«Забыть невозможно»

Мэри Кей Симмонс Забыть невозможно

I

Какая поразительная женщина, эта Виктория Генри… Ее низкий грудной голос, волнующий и влекущий, словно таил в себе нечто загадочное. А полные, чувственные губы… Она всегда говорила так, будто пробовала слова на вкус. Золотистые локоны небрежно ниспадали на плечи роскошными волнами. По собственному высказыванию писательницы, она страстно любила своего мужа Нормана. И каждый раз, когда Норман слышал это, он ощущал щемящую тоску: ему казалось, что это его Виктория называет своим мужем, а ее глаза с экрана телевизора смотрят прямо на него.

За последние пять лет восхождения к славе Виктории и Нормана Генри он видел все интервью с ней, правда, ее знаменитого соавтора ни разу. Виктория признавалась, что мужская половина их творческого союза многие годы занимается секретной работой и предпочитает оставаться в тени.

— Размышляешь о том, что скажешь прекрасной Виктории? — внезапно спросил Майкл. — Я видел ее несколько дней назад в ночной телепрограмме, знаешь, в такой комнате, убранной под зимний сад, где все сидят и рассказывают о том, чем кормят своих кошечек или старенького пса Максика.

Норман взглянул на своего напарника. Иногда, в минуты, подобные этой, Майкл, с которым их связывала четырнадцатилетняя дружба, обнаруживал осведомленность большую, чем следовало. Норман вытащил из кармана потрепанный детектив, но в темноте не удалось разглядеть ничего, кроме расплывчатого контура на обложке.

— Ты действительно собираешься пойти в книжный магазин и получить автограф на этом раритете у известной писательницы? — спросил Майкл. — Для этого ты и нацепил новый костюм?

Норман усмехнулся. Да, отправляясь сюда, на побережье, он, старший агент, облачился в элегантный вечерний костюм и вооружился… детективным романом. И то сказать, им предстояло самое обычное наблюдение. Поэтому никакого оружия! Все, что от них требовалось, — увидеть лицо, услышать голос, найти любую зацепку, позволяющую опознать таинственного человека, который руководил разветвленной сетью незаконной торговли оружием. Рука Нормана невольно потянулась туда, где должна была быть кобура: как беззащитно все-таки чувствуешь себя без пистолета.

— Тебе никогда не говорили, почему все полицейские в фильмах носят пиджаки с подбитыми ватой плечиками? Для того чтобы скрыть кобуру, парень, чтобы скрыть кобуру. Ладно, — добродушно добавил Майкл, — давай-ка прекратим разговоры. Будем надеяться, что маленький спектакль разыграется довольно скоро, и ты еще успеешь встретиться с лучшей половиной писательской парочки.

— Ну, встреча состоится только завтра, и я рассчитываю увидеть их обоих.

Какое-то время тишину нарушал лишь плеск воды под днищами катеров у причала.

— Ну, вот и они, — прошептал Майкл.

По направлению к агентам, затаившимся в укрытии, крадучись и постоянно озираясь, шел мужчина.

— А этот тип одет, как и подобает торговцу оружием. — Норман поделился своим предположением t Майклом, чья широкая усмешка на мгновение блеснула во мраке.

Тот попытался развить его мысль:

— Ну да, свитер, который носят коммандос, морские брюки и крепкие ботинки, наверняка с теплыми носками — элегантный костюмчик для бандита.

Мужчина остановился перед одним из катеров. Даже в темноте было заметно, что он силен. Вряд ли этого человека заставила заниматься опасным промыслом нужда, подумал Норман. Скорее он из тех отчаянных смельчаков, которым по душе риск. А может, его интересуют только деньги?

— Игра пошла, — почти беззвучно произнес Майкл.

На противоположном конце пирса стоял еще один человек. Можно было разглядеть лишь его серебристо-седые волосы и длинное пальто. Норман нахмурился. Торговали оружием преимущественно молодые люди, и седина могла означать только одно — перед ними главарь.

— Не думаю, что он собирается отправиться в путешествие, — прошептал Майкл, подтверждая догадку Нормана.

Седой медленно направился к мужчине, который освобождал от хлопающего на ветру брезента низкую рубку катера и не мог слышать приближающихся шагов. И когда седой схватил его за плечо, тот в страхе отскочил в сторону.

Тень по-прежнему скрывала от агентов лицо главаря, и Норману очень хотелось, чтобы он повернулся к ним.

Майкл, по-видимому, думал о том же, потому что прошептал:

— Ну же, парень, давай!

Хотя старший из мужчин из-за шума волн, бьющих о борт катера, не мог расслышать слов Майкла, он резко обернулся. На мгновение, показавшееся бесконечным, его лицо осветилось дальним уличным фонарем возле автостоянки, что примыкала к пирсу. Седые брови сомкнулись у переносицы, а губы вытянулись в ровную жесткую линию, слишком хорошо знакомую Норману.

— Что за…? — невольно вырвалось у Майкла. В сыром воздухе голос прозвучал так, будто на темной полуночной кухне со звоном разбился стакан.

Норман пнул напарника, но было уже поздно.

Седой направился к ним не спеша, без всякой опаски.

Мысли в голове Нормана смешались — к агентам приближался Джеймс Уолтон, не кто иной, как их начальник, возглавлявший оперативный отдел.

Нет, тут же подумал Норман, не может быть, чтобы это был Джеймс — человек, который учил меня, помогал, заставлял находить малейшую возможность обезвредить преступников.

И все же его шеф был здесь, достаточно близко для того, чтобы разглядеть в свете уличного фонаря. Его старческая рука твердо держала пистолет, черный глаз которого уставился прямо в сердце Нормана.

— Как это неприятно, джентльмены, — медленно произнес Уолтон.

— Так оно и есть, — согласился Норман. Майкл слегка выдвинулся вперед.

— Какого черта вы здесь делаете?

Норман не смел, отвести глаз от шефа, хотя ему хотелось обернуться и посмотреть на Майкла. Он, что, так до сих пор и не понял, почему здесь оказался их начальник? Но когда ствол пистолета начал перемещаться в сторону друга, все стало ясно. Майкл намеревался ввести в заблуждение Джеймса, притворившись, что ни о чем не догадывается, но его тактика не сработала.

— Не корчи из себя героя, Майкл. Почему вы не послушались меня и отправились на побережье?

— Ладно, — сказал Норман. — Думаете, мы собирались вас задерживать? Или вы хотите нас убить?

Они надеялись притупить бдительность шефа и разоружить его, а если это не удастся, то хотя бы столкнуть в воду. Норман уже проклинал свое донкихотство, заставившее уговорить Майкла не брать с собой оружие.

— Верно и то, и другое, — ответил Уолтон. — Но это к делу не относится. Вы здесь. И вы видели меня. Теперь у меня нет выбора.

— Ну, выбор у вас достаточно большой, — ответил Норман с усмешкой, о фальши которой знали только Мэри да, пожалуй, Майкл. — Вы ведь могли зайти сюда случайно. Кто узнает? А мы бы вас не выдали. — Ствол пистолета снова был направлен на грудь Нормана. — С другой стороны, — продолжал он, — вы, конечно, можете убить нас. Это куда престижней: сесть не за грязные, но мелкие делишки, а за убийство.

— У тебя всегда был ядовитый язык, Норман, — сказал Уолтон. На его лице появилось печальное выражение. — Сожалею. Когда-то мне это даже нравилось.

Слова шефа почему-то напомнили Норману, как перед самой смертью Мэри сказала, что за время ее болезни он стал менее язвительным, но он отбросил это воспоминание.

На мгновение взгляды Нормана и Майкла встретились. Они понимали друг друга молча. Четырнадцать лет они вместе преследовали нарушителей, играли в футбол, пили холодный кофе. Им уже не нужны были слова.

Норман снова отступил туда, где стоял до появления Уолтона.

— Ну, что? — спросил он, стараясь не замечать направленный на него пистолет, о нем позаботится Майкл. Все в порядке. Мы вас не видели и этого парня на пляже тоже.

Шеф ответил им холодной улыбкой, от которой мороз пошел по коже.

— Идите, — сказал Норман и вдруг пронзительно свистнул.

Как он и ожидал, шеф вздрогнул и слегка пригнулся. В этот момент, словно прочитав его мысли, Майкл кинулся к Уолтону, стараясь выбить пистолет.

К сожалению, он опоздал. Реакция шефа была, как всегда, стремительна. Звук выстрела, отразившийся от поверхности воды, показался оглушительным. Майкл на миг застыл в броске, будто наткнулся на каменную стену, а затем, разметав руки, откинулся прямо на Нормана. Раздался еще один выстрел. Тело Майкла, повисшее на его руках, снова содрогнулось. Третий выстрел — и Норман почувствовал резкую боль у виска. Он рухнул. Под тяжестью двух тел треснула доска. Затем, как в замедленном фильме, Норман попытался выбраться из-под Майкла, но тут же снова упал, ударившись головой о настил. Нога свесилась с пирса в холодную воду. Руки Нормана, обхватившие широкую грудь Майкла, стали мокрыми и липкими, а соленый морской воздух прорезал резкий медный запах крови.

— Нет, — закричал он, не находя слов для молитвы. Как когда-то он не смог остановить медленную и мучительную смерть жены от рака, так и теперь был не в силах исцелить Майкла от гибельной раны. — Нет!

И тут Норман услышал звук еще одного выстрела. Он резко оттолкнул от себя Майкла в ужасе оттого, что тело друга может стать ему прикрытием, и ощутил щекой жар пролетевшей пули.

Спас Нормана чей-то голос, возможно, сообщника Джеймса. Как только шеф повернулся, чтобы рявкнуть что-то в ответ, Норман перекатился по настилу и с высоты десяти — двенадцати футов полетел в темную ледяную глубь. На мгновение ослепнув, Норман стиснул зубы, чтобы сдержать стон. Плеск воды ударил в уши.

Ведомый животным инстинктом самосохранения, Норман нырнул и постарался как можно дальше проплыть под пирсом.

Он чувствовал себя потерянным. Кроме ужасного открытия, что Джеймс Уолтон — не только торговец оружием, но еще и убийца, Нормана мучила мысль о том, что он уже никогда не увидит своего друга живым. Он не успел проститься с Майклом, сказать, как много для него значили его доброжелательность, искренность, простое присутствие. Никогда не забыть ему помощь Майкла в ту страшную ночь, когда умерла Мэри.

Резкий звук мотора прервал грустные думы Нормана. По яркому свету фары и широкой белой полосе морской пены он понял, что так тщательно выслеживаемый ими катер ушел в океан, подобно огромной рыбе, вырвавшейся из рыбацкой сети.

Норман услышал над собой шаги шефа, который ходил взад и вперед. Он останавливался и всматривался в пространство под пирсом, видно желая убедиться, что его подчиненный мертв.

Стараясь не шуметь, Норман выбрался из воды на грязноватый каменистый пляж. Не задерживаясь на берегу, он быстро пошел вперед и вскоре оказался около уличного фонаря. Быстро оглянувшись, он понял, что пока остается вне опасности. Шеф по-прежнему не отрывал глаз от темных плещущих волн.

Некоторое время Норман наблюдал за Уолтоном. Только теперь он заметил, что тела Майкла уже нет на пирсе.

Нетвердой рукой Норман прикоснулся к виску и увидел на пальцах кровь.

Слегка пошатываясь, он двинулся к месту парковки. Цеплялся за грубые доски какой-то старой будки, поручни, за все, что помогало держаться на ногах. Ему показалось, что прошла вечность, прежде чем он добрался до старенькой машины Майкла. Не стоило, и пытаться проникнуть в нее — ключи остались у друга, друга, которого уже нет в живых.

Норман машинально достал из мокрого кармана платок и обвязал им голову. Морская вода, попавшая в рану, причиняла нестерпимую боль. Пальцы дрожали, когда он затягивал узел.

Его мозг напрягся в попытке ответить на главные вопросы. Кому он должен рассказать обо всем происшедшем? Что с телом Майкла? Норман понимал: Джеймс не успокоится, пока не расправится и с ним тоже. Отдохну пару минут, подумал он, а затем решу, что делать дальше.

Кому сообщить о случившемся? Его шеф входит в высшее руководство их департамента. Чего стоят слова Нормана против слов Джеймса Уолтона? К кому же обратиться? Устав от напряжения, Норман упал на бок возле автомобиля, смутно сознавая, что напоминает сейчас мокрого, растрепанного, бездомного бродягу, который с лихорадочно горящими глазами шепчет бессвязные слова.

Мысль о том, что даже знаменитый тезка едва ли придумал бы все, что с ним произошло, промелькнула в голове Нормана Генри прежде, чем он потерял сознание.

II

Виктория Генри помахала рукой кому-то из многочисленных знакомых, заполнивших книжный магазин ее двоюродного брата Пита, но мысли ее были далеко. Этот прием с раздачей автографов окончится через несколько часов. После него можно поехать домой и, переодевшись в свитер и удобные брюки, пойти на прогулку с ирландским сеттером по кличке Макс, который будет резвиться, распугивая диких уток и цапель.

Она посмотрела на высокие стопки романа Виктории и Нормана Генри «Сыщик» и перевела взгляд на дверь магазина. Как ей хотелось, чтобы этот вечер, не успев начаться, окончился или чтобы, словно по волшебству, появился Норман и хотя бы раз в жизни вместо нее раздал автографы.

Виктория вздохнула. Нет, его здесь не будет, потому что его никогда и не было.

К ней подходили люди, спрашивали о Нормане, о новом романе, задавали вопросы, ответы на которые добавляли новые звенья в длинную цепь лжи.

— Муж долго работал в ЦРУ и поэтому не может присутствовать на официальных приемах, — спокойно и несколько небрежно отвечала Виктория. Она так часто повторяла эти слова, что сама почти поверила в них.

— Ты готова, дорогая? — Голос кузена вывел Викторию из задумчивости. — Люди ждут.

Пит указал на стол с книгами. Виктория ответила ему спокойной улыбкой, осветившей ее большие глаза, и взглянула на тонкие пальцы своего кузена, постоянно находившиеся в движении. Пит был большим любителем карточной игры, но не терпел обмана и хитрости.

— Как всегда, — сказала Виктория и, обогнув группу людей, заняла предназначенное для нее кресло.

Ее глаза встретились с глазами Пита, который в знак поддержки сочувственно улыбнулся. Он знал, какой мучительной пыткой были для Виктории эти публичные выступления, поскольку сопровождались нескончаемой чередой лжи. Но только благодаря ей могли продаваться романы четы Генри. Пит, несколько раз кашлянул и помахал рукой, привлекая внимание присутствующих. Представив Викторию и дав умолкнуть аплодисментам, он изложил традиционную историю о Нормане, причинах, по которым тот не смог появиться на приеме, и принес уже обычные извинения по поводу отсутствия одного из авторов. Свое выступление он завершил словами:

— А мы ведь не хотели бы, чтобы Норман вдруг перестал писать, не так ли?

— Кроме того, — добавил, Пит прежде, чем Виктория успела дать первый автограф, — нам всем известно, кто на самом деле пишет эти потрясающие боевики.

Робкие смешки раздались в зале — никто из собравшихся в глаза не видел Нормана, но каждый притворился, будто понял эту шутку, предназначенную для своих.

— О, ваш муж такой прелестный, — проворковала одна из почитательниц, принимая только что подписанную книгу, — вам, должно быть, хорошо с ним?

— Очень, — машинально ответила Виктория и опять посмотрела на дверь, которую никогда не откроет ее загадочный муж. Почему-то именно сегодня эта мысль вызвала острое чувство сожаления.

— Он счастливчик, — прошептал ей на ухо мужчина в клетчатом спортивном пиджаке. Его оценивающий, плутоватый взгляд скользнул по ее фигуре и остановился на груди женщины, четко обозначившейся под кремовой шелковой блузкой.

Виктория взяла у него книгу и, отступив на шаг, подняла ее к груди, стараясь укрыться от бесстыдного взгляда.

— Да, я счастлива, — сказала Виктория чуть резче, чем обычно. — Норман — это мужчина, о котором женщина может только…

Она запнулась. Слова застряли в горле. В дверях стоял высокий темноволосый человек. Как долго он уже был там? Как она могла пропустить его появление?

На мужчине был превосходно сшитый, но мятый костюм. У пиджака, правда, вопреки моде отсутствовали подплечники. Но этот атлет и не нуждался в них. Покрытый пятнами носовой платок, был стянут на виске небрежным узлом так, что закрывал левую бровь. А слегка изогнутая правая придавала незнакомцу немного дьявольский вид. Он оглядывал толпу темно-синими, почти кобальтового цвета глазами. Виктории показалось, что вошедший видит нечто не доступное ей, что очень смущало его, но и по-детски очаровывало.

Неизвестный провел рукой по небритым щекам и тяжелому, почти квадратному подбородку. Затем опустил руку и удивленно уставился на Викторию.

Она бросила короткий взгляд на Пита, который взирал на мужчину как на привидение.

Незнакомец двинулся вперед, привлекая к себе внимание гостей. По лицам женщин было заметно, что они наконец-то увидели живое воплощение своих давних грез. Мужчины подтянули животы и расправили плечи.

Чей-то голос произнес:

— Он выглядит так, будто только что с задания.

Незнакомец посмотрел на толпу, затем на Викторию, и его черты смягчились.

— Виктория, — ласково прошептал он, и улыбка озарила его лицо.

Она здесь, думал он. Она должна быть здесь. Пусть приходить сюда и опасно, но ему было необходимо вновь увидеть Викторию, ее волосы цвета меда, утонуть в очаровании глубоких, как у газели, глаз.

Вдруг он почувствовал, что все покрывается мраком: настоящее, прошлое и даже будущее, — все поглощает какой-то туман, обволакивающий мозг. Все, но только не Викторию. Он не совсем понимал, как попал сюда… В памяти мелькнул заброшенный пирс, раскачивающиеся на волнах катера с блестящими боками и медный запах крови. Недавнее отчаяние вновь охватило его. Он знал, что с ним произошел какой-то несчастный случай. Знал твердо. Но какой? Кораблекрушение? Нет. Он ни в чем не был уверен, кроме одного — своей любви к Виктории. Вот она — перед ним. Прекрасные губы полураскрыты, огромные глаза с удивлением смотрят на него. Спасительная надежда, единственный человек, которому он верил. Такой она оставалась для него всегда — ив трудные, и в счастливые времена.

— Виктория, — прошептал Норман.

Кажется, целая вечность минула с тех пор, как он в последний раз целовал ее нежные губы, ласкал шелковистую кожу, говорил слова любви.

— Виктория, — повторила она шепотом, словно желая перенестись через всю комнату и… оказаться в его объятиях.

Виктория подошла ближе, подняла руку и неуверенным жестом поправила самодельную повязку над бровью незнакомца. Его улыбка стала шире, обнажив ровный ряд белых зубов.

Сердце Виктории забилось, мысли смешались. Она невольно отступила, зацепив бедром стопку книг с ее новым романом «Сыщик». Книги посыпались со стола, но кто-то подхватил их и начал складывать снова. Виктория бросила на него короткий благодарный взгляд и повернулась к незнакомцу.

Но он смотрел не на нее, а на иссиня-черную обложку романа, с ярким красно-белым заголовком, который должен был привлечь внимание читателя. Незнакомец несколько раз моргнул, и вдруг его лицо расплылось в улыбке, словно он вспомнил о чем-то важном. Зачарованный книгами, мужчина подошел к прилавку. Толпа легко, даже с готовностью расступилась.

Ужасная догадка поразила Викторию. Что если это Пит, пригласил незнакомца сыграть роль неуловимого автора? Однако, похоже, брат и сам пребывал в полной растерянности. Кто это? Кто? — спрашивал он взглядом, указывая на незнакомца большим пальцем.

А тот оторвал руку от книги, к которой прикасался ласково, и вновь посмотрел на Викторию. У нее перехватило дыхание. Чего он хочет? И откуда в нем такая беззащитность, вызывающая смутное желание помочь?

Виктория пожала плечами, словно отвечая на свой невысказанный вопрос, облизнула внезапно пересохшие губы и подняла руку, чтобы поправить выбившуюся прядь волос.

Мужчина приблизился к ней под взглядами замершей в молчании толпы, провел нетвердой рукой по ее плечу, потом по щеке.

— Виктория, — наконец громко произнес он, и голос его был резким, как будто перед этим он долго молчал.

Она потеряла способность двигаться, загипнотизированная этим теплым прикосновением к щеке и отчаянием в его смущенных глазах. Вторая рука мужчины опустилась ей на плечо, скользнула вдоль спины. Виктория затрепетала.

Помогите мне, безмолвно молила она, но кого? Неужели этого растрепанного незнакомца, который так непринужденно заключил ее в объятия? Он медленно нагнулся, и его губы встретились с ее губами. Он поцеловал ее нежно, почти благоговейно.

Виктория подняла руки, намереваясь оттолкнуть мужчину, но вместо этого лишь сжала лацканы его пиджака. Поцелуй становился все глубже, и в какое-то мгновение потрясенная Виктория ответила на него.

Кто-то хлопнул в ладоши, засмеялся, и колдовские чары внезапно исчезли. Виктория отшатнулась, боясь, что вспыхнувшее пламя поглотит ее.

Будто в спасительной надежде взгляд потемневших от желания глаз мужчины погрузился в ее глаза.

— Помоги мне, Виктория, — прошептал он так тихо, что только она одна могла его расслышать. Горячая рука коснулась ее холодных пальцев и крепко сжала их.

Неожиданно к ним подошла женщина и начала настойчиво теребить незнакомца за мятый рукав пиджака.

— Вы Норман? Норман Генри?

Сердце Виктории остановилось. Она забормотала какое-то объяснение, но мужчина слегка обернулся, не выпуская ее из объятий.

— Что? — спросил он у женщины резким, глубоким голосом.

Руки Виктории задрожали. Она высвободилась из объятий. Действительно, что, черт побери, происходит? И вдруг ахнула, когда увидела, как женщина протягивает самозванцу экземпляр «Сыщика». Она едва не бросилась вперед, чтобы вырвать книгу из рук незнакомца, но тот и не собирался оставлять на ней свой автограф. Он лишь повертел ее в руках, а Виктория в растерянности наблюдала за ним: пятна на самодельной повязке очень напоминали кровь; пиджак хранил запах моря и топорщился так, будто недавно намок, а потом высох. Все это вызывало тревогу.

Виктория подняла дрожащую руку и кивком подозвала Пита.

— Сделай же что-нибудь, — прошептала она, с трудом сдерживая дыхание.

Но тот лишь пожал плечами и горько усмехнулся, давая понять, сколь сложную перед ним поставили задачу. А в это время незнакомец вернул читательнице роман, не заметив ее обиженного взгляда.

Но вот уже другая женщина протягивала книгу незнакомцу, который посмотрел на Викторию немного удивленно, слегка испуганно и очень гордо.

— Простите, — сказал он, — правом подписи в нашей семье обладает только жена.

На плечо Виктории легла рука, заставившая ее вздрогнуть.

— Это ты наняла его, дорогая? — раздался над ухом, шепот Пита.

Она пожала плечами.

— Ну, хорошо, если не ты и не я, то кто же? Может быть, твой друг-психиатр, который все пытался «развести» тебя с Норманом? Джек, кажется?

— Только не он. Ему не нравятся подобные вещи. Он не стал бы нанимать двойника.

Пит кивнул:

— Я тоже думаю, что это не он. Но послушай, дорогая, это просто восхитительно. Как же я сам до этого не додумался?

— Восхитительно? — воскликнула Виктория так громко, что несколько голов повернулись в их сторону. Она продолжала шепотом:

— Человек заявляет, что он — мой муж, и ведет себя так, будто действительно написал эти книги!

— Я не слепой, дорогая моя. С ним могут возникнуть проблемы. Но все-таки ты должна признать, что смотрится он неплохо.

— Он ни капли не похож на Нормана Генри.

— Нет? А как же тогда должен выглядеть твой муж? Насколько я помню, у него голубые глаза, темные волосы и широкие плечи. У парня все это есть и даже больше.

Виктория бросила на Пита испепеляющий взгляд, который должен был сразить кузена наповал.

— Сделай что-нибудь, — приказала она.

— Что именно?

— Останови его.

— Ты, кажется, не заметила, что он гораздо крепче и сильнее меня? — прошептал Пит.

— Тогда позови полицию.

— А что станет с твоей репутацией?

— Хорошо! Но сделай хоть что-нибудь! — Виктория обернулась к самозванцу.

— Это ты целовала его, моя дорогая. Ты, а не я! — ответил Пит. — Кажется, он тебя знает.

— Я его в жизни не видела, — ослабев, сказала Виктория и замолчала, плотно сомкнув губы.

Этот человек, безусловно, болен или сбит с толку, подумала Виктория. А что, если он действительно верит в то, что он — Норман Генри, ее муж? Что, если он сумасшедший?

Пит, тихо сказал:

— Не удивлюсь, если кто-то уже разгадал нашу игру и нанял этого парня, чтобы раскрыть тайну.

Медленно и почти беззвучно Виктория ответила:

— Пит… Мне кажется, его вообще никто не нанимал. Но у нас и без того могут возникнуть с ним трудности. Похоже, тебе следует попытаться с ним поговорить, и если у него не все в порядке, вызвать полицию.

— Дорогая кузина, твое желание для меня — закон. Я выполню его, если только ты разъяснишь мне смысл слов «не все в порядке». Ты заметила, какая у него мускулатура? Когда мое бренное тело извлекут со дна залива, ты окажешься передо мной в неоплатном долгу. Запомни, все убытки я отнесу на твой счет.

Пит отошел от Виктории и вскоре уже был возле незнакомца. После нескольких минут тихого разговора Пит обернулся и через плечо посмотрел на кузину с теплотой и нежностью. Виктория вопросительно взглянула на него, но тот только пожал плечами и еще ближе склонил голову к незнакомцу, чтобы лучше его слышать.

Мужчины пожали друг другу руки, после чего Пит, держа гостя за локоть, провел его через магазин в свой офис.

Виктории очень хотелось последовать за ними, но ее мгновенно окружили гости. Она подписала несколько книг, а когда кто-то из присутствующих попытался напрямую спросить ее о мужчине, назвавшемся Норманом Генри, только пожала плечами и небрежно улыбнулась.

К счастью, вскоре в зале снова появился Пит. Он кивнул Виктории, но его лицо оставалось непроницаемым. Спустя несколько минут Пит, воспользовавшись небольшой паузой в церемонии подписания книг, отвел кузину в сторону и тихо сказал:

— Кажется, он ушел, дорогая.

— Что он сказал? И куда пошел? — спросила Виктория.

Пит пожал плечами.

— Не знаю. Поверь мне, я его об этом не спрашивал. Ну, а сказал он… Сказал, что пойдет домой и будет тебя ждать.

— Что? Надеюсь, ты не сообщил ему, где мы живем? Во взгляде Пита, мелькнул упрек.

— Я ведь тоже там живу, дорогая. Неужели ты думаешь, что я дам наш адрес первому встречному красавчику?

Виктория удержалась от утвердительного кивка, невольно подняв брови. Пит явно был оскорблен, но старался этого не показывать.

— Еще он сказал, что ему, конечно, не следовало приходить сюда, но он не мог противиться своему желанию. И кстати, дорогая, кажется, ты права: он и впрямь считает себя Норманом Генри. Можно ли вообразить себе нечто более возмутительное? Разве что приход настоящего Нормана.

Виктория бросила на кузена негодующий взгляд. Знаю, знаю. У меня извращенное чувство юмора.

— А вдруг он вернется?

Пит посмотрел на Викторию с гордостью и самодовольством.

— Я сказал ему, что для тебя будет лучше, если он этого не сделает. И, кажется, мои слова на него подействовали — он ответил, что ни за что не захочет причинить тебе вред.

Виктория вновь ощутила смутную вину перед этим странным человеком.

— Самое интересное, что он не подозревал о моем существовании. Но когда я назвался, то обрадовался мне, как брату, с которым давно не виделся. Он сообщил, мне, что произошел несчастный случай и из-за этого он немного не в себе». Это его собственные слова. — Пит посмотрел на людей, вновь собравшихся у стола. — Твое время истекло, Вик.

— Все это очень загадочно, — медленно проговорила Виктория. — Он выглядел так, будто действительно узнал меня.

— Конечно. Ведь ты — знаменитость.

— Нет, он вел себя так, как если бы мы были знакомы раньше.

— Ну, я тоже знаю тебя, дорогая. И знаю, как ты любишь заботиться о всяких одиноких созданиях. Возьми, к примеру, Макса. Или хотя бы меня.

Виктория бросила на кузена предостерегающий взгляд, и Пит поднял руки, изображая полную капитуляцию:

— Ладно, пребывай в счастливом заблуждении, что я помогаю тебе, а не наоборот. Но ведь это правда, Вик.

Пит опустил руки, и лицо его стало серьезным:

— Но он сумасшедший, а не просто одинокий. Постарайся выбросить все это из головы. — Он взял ее руки в свои и слегка сжал их. — Если он появится опять, я вызову полицию.

Неохотно, словно подобный исход был бы для нее крайне нежелательным, Виктория кивнула. Остаток вечера тянулся нестерпимо медленно. Мысли женщины были заняты удивительным незнакомцем, к которому она испытывала странную симпатию. Ее губы все еще хранили воспоминание о теплом и нежном поцелуе. Тот мужчина смотрел на нее так, как должен был бы смотреть Норман Генри… Если бы он, конечно, существовал на самом деле.

Когда Пит попрощался с последним из ее почитателей, Виктория вместо обычного разочарования почувствовала облегчение. Неожиданное происшествие не выходило у нее из головы. Пит молча, наводил в магазине порядок, будто понимая, в каком она состоянии.

— Ну что, девочка моя? Пора домой?

— О'кей, — вставая, задумчиво ответила Виктория.

— Я приготовлю тебе один из моих знаменитых омлетов и манхэттенскую отбивную, размер которой соответствует ее названию.

Он толкнул тяжелую входную дверь, и Виктория радостно вдохнула влажный ночной воздух.

— Машина здесь, справа, — сказал Пит, тронув сестру за плечо и указывая на «меркюри», поблескивавший в тусклом свете отдаленного уличного фонаря.

Они пересекли темный переулок. Пит вставил ключ в дверцу машины, раздался щелчок отпираемого замка, и в этот момент Виктория услышала чьи-то шаги. Она повернулась, и сердце сжалось от безотчетного страха. Из тьмы вышла высокая фигура, и рука, огромная из-за отбрасываемой тени, протянулась к женщине. Она отпрянула, издав тихий испуганный возглас.

— Виктория? — произнес знакомый глубокий голос.

III

Господи! Чего он от меня хочет? Их первая встреча длилась всего несколько минут, но сейчас она сразу узнала его. Виктория не была уверена, что здравый смысл вернулся к этому человеку, но вырываться не стала.

— Эй! Что вам надо? — воскликнул Пит. Страх за Викторию и эта неожиданная, вторая за вечер, встреча с «сумасшедшим» сделали его голос скорее ворчливым, нежели грозным.

— Виктория, — вновь произнес мужчина.

Его голос показался жестким и грубым от какого-то невысказанного чувства. Он шагнул вперед. Слабый свет фонаря упал на его лицо, отразившись в испуганных голубых глазах. Странно, но Виктория совсем не боялась этого высокого, могучего незнакомца. Единственное, что ее тревожило, так это симпатия, которую она к нему испытывала.

Внезапно Виктория услышала скрип тормозов, и ее на мгновение ослепили яркие фары подъезжающей машины. Незнакомец быстро оглянулся. Его глаза сузились, словно от боли. Перед Викторией стоял уже совсем другой человек. Он выкрикнул какие-то невнятные слова. Виктории показалось: он что-то вспомнил, то ли машину, то ли причину ее появления у магазина Пита.

Фары осветили аллею, отбросив гигантские тени деревьев и мусорных баков на кирпичную стену магазина.

— Быстро в машину! — скомандовал незнакомец. — Скорее! Это опасно!

Отстранение, как будто она работала над очередной сценой перестрелки, Виктория услышала звук пистолетного выстрела, который трудно было с чем-то спутать. Но это же безумие, чья-то нелепая, глупая шутка!

Однако не успела Виктория подумать об этом, как самозванец грубо, без всяких церемоний затолкал их с Питом в машину и приказал не двигаться. Виктории опять почудилось, что он не тот человек, за которого себя выдает.

Виктория повалилась на Пита, стукнувшись коленом о дверь «Меркюри». Как же вскрикнул братец, когда ее локоть больно уперся в его грудь. Но все это показалось мелочью по сравнению с тем, когда сверху на них упал не знакомец. Виктория отползла немного и распласталась на дне автомобиля. Она уже собралась, было выразить негодование по поводу подобного обращения, как вдруг услышала скрежет шин подъехавшей машины.

— Дайте, мне эти чертовы ключи, — потребовал то ли их похититель, то ли спаситель, переползая на переднее сиденье к рулю. Он был значительно более рослым, чем Пит. Его колени возвышались по обе стороны руля, причем одно из них упиралось в щеку Виктории. Но это прикосновение неожиданно успокоило ее.

— Пит, дай ему ключи! — крикнула Виктория, глядя в лицо незнакомцу. В его ответном взгляде она прочла благодарность, признательность и удивление. Незнакомец грубо выругался, поскольку Пит, все еще не двигался, и сам выхватил ключи из его дрожащих пальцев. Мгновение он смотрел на мягкий голубой мячик брелока, как человек, неожиданно попавший в сумасшедший дом, затем тяжело взглянул на Пита.

— Который из них? — прорычал незнакомец.

— Се-серебряный. Ква-квадратный. Третий в связке.

Человек за рулем не стал утруждать себя благодарностью. Он быстро нашел нужный ключ, вставил его в замок зажигания и включил мотор.

— Не поднимайся, дорогая, — сказал мужчина, слегка коснувшись головы Виктории, которую бросило в жар от этого нежного жеста любовника и мужа.

— Ну, с меня довольно, — вспылил, было Пит, но его слова потонули в реве мотора.

Викторию качнуло к Питу, когда машина, отвратительно завизжав, резко развернулась, выскакивая из переулка. Глаза Виктории и Пита встретились. Несмотря на страх и нелепость их положения, Пит, не потерял самообладания.

— Не беспокойся, Вик, — шепнул он ей, — за машину мы получим страховку.

Виктории едва удалось подавить истерический смех. Она посмотрела на кузена, стараясь понять, шутит он или нет. Довольно странная складывалась ситуация. За Рулем сидит человек, утверждающий, что он ее муж. Они с Питом распластались на полу, а их машина мчится на бешеной скорости, пытаясь скрыться от преследования.

Стрельба продолжалась. Пули, попадая в старенький «Меркюри», крошили его металл. А что если этот человек в нужный момент не оказался бы у магазина, подумала Виктория. Вероятно, она была бы убита. Но странно, эта мысль ее совершенно не испугала. Теперь их судьба целиком зависела от незнакомца, скрючившегося за рулем.

Виктория слегка приподнялась, но на этот раз он не заметил ее движения и не прижал ее голову к своему бедру. Призрачный зеленоватый свет панели приборов освещал резкие черты его небритого лица, придавая им суровое, почти измученное выражение. Губы плотно сжаты, глаза сужены. Его мысли, казалось, были полностью поглощены погоней, а взгляд непрерывно перебегал с дороги на зеркало заднего вида.

— Кто вы? — прохрипела Виктория. У нее пересохло в горле, а язык словно распух от волнения.

— Я так долго отсутствовал, что ты успела забыть мое имя, Виктория? — слегка усмехнулся мужчина.

Она пожала плечами, стараясь смирить участившееся биение своего обычно спокойного сердца. Он назвал ее Викторией, но при этом мог добавить «люблю», потому что именно это чувство слышалось в его голосе. Виктория снова посмотрела на него, ожидая встретить горящий взгляд, но незнакомец опять пристально следил за дорогой.

— У тебя всегда было чертовски развито чувство юмора, — пробормотал он с улыбкой.

Вцепившись в сиденье автомобиля, чтобы удержаться на резких поворотах, Виктория медленно обернулась к Питу. Недовольный, он сердито насупился, уставившись на какой-то предмет, лежавший на сиденье. Проследив за его взглядом, Виктория заметила измятую, покоробленную от воды книгу в бумажном переплете и кожаный чехол величиной с пачку сигарет. Она посмотрела на Пита и улыбнулась, когда тот заговорщически кивнул.

Пит, как можно осторожней раскрыл чехол и повернул его так, чтобы увидеть содержимое в мелькающем свете уличных фонарей. Внимание Виктории привлекло удостоверение, запаянное в пластик. На желтом фоне четко выделялись черные буквы: «Департамент Казначейства США».

Машину внезапно занесло влево, потом швырнуло вправо, что заставило Викторию на мгновение прижаться к отчаянному водителю. Взглянув на него, Виктория поняла, что незнакомец просто не может справиться с автомобилем.

— С вами все в порядке? — спросила Виктория, впрочем, сомневаясь, слышит ли он ее.

— Кажется, я от него оторвался.

Его лицо оставалось напряженным, веки казались тяжелыми, суровый взор поблескивал из-под широких бровей. И хотя теперь они ехали по темной улице, на которой редко встречались фонари, даже их свет, похоже, беспокоил его. Мужчина снял руку с руля и провел ею по лбу, поморщившись, когда пальцы коснулись повязки.

— От кого? — Задал вопрос Пит.

— Что? — Поворачиваясь, переспросил незнакомец.

— Вы сказали, что от него оторвались. О ком вы говорите?

Незнакомец устало пожал плечами.

— Мы едем в полицию? — продолжал Пит.

— Конечно, нет! — рявкнул мужчина. Он глубоко вздохнул и сказал уже более спокойно. — Вы не понимаете, в какую историю мы попали.

Виктория оглянулась и встретила, обиженный взгляд Пита. Она приложила палец к губам, умоляя молчать, и промолвила:

— Да, мы… мы не понимаем… — Виктория почувствовала, как кузен толкнул ее меж лопаток. — Но мы хотели бы знать, что происходит.

Последовало долгое молчание.

— У Джеймса длинные руки, — сказал он, наконец, так тихо, что Виктория едва расслышала.

Поскольку незнакомец не спешил продолжать, Виктория мягко спросила:

— Джеймс? Кто такой Джеймс?

— Кто такой Джеймс? — повторил, Пит сорвавшимся голосом.

Незнакомец повернулся и пристально посмотрел на него.

— Будьте довольны, что хоть вы не влипли в это дело.

— Не влипли? — пронзительно выкрикнул Пит. — Я, черт возьми, сижу на полу собственного автомобиля, неизвестно кто мчится на нем сломя голову, а другой, кого я тоже не знаю, стреляет в меня из пистолета.

— Стрелял, — поправил незнакомец.

— Что?

— Я говорю, стрелял. Мне удалось оторваться от него тремя поворотами ранее.

— О, это, безусловно, меняет дело. — В голосе Пита, звучал сарказм.

Губы незнакомца слегка изогнулись в усмешке, но он спокойно ответил:

— Видите ли, если я расскажу все, и он вас поймает, то вы не отмолчитесь. Уверяю, он знает массу способов заставить говорить. Вы сообщите ему все, что когда-либо знали.

Виктория почувствовала себя так, будто ее двинули кулаком в живот.

— Что… что вы только что сказали? — спросила она. Она даже задержала дыхание, чтобы не пропустить ответ, и Пит, похоже, сделал то же самое.

— Что будет лучше, если я промолчу, — ответил мужчина.

Виктория осторожно перевела дыхание. Это, должно быть, какое-то невероятное совпадение. Не мог же он так точно цитировать отрывок из ее книги.

Виктория слегка откашлялась.

— Звучит, как в романе, — с вызовом произнесла она.

Незнакомец взглянул на нее. В его глазах вновь мелькнуло удивление.

— Жизнь — лишь отражение вымысла, — ушел он от ответа и снова нежно погладил ее по голове. На этот раз он не отнял руки, и Виктория потянулась к его ладони, как кошка к ласке.

— Но это смешно, — фыркнул, Пит, — мы никогда вас раньше не видели.

— И ты, Брут? — произнес с изумлением незнакомец и быстро перевел взгляд на дорогу, поскольку машину вновь занесло. — Черт побери!

Виктория была потрясена. Забавные остроты этого странного человека свидетельствовали о том, что он знаком с Питом. Но откуда? Кто он? Чего он от них хочет? И кто их преследователи?

Машина вильнула влево, после чего незнакомец резко выправил ее.

— С вами все в порядке? — вновь спросила Виктория, хотя уже была уверена в обратном.

Короткая улыбка озарила лицо незнакомца, и он с такой нежностью посмотрел на Викторию, что она не могла не улыбнуться в ответ. Его пальцы бережно поглаживали ее волосы, слегка перебирали шелковистые пряди, словно вспоминая свои прежние ощущения.

— Со мной все в порядке, — наконец проговорил он. Викторию бросило в дрожь, когда рука, продолжая ласкать ее волосы, опустилась к затылку, а затем скользнула к губам. Не в ужасных событиях сегодняшней ночи крылась причина ее трепета, а в тепле его большой ладони.

Пит склонился к ней и прошептал на ухо:

— Больница.

— Вы уверены, что вам не следует обратиться в больницу? — спросила она.

Рука на ее голове замерла.

— Уверен! — резко ответил он. — Никаких больниц. Прежде всего, он будет искать там.

— Кто?

Но незнакомец только пожал плечами.

— Ну, все, — произнесла Виктория. С нее действительно хватит: и погони по ночным улицам, и стрельбы, и неизвестности, и главное — этого непреклонного похитителя.

Виктория переползла на сиденье и взглянула на ветровое стекло. О, ужас! Оно было прострелено, по крайней мере, дважды и покрыто густой паутиной трещин, через которую с трудом можно было видеть дорогу. Неудивительно, что их спаситель едва удерживал машину.

— Пересядьте, — жестко скомандовала Виктория. А когда он не обратил на это внимания, положила свою слегка дрожащую ладонь на его руку. — Пожалуйста, пересядьте. Пусть теперь Пит, поведет машину.

— Господи, как болит голова, — пробормотал незнакомец.

Он все-таки остановился у обочины, но не сдвинулся со своего места за рулем.

— Где мы? — наконец спросил он, глубоко вздохнув. Виктория выглянула в боковое окно.

— Полагаю, где-то возле мыса, — откликнулась Виктория, увидев у залива старинное укрепление. — Но сейчас темно, а мы ехали так быстро, что… Ох!

Его пальцы с такой силой сжали ее бедро, что Виктория не смогла сдержать крик.

— Извините, — машинально пробормотал он, мгновенно убрав руку. И немного помедлив, добавил голосом, в котором слышался приговор самому себе. — Я заблудился. Я не могу вспомнить дорогу домой.

При этих самых обычных словах сердце Виктории сжалось. В них звучала горечь, смущение, даже одиночество, хотя человек, произнесший их, выглядел суровым, даже грубоватым и исключительно энергичным. Не в силах удержаться от сочувствия она погладила его холодные пальцы.

На лице незнакомца застыло странное выражение — это было и замешательство, и искренняя радость, которую Виктория заметила еще в магазине.

— Ты такая красивая, — медленно проговорил ой. — Я благодарен Богу, что ты со мной. Без тебя я бы не смог этого сделать.

С каждым словом ее сердце билось все сильнее и сильнее: казалось, в них сосредоточился весь смысл, заключенный во вселенной. И как тогда, в книжном магазине, Виктория невольно почувствовала сожаление оттого, что сказанное не соответствовало и не могло соответствовать действительности.

Пит постучал в окно, заставив их вздрогнуть и приведя в смятение мужчину, нежно сжимавшего ее руку.

— Откройте дверь, — приказал, Пит через стекло.

Некоторое время незнакомец непонимающе смотрел на него, как будто видел в первый раз, затем кивнул и, слегка поморщившись, открыл дверцу. Пит жестом предложил своим спутникам подвинуться, уселся за руль и нарочито равнодушным тоном спросил, куда ехать.

Рука незнакомца легла Виктории на колено. От этого интимного жеста она залилась краской, но не пошевелилась. Когда он мягко заключил ее в объятия, Виктории показалось, что он цепляется за нее, как утопающий за соломинку.

— Виктория, — с трудом проговорил он. — Я так устал. Может быть, поедем домой.

— Вики… — предостерегающе произнес Пит.

— Домой, — чуть помедлив, сказала Виктория и была вознаграждена легким пожатием руки.

— Не самая удачная идея, — прокомментировал Пит.

— Вези нас домой, — спокойно ответила Виктория.

— Господи, конечно, — сказал незнакомец, удерживая ее руку в своей, — везите нас домой. О, пожалуйста… поедем домой, дорогая.

IV

Прислонившись к спинке сиденья и запрокинув голову, Виктория прикрыла глаза. Она мельком взглянула на суровый профиль Пита, явно недовольного ее решением.

— Хорошо, что мы будем делать? — тихо спросила Виктория.

Прежде, чем Пит, успел что-либо ответить, Норман сказал:

— Уж лучше бы я разбил голову о лодку, тогда она не причиняла бы мне эту адскую боль.

— О какой лодке идет речь? — спросил Пит.

— Я утопил бумажник в воде.

— Разве ты упал в воду? — изумилась Виктория. Мужчина, нахмурившись, отрицательно покачал головой.

— Нет… Да… Не знаю. Кажется, я не могу сосредоточиться.

— Свихнулся, — пробормотал, Пит и небрежно махнул рукой, когда Виктория с осуждением покачала головой.

— Думаю, у него сотрясение мозга, — через некоторое время прошептала Виктория кузену.

— Хорошенькое объяснение, дорогая!

Он усмехнулся, но затем глубоко вздохнул.

— На этот раз, Вики, я вынужден с тобой согласиться. Вот только что мы с ним будем делать?

— Привезем домой, дадим немного отдохнуть и вызовем Джека.

— Наконец-то появились признаки здравого смысла. Джек тебя не попрекнет, что бы ты ни сделала… — с иронией заметил Пит.

Но не успел он закончить фразу, как незнакомец бесцеремонно вмешался в их беседу:

— Тысячи, возможно, миллионы звезд сияют на ночном небе. Их свет живет и поныне. — Пит, в недоумении уставился на пассажира, приоткрыв от удивления рот. — Когда мы мечтаем под звездами, возникает ли у нас желание оказаться где-нибудь среди этих мерцающих точек? Похожи ли наши мечты на звезды? Когда-нибудь мы узнаем одну из них, а возможно, обнаружим целое созвездие.

— Вики… — Виктория встретилась взглядом с Питом. Он понимающе кивнул прежде, чем снова посмотреть на дорогу. — Он цитирует твою книгу… «На грани безумия».

Виктория беспокойно откинулась на спинку сиденья. Ее сердце бешено колотилось. Пит был прав. Сумасшедший «Норман» цитировал ее роман. Она вспомнила о книге с оторванным корешком, которая валялась на заднем сиденье машины, нащупала ее позади себя и вытащила. В слабом свете приборной панели она узнала обложку — так и есть: «На грани безумия». Даже она без помощи гипноза не смогла бы процитировать это произведение с такой точностью.

А в это время Пит, повернул свою потрепанную машину на аллею, ведущую к дому Виктории и домику для гостей, где обитал, сам Пит.

Он остановил машину перед входом в дом и погасил Фары. В наступившей тишине Виктория подумала, что, опуская на землю густую мглу, как защитное покрывало природа способна вселить обманчивое чувство безопасности.

— Вот мы и на месте, — некстати сказал Пит.

Выйдя из машины, он подошел к ней с той стороны, где сидела Виктория и, открыв дверцу, подал кузине руку.

— Позвольте извлечь вашего героя. Он выглядит так, будто до смерти замерз.

И, правда — руки незнакомца горели, жар исходил от тела, он весь дрожал.

— Лихорадка, — прошептала Виктория. — Возможно, шок.

— А потому давай-ка я его вытащу.

Виктория с благодарностью посмотрела на своего кузена. И что бы она без него делала? Он почти всегда готовил для нее еду, остроумно рассказывал бесконечные истории, не давая увянуть ее писательской фантазии. И хотя нередко сопровождал поступки Виктории язвительными замечаниями, всецело был на ее стороне.

— Когда сознаешь, что делаешь глупость, это уже хорошо, — сказал кузен, подхватывая едва не рухнувшего незнакомца. — Это всегда было моим принципом в жизни, дорогая.

Норман, которого с двух сторон поддерживали, Пит и Виктория, засмеялся. Смех был таким заразительным, что вызвал улыбку у женщины, а Пит, одарил его многозначительным взглядом.

— Он достаточно умен для сумасшедшего, если понимает юмор.

— У него просто жар, — сказала Виктория. Мужчину удалось довести до входной двери, и пока Виктория искала ключи, Пит поддерживал незнакомца. В тот момент, когда Виктория открыла дверь, самозваный Норман неожиданно сказал:

— Спасибо, друг.

— Не за что, — едва сдерживая усмешку, ответил Пит.

— Нет, действительно спасибо. Я не часто говорю такое, но ты замечательный парень. Мне давно хотелось тебе это сказать.

— Да, ты знаешь, как озадачить человека. Не так ли, большое дитя? — пробормотал, Пит, но его подопечный молчал.

Ощущая тяжесть мужской руки на своем плече и обнимая тонкую талию незнакомца, Виктория подумала, что Пит не совсем прав. Этот человек сделал больше, чем озадачил ее. Значительно больше.

Они положили мужчину на диван.

— Ты изменила обстановку, — осматриваясь, сказал он и помрачнел, бросив внимательный взгляд на открытый роман известного автора боевиков, конкурента и друга Виктории.

— Д-да, — заикаясь, проговорила она, — хотя это было неправдой. Ей не хотелось спорить.

— На каком месте ты остановилась? — просто спросил незнакомец. — Очень хорошая книга, почти как наша.

— Я вызову Джека, — сказал, Пит Виктории на ухо, но в его словах звучало предупреждение.

Она согласно кивнула и, вздохнув, села на диван возле неизвестного агента Департамента Казначейства, укрыв его до подбородка покрывалом с красивой ручной вышивкой. Она хотела снять с раны на голове носовой платок, но побоялась сделать незнакомцу больно, а главное — увидеть то, что было под повязкой.

Мужчина закрыл глаза и откинул голову на диванную подушку.

— Я устал, — пробормотал он.

— Боже мой, нет. Вам не следует сейчас спать, — сказала Виктория, похлопав его по руке. — Я думаю, У вас сотрясение мозга. Спать нельзя.

— Ну, пожалуйста, леди… Я очень устал. И прежде, чем Виктория смогла его остановить, мужчина повернулся на левый бок и уткнулся носом в вышитые подушки.

Лишь через несколько секунд, до Виктории дошел смысл сказанного. Он не назвал ее «Виктория, дорогая». Он произнес «леди», как если бы никогда раньше ее не видел. Возможно, его недуг уже прошел, и сейчас она узнает, кто этот человек и что он собирается делать.

— Как ваше имя? — мягко спросила Виктория. Он нахмурился и мгновенно открыл глаза.

— Прекрати, Виктория, глупая шутка.

— Пожалуйста, назови свое имя, — настаивала она, попытавшись воззвать к его логике. — Послушай, во-первых, тебя ранили. Во-вторых, ты сам признался, что никак не мог вспомнить, где… находится… наш дом. Поэтому скажи, как тебя зовут.

— О'кей, о'кей. Я сыграю в эту игру, мой доктор, — невнятно произнес он. — Я Норман Генри. А ты Виктория. Мы женаты десять лет, и все это время я тебя люблю. Довольна?

Нет. Скорее изумлена. Незнакомец опять изображал ее вымышленного мужа — то, что они с Питом когда-то выдумали, стало реальностью. Она горестно покачала головой, хотя этот мужчина с его странными галлюцинациями, несомненно, привлекал ее.

Звук у двери, ведущей в кабинет, заставил незнакомца насторожиться. Но Виктория знала, что это Макс. Она встала с дивана и приоткрыла дверь, поморщившись от неприятного скрипа.

— На днях я непременно смажу ее, — пообещал Норман, вызвав у Виктории легкое головокружение случайным, почти супружеским замечанием.

В это время в комнату стремительно ворвался Макс. Он был хорошо воспитан, а потому не позволял себе прыгать на Викторию и только возбужденно вилял хвостом, обмахивая пыль с торшера и кофейного столика.

К изумлению хозяйки, пес почти сразу же оставил ее и направился к незнакомцу. Сначала Макс грозно ощетинился, но затем принюхался и заскулил. Когда же к нему не проявили должного внимания, он легонько ткнул лежавшего человека холодным носом.

Норман открыл глаза, и его взгляд встретился с любопытными карими глазами сеттера. Собака Виктории была ласковой, он знал это и в то же время чувствовал некоторое беспокойство. Как же зовут ее? Раз это собака Виктории, то, значит, и его собака тоже. Ему наверняка известно, какими консервами ее кормят. И как только он подумал об этом, сразу же вспомнил кличку красавца-животного.

Норман заулыбался, а его рука потянулась к мягкой собачьей морде. Он сосредоточенно ласкал пса, называл его по имени, лишь бы не встретиться взглядом с Викторией. С ним было что-то не так, и она знала об этом. Он читал в ее глазах настороженность, слышал сдержанность в голосе. Если бы он мог признаться, как мало на самом деле помнит… Пожалуй, только главное: он любит ее, а она — его.

Но куда исчезли остальные воспоминания? Например, о Пите? И почему Виктория казалась такой отчужденной, даже боялась его?

Он постарался успокоить себя, что со временем все наладится. Однако тайный голос шептал ему, что отныне жизнь Нормана Генри не стоит и ломаного гроша.

Виктория внимательно наблюдала, как незнакомец треплет за уши Макса.

— Как дела, парень? Уже забыл меня?

В тот момент, когда он узнал Макса, Виктории казалось, что она теряет сознание. Хвост Макса заходил ходуном — Макса, который ненавидел или боялся большинства мужчин.

Может быть, все это мираж или она просто спит? Виктория вонзила ноготь в ладонь и почувствовала острую боль. Нет, все, правда. Глядя на самозванца, ласкающего Макса, она пыталась, но не могла привести в порядок свои мысли.

Она нашла Макса около двух лет назад. Пес был сильно изранен. Ветеринар сказал, что собаке грозит голодная смерть, но сделал все, что в его силах. Выходив погибавшее животное, Виктория получила в награду верного и преданного друга. Но за исключением Пита, Макс не любил мужчин. Он прыгал и злобно лаял, пока любой из назойливых посетителей не исчезал.

А сейчас он непринужденно зевнул и вытянулся возле дивана, положив, свою большую голову на лапы, будто охранял от всех на свете этого потерявшего рассудок человека.

Как и собака, человек закрыл глаза и глубоко вздохнул. Виктория все еще верила, что обязана ему своей жизнью, а потому решила не позволять забыться сном.

Она тихо подошла к дивану и, склонившись над мужчиной, протянула руку к его дрожащему плечу. Синие глаза пристально смотрели на нее, он что-то бормотал, и Виктория нагнулась ниже, чтобы расслышать слова.

Незнакомец слегка повернулся. Его руки скользнули по ее плечам, но вместо того, чтобы отстраниться, Виктория замерла. Его нежные прикосновения превратились в страстные.

— Я люблю тебя, — сказал он, привлекая Викторию к себе.

— Нет, — прошептала она, стараясь скорее убедить себя, чем опровергнуть его.

— Да, Виктория. И ты знаешь об этом.

Он обнял ее тело и притянул к себе, требуя ответа.

Не в силах сопротивляться призыву его глаз, рук, слов, она приникла к его груди. Викторию словно обдало жаром. Когда его полные губы встретились с ее губами, Норман тихо застонал и еще теснее прижал Викторию к себе.

Мысли ошеломленной Виктории путались, дыхание прервалось, она, казалось, полностью потеряла над собой контроль. Запах морской воды и страстное возбуждение исходили от этого мужчины. Руки, обнимавшие ее, были, так же горячи, как и его язык, проникавший меж губ. Его поцелуй был неистовым и нежным, как и сам этот таинственный человек. Сердце Виктории билось все сильнее в едином ритме с его сердцем, а тело изнывало от жарких прикосновений, от охватившей его страсти.

Сзади раздалось легкое покашливание, подобно ледяной воде, обрушившейся на Викторию. Она резко оттолкнула незнакомца, пытаясь вернуть себе самообладание, и дрожащей рукой убрала волосы с лица.

Мужчина, она решила называть его Норманом, молча отпустил. На лице блуждала улыбка, но грудь все еще высоко вздымалась, смиряя охватившее его желание. Синие глаза, потемнев, стали почти фиолетовыми.

— Отличный способ удержать человека от сна, — послышался сухой голос Пита. — Хорошая работа, Вики.

Виктория смущенно покачала головой, сознавая, что вряд ли сумеет найти разумное объяснение поцелую с совершенно незнакомым и к тому же страдающим потерей памяти мужчиной. Однако кузен плутовато улыбнулся, за что получил в ответ ее благодарный взгляд.

Пит понимает трудности человеческих отношений, подумала Виктория.

— Джек в пути, — сказал, Пит и направился к бару, бросив быстрый взгляд в сторону дивана. — Ему нравится «бенедиктин», не так ли?

— Да, — рассеянно молвила Виктория.

— Я бы предпочел виски, — откликнулся Норман, и прежде, чем Виктория успела ответить, в разговор вмешался Пит.

— Не для вас, герой, не для вас. Ранение и алкоголь несовместимы. Уж поверьте мне, я это знаю.

Норман попытался, было протестовать, но тут Макс резко вскочил и с неистовым лаем бросился к входной двери.

— Вики, скорее останови его. Мне кажется, он не любит докторов.

— Доктор? — прохрипел Норман, приподнимаясь на локтях. — Вы кого-то вызвали?

Его слова звучали, как приговор. Иного Виктория и не ожидала, а потому, избегая взгляда синих глаз, поспешила в переднюю.

Заперев своего верного стража в гостиной, она посмотрела в дверной глазок и увидела Джека Форстера, который держал ярко-желтую сумку. Его кожаный пиджак был расстегнут, серебристые волосы зачесаны назад, а узкое лицо оставалось спокойным и вместе с тем по-юношески задорным.

Джека связывала с Викторией долгая безответная любовь, перешедшая в искреннюю дружбу. Виктория быстро открыла ему и после сдержанных объяснений провела доктора в комнату. Ее слова заглушались лаем Макса, штурмовавшего дверь гостиной.

Джек кивнул.

— Пит, мне все рассказал, — усмехнулся он. — И как ты себя чувствуешь, когда он приходит в себя?

— Тебя вызвали к Норману, а не ко мне, — с вызовом ответила Виктория.

— О, так ты называешь его Норманом?

Зардевшись при воспоминании о страстном поцелуе, Виктория отвела глаза и кивнула в сторону гостиной.

— Он там.

Джек легким шагом вошел в комнату и, поприветствовав Пита, уселся на полированный кофейный столик.

Недоверчивый, настороженный взгляд Нормана он встретил кротко.

— Не беспокойтесь, — сказал Джек. — Вы меня знаете. Я ваш сосед и друг, а, кроме того, психотерапевт. — Он заговорщически понизил голос. — Это означает, что мои дорогие соседи могут вызвать меня, когда им заблагорассудится, днем или ночью. Им известно: я настолько одурел от денег, что они никогда не получат от меня счет.

Он крепко пожал Норману руку и добавил:

— Я Джек.

Не обращая внимания на неприветливость Нормана, он сложил руки на своих изношенных голубых джинсах, поднял голову и посмотрел на повязку.

— Хоть я всего лишь психиатр, кровь меня не пугает, — и поскольку Норман не ответил, Джек спокойно продолжал. — А потому я могу привести вашу голову в порядок. Физически.

— Со мной все нормально, — сказал Норман, но в его голосе не было уверенности.

— Ну, так давайте посмотрим. Начнем?

Джек с шумом поставил свой желтый саквояж на стол и открыл его. Норман посмотрел на сумку: складка над бровями свидетельствовала, что ее цвет ему не нравился. Виктория едва заметно улыбнулась.

— Джек говорит: черный — цвет печали.

— Скорее похорон, — поправил Джек. — Кто не побоится инструментов, которые вынимают из темной сумки? Желтая лучше. Видите ли, я обычно работаю с Детьми в возрасте полового созревания. Желтый цвет заставляет их думать о солнце, нарциссах, весне, цветении. Отлично, а теперь, поскольку Виктория до сих пор не давала мне возможности продемонстрировать, как ловко работают мои гибкие пальцы… — Он внезапно прекратил разговор и осторожно откинул Нормана на подушку.

В тот же момент Джек отпрянул, изумленно разведя руками и подняв брови. У Виктории перехватило дыхание. Глаза Нормана блестели, а губы от раздражения сжались в туго натянутую нить. И только когда он заметил неподдельное удивление Джека, злость медленно сошла с его лица.

— Шутка, это всего лишь шутка. А теперь ложитесь на спину и позвольте мне осмотреть вас.

Не успел Норман возразить, как Джек уже наклонился и потянул на себя носовой платок: присохший к ране, он не поддавался. Джек попросил Викторию принести ему теплую мокрую тряпку. Пит вызвался помочь, и исчез в коридоре, ведущем на кухню.

Ожидая Пита, Джек непринужденно беседовал с больным, задавая ему множество вопросов. Он был особенно осторожен, когда речь заходила об отношениях пациента и Виктории. У той сжалось сердце, когда Норман озадаченно нахмурился. Виктория попыталась внушить себе, что испытывает к нему лишь сострадание, но на самом деле знала, что это не так. Ее влекло к этому человеку. За одно мгновение, когда она побывала в его объятиях и ощутила вкус нежных губ, Виктории захотелось, чтобы фантазия незнакомца стала правдой.

Когда Пит вернулся, Джек все еще продолжал спрашивать, но лишь о ранении. Как это случилось? Кто перевязал голову? Где это произошло? На все вопросы Норман отвечал односложно.

Джек приложил влажную тряпку к прилипшему носовому платку и спустя несколько минут снял повязку, стараясь причинить раненому как можно меньше страданий.

Виктория вынуждена была закусить губы, чтобы удержаться от крика ужаса. Рваная рана проходила на дюйм выше брови, задевая висок и исчезая в волосах. Она была сильно воспалена. Виктория подняла глаза и встретила, потрясенный взгляд Пита. Как и сестра, он побледнел и прикусил верхнюю губу. Рука, державшая стакан для Джека, сильно тряслась. Виктория подошла к кузену и усадила на стул.

— Не смотри, — приказала она. Он всегда боялся вида крови.

Только сейчас Виктория поняла, что совсем ничего не знала о раненом человеке: ни имени, ни адреса, ни того, есть ли у него семья, которая, возможно, волнуется и ожидает его возвращения домой. Она посмотрела на руки незнакомца и облегченно вздохнула. Обручального кольца нет, и даже светлой линии на том месте, где его обычно носят. Это давало хоть какую-то надежду на разгадку.

Через несколько минут, Джек промыл рану и забинтовал ее. Однако теперь состояние мужчины оказалось еще более тяжелым, чем прежде.

Обращаясь к нему, Джек сказал:

— У вас будет шрам, вы понимаете. Нужно было зашить рану в течение часа после ранения. Я наложил скобки, но и они не сотворят чуда. Я оставляю вам еще пару бинтов. Скобки снимем, когда все заживет. Только постарайтесь держаться подальше от воды. Будет все о'кей, если не плавать и вообще… не напрягаться.

Он взглянул на Викторию, и та смутилась — ей показалось: доктор на что-то намекал, а он уже снова повернулся к Норману.

— У нас есть еще кое-какие проблемы.

Норман, забыв свой прежний гнев, удивленно посмотрел на него.

— Какие?

— Обо всех пулевых ранениях полагается сообщать…

— Разве?

— Не шутите, это пулевое ранение, — сухо сказал Джек.

— Этого не может быть, — отрезал Норман. Тем не менее, это так, — сказал Джек. — Формально я должен сообщить о вас в полицию.

— Нет, — спокойно ответил Норман.

Если бы Виктория не заметила его сузившихся глаз и губ, стянутых в тонкую линию, то подумала бы, что он невозмутим.

— Ты действительно обязан это сделать? — быстро спросила она, чувствуя, что мужчина, дремлющий на диване, может в любой момент взорваться.

Джек тоже заметил реакцию незнакомца и поднял руки, будто защищаясь от удара.

— Тихо, тихо. Я не сказал, что обязан. Я только сказал, — он перевел взгляд на Викторию, — что о пулевых ранениях надо докладывать.

— Благодарю, — устало ответил Норман.

— У вас пулевое ранение, а вы утверждаете, что этого не может быть. Почему?

Норман покачал головой, его лицо стало непроницаемым.

— Вы просто не хотите говорить об этом, не так ли?

— Да.

— Почему?

— Потому что я не хочу вовлекать в это Викторию.

— Во что? — снова воодушевился Джек.

Норман недовольно нахмурился и посмотрел на Викторию. В синей глубине его глаз она прочла мольбу.

— Джек… — пробормотала она.

Не обращая на нее внимания, тот сказал:

— Видишь ли, при травмах головы может происходить частичная потеря памяти, как, например, в этом случае.

— О чем вы? — проворчал Норман.

— Временная потеря памяти. — Лицо больного просияло, словно с его души сняли камень. Должно быть, Джек заметил это, но лишь кивнул и сказал — Настроение поднялось? Кажется, что мир перевернулся? А теперь следите за моим пальцем, но не поворачивайте голову — только глазами. Вот так! Зрачок не расширен. С двигательными функциями глаз, кажется, все в порядке. Сейчас давайте посмотрим, в каком состоянии ваше серое вещество. Что-нибудь вас беспокоит? Например, запах, знак, свет?

— Нет, — ответил Норман.

— Теперь перейдем к некоторым обычным вопросам. О'кей?

Норман утомленно пробормотал:

— О'кей.

— Имя?

— Норман Генри, — он улыбнулся Виктории, и в этой улыбке были и шутливая игра, и множество извинений. Извинений в розыгрыше?

Джек сделал вид, что ничего не заметил. Если бы он чувствовал хоть долю того, что испытывала Виктория, когда этот незнакомец назвал себя Норманом Генри!

— Имя отца?

— Роберт.

Джек взглянул на Викторию, но она лишь пожала плечами. Об имени отца Нормана Генри ей думать не приходилось.

— Дата рождения?

Норман нахмурился, но лишь на мгновение.

— Девятого ноября, — ответил он, добавив при этом год рождения.

Следовательно, ему сорок пять, быстро сообразила Виктория, и он на шесть лет старше ее.

— Ну, а что с работой? — спросил Джек. — Чем занимаетесь?

Норман поднял на доктора глаза, пытаясь понять, шутит он или нет. Видимо, ему показалось, что тот не обманщик.

— Я писатель, — спокойно ответил Норман. — Я и жена Виктория пишем детективы.

— Ясно, — равнодушно проговорил Джек, но Виктория, знавшая врача достаточно давно, заметила, как напряглась его спина. — И как долго вы женаты?

— Десять лет, — быстро ответил Норман. Джек на мгновение заколебался.

— И… где вы провели медовый месяц?

Норман несколько секунд таращился на Джека, а затем посмотрел на Викторию. Она видела, как он мучается. Ей хотелось ответить, за него, пускай даже медового месяца никогда и не было.

— Я не помню, — медленно произнес Норман. Он тряхнул головой, будто это могло прояснить его разум, и снова пристально посмотрел на Джека. — Я не помню.

— Это потому, что у вас, его не было, — съязвил Пит. К нему вернулось присутствие духа, так как голова больного была забинтована.

— Пит, — предупредила Виктория и поглядела на Нормана. Тот повернул голову в ее сторону и криво усмехнулся. Выражение его лица заставило сердце Виктории забиться сильнее. Оно было полно тепла, нежности и любви.

— Он будет, — мягко сказал Норман. — Скоро. Очень скоро.

V

— У вас сотрясение мозга, — сказал Джек. — Я уверен, что провалы в памяти исчезнут после небольшого отдыха. И еще, поразмыслите, как следует, вдруг вы еще чего-то не можете вспомнить?

Норман на мгновение задумался, но решил все-таки сказать правду.

— Да. Совсем немного. — Он посмотрел с досадой. — Похоже, я не знаю, что находится в этих выдвижных ящиках, — коротко, с отвращением сказал он, указывая на встроенный шкаф в дальнем углу гостиной.

— Это потому, что вы здесь никогда не были, — начал было Пит, но Виктория и Джек взглядом выразили неодобрение. Тогда он уставился в потолок и умолк.

Норман продолжил:

— До тех пор пока я не пойму, где Виктория давала то ночное интервью, я не смогу вспомнить, был ли я там или где-нибудь еще. Мне кажется, я находился тогда совсем в другом месте, но где не представляю.

Услышав об интервью, Виктория почувствовала слабость. Так вот откуда Норман мог так много узнать о ней.

И как бы в ответ на ее догадку Норман произнес:

— Я помню, Виктория рассказывала о нас. О нашей последней книге, Пите и о книжном магазине. О Максе. Она говорила о Максе. Даже Майкл сделал по этому поводу замечание.

— Майкл? — спросил Джек.

Норман бессмысленно посмотрел на него.

— Что?

— Вы сказали, что Майкл сделал по этому поводу замечание. Кто такой Майкл?

Норман покачал головой.

— Я… не… знаю.

Он поднял руку и потер не забинтованную часть лба так, как если бы дотронулся до своего воспаленного сознания.

Джек вновь потянулся к желтой сумке и достал оттуда запаянные в целлофан таблетки.

— Антибиотик, — сказал он, подавая их Норману, а затем вытащил блокнот и начал писать. — Принимать до конца недели по три раза в день во время еды. Затем обновим рецепт.

Джек поднялся и вопросительно посмотрел на Викторию.

— Норман действительно должен сейчас немного поспать. Вы не против?

— Мне кажется, людям, у которых сотрясение мозга, нельзя спать, — возразила Виктория.

— Выдумки, — с усталой улыбкой произнес Джек, — это опасно только для больных в коматозном состоянии — они могут не проснуться. А вообще, сон — лучшее лекарство от всех болезней… включая эту…

Поднявшись с дивана, Норман слегка покачнулся. Джек подошел к нему, чтобы поддержать и вновь вопросительно посмотрел на Викторию.

— В комнату для гостей, — сказала она, не обращая внимания, на возражения Пита, впрочем, как и Нормана тоже.

— Почему в комнату для гостей? — Его самолюбие было задето. Очевидно, он надеялся разделить спальню с Викторией, что поразило и позабавило ее.

— Это на первом этаже, — неуверенно сказала она. Печальная улыбка тронула губы незнакомца.

— Ты, вероятно, неважно себя чувствуешь. Боюсь, я сегодня тоже не в форме.

Щеки Виктории запылали. Еще в машине Пит, высказался против всей этой затеи.

— Я могу взять его с собой, — тихо заметил Джек. Виктория благодарно улыбнулась ему, но прежде, чем она успела ответить, Норман выпалил:

— Я никуда не поеду.

Его глаза отважно встретились с взглядом Виктории, и в них она увидела подтверждение всему, что произошло этой ночью.

Повернувшись к Джеку, она медленно покачала головой.

— Хорошо, он останется здесь.

— А как ты? — тихо спросил Джек.

— Я позабочусь о ней, — сказал Норман, и легкая ирония послышалась в его голосе. — Справлялся же я с этим десять лет.

— Я тоже останусь, — вмешался, Пит, сердито глядя на Викторию.

Норман насмешливо посмотрел на него и улыбнулся.

— Хочешь помочь мне, так что ли? — спросил он, уже расстегивая рубашку.

— Я выпущу Макса, — поспешно сказала Виктория. Когда она вскоре вернулась в комнату, Джек и Пит, помогали Норману раздеться. Виктория остановилась в дверях пораженная. Ее новоявленный муж-самозванец стоял сейчас к ней спиной. Его рубашка, брюки, носки были сброшены. Но не нагота смутила Викторию, а божественная мужская красота: широкие плечи с упругими бицепсами, тонкая талия, длинные мускулистые бедра. Он что-то говорил Джеку, повернувшись к ней в профиль. Потерянный и сконфуженный, он в то же время выглядел по-хулигански вызывающе.

Виктория ощутила странную сухость во рту, а ее тело покрылось испариной. Этот мнимый Норман Генри обладал всем, что должно быть в мужчине, и даже большим. Легкий пушок темных волос покрывал его от широких плеч до пупка и стрелой указывал на другие секреты, которые могли вскоре открыться. В тот момент, когда Норман засунул пальцы за пояс своих эластичных плавок, он обернулся и замер. На губах появилась усмешка, а в глазах засветились озорство и удовольствие.

— Помоги мне, — расплывшись в улыбке, произнес он.

Виктория быстро отвернулась в смятении.

Так она чувствовала себя в тот день, когда узнала, что мужчины и женщины существа разные. Но этот отличался от всех других мужчин на земле. Никто прежде не пробуждал в ней подобных ощущений: страстного желания и страха перед ним. Она хотела, чтобы он и исчез, и остался навсегда.

Кто-то прикоснулся к ее плечу, и она вскрикнула, освобождаясь от напряжения, возникшего еще в книжном магазине, когда в первый раз увидела незнакомца.

— Виктория? — спросил Норман.

Его голос казался грубым и нежным одновременно, напоминающим потрескивающий костер в глухой зимней тишине.

Виктория оторвала взгляд от его обнаженной груди и плеч.

— Что?

Он не ответил. Просто наклонился и осторожно приблизил свои губы к ее губам. Исходящий от него жар грозил захватить Викторию. Кроме того, она видела, что Пит и Джек стоят здесь же, в нескольких шагах, причем один недовольно хмурится, а другой предостерегающе поднимает руку.

Но даже если бы всю комнату заполнили ее родственники и друзья, а сильные руки соскользнули с плеч, она так и стояла бы, вдыхая аромат незнакомца, ощущая на своих губах, щеках и обнаженной шее его нежную ласку.

В глазах Нормана светилась любовь, и Виктория поняла, почему позволила целовать и прикасаться к себе — в эту ночь она могла бы в мечтах унестись вместе с ним. И не только потому, что ей самой хотелось этого, а потому, что это было необходимо ему. Для нее это была горькая и вместе с тем сладостная греза, а для него — спасение.

Незнакомец отошел от Виктории, пересек комнату и лег в постель. А она все еще не двигалась с места. Когда мужчина закрыл глаза с ее именем на устах, Виктория осознала, как сама страстно жаждала, чтобы его фантазии стали правдой. И как ребенок, мысленно скрестила на счастье пальцы и послала ему воздушный поцелуй, надеясь, что если искренне поверит в сказку, то она станет реальностью.

Однако ей уже не шесть, не десять и даже не двенадцать лет, а много больше. Дни мечтаний с запертыми на чердаках коробками, наполненными пожелтевшими бумажными куклами, книгами с картинками, где нарисованы эльфы и чародеи, единственным поцарапанным хрустальным башмачком и пластмассовой волшебной палочкой давно миновали.

Какое чудо заставило этого человека поверить, что он — ее муж, шпион и писатель Норман Генри, что любит ее, а главное, что и она его любит?

Сочувственно кивнув в сторону Виктории, Джек вытолкнул, Пита из комнаты. Виктория подошла к краю кровати, и, взглянув на незнакомца, выключила свет.

— Виктория? — пробормотал он. Ее дыхание прервалось, рука застыла в двух дюймах от лампы.

— Я здесь, — тихо сказала она, боясь, что он услышит глухие удары ее сердца. Мужчина заворочался, и она протянула руку, чтобы успокоить его.

— Не волнуйся. Все хорошо, — сказала Виктория. Кого она уговаривала, его или себя?

Большая рука обвила ее руку и поднесла к губам. Теплые, они оказались напротив ее вдруг похолодевших пальцев. Небритый подбородок не колол, а грубовато и в то же время приятно возбуждал ее нежную кожу.

— Не беспокойся, Виктория, — сказал мужчина. Его голос был тихим и слабым от усталости. — Утром со мной все будет в порядке.

— Поспи немного, — мягко прошептала Виктория.

Волна сострадания захлестнула ее. Она сжала длинные пальцы Нормана, словно обещая не покидать его, пока он не обретет себя.

— Все хорошо, — повторила она. — Все будет прекрасно.

Хотя вряд ли сама верила в это.

— Останься, — попросил Норман. — Посиди немного со мной, — и, почувствовав ее нерешительность, добавил: — Пожалуйста.

Это было сказано так мягко и нежно, что Виктория вдруг поняла: подобные слова он говорил не часто. Она тихо опустилась на край кровати.

— Обещай мне, Виктория, — сказал Норман.

— Что обещать?

— Обещай мне, что будешь любить меня всегда. Дыхание у Виктории перехватило. Она не ожидала этого. Ее сердце, казалось, перестало биться.

— Обещай мне, Виктория. Я не усну, пока ты не скажешь этого. Не смогу. Пожалуйста, обещай, Виктория.

Его голос стал возбужденным и настойчивым, а рука незнакомца стиснула пальцы Виктории. Тихо, почти печально она прошептала:

— Обещаю.

— Я люблю тебя, — промолвил Норман, — и думаю, сильнее, чем это возможно.

Виктория наклонилась, чтобы расслышать слова, и теплое дыхание коснулось ее лица. Вскоре его дыхание замедлилось, и почти с сожалением она почувствовала, что его пальцы ослабили пожатие ее руки.

На сердце у Виктории было тяжело. Она бесшумно встала, повернулась и покинула комнату.

Пит и Джек ожидали в конце коридора, устремив на нее взоры. Один — в раздумье, другой — с состраданием, но оба — с долей осуждения.

Долгим взглядом посмотрев на Викторию, Пит подошел и закрыл дверь комнаты для гостей на ключ.

— Что ты делаешь? — спросила она, расценивая поворот ключа как измену тому обещанию, которое только что дала. — А вдруг ему что-нибудь потребуется.

Пит, вложил ключ в ее руку.

— Поскольку ты не хочешь, чтобы я здесь оставался, дверь будет заперта на замок. Там он сможет принять ванну, у него есть несколько свежих полотенец, зубная щетка и шерстяные одеяла. Но факты налицо, дорогая. Мы абсолютно ничего не знаем об этом человеке.

— За исключением того, что он агент Департамента Казначейства, — резко сказала Виктория.

— Который свалился на нас со своей чокнутой, всепоглощающей любовью, — добавил Пит.

Джек также согласился с решением Пита. В ответ на бурные протесты Виктории он поднял руки.

— Вики, я не думаю, что он причинит тебе вред. Он действительно верит в то, что он твой муж Норман Генри, и, очевидно, чувствует твою заботу.

Джек приподнял брови, и Виктория поняла, что ей не опровергнуть последнее замечание. Врач вздохнул и предложил пройти в гостиную. Виктория и Пит последовали за ним.

Джек продолжил:

— Странное поведение, похоже, возникло в результате сотрясения мозга и в некоторой степени глубокого шока.

— Это все объясняет, — съязвил, Пит, после чего Джек на несколько секунд выразительно замолчал. — Вы рассказали нам все, что мы хотели знать. — Пит весело повернулся к кузине. — Вики, наконец-то мы можем расслабиться.

Джек, потянувшись, уселся на диван и положил ноги на кофейный столик так, что его поношенные ботинки оказались рядом с желтой сумкой.

— Должен сказать, он — отличный парень. Насколько я могу судить, у него один из видов потери памяти, но так как точное название этого заболевания мне неизвестно, хотя случай наверняка не единственный, я бы определил его как подстановку. Травма — за неимением лучшего я буду использовать это слово — многое объясняет, но и загоняет в тупик. Незнакомец, кажется, действительно верит, что он — Норман Генри: вероятно, у него похожее имя, может быть, даже Норман Генри. Немного помолчав, Джек продолжил:

— Каждый человек в определенные моменты страдает потерей памяти. Почти ежедневно. Ты, например, приехал домой и не можешь вспомнить, как туда попал. Бывает, мы не можем восстановить в памяти дни, месяцы своей жизни, а в старости — целые годы. Однако Норман Генри в ответ на частичную или полную потерю памяти попытался возместить ее готовой альтернативой.

Виктория что-то недовольно проворчала.

— Правда, до сих пор подобного случая я не встречал. Можно бы попробовать применить гипноз, но, вероятно, он будет против. Практически все указывает на то, что его трудно вернуть к действительности. К тому же он обладает сильной волей.

— Я бы все-таки попытался рассказать ему правду. Может быть, ему это интересно, — предложил Пит.

Джек медленно покачал головой.

— Нет. Мне не нравится прямое воздействие.

— Что же нам делать? — спросила Виктория прежде, чем Пит, успел высказать свое мнение по поводу методов доктора.

Джек ответил:

— При других обстоятельствах я, возможно, настаивал бы на том, чтобы вызвать машину «скорой помощи» или поместить его ко мне в больницу. Однако силой заставить его пойти к врачу я не могу. Ясно, что ему на самом деле грозит большая опасность и его подсознание цепляется за идею, будто он писатель Норман Генри. Это, по-видимому, дает ему какую-то защиту.

— И таким образом, наш Норман, предположительно агент Департамента Казначейства, удачно играет на своей фантазии? — спросил Пит.

— Точно, — согласился Джек.

— Что же делать? — повторила Виктория.

— Между вами что-то происходит, да, Вики? — спросил Джек. — Ты можешь не отвечать. Я вижу, что это так. — Он улыбнулся, но его глаза были грустными или немного усталыми. — Ну что ж, может быть, хоть теперь ты перестанешь растрачивать свою жизнь, помогая заблудшим и отгораживаясь от людей романами?

— А разве он не заблудший, тот незнакомый человек с пулевым ранением головы, который называет себя ее мужем? — вмешался Пит.

Джек ухмыльнулся. Ни один из мужчин не заметил неодобрительного взгляда Виктории.

— Ты думаешь, к нему вернется память, когда он проснется? — спросила она.

Джек пожал плечами.

— Вполне возможно. Его память уже пыталась заявить о себе.

— Что случится, когда это произойдет? Вспомнит он что-нибудь из нынешних событий? — спросила Виктория. Этот вопрос был для нее так важен! Норман думал, что любит ее. Засветятся ли вновь его глаза, если он поймет, что это не так?

Джек поджал губы.

— Не представляю. Мы многого не знаем о том, как работает мозг. Могу сказать, этот парень не какой-нибудь средний Джон Смит со средним коэффициентом интеллекта. Если он и вспомнит что-то, я бы все равно не рассчитывал на большую удачу. Он умный человек и способен немедленно сообразить, что с ним произошло. Но хотя он — сильная личность, осмелюсь предположить, что к тому же очень и очень стеснительный.

— И что это значит? — спросил Пит.

— Это значит, что он захочет убраться отсюда, как можно дальше.

— И никогда не вернется, — тихо сказала Виктория, сознавая, что Джек прав. Почему ее это так беспокоит?

Джек убрал со стола ноги и наклонился вперед.

— И никогда не вернется… да, вполне вероятно, — мягко сказал он. Доктор долго рассматривал свои руки и когда поднял глаза, Виктория отвернулась.

Она не хотела встречаться взглядом с Джеком: слишком явно читалась в ее глазах мука. Она пыталась уговорить себя, что просто переживает за человека в комнате для гостей. Хотя знала, что лжет: каким-то образом его страдание стало и ее болью.

Джек прокашлялся.

— Если память не вернется к нему ночью, утром вызовите меня. Я посмотрю, смогу ли уговорить его поехать в больницу. Если же он откажется… — Джек потянулся. — …Конечно, я не могу и не хочу без его согласия вызывать полицию. Кроме того, это подлинная память пытается его уберечь.

— Так что же мне делать? — спросила Виктория.

— Нам, — поправил Пит. — Что нам делать? — улыбнулся он сестре.

Джек ответил:

— По-моему, хорошо бы убедить его сопоставить свои фантазии с действительностью. Иначе он искренне поверит в реальность своего нынешнего положения, тем более что прошлое он, кажется, хочет забыть.

Джек обошел кофейный столик и взял безвольные руки Виктории в свои.

— Я хочу задать тебе вопрос, Виктория. Чем занимается Департамент Казначейства?

Вопрос успокоил Викторию — это был тот самый мир, который она знала и понимала, мир фактов и дат, мир расследований, мир ее романов.

— Департамент Казначейства контролирует, соответствует ли закону торговля оружием, табаком, алкоголем и лекарствами. Если незнакомец работает там, то, похоже, он их агент по борьбе с контрабандой, переодетый в штатское.

— Завтра свяжемся с Департаментом Казначейства, — предложил Пит. — Посмотрим, знают ли они что-нибудь о нем. Не могли бы вы выслушать нас? Извините, не пропал ли один из ваших агентов? Пропал? Не могли бы вы назвать его имя, чтобы мы знали, как к нему обратиться? Это уже кое-что.

Джек рассмеялся, но Виктория не сочла эту шутку забавной, она почему-то испугалась.

Собрав желтую сумку и отставив в сторону уже пустой стакан, Джек быстро обнял Викторию и покинул дом не оглядываясь, так же легко, как и вошел в него.

Выпроводить же Пита было непросто.

— Пожалуй, я лягу здесь на диване, дорогая, — сказал он, когда Виктория, зевнув, намекнула, что уже поздно.

— Дорогой милорд Пит. Пуля задела висок мужчины, он получил сотрясение мозга, как ты думаешь, способен ли он на какие-нибудь серьезные действия?

— Дорогая, у меня нет сомнений на этот счет, но ты должна признать, что для парня, в которого стреляли и который даже не помнит об этом, сегодня ночью необходим покой.

— Ты слышал, что сказал Джек? Парню больше ничего не надо.

— За исключением тебя, дорогая.

Виктория так устала, что у нее не было сил даже покраснеть.

— Будь поближе к телефону. Обещай: лишь только услышишь, как он попытается выйти, сразу позвонишь мне.

Если бы Пит не был так серьезен, то разговор мог бы показаться Виктории смешным.

— Обещаю, — сказала она, отметив вдруг, что уже второй раз за эту ночь дает обещание. Отрывки стихов и наставления детства пронеслись в ее голове: «И я обещаю хранить…», «дал обещание — выполняй», «никогда не нарушай обещание».

— Я буду здесь по первому же зову, — сказал, Пит, с беспокойством глядя на сестру.

— Конечно, — ответила Виктория, закрывая за ним дверь. Она разрывалась между облегчением оттого, что он уходит, и страхом, что осталась одна. Она боялась не мужчины, лежащего в комнате для гостей, а себя, своего отношения к нему.

Не в силах преодолеть искушение еще раз взглянуть на незнакомца, Виктория приоткрыла дверь и, стоя в потоке света, идущего из коридора, наблюдала, как поднимается и опускается его грудь. И во сне он выглядел уязвимым и вместе с тем упрямым. Неясные тени на его лице делали его даже таинственным. Что он видел во сне? События реального прошлого? Или боролся со своими фантазиями?

— Кто ты? — прошептала Виктория. И когда он, вздохнув, полуобернулся, она засомневалась, хочет ли и впрямь это знать.

Виктория тихо закрыла дверь и, стараясь сдержать хоть одно из данных сегодня ночью обещаний, повернула ключ до упора, пока не услышала щелчок. Замок сработал. Этот звук эхом отозвался в ее сердце. Оставив ключ в замке, она отдернула руку так, будто он был живым и мог схватить ее. И снова странное чувство измены человеку в комнате охватило ее.

Он — незнакомец, решительно сказала себе Виктория, и, в общем-то, она ему ничем не обязана. Но ее собственная ложь призраком нашептывала: «Я обещаю».

Как обычно перед сном, Виктория обошла холл и все осмотрела. Ей казалось, что этот простой, раз и навсегда заведенный порядок восстановит душевное равновесие и хоть немного приведет мысли в порядок. Однако перед дверью в комнату для гостей ее сердце учащенно забилось. Поколебавшись, она все же легко поднялась на второй этаж.

Наконец, раздевшись, она нагишом скользнула под простыни и выключила ночной светильник. Наслаждаясь прохладой постели и слушая прекрасные страстные звуки шубертовской «Неоконченной симфонии», доносившиеся из открытого окна в домике Пита, Виктория не могла заснуть.

Воспоминания о рваных краях раны, о молящем взгляде незнакомца, в который раз вызвали у нее желание узнать, во что он дал себя вовлечь. Как он дошел с пулевым ранением? Он не был похож на агентов из ее романов. Ее герои не имели даже малого сходства с этим незнакомцем.

Пожалуй, кроме одного: как и им, Генри грозила какая-то опасность. Он не мог рассказать, что это была за угроза и от кого она исходила. Кто-то в тот вечер следил за ним до самого книжного магазина. А вдруг они найдут ею здесь?

Виктория затрепетала. У нее был револьвер. Рядом находились Пит и Макс и, наконец, внизу спал незнакомец, который после всех ночных передряг доказал, что будет надежным защитником.

Вот только как стрелять по мишени, она не знала, Пит оставался в домике для гостей, Макс больше лаял, чем кусался, а тот, кто был причиной возможной опасности, в этот момент спал.

Виктория вздохнула. Сон совсем покинул ее. Она вновь стала сравнивать самозванца с героями своих романов, и это рассмешило ее.

Он целовался так же уверенно, как мужчины в ее книгах, да и выглядел, как они. Пит был прав. Спящий внизу даже характером походил на вымышленного ею мужа.

Но улыбка постепенно исчезла, когда она вспомнила о той искренности, с какой он говорил о своей любви и просил Викторию любить его. Всегда.

Впервые Виктория услышала, как пустота комнаты эхом отдалась в ее сердце. Впусти его, казалось, молило оно, заполни это печальное пространство. Эху вторил его непрошенный голос… «Пожалуйста».

Она перевернулась на бок, пытаясь избавиться от этого настойчивого зова и не в силах заставить его замолчать, забылась тяжелым сном, погрузившись в мечты о темноволосом синеглазом незнакомце, чьи теплые руки нежно ласкали ее тело, а слова проникали в самое сердце. В этих грезах он был ее мужем.

— Доброе утро, моя дорогая, — сказал незнакомец, легко целуя ее в губы.

Виктория изогнулась ему навстречу, желая страстных прикосновений и клятв в любви.

Однако запах кофе и чье-то щекотание по щеке ее потревожили. Она рассердилась на вторжение в чудесные видения и, как ни противилась этому, проснулась. Виктория приоткрыла глаза, щурясь, посмотрела на яркий утренний свет и мгновенно очнулась, поняв, что это не сон.

С чашкой кофе в одной руке и с поздней осенней розой в другой над ней склонился совершенно реальный и очень бодрый Норман Генри, который, по-видимому, все еще находился в прежнем состоянии.

Он был одет в свой помятый костюм. На лице отросла однодневная щетина. Изумленно взирая на незнакомца и пытаясь сообразить, как он очутился в ее комнате, Вик тория почувствовала на себе его жадный взгляд. Казалось, он проникал сквозь простыни. Разливая кофе, Норман с глухим стуком поставил чашку на ночной столик. Забытая им роза упала на пол.

— Виктория, — резко начал он и, покачнувшись, уселся рядом с ней на кровать. — Я чувствую себя так, будто целую вечность тебя не целовал.

Деваться было некуда. Норман обнял Викторию мускулистыми руками, прижимая к себе все плотнее и нежно целуя ее лоб, щеки и губы.

Его руки были прохладнее, ее обнаженной спины, согретой теплом постели, а губы жгли горячее огня и оставляли у виска след, порождавший желание.

— Нет, — прошептала Виктория. Но кому это она говорила, ему или себе?

— Да, — сказал незнакомец в ответ, быстро сбрасывая простыни с обнаженного тела женщины. Хрипло дыша, со стоном он прильнул головой к ее груди.

Виктории хотелось пронзительно крикнуть, но вместо этого она обхватила рукой его голову, устремившись навстречу его ищущим губам.

— Пожалуйста, — выдохнула она и слабо оттолкнула его, но он лишь приник губами к ее набухшему соску, лаская его влажным языком.

— Пожалуйста, — вновь взмолилась Виктория. Одной рукой она невольно обвила его темную голову, а другой отстраняла плечо, стараясь проявить остатки благоразумия.

— Меня не было так долго, — пробормотал незнакомец, припадая к другой груди. Его язык у напрягшегося соска заставил ее тело расслабиться, но слова точно окатили холодной водой.

Виктория собрала всю свою волю и напомнила себе, что это совершенно чужой человек, утративший память незнакомец, и обеими руками оттолкнула его от себя.

— Виктория?.. — с обидой в голосе и с недоумением в глазах спросил он.

Замерший над ней мужчина долго и изучающе посмотрел на Викторию. Она не могла понять выражения его лица. Затем он вздохнул и печально улыбнулся. Его руки выскользнули из-под ее спины и набросили простынь.

— Я забыл, — нетвердо сказал Норман. Виктория с недоумением взглянула на него. Он с сожалением улыбался. — Ты не ранняя птичка.

Виктория хотела, было возразить, но передумала. Пусть это останется его фантазией. Если он предпочитал верить, что по утрам она бывает не в лучшей форме, ее власть над действительностью продлится. Тело Виктории все еще горело желанием, которое он возбудил в ней своими мечтами и коварной ложью.

— Почему ты заперла меня? — тихо, с некоторым холодком в голосе спросил Норман.

— Как ты вышел? — выпалила Виктория, отодвигаясь к подушкам и натягивая простыню до подбородка. Резким вопросом она пыталась скрыть свое состояние и улизнуть от необходимости объяснять свой поступок.

К ее удивлению, он склонил голову набок и широко улыбнулся.

— Ты что, не знала за кого вышла замуж? — усмехнулся он, самодовольно приподняв бровь. — Нет замка, который мог бы меня удержать.

Он дотянулся до чашки с еще дымившимся кофе и подал ее Виктории.

— Вот, выпей. Кажется, тебе это необходимо.

Незнакомец встал и отошел от кровати. Он не заметил, как Виктория рассеянно взяла чашку, не обратил внимания на то, как нечаянно раздавил ногой розу. Виктории это показалось символичным. Забыв про цветок, он уронил его, а затем наступил на колючий стебель. Разве не то же самое совершил он с сознанием Виктории, не говоря уже, о ее сердце?

— Я не обвиняю тебя за недоверие ко мне прошлой ночью — я был слегка странный. Кто знает, что твори лось в моей голове? — Он отвернулся и искоса посмотрел на нее. — Я имею в виду свое падение.

Виктория нахмурилась. Все происходило совсем не так, как предполагал Джек. Этот «Норман», кажется, пре красно чувствовал себя в новой псевдо жизни.

— Ну, как ты? — кашлянув, спросила, наконец, Виктория.

— Замечательно, — ответил Норман и, направляясь к платяному шкафу, добавил — Достаточно хорошо, чтобы поработать над текстом.

Его улыбка была настолько заразительной, что Виктория неожиданно для себя ответила на нее.

Но его улыбка исчезла, стоило лишь незнакомцу взглянуть на содержимое шкафа. С минуту он ряд за рядом осматривал одежду, затем, крайне недовольный, медленно повернулся к Виктории.

— Где моя одежда? — спросил он. — Что ты с ней сделала? Нигде ничего нет. В этом доме только твои вещи.

В глазах шагнувшего к ней человека читалось замешательство.

— Виктория… Что происходит?

VI

Ну почему Джек не посоветовал толком что делать и что говорить, с досадой подумала Виктория. И тут же покачала головой: нет, не Джек виноват в случившемся, а она сама. Это она предложила оставить Нормана на ночь, это она позволила ему жить в доме до тех пор, пока ему не станет лучше.

Физически Норман чувствовал себя хорошо, но умственно… Сейчас он ждал ответа на свой вопрос, но что сказать ему: всю правду о событиях прошлой ночи или попытаться наплести какую-нибудь чушь относительно отсутствия одежды?

Но к счастью, он не потребовал от нее объяснений.

— Не обращай внимания. Я не очень-то хочу это знать, — махнув рукой, произнес Норман, как ребенок, попавший в беду. Похоже, он поступал так довольно часто в жизни. Виктория, скрывая усмешку, прикусила губу.

Но что означает этот взгляд? И почему он заставил ее ощутить вину за эту смущенную улыбку? Норман выпрямился.

— Ты позже расскажешь мне об этом. У нас ведь есть о чем поговорить, не так ли?

Он направился к двери, бросив на ходу:

— Живее, дорогая. Я пишу, и мне не терпится прочитать тебе.

— Что? — выкрикнула Виктория в уже пустой дверной проем. — Что ты делаешь? — но в ответ раздался лишь тихий звук его удалявшихся по лестнице шагов.

Виктория все еще лежала, опершись на спинку кровати, ее тело и мысли оцепенели. Но как только слова Нормана достигли ее сознания, она отбросила простыни и почти бегом бросилась к шкафу. Натянув одежду дрожащими руками, она стремительно кинулась в ванную, быстро умылась, почистила зубы и провела щеткой по растрепанным после сна волосам.

Впервые Виктория обратила внимание на то, как смотрятся на ней шелковая золотистая блузка и фланелевые брюки, подчеркивающие тонкую талию. Подсознательно желая произвести впечатление, Виктория еще раз поправила пряжку ремня и стремглав вылетела из спальни, проклиная неприбранную кровать и сцену, которая только что произошла.

Мчась по лестнице, она призналась себе, что боится не вмешательства Нормана в свою работу. Страх вызывали поцелуи этого человека, само его присутствие в доме, проникновение в ее мысли и сердце слишком многих его фантазий. Тем не менее, она постаралась скрыть свое смятение, притворившись рассерженной.

Если только этот маньяк дотронулся до моей машинки… сказала она себе, пытаясь забыть, что всего лишь минуты назад с благосклонностью принимала его знаки внимания.

Виктория на ходу приласкала Макса, по-прежнему ругая себя за порыв оставить незнакомца в доме. То, что ночью казалось совершенно, разумным и даже неизбежным, днем стало пугающим и сомнительным.

— Лучше бы уж он… — проворчала Виктория, входя в кабинет и видя, что ее худшие опасения оправдались.

Норман сидел на ее кресле за столом и двумя пальцами печатал что-то на машинке.

— Что ты тут делаешь? — холодно спросила Виктория, не столько сердясь, сколько желая скрыть неуверенность.

Норман поднял глаза и вместо того, чтобы проявить хоть малейший признак смущения, слегка улыбнулся.

— Садись, злюка, — сказал он, указав рукой на диван напротив книжного шкафа. — Я хочу, чтобы ты это послушала.

Виктория проглотила едкое замечание и села на край дивана, крепко зажав руки между коленями, чтобы унять неожиданную дрожь и не оттолкнуть Нормана от стола, на котором были сложены страницы ее нового романа. Интересно, успел ли он проглядеть их? Здесь в каждой строке иногда робко, а чаще смелее жила и дышала, любила и кричала частичка ее души, которая и была истинной Викторией Генри, открытой и уязвимой.

Самозваный Норман начал читать. Настроившись услышать, один из своих рассказов и втайне опасаясь этого, Виктория почти испугалась, внимая новым словам. Его воображение было гораздо богаче, чем она могла себе представить. Он не только поверил, что был писателем, но даже с успехом подражал современным сочинителям. Это немного успокоило Викторию.

«Он с тревогой думал о том, что самое унылое на земле место — это пустынный пирс ночью. Он навевал мысли о не свершившихся путешествиях и несбывшихся мечтах. Облупленные катера, покачиваясь на черной воде, терлись друг о друга, напоминая почесывания нищего», — читал Норман.

Затаив дыхание, Виктория слушала его историю: уж, не о себе ли поведал ей автор, не о своем ли щемящем одиночестве?

Норман описывал сцену, где два агента притаились на темном пирсе, чтобы добыть доказательства причастности некоего субъекта к незаконной торговле оружием. И когда они увидели пожилого человека, появившегося вслед за мелким бандитом, оба узнали в нем своего начальника. Он тоже заметил их и выстрелил в безоружных агентов, убив одного и ранив второго. Последний, не в силах что-либо сделать и отомстить за смерть друга бросился в холодную воду и поплыл, доверяясь течению и темноте. Он знал: после того, что произошло, его жизнь не стоит и ломаного гроша.

За набором слов и фраз Виктория угадала того, кто сочинил рассказ. Этот человек познал большую любовь и потерял ее, а потому цена такой утраты была ему хорошо известна. Живя в нашем сумасшедшем мире, он все еще верил в справедливость и ненавидел предательство.

Норман взглянул на Викторию и замолчал, заметив ее залитые слезами глаза. Он понял: его слушали скорее сердцем, чем умом. Губы незнакомца искривились и плотно сжались. Он вздохнул, будто спокойная рука Виктории легла на его разгоряченную голову.

Кем бы ни был этот самозванец со своими мечтами, страстными желаниями и сердечными тайнами, Виктория все равно узнала бы его.

— Хорошо? — чуть изменившимся голосом спросил Норман.

Виктория вздрогнула и посмотрела на него.

— Это… хорошо, — едва слышно промолвила она. Что она могла ему сказать? Что знает теперь, все поняла, почему он подменил свою жизнь чужой. Это слышалось в ужасе, безграничном одиночестве, в болезненной красоте его слов. Своей историей он попытался объяснить себе и ей то, что случилось на пустынном пирсе. В рассказе было все, думала Виктория, и главное — выраженные в словах и рассыпанные перед ней сверкающие бриллианты его души.

Как могла Виктория растолковать это Норману, сидящему рядом? Он простодушно ожидал замечаний, совершенно не подозревая о том, что открылось ей.

Всю жизнь Виктория ждала человека, который понимал бы ее и даровал такое же понимание самого себя. И вот, наконец, он пришел. Но что, если к нему вернется память? Не забудет ли он ее тогда?

Виктория вздохнула, найдя в этом определенную справедливость. Что легко дается — не ценится. Это все равно, что приобрести дорогое бриллиантовое кольцо за десять центов. Но этот-то человек сам буквально свалился к ней под ноги.

— Это… хорошо, — повторила она, безотчетно протянув ему руку.

Слегка сдвинув темные брови, Норман серьезно посмотрел на нее, медленно взял и сжал пальцы. Ответным пожатием руки Виктория высказала ему то, что невозможно выразить словами. Они поняли друг друга.

Норман прокашлялся.

— Я испытал странное чувство, когда писал. Будто речь шла обо мне самом. — Он нахмурился.

Виктория с пониманием кивнула. Ее сердце учащенно билось. Она слышала, как во время чтения его голос задрожал. Норман легко справился с волнением, но у нее самой перехватило дыхание.

— Я знаю, что во всех персонажах есть какая-то частичка нас самих, но… мне показалось, будто вижу эту сцену слишком отчетливо, словно сам был там.

Виктория вздохнула. Нельзя, конечно, безоглядно доверяться словам, но она снова и снова возвращалась к ним, пытаясь как можно глубже постичь их смысл. Да, голос Нормана дрогнул, но лишь тогда, когда он читал о гибели напарника, о том, что пришел конец их шахматным блицтурнирам, кофе вдвоем, их четырнадцатилетней дружбе. Это тот безымянный товарищ, который помог пережить смерть жены, наступившую после длительной борьбы с неизлечимой болезнью. И на этом месте у Нормана снова перехватило дыхание. Теперь Виктория твердо знала, что вся эта история произошла именно с Норманом, который, теперь хмуро смотрел в окно на воды залива, мерцавшие в лучах утреннего солнца.

Глядя на его суровый профиль, широкие плечи и узнавая его в прочитанном, Виктория пришла к выводу, что он не из тех, кто легко доверяется другим и сваливает на них свои проблемы.

И, тем не менее, он попросил помочь ему. Почему? Да разве это так уж важно. Главное, что он выбрал для этого именно ее. Только это и имело значение.

Закрыв глаза, наполненные слезами сострадания, она почувствовала, что с его губ готовы сорваться вопросы.

— Норман, — прошептала она, называя его по имени своего выдуманного мужа.

Всего одно слово, но, произнесенное вслух, оно в то же мгновение сделало их ближе. Случайные фразы приходили в голову: то из произведений классиков, современных авторов, то из фольклора, пока, наконец, ей не вспомнилось народное поверье, что назвать чьим-то именем человека значило завоевать его душу.

Завоевала ли она его душу? Скорее, наоборот. Это ее душа отныне принадлежала ему.

Виктория вновь повторила его имя, стараясь вложить в него то трепетное чувство, которое испытывала. «Что в имени твоем?» Кажется, все. Все и ничего.

Он повернулся к Виктории с горькой усмешкой на губах. Кто знает, чем она была вызвана?

— Ты назвала меня Норманом, — сказал он, и его лицо смягчилось. — Я уже начал было думать, что это не произойдет никогда.

— Я…

— Отлично, Виктория. Я понял. Моя голова стала плохо работать. Но когда я думаю о тебе, то верю, надеюсь — все будет хорошо.

— Все будет хорошо, — повторила она, хотя не знала, кого успокаивает, его или себя. Ком подкатил к горлу — столько боли за этого человека, нежности к нему и просто сердечных мук скопилось в ее душе.

Грохот на кухне заставил его быстро повернуться, и задумчивая улыбка мгновенно сделалась злой. Губы вытянулись в жесткую линию. Выражение его лица изменилось столь стремительно, что Виктория от испуга даже вскрикнула. Это был уже не тот человек, который взволнованно читал свой рассказ и страстно целовал ее. Это был Норман Генри с вечерней улицы, жесткий, грубо втолкнувший ее и Пита в машину, мчавшийся по улицам под пулями преследователя.

— Пит? — воскликнула Виктория, прежде чем Норман сделал шаг к двери.

— Это я, Виктория, — послышался, голос Пита. — Завтрак готов. Пора вставать, спящая красавица.

— Это Пит, — сказала Виктория. Плечи Нормана опустились, и настороженность исчезла с его лица.

— Верно, — задумчиво произнес он. — Я и забыл.

Слова пугали своей простотой. И снова Виктории захотелось узнать, не слишком ли жестоко по отношению к этому мужчине пытаться поддерживать его самообман?

Она решила позвонить Джеку. Он скажет, что делать, посоветует, как ей поступить. Теперь, после того, как этот человек вошел в ее жизнь, перевернул в ней все и дал нечто совершенно волшебное — самого себя, она уже не могла оставить его одного.

— Норман?.. — беспомощно позвала Виктория.

— Виктория?.. — Он так точно повторил ее интонацию, что она не смогла сдержать улыбку. Но улыбка получилась печальной.

— Почему бы тебе не пожелать Питу доброго утра. А я пока… — Виктории не терпелось позвонить Джеку и попытаться узнать, что ее ожидает. А потом надо будет подумать, как вернуть Нормана к прежней жизни, хотя, если честно, ей вовсе этого не хотелось.

— Ну что ж, — ответил Норман, — если ты еще раз просмотришь эту сцену, будем считать, что я с ней покончил.

— Конечно, — быстро согласилась Виктория. Он был лучшим притворщиком, чем Виктория, и ей пришлось уговаривать себя, что если она и лжет, то лишь во спасение.

Как только Норман вышел, Виктория села за стол и позвонила Джеку. Едва успев поздороваться, она быстро описала ему утренние события, за исключением поцелуя и своей реакции на него, а затем прочитала рассказ Нормана. Дойдя до последней строки, где говорилось, что жизнь героя не стоила и ломаного гроша, она почувствовала тишину.

— Изумительно, — помедлив, сказал Джек.

— И это все, что я могу услышать от тебя? — требовательно спросила Виктория.

— Ну, Вики, ты же знаешь, что я больше ни на что не способен, — пожаловался Джек со свойственным ему юмором. И прежде чем она успела ответить, поинтересовался, озаглавил ли Норман свой рассказ.

— Он назвал его «Темные воды», — ответила Виктория.

Джек присвистнул:

— Любопытно.

— В каком смысле?

— Подходит.

— Все подходит, Джек. Думаю, он описал то, что действительно с ним произошло.

— О, я полностью с тобой согласен, Вики. Но он выбрал такое название не случайно. Значит, он и впрямь падал в воду, потерял бумажник и испортил костюм.

— Из этого следует, — добавила Виктория, — что каким-то образом я должна объяснить пропажу его одежды?

— Если, как ты говоришь, на большинство вопросов больной ответил себе сам, то подозреваю, что он сделает то же самое и в этом случае.

Виктория глубоко вздохнула. Ее мучило сомнение: не нанесут ли они Норману вред, если будут и дальше скрывать истинное положение дел. И важнейший из всех вопросов: как долго она сможет играть роль любящей жены, не поддаваясь обаянию этого мужчины? Она снова глубоко вздохнула и выложила Джеку все разом.

Он долго молчал, а затем сказал:

— Вики, я все же придерживаюсь мнения, которое высказал прошлой ночью. Самый верный путь вернуть его к действительности в том, чтобы память восстановилась естественным образом.

— Но не оставаться же ему здесь, будучи частью этой… этой…

— Измененной памяти, — вставил Джек.

— Фантазии, — подчеркнула Виктория, не замечая подсказки. — Когда он сообщил, что забыл о Пите, я поняла, что он на самом деле имел в виду. Он ничего не знал о существовании Пита.

— Вики, ты хочешь, чтобы я забрал его? — мягко спросил Джек.

— Нет, — быстро ответила Виктория. Пожалуй, даже слишком быстро. — Нет, — повторила она на этот раз мягче и менее торопливо. Виктория не могла признаться Джеку, что сейчас не в состоянии вернуть Нормана в прошлое. — Он не хотел в больницу, и, возможно, у него была на то веская причина.

— Ив полицию?

— Ив полицию тоже, — сказала она.

— И не следует обращаться в Департамент Казначейства, чтобы узнать, кто он такой.

— Да, — согласилась Виктория. — Скажи мне, Джек. Скажи, что мне делать?

— Вики, ты писатель. Это кое-что значит. Если ты не хочешь, чтобы я взял его в больницу или вызвал полицию, то действуй, как подсказывает тебе интуиция.

Похоже, у Джека тоже был строптивый характер. Виктория начала что-то говорить, но Джек вновь прервал ее:

— Смотри, милая. Я не хочу быть назойливым. Совсем наоборот. Но я бы поощрял те поступки, которые успокаивают его память. Такой медленный подход был бы лучшей помощью Норману.

А мне? — подумала Виктория, кладя телефонную трубку. Кто поможет Виктории Генри?

— Виктория! Ты свободна, дорогая? Можешь подойти? — мнимый муж звал из кухни, как и тысячи раз в ее мечтах.

Вздохнув, Виктория пошла к нему. Как она желала, чтобы все тайны и секреты открылись, чтобы к Норману вернулась память, но при этом он продолжал любить ее.

— Несбыточная сказка, — пробормотала она, входя на кухню.

— В чем дело? — спросил Норман, преграждая ей путь.

— О чем ты? — тихо переспросила она.

Он поднял руку к ее щеке. Его прикосновение обожгло Викторию, но она не отстранилась. Она просто не в силах была так поступить.

— Ты сказала «несбыточная сказка».

— Я?

— Ты.

Виктория не расслышала бы столь тихий ответ, если бы не стояла так близко к Норману, что чувствовала на лбу его теплое дыхание. Она понимала: лучше отказаться от своих намерений и позвать Джека, чтобы тот избавил ее раз и навсегда от этого запутавшегося в собственных иллюзиях незнакомца. Но воспоминание, о его проникновенных словах, нежность взгляда и сильные руки удержали Викторию от желания осуществить свое решение.

— Я люблю тебя, — прошептал Норман. Или то прошептало ему сердце Виктории? Его губы медленно приблизились к ее губам. От него исходил запах кофе и клюквы, а язык был горячим и напряженным, словно требовал ответа.

Это был не менее страстный поцелуй, чем тот, которым они обменялись в спальне, с той лишь разницей, что теперь Виктория окончательно проснулась и смогла отчетливо ощутить, насколько потрясла ее эта ласка. Своим податливым телом Виктория изогнулась навстречу мужчине, а руками обняла его шею, прижимая к себе все сильнее.

Это, думал Норман, было именно то, чего он ждал: ее нежные руки, обвитые вокруг его шеи, грудь, прильнувшая к его груди, влажные шелковистые губы под его губами. Здесь, сейчас она принадлежала только ему, и постоянное беспокойство незаметно отступило.

— Ты всегда будешь моей, — прошептал Норман в мягкие волосы. Он так жаждал этого — постоянно ощущать ее рядом, ее, слишком давно ставшую лучшей частью его самого.

— Виктория. — Ему хотелось вновь и вновь повторять имя любимой — только касаться ее было уже недостаточно.

Но как обычными словами выразить, что она давно уже стала для него единственным, самым главным существом? Как объяснить, что лишь в ее объятиях он впервые за долгие годы, а возможно, за целую вечность ощутил всю полноту жизни? Никогда, молчаливо клялся он, не отнимут у него Викторию! Никогда!

Она что-то шептала ему, но он не мог расслышать слова сквозь удары своего сердца. Чувства, которые в нем вызывала Виктория, будили утренние воспоминания об ее обнаженном теле, умытом солнечными лучами и теплом от сна. Рука Нормана невольно опустилась, чтобы прижать ее колени к своим.

И тут раздалось деликатное покашливание Пита. Виктория замерла, а Норман, испуганно заглянул в ее глаза, вновь увидел в них сквозь затуманенный свет тревогу.

Виктория вспыхнула под его пристальным взглядом: она знала, что он заметил ее смятение, но не догадывалась, что именно это заставило Нормана закрыть глаза. Горе обострило его черты, а рот исказился, будто от удара.

— Норман?.. — мягко позвала Виктория, проведя рукой по его небритому подбородку. Суровое лицо дрогнуло от прикосновения нежных пальцев. Не обращая внимания на Пита, Виктория спросила:

— Что случилось?

Он открыл глаза, и только теперь Виктория поняла, сколь велика боль, которую она ему причинила, хотя и не ведала чем. Рука Нормана соскользнула с ее плеча и повисла. Немного помедлив, он заговорил, но на этот раз голосом грубым и безжизненным.

— Виктория, что я сделал? Ради Бога, что я такого сделал? Иногда ты смотришь на меня так, будто никогда прежде не знала.

VII

Слова Нормана больно ранили Викторию, разрушая мечты, вызванные к жизни им же самим, — конечно, необходимо помочь ему восстановить память, а вовсе не увлекаться напрасными фантазиями.

— Ты ничего не сделал, — произнесла Виктория. На какой-то блаженный миг, поддавшись искушению, она разделила его мечты о счастье. Он никогда не узнает, как трудно ей было сопротивляться чудесным грезам.

— Завтрак готов, — Пит, промолвил это тихо, но с таким сочувствием, что Норман невольно обернулся. Взгляды мужчин встретились, и между ними сразу установилось взаимопонимание.

Лицо Нормана разгладилось, но Виктория догадалась, сомнения не покинули его, скорее наоборот — он хочет, чтобы они не исчезали.

Виктория посмотрела на Пита вопросительно и одновременно с подозрением. Он с явным беспокойством поймал ее взгляд и медленно пожал плечами.

— Почему вы не едите? — спросил Пит. С таким же успехом он мог бы сказать: «Это, конечно, не мое дело, Вики, но дай ты человеку отдохнуть!»

Словно во сне, Виктория опустилась на стул и принялась за дыню, начиненную клюквой и лимоном. Однако она не ощутила ее вкуса. Осталась она равнодушной и к аппетитной яичнице с ветчиной, как если бы съела вместо них картон, намазанный клеем. Виктория сидела спокойно, не слушая, болтовню Пита. В такт биению своего сердца она разламывала толстый ломоть французского батона на множество мелких кусочков. Норман… этот незнакомец, попавший в ее дом… был в беде. Ему нельзя оставаться в мире своих фантазий — только возвращение к реальному прошлому способно разомкнуть этот заколдованный круг. И помочь ему в этом должна она, Виктория.

— Вики, — сказал, Пит, дотрагиваясь до ее руки, чтобы привлечь внимание, — я думал о торговцах наркотиками.

— Торговцах наркотиками? — машинально повторила Виктория. Норман медленно повернул к ним голову. Даже не глядя на незнакомца, она знала, что его лоб прорезала глубокая складка.

— Мне кажется, дорогая, что в твой рассказ неплохо бы включить подлинные факты и цифры, полученные из Департамента Казначейства.

— О, — успела вымолвить Виктория, но в этот момент Норман со всей силы хлопнул ладонью по столу, отчего подпрыгнула посуда, а Пит, вскочил на ноги.

— Нет! — отрезал Норман. Удар должен был причинить ему немалую боль, но он не подал и вида. — Не надо им звонить. — В его голосе не слышалось и намека на просьбу. Это был приказ.

— Почему? — спросила Виктория как можно более безразличным тоном, хотя это сильно ее задело.

Опершись о стол, Норман поднялся. Его лицо выражало непоколебимую решимость.

— Ты знаешь так же хорошо, как и я, что звонок в Казначейство — это верная смерть.

— Боже мой! — не выдержал Пит. — Почему? Разве так опасно всего лишь спросить… — Взволнованная речь оборвалась, стоило ему взглянуть на Нормана.

Тогда Виктория дрожащей рукой дотронулась до плеча незнакомца.

— Хорошо, Норман, — сказала она. Ее сердце бешено колотилось.

Виктория вспомнила предупреждение Джека избегать прямого воздействия на его память, а потому добавила:

— Мы не будем звонить. — Норман посмотрел на Викторию затравленным взглядом. — Я обещаю, — проговорила она.

Мужчина явно почувствовал облегчение, по его телу пробежала дрожь, но взгляд по-прежнему оставался смущенным и обеспокоенным.

— Виктория и Пит, я сожалею, — повернувшись, он подошел к застекленной двери, которая вела во внутренний дворик, и обеими руками уперся в косяк, словно это была единственная опора, способная удержать его на ногах. Он смотрел на широкую полосу лужайки, освещенной солнцем, но вряд ли замечал эту прелестную утреннюю картину.

— Я не знаю, что со мной произошло, — опустошенно произнес он, и Виктория поняла, как ему тяжело — не оттого, что пришлось извиняться, он действительно не знал, что с ним.

Господи, молила Виктория, помоги мне, помоги найти нужные слова, те целительные слова, которые услышит его мятущаяся память.

— Норман, у тебя сейчас сложный период. Но все будет хорошо. Ты был потрясен… В тебя стреляли. Естественно, что сейчас все выглядит для тебя странным.

Пит, сделал какой-то жест, но Виктория не стала вникать, был он одобрительный или нет. Она продолжала, чувствуя правоту своих слов.

По плечам Нормана пробежала дрожь.

— Этот… эти события… Это из-за них Виктория ты смотришь на меня, как на незнакомого человека?

Одинокая слеза скользнула по ее щеке. Она не боялась ни слез, которые могли пролиться, ни слов, которые могли вырваться вместе с ними. Она боялась, что откроет ему правду.

Норман повернулся, вмиг пересек кухню и опустился на колени около ее стула, смахнув слезинку тыльной стороной ладони.

— Ты должна была мне сказать, дорогая. Я не знал, прости, прости. Верь мне, я скорее отрублю себе руку, чем причиню тебе боль.

В его глазах было столько мольбы, что Виктория не выдержала. Она медленно протянула к Норману руку и привлекла его голову к себе на грудь. Он крепко обхватил ее за талию, а Виктория нежно обняла его за плечи, вместе со своей теплотой и нежностью, даровав прощение, в котором он так нуждался.

Они, наверное, еще долго могли бы оставаться в этом положении, но тут вмешался Пит.

— Лично я, — проговорил он глухим голосом, — спасу его, и к черту все последствия.

Норман усмехнулся. Его дыхание проникло сквозь шелк блузки Виктории и защекотало кожу, заставив женщину улыбнуться в ответ. Эта улыбка сотворила чудо. Норман, заметно успокоенный, высвободился из ее объятий и встал.

— Со мной будет все в порядке, — проговорил он так тихо, что даже Пит, находившийся рядом, не смог бы разобрать слов. Но Виктория слышала. Слышала и пришла в смятение. С ним что-то не так. Она была уверена в этом. Но когда он все вспомнит, то уйдет, оставив ее в своем прошлом. Это было вторым решением уравнения. Да, с ним все будет хорошо. Но тогда вряд ли будет хорошо ей.

— Я знаю, — молвила она не в силах скрыть печаль, когда Норман повернулся, чтобы выйти из комнаты. По-видимому, он не слышал или предпочел не слышать сказанное ею.

— Я собираюсь еще поработать, дорогая. Это улучшает настроение.

Норман весело помахал Виктории, но при этом явно избегал смотреть ей в глаза.

— Хорошо, — сказал Пит.

— Я так не думаю, — ответила Виктория.

Пит ни секунды не сомневался в том, какие мысли вызовет у сестры эта сцена, и решил поделиться собственными соображениями.

— Здесь, конечно, много неясного, — садясь, сухо заметил он. — И потом мы знаем его всего двадцать четыре часа. Я имею в виду, что все могло бы быть гораздо хуже.

— Мы говорим о своем покое или о Нормане?

— Мы говорим о тебе, дорогая Вики.

Виктория помолчала, а затем пересказала отрывок из того, что Норман написал утром.

— Ты думаешь, это случилось с ним? Виктория кивнула.

— Его начальник, гм?.. Неудивительно, почему он так не хотел, чтобы я звонил в Казначейство. — Пит некоторое время расхаживал по кухне, а затем спросил — Так что же нам делать?

Виктория покачала головой.

— Ты звонила Джеку?

Она передала слова доктора, и Пит кивнул, словно у него возникла масса идей по поводу того, что им следует предпринять.

— Его память в ужасном состоянии, — сказал он.

— Я знаю, — холодно ответила Виктория.

— Вики?

— Да?

— Он, должно быть, питает к тебе сильное чувство, если так цепляется за свои иллюзии.

— Джек сказал то же самое.

— Но ты в это не веришь.

— Это не так, — ответила Виктория, отворачиваясь от расхаживающего по кухне Пита.

Несколько минут брат молчал, занявшись мытьем посуды, и за это время Виктория поняла: он не заметил, что произошло сегодня утром между ней и Норманом на пороге кухни.

— Почему ты впустила его в комнату?

— Я этого не делала, — утомленно сказала Виктория. — Он сообщил, что не существует замков, которые смогли бы его удержать.

— Чему ты, по-видимому, была очень рада. Пит.

— Что? Не я целовался с ним вчера вечером.

Да, на это трудно было что-либо возразить.

— На твоем месте, Вики, я бы старался сдерживать его.

Она слабо улыбнулась.

— Он даже не знает, кто он.

— Да? А кто знает?

— Я, — сказала Виктория. — Я знаю.

— Правда? И кто же он?

— Я… — начала она, но невнятное объяснение замерло на губах.

— Я скажу тебе, кто ты, Вики. Ты — его связь с прошлым. Ты — хранитель мечты. Ты увлекаешь нас в мир своих историй, но, Вики, кто рассказывает их тебе?

— Любой другой писатель, — быстро ответила Виктория, но Пит покачал головой.

— Нет. Ты читаешь чужие сочинения так же, как адвокат смотрит на своих оппонентов — с любопытством и часто с уважением. Но они редко дают тебе что-нибудь полезное. И вот появляется некто, изложивший тебе захватывающую историю, целую повесть. И ты попалась.

— Я думала, ты хочешь, чтобы он ушел, — раздраженно сказала Виктория.

— Я хотел, пока не увидел, как ты на него смотришь. — Он остановился и протянул ей ладонь. Виктор не шевельнулась, и тогда он почти со злостью крепко схватил ее за руку.

— Разве ты не понимаешь, Вики? Ты, как Спящая красавица, которую, наконец-то, разбудил Прекрасный принц.

— Это…

— Это что, Вики? Смешно? Возмутительно? Может быть, предпочитаешь слово — «замечательно» или даже «чудесно»? Дело не в том, как это звучит, а в том, что произошло. В том, как ты выглядишь, дорогая. А выглядишь ты превосходно. Ты ожила. Когда в последний раз ты целовалась? Когда твоя кровь играла, словно шампанское?

Никогда, заметила про себя Виктория. Так, как сейчас, не было никогда.

— С каких пор ты стал поэтом? — поинтересовалась она.

— С того дня, как переехал сюда, — искренне ответил, Пит, но он не собирался менять тему разговора. — Вики, когда в последний раз ты трепетала от мужских прикосновений?

Никогда, подумала она, никогда. Пит вздохнул.

— Вот что я скажу тебе, дорогая кузина, — его голос сорвался, — вы очень подходите друг другу. И прервать то, что наметилось между вами, будет преступлением, Вики. Послушай меня. Я говорю, исходя из собственного опыта. Любовь, которая поражает, как гром среди ясного неба, случается не часто. И за нее стоит держаться, держаться крепко. Другого такого шанса может не быть. Я знаю это. Знаю.

Слова Пита, вызвали у Виктории мрачные мысли. Он был прав. Норман разбудил ее чувства — впервые за долгие годы. Казалось, все в ней пело, тихий, почти неуловимый мотив, подобный первому дыханию весны, когда едва заметные признаки пробуждения природы еще не превратились в мощную симфонию возрождения.

Но в одном ее кузен ошибался. Нельзя удержать смену времен года. Стоит поверить этой фантазии, и наступит зима. С каждым ударом сердца она будет чувствовать, как ее покидает тепло и все ближе и ближе подкрадываются холод и уныние. То, что предлагал Пит — жить одним днем, счастливым днем, стараясь забыть о грядущей безысходности.

— Я муравей, Пит, а не стрекоза.

Он прищурился, а затем похлопал ее по руке.

— Вики, девочка моя, не только ты. Все мы муравьи, которые мечтают стать стрекозами. Но у тебя есть шанс прямо здесь и сейчас довольно много узнать про и жизнь. — Пит, медленно поднялся.

Стоя, он уже не казался философом, а был, как прежде, ее кузеном, другом и опорой. На его лице играл самоуверенная усмешка, а в глазах застыла печаль.

Он знает, о чем говорит, подумала Виктория.

— Вряд ли Эзоп на самом деле встречал человека, который рвал сковывавшую его цепь, как ты считаешь? — спросил он, поворачиваясь к двери, ведущей во двор. — Разве что перед тем, как написать басню о льве мыши.

— У Нормана когти больше, чем у меня, — сказ Виктория.

— Так же, как когти льва больше когтей мыши.

— Ты сравниваешь меня с мышью? — Пит повернулся.

Его улыбка сейчас напоминала улыбку Нормана.

— Я не хочу отвечать на этот вопрос. — Он открыл дверь, впустив в уютную кухню холодный осенний воздух.

Виктория вздрогнула.

— Да, чуть не забыл. Сейчас твои когти лучше спрятать. А о размерах его когтей я вполне мог догадаться сам. — Он вышел и закрыл за собой дверь.

Виктория осталась одна. Единственный близкий человек ушел, а незнакомец сидел сейчас в кабинете, безусловно, Пит дал ей пищу для размышлений, и если, верить ему, то Норман оказался панацеей от всех ее бед. Весна или зима? Что выбрать? И есть ли у нее этот выбор?

Словно отвечая на эти вопросы, Норман окликнул из кабинета.

— Вики, не могла бы ты на минутку подойти? Когда она поднималась из-за стола и шла по коридору, ее ноги дрожали, но на губах появилась слабая улыбка как отражение принятого решения. Завтра могло кончиться, так пусть же она будет счастлива хотя бы один день — день, которым, возможно, наполнится ее жизнь.

— Ты звал меня? — спросила Виктория, закрывая за собой дверь.

Норман, улыбаясь, оторвал взгляд от машинки и посмотрел на Викторию — улыбка исчезла. Он медленно поднялся из-за стола и замер. Затем доверительно протянул руку.

— Виктория, — прошептал он.

— Я здесь, — проговорила она в ответ. Если у нее и оставались какие-то сомнения, то она предпочла их отогнать.

Норман стоял перед ней в расстегнутой до талии рубашке — должно быть, села от воды, подумала Виктория. Его обнаженная грудь бурно вздымалась, а мускулы вздулись от напряжения. Виктория не могла отвести от него глаз.

Заметив затаившееся в них желание, увидев, словно приоткрывшиеся ему навстречу губы, Норман прирос к полу. Как он ждал этого момента, как страстно мечтал о нем.

Все утро, за исключением тех мгновений, когда сжимал Викторию в объятиях, он чувствовал смущение и замешательство. Ему становилось спокойнее, пожалуй, только за машинкой. Он не мог найти авторучку, он был не в состоянии вспомнить, в каком из ящиков лежат письменные принадлежности. Даже кабинет казался ему незнакомым, впрочем, как и сам дом.

Еще недавно он обвинял Викторию в том, что она смотрит на него, как на чужого человека. А сейчас и сам казался себе чужим. Он вдохнул ее запах, и ему почудилось, что они никогда не были близки. Эта невероятная догадка сделала его удивительно беззащитным. Вспомни, настаивал рассудок. Ты не должен вспоминать, отвечало сердце. Просто люби ее.

Норман снова, подобно заклинанию, прошептал ее имя.

— Да, — произнесла она нежно.

И этот ответ придал ему силы, помог пересечь комнату. Он остановился перед Викторией, все еще не решаясь прикоснуться к ней. Ему так часто снилось это мгновение. Он просыпался, но его руки обнимали подушку, а губы были горячи от желания. Где он был, когда мечтал о ней? Почему просыпался один? Почему эти воспоминания более реальны, чем сны о том, как он обнимает ее, как любит?

У Виктории перехватило дыхание. Она чувствовала: стоит ей только притронуться к Норману, и огонь, который он в ней зажег, превратится в бушующее пламя. Она ощутила исходивший от него жар, но теперь это была не лихорадка. Озаренный солнцем, он стоял перед Викторией и жадно вглядывался в ее черты, словно не веря, что она действительно рядом и так же сгорает от желания, как и он.

Виктории показалось, что память вот-вот вернется к нему, именно сейчас ей и следовало бы сказать всю правду. Но сердце восставало против этой мысли. Она заслужила хотя бы час, хотя бы миг счастья с этим человеком. Он единственный, кто разбудил в ней страсть, кто заставил поверить в мираж.

Виктория попыталась внушить себе это, хотя знала, что поступает неправильно.

— Нам надо поговорить, — сказала она, и собственный голос прозвучал, как чужой. — Мы… не те… за кого ты нас принимаешь.

Внезапный страх, появившийся в его глазах, заставил Викторию умолкнуть.

— Мы не те? — переспросил он.

И хотя Виктория не касалась незнакомца, ей почудилось, что она слышит биение его сердца. Пытаясь побороть страстное желание, она положила руку на его обнаженную грудь.

— Нет, — прошептала она. — Постарайся вспомнить.

Он отвернулся, и ей захотелось крикнуть, чтобы он не уходил. Но она не издала ни звука, а Норман подошел к окну и стал смотреть на мерцающую воду залива. Словно напуганная его взглядом, вспорхнула белая цапля, и ее нескладное тело обрело в полете изысканную грациозность.

Когда Норман заговорил, голос его был приглушен, а тон резок. Он явно противился правде.

— Ты — Виктория. Я — твой муж. Это все, что следует помнить. Это единственное, что имеет значение.

Виктория не ответила, прикрыв глаза под его строгим взглядом.

— Я знаю… в браке все… меняется, Виктория. Все меняется. Люди могут расходиться, умирать. Ты тоже думаешь о том, что умрешь.

Виктория открыла глаза. Ее пронзил мучительный страх: он вспоминает. Пускай он сам не сознает этого, но в его словах, в его искаженном от боли голосе она слышала отзвуки того времени, когда умерла жена Нормана.

— Но ты собрала все осколки вместе. Ты учила меня, что надежда не умирает. И я знаю это, Виктория. Я люблю тебя больше всего на свете. Без тебя я ничто.

Не в силах совладать с собой она бросилась к Норману. Его признание разрушило последние преграды и с безошибочной точностью достигло самого сердца.

— Норман? — позвала она, чуть заметно касаясь его руки.

Он медленно повернулся. В каждой черточке его лица сквозила печаль. Печаль и какое-то странное болезненное смирение. У него был взгляд человека, которому сообщили, что надежды больше нет, что с этого дня солнечный свет стал непроницаемым мраком.

Виктория не хотела лгать, но видеть, как подавило его холодное отчаяние, она тоже не могла.

— Я здесь, — робко сказала она. — Я помогу тебе.

— О, Виктория, — проговорил Норман. Он закрыл глаза и поднял лицо, словно утопающий, только сейчас глотнувший свежего воздуха. Он внезапно прижал женщину к груди, ласково покачивая, словно успокаивая, и ее и себя. Его руки дрожали. Она пробормотала что-то о его теплоте, силе. Он тяжело вздохнул и мягко выпустил ее из своих объятий.

Виктория в изумлении отступила назад. Ее глаза встретились с глазами Нормана, и она невольно подняла руку к его щеке, словно спрашивая о чем-то или на что-то отвечая. Норман прижал ее другую руку к своей груди.

— Ты нужна мне, — ровно произнес он, и если бы Виктория не ощущала бешеного биения его сердца, не видела крепко сжатых губ, то подумала бы, что эти слова для него ничего не значат.

— Да, — сказала она, и на этот раз в ее ответе не было ни вопросов, ни сомнений.

Его губы изогнулись, а глаза снова закрылись. Он медленно склонил голову и коснулся ее губ. Легкий поцелуй, нежнейшая из ласк, подобная прикосновению крыльев бабочки, воспламенил ее тело. Губы Виктории задрожали. Почувствовав это, Норман сильнее прижал любимую к себе. Он скользнул языком по ее губам и раздвинул, стараясь проникнуть глубже.

— Да, — выдохнул он, крепко сомкнув свои объятия. Ему казалось, что только сейчас от ее теплого дыхания и мягких губ он снова возвращается к жизни. Его смущение, его противоречивые воспоминания о прошлом — все растворилось в безумном желании.

Обвив руками шею Нормана, Виктория прильнула к его губам. Вкус клюквы, который она ощутила еще до завтрака, был сладким, терпким и, казалось, олицетворял собой весну. Ее страсть разгоралась.

Руки Нормана свободно блуждали по ее телу, лаская спину, изгибы талии. Потом его пальцы скользнули в вырез блузки и дотронулись до груди Виктории. Он припал губами к пульсирующей жилке на шее Виктории, и его язык задвигался в такт биению ее сердца.

Этот язык сводил ее с ума, а рука, касавшаяся груди, доводила до головокружения. На какой-то миг земля утратила твердость — земля, на которой существовал сейчас для Виктории только один человек — Норман Генри.

Когда она закричала, мужчина приник к ее губам, словно хотел поймать этот крик, а его рука в это время проворно расстегивала пуговицы на блузке. Не разжимая объятий, не прерывая поцелуя, он стащил ее с плеч Виктории, а затем, прерывисто дыша, отстранился. Его взгляд метался по гибкому телу, пытаясь запомнить каждую его линию. Соски Виктории стали твердыми, грудь набухла от желания и чуть заметно покачивалась от неожиданного освобождения. Норман мучил ее, заставляя ждать. Со стоном он склонил голову к одной ее груди, взяв другую в свою ладонь.

Один сосок он нежно и страстно ласкал языком, которому подражали пальцы, лежавшие на другом соске. Виктория выгнулась навстречу Норману в жадном ожидании все новых и новых прикосновений.

Руки Виктории взметнулись к широким плечам мужчины, стараясь освободить их от рубашки, и нежно поглаживая. Никогда она не чувствовала в себе столько жизненной силы, никогда не испытывала такой полноты бытия.

Порывисто вздохнув, Норман оторвался от Виктории и, прежде чем, она успела смутиться, словно пушинку, подхватил ее и понес в спальню.

Виктория не произнесла ни слова, когда он стал легко подниматься по лестнице. Да и что она могла сказать! Все доводы исчезли при первом же прикосновении его губ к ее обнаженной коже.

Он внес Викторию в спальню, бережно опустил на не разобранную постель. Стон вырвался у Нормана, когда он увидел, как золотым нимбом разметались по подушке ее волосы. А когда взгляд опустился на темные круги ее сосков, стон усилился, словно от невыносимой боли. Норман молча расстегнул ее брюки, мысленно поблагодарив судьбу за мешковатый покрой, и быстрым движением снял их.

Но вдруг в глубоких глазах Виктории опять мелькнула неуверенность, и Нормана вновь охватили сомнения. Любимая оказалась намного прекраснее, чем была в его грезах, в его памяти. И гораздо более уязвимой. Она стала реальностью. Она лежала перед ним и ждала его. Только его. Как она сказала когда-то: «Я любила Нормана Генри каждый день из прошедших десяти лет».

— Я люблю тебя, Виктория, — медленно проговорил он.

С трудом, сдерживая собственное желание, он склонился над Викторией, нетерпеливо расстегнул пуговицы на манжетах блузки и кинул ее с кровати прямо на розу, которую обронил утром и о которой уже успел забыть.

Он забыл о многом. Но как он мог не помнить нежное тело Виктории? Как мог не помнить атлас ее губ, пьянящий вкус поцелуя? Рука Нормана задрожала, но ее ласково накрыла ладонь Виктории.

— Я никогда этого не забуду, — произнес Норман и тут же пожалел о сказанном, так как глаза Виктории закрылись, словно от невыносимой муки. Он вытянулся рядом с ней, стараясь излечить поцелуями невольно причиненную боль.

— Пожалуйста, — молил он, — прости меня.

И ее губы, ее руки, коснувшиеся его плеч, подсказали ему, что он прощен. По ее невольной ответной ласке он понял: прошлого нет. Есть только настоящее.

Норман отстранился от Виктории и, опершись на локоть, внимательно разглядывал каждую линию ее тела. Она лежала обнаженной перед Норманом, и ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Виктория подняла руку и коснулась уголков его губ. Норман легко поймал ртом ее дрожащие пальцы и, нежно удерживая зубами, стал ласкать языком их чувствительные кончики.

— Я люблю тебя, Виктория, — повторил он, заключая ее в объятия. Его неподдельная искренность пронзила Викторию до слез.

— О, Норман, — прошептала она не в силах сдержать свои чувства.

Он стиснул ее пальцы.

— Мне кажется, что все это происходит с нами впервые, — невнятно молвил Норман.

— Да, так оно и есть. — Викторию ошеломила неожиданная правда, едва не вызвавшая новый приступ отчаяния.

— Это будут лучшие минуты нашей жизни, — прошептал Норман и ласковыми губами охватил сосок.

— Да, — подтвердила Виктория, погружая пальцы в его густые волосы.

— Ты о них никогда не забудешь. — Он на мгновение замолчал, склонившись к другой груди. — Я хочу, чтобы так было.

Приподняв голову, Норман медленно, затаив дыхание, изучал все изгибы ее тела. Его рука скользнула от изящной шеи Виктории к стройному колену и вернулась обратно. Он притрагивался к ней, как художник к своему творению, любовно, проникновенно, трепетно. Его пальцы поглаживали кожу, заставляя золотоволосую красавицу разомкнуть ноги. В каждое движение Норманн вкладывал все свое чувство к Виктории. Когда она начала извиваться под ним, губы мужчины повторили путь, уже знакомый его рукам, — нежно покусывая и посасывая ее тело, он рассыпал легкие поцелуи от груди до бедер.

На мгновение Виктории показалось, что она, растворившись в его ласках, потеряла сознание. Едва не в беспамятстве Виктория прижалась к Норману и попыталась нащупать молнию на его брюках. Но он отстранился и, спустившись с кровати, стал перед ней на колени. Привлек к себе обнаженное тело и, пожирая его вожделенным взглядом, попытался шире раздвинуть трепещущие ноги.

— Норман?.. — вопросительно прошептала Виктория, стараясь рукой остановить его.

Но он ловко увернулся и, прикусив зубами ее нижнюю губу, прошептал:

— Ш-ш-ш. — А потом скользнул рукой в ее влажное лоно. Он на мгновение замер, затем, склонив голову, поцеловал ее в бедро, а его пальцы продолжали нежную ласку.

Повторяя слова любви, увлекая Викторию в мир наслаждений, Норман искал и находил на ее теле такие сокровенные места, прикосновение к которым заставляло стонать от удовольствия и с трепетом ожидать близости.

— Пожалуйста, — молила она. — О, пожалуйста…, Услышав ее низкий голос, Норман с трудом сдержался.

— Не сейчас, — прохрипел он.

Сопротивляясь собственному влечению, смиряя свои чувства, он продолжал осыпать возлюбленную нежными поцелуями, в то время как его палец все глубже проникал в нее. Виктория изнемогала в его объятиях. Ее дыхание прерывалось.

Прикосновения Нормана казались и мучительными, И возбуждающими. Все ее естество превратилось в инструмент, на котором Норман, как опытный музыкант, исполнял симфонию любви. Каждое движение его языка, его пальцев добавляло в ее звучание новые ноты. Виктория знала: приближается миг, когда вся она сольется с великой музыкой, которую никогда прежде не слышала.

— Иди ко мне… — позвала Виктория уже не в силах владеть собой.

И Норман сдался. Не отрывая от Виктории губ, он сорвал с себя последнюю одежду, разделявшую их тела. Он медленно поднял голову, и Виктория, словно издалека увидела его лицо, остекленевшие глаза и стиснутые челюсти. И эту жажду обладания пробудила она, только она одна.

— О да, — прошептала Виктория, открыв ему свои объятия.

Со стоном он вошел в нее, тяжелый, сильный, горячий. На мгновение он замер, словно паря над ней, его глаза закрылись, а рот искривился, будто от острой боли. Помедлив, он проник в нее глубже, двигаясь вначале медленно, а затем все быстрее и быстрее.

Яростно прижимая Викторию к себе, ощущая ее руки на своих напрягшихся ягодицах, Норман шептал ей слова нежности и утешения. Он целовал ее, баюкал в своих объятиях, молил о любви и верности.

И Виктория дала ему то, чего он так жаждал.

— Я с тобой, Норман, — прошептала она, — и буду рядом столько, сколько ты пожелаешь.

Сейчас она жила только им, только Норманом.

— Я люблю тебя, — прошептала Виктория, и слезы счастья покатились из ее глаз.

Эти три слова подхлестнули Нормана. Он вверг Викторию уже не в симфонию, в бурю, бушевавшую при сотворении мира. Они закружились в горячем ветре, охватившем первозданную сушу, озаряемую вспышками молний, которые пронизывали грозные тучи. И тесно сплелись телами, стараясь, уберечь друг друга, от окружающей их необузданной стихии.

Вместе они и возвратились в этот мир — в единении тел, созвучии мыслей и чувств. И только потом, когда унялось бешеное сердцебиение, когда Норман глубоко вздохнул и ласково погладил замершую под ним Викторию, она с волнением ощутила реальность происходящего. Да, на какое-то мгновение она могла забыть о завтрашнем дне, но хотела она того или нет, этот завтрашний день все равно настанет.

— Я люблю тебя, — нежно сказал Норман. — Я всегда буду любить тебя. Всегда.

А завтрашний день уже наступил.

VIII

Вода струилась по обнаженному телу Виктории, которое еще недавно так нежно ласкал Норман. Привычное журчание душа, мокрое мыло в руках, аромат трав, исходивший из флакона с шампунем, — все заставило ее вернуться к действительности. В ее кровати спал мужчина, незнакомец с суровыми чертами лица, которому грозила какая-то опасность. И не его вина, что Виктория позволила себе увлечься его фантазией. Виновата она сама. Они смеялись, болтали, любили и прерывались только на сон. Они принимали душ и спешили обратно в постель. Это был необычный день, взорвавший привычный ритм ее жизни. Казалось, время остановилось и подарило им волшебную возможность побыть вместе.

Он читал ей стихи, шутил, рассказал о человеке, которого когда-то знал: тот по голосу мог определить, откуда вы родом, из какого штата приехали. Эти всплески воспоминаний рисовали Нормана таким, каким он прожил много лет.

Его глаза, полные любви и нежности, смеялись, страстно горели, когда он бережно познавал ее тело и душу. Он щекотал ее, и они вместе смеялись. Однажды, сомневаясь в значении какого-то слова, он бросился вниз по лестнице, чтобы вернуться со словарем и, самодовольно усмехаясь, доказать, что толковал его правильно.

— Думаешь, в нашей семье только у тебя есть голова? — сказал он и нахмурился, когда она не засмеялась его шутке. Оттолкнув словарь, он кинулся на постель, привлек Викторию к себе и начал целовать ее, что-то тихо приговаривая. Его голос околдовывал.

Лежа рядом с Викторией, он строил планы: туда-то они поедут, это они сделают, напишут книги, у них будут дети и даже ранчо в Монтане, где можно жить летом в окружении лошадей и гор. Однажды к ним нагрянут друзья, и все будут петь под гитару песни шестидесятых и пить вино из оловянных кружек.

Да, это был замечательный день, а время, проведенное вместе, казалось чудом, сладким и нежным, как его прикосновения, прекрасным, как та иллюзия, которой он жил.

Но сейчас, под звуки падающей воды, под стук вновь пошедших часов, Виктория поняла, что от реальности не уйти. Мечты и обещания оставались лишь мечтами и обещаниями. Рожденные страстью, они были неуловимы и легки, как дуновение ветерка. Он даже не вспомнит, как давал ей самый ценный из даров — обещание любви.

Он говорил, что она нужна ему, и это правда: как целительная мазь открытой ране, как холодная рука горячему лбу больного. И только. Ему нужно вернуться к самому себе, ему необходимы свое прошлое, своя жизнь.

И пока вода лилась по ее плечам, падая к ногам, Виктория ясно осознала, что время фантазий закончилось. Воспоминания скоро вернутся к Норману, и может быть — ей этого очень хотелось, — ему поможет время, Проведенное вместе. Но Виктория понимала, что одного Желания недостаточно.

И будто угадав ее мысли, проснувшись от видений иной жизни, Норман появился в ванной с лицом мрачным и хмурым, с глазами, полными отчаяния. Викторию пронзил страх. Неужели к нему вернулась память? Так скоро, с болью подумала она. Это несправедливо — им досталось слишком мало времени. Ей необходимо больше. Вечность. Вот что она хотела от Нормана Генри. Вечность.

— Нам нужно поговорить, — сдержанно произнес он. На этот раз Викторию охватил ужас. Она готова была заплакать.

Норман шагнул к ней под душ. Она обняла его, будто жаждала уберечь от воспоминаний о другой жизни — о жизни без нее. В ответ Норман крепко сжал любимую в объятиях, словно пытался удержать в мире своих грез.

Она знала, что желание касаться, чувствовать его, быть рядом с ним никогда не исчезнет. Никогда.

Он приподнял ее подбородок и посмотрел в глаза.

— Что случилось, Виктория?

Как сделать так, чтобы он понял ее тревоги и желания, увидел, как ей трудно? Ну почему бы ему не остаться просто Норманом Генри, верящим в то, что он ее муж, а не выяснять, как она жила до встречи с ним. И в то же время она знала: ему необходимо стать прежним Норманом Генри, посторонним человеком.

— Ты сказал, нам нужно поговорить.

Мягкая печальная улыбка заиграла на его губах.

— О, Виктория. Ты думаешь, сейчас произойдет что-то ужасное? — Он притянул ее к себе и медленно повернул так, чтобы вода стекала по спине Виктории.

— Никогда, дорогая, никогда я не скажу тебе того, что причинит боль.

Ее охватила внезапная радость. Пусть у нее повода для веселья и нет, но сдержать ликования она не могла. К нему не вернулась память. У нее есть еще один день… одна ночь. Хотя ненадолго, раз вечность ей не дана, но Норман останется с ней.

Он медленно покачивал Викторию под теплыми струями воды, и в ней вдруг вспыхнула страсть. Ее руки невольно обняли Нормана. Она уже знала его тело, солоноватый привкус его языка, аромат любви, словно они прожили вместе всю жизнь.

Виктория чувствовала, как растет в них обоих вожделение. Приподняв ее, Норман раздвинул бедром стройные ноги. Вода бежала, возбуждая их. Обхватив его ногами, Виктория откинулась назад, держась за могучие плечи. Он подставил грудь Виктории прозрачным струям, в то время как снова и снова проникал в нее.

— Об этом, — он крепко прижал ее ноги к своим движущимся бедрам, — я и хотел с тобой поговорить.

И засмеялся, как победитель, радуясь своему успеху.

— Я никогда не устану от тебя, — сказал он, и ритмичные движения его бедер ускорились. — Никогда.

Он умолкал, когда зубы снова касались набухшего соска и нежно прихватывали его.

Викторию пьянили ощущения теплой воды, холодного кафеля, горячих губ Нормана, его неистовой страсти, шероховатости рук, мокрой щетины подбородка и собственной страсти. И вдруг она закружилась в чудесном мире, созданном Норманом, потерялась в бесконечных потрясающих ее конвульсиях. И он нашел ее, обнял, Успокоил сердце, готовое разорваться, и трепещущую душу. Слова любви, расслабления, пресыщения сливались с пением воды, проникая в самое сердце.

— Никогда не уходи, — шептала Виктория, пытаясь объяснить ему то, чего он не мог понять.

— Нет, — ответил он. — Никогда.

Эти слова прозвучали неискренне, будто Норман знал, что сказал ложь. Тогда он горячо поцеловал Викторию, Давая ей ответить.

Уже стемнело, когда Виктория спустилась вниз. Она испытывала голод и замешательство. Но стоит поесть, и голод исчезнет, а вот что делать с мятущимися чувствами?

Виктория ела поджаренную ветчину с сэндвичами, держа в руке книгу по психологии, раскрытую на главе о памяти. Внезапно неистовый лай Макса и стук в дверь заставили ее поспешить в темный холл. Едва прикрытая махровым халатом, с волосами, мокрыми после душа. Виктория с облегчением вздохнула, когда увидела, что это Пит. Она открыла дверь, впустив поток холодного осеннего воздуха и подхваченные ветром золотые и пурпурные листья.

Пит, прошел прямо в гостиную, а за ним, натыкаясь на голые ноги Виктории, радостно лая, промчался Макс.

— Что случилось? — спросила она, включая лампу на приставном столике. Золотые блики, разогнав сумерки, осветили комнату.

— Одежда, Вики. Я привез одежду. В конце концов, по его собственному признанию, он твой муж. — Пит, вывалил содержимое сумок на диван.

— Замечательно, не правда ли? — Он повернулся к Виктории, и улыбка исчезла с его лица. Он опустил глаза на ее голые ноги, а затем снова посмотрел на раскрасневшееся лицо.

— Только не нужно ничего говорить, — попросила Виктория.

— И не подумаю, девочка. И не подумаю. — Но взгляд его был слишком красноречив.

— Полагаю, мне не стоит интересоваться, сколько это стоило, — сказала она глухо.

— Не надо. Пусть это будет моя маленькая тайна до тех пор, конечно, пока не придут счета. — Он снял с плеча последнюю сумку. — А здесь бритва, крем для бритья, свежие бинты, рецепты и все в этом роде. Хотя, конечно мне следовало позаботиться об этом раньше.

— Я отнесу все наверх, — прошептала Виктория, стараясь не замечать удивления Пита, узнавшего, что Норман живет теперь там. Она выскочила из комнаты, ненавидя себя за покрывший щеки предательский румянец.

Положив одежду на кресло в полуосвещенной комнате, она стала размышлять, будить ли Нормана. Он выглядел таким умиротворенным, улыбка играла на его лице. Что бы ему ни снилось, пусть спит, ибо, проснувшись, он может оказаться чужим человеком.

Она быстро надела широкий свитер, поношенные брюки и поспешила к Питу.

Он сидел на кухне возле бара, уничтожая остатки ее сэндвича и листая книгу по психологии.

— Подошло? — спросил он, не поднимая глаз.

— Он спит, — робко ответила Виктория, доставая французскую булку из хлебницы.

— К нему не вернулась память?

Выкладывая из холодильника ветчину, сыр и нарезанные овощи, Виктория промолвила:

— Нет, насколько мне известно.

— Интересно, — пробормотал Пит. — Послушай: «Доказано, что потеря памяти может быть вызвана надеждами, чувствами, желаниями, тревогами и разочарованиями больного. Такой недуг называется мотивированной, или, точнее, репрессивной потерей памяти». Далее приведена история о том, как господин Игрек совершенно забыл, как зовут господина Икс, потому что любил его жену. Любопытно, но не убедительно. А что в следующей части?

Виктория сделала сэндвичи и сунула тарелку в духовку.

— Вот. «Бессознательный процесс вытеснения неприятных и нежелательных мыслей называется подавлением». Слушай, Вики. «Когда на кого-либо воздействуют электрошоком или подвергают сильному потрясению или потери памяти» И все такое прочее… «Обширная потеря памяти называется амнезией или состояние фуги». — Пит продолжал читать очень тихо, а потом покачал головой. — Ох, плохие новости, Вики. «Личность в состоянии фуги делает то, что: при случае совершили бы многие из нас — забывает обо всем и уходит на время из реальности. После выздоровления события, которые произошли в период заболевания, обычно забываются». — Пит замолчал и, будто извиняясь, посмотрел на Викторию.

— Я уже читала, Пит, — мрачно сказала она. — А, кроме того, Джек дал мне все это понять прошлой ночью.

Прошлая ночь. Чуть ли не вечность минула с тех пор. Тогда она не знала, что ей придется испытать боль. Прошлой ночью Норман целовал ее, но она еще не проникла в его мир. Тогда она не была влюблена.

— Вики?..

— Да?

— Я много думал этим утром. Мне кажется, за завтраком я дал тебе хороший совет.

— Ты немного опоздал, Пит, — ответила Виктория, вынимая тарелку из духовки и ставя ее на дальний конец стола охладить. Она достала небольшую бутылку вина с полки в кладовой и показала Питу.

Он рассеянно кивнул и, пока она открывала бутылку, вернулся к своим рассуждениям.

— Его начальник… Если то, о чем написал Норману правда, а я полагаю, что так оно и есть, тогда этот парень уже дважды стрелял в нашего гостя. Очень может быть, что он скоро появится здесь.

— Он не знает, где Норман, — ответила Виктория.

— Не знает? Он, должно быть, преследовал Нормана до книжного магазина. Что же его остановит теперь?

— Мы ушли от погони. К тому же он о нас и понятия не имеет.

— Брось, Вики. Ты публично раздавала автографы. Вычислить нас для него просто, как дважды два. Я сужу по Норману. На такой работе дураков не держат. Сумасшедших может быть—… Извини. — Он протянул руку за бокалом рейнского. — В сущности, этому поддонку будет достаточно номерного знака моей машины, которая, кстати, нуждается в серьезном ремонте..

Виктория пропустила последнее замечание мимо ушей. Ее интересовало другое.

— Что же ты посоветуешь? — Она пригубила вино.

— Для начала нужно вызвать полицию.

— Нет, — услышали они гневный голос Норманна.

Виктория и Пит разом обернулись. В дверях стоял Норманн, одетый в рубашку, свитер и широкие брюки, которые принес Пит. Синева свитера подчеркивала темно-голубой цвет его глаз. Он побрился, отчего его грубоватые черты лица обострились.

Норман сменил повязку, и новая небрежно пересекала его левую бровь. Да, он был красив, но при этом выглядел суровым и безжалостным. Это был не тот человек, который делил постель с Викторией, знал все ее мечты и стремления. Незнакомец.

— Не надо полиции, — резко бросил он, входя в кухню, и хлопнул дверью так, — сильно, что она закачалась из стороны в сторону, словно тоже от ярости. В темном коридоре залаял Макс…

— Я же говорил вам. — Сказанные с холодной злостью, его слова звучали как обвинение.

Пит посмотрел на сестру, и в его взгляде было больше вопросов, чем ответов. Вернулась ли к нему память? Виктория хотела это выяснить, но тщетно пыталась подобрать нужные слова.

Норманн подошел к холодильнику, рывком открыл дверцу, из-за чего чуть не посыпались баночки с приправами, глубоко вздохнул, закрыл глаза и уже спокойно продолжил:

— Мне нужно время, чтобы закончить дело.

— Что? — Спросила Виктория. — Какое дело?

Он повернулся к ней: мрачные глаза, сжатые губы.

— Это старое дело, оно за мной с тех пор, когда я служил в Управлении.

Виктория почувствовала и страх и облегчение. Он все еще оставался ее Норманом, но его рассудок отчаянно боролся с возникающими противоречиями.

Пит прав, подумала Виктория. Настало время заняться памятью Нормана. Да, ему просто необходимо все вспомнить, ведь он связался с убийцей.

Но как мучительно тяжело будет помогать ему, возвращаться к прошлому — стоит этому произойти, и он забудет ее, забудет все, что случилось между ними. Виктория посмотрела на свои стиснутые руки и тихо повторила:

— Что? Какое дело?

— Незачем об этом говорить, — ворча, он в недоумении открывал и закрывал шкафчики. — Что такое, черт побери? Где эти проклятые бокалы?

Виктория указала на подставку для бокалов в пяти футах от его головы. Он уставился на них и лишь через несколько секунд, взял один и наполнил вином.

— Я не хочу втягивать тебя в эту историю. Виктория удивленно посмотрела на Пита, и тот, будто прочитав ее мысли, сказал:

— Боже мой, да она уже втянута. Куда больше? А если ты как-нибудь посмотришь на мою машину, то поймешь, что это касается и меня.

Норман только усмехнулся, что привело Викторию в ярость.

— Пожалуй, но только потому, что мы женаты. — Норман поднял свой бокал. — Так случилось потому, что мы оказались в твоей машине. Чем меньше вы об этом будете знать, тем безопаснее для вас.

— К черту мою безопасность, — разгорячилась Виктория. — Что с тобой? О чем мы тут говорим?

Норман шагнул и протянул Виктории руку, но она отстранилась и, стараясь придать холодность своему голосу, добавила:

— У меня есть право знать, что происходит. — Он вздохнул и опустил руку.

— Если бы я мог, то сказал. Но посвящать тебя в эту историю слишком рискованно.

— Почему?

Он нахмурился.

— Виктория, пусть все остается как есть. Пожалуйста. Я обещаю: никто, и ничто не разлучит нас с тобой. Ни давнишнее задание, ни Джеймс, ни Майкл.

— Что? — спросила она. Леденящий ужас вновь сковал ей душу: неужели память возвращается?

Он покачал головой.

— Ничего, забудь.

— Ты тоже собираешься все забыть? — настороженно спросила Виктория.

— Конечно, нет. — Он попытался засмеяться, но смех прозвучал фальшиво.

— И что ты хочешь делать?

Он задумался ненадолго, потом улыбнулся.

— Сейчас ничего, только поем. — Он взял тарелку с сэндвичами в одну руку, бокал в другую, толкнул дверь плечом и, кивком попрощавшись, вышел из кухни.

— На место, Макс, — послышалось из-за двери. Пит и Виктория молчали. Первым нарушил тишину Пит.

— Дорогая, что бы мы сказали, если бы позвонили в полицию? Алло? Полиция? В доме Виктории Генри чужой человек, лишенный памяти. Да, писательница. Парня зовут Норман Генри… Нет не писатель. Кто-то стрелял в него. Мы полагаем, что это его начальник, который, как кажется Норману, может еще кого-нибудь убить. Нет, нет. Это не тот Норман Генри, который писатель. Потому что того Нормана Генри вообще не существует. Представь, что нам ответит сержант.

— Я позвоню Джеку, — сказала Виктория.

— Зачем?

— Чтобы узнать, как поступать в дальнейшем. Пит подтолкнул к ней книгу.

— Все здесь. Прочти и поплачь.

Виктория поразмыслила, а не выбросить ли книгу в корзину для мусора и не подвергнуть ли Пита истязаниям пострашнее, но, в конце концов, подперев рукой подбородок, уставилась на огни, мерцавшие над ночным заливом, и постаралась не думать о том, что потеря Нормана Генри неизбежна. Однако это ей не удалось.

— Я ухожу, дорогая. Оставь Макса сегодня в прихожей. Он, по крайней мере, предупредит об опасности.

— Именно так я и сделаю, — ответила Виктория, все еще глядя на освещенный клочок воды. Она вспомнила своего возлюбленного и жесткого, загнанного в тупик агента. Оба имели право на жизнь, но существовать мог только один. И для того, чтобы остаться целым и невредимым, Норман снова должен был стать только агентом.

Но будет ли он счастлив? И не покинет ли ее? Виктория тяжело вздохнула и взяла книгу по психологии.

Пальцы Нормана дрожали. Шесть вопросов без ответов мучили его. Они, как стервятники над павшим животным, кружились в голове.

Кто такой Джеймс? Почему это имя мне так знакомо? Почему мне кажется, что я знаю про этого человека все, хотя не могу вспомнить его лица? Кто это Майкл? Почему имя Мэри навевает такую печаль? Почему я ничего не могу вспомнить о Виктории, кроме нескольких ее интервью и того, что, я ее люблю?

Кто такой Джеймс? Это имя вызывает чувство опасности и страха, переполняет ненавистью и символизирует предательство и одиночество.

Майкл. Поток воспоминаний разом нахлынул на него, обжигая сердце и разум. Но им нет места в его жизни. Норман знал это точно. Он был тайным агентом ЦРУ и работал один, при чем же здесь Майкл, похоже, партнер и друг? Пытаясь понять это, Норман остро ощутил потерю, словно умер его самый близкий товарищ.

Мэри. Лицо феи, каштановые волосы, вспыхивавшие огнем на солнце и казавшиеся темно-бордовыми при лунном свете… Она произносила «р» так, что казалось, вот-вот засмеется. Он помнил день ее рождения и день, когда она поменяла кухонную обстановку, рассердившись на себя за то, что сломала дверцу кухонного шкафа. На животе у Мэри была родинка. Во время болезни она исчезла, химиотерапия исказила нежные черты, а прекрасные волосы выпали. Она умерла, унося с собой и свой смех, и свою вспыльчивость.

Норману снова стало страшно. Эти люди… Они так реальны, так близки — стоит лишь оглянуться, и ты коснешься их, и в то же время они так далеки, словно совсем из другого мира.

Он знал Викторию, книги, которые они написали. Но как, как это было? Он не мог воскресить в памяти ни одного дня, когда они работали вместе, печатали текст или намечали сюжет будущей книги.

Может быть, это результат контузии или он просто сходит с ума? Норман пригладил волосы и подумал о повязке. Тот психиатр, Джек, или как его там, парень с желтой сумкой, сказал, что это пулевое ранение. Боже правый, как это произошло? Разве такое можно забыть? Нельзя, если только ты не сумасшедший. Или у тебя потеря памяти.

Но он не терял память! Он знал, кто он, знал, что женат на Виктории. Правда, иногда она смотрит на него, как на неизвестного. Почему? Он что, так сильно изменился? Но тогда каким же он был прежде? Почему он этого не помнит? Почему?

Когда он проснулся сегодня утром, в доме не было его одежды, а та, что он нашел вечером, была абсолютно новой — на ней еще болтались бирки.

Виктория постелила ему в комнате для гостей. Может быть, его долго не было дома? Сколько времени необходимо, чтобы в доме не осталось следов пребывания человека? Много, очень много. Он ничего не может узнать в своем доме. Совсем ничего.

И Макс. Он помнил кличку, но не собаку. Ни то, как он появился в их доме, ни своих прогулок с псом, ни даже где хранят его еду. Разве что название консервов, которыми его кормят. Почему?

Что за странное безумие овладело им? Его накачали наркотиками? Может быть, он действительно сошел с ума?

Загнанный в угол, мучимый чувством вины, он подошел к книжному шкафу. Он даже не узнавал книг, хотя многие читал. Но он никогда не покупал этой классики в твердых переплетах.

Он поискал глазами одну книгу. Но там, где она стояла прежде — между учебником химии и справочником по оружию, — зияла пустота. И это заставило его сердце забиться сильнее. Виктория опередила его. Она уже поняла: с ним что-то случилось. Норман видел это в ее глазах, угадывал по ее неуверенным движениям прошлой ночью. Она любила его, но она же почти обезумела от беспокойства. Почему? Он и сам не находил ответа.

Он схватился за голову и изо всех сил стиснул ее.

И вдруг его осенило. А что, если все эти люди — персонажи его собственных книг?

Норман быстро пересек комнату и подошел к шкафчику, где хранились документы. В первом же ящике, среди толстых папок, оказалась одна, на которой значилось: «Наброски характеров действующих лиц».

Он вытащил папку из ящика и задвинул его. Затем несколько минут сидел, не глядя на бумаги. Что если он не найдет там ни Джеймса, ни Майкла, ни Мэри? Он медленно открыл папку и начал читать.

Он узнал почти всех. Гарри, главного героя первого триллера Норманов, и Барнета, агента контрразведки из третьего романа. И Сэма Сэмюэльсона, несгибаемого полицейского, повидавшего слишком много безнаказанных убийств, а потому решившего подменить собой закон, и Вэнди, нетерпеливую молодую руководительницу отдела, выследившую банду продавцов наркотиков по двадцатипятицентовому несоответствию в телефонном счете. Но ни Джеймса, ни Майкла, ни Мэри среди них не было.

Норман вытащил одно из описаний и, приняв его за образец, стал настукивать на машинке все, что знал о своих неуловимых персонажах.

Ярость охватила Нормана, когда он начал с Джеймса. Этот сукин сын, шеф отдела, убийца под личиной государственного чиновника. У него, как у какого-нибудь одноглазого террориста, всегда с собой пистолет 38-го калибра. Его седые, безукоризненно ухоженные волосы изысканного джентльмена к концу повествования уже вызывали отвращение.

Опустошенный, изнуренный, казалось бы, чужими воспоминаниями, Норман, тем не менее, продолжал.

Майкла описать было труднее. У него не было фамилии, и Норману не удалось представить цвет его глаз. Майкл любил кондитерские магазины и футбол, у него был старый, разбитый автомобиль, некогда ярко-зеленый, а теперь серый и блеклый. Он родился в июне под знаком Близнецов, и именно поэтому, как часто говаривал Майкл, ел за двоих. Он был разведен, Норман даже вспомнил имя его бывшей жены — Кристина — и имел двух детей — Майкла-младшего десяти лет, и Конни восьми. Слезы блеснули на глазах Нормана, когда он отпечатал слова Майкла: «Я никогда не жалел, что у меня есть дети. Когда они появляются на свет, ты с удивлением узнаешь, что в твоем сердце стало больше места. И прежняя пустота заполняется любовью».

Описывая Майкла, Норман понял, что скучает по нему, чертовски скучает.

Наконец он заставил себя перейти к Мэри. Одно только упоминание, ее имени причиняло боль. Мэри. Милая нежная Мэри, улыбчивая девочка, которая озаряла светом жизнь своих родителей. Фея-шалунья, рано вышедшая замуж и рано умершая. Когда жестокая болезнь убила Мэри, казалось, солнце закатилось вместе с ней. Все знакомые любили ее. Каждый, кто говорил с ней, смеялся. Люди словно становились красивее и лучше после встречи с Мэри. Когда рак отнял ее красоту, она держала руку мужа и просила не плакать о ней. Уверяла, что прожила свою жизнь, наслаждаясь каждой минутой. Она не сможет вынести, повторяла Мэри, если он когда-нибудь пожалеет о прошлом.

— О, Мэри, — прошептал Норман, видя перед собой не лист бумаги, а больничную палату, пропахшую аммиаком, и бледную, тонкую тень на постели, состарившуюся от страданий. Его плечи сотрясали рыдания, которые уже невозможно было сдержать.

— О, Боже… — молил он. — Не дай мне сойти с ума. Верни мне память. Но я не хочу вспоминать это. Не надо. Я не хочу, чтобы это была моя жизнь.

Он закрыл лицо руками, и слезы потекли меж пальцев.

— Боже! Дай мне Викторию. Дай мне хоть что-нибудь, только не это, — закричал он. — Я не смогу… не смогу этого вынести.

IX

Виктория оторвала взгляд от книги и отодвинулась от стойки бара. Последний луч солнца внезапно погас, и только что ярко сверкавшая гладь залива стала непроницаемо черной. Виктория посмотрела на недопитый стакан вина и тряхнула головой. То ли от длительного сидения на табурете, то ли от сегодняшних необычных приключений ее плечи ныли, а тело казалось негнущимся и чужим.

Книга, если ей верить, не разрешала сомнений. Виктория — лишь мостик между прошлым и будущим Нормана, как выяснилось, не имела права расспрашивать его, копаться в чужой жизни. К нему должна была вернуться его собственная память. Только он сам мог себе помочь. Но как? Книга по психологии не давала на это прямой ответ. Оставалось одно — во что бы то ни стало вернуть Норману утраченную память.

Виктория оправила платье, распрямила плечи, пытаясь подготовиться к предстоящему испытанию.

Сейчас или никогда, решительно сказала она себе, отбрасывая, прочь все колебания.

Вопреки совету Джека она признается Норману, что он вовсе не ее муж, что он не может быть писателем Норманом Генри хотя бы потому, что такого человека вообще не существует. Наконец, объяснит ему, кем он, по ее мнению, может быть на самом деле. Она молилась только о том, чтобы ей удалось сообщить обо всем как можно мягче и тактичнее.

В надежде, что этот разговор изменит все к лучшему, Виктория резко толкнула дверь и по темному коридору прошла в кабинет. Открыв дверь без стука, она замерла на пороге, невольно прижав пальцы к губам. Ее сердце сжалось от боли и сострадания.

Норман сидел, закрыв лицо руками. Его плечи вздрагивали. По щекам текли слезы.

— О, Норман, — выдохнула Виктория, стряхивая с себя оцепенение.

Она бросилась к нему, обняла за дрожащие плечи. Норман попытался высвободиться, но она лишь крепче прижала его к себе.

— Все хорошо, — солгала Виктория, и из ее глаз полились слезы. — Все хорошо, Норман.

— Нет, Виктория, — пробормотал он. — Все ужасно. Я чувствую себя так, словно схожу с ума.

— О, нет. Ты… ты просто запутался. Несколько секунд он молчал. Его плечи перестали вздрагивать. Он уже не старался вырваться из ее объятий и лишь со злостью ударил себя по лицу.

— Я многого не помню, Виктория, — медленно проговорил он.

— Я знаю, — нежно ответила она.

— Очень многого. Я не могу вспомнить ни одной написанной книги. Я не могу вспомнить, как ты выглядела, когда мы с тобой поженились. И даже самой свадьбы не могу вспомнить. Сегодня, прошлой ночью… Господи, мне кажется, что все это было в первый раз. Как будто раньше я только мечтал о тебе, и внезапно мои грезы сбылись.

— Норман. — Виктория произнесла его имя как обещание и глубоко вздохнула. Надо сказать ему правду, ведь ему кажется, что он сходит с ума. Она не может позволить, чтобы он продолжал в это верить. Это еще больше все запутает.

Однако Норман заговорил раньше, чем она успела вымолвить хоть слово.

— Ты спрашивала меня, кто такие Джеймс, Майкл и Мэри. Но я не знаю, Виктория. Не знаю. Я вижу их лица, слышу их голоса, но не представляю, кем они были для меня. И в то же время я уверен: эти люди не плод моего воображения.

Он вздохнул и, пытаясь сдержать слезы, уставился в потолок. Глаза его часто заморгали.

— Я записал кое-какие воспоминания о них. Виктория, эти записи привели меня в ужас. Мне известно многое: какие-то детали, повседневные мелочи — больше, чем о нас с тобой, о тебе, о Пите, об этом доме. Я ничего не знаю об этом проклятом месте.

Виктория смахнула слезу и, прежде чем он ее перебил, сказала:

— У тебя потеря памяти.

А Норман продолжал так, словно она ничего не говорила.

— Я писал и писал. Казалось, каждое слово приближало меня к ним, однако я не могу увидеть себя в тех эпизодах, которые всплывают в памяти. Но это был я. Мое лицо, мои руки, но… не мой разум.

Он высвободился из ее объятий и направился к двери.

— Случалось ли тебе просыпаться и не знать, где ты находишься? Когда комната, кровать — все, что тебя окружает, кажется менее реальным, чем сон?

— Да, — прошептала Виктория.

— Именно это сейчас со мной и происходит. Я как маленький ребенок, который ущипнул себя, чтобы узнать, проснулся он или нет.

Норман повернулся — измученный человек, чью душу терзают злые духи, напоминающие о жизни, которую он хотел забыть.

— Помоги мне, Виктория. — В его голосе звучала боль. — Помоги.

В глазах Нормана, устремленных на Викторию, застыли скорбь и безграничное доверие. Однако где он, тот чудодейственный бальзам, способный залечить его раны и избавить от страданий? Виктории оставалось лишь обнять этого человека с нежностью и любовью и крепко прижать к себе, дав почувствовать, что он не одинок.

— Я здесь, Норман, я с тобой. Я люблю тебя. Это было все, что она могла ему сказать.

Он прильнул к ней так, словно она была последним деревцем на не защищенной от ветра равнине.

— И я тебя, Виктория. Боже правый, как я люблю тебя!

В эту ночь на побережье обрушился холод. Ледяной ветер хлестал по деревьям, срывая листву. Ветви стучали в окна, будто ища защиты. Кричали пеликаны. Их привычное убежище, тростник, метался на ветру, заставляя птиц искать более спокойное место для ночлега. С ужасным скрипом терлись о причал лодки и катера, влекомые буйной силой прибывающей воды.

В доме под шерстяным одеялом, уютно уткнувшись в теплое, гибкое тело Нормана, Виктория прислушивалась к звукам приближающегося шторма. Ей казалось, что это лишь эхо бури, разыгравшейся в ее сердце.

Виктория помогла Норману поскорее заснуть, и ее измученная душа, наконец, обрела покой. Кто знает, может, завтрашний день все изменит и даст передышку в потоке безумия.

Сама она не могла уснуть. Ее будущее зависело теперь от этого страждущего. Виктория не была ни героической медсестрой Флоренс Найтингейл, ни Матерью Терезой. Она не хотела приносить утешение ради утешения. Она любила этого человека и понимала, насколько глубоко он проник в ее жизнь. Он, словно дьявольское, прекраснейшее из вин, заставлял ее чувства кипеть, а сердце биться сильнее. Но от этого она не становилась счастливей, да и не могла стать.

В конце концов, она влюбилась. Влюбилась безнадежно. И если бы сейчас он покинул ее, она не стала бы тешить себя иллюзией, что он думает и помнит о ней. Она никогда не вздрогнет, услышав звонок телефона, ее сердце не забьется в радостном ожидании встречи с любимым, потому что он никогда ей не позвонит и никогда не узнает, как она ждала хоть намека на взаимность.

После того, как Норман уснул, сжимая подушку и шепча во сне ее имя, Виктория спустилась вниз. Чтобы защитить дом от надвигающегося шторма, она проверила, хорошо ли закрыты все окна и двери. Покормив Макса, выпустила его и долго смотрела, как он носится по лужайке.

Макс любил холодную погоду и теперь наслаждался ею, преследуя в слабом лунном свете тени быстро летящих облаков. Его уши задорно развевались на ветру. Когда он, наконец, вернулся домой, свесив набок язык, глаза его горели азартом погони. Он плюхнулся в кабинете на ковер и стал бить по нему хвостом, ведя своеобразный рассказ о своих маленьких приключениях.

Прошло уже несколько часов, а Виктория так и не могла уснуть.

Норман чуть шевельнулся и пробормотал во сне: Мэри. В его голосе слышалась скорбь, а лоб прорезали глубокие морщины.

— Ш-ш-ш. — Виктория погладила его по щеке и прошептала несколько ласковых слов.

— Не оставляй меня, — проговорил Норман. Но она так и не поняла, к кому были обращены эти слова: к ней или к его умершей жене.

Будет ли он звать Викторию, когда память вернется к нему? Будет ли умолять ее остаться с ним, любить его? Или она станет для него мечтой, скрытой в туманном будущем? Заставит ли Нормана запах духов Виктории когда-нибудь повернуть голову в надежде увидеть ее? Может быть, глаядя на ту, другую женщину, он вспомнит о загородном доме, о сером осеннем дне и о той, которая любила его. Но имя он не сможет назвать, а лицо ее будет являться только во сне. Внезапно Виктория вздрогнула: сильные руки сжали плечи, а губы прильнули к ее затылку.

— Я люблю тебя, — пробормотал он.

Чувствуя, что объятия не ослабевают, Виктория повернулась к Норману. Глаза его были открыты и ясны.

— Я тоже люблю тебя, — проговорила она.

— И ты боишься, что я забуду об этом?

— Да, — искренне призналась она.

— Никогда.

Он приблизил свои губы к ее губам. Поцелуй был долгим и горячим. Не просто поцелуй, обет. Норман склонил голову и сонно улыбнулся.

— Я слишком сильно люблю тебя, чтобы забыть. Без тебя у меня не останется ничего.

Его глаза закрылись, а пальцы соскользнули с плеч.

Вот и реальная жизнь могла украсть у нее Нормана так же, как крадет сейчас сон. Утром она станет для него лишь неясным воспоминанием, и он только тряхнет головой, удивляясь своей мечте, сошедшей с экрана телевизионного шоу или с книжной обложки.

Неожиданно залаял Макс. Виктория хотела приказать ему замолчать, но собака заливалась так неистово, что это могло означать только одно: хозяевам угрожает опасность.

Виктория успела только поднять голову, а Норман уже сидел в постели, глядя на открытую дверь спальни. Он резко дернул ящик тумбочки.

— Где пистолет? — прошептал он. Виктория нахмурилась.

— В кабинете, — после короткой паузы ответила она.

— Я всегда держу его возле кровати. — Слова прозвучали как обвинение. — Может быть, ты его убрала?

— Он в кабинете, — повторила Виктория, но не стала добавлять, что не помнит, где патроны. Она получила пистолет от Ордена Братства полицейских за достоверное описание расследования в книге «Соль и слезы».

Норман пристально посмотрел на нее. Его губы приоткрылись, словно он хотел о чем-то спросить. Но вместо этого быстро натянул рубашку и уже на ходу схватил свитер. Стараясь подражать его движениям, Виктория последовала за ним. Стоя на верхней ступени лестницы, она едва успела заметить, как Норман исчез в темноте гостиной.

Виктория легко сбежала вниз.

Услышав шум в кабинете, она бросилась к двери, на ходу выкрикивая имя Нормана. Кабинет утопал во мраке. Лишь слабый лунный свет едва пробивался сквозь грозовые облака. Виктория разглядела, что Норман уже нашел пистолет.

— Где патроны к этой чертовой штуковине? — выругался он и, не дожидаясь ответа, стал дергать подряд все ящики стола.

Викторию вдруг осенило, и она бросилась к маленькому тайнику меж книгами.

Норман с интересом посмотрел на врученные ему патроны, а потом на женщину.

— Но ведь это особый полицейский 38-й калибр, — с удивлением произнес он.

— Да, — согласилась Виктория.

— Почему?

— Что?

Норман тряхнул головой, но подозрительность не исчезла из его глаз. Он открыл коробку и быстро вставил пули в барабан.

— А вдруг это чужая собака? — неуверенно заметила Виктория.

— Нет, — спокойно ответил Норман, щелкая затвором пистолета.

— Откуда ты знаешь?

— Интуиция агента, — пробормотал он, и на его лице, лице совершенно чужого человека, появилась холодная улыбка.

Виктория схватила Нормана за руку. Ей показалось, будто она коснулась куска льда.

— Нет, Норман, — проговорила она. Виктория не знала, что хотела этим сказать. Она только боялась, что ее добрый и нежный Норман, которого она все больше и больше любила, исчезнет.

Макс лаял все сильнее, с неистовым нетерпением прыгая на стекло и царапая дверь.

— Прочь, — скомандовал Норман. Согнувшись, он подкрался к двери и быстро повернул ручку.

Холодный штормовой ветер влетел в дом, и Макс мгновенно сорвался с места. Огненной стрелой он мелькнул над газоном и исчез в ночной темноте. Вскоре в высоком кустарнике справа от дома раздалось его свирепое рычание.

Виктория услышала вопль, приглушенный щелчок. Макс тявкнул еще раз, и все стихло.

— Макс! — закричала Виктория. От ужасной догадки сердце болезненно сжалось. Она бросилась вслед за Норманом через кусты.

Не оглядываясь, он поднял руку, останавливая ее, а затем втолкнул в дом и чуть ли не силой заставил лечь на пол.

— Оставайся здесь, — рявкнул он.

— Но… Макс! — взмолилась Виктория.

— Я найду его и того ублюдка, который в него стрелял.

— Пожалуйста, Норман, — проговорила она. — Не ходи туда. Это слишком опасно. Давай вызовем полицию.

На его лице появилась зловещая улыбка.

— Я делаю это ради спасения жизни, запомни.

А затем повернулся и исчез в дверном проеме. Через мгновение он обернулся — весь напряжение и собранность.

— Пожалуйста, будь осторожен, — крикнула Виктория.

— Хорошо, — коротко ответил Норман, — а ты не вставай. Ты все, что у меня осталось.

В холодном воздухе его дыхание превращалось в облачко пара, будто слова застывали на лету.

«Ты все, что у меня осталось».

Это неправда. А вот Норман, если не считать Пита, был действительно для нее всем. Виктория подумала о кузене. Слышал ли он лай Макса? Крик человека, щелчок пистолета? Она проползла вдоль стола к стене, неуверенно поднялась и выключила свет.

И тут раздался второй выстрел. Падая на пол, Виктория видела, как Норман исчез в черных зарослях, окружавших двор, слева от деревьев, на которых висели лампочки.

Когда Виктория заметила на лужайке дома тень человека, которая не могла принадлежать Норману, она не смогла удержать рыдания.

В верхнем этаже домика для гостей зажегся свет, и в окне показался Пит, который отодвигал занавески.

— Отойди от окна, — крикнула она ему, хотя знала, что он все равно ее не услышит.

Эхом прозвучал третий выстрел, заставив Викторию вскочить на ноги и закрыть уши руками. Закричал кто-то неизвестный, и Виктория услышала задыхающийся голос разъяренного Нормана.

По лужайке дико заметались бесформенные тени. Казалось, они размахивали руками, в то время как сами были прикованы к темным зарослям у дома. Внезапно одна тень отделилась — даже по ее неясным очертаниям было видно, что человек с трудом волочит ногу.

Снова выстрел, и Виктория застонала, словно пуля попала ей в сердце.

— Норман! — воскликнула она и отчетливо услышала: «Ты все, что у меня осталось».

Покинув укрытие, Виктория бросилась к телефону. Все, что говорил Норман о полиции, было отринуто. Требовалась чья-то помощь. Нельзя допустить, чтобы неизвестный безнаказанно стрелял в ее дом, любимого, собаку. О, Всемогущий! Пусть с Максом и Норманом будет все хорошо!

Ее пальцы лихорадочно набирали номер телефона Службы спасения —911. Через мгновение она уже произносила свое имя и адрес.

— Здесь человек. Он стрелял в мою собаку, а теперь там Норман. Он стреляет в Нормана.

На другом конце провода быстро уточнили адрес и сказали, что дежурный патруль немедленно будет у ее дома.

Виктория опустилась на пол. Ей свело ноги, а руки дрожали так сильно, что телефонная трубка выпала.

— Извини меня, — прошептала она. — Я позвонила им.

Хотя в глубине души она чувствовала, что права. Теперь им поможет полиция. Возможно, она поймает преступника, а если это действительно начальник Нормана, то они, несомненно, решат и другие проблемы в этом деле.

Пригнувшись, Виктория бросилась к двери, но, кроме пустой лужайки, ничего не увидела. В этот момент в домике для гостей Пит, поспешно открывал окно. Где Норман? Где тот человек, который стрелял? Перед домом было пусто и тихо: ни тени, ни выстрела.

Рев мотора вывел ее из оцепенения. Виктория пролетела через гостиную к входной двери и с силой рванула ее на себя. Она успела разглядеть задние фонари развернувшейся на аллее машины, помчавшейся по узкой проселочной дороге прочь от ее дома.

Громкий оклик заставил Викторию тут же вернуться в дом. То был голос Нормана.

Подбежав к двери, он задержался лишь для того, чтобы сунуть ей пистолет в руки, а затем ринулся в холл. Последовав за ним, Виктория увидела, как Норман снова исчез во внутреннем дворике. Он уже не пригибался, как раньше, и вскоре достиг той цели, к которой стремился. Он наклонился и со стоном, слышном даже на расстоянии, поднял что-то тяжелое.

Макс, подсказало ей сердце.

Да, он держал Макса. Слезы полились из глаз, мешая Виктории разглядеть широкоплечего мужчину с неподвижным грузом в руках.

Она вспомнила, как в первый раз увидела Макса со стертыми лапами, коркой грязи на израненной морде — его карие глаза молили о помощи. Он защищал Нормана, словно понимал: этот человек перенес такие же страдания, как и он сам. Макс всегда терпеливо ожидал, когда Виктория закончит главу, а его хвост уже рассекал воздух.

Если бы только можно было повернуть время вспять. Тогда ни она, ни Норман не позволили бы Максу убежать. И сейчас он был бы жив.

Только на мгновение, на один страшный миг Виктории захотелось скрыться, стать кем-то другим. Это желание заставило ее содрогнуться: неужели то же самое произошло с Норманом?

Глядя на этого человека, который шел сейчас ей навстречу с рыжим сеттером на руках, человека, испытавшего огромную боль, любовника, угадывавшего все ее желания, мужчину, бросившего вызов возможному убийце, Виктория осознала весь ужас случившегося. Он был здесь. И это подтверждало, что ночные события действительно произошли.

Для Нормана же никого не существовало. Никого, кто мог бы нежно обнять его и сказать, что жизнь продолжается. Лучшего друга убили прямо у него на глазах, жена умерла, а тот, кого Норман также считал своим другом, попытался уничтожить его.

Виктория поняла его состояние. Она распахнула дверь и впустила Нормана с его ношей, стараясь не выдать охватившей ее боли.

— Он жив, — проговорил Норман, и словно в подтверждение его слов, Макс тихонько заскулил.

От счастья у Виктории даже закружилась голова. Жив! Ее желание исполнилось. Боясь в это поверить, она прижалась лбом к холодной двери.

Виктория медленно повернулась, чтобы увидеть, как Норман относит Макса на кухню. Она последовала за ним. Ей было стыдно за свою нерешительность, за то, что она оставалась в доме, под защитой любимого человека и собаки, пока они рисковали собой ради нее.

Она включила на кухне свет, а Норман сбросил на пол книгу по психологии, чтобы удобнее разместить Макса на стойке бара.

— Пуля попала в плечо, — сказал Норман, осторожно раздвигая шелковистую шерсть, чтобы рассмотреть рану.

Стук в дверь, ведущую во двор, заставил обоих вздрогнуть. Норман в смятении прорычал, а Виктория вскрикнула от страха. Но это был всего лишь Пит.

Виктория с облегчением вздохнула и поспешила закрыть за ним дверь.

— Что здесь происходит, черт возьми? Боже! Макс! Что случилось? Я спустился сразу же после того, как стало более или менее безопасно. Я видел, как Норман что-то нес… Макса? Хорошо. А то я думал, это ты, Виктория. Кто-нибудь вызвал полицию?

Норман с трудом вклинился в этот бесконечный поток вопросов.

— Виктория, у тебя есть перекись водорода? И принеси мне, пожалуйста, из ванной бинты.

— Лучше это сделаю я, — молниеносно откликнулся, Пит и, отстранив Викторию, умчался из кухни.

Из раны на плече Макса медленно текла кровь. Пока Норман осматривал ее, пес лишь изредка скулил, мужественно перенося испытание.

— Пуля легко задела его. Все будет хорошо. Макс, с трудом поднял голову и, лизнув Нормана в руку, снова бессильно уронил морду на стойку бара.

Хлопнула дверь, и запыхавшийся Пит с грудой медикаментов влетел на кухню.

— Я принес все, что только смог найти, — сказал он, с трудом переводя дыхание. — С ним все будет в порядке? Может, следует вызвать ветеринара?

Макс поднял хвост и стукнул им по стойке бара, выражая свое мнение на этот счет.

— Дайте мне пару тряпок, смоченных в горячей воде, — спокойно произнес Норман.

Виктория бросилась за тряпками, даже не сообразив, что собирается делать Норман. Она так устала, что была рада человеку, который взял на себя все заботы о Максе.

Норман попросил Викторию подержать собаку, пока он обработает рану. Затем выдавил почти целый тюбик мази с антибиотиком на один из бинтов, только сегодня купленных Питом. Прежде чем кровь снова появилась, Норман уже аккуратно забинтовал рану.

— Удивительно! — воскликнул Пит. — Вы когда-то были ветеринаром?

Норман бережно поднял Макса и перенес на одеяло, которое Виктория постелила в углу комнаты. Там обычно стояли вода и еда для пса. Он положил его и приласкал.

— Ветеринаром? Нет. Просто у меня была неплохая практика. Все это мне уже приходилось делать. Собакам, которые ищут наркотики, часто достается.

— Собакам, которые ищут наркотики? — переспросил, Пит, глядя уже не на Нормана, а на Викторию.

Норман, казалось, не расслышал вопроса. Он подошел к раковине и начал мыть руки.

Виктории стало и жарко и холодно одновременно. Память возвращалась к Норману, но он, похоже, сам того не сознавал.

— Норман, — позвала Виктория, почувствовав на себе, полный сострадания взор Пита. Она крепко прижала руки к груди, словно хотела унять стук своего сердца.

Он повернулся, устало улыбаясь.

— Да, — откликнулся Норман, пристально посмотрев ей в лицо. — Что? Что случилось, Виктория?

И тут прозвучал звонок. Норман отскочил от раковины.

— Кто?.. — начал было Пит.

— Оставайтесь на месте, — рявкнул Норман, бросившись к входной двери.

— Норман, — крикнула Виктория, — все в порядке. Он замер, нахмурившись, и ожидая, ее объяснений.

— Это полиция. — Звонок зазвенел снова.

— Что?

— Я вызвала полицию.

Виктория подумала, что Норман станет возражать, как и раньше, но он только пожал плечами.

— Сейчас это уже ни к чему — он нашел нас и успел скрыться.

Пит резко толкнул сестру локтем в бок. Но это было почти ничто по сравнению с болью, которая пронзила ей сердце. В состоянии Нормана явно наступил перелом — прошлое и настоящее в его сознании столкнулись, и любое ее слово могло привести к самым серьезным последствиям. Виктория вздохнула и с трудом выдавила:

— Может быть, полиции удастся его поймать? Все, что от тебя требуется, рассказать, кто это был.

Норман пристально посмотрел на Викторию. Звонок затрезвонил в третий раз.

— Рассказать, кто это был? Но ты же знаешь, Виктория, я не могу этого сделать.

— Почему? — упорствовала она.

— Потому, что тогда все потеряю.

— Что? — воскликнула она, хотя боялась услышать ответ. — Что ты потеряешь?

— Все, Виктория. Я потеряю тебя.

— Нет, не потеряешь, — спокойно произнесла она, чувствуя, что словно падает в бездонную пропасть.

Норман печально покачал головой. — О, да! Мне кажется, если я вспомню, кто это был, то проснусь, и тебя уже не будет со мной.

X

В дверь постучали, и снаружи донесся голос: — Откройте! Полиция!

Норман повернулся и, хотя был босиком, размеренными шагами направился в холл. Трудно было понять, делает он это неохотно или с облегчением. Виктория медленно последовала за ним. Мысленно она повторяла последние слова Нормана: «Мне кажется, если я вспомню, кто это был, то проснусь, и тебя уже не будет со мной».

Руки Виктории были холодны, а сердце жгла нестерпимая мука. Нынешнее состояние Нормана наверняка было много хуже, чем она могла вообразить. Ей думалось, что она все понимает, когда замерла, увидев неподвижного Макса на руках Нормана, когда ощутила его желание раствориться в другой жизни, найти свое новое «я».

Его сознание пыталось вырваться из призрачного мира, но из этого ничего не получилось. И не потому, что Норман не мог восстановить события, просто теперь, узнав Викторию, он не хотел, чтобы прошлое одержало верх над настоящим.

Конечно, следовало настоять на том, чтобы он лег в больницу. Там он намного быстрее пришел бы в себя, если бы остался в живых. В госпитале Норман не смог бы защитить себя от убийцы. Здесь, по крайней мере, у него под рукой пистолет.

Но как знать, что Норман старался забыть? Каким бы он был без Майкла, с которым его четырнадцать лет связывала дружба? Без Мэри, женщины с прекрасными каштановыми волосами, которая, умирая, желала только одного, чтобы он не тосковал по ней?

Каким бы вообще был человек без множества, казалось бы, незначительных и не связанных между собой воспоминаний, которые собственно и делают его человеком? Но когда они вернутся к Норману, думала Виктория, он забудет ее. И что же у нее тогда останется?

Словно во сне, Виктория видела, как Норман открыл дверь — поток холодного воздуха сразу проник в дом. Стоявшие на крыльце полицейские отпрянули, но продолжали твердо держать взведенные «Магнумы» 357-го калибра. Их глаза от напряжения были расширены, а пальцы лежали, на курках.

Норман отступил. Его глаза, застывшие на оружии, потемнели, а лицо стало непроницаемым — он готов был к схватке.

— Мистер Генри? — спросил один из полицейских.

— Да.

— Они могут расценить это как попытку обмана, — шепнул, Пит Виктории, но она отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

— Нам сообщили, что кто-то пытался силой ворваться в ваш дом, — сказал полицейский, переводя взгляд с невозмутимого Нормана на Викторию.

— Да, здесь был какой-то человек. Он стрелял в нашу собаку и в меня. — Голос мужчины звучал безжизненно, как у телефона-автомата.

— Вы ранены?

— Нет.

— Откуда он стрелял? — допытывался полицейский.

— Со двора, — ответил Норман, — но он уже скрылся. Полицейские вошли в дом, мгновенно подмечая все мелочи: босые ноги Виктории и Нормана, кровь на его свитере, пушистый домашний халат Пита и его прическу в стиле «дело было ночью».

В холле один из полицейских спросил:

— Откуда вы знаете, что он скрылся?

— Я преследовал его до ворот, но когда почти настиг, тот сел в машину и уехал.

Полицейские замедлили шаги и обернулись к Норману. Совершенно одинаково насупив брови, они посмотрели на него. Потом один из них засунул пистолет в кобуру и вытащил маленькую записную книжку.

— Сэр, вы видели номерной знак?

— Нет.

— Я видела, — вставила Виктория. — Это номерной знак округа Колумбия.

Норман устремил на нее взгляд — с мольбой и предостережением.

— Вы запомнили номер, мадам? — спросил другой полицейский.

Не глядя на Нормана, Виктория отрицательно покачала головой.

— А марку машины?

— Кажется, это был «шевроле».

— Цвет?

— Белый или, может, быть, серебристый.

— Вы когда-нибудь раньше видели эту машину? Виктория не успела ответить, как Пит, опередил ее:

— Да, прошлой ночью. В переулке позади книжного магазина. Там была эта же машина, — проговорил он, обращаясь к Виктории и тоже не глядя на Нормана.

— Где это было, сэр? — спросил полицейский, который что-то записывал.

— В переулке позади моего магазина «Уголок читателя», в деловой части города, недалеко от залива…

— Ваше имя?

— Пит Гордон. Я здесь живу, точнее в домике для гостей…

— Вы находились там, когда у дома стреляли?

— Да. Я услышал лай Макса и встал. Пока Вики не включила свет, я ничего не видел. Потом заметались тени, раздались выстрелы, и Норман бросился за кем-то к воротам.

Полицейский кивнул.

— Вы успели рассмотреть этого человека?

— Думаю, да. — Пит только теперь взглянул на Нормана и с усилием продолжил. — Это был мужчина.

— Вы ранены, мистер Генри? — уже во второй раз спросил другой полицейский.

— Нет, — ответил Норман.

— На вас бинты, сэр, а на свитере кровь. Я подумал, может быть…

Норман провел рукой по лбу, и устало улыбнулся.

— Нет, это случилось несколько дней назад. А кровь — от собаки.

Первый полицейский опять повернулся к Питу.

— Вы сказали: это была та же машина, что и у магазина. Можете описать те события подробнее?

Пит снова посмотрел на Нормана, лицо, которого оставалось непроницаемым, и чуть заметно кивнул.

— Это было сразу после презентации книги Виктории… — Он запнулся, но полицейский кивком дал понять, что прекрасно знает, чем она занимается. — Мы добрались до нашей машины, когда он, — Пит, указал головой в сторону Нормана, — вышел из темноты. Вдруг появилась эта машина, и кто-то начал стрелять в нас.

— Вы сообщили об этом в полицию?

— Н-е-ет — протянул Пит.

— Почему, сэр?

Пит перевел взгляд с Виктории на Нормана, затем на полицейского, открыл, было, рот, но, вдруг передумав, закрыл его. Если Виктория не понимает, в какое затруднительное положение они попали, то хотя бы улыбнулась ему. Как объяснить, почему они не известили полицию?

— Когда все закончилось, дело уже не казалось таким серьезным, — запинаясь, проговорил Пит.

Эта фраза прозвучала скорее как вопрос, чем как утверждение. Виктория заметила, каким подозрительным взглядом обменялись полицейские.

— Мы решили, что это какой-то псих, — спокойно вставил Норман.

— И вас нисколько не волновало, что в вас стреляли? — скептически произнес первый полицейский.

— Мы достаточно легко от него отделались, — возразил Норман, хотя, по мнению Виктории, это было явным преувеличением.

— Судя по всему, этот псих вас сегодня и потревожил, — сухо заметил второй полицейский. Он убрал пистолет в кобуру и спросил:

— У вас есть основания полагать, что кто-то охотится за вами?

Все трое молчали.

Чувствуя, что вопрос повис в воздухе, Норман попытался придать расследованию другое направление, менее опасное для себя.

— Похоже, я попал в него, потому что он прихрамывал, когда бежал к машине.

Полицейские заметно оживились. Первый из них толкнул дверь в кабинет.

— Отсюда можно пройти во двор? — спросил он.

— Через застекленную дверь позади стола, — ответила Виктория.

Второй полицейский положил в карман записную книжку и последовал за первым, задержавшись на миг, чтобы включить свет. Они не спеша, прошли через кабинет, осматривая его так же внимательно, как только что обитателей дома: не забыли ни машинку, ни диван, ни книжный шкаф, ни даже огненно-рыжий ковер, выдвинули все ящики, рассыпав их содержимое.

Перед тем, как открыть дверь, полицейские задали Норману еще один вопрос: кто, по его мнению, собирался проникнуть в дом? Воспользовавшись заминкой, Виктория бросилась в гостиную, нашла ботинки Нормана и, вернувшись в кабинет, быстро сунула их ему в руки, чтобы он снова не выходил босым на холод.

Прежде чем надеть ботинки, Норман затуманенным взором несколько секунд смотрел на них, а затем, выпрямившись, ласково провел холодной рукой по щеке Виктории.

— Сожалею, что так случилось, — очень тихо сказал он, чтобы полицейские не услышали.

— Я знаю, — ответила Виктория.

— Когда все закончится, мы уедем, — прошептал он и поцеловал ее в висок. — Мы будем далеко-далеко отсюда, где никто не сможет нас найти.

— Норман, — проговорила Виктория, обнимая его. Руки Нормана нежно обвились вокруг ее талии, но он не прижал ее к себе, а лишь слегка похлопал по спине. Виктория в неистовом порыве приникла к нему, с горечью понимая, что скоро этот близкий ей человек неизбежно станет чужим и забудет ее любовь.

Помни меня, хотела сказать Виктория, но не смогла. Ее охватило волнение, готовое вот-вот вырваться наружу.

Норман в последний раз похлопал ее по спине и отстранился. Это были прощальные прикосновения. Губы его плотно сжались, а на лице застыла решимость. Казалось, в его сердце проник уличный холод.

— Я тоже тебя люблю, Виктория, — едва слышно молвил он с печалью расставания во взгляде.

И прежде, чем Виктория попыталась остановить его, повернулся и вышел.

От ледяного воздуха перехватило дыхание. Казалось ветер вонзает шипы в его спину. Но холод не отрезвил Нормана, не внес ясность в его мысли, а еще плотнее окутал их туманом.

В тот момент, когда он был в объятиях Виктории и его губы коснулись ее нежной кожи, Норман вдруг ощутил внезапный ужас. Он понял, что она совсем для него чужая. Руки, скользившие по его плечам, запах духов, шелковистые волосы — все было незнакомым.

— Где вы в первый раз увидели этого парня?

— Что? — переспросил Норман. Голова его стала тяжелой, а грудь с трудом сдерживала рвущийся крик.

Только что пальцы Виктории притрагивались к нему, но поняла ли она, что мыслями он далеко от нее? Он произнес про себя ее имя, и разом ожили тысячи призрачных, как мечты, воспоминаний: ее улыбка, вкус губ, тепло прильнувшего к нему тела, замутившийся взгляд, когда она громко выкрикнула его имя, и напрягшиеся в порыве страсти бедра.

— Я люблю тебя, Виктория. — Он не просто произнес, он только теперь постиг смысл этих слов.

— Сэр?

— Там, — сказал Норман, показывая на заросли, окружавшие дом справа. — Там он выстрелил в Макса.

— Макса?

— В собаку.

— Ах, да. Правильно, — смущенно отозвался полицейский.

Второй из них подошел к кустам.

— Здесь много не увидишь.

— Очень жаль вашу собаку, — проговорил первый. Норман нахмурился, но не из-за слов полицейского, а из-за ухудшающейся погоды: дождь с градом хлестал его по лицу. Но этот шторм был ничто по сравнению с бурей, бушевавшей в сознании Нормана. Макс вовсе не его собака, а Виктории. Он слышал ее рассказы о Максе по телевизору и потому много знал о нем, например, чем его кормят. Но ведь если Макс — собака Виктории, то это и его собака.

— Пустяки, с собакой все в порядке, — автоматически ответил Норман, — просто царапина. К счастью, он стрелял из пистолета 38-го калибра.

— Как вы это установили?

— Он всегда им пользуется.

Норман скорее почувствовал, чем услышал, последовавшую за этим паузу.

— Хм, откуда вам это известно, мистер Генри? Норман смотрел мимо нахмурившихся полицейских.

— Что?

— Я спросил, откуда вам известно, что у того парня пистолет 38-го калибра?

Неужели он сказал это вслух? Что с ним происходит? Что тут вообще происходит?

— Я — Норман Генри, — вдруг произнес он и вздрогнул. Норман увидел перед собой не хорошенький домик, а абсолютно пустую квартиру и понял, что его дом там. Он вспомнил, что продал свой коттедж, когда умерла Мэри. Просто не мог смотреть на вещи, которые она так тщательно подбирала, чтобы сделать его уютней. Он не выносил их вида, потому что Мэри уже не было, а вместе с ней жизнь ушла из этих вещей.

— Ну, так что? — нервно бросил полицейский. Норман слышал его голос, чувствовал капли дождя на лице, а на теле новую накрахмаленную рубашку, которую купил перед первой встречей с Викторией. Когда это было? Вчера или уже прошла вечность? Когда? Когда еще рядом был Майкл? Но почему здесь стоит полицейский и смотрит на него так, словно хочет о чем-то спросить?

— Я — писатель, — промолвил Норман.

Господи, когда-то он уже говорил это. Но был ли это он? Почему он не может вспомнить ни одной из написанных им книг? Он только помнит, как читал их. И почему тот эпизод, который он отпечатал вчера — или это было сегодня утром, — казался ему не выдуманным, а почерпнутым из жизни? Откуда это ощущение соленой морской воды?

Норман вздрогнул. Ему хотелось крикнуть: «Виктория, помоги мне!» Она — единственное, что связывало его прошлое и настоящее, реальность и кошмар, заполнившие сознание. Но он не мог подвергнуть ее такому испытанию.

Полицейские приблизились к нему и отступили назад.

— Сэр?

Норман почувствовал жар, словно вместо ледяного дождя его коснулось пламя. Дыхание прервалось.

— С вами все в порядке?

— Я… да. Нет.

— Почему бы вам не зайти в дом?

Голос и фигура полицейского исчезли. Вместо лужайки, которая становилась белой от мокрого снега, вместо темной узкой полосы залива Норман увидел одинокую деревянную пристань. Была холодная ночь, завтра он должен встретиться с Викторией.

— Виктория, — произнес он.

— Да, сэр. Почему бы вам не…

— Не говорите ей, — перебил его Норман.

В ответ он услышал голос молодого полицейского:

— Не говорить о чем, сэр?

— Что я не могу… вспомнить… ее имя.

— С вами все в порядке, мистер Генри?

— Мне нехорошо, — донесся до Нормана чей-то голос. Все вокруг закружилось в бешеном хороводе, и он так и не разглядел того, кто это вымолвил, хотя голос показался удивительно знакомым. Норман беспокоился за этого человека, уловив в сказанном невыносимую боль.

— Виктория, — закричал он, падая на землю и сознавая, что его никто не слышит. Лицо Нормана коснулось жесткой травы, и он вспомнил все, что с ним произошло раньше. Только тогда под ним был деревянный настил, а холод шел от воды, плещущейся под пирсом.

Виктория замерзла, хотя Пит, укутал ее в одеяло и принес тапочки. Фантазиям пришел конец, сказала она себе. А ведь были всего день и две удивительные ночи. Неужели это все, что ей отпущено судьбой? Крошечный отрезок времени с человеком, которого она полюбила.

Виктория понимала, что могла бы поддерживать Нормана в заблуждении. Стоило лишь заставить его поверить в собственные фантазии и помочь забыть волновавшие воспоминания. Она говорила бы ему снова и снова, что любит его и знает, что он любит ее тоже. Обладая литературным даром, Виктория старательно заполнила бы все пробелы его памяти, каждую ее пустую страницу образами и ситуациями, днями и ночами, совместными обедами и тысячами других событий, которые продлили бы ложь.

Ей было под силу убедить его поверить в мечту, увлечь, возбудить. Сделать его таким, каким она хотела его видеть, каким он сам желал бы стать. Но тогда-то все превратилось бы в ложь. Каждый день, каждое мгновение ей пришлось бы обманывать его во всем.

Искушение было велико. Оно влекло и манило, но другая часть ее существа восставала: настоящая любовь должна отдавать, а не брать, делать лучше любимому, а не себе, а Норману лучше узнать правду. Однако правда убьет ее. Без его прикосновений и доверия ей уже не возродиться.

Виктория подошла к застекленной двери, чтобы позвать Нормана, но прежде, чем его имя слетело с губ, она заметила, как он покачнулся раз, другой, а затем медленно упал лицом вниз.

Виктория бросилась к нему. Ноги не слушались ее и скользили по заледеневшей траве. Ей показалось, что прошли часы, прежде чем она подбежала, хотя на самом деле его лицо едва успело коснуться лужайки.

— Норман, — закричала она, и голос ее эхом отозвался над заливом.

Словно в замедленном фильме, она увидела, как один из полицейских сначала отпрянул, а затем склонился над Норманом.

Тот на мгновение приподнял голову, и с его губ слетело белое облачко.

— Я здесь, — воскликнула Виктория и протянула руки, чтобы обнять любимого.

Ей показалось, что она поймала его взгляд, и Норман узнал ее.

— Быстрее, — закричал молодой полицейский. — Помогите мне.

Виктория прижалась к Норману лицом. Она была сейчас для него единственной защитой, единственным спасением.

— Я здесь, Норман, — всхлипнула она. — Ты не один.

Норман услышал звук удара о доски причала и почувствовал, как Майкл навалился на него. Щека Майкла была холодна, а груз, давивший на Нормана, был намного тяжелее, чем тело друга. Он попытался избавиться от ужасного видения. Но мир вокруг закружился, оставив в сознании одну только мысль — о Виктории.

Он услышал ее голос, почувствовал ее прикосновения.

— Я с тобой, — сказала Виктория, и он с облегчением вздохнул, ощущая под собой не воду, а холодную землю. Она здесь. Виктория не плод его воображения. Это ее голос, руки, ее аромат. Виктория! Он знает ее, любит, как и она его. Это правда. Это не сон. Так почему же он не мог в него поверить?

XI

Норман открыл глаза и позволил Виктории помочь ему подняться. Поддерживая с двух сторон, полицейские довели его до двери, которую предупредительно распахнул Пит.

— Что случилось? — спросил тот.

— Я поскользнулся, — ответил Норман.

— Он потерял сознание, — объяснил полицейский. Неожиданно Норман схватился за голову и посмотрел на Пита так, будто никогда его не видел. Сердце Виктории сжалось от страха.

Полицейский тихо прошептал Питу:

— Перед тем, как упасть, он говорил совершенно непонятные вещи, словно пытался доказать свою невиновность.

Тем временем Виктория, не обращая ни на кого внимания и думая только о Нормане, провела его в комнату и усадила в кресло. Он откинулся на спинку и закрыл глаза.

— Я так устал, — пробормотал он, — все кружится перед глазами.

Джек всегда говорил, что лучшее лекарство — это сон, тем более для того, кто испытал потрясение, а потому Виктория попыталась уложить его в постель.

— Нет, — сказал Норман, открывая глаза. — Он вернется.

— Надо уехать, — предложила Виктория. — И тогда он не сможет нас найти.

Краем глаза она заметила, как полицейские обменялись многозначительными взглядами.

— Мэри ведь умерла? — проговорил Норман. Его глаза требовали правды.

Что ответить? Она ничего не могла утверждать, зная лишь то, о чем Норман успел написать. Если его рассказ, правда, то Мэри действительно умерла.

В конце концов, Виктория нашла компромиссное решение.

— Ты мне так говорил.

— Когда?

— Что когда? Когда она умерла? — переспросила Виктория.

— Когда я тебе это говорил? Я не помню.

— Вчера.

— Вчера? Я потерял счет времени. Все так запутано. — Виктория положила руку ему на плечо.

— Тебе нужно поспать, — сказала она, и Норман согласно кивнул.

Она поднялась и встретила, вопросительный взгляд Пита.

— Позови Джека, — сказала она, — попроси, если он, конечно, сможет, снова приехать к нам.

Похоже, события выстраивались в одну нить.

Пит, кивнул и пошел звонить Джеку. Тем временем молодой полицейский решил все как следует осмотреть, а Виктория отправилась приготовить комнату для гостей. Войдя туда, она сдернула с кровати покрывало, включила свет, а затем вновь спустилась вниз.

Норман ждал ее в дверях кабинета. Она положила его руку себе на плечо и обняла за талию, удивляясь, что делает это нежно, будто в последний раз.

Норман успешно преодолел коридор, но его неожиданно взволновала кровь на свитере.

— Я ведь не ранен. Чья эта кровь?

— Макса, — ответила Виктория, помогая ему войти и лечь на кровать.

— А кто такой Макс?

Именно этого она и боялась. Виктория знала, что невыносимо будет наблюдать, как он позабудет обо всем случившемся в ее доме. Но действительность оказалась страшнее. Она походила на медленную мучительную смерть.

— Макс — моя собака, — наконец печально молвила она.

— А-а-а, — протянул Норман и затем, словно желая проявить вежливость, спросил:

— Тяжело ранена?

— Нет. Ты перевязал ее.

Оказалось, она может двигаться, слушать, разговаривать, но каждая клеточка в ней кричала от боли и отчаяния.

— Садись, я помогу тебе снять свитер. Он весь промок.

Норман послушно сел и вытянул руки. У Виктории перехватило дыхание, когда она увидела обнаженную грудь Нормана и его широкую спину. Чем дальше, тем больше он забывал, как ее руки гладили его плечи, сплетались с его руками. Она никогда не проведет пальцем по его груди, касаясь маленького соска, никогда больше не будет играть прядью темных волос, которые для нее дороже всех сокровищ мира.

— Почему ты не ложишься? — спокойно спросила Виктория, хотя ее губы дрожали, а душа разрывалась от страданий.

Норман медленно выполнил ее просьбу. Его взгляд скользнул по ее волосам, навернувшимся слезам. В синей глубине его глаз крылось множество вопросов, но в них же был заключен и ответ.

— Где я? — спросил Норман. Вот он, самый сильный удар — он окончательно разбил остатки ее надежд.

— В моем доме, — машинально проговорила Виктория.

— Почему?

— Я не знаю, — не желая смягчать жестокую правду, искренне ответила она.

Несколько долгих секунд Норман смотрел на Викторию, а затем закрыл глаза, и слабое подобие улыбки тронуло его губы.

— Надеюсь, ты когда-нибудь используешь это в своей книге? — сонно сказал он.

Только теперь она ощутила полный крах. Как бесцеремонно он отстранил от себя события последних двух дней, лучшие в ее жизни, ее единственную настоящую любовь. С трудом сдерживаемые слезы, наконец, прорвались наружу. Она уже не видела Нормана, а лишь слышала его спокойное дыхание. Он уснул, а в ней все умерло.

— Вики, — позади нее послышался голос Пита.

— Да? — Она не в силах была остановить поток слез.

— Дорогая, пришел Джек.

Кто такой Джек, удивился Норман, и что здесь, черт возьми, происходит? Что он делает в этом доме в постели Виктории Генри, почему чувствует себя, словно уличный кот, попавший под дождь? И почему Виктория Генри смотрит на него так, будто он украл у нее последнюю надежду?

На своем свитере, которого он никогда прежде не видел, Норман заметил кровь. Виктория сказала, что это кровь Макса и что он сам забинтовал его. Странно, Норман был уверен, что не причинял собаке боль. Он просто не мог этого сделать. Но что случилось? Что заставило Викторию с таким отчаянием смотреть на него? И где ее муж? Этот парень в дверях вовсе не смахивает на писателя и шпиона Нормана Генри.

Вошел незнакомец. Бросив замечание кому-то за дверью, он приблизился к кровати. Снег оставил на его серебристых волосах капли воды, а на распахнутом пальто — мокрые пятна. Лицо мужчины было красным от холода, а губы — почти белыми, словно он их кусал. Он нес желтую сумку, напоминавшую саквояж.

Уж не привиделось ли ему все это в ночном кошмаре? Но мужчина снял пальто, и принесенная им прохлада коснулась Нормана. Волосы гостя были спутаны, будто он только что проснулся. И верно, странный доктор был одет в пестрый шерстяной свитер поверх фланелевой пижамной куртки.

Который час? — подумал Норман и вдруг поймал себя на мысли, что даже не знает, какой сегодня день. Он помнит только, как добрался до машины Майкла и перевязал себе голову.

Норман стиснул зубы от боли, которую причиняли ему эти воспоминания, и посмотрел на человека, нерешительно стоявшего перед ним.

— Все в порядке, — сказал Норман с улыбкой. Он не собирался выкладывать все тому, кто, по-видимому, хотел ему помочь. Сумка была цвета солнечных лучей.

Доктор тоже улыбнулся и сел на край кровати.

— Я Джек Форстер.

То, как он представился, больше походило на вопрос или на подсказку, а удивительно знакомый взгляд серых глаз пронзал насквозь.

— Норман Генри, — отрекомендовался Норман, борясь с покрывалом, чтобы протянуть руку. Ему показалось, что человек секунду колебался, прежде чем ответить рукопожатием.

— Вы доктор? — спросил Норман.

Джек кивнул и слабо улыбнулся, устало и несколько неодобрительно. Неожиданно для себя Норман вдруг почувствовал к нему симпатию. Многие ли врачи согласятся приехать среди ночи, особенно в шторм? Сейчас ведь глухая ночь? Похоже, что так.

— Как вы? — спросил Джек.

— Прекрасно, — осторожно ответил Норман. — Но не совсем.

— Так как же?

После недолгих колебаний Норман признался:

— Я не помню, как сюда попал. Фактически я не помню ничего с того момента, как убили моего товарища.

— Когда это было?

Норман печально покачал головой.

— Отвечу, если только скажете, какой нынче день.

— Воскресенье, утро. Норман даже подскочил.

— Это случилось в четверг.

— И вы не помните ничего, что произошло с тех пор? Норман нахмурился. Беспорядочные картины возникали перед ним и тотчас исчезали, точно сотни маленьких вспыхивающих и гаснущих лампочек. Вот он бросает на кровать словарь, торжествуя из-за того, что он, не Виктория, знал точное значение какого-то слова. Вот сама Виктория Генри, в пушистом полотенце, из-под которого видны ее длинные гладкие ноги. Ее губы распухли от поцелуев… Его голос, шепчущий слова любви.

— Только отдельные предметы, образы, — проговорил, наконец, Норман, пряча обрывки прекрасных воспоминаний подальше в уголки своего сознания.

— Но остальное вы помните?

Норман усмехнулся.

— За исключением пары ночей в Мексике, когда мне было двадцать лет.

— Но не последние несколько дней? — допытывался Джек.

— Только моменты, — и повернул голову к двери, откуда доносились чьи-то приглушенные рыдания. Неужели это Виктория Генри?

— Не возражаете, если я быстренько кое-что проверю, чтобы только удовлетворить свое любопытство?

— Проверяйте, — согласился Норман, борясь с неодолимым желанием встать и посмотреть, действительно ли Виктория плачет. Эта мысль болью отозвалась у него в груди.

— Хорошо, тогда, если вы не против, следите за моим пальцем.

Норман выполнил просьбу доктора, и за несколько минут тот установил, что двигательные функции глаз у пациента в полном порядке. Затем он осмотрел рану на виске.

— Уже зажила. Есть какие-нибудь жалобы? Головные боли? Яркий свет? Звон в ушах? Неприятные запахи? — на все вопросы Норман ответил отрицательно.

— Что ж, вы здоровы.

— А как те несколько дней, которые я не могу вспомнить? — спросил Норман, садясь на постели.

Джек вздохнул и пожал плечами.

— Нашим незнанием о человеке можно было бы заполнить Большой Каньон. Вы или никогда не вспомните этот период своей жизни, или уже завтра.

Размышляя об этом, Норман пожалел, что в колледже не уделял должного внимания психологии.

— Другими словами, я нуждаюсь в хорошей встряске, — попытался усмехнуться Норман.

— Вы угадали, — непринужденно проговорил Джек и улыбнулся.

Норман поморщился: интересно, что же он такого натворил, если Виктория сочла нужным среди ночи позвать к нему психиатра! И вообще, каким образом он оказался в ее доме, да еще с пулевым ранением головы?

Тщательно взвешивая каждое слово, Норман осторожно спросил:

— А если я не вспомню, что произошло со мной за последние несколько дней, могу я восстановить в памяти, кем я тогда был?

Он почувствовал, что вопрос прозвучал несколько витиевато и попробовал высказать его иначе, но Джек остановил Нормана и улыбнулся с пониманием.

— Не пытайтесь пояснять ваш вопрос. Боюсь, он причинит мне головную боль. Вам важно знать сейчас только то, что вы ничего неверного тогда не сделали. Повторяйте себе это почаще, и вам, по крайней мере, станет легче.

Но тут шум в коридоре заставил доктора обернуться, и Норман увидел, как два полицейских подошли к двери. Один сказал, что они ничего не обнаружили, но примут меры к розыску белой или серебристой «шевроле» с номерным знаком округа Колумбия.

Норман похолодел.

— Ночью будет трудно ее опознать. В такую погоду на улицах машин не очень много, — послышался голос полицейского с протяжным южным выговором.

Судя по описанию, машина была такая же, как у Джеймса Уолтона. Неужели Джим побывал здесь, и в этом причина всеобщего беспокойства? Неужели Норман, удирая от Уолтона, привел его к Виктории и Норману Генри?

— Что случилось?

Норман обернулся и встретил пристальный взгляд Джека. Тот смотрел на него по-прежнему доброжелательно, но Норман не сомневался, что он заметил его реакцию на слова полицейского.

— Кто-то стрелял пару раз около дома, попал в собаку Виктории, но вы обратили его в бегство.

— Я заставил его убежать? — медленно проговорил Норман.

— Это то, что я слышал.

— Должно быть, я испытывал незабываемое наслаждение, преследуя его.

Джек улыбнулся очень искренне, и Норман подумал, что он чертовски хороший психиатр.

— Вы тоже стреляли и, похоже, попали ему в ногу.

Норман недоверчиво взглянул на доктора. Его пистолет был надежно спрятан в номере одного из мотелей.

— Но при мне не было моего оружия.

— Как я понял, вы пользовались пистолетом Виктории.

Прежде чем Норман успел задать очередной вопрос, Уже готовый сорваться с губ, в дверях показалась голова того парня, который называл хозяйку дома Вики.

— Джек?

Доктор поднялся, на удивление спокойный и невозмутимый.

— Пит?

Значит, этот человек не Норман Генри, не муж Виктории. Норман непонятно почему почувствовал огромное облегчение.

— Полицейские говорят: сейчас опасно ехать, дороги сильно обледенели. И еще, они рады были бы отправиться вместе с тобой.

— Пытаешься от меня избавиться?

— Ради бога, можешь оставаться, — проговорил, Пит, и на его лице появилась усталая усмешка. — Просто я думал, что мы должны дать тебе поспать хоть одну ночь за эти выходные.

Джек улыбнулся, а по телу Нормана пробежал холодок. Доктора вызывали сюда и раньше? Для него?

— Что ж, я закончил, — сказал Джек, поворачиваясь к Норману.

Тот внезапно почувствовал себя беззащитным. Он слишком переживал, оказавшись непрошеным гостем в доме Виктории Генри. Страшась забытых им дней, он хотел просить доктора взять его с собой, но боялся показаться смешным.

— А сейчас вам следует уснуть, — сказал доктор, словно прочитав мысли Нормана. Джек подошел к кровати и протянул руку. — У вас все будет хорошо. И не волнуйтесь по поводу пребывания в этом доме. Виктория настаивает, чтобы вы остались.

Виктория Генри просит его остаться? Эта мысль вызвала в его воображении множество восхитительных образов, похожих на юношеские мечты, но он постарался отогнать их прочь.

Глядя на доктора, который, надев пальто, весело подхватил с кровати свой нелепый желтый саквояж, Норман понял, что ему неизбежно придется взглянуть в карие глаза Виктории Генри и прочитать в них все, что она о нем думает. В тот злопамятный вечер ему достаточно было только увидеть ее, получить автограф на книге и, возможно, встретить улыбку, когда она узнает, что у него с ее мужем одинаковые имена.

Это ложь, сказал он себе. Ему нужно было много больше. Но он никогда, даже в самых смелых мечтах, не представлял себя в ее доме.

Джек вышел, но через секунду вернулся и выключил свет. Переход к темноте был настолько резким, что комната показалась чернильно-черной.

— Спите, — скомандовал доктор и удалился.

Норман вслушивался в приглушенные голоса, доносившиеся из коридора. Один из полицейских сказал, что в такой шторм да еще с ранением нападавший вряд ли объявится здесь снова.

Норман стиснул зубы. Они не знают Джеймса Уолтона. Если он выяснил, что Норман здесь, никакая буря, никакая рана его не остановят. Он все равно вернется, чтобы избавиться от Нормана Генри, и сделает это сразу после того, как полиция покинет хозяев, уверенных, что остаток ночи они проведут спокойно.

Норман сел и откинул одеяло. Не обращая внимания на охватившую его слабость, чуть покачиваясь, он подкрался к двери, чтобы лучше разобрать слова.

— Он действительно ничего не помнит из того, что произошло в последние три дня? — донесся высокий голос Пита.

— Возможно, самые крохи, — проговорил Джек, и Норману показалось, что голос его прозвучал печально и несколько… успокаивающе, словно врач хотел пролить бальзам на чье-то разбитое сердце. Сердце Виктории? Ну почему он чувствует вину за нечто большее, чем заботы и хлопоты хозяев? Почему от одной только мысли, что она страдает, у него сжимается грудь? Почему руки жаждут обнять ее? И главное, почему это кажется ему таким естественным и знакомым? Что он делал в эти дни? Почему так сожалеет о том, что забыл их?

— Однако сон — лучшее лекарство. Ну и разумеется, больше никаких погонь за нехорошими дядями в такую свирепую погоду. Ничего больше не могу посоветовать.

Физически он здоров. Психически тоже. Словом, вполне нормальный человек. Так что справится.

Я должен справиться, подумал Норман, как тогда, после смерти Мэри, и как сейчас, после гибели Майкла. Справиться с чувствами, которые у него вызвали рыдания Виктории.

В это время открылась дверь. Холодный воздух ворвался в комнату и коснулся обнаженной груди Нормана.

Он вернулся к кровати и схватил лежащий на полу свитер — тот был насквозь мокрым. Должно же здесь быть еще что-то из одежды. Он бесшумно открыл стенной шкаф и увидел свой льняной пиджак, висевший в гордом одиночестве. Сняв его с вешалки, Норман вспомнил шутки Майкла по поводу плечиков. Желая произвести впечатление на женщину, он не взял в ту ночь пистолет и не смог помочь Майклу остановить Джеймса. Он тихо затворил шкаф, натянул пиджак и, обернувшись, окаменел.

В дверях стояла Виктория. Контуры ее тела четко вырисовывались на фоне освещенного проема. Волосы были распущены и отливали золотом, единственным цветом, который был, различим в темноте. Ее руки бессильно повисли.

— Куда ты собрался? — охрипшим голосом спросил она.

— Я… — Он хотел сказать, что ищет пистолет, так как Джеймс обязательно вернется. Но разве такое можно говорить? Это безумие, хоть и, правда.

— Джек считает: тебе надо поспать, — промолвил Виктория, и Норман готов был поклясться, что она собиралась что-то добавить. Но что?

— Я не чувствую… особой усталости, — солгал Норман. Он жаждал подойти к ней, повернуть к свету и увидеть в глазах то, что она не договорила. Но страх удержал его.

— Пожалуйста, — едва смогла произнести она, но это единственное слово вместило в себя столько печали, что оставило на сердце Нормана глубокую рану. Он сомневался, молила ли его о чем-то Виктория, но в этот момент готов был отдать ей абсолютно все.

— Виктория, — сказал Норман, и собственный голос показался ему слишком грубым. В нем слышалась тоска, столь сильная, что причиняла ему физическую боль. — Прости меня.

— Нет, — быстро проговорила женщина, резко взмахнув рукой и, как саблей, отсекая непрошеные извинения. — Я не могу… — Ее голос прервался, и она тихо продолжила — Пожалуйста, постарайся заснуть.

Потом нерешительно повернулась, страстно желая, чтобы он остановил ее.

— Мы… поговорим… утром, — сказала она и выбежала из комнаты, даже не придержав хлопнувшую дверь.

Сбросив оцепенение, Норман пересек комнату, вышел в залитый светом коридор и заглянул в гостиную. Он чувствовал, что, позволив Виктории уйти, потерял что-то очень дорогое, даже бесценное. Норману хотелось позвать ее, удержать в объятиях и умолять объяснить, откуда взялись призрачные воспоминания, которые казались просто мечтами. Но не мог же он просто подойти и спросить, были ли они любовниками, говорила ли она, что любит его. Как он мог признаться, что не помнит этого?

— Все будет в порядке, Вики, — сказал, Пит в другой комнате.

Виктория, хотелось прокричать Норману. Не Вики, не Вик, а Виктория. Это имя такое же изумительное, как ее голос, исполненный тайны, как ее волосы медового цвета, как песня любви.

Нет, черт возьми, это на его плече она должна плакать, это он должен обнимать и утешать Викторию, чтобы ее нежная душа нашла успокоение.

Но вместо того чтобы броситься к ней, он лишь сильнее сжал край двери, так и не разрешив все сомнения, не остановив беспорядочный поток лжи и правды, фантазий и реальности. Я, должно быть, сошел с ума, подумал Норман. «У тебя потеря памяти» — услышал он голос Виктории так ясно, будто слова были сказаны где-то совсем рядом. Но он не мог вспомнить, когда он их слышал и где.

— Потеря памяти? — спросил он у пустого коридора.

Вряд ли этот диагноз был лучше, чем помешательство. Норман поднял руку и вытер со лба холодный пот.

«Ты не одинок» — из другого времени и пространства снова донесся ее голос. Откуда?

Виктория не права: он очень, невероятно, одинок. Он был один на один с бесконечно запутанными воспоминаниями и бесплодными мечтами о женщине, которую желал больше жизни.

Но душевная боль становилась сильнее от сознания того, что Виктория тоже одинока, а ее страдания еще мучительнее, чем его собственные.

XII

Виктория высвободилась из неуклюжих, но нежных объятий Пита. Слезы уже перестали литься из глаз, хотя ей казалось, что они не остановятся никогда. Виктории нестерпимо хотелось вновь очутиться в ласковых объятиях Нормана, чтобы он навсегда защитил ее от страданий.

— Прости меня, Вики, — сказал Пит, переплетая свои пальцы с пальцами Виктории и мягко пожимая их.

— И ты меня тоже. — Виктория огляделась и вспомнила ту бесконечно далекую ночь, когда Норман вошел в ее жизнь. «Ты поменяла мебель», — сказал он тогда. Так и надо будет сделать, ведь он слишком часто касался этих вещей.

— Перед тем, как пришла полиция, он сказал, что боится вспомнить, кто в него стрелял, так как может проснуться, а меня уже с ним не будет, — дрожащим голосом проговорила Виктория. Она приблизилась к столу и передвинула вазу, хотя в этом не было никакой необходимости.

— Норман оказался прав, — продолжала Виктория. — Все случилось именно так, как он и предполагал.

Виктория помолчала.

— Все кончилось, Пит, — промолвила она. — Смешно, но я тоже обманулась, думала… Я действительно думала, что он… что он любит меня.

Пит поднялся с дивана и стал расхаживать по комнате, словно то, что он собирался сказать, нельзя было произнести без подготовки.

— Вики?

Она посмотрела на него, чувствуя себя опустошенной и удивительно покорной.

— Почему ты не скажешь ему?

— Сказать ему что?

— Все.

Виктория замотала головой.

— Нет, послушай. Если ты расскажешь, может быть, все вернется. Может быть, он вспомнит.

Громкий звонок предупредил резкий ответ Виктории, и они оба уставились на дверь.

— Полиция? — спросил Пит, быстро подскочив к двери.

— Нет, подожди, — поднимаясь, проговорила Виктория. Ей показалось, что ноги налились свинцом. — Я открою.

— Возможно, они поймали того парня?

— Надеюсь, — сказала Виктория, уповая на то, что беда, наконец, обошла Нормана. За последние два часа ей стало казаться, что опасность не так уж и велика.

Виктория отворила дверь и ошеломленно уставилась на красивого пожилого человека, стоявшего на пороге.

Она была так уверена, что увидит полицейских или, по крайней мере, Джека, что этот седовласый холеный незнакомец, одна рука которого была небрежно засунута в карман, а вторая протягивала удостоверение, показался ей призраком.

— Да? — спросила Виктория. И мельком взглянула на желтую эмблему с черной надписью. Когда Виктория узнала знак Департамента Казначейства Соединенных Штатов, она изо всех сил вцепилась в дверную ручку, чтобы не закричать и не изобличить убийцу немедленно.

Однако этот человек не казался раненым, разве что немного уставшим и очень замерзшим. Его губы посинели, а под голубыми глазами лежали фиолетовые тени.

Если это тот самый начальник, который стрелял в Майкла, Нормана и Макса, то в кармане он наверняка держит оружие. Все эти три дня она только слышала о нем, а теперь он стоит здесь с фальшивой улыбкой на лице, устремив свой холодный взгляд прямо на нее.

— Извините, что беспокою вас так поздно, — проговорил человек, и его улыбка, открыв белые зубы, стала еще шире.

Было в ней что-то хищное, страшное, что невольно заставило Викторию сравнить незнакомца с росомахой, лаской или грифом, кружащими над умершим животным.

— С одним из наших людей что-то стряслось, и мы волнуемся за него, — продолжал мужчина, по-прежнему улыбаясь.

Инстинкт самосохранения подсказывал Виктории, что надо попросту захлопнуть дверь перед носом незнакомца. Но тот слегка изменил позу, и Виктория отчетливо разглядела контуры пистолета в его кармане. Интересно, сможет ли пуля пробить дверь или настигнуть прежде, чем та захлопнется? И вообще, поможет ли ее смерть Норману?

— Я не уверена, что поняла вас, — прохладно заметила Виктория вопреки внезапно охватившей ее панике.

Она попыталась закрыть дверь, но незнакомец быстро выставил вперед ногу, и его лицо внезапно исказила ужасная судорога. Его буквально перекосило от боли, и хищная улыбка превратилась в оскал.

Это он! Сомнений не оставалось. Виктория толкнула дверь и, собрав последние силы, прижалась к ней, чтобы не дать убийце войти. Она закрыла глаза в ожидании выстрела. Он всем телом навалился на дверь и с такой силой распахнул ее, что Виктория отлетела к противоположной стене. Она закричала от боли, когда мужчина схватил ее, заломив руку за спину.

— Хватит шутить, леди. Все, что мне нужно, — это Норман.

Мне тоже нужен только он, мрачно подумала Виктория.

Норман почувствовал внезапный страх. Джеймс Уолтон — убийца… предатель… Он здесь.

По шуму, доносившемуся из коридора, Норман понял, что Джеймс причинил Виктории боль. Он едва сдержал вопль ненависти, который мог бы услышать весь свет. Но этим вряд ли можно было помочь Виктории.

Нет, он должен выждать, Джеймсу не нужны ни Виктория, ни Пит. Ему нужен только он. Тех двоих он прикончит только после того, как убьет Нормана… а значит, оставалась надежда, оставался единственный шанс.

Будь у него пистолет, он, возможно, расправился бы с Уолтоном быстрее. Пистолета не было, зато имелись голова на плечах и огромный опыт. Кроме того, Джеймс не знал, где Норман, и не был готов, к встрече.

Норман слегка наклонился к двери, ни на секунду не отводя от нее глаз.

Долго ждать не пришлось. Звук шагов в коридоре и стоны Виктории только ускорили его решение. Заслоняя свет, падавший из коридора, мужчина и Виктория внезапно появились в дверном проеме. Ее рука была по садистски заломлена за спину, грудь напряжена, золотистые волосы намотаны на руку Джеймса, а к виску приставлен пистолет 38-го калибра.

Все планы Нормана полетели к черту. Он почувствовал, как воспоминания о последних трех днях возвращаются к нему, словно на автомобиле, несущемся с бешеной скоростью.

Виктория!

Теперь он знал о ней все: ее мысли, стремления, желания. Он словно снова ощутил ее ласки, прикосновения, запах ее волос и кожи.

Взглянув на запрокинутое лицо Виктории, ее заломленные руки, красные от слез глаза, тело, изнывающее от боли, и то, как безуспешно она пыталась отстраниться от пистолета у виска, Норман испытал глубочайшее потрясение. Он вдруг отчетливо увидел и понял все, что произошло за последние три дня, и то, как безумно любит эту женщину. А, кроме того, вспомнил драму на безлюдном пирсе и преисполнился еще более жгучей ненависти к Джеймсу.

Он должен найти в себе силы и не броситься на него, иначе Виктория может погибнуть. А это единственное, чего он не перенесет.

Джеймс будет теперь водить ее из комнаты в комнату в поисках Нормана, а это как раз то, что нужно, ибо из сотен впечатлений и воспоминаний Норман выбрал сейчас главное — где оставил пистолет Виктории.

— Где Норман? — прорычал Джеймс, всматриваясь в темноту комнаты и грубо толкая Викторию в сторону гостиной. Он прихрамывал на правую ногу, опираясь на Викторию, как на костыль, чуть ли не всем телом.

— Он ушел, — сказала Виктория, надеясь, что дрожь в голосе придаст словам правдивость. Краем глаза она видела, что гостиная пуста. Где же Пит?

— Леди, не морочьте мне голову. Я сегодня не в настроении. Где он?

— Он ушел вместе с полицией, — повторила Виктория. Если бы он действительно ушел, если бы они все ушли!

— Как бы не так. Я все видел, дорогая. Подобную чепуху можете приберечь для своих романов, но со мной это не пройдет. Где он? — Джеймс сильнее прижал пистолет к виску и еще выше заломил руку. Виктория закричала от боли, хотя про себя поклялась не произносить ни звука.

Джеймс приблизил губы к самому ее уху. Его дыхание заставило Викторию сжаться от невыразимого отвращения.

— Ты это не узнаешь так просто, — сквозь зубы прошептала она, сгорая от жгучей ненависти к этому человеку.

Норман подождал, пока Уолтон, выталкивая Викторию в гостиную, повернется к нему спиной, и выскользнул из своей комнаты. Ему потребовалась вся его твердость, чтобы осторожно пройти мимо двери в гостиную, а не преодолеть это расстояние прыжком. Палец Джеймса все еще лежал на курке, а пистолет был, по- прежнему, прижат к виску Виктории.

Слова убийцы звенели в его ушах, а крик Виктории врезался в самое сердце.

Я заставлю его за все заплатить, любимая, поклялся Норман. Он никогда больше не притронется к тебе.

Норман тихо отворил дверь на кухню и неслышно вошел. Осмотрев, пустую стойку бара, он застыл в недоумении. Пистолета на месте не было. Где же он? Норман передал его Виктории, и та положила его сюда. Он обыскал всю кухню, раздумывая, куда еще можно было убрать оружие.

Его взгляд упал на Макса, который крепко спал в углу на одеяле. Здесь тоже — ничего. Где Пит?

И вдруг он понял, что произошло с пистолетом. Его наверняка взял, Пит и, может быть, уже сейчас подкрадывается к Джеймсу.

Сердце Нормана сжалось от страха. Этот парень не сможет противостоять бандиту. Черт возьми! Ведь Джеймс выстрелит в Пита, как только его заметит. Пит должен быть сейчас в комнате и, наверное, собирается пройти в гостиную через дверь, ведущую в кабинет. А эта дверь скрипит.

Он по-прежнему бесшумно покинул кухню, пересек комнату и распахнул полу прикрытую дверь в кабинет. Ему оставалось только надеяться, что Пит не обладает молниеносной реакцией и не выстрелит в него, думая, что это преступник.

Пит стоял спиной к Норману и был совершенно не готов к нападению с этой стороны. Он держал пистолет в вытянутой руке, направив его к книжному шкафу. Норман никогда не видел, чтобы так неумело обращались с пистолетом. Другая рука Пита, медленно поворачивала ручку двери в гостиную.

— Пит… — выдохнул Норман.

Пит в смятении обернулся. Его глаза расширились от испуга, а рот от неожиданности приоткрылся.

— Это я, Пит, — прошептал Норман. — Дай мне пистолет.

Пит с облегчением расслабился и подошел к Норману. Удивительно, как это он умудрился не выстрелить в себя или в меня, сурово подумал опытный агент, но, беря протянутый пистолет, только улыбнулся. Ведь Пит, пытался спасти свою сестру.

Норман проверил патроны. Их было два. Будь их там хоть сорок, ему бы потребовался только один.

Словно прочитав мысли Нормана, Пит кивнул и отошел в сторону. Норман поднял пистолет на уровень плеча и мысленно прицелился в узкую переносицу Джеймса, затем боком приблизился к двери и взялся за ручку.

— Крикни им что-нибудь, — приказал Норман.

— Вики? — дрожащим голосом позвал Пит. Он бросил на Нормана робкий взгляд, откашлялся и крикнул: — Вики? Дорогая, где ты?

Когда Виктория услышала, голос Пита, у нее подкосились ноги. Беги, хотелось ей закричать. Помоги мне, беззвучно взмолилась она. Джеймс еще сильнее стиснул ее руку, передвинув пистолет к щеке. На висок больше ничего не давило, и Виктория почувствовала, чуть ли не благодарность к этому отвратительному типу. Однако ствол пистолета остановился ниже подбородка и вонзился в шею, заставив запрокинуть голову так, что она уперлась в своего мучителя.

— Ответь ему, — в самое ухо прорычал Джеймс. Он еще выше заломил ей руку. — Ответь!

— Пожалуйста, — прошептала Виктория.

Джеймс выкрутил руку женщине так, что она заплакала, и толкнул ногой дверь, ведущую в коридор. Пистолет, прижатый к горлу, не давал ей говорить. Боль в плече вызывала головокружение. Взгляд Виктории лихорадочно метался по комнате, словно в поисках помощи, которая могла внезапно появиться из-за диванной подушки, абажура, из-под книг, лежащих на краю стола, или из кабинета.

Ручка ведущей туда двери медленно повернулась.

— Вики! Е-хо-хо! Где ты, Вики? — снова послышался, голос Пита, но из коридора. На кухне два раза тявкнул Макс, и снова все стихло.

— Позови его сюда или это… — он зловеще покачал пистолетом, — будет последним, что ты услышишь. Да и он тоже.

— Пит, — прохрипела Виктория. Ее голос даже в трех шагах вряд ли можно было расслышать. Пистолет сильнее уперся в горло. — Пит, — уже громче произнесла она, и дышать стало легче.

— Тебе принести что-нибудь из кухни? — крикнул Пит.

— Позови его сюда, — гневно воскликнул Джеймс. Рука, которой он держал Викторию, дрожала от ярости.

— Иди сюда, Пит. — Ее взгляд застыл на двери, которая уже чуть-чуть приоткрылась. Еще дюйм, и она заскрипит. Эта дверь всегда скрипит. В первую ночь Норман обещал смазать ее. Пожалуйста, молила Виктория, вспомни, что она скрипит. Пожалуйста, будь осторожен, мысленно шептала она.

Необходимо был что-то сделать, чтобы отвлечь внимание Джеймса от злосчастной двери. Но что?

Виктория заставила свое напряженное тело расслабиться и стала медленно оседать. Джеймс рванул ее за руку, и она застонала от острой боли, тем не менее, продолжая медленно опускаться. Виктория надеялась, что преступник, не видя ее лица, поверит, будто она потеряла сознание. И, о чудо! Она вдруг почувствовала, что он действительно поверил. Тогда Виктория ничком упала к ногам Джеймса, протащив его в сторону коридора, подальше от двери кабинета.

— Поднимайся, — прорычал Джеймс, ударяя изнуренную женщину пистолетом по щеке. Он попытался поставить ее на ноги.

Скрип двери показался Виктории оглушительным. Она удивилась, что негодяй в смятении не бросил ее и не обернулся на шум, а, ругаясь, снова стал выворачивать руку.

— Отпусти ее, Джеймс.

XIII

Голос Нормана был спокоен и холоден, словно снег, падавший за окном.

Джеймс ослабил хватку, но не выпустил руки Виктории. Он слегка покачнулся: Виктория упала прямо на его ботинки, и это мешало двигаться. Джеймс повернулся лицом к Норману и снова приставил пистолет к виску Виктории.

Норман повторил свой приказ:

— Джеймс, сейчас же отпусти ее.

Виктории уже не требовались доказательства того, что к Норману вернулась память, ведь он назвал этого человека по имени. Норман смотрел на Уолтона прямо, ничем не выдавая своих чувств. Одежда его плохо соответствовала происходящему — фланелевые брюки да мятый пиджак, оставлявший открытой широкую грудь.

— Мне вряд ли следует это делать. Губы Нормана скривились в усмешке.

— Безвыходное положение?

— Ты всегда следуешь своим принципам, не так ли, Генри?

— Обычно. Поэтому предупреждаю, что ни о чем не могу думать после того, как ты убил Майкла.

— Да, я плохо рассчитал. Действительно. Улыбка не исчезла с лица Нормана. Напротив, оно, казалось, застыло. Виктория внезапно почувствовала холод и удивилась, как это человек, приставивший пистолет к ее виску, может стоять так спокойно под безжалостным взглядом.

— Что ты сделал с его телом? — спросил Норман, и холодок в душе Виктории превратился в лед.

— Рыбки, Норман. Я скормил его голодным рыбкам.

— Я убью тебя, — сказал Норман спокойно, будто сообщил, что собирается взять его с собой за город.

— Это хитрая уловка — превратиться в писателя Нормана Генри.

С губ Виктории сорвался протестующий крик. Она ничего не могла с этим поделать. Норман бросил на нее невидящий взгляд, который перечеркивал события последних трех дней.

— Если бы я не нашел в той аллее машины Майкла и не проверил твой номер в гостинице, подумал бы, что ты уехал из города, и помчался бы обратно в Вашингтон, чтобы выпустить тебе кишки. Я сообщил в аэропорт. Знаешь, тебя теперь разыскивают за контрабанду и убийство напарника. Но ты, как в воду канул. И лишь случайно я вспомнил твое помешательство на романах Генри.

— На этот раз, Джеймс, удача отвернулась от тебя.

— Неужели? И что ты собираешься делать? Убить меня? Ну, стреляй, только вряд ли я удержусь и не спущу курок. И прелестная жена автора детективов умрет. А может, когда ты изображал из себя, ее мужа, то выполнял и другие обязанности?

От этих циничных слов Виктория дернулась, но пистолет почти небрежно толкнул ее.

— Видно, так оно и было. Тогда тебя ее смерть не порадует, верно?

— Чего ты хочешь, Джеймс?

— Лично я хочу, чтобы ты сдох.

Норман ничего не ответил, но Виктории показалось, что седой совершил серьезную ошибку. Норман шагнул вперед.

— Стой там!

— С тем же успехом ты можешь ее отпустить, потому что в любом случае, я убью тебя.

Видимо, это произвело эффект, так как рука на запястье Виктории ослабла. Норман сделал второй шаг.

— Майкл даже не был вооружен, а ты хладнокровно убил его. За одно это ты должен умереть.

— Я убью ее, — выкликнул Джеймс пронзительно. — Убью!

— И я тебя убью, — ответил Норман. — Отпусти ее, — приказал он в третий раз. — Ей нечего здесь делать.

— Если не считать того, что ты не хочешь ее гибели. Норман приблизился еще на один шаг.

— Стой! — закричал Джеймс, его пистолет скользнул по брови Виктории.

Для нее оставался только один шанс: разомкнуть этот порочный круг и остановить безумие. Виктория откинулась назад, схватила свободной рукой правую ногу Джеймса и изо всех сил стала рвать пропитанные кровью повязки.

Не сводя глаз с Нормана, Уолтон отчаянно пытался отцепить ее пальцы от своей раненой ноги. Он взревел, но в ту же минуту раздался выстрел, оглушивший Викторию.

Она невольно закрыла голову руками и упала на ковер.

— Норман, — закричала она.

Тотчас, словно эхо, прозвучал второй выстрел. Рванувшийся вслед за тем вопль был исполнен такой муки и боли, что она сочувственно всхлипнула. Виктория услышала, как отяжелевшее тело повалилось на кофейный столик, как слетела и разбилась китайская ваза. В ушах звенело, она ощущала острый запах серы, но была не в силах открыть глаза. Кто, в смятении думала Виктория, кто из них упал?

Когда на ее плечо опустилась рука, она не смогла сдержать крик.

— Виктория? — произнес голос Нормана.

Плечо женщины задрожало под его рукой, она что-то пробормотала, медленно подняла голову и обвела гостиную ошеломленным взглядом.

Растянувшись на полу, живой, но скорчившийся от боли Джеймс Уолтон судорожно хватался за свое плечо. Ему повезло, мрачно подумал Норман. Он собрал все свои силы, чтобы не послать пулю прямо меж глаз этого ублюдка.

Виктория выкрикнула его имя. В ее измученном голосе звучала такая мольба, что он не смог продолжать смертельную борьбу. Если бы он убил Джеймса, то оказался бы не лучше его самого. Норман умышленно выстрелил в плечо своего шефа, чтобы обезоружить его.

Уолтон заслужил эти страдания за убийство Майкла, за то, что бросил его несчастное тело на съедение хищным океанским рыбам, и за измену. Но, прежде всего за то, что осмелился терзать Викторию, что причинил ей боль, держал ствол пистолета у, ее нежной кожи. Он мог убить Джеймса только за одно это.

— Все кончилось? — спросил, Пит, выглядывая из-за двери.

— Вызови полицию, — сказал Норман.

— Никогда бы не подумал, что ты захочешь с ней встретиться, исчезая, усмехнулся Пит.

Норман не ошибся: этого человека чуть не тошнило от страха, он был полностью опустошен пережитым волнением.

Да и сам Норман был напуган сейчас ничуть не меньше, разве что по другому поводу. Очаровательная женщина в ужасе осматривала свою гостиную, останавливая взгляд на чем угодно, но только не на нем. А Норман не мог даже подойди к ней, обнять и утешить на своей груди. Он мог только ждать.

— Извини, Виктория, — проговорил, наконец, Норман, и его слова показались удивительно неуместными.

Он помог ей подняться, после чего Виктория сразу же отдернула руку.

Норман увидел, как краска залила ее лицо и шею. Господи, что сказать ей, как объяснить последние два дня, даже последние два часа, фантазии последних десяти лет?

Его вдруг охватило чувство более сильное, чем недавнее желание уничтожить Джеймса Уолтона. Он вел себя, как дурак. Рвал розы, сочинял стихи, из которых не мог бы вспомнить сейчас ни строчки, жил иллюзиями и мечтами — всем тем, что Виктория Генри воплотила в себе.

Но она молчала, она не ответила на его извинение ни единым словом, которое помогло бы понять ее мысли и чувства.

— Они уже выехали, — сказал, Пит, возвратившись в комнату.

Стоя здесь, между двумя невольными свидетелями его безумия, Норман почувствовал гнев оттого, что они согласились с его причудами. Хотя в душе он признавал, что сильное замешательство вызвано совсем другими причинами.

Он помнил каждое мгновение трех прошедших дней. Его влечение к Виктории было по-прежнему неодолимым, а его отношение — нежным и трепетным. Но если бы он только знал, почему она так поступила. Почему она скрыла от него правду? Почему целовала его и принимала его поцелуи? Почему позволила лечь с ним в постель, осыпать себя словами, исторгнутыми из его изболевшейся души, и говорила в ответ, что любит его? Почему?

Внезапный звонок в дверь заставил всех вздрогнуть. Следовало бы уже привыкнуть к этому звуку, подумал Норман.

На этот раз Виктория предоставила Питу открывать дверь и вскоре услышала голос брата, в мельчайших подробностях описывавшего недавние события. Наконец она отважилась взглянуть на жесткий профиль Нормана. Он спас ей жизнь, и она пыталась забыть его фразу «Отпусти ее, Джеймс, потому что я все равно убью тебя».

Виктория убеждала себя, что Норман вынужден был это сказать, что у него не оставалось выбора. Но эти слова подавляли ее, потому что в этот момент, он забыл о чувствах, которые они испытали, о смехе и тоске, соединявших их.

В комнату вошли уже знакомые полицейские, с хмурыми физиономиями, с пистолетами в руках и не растаявшим снегом на ботинках.

— Все в порядке, — сказал один из них Норману, направляя свой пистолет на Джеймса. — Теперь он не опасен.

— Можете забрать его, — выразительно произнес Норман, опуская руку и массируя правую кисть.

Он так напряженно сжимал пистолет, что его руку свело судорогой. Так же, как и мое сердце, мрачно подумала Виктория, вот только какой массаж поможет снять ее боль?

Норман отступил назад и наткнулся на Викторию. На мгновение их взгляды встретились, и Виктория увидела в его глазах мучительное раскаяние. Почему он так нервно и зачарованно посмотрел на нее? Что он хотел сказать этим мимолетным взглядом?

Норман слишком быстро отвел глаза, чтобы она смогла получить ответ. Краска вновь залила ее щеки и шею. Он быстро поднял глаза к потолку, а затем уставился в пол. О чем он думает? Способен ли он вспомнить время, проведенное вместе?

Для стонавшего Джеймса Уолтона вызвали полицейскую «скорую помощь». По мере выяснения деталей последнего получаса Виктория чувствовала, что дистанция между ней и Норманом все увеличивается.

Только раз они встретились взглядами. Это произошло, когда Виктория рассказывала, как увидела поворачивающуюся дверную ручку и догадалась, что за дверью кто-то стоит. Лицо Нормана в этот момент было непроницаемо. Только по тому, как он стал непроизвольно сжимать и разжимать руку, Виктория поняла, что он внимательно ее слушает.

Когда один из полицейских заметил, что ночь выдалась, как в одном из романов четы Генри, Джеймс Уолтон попытался вырваться из его рук.

— Никакой он не писатель, — крикнул Уолтон. — Он убийца. Он работает на Казначейство, и убил своего напарника, а сейчас стрелял в меня. Проверьте его. Он не тот, за кого себя выдает.

Все обернулись к Норману: Виктория — с беспокойством, а полицейские — в размышлении. Так как Норман не произнес ни слова, один из полицейских обратился к женщине:

— Он действительно Норман Генри, мадам?

Медленно, не в силах отвести взгляд от внезапно ставшего чужим Нормана, она кивнула.

Полицейский велел Джеймсу заткнуться, а затем повернулся к Виктории.

— Я знаю, ваш муж — агент или был им и помню, что из-за этого он старался избегать повышенного читательского внимания.

Джеймс в отчаянии застонал, но строгий взгляд полицейского заставил его замолчать.

— Поэтому мы постараемся, чтобы пресса в погоне за сенсацией не ломилась в ваш дом.

Виктория в смущении пробормотала слова благодарности, понимая, что, в конце концов, эта история все равно всплывет наружу. Джеймс Уолтон не будет молчать, и кто-нибудь к нему да прислушается. Тогда рассказ о ее мнимом муже станет достоянием жаждущей скандалов публики.

Виктория попыталась поймать взгляд Нормана, но он сосредоточенно изучал осколок китайской вазы возле опрокинутого кофейного столика. Ее сердце сжалось. Его глаза оставались такими же синими, линия подбородка такой же прямой, щеки покрывала щетина, но полные губы были плотно сжаты, а глаза ничего не выражали. Он стал более жестким и холодным. Незнакомым.

Прибыла полицейская скорая. Во время суматохи, сопровождавшей отправку арестованного, Виктория подошла к Норману.

— Спасибо, — спокойно проговорила она.

Он вопросительно посмотрел на нее и тут же опустил глаза.

— За что?

— Ты спас мне жизнь, — ей хотелось добавить: «Спасибо за последние три дня, за то, что ты приоткрыл мне двери рая и позволил понять, что именно тебя мне не хватало, и не будет хватать всю жизнь».

— Ты тоже спасла меня, — проговорил он так тихо, что она с трудом его расслышала.

Джек сказал, надо рассчитывать на лучшее. Но не может же смущение быть настолько сильным, что Норман не в состоянии даже посмотреть на нее. Если она встретит его взгляд, то догадается, о чем он думает. Но Норман отводил глаза, и Виктория не представляла, чему это приписать: трем потерянным дням его жизни, нападению Джеймса или чему-то еще.

Пит проводил полицейских до двери и вернулся в гостиную.

— Утром мы должны поехать в участок, а до утра, между прочим, меньше двадцати минут. Интересно, Вики, это и есть то, что ты называешь работой над текстом? Если да, то я очень рад, что всего лишь продаю книги.

— Ты просто замечателен, — сказала Виктория, сжав его руку.

— Скорее, великолепен. Но все благодарности этому герою. — Он кивнул в сторону Нормана, который криво улыбнулся, не поднимая глаз. — Мои руки так дрожали, что если бы Норман не забрал у меня пистолет, то я, вероятно, попал бы в тебя, дорогая.

— Я очень боялась, что ты и в самом деле попробуешь напасть на этого человека, и он тебя убьет, — сказала Виктория.

— Это все хитрость. Но когда залаял Макс, я чуть было не наложил в штаны.

Викторию затрясло от смеха. Она взглянула на Нормана, и дыхание у нее перехватило. В невероятно синих глазах она увидела тот же смех. Норман. Это был Норман, ее Норман. Но он быстро опустил ресницы, и ее сердце сжалось от боли.

— Ну, ладно. Все хорошо, что хорошо кончается в пять часов утра, — произнес Пит. Его взгляд метался между Викторией и Норманом. Он словно хотел что-то сказать, его выдавали руки, выделывавшие странные движения. — Ну, я пока схожу на кухню, проверю, как там Макс, а потом, если вы уверены, что сможете защитить эту крепость, отправлюсь домой и немного вздремну, — сказал он, многозначительно пожимая руку Виктории.

Пит быстро вышел, оставив их наедине.

Виктория вдруг почувствовала себя одинокой как никогда в жизни.

— Зачем? — резко сказал Норман.

— Зачем? — переспросила Виктория.

— Зачем ты это сделала?

— Что?

Он посмотрел на нее, и Виктория невольно отпрянула, увидев яростный гнев в его глазах. Почему он сердится? Она протянула к нему руку, но Норман быстро отстранился, причиняя ей нестерпимую боль.

Его скулы двигались так, будто он жевал что-то прокисшее или протухшее.

— Где твой муж? — спросил он холодно.

Этот вопрос неожиданно объяснил его сдержанность и отчужденность.

— У меня нет мужа, — ответила Виктория, и это признание страданием отозвалось в ней.

— Как ты могла? — спросил Норман, приводя ее в замешательство. — Как ты могла врать? Как ты могла жить, вводя всех в такое ужасное заблуждение?

От отвращения, которое звучало в его голосе, душа Виктории болезненно сжалась, но она не подала вида.

— Я не лгала, — спокойно проговорила она, пытаясь воскресить воспоминания, о его прикосновениях и любви, но ужасный смысл, приписываемый этим трем дням, разрушал все.

— Как нет, черт возьми, — закричал Норман, отшатнувшись от нее с брезгливостью. — Все, что от тебя требовалось, — рассказать правду. Ты не должна была играть мной.

— Я не играла тобой! — запальчиво воскликнула Виктория. В ней тоже, наконец, вспыхнула злость.

— Тогда что же ты делала? — чуть не орал Норман.

— Помогала тебе, черт возьми. Я делала то, что считала нужным.

— Переспать со мной? Говорить, что любишь меня? — усмехнулся он. Его взгляд был измученным, а тон — резким. — И все для того, чтобы помочь мне?

Внезапно Виктория осознала всю важность этого разговора. Он помнил все, даже мелочи. Разве не этого она хотела? Он вспомнил. Но он ее больше не любил. Его любовь умерла вместе с фантазиями.

Руки Виктории опустились. В изнеможении она все-таки собрала последние силы, чтобы ответить.

— Я никогда не лгала тебе. Даже тогда, когда поддерживала твои заблуждения. Тебе нужна была моя помощь. И я помогала тебе, выбрав, как мне казалось, лучший способ. Что бы я ни говорила, что бы я ни делала — все было ради тебя. Как ты осмеливаешься осуждать меня за это?

— Осуждать тебя? — Норман выглядел таким ошеломленным, будто она ударила его. — Черт с этим. Все, что я хочу знать, это почему? Ты сказала, что делала это для меня. Ну, спасибо. Но я не нуждаюсь в, такого рода подачках. Если ты искала способ прославиться, найдя новый сюжет, то советую поискать кого-нибудь другого, более подходящего для подобных шуток.

— Это была твоя шутка, — проговорила Виктория ледяным тоном, таким же, какими были сейчас ее тело, душа и мозг.

Норман начал расхаживать по комнате. Взглянул на Викторию и так долго изучал ее, что она почувствовала, как краска заливает ее щеки. Постепенно его злость прошла, он выглядел совсем потерянным. Теперь он был похож на, ее Нормана.

— Но если это не для книги, то зачем?

Даже за миллион долларов не согласилась бы Виктория открыть истинную причину, заставившую потакать его заблуждениям. Сейчас она приносила последнюю, самую большую, жертву, позволяя ему уйти и отказаться от своих фантазий. Она не могла сказать, что все случившееся подчинило ее этому человеку, что из-за него изменилась вся ее жизнь.

— Когда Пит вернется, ты можешь уехать с ним, — спокойно сказала Виктория, — или вызвать такси. Мне все равно, что ты выберешь.

— И ты ничего не собираешься объяснить мне? — спросил Норман. В его голосе звучало недоумение, смешанное с любопытством.

— Я уже пыталась это сделать, — проговорила Виктория, — но ты не захотел слушать. До тех пор, пока ты действительно не захочешь узнать, что руководило мной, у нас не получится настоящего разговора.

Сложнее всего, оказалось, повернуться спиной к нему и выйти.

Норман видел, как она величественно подошла к лестнице и, не оглядываясь, стала подниматься по ступеням, прямая, с высоко поднятой головой.

Какой же ты дурак, думал Норман. Обвинять, нападать на нее, вместо того чтобы сесть рядом, взять за руку и попросить рассказать обо всем, что произошло за последние несколько дней. Он знал и помнил о них, но Виктория была права. Он не поинтересовался ее переживаниями, тем, что заставило ее сблизиться с ним, поверить, что он ее любящий муж.

Не спеша, он вошел в кабинет, где провел так много времени, где успокаивал Викторию, когда она плакала, где они впервые любили друг друга. Норман огляделся, удивляясь простоте этой комнаты и тому, как точно она соответствовала своему назначению. Основное место на столе Виктории занимала машинка, а вокруг нее, словно спутники большой планеты, разместились словари, энциклопедии, книги по психологии, наброски, которые он писал.

Он повернулся и направился к лестнице, ведущей в комнату, которую лишь однажды видел в своих мечтах. В его власти было поставить Викторию на колени или взять на руки. Но он должен сам понять, что означают сказанные, ею слова. Виктория, в чем Норман был уверен, ни за что даже не намекнет ему об этом.

Пока он набирал номер и заказывал такси, ему казалось, что он сам себя обманывает.

Трезво оценивая случившееся, Норман начал сомневаться, заслужил ли он, чтобы все объяснения преподнесли ему на блюдечке с голубой каемочкой.

— Не могли бы вы прислать машину. — Он назвал диспетчеру адрес. — Сейчас глубокая ночь, я заплачу вдвойне.

И только повесив трубку, Норман сообразил, что у него нет денег, и водителю придется ждать, пока он зайдет в мотель, доберется до своей комнаты и найдет наличные. Он вспомнил, что собирается выйти в это морозное утро в одном льняном пиджаке.

Но главное, у него было такое чувство, что, покидая дом Виктории Генри, он совершает величайшую ошибку в своей жизни.

XIV

Макс радостно лаял, поднимая стаю напуганных птиц, которые остались на побережье пережить унылую и промозглую зиму. Виктория наблюдала за Максом. Рана его почти зажила, хотя при каждом движении боль донимала большого лохматого зверя.

А вот рана Виктории по-прежнему ныла. Сотни раз за день в ней оживало минувшее, а ночью возвращалось во сне. Если она доставала бокалы, то вспоминала, как Норман искал их в дюйме от своей головы. Если прочитанная книга производила на нее впечатление, Виктория думала о том, как Норман отзывался о работе писателя. Если она печатала на машинке, ее пальцы замирали, и она видела, как на этом месте, схватившись за голову, сидит Норман и из его глаз льются слезы.

За последние два месяца Виктория тысячу раз пожалела о словах, сказанных ею при расставании, об их резкости и холодной бесцветности. Снова и снова она подходила к телефону, набирала код округа Колумбии, а затем его номер в Вашингтоне. Ей хотелось услышать его голос, преодолеть пропасть между ними, ответить на все вопросы, которые он задавал ей в ту роковую ночь. Она жаждала объяснить ему, почему не призналась, что любит его.

Но тогда она говорила бы с чужим человеком, с другим Норманом Генри, который отличался от ее Нормана, как лето от зимы.

С того рокового утра Виктория видела его дважды. Сначала в полицейском участке, а потом в суде на предварительном слушании по делу Джеймса Уолтона, и оба раза, когда она встречалась взглядом с Норманом, ей казалось, что она смотрит на совершенно незнакомого человека или даже врага. Его синие глаза, согревавшие ее некогда своей любовью, теперь излучали холод, который замораживал душу Виктории.

На слушании дела спокойный, и элегантный в своем темном деловом костюме Норман стоял в дверях. Безукоризненно выбритое лицо казалось слишком гладким и чужим. Виктории, чтобы пройти между ним и мужчиной, с которым он разговаривал, пришлось даже задеть его.

От Нормана пахло каким-то тонким одеколоном с таинственным, приятным, но до чего же незнакомым запахом. Ее сердце невыносимо заныло.

Пит, следовавший за Викторией, остановился.

— Ты прекрасно выглядишь, — заметил он Норману.

— Как скрипка, — последовал сухой ответ.

— В Казначействе все улеглось? — спросил, Пит, и Виктории захотелось закричать от злости. Он, как никто другой, знал, какой пыткой для нее было видеть Нормана, находиться рядом с ним, смотревшим сквозь нее.

— Почти. Нам назначили нового директора.

— Представляю, как он волновался, когда на него устремились все взоры.

Норман усмехнулся, и этот смешок, как фальшивая мелодия, резанул Викторию по сердцу. Ей хотелось воскликнуть: «Это нечестно!» Что она такого сделала? Он желал ее любви, и она сама впервые в жизни испытала любовь.

— Ну, не строй из себя постороннего, — непринужденно сказал Пит.

Норман проворчал что-то неясное.

Она видела Нормана по телевизору, когда в программе новостей его спрашивали о подробностях пребывания в доме Виктории Генри. Он либо уклонялся от большинства вопросов, либо отвечал очень кратко, намекая на то, что это входило в план поимки Джеймса Уолтона.

Потребовалось всего две недели, чтобы случившееся стало достоянием прессы, которая вскоре уже осаждала дом Виктории. Где сейчас муж? Был ли агент Казначейства ее настоящим супругом? Почему она согласилась оставить его у себя? Чем это было для нее — только ли сюжетом для нового романа? Все вопросы походили на вопросы Нормана: почему? Они заставляли Викторию изворачиваться и лгать, как можно глубже пряча свою любовь.

Вспомнив небрежно брошенное замечание Пита, репортеры даже выследили Джека Форстера. Тот, как обычно, оставался, невозмутим и, ссылаясь на врачебную этику, отвечал скупо. Когда его спросили, кто был пациентом, Виктория или Норман, Джек лишь молча улыбнулся.

Но самое трудное ожидало впереди. Один из журналистов зашел в своем расследовании слишком далеко и обнаружил, что Виктория никогда не была замужем, и писателя Нормана Генри не существовало.

Викторию завалили просьбами об интервью в печати и на телевидении. Но она соглашалась только на самые необходимые и даже отменила презентацию своей книги в Александрии. Времени прошло уже немало, а ее боль не утихла. Губы Виктории дрожали, когда они с Питом говорили о Нормане, а когда она просыпалась, ее глаза были полны слез.

Наблюдая за тем, как весело резвится Макс, взметая хлопья выпавшего ночью снега, Виктория снова удивлялась тому, что не может похоронить свои мечты так же, как некогда утерявшую блеск волшебную палочку. Почему и сегодня, после двух месяцев разлуки ее чувства живы, почему тело по-прежнему жаждет его прикосновений.

Виктория пыталась взяться за новый роман, часами подбирая сюжеты. Но то, что получалось, мало походило на шпионский триллер. Это была история Виктории Генри, влюбившейся в первый раз в жизни. Рассказ о трех днях в раю и о том, что за ними последовало. Повесть о женщине, которая вдруг узнала, что ее жизнь была не более реальной, чем вымышленные, ею рассказы.

Виктория плакала, читая эти страницы, но она понимала, что они не должны собирать пыль в ящиках стола. С ее историей должны познакомиться все женщины и мужчины, чтобы понять: смысл жизни — это любовь.

Виктория позвонила своему агенту и рассказала о книге, назвав ее «Белая ложь». Когда она описывала сюжет, голос задрожал, но агент этого не заметил и предложил, раз уж история с Норманом Генри закончена, подписать роман только своим именем. Она упаковала непослушными пальцами уже готовые главы и отправила их агенту.

Тот вернул рукопись поразительно быстро, предложив прислать остальные главы, как только они будут готовы. Поскольку в настоящее время она в центре внимания, лучше выпустить книгу как можно скорее.

Виктория сразу же принялась за самое трудное из того, что ей предстояло написать, — о том, что она испытала за те незабываемые три дня. Виктория включила телефонный автоответчик и отказалась от всех предложений.

Прошлым вечером Пит упрекнул Викторию, что она снова скрылась от мира. Та призналась, что работает.

— Ты не работаешь, Вики, ты истязаешь себя, — только покачал, головой Пит. — Между прочим, в твоей книге нет счастливого конца.

— Зато это правда, — ответила Виктория.

— Только потому, что ты не позвала Нормана?

— Я не могла. Это не тот Норман, которого я знала.

— Ты уверена в этом?

— Да, уверена, абсолютно уверена.

Позже пришел Джек и попытался убедить Пита, что все будет хорошо. Свою желтую сумку он оставил дома, но его теплая улыбка согревала Викторию.

— Вики, расскажи мне о своей книге, — попросил он, но вместо этого она дала посмотреть ему главы, которые уже были отосланы агенту. Джек внимательно прочитал текст, кое-где улыбнувшись и пару раз нахмурившись, и задумчиво вернул его Виктории.

— Что, плохо? — спросила она.

— Совсем нет. Даже очень хорошо. Это лучшее из того, что ты написала, Вики.

— Тогда что не так? — поинтересовалась она, подозревая: сейчас последуют слова, подсказанные Питом.

— Нужно посвящение, — удивил ее Джек.

— И это все?

— Для подобной книги оно необходимо. Виктория долго смотрела перед собой и, наконец, вздохнув, начала печатать текст посвящения. Только что она могла сказать в нем?

Норман не видел этот дом уже два месяца. Оказывается, он построен из красного кирпича и белого дерева.

Все это время было заполнено работой, заботой о детях Майкла и попытками забыть Викторию Генри. Но вместо бумаг, погонь и расследований, он думал только о карих глаза, наполненных слезами. Слышал ее нежный голос, шепчущий ему, что все будет хорошо, что она помнит о нем.

Последние слова Виктории глубоко ранили его: «Я говорила тебе, но ты не захотел слушать. До тех пор, пока ты действительно не захочешь узнать, что руководило мной, у нас не получится настоящего разговора».

Эти слова бесконечной лентой вились в его сознании. И всякий раз, когда он ломал голову над их смыслом, лента начинала вращаться, будто издеваясь над ним.

В глубине души Норман знал, что кроется за этой фразой — три дня безумных фантазий, превратившихся в прекрасную действительность. И тогда он решил изгнать их из сердца, позволив времени залечить кровоточащую рану так же, как воспоминания о Майкле и Мэри.

Да, Норман попытался бы обмануть себя, если бы не позвонил Пит.

Тот, как обычно, начал с шуток, но постепенно его голос стал серьезным.

— Виктория написала еще одну вещь. Весь этот тарарам на тему, кто такой Норман, позволил, наконец, издать ей книгу под своим именем.

— Отлично, — тупо отозвался Норман, раздражаясь из-за того, что все закончилось для Виктории не так уж плохо.

— Да, но, у ее истории не очень хороший конец. Норман не знал, что сказать. Похоже, Пит пытался ему на что-то намекнуть, но на что именно?

Пауза длилась достаточно долго, и Пит тяжело вздохнул. Ему стало ясно, что Норман не собирается отвечать.

— Виктория рассказала мне о вашем последнем разговоре в то утро и о том, что заставило ее так поступить.

Услышав последние слова, Норман вздрогнул.

— Ты, верно, понял ее?

— У меня есть основания так думать, — сдержанно ответил Норман.

— Ну, хорошо, звони мне, всегда буду рад с тобой поболтать. Но… на твоем месте я бы приехал к нам, сел у камина и поговорил обо всем, по-настоящему поговорил.

— Я подумаю об этом, Пит.

— Ты сделаешь это, Норман, и, если когда-нибудь скажешь ей, что я звонил, я стукну тебя по твоей глупой башке так, что ты вспомнишь будущее лето.

Норман усмехнулся, но, повесив трубку, ни о чем другом уже думать, не мог. Хватит ли у него мужества сесть рядом с Викторией и спросить, верны ли его догадки о том, почему она так поступила в те дни? Хватит ли у него сил?

Норман позвонил в Казначейство и сказал, что уезжает на пару дней, а затем сел в машину и проделал двести миль. И теперь, не выходя из машины, он смотрел на ее дом, на небо, на нетронутый снег на дорожке и деревьях, но не хотел видеть свои дрожащие руки и бледное лицо, отражавшееся в зеркале заднего вида.

Выругавшись от души, он с размаху открыл дверцу машины, вышел и с силой захлопнул ее за собой.

Виктория стояла под душем в надежде снять напряжение после работы над главами «Белой лжи». Смогла ли она написать так, что, прочитав книгу, Норман позвонит ей? Поймет ли он отчаянную мольбу вернуться, все то, что она вложила в эти строки?

Но душ не принес желанного облегчения, ее слезы были так же горячи, как и стекающие по телу струи.

Виктория выключила воду, быстро вытерлась и, натянув халат, спустилась вниз. Сейчас ей больше всего хотелось горячего кофе, щедро разбавленного бренди. Она улыбнулась. Пит, по-видимому, уже пришел и, ожидая, когда она выйдет из ванной, сварил его. В холодном воздухе витал чудесный аромат. Бросив взгляд в гостиную, Виктория поняла, что Пит в отличном расположении духа. В камине весело потрескивал огонь, а рядом на полу были разбросаны подушки.

Виктория прошла на кухню, но и там никого не было.

— Пит! — крикнула она, удивившись, что дверь в кабинет закрыта, и осторожно отворила ее, опасаясь застать брата таким же рассерженным, как и накануне.

Его имя замерло у нее на губах, когда она поняла, кто сидел за машинкой и быстро печатал. Ее сердце болезненно сжалось, прежде чем бешено забиться. Виктории показалось, что она вот-вот задохнется. На мгновение ей захотелось зажмурить глаза, а потом снова открыть, чтобы убедиться, не сон ли это.

Мужчина не поворачивался, и Виктория, наконец, позвала его:

— Норман?

Его пальцы застыли, казалось, как и все в нем. Некоторое время он оставался неподвижным, затем медленно, очень медленно поднял голову и встретил ее взгляд.

Огонь его глаз опалил Викторию и зажег ответное пламя, которое ему так и не удалось потушить холодными словами и ледяным взором.

— Виктория. — Он произнес ее имя так, словно не мог поверить, что она рядом.

— Как ты здесь оказался? — пробормотала она, цепляясь за ручку двери, чтобы удержаться на ногах и не в силах вымолвить того, что хотела.

Слабая, почти неуловимая улыбка пробежала по губам Нормана, когда он поднялся со стула. Виктория испугалась: если он подойдет и прикоснется к ней, она упадет на колени, и будет умолять его остаться.

— Я тебе как-то говорил, что не существует таких замков, которые могли бы удержать меня… или помешать вернуться.

Виктория попыталась подавить внезапную надежду, которая охватила ее, точно штормовой ветер. Она хорошо знала, что за надеждой по пятам следует отчаяние. Виктория не смогла отвести взгляд, хотя понимала, что он может увидеть в нем слишком много. Что ж, пусть.

— Я думал о том, что ты сказала, — проговорил он и снова умолк.

Виктория заметила, что его руки дрожат, а лицо бледное, наверное, как и у нее. Мысль о том, что он взволнован, не успокоила, а только обострила ее тревогу.

— Я очень много думал об этом, — повторил Норман. — И смог найти только одну причину, объясняющую, почему ты сделала… почему ты сказала, что любишь меня, почему согласилась на близость со мной. Только одну причину.

Виктория заморгала в страхе оттого, что может услышать.

— Ты имела в виду именно то, что сказала, — резко прохрипел он и отвел глаза. — Все просто. Ты действительно любила и хотела меня. — По лицу Нормана пробежала дрожь, и он с облегчением вздохнул.

— Это все, Виктория. Все, что я хотел тебе сказать. Я не мог бы жить… в согласии с собой… если бы не признался себе, что понял, — ты объяснилась мне в любви.

Слезы, застилавшие глаза Виктории, теперь горячими ручьями потекли по застывшему лицу.

— И если я не прав, Виктория… если причина не в этом… не в том, что… ты любила меня тогда… сказала, что любишь. — Норман топтался на месте, повернувшись к ней спиной. Костяшки его пальцев побелели, а руки судорожно сжимались и разжимались. Он запрокинул голову и устремил взгляд в потолок. — Тогда я не хочу слышать об этом. Я… не хочу ничего знать. Я собирался напечатать это и уйти. Но раз ты вошла…

Виктория была не в силах говорить. Она желала только одного — чтобы он подошел к ней, обнял и объяснил, почему не хочет знать.

— У меня было много времени для размышлений, — резко сказал он. — Когда эти три дня воскресли в моей памяти, я мечтал об одном, чтобы они… никогда не кончались, длились вечно… Я хотел… остаться, но так боялся, что это ничего для тебя не значит, что… даже не знаю… потеряю ли тебя теперь.

Виктория больше не могла слышать боль, звучавшую в его словах, не могла видеть вздрагивающий подбородок, слезы на гладко выбритом лице.

— Норман… — дрожа, прошептала она.

— Когда я встретил тебя в тот день в полицейском участке, ты посмотрела на меня так, словно я был… кем-то другим, кого ты даже не знаешь. Я подумал, что умру.

— И я тоже, — прошептала Виктория. Пусть он повернется и увидит: он не ошибся, она любила его не только те три дня, но и теперь.

— Иногда, — молвил он, и по голосу можно было догадаться, как изранена его душа, — судьба дает человеку второй шанс… второй шанс, чтобы полюбить. И еще один шанс, чтобы стать тем, кем хочешь.

— И этот человек был бы просто глупцом, если бы не использовал его, — сказала Виктория и взяла Нормана за руку. Он вздрогнул от прикосновения.

— Ты действительно так думаешь, Виктория? Ты имеешь в виду именно это?

— Да, — выдохнула она.

Он повернулся и посмотрел на Викторию. Его глаза были полны желания, а сердце — совершенно беззащитно. Его протянутые руки дрожали, но уже не от страха и отчаяния, а от любви и надежды.

Он медленно и очень нежно заключил Викторию в объятия, прикоснувшись губами к ее виску. Ее руки обвили его за талию, притянув как можно ближе. Их губы встретились, и поток сдерживаемого прежде страстного желания властно захватил обоих.

Перемежая слова любви оправданиями, Норман сорвал с них обоих одежду. Так и стояли они, ничем не скованные и открытые друг другу.

— Я люблю тебя, Виктория Генри, — сказал он, закрывая глаза и прижимая ее теснее к своему телу.

Он все тот же, подумала Виктория.

Запах его нового одеколона смешивался с ее собственным запахом, создавая неповторимый аромат. Каждой своей частичкой это был ее Норман. Вскоре между ними не осталось ни вопросов, ни ответов, ни сомнений, ни обещаний. Виктория поняла, что рядом с Норманом, с его любовью сбудутся все ее желания и мечты, и эта любовь станет прекраснейшей реальностью.

— Расскажи мне о своей книге, — позднее попросил Норман. Он нежно держал Викторию в объятиях и играл ее волосами, взлохмачивая, а потом приглаживая их, укладывая прядь за прядью вдоль щеки и шеи.

— Она о тебе, — ответила Виктория блаженным и сонным голосом.

— Ты дашь мне ее почитать? Виктория замотала головой.

— Не сейчас. Сейчас мне слишком хорошо. Но я покажу тебе вот это…

Виктория не проронила ни слова, пока Норман читал страницу. Когда он закончил, то сжал кулаки и вздохнул.

— Пожалуйста, Виктория, прочитай вслух.

Ей вовсе не нужно было видеть эти слова. Они жили в ее душе.

— Посвящается Норману Генри, который навсегда останется любящим мужем, пусть только в моем сердце. Это он открыл мне истину. Где бы ты ни был, Норман, знай, что я люблю тебя, и буду любить всегда.

— Посмотри на меня, Виктория, — попросил Норман.

Она повернула голову, но не смогла разглядеть его сквозь туман слез. Он смахнул их своей ладонью.

— Я люблю тебя, — сказал он, — с первого романа Генри. Когда я был ранен, ты спасла мне жизнь и рассудок, отдав всю себя. Не думай, что я не знаю, как много это значит.

Его руки скользнули к ее плечам.

— Ты назвала меня «любящим мужем». Не хочешь ли узнать, что такое брак с настоящим Норманом Генри?

Виктория поднесла руки к его щекам и почувствовала, что они влажны от слез. Притянув голову Нормана, она подарила ему долгий поцелуй.

— Да, Норман, — прошептала она. — О, да. Ты же знаешь, я не могу без тебя жить.

Он радостно усмехнулся и прижал ее к себе, покачивая из стороны в сторону.

— Над чем ты смеешься? — спросила Виктория, тоже улыбаясь. Время страданий кончилось. Настала пора жить и наслаждаться его объятиями.

— Кажется, я обещал тебе медовый месяц.

— Действительно, — согласилась Виктория, чувствуя, что ее сердце вот-вот разорвется от блаженства.

— И, кажется, говорил, что он продлится годы. Она легонько шлепнула его.

— Ты забыл, как сказал, что это случится скоро?

— О да, теперь вспомнил.

Своим поцелуем и таким знакомым прикосновением рук он дал понять, что многое помнит и под сенью этих воспоминаний они проведут долгую и счастливую жизнь.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги, Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?