«Выйти замуж за принца»

Кэтрин Дженсен Выйти замуж за принца

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Время истекало, и Джейкоб знал это. В мире было совсем немного такого, чего он не мог купить на свои деньги. Даже счастье, казалось, было в пределах его финансовых возможностей. Двадцать девять лет он пользовался состоянием фон Остерандов, чтобы удовлетворять все свои прихоти, страсти, реальные и воображаемые потребности. Теперь эта сладкая жизнь подходила к концу.

— Проклятье! — Он скомкал письмо и швырнул в серую воду, плескавшуюся у борта моторной яхты. Ярко-оранжевое сентябрьское солнце поднялось уже до половины безоблачного неба, заливая лучами уютную бухточку в изгибе береговой линии штата Коннектикут, где «Куин Элиз» бросила якорь этой ночью.

— Плохие новости, ваше королевское высочество? — Голос за спиной выдавал британское происхождение его обладателя.

— Скверные, Томас. Хуже не бывает!

— Что-то с королем? Еще один удар?

Джейкоб резко повернулся к своему телохранителю — он же шофер, личный секретарь и консультант по связям с общественностью. Но главное — Томас был самым его близким, а кое-кто утверждал, что и единственным настоящим другом. Тем не менее Джейкоб начал закипать гневом. К тому же нестерпимо болела голова.

— У отца самочувствие получше, чем у большинства его министров, да и у меня — в данный момент. — Он осторожно притронулся к голове рукой, словно хотел удостовериться, что она на месте.

— На камбузе я приготовил кувшин «Кровавой Мэри», ваше королевское высочество. Принести?

— К черту «высочество»! — резко бросил Джейкоб. — Можно подумать, тебя слышит какой-нибудь репортер или ты злишься на меня.

— Как вам угодно, сэр, — улыбнулся Томас. — Так принести напиток?

— Не надо! — Джейкоб покачал головой и тут же застонал от боли в висках. — Слишком кратковременное действие! Лучше черный кофе.

Когда Томас вернулся с чашкой душистого яванского кофе, Джейкоб сделал быстрый глоток, потом еще три... и мир стал более устойчивым.

«Куин Элиз», роскошная двухсотфутовая океанская яхта, была подарена ему отцом в день шестнадцатилетия. Каждый раз, когда Джейкоб сбегал на какое-то время от придворной суеты, яхта служила ему домом. Но сегодня и она его не радовала.

— Поделом вам после вчерашнего, — сухо заметил Томас, стоя у поручней с толстой черной сигарой в зубах.

— Наверное... — Джейкоб вздохнул. Кроме отца и Фредерика, его главного советника, служившего семье еще до рождения Джейкоба, Томас был единственным человеком, которого не пугали деньги и титул принца. Томас никогда не критиковал для проформы. А отец никогда не отступал, если чего-то хотел.

И сейчас король Эльбии хотел — нет, тре6овал — чтобы его единственный сын женился еще до Рождества, то есть в ближайшие несколько месяцев. Ведь он сам, Карл фон Остеранд, был вынужден жениться до того, как ему исполнилось тридцать, а до него его отец, а до этого — его дед... Более пятисот лет кронпринцы Эльбии, крошечной европейской страны, даже меньше Лихтенштейна, послушно следовали законам преемственности. Теперь настала очередь Джейкоба, и это при том, что он смотрел на перспективу политического брака как на средневековое идиотство, как на западню, которой намеревался каким-то образом избежать. Но время пришло, и, похоже, у него нет выхода, который не стоил бы ему наследства.

— Он стоит на своем, Томас, — пробормотал Джейкоб, до боли сжимая начищенные медные поручни. Он наклонился над бортом и стал смотреть, как белопенные волны облизывают яхту. — Говорит, у меня была масса времени, чтобы выбрать подходящую жену. А это... — он махнул рукой туда, где плавал скомканный листок бумаги, — это новый список девиц, каждую из которых отец считает достойной претенденткой на роль королевы Эльбии.

— Вы знали, что этот день придет. Ничего неожиданного здесь нет.

— Да. Но раньше всегда казалось, что до него еще так далеко...

— Как единственный наследник престола Эльбии вы должны в свою очередь произвести на свет наследника, — негромко сказал Томас. — Если род Остерандов прервется... то ваша страна развалится. — Томас, этот истый англичанин, тем не менее всегда стоял на страже интересов Эльбии, родины своего работодателя.

Джейкоб в раздражении отвернулся. Томас прав! Он должен это сделать, такова традиция, но дух своеволия в нем давал о себе знать.

Жемчужно-серебристая чайка спикировала с высоты и без усилий взмыла над ними в потоке теплого воздуха. Мысли Джейкоба взмыли вместе с птицей. Высадив поздно ночью последних своих гостей в порту Нью-Йорка, он приказал бросить якорь в проливе Лонг-Айленда. Что-то тянуло его сюда. Хотелось побыть немного одному и увидеть, как над знакомыми очертаниями скал и песчаными отмелями в Нантикок-Бэй восходит солнце.

Здесь все так не похоже на Эльбию, окруженную со всех сторон сушей. Пережившая две мировых войны, эта крошечная восточноевропейская страна, подобно Монако, Лихтенштейну и горстке других современных государств, осталась монархией, анахронизмом в сегодняшнем мире высоких технологий. Как мудро заметил Томас, только традиции хранили ее от поглощения более крупными странами или обнищания. Она не обладала никакими ценными полезными ископаемыми, не производила никакой ценной сельскохозяйственной продукции, не могла похвастаться достижениями промышленности, не имела выхода к морю. Зато в Эльбии были живописные озера, горы захватывающей дух красоты и древние замки невиданного великолепия. Страна жила на доходы от туризма, а без блеска королевской семьи и пышности многочисленных торжеств в ее столице, что привлекало тысячи и тысячи туристов, она сразу бы разорилась.

Джейкоб сжал пальцами виски и закрыл глаза.

— В общем, король приказывает мне вернуться и жениться. Тотчас же! На том листке был список из десяти отобранных им кандидатур.

— И что же? — с ноткой иронии спросил Томас.

— Мне не нравится ни одна из них.

— Если это те же самые молодые леди, о которых ранее упоминал ваш отец, то подойдет любая. Они все королевских кровей... богатые семьи... безупречное общественное положение... Среди них есть и настоящие красавицы.

— Вот сам и женись на них! — Джейкоб нетерпеливо отмахнулся. Он допил кофе и швырнул чашку в шезлонг, который накануне вечером занимала длинноногая актриса из Нью-Йорка, обладательница зазывной улыбки. — Меня они не вдохновляют.

— Тем не менее у вас были... ну, скажем, отношения с несколькими из этих дам, как мне кажется...

— Я переспал с десятками женщин почти в каждой стране мира, — безразлично произнес Джейкоб. — Если я занимаюсь сексом с какой-то женщиной, это не значит, что я хочу прожить с ней до конца своей жизни.

— Иным людям приходилось брать на себя гораздо более неприятные обязательства, чтобы послужить родине, — мягко заметил Томас.

— Пойми меня правильно! Я всегда сознавал свой долг и намеревался выполнить его, когда придет время. Но вот оно пришло, и — черт побери! — я не могу! Не знаю почему, просто не могу, и все! — Джейкоб помолчал. — Один раз было... была... но она...

— Была? Женщина? — Глаза Томаса оживились.

— Да... Она была особенная. Она...

Чем именно она была для него в то лето, больше двух лет назад? Американка с огромными сине-зелеными глазами и волосами, стекающими на плечи, словно искристое шампанское. Милая, простая, любящая, Джейкоб был совершенно ею очарован. Ни одна женщина до или после нее не затрагивала его так глубоко.

Но она была — увы! — незнатного происхождения, да к тому же американка, что в глазах его отца выглядело и того хуже. Джейкоб знал, что им придется расстаться. И это оказался самый трудный момент в его жизни — когда он уходил от нее в ту ночь. Просто уходил, даже не простившись. Не объяснив ей, кто он такой на самом деле и почему не может остаться...

Несколько недель после этого Джейкоб пребывал в ужасном состоянии, но потом вернулся к занятиям в университете — выпуск был не за горами. Прошли месяцы. Он выжил. Но его отношения с женщинами с тех пор неприятным образом изменились. Ни с одной из своих мимолетных подружек ему не было так хорошо, как с той...

Джейкоб посмотрел на каменистую полосу берега, отливающую янтарем под лучами осеннего солнца.

— Эта женщина... — осторожно начал Томас. — Это ведь из-за нее мы пристали сюда прошлой ночью? Ведь проще было бы пришвартоваться в Гринуиче?

Джейкоб нахмурился, потом неохотно кивнул.

— Ее звали Эллисон, — прошептал он. Морской бриз сорвал эти слова с его губ и унес прочь. Он не произносил ее имени с той самой ночи, но часто думал о ней. Слишком часто.

— Возможна ли ее кандидатура? — спросил Томас.

— Нет! — Джейкоб хрипло засмеялся. — Она совершенно не из того теста, из которого делают принцесс. Отец ни за что бы не позволил!

— Понимаю. — Томас глубоко вздохнул. — Хотите с ней повидаться?

Джейкоб прищурился и посмотрел на обращенный к морю ряд коттеджей, построенных в характерном для Новой Англии стиле — белые фасады, открытые веранды, темно-зеленые ставни.

— Да, — твердо сказал он. — Мне нужно увидеть ее хотя бы еще раз! Тогда я избавлюсь от этого наваждения, перестану сравнивать с ней других женщин. Она не может быть настолько... — Он силился найти нужные слова. — Я уже и не знаю, что она собой представляет. Но эта женщина — мое незаконченное дело, Томас. И не более того! Я найду ее — она живет в Нантикоке, — чтобы положить этому конец.

— Вы хотите сказать, что возобновите с ней связь...

— Если понадобится! — резко бросил Джейкоб. — Потом вернусь в Эльбию и решу, что делать.

* * *

Это был не худший день в ее жизни, но и не лучший.

Когда Эллисон Коллинз уходила утром на работу, маленький Крей затемпературил. Он капризничал, плакал и цеплялся за маму, когда та пыталась выскользнуть за дверь. А ее сестра Диана была занята тремя собственными чадами: двоих надо было отправить вовремя на школьный автобус, а третьего одеть. Через несколько минут привезут еще троих детей, которых Диана брала на день. Уход за больным полуторагодовалым ребенком отнюдь не облегчит ей жизнь.

— Прости! Мне не следовало бы оставлять на тебя Крея, когда он в таком состоянии, — виновато оправдывалась Эллисон.

— Только не начинай опять эти самообвинения, — бодро ответила Диана. — Просто у ребенка сейчас период цепляния за мамин подол. Я дам ему успокоительного сиропа, и он перестанет плакать через пять минут после твоего ухода.

Надо было отпроситься на сегодня, подумала Эллисон. Всякий раз, когда Крея приходилось оставлять, у нее возникало такое чувство, будто от ее души отрывают какую-то жизненно важную часть. Но что прикажете делать матери-одиночке? Ей еще повезло, что Диана соглашается брать его в свой детский сад на дому за половину обычной платы! Содержание ребенка в дневной группе обходится очень дорого, а на зарплату библиотекаря в таком крошечном городке, как Нантикок, не особенно разгуляешься.

Их родители пять лет назад ушли на пенсию и переехали во Флориду, оставив коттедж на берегу в распоряжении Эллисон. Наконец у нее был свой дом! Но все равно приходилось платить налоги на собственность, оплачивать коммунальные услуги и медицинские счета, покупать продукты, одежду и прочее. Каким-то образом удавалось растягивать деньги и не залезать в долги, хотя концы с концами сходились с трудом. Но не из-за этого Эллисон переживала. Ее тревожило то, что Крею она уделяет слишком мало времени.

Наконец Эллисон отцепила от себя пухлые пальчики и выскочила через кухню в прихожую. Пока входная дверь за ней не захлопнулась, ей был слышен горький плач малыша. Закусив нижнюю губу, она бросилась за руль своей маленькой машины и быстро уехала.

В библиотеке ее уже ждали, усевшись в кружок на ковре, дети из начальной школы — она проводила с ними час чтения. Эллисон схватила приготовленные накануне книги и принялась их читать со всей живостью, на которую была способна после практически бессонной ночи с больным Креем.

После ухода детей она переключилась на другую работу — стала каталогизировать новые поступления в коллекцию первых изданий, собираемую библиотекой. Затем заменяла сотрудников, уходивших на обеденный перерыв. Время после обеда, когда кончались занятия в школе, было самым суматошным. Детский уголок часто превращался в неофициальную группу продленного дня — родители оставляли здесь малышей, отправляясь по своим делам. Сотрудникам приходилось унимать расшалившихся сорванцов, вместо того чтобы помогать читателям находить нужные им книги и материалы.

К пяти часам Эллисон от усталости едва держалась на ногах.

— На тебе лица нет, — заметила Мириам, одна из сотрудниц, когда Эллисон проходила мимо стола выдачи книг по абонементам.

— Мне бы только взять ребенка, добраться домой и плюхнуться на веранде с бокалом чая со льдом, — пробормотала она, не замедляя шага. Не было сил даже нормально поговорить.

Устало спускаясь по ступеням библиотеки, Эллисон смотрела себе под ноги, на истертые гранитные плиты. Цветные осколки — вот кварц, полевой шпат, обсидиан. Домой... только довези меня до дома, машина! Надеюсь, что бензина хватит...

— Элли?

Она замерла на нижней ступеньке. Огонь пронесся по жилам вместо теплой крови. Щеки моментально вспыхнули. Ей даже не надо было поднимать глаза, чтобы узнать, кому принадлежит этот сочный баритон. Вскинув руку, Эллисон успела зажать себе рот, не дав испуганному вскрику сорваться с губ. Только сделав четыре полных вдоха и выдоха, она осмелилась поднять взгляд — выше... еще выше... и еще, пока не встретилась с ис-синя-черными глазами стоявшего перед ней мужчины.

— Здравствуй, Джей, — сказала она, удивившись тому, как хорошо ей повинуется голос.

Он улыбнулся.

Она нахмурилась.

— Не рада меня видеть? — спросил он.

— А чему тут радоваться? — Шагнув в сторону, Эллисон попыталась обойти его, но он преградил ей дорогу к машине.

— Когда-то мы были очень хорошими друзьями.

Господи, пронеслось в голове, прошло столько времени — как он может до сих пор вызывать во мне такие чувства?

— Это было очень давно, — решительно заявила она. — Сейчас мне надо домой!

Джей взглянул на ее левую руку:

— Вижу, что замуж ты не вышла.

— А зачем это мне? — Эллисон сделала обманное движение влево и, проскочив мимо него, помчалась к машине, крикнув через плечо: — Чем плохо и дальше иметь случайные романчики с парнями вроде тебя? Крутой секс, никаких обязательств, никакой ответственности!

Она добежала до машины, сунула ключ в замок. Широкая ладонь накрыла ее руку, не давая открыть дверцу.

— Не смей прикасаться ко мне, — прошипела она сквозь стиснутые зубы. — Клянусь, если ты...

Он тут же убрал провинившуюся руку и выставил ладонью вперед, как бы демонстрируя миролюбие.

— Хорошо, не буду прикасаться. Я хочу просто поговорить.

— Нет!

— Почему нет?

— Почему нет? Почти два месяца мы были любовниками, Джей! А потом ты устроил этот фокус с исчезновением. Или забыл?!

— Я не забыл, — негромко сказал он. На секунду ей померещился свет нежности в его темных глазах, померещился — и исчез.

— Тогда ты должен помнить и то, что, уходя, не оставил никакой записки! Даже не попрощался! Просто ушел из моей жизни. — Эллисон с вызовом смотрела на него — пусть посмеет что-нибудь отрицать!

— Я... — Он пожал плечами и невесело засмеялся: — Наверное, я не знал, как сказать «до свидания».

— Да, наверное! — Она наконец распахнула дверцу машины и, нырнув внутрь, в жаркую духоту, захлопнула ее. Солнце палило весь день, раскаляя закрытый автомобиль — кондиционер не работал уже три месяца. Дорога домой будет ужасной, но там по крайней мере можно спрятаться от всех и попытаться взять себя в руки.

— Элли, стой!

Девушка инстинктивно сжалась, когда он рывком снова открыл дверцу и вытащил ее на морской воздух с такой легкостью, будто она — сумка с покупками. Ее всю трясло, когда Джей прижал ее к машине — так, что не было возможности вырваться.

— Что тебе от меня надо? — крикнула Эллисон, и ее голос сорвался из-за слез, смочивших светлые ресницы.

Он ведь уже так много взял у нее! Первый мужчина, которому она позволила все... Ее первая любовь. И по сей день — единственная. Джей оставил ее, когда она уже носила его ребенка. Как она пережила это? Нелюбимая. Брошенная. Он оставил ее одну заботиться об этой хрупкой жизни — о ребенке, которого они зачали однажды ночью на песчаном пляже. А ведь она всем сердцем верила, что Джей ее любит...

— Я просто хочу сделать для тебя что-нибудь хорошее, — натянуто сказал он.

Фраза — как будто отрепетированная!

Эллисон враждебно прищурилась.

— Самое хорошее, что ты можешь сделать для меня, Джей, — это не лезть в мою жизнь!

Он покачал головой. Налетевший с океана бриз подхватил выбившуюся черную прядь надо лбом и поиграл ею.

Показалось, что их близость возбуждает Джея. Мелькнула мысль позвать на помощь, но Эллисон решила не паниковать. Что-то детское в выражении его глаз вызывало скорее любопытство, чем страх.

— Давай пройдемся по пляжу, — предложил он. — Мне надо тебе кое-что сказать. Ручаюсь, это тебе понравится.

Она вздохнула и удрученно посмотрела на него.

— Это единственный способ избавиться от тебя?

— Единственный. — Он усмехнулся.

— Должно быть, я сошла с ума, — пробормотала она. — Ладно. Десять минут гуляем по пляжу, потом разъезжаемся в разные стороны.

— У тебя будет возможность принять решение, когда я скажу то, что намерен сказать. — Джей отступил на шаг, чтобы дать ей отойти от машины. — Эй, подожди!

Эллисон уже бежала через дорогу, по направлению к пляжу.

Берег Лонг-Айленда образовывал здесь небольшую чашеобразную бухту со множеством приливных лагунок, населенных улитками и крошечными крабами, а также серебристыми рыбешками размером с мизинец, сновавшими в зарослях зеленых и коричневых водорослей. Чайки и крачки выклевывали что-то среди отполированной гальки и гладко обработанных волнами кусочков цветного стекла. В это время года любителей купания и солнечных ванн здесь уже не встретишь.

Эллисон глубоко вдыхала соленый морской воздух. Как всегда, океан действовал на нее успокаивающе, снимал раздражение, возвращал душевное равновесие.

Я не поддамся на испуг, сказала она себе. Можно просто сказать ему, что мы неплохо провели тогда время, но возвращаться к тому, что у нас было, я не собираюсь.

Можно даже чуточку приврать — сказать, что у нее есть друг. Или что она замужем и у нее есть ребенок... Нет, этого делать нельзя! Нельзя давать ему хоть какую-то информацию.

Она остановилась и стала смотреть на океан. Два парусных суденышка лавировали среди белых гребней на небольшом расстоянии от берега. Пристань для яхт в соседней бухте была забита прогулочными судами, большими и малыми. Поодаль от других стояло на якоре длинное, низкое белое судно, раза в три превосходившее по размерам самую большую яхту у пристани. Оно величественно выступало из воды, чуть покачиваясь, словно не имея никакого отношения к волнам и ветру.

— Вот это да! — невольно вырвалось у Эллисон.

Джей остановился у нее за спиной.

— Ничего яхточка, верно?

— Пожалуй, такой большущей в бухте Нантикока я еще не видела!

— Она называется «Куин Элиз». Пересекает Атлантику на целый день быстрее, чем «Куин Элизабет-2».

— Ты завираешься, Джей! Ты понятия не имеешь, как называется эта яхта! Просто изобретаешь вступительную фразу для продолжения знакомства.

— Нет, Элли! Честное слово, нет!

— Вздор! Два года назад ты сказал мне, что ты студент-выпускник и проводишь здесь летние каникулы. Ты утверждал, что получил степень магистра по политологии в Йельском университете. — До Нью-Хейвена не было и часа езды на восток, по побережью Коннектикута, так что его история показалась ей правдоподобной.

— Так оно и было!

— Ты лжешь, Джей! — крикнула Эллисон. — Ты никогда не учился в Йельском университете! — Она даже задохнулась от возмущения. — Я знаю, потому что проверяла!..

Джей молча смотрел на нее.

Сдерживая слезы, она вспоминала свои отчаянные попытки связаться с ним. Даже если он и не. собирался возвращаться к ней, она хотела сообщить ему о своем решении оставить их ребенка. Чувство справедливости требовало: он должен знать, что скоро станет отцом. А потом уж пускай сам решает, принимать на себя эту ответственность или нет.

— Молчи! — быстро заговорила Эллисон, увидев, что Джей собирается заговорить. — Не трудись спрашивать, я сама все скажу. Я позвонила в секретариат факультета и пыталась разыскать студента по имени Джей Томас. Такого у них не было!

— Так ты действительно разыскивала меня? — с изумлением спросил Джей. Она ответила ему злым взглядом. — Ч-черт! — пробормотал он.

— Ты обманул меня, Джей! Использовал! Все, что тебе надо было, — это весело провести лето. А я, наивная дура, и не догадывалась, что для тебя это очередная интрижка.

— Прости, — напряженным голосом произнес он. — Поэтому я и вернулся — попросить прощения за то, как поступил с тобой. Хочу загладить свою вину. Ты не поужинаешь со мной?

Вскинув руки, она отшатнулась от него и зашагала по пляжу.

Невероятно! Мужчина добивается любви, лишает девственности, делает ребенка и исчезает на два года... а потом желает угостить тебя ужином и этим загладить вину!

— Элли! — крикнул он. — Выслушай меня!

Но она продолжала идти, будто ничего не слыша. Песок насыпался ей в туфли, забивался между пальцами ног, раздражал, делал походку медленной и неуклюжей.

Он догнал ее и схватил за руку.

— Послушай... — свистящим шепотом начал было Джей, но замолчал, быстро нагнулся и приник к ее губам.

Жар и сила его поцелуя потрясли Эллисон. Такого она никак не могла ожидать от беглого возлюбленного, обманом покорившего ее сердце, а потом бесследно исчезнувшего. Что все это значит?

Когда он наконец оторвался от ее губ, Эллисон дрожала с головы до ног. Джей обнял ее обеими руками. Какое странное ощущение от прильнувшего к ней тела, мимолетно подумала она, словно он не только держит ее, чтобы опять не убежала, но и сам держится за нее, чтобы не упасть.

Крепко прижимая ее к груди, он заговорил на своем безупречном английском с каким-то почти неразличимым акцентом, который заинтриговал ее с первой встречи.

— Прошу тебя, дай мне все объяснить. — И, не дожидаясь ее ответа, продолжал: — Да, я солгал! Но не в отношении учебы в Йельском университете. Я действительно там учился... но под другим именем.

— Значит, тебя зовут не Джей?

— Так меня иногда называли мои американские друзья. Мое имя — Якоб.

— Якоб, — повторила Эллисон, ощущая физическую потребность проверить звучание имени. Якоб! Имя подходило ему. — Якоб Томас?

— Нет! — Он помолчал. — Ты читаешь светскую хронику в бульварных газетенках?

Она удивленно заморгала, не понимая, как одно связано с другим.

— Нет, а почему ты...

— А обычные газеты?

— Изредка первую страницу и местные новости. У меня не так много времени остается для чтения... — Она едва не добавила: ведь я работаю полный день и вожусь с ребенком.

Вздохнув, он передвинул руки поудобнее. Мелькнула мысль, не боится ли он на самом деле, что она ударит его, если он ее отпустит.

— Обещай, что дашь мне договорить. Она почувствовала, что сейчас закричит.

— Говори скорее, что ты хочешь сказать, Якоб, или как тебя там, и позволь мне жить дальше!

Его глубокий вздох она почувствовала всем телом.

— Мое настоящее имя, полное законное имя, как оно записано в моем свидетельстве о рождении, — Его Королевское Высочество, Якоб Филип Марк фон Остеранд, кронпринц Эльбии. Эта яхта принадлежит мне, и я приглашаю тебя сегодня отужинать со мной на борту.

Эллисон почувствовала, как напряглось ее тело. Она ничего не сказала, даже не шевельнулась. Через минуту Якоб убрал руки и отступил на шаг назад, чтобы видеть ее лицо. Сам он казался абсолютно спокойным и серьезным. Сжав губы, она скрестила руки на груди, потом подчеркнуто любезно улыбнулась и невозмутимо заявила:

— А я — королева Елизавета. Спустись на землю, Джей!

И, не дав ему времени ответить, побежала через песчаную дюну наверх. Уже достигнув дороги, она оглянулась и увидела, что он неотрывно смотрит ей вслед. На его красивом лице застыло ошеломленное выражение.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Надо же, кронпринц! С университетским образованием мог бы придумать кое-что и получше! — раздраженно фыркнула Эллисон и плюхнулась за руль своей машины.

Она падала от усталости, когда уходила из библиотеки, но гнев, похоже, придал ей сил. Если Крею полегчало, она поможет Диане. Будет даже лучше, если она вернется домой попозже. Ведь Джей попробует снова перехватить ее там. Джей... то есть Якоб... в общем, он наверняка не помнит, где живет ее сестра.

Эллисон остановилась перед аккуратным коттеджем, стоявшим в трех кварталах от берега.

Все дети сидели вокруг Дианы на полу игровой комнаты, покрытом плетеной циновкой. Сестра читала им что-то из книги с картинками, со смешным медведем на обложке. Эллисон тоже уселась, скрестив ноги, на пол, жуя прихваченное с вазы яблоко и чувствуя, как постепенно унимается сердцебиение. Крей заметил ее и встал, помогая себе ручонками. Заковылял, улыбаясь во весь рот и лепеча что-то неразборчивое, и доверчиво взобрался ей на колени. Эллисон обняла сына, прижала к себе.

— С тобой все встает на свои места, ты это знаешь? — прошептала она в пушистые завитки темных волос у него над ухом.

Малыш довольно загукал, когда она отвела несколько упавших ему на лоб кудряшек. Кожа была прохладной на ощупь, лихорадочный блеск в глазах исчез. Крею явно лучше.

Закончив чтение, Диана рассадила детей по высоким стульчикам. Эллисон помогла разлить по чашкам фруктовый сок и раздать сухое печенье на полдник. Она почувствовала, что почти полностью расслабилась, и тихонько засмеялась. В таких случаях действительно стоит сохранять чувство юмора.

— Что тебя так рассмешило? — спросила Диана.

— Ты знаешь... — начала Эллисон и замолчала. — Нет, все равно мне не поверишь!

— Что случилось?

Эллисон глубоко вздохнула.

— Я виделась с отцом Крея!

Диана уронила пакет с печеньем. Крошки разлетелись по всему полу.

— С Джеем? — Щеки сестры покраснели, глаза угрожающе сузились. — Тот еще типчик! Хватило же наглости заявиться сейчас! Что ему надо?

— Точно не знаю, — задумчиво ответила Эллисон. — Я и в обычных обстоятельствах не поверила бы ему. А тут он рассказал мне какую-то фантастическую историю: будто бы он принц и живет на яхте. — Она снова засмеялась. — Принц Эльбии! Уж мог бы придумать что-нибудь более правдоподобное, если хотел произвести на меня впечатление! Диана нагнулась и подобрала пакет.

— Эльбия? Это не та страна размером с почтовую марку где-то возле Австрии, о которой в последнее время много говорят и пишут?

Эллисон пожала плечами.

— Не знаю. Мне сейчас как-то некогда следить за международными событиями.

— Побудь здесь, — сказала Диана. — Раздай всем еще по печенью, если хватит. — Она сунула пакет в руки Эллисон.

Через минуту сестра вернулась с веником в одной руке, полным кувшином сока в другой и номером «Нью-Йорк таймс» под мышкой. Освободив руки, она разложила газету на столе.

— Я точно слышала что-то такое о встрече в ООН, какая-то восточноевропейская коалиция, кажется... — Она стала лихорадочно листать страницы, а Эллисон смотрела ей через плечо и соображала, не сошла ли ее сестра с ума. — Наш президент должен был встречаться с участниками. Один был как раз такого возраста... — Диана перестала листать и с торжеством ткнула пальцем в фотографию в середине страницы. — Вот! Кронпринц Якоб фон Остеранд. Конечно, я никогда бы не связала его с каким-то студентом из Коннектикута, но... Элли, он действительно очень похож на Джея... разве что на пару лет постарше...

Эллисон схватила газету и стала жадно рассматривать черно-белую фотографию, изображавшую трех мужчин в дорогих деловых костюмах. Один из них, высокий и широкоплечий, пожимающий руку президенту Соединенных Штатов, был Джей, в этом не могло быть никакого сомнения!

Ее взгляд упал на подпись под фотографией:

«Наследный принц Эльбии Якоб фон Остеранд поздравляет президента после его выступления на Конференции по проблемам восточноевропейской коалиции».

— Подонок, — пробормотала Диана, подобрала веник и принялась яростно мести пол. — Самовлюбленный плейбой! Меня тошнит от таких денежных мешков! Они считают, что могут делать все, что вздумается... И им наплевать, кто от этого пострадает.

Нахмурившись, Эллисон смотрела на сестру, стараясь мысленно сложить воедино части головоломки, которую преподнесла ей жизнь. Сосредоточившись на обрывках новостей, услышанных по радио или увиденных мельком по телевидению, она вспомнила, что слышала кое-что о каком-то принце-плейбое. Его имя связывали с именами голливудских актрис, богатых светских женщин и даже одной рок-певицы. Неужели это о Джее... то есть Якобе? Если да, то как же она-то оказалась среди этой толпы блестящих женщин?..

— Я... я не верю, что это он, — заикаясь, проговорила она. — Диана! Ведь я бы знала! Он же у всех на виду... знаменитость!

— Очевидно, ему нравится играть с женщинами! И репутация у него соответствует, знаешь ли...

— Знаю... конечно, знаю. Он на самом верху — там, где президент и члены английской королевской семьи. — Эллисон вдруг почувствовала себя совершенно опустошенной. — Значит, я была для него просто еще одной забавной игрушкой...

— Очевидно, — проворчала Диана, вытирая влажной салфеткой пухлые щечки одного из малышей. — Не вешай нос, считай, что тебе повезло! Теперь, когда ты знаешь правду, легче будет выбросить этого подонка из головы.

— Он и был уже выброшен, пока не появился сегодня у библиотеки.

— Так ты что, собираешься встречаться с ним?! С Якобом?

— С ума сошла? Разумеется, не собираюсь! Ни за что на свете!

Звонок в дверь раздался ровно в семь часов вечера. На пороге стоял мужчина в коричневой униформе службы доставки и держал перед собой большую коробку, из-за которой не было видно его лица.

— Да? — спросила Эллисон в полной уверенности, что произошла ошибка — в последнее время она ничего не заказывала по почте.

— Мисс Эллисон Коллинз?

— Якоб?! Что ты здесь делаешь?

Он опустил коробку, оперся на нее подбородком и посмотрел на девушку с озорной улыбкой.

— Доставляю посылку, — просто сказал он. — Как ты видишь, она довольно большая, так что лучше я сам ее и внесу в дом.

Он протиснулся мимо оцепевшей девушки в гостиную, а дойдя до середины комнаты, остановился и огляделся вокруг.

— Уютно. Я помню этот декор в колониальном стиле — неплохие репродукции.

Эллисон шла за ним, вне себя от возмущения.

— Убирайся отсюда сейчас же! И забирай с собой то, что принес!

— Зачем ты так? — ответил он и поставил коробку на кофейный столик. — Если я это унесу, тебе нечего будет надеть завтра вечером на прием.

— Какой еще прием?!

— Тот, который я устраиваю завтра вечером на борту «Куин Элиз». Ты приглашена. — Он снял форменную фуражку и провел рукой по густым волнистым волосам. — Разве ты не хочешь открыть коробку и посмотреть, что там?

У Эллисон кончились последние крохи самообладания.

— Нет! — закричала она, налетая на него.— Я хочу, чтобы ты убрался вон из моего дома... вон из моей жизни... вон, вон, вон... немедленно!

И тут ее голос был заглушён пронзительным детским плачем. Боже, только не это! Не сейчас, Крей!

Якоб вопросительно поднял брови.

— Что это такое?

Эллисон тут же придумала полдюжины объяснений. Это ребенок моей сестры, я присматриваю за ним. Это соседский ребенок. В спальне работает телевизор. Ни одно не годилось.

— Это мой сын, — сказала она наконец. — А теперь уходи, мне надо идти к нему.

— Почему ты не сказала мне, что ты замужем? — Якоб нахмурился.

— Я не замужем.

— Вот как! — Он отступил на шаг. Черты его лица стали жестче. — Я должен был догадаться, что такая хорошенькая женщина, как ты, надолго в одиночестве не останется. — Он посмотрел в сторону коридора. — Это не похоже на плач грудного ребенка.

— Крею пятнадцать месяцев, если это тебя интересует,— сказала она и туг же пожалела об этом.

— Пятнадцать месяцев?.. Кто отец? — спросил Якоб сдавленным от волнения голосом.

Эллисон смерила его суровым взглядом.

— А вот это тебя совершенно не касается. Уходи!

Но Якоб шагнул вперед, схватил ее за плечи, сдавил их словно в тисках и впился ей в лицо черными глазами, похожими на раскаленные, блестящие осколки обсидиана.

— Уйду, как только ты скажешь мне имя его отца.

— Может, я просто не знаю его? — Эллисон не могла удержаться от искушения надерзить — Якоб вполне этого заслуживал.

— Значит, я должен поверить, что, когда мы были вместе, ты спала еще с полудюжиной мужчин?

— А почему бы и нет? — с вызовом спросила она. — Вполне могла бы!

— Ты не такого сорта! — Его руки больно сжали ей плечи.

Крей все еще плакал в соседней комнате, но уже не так горько.

Одним быстрым движением Якоб отпустил ее плечи, схватил в объятия и прижал к себе. Ее так давно не обнимал мужчина! Конечно, ее приглашали на ужин, несколько раз она ходила в компании в кино. Но с тех пор, как ушел Джей, Эллисон никогда не оставалась наедине с мужчиной. И только теперь осознала, как истосковалась по этим пьянящим, пронизывающим все тело ощущениям.

Крей уже не плакал и только всхлипывал во сне.

— Ты скажешь мне имя его отца? — Голос Якоба рокотал у него в груди.

— Я... я не могу.

Его губы почти касались ее губ. Она ощущала пряный вкус его дыхания, слабый, едва уловимый запах мужского пота, чувствовала внутреннее напряжение, излучаемое, как ей казалось, его кожей.

— Он — это все, что у меня есть. Ты ведь ушел. Прошу тебя, не вторгайся в нашу жизнь, я не в силах с этим справиться!..

Казалось, силы оставили его. Руки разжались, он отпустил ее и шагнул назад.

— Боже мой, — выдохнул он. — Это все-таки мой ребенок!

— Нет! Он мой, только мой, и больше ничей!

Якоб смотрел на нее так, словно все еще не верил в правильность своей догадки.

— Я хочу посмотреть на него, тогда буду знать наверняка.

— Нет! — крикнула она. — Уходи! Убирайся, или я позвоню в полицию! Клянусь, я это сделаю!

Ее охватил ужас, какого она никогда еще не испытывала, вытеснивший из головы все мысли — кроме одной. Если Якоб действительно тот, за кого себя выдает, — если он тот человек, чью фотографию она видела у Дианы в газете, — то у него достаточно власти и денег, чтобы сделать все, что захочет. Абсолютно все! Даже отобрать у нее ребенка, если ему удастся доказать, что он — отец Крея.

— Послушай меня, Элли, — хриплым шепотом сказал Якоб. — Никто не собирается причинять вред ни тебе, ни ребенку. Даю тебе слово!

Она немного успокоилась — возможно, потому, что уловила скрытую нотку страха в его голосе. В его темных глазах сквозили печаль и смятение. Ситуация была явно новой для него. Конечно, с фактом отцовства надо освоиться, а это требует времени. У нее же было пятнадцать месяцев, чтобы привыкнуть к мысли, что она мать.

— Я больше никогда не причиню тебе боль. Прости меня! Я не знал... не сознавал... — Не закончив мысль, Якоб отвернулся, словно ему было трудно смотреть ей в глаза. Застыл посреди гостиной, упершись взглядом в стену, — как будто не знал, куда ему двинуться и надо ли двигаться вообще.

Эллисон медленно опустилась на продавленную подушку дивана и закрыла лицо руками.

— Если ты правда не хочешь причинить мне боли, как говоришь, то сейчас же уйдешь, — без всякого выражения прошептала она. — Уйдешь и больше не вернешься.

Она услышала, как он идет по ковру, бормоча про себя какие-то проклятия. Почувствовала, что стоит над ней, изучающе смотрит... и еще крепче прижала ладони к глазам, моля Бога, чтобы он наконец ушел.

Но когда дверь закрылась со слабым, бесповоротным щелчком, Эллисон показалось, что у нее внутри разбилось вдребезги что-то хрупкое.

— Якоб! — прошептала она, отведя руки от лица и глядя на дверь. — Якоб!

* * *

Взятый напрокат автомобиль, сияющий белый «линкольн-континенталь», был обит внутри мягчайшей светло-желтой кожей. Его роскошный салон резко контрастировал с простой обстановкой в коттедже Элли. Да, дом совсем крошечный и более чем скромный. Якоб не заметил ничего по-настоящему ценного, за исключением нескольких фарфоровых статуэток на серванте. Да и то за них на аукционе можно выручить, пожалуй, фунтов двести — меньше, чем стоит шелковая рубашка ручной работы, которая на нем.

Два года назад, когда они были вместе, ему не казалось, что Эллисон сильно отличается от него. Оба любили книги, вели нескончаемые разговоры о музыке, искусстве и литературе. Эллисон грезила о путешествиях в другие страны. Он в шутку подыгрывал ей, обещая повезти ее, куда она захочет: в Рим, Вену, Париж, Мадрид, — не признаваясь, что уже побывал во всех тех местах, о которых она лишь мечтала. А она ни о чем не догадывалась и лишь подсмеивалась над ним.

Сегодня же эта женщина показалась ему явившейся из другого мира — мира, где люди экономят на всем, чтобы купить новую мебель, мира, где коттедж с двумя спальнями и одной ванной считается достаточно большим для семьи с тремя или четырьмя детьми, мира, где гордость и любовь стоят дороже любых денег.

И наконец — существование ребенка! Он был всегда очень осторожен. Ведь ближайший советник отца, Фредерик, постоянно, с юных лет, внушал принцу, насколько может быть опасен без предохранительных мер контакт с женщинами. Якобу едва исполнилось двенадцать лет, когда он впервые был вынужден прослушать скучную лекцию советника. Но скоро эти наставления приобрели для него смысл. И дело не только в здоровье — приходилось принимать в расчет важные финансовые и династические соображения. Если вдруг на пороге дворца появится женщина с ребенком и заявит, что его отец — кронпринц...

Конечно, ни король, ни советники не возражали против того, чтобы Якоб, как говорится, перебесился — при условии, что все пройдет гладко и без неприятных последствий. С юности и до тридцатилетнего возраста ему нередко приходилось проявлять осмотрительность. Он быстро усвоил, что деньги и слава — мощные стимуляторы секса. Женщины более чем охотно отдавали ему свое тело — просто чтобы иметь право хвастаться, что спали с настоящим принцем. А он в своих коротких романах был щедр, покупал любовницам дорогие подарки — драгоценности, автомобили, роскошные туалеты. Он не знал, бывали ли его подружки разочарованы, когда он с ними расставался, — ему никто не жаловался.

Но Элли была не такая, как все.

В тот июньский день, когда они встретились на пляже, он сразу почувствовал, что на эту девушку не произведут впечатления ни титул, ни щедрая трата денег. У нее было удивительное качество, выходившее за пределы образа жизни Якоба. Эллисон улыбалась — и сердцу становилось теплее, она смеялась — и жизнь казалась простой и свободной от докучных обязательств, ожидавших его дома, в Эльбии.

Он выбрал ее на несколько недель любви и был безмерно счастлив, живя в ее мире — пусть даже лишь короткий миг. О том, чтобы сказать ей, кто он такой, не было и речи. Она не позволила бы ему остаться. И он пошел на обман, зная, что вскоре придется причинить ей боль. Мужества попрощаться и увидеть ее слезы при расставании Якобу не хватило.

И вот теперь он вел машину, не замечая, куда идет дорога, пока не оказался у пристани для яхт, на парковочной площадке. Предоставив парковку служащему, он взмахом руки подозвал катер и поднялся на борт. Показал на «Куин Элиз» и встал на носу.

До сегодняшнего дня мысли об Эллисон не оставляли его в покое. Он надеялся, что, увидевшись с ней еще раз, наведет порядок у себя в голове. Закончит это дело, как он сказал Томасу. Она наверняка потолстела фунтов на пятьдесят и стала бесформенной. А может быть, вышла замуж за здоровенного водителя грузовика... повесила себе на шею парочку писклявых ребятишек, удавшихся в налитого пивом папочку.

Но ничего подобного с ней не произошло. Эллисон была все такая же милая и прекрасная. Ничего не изменилось — он по-прежнему одержим ею. Вдобавок у него есть сын! А это проблема, от которой нельзя просто отмахнуться.

Элли может поклясться ему, что никогда не сделает достоянием гласности, кто отец ребенка, и наверняка сдержит обещание. Но что, если какой-нибудь дотошный репортер все-таки раскопает эту информацию? Что, если кто-то из ближайшего окружения Элли решит, что можно неплохо заработать, продав ее секрет?

Да и как отвернуться от собственного ребенка? Сама мысль о том, что у него есть сын, вызывала такие сложные чувства...

Он стоял, прислонившись к какому-то ящику, пока юркий катер скользил между дорогими прогулочными яхтами, направляясь к «Куин Элиз». Он оставил у Элли коробку с подарком. Но какое это теперь имеет значение? Приняла она подарок или нет, придет на прием или нет — все это отошло куда-то на второй план.

* * *

Элли стояла у кроватки Крея и с нежностью глядела на спящего сына. Она любила своего малыша, как любая мать любит своего ребенка. Но теперь к этому чувству прибавился страх.

Якоб. Зачем он вернулся? У такого человека есть масса возможностей не терять людей из виду. Что, если он уже давно знает о существовании Крея, но лишь сейчас решил приехать в Коннектикут, чтобы заявить свои права на сына?

Эта мысль приводила Эллисон в ужас.

С другой стороны, если существование сына что-то значит для него, то почему он так долго выжидал? Почему не явился, когда она была беременна? Ведь в те трудные месяцы она стала особенно уязвима. Ему что-то нужно от нее, иначе он бы не вернулся! Надо точно знать, чего Якоб добивается, — только тогда она сможет защитить и себя, и сына.

Укрыв Крея легким одеялом и погладив в последний раз пушистую головку, Эллисон тихонько вышла и отправилась на кухню. Заварила себе чашку чаю и взяла ее с собой в гостиную. Там на столике все еще стояла большая темно-лиловая коробка, которую принес Якоб. Эллисон уселась на диван и, задумчиво глядя на коробку, принялась пить чай. Мне все равно, что в ней, думала она. Так или иначе я отправлю ее назад.

Но как это сделать? Можно, конечно, нанять кого-нибудь отвезти посылку обратно на его дурацкую посудину. Но с какой стати она должна платить, когда денег и так не хватает? И потом — что там?

Эллисон с опаской смотрела на коробку, воображая, что там скрывается нечто злобное и угрожающее. Ящик Пандоры — вот что это такое! Классическое искушение. Он оставил коробку специально, зная, что она не удержится и откроет ее.

Наконец Эллисон отставила чашку и встала. Осторожно подошла к коробке сбоку, словно ожидая, что оттуда в любой момент может выскочить что-то живое, с разинутой клыкастой пастью. Наконец развернула обертку и открыла коробку.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Дрожащими руками Эллисон отогнула все четыре клапана и раздвинула несколько слоев тончайшей, лиловой с золотом, оберточной бумаги. Она узнала и цвет, и рисунок упаковочного материала. Конечно же, из шикарного магазина одежды в Манхэттене. Однажды они с Дианой, подначивая друг друга, осмелились войти внутрь через стеклянные двери, и сестра купила ей ко дню рождения шелковый шарф, стоивший в два раза дороже, чем любая вещь из гардероба Эллисон.

Затаив дыхание, она просунула руку под шуршащую бумагу и коснулась чего-то мягкого, шелковистого, струящегося. Кончиками пальцев ухватила и вытащила ткань. Это было платье из бледно-синей переливчатой материи. Самое красивое платье, какое она когда-либо видела!

Подкуп! Якоб думал: если подарит ей что-нибудь дорогостоящее, то сможет подчинить ее своим желаниям. Ведь именно так он подкупал, соблазнял и заманивал в постель бесчисленное множество женщин.

Эллисон разжала пальцы, и тонкий шелк скользнул обратно в коробку.

— Я вам покажу, ваше королевское высочество, — проговорила она сквозь зубы.

* * *

Якоб стоял на носу «Куин Элиз», держа в одной руке бокал с охлажденным мартини, сигару в другой, и смотрел, как с катера высаживают очередную группу гостей. Яхту уже заполнила толпа изрядно подвыпивших завсегдатаев светских увеселений. Некоторых он узнал — встречался с ними в офисе ООН, когда был там по поручению отца. Остальные — местные политики, журналисты и ответственные сотрудники корпораций, желающих открыть филиалы в Эльбии. Был тут и драматург, недавно с успехом поставивший на Бродвее два мюзикла и комедию. Они охотно пили его шампанское и угощались закусками с подносов, которые разносили официанты из единственного в Нантикоке ресторана.

Среди этих людей, лучезарно улыбающихся принцу и рассыпающихся в пожеланиях доброго здоровья его отцу, Элли не было.

Прошел час, и катер пристал к яхте еще раз. На нем не было никого, кроме молодого шкипера в белой парадной форме и единственной пассажирки. Якоб потерял интерес к гостье, как только увидел, что она не в переливающемся синем платье, которое он купил для Элли. Но вдруг вместе с солеными брызгами ветер донес до него слабый аромат знакомых духов. А потом Якоб увидел маленькую фигурку, поднимавшуюся по кормовому трапу. В лучах предвечернего солнца волосы молодой женщины отливали золотом. Зачесанные назад, они струились по спине длинными гладкими прядями, которые чуть трогал морской бриз. На ней не было синего платья, гостья была в шелковом брючном костюме, но сомнение исчезло — это Эллисон!

— Добро пожаловать на борт! — крикнул Якоб поверх толпы гостей. Он заметил, что в руке у нее большая парусиновая сумка. Вещи для ночлега? Якоб ощутил прилив надежды.

Заслонив глаза рукой от солнца, Эллисон, чуть улыбаясь, смотрела на него.

— Ты выглядишь потрясающе! — сказал он, отметив про себя, что почти все гости внимательно наблюдают за ним и вновь прибывшей.

— Спасибо, — чопорно поблагодарила она.

— Платье, которое я тебе купил, не подошло?

— Я не привыкла принимать подарки от незнакомцев!

Незнакомец! Но ведь они спали в объятиях друг друга! Были близки так, как редко бывают близки люди!..

— Возможно, нам удастся исправить эту ситуацию, — произнес он спокойно, улыбнувшись ослепительной, чуть небрежной улыбкой, с которой начинались многие его победы. Наклонившись к ее уху, он прошептал: — С наступлением темноты большинство гостей уедет.

— И я с ними, — коротко ответила Эллисон. — Я приехала лишь затем, чтобы вернуть вот это.

Она протянула ему сумку. В ней, скомканное, лежало синее платье.

— Очень жаль — я думал, ты обрадуешься.

— Ты считаешь, женщина должна прыгать от радости, если ей бросить дорогую вещицу? — Она небрежно отвернулась и окинула взглядом палубу. — А где еда? Я умираю от голода!

И Эллисон неторопливо пошла по палубе, мило улыбаясь и здороваясь с гостями.

Она им пренебрегла! Такого удара Якоб еще не получал!

Вероятно, надо было сразу подарить ей бриллиантовый браслет — его обычный второй подарок. Но Эллисон и его могла отвергнуть — швырнуть браслет в лицо! Что за женщина? Неужели она не ценит настоящее качество?

У Якоба было такое ощущение, будто он стоит под палящим солнцем, хотя с наступлением фиолетовых сумерек начало холодать. Зажглись гирлянды из миниатюрных лампочек, их золотистый отсвет лег на палубу. Якоб сунул сумку с платьем под мышку и зашагал к трапу. В кают-компании Эллисон разговаривала с пожилой супружеской парой. Он бросил на супругов мрачный взгляд. Те вежливо закончили разговор и ретировались. Якоб схватил Эллисон за руку, которую та протянула к подносу за маринованной мидией.

— Что за номер ты пытаешься отколоть?

— Отколоть? — невинным тоном спросила она.

— Да, отколоть! Думаешь повысить ставки, вернув мне платье? Чего ты от меня хочешь? — Он схватил Эллисон за руку, но она вырвалась.

— Я не нуждаюсь в подарках!

— Понятно, — медленно произнес он. — Ты хочешь от меня чего-то большего! Ну так не стесняйся, выкладывай! Чего же?

Она пронзила его холодным вызывающим взглядом.

— Мне от тебя ничего не надо, Якоб. За этим я и приехала сюда сегодня — чтобы было все ясно.

— Ты лжешь.

Она не разозлилась, как он ожидал, а только смерила его с ног до головы все тем же холодным, изучающим взглядом.

— А зачем мне лгать? У тебя с женщинами всегда так? Они всегда чего-то хотят от тебя? Так вот: мне от тебя ничего не надо! Если тобой увлекается женщина, у которой есть хоть капля здравого смысла, то она знает, что ее бросят через несколько недель. Поэтому она смотрит на тебя так же, как ты на нее! Ты берешь от нее все, что можешь, а она берет от тебя единственное, что ты можешь предложить, — дорогие побрякушки или тряпки!

— Послушать тебя, так я просто какой-то пошляк! Я вовсе не такой. Спроси Томаса!

Она рассмеялась и покачала головой. Колыхнулась гладкая золотистая волна волос.

— А кто такой Томас? Твой слуга?

С ума сойти! Кто дал право этой библиотекарше критиковать его?!

— Что ж, верно... Томас — мой шофер и телохранитель, но он еще и мой друг.

— И я уверена, получает щедрое вознаграждение за то, что в любом споре всегда принимает твою сторону, — съехидничала Эллисон.

— Он был моим шофером, пока я учился в Оксфорде. После этого стал моим личным помощником. Томас был со мной и когда я учился в Йельском университете. Он уезжал в отпуск тогда... два года назад, когда мы встречались.

— Значит, обо мне он не знал? — спросила Эллисон.

— Нет! — Почему у него возникает желание виновато опустить глаза каждый раз, когда она говорит с ним о прошлом? Он не привык раскаиваться в своих поступках. Да, но ведь до встречи с Эллисон ни один из его романов не заканчивался рождением ребенка. — Послушай, я не принуждал тебя стать моей любовницей. Не соблазнял тебя своим богатством, не обещал поездку в Альпы на уик-энд, не покупал тебе дорогих украшений...

— Верно, — подтвердила она, — потому что, к счастью, у тебя тогда хватило ума понять, что на меня такие вещи не действуют.

— Но мог бы пообещать жениться на тебе или остаться с тобой навсегда. И даже никогда не говорил, что люблю тебя... — продолжал защищаться Якоб.

— Действительно, не говорил, — признала Эллисон. Голос ее звучал подавленно и глухо. Глаза на мгновение затуманились. — Но ведь и я тоже не говорила, что люблю тебя.

Ее слова кольнули так, что перехватило дыхание. Возникло такое чувство, будто ему сначала дани нечто бесценное, а потом внезапно выхватили из рук. Якоб никогда много не размышлял о любви — для него быть любимым означало не быть одному. Да он никогда и не был один. Вокруг него всегда роились люди — заботились, отвечали на его вопросы, выполняли его желания, развлекали.

Пять лет назад умерла его мать, но странное дело — он редко вспоминал о ней. Королева почти всегда была занята и не могла проводить с сыном много времени. И, уж во всяком случае, никогда не говорила, что любит его. Но он был единственным ребенком и в любви матери не сомневался. Любовь никогда не была для него проблемой. Собственно говоря, Якоб толком и не знал, что это такое.

— Тебе что-то все-таки нужно! — Он заглянул в ее глаза. Странное чувство — ты и могуществен и беспомощен одновременно. Получается, не так уж сильно отличаешься от других.

Эллисон невозмутимо встретила его взгляд.

— Да, наверное, мне что-то нужно. И я скажу тебе, что, — заговорщически прошептала она. — Полжизни отдала бы сейчас за приличный сэндвич с ветчиной! Здесь все так вкусно, но уж больно порции малы — пришлось бы клевать целую неделю, чтобы наесться.

— Перестань, Элли! Скажи, чего ты хочешь, и хватит этих игр! Дело в малыше, верно? Тебе нужны деньги для него. Прекрасно! Ты их получишь. Но если хоть слово об этом просочится в прессу, то... — Он не закончил.

— Ах ты, напыщенный, избалованный сопляк, — процедила Эллисон сквозь зубы. — Я еще не встречала никого, кто был бы так зациклен на самом себе, как ты, Якоб фон Как-там-тебя!

— Я предлагаю тебе любую сумму, какую ты назовешь, для ребенка, которого я в глаза не видел, — возразил он. — И даже не уверен, что он мой! Мне кажется, что предложение чертовски щедрое, леди!

— Вот именно поэтому ты и заслуживаешь всех тех эпитетов, которыми я тебя наградила. Мне не нужны твои деньги, Якоб! Мне надо, чтобы ты ушел и оставил нас с сыном в покое. Пропусти меня! Я хочу уехать.

И он понял. Ей действительно ничего от него не было нужно — только чтобы он оставил ее в покое. Впервые в жизни он встретил женщину, которая не собиралась использовать его. Власть, деньги, престиж, право хвастаться, что спала с принцем... Она отмела все! Что же делать?

Он догнал ее уже у трапа.

Томас, сурово нахмурившись, встал между ними.

— Ваше королевское высочество, возможно, леди предпочитает побыть в одиночестве в ожидании катера.

Якоб не верил своим ушам. Они объединились против него!

— Я ничего ей не сделал!

— Принц действительно не причинил мне вреда. Я... я просто устала, и мне пора домой. — Эллисон с благодарностью протянула руку Томасу.

Англичанин с секунду внимательно изучал ее лицо, потом пожал руку и отступил назад.

— Я сейчас вызову катер, — негромко сказал он. — И буду поблизости, если вам что-нибудь понадобится, мисс.

Она кивнула и, отвернувшись, уставилась на воду.

Якоб наклонился над Эллисон.

— Ты права, — прошептал он. — Тому, как я поступил с тобой, нет никакого оправдания. Когда я ушел от тебя так... Я всегда так поступал. Научился пользоваться тем... тем, кто я есть.

— А какая разница, кто ты есть? — тихо спросила Эллисон. — Ведь чувства имеются у всех. Когда тебя бросают, это больно — и совсем не зависит от того, кого ты любила — бедняка или миллионера...

Он покачал головой. Как объяснить, чтобы она поняла?

— Я не должен был заходить с тобой так далеко. Это моя вина, не твоя. Я могу жениться только на женщине королевской крови...

Ее взгляд задумчиво скользил над водой, пронизанной серебряными нитями лунного света.

— Значит, от простолюдинок вроде меня ты всегда так сбегал?

Простолюдинка! Что за нелепое слово! И уж во всяком случае, не для Эллисон. Вот уж кого никак не назовешь обыкновенной женщиной, думал он.

— Видишь ли, придет время, и я буду вынужден выбрать жену-аристократку.

— Очень интересно, — сухо заметила Эллисон. — И когда же такое время наступит?

— В конце этого года, в Рождество.

Эллисон прикрыла глаза. Бедный Якоб!

Стоит пожалеть его, не так ли?

— Вот как, оказывается, распланирована твоя жизнь. Тебе позволено выбрать жену из горстки одобренных двором женщин, и ты должен жить с нею до конца жизни?

— Ну, не совсем так... — Якоб смущенно откашлялся.

Он вздохнул, оглянулся на Томаса, который разговаривал с кем-то из гостей, наверняка принося им необходимые извинения за плохое настроение принца.

— Я хочу все тебе объяснить. После того, как я так... обошелся с тобой, это самое малое, что я могу сделать. Ты не могла бы остаться ненадолго, когда все разъедутся?

— Я... я не знаю, — с сомнением ответила Эллисон. — Я оставила ребенка с сестрой. Диана и так весь день возилась с целой оравой малышей.

— Позвони ей и спроси. Пожалуйста! — Это слово далось ему нелегко. — Мне нужно поговорить с тобой наедине.

Она сжала губы и, глядя на темнеющий горизонт, нервно побарабанила пальцами по медному поручню.

— Не знаю, разумно ли это...

— Обещаю тебе, Элли: против твоего желания я не буду ничего предпринимать.

Она стояла молча, а когда снова взглянула на него, Якоб понял, что решение принято.

— Хорошо. Я останусь, но только до полуночи. Я позвоню Диане.

* * *

Эллисон никак не ожидала, что следующий час будет таким трудным. Аппетит она потеряла и почти ни с кем не могла поддерживать разговор. И хотя она демонстративно отошла от Якоба подальше, всякий раз, когда в поле ее зрения попадала его высокая фигура, приходилось глубоко дышать, чтобы сдержать бешеное сердцебиение.

Якоб держался с гостями как любезный хозяин. Но все время искал ее глазами, словно желая убедиться, что Элли еще на яхте.

После одиннадцати гости начали покидать яхту, и наконец они оказались одни — настолько, насколько это было вообще возможно для принца. Оставались капитан, несколько матросов, кок и еще двое официантов для обслуживания кают. И, конечно, Томас, незримо присутствовавший где-то рядом.

Их разговор состоялся в личном салоне Якоба. Длинный, изогнутый диван с обивкой из кремовой кожи занимал три стены. В центре — бар с напитками и пульт дистанционного управления для всевозможной развлекательной аппаратуры. С потолка свешивался телеэкран.

— Шампанского? — спросил он, когда Эллисон, выбрав местечко в уголке дивана, удобно расположилась там, подобрав под себя ноги.

— Пожалуй, я бы выпила колы.

Кивнув, он наполнил два бокала и присоединился к ней, но сел на расстоянии. Довольно долго они молча пили колу.

Якоб нервничает, как и она! Почему? Зачем он вообще тратит время на женщину, которая уже сказала, что спать с ним больше не будет, что ей от него ничего не надо и что она собирается хранить его тайну безвозмездно?..

Разве что... разве что оправдываются ее худшие опасения и он собирается отнять у нее Крея?! Тогда ей лучше узнать его намерения сейчас, немедленно! Она будет бороться с ним до последнего вздоха!

Наконец Якоб негромко откашлялся и заговорил:

— Я считаю, что твой сын — это также и мой сын... — Он поднял руку, заметив ее протестующее движение.— Этим я хочу сказать, что он появился в результате нашей любви, вот и все. Я никогда не буду пытаться отнять его у тебя, Эллисон! Я с тобой искренен. Более того, я не оставил бы тебя беременной, но я ведь ничего не знал! Правда, собирался расстаться с тобой, что, собственно, и сделал. Но... ты изменила меня... И теперь все так запуталось!..

— Что запуталось?

— Не знаю. Теперь я как бы пытаюсь жить двумя разными жизнями — из-за твоего... нашего ребенка. Видишь ли, я всегда думал, что в конце концов женюсь на предназначенной для меня женщине, может быть, и не так скоро, как хотел бы мой отец, но... И когда взойду на трон, она станет королевой. Если же кого-нибудь полюблю, то найду способ быть с ней...

— Ты хочешь сказать, что помимо жены, королевы, имел бы еще и любовницу? — Эта мысль ужаснула ее. Но ей было известно, что властительные особы поступали так на протяжении всей истории.

— Да, — признался Якоб. — Мой брак был бы чисто политическим. — Он поставил пустой бокал на столик и выжидательно взглянул на нее.

Эллисон спокойно встретила взгляд его темных глаз, хотя сказанное поразило ее. В груди полыхнуло жаром, который перекинулся на шею и щеки.

— Нет, Якоб, — прошептала она. — Я никогда не смогла бы жить в такой лжи.

— Это не обязательно должно быть ложью! — Он словно пытался успеть высказаться до того, как его остановят. — В просвещенном обществе с пониманием относятся к таким вещам. Мы даже могли бы вместе путешествовать. А у Крея — его ведь так зовут? — было бы все самое лучшее! Вы с ним жили бы в прекрасном доме, и у тебя никогда не возникло бы ни малейшей заботы о деньгах ни на свои личные нужды, ни на его образование. А я проводил бы как можно больше времени с вами обоими, и...

Кончиками пальцев Эллисон прикоснулась к его губам. В глазах Якоба она прочитала гораздо больше, чем он мог выразить словами. Одинокий, несчастный человек! Ему предстояла жизнь без любви, без верной спутницы, потому что в его мире действовали совсем другие правила.

— Я бы никогда не смогла так поступить, — шепотом повторила она. — Мне безразлично, что позволяет твое просвещенное общество. Для меня важны те, кого я люблю. Что я должна буду сказать Крею, когда он вырастет? Как ему тебя называть? Отцом? Или придется внушить мальчику, чтобы он называл тебя дядей Якобом? — Она горько усмехнулась. — А что я скажу своим родителям? Они здравомыслящие, обыкновенные, хорошие люди; они воспитали меня в уважении к браку и верности. Два года назад, когда мы были вместе, я думала, что... — Она убрала руку с его губ. — Ладно, не стоит об этом!

Его взгляд был серьезен.

— Ты полагала, что мы любим друг друга и станем мужем и женой?

— Да! — Она встала. — Но мы это уже обсуждали, так что...

Дотянувшись через кожаные подушки, он взял ее руки в свои и поцеловал пальцы.

— Мне очень жаль, Элли. Очень. Я не хотел вводить тебя в заблуждение или бросить, как я это сделал. Просто...

— Я знаю. — Она оперлась на руки и встала. Все уже сказано. Незачем терзать друг другу душу. Эту боль не унять никакими словами. Их желания и стремления абсолютно различны. Несмотря на смятение чувств, все ясно.

— Не уходи, — с трудом проговорил Якоб. Она посмотрела на него сверху вниз и увидела в глазах то, чего больше всего боялась, — растущее желание. Эти глаза затягивали в свои глубины, не отпускали. Эллисон замотала головой.

— Нет, Якоб. Не надо...

Он притянул ее и усадил на диван рядом с собой.

— Просто посиди со мной еще немного. Команда... и Томас... все заняты и не придут сюда. Я запер дверь — на всякий случай.

— Не могу, — сдавленно проговорила она.

Но его голос, продолжавший умолять, звучал завораживающе. А от губ, слегка касавшихся кончиков ее пальцев, по рукам расходились волны наслаждения. В истоме Эллисон откинула голову назад и закрыла глаза.

Нахлынули воспоминания — как она была счастлива тогда!

— Я стал твоим первым мужчиной, верно? — Его губы уже двигались по ее руке от локтя к плечу.

— Да... — Будь это годом, месяцем или часом раньше, Эллисон ни за что бы не призналась бы ему в этом, но сейчас у нее не хватило сил отрицать правду.

Горячие губы оставили цепочку легчайших поцелуев вдоль изгиба ее плеча, перешли на шею...

— А после меня был кто-нибудь?..

— Нет, — прошептала она. — Никого...

— Господи, Элли! — Его голос стал хриплым от страсти. — Если бы я мог превратиться в другого мужчину!

Но ты, увы, не можешь, подумалось ей. С трудом приоткрыв глаза, она увидела его совсем близко. Она плыла в море огненных ощущений. Комната накренилась, завертелась, осталась далеко внизу. Эллисон казалось, будто она взлетает куда-то вверх, на гребень вулканической лавы, и спасения ей нет.

Но она и не пыталась сейчас спасаться от Якоба. Ей хотелось испытать все, что он ей давал. Она жила одним этим мгновением.

Якоб прижал ее к себе. Эллисон не сопротивлялась. Прошло так много времени с тех пор, как она последний раз занималась любовью. И за все это время ей ни разу не хотелось быть с кем-нибудь другим — только с Якобом!

Долгие месяцы одиночества, заботы материнства, работа и просто каждодневная рутина бытия — весь этот тяжкий груз больше не давил на нее. Да, бывали и счастливые минуты. Как же иначе, когда в доме ребенок! Но любовь к сынишке, к родителям, к сестре сильно отличалась от любви к мужчине, которому суждено быть спутником всей ее жизни. Именно так она думала тогда о Джее — молодом человеке, который в один солнечный день на берегу навеки покорил ее сердце. Ее мечты оказались лишь фантазией. Совсем другой мужчина — принц Якоб, наследник эльбийского престола и плейбой по призванию — вот ее реальность.

Реальность... фантазия... Все перемешалось у Эллисон в голове, когда она поддалась пьянящим поцелуям Якоба. Со вздохом она сдалась в плен его голоса, рук и губ, и тогда развеялись все сомнения.

— Ты моя, — говорил Якоб нараспев низким, звучным голосом. — Моя... моя... моя... моя Элли.

Она вцепилась в его плечи, чувствуя, что сердце готово взорваться, и зная только, что весь ее привычный мир рушится. Но до этого уже не было никакого дела, потому что забытье оказалось так прекрасно!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Якоб открыл глаза и обнаружил, что лежит ничком поперек смятого костюма из кремового шелка, который был на Эллисон совсем недавно. Ткань еще хранила запах ее духов. Повернув голову, он увидел и ее, уютно свернувшуюся рядом. Одна рука безвольно закинута ему на спину. Длинные, красивые ноги переплелись с его ногами.

— О Господи! — выдохнул Якоб, отворачиваясь, чтобы Эллисон случайно не увидела отвращения у него на лице.

Отвращения не к ней, а к себе — за то, что только что сделал! Он ведь однажды уже чуть было не погубил эту девушку и — вот, полюбуйтесь! — сейчас снова вмешивается в ее жизнь! Настолько забылся, что даже не подумал достать презерватив из тумбочки рядом с диваном. Но как же хорошо с ней! Полное и абсолютное наслаждение, долгожданное чувство свободы и облегчения. Даже сейчас, лежа рядом с ней и слыша тихое, умиротворенное дыхание, он ощущал еще не замершее эхо томительно-сладких содроганий.

Давно уже он не испытывал столь полного блаженства! Нет, он флиртовал с женщинами, многих соблазнял, доводил до вершин наслаждения. Та Эллисон, которую он встретил два года назад, была далеко не последней женщиной, не устоявшей перед его обаянием.

Но после романа с ней что-то изменилось. Полностью удовлетворяя партнерш, он сам не получал ничего. Ведь и мужчина при желании может имитировать удовлетворение.

Почему с ней заниматься любовью так легко и просто?

Он лежал не шевелясь, прислушиваясь к ритму ее дыхания. Вот Эллисон как будто прошептала его имя... Вот ее тело вздрогнуло...

— Прости, — резко сказал Якоб. — Этого не должно было случиться. — Он не знал, что еще сказать.

Он высвободился, откатился в сторону и сел на край дивана, закрыв лицо руками. Однажды он уже причинил ей боль, а теперь поступил в десять раз хуже! А ведь не хотел этого. Но трудно думать о чувствах другого человека, когда привык всю жизнь думать только о своих.

В приливе стыда Якоб вскочил с дивана, подхватил с пола нечто, напоминавшее его брюки.

— Поднимайся! — зарычал он. Натянув брюки прямо на голое тело, резко застегнул молнию.

Совершенно нагая, Эллисон приподнялась и уселась на диванной подушке, наполовину съехавшей на пол. Нахмурившись, она смотрела на него с озадаченным и в то же время обеспокоенным видом.

— Что ты сказал?..

Ее напряженный, с ноткой вызова голос сразу заставил его насторожиться. Он ожидал слез, даже жалкого отказа удалиться с яхты. Он подготовил себя к женской истерике в лучшем духе мыльной оперы. С какой стати нервничать из-за нескольких минут слез? — спрашивал какой-то чужой внутренний голос. Она уже пережила подобное раньше и опять переживет. Ты сделал то, что хотел, не так ли?

Абсолютно верно! Он снова увиделся с Эллисон, снова овладел ею. Именно так он объяснил Томасу свои намерения. Теперь можно жить дальше. То, что мешало ему жить в полную силу, устранено, и ничто не мешает вернуться к беззаботному существованию. Ему на роду написано иметь жену королевской крови и держать гарем роскошных наложниц, и кто из мужчин стал бы жаловаться на его месте?

Но Эллисон не плакала. Не швырялась в него, не цеплялась, обливаясь слезами. Она просто рассматривала его, словно какое-то крупное и неприятное на вид насекомое, неожиданно свалившееся с потолка.

— Якоб! — резко, со злостью произнесла она, почти выкрикнула его имя. Ее яркие сине-зеленые глаза полыхнули насмешкой. — То, что сейчас здесь было, это не просто секс!

Он неловко засмеялся.

— А что же?

— Посмотри на меня, — потребовала она.

Он сделал вид, что приводит в порядок салон. Под сползшей подушкой нашел ее трусики и швырнул ей. Наконец ее молчание и отсутствие какого бы то ни было занятия для рук заставили его повернуться к ней лицом.

Она держала в руках свою одежду. При виде ее обнаженных грудей Якоб с ужасом почувствовал первые признаки возвращающегося возбуждения.

— Ну что? — грубо процедил он.

— Не говори мне, что у тебя это всегда бывает так.

— Откуда тебе знать? Ты ведь при этом не присутствовала.

— Не присутствовала, — признала она, и ее голос дрогнул. — Но у меня есть интуиция...

— Ну так ты ошибаешься! — огрызнулся Якоб. — Не пытайся видеть в этом больше того, что есть. Ты сама сказала, что не имела дел с другими мужчинами, и вряд ли можешь считать себя экспертом. Все это чисто физическое, дорогая!

— Если я не прыгаю из постели в постель по всем пяти континентам, — взвилась она, — это еще не значит, что я не понимаю, что такое лю... — И Элли заморгала, словно не желая или не находя сил договорить последнее слово.

— Любовь? — издевательским тоном подхватил Якоб. — По-твоему, это любовь? Ведь ты думала тогда, раньше, что мы были влюблены друг в друга? Ну так это просто летнее приключение! И не больше!

— Тогда зачем же... все это?.. — Она показала рукой на диван, где они лежали всего несколько минут назад в жарких объятиях.

Якоб отвернулся, скрывая вспыхнувшее лицо.

— Это секс, — глухо произнес он.

— Вот как, — сказала Эллисон упавшим до шепота голосом. — Понятно.

Он закрыл глаза, ощущая ее боль как свою собственную. Но разве у него есть другой выход, кроме как выбросить эту женщину из своей жизни?

Якоб переступил с ноги на ногу, обуреваемый желанием сбежать из каюты, где в воздухе все еще витал запах их страсти. Слишком больно было оставаться с ней рядом. Ему отчаянно хотелось избавиться от нее, и в то же время он чувствовал себя последней свиньей. Оказаться на расстоянии от Элли — только в этом случае ему станет лучше.

— Я подожду тебя наверху, — резко сказал он. — Вон там — ванная, если захочешь помыться.

Конец фразы он договаривал уже с середины лестницы, поднимаясь на палубу.

Ресторатор закончил свои дела, собрал оборудование и уехал. Матросы сложили и убрали шезлонги, окатили водой из шлангов столы и палубу и ушли спать. Томас стоял на корме и курил сигару. Казалось, он внимательно изучает тоненькое, колеблющееся отражение луны на поверхности мелких волн.

— Потребуется ли катер для молодой леди? — спросил он у Якоба абсолютно бесстрастным тоном.

— Да!

Томас кивнул. По его лицу ничего невозможно было прочитать.

— Странно, но она как будто бы осталась не очень довольна вами.

— Знаю.

— Обычно почти все они бывают довольны. Вы вручили ей прощальный подарок?

— Она не приняла бы его! Перегнувшись через блестящий латунный поручень, Якоб пристально смотрел на черную воду.

— Я купил ей платье для сегодняшнего приема. Оно дороже ее машины! Так Эллисон оделась во что-то свое, а платье от Живанши принесла обратно — в сумке, с которой ходит за покупками!

— Она не такая, как все, верно? — Томас протянул руку к сотовому телефону в гнезде под поручнем и коротко с кем-то переговорил. — Сейчас подгонят катер, сэр.

Якоб лишь хмуро глянул на него, чувствуя себя слишком усталым, чтобы отреагировать на едва уловимую нотку неодобрения в голосе друга. Голова вдруг налилась такой тяжестью, что ее стало трудно держать. Эллисон сейчас уедет, и больше они никогда не увидятся. Даже если бы он стал умолять ее остаться, она ни за что не согласится — после того, как он с ней обошелся...

— Томас, есть одно обстоятельство, о котором ты должен знать, — пробормотал Якоб.

— Да? — Англичанин выпустил дым в виде голубого колечка, лениво поплывшего в ночном воздухе.

— Она меня ненавидит. — Он не стал ждать лаконичного, как всегда, ответа. — И она родила ребенка почти полтора года назад. Мальчика. Это мой сын.

Англичанин выбросил наполовину выкуренную сигару в океан и перевел взгляд на Якоба.

— Вы уверены, что этот ребенок ваш, сэр? — Это был словно даже не вопрос, а утверждение известного факта.

— Да. Эллисон не станет лгать. Она назвала его Крей. Я его не видел, но верю ей.

— Вам придется сказать королю.

— Зачем?

— Ситуация деликатная и в дальнейшем может создать проблемы. Вы сказали, это мальчик. Законнорожденный он или нет, но и он, и его мать в дальнейшем могут выдвинуть требования на ваш титул.

— Но в жилах этой женщины нет ни капли королевской крови!

— Надо справиться у юристов вашего отца. Эти вопросы очень сложны. В любом случае необходимо сказать королю. После такой новости он будет с особым нетерпением ожидать вашего выбора.

— Какого выбора?

— Выбора жены. Вы помните, сэр, — он должен быть сделан до конца года. Еще есть время для рождественской свадьбы. Такова традиция Остерандов, разве нет?

— Да, — неопределенно пробормотал Якоб. — Рождество... Такой радостный праздник... обычно...

Раздалось раздражающее тарахтенье мотора. Катер плавно скользнул к корпусу яхты. Почти тотчас же у борта появилась Эллисон. Она даже не взглянула на стоявших на корме мужчин. Ее глаза гневно сверкали. Ненакрашенные губы были сжаты в непреклонную линию. Якоб смотрел, как она спускается по трапу. Длинные прямые волосы блеснули в лунном свете, и он почувствовал, будто что-то хрупкое сломалось у него внутри. Он отвернулся.

* * *

Эллисон тупо уставилась на будильник, стоявший на столике возле кровати. Она не позаботилась установить его на сигнал, зная, что ее разбудит ребенок. Да и о каком сне можно мечтать после всего, что произошло?

В соседней комнате и впрямь завозился в кроватке Крей.

— Двадцать восьмое сентября, — произнесла Эллисон. — Завтра будет двадцать девятое. А потом тридцатое. — Если думать о конкретных датах и течении времени, то легче будет прожить первый день после того, как Якоб бросил ее — во второй раз...

Холодноватый ветерок всколыхнул белые шторы на окне, напомнив, что кончилось еще одно лето. Но намного хуже был убийственный холод, поселившийся у нее в душе. Он, этот холод, вызван не доносящимися с океана дуновениями близкой зимы. Ледяной взгляд Якоба врезался ей в память, уничтожив ту робкую надежду, которая было затеплилась.

Ему опять это удалось! Он увлек ее порывом страсти, заставил поверить, что они вместе не случайно, не просто так. Больше она такой дурой не будет! Отныне ни один мужчина не получит ее любви, не заслужив ее.

Эллисон откинула простыни и заставила себя выбраться из постели. Надо стоически отнестись к предстоящему дню и попытаться успокоиться. Сначала она позвонила в библиотеку и отпросилась, сославшись на плохое самочувствие. Но что дальше? Во всяком случае, она не станет слоняться по дому и жалеть себя. Проведет этот день с сыном! Только она и Крей!

Так она и провела весь этот долгий, спокойный день.

А ближе к вечеру Эллисон нарядила Крея в симпатичную спортивную рубашечку с капюшоном, сама надела тренировочный костюм, и они потрусили по асфальтированной дорожке, проложенной над дюнами бухты Нантикока. Звук набегающей на песок воды, казалось, звал ее. И она не смогла удержаться — посмотрела на море. С дюжину прогулочных яхт колыхалось у причалов, но бухта была пуста. «Куин Элиз» исчезла.

* * *

К середине ноября в Коннектикуте выпал первый снег. В городах на побережье толщина снежного покрова достигла всего нескольких дюймов, но подальше от моря пышные сугробы в фут толщиной покрыли склоны холмов, фестоны снега опушили вечнозеленые деревья, заборы, крыши. В одно из воскресений Эллисон уговорила Диану одеть детей потеплее и отправиться с ней и Креем куда-нибудь погулять.

Доехав до большого парка, они два часа играли на поляне. Крей выписывал круги, хохоча от восторга, то и дело падая в снег. Лепили снежки, все вместе скатали снежный ком. Когда наконец погрузились в машину, чтобы ехать домой, на поляне остался стоять диковинный снежный зверь с головой оленя с рогами из веточек, телом медведя, ногами слона. На обратном пути остановились в сельской гостинице, где подкрепились оладьями с кленовым сиропом, ветчиной, дымящимся кофе для взрослых и горячим шоколадом для детей. Этот день напомнил Эллисон, что в жизни есть место любви и веселью.

— Зайдешь на минутку? — спросила Диана, когда Эллисон свернула на улицу, где жила сестра. — Гэри еще не скоро явится. Он и его бригада где-то реконструируют кухню.

Ее муж работал подрядчиком и занимался всем — от ремонта крыш до обновления интерьеров. Его рабочий день был долог, они оба вообще много работали, но их брак казался прочным, и Эллисон искренне радовалась за сестру.

— Спасибо, дорогая, но Крей порядком устал. Надо бы поскорее добраться до дому и уложить его спать.

— Положишь на мою постель! Отправим мою ораву гулять перед домом, а сами спокойно выпьем по чашке чаю.

У Эллисон не хватило духу отказаться.

— Что ж, ладно, — согласилась она, вписываясь в последний поворот улицы.

Боже! Что это? Длинный черный лимузин стоял на другой стороне улицы против дома Дианы.

Сестра негромко свистнула.

— Ничего себе автомобильчик. Чей это? У Робинсонов дочь выходит замуж, но я не думала, что в этот уик-энд.

— По-моему, невесты предпочитают машины белого цвета!

Эллисон помогла Диане отвести детей в дом. Их переодели в сухое, а затем старших выпроводили на улицу. Крея и младшего сына Дианы уложили спать.

Эллисон была на кухне и ставила чайник, когда в дверь черного хода постучали.

— Я открою! — крикнула она Диане, возившейся с детской одеждой где-то в комнатах. — Наверное, дети что-то забыли.

Она распахнула дверь, и улыбка замерзла у нее на губах.

— Что тебе надо? — В ее голосе холода было больше, чем в сосульках, свисавших с крыши над головой Якоба.

Он стоял на цементной ступеньке и смотрел на нее с таким выражением, словно уж ее-то он никак не ожидал и не хотел увидеть.

— Можно мне войти? — наконец произнес он.

— Не вижу для этого никакой причины! — Эллисон не собиралась сдавать своих позиций.

— Нам надо поговорить.

— Мы уже поговорили. Больше говорить не о чем.

— Это касается твоего... нашего сына.

Острая боль в сердце заставила ее прижать руки к груди. Наш сын! Эти слова звучали явной угрозой.

— Он мой — выкрикнула Эллисон. — Уходи!

Она попыталась захлопнуть дверь перед его носом, но Якоб уже шагнул вперед. Его широкоплечая фигура, казалось, заполнила весь дверной проем.

— Да закройте же наконец дверь! Холодно ведь! — За спиной Эллисон появилась сестра, быстро сообразившая, что к чему.

И Якоб вошел в дом. На нем было пальто из мягкой верблюжьей шерсти, темно-серые, безупречно отглаженные брюки и туфли из цветной кордовской кожи.

— Убирайся отсюда прочь! — Эллисон вызывающе уперла руки в бока.

Диана негромко кашлянула.

— Значит, все так же готовим две чашки горячего чаю?

— Прошу меня извинить за нежданный визит, миссис Филдс, — Якоб шагнул к Диане, — но мне нужно был найти Эллисон, и кто-то из ее соседей сказал, что она здесь. Я жду уже несколько часов. — Поколебавшись долю секунды, он протянул ей руку в перчатке: — Меня зовут Якоб фон Остеранд. Возможно, Эллисон рассказывала обо мне.

Диана наклонила голову набок, внимательно обвела взглядом высокого, элегантного мужчину и лишь потом пожала его руку.

— Да, сестра мне кое-что говорила о вас, Якоб. Но повторять этого мне бы не хотелось. — Она мило улыбнулась.

— Весьма сожалею, что отношения между вашей сестрой и мной получились не очень гладкими. Это по моей вине. — Неожиданно он повернулся к Эллисон. — Поэтому я и здесь.

— Вот как? Очень любопытно послушать, что ты придумал на этот раз. Твой первый визит длился два месяца. Следующий раз, когда ты решил заглянуть в Нантикок, ты провел здесь... дай-ка сообразить. Три дня? А теперь у вас, похоже, выдался лишний час или даже два между рейсами, ваше королевское высочество?

— Уфф, — пробормотала Диана, доставая из шкафа чашки. — Может, мне уйти, чтобы вы могли поцапаться без свидетелей?

— Нет! — крикнули хором Эллисон и Якоб.

— Я думаю, было бы как раз неплохо иметь при разговоре свидетеля. Но если вам это неудобно, миссис Филдс, я попрошу присутствовать своего шофера.

Эллисон насторожилась.

— Ты не можешь сказать ничего такого, что мне было бы хоть чуточку интересно услышать.

— Даже если на карту поставлено будущее твоего сына? — напряженным тоном спросил Якоб.

Эллисон бросила испуганный взгляд на Диану. Сестра больше не улыбалась.

— Если вы пришли угрожать Элли, то можете выкатываться отсюда сию же минуту, мистер! Она уже и так настрадалась по вашей милости. Кому-то вроде вас все это может представляться забавной игрой. Но для нас, жителей маленького городка, наши семьи значат очень много. Крей — ребенок Эллисон. Мужа у нее нет. За те месяцы, что прошли со дня его рождения, никто не заявил о своем отцовстве. И если вы думаете, что можете вот так просто войти сюда и выдвинуть какие-то претензии, то...

— Миссис Филдс, прошу вас! — Якоб сжал опущенные по швам руки в перчатках в кулаки. — Я пришел не с угрозами. Я никому не хочу зла. Но у меня возникла серьезная проблема, и у Эллисон тоже, хотя она этого пока не знает. Нам надо обсудить, как выйти из положения.

— Моя единственная проблема — это ты! — взорвалась Эллисон. — Не лезь в мою жизнь, и у меня все будет прекрасно!

— У тебя было не все прекрасно, когда мы виделись последний раз, — парировал Якоб.

Его темные глаза светились понятным ей выражением.

— Ладно. Говори. Быстро говори, что тебе нужно, и уезжай!

Итак, их гость, рады они ему или нет, остается. Надо предложить его высочеству чаю. И Диана налила кипяток в три чашки, опустила в них пакетики с заваркой. Пока Якоб снимал пальто и перчатки, она подала чай на стол. Повесив пальто на спинку стула, он сел и положил перчатки на колени.

— Я еще не видел сына. Он сейчас здесь, с тобой?

Эллисон не ответила.

— Значит, здесь, — уверенно сказал Якоб. — Не беспокойся, я не собираюсь хватать его и бежать. Я уже обещал тебе, и это остается в силе: я никогда этого не сделаю.

— Что толку в твоих обещаниях?

— Я все-таки, пожалуй, пойду, — поднимаясь, прошептала Диана.

— Сядьте! — приказал Якоб.

И Диана села с несвойственной ей покорностью.

— Останьтесь, прошу вас. — Тон явно смягчился. — Возможно, через минуту вы будете нужны вашей сестре. Перед нами ситуация, из которой нужно найти выход. Пожалуйста, сначала выслушай меня. — Он поднял руку, когда Эллисон попыталась что-то возразить. — Через минуту будет твоя очередь говорить. Ты спросила, какой толк в моих обещаниях. — Эллисон напряженно кивнула. — Я когда-нибудь обещал тебе что-нибудь?

Она молчала лишь долю секунды.

— Нет...

— Нет, — повторил он. — Когда мы встретились два года назад, я не обещал, что мы всегда будем вместе. Не обещал, что мы поженимся. Ты сочла все это само собой разумеющимся! Я не даю обещаний... никогда... кроме тех случаев, когда твердо намерен их выполнить.

Эллисон прикрыла глаза. Сейчас он скажет нечто такое, что перевернет всю ее жизнь!..

— Но теперь я собираюсь дать тебе обещание, — сказал Якоб с напряжением в голосе. — К своему предложению я отношусь серьезно, и ты должна к нему отнестись точно так же.

Эллисон зажала руки в коленях, но даже так не смогла унять дрожь.

— Я не хочу слышать твоего предложения, — проговорила она. — Ты уже разъяснил мне свои семейные традиции. Мужчины у вас женятся по политическим соображениям, потом заводят любовниц. Ну, а моя семейная традиция чуточку отличается от твоей. — Она быстро взглянула на Диану, глаза которой стали в два раза больше, чем обычно. — Мы, женщины из рода Коллинзов, ожидаем от наших мужчин, что они женятся на нас по любви и будут хранить верность своим клятвам. Я не стану твоей любовницей, Якоб, что бы ты ни предложил, деньги или что-то другое. Так что лучше тебе сразу уйти.

Диана молча поднялась из-за стола, обошла его и остановилась рядом со стулом Эллисон, положив ей руку на плечо, словно демонстрируя солидарность перед лицом общего врага. Наступило молчание, и в этой напряженной тишине послышался слабый плач, доносившийся из дальней комнаты.

— Это он? — прошептал Якоб. Эллисон окаменела. — Позволь мне посмотреть на него, — умоляюще произнес он. — Пожалуйста...

— Это ничего не изменит, — ответила Эллисон. — Крей останется здесь, со мной!

— Я же сказал, что не собираюсь отнимать его у тебя.

— Ладно, — нерешительно согласилась она. — Раз ты сейчас уходишь...

— Я посижу здесь... у телефона. — Диана посмотрела на своего незваного гостя так, что стало ясно: в случае необходимости она сразу же вызовет полицию.

Эллисон неохотно повела Якоба по коридору в спальню хозяев дома. Посреди широченной кровати, обложенный со всех сторон толстыми подушками, сидел кареглазый малыш. Его глаза были такими темными и блестящими, что казались почти черными. Волосы были каштановые, с проблесками светлого, как у матери, оттенка.

Якоб задержался в дверях, ошеломленно глядя на Крея.

— О Господи... — выдохнул он. — Он прекрасен!

— Да, — подтвердила Эллисон.

— Ему сейчас... семнадцать, восемнадцать месяцев?

— Около того.

— Он... он здоровый, веселый малыш и... С ним все в порядке, верно?

— Лучше не бывает, — ответила Эллисон. К своему смятению, она вдруг обнаружила, что ее губы упорно растягиваются в улыбку. Она тут же снова сжала их. — Ну вот, ты его увидел. Можешь теперь уходить!

Якоб шагнул в комнату, и у Эллисон замерло сердце.

— Как ты думаешь, он даст мне подержать себя на руках? — спросил Якоб.

— У него сейчас такой период... Он будет капризничать.

Якоб прошел дальше в комнату, ближе к кровати.

Крей с опаской смотрел на чужого дядю, но тут его внимание привлекли замшевые перчатки, которыми тот похлопывал по ладони.

— К твоему сведению, я не собирался предлагать тебе стать моей любовницей, — сказал ей Якоб как бы между прочим, ни на секунду не отводя глаз от ребенка. — Я хотел просить тебя выйти за меня замуж.

Комната поплыла у Эллисон перед глазами, колени стали ватными. Она покачнулась и рухнула на край кровати.

— Это и было мое предложение, и оно остается в силе. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, стала моей женой, уехала со мной в Эльбию.

О чем он тут говорит? Ей, должно быть, снится все это безумие — Якоб, стоящий в спальне Дианы... Крей, уставившийся на модные перчатки отца... Какое еще предложение? Это просто ужасный, жестокий сон! Ей надо лишь заставить себя проснуться.

Эллисон закрыла глаза, потом снова быстро открыла их.

Все как прежде.

— О чем ты говоришь? — воскликнула она.

Якоб протянул перчатку в сторону кровати, совсем чуть-чуть. Крей жадно посмотрел на нее и пополз к незнакомому предмету. Его пухлая ручонка схватила и потащила перчатку. Якоб не выпустил ее, но улыбнулся, словно сила сыновней хватки доставила ему удовольствие.

— О чем я говорю? — повторил Якоб. Он отдал малышу перчатку и не стал возражать, когда тот сунул один из ее пальцев в рот, чтобы попробовать на вкус. — Это все довольно запутанно, но сводится к тому, что нужно для нас обоих... и для благополучия Крея.

Эллисон потянулась через кровать к сыну, но Якоб быстро нагнулся и взял малыша на руки. Крей был совершенно очарован своей новой игрушкой и явно не заметил, кто его держит на руках. С какой легкостью Якобу удалось заманить сына к себе! Мог ли это сделать кто-то другой на его месте? Или же малыш почувствовал, что этот высокий, элегантно одетый мужчина — его отец?

— Для Крея лучше всего остаться со мной, — твердо сказала она. — А для меня лучше всего остаться здесь, в Коннектикуте, подальше от тебя.

— Видишь ли, ты полагаешь, что твоя жизнь будет прежней, — мягко и негромко возразил Якоб, словно опасаясь испугать сидящего у него на руках ребенка. — Но так не получится, к сожалению. Именно поэтому мне надо было поговорить с тобой сегодня, объяснить, что произошло.

Встав на нетвердые ноги, Эллисон смотрела, как Якоб ходит по комнате с Креем на руках. Ее малыш теперь потихоньку изучал лицо мужчины, притворяясь, будто заглядывает внутрь перчатки. Детские глазенки светились спокойным любопытством, в них не было и намека на испуг. Якоб поднял руку и погладил Крея по головке. У Эллисон сдавило горло.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что... моя жизнь изменится? — требовательно спросила она.

— Мне пришлось сказать о нас отцу, — ответил Якоб.

— Да ты что, спятил?!

— Я рассказал королю о нашем романе и о Крее. Ему необходимо было знать, что у него есть внук. Я не мог допустить, чтобы отец узнал об этом из других источников и неожиданно для себя. Это убило бы его. Он не очень здоровый человек. Кроме того, были и политические соображения.

— Думаю, он отнесся к этому спокойно, учитывая семейную традицию. Я имею в виду любовниц и тому подобное... — нашла в себе силы съязвить Эллисон.

— Нет, он не отнесся к этому спокойно. Если бы я уже был женат и имел ребенка от супруги королевской крови, то да, волноваться отцу не о чем. В этом случае наследник и линия престолонаследия были бы уже установлены. Но Крей — мой первый и единственный ребенок. Даже если я сейчас женюсь, то, как говорят юристы отца, за ним может сохраняться право на престол.

— Ну, об этом можешь не беспокоиться! — заявила Эллисон и протянула руки, чтобы взять Крея. — Я не побегу требовать твою драгоценную карликовую монархию.

Сын не пошел к ней, а уткнулся лицом в лацкан мужского пиджака, лишь весело смеясь в ответ на попытки матери перетянуть его к себе. Решил именно сегодня перестать цепляться за мать. Замечательно!

Якоб рассеянно коснулся губами макушки малыша.

— Но что произойдет, когда Крей достигнет совершеннолетия? У него будет своя голова на плечах. Он может решить, что вправе претендовать на законное наследство. И я не стал бы с ним спорить. А если с тобой что-то случится и его будет воспитывать кто-нибудь другой?

— Якоб! Но это... это... — Эллисон даже стала заикаться. — Это безумие! Большинство людей даже не знают о существовании Эльбии!

— Но она существует! А Крей — мой наследник. И не только короны, но и весьма крупного состояния. Но это лишь половина проблемы. Ты будешь сидеть на пороховой бочке, если останешься в Нантикоке.

— О чем ты говоришь? Разумеется, я останусь!

— Кто-то запустил в прессу информацию о тебе и Крее. Неясно, как это произошло, но считай — дело сделано! Наши друзья предупредили нас, что информация будет напечатана в завтрашнем номере лондонской «Таймс». Не пройдет и суток, как все газеты поместят статьи о самом богатом в Европе холостяке из королевской семьи, его любовнице-библиотекарше из Америки и... их незаконнорожденном сыне. За тобой будут охотиться репортеры. Жизнь твоей сестры и твоих родителей превратится в кромешный ад. Им придется без конца отбиваться от журналистов и кинооператоров. И это не кончится публикацией нескольких пошлых статеек. Ты знаешь, как росли дети Кеннеди? Ни один день рождения, ни один первый школьный день не проходил без полного освещения в прессе. Эти люди были лишены какой-либо личной жизни. В случае с Креем будет еще хуже, потому что история скандальная.

— Скандальная! — Эллисон чуть не задохнулась. — Но ведь кинозвезды меняют партнеров почти каждый месяц! Почему кто-то должен интересоваться мной и моим сыном?

— Ты меня не слушала. — Он покачал головой и подошел, так что их теперь разделял только Крей, который по-прежнему прижимался к отцовской груди. Эллисон увидела на лбу у Якоба и вокруг глаз едва различимые морщинки тревоги, которых не замечала раньше. — Для журналистов это лакомый кусочек, тем более что в последнее время у них со сплетнями туговато. Лучшее, что мы можем сделать, — постараться приглушить скандал. Подадим все так, чтобы эта история стала менее интересной для публики.

Эллисон смотрела на Крея со слезами на глазах. А тот с довольным видом сосал перчатку Якоба и болтал ногами в такт издаваемому им тихому гудению.

— Что я могу сделать? — подавленно спросила она.

— Пойти на маленькую, безобидную ложь, — ответил Якоб.

Крей вдруг беспокойно заерзал. Эллисон хотела взять его, но Якоб посадил малыша на кровать вместе с перчатками.

— Насколько безобидную? — недоверчиво спросила она. Что еще ему надо? И так все рухнуло и сползает куда-то в пропасть.

— Сегодня вечером мы вступим в законный брак. Во все основные службы новостей будет отправлен пресс-релиз с заявлением, что мы были тайно женаты три года. Не делать наш брак достоянием гласности мы решили по той причине, что ты не королевского рода и что в моей семье это обстоятельство сначала вызвало некоторые трения. Важно то, что тайный брак — достаточно соблазнительная вещь, чтобы на какое-то время привлечь внимание прессы. Будет взрыв публикаций, интервью и так далее. Но все это можно подать в совершенно несенсационном духе. Наши пресс-секретари сейчас работают над этим.

— Но ведь я могла бы увезти Крея отсюда, — возразила Эллисон, хватаясь, как за соломинку, за такую возможность. — Могла бы где-нибудь спрятаться, пока буря не уляжется.

Он покачал головой.

— Послушай, Элли. Я всю свою жизнь провел в окружении репортеров, наблюдавших за мной в телеобъективы и бинокли, цеплявшихся за малейшее мое движение и ждавших, чтобы я сделал неверный шаг. И я его в конце концов сделал. Случайно встретился с женщиной, которая заставила меня забыть об осторожности. Она забеременела от меня, и теперь у нас сын, которого мы должны защитить от этого безумия. — Он посмотрел на Крея, и в его темных глазах блеснул лучик радости. — Брак узаконивает нашего сына, а нас превращает в почти обыкновенную супружескую пару. Телевидению и газетам из этого ничего не раздуть. Они поместят парочку материалов, потом мы им наскучим, и они найдут себе что-нибудь попикантнее.

— Я не знаю, — пробормотала Эллисон. А вдруг все это неправда? Если она послушает его, то не поставит ли Крея и остальных своих родных в еще более трудное положение? — Ты поломал мою жизнь. Как же я могу выйти за тебя замуж?

— Раз уж мы говорим откровенно, — холодно сказал он, — я тоже чертовски зол на тебя!

— Ты зол на меня? За что, позволь спросить, когда я тебе ничего не сделала?

— Еще как сделала, леди! Тем летом я был совершенно околдован тобой, Элли. Я перестал быть тем, кем был всю жизнь. Перестал думать о будущем. Забыл все обязательства, политические планы и всякую ответственность. — Его взгляд переместился на кровать. — И сделал ребенка...

— Да, это так, — тихо сказала она. У нее на ресницах блестели слезы.

— Теперь нам придется иметь дело с реальностью. То, как мы вынуждены действовать, может не нравиться ни тебе, ни мне, но выбора у нас нет.

Эллисон прерывисто вздохнула, ощутив в груди резкую боль.

— Значит ли это, что Крей когда-нибудь станет... — она не смогла произнести слово «королем», — займет твое место, как ты займешь место своего отца?

— Нет. Он может претендовать на него, и только. Кабинет министров и советники сейчас работают над этим. Поскольку его мать не королевской крови, право престолонаследия ему не гарантировано. Его положение спорное. Тут масса всяких юридических сложностей. Но план, в двух словах, состоит в том, что мы с тобой разводимся по прошествии подобающего времени — через год или около того, — а затем я снова женюсь. — Он впился в нее глазами, словно боялся пропустить малейшую ее реакцию на свои слова. — Так что тебе не придется долго оставаться замужем за человеком, которого ты ненавидишь.

— Понятно! — спокойно произнесла она. Так вот в чем дело! Якоб все продумал — он и не собирается жить с ней. Ему лишь нужно, чтобы все было чистенько и аккуратненько!

Его лицо было непроницаемо.

— Так будет лучше для всех. Не только для моей семьи, но и для твоей тоже.

И Эллисон сдалась. Во всяком случае, так она хотя бы защитит Крея и своих родных.

— Хорошо, — прошептала она. — Сделаем, как ты предлагаешь.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Лимузин отъехал от дома.

— Дело сделано, — сказал Якоб, вздохнув. — Она согласилась.

Пожилой мужчина с проницательными глазами, деливший с ним просторный пассажирский салон, удовлетворенно кивнул.

— Жаль, что дело дошло до женитьбы, — сказал он по-немецки. — Но другого выхода нет.

Якоб поморщился, услышав эту холодную оценку ситуации от Фредерика, советника отца.

Сначала он намеревался просто переправить Эллисон с сыном самолетом в Эльбию, так как считал, что сможет оградить их от назойливых журналистов, если будет держать при себе и вдали от чужих глаз. Но советники короля считали, что принцу, во избежание проблем, не стоит держать в стране любовницу и внебрачного сына, пока он все еще занят выбором супруги. Идея кратковременного брака по договоренности принадлежала Томасу. Фредерик и король предпочли бы, чтобы принц вообще отрицал сам факт своего знакомства с этой американкой, но тот оказался тверд. После долгих споров все сошлись на том, что план Томаса представляет собой наименее неприятный вариант.

Теперь, заручившись согласием Эллисон, они могли приступать к следующему этапу. Лимузин направлялся в аэропорт Кеннеди, откуда Фредерик вылетит на «Конкорде» обратно в Париж. Якоб же вернется в Нанти-кок и, не теряя времени, поведет Эллисон в кабинет одного старого друга отца, городского мирового судьи Нью-Йорка.

— Keine Sorge, ваше высочество, — успокаивающим тоном произнес Фредерик, похлопывая принца по колену морщинистой рукой. — Не беспокойтесь, это будет не слишком неприятно. А через год-два... никто и не вспомнит эту женщину. — Он говорил с очень сильным акцентом.

Якоб вздрогнул при этих словах. «Никто и не вспомнит»... Неужели это действительно так?

— Свадебная церемония будет быстрой и тихой, — продолжал Фредерик. — Рядовое гражданское бракосочетание. Все уже устроено.

— Как же вы это устроили? Всего несколько минут назад у нас еще не было согласия Эллисон на брак.

Старик хохотнул.

— Имея такой богатый опыт в отношениях с женщинами, Якоб, ты иногда поражаешь меня своей наивностью. Какая женщина отвергнет подобное предложение? Такие деньги вообще за пределами воображения простой работающей американской девушки. Того, что она получит после развода, хватит ей и ребенку, чтобы жить в роскоши до конца дней.

Под пристальным взглядом хитрых желтых глаз Якоб почувствовал себя не в своей тарелке. Фредерик слишком хорошо его знает.

— Ты ведь сказал ей о деньгах? — спросил Фредерик по-немецки.

Якоб медленно выдохнул:

— Нет.

Густая седая бровь взлетела вверх.

— Но почему, помилуй Бог, почему ты не сказал ей, мой мальчик?

— Мне нужно было знать, примет ли она мое предложение без подкупа, — резко бросил Якоб. — Вам, наверное, не понять. Я и сам точно не знаю, почему это важно, но это так!

Действительно, почему это должно иметь вообще какое-то значение? Они и так неплохо справились с Эллисон. Разве у нее был какой-нибудь другой выход? И все же тот факт, что о деньгах не было сказано ни слова, почему-то радовал Якоба. Словно каким-то непостижимым образом Эллисон согласилась ради него самого.

— Впрочем, не страшно, — Фредерик небрежно махнул рукой. — Главное то, что ситуация под контролем. Чиновники американского Госдепартамента снабдят нас нужными документами, удостоверяющими трехлетний брак. Даже если журналисты решат покопать, то ничего не найдут. А что родственники этой женщины?

— Эллисон при мне позвонила родителям и попросила их ничего не говорить ни о дате, ни о деталях нашего брака. Я стоял рядом и слышал каждое слово. Ее друзьям в любом случае ничего не было известно об отце ребенка, она никогда никому не рассказывала об этом.

— Хорошо... Прекрасно. — Королевский советник довольно засмеялся. Томас изящно выруливал к выезду на аэропорт.

— Совсем не обязательно так веселиться, — проворчал Якоб.

— А почему бы и нет? Все идет очень гладко. Через год в это время мы уже сдадим в архив постановление о разводе. И тогда ты сможешь жениться на графине ди Таранто. Ее отец горячо одобряет такой брак, даже несмотря на небольшую заминку.

— Еще бы ему не одобрять, — насмешливо заметил Якоб, — этому загребущему старому козлу.

— Графиня — красивая женщина. И способна к деторождению, говорят.

— Господи, неужели они проверяли ее, словно какую-нибудь призовую свиноматку?

Фредерик откинулся на спинку сиденья, прикурил длинную коричневую сигарету и стал попыхивать с видимым удовольствием.

— Когда у тебя с графиней появится настоящая семья, мой мальчик, не должно быть никаких сомнений в том, кто твой законный наследник. Принимая такие меры сейчас, ты делаешь добро и этой американке, потому что избавляешь ее семью от унижения и даришь ей целое состояние. В знак благодарности она подпишет бумаги с отказом от притязаний ее сына на трон в будущем.

Боже, до чего противно! Волна ярости накрыла было Якоба, но он взял себя в руки. Сейчас нужно предпринимать лишь то, что будет наилучшим решением для Эллисон и для его страны. Но на будущее у него уже наметились кое-какие идеи. Рискованные, даже опасные. Только время покажет, сработает ли тот план, очертания которого начали проступать сквозь хаос мыслей.

* * *

Вечером того же дня снежные хлопья падали с серого зимнего неба за окном гостиной Эллисон. На другой стороне улицы сосед укреплял по краю крыши рождественскую гирлянду из разноцветных лампочек. Якоб не находил себе места — поскорее бы покончить со всем! Тяжелый ком сомнений камнем лежал внутри.

— Я готова, — произнес холодный голос у него за спиной.

Он обернулся. На Эллисон было бледно-розовое платье с высоким воротом и длинными рукавами, красиво облегавшими тонкие руки. Юбка доходила до середины икр. Единственное украшение — золотистые обручи серег, интригующе поблескивающие на фоне белой кожи. Светлые волосы зачесаны назад, открывая лицо и низвергаясь по спине непрерывным сияющим потоком.

Золушка, подумал Якоб. Она похожа на сказочную принцессу! Он сделал шаг вперед, протягивая руки, чтобы привлечь Эллисон к себе и поцеловать, но она испуганно отпрянула.

— Якоб, не надо. Мне и так тяжело. Не добавляй мне боли.

Его руки бессильно опустились. Сердце содрогнулось в груди, словно от удара.

— Извини. Просто ты сейчас такая... такая... — Он хотел сказать «красивая», но не решился.

— Надеюсь, так будет нормально. — Она — повернулась на высоких каблуках. — Я ведь не должна быть в белом, не так ли?

— Не должна. Предполагается, что у нас второй медовый месяц.

— Да. Ты мне уже объяснял, — рассеянно пробормотала Эллисон. — Нам пора?

— Если ты готова. Крея ты оставила у сестры?

Она кивнула.

— Он побудет у Дианы до завтрашнего вечера. — Она печально взглянула на Якоба своими нежными глазами цвета морской воды. Сейчас в них было очень мало синевы, больше зеленого. — Где именно состоится церемония?

— В кабинете судьи, в Манхэттене. Все устраивает ваш Госдепартамент. Этот судья — старый друг моего отца.

— Очень удобно.

Нотка сарказма в ее тоне — верный признак того, что к Эллисон возвращаются ее прежняя смелость и боевой дух. Щеки ее порозовели.

— Ночь мы проведем в квартире, которую содержит наша семья на Парк-авеню. Если все будет идти как запланировано, то утром, перед отъездом из города, можно будет, если ты захочешь, осмотреть некоторые достопримечательности...

— А как с репортерами? — нахмурилась Эллисон.

— Привыкай! Они всегда крутятся возле тех, кого публика считает знаменитостью. Главное для нас — дать им лишь ту информацию, какая полезна нам. — Он помолчал, о чем-то думая. — Их не было в Нантикоке, так как они еще ничего не пронюхали. Завтра, после выхода «Таймс» со статьей, ситуация резко изменится. Кстати, мы поедем не на лимузине. Чем меньше внимания привлечем к себе, пока у нас нет на руках свидетельства о браке, тем лучше.

Эллисон настояла на том, чтобы самой вести машину. Ее маленький автомобиль верно служил ей уже десять лет. Правда, двигатель с недавних пор иногда бывал не в настроении, но она точно знала, когда наподдать еще чуточку газу и когда нажать на педаль сцепления, чтобы машина стала послушной.

Они проехали уже миль двадцать по направлению в Нью-Йорку, но так и не сказали друг другу ни слова. Якоб, сидевший рядом, упорно смотрел сквозь боковое стекло на проносящийся мимо заснеженный пейзаж. Все дома украшены к праздникам хвойными гирляндами и венками, рождественскими сценками, пластмассовыми Санта-Клаусами и оленями.

— Ты обещал, что мы порепетируем мою роль, — неожиданно напомнила Эллисон — выносить и это молчание, и свои тревожные мысли стало невмоготу. — Я немного думала над этим. Библиотекарша — звучит слишком пресно. Что, если сказать репортерам, что я исполнительнца экзотических танцев и ты встретил меня на холостяцкой вечеринке?

Якоб повернул голову и пристально посмотрел на нее. Его глаза были темны, словно эбеновое дерево. Ей показалось, что они раздевают ее донага. Под этим взглядом ее щеки вспыхнули румянцем.

— Да, — произнес он, снова отворачиваясь к окну. — Но сначала мне придется как минимум научить тебя лгать не краснея.

* * *

Почти в сумерках они остановились перед внушительным гостиничным комплексом в окружении дорогих магазинов. Слуга открыл перед Эллисон дверцу машины, притворившись, будто не заметил, что она приехала не на «ягуаре» или «порше».

События последующих двух часов, как ей показалось, уже не требовали ни ее внимания, ни участия. На отдельном лифте их подняли на крышу небоскреба, в пентхаус, Якоб взял ее под руку и повел через анфиладу богато убранных комнат. Блестящие хрустальные стаканы и фужеры на крышке бара, гобелены, явно дорогие, на стенах, роскошная мебель — сокровищ было так много, что разбежались глаза.

Эллисон позволила Якобу усадить себя на парадный диван — нечто подобное наверняка пришлось бы по вкусу Марии-Антуанетте.

Она сидела неподвижно, едва дыша, смутно воспринимая то, как Якоб передвигается по комнатам, берет телефон, куда-то звонит, серьезно говорит что-то в трубку. В следующий момент он уже снова вел ее к двери, усаживал в такси, которое мчало их по улицам — если что-то вообще может мчаться в потоке уличного движения в центре Нью-Йорка. Вот наконец какой-то офис недалеко от комплекса зданий ООН.

Именно там мужчина, которого Якоб называл Резничек, зачитал Эллисон целый список странных вопросов. Она отвечала, понимая в них столько же, сколько Крей понимал в астрофизике. Цель судьи, казалось, состояла в том, чтобы удостовериться, что ее не вынуждают подписывать этот брачный контракт против воли. Может быть, служителю закона известно о подстерегающих ее проблемах и опасностях?

А разве у меня есть выбор? — спрашивала она себя. Если она не сделает так, как говорит Якоб, то поставит под удар будущее всей семьи. И погубит жизнь сына!..

Наконец Якоб что-то громко сказал судье по-немецки. Тот пожал плечами и положил на стол перед Эллисон какой-то документ.

— Поставьте здесь вашу подпись, — без всякого выражения предложил он. — И инициалы — здесь... и здесь.

Дрожащей рукой она вывела буквы своей фамилии. Зажатая в пальцах ручка казалась ледяной... или, может быть, это ее пальцы такие холодные? Потом этот же документ размашисто подписал Якоб. Резничек позвал в комнату секретаря, и они вместе засвидетельствовали подписи. Дело сделано. Вся процедура больше напоминала письменный тест на сдачу водительских прав, чем брачную церемонию, тупо думала она.

Итак, с точки зрения закона — на какой-то неведомый ей срок — она, Эллисон Коллинз из Нантикока, штат Коннектикут, стала принцессой, членом королевской семьи. Женой кронпринца Эльбии.

В следующий момент, когда она снова была в состоянии хоть что-то соображать, Эллисон обнаружила, что уже сидит в их роскошном номере на краю огромной кровати. Вокруг — цветы. Она никогда еще не видела столько цветов в одном месте. Вазы с огромными букетами роз, гвоздик, гладиолусов и хризантем стояли в каждом углу. Длинная стеклянная стена открывала потрясающий вид на Нью-Йорк на фоне зимнего неба.

Эллисон уставилась на свои сложенные на коленях руки, стараясь зацепиться за что-нибудь, что выглядело бы реальным. Попытка, оказывающаяся безнадежной всякий раз, когда в ее жизнь входит он.

Эллисон услышала приближающиеся шаги и подняла голову. Перед ней стоял Якоб. Он уже снял свой консервативный галстук в полоску. Белая шелковая рубашка была расстегнута. Под ней ничего не было, и она видела завитки темных волос, четкий рельеф мышц. По телу пробежала легкая дрожь. Якоб выглядел потрясающе, и Эллисон пришлось закрыть глаза, чтобы не дать воли всяким нежелательным ощущениям.

— Ты в порядке?

— Да, вроде бы... — Она заставила себя посмотреть в его темные глаза. Кашлянув, расцепила руки и, опершись ладонями о край постели, откинулась назад. — Что дальше?

— Думаю, тебе надо надеть вот это! — Он показал ей золотое кольцо — огромный солитер между двумя сверкающими сапфирами.

Задохнувшись, Эллисон деланно засмеялась, пытаясь хоть как-то скрыть свое смятение.

— Ты шутишь! Он ведь не настоящий, да?

— Настоящий, — с торжественной серьезностью заверил Якоб. — Это кольцо принадлежит нашей семье вот уже несколько поколений.

Улыбка исчезла с ее губ.

— Прости, я не хотела тебя обидеть. Но где можно купить такой большой бриллиант?

— Точно не знаю, — сказал он, рассматривая камень. — Мне еще не приходилось покупать такой. Это было обручальное кольцо моей матери. А до этого принадлежало бабушке. Кажется, сначала оно было в сокровищнице русских царей, до большевистской революции. Центральный камень называется «Искра сердца». Если присмотреться, в глубине можно увидеть как бы отблески пламени. Похоже на розовый огонь в обрамлении синевы сапфиров. — Он шагнул к ней, протягивая кольцо.

— Я еще никогда не видела камня, у которого есть имя. — Эллисон с опаской взяла кольцо. И в тот момент, когда их пальцы соприкоснулись, перед ней, словно в видеофильме, пронеслись сцены той ночи на яхте. Яркие. Пылкие. Эротические. Унизительные... Она отдернула руку, словно обжегшись.

— Не лучше ли поберечь это для настоящей принцессы? — спросила Эллисон прерывающимся голосом. — Я хочу сказать: разве не будет нарушением традиции, если простолюдинка начнет носить ваши семейные драгоценности?

— Для меня ты не простолюдинка, — ответил он.

— В ближайшие сутки весь мир узнает, кто я такая, Якоб, если все действительно так, как ты говоришь. Во мне будут видеть именно библиотекаршу из маленького городка, у которой только и есть за душой, что ребенок да пляжный домик. Все скажут, что я охочусь за твоими деньгами.

— Мне не важно, кто и что скажет, — резко бросил он.

Нет, важно, печально подумала она. Иначе его бы сейчас не было здесь — посреди всего этого фарса!

— У тебя есть еще вопросы? — спросил он, шагнув к ней.

— Когда юристы начнут готовить документы для развода?

Якоб вздрогнул как от удара.

— Полагаю, сразу же. Но мы сможем расстаться не раньше чем через год. Более короткий срок покажется подозрительным.

Она кивнула, на мгновение закрыв глаза, чтобы привыкнуть к ужасной правде его слов. Потом покачала головой.

— Я не могу носить такую возмутительно дорогую вещь. Это нехорошо...

— Дай мне руку, — потребовал он.

Она не пошевелилась.

— Дай руку, я сказал! — раздраженно крикнул он и схватил ее за запястье, прежде чем Эллисон успела спрятать руку за спину.

И вот кольцо на безымянном пальце. Какое оно тяжелое! Что в нем? Долг, традиция, а может быть, даже кровь одного из Романовых? Ее руки задрожали, и кольцо засверкало.

— Какое красивое, — пробормотала Эллисон, не желая признаваться, как сильно оно пугало ее, хотя и слепило своей красотой. — Но я не имею права носить его. — И она стала снимать кольцо.

Его ладонь молниеносно охватила ее руку и крепко сжала.

— Нет! Не снимай! Оно на своем месте. Я хочу, чтобы люди видели его у тебя на руке.

— Это тоже входит в шоу? — Если сказанное и прозвучало горько, то с этим она ничего не могла поделать. — Камень такой величины, как и эти апартаменты... глупая трата денег. Представь себе, сколько голодных детей можно на это накормить... скольким больным можно дать лекарства вместо этой безделушки, — выпалила Эллисон, выдернув руку.

— Ты все сказала? — сдавленным голосом спросил он, когда она умолкла, задохнувшись.

Она коротко кивнула.

— Теперь, когда ты глубоко оскорбила и мою семью, и лично меня, я тоже кое-что скажу, — отчеканил Якоб.

Он оперся руками о постель по обе стороны от Эллисон, вплотную приблизив лицо к ее лицу. В глазах его пылал такой жаркий огонь, что она испугалась.

— Я когда-нибудь объясню тебе, какое значение в современном мире имеют драгоценности и титулы. А пока, принцесса Эллисон, ты будешь носить мое кольцо везде и всюду, чтобы все его видели, даже если тебе очень неприятно быть моей женой. Все, — ты слышишь? — все должны поверить, что наш брак настоящий! — Он мимолетно коснулся губами ее губ, но она держала их плотно сомкнутыми, не собираясь уступать. Когда он отстранился, гнев в его глазах стал холодным, пугающим. Она уже не знала, что хуже — то черное пламя или этот темный лед. — Ты поняла меня?! — выдавил он сквозь зубы.

— Да, — прошептала Эллисон.

Ей вдруг пришло в голову, что если она не выполнит свою часть сделки, то есть не сыграет отведенную ей роль в этой брачной афере, то вполне возможно, что и Якоб не будет считать себя обязанным выполнять свою — не отбирать у нее Крея!

Она облизнула губы и с трудом произнесла:

— Ты думаешь, я сумасшедшая, да? Конечно, надо было бы запрыгать, вереща от восторга, что мне так повезло. Это кольцо... — Она подняла руку вверх. — Оно действительно великолепное, Якоб! У меня и в мыслях нет охаивать его или традиции твоей семьи. Я знаю, что и то, и другое значит для тебя гораздо больше, чем цена, которую могут дать за эту драгоценность у Кристи. Прости, просто иногда я ничего не могу с собой поделать. Деньги кажутся лишь необходимым злом. Мы все в них нуждаемся, чтобы выжить. Но в таком количестве они меня пугают.

— Ты чертовски сексуальна! — пророкотал Якоб. Казалось, его глаза заполнились ее отражением.

Она попробовала высвободить руки из-под его ладоней. Он отпустил их, но тут же притянул ее к себе.

— Ну что ты за человек! — возмутилась она. — Я только что нанесла оскорбление твоим предкам и отвергла все то, что тебе дорого. Неужели это тебя возбуждает?

— Нет, — сказал он, поворачивая ее подбородок так, чтобы снова видеть глаза. — Меня возбуждаешь ты! Любая другая женщина из тех, кого я когда-либо знал, лепетала бы, не закрывая рта, о том, на что собирается потратить состояние только что приобретенного мужа. Полеты на выходные в Париж за покупками, коллекционирование пасхальных яиц работы Фаберже, аукционы в Лондоне, завтраки в Риме. Ты же ведешь себя так, как будто сумма больше сотни баксов прожжет дырку у тебя в кармане. А ведь ты должна понимать, что эльбийским принцессам по закону положено щедрое денежное содержание из королевской казны на их личные расходы. В твоем случае эта сумма составляет около двадцати тысяч долларов.

Эллисон молча уставилась на него. Он усмехнулся.

— Ну как, твоя хорошенькая благоразумная головка еще не закружилась? Разумеется, все текущие расходы, твои и Крея, уже оплачены. А эти деньги предназначены на одежду, поездки, причем не связанные с официальными обязанностями при дворе, с личными подарками членам семьи.

У Эллисон перехватило дыхание.

— Конечно, ты собираешься все это раздать, чтобы успокоить свою совесть? Не так ли? — Намек на улыбку чуть смягчил твердую линию его губ.

— Ну, не все, — сказала она, продолжая вырываться, но уже с меньшей энергией. Глаза у него на самом деле неотразимые. Буквально опьяняют. — Маме с папой давно пора перекрыть крышу на доме во Флориде. И, наверное, совсем неплохо будет купить парочку новых платьев! — И на этот раз не в отделе уцененных товаров, грустно подумала она про себя, вспоминая унизительные походы в дешевые магазины и на распродажи.

— Прекрасно, — пробормотал Якоб. Его губы опять скользнули по ее губам, потом переместились к шее.

Она крепко зажмурила глаза и напряглась.

— Не надо, Якоб, не могу... не хочу...

— Я тоже не хочу, — проговорил он. — Но мне кажется, это сильнее и тебя, и меня. Когда мы с тобой одни, мы словно бы части одного целого, и лишь по чистой случайности между нами оказалось слишком много воздуха. И меня тянет приблизиться к тебе так, чтобы между нами не оставалось ничего.

Она почувствовала, как к глазам подступают слезы.

— Не говори таких вещей!

— Почему?

— Потому что... — Она не хотела открывать ему все, что было у нее на сердце. Он найдет, как воспользоваться ее уязвимостью. Разве он не ушел тогда от нее, как только понял, что она в него влюбилась?

— Потому что, по-твоему, — попробовал отгадать он, — я говорил то же самое другим женщинам, с которыми спал?

Не так далеко от истины! Она молча кивнула, онемев от перехватившего горло спазма.

— Поверь, я никогда не говорил другой женщине того, что сказал сейчас тебе. И никогда не говорил женщине, что люблю ее.

— Ты и мне никогда не говорил, что любишь...

— Да. — Глаза Якоба потемнели, так что не стало видно зрачков. Он крепко сплел руки у нее на талии. — И не скажу этих слов, пока не буду уверен, что это правда, пока не удостоверюсь, что и моя избранница чувствует ко мне то же самое.

— А если такое время никогда не наступит?

— Буду по крайней мере знать, что никого не обманул. Я никогда не лгал, чтобы затащить женщину в постель. Я никогда не лгал тебе, Элли, — просто не говорил о себе всего.

— Это ничем не лучше лжи, — упрямо сказала она.

— Ошибаешься! Ложь — это совсем другое. Ложь обкрадывает душу. — Его пальцы двигались вверх и вниз по ее спине, легко скользили по лопаткам, словно уговаривая Эллисон расслабиться. — Я не буду лгать тебе. Просто не могу сказать всего — пока не могу.

— Неужели у тебя и сейчас есть от меня тайны?

— Да, у меня есть тайны. Не только от тебя одной. Надеюсь, что в один прекрасный день все изменится. Но пока я должен молчать, а ты должна верить, что я выполню свои обещания.

— Верить тебе? — Она не отводила от него глаз. Неужели он так быстро все забыл? — Ты же бросил меня и нашего ребенка, причем дважды, и еще хочешь, чтобы я тебе верила?

Он поморщился, по лицу пробежала тень боли.

— Да, хочу! У тебя нет выбора. Я тебе нужен.

— Нет, не нужен! — сказала она с вызовом.

Он покачал головой и снова поцеловал ее — нежно, обольщающе.

— Мы все это уже обсуждали. И ты знаешь, что это не так. — Его губы опять на миг прижались к ее губам. — Носи мое кольцо. Будь моей женой, — прошептал он.

— Якоб, я... — Сосредоточиться и вести себя разумно было трудно.

— Я хочу тебя, Элли! Так сильно, как никогда еще не хотел никакую другую женщину. Клянусь Богом, это правда!

— Как, по-твоему, я могу поверить мужчине с твоей репутацией? — спросила она, чувствуя, что уже не так боится. — Диана показывала мне журналы... фотографии...

— Моих прежних подружек? — Его глаза озорно заблестели. — Не стану отрицать, что встречался с несколькими выдающимися женщинами. Но никто из них не может сравниться с тобой, милая моя Элли! Ни одна из них не обладает твоей душой, твоей щедростью, твоей прелестью...

Руки Якоба передвинулись у нее по спине, скользнули под мышки. Большими пальцами он стал гладить сбоку ее груди сквозь ткань платья, а его горячие твердые губы приблизились к ее губам. Она почувствовала, как жар обволакивает ее целиком и она увядает, словно цветок, выставленный под жгучие лучи солнца и лишенный воды. Я пропала, отрешенно подумала Эллисон, совсем пропала.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Это ведь твоя брачная ночь, шептал ей внутренний голос. Ночь, о которой ты мечтала... Но вот она пришла, и все оказалось не так...

Сидя на кровати в объятиях Якоба, Эллисон слабо покачивалась. Его руки ласкали ее тело, и она чувствовала, что бессильна остановить его... да и не хочет останавливать. Все, что он делал, было чудесно! Но голос все еще преследовал ее.

Возможно, она поступила неосмотрительно, позволив Якобу и его отцу использовать ее. Но если Якоб интересуется лишь тем, как расчистить себе дорогу в будущее, то зачем он ее сейчас обнимает? Зачем так нежно целует, шепча на ухо такие слова, от которых замирает сердце? Ведь это совсем не обязательно. Все равно никто не узнает, был ли принц близок с женой. Наверняка, печально думала она, он просто пользуется случаем. Спать с женщинами для него не более чем приятное развлечение.

И Эллисон порывисто, едва не пошатнувшись, вскочила и отбежала от кровати на середину комнаты. Пытаясь отдышаться, она жадно ловила ртом воздух.

— Что-то не так? — озадаченно спросил Якоб.

— Все не так! — крикнула она прерывающимся голосом. — Ты... я... мы! И эти апартаменты, где я не смею шевельнуться, потому что боюсь разбить какую-нибудь бесценную вещь...

Якоб вслед за ней обвел глазами комнату.

— Здесь нет ничего такого, чего нельзя было бы с легкостью заменить копией со склада.

Он просто не понимает! И пусть немедленно отвезет ее в Нантикок! Но Якоб уже смотрел на нее с улыбкой, и глаза его блестели, словно поддразнивая ее.

— Что тут смешного?!

— Кажется, ты боишься всего этого, верно?

— Да, боюсь. И что из того?

— Работы по горло, — пробормотал он и шагнул к ней.

Эллисон попятилась. Что за странная ирония у него во взгляде! Как будто он выдал кульминационную фразу анекдота — только вот не понятно, в чем соль.

— Что ты хочешь этим сказать — работы по горло?

— Иди-ка сюда! — Он поманил ее пальцем и снова шагнул вперед, а она снова попятилась.

— Я не буду с тобой спать!

— Там видно будет. А пока я не собираюсь принуждать тебя делать то, что тебе не нравится. Просто хочу с тобой поговорить.

— О чем? — К ее удивлению, оказалось, что Якоб сделал с ней круг по комнате и опять подталкивает ее к кровати.

— Принцессе следует кое-что знать.

Она покачала головой, сделала еще один шаг назад и ощутила под коленями край матраса. Дальше бежать некуда... Они женаты. Если она с криком выскочит из номера, то будет выглядеть как последняя идиотка и даже хуже.

— Сядь! — приказал он.

Она села. Сдвинув ноги под розовой тканью платья, чинно сложила руки на коленях и посмотрела на него снизу вверх, стараясь хотя бы казаться сговорчивой — по крайней мере пока не придумает чего-нибудь поэффективнее.

— Отлично, — похвалил он. — Вот теперь ты похожа на настоящую принцессу.

— Это не надолго, — напомнила она.

Он сел рядом и взял ее руку, положил к себе на колено и легонько прикрыл ладонью.

— Раньше я думал, что у каждой встреченной мной женщины в мозг вмонтирован электронный чип, управляющий ее счетчиком денег.

Эллисон недоуменно нахмурилась.

— Как это?

— С самого детства и вплоть до того времени, когда меня отправили в закрытую частную школу, где я был более или менее предоставлен самому себе, я встречал лишь девушек и женщин, которые привыкли покупать одежду только у дорогих модельеров и разъезжать по всему свету, куда заблагорассудится, — и все это по кредитной карточке мужчины. Их отцы были землевладельцами, богатыми политиками и могущественными промышленниками. Многие обладали титулами. Эти женщины на все навешивали ценник. Диван из обычного универсального магазина им не годился, даже если идеально подходил и был удобен. Годился лишь самый лучший, какой только можно купить за деньги, супердорогой. Одежда, украшения, рестораны — ко всему применялось то же правило. Деньги существовали для того, чтобы ими похваляться и тратить не считая. Запомни, кроме этого я ничего не знал! Эти женщины были милы со своими мужчинами — отцами, дядюшками, приятелями и мужьями, которые покупали им красивые вещи. И они же проявляли полнейшее равнодушие или даже жестоко презирали тех, кто не мог дать им то, что они хотели. Я считал, что так устроен весь мир.

Эллисон не сводила с Якоба глаз, поняв наконец, что он говорит серьезно. Делится с ней чем-то очень личным, чем-то исключительно важным для него,

— И поэтому, — задумчиво подхватила она, чувствуя, как напряжение немного отпустило ее, — когда ты уехал из Эльбии учиться в Англию и Соединенные Штаты...

— Я взял с собой весь этот груз. И каждой интересовавшей меня девушке становилось известно, что я из королевской семьи и что у нас денег немерено.

— Вот негодяй! — сказала она и неожиданно для себя засмеялась.

— Я и был таким, — охотно согласился он. — Без всякого стыда пользовался своим именем и богатством. Позднее научился более тонко и умно добиваться желаемого. А вскоре мне уже совсем не нужно было себя рекламировать, это делала за меня пресса. В популярных журналах публиковались статьи под рубрикой «Самый завидный холостяк», и я всегда возглавлял этот список. Я мог войти в любой клуб, казино, оперный театр или посольство в Америке, Европе или Азии и слышать шепот за спиной, видеть, как головы поворачиваются в мою сторону. Женщины открыто восхищались мной...

— Какое же отношение все это имеет ко мне? — нетерпеливо спросила Эллисон.

— Я пытаюсь объяснить тебе, что мое воспитание как нельзя лучше подходило ко всем женщинам, которых я когда-либо встречал и хотел заполучить, — до встречи с тобой. Ты не подлежала никакой купле! Я это почувствовал сразу. И впервые не использовал свое имя и происхождение. Ты любила меня и так. Эллисон, именно ты доказала мне, что я сам, без всяких титулов, могу быть интересен. Но я... я не дал тебе ничего...

— Ты дал мне свою любовь... по крайней мере я так всегда считала, — тихо сказала она.

— Да, ты действительно считала, что я люблю тебя. И никогда не легла бы со мной в постель, если бы это было не так, правда?

Эллисон чуть не поддалась желанию выплакаться, дать слезам унести всю накопившуюся в ней боль, но сдержалась.

— Я была слишком наивной, — наконец выговорила она хриплым шепотом.

— Когда я вернулся и сказал тебе, кто я такой, ты не изменилась. Платье за пять тысяч долларов ты фактически швырнула мне в лицо. Ты, Эллисон Коллинз из Нантикока, штат Коннектикут, создана, к счастью, не по образу и подобию женщины из общества, которая вычисляет ценность человека по стоимости его машины или по тому, сколько денег он на нее тратит. Только с тобой я чувствую, будто и сам кое-что стою — без титула и денег моей семьи. Тебе понравился я сам, просто я, без всяких прикрас! Понимаешь, что я хочу сказать?

— Да, — ответила она. — Мне действительно понравился ты сам, просто ты и именно ты! Просто Джей... или Якоб, без всякого фон Тра-та-та.

— Остеранд! Постарайся запомнить — теперь это и твоя фамилия тоже!

—Временно! — прошептала она. Но он, казалось, не слышал и продолжал говорить:

— Вещи... предметы... Они важны или небезразличны нам лишь постольку, поскольку дают знание о людях.

— То есть?

Якоб повернул ее лицом к себе. Его глаза потемнели от возбуждения.

— Это важно. Слушай! Ты, Эллисон Коллинз, смотришь на какую-то вещь, которая стоит уйму денег, и она тебя не впечатляет. Я с тобой согласен — никакая тряпка на самом деле не стоит пяти тысяч долларов. Для меня не будет трагедией, если «Куин Элиз» завтра пойдет ко дну или если я никогда больше не буду ездить на лимузине. Это лишь приложение...

— К роли принца?

— Да. Но некоторая парадность необходима, потому что подпитывает миф о прекрасной королевской семье и ее сверкающих сокровищах. Понимаешь, это и есть то, что возбуждает прессу и что обожают читать такие люди, как, например, твоя сестра. Именно это привлекает в Эльбию туристов, а туризм — наш единственный настоящий источник дохода.

— Значит, — медленно сказала она, — все, чем владеет и что покупает твоя семья, — это только напоказ?

— Нет, не все. Это не так просто. Ты увидишь, когда мы будем в Palast Krystall.

— Я не знаю немецкого, это что — Хрустальный дворец?

— Вот именно! — Он широко улыбнулся.

— Хрустальный дворец, — зачарованно повторила она. — И мы будем там жить?..

Он кивнул.

— Это исключено! — быстро пришла в себя Эллисон. — Крей и я в... в... Абсолютно исключено!

— Боюсь, дело обстоит именно так. В Эльбии Остеранды всегда живут во дворце. Это наша официальная резиденция. Пойми, именно там легче всего оградить тебя и сына от прессы и любопытных глаз — по крайней мере до тех пор, пока не уляжется шумиха.

— Якоб, я... я не смогу жить с малышом в огромном каменном мавзолее, полном драгоценных произведений искусства. Хотя бы потому, что буду в постоянном страхе, как бы Крей чего-нибудь не разбил...

Сообразив, что это звучит довольно глупо, Эллисон попыталась найти более веский довод:

— И потом, содержание замка стоит, наверно, сотни тысяч долларов! Этим деньгам определенно можно найти лучшее применение — потратить их, например, на...

Якоб прижал пальцы к ее губам, заставив замолчать.

— Деньги на содержание дворца дают экскурсии. В субботу и воскресенье большая часть дворца открыта для публики. Обстановка, картины, даже архитектура самого дворца — все это наши национальные сокровища.

Она протянула руку и коснулась его щеки, где уже проступала тень вечерней щетины.

— Похоже, ты вырос в музее.

— Почти так и есть. Пока ты будешь жить во дворце, надеюсь, ты тоже позаботишься о сохранности этих сокровищ.

— Как это?

— Я предлагаю тебе работу, Элли. Но если эта идея тебе не понравится, просто скажи мне, и мы забудем ее.

Она кивнула, хотя не поняла, куда он клонит.

— Видишь ли, полный каталог принадлежащих нашей семье рукописей и книг так и не составлен. Я пытался уговорить отца нанять профессиональную фирму, чтобы квалифицированно сделать эту работу, но у короля были дела поважнее.

Только теперь до Эллисон стало доходить, о чем идет речь, и ее сердце заколотилось от радостного предчувствия.

— И что?

— Зная твою несговорчивость относительно подарков, я и не рассчитывал, что ты любезно согласишься принять полагающееся принцессе содержание. Но если ты возьмешься за работу по составлению каталога, я прослежу, чтобы она оплачивалась по профессиональным ставкам. Конечно, я понимаю, что Крей тоже будет нуждаться в твоей заботе, особенно пока не привыкнет к новой обстановке. Поэтому тебе не обязательно работать полный день. Кроме того, ты сможешь выбрать среди персонала няню, какая тебе понравится и подойдет для ухода за ребенком.

Эллисон смотрела на Якоба, не веря своим ушам. Она уже приготовилась возненавидеть все, что будет происходить в будущем году. Приготовилась отказаться от всякой надежды на счастье, пока не закончится этот кошмар. И вот Якоб предлагает ей работу, о какой можно только мечтать, безопасный, красивый дом и вдобавок, конечно, по-своему, старается отнестись с уважением к ее чувствам!

— Должно быть, для тебя нелегко думать о благополучии другого человека, — все-таки, не сдержавшись, съязвила Эллисон.

Он посмотрел на нее, словно решая — это оскорбление или комплимент. Потом взял ее руку в свою и улыбнулся грустной улыбкой.

— Ты права, мне никогда не приходилось думать ни о ком, кроме себя. Эту привычку действительно трудно преодолеть. Но все-таки что ты скажешь о должности королевского библиотекаря?

— Это замечательно! — искренне сказала Эллисон. — Да и время не станет так тянуться — ведь у меня будет дело! Хотя должна признаться, страшновато брать в руки такие ценные книги!

Якоб прижал ее к себе, и ей было слышно, как стучит его сердце.

— Не надо бояться вещей, Элли. Просто береги их, как берегла бы самые дорогие тебе семейные реликвии.

Ее охватило какое-то удивительное чувство. Словно она уже больше не жертва обстоятельств. Не просто случайная попутчица. Ей предстоит работа!

Уткнувшись лицом в его мощную грудь, она вдыхала мужской запах — смесь лосьона после бритья, мыла и плоти. Его сильные руки крепко обняли Эллисон. Если бы он сейчас поцеловал ее! Она украдкой взглянула в его глаза.

Якоб слегка прищурился, словно читая ее мысли.

— Не дразни меня, Элли. Не хочу снова причинять тебе боль!

— Боли не будет, — прошептала она.

И он наклонился и поцеловал ее. Ответив на его поцелуй, Эллисон почувствовала, как затвердели его губы, как стали требовательней, но вдруг они оторвались от ее рта.

— Нет... не останавливайся, — прошептала она, задыхаясь. — Ведь у нас медовый месяц...

— Не говори так! — Его голос охрип от возбуждения. — Я не могу... Мне очень тяжело сдерживаться... Мы не должны...

Эллисон как будто плыла в голубом тумане. Желание вступало в свои права, и лишь последним усилием воли она вернулась к действительности, вспомнив, кто они такие и кем должны оставаться впредь. Еще несколько секунд, и они переступили бы последнюю опасную черту!

Но близость только создает новые проблемы! Она — лишь временная принцесса, которой в один прекрасный день предстоит сойти с пьедестала, уступив место настоящей...

— Прости, — пробормотала Эллисон. — Я увлеклась. — Отстранившись от Якоба, она оттолкнулась от края кровати, соскочила на пол и подбежала к огромному окну, за которым лежал город.

Она слышала медленные шаги Якоба, но боялась обернуться. Скользнув взглядом по стеклу, увидела в нем его отражение. Он стоял всего в двух шагах позади нее — высокий, прямой и неподвижный.

Их взгляды встретились в стеклянном отражении.

— Элли…

Она печально покачана головой.

— Мы так не договаривались. Я не могу... не хочу... — Как объяснить, что он ей нужен... и что она боится опять разбить свое сердце? Какой смысл вообще объяснять ему, если до сих пор он так и не узнал ее? — Я с утра ничего не ела, — скучным голосом сказала она. — Нет ли тут какой-нибудь еды?

Его отражение едва заметно качнулось. Послышался сухой смешок.

— Насколько я знаю, в Нью-Йорке было несколько приличных ресторанов.

И, не дав ей времени понять, действительно ли на его лице мелькнуло выражение боли или это была лишь уязвленная мужская гордость, Якоб резко отвернулся и направился к двери.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— У меня такое чувство, будто я скрываюсь от правосудия! — Эллисон съежилась на заднем сиденье такси, вписывавшегося в ровный поток вечернего уличного движения на Манхэттене.

Двое фоторепортеров бежали рядом с машиной, и вспышки их камер то и дело проникали сквозь боковые стекла. Якоб тихо выругался, но сидел все так же прямо, вскинув подбородок и глядя перед собой.

Таксист прибавил скорость, и журналисты остались позади. Эллисон наконец выпрямилась на сиденье рядом с Якобом. За окнами машины заманивали покупателей витрины магазинов, богато украшенные к Рождеству. Эллисон, сосредоточившись на красно-зеленых и золотых цветовых вспышках, внушала себе, что скоро привыкнет к наглым наскокам репортеров и научится более доброжелательно относиться к такому вниманию. Может быть...

— Извини, — раздраженно пробормотал Якоб. — Я думал, что обычное такси привлечет меньше внимания, чем лимузин. Удивительно, что журналисты вышли на нас так быстро. Должно быть, их кто-то предупредил. — Он посмотрел на нее, потом взял ее руку в свою. — Ты в порядке?

Оттого, что Якоб расстроен, ей стало как-то легче.

— Нормально, не волнуйся. Всего и было-то с полдюжины репортеров! И вели себя вполне прилично, пока мы не заторопились к машине.

— Чувствую, ты справишься, — пробормотал он и коснулся губами ее пальцев, потом резко отвернулся и уставился в окно.

Такси свернуло на Бродвей. На всех перекрестках были заторы. Водитель бросил взгляд в зеркало заднего обзора.

— Я вроде как узнал вас, мистер. Вы тот самый парень, принц, что ли, о котором болтают по радио, верно?

— По радио? — Голос Якоба прозвучал почти устало.

— Ну да! — Сдвинув фуражку на затылок, таксист покрутил ручку радиоприемника. Диктор сначала рассказал о заседании в ООН, а потом перешел к ценам на акции. — Сейчас повторят, — пробормотал таксист. Тут он отвлекся, чтобы наградить парой цветистых выражений коллегу-таксиста, который «подрезал» его машину. — Весь день про это талдычат.

Диктор покончил с биржевым бюллетенем.

— Итак, дамы, — объявил он, — восплачьте... да, восплачьте! Один из самых богатых в мире холостяков покинул брачный рынок. Более того, он, по-видимому, уже почти три года как женат. Стало известно, что кронпринц Эльбии Якоб фон Остеранд около трех лет назад женился на своей приятельнице по колледжу. И у них есть сын. Этот брак до сих пор хранился в тайне. Принц и принцесса сейчас здесь, в Нью-Йорке, проводят свой второй медовый месяц и скоро улетят в Эльбию, где вместе с сыном будут жить в такой роскоши, какая большинству из нас может лишь присниться.

Эллисон во все глаза смотрела на Якоба. Он был бледен как полотно.

— Люди Резничека. Кто-то из его офиса продал информацию в «Таймс». Если я узнаю, кто это сделал...

Эллисон тронула его за руку.

— Мы все равно собирались объявить о нашем браке на пресс-конференции. Если бы узнали настоящую правду, вот тогда была бы действительно проблема.

— Да, наверно, — признал Якоб.

Такси остановилось перед высоким зданием. В таких обычно располагаются офисы, но на скромного вида двери под козырьком имелась небольшая медная дощечка с надписью «La Fleur».

Якоб осмотрелся по сторонам.

— Хорошо хоть здесь нас никто не ждет! Идем скорее, пока нас не заметили.

Эллисон скользнула по сиденью и вышла из машины. Якоб расплатился с таксистом, оставив ему щедрые чаевые, потом подошел к ней. Из-за его плеча она увидела ухмыляющееся лицо таксиста, когда он нажат на газ; взвизгнув шинами, машина помчалась по оживленной улице. Она прыснула.

— Что с тобой? — спросил Якоб, взяв ее под руку и ведя по ступеням вниз, в похожий на пещеру холл, слабо освещаемый светильниками в виде оплывающих свечей.

— Чувствую, нам следует поторопиться! Спорю на что угодно, что наш общительный таксист остановится у ближайшего таксофона, позвонит знакомому репортеру и продаст ему информацию о нашем местопребывании.

Якоб удивленно уставился на нее.

— А ты быстро все схватываешь!

— Это действительно забавно — как игра в Бонни и Клайда, только без стрельбы, — засмеялась Элли.

— Я рад, что ты находишь в этом удовольствие. Может быть, рядом с тобой мне удастся посреди этого безумия сохранить рассудок.

Метрдотель поработал на славу, и любопытных фотожурналистов в обеденном зале не было. Но то и дело со стороны вестибюля слышался внезапный шум, доносились громкие голоса. Это означало что еще один представитель прессы выдворен парочкой могучих вышибал, поставленных там сразу после их приезда.

Они сделали заказ. Эллисон выбрала морские гребешки, креветки и хвост омара в лимонно-винном соусе. Но еда, даже такая изысканная, почему-то не приносила удовольствия. Тревога медленно заползала в ее сердце.

— Что, если какой-нибудь репортер откопает адрес Дианы прежде, чем мы сможем вернуться в Нантикок? — наконец не выдержала она. Ведь их сын остался там, с сестрой!

Якоб хмуро уставился в тарелку, поддел на вилку кусочек прожаренного филе и стал задумчиво жевать.

— Это может создать проблему. Хочешь, позвоним и предупредим ее?

— Мне кажется, лучше всего как можно скорее вернуться домой, — предложила Эллисон. — Нам все еще нужна эта пресс-конференция?

— Вообще-то желательно ответить на несколько вопросов и даже дать себя сфотографировать. Просто проведем ее побыстрее. Я позвоню Фредерику, предупрежу. — Он с минуту подумал. — Ехать обратно в твоей малютке, если секрет раскрыт, смысла нет. Ты очень к ней привязана?

— К этой развалюшке? Не очень. Просто она меня возит — когда бывает в настроении...

— Ты не будешь возражать, если мы пожертвуем ею ради достойной цели?

— Прямо сейчас? Здесь?

— Я позвоню Томасу, он приедет и будет ждать с лимузином возле отеля к тому времени, как закончится наша пресс-конференция.

— Неплохой план! — одобрила Эллисон.

* * *

Якоб был поражен. Кротость внешнего облика Элли никоим образом не отражала ту силу и даже отвагу, что она проявила. Он ожидал, что пройдут недели или даже месяцы, прежде чем она привыкнет к жизни на публике. Эллисон держалась прекрасно уже сейчас.

Вечером журналисты столпились в одном из бальных залов отеля. Элли вела себя удивительно непринужденно. Даже самый ушлый из репортеров не мог не улыбаться, когда она обращала в его сторону свои лучистые аквамариновые глаза. После получаса, наполненного жужжанием видеокамер, ослепительными вспышками фотоаппаратов и порой наглыми вопросами, Эллисон оставалась все такой же уравновешенной и обаятельной.

— У меня не было случая сказать тебе это раньше, — произнес Якоб, когда их лимузин, за рулем которого сидел Томас, уже выезжал из города, — но ты была сегодня на высоте.

— Да уж какая там высота, — засмеялась она. — Я так паниковала, что у меня тряслись поджилки, и боялась, как бы тот надутый тип, что был к нам ближе всех, не услышал стук коленки о коленку.

— Ну, этого даже я не слышал! — Он легонько поцеловал кончики ее пальцев. — Из тебя получается сногсшибательная принцесса!

Ее глаза вмиг потухли, и улыбка исчезла с губ.

— Не надо так говорить...

— Почему?

Эллисон с вызовом посмотрела на него.

— Ты хотел жениться на мне с определенной целью, чтобы расчистить себе дорогу в будущее. Я все та же библиотекарша из маленького городка, волею судьбы лишь играющая роль в небольшой мелодраме, состряпанной тобой и твоими советниками.

— Нет, ты нечто гораздо большее!..

И тут Якобу пришлось напомнить себе, что он не может сказать ей всего — до тех пор, пока не просчитает каждую деталь. И кто знает, возможно ли вообще то, что он задумал.

— Ты ведь знаешь дорогу, Томас? — громко спросил он, подавшись вперед.

— Да, сэр.

— Тогда действуй. — Якоб нажал кнопку, которая управляла перегородкой, отделявшей водителя от просторного пассажирского салона.

— Якоб, — насторожилась Эллисон, — не надо!

— Успокойся, я не собираюсь тебя соблазнять. Разве что, — добавил он мечтательно, — ты сама об этом попросишь...

— Нет! — твердо заявила она. Твоей любовницей я не буду. По-моему, об этом я сказала совершенно четко в самом начале всей этой игры.

— Но кое-что здесь вовсе не игра, — возразил Якоб. — Ты моя жена. Все абсолютно законно. — Он откинулся на спинку мягкого кожаного сиденья, расположенного вдоль задней и боковой стенок салона, и с улыбкой посмотрел на нее. — Не хочешь ли воспользоваться своими матримониальными правами?

— Я вышла за тебя замуж, чтобы одурачить прессу. И не говорила, что для достижения этой цели буду еще и спать с тобой.

— А если считать, что, занимаясь любовью, мы одурачиваем наше взаимное вожделение? — с надеждой осведомился он.

Эллисон возмущенно уставилась на него.

— Что, прямо в лимузине?

—А, она не сказала «нет»... Ответила вопросом на вопрос. Я чувствую, что женщина слабеет. Ну, если не здесь, то как насчет твоей уютненькой кроватки под пологом, когда будем дома?

— Забудьте об этом, ваше королевское высочество!

Вздохнув, Якоб решил переменить тактику.

— Не буду давить на тебя. — Он качнулся в сторону, делая вид, что отодвинулся, но его рука как бы непроизвольно вытянулась вдоль спинки ее сиденья. — Прости, если я ступил за черту. — Подобрав у нее с плеча прядь светлых волос, он покрутил ее в пальцах. Как шелк! Набрать бы полные горсти этих волос и зарыться лицом в пряди медового цвета...

Проигнорировав этот жест близости, Эллисон кашлянула и заговорила со строгостью монахини, обращающейся к ученицам:

— Я понимаю. Вероятно, для такого мужчины, как ты, который не обошел своим вниманием ни одной юбки...

— Ну, это уж явное преувеличение! — засмеялся он. — Многое из того, что попадает в колонку сплетен, представляет собой действительно сплетни.

— Но у тебя была масса женщин! Ты сам говорил, что они редко тебе отказывали...

— Верно, — задумчиво подтвердил он, — но это не значит, что я прыгаю в постель к каждой женщине, которая мне улыбнется. — Кончики его пальцев коснулись ее головы, потом переместились на шею.

Гул дороги под колесами лимузина напоминал о том, что они несутся со скоростью семидесяти миль в час. Но Эллисон сейчас вряд ли что-либо сознавала. Ее глаза были закрыты.

Затаив дыхание, боясь разрушить чары, Якоб наклонился и коснулся губами соблазнительной выемки между ее плечом и шеей.

— Я будто покинула тело и парю где-то... там, высоко. — Эллисон слабо кивнула в сторону темнеющего за окном зимнего неба. Редкие хлопья снега проносились мимо лимузина, смешиваясь с дождем и мгновенно тая от соприкосновения с теплыми тонированными стеклами.

— А там наверху хорошо? — прошептал Якоб.

— Да, очень...

Он рискнул еще раз нежно поцеловать гладкую кожу над самым вырезом ее платья. Ее тело вздрогнуло, и он не оторвал губ, вдыхая цветочный запах духов.

И напрасно Якоб уверял себя сейчас, что дальше этого не пойдет, что твердо намерен уважать ее желание не спать с ним... пока... Она уже отдавала ему всю себя, и невозможно было отказаться.

Не отрывая губ от ее гладкой, как алебастр, кожи, затаив дыхание, он положил руки ей на плечи и привлек Эллисон к себе.

— Как хорошо, — пробормотала она, глаза ее были закрыты, дыхание стало ровным, словно она дремала.

Якоб позволил руке соскользнуть ниже, небрежно, как бы случайно, словно сам он не имел никакого отношения к этому. И выжидающе затаил дыхание. Но ее тело не напряглось, Эллисон не оттолкнула его... ничего не сказала.

Если он снова заговорит, чары, которыми ему удалось опутать Элли, исчезнут. Он ощутил, как где-то в глубине ее тела зарождалась медленная дрожь. Сначала она была едва уловимой, но он знал, что будет дальше, если Эллисон не пресечет его ласки. Он помнил, какова она в страсти, помнил, как загоралась, когда они занимались любовью. А ведь она хранила в себе это желание, открыв его лишь одному мужчине. Никто другой не был с ней близок.

И Якоб, ведя за собой Элли, увлек ее туда, где они были вместе — когда-то.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Самые красивые рождественские праздники бывают в Коннектикуте. Так считала Эллисон — ведь она выросла в этом мире припорошенных снегом серебристых берез и хвойных деревьев, белых сугробов, лежащих на полях, сосулек, сверкающих в лучах зимнего солнца на красных крышах амбаров. И все это сдобрено умопомрачительно вкусными запахами яблочного пирога, коричного печенья, сливочной помадки с орехами, жарящейся индейки...

Эльбия в начале декабря буквально потрясла ее.

— Это страна грез, — прошептала Эллисон, глядя из окна семейного вертолета фон Остерандов на сказочный вид, открывавшийся внизу.

До Парижа они долетели на «Конкорде».

В Орли их уже ждал вертолет. В Эльбии был всего один аэропорт, взлетно-посадочные полосы которого не подходили для приема самолетов с реактивными двигателями. Королевское семейство пользовалось щеголеватым скоростным вертолетом, если требовалось быстро попасть в один из крупных европейских аэропортов или отправиться за покупками куда-нибудь в Вену, Берлин или Рим.

— Хрустальный дворец! — выдохнула она. — Теперь я понимаю, почему он так называется!

Якоб перегнулся через нее и указал на тонкие каменные башни внизу.

— Они действительно похожи на сосульки, правда? При солнечном свете.

— Да, — согласилась она. — И стены сверкают. В это время года все бывает покрыто льдом?

— Нет, это лишь иллюзия. Мрамор привезли из России. Там нашли одну жилу редкого белого камня с кварцевыми вкраплениями. Кварц ловит свет, как хрусталь, и отражает его. Когда земля вокруг покрыта снегом, эффект усиливается. Человек готов поклясться, что все сооружение сделано из стекла.

— Какая чудесная иллюзия, — пробормотала Эллисон, откидываясь на спинку кресла. Ее расслабленная поза была такой же обманчивой, как этот камень. Она сидела как на иголках, готовая вскочить, как только они приземлятся, и бежать осматривать каждую башню, крыло и галерею проплывающего внизу замка. Но в то же время какой-то внутренний голос советовал ей сразу укрыться в безопасном месте, если таковое найдется в этой неведомой стране.

Это чужой мир, подсказывало ей что-то снова и снова, люди не твоего круга — они уничтожат тебя! Жизнь уже не будет прежней. Но от нее, Эллисон, сейчас ничего уже не зависит.

Она посмотрела на Крея, пристегнутого ремнями к сиденью между ней и Якобом. Малыш увлеченно занимался бумажником отца. Когда они только сели в вертолет и машина быстро пошла вверх, Крей с округлившимися от страха глазами намертво вцепился в Эллисон и заревел. Отвлечь и успокоить его не удавалось. И тогда Якоба вдруг осенило: с искушающей улыбкой он вынул бумажник и показал его Крею.

Почему-то этот предмет заинтересовал малыша, как и те замшевые перчатки в день их знакомства. Крей жадно потянулся к новой игрушке, перестал плакать и углубился в изучение кармашков, клапанов и находившихся там пластиковых карточек и цветных бумажных денег.

— Будет трудновато вернуть свою собственность, — сказала Эллисон, кивнув на сына.

Якоб улыбнулся.

— Это единственный в мире человек, которому я уступлю ее без сопротивления. Поразительно, не правда ли? Он не имеет представления ни о деньгах, ни о ценности вещей. Для него важно лишь то, что ты, его мать, здесь, рядом.

Крей шлепнул кожаным бумажником по колену Якоба и с озорным видом посмотрел на него, словно хотел выяснить, как тот будет реагировать.

— Мне кажется, он начинает привыкать к твоему обществу, — заметила Эллисон.

Они отложили эту поездку на несколько дней, пока Эллисон искала агента по недвижимости, надумав на время своего отсутствия сдать дом в аренду. Доводы Якоба, что этот дом вообще не нужен Эллисон, что у нее будет другой — какой она только пожелает, не возымели на практичную Эллисон никакого действия. Что там еще будет — неизвестно, а этот дом ее собственный, и стоять без дела ему негоже!

Для оформления паспорта в обычном порядке потребовалось бы не менее шести недель, но эльбийское посольство потянуло за какие-то волшебные ниточки и, при содействии Госдепартамента США, подготовило все необходимые документы за несколько дней. Элли также уговорила Якоба дать ей немного времени, чтобы разобрать вещи в доме — самое необходимое взять с собой, остальное сдать на хранение. Все эти дни Якоб и Томас гостили у нее. Томас почти все время был занят тем, что отгонял репортеров и желающих поглазеть на знаменитость. Вид у него был измученный, сейчас он дремал, сидя впереди рядом с пилотом.

— Очень скоро, — задумчиво сказала Эллисон, — Крей добавит к своему словарному запасу и твое имя.

— Я и не подозревал, что у него есть словарный запас. — Глаза Якоба с нежностью следили за сыном. — Ты слышишь, Томас? — Якоб наклонился вперед. — Малыш Крей скоро будет называть меня по имени.

Томас со сдержанной миной покосился на хозяина через левое плечо.

— И как же он станет вас называть, ваше королевское высочество? — спросил он.

Выражение радости на лице Якоба померкло.

— Об этом я не подумал. — Он посмотрел на Эллисон.

— Якоб, — твердо сказала она. — Это и есть твое имя.

— А почему не... папа?

Ей не понравился упрямый блеск его темных глаз.

— Нет.

— Почему нет? Я же действительно его отец! Нам следовало решить это заранее.

— Я не подумала, что такой вопрос возникнет. Ведь через несколько лет Крей тебя, возможно, даже не вспомнит. — Она попыталась сосредоточиться на величественной картине гор с заснеженными вершинами, окружавших замок. У подножия его высоких стен вились узкие улицы, окаймленные красными черепичными крышами магазинов и каменных коттеджей. Сколько веков стоят они здесь? Если бы не было так тревожно на сердце, этот вид привел бы Эллисон в восторг.

— Папа, — игриво прошептал Якоб на ушко Крею. — Скажи: па-па.

Эллисон, закусив нижнюю губу, едва сдерживала раздражение.

Вертолет сделал круг над стенами замка. За стенами был английский сад, бурый и безжизненный в это время года. На дальнем конце лабиринта дорожек виднелась расчищенная от снега посадочная площадка. Вертолет приземлился. Якоб отстегнул страховочные ремни Крея и, прежде чем Эллисон успела возразить, схватил малыша в охапку вместе с бумажником, нырнул в дверной проем в изогнутом брюхе вертолета и, пригнувшись под лопастями винта, помчался по дорожке, ведущей к замку.

Томас помог Эллисон достать сумку с детскими вещами и сойти на землю. В тот момент, когда они оказались рядом под ревущим винтом, он повернулся к ней и прокричал:

— Не бросайте его! Вы нужны ему!

Она пристально посмотрела ему в лицо, стараясь понять, правильно ли расслышала. Но напряжение, почудившееся ей в голосе телохранителя и в чертах его лица, наполовину скрытых густой бородой, уже исчезло.

— Пойдемте, принцесса, — сказал англичанин уже нормальным голосом, когда грохот двигателей перешел в затихающий свист, и многозначительно повел глазами в сторону замка. — Его королевское высочество ждет нас.

Эллисон, не сдвинувшись с места, схватила его за рукав.

— Постойте! Здесь происходит не совсем то, о чем мне было сказано, не так ли?

— Сейчас не время говорить об этом. — Согнувшись почти вдвое, Томас быстро вывел ее из-под вращающихся лопастей.

— Значит, позже, — неуверенно сказала она. — Я знаю о вашей абсолютной преданности принцу, Томас. Если вы его любите так, как люблю я, расскажите мне, пожалуйста, что происходит!

— Просто будьте рядом. И не трусьте! Не сдавайтесь раньше времени. — Он посмотрел в сторону Якоба, который придерживал массивную деревянную дверь и знаками просил их поторопиться. — Больше я ничего не могу сказать. Идемте, принцесса. Очень холодно — как бы вам не подхватить пневмонию.

* * *

Весь персонал собрался в сумрачной, отделанной деревом гостиной, чтобы приветствовать новую принцессу. Слуги держались так учтиво и так щедро улыбались, словно много лет только ее и ждали. Эллисон вдруг пришло в голову, что в определенном смысле так оно и есть: они жили без хозяйки дома с тех пор, как умерла мать Якоба.

Она поздоровалась с каждым мужчиной и каждой женщиной — от прислуги нижнего этажа до главного повара и третьего помощника дворецкого.

— Когда я познакомлюсь с твоим отцом? — спросила Эллисон, когда Якоб отпустил персонал. Теперь они остались в комнате вчетвером: она, он, их ребенок и Томас.

Мужчины быстро переглянулись.

— Позже, — коротко ответил Якоб.

— Разве он не будет ужинать с нами сегодня?

— Думаю, нет. — В голосе Якоба прозвучало легкое раздражение. — Он сейчас очень занят, — поспешно добавил он. — Идем. Я покажу тебе твою комнату. Потом осмотришь библиотеку, потом...

Не двигаясь с места, Эллисон скрестила руки на груди.

— Якоб, — сказала она напрямик, — здесь что-то не так!

Должно быть, Крей почувствовал возникшую напряженность. Он захныкал и потянулся к матери пухлыми ручонками. Она взяла его у Якоба и прижала к себе.

— Ничего подобного, — возразил Якоб. — Просто я знаю отца. Ему нужно какое-то время, чтобы принять случившееся.

— Он сердит на тебя за то, что ты женился на простолюдинке?

— Видишь ли, если говорить правду — он в ярости. Но не столько из-за женитьбы, сколько из-за... — Он не закончил фразы, но его глаза сказали ей все, когда выразительно переместились с нее на Крея.

— Понятно, — сказала она. — Ты не проявил достаточной осторожности в своих играх. Поставил короля в неловкое положение, да?

Не ответив ей, Якоб повернулся к Томасу:

— Ты свободен до конца дня. Можешь отдыхать.

Эллисон подождала, пока Томас закроет за собой дверь.

— Ну и что же твой отец намерен делать? Прятаться от меня и внука до скончания века?

— Отец ни от кого не будет прятаться, можешь мне поверить, — натянуто сказал Якоб. — Просто выжидает и дает нам обоим понять, как он недоволен. Видишь ли, мы не ладили последние годы.

— К чему же тогда весь этот фарс? Я думала, это он заставил тебя жениться на мне!

— Нет. Идея принадлежала Томасу, а решал я.

— Но зачем ты это сделал? — воскликнула она в еще большем замешательстве, чем прежде. — Наперекор отцу? Чтобы позлить его? Если так, то ты поступаешь как ребенок.

— Я уже говорил тебе, Элли, — я привез тебя сюда как свою жену. Что же касается мотивов более личного свойства... я не чувствую себя обязанным оправдываться ни перед тобой, ни перед кем бы то ни было другим. Вынуть из кармана свидетельство о браке и помахать им перед носом у прессы — да, эта блестящая мысль осенила именно Томаса и пришлась по вкусу старому пройдохе Фредерику, советнику отца. Но это не значит, что я слепо повинуюсь приказам или следую минутным капризам!

— Не знаю, стоит ли тебе верить, — как можно хладнокровнее сказала она, похлопывая по спинке Крея, который успокоено прижался к матери. — Но раз уж дело сделано и мы здесь, мне остается лишь ждать развития событий.

Он сухо кивнул, повернулся кругом и направился к двери. Эллисон оглянулась вокруг. Если она потеряет Якоба из виду, то сразу заблудится в этом огромном замке! И, крепче прижав к себе Крея, она поспешила вслед за Якобом.

На втором этаже они вступили в длинный коридор с зеркальными стенами.

— Вот наша комната, — сказал Якоб, открывая первую дверь справа.

Эллисон замешкалась на пороге.

— Наша? — переспросила она, подтянув повыше висевшую через плечо сумку с вещами Крея.

Якоб посмотрел на нее так, словно удивлялся ее тупости.

— Да. Обычно считается, что жена принца делит с ним постель.

— Якоб, мы же договорились, что заниматься любовью не будем! То, что произошло в лимузине... да, ты возбудил меня, но... в общем, не думай, что это войдет у нас в привычку. Мне представлялось, что в таком большом доме достаточно места и я смогу иметь отдельную спальню.

Он взял ее за руку, втянул в комнату и закрыл дверь.

— Из этого ничего не выйдет.

— Но почему? Я действительно считаю, что... — Она едва не задохнулась, как только увидела, что ее окружает. — О Господи... Якоб! О!

Комната была огромна и великолепна. Слово «комната» вообще не годилось для описания открывшегося перед ней помещения. В дальнем конце, в просторном эркере, был устроен уголок для отдыха и досуга с необычайно удобными на вид диванчиком и креслом с обивкой в белую и голубую полоску. Между ними стоял изящный антикварный столик в стиле королевы Анны, а на нем — серебряная ваза на подставке, полная свежих фруктов. Кровать была в стороне, из темной, плотной древесины — возможно, красного дерева или вишни. На ней лежала пуховая перина и груда взбитых подушек в наволочках из кремового атласа, гармонирующего с серовато-бежевым покрывалом ручной работы. По бокам этого поистине королевского ложа располагались хрустальные светильники, далее — полки с книгами в кожаных переплетах с рельефным золотым тиснением. Книги казались очень старинными и невероятно ценными. У Эллисон даже появился зуд в пальцах — так ей хотелось взять их в руки, посмотреть поближе.

— Какая красота! — выдохнула она.

— Я рад, что тебе нравится, — сказал Якоб, беря у нее сумку с детскими вещами. — Раньше здесь была королевская спальня, комната моих родителей. После смерти матери отец предпочел перебраться в меньшие апартаменты в восточном крыле, ближе к рабочему кабинету.

— Крей устал от длинной дороги, — пробормотала Эллисон. — Ему пора спать.

— Детская вот здесь. — Якоб повел ее к двустворчатой решетчатой двери, казавшейся новой по сравнению с остальным убранством. Эллисон предположила, что Якоб лично приказал установить такую дверь. Видимо, понял, что ей важно слышать ребенка, если ночью он вдруг заплачет. — Хочешь уложить его? Пусть уж заодно привыкает к новой обстановке.

Она прошла в открытую дверь и оказалась в такой прелестной комнате, что у нее к глазам подступили слезы. Все было голубое и белое, от кроватки до штор и ковра. Одну стену целиком занимали полки с игрушками и детскими книжками. Высоченные окна заливали комнату ярким солнечным светом. В центре возвышался детский тренажер.

— Тебе нравится?

— Да. Конечно, нравится. — Но ее практическая жилка уже давала себя знать: — Только боюсь, что Крей не заснет — здесь слишком светло.

Якоб протянул руку к панели и щелкнул выключателем. Раздалось тихое жужжание, и на окна по всей стене опустились непрозрачные шторы. Он щелкнул еще одним, и затемненная комната озарилась светом ночника.

Эллисон изумленно покачала головой.

— Думаю, этого будет достаточно. — Она вынула из сумки Крея дорожную бутылочку и показала малышу. — Хочешь попить, кисуля?

Крей радостно заулыбался, но глаза у него были уже сонные. Якоб вышел, предоставив ей укладывать Крея.

Эллисон покормила и переодела сына, спокойно следуя привычной процедуре. Какая чудесная детская! Здесь Крею будет хорошо. Да и ей самой есть где отдохнуть и уединиться. Казалось, Якоб подумал о всех мелочах, чтобы ей угодить, — вплоть до великолепных старинных книг у изголовья кровати.

Тем не менее надо решить одну серьезную проблему. И, убедившись, что сын заснул, Эллисон решительно вернулась в спальню.

Якоб сидел на диванчике, положив ногу на ногу и примостив на коленях книгу. Казалось, он целиком поглощен чтением.

— Якоб, — тихо позвала она, зайдя за спинку диванчика. Он не ответил, и Элли слегка тронула его за плечо. — Якоб, нам надо поговорить!

— Я думаю, это первое издание, — заметил он. — Может быть, есть смысл проверить, когда ты приступишь к каталогу книг основного собрания. Держу пари — дизайнер просто перенес эти книги из библиотеки, подумав, что они старинные и будут хорошо смотреться. Но вот эта может оказаться действительно весьма ценной.

— Якоб, отложи книгу!

Якоб положил книгу на подлокотник кресла и взглянул на нее снизу вверх.

— Что случилось? Я забыл сделать еще что-нибудь?

— Да, — сказала она. — Мне нужно, чтобы ты ушел отсюда.

Он настороженно замер, и она вдруг поняла, как холодно и отчужденно прозвучали ее слова.

— Я не в том смысле, — быстро заговорила Эллисон. — Просто считаю... Ты же не можешь... не собираешься спать в одной комнате со мной?

— Не вижу в этом никакой проблемы, — непринужденно ответил он. — Размеры кровати вполне позволяют. Возможно, будет нужен еще один шкаф, но я могу завтра же вызвать плотника и...

— Якоб, прекрати! — Из-за спящего в соседней комнате ребенка Эллисон старалась говорить тише, хотя ей хотелось заорать во весь голос. — Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать!

Ловким движением он схватил ее за руку, протащил вокруг диванчика и поставил перед собой.

— Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Но это у тебя не получится! — Одним быстрым рывком он усадил ее к себе на колени.

— Что не получится?

— Изолировать себя и нашего сына от меня.

Эллисон задохнулась. По телу поползли мурашки.

— Ты уговорил меня приехать сюда, чтобы избежать шумихи в прессе и оградить Крея от любопытных глаз — ради его блага и блага всей моей семьи. Это понятно. Но жить с тобой в одном здании, особенно если оно величиной с отель, — это одно, а спать в одной спальне — совсем другое!

— Еще бы! — На губах Якоба играла улыбка, и она поняла, что все это его забавляет. Его руки уютно обвились вокруг ее талии.

— Якоб! — негодующе воскликнула она. — Я полагала, что наш уговор ясен. Мы пошли на сделку из практических соображений. Я не могу вести себя как... как замужняя женщина... И...

— И заниматься любовью каждую ночь, когда мы ложимся спать? — невинным тоном подсказал он.

— Да! Именно это я и хочу сказать... Не могу предаваться с тобой любви, а потом, через сколько-то месяцев, небрежно сдать тебя на руки другой женщине. Это неприемлемо для меня по моральным причинам.

— Вот как! — сказал он. — Его руки принялись разглаживать складки на ее свитере. — Значит, причина не в том, что ты любишь меня — ведь обычно именно из-за этого женщина не позволяет мужчине жениться на другой.

— Люблю тебя? После всего, что ты мне сделал?!

— Когда мы зачали Крея, — прошептал он, — мы верили друг другу. И занимались любовью безоглядно, не думая, что будет потом.

— Но то было тогда! — воскликнула Эллисон. — До того, как ты... Ну, ты же понимаешь, что обсуждать здесь нечего. Ты ведь не собираешься отказаться от права на престол, ведь так? Значит, у нас не может быть никакого будущего!

Гримаса исказила его лицо.

— Сейчас не время рассуждать о политике.

— Это не политика, — гневно сказала она. — Это то, что происходит с нами! Сейчас! Это очень личное. — Она попыталась вырваться, но Якоб не отпустил ее.

— Не дергайся, черт побери! — грубо бросил он.

Эллисон замерла, испугавшись внезапной резкости его тона и стальной хватки его рук. Но он уже спрятал взгляд за маской отрешенности, как делал всегда, когда не хотел, чтобы она догадалась, о чем он думает.

Наконец Якоб заговорил, цедя слова сквозь зубы:

— Я делю с тобой эти апартаменты, как ты сказала, из практических соображений. Как ты думаешь, долго ли продержится наша легенда о браке, если станет известно, что принц и принцесса сразу же разошлись по разным спальням?

Эллисон нервно засмеялась.

— В таком огромном замке? Якоб, ради всего святого, ведь это же настоящая крепость! Разве какой-то репортер сможет пройти через твою систему безопасности, охрану, весь этот штат прислуги?

— Ему и не надо куда-либо проходить. Наш персонал состоит из полутора сотен человек — секретари, садовники, горничные, дворецкие, повара и охранники. Люди болтают. Идут домой и обсуждают события из жизни королевской семьи со своими женами и друзьями. И уж поверь, даже самые сдержанные из них временами ошибаются и откровенничают с сомнительными типами. Мы должны вести себя так, чтобы брак выглядел настоящим.

— Хорошо, ты можешь спать на диванчике.

— Он слишком короток. Я на нем не помещусь.

— Тогда на диванчике буду спать я!

— Этого я не позволю, — сказал он. — Ты мне не доверяешь?

Она не ответила, вдруг поймав себя на том, что кончиком пальца рисует восьмерки на его груди. Беззвучно ахнув, она отдернула руку.

— Так, понятно. — Округлив глаза, он усмехнулся. — Вот, оказывается, в чем дело. Тебе претит мысль о том, что придется лежать в одной постели со мной и при этом не заниматься любовью.

— Якоб, перестань! — воскликнула Эллисон. — Совсем не смешно! И вообще — все гораздо сложнее, чем ты думаешь!

— Нет, ничуть, — твердо сказал он. — В жизни что-то сложно, а что-то просто. С любовью как раз просто! Ты или любишь человека, или нет.

Он резко встал и, подхватив Эллисон на руки, опустил ее на кровать, лег рядом и притянул к себе. Его дыхание ласкало ей лицо. Она слышала, как бьется его сердце. Твердый, плоский живот прижимался к ее лону. Эллисон почувствовала, что воздух вокруг нее густеет и взвихривается, путая мысли, лишая всякой возможности сопротивляться...

Разве она может признаться, как сильно его любит, если он так легко относится к их связи? Если ему это так просто — взять и уйти от нее, когда нужно?

Его рука пробралась под свитер и нащупала ее грудь. Эллисон повернула голову и уткнулась лицом ему в плечо.

— Скажи, что не любишь меня, и я уймусь, — прошептал он ей в самое ухо.

Я не хочу, чтобы ты унимался! — кричало ее тело. А душа? Любит ли она его? Конечно же, любит! Полюбила с первой же встречи и никогда не переставала любить. Даже когда его не было рядом, даже когда проклинала за предательство... Ей суждено вечно хранить в сердце именно такого Якоба — невозможного, неповторимого, неверного — вопреки всем каверзам судьбы.

Но как бы ни любила его она, он ее не любит! Он любит свою страну. Любит свой титул и власть. И сейчас именно эта власть позволяет ему использовать ее, Эллисон.

— Я не люблю тебя! — с рыданием выкрикнула она.

Его рука остановилась, дыхание затихло. Словно вся жизнь покинула его тело.

— Понятно, — прошептал он, и это слово, казалось, далось ему с таким трудом!.. — Наверное, я ожидал слишком многого...

— Прости...

Он медленно встал, повернулся к ней спиной. Повел плечами, выпрямил спину, оправил свитер.

— Якоб, я...

— Ты не обязана ничего объяснять, — холодно проговорил он. — Ты сказала то, что я просил. Этого достаточно.

— Но это не...

— Я буду докучать тебе как можно меньше, но в отношении спальни ничего не могу изменить. Не бойся, я не наброшусь на тебя во сне.

И он вышел, ни разу не оглянувшись.

ГЛАВА ДЯВАТАЯ

Следующие три дня почти целиком ушли у Эллисон на то, чтобы распаковать вещи, познакомить Крея с его новым пристанищем и самой разобраться в лабиринте коридоров, связывавших более ста комнат дворца. Ей стало легче находить дорогу к столовой для ежедневных семейных трапез (во дворце были еще два парадных обеденных зала для особых случаев). Она запомнила путь от апартаментов до библиотеки и вскоре уже освоилась достаточно, чтобы приступить к обследованию других частей замка.

Однажды во второй половине дня Эллисон с Креем на руках свернула не в тот коридор и вышла в центральный двор с садом, имевшим сейчас пустынный, грустный вид. Дверь за ней защелкнулась, оставив ее снаружи. Она обхватила Крея, пытаясь спрятать его от ледяного ветра. Забарабанила в дверь и позвала на помощь в надежде, что ее услышат до того, как ребенок простудится.

Почти сразу же из-за дверей ей ответил по-немецки молодой голос:

— Иду, иду! Имейте же терпение! — Дверь открылась, и выглянула совсем молоденькая девушка. Досада у нее на лице сменилась испугом.

— Боже мой, ваше королевское высочество! Входите скорее, а то замерзнете, и малыш тоже!

— Извините за беспокойство, — пробормотала Эллисон, досадуя на себя. — Я вышла по ошибке, а дверь захлопнулась. — Она смахнула снежинку с розового носика Крея. — Сад такой огромный! Чудесно будет прогуляться по нему в более теплую погоду.

— А-ах, — сказала девушка, — летом здесь такие красивые цветы! Король очень любит розы. Его садовники ухаживают за кустами с весны до поздней осени. Такой красоты больше нигде не увидишь. Вам нравятся сады?

— Я их обожаю! — Эллисон улыбнулась.

Одетая в форменное платье горничной девушка тоже улыбнулась в ответ, потом посмотрела на Крея.

— Как вас зовут? — спросила Эллисон.

— Гретхен. Какой чудесный, красивый малыш! Похож на отца. Крепыш! И у него добрые глаза. — Девушка засмеялась. — Добрые, но озорные. — Она зажала рот рукой, явно испугавшись собственной смелости.

— Все в порядке. — Эллисон тоже засмеялась и покачала головой. В прежние времена служанку могли высечь за подобные слова. — Вы правы. Добрые, но озорные. Крей у меня часто шалит. — Она на секунду задумалась. — Вы не хотели бы помогать мне ухаживать за ним? Я хочу взять к нему няню, мне нужно кое-какое свободное время для работы.

— Для работы? — Девушка изумленно посмотрела на нее. — Но женщина, которая замужем за принцем, не должна...

— Я должна, потому что хочу, — перебила ее Эллисон. — Может быть, американки отличаются от других. Мне необходимо чем-то заниматься. Что вы на это скажете?

Девушка взглянула на Крея с обожанием.

— О да, — прошептала она.

Конечно, о няне следовало поговорить с Якобом, посоветоваться. Но как это сделать? Эллисон ощущала его враждебность каждый раз, когда им случалось столкнуться в коридоре или когда они сидели друг против друга за столом во время трапезы. Он явно избегал Эллисон. Холодный блеск его глаз леденил ее до костей. Никак не верилось, что причиной такого поведения была ее фраза о том, что она не любит его. Конечно, такие мужчины, как Якоб, тяжело переносят отказ.

* * *

В тот же день она пришла к нему в кабинет. Комната напоминала уменьшенный вариант богато отделанной деревом библиотеки, где она теперь работала несколько часов в день, пока Крей играл рядом на полу.

Работа ей нравилась, но дело продвигалось медленно — часто приходилось отрываться, когда энергичный сынуля требовал внимания. Возможно, теперь, с помощью Гретхен, работа пойдет быстрее.

— Извини, что мешаю тебе, — тихо сказала она после того, как постучала и услышала его негромкое разрешение войти, — но мне надо посоветоваться с тобой относительно няни для Крея.

— С этим проблем не будет. — Якоб выпрямился на стуле и закрыл что-то, похожее на гроссбух. — Ты уже кого-то присмотрела?

Эллисон рассказала ему о Гретхен, добавив, что оставила сейчас сына с ней.

Якоб задумчиво вертел в пальцах золотую ручку, стараясь не смотреть на жену.

— Я знаю эту девушку, — произнес он наконец. — Похоже, она старательна и надежна. Гретхен стала приходить в замок помогать своей матери лет с двенадцати. Только не знаю, есть ли у нее опыт в уходе за детьми.

— Меня больше интересует ее отношение к ребенку, чем профессиональная квалификация. Когда Крей не со мной, я хочу, чтобы с ним был кто-то любящий и заботливый. Кто-то, кому нравится играть с ним.

— Хорошо. Но хочу поставить тебя в известность, что я тоже буду проводить с ним какое-то время... ежедневно, — твердо добавил он.

— Разумеется!

— А теперь иди. Мне надо работать. — И он отвернулся.

— Якоб, — нерешительно прошептала Эллисон, — объясни, почему ты так ведешь себя?

— Потому что ты ненавидишь меня! Это понятно — я исковеркал твою жизнь. Обрюхатил и бросил!

— Нет! — крикнула она. — Я любила тебя когда-то. И, думаю, буду любить всегда. А ненавижу я себя — за то, что дала тебе такую власть над собой! — Слезы быстро наполнили ее глаза, потекли по щекам. — Когда мы познакомились, я думала — встретила обыкновенного человека, как и я. Мечтала о том, что ты получишь степень, найдешь работу — недалеко от Нантикока, если повезет. Мы поженимся, думала я, и будем вместе жить, заведем детей. Как мои родители — двое обыкновенных людей, которые любят друг друга.

— Но ты ошиблась! — резко ответил Якоб.

— Да. Очень сильно ошиблась. И не могу просить тебя отречься от всего, что у тебя есть. А пока это так, у нас не может быть общего будущего.

— Ты права, — сдавленным голосом сказал он. Его глаза смягчились. — А то, что ты сейчас сказала, правда?

— Да, у нас не может быть общего...

— Нет, что ты любила меня... и всегда будешь любить...

Эллисон кивнула:

— Но что толку, если это улица с односторонним движением... если ты не любишь меня.

— Люблю я тебя или нет, это несущественно, — холодно произнес Якоб.

Эллисон почувствовала, что ее лицо от стыда вспыхнуло огнем. По щекам побежали слезы, как она ни старалась сдержать их.

— У меня будет трон, — твердо заявил Якоб. — И у меня будешь ты! Я не собираюсь отказываться ни от того, ни от другого.

— Я уже говорила тебе: твоей любовницей я не стану! Это не жизнь для меня — делить тебя с другой женщиной, жить с тобой врозь и целыми днями думать, когда я снова тебя увижу... если увижу. И для Крея это не жизнь — иметь приходящего отца.

Его руки обхватили ее дрожащие плечи, и он притянул Эллисон к себе.

— Элли, сделанного не переделаешь! У нас ребенок. Мы уже были любовниками и создали новую жизнь. Как бы ты к этому ни относилась, но у тебя есть ко мне чувства. И у меня к тебе тоже — не будем сейчас уточнять, какие именно. — Он говорил торопливо, словно боялся, как бы что-то не помешало ему высказаться. — Но я не из тех мужчин, которые соглашаются на меньшее, и найду способ сохранить и тебя, и свой титул, и Крея.

Он городит чепуху... дикую несуразицу... чудес ведь не бывает! Мыслит как ребенок, ни в чем не знавший отказа. Не понимает, что мир живет по своим собственным законам, изменить которые не в его власти.

Она уже собралась было возразить, но Якоб быстро накрыл ее губы своими и поцелуем заставил молчать.

— Ты моя, — сказал он, заранее отметая все возражения. — Ты только что совершила ошибку, когда призналась, что любишь меня. Я уже был готов отпустить... Но теперь не откажусь от тебя, Элли, ни за что на свете!

В дверь постучали. Не ожидая разрешения, в кабинет вошел худощавый человек в темно-сером костюме.

— Фредерик! — Голос Якоба прозвучал резко.

Эллисон попыталась высвободиться из объятий Якоба, но тот держал ее крепко.

Глаза старика мельком скользнули по Эллисон, словно она была предметом мебели.

— Через пять минут у вас встреча с министром финансов, ваше королевское высочество, — объявил он.

— Да, да. Я помню!

— Пожалуй, я пойду — посмотрю, как там Крей, — пробормотала Эллисон.

— Хорошо, иди, — проговорил Якоб, многозначительно глядя ей в глаза. — Увидимся позже. Не ложись до моего прихода.

Выйдя из кабинета, она прислонилась к стене и медленно сосчитала до десяти. Потом принялась считать еще раз. Через минуту или две дыхание ее успокоилось и сердце перестало бешено колотиться. В том, что произойдет этой ночью, у нее не было никаких сомнений.

* * *

Как Якоб продержался до конца совещания, он и сам не понял. Эллисон стояла перед глазами. Министр финансов, всегда напоминавшая ему Мэгги Тэтчер, пришла с длинным списком бюджетных реформ. Предстояло обсудить серьезные проблемы и принять важные меры, касающиеся жизни страны. К вечеру наконец пришли к соглашению, выработав несколько компромиссных решений.

Оставшись один в зале заседаний, Якоб взглянул на часы. Уже вечер, но Элли, возможно, все еще работает.

Дверь в библиотеку была прикрыта, значит, там кто-то есть.

Якоб толкнул дверь и вошел.

— Элли? Ты здесь?

За столом, обложившись документами и старыми книгами, сидел Томас.

— Она ушла с час назад.

Якоб обвел глазами комнату. Снятые с полок стопки книг стояли в каком-то уму непостижимом порядке.

— Похоже, она тут потрудилась.

— Да, — сказал Томас. — И даже очень!

Якоб пошел было к двери, но передумал и вернулся назад.

— Что ты читаешь?

— Просто старый роман. Его порекомендовала Эллисон... то есть ее королевское высочество. Я подумал — посижу почитаю немного до ужина, если я вам не нужен.

— Конечно, сиди и читай! — Якоб сделал разрешающий жест. Он был рад, что эти двое ладят друг с другом. Томас обычно не делал попыток ближе познакомиться с другими женщинами, которые мимолетно проносились через жизнь его хозяина. — Меня, возможно, гм... не будет сегодня за ужином. — В отличие от всех других слуг, которые ели на кухне, у Томаса, считавшегося не только телохранителем, но и товарищем принца, было постоянное приглашение к семейному столу.

— Опять собираетесь работать допоздна?

— Да, что-то вроде того, — пробормотал Якоб, закрывая за собой дверь библиотеки.

Надо найти Элли! Обнять ее, вновь утвердиться в своем исключительном праве на нее, навсегда!

Не постучав, он ворвался в спальню с бурно колотящимся сердцем. Быстрым взглядом окинул кровать, уголок для чтения, туалетный столик. Ее нигде не было видно.

И тут Якоб услышал тихий, едва уловимый звук, доносящийся из детской.

Кто-то поет?

Он шагнул к решетчатой двери. От представшего его глазам зрелища перехватило дыхание: Элли в свободно ниспадающем до щиколоток белоснежном халате с кружевным воротником укачивала на руках Крея, сидя на стуле возле его постели и тихо напевая колыбельную. Длинные светлые волосы спускались по плечам за спину. Голова была прислонена к деревянным столбикам кроватки, глаза закрыты.

Ступая на цыпочках, Якоб вошел в детскую. Здесь пахло детской пудрой и духами Эллисон. Подойдя, он не нашелся, что сказать, поэтому просто стоял, ощущая себя частью своей маленькой семьи.

— Обычно я не укладываю его так рано, — шепотом сказала Эллисон, не открывая глаз, но каким-то образом зная, что Якоб рядом. — Мы целый час играли в пятнашки, чтобы устать.

Якоб улыбнулся и осторожно положил руку на головку малыша.

— Похоже, мама устала не меньше, чем сын.

— Подожди, сейчас у меня откроется второе дыхание. — Ее глаза распахнулись — ярко-синие, живые.

Какая страсть прозвучала в ее голосе! Да и сам он не мог припомнить другой женщины, которую желал бы сильнее. Все они так легко приходили и уходили, словно приносимые и уносимые Дуновением ветерка. А Эллисон всегда была с ним, даже когда пыталась заставить его поверить, будто не любит его. Но теперь он знал правду!

Эллисон уложила Крея в кроватку и накрыла легким одеяльцем. Якоб взял ее за руку, и они вместе вышли из детской, тихо закрыв обе створки двери.

— Ты хочешь есть? — спросил он все еще шепотом.

— Вообще-то нет. — Она почти застенчиво взглянула на него, словно они раньше никогда не занимшшсь любовью. — Разве что позже... можно будет попросить, чтобы нам принесли что-нибудь?

— Разумеется, — сказал он. — Все, что захочешь.

Они стояли друг против друга. Она изучала лицо Якоба с каким-то отстраненным удивлением, словно заново узнавала его.

— Раздень меня, — прошептал он.

— Ладно! — Она шаловливо склонила голову.

Сколько раз бессонными ночами в годы разлуки он рисовал в своем воображении, как она это делает! Млел, вспоминая изящные, тонкие пальцы — вот они развязывают ему галстук, расстегивают рубашку. Теперь все это происходило наяву. Он стоял перед ней обнаженный над ворохом одежды, а она не отрываясь смотрела на него.

Эллисон молчала, и в то же время говорила — глазами, руками, — что хочет его любви. Это не было то хищное женское вожделение, которое ему часто случалось видеть в глазах других женщин. Эллисон не занималась с ним сексом. Она занимались с ним любовью. И впервые в жизни он до конца понял разницу.

— Я хочу любить тебя сегодня ночью, — прошептала она, теплым дыханием пощекотав ему ухо.

— А что будет завтра? — обеспокоенно спросил он, предполагая, что нечто хрупкое может сломаться, если не все будет так, как Эллисон хочет.

— О завтрашнем дне подумаю, когда он наступит. Если мы будем вместе, то большего мне и не надо. Все же остальное, что может преподнести нам судьба... я как-нибудь переживу, и ты тоже. Но сейчас не хочу портить нашу радость тревогой о том, что нас, может быть, ждет...

Любовь ли это? Якоб затруднялся ответить. Способен ли он полюбить женщину так, как читал об этом в великих поэмах и романтических балладах? Однако ему было ясно: их притягивает друг к другу некая неодолимая сила. Она заставляет его бороться за право обладать этой женщиной, которую он хочет больше всего на свете.

ГЛАВА ДЕСАТАЯ

Эллисон разбудил запах свежесваренного кофе. Ей показалось, что в комнате холодно, но кофейный аромат ассоциировался с теплом. Она открыла глаза, каким-то образом уже зная, что Якоба нет ни в постели, ни в апартаментах.

К серебряному кофейнику, стоявшему на ночном столике рядом с красивой чашкой веджвудского фарфора, молочником и сахарницей, был прислонен небольшой квадратик голубой бумаги.

«Дорогая, хочется верить, что тебе снились приятные сны. Завтрак подан в столовой. Этот кофе, надеюсь, поможет тебе окончательно проснуться. О Крее не беспокойся, я уже покормил его завтраком. Вернее, он был Ван Гогом, а я куском холста. В основном его каша попала на меня, а не ему в животик. Мне начинает нравиться быть отцом! Я попросил Гретхен присмотреть за ним, пока ты не будешь готова. Желаю тебе хорошо провести день. Увидимся вечером. Возможно, за ужином. Определенно буду к нашему с тобой времени.

Твой Якоб».

Эллисон глубоко вздохнула и снова откинулась на гору атласных подушек. До чего хорошо! Она посмотрела на часы над камином. Почти десять. Так поздно она не вставала с тех пор, как родился Крей. Вот роскошь-то!

Опершись на локоть, она налила себе дымящегося кофе. Напиток был густой, ароматный, гораздо крепче американского. Он ей сразу понравился еще в день приезда. Теперь даже трудно представить, как она снова будет пить ту бурду из бакалейного магазина, которую пила на завтрак в Нантикоке.

Вот и с Якобом так же, размышляла она. После такого мужчины, как он, — сильного, сложного, неотразимого — разве ей когда-нибудь понравится кто-то другой?

Только после второй чашки кофе Эллисон вылезла из теплой постели. Третью она взяла с собой в ванную комнату. Быстро приняв душ и высушив феном волосы, надела шоколадного цвета свитер, бежевые брюки.

Крей сидел в детской около своего тренажера. Рядом — Гретхен, скрестив по-турецки ноги.

— Guten Morgen, — вскочив, весело поздоровалась девушка. — Его королевское высочество сказал, что вы очень устали и чтобы я посидела с малышом, пока вы спите.

— Спасибо, — поблагодарила Эллисон улыбнувшись. — Большое спасибо.

— Не стоит благодарности, принцесса! — Гретхен с обожанием обняла Крея. — Наш маленький Крей самый красивый малыш в Эльбии. И очень умный. Он уже знает о книжках, как осторожно надо их держать и переворачивать страницы.

— Я читала ему с самого рождения. Он любит книжки.

— Я буду читать ему по-английски и по-немецки. Так он научится сразу обоим языкам.

— Это было бы чудесно! — Эллисон нерешительно помолчала. — Я хочу до ленча поработать в библиотеке. Ты сможешь побыть с ним?

Гретхен с готовностью закивала головой.

— Вам бы не работать идти, а за покупками, ваше королевское высочество, — осмелилась посоветовать она. — В городе много Kleidergeschdften; как вы это называете — бутик? Магазин одежды? — Она многозначительно посмотрела на брюки и свитер Эллисон.

Эллисон засмеялась.

— Значит, в замке не одобряют, как одеваются дома американцы? — Что ж, придется пойти на кое-какие уступки. — Но время от времени мне просто необходимо побыть в спортивном костюме.

— В спортивном?! — Лицо Гретхен выразило ужас, словно Эллисон только что сказала ей, что собирается вываляться в грязи и в таком виде разгуливать по замку.

— Да, у нас считается, что ты не жила по-настоящему, если не провела целый день в этой домашней униформе. — Она рассмеялась, увидев тень сомнения на лице девушки. — Я куплю тебе комплект для твоего выходного дня.

Улыбаясь про себя, Эллисон вышла. Будет интересно узнать побольше о дворцовой жизни. Она легко сбежала вниз по мраморной лестнице на первый этаж. Из вестибюля до нее донеслись голоса и шарканье ног. Множества ног. Она забыла, что сегодня суббота.

Ей говорили, что в субботу и воскресенье некоторые помещения дворца открыты для публики. Туристов и горожан не допускали в спальни и в личные кабинеты Якоба и короля, но водили по многим другим комнатам, где можно было видеть старинные предметы, многие из которых относились к XV веку.

Подождав, пока пройдет группа, Эллисон пересекла парадный вестибюль с его вычурными канделябрами и огромной хрустальной люстрой и отправилась в библиотеку. Дверь была закрыта. Она открыла ее и вошла, все еще погруженная в мысли о романтической записке Якоба, неся в себе, словно горячий огонек, его обещание еще одной ночи любви. Только уже закрывая за собой дверь, она услышала мужские голоса и увидела, что в библиотеке двое мужчин.

Худощавую фигуру в темно-сером деловом костюме она узнала сразу.

— Ох, извините. Я не знала, что вы здесь, Фредерик.

Старый советник Якоба смотрел на нее без улыбки, стоя у огромного камина, в котором пылал огонь.

— Guten Tag... мисс.

Она уже заметила, что он никогда не говорил ей принцесса или ваше королевское высочество, как называл ее остальной персонал.

— И вам доброе утро. Я собиралась опять поработать над составлением каталога, но, если у вас совещание, могу прийти позже.

Только сейчас собеседник Фредерика повернулся к ней лицом. Это был довольно крупный мужчина с совсем седыми, редкими волосами. Костюм, как и у Фредерика, сидел на нем безукоризненно. Глаза его сузились и как-то по-змеиному внимательно стали рассматривать вошедшую. Он не произнес ни слова.

Фредерик выступил вперед.

— Да, вам лучше прийти потом:

— Neinf — прорычал другой, резким жестом подчеркнув свое неудовольствие. — Более подходящего времени не будет!

И Эллисон сообразила — перед ней сам Карл фон Остеранд, отец Якоба... свекор... дед Крея. Король Эльбии.

Во рту пересохло, руки задрожали. Она сплела пальцы перед собой. Но когда инстинкт стал побуждать ее покорно отступить, заставила себя шагнуть вперед.

— Ваше королевское величество, — дрожащими губами выговорила она, — я очень рада наконец познакомиться с вами. — Она протянула ему руку для рукопожатия, но король лишь уставился на нее. Тогда Эллисон быстро присела в книксене, подумав, что так, может быть, больше подходит к случаю.

Но и тогда Карл не пошевелился. Его губы остались плотно сжатыми в суровую линию.

Фредерик откашлялся.

— Король просил меня обратиться к вам от его имени. Вы, должно быть, уже поняли, что любовная связь с вами была большой глупостью со стороны Якоба, обернувшейся для него политической катастрофой.

— Глупостью? — переспросила она, внезапно поняв, что разговор приобретает враждебный оттенок.

— Да. Он должен был взойти на трон в первый день Нового года, после свадьбы на Рождество. Теперь этого не может произойти, пока он женат на простолюдинке.

— Я все это знаю, — медленно проговорила она. — Якоб рассказал мне про ваши традиции. Не понимаю только, почему факт его женитьбы на мне делает его неспособным править?

Король уставился на нее с таким видом, словно перед ним стояла самая глупая в мире женщина. Лицо его покраснело еще больше.

Фредерик заговорил нетерпеливым тоном:

— Таков das Gesetz... наш закон. Если старший сын короля женится на простолюдинке, трон переходит к следующему сыну. Но Якоб — единственный сын. Он должен править, иначе начнется хаос. Якоб умный человек, хотя, может быть, слишком часто идет на поводу у страсти. Он сознает, что не может жертвовать страной ради интрижки с женщиной без роду и племени. Тем более — с иностранкой! — Фредерик уверенно выпрямился и посмотрел на нее сверху вниз. — Моя дорогая, знаю, что вам очень больно это слышать. Но не обманывайте себя: Якоб под конец примет правильное решение. Он дал согласие встретиться в день рождественского бала с женщиной благородного происхождения, из Венеции. Он предложит ей стать его королевой и...

Из горла Эллисон вырвался сдавленный крик:

— Но он женат на мне!

— Это не имеет значения, — возразил Фредерик. — Он разведется с вами по прошествии приличествующего времени и женится на графине. Конечно, объявить об этом можно будет не сразу. Но детали нового брака уже разработаны. Якоб — умный мальчик. Он сделает то, что необходимо.

— И ваш умный мальчик согласился со всем этим? — прошептала Эллисон. В голове гудело, глаза щипало от слез, которые она не желала проливать перед этими высокомерными людьми.

Ответил ей уже король, причем на удивительно чистом английском:

— Разумеется, согласился! Он с детства знал, что от него требуется. Вы полагаете, он отвернется от своего народа ради какой-то американской девчонки, которая имела глупость забеременеть?

Злость выжгла всю боль и горькое разочарование.

— Значит, я забеременела сама собой? А мне кажется, что ваш сын имел к этому самое непосредственное отношение!

Карл смотрел на нее до ужаса знакомыми глазами — точно такого же цвета и формы, как у сына. Его голос смягчился:

— Скажите, мой сын говорил вам, что любит вас?

Она сжала губы. Нет, не говорил... Ни разу! Но признаться в этом двум властным людям, державшим их с Якобом судьбы в своих руках, она не могла.

— Я так и думал! — Карл вздохнул. — Я знаю Якоба. Он женился на вас, потому что чувствует ответственность за ребенка. Это единственная причина. До вас у него были женщины... много женщин. Будут и после вас, моя дорогая! Вам лучше понять это сейчас. Год — это слишком долго. Чем скорее вы покинете Эльбию, тем скорее сможете начать новую жизнь.

Больше сдерживать слезы она не могла. Словно в тумане, перед ней проплыли король и его главный советник, выходившие из библиотеки. Она осталась наедине с жестокой правдой.

* * *

— Ушла в город? Одна? Пешком? Она же здесь ничего не знает!

Рассерженный Якоб стоял в детской, а Гретхен, сидя на ковре с Креем, пыталась оправдаться:

— Я предлагала пойти с ней, но принцесса не захотела. — (Малыш был в озорном настроении — брыкался и извивался, норовя схватить няню за волосы.) — Принцесса сказала, что у нее есть кое-какие дела и она хочет уладить их сама.

Якоб сдвинул брови. Дела? Что же такое могло ей понадобиться, чего не нашлось в замке? И совсем не в привычках Эллисон оставлять Крея просто так, а не на время работы.

— Это я предложила ей походить по магазинам, — призналась Гретхен, словно почувствовав неладное. — Может, она пошла присмотреть себе платье для бала?

Закрыв глаза, Якоб обругал себя. Конечно же! Бал. За неделю до Рождества, то есть ровно через неделю, во дворце состоится большой бал, на который приглашаются все эльбийские подданные и вообще все, кто считает себя другом маленькой страны. Богатые и бедные, благородного и простого происхождения — каждый год на балу бывает несколько тысяч гостей. А он даже не сказал ей! Совсем забыл об этом бале.

— Надо было пригласить к ней портниху, — пробормотал он. — Послушай, Гретхен, если она вернется, скажи ей, чтобы никуда не уходила и ждала меня. Я пойду в город и постараюсь найти ее, но через два часа вернусь сюда, если мы не встретимся.

Гретхен кивнула, но была слишком занята игрой с Креем и, как ему показалось, слушала не очень внимательно. Однако повторять поручение у него не было времени.

Якоб пошел пешком, уверенный, что они не разминутся. Город небольшой, и найти ее будет нетрудно.

Он спускался по узким, извилистым улицам, шагая прямо через снежные сугробы, не замечая ничего вокруг и вспоминая недавний разговор с Томасом.

Сегодня он опять застал телохранителя в библиотеке. Его друг был, казалось, смущен неожиданным появлением Якоба. Перед ним на столике для чтения лежала раскрытая рукопись, такая старинная, что ее кожаный переплет местами отслаивался. Убедившись, что Эллисон здесь нет, Якоб хотел сразу же уйти, но Томас заставил его прочитать то, что обнаружил в древнем томе. До Якоба не сразу дошло значение этих написанных от руки на латыни строк. Когда он поднял голову и улыбнулся другу, тот ответил ему довольной улыбкой.

— Так вот чем ты тут занимался, старина! Я и сам в последнее время много читал. Храни это как собственную жизнь. Тут наше спасение.

— Еще одно, — сказал Томас. Якоб нетерпеливо приподнял бровь. Томас откашлялся и нервно поскреб в бороде. — Я должен кое в чем повиниться перед вами. Это я сообщил в «Таймс» информацию об Эллисон и ребенке.

— Ты?!

— Да, сэр. Видите ли, эта женщина не такая, как все. Я видел, что вы любите ее, но вас нужно было подтолкнуть.

— Подтолкнуть! — повторил Якоб, не веря своим ушам. — Жестковатый получился толчок!

— Да, сэр, похоже на то.

— И ты сожалеешь об этом?

С минуту Томас смотрел на него, словно взвешивая последствия неверного ответа.

— Нет, сэр, не сожалею. Вы любите ее. И она того стоит.

Люблю ее, повторял про себя Якоб, энергично шагая по улочкам. Люди здоровались с ним, приветливо махали руками, желали frohliche Weihnachten. Счастливого Рождества! Здесь, у себя в стране, ему не нужен был телохранитель. Его подданные видели, как мальчишкой он носился по улицам их города, и никому не казалось странным, если принцу иногда хотелось прогуляться.

И тут он заметил Эллисон. Окликнув, бросился навстречу. Но что такое? Необычная отчужденность в ее поведении изумила его. Эллисон отвела глаза и без особой радости ответила на легкий поцелуй.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего.

Он оглянулся через плечо на дверь, из которой она вышла. Reiseburo. Бюро путешествий!

— Ты собираешься куда-то поехать? Если тебе не нравится в Эльбии, мы можем несколько месяцев в году жить в Италии... во Франции... или в Соединенных Штатах. — Он нервно засмеялся. — Я легок на подъем, дорогая!

— Это бесполезно, Якоб, — сдавленным голосом произнесла Эллисон. — Ничего не получится.

— Что ты хочешь этим сказать? Что не получится? Разве тебе не нравится во дворце? Там все уже тебя обожают!

Кровь отлила от лица Эллисон.

— Не все!

Он схватил ее за плечи и повернул лицом к себе.

— О чем ты говоришь? Кто-нибудь сказал тебе что-то обидное?

— Фредерик меня ненавидит.

— Он старомодный напыщенный дурак! — резко бросил Якоб.

— Я виделась и с твоим отцом...

— Когда?

— Часа два назад. Я вошла в библиотеку, чтобы поработать, а они уже были там — он и Фредерик.

Руки Якоба, конвульсивно сжавшись, вцепились в толстую шерстяную ткань ее пальто.

— Что он тебе сказал?

Эллисон на секунду закрыла глаза, глубоко вздохнула и посмотрела на него с неестественно спокойным выражением.

— Сами слова не имеют значения. Важно то, что он прав, Якоб.

— Прав в чем? — крикнул он, не думая о прохожих, которые явно узнавали и... обходили стороной разгневанного будущего монарха.

— Я... я мешаю, — проговорила она.

— Отец так сказал? Сказал, что ты мешаешь?!

— Да, только более конкретными словами. И он прав, я действительно мешаю! — Эллисон смахнула слезы. — Мы делаем вид, что все образуется, но ничего не выйдет! На самом деле тебе нужно, чтобы я была твоей любовницей, а ты бы мог заменить на троне отца, как ожидается, но я не буду... не могу... — Она покачала головой, не в силах продолжать.

— Я женился на тебе! — прорычал он. — Или ты забыла?!

— А бал, Якоб? А графиня? Ты согласился на помолвку в ожидании нашего развода?

Он просто не верил своим ушам. Какую же кучу вранья наговорили ей эти двое старых чудаков!

— Нет! Я согласился встретиться с графиней только потому, что брачное предложение заочно брать назад не подобает.

— Но ты же просил ее выйти за тебя замуж?

— Нет! Фредерик сделал это предложение от моего имени... без моего разрешения. Очевидно, ему приказал отец. — Якоб вздохнул. — Я занимался поисками какой-нибудь зацепки, которая давала бы мне право жить так, как я сам хочу. Ее нашел Томас... — Он привлек ее к себе. — Все будет зависеть от того, что произойдет во время рождественского бала. Только обещай мне, что не сбежишь вместе с Креем, пока ситуация не прояснится.

— Но, Якоб... — начала было она.

— Молчи, — прошептал он и легко коснулся губами ее губ. — Оставь политику мне. Это то, что удается мне лучше всего. — Он посмотрел на нее с дьявольской усмешкой: — Впрочем, у меня есть еще один талант...

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Замок украшали к празднику. По всем комнатам в расположенные ярусами золотые и серебряные подсвечники вставили свечи. Мужчины вносили огромные мешки с зелеными ветками, которые надо было укрепить вокруг дверей и сплести в бесконечные гирлянды для украшения лестничных перил и балконов.

Якоб вспомнил имя портнихи, которая шила для его матери, предпочитавшей эту мастерицу многим европейским модельерам, приходившим и уходившим вслед за модой. Времени было в обрез, но Хелена заверила их, что успеет сшить платье. Были выбраны ткань и фасон, потом состоялись три примерки, и наконец в день бала наряд был готов.

Когда Хелена развернула свое законченное творение, Эллисон ахнула от восторга.

Платье больше походило на произведение искусства, чем на предмет одежды. Ткань цвета сливочного масла переливалась и тихо шуршала. Юбка изящными мягкими складками спускалась до пола. Лиф облегал идеально, приподнимая груди и открывая мягко очерченные округлости над вырезом, отделанным мелкими жемчужинами и радужно мерцающими хрустальными бусинками. Эллисон почувствовала себя настоящей сказочной принцессой и чуть не расплакалась от волнения, стоя перед зеркалом в полный рост.

— Просто чудо! — прошептала она. — Не знаю, как вас и благодарить, вы сшили мне волшебное платье за такое короткое время.

— Для меня это большая честь, — ответила Хелена. — Если вам что-то еще потребуется для гардероба, всегда обращайтесь ко мне, принцесса.

Принцесса! Но принцессой ей быть недолго. Эллисон уже решила. Сразу после Рождества она с Креем вернется в Коннектикут.

* * *

В этот вечер она уложила Крея и только потом начала одеваться. На все про все ушло два часа — Эллисон отказалась от услуг горничных. К тому же хотелось побыть одной и подготовиться к балу без суеты. Это занятие успокаивающе подействовало на ее нервы. К тому времени, как пришла Гретхен, чтобы присмотреть за Креем, Эллисон заканчивала наносить макияж.

— О, ваше королевское высочество! — воскликнула девушка. — Никого красивее вас я еще не видела при дворе. Никогда!

— А графиня ди Таранто? — Эллисон слышала, как горничные шепотом произносили имя. Должно быть, это и есть та женщина.

Гретхен покраснела и уставилась в пол.

— Графиня была здесь на прошлогоднем балу.

— Ну и как она?

— Ах, не так уж, чтобы очень. Она вся... как это называется? Силиконовая и обесцвеченная.

Но искренний ответ девушки не принес успокоения.

В горле стоял ком размером с Коннектикут, когда она открыла дверь в ответ на тихий стук, раздавшийся ровно в восемь вечера. На пороге возвышался Якоб. Глаза ее мгновенно наполнились слезами, но сейчас это были слезы счастья. Широкоплечая стройная фигура в безупречно сшитом черном смокинге... Алая перевязь наискось пересекала его грудь. Лацкан украшало несколько военных и гражданских золотых медалей. Черные волосы отливали синевой, а глаза ярко блестели.

— Отчего ты плачешь? — спросил Якоб, качая головой и настороженно улыбаясь.

— Ты такой красивый! — воскликнула Эллисон. — Мужчина не имеет права быть таким великолепным!

Он негромко засмеялся.

— Ты мне льстишь. — Его взгляд заскользил по ней. — Боже милосердный, ты просто ослепительна, Элли! Все мужчины в зале будут драться за возможность покружить тебя в вальсе.

— Хорошо, что Томас успел дать мне несколько уроков. Смею надеяться, что никому не отдавлю ноги.

— У тебя все получится. — Якоб предложил ей руку, она просунула свою ему под локоть, и затянутые в белую перчатку пальцы легли ему на рукав. Сейчас Эллисон действительно чувствовала себя настоящей принцессой. Хотя бы на одну ночь!..

* * *

Принц окидывал взглядом полный гостей бальный зал. Вон опять мелькнула Элли, которую кружил по блестящему паркету богатый венский промышленник. Через плечо партнера она увидела мужа и подмигнула ему. Элли великолепна, подумал он и гордо выпятил грудь. Кто бы ни приглашал ее на очередной танец, она любезно отвечала согласием, с одинаковой легкостью очаровывая бухгалтеров средних лет, щеголеватых молодых герцогов и пожилых садовников. А народу очень много — в этом году на бал явились почти все взрослые эльбийцы, приехали знаменитости со всей Европы.

Якоб снова огляделся по сторонам и увидел то, чего больше всего боялся. Его отец и Фредерик сидели за одним из главных столов на возвышении в обществе графини и ее родителей. Фредерик встретился с ним глазами и знаком пригласил присоединиться. Графиня полыхнула улыбкой мощностью в тысячу ватт.

Якоб ощутил холодок в желудке и торопливо окинул глазами зал в поисках Томаса. Тот обещал быть здесь к этому времени. Где его черти носят?

— Извините за опоздание, сэр, — тихо сказали прямо у него за спиной.

Якоб резко обернулся и схватил старого друга за руку.

— Слава Богу! Я не хотел начинать без тебя. Принес?

Томас торжественно кивнул.

— Да, сэр. Остается надеяться, что этого будет достаточно.

— Если нет, то нам всем крышка, — тихо пробормотал Якоб, наклеив на лицо улыбку, предназначавшуюся для гостей отца.

— Да, сэр, — подтвердил Томас. — Вы хотите, чтобы Эллисон... принцесса участвовала в обсуждении этого вопроса?

— Наверно, так будет лучше, — решил Якоб после секундного колебания. — Не хочу, чтобы она неправильно истолковата мою встречу с графиней. И так уже готова в любой момент сорваться и бежать домой.

— Полагаю, что так, — согласился Томас. — И я бы не стал винить ее за это. Я схожу за ней, сэр.

Якоб глубоко втянул в себя воздух, одернул рукава смокинга и направился в конец зала. Оркестр играл бурный венский вальс. Музыка достигла драматического крещендо, которое соответствовало чувствам принца, пока он шел между гостями, обмениваясь с ними приветствиями и поздравлениями. Глаза его были прикованы к отцу. Он мысленно повторял те слова, которые должны были в следующие несколько минут сотворить чудо. Слова, от которых зависело будущее его самого, его семьи и его страны.

Их взгляды встретились, и Якоб увидел на лице отца тревогу. Старику, конечно, несладко! Если он, его сын, сегодня откажется жениться на графине, если откажется выполнить свой долг перед троном, это будет значить, что король лишается наследника. За власть в стране станут бороться бароны и герцоги, а также более мелкая знать. Начнется хаос.

Якоб остановился у королевского стола и чопорно поклонился.

— Ваше королевское величество... Сэр Фредерик... — Он медленно повернулся к остальным. — Графиня, вы, как всегда, прекрасны!..

Женщина вскинула подбородок, открывая взорам украшавший ее шею изумруд величиной с куриное яйцо.

Якоб отвернулся и бесстрастно поздоровался с ее родителями. Краем глаза он заметил Томаса, ведущего к ним Эллисон. Томас что-то шептал ей, ободряюще похлопывая по руке. В каком она, должно быть, ужасе!

Якоб протянул Эллисон руку, и она, приняв ее, встала рядом. У нее было такое чувство, будто каждый нерв ее тела содрогается от бешено пульсирующих в нем электрических разрядов. Хотелось убежать подальше отсюда, чтобы не видеть осуждающих взглядов этих людей. Король и его советник ненавидят ее и сделают все, чтобы убрать самозванку из жизни Якоба! А для графини и ее родителей она в лучшем случае досадная помеха. То, что эта красивая, увешанная драгоценностями женщина смотрела на нее лишь с терпеливым любопытством, усиливало панику Эллисон.

— Раз уж мы все тут собрались, — начал Якоб, — позвольте мне вкратце изложить свои планы.

Фредерик вскочил со своего кресла.

— Ваше высочество, будет лучше посовещаться в конфиденциальной обстановке, если вы хотите объявить сегодня что-то важное.

— Нет, — твердо сказал Якоб. — Мы достаточно совещались. Не думайте, будто я не ценю вашего наставничества. Но сейчас пришла пора мне решать.

— Якоб! — предостерегающим тоном произнес король, пронзив его гневным взглядом. — Сын мой, не поступай опрометчиво!

— Впервые в жизни — не буду, обещаю! — Якоб повернулся к Эллисон, которая была близка к обмороку. — Дорогая жена, я пообещал тебе, что найду способ сохранить тебя, и нашел.

Графиня тихо ахнула. Ее родители начали что-то сердито говорить по-итальянски Фредерику, и вид у того стал беспомощный. Король мрачно смотрел на сына.

— О, Якоб, нет! — воскликнула Эллисон. — Ты не можешь отвернуться от своего народа!

— А я и не намерен это делать, — заявил принц.

Оркестр перестал играть, и все замолчали. Глаза сидящих за столом обратились к Якобу. Эллисон показалось, что прошла целая вечность, пока он собирался с мыслями.

— Я приму трон от отца первого января наступающего года, как того требует традиция. И рядом со мной будет моя жена, Эллисон Коллинз фон Остеранд.

— Но это невозможно! — раздался рев короля.

Гости, ближе всех оказавшиеся к столу, повернули головы на шум, потом стали отходить подальше от возвышения. Передаваемая шепотом новость о раздоре в королевской семье расползалась по огромному залу.

— Нет, — спокойно сказал Якоб, — здесь нет ничего невозможного. — Он повернулся к Томасу, протянул руку и взял потрепанный том. — Это журнал протоколов, который вел лорд-канцлер Эльбии с 1535 по 1551 год. В нем зафиксированы все имеющие законную силу королевские декреты, изданные в то время. Как тебе известно, отец, есть два пути установления закона — либо письменно, как в конституции, либо на основании прецедента. Если какое-то действие было признано законным в прошлом, то оно должно быть признано таковым и в настоящем.

Эллисон вцепилась в руку Якоба. Она еще не понимала, куда он клонит, но что-то подсказало ей, что перед ними вдруг забрезжила надежда.

— Это верно, — сказал Фредерик, — но я не вижу, каким образом это...

— Слушайте меня! — перебил Якоб, и раздражение в его голосе сразу заставило советника замолчать. — Этот свод законов и процедур королевского двора устанавливает прецедент, имевший место при дворе Хенрика фон Остеранда, третьего короля нашей династии на троне Эльбии. Он женился на женщине из персонала кухни.

За столом раздался общий вздох ужаса, а сердце Эллисон взмыло к небесам. Теперь ей стал понятен замысел мужа.

— Хенрик выбрал в жены простолюдинку, но перед тем, как официально женился на ней, вынес это дело на суд народа.

— Был проведен плебисцит, — пояснил Томас, взяв книгу у Якоба и открыв ее на заложенной странице. Он положил ее на стол перед королем, но тот с отвращением оттолкнул ее в сторону. Фредерик подхватил книгу и стал читать, быстро шевеля губами — переводил про себя с латыни. — Жители Эльбии знали избранницу, короля. Это была хорошая женщина, уважаемая в городе, хотя и служанка по рождению. За те два года, что она была сожительницей Хенрика и опорой ему, пока шла ужасная война, она сделала много добра людям и завоевала их сердца. — Томас посмотрел на Эллисон, та вспыхнула румянцем. Должно быть, эти двое перекопали сотни томов из всех уголков замка, пока нашли ту юридическую зацепку, которую искали.

Экскурс в историю продолжил Якоб:

— Подданные короля, люди как благородного, так и простого происхождения, одобрили его выбор. Эта женщина стала женой Хенрика и родила ему трех сыновей, старший из которых унаследовал трон после отца.

Карл отвел глаза от сына и стал смотреть на танцующих.

— Но это... это было нарушение... отход от традиций! — забормотал Фредерик, брызгая слюной.

— Да, это можно оспаривать, — сказал Якоб, сжав руку Эллисон.

Она улыбнулась ему в ответ, жалея, что не была посвящена в его план. Но, может быть, он не хотел заранее внушать ей надежды, которые могли и не сбыться.

— Да, — продолжал Якоб спокойным голосом, — хороший адвокат, пожалуй, мог бы аргументировать позицию против ссылки на женитьбу Хенрика в качестве прецедента. Мог бы даже убедить кабинет и парламент. Но предупреждаю вас, Фредерик: будьте осторожны! Если вы опровергнете законность наследников короля Хенрика, рожденных от простолюдинки, то тем самым аннулируете право фон Остерандов на трон.

— Но это же абсурд! — Фредерик захлопнул книгу и со злостью оттолкнул ее.

— Замолчите! — приказал чей-то голос. Все повернулись к королю. Карл глубоко вздохнул и поднял глаза на сына.

— Ты рассудил верно. Отказать тебе в праве на проведение плебисцита значило бы взорвать само основание нашей династии. — Он устало сгорбился в кресле. — Ты победил.

Никто не произнес ни слова. Взгляд Карла переместился на Эллисон.

— Должно быть, вы совершенно особенная женщина, моя дорогая, раз из-за вас в моей семье столько неприятностей. Если народ вас поддержит, надеюсь, вы будете верной и достойной спутницей моему сыну. Если же граждане Эльбии отвергнут вас, то прошу вас сразу же уехать, чтобы мы покончили со всем этим. — Он тяжело оттолкнулся от кресла и прибавил по-немецки: — Да поможет нам Бог и в том, и в другом случае.

* * *

Все следующие дни Эллисон оказались настолько заполнены, что некогда было вздохнуть. У них с Якобом почти не оставалось времени на еду и сон. Плебисцит должен был состояться через тридцать дней после Рождества, так что времени на то, чтобы встретиться с возможно большим числом граждан Эльбии, не хватало.

Несмотря на утомительный распорядок, Эллисон нравилось встречаться с людьми. Большинство проблем, которые эльбийцы обсуждали с ней и с Якобом, было ей хорошо знакомо. Разве ей самой не приходилось зарабатывать на жизнь себе и Крею? Разве ее не волновало, сможет ли она пригласить хорошего врача к ребенку в случае болезни? А вопросы выживания Эльбии в современном мире и сохранения ее для грядущих поколений приобрели для нее не менее важное значение, чем вопрос существования ее родной страны.

— Люди уверены в твоей искренности, когда ты им что-то советуешь, — говорил Якоб, нежно целуя ее. — Они поддержат тебя... поддержат нас, когда пойдут голосовать.

И вот наступил этот день. Эллисон так нервничала, что за завтраком не могла проглотить ни кусочка. К полудню в замке стало известно, что на удивление высокий процент эльбийцев уже проголосовал за то, чтобы Эллисон была их королевой, когда трон займет Якоб. К концу голосования не осталось сомнений, что народ Эльбии твердо поддерживает принца Якоба и его жену.

Когда Якоб принес ей эту весть, Эллисон бросилась ему на шею.

— О, Якоб, я самая счастливая женщина на свете! Хочу надеяться, что сумею оправдать их ожидания, и твои тоже! — Она завоевала не только его сердце, но и право быть рядом с ним до конца жизни!

Он нагнул голову и поцеловал ее долгим-долгим поцелуем.

— Мои ты уже превзошла.

В его взгляде была такая любовь, что ее сердце переполнилось восторгом.

— Я знаю, ты принесешь моему народу счастье, и он будет гордиться тобой. Я люблю тебя, Элли. Люблю нашего сына. Люблю нас как семью.

Поздно ночью, когда Крей спал сладким сном в своей кроватке, Эллисон лежала в объятиях мужа, в объятиях своего принца... в объятиях, которые скоро станут объятиями короля. Они любили друг друга со страстью пылкой и вечной, какая и должна связывать супружескую пару, которой суждено править самой прекрасной на свете страной.

ЭПИЛОГ

Якоб в одиночестве стоял на балконе, выходившем в сад. Прошло два года с того дня, когда он воспользовался правом просить своих подданных высказаться за или против женщины, которую любил и с которой хотел остаться навсегда. Всего два года, а сколько событий произошло с тех пор!

Он стоял, уже одетый на бал — еще один рождественский бал! — и наблюдал, как его гости собираются перед стеной замка. Их постепенно пропускали в ворота, но они не спешили входить во дворец, несмотря на холод. Мужчины, женщины и дети столпились в саду и в ожидании смотрели на освещенный балкон, где в одиночестве стоял их молодой король.

— Если ты не захочешь сегодня присутствовать на балу, я тебя пойму, — сказал он, понизив голос.

— Ты-то, может, и поймешь, а вот они — нет, — произнес тихий мелодичный голос у него за спиной.

Якоб обернулся, и сердце наполнилось гордостью, пока глаза упивались красотой его королевы.

— Ты выглядишь сногсшибательно, Элли! — пробормотал он, подавая ей руку и выводя к себе на балкон.

При виде молодой королевы толпа пришла в дикий восторг. Эллисон была в платье из темно-красного бархата, с воротником и манжетами из белого меха. Слева на груди была приколота преподнесенная мужем белая роза.

— Ты уверена, что достаточно окрепла? — спросил Якоб.

— Вполне, — ответила она. — Просто немного сокращу на сегодня свою обычную норму вальсов.

Он улыбнулся и, зайдя сзади, обнял ее и крепко прижал к груди. Она помахала толпе, и та отозвалась громкими приветствиями.

— Как там новорожденная? — крикнула ей какая-то женщина из первых рядов.

— Просто прелесть! — ответила ей Элли. — У нее глаза точно такие же, как у отца.

— Ах! — разом выдохнула толпа.

— Она спит? — спросил Якоб.

Эллисон кивнула и посмотрела на мужа своими искрящимися глазами цвета моря. Она родила дочку всего неделю назад, а была уже на ногах, управлялась с детьми и помогала готовиться к празднику.

— И Крей, тоже. Гретхен уже пришла. Идем встречать гостей?

— Обязательно, — отозвался он.

Якоба особенно радовало, что отец будет сегодня с ними. Старому королю понадобилось полгода, чтобы смириться с невесткой. С неистощимым терпением, шаг за шагом, завоевывала Эллисон сердце Карла, и он постепенно полюбил свою американскую дочь. Улучшились и отношения между отцом и сыном. Благодаря стараниям Эллисон между ними не возникало больше конфликтов.

Дойдя почти до двери, Якоб остановился и повернул Элли лицом к себе.

— Я люблю тебя!

— Я знаю. — Она посмотрела на него снизу вверх глазами, полными незамутненной радости, потом встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в губы, и спросила: — О чем ты думаешь?

Слова застряли у него в горле. Да и какими словами можно высказать все, что переполняло его сердце? Ведь только силе ее любви они обязаны тем, что переживают этот момент чуда в своей жизни.

— Спасибо тебе, — только и смог проговорить Якоб.

Она шутливо нахмурилась.

— За что, муженек?

— За все, — ответил он, думая о детях, об отце, о своей процветающей стране. — За все, Элли!

КОНЕЦ

Оглавление

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЯВАТАЯ

ГЛАВА ДЕСАТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ЭПИЛОГ X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?