«Необычная невеста»

БАРБАРА КАРТЛЕНД НЕОБЫЧНАЯ НЕВЕСТА

От автора

Основные психологические принципы карате — концентрация, спокойствие и уверенность в своих силах.

Борьба без оружия в руках получила свое развитие в Индии и Китае раньше, чем Бодхидхарма впервые стал упоминаться в китайских летописях, в 520 г. н.э. Однако он был признан «первоначальным распространителем боевой концепции единоборств».

Используя специальную методику дыхания, он создал основы легендарной системы внутренней концентрации и борьбы без оружия в руках.

Кунг-фу стало детищем буддистских монахов, которые в течение веков изучали кемпо в Китае и Японии.

Джиу-джитсу отличается тем, что удары наносятся не сжатым кулаком, а ребром ладони со стороны среднего пальца или мизинца.

В отличие от карате джиу-джитсу не требует от борцов специального психологического настроя.

На памятнике самому знаменитому учителю Фунакоши написано: «В карате нет никаких наступательных приемов».

Глава первая

1846 год

Граф Уорнборо швырнул вскрытые конверты на стол.

— Счета! Счета! Счета! — повторял он, вне себя от возмущения. — Может ли в этот дом прийти по почте что-нибудь еще, кроме счетов? Не представляю, как вам удается тратить такую уйму денег!

Он сердито взглянул на жену и троих дочерей; они только что спустились к завтраку и заняли свои места за столом.

— Милый Джордж, — спокойно заметила жена, — я пытаюсь экономить, но, к сожалению, сейчас все так дорого.

— Тогда остается лишь признать, что в экономии вы не слишком преуспели, — раздраженно молвил граф. — Выходит, мне придется пожертвовать гончими!

— О нет, папа, только не гончими! — хором закричали дочери.

— Придется, — скривился граф. — Так больше продолжаться не может. Лошади проедают все призовые деньги, жалованье слугам увеличивается, да и вы, девочки, становитесь мне с каждым днем все дороже.

— Вы были очень щедры ко мне, папа, — тут же ввернула Мирабель, старшая дочь, — хоть и неохотно позволили маме потратить столько денег на мои наряды. Но Роберт Уоррингтон сделал мне предложение, и мы поженимся, как только у них в семье закончится траур.

На губах Уорнборо появилась слабая улыбка: он вспомнил, как богат его будущий зять.

Ну конечно, Мирабель так прекрасна, что можно было рассчитывать даже на более титулованного мужа.

Но все-таки и сэр Роберт не промах — он оказался седьмым баронетом и, что значительно приятнее, весьма богатым человеком.

Сэр Роберт по уши влюбился в Мирабель.

Они сыграли бы свадьбу еще в конце прошлого года, если б не траур по матери Роберта, которая умерла после тяжелой болезни, тянувшейся последние несколько лет.

Теперь бракосочетание намечалось на ноябрь, и Мирабель тревожилась, что отец откажется оплачивать счета за тщательно приготовленное приданое, дорогое и изысканное.

Словно подумав о том же, графиня умиротворяюще сказала:

— Уверена, дорогой Джордж, с вашим умом вы сумеете найти какой-то выход, и мы справимся с трудностями. Наши девочки будут ужасно страдать, если вы и правда решите поступиться гончими.

Она понимала, каково будет самому графу — ведь он обожал своих собак, которых содержал уже пятнадцать лет, с тех пор как получил псарню от отца.

Эти животные были неотъемлемой частью существования каждого члена семьи; никто из них и представить себе не мог Уорн-парк без гончих.

Наступал очередной сезон — и имение превращалось в место встречи охотников. Тогда устраивался традиционный охотничий бал — в зале собирались мужчины, одетые в розовые куртки, и женщины в элегантных нарядах.

Давали еще и завтрак по случаю открытия сезона, на котором граф проявлял особое гостеприимство как к новым членам охотничьего братства, так и к тем, кто приезжал к нему поохотиться на протяжении многих лет.

—Нам придется чем-нибудь пожертвовать, — решительно заявил граф, — но если вы полагаете, будто я могу продать что-нибудь в доме, то говорю вам: «Нет!» Все должно быть сохранено для Дезмонда — во имя справедливости.

Эта его категоричность показалась дочерям довольно забавной: они обменялись взглядами и многозначительно улыбнулись друг другу.

Все знали — отец души не чает в своем младшеньком.

Девочкам оставалось только высказать предположение, что пройдет несколько лет и Дезмонду тоже захочется иметь всю свору в полном составе, поэтому экономить следует на чем-нибудь ином.

Уже будучи отцом троих дочерей (причем появление третьей явилось для него тяжелым разочарованием, ибо он тогда безмерно надеялся на рождение сына), граф оставил мечты о наследнике.

И вот каким-то невероятным чудом, когда его жена уже не рассчитывала произвести на свет еще одного ребенка, родился Дезмонд.

Честно говоря, граф был без ума от своего мальчика.

Он всегда хотел иметь сына, и теперь в отношении будущего четырехлетней крохи, еще не покидавшей детской, уже строились грандиозные планы.

Сначала лучшая привилегированная частная школа для мальчиков, затем лучший университет — а что могло быть лучше Итона и Оксфорда?

Потом, естественно, после кругосветного путешествия — «для расширения кругозора», как величественно заявлял граф, — мальчик станет помогать своему отцу в его заботах о поместье, которое когда-нибудь перейдет в собственность Дезмонда.

Не сговариваясь, Мирабель и Дирдрей произнесли в унисон:

— Но вы не должны забывать, папа, что Дезмонд пожелает охотиться с собственными собаками и, конечно, научится содержать их к тому времени, когда вы изрядно состаритесь для этого занятия.

Глаза Эльмины, сидевшей на противоположном конце стола, радостно заблестели.

Она поняла, что ей не придется вступать в сражение, победа в котором означала для нее нечто большее, чем для любой из старших сестер.

Нельзя сказать, что у нее были чрезмерные опасения на этот счет.

Она не сомневалась в привязанности отца к лошадям и гончим и знала, с каким нетерпением он весь год готовится к началу каждого охотничьего сезона.

Чутье подсказывало ей, что, сколько бы граф ни сетовал, ни роптал и ни ворчал, он скорее оставит дочерей без нарядов, нежели расстанется с тем, что столь много значит для него (и — так уж случилось — для нее).

Граф, горько разочарованный в третьем ребенке, обращался с девочкой совсем иначе, нежели со старшими дочерьми.

Как это ни странно, он даже обсуждал с Эльминой вопросы управления поместьем, не говоря уж о содержании лошадей и уходе за ними.

Она помогла ему тренировать молодых жеребцов, рожденных в их собственных конюшнях или купленных на распродажах, и воспитывать из них первоклассных скакунов для охоты.

Часть натренированных лошадей граф оставлял для себя и своей семьи, остальных продавал с ощутимой выгодой.

Осенью именно Эльмина отправлялась с ним стрелять, если к нему не приезжали гости, сопровождала его в долгих и утомительных походах по полям и в дождь, и в холодную, ветреную погоду, не беспокоясь, что это может пагубно отразиться на цвете ее лица.

Она не внимала предупреждениям сестер о риске столь нелепо испортить свою внешность, так как любила бывать подле отца.

В какой-то момент она поняла, хотя это могло показаться невероятным, что ей надоедают их бесконечные разговоры о самых последних направлениях в моде, а позже — когда Мирабель уже представили ко двору — пересуды и сплетни о любовных похождениях представителей света, которых она никогда не видела.

Так как Эльмина была самая младшая, ей постоянно приходилось донашивать за обеими сестрами приедавшиеся им наряды.

Покуда ее официально еще не вывозили в общество, мнение этого общества и его взгляд на моду ее никоим образом не касались.

По окончании завтрака девушка задалась вопросом, как скоро ей удастся выйти из-за стола и сумеет ли она сбежать в конюшни до того, как мать найдет для нее какое-нибудь занятие в доме.

Но в этот миг в комнату вошел дворецкий с письмом на серебряном подносе.

Он протянул его графу, восседавшему во главе стола, и напыщенно произнес:

— Письмо его светлости господину графу! Доставлено нарочным! Он ждет ответа, ваша светлость.

Граф без особого интереса взглянул на письмо.

— От кого оно, Бартон?

— От маркиза Фалькона, ваша светлость!

Граф выпрямился и замер.

— Фалькон? Какого черта? Ему-то что надо?

— Право, Джордж, не при девочках! — воскликнула графиня. — Я и не знала, что маркиз в своем поместье.

— Я тем более, — пожал плечами граф. — Мы встретились в клубе Уайта на прошлой неделе, но какие-то молодые люди создавали такой невообразимый шум, что я, по правде сказать, толком и не слышал, о чем он, собственно, говорил.

— Возможно, это приглашение, папа, — предположила Дирдрей.

Мирабель рассмеялась.

— Это столь же невероятно, как если бы маркиз сам себя пригласил на ланч! Нас никогда не приглашали в Фалькон, по крайней мере лет восемнадцать, и вряд ли пригласят сейчас.

Граф взял письмо с подноса, развернул, затем какое-то время занимался поисками очков, оказавшихся не в том кармане, где он их искал.

Нацепив очки на нос, он снова посмотрел на лежавшее перед ним письмо, потом начал его читать про себя, причем это продолжалось так долго, что в конце концов жена не выдержала.

— Что там, Джордж? — полюбопытствовала она. — Чего хочет от нас маркиз?

— Бог ты мой! — воскликнул граф. — Глазам своим не верю! Быть этого не может!

— Что случилось? Что он пишет? — Теперь в голосе жены слышалось беспокойство.

Эльмина вознамерилась было выйти из-за стола, но теперь, заинтересовавшись содержанием письма, остановилась и вновь села.

Граф уставился на лист бумаги, который держал в руке.

И тут, словно неожиданно для себя сообразив, что они в комнате не одни, а дворецкий с весьма понятной терпеливостью также ожидает ответа, сказал:

—Я позвоню, Бартон. Вели нарочному подождать.

— Слушаюсь, ваша светлость! — ответил пожилой дворецкий с некоторым разочарованием.

Он жил в доме более тридцати лет, и обо всех событиях, касающихся жизни семьи, ему хотелось бы знать заранее, а не после того, как они уже произошли.

Граф, однако, подождал, пока дверь буфетной закроется за дворецким, прежде чем сообщить:

— Не думаю, что это некий розыгрыш. Фалькон просит руки моей дочери!

На миг в комнате воцарилась гробовая тишина, взорванная восклицанием графини:

— Должно быть, вы ошибаетесь! Как можно обращаться с подобной просьбой вот так вдруг, с бухты-барахты, без каких-либо предварительных переговоров?

— Теперь, когда я думаю обо всем этом, — задумчиво произнес граф, — мне кажется, именно этот вопрос он затронул тем вечером в клубе Уайта. Честно говоря, моя дорогая, я тогда выпил слишком много портвейна со стариком Энструтером, а Фалькон весьма неосмотрительно произносил какие-то слова именно в то ухо, на которое я туговат, — мне оставалось только кивать и улыбаться его речам. Получается, я безотчетно согласился на нечто подобное.

— Невероятно! — в сердцах вскричала графиня.

— Лично я нахожу все это оскорбительным! — решительно заявила Мирабель. — Слава богу, мне за него замуж не выходить!

— Что вы хотите этим сказать, сударыня? — осведомился граф.

Он посмотрел на старшую дочь так, словно никогда ее прежде не видел, после чего медленно произнес:

— Диадема Фальконов тебе очень пойдет!

Мирабель всплеснула руками.

— Что вы такое говорите, папа? Что вы задумали? Вам известно, что я выхожу замуж за Роберта, вы же сами дали согласие на наш брак.

— Но ваша помолвка остается тайной, до сих пор о ней никто не объявлял.

Мирабель даже покраснела от возмущения.

— Вы дали слово, папа, а джентльмены не берут свои слова назад!

Граф вздохнул и перевел взгляд на вторую дочь. Дирдрей уже приготовила ответ и, не дожидаясь обращения к себе, выпалила:

— Прежде чем вы произнесете хоть слово, папа, хочу предупредить вас, что не имею никакого желания выходить замуж за маркиза Фалькона! Я всегда не могла его терпеть: он был заносчив и неучтив с нами, когда мы встречались на охоте. И вообще — между мною и Кристофером все уже оговорено, просто я еще не успела сообщить вам об этом.

— С Кристофером Бардслеем! — воскликнула графиня. — О Дирдрей, ну почему же ты не призналась мне? Я всегда втайне надеялась, что ты сумеешь покорить его сердце.

— Его сердце принадлежит мне, — отчеканила Дирдрей. — Но сейчас, когда его отец так болен, что может умереть в любую минуту, Кристофер не решился переговорить с нашим папой.

— Я все понимаю, — ласково молвила графиня, — и уверена, моя дорогая девочка, ты будешь очень счастлива с этим очаровательным молодым человеком.

Леди Уорнборо действительно восхищалась красотой и благовоспитанностью Кристофера, выделяя его среди молодых людей, посещавших их дом.

К тому же лорд Бардслей владел прекрасным имением, которое Кристофер вместе с титулом унаследует после его смерти.

— Спасибо, мама, — улыбнулась Дирдрей. — Я знала, что вы все поймете. Я ничего не рассказывала, так как Кристофер считал бессердечностью говорить о наших планах, когда его отец умирает.

— Прекрасно, — отрезал граф. — Но что я теперь должен ответить Фалькону?

— Я выйду за него замуж, папа!

Если бы Эльмина вдруг пальнула из пистолета, сия выходка не вызвала бы среди присутствующих в комнате для завтрака большего потрясения.

Все взгляды устремились к ней, а граф недовольно сказал:

— Ты? Об этом не может быть и речи!

— Но почему? — удивилась Эльмина.

— Во-первых, ты слишком молода, — вмешалась графиня.

— На следующей неделе мне исполнится восемнадцать, и я думаю, мама, вы не станете отрицать, что единственное препятствие для представления меня ко двору уже в этом сезоне заключалось в нехватке у нас средств. Вы не могли позволить себе вывозить сразу троих, так как папа не одобрил подобных расходов.

Она умолкла, и, поскольку никто не собирался что-либо возразить, добавила:

— Я достаточно взрослая для брака и готова выйти замуж за маркиза! '

Граф разглядывал дочь, словно она была молоденькой кобылкой, достоинства которой ему предстоит оценить.

— Вопрос в том, — раздумчиво произнес он, — будет ли маркиз готов жениться на тебе.

— Он не станет привередничать, папа, — насколько нам известно, он никогда раньше не замечал и не выделял ни Мирабель, ни Дирдрей, поэтому, как я догадываюсь, его лично устроит любая из ваших дочерей.

У графини перехватило дыхание.

— Мне кажется, Джордж, в этом есть нечто унизительное для нас! Как может он писать вам, испрашивая разрешения жениться на одной из ваших дочерей, предварительно не обсудив с вами все надлежащим образом?

— Я ведь только что объяснил вам: Фалькон, должно быть, именно этот вопрос и обсуждал со мной прошлой ночью, когда я и услышать-то не мог ни одного его слова. Теперь же он изложил все в письменной форме, и вам негоже делать вид, будто маркиз — не тот человек, которого любой на моем месте пожелал бы приветствовать в качестве будущего зятя.

Графиня промолчала.

Она подумала о положении маркиза в обществе, его огромном поместье, граничащем с их землей, его невероятном богатстве, а также о том, что в ее окружении мало кто решался говорить о нем без благоговейного трепета.

Как будто этот человек жил в совершенно ином мире.

Граф снова взглянул на Эльмину, словно хотел удостовериться, не ошибся ли он.

Потом мягко сказал, обернувшись к Мирабель:

— Надеюсь, дорогая моя, ты реально оцениваешь тот статус, который приобрела бы как маркиза Фалькон? Наследственная фрейлина королевы, personagrata, всегда радушно принимаемая при дворе; к тому же нет ни одного иностранного гостя, которого не пригласили бы погостить в Фалькон.

— Что ж, они более удачливы, нежели мы! Мы живем всего в пяти милях от его дома, но ни разу, папа, нас не приглашали ни на балы, ни на праздники в саду, ни даже на скачки, хотя слышим о них от каждого встречного.

— Но он приглашал меня участвовать в скачках, — резко промолвил граф.

— Как это любезно с его стороны, не правда ли? — съязвила Мирабель. — Едва ли он смог бы пренебречь вами, если уж иногда охотится с вашими собаками! Но как часто он приглашал вас с мамой на обед?

Ответа не последовало, и она продолжала свою обличительную речь:

— Мне никак не удается вспомнить ни одного такого случая — с тех пор как я обрела способность замечать, чем вы заняты и куда отправляетесь.

Граф молчал.

Что тут возразить, если Мирабель говорит только то, что он и сам тысячу раз обсуждал наедине с женой.

— Это чертовски оскорбительно! — повторял он много раз. — Фалькон думает, будто люди, живущие рядом с ним в графстве, недостаточно хороши, чтобы переступить порог его дома.

— Мне кажется, дорогой, — как всегда отвечала графиня вздыхая, — маркиз считает нас старыми и скучными. Стоит ли обвинять его? Тем более что он, по слухам, пользуется успехом у признанных красавиц королевства, да еще его буквально донимают честолюбивые мамаши дочерей на выданье!

— Ну ладно, — ворчливо соглашался граф, — и все же у отца, скажу я вам, манеры были лучше, чем у сына!

Какие бы разговоры ни ходили вокруг маркиза, он продолжал жить своей жизнью, не обращая внимания на обитателей графства.

В своем огромном великолепном доме он принимал и развлекал лишь тех, кого ему хотелось пригласить в гости, так что его соседям оставалось только скрежетать зубами от злости, а некоторые женщины с досады ломали ногти.

Однако даже ветер доносил до соседей слухи о веселом, жизнерадостном нраве и радушии маркиза.

Граф снова посмотрел на полученное письмо.

— Так что же нам делать со всем этим? — спросил он своих домочадцев.

— Папа, пусть Эльмина выходит за него замуж, раз ей этого хочется, — первой высказалась Дирдрей.

Голос ее слегка дрожал, ибо она опасалась, что отец может потребовать от нее отказаться от Кристофера Бардслея, несмотря даже на то, что она испытывает к этому юноше сильное чувство, из-за представившейся возможности заполучить в мужья столь важную птицу.

Граф нахмурился.

— Не сомневаюсь, когда маркиз задумал жениться на моей дочери, — сказал он, — то предполагал, что речь пойдет о Мирабель. Как-никак она выезжала в Лондон, и он, несомненно, заметил ее на балу у Девонширов или Ричмондов.

— Если он и видел меня там, — поспешно заметила Мирабель, — то почему-то не удосужился сделать хоть один комплимент или хотя бы бросить заинтересованный взгляд в мою сторону. Если хотите знать, он был чрезвычайно увлечен леди Карстэйрс; в журналах превозносится ее грациозность и красота, она якобы затмила всех, кто когда-либо царил на балах в танцевальных залах Лондона!

— С журналами я, пожалуй, соглашусь вполне, — внезапно произнес граф, но тут же поймал на себе взгляд жены. — Ладно, ладно, давайте скорее решать! — возвысил он голос. — Нарочный ждет, и я должен послать его светлости какой-то ответ!

— Напишите, что вы принимаете его предложение, папа, — сказала Эльмина, — и приглашаете его на завтрак или обед, но не раньше конца следующей недели.

Отец вопросительно посмотрел на нее, и она пояснила:

— Мне нужно время на покупку хотя бы одного приличного платья, прежде чем он встретится со мной.

От этих слов Эльмины сердце матери встрепенулось: до чего же юная и неискушенная ее младшая дочь!

Леди Уорнборо тотчас попыталась остановить мужа.

— Пожалуйста, Джордж, не делайте ничего столь поспешно. Думаю, Эльмина не годится в жены маркизу Фалькону! Если вы сейчас примете его предложение, потом будет значительно труднее дать ему отказ.

— Но с какой стати я буду ему отказывать? — заупрямился граф. — Человек попросил руки моей дочери, и, поскольку у меня, по всей видимости, осталась лишь одна свободная от обязательств дочь, в жены он возьмет Эльмину!

— Но, право… — порывалась еще что-то сказать графиня, однако граф уже не слушал ее, поднимаясь из-за стола.

— Я напишу Фалькону, что принимаю его предложение. Если вы хотите знать правду, мне тоже все это представляется чертовски оскорбительным, но я не настолько глуп, дабы не понять выгоды этого союза: во-первых, близость наших поместий, во-вторых, невероятная состоятельность Фалькона — ведь он богат, как Крез!

Молча дойдя до двери, он оглянулся.

— Если у кого-то не хватает ума, чтобы прежде чем купить лошадь, хотя бы взглянуть на нее, значит, пусть он получает то, что заслуживает!

Сказав это, граф вышел, оглушительно хлопнув дверью.

Какое-то время все молчали.

Наконец Мирабель, взглянув на Дирдрей, с облегчением произнесла:

— Благодарение богу, папа не смог разорвать мою помолвку с Робертом!

— Или мою с Кристофером! Я испытала настоящий ужас от мысли, что он так и сделает… — сказала Дирдрей.

— И я тоже! — призналась Мирабель.

Графиня поднялась из-за стола и тоже покинула комнату.

Девушки остались одни, и Дирдрей, глядя на младшую сестру, промолвила:

— Какая же ты смелая, Эльмина! Я думаю, маркиз просто страшен. Я согласилась бы скорее выйти замуж за самого дьявола!

— Нехорошо так говорить, — упрекнула сестру Мирабель. — Но все-таки, Эльмина, мне кажется, тебе трудно придется с ним.

— Ни у кого нет таких великолепных лошадей, как у маркиза, — мечтательно изрекла Эльмина, — и внутри дома так красиво, словно это какой-то сказочный дворец.

— Внутри?— одновременно вскричали Мирабель и Дирдрей. — Что ты имеешь в виду, говоря внутри? Ты же никогда не была там!

Эльмина улыбнулась.

— Была, и много раз!

— Но как? И почему ты нам ничего не рассказывала?

— Я держала это в секрете. Главный конюх маркиза как-то попросил домоправительницу все мне там показать. Я ему здорово помогла однажды.

— Ты помогла главному конюху маркиза… — недоуменно повторила за ней Мирабель. — Но каким образом?

— Это случилось несколько лет назад, — сказала Эльмина. — Когда я возвращалась с охоты, моя лошадь потеряла подкову. Я понимала, что лошадь может захромать, если только не ехать очень и очень медленно. Но уже смеркалось, а дом был еще слишком далеко. Тогда я вспомнила, как папа рассказывал о кузнице маркиза Фалькона, вот и отправилась туда.

— Да, ты проявила предприимчивость! — отметила Мирабель.

Эльмина рассмеялась.

— Ну, я же не собиралась просить самого маркиза, мне нужна была только его кузница. Я просто завела Звездочку во двор, попросила позвать главного конюха и объяснила ему, что произошло. Он мне посочувствовал и сразу же послал за кузнецом; тот живет в доме рядом с конюшнями.

Девушка чуть передохнула и продолжала свой рассказ:

— Пока кузнец возился со Звездочкой, я разговорилась с конюхом по имени Хагсон, и он поведал мне, как ставит примочки лошадям маркиза, на которых ездили дамы, нещадно используя шпоры.

Сестры внимательно слушали Эльмину.

— Вы же знаете, — заметила она, — у папы есть особое средство, которое мы часто применяем. Помните, нам говорили, будто это средство изобрела еще бабушка, сама прекрасная наездница. Я обещала конюху привезти его для примочек.

— А почему ты нам ничего не рассказала?

Эльмина улыбнулась.

— Если честно, я боялась, что папа с мамой запретят мне съездить туда и выполнить обещание. Они всегда сердились, что их не приглашают в Фалькон.

— И что же произошло дальше? — спросила Дирдрей.

— Хагсон был мне очень благодарен, тем более примочки оказались прямо чудодейственными. Тогда он послал мне письмо с просьбой сообщить рецепт.

— И ты дала ему секретный рецепт нашего средства? — возмутилась Мирабель. — Как ты могла? Ты же знаешь, как папа дорожит им, он хочет быть единственным обладателем этого рецепта.

— Конечно, нет! — успокоила сестру Эльмина. — Я всего лишь сама сделала много примочек и объяснила ему, что не могу дать рецепт, так как это семейная тайна. Но я пообещала делать для него примочки в любое время, когда только ему потребуется.

Мирабель и Дирдрей вздохнули с некоторой завистью.

— Так вот, значит, как ты попала в Фалькон!

— Хагсон был очень благодарен мне, — повторила Эльмина. — А еще я поняла, что ему хотелось бы получать наше средство каждый раз, когда подруги маркиза будут плохо обращаться с его лошадьми. И я невзначай в разговоре с ним заметила, будто слышала, что у его светлости есть великолепные картины на спортивную тему, а Хагсон тут же спросил, не желаю ли я их посмотреть.

— Знаешь, я думаю, было нечестно с твоей стороны не взять нас с собой! — укорила сестру Дирдрей.

— Я хорошо представляла себе, как рассердились бы папа с мамой при одной мысли о моих посещениях поместья Фалькон, а уж тем более пришли в ярость, узнай они о моем интересе ко всему этому великолепию и собранным там шедеврам. Ведь, по мнению родителей, сам владелец поместья не считал их столь знатными и титулованными, чтобы они могли удостоиться приглашения в его дом.

— Но самого маркиза ты видела? — перебила ее Мирабель.

— Нет, нет! Я хожу туда, только когда он в отъезде. Девочки, видели бы вы его библиотеку! Даже вообразить трудно, какое богатейшее собрание книг хранится в его доме. Просто фантастика! Как бы мне хотелось прочитать их!

— Ну, такая возможность тебе представится, если ты выйдешь за него замуж, — заметила Дирдрей.

На какой-то миг Эльмина растерялась, а потом радостно вскрикнула:

— Ну да, конечно! Как я об этом не подумала! — и добавила спокойнее: — А впрочем, я все-таки выйду замуж за маркиза из-за его лошадей. Мне кажется, я уже всех их знаю. Ну где еще на свете существуют такие прекрасные конюшни!

— Сколько же раз ты бывала в Фальконе? — полюбопытствовала Мирабель.

— Уйму раз, — не задумываясь, ответила Эльмина. — Когда вы уезжали в Лондон, а мне мама велела учить уроки, это было единственное развлечение, которое я могла себе позволить. По-моему, это всего лишь справедливая компенсация. Ведь мне приходилось самой думать, чем бы заняться, в то время как вы потрясающе проводили время!

Неожиданно сестры дружно расхохотались.

— Не может быть! Но, Эльмина, неужели ты такая эгоистка и жадина, что тебе никогда не хотелось поделиться с нами своими впечатлениями?

— Вы ничего не должны рассказывать ни папе, ни маме! — предупредила Эльмина. — Вы сами знаете, как бы их возмутило мое поведение и моя скрытность. Но, когда я попадаю в Фалькон, я как будто нахожусь совсем в другом мире. Он так очарователен, что я невольно перестаю верить в его реальность, словно он только часть моих грез.

— Хорошенькое оправдание! — ухмыльнулась Мирабель. — А теперь ты собираешься стать женой своего «сказочного принца», и мне остается лишь надеяться, что он не обманет твоих ожиданий. Но вынуждена предупредить тебя: окажись я на твоем месте, этот брак внушал бы мне ужас!

— Вряд ли мне будет легко, я понимаю это, — тихо сказала Эльмина, — но там есть лошади и, конечно, те самые тысячи книг!

Не ожидая от сестер ответа, она повернулась и вышла из комнаты.

Мирабель какое-то время молча смотрела на Дирдрей.

— Она слишком молода, чтобы понимать, на что идет.

— Да, ты права, — согласилась Дирдрей, — но она увидит его истинное лицо сразу же, как только они поженятся.

— Если хочешь знать мое мнение, с ним она будет очень несчастна, — заявила Мирабель, — и мы должны помешать этому.

— Но как? — нахмурилась Дирдрей. — Ты же видишь, папа в восторге от идеи заполучить маркиза в зятья и не скрывает этого. Кроме всего прочего будут решены папины денежные проблемы, в чем можно не сомневаться.

— Все понятно, — кивнула Мирабель, — но нам-то нужно позаботиться и об Эльмине.

— Меня не покидает ощущение, что Эльмина вполне способна позаботиться о себе сама, — ответила Дирдрей. — Ведь смогла же она бывать в Фальконе и ни разу не проговориться, в то время как я, можно сказать, с колыбели жаждала заглянуть в этот дом.

— Маркиз всегда казался мне довольно противной особой! — состроила гримасу Мирабель. — Во время охоты он привык напускать на себя надменный вид, как будто снисходит до общения с нами.

Дирдрей улыбнулась.

— Ты так говоришь только потому, что он не восхищался тобою, как другие!

—Я вовсе и не желала, чтобы он восхищался мною.

— Ой, ну конечно! Я догадалась, почему он сделал это предложение! — внезапно воскликнула Дирдрей.

— Почему? — вскинула брови Мирабель.

— Ты и правда очень похожа на леди Карстэйрс! Бесспорно, не такая красавица, но у нее твой цвет волос и эти голубые бездонные глаза, в них как будто отражаются звезды.

— Неужели у меня такие глаза?

— Ты просто копия нашей бабушки на картине сэра Джошуа Рейнолдса, а она принадлежала к числу самых ярких и замечательных красавиц своего времени!

— Знаю, знаю, и мне хочется, чтобы и у меня был тот же блаженно-счастливый взгляд, как у нее на портрете.

— Тогда у тебя был бы несколько придурковатый вид, — откровенно, как всегда в разговоре с сестрой, заметила Дирдрей. — Ты и так очень хороша, какая есть. А ты действительно не хочешь выходить ни за кого, кроме Роберта?

— Ну конечно, нет! Он замечательный. Я чуть не умерла, когда в тот миг представила, как папа заставляет меня выйти замуж за маркиза! — призналась Мирабель.

— Мне было еще хуже, чем тебе, ведь я ничего не говорила ему про Кристофера.

— Кристофер — будущий лорд, и это, несомненно, большой плюс, я же становлюсь только женой баронета.

Помолчав немного, Мирабель добавила:

— Но наша маленькая сестренка Эльмина превратится в маркизу Фалькон и к обеденному столу будет направляться впереди нас!

Дирдрей расхохоталась.

— Мне что-то не верится! Возможно ли, чтоб этот гордец, этот тщеславный человек, который одним своим видом подавляет окружающих, взял в жены нашу Эльмину? Кстати, если тебе интересно мое мнение, думаю, он откажется от своего предложения, как только познакомится с ней!

— Что ты! — ужаснулась Мирабель. — Никогда! Не могу представить, чтобы джентльмен и спортсмен повел себя так некрасиво. Хотя, если он намеревался взять в жены меня, то для него, наверное, это станет шоком. Что ж, такая встряска пойдет ему на пользу!

— Тогда нам остается только помочь Эльмине, в меру наших возможностей, — сказала Дирдрей. — Она совершенно права: ей необходимо иметь несколько приличных нарядов вместо немодных уже платьев, доставшихся ей после нас. В них она похожа на нищенку.

Обе умолкли, размышляя об одном и том же, и наконец Мирабель сказала:

— Бедняжка Эльмина! Сердце кровью обливается, как подумаю о ней. Безусловно, мы должны сделать все что в наших силах, чтобы помочь ей, но я не совсем уверена, сумеем ли мы.

— Надо хотя бы попытаться, — заключила Дирдрей.

Покинув комнату для завтрака, Эльмина что было духу побежала к конюшне.

Хотя ей строго-настрого запретили появляться за столом в одежде для верховой езды, она утром так много времени проводила с лошадьми, что не успевала переодеться и постоянно нарушала требование матери.

Вообще-то она ничего другого и не надевала с момента пробуждения; только вечером переодевалась к обеду.

Поэтому сейчас ей предстояло по пути в конюшню забежать в холл и надеть шляпку для верховой езды, дожидавшуюся ее на стуле рядом с перчатками и кнутом.

Первым попался ей на глаза совсем молоденький, немного глуповатый конюх, остановившийся на минуту, чтобы поправить спадающие на лоб волосы, а затем продолжить уборку мощенного булыжником двора.

Ей нужен был другой конюх, и Эльмина вошла в помещение, надеясь обнаружить его там.

Работник, которого она искала, щеткой чистил ее Звездочку. Казалось немного странным, как здесь, в этой обыкновенной английской конюшне, служил конюхом самый настоящий китаец.

По крайней мере все считали его китайцем, да и звали его как-то по-китайски — Чанг, хотя в действительности мать у него была из Японии, а отец — голландец.

Правда, никто особенно не интересовался происхождением Чанга, и знала об этом только Эльмина.

Чанг унаследовал свою внешность, разрез глаз и цвет волос от деда, а он как раз и был китайцем.

История появления Чанга среди конюхов графа была столь же необычна, как и обстоятельства, сделавшие Эльмину своим человеком в конюшнях Фалькона.

Случилось это в прошлом году, после того как Мирабель уже провела в Лондоне около двух месяцев, наслаждаясь развлечениями своего первого сезона в обществе.

Ее младшие сестры—Дирдрей (которой еще только предстояло впервые выйти в свет, но не раньше следующего апреля) и Эльмина (так и не покинувшая пока классной комнаты) — присоединились к семье в родительском доме в Лондоне.

Так как Дирдрей вскоре должна была посетить некоторые зимние балы, ей разрешали спускаться вниз во время званых обедов в доме и ездить вместе с матерью на Роттен Роу.

Но Эльмина по-прежнему держалась в тени, обедала одна или с кем-то из учительниц, специально приглашенных к ней на время пребывания семьи в Лондоне.

Однако ей не составило большого труда убедить маму в необходимости посещать музеи и другие достопримечательности Лондона.

Таким образом она получила возможность отправляться в город в сопровождении старшей горничной, причем считала, что ей следует ходить пешком, и делала это к полному неудовольствию своей компаньонки.

Однажды, возвращаясь домой, они наткнулись на хромого подметальщика улиц.

Что-то в его облике тронуло Эльмину, может, его хромота вызвала жалость, но она остановилась и достала из кошелька пенни.

Взяв у нее монетку, этот человек сказал:

— Спасибо, леди. Сегодня утром вы катались в парке на великолепном жеребце.

Эльмина удивленно взглянула на незнакомца. Его внешность показалась ей странной, но она ответила:

— Рада слышать! Мой отец только что купил его, и мне кажется, когда он немного подрастет, он будет просто необыкновенный!

— Я уверен в этом, миледи, но скажите тому молодому парню, который его объезжает, чтобы не держал его на такой короткой узде. У него чувствительные губы; если вы посмотрите на них внимательно, то заметите болячки.

Эльмина еще больше удивилась и пристальнее взглянула на собеседника.

— Откуда вы все это знаете? — спросила она.

— Я смотрю здесь на всех лошадей, — просто ответил незнакомец.

— Но если вы так сильно интересуетесь лошадьми, почему вы метете улицы?

Ей вдруг показалось, что ее вопрос прозвучал довольно глупо.

— Меня выбросило из седла, и я сломал ногу. Она срослась неправильно, и теперь у меня одна нога короче другой.

Он скорбно вздохнул.

— Это не мешает мне ездить верхом, — объяснил он, — но никто не хочет держать калеку в своих конюшнях!

В его голосе отразилась целая гамма чувств.

— Главный конюх моего отца, — промолвила Эльмина, — сказал мне сегодня утром, что ищет еще одного помощника. Пойдемте со мной, может, вам удастся получить это место.

В раскосых глазах, уставившихся на нее, сверкнул огонек.

— Пусть удача сопровождает вас всю вашу жизнь!

Она почувствовала, что он мысленно переводит слова с какого-то языка на английский; вместе с тем его речь выдавала более образованного человека, чем можно было ожидать от любого англичанина в подобных обстоятельствах.

Игнорируя ворчание горничной, сопровождавшей ее, Эльмина повела Чанга, как назвался этот человек, смотреть конюшни.

Главный конюх графа в течение нескольких лет не раз убеждался, сколь эффективной была помощь Эльмины во всем, что касалось ухода за лошадьми, поэтому не мог отказать ей ни в чем, но тут почувствовал некоторое опасение.

И все же, не очень уверенный, что поступает правильно, слушаясь Эльмину, согласился дать шанс Чангу.

С этой минуты Чанг стал в конюшне незаменимым человеком.

Постепенно он поведал хозяйке свою необычную историю.

Чанг много путешествовал и объездил весь мир в том или ином качестве: был агентом у богатых торговцев, отправляющихся на Восток, охотился с господами на крупного зверя.

Он служил на торговом судне и умел ездить верхом на всех четвероногих — от «яка до слона», как говорил он с оттенком некоего самолюбия в голосе. Когда супруги Уорнборо собирались вернуться в поместье, ни у кого уже не возникало и тени сомнения, должен ли Чанг ехать с ними.

Обитатели Уорн-парка скоро привыкли к его странной внешности, и он с легкостью стал выполнять любую работу.

Чанг заменял камердинера, когда тот болел; если в доме не хватало лакеев, он помогал прислуживать за столом; ну а если требовалось что-нибудь совсем неординарное, то без Чанга просто не могли обойтись. Приди кому-нибудь в голову заглянуть в конюшни в любое время дня или ночи, он всегда мог увидеть там Чанга — казалось, он просто не уходит оттуда.

Как только Эльмина вошла в первое стойло, Звездочка потянулась к ней носом.

Лаская свою любимицу, девушка обратилась к конюху:

— Чанг, мне нужна ваша помощь.

Он улыбнулся ей, и его тонкие губы растянулись от уха до уха.

— Вам стоит только попросить, моя госпожа!

Эльмина пере вела дыхание.

— Я… меня… выдают замуж за маркиза Фалькона.

Рука Чанга, державшая щетку, замерла от неожиданности.

— У его светлости есть прекрасные лошади, — уже через секунду произнес конюх.

— Великолепные! Но я прошу вас рассказать мне, какой он человек.

Ей не пришлось напоминать Чангу, как когда-то они обсуждали маркиза, увидев его на охоте.

Потом они дважды следили за ним во время скачек, состоявшихся на землях Фалькона, хотя ни граф, ни графиня ничего не знали об этом.

В тех захватывающих скачках с препятствиями принимали участие молодые друзья маркиза, но фа-фа на них не пригласили.

Эльмина еще тогда подумала, что никто не может превзойти маркиза как наездника и никто так не чувствует лошадь, как он.

Лошадь и всадник составляли единое целое.

И все-таки она отметила, что борьба в этих соревнованиях была изначально несправедливой.

Маркиз не только являлся лучшим наездником, он к тому же владел и лучшими скакунами.

Было очевидно, что победит именно он.

Эльмина с Чангом удобно устраивались на небольшом травянистом холме, откуда открывался вид на скаковой круг, и буквально упивалась чудесным зрелищем.

Они обсуждали и осуждали стиль соревнующихся, их умение справляться с лошадьми и даже их внешность.

Одного только маркиза они не критиковали, хотя девушка все же чувствовала — Чанг о многом просто умалчивает.

Прошло довольно много времени с той поры как она ввела этого удивительного маленького человека в свой повседневный мир и успела крепко привязаться к нему.

Пожалуй, он стал ее единственным доверенным лицом, а во многом — и наставником.

Ее ничуть не удивило, что Чанг постигал учение Конфудия, знакомился с другими восточными религиями, хотя она не могла со всей определенностью сказать, какую из них он в действительности исповедует.

Иногда она ощущала, как он пользовался своими мистическими способностями, когда попадались слишком норовистые лошади, после чего они выполняли все его команды, и в общении с некоторыми людьми.

Она не сомневалась, что Чанг мысленно заставил ее проявить к нему интерес, когда она остановилась подать ему пенни.

Видимо, внутренний голос подсказал ему: эта девушка сможет помочь, в то время как другие люди от него отвернулись.

Теперь же она прямо и без всякого смущения просила его рассказать ей о человеке, за которого должна была выйти замуж.

Эльмина молча ждала больше минуты, прежде чем Чанг заговорил особым голосом, который появлялся у него, когда он смотрел, по ее собственному выражению, внутрь.

— Его светлость — человек, обладающий огромными возможностями, миледи. Но все дается ему слишком легко. Стоит только захотеть — и вот оно в его власти! О таких в Китае говорят: «Он только протянет руку, и прямо в нее падает персик!» Это нехорошо. Человек должен бороться за то, что он хочет, нет, не физически — он должен психологически завоевывать свою цель, это заложено в его инстинкте охотника.

— Спасибо, Чанг. Ты помог мне, а теперь очень важно поработать над моим джиу-джитсу. Мы расслабились в последнее время, и я не получала уроков уже целых две недели.

— Отлично, моя госпожа. Во сколько мне подойти наверх?

Эльмина вычислила, что мать, как обычно, отправится в пять часов отдохнуть перед обедом, а сестры тем временем наверняка примутся за письма своим возлюбленным, чтобы поведать им о последних событиях.

— Я буду готова в пять тридцать, Чанг, — сказала она. — У нас будет больше часа до моей ванны.

— Очень хорошо, миледи.

— Да, видимо, папа захочет покататься минут через двадцать.

За это время граф как раз сочинит письмо маркизу, хотя, несомненно, у него возникнет несколько вариантов этого послания, прежде чем он на каком-нибудь остановится.

— Какую лошадь приготовить для его светлости? — спросил Чанг.

— Думаю, нам обоим, и мне, и папе, необходимо встряхнуться, — улыбнулась Эльмина. — Оседлайте двух новых лошадей, которых мы объезжаем. Они не дадут нам ни минуты покоя, так что не удастся ни о чем ни думать, ни говорить.

Легкая усмешка тронула губы Чанга.

Эльмина чмокнула Звездочку в нос и поспешила назад в холл, чтобы терпеливо дожидаться там отца.

Передав Бартону письмо для маркиза, граф появился перед ней с хмурым лицом, поскольку его не покидало чувство, будто вокруг происходит нечто такое, чего он явно не осознает до конца.

Откровенно говоря, граф даже не в силах был понять, доволен он или оскорблен столь высокомерным и необычным поведением маркиза Фалькона.

Глава вторая

— Маркиз Фалькон, ваша светлость! — объявил дворецкий.

Леди Карстэйрс издала радостный возглас, и лишь дверь за слугой закрылась, она уже бежала через всю гостиную навстречу маркизу, широко распахнув руки.

— Олстон, дорогой мой! — воскликнула она. — Я так расстроилась, узнав о вашем отъезде в имение, но вы вернулись!

— Да, я вернулся, — в своей обычной манере, нарочито растягивая слова, сказал маркиз.

Он поцеловал поочередно руки, в порыве протянутые к нему, но проигнорировал зовущие красные губы, пересек комнату и, повернувшись спиной к камину, остановился.

Леди Карстэйрс не спускала с него настороженных глаз.

Ей показалось странным, что он не обнял ее, но она слишком хорошо улавливала нюансы в настроении мужчин, поэтому воздержалась от вопросов.

Она медленно и по какой-то замысловатой траектории приблизилась к нему, прекрасно зная, что платье при движении облегает тело в нужных местах и ни один мужчина не в силах устоять перед ней, созерцая плавные изгибы ее фигуры и попутно восхищаясь ее красивым лицом.

— Как вы могли уехать, не предупредив меня? — пропела она нежным, тихим голосом, который у всех без исключения поклонников неизменно вызывал желание взять ее под свое покровительство.

— В Фалькон прибывали новые лошади, — объяснил маркиз, — и я хотел удостовериться, что они столь же хороши, как и при покупке, а также проследить, чтобы их правильно разместили по конюшням.

— Нисколько не сомневаюсь в их совершенстве — все, чем вы обладаете, превосходно. Надеюсь, среди них найдутся совсем необычные экземпляры, и тогда вы позволите мне править ими в парке.

Маркиз отметил про себя, что она сказала «править»: ее не интересовали верховые прогулки, более того — они не доставляли леди Карстэйрс никакого удовольствия.

Правда, иногда она появлялась верхом, дабы похвастаться своими шикарными амазонками, в них она затмевала большую часть женщин.

Кроме того, ей нравилось, когда ее сопровождала целая армия поклонников.

Вместо ожидаемого ею ответа маркиз произнес:

— Мне необходимо кое-что сообщить вам, Сафайра.

Ему всегда стоило большого труда запомнить правильное произношение этого имени, ибо он был твердо уверен, что леди Карстэйрс крестили именем Сара.

Но, превратившись в признанную красавицу, царившую в обществе, она сочла свое имя слишком банальным и поменяла его на Сафайру (или даже Сапфайру) — и лишь потому, что обладала бесподобным по красоте сапфировым ожерельем.

В голосе маркиза леди Карстэйрс различила непривычные ноты, хотя ей могло это просто показаться.

С некоторым налетом театральности заломив руки, она воскликнула:

— О Олстон, о чем вы? Надеюсь, никакой беды не случилось?

— Все зависит от того, что называть «бедой», — ответил маркиз. — Я собираюсь жениться — такова суть дела!

Он не стал кривить душой, обыгрывать тему, похоже, ему хотелось в одночасье и прямо сказать ей все; у него не было ни какого желания подсластить пилюлю и по частям выдавливать из себя подробности.

В комнате воцарилось молчание.

Наконец леди Карстэйрс едва слышно повторила за ним:

— Жениться?

Она подняла к нему свои огромные голубые глаза.

— Но почему? И на ком? И почему я ничего… не… слышала… раньше?..

Ее голос постепенно обретал сильное звучание, и последнее слово она почти выкрикнула, поэтому маркиз поспешил ответить:

— Какое-то время мне удавалось этого избегать, Сафайра, хотя я понимал неизбежность моей женитьбы. Рано или поздно, но мне необходимо завести семью, чтобы иметь наследника.

— Конечно-конечно! — согласилась леди Карстэйрс. — Но почему сейчас… когда мы так… счастливы?

На слове «счастливы» голос ее задрожал, и она готова была разрыдаться, но маркиз успел ее опередить.

— Объясню вам причину, и тогда вам станет ясно, что нет никакого смысла устраивать истерику или поднимать шум из-за такого ординарного и совершенно естественного события.

— Но для меня оно не ординарно и уж совсем не естественно! — горячо возразила леди Карстэйрс.

Она села на край дивана и, достав из-за пояса крохотный, обшитый кружевом носовой платочек, поднесла его к глазам.

Маркиз знал — его дама не позволила бы упасть ни одной слезинке или на худой конец моментально смахнула бы ее: ведь кончики ее длинных, таких же золотистых, как и волосы, ресниц были подкрашены специальной краской.

— Объяснение весьма тривиальное, — произнес он надменно, — и при сложившихся обстоятельствах у вас нет повода ревновать меня…

— Разумеется, я ревную! — прервала его леди Карстэйрс. — Вы прекрасно знаете, как я люблю вас. Олстон, я никогда в жизни никого так не любила! Как вы могли… так… поступить со мной?

— Если быть более точным, я поступаю так только с самим собой! — поправил ее маркиз, скривив губы. — Позвольте мне прояснить ситуацию, Сафайра. У меня нет никакого желания связывать себя узами брака. И уж если быть до конца откровенным, могу сказать вам правду: для меня это ужасная неприятность. Черт бы побрал эту женитьбу!

— Тогда зачем? Разве вы обязаны жениться?

— Это все королева, можете во всем винить ее.

— Королева? — несколько иным тоном промолвила леди Карстэйрс.

Помолчав немного, она спросила:

— Вы хотите сказать… вы полагаете, королева знает… о нас?

— Думаю, да, — небрежно ответил маркиз, — хотя сомневаюсь, чтобы премьер-министр ей об этом доложил.

— Вы хотите сказать, будто здесь замешан лорд Джон Рассел?

— Несомненно! — кивнул маркиз. — На самом деле именно он и настаивал на моей женитьбе!

— Как смеет он вмешиваться! Как смеет он совать нос в дела, не имеющие к нему никакого отношения! — негодовала леди Карстэйрс.

— Вот тут-то вы и не правы, Сафайра, — едва сумел вставить слово маркиз, — и если вы хоть на минуту прекратите возмущаться, я объясню вам, в чем, собственно, дело.

Леди Карстэйрс судорожно задышала, готовая в любой миг горько разрыдаться.

— Я не могу… вынести всего этого! Как смириться с мыслью… что вы женитесь… не на мне?

— А вот это-то совершенно немыслимо, разве что вы собираетесь стать женой двух мужей и допустить двоебрачие! — сухо отреагировал на ее слова маркиз.

— О Олстон, почему вы такой злой? Вы разбиваете мне сердце!

— Ничего подобного! — парировал он с легким раздражением в голосе. — И если вы наконец выслушаете меня, то все поймете.

— Я… слушаю!.. — запинаясь, произнесла леди Карстэйрс.

— На прошлой неделе Рассел послал за мной, — начал объяснять маркиз, — и сообщил мне, что я самый подходящий человек на должность главного шталмейстера Ее Величества!

Леди Карстэйрс бросила на него нежный взгляд и воскликнула:

– Ну конечно! Никто не потягается с вами на этой должности. Разве можно найти более опытного и знающего человека!

— Но его светлость лорд Рассел сказал также, — продолжал маркиз, как будто не слышал ее слов, — что он и Ее Величество королева предполагают назначить на эту должность женатого человека.

Леди Карстэйрс промолчала, и маркиз почувствовал, как она постепенно начинает осмысливать ситуацию.

— Вы знаете, лорд Рассел отличается крайней деликатностью, так вот, с присущим ему тактом он

объяснил мне, что я слишком молод, дабы занять место главного шталмейстера, тем более что я и не женат. Он даже намекнул на возможную ревность ко мне самого принца-консорта, если у меня не появится жена!

— Это меня не удивляет, — с явной лестью заметила леди Карстэйрс, как если бы она была актрисой и по ходу пьесы требовалась подобная реплика.

— Если учесть, сколь увлечена королева своим чопорным и скучным мужем, — изрек маркиз, — едва ли я мог бы предположить, что в ее сердце останется место для меня. Для нашей королевы ее супруг—свет в окошке!

— Мой дорогой Олстон, нет на свете женщины, будь она молочница или сама королева, которая не полюбит вас с первого взгляда, — торжественно заявила леди Карстэйрс. — Но вы действительно готовы пойти на подобную жертву и жениться?

— Говорю вам совершенно искренне: я хочу занять эту должность. Королевские конюшни находятся в плачевном состоянии, так как короля Вильгельма никогда особенно не интересовало разведение лошадей, и хотя принц-консорт осуществил радикальные преобразования внутри дворца, он тем не менее совершенный профан во всем, что касается лошадей!

В глазах маркиза вспыхнул огонь — он уже предвкушал, как возьмется за решение новой задачи, чтобы уничтожить «пыль веков».

Но самого важного, на взгляд леди Карстэйрс, вопроса маркиз все еще не коснулся.

Не выдержав, она едва слышно спросила:

— Кто же эта… везучая девочка, которая станет женой… самого… соблазнительного человека… в мире?

— Именно этот вопрос я долго задавал себе сам, — ответил маркиз. — Не боюсь признаться вам, Сафайра, каких трудов мне стоило найти на него ответ.

Он засмеялся.

— Как-никак, тот образ жизни, который я веду, не предполагает близкого знакомства с молодыми девушками на выданье, но только с очаровательными созданиями, такими, как вы!

Говоря эти слова, он смотрел на леди Карстэйрс, и, словно поддавшись ее чарам, его жесткий взгляд на мгновение потеплел.

— Вы очень красивы, Сафайра! — промолвил он. — И я понимал всю тщетность попыток найти женщину, обладающую хотя бы отчасти теми достоинствами, что есть у вас.

— О Олстон, если б я сама могла выйти за вас замуж! Возможно…

Она колебалась, продолжать ли.

— Я встретил Карстэйрс накануне своего отъезда, — перебил ее маркиз, — и он, похоже, прекрасно себя чувствует. Он к тому же сказал мне, что отправляется на скачки в Донкастер.

— И поэтому вы вернулись! — Леди Карстэйрс вскочила и подошла к маркизу.

Он обнял ее и долго разглядывал прекрасное лицо, обращенное к нему.

Затем привлек ее к себе и стал целовать.

Их поцелуй становился все более страстным, но тут маркиз сделал над собой усилие и, ослабив объятия, осторожно отодвинул молодую женщину от себя.

— Теперь выслушайте меня, Сафайра. Я отсутствовал в Лондоне в течение трех дней, и у меня накопилось очень много важных дел.

— Но мы пообедаем вместе завтра вечером? — спросила она.

— Да, конечно.

— О Олстон, это будет так не скоро!

— Я знаю, но вы должны быть очень осмотрительны, чтобы о нас не распускали сплетни. Вы же знаете, как много вокруг недоброжелателей! А мне совсем не хочется, чтобы про нас судачили ни в Букингемском дворце, ни в графстве.

— Я буду очень, очень осторожна, — пообещала леди Карстэйрс, — но я люблю вас, и когда вы где-то рядом, кроме вас, для меня никого больше не существует, мне трудно думать о чем-нибудь еще!

Все это маркиз уже слышал, и неоднократно.

Пожалуй, даже слишком часто, чтобы придавать этому большое значение, а потому он просто еще раз поцеловал леди Карстэйрс.

— Я вынужден оставить вас. Думаю, скоро вернется ваш муж, а сейчас неподходящий момент для шумного скандала.

— Ручаюсь, он никогда не устроит ничего подобного! — негодующе запротестовала леди Карстэйрс.

Но маркиз не слушал ее.

— Берегите себя, — сказал он. — Жду вас завтра вечером в половине восьмого.

Внезапно он задумался, а затем произнес:

— Полагаю, с моей стороны будет разумно пригласить еще кого-нибудь на обед.

— О нет, Олстон! — воскликнула леди Карстэйрс. — Нет! Нет! Я хочу побыть с вами наедине!

— Ну что ж, надеюсь, в дальнейшем у нас будет возможность как-нибудь по-другому устраивать наши встречи, — заключил маркиз, словно отвечая самому себе.

Сафайра прижалась к нему, он на мгновение задержал ее в своих объятиях и собрался покинуть комнату.

Но тут она сумела прийти в себя и, переведя дух, взмолилась:

— Вы должны поклясться мне, Олстон, самым святым для вас, что не позволите этому вашему ужасному браку ничего… изменить… между… нами!

В ее голосе зазвучали высокие ноты.

— Я не могу потерять вас! Я не способна перенести разлуку с вами! О, дорогой, любимый, замечательный мой Олстон, такого идеального возлюбленного, как вы, не было ни у одной женщины. Я скорее умру, чем останусь жить без вас!

Но и подобные речи маркиз слышал слишком часто, чтобы они хоть как-то затронули его чувства. Поэтому он просто сказал:

— Мы поговорим об этом завтра ночью.

И лишь когда маркиз сделал первый шаг к двери, леди Карстэйрс вдруг спросила:

— Но, Олстон, вы еще не сказали мне, на ком решили жениться! Я ее знаю?

— Возможно, встречали ее на каком-нибудь балу, из тех, что вы посещаете, — ответил он неопределенно. — Это дочь графа Уорнборо, его поместье граничит с моими землями.

Леди Карстэйрс озадаченно посмотрела на него.

— Не могу припомнить, чтобы я когда-либо встречала девушку по имени Уорнборо!

— Уорн! — поправил маркиз. — Говорят, она очень мила!

— Говорят?.. Вы хотите сказать, что вы с ней не знакомы?

— Насколько я знаю, нет. Я бы уже познакомился с ней на этой неделе, если б не получил ваше письмо, в котором вы сообщили, что будете одна.

— Да, мой дорогой, я совсем одна, если бы не вы… но я знаю, нам будет замечательно вдвоем!

Маркиз одарил ее улыбкой, но тут же заторопился.

— Мне действительно надо идти. В любом случае я уже опаздываю, и это плохо!

— Куда вы идете? — полюбопытствовала леди Карстэйрс.

— Во дворец, — ответил маркиз. — Но сначала мне надо повидать Рассела на Даунинг-стрит, я должен объявить ему, что теперь в полной мере отвечаю требованиям королевы и могу стать шталмейстером.

Не дожидаясь, пока леди Карстэйрс еще что-нибудь скажет или остановит его своими объятиями, он поспешил удалиться из комнаты.

Он спускался по лестнице с чувством удовлетворения: их беседа прошла значительно спокойнее, чем можно было ожидать.

Он прекрасно видел, как быстро любая женщина, на которую он обращал внимание, становилась собственницей по отношению к нему.

Это ему претило, но, к сожалению, ничего изменить он не мог.

Обычно все начиналось в тот момент, когда они узнавали или начинали подозревать, будто на горизонте появилась другая. Тогда встречам начинали сопутствовать слезы, упреки и дикие угрозы покончить с собой, если потеряют его любовь.

Поскольку ни одна из них никогда ничего подобного даже не пыталась совершить, а угрозы повторялись раз за разом, маркиз, таивший в себе циничное предубеждение, знал лишь одно: какой бы сильной и безграничной ни казалась любовь красавиц, с которыми он проводил время, все они по-настоящему любили только себя.

Так или иначе, для него не было ничего противнее сцен, подобных той, какую сейчас он избежал с завидной ловкостью.

«Это был гениальный ход, — довольно усмехнулся он, — сказать Сафайре, что я еще не встречался с девушкой, на которой собирался жениться; ведь даже ей окажется не под силу ревновать к некоему фантому».

Он часто думал, что женщинам, находившим его столь привлекательным, дабы вступать с ним в интимную связь, невероятно повезло, что он еще не был женат.

Многие молодые мужчины из высшего общества оказывались перед алтарем в результате непрерывного давления со стороны родителей, прежде чем им доставало здравого смысла, или воли, или желания постоять за себя.

Он же получил титул, едва ему исполнилось девятнадцать, и с того дня был сам себе хозяин — ему не приходилось ни перед кем отчитываться в своих действиях.

И свобода в отношениях с женщинами казалась ему поистине восхитительной — до сегодняшнего дня он не имел ни малейшего намерения вступить в брак, хотя бывали ситуации, когда ему приходилось оказывать упорное сопротивление, чтобы остаться холостяком.

Но такое случалось, разумеется, лишь когда речь шла о вдовах, поскольку ему хватало ума не проявлять интереса к девицам на выданье.

Он прекрасно понимал — подобное внимание расценили бы как серьезные намерения или по крайней мере увидели в нем надежду на возможность заключения брака.

Однако же, когда лорд Джон Рассел известил его о желании королевы, маркиз решил, что должность королевского шталмейстера могла бы компенсировать невыносимую тоску, сопровождавшую существование женатого человека.

Его супругой станет неопытная, неловкая и стеснительная молодая особа, с которой у него не будет ничего общего, разве что она родит ему наследника.

А впрочем, здравый смысл подсказывал маркизу, что рано или поздно ему все равно придется жениться, и если пилюля окажется подслащенной лошадьми из королевских конюшен, ее значительно легче будет проглотить.

Поэтому он стал рыться в памяти, дабы вспомнить, не встречал ли он каких-нибудь симпатичных

молодых девушек на балах и вечерах, которые посещал с завидной регулярностью.

И вдруг обнаружил, что единственными незамужними девушками, которых он мог вспомнить, оказались камеристки юной королевы.

Если даже не учитывать то обстоятельство, что они казались маркизу необычайно блеклыми и пресными, у него не было никакого желания слишком тесно сближаться с окружением королевы и принца-консорта.

Вечера, которые маркиз проводил в Букингемском дворце, где он старался бывать как можно реже, всегда вызывали у него страшное уныние, а статус будущей жены при дворе превратил бы их в основное времяпрепровождение.

«Одного придворного в семье вполне достаточно», — сказал себе Фалькон.

Он всегда где-то в подсознании лелеял мечту, чтобы его жена (если он решит обзавестись семьей) не покидала поместье, а в Лондоне бывала только по острой необходимости.

Отчаявшись самостоятельно найти решение, он посвятил в свою проблему самого близкого своего друга, майора Чарлза Мэрриотта, служившего в конной гвардии.

Тот сразу же отметил, что вряд ли во всем королевстве найдется более подходящая кандидатура на место шталмейстера Ее Величества, но добавил, что сам факт вынужденной женитьбы ради получения этой должности ужасает его.

— Ты постоянно испытывал крайнюю неприязнь к брачным узам, Олстон, — сказал он, — и не хуже меня знаешь, как уже через месяц или около того тебе надоедают даже самые блистательные красавицы. Неужели ты смог бы терпеть одну-единственную женщину всю оставшуюся жизнь?

— У меня нет иного выбора, — отрезал маркиз. — И хватит об этом, Чарлз, давай перейдем к делу! Ты должен посоветовать кого-нибудь из девушек на выданье!

— Если б я мог! — воскликнул майор. — Хотя нет— постой-ка…

Он потер лоб, словно это могло помочь мыслительному процессу, и вдруг промолвил:

— В прошлом сезоне я приметил одну довольно симпатичную девочку. Кстати, мне кажется, она немного похожа на Сафайру Карстэйрс.

— Ты хочешь сказать, внешне эта девочка похожа на Сафайру?

— Бледная копия.

— Кто она?

— Попробую вспомнить… О да! Это дочь Уорнборо, которого мы часто видим в Уайте. Ну, знаешь, у него еще такое красное лицо. Кажется, ты говорил, будто он твой сосед.

— Граф Уорнборо! — вскричал маркиз. — Его земли граничат с моими.

— Именно то, что тебе и нужно, — воодушевился Чарлз Мэрриотт, — лучше не придумаешь! По крайней мере ты точно знаешь, из какой она конюшни, без всяких там неприятных сюрпризов, вы ползающих наружу после свадьбы.

— Это, безусловно, хорошая мысль, — согласился Фалькон. — Могу признаться, мне даже импонирует Уорнборо. Он хороший наездник, а если честно — очень хороший, у него отличные гончие, иногда я охочусь с его сворой, когда нет желания куда-нибудь уезжать ради охоты.

— Значит, проблема решена! — подытожил Чарлз Мэрриотт. — Полагаю, нам следует выпить за это!

Несколькими днями позже маркиз увидел графа Уорнборо в клубе Уайта и не упустил возможности предложить ему породниться, раз уж их земли оказались по соседству.

На его взгляд, он облек свое предложение в весьма деликатную и изящную форму, так как граф улыбался и кивал ему в знак согласия.

Но прошло целых два дня, прежде чем он вспомнил, что должен также подтвердить свое предложение письмом.

Ответ графа, с которым нарочный возвратился из Уорн-парка, оправдал его ожидания.

А посему маркиз послал графу другое письмо, выражавшее сожаление по поводу своего вынужденного незамедлительного отъезда в Лондон.

Он также написал, что с удовольствием отобедает в Уорн-парке, когда вернется в поместье через две недели, и, в свою очередь, приглашал графа вместе с женой и дочерьми на обед в Фалькон несколькими днями позже.

Он возвращался в Лондон с чувством выполненного долга.

Теперь ничто не могло помешать королеве назначить его шталмейстером незамедлительно.

Ему и в голову не пришло подумать о Сафайре Карстэйрс, которую могли огорчить новости, пока он не увидел ее записку, ожидавшую его в Фалькон-Хаус на Парк-Лэйн!

Маркиз понял, что ему предстоит взять еще один барьер, прежде чем он выйдет на финишную прямую и позволит себе пуститься в галоп.

Но вот теперь, когда результаты превзошли все его надежды, Фалькон с чувством глубокого удовлетворения отправился на встречу с премьер-министром, по дороге уже размышляя над тем, сколько средств будет выделено ему на улучшение королевских конюшен, давно требующих немедленной перестройки.

Кроме того, он хотел бы увеличить число их обитателей.

По мнению маркиза, такие конюшни постыдился бы иметь и небогатый городской торговец, не говоря уж о правящем монархе.

Оставшись одна, леди Карстэйрс по первости отчаянно переживала, что потеряет маркиза, когда тот женится.

Но чуть погодя здраво рассудила, что и сама пребывает в замужестве, но это весьма незначительно влияло на их отношения, если не сказать — совсем не влияло.

Коль уж избранницей Олстона станет молоденькая и бесхитростная девочка, ему не составит большого труда держать ее в неведении, во всяком случае, гораздо легче, чем если бы его жена оказалась под стать самой Сафайре.

— Все будет хорошо… я знаю… все будет хорошо! — убеждала она себя, глядя на свое отражение в зеркале и не без удовольствия сознавая, как непросто во всем мире найти более привлекательную женщину.

И все-таки ее приводила в бешенство мысль, что какая-то едва вылупившаяся на свет пташка, став маркизой Фалькон, будет надевать те сказочные украшения, обладать которыми всегда жаждала Сафайра, восседать во главе баронской гостиной в Фальконе и выступать в роли хозяйки на роскошных приемах маркиза.

Для нее самой все это оставалось лишь пределом желаний, даже в тех немногих случаях, когда она гостила в Фальконе.

— Я ее возненавижу! — сказала леди Карстэйрс своему отражению в зеркале.

Голубые глаза сверкнули в ответ, губы сложились в гримасу, портившую ее лицо.

Однако тут она неожиданно улыбнулась.

— Но одновременно я буду к ней очень и очень доброжелательна, и она подружится со мной! И будьте уверены, она станет изо всех сил стремиться следовать моим советам, и, естественно, захочет, чтобы я помогала ей во всем и в Лондоне, и в поместье, и я смогу видеть Олстона гораздо чаще!

Это было разумное решение — Сафайра Карстэйрс осталась довольна своей сообразительностью.

Не зря она гордилась тем, что, вопреки общепринятому мнению, согласно которому очень красивая женщина непременно глупа, сама она во многих случаях проявляла ум, несвойственный большинству светских дам.

И действительно, ее отличала практичность, проницательность и даже гениальность во всем, что касалось самосохранения.

По правде говоря, до брака с Карстэйрсом, Сафайра не занимала никакого положения в обществе.

Ее вдовый отец владел небольшим поместьем и только однажды мог позволить себе вывезти дочь, для представления ко двору.

Он, конечно, считал Сару очень милой, так как она походила на красавицу мать, горячо им любимую, но отнюдь не ожидал, что его дочь, впервые появившись в обществе, произведет такой грандиозный фурор.

Под восторженными взглядами, сопровождавшимися шумным восхищением их друзей, она расцвела подобно розе, и через месяц о ней заговорили как о самой красивой девушке Англии.

Лорд Карстэйрс, степенный мужчина тридцати восьми лет, у которого первая жена умерла при родах, увидев Сару, был поражен в самое сердце и, несмотря на разницу в возрасте, убедил ее отца в возможности их брака.

Разумеется, столь благоприятный брак оказался выше всех ожиданий девушки и всей ее родни — вот почему она стала невестой уже в свой первый сезон в свете.

Теперь предстояло очаровать и завоевать сердца не только тех, кто стал свидетелем ее первых шагов в обществе, но гораздо более знатных и титулованных, преисполненных важности, а главное, более искушенных представителей высшего света, развлекавших друг друга в больших домах Лондона.

До женитьбы на Саре лорд Карстэйрс, будучи вдовцом, имел несколько ограниченный доступ в этот мир, но теперь все двери открывались для них обоих.

Кто-то однажды цинично сказал: для того, чтобы приобрести вес в английском обществе, мужчина должен быть знатен и богат.

Тот человек не добавил, однако, что женщине для этого необходима лишь красота, но такова правда жизни.

Красота служила ей пропуском на любой прием, любой бал, вечер или собрание, не исключая особых балов, устраиваемых в самом Букингемском дворце.

Сару Карстэйрс переполнял восторг, как ребенка, окунувшегося в мир сказки.

Только после пяти лет брака она начала понимать, что кое-кто из молодых людей, осыпавших ее льстивыми комплиментами во время танцев, в отличие от собственного мужа заставлял ее сердце биться сильнее.

Когда Сара завела себе первого любовника, она испытывала неловкость, смешанную с ужасом.

Но по мере появления следующих воздыхателей чувство вины исчезло, зато она приобрела изощренный опыт и всегда оставляла Эдварда в счастливом неведении.

Однако, встретившись с маркизом, она не могла думать о ком-либо еще кроме него и порой вообще забывала, что замужем за другим человеком.

Маркиз Фалькон занимал все ее мысли целый день, она мечтала о нем засыпая.

Он не просто был самым красивым и обаятельным среди ее знакомых, но являлся к тому же представителем сверкающего, чарующего мира, который она никогда раньше не видела.

Принадлежащие Фалькону владения, да и вся окружавшая его обстановка, превосходили, как ей казалось (и, надо сказать, многие разделяли ее мнение), роскошь королевских дворцов.

Но, возможно, более всего Сару, как и множество других ее предшественниц, неодолимо влекла к этому человеку его непредсказуемость.

Ни одна из его женщин не могла быть до конца уверена в его постоянстве.

Ни одна из них, вне зависимости от того, кем она была, не смогла всецело покорить маркиза и сказать: «Он — мой».

Сотни женщин плакали от сознания собственного бессилия, потому что он оставался так же далек от них, как луна в небе.

— Он мой! Он мой! — твердила Сафайра.

Но эти ее слова ничего не значили, о чем она хорошо знала.

Да, маркиз Фалькон вполне рационально и расчетливо подходил к своему браку и привел разумные доводы, но сама женитьба маркиза таила в себе неожиданную угрозу для нее.

Узнав, что маркиз вынужден был отъехать в Лондон и задержится там на две недели, Эльмина вздохнула с облегчением.

Это, бесспорно, давало ей больше времени для поиска соответствующих нарядов.

Кроме того, она хотела дополнительно потренироваться, так как задумала целую серию прыжков через несколько высоких преград, но чувствовала себя не столь уверенно, и ей предстояло еще отрабатывать технику.

Дни проходили в размышлениях.

Она вспоминала время, когда впервые увидела маркиза в охотничьих угодьях, думала о поместье Фалькона, о его лошадях, и никак не могла до конца поверить в то, что этот человек и правда согласится взять ее в жены.

Эльмина не могла недооценивать то потрясение, которое он должен будет испытать, выяснив, что его невестой оказалась не Мирабель.

И все же она была согласна с отцовским замечанием по этому поводу.

Тот, кто не удосуживается осмотреть лошадь перед покупкой, получает по заслугам.

Однако же, когда маркиз твердо заявит, что обманулся, так как предполагал жениться на Мирабель, а не на ее сестре, которая ему совсем не нравится, ей самой от этого вряд ли станет легче.

Разумным и единственным объяснением подобной категоричности маркиза может стать его утверждение, будто он видел Мирабель в Лондоне и издали любовался ею.

Но сестра абсолютно уверена — их дороги ни разу не пересекались.

«Надо сделать так, чтобы я хотя бы понравилась ему, какая есть», — решила Эльмина.

Но ее не покидало чувство, что задача эта не из легких.

Когда они с отцом совершали верховую прогулку, они говорили только о своем поместье, намеренно избегая разговора о маркизе.

На самом деле каждый из них надеялся, что, если тот отнесется благосклонно к своим соседям, которые станут его новыми родственниками, маркизу несложно будет помочь им в решении проблем, которые сейчас так гибельно сказывались на бюджете семьи графа.

И не обязательно деньгами — можно было бы обмениваться жеребцами для разведения породистых лошадей, да и быки в поместье маркиза считались самыми лучшими в стране, неплохо бы спарить их с коровами графа.

Есть и другие способы сотрудничества — допустим, совместно использовать оборудование для ферм, те же молотилки и плуги, а работники обоих поместий могли бы помогать друг другу в уборке урожая.

«Честно говоря, — размышляла Эльмина, — наш брак принес бы папе огромную выгоду, если только мы с маркизом сумеем поладить. И все-таки мне бы хотелось большего».

Ей в жизни еще не встречался никто, кого можно было бы сравнить с маркизом, или кто хоть в чем-то походил бы на придуманный ею идеальный образ, которому в какой-то степени соответствовал Фалькон.

Никто из молодых людей, неотступно преследовавших Мирабель здесь, в поместье, или в Лондоне, не производил на Эльмину никакого впечатления.

Кроме, конечно, Роберта, который сразу ей понравился.

Она тогда даже подумала, что Мирабель сделает ужасную глупость, если не полюбит его.

Все остальные ухажеры выглядели хилыми и глуповатыми неженками.

Многие оказались совсем не такими хорошими наездниками, как она ожидала, и совсем мало (а то и вообще ничего) знали о лошадях, а это вызывало презрение к ним.

— Как может мужчина использовать лошадей только ради того, чтобы переправлять его с одного места на другое, и совсем не интересоваться их разведением, обучением и — главное — их содержанием? — возмущенно вопрошала она отца, когда ей показалось, будто один их гость излишне жесток с лошадью, на которой ехал.

— Ты слишком много требуешь от них, моя дорогая, — заметил граф.

— Ничего не могу с этим поделать, папа, я всех сравниваю с тобой, — объяснила Эльмина. — Ты непревзойденный наездник, это каждый подтвердит, и в то же время ты любишь своих лошадей, заботишься о них.

Граф рассмеялся.

— Если быть откровенным, думаю, заботишься о них для меня ты, и если в чем-нибудь ошибусь или проявлю невнимательность, я совершенно уверен, ты быстро исправишь все за меня, поэтому за наши конюшни я спокоен — пока рядом ты!

— Всему, что я знаю, научил меня ты, папа, — запротестовала Эльмина.

Она понимала — отцу приятна ее похвала.

Но, поднимаясь в середине дня на верхний, чердачный этаж, девушка подумала, что самые основательные знания она получила от Чанга.

Он преподал ей столько уроков правильного обращения с лошадьми!

Хоть она и раньше великолепно с ними справлялась, теперь знала твердо: нет на свете лошади, которую она не смогла бы покорить, если бы поставила перед собой такую задачу.

Кроме того, Чанг учил ее искусству джиу-джитсу и карате — правда, без ведома родителей; они наверняка сильно удивились бы, а может, и пришли бы в настоящий ужас.

Чанг ничего не рассказывал ей о своем мастерстве, ибо, как он заметил позже, искусный мастер никогда не хвастается своим умением.

Но однажды поздним вечером Эльмина случайно оказалась в конюшне и увидела, как пьяный торговец пристает к Чангу с угрозами.

Торговец привез заказанную посылку и, видно, гнал свою лошадь несколько миль с головокружительной скоростью.

Бедное животное вспотело, почти валилось с ног от усталости и было слишком измучено, чтобы пуститься в обратный путь.

Торговец уселся в повозку и начал нещадно понукать лошадь, но тут вмешался Чанг.

Торговец, высокий, дородный и сильный малый, слез с повозки, перехватил свой кнут так, чтобы толстый конец в его руке превратился в некое подобие булавы.

В тот момент, когда появилась Эльмина, громадный верзила бросился на маленького Чанга, казавшегося совсем тщедушным рядом со своим противником.

Девушка уже готова была рвануться, чтобы разнять их, и стремительно преодолела небольшое расстояние, отделявшее ее от мужчин.

Но тут, к ее изумлению, лишь только пьяный торговец попытался ударить Чанга по голове этой самой «булавой», тот неожиданно взлетел в воздух, перевернулся задом наперед и снова очутился внизу.

На секунду Эльмине показалось, будто Чанг и не двинулся с места.

Вслед за тем она поняла, что, вытянув ногу наподобие железного прута, он ударил противника ступней, и сила удара была такова, что нападавший отлетел примерно ярдов на шесть, растянувшись на земле.

Она видела, как Чанг подошел к торговцу, взял у того из руки кнут и сломал пополам.

Затем помог ему подняться и залезть в телегу, так как беспомощный здоровяк, казалось, вообще не в силах был стоять самостоятельно.

Разобравшись с хозяином, Чанг подошел к усталому и испуганному коню, приласкал его и поговорил с ним.

Потом сурово наказал побитому торговцу, получившему хороший урок, не понукать животное, и выпустил повозку со двора.

— Как это у вас получилось? — спросила Эльмина.

Чанг улыбался, глядя на ее удивленное лицо.

— Это — карате, моя госпожа.

— А что такое карате? Расскажите! — попросила девушка.

С этого все и началось.

Чанг обучал ее не только особому способу защиты, если возникнет в ней необходимость, но и новому образу мыслей.

Именно Чанг объяснил ей, что борьба без оружия получила свое развитие и в Индии, и в Китае еще раньше возникновения Бодхидхармы в Китае, то есть до 520 года нашей эры.

Эльмина проявила к истории такой интерес, что он стал рассказывать, как один индийский монах, третий ребенок короля, оказался блестящим учеником Дзен.

Он создал храм, где монахам преподавали специальную технику дыхания, которая являлась основой легендарной системы борьбы без оружия и концентрации умственной энергии.

От Чанга девушка узнала, как буддисты вдохнули жизнь в кунг-фу и как в течение столетий монахи в Китае и Японии изучали кемпо.

Это все настолько очаровало ее, что она загорелась желанием научиться приемам обороны, чтобы применить их в случае необходимости.

Чанг с удовольствием стал учить ее.

В конечном счете они нашли способ проводить свои занятия, не привлекая ничье внимание.

Поскольку дом был огромный, супруги Уорнборо пятнадцать лет назад закрыли самый верхний этаж под крышей.

Этот чердачный этаж состоял из маленьких и неудобных помещений, где когда-то ночевали слуги.

Без особых проблем горничных перевели этажом ниже, нянек на два этажа, а других слуг разместили на первом этаже рядом с кладовой.

Больше никто никогда не поднимался в чердачные комнаты, поэтому Чанг спокойно прибрался в самой большой из них и поднял наверх множество старых матрацев, благодаря которым Эльмина падала без всяких последствий.

В забытом шкафу девушка нашла пару длинных черных брюк, похожих на рейтузы, которые в молодости носил отец.

Они были введены в моду Георгом IV, когда он был еще принцем-регентом; изготавливались они из какого-то шерстяного материала, плотно облегавшего ноги и бедра.

Она сделала себе тунику, как у Чанга, из куска черного атласа, который мама отдала на выброс.

В этом наряде ей стало легко выполнять все движения карате, хотя графиня наверняка пришла бы в ужас, встреть она случайно дочь в таком виде.

Эльмина с Чангом проводили часы за тренировками, и никто не имел ни малейшего представления, чем они заняты.

Наконец учитель с удовлетворением отметил, что она не просто способная ученица.

Отныне девушка была в состоянии позаботиться о себе, и не всякому удалось бы напасть на нее безнаказанно.

Она по-прежнему, как и в начале их пути к знания м, проявляла большой интерес к самому захватывающему и пленительному образу мысли, известному только на Востоке.

От Чанга она многое узнала о буддизме и закрепила свои познания, читая книги по этой теме, — она либо находила их в библиотеке Уорн-парка, либо получала их из Лондона.

Чанг научил ее понимать Дзен-буддизм, а также философию Конфуция.

Чанг научил ее верить в свою карму, ибо сам верил в нее.

Это была странная учеба для девочки, которой не исполнилось еще восемнадцати.

Поднимаясь теперь по заброшенной черной лестнице на чердак со своими черными панталонами и туникой в руках, она думала: все, что она узнала от Чанга, было, несомненно, какой-то частью ее кармы.

И каким-то неведомым образом — она еще не разобралась, каким — все было связано с ее замужеством и маркизом Фальконом.

Глава третья

Маркиз возвратился домой в превосходном настроении.

Королева поздравила его с предстоящим браком, и он получил место шталмейстера Ее Величества.

Ему также обещали выделить довольно крупную сумму на реконструкцию королевских конюшен, и он уже решил, без каких лошадей можно будет обойтись, когда он доставит туда новое пополнение.

По его замыслу, как нынешние, так и будущие обитатели стойл должны соответствовать чести, выпавшей на их долю.

Ведь эти лошади предназначались для обеспечения верховых прогулок самой королевы, а также для участия во всех важнейших государственных мероприятиях.

Эти заботы поглощали не только время, но и все мысли маркиза, и леди Карстэйрс утверждала, что он пренебрегает ею.

— Вовсе нет, — отвечал он на ее жалобы, — но мне столько всего предстоит сделать! Вы должны понять, что, когда речь идет о серьезной работе, женщина должна отойти на второй план.

Сафайра готова была взвыть от ярости, услышав подобные заявления, но ей удалось сдержаться. Она лишь спросила:

— Как можете вы говорить мне такие ужасные, противные, отвратительные слова? Я просыпаюсь с мыслью о вас, я мечтаю о вас всю ночь напролет, когда вас нет рядом со мной!

Она говорила ласково и вкрадчиво, но иного голоса и иных слов маркиз вовсе не ожидал от нее, так что не придал этому никакого значения.

Ну а поскольку ее муж отсутствовал и в эту ночь, вместо лишних споров и препирательств маркиз доставил ей блаженство, и она была счастлива до самого рассвета, пока он не покинул ее.

Но она была бы ужасно оскорблена, если бы знала, что по дороге к своему дому, расположенному всего через две улицы, маркиз уже и не думал о ней, а опять с головой погрузился в лошадиные проблемы.

Завтра, вернее, уже сегодня, он отправляется в Фалькон, чтобы увидеть лошадей, которых этими днями приобрел для своих собственных конюшен.

А о том, что нынче вечером ему предстоит отобедать у графа Уорнборо, дабы познакомиться со своей будущей супругой, маркиз вспомнил лишь в ту минуту, когда уже подходил к дому.

Мысль о предстоящей формальности вызвала у него такую тоску, что он предпочел бы остаться дома, где его ждала масса важных дел.

Но они с графом уже успели обменяться по этому поводу множеством посланий.

К тому же он решил для себя, что, как только все будет улажено и назначен день свадьбы, он сможет забыть о постороннем и всецело сосредоточиться на королевских конюшнях — это было самое важное.

Маркиз не удивился бы, доведись ему узнать, какой переполох и возбуждение царили в Уорн-парке в связи с его приездом.

Графиня раз двенадцать вызывала повариху для переговоров и без конца вносила очередные изменения в меню.

Миссис Оливер, прослужившая на кухне больше двадцати лет, давно определилась со всеми блюдами для предстоящего обеда, поэтому легко и просто соглашалась во всем со своей госпожой всякий раз, как та ее вызывала.

Сама же продолжала готовить, не отступая от собственного первоначального плана.

Графиня послала в Лондон за несколькими платьями для Эльмины, объяснив дочери, что придется обойтись ими, пока не определится дата свадьбы и можно будет самим съездить в Лондон для приобретения приданого.

И хотя графиня ни словом не обмолвилась на сей счет, вся эта суета и слишком явное нервное возбуждение матери не оставляли никаких сомнений у Эльмины: графиня Уорнборо волновалась, что ее дочери придется соперничать с красавицами, с коими маркиз и сейчас еще проводит время.

Девушка уже сама давно поняла эту проблему и знала гораздо больше о традиционном женском окружении маркиза, нежели отец или мать вообще могли предположить.

Маркиз был не только самой важной, но и самой колоритной фигурой округи, а потому, как и в любой другой сельской местности, он неизбежно являл собою предмет обсуждения всеми и каждым.

Не только их соседи, но и деревенские жители, и слуги постоянно говорили об этом человеке, и весть обо всем сказанном или сделанном им со скоростью ветра разносилась по округе, переходя из уст в уста.

Так случилось, что дворецкий из Фалькона приходился родственником горничной, давно служившей у графини.

В свои свободные дни она регулярно навещала мать дворецкого, жившую там же, а та, как было известно Эльмине, слыла самой заядлой сплетницей в деревне.

Таким образом девушка многое узнала от горничной своей матери, но еще больше, когда побывала в Фальконе, — туда она отправилась сразу же, как только узнала об отъезде маркиза в Лондон.

На пороге конюшни Эльмина по выражению лица Хагсона поняла, что он уже знает о предстоящей женитьбе на ней маркиза, и это еще раз подтверждало, что совершенно невозможно ничего скрыть от слуг.

Хагсон легко мог услышать какой-нибудь разговор маркиза, а может быть, это камердинер хозяина, повсюду его сопровождавший, привез из Лондона последние слухи.

Или, быть может, ему самому показалось странным, что последнее время нарочные постоянно возят в Уорн-парк письма от маркиза, и, просто сопоставив все факты, он пришел к такому выводу.

Но каково бы ни было объяснение его осведомленности, Эльмина поняла — он все знает.

И теперь, переходя, как обычно, от стойла к стойлу и останавливаясь, чтобы с восхищением полюбоваться новыми лошадьми да потрепать по холке старых знакомцев, с которыми уже успела подружиться, она впервые почувствовала образовавшийся вдруг между нею и Хагсоном некий барьер, который никогда прежде не ощущался.

Девушка надеялась, что это вовсе не предзнаменование перемен, ожидавших ее в будущем, — ведь она успела оценить дружеские отношения, которые установились у нее с работниками Фалькона, и не имела никакого желания разрушить их.

Так или иначе, Эльмина пустила в ход навыки, приобретенные с помощью Чанга, и внутреннее чутье, которое он помог ей развить в себе, и ей удалось вернуть отношения с Хагсоном на тот уровень, на котором они находились прежде, чтобы он не думал о ней как о своей будущей хозяйке.

То же самое произошло с домоправительницей и ключником.

Дворецкий был перед ней в долгу, так как девушка приносила ему особенные травяные настойки, которые помогали при ревматизме; графиня готовила их по старинным рецептам их знаменитой бабушки.

Но не только слуги — даже сам дом почему-то казался в чем-то совсем другим.

Выходит, теперь она не просто восхищается им, но смотрит на него как на свой будущий дом и сама отныне становится частицей этого дома.

Разве могло быть на свете что-нибудь, чудеснее этого!

Ей представится возможность перечитать все книги в библиотеке, наслаждаться созерцанием картин и других сокровищ в доме всякий раз, когда она только этого пожелает.

Но ведь все принадлежало человеку, за которого ей предстоит выйти замуж.

И чем больше Эльмина думала о маркизе, тем больше понимала: каким бы роскошным ни казался этот брак, ей не уйти от проблемы, которую ей предстояло преодолеть, а проблема эта была не из легких.

Наконец она спрятала свою гордость подальше и как-то после интенсивных занятий с Чангом уселась на мат, скрестив ноги, и обратилась к учителю:

— Мне надо поговорить с вами!

Чанг сел в той же позе лотоса, с прямой спиной и скрещенными ногами.

Он, естественно, был из числа посвященных в историю странного сватовства маркиза, и во взгляде его светилось понимание и сочувствие.

Не успела она собраться с мыслями, как он заговорил сам.

— Не надо волноваться, моя госпожа. Правильные мысли рождают правильные поступки и ведут к правильным событиям. Все становится на свои места.

Эльмина кротко вздохнула.

— Это звучит слишком просто, но, признаюсь, я взволнована. Вы знаете, Чанг, сколь властен и исполнен ощущения собственного величия этот человек. Разве сможет он когда-либо почувствовать ко мне обычный человеческий интерес?

Этот вопрос неотступно мучил ее каждый раз, когда она ночью оставалась одна в своей комнате.

Эльмина была достаточно умна, чтобы понимать: она всегда уступала в привлекательности двум своим красивым сестрам, Мирабель и Дирдрей, и не слишком высоко ценила свои женские достоинства.

Она выросла с сознанием того, каким жестоким разочарованием для отца стало ее появление на свет.

Пытаясь найти хоть какое-то утешение, граф всегда обращался с ней, как будто она была мальчиком.

Он брал ее во все свои верховые поездки, говорил с ней о проблемах управления поместьем и даже разрешал ей стрелять вместе с ним, когда рядом никого не было, стараясь хоть как-то восполнить то, чего лишился из-за «ошибки природы».

Но он не любил ее, и тем более никогда не восхищался ею так, как восхищался Мирабель.

Отец лишь мирился с обществом младшей дочери — другого выбора у него не было.

Когда родился Дезмонд и Эльмина увидела взгляд графа, устремленный на сына, она испытала неизъяснимое страдание.

Ей хотелось умолять отца оставить хоть немного любви и на ее долю, ведь он значил в ее жизни слишком много.

Но уже тогда девочка поняла горькую истину: никто, как бы он того ни желал, не в состоянии обратить на себя любовь другого человека или, как случилось с ней, заставить себя отвернуться, когда твое чувство уже стало обузой для любимого человека.

Поэтому Эльмина старалась убедить себя в своей удаче.

Ей посчастливилось столько времени проводить с отцом, и у нее впереди все еще оставалось несколько лет до тех пор, пока Дезмонд займет ее место и в ней совсем перестанут нуждаться.

И вот словно метеор пронесся по небу — внезапно появился маркиз, и раз ни Мирабель, ни Дирдрей не хотят этого, его имя достанется ей.

Ей предстоит стать его женой.

Но Эльмина была умна и многое почерпнула из восточной мудрости, занимаясь с Чангом.

Девушку мучило, что ей самой недостаточно будет в жизни просто называться маркизой Фалькон.

Ей хотелось большего, намного большего.

Но как получить это от человека, за которого она выйдет замуж?

Все чаяния и надежды ее сводились к одному: она очень хотела того, чего никогда не имела, — она хотела любви.

Размышляя об этом, она поняла, что почти ничего не знает о любви, об отношениях между мужчиной и женщиной.

Она замечала, как по-особенному Роберт смотрит на Мирабель и каким глубоким становится голос Кристофера Бардслея, когда он говорит с Дирдрей.

То были внешние проявления глубоко запрятанных внутренних переживаний и чувств, и она могла лишь догадываться, что именно это писатели-романисты называют «страстной любовью».

«Может быть, я никогда ничего подобного не узнаю», — с тоской думала девушка.

В тот вечер, когда к обеду ожидался маркиз, Эльмина, стоя перед зеркалом в новом платье, внимательно разглядывала свое отражение.

Портнихи прислали из Лондона целых три наряда, разительно отличавшихся друг от друга.

Одно платье было из строгого белого атласа, с отделкой из розовых роз.

Мирабель в нем напоминала бы греческую богиню.

Но Эльмине показалось, что оно не подчеркнет стройность ее фигуры, никак не оттенит цвет волос и только усугубит бледность кожи.

Оставалось только гадать, почему Эльмина так не похожа на старших сестер.

У Мирабель волосы отливали золотом спелого зерна, у Дирдрей цвет волос напоминал о теплых лучах летнего послеполуденного солнца.

Но Эльмине по каким-то необъяснимым законам природы достались странные пепельно-белесые волосы, и старшие сестры часто шутили:

— Ты у нас совсем как альбинос, вот только глаза не розовые!

Время от времени казалось, будто пряди ее волос отдают серебром, и что еще удивительнее — даже при свете солнечных лучей в них не вспыхивали ни красноватые, как у Дирдрей, ни золотистые, как у Мирабель, блики.

Но поскольку никто, казалось, не проявлял никакого интереса к ее внешности, то и она воспринимала это с покорностью, а ее лошадям было и вовсе безразлично: Эльмина во время верховой езды просто собирала длинные, до пояса, пряди волос в узел на затылке.

В остальное время она укладывала их в шиньон и больше не обращала внимания на свою прическу.

Теперь же девушка задумалась, не сочтет ли маркиз такую ее прическу безобразной.

Глаза ее отражали крайнее волнение.

Кстати, и они тоже совсем не напоминали глаза сестер; при определенном освещении они казались серыми, при другом в них появлялся явный зеленоватый оттенок, что давало Дирдрей повод поддразнивать младшую сестру: якобы глаза у нее совсем как у кошки, и она должна видеть в темноте.

Но самое поразительное состояло в другом — изогнутые вверх, как у ребенка, ресницы Эльмины, бледные у основания, темнели к кончикам.

Из-за этого ее глаза казались огромными на небольшом, с тонкими чертами, личике.

Благодаря бесконечным физическим упражнениям — будь то верховая езда при каждом удобном случае либо энергичные занятия карате с Чангом — на теле у нее не было ни одной лишней жиринки.

Откровенно говоря, девушка казалась слишком уж худой и совсем не соответствовала модному стилю, введенному пухленькой, маленького росточка королевой, которая, с тех пор как вышла замуж, год от года все полнела.

Хотя никто в Уорн-парке не придавал этому значения, Эльмина тем не менее обладала уникальной фигурой и красотой, не столь очевидной и броской, как красота ее сестер, а потому не замечаемой домочадцами в течение долгих лет то ли из-за одежды, которую она носила, то ли из-за отсутствия интереса к ее особе.

Теперь же, понимая всю важность первой встречи с маркизом, она пережила много неприятных моментов.

Во-первых, когда она решила надеть то единственное понравившееся ей платье из всех, присланных из Лондона на примерку, оказалось, что именно оно с первого взгляда совсем не приглянулось матушке, которая решила сразу же вернуть его назад.

Это платье из синей, с серебряными крапинками ткани, с разбросанными по всему полю серебряными лентами напоминало Эльмине темнеющее небо, как только вместе с первыми звездами появляется на нем мерцающее свечение.

Когда девушка двигалась, серебро отражало свет, и уж, во всяком случае, вечером оно сочеталось бы с легкими серебряными бликами, которые появлялись в ее волосах от пламени свечей.

Королева установила моду на множество нижних юбок и очень узкую талию.

Покатые плечи оставались обнаженными, а изящный кружевной воротник (берта) спускался на грудь.

Воротник платья, выбранного Эльминой, был расшит серебряными блестками, в тон лентам на юбке; довольно прозрачный, он открывал линию груди, подчеркнутую синевой ткани.

— Надо сказать, на тебе оно выглядит лучше, чем я ожидала! — отметила графиня. — Но, я думаю, правильнее было бы надеть белое.

— Белое мне не идет, мама, — решительно сказала Эльмина, — но третье платье мне нравится.

Оно было из нежного материала цвета мускатных роз, любимых цветов в их саду.

Но когда девушка померила его, ей показалось, будто в нем она выглядит слишком маленькой для замужества.

Вот почему она решила надеть сегодня вечером более изысканное платье — синее с серебром.

Но и теперь, рассматривая свое отражение в зеркале, она подумала, что смотрится вовсе не как восемнадцатилетняя (восемнадцать ей исполнилось на прошлой неделе), а года на три или даже четыре моложе.

Но с этим уже ничего нельзя было поделать, и, спускаясь по лестнице, Эльмина размышляла о красавице леди Карстэйрс (она прекрасно знала имя нынешней дамы сердца маркиза), с которой он неизбежно начнет ее сравнивать, и это сравнение окажется не в ее пользу.

Девушка задержалась в своей спальне.

Не успела она пройти и половины лестницы, как услышала звук кареты, остановившейся у парадной двери, и с ужасом поняла, что это приехал маркиз.

Бартон ожидал его на крыльце, а два лакея уже раскатали изрядно потрепанную красную ковровую дорожку, которая использовалась для торжественных встреч уже не одно десятилетие, от парадной двери до кареты.

Эльмина колебалась, не зная, продолжать ей спускаться или повернуть назад.

Маркиз, двигавшийся быстрее, нежели она могла ожидать, вошел в дом через парадную дверь и, подняв голову, увидел девушку, все еще в нерешительности стоявшую на середине лестницы.

Ей ничего не оставалось, как сойти по ступенькам вниз навстречу гостю.

Фалькон протянул ей руку, и она присела в реверансе.

— Добрый вечер! — сказал он в ответ на ее приветствие. — Полагаю, вы одна из дочерей хозяина. Как я понял, вас у него три.

— Я самая младшая, милорд.

— Очень рад познакомиться с вами, — произнес маркиз.

— Папа с мамой ожидают вас в гостиной, — сумела выговорить Эльмина. — Сюда, пожалуйста.

Маркиз позволил Бартону снять с него нарядный выходной плащ на красной подкладке, затем отдал лакею высокий цилиндр и трость с позолоченным наконечником.

После этого он повернулся к Эльмине.

— Я в вашем распоряжении!

Девушка в это время напряженно думала над тем, как сообщить ему, что именно она и есть его предполагаемая невеста.

Сочтя подобное признание слишком неудобным для себя, она решила, что было бы лучше оставить решение этого вопроса матери и отцу.

Однако эта встреча дала ей возможность убедиться, какой неотразимой красотой обладает ее будущий жених.

Вблизи он был намного эффектнее, чем издали, ведь раньше она видела его только с определенного расстояния — на скаковом круге или на общем сборе охотников.

Когда рука маркиза, с которой он снял перчатку, коснулась ее руки, Эльмина ощутила исходящие от него волны, словно невидимые иголочки коснулись ее кожи, настолько они оказались сильны.

Чанг поведал ей, что подобные волны исходят и от людей, и от всего живого в природе.

Он рассказывал ей о людях, которые берут силу и энергию у деревьев, о том, что буддисты никогда не сорвут цветок, дабы не уничтожить жизнь, а члены индуистской секты джайна [1] во время прогулки чистят перед собой дорожку из опасения раздавить и отнять жизнь у насекомого.

Она понимала — власть Чанга над лошадьми, да и над другими животными, была результатом воздействия на них волн, посылаемых им.

Она пробовала следовать его примеру и обнаружила, как постепенно начинает управлять своими собственными волнами, так что могла уже, в какой-то степени преднамеренно, использовать их, а не просто распыляться в воздухе, не нацеливаясь на какой-то конкретный объект.

Девушке хотелось бы узнать, чувствует ли маркиз сейчас посылаемые ему волны, как она ощущает его поле, но, вероятнее всего, этого не произошло.

Бартон торжественно открыл двери гостиной и зычным голосом произнес:

— Маркиз Фалькон, ваша светлость!

Эльмина замедлила шаг, дабы позволить маркизу пройти вперед первым, и увидела, что вся семья уже в сборе и готова приветствовать знатного гостя.

Отец смотрелся весьма презентабельно в своем вечернем костюме, а мама вся блестела бриллиантами.

Мирабель была прекрасна.

Она надела то самое белое платье, в котором ее представляли королеве.

Дирдрей отдала предпочтение светло-зеленому — это ее любимый цвет.

Неожиданно вся пышность и великолепие церемонии, задуманной ради одного человека, показались ей забавными.

«Наши наряды чересчур неотразимы, — подумала она, — но имеет ли смысл так стараться сейчас, ведь противник уже и без того попался в сети — бедняга обречен!»

Маркиз казался в меру оживленным и приветливым, но Эльмина инстинктивно почувствовала, сколь ему претит и сама мысль о женитьбе, и необходимость делать предложение будущей невесте, соблюдая все внешние формальности, когда и так все уже решено.

Тем не менее она вынуждена была признать, что, хотя Фалькон и считал всю эту процедуру утомительной, ему все-таки удалось подавить свои эмоции — Эльмина не сомневалась в безошибочности своих ощущений.

— Счастлив видеть вас, Фалькон, — приветствовал гостя отец, — и добро пожаловать!

— Спасибо, — наклонил голову маркиз. — Было весьма любезно с вашей стороны пригласить меня.

Он поцеловал руку графини и с интересом взглянул на Мирабель.

Наблюдая за ним, Эльмина, догадалась, что сестра соответствует его представлению о ней.

Маркиз и правда увидел в ней некоторое сходство с Сафайрой Карстэйрс, подтверждающее верность описания Чарлза.

— Позвольте представить вам мою старшую дочь, Мирабель, — сказал граф. — Она помолвлена, хотя еще без официального объявления, с сэром Робертом Уоррингтоном, нашим соседом. Полагаю, вы с ним знакомы.

Маркиз не ожидал этого, но лишь слегка замешкался с ответом.

— Конечно, я знаю Роберта, надо будет поздравить его в следующий раз, когда мы встретимся.

Мирабель присела в изящном реверансе.

— Благодарю вас, — промолвила она. — Роберт часто говорил о вас, ваша светлость. Он в восторге от ваших скачек с препятствиями.

— А вот моя вторая дочь, Дирдрей, — прервал ее отец. — Она помолвлена, хотя пока это держится в секрете, с Кристофером Бардслеем. Думаю, вы слышали, его отец, лорд Бардслей, безнадежно болен, нет никаких шансов на его выздоровление.

Эльмина не сомневалась, что слова графа опять немного обескуражили маркиза.

Но он сердечно пожелал Дирдрей счастья, и лишь потом возникла несколько затянувшаяся пауза, прежде чем граф сказал:

— Как я догадался, вы уже встретили в холле третью мою дочь, Эльмину.

Маркиз тотчас обернулся к девушке, стоявшей чуть сзади.

Она отлично видела появившееся в его глазах удивление, которое на сей раз он утаить не сумел.

Похоже, он смешался и, подбирая слова, произнес:

— Да… мы встретились в холле.

Воцарившееся было неловкое молчание прервал Бартон; он вошел в гостиную в сопровождении лакея с бокалами шампанского на серебряном подносе.

— Мне кажется, нам надо выпить по этому счастливому поводу, — предложил граф, — и надеюсь, вам понравится шампанское, Фалькон. Этот сорт много лет назад мне рекомендовал король Георг, он тогда был на троне.

— Он, несомненно, имел репутацию большого знатока вин, — поддержал тему маркиз.

И граф с гостем ударились в воспоминания о вечерах, обедах и балах, которые оба посещали во дворце.

— Увы, я был слишком молод, чтобы знать короля Георга, — заметил маркиз, — но шампанское, подаваемое в Виндзорском дворце при короле Вильгельме, мне казалось совершенно неудобоваримым!

— Согласен с вами, — ответил граф. — Бедняга ничего не понимал в винах и еще меньше в лошадях.

— Вы абсолютно правы, — кивнул маркиз. — Вы были бы потрясены видом некоторых лошадей, что, остались в конюшнях со времени его правления! По-видимому, королевские лошади в состоянии дольше влачить свое существование, нежели обычные,— другой причины для их выживания я не вижу. Никто до сих пор не удосужился избавиться от них или перевести на подножный корм, даже когда они состарились и ослепли настолько, что невозможно было применить их хоть с малейшей пользой.

— Конечно, такое постыдное состояние конюшен под силу исправить только вам, — отметил граф.

Они говорили про лошадей весь обед, и хотя Эльмина внимательно слушала их, она даже не попыталась вступить в беседу.

Как ни странно, сестры тоже не посмели участвовать в разговоре мужчин, и, хотя графиня изредка отпускала какие-то реплики, весь обед граф с маркизом беседовали только вдвоем.

По правде говоря, дамы вздохнули с облегчением, когда можно было оставить мужчин одних за бокалом вина.

Выйдя из гостиной, Мирабель сказала:

— Могу поспорить с кем угодно, сегодня был самый скучный обед в моей жизни!

— Я тоже! — согласилась Дирдрей.

Девушки посмотрели на сестру и одновременно выпалили:

— Дорогая, нам тебя так жаль!

—А мне показалось все очень интересным, — призналась Эльмина, — хотя я бы поспорила с его светлостью по нескольким вопросам.

Мирабель замахала руками.

— Что ты, тебе ни в коем случае не стоило этого делать! Если б ты возразила ему, он мог взять обратно предложение жениться на тебе!

Эльмина рассмеялась.

— Сильно сомневаюсь. Причина его срочной женитьбы в том, что он хотел получить назначение на должность шталмейстера Ее Величества, и он сейчас наверху блаженства!

— Откуда ты знаешь, Эльмина? — воскликнула графиня. — Неужели тебе сказал отец?

— Все говорят, — ответила девушка, — и все знают, что это правда. И лудильщик, и портной, и кузнец, и нарочные, и даже старая миссис Блэйк в деревенской лавке.

Тут она сообразила, что сделала промашку — ведь мама понятия не имела о ее прогулках в Фалькон.

Мирабель заметила ее ошибку и, нахмурив брови, неодобрительно посмотрела на сестру, но, к счастью, графиня была слишком обеспокоена чувствами дочери, дабы обращать внимание на что-нибудь еще.

— Не стоит, дорогая моя девочка, — сказала она, — доверять всему услышанному, и я твердо убеждена, маркиз, а он, на мой взгляд, обворожителен, имел более вескую причину для заключения брака, причем скорее личную. Вряд ли им двигало только желание получить должность шталмейстера.

— Без всякого сомнения, так оно и есть, мама, и я вполне могу понять, насколько это серьезно для него. В конце концов, никто не сумел бы лучше, чем он, осуществить преобразование королевских конюшен.

Графиня вздохнула и, явно желая прекратить весь этот спор, произнесла:

— С удовольствием снова побывала бы в поместье Фалькон. Я так давно не была там. Но, надеюсь, дитя мое, в любом случае ты сумеешь проявить такт и не отпускать никаких критических замечаний ни по какому поводу.

— Само собой разумеется, мама, — согласилась Эльмина, подумав, что ее сговорчивость пришлась графине по душе.

Леди Уорнборо переполняло желание проявить внимание и доброту к младшей дочери.

— Твой сегодняшний наряд тебе, безусловно, очень к лицу, хотя это платье по прибытии казалось мне неподходящим. Надеюсь, обычные платья, которые я заказала для тебя, привезут уже завтра, но это лишь на всякий случай, если вдруг его светлость пригласит тебя куда-нибудь днем. Было бы опрометчиво покупать слишком много нарядов прежде, чем мы сами поедем в Лондон и там на месте все посмотрим.

— Я с вами согласна, мама. Большое спасибо за это платье. Мне оно нравится! — улыбнулась Эльмина.

— Бесспорно, оно весьма необычно, — молвила графиня. — Но я все-таки думаю, тебе следовало надеть белое. Мирабель больше похожа на будущую невесту, чем ты!

— Но я и есть будущая невеста, мама! — возразила Мирабель.

Она взяла Дирдрей под руку, и сестры отошли в угол комнаты, где могли посекретничать.

Эльмина знала, что они обсуждают маркиза, а поскольку обладала тонким слухом, то расслышала слова Мирабель:

— Теперь, увидев Фалькона в доме, да еще так близко, я смогла убедиться, что люблю Роберта в миллион раз сильнее, чем прежде!

Потом зазвенел смех сестер, и, подумав, что их реплики расстроят графиню, девушка подсела к ней на диван.

— Конечно, мама, маркиз очень интересный мужчина, — заметила она, — но, наверное, еще лучше он смотрится на лошади!

— У него есть все! — сказала графиня, словно отвечая своим мыслям. — Жаль, Мирабель…

Она остановилась, сообразив, что продолжение может обидеть младшую дочь, но Эльмина успокоила ее.

— Уже слишком поздно для сожалений, мама. Все, что вы способны для меня сделать, так это молиться за меня, чтобы я стала маркизу такой женой, какую ему хотелось бы иметь. А остальное вы, так же как и я, знаете: такой зять чрезвычайно поможет папе.

Графиню слова дочери потрясли до глубины души.

Но она не успела ничего ответить, так как в этот миг в гостиную вошли граф и маркиз.

Они пересекли комнату, направляясь прямо к графине с Эльминой, и граф произнес тоном, который явно давал понять дочери, что ему хотелось бы поскорее все уладить:

— Дорогая моя, маркизу непременно хочется посмотреть изображение лошадей вашего дедушки работы Стаббса в моем кабинете, и я обещал, что вы ему их покажете.

— Конечно, папа.

Эльмина не сомневалась, что родители все запланировали еще до обеда, поэтому вмиг поднялась с дивана и, не глядя на маркиза, направилась к двери.

Они пошли по коридору к кабинету графа, где тот собрал со всего дома лучшие картины на спортивную тему.

Картины Джорджа Стаббса были, вне всякого сомнения, самыми незаурядными среди них, но Эльмина, честно говоря, предпочитала другую картину — кисти Сарториуса.

Однако девушка понимала: эта «экскурсия» задумана, дабы маркиз имел возможность объясниться с ней самой, как ожидалось, несколькими заранее хорошо продуманными фразами.

Когда они достигли кабинета, Эльмина не удивилась, увидев зажженными все светильники на камине и на отцовском столе.

Ей никак не удавалось подавить в себе некоторое волнение, вызванное боязнью, что в последний момент маркиз вдруг почувствует, будто его обманом заставляют жениться на ней вместо Мирабель, и постарается дать задний ход.

Но он, видимо, принимал положение вещей таким, каким оно было в реальности.

Либо для него от этого по крайней мере ничего не менялось, либо он не представлял себе иного выхода из возникшей ситуации.

Когда они оказались в центре огромного кабинета, маркиз произнес речь, слова которой, похоже, заранее отрепетировал:

— Полагаю, леди Эльмина, вы знаете, что я уже попросил у вашего отца согласия на брак с вами. Надеюсь, вы лично относитесь с одобрением к нашим с ним планам, и мне хотелось бы верить, что я сделаю вас счастливой.

Девушка почувствовала, что его официальность предполагает ответ в таком же официальном духе.

Но ей это не удалось.

Посмотрев на него, она сумела только произнести:

— Я… с радостью выйду… за вас!..

— Я доволен, — сказал маркиз. — Я взял с собой кое-что для вас, чтобы вы могли надеть это в знак того, что мы официально помолвлены. Надеюсь, вам понравится. Послезавтра о помолвке будет объявлено в «Лондонской газете».

С этими словами маркиз достал шкатулку и открыл ее.

Внутри лежало кольцо с великолепным бриллиантом овальной формы в окружении других бриллиантов.

Эльмина молча разглядывала камень.

— Это фамильное обручальное кольцо, которое надевали все маркизы Фалькон, но чуть позже я, естественно, подарю вам кольцо, которое будет принадлежать только вам, а не представлять собою экспонат семейной коллекции драгоценностей.

— Спасибо… большое, — только и вымолвила Эльмина.

Она протянула ему левую руку, и маркиз надел кольцо на средний палец.

Оно оказалось немного великовато, и он сказал:

— Вижу, оно велико для вас, разумеется, его можно будет уменьшить по вашей руке. Но я подумал, вам захочется получить его уже сегодня вечером.

— Очень… любезно с вашей стороны… позаботиться об этом.

Она не поднимала глаз от кольца, и маркиз усмехнулся, отметив про себя, что девушка явно не проявляет особой восторженности.

— Было бы интересно узнать, о чем вы сейчас думаете, — обратился он к своей невесте.

К его удивлению, Эльмина засмеялась.

— Не сочтите меня неблагодарной, — вдруг призналась она, — но, честно говоря, я подсчитывала, сколько из ваших замечательных лошадей можно было бы приобрести на это кольцо.

Маркиз определенно был ошеломлен.

— Вряд ли я ожидал от вас подобных слов! Из них я могу заключить, что вы, как и ваш отец, очень любите лошадей.

— Да, действительно! Мне ужасно понравились лошади, на которых я вас видела во время охоты.

Допустив уже один промах в разговоре, Эльмина учла это, решив более тщательно подбирать слова.

—Я чувствую себя неловко, поскольку не могу ответить вам, что и я заметил вас.

— А почему, собственно, вам следовало меня замечать? — пожала плечами Эльмина. — Если уж ты охотишься, то, мне кажется, умнее было бы сосредоточиться на поимке лисы, нежели разглядывать тех, кто собрался в качестве зрителей.

Маркиз оживился.

— Вы правы, но для большинства женщин охота представляет собой одно из общественных увеселений и возможность повстречаться с людьми — вот почему она доставляет им наслаждение.

— Ну, это не обо мне! — заверила его Эльмина. — На мой взгляд, вся эта бестолковая шумиха и болтовня — ужасная трата времени, и я знаю, вы тоже так считаете.

Она промолчала, что пренебрежение, которое Фалькон выказывал остальным участникам охотничьего сбора, преднамеренно держась подальше от них, у всех вызывало досаду.

Именно такое поведение маркиза вынудило Мирабель назвать его надменным человеком, одним своим видом показывающим, насколько все прочие ниже его.

— Я обещаю вам, когда мы поженимся, — сказал маркиз, — вы оседлаете самых лучших лошадей, какие только я смогу предоставить вам для охоты.

Наверное, надо было быть абсолютно слепым и глухим, чтобы не заметить, как вспыхнули радостью глаза девушки, и не услышать восторг в ее голосе.

— Я предпочла бы это взамен бриллиантов, пусть и ценой в миллион фунтов!

Маркиз рассмеялся.

— Думаю, у вас будет и то, и другое!

— Спасибо вам, правда, большое спасибо! — поблагодарила его девушка совсем иначе, нежели в ту минуту, когда получила в подарок от него кольцо.

Но, внутренне почувствовав, что он раздумывает, стоит ли ему поцеловать свою невесту, Эльмина заторопилась показать ему собрание живописи.

— Вам стоит полюбоваться на папины картины, прежде чем мы вернемся в гостиную. Он очень гордится ими, и его страшно разочарует, если вы не обратите на них внимания.

— Думаю, он сможет понять, что в сложившейся ситуации я буду восхищаться только вами!

Маркиз отметил, как озорно посмотрела на него Эльмина.

— Как красиво вы говорите, — промолвила она. — Я и в самом деле могу надеяться, что это — правда?

— Мне остается только решительно отстаивать правоту своих слов, — с некоторым удивлением ответил маркиз. — Вы позволите мне поинтересоваться, сколько вам лет, или сочтете мой вопрос слишком дерзким?

Эльмина залилась колокольчиком, не придавая значения мелодичности своего смеха.

— Я так и думала — вам хотелось это узнать с того самого момента, как вы меня увидели. Как раз на прошлой неделе мне исполнилось восемнадцать. Я знаю, что выгляжу моложе, но, хотя это может вас беспокоить, ручаюсь, с годами это пройдет.

Теперь уже искренне расхохотался маркиз и проговорил сквозь смех:

— Это бесспорно. Но, надо признаться, я не ожидал встретить столь юное и, если позволите, столь необычное создание, как вы.

— Вы писали в вашем письме папе, будто желаете взять в жены его дочь. Поскольку я единственная, кто еще не обручен, у вас действительно не очень большой выбор.

— Я не жалуюсь, — перебил ее маркиз, но у него возникло странное ощущение, что Эльмина не поверила ему.

И тогда она произнесла удивительные слова, которые он не предполагал от нее услышать:

— Думаю, теперь нам следует вернуться в гостиную. Мама будет переживать, если мы останемся здесь слишком долго, а папа начнет думать — вдруг вы решили отказаться от своего предложения, увидев меня и поговорив со мной, и поискать невесту в ином месте.

Маркиз на какое-то время потерял дар речи и лишь молча смотрел на девушку.

Но Эльмина уже приблизилась к двери и открыла ее, и ему ничего не оставалось, как вслед за ней покинуть кабинет графа.

Только когда они уже снова шли по коридору обратно в гостиную, он нашел нужные слова.

— Я был, несомненно, прав, леди Эльмина, сочтя вас самобытной, необычной девушкой, и с нетерпением стану ждать нашей следующей встречи.

— Она состоится через три дня, когда мы приедем к вам обедать, милорд, — ответила Эльмина. — А я, честно говоря, просто жажду увидеть Фалькон и все его сокровища, хотя в это время дня мне не удастся посмотреть ваших лошадей.

Возможно, ему следовало хоть что-то ответить ей, но как раз в это время Эльмина, шедшая впереди, уже открыла дверь в гостиную.

Маркиза не покидало какое-то диковинное чувство, будто в обычных словах девушки присутствовал другой смысл, какая-то скрытая насмешка, которую она оставила при себе.

Он не понимал, каким образом ощутил это.

Ему просто пришла в голову подобная мысль, и он поверил, что не ошибся.

Час спустя, по дороге домой, оставшись наедине со своими мыслями, он пришел к единственному выводу: его будущая невеста не укладывается в рамки его представления о современной девушке на выданье; кроме того она не произнесла ничего такого, что он мог бы от нее услышать.

Просуммировав свои впечатления, он нашел для нее всего одно слово: «Необычная».

Глава четвертая

Эльмина медленно спустилась в холл, где ее ожидал отец.

Он не мог скрыть волнения, как, впрочем, и все остальные члены семьи.

Как только она появилась, он вынул из кармана жилета золотые часы.

— Быстрее, быстрее! Ты опаздываешь! — поторапливал он ее.

Но Эльмине не удавалось двигаться быстрее из-за длинного шлейфа, который несла горничная матери, а так как она еще и боялась упасть, то приходилось крепко держаться за перила.

Отец не смотрел на нее, пока она спускалась.

И она была ему за это благодарна, потому что опасалась его возможной реакции на свадебное платье.

После обеда в Фальконе, заметно отличавшегося от обеда в Уорн-парке, поскольку маркиз пригласил кое-кого из своих родственников, ей так и не представилась возможность поговорить с ним наедине, а он, со своей стороны, вообще не предпринял никакой попытки уединиться с ней.

Эльмина не сомневалась, что, хотя само желание вступить в брак и получило одобрение родни маркиза, все были, несомненно, удивлены его выбором.

Каждый из них так или иначе высказывался по поводу ее юного вида, и немногие соглашались поверить, что ей уже исполнилось восемнадцать.

Девушка была уверена, они надеялись увидеть на ее месте Мирабель, считая сестру именно той из дочерей графа, которую должен был выбрать маркиз.

Из-за этого многих пришлось посвятить в тайну обручения старшей девицы Уорнборо.

Но выбор пал на Эльмину, и это означало для нее одно: в день бракосочетания она должна выглядеть безупречно, тем более из Лондона прибудут многочисленные друзья маркиза, чтобы с пристрастием оценить невесту и, безусловно, раскритиковать ее.

Ей повезло, что графиню слишком волновали мысли о предстоящих трех свадьбах в столь короткое время: из-за этого она не смогла уделять пристального внимания Эльмине, что непременно сделала бы при иных обстоятельствах.

Когда они приехали в Лондон, она повела свою младшую дочь по магазинам, которые обычно посещала сама, выбрала множество платьев, на ее взгляд, подходящих, и предупредила, что на следующий день хотела бы увидеть выкройки и отрезы материи.

Это позволило Эльмине убедить мать, — которая должна была заниматься в Лондоне множеством разнообразных дел да еще отвечать на многочисленные приглашения друзей, — что они с сестрой вполне могли бы вновь пройтись по магазинам лишь в сопровождении служанки и таким образом развязать матери руки.

Графиня была довольна, Мирабель тоже.

— Ты же знаешь, какая у нас мама, — сказала она сестре. — Мама думает, что все знает лучше, чем мы, но, по правде говоря, я больше хочу угодить Роберту, а у него совсем особый взгляд на мои наряды.

Эльмина в ответ промолчала, но подумала то же самое, только о маркизе, и у нее не было никакого желания становиться еще одной заурядной, безликой невестой в белом атласе.

Именно такое платье выбрала для нее мама, поэтому, когда Эльмина пришла в магазин на следующий день, она изменила заказ и выбрала вместо атласа тонкую мягкую ткань, расшитую по всему полю серебром.

Восхитительная и дорогая, эта ткань стоила того, так как обязательно должна подчеркнуть цвет волос и прозрачность кожи Эльмины.

Ей никогда еще не удавалось носить свою собственную, а не перешитую с чужого плеча одежду, никто до этого момента не беспокоился, как она выглядит, и она часто сама придумывала праздничные наряды, лежа ночью без сна с открытыми глазами.

Девочке казалось, будто эти наряды превратят ее из самой незаметной в семье младшей сестры, маленькой и нежеланной, в принцессу, которая, конечно же, очарует прекрасного принца.

Обычно в своих фантазиях она видела себя в какой-то необыкновенной, захватывающей дух амазонке, верхом на черном коне, самом великолепном во всей Англии, на скачках с препятствиями.

Или же она появлялась на балу позже всех гостей, а на ней — платье, расшитое бриллиантами, сияющими подобно звездам, либо платье, как будто из лунного света.

Вот на это-то лунное платье ее грез и пал выбор девушки, ставшей невестой.

Отобранная ткань, если на нее смотреть издали, не просто серебрилась, а переливалась всеми оттенками, как вода лесного ручья.

Портниха графини была артистической натурой и легко поняла желание Эльмины.

Помимо всего прочего на нее, несомненно, произвел сильное впечатление тот факт, что девушка должна была стать маркизой Фалькон.

Поэтому портниха согласилась сохранить выбор Эльмины в тайне от графини и постараться, чтобы платье отличалось от других свадебных нарядов всех без исключения невест, выходивших замуж со дня вступления на трон королевы Виктории.

— Вы восхитительны, ваша светлость! — сказала она на последней примерке, и не возникало сомнения в ее искренности.

— Спасибо, — ответила Эльмина. — Я очень надеюсь, что вы правы.

Произнося эти вежливые слова, она думала о маркизе и безмерно желала, чтобы он залюбовался на нее.

И все-таки она не могла быть уверена, обратит ли он вообще внимание на наряд своей невесты, когда рядом будет леди Карстэйрс, которая наверняка явится на церемонию.

Он, однако, удосужился побеспокоиться и послал в Уорн-парк целую коллекцию бриллиантовых диадем, спасая реноме графини объяснением, что в роду Фальконов невесты надевали семейные драгоценности уже в день свадьбы.

Графиня искренне поверила в это, но Эльмина не сомневалась, что маркиз считал все их украшения значительно беднее тех, что принадлежат ему.

Жених хотел взять на себя большую часть организации церемонии, ибо опасался передоверить кому-либо эту слишком ответственную миссию, сомневаясь, что кто-то сделает все так, как хотелось бы ему.

Когда наконец определили день свадьбы, маркиз словно невзначай заметил:

— Я думаю, милорд, прием по случаю свадьбы было бы гораздо удобнее устроить в доме Фальконов, а не у вас.

Однако же его голос подсказал Эльмине, что он заранее тщательно все обдумал.

Граф взглянул удивленно, а маркиз уже продолжал:

— Вы отлично знаете, что мне придется поставить еще и шатры, в которых мои арендаторы и слуги примут участие в свадебном застолье, а вечером, безусловно, следует обеспечить фейерверк.

Немного помолчав, он пояснил:

— В противном случае нам с Эльминой неизбежно придется покинуть застолье здесь и мчаться во весь дух в дом Фальконов, где я должен буду выступить с речью в обоих шатрах и, разумеется, представить собравшимся мою жену. Это может оказаться несколько утомительным для нас обоих.

Он так убедительно изложил свои доводы, что граф согласился, не выказывая при этом большого неудовольствия.

В то же время граф Уорнборо подумал и о том, насколько такое решение сократит его расходы, и уже подсчитывал стоимость свадьбы Мирабель, а потом и Дирдрей.

Итак, было решено, что молодые обвенчаются в небольшой церкви, где крестили Эльмину и где были захоронены все ее предки, а прямо оттуда они направятся в Фалькон — там состоится застолье в огромном зале для приемов.

Девушка узнала, что маркиз распорядился украсить то место, где новобрачные будут принимать поздравления от гостей, орхидеями, выращенными в его собственных оранжереях.

Садовники так же эффектно украсят и зал для приемов.

Вряд ли ее отец мог себе позволить подобную роскошь.

Надо сказать, когда Мирабель и Дирдрей потратили на украшение одной лишь крохотной церквушки в их поместье целый день перед свадьбой, они уже не сомневались, как скромно будут выглядеть их лилии и гвоздики в сравнении с фантастическим оформлением нынешней брачной церемонии.

Идеи маркиза еще более укрепили Эльмину в мысли, что ей нельзя выглядеть маленькой, невзрачной, незначительной полевой маргариткой.

Так или иначе, она совершенно не сомневалась: леди Карстэйрс предстанет экзотической орхидеей, и соперничать с ней невозможно.

Поэтому Эльмине пришлось сконцентрировать все свои мысли только на самой себе, что она делала раньше крайне редко.

Чанг в этом вопросе ей не помощник.

И все же она чувствовала, как в определенном смысле он уже протянул ей руку помощи.

Ведь это он научил ее сосредотачиваться, внутренне собираться для достижения цели и находить решение проблем внутри самой себя.

Оставаясь в одиночестве, она занималась дыхательными упражнениями по специальной системе, которую монахи применяли для обучения своих питомцев до того, как те приступали к освоению карате.

Девушка тотчас увидела в своем воображении картину, и затем ей уже легко было выполнить желаемое.

Она решила поступить по-своему, кто бы ей что ни советовал.

Мама с гордостью достала старинную кружевную бельгийскую фату, хранившуюся в семье Уорнов уже двести лет.

Но для Эльмины фата оказалась слишком тяжеловесной, хотя она прекрасно должна смотреться на Мирабель.

К тому же, подумала Эльмина, если уж ткань для ее платья серебрится особым узором, то бельгийское кружево может оказаться абсолютно лишним.

Для фаты портниха приготовила тончайшего рисунка ткань, не белую, но цвета утреннего тумана, и расшила ее крошечными кристалликами, напоминавшими бриллиантовую россыпь, — они поблескивали на свету словно капли росы.

И, вновь бросая вызов традиции, Эльмина отказалась от торжественной процессии со шлейфом — пусть искрящаяся ткань свободно стелется за ней, когда она пойдет к алтарю.

Очередной проблемой стал выбор диадемы.

Маркиз прислал три, одна больше другой, но все они своим видом угнетали ее.

— О, как они бесподобны! Такое великолепие! — восклицала Мирабель.

Она примерила одну и тут же сказала:

— Обещай мне, когда я буду выходить замуж, ты позволишь мне позаимствовать у тебя вот эту. Если мне удастся ее надеть, это будет самая шикарная корона в моей жизни.

— Конечно, ты сможешь ее надеть! — не задумываясь ответила Эльмина.

А вот ей самой эта диадема совершенно не подходит.

Она в отчаянии смотрела на другие две.

Пока она мучилась вопросом, как ей поступить, к ней обратился отец:

— Мне кажется, дочка, нелепо тратить безумные деньги, которых у меня не так уж и много, на дорогой свадебный подарок, когда твой будущий муж столь, богат.

— Действительно, ни к чему расточительность, папа, — согласилась Эльмина.

— Вместе с тем, — задумчиво произнес граф, — людям покажется очень странным, если я не преподнесу тебе какое-либо украшение.

— В этом нет никакой надобности… — попыталась возразить девушка.

— И вот что я решил, — продолжал граф, не обращая внимания на ее слова. — Ты можешь взять в подарок от меня тот венок полевых цветов, который твоя бабушка носила совсем еще юной девушкой.

У Эльмины от радости перехватило дыхание. Именно эту семейную драгоценность она любила больше всего и всегда ею любовалась.

Но венок постоянно хранился в сейфе, и она никогда ни на ком его не видела.

Графиня предпочитала надевать более внушительную диадему, а граф всегда опасался, что из венка могут выпасть камни, а ему совсем не хотелось рисковать ими.

Теперь, слушая отца, Эльмина поняла — именно этого ей не хватало в свадебном наряде.

Венок из полевых цветов искусно выполнил некий знаменитый ювелир восемнадцатого столетия.

В семье хранился портрет ее бабушки в двенадцатилетнем возрасте, на котором она изображена в этом венке.

— Ты не мог сделать мне лучшего подарка, папа! — воскликнула Эльмина. — Спасибо тебе, огромное спасибо!

Граф был немного обескуражен ее реакцией, но решил послать венок вместе с остальными подарками, которые она получила, в Фалькон, где они будут выставлены на обозрение гостей во время приема в честь свадьбы.

Эльмина, однако, успела извлечь венок из отделанной бархатом коробочки, прежде чем тот успел покинуть дом.

Ей удалось надеть венок под фату, и никто не узнал, что она не намерена появиться в церкви в одной из диадем Фальконов.

Была и другая проблема, связанная с букетом.

Мама настаивала, чтобы она несла букет, который садовники графа составят из белых гвоздик и лилий.

Но пока маркиз все еще находился в Лондоне, Эльмина съездила верхом в Фалькон, никому не сказав об этом.

Она поставила свою лошадь в конюшню к Хагсону.

Тот радостно приветствовал ее.

— Мы решили, что вы позабыли нас-то, ваша светлость!

— Вы не станете так говорить, когда будете видеть меня каждый день, — улыбнулась Эльмина. — Тогда, возможно, вы от меня устанете!

— Как можно, ваша светлость! — запротестовал Хагсон. — Тут есть несколько новых лошадок, могу показать вам, уж точно, вы признаете их лучше тех, что прежде у нас бывали.

— Не может быть!

Она пошла вдоль стойл, осматривая новоприбывших лошадей и обсуждая их в деталях с Хагсоном, одну за другой.

Затем она пошла в сад, к главному садовнику Лестеру.

С ним она тоже была хорошо знакома по прежним посещениям.

Решив, что девушка хочет посмотреть на орхидеи, которыми он собирался украсить зал для приемов, Лестер гордо сказал с шотландским акцентом:

— Они р'спустятся точно в срок, ваша св'тлость!

— Посмели бы не сделать этого! — улыбнулась Эльмина. — Я вообще-то приехала к вам за советом.

Лестер внимательно слушал, пока она объясняла ему, что ее свадебное платье отличается от обычных, традиционных, но впечатление будет полностью испорчено, если ей придется нести сакраментальный букет из гвоздик и лилий.

Лестер снискал славу одного из ведущих садовников страны, и маркизу, по правде говоря, с трудом удалось убедить его оставить Кью Гарденс и переехать к нему выращивать экзотические цветы в оранжереях Фалькона.

Главный садовник отлично понял Эльмину и показал ей одну весьма необычную орхидею.

Лепестки цветка был и почти прозрачны, их белизна слегка оттенялась зеленоватыми вкраплениями.

Казалось, первые лучи солнца пронизывают водную гладь.

Увидев их, Эльмина вспомнила картины, возникавшие пред ее внутренним оком.

К тому же эта орхидея чудесно гармонировала с цветом ее глаз.

— У нас есть н'много этих цветов, ваша св'тлость, хватит для маленького букета, — сказал Лестер, — и если вы понесете их, то б'дет сюрприз для его св'тлос-ти, они у нас впервые зацвели.

Эльмина затаила дыхание.

— Только не говорите ему, — попросила она, — а то он не даст мне этого сделать.

Главный садовник рассмеялся.

— Это б'дет н'шим с вами секретом, ваша св'т-лость, но я не верю, б'дто он рассердится. Ну, а даже если и б'дет, так уж п'здно, ничего не поделаешь!

— И я так думаю! — подмигнула ему Эльмина.

Ее букет был доставлен в Уорн-парк лишь за несколько минут до того, как она спустилась вниз.

Она специально велела привезти орхидеи лишь после отъезда матери в церковь, и теперь оба букета ожидали ее в холле.

Орхидеи и белые цветы из сада, срезанные садовниками, лежали рядом.

Девушка пересекла комнату, направляясь к скамье за букетом, который сама для себя заказала.

Но тут ей пришла в голову идея.

— Положите белый букет в карету, — обратилась Эльмина к одному из лакеев.

Пока тот исполнял распоряжение, граф заинтересовался происходящим.

— Зачем тебе два букета? — подозрительно спросил он.

— Я подумала, папа, было бы неплохо положить один белый букет на могилу бабушки, она ведь как раз там, за оградой.

Граф, похоже, был удивлен.

— А почему ты хочешь это сделать?

— Я весь день сегодня думала о бабушке — как все восхищались ею! К тому же, видишь, я надела этот венок, когда-то принадлежавший ей и который теперь ты передал мне.

Судя по выражению его лица, ее слова вызвали у графа не меньшее удивление.

Но сейчас его прежде всего беспокоило, как бы им не опоздать в церковь.

— Что ж, хорошо, тогда пойдем, — сказал он. — Некогда разговаривать, Фалькон будет недоволен, если мы опоздаем.

В глазах Эльмины запрыгали чертики.

— Мне кажется, это пошло бы ему на пользу.

Отец, однако, уже не слушал ее.

Эльмина придерживалась своего плана, и, когда она подошла к ступеням церкви, отец подал ей белый букет, который она положила на могилу бабушки.

«Вам во всем сопутствовала удача, бабушка, и вас все еще помнят. Мне кажется, и дедушка любил вас до самой своей смерти. Помогите мне, я хочу быть похожей на вас», — мысленно произнесла она.

Жители деревни пожелали ей удачи и посудачили о ее наряде.

Эльмина, опираясь на руку отца, вошла в переполненную церковь, где ее уже ждал маркиз.

И вот они мчатся в Фалькон.

Экипаж на отличных рессорах, запряжен четверкой лошадей, одна к одной, с цветами, вплетенными в сбрую для красоты.

Впервые Эльмина оказалась наедине с мужем.

Но то был не совсем подходящий момент для задушевного разговора.

День лучился солнцем и теплом.

Маркиз откинул верх кареты, щедро украшенной цветами.

Они проезжали через небольшие деревушки сначала в имении графа, а затем маркиза, и сельские жители высыпали на улицы, чтобы посмотреть на новобрачных.

Дети бросали маленькие букетики цветов в открытый экипаж, усыпали дорогу розами и лепестками роз.

Молодые растрогались от такого внимания, и маркиз велел кучеру замедлить ход.

Когда же они миновали внушительные ворота в Фалькон, маркиз заговорил, и Эльмина почувствовала недовольство в его голосе.

— Сейчас начнется! Большинство моих лондонских приятелей не удосужились прибыть в церковь, и мой секретарь полагает, будто нам придется пожать тысячу рук, прежде чем все это кончится!

— Было бы намного легче, если б мы подобно китайцам только вежливо кланялись друг другу. Я искренне симпатизирую их желанию избегать прикосновений, — машинально сказала Эльмина, не заметив обращенного на нее пристального взгляда.

— Полагаю, это не более чем издержки процедуры вступления в брак, а потому не стоит роптать — ведь это случается только раз в жизни.

— Безусловно, звучит утешительно, — согласилась Эльмина.

Тут она вскрикнула от восторга: во время движения кареты по подъездной аллее ее взору предстали два больших шатра, разбитых на лужайке.

Они были украшены цветами и флагами, которые трепетали на легком ветерке и казались удивительно яркими и веселыми на фоне огромного серого каменного дома со штандартом маркиза, развевавшимся над крышей.

Но арендаторы и слуги из обоих поместий не могли усидеть внутри шатров — они образовали большую толпу у парадного входа в ожидании маркиза и Эльмины.

Сердечно приветствуя новобрачных, мужчины бросали в воздух шляпы, женщины махали носовыми платочками.

Жених и невеста поднялись по длинной лестнице, остановились и помахали им в ответ.

— У нас будет время поговорить с ними позже, — сказал маркиз Эльмине, и, не дожидаясь, пока смолкнут приветственные возгласы, они вошли в холл.

Девушка так часто видела этот холл раньше, что не удивилась его великолепию.

Вдоль стен в нишах стояли изящные статуи богов и богинь; винтовая лестница, выполненная из черного дерева и хрусталя, изгибаясь вдоль стены, вела на второй этаж к парадным комнатам.

Но молодым предстояло сразу пройти в зал для приемов, а значит, надо было пересечь несколько широких коридоров, уставленных старинной мебелью, мимо висевших на стенах весьма ценных картин.

Для Эльмины это оказалось серьезным испытанием, так как длинный шлейф фаты не скользил по коврам и преодолеть такое расстояние без посторонней помощи было невозможно.

Нести шлейф поручили лакею, и тогда она энергично последовала за маркизом.

А он даже не предложил взять ее под руку.

Взглянув на его нахмуренные брови, она поняла, сколь неприятно ему их предстоящее появление перед толпой гостей, ожидавших приезда новобрачных.

Эльмина откинула с лица фату еще в ризнице, когда они подписывали брачные документы, и теперь могла мельком видеть свое отражение в зеркалах, благо они постоянно попадались на их пути.

Она была удивительно хороша в своем наряде.

Да еще этот блеск бабушкиных бриллиантов в венце, смягченный полупрозрачной тканью фаты.

Никогда еще не надевала она ничего подобного.

Но все-таки ее не покидало ощущение, что маркиз предпочел бы жениться на Мирабель.

На церемонии в церкви присутствовал Роберт, и сестра, вся светившаяся от счастья, казалась еще красивее.

Даже леди Карстэйрс не сумела затмить Мирабель.

Эльмина не думала, что леди Карстэйрс появится в церкви, ведь почти все друзья маркиза сразу же направились в Фалькон.

Однако эта женщина сидела на третьей скамейке со стороны маркиза, и девушка увидела ее сразу же, как только отец повел ее между рядами к алтарю.

Увидела и поняла, что вряд ли могла бы сравниться с нею.

Да и никто не смог бы.

Вся в голубом, под цвет глаз, в шляпе, украшенной голубыми перьями, буквально осыпанная бирюзой и бриллиантами, она сразу же бросалась в глаза.

Впрочем, леди Карстэйрс, видимо, этого и добивалась.

И вот теперь, когда Эльмина с маркизом заняли места рядом с графом и графиней Уорнборо и все

ринулись вперед, чтобы поздравить их и пожать маркизу руку, леди Карстэйрс вновь оказалась одной из первых.

Слегка коснувшись рук графа и графини кончиками пальцев, она сжала руку маркиза обеими руками, и промолвила нежнейшим голосом, словно где-то замурлыкала маленькая кошечка:

— Знайте же, дорогой Олстон, я молюсь за ваше счастье.

Ее небесные глаза остановились на нем, и Эльмине на секунду показалось, будто она его сейчас поцелует.

Затем Сафайра повернулась к невесте и с неприкрытым лицемерием произнесла:

— Я в восторге от знакомства с вами! Ваш муж — мой старинный друг, и я надеюсь, мы также подружимся.

Слова звучали красиво, но, будучи хорошей ученицей Чанга, Эльмина поняла: эта красавица навсегда останется ее врагом.

Затем будто морской прибой на них нахлынули поздравления, рукопожатия, добрые пожелания.

Люди подходили и отходили, сменяя друг друга, казалось, это будет продолжаться вечно.

Но очередь наконец иссякла, и гости уже вовсю пили шампанское и пробовали деликатесы, над которыми в течение нескольких дней трудились все повара в Фальконе.

— Теперь мы разрежем торт! — заторопился маркиз, словно куда-то опаздывал.

Он направился к огромному четырехъярусному торту, украшенному традиционными подковами, белым вереском, серебряными колокольчиками и цветками флердоранжа.

Но повара внесли в него еще один штрих — вместо двух куколок, одетых как жених и невеста, на макушке торта стояла точная миниатюрная копия одной из лошадей маркиза, с попоной, выкрашенной в его цвета.

Эльмина, знавшая об этом заранее, лишь мельком взглянула наверх.

— Отлично придумано, — обратилась она к маркизу, — не правда ли? Давайте считать это знаком ваших новых побед на скачках, если, конечно, возможно обставить и переиграть самого себя.

Маркиз улыбнулся.

Тут кто-то достал шпагу, новобрачные вдвоем разрезали торт и наконец получили возможность двигаться среди гостей.

— Хочу представить вам, Эльмина, моего старинного друга. Познакомьтесь, майор Чарлз Мэрриотт!

Красивый молодой человек улыбнулся ей, и Эльмина почувствовала к нему симпатию.

— Приятно с вами познакомиться, — сказал он, как только маркиз подошел к группе оживленных молодых людей. — С удовольствием поздравлю Олстона с удачным выбором. Вы столь необычны и совсем не похожи на других.

— Если вы имеете в виду мой наряд, — заметила Эльмина, — то, уверена, многие здесь, если не большая часть приглашенных, обязательно обнаружат в нем какой-нибудь изъян.

— Напротив, я не сомневаюсь в обратном, — парировал Чарлз Мэрриотт. — Вы напоминаете сирену, если мне будет позволено подобное сравнение!

— Именно такого эффекта я и добивалась.

— Впрочем, — продолжал Чарлз Мэрриотт, — должен признаться, не только ваше платье привело меня в изумление, но и вы сами поразили меня.

Эльмина рассмеялась.

— Это потому, что вы предполагали увидеть на моем месте мою сестру. Но она уже давно обручена, и я оказалась единственной, кто мог занять столь высокий пост.

— Лично я всем доволен, — заметил Чарлз Мэрриотт, — Олстон наверняка тоже. В этом, на мой взгляд, заключен определенный смысл: столь необычный человек, как он, и невесту должен был отыскать под стать себе.

Но тут собеседники не сговариваясь посмотрели в сторону маркиза, беседующего теперь с леди Карстэйрс.

Она смотрела на него так, что даже самый неискушенный свидетель оценил бы этот взгляд однозначно, хоть и счел бы ее поведение весьма неосторожным.

Чарлз Мэрриотт отвел глаза и повернулся к Эльмине.

— Вы необыкновенны, — молвил он, — хотя, право слово, ни одна женщина ни за что на свете не захочет быть только слабой копией другой.

Эльмина правильно поняла смысл его слов.

— Спасибо, — улыбнулась она. — Я испытывала некоторые опасения и сомневалась, правильно ли поступила, но теперь вы ободрили меня.

— Заверяю вас, это не простой комплимент, я искренен с вами, и вы должны знать, что очень, очень красивы!

Он уловил удивление в глазах девушки, а когда ее щеки зарделись от смущения, отметил про себя, что она отличается не только своеобразной внешностью.

Видимо, Олстону с его неизменным везением достался настоящий подарок судьбы — он получил приз там, где менее всего надеялся вообще что-нибудь выиграть.

Чарлзу Мэрриотту не удалось дольше поговорить с Эльминой, и она не успела перекинуться словечком с другими гостями, окружившими ее, так как вернулся маркиз, чтобы отвести ее к шатрам, где им следовало приветить прочих своих гостей.

Когда он произнес речь перед обоими шатрами и жениха с невестой успели повеличать пивом и домашним вином, многие гости уже стали разъезжаться.

Маркиз настоял, чтобы первую часть медового месяца они провели в Фальконе.

Ее родители сочли его желание несколько странным.

Сама же Эльмина догадывалась о причине такого решения.

Видимо, ему показалось невыносимо тоскливым пребывание наедине с женой в каком-нибудь другом из принадлежавших ему домов, где у него не нашлось бы столько дел, как в Фальконе.

В оправдание он пояснил, что лишь недавно получил довольно много новых лошадей, которыми необходимо срочно заняться.

К тому же скоро в графстве должны состояться торги, на которых ему хотелось бы присутствовать, дабы приобрести пополнение для королевской соколиной охоты.

А уже через неделю или чуть позже молодожены смогли бы решить, стоит ли им поехать в другое место.

Эльмина явно радовалась этому обстоятельству.

Где еще она увидит таких лошадей, как в Фальконе!

Кроме того, она с нетерпением ожидала свободной минуты, чтобы иметь возможность осмотреть библиотеку.

Она уже успела выяснить, что здесь немало книг, представляющих для нее особый интерес, — в них содержалось то, о чем она часто беседовала с Чангом.

Примерно за неделю до дня свадьбы она сказала своему учителю:

— Не думай, Чанг, что, когда выйду замуж, я перестану заниматься карате или джиу-джитсу. Если мне не удастся устроить так, чтобы ты переселился в Фалькон, я приеду заниматься сюда. Было бы неразумно бросать начатое.

— Могут возникать трудности, моя госпожа, — заметил Чанг.

— Трудно не будет, если мы так решим, — возразила Эльмина. — Ты сам учил меня так и не можешь теперь спорить с этим.

— Истинно так, госпожа, — усмехнулся Чанг. — Только то, чего сильно хочешь, может стать твоим.

— Именно в это мне и хочется верить, — тихонько произнесла Эльмина. — Когда ты учишь меня, я начинаю яснее мыслить и легче концентрироваться.

— Это и есть карате, — кивнул Чанг.

— Я что-нибудь придумаю, — пообещала Эльмина.

Впрочем, она прекрасно знала, что вскоре у маркиза появится слишком много дел и интересов, которые так и останутся недоступными для его жены, и у нее окажется предостаточно свободного времени.

Чанг, как и прежде, будет учить ее.

Наконец последний гость покинул поместье, и хотя в шатрах еще продолжали праздновать, большой дом опустел и затих.

Маркиз посмотрел на часы.

— Мы будем обедать через час, — сказал он. — Полагаю, вы желаете принять ванну. Лично я не отказался бы.

— У меня такое чувство, будто мне выпал очень трудный день на охоте, — призналась Эльмина, — и предстоит еще длинная дорога домой.

Маркиз только хохотнул в свойственной ему манере.

Казалось, он слегка озадачен и не готов рассмеяться легко и непринужденно.

Девушка подобрала шлейф от фаты, накрутила его на руку и направилась к двери.

Маркиз бросил ей вдогонку:

— Полагаю, мне следовало похвалить ваше платье, но я был несколько обескуражен потому, что вы не надели ни одну из моих диадем.

— Но они слишком громоздкие и тяжелые! — объяснила Эльмина. — К тому же привлекли бы ко мне слишком много внимания.

Маркиз поднял брови.

— Но разве не к этому стремятся женщины?

В ее глазах мелькнул озорной огонек.

— Я стояла перед выбором: я или бриллианты. Мне хотелось, чтобы это была я, во всяком случае, сегодня.

Теперь маркиз уже искренне расхохотался.

— Не спорю, у вас явно своеобразный взгляд на вещи, и вы, Эльмина, сама оригинальность!

— Спасибо. Между прочим, хочу поблагодарить вас за букет.

— Я с трудом мог поверить, что в округе нашелся садовник, которому удалось вырастить для вас столь необычные орхидеи.

— Именно о таких я мечтала. Надеюсь, вы не сильно огорчены, что они оказались в моем букете.

— А вы полагали, я пожалею их для вас? — с легкой иронией вопросил он. — К тому же Чарлз убеждал меня, что они подходят к вашим глазам.

— Мне понравился ваш друг Чарлз, — заметила Эльмина. — Честно говоря, я с ним согласна, хоть это и немного нескромно с моей стороны.

Прежде чем маркиз открыл рот, чтобы ответить, Эльмина направилась вверх по лестнице — туда, где, как она знала, находилась спальня всех предыдущих маркиз из рода Фальконов.

Уже на месте она испугалась, что маркиз может заметить ее промах.

Ведь она не попросила проводить ее ни его, ни домоправительницу.

Здесь, в парадной спальне, ее ожидала миссис Леонард.

— Вы великолепны, ваша светлость, право, как же вы хороши! — воскликнула она. — Ну прямо как на картине, хотя кое-кто удивился, почему вы не в белом.

— Все слишком просто — мне совсем не идет белый цвет, — объяснила Эльмина.

— Что ж, могу только сказать, ваша светлость, почти все незамужние барышни среди ваших гостей теперь твердо запомнили: они могут позволить себе серебро вместо белизны на их собственных свадьбах, но только у них нет волос, подобных вашим, ваша светлость, разве что они перекрасят их.

Эльмина приняла ванну в смежной со спальней комнатке, где когда-то стоял лишь туалетный столик и хранились всякие благовония, притирания и пудра.

Затем надела платье, купленное в Лондоне.

Оно было нежно-розового цвета, правда, не столь насыщенного, как присланное когда-то для их первой с маркизом встречи, — в том она казалась уж слишком юной.

По вырезу шел орнамент из розоватых цветов камелии, от приспущенных плеч начинался кружевной ворот.

Платье оказалось красивым и оригинальным.

Но все-таки, глядя на себя в зеркало, Эльмина вновь почувствовала себя девочкой в классной комнате под присмотром гувернантки, просто нарядившейся по особому случаю.

— С этим ничего не поделаешь, — сказала она своему отражению, — и ему придется принимать меня такой, какая есть.

Они обедали не в огромном баронском зале, в котором принимали ее родителей, когда те прибыли с визитом в Фалькон.

Молодоженов проводили в небольшую гостиную, оформленную Робертом Адамом в его любимой светло-зеленой гамме.

Здесь царил полумрак.

Горели только свечи на небольшом столе, накрытом для двоих.

Все вокруг было старательно приготовлено: ведь новобрачным хотелось бы остаться вдвоем и говорить лишь о любви.

Но беседовали они исключительно о лошадях.

Маркиз признался, с каким нетерпением ждет следующего дня, чтобы показать юной жене самое последнее пополнение для его конюшен.

Она не стала говорить ему, что уже видела новых лошадей и пришла от них в восторг.

Она внимательно слушала маркиза, думая о том, что никогда не представляла себя в обществе такого великолепного собеседника и настоящего знатока своего дела, с которым сейчас наслаждается столь изысканной пищей.

Обедали они поздно, и успело уже пробить одиннадцать, прежде чем они перешли в небольшой уютный салон, украшенный белыми цветами.

— Если вы не сочтете меня невежливой, — сказала Эльмина, — то я пойду спать. День оказался такой длинный и утомительный… Я знаю, вы предпочитаете прокатиться верхом еще до завтрака, и мне не хотелось бы заставить вас ждать.

— Да, я намерен выехать примерно в семь тридцать, — ответил маркиз, — но если для вас это слишком рано, готов передвинуть время.

— Разве можно думать о таких пустяках, когда речь идет о прогулке на одной из ваших лошадей? — вспыхнула Эльмина. — Доброй ночи, милорд! Обещаю, что не заставлю вас ждать.

Она поспешила наверх, где младшая служанка помогла ей раздеться.

Миссис Леонард уже предупредила Эльмину, что завтра ей подберут горничную.

Девушка привыкла сама заботиться о себе да еще помогала сестрам; она и помыслить не могла, что заимеет собственную горничную: чем она сможет занять подобную прислугу?

Тем не менее оказалось, совсем неплохо, когда все уже заранее приготовлено.

Эльмине осталось только надеть полупрозрачную ночную рубашку — из тех, что положили ей в приданое, а сверху накинуть почти невесомую летнюю шаль, обшитую кружевом и украшенную крохотными бантиками из синей бархатной ленты.

— Вы можете идти, — сказала она служанке, увидев, что молодая женщина стоит в нерешительности.

Та слегка поклонилась и вышла из комнаты.

Эльмина задула все свечи, кроме прикроватных, и направилась к открытому окну.

Глядя в сад, освещенный луной, она перебирала в памяти недавние события, казавшиеся некой выдуманной ею историей, — она так часто фантазировала в детстве.

Тем не менее отныне она — маркиза Фалькон, хозяйка этого роскошного дома.

В ее власти выбрать любую лошадь из конюшни мужа.

Можно пользоваться всем, что принадлежит ему, включая огромную библиотеку, расположенную внизу.

«В это невозможно поверить! Неужели это правда?» — думала она.

Девушка молилась, чтобы ее не сломило ни обрушившееся на нее богатство маркиза, ни его собственное величие.

Она молилась в надежде, что когда-нибудь, как бы трудно ей ни пришлось, все-таки сумеет добиться его привязанности.

Простояв у окна довольно долго, Эльмина заставила себя отправиться в кровать.

Новый день сулил новые впечатления, и не было никакого смысла переутомляться.

Задернув шторы, она вернулась в комнату, но тут открылась дверь в смежную спальню.

На пороге появился маркиз в бордовом бархатном халате, в котором он выглядел не менее внушительно, нежели в обычной своей одежде.

Теперь Эльмина получила ответ на интересовавший ее когда-то вопрос, каков этот человек дома, поскольку видела его лишь во всем великолепии вечернего платья или элегантного костюма для верховой езды.

Оборки вокруг высокого ворота его шелковой ночной рубашки выглядели совсем как шейный платок, а красный цвет халата живописно оттенял его черные волосы.

«Даже в этом наряде, — подумала девушка, — он больше похож на собственный парадный портрет».

Маркиз посмотрел сначала на пустую кровать, затем перевел немного удивленный взгляд на Эльмину, только что вышедшую из-за шторы.

— Вы еще не в постели? — промолвил он. — А мне казалось, вы сильно устали.

— Я только немного полюбовалась на луну.

Сделав несколько шагов в его сторону, она остановилась.

— А почему вы здесь?

— Почему я здесь? — повторил он. — Думаю, мой ответ очевиден. Ведь мы уже обвенчались!

Эльмина замерла.

— Разве вы не полагаете… Неужели вы допускаете мысль… — Она неуверенно подыскивала слова, в то время как маркиз не спускал с нее изумленных глаз.

— Так вы не ожидали меня?

— Нет… естественно, нет! И я не могу поверить, будто вы собираетесь…

Ей явно не хватало слов, и маркиз перебил ее.

— Знаю, все было проделано в такой спешке, что нам не хватило времени лучше узнать друг друга. Но даже в этом случае отныне вы, Эльмина, моя жена, и я предвкушаю, как мы превратим наш брак в счастливый союз.

— Я… я думаю, что понимаю, ваши… ожидания, — пролепетала девушка, — но я… поймите и меня… Мне ни на секунду не… я и предположить не могла, будто вы могли бы… ожидать от меня, что я смогу… повести себя как ваша… жена… сразу же… до того, как нам удастся… хотя бы… поговорить об этом или… у нас появится возможность… узнать друг друга ближе.

Эльмина с трудом пыталась выразить обуревавшие ее мысли.

Усмешка едва тронула его губы.

— Но нам придется с чего-нибудь начать, а что может быть лучше первой брачной ночи?

— Это… невозможно.

— Что значит — «невозможно»?

— Мы так… испортим все… с самого начала.

— Я вас не понимаю.

Она задумалась, как заставить его понять, но Фалькон не стал ждать никаких объяснений.

— Я считаю просто абсурдом увлекаться словесными дебатам и, когда существует более легкий путь, чтобы узнать друг друга, и главное — более естественный.

Он решительно направился к Эльмине, и она по выражению его лица поняла, что он собирается обнять ее и поцеловать.

Она подсознательно вытянула вперед руки, чтобы не дать ему приблизиться и, пятясь назад, пробормотала:

— Нет, нет! Вы слишком торопитесь, так нельзя… Я не позволю вам… прикоснуться ко мне.

— Вы… не позволите?.. — переспросил маркиз. — Сомневаюсь, будто вы способны на это, и я от души прошу вас, Эльмина, оставьте за мной право решать, как нам вести себя.

— Нет! — взмолилась девушка. — Нет… пожалуйста, не надо… дайте мне сказать вам!

— Здесь и говорить-то не о чем. Видимо, вы забыли свое обещание в церкви повиноваться мне во всем, и вот теперь я жду от вас только повиновения!

Он снова сделал к ней шаг. И тут, едва он протянул руки, чтобы сжать ее в объятиях, Эльмина почти машинально, побуждаемая инстинктом, среагировала на его движение как на нападение врага.

Уверенный в себе и решительный, как всегда, маркиз обхватил жену руками.

Но уже в следующее мгновение, оглушенный и ничего не понимающий, он опрокинулся на спину от удара каким-то твердым оружием в солнечное сплетение.

Это был удар, от которого он вряд ли сумел бы вообще защититься.

Потом он сидел на полу, глядя снизу вверх на стоявшую перед ним жену с удивленно-глуповатым выражением на красивом лице.

Глава пятая

В комнате воцарилась тишина.

Наконец Эльмина, запинаясь, пробормотала:

— Я… мне жаль… мне очень… жаль.

— Как, черт побери, у вас это получилось? — насилу вымолвил маркиз.

Он все еще сидел, не спуская с нее глаз, и пытался понять, что, собственно, произошло с ним.

— Я… мне… очень жаль, — вновь забормотала она. — Пожалуйста… не сердитесь.

— Боюсь, я скорее удивлен, нежели сердит…

И вдруг, продолжая смотреть на девушку, стоящую перед ним в полупрозрачной ночной рубашке, маркиз расхохотался.

— Быть такого не может! — прорыдал он сквозь смех. — Немыслимо!

Эльмина стояла как вкопанная, не зная, что делать дальше, и он сказал:

— Итак, если вы хотите поговорить со мной, а теперь я понял, что нам действительно необходимо поговорить, давайте забирайтесь в кровать.

Девушка не двигалась, и маркиз прибавил:

— Обещаю не касаться вас, раз вся проблема состоит именно в этом.

В его голосе прозвучали саркастические нотки, но Эльмина их даже не почувствовала, потому что никак не могла прийти в себя от содеянного.

Впрочем, маркиз, медленно поднимавшийся на ноги, еще раньше, до этого удара, начал осознавать, сколь необычную женщину взял в жены.

Теперь же он понял, что никогда в жизни не встречался с чем-то подобным.

Когда наконец ему удалось встать с пола, Эльмина уже юркнула в кровать и расположилась в море кружев, украшавших постельное белье.

Кровать выглядела крайне величественно: балдахин на деревянных позолоченных резных стойках был расшит золотыми фигурками ангелов; с него мягко ниспадал вниз, уже не топорщась от времени, бархат цвета нильской волны.

Среди подушек Эльмина казалась слишком маленькой и воздушной, а рассыпавшиеся по плечам

волосы лишь сильнее подчеркивали, что она еще совсем ребенок.

От маркиза, однако, явно не укрылось и другое.

Выпуклость груди под прозрачной тканью ночной рубашки, облегавшей ее стан, большие глаза, смотревшие опасливо на него, — все обнаруживало просыпавшуюся в ней женщину.

Глядя на нее, он осторожно присел на край постели.

— Итак, начнем с самого начала. Объясните мне, как вам удалось столь необычным образом сбить меня с ног.

— Это все… карате.

— Карате? — опешил маркиз. — Скажите, ради всего святого, где вы могли научиться карате?

Эльмина судорожно вздохнула.

— Я трени… ровалась… обучалась… приемам карате более года, и джиу-джитсу тоже.

— Но как? И где? Уму непостижимо! Надо полагать, в Оксфордшире полным-полно экспертов в этой необычной науке!

Эльмина слабо улыбнулась в ответ.

— Объяснение простое. Чанг, который служит у моего отца, мастер в обоих видах этой борьбы.

— Ему, очевидно, повезло приобрести столь талантливую ученицу, — нарочито равнодушно произнес маркиз, потирая при этом место удара.

Эльмина с состраданием взглянула на мужа.

— Я… я не нанесла… вам повреждений?

Он покачал головой и промолвил:

— Теперь, когда вы дали мне понять, и, признаюсь, весьма убедительно, что не желаете, дабы я к вам прикасался, я вполне готов выслушать доводы в защиту вашей точки зрения, почему мы не должны вести нормальную супружескую жизнь.

Эльмина смутилась и отвела взгляд.

Видимо, она обдумывала ответ.

— Я хочу услышать правду, Эльмина, — категорично заявил маркиз, — и раз уж вы считаете, будто я не волен поступать как желаю, то хотелось бы получить от вас разумное объяснение.

— Первая причина… очень простая, — почти прошептала девушка. — Вы… влюблены в красавицу леди Карстэйрс!

Маркиз словно окаменел.

— Откуда вы можете знать что-нибудь о леди Карстэйрс?

Вопрос был настолько неожиданным, что Эльмина повернулась к нему.

Казалось, ее широко раскрытые от удивления глаза стали изумрудными от пламени свечей, отражавшегося в них.

— Все знают… вы… ее страстный поклонник.

— Что вы имеете в виду под словом «все»?

Она выразительно развела руки, но промолчала. Окончательно заинтригованный, маркиз продолжал свой допрос:

— Уму непостижимо, откуда вам может быть что-либо известно о женщине, упомянутой вами, если, конечно, вы не наслушались лондонских сплетниц.

— Не-ет, я ни с кем не встречалась в Лондоне, когда мы подкупали недостающую часть моего приданого, — ответила Эльмина. — Но много раньше, чем вы испросили у папы разрешения жениться на мне, все вокруг — и в нашем доме, и в вашем доме, и во всех деревнях округи — только и говорили о ее светлости и о том, как она бесподобно красива.

— Вы действительно говорите мне правду?

Впервые после удара, свалившего маркиза на пол, девушка улыбнулась.

— Неужели вы не знаете, что все кругом только и говорят о вас? Ведь вы самый интересный объект для сплетен. Кроме того, вы властвуете над умами, будучи самой впечатляющей личностью из тех, кого когда-либо доводилось видеть вашим соседям. Вполне естественно, что все, чем вы занимаетесь, и каждая дама, за которой вы ухаживаете, становятся предметом пристального внимания как для пожилых жителей в домах по соседству, так и для обитателей больших имений в более удаленных окрестностях.

— Мне трудно в это поверить! — вскричал маркиз.

— Не скромничайте! В конце концов, в округе немало красивых и знатных дам, своими рассказами они то и дело подкрепляли подобные слухи…

— Я даже не могу себе представить, как ваши родители разрешали вам слушать эти сплетни! — раздраженно перебил ее маркиз.

— И папа, и мама, конечно, тоже говорили о вас. И вряд ли вам стоит обольщаться, будто они стали бы беречь ваше доброе имя, — а именно это, как я понимаю, больше всего волнует вас, — справедливо полагая, что им не суждено быть даже приглашенными в Фалькон!

Маркиз вновь ошеломленно взглянул на нее.

— Выдумаете, они ожидали моего приглашения?

Под сводами огромной спальни прозвенел искренний мелодичный смех Эльмины.

— Каждый, кого вы не приглашали к себе, то есть практически все ваши соседи, был сильно разочарован. Они так много слышали о ваших приемах и с надеждой ждали приглашения, которое так никогда и не приходило к ним.

—Даже понятия не имел! — пробормотал маркиз.

— Наверное, вы считали местных жителей не совсем подходящим обществом для ваших друзей, опасаясь, что оно будет им не по нраву, — заметила Эльмина. — Возможно даже, что вы были правы. Но вы не можете заставить тех, кого оставляли вне своего общества и внимания, не испытывать при этом ни чувства зависти, ни даже ненависти и злобы.

Маркиз вздохнул.

— В общем, я понял, нам предстоит кое-что исправить в будущем. Но клянусь вам, я и понятия не имел, будто, кроме организуемых мною скачек, от меня ждут, чтобы я развлекал людей, которые не являются моими личными друзьями.

— Соседи ждали от вас обычного, доброго отношения и, несомненно, жаждали посмотреть на красоты, составляющие славу Фалькона, и выразить свое восхищение вами!

— Неужели это правда?

— Разумеется, именно так все и обстояло! Они считают, что вы кичитесь своим общественным положением и так высокомерны, что даже не хотите снизойти до них. Но, согласитесь, все-таки вы постоянно оставались в центре внимания как самая величественная фигура в округе.

— Я просил вас открыть мне правду, будем считать, вы выполнили мою просьбу. — В голосе маркиза слышалась некоторая досада. — Но, Эльмина, для нас с вами сейчас более важны ваши чувства ко мне.

Она не ответила, и он продолжал:

— Теперь я виню себя за то, что был крайне небрежен и не уделил должного внимания вам до того, как мы обвенчались, но мне, честно признаюсь вам в этом, никогда и в голову не приходило, будто вы не в восторге от замужества со мной. В конце концов, перед алтарем вы сказали, что хотите выйти за меня замуж.

—Да, сказала, — кивнула Эльмина, — и это было искренне, но, право, я больше думала о вас как о владельце Фалькона и — тем более — ваших замечательных лошадей!

— Значит, вам потребовался мой титул?

— Вовсе нет, конечно же, нет! — воскликнула она. — Долгие годы я восхищалась вами, если мне удавалось видеть вас на охоте, и всегда тайком следила за вами во время скачек с препятствиями. Я сразу поняла: никто в мире не сравнится с вами на скачках!

Дальнейшие свои откровения она излагала сникшим голосом.

— Но, слушая так много историй о… красивых женщинах, с которыми вы… проводили время, я понимала, что у меня нет… никаких шансов… соперничать с… ними.

Маркиз пристально посмотрел на девушку, словно подозревал, что она чего-то недоговаривает, но он не прерывал ее.

— Мне поэтому оставалось только надеяться… когда вы обратились к папе за разрешением жениться на мне… пусть это и было сделано в такой… непривычной манере… что когда-нибудь… мне удалось бы… заинтересовать вас как человека… и вы смогли бы найти во мне… приятного собеседника, спутника, верного друга… с кем вы могли бы разделить ваши… интересы и чаяния.

Она говорила нерешительно, как будто с трудом подбирала слова, и маркиз, внимательно слушавший ее, чувствовал, что за ними остается еще много недосказанного.

— Какие интересы?

Эльмина ответила не сразу.

— Вы действительно хотите знать… или… вы спрашиваете только… из вежливости?

— Я действительно хочу знать, — вдруг резко произнес маркиз. — Полагаю, Эльмина, нам необходимо быть во всем предельно честными друг с другом.

— Я… я постараюсь, — сказала она просто. — Возможно, вы поймете меня, если я скажу, что всегда была… ужасным разочарованием для всех с самого моего рождения.

— Но почему?

— Потому что папа отчаянно хотел сына, а маму вплоть до родов убеждали, будто у нее мальчик.

Ее голос и выражение глаз подсказали маркизу, сколь сильно она страдала от этого разочарования ее родителей.

— Мне исполнилось почти четырнадцать, когда мама неожиданно родила Дезмонда, — продолжала она. — А до того в течение многих лет папа обращался со мной так, словно я появилась на свет мальчиком, и когда была с ним, я нисколько не сомневалась: он жалеет о том, что я всего лишь девочка!

Она перевела дыхание.

— Я уже тогда начала понимать и другое — если мне не суждено стать столь же красивой, как Мирабель или Дирдрей, то лучшее, что я могу сделать, это попытаться получить образование, какое получают мужчины.

Снова маркиз недоуменно посмотрел на девушку, едва веря в правдивость ее слов.

— И когда же вы пришли к такому решению?

— Наверное, вскоре после того, как впервые увидела вас во время скачек, в которых, конечно же, вы победили, и стала наблюдать за вами каждый раз, когда вы отправлялись охотиться.

— Сколько же вам было лет?

— Двенадцать или тринадцать; тогда же я начала прислушиваться к разговорам о ваших любовных похождениях.

Маркиз нервно сжал губы, но не проронил ни слова.

— Я быстро поняла, что моя гувернантка, очень милая, но малообразованная женщина, ничему больше не сможет меня научить. Вот я и отправилась к священнику, который иногда подрабатывал репетиторством, готовя юношей в университет.

Маркиз все более и более отказывался доверять рассказу девушки.

— Безусловно, без помощи родителей я не могла бы оплачивать занятия, и тогда они узнали бы обо всем, — объясняла Эльмина. — А я не сомневалась, что они не одобрили бы моей учебы, поэтому убедила викария позволить мне тихонько сидеть в углу комнаты во время его уроков, а мои домашние работы он проверял с домашними заданиями своих учеников. Он часто говорил мне, что, если бы мы состязались на равных, я бы победила!

Ее голос потеплел, зеленые глаза заблестели.

— Мне нравилось учить греческий и латынь, а так как священник сам оказался приверженцем классической школы, он набирал учеников, которые стремились изучать именно эти предметы.

— И ваши родители оставались в неведении? — осведомился маркиз.

— Я сделала соучастницей происходящего и свою гувернантку, которая любила меня и понимала, что в мире много больше знаний, чем она могла мне преподать. Она поощряла меня, и папа с мамой думали, будто мы с ней продолжаем заниматься, в то время как я пропадала в доме викария.

— Это самая необычная история из когда-либо слышанных мною! — воскликнул маркиз.

— Все было замечательно, пока папа не уволил гувернантку; из-за этого я не могла регулярно ходить на занятия к викарию. Но он сказал мне, что абсолютно убежден: если бы мне разрешили учиться в Оксфорде или Кембридже, я легко завоевала бы степень!

— Вы намекнули, будто я в какой-то мере оказался причастен к этому, — высказал свое наблюдение маркиз.

— Вы и правда причастны, — подтвердила Эльмина. — Глядя на вас с восхищением, я думала: «Когда-нибудь настанет день, и мне встретится кто-нибудь, похожий на него, и… захочет… жениться на мне».

Она подарила ему застенчивую улыбку и добавила:

— Я никогда не мечтала, даже на миг, стать… вашей женой… конечно, нет! Никто в округе не сомневался в вашем выборе. Все, и я в том числе, считали — вы подберете себе невесту в Лондоне, когда настанет ваше время жениться.

Она умолкла в ожидании его реакции.

— А затем вы изучили карате, — как бы подвел итог маркиз. — Но сейчас мне важнее знать, каковы ваши намерения в отношении меня лично?

— Я долго думала над этим, и вот что хотела бы вам сказать…

— Мне ничего не остается, как выслушать вас, — с улыбкой ввернул маркиз.

— Я могу только еще раз повторить, — смутилась девушка, — мне… жаль, что так получилось!

— Вам нет необходимости извиняться, но мне хочется узнать, как вы видите наше будущее.

Эльмина слегка наклонила голову.

— Что вы больше всего любите делать в своей жизни? — спросила она. — Что доставляет вам наибольшее удовольствие?

Маркиз подумал, что на подобный вопрос из уст женщины вернее всего было бы ответить: «Близость с любимой» — но он почувствовал, что сейчас это прозвучит невпопад.

Учитывая сложившуюся ситуацию, он промолвил:

— Трудно сказать, но, быть может, победа на скачках, причем вырванная у самого финиша.

— Правильно! — воскликнула Эльмина. — Другими словами — это борьба, когда необходимо использовать все ваши знания и опыт.

Помолчав немного, она продолжала:

— Это как на охоте. Я знаю, никому из участников не хочется ни ловить, ни убивать лису, уже загнанную помощниками. Реальное удовольствие доставляет лишь хорошая погоня, а точнее — возбуждение от самого преследования.

— Вы каким-то образом хотите применить эти два опыта к нам? — съехидничал маркиз.

— Разумеется, — подхватила Эльмина. — Я думаю, поскольку вы — это вы, какой есть, вам быстро наскучило бы иметь жену, которой вы не добивались и не преследовали, потратив на это немалые усилия, а то и изрядно поволновавшись в связи с непредвиденным «Нет!» вместо «Да!».

Она остановилась, но маркиз не проронил ни слова.

Внезапно он расхохотался.

— И вы действительно сами все это придумали?

— Я много размышляла, — ответила Эльмина. — Вы частенько выглядите довольно пресыщенным. Мирабель называет такого человека «надменным и спесивым». Я совершенно уверена, это происходит от того, что все в жизни достается вам слишком легко, просто преподносится вам на блюдечке, или, как гласит китайская поговорка, которую напомнил мне Чанг: «Персик падает прямо на раскрытую ладонь».

—Думаю, я правильно понял вашу мысль, — сказал маркиз.

Он удивился неимоверной проницательности Эльмины, отнюдь не свойственной женщинам, тем более столь юным.

Девушка каким-то образом сумела почувствовать, что женщины стремительно падали в его объятия еще прежде, чем он успевал раскрыть их им навстречу.

А призыв, который он видел в глазах каждой красивой женщины, начисто лишал всякой романтики даже самое страстное любовное приключение и превращал его во вполне заурядное событие.

Как же Эльмина смогла прийти самостоятельно к подобным умозаключениям?

Это поразило маркиза, и он ощутил потребность расспросить ее поподробнее.

— Неужели вы всерьез предлагаете мне преследовать вас, словно вы лиса или вожделенный приз на скачках, прежде чем согласитесь стать моей женой по-настоящему, а не формально?

— Вы озвучили это несколько иначе, чем я помыслила про себя, — парировала Эльмина. — Право же, я думала, если б мы стали друзьями, лучше сказать, соратниками и партнерами в каком-то деле и вы смогли бы узнавать меня, возможно, я бы вам понравилась как человек и…

Она замерла, словно боялась закончить фразу, щеки ее слегка зарделись.

— И я наконец полюбил бы вас, — закончил за нее маркиз. — Вы об этом думали, Эльмина, я прав?

Она закивала головой и сильно сжала руки.

— Пожалуйста… я вовсе не хочу быть назойливой… И мне очень, очень жаль, что инстинктивно я… защитила себя от вас… Но я действительно хочу от вас больше, чем вы… готовы предложить мне в… данный момент.

Она решила, что маркиз недопонял ее, и вознамерилась пояснить свою мысль.

— Вы будете смеяться надо мной… над моим невежеством… но я и правда не уверена, будто реально представляю, что такое в действительности… когда мужчина и женщина близки и любят друг друга. Видимо, мама и сестры считали меня слишком маленькой, чтобы говорить об этом… тогда, а поскольку мы поженились в такой… спешке… и вовсе не оставалось времени…

Ее слова ошеломили маркиза.

Не ожидая от чистой юной девочки опыта любовных утех, он тем не менее никогда и не мечтал, что девушка, на которой он женится, окажется совсем не осведомленной в этом вопросе.

— Я уверена, все происходящее, видимо… замечательно, — продолжала Эльмина, и голос ее звучал тихо-тихо. — Я знаю из книг, что все обязательно должно очень много значить для невесты и жениха. Именно поэтому я спрашивала себя, могу ли сейчас представлять для вас что-нибудь… исключительное, если вы и видели-то меня лишь несколько раз…

Маркиз не знал, что ответить, и она добавила:

— И все же… возможно, когда вы узнаете меня лучше… и если уж вас напрочь не оттолкнула моя внешность… я смогу стать для вас… стану вам чуть ближе, чем все остальные красивые дамы, которых вы любили… с кем были близки… но кто не сумел у… удержать вас… И вы их оставили.

Маркиз затаил дыхание.

Он чувствовал себя путником, продвигающимся все дальше и дальше по лабиринту, из которого пока невозможно найти выход.

— Я действительно понимаю вас, Эльмина, — сказал он после долгого молчания, — и как ни странно, теперь, когда я думаю об этом, вижу, что для нас обоих нет более разумного пути, приближающего нас к нашему браку.

— Вы меня поняли?.. Вы действительно меня поняли? — воскликнула Эльмина.

— Думаю, да, — ответил маркиз, — и потому могу лишь согласиться с вами — нам стоит попробовать.

В этот миг нужно было видеть глаза Эльмины, засиявшие от восторга.

— Как хорошо! Спасибо, спасибо вам! Я так боялась, что вы не поймете… Обещаю, я буду очень стараться стать… для вас той женой, которая вам нужна… и не разочаровать вас.

—Я в этом не сомневаюсь, — промолвил маркиз. — Итак, если я соглашаюсь испытать ваше предложение на деле, вы должны пообещать мне…

— Что же?

— …быть полностью откровенной и правдивой со мною во всем, касающемся нас обоих, а когда вы решите, что я выиграл скачки, вы мне об этом сообщите.

Эльмина улыбнулась.

— Полагаю, вы узнаете об этом сами, и благодарю вас за вашу доброту.

Маркиз привстал с края постели.

— А теперь мне следует лечь спать, Эльмина, и обдумать наш разговор. Я хочу, чтоб вы тоже легли и не выглядели утомленной завтра утром на конной прогулке.

—Я не буду плохо выглядеть, мне так хочется поехать с вами верхом!

Она смотрела на него снизу вверх.

Ее светлые волосы отливали серебром в свете свечей, а глаза, казалось, излучали сияние.

Маркиз даже подумал, не поцеловать ли ее, но тотчас решил, что это было бы уже против правил.

Вместо этого он взял ее руку и слегка прикоснулся к ней губами.

— Доброй ночи, Эльмина, — сказал он, — и с нетерпением жду завтрашней прогулки, чтобы как следует погонять вас по всем правилам верховой езды.

Она рассмеялась совсем по-детски.

— Я приложу все силы, чтобы победить вас.

Тут и маркиз разразился смехом и покинул комнату.

На следующее утро Эльмина спустилась вниз, когда стрелки старинных часов в зале только-только перевалили за половину восьмого.

Она думала, что окажется там первой, но маркиз уже как раз принимал от лакея свою высокую шляпу.

Девушка отметила, как великолепно смотрится он в белых бриджах и начищенных сапогах.

При подготовке приданого Эльмина много внимания уделила выбору костюмов для верховой езды.

Маму эта сторона жизни совсем не интересовала, поэтому Эльмине удалось приобрести лишь три амазонки.

Со стороны это могло показаться нелепым и расточительным, но для нее они были гораздо важнее обычных платьев.

Костюм, который она надела этим утром, был летним. Под верхней юбкой скрывалось еще несколько кружевных, а облегающий фигуру жакет подчеркивал ее миниатюрную талию.

Темно-синий шелк великолепно подчеркивал цвет ее волос и белизну кожи.

Блузка с маленьким полукруглым вырезом была отделана более светлой полоской.

Легкая полупрозрачная ткань, обтягивающая тулью шляпки и свисавшая на спину, удачно сочеталась со всем костюмом.

Эльмина, однако, на время забыла о своей внешности, поглощенная мыслями о маркизе, а также о лошадях, которые ожидали их у парадного входа.

Помощник конюха держал ее лошадь, а Хагсон — Самсона, жеребца маркиза.

Конюхи радостно улыбнулись ей.

— Доброе утро, Хагсон. Доброе утро, Джим! — приветливо молвила она.

— Здрасте, в'ша св'тлость! — ответил Джим. — Жаворонок очень игривый с'г'дня. Е'о не выводили с позавчера, п'т'му к'к у нас и мин'ты не было.

— Я рада!

В это время спускавшийся позади нее маркиз, который слышал их разговор, довольно резко заметил:

— Если Жаворонок для вас слишком резв, в моей конюшне найдется много лошадей поспокойнее.

При этом он с некоторой укоризной посмотрел на Хагсона, но главный конюх хорошо знал, что Эльмина справится с любой лошадью, какой бы норовистой она ни была.

— Ее светлость поладит с ним, ваша светлость! — встал он на защиту девушки.

— Надеюсь, ты прав, — усмехнулся маркиз.

Опасаясь, как бы он не заставил ее пересесть на более спокойную лошадь, Эльмина, не дожидаясь его помощи, взлетела в седло.

Маркизу ничего не оставалось, как оседлать своего коня и поехать вперед.

Эльмина последовала за ним, чувствуя, что Джим прав, — конь действительно пытался своевольничать.

Жаворонок тем не менее был ее любимцем, и всякий раз, наведываясь в конюшню, она первым делом навешала его.

Жеребец был неуправляемым, пока она не стала систематически разговаривать с ним, помогая Хагсону седлать его.

Жаворонок скоро стал заметно покладистее.

Он так много значил для Эльмины, что Хагсон привел жеребца в первый же день пребывания в доме новой госпожи.

Но маркиз не должен был догадаться, что они когда-либо встречались прежде.

Жаворонок применял обычные свои уловки, брыкаясь и шарахаясь от всего, что двигалось.

Но при этом у него были ушки на макушке — он все время прислушивался к голосу Эльмины, а она пыталась объяснить ему, как важно для нее, чтобы он вел себя пристойно.

Как только маркиз, ехавший впереди, миновал парковые дубы, Жаворонок повернул на север и перешел в галоп.

Теперь всадники находились в той части владений Фалькона, где обычно проходили скачки с препятствиями, а она с Чангом наблюдала за участниками состязаний.

Сияло солнце, траву уже скосили, и все было просто замечательно.

Теперь и ей предстояло вступить в поединок. Маркиз придержал свою лошадь, дабы поравняться с ней, и она поняла, что единственной причиной его броска вперед было желание показать ей дорогу через парк.

— Это — дистанция для галопа, Эльмина, — объяснил он. — Давайте испытаем и Жаворонка.

— Почему нет!

Одновременно с восклицанием она несильно вонзила шпоры в бока жеребца, и Жаворонок резво взял с места.

Он несся вперед, и маркизу понадобилось какое-то время, чтобы догнать их.

Лошади мчались ноздря в ноздрю, у всадников от ветра захватывало дух.

Казалось, лошади чувствовали, чем было для этих двоих начавшееся состязание.

Жаворонок изо всех сил старался удержаться впереди жеребца маркиза, который был в отличной форме и не собирался проигрывать.

Эльмина знала, что на Самсоне маркиз выиграл скачки с препятствиями предыдущей зимой.

Но в эту минуту она могла думать только о том, как справиться с Жаворонком.

Она почти оглохла от звука лошадиных копыт, бьющих по сухой земле.

Наездники домчались до конца дорожки и сошли с галопа.

Эльмина не сомневалась, что дистанцию они преодолели за рекордное время.

Когда они достигли белого столба, служившего не только финишным столбом, но и предупреждением, что следует придержать лошадей, девушка могла поклясться — расстояние между их жеребцами было менее дюйма.

Она начала натягивать узду, маркиз делал то же самое.

Когда обе лошади перешли на рысь и Эльмина свободно задышала, она повернула к мужу счастливое лицо.

— Я мог бы назвать себя победителем, — сказал маркиз, — но вы прекрасно понимаете, что это не так.

— Я думаю, это была разминка!

В ее голосе слышались восторженные нотки, и это не укрылось от маркиза.

— Я предполагал, что, будучи дочерью такого отца, вы хорошо держитесь в седле, однако не встречал ни одного мужчину, способного укротить Жаворонка, не говоря уже о женщинах.

Эльмина нагнулась вперед и потрепала коня по шее.

— Он мой старинный приятель, — машинально сказала она, — и мы отлично понимаем друг друга.

Вдруг она сообразила, что проговорилась, и испуганно посмотрела на маркиза.

— Так вы видели моих лошадей раньше! — воскликнул он. — То-то мне показалось странным, почему вы знаете имена моих конюхов.

— Виновата, ваша светлость!

— Так когда же вы посетили мои конюшни и по чьему приглашению?

Эльмине пришлось поведать ему историю о том, как ее лошадь потеряла подкову и она узнала у Хагсона про кузнеца.

— А дальше?

Теперь они медленно ехали назад по трассе, которую прошли галопом, и маркиз видел, как обескуражена его вопросами девушка.

— Вы наверняка и весь мой дом успели осмотреть. Вчера вечером мне показалось странным, как вы смогли найти дорогу в вашу комнату без чьей-либо помощи.

— Вы более наблюдательны, чем я думала!

— Интересно, это комплимент или обвинение в мой адрес? Похоже, и то, и другое одновременно.

— Признаюсь, я частенько бывала в Фальконе, и теперь вы должны узнать: я хотела выйти за вас замуж не только из-за ваших лошадей, но и потому, что без ума от вашей библиотеки.

Маркиз от души рассмеялся.

— Если у вас припасены еще какие-нибудь сюрпризы, то у меня случится сердечный приступ, — со смехом произнес он. — Честное слово, Эльмина, я начинаю бояться вас!

— Надеюсь, это неправда! — запальчиво возразила она, не сразу осознав, что он разыгрывает ее.

— Любой склонный к подозрительности человек решил бы, что вы задумали выйти за меня замуж намного раньше, чем я вообще узнал о вашем существовании.

— Едва ли у вас есть основание так думать, если принять во внимание ваше письмо, которое свалилось на нас как гром среди ясного неба. Когда папа читал его, он даже сомневался, не шутка ли все это.

— Но почему? Я уже обсудил этот вопрос с ним в клубе Уайта.

Эльмина искренне развеселилась.

— Папа и понятия не имел, о чем вы там с ним беседовали. Он нам рассказывал, какой шум и гам создавали вокруг него самые молодые члены клуба. Но этого мало! Вы умудрились излагать свое пожелание в то ухо, которым он плохо слышит!

Маркиз смеялся так, что, казалось, своим рокотанием заполонил окружающее пространство.

— Все, что связано с вами, Эльмина, необычно, — заметил он. — Мне и в голову не могло прийти, будто ваш отец меня не расслышал.

— Он узнал, о чем вы там говорили, лишь когда получил от вас то самое письмо.

— А как развивались события дальше? — поинтересовался маркиз.

— Когда он за завтраком прочитал нам вслух ваше письмо, Мирабель заявила, что любит Роберта и намерена выйти замуж только за него, а Дирдрей впервые призналась в тайной помолвке с Кристофером Бардслеем.

— Итак, остались только вы.

— Да, осталась только я, — повторила Эльмина, — но, когда я сказала, что мне бы хотелось стать вашей женой, и папа, и мама тут же заговорили о моей молодости. Думаю, хоть они об этом и не обмолвились, тотчас подумали о вашей репутации.

Она дерзко улыбнулась ему и, прежде чем он ответил ей, направила коня со скаковой дорожки на трассу для скачек с препятствиями, расположенную поодаль.

Ехать вдвоем бок о бок по узкой тропе было невозможно, и маркиз догнал ее уже у стартовой черты.

— Не смейте даже пытаться пройти эти препятствия, — категорично приказал он. — Они слишком высоки для женщины.

Эльмина промолчала.

Она только легонько ударила стеком Жаворонка, и он рванул вперед со скоростью пушечного ядра.

Он успел пролететь над тремя препятствиями, прежде чем маркиз приблизился к ним на такое расстояние, которое позволило бы продолжить беседу.

Эльмина думала, что он велит ей остановиться, но он лишь прокричал, галопируя рядом:

— Если я упущу победу и на этот раз, я покончу с занятиями верховой ездой!

Это был вызов, не принять который девушка не могла, и она послала Жаворонка вперед, хотя все-таки не забывала проявлять осторожность на каждом препятствии, ибо у нее не было никакого желания упасть и тем самым подарить маркизу бесспорную победу.

Она старалась как могла, и Жаворонок делал все что в его силах, но маркиз опередил их на последнем препятствии.

Самсон пересек финишную прямую по крайней мере на полкорпуса впереди них.

Когда лошади остановились, Эльмина почувствовала, как счастлив маркиз, сумевший доказать свое превосходство.

Он не преминул подзадорить ее.

— Совсем не плохо для женщины! Вам следует попробовать добиться большего в следующий раз!

— До чего же великодушно с вашей стороны позволить мне это! — иронично промолвила она. — Жаворонок прыгал не хуже Самсона, даже при том что ноги у него короче.

В глазах маркиза заплясали искорки, и он весело сказал:

— Вы оба были великолепны, о чем вы прекрасно знаете. Давайте вернемся домой. Я чувствую, что хоть и с большим трудом, но заслужил завтрак!

Никогда в жизни Эльмина не испытывала такого удовольствия.

Может, она сильно ошибалась, но ей очень хотелось думать, что маркиз смотрит на нее как-то по-иному.

Однако ни в чем нельзя быть уверенной.

Разве только в том, что исключительно благодаря Чангу она начала свою взрослую жизнь именно так, как представляла ее в мечтах.

Теперь оставалось только молить небо, чтобы, полагаясь на свой инстинкт и «внутреннее око» в предвидении дальнейших событий, сделать этот союз радостным и счастливым.

Но она не осмелилась просить от жизни слишком много.

Глава шестая

Эльмина проснулась с ощущением счастья. На секунду ей показалось, будто пора вставать, но увидела, что утренний свет еще не пробивается сквозь щель между шторами.

Нежась в постели, девушка думала о том, какой замечательной оказалась первая неделя ее замужества, сколько удовольствия доставила ей.

Она и представить себе не могла, как это здорово постоянно находиться рядом с таким умным и одаренным человеком.

Все происходящее было необычайно интересно, и у нее просто не оставалось времени для скуки.

Стоило ей лишь добраться до постели — и она засыпала сразу же, как только голова касалась подушки.

На второй день после церемонии бракосочетания маркиз заговорил с ней о событиях прошлой ночи. Похоже, он долго размышлял над этим.

— Я не только заинтригован самим фактом ваших занятий карате. Я считаю infradignitatem, ниже своего достоинства, попасть вновь в подобную ситуацию и оказаться поверженным. И главное — кем? Своей собственной женой! Помимо всего прочего моя жена использует приемы борьбы, в которой я абсолютно ничего не понимаю.

Эльмина вопросительно взглянула на него.

— В связи с этим, — продолжал маркиз, — я предлагаю вам либо самой заниматься с вашим мужем этим видом борьбы, в котором вы оказались столь опытной, либо… либо давайте обратимся к вашему учителю.

— Вы и правда этого хотите? — взволновалась Эльмина. — Ну конечно же, Чанг проведет с вами занятия! Я лишь его ученица и ни разу не одержала над ним верх, даже в самых элементарных бросках.

Маркиз тотчас согласился, и она подумала, как замечательно все складывается.

Она незамедлительно отправила отцу письмо с просьбой на несколько дней отпустить к ней Чанга.

Вслед за этим написала другое письмо, уже самому Чангу, в котором, просила его захватить с собой одежду для занятий борьбой.

Граф был слегка озадачен просьбой дочери, но здраво рассудил, что не стоит ей отказывать, и спустя несколько часов Чанг прибыл в Фалькон.

Маркиз приказал нарочному, отвозившему письмо, прихватить с собой лошадь для Чанга.

Тем временем Эльмина нашла комнату для занятий на том же этаже, где располагались спальни.

Как выяснилось, комната сия использовалась крайне редко.

Когда девушка сказала домоправительнице, чтобы убрали всю мебель, а на пол постелили побольше матрацев, та пришла в изумление.

— И зачем это вам нужно, ваша светлость? — поинтересовалась миссис Леонард.

— Его сиятельство решил обустроить гимнастический зал, — объяснила Эльмина, заранее приготовив ответ. — Ну а пока для своих занятий гимнастикой я выбрала эту комнату, и у меня нет никакого желания поскользнуться на полированном полу.

— О нет, что вы, ваша светлость! Теперь я понимаю! — засуетилась миссис Леонард, хотя Эльмина не сомневалась — домоправительница совершенно сбита с толку.

Маркиз изъявил желание сначала понаблюдать за поединком своей жены с Чангом.

Интерес маркиза так взбудоражил девушку, что, надевая черные брюки и сшитую для занятий тунику, она не заметила, как в предвкушении необычного зрелища загорелись его глаза.

Эльмина вообще мало внимания уделяла обращенным на нее взглядам и понятия не имела, что маркиз поражен тем, как редко его жена смотрится в зеркало, разве что утром, когда одевается и приводит себя в порядок.

Никогда, в отличие от других женщин, она не ждала его восхищения ни собой, ни своими нарядами.

Сейчас, в этом своем костюме для борьбы, она напоминала мальчика, и маркиз отметил, какое гибкое, стройное и упругое у нее тело.

Он сел на стул в углу комнаты и с нескрываемым любопытством стал смотреть на обоих, слушая наставления Чанга.

Он узнал — прежде всего необходимо, чтобы рука, сжатая в кулак, оказалась правильно сгруппирована.

— Вялый кулак, ваша светлость, принесет только повреждения вам, а не нападающему на вас! — объяснил Чанг.

Потом он показал маркизу прием Seiken-Tsuki, когда удар приходится точно в солнечное сплетение.

Эльмина этот прием учителя не пропустила и, мастерски отразив нападение, нанесла ответный удар.

Особенно заинтересовало маркиза Mae-Geri— удар пальцами ноги.

Именно этим ударом Эльмина поразила его в первую брачную ночь.

Затем Чанг и Эльмина продемонстрировали Mawashi-Geri— удар пальцами ноги в голову противника, — и он понял, что должен этому научиться.

Девушку поразило, как преобразился Чанг, когда приступил к занятиям.

Почтительный с маркизом при первом знакомстве почти до подобострастия, он превратился в авторитетного и строгого учителя.

Она знала — духовная сторона карате значит для этого человека гораздо больше, нежели просто физическое совершенство.

Но для нее сюрпризом явилось, что и маркиз неожиданно быстро понял и принял эту точку зрения учителя, а когда Чанг указал ему на особую методику дыхательных упражнений, Фалькон сразу воспринял духовный аспект умственной концентрации.

«Олстон чрезвычайно умен», — подумала Эльмина, наблюдая, как он буквально на лету — быстрее, чем она в свое время — постигает глубинный смысл основ карате, восходящий к учению Бодхидхармы, монаха, первого учителя монастыря Шаолинь.

Они упорно трудились почти два часа, после чего, велев Хагсону показать Чангу лошадей, маркиз с Эльминой снова отправились кататься верхом.

Событий того дня им хватило бы и на год, а посему маркиз предпочел спокойную прогулку по лесу.

Девушка была очарована красотой деревьев и тихих лесных заводей.

Дикие олени бросались прочь при их приближении, какие-то необыкновенные птицы, которых Эль-мина никогда прежде не видела, взмывали к верхушкам деревьев, прежде чем она успевала хорошенько их рассмотреть.

— Мой отец страстно увлекался птицами, — пояснил маркиз, — одно время даже держал большой птичий вольер. Некоторые улетали на волю и здесь без особых проблем прижились и произвели потомство.

— Это так здорово! Но, боюсь, ваши друзья во время охоты на фазанов или куропаток могут по ошибке перестрелять и этих птиц.

— Не думаю, если они желают снова оказаться среди приглашенных! — отрезал маркиз.

Конечно угроза подобного наказания любого охотника заставит быть внимательнее.

За обедом возникло множество тем для разговора, и Эльмина не заметила, как пролетел вечер и наступило время идти ко сну.

Когда они поднялись, маркиз по заведенному им. обычаю проводил жену до дверей.

— Встречаемся, как обычно, если вы желаете покататься верхом с утра. Доброй ночи, Эльмина! Уверен, вы будете спать хорошо.

— Надеюсь, и вы тоже, — ответила она.

— Мне обязательно приснится, будто вы в очередной раз наносите мне поражение — либо на скачках с препятствиями, либо в борьбе, поскольку Чанг не пожелал показать мне какой-нибудь новый прием.

Она рассмеялась, но, оставшись одна в своей спальне, внезапно почувствовала себя очень одиноко.

Ей стало жаль, что нельзя продолжить разговор.

«Олстон такой умный!» — подумала она и возблагодарила небо, что ей повезло найти в нем собеседника, с которым она могла общаться почти на равных.

Эльмине иногда казалось, будто он нарочно говорит с ней о вещах, в которых женщины обычно мало разбираются, словно пытался испытать ее, подстроить ловушку, доказать ей ее невежество.

Подчас она действительно вынуждена была признаться, что не понимает его, но обычно разговор носил характер оживленной дискуссии, особенно по вопросам малоизученных религиозных верований, в которых она разбиралась отнюдь не хуже него, и некоторых аспектов классической истории.

Эльмина была уверена, что ее сестры, Мирабель и Дирдрей, мало сведущи в обсуждаемых ею с маркизом темах.

Все это не слишком их интересовало.

Скорее всего, и большинство подруг маркиза оказались бы столь же невежественны.

Эльмина вспомнила о леди Карстэйрс. Она не знала, тосковал ли о ней маркиз, но ей не удавалось полностью отделаться от мысли об этой красавице.

Порой (конечно, не во время верховых прогулок), когда они сидели в салоне после обеда, ее так и подмывало спросить его, не предпочтительнее ли для него видеть перед собой манящие голубые глаза женщины, которую он любил, нежели смотреть на нее, Эльмину.

Но, хоть они и обещали быть друг с другом предельно честными, ее не покидала уверенность, что тема любовных историй маркиза так и осталась запретной, неким табу, и он сочтет плохим тоном, если она вдруг затронет ее в разговоре.

Однако теперь, лежа в темной комнате, Эльмина мучилась вопросом, терзавшим ее почти каждую ночь: какие чувства испытывает он к ней сейчас и изменилось ли его отношение к ней с той их первой «брачной» ночи, когда он пришел к ней в спальню.

Несомненно, тогда он собирался добиться от нее близости, хотя это совсем не означало, что его с подвигло к этому хоть некое подобие любви. Даже в его понимании этого чувства. И уж тем более не возникло бы между ними того особого духовного единения и душевного расположения друг к другу, в существование которого она так верила.

И все же маркизу, должно быть, очень хотелось прикоснуться к ней и поцеловать, иначе он не появился бы подле нее в ту ночь.

Теперь, после целой недели, прожитой бок о бок, он вообще ничем не выказывал своего отношения к Эльмине как к привлекательной женщине или в каком-то отношении приятной.

«Возможно, я совсем потеряла его, так как показалась ему слишком умной для женщины», — думала девушка.

Неожиданно для себя она вдруг засомневалась: не допустила ли она роковую ошибку, настояв на их браке, если знала, сколь разительно отличается ее взгляд на происходящее от всего, что маркиз считал само собой разумеющимся?

Предположим, она уступила бы ему, как он того хотел, что это повлекло бы за собой?

Быть может, тогда он влюбился бы в нее, вместо того чтобы обращаться с ней — хоть и по ее собственному желанию — как с компаньоном, соратником, собеседником, словно рядом с ним живет мужчина!

«Неужели я сглупила? Неужели погналась за призраком?»

Она чувствовала себя маленькой девочкой, одинокой и потерянной, безнадежно наивной и неопытной.

Что она знала о мужчинах, особенно таких, как маркиз?

И зачем она заставила его изменить мнение о себе?

Зачем диктовала ему собственные условия, не разрешая приближаться к ней?

«Какая же я глупая!» — ругала она себя, едва сдерживая слезы.

Ей вдруг непреодолимо захотелось пойти в комнату маркиза, разбудить его и откровенно поговорить с ним.

Предположим, она поступит именно так и скажет ему:

— Я ошиблась! Пожалуйста, отнеситесь ко мне, как в ту первую ночь после свадьбы. Давайте начнем все сначала, и не важно, идеальная будет между нами любовь или просто физическая близость.

Но что-то подсказывало ей совсем другое.

Что-то, чему она верила всей душой, чему ее учил Чанг.

На свете существует любовь, ради которой стоит бороться.

«Но разве маркиз должен верить в любовь?»

Вопрос этот не давал ей покоя.

Взволнованная и взбудораженная переполнявшими ее чувствами и мыслями, от которых, казалось, вот-вот расколется голова, она встала и направилась кокну.

Проскользнула за тяжелые шторы, совсем как в ту первую ночь, и застыла у окна, глядя на сад и озеро за ним.

Теперь луна была ущербной, но мерцали звезды, и света все еще хватало, чтобы видеть окружающую красоту.

Однако сейчас девушка не испытывала чувства радостного полета к звездам, а лишь ноющую боль в сердце от того, что никогда не сможет найти свою любовь и никогда не станет для маркиза самым необходимым человеком.

«Да я же люблю его! — подумала Эльмина, и ее ошеломила собственная догадка. — И мне хочется, чтобы он любил только меня одну и для него не существовало других женщин!»

Она твердила себе, что этого никогда не случится, и содрогалась от боли и отчаяния.

Внезапно она почувствовала, что больше не в силах выносить одиночество в этой огромной комнате с золотыми купидонами, как бы символизирующими любовь, ускользнувшую от нее.

Что делать? Как избавиться от безмерного уныния?

Когда-то в родительском доме она находила единственное для себя утешение в заботе о лошадях.

И она решила немедленно пойти и снова посмотреть на привезенную только вчера лошадь, на которой маркиз собирался выехать уже завтра.

Два дня назад он раскрыл письмо, полученное по почте, и радостно воскликнул.

— Что случилось? — поинтересовалась она.

— У меня для вас сюрприз, — улыбнулся он. — Чувствую, это доставит вам не меньше удовольствия, чем мне.

— И какой же это сюрприз? — не унималась Эльмина.

— Я приобрел кобылу арабской породы. По мнению экспертов, она редчайшая в мире!

У девушки загорелись глаза.

— Она принадлежала одному арабскому шейху, которому давным-давно я оказал добрую услугу. Услышав про эту кобылу, я написал ему письмо с просьбой о привилегии стать ее владельцем, если когда-либо он вознамерится ее продать.

— И он сказал «да»?

— Он в цветистых восточных выражениях ответил, что почтет за честь, если Шалом станет украшением моих конюшен.

Маркиз умолк и снова уткнулся в письмо.

— Я не стал сообщать вам об этом, так как арабы непредсказуемы. Мне казалось, хоть он и согласился на мое предложение, он столь же легко мог придумать немало отговорок, чтобы не отправлять кобылу из своей страны.

Маркиз протянул ей листок.

— Но я ошибся. Как видите, в письме сообщается о прибытии Шалом в Дувр, и, если на то будет воля Аллаха, она окажется здесь уже через два дня.

Предстоящее появление Шалом Эльмина восприняла с таким же волнением, какое испытывал маркиз.

И когда прошлым вечером, уже в наступивших сумерках, кобылу доставили в конюшни Фалькона, они вместе отправились туда, чтобы проверить, все ли благополучно и удобно ли кобыле в специально приготовленном для нее стойле.

Это было красивое животное с изогнутой шеей, и оно обладало всеми качествами чистокровной арабской кобылы.

Шалом оказалась настолько безупречной, что нельзя было не согласиться с теми, кто назвал ее «самой совершенной лошадью в мире».

К явному неудовольствию маркиза, ему не удалось сохранить свое приобретение в тайне от журналистов.

Газеты не только сообщали о прибытии кобылы, но описывали также его дом и его конюшни, не преминув сделать несколько весьма похвальных комментариев по поводу других его лошадей.

Прочитан все публикации в «Тайм» и «Морнинг пост», Эльмина заметила:

— Уверена, после этих статей зеваки начнут стучаться в ворота с просьбой позволить им посмотреть на Шалом.

– Меня в высшей степени раздражает всякого рода писанина обо мне! — нахмурил брови маркиз. — Терпеть не могу, когда подобная информация просачивается в прессу — это неизменно заканчивается неприятностями.

Вспомнив, как местные жители болтали о его отношениях с леди Карстэйрс, она спешно переменила тему.

Эльмина не сомневалась: фанатиков не остановит даже то, что хозяева желают побыть одни и у них медовый месяц.

В Фалькон обязательно станут приезжать те, кто захочет посмотреть на Шалом.

А теперь, убедившись, что все равно не уснет, она сама решила посмотреть на кобылу и мимоходом заглянуть в стойла, как частенько делала дома, независимо от времени дня или ночи.

Она зажгла свечу и открыла платяной шкаф.

Ей сразу же попался на глаза черный костюм для занятий карате, лежавший на дне.

Натянуть его на себя не составило никакого труда.

Во всяком случае, это было значительно легче, нежели возиться с каким бы то ни было платьем.

Девушка знала наверняка, что все уже спят и никто ее не заметит в таком наряде. Она убрала назад длинные волосы, перевязав их лентой, тихонько открыла дверь спальни и пошла по коридору.

Как всегда по ночам, в большинстве серебряных подсвечников свечи не горели, но остальных ей вполне хватало, чтобы видеть дорогу.

Эльмина, однако, не стала спускаться по парадной лестнице, потому что в холле дежурил ночной лакей.

Она предпочла черную лестницу и дверь, выходящую прямо в сад.

Оттуда ей оставалось пройти лишь короткое расстояние вдоль кустов рододендрона, и она оказывалась у цели.

Тропа была освещена луной, но вряд ли кто-нибудь сумел бы разглядеть девушку в тени кустарника, выгляни он из окна.

Эльмину это устраивало, так как у нее не имелось ни малейшего желания объяснять кому бы то ни было причины своей бессонницы и беспокойства.

Она прошла под сводчатой аркой и попала на мощенный булыжником конюшенный двор.

Как и следовало ожидать, вокруг было тихо, хотя на ночь всегда оставляли одного или двух конюхов на случай, если какая-нибудь лошадь заболеет или чего-то испугается.

Скорее всего, дежурные мирно спали, и она надеялась, что ее не услышат.

Дверь в конюшню оказалась открытой, и это немного смутило Эльмину.

Она вошла внутрь и уже приблизилась к стойлу Жаворонка, когда вдруг заметила мелькнувший свет в следующем стойле, где разместили Шалом.

Девушка побежала туда. Стойло было открыто. Заглянув внутрь, она с удивлением обнаружила рядом с арабской кобылой двух незнакомцев.

При ее появлении они повернулись, и один грубым голосом воскликнул:

— Кто тут есчо, ч'го тебе надо?

— Да она женщина! — сказал другой.

— Что вы здесь делаете?.. — вымолвила Эльмина, но тут ей на голову набросили что-то тяжелое.

Она попыталась сопротивляться, однако в ту же минуту поняла — помешать им она бессильна.

Она хотела крикнуть, но ее голос потонул в толстой попоне.

Ее связали, туго прижав руки к бокам и стянув веревкой лодыжки.

Эльмина вскрикнула от ужаса.

Ее опрокинули, и она осталась лежать на полу.

Все произошло так стремительно, что она не успела хоть что-нибудь понять, лишь чувствовала себя связанным цыпленком, подготовленным для жарки.

— Ты же г'в'рил, что всех ул'жил, Берт, — сказал кто-то.

— Ну да! Этой-то т'м и не б'ло т'гда!

— Tiens. Што нам ш ней делать-то? — спросил другой голос.

Эльмине показалось, будто это тот самый, что подошел к ней сзади и набросил ей на голову попону.

И говорил он с каким-то странным акцентом, совсем не так, как остальные.

— Лушше пфоз'мем ее с сопой, — произнес первый. — Она видела наши лица, непезопасно остапф-лятьеездес'.

— Ле'гче ва-а-ще убить!

От этих слов Эльмина судорожно вздохнула.

— Займемся этим позже. Шевелитесь! Эйб сказал, надо двигаться!

— Если брать ее с собой, нам нужна другая лошадь.

— Заметано, Берт, но бери поспокойнее, и пускай едет впереди тебя. Так будет лучше, а я поеду на арабской.

Эльмина с ужасом прислушивалась к их разговору.

Она догадалась, что грабители собираются украсть арабскую кобылу, о которой писали в газетах как о самой совершенной лошади в мире.

И самой дорогой.

Выходит, кто-то нанял этих людей, чтобы украсть Шалом у маркиза.

Она услышала шаги.

Кто-то из соумышленников прошел в соседнее стойло и стал осматривать Жаворонка.

Конь терпеть не мог, когда незнакомые люди входили в его стойло, и набросился на мужчину.

Берт поспешно ретировался со словами:

— Я эту скотину не возьму!

— Тогда найди другую, дурак! — рассердился тот, что, видимо, был за старшего. — Вон их сколько, выбирай любую!

Берт ушел в противоположный конец и через минуту сказал:

—Тут вроде есть поспокойнее, но кто-нибудь помогите мне надеть седло.

— Веди сюда, — приказал Эйб, — Жак поможет тебе!

Именно он первым заговорил с Эльминой.

Тогда он показался ей человеком средних лет, умеющим обращаться с животными.

Постоянная жизнь рядом с лошадьми накладывает свой отпечаток на тех, кому доводилось быть конюхом или жокеем.

Ему явно не составило никакого труда оседлать Шалом.

Кобыла спокойно стояла, пока он делал свое дело, и не только оттого, что устала от продолжительной поездки.

Эльмина никогда в жизни не испытывала такого страха.

Она ни секунды не сомневалась, что этих людей способно что-нибудь остановить, если они решат ее убить из соображений собственной безопасности.

Шансов защищаться у нее не было — ведь она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

Девушка слышала, как двое подошли из дальнего конца конюшни, ведя за собой лошадь.

Похоже, она была из тех, на которых маркиз выезжал на охоту.

— Эйб, ты готов? — спросил кто-то, кажется, Берт.

Эйб, седлавший Шалом, ответил:

—Да, готов! Жак может ехать на одной из наших.

— Они не так хороши, как эти!

— Ну, пусть тогда поменяет. Нам нужны любые четыре ноги, лишь бы добраться до берега!

Тут Эльмина все поняла.

Они увозили Шалом за границу: видимо, кто-то из французских владельцев конюшен нанял людей для похищения кобылы.

Теперь она распознавала акцент — Жак был французом!

Маркиз как-то в разговоре упомянул, как сложно соперничать на скачках с французами.

— Они посылают сюда лучших лошадей, пытаясь обойти меня на дистанции, но пока им это ни разу не удавалось.

—А вы сами участвовали в скачках во Франции? — поинтересовалась Эльмина.

— Раза два, и собираюсь снова в следующем сезоне. Но мне надо быть абсолютно уверенным, что та лошадь, которую я выберу для соревнований, выйдет победительницей!

Эльмина рассмеялась.

— Я думаю, это не очень спортивно — держать пари, когда заранее знаешь результат.

— Но я выступаю за честь и славу Англии!

В его голосе звучал привычный для него сарказм.

Но Эльмина почувствовала: хоть он и подсмеивался над подобным проявлением своего патриотизма, он отнюдь не играл словами.

Время от времени, пусть и совершенно случайно, у него невольно вырывались признания, которые заставили ее многое понять на уровне интуиции.

Олстон Фалькон оградил себя от мира защитной стеной, словно боялся, что этот мир может причинить ему боль.

Возможно, думала она, оставаясь поздним вечером в одиночестве, именно поэтому он бежал от сильных чувств и намеренно не искал настоящей любви, которая так много значила для нее.

Похоже, хотя в это трудно поверить, он страшился разочарований.

Так рисковать этот человек был не готов.

Нельзя сказать, будто подобный вывод полностью соответствовал тем чертам его характера, которые ей довелось заметить, — но разве могла она быть уверена, что знает о нем хоть что-нибудь?

И, коли на то пошло, что она вообще знает о людях, о мужчинах?

Он мог оказаться гораздо ранимее и впечатлительнее, чем она подозревала.

Итак, Шалом украли, дабы увезти во Францию.

Маркиз в результате потеряет не только деньги, затраченные на нее, но и (что значительно важнее) саму лошадь, которой было предназначено стать самым ярким украшением его конюшен.

«Как мне… остановить их? Как помочь… ему?» — пыталась сообразить Эльмина.

Но она ничем не могла помочь ни ему, ни себе.

Оставалось только страстно молить Бога о помощи.

Тут она почувствовала, как кто-то, скорее всего, Жак, который и связывал ее, потянул за веревку, стягивавшую лодыжки.

Ощутив некоторую свободу, она стала надеяться на спасение.

Что, если пнуть его ногой?

Но она ничего не видит, поэтому наверняка промахнется, и ее снова свяжут.

Кто-то из грабителей, кажется, Эйб, поднял ее на руки и понес из стойла во двор.

Лошадь маркиза, очевидно, уже вывели.

Эльмину усадили в седло.

— Езжай позади нее, Берт, — велел Эйб, — а если тебе все это надоест, можешь сбросить ее в кусты, как только мы уедем подальше отсюда.

— Она все равно нас выдаст, — ответил Берт.

Возникло молчание, потом Эйб сказал:

—Ты прав! Лучше дотащить ее до моря и там сбросить со скалы. Тогда она сможет говорить только с рыбами!

Он хихикнул, оценив собственную шутку, но не мог смеяться громко, опасаясь быть услышанным.

Он ушел назад к стойлам.

Потом раздался стук копыт, и Шалом вывели во двор.

До Эльмины донесся шепот Эйба:

— Поторапливайтесь! Пора ехать!

Девушка почувствовала, как Берт забрался в седло позади нее, натянул поводья и резко рванул ее к себе.

Она с трудом удерживалась в седле, понимая, что легко может из него выпасть и пораниться.

Поэтому как можно сильнее коленками сжала бока лошади, обрадовавшись, что на ней были панталоны вместо юбки, в которой легко ехать только в дамском седле.

Они медленно тронулись со двора.

Кажется, впереди на Шалом ехал Эйб, француз же следовал за ним.

Не в силах уснуть, маркиз вспоминал о прибытии арабской кобылы и о минувшем дне, проведенном вместе с Эльминой.

Каждый вечер, укладываясь спать, он волей-неволей перебирал в памяти их разговоры, все больше изумляясь живости ее ума.

Он постоянно удивлялся разнообразию ее интересов и степени знаний, которые демонстрировала эта юная девушка во время их бесед.

В сущности, теперь он уже не сомневался, что священник не льстил Эльмине, признавая за ней способность легко получить степень, если б она могла учиться в университете.

Маркиз в отличие от большинства своих сверстников и сам любил получать знания.

Во время учебы в Оксфорде он выделялся своим трудолюбием и любовью к спорту.

Принимая участие в состязаниях, он стал членом Баллингдонского клуба, хотя, к сожалению, пил намного больше, чем следовало.

Впрочем, он располагал к себе наставников упорством в постижении наук.

В Оксфорде же он научился брать себя в руки и ценить время столь высоко, что каждую минуту старался тратить его с пользой для себя.

Однако вскоре он обнаружил, как мало ценятся его знания в высшем свете.

Они не приносили никакой отдачи. И если беседа в Букингемском дворце была скучна и банальна, то же самое наблюдалось и на большинстве званых обедов, устраиваемых в домах аристократов.

Бывали, впрочем, исключения, и, приняв наследный титул, он в первый же год стал проводить время в обществе старших и более умных женщин — просто с ними ему было интереснее.

Они, в свою очередь, сразу отмечали, что своими умственными способностями он явно отличается от сверстников.

Ну а потом он попал в любовные сети сначала одной прекрасной дамы, затем другой.

Все это были замужние особы, старше его на несколько лет.

От них он многое узнал о любви. Но любовь для этих женщин означала потворствование их желаниям и имела мало общего с сердечной привязанностью, или, как определила бы Эльмина, чувство редко затрагивало их души.

Повзрослев, маркиз стал предпочитать дружбу с теми, кого можно было назвать государственными деятелями, особенно в области внешней политики. Среди его гостей нередко появлялись иностранные послы, представлявшие интересы своих стран в Лондоне.

По крайней мере раз в месяц он давал званый обед в своем лондонском доме на Парк-Лэйн, куда вообще не приглашались дамы, и беседа проходила на достойном интеллектуальном уровне.

Как ни странно, пообщавшись с Эльминой всего неделю, маркиз понял, что девушка, ставшая его женой, не попала бы впросак ни на одном из его званых обедов, пусть это и казалось на первый взгляд совершенно невероятным и абсурдным.

Однако можно было нисколько не сомневаться, что она сумеет легко поддержать беседу с его высокообразованными гостями, независимо от предмета обсуждения.

Он затруднялся вспомнить хотя бы одну женщину в своем окружении, с которой беседовал на равных, разве только его давнишние знакомые дамы, с которыми он общался по окончании Оксфорда.

Его поражало, что, вступая с Эльминой в словесные баталии, он часто вынужден был либо признавать ее равной в споре, либо соглашаться с ней во всем, так как она своими доводами «клала его на обе лопатки».

Он не забыл урок, преподанный ею в первую ночь после свадьбы.

Что касается карате и джиу-джитсу, маркиз с удовлетворением отмечал, что его мастерство растет день ото дня и Чанг, истинный знаток этого дела, несомненно, доволен его успехами.

— У вас природный дар, ваша светлость, — отметил он сегодня после занятий. — Приятно заниматься с таким сильным, выносливым и сообразительным учеником, как ваша светлость!

— Спасибо, — обрадовался похвале маркиз.

Фалькон действительно нравился Чангу; он не подвергал сомнению заповеди учителя, необходимые для понимания научных и духовных основ этих физических упражнений.

Он с удовольствием постигал специальную технику дыхания и принимал то, на чем твердо настаивал Чанг: карате начинается и заканчивается вежливым отношением к противнику.

Эльмина удивлялась искренней готовности маркиза поклониться своему противнику до начала поединка и тому, как он благодарит его по окончании боя. Лошадь, на которой сидела Эльмина, все дальше и дальше уходила от Фалькона, но девушка теперь уповала на мысленное обращение к маркизу на расстоянии.

Чанг учил обоих, что за каждым их ударом, за каждым движением в борьбе должна стоять мысль.

Надо думать, и тогда легко будет предугадать действия противника.

Карате — это не столько и не только борьба, в его основе лежит вера в силу разума, в действенность человеческой мысли.

Теперь Эльмина, испуганная, отчаявшаяся и беспомощная, молилась в надежде донести до маркиза весть о страшной опасности, в которой она оказалась.

Перед лицом смерти, думая, что никогда больше ей не доведется его увидеть, она в отчаянии звала на помощь.

Казалось, этот трепетный зов исходит от каждой клеточки ее тела, каждого пульсирующего нерва.

«Помогите мне! Спасите меня!» Отправляя стрелы своих мыслей, она не забыла и о Чанге, пытаясь быть услышанной им тоже.

Маркиз зажег свечи у изголовья кровати: не в силах заснуть, он решил немного почитать.

Ничего не сказав Эльмине, он взял из библиотеки книгу о буддизме.

Нечто в ее словах подсказало ему, что буддизм тесно связан с восприятием карате и она многое постигла именно благодаря изучению буддизма.

Фалькону давно не приходилось читать столь серьезные книги, поэтому он не торопился и очень медленно вникал в смысл каждого предложения, ничего не оставляя без внимания, даже пытался находить чуть ли не в каждом слове тайное значение.

Но почему-то ему все время виделось лицо Эльмины — ее образ мешал ему сосредоточиться на чтении.

Каждый день он задавал себе одни и те же вопросы.

Отчего ей все удается? Почему она не походит ни на одну знакомую ему женщину?

Ее волосы, глаза, рисунок губ не просто казались ему необычными, но красивыми.

Олстон не мог не думать о ней.

Он гадал, произведет ли ее появление фурор в Лондоне.

Способны ли светские львы и львицы оценить мягкую, нежную и неброскую внешность Эльмины?

Вскоре он понял, что не только красота девушки заставляла его думать о ней непрестанно.

Все было значительно глубже.

Он никогда не встречал женщин, в которых высокий интеллект сочетался бы с такой яркой индивидуальностью.

А сама Эльмина либо не осознавала этого, либо не придавала этому значения.

Может быть, в силу своей молодости, неопытности или застенчивости.

Сначала он думал, будто ее скромность и якобы безразличие к своим достоинствам являлись хорошо продуманной линией поведения.

Но позднее осознал — такое поведение попросту естественно для нее.

Оно возникло еще тогда, когда девочку не замечали рядом с двумя красивыми старшими сестрами.

Возникло оттого, что Эльмину, по ее собственным словам, никогда и никто не любил.

Мысли о ней так или иначе не покидали его все дни напролет.

А вечером ему все сложнее удавалось сдерживать себя, чтобы не зайти к ней в спальню.

И хотя он убеждал себя, будто хочет только продолжить разговор, ему было ясно — он желает большего.

— Проклятье! Это уже за гранью возможного! — внезапно вслух произнес он, резко захлопнув книгу.

В тот миг, когда он подумал, не станет ли возмущаться Эльмина, если он разбудит ее, раздался стук в дверь.

Сначала он решил, что это ему показалось, но стук повторился снова.

— Войдите!

Маркиз и представить не мог, кому понадобилось тревожить его в столь поздний час.

Дверь открылась, и на пороге он увидел своего учителя.

— Что случилось, Чанг? — удивился он. — Что-то не так с лошадьми?

— Быть может, ваша светлость, моя не знает. Но я думаю, хотя могу ошибаться, тогда покорнейше прошу прошения, ее светлость зовет.

— Ее светлость зовет? — отчетливо повторил за ним маркиз. — Но я ничего не слышал!

Чанг продвигался внутрь комнаты, скрестив перед собой руки, с прижатыми к бокам локтями и низко кланяясь.

— Господин хозяин, простите вашему жалкому слуге его бестактность, но моя слышит зов моей госпожи, боюсь, опасность.

Как всегда, когда Чанг волновался, его английский становился больше похож на китайский по конструированию фраз.

Секунду маркиз колебался, не понимая, есть ли смысл в речах слуги.

Вместе с тем в поведении Чанга было нечто такое, что по крайней мере безошибочно свидетельствовало о его искренности, если не о чем-то большем.

— Сейчас мы убедимся, прав ты или нет, — сказал маркиз.

Он встал с кровати и не одеваясь прошел к двери, ведущей в смежную комнату — спальню Эльмины.

Он тихонько приоткрыл дверь, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить девушку.

Он даже не подумал, что, если Эльмина спит, в комнате должно быть темно, но, увидев зажженную свечу подле кровати, почувствовал неладное.

Тут он увидел пустую кровать с наброшенным покрывалом.

Окинув взглядом комнату, заметил ночную рубашку, оставленную возле платяного шкафа.

Теперь он убедился в правоте Чанга.

Когда он вернулся к себе в спальню, тот уже доставал из шкафа его одежду.

Маркиз в отчаянии искал ответа на вопрос, что могло произойти.

Но если, как утверждал Чанг (хоть это и казалось невероятным), Эльмина попала в беду, так или иначе ее надо было спасать.

Торопливо одеваясь и наскоро заматывая шелковый шейный платок, словно это был шарф, маркиз почувствовал, какое значительное место стала занимать в его жизни Эльмина, хотя до сих пор не признавался в этом даже себе самому.

По правде говоря, теперь ему казалось, будто он уже целую вечность любит ее.

И это чувство вовсе не походило на простое желание обладать ею как женщиной.

Глава седьмая

Как только маркиз и Чанг достигли конюшен, Хагсон уже бежал им навстречу.

— Ваша светлость, я только что собирался искать вас! — нервно прокричал он. — Кто-то выкрал арабскую кобылу и еще двух наших!

Он с трудом переводил дыхание и выглядел потерянным.

Маркиз зашел осмотреть стойла, а Хагсон следовал за ним бормоча:

— Они оглушили двух парней, тех, на страже, ваша светлость. Мой младший сынок видел их из окна.

Маркиз приблизился к пустому стойлу Шалом, а Хагсон все продолжал рассказывать:

— Он проснулся от шума, который они наделали, и он говорит, когда они отъехали от конюшни, там среди них был маленький мальчик, завернутый в попону!

Маркиз внезапно замер.

— Мальчик? — с сомнением переспросил он.

— Мой сын говорит, на нем были легкие брюки, ваша светлость!

Фалькон на миг задумался, как ему поступить. Чанг, вошедший в пустое стойло, воскликнул:

— Эти воры — французы, ваша светлость!

— Откуда ты знаешь? — резко спросил маркиз.

Чанг показал веревку, которую грабители сняли с лодыжек Эльмины.

— Во французских конюшнях обычно завязывают узлы именно таким образом, ваша светлость. Англичане так не делают!

Маркиз обернулся к Хагсону.

— Как давно твой сын видел уходящих людей?

— Не так давно, ваша светлость. Не больше десяти минут назад.

— Седлай Самсона!

Приказ прозвучал в конюшне подобно выстрелу. Пока маркиз говорил, Чанг побежал к следующему стойлу и начал седлать другую лошадь.

Он сделал все так стремительно, что оказался во дворе прежде, чем Хагсон подвел оседланного Самсона к маркизу и тот вскочил в седло.

— Бери своих людей, Хагсон, троих, — велел он, пришпоривая коня, — и следуй за мной!

Он, как и Чанг, понимал: если воры имели намерение сбыть кобылу во Франции, то они поскакали в ближайший порт на южном побережье.

Видимо, они проедут через парк по трассе для галопа и далее в долину, где маркиз устраивал скачки с препятствиями.

Зная, каких лошадей украли воры, он рассчитывал, что Самсон будет в состоянии настигнуть их.

Кроме того, похитители везли Эльмину, хотя больно было об этом думать.

Похоже, она застала их за кражей. И скорее всего, оглушив ее, как и дежурных конюхов, они захватили девушку с собой.

Он представлял, какой ужас она должна была испытывать, но больше всего страшило, что воры могли ее ранить или даже убить.

Маркиза не покидало чувство, что, если потеряет Эльмину, он лишится чего-то столь драгоценного, уникального и необычного, что никто и ничто не сможет когда-либо возместить такую потерю.

«Как я мог допустить это?» — терзал он себя. Ему следовало все предвидеть, а не проявлять такую непростительную небрежность.

Ведь после газетной шумихи вокруг его приобретения арабская кобыла становилась объектом особого внимания со стороны его соперников по скачкам.

Это казалось невероятным, но теперь, когда он думал о случившемся, ему вспоминались подобные истории, происходившие пусть и не со столь важными персонами, как он.

Цыгане воровали лошадей и изменяли их внешний вид, дабы обмануть покупателей и публику.

Этих лошадей бывало записывали в забегах как новичков и ставили на них значительно больше чем на скачках, где те побеждали прежде.

Но он не мог припомнить, когда последний раз владелец, занимавший такое же положение в обществе, терял бы лошадь, столь великолепную или столь ценную, как Шалом.

Он приходил в ярость от мысли, что история эта будет вынесена в заголовки газет, популярных среди любителей скачек.

Но все это теряло свою важность в сравнении с пропажей Эльмины.

Главное сейчас — найти Эльмину и вырвать ее из рук злоумышленников.

Они достигли границы парка, и, когда выехали на трассу для галопа, маркиз послал Самсона вперед, хотя огромный жеребец и не нуждался ни в каком посыле.

Следовало наверстать упущенное время, но Фалькона очень интересовало, о чем думает Чанг, едущий позади него.

Сомнений не было — Эльмина призывала его на помощь концентрацией мысли, чему ее научили на уроках карате.

«Черт возьми! — все больше свирепел маркиз. — Я убью этих дьяволов за то, что они с ней сделали!»

Эльмине было крайне сложно ехать вниз по склону, начинавшемуся сразу за трассой для галопа.

Так как руки ее были связаны, она с трудом ухитрялась держаться в седле, сжимая коленями круп лошади, но ей совсем не удавалось не клониться всем телом вперед.

Только рука Берта, придерживавшая ее за пояс, спасала от удара лицом о шею лошади или падения из седла.

Берт то ослаблял захват, то грубо дергал ее назад, причиняя боль.

Когда они подъехали к низине, он сказал:

— Так не может больше продолжаться! Если хочешь тащить эту женщину с собою, сажай ее на свою лошадь!

Никто ему не ответил, и он добавил:

— Из-за нее мы едем медленнее, а это небезопасно.

— Они нас не поймают! — заявил Эйб.

— Еще бы! — вскричал Берт. — Но было бы лучше прикончить ее. Ведь ты же захватил с собой пистолет!

Он сделал движение, словно хотел попридержать лошадь.

— Не здесь, ты, дурак! — одернул его Эйб. — Впереди река, через нее мы переправлялись по пути сюда. Можно сбросить ее тело там, и, десять к одному, они не найдут ее до того, как мы уйдем в море.

— Хорошая мысль! — кивнул Берт,

С этими словами он послал свою лошадь вперед, хотя они уже и так ехали быстро, и Эльмина подумала, что ее последняя надежда умерла.

Она не пыталась ни кричать, ни сопротивляться, так как знала: все ее мысли должны быть сконцентрированы на обращении к маркизу и Чангу — она предупреждала их, что попала в беду.

Теперь она знала — они найдут ее мертвой.

Будет ли маркиз сожалеть о ее смерти или сразу найдет утешение в объятиях леди Карстэйрс и забудет свою злополучную жену?

«Спасите меня! Спасите меня!» — молча взывала она, понимая, что, как бы громко ни закричала, ее крик заглушит толстая попона.

Она вспомнила речной поток в низине, где маркиз проводил скачки с препятствиями.

Хотя вода зимой стояла здесь высоко, в это время года река так мелела, что едва прикроет ее тело, и первый же путник, пересекающий поток, легко заметит его, плывущее по воде.

Но к тому времени она будет уже мертва — какая тут польза от ее обнаружения!

Вновь она отчаянно взмолилась, чтобы маркиз пришел ей на помощь.

«Я люблю вас! Люблю! — кричало ее сердце. — Теперь вы никогда и не узнаете ни о моей любви… ни о том, как все эти годы я думала и мечтала только о вас!..»

Потом она стала убеждать себя, что, даже если б он и знал обо всем, для него ее чувства ничего не значат.

Ну почему она возводила барьеры между собой и мужем!

По крайней мере могла бы позволить ему поцеловать себя хоть однажды!

Тогда сейчас, перед смертью, ей было бы о чем вспомнить.

Она почувствовала, как лошадь под ней сбавила ход.

«Спасите меня! Спасите меня!» — содрогалась она каждым нервом.

И тут в кромешной темноте перед ее глазами словно наяву возникло красивое лицо маркиза, а рядом с ним она ощутила присутствие Чанга и тоже смогла увидеть его.

Несомненно, Чанг был прав: мысль человека важнее всего на этом свете.

Если правильно сконцентрироваться и сосредоточить силу мысли в нужном направлении, для нее не существует никаких преград.

«Спасите меня! Спасите меня!» — снова взывала она.

Но Берт опять натянул поводья.

Было уже слишком поздно.

Он слез с лошади и потянул девушку из седла.

— Ничего себе река! — возмутился он. — Да это какой-то ручей. И как мы с ней обойдемся?

— Пристрели ее, — сказал Эйб. — Но не порть попону у нее на голове. Чересчур жирно.

— Хочешь сказать, чтобы я снял попону? — переспросил Берт.

Эйб не соизволил ответить, и Эльмине показалось, будто он заряжает пистолет.

Она стояла там, где Берт оставил ее, когда высадил из седла.

Он возился с веревкой.

— Жак! — позвал он. — Не могу развязать эту проклятую веревку. Ты привязывал, ты и развязывай!

— Oui,oui![4] — не стал возражать француз. — Я сейчас!

Эльмина поняла — он направляется к ней.

Он, должно быть, вел за собой лошадь, так как девушка могла слышать ее дыхание.

Она чувствовала, как развязывают веревку, как Жак или Берт снимают тяжелую попону, закрывавшую ее голову.

На миг она испытала облегчение — можно было вдохнуть свежего воздуха и ощутить на лице прохладу.

Она забыла, что еще ночь, но от лунного света и сияния звезд отчетливо видела все вокруг.

Потребовалось несколько минут, чтобы сосредоточиться и понять, где она.

Эльмина стояла на самом краю потока, а эти трое смотрели на нее.

Она узнала Эйба, которого видела мельком в конюшне, а также Берта.

Жак оказался таким, как она и ожидала: маленьким и смуглым.

Без сомнения, он служил жокеем. Одеты все трое были одинаково, видимо, и эти двое всю жизнь провели среди лошадей. Эйб, похоже, заряжал пистолет. Одной рукой он держал за поводья Шалом. Арабская кобыла не реагировала и, казалось, сохраняла невозмутимость.

В том коне, на котором она ехала вместе с Бертом, девушка признала Веллингтона, одного из любимых охотничьих жеребцов маркиза.

Он словно чуял что-то и беспокойно перебирал ногами, пока Берт, державший его за уздечку, не одернул его резким рывком, от чего конь вскинул голову. Лошадь Жака стояла с другой стороны и тоже сильно нервничала, но он не мог ничего с ней поделать, с трудом удерживая ее.

Эльмина лишь мельком взглянула на них и снова посмотрела на Эйба и пистолет в его руке.

Должно быть, она странно выглядела в своей черной тунике, с волосами, растрепавшимися под попоной и теперь рассыпанными по плечам.

Может быть, стоило попросить их о снисхождении.

Но нет, эти люди — закоренелые преступники, для них жизнь человеческая недорого стоит.

Она поняла, что взывать к их жалости будет пустой тратой времени, и не стала унижаться.

Так она и стояла с высоко поднятой головой.

Неожиданно француз произнес:

— Quellejoliefemme![5] Мы беррем ее с сопой!

Он не скрывал своих мыслей, и Эйб отрезал:

— У нас нет времени на эти вещи! Ты сможешь скупить всех женщин Франции на деньги, которые получишь за этот товар!

Слово «деньги», по всей видимости, действовало гораздо убедительнее любого иного аргумента. Француз только пожал плечами. Но от его взгляда сердце Эльмины ушло в пятки. Эйб поднял пистолет.

— Вы готовы, леди? — спросил он. — Это будет быстро, легкий укол, и вы ничего не почувствуете. Все совсем не так, как обычно рассказывают!

Он улыбнулся и начал целиться.

Как только он это сделал, Эльмина, словно Чанг оказался где-то рядом и направлял ее действия, бросилась вперед.

Это произошло так стремительно и неожиданно, что Эйб даже не успел хоть что-то понять.

Ее нога, словно железный прут, ударила точно в нужное место, чтобы отбросить его тело назад.

Он упал и инстинктивно нажал на курок.

Пуля вылетела в воздух, не причинив никому вреда, но шум выстрела испугал животных.

Все три лошади вырвались на свободу и с грохотом рванули в поля.

Берт, стоявший ближе к Эльмине, бросился на нее, стараясь прижать к земле; падая, она уже слышала вдали звук копыт, но отнюдь не освободившихся от грабителей лошадей.

Она почувствовала — это маркиз внял ее мольбам о помощи и мчится сюда, чтобы спасти ее.

Он вихрем налетел на них как раз в то мгновение, когда Эйб уже пытался приподняться с земли, грязной руганью оглашая окрестности.

Как только он встал на ноги с пистолетом в руках, маркиз буквально прыгнул на него с лошади.

Он опрокинул Эйба на землю, а Чанг тут же обрушился на Берта.

Он нанес противнику бесподобный удар в шею.

Если б Эльмина видела, как все произошло, то определила бы, что это был один из приемов кунг-фу.

Но лежа на земле она не спускала глаз с маркиза.

От его удара Эйб потерял сознание, и маркиз устремился к Эльмине, чтобы помочь ей встать.

Она не увидела, как Чанг преследует француза и оглушает его тем же ударом, что и Берта.

Она могла видеть только глаза Олстона, глядящие на нее.

— С вами все в порядке?

И тут внезапно, поверив наконец в свое спасение, она разрыдалась.

Она уткнулась ему в грудь и лепетала:

— Они… собирались… убить меня!

Маркиз крепко сжимал ее в объятиях, нежно поглаживая по голове.

— Все в порядке, — успокаивал он ее тихонько. — Все в порядке.

— Я… я думала… никогда… не увижу вас больше!

— Вот он я.

Он дотронулся кончиками пальцев до подбородка и приподнял к себе ее лицо.

В свете луны ее волосы серебрились, в глазах стояли слезы; блестели они и на щеках.

Черная туника порвалась еще в те минуты, когда она пыталась не дать себя связать.

Но, глядя на девушку, Фалькон думал, что она никогда еще не была такой прекрасной.

Не в силах совладать с собой, он привлек ее к себе, его губы прижались к ее губам.

Эльмина не могла поверить, что это происходит с ней.

Словно удар молнии пронзил все ее тело.

Маркиз выпустил ее из объятий и сказал:

— Предлагаю покинуть это место. Я отвезу вас домой.

Он видел, как по склону уже спускается Хагсон со своими ребятами.

Конюх спешился, посмотрел на троих мужчин, валяющихся без сознания на земле в ногах у маркиза, и усмехнулся.

— Вижу, этим ворам по заслугам досталось от вашей светлости!

— Я оставлю их тебе, привези их к нам, Хагсон, — ответил маркиз, — а позже, днем, мы передадим их в магистрат.

— По мне, я бы их всех повесил, ваша светлость! — сердито молвил Хагсон.

Маркиз бросил взгляд на попону, в которую заворачивали Эльмину.

— Положи попону на мое седло.

— Хорошо, ваша светлость.

Хагсон поднял попону и уложил ее поверх седла. Маркиз подсадил Эльмину. Теперь она сидела боком, но все равно чувствовала неловкость от своего вида.

Фалькон быстро вскочил в седло и, не проронив ни слова, поскакал назад по дороге, приведшей их сюда.

Облегченно вздохнув, Эльмина прижалась к его плечу и закрыла глаза.

Она еще не могла осознать, что действительно спасена и ее не успели убить всего за миг до появления спасителей.

Если б маркиз и Чанг не прибыли вовремя, Эйб, конечно, выстрелил бы в нее второй раз, и не только потому, что она являлась для конокрадов опасным свидетелем.

Она сбила его с ног, и он был вне себя от ярости.

Ее стремительность и знание приемов карате спасло ей жизнь.

Эльмина задержала убийц ровно на столько, сколько понадобилось маркизу и Чангу, чтобы успеть появиться вовремя.

Еще немного, и все было бы кончено.

«Я… спасена».

Словно прочитав ее мысли, маркиз еще крепче обнял ее.

Он молчал, и до некоторой степени она была ему за это благодарна.

После всего случившегося у нее почти не осталось сил даже пошевелить губами.

Главное — он здесь, рядом.

Эльмина могла слышать биение его сердца.

Они медленно поднимались по склону.

Наконец они забрались наверх, и маркиз отчетливо видел каждую ее черточку.

Прежде чем они въехали в тень парковых деревьев, он спросил:

— С вами действительно все в порядке? Как же вы решились на такой безумный поступок? Одна, ночью, в конюшне?

— Откуда я могла знать… как я могла… предполагать, что там находятся эти воры… явившиеся за Шалом?

— Больше никогда не должно повториться ничего подобного!

Его губы были очень близко, и она надеялась, что он поцелует ее снова.

Ей так этого хотелось, и ее взгляд был красноречив.

— Мы поговорим обо всем, когда вернемся домой, — добавил он.

Они продолжали путь к дому.

Теперь она чувствовала себя лучше, но по-прежнему льнула к мужу.

Все-таки Эльмина не могла избавиться от страха, что, возможно, маркиз поцеловал ее лишь под влиянием эмоционального порыва и больше никогда не сделает этого.

Им потребовалось всего несколько минут, чтобы миновать парк и подъехать к парадному входу.

Два конюха уже ожидали их и тотчас подбежали взять под уздцы Самсона.

— Хагсону может понадобиться ваша помощь, — сказал маркиз. — Вы оба отправляйтесь и возьмите с собой много веревок. Все ясно?

— Да, ваша светлость!

В их молодых голосах звучал азарт — они явно стремились быть там, где происходит действо.

Ночной лакей держал дверь открытой, но дом встретил их тишиной, так как остальные слуги спали.

Маркиз помог Эльмине слезть с лошади, однако не позволил даже ступить на землю — понес на руках вверх по ступеням.

Он вошел в холл и поднялся по лестнице, прижимая ее к своему сердцу.

Эльмине еще никогда не было так хорошо, и она уткнулась лицом в его плечо.

Что бы там ни произошло с ними в будущем, у нее останется воспоминание об этих мгновениях.

Она не забудет, как прижималась к нему и как в один волшебный, восхитительный миг он поцеловал ее.

Дверь ее спальни так и оставалась приоткрытой, как в минуту ее ухода.

Маркиз внес ее в комнату и бережно положил на кровать, сказав при этом:

— Вам пора отдохнуть.

Не желая, чтобы он уходил, Эльмина протянула к нему руки, и он прибавил:

— Я сейчас же вернусь, и мы поговорим.

Она с улыбкой смотрела на него в свете свечей, а он, закрыв дверь в коридор, прошел в свою спальню.

Эльмина поспешно сбросила порванную тунику и черные панталоны.

Потом вымылась холодной водой — смыла с себя грязь от попоны.

Она надела ночную рубашку, лежавшую там, где она ее оставила, то есть на полу.

Скользнув в кровать, девушка больше не чувствовала себя беспомощной или испуганной, скорее возбужденной от того, что маркиз пообещал вернуться.

Она ждала его и думала о нем, красивом, сильном, замечательном.

О том, что, если б он не услышал ее мольбу о спасении и вместе с Чангом не подоспел на помощь, ее тело уже болталось бы в водном потоке.

Дверь в смежную комнату открылась, и он вошел.

На нем был тот же длинный красный халат, который он надевал в свадебную ночь, и она решила, что он подойдет и так же присядет на край кровати, чтобы поговорить с нею.

Вместо этого он раздвинул шторы на окнах, и она смогла увидеть звезды на небе и лунный свет, который вот-вот исчезнет.

Наверное, было уже около трех часов утра, но ей казалось, будто целая вечность прошла с тех пор, как она вечером поднялась к себе в спальню.

Маркиз стал гасить свечи.

Не успела Эльмина произнести и слова, как он очутился и кровати рядом с ней.

Она вся замерла от неожиданности, а между тем Олстон обнял ее и прижал к себе.

Она затрепетала от ощущения его близости.

— Теперь, милая моя, — сказал маркиз проникновенно, — мы можем обсудить случившееся, если ты все еще хочешь этого. Что касается меня, то единственное мое желание — поцеловать тебя.

— Пожалуйста… поцелуйте меня, — прошептала Эльмина.

Она запрокинула голову, подставив ему губы.

Маркиз осторожно и ласково поцеловал ее.

И вновь как будто молния пронзила ее тело, заставив испытать не то наслаждение, не то боль.

А потом его губы стали более настойчивыми и ненасытными.

Она никогда бы не узнала этого блаженства, если б умерла…

А он все целовал и целовал ее, и она словно растворялась в нем.

Теперь Эльмина чувствовала, как заполнившее ее всю тепло превращается в пламя.

Оно пылало в ее груди и на губах, словно искало встречи с жаром его губ.

Маркиз был охвачен тем же пламенем.

Случилось то, чего она страстно хотела, но не надеялась узнать.

Он замер на мгновение, чтобы посмотреть на нее, и она прошептала:

— Я… люблю вас… ничего не могу поделать… я люблю вас!

— Но и я не в силах бороться со своими чувствами.

И вот уже она сама прильнула к нему и стихла в его объятиях.

— Ты именно этого хотела, не так ли, моя родная? Чтобы я полюбил тебя так, словно никогда никого не любил прежде? Что ж, это действительно произошло!

— Неужели… это правда?

— Думаю, ты бы не поверила моим словам, солги я тебе. Клянусь всем святым, мое отношение к тебе не имеет ничего общего с моими чувствами к любой другой женщине.

Эльмина вскрикнула от счастья.

— Вы уверены? Вы… действительно уверены?

— Впрочем, я уже давно испытываю такие чувства.

— Но почему же… вы ничего… не сказали мне?

— Во-первых, мне хотелось быть абсолютно уверенным в себе, а во-вторых, убедиться, что ты не станешь опять вступать со мной в сражение, как в прошлый раз.

Эльмина тихонько рассмеялась.

— Именно карате спасло мне жизнь сегодня вечером, а также энергия мысли — часть этой… странной науки.

— Представь себе, Чанг услышал тебя и привел меня к тебе.

— Неужели?

— Чанг пришел ко мне в спальню и сказал, что ты в опасности, и когда мы добрались до конюшен, то узнали о похищении арабской кобылы. А маленький сын Хагсона, оказывается, видел, как тебя увозили.

— Они забрали меня с собой, потому что я видела их лица, — объяснила Эльмина. — А потом я мешала им двигаться с нужной скоростью, и они… решили… убить меня.

Этого маркиз не мог выдержать — его губы прильнули к ее губам.

Теперь он целовал ее отчаянно, словно боялся вновь потерять.

Он целовал ее до тех пор, пока ей не почудилось, будто сердце вот-вот вырвется из груди.

Он все сильнее сжимал ее в объятиях, и она понимала, что слова им больше не нужны.

Они были так близки, что казалось, будто их тела, сердца, разум и чувства слились воедино, связанные между собой невидимыми узами, и два человека перестали существовать порознь.

Это была совершенная любовь.

О такой любви мечтала Эльмина, в такую любовь верила.

Любовь вознесла ее к звездам, что ярко светили за окном.

Вскоре звезды потускнели и погасли, луна растаяла и исчезла с горизонта, а бледные отблески рассвета рассеяли ночную темень.

Небо за окном стало такого же цвета, что и волосы Эльмины.

Маркиз провел рукой по ее мягким волосам.

— Рассвет настал, моя красавица. Для нас это рассвет новой жизни.

— Вот почему вы… раздвинули… шторы?

— Сначала ты должна была почувствовать, что принадлежишь звездам, а потом и солнцу, — ласково молвил он, — и хотя в наше счастье вторглись неприятные события, это не самое главное в жизни, ты сумеешь забыть об этом.

Эльмина радостно засмеялась.

— Как вам удалось все это придумать? — воскликнула она. — Мне кажется, я попала в красивую сказку.

— Это ты научила меня думать так, — ответил маркиз. — Ты и Чанг. Я понимаю теперь, в мире еще очень много непознанного, есть множество вещей, которые необходимо постигать.

Эльмина вновь рассмеялась.

— Только не от меня. Я — ваша ученица, и вы прекрасно знаете, что всегда будете моим учителем.

— Я счастлив преподать тебе уроки любви, моя очаровательная женушка, но во всем остальном, подобно звезде на небе, тебе предстоит вести и вдохновлять меня.

— Но сумею ли я?

— Ты уже сумела! С тех пор, как я впервые встретил тебя, мне кажется, будто мы много лет знаем друг друга, нет — столетия! Ты изменила мой образ мыслей, и я знаю, отныне жизнь для нас обоих станет захватывающим приключением, и это твой выбор!

Эльмина затаила дыхание.

Именно эту мысль ей хотелось внушить маркизу, чтобы он никогда не превратился в занудного и надменного человека.

Она придвинулась немного ближе.

— Мне столько хотелось бы… узнать о любви… Я ведь и думать не могла, как это… замечательно… хоть и подозревала, что все так похоже на…

— Похоже на что?

— Похоже… на полет высоко в небе среди звезд… или полет к солнцу.

Она прижалась щекой к его обнаженному плечу и прошептала:

— Вы подарили мне… чувство, похожее на прикосновение обжигающих лучей солнца… они проникают в мою грудь.

— Это ты сжигаешь меня, любимая моя.

За окном становилось все светлее, и он слегка повернулся к ней.

Ему хотелось лучше разглядеть любимую.

Он смахнул длинные волосы, прикрывавшие ее лоб.

— И как тебе удается быть такой особенной? — изумился он. — Ты совсем иначе воспринимаешь этот мир, и это придает тебе особое очарование в моих глазах. Ты и мыслишь, и чувствуешь совсем иначе, нежели все остальные.

— Я хочу быть… особенной только для вас, — искренне призналась Эльмина.

— Но ты и есть особенная, необычная! Мне хотелось бы написать поэму, нарисовать картину, сочинить концерт! И все это — о тебе, о твоих необычных превращениях! Но сейчас мне не хватает слов, чтобы выразить переполняющие меня чувства.

— Неужели… вы говорите все это… мне… мне?

— Это все — правда.

Маркиз посмотрел на Эльмину — ее глаза были полны слез.

— Любовь моя, чем я расстроил тебя?

— Это… слезы… счастья. За всю жизнь никто не… любил меня… никто ни разу не говорил мне таких… прекрасных… и замечательных слов… я буду их помнить… всегда… и никогда… не забуду!

— Теперь ты услышишь от меня еще больше прекрасных слов. И позволь добавить: такого со мной раньше не бывало. Вот опять во мне из-за тебя творится что-то необычное!

Она знала, что он подшучивает над собой, и прижала к себе его голову.

— Я люблю тебя еще с тех пор, как впервые… увидела, когда была еще… совсем маленькая, — прошептала она. — Но все те годы, когда я думала и мечтала о тебе… я никогда по-настоящему не знала, какой… ты чудесный… и… благородный.

— Боюсь, ты мне льстишь, — сказал маркиз. — Но я принимаю твою лесть, ведь именно таким, моя любимая, именно таким я хочу быть для тебя.

— Тогда… пожалуйста, научи и меня стать для тебя всем, чего ты желаешь больше всего… чтобы я никогда… не разочаровала тебя!

—Тебе никогда не удастся разочаровать меня. Ты удивила и очаровала меня, как только мы стали мужем и женой. Теперь мы начинаем наш путь познания. Он будет вести нас через всю жизнь и множество других жизней, пока мы не обретем вечность.

— Но это же основа учения о карате! — воскликнула Эльмина. — Именно в это верили монахи… Вот почему везде, куда ведет наш путь познания, мы будем… находить то, что ищем.

— Мы найдем это… вместе.

Маркиз обнял ее и стал целовать ее губы, глаза, щеки, нежную шею.

В его руках она познавала ощущения, не известные ей доселе.

И он сам испытывал удивление и восхищение, которые дарил ей каждый раз, когда дотрагивался до нее.

Она придвинулась к нему, но тут же заметила, что маркиз смотрит на нее так, будто изучает ее лицо и пытается заглянуть в глубь ее глаз.

— Я боготворю тебя, необычная моя женушка! — сказал он ласково.

Его губы слились с ее губами, и она снова ощутила неодолимое желание прильнуть к нему.

Этим пламенем она не в силах была управлять.

Когда взошло солнце, влюбленные стали частицей его огненного диска.

Примечания

1

последователи буддизма

(обратно)

2

Ты прав!

3

Друзья! Быстрее! Быстрее!

4

Да, да.

(обратно)

5

Какая красивая женщина!

(обратно)

Оглавление

От автора

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?