«Славная девочка»

Глава первая

– А у моего папы есть ваша красная картинка.

Холли Хамелтон сдавила пальцами песок. Для нее самым важным было единственное – сохранить анонимность. И только что она ее лишилась. Девчушка, внезапно возникшая рядом с пляжным полотенцем Холли, продолжила звонким голосом:

– А вы всегда ходите без трусов? – и принялась визгливо хихикать и подпрыгивать.

Холли схватилась за купальник, потом резко села. На них уже начали обращать внимание и ей пришлось по самый нос натянуть соломенную шляпу.

– А мама знает, где ты? – прошипела она сквозь сжатые зубы.

Не обращая внимания на вопрос Холли, девочка громко продолжила:

– А я все папе расскажу, обязательно, и дяде Тедди, у него тоже есть красная картинка.

Холли принялась натягивать на себя платье, решив досрочно положить конец полуденному отдыху на пляже, она ведь специально выбрала самый отдаленный и обычно пустынный участок пляжа на острове Дюнайленд, предпочтя его более близкому. И ведь как старалась, как осторожничала, какая тупость была выходить из коттеджа. Холли накинула на голову капюшон, поправила шляпу и очки, и тут подошла мать девочки.

– Кэти, вот ты где, ты же меня до смерти напугала. – Мать схватила ребенка под локоть и потащила с собой. – Разве я не говорила тебе, чтобы ты не разговаривала с незнакомыми?

– Но мама… – запротестовал ребенок.

Холли быстро осмотрела пляж, чтобы понять, кто мог их подслушать. Приятной наружности мужчина, за которым она до этого подглядывала, еще ниже опустил шезлонг, может быть он не слышал? Вдруг он улыбается из-под солнцезащитных очков вовсе не из-за того, что узнал ее?

Она неглубоко вдохнула и затаила дыхание. Прошло несколько тяжелых секунд, наконец она выдохнула. Бежать, промелькнуло перед мысленным взором Холли единственное слово, похожее на неоновую рекламу. Когда все это кончится? Ведь уже целый год прошел, как она перестала работать моделью, даже больше года с тех пор, как она окончательно решила, чего она хочет в жизни. Но вот снова известность показала свою противную голову. Побросав вещи в пакет, она посмотрела на дорожку, ведущую к раздевалке. Прямо на нее шли трое старшеклассников и напевали мотивчик рекламы из «Славного утра».

«Господи», – подумала она, отовсюду лезут.

– А я тебе говорю, Дуги, лучше те, что постарше. Возьми вот скажем «Славную девочку», – начал один из юнцов. Возникла пауза, а потом все трое похотливо застонали в унисон.

Холли застыла при упоминании о «славной девочке». Хуже некуда, не хватало еще, чтобы незнакомый красавчик услышал, как бы в подтверждение подозрений о том, кто прячется под темными очками и шляпой, она украдкой взглянула на него. Ни мускул не дрогнул на его великолепном теле, но троица старшеклассников подходила все ближе и говорила все громче. От следующей реплики ее передернуло.

– Чушь, невинная простота, вот и все. Нет, все дело в глазах – у нее удивление во взгляде, говорят, что муж сфотографировал ее без спроса, а потом, когда они развелись, нажился на плакатах. А мужик этот гений, то есть как он здорово придумал, сделать их в трех цветах. Кстати, Дуги, у тебя какой?

Дуги молитвенно сложил ладони и рухнул на колени.

– Золотой.

Холли слышала каждое их слово и изо всех сил старалась еще поглубже натянуть шляпу. Стюарт Хамелтон, бывший муж – крысиное отродье – заплатит ей за это унижение. Только сначала надо выбраться из парка Дюнайленд и вернуться в летний домик на Кейпшелл, а после этого позвонить юристу и узнать, не отменили ли в Нью-Йорке высшую меру, вдруг убить Стью – вовсе не такая сумасшедшая мысль.

Подхватив сумку и полотенце, она кинулась прочь. С тяжелым вздохом Эвен Джеймсон откинул голову на спинку шезлонга.

– Ушла, – шепнул он обиженного вида чайке, прохаживающейся неподалеку. Лучшее тело, какое ему доводилось видеть, только что ушло, а он даже лица ее не смог рассмотреть. Вся в ультрамариновом покинула пляж, как покачивающийся дервиш, рукой плотно придерживая на макушке эту дурацкую шляпу. Из-за нее, да и из-за этих очков лицо ее он мог себе только воображать. А как он смотрел, глаз не отрывая, на этот закрытый оранжевый купальник, а она лежала у его ног, ну почти в десяти метрах, и играла с ним в гляделки.

Что ему напомнил этот сценарий? Не играли ли они с ней в подобную игру когда-нибудь раньше в его грезах? Его даже передернуло, когда он снова представил себе, как она поправляет шляпу. Именно это воспоминание особенно дразнило его память, где же он видел ее?

Купальник с высоким вырезом по бокам обнажил молочно-белую полосу над линией загара, оранжевый купальник, светлый загар на ногах и полоски на бедрах, белые как сливки. Ему вспомнилось старое доброе сливочное мороженое, и у него слюнки потекли.

Краем глаза он заметил, что старшеклассники уже располагаются на ее месте, и стал смотреть вдоль дорожки, ведущей к раздевалке и стоянке. Эван забарабанил пальцами по ручкам шезлонга: вот он тут сидит, мечтает о сливочном мороженом, а она тем временем уходит, а ему необходимо отдохнуть.

Он встал, спугнув чайку, захлопнул шезлонг и перекинул рубаху через плечо. До раздевалки он бежал бегом, припоминая по дороге, как летный врач убедил его, что в августе ему необходимо отдохнуть у моря.

«Расслабьтесь, спортом займитесь, снимите напряжение, повеселитесь от души, Эв. Вы в прекрасной форме, только ее надо поддерживать». Под ногами скрипел песок и Эвен Джеймсон охотно соглашался. «Вас понял, док», а вот теперь только бы ее догнать.

Поставив сумку на полку в душевой, Холли судорожно рылась в ее содержимом, – ключей не было. Она вполголоса выругала себя за небрежность. Где-то по дороге с пляжа к раздевалке она потеряла ключи от машины и не могла рисковать и возвращаться за ними на пляж, поскольку теперь там этот Дуги со своими дружками сидят и дрочатся на «Славную девочку».

Она опустила взгляд на тоненькие сандалии, которые валялись на полу, сунула в них ноги и самоотреченно вздохнула. Ей совсем не хотелось идти семь миль пешком до Кейпшелла, но выхода не было. Если звонить на станцию обслуживания, то известно все станет со скоростью звука. Такси по телефону здесь можно вызывать до бесконечности, а Энни, единственная в Кейпшелл, кто знает, где она и может помочь, по уши занята сейчас итальянскими салатами и импортной салями, именно сейчас в ее доме полно послеобеденной публики, и наплыв нескоро схлынет.

Холли чуть-чуть приоткрыла дверь душевой и посмотрела в щелку, не вечно же ей здесь оставаться. Зная, что в баре с холодными напитками сейчас людно, она украдкой пробралась к ряду фонтанчиков. Вода шла плохо и была теплой, но она выпила. Идти придется долго. «Лучше плохо, но на море, чем хорошо, но на работе», – сказал ей кто-то однажды. Сегодня на море было хуже некуда, ей удалось привести в восторг ребенка, возбудить трех юнцов и унизиться перед ними, а теперь ей предстоит пройти семь миль по жаре, по пыли в тоненьких сандалиях.

Она приподняла голову от фонтанчика, готовая уже засмеяться над абсурдностью своего положения, и тут же услышала, как кто-то напевает мотивчик из рекламного клипа «Славное утро». Она застыла, не осмеливаясь даже поднять голову хотя бы на дюйм. В раздевалку вошел Дуги, старшеклассник с пляжа. Холли, не раздумывая, ринулась прочь от этого звука и на всем ходу врезалась во что-то очень большое и очень мужское. На цементный пол с грохотом полетел шезлонг, ее сумка и очки, а следом еще неразвернутое мороженое. Нервно оглядываясь через плечо, Холли опустилась на колени и стала выуживать из образовавшейся на полу кучи очки. Нацепив их, она сказала:

– Извиняюсь, очень извиняюсь, – говорила она при этом ногам, которые были перед ней. Продолжая метать взгляды через плечо, ей удалось собрать раскиданные предметы и сунуть их в огромные лапы, нависшие над ней. День у моря превращался в ночной кошмар. Она потянулась за мороженым и почти бессознательно заметила, что оно сливочное.

– Извините, с вами все в порядке?

Голос был глубокий и ровный. От него в Холли возбудилась волна осознания своей женской природы.

– С вами ничего не случилось?

– Что, нет-нет, конечно, нет.

Холли ухватилась за поля шляпы и принялась сдвигать ее на щеку, вот, она подобрала мороженое и сунула его в руку и тут же застыла, не может быть, только не это, неужели это тот самый незнакомец с пляжа, тот самый, у которого плечи умереть-не-встать и улыбка такая, что… Она опустила шляпу и взглянула прямо на него.

– По-моему, – начал он, – я вас где-то…

– Нет, – твердо сказала она, прежде чем он успел хоть что-то произнести. – Я вовсе не та, за кого вы меня принимаете, вы ошиблись. – И, чуть подумав, добавила: – Вы совершенно определенно ошиблись.

Она бегом промчалась мимо прилавка с прохладительными напитками и выскочила через ближайший выход и только тут осознала, что вышла на юг, в сторону прямо противоположную Кейпшеллу. Загребая сандалями песок, она поспешила вдоль южной стены павильона. Кто-то преследовал ее, она сорвалась на бег, обогнула угол строения из шлакоблоков и поскользнулась на гравии. Уверенная рука обхватила ее за талию и не дала упасть.

– Извините…

Снова началось, от его голоса дрожь пробирала ее до самой глубины. Плечи Холли обмякли. «Господи, сделай так, чтобы он не был журналистом», – взмолилась она.

Она воинственно обернулась и глянула ему в лицо. Да, он вручил ей сумку, которую она сунула ему в руки незадолго до этого.

– Спасибо, конечно, но по-моему, вам она нужнее.

– Моя сумка… – Она взяла ее обеими руками и прижала к груди, там ведь ее записная книжка, кредитные карточки, права и ее имя.

– Спасибо.

– Кстати, у вас нос весьма обгорел, а виделись мы с вами сегодня на пляже, – он сорвал обертку с мороженого, – и, если я не ошибаюсь, – сказал он, зная прекрасно, что не ошибается, – у вас оранжевый купальник вот там под этим, – и он указал на нее мороженым, с которого капало. И прежде чем Холли успела хоть что-то ответить, поднес мороженое ко рту и отхватил здоровенный кусок. Она стояла и смотрела, как щеки его втягиваются, губы подрагивают, и он наслаждается мороженым. Она была не вполне уверена, как у него это получается, но выглядел он очень сексуально, наслаждаясь пломбиром.

– Да, это я была на пляже, – пробормотала она, и он откусил еще один огромный кусок мороженого.

Нет, вел он себя совсем непохоже на репортера. Репортеры обычно хватаются за микрофоны, а не за мороженое и вопросы задают быстро и крикливо. Невыносимо долго губы его были смачно приоткрыты, наконец, он кивнул и прошел мимо нее. «Неужто такое возможно? – подумала она, глядя ему вслед. Неужели он не узнал в ней «славную девочку».

А он тем временем неподалеку от нее открывал багажник своего мерседеса. Убрав шезлонг, он извлек оттуда пару коричневых кожаных летних туфель. Глядя в ее сторону и улыбаясь, он полувопросительно склонил голову.

«Ну вот началось, подумала она, сейчас последует вежливая просьба об автографе». Она подождала, но просьбы не последовало. Она внимательно смотрела на него и думала: «Интересно, а он смотрит на нее, в то время как язык его всецело поглощен смакованием тающего во рту мороженого?»

С отточенностью, от которой все тело ее содрогнулось, он отправил все мороженое целиком, кроме палочки в рот и медленно вытащил его, потом он проделал это еще раз. И в то время, как язык его облизывал остаток мороженого, она облизывала языком свои пересохшие губы, и когда он наконец слизнул последний кусочек, она с трудом сглотнула. Когда он заговорил, губы его блестели.

– Вы не представляете, просто во рту тает.

Во рту тает, да она в жизни не видела, чтобы рот мужчины был способен на что-либо подобное с тех самых пор, подумать только, да ведь она за все свои 27 лет вообще никогда ничего подобного не видела. Она моргнула. Солнце нещадно жгло кожу, от этого начиналась головная боль. Да, в этом-то все и дело. Это из-за солнца у нее такие сумасшедшие картинки встают в мозгу, от которых потом все тело начинает содрогаться. Приходя в себя, она натужно пожала плечами.

– Да уж видно, как тает, – сказала она с невинной легкостью, которой отнюдь не испытывала.

Он опять склонил голову набок:

– Так вы уверены, что все в порядке?

Он не узнает ее! На какое-то мгновение ее захлестнула волна облегчения, а потом случилась очень странная вещь. Легкое, но совершенно определенное чувство разочарования закралось в нее. Такая реакция ее саму поразила, поскольку уж что-то, но не разочарование должна была бы она испытывать после всего, что ей пришлось пережить ради сохранения анонимности.

– Я потеряла ключи от машины.

– Хм-м, – он небрежно кинул туфли на асфальт и нацепил их на ноги. – А где, по-вашему, вы их потеряли?

– На пляже, вероятно. Я это обнаружила как раз перед тем, как столкнулась с вами рядом с фонтанчиком, – сказала она, припоминая, как убежала от него в павильоне.

– Ясно, – согласно кивнул он. – А почему бы вам не поискать их в павильоне, а я поищу на берегу. Кстати, какие они?

Холла ощупывала дужки очков и вновь испытывала неясную тревогу. «Если он не журналист, то с какой стати вызывается помочь, он ведь даже меня не знает?»

Она кивнула, соглашаясь. Она так устала от подозрений и недоверия. Куда все это заведет? Незнакомец подошел поближе и протянул руку.

– Извините, я, кажется, не представился. Меня зовут Эвен Джеймсон, а вас?

– Я Хилари Смит, – солгала она, подавая ему руку.

Обычно она считала нужным смотреть прямо в глаза тому, кто пожимает ее руку, но на Эвене Джеймсоне по-прежнему были солнцезащитные очки, она вынуждена была смотреть на точеные линии его губ и на маленькую капельку мороженого, оставшуюся на них. Рукопожатие у него было крепкое, но не грубое, и ее руку в своей он задержал чуть дольше, чем это было необходимо. Сердце Холли забилось со смешанным чувством возбуждения и страха. Так кто же такой этот Эвен Джеймсон и почему его рукопожатие кажется столь необъяснимо близким? Несколько песчинок попали между их ладонями, и от этого еще сильнее становилось чувство осязаемости его. Она быстро выдернула руку и отступила на шаг.

– Мои ключи? Ах, да, они на бамбуковом колечке с маленьким пластмассовым лимончиком.

Он нацепил рубаху.

– Десять минут, идет?

Она потерла руки, отряхивая песок, и ей показалось, будто это снова он к ней прикоснулся. Она кивнула, и только после этого он развернулся и пошел.

«Обычная набивная рубаха, а смотрится великолепно», – подумала она, наблюдая, как он направляется прочь от стоянки, когда он скрылся за ближайшей дюной, она тут же кинулась в душевую и скрывалась там, пока он не вернулся. Через десять минут Холли снова стояла рядом с его машиной и смотрела, как он подходит к стоянке.

– Ну как, нашли что-нибудь в павильоне, – спросил он. Она отошла на шаг от машины и виновато покачала головой. Он искал там на жаре ее ключи, а она пряталась здесь в тени и прохладе.

– Нет, но мистер Джеймсон, спасибо все равно за то, что искали. Я очень ценю.

Он протянул руку:

– Зовите меня просто Эвен, пожалуйста. А что вы теперь собираетесь делать?

Она пожала плечами.

– Пойду пешком.

Он отпрянул в показном ужасе.

– Ну что вы, только не в этом, – сказал он, указывая на ее сандалии.

Холли тоже посмотрела на свои ноги и пошевелила пальцами. Сандалии состояли из тоненьких полосочек и хрупких бус и непохоже было, что в них можно пройти по густому ковру, не говоря уж о пересеченной местности. Она покорно улыбнулась:

– Боюсь, что так.

Он покачал головой.

– Вы и мили в них не пройдете, почему бы мне вас не отвезти?

Он нерешительно посмотрел на нее. «Приятно, конечно, что она осторожная, – подумал он, – но что толку в этом сейчас для них обоих».

Он распахнул перед ней дверцу машины.

– А ведь ваша мама была права.

Она отпрянула.

– В чем?

– В том, что не стоит ездить с незнакомыми мужчинами.

Она снова смерила его взглядом, и он это видел.

– Но можете поверить, со мной вы будете в абсолютной безопасности.

Здравый смысл боролся в ней с женским инстинктом. Он не жалел на нее своего времени и казался совершенно искренним и уравновешенным. Она тихо засмеялась последней своей мысли, она так долго жила в Нью-Йорке, что в людях разбирается уже каким-то шестым чувством. С Эвеном Джеймсоном она чувствовала себя в безопасности, а ползучее беспокойство совершенно естественно, учитывая, в каких обстоятельствах она сейчас находится.

– Ну, если вы обещаете ничего моей маме не рассказывать… – начала она поддразнивать его.

– Только если вы моей ничего не расскажете, – сказал он, открывая дверь настежь.

Внутри было ужасно жарко, но Холли издала вздох облегчения, она слишком долго была в людном месте, и чем скорее исчезнет из вида, тем лучше. Улыбнувшись Эвену, Холли протянула руку и захлопнула дверцу. Эвен обошел машину сзади, приоткрыл по дороге багажник, захлопнул его, открыл переднюю дверь и сел на место водителя.

– Извините, что я так долго, – сказал он, глядя на приборную доску справа. Завел машину и включил кондиционер.

– Вы ведь торопитесь, как я понимаю.

Холли сняла шляпу и вытерла пот со лба.

– Я, тороплюсь, – а с чего вы взяли?

Эвен пожал плечами, и быстрая улыбка промелькнула на его губах. Она не воспрепятствовала, когда он взял ее шляпу и кинул на заднее сиденье. Правую руку он положил на спинку ее сиденья и некоторое время хранил молчание. После этого он сдвинул на лоб темные очки, и Холли открылись темно-синие глаза, светящиеся умом, мудростью и незаданными вопросами.

– У меня окна затемненные, так что можете снять свои очки.

Холли принялась было снимать их, но тут же торопливо оставила на месте. Очки были последней преградой, мешающей Эвену целиком увидеть лицо «славной девочки». Рано или поздно он все равно обнаружит правду, так уж пусть лучше поздно.

– Мне их прописали.

– А как же я тогда узнаю, какого цвета у вас глаза, – спросил он с наигранной невинностью.

– Зеленые, – объявила она деловым тоном и пристегнулась ремнем безопасности. Когда она снова повернулась к нему, оказалось, что его глаза сузились до скептических щелок. Если она проявит неосторожность, то вызовет у него подозрение, она спокойно улыбнулась.

– На самом деле зеленые, папа говорит, что они цвета клевера.

– Таинственная вы женщина, мисс Хилари Смит. Расскажите-ка мне о себе, чем вы, скажем, занимаетесь, кроме разглашения своих детских психотравм.

Ей, может быть, и хотелось бы рассказать Эвену о том, какое у ее отца своеобразное чувство юмора, но она ведь его практически не знает. Кроме того, ей хотелось пристыдить его за то, что он так легко относится к вопросу детских травм, хотя почему-то она знала, что это не так.

– Я пишу путевые заметки, – соврала она, – я свободный художник. А вы?

– Специалист по летательной технике, по профессии и по призванию, кроме того, иногда и сам летаю.

Поджав под себя ноги, она повернулась к нему.

– Вы, что ли, делаете бизнес на том, что катаете на самолетах богатых да знаменитых?

– Богатых – да, знаменитых – редко.

Холли кивнула, теперь главное было отвернуть разговор от себя самой. Кроме того, у него такая интересная работа.

– Ну и куда же вы летаете?

– А куда угодно. Последние несколько месяцев четыре раза был в Южной Америке, в основном в Перу.

Кондиционер, наконец, выгнал из салона весь перегретый воздух, и он захлопнул свою дверь.

– Очень приятно возвращаться, – он включил скорость, потом повернулся к ней с многозначительной улыбкой, – и очень приятно встретиться с вами, Хилари.

Никто и никогда не улыбался ей так, как он это делал сейчас, а если кто и улыбался, то никогда до этого еще не испытывала она такого непосредственного и телесного отклика. В глубине его глаз таился вызов: они будто говорили: «Ты только позволь, и мы так чудесно время проведем».

Его чувственная энергия продолжала врываться в нее, как свежий ветер жарким полднем, выветривая все ее сомнения. Она расслабилась в своем кресле, и ей почти щекотно было от осознания того, что она сохранила инкогнито.

– Я тоже очень рада знакомству с вами, Эвен. Еще раз большое спасибо за то, что вы поискали ключи от моей машины и предложили подвезти меня. Я остановилась в Кейпшелл, прямо за мостом.

– Я тоже.

– У вас отпуск?

Он кивнул и вырулил со стоянки, направляясь в сторону моста на северной оконечности парка Дюнайленд.

– Мне летный врач сказал, что пришла пора заняться загаром, а может быть построить несколько песочных крепостей и встретиться с Хилари Смит, – он взглянул на нее. – Нет, я серьезно, наш летный врач просто с ума сходит, если мы по три года летаем без отпуска. А вы?

– Я просто отдыхаю.

– Ах, Хилари Смит, такая красавица и такая лгунья – интригующее сочетание.

Чтобы хоть как-то перевести разговор, она быстро продолжила:

– А вы говорили про Перу, вы во время землетрясения там не были?

– Был, – он посмотрел на нее и увидел, что она смотрит в зеркало заднего вида. Она все еще стесняется, что согласилась поехать с ним. Совершенно определенно, она убегала от кого-то на пляже, и теперь явно не хочет говорить о себе. Так кого он везет, кто она такая – наводчица в бегах, красавица, спасающаяся от ревнивого любовника или кто-то ее шантажирует?

«Лучше не давить», – подумал он. Терпение, терпение всегда вознаграждается, он решил помолчать, пока она сама не заговорит. До чего же она все-таки смотрится, в той части, конечно, которая ему видна, а очки эти, она носит будто броню, что же за огнедышащий дракон ей угрожает? Кто или что могло заставить ее пешком пойти до города в этот адский зной? Терпение, терпение, утешал он себя.

Чтобы как-то собраться с мыслями, Эвен принялся глядеть в окно, подозрение, конечно, не в его духе, но ведь она сейчас могла идти вдоль обочины и вероятно тащить сандалию, а то и обе с порванными тесемками. Красота диких слив и прочие непричесанные прибрежные растительности не могли заглушить его мыслей, ведь она могла и вовсе не дойти, могла хватить солнечный удар и вообще Бог знает, что.

– Ну так вы мне расскажете или нет, – спросила она, перебивая его мысли.

– О чем? О солнечном ударе, о сжимающих кольцо осады злодеях, о чем?

– О землетрясении, на что это похоже?

– Оно меня до смерти перепугало. Мы были в Куско и пол-отеля, в котором я жил, снесло напрочь.

– А вы не пострадали?

– Нет, а вот чистильщик сапог в холле сломал ногу. Слава Богу, аэропорт не вышел из строя. Мы отправили его самолетом в Лиму, и представляете, этот мальчишка никогда, оказывается до этого, самолетами не летал и от сочетания современного лайнера с адской болью у него съехали набекрень мозги, и он решил, что он возносится на небеса…

Эвен покачал головой.

– Представляете, какая это удача, если что-нибудь подобное происходит при вас?

Холли кивнула и спросила:

– А что с ним потом стало?

– На той неделе я получил факс от своего клиента – парень выздоравливает и хочет снова полетать.

Холли засмеялась вместе с Эвеном.

– Знаете, вы ведь чудесную вещь сделали, вот так помогли, ведь дети – они беспомощны, если случается катастрофа. Как бы мне хотелось, чтобы на свете было побольше таких людей, как вы.

Она явно расслаблялась, ему очень хотелось, чтобы так все и продолжалось.

– Похоже, подобные темы вас особенно интересуют, – заметил он.

– А я – добровольный помощник в Лемонэйд, – заявила она, – это организация, занимающаяся помощью при катастрофах, там дети помогают детям на самом элементарном уровне. Содержат мойки для машин, выгуливают собак, чистят гаражи и тому подобное. А заработанные деньги направляют на помощь другим детям, которые попадают в катастрофы.

– Вы не шутите? Звучит очень достойно. А вы сами чем именно заняты?

Холли вжалась поглубже в сиденье и принялась теребить ремень безопасности. Уж слишком просто с ним говорить, надо получше следить за своими словами.

– Ну, я просто марки наклеиваю, конверты отправляю, вот и все. Лучше вы расскажите-ка мне побольше о Перу.

К тому времени, когда они припарковались у небольшого ряда магазинов в Кейпшелл, она безостановочно смеялась над его рассказом о нескольких пугливых ламах, на которые он натолкнулся среди древних развалин строений инков.

– Мне там кое-что купить надо, пойдете со мной?

Холли едва не согласилась, но стоило ей глянуть в окно, как действительность тут же взяла свое. Слишком людно, слишком большая опасность быть узнанной.

– Вы идите, я здесь подожду.

Она смотрела, как он входит в маленькую зеленую лавку, и на нее вдруг нахлынула новая волна подавленности. Что он будет делать, если кто-нибудь узнает ее прямо пока они вместе? Она вспомнила массовую сцену на прошлой неделе на Мэдиссон-авеню. Что он подумает, если узнает про плакат с ее обнаженной задницей, который идет по десять долларов за штуку? Она вздрогнула. И кто это только сказал, что в жизни есть справедливость? – не иначе, как тот самый чудак, который заявил, что браки заключаются на небесах. Эвен вернулся через несколько минут и принес с собой два бумажных пакета. Бросив их на заднее сиденье, он указал подбородком на один из них.

– Его надо сразу в холодильник. Вы не против, если я закину это к себе домой?

Еще несколько минут в его обществе.

– Я не против.

– Ну вот и хорошо, а потом мы позвоним дилеру, чтобы узнать о запасных ключах.

Холли откинула за ухо прядь волос и улыбнулась. Машина наполнилась энергией Эвена, и места для подавленности не осталось.

– Вы обо всем заботитесь, вы всегда столь добры к незнакомым людям, у которых трудности?

Эвен засмеялся.

– На самом-то деле именно этим я и занят по долгу службы, сглаживаю острые углы с нашими клиентами. Ну, хватит о работе, у меня отпуск. – Он посмотрел на пакет побольше.

– А в этом у меня для вас подарок.

– Для меня?

Она удивленно посмотрела на него и засмеялась. Он протянул ей пластмассовый тюбик, и она прочла: цинковая мазь.

– Зачем вы мне это купили?

– Ну, кто-то же должен был об этом позаботиться. У вас нос так горит, что ночью можно будет электричество не включать.

В те времена, когда она была моделью, она пользовалась столькими мазями для загара, что впору было открывать ими торговлю, сегодня же она просто-напросто забыла это сделать. Холли опустила солнцезащитный козырек на лобовом стекле и склонилась к зеркальцу, прикрепленному к нему. Застонав, она резко вернула козырек на место. Поскольку он тоже пригнулся, чтобы посмотреть, лица их оказались в нескольких дюймах друг от друга.

– Я думала, что шляпа поможет мне с этим справиться.

– Правда? – голос его звучал вкрадчиво, и он придвинулся еще чуть ближе.

– А на пляже вы почему-то поправляли эту шляпу каждый раз, стоило лишь вам посмотреть в мою сторону.

Холли почувствовала, как во рту у нее пересохло.

– Я не знала, что вы…

– Что я тоже на вас смотрю? Да я глаз от вас оторвать не мог.

Эвен протянул руку, чтобы снять с нее очки, но тут кто-то забарабанил в стекло.

– Э, приятель, поезжай домой, и там с ней целуйся, мне припарковаться негде, а я товары привез.

Эвен повернулся и увидел в боковом окне огромную ухмыляющуюся физиономию в обрамлении двух сложенных рупором ладоней, прижавшуюся к стеклу. С губ Эвена сорвалось короткое ругательство, но он одарил человека улыбкой и приветственно махнул ему рукой. Прикрывая лицо одной рукой, Холли вжалась в сиденье.

«Не так уж все и плохо, – говорила она себе, – могло быть гораздо хуже, как, например, когда тот журналист Денис Кратче выследил ее с микрофоном в дамской уборной». И все равно она поймала себя на том, что еще глубже вдавливается в сиденье, она смотрела, как Эвен, глядя в боковое зеркальце, трогается с места. С добродушной сдержанностью он оглянулся через плечо и прокомментировал происшедшее:

– Не хотелось мне ссориться с этим увальнем, а то уж больно у него грузовик здоровенный.

– Да уж, – согласилась Холли, – с таким увальнем лучше не сталкиваться.

«Этого еще не хватало, – подумала она, – нарываться на скандал с водителем грузовика и с красавчиком типа Эвена, вот уж газетчикам это понравится».

Они ехали по людной улице, и она все пригибала и пригибала голову, но на удивление скоро Эвен уже протягивал руку к дистанционному управлению воротами гаража на приборной панели.

– Ну вот мы и дома, а я никак не дождусь, чтобы вы мне рассказали, что вы такого интересного нашли у меня на полу.

Она выпрямилась и посмотрела в окно. Мощеный проезд к трехэтажному дому был до боли ей знаком, так же как и шестифутовый забор, которым было обнесено владение. Рот у нее открылся от неподдельного удивления.

– Вы что, шутите? То есть, ну, конечно, вы меня обманываете!

Эвен заехал в гараж и направил пульт себе через плечо.

– Хилари, вы уходите от ответа. – Ворота захлопнулись. – Вы всегда ездите в машинах в позе эмбриона или только в моей.

– Эвен, – начала она, не обращая внимания на вопрос. – Я остановилась в доме прямо за этим. В маленьком домике сразу за вашим, – добавила она, будто он ее не слышит.

– Это вам Энни сдала, правда? – брови его сдвинулись, потом внезапно снова раздвинулись. Веселая улыбка появилась у него на лице.

– Очень интересный будет отпуск, – сказал он, протягивая руку с блокнотом и прикрепляя его к поясу.

Холли настороженно улыбнулась, покачала головой.

– Подождите, слишком уж много совпадений, – но она знала Энни еще со школы, и Энни ничего не стала бы специально подстраивать, просто ведь Эвен, ведь… На его лице снова медленно проступила уверенная улыбка.

– По-моему, Хилари, это у них зовется «кисмет», – выдал он, протягивая руку за пакетом зелени. Улыбка не исчезала.

– Как вы думаете?

– Кисмет? – ее посетило такое чувство, будто она держалась за канат, и внезапно ее попросили его бросить. Она посмотрела на тюбик цинковой мази, который по-прежнему сжимала в руке, потом на него.

Надо прямо сейчас уходить, надо поблагодарить его, нет, не надо благодарить, просто уйти. На самом деле, что же ее так тронуло, этот простенький подарок или, может быть, честность в его глазах, поверить ему, может быть, хоть чуть-чуть не надолго. Это можно, может быть.

– Может быть, – повторил он, подмигивая. – Тогда собирайте вещи, пойдемте.

Она послушалась, пошла за ним. Из гаража они прошли на просторную кухню-столовую, она окинула взором освещенную солнцем площадку над столовой.

– Какое чудесное место! У вас должно быть очень большая семья?

Она повернулась к нему лицом. Обручального кольца на нем не было, но в наше время это отнюдь не значит, что человек холостяк. Он направился прямиком к холодильнику и принялся запихивать в него первый пакет.

– Прежде чем вы спросите, я вам отвечу: нет, я не женат, а этот чудовищный домина достался мне от родных, они три года назад переехали во Флориду.

На губах Эвена играла улыбка. Он захлопнул морозильную дверь, после чего переправил в холодильник второй пакет. Холли мрачно кивнула, изо всех сил стараясь не улыбнуться в ответ. Она прочистила горло:

– А вы всегда так овощи храните?

Он закрыл холодильник, после чего взял ее за руку и потянул ее к широкой центральной лестнице.

– Всегда, когда ко мне в гости приходит Хилари Смит и объявляет мне, что мой дом у моря чудесный. Пойдемте, я покажу вам, где прыгал с площадки, пользуясь зонтиком дядюшки Карла как парашютом. Мне было шесть лет, и я насмотрелся слишком много мультиков.

Она со смехом позволила ему потащить себя вверх по лестнице, а потом через открытую площадку. Эвен хлопнул ладонями по поручням:

– Именно здесь началась моя карьера в авиации. Конечно, с тех пор я как следует отработал посадку.

– Эвен, но вы же шею здесь могли свернуть.

– Шею не шею, а ногу сломал.

Взяв ее за руку, он провел ее в широкий холл.

– А здесь я провел июль и часть августа того самого года, – продолжил он, открывая первую дверь налево. Она замялась. – Пойдемте, а то пропустите самое интересное в нашем осмотре. Обещаю, что это лучше, чем Грейсленд и Белый дом вместе взятые.

Она прошла вслед за ним в затемненную комнату. Глаза его весело загорелись, когда он прислонил ее спиной к стене.

– А я-то думал, – сказал он, – что мне на эту стену никогда больше смотреть не захочется.

Эвен Джеймсон рассматривал красавицу, стоящую перед ним. Он протянул руку, снял с нее очки и бросил их на ковер. Было слишком темно, Эвен не видел какого цвета у нее глаза, но в них были искорки, благодаря тоненьким лучикам света, проникающим сквозь закрытые ставни. Он протянул руку к ее волосам, ниспадающим на плечи шелковистыми волнами золотисто-рыжего цвета, а ее лицо даже, если она и не модель, то ей бы стоило стать моделью, подумал он. Желание пронзило его с потрясающей быстротой, будто воздух рассекли. Он старался, чтобы голос его по-прежнему звучал небрежно, но противиться больше не мог.

– А увалень велел мне отвезти вас домой и поцеловать. – С ощущением какой-то безрассудной радости она потянулась к нему и положила руки ему на грудь. Ей не хотелось ничего знать про страх и неуверенность, которые властвовали над ее жизнью, ей просто хотелось, чтобы сейчас этот мужчина был с ней, хотелось отдаться чувствам, которые он в ней пробуждал. Столь чудесных, столь настоящих чувств она никогда раньше не испытывала.

– Ну так и не будем спорить с увальнем, – сказала она, подписываясь на участие в тайном заговоре, – ведь у него такой здоровый грузовик.

– Нет, совсем не из-за грузовика, Хилари, – прошептал Эвен, наклоняя свою голову к ее, – а просто.

Губы у него были теплые, и они коснулись ее губ, глаза ее стали закрываться, но в последний момент она увидела, что висит на стене напротив.

– О боже мой!

Холли изо всех сил оттолкнула его от себя.

– Как вы могли?

Она стала бить его зажатыми кулаками.

– За что?

Указав на плакат в рамке, который висел на противоположной стене, она застонала от горя. А после выплюнула с болью и ненавистью в голосе:

– Вы знали, – и продолжила, уперев кулаки в бедра и пригнув голову, – вы знали с того самого момента, как меня увидели, так?

– Знал, что?

Эвен, казалось, искренне ничего не понимал.

– Знали, что я и есть – «славная девочка».

Глава вторая

Эвен покосился через плечо, и взгляд его приковал плакат в рамке, на котором была изображена обнаженная женщина. Плакат был выполнен в золотистых тонах, и девушка на нем тоже смотрела на него через плечо. Казалось, будто она возникает из музыкального инструмента, или это был цветок? Эвен подошел поближе. Холли щелкнула выключателем.

– Ну же, давай, иди смотри, все уже видели, – выпалила она. Он знал, что ему следовало бы смотреть на Хилари, но ничего не мог с собой поделать, он стоял и смотрел на плакат. Из медового рассвета возникала обнаженная красавица со светло-рыжими волосами, разметавшимися по плечам. Бросалась в глаза ненарочитость композиции. Он сразу отметил изысканно неправильный овал ее рта и зеленые искорки в глазах, через плечо глядящих на него. Все, начиная с пойманного в движении правого бедра и кончая изящнейшим изгибом пальцев на бархатистом лепестке, говорило за то, что модель определенно застали врасплох, и это ее чертовски взбесило.

– Хилари, так это… это вы?

Холли подобрала очки с пола, стремглав пролетела мимо него и выскочила из комнаты. Уже выбегая на площадку, она выкрикнула:

– Вы что думали, я такая дура? Да как вы посмели, втерлись обманом ко мне в доверие, а сами, оказывается, просто хотели наложить лапы на «славную девочку»! – ухватившись за перила, она обернулась и выкрикнула еще громче:

– Значит, на пляже вы весь день на меня пялились и планировали все это, ну же, сознайтесь!

Ответа не последовало. Холли даже разобрало любопытство, чего это он не выскакивает из спальни, не рассыпается перед ней в извинениях и в очередной лжи, что он вообще там делает.

– Эвен Джеймсон, ну будьте же хоть немножко мужчиной, хотя бы ответьте мне?

Он ответил: это был самый долгий, самый пронзительный стон, прорезавший тишину, какой ей когда-либо доводилось слышать. Собрав в кулак всю свою гордость, она задрала подбородок и прошествовала вниз по ступеням. Да как она только подумать могла, что в этом Джеймсоне может быть что-то особенное, а еще говорил «кисмет», что значит «судьба» по-восточному. В какую романтичную дуру он ее превратил, заставил раскрыть все карты. Она схватила с полки свои вещи и вышла сквозь стеклянные откатывающиеся двери. Никогда еще не манил ее настолько крохотный коттедж, расположенный на противоположной стороне кирпичного дворика.

– Подождите минутку, я вспомнил, это вы были в Спортиллюстрейтед в зеленом замшевом бикини на пляже в Мекенах, – Эвен появился из спальни, – правильно?

В ответ раздался стук захлопнувшейся двери. Он перешел на другую сторону площадки и стал смотреть на нее через заднее окно. Прямые плечи, решительная походка, это был бы образцовый уход, вот только она почему-то споткнулась о шланг для поливки, протянутый во дворе. Он распахнул окно:

– Эй, нам надо поговорить!

Не говоря ни слова, она дошла до застекленного крыльца своего коттеджа и рывком распахнула дверь. Раздался отчетливый стук, а следом еще один – это она захлопнула за собой дверь коттеджа. Эвен обеими руками облокотился на подоконник и улыбнулся.

– Обед через час, Хилари, – тихо сказал он.

Она не услышала, а он этого и не хотел, по крайней мере, пока. Окинув взглядом свой приморский двор, он с радостью отдался нахлынувшим… воспоминаниям о былом. Нет, никогда не продаст он это владение, что бы ему ни советовали его помощники, ведь однажды, когда у него уже будут дети… Не давая окончательно оборваться этой мысли, он вернулся на порог спальни и снова уставился на плакат. Фото, хотя и выглядело случайным, но определенно принадлежало профессиональному фотографу. Искусное освещение, утренняя заря в перспективе, совершенство самой Хилари, безупречность ее кожи только доказывали это.

Как она себя назвала? – «славная девочка» – славная-то славная, да вот никак не девочка, само олицетворение женственности. То чего не видно, легко можно представить.

Эвен прочистил горло, выключил свет и закрыл дверь спальни. Фотоискусство шагнуло далеко вперед с тех пор, как он учился в колледже. Пора принять душ, холодный душ, с прискорбием признался он себе, переходя в главную спальню. Ни у кого больше нет такой кожи. Он совершил дежурный звонок в Эр-Сервис-Интернешнл, где его проинформировали, что дела идут хорошо, акции на бирже не упали со вчерашнего дня, никто из отборных клиентов Эй-Эс-Ай ему не звонил. С одним из них вскоре должны были начаться переговоры о продлении контракта, и Эвену очень хотелось, чтобы все было как по маслу. Он напомнил об этом.

– Но у вас ведь отпуск, мистер Джеймсон, вы бы лучше отдохнули как следует, – посоветовала ему Талли, его секретарь.

Эвен глянул из окон задней спальни на коттедж.

– Я так и собираюсь, Талли, однако позвоните мне, если… – договаривать фразу до конца не пришлось, Талли повесила трубку. Он снял рубаху, плавки, полез в бельевой шкаф, вытащил оттуда полотенце и мыло. Он принялся бы срывать с мыла упаковку, а там снова была она – «славная девочка» – только в этот раз раструб лепестков был густо-розовый и по сравнению с плакатом гораздо лучше оттенял очертания ее головы и плеч. Под картинкой на обертке было приписано незамысловатое изречение: «Мыло «Славное утро». Славно день начнешь, славно и закончишь».

Эвен покачал головой и направился в душ. Побыстрее закончив с этим, он оделся в шорты цвета хаки и футболку, прицепил к поясу блокнот и направился вниз. По дороге он насвистывал простенький мотивчик, но не мог припомнить, где он его услышал. Просто эта мелодия идеально соответствовала его состоянию. Пора было растапливать жаровню. Он задумал славно провести этот вечер.

Холли отложила на пол блокнот и карандаш, взяла охлажденный лимонад и принялась качаться на качелях, прикрепленных на застекленной веранде. Как тут сконцентрируешься на письме о материальной поддержке фонду Лемонэйд, если в ушах так и стоит надрывный стон Эвена Джеймсона и мешает думать.

Обожженное солнцем лицо стало гореть еще сильнее, стоило ей вспомнить, как она хотела, чтобы он ее поцеловал, даже жаждала этого. Она подняла ноги и вытянула их, положив на подлокотники сиденья напротив. Как только Энни вернется с продуктами, Холли обязательно обсудит с ней: нельзя ли переехать в какой-нибудь другой уединенный домик, хотя шансы жидкие, учитывая в особенности, что август на дворе. Она и сюда-то попала чисто по везению и по знакомству с Энни. Обычно же люди бронируют себе коттеджи в Кейпшелл еще предыдущим летом, так что вполне может статься, что она так и застрянет на задворках у Эвена.

Она прижала к виску пластиковый стаканчик и сдула раздражающие волосы, прилипающие к лицу. Не было ни ветерка, и приходилось дуть самой, чтобы сдуть с лица волосы, выбившиеся из хвоста. Она перевела взгляд на стеклянные раздвижные двери напротив, уж чего-чего, а еще одной перепалки с Эвеном Джеймсоном ей не хотелось. Как нарочно, двери раздвинулись, и появился Эвен.

Холли опустила на пол одну ногу и остановила качели. Она будто впервые его увидела, и снова не могла отвести от него глаз. Волосы у него были влажные и зачесаны назад, и поэтому ей очень просто было припомнить, как он выглядел, когда выходил из океана. Жесткие темные волосы осыпали его тело и блестели от морской воды. Теперь же все его высокое широкоплечее тело было скрыто шортами и футболкой. Красноватый оттенок его загара напомнил ей о спасателе, в которого она влюбилась еще школьницей. Мокрая прядь волос упала Эвену на лоб, и он откинул ее с невероятно голубых глаз отточено небрежным жестом. На фоне смуглого лица глаза его казались еще более голубыми. Как завороженная смотрела она на то, как Эвен входит в сарай рядом с домом. Раздался лязг, ругань и через несколько секунд он выкатил из сарая гриль. Насыпав в него горку угля, он полил его воспламеняющей жидкостью и бросил спичку. И перед тем как вернуться в дом, даже не посмотрел в сторону ее коттеджа. Хотя какое мне дело, напомнила она сама себе. Подобрав блокнот и карандаш, она откинулась на сиденье и принялась ждать. Вскоре двери снова открылись, и появился Эвен. В этот раз он нес все, что необходимо для готовки под открытым небом. Холли снова уронила блокнот и карандаш на пол и медленно выпрямилась. Так она никогда не закончит письмо, даже в черновике. Что это он там делает. Вытянув шею, она увидела, что он ставит поднос на стол, потом устанавливает над столом зонтик, потом расставляет тарелки и приборы на двоих.

– На двоих, кто же это к нему придет?

И тут обе ноги Холли рухнули на пол, она уронила пластмассовый стаканчик с лимонадом. Он направлялся к ней, держа в каждой руке по бутылке пива. Ее прошибла дрожь, то ли от того, что ледяная вода из стаканчика обрызгала ей ноги, то ли от его присутствия. Когда Эвен Джеймсон приблизился к ней в прошлый раз, они едва не поцеловались.

– Эй, привет!

Он прижался носом к стеклу двери.

– Не хотите присоединиться ко мне ради бутылочки пива и искрометного разговора Обед будет через полчаса, и я вас приглашаю.

– Обед?

Он продолжил все в том же жизнерадостном самоуверенном духе.

– Да, знаете ли, обед – это то, что между ланчем и закуской на ночь.

Не обращая внимания на промокшие ноги, она встала с качелей и небрежно подошла к нему.

– И все это ради автографа, Джеймсон?

Смеясь, он облокотился локтем в дверную ручку.

– Я не прошу вас об автографе, я прошу, чтобы вы составили мне компанию за обедом.

– Что вы говорите, я скорее буду есть песок.

– Хилари, пойдемте, пока пиво холодное.

– Меня зовут не Хилари, меня зовут Холли Хамелтон, и я не желаю с вами обедать. Уходите, немедленно, – и она направилась к стеклянной двери, ведущей с веранды внутрь коттеджа.

– Холли Хамелтон, – повторил он, – а завтра вы тоже будете Холли Хамелтон, или мне просто называть вас – славная девочка?

– Убирайтесь.

Она вошла в дом и громко хлопнула дверью. Эвен глубоко вздохнул, хоть это и его собственность, но в ее дом он вламываться не будет, по крайней мере, пока, но пусть хоть небо рухнет, поговорить он с ней обязан.

– Я говорю, можно я буду вас называть просто – славная девочка?

И уже через две секунды Холли снова выскочила из дома на веранду.

– Шшш… Вы что хотите, чтобы все побережье Джекси знало, что я здесь, – прошипела она, размахивая руками.

– Тогда, может быть, выйдете?

Голос его звучал уже тише.

– Славная девушка, мне нужно объясниться с вами кое в чем, и вам тоже, не откажетесь ли вы пообедать со мной?

Холли потирала одну промокшую ногу другой и думала над смыслом сказанного им. Это его собственность, и он отсюда уходить не обязан, более того он в любой момент может приказать ей убираться отсюда, или еще хуже: объявить прессе, что она здесь. Она тяжело вздохнула. Голос его звучал так искренне, так естественно, она уставилась мимо него на безоблачное небо. Запах горящих углей и дыма смешивался с запахом его лосьона, если она не будет следить за собой, то может снова предоставить ему шанс. Она облизала внутреннюю поверхность губ, и тут у нее громко заурчало в животе.

– Я все слышу, – подначил он.

– Сейчас Энни должна прийти с продуктами, – сказала она, и в животе снова заурчало.

– Хорошо, выйду через минуту, но только потому, что очень есть хочу.

Через несколько минут Эвен увидел как она, снова одетая в пляжное платье, шляпу и темные очки идет через дворик и усаживается на лавочку. Он вытер лоб тыльной стороной ладони и отглотнул пиво, вид у нее такой, будто она только что упала с линии. Обхватив себя руками, и положив ногу на ногу, она принялась безостановочно постукивать по земле ногой. Он покосился на иву и обратил внимание, что ветви практически не колышутся.

– Не слишком холодное? – спросила она, указывая на зажатую в его руке бутылку пива.

– Вообще-то сегодня не меньше 85 градусов, – он галантно кивнул, заметив, как она берет кусочек хлебушка и откусывает, – но если вам хочется подвинуться поближе к огню…

– Да прекратите же ломать комедию и говорите потише, – сказала она встревоженным шепотом, размахивая хлебом.

Большинство домов в обитаемой части острова, представлявшего собой барьерный риф, была построена очень близко друг к другу, но к владению Джеймсона это отношение не имело. Участок Эвена был расположен с краю и отделен от остальных еще двумя незастроенными участками. И тем не менее все равно кто-нибудь мог в этот момент проходить мимо. Эвен поставил пиво на стол, почесал в затылке и придвинулся поближе к ней. Усевшись верхом на стуле, он заговорил мягким голосом:

– Холли, я приехал сюда сегодня утром и сразу же направился на пляж Дюнайленд, клянусь вам, что я впервые увидел этот плакат, вы его раньше меня заметили, в чем дело?

Она с отвращением поцокала языком и покачала головой.

– Ну перестаньте же вы притворяться, что ничего не знали.

– Не знал чего? Что оформители из Си-Эн-Сан повесили плакат с вами у меня в свободной спальне, когда переоформляли ее в прошлом месяце или что мне пришлось сегодня принимать душ с мылом, на обертке которого была ваша фотография. Поймите, последних несколько месяцев я провел за границей, но тем не менее я оцениваю американскую красоту, стоит мне ее увидеть: неважно, висит она в виде фотографии у меня на стене, или лежит на пляже, или сидит рядом со мной.

Он взял ее за руку.

– А вот чего я не могу понять, то к чему все эти предосторожности?

Рука у него была все еще холодная от бутылки пива. Внезапно она осознала, что ей очень хочется прижать его руку к своей щеке. Ни искорки обмана не промелькнуло в этих прекрасных голубых глазах, только забота. И тут он сдавил ее руку, и кислый привкус во рту у нее растаял как мед.

– Вы на самом деле ничего не знаете?

Он медленно покачал головой.

– На самом деле.

– Эвен, из-за этого плаката я стала красоткой на час. Ко мне пристает каждый прохожий подонок, и поверьте, их оказалось так много, а в баре на 62-й стрит из этого плаката сделали мишень для дротиков. Один репортер даже забрался вслед за мной в общественную уборную.

Она увидела, что брови его поползли вверх от удивления. Она сняла ногу с ноги и склонилась вперед.

– Это правда, а родители звонили мне на прошлой неделе и рассказали, что какая-то церковь даже требует запретить этот плакат, потому что они говорят, что он развращает умы их детей, – она сняла очки. – Представляете, умы их детей! – повторила она. – Вы способны вообразить какое это унижение? – Она еще ближе склонилась к нему. – Я не хочу, чтобы меня фотографировали в журнале «Пипл» или «Геральдо», я просто хочу, чтобы меня оставили в покое до конца жизни.

Эвен еще крепче сжал ее руку.

– Холли, разве можно назвать унижением такой плакат, это же блеск, он же такой милый, такой сочный, такой романтичный, такой невинный, такой…

– Невинный, говорите?

– Да и это тоже, – он изо всех сил старался не улыбаться, а перед мысленным взором его проплывала ее великолепная фигура, изображенная на фотографии.

Холли вскочила:

– Эвен.

– Успокойтесь, успокойтесь, – он все еще держал ее за руку, притянул ее вниз, и она медленно осела на место. Пронзительная голубизна его глаз смягчилась в раскаянии.

– Забудьте обо всех этих превосходных степенях, скажите лучше перво-наперво, почему вы в таком случае согласились позировать, то есть я хочу сказать, если он вам так не нравится, то почему вы на это пошли?

Если бы в голосе его звучало хоть что-то кроме искреннего интереса, она бы завизжала. Веселые морщинки вокруг его глаз еще резче проступили, обозначая озабоченность, когда она не ответила ему сразу же. И тут вдруг ей захотелось все, все рассказать ему. Сейчас, по крайней мере, она расскажет ему все, что может.

– Да в том-то и дело, Эвен, я для этого плаката не позировала. Это было два года назад во время съемок рекламы моющих средств «Славное утро». Я как раз готовилась к съемкам рекламы шампуня, я хотела только поправить душ, а тут Стью окликнул меня по имени, я ничего сообразить не успела, а он уже щелкнул. Стью обещал, что он уничтожит негатив, я ему поверила.

– Слушайте, а нельзя ли этого Стью привлечь к суду? Разве фотограф не связан какими-то обязательствами перед вами, чтобы использовать ваши фотографии только для рекламы конкретного продукта.

Холли потерла лоб.

– В то самое время этот самый Стью был моим мужем. Сначала мне с ним было хорошо, а потом выяснилось, что с его стороны это был просто ловкий деловой ход. Понимаете, накануне развода я была для него основным источником доходов, он жутко не хотел терять мое лицо и тело. – Холли вздрогнула, она поняла, что сказала двусмысленность. – Я знаю, что это звучит ужасно, но я говорю не об эмоциональной боли, которую он испытал, когда я ушла от него, а я говорю о его потерях в бизнесе. Он страшно разозлился и стал настаивать, что если я хочу получить развод, то должна передать ему все права на свои фотографии, в частности по контракту со «Славным утром». А мне к тому времени было с ним настолько плохо, я так хотела развестись, что не обратила внимания на предостережение моего юриста и отписала ему все права на «Славное утро».

Между бровей Эвена пролегли глубокие складки. Он вероятно думал, что перед ним величайшая дура всех времен. Да с какой, собственно, стати она рассказывает этому человеку о самом худшем периоде в своей жизни. Она ведь этого Эвена Джеймсона знает полдня, не больше. Кровь тяжело застучала у нее в висках. Эвен поднялся, открыл пиво и подал ей, после этого он отвернулся и занялся перемешиванием углей в жаровне.

– Не надо мне объяснять, Холли, почему вы решили развестись. Я сам через это прошел.

Она поймала себя на том, что смотрит на обгоревшую от солнца кожу у него на шее, потом взгляд ее переместился на нежную покрасневшую кожу у него за ушами. Ее чудесный спаситель со стоянки тоже пережил много боли и дело тут не только в солнечных ожогах. От ее внимания не ускользнула горечь в его голосе. Эвен поправил решетку на жаровне, а после чего вилкой положил на нее два стейка.

– А «Славное утро» не возражает против этого?

– Еще бы, Стью подретушировал задник на плакате так, чтобы он не полностью совпадал с картинкой на мыльной упаковке и, как утверждает мой юрист, кампания от этого только счастлива. У них сбыт чуть ли не в несколько раз увеличился с тех пор, как плакат вышел из печати.

– Но все равно, Холли, я по-прежнему не понимаю, почему вы скрываетесь, ведь вы же модель, вам и так приходилось все время быть на виду, что особенного произошло?

Она не ответила, и он снова повернулся к ней. Холли сидела напряженная, губы ее слегка подрагивали.

– Но я ведь больше не модель, я хочу, чтобы все это было кончено.

Эвен пожал плечами.

– Ну так и пусть все будет кончено, пусть пресса, поклонники получат свое, дайте несколько интервью, оглянуться не успеете, а они уже за следующую жертву примутся. Вы же сами масло в огонь подливаете, создаете ажиотаж тем, что вас не видно.

– Вы не поняли. Стюарт, он лишил меня кое-чего, и я хочу вернуть это.

– Чего он вас лишил? – тихо спросил Эвен. – Что он отнял у вас?

– Он отнял у меня возможность сделать в жизни что-либо стоящее, ведь у меня были кое-какие планы, которые, – она запнулась, а потом зло выпалила: – он лишил меня чести!

Эвен поразмыслил над ее страстным заявлением. Повернувшись к жаровне, он перевернул мясо, раздалось аппетитное шипение.

– Честь, если уж смотреть в корень, очень субъективное понятие. В таком случае вы все прекрасно понимаете, – он перевел глаза на небо, потом снова на нее. Первоначальное смущение он, конечно, мог понять, но почему же она испытывает столь глубокое унижение, как она сама говорит?

Будь он проклят, если он что-нибудь понимает.

Он увидел, что она снова вздернула подбородок, может быть, даже слишком высоко. И тут его как громом поразило: она не договаривает, о чем-то она умалчивает. И именно из-за этого так влажно блестят ее глаза, и чуть не дрожит подбородок, и это что-то имеет прямое отношение к ее бывшему мужу, Стюарту Хамелтон у. И тут же сердце Эвена стало буквально рваться из груди от сочувствия к ней.

Доверьтесь мне, Холли, – так и хотелось сказать ему, но он не сказал. Пережить развод очень трудно, заставить себя вновь кому бы то ни было довериться – тем более. Лестью и обманом он тоже не станет выпытывать, он не станет рассказывать ей, какой уродливый у него самого был развод. Что-что, а это ей слышать совершенно ни к чему, кроме того, ему и самому не очень-то хотелось бы распространяться на эту тему. Фактически он ни с кем об этом ни разу не говорил.

– Ну и какие у вас планы? – ровным голосом спросил он.

Холли встала, открыла упаковку и начала ложкой накладывать картофельный салат ему на тарелку.

– Оставаться здесь, – промямлила она. Он вовсе не спрашивал ее о ближайших планах, он спрашивал о тех планах, которые каким-то образом нарушил ее бывший муж, о том, что она хотела сделать стоящего. Или она умышленно ушла от ответа? Он решил не настаивать, всему свое время, молча напомнил он себе.

– Прямо здесь, вы говорите.

– Что?

– Прямо здесь, за забором, рядом с коттеджем? – переспросил он.

– Именно, кстати, я люблю, когда стейк немножко не прожаренный.

– Вы шутите!

Она взглянула на него удивленно:

– Нет, я на самом деле люблю, когда немножко не прожаренный.

Он положил вилку для жаровни на стол и взял пиво.

– Холли, я спрашивал о том, что вы хотите остаться за забором, вы что, хотите именно так провести ваш отпуск, но это же просто немыслимо.

Она сунула ложку в упаковку с салатом и поставила ее на стол. Так она и думала, стоило ему услышать об этом ужасном случае, как он уже хочет, чтобы она съехала, а ведь она и половины не сказала. Сложив руки на груди, она повернулась к нему лицом.

– Отпуск! – взорвалась она. – Да это же не отпуск, Эвен. Неужели вы не понимаете, что это добровольная ссылка, что я скрываюсь от мира, пока там не увлекутся следующей голой задницей. Кроме того, хочу напомнить вам, что я уплатила за аренду.

Подбородок ее снова был поднят. Да, уж эта женщина к плачу не склонна, удовлетворенно заметил Эвен.

– Скрываетесь? Так это вы, значит, скрывались сегодня днем на общественном пляже в оранжевом купальнике, вырезанном выше пояса, а потом еще напялили поверх него всю эту белиберду для полной конспирации?

– Эта вещь от Лиз Клеберн, а там белиберды не шьют, кроме того, я по крайней мере сегодня днем не привлекала к себе всеобщего внимания, размазывая по всему телу мазь для загара.

Они стояли лицом к лицу и кричали друг на друга, и тут кто-то постучал в ворота. Холли инстинктивно схватила Эвена за плечи и постаралась пригнуть его пониже.

– О, господи, они нашли меня! – отчаянно зашептала она.

– О, мой ожог!

Холли сняла руки с его плеч.

– Извините, это я, – шепнула она, после этого повернулась и побежала в коттедж. Уже второй раз за сегодня она исчезает как вихрь, грустно подумал Эвен.

– Да, Эвен, да, неужто ты не узнал меня? – обладательница голоса коротко хохотнула, и прежде чем он успел что-либо ответить, продолжила: – это я, Энни. Ты откуда взялся? Ладно, потом, сначала мне помоги, не могу же я одновременно волочь продукты и отпирать ворота.

Эвен открыл ворота, и в его руках моментально очутились коробки с продуктами. Энни вошла во двор.

– А я-то думала, ты в Перу.

– Ты что, забыла, кто здесь хозяин?

Не обращая внимания на вопрос, Энни задала свой:

– Где она?

– В коттедже. Разве Талли тебе не сказала, чтобы в этом месяце не сдавать?

Опрятная невысокая брюнетка в джинсах и в футболке с Брюсом Спрингстином не сдавалась. На лице ее возникла хитрая улыбка.

– Так я не поняла, ты не доволен или, наоборот, благодаришь меня?

Эвен тяжело вздохнул. Энни слишком хорошо его знает, и он по-прежнему не может ее обмануть, как и в годы их совместно проведенного детства, кроме того она с самой лучшей стороны показала себя как прекрасный агент по сдаче в наем недвижимости и старый друг на протяжении долгих лет.

– Я? Не доволен? Да разве такое бывало, чтобы я был тобой не доволен.

– Конечно, нет, красавец ты мой! А твоя секретарша, она свое дело сделала, она мне не так давно позвонила, сказала, что дом будет переоформляться и что ты не хочешь, чтобы его сдавали на остаток лета.

– Да, но ведь ты все равно сдала коттедж.

Всякое добродушие исчезло с лица Энни.

– Но ведь только коттедж, Эвен, а Холли – моя ближайшая подруга, еще со школы. Еще скажи мне, что из-за этого мы с тобой поссоримся.

– Конечно, нет, может, расскажешь мне, что с ней стряслось? – он кивнул головой в сторону коттеджа. – Только без вранья.

Энни поглядела поверх Эвена в сторону коттеджа:

– Лучшие подруги умеют хранить тайну. Придется тебе самому у нее узнать, если она, конечно, пожелает тебе рассказать. Кроме того, если я скажу, что наделал ее бывший муж, то ты этому даже и не поверишь.

Эвен внимательно посмотрел на низенькую брюнетку.

– Тут ведь дело не только в плакате, правда?

– Конечно, нет. Стоило Холли успокоиться, как она и сама признала, что плакат получился просто прекрасный.

Тут мимо них молнией промелькнула Холли; она с грохотом захлопнула ворота и задвинула щеколду.

– Энни, ты же уверяла меня, что я буду здесь одна!

Энни посмотрела на Холли, потом на Эвена как на ненормальных.

– Энни, как я рад с тобой снова увидеться, какая ты умница, как ты хорошо управлялась с постояльцами, ты мне так помогла, старушка, спасибо тебе огромное, мне бы тут без тебя туго пришлось!

Холли искоса перекинулась взглядом с Эвеном и сказала:

– Простите, я очень неблагодарный человек, просто я совсем издергалась, сегодня очень плохо было на пляже.

Энни воздела руки:

– Плохо на пляже? Какая чушь! На пляже плохо не бывает, иначе туристический бизнес давно бы накрылся.

Энни обняла Холли.

– Ну-ка, дыши глубоко, расслабься, не угрожал ли тебе часом этот голубоглазый господин выселением или еще чем-нибудь?

Обе женщины поглядели на Эвена.

– Эй, не надо так на меня смотреть, я тут просто носильщик, куда отнести эти коробочки?

– К ней в домик, – сказала Энни. Эвен направился к коттеджу. – И не забудь положить скоропортящиеся продукты в холодильник.

– Только, если не трудно, может быть, кто-нибудь перевернет мясо? – крикнул он через плечо. Холли поспешно подошла к грилю, схватила щипцы и перевернула мясо.

– Мне из Лемонэйд должны прислать список адресов и наклейки на конверты. Как только они появятся, ты дашь мне знать?

– Конечно, ведь я же у тебя почтальон, так что не сомневайся.

– Спасибо.

– Да уж, знаешь ли, я думала, что в моем-то возрасте гораздо больше смогу сделать для Лемонэйд, чем просто печатать адреса на конверты. Я, конечно, не жалуюсь, печатать я умею, но уж лучше бы мне работать в Манхэттенском офисе, понимаешь?

Энни погрозила ей пальцем.

– Я тебе скажу, что я думаю, ты ведь так круто изменила образ жизни и пошла в Лемонэйд, чтобы помогать детям, и, конечно же, тебя не устраивает печатание адресов и заклеивание конвертов, так что придется тебе что-то предпринимать против Стью и его угрозы. Он ведь тебе не звонил, нет?

Энни покачала головой.

– Ну вот и хорошо, думаю, если бы он догадался, что я здесь, то позвонил бы обязательно.

Холли посмотрела в пустоту какое-то время, потом кивнула:

– Да, думаю, что это хороший знак.

– Знаешь что, Холли, – сказала Энни, – я думаю, что отсутствие знаков не очень хороший знак, если речь идет о змее, притаившейся в траве. Рано или поздно тебе придется с ним серьезно поговорить.

Холли попыталась переменить тему разговора, который затеяла Энни.

– Не могу я сейчас думать о Стью. Слушай, Энни, я ведь никаких документов об аренде этого коттеджа не подписывала, тебе не кажется, что я очень скоро могу оказаться на улице, Эвен ведь меня не вышвырнет?

– Едва ли.

– Ну, а если он меня выгонит, есть у меня хоть какие-то шансы найти себе другое место?

Энни высоко подняла брови:

– Никаких. Слушай, а почему бы тебе не переехать на время к нам, пока твои дела не уладятся. Там тебе не о чем будет волноваться, или тебя твое добровольное одиночное заключение ничему не научило?

– Научило, теперь я еще больше ценю помощь друзей.

– Ах, Холли, ведь Тони не врет, когда говорит, что он с радостью принял бы тебя.

– Да и твой муж не один, но я не могу, я ведь все время пряталась бы у вас в ванной, ведь у вас соседи и родственники падают просто как снег на голову.

Щипцами она переложила мясо на полочку над жаровней.

– Так что придется мне переубедить голубоглазого господина, как ты его называешь, чтобы он оставил меня.

– А ты что, никогда раньше с ним не встречалась, у нас ведь все девчонки звали его именно так, когда мы были еще совсем молодые. Правда, к тому времени, когда ты стала появляться на побережье, он уже отправился в университет где-то на западе. Он там женился, а жена его не захотела ехать сюда, ей здесь не нравилось, она говорила, что в Калифорнии лучше, а теперь они в разводе.

– А дети у них есть?

– Детей нет, по-моему, он хотел детей, а ей было все равно.

Энни потерла лоб.

– Я даже не помню, как ее зовут, дай-ка подумаю.

Итак, Эвен Джеймсон хотел детей, а его бывшая жена нет, какая до боли знакомая ситуация, подумала Холли.

– Все, вспомнила, ее звали Синтия, и когда Питер был совсем крошечный, у него была очень добрая привычка без конца на нее писать.

Холли, не стесняясь, рассмеялась, вскоре Энни присоединилась к ней. Когда они, наконец, успокоились, Холли спросила:

– А ты с ним свидания не назначала?

Энни покачала головой.

– Я тогда слишком сопливая была, на шесть лет моложе его, но зато я из него, а также из его братьев и друзей всю душу вытрясла. Некоторые из них назначали свидания моим старшим сестрам, а я их выслеживала и появлялась прямо перед ними в самый неподходящий момент.

– Да, именно так она и делала, – подтвердил Эвен, присоединяясь к ним. – Вот денечки-то были, правда, Энни. Берешь пиццу в кафе Кейпшелл, отправляешься с ней на пляж вместе с девочкой и там так сидишь…

Энни задумчиво посмотрела на него.

– Да, мало чего с тех пор изменилось. Обосновался бы здесь. В Лакидаг придумали несколько новых шикарных блюд, я думаю, тебе понравится. – Она подошла к воротам и открыла их.

– Глядишь, и Холли бы пиццей угостил. Ладно, мне пора бежать.

Ворота захлопнулись. Холли, прищурившись, посмотрела на Эвена.

– Вы чему улыбаетесь?

– Набережную вспоминаю, – сказал он, снимая щипцами мясо с жаровни и кладя его на тарелки. – Я ведь там много лет не был.

– О, а я вообще не была.

Она сложила руки на поясе и задумчиво покачала головой.

– Океанский бриз, запахи моря, звуки, люди, что сравнится с набережной теплой летней ночью.

– Ничто не сравнится, – согласился он.

Он пододвинул стол и пригласил ее сесть.

– А по-моему, Холли, я понимаю, почему вы выбрали себе местом заточения именно Кейпшелл.

– Правда?

– Да, из-за Энни, потому что вы ей верите.

Рот Холли округлился, плечи расслабились. Эвен почувствовал почти сладострастное удовлетворение. Совершенно определенно, со временем она расскажет ему истинную причину своего добровольного изгнания, и в чем бы тут не была суть проблемы, он обязательно ей поможет, ведь он специалист по решению чужих проблем и очень хороший специалист, а такой прекрасной клиентки у него никогда прежде не было. Он водрузил локоть на стол, положил голову на руку и принялся ждать.

– Да, вы правы, у меня очень много друзей и здесь, и за рубежом, но я никому не верю так, как Энни. Мы так много пережили вместе. Понимаете, мы вместе с ней впервые покупали губную помаду, у нас друг от друга не было секретов, и она даже… – Тут Холли запнулась, она чуть было не проболталась Эвену о том, как Энни предупреждала ее, чтобы она не выходила замуж за Стюарта. Холли протянула руку за бутылкой кетчупа и стала изо всех сил взбалтывать его.

Эвен всегда полагал, что проблеме надо смотреть в лицо. С его точки зрения скрываться на побережье Джерси было неправильным подходом, для Холли Хамелтон тем более. За то недолгое время, что он был с ней знаком, он уже убедился, что она женщина неглупая, и ей необходимо как-то устроить свою жизнь.

– Не знаю, Холли, что из этого выйдет.

Холли положила обратно на тарелку кусок картошки, который поднесла уже было ко рту. Ему захотелось, чтобы она уехала вместе со своими мишурными проблемами. В течение следующей минуты слышно было только двух нетерпеливых чаек, усевшихся на фонарных столбах рядом с воротами. Они кричали и требовали, чтобы их покормили и уже начали действовать Холли на нервы. Эвен продолжал сидеть, подперев подбородок рукой.

– Ну хорошо, так что же вы, что же вы так, – он взмахнул рукой, – так внезапно замолчали?

– Ничего, – монотонно ответила она, – очень вкусно, замечательный стейк у вас получился. Большое вам спасибо, что вы пригласили меня пообедать.

Он напряженно улыбнулся в ответ. Эта рыжеватая зеленоглазая блондинка то и дело бросает ему вызов.

– Если я могу чем-то вам помочь, если вам что-то нужно, то, пожалуйста, просите.

Она неуверенно взглянула на него. Похоже, он не собирается вышвырнуть ее прямо сегодня, что вполне может быть. Эвен сложил руки на столе и наклонился вперед, кое-чего он уже добился.

– Да, говорите.

– Ладно, я не знаю, правда, как сказать это, чтобы не показалось, будто я что-то от вас требую.

Он склонился еще ближе к ней и кивнул.

– Все в порядке, Холли, говорите свободно то, что думаете.

– Понимаете, в моем коттедже очень старенький кондиционер, и он три дня назад сломался, я вот и подумала, может быть, у вас есть запасной вентилятор?

Эвен выдохнул, закрыв глаза, и откинулся на спинку стула.

– Вентилятор, вам нужен вентилятор. Я вас правильно понял?

– Да.

– Вы получите вентилятор, – он потер лоб. Совершенно очевидно, что она ему не доверяет, пока по крайней мере.

Может быть, предположил он, стоит показать ей как это делается, может быть ему просто открыться перед ней самому.

– Я сейчас вернусь, – объяснил он, покинув стол, и зашел в дом. Через несколько минут он вернулся во дворик.

– Я думала, вы за вентилятором пошли.

– Потом схожу. Холли, нам надо еще немножко поговорить.

И тут она чуть не подавилась, потому что он положил рядом с тарелкой ее ключи от машины. От смятения у нее помутнело в глазах, а потом она принялась судорожно пережевывать и проглатывать пищу. Когда, наконец, во рту у нее стало пусто, она вытерла губы бумажной салфеткой и резко встала из-за стола.

– И как долго вы планировали держать их у себя? – спросила она, хватая ключи со стола.

– Недолго.

Она повернулась и направилась к коттеджу, ухитрившись во второй раз за день споткнуться о шланг.

Эвен вскочил на ноги:

– Погодите минутку, я даже очень рад, что я их взял.

Она резко обернулась:

– Рады? Значит, моя мать на самом деле была права, никогда нельзя садиться в машину к незнакомцам.

– Холли, – он понизил голос, и это вызвало в ней бурю эмоций, моментально рассеявших ярость. Что-то в нем сводит ее с ума, и в то же время приводит в здравый рассудок.

Да, он подошел к ней, взял шланг и откинул его в сторону.

– Нет ничего страшного в том, что я подержал ваши ключи, особенно если учесть, почему я это сделал. – Он взял ее пальцами за подбородок: – Взгляните на меня, вот и все.

Он улыбнулся так, что у нее перехватило дыхание.

– Ведь в машине я вам говорил чистую правду, я увидел, как вы смотрите на меня сегодня на пляже и стал тоже смотреть на вас. Мне хотелось с вами познакомиться, но прежде чем я успел придумать какой-нибудь непошлый способ сделать это, вы уже ушли. – Эвен протянул вторую руку: – А поэтому мне и на самом деле нисколько не жаль, что я заиграл ваши ключи; не отдать их вам показалось мне единственным способом провести с вами еще хоть какое-то время, а теперь я их вам отдаю, потому что хочу начать наши отношения с полной честности.

– Отношения? Но, Эвен, вы же не понимаете…

– Доверьтесь мне, Холли, потому что рано или поздно я все равно намерен все понять…

– Но я не могу…

Он склонился ближе:

– Шшш… сейчас я вас поцелую…

– О…

Едва его рот сомкнулся на ее губах, дрожь возбуждения охватила ее. Какая-то часть ее существа ждала этого поцелуя с тех самых пор, как он прижал ее к стене спальни, а может быть и гораздо раньше. Откликнуться на его поцелуй было очень просто, а сдержать себя очень сложно, и когда он привлек ее вплотную к себе, обхватив руками, она изо всех сил старалась побороть желание обхватить руками его голову, запустить пальцы в его волосы, открыть губы и попробовать нежность его языка, застонать от сладостного желания отдаться ему.

Кровь бешено пульсировала в его жилах. Со времен ранней юности не доводилось ему испытывать столь молниеносного отклика на свой поцелуй. Он медленно оторвался от ее губ, отстранился и, наконец, открыл глаза. Может быть, все дело в ярком солнце, в соленом морском воздухе, задумался он, глядя на обожженный нос и нежную улыбку Холли, а может быть, волшебные ощущения вызваны сладкими воспоминаниями об этом доме, продолжал размышлять он, глядя на ее чуть приоткрытые губы.

Он осмотрел ее с ног до головы и почувствовал, как у него сводит желудок. Причина этого была не в том, что он съел вчера что-то не то, причина была в Холли. Как быстро он попался, Эвен Джеймсон, ниспровергатель гороскопов, ненавистник биоритмов, нелюбитель всевозможных доказанных чудес, стоял, пораженный тем самым пресловутым громом.

Кисмет существует, судьба вновь повернулась к нему лицом и зажглась в изумрудно-зеленых глазах Холли. Они светились таким неутоленным голодом, что, как он подозревал, если бы она взглянула на себя в зеркало, то была бы шокирована. Тут, конечно, тоже оставались неясности, но то, что он нужен Холли Хамелтон, не вызывало сомнений. Нужен, как друг, как доверенное лицо и как любовник. Перво-наперво необходимо убедить ее, что он будет ее другом. После этого он заслужит ее доверие, а потом, когда все уладится, он станет ее любовником. И уже в этот момент он знал, что все это дело решенное.

– Вы можете довериться мне, правда можете, положитесь на меня так, как вы положились на Энни, вся разница в том, что я весь остаток лета буду жить в одном дворе с вами, а если мне вдруг потребуется выехать по делам в Джерси-сити, то мне всегда можно будет позвонить по телефону.

Лицо ее постепенно озаряла улыбка облегчения.

– Вы на самом деле так думаете, и я могу остаться?

Это, конечно, был не тот ответ, который он надеялся услышать, и даже объяснения не последовало, не было это очистительным потоком слов, на которые он также втайне надеялся, но все-таки это было шагом в верном направлении, шагом вперед.

– Да, можете остаться.

Глава третья

Холли очень даже понравилось, как решительно зазвенели стекла дверей ее веранды, когда она шла по широкому дворику, направляясь к воротам.

Поплавать при луне – именно это ей и нужно. Ведь днем кейпшеллские пляжи слишком заполнены людьми, так что бесполезно даже и пытаться поплавать, а вчерашнее фиаско показало, что даже и гораздо менее заполненные пляжи государственного парка Дюнайленд тоже не подходят.

Она взялась рукой за щеколду калитки ворот, вздохнула. С тех пор, как она встретила Эвена Джеймсона, слово «клаустрофобия» приобрело для нее гораздо более глубокое значение. Она приподняла щеколду, приоткрыла калитку и выглянула наружу, вокруг ни души.

Блаженная ночь расстилалась за пределами владений Эвена Джеймсона, тем не менее необходимо соблюдать осторожность, ведь курорты Нью-Джерси ориентированы прежде всего на семейный отдых и вполне могут попасться соседи, решившие пробежаться на ночь или выгулять собаку. Холли вздохнула: возможности появления чересчур рьяного репортера тоже нельзя было отвергать.

Вдоль дороги, параллельной пляжу и набережной, подло ярко горели уличные фонари, но дальше за этими фонарями простирался пустынный темный пляж. Слава богу, хотя бы Эвен сегодня у себя в офисе на севере штата, а не наверху поглядывает из окошка. Комичное, должно быть, зрелище представляет она из себя, когда босая, пригибаясь и оглядываясь, поспешно ковыляет по усыпанному гравием асфальту.

Уж в следующий раз, когда она решится на ночную вылазку, поклялась она себе, она обязательно наденет туфли. Выбравшись на набережную, она остановилась и поглядела на север, в миле отсюда целый шатер разноцветных огней светился в темном небе. Там, внизу, несколько тысяч людей наслаждались уникальной возможностью провести летнюю ночь на самом оживленном участке набережной Кейпшелла.

С севера донесся легкий порыв ветра, и ей даже показалось, будто она слышит голоса уличных музыкантов, распевающих в арках, и запах сосисок и перцев, жарящихся на открытых жаровнях. В ней пробудились неведомые эмоции, всплыли в памяти приятные мгновения ее юности, мгновения, которые начали уже было ей припоминаться прошлым вечером, когда она обедала с Эвеном.

Холли прижала к груди полотенце и перед ней живо предстали его обожженные солнцем уши и вопрошающие глаза. Ей привиделись его волосы, подымающиеся и опадающие на лбу под порывом теплого морского ветра, она еще плотнее прижала к груди полотенце и вся содрогнулась от воспоминания того, как его губы коснулись ее.

Ах, Эвен, как мило он встревожил ее чувства! Эвен, чье крепкое мускулистое тело так и просит, чтобы его коснулись. Эвен, чей голос возбуждает такие нервные окончания, о которых она уже и думать забыла. Уж не из-за этих ли картинок воспоминаний об Эвене решила она пойти поплавать посреди ночи?

Она запустила пальцы в волосы и слегка сдавила голову.

«Не могу я, – напомнила она себе, – не имею права предаваться больше таким мыслям, ведь мысли могут привести к действиям, а действия к ответным действиям. Ведь это просто, так просто представить себя в руках Эвена…» – И, повернувшись к морю, она поспешила вниз по ступеням на песок.

Да, нет никакого смысла отрицать, что их тянет друг к другу. Холли изо всех сил пнула песок, отрицать нет смысла, но поддаваться этому, тоже нет смысла. Ведь стоит только выплыть ее неприглядной тайне, как он будет презирать ее, и его прекрасные голубые глаза моментально станут холодно-стальными, как только он узнает правду – как только все ее узнают, если уж на то пошло.

Она инстинктивно знала, что из всего дурного, что произошло с ней за последний год, неодобрение со стороны Эвена Джеймсона будет именно тем единственным, что способно окончательно доконать ее, так что так или иначе придется ей держаться подальше от Эвена.

Океан призывно манил лунной дорожкой, в его объятиях, плывя изо всех сил, она сможет на какое-то время забыться. Она кинула полотенце на поломанный прут забора и побежала бегом по прохладному песку.

Прикончив второй пломбир за вечер, Эвен в третий раз направлялся наверх, у него были трудности, он никак не мог заснуть.

«Не та постель, – подумал он, – а может быть, дела компании не дают покоя мыслям».

Луи Стодорд настоял, что будет вести переговоры только с Эвеном, а посему на второй день отпуска ему пришлось отправиться на Манхэттен в офис Стодорда. Единственное, что скрашивало тяжелый двухчасовой обратный путь по битком заполненному шоссе Гарден-стейт Парквэй, было то, что он возвращается к Холли, а посему, когда, вернувшись, он обнаружил, что в ее коттедже свет уже погашен, то был разочарован.

Он в двадцатый раз поймал себя на том, что смотрит из окна площадки второго этажа. Он постучал по стеклу досуха облизанной палочкой от мороженого.

– Проснись, – прошептал он нежно. – Я соскучился по тебе, «славная девочка».

Ослепительно прекрасная Холли со своей тайной… Во что же все это выльется? – подумал он, и вновь вспомнились ему изумрудные глаза Холли, сверкающие яростью, когда она увидела плакат у него на стене и блестящие от облегчения, когда он сказал ей, что она может остаться, и нежно полуприкрытые, когда он поцеловал ее.

Холли предстала перед его мысленным взором вся, ее невероятной длины ноги, как она спотыкается о шланг во дворе, пальцы будто вновь ощутили гладь ее кожи…

Эвен закусил палочку от мороженого. Как же так получилось, что она навязчивой идеей вошла в его ум и тело, и это всего-то за 48 часов?

Эвен Алан Джеймсон, глава компании с капиталом в несколько сот миллионов долларов, квалифицированный пилот, летающий на четырех различных самолетах, единственный человек, с которым согласился вести переговоры Луи Стодорд, был околдован, раздавлен, очарован и просто поражен – и кем! – «славной девочкой»! А ведь ему 34 года, он разведен и вовсе не в его духе при виде женщин превращаться в пресловутого влюбленного теленка.

В отчаянии он молился: ну хотя бы знак, просто дай мне знак, что-нибудь…

Мысли его были прерваны шумом с улицы, и он моментально стал рациональным, разумным человеком, таким как обычно. Сломав пополам палочку от мороженого, он напомнил себе, что школу закончил уже давно, завтра он по-новому оценит ситуацию с Холли, да именно так. Холодно взвесит факты, рассудит, что ему известно, а что нет, а потом возьмется за дело, будет стараться вскрыть то, что ему неизвестно.

Со вновь обретенной решимостью Эвен направился вдоль по коридору. Все всегда можно уладить, просто голова должна оставаться холодной, а сейчас необходимо выяснить, кто там устраивает шум у него в переднем дворе.

Он ускорил шаг, скорее всего просто несколько тинэйджеров безобидно радуются погожему деньку. Крики стали громче.

«Господи, да неужели я в их возрасте так шумно себя вел?» – подумал он.

Войдя в спальню, он прошел по ковру цвета сельдерея и распахнул балконные двери. Со своего наблюдательного поста, расположенного футах в четырнадцати над тротуаром, он увидел трех юнцов, а буквально в пяти футах от них между кустами и своим забором притаившуюся Холли Хамелтон.

– Ну, ты и дурак! – кричал один парень другому.

– Ты же сам упустил ее! – набросился на него третий. – Да как же ты мог ее упустить, клянусь альпахи, я тебя…

Эвен протянул руку и включил прожектора.

– Извините, – громко шепнул он.

Все трое подняли лица в сторону балкона, щурясь от яркого света прожектора. Эвен перегнулся через перила и посмотрел на них.

– Вы не могли бы потише? У меня маленький ребенок, и жена его только что уложила, – сказал он, показывая через плечо. Хотя сидящую на корточках в тени Холли было почти не видно, Эвен заметил, как рот у нее сначала открылся от удивления, потом тут же снова закрылся. Главное, чтобы она сейчас ему доверилась и тогда уже через полминуты она будет в полной безопасности.

– Извините, – сказал один из юнцов, – просто тут все дело в том, что…

Другой подхватил:

– В том, что тут «славная девочка», по-моему, мы ее заметили, выследили, но вот этот дубина, – указал он на одного из своих приятелей и пихнул его кулаком в плечо, – этот дубина упустил ее.

Эвен перегнулся через перила и изобразил возбужденный интерес.

– На самом деле «славная девочка», говорите? Это, что – та, которая… – он изобразил руками традиционные женские формы, отчего Холли внизу сверкнула на него глазами.

– Да! – радостно закричала снизу троица.

Эвен кивнул, потом покачался на пятках.

– Слушайте, – сказал он, – а я ведь пару минут назад видел, как тут пробегал кто-то в купальнике, только она села, подождите, дайте-ка вспомню, – медленно сказал он. – Точно, в пикап, села в пикап светлого цвета.

– А куда он поехал, – спросил тот, что упустил, потирая плечо.

– А, брось ты, придурок! – сказал другой. – Теперь она где угодно может быть.

Он взглянул вверх на Эвена.

– Спасибо, извините, если разбудили вашего ребенка.

– Без проблем, – ответил Эвен театральным шепотом. После этого он дождался, пока они уйдут и свернут за угол. Облокотившись локтями на чугунные витые перила, Эвен положил подбородок на руки и стал рассматривать Холли внизу. Та по-прежнему сидела, вжавшись в каменный забор и спрятав голову между коленями.

– Эй, там внизу, привет!

Она тут же подняла голову в его сторону и одними губами произнесла:

– Ушли?

– Да.

Тогда она с трудом встала на ноги и отряхнула с тела листья и песок.

– Зря вы так радуетесь.

– Зря, это точно, – сказал он, как бы поддерживая разговор. – Кроме того, спешу заметить, это было такое зрелище…

– Вам бы посмотреть на него с моей точки зрения. – Холли вздохнула. – Ну да ладно, радуйтесь себе на здоровье и давайте с этим покончим. Я забыла ключи от калитки. Эй, а вы разве не должны сейчас быть в Джерси-сити или на Манхэттене?

– А я вернулся.

– Сама вижу.

– Шшш… ребенка разбудите.

Холли продралась сквозь кусты, вышла на тротуар и снова гневно посмотрела на Эвена.

– Нет у вас там никакого ребенка.

Она опять была в оранжевом купальнике, и волосы ее, по-прежнему мокрые от морской воды, густыми прядями прилипли к плечам, ноги, облепленные песком, были слегка похожи на цукаты, а купальник, купальник с вырезом до пояса, так плотно облегал ее тело, как пластиковая обертка.

Эвен тяжело вздохнул.

Холли снова посмотрела на него снизу вверх. Тот стоял, не меняя позы, и продолжал улыбаться ей.

– Ну а теперь вы на что пялитесь? – спросила она.

– На вас.

Обхватив себя руками, она посмотрела на свои пальцы, на ноги, на тело и с негодованием спросила:

– И что тут такого смешного?

– Вы, – сказал он, и оттолкнулся от перил. – Смешная!

Итак, он считает, что она смешная. Холли стояла и переминалась с ноги на ногу.

«Что теперь? – подумала она, – огорчиться или, наоборот, прийти в восторг, что она так повеселила его, что он даже не постеснялся ей об этом сказать?» Впрочем, ей почему-то нравилось смешить его. Какая-то неизведанная грань женской натуры приходила от этого в восторг. Она улыбнулась ему в ответ.

– А скажите мне, Холли, почему это вдруг вы решили поплавать посреди ночи, ведь сейчас купаться темно и очень опасно?

Он не шутил, голос его стал вдруг невероятно серьезен.

– Мне необходимо было вырваться отсюда, – сказала она, указывая через забор, – размяться.

– И вам не было страшно? Вы что, не видели фильмы про акулу?

– Эвен, я уже большая, и права я или нет, но решение я принимаю сама за себя.

Она уже практически кричала на него, если так пойдет и дальше, парни могут вернуться, поэтому она перешла на шепот. – А может быть, мы об этом поговорим внутри?

– Хорошая мысль.

Не прошло и минуты, как он уже открывал ворота, едва калитка приоткрылась, как Холли молнией метнулась внутрь и тут же прижалась к внутренней стороне кирпичного забора, распластавшись по нему силуэтом хищной птицы.

– Мне там кто-то послышался, – шепотом сказала она и тут же закрыла рот и принялась усердно дышать через нос.

– Вы хоть когда-нибудь делаете что-нибудь спокойно? – глядя на ее вздымающуюся и опускающуюся грудь, он вдруг понял, что сам он сейчас себя спокойно не чувствует. Тонкая ткань купальника только подчеркивала сочную линию ее груди и выступающие как камушки соски. В паху у него снова начало все напрягаться, хотя, если подумать, возбуждаться он начал сразу же, как увидел ее на берегу и до конца возбуждение так и не проходило.

«А почему ему собственно проходить? – спросил он сам себя. – И вообще имеет ли она хоть какое-то представление о том, что делает с ним ее неровное дыхание?»

Наконец, ей снова удалось выдавить из себя шепот:

– Я не помню.

Эвен моргнул:

– Чего не помните?

– Не помню, когда в последний раз была спокойна.

Взгляд ее пропутешествовал по всему его телу.

– Эвен, – заговорщически шепнула она.

Возбуждение приняло угрожающие размеры. Он протянул руку к ее щеке, прикоснулся к ней и в это самое мгновение понял, что ему даже больше нравится, когда она задыхается. Что такое: резинка его бледно-голубых трусов была расположена угрожающе низко и обнажала вертикальную полоску жестких волос ниже пупка.

– Эвен, вы в одних трусах.

– Я сплю в трусах. – Он склонился к ней и глубоко вдохнул, она пахла морем и вишневым тортом. – А вы в чем спите?

Она спала голая, но у нее не было намерения рассказывать ему об этом, а если бы и было, то как она могла ему что-нибудь рассказать, когда губы его уже накрыли ее? Эвен подошел вплотную, холодный изгиб ее бюста вжался в его грудь. Губы ее были прохладны и солоны от моря, он провел по ним языком, и они раскрылись. Слегка застонав, она поддалась волшебству его прикосновения. Опустив руки ей на бедра, он притянул ее к себе.

– Поцелуй меня, Холли.

Холли оторвалась от забора и попала в его объятия. Руки Эвена и ночная тьма сомкнулись вокруг нее. Она была в сильных, надежных руках, здесь ей ничто не грозило. Она защищена ото всего, пока Эвен прижимает ее к себе и так глубоко целует.

Упиваясь этими чувствами, она нежно застонала от облегчения и желания. Все перестало существовать для нее, кроме его бедер, прижавшихся к ее, и горячей плоти его рук у нее на спине, она таяла от его твердой решимости, она не могла даже помыслить ни чем другом, кроме того, чтобы заняться с ним любовью, но отдаться взаимному желанию значило бы осложнить себе жизнь. Занятие любовью не привело бы ни его, ни ее ни к чему хорошему. Неважно, что она так сильно хочет его, она не может ради себя и ради него.

Он хотел ее прямо здесь и сейчас. К черту весь мир, он так сильно хочет, просто до боли. Он запустил пальцы под лямки ее купальника и снял их с плеч.

– Нет, – прошептала она, отстраняясь, и тут же поправила купальник, если бы она этого не сделала, это значило бы, что она полностью ему доверяет. – Это сумасшествие, я не могу.

Он отступил на шаг, отер ладонью рот, по его телу пробежала легкая дрожь, и после этого он вновь овладел собой.

– Ты права, нам уже не восемнадцать. – Он глубоко вздохнул и улыбнулся ей. – Просто мы молодо себя ощущаем. Ладно, пойдем, я провожу тебя до дверей и там мы пожмем друг другу руки на прощание.

– Как на первом свидании?

Он кивнул. Заниматься с ним рукопожатиями гораздо безопаснее, чем поцелуями. Удовлетворения, конечно, это не приносит, но это определенно безопасно. Поцелуи Эвена не подразумевали окончания, они означали только начало, она вздрогнула от этой пронзительной мысли.

– Тебе не холодно?

– Немножко. Я потеряла полотенце, когда они погнались за мной. – Она потерла руки.

– Жаль, у меня нет с собой запасного свитера, а то я бы тебя в него закутал.

Они медленно пошли через дворик.

– В следующий раз не забуду принести его на свидание, – он указал в сторону чердака большого дома. – Мама упаковала его где-то там вместе с…

– Эвен, у нас не будет следующего свидания, пойми, я не могу.

– В недотрогу играем, да?

Она решила не продолжать разговор, даже если он и будет его вести в таких легких тонах. Едва они подошли к коттеджу, она взялась за дверную ручку. Она почти дома, почти на свободе, как только она войдет внутрь, пройдет всякое искушение отдаться потоку страсти, захлестнувшему ее. Едва она войдет, ей больше не придется смотреть на свои ноги, чтобы избежать его взгляда. Как только она войдет, искушение Эвеном Джеймсоном исчезнет.

Он потянулся к ее руке.

– Холли!

Еще один поцелуй и все, поклялась она себе. Она обхватила его руками за шею и притянула к себе его рот. В этот раз она повела себя как исследователь. Язык ее исполнил эротический танец в теплой пещере его рта, быстрый, жадный и тщательный, и тут же все кончилось, и она была за стеклянной дверью своей веранды и уже шла в комнату.

Он прижался ладонями к стеклу:

– Эй, я ведь просто хотел пожать руку.

Холли стояла как пень и слушала, как Эвен, уходя, насвистывает мелодию «Время проходит…»

Когда он задвинул за собой дверь дома, она вошла в крошечную комнату, уселась на софу, и засмеялась. Эвен, драгоценный, сексуальный Эвен, соблазнительный, отравляющий Эвен, Эвен. Она смеялась, пока слезы не потекли по лицу, и тогда она заплакала.

Глава четвертая

Однако слезами горю не поможешь, придется говорить со своим мучителем. Холли утерла слезы и потянулась к телефону. Четыре, пять, шесть гудков, включился автоответчик Стюарта. Холли ровным голосом обратилась поверх записанного приветствия:

– Возьми трубку, Стью, я знаю, что ты дома.

Не прошло и несколько секунд, как Стюарт Хамелтон взял трубку и выключил автоответчик. Самодовольным тоном он поцокал языком:

– Ну и чем могу быть полезен?

– Прошло уже три недели с тех пор, как ты рассказал мне о негативе для второго плаката.

– И кое-кто, Холли, не терял времени даром в течение этих трех недель. С каждым днем все больше сгущается покров тайны вокруг исчезновения «славной девочки». То ли она уехала из страны, а может быть, прячется за углом, увидим ли мы ее еще когда-нибудь? – Стью рассмеялся. – Должен отдать тебе должное, умеешь ты подразнить публику.

– Я не показываюсь в свете, поскольку моя общественная жизнь закончена.

– Правда?

Холли застыла, неужто Стью вычислил ее план, ведь если она станет общественным представителем Лемонэйд, то окажется в центре общественного внимания, конечно, все это зависит от того, когда ее введут в состав совета директоров, а решится все это не раньше осени, так что у нее еще есть время, чтобы разобраться с угрозой Стью.

– Если мое отсутствие поможет вдруг тебе продать еще несколько плакатов и сделает тебя еще чуть богаче, для меня это не имеет никакого значения, Стью.

– Я знаю, что имеет для тебя значение, и ты это получишь, если вернешься на работу.

– Стью, как ты не можешь понять, что я не…

Он резко прервал ее:

– А ты не слышала шестичасовой репортаж Дэниса Кратчи о развлечениях сегодня вечером, я бы тебе позвонил, но кроме телефона твоего юриста, у меня нет ничего. Ладно, как бы там ни было, он предлагает два билета туда-обратно в Монтегоупэй каждому, кто отыщет «славную девочку». Этот репортер сделал для продажи плакатов столько, что я и не думал, что такое возможно.

– Нам надо поговорить о втором негативе.

– А о чем тут говорить? Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне на работу, – голос его понизился, и речь угрожающе ускорилась. – Я на самом деле этого хочу, Холли, хватит тебе играть в прятки.

– Но поимей же совесть, ты же пользуешься мной. Ты присвоил обе фотографии без моего разрешения, так нечестно…

– Холли, любимая, ты же отписала мне права на всю ту серию фотографий, и эти два фото, их негативы, следовательно, тоже принадлежат мне, хотя вру, первая фотография стала уже всеобщим достоянием, а если хочешь стать обладательницей второго негатива, то тебе остается только вернуться ко мне на работу.

«Осел, шакал и свинья вместе взятые», – подумала она. Единственное, что поражает, – это как же она могла быть за ним замужем.

– Но я ведь даже не знаю, что это за вторая фотография, как она выглядит…

– Холли, если ты и дальше будешь откладывать неизбежное, то вскоре все узнают, что это за фотография, и как она выглядит.

Отпускать ее он явно не собирался. Он намерен был продолжать манипулировать ее жизнью ради собственной выгоды, как и раньше. Холли шагала взад-вперед рядом с софой, и злость в ней все нарастала.

– Еще один шанс, Холли, больше я ни о чем не прошу, я ведь давно уже согласился, что мы не будем больше вместе как мужчина и женщина, как муж и жена, но мы ведь очень спаянный деловой коллектив, твое лицо, твоя фигура и мой фаслблад. Ну так как, милая, возвращаешься ко мне на работу?

– Нет!

– Ну, ты ведь можешь где угодно работать еще по совместительству, так что Лемонэйд не лишится своей драгоценнейшей заклейщицы конвертов…

– Нет!

– В таком случае даю тебе срок до сентября, а потом появится в продаже «славная девочка номер два», и там будет все, что ты только можешь себе вообразить и чуть больше.

– В сентябре… Стюарт, пожалуйста, не делай этого, ведь я тебе не нужна, так и так ты рано или поздно найдешь себе новое лицо, ведь так много моделей хотят фотографироваться, дай им шанс, да и рекламные агентства этого хотят, им нужны новые лица, ты же можешь это сделать, Стью.

– Конечно, могу, я это и без тебя знаю.

– Пойми, Стюарт, я хочу двигаться вперед, а не назад, а этот меч, который ты подвесил у меня над головой, эта вторая фотография, которую я в жизни не видела, это же просто подлость по отношению ко мне, это нечестно, несправедливо, что я тебе такого плохого сделала?

– Мне, плохого? Да что ты мне можешь сделать плохого, тут все дело в бизнесе, Холли. – И он победно рассмеялся. – Только в бизнесе, ничего кроме бизнеса, позвонишь мне, когда придешь в себя, но вечно я ждать не буду, – и он повесил трубку.

Холли тупо вышла на застекленную веранду. Она зажгла свечи в подсвечниках и в их мерцающем свете села на качели, обхватив пальцами их поручни. Согнув ноги в коленях, она раскачала качели, и слова Стью продолжали эхом звучать у нее в ушах. Только бизнес, ничего кроме бизнеса, сказал он ей. Почему она с самого начала этого не рассмотрела, как могла она так долго быть за ним замужем, больше трех лет? Уронив голову на спинку сиденья качелей, она попыталась припомнить все с самого начала.

Едва закончив колледж, она уехала в Нью-Йорк, хотела устроиться журналистом. Стью заприметил ее в ресторане, когда она обедала с подругами, и подошел к ней с предложением, которое будто сошло со страниц киносценария.

– Мне хотелось бы сфотографировать вас для рекламы духов «Мари Поза», вы просто идеально для этого подходите. – Холли решила было, что это его «я сделаю вас звездой» – своего рода развлечение, она готова была уже отшутиться от предложения этого навязчивого светловолосого бородатого мужчины, но подруги убедили ее, что это такая авантюра, о которой она потом будет всю жизнь с радостью вспоминать, и даже вызвались сопроводить ее до студии.

Деньги у нее кончались, никакой работы журналистом не предвиделось, и Холли сказала – да.

Несомненно, Стью знал свое дело. За рекламой духов, последовала реклама кофе, за кофе – последовала вся американская рекламная компания Фастфуд и пошло: буклет за буклетом, так что вскоре ее личная жизнь и работа полностью переплелись с жизнью Стью. Он рассказывал ей о преданности своему делу, о срастании душ, о счастливом светлом будущем, которое их ждет, об исполнении всех желаний, его рассказы так живо напоминали ей о счастливом браке ее родителей. Исполнением всех желаний было для нее замужество и дети. Несмотря на всю напористость Стью, она хотела верить, что есть в нем и более мягкая чувственная сторона, которая должна была полностью проявить себя в создании семьи. Первый брак у него не сложился, потому что у них с женой не было ничего общего, другое дело – Холли, объяснял он, ведь они с ней так похожи. Со временем последовало предложение, которое, как позже объясняла она Энни, полностью соответствовало его представлению о чувстве юмора.

– Слушай, – сказал он, – если мы поженимся, по-моему, нам будет жить гораздо проще, что ты на это скажешь?

Первые сомнения появились у нее еще во время короткого медового месяца в Карибском море, где приятное сочеталось с полезным, и они провели две серии фотосъемок. Работа значила для него все, и женился на ней Стью исключительно ради удобства, своего удобства. Его излюбленная модель стала его женой. После того, как она стала топ-моделью косметической компании, деньги потекли ручьем. Поскольку материально они теперь были обеспечены, она предложила Стью, чтобы они поменьше работали и побольше радовались жизни. В ответ на это Стью только рассмеялся. После этого в течение нескольких месяцев Холли пыталась ненавязчиво изменить течение их семейной жизни, но из этого ничего не вышло, и тогда она решила пойти на конфликт.

– Мы начинаем жить нормальной жизнью, Стью, или я ухожу.

– А чего ты хочешь? Цветок, птичку, домик в горах, чего, говори?

– Я хочу ребенка.

– Ребенка, чтобы испортить такую фигуру? Э, нет, для материнства ты не создана, уж я-то знаю, я и так за двоих алименты плачу.

– Деньги, деньги… Неужели это все, о чем ты способен думать, неужели все и вся измеряется у тебя только долларами?

Он довольно долго думал над ответом. Потом заявил:

– Детей не будет. После второго ребенка я прошел стерилизацию.

Уж лучше бы он дал ей пощечину.

– Ты, ты же никогда мне…

Он пожал плечами:

– А теперь говорю, привыкай.

Не откладывая до вечера, она встретилась с адвокатом и начала бракоразводный процесс. Нельзя было сказать, что брак у нее не удался, практически она просто в нем не состояла. Холли еще раз раскачала качели, в безэмоциональной пустоте, окружавшей ее, она испытывала почти блаженство. Скорее всего, Стюарт просто никогда не любил ее. Она посмотрела, какой эффект произвела на нее эта фраза, сказанная шепотом, и для уверенности повторила ее еще несколько раз. Ничего, ни сердце не кольнуло, ни слеза не навернулась, можно было сказать, что она начинает снова чувствовать себя несказанно хорошо. Холли встала и с удовольствием потянулась. Исчез последний осколочек чувства вины из-за того, что это она затеяла бракоразводный процесс и одновременно исчезло неназванное чувство, что она кому-то что-то должна. Она посмотрела через дворик в сторону дома Эвена и улыбнулась.

Несколько минут спустя она была уже в коттедже в кровати. Она лежала, наслаждалась ощущением облегчения свободы, и ей отчаянно хотелось, чтобы можно было с кем-то поделиться. И тут на ум снова пришел Эвен Джеймсон, но блистательный облик его померк моментально, как только в ее мозгу возникло следующее звено логической цепочки.

Холли яростно ударила кулаком в подушку. Одно влечет за собой другое. Ведь он рано или поздно узнает о втором негативе, и как он отреагирует, когда она расскажет ему, что она понятия не имеет о том, каким будет следующий плакат, о том, что во второй раз Стью запечатлел ее в тот момент, когда она вылезала из бутафорского цветка, обнаженная и лицом к объективу. Второй плакат, если он будет напечатан, спокойно можно будет продавать хоть на оберточной бумаге, а Лемонэйд, поскольку это детская благотворительная организация, не то что не пожелает, чтобы она была общественным представителем, а просто не возьмет ее даже в штат. Кого она обманывает? Если выйдет этот самый второй плакат, то в Лемонэйд ей даже марки лизать не позволят.

Холли зарылась головой в подушку. Трудности ее далеко не кончились.

На следующее утро телефон зазвонил в шесть тридцать. Даже не проснувшись до конца, она напомнила себе, что если звонит Стью, то разговаривать она не станет.

– Привет, Холли, это я, Энни, можешь мне помочь?

Холли зевнула и вместе с трубкой залезла с головой под подушку.

– Да что угодно, милая.

– Ловлю на слове. У меня сиделка заболела, а мы с Тони по уши увязли во всех этих рулетах и утренних кофе. Может быть, ты посмотришь сегодня за детьми?

Трехлетняя Паула и пятилетний Питер были настоящими сгустками энергии, тут одного дня хватит, чтобы места для всяких трудностей в голове не осталось.

– Очень даже мило, приводи их.

Двумя часами позже Холли сидела на скамеечке в крошечном садике позади коттеджа и заплетала Пауле косу, а Питер тем временем рассказывал им обеим о том, что у него под кроватью живет динозавр.

– А он страшный? – спросила Холли.

– Нет, – пропищала Паула, – это совсем не страшный заврик.

– Правильно, – сказал Питер, – но очень противный, он ест у меня шпинат, а у папы выпивает все пиво, а когда наестся, то рыгает. Вы такого противного запаха даже не нюхали.

Пола захлопала в ладоши и стала изображать, как рыгает динозавр.

– А еще, – продолжал Питер, – вчера пришел дядя Эвен и скормил ему мои туфли, мы их теперь нигде найти не можем, поэтому мне пришлось надеть сегодня ковбойские ботинки, – и он затопал по кирпичной дорожке красивыми красными ботинками на случай, если Холли их вдруг не заметила. Холли перестала заплетать Пауле косу.

– А что, дядя Эвен приходил к вам вчера ночью?

– Да, очень поздно приходил, но я не спал, я проснулся, а он все мою маму про тебя расспрашивал.

Холли почувствовала, как у нее щеки запылали.

«Спокойно, – сказала она себе, – кому-кому, а Энни можно доверять, и если вдруг она рассказала Эвену о втором негативе и об угрозе Стью напечатать его, то она непременно сказала бы ей сегодня об этом утром, когда забрасывала детей».

– А хочешь знать, о чем дядя Эвен спрашивал мою маму? – потребовал Питер.

– Да, – присоединился к нему глубокий мужской голос позади, – хочешь знать, о чем я расспрашивал его маму?

У Холли по спине мурашки пробежали, но она какое-то время хранила молчание. Заплетя до конца косу Пауле, она поцеловала девочку, и не вставая, повернулась лицом к Эвену.

– Хочу ли я, спрашиваешь? – Взгляды их встретились, и оторваться от его глаз она не могла.

– Я могу сказать, – объявил Питер, – я там был, я все…

Холли оборвала честное заявление мальчика.

– А ты знаешь, Питер, что ябедничать нехорошо? Возьми-ка сестренку за руку и пойди покажи ей грядки с помидорами. Каждый может по одному сорвать.

Питер недовольно хмыкнул, но взял Паулу за руку и увел ее.

Холли продолжала рассматривать Эвена. Он был свежевыбрит, волосы были только что расчесаны и даже принимая во внимание, насколько она на него была теперь сердита, все равно выглядел он замечательно. По крайней мере, смутная дрожь в основании ее живота сомнений в этом не оставляла. Как же изысканно неотразимо выглядит он сегодня утром!

Эвен с усилием оторвал взгляд от Холли.

– Помидоры… А кто там посадил помидоры?

– Твои последние жильцы. Энни утверждает, будто они только посадили помидоры и сразу уехали куда-то в Западную Виргинию организовывать какую-то коммуну.

– В самом деле, – он направился к грядкам.

Холли моментально вскочила и схватила его за руку.

– Погодите минутку, мистер Проныра, не кажется ли вам, что вы нарушаете мое право на неприкосновенность жилища?

Он смерил ее взглядом с ног до головы. Волосы у нее были стянуты в небрежный хвостик, из которого в нескольких местах уже выбились золотисто-рыжеватые пряди, лимонно-желтые складки ее летнего платья развевались на ветру. Он хотел пошутить, что нынешнее славное утро окрашено в золотистые тона, но по прямой линии ее поджатых губ понял, что лучше не стоит. Вместо этого он коснулся кончиками пальцев ее носа, который был уже покрыт толстым слоем цинковой мази.

– По-моему, ты с утра сегодня сражалась с пирожным, и пирожное победило.

– Если уж речь зашла о носе, то почему ты без конца суешь свой нос в мои дела?

– Я уже говорил, что рано или поздно я все равно докопаюсь: из-за чего «славная девочка» сидит у меня за забором. Кроме того, ведь ты практически напала на меня вчера ночью у своих дверей, а оскорблений я просто так не сношу, я пришел за извинениями.

Она погрозила ему пальцем, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

– Да ты… – начала она и нежно рассмеялась, покачав головой. – Ну что мне с тобой делать?

Эвен увлек ее за угол коттеджа, действенно оградив тем самым от взоров детей.

– Для начала, – сказал он, целуя ее в шею, – могла бы довериться мне.

Холли долгим взглядом посмотрела ему в глаза. Такого чудесного оттенка голубого она еще не видела.

– Эвен, ведь ты так многого не знаешь.

– Эй, Холли, а можно я это съем?

Холли с Эвеном одновременно обернулись и увидели Питера. Он выскочил из-за угла, неся в руках помидорину таких размеров, каких Холли никогда не видела. Итак, ее спас помидор, слава тебе, Господи.

– Просто замечательная мысль, Питер, но не хочешь ли поберечь его до завтрака?

– Нет, хочу прямо сейчас. Крупно нарезанный, и еще с майонезом и с петрушкой, и еще хочу, чтобы дядя Эвен половину съел.

Холли повернула голову к Эвену.

– Ну, а как дядя Эвен? – Эвен кивнул.

– Я-то согласен, разбойник, а как же твоя сестрица?

Тут из-за спины брата появилась Паула с помидором размером с вишню.

– Смотрите, а в помидоре ребенок, – объявила она.

И тут же уронила его на голую ногу Эвена. Она тут же прикрыла ручонками рот и расплакалась.

– Ой, ой, я его разбила.

Ярко-красный плод расползался по пальцам Эвена. Он пошевелил ими.

– Хм, в самом деле разбила. Ну, что ж, придется тебе сбегать сорвать еще один. А можешь показать мне грядку, на которой ты сорвала этого помидорьего ребенка?

Он подхватил девчушку на руки и ушел с ней по направлению к грядкам. Холли смотрела, как Эвен покрывает шейку девочки десятками влажных, шумных поцелуев, и слышала, как та весело заливается смехом от радости. Какая совершенная в своей жизнерадостности картинка – высокий, широкоплечий мужчина играет с ребенком!

Глаза Холли наполнились слезами по совершенно непонятным ей самой причинам. Питер тронул Холли за ногу.

– А вас, Холли, дядя Эвен совсем не так целовал. Вам понравилось?

– Что, о, ты видел, как дядя Эвен целовал меня? Правда?

– Да, он вас вот сюда целовал, – сказал Питер, указывая на шею Холли.

Промелькнули два часа, и Холли оказалась у дерева в затененном углу сада Эвена. Питер привязывал ее к дереву веревкой.

– Она моя заложница, сколько мне за нее денег просить, дядя Эвен?

Эвен сидел в траве неподалеку и держал на коленях Паулу.

– А сколько, по-твоему, она стоит, ковбой?

Питер задумался над этим вопросом.

– Ну, она мне очень нравится, она меня на большое шоу брала в Радио-сити на прошлое Рождество, там верблюды были, солдатики падали, она много стоит, наверное, целый миллион долларов!

– Ну, хорошо, у меня там кой-какая мелочь на тумбочке лежит. За восемьдесят центов ее отпустишь?

Не колеблясь ни секунды, Питер согласился, и Эвен отправил его за деньгами. После этого он вручил крошке Пауле пластмассовый стаканчик, и направил ее в сторону дождевальной установки, а сам встал и подошел к Холли.

– Ах, какая прелесть, ох, какой подарочек привязан у меня под яблонькой! – Он погладил ее подбородок костяшками пальцев. Холли приподняла голову, но так, чтобы восхитительный контакт с его пальцами сохранился.

– Эвен, не надо ничего затевать при Пауле, потом сам же пожалеешь.

Оба они взглянули на девчушку, которая наполняла стакан, потом выливала из него воду, снова наполняла.

– Ты же слышала, что сказал ее старший брат, – сказал Эвен, – протягивая руку и снимая заколку, удерживающую хвост ее волос. – Дать ей шланг, и можно на лошадях через нее скакать, она даже не заметит. Он склонился и поцеловал ее в ухо, потом дважды и медленно – в шею. – Мне нравится, как пахнут твои волосы, – пробормотал он.

– Эвен, – шепнула Холли, – пожалуйста, не надо.

– А так – надо, – сказал он, – и нежно поцеловал ее в губы.

Она глубоко втянула в себя воздух, и восхитительное ощущение растеклось по ее телу с настораживающей быстротой.

– Я… я, думаю, что этого тоже не стоит.

– Да? А вот я думаю, что стоит. В самом деле…

Он перевел дух и поцеловал ее еще раз.

– По-моему, тебе это тоже нравится?

Холли вздохнула. Как можно было думать о чем-то еще, когда он гладил ее щеки большими пальцами.

– Ты пользуешься моей беспомощностью… – Теперь она умолкла потому, что губы его снова коснулись ее. – Ты, ты…

Он провел языком по ее нижней губе, заставив рот раскрыться. С легким стоном она поддалась. И тогда он овладел ее ртом и разумом, наполнив и то и другое неутолимым желанием. Язык его ощущал нежную сладость ее языка и лишь сковывающие ее движения веревки мешали ей целиком обнять его. Внезапно она вспомнила, что Питер в любое мгновение может вернуться.

– Эвен, нам нужно остановиться!

Эвен остановился. Он убрал голову. Пролетели секунды, показавшиеся ей часами, а она все смотрела в его ослепительные глаза. На его лице медленно проступила улыбка. Сначала плавно приподнялись уголки его губ, потом веселые морщинки вокруг глаз проступили еще отчетливее, в глазах его заиграла возбужденная самоуверенность.

– Ведь надо же нам начать? Мы это оба знаем, правда, Холли?

Это было скорее утверждение, чем вопрос. И она это знала, более того, это была правда.

– Эвен…

Договорить ей не удалось. Неожиданно из-за дерева выскочил Питер и зазвонил брелок на поясе у Эвена.

– Холли, а ты знаешь, там у дяди Эвена наверху твоя фотография, та самая, которую Стюка Бука сделал, та, где ты без одежды, знаешь об этом, Холли?

Холли прокашлялась.

– Да, Питер, я это знаю. А теперь ты, раз получил свой выкуп, давай меня отвязывай, чтобы мы еще во что-нибудь поиграли.

– Идет, – сказал Питер, и засунув в карман мелочь, начал отвязывать Холли. – А можно мне теперь со шлангом поиграть, Паула уже кончила? – Паула подтянула трусики, и Эвен взял ее на руки. Холли подмигнула Эвену.

– Хорошую ты себе подружку завел?

– А где Банни, хочу Банни, – прошептала Паула, – протирая глазки.

– Банни – это ее кролик, – объяснила Холли. – Он у меня в коттедже. Может быть, ты отнесешь ее туда и уложишь в мою постель? Кстати, сможешь там и на телефонный звонок ответить с моего аппарата. А я тем временем за Питером послежу, как он со шлангом играет.

Десятью минутами позже Холли на цыпочках прошла через свою жилую комнату и заглянула в спальню. Эвен как раз заканчивал укладывать Паулу и ее любимого Банни. Он уже включил оконный кондиционер и опустил жалюзи. В сумерках Холли смотрела, как он целует в голову ребенка.

– И Банни тоже, – попросила Паула.

– Конечно, Банни тоже, – ответил он и поцеловал одноухого плюшевого кролика. – Спи крепко, крошка, – прошептал он.

Холли видела, как он выпрямился, засунув руки в карманы. Он несколько секунд смотрел на засыпающего ребенка, потом вздохнул так громко, что Паула пошевелилась во сне. Он начал было задом пятиться из комнаты, потом, казалось, передумал и подошел к розетке. Встав на колени, он принялся исследовать ее. Холли пожала плечами по поводу столь спонтанно пришедшего ему в голову действия и вышла на веранду, чтобы дождаться его.

А что тут собственно удивляться, если он решил осмотреть розетку? В конце концов, он здесь хозяин.

Когда на веранде наконец появился Эвен, у него возник лишь один вопрос.

– Что с тобой стряслось?

– О, Питер обдал меня из шланга.

Она схватилась руками за щеки и осмотрела свое промокшее насквозь летнее платье.

– В основном спереди досталось.

– А майки у тебя внизу, конечно, нет?

– Смотри, какой умный, заметил.

Она указала ему на кресло напротив. Эвен сел в глубокие мягкие подушки старого резного кресла напротив качелей. Дождавшись, когда она сядет на качели, он поднял ноги и положил на сиденье рядом с ней.

– Меня вызывал один из клиентов, – сказал он. – Президент Стодорд Интеркор-порейтед. Он является владельцем двенадцати различных компаний, но самолеты по-прежнему предпочитает заказывать у нас.

– А что, какие-то трудности?

– Очень может быть. Пока что нам удавалось удовлетворить все его прихоти. К примеру, он настаивает, чтобы все пилоты, которые его возят, имели стаж не меньше двадцати пяти лет, чтобы волосы у них были седые и чтобы у них не было аллергии на собак.

Эвен согнул ноги в коленях и толкнул качели.

– Аллергия на собак, – повторила она негромко, – на собачью шерсть?

– Мистер Стодорд часто берет с собой линяющую собаку, которая по моим подсчетам давно должна была уже облысеть. А это скорее не собака, а старый, добрый четвероногий мешок с песком, который скулит при каждом взлете и посадке.

Она засмеялась взахлеб, как девочка, и это привело его в восторг.

– Как мне нравится, ты так рассказываешь, будто это не работа, а сплошное развлечение. А в чем же трудность?

– Мы ведем переговоры о продлении контракта с ним, и достоверные источники сообщают, что он подыскивает другую фирму по прокату самолетов. Ничего из ряда вон выходящего, конечно, нет, но мне бы хотелось быть на самой вершине. Кроме того, этот человек создает нам имидж, он столь консервативен, просто до педантизма.

Она машинально поглаживала его ногу.

– Кое-что начинает для меня проясняться. И что случится, если он подыщет себе фирму получше?

Он пожал плечами, будто ему моментально стало все безразлично. Но она настаивала.

– Ну, что случится в этом самом худшем случае?

– В самом худшем случае мне придется уволить шесть летчиков.

Ее пальцы сжались у него на лодыжке, и она тут же отдернула руку.

– Шесть летчиков? Ты хочешь сказать, что по прихоти этого старика шесть летчиков могут вылететь с работы, но это же не честно?

Она скинула его ногу на пол.

– Эвен, ни у кого не должно быть столько власти над жизнями других! И что ты собираешься предпринять?

Эвен лениво улыбнулся ей.

– Ваш покорный слуга собирается сделать все, что в его силах. Придумаю какое-нибудь решение, чтобы все были довольны.

– Правда, ты это можешь, – сказала она, снова расслабляясь.

Взгляд ее затуманился, и она задумалась о чем-то своем. Он глядел на нее и ждал, ждал. Наконец она моргнула и снова вернулась к нему. Ушла оттуда, куда не хотела брать его с собой. Он положил оба локтя на ручки кресла и изучающе посмотрел на нее.

– У тебя обостренное чувство справедливости.

– Правда? Откуда же оно взялось?

– От небогатого жизненного опыта.

– Ну, давай не будем в это вдаваться, – легко сказала она.

И вытянув ноги вдоль качелей, продолжила:

– Давай перейдем к более важным вопросам. Зачем тебе столько пломбира в морозилке и зачем ты проверял розетку у меня в спальне?

Приятный разговор продолжался. Поскольку она охотно откликалась на его прикосновения, его смех, он пришел к выводу, что она определенно начинает относиться к нему со все большей теплотой, снимает понемногу свой защитный панцирь. Ему не хотелось форсировать события, он вполне может подождать еще немного и тогда точно услышит, что же все-таки держит ее в этом коттедже. Встав с кресла, он подошел к ней и, склонившись, приподнял влажную складку ее платья.

– Мороженое и розетки – это слишком личная тема для разговора, – сказал он, поигрывая оборками ее подола. – Насчет первого, я предпочитаю помолчать до тех пор, пока мы не узнаем друг друга лучше, намного лучше. Что касается второго, то, если ты пригласишь меня на обед, то я позволю тебе вытащить из меня объяснения, но только посредством тяжелых пыток. Что ты на это скажешь?

Он продолжал играть ее платьем, медленно потирая пальцами ткань. Он как бы касался ее, и в то же время не касался, был близко, но не рядом.

Старая, добрая игра в дразнилки, вот все, убедила она себя.

Она уловила блеск в его глазах. И снова внизу живота возникла дрожь, начала распространяться по телу и, наконец, вылилась в улыбку.

– А что? Я никуда не собираюсь. Собственно говоря, почему бы и нет? Я позвоню Энни, сделаю заказ и, когда она придет за детьми, то забросит нам еду, около шести. Идет?

Он склонился к ней сзади, и приблизил лицо к ее щеке.

– Шесть часов? Это так далеко, – шепнул он.

Да, шесть часов – это далеко. К тому времени она уж как-нибудь придумает способ перехитрить его романтическую хореографию. Губами она ощущала тепло его дыхания. Совершенно точно, это последний раз, когда она позволяет ему быть так близко от себя.

– Эй, ты что, опять с ним хочешь поцеловаться, Холли?

Холли и Эвен повернулись в сторону дворика. Питер размахивал над головой шлангом, используя его в качестве лассо, и при этом обдавая себя водой с ног до головы.

– Вот вам влажный поцелуй, Холли! – закричал Питер и со смехом направил через открытую створку окна веранды меткую струю воды.

Глава пятая

В одной руке Холли держала штопор, в другой неоткрытую бутылку вина, а телефонную трубку прижимала плечом к уху. Она стояла, прислонившись к кухонному шкафу, и неловко озиралась.

– Эвен, ты где? Тебя очень плохо слышно.

– Еду на север по шоссе, звоню из машины. Не успел от детей отделаться, как тут же вызов зазвонил, так что похоже сегодня вечером я к обеду не появлюсь.

Холли поставила бутылку и штопор на столик и взяла трубку двумя руками.

– Какие-нибудь трудности с тем клиентом?

– Да, и еще кое-что. Мне на самом деле очень жаль, Холли. Мне так хотелось провести сегодняшний вечер вместе.

Холли опустилась на табуретку.

– И мне тоже, – созналась она.

– Но, ничего, можем завтра вместе пообедать. Я не знаю точно, сколько времени мне придется там пробыть. Ночевать я буду в своей Манхеттенской квартире, работать мне придется в офисе в Тетерборро, на севере Нью-Джерси. У Энни есть номера телефонов. С тобой все будет в порядке.

Она позабыла все, что знала о хороших манерах и рухнула на кухонный столик, закрыв глаза.

– Он сегодня не придет, – прошептала она сквозь слезы, – и завтра не придет, и вообще, он не знает когда придет.

– Холли, Холли, ты где?

Она приподнялась на локти и возблагодарила небо за то, что у него нет одного из новомодных видеофонов. В конце-то концов, они всего-навсего планировали провести вместе обед, а не все лето до конца.

Стараясь говорить так, будто все само собой разумеется, она ответила:

– Да, слушаю, я здесь, я случайно трубку уронила, конечно, со мной все будет в порядке, ты же знаешь – со мной здесь всегда все в полном порядке, так все и будет.

– Хорошо, вернусь, как только смогу.

– Эвен, мои трудности – это мои трудности, и не очень хочется, чтобы ты не принимал их за свои, со мной все будет хорошо. Ведь здесь в городе Энни, а мне еще надо кое-какие дела сделать.

Едва Холли положила трубку, как депрессия окутала ее, подобно влажной, душной мгле, застилающей приморское солнце.

Она начала понимать, что привыкает не только к тому, что Эвен рядом, но и к тому, что на него можно положиться, а этому, на самом деле, необходимо положить конец. Так что эта разлука – все-таки к лучшему. Она выпрямилась и попыталась изобразить довольную улыбку перед зеркалом. Отраженная в раме из морских раковин, улыбка выглядела весьма неубедительно.

– По-моему, снова повалили письма от поклонников, – сказала Энни на следующий день, вываливая на колени Холли целую охапку писем.

– Правда, дети успели в них поиграться и разорвали коробку, в которой переслал все это твой адвокат.

Холли бесцеремонно скинула груду писем на пол и сказала:

– Знаешь, Энни, ты могла бы мне и сказать все-таки, что Эвен приходил к тебе позавчера ночью и выспрашивал обо мне.

Энни задумчиво поглядела на нее.

– Да, а еще я, могла бы тебе сказать, что нам пришлось заказать дополнительную партию ветчины и сосисок к пиву по поводу карнавала «Фантастическая ночь», который начнется на следующей неделе.

– Но это же совершенно разные вещи, Энни!

– Я очень рада, что ты это поняла. Ты уже успела по нему соскучиться? Да?

От удивления и смущения Холли отвела взгляд.

– Ну, немножко, мы вроде как подружились, и…

– Холли, так это же здорово, надо было мне вас свести еще несколько лет назад, конечно, он тогда был женат на Синти. А ты?

Холли вскочила на ноги.

– Подожди-ка, подожди, ты к чему это клонишь? Он ведь просто хозяин, а я у него снимаю коттедж. Очаровательный, конечно, с великолепным чувством юмора, но просто хозяин, и все.

– Ах, хозяин, хозяин моих поцелуев… – насмешливо пропела Энни.

Холли вздрогнула, тут же вспомнив, как вчера на грядках с помидорами, пятилетний сын Энни стал свидетелем их поцелуя. Ясное дело, что пятилетний ковбой не замедлил рассказать об этом знаменательном событии своей матери.

Сложив руки на животе, Холли отвернулась от подруги.

– Сама уж не знаю, как все вышло, а тем более не хотела я, чтобы это видел Питер.

Энни радостно хихикнула:

– Я тебе объясню, как все вышло. Сначала надо взять двух красивых представителей противоположного пола и поместить их вместе. Двух чертовски приятных и чертовски одиноких людей, которые бесспорно заслуживают второй попытки для обретения счастья и если, господу Богу угодно, то…

Стремительно обернувшись, Холли вскинула руки:

– О, Энни, только не впутывай сюда Бога, пожалуйста!

– А, почему? Или ты предпочитаешь дьявола?

– Энни, ну это же был просто поцелуй! Ведь правда, слушай, как только у Эвена кончится отпуск, он вернется на работу, и я останусь для него просто воспоминанием. Ведь надо же чем-то занять себя на отдыхе умному, энергичному, веселому, красивому, сексуальному…

– Да прекратишь ты или нет!

– А ты? – тихо ответила Холли.

Энни махнула рукой и собралась уходить.

– Я-то, конечно, все это прекращу, – крикнула Холли вслед подруге.

Калитка за Энни защелкнулась. С тяжелым вздохом Холли потянулась за почтой. Дел на сегодня было предостаточно. Ей предстояло сделать много телефонных звонков, и благодаря этому без труда удастся изгнать Эвена Джеймсона из своих мыслей. Она быстро просмотрела конверты, выбрала несколько со штампами Лемонэйд, а остальные кинула в кресло, в то самое, на котором Эвен сидел вчера. Холли застонала.

Он был здесь, даже когда его не было. Это же смешно! Она вовсе не собиралась скучать по нему. Она потерла виски и в памяти возникла новая картина. Ей вспомнились его пальцы, поигрывающие складками ее платья, его жаркое дыхание, касающееся ее шеи, его горячий рот, который вот-вот коснется ее губ. Холли вскочила и уставилась на кресло.

– Долгая будет неделька, – сказала она себе. – Хватит тебе вести себя, как влюбленный щенок, скулящий над пустыми ботинками хозяина.

Просматривая письмо с последними сведениями из Лемонэйд, она решила сегодня же позвонить в штаб организации. С тех пор как в прошлом месяце ей пришлось отказаться от посещения Манхеттенского офиса, всю связь с Лемонэйд она держала через Дейва. Она была очень рада, что есть такая возможность, поскольку многословное письмо с обзором последних новостей, особых новостей не содержало. Тем более на предмет того, что происходит в офисе и какова внутренняя политика организации, а поскольку избрание Совета Лемонэйд было на носу, ей просто необходимо было иметь информацию.

– Привет, Дейв, это Холли!

– Привет, нам тут очень не хватает самого активного из наших добровольных помощников. Где ты была все это время?

– Занималась устранением кое-каких личных препятствий. Честное слово, как только с ними расправлюсь, так тут же вернусь обратно в мою норку.

Интонации Дейва изменились с легкомысленных на серьезные.

– Надеюсь, что это будет скоро. А то тут ходят слухи, что Совет рассматривает несколько других кандидатур на свободное место. Скажем, шурин Уиллоугби очень хочет попасть на туда, а мне чертовски не хотелось бы этого, Холли, потому что ему только и нужно, что увидеть свое имя напечатанным. Никто так не болеет за Лемонэйд, как ты!

– Спасибо, Дейв. А что там с этим дурацким плакатом, много ли вреда он нанес мне?

– Ну, что касается меня, то невинный взгляд на твою попку мне показался совершенно безобидным развлечением. К несчастью, Уиллоугби придерживается иного мнения, он использует плакат, чтобы протащить вместо тебя своего шурина, так что не мешало бы тебе появиться здесь и напомнить всем, что на этом месте ты будешь незаменима.

К сожалению отправиться в офис Лемонэйд было для нее практически невозможно. Лишь один раз после выхода плаката попыталась она попасть туда, но возле дверей уже толпились журналисты.

– Дейв, сейчас я не могу появиться, но я самостоятельно пытаюсь заниматься сбором пожертвований, я пришлю копии писем и, может быть, если они попадут в нужные руки.

– Будь уверена Холли, я сделаю так, чтобы каждый получил копию, но, пойми, что это совсем не то же самое, как если бы ты была здесь. С моей точки зрения лучшим способом попасть в Совет для тебя было бы сделать так, чтобы твой образ ассоциировался у людей с работой с девяти до пяти, здесь, в офисе и тогда они скорее всего забудут об этом плакате.

На следующий день рано вечером Холли запечатала в конверты восемь писем с просьбой о пожертвованиях, которые успела написать за этот день. Она исправно вложила копии писем в конверт, адрессованный в Лемонэйд. За годы работы моделью она успела познакомиться со многими состоятельными людьми и большинство из них обладали широкой душой и добрым сердцем. Им она и решила написать, в надежде добиться щедрой поддержки для благотворительной детской организации. Облизав и приклеив марки, она уставилась на толстую гору писем. Если бы Эвен был здесь, она бы спросила у него совета, потому что Эвен…

Ах, Эвен, Эвен… нет его здесь, и с какой стати ей просить у него совета как ей стать нужнее своей организации? Но нельзя ведь отрицать, что он искренне любит детей. Перед ее мысленным взором предстала картинка, как он играет с Питером и Паулой. Холли положила руку на стопку конвертов, потом отодвинула стул от стола. Если он сам не выходит из ее головы, она его заставит. Холли переставила вентиляторы, налила себе холодного чая и включила телевизор. Она поудобнее устроилась в мягком кресле и стала потягивать чай, нетерпеливо ожидая, чтобы телевизор поскорее успокоил биоритмы ее мозга. И тут в комнате раздался чересчур знакомый голос:

– Говорит Деннис Кратчи, последнее сообщение о «славной девочке». Утверждают, что за эту неделю ее видели в трех разных местах.

Холли выпрямилась, как громом пораженная.

Что значит видели? Что она им – летающая тарелка?

– Первое сообщение поступило из Порт-таундсенда, штат Вашингтон. Двадцать бойскаутов настаивают, что они видели как наша «славная девочка» бегает трусцой в олимпийском Национальном парке. Два дня назад они заметили ее на прекрасном пустынном участке парка, известном как Харикейнрич. Холли Хамелтон была там одна.

Видеоряд демонстрировал бойскаутов в дождевиках под проливным дождем, они указывали пальцами на склон близлежащей горы. А один мальчишка в забрызганных дождем очках все время покачивал головой.

– Другое сообщение поступило к нам из Кейпшелла, штат Нью-Джерси. Несколько студентов колледжа, проводящих там свои летние каникулы, готовы поспорить на стоимость своего обучения в течение следующего года, что видели Холли Хамелтон в этом городе. Даем прямое включение Кейпшелла.

Итак, на набережной наш корреспондент Бобби Кейт. Бобби, что у вас есть для нас?

– Привет, Деннис. Я сейчас нахожусь на набережной Кейпшелла, вместе со мной группа молодых людей. Им не терпится рассказать, что они недавно увидели здесь.

Холли шмякнула стакан с чаем о кофейный столик, рухнула на четвереньки и закрыла голову руками.

– Нет, нет, нет! – взмолилась она, подползая все ближе к телевизору. Молитва была незамедлительно услышана. Три недоросля, погнавшиеся за ней с пляжа несколько ночей назад, ворвались на телеэкран с обычной для себя жизнерадостностью.

– Клянусь, она здесь! – Потрясая в качестве подтверждения кулаками, заявил парень в ямайских шортах без рубахи. Миловидная журналистка поправила наушники и продолжила.

– Где и когда именно видели вы «славную девочку»?

Вся троица заговорила разом, каждый свое.

– Шухер! – вдруг раздался чей-то вопль. Появившаяся из-за кадра рука отвесила подзатыльник самому громкому из студентов и надвинула ему на самый нос бейсбольную кепку. Холли заморгала, глядя на экран.

Кто-то, похоже, хорошенько толкнул оператора и теперь на экране были чайки, клюющие попкорн на набережной. На экране снова появилась студия в Манхеттене.

– У нас пропала связь, – неуверенно заявил Кратчи. Поправляя галстук, он кинул несколько нервных взглядов в сторону монитора, после чего посмотрел куда-то в сторону, явно обращаясь за помощью.

– Да, да, – пробормотал он. – Итак, сейчас перед нами будет сюжет из Ньюперт-Ньюс, штат Вирджиния, нам кое-что хочет сообщить мадам Мичика.

– Что вы можете сказать насчет того, где сейчас находится наша «славная девочка» и обоснованы ли слухи о том, что скоро выйдет второй плакат? Пожалуйста, мадам Мичика!

Холли не могла в это поверить. Деннис Кратчи махнул рукой на сообщение из Кейпшелла и перешел к разговору с чудаковатой ясновидящей в белом парике. Та принялась поглаживать хрустальный шар, размером с баскетбольный мяч, и понесла какую-то неразборчивую чушь. На Кратчи было жалко смотреть.

Ладно, по крайней мере, сообщение из Кейпшелла выглядело на экране также нелепо, как и все остальные. Ни один человек в здравом уме не воспримет его всерьез.

Холли взяла пульт и выгнала Кратчи со своими дружками из своей гостиной.

Тем не менее какое-то неясное беспокойство заставило ее оглядеться. Она встала на ноги, подошла к двери и выглянула наружу. Она не могла точно сказать, что именно она высматривает. Она посмотрела на ворота и прислушалась. Цикады пели по-прежнему, все выглядело, как и раньше. Она прислонилась головой к косяку и прикрыла глаза. Что ей еще придется выдержать, и как долго еще сможет она это выдерживать.

Зазвонил телефон. Холли от неожиданности затаила дыхание, потом спокойно взяла трубку и молча прислушалась.

– Холли, это Эвен.

Она шумно выдохнула.

– Эвен, я так рада слышать твой голос.

Зачем она это говорит? Ведь даже если это правда, не следует в этом сознаваться. Ведь ей вовсе не хочется, чтобы он услышал отчаяние в ее голосе.

– Я тоже рад тебя слышать. А то я уж было подумал, что ты прячешься под дождем в лесу на олимпийском полуострове.

Итак, он тоже видел этот репортаж. От этого же чокнуться можно.

– Я думала все, нашли меня, когда этих студентов показали. Это ведь те самые, которые гнали меня с пляжа той ночью, а заметили они меня еще в тот день, когда мы встретились. Бог же, как известно, любит троицу!

Она попыталась изобразить веселый смех, но вышел он неестественным и нервным, и она это знала.

– Можно подумать, у людей кроме поисков меня, других дел нет, – закончила она.

– А я все время думаю о тебе!

Между ними повисла тишина.

– А что, по-твоему, Эв, я должна на это ответить?

Эвен улыбнулся. Она назвала его Эв.

– Со временем придумаешь.

И не успела она спросить его, что он имеет в виду, как он уже продолжал:

– Послушай милая, я, слушал прогноз погоды и, похоже, что в ближайшее время духота не спадет. У меня выход во двор из дома не заперт, почему бы тебе не спать у меня, ведь там есть кондиционеры?

Холли посмотрела на запотевший стакан с холодным чаем, по которому вода струйками стекала на столик и образовывала лужицу. Бассейна нет, в океане искупаться невозможно. Холли прекрасно понимала, что предложение отличное.

И все-таки она колебалась.

– Холли, я скорее всего не вернусь еще несколько деньков.

– Я подумаю, спасибо.

– Только ты хорошенько подумай. Продолжать спать в этом душном, славном сарайчике или насладиться центральным кондиционированием, балконом с видом на океан, и целым холодильником мороженого. Серьезно, ведь дом такой большой, там тебе не будет тесно.

– А кто тебе сказал, что мне тесно?

– У тебя там будет отдельная комната. И думать не стоит, по моему, там так просторно, так прохладно. Я ведь тебе говорил, какие там мощные кондиционеры, да? – безжалостно дразнил он.

Да, нет, – это будет слово твое. Да, нет, нет, да, нет, то есть, да…

– Эвен, я не перееду. Я просто хотела бы… Что ты сказал?

– До скорого, красавица!

Продолжая плечом придерживать телефонную трубку, Эвен нажал кнопку внутренней связи.

– Талли, зайдите, пожалуйста, сюда.

Дожидаясь прихода секретарши, Эвен мысленно прокручивал разговор с Холли. На «славной девочке» начинали сказываться последствия стресса. Талли постучалась один раз и вошла с карандашом и блокнотом.

– Мистер Джеймсон, вы не должны находиться здесь, у вас отпуск, – начала она тоном, не терпящим возражений.

– Я не должен, а вы должны? Время – шесть сорок пять, вы должны быть дома и ухаживать за своими кошками.

– Вы же знаете, что у меня не кошки, а канарейки. Я слышала, у вас тут телевизор работал.

– Да, я слушал биржевые новости.

– Биржевые новости вы с таким же успехом могли бы послушать у себя в прекрасном домике на берегу моря.

Она села за стол напротив него, надела очки и приняла деловой вид.

– Текстильного промышленника из Перу вполне мог бы обслуживать Боб Мессина и его сотрудники, и Элби из Тордерда, тоже. Единственная причина, по которой Боб вызвал вас…

– Я совершенно согласен.

Талли открыла рот от удивления и не закрывала его секунд пять. Когда она, наконец, овладела собой, то сказала:

– В самом деле!

– Да, надо только немножко просмотреть материалы, чтобы я спокойно мог передать дела Мессине.

У Талли брови поползли вверх, потом сдвинулись на переносице.

– В самом деле?

Эвен встал и потянулся.

– В самом деле, у нас столько талантливых людей работает, уж я-то знаю, я сам штат подбирал. Пора воспользоваться их услугами.

Она с сомнением посмотрела на него.

– Конечно. А вы хорошо себя чувствуете?

– Лучше некуда, Талли. Вам не трудно будет позвонить Мессине и его помощникам и назначить встречу на завтра на утро, скажем в восемь?

Талли с таким грохотом направилась к двери, что ясно было, что сделает все возможное, чтобы Эвен передумал.

– Мистер Джеймсон!

– Да?

– А вы свой коммуникатор собираетесь в этот раз здесь оставить, когда отправитесь в Кейпшелл? Я вас правильно поняла?

Эвен приподнял руку, чтобы получше рассмотреть приборчик на батарейках, прикрепленный к поясу.

– Нет, почему, возьму. Я же в отпуске, а не при смерти.

Она ушла, Эвен пошарил в кармане рубашки и вытащил оттуда визитную карточку. Повертев ее в руках, он положил ее на стол и потянулся за телефоном. Набрав номер, он подождал. Ответил мужской голос с сильным бруклинским акцентом.

– Сыскное агентство Хакфорта слушает, чем можем служить?

Холли могла выбрать любую кровать в его доме.

Она остановилась на его. Себе она сказала, что просто посмотрит на его комнату, а потом выберет себе одну из гостевых спален, где и будет спать. На следующее утро она решила, что виной всему его незастеленная кровать. Ей так хотелось привести ее в порядок. Ведь взбить подушку – такое невинное занятие. Но, к несчастью, она слишком близко поднесла к ней лицо и почувствовала его запах. После этого она зарылась лицом в подушку и принялась вести себя как влюбленная дура. И хотя она это прекрасно понимала, но ничего не могла поделать с собою и, скинув с себя всю одежду, залезла нагишом под простыни этой королевских размеров кровати, ведь тогда это казалось ей столь естественным. На утро она как следует выстирала и высушила постельное белье, а затем умышленно привела постель в полный беспорядок, стараясь оставить ее в таком виде, в каком нашла.

Ничего страшного, он в жизни не узнает, напоминала она себе.

Но в каждой клеточке тела своего она чувствовала восхитительное, сладкое возбуждение. На следующую ночь она снова пришла спать сюда. А на следующий день он позвонил с дороги и сказал, что приедет через сорок пять минут.

Если он застанет ее в своем логове, решила она, беды не миновать.

Мысленно приготовив себя к духоте, она вернулась в коттедж и начала готовить обед. И на каждом шагу клялась сама себе, что и эмоционально и физически будет держаться на удалении от Эвена. И на каждом шагу забывала свою клятву и возбуждение ее только возрастало. И вот, он прибыл. Прибытие его ознаменовалось громким криком через стекло веранды:

– Подарок приехал.

– Эвен, да как ты дотащил?

Открыв перед ним дверь, она отступила и пропустила его внутрь, и он с трудом вволок тяжелую коробку. Пыхтя, он протащил ее на кухню и с огромным трудом взгромоздил на стол.

– Уф! – только и смог сказать он.

А она тем временем ловила бокал, который он случайно смахнул со стола. Перед его глазами промелькнула кружевная кайма, обрамляющая ее плечи.

– Поймала, – воскликнула она, и они оба выпрямились.

После этого он увидел и остальную часть ее летнего белоснежного платья, стянутого на талии красно-желтым поясом. Кружевная кайма сверху только подчеркивала удивленное выражение ее искрящихся зеленых глаз. И прическа у нее тоже была новая. Волосы представляли из себя восхитительную кудрявую копну, подвязанную зеленой лентой. Сердце Эвена тяжело забилось о ребра. Четыре дня – слишком большой срок вдали от нее.

– Привет, красавица!

– Привет, Эвен!

На одно замирание сердца взгляды их встретились, и она тут же отвела свой. Он подстригся и был свежевыбрит, загар его потемнел, и он уже не казался обгоревшим, что замечательно подчеркивало красоту его голубых глаз. Она с трудом поборола желание притянуть его к себе. Вместо этого она достала ему из холодильника ледяное пиво.

– У нас сегодня будет мексиканская кухня.

– Пахнет великолепно.

Со здоровой жадностью, выпив пива, он одними бровями указал на коробку.

– А почему бы нам теперь ее не открыть?

– Это для меня? – спросила она, срывая ленточки и оберточную бумагу.

– О, Эвен! – Она отступила на шаг и поглядела на коробку. – Какая прелесть!

– Не совсем, это просто очень большой бежевый кондиционер. Я-то знаю, что ты больше всего любишь бирюзовый цвет, и я пытался раздобыть бирюзовый, но продавец сказал, что они только что кончились.

Он вытер лоб, потом посмотрел на свои руки.

– Может быть, я даже не буду дожидаться обеда, а сразу его установлю.

Он смотрел, как она изучает прибор, будто в коробке были редкие самоцветы. Она вскрыла полиэтиленовый пакет и достала инструкцию по установке и эксплуатации.

Очень аккуратно.

«Интересно, – подумал он, – а что еще делает она с такой же тщательностью и аккуратностью, с таким всепоглощающим интересом?».

Сознание его поплыло, увлекаемое ее образом. Он громко кашлянул.

– Черт, как здесь жарко.

Холли оторвала взгляд от прибора и озабоченно посмотрела на него, широко открытыми глазами.

– Так вот зачем ты проверял розетку на той неделе, ты хотел посмотреть выдержит ли проводка такой большой прибор. Теперь я в этом совершенно уверена. Хотя мы через минуту сами убедимся. Не знаю, как и благодарить тебя, – начала она.

– Я думаю, что достаточно будет голопеньи с горячим соусом. А теперь, расскажи, что ты делала без меня все эти четыре дня?

Она нагнулась и поцеловала его.

– Восхищалась чудесами техники в твоем доме, – сказала она. – В общем-то и рассказывать нечего, ведь ты каждый день мне звонил. Звонила вот в агентство «Персик»…

Она оборвала себя на полуслове. Эвену совершенно ни к чему знать, что она звонила в одно из лучших агентств на Манхеттене, чтобы предложить Стью фотографии самых последних и лучших всеамериканских моделей. Она послала ему с полдюжины рыжеватых блондинок на той неделе и, когда в агентстве «Персик» больше нечего было предложить, она договорилась и переслала ему фотографии зеленоглазой евроазиатки и шестифутовой брюнетки с веснушками, которые должны были показаться ему завтра. Может быть, Стью отыщет в них то, самое особенное, что, по его мнению, присуще исключительно Холли.

– Может быть, дай Бог… То есть, я написала еще несколько писем с просьбами о пожертвованиях для Лемонэйд. Ответила нескольким поклонникам, прополола помидоры… А ты, как, ты? Ты, что делал?

– Я скучал по тебе.

Она снова обратилась к агрегату.

– Я сказал, я скучал по тебе, Холли.

Он ждал ответа.

Она погладила руками кондиционер и сказала:

– По-моему, им не очень сложно пользоваться?

– Тебе положено ответить: я ведь тоже скучала.

Она искоса посмотрела на него.

– Я посмотрела все книги, внизу у тебя в кабинете, и прочла «Тома Сойера», «Роботоманию», «Крутых парней» и сборник анекдотов «Соленый пес», а потом пролистала «Плейбой» за 1971 год, который у тебя спрятан там за книгами. Как мне могло быть скучно, в таком окружении?

Ему захотелось притянуть ее к себе, прижаться губами к ее золотисто-рыжим волосам и зашептать, как он сходит с ума по ней. Он глаз не мог от нее оторвать.

– Так тебе понравилось жить в моем доме?

– Дом великолепный. Я воспользовалась твоим видеомагнитофоном и погоняла на нем свои кассеты с аэробикой. Здесь было слишком жарко, чтобы ей заниматься.

Эвен представил себе Холли в ярко-розовом трико и тут же прокашлялся.

– Давай-ка мы установим прибор, а не то мы тут расплавимся от жары.

– Да, давай.

Не прошло и нескольких минут, как они, на славу потрудившись, установили кондиционер в боковом окне коттеджа.

– Давай-ка проверим пробки, панель в кладовке, которая у тебя позади спальни.

– Давай.

Она пошла вслед за ним в свою комнату и с удивлением смотрела, как он отодвигает от стены небольшой секретер и соскабливает краску.

– Потайная комната? Как в Ненси-Дрю?

– Потайная комната, как в «Крутых парнях», – поправил он.

Эвен открыл небольшую дверь, вжал голову в плечи и прошел в темную комнату. Немного помедлив, Холли последовала за ним. Эвен придержал ее одной рукой, другой включил выключатель. Они молча осмотрели содержимое кладовки. В углу были сложены крабьи панцири, мотки веревки и прочие стратегические припасы. На полу валялись складные стулья и два пляжных зонтика, а к потолку были подвешены удочки.

– Боже, как давно это было, когда мне здесь нравилось, – шепнул он.

– Тайное убежище на последний случай, да?

– О, да! – нежно и задумчиво, сказал он.

Она наблюдала как он ходит по кладовке, рассматривает то, ощупывает это; то и дело он тихонько посмеивался, покачивал головой, не обращая ни малейшего внимания на то, как душно в этом тесном помещении.

– А каково здесь было летом на пляже, то есть, когда ты был маленьким?

Он повернулся к ней, но смотрел не на нее. Смотрел он куда-то в пустоту.

– О, когда мы были мальчишками, здесь было замечательно. Мы носились по городу как стаи щенков, ловили крабов в бухте, катались на досках в океане, а потом после обеда до того, как вечером шли на набережную, мы все встречались здесь. Иногда мы притаскивали сюда спальные мешки и сидели здесь до рассвета.

Голова его немного склонилась в сторону.

– И так лето за летом, а потом однажды летом наступило, а… впрочем, это ни к чему.

Он внимательно посмотрел на нее и потянулся к панели с пробками.

– Подожди, ты ведь что-то хотел сказать?

Он тихо засмеялся:

– О, Холли, не думаю я, что тебе понравится то, что я расскажу.

– Обязательно понравится! – шепнула она, предчувствуя, что дело тут касается первой любви. Он замялся.

– Ну же, давай, – требовала она, – мы же взрослые уже. – И она уселась на потасканный чемодан.

– Было это давным-давно, – начал он, усаживаясь напротив Холли на бухту каната. – Мне было семнадцать и ей почти семнадцать, мы встречались тем летом, и ей скоро уже пора было обратно, в Индиану. По-моему, мы с ней обжирались печеными яблоками, сидя у костра на пляже и целовались с ней, но нам этого казалось мало, и поэтому однажды ночью я привел ее сюда, она на самом деле была очень милая девочка, и ей не меньше моего хотелось узнать, что это такое – заниматься любовью.

Он снова улыбнулся и покачал головой:

– Не верю я, что тебе хочется все это выслушивать.

В рассеянном свете над его головой носились пылинки.

– Хочется, – тихо сказала она.

– Ладно, это был первый раз и для нее, и для меня. Мы старались шуметь как можно меньше, насколько я помню, а потом мне очень интересно было, что же она обо всем этом думает. То есть вот нам было по восемнадцать, и мы с ума сходили друг от друга. Я предохранился, поэтому последствия меня не волновали. Мне просто хотелось знать, не сожалеет ли она, ведь на следующий день она уехала домой, и нам даже как следует поговорить не удалось, и весь остаток лета я думал о том, не разочаровалась ли она, может быть, я сделал что-то неправильно.

Холли страшно удивилась, чтобы Эвен – и сделал это неправильно? Представить себе такое невозможно. За последнюю неделю она столько раз представляла себе, как она занимается любовью с Эвеном, и ни разу он ничего не сделал неправильно.

– О, Эвен, это себе представить невозможно.

Лицо его осветилось радостью:

– В самом деле?

Слава Богу, в кладовке стоял сумрак, лицо Холли пылало.

– То есть я, ну представить невозможно, чтобы ты в чем-то сомневался, в общем забудь, что я сказала.

– Черта с два я забуду!

– А что случилось? – быстро спросила она.

– Через месяц я получил от нее письмо, она писала, что по-прежнему уважает меня.

– О, Эвен!

– Нет, в самом деле именно так, и еще писала, что это была самая чудесная ночь в ее жизни, но поскольку начинается учебный год, и в этом году она заканчивает школу, она хочет поставить меня в известность, что она будет встречаться с другим.

– После этого вы как-то общались?

– Нет. – Он встал и взял ее за руку. – А ты мне расскажешь что-нибудь о себе за обедом, хорошо?

Она взглянула на него широко раскрытыми от удивления глазами, и он тут же понял, что она неправильно его поняла.

– О, вечно ты все не так понимаешь, неужели ты думаешь, что я способен задать даме неджентльменский вопрос? Я хотел спросить тебя о твоих текущих делах, о том, почему тебе приходится скрываться здесь.

– Пойду займусь обедом, – объявила она, умышленно не обращая внимания на вопрос, и, пригнув голову, вышла в спальню.

– Все равно я рано или поздно все узнаю, – сказал Эвен сам себе и занялся пробками.

– У тебя или тепловой удар, или помутнение рассудка, – объявил Эвен, входя в комнату. – Что именно, отвечай!

– И то, и другое, – нагло сказала она, и взгляды их встретились. Стол, уставленный яствами, выпивкой и свечами, разделял их и являлся последним физическим препятствием. Глаза Эвена стали серьезными и чувственными, а с лица сползло выражение добродушия, которое оно несло на себе все то время, что он пребывал в коттедже.

– Иди сюда, – резко сказал он.

– О, Эвен, – она подошла и упала в его объятия и подставила губы под его поцелуй. Он стал спускать платье с вырезом ниже плеч все ниже и ниже, приговаривая:

– Я знаю, дорогая, я знаю…

Дыхание его было горячим, и он осыпал поцелуями ее шею и плечи. Она взяла его руку и поцеловала костяшку, оцарапанную, когда он привешивал кондиционер.

– Мне так хочется довериться тебе.

– Подожди, постой! – Он сделал шаг назад.

В глазах ее вспыхнуло смятение:

– Что случилось? – задыхаясь, спросила она.

– Я хочу тебя, Холли.

Улыбка зажглась на ее лице.

– Хочешь, пойдем в спальню?

Он покачал головой:

– Прямо здесь, – и указал на пол, – или на столе.

– Но я не хочу, мы не будем заниматься любовью!

Он смотрел, как меняется цвет ее лица, оно раскраснелось не от жары и не от неудовлетворенного желания, оно вспыхнуло от смущения.

– А причина этого совсем иная, чем ты думаешь.

– А откуда ты знаешь, что я думаю?

Взгляд ее требовал объяснения.

– Холли, просто выслушай меня, это очень тяжело и мне, и тебе, ты очень много значишь для меня теперь, поэтому ни один раз прямо здесь, ни целая ночь в твоей постели не дадут мне того, чего я хочу, того, что мне нужно, что нужно нам обоим.

– И что нам нужно?

– Нужно, чтобы ты, черт возьми, наконец, сказала мне, в чем дело?

Он протянул к ней руки и снова надвинул на плечи эластичную кайму.

– Пойми меня правильно, это не игра и не желание показать свою власть, мы оба будем в проигрыше, пока ты не поделишься со мной, потому что все это время я буду все так же хотеть тебя, так что расскажи мне все побыстрее, поскольку с каждой секундой промедления я теряю нервные клетки.

Он увидел, как дрогнул ее подбородок, когда она украдкой взглянула ему в лицо и тут же снова отвернулась. Он чувствовал, что решимость его ослабевает, а перед глазами все расплывается от тревоги за нее. Господи, как он не хочет видеть ее в отчаянии, тем более что сейчас он и сам прикладывает к этому руку. Какой-то части его хотелось уйти, выйти за ограду и подышать свежим морским воздухом, в котором не нависают неразрешимые проблемы, но при этом ему хотелось, чтобы и она была с ним. Он подвинул к ней стул, и она, пробормотав «спасибо», уселась.

– В гуакомоли помидоры с твоего огорода, – сказала она, изо всех сил стараясь придать многозначительность этой простой фразе. – Я их никакой химией не поливала, чтобы ты знал. – Она подвинула к нему блюдо с энчиладо. – А всю эту мелкую пакость я ощипывала сама, конечно времени у меня было предостаточно.

Ее взгляд поднялся от блюда и встретился с его.

– Но я не жалуюсь.

Он взял блюдо и наложил себе щедрую порцию.

– Конечно, нет, не могла бы передать мне острый соус, спасибо, кстати, ты когда-нибудь бывала на карнавале? Фантастическая ночь!

Холли обмакнула маисовую лепешку в гуакамоли.

– Нет, его проводят всего пять лет, а я в это время всегда была занята, работала. А в прошлом году была в Тусоне у родителей. А сам-то ты бывал когда-нибудь на «Фантастической ночи»?

– Несколько лет назад сразу после развода пара друзей затащили меня туда, но я кричал, отбивался, словом, все это весьма походило на мардиграс. Ты когда-нибудь бывала на мардиграс в Новом Орлеане?

Она кивнула, он медленно улыбнулся.

Конечно же, она бывала и скорее всего она бывала на карнавале в Рио. Все это не имело ни малейшего значения, потому что на самом-то деле ему хотелось знать только одно: занималась ли она когда-нибудь любовью на пляже при свете луны?

Он резко вздохнул.

– В таком случае ты прекрасно можешь себе представить каково там. Оркестры рассыпаны по всей набережной, люди танцуют всё от рок-н-ролл до польки, кому что нравится и кто что слышит, воздух наполнен запахом жареной всякой всячины.

Он отхлебнул сангрии.

– А самое лучшее – это, что все одеты в разные костюмы. Весело звучит, правда?

– Совершенно точно, ведь это будет на следующей неделе, в следующую субботу, по-моему.

– В следующую субботу, – подтвердил он.

– А может быть и на следующий год.

Она опустила локти на стол и подперла руками подбородок. Эвен подмигнул.

– Передай мне, пожалуйста, салсо.

Глава шестая

Она вынуждена была отдать ему должное. Он бесспорно обладал богатым воображением и немалой храбростью, раз осмелился подать ей такую идею.

– А еще говорил, чтобы я поднялась в спальню по самому невинному поводу. Это и есть твой невинный повод, это ты об этом секретничал всю последнюю неделю, из-за этого мне пришлось пропалывать помидоры?

Уперев руки в боки, Холли ходила перед Эвеном.

– Это надо ж додуматься до такого безумия, мне появиться на набережной во время карнавала. Ты, что, не знаешь, что там будет Дэннис Кратчи, куча других репортеров, и они все подряд будут снимать и записывать. Зачем туда идти, чтобы меня увидели, заметили, нашли, стали пялиться?

Она села на плетеный стул и сложила руки на груди.

– Слушай, почему бы нам просто не остаться здесь и не посмотреть карнавал по местному кабелю.

Эвену было некуда деться. Если она не согласится на это его предложение, то он просто не знает, как выманить ее из дома. Он со счета сбился – сколько раз за последнюю неделю он предлагал ей прокатиться вместе под покровом ночи, но она всегда отказывалась.

– Так вот, сегодня ты не откажешься. Думаю, излишне напоминать, что большая часть выручки, полученной от проведения праздника, пойдет на нужды детской благотворительности в штате.

– Не пытайся внушить мне чувство вины, не получится!

Он протянул костюм.

– Получится, поверь мне!

Она отмахнулась обеими руками.

– Да разве этим кого обманешь. Вот на тебе надет такой же, а я тебя прекрасно узнаю. Давай просто забудем обо всем этом – и все.

– Не спеши, этот наряд гораздо лучше, чем ты думаешь.

И он сунул ей в руки полотняный костюм, чтобы она убедилась.

– Ты уж порадуй меня, примерь.

Он погрозил ей пальцем и улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой. Когда он направился в ванную, Холли покачала головой, встала и весело отправилась за ним.

– Господи, я понимаю, что ты исполнен решимости, но ничего не выйдет. Весь этот маскарад без толку, я всегда всех узнавала в канун дня Всех Святых.

Несмотря на все ее протесты, Эвен повесил костюм на крючок с внутренней стороны двери, сорвал целлофановую обертку и сделал шаг назад.

– Посмотри, какой дизайн! – Он пробежался рукой по вещи, как хороший продавец отдела готовой одежды. – Она гарантированно скроет всякий великолепный сгиб твоего тела.

– Эвен Джеймсон, а ты ведь далеко не все обо мне знаешь!

– По крайней мере я знаю, что ты спала в моей постели, пока меня не было.

И прежде чем она успела остановиться и подумать, она воскликнула:

– Откуда ты узнал?!

– А я вовсе и не знал, по крайней мере, до тех пор, пока ты сейчас сама в этом не созналась. Может быть, спросишь меня теперь, почему я догадался?

– Нет, ладно, смотри, я примерю, – ответила она, отчаянно пытаясь избежать его игривого взгляда. – Ты – единственный, кто меня в этом увидит.

Конечно, идея Эвена абсолютно бредовая, но если примерка костюма позволит избежать ответа на его вопрос и покончит с его решимостью вывести ее на люди, то она его примерит. Холли жестом отослала его, закрыла за собой дверь и быстро стянула с себя шорты. Уверенная, что в скором времени она снова переоденется во все свое, она поленилась даже снимать шелковую черную майку. Первым делом она натянула на себя и застегнула цельнокроенные брюки. В ванной была одна зеркальная стена. Она повернулась к ней, чтобы посмотреть, что она на себя нацепила.

– Эй, – крикнула она через дверь, – а откуда ты знаешь мой размер?

– Знаю, поскольку я всесторонне изучил твое тело.

Она улыбнулась своему отражению и взяла в руки пиджак. Заметив этикетку, она вздрогнула – он откровенно не поскупился на расходы ради этой безнадежной затеи. Костюм был сшит у одного из лучших модельеров.

– Так в кого же, в кого мы собираемся переодеться?

– Я очень рад, что ты спросила. По-моему, с усами и сигарами мы будем…

Холли пинком распахнула дверь:

– С усами и сигарами?

В ванную вступил Эвен со свежеприклеенными усами, круглыми черепаховыми очками и гладко зачесанными назад волосами. Холли взвизгнула:

– Да не может быть, клянусь, на какую-то секунду мне показалось, что тут кто-то посторонний.

Эвен радостно потер руки:

– Великолепно, совершенно правильная реакция, так и нужно. Я почему-то подумал, что бороды будут излишними, они будут мешать, поскольку у тебя никогда не было бороды.

– Ну спасибо, правда, усов у меня тоже никогда не было.

– Сейчас будут.

Он усадил ее на биде, сам уселся на унитаз лицом к ней.

– Сейчас мы решим эту гормональную проблему, – сказал он и достал из кармана коробочку, открыл ее и поставил на раковину. – Вуаля!

Холли не могла сдержать улыбку, глядя на то, как Эвен закатывает рукава. Он открыл тюбик с клеем, изучил ее верхнюю губу как опытный хирург, готовящийся к операции. Даже если они и не пойдут сегодня на набережную, даже если она так и застрянет за забором еще на одну ночь, его мальчишеское очарование и энергия обещают, что хотя бы мысленно сегодня она вырвется за пределы этого двора. Может быть, именно это он и планировал, ведь не может же он в самом деле рассчитывать, что она покинет свое безопасное убежище. Стройная цепочка ее мыслей была порвана острейшим ощущением от того, что бедра Эвена сдавили ее колени. Он склонился совсем близко и стал рассматривать ее лицо, отчего перед мысленным взором Холли пронеслась целая череда спутанных образов. Двое детей, играющих в маскарад, ноги Эвена, сжимающие ее, холодный ободок биде под ее пальцами, Эвен, подстригающий маникюрными ножницами ее будущие усы, его собственные усы и сосредоточено приоткрытый рот под ними… Холли таяла. Тяжело сглотнув, она принялась изучать рисунок на занавеске душа. После немыслимо долгой паузы она спросила:

– Так кем, ты сказал, мы будем?

– Меня зовут Реджиналд Кьюс Коксвейн, торговец носками фирмы «Ахиллес» из Кенибакпорта.

Холли чуть не захлебнулась от смеха из-за преувеличенного новоанглийского акцента, который изобразил Эвен. Он поднял очки на лоб и спросил:

– Готова?

Холли плотно сжала губы и быстро кивнула.

– Нагнись, чтобы я мог их тебе приклеить.

Эвен промокнул ее верхнюю губу сухим полотенцем, медленно положил его ей на ноги, после чего поднял тюбик с клеем.

– Не шевелись, я никогда еще не приклеивал усы никому другому.

Когда холодный клей коснулся верхней губы Холли, глаза ее невольно расширились:

– Как? – спросила она сквозь сжатые зубы. – Ты никогда раньше этого не делал, правда?

Он завинтил тюбик и, не сводя с нее глаз, кинул его в раковину через плечо.

– Не шевели ни единым мускулом.

Губы ее дрогнули, поскольку она пыталась сдержать смех.

– Еще раз шевельнешь губами – поцелую!

– Я стараюсь, честное слово стараюсь, – сказала она и наконец не удержалась и разразилась хохотом. Что бы сегодня ночью ни случилось, она знала, что этот смех запомнится ей больше всего. Щекочущее, яростное веселье, которое он подарил ей, само по себе играло с драгоценным сокровищем, она глубоко вздохнула, затаила дыхание, потом медленно выдохнула.

– Все, порядок!

Но это было не так…

– Ты такой смешной с этими усами, очками и с этой прической, и когда ты, ты… – начала она и упала ему на грудь, снова разразилась приступом смеха. Когда она соскользнула на пол, он тоже принялся смеяться. Как долго он этого хотел, увидеть ее радость, увидеть, как она скинула с себя тяжелое бремя хотя бы на один вечер. Он смотрел, как она сидит на полу, положив голову на край биде и держится за бока от хохота. Разве это не здорово будет, если она выйдет вместе с ним в мир, разделит его радости или даже если они вдвоем просто посмеются друг с другом, разделив маленькую тайну. Черт возьми, ведь он хотел, чтобы она была рядом с ним, даже когда она плакала, потому что он любит, всем сердцем любит ее. Прошло несколько минут и Холли наконец утерла глаза:

– Извини, это из-за твоих усов, стоит тебе приблизиться ко мне, ты начинаешь ими подергивать.

Эвен пригладил волосы, потом ущипнул себя за нос.

Нет, рано еще говорить ей, что он ее любит, рано.

– Да плохо я все продумал, – сказал он, – пиджаки плохо сочетаются.

Он помог ей усесться обратно на биде.

– А теперь все, серьезно, пока клей не высох.

– Есть, сэр!

Взяв ее двумя пальцами за подбородок, он приподнял ее лицо, и взгляды их встретились. Потом его взгляд опустился ниже, и, тщательно примерившись, он мягко приклеил усы на место.

– Ну и как я выгляжу?

Речь ее была невнятна, поскольку она пыталась не шевелить мышцами лица, это было невероятно трудно, ибо лицо Эвена было всего в нескольких дюймах от ее лица, и пальцы его мягко держали ее за щеки.

– Ты похожа на одного человека, которого я как-то отказался вывозить на самолете из Колумбии, сиди тихо!

Не могла она сидеть совершенно тихо при нем, ей хотелось кинуться не то к нему, не то прочь от него. В данный момент ей хотелось придвинуться дюйма на четыре ближе, но мало ли кому какого рожна хочется. Она вздохнула, его пальцы помедлили у кончиков ее усов и принялись ощупывать восхитительную поверхность ее губ, она с подозрением посмотрела на него.

– Ты что делаешь?

– Проверяю, симметрично ли вышло, и не разговаривай, иначе все расклеится.

Уловил суть, подумала она, глядя на широкие отвороты его легкого полотняного пиджака. У нее и так все расклеивается, а теперь, когда он так близко и так решительно настроен, и им так весело, как она скажет ему, что все его тщательно продуманные планы не сработают? Побуждения у него восхитительные, но как могут фальшивые усы и мешковатый костюм спрятать ее от толпы? Если уж на то пошло, как сможет это сделать Эвен? Да, решила она, пора, видимо, с этим кончать.

– Можно я теперь посмотрюсь?

Эвен взглянул на часы и отпустил ее:

– Конечно.

Он встал и подал ей руку.

– И все-таки кем я буду? – спросила она, вставая.

– Познакомься, Холли, это Карлос, торговец изумрудами, мой хороший близкий друг.

И он указал на зеркальную стену. Проявив гораздо больший интерес, чем ей хотелось бы, Холли встала, повернулась к зеркалу и потеряла дар речи. То, что она увидела, ошеломило ее. Она подняла волосы, стянула их на макушке и стала смотреть, что вышло.

– Так ведь, так ведь получается вылитый дядюшка Ричард… Эвен, я выгляжу в точности как мой дядюшка Ричард!

Ей впервые за вечер пришло в голову, что выйти за ограду возможно. И на самом деле можно пойти на праздник. Она отпустила волосы, они рассыпались по плечам, и повернулась к Эвену.

– Милый мой, это же чудо на самом деле!

– А теперь снова подыми волосы, мы примерим шляпу.

Он вышел из ванной, и она следом за ним.

– А ты нам и шляпы припас?

Она остановилась напротив своего отражения в зеркале шкафа и выжидательно приподняла волосы:

– Давай же!

Он порылся в комоде и вернулся с двумя шляпами, одна была уже надета на его голову, а другую он нес в руках.

– Ты что, торопишься? – спросил он. – Мы что, куда-то собираемся?

Встав позади нее, он надел ей на голову плетеную соломенную шляпу. На какое-то мгновение они встретились глазами в зеркале.

– Соломенная, а по форме как фетровая, – объяснил он, отступая на шаг.

Холли сдвинула шляпу чуть в сторону, чтобы прикрыть один глаз и стала рассматривать свой изменившийся облик. Отрицать было бессмысленно: Эвену удалось полностью сгладить почти каждую характерную черту «славной девочки».

– Да меня бы и мама родная не узнала, – шепнула она.

Внезапно их взгляды в зеркале снова встретились.

– Ты на самом деле думаешь, что все получится?

– По-моему, да, только вот торговец изумрудами по имени Карлос чересчур, по-моему, гордится шелковыми футболками.

Она еще раз заглянула в зеркало и увидела, как подчеркивает самое что ни на есть женственные линии грудей шелковый черный топик под пиджаком. Она громко вздохнула:

– Ну и что мы будем с ними делать?

Его руки скользнули под пиджак, обвили ее за талию, после этого пальцы его поползли вверх, вверх, вызывая в ней щекочущее ощущение.

– Я думал, ты никогда не спросишь, – откликнулся он в самой своей соблазнительной протяжной манере. Прежде чем она успела хоть как-то отреагировать, он убрал руки и доверху застегнул ее пиджак.

– Ну, Карлос, двинулись, нам предстоит обмануть кучу народу, так что пойдем-ка отсюда к чертям собачьим и повеселимся вдоволь.

Продолжая смотреться в зеркало, Холли покачала головой своему отражению, однако она по-прежнему улыбалась.

– Но я же не сказала, что я иду.

– Ну так скажи, и пойдем.

– Эвен-н-н! – издала она совершенно театральный возглас.

– Да!

– А можно я надену очки?

Эвен вздохнул и с преувеличенной неохотой снял с себя очки.

– Ну так уж и быть, Карлос, только мне придется закурить сигару.

Она взяла очки и надела их на себя. Всесторонне удовлетворенная своей внешностью, она сунула руки в глубокие карманы мешковатых брюк и повертела головой из стороны в сторону.

– Великолепно, – сказал Эвен театральным шепотом, – пока ты тут стоишь и любуешься Карлосом, там, вероятно, уже кончаются пиво и пицца. Так как, ты готова?

– Эвен, – она склонилась поближе к зеркалу и внимательно рассмотрела свои усы, – а ведь у нас не получится как в кино, правда? То есть нам не придется их потом прилюдно срывать, а?

– Надеюсь, что нет.

Холли выдернула руки из карманов и медленно повернулась к нему.

– Ну так как, ведь все это шутка, правда?

Эвен напустил на себя совершенно невинный вид.

– Ну скажем так, в последний раз, когда у меня были усы, я их честно отрастил, это была очень интересная история, понимаешь, мы с приятелями поспорили…

Схватив за грудки, она притянула его к себе:

– Плевать я хотела на твоих приятелей, меня интересует моя верхняя губа, а также то, что с ней будет завтра!

Он сорвал с пояса блокнот с коммуникатором, поглядел на него какое-то мгновение и швырнул на постель.

– Карлос, милый, поверь мне!

– Хммм?

Не отпуская его, она еще раз глянула через плечо на свое отражение в зеркале. Придуманный маскарад был невероятно хорош.

– Слушай, а может мне волосы заплести и заколоть? Э, что ты делаешь?..

Но он уже обхватил ее рукой за талию, взвалил на плечи и потащил из комнаты.

– Иду с милой погулять!

Квартал за кварталом опять проносился сквозь ряды припаркованных машин, и Холли крепко обнимала бедрами Эвена.

– Расслабься, – поучал он ее, – на нем уже лет двадцать как подпорок нет.

Одной рукой Холли придерживала шляпу, а другой обхватила Эвена за пояс. На каждом повороте она плотно вжималась в его спину. Густо напоенный запахом моря воздух дышал неприязнью.

– Привяжем его у кафе «Кейпшелл», – бросил через плечо Эвен.

Продравшись сквозь группу ленивых тинэйджеров, он въехал на стоянку и проехал вглубь ее. Двигатель закашлялся и заглох. Эвен пожал плечами и похлопал мопед по бокам.

– Смотри-ка, снова обвели смерть вокруг пальца, я же с этой гремящей развалиной целую неделю возился, она уже много лет не гуляла, как впрочем, и я.

Холли не торопилась снимать руку с мускулистого живота Эвена.

Как чудесно, щекой она по-прежнему прижималась к его спине и испытывала такое блаженство, что поддалась желанию задержаться в таком положении еще на секундочку. Эвен накрыл ее ладонь своей и нежно пожал.

– За много недель тебе впервые предстоит провести несколько часов на людях, ты готова?

Холли оторвалась от Эвена, скинула ногу с мопеда и обошла его спереди. Тело покалывало от езды, а может быть от того, что она сидела, прижавшись к Эвену, и чувствовала каждую его вибрацию, каждое неуловимое движение, каждый дюйм его упругой, идеально накачанной спины. Она кашлянула.

– Если волосы не выбьются, то готова.

Она машинально разгладила складки на брюках, поправила очки, глядя в зеркало заднего вида, и посмотрела на него с дьявольской улыбкой.

– Ну, и как будут развлекаться молодые люди?

Он тоже слез с мопеда, откинул подпорку и аккуратно поставил мопед под надежным углом. Сняв шляпу, он приблизился вплотную к ее лицу, коснувшись усами ее уха он хрипло прошептал:

– Есть будут!

Холли потянула носом воздух:

– Чую французское жаркое и винные пары.

Он схватил ее за руку.

– Пойдем на запах! – приказал он, и они побежали к набережной. Он не мог оторвать от нее взгляда, и даже, когда они взошли на людную набережную, продолжал смотреть на нее. Она открыла рот и по-детски показала ему язык.

– Слушай, а воздух какой вкусный, – подразнила она его, – попробуй сам!

Он тоже высунул язык. Она была права, он ощутил солоноватый, чуть металлический привкус морского воздуха.

– Ты права, за последние тридцать лет тут почти ничего не поменялось.

Она покачала головой и рассмеялась, глаза ее искрились весельем. Он даже и мечтать не смел, что весь этот маскарад придаст ей такую уверенность.

«А больше мне ничего и не нужно, сказал он сам себе. Вытащил ее, раскрепостил частично, а теперь буду наслаждаться ей в свое удовольствие».

В этот момент ему казалось, что осуществление его планов связано с минимальным риском. Внимания они привлекали не больше, чем все остальные. Холли без предупреждения схватила его за руку и увлекла в толпу. И вот он рядом с ней, и они переплетя пальцы, плечом к плечу продираются сквозь густую толпу.

Все вокруг состояло из запахов, из звуков, отовсюду доносилась музыка, и раскаты смеха переплетались в наполненном праздничной иллюминацией воздухе с громкими приветствиями. На гуляющих были самые разнообразные наряды, начиная от черных кожаных костюмов мотоциклистов, увешанных цепями, до самых смелых бикини, украшенных флюоресцентно-розовым плюмажем. Но для него все в этот момент было сосредоточено исключительно на Холли, а она вовсю наслаждалась жизнью.

– Пойдем туда! – воскликнула она, – видишь, там торгуют жареным картофелем Тесси, пойдем же туда!

И она поволокла его сквозь толпу мимо лотков с пирожными, мимо холодильников на колесах, из которых торговали мороженым и газированной водой.

– Мы с Энни работали там как-то летом, – объявила она, когда они подошли к ларьку Тесси. – Картошку тут жарят на чистом масле.

Пока он расплачивался за два бумажных кулечка хрустящего картофеля, она спрыснула их солодовым уксусом, после этого они продрались сквозь толпу к ограждению, отделяющему набережную от пляжа. Холли вдыхала морской воздух, а Эвен наблюдал за ней. В воде отражались разноцветные огни, лунная дорожка, но все это бледнело по сравнению с ее ослепительной улыбкой. Он протянул руку и коснулся ее щеки.

– Что, отклеивается, – спросила она, прижимая кулачок к усам. Он выпятил губы и покачал головой.

– По-моему, даже немножко выросли.

Ее гортанный крик потонул во всеобщем шуме, но метко пущенный кусок картошки попал Эвену в плечо.

– И вовсе это не смешно!

В знак примирения он придвинулся поближе и положил в ее кулек кусочек от себя.

– Извини, – сказал он, но она уже забыла, как глупо он ее напугал.

– И почему только, – спросила она с набитым ртом, – тебе не нравится все, что нравится мне?

– Шшш, если начнешь анализировать, пропадет всякое удовольствие.

Неожиданно толпа поредела, и он знаком показал, что им тоже надо идти.

– Видишь фургон? По-моему, там дискотека, и если не ошибаюсь, то крутят «ролингов».

Они скомкали кулечки, бросили их в переполненную урну и пробились к огороженной канатами сцене. Там вовсю уже шел конкурс танцев, и плечи и бедра Холли сами собой задвигались в такт музыке. Глядя как она отдается ритму, он осознал, что она просто не может удержаться. Усы, шляпа, мешковатый костюм, все бесполезно, подо всем этим кроется женщина, и это видно каждому. Но никто в жизни не догадается, что это «славная девочка» – его девочка. Он закурил сигару и стал гордо наблюдать, как сбываются его мечты. Вся набережная, казалась, заколыхалась в такт рок-н-роллу, одна лишь Холли вдруг остановилась и подошла вплотную к Эвену. По-прежнему, не отрывая взгляда от танцующих, она попыталась заговорить с ним.

– Даже и не думай, танцевать я не буду, мне и тут очень хорошо. – Наманикюренным пальчиком она поправила дужку очков.

– Ой, посмотри, какая парочка, Горгона танцует с Вулканом. Ты только посмотри, как она его обвила. Карлос, нам просто необходимо…

И тут Эвена перебила чья-то бойкая скороговорка.

– Посмотрите, какая парочка. Эй, привет, как делишки? Друзья, можно на секундочку оторвать вас, мы хотели бы взять у вас интервью для программы «Развлечение для вас». Тоби, пускай пленку. Итак, кто здесь у нас?

Холли моментально перестала раскачиваться в такт музыке и хлопать в ладоши. Этот голос был ей слишком хорошо знаком. Эвен схватил ее под руку и плотно прижал к себе. Холли бешено озиралась по сторонам, живот свело, рядом с ними стоял Денис Кратчи и держал микрофон у самого лица Эвена. Она взглянула на Эвена, Эвен на нее:

– Держись! – шепнул он. Кратчи склонился ближе:

– Говорите, пожалуйста, громче, нам вас не слышно.

– Меня зовут Рейндженелд Кьюкоксвей, я торговец носками «ахиллесова пята» из Кеннебанкпорта. Тетеря вы глухая! – рявкнул Эвен и тут же растворился в толпе, увлекая за собой Холли.

– Как, по-твоему, он меня узнал, а? – отчаянно зашептала она.

– Если бы узнал, я думаю сейчас бы он не утруждал себя интервью с этим гориллой в гавайской рубашке, как по-твоему?

Весь следующий час они держались подальше от огороженной канатами танцевальной площадки рядом с радиофургоном. Вместо этого они покатались на колесе Ферри, на качелях По, посетили комнату смеха Барни, а после этого катались на автодроме до тех пор, пока Холли не испугалась, что повыбивает себе все зубы от бесконечных столкновений с машинкой Эвена.

– Отведи меня в какое-нибудь спокойное место, – взмолилась она из своей побитой розовой машинки. Когда они снова вышли на набережную, она утерла пот со лба, поправила шляпку.

– Холли, ты, должно быть, страшный человек на дороге, – сказал он.

Он ее дразнил и это ей нравилось.

– Да как ты мог такое сказать, я великолепно вожу, я… – и тут она осеклась, заметив, что несколько человек смотрят на нее. Эвен это тоже заметил.

– Тихо, иди как ни в чем не бывало и не гляди на них. Пошли.

Чтобы хоть как-то подбодрить ее, он положил ей руку на талию.

– С тобой все в порядке?

– Да, может быть, они просто восхищаются, какие ты мне приклеил прекрасные усы, – она коснулась верхней губы и подмигнула ему, – поверить не могу, что столько лет жила без усов.

Он притянул ее к себе:

– Ну что довольна?

– Да, очень довольна, – она улыбнусь. – Очень, очень довольна, – шепнула она.

Первым заговорил он, прерывая мгновение кристальной близости, которую им удалось создать среди гуляющей толпы.

– Ночь еще долгая, пойдем!

И вскоре они уже шли вдоль края набережной мимо игорных столиков. Звенели колокольчики, лопались воздушные шарики, исчезали под прилавками долларовые банкноты.

– Не бойся, все в порядке, никто за нами не следит. Смотри, все увлечены исключительно закидыванием резиновых лягушек на листья кувшинок и лопанием шариков с водой.

Холли вдруг остановилась.

– О нет, только не это, опять, – пробормотала она.

В трех шагах от них стоял Деннис Кратчи, он поправлял грим, помощники подсказывали ему, а несколько компании любопытствующих с удовольствием и восхищением наблюдали за этим. Толпа напирала, и они никак не могли ускользнуть от сулящего беду репортера.

– Что же нам делать, – шепнула Холли, глядя на Денниса Кратчи.

Эвен развернул ее спиной к журналисту и подтолкнул к ближайшему столику, сунул долларовую банкноту ей в руку, а ещё одну тут же поставил сам на первый попавшийся номер.

– Играй, – довольным голосом произнес он, – только не оборачивайся.

Звякнул колокольчик, рулетка завертелась, играющие заколотили кулаками по столу. Колесо остановилось, и тут же раздался чей-то победный вопль.

– Мне, пожалуйста, голубую, – закричал выигравший.

Итак, кто-то чего-то выиграл, но Холли была слишком подавлена, чтобы даже посмотреть: кто и на сколько разбогател. Холли поглубже натянула шляпу так, что та полями касалась очков.

– Он ушел?

– Пока нет, снимает танцующих, как только они отсюда уберутся, все будет в порядке.

Он снова поставил доллар и еще один сунул ей в руку.

– Продолжай играть.

Снова звонок, снова щелканье рулетки, снова удары кулаком по столу, все то же убожество.

– Холли, – шепнул Эвен, – приготовься!

Толпа застонала, Холли взглянула на Эвена.

– Что такое, я тебя не поняла?

Мясистая лапа накрыла ее ладонь:

– Эй, приятель, похоже ты выиграл, тебе какого цвета приз?

Эвен первым поднял взгляд:

– Ого, – он показал за прилавок, – ты, Карлос, посмотри, что ты выиграл!

Она немного сдвинула шляпу с глаз и впервые посмотрела на рулетку и на то что за ней. Позади рулетки стоял щит, оклеенный сверху до низу плакатами со «славной девочкой» – красными, золотистыми, голубыми, а внизу рядами стояли плакаты, свернутые в трубочку и обернутые в полиэтилен. Поверху сверкающими буквами было написано, что номер 17 выигрывает все три. Холли медленно повернула голову и взглянула вдоль столика на всех других играющих в рулетку с этим главным и единственным призом.

Кое-кто уже выиграл заветный приз, но продолжали делать ставки, чтобы выиграть еще. Она взглянула на Эвена, ей казалось, будто все это происходит не с ней.

– Да, очень трудный выбор, – сказал зазывала, – может быть, красную? – И он катнул запечатанный в полиэтилен цилиндр через столик. Холли протянула руку, чтобы поймать его.

– Делайте ваши, эй, смотрите, там этот парень с телевидения, эй, Деннис, идите сюда!

Сжимая плакат под мышкой, Холли сделала шаг назад.

Этого просто не может быть!

Кто-то толкнул ее и внезапно ряд танцующих отделил ее от Эвена, к ним присоединились все новые танцоры и вот уже два или три ряда людей отделяло ее от Эвена, которого она уже почти не видела.

Во всеобщей сутолоке кто-то из танцоров двинул Холли по шляпе, и та съехала, сбивая очки на нос, она отчаянно пыталась поймать шляпу, но вместо этого сбила ее окончательно. Холли будто во сне смотрела, как шляпа летит на землю и вдруг останавливается в воздухе.

– Поймал, – воскликнул кто-то удивленным голосом.

Она подняла взгляд. Идиотская улыбка так и застыла на лице Денниса Кратчи, когда он узнал золотисто-рыжеватые волосы «славной девочки», рассыпавшиеся по ее плечам.

– Холли Хамелтон? – недоверчиво прошептал он.

– Положись на меня, – неожиданно раздался в ее ушах голос Эвена.

Нет, это ей не снится, все гораздо хуже: этот кошмар происходит наяву. Вот она стоит, отупев, ничего не чувствуя, и к тому же у нее слуховые галлюцинации.

– Дай сюда плакат, Холли, – Эвен вырвал из ее оцепеневших пальцев свернутый в трубочку плакат и высоко поднял его в воздух. – А вот кому бесплатный плакат со «славной девочкой»! – закричал он, размахивая им над головой. – Бесплатный красный плакат! – И он метнул его как копье над морем тянущихся рук.

Толпа в коллективном порыве ринулась к противоположному краю набережной. На Денниса Кратчи было страшно смотреть, казалось, что его сейчас хватит удар.

– Тоби, включай запись! Тоби, к черту этот плакат, включай запись, включай пленку!

Эвену достаточно было один раз взглянуть на Холли, чтобы понять, что она полностью парализована тем, что ее разгадали. Она продолжала стоять и, открыв рот, смотреть на Денниса Кратчи.

Эвен весь съежился от мысли, к чему приведет так тщательно спланированный вечер. Больше она ему не поверит, хотя и это далеко не самое важное. Необходимо немедленно увести ее отсюда в безопасное место. Как можно спокойнее Эвен сказал:

– Холли, милая моя, пожалуйста, – и протянул руку.

Холли машинально взяла Эвена за руку, и он увлек ее за собой к ближайшему съезду с набережной.

Они бежали, не останавливаясь, пока не очутились в темной аллее рядом с припаркованным мопедом. Когда двигатель завелся с первого раза, Эвен шумно возблагодарил бога. Холли вскочила на заднее сиденье, и они умчались прочь, оставив Денниса Кратчи стоять с открытым ртом на бордюре набережной со шляпой Холли и микрофоном в руках. Через двадцать минут Эвен загнал мопед на стоянку рядом с раздевалкой на пляже, постаравшись как можно ближе припарковаться к дорожке, ведущей к морю, и заглушил двигатель. Как только Холли слезла с мопеда, Эвен отвязал и снял с багажника свернутую подстилку.

– Сюда! – сказал он и пошел по дорожке, ведущей через дюны к берегу.

Холли убрала в карман фальшивые очки, подвернула штанины, сняла башмаки и проследовала за ним. Эвен расстелил подстилку и жестом предложил Холли сесть. Несколько секунд слышно было только, как шумит прибой. Наконец, Холли села, сложив ноги по-турецки, и откинулась на локти.

– Луна сегодня просто ужасная… – сказала она, пытаясь нащупать какую-нибудь безопасную тему для разговора.

– Да, – ответил он, шагая взад-вперед рядом с ней и потирая загривок.

– Это то самое место, где я впервые увидела тебя и где ты увидел меня.

– Да. Ты очень злишься?

Эвен сорвал с себя шляпу и швырнул ее рядом с Холли.

– Да, черт возьми, а ты?

– А чего мне злиться, ведь мы же убежали.

Эвен упал на колени:

– Но ведь это была моя идея, ведь это из-за меня тебя чуть столбняк не хватил при виде Кратчи, ведь он теперь знает, что ты в городе. – Он взял ее за плечи. – Прости меня за все это, я такой нахальный, самоуверенный и сукин…

– Эвен, ну хватит же!

– Нет, в самом деле, Холли, ведь когда ты увидела эти плакаты, а потом этого чертового репортера, да я бы даже не обиделся, если после этого ты бы вообще со мной больше разговаривать не захотела!

– Не нужно извинений, Эвен.

– Энни мне рассказывала, что после того, как ты немножко подумала, ты решила, что этот плакат вовсе не так уж плох, но когда я увидел выражение твоего лица там на набережной, когда перед тобой оказались эти проклятые плакаты, я понял, что она заблуждается.

Холли зажала рот ладонью.

– Нет, не заблуждается.

Она увидела, как брови его удивленно взметнулись, но ничего не сказала.

– Спасибо тебе, что вытащил меня, спасибо тебе за сегодняшний вечер, ведь вот уже много месяцев, как я не смеялась так много и так громко, а может быть, и много лет. Конечно, в конце пошло полное безумие, но ведь я не помню, кто это сказал: нет лучше времени, чем если ты со мной… – Холли уронила руки на колени. – Я правду говорю, Эвен. Ты подарил мне чудесный вечер.

Она смотрела на него и в глазах ее дрожали лунные блики.

Вот она перед ним свежая как роса. Она – его, и это правда. Он всегда видел, врет она или нет. Раз за разом она продолжала поражать его, так думал он и напряжение спадало в его груди и снова средоточием всех его чувств становилась одна она.

– А ты знаешь, последним усатым человеком, которого я целовал, была моя тетушка Марта, и это было очень неприятно, так что я подумал, а не поснимать ли нам их?

Он взял себя за кончик уса, а она потянулась к своим усам.

Вдруг она остановилась и схватила его за руку.

– Погоди, а больно не будет?

– Вполне вероятно, давай-ка вот так попробуем, – и он протянул руку к ее усам, а она – к его.

– Готово?

– Нет еще.

Нахально не обращая внимания на ее трусость, он принялся считать: три, два, один, трр… Несколько секунд промелькнуло в тишине, потом она отбросила его усы и быстро ощупала пальцами свою верхнюю губу.

– Ты как?

– Я все так же, и по-прежнему хочу поцеловать тебя. Иди сюда!

Волны разбивались о слежавшийся песок, она встала на колени и позволила ему прижать себя целиком сверху до низу. Она была теплая и податливая, и, тяжело дыша, называла его по имени.

Его пронзило желание и внезапно ему захотелось испытать ее всеми своими чувствами. Он склонил свои губы к ее и хотел уже проникнуть в них языком, как вдруг она открыла рот.

– Коснись меня, – шепнул он прямо в ее открытый рот. Она вытянула рубаху из-под пояса его штанов и, осторожно процарапывая его голый торс, подняла ее повыше. Ее готовность заставила его снова заговорить.

– Беру назад свои слова относительно того, что нам придется подождать, можешь поделиться со мной твоей тайной тогда, когда тебе будет угодно, но, господи, Холли, можно я буду любить тебя сегодня ночью?

Тут он почувствовал, как она напряглась и медленно встала. Положив ладони ему на грудь, она оттолкнулась от него и выглядела совершенно беспомощно в своем отчаянии. Глаза ее наполнились слезами, Эвен почувствовал, как у него у самого сжимается горло.

– Что я могу сделать, только скажи мне, что делать? – потребовал он яростным шепотом. – Я достану тебе луну, я сделаю все, только попроси!

Но ведь стоит ему сказать, как все изменится. Она потерла лицо и снова опустилась на подстилку.

– Не хотела я втягивать тебя в это дело, но ты уже и так в него втянут, и неправильно будет утаивать от тебя дальше и все остальное. – Она уже открыла рот, чтобы продолжить, но не раздалось ни звука. Она попыталась еще раз.

– Очень трудно, дай мне еще минуту.

– Как тебе будет угодно.

Она обхватила руками колени и опустила на них голову. В ней бушевал инстинкт самосохранения, и перед глазами вновь и вновь проигрывался знакомый сценарий, а она все смотрела и смотрела на лунную дорожку, на поверхность океана. Прочь, бежать, спрятаться, на луну улететь по этой платиновой дорожке.

Прочь отсюда, прочь от Эвена, прочь от невыносимого положения, в котором она оказалась. Она шумно выдохнула сквозь сжатые губы: все это мечты, а вот она реальность. Вот Эвен, ее друг и не только, сейчас она ему все поведает. И Холли повернула к нему голову.

– На самом-то деле этот плакат никогда не казался мне грязным, если мне что в нем и не нравилось, так это то, что у меня над ним не было никакой власти. Я доверилась Стью и в буквальном смысле слова оказалась из-за этого без штанов. В один прекрасный момент я расслабилась, и весь мой тщательно наработанный на всю Америку имидж рассыпался на куски. И теперь всякий, кто взглянет на этот плакат, увидит, что я просто в шоке от того, что меня фотографируют. Двадцатишестилетняя, отвечающая за свои поступки женщина такого себе никогда бы не позволила. Стью лишил меня всенародного доверия, которое я имела, а дальше будет еще хуже.

– Я не понимаю.

– Эвен, говорят, что будет еще и второй плакат, и слухи эти обоснованны, весь вопрос во времени.

– Второй плакат? – переспросил он. – То есть как?

– А вот так, Стью продолжал щелкать своей камерой и дальше, только я тебе не говорила. Кроме того, он не только талантливый фотограф, но еще и психолог. Он говорит, что если я не вернусь к нему работать, то он выпустит на рынок вторую фотографию, и по-моему, он не блефует.

– Слушай, Холли, а что, этот второй плакат будет совсем уж плохой?

– Не знаю, но даже если он будет хотя бы немного откровеннее, чем первый, то у меня не будет никаких шансов попасть в совет Лемонэйд, мне не позволят представлять в обществе интересы детского благотворительного фонда, одновременно предлагая каждому желающему уроки анатомии по десять долларов за штуку.

– Но для меня-то все это не имеет никакого значения.

– А для меня имеет, ведь Лемонэйд – это та самая организация, в которой я надеялась обрести новое лицо.

Она откинула волосы за уши и снова уставилась на море.

Набежала волна, жизнь шла своим чередом. Скоро новый день, это еще не конец света. Она заговорила уже мягче:

– И ведь у меня у самой когда-нибудь будут дети, я ведь этого хочу, и что они скажут о своей матери, и что я им отвечу? – Она покачала головой. – Я, конечно, чушь несу, прости меня.

Ее руки сжались в кулаки, и она потрясла ими перед своим лицом.

– Я ведь делаю все, что могу, чтобы с этим покончить, но клянусь, если выйдет второй плакат, то я все брошу, иначе я разрушу всю репутацию Лемонэйд. – Руки ее беспомощно упали. – Дальше, что касается тебя. Что, как ты думаешь, случится с твоим бизнесом, если тебя уличат в связи со мной, с играющей в прятки безмозглой голозадой пипочкой?

Не дождавшись ответа от Эвена, она встала, сняла пиджак и швырнула его на песок рядом с ним.

– Теперь ты все знаешь. – И сунув руки в глубокие карманы брюк, она зашагала прочь вдоль пенной изогнутой линии прибоя.

Эвен сидел, уставившись на то место на подстилке, где только что сидела она. Его волновал отнюдь не бизнес, он размышлял о ее реплике, что она захочет детей, ведь он тоже всегда хотел детей, но после развода подавил в себе это желание, поскольку не подворачивалось подходящей женщины.

– Ничего, все образуется, – говаривал он себе, стоило в груди его возникнуть щемящему чувству после разговора с племянником или племянницей, или когда дети Энни обнимали его, или когда он вез на самолете детей, чьи лица восторженно розовели от полета и от того, что летчик с ними разговаривает.

Он взъерошил волосы двумя руками, час его пробил, появилась подходящая женщина, теперь он более чем когда бы то ни было был в этом уверен, ведь она наконец открылась и все рассказала ему.

Холли ходила взад-вперед по пляжу. Свет луны струился по ней жидким серебром, и мягкий ветер с моря трогал пряди ее волос, свешивающихся вдоль опущенного лица.

Улыбаясь сам себе, он встал.

– Холли!

Она подняла взгляд и увидела его распростертые руки.

– С твоим бывшим мы разберемся, вместе мы все сможем повернуть, Холли, я клянусь тебе!

Она пошла к нему, но немного не доходя, остановилась. Он поманил ее руками:

– Ну же, подходи поближе, ну же!

И рассыпался тяжелый ком, скопившийся в ее груди. Да и что за смысл и дальше противиться неодолимому влечению? – и она шагнула к нему.

– Я хочу тебя, Холли, прямо здесь, прямо сейчас!

Их взгляды сомкнулись, и руки его скользнули под топик Холли, он снял его через голову и отбросил в сторону от нее. С океана дул ветер, но она не замечала этого. Все, что она испытывала, исходило исключительно от Эвена.

– Сними брюки, Холли.

Она расстегнула молнию, штаны упали на песок, и она откинула их в сторону. Она смотрела, как он пальцем проводит по кружевной каемке ее старомодной черной атласной комбинации. От его прикосновений по всему телу растекался жаркий поток удовольствия, он нащупал пальцем красную розочку, помещенную во впадине посредине ее груди.

Потом перевел палец к сразу напрягшемуся соску и провел им дальше вниз до высокого выреза на бедре.

– Ты специально ради меня это надела?

До этого мгновения она бы даже перед самим Господом в этом не созналась.

– Да!

Он одарил ее своей всесокрушающей улыбкой, и она подумала, что с радостью умерла бы сейчас. Тяжелым от вожделения взглядом он обвел ее снизу доверху.

– А ты снимешь это ради меня?

– Да, – шепнула она, и голос ее был наполнен предвкушением того, к чему все шло.

– Сними это для меня, – повторил он, и ноздри его раздувались. Яркий лунный свет не смягчал обнаженного желания на его лице. Она сняла атласную лямку сначала с одного плеча, потом со второго, отороченные кружевами чашечки сползли, приобнажив упругие холмики розоватой плоти. Спуская шелковистый верх, она смотрела ему в лицо, и полная высокая грудь была молочно-белой при луне.

Тут она замешкалась, и он стянул с себя рубаху, потом расстегнул брюки и снял их вместе с трусами.

«А ведь он уже готов», – осознала она, ощутив глубокое женское удовлетворение, и она стала стягивать комбинацию дальше вниз, обнажая крутой изгиб талии, переходящий в бедра, потом остановилась и снова посмотрела на него.

– Давай я, – сказал он, становясь перед ней на колени и запуская большие пальцы под комбинацию. Он спускал ее все ниже и ниже, целуя ее плоский живот, щекоча ее бедра, гладя ее упругие стройные ноги.

Холли вцепилась ему в плечи, чтобы не упасть от наплыва чувств. Губы его спускались все ниже, ей казалось, что она вот-вот закричит от желания. Поцелуй их был полон радости и вожделения, жажды и любви, желания и потребности друг в друге. Он увлек ее за собою на подстилку, раздвинул ей ноги и, наконец, возлег на ложе ее женственности. Нависнув над ней, он втягивал в себя морской воздух и ее запах.

– Холли…

Она поняла невысказанный вопрос, общепринятую условность первого раза, позволяющую в последний момент повернуть назад, и с благодарностью за этот жест благословила его. Благословила душераздирающим поцелуем и, мяукнув как котеночек в знак полной покорности, она обхватила ногами его бедра и приняла глубоко в себя. И вот он уже в ней – врезается, ласкает, поглаживает, наполняет всю ее восходящим по спирали наслаждением. Луна скрылась за облачком, и она изгибалась навстречу каждому его толчку, каждому запретному приказу, который шептал он в ночную тьму.

– Скажи мне, что ты моя, – удалось выдавить ему, слегка обуздывая себя в ней.

Как могла она жить без него, без его любви, без его тела?

– Да.

Она обхватила ладонями впадинки на его спине, заставляя его снова полностью войти в себя, и вот уже ритм движений, резких туда и ласкающих обратно, участился и наконец Холли почувствовала, как она содрогается и распадается на тысячи кусков сверкающего наслаждения. И вместе с ней в этом звездном дожде ощущений был он, он вошел в него вместе с ней, скользя в ее объятиях, чтобы остаться там навсегда. Насыщенный, цельный, любимый он держал ее в своих руках и прислушивался к звукам моря, к биению их сердец и к самому сладкому из всех звуков, к голосу Холли.

– Я – твоя.

Глава седьмая

Добавив на свой второй бутерброд с ветчиной еще немного майонеза, Эвен навалил на него сверху толсто нарезанные помидоры и зелень. Широко улыбаясь тому, что вся эта конструкция не разваливается, он аккуратно поднес сандвич ко рту. Перед тем как откусить, он спросил:

– Ты точно не хочешь? А то давай, сделаю такой же.

– Нет, спасибо.

В свете давешнего занятия любовью Холли испытывала прилив энергии и отнюдь не чувствовала себя голодной. Она сидела на кухне Эвена, привалившись спиной к буфету и положив ноги на разделочный столик. Ей вполне достаточно было смотреть, как Эвен ест свой сандвич. Как правильно она поступила, доверившись Эвену, уж вместе-то они придумают, как покончить с этим фарсом, который затеял Стью. А на остаток ночи у нее один враг – мечтательная улыбка, которая так и норовит проползти украдкой на ее губы.

Или это все из-за шампанского, которое звенит у нее в крови?

– А мне так нравится, когда ты называешь меня «славной девочкой». Ты об этом знаешь?

– Да. – И он продолжал смотреть, как она улыбается, скорее себе, чем ему.

– Еще есть какие-нибудь вопросы, «славная девочка»? – спросил он, прежде чем откусить еще здоровенный кусок.

– Ага, насчет твоего аппетита, откуда у тебя такой, от морского воздуха, что ли? – она склонилась в сторону так, что локтем чуть не касалась его тарелки. – Или от того, что ты на мопеде переездил? – игриво спросила она.

Он покачал головой и промямлил с набитым ртом:

– От физических упражнений на пляже, – и, подмигнув ей, отхлебнул из картонной упаковки апельсинового сока.

Зазвонил телефон, но после двух звонков умолк. Ошибка, наверное, предположил он, но у него создавалось впечатление, что телефон выжидает и вот-вот вторгнется в их жизнь. Покачав головой и нахмурившись, он обратился к Холли:

– Совсем от телефона я оторваться не могу, но по-моему, на какое-то время нам надо вывезти тебя из Кейпшелла. Давай сообщим об этом Энни и уберемся завтра с утра пораньше.

Ей представилось уединенное убежище где-нибудь в Поконосе, а может быть даже, в Карибском бассейне, этакий Эдем, где они смогли бы насладиться вновь обретенной близостью. Ведь сентябрь еще так далеко.

– Ну и какие будут предложения?

– Как ты смотришь насчет моей нью-йоркской квартиры? Там нам, вероятно, гораздо проще будет со всем управиться и в то же время найдется необходимое для нас уединение.

Она печально улыбнулась ему:

– Я буду скучать по этому месту, но ты прав, что-то в последнее время многовато здесь местных звонков. Ох, до чего же мне не хочется, чтобы остаток твоего отпуска прошел на Манхэттене!

– Да, но ведь мы будем рядом друг с другом.

Он одарил ее одной из своих коварных улыбок. Полотняные брюки по-прежнему были на нем, но рубашку и пиджак он снял, как только они пришли домой с пляжа.

Глаза ее пробежались по его великолепным мускулистым рукам, по курчавой подстилке темных волос, покрывающих его грудь, и скользнули прямо вниз к более темному волосистому кусту, окружающему пупок. Ведь говорил же он ей, что поиск решений – его конек. Это – лучшее, чем он может похвастаться. Теперь она не была уверена, что именно это самое лучшее, чем он может похвастаться. Но как же у него получается быть одновременно настолько фантастически сексуальным и одновременно таким практичным?

Он вытер рот и посмотрел на нее.

– Возвращаясь к проблеме с твоим бывшим, хочу сказать, что по-моему, лучшим способом разрешить ее, были бы переговоры. Только, Холли, тебе придется пойти на них, подготовившись как можно лучше и раздобыв всю возможную информацию.

Она медленно перевела взгляд на его лицо. Меньше всего сейчас ей хотелось говорить о Стью, но Эвен прав: чем раньше она покончит со всей этой дрянью, тем лучше.

– То есть ты хочешь сказать, что мне придется склонить Стью к компромиссу?

Он коротко кивнул:

– Если только…

Он отправил в рот ломтик чипсов и стал задумчиво жевать.

– Что, «если только»?

– Мы знаем, что Стью согласен отказаться от негатива, если ты вернешься на работу. А теперь нам необходимо узнать, от чего он не согласен отказываться. Он так и будет настаивать, чтобы ты позировала ему, если только мы не раздобудем в качестве контраргумента нечто очень большое, скажем, нечто такое, в чем он боялся бы огласки.

Холли резко выпрямилась:

– То есть что-нибудь противозаконное?

– Или постыдное, – он поднял руку. – Ну-ка, давай, говори о нем первое, что приходит на ум. Быстро!

Она пожала плечами:

– Ну, он как навозный жук, ничего не выбрасывает…

– Хм, – Эвен с сомнением поглядел на нее, после чего отряхнул с рук хлебные крошки. – Первое впечатление всегда говорит о многом. И это на самом деле было твое первое впечатление о нем?

Она покачала головой и стала смотреть, как он открывает холодильник и роется в морозилке среди упаковок с замороженными готовыми блюдами.

– Решительный… Нет, беру свои слова назад. Самое главное – его манипуляции людьми. Я же рассказывала, как он заполучил меня в качестве модели. – Она поудобнее облокотилась о буфет. – Я была наивная и глупая.

Она умолкла и принялась тщательно рассматривать ногти.

– А если честно, очень наивная и крайне глупая.

Эвен отошел от открытого холодильника, и снисходительно улыбаясь, взял ее за подбородок и нежно поцеловал в губы.

– Ты была молодая, тебе нужна была работа, вот он и воспользовался этим, Холли, как подходящим моментом.

Она отмахнулась от его снисходительной точки зрения, и он вернулся к холодильнику. Она очень много узнала о себе с тех пор, как все это безобразие началось, а также очень много узнала о своем бывшем супруге. Кроме того, он и понятия не имеет о том, что значит слово «компромисс».

Эвен достал из морозилки мороженое и выразительно пожал плечами.

– Ну что, если это правда, то придется забыть о переговорах с ним, придется тебе вышибать клин клином. Ты не рассматривала возможность нанять частного сыщика?

Она не ответила, и он обернулся через плечо. Они долго и пристально смотрели друг на друга.

– Нет, Эвен, не рассматривала, уж больно это как-то выглядит непорядочно, скользко, понимаешь?

Эвен не сводил с нее взгляда. В этот раз ему нечего было сказать.

– Ты что, думаешь, что я все такая же наивная, да?

Когда он, по-прежнему не говоря ни слова, перевел взгляд на свои ноги, она продолжила:

– Ну, может, мне и в самом деле хотя бы подумать над твоим предложением, ты знаешь каких-нибудь сыщиков?

– Могу тебя даже кое с кем свести. – Он зацепил локтем дверь морозильного отделения, и она закрылась с легким стуком. – Или, если хочешь, я сам этим займусь.

– Подожди, не так быстро, ведь я даже не решила еще, о чем попросить частного сыщика. А тебе часто приходится по долгу службы пользоваться их услугами?

– Нет.

Он подошел к ней через всю кухню, развернул мороженое и вручил ей. Приперев ее к буфету, он раздвинул ей колени и встал между ними. Она с самого начала не хотела этого разговора, а теперь по изменившейся интонации его голоса поняла, что и Эвен устал от этой темы, хотя мысль переплюнуть Стью в его жизни была интересной. Положив одну руку ему на плечо, она откусила кусочек апельсиновой глазури.

– А как они себя рекламируют в желтой прессе? Как детективы или как частные сыщики? Нет, забудь, что я спросила, мне вообще вся эта идея не нравится.

Он запустил под нее руки и изо всех сил прижал к себе.

– Поговорим-ка об этом позже.

Он тоже откусил мороженого и искусно смешал апельсиновый аромат своего рта с ее.

– Совсем попозже, – добавил он, подымая ее на руки, и она обвила свои ноги вокруг его пояса. Пока они поднимались по лестнице и шли по коридору к его спальне, у нее пропали последние мысли о бывшем муже и частных сыщиках. По руке ее стекало растаявшее мороженое, апельсиновая глазурь, но не успела она это пресечь, как Эвен опередил ее.

– Какая замечательная у тебя на вкус кожа, – сказал он, игриво рыча.

– А у тебя всегда такой замечательный аппетит после того, как ты занимаешься любовью?

– После? – Он остановился и слизал сладкую липкую жидкость с ее пальцев. – Ты хочешь сказать «перед», дорогая!

– Что это ты там лижешь вместо мороженого? – шепнула она ему на ухо.

Он внес ее в спальню, дыхание его ускорилось, но Холли знала, что это не от того, что он внес ее по лестнице и пронес по коридору до своей комнаты.

– Это очень личный вопрос, «славная девочка»… – Язык его исследовал впадинку у основания ее шеи.

– Может быть, – удалось выдавить ей, – ты… аааа… объяснишь…

– Нет, лучше покажу, – сказал он, пинком захлопывая за собой дверь спальни.

В воздухе носился запах свежих помидоров, перца и базилика, и Холли вдыхала его, как дорогие духи. Сады и огороды Кейпшелла ломились от овощей и фруктов, и она была очень рада, что они додумались привести с собой корзинку в Нью-Йорк.

Наткнув помидорчик на вилку с длинной ручкой, Холли опустила его в кипяток и подождала, пока не лопнет красная кожица.

Простая работа по нарезанию, измельчению, помешиванию, снятию проб обрела новое чувственное измерение. Ей всегда нравилось готовить, но на ум ей пришло, что особую радость она испытывает от того, что готовит пищу для Эвена.

Играла «Голубая рапсодия» Гершвина, и она смотрела через залитую солнцем кухоньку шикарной квартиры Эвена, расположенной на крыше небоскреба, сквозь открытые французские окна прямо на террасу. Там, расположившись на этой невероятных размеров лоджии, сидел он, смотрел на нее и махал ей рукой, одновременно разговаривая по радиотелефону.

Она послала ему воздушный поцелуй и тихо рассмеялась сама себе, бросая в готовящийся на медленном огне соус свежий базилик. Квартиру свою он оформил так, что подобна она была кабинету первоклассного зубного врача. Она оглядывала сверкающие белые поверхности, пестрый кафельный пол, медные кастрюли. И как он до такого додумался? Что может быть дальше от правды? Прибыли они всего два часа тому назад, и уже все эти три тысячи квадратных футов казались ей родными.

Он подошел сзади, обвил ее руками за талию и лизнул за ухом. Он был очень рад, что дал своей домработнице недельный отпуск, уединение было как нельзя кстати.

– Можешь меня поздравить, только что я стал дядей в одиннадцатый раз. – Не выпуская ее из рук, он чуть-чуть отодвинулся, чтобы она смогла неуклюже поцеловать его в щеку.

– Прими мои поздравления!

– У моего брата Кена и его жены Карлы родилась девочка, и они назвали ее Аннабель. Семь фунтов и тринадцать унций, голубоглазая и с курчавыми темными волосиками.

Он отнял у Холли деревянную ложку и положил ее в тарелку.

– Пойдем, я покажу тебе фотографии моей семьи.

Холли заколебалась:

– Подожди, вот-вот будет двенадцатичасовой выпуск новостей, я хочу посмотреть.

– Мы, Холли, мы хотим посмотреть, – сказал он и укоряюще погрозил ей пальцем.

– Это же наше общее дело, – он включил маленький телевизор на столике для завтрака. Через пять минут Холли повернулась к нему и улыбнулась.

– А Деннис Кратчи обо мне даже не упомянул, и знаешь что, по-моему, он больше и не собирается, по крайней мере, некоторое время.

Эвен скептически посмотрел на нее. Руки, которыми до этого она плотно обнимала себя за талию, разошлись в стороны.

– Нет, ты только подумай, с какой стати ему рассказывать, что он меня видел в Кейпшелле на набережной прошлой ночью? Ведь это значило бы рисковать тем, что меня обнаружит кто-то другой, а это ему вовсе не нужно. Ну а здесь он, конечно, может установить наблюдение за моей квартирой, но искать у тебя ему и в голову не придет.

Он смотрел, как она прикрыла глаза и с облегчением выдохнула:

– Да.

Этого он уже стерпеть не мог. Его Холли в экстазе от временной победы, когда настоящая битва еще и не начиналась, до истечения срока ультиматума Стью Хамелтона еще около двух недель.

– «Славная девочка», я хочу, чтобы ты поразмыслила над тем, что я сказал насчет частного сыщика.

– Мне эта мысль не нравится, в этом есть что-то нечистое. – Она вернулась к плите, перемешала соус и добавила в него свежемолотый перец.

– Вот, – сказала она, и, на всякий случай подставив под ложку другую руку, аккуратно поднесла прямо ему ко рту горячий соус, – попробуй и скажи свое мнение.

Он с улыбкой сдался, поскольку ему так же, как и ей, хотелось одного: забыть обо всем на свете, жить настоящим моментом, заполненным изысканной пищей, новорожденной племянницей, а главное – любовью и смехом Холли и взглядом ее, как бы говорящим, что вот он, земной рай. Завтрашнего дня не существовало, только сегодняшний, а также сегодняшняя ночь. Эвен пригнул голову и покорно попробовал соус, после чего облизал губы.

– Эй, как здорово! А когда мы есть будем?

– Сейчас, вода закипит, я сразу и заряжу.

Она открыла упаковку макарон в форме штопора, вытащила одну штуку, разломила и приложила по половинке к каждому уху.

– Ну, что скажешь?

Он посмотрел на нее с наигранно подозрительным видом:

– «Галстучки»? Ел.

– А «ангельские крылышки»?

– Тоже, но таких закрученных в мой дом еще никому не удавалось пронести.

– Поимей совесть, моя мама моему папе все время такие варит, и он до сих пор не загнулся.

Смеясь, он потянулся, чтобы выключить телевизор, и тут показали сводку погоды из Карибского моря. С тех пор как семнадцать лет назад он начал летать, он не пропускал ни одной сводки погоды. Над Карибским морем бушевал тропический шторм, который совершенно определенно хотел превратиться в ураган.

Едва услышав это, он снял со стены телефон и набрал номер службы управления полетами Эй-эс-ай. Начинался сезон ураганов, и даже малейшая вероятность урагана немедленно сказывалась на летных планах.

Когда через двадцать минут они вынесли тарелки на террасу, большие глиняные плиты под ногами Холли были теплыми. На улице было солнечно и очень приятно.

– Как нам повезло, это больше похоже на осень, чем на август.

Эвен выдвинул из-под столика со стеклянной крышкой стул, и когда она уселась, он приподнял ее волосы, заплетенные в тугую косу, и поцеловал ее шею. Нежно сдавив ее за плечи, он согласился:

– Да, повезло нам.

Она положила голову ему на руку, а потом взяла ее в свою и поцеловала. После этого они долго и нежно смотрели на город.

Перед ними простирался Центральный парк, окрашенный несколькими оттенками зеленого, и узорчатый как вышитая подушка. Озеро посреди него сверкало под полуденным солнцем, будто пронизанное металлическими нитями. Она прикрыла глаза, стараясь до мельчайших подробностей сохранить в памяти это мгновение, каждую черточку, каждый звук, каждое ощущение. После ланча Эвен провел ее в свой кабинет, стены которого были покрыты фотографиями, некоторые из них были черно-белые, некоторые желтые от старости, последние фотографии были цветными.

Сюжетов на фотографиях было множество; единственное, что удалось заметить Холли – так это то, что на каждой был запечатлен момент, когда Эвену было хорошо. На одной был Эвен с друзьями детства, они стояли на причале и все держали крабов, которых только что поймали, на другой – Эвен-тинейджер с братьями и друзьями в форме спасателей строят на берегу живую пирамиду. На одной пожелтевшей вырезанной из газет фотографии Эвен и симпатичная девушка месят тесто для пиццы в кафе Кейпшелл; на нескольких были изображены родители Эвена в окружении здоровых, энергичных внуков. Холли внимательно рассматривала каждую фотографию, а Эвен давал беглый комментарий, что на ней изображено.

– А сколько у тебя братьев?

– Нас пятеро, – он указал на одну из самых больших фотографий, на которой по меньшей мере двадцать совершенно разных улыбающихся людей стояли на лужайке на фоне навеса фисташкового цвета, а на заднем плане был внушительных размеров дом. Среди прочих стоял улыбающийся Эвен, а на плечах у него сидел маленький мальчик. Мальчик, судя по всему, был занят тем, что пытался запихнуть в ухо Эвену свой пирожок. Холли склонилась поближе и постучала ногтем по стеклу, прикрывающему фотографию:

– Расскажи мне побольше об этой.

– Это мы устроили официальные проводы семье моего отца, как раз перед тем, как они уехали в Ньюпорт, штат Флорида. Ох, и удивили же мы его тогда, когда все это устроили. А вот это наш дом в Сэдл-ривер, на плече у меня Натан, сын моего брата Рика. Я потом целый час пирожное из уха выковыривал.

Холли любовалась оживленным выражением его лица, а он пояснял:

– Натан, тогда, сидя у меня на плечах, на всю жизнь оттянулся, а вот это рядом с Кеном – Джейн, – сказал он, указывая на плачущего ребенка. – Она чуть с ума не сошла, никому не хотела уступать место на плечах у дяди Эвена.

Она села на край его рабочего стола и улыбнулась ему.

– Я смотрю, тебе очень много радости доставляет твоя семья, особенно дети, правда?

Он кивнул:

– Ничего, ты с ними скоро тоже познакомишься, мы ведь каждый год стараемся у них в Нейпензе собираться – либо на День благодарения, либо на Рождество, получается настоящий трех или четырехдневный цирк, только оборудован лучше и кормят много и вкусно.

Холли заметила, что на фотографии, кроме ребенка, есть еще одно недовольное лицо. Справа поодаль, сложив руки на груди, чрезмерно худая блондинка стояла и смотрела на Эвена. Холли задала молчаливый вопрос, указав на нее глазами, хотя интуитивно уже знала, что это за женщина.

– А это – Синтия, моя бывшая жена.

– Послушай, ты так добр к детям, а можно мне спросить: а почему у вас их не было?

Он засмеялся резко и коротко:

– Поверь, не от того, что я ее плохо уговаривал. Она все время говорила, что она не готова, что время не то, а на самом деле она настолько была поглощена всякими хождениями в гости и путешествиями, что ей просто не хотелось перестраивать свою жизнь ради ребенка. Никогда не забуду, как Энни однажды сунула Синтии в руки своего Питера, маленький перепугался, закричал и всю ее обмочил. Так вот, всю обратную дорогу я слышал только одно: как он испортил ее шелковое платье!

Холли не смогла удержаться, смеясь, она взяла его за руки.

– Знаешь, Эвен, Энни мне об этом уже рассказывала.

– А вот чего она тебе не рассказывала, потому что об этом никто не знает, это то, что через несколько недель после того случая у Синтии был выкидыш.

Холли почувствовала, как улыбка сползла с ее лица.

– Ой, извини, Эвен, ну, что уж тут поделаешь, случаются выкидыши, может быть…

– Холли, я не знал, что она беременна, пока у нее не случился выкидыш, и произошло это в конце третьего месяца. Я ее тогда спросил, почему она мне не сказала, а она просто отвела взгляд. Тогда я спросил: собиралась ли она вообще ребенка донашивать, а она ответила: – Не знаешь и не узнаешь. На этом все и кончилось, а дальше у нас окончательно все развалилось, я понял, что нам уже ничто не поможет, и вскоре после этого мы развелись.

Холли посмотрела на Эвена долгим взглядом. Итак, он тоже прошел через эмоциональную мясорубку брака с непорядочным человеком, в точности как она. И то, что он все ей честно рассказал, в самой глубине души доставило ей болезненное удовольствие, и она почувствовала, как ее переполняет потребность и самой рассказать ему подробности того, как муж предал ее. Уронив руки, она отступила на шаг и прислонилась к столу.

– На прошлой неделе у нас было много времени, чтобы поговорить, и я кое-что успела рассказать тебе о своем замужестве и о Стью, но я не все тебе рассказала. С самого начала я совершенно ясно дала понять, что не намерена всю жизнь быть моделью, что со временем мне захочется завести детей, дом, пару собак, короче, зажить нормальной жизнью. – Она посмотрела на свои открытые ладони. – И вот пришло время, когда мне надоело позировать, и я ему так и сказала. Когда я сказала ему, что хочу ребенка, он сначала попытался отговорить меня. Я не отступилась, и тогда он сказал мне, что прошел стерилизацию, и чтобы я забыла о детях навсегда, и самое жестокое с его стороны, что стерилизацию он прошел еще до того, как встретился со мной и до этого даже ни разу об этом не упомянул. – Руки ее как бы сами сложились в кулаки, и она изо всех сил стукнула ими себя по ногам. – Ну почему люди такие эгоисты, почему они думают только о себе, куда подевалась честность по отношению друг к другу, Эвен? Куда подевались его умение слушать, участие, куда подевалось умение говорить все до конца?

Он привлек ее к себе и погладил тыльной стороной пальцев.

– Тебе больше не придется думать над этими вопросами, Холли, со мной все будет по-другому.

Он прильнул губами к ее губам и нежно поцеловал ее.

– Поверь мне, дорогая, все будет совсем, совсем по-другому.

– Теперь-то я знаю, – шепнула она и снова притянула его голову к своей.

В начале вечера Эвену позвонили из Эй-эс-ай и ему пришлось отправиться в офис, когда он вернулся, Холли оказалась на террасе. Привычная обстановка показалась ему внезапно совершенно незнакомой; раньше крошечные огоньки, спиралями развешанные по шарообразным кустам и низеньким деревцам, представлялись ему немного нелепыми, теперь же, когда здесь появилась Холли, они стали волшебными.

Направляясь к ней, он снял пиджак и ослабил галстук. Плотно обтягивающий топик без лямок цвета слоновой кости подчеркивал ее широкие плечи и точеную талию, короткая обтягивающая замшевая юбка темно-красного цвета задралась еще выше, когда она облокотилась на перила. Эвен улыбнулся, совершенство ее шелковистых длинных ног только усиливалось от того, что она была босая. Он подошел и встал у перил в нескольких футах от нее. Она кивнула ему, но он не подошел, наслаждаясь ее красотой и ее влюбленным взглядом, предвкушением прикосновения.

– Вот я и дома, – сказал он, любуясь отблесками лунного света на ее коже.

– Я так рада.

Игривый ветерок теребил кончики ее волос.

Она улыбнулась, откровенно радуясь нарастающему между ними нетерпению. Ее улыбка все сильнее дразнила его, пока наконец желание коснуться ее не стало непреодолимым.

– Иди сюда, – сказал он, со смехом подчиняясь желанию.

Она тут же подошла и упала в его распростертые объятия.

– Как я по тебе соскучился, – прошептал он в ее волосы.

– А я по тебе еще больше.

Она покрывала поцелуями его лицо. Невероятно, он взял ее на руки и, смеясь, усадил на огромный диван позади шпалеры. Сев рядом с ней, он положил ее спиной себе на руки.

– Я хочу знать все, что ты делала, пока меня не было.

Она лежала в его руках как в колыбели, почти касаясь теменем его губ.

– Все-все, и как я красила ногти тоже? – Она игриво подняла одну ногу. – Видишь, как подходит к юбке.

– У-у-у-у как мне нравится твоя юбка, – сказал он, с нарочитым интересом рассматривая материал. Он гладил ее рукой по бедру, а сам делал вид, что будто изучает швы и подкладку, она же громко смеялась.

– Мне тоже, – сказала она, поднося руку к его губам. – Замша такой чувственный материал.

Он пальцами провел по ее губам, один она засосала в рот, потом медленно вынула. Мир его внезапно сжался до размера ее рта и глаз и напрягающегося ощущения внутри.

– А что ты еще делала, пока меня не было?

– Я на самом деле по тебе скучала, Эв.

В голосе ее прозвучало некое смущение. Заинтригованный, он спросил:

– А еще?

– Я надеюсь, ты не возражаешь, но я немного попользовалась твоим лосьоном после бритья?

То, что она призналась в столь интимном, возбудило его.

– И где же ты им попользовалась?

– У тебя в ванной.

Он сглотнул:

– Я имею в виду, где именно на теле ты им попользовалась?

Она коснулась своей выступающей груди:

– Здесь. – Слова у нее выходили гортанные и медленные. – Но пахнет он совсем не так, как я себе воображала.

Он еще раз вздохнул, прежде чем снова заговорить:

– А как, как ты это себе воображала?

– Так, будто ты будешь рядом со мной. Не вышло, – она покачала головой. – Запах смешался с моим и получилось так, будто это мы вместе. – Она потерла щеку пальцем. – Только, Эвен, ничто не сравнится с тем, как когда мы по-настоящему вместе.

Повернув свои губы к его, она осыпала мелкими поцелуями.

– Господи, Холли, ты меня доконаешь, – он взял ее на руки и переложил на спину.

Когда на небе появились звезды, они занимались любовью, потрясая друг друга глубиной своей страсти. Проснулись они рано утром с первыми солнечными лучами, все еще завернутые в общий кокон груботканого покрывала, и им не хотелось даже шевелиться, чтобы не утратить близости. Ногтем она чертила легкие ленивые круги у него на груди.

– Холли…

– Мммм…

– Мне надо на работу. Сегодня утром мне ужасно не хочется идти, но надо.

Приподнявшись на локтях, она наградила его сочным поцелуем.

– Мне так хочется, чтобы ты позвонил, но я не могу отвечать на звонки, потому что боюсь, вдруг кто-нибудь узнает мой голос.

– А ты просто дождись, пока включится автоответчик, а когда услышишь мой голос, выключи его, и мы поговорим.

Она снова прижалась у его груди.

– А тебе скоро уходить?

Он сунул руки под покрывало:

– Не совсем, – сказал он и притянул ее к себе.

Через час после того, как он ушел, телефон в квартире зазвонил. Холли в это время мыла посуду и, побросав все в раковину, метнулась в комнату к телефону на первом же звонке. На третьем звонке она уже лежала на животе на кожаном диване, а на четвертом рука ее зависла над трубкой. Включился автоответчик, отзвучало записанное на пленку приветствие Эвена, и мужской голос с сильным бруклинским акцентом огласил комнату:

– Мистер Джеймсон, это Хекфорд из частного сыскного агенства Хекфорда. Вчера вечером я был на деле, и ваше сообщение получил только сегодня утром. Отказываться от продолжения нет никакой необходимости, мистер Джеймсон. Много времени это не займет.

Холли вскочила с дивана и продолжала слушать. Эвен ведь говорил, что он время от времени прибегает к услугам частных детективов, какое совпадение, что один из них как раз и звонит.

Она направилась обратно на кухню. Голос из телефона продолжал говорить:

– Кое-какие предварительные сведения, я уверен, вы уже знаете, бывший муж знаток своего дела, но за последний год мало чего выдал. Жена же, с другой стороны, вообще оставила профессию модели.

Холли схватилась за косяк.

– Модели?

Сердце бешено заколотилось у нее в груди, он что, сказал о модели?

– Очень скоро у вас будут все сведения о Хамелтонах, мистер Джеймсон. – Последовала пауза в несколько секунд, в течение которых слышно было только как шелестит бумага на том конце. – А попка у нее что надо, – заключил мистер Хекфорд и повесил трубку.

Холли почувствовала, как кровь сошла у нее с лица, а внутри все вскипело:

– Зачем он это сделал? – яростно шепнула она, – зачем?

Она прижалась спиной к косяку и медленно сползла на пол.

Значит, он соврал, когда говорил, что они вместе отыщут решение этой проблемы. Зная, что она не хочет пользоваться услугами детектива, он предал ее, и за ее спиной нанял-таки сыщика – и ради чего?! Она зло засмеялась.

Конечно, ради дела, интересы дела, вот что для него стоит на первом месте, вот что для него главное. И ладно бы он интересовался только Стью, но ведь Эвен и о ней собирает сведения, будто она какая-то преступница. Что еще он хочет узнать о ней? Почему он сам у нее не спросит? Почему он ей не верит? Она покачала головой. Должна быть какая-то понятная и приемлемая причина, почему он это сделал. Она прослушала запись еще раз, надеясь вопреки всякой надежде, что, может быть, ей все-таки удастся понять эту причину. Когда раздались короткие гудки, она окончательно сдалась, никакой веской причины не находилось, а факты были налицо. Сколько времени потребовалось ей, чтобы поверить ему, и в конце выяснилось, что доверия он не заслуживал.

Откинув волосы назад, Холли встала на ноги.

Изначальный шок превратился в ярость, она подошла к автоответчику и зло нажала на кнопку, стирая запись. Может быть, он и не сразу поймет, почему, но летние радости Эвена Джеймсона кончились.

– Холли, иди сюда, у меня для тебя сюрприз!

Эвен швырнул на пол портфель, а потом аккуратно поставил рядом с ним коробку. В ней сразу заскреблись, пытаясь выбраться, два щенка, бестхайндские белые терьерчики с веселыми красными бантиками на шее. Эвен легонько похлопал по коробочке, вываливая их на красно-белый восточный ковер.

– Холли! Да где же она?

Он распахнул дверь на кухню, а щеночки так и суетились у него под ногами. Он взял из шкафа миску, наполнил ее водой и, снова окликая ее по имени, поставил на пол. Терьерчики осмотрели миску, после чего направились прямиком к французскому окну и на террасу.

Может быть, она там? Ведь именно там он застал ее в прошлый раз, когда вернулся.

Там ее тоже не было. Он все быстрее и быстрее заходил по квартире, ее не было нигде, и одежды ее не было. Он вернулся в гостиную и медленно осел на одно из коричневых кожаных кресел. Коротко и нервно вздохнув, он задумался.

Наконец-то ему удалось заставить ее поверить себе, так что сама мысль об ее уходе абсурдна, разве не так? Но в груди все крепла тревога. Из-за чего могла она взять и исчезнуть? Склонившись вперед, он до боли потер лицо.

Черт возьми, ведь им еще столько всего нужно сделать.

Он встал, достал из кармана бархатную коробочку и приподнял крышку. Там на белом атласе покоилось фантастических форм цитриновое кольцо. Он такого кольца в жизни не видел. Граненый самоцвет светился оранжевым пламенем, а по бокам были два бриллианта, они, казалось, пели ему из витрины ювелирного магазина. Он понял, что кольцо это создано для нее и знал, что рано или поздно он подарит его ей. Закрыв коробочку, он сунул ее обратно в карман.

Щенки с одинаковыми красными бантиками вернулись с террасы и сидели у его ног, глядя на него. Он присел на корточки и почесал их за ушами.

– Ничего, ребята, еще не вечер.

Глава восьмая

Почувствовав очередной приступ тошноты, Холли принялась обмахиваться финансовой сводкой в надежде, что тошнота исчезнет. Медленно и глубоко дыша, она обводила взглядом свой кабинет в Лемонэйд, стараясь удержать победное ощущение, которое давало ей уже само сознание того, что она здесь находится. Вот уже три недели, как ей удается проскальзывать в офис Лемонэйд на Манхэттене не замечанной журналистами. Конечно же, тут не обошлось без помощи короткого темного парика, мешковатой бежевой одежды и старомодных очков, но целых три недели! Три недели без него.

Часа не проходило, чтобы она не вспомнила о нем, не затосковала по его подначкам, по его нежным прикосновениям, по его глубокому клокочущему грудному смеху. По его нежному шепоту. Она стукнула рукой по столу. Да что она, с ума сошла? Ведь он обошелся с ней, как с какой-нибудь преступницей.

Опираясь о стол, Холли встала и повернулась к окну позади. Стоило пройти тошноте, как ее место занимала тревога, усиленная усталостью. Она прижалась лбом к стеклу, до такого состояния довели ее попытки избавиться от Стью. Пытаясь подыскать для Стью идеальную замену «славной девочки», она без конца посылала ему самых разных моделей изо всех агентств, которые только приходили ей на ум, ведь рано или поздно ему обязательно встретится новое лицо с подходящим строением кости и цветом глаз, тогда он и думать забудет о том, что когда-то она была нужна ему. Это обязательно сработает, не может не сработать.

Свернув финансовый отчет в трубочку, она взяла его двумя руками и, как в подзорную трубу, посмотрела в него на потолок. Тяжело вздохнув, она подумала, почему все-таки она испытывает необъяснимую вину из-за того, что ушла от Эвена, будто ей и без этого стрессов не хватает. И хотя воспоминания о времени, проведенном вместе с ним, вызывали бурю эмоций, она без конца напоминала себе, как несказанно подло обошелся он с ней в конце. На самом-то деле, если бы ей сейчас довелось его увидеть, она сказала бы ему пару ласковых слов. Тут дверь позади нее отворилась.

– Холли!

Она резко обернулась.

– О, это ты, Дейв.

Дейв, протиснулся в тесный кабинет.

– Я тебя не напугал? Что-то ты бледно выглядишь.

– Да ничего, просто тут очень душно становится, когда дверь закрыта.

– А ты уверена, что причина именно в этом?

– Бог его знает, может, заболеваю чем. Мне вчера от куриного бульона плохо стало, да и сегодня что-то не здоровится.

Дейв совершенно определенно чувствовал себя неуютно.

– А ты уверена, что это не… понимаешь, Холли, когда моя жена была… – Он подошел еще на полшага и оперся на ее стол. – Тебя по утрам не тошнит?

– Смеешься, Дейв? Если тут и есть какая причина, то это стресс.

Он еще какое-то время посмотрел на нее, потом пожал плечами.

– Ну что ж, можно списать и на это, хотя сидеть и ждать, где именно разразится тропический ураган, отнюдь не повод для смеха.

Она засмеялась. Впервые с тех самых пор, как ушла от Эвена.

– Так что, нет никаких сведений насчет того, куда двинулся ураган Сэлиза? – Он покачал головой. – Ну и чем я могу быть полезна?

Он задумался:

– Скорее это я могу быть тебе полезен.

– А в чем дело? – Она бросила финансовый отчет на стол и кивнула в сторону главного коридора, который начинался позади ее собственного кабинета размером с почтовую марку. – Что они там говорят? Точнее, что более важно, что говорит мистер Уилоугби?

Оглянувшись, Дейв быстро прикрыл за собой дверь.

– Он ругает не тебя и не твою работу, ему не нравится этот наряд, в котором ты являешься в офис.

Холли почесала голову, ей то и дело приходилось это делать из-за короткого темного парика.

– А какая собственно разница, ношу я парик или нет?

– Ему не нравится… э-э-э… низкий лоб, а еще мистер Уилоугби говорит, что ему очень хотелось бы знать, как ты собираешься быть общественным представителем Лемонэйд, если тебя на людях не видели уже много недель, если ты прячешься здесь, стоит посетителю или журналисту показаться у нас в офисе. Кроме того, он без конца говорит, что ты могла бы занять нормальный просторный кабинет, а вместо этого прячешься в этом стенном шкафу. – Дейв прочистил горло и уставился на свернутый в трубочку финансовый отчет на столе. – Тут уже кое-кто поговаривает, не взять ли нам в качестве общественного представителя какого-нибудь спортсмена.

Лоб у нее все сильнее напрягался. Конечно же, она слышала, как перешептываются сотрудники Лемонэйд и как постепенно изменяется их отношение к ней. Они вели себя вежливо, но старались держаться подальше. Холли села и, положив локоть на стол, потерла лоб.

– Еще что?

– А еще, Холли, с каждым днем все больше ходит слухов об этом самом втором плакате. Денис Кратчи вчера вечером в своей передаче опять об этом говорил. И у нас тут начинают волноваться: а вдруг это на самом деле правда? Не мешало бы тебе с этими слухами покончить, иначе я боюсь, как бы шурин Уилоугби и впрямь не занял твое место в Совете.

Холли кивнула, он был совершенно прав.

– Спасибо, Дейв.

– Я просто подумал, что не мешало бы тебе знать, ну… чтобы ты хоть что-то могла сделать. – Он потянулся было к дверной ручке, но вдруг резко повернулся и снова заговорил: – Холли, я очень не хочу видеть на этом месте шурина Уилоугби, единственное, что он умеет – это носить фрак и пить мартини со спонсорами, но ведь именно ты – единственная, кому удалось созвониться с президентом фармацевтической компании и добиться, чтобы он пожертвовал нам витамин А, когда он был нам необходим для индийского проекта, ведь до этого мы ему много месяцев запросы посылали и все бесполезно. Как тебе удалось заставить его?

Холли задумчиво склонила голову:

– Ведь нам и на самом деле нужен был витамин А, – медленно заговорила она, – вот я и решила, что раз цивилизованные меры не срабатывают, то придется применить более агрессивный подход, ведь положение, в котором оказались эти нуждающиеся дети, не только не улучшалось, но наоборот, с каждым днем ухудшалось. Вот я и подумала, а чего мне собственно терять? – Медленно вставая из-за стола, она поймала себя на том, что на губах ее заиграла улыбочка. – Да чего мне, собственно, терять? – повторила она.

Дейв разгладил свои черные до плеч волосы и засмеялся.

– Правильно, тогда ты и взяла быка за рога. Ладно, если я чем могу быть тебе полезен, дай мне знать.

Тут Холли взяла да и сорвала парик.

– Спасибо тебе, Дейв! – Она кинула парик в мусорную корзину и тряхнула головой, расправляя волосы.

– Ты мне уже помог. – Взяв сумочку, она вышла вслед за ним. – Мне надо отойти по делам, но я думаю, что вернусь еще до конца рабочего дня.

Когда Стюарт Хамелтон открыл дверь в свою студию после обеда, ему было что сказать человеку, которого он там увидел.

– Ну и дерьмово же ты выглядишь, Холли. Фунтов пять веса нагнала, по большей части на морде. Загорала без тента, вижу. Интересно, сколько теперь потребуется времени, чтобы свести эти веснушки и привести твою кожу в порядок. Нос облезал, правильно говорю? Ладно, знать ничего не желаю, пойдем.

Они прошли внутрь, и едва он закрыл дверь, как она повернулась к нему.

– Со мной все в порядке, Стюарт, спасибо за то, что поинтересовался. А ты как?

– Извини, – выражение лица у него было довольное, но одновременно немного грустное из-за веснушек и нескольких лишних фунтов. – Но ведь теперь, когда решила перестать играть в прятки, когда решила вернуться ко мне на работу, кто-то должен был тебе сказать правду. А почему ты, собственно, в бежевом, ведь это не твой цвет?

Она поразилась его твердолобости, у нее дух захватило от его нахальной уверенности в том, что она вернется к нему на работу. Пока он ходил вокруг нее, изучая под разными углами, она осматривала студию.

Основное место на стенах с трофеями Стью по-прежнему занимали ее фотографии.

– Пора с этим кончать, Стью.

– А как же, – пробормотал он, приподымая прядь ее волос. – Давно надо было кончать с этим расколом.

Она оттолкнула его руку.

– Какая-то ты другая стала, Холли. – Он потер губы пальцами. – Нет, ты совершенно определенно изменилась. Я вот теперь думаю, как мне лучше будет подать тебя на обложке праздничного выпуска «Велбот энд Лейс». Я сначала было подумал, что лучше всего подойдет зеленый бархат, но почему-то мне теперь так не кажется, может быть, темно-синий с блестками или бордовый?

– А я что, сказала, что возвращаюсь к тебе работать?

Взгляды их встретились.

– Значит, опять в игры играть будем, правильно понял?

– Нет, Стью, игр больше не будет, надоел мне твой блеф. Если я не уйду отсюда со всеми фотографиями и негативами из серии съемок для рекламы «Славного утра», то я созову пресс-конференцию.

– В самом деле? И что, мне надо бояться этого?

Холли кивнула:

– Да, Стью, тебе именно следует этого бояться. Я намерена рассказать всем, какой ты на самом деле ненадежный козел. А особый упор я сделаю на то, что твоя маниакальная помешанность на мне окончательно угробила все твои деловые качества. Я всем расскажу, как ты фотографировал меня без моего разрешения и как после этого шантажировал меня, и если ты думаешь, что после хоть одна модель захочет у тебя фотографироваться, что найдется после этого агентство, которое хоть кого-то пошлет к тебе, что хоть одна фирма захочет иметь дело с тебе подобным, если ты и в самом деле так думаешь, значит ты еще глупее, чем я думала. Весь остаток своей карьеры ты будешь фотографировать мышеловки и шины для грузовиков.

Оживление исчезло с лица Стью. Рот его обмяк, глаза расширились, тело застыло.

– Ты серьезно говоришь?

Она шагнула к нему и постучала пальцем по груди:

– А ты что, хочешь в этом удостовериться?

Он покачал головой и выдавил улыбку:

– Ты этого не сделаешь.

– А почему, собственно, не сделаю? Мне терять нечего, Стью, кроме твоей тени. – Она протянула руку, – давай их сюда.

Он помялся:

– Эй, а может, мы сможем все это как-нибудь утрясти?

Она продолжала, не обращая ни малейшего внимания на его последнюю отчаянную попытку защититься.

– Мой адвокат вскоре перешлет твоему кое-какие бумаги, там будет сказано, что ты клянешься, что передал мне все фотографии и все негативы и что в дальнейшем отказываешься выпускать что бы то ни было, так или иначе связанное со мной или с моим именем. Я знаю, что ты все поставил на то, что я вернусь, поэтому и предлагаю, чтобы ты подписал эти бумаги как можно скорее. Таким образом, у тебя остается шанс спасти свою карьеру. Ты и так уже очень много времени потратил впустую, заворачивая те модели, которых я тебе посылала.

Не успела она договорить, как он пошел к сейфу, который стоял позади его стола и достал из него большой конверт. Снова взглянув на нее широко раскрытыми глазами, он сказал:

– Так это ты их ко мне посылала на эти, якобы, просмотры?

Она кивнула и тоже подошла к сейфу.

– Все сорок две девушки, Стью. – Она указала на конверт, который он держал в руках. – Там всё?

– Всё, – ответил он.

Она протянула руку за конвертом, но ей все равно пришлось вырывать его из рук Стью.

– Невероятно, – прошептала она сама себе, идя к двери.

– Холли!

– Что такое?

– Только без обид, ладно?

– Какие уж тут обиды, я к тебе ничего не испытываю, кроме жалости.

Еще в такси по дороге обратно в Лемонэйд она изучила содержимое конверта. Негатив, о котором шла речь, совершенно определенно был более откровенный, чем предыдущий. Она была сфотографирована от бедер и выше, стоя лицом к камере со сложенными на груди руками. Поднеся негатив к свету, она исследовала его наметанным взглядом. Для придорожной закусочной, конечно, неплохо, но ей бы отнюдь не хотелось, чтобы такое ассоциировалось с Лемонэйд.

Она вздохнула с облегчением, запихивая все обратно в конверт и прижимая его к груди. Как только она вернется в Лемонэйд, она первым делом изорвет все на мелкие кусочки, а потом эти кусочки сожжет. Выходя из лифта, она уже напевала мотивчик из рекламы мыла «Славное утро».

Мистер Уилуогби и Дейв с закатанными рукавами сидели в приемной и о чем-то оживленно разговаривали. Когда она их поприветствовала, они лишь кивнули для проформы. Она подошла к ним, улыбаясь во весь рот.

– Мистер Уилуогби, второго плаката со «славной девочкой» не будет.

Мистер Уилуогби пожал ей руку.

– Не буду делать вид, – продолжила она, – будто не знаю, насколько это вас волновало, но больше бояться нечего, – она потрясла конвертом. – Я позаботилась об этой проблеме раз и навсегда.

Дейв крепко поцеловал ее в щеку.

– Вот это другое дело!

Более сдержанный Уилуогби посмотрел на конверт, потом снова на нее, прочистив горло, он коротко кивнул:

– Хорошо, – допустил он, после чего, казалось, напрочь забыл о существовании предмета разговора. – Только у нас есть гораздо более важные дела, и озабочены мы ими гораздо сильнее, Холли. Вот мы сейчас здесь разговариваем, а в это время ураган Сэлиза обрушился на остров Сент-Джулиан, так что похоже, что следующие несколько дней нам всем придется несладко, вот тогда мы и выясним, кто есть кто в Лемонэйд.

Дверь зала заседаний «Эрсервис интернешнлз» внезапно распахнулась и с силой ударилась о стену. Эвен вскочил на ноги и через головы сотрудников посмотрел, что происходит у дальнего конца стола. То, что он увидел, лишило его дара речи.

Перед ним стояла Холли. Завитки волос выбивались из сбившегося на сторону хвостика, глаза были красные, будто она не спала несколько ночей. На ней была простая белая футболка и широкие джинсовые шорты, из-за этого она была похожа на загнанного сотрудника летнего лагеря. Но другое было гораздо хуже.

Обострившиеся черты ее лица и пронзительный взгляд говорили о том, что она находится в состоянии глубочайшего стресса. Зажав под мышкой папку, Холли кинула на пол холщовую сумку, повесила на пояс солнцезащитные очки и в наглую прошла прямо к его столу. По дороге она зацепила ногой алюминиевую стойку, и та упала на пол вместе с картой, которая на ней висела. Не обращая ни малейшего внимания на двух сотрудников, бросившихся устранять беспорядок, она подошла, уставилась прямо на Эвена и обратилась только к нему:

– Вы говорили, что если вы мне потребуетесь, то я всегда могу к вам обратиться. Так вот, вы мне нужны прямо сейчас.

Она тревожно оглядела его. В крахмальной белой рубашке, в красном шелковом галстуке и отутюженных черных брюках он был похож на того, кем на самом деле являлся – на высокопоставленного служащего процветающей фирмы.

Кроме того, пиджак, повешенный на спинку стула, и закатанные по локоть рукава рубашки делали его похожим на спустившегося на землю и всем доступного избавителя от любых проблем, каким она и знала его.

Промелькнуло несколько секунд, и кристаллизовалась тяжелая тишина. Поскольку Эвен не отвечал, она шепотом добавила:

– Пожалуйста, Эвен, ты мне на самом деле нужен.

– Мистер Джеймсон, извините, но она отказалась подождать, если нужно, то я вызову охрану.

Вслед за Холли вошла Талли, вооруженная пригоршней острых карандашей, и встала позади, не спуская с Холли глаз, как, впрочем, и все мужчины и женщины, сидевшие за столом совещаний. Эвен махнул рукою в направлении двери:

– Выйдите, все выйдите отсюда!

После секундных колебаний задвигались стулья, люди начали вставать, собирать бумаги и поспешно рассовывать их по папкам. Раздались приглушенные голоса:

– Кто это такая?.. А я думал, что у нее волосы порыжее… Вот уж не знал, что он с кем-то встречается… А у моего сына есть плакат… – шепот, как клубящаяся мгла, заполнял комнату, но горящий взгляд Эвена, нацеленный на Холли, прорезал ее. Когда последний из сотрудников наконец покинул комнату, и дверь за ним захлопнулась, Эвен прикрыл глаза и выдохнул:

– С тобой все в порядке? – ровно спросил он, вцепившись пальцами в стол перед собой.

– Со мной? Да, все в порядке.

И снова тихо:

– За тобой не гонятся?

Она покачала головой:

– Не в этом дело, все дело…

Он поднял голову, и их взгляды моментально встретились.

– Я звонил Энни, я обыскал весь Кейпшелл, я извел швейцара в твоем доме здесь в Нью-Йорке. Каждый вечер я, не отрываясь, смотрел в телевизор в надежде, что Деннис Кратчи знает что-нибудь, чего не знаю я. Черт возьми, ведь я даже твоим родителям в Аризону звонил.

– Я знаю, я им тоже звонила, они сказали, что ты очень милый.

– Где ты была все эти три недели?

– Я жила в Виледж у одного из сослуживцев по Лемонэйд. Извини, если я доставила тебе беспокойство, но…

– «Доставила мне беспокойство», да я с ума сошел из-за тебя!

Он направился вдоль всего стола, чтобы обойти его и подойти к ней.

– Нам надо кое о чем поговорить, я хочу знать, почему ты вдруг решила вот так взять и уйти, почему ты меня не спросила о…

Он был уже в нескольких футах от нее, когда она вдруг подняла одну руку и сделала шаг назад:

– Стой, я не за этим сюда пришла.

Эвен остановился, одной рукой он схватился за спинку стула, а другой стал ощупывать свой лоб.

– Умеешь же ты испытывать мужское терпение, «славная девочка».

– Эвен, молчи. Просто слушай. Вчера вечером ураган Сэлиза обрушился на наветренные острова в Карибском море, и там творятся страшные вещи. Хуже всех пострадал остров Сент-Джулиан.

Эвен указал на карту Карибского моря, которая теперь была прислонена к стене:

– Я об этом прекрасно осведомлен. У нас как раз проходило экстренное совещание чартерного подразделения, когда ты ворвалась. Поскольку большинство регулярных авиалиний закрыто, мы просто завалены заявками на чартерные рейсы. Владельцам недвижимости не терпится узнать, каковы разрушения и…

Холли яростно кивала, вцепившись в папку с бумагами.

– Да, – оборвала она Эвена, – именно поэтому я здесь, мне просто необходимо попасть на Сент-Джулиан.

– Разве у тебя есть собственность на Сент-Джулиан?

– Нет, это ради Лемонэйд, это мой шанс сделать что-нибудь стоящее… – Она покачала головой, чувствуя, что неправильно все объясняет. – Мне необходимо там быть, и я смогу туда попасть, если ты… – она осеклась и заставила себя отвести взгляд от него, это оказалось непросто. Его глаза хотели рассказать о тысячах вещей, а она не хотела ничего о них знать.

– Мне очень плохо было без тебя, «славная девочка».

В комнате повисла тишина, оставив их наедине с отзвуком его слов. Ее любовь, ее утраченная надежда, ее острая потребность в нем пульсировали в ней, как горячая смесь боли и радости. Холли опустила глаза, а потом и голову, этого она и боялась, боялась, что он откроет ей свое сердце, боялась, что из-за этого душа ее снова будет вся исходить кровью ради него. Она вздохнула и нервно облизала уголки рта. Если бы только она никогда его не любила, если бы только он не причинил ей такую боль.

– Я здесь не ради нас с тобой, я здесь ради Лемонэйд.

– Черт возьми, Холли, неужели все это только для того, чтобы получить место у них в Совете?

– Нет, – она оттолкнула в сторону стул и сделала шаг к нему, не осмеливаясь, однако, прикоснуться. – Место в Совете меня не волнует, я здесь ради детей, у новорожденных не будет никаких шансов, если туда срочно не доставить медицинские препараты и оборудование. Эвен, там расположен родильный дом, центр для матерей повышенной группы риска, больничные корпуса разрушены, большая часть оборудования уничтожена. Мне удалось раздобыть новые инкубаторы и два генератора для них, но я не могу попасть на самолет, чтобы доставить их туда.

Он потер уголок рта и уставился на нее. После всего случившегося – и вдруг такое! Неизвестно, что разлучило их, но она откинула это в сторону и обратилась к нему за помощью. Он в изумлении покачал головой. Она уронила папку на стол.

– Ну что ты хочешь, чтобы я сказала? Я скажу. Извиниться? Извини, пожалуйста, я, я все испортила, – она отвернулась от него и осела на стул. – Если бы ты только слышал сегодня утром, что они говорили нам по радио. Они там в полном отчаянии. У них так мало всего, а у нас так много… – Голос ее захлебнулся от эмоций: – Я не знаю, к кому еще обратиться! – и слезы ручьем потекли по ее лицу и, падая, оставляли темные отметины на шортах.

Она даже не попыталась остановить хлынувший поток, это сделал Эвен. Он достал носовой платок из кармана и встал на колени перед ней. Утерев ее слезы, он взял ее за подбородок.

– Я не знаю, в чем было дело, не знаю, почему ты не могла подождать меня, чтобы поговорить, Холли. Теперь мне все равно, я просто чертовски рад снова видеть тебя. – Он взял ее пальцами за щеки и заставил взглянуть на себя. – Конечно же, я отвезу тебя на Сент-Джулиан, ты же знаешь, я не умею тебе отказывать.

И стена, которую она так старательно возводила, рухнула. Неизвестно, куда делась вся ее решимость, руки Холли сами обвили его, и она вцепилась в него, как в скалу посреди бушующего моря, черпая силу в его объятиях и утешение в ласках его рук. Тело ее сотрясалось от всхлипываний, и рубашка Эвена становилась мокрой от ее слез. Она старалась не думать о виноватом удовольствии, которое испытывала от того, что он рядом, об этом украденном у судьбы нежном мгновении, которого быть не должно, но все это было бесполезно. Через некоторое время Эвен погладил ее по голове:

– Шшш, все в порядке, все будет хорошо.

Когда он услышал, что она икнула, он немного отстранился, чтобы взглянуть на нее. Он дал ей платок, она взяла его и высморкалась.

– А ты знаешь, что у тебя от слезок глазки опухают, – подразнил он ее. Она склонила голову и ей удалось улыбнуться и кивнуть. – И нос у тебя совершенно красный.

Она пожала плечами и судорожно хихикнула.

– Холли, на меня ты всегда можешь положиться, и никогда, никогда в этом не сомневайся.

Она снова кивнула, замечая, что голос у нее немного охрипший. Она все силилась вспомнить, из-за чего его нельзя любить и чему повредит, если она насладится его обществом несколько минут. Как случилось, что все обернулось так плохо?

Она мысленно вернулась к их общим мгновениям: веселье, страсть, неясная забота, которой он окружил ее. Все, что с ними происходило, было чистой радостью. Они вместе наслаждались простыми вещами, начиная с мороженого и кончая смехом Паулы и Петера, и его новорожденной племянницей Анабель. И та волшебная ночь на набережной и после на пляже.

Дыхание застыло у нее в горле, если бы только он удовлетворился ее объяснениями, если бы поверил ей. Подбородок ее задрожал. Если бы, не взирая на все, он все-таки любил ее… Она закрыла глаза. А ведь он даже ни разу не сказал ей этого. И тут он шепнул:

– Я люблю тебя, Холли.

Глаза ее широко открылись, и она опустила платок на колени. Уронив голову ему на плечо, она проплакала целых пять минут. Вслед за Эвеном Холли вышла из зала совещаний в переполненную приемную. Создавалось такое впечатление, что ни одни из присутствовавших на экстренном совещании чартерного подразделения не вернулся на свое рабочее место. Немного приотстав, Холли смотрела, как Эвен снова берет собравшихся под свое руководство. Он сверился с записями в папке, которую принесла ему Холли.

– Джейк, мне потребуется около 150 кубических футов под груз. Нам необходимо отправить около 500 фунтов оборудования, поэтому спуститесь в службу управления полетами, пусть они снимут часть сидений с «2-5-7 Джей-эс».

– Но ведь это «фалькон», предназначенный для…

– Выполняйте, Джейк.

– А куда отправлять, мистер Джеймсон? – спросил один из служащих.

– Составьте летный план на Сент-Джулиан. Время вылета двенадцать ноль ноль. Эти имена внесите в декларацию, – он вручил список одной из сотрудниц.

Женщина посмотрела на фамилии, потом на Холли, потом все посмотрели на Холли.

– Сюзен, – сказал Эвен, окидывая взглядом комнату, – обычные правила неразглашения тайны наших клиентов касаются и этого полета.

Сотрудница взглянула на Эвена и кивнула:

– Конечно, сэр.

– Петер, свяжитесь с аэропортом на Сент-Джулиан и убедитесь, что взлетная полоса свободна от обломков. По-моему, там все говорят по-английски, так что языковых проблем у вас не возникнет.

Он повернулся направо.

– Марк, запросите погоду. По моим сведениям, два часа назад никаких гроз там не было, но неприятных сюрпризов я не хочу.

Уж в чем в чем, а в его способности вести дела она никогда не сомневалась. Она наблюдала, какая головокружительная энергия генерируется вокруг Эвена, люди забегали, стали звонить по телефонам, садиться в лифты, устремляться вдоль по коридору.

Впервые за три недели на нее снизошло спокойствие. Он оправдывал все ее ожидания и даже более того.

– Кто полетит, мистер Джеймсон?

– Вторым пилотом запишите Байрона Жерардо.

– А первым?

Эвен поднял взгляд от папки.

– Меня.

– Вас? Но ведь вам сегодня в час нужно подписывать контракт со Стодордом, а перед этим он хотел в последний раз осмотреть свой «фалькон».

Эвен закрыл папку и сунул ее под мышку.

– Ну так ничего у него не выйдет, потому что на этом «фальконе» я полечу на Сент-Джулиан. Это – единственный самолет из тех, которые есть у нас сейчас, способный с одной стороны поднять этот груз, а с другой – сесть на тамошнюю взлетную полосу.

Несколько сотрудников и сотрудниц вопросительно взглянули друг на друга.

– У вас какие-то трудности? – спросил Эвен.

– Нет, сэр, – ответили все хором.

Холли и Эвен ехали бок о бок на заднем сиденье джипа по опустошенному ураганом острову Сент-Джулиан. В воздухе носился запах свежесломанных деревьев и влажной земли. Зрелище открывалось такое, что на протяжении нескольких миль они ехали молча. По нежно зеленому пейзажу были раскиданы обломки металлических крыш и деревянных стен, стайка собак обнюхивала труп коровы, по обочине шел одинокий человек и нес в одной руке фотографию в рамке, а в другой – разбитую миску.

Люди подымали головы от обломков бетона и шлакоблоков и провожали взглядом проезжающие машины. По обе стороны дороги представало непрерывное зрелище опустошения, и с каждым километром, казалось, становилось все хуже. Это было похоже на кошмар, казалось, будто они спускались прямиком в ад.

– Зачем ты только со мной поехал, – сказала она ему.

А джип продолжало трясти и подбрасывать на ухабах и обломках.

– А ты что, предпочла бы, чтобы я остался на самолете, пил кофе и закусывал орешками?

– Нет, я не это имела в виду, выгрузил бы нас, летел обратно, а мы потом придумали бы, как выбраться. – Она смотрела прямо перед собой. – Я же знаю, насколько для тебя важна твоя работа, и мне не хотелось бы тебя отрывать от нее даже на лишнюю минуту.

– Да что за чушь ты несешь!

Она отодвинулась от него на край сиденья.

– Если бы ты улетел сразу, когда была возможность, то был бы уже дома, прежде чем сюда доберутся все эти команды новостей и увидят твой самолет. Это же первый спасательный самолет, который здесь приземлился, и завтра утром его во всех выпусках новостей будут показывать, и тогда у тебя ни малейшего шанса не останется скрыть от мистера Стодорда тот факт, что ты возил на нем «славную девочку».

Она откинула с лица непослушную прядь волос и дала ему время признать, что слова ее были правдой. А как только он это сделает, она расскажет ему о своем посещении Стью, чтобы, если он и в самом деле по-настоящему ей доверяет, все между ними стало по-другому. А вот потом, если от нее что-нибудь останется, она спросит его: зачем он вывернул ей душу наизнанку, сказав, что любит ее?

– А у меня нет ни малейших намерений скрывать этот факт от Стодорда или кого бы то ни было еще, и вообще, Холли, почему мы говорим о Стодорде, в то время как нам необходимо поговорить о нас. Несколько часов назад я сказал, что люблю тебя, и обнимал тебя, пока ты плакала из-за этого. Черт возьми, Холли, ну не можешь же ты притворяться, что я этого не говорил?

Прежде чем она успела ответить, джип резко подбросило, и он тут же затормозил и остановился перед грузовиком, который шел впереди. На Холли накатила волна тошноты, и рука ее непроизвольно дернулась ко рту. Эвен коснулся ее сзади за талию:

– С тобой все в порядке, ты дрожишь.

– Со мной все в порядке, – она привстала и тронула водителя за плечо. – Из-за чего мы остановились?

– Мы приехали, – объяснил водитель, указывая рукой куда-то из-под тента джипа. – Вот больница.

Она почувствовала, как рука Эвена медленно сползла с ее спины.

– Господи! – сказал Эвен.

До этого она более всего заботилась о том, чтобы держать Эвена на расстоянии, но теперь сама потянулась к нему. Никакой больницы не было, лишь две большие палатки, груды обломков и противоестественная тишина. Холли затаила дыхание, и Эвен помог ей выйти из джипа, и долгое, долгое мгновение его спокойные руки были единственным живым островком в этом море мертвого спокойствия. Потом из грузовика стали показываться остальные добровольцы, поплыл недоверчивый шепот. Внезапно из одной палатки выскочили двое во врачебных халатах и поспешили к ним.

– Если вы из Лемонэйд, то это оборудование необходимо немедленно внести и подсоединить, – сказал доктор. – Из-за этого урагана у нескольких женщин случился стресс, и начались преждевременные схватки, вы просто обязаны помочь нам всем, чем можете.

И в то время, как доктор начал указывать Эвену и другим добровольцам, как и куда сгружать оборудование, медсестра схватила Холли за руку. Эвен успел поймать ее взгляд и ободряюще кивнуть, и тут же Холли исчезла в палатке.

Внутри на раскладушке лежало с полдюжины женщин, некоторые лежали тихо, другие стонали.

– Меня зовут Франсина, а вас как?

Холли заморгала, собираясь с мыслями:

– Холли.

– Так вот, Холли, здесь наш трудовой фронт, – и медсестра указала на ближайшую койку.

– Это Мария, у нее первые роды, возьмите ее за руки, поговорите с ней. У нее есть еще полчаса, по крайней мере, а мне надо пойти помочь с кесаревым, это не ждет.

Медсестра исчезла за занавеской, а Холли посмотрела на женщину, лежащую на кушетке. Та попыталась улыбнуться, но внезапно глаза ее расширились, дыхание ускорилось, Холли встала на колени и взяла женщину за руку.

– Это мой первый ребенок, вы мне поможете?

Пытаясь изобразить уверенную улыбку, Холли перебралась на перевернутый верх дном ящик из-под фруктов.

– За этим я и приехала сюда!

Вокруг сновали люди, но Холли оставалась рядом с Марией, поглощенная человеческой драмой. Говорить ей почти не приходилось, поскольку по мере того, как схватки прогрессировали, беременная сама говорила без умолку.

Рассказывала о муже, о не рожденном еще ребенке, о планах на будущее, которые придется теперь пересмотреть. В перерывах между костедробящими потугами, сопровождавшими каждую схватку Марии, Холли выслушивала рассказы женщины, и дух ее смирялся перед простотой ее жизни и радовался решимости женщины не позволить урагану разрушить то, что еще осталось у нее.

Через двадцать минут после того как Марию укатили, сестра вышла из-за занавески с младенцем в руках. Холли подняла взгляд от стопки одеял, которые в это мгновение складывала.

– Хорош получился, – сказала медсестра, передавая новорожденного Холли. – Нам надо еще немножко поработать с его мамой, а вы побудьте с ним и порадуйтесь. Этот малыш выношенный и, как сами слышите по его реву, здоровый.

Холли стала укачивать младенца, пытаясь успокоить его и одновременно поражаясь тому, какой он легкий. От настойчивых движений и мягких звуков, которые исходили теперь от новорожденного, у нее защемило сердце, ведь этот младенец пережил катастрофу и родился прямо посреди нее, крошечный и драгоценный, настоящий, желанный и любимый. Жизнь уже восполняла себя, являя самое истинное из всех чудес.

Она подняла ребенка и поцеловала его в лобик. Тут ее взгляд поймал улыбающееся лицо Эвена, она увидела его прямой длинный нос, точеные губы, влажные от кофе и свесившуюся на лоб прядь волос. Он стоял, склонившись над ней и над ребенком. Тихая радость этого мгновения согрела ее, и она решила забыть личные обиды на некоторое время.

– А тебе что пришлось делать?

Он присел на корточки и, вдыхая аромат чашечки кофе, которую задержал в руках, улыбнулся:

– Многое, – сказал он.

– А что именно, многое?

– Ну, всякую там сборку с отвертками и гаечными ключами, провода и кабель подсоединял, тяжести неподъемные таскал. – Он протянул руку и погладил щеку новорожденного. – Ну и как зовут твоего нового приятеля?

– По-моему, имени ему еще не дали. – Оглядев палатку, она многозначительно улыбнулась. – Ты знаешь, а ведь когда-то я хотела стать медсестрой, в восьмом классе я даже убедила Энни пойти вместе со мной работать на лето добровольной помощницей в госпитале.

– Холли, когда я недавно зашел сюда, я видел, как ты чудесно управлялась с этой женщиной, почему же ты не стала медсестрой, что случилось?

– У меня были паршивые оценки по химии.

Он кивнул:

– Плохо, что мы тогда с тобой не были знакомы, химия была одним из моих любимых предметов, я бы тебя поднатаскал.

– Уж представляю, и кто знает, чтобы с нами сейчас было?

Он наигранно пожал плечами, вышло очень смешно.

Она склонила голову:

– А ты всегда хотел стать летчиком?

– Всегда, даже сомнений ни малейших не испытывал.

Из-за занавески появилась медсестра.

– Передохните, Холли, вы это заслужили, – сказала она, беря у нее ребенка.

Холли вслед за Эвеном вышла из палатки, и они очутились посреди развалин. Тут она оказалась лишенной противовеса в виде теплого свертка в руках, и реальность вместе с негативными чувствами вернулась к ней. Она глубоко втянула в себя воздух и медленно выдохнула.

– То, что ты торчишь здесь, едва ли хорошо скажется на твоем бизнесе. Как, по-твоему, мистер Стодорд отложит подписание контракта из-за того, что тебя вместе с самолетом не было на месте сегодня?

– Вполне вероятно, – он опустил чашку и поднял брови. – Но бывают такие моменты в жизни, когда нам приходится выбирать. Я выбрал прилететь сюда, и решил остаться здесь, и я несу полную ответственность за последствия своего выбора.

– Рано или поздно ты об этом пожалеешь.

Эвен поставил чашку на импровизированный столик и взял ее за локти.

– Да в чем дело, что ты пытаешься мне сказать?

Выяснять отношения здесь было не время и не место. И она моментально пожалела о том, что завела этот разговор. Она пристально посмотрела на него. Слишком поздно, она слишком далеко зашла и теперь уже с крючка не слезешь.

– По-моему, я спрашивала у тебя, почему ты все это делаешь, Эвен. Ради чего ты все бросил и притащился сюда?

– Помимо того, что ты меня об этом попросила, Холли, приходится уяснить для себя, что тебе важнее всего, что необходимо сделать, а потом и делать это.

Отпустив ее локти, он внимательно изучил ее, после чего, похоже, пришел к решению:

– Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.

Они прошли через развалины к той палатке, в которой работал он, она хотела уже войти, но он ее задержал:

– Я горжусь, что знаком с тобой, Холли. Горжусь и тем, что ты обратилась ко мне за помощью, и я никогда не пожалею о том, что прилетел сюда. Более того, я всегда буду благодарен тебе за то, что попросила меня об этом, поскольку пережитое мною здесь напомнило мне об одной вещи, о которой мы все почему-то склонны забывать.

После этого он отодвинул полог палатки и ввел ее внутрь. Вдоль стены рядком стояли три инкубатора, которые они привезли на Сент-Джулиан, и в каждом был крошечный хрупкий младенчик, и каждый дышал, каждый шевелился, каждый был чьим-то драгоценным чудом.

– Мы ведь все когда-то родились и выжили, Холли, и какие бы бедствия не случались, жизнь продолжается.

Глава девятая

– Но почему я должна подписывать все эти бумаги по поводу чартерного рейса, – спросила она, когда он не то протащил, не то протолкал ее мимо сотрудников в свой кабинет. – Прошлую ночь я провела на раскладушке, половину сегодняшнего утра в самолете, и меньше всего мне сейчас хочется возиться с бумагами за твоим столом, неужели ты не можешь переслать все это в Лемонэйд, там кто-нибудь подпишет.

– Принимайте мои звонки, – сказал Эвен Талли, подталкивая сопротивляющуюся Холли к дверям своего кабинета.

– Мистер Стодорд в здании, мистер Джеймсон, он может подняться сюда в любую минуту, а в главной приемной вертятся немало представителей прессы.

Прочно удерживая Холли, Эвен остановился:

– Мне хотелось бы увидеться со Стодордом.

Холли извернулась и гневно глянула на него с печальным неодобрением:

– Я уверена, что у тебя столько незавершенных дел, так что если ты меня…

Он втащил ее в кабинет, закрыл дверь и всем телом припер Холли к ней.

– Ты совершенно права насчет незавершенных дел.

– Эвен Джеймсон, ну как я могу подписывать бумаги, если ты меня не отпускаешь.

– К черту бумаги! – ноздри его яростно раздувались. – Разве тебе нечего мне сказать?

Его срывающийся голос поразил ее, но так просто он ее себе не подчинит. Она твердо намерена со всем этим покончить. Ожесточая себя против несомненной власти, которую он над ней имеет, она уставилась на вышитую на его кармане эмблему компании.

– Да, – начала она дрожащим голосом, – что касается Лемонэйд…

Его холодные голубые глаза сузились, и лицо приняло мрачное выражение. Он знал, что она собирается сказать, и не желал этого слышать.

– Не надо, Холли…

Но она все равно продолжила, полная решимости покончить со всем.

– Что касается Лемонэйд, мы хотели бы поблагодарить вас за благородно пожертвованное вами время и предоставленный в наше распоряжение самолет.

– Да черт тебя возьми, не нужно мне твоих благодарностей, мне нужно объяснение, почему ты ушла от меня три недели назад?

Она попыталась вырваться, но он припер ее коленом, а потом вызывающе поднял подбородок:

– Ты не уйдешь из этого кабинета, пока не скажешь.

Она как могла извивалась, пытаясь высвободиться из-под него, никогда еще не видела она его таким – разъяренным, оскорбленным, насильно требующим ответа, но и она сопротивлялась. После нескольких бесплодных попыток она громко выдохнула и смирилась с безвыходностью своего положения.

– О'кей, отпусти меня, тогда скажу.

Он не шелохнулся.

– Ты что, мне не веришь? – выпалила она. Прежде чем она успела воспротивиться, его губы накрыли ее в яростном поцелуе.

Казалось, либо он, либо она растают сейчас в облачке дыма.

Стараясь из последних сил, ей удалось-таки отвернуться и перевести дыхание.

– Но ведь так нечестно, Эвен, так нечестно…

– А когда ты от меня ушла, это было честно? – он отпустил ее руки и отстранился. – Говори.

Она настороженно посмотрела на него, вид у него по-прежнему был сердитый, но гнев свой он уже обуздал.

Бездыханная и дрожащая она разгладила слаксы, одернула блузку и гордо сложила руки на груди.

– Я пребывала во власти заблуждения, что мы можем доверять друг другу, что все, что мы друг другу говорим, правда, и что это вся правда, без остатка. – Она опустила подбородок и прищурилась. – Что мы не осуществляем друг у друга за спиной тайных планов.

Эвен пожал плечами:

– Тайных планов?

– Ну да, тайных планов, как в бизнесе, – она сделала паузу и посмотрела, не проявляет ли он признаков немедленного признания и возможного раскаяния. Увидела она, однако, только признаки полной ошеломленности, тогда она повысила голос и постаралась наполнить его презрением.

– А ведь той ночью на пляже я рассказала тебе все, и что ты сделал в ответ?

Его ярость сменилась полным непониманием:

– То есть как это что я сделал? Я занимался с тобой любовью, я снял с тебя одежду и занимался с тобой любовью на пляже на подстилке, «славная девочка».

Нахлынувшие нежные воспоминания сбили ее с курса, она отошла от него, стараясь овладеть собой.

– Я больше никакая не «славная девочка», – скорее страстно, чем победно, сказала она.

– А что, твой бывший решил не выпускать второй плакат?

– Все произошло несколько иначе, – она прижала ладонь к груди и резко обернулась. – Я все решила за него. После чего весьма творчески подошла к тому, чтобы убедить его принять мое решение.

Прежде чем она успела понять, что происходит, Эвен уже подхватил ее на руки и закрутился с ней по комнате.

– Невероятно, да как же тебе это удалось?

Проклиная болезненное содрогание сердца, она вырвалась из его рук и встала на ноги.

– А ты подожди день, другой, и наверняка тебе твой детектив все расскажет в подробностях.

– А о детективе ты как узнала?

– Что, смутился, Эвен, удивляешься, как это я узнала, что первым делом, как мы с тобой приехали в Нью-Йорк, ты ринулся от меня нанимать частного сыщика.

– Да ты что, Холли, я никуда не ринулся, я этого детектива нанял давным-давно.

Теперь уже она была поражена:

– То есть как? Что значит давным-давно? Ты этого парня нанял давно?

И она направилась к двери, но он подоспел первый и не дал ей открыть ее.

– Мне пришлось.

– Пришлось? – она ударила его в плечо. – Я-то думала, мы друг другу доверяем, а ты, оказывается, проверял меня через частный сыск.

Он взял ее за плечи и легонько потряс, после чего снова припер к двери.

– Нет, это ты мне не доверяла.

Она уставилась в ту точку, где встретились их тела.

– Но я в жизни не обращалась с тобой как с преступником.

Эвен слегка ослабил хватку.

– Да, – сознался он, – как с преступником ты со мной никогда не обращалась, но и как с тем, кем я на самом деле тебе довожусь, ты со мной тоже не обращалась, а ведь я твой друг. – Он отошел на шаг и поднял указательный палец. – Выслушай меня, Холли, ладно?

Она кивнула.

– Ведь ты не хотела сказать мне, что случилось, чего ты боишься, и Энни мне ничего не хотела говорить. Доходило до того, Холли, что ты даже через дворик боялась пройти, не таясь. Ты пряталась в кустах, молчала в телефонную трубку, вздрагивала от каждого звука, и я начал было думать, что за тобой кто-то гонится, чтобы физически тебя устранить. Как я мог не обращать на это внимания? Я обязан был что-то сделать, чтобы помочь тебе. И какой выбор у меня оставался, по-твоему, Холли?

Сложив руки на груди, она изображала огромный интерес к костяшкам собственных пальцев. Сомнения в собственной правоте уже начинали грызть ее. Она вздрогнула:

– Но ведь если это правда…

– Бога ради, Холли, неужели ты хочешь сказать, что не веришь мне?

Кулаки ее сжались в отчаянии:

– Ну так почему же тогда ты не сказал мне, что нанял этого парня?

– Так я почти сказал, в ночь карнавала, после того как мы вернулись с пляжа. Я ведь стал тебя прощупывать на предмет того, не хочешь ли ты нанять частного детектива, чтобы он последил за Стью, но тебе от этого сразу стало не по себе с самого начала. Пойми, Холли, той ночью у нас был такой эмоциональный подъем, что у меня мысли без конца путались, и мне так не хотелось, чтобы что-нибудь испортило нам все, чтобы что-нибудь омрачило тебе настроение. В общем, так и получилось, что в конце концов я не рассказал тебе о детективе.

Она, моргая, посмотрела на него, а потом беспомощно развела руками.

– А за мной по-прежнему следят?

– Нет, я ведь его отпустил первым же вечером, когда мы приехали в Нью-Йорк, как раз перед тем, как вернулся в квартиру.

Плотно сжав губы, чтобы подавить смущенную улыбку, она посмотрела на него. Сложив руки на груди, он робко улыбался и, казалось, ждал, чтобы она продолжила разговор.

– А ты собирался мне об этом рассказать?

Он коротко кивнул:

– Да.

Отрицательное напряжение между ними испарилось, и на его месте стало образовываться другое, она шагнула к нему. Проведя пальчиком по поясу его брюк, она игриво посмотрела на него.

– Эвен?

– Уууу? – он провел пальцем по пуговицам ее блузки, она приподнялась и приблизила свои губы к его.

– А когда ты собирался мне об этом рассказать?

– Хотел рассказать тебе сразу, как ты увидишь щенков.

– Щенков? Каких щенков?

Прежде чем он успел объяснить, кто-то постучался и вошел. Не отпуская Холли, Эвен оглянулся через плечо.

– Мистер Стодорд? Заходите, пожалуйста.

Он почувствовал, как Холли вздрогнула и тут же спрятала лицо у него на плече.

– Я вижу, вы заняты, – Стодорд вертел под мышкой картонный сверток, – может быть, мне подождать?

– Нет-нет, все в порядке.

Холли оторвалась от Эвена и попыталась уйти, но его рука поймала и удержала ее.

– Джеймсон, насчет этого полета, который вы предприняли на Сент-Джулиан…

Стоя спиной к мистеру Стодорду, Холли посмотрела в глаза Эвену.

– Вот этого-то я все время и боялась, – тихо сказала она, – я сорвала тебе этот контракт, прости меня, Эвен.

Эвен потянул ее за руку и поставил рядом с собой.

– Да, это был полет по доставке грузов к месту стихийного бедствия, но я хочу напомнить вам, сэр, что срок вашего контракта истек, и формально самолет в этот момент вам не принадлежал.

Стодорд махнул рукой, давая понять, что собственное неудобство не имеет для него никакого значения.

– Чертовски хорошее дело вы сделали, чертовски хорошее, вот что мне нравится. Нравятся мне люди, Джеймсон, которые умеют быстро принимать решение в критических ситуациях, а контракт пришлите мне завтра в офис, я его подпишу.

Эвен пожал протянутую мистером Стодордом руку:

– Я так и думал, что вы поймете. Спасибо, сэр. Очень рад, что вы решили снова воспользоваться услугами Эй-эс-ай.

Улыбаясь до ушей, Эвен кивнул Холли.

– Хочу, чтобы вы познакомились.

Эвен увидел, как глаза Стодорда загорелись.

– Ну, Джеймсон, по-моему, нет нужды ее представлять.

Эвен заговорил, а мистер Стодорд продолжал смотреть на Холли.

– Холли добровольно отдает свое время Лемонэйд и именно ей принадлежит главная заслуга в организации спасательного полета на Сент-Джулиан.

Стодорд кинул взгляд на Эвена, после чего снова сосредоточил свое внимание на Холли:

– Я знаю, мне мои люди утром сказали. Э-э-э, мисс Хамелтон, можно попросить вас об одном одолжении?

Она неуверенно посмотрела на Эвена, и тот поддержал ее улыбкой, идя в комнату.

– Да, мистер Стодорд.

– Собственно, это не для меня, а для моего сына, – он снял пластмассовую крышку с одного конца картонного цилиндра, который держал под мышкой, и аккуратно вынул его содержимое. Осторожно взяв за два уголка, он развернул плакат:

– Не могли вы поставить для него автограф?

Холли радостно всплеснула руками:

– С превеликим удовольствием, мистер Стодорд!

Эвен помог Стодорду расправить плакат на столе и подал Холли ручку.

– А как зовут вашего сына?

Стодорд посмотрел на Эвена и подмигнул:

– Вполне достаточно, чтобы вы подписали его «Для Л. Б».

Пока Холли надписывала плакат, в комнату проскользнула Талли и шепнула что-то на ухо Эвену.

– Пожалуйста, мистер Стодорд, и не забудьте сказать своему сыну, что это единственный в мире плакат, который на самом деле подписан «славной девочкой».

Она помогла ему сложить плакат и убрать его обратно в цилиндр, после чего он пожал ей руку и поцеловал в щеку.

– Надеюсь, завтра утром увидеть контракты у себя на столе, Джеймсон.

Похлопав по цилиндру, Стодорд еще раз театрально подмигнул Эвену и удалился. Снова беря Холли на руки, Эвен хитро улыбнулся.

– Есть у меня такое чувство, что если его сын захочет взглянуть на этот плакат, то ему придется подсматривать в замочную скважину.

– А что такое?

– Потому что, «славная девочка», – сказал Эвен, прежде чем поцеловать ее в лобик, – ты подписала это для Л. Б., а насколько я знаю, его сына зовут Чарльз.

Когда она отсмеялась, он взял ее двумя пальцами за подбородок.

– Талли только что сказала мне, что там целая куча репортеров дожидается в приемной. Если хочешь, я от них избавлюсь? – голос его смягчился, он погладил ее по лицу. – Я сделаю все, что ты захочешь.

– Я знаю, что сделаешь, но я не хочу, чтобы ты делал это, ведь все лето я вела себя как трусиха, а как ты совершенно справедливо сказал, всем нам приходится уяснить для себя, что для нас важно, что нужно сделать и после этого сделать это. И сейчас для меня важно предстать перед ними, чтобы я смогла наконец покончить с этой мистификацией касательно «славной девочки» – и стать наконец самой собой, – она провела пальцем по его губам. – Ведь хватит бегать, правда?

Он кивнул, после чего подошел к двери и открыл ее.

– Э-э-э, вот она! – закричал репортер. В офис ввалилась целая толпа, ощетинившаяся камерами и микрофонами. Еще толкаясь, чтобы занять место поудобнее вокруг Эвена и Холли, репортеры начали все разом выкрикивать вопросы.

– Ты уверена, что не хочешь все это прекратить? – спросил Эвен, указывая на буйство журналистов.

– Нет уж, это ей не удастся!

Холли обернулась, чтобы посмотреть, кто это произнес.

– Мистер Уилуогби, а вы-то что здесь делаете?

Мистер Уилуогби наклонился к одному из микрофонов и, глядя на репортеров, ответил ей:

– Леди и джентльмены, я пришел сюда, чтобы объявить, что за выдающиеся усилия и достижения по преодолению последствий урагана Сэлиза Холли Хамелтон единогласно избрана в Совет Лемонэйд, кроме того, на внеочередном заседании Совета, состоявшемся сегодня утром, она была назначена официальным общественным представителем этой славной благотворительной организации. – Он с искренним восхищением повернулся к ней. – Холли, никто не заслужил этой чести больше, чем вы. Примите мои поздравления.

Он вручил ей микрофон и ласково сказал:

– Ну, а теперь, поскольку вы общественный представитель, то, может быть, скажете несколько слов?

– Спасибо, мистер Уилуогби, – она взглянула на репортеров. – Мне хотелось бы сказать несколько слов.

Она дождалась, пока все успокоятся.

– Мне в жизни не доводилось пережить ничего подобного тому, что я пережила на острове Сент-Джулиан, и едва ли когда еще доведется. Конечно же, это не последнее стихийное бедствие, в котором живое участие примет Лемонэйд, но именно оно предоставило мне, предоставило всем нам уникальную возможность, – она посмотрела на мистера Уилуогби, потом перевела взгляд на Эвена.

– Все те из нас, кто помогал в осуществлении этого проекта были проникнуты им до самой глубины своей души и отдавались всем сердцем, и в итоге все мы стали намного лучше. Мы обогатились безмерно тем, что оказали помощь нуждающимся и тем, что довелось нам совместно пережить.

Последовавшая тишина была нарушена звонком прибывшего лифта.

Распахнув двери, в кабинет ворвался Деннис Кратчи, а вслед за ним его оператор.

– А, Холли Хамелтон и Эвен Джеймсон снова вместе или, может быть, лучше сказать по-прежнему вместе, – Деннис попробовал протолкаться сквозь других журналистов, но никто не посторонился. – Не хотели бы вы сказать чего-нибудь для зрителей «Развлечения для вас»?

Эвен пошептал ей что-то на ухо, пока та не стала давиться от смеха.

– Я скажу, – он жестом показал, чтобы репортеры раздвинулись и, взяв Холли за руку, прошел сквозь расступившуюся толпу и обошел Денниса Кратчи.

– Не могли бы вы немного отодвинуться, – сказал Эвен, указывая свободной рукой. Журналисты немного попятились, после чего он нажал кнопку лифта позади себя. Сквозь неясный ропот журналистов отчетливо послышался звонок лифта, двери раскрылись.

– Еще на шаг отойдите, пожалуйста.

Когда репортеры и операторы оказались прижаты к стене, противоположной от лифта, Эвен кивнул:

– Вот так, хорошо.

Он повернулся к Холли:

– Готова?

– Готова!

Держась за руки, они метнулись в пустую кабинку. Холли, смеясь, нажала на кнопку, и Эвен тут же заключил ее в объятия. Деннис Кратчи замахал руками, все ринулись к закрывающимся дверям лифта:

– Подождите, подождите, что вы хотели сказать?

– Умри от зависти, Америка, «славная девочка» – моя! – ответил Эвен, прежде чем поцеловать ее. Двери закрылись, секундой позже лифт пошел вниз. Он тут же нажал на кнопку аварийной остановки, и лифт завис между этажами.

– Я думала эти люди никогда не уйдут, – улыбнулся он, а Холли положила свою руку на живот, на лице ее появилась сумасшедшая улыбка.

– Эвен, а у меня есть чего тебе сказать…

– Придется тебе с этим подождать, сначала я должен тебя кое о чем попросить. – Он сунул руку в карман, вытащил маленькую бархатную коробочку и открыл ее. Немного помолчав, он заговорил, и голос его был нежнее, чем она когда-либо слышала.

– Когда я его увидел, я сразу подумал о тебе, ведь ты неповторима, «славная девочка».

Холли посмотрела на золотое кольцо, лежащее на белой атласной подушечке, обрамленное с обеих сторон бриллиантами. Граненый оранжевый цитрин, казалось, пульсировал внутренним пламенем. Он достал кольцо из коробочки и поднес, чтобы она поближе его рассмотрела. Это было самое прелестное кольцо, какое ей когда-либо доводилось видеть.

– Ты хочешь сделать мне предложение прямо здесь, в лифте?

Он кивнул:

– Именно, дорогая. Потом, когда наши дети будут спрашивать нас, где это произошло, мы скажем им правду – между небом и землей. Холли, ты выйдешь за меня замуж?

– Да, – сказала она, смахивая слезу, прежде чем он надел кольцо ей на палец, и на какой-то миг весь остальной мир исчез, остались только взгляд, прикосновение и совершенство поцелуя.

– Мне осталось узнать только одно.

Он взял густую рыжевато-золотистую прядь ее волос и откинул за плечо. Губы ее удивленно приоткрылись:

– Но, Эвен, я ведь тебе все рассказала… – она провела по животу рукой, на которой было надето кольцо. Последний, самый драгоценный секрет она поведает ему сегодня, попозже. Он начал расстегивать на ней блузку.

– Нет, не все, славная ты моя девочка…

Подпустив большой палец под шелковый воротничок, он медленно обнажил одно плечо.

– Любит, – сказал он, и поцеловал ее в нежный изгиб плеча, после этого он снял шелк с другого плеча и поцеловал ее в верхнюю часть груди. – Не любит, – шепнул он. Холли освободилась от блузки, и та упала на ковер.

– Я так долго любила тебя, Эвен, что больше не боюсь сказать это вслух. Я люблю тебя, – и, глядя в его влюбленный взор, она вернулась в кольцо его рук.

– Прошлое наконец позади, истинно так, – сказал он и опустил ее на пол. – Но для меня ты навсегда останешься моей «славной девочкой».

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая