«Тени над озером»

Бетани Кэмпбелл Тени над озером

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Покрытая красной пылью дорога мучительно извивалась среди леса, такого густого, что кроны деревьев переплелись вверху, образуя прорванный местами тент. Несмотря на то, что этот июльский день выдался жарким и арканзасское солнце полыхало в зените, солнечные лучи едва проникали через толщу листвы.

Пышные папоротники вздымались по обочинам. Один раз Келли пришлось резко затормозить – олень с белым куцым хвостом выскочил из-за деревьев, мелькнул перед джипом и скрылся в сплошь заросшем кустарником овраге с другой стороны. На мгновение сердце Келли ухнуло в пятки. Будучи горожанкой, она впервые видела дикого оленя в лесу.

Некоторое время дорога упорно поднималась вверх, затем повернула и столь же круто повела вниз. Наконец у самого подножия холма Келли заметила проржавевшие металлические ворота с табличкой «Проезд закрыт. Частное владение». Келли затормозила, хотя ворота были широко открыты.

Так мог поступить только Джимми, думала она, укоризненно покачивая головой, – повесить грозную табличку, но даже не удосужиться закрыть ворота. Она знала, что Джимми завел нового сторожевого пса, но тот оказался чрезмерно дружелюбным и никогда не лаял.

Добряк Джимми подобрал брошенного щенка и принес домой. Этот поступок тоже был вполне в его стиле – завести сторожевую собаку, которая, вместо того чтобы лаять, только виляет хвостом. Кто-то из соседей подкармливал пса вместе со стаей бродячих кошек, также подобранных Джимми; не забыть бы разыскать этого соседа и поблагодарить его.

Кроме этого, ей предстоит печальная задача – объяснить, что случилось с Джимми. Улыбка на лице Келли погасла, горло болезненно сжалось.

Джимми был ее дядей. Недавно он навестил Келли и ее мать, Сисси, в Кливленде. Странный, добрый и беспомощный человек с одним-единственным, но большим недостатком – пристрастием к спиртному. В Кливленд он приехал, чтобы сделать еще одну попытку завязать, и поначалу все шло хорошо. Келли и Сисси гордились родственником и надеялись на лучшее.

Но однажды ночью великодушное, усталое сердце Джимми, которое так легко отзывалось на чужую боль, перестало биться. Он скончался в сорокачетырехлетнем возрасте.

Келли Кординер приехала в Арканзас, чтобы привести в порядок маленький дом Джимми. Сисси такая задача казалась не под силу, кроме того, она не могла надолго оставить свою работу в детском отделе публичной библиотеки. У Келли, учительницы начальной школы, как раз был летний отпуск. Вот потому ей и пришлось пуститься в путь одной, хотя смерть дяди потрясла ее не меньше, чем мать.

Вероятно, домик Джимми на озере находится в полном запустении – Сисси почти ручалась за это. Но если Келли удастся разобрать вещи Джимми, прибрать в доме и подготовить его к продаже, до начала занятий в школе она сможет пожить там. Это обошлось бы очень дешево. Келли радовала перспектива провести остаток отпуска близ затерянного в лесу озера, а не в душных бетонных джунглях Кливленда, а кроме того, она мечтала поработать над своей книгой именно здесь, в тишине и уединении.

«Моя книга!» – эти слова пугали Келли. В свои двадцать шесть лет она уже была автором двух детских книжек. Начало казалось многообещающим, но ее творения не привлекли ничьего внимания и исчезли из виду так же быстро, как камешки, брошенные в море. Келли надеялась, что новая книжка детских сказок будет принята иначе – третья попытка просто обязана оказаться удачной. Писательский труд был мечтой, поддерживающей Келли, помогающей ей выжить.

Нажав педаль газа, Келли въехала в открытые ворота. Впереди, между редеющими соснами, виднелось любимое озеро Джимми, голубое и безмятежное в ярких лучах солнца. От восторга у Келли перехватило дыхание. Джимми всегда уверял, что живет на берегу прекраснейшего озера в Божьем мире, и теперь она поняла, что дядя нисколько не преувеличивал.

За рядами сосен к воде сбегал каменистый склон, поросший высокой травой, дикими цветами и затененный там и сям цветущими мимозами и магнолиями. В этом месте озеро было довольно узким; на противоположном берегу виднелись величественные светлые известняковые утесы.

Несколько невысоких строений рассыпались по всему берегу. Они выглядели как дачные домики, в которых проводят уик-энды и отпуска, но в этот момент казались пустыми. Джимми жил на озере круглый год, поэтому Келли безошибочно узнала его дом.

Двор в беспорядке заполняли свидетельства начатых, но так и не законченных дел: старая полуразобранная машина, ржавая лодка, которую требовалось покрасить, недостроенный курятник без кур, небольшой причал, который необходимо было отремонтировать, прежде чем спускать на воду.

Сад у дома был запущен, грядки заросли травой, веревка для белья провисла, потому что упал один из подпирающих ее шестов. Посреди всей этой мешанины стоял маленький, белый с рыжим песик. Животное следило за приближением машины с такой радостью, что ему угрожала опасность лишиться короткого хвоста, виляющего в усиленном темпе. Неподалеку расположились кошки – две серые, две рыжие и одна черно-белая, пятнистая.

Никаких сомнений, подумала Келли, это и есть жилище Джимми. Приземистый, серый, с темно-красными рамами, дом был в хорошем состоянии, несмотря на окружающий его беспорядок.

Неужели этот скачущий пес виляет хвостом так отчаянно потому, что узнал звук старого джипа Джимми? Мать Келли почти ничего не знала об Арканзасе: Джимми всегда сам навещал ее и никогда никого не приглашал к себе на юг. В представлении Сисси Арканзас являл собой гористую местность, поросшую густыми джунглями, – совсем неподходящее место для изящного «спринта» Келли. Мать настояла, чтобы для путешествия по этим диким местам Келли взяла джип.

Келли остановила машину и вышла из нее, а собака так усиленно завертела хвостом, как будто встретила наконец долгожданную и обожаемую хозяйку.

Вот так сторожевой пес, насмешливо подумала Келли, однако потрепала собаку по голове, отчего та буквально заплясала на месте. Собака была довольно несуразным существом, нечистокровным фокстерьером, обладающим, ко всему прочему, излишне жизнерадостной натурой.

Джимми, Джимми… Слезы вновь навернулись на глаза девушки. Кто еще, кроме Джимми, мог взять в дом такую глупую собаку и назвать ее «сторожевой»? Келли задумчиво покачала головой.

Кошки со скучающим видом следили за незнакомкой или же просто-напросто игнорировали ее присутствие. Та, что лежала на крыше незаконченного курятника, лениво зевнула.

Значит, вот здесь и жил Джимми. Большую часть своей жизни он провел вдали от Кливленда и вообще вдали от крупных городов. Еще в армии, будучи призывником, он всей душой влюбился в Арканзас.

Побывав во Вьетнаме, именно сюда он вернулся, чтобы забыть об ужасах войны. Выпивать начал еще в армии, но любовь к спиртному составляла всего лишь одну из его армейских проблем. Он был тяжело ранен, потерял ногу, подвижность руки и почти ничего не видел одним глазом. Жил на пособие по инвалидности и подрабатывал, сопровождая рыбаков – когда бывал трезв и в хорошую погоду.

Взглянув на голубую искрящуюся воду и возвышающиеся утесы, Келли почувствовала комок в горле. Здесь Джимми провел последние годы своей жизни, здесь он хотел остаться навсегда. В багажнике джипа, в маленьком квадратном ящичке, покоился прах Джимми.

Он часто повторял Сисси, что желает быть кремированным после смерти и чтобы его прах покоился в чистых, светлых арканзасских водах, которые он так любил. Исполнение воли Джимми было еще одной из задач Келли, самой тяжкой и печальной из всех. Девушка с трудом взяла себя в руки: она всегда воспринимала происходящее слишком глубоко, слишком близко к сердцу, предпринимая отчаянную борьбу, чтобы справиться со своими чувствами.

Келли поднялась на две бетонные ступеньки, ведущие к длинной веранде. Собака вертелась у нее под ногами в припадке истерически-бессмысленной радости.

– Ладно, – со вздохом обратилась к ней Келли, – хотела бы я, чтобы все были такими же жизнерадостными, – какой чудесный мир нас бы тогда окружал!

Казалось, собака ухмыльнулась в ответ на ее слова. От неожиданности Келли замигала. Она слышала о том, что собаки умеют улыбаться, но впервые стала свидетельницей этого зрелища: собака приподняла губы, дружески обнажая белизну клыков.

– О Джимми! – выдохнула Келли, вновь покачав головой и стараясь не обращать внимания на острую боль, пронзившую сердце. – Только ты был способен завести улыбающегося сторожевого пса – только ты один!

Вставив ключ в замочную скважину, она отперла дверь. Дальняя стена гостиной представляли собой сплошной ряд окон, выходящих на озеро и утесы. Обстановка довольно скудная, зато у одного окна стоял стол, на котором Келли могла бы разместить пишущую машинку, разумеется предварительно расчистив место.

Оглядевшись, она со вздохом признала, что генеральная уборка неизбежна. Убранство дома Джимми как нельзя лучше соответствовало выражению «берлога стареющего холостяка».

Во всех углах комнаты были свалены кипы старых газет. Потрепанная одежда валялась там, где ее сбросили. Картонные коробки были заполнены консервными банками, которые Джимми, должно быть, собирался сдать в пункт вторичного сырья, – большинство составляли банки из-под пива.

Повсюду были разбросаны старые журналы и книги в бумажных обложках, ибо Джимми, как и обе его родственницы, был заядлым любителем чтения. Да, этот человек, являвшийся заблудшей овцой в семье, чувствовал себя счастливым только в окружении книг – подобно Сисси и Келли.

Но что за выбор! – с отвращением подумала девушка, подбирая с полу одну из книжек. «Кровопускание» Фэрли Коллинза. Келли взяла другую – это оказались «Таинственные и ужасные истории» под редакцией некоего Талона. Автором третьего опуса, с жутковатым названием «Лунный волк-оборотень», опять-таки был Фэрли Коллинз. Келли брезгливо положила книги на стол, как будто от их обложек исходил неприятный запах. Коллинза, самого популярного автора триллеров, знала вся страна. А вот Келли и Сисси терпеть не могли литературу подобного рода.

Бедняга Джимми повидал на войне достаточно реальных ужасов; что за демон обуял его, заставляя со странным упорством читать об ужасах выдуманных? Неудивительно, что он запил горькую, сидя здесь в полном одиночестве и поглощая эту отвратительную халтуру!

Кроме того, с растущим раздражением подумала Келли, именно писаки, подобные Фэрли Коллинзу, лишают последних надежд трудолюбивых и вдохновенных начинающих авторов – таких, как она, например.

Он не только фабриковал свои отвратительные ужастики, но ему, по-видимому, это давалось безо всякого труда. Каждые двенадцать месяцев в свет выходил очередной роман Фэрли Коллинза, а иногда ему каким-то образом удавалось выпускать по две книги кошмаров в год.

Но всего досаднее то, что эта макулатура прекрасно распродается. За две свои детские книжки Келли выручила всего-навсего тысячу долларов. Романы же Фэрли Коллинза выпускались такими колоссальными тиражами, что наверняка его доход составлял не менее тысячи долларов в день. Это казалось особенно возмутительным.

Келли попыталась отбросить неприятные мысли. И она, и ее мать предпочитали утонченные романы с хорошим концом. Как же мог Джимми, добрый и чувствительный человек, любить ужасы? Это обстоятельство всегда изумляло обеих женщин.

А вот его способ ведения домашнего хозяйства, или, вернее, полное отсутствие такового, ничуть не удивлял Келли. Она знала, что делать: необходимо до блеска вычистить дом и как можно скорее подготовить его к продаже. Во-первых, мама будет довольна, а во-вторых, это последнее, что она может сделать в память о дяде.

Рядом с гостиной оказалась крохотная кухонька с буфетом, набитым разрозненными тарелками, чашками и прочей утварью. В ванной комнате помещалась старомодная ванна на когтистых лапах, но душ отсутствовал. Большая застекленная веранда понравилась Келли с первого взгляда, поскольку отсюда открывался великолепный вид на озеро, а легкий бриз приносил сладкий аромат цветущих мимоз.

Спальня была довольно просторной и возмутительно неопрятной. Постель так и осталась незаправленной; на расшатанном туалетном столике стоял маленький телевизор с настолько растрепанной оплеткой шнура, что Келли не решилась опробовать его исправность. Электрические часы остановились, хотя и были включены в сеть.

Келли в очередной раз покачала головой и провела ладонью по густым каштановым волосам. Распрямив плечи, она шагнула к мутному зеркалу Джимми и вгляделась в собственное отражение, пытаясь собраться с силами для предстоящей нелегкой работы.

Келли была высокой, как и ее дядя, но только очень худенькой. Тонкая фигурка и длинные ноги придавали ей вид еще не сформировавшегося подростка.

Красивой она себя не считала: на ее взгляд, подбородок был чересчур твердым, глаза слишком глубоко посаженными, нос – курносым. Если что-то в ней и привлекало, так это цвет лица – ибо ей досталась кожа теплого персикового оттенка. Голубовато-серые глаза создавали неожиданный контраст с золотистой кожей и блестящими каштановыми волосами.

Она принадлежала к числу женщин, которых называют «своеобразными». Келли не сомневалась, что таким образом окружающие стараются деликатно дать ей понять, что она необычна, но при этом не хороша собой.

Когда она читала или писала, ее лицо освещало задумчивое выражение. Оно бывало участливым, когда ее ученики нуждались в сочувствии, суровым, когда требовалось приструнить шалунов, или ласковым и улыбающимся, когда детишкам была нужна ее любовь. Сейчас, пока она глядела на отражающийся в зеркале беспорядок, царивший в комнате, ее лицо приобрело решительное выражение, подбородок твердо выпятился вперед.

Одежду Келли составляли джинсовые шорты и бледно-голубая рубашка, поэтому ей не пришлось переодеваться, прежде чем приняться за работу. Сначала предстоит разгрузить джип Джимми, а потом разобраться во всей этой мешанине. Чем раньше она покончит с уборкой, тем скорее сможет приняться за свою книгу сказок. Келли возлагала на нее такие большие надежды, что даже и представить себе не могла, что ее вновь постигнет неудача.

Келли нравилась профессия учительницы, она знала, как привязаны к ней ученики, но писательской работе она отдавалась с таким же рвением, какое приберегала для своей маленькой семьи.

За дело, приказала она себе, зачесывая волосы назад и убирая их в узел с помощью нескольких шпилек, которые всегда носила в кармане. Потом улыбнулась своему отражению: с гладко причесанными волосами, безо всякой косметики она выглядела именно так, как и должна выглядеть учительница, – молодая женщина, которая занимается серьезными вещами и не потерпит бессмысленных затей.

Следующие три часа прошли в первой атаке на дом, предпринятой ради порядка. Острая жалость наполнила сердце Келли, когда дело дошло до поношенной одежды Джимми, но она поборола ее, запихнув вещи в пустые пакеты, обнаруженные в кухонном шкафу.

Собака с удовлетворенным видом устроилась на своей подстилке, наблюдая за Келли, повиливая хвостом и время от времени жеманно потягиваясь. Приказав себе не поддаваться сентиментальным чувствам, Келли методично сняла простыни и наволочки с кровати, собрала все полотенца, сдернула с кухонного стола заляпанную скатерть и тоже сунула все это в пакет.

Она собиралась отправиться в ближайший городок и запастись всем необходимым, в первую очередь – моющими средствами. Затем требовалось отвезти в ремонт телевизор и часы. Третьим пунктом в списке значилась прачечная самообслуживания.

Наконец, Келли предстояло побывать в Армии спасения или магазине подержанных вещей и избавиться от одежды Джимми. Это будет совсем не просто. Кроме того, она распрощается с его собранием триллеров, причем без малейших угрызений совести.

Боже мой, с неприязнью думала она, Джимми, должно быть, скупал все «произведения» Фэрли Коллинза, которые только появлялись в продаже, потому что его коллекция оказалась довольно обширной. Наполнив книгами два пакета, она передернулась от отвращения, после чего тщательно вымыла руки, поскольку никак не могла избавиться от ощущения, что прикасалась к чему-то нечистому.

Загрузка джипа подходила к концу. С трудом удерживая равновесие, Келли вытащила из дома оба пакета с книгами. Собака ходила за ней по пятам, радостно помахивая хвостом, возбужденно подпрыгивая и, по-видимому, надеясь составить компанию в поездке.

Едва Келли склонилась, чтобы разместить второй пакет с книгами на заднем сиденье джипа, как две сильных руки крепко обхватили ее за талию.

– Зачем же так спешить? – прогремел хриплый голос.

Келли с ужасом почувствовала, что ее оттаскивают от джипа. Она выпустила из рук пакет, и он разорвался, ударившись об землю, а книги рассыпались по траве.

На меня напали, застучала в голове единственная мысль. Всем своим существом Келли в эту секунду стремилась жить. Вывернув локоть как можно дальше назад, она саданула мужчину в ребра. Услышав сдавленный возглас боли, она нанесла новый удар – на этот раз сильнее. Но неизвестный только крепче сжал ее и выругался.

– Чертовка, – выплюнул он сквозь зубы и развернул ее лицом к себе, не размыкая кольцо рук. – И до книг добралась? Этого еще не хватало!

Келли взглянула в суровое лицо рослого мужчины, одетого в синюю рабочую рубашку. Преступник, сбежавший из тюрьмы, решила она с ужасом. Правда, чисто выбритый и аккуратно подстриженный, но все равно опасный человек.

Она замахнулась кулачком, целясь в его упрямо выпеченную челюсть, но мужчина коротко хохотнул и притиснул ее к борту джипа так, что она не могла пошевельнуться.

Мужчина склонил к ней лицо. Келли заметила, что его темно-серые глаза яростно блестят.

– Черт побери! – раздраженно выпалил он. – Так ты позарилась и на его одежду? И на телевизор? И на джип? Где же он сам?

Не вслушиваясь в смысл его слов, Келли еще раз попыталась вывернуться. Мужчина сильнее прижал ее к борту джипа, его длинные ноги лишили девушку всякой возможности двигаться. Схватив за плечи, мужчина яростно встряхнул Келли – так, что все разумные мысли моментально вылетели из головы.

– Спокойно, – предупредил он, приподняв бровь. – Не заставляй причинять тебе боль. Просто отнеси все это туда, где взяла. Начни с книг.

Темно-серые глаза оглядели Келли – это был поразительно холодный взгляд.

– Надо отдать ему должное: на этот раз он выбрал себе девчонку помоложе и получше на вид. Но почему ты опустилась до воровства, детка, – никак не могу понять.

Он еще раз встряхнул ее – так, как взрослый мог бы обращаться с особенно проказливым ребенком:

– Не пытайся бороться со мной или удрать. Просто собери книги. Положи все на свои места. Бедняга вновь пьян, да? – Ноздри мужчины расширились, и он досадливо покачал головой. – Я даже не знал, что он вернулся. Впрочем, так всегда и бывает. И где только он ухитряется подцеплять женщин? Причем всегда выбирает не то, что нужно. – Он вновь выругался и отпустил Келли.

Девушка уставилась на него с возмущением, начиная медленно понимать, что случилось.

– Так вы приняли меня за воровку? – недоверчиво спросила она, потирая руки там, где он схватил их. Его объятия нельзя было назвать чересчур нежными.

– Он пьет, – с явным отвращением к ней процедил мужчина. – Приводит к себе женщин. А те обдирают его как липку. Так бывало уже не раз. Тебе не первой пришла в голову эта мысль, детка. А теперь подбери-ка его книги. Слышишь? Я сказал, собери их.

– Я не думала красть это барахло, – фыркнула Келли и яростно пнула ближайшую из книг, выражая тем самым свое пренебрежение к ней. – Я хотела отвезти его в город.

– Не следует так обращаться с книгами, – с угрозой в голосе отозвался мужчина. – Предполагаю, ты хотела поступить так и с телевизором, и с джипом? Признавайся, сколько денег ты взяла у него? Верни их немедленно.

– Ничего я не брала! – Келли не помнила, чтобы когда-нибудь в жизни она приходила в такое негодование. – И это не ваше дело, – добавила она.

Мужчина положил руки на бедра. У него были длинные ноги, упрятанные в мешковатые джинсы.

– Он – мой сосед. И все, что касается его, – мое дело.

– А теперь уже не ваше! – со злостью выкрикнула Келли. – Он мертв. Умер полторы недели назад. – Она чувствовала, что ее слова звучат грубо, но не могла простить этому человеку то, как он бесцеремонно схватил ее, а больше всего не могла простить невыносимое оскорбление – он назвал ее воровкой!

Гневное выражение постепенно сползло с его лица, уступая место боли и недоверию.

– Джимми мертв? – неуверенно повторил он.

На мгновение при виде его явного потрясения Келли готова была смягчиться, но тут же выругала себя за это. Ее плечи еще ныли от железных пальцев, сердце колотилось от страха и злости.

– Да, – подтвердила она, с недовольным видом потирая плечо. – Умер от сердечного приступа в Кливленде, в гостях у моей матери. Я – его племянница.

Он потряс головой, его губы мучительно изогнулись.

– Джимми умер? Не могу поверить… Мир его праху…

Келли разглядывала незнакомца, и злость угасала в ее душе. Он уронил руки, лицо стало застывшим, непроницаемым и невероятно холодным.

Странно, но, несмотря ни на что, он весьма привлекателен, думала Келли. Прямые каштановые волосы выгорели под солнцем; черты лица были выразительными и отчетливыми, но гораздо сильнее привлекала его физическая сила, нежели красота. У незнакомца было удивительно мужественное лицо с серыми глазами, глубоко посаженными под иронически изогнутыми дугами темных бровей. Синева рубашки подчеркивала медный оттенок загорелой кожи.

Да, внушительный мужчина – неудивительно, что ему удалось так легко справиться с Келли, – рослый, атлетически сложенный; закатанные рукава рубашки обнажали упругие мышцы. Впечатление дополняли широкие плечи и грудь и крепкая, жилистая колонна шеи.

Теперь он рассматривал Келли так же спокойно, как она его. Глупая собака с явным восторгом танцевала у ног незнакомца, один из рыжих котов с довольным видом терся о его сапоги.

Нечего сказать, хороший сторожевой пес, с горечью подумала Келли. Чужой человек схватил хозяйку, угрожая расправой, а эта собака ластится к нему, виляет хвостом и старается лизнуть руку! Келли никогда в жизни не причиняла вреда животным, но теперь почувствовала сильное желание поддать ногой радостно виляющий зад пса.

– Ну что же, – пожав плечами, заявил незнакомец, – полагаю, мне следует извиниться перед вами. Прошу прощения.

Его лицо не выражало ни малейшего раскаяния, и Келли это не понравилось. Будь у него хоть капля вежливости, ему следовало бы опуститься на колени, искренне вымаливая прощение. Холодность незнакомца вновь вызвала в ней растущее возмущение.

– Это называется извинение? – поинтересовалась она и вновь потерла плечо. Еще никто в жизни так грубо не хватал ее.

Незнакомец не вспылил, вместо этого он задумчиво улыбнулся ей в лицо, и улыбка эта подозрительно напоминала усмешку.

– Я знал, что у Джимми есть племянница. Значит, вы малышка Келли. Он всегда говорил о вас так, будто вам всего пятнадцать лет.

– Так и было, когда мы виделись с ним в прошлый раз, – холодно отозвалась Келли. – Я догадываюсь, что вы действительно его сосед – судя по тому, как эта глупая псина ластится к вам. Видимо, вы и подкармливаете весь этот зверинец. Мне следовало бы поблагодарить вас, но, вероятно, я все же воздержусь от благодарности – вы слишком переусердствовали в своих дружеских обязанностях.

Вот тебе, удовлетворенно добавила она про себя. Пусть видит, что ее не так-то легко запугать – даже такому рослому и сильному мужчине.

Он поднял руку, как будто желая предостеречь ее. Кривая усмешка стала сардонической, и Келли возненавидела незнакомца сильнее прежнего.

– Знаете, – произнес он напряженным, но негромким голосом, – у меня есть свои правила. Одно из них – я извиняюсь за что бы то ни было один раз. Только один. Можете принять извинение или отказаться. Но я готов собрать книги, если от этого вам станет лучше.

– Ни за что бы не назвала это барахло книгами, – отрезала Келли, мотнув головой в сторону разлетевшихся томиков.

– Я склонен думать, что они недурны, – возразил он с выводящей Келли из себя ухмылкой.

– А я считаю, что это дрянные книжонки, – произнесла Келли, из принципа отказываясь быть любезной с незнакомцем. – Конечно, лучше бы вы собрали их, потому что именно вы их рассыпали, налетев на меня, как психопат.

Он лениво опустился на колени и принялся собирать книги, поминутно останавливаясь и рассматривая особенно кошмарные обложки.

– Послушайте, – произнес он, не глядя на Келли, – может, вам не известно, что ваш дядя и его женщины…

– Я знаю, что у моего дяди было немало проблем, – оборвала его Келли. – Избавьте меня от подробностей.

Подняв голову, незнакомец взглянул на нее с недоброжелательной усмешкой.

– Еще одно мое правило – никого не избавлять от подробностей. Джимми однажды привел сюда женщину, которая стащила даже постельное белье! – Покачав головой, он вновь переключил свое внимание на книги. – Подумать только, постельное белье! Надо было постараться отыскать такую тварь. Ему никогда не попадались порядочные женщины!

Келли раздраженно скрестила руки на груди.

– Меня не интересуют его… сексуальные неудачи. Кроме того, об умерших не принято говорить плохо.

Незнакомец так же лениво поднялся и сунул книги на заднее сиденье джипа, а затем повернулся и скрестил руки, пародируя ее воинственную позу.

– Я говорю не о сексуальных неудачах, а о его одиночестве. Мне было неприятно видеть, как его обводят вокруг пальца, только и всего.

– Какое благородство! – саркастически воскликнула Келли. – И поэтому вы набрасываетесь на незнакомых женщин, хватаете их, угрожаете и осыпаете оскорблениями, даже не узнав, кто они такие. Из вас бы получился отличный сторожевой пес, куда лучше, чем это… существо.

И Келли одарила собаку таким же недовольным взглядом, каким до того глядела на незнакомца. Но собака настолько обрадовалась даже этому вниманию, что возбужденно заплясала вокруг ее ног с энергией гавайского танцора.

– А, вы говорите про Клыка? – произнес незнакомец, задумчиво поглядев на собаку.

– Клык? В мужском роде? – недоверчиво повторила Келли. – И он назвал эту дружелюбную идиотку «Клыком»?

Незнакомец вздернул голову и оглядел Келли прищуренными глазами.

– Он был не лишен чувства юмора, в отличие от вас.

– Глупости, на отсутствие чувства юмора я не жалуюсь, – возразила Келли. Просто она не могла хоть в чем-то согласиться с этим мужчиной, даже в том, что касалось собаки. – В обычном состоянии я просто ни минуты не могу удержаться от смеха.

Его глаза с оскорбительной дерзостью пропутешествовали по ее телу с головы до пят.

– Меня трудно обмануть, – заметил он и пожал плечами. – Во всяком случае, собаку зовут Клык, большого серого кота – Рио, маленького – Бродяга, пушистую рыжую кошку – Жвачка, гладкошерстную рыжую – Горошина, а пятнистую – Дина. А я, кстати, – Зейн Грей.

– Зейн Грей? – нахмурилась Келли, вздернув подбородок еще выше. – Вас зовут, как знаменитого автора вестернов?

– Почти, – ответил незнакомец. – Только пишется это имя по-другому. Мой дед обожал его книги и назвал отца в честь писателя. Увы, когда родился я, мой отец последовал примеру деда. Я живу в нескольких минутах пути вверх по дороге или вниз по озеру, в зависимости от того, как вы предпочитаете путешествовать. Выращиваю пару-другую цыплят, несколько голов телят и считаюсь в округе фермером-джентльменом.

– На фермера вы и в самом деле похожи. – Келли усмехнулась уголком рта. – А вот над образом джентльмена вам не мешает поработать.

– Ага, – заметил он с усмешкой, – значит, у вас все-таки есть чувство юмора: стоило подать вам повод для шутки, и вы не преминули им воспользоваться. Отлично. Чем еще я могу быть вам полезен?

Боже милостивый, с досадой взмолилась Келли, неужели теперь он пытается со мной заигрывать? Зейн Грей по-прежнему стоял со скрещенными на груди руками; его взгляд был откровенно оценивающим, а улыбка – дерзкой.

– Можете оставить меня в покое, – произнесла Келли отточенным учительским тоном, но тут же поняла, что в данную минуту, вероятно, совсем не выглядит как учительница, и именно поэтому собеседник так пристально смотрит на нее. Ее волосы прядями выбились из узла и беспорядочно рассыпались по спине и плечам.

Старенькие шорты выставляли ноги девушки во всем их великолепии, от усиленных дневных трудов на теле выступил пот, пропитав голубую рубашку. Келли до сих пор тяжело дышала, а мужчина с явным интересом поглядывал, как поднимается и опадает ее маленькая грудь.

– Да, пожалуй, надо дать вам время прийти в себя, – заметил он с издевательской улыбкой. – Как долго вы собираетесь пробыть здесь? Ровно столько, чтобы прибрать в доме и подготовить его к продаже?

– Не знаю.

Келли солгала, поскольку смена настроений этого человека насторожила ее. В конце концов, это был чужак – она не знала о нем ровным счетом ничего, только помнила, что вокруг пустынный лес, а в числе защитников значится одна бестолковая псина, которая способна напугать врага только своей улыбкой. Внезапно Келли почувствовала совершенно иную и гораздо более серьезную угрозу.

Казалось, Зейн ощутил ее растущее беспокойство и был им даже доволен. Огонек, промелькнувший в глубине его серых глаз, стал более чувственным, чем прежде.

– Надо понимать, это ваш способ попросить меня больше не появляться здесь?

– Да. То, что начинается плохо, редко заканчивается хорошо, мистер Грей.

Он шагнул к ней, и Келли прижалась к боку джипа. Ее и вправду было нелегко напугать, но этот мужчина заставил ее нервничать – она и не предполагала, что способна на такую панику. Сердце как бешеное колотилось о ребра.

– То, что плохо начинается, может привести к весьма любопытному развитию сюжета, мисс…

– Кординер, – подсказала Келли. – Мисс Кординер. Вряд ли мне может понадобиться ваша помощь, мистер Грей. Так что давайте распрощаемся.

– Совсем напротив, – возразил он, подступая еще ближе. – Думаю, я вам еще пригожусь. Вы почти наверняка будете нуждаться во мне.

Ее щеки вспыхнули от двусмысленности его слов, и этот румянец вызвал у Зейна насмешливую улыбку.

– Затрудняюсь представить, какие причины… – начала она, упрямо вскинув голову.

Однако тут же пришлось замолчать: Зейн потянулся к ней и взял за подбородок ладонью – огромной и шершавой от мозолей. Это движение оказалось поразительно мягким, но в нем явно читался чувственный порыв.

При неожиданном прикосновении сердце Келли мучительно дернулось – отчасти из желания воспротивиться, отчасти от приятного ощущения близости собеседника. Слишком много эмоций, раздраженно подумала Келли. Казалось, через нее протекает целая река чувств, норовя утащить за собой. Держи себя в руках! Она замерла на месте, затвердев как статуя.

– Я могу назвать множество причин, по которым вы захотите увидеться со мной, – произнес Зейн легким тоном. – Например, если вам известны желания Джимми, то вы наверняка привезли сюда его прах. Но вы, вероятно, не знаете, где именно он завещал похоронить себя. Я знаю это. Так что ради самого Джимми вам понадобится моя помощь. Кроме того, у меня остались некоторые… вещи Джимми. Его обманывали и обворовывали так часто, что в конце концов он попросил меня подержать их у себя. Я согласился. Среди этих вещей есть его завещание.

– Завещание? – выдохнула Келли, слишком остро сознавая близость Зейна, мощь его огромного тела и властное прикосновение к ее лицу. – Мы с мамой и не знали, что он написал завещание, – пробормотала она настолько обескураженно, что выглядела растерявшейся. – Мы думали, что он умер, ничего не оставив. Мама даже не пыталась наводить справки…

– И правильно сделала, – заметил Зейн, подвигаясь еще ближе. – Завещание у меня. Я не читал его, но уверен, что все имущество он завещал вам двоим. Вы ведь были его единственными родственницами?

Келли кивнула. Ее сердце билось быстрее, чем когда-либо, подскакивая, как тот олень, которого Келли вспугнула по дороге.

– Итак, – продолжал он низким и вкрадчивым голосом, – вы вновь увидитесь со мной. И не раз.

Он склонился еще ближе, и на какой-то миг Келли показалось, что он хочет поцеловать ее. Вместо этого он протянул руку к заднему сиденью через все еще открытую дверцу.

Взяв верхнюю книгу из стопки, он извлек ее наружу и протянул Келли.

– Вы назвали книги вашего дяди «барахлом». Вы когда-нибудь читали хоть одну из них?

Келли задрожала, потому что он стоял слишком близко и его пальцы, казалось, обжигали ей кожу.

– Нет, – ответила она, неохотно принимая книгу. – Я знаю, что они бы мне не понравились.

Зейн покачал головой с одновременно чувственным и задумчивым выражением на лице.

– Вам следовало бы испытать новое для себя чувство – даже если оно вам не слишком по душе. Как знать – может, вы будете приятно удивлены. Мне кажется, что вы еще не открыли для себя массу удовольствий.

На краткое, короче дыхания, мгновение он вновь коснулся ее лица.

– Еще увидимся, мисс Кординер.

Он повернулся и зашагал прочь, к открытым воротам. И тут впервые Келли заметила, какие широкие у него плечи по сравнению с узкой талией, какой уверенный и размашистый шаг.

И так же впервые ей бросилось в глаза, что к воротам привязана лошадь – серая в яблоках, взнузданная, но не оседланная. Так вот почему она не слышала, как он подъехал, мелькнуло у Келли в вихре беспорядочных мыслей. Она не расслышала глухой стук копыт по мягкой грунтовой дороге.

Келли наблюдала, как Зейн отвязывает лошадь и без малейших усилий взлетает на спину животного. Повернув лошадь, он взглянул в сторону Келли и одарил ее беспечной усмешкой, тут же пустившись в галоп. Он казался единым целым со своей лошадью, как кентавр.

Келли смотрела ему вслед, чувствуя, как сердце бьется где-то у самого горла, а тело переполняют противоречивые ощущения. Прошло немало времени, прежде чем она взглянула на обложку книги, вложенной ей в руки, – она была черной, с блестящими серебристыми буквами заголовка «Ее демон-любовник» и фамилией автора – Коллинз.

Она отчаянно потрясла головой.

– Джимми, – пробормотала она, как будто его дух мог дать ответ, – что это за человек? Что мне предстоит?

Встревоженная, она вновь взглянула на дорогу, но всадник уже скрылся за поворотом.

Слишком много эмоций, вновь подумала она: горечь, негодование, гнев и изумление смешались в ее груди. Слишком много эмоций – ей следует сдерживать их. Сдерживать, и как можно старательнее.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Достигнув вершины холма, Зейн придержал лошадь и начал неторопливо спускаться к большой проселочной дороге.

Потрепав шею животного, он улыбнулся. Храбрая девчонка, эта племянница Джимми, но слишком уж надменная. У нее голубые глаза, как у Джимми, почти такие же кошачьи повадки и такой же короткий, вздернутый нос. Зейн задумался. Какая у нее улыбка? Должно быть, такая, как у Джимми: заразительная и чересчур широкая, с некоторой сумасшедшинкой. Теперь-то ему наверняка этого не узнать. А жаль…

Он покачал головой. Все верно, ему не следовало набрасываться на эту девушку, но именно так пришлось поступить с женщиной в прошлом году – с той, которую Зейн застал, когда она успела запихнуть в багажник машины половину вещей Джимми. Именно она пыталась стащить даже простыни.

Женщина была рослой и крупной, и, когда Зейн схватил ее, она ударила его кулаком по лицу так, что выбила нижний зуб. Но от девушки, которую он встретил сегодня, трудно было ожидать подобного, будь она хоть вдвое толще.

В сущности, какое ему дело до этой племянницы? Сейчас гораздо важнее обдумать новость о смерти Джимми. Зейн надеялся, что ранимая, беспокойная душа друга наконец-то обрела покой. Он любил Джимми, по-настоящему любил. Именно он посоветовал Джиму отправиться в Кливленд и вновь попытаться бросить пить. Хотелось верить, что попытка будет удачной, хотя Зейн и сомневался в этом» Пребывание во Вьетнаме сильно пошатнуло и физическое, и психическое здоровье Джимми.

Зейн понимал его, потому что и сам побывал в этом аду. Джимми был типичным юношей-идеалистом, который распростился с идеализмом и здоровьем в самом начале девяти длинных лет войны.

Когда-то и сам Зейн был таким же идеалистом, по возрасту даже младше Джима – он застал лишь самый конец войны. Он тоже был ранен, но его рану, в отличие от Джимми, мало кто видел: от нее остался маленький белый шрам возле самого сердца. Подобно Джиму, Зейну пришлось позабыть о былом идеализме, и он понимал, что это постоянно проявляется в его поведении.

Из адова пекла войны он вышел настоящим циником, а события, произошедшие в семье, заставили его окончательно разувериться в человеческой натуре. Но из всех жизненных передряг он вышел закаленным и крепким – в этом, как считал Зейн, ему просто повезло. Он вполне мог сломаться, как Джимми. Бедняга был добросердечным, даже иногда излишне мягким, и Зейн искренне тосковал по нему, в который раз пожелав духу друга упокоиться с миром.

Он вновь вздохнул и невольно вернулся мыслями к этой племяннице. Вероятно, ему следовало принести более изощренное извинение, но девушка сама виновата: действовала ему на нервы своими раздражающими насмешками, ранящими как иглы.

Дело совсем не в ее привлекательности, а в том, как она обошлась с любимыми книгами Джимми, с каким отвращением поддела одну из них ногой! Вот что раздражало больше всего.

Как это она высказалась о книгах, сморщив свой кошачий носик? «Барахло», для нее они были не более чем «дрянные книжонки»!

Черт побери, после этих слов он только и ждал случая сбавить ей спеси. Первая проба оказалась приятным занятием, и он был намерен не раз повторить свой опыт. Зейна забавляло, что, как только он начинал флиртовать с ней, она застывала, становилась совсем беспомощной. Самолюбию льстило, что вся ее показная решительность рушится от такой чепухи.

Итак, заигрывания ей совсем не по душе. Значит, будем продолжать флирт. Зейн был не против, поскольку ему даже понравились эти длинные загорелые ноги, маленькие острые груди и странные, необычные очертания лица. А кожа, вспомнил он, – у нее великолепная кожа! Как кожура персика, которая так и манит надкусить.

Через дорогу перепорхнула пара перепелок, забавно подергивая коротенькими хвостиками. Придержав лошадь, Зейн одновременно придержал и свои мысли.

У Келли Кординер есть свои достоинства, решил он, но неотразимой ее назвать нельзя. Слишком высокая, слишком тощая, с чересчур упрямым подбородком и суровыми глазами. Довольно умна, но Зейн не уловил в ней ни йоты теплоты и беззащитности Джимми.

Он сжал бока лошади ногами, подавая ей сигнал прибавить ходу. Лошадь послушалась, и Зейн отдался мощному ритму скачки. Нет, снова повторил он себе, ему совсем не понравилась эта племянница. Он пожертвовал бы дюжиной таких девчонок, лишь бы Джимми был жив и вновь вернулся домой.

Черт подери, как же ему будет недоставать Джима!

Зейн Грей потряс ее только потому, что так неожиданно схватил в охапку, уверяла себя Келли, возвращаясь к дому Джимми. Но она по-прежнему чувствовала беспокойство и растерянность после нескольких часов, проведенных в городе, и суматохи дел.

Она позволила эмоциям завладеть собою только потому, что оказалась вдали от родного дома и еще не успела опомниться после смерти Джимми, постоянно повторяла себе Келли. Честно говоря, ее беспокоило также, как справляется со своим горем Сисси. Она тосковала по матери и, как обычно летом, скучала по своим ученикам, размышляла, чем они занимаются сейчас, эти резвые и проказливые шестилетние сорванцы. Это было самое трудное в учительской работе – стараться не привязываться к детям.

Но ведь и здесь ей предстоит заняться работой, которая поможет прогнать одиночество. Надо вновь призвать на помощь всю силу воли, как учила ее мама.

Она купила щетку и целых два пакета набила всякой всячиной. И телевизор, и будильник отвезла в ремонт. Выстирала белье и одежду Джимми, а потом заехала на склад Армии спасения и отдала одежду и книги.

На мгновение Келли смутилась и чуть было не оставила «Демона-любовника», но тут же подавила в себе росток интереса к триллерам вообще и Фэрли Коллинзу в частности. Потакать советам Зейна Грея, идя у него на поводу, тоже не хотелось.

Зейн Грей, подумала она, пренебрежительно поджав губы, – отвратительное имя! Настоящий Зейн Грей был одним из самых известных авторов вестернов. А этот человек выглядел как ковбой, который заплутал и каким-то образом очутился на юге. Ковбой, разводящий кур!

Келли не отрицала, что он весьма привлекателен – для тех, кто предпочитает тип «крутых мужчин», но только не для нее. Таким был отец Келли, но он оказался настолько плохим мужем и отцом, что, едва Келли исполнилось три года, Сисси развелась с ним, поклявшись никогда больше не выходить замуж. Келли выросла, слыша постоянные обвинения в адрес своего обаятельного, но беспутного отца.

Нет, Келли нравились только те мужчины, с которыми она чувствовала себя в безопасности. Это были воспитанные, вежливые собеседники; они не кичились своей физической силой – напротив, старались не упоминать о ней.

Покойный Джимми, да будет земля ему пухом, складом характера был похож на свою глупую собаку – он любил всех и каждого. И пусть на его совести останется дружба с арканзасским фермером-переростком, или кем он там себя считает, – то есть с человеком, который имеет о правилах приличия примерно такое же представление, как таракан.

Келли усмехнулась, свернув на пыльную дорогу, ведущую к дому Джимми. Зейн был совсем не тем человеком, который мог бы ей понравиться, поэтому она даже не старалась найти в нем достоинства. Кроме того, он заставил ее переполниться отвратительной нервозностью, почувствовать себя беспомощной и робкой.

Келли пожалела, что придется вновь встретиться с этим человеком потому, что Джимми оставил ему на хранение кое-какие «вещи». Но как только она получит завещание, со всем будет покончено: не надо больше ни смотреть в самодовольное лицо Зейна, ни разговаривать с ним.

Нет, поправила она себя, отвращение вызывает не лицо Зейна, а его поведение. Он довольно хорош собой, но его не назовешь красивым: слишком уж твердый и длинный у него подбородок. И рот чересчур чувственный, насмешливый и дерзкий.

Его глаза, посаженные чересчур глубоко, временами придавали ему выражение Клинта Иствуда, да и нос был далек от совершенства. Слишком уж он – Келли поискала подходящее слово, чтобы описать недостатки этого носа, – слишком мужественный. Выглядит так, как будто был сломан, и, вероятно, не раз.

Нет, снова подумала Келли, поднимаясь на поросший лесом холм, это не тот человек, который мог бы заинтересовать ее в физическом, умственном, эмоциональном или духовном смысле. Она охотно рассталась бы с сотней таких Зейнов, лишь бы вернуть Джимми – ее дорогого, навсегда потерянного Джимми.

Келли наконец-то распаковала свои покупки и вновь принялась за работу. Странно… Она была уверена, что собрала все книги ужасов Джимми и увезла их, но, разбирая хлам в чулане, обнаружила, что забыла кое-что еще.

Эта книга была в твердой, а не в бумажной обложке, но знакомый черный цвет с серебристым заголовком заставил ее сердце тревожно забиться. Вытерев запыленную обложку старой курткой, она прочла: Фэрли Коллинз, «Ее демон-любовник».

Почему у Джимми оказалось два экземпляра одного и того же романа? И как она раньше не заметила эту книгу? Ей казалось, что она тщательно обшарила чулан. Похоже, эта книга каким-то странным образом вернулась, чтобы преследовать ее.

Не глупи, сурово приказала себе Келли. Не стоит становиться суеверной – особенно когда остаешься совсем одна, как сейчас.

Книга отыскалась в дальнем углу полки – разумеется, ее было трудно заметить. Келли с некоторым трепетом открыла ее. На титульном листе чернела размашистая надпись: «Джимми с наилучшими пожеланиями, Фэрли Коллинз». Внизу красовалось комически-гротескное изображение усмехающегося черепа.

В книгу была вложена рождественская открытка с зимним пейзажем и отпечатанными на машинке строками: «Джим, не понимаю, почему всем так нравятся книги с автографами, и тем не менее можешь радоваться. С наилучшими пожеланиями, Зейн».

Келли вновь сунула открытку в книгу, с треском захлопнула ее и положила на стол заголовком вниз. Ну, и что же теперь делать? Книга в твердой обложке, да еще с автографом, слишком ценна, чтобы отдавать ее. Вероятно, Джимми считал ее одним из своих сокровищ и именно потому спрятал в столь укромное место.

Она так просто расправилась с остальной его коллекцией… Неужели ей следовало отнестись к книгам более уважительно – хотя бы потому, что они принадлежали Джимми? И как быть вот с этой – вернуть ее Зейну?

Келли осторожно взяла книгу в руки. На обратной сторонке обложки бежали строчки блестящих отзывов: «Повелитель ужасов в своем великолепном…», «Магия ужаса и желания, способная покорить всех поклонников творений Коллинза…», «Автор достиг почти невозможного, создав любовный роман столь же прекрасный, сколь и страшный, – «Ее демон-любовник» очень хорошая книга».

Она открыла книгу в конце, где издатели обычно публикуют портрет автора и биографические данные. Здесь не оказалось ничего, кроме лаконического замечания, что плодовитый автор-отшельник Коллинз по-прежнему намерен оставаться плодовитым и вести затворнический образ жизни. Его фотографию найти невозможно. Он столь же неуловим и загадочен, как призраки в его романах.

Почему это он предпочитает оставаться неуловимым, с примесью иронии размышляла Келли, когда пользуется таким успехом? Если бы ей удалось продать миллион своих книг, она гордилась бы этим. Должно быть, Коллинз – один из тех эксцентричных писателей, которые любой ценой добиваются известности, а потом из чистого противоречия начинают ненавидеть ее.

В спальне она положила книгу на туалетный столик. Вероятно, ее все же следует прочитать – хотя бы ради Джимми. Нет, тут же решила Келли, она не станет читать ее, у нее есть свои правила.

Разгоряченная и усталая, она с тоской подумала о душе, искренне сожалея, что его нет в доме Джимми. Однако, вспомнила она с воодушевлением, если здесь нет душа, то есть озеро – огромное, чистое, сияющее. Солнце еще не село, небо было окрашено в золотистые и пурпурные тона, так что вполне можно выйти и погрузиться в светлые воды, чтобы остыть и освежиться.

Переодевшись в купальник, состоящий из темно-розовых узеньких трусиков и черной полоски лифчика, Келли сунула ноги в шлепанцы и пошла к берегу, перекинув через плечо одно из старых полотенец Джимми.

Положив полотенце на пенек, Келли сбросила шлепанцы и шагнула в воду. Она была удивительно спокойной и прохладной, чистое дно устилали мелкие камушки. Солнце разбрасывало вишневые ленты лучей по блестящей водной глади.

Пятнистый песик проводил Келли до озера, подпрыгивая и виляя хвостом, а теперь застыл у самой кромки воды, поглядывая на Келли с перепуганным выражением на острой мордочке.

– Иди сюда, – со смехом позвала Келли собаку. – Водичка – прелесть!

Казалось, собака тщательно обдумывает, стоит ли принять приглашение. Она осторожно сунула лапу в воду и тут же отдернула ее, с отвращением отряхиваясь.

Келли снова рассмеялась.

– Это же только вода! Ты совсем как кошка. Надо бы найти кого-то, чтобы научить тебя, как ведут себя собаки.

Тем не менее песик отказался следовать за ней. Он стоял на берегу, но хвост продолжал весело подергиваться, как будто по привычке.

Келли зашла в воду по колени и остановилась, прикрывая ладонью глаза от слепящего солнца. Откуда-то из-за изгиба берега донесся странный крик.

Сердце Келли ухнуло в пятки, когда огромная птица, сизая, как сумеречное небо, пролетела, почти касаясь воды.

Большая голубая цапля, с трепетом подумала Келли. Великолепное создание природы с размахом крыльев не менее двух метров. Но еще больше она поразилась при виде второй, такой же огромной птицы. Келли долго наблюдала, как они скрываются за другим поворотом берега.

Глубоко вздохнув, Келли побрела в воду, прохлада которой казалась ей бесценной роскошью. Быстро окунувшись, она поплыла брассом, наслаждаясь свежестью озера и золотисто-розовым великолепием закатных облаков над головой.

Утесы в сумерках казались величественными, их оттенок неуловимо изменялся по мере того, как угасали лучи солнца, а деревья вокруг становились в призрачном свете изумрудно-зелеными.

О Джимми, думала Келли, теперь я понимаю тебя гораздо лучше. Неудивительно, что ты так любил это озеро. Ничего странного нет в том, что ты так и не захотел вернуться в город.

Девушка достигла утесов на противоположном берегу и оглянулась, чтобы посмотреть на дальний, «свой» берег. Кусты и деревья почти полностью скрывали из виду дом Джимми, как и все другие домишки. Все вокруг дышало покоем; казалось, озеро принадлежит только одной Келли.

Она долго плавала вдоль утесов, брызгаясь и ныряя. Затем, когда угас последний луч и небо заметно потемнело, поплыла обратно.

Келли достигла берега и выбралась из воды, ощущая здоровую усталость и блаженную чистоту тела.

Песик преданно ждал ее, сидя на берегу, с возрастающим восторгом подергивая хвостом по мере ее приближения. Когда Келли выбралась на мелководье и побрела к берегу, собака вскочила и принялась носиться кругами.

– Меня не было совсем недолго, – со смехом заметила Келли. – К тому же я не королева Англии – вряд ли я достойна таких церемоний. – И она потянулась за полотенцем.

– К тому же вы не слишком предусмотрительны, – произнес низкий мужской голос, подрагивающий от скрытой насмешки.

Келли в изумлении обернулась, инстинктивно сжимая кулаки. Уже взошла луна, и в ее серебристо-голубом сиянии Келли разглядела мощную фигуру Зейна, расположившегося на толстом стволе поваленного дерева. Он вытянулся и в этой ленивой, естественной позе выглядел совершенно как дома.

– Вы! – Она почти выплюнула это слово. Неужели этот чертов сосед задался целью напугать ее? Неужели он считает, что это так забавно? – Как вы тут очутились? И давно вы здесь?

– Приплыл в каноэ, – коротко объяснил он, кивнув в сторону берега. – Как раз тогда, когда вы были на противоположном конце озера. Хочу предупредить: не слишком предусмотрительно заплывать так далеко в одиночку. Особенно по вечерам.

Келли схватила полотенце и набросила его на плечи. Какая досада, что оно совсем небольшое и плохо скрывает ее фигуру! Трусики купальника были глубоко вырезаны на бедрах, отчего ноги Келли выглядели еще длиннее. Каким-то странным образом этот мужчина, не делая ни единого движения в ее сторону, ни о чем не спрашивая, излучал ощутимую ауру сексуального возбуждения. Келли чувствовала себя неловко, оказавшись рядом с ним почти обнаженной.

– Я отлично плаваю, – процедила она сквозь стиснутые зубы, ухитрившись в полутьме разыскать шлепанцы, и еще плотнее закуталась в полотенце. – В колледже я была чемпионкой по плаванию.

– Где? – Его голос прозвучал и насмешливо, и раздраженно. – В бассейне колледжа? Оглянитесь – это большое озеро, детка. Здесь нет спасателей, на которых можно надеяться. А немногие из отдыхающих на моторных лодках вполне могут насмерть перепугать вас и отправить в небытие.

Хотя вечерний воздух был теплым, Келли вздрогнула, заметив, как Зейн смотрит на нее. Было слишком темно, чтобы разглядеть его глаза, но почему-то она знала, что Зейн пристально следит за ней, ловя каждое ее движение. Лунный свет блестел в его шевелюре, освещал его крепкие, высокие скулы, падал на широкие плечи и длинные ноги.

Зейн поднялся, беспокойно передернув плечами.

– Я не шучу, – продолжал он. – Не имеет значения, хорошо вы плаваете или плохо. За несколько лет тут утонуло немало отдыхающих – здесь, возле самых берегов. Большинство из них считало себя отличными пловцами.

– Что-то не припомню, чтобы я спрашивала у вас совета, – отрезала она.

Ее сердце вновь начало бессмысленную гонку. Держи себя в руках, сдерживайся, умоляла Келли собственное тело. Каким образом этому мужчине удается так действовать на нее? Келли передернулась от отвращения и приложила все силы, чтобы слова прозвучали как можно холоднее:

– Не припомню также, чтобы я просила вас приехать сюда. Вы привезли завещание Джимми?

– Да, – ответил он. Теперь его лицо оказалось в тени.

– И остальные вещи? Те, которые он отдал вам на хранение?

Он кивнул.

– Я привез все. Мне казалось, надо покончить со всем этим как можно скорее.

Келли протянула руку.

– Так давайте покончим. А потом вы можете отправляться, куда вам угодно. Мне было вполне достаточно одной встречи с вами, но когда вы подкрадываетесь дважды в день – это уже невыносимо.

Зейн не обратил внимания на ее протянутую руку. Расставив ноги, он засунул большие пальцы за пояс, приняв подобие воинственной позы из вестерна.

– Я и не думал подкрадываться, просто обогнул берег. Каноэ скользит тихо, только и всего. Вы слишком увлеклись купанием, вот меня и не заметили. Я был здесь все время и наблюдал за вами – на всякий случай, вдруг возникнут неприятности.

Келли глубоко вздохнула и опустила руку.

– Единственная моя неприятность – это вы. Так вы принесете сюда вещи дяди?

Зейн вытащил из каноэ рюкзак. Он оказался большим и тяжелым на вид – таким тяжелым, что Келли вряд ли сумела бы его поднять.

– Сейчас отнесу это в дом, – сказал Зейн, взваливая рюкзак на плечо. – В нем – коллекция камней. И кое-что другое.

Келли нетерпеливо вздохнула. Коллекция камней! Ну конечно! Она любила Джимми, но он, по-видимому, обладал особым даром делать совершенно бесполезные приобретения: собаку, которая не лает, или коллекцию камней, которую, вероятно, даже не удастся поднять. И самым худшим его приобретением был беспокойный, непредсказуемый друг.

– Отлично. Пойдемте, – коротко отозвалась она. – Эта бестолковая псина даже ни разу не гавкнула, заметив вас.

Повернувшись к нему спиной, она направилась к дому, а собака составила ей компанию, радостно описывая круги возле ног. Пусть Зейн идет следом, если пожелает, мрачно думала Келли. И как это ей удается с легкостью справляться с целым классом шестилеток самого различного характера, если она не знает, как быть с одним-единственным взрослым мужчиной?..

Она толкнула дверь, и собака ворвалась в дом, опередив ее. Прежде чем следом успел войти Зейн, Келли поспешила в спальню, сняла с вешалки тяжелый купальный халат персикового цвета и завернулась в него, потуже затянув пояс.

Вот так, подумала она, прищурившись. Теперь она укутана так надежно, как будто надела пальто. Пусть только попробует разглядывать ее! Мало что удастся увидеть.

Келли вышла в гостиную как раз в тот момент, когда на крыльцо поднялся Зейн. Он прошел через комнату и с грохотом опустил рюкзак на стол у окна.

Проследив за ним глазами, Келли отвела с лица влажные пряди волос, зная, что ее взгляд сейчас стал особенно суровым.

– Спасибо, – ледяным тоном произнесла она и скрестила руки на груди, ожидая, что он станет делать дальше.

В маленьком доме Зейн казался еще более рослым и широкоплечим, чем снаружи. На нем были те же самые потертые джинсы, что и утром, и те же запыленные сапоги, но свежая бледно-зеленая рубашка с короткими рукавами обнажала сильные и мускулистые руки.

Зейн медленно оглядел ее с головы до ног и приступил к обзору в обратном порядке. При этом лицо его было не менее суровым, чем у Келли.

Так он стоял довольно долго, окидывая ее тяжелым беспокойным взглядом. Сердце Келли билось все сильнее, едва не выскакивая из груди. Только ради Джимми, повторяла она себе. Я мирюсь со всем этим только ради Джимми.

– Пожалуйста, – наконец ответил Зейн. – Гостеприимная хозяйка могла бы сказать: «Поскольку я доставила вам так много хлопот, не хотите ли выпить чашечку кофе?» Вижу, вы не любите соседей.

Внезапно Келли поняла, что ставший насмешливым блеск его глаз был свидетельством того, что Зейн заметил ее нервозность, и вспыхнула от раздражения. Он чувствовал, что она боится, и наслаждался этим, мужлан! Келли была ненавистна мысль о том, что она сама дает ему это преимущество, и она решила немедленно избавиться от страха.

– Садитесь, – неприветливо произнесла она. – Все, на что вы можете рассчитывать, – растворимый кофе. Другого у меня нет.

Он улыбнулся, и Келли опешила: улыбка оказалась удивительно искренней. Хотя почти все остальное в Зейне Келли не нравилось, она инстинктивно почувствовала открытость этой улыбки. Как странно, как парадоксально! Она уже сожалела о своем приглашении: этот человек доставлял слишком много беспокойства.

– Когда я познакомлюсь с женщиной, которая умеет варить настоящий кофе, то непременно женюсь на ней, – заметил Зейн. – Но, вижу, здесь мне ничего не угрожает, так что, пожалуй, сяду.

Подхватив стул, он перевернул его спинкой вперед и устроился, как ковбой в седле. Сложив руки на спинке стула, он наблюдал, как Келли неловко возится в крохотной кухне.

– Вероятно, я смогу вам кое-что объяснить, – произнес он, кивая в сторону рюкзака.

– Прекрасно, – резко отозвалась Келли. Бросив на него яростный взгляд, она включила чайник. Неужели он что-то замышляет? Сейчас, под золотистым светом лампы, она не так уж его опасалась, но ей было трудно что-нибудь понять: его настроение менялось с поразительной быстротой.

– Ваш дядя оставил вторую копию завещания у нотариуса; ее зовут миссис Фиб Кэррингтон, живет в Фейетвилле. Она поможет вам привести его дела в порядок. – Он слегка нахмурился, затем наклонился к собаке и потрепал ее по голове. Животное благодарно прижалось к его ногам. – Что касается остальных вещей Джимми, – продолжал он, не глядя на девушку, – они требуют некоторых разъяснений.

Келли привалилась к кухонному столу, скрестив руки, со старательно непроницаемым выражением лица. Под лампой выгоревшие пряди в волосах Зейна ярко блестели, тени под глазами, казалось, стали еще темнее, а сами глаза – еще непонятнее. Однако на волевом лице появилось доброе выражение, даже, пожалуй, мягкое. Вероятно, решила Келли, это просто игра света и тени.

Оставалось только радоваться тому, что Зейн уделил внимание восторженной собаке, хотя бы временно перестав следить за ней самой. Она наблюдала за ним, прикусив губу.

– Почему вы снова оказались тут? – осторожно спросила она. – Почему подкараулили меня? Появились неслышно и ждали, пока я не приплыву?

Не поднимая головы, он пожал плечами, уставившись в карие преданные глаза собаки.

– Не знаю, – беспечно произнес он. – Может быть, мне показалось, что вас не помешает напугать – совсем немного. Чтобы вы стали осторожнее.

– Это не оправдание, – сказала Келли, вновь убирая со лба пряди влажных волос.

Тут он перестал гладить собаку и поднял голову.

– Ребенок, который раз обжегся, впредь боится огня, – заметил он.

Хоть бы этот взгляд не пронзал ее насквозь, мысленно взмолилась Келли и оборонительным жестом вздернула подбородок.

– Я давно уже не ребенок, – произнесла она и тут же пожалела о собственных словах.

Он растянул губы в улыбке – одновременно мягкой и насмешливой.

– Это мне известно.

– О, прекратите! – раздраженно воскликнула Келли, проводя рукой по волосам. Она знала о собственной сексуальной непривлекательности, так что ему давно уже пора перестать разглядывать ее. С волос Келли капала вода, она была без макияжа, мешковатый халат скрадывал очертания тела, как медвежья шкура, а на ногах болтались резиновые шлепанцы.

В мгновенном приступе гнева Келли все поняла: он считает ее совершенно некрасивой, но знает, что своим вниманием заставляет ее нервничать. Он просто издевается над ней, дразнит, как будто она действительно ребенок.

Келли отвернулась и уставилась в окно, чтобы избежать назойливого взгляда. Озеро блестело под луной.

– Кроме того, – как ни в чем не бывало продолжал Зейн, – я уже объяснял вам: я пришел к вам с миром, принеся дары от усопшего родственника, а вы предпочли резвиться в воде, как дельфин перед публикой.

– А вы явились под покровом мрака, – с мелодраматической ноткой заявила Келли, – как вор в ночи. Пролезли во владения моего дяди и затаились.

Зейн приподнял бровь и с серьезным видом закивал.

– Я пролез, я затаился – мне нравятся эти выражения. Они придают мне некоторую весомость.

– Прекратите издеваться! – приказала она, не глядя на Зейна.

– Но почему? Это так приятно. Или вы слишком чувствительны к насмешкам?

– Потому что это некрасиво, – с напором заявила Келли. – Подсматривать за другими, не сообщая о своем присутствии, – некрасиво.

Краем глаза она взглянула на Зейна. Он улыбался так широко, что едва удерживался от хохота.

– Неужели я, – спросил он, – за краткое время нашего знакомства выражал желание вести себя «красиво»? Что за затертое, невыразительное слово!

Она с негодованием повернулась к нему:

– По-моему, вам нравится издеваться над людьми.

Зейн ответил ей самой злорадной усмешкой, и Келли удивилась, как она могла вообразить себе доброе выражение на его лице.

– Вот именно. Но только для того, чтобы сделать их счастливыми. В мире слишком мало счастья. Я прилагаю все усилия, чтобы его стало побольше.

Чайник засвистел, и Келли сняла его с плиты. Раздраженно покачивая головой, налила кипяток в две разномастные чашки. Невозможный человек! Собственное самодовольство считает настоящим искусством! Как же терпел его Джимми, как решался доверять ему?

Келли перенесла кружки на стол и поставила их с отчетливым стуком. Придвинув второй стул, села как можно дальше от Зейна.

– Что же еще в этом драгоценном рюкзаке? – саркастически спросила она. – Кроме коллекции камней? Уж не положили ли вы туда каких-нибудь крыс и пауков, лишь бы дать мне возможность испытать целительный шок?

– Вы ничего не понимаете, – произнес Зейн, подавив нетерпеливый вздох. – Вы даже не пытаетесь понять. У вас потрясающие ноги, но ослиные мозги. – Он полез в один из многочисленных карманов рюкзака и извлек заклеенный конверт. – Это завещание. Вероятно, вы захотите прочесть его в одиночестве.

– Спасибо, – произнесла девушка, бросая на собеседника косой взгляд и принимая конверт. – Уверена, содержание его вам уже известно. Джимми не слишком хорошо умел хранить секреты.

– Знаю, – охотно подтвердил Зейн. – Но вам не стоит недооценивать своего дядю. Некоторые секреты ему все же удалось сохранить.

– Неужели? – удивилась Келли и вскрыла конверт. Она хотела только убедиться, что все имущество передается ее матери, как и положено. Она надеялась, что Джимми не наделал глупостей – например, не оставил половину своего имущества этому самодовольному мужчине, который называет себя его другом.

Она бегло просмотрела завещание, стараясь пропускать юридические выражения, делающие непонятной его суть. Закончив чтение, Келли приоткрыла от удивления рот и нахмурилась.

– Я считала, что он оставит все маме, но он поступил иначе: завещал часть имущества мне. Ему не следовало этого делать. Мама – его ближайшая родственница. Все должно отойти к ней, а он сделал меня душеприказчицей…

– Такова его воля, – заметил Зейн. – По-видимому, он хотел обеспечить и вас. Вероятно, надеялся, что вы будете достойной душеприказчицей – менее эмоциональной, даже, пожалуй, вообще лишенной всяческих эмоций.

– Это замечательный поступок с его стороны, – пробормотала Келли, игнорируя шпильку. Она боролась с предательскими слезами, которые чуть не хлынули потоком в ответ на великодушие Джимми. Дядя оставил Келли треть своего имущества и две трети – Сисси.

– Итак, – произнес Зейн, – по закону вам полагается… сколько там? Четверть?

– Треть, – машинально поправила она с застывшим лицом, все еще стараясь подавить слезы. Меньше всего ей хотелось, чтобы Зейн увидел ее плачущей. Она потерла глаза, как будто убирая попавшую соринку.

– Треть, – повторил он, открывая рюкзак. – Треть суммы, за которую будет продан этот дом и участок – когда они будут проданы. А это может произойти не сразу. Ведь это глухое место, не каждому такое придется по душе…

Келли кивнула: она прекрасно понимала, что продажа такого маленького домишки может затянуться на месяцы, а может быть, и дольше.

– Вы получили треть разваливающегося джипа, – продолжал Зейн, выкладывая на скатерть несколько наконечников от стрел. – Треть сломанной машины, ржавой лодки и недоделанного курятника. И еще вот эту коллекцию наконечников.

Ну что же, думала Келли, вновь потирая глаза, своим насмешливым тоном Зейн пытается доказать, что наследство Джимми – сущие мелочи; но важно то, что Джимми любил эти вещи, а не то, какое именно он оставил имущество. Губы Келли дрогнули, и она прикусила их, стараясь унять дрожь.

Девушка печально уставилась на ряд наконечников, которые Зейн выкладывал на скатерть. Она не разбиралась в таких вещах.

– Даже томагавк, – продолжал Зейн, доставая из рюкзака какие-то камушки. – И несколько кристаллов кварца. Надо сказать, эти места славятся залежами кварца. У Джимми есть несколько любопытных образцов – они пригодятся, если вы увлекаетесь археологией.

Келли не интересовалась ни археологией, ни кристаллами, ни их мистическими свойствами. Ей хотелось только, чтобы из голоса Зейна исчезла насмешка, а она не чувствовала бы себя такой подавленной, глядя на все эти вещи, которые Джимми сохранил и пожелал оставить в наследство ей и маме.

– Посмотрите, – с деланным удивлением воскликнул Зейн. – Настоящий метеорит! Обнаружен на поле близ Свиного Глаза, штат Арканзас. Может быть, он на что-нибудь сгодится.

Рядом с кристаллами кварца на стол лег большой, неправильной формы черный камень, размером в половину футбольного мяча и, очевидно, тяжелый.

– Свиной Глаз? – подозрительно переспросила она, взглядом давая понять Зейну, что сейчас не расположена к шуткам.

Он поднял руку, как будто приносил присягу.

– Клянусь! Прелестное это место, Свиной Глаз. Думаю, его назвали так, чтобы янки держались оттуда подальше. Во всяком случае, перед вами метеорит Джимми. Господи, как же он гордился этим булыжником!

Внезапно Келли почувствовала страшную усталость. Зейн высмеивал любимые вещи Джимми, и это было мерзко, однако сильнее всего ранила справедливость его слов. Что же еще было любить Джиму все эти годы? Кроме маленького домика и клочка земли – ничего. Да еще эта кучка камней. Холодных, неодушевленных, равнодушных камней.

Келли не смогла сдержать тихий всхлип и поднесла руку к носу, словно во время купания наглоталась воды и теперь она беспокоила ее. Девушка сильнее сжала зубы. Нельзя давать волю слезам перед этим человеком, ни в коем случае нельзя. Она чувствовала, что Зейн вновь смотрит на нее.

– Сожалеете, что так мало досталось в наследство? – спросил он после паузы.

– Нет, – хрипло отозвалась она. – Мне жаль, что ему самому досталось так мало. Неужели это все, что он любил? Вот эта горстка камней?

Она поставила локоть на стол, подперла кулачком щеку и вновь уставилась на озеро, наблюдая, как лунный свет играет на водной глади, образовывая серебристые дорожки. Каким мирным казалось озеро по сравнению со смятением, царившим у нее в душе!

– Нет, – так же хрипло ответил Зейн. – Он любил еще и книги. Но от них вы успели избавиться.

Келли виновато опустила голову, не отводя взгляда от мерцающих на воде лунных бликов.

– А еще он любил вас, – продолжал Зейн по-прежнему хриплым голосом. – Вас и вашу мать. Он очень любил вас обеих. Хотя, как мне кажется, вы не всегда одобряли его поступки.

Келли сильнее прикусила губу: Зейн говорил правду. Они с Сисси не всегда одобряли поведение Джимми. Да и как они могли? Он совершил слишком много ошибок. И все-таки они любили Джимми. Даже в те периоды, когда их отношения прерывались из-за его запоев, они не переставали его любить.

– Знаете, он ждал от вас поддержки, – сдержанно продолжал Зейн. – Он был готов на все, только чтобы вы были счастливы.

– Тогда ему следовало прекратить пить, – ответила Келли. Господи, только бы Зейн замолчал! Келли понимала, что в противном случае она расплачется и никаких усилий не хватит, чтобы сдержать слезы.

– Вы ждали от него невозможного, – на сей раз тихо, почти шепотом заметил Зейн. – Но давайте о другом: скажите, что бы сделала ваша мать, если бы у нее были деньги? Я имею в виду – большие деньги?

Келли устала от обидных насмешек и издевательств. Она повернулась к Зейну, уже не стараясь скрыть влажный блеск в глазах.

– Она стала бы путешествовать. Но какая вам разница? Что вам за дело до нас? Мама всегда говорила, что отправилась бы путешествовать, будь у нее деньги. Но вам-то зачем это знать?

Даже если он заметил ее слезы, то не подал и виду, уставившись на нее с той же насмешливой улыбкой, что и прежде.

– И куда бы она отправилась?

– На Гавайи, – сердито проговорила Келли. – Она всегда говорит, что хотела бы побывать на Гавайях – по ее мнению, это слово звучит волшебно, как что-то сказочное… Послушайте, я очень устала. И все еще не могу опомниться после смерти дяди. Я…

Он оттолкнул свой стул и склонился над ней. На его губах внезапно появилась широкая улыбка.

– А вы? Что бы стали делать вы, если бы имели деньги? Какова ваша заветная мечта?

– Я бы стала писать, – с воодушевлением произнесла Келли. – Бросила бы учительскую работу и писала бы целыми днями.

– Писали бы? – Улыбка стала недоверчивой. – Ах, да: Джимми говорил, что вы пишете. Я позабыл об этом. Сочиняли бы детские рассказы?

– Да, – сказала она, чувствуя, как лопается ее терпение. Зейн зашел слишком далеко, и она уже не могла сдерживать гнев. – Обязательно! И уж поверьте, мои книги были бы гораздо лучше халтуры, которую клепает Фэрли Коллинз!

Реакции не последовало. Выражение его лица не изменилось – таинственное, но довольное.

– Тогда приступайте к работе, Келли, – произнес он, взяв ее за руку.

В другой его ладони лежал маленький кожаный мешочек, украшенный индейской бисерной вышивкой.

– Что это… – начала она, пытаясь отстраниться. Но он быстро перевернул ее руку ладонью вверх.

– Пишите книги, лучше, чем у Фэрли Коллинза, и пусть ваша мама укладывает багаж для путешествия в сказку, – произнес он необычайно мягким голосом. – Вы богаты, Келли. Ну, не слишком, но все-таки богаты.

Он развязал мешочек и высыпал блестящие разноцветные камешки ей на ладонь; их было так много, что они со стуком посыпались на стол.

Келли переводила глаза с камней на Зейна, одинаково изумленная и его прикосновением, и блестящим дождем, который он высыпал ей в руку.

– Что это… – вновь повторила она, недоверчиво покачивая головой.

– Алмазы, Келли, – прошептал Зейн, поддерживая ее руку обеими ладонями. – Настоящие алмазы, и не только они. Маленькое состояние.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Его рука, сжимающая ее руку, была сильной и уверенной.

– Что вы сказали? – переспросила Келли и уставилась Зейну в глаза.

– Алмазы, сапфиры и изумруды, – улыбнулся он.

Ледяной холод пронизал затылок. Сейчас она была счастлива, что Зейн держит ее за руки – казалось, это помогало удержаться во вселенной, перевернувшейся с ног на голову.

– Драгоценные камни? Откуда у Джимми взялись драгоценные камни?

Он склонился к ней, как будто хотел удержать от чего-то или защитить.

– Из Таиланда, – объяснил он, явно наслаждаясь ее изумлением. – Он был там в отпуске после Вьетнама.

Келли покачала головой, глядя на большие руки, обхватившие ее ладони, и блестящие неграненые камешки, разлетевшиеся по столу.

– Но… – начала она, подыскивая слова, – но… как же…

– Не расспрашивайте, Келли, – тихо попросил Зейн, глядя, как дрожат ее губы. – Не знаю. Все, что он сказал мне, – что камни достались ему честным путем. Ваш дядя не запятнал себя преступлением. Думаю, он просто выиграл их в покер. Теперь они принадлежат вам и вашей матери. Джимми давно уже хотел преподнести вам сюрприз. Ему казалось, что чем дольше он будет хранить их, тем более достойным подарком они окажутся.

Оцепенев, Келли вскинула на него глаза.

– Почему же он сам не воспользовался ими?

– Келли, – возразил Зейн, сардонически приподняв бровь, – вы забываете, каким был Джим. Он хотел подарить это маленькое состояние вам, хотел что-нибудь вам оставить. И оставил – вот эти камешки.

– Но я… я даже не могу различить их, не знаю, во сколько их оценить… – пробормотала Келли, сжимая камни в ладони. Джимми, думала она, неужели все это время ты был богат? И сохранил свое состояние для нас?

– Зато он знал, – произнес Зейн и еще шире улыбнулся при виде ее смущения. – Он говорил, что они стоят триста тысяч долларов.

Келли безмолвно уставилась на сильные руки, обхватившие ее сжатую ладонь. Потрясение сделало ее беспомощной, и она была благодарна за тепло, которое, как казалась, изливается при этом прикосновении.

Если камни и в самом деле стоят триста тысяч, тупо думала она, значит, Джимми оставил ей сто тысяч долларов. А ее матери, которая прожила такую трудную жизнь и видела так мало радости, – двести тысяч, целое состояние.

– Верно, – подтвердил Зейн, хотя Келли ничего не произнесла вслух. – Я прямо-таки вижу, как идут подсчеты в вашей голове – цифры так и роятся в ней! Если хотите, вы можете взять год отпуска. Или два. И писать книги – лучше, чем Фэрли Коллинз. Если сможете.

Отпустив ее, он снова придвинул к себе стул, сел, положив руки на мускулистые бедра, и принялся наблюдать за ней.

Все еще с полуоткрытым от изумления ртом, Келли была способна только тупо смотреть на блестящие камешки в ладони. Внезапно она поняла, что оказалась слишком слабой без его поддержки.

Зейн усмехнулся еще шире и поднялся. Келли посмотрела на него. Почему-то она почувствовала себя совсем беспомощной и почти обнаженной, несмотря на толстый халат.

– Завтра вам лучше отвезти их в город и отдать на хранение в банк. А что касается этой ночи – надеюсь, вы справитесь с охраной драгоценностей без особых хлопот.

Устремив взгляд на собеседника, Келли судорожно сглотнула. Во рту у нее пересохло. Пока Зейн не заговорил об этом, она и не думала, что ей придется остаться здесь одной, в незнакомом лесу, и охранять неожиданно свалившееся богатство. Она нервно облизнула верхнюю губу, а Зейн с ленивым интересом пронаблюдал за движением ее языка. Потом небрежно упер руки в боки.

– Если только, – заметил он, и его голос насмешливо дрогнул, – вы не хотите, чтобы я остался. Сами же сказали, что из меня выйдет хороший сторожевой пес. Ручаюсь, я кусаю так же неплохо, как и лаю. Кроме того, могу уютно устроиться в постели. И согреть своим теплом.

Его слова поразили Келли гораздо сильнее, чем вид драгоценностей. Зейн уже с привычной усмешкой проследил, как стремительно меняется выражение ее лица.

– Черт побери, – наконец выговорила она. – Вы снова издеваетесь надо мной – я отлично вижу это по вашим глазам. Но зачем? Почему бы вам просто не оставить меня в покое?

Он негромко рассмеялся.

– Вспомните, мне нравится издеваться над людьми – разумеется, не причиняя им особого вреда. А что касается предложения оставить вас в покое, я так и сделаю – если вы настаиваете. Но, учитывая обстоятельства, вам было бы гораздо уютнее, если бы я остался.

Келли выругалась сквозь зубы. Она знала, что сейчас ее лицо пылает от негодования и удивления. Как только он высыпал ей на ладонь камни, мир перевернулся, и с тех пор стало казаться, будто она видит какой-то странный сон.

С осуждающей ухмылкой Зейн покачал головой.

– И это я слышу от учительницы? Стыдитесь! Какой дурной пример!

Он наклонился, поднял пустой рюкзак и небрежно забросил его на плечо.

– Но с другой стороны, – невозмутимо продолжал он, – мне бы не хотелось причинять вам неприятности. Поэтому я привез с собой спальный мешок. И ружье. Я расположусь на берегу, откуда смогу следить за вами и домом.

Она вновь судорожно сглотнула. Не желая оказываться под наблюдением Зейна, она вместе с тем не хотела оставаться с драгоценностями одна.

– Я сама позабочусь о себе, – произнесла она голосом, дрожащим от противоречивых чувств. – Я могу запереть дверь, спрятать камни, и никто не узнает, что они здесь, – кроме вас, разумеется. К тому же, – продолжала она, хватаясь за соломинку, – у меня есть собака.

Зейн снова рассмеялся.

– Я буду на берегу. Если я вам понадоблюсь, выйдите на крыльцо и позовите. И никакой собаки у вас нет. – Он нагнулся и потрепал по голове песика, который затрясся всем телом и восторженно заскулил. – У вас есть вот это существо – только и всего. Клык, будь другом, если сюда кто-нибудь явится, смотри не доведи его до помешательства своей любовью.

Он повернулся и направился к двери, ступая легко, как громадный кот. У порога он оглянулся через плечо.

– Еще раз повторяю – я буду на берегу. Если же вы хотите, чтобы я остался где-нибудь поближе, – я не прочь.

– Я хочу, чтобы вы держались от меня как можно дальше! – яростно выкрикнула Келли.

Зейн открыл дверь, одарив ее последней бесстыдной ухмылкой.

– Хорошо, что вы увезли все эти триллеры, верно? Сегодня не подходящий вечер для такого чтения.

Распахнув дверь, он вышел на залитое лунным светом крыльцо. Келли смотрела ему вслед. Дверь закрылась. Она вновь облизнула губы – во рту у нее было по-прежнему сухо, сердце, как сумасшедшее, едва не выскакивало из груди.

Дрожащими руками она подобрала кожаный мешочек и сложила туда камни. Затем, завязав тесемки, встала и подошла к двери. Заперев ее, Келли пожалела, что на ней нет крепкого засова.

Дыхание с трудом вырывалось из груди, колени дрожали, как желе. Вернувшись к столу, она рухнула на стул, уставившись на мешочек с негранеными драгоценными камнями. Собака прильнула к ногам Келли, положив голову ей на колени и уставившись на нее с радостным обожанием.

Келли потрясла головой. Смотреть в окно не хотелось – она побаивалась увидеть темный силуэт Зейна на берегу. Почему-то она знала, что он верен своему слову. Он останется здесь на всю ночь, охраняя ее и дом. Эта мысль приносила утешение и в то же время досаждала – Келли захотелось поскорее отбросить ее прочь.

Она поплотнее завернулась в большой халат, безвольно уронила руки на колени, и собака принялась с энтузиазмом лизать их.

– Псина, – тихо позвала Келли, – откуда у Джимми взялись эти камешки? Почему он хранил их так долго? Почему не воспользовался ими сам?

Ее мучил еще один вопрос, но Келли не решалась произнести его вслух: почему Джимми из всех людей именно Зейну доверил хранить у себя это нежданное богатство? Неужели он действительно доверял этому невозможному человеку, неужели уважал его?

Собака еще сильнее завиляла хвостом, преданно взглянула на Келли и приветливо усмехнулась, как будто ее любовь была ответом на все вопросы.

Оказавшись внизу, на залитом луной берегу озера, Зейн сбросил рубашку, развернул спальный мешок и забрался в него. Ружье он положил рядом и устроился лицом к дому, так, чтобы не выпускать его из виду. Он смотрел на освещенные окна Келли, пока свет в них не погас.

Только тогда Зейн позволил себе погрузиться в беспокойный сон – это напоминало ночевки в джунглях Вьетнама, когда он был готов пробудиться при малейшем подозрительном звуке.

Но сегодня ему не пригрезились ни джунгли, ни то, что довелось там повидать.

Ему снилась длинноногая учительница. Она стояла перед ним, освещенная луной, а потом начала развязывать пояс халата. Прекрасное, но слишком тонкое тело блеснуло в серебристых лучах, и Зейн не мог оторвать от него взгляд. Притянув девушку к себе, он открыл молнию спального мешка, чтобы устроить ее рядом.

Ее длинные ноги оказались прохладными, с шелковистой кожей, а губы – теплыми и ждущими.

Но это был всего лишь сон.

Келли проснулась от настойчивого стука в дверь.

Растерявшись, она не сразу вспомнила, где находится, и, дико озираясь, рывком села на кровати. Увидев скомканные простыни, она поняла, что ночь выдалась беспокойной. Узкие полоски солнечного света проникали сквозь щели ставней на окнах спальни; слышалось пение птиц.

Ах да, она не в своей спальне в Кливленде. В ногах на кровати свернулась клубком собака; она уже проснулась и виновато поглядывала на Келли, подергивая хвостом.

Келли провела рукой по спутанным волосам, постепенно припоминая все, что случилось с ней вчера. Должно быть, собака забралась на кровать уже ночью. Под подушкой лежал мешочек с драгоценными камнями. Тогда кто же за дверью? Зейн? Но ведь Зейн был там, на берегу…

Она встала, накинула халат и туго завязала пояс. Приоткрыв дверь, она вздохнула – раздраженно, но и с облегчением. На пороге стоял Зейн с дымящимся кофейником в руке. Он был одет в джинсы, сапоги и красную майку, так явно обрисовывающую его выпуклые мышцы. На лице играла ставшая уже привычной усмешка, бровь была иронически приподнята.

– Кофе для мадам, – сказал он, приподнимая кофейник.

– О, входите, – произнесла она и открыла дверь пошире. Собака проскользнула мимо ее ног, начиная приветственный танец прямо с утра.

– Вы и в самом деле спали на берегу всю ночь? – спросила Келли.

– Земля служила мне подушкой, небеса – одеялом. И всю ночь воды озера, освещенные луной, напевали мне колыбельную. Короче – да. Прекрасно выспался.

Пройдя к столу, он поставил кофейник. В другой руке он держал белый бумажный пакет, который тоже положил на стол.

– Пончики, – объяснил он. – Специально для миледи. Привез их вчера вечером. Надеюсь, миледи любит сливки?

Келли скрестила руки на груди и уставилась на гостя, скривив губы.

– Вы всегда столь романтично настроены по утрам?

Он поднял бровь.

– К чему такой вопрос? Хотите сказать, что любите просыпаться рядом с романтиком? Или, наоборот, с прагматиком?

Келли сжала губы, чувствуя, как румянятся ее щеки.

– Не смейте говорить в таком тоне. Я знаю, вам хочется смутить меня. Если вы и впредь будете продолжать эти разговоры, лучше уходите сразу.

Зейн оглядел ее так внимательно, что лицо Келли залилось краской. Долгую минуту оба молчали.

– Я предпочитаю вести себя так, как я хочу, – наконец сообщил он. – Но я совсем забыл – вы же школьная учительница! Привыкли командовать, верно, мисс Классная Дама? Вы ведь и в самом деле боитесь меня? Думаю, вы боитесь всех мужчин подряд.

– Я не классная дама, – подчеркнутым тоном возразила она. – И я вас не боюсь. Если хотите выпить кофе, наливайте его сами. Мне необходимо одеться.

Келли запахнула халат, встряхнула головой и прошагала в спальню, чтобы переодеться и тем временем побороть смущение. Оказавшись в ванной, она прикрыла за собой дверь и с громким щелчком заперла на задвижку.

Открывая воду, чтобы умыться, она криво усмехнулась. Как мог этот человек совершить столь рыцарский поступок, проведя всю ночь на берегу и охраняя ее, вдобавок предусмотрительно принеся ей кофе с пончиками, и в то же время постоянно, намеренно, отвратительно издеваться над ней? Удается ли это ему случайно, или он всю ночь пролежал без сна, размышляя, как заставить ее задыхаться от гнева и смущения наутро? И о чем он думает сейчас, этот дьявол, сидя один в комнате?

Как изящно она бросилась в ванную, с улыбкой размышлял Зейн. Редко кто из женщин, особенно таких высоких, умеет так красиво двигаться! А вот ей, оказывается, подвластно это давно утраченное искусство. Однако сомнительно, умеет ли она что-нибудь еще. При всем своем деланном высокомерии вряд ли она знает, как вести себя в присутствии мужчины. Смущается, краснеет…

А жаль, усмехнулся он, направляясь к шкафу, чтобы достать оттуда кружки и тарелки. Только что проснувшись, она выглядит совсем недурно, в отличие от большинства женщин, – розовая гладкая кожа, блестящие пышные каштановые волосы и эффектные черты лица придают ей цветущий вид без всякой косметики.

Что касается ее длинного тела, так безжалостно упрятанного в мешковатый халат, Зейну оставалось полагаться только на собственную память и воображение. Он вспомнил, как однажды Джимми с чувством описывал племянницу: «Знаешь, она похожа на девочку-подростка – этакого жеребенка с ногами от самой шеи». Ну что же, жеребенок вырос и превратился в высокую, горделивую, резвую кобылку, но ноги, как успел заметить Зейн, по-прежнему растут от шеи.

Он сел за стол и налил себе кружку кофе, взял пончик и задумчиво надкусил его. Длинноногая, с маленькой грудью, стройная, она была сложена как модель. Обычно такие фигуры ему не нравились. Зейн не мог взять в толк, почему внешность Келли его привлекает.

Будь у нее иной нрав, он охотно пофлиртовал бы с ней, но Келли была не в его вкусе. Она слишком соответствовала старому типажу школьной учительницы: чопорная, сверхсдержанная, сексуально невозмутимая, и, кроме того, у нее был чудовищный литературный вкус.

Он пожал плечами. И все же во сне он видел именно Келли. Воспоминание об этом до сих пор горячило его кровь.

Не следует насмехаться над этой девушкой – хотя бы потому, что она племянница Джимми, его друга. Но Зейн не мог удержаться, вспоминая, с каким пренебрежением она расправилась с книгами Джимми. Он, обычно весьма сдержанный человек, просто не смог совладать с собой, как будто она разбудила внутри его маленького злобного демона, вооруженного острыми вилами.

Дверь спальни открылась, и в гостиную вышла Келли. Ее прекрасные буйные волосы были безжалостно заплетены в короткую, чуть ниже плеч, косичку.

Келли не побеспокоилась о макияже, и это мгновенно задело Зейна. Значит, она считает, что он недостоин ее усилий? Но тут же демон в нем удовлетворенно ухмыльнулся. Вероятно, она боится выглядеть слишком привлекательно, не желает давать ему ни малейшего повода.

Сегодня вместо шорт она надела джинсы, полностью скрывающие загорелые ноги. Под просторной трикотажной рубашкой в белую и красную полоску надежно прятались нежные округлости груди. Да, она постаралась одеться так скромно, как только смогла в этот жаркий летний день. Поэтому мысленно, ради собственного развлечения, он раздевал ее, осматривал и оценивал – большей частью результаты осмотра удовлетворяли Зейна.

Келли не нравилось смотреть в эти глубокие серые глаза, но она пыталась пренебречь этим. Держась как можно прямее, она села, налила себе кофе и взяла пончик. Внезапно ей вспомнилось, что она еще никогда не завтракала в обществе мужчины – кроме, разумеется, Джимми. Порой ей случалось перекусить вместе с парнями в колледже, но они были всего лишь детьми, а не взрослыми мужчинами.

В Зейне не было ничего мальчишеского – вероятно, именно это так раздражало Келли. Да еще то, что, несмотря на все свои дьявольские уловки, он был, черт бы его побрал, весьма привлекательным.

– Хорошо выспались? – поинтересовался Зейн, улыбаясь поверх своей кружки. Почему-то этот невинный вопрос прозвучал из его уст с намеком.

– Неплохо, – коротко отозвалась Келли. Она уже поняла, что скорее сумела бы разнять восьмерых детей, дерущихся на площадке, чем высидеть час в обществе этого человека. Как только она могла счесть его привлекательным, раздраженно допытывалась у самой себя Келли. Сисси просто пришла бы от него в ужас. Келли мстительно усмехнулась и откусила пончик.

– Под охраной Клыка было спокойно?

– О, ради Бога, не называйте эту глупую псину «Клыком», – пробормотала Келли. – У меня не поворачивается язык произнести это слово.

– Тогда как же вы будете ее звать?

Келли глотнула кофе, оказавшийся, как она была вынуждена признать, превосходным.

– Не знаю. Может быть, Полли-Энн – так зовут героиню одной детской книжки. Она вечно пребывает в жизнерадостном настроении, как и эта животина.

– Полли-Энн? – недоверчиво переспросил Зейн. – Что за ужасная кличка для собаки! Слишком длинная. Почему бы вам не назвать ее Пушком или как-нибудь в этом роде?

Келли прищурилась в ответ на его замечание.

– Пушок? Не очень-то у вас богатое воображение. – Она поняла, что произнесла это почти грубо. Но, в конце концов, человек, который любит раздражать окружающих, должен знать, чем это может обернуться.

Зейн ответил ей одним из своих долгих, молчаливых, доводящих до помешательства взглядов.

– Нет, – возразил он, и уголок его рта иронически дрогнул. – Я бы так не сказал. Так как же вы собираетесь поступить с этой, с позволения сказать, Полли-Энн?

Лицо Келли стало задумчивым и печальным.

– Не знаю. Я не могу оставить ее у себя – у мамы аллергия на собачью шерсть. Скорее всего, я ее кому-нибудь отдам, и всех этих кошек – тоже. Но я не могу сдать их в приют для животных – если их никто не возьмет, их просто выбросят на улицу, а этого я не допущу. Джимми любил этих животных.

Зейн налил себе еще кофе.

– Я потрясен. Оказывается, у вас есть сердце.

– Разумеется, у меня есть сердце! – нетерпеливо проговорила Келли. И сердце ее было даже слишком чувствительным – в этом состояла главная проблема ее жизни. – Будет нелегко найти хозяев для пяти взрослых кошек и помешанной собаки.

Лицо Келли слегка оживилось; она с задумчивым интересом взглянула на Зейна.

– Идея, – произнесла она, пряча улыбку, – вы можете взять эту собаку. И пару кошек в придачу. Ведь у вас своя ферма. И Джимми понравилось бы, если бы его любимцы оказались у друга. Может, вам следует забрать к себе всех кошек?

Его лицо приобрело каменную твердость.

– Я? Нет уж, спасибо. У меня есть охотничьи собаки – они с удовольствием позавтракают этими кошками. А что касается псины, то тысячу раз «нет». Меня угнетает присутствие существа, которое постоянно радуется.

– Она очень привязчива, – заметила Келли, невольно вставая на защиту Полли-Энн.

– Да. Она бы с такой же страстью любила психопата, убийцу, даже вурдалака. Для нее нет разницы – в отличие от меня. Поэтому я предпочту отказаться от нее.

Келли вздохнула. Придется поместить объявление в местных газетах – и это должно быть трогательное объявление, настоящий шедевр в своем роде… Она погрузилась в подавленное молчание.

Зейн перебил ее безрадостные мысли дерзким вопросом:

– Почему вы до сих пор живете с матерью?

Келли подняла голову. Зейн вновь уставился на нее поверх кружки.

– Места в доме хватает, – объяснила она, пожав плечами. – Где же мне еще жить – при моей-то зарплате? К тому же маме помогают мои деньги. И мое общество. Мы любим бывать вместе.

– Но ни одной из вас не нравится общество мужчин, верно?

Келли только что поднесла ко рту очередной пончик, но от этого вопроса уронила его на тарелку.

– Прошу прощения, – негодующим тоном произнесла она, – но это наше личное дело.

Зейн равнодушно приподнял могучее плечо.

– Я и сам люблю жить так, как считаю нужным. Я всего лишь спрашиваю. Джимми говорил, что ваша мать когда-то пережила сильное разочарование в любви и что ваш отец отбил у нее всякое желание видеть рядом с собой мужчину.

Келли почувствовала, как ком мучительно вырастает в горле. Ее отец был крупным, обаятельным и красивым мужчиной. Но он лгал Сисси, поступал с ней нечестно, и, когда в конце концов его похождения стали слишком частыми, Сисси, чтобы выжить, ожесточилась против него и вычеркнула отца Келли из своей жизни.

Он ушел безо всяких возражений, по-видимому будучи счастлив избавиться от жены и ребенка. Сисси не получила от него ни цента на содержание дочери; он уехал на Западное побережье и ни разу не попытался узнать, как они живут. Его хватало лишь на открытки к Рождеству и дню рождения Келли.

Пять лет назад отец умер в Сакраменто, в Калифорнии, а Сисси и Келли узнали о его смерти только год спустя. Услышав печальную новость, Келли ничего не испытала. Она, девушка, которая так сильно поддавалась влиянию эмоций, что почти все время сдерживала себя, на этот раз не ощутила ровным счетом ничего.

Сисси вырастила ее в одиночку, и Келли отдавала матери всю любовь, которая по праву должна была принадлежать обоим родителям. Если Зейну вздумалось подвергнуть Сисси критике, надо немедленно это пресечь, решила Келли.

Она выпрямилась на стуле и сообщила ледяным голосом, почти не разжимая губ:

– Мама жила с моим отцом как в аду. Уйдя от нас, он больше не вспоминал о ней. Никогда! Он бы вызвал отвращение у кого угодно.

Ее тон, гнев, негодующий взгляд должны были заставить его смутиться, испытать стыд. Вместо этого на лице Зейна появилось равнодушное, почти скучающее выражение.

– Так говорил и Джимми. Он был недоволен, что ваша мать заживо похоронила себя, только и всего. Ему хотелось, чтобы ей выпало в жизни больше счастья.

Голубые глаза Келли метали искры.

– Моя мать вполне счастлива, благодарю вас. Может быть, вы слышали, как говорят: «Мужчина нужен женщине, как рыбе – велосипед»? Так вот, это правда. Может быть, вы сочтете мои слова ударом по вашему самолюбию, но женщине совсем не нужен мужчина, чтобы стать счастливой.

Он улыбнулся – снисходительно и насмешливо.

– Я и не утверждал обратного, – заметил он. – Беспокоился о ней ваш дядя, а не я. Его постоянно мучила мысль, что вы живете вдвоем, только вдвоем – библиотекарь и учительница.

Келли с вызовом сжала губы. Неужели Зейн принимает их за двух старых дев, прячущихся от любви и жизни?

– Да, библиотекарь и учительница. Какое вам до этого дело?

Зейн отставил пустую кружку. Мышцы плеч вздымались под тканью рубашки.

– Совсем никакого. Вы ведь хотите стать писательницей, верно? – Насмешка буквально пронизывала его слова.

– Я уже писательница, – резко парировала Келли. – Я опубликовала две книги. – И затем, чувствуя, что этого заявления недостаточно, добавила: – Может, они и не разошлись миллионными тиражами, может, я и не знаменита, но я – писательница.

В притворном восхищении Зейн вскинул брови.

– Бог ты мой! – воскликнул он. – Две книги! Надо же! – Минуту он что-то обдумывал. – Вы позволите задать вам вопрос?

Келли подозрительно взглянула на собеседника. Она не сомневалась, что сейчас последует очередная насмешка или грубость.

– Какой? – спросила она таким же ледяным тоном, каким говорила прежде.

Неподдельное чувство появилось на его лице, и этим чувством было раздражение.

– О какой чертовщине вы можете писать? – требовательно произнес он.

– Что вы имеете в виду?

– Живя со своей матерью, лишив себя настоящей жизни – о чем же вы можете писать? Писатель должен все испытать сам, а не прятаться в раковину.

– Я и испытываю, – с жаром отозвалась Келли, – я никуда не прячусь… я учу… У меня двадцать пять детей в классе – а они гораздо живее и интереснее, чем большинство взрослых. Я наблюдаю, как они смеются, плачут, растут и…

Она замерла, размышляя, не стоит ли обуздать свой гнев. Нет, решила она и дала себе волю:

– Да кто вы такой, чтобы судить меня? Поучать, каким должен быть писатель? Что-то я не заметила, чтобы вы разбирались в литературе, – еще бы, ведь вам нравится даже Фэрли Коллинз!

– Разумеется, я люблю Фэрли Коллинза, – усмехнулся он. – Черт побери, Фэрли Коллинз – это я и есть.

Смысл его слов не сразу дошел до Келли.

– Ни минуты в этом не сомневаюсь! – гневно выпалила она. – Именно таким он и должен быть. Не дала бы за вас и…

Внезапно она побледнела и уставилась на мужчину, сидящего напротив, будто видела его впервые. Губы Келли приоткрылись, на лице появилось выражение неприятного изумления и недоверия. От потрясения голос задрожал.

– Я вам не верю, – наконец удалось ей произнести. – Джимми сказал бы об этом. Он постоянно болтал об этих проклятых… об этих книгах. И обязательно сказал бы, что знаком с Фэрли Коллинзом.

– Он этого не знал, – заявил Зейн. – Знал, конечно, что я пишу, но, поскольку я не распространялся на эту тему, у него хватало вежливости не заводить разговора самому. Я не склонен доверять людям. Обычно сообщаю только, что зарабатываю деньги, клепая вестерны, и не подписываюсь собственным именем, чтобы избежать путаницы с Зейном Греем. Никто не знает, под каким псевдонимом я пишу, потому что мне так нравится. И я никогда бы не сказал об этом вам, если бы не надеялся сбить с вас эту дурацкую спесь!

– Я вам не верю… – повторила Келли как загипнотизированная, не сводя глаз с собеседника.

Она и в самом деле ничему не поверила. Фэрли Коллинз всегда представлялся ей бледным, похожим на паука карликом с сутулыми плечами, жидкими прилизанными волосами, как у Дракулы, и дикими глазами, блестящими от безумных фантазий. Ей казалось, что он никогда не выходит из дома при свете солнечного дня и предается мерзким развлечениям – например, спит в гробу. Как же она могла думать, что Коллинз окажется огромным, сильным мужчиной, который умеет ловить рыбу, виртуозно ездить верхом, править каноэ и стрелять из ружья?

– Я – Фэрли Коллинз, – настойчиво произнес Зейн, и его челюсть упрямо выпятилась. – И могу доказать это. Я выбрал имя «Фэрли», потому что моя любимая картина – «Незнакомцы в поезде». Знаете этот фильм?

– Да, – мрачно кивнула Келли. – Его снял Альфред Хичкок.

– Кто играет главную роль?

Келли перевела дыхание, изумленно расширив глаза.

– Фэрли Грейнджер…

Его губы изогнулись в насмешке.

– Мой любимый приключенческий роман – «Лунный камень». Вам, учительнице, известно, кто его автор?

Келли вновь кивнула, испытывая приступ тошноты.

– Да, Уилки Коллинз.

– Прекрасно, – отозвался он, и неподдельный гнев промелькнул в глубине его глаз. – Просто, не правда ли? Фэрли Коллинз. Я написал двадцать две книги, и лучшая из них – «Ее демон-любовник». Я взял это название из поэмы Сэмюэла Тейлора Колриджа «Кубла хан, или Видения во сне». Вы помните ее?

– Да, – ответила Келли, не узнавая собственного голоса.

– И я тоже, – с чувством сказал он. – Колридж описывает зачарованное место:

«…край, зачарованный и дикий, где дева под ущербною луной ночами одиноко бродит и демона-любовника зовет…»

Зейн сверкнул глазами, его верхняя губа приподнялась.

– Если бы у вас остался экземпляр моей книги, вы могли бы прочесть эти строки – они предпосланы эпиграфом.

Келли бросила на него осторожный взгляд.

– У меня есть книга, – сдавленным голосом произнесла она. – Сейчас посмотрю.

Она поднялась и прошла в спальню, взяла со стола «Ее демона-любовника» и вернулась в кухню. Сев к столу, она окинула Зейна подозрительным взглядом и открыла книгу. Сразу после титульного листа в качестве эпиграфа действительно оказались эти строки.

Пораженная, она глотнула, вновь чувствуя, как комок встает поперек ее горла. Потом подняла глаза и посмотрела на гневное лицо Зейна.

– Все еще не верите мне? – издевательски спросил он. – Ладно. Читайте первую главу.

Радуясь возможности избежать пронзительного взгляда серых глаз, Келли послушалась. Она перевернула страницу и вгляделась в печатные строки.

Пока она читала их, Зейн вслух процитировал:

– «Этой ночью Сирене снилось, что она стоит в саду, залитом лунным светом, и что опавшие яблоневые лепестки устилают траву таким толстым слоем, что напоминают серебристый снег. Альма, старая цыганка, говорила, что в саду обитают демоны и что временами даже слышно, как они смеются по ночам – этот отдаленный звук как будто приносит на крыльях ночной ветер…»

Он продолжал, словно книга лежала перед ним, слово в слово, а затем остановился, поправляя неудачный оборот.

– Здесь следовало сказать… – И фраза и в самом деле стала звучать лучше. Он продолжал твердым голосом цитировать до тех пор, пока Келли раздраженно не захлопнула книгу и не заставила себя вновь взглянуть ему в лицо.

Щеки ее пылали от смущения.

– Все верно. Я верю вам. Но почему вы не сказали об этом с самого начала? Тогда я остереглась бы говорить все… все, что сказала.

Зейн издевательски прищурился.

– Потому, что я никому не говорю об этом. Мне нравится хранить свою тайну. Кроме того, какая вам разница, если у вас в самом деле сложилось мнение, что я пишу дрянь? Зачем лицемерить?

– Я… я…

Келли смешалась: ей было нечего сказать. Вспомнив, как грубо критиковала его работу, как пнула одну из книг, валявшихся на траве, она вздрогнула. Каково бы ей было, если бы подобным образом обошлись с одной из ее книг? А потом, как будто желая нанести еще более тяжкое оскорбление, она увезла все книги отсюда, словно они были недостойны находиться с ней в одном доме…

– Простите, – жалобным голосом произнесла она, чувствуя, что извинение звучит неестественно и не сможет сгладить неловкость. Но больше ей ничего не приходило в голову.

– Не стоит извиняться, – произнес Зейн, поднимаясь из-за стола.

Теперь он показался Келли слишком высоким, занимал слишком много места в тесной кухне. Келли тоже поднялась, чтобы не чувствовать себя карликом по сравнению с этим человеком. Он уходил, она оскорбила его до глубины души, но ведь сделала это по незнанию… Ну почему, с досадой думала Келли, почему она не удержала свое мнение при себе?

Однако мысленно она оправдывала себя тем, что ее мнение было по крайней мере искренним. Ей действительно были ненавистны подобные романы. Только не следовало говорить об этом столь резко, вот и все.

– Единственное, что вы могли бы сделать, – процедил Зейн, потянувшись за книгой, – прочитать эту вещь. – И он помахал ею перед носом Келли. – Я не против критики, даже высказанной в столь грубой форме. Но я терпеть не могу выслушивать оскорбления от тех, кто даже не читал мои произведения. Надо знать, о чем говоришь, прежде чем раскрывать рот.

Зейн сунул ей книгу, и Келли вздрогнула.

– Послушайте, – произнесла она, пытаясь вновь обрести спокойствие, – в конце концов, это дело вкуса. Мой вкус отличается от вашего. Мне не нравится читать про ужасы, поскольку мне кажется, что в мире и без того их хватает. И я не понимаю, зачем пугать людей…

– А я уже вам говорил, – перебил Зейн, склоняясь ниже и с вызовом глядя ей в лицо, – что люблю изводить людей. И у меня это неплохо получается – чертовски неплохо.

Келли замигала, чувствуя, как ее охватывает вихрь эмоций. Не стоит заботиться о его самолюбии: оно непрошибаемо. Да и сам он мощен и тверд, как гранит. Настоящее воплощение эгоизма! Она отвернулась, вновь наполняясь гневом.

– Меня вам не запугать! – выпалила она, тем не менее опасаясь смотреть в насмешливые глаза Зейна.

– Неужели? – спросил он обманчиво-мягким тоном. – Тогда позвольте мне попытаться еще разок, потому что сразу видно, чего вы боитесь пуще всего. Тут и гадать нечего. Вас пугает самая простая и самая важная вещь в мире.

Внезапно он очутился совсем близко и схватил ее за плечи.

Девушка вздрогнула от неожиданности и от холодной решимости в его голосе. Неохотно она подняла голову и отпрянула, заметив промелькнувший в его глазах злорадный блеск.

Зейн притянул ее к себе и склонил голову почти к самому лицу Келли.

– Соберитесь, мисс Кординер, – предупредил он свистящим шепотом. – Сейчас вы будете по-настоящему напуганы. Причем – экспертом.

И он схватил ее в объятия, взглянул прямо в глаза и улыбнулся медленной, язвительной усмешкой. Это продолжалось целую минуту. Келли отвела взгляд; сердце трепыхалось у нее в груди, как пойманная птица. Она чувствовала себя парализованной, загипнотизированной. Сопротивляться не было сил. Зейн склонился еще ниже, улыбка его погасла. В глазах снова промелькнул огонек.

Он поцеловал ее с яростью, которая и вправду могла бы ужаснуть, если бы поцелуй не был таким мучительно сладким.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Какое-то мгновение Келли пыталась сопротивляться – но только одно мгновение. Она была действительно перепугана, и виной тому являлась вовсе не ошеломляющая сила Зейна и не властность, с которой он завладел ее губами.

По-настоящему испугало то, что его поцелуй пробудил в ней дикие, непонятные желания, которые окатили ее тело, как стремительный поток, подавляя всякое сопротивление.

Келли, оказавшаяся в надежном плену обхвативших ее рук, чувствовала, как его мощные бедра прижались к ее собственным, а горячая широкая грудь слилась с ее грудью.

Целую неделю после смерти Джимми она боролась с печалью, смятением и усталостью от множества свалившихся на нее дел. Прошлой ночью она засыпала, подавленная усталостью и ослабев от сложностей жизни. Теперь она была окружена силой и возбуждающей энергией, оказалась в чужой власти, и все неприятности странным образом исчезли.

Охваченная теплотой, едва осмеливаясь поднять глаза, она желала отдаться этой силе и власти, позволить унести себя на невообразимый остров наслаждений и воскрешающего к жизни волшебства. Она не испытывала смущения, словно прижавшееся к ней тело было вознаграждением за горести последних дней.

Однако она понимала, что его губы совершают что-то запретное – возбуждающее и в то же время томное. Он целовал Келли с такой умелой страстью, что ей показалось, будто она поплыла куда-то сквозь темноту, озаряемую золотыми вспышками.

Его подбородок, упрямый, твердый и небритый, терся о ее мягкую кожу. Горячие и жесткие губы открылись, и под его напором она тоже приоткрыла рот.

Шелковистым языком он провел по ее губам, коснулся трепещущего языка, как будто пытающегося произнести новое слово.

Какое наслаждение, думала Келли, находиться в объятиях этих сильных рук, быть согретой этой мощной силой, испытывать такие страстные поцелуи, что по сравнению с ними блек и исчезал весь остальной мир…

«Келли, не смей!» Голос матери прозвучал в ее голове так отчетливо, как будто Сисси была рядом. Внезапно Келли поняла, что совершает опасный и глупый поступок. Это завораживающее наслаждение от ласки опытного мужчины и было тем самым ядом, который едва не погубил жизнь Сисси и омрачил детство Келли.

«Дочка, остерегайся этой ловушки», – всегда говорила ее мать о любви и сексе. Келли вспомнила смущенное, пристыженное выражение на лице Сисси, когда она начинала разговор о подобных вещах, вспомнила ее затравленные глаза, в которых билась боль, обиженную складку губ. Вот что сделала с Сисси любовь – любовь и наркотическое опьянение сексом.

Именно то, что страстный поцелуй Зейна казался ей таким правильным и в то же время – огромной ошибкой, по-настоящему испугало Келли. Она моментально спустилась с вершин блаженства, падая в бездну смутного ужаса, который преследовал ее почти всю жизнь.

Одна ее половина желала броситься прочь от Зейна, другая же хотела остаться, продолжить борьбу и наказать его за то, что он пробудил в ней слишком бурные чувства. Казалось, реальность тускнеет и отдаляется от нее, но уже в следующий миг все снова стало ясным, понятным, холодным и лишенным малейших иллюзий.

Ее губы затвердели под его ищущим ртом, тело сжалось и застыло. Подняв руку, Келли толкнула его в грудь и отвернула лицо.

Он лишь чуть-чуть шевельнулся, как будто ее удар не был достаточно силен, чтобы отвлечь его внимание. Его губы оказались в нескольких дюймах от ее уха; Келли ощущала теплоту его дыхания. Он прошептал:

– Ну что, испугались?

– Нет, – ответила она, пытаясь высвободиться из его объятий, – испытала отвращение. Пустите меня, садист!

Зейн сжал ее тело крепче, и она поняла, что бегство невозможно, пока он сам не отпустит ее.

– По вашим поцелуям не похоже, чтобы вы испытали отвращение.

– Я вас не целовала! – задохнулась от возмущения Келли. – Отойдите от меня немедленно! Я… я подам на вас в суд. Я сделаю так, что вас будут поносить во всех газетах. Это сексуальное преследование. Это…

Зейн рассмеялся.

– О, Келли, я сражен! Идеальный аргумент, от которого кровь застыла бы в жилах у любого респектабельного мужчины. А я респектабельный человек, уверяю вас. Садист? Никогда. Садист получает удовольствие от чужой боли, а я – нет. Мне нравится доставлять наслаждение. Никакое это не преследование, если только не называть преследованием попытку доставить удовольствие.

Келли не удержалась и еще раз ударила его в грудь, не задумываясь, сколь бесполезным будет этот удар.

– Пустите меня, сво…

Зейн оборвал ее, встряхнул и повернул к себе, заставив смотреть в глаза.

– Не говорите того, о чем пожалеете. Не волнуйтесь, я не стану принуждать вас к тому, чего вы не хотите. Возможно, за единственным исключением: открою вам одну истину – каждый в этом мире чего-нибудь да боится. А вы, такая воспитанная, самодовольная, боитесь бурных эмоций – любых эмоций, выходящих за рамки вашего крохотного безопасного круга. Джимми всегда опасался, что вы вырастете такой трусихой.

Тон его голоса, странная улыбка – и нежная, и пренебрежительная – умерили ее страх, но не гнев.

Каким-то непонятным, внутренним чутьем она понимала, что Зейн не причинит ей вреда – это противоречит его натуре. Но она рассердила и оскорбила его, и теперь он намерен ее проучить, причем самым действенным и унизительным способом.

– Убирайтесь отсюда, – приказала она, усмиряя неистово колотящееся сердце, – что бы вам ни говорил мой дядя. Какого черта он выбрал в друзья именно вас…

Зейн положил указательный палец на ее губы, заставляя замолчать.

– Вы никогда не поверите этому, детка, но в некотором отношении мы с ним одного поля ягода. У нас было много общего – у Джимми и у меня.

Келли пренебрежительно усмехнулась и отвела его руку от лица.

– В вас нет ни капли сходства. Не понимаю, как он мог доверять вам…

Его улыбка стала еще шире и ироничнее.

– Он доверял мне, зная, что может на меня положиться.

Теперь он держал ее только за плечо, и не очень крепко, но их лица оставались почти рядом. Келли следовало вывернуться из тисков его пальцев и отступить подальше, но почему-то она этого не делала. Причиной, как объяснила самой себе Келли, была гордость.

Она взглянула в упор в серые глаза Зейна, пытаясь пристыдить, вынуждая его отступить первым. Зейн не поддался. В очередном приступе тревоги Келли поняла, что если будет смотреть в эти глаза достаточно долго, то наверняка утонет в них. Переливы его радужки напомнили Келли разбитое стекло, цвет был насыщенным, но не ясным, с паутинкой крохотных точек.

В этих глазах скрывались все мыслимые сложности, все противоречия и эмоции. На мгновение Келли показалось, что она уловила в его взгляде сожаление и даже что-то напоминающее печаль. Зейн нахмурился.

– Извините, – просто сказал он, и это слово прозвучало из его уст совершенно неожиданно. Но Келли поняла: он сказал правду, ему действительно было жаль. – Я даже нарушу свое правило и произнесу это дважды. – Он поднял руку и провел вдоль ее щеки, еле касаясь кожи кончиками пальцев. – Извините. Но вы свели меня с ума так внезапно, как не удавалось ни одной женщине в моей жизни.

Сожаление в его глазах погасло, сменившись каким-то другим, мрачным и непонятным выражением. Зейн подхватил выбившуюся прядь ее волос и обвил вокруг пальца.

– Почти все время с нашей первой встречи у меня было желание поцеловать вас. И все же – я этого не хотел, совсем не хотел.

Келли глубоко вздохнула – так резко, что у нее заныло в груди. Мелькнула смущенная мысль: не собирается ли Зейн вновь поцеловать ее? А если вдруг попытается, позволит ли она? Приоткрыв губы, она не могла отвести взгляда от бездонной хрустальной глубины его глаз.

– Не бойтесь меня, Келли, – тихо произнес он. – Вам незачем бояться.

И, вместо того чтобы снова прижать ее к себе, он отступил и убрал руки. Подошел к столу и обернулся.

– Я никогда не смогу заставить себя причинить вред – намеренно причинить – тому, кого любил Джимми. Но непреднамеренно, из злости и гордости, люди иногда вредят друг другу. Злость и гордость – отвратительные качества, но, похоже, мы пробудили их друг в друге. Очень жаль.

Келли молчала, поглядывая на Зейна и ощущая, как все ее тело странно напряглось.

Хмурое выражение появилось на его лице.

– Поэтому давайте заключим договор: вы молчите о моих книгах, а я – о ваших, да и о вашем образе жизни тоже. Если бы Джимми когда-нибудь увидел нас в гневе, от расстройства он запил бы на целый месяц. Я вернусь. Как я уже говорил, только я знаю, куда надо отвезти его прах. Сегодня я занят, поэтому мы отложим это до завтрашнего вечера.

Келли по-прежнему молчала. Взяв кофейник со стола, Зейн приподнял его в знак насмешливого приветствия.

– Отныне и впредь давайте критиковать друг друга объективно, а не по личным соображениям, ладно?

Она глубоко вздохнула.

– Мне казалось, вы предпочитаете личное.

Улыбка Зейна получилась мрачной.

– Так и есть. Но, думаю, в вашем случае я сделаю исключение. Будьте осторожны и немедленно отвезите камешки в банк.

Он повернулся и вышел вон. Как только дверь открылась, пятнистый пес скользнул в дом на такой скорости, что проехался по скользкому линолеуму и едва не врезался в ножку стола. Это настолько развеселило собаку, что она принялась неистово плясать вокруг Келли, стуча когтями по полу.

Но Келли было не до нее. Невольно приложив пальцы к губам, она шагнула к окну и стала наблюдать, как высокий, широкоплечий и узкобедрый мужчина шагает к берегу. Его спальный мешок был аккуратно свернут, среди прибрежных камней догорал костер, перевернутое вверх дном каноэ виднелось в кустах.

Губы девушки еще вздрагивали от поцелуев, сердце колотилось от его объятий.

Келли следила, как сдержанными, рассчитанными движениями он забросал костер, собрал снаряжение, перевернул каноэ и спустил его на воду. Погрузив скарб, Зейн вспрыгнул в лодку уверенно и быстро, как первобытное существо, рожденное на этом обрамленном утесами озере.

Она смотрела ему вслед, пока каноэ не скрылось за выступом мыса. Внезапно она поняла, что все еще прижимает пальцы к губам, и тут же отдернула их и сложила руки на груди. Келли чувствовала себя настолько потрясенной, как будто только что потеряла сознание и еще не полностью пришла в себя. Она потрясла головой, но это не помогло: голова по-прежнему кружилась.

Из ума не шли поцелуи Зейна. Нежданные, ненужные, непристойные, они тем не менее сотворили то, что он предсказывал: и ужаснули Келли, и доставили ей наслаждение. Причем ужаснули именно потому, что доставили наслаждение.

Он сказал, что вернется… Келли поспешно отогнала от себя эту мысль. Но где-то в глубине души она понимала, что старается отвратить неизбежное – ей хотелось, чтобы Зейн пришел снова.

Каждый раз при встрече с ним ее мир переворачивался вниз головой, однако вопреки всему Келли хотела, чтобы он вернулся. И он вернется – она знала это.

Но что же будет тогда?

Весь день Келли пыталась прогнать мысли о Зейне и сосредоточиться только на предстоящих делах. Она навела идеальную чистоту в домике Джимми, переоделась в одно из своих немногочисленных платьев – голубое, с короткими рукавами – и направилась в Фейетвилль, к нотариусу Джимми.

Фиб Кэррингтон оказалась маленькой, гибкой женщиной средних лет с окруженными морщинками карими глазами. Резко и коротко она объяснила Келли, что и как надо делать. Она сама позаботится о завещании. Утомительная бумажная работа и юридические подробности должны были занять не меньше полугода, но Фиб взялась выхлопотать специальное разрешение, чтобы Келли могла как можно скорее продать дом и остальное имущество.

Келли не упомянула про драгоценности. Джимми хранил свою тайну много лет, и какой-то внутренний порыв побудил ее сделать то же самое.

Распрощавшись с нотариусом, Келли отправилась в ювелирный магазин на городской площади. Владелец магазина, мистер Хенион, был стар, его кожа была похожа на тонкую бумагу, а пятнистые руки мелко дрожали, когда он брал камни и осматривал их. Но в блестящих голубых глазах все еще сиял ум, которому не повредили годы.

Один за другим он осмотрел все камешки через лупу, а затем с посерьезневшим лицом обернулся к Келли.

– Здесь есть чрезвычайно ценные камни, – произнес он. – Будьте осторожны – очень осторожны.

Келли ощутила, как ее охватывает страх. «Будь осторожна с этими камнями, – повторяла она себе. – А еще больше – с человеком, который хранил их».

Возбужденная и взволнованная, она пошла в ближайший банк, сняла напрокат сейф и тщательно заперла в нем камни. Затем отправилась в один из самых скромных магазинов города и разыскала телефонную будку. Назвав телефонистке номер кредитной карточки, попросила соединить ее с матерью.

Как только Келли сообщила ей о камнях, Сисси мгновенно пришла в неописуемое изумление.

– И он оставил драгоценностей на триста тысяч, просидев всю жизнь в этой глуши? – взвизгнула она. – Но откуда он их взял? Где нашел? Почему ты уверена, что они настоящие? Джимми кто-нибудь надул – он всегда был слишком доверчив. И он просто оставил их в доме? Но ведь туда мог зайти любой и забрать их! Невероятно!

Мысли Сисси метались туда-сюда, как перепуганный кузнечик, поэтому Келли глубоко вздохнула, чтобы привести в порядок хотя бы собственные нервы.

– Они настоящие, – заметила она. – Я показывала их ювелиру. К тому же Джимми оставил их не в доме, а отдал на хранение соседу.

– Соседу? – воскликнула мать. – Но нельзя же оставить камней на триста тысяч долларов какому-то неизвестному соседу! Кто он такой? Он не захочет нас ограбить? Не доверяй этому человеку! Где… где они теперь? Что, черт возьми, происходит?

Келли пожала плечами. Чем меньше она скажет Сисси о Зейне, тем лучше, но слова матери наполнили ее чувством вины и беспокойства. «Не доверяй этому человеку», – убежденно произнесла мать.

– Я забрала камни, – произнесла Келли. – И положила в банковский сейф.

– Какой прок в этих банках? – продолжила Сисси. – Мой дедушка потерял все свои деньги во время депрессии, когда банки разорялись. Не нравится мне все это, Келли, – совсем не нравится. Но кто этот сосед?

– На земле нет места безопаснее банковского сейфа, – возразила Келли, пытаясь увести разговор от Зейна. – Я подписала карточку, у меня есть ключ. Если я захочу добраться до камней, то должна буду заполнить бланк, чтобы служащие сличили подписи на нем и на карточке. Тогда они проводят меня в хранилище. Сейф не открыть без их ключа и без моего – это двойная защита.

– А если ты потеряешь ключ? – спросила мать. – И кто этот сосед? Почему ты уклоняешься от ответа? Это мужчина? Джимми что-то говорил о каком-то мужчине. Я не хочу, чтобы ты связывалась с незнакомцем: может быть, он охотится за деньгами.

Келли прикусила губу. Меньше всего Зейну нужны ее деньги. Нет, он посягает на нечто более личное, чем ее состояние.

– Послушай, мама, – произнесла она, – в банке сказали, что им необходима и твоя подпись – на всякий случай. Я отправлю тебе бланк; отошли его обратно, чтобы у них был образец твоей подписи. Я взяла ключ и для тебя. Вышлю его вместе с бланком.

– Откуда ты знаешь, что этот сосед не вор, не мошенник или еще кто-нибудь похуже? – спросила Сисси. – Откуда ты знаешь, может быть, он заберется в сейф!

Келли потрясла головой и провела ладонью по волосам.

– Мама, открыть сейф не может никто, кроме меня и тебя. Это невозможно. Только наши подписи и наши ключи дают к нему доступ. Успокойся, забудь обо всем, что показывают в детективных фильмах.

– Детективы – это сплошной ужас и насилие, – недовольно отозвалась Сисси, – и я горжусь, что не смотрю их. Дешевка! Людям следует читать достойные книги, а не смотреть детективы. Но я не вчера родилась! Я знаю, что на свете существуют бессовестные люди.

Да, безнадежно согласилась про себя Келли. Ты знаешь это потому, что была замужем за одним из них. А я знаю потому, что он был моим отцом. В нашей семье привыкли не доверять людям.

– Мама, – произнесла она, собирая остатки терпения, – успокойся, прошу тебя. Камни настоящие, они в безопасности, и их не может взять абсолютно никто, кроме тебя или меня. В банке говорят, что еще никто не пытался проникнуть в хранилище – никогда.

– Хорошо, но не доверяй этому соседу, – повторила Сисси. – Мне он совсем не нравится. Или она? Я никогда не говорила тебе, но у Джимми часто бывали женщины. Он терял разум, когда речь заходила о противоположном поле.

Келли с трудом сглотнула.

– Сосед – мужчина, – произнесла она, не став добавлять, что он высок, привлекателен, богат и умен.

– Не доверяй ему, дочка, ни в коем случае не доверяй, – умоляюще повторила Сисси, а затем резко сменила тему: – Как продвигается твоя работа? Не расслабляйся в этом диком краю. Ты отправилась туда, чтобы писать, а не только улаживать дела Джимми. Находи время для себя, ладно?

Келли постаралась уверить мать, что с ней все в порядке, но когда вспомнила глубоко посаженные, насмешливые глаза Зейна, прикосновение его рук и вкус его губ, то почувствовала, что с ней далеко не все в порядке. Она встревоженна и беспомощна.

– Будь осторожна, – повторяла Сисси. – Будь осторожна, Келли!

Возвращаясь к дому Джимми, Келли была неприятно удивлена, заметив припаркованный среди сосен автомобиль. Побитая и запыленная голубая малолитражка стояла у одного из крошечных домиков по соседству с домом Джимми. Коричневый домишко был размером не больше гаража, и Келли заметила на его окне табличку «Сдается».

По-видимому, новый обитатель дома услышал шум мотора, так как дверь отворилась и на пороге возникла низенькая, в Меру пухлая женщина с седыми кудряшками и приятным лицом. Широко улыбаясь, она приветственно помахивала правой рукой, левой сжимая набалдашник деревянной трости.

Но улыбка женщины погасла, как только она заметила за рулем Келли. Сначала она выглядела изумленной, а затем понимающая улыбка скользнула по ее лицу. Как только Келли остановила джип и вышла, женщина заковыляла к ней. На вид ей можно было дать от пятидесяти пяти до шестидесяти пяти; на левой ноге виднелась белая гипсовая повязка.

– Привет, – произнесла она, склонив голову набок и оглядывая Келли. – Ручаюсь, вы – племянница Джимми, верно? Невозможно ошибиться при виде этих голубых глаз и волнистых волос!

Келли кивнула, чувствуя себя неловко. Как городская жительница, она подозрительно относилась к радушию незнакомых людей. Приторно-сладкий голос женщины не сочетался с ее простоватым, открытым лицом.

– Последний год мы прожили по соседству с Джимом, – с дружелюбной улыбкой сообщила женщина. – Он только и делал, что рассказывал о вас. И о вашей маме – ее зовут Сисси, верно? А вы, если не ошибаюсь, Кэти?

– Келли, – поправила девушка, стараясь быть вежливой. – Келли Кординер.

– Ну конечно! – Женщина разразилась булькающим смешком. – Как я могла забыть! Маленькая писательница Келли. Джимми так гордится вами! Вы еще продолжаете писать?

– Пытаюсь, – неохотно отозвалась Келли. Женщина не могла быть одной из печально известных приятельниц Джимми – она была на добрых двадцать лет старше его, пухлая и домашняя, как свежеиспеченный пирожок. Но, видимо, они были дружны. К тому же она так живо интересуется делами его семьи.

– Ну, хорошо, – произнесла женщина, не обращая внимания на замешательство Келли. – Я Мэвис Прюэр. – И она протянула руку.

Келли в ответ подала свою, и Мэвис Прюэр сердечно пожала ее. Мэвис выглядела заурядной особой, но, по-видимому, была хорошо воспитана, а ее блестящие, быстрые глаза не упускали ни малейшей подробности. Одета Мэвис была в простую красную вязаную кофточку и мятые белые шорты длиной почти до колен.

Левой рукой она продолжала опираться на резную рукоятку трости; гипс закрывал левую ногу от щиколотки до колена.

Перехватив любопытный взгляд Келли, Мэвис отпустила ее руку и сделала неопределенный жест в сторону повязки.

– Разбила машину, – уныло произнесла она, – и сломала ногу. Но это не помешает мне провести недели две на озере. Просто не могу жить без него! Да, я совсем такая, как Джимми, – я люблю это озеро.

Келли смутилась. Ее тревожило совсем не то, что Мэвис заметила брошенный на гипс взгляд, но упоминание о Джимми больно кольнуло сердце. Келли терпеть не могла быть вестницей беды, но этого было не избежать.

– Как поживает Джимми? – с лучезарной улыбкой спросила Мэвис. – Куда подевался этот бродяга? Ушел рыбачить?

Когда Келли как можно осторожнее сообщила печальную весть, ее поразило, с каким потрясением взглянула на нее Мэвис Прюэр. Она застыла с расширенными глазами и стояла молча целую минуту. Келли тоже не знала, что сказать.

Затем Мэвис насмерть перепугала Келли, разразившись целым потоком слез: эта женщина не просто плакала, она рыдала. Казалось, она не выдержит горя.

О Боже, в замешательстве думала Келли. Она привыкла к виду детских слез, но подобный всплеск эмоций видела впервые.

– Ну, ну, – беспокойно пробормотала она и неловко погладила Мэвис по плечу.

Та бросилась в объятия Келли, склонила голову ей на плечо и зарыдала еще громче. Келли чувствовала, как горячие слезы новой знакомой пропитывают тонкую ткань голубого платья.

– Я обожала этого человека, – всхлипывала Мэвис, глотая слова. – Я любила его… Он был самым добрым, самым отзывчивым… – И она вновь разразилась рыданиями, еще теснее прижавшись к Келли.

Боже мой, с недовольством думала Келли.

– Я… – Она смутилась. – Миссис Прюэр, не надо так горевать. Все произошло очень быстро, он не мучился. Он умер во сне в доме моей матери. По крайней мере его смерть была милосердной.

Мэвис Прюэр запричитала еще громче:

– Бедный, несчастный человек… Такая тяжелая жизнь, а потом… его беда… пьянство… О, я знала, что его ждет, – мой папа тоже пил. Но отговорить его было невозможно… Он сам должен был захотеть бросить пить. Но ему было трудно справиться с болезнью, и я молилась только, чтобы он решился пройти лечение…

Ну что же, раздраженно думала Келли, Мэвис Прюэр излишне эмоциональна, но по крайней мере она проявляет сочувствие. Келли робко погладила женщину по спине.

– Ох, у меня просто ноги подгибаются! Вы не проводите меня в дом, милочка? – Мэвис отпустила Келли, покопалась в кармане и выудила оттуда пакет салфеток. Вытерев струящиеся по лицу слезы, она громко высморкалась. Рука, опирающаяся на трость, дрогнула. Казалось, женщина ослабела от шока.

– Разумеется, – кивнула Келли, беря женщину под руку.

– Заходите, – пригласила Мэвис, когда они добрались до крыльца. – Прошу вас, давайте что-нибудь выпьем и поговорим. О, такой удар…

Она втащила Келли в дом, где все говорило о том, что здесь долго не жили. Пылинки танцевали в солнечных лучах, бьющих в окно; пахло затхлостью.

– Садитесь, садитесь… – рассеянно приказала Мэвис. – Сейчас налью вам лимонаду. Прошу простить меня за беспорядок – я приехала только сегодня днем и даже не успела вытереть пыль или проветрить помещение. О, не могу поверить, что Джимми умер!

Оглушительно высморкавшись, она заковыляла на кухню. Затем, овладев собой, подошла к холодильнику и извлекла бутылку с лимонадом. Когда разливала его по двум стаканам, ее рука заметно тряслась.

В домишке была только одна комната с отгороженным кухонным закутком, где виднелась дверь, по-видимому ведущая в ванную.

Келли решила помочь. Она перенесла стаканы на кофейный столик возле пухлого дивана и помогла Мэвис сесть. Затем уселась сама, взяв прохладный стакан.

– Вы должны извинить меня, милочка, – произнесла Мэвис, утирая последние капли слез. – Я всегда была чувствительной. Мой муж постоянно говорил: «Мэвис, у тебя чересчур нежное сердце. Ты слишком ранима…» Простите.

– Не надо извиняться, – перебила Келли, надеясь в душе, что ее собеседница больше не ударится в плач.

– Когда это случилось? – спросила Мэвис, храбро вздернув голову.

– Чуть больше недели назад, – ответила Келли. – Мы с мамой решили, что мне необходимо отправиться сюда и привести его дела в порядок.

– Он так безумно любил вас обеих, – дрогнувшим голосом заметила Мэвис, – так гордился вашими книгами. Как же они называются?

– «Пропавший медвежонок» и «Мой дружок единорог», – ответила Келли. Она напряглась, заметив влажный блеск в глазах Мэвис Прюэр.

– Какая прелесть, – выговорила Мэвис. – Джимми читал их мне вслух – чудесные книги! Такие добрые, поучительные… Как раз то, что нужно, чтобы почитать ребенку на ночь.

– Благодарю вас. – Келли не слишком понравилась мысль о том, что ее книги могут нагнать на читателей сон. Пожав плечами, она глотнула лимонада, внезапно пожалев о покое и уединении дома Джимми.

– Больше всего на свете он хотел помочь вам в вашей работе, – с подавленным всхлипом заметила Мэвис. – И сделать что-нибудь для вашей милой матери. Джимми говорил, что ей пришлось в жизни несладко. Еще бы, такой неудачный брак… Ваш отец – он ведь ушел от вас, верно? Джимми рассказывал, как тяжело вы переживаете этот удар.

Келли напряглась еще сильнее, выпрямив спину. Они с Сисси не любили оповещать окружающих о своих неприятностях. Лучше бы Джимми поменьше обсуждал дела своих родственниц. Кивнув, она попыталась улыбнуться, чтобы показать, что напоминание об отце не причиняет ей боли, но улыбка вышла натянутой.

– Ну что же, – философски заключила Мэвис, – по крайней мере Джимми оставил вам наследство. Он рассказывал мне о своем завещании – все будет отдано вам двоим. Да, уверена, он теперь на небесах и радуется, что может помочь вам.

Келли вынудила себя улыбнуться и снова кивнуть, но промолчала.

– Разумеется, вы уже видели завещание? – спросила Мэвис, промокая глаза скомканной салфеткой. – Оно находится у нотариуса Джимми – мисс Кэррингтон или Фэррингтон из Фейетвилля. Вам об этом известно?

– Кэррингтон, – поправила Келли, удивляясь, каким доверием пользовалась у Джимми эта женщина. – Да, я видела завещание.

Мэвис глубоко вздохнула.

– У него было кое-что еще – ценный подарок, специально для вас. Вы знаете об этом? О его тайне? Вы уже нашли их? Они в безопасном месте?

Растерявшись, Келли замигала, не зная, что ответить. Должно быть, Джимми полностью доверял Мэвис, если рассказал ей о камнях.

– Да, – уклончиво ответила она. – Сегодня утром я отвезла все в банк и положила на хранение в сейф. Все в порядке.

Казалось, Мэвис о чем-то раздумывала.

– Отлично. Джим был прекрасным человеком… – Она сокрушенно покачала головой. – Но люди пользовались этим – особенно женщины. Какой позор! Все мы приглядывали за ним, как только могли, но увы… Вам следовало бы видеть, какое отродье он привозил сюда! – И она с отвращением передернула плечами.

Келли уставилась на свой стакан. По-видимому, сексуальные похождения Джимми были известны всей округе.

– Кто это «мы»? – спросила она, приподняв бровь.

– Все, кто жил здесь, – объяснила Мэвис. – Кое-кто из соседей приезжает на уик-энд, а кто-то проводит весь отпуск – владельцы этих домов или те, кто снимает их, как я. О, в разгар лета тут будет многолюдно!

Келли приуныла. Хотя уединенность дома Джимми пришлась ей сперва не совсем по душе, она уже привыкла к покою и одиночеству.

– Да, – продолжила Мэвис, и на ее заплаканном лице появилось мечтательное выражение. – Но в этом году я вряд ли смогу присоединиться к общим развлечениям – я едва способна выйти из дома. Пешие прогулки и купание уже не для меня. Остается только сидеть в тени и наблюдать за птицами. Я очень привязана к моим маленьким пернатым друзьям.

Келли вежливо кивнула. Тщательно скрывая любопытство, она поинтересовалась:

– А вы знаете других соседей, постоянно живущих на озере? Я тут познакомилась с одним из них – он кормил собаку и кошек Джимми. Это человек по имени Зейн Грей. Он… он помог мне с завещанием и еще кое с чем.

– Грей? – Мэвис слегка изумилась, а затем с отвращением фыркнула. – Нет, с ним я незнакома. – Мгновение она помолчала, как будто решая, стоит ли продолжать разговор. – Я никогда с ним не встречалась, но, откровенно говоря, наслышана о нем – от Джимми. Вряд ли Джиму понравилось бы, если бы вы приняли помощь от такого человека. У него дурная репутация.

Колкий холодок пробежал по спине Келли.

– Дурная репутация?

– Это настоящий донжуан, если вы понимаете, что я имею в виду, – сердито произнесла Мэвис. – Такой хорошенькой девушке, как вы, следует быть настороже. Только не поймите меня превратно – Джимми по-своему любил этого человека, но не одобрял его отношения к женщинам. Догадываюсь, что Грей поступал по принципу «чем больше – тем лучше», причем не из-за одиночества, как бывало с Джимми. Просто в некоторых мужчинах есть что-то от дьявола.

Дьявол, подумала Келли, чувствуя, как ее охватывает озноб. Демон. Демон-любовник.

– И вы позволили ему помочь вам, – укоризненно произнесла Мэвис.

– Да, – с внезапным чувством вины призналась Келли.

Мэвис печально оглядела ее, а затем погрозила пухлым пальцем.

– Может быть, мне не следует этого говорить, но, думаю, Джимми поддержал бы меня. Остерегайтесь этого человека! Будьте чрезвычайно осторожны!

– Постараюсь, – ответила Келли, надеясь, что ее голос прозвучал легко и беспечно.

– Я имею в виду… – продолжала Мэвис. – О, милочка, я могла бы многое порассказать об этом мужчине. Он в точности такой, каким Джимми описывал вашего отца, – без малейшего представления об ответственности. В этих краях немало его жеребят.

– Жеребят? – Келли не поняла значение этого слова. Почему-то подумалось о каких-то маленьких лошадках в зачарованном лесу.

– Незаконнорожденных детей, – многозначительно произнесла Мэвис, как будто это выражение не подобало произносить обычным тоном.

Келли почувствовала холод, пронзивший ее подобно электрическому шоку. Незаконнорожденные дети? Казалось, стены грязного дома сдавили ее, сжали. Поспешно осушив свой стакан, Келли поставила его на стол.

– Мне пора идти, – произнесла она с деланно беспечной улыбкой. – Благодарю вас за лимонад. Нет, нет, не вставайте. Я зайду вас проведать.

– В любое время, – кивнула Мэвис, заулыбавшись так, что ее блестящие глаза почти скрылись в морщинках заплаканного лица.

Келли вышла. Сердце стучало как молот, отбивая в груди лихорадочный ритм. У Зейна есть незаконнорожденные дети? Ненавистнее всего для Келли был мужчина, способный бросить собственного ребенка. С дрожью отвращения она подумала об отце. Значит, Зейн был таким же. Нет, вероятно, он даже хуже.

Вспомнилось о детях из ее класса, детях, у которых не было отцов, об их проблемах и муках. Келли были близки и эти проблемы, и их боль. Но она совершенно не могла понять, каким образом мужчины могут так издеваться над невинными детишками. А она, словно обезумев, позволила себе увлечься им… Ужас!

Оказавшись в доме Джимми, Келли быстро прошла в спальню. Она испытывала странное желание поскорее стянуть с себя платье: на плече еще темнело пятно от слез Мэвис Прюэр.

Поспешно сбросив платье, Келли стала выбирать что-нибудь подходящее из своего скудного гардероба.

Взгляд упал на толстую книгу, лежащую на столике. Казалось, ее черная обложка с упреком и недовольством поглядывает в сторону Келли.

Знакомый заголовок гласил: «Ее демон-любовник», серебристые буквы поблескивали на черном фоне, будто жили собственной жизнью.

С беспокойством Келли вспомнила то, что постоянно слышала сегодня от всех: «…будьте осторожны, будьте осторожны…»

ГЛАВА ПЯТАЯ

Келли переоделась в шорты и рубашку и с яростной энергией принялась наводить порядок в доме Джимми, отмывая, отстирывая и отскребая грязь. Но как бы упорно она ни работала, в голове крутилась тревожная цепочка беспокойных слов: «…будьте осторожны… не доверяй… жеребята…»

Незаконнорожденный ребенок. Неужели Зейн и вправду был отцом такого ребенка – или детей? К чему миссис Прюэр лгать? Келли вспомнила, как Зейн целовал ее, заставляя растворяться в покорности, наслаждении и тепле. Разве не так поступает соблазнитель, вынуждая женщину подчиниться своему желанию?

Зейн богат и, в некотором смысле, знаменит. Да, в настоящее время так и ведут себя многие знаменитости-мужчины: с легкостью зачинают детей, но не чувствуют обязательств по отношению к женщинам, которые вынашивают их. Они завладевают всем – женщинами, детьми, богатством, властью, свободой, но взамен не дают ничего, кроме мимолетного одурманивающего наслаждения. Келли содрогнулась от отвращения.

Не думай о нем, приказала она себе. Выгони эти мысли из головы. Мама права в своем неприятии мужчин, она всегда была права.

Солнце клонилось к горизонту, косые золотистые лучи придавали цветам особую насыщенность и глубину. Келли вздохнула, глядя на озеро. Зейн говорил, что сегодня вечером заедет за ней, чтобы отвезти куда-то прах Джимми. Хотя при мысли об этом Келли вновь занервничала, ей пришлось начать сборы и переодеться. Она будет осторожна с ним – как ее и предупреждали.

Услышав стук в дверь, Келли почувствовала, как сердце подпрыгнуло и на миг задержалось где-то в гортани, а дыхание участилось, как у сидящего в засаде и готового к бою воина.

Она заставила себя трижды глубоко вздохнуть и только после этого подошла к двери. Держась как можно прямее, величественным жестом распахнула ее, как принцесса, удостоившая аудиенции простолюдина.

Но едва Келли увидела своего гостя, сердце вновь устремилось к горлу. Зейн был таким высоким и широкоплечим, что почти полностью заслонял вид на сосны и дубы, открывающийся с крыльца. Заходящее солнце очертило его каштановые волосы золотой каймой, подчеркнуло выразительность волевых черт его лица.

Дьявольски привлекателен, подумала Келли, чувствуя тошноту и головокружение, – так опасно и соблазнительно привлекателен. И совсем не похож на отца, которого она видела на фотографиях. В ее отце было нечто от смазливого мальчишки. В Зейне же не чувствовалось никакой смазливости, его образ создавал впечатление силы. Келли пришлось напомнить себе, что Зейн привык пользоваться своим обаянием, чтобы одерживать верх над чужой слабостью. Над женской слабостью.

– Уже пора? – произнесла она, вздернув подбородок.

– Да, – ответил Зейн, окидывая ее взглядом через порог.

Собака заскакала вокруг, радуясь приходу гостя, но ни Келли, ни Зейн не обратили на нее внимания.

Боже милостивый, в этой женщине есть какая-то особая, ни с чем не сравнимая прелесть, думал Зейн. Он ощущал стеснение в груди и чреслах, трепет возбуждения, от которого быстрее запульсировала кровь. Она оделась к случаю – не официально, но с присущей ей естественностью.

Длинные ноги и гибкие бедра обтягивали еще достаточно новые джинсы темно-синего цвета; белая легкая блузка без рукавов была отделана простым кружевом. Блузка обрисовывала маленькие, упруго торчащие груди и узкую талию. Келли была обута в белые сандалии, а роскошные волосы стянула на затылке широкой белой лентой.

Со своей тонкой фигуркой, длинными гибкими руками и восхитительно длинными ногами она на первый взгляд казалась совсем худенькой, как мальчишка-подросток. Но Зейн помнил, как держал ее в объятиях, чувствуя нежность, теплоту, округлость и женственность ее тела. Высокие скулы, твердый подбородок и спокойные глаза придавали ее лицу царственное выражение.

Вопреки своей воле Зейн не переставал думать о ней весь день. Он совершил чертовски глупый поступок, поцеловав ее подобным образом. Во-первых, это было не в его привычках, а во-вторых, еще никогда женщина столь агрессивно не встречала его поцелуи. Обычно ему позволяли делать все, что он пожелает, и часто, увы, даже большее. Его память переполняли воспоминания о связях с доступными женщинами, жаждущими его, добивающимися его внимания, гоняющимися за ним, присасывающимися как пиявки.

Неприступность этой девушки и уязвляла, и интриговала. Когда он обнял ее и почти силой принудил к поцелуям, она вначале сопротивлялась, а затем ответила с естественностью и теплотой, от которых его чувства превратились в ураган.

Именно тогда он понял, что она готова любить, жаждет этой любви, но сама не подозревает об этом. Как же следует относиться к женщине в этом случае – уважать ее невинность или отступиться от нее? А может, объяснить ей, что такое плотская любовь?

Зейн смотрел, как заходящее солнце поблескивает в ее волосах, а голубые глаза стойко выдерживают его взгляд. Его губы сжались в прямую, невыразительную линию. Еще раз Зейн позволил себе медленно оглядеть сверху вниз ее стройное тело, задержавшись немного на узких, наполовину открытых ступнях.

Она едва тронула губы бледной помадой; никакой другой макияж был ей ни к чему. От помады полные губы ярче выделялись на золотистой коже лица.

Спокойнее, смущенно напомнил себе Зейн. Следует постоянно помнить две вещи: во-первых, это племянница его друга, и хотя бы из уважения к Джиму он должен держаться на расстоянии. Во-вторых, он ей не нравится, и, если честно, она ему тоже не слишком по душе. У них нет ничего общего.

Она – горожанка, из чистого упрямства остающаяся невинной. Он – циник, привыкший к жизни в лесу, возле озера, зарабатывающий на жизнь мрачными картинами, рождающимися в воображении, – тем, что ей так ненавистно.

Нет, еще раз повторил себе Зейн, держись от нее подальше, приятель. От нее можно ждать одних неприятностей.

Бесконечно долгую минуту Келли смотрела на Зейна в упор. Его губы были плотно сжаты. Девушку поразила стремительная смена выражений в серой глубине его глаз. На мгновение там проскользнуло нечто напоминающее насмешку, сменившееся чем-то более опасным, томительным. Затем Зейн погрузился было в задумчивую серьезность, которая с непостижимой быстротой вновь преобразилась в насмешку.

Он был одет в облегающие потертые джинсы, подхваченные на бедрах кожаным поясом с серебристой пряжкой в виде волчьей головы, и голубовато-серую рубашку с длинными, закатанными выше локтей рукавами и расстегнутым воротником.

Налетел ветер, принося желанную прохладу после жаркого дня, и взъерошил его прямые каштановые волосы. Келли почувствовала, как внутри ее тоже что-то взъерошилось.

Уже в сотый раз она напомнила себе об осторожности, о том, какой внимательной ей следует быть. Незаконнорожденные дети, всплыло у нее в голове, как будто эти слова были талисманом, способным защитить ее. Зейн такой же, как ее отец, – человек, не ведающий ответственности. Незаконнорожденные дети. Подобный мужчина может нравиться многим женщинам, и это естественно, в приступе внезапной тоски подумала Келли. Но ей не следует доверять ему ни на секунду.

– Вы готовы? – вежливо осведомился Зейн, едва двигая губами.

– Почти, – ответила Келли и отвернулась. Она не пригласила Зейна зайти, хотя и понимала, что это выглядит грубо. Но она чувствовала себя безопаснее, будучи отделенной от него даже таким незначительным препятствием, как порог.

Она прошла в спальню, открыла ящик стола и вытащила маленькую квадратную коробку, завернутую в коричневую бумагу. С трудом проглотив комок в горле, прижала коробку к груди.

Было трудно поверить, что в этом простом, обернутом бумагой свертке покоится то, что осталось от доброго, вдумчивого и неповторимого Джимми. Ей еще не приходилось совершать ничего подобного, и предстоящая процедура внезапно показалась слишком сложной и связанной со слишком сильными переживаниями.

Она вернулась к входной двери, и Зейн придержал ее. Собака попыталась рвануться вслед за ней, но Келли обернулась, строго взглянув через плечо.

– Нет, – решительно заявила она, – ты останешься здесь.

Собачьи уши печально дрогнули, казалось, даже глаза наполнились грустью, а хвост перестал подергиваться.

– Пусть идет, – без улыбки произнес Зейн. Эти слова прозвучали как требование или приказ.

Келли с раздраженным удивлением взглянула на него.

– Это торжественный случай. Нам вовсе ни к чему псина, которая скачет вокруг и скалит зубы.

Зейн тряхнул головой – кратко, но выразительно.

– Джимми любил эту собаку. Он взял ее к себе. Пусть идет с нами.

Мысленно пожелав своему спутнику провалиться, Келли все же признала, что он прав. Она вновь взглянула на собаку. На какую-то секунду в блестящих глазах глупого животного ей почудилось трагическое выражение.

– Ладно, – пробормотала она. – Пойдем, пес.

Все следы трагизма мгновенно исчезли. Бурно запрыгав, собака вырвалась из двери и закружилась вокруг них в безумной радости. Келли заметила, что Зейн бросил взгляд на сверток, который она по-прежнему прижимала к груди, но ничего не сказал.

– Куда мы идем? И как туда попадем? – спросила она.

Солнце опустилось еще ниже, и его лучи золотили профиль Зейна.

– Это место называется Заливом Голубой Цапли, – безучастно отозвался он. – Мы поплывем туда в каноэ.

– В каноэ? – с тревогой в голосе переспросила Келли. Ей еще никогда в жизни не случалось плавать на столь ненадежном на вид суденышке.

Зейн промолчал и повел ее к берегу. Длинное серебристое каноэ было наполовину вытащено на сушу.

Не говоря ни слова, Зейн столкнул лодку в воду и поставил параллельно берегу. Келли наблюдала за напряженной работой мышц под тонкой тканью его рубашки. И снова вопреки своему желанию восхитилась сдержанностью его движений.

Выпрямившись, Зейн молча взглянул на нее. Его молчание и долгие, пристальные взгляды нервировали Келли.

– И что же теперь? – недоуменно спросила она. Зейн приподнял бровь, желая показать, насколько глуп ее вопрос.

– Садитесь, – произнес он с недоуменной ноткой в голосе.

Каноэ болталось в воде, подскакивая на волнах. Келли нахмурилась.

– Но как?

– Просто садитесь, и все, – процедил он сквозь зубы.

Келли смутилась. Она попробовала поставить одну ногу в каноэ, но от этого лодка, опасно накренившись, еще сильнее заплясала на воде. Поскольку Келли все еще прижимала к себе сверток, она не могла удержать равновесие с помощью рук и поспешно отдернула ногу.

– Я никогда не решусь на это, – заявила она, стискивая сверток. – Понятия не имею, как…

– О, черт побери, неужели можно бояться воды, умея так хорошо плавать? – спросил он, иронически изогнув губы. Прежде чем Келли сумела возразить, Зейн обхватил ее за талию и, не боясь замочить джинсы, ступил в воду, доходящую ему до колен.

Келли молчала, завороженная его силой. Она весила не так уж мало, но Зейн поднял ее легко и беспечно, будто большую тряпичную куклу. Она замерла, с трепетом всматриваясь в его суровое лицо, но Зейн не обратил внимания на ее взгляд.

Жар его рук обжигал тело через одежду. Мышцы широкой груди мощно двигались у ее локтя. Все это вызвало в ней неприятную дрожь, которую она так старалась избегать. Усадив ее на скамью, Зейн придержал каноэ за борт.

– А теперь позовите собаку.

Келли не понравился его приказной тон, и она недоуменно вскинула глаза. Зейн опять ничего не заметил – он напряженно вглядывался в сторону противоположного берега.

О Господи, думала она с гневом и смущением, только бы все побыстрее кончилось!

Келли посвистела собаке. Псина рванулась к ней, но замерла на полпути, задрожав, едва поняла, что Келли каким-то странным образом оказалась в воде. Беспомощно глядя на Келли, собака смущенно завиляла хвостом.

– Забирайся в лодку, псина, – нетерпеливо прикрикнул Зейн. – В лодку, поняла?

– Она боится воды, – заметила Келли.

Зейн тихо выругался, шагнул к берегу, взял на руки собаку, отнес ее к лодке и бесцеремонно бросил на дно. Собака вскочила и дико огляделась.

– Бедная Полли-Энн, – произнесла Келли, покачивая головой.

В карих глазах Полли-Энн появился неподдельный испуг. Зейн сжал губы еще крепче, чем прежде, отвел каноэ поглубже, а затем вскочил в него быстрым движением. Взяв весло, он мощными гребками погнал каноэ вперед.

Из высоких сапог Зейна выливалась вода, все ближе подбираясь к Полли-Энн, которая перепуганно попятилась. В конце концов собаке пришлось устроиться рядом с Келли на узкой скамье. Она дрожала всем телом, хвост уже не подергивался, а уныло обвис. Чем дальше каноэ удалялось от берега, тем более несчастной выглядела Полли-Энн.

– Что с ней стряслось? – спросил Зейн, поглядывая на собаку и продолжая гнать каноэ к середине озера.

– Я говорила вам, – отозвалась Келли. Освободив одну руку, она обняла дрожащую Полли-Энн. – Она не любит воды. И незачем так злиться – это вам вздумалось взять ее с собой, а не мне.

Зейн одарил их обеих уничтожающим взглядом.

Келли выпрямилась. Управляемое Зейном каноэ двигалось так стремительно, что она почувствовала беспокойство. Глубоко погрузившись в воду, лодка рассекала ее так легко, будто была неким укрощенным водяным животным, уносящим их прочь. Это вызывало жутковатое ощущение.

– Еще далеко? – спросила Келли, крепче прижимая к себе собаку. Бедное животное по-прежнему дрожало всем телом.

Зейн покачал головой.

– Через пятнадцать минут будем на месте. Посадите собаку на дно – она вывалится за борт.

Келли попыталась столкнуть Полли-Энн со скамьи, но собака уперлась всеми лапами. Она прижала уши к голове, закатила глаза так, что показались белки, и еще плотнее притиснулась к боку Келли.

Зейн оглядел несчастное существо, и углы его губ дрогнули.

– Только Джимми мог завести такую собаку, – пробормотал он.

– Да, – отозвалась Келли, крепко обнимая Полли-Энн. – Только Джимми.

Другой рукой она по-прежнему прижимала к груди коричневый сверток – словно прощалась с Джимми. Все происходящее казалось странным, нереальным. Келли оглядела утесы – золотисто-зеленоватые и уже покрытые сумеречными тенями.

Они казались прекрасными и мирными, игра тени и света на их древних ликах вызвала у Келли тоскливое чувство. Сколько раз плавал здесь Джимми? Сколько раз они бывали здесь вместе с Зейном? Теперь ему предстоит навеки слиться с этой красотой, которой он так часто любовался, стать с ней единым целым.

Келли украдкой посмотрела на Зейна и перехватила на себе его взгляд, как всегда раздражающий своей невозмутимостью. Келли поняла, что у нее сейчас печальное лицо, и попыталась принять более нейтральное выражение. Она сжала зубы и сморгнула подступившие слезы.

– Пока мы плывем, – произнес Зейн столь же холодным, как и выражение стальных глаз, голосом, – расскажите мне, о чем вы пишете. Кстати, у меня есть ваши книги – мне дал их Джимми. Но я так и не удосужился их прочитать. Детские книжки – это не по моей части. Так что расскажите мне о них.

Его замечание было достаточно язвительным, чтобы вызвать возмущенный блеск в глазах Келли.

– Уверена, они бы вам не понравились: слишком оптимистичны. Там никому не отрубают голову, никого не кусают вампиры. Эти книги позволяют детям почувствовать себя спокойно и уверенно – я считаю, именно для этого и нужны книги. Их назначение – заставить людей почувствовать себя лучше.

Зейн пожал плечами, продолжая рассекать воду ровными, уверенными гребками, и скептически поднял бровь.

– Отчасти вы правы. Книги нужны для того, чтобы заставить нас чувствовать. А дети наделены более тонкими чувствами, чем считает большинство взрослых.

Келли вновь взглянула на возвышающиеся на дальнем берегу утесы.

– Откуда вам знать о детях? Может, у вас есть свои?

Эти слова вылетели у нее прежде, чем Келли успела подумать о предостережении Мэвис Прюэр и грубости подобного высказывания. Она смутилась, произнеся вслух то, о чем в округе только шептались, и была рада, что Зейн не поднял голову.

Однако он ответил на этот вопрос – так же хладнокровно, как Келли задала его:

– По крайней мере мне об этом неизвестно.

Холодок прошелся по ее сердцу и мучительно распространился по всему телу. Келли знала, что его ответ был обычной остротой, но не сочла ее забавной. Интересно, что отвечал ее отец, когда кто-нибудь задавал ему подобный вопрос? Неужели он отделывался такой же уклончивой шуткой?

– Кроме того, – продолжал Зейн, – какая разница, есть у меня дети или нет? Я и сам когда-то был ребенком.

Келли теснее прижала к себе дрожащую Полли-Энн. Девушка по-прежнему не смотрела на Зейна.

– Уверена, вы никогда не были обычным ребенком. Вероятно, вы целыми днями играли с пластмассовыми гильотинами или приделывали себе восковые клыки, как у монстра.

Зейн пренебрежительно рассмеялся.

– Я был таким обычным, что мог бы вызвать отвращение. Я вырос в маленьком городишке в штате Миссури. Отец был полицейским, мать – учительницей воскресной школы. Меня учили верить в правду, справедливость, доброту и в то, что добродетель всегда будет вознаграждена. Даже тогда я понимал, что жизнь не так проста. Да, я был уверен, что в мире есть много зла – называйте его воплощение монстром или демоном, как хотите. Но как бы вы его ни назвали, оно существует. Детей непросто одурачить – и людям, и книгам.

Его голос прозвучал с такой горечью, что Келли осторожно взглянула на него.

– Вы же понимаете, ваши родители не пытались вас одурачить, – спустя минуту произнесла она. – Они просто старались защитить вас, как и положено родителям. Надеюсь, вы не в обиде на них.

Его лицо помрачнело, он издал нетерпеливое восклицание:

– Нет, не в обиде! Мне просто жаль их, вот и все. Они одурачивали самих себя.

– Что вы имеете в виду? – спросила Келли.

– Мой отец считал, что мир устроен справедливо и разумно. Такова уж была его работа – иначе он бы с ней плохо справлялся. Увы, он ошибался. Когда мне было восемнадцать лет, в него стреляли.

– О Боже! – Холод пробежал по ее телу, и Келли сжалась. Неужели насилие, совершенное над отцом, заставило Зейна погрузиться в мир столь мрачных фантазий?

– Этот кошмар преследует каждого полицейского, – проговорил он сквозь зубы. – Однажды ночью он остановил машину с номерами другого штата на окраине города. У нее не горели задние фонари, только и всего. Отец хотел предупредить водителя, а тот выстрелил в него в упор. Дважды. Эту пару негодяев разыскивали по обвинению в мошенничестве и подлоге. Они оставили его умирать на дороге, как собаку. Отец не умер. Но больше не мог ходить.

Его брови сошлись на переносице, губы сжались. Келли смотрела на Зейна с немым вопросом, а грудь сжималась от жалости к нему и его семье.

– Их поймали – тех, кто стрелял в отца, – продолжал Зейн, презрительно скривив губы. – Мужчину и женщину. Он получил десять лет, но был отпущен на поруки через пять. Ее приговорили к пяти годам и освободили через десять месяцев. Моя мать заболела еще до того, как это случилось, – в тот же год, как я… был ранен. На войне. Она слишком много работала и слишком волновалась за меня, и с ней случился удар. Мять умерла меньше чем через год после того, как был ранен отец. Она умерла, а он был прикован к инвалидной коляске все оставшиеся шестнадцать лет жизни. Люди, стрелявшие в него, вскоре очутились на свободе, целые и невредимые. Насколько мне известно, они живы до сих пор. И, вероятно, до сих пор жульничают и воруют. Вот таковы закон, порядок, доброта и справедливость. Такова добродетель, которая всегда вознаграждается.

Он горько рассмеялся, с отвращением скривив рот.

– Простите, – пробормотала Келли. Слова Зейна ошеломили ее. Ей хотелось расспросить, как он был ранен, но Келли почувствовала, что Зейн не захочет говорить об этом. Она попыталась перевести разговор на более спокойную тему: – И потому вы… начали писать такие книги?

Его глаза вспыхнули гневом.

– Нет. Не потому. Не пытайтесь проводить психоанализ моих поступков. Я пишу свои книги потому, что мне это нравится. И всегда нравилось. Меня всегда привлекала темная сторона жизни, и всегда будет привлекать. И я скорее готов заглянуть в нее и разобраться, что там происходит, чем пренебрегать ею. Вы напоминаете моих родителей: предпочитаете отгородиться от зла.

Келли была уязвлена. Она хотела посочувствовать ему, но Зейн отверг ее порыв и ответил оскорблением. Он бессердечный человек, и ей следовало бы помнить об этом.

Вздернув подбородок, она ответила Зейну невозмутимым взглядом.

– Итак, я пытаюсь подарить людям приятные мечты, а вы дарите им ночные кошмары, и тем не менее вы осуждаете меня, а себя считаете героем. Любопытно!

Она вновь отвернулась к утесам. Небо над ними приобрело темно-синий, почти лиловый цвет, а соблазнительные округлости облаков покрылись сотнями оттенков расплавленного золота. К чему думать об ужасах, когда в мире столько красоты, раздраженно размышляла Келли.

– Незачем думать о неприятном, – произнесла она, как будто разговаривая сама с собой. – К чему? Ради чего?

– Келли…

Зейн произнес ее имя так выразительно, что она не удержалась и повернулась к нему. Его глаза казались почти черными, резкие тени делали лицо суровым.

– Мне нравится один род фантазий – тот же, что и Джимми. Вы любите другой. Каждому свое. Вы хотите писать книги, заставляющие людей почувствовать себя лучше. Но я ни в коем случае не стремлюсь заставить их почувствовать себя хуже.

Келли вздохнула и опустила взгляд на дрожащую собаку.

– Вы считаете, страх поможет кому-то почувствовать себя лучше? – тихо произнесла она. – Что в нем хорошего?

– Послушайте, – раздраженно произнес он. – Вам знакомо слово «катарсис»? Так древние греки называли очищение страданием. Именно для этой цели предназначены романы ужасов. Они помогают избавиться от мучительных, неясных страхов, которые преследуют почти каждого человека. По крайней мере помогают увидеть их лицом к лицу. Зная, что нас пугает, мы способны бороться с этим. Добро против зла – величайшее противостояние в мире.

Келли безнадежно пожала плечами.

– Не хотела бы я, чтобы в руки моих учеников попали ваши произведения. Они слишком малы, это их испугает.

– Правильно, – усмехнулся Зейн. – Я пишу не для младенцев, а для взрослых, таких, как Джимми. Для людей, которые готовы увидеть лицо своего демона – если только у демона есть лицо.

На лице Келли появилась робкая и горькая улыбка.

– И это ваша работа? Значит, вы человек, наделяющий демонов лицами?

Долгую минуту Зейн смотрел ей в лицо, а затем прерывисто вздохнул.

– Да, – произнес он. – Я пытаюсь. По крайней мере ненадолго – на протяжении сюжета одной книги.

– Ненадолго, – повторила она, покачивая головой. – Временно. Но вечно так продолжаться не может. Вы не способны изгнать демонов. Ваши романы не изменят того, что случилось с вашими родителями. Они не помогли Джимми прежде, не помогут и теперь.

– Келли, – процедил он сквозь зубы, – я не ставлю своей задачей уничтожить зло в мире. Этого мне не дано. Все, что я могу, – хоть как-то развлечь людей. И я не стыжусь своей работы, поэтому не пытайтесь пристыдить меня.

Она снова покачала головой, еще более укоризненно, чем прежде.

– Дослушайте, мы опять затеяли спор. Это ни к чему, особенно в такой момент. Это неправильно. – Келли остановилась, глубоко вздохнула и облизнула губы. – Совсем не это хотел бы услышать Джимми, – глухим голосом закончила она, чувствуя, как вновь сжимается горло.

Зейн взглянул на Келли, сидящую на фоне утесов и золотистого неба над ними. Она распрямила спину, но склонила голову, лицо ее затуманилось от неподдельного горя. Лучи заходящего солнца освещали волосы, образуя вокруг ее головы светящийся нимб – как у ангела.

Зачем, удивлялся Зейн, зачем он рассказал ей о родителях, о том, что был ранен? Он никогда об этом не говорил и ненавидел расспросы. Почему из всех людей он выбрал именно ее?

И зачем только он пытается оправдаться перед ней? Тысячи людей восхищаются его книгами. К чему обращать внимание на мнение единственной упрямицы, которая терпеть их не может?

Зейн устало отвернулся, чтобы не видеть, как наступающие сумерки обволакивают темным золотом ее плечи и придают белой блузке нежный топазовый оттенок. Он пытался заставить ее понять, но не смог. И теперь испытывал отвращение к самому себе.

Подняв голову, Келли натолкнулась на его жесткий, раздраженный взгляд. Ей хотелось объяснить ему, что она думает о подобных книгах, но продолжать спор было бессмысленно. В ее семье любили читать. Зейну и Джимми нравились романы определенного сорта; ей привили любовь к совершенно другому. Зейну безразлично ее мнение, вот и все.

– Вы правы, – наконец произнес Зейн сквозь щель сомкнутых губ. – Ему было бы неприятно видеть, как мы ссоримся, – особенно теперь.

Келли испустила глубокий вздох.

– Как по-вашему, какой разговор понравился бы ему?

Наверное, подумала она, сейчас более уместно обмениваться дорогими сердцу воспоминаниями о Джимми, а не вести глупые споры.

Зейн через плечо оглянулся на след, оставляемый каноэ на глади озера.

– Вероятно, нам будет лучше помолчать, – мрачно произнес он.

Залив Голубой Цапли оказался маленькой, глубокой, уединенной бухтой, окруженной высокими утесами с одной стороны и зеленой стеной леса – с другой.

Над поверхностью воды медленно плыл туман, придавая этому месту таинственный, зачарованный вид. Келли застыла, услышав хриплый крик, а затем увидела, как из прибрежных кустов взлетела огромная сизая цапля и полетела над озером. За первой цаплей последовала вторая, лениво взмахивая широкими крыльями.

Зейн отложил весло и, засунув большие пальцы за пояс, посмотрел вслед птицам.

– Эти цапли живут здесь уже много лет, – заметил он.

Каноэ выплыло на середину залива и застыло на воде. Собака тряслась и нервно озиралась по сторонам. Келли обнаружила, что вновь держит сверток обеими руками.

– Здесь красиво, – произнесла она, наблюдая, как заходящее солнце играет на гладкой поверхности воды, странно искажая отражения деревьев и утесов. – Поэтому он и выбрал это место? Потому, что здесь такая красота?

Зейн ответил ей насмешливым взглядом и циничной улыбкой.

– Джимми выбрал его потому, что поймал здесь двухкилограммового окуня. Я рыбачил вместе с ним. Господи, он радовался, как ребенок. «Когда я умру, похороните меня там, где я поймал ту рыбину», – постоянно твердил он.

Келли издала неопределенное восклицание. Глядя на отражение в воде, она в глубине души понимала, что рыба тут ни при чем. Джимми питал страсть к красоте природы, страсть, к которой она только начинала приобщаться.

– Хотите что-нибудь сказать? – спросил Зейн, взглянув на нее. – Традиционные «несколько слов».

Внезапно у нее вновь сжалось горло.

– Вряд ли я смогу, – честно призналась Келли, слыша, как дрожит ее голос. – Думаю, у меня не получится.

– Дайте сюда, – резко произнес Зейн, протягивая руку. – Я все сделаю сам и что-нибудь скажу. По-моему, это необходимо.

С трудом сглотнув комок в горле, Келли протянула ему сверток. Их пальцы на миг соединились, и это мимолетное прикосновение заставило ее совершенно пасть духом. Келли обеими руками обняла собаку, радуясь тому, что та рядом.

– Джимми любил книги и природу, – произнес Зейн, вскрывая сверток. Его лицо было серьезным, голос – негромким, но спокойным. – Вот это подойдет лучше всего… – Он глубоко вздохнул и прочитал стихи Вордсворта:

Хотя ничто вернуть не в силах миг, Когда цвели цветы, шумели травы, Не надо скорби – ведь в останках их Видны следы былой красы и славы…

Келли замерла, узнав эти строки. Зейн продолжал тем же спокойным, размеренным голосом, не останавливаясь, не пропуская ни единого слова.

Сердце Келли сжалось от боли и еще какого-то чувства, более глубокого, чем боль. Она была не в силах говорить.

Но Зейн знал, что сказать. Эти стихи были не только красивы, они пришлись как нельзя к месту – лучшее прощальное слово для Джимми, именно то, что ему хотелось бы услышать. Зейн медленно высыпал прах в тихую воду.

– Прощай, друг, – тихо произнес он. – Ты избавился от демонов и монстров. Успокойся и спи с миром.

Бледная, дрожащая Келли наблюдала, как тонут последние частицы пепла. Зейн повернулся к ней.

– С вами все в порядке?

– Да, – солгала она, сжимая в объятиях собаку.

– Нет, не все, – раздраженно возразил он, полез в карман и, вытащив белый носовой платок, протянул ей. – Вот, черт побери, плачьте. Не могу видеть, как вы сдерживаетесь. Просто поплачьте и покончите с этим, понятно? – Он встряхнул платок яростным движением. – Возьмите же, – хрипло повторил он.

Келли хотела посмотреть на него, но отвела взгляд. Выпрямившись, она взяла платок и закрыла лицо, чтобы не видеть своего спутника и чтобы он не видел ее глаз. А затем, к собственному смущению, она разразилась слезами. Долгое время сдерживаемые чувства вырвались наружу.

Зейн отвернулся и взял весло. Она сидела прямо, как и подобает учительнице, и рыдала, как малое дитя, одной рукой по-прежнему обнимая глупую перепуганную псину.

Он опустил весло в воду, прилагая все усилия, чтобы как можно скорее оказаться подальше от залива. Еле слышно выругавшись, он возблагодарил небеса за то, что они сидят в каноэ, – иначе он не удержался бы и обнял Келли. Тряхнув головой, он прогнал шальную мысль. Во-первых, это бессмысленно; во-вторых, ему совсем не хотелось этого.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Келли решительно вытерла глаза. Слезы налетели на нее внезапно, как летняя гроза, стремительная и обильная, и так же внезапно иссякли. Теперь Келли застыдилась оттого, что Зейн видел ее столь беспомощной.

Она отерла мокрые щеки, скомкала платок и стиснула его в кулачке.

– Неужели вам удобно? – язвительно поинтересовался он. – Постоянно держать спину в напряжении?

Девушка бросила на него укоризненный взгляд, будучи тем не менее благодарной, что Зейн не стал проявлять сочувствие.

– Да, – коротко ответила она. – Разумеется, мне удобно.

– В каноэ надо держаться более расслабленно, – заметил Зейн, неодобрительно приподняв бровь. – И незачем стыдиться слез. Небольшое проявление эмоций вам не повредит.

Келли равнодушно пожала плечами. Ее рыдания были не просто небольшим проявлением эмоций; это было огромное горе, скорбь по ушедшему Джимми. Она погладила собаку и подняла голову, взглянув на небо. Облака на нем налились угрожающим лилово-серым цветом, солнце быстро уходило за утесы.

– Как вам удалось запомнить всю поэму? – спросила она, чтобы что-нибудь сказать.

Пришла очередь Зейна пожимать плечами.

– Просто запомнил – и все.

Его широкие плечи приподнимались всякий раз, когда он взмахивал веслом. Каноэ летело как безмолвная стрела по темным водам.

Келли промолчала. Она вновь взглянула на небо, беспокойно покусывая нижнюю губу. Смятый платок она по-прежнему держала в руке.

– А в чем дело? – сардонически поинтересовался он. – Неужели вы думали, что я не знаю стихов? Что я всю жизнь читаю только страшные комиксы? Или что я знаю только дрянные стишки, которые пишут на стенах уборных?

Именно так Келли и думала, но не решилась признаться.

– Мне просто не верилось, что вы держите в голове что-либо подобное, – заявила она.

– О, я держу в голове великое множество мыслей, – отозвался он, наполняя иронией каждое слово. – Я знаю, каким вы представляете себе мой мозг – дешевый дом с привидениями, с висящими под потолком летучими мышами и затаившимися по углам тарантулами. Но иногда меня посещает пара-другая достойных мыслей – разумеется, ненадолго.

– Разумеется, – согласилась Келли. То, как себя только что проявил Зейн, до глубины души поразило ее – и не только потому, что он читал наизусть Вордсворта, а потому, что он с безукоризненной точностью выбрал эти строки. Его чуткость потрясла Келли, и ей не хотелось сейчас упрекать Зейна. Все еще пребывая в замешательстве, Келли сменила тему: – Сегодня я познакомилась с соседкой – седовласой дамой лет шестидесяти, живущей в маленьком домишке неподалеку. Мэвис Прюэр. Она была знакома с Джимми и страшно огорчилась, когда узнала, что… когда она обо всем узнала. Джимми когда-нибудь рассказывал о ней?

Зейн слегка приподнял бровь и покачал головой.

– Не припоминаю. Джима не слишком интересовали седовласые дамы.

Келли поерзала на жесткой скамье, обнимая Полли-Энн за шею.

– Она говорила, что прошлое лето провела здесь.

– Прошлым летом меня тут не было. Я был чертовски занят и не мог выбраться. Эти дома снимают каждый год разные люди, они появляются и исчезают.

– Мне показалось, она хорошо знала Джимми, – заметила Келли, отводя с лица длинную прядь волос. Налетел ветер, поверхность воды покрылась мелкой рябью. – Мне просто стало интересно, какие у них были отношения.

Зейн издал короткий смешок.

– Должно быть, он относился к ней по-соседски – ведь эта дама старше его. Обычно он был робким в общении с женщинами, которых он называл «приличными», – своих приятельниц Джим находил в барах, – и это составляло его главную проблему.

Келли вспыхнула. Об этой стороне характера Джимми она предпочитала умалчивать.

– Кажется, он часто беседовал с этой дамой, – произнесла она, мысленно добавив: «И рассказывал ей о вас».

– О, Джим был дружелюбным человеком, – насмешливо заметил Зейн. – Мужчины бывают одновременно и дружелюбными, и робкими. Он всегда считал, что ему нечего предложить порядочной женщине.

– Неправда, – живо возразила Келли. – Он мог бы стать чудесным мужем, замечательным отцом, если бы сумел наладить свою жизнь.

– Если бы, Келли, если бы!.. Это было нелегко. Война слишком глубоко поразила его – во многих отношениях, как и всех нас.

Его замечание изумило Келли. Она внимательно вгляделась в лицо Зейна и нахмурилась.

– Нас? Значит, вы тоже были там? Мне казалось, что вы слишком молоды…

– Я попал туда под конец войны, – мрачно ответил Зейн, – но этого мне хватило.

– Вы тоже были ранены? – спросила Келли с откровенным любопытством.

– Да, но не так, как Джим. Это случилось в то лето, когда стреляли в отца. Паршивый выдался год!

– Разве вы не знаете, что стало с людьми, стрелявшими в него? – смущенно спросила она.

Его лицо затвердело.

– Такие люди меняют имена десятки раз, появляются и исчезают там и сям – разве можно за ними уследить? Да и кому это нужно? Не стоит говорить об этом, забудьте.

Он замолчал, продолжая сосредоточенно грести.

Келли разглядывала его лицо, на которое легли густые тени. Этот мужчина был на «ты» со страхом, он сталкивался с ним ежедневно, и его жизнь не раз подвергалась опасности. Должно быть, все это уничтожило разумный, упорядоченный мир, в который его учили верить. Подобные события всегда производят хаос в голове человека. Но что стало с его душой?

– Думаю, и этот разговор не понравился бы Джимми, – тихо заметила она.

– Знаю.

Келли вздохнула. Неподалеку всплеснула рыба. Собака вскочила и тревожно вгляделась в даль. Казалось, она что-то заметила.

– Заставьте ее сесть, – сквозь зубы предупредил Зейн. – Мы можем перевернуться – каноэ слишком качает.

– Не получается, – призналась Келли, несколько раз безуспешно похлопав собаку по спине. – Джимми ничему ее не учил. Кажется, она что-то видит…

Собака напряглась, вытянувшись в сторону борта. Келли принялась всматриваться в том же направлении, пока не заметила подпрыгивающий на волнах темный предмет. Она нахмурилась.

– Что это?

Зейн подгреб туда, где последние лучи солнца отражались от непонятного предмета, плывущего по озеру. Собака задрожала от возбуждения.

– Замечательно, – процедил Зейн. – Это пустая бутылка из-под пепси. Что за псина! Ее возбуждают даже бутылки!

Келли присмотрелась и поняла, что Зейн прав. Собака пыталась запрыгать на месте, неотрывно глядя на плывущую двухлитровую пластиковую бутылку.

– Сидеть, – приказала Келли, пытаясь шлепками успокоить Полли-Энн. – Это всего лишь пластиковая бутылка. Она…

Впоследствии Келли так и не могла припомнить, что случилось – прыгнула Полли-Энн вперед или просто вывалилась за борт.

Внезапно раздался плеск, и собака нырнула в ненавистную ей воду, а затем всплыла, отчаянно барахтаясь и дико поводя вытаращенными глазами. Келли потянулась за ней, Зейн хотел поддержать Келли, и мгновение спустя все они оказались в воде. Каноэ перевернулось вверх дном, и весь мир из устойчивого и сухого превратился в зыбкий и мокрый.

Келли выплюнула воду, сморгнула брызги с ресниц и схватила собаку, суетливо плавающую кругами возле нее.

Рядом, отчаянно ругаясь, Зейн пытался перевернуть каноэ. Весло мечтательно покачивалось на волнах недалеко от двух зеленых спасательных поясов.

Зейн снова выругался, проявив при этом всю полноту чувств и воображения. Потом крикнул в ее сторону:

– Черт подери, с вами все в порядке?

– Да, – отозвалась Келли, удерживая собаку на плаву и не давая ей вырываться. – А с вами?

– Я ощущаю себя так замечательно, как только может чувствовать себя человек, только что искупавшийся по милости проклятой собаки, охотящейся за бутылками! Вы ее поймали?

– Конечно, – ответила Келли.

– Тогда утопите! – приказал он. – Это самая бесполезная собака, какая только появлялась на земле. – И он вновь выругался, одним рывком перевернув каноэ.

Доплыв до весла и спасательных поясов, Зейн забросил их в лодку. Он плавал уверенно и свободно, чувствуя себя в воде как рыба.

– Пятидесятидолларовый фонарик отправился на дно, – пробормотал он. – И дорогой бинокль. И мои любимые солнечные очки.

Очередной раз чертыхнувшись, он освободился от сапог и зашвырнул их в каноэ с большим усилием, чем требовалось.

– Вы справляетесь с этим жалким подобием собаки? – отфыркиваясь, спросил он.

– Она в порядке до тех пор, пока я поддерживаю ее, но сильно перепугана.

Собака тряслась все сильнее и посматривала на Келли с отчаянной надеждой в глазах.

– Отлично, – заметил он ворчливым голосом. – Можете доплыть с ней до берега?

– Запросто, – ответила Келли. – Куда плыть?

Зейн кивнул в сторону каменистого берега между двух утесов.

– Вон туда, где поваленное дерево. Я приведу туда лодку, мы вычерпаем воду и поплывем дальше. Глупая псина!

Келли прошла курс обучения на спасателя, но ей еще никогда не приходилось применять полученные навыки на собаке. Она перевернулась на спину, крепко обхватила одной рукой Полли-Энн и сильными гребками начала продвигаться к берегу. Зейн, вцепившись в борт лодки, подгребал другой рукой. Он криво усмехался, но лицо его было суровым.

– Это вы захотели взять Полли-Энн с собой, а не я, – напомнила Келли, которой было гораздо легче плыть, чем Зейну. Собака устроилась на ее груди, как ребенок, поджав все четыре лапы. – Я хотела оставить ее дома – помните?

– Вам так нравится указывать на чужие ошибки? – язвительно поинтересовался Зейн.

– Я всего лишь констатирую факт, – с нескрываемым злорадством отозвалась Келли. – Должно быть, этот инцидент пришелся вам по вкусу. Ведь ваша специальность – ужас и отрицательные эмоции, верно? Ну так вот, Полли-Энн боится воды, и она проявила свои эмоции при виде бутылки. Теперь я вижу, что и вам не чуждо проявление чувств.

– Начинаю понимать, почему вы до сих пор не замужем, – пробормотал Зейн.

– Почему же? – невинно спросила Келли. Теперь, когда первое потрясение прошло, вода показалась ей теплой и приятной. Ей нравилось незапланированное купание, и она почти наслаждалась возможностью спасти и успокоить собаку.

– У вас слишком острый и ядовитый язык. Как змеиное жало.

Решив соответствовать, Келли на мгновение высунула кончик языка.

– Вот вам, – произнесла она. Вода заставила ее забыть обо всех переживаниях и привела в игривое настроение. – И вот!

Однако его это не развеселило.

Келли доплыла до мелководья раньше Зейна и предоставила собаке возможность проплыть последние пару метров самой. Нащупав опору на каменистом дне, Келли встала и побрела к берегу, чувствуя, что мокрая одежда прилипла к телу. Полли-Энн неистово носилась по берегу, как будто пыталась избавиться от ненавистной влаги.

Откинув мокрые волосы на спину, Келли искоса наблюдала, как Зейн выходит из воды. Он брел, таща за собой каноэ, и мускулы его плеч перекатывались от усилий. Наконец он вытащил каноэ на плоский камень у воды, выгрузил из него вещи и перевернул, чтобы вылить воду. Потом взял сапоги и подошел к ней.

Проклятья до сих пор срывались с его губ.

– Бутылка из-под пепси! Кролик способен подойти и плюнуть этой собаке в глаза, а она и ухом не поведет. Белка может устроиться на ее голове, а эта псина ничего не заметит. На какую же добычу она умеет охотиться? На бутылки из-под пепси?

Келли собрала влажные волосы и принялась их выжимать. Она насквозь промокла и теперь дрожала от вечернего ветра.

– Может, она просто не любит мусор, – с легкостью предположила она. – Может быть, при его виде у нее срабатывает инстинкт.

Зейн сел, вылил воду из сапог и надел их.

– Не пытайтесь оправдать ее – это просто собака, способная ловить одни бутылки. Вероятно, вы сможете продать ее компании «Кока-кола». Для рекламы.

Келли улыбнулась ему – мельком, но все же это была улыбка. В первый раз Зейн видел ее улыбающейся, и от этого что-то сжалось у него в груди. Ее улыбка была широкой и белозубой, от нее на щеках Келли появились ямочки, чего Зейн совсем не ожидал.

Но стоило ей взглянуть на свои ладони, и улыбка погасла.

– Я выронила ваш платок! Простите. Я куплю вам новый.

Зейн тяжело вздохнул.

– Забудьте об этом, – приказал он. – Это ерунда.

– К тому же вы потеряли фонарик и бинокль, – добавила Келли, глядя на неровную стену утесов. – Полагаю, я должна возместить вам убытки – в конце концов, это моя собака, и ответственность лежит на мне.

Зейн поднялся и заправил выбившуюся рубашку в джинсы. Потом взглянул на профиль Келли, но так и не понял, собирается ли она смеяться или снова заплакать.

Неудивительно, что в воде она шутила, подумал он. Именно это ей было необходимо – разрядка после напряжения и волнений последнего прощания с Джимми. Да, ему хотелось вновь увидеть, как она улыбается, и хотелось отчаянно.

Келли обхватила себя руками и вздрагивала от холода. Ее белая блузка прилипла к телу, мокрые джинсы ясно обрисовывали очертания длинных ног. Свою белую ленту она потеряла, и длинные каштановые волосы теперь свисали ей на спину влажными, неровными прядями.

Полли-Энн разыскала пятачок, заросший травой, и принялась с безумной старательностью кататься по ней. Зейн шагнул к Келли.

– Вы ничего не должны возмещать. – Его голос был таким решительным, что слова сопровождало рычание. – Вы были правы – это моя вина. Не следовало брать ее с собой.

Келли осторожно взглянула на него. Его прямые волосы казались теперь почти черными и свисали до глаз. Влажная рубашка, обтягивая плечи, прилипла к выпуклым мускулам груди. Зейн криво усмехнулся.

– Я вел себя не слишком достойно, верно? – спросил он, приподнимая бровь.

Она покивала головой, глядя, как ложатся на его лицо тени.

– Да, пожалуй.

– И вы тоже, – заметил он, положив руки на пояс. – Посмотрели бы вы на себя! Схватились за эту псину и плюхнулись в воду, а вынырнули, отплевываясь настоящим фонтаном!

Она улыбнулась, не разжимая губ, с явной иронией.

– А я еще никогда не слышала большего шума от падения в воду! Это было как будто в озеро свалился лось. А потом, ваши ругательства – они были ужасны!

– Я был великолепен. А эта псина, плавающая кругами, как заводная игрушка!..

Келли покачала головой, все еще улыбаясь сомкнутыми губами. Оба повернулись и взглянули на Полли-Энн, которая старательно слизывала последние остатки воды с лап. Понаблюдав за собакой, они обернулись друг к другу.

– Полагаю, это не слишком достойное завершение торжественного ритуала? – спросила Келли, и ее улыбка погасла.

Зейн пожал плечами, отводя волосы со лба. У него красивый лоб, подумала Келли, достаточно высокий и широкий, и придает ему поразительно умный вид.

– Может быть, – ответил он, сгребая носком сапога прибрежные камешки, – это идеальное завершение торжественного случая – по крайней мере такого.

– Что вы имеете в виду?

Зейн взглянул на быстро темнеющее небо.

– Джимми смеялся бы без удержу, если бы видел нас – то, как мы неожиданно искупались. Он смеялся бы до колик.

Келли смущенно взглянула на него и улыбнулась – на этот раз пошире.

– В самом деле? Он не сказал бы: «Вот как вы веселитесь на моих похоронах»?

– Ну, вы действительно выглядели слишком забавно, – усмехнулся Зейн. – Эта псина совершила отчаянный прыжок, а через секунду вы последовали за ней, как балерина. И – бултых лицом в воду!

Келли рассмеялась.

– Я так и не поняла, что случилось. Только что я сидела в каноэ – и уже в следующее мгновение оказалась под водой. А потом и вы присоединились к нам с неистовым бульканьем.

– С бульканьем? – насмешливо переспросил он.

– Да, – повторила Келли. – Ваши «буль-буль» и «шлеп-шлеп» были весьма выразительны.

Он расхохотался.

– А вы заметили, какие глаза были у собаки? Как будто она живьем увидела дракона Годзиллу!

Келли снова прыснула.

– Жаль, что вы не видели самого себя! Вы походили на Зевса, готового метать молнии, вы прямо кипели от ярости!

– Вероятно, Джим дирижировал всем этим с того света – он ни за что бы не упустил подобного зрелища. Вероятно, сейчас он катается по полу на небесах и стонет: «Только посмотрите на этих двух мокрых куриц!»

Келли беспомощно хихикнула, оглядывая влажную одежду.

– Да, выглядим мы неважно.

Келли подняла голову и была удивлена выражением явного изумления, промелькнувшего на лице Зейна.

– Что случилось? – спросила она.

Зейн нахмурился, полез в карман рубашки и вытащил оттуда рыбешку – живую, длиной чуть больше двух сантиметров. Она запрыгала по его ладони.

Келли взорвалась хохотом. Зейн последовал ее примеру, не останавливаясь даже тогда, когда подошел к берегу и отпустил рыбку.

Келли хохотала так, что с размаху грохнулась на землю. До сих пор она целую неделю провела в напряжении и теперь радовалась долгожданному облегчению. От смеха сотрясалось все ее тоненькое тело.

Зейн сел рядом, тоже не переставая смеяться.

Она взглянула ему в глаза и снова залилась хохотом, переходящим в рыдания. Она согнулась пополам, держась за живот.

– У вас… у вас… в кармане… рыба! – наконец удалось выговорить ей, и она тут же спрятала лицо в ладонях, надеясь, что это поможет ей прекратить смех.

Зейн тоже веселился так, что, казалось, не в состоянии был остановиться.

– У меня в кармане не оказалось бы рыбы, если бы ваша собака не кинулась преследовать коварно напавшую на нас бутылку из-под пепси!

– О, перестаньте! – взмолилась Келли. Она ударила себя кулаком по колену, но и это не помогло. Она оказалась беспомощной перед мощным взрывом эмоций.

– Что «перестаньте»?

– Говорить об этом. Пеп… пеп…

– Пепси, – помог Зейн. – Собака увидела эту злобную хищницу, бутылку из-под пепси, и рванулась спасать нас от нее. Не удивительно, что Джимми назвал ее Клыком.

– Перестаньте же! – умоляла Келли. От хохота у нее закололо в боку. Новый приступ смеха вызвал у нее слабость, и она повалилась на спину, продолжая смеяться и растирая ноющие ребра. – Прекратите смешить меня, – еле выговорила она. – У меня уже сводит скулы! – И она схватилась руками за щеки, ибо смеялась так безудержно, что мышцы лица и впрямь начали болеть.

Над ней нависло серое небо с лиловыми облаками, а затем это видение исчезло. Его заслонила голова Зейна. Он склонился над ней; его лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах.

– Ну как, вы в порядке? Или мне придется говорить прощальные слова и вам?

Он улыбался, но чем дольше смотрел на Келли, тем явственнее веселье в его глазах сменялось каким-то иным выражением. Келли резко оборвала смех. Она уставилась на Зейна, улыбаясь по инерции.

– Вы красивы, когда улыбаетесь, – тихо произнес он, – а когда смеетесь, просто великолепны.

Волосы ее разметались по камням, и Зейн поднял одну прядь, коснувшись ею щеки Келли. Ее улыбка погасла; она смотрела в глаза Зейну, слегка приоткрыв губы. Дыхание ее было прерывистым, сердце вновь дико забилось в груди.

Протянув ладонь, Зейн осторожно отвел волосы с ее лба, а затем прикоснулся пальцами к подбородку.

Он молчал, но Келли казалось, что они понимают друг друга без слов.

«Я хочу поцеловать тебя», – сказали его глаза.

«Знаю».

«Я не хотел этого».

«Я тоже».

«Но ведь ты позволишь мне, да?»

«Да. Да».

«И ты хочешь этого?»

«Да, хочу».

Келли закрыла глаза; и ее рот сразу же отыскали его губы – сначала такие холодные, затем потеплевшие, а потом и вовсе ставшие настолько горячими и ласковыми, что все ее тело затрепетало от этой неожиданной нежности. На мгновение Зейн замер в неподвижности, как будто давая и ей, и себе возможность привыкнуть к едва возникшей хрупкой связи между ними.

Постепенно его губы стали более настойчивыми. Одна рука скользнула под голову Келли, чтобы ей было удобнее, другая легла на ее озябшее плечо.

Через влажную ткань блузки Келли чувствовала упругую твердость его груди. Он прижал ее еще теснее. Жар его тела, согревая Келли, проникал через мокрую одежду.

Зейн приподнял ее голову и нежно поцеловал; со смешанным чувством смущения и наслаждения Келли ощутила блаженный вкус этого поцелуя. Робко и неумело она подалась навстречу, и в этот миг он резко вздохнул и прижал ее к себе так крепко, что на миг Келли показалось, что их тела слились в возбуждающем единстве.

Губы Зейна заскользили от ее рта до шеи, пробуя на вкус нежную упругость девичьей кожи, потом спустились до ключиц, изучая каждую хрупкую косточку в отдельности. Рука очерчивала стройную линию бедра и вдруг остановилась чуть ниже груди, как будто поддерживая ее.

Он приподнял голову и вновь поцеловал ее в губы, а рука тем временем передвинулась к верхней пуговичке ее блузки. Келли знала, что нужно сопротивляться, но осталась недвижима. Она почувствовала, как Зейн расстегнул пуговицу, как его пальцы коснулись ее кожи и как он начал расстегивать вторую.

Внезапно послышалось клацанье когтей по камням, а затем что-то холодное и мокрое плюхнулось прямо на щеку Келли. Она в ужасе открыла глаза.

Полли-Энн вспрыгнула на нее в приступе безумного обожания, видимо решив внести свой вклад в изъявление чувств. Пару раз лизнув Келли в лицо, она наградила Зейна еще более страстными поцелуями.

Зейн сел, быстро помог подняться Келли и попытался сбросить собаку. Но Полли-Энн взобралась на колени к Зейну и улеглась там, глядя на него преданными глазами и проворно подергивая хвостом.

– Эта псина меня достала, – произнес Зейн сквозь зубы.

– Она умнее нас обоих, – задыхаясь, возразила Келли, пытаясь отстраниться от него. Но Зейн только ближе прижал ее к себе. – Может быть, это тоже проделка Джимми, – неуверенно добавила она.

Лицо Зейна затвердело, и на нем сразу же появилось обычное непроницаемое выражение.

– О да, Джим. Я думал, что он не будет возражать, если я попытаюсь утешить вас, но… – Фраза осталась незаконченной.

На этот раз, когда Келли отпрянула, он не стал удерживать ее. Девушка поднялась. Прогнав с колен собаку, Зейн тоже встал и сверху вниз уставился на Келли. Незлобивая Полли-Энн, к которой он отнесся с таким пренебрежением, запрыгала вокруг, радостно виляя хвостом.

– Мне стыдно за себя, – дрожащим голосом произнесла Келли. Она отвернулась и уставилась на сгущающиеся тени среди утесов.

– Послушайте, – произнес Зейн, сделав к ней шаг. Потом осторожно приподнял влажную прядь ее волос, отчего по шее Келли пробежала дрожь.

– Не смейте, – резко воскликнула она.

– Да послушайте же, – повторил он, отдернув руку, – то, что случилось, – совершенно естественная вещь. Эмоции взяли над нами верх…

– Прошу вас, – перебила Келли, внезапно почувствовав страшную усталость, – отвезите меня домой. Я прошу вас…

– Я только хотел сказать, что…

– Домой, – упрямо повторила она. – Отвезите меня домой, прямо сейчас.

Долгую минуту Зейн стоял молча.

– Хорошо, – наконец произнес он. – Хорошо, я отвезу вас домой.

Оба хранили молчание до тех пор, пока каноэ не достигло берега у дома Джимми. Келли буквально сгорала от стыда. Как она могла оказаться в объятиях мужчины сразу после похорон Джимми? Когда и двадцати минут не прошло?

Да что там говорить, она сама виновата в том, что случилось, думала Келли, чувствуя, как румянец жарко заливает ее щеки. То, что она упала на спину в мокрой, облипающей тело одежде, можно было рассматривать как приглашение.

Нет, нет, уверяла она себя, она упала навзничь от смеха, а вовсе не пыталась дразнить и тем более соблазнять… Но была ли она до конца честна перед собой? От попыток разобраться у Келли начинало мучительно ныть сердце.

Зейн проворно выбрался из каноэ и протянул Келли руку, чтобы помочь выйти на берег. Ей не хотелось вновь дотрагиваться до него, не хотелось снова испытывать смущение и желание. Но она уже по собственному опыту знала, сколь зыбка на волнах эта узкая лодчонка, поэтому у нее не оставалось выбора. Протянув руку, она мгновенно ощутила ток, пульсирующий в его прохладных пальцах. Другой рукой Келли подхватила собаку и попыталась сосредоточиться на своей беспокойной ноше.

Выпустив ее запястье, он прямо взглянул в ее глаза.

– Я должен вернуть вам ваши книги. А потом постараюсь не встречаться с вами – если только вы не захотите этого.

– Вероятно, так будет лучше, – пробормотала Келли, не глядя на него.

– Пожалуй, да. Ну ладно. – Он нервно провел ладонью по волосам. – По крайней мере мы похоронили старину Джима там, где он хотел.

– Да, – кивнула она. – С этим покончено.

В ответ Зейн молча кивнул. Потянувшись, он небрежно потрепал по голове Полли-Энн, затем отвернулся.

Келли услышала тихий всплеск воды о днище каноэ, вновь спущенного на воду. Она выпустила из рук собаку и медленно побрела к дому. И спина ее больше не была такой прямой, как на протяжении всего долгого вечера.

Небо над головой совсем потемнело, в разрывы между облаками виднелись звезды. Над горизонтом поднималась полная желтая луна.

Неужели полнолуние и вправду время вампиров и оборотней, вяло подумала Келли, входя в дом. Зейн должен знать об этом – в конце концов, все это по его части: чудовища и демоны, мрак и опасность. Как могла она позволить себе увлечься столь непохожим на нее мужчиной?

– Келли! Келли! – донесся из-за дома визгливый голос Мэвис Прюэр. – Я заходила раньше, но вас не было. И джип стоял во дворе. Куда это вы подевались?

– Я каталась на лодке. С соседом. – Келли старалась говорить вежливо, но ей совсем не хотелось продолжать беседу. Она жаждала остаться наедине с собой, чтобы разобраться с вконец перепутавшимися мыслями и чувствами.

– А я тут испекла печенье, – объявила Мэвис, – и собралась угостить вас. Вы слишком худы, юная леди, чересчур худы. Ну ничего, это поправимо.

О нет! – в отчаянии подумала Келли. Только этого ей сейчас не хватало! Под любым предлогом отказаться – и немедленно! Но Мэвис уже исчезла в доме.

Келли поспешно прошла в спальню, включила свет и сбросила мокрую одежду. Так хотелось вымыться, но для этого уже не оставалось времени. Соорудив тюрбан из полотенца на голове, она быстро умылась.

Услышав стук Мэвис, Келли поспешила открыть дверь. Соседка стояла на пороге с тростью в одной руке и тарелкой с отбитым краем, наполненной грудой печенья, – в другой.

– Джим любил мою стряпню, – произнесла Мэвис, и ее глаза влажно заблестели от воспоминаний. – И я сказала себе: «Мэвис, он хотел бы, чтобы ты позаботилась о его племяннице». Думаю, милочка, нам не помешает чашечка кофе и задушевная беседа.

С напряженной улыбкой Келли отогнала пляшущую вокруг Полли-Энн – она опасалась, что собака прыгнет на поврежденную ногу женщины или выбьет у нее из рук трость. В конце концов ей удалось выдворить собаку за дверь.

– Что за милый песик, – произнесла Мэвис, без приглашения устраиваясь за кухонным столом. Ее быстрые глаза обежали дом и, казалось, в точности запечатлели в памяти всю обстановку. – В прошлом году этой очаровашки у Джимми не было. Должно быть, это очень удобно – иметь сторожевую собаку.

Келли вздохнула – соседка решительно настроилась на долгий визит. Келли решила предложить ей кофе, а затем отказаться от беседы, ссылаясь на утомление – тем более что это была правда.

– Это не сторожевая собака, – заметила Келли, ставя чайник на плиту. – Боюсь, от нее не слишком много пользы. Мне придется найти для нее новых хозяев, и для всех кошек тоже.

– Для кошек? – живо встрепенулась Мэвис. Она кокетливо взбила курчавые седые волосы. – Я не отказалась бы взять одну из кошек Джимми. Я люблю кошек. Это было бы замечательным напоминанием о нем.

Келли, которая как раз раскладывала растворимый кофе по разномастным чашкам, застыла на месте и удивленно обернулась к Мэвис. Доброта этой женщины и ее готовность помочь поразили Келли.

– Вы хотите взять одну из кошек? – переспросила Келли, надеясь, что она не ослышалась.

– Может, даже двух, – ответила Мэвис. – Мне особенно нравятся рыжие. Да. В Форт-Смит у меня есть домик с большим двором. Я подумывала о том, чтобы завести кошку, еще с тех пор, как умер мистер Прюэр. Знаете, жить в одиночестве не так уж сладко. Две кошки – разве это не чудесно?

Чайник закипел, Келли налила в чашки с растворимым кофе кипяток и перенесла их на стол. Принесла ложки, сливки, сахар и тарелки для печенья.

– Нет, нет, никаких сливок и сахара, – замахала руками Мэвис. – И печенья я не буду – я жевала его целый вечер. – Она осторожным, боязливым движением вытянула перевязанную ногу. – Знаете, когда нечего делать, всегда хочется есть. Мне нравится готовить. А теперь, когда я осталась одна, мне доставляет удовольствие угостить кого-нибудь своей стряпней. – Она вздохнула, а затем приветливо улыбнулась Келли. – Ешьте же, милочка, ешьте!

Келли надкусила печенье и с удивлением обнаружила, что оно твердое и безвкусное. Однако доесть его необходимо, хотя бы чтобы не оскорбить Мэвис в лучших чувствах.

– Вы купались со своим другом, милочка? – спросила Мэвис. Она облокотилась о край стола, положила подбородок на ладонь и с раздражающей откровенностью оглядела Келли, задержав взгляд на полотенце на ее голове.

– Да, купались, – ответила Келли, подумав, что почти не солгала. Но она не собиралась говорить всю правду этой женщине – несмотря на ее обещание взять к себе двух кошек Джимми.

– Кто он, ваш друг? – спросила Мэвис. – Может быть, я его знаю?

«Тот человек, о котором вы меня предупреждали», – едва не сорвалось с языка.

– Вряд ли, – произнесла она вслух. Ей удалось догрызть остаток печенья, запив его большим глотком кофе.

– Возьмите еще. Вы такая худенькая, вам это будет полезно, – радушно сказала Мэвис, придвигая к ней тарелку.

Келли нехотя взяла второе печенье, откусила его и без энтузиазма принялась жевать.

– Я не могла удержаться и взглянула, что это за мужчина, – щебетала между тем Мэвис. – Я как раз сидела на крыльце и любовалась звездами.

Здесь, в округе, есть немало симпатичных мужчин, – продолжала она. – На другом берегу живет фермер, а по дороге к озеру – чудесный молодой человек, у которого свой персиковый сад. Потом сюда каждое лето приезжает доктор Хардести – о, это лакомый кусочек для любой девушки! Богат, одинок и несчастен. И так красив! Не то, что этот Грей.

Тупая боль, сдавливающая голову Келли, внезапно превратилась в острое жало. Она повертела печенье в руке и отложила его. Прижав руку к виску, повернулась к Мэвис.

– Вы же говорили, что не знакомы с Греем, – напомнила она. Возражать не хотелось, она просто констатировала факт.

Мэвис откинулась на спинку стула и снова взбила рукой пушистые волосы.

– Я знаю его только со слов Джимми. Он говорил: «Мэвис, я люблю старину Грея, как брата, но не хочу, чтобы такой человек когда-нибудь встретился на жизненном пути моей племянницы». Это правда, милочка, именно так он все время и повторял. Вот потому я и передала вам его слова. Поверьте, я долго размышляла об этом – я совсем не сплетница. Он похож на моего двоюродного брата: может стать очень хорошим другом для мужчины, но для женщины это добром не кончится.

– Понятно, – ответила Келли, не будучи уверенной, что вообще что-нибудь понимает. Голова болела все сильнее, заставляя ее морщиться от боли.

– Милочка, – после минутного молчания произнесла Мэвис, – вы что-то плохо выглядите. Похоже, вы переутомились. Дом блестит, как новенькая шкатулка, – совсем другим я видела его в последний раз. Тогда повсюду были разбросаны книжки и газеты Джимми. Вы прекрасно поработали и, должно быть, очень устали. Почему бы вам не лечь в постель? А я побреду домой.

– Простите, – произнесла Келли, потирая рукой висок. – Наверное, вы правы. Я слишком устала.

Она хотела встать, но Мэвис уже вскочила на ноги, заковыляла к Келли и положила руку ей на плечо, заставляя остаться на месте. Ее рука оказалась неожиданно сильной.

– Сидите, сидите! Я выйду сама, а за тарелкой зайду в другой раз. Дорогу я знаю, доберусь как миленькая.

Мэвис с проворством засеменила к двери, но, вероятно, не рассчитала сил, потому что у двери вдруг пошатнулась и схватилась за косяк, неловко хихикнув.

– С вами все в порядке? – с беспокойством спросила Келли, делая попытку встать.

– Сидите, сидите! – торопливо приказала Мэвис. – Иногда я забываю, что не могу ходить так быстро, как хочется. Впустить вашу милую собачку?

– Да, пожалуйста, – попросила Келли, хотя и не была уверена, что в таком беспокойном состоянии она могла бы назвать Полли-Энн «милой собачкой».

– Я захлопну за собой дверь, – пообещала Мэвис, – а вы сейчас же ложитесь спать. Вы, как говорят, прямо-таки не в себе.

Мэвис скрылась, плотно захлопнув за собой дверь. Полли-Энн промчалась по полу, стараясь как можно быстрее достичь Келли. На морде собаки сияла неизменная улыбка.

– Пожалуйста, обойдись без обожания, – простонала Келли, ставя локоть на стол и подпирая ладонью голову. – От этого я чувствую себя по крайней мере архангелом…

Она поднялась и прошла в ванную, закрыв дверь перед носом Полли-Энн, которая, жизнерадостно виляя хвостом, вознамерилась сопровождать ее. Келли разыскала и выпила аспирин, а затем быстро приняла горячую ванну, чтобы смыть озерную воду с волос и тела.

Высушив волосы, Келли почувствовала себя лучше, но голова по-прежнему странно ныла. Казалось, ее мозг одновременно жаждет сна и борется с дремотой.

Она присела к столу и начала писать маме, чтобы снова объяснить преимущества банковского сейфа и приложить бланк для подписи вместе с ключом, но так и не смогла сосредоточиться и оставила письмо незаконченным, рядом с карточкой и вторым ключом.

Наконец, бесцельно походив туда-сюда, она отправилась в спальню, забралась в постель и накрылась одеялом до подбородка. Взбив подушку, Келли прислонила ее к спинке кровати, чтобы сесть повыше.

Глубоко вздохнув, Келли открыла книгу в черной обложке. Она не понимала, почему именно сейчас ее тянет прочесть «Демона-любовника» – меньше всего ей хотелось вспоминать о Зейне.

Головная боль мешала сосредоточиться… Господи, сверлила мысль, а еще… еще сегодня, на озере, освещенном угасающим солнцем, она рыдала сильнее, чем когда-либо в жизни, и смеялась веселей, чем когда-либо прежде, а потом…

Потом она испытала новое потрясение – ее целовали со страстью, о существовании которой Келли и не подозревала. Слишком много горя, смеха, желания – столько эмоций, и всего за один день!

Вот и надо почитать на сон грядущий… Всю жизнь Келли ныряла в мир книг, чтобы спастись от невзгод и потрясений. По странной иронии судьбы, сейчас она ищет спасения от мыслей о Зейне в книге самого Зейна, мрачно подумала Келли. Решительно нахмурившись, она начала читать.

Возможно, это поможет ей лучше понять Зейна. В конце концов, он всего лишь халтурщик, создатель дешевых мелодрам и ужасов, уверяла себя Келли. Она взглянула на часы – минуло десять вечера.

К половине одиннадцатого эта книга наверняка навеет на нее сон.

Но в три часа утра Келли по-прежнему сидела в постели, не в силах оторваться от книги, даже когда слова начали сливаться перед ее глазами. Ее захватила история, в которой безумные мечты женщины о бессмертном любовнике странным, необъяснимым образом воплощались в реальность.

От напряжения у Келли горели глаза, но она никак не могла оторваться от романа, как ни принуждала себя бросить чтение. Она выбралась из постели, побрела на кухню и съела еще одно каменно-твердое печенье Мэвис, запив его стаканом молока.

Вернувшись в спальню, она нырнула под одеяло и вновь потянулась к книге Зейна. Пусть там говорится о демонах, с невольным восхищением думала Келли, но пишет он о них как ангел. Она была способна провести всю ночь над этим романом. Книга как будто очаровала ее, и Келли не могла противиться этим чарам.

Но несмотря на все волнение, с которым она стремилась дочитать роман, странная обволакивающая боль вновь охватила ее мозг. Келли обнаружила, что ее глаза слипаются, а раскрытая книга валится на грудь. Ей с трудом удалось дотянуться до лампочки и выключить свет. Захлопнув книгу, Келли свернулась клубком, прижав ее к себе, как некий талисман.

И тут же погрузилась в удивительные, ясные сны, не связанные друг с другом, но только в каждом из них Келли обнаруживала ждущего ее в тумане высокого, сильного мужчину с глубокими серыми глазами. Только вот не могла понять, с какими намерениями он ее ждет.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Келли проснулась поздно, ее голова ныла, конечности онемели. Попытавшись вновь зарыться головой в подушку, она ощутила у себя на груди что-то острое. Книга, вспомнила она, я заснула с книгой в руках.

Нехотя перевернувшись на спину, она открыла глаза. Солнечные лучи пробивались в щель между занавесками. Какая-то тяжесть мешала Келли встать на ноги.

С трудом приподнявшись на локте, Келли увидела, что Полли-Энн вновь сидит у нее в ногах. Собака виновато поглядывала на нее, но ее глаза сияли непреходящей любовью, а хвост восторженно подергивался.

– Полли-Энн, я недостойна такого преклонения, – с раздраженным вздохом произнесла Келли.

Сунув руку под одеяло, она извлекла толстую книгу в блестящем черном переплете, которая углом уперлась ей в грудь, – роман Зейна. Минуту Келли смотрела на книгу, чувствуя, как дрожит ее рука.

Теперь она вспомнила, как увлек ее роман – завораживающий, поэтический, чувственный. Как она могла заснуть? И почему провалялась сегодня в постели так долго, когда ее ждет тысяча дел? Не дочитав роман до конца, Келли испытывала неудовлетворенность, как будто ее изгнали из зачарованного мира.

Незачем об этом думать, пресекла дальнейшие размышления Келли. Восхищаясь романом, она почти наверняка подпадет под обаяние его автора. Она отложила книгу на столик, но пальцы невольно вздрогнули от прикосновения к гладкой обложке.

Усевшись в кровати, Келли потрясла головой. Ей совсем не хотелось испытывать благоговение перед Зейном. Он сам настоящий демон-любовник – судя по сплетням Мэвис Прюэр и собственному опыту Келли.

Воспоминания о предыдущем вечере вызвали у нее головокружение. Несколько часов она прожила с новой, почти сверхъестественной силой, горя жарким, драгоценным огнем.

Прекрати, яростно приказала себе Келли, отбросила одеяло и поднялась с кровати. Не смей думать об этом. На мгновение она покачнулась. Головокружение и тяжесть в ногах едва не заставили ее вновь лечь; но прошла минута, и Келли взяла себя в руки.

Обеими ладонями она отвела волосы с лица и вышла в большую комнату. Почему-то ее безотчетно потянуло к окну. Утесы тускло поблескивали под утренним солнцем, лазурное небо слепило глаза, а огромная сизая цапля парила над искрящейся водой.

При виде цапли у Келли закололо сердце. Она вспомнила о птицах в том маленьком заливе, вспомнила прощальные слова Зейна и все чувства, которые всколыхнули в ней эти слова.

Наверное, Зейн писал так же, как читал стихи, подумала Келли, – не отводя взгляда от поросших растительностью утесов. Казалось, он пишет без малейшего усилия и без единого изъяна, не спотыкаясь и не заблуждаясь. Не удивительно, что Джимми нравились книги Фэрли Коллинза.

Размалеванные обложки первых дешевых изданий, кричащие и безвкусные, вызвали у нее отвращение, и Келли поспешила составить превратное мнение о романах. Из-за всеобщей популярности Зейна она сделала вывод о том, что его произведения – дешевая макулатура. Если он пишет быстро, то, значит, пишет плохо, решила она, а так как сюжетами был в основном ужас, Келли сочла его произведения недостойными своего внимания.

Даже не давая ему шанса оправдаться, она нелепо осудила его как писателя и теперь испытывала мучительную неловкость, вспоминая, как во время знакомства пнула ногой одну из книг Зейна. Всю жизнь Келли придерживалась высоких требований, тем не менее стараясь быть справедливой. К Зейну же она проявила вопиющую несправедливость.

Ее затуманенные глаза скользнули по зеркальной поверхности озера, в которой смутно отражались утесы, деревья и небо. Неужели она составила неправильное мнение о нем как о мужчине? Неужели прошлым вечером он целовал ее только потому, что она слишком явно напрашивалась на поцелуй? Или же потому, что увидел «лакомый кусочек» и решил не упускать случая? Встревожившись, Келли отвернулась от окна. На этот вопрос она не могла ответить.

Зейн был великолепен, а кроме того загадочен. Под поверхностной беспечностью и равнодушием скрывалась такая сила, с которой Келли раньше никогда не встречалась. Он казался одновременно и чрезмерно простым, и непостижимо изощренным. Его ум интриговал, а чувственность пугала.

В его поведении было столько парадоксального, что Келли не надеялась когда-нибудь узнать о нем истину. Но разве это важно? – задала она себе вопрос. Может быть, им придется встретиться еще раз – не больше. Разве так важно, каков на самом деле этот человек?

Его образ преследовал Келли по дороге в ближайший городок. Она закончила письмо к Сисси, в котором вновь заверила мать, что доступ к банковскому сейфу с драгоценностями открыт только для них двоих, и теперь решила отправить его вместе с бланком для подписи и ключом. Ее собственный ключ надежно покоился в бумажнике.

Келли хотела разобраться с делами прежде, чем что-нибудь забудет. Напряжение прошедшей недели сделало ее рассеянной и неуверенной в себе. Она куда-то задевала запасной ключ от дома Джимми, обычно висящий на гвозде рядом с дверью, и теперь убеждала себя, что слишком много думает о Зейне и слишком мало о предстоящих делах.

После того как она отправит письмо маме, ей предстоит разыскать старьевщика и договориться о продаже сломанных и совершенно бесполезных вещей, захламляющих двор Джимми. Кроме того, Келли понадобятся чистящие и моющие средства, и еще необходимо срочно переговорить с агентом по продаже недвижимости по поводу старого дома.

К тому времени, как Келли добралась до города, солнце вошло в зенит, засияло ярче и горячее. Пробираясь по неожиданно оживленным улицам городка к офису агента, Келли обнаружила, что уже жаждет вернуться к озеру с его прохладным ветерком.

Ситцевое платье стало влажным от пота. В который раз, отбрасывая назад влажные волосы, Келли подумала, что на самом деле с нетерпением стремится к простоте и покою, поэтому надо как можно быстрее расстаться с этими раскаленными асфальтированными улицами и безликими кирпичными зданиями. Внезапно она удивилась, каким образом ей удалось прожить столько лет в таком огромном, шумном городе, как Кливленд.

Но стоило только вспомнить о прохладном, тенистом озере, как воспоминания о Зейне захватывали ее с такой силой, что Келли едва хватало дыхания.

Память работала безотказно; чувства нахлынули потоком – те, что она испытала в объятиях Зейна, пока он перебирал ее волосы, склонившись над ее лицом. Келли помнила прикосновение его сильного, гибкого тела, тепло которого согревало ее даже через мокрую одежду.

Она больно прикусила нижнюю губу, как будто наяву увидев, как Зейн опускает к ней лицо и нежно прикасается к ее губам. Затем поцелуи становятся настойчивей и слаще… Испытанные прошлым вечером чувства возвращались к ней вместе с болезненным желанием.

Вернется ли он, как обещал? Принесет ли ей книги? И что он скажет, если все-таки придет? Что должна ответить ему она?

Келли остановилась перед книжным магазином. Как будто в насмешку над ней, на витрине красовался последний роман Фэрли Коллинза. На этот раз обложка была алой, а заглавие – золотым. Блестящие, причудливо изогнутые буквы гласили: «Фэрли Коллинз. Иллюзии».

Подчиняясь неясному порыву, Келли глубоко вздохнула и вошла в сумеречную прохладу магазина. Старый белый пудель спал под прилавком, худощавый продавец в рубашке с короткими рукавами стоял за кассой. Все в нем казалось резким и угловатым – нос, скулы, подбородок и длинные, бледные пальцы.

– Чем могу помочь? – спросил он, глядя поверх очков. Его голос был таким же резким, как и все остальное.

– Я… я хотела посмотреть книгу, выставленную на витрине, «Иллюзии», – пробормотала Келли, пытаясь держать себя в руках. – Я слышала, что автор, Фэрли Коллинз, живет где-то неподалеку – по крайней мере в этом штате. Это правда?

Продавец ответил ей долгим пренебрежительным взглядом.

– Понятия не имею, – ответил он. – Я не отношусь к числу его поклонников.

– О, я поинтересовалась просто так, – смущенно произнесла Келли. – Просто слышала об этом…

– Насколько мне известно, никто не знает, где живет Фэрли Коллинз, – насмешливо заявил продавец. – Меня это не касается. Мое дело – настоящая литература, а не триллеры. Тем не менее книги Фэрли Коллинза помогают мне заработать на кусок хлеба. Он пишет коммерческие вещи, а я продаю их, чтобы поддержать свое дело. – Он пренебрежительно дернул головой.

Келли поинтересовалась:

– А вы когда-нибудь читали его книги?

– Нет. Как-то раз видел фильм, поставленный по одному из его ранних романов. Это было… не могу подобрать слов… просто невообразимое зрелище. Я слышал, что больше он не продает сценарии киностудиям – вероятно, у него осталась капля вкуса.

Келли разглядывала продавца, размышляя, неужели и она говорила с Зейном так же пренебрежительно, как этот человек?

– А если вас интересуют местные авторы, – добавил продавец, направляясь к ближайшему стеллажу, – то у нас они есть. Писателей в этих краях больше, чем блох на собаке! Видите ли, здесь неподалеку находится университет. Стоит завернуть за угол или повернуться к соседу в баре – и готово, перед вами писатель. Некоторые из них весьма недурны.

Очевидно, этому человеку доставляло удовольствие сознание собственного превосходства. Келли взглянула на стеллаж, на который он насмешливо указал пальцем. Количество книг действительно впечатляло.

– Так что вам угодно? – тем же высокомерным тоном осведомился продавец. – История? Библиография? Фольклор? Поэзия? А может быть, мистика?

Келли покусала губу.

– А нет ли у вас книг писателя, живущего здесь неподалеку, на озере? Я знакома с ним и хотела бы знать, о чем он пишет.

Губы продавца скривились.

– А, этот! – с неподражаемым сарказмом отозвался он. – Некий Грей. По крайней мере у него хватает ума писать под вымышленным именем и не называть своего настоящего. Он пишет вестерны – дешевые «мыльные оперы». Разумеется, такой халтуры я не держу – надо все-таки знать границы приличий.

Келли холодно взглянула на него и молча поклялась, что никогда не станет ни с кем говорить в таком же тоне.

– Так что же вам угодно? – спросил продавец, возвращаясь к делу. – Вот замечательная книга с цветными фотографиями грибов нашей области. На этой неделе на нее сделана скидка, она стоит всего сорок девять долларов девяносто пять центов.

– Мне нужна книга Коллинза, – кратко отозвалась Келли. – Больше ничего.

Продавец выкатил глаза, даже не пытаясь скрыть отвращение. Вспыхнув, Келли отвернулась и уставилась на стеллажи. Не удивительно, что Зейн был настолько зол на нее, подумала она. Она вела себя в точности как этот отвратительный, мерзкий тип. Келли ощутила в груди болезненную тяжесть.

Невидящими глазами она смотрела на полки с детской литературой. Почему она решила купить роман Зейна, она и сама не знала, – вероятно, из раскаяния, как жест примирения, чтобы извиниться и попросить Зейна подписать книгу. Порадуется ли он этому? Или оскорбится?

С холодным изумлением она внезапно поняла, что смотрит на экземпляр собственной последней книги, «Мой дружок единорог», выставленной на полке. Келли побледнела. Да, ее книга стояла здесь – уцененная наполовину, среди десятков других детских книг. Келли взяла книжку, растерявшись от неожиданного открытия.

Она повернулась к продавцу, который выписывал ей счет.

– А что вы можете сказать мне об этой книге? – спросила она, показывая ему обложку с надписью «Мой дружок единорог».

– Мало что, – заявил продавец, бегло взглянув на книгу. – По крайней мере я слышал, что это безвредное чтиво.

– Безвредное? – переспросила Келли, чувствуя, как зазвенел ее голос. – Что вы имеете в виду?

– Именно то, что она безвредна, – отрезал продавец. – Слабая книга. Слишком гладко написана. Не книга, а ванильный пудинг.

Кровь прилила к щекам Келли. Она положила книгу на прилавок рядом с романом Зейна и с вызовом произнесла:

– Ее я тоже беру.

Келли не был нужен еще один экземпляр собственной книги, но она хотела спасти ее от насмешек этого угловатого, желчного человека.

Она вышла из магазина, прижимая к себе хрустящий бумажный пакет, чувствуя под ним две твердые обложки – частицу души Зейна и своей собственной. То, что их души вряд ли могут оказаться более близкими, чем теперь, наполнило Келли странной грустью.

Возвращаясь к дому Джимми, Келли с раздражением обнаружила, что еще в одном из соседних домов появился обитатель. Этот дом был самым большим и наиболее причудливо разукрашенным на озере и напоминал швейцарское шале, каким-то образом очутившееся в Арканзасе.

Сверкающий «линкольн-континенталь» стоял на лужайке возле шале. У берега виднелся прицеп для лодки, а сама лодка – большая и совсем новенькая – покачивалась у отдельного причала.

Из шале доносилась музыка – классическая, но чересчур громкая; над спокойной гладью озера разносилось пронзительное оперное сопрано. Келли сжала зубы и выбралась из машины, прижимая к себе пакет с книгами.

– Келли, милочка! – пропела со своего крыльца Мэвис Прюэр. – Как дела? Я сейчас приду и представлю вам доктора Хардести. Он приехал сразу же после вашего отъезда.

Келли разглядела фигуру Мэвис на тенистом крыльце. Женщина с энтузиазмом махала ей рукой, и Келли тоже махнула в ответ, изо всех сил изображая радостное воодушевление.

– Вы еще побудете дома? – крикнула Мэвис, стараясь перекричать музыку. – Никуда не сбежите вместе со своим другом?

У Келли мучительно сжалась грудь.

– Я буду здесь.

Времени хватило только на то, чтобы убрать покупки, переодеться и приласкать Полли-Энн, приветствовавшую хозяйку с восторгом, которого обычно удостаивается вернувшаяся домой армия-победительница.

И тут постучала Мэвис. Келли, облаченная в белую рубашку и белые шорты, поспешила открыть дверь, подхватив собаку на руки, чтобы та от радости не опрокинула гостью. Полли-Энн уже заранее подергивала хвостом.

– У меня много работы, – произнесла Келли, – но буду рада, если вы зайдете на минуту.

– Нет, нет! – запротестовала Мэвис. – Мы не зайдем. Доктор Хардести еще распаковывает вещи, а я занялась стряпней. Вероятно, приду попозже угостить вас.

Глаза Мэвис заговорщицки вспыхнули, а на губах появилась смущенная кокетливая гримаска.

– А вот это, – с многозначительным кивком произнесла она, – доктор Терри Хардести. Доктор Хардести, знакомьтесь, это Келли Кординер, племянница Джимми из Кливленда.

Через дорогие очки в тонкой оправе на Келли смотрели внимательные карие глаза. Терри Хардести оказался худощавым мужчиной, ростом повыше Келли, с подстриженными по последней моде темными волосами. Вероятно, ему было уже под сорок.

На нем была новенькая, накрахмаленная голубая рубашка, заправленная в такие же новенькие белые шорты, а загар выглядел так, как будто доктор целую неделю провел в салоне красоты. В целом он производил впечатление вечно довольного собой человека.

– Приветствую вас, – сияя, произнес Хардести.

На его гладком лице, с блестящими за стеклами очков глазами и впалыми щеками, выделялись хорошо ухоженные тонкие усики. Всем своим видом доктор почему-то напомнил Келли тщательно одетого и хорошо воспитанного хорька.

– Рада познакомиться с вами. – Келли не удалось изобразить восторг и искреннюю радость. Не выходя за порог она протянула новому знакомому руку. Ладонь доктора оказалась влажной.

– Это я рад встрече с вами, – возразил Хардести, все еще улыбаясь и не выпуская ее руку. – Мэвис говорит, что вы учительница и писательница. У нас много общего – я, видите ли, психолог.

Келли сочла такое объяснение несколько туманным. Она с облегчением освободила руку из его влажных и цепких пальцев.

– Это у вас играет музыка? – спросила Келли. Голос певицы по-прежнему сотрясал прозрачный воздух.

– Хорошей музыки никогда не бывает слишком много, – с усмешкой отозвался Терри Хардести.

Келли собиралась вежливо возразить, но тут вмешалась Мэвис:

– Подумать только, Келли! У доктора Хардести отличная новая лодка, и он пригласил нас сегодня вечером на прогулку. Разве это не чудесно? Замечательная прогулка по вечернему озеру! Великолепно, правда?

– Мне… – начала Келли.

– Я возьму с собой магнитофон, – перебил Терри Хардести, довольно улыбаясь. – Поставлю «Мадам Баттерфляй» и буду не только слушать историю о прекрасной женщине, но и находиться в обществе двух не менее прекрасных спутниц. А может, прихвачу и бутылочку шампанского…

– Вряд ли я… – вновь начала Келли.

Мэвис игриво надула губы.

– Келли, не смейте отказываться! Если вы откажетесь, я тоже останусь дома, а мне так хочется поехать! Из-за сломанной ноги я нигде не бываю. Эта вечеринка будет единственной за долгие годы – и шампанское! Настоящее шампанское! Вы обязательно должны согласиться. Ну прошу вас, Келли, не расстраивайте калеку!

– Но… – заколебалась Келли.

Доктор Хардести произвел движение, одновременно напоминающее приседание и поклон.

– Я не приму ваш отказ, – заявил он с усмешкой, от которой его щеки стали еще более впалыми.

– Кстати, в почтовом ящике вас ждет письмо, – произнесла Мэвис. – Вы его уже достали? Может быть, мне прихватывать и ваши письма вместе с моими? Я живу только перепиской и всегда первая оказываюсь у почтовых ящиков. Мне будет приятно делать это для вас.

– Нет, благодарю, – отказалась Келли, – я могу забирать почту сама.

Нераспечатанный голубой конверт, надписанный знакомым почерком матери, лежал на ее столе.

– Ну, как хотите, – добродушно отозвалась Мэвис, – я ведь только пыталась помочь по-соседски. – Тут ее приветливое лицо исказилось в гримасе боли. – Уф, – выдохнула она, – нога! Иногда она причиняет мне невероятные страдания. Дорогая, вы не знаете, как отвлекает ожидание чего-то приятного – например, сегодняшней вечеринки! Я так возбуждена, будто вновь стала юной девушкой. И во всем виноват наш милый доктор Хардести!

Доктор Хардести улыбнулся в ответ, но тут же на его лице появилось встревоженное выражение, когда Мэвис вновь покачнулась: по-видимому, боль не отпускала ее.

– Ох, боюсь, я перетрудила ногу. Доктор Хардести, вы не проводите меня домой? Мне лучше немного отдохнуть – я не хочу пропустить наше маленькое путешествие. Это будет самый лучший день за целую неделю!

Терри Хардести осторожно подхватил Мэвис под руку и одарил Келли улыбкой, которую явно считал неотразимой. Передние зубы доктора выдавались вперед, и от этого Келли во второй раз вспомнился какой-то грызун.

– Увидимся вечером, – сладким голосом произнес он. – Скажем, в семь.

– Я еще не знаю точно, смогу ли… – попыталась объяснить Келли.

Но Мэвис в очередной раз прервала ее.

– О, я совсем забыла отдать вам вот это, – произнесла она сдавленным от боли голосом. – Мне казалось, вы захотите их почитать.

Она сунула руку в карман передника и вытащила пачку бумаг, напоминающих письма без конвертов.

– Это от вашего дяди. Он писал так красиво – думаю, совсем как вы!

Изумленная Келли взяла тонкую пачку писем. Листки были смятыми, но написанными на той же бумаге с голубоватыми линейками, которой обычно пользовался Джимми. Стопка такой бумаги еще осталась в ящике стола.

– Уф! – вновь простонала Мэвис таким голосом, будто готова была сию секунду повалиться от боли на землю, если бы не поддержка доктора Хардести. – О, мне непременно надо прилечь. Я пойду, дорогая. Увидимся вечером.

Опираясь на руку доктора, Мэвис побрела к своему дому. Опера, разносящаяся над озером, достигла кульминации, и теперь от нее трепетал каждый листок на кустах и деревьях. Келли захлопнула дверь, радуясь возможности хоть таким образом немного заглушить звуки.

– Я совсем не против классической музыки, – объяснила она Полли-Энн, опуская собаку на пол. – Просто не люблю, когда она звучит так громко, что способна распугать всех птиц в округе.

Рано или поздно им с доктором Хардести придется серьезно побеседовать по поводу децибелов.

Келли убедилась, что все окна плотно закрыты, и включила кондиционер, чтобы перекрыть очередную арию. Свернувшись клубком на старом зеленом диване Джимми, она вскрыла письмо от матери. В нем оказалась открытка с улыбающимся кроликом.

«Привет, дорогая! Ты едва успела уехать, но мне уже захотелось послать тебе весточку. Не могу высказать, как я признательна тебе за помощь. Ты такая чудесная дочь! Будь там поосторожнее, береги себя. Целую, мама. P.S. И найди время поработать над своей книгой».

Келли грустно улыбнулась. «Моя книга», – вслух повторила она. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она в последний раз думала о новой книжке сказок. Вероятно, следует посвятить ее Джимми. Да, решила Келли, так она и сделает: Сисси будет рада, да и Джимми одобрил бы такое решение.

Печаль, преследовавшая Келли все утро, еще сжимала ее грудь. Келли мрачно взглянула на письма Джимми, переданные ей Мэвис. Осторожно развернув одно из них, она улыбнулась при виде знакомого почерка. Действительно, письма Джимми были удивительными – иногда задумчивыми, иногда лирическими, а бывало, и забавными.

Он написал Мэвис три письма, полных дружеских замечаний о погоде, рыбной ловле, природе и своих животных. В первых двух ничто не привлекло внимание Келли. Но в конце третьего она обнаружила нечто, от чего тяжесть в ее груди стала казаться каменной:

«Помните моего приятеля по рыбалке, о котором я вам рассказывал, – Зейна? Ну так вот, Мэвис, я люблю этого человека, как родного брата, но, клянусь, моему терпению когда-нибудь придет конец.

Из-за него попала в беду еще одна девушка – на этот раз молоденькая учительница из округа Уэйн. Теперь, конечно, она хочет за него замуж, а он – ни в какую (как обычно).

Знаю, ни к чему обсуждать подобный предмет в письме к такой даме, как вы, но, несмотря на всю привязанность к этому парню, я собираюсь положить конец нашей дружбе. С ним было прекрасно рыбачить, но только я подумаю, что он способен сбить с толку мою племянницу или другую такую же славную девушку, и меня бьет дрожь. В этом человеке есть какая-то одержимость.

Думаю, я без сожалений порву наши отношения, а затем попрошу вернуть мои вещи, которые отдал ему на хранение. Надеюсь, вы не откажетесь сохранить их для меня. Мне хочется, чтобы они остались в безопасности, если со мной что-нибудь случится, а вам я могу доверять.

Сегодня я вновь видел одну из цапель над озером…»

Келли так и не дочитала письмо. Тяжесть в груди стала невыносимой, боль была такой острой, что на глаза наворачивались слезы. Если бы Джимми остался жив, в смятении и печали думала она, он порвал бы с Зейном, заботясь о ней. Неужели он предчувствовал, что вскоре умрет и что она познакомится с Зейном? Неужели хотел этому помешать?

Фразы из письма теснились у нее в голове: «…попала в беду еще одна девушка… учительница… она хочет за него замуж… он – ни в какую… меня бьет дрожь… в этом человеке есть какая-то одержимость…»

Келли свернула письмо, встала с дивана, прошла в спальню и сунула письма в стол, резко задвинув ящик. Подойдя к зеркалу, она в оцепенении уставилась в него. Ее лицо было таким же белым, как рубашка, – кроме скул, на которых горел лихорадочный румянец.

Опершись рукой о стену, чтобы удержаться на ногах, Келли оглянулась. На столике у постели лежала толстая книга в блестящей черной обложке – «Ее демон-любовник».

Быстро отвернувшись, она снова взглянула в зеркало, прямо себе в глаза. Может быть, Джимми ошибался? – спросила она собственное отражение. Это было совсем не в характере Джимми – дурно отзываться о ком-либо, собирать сплетни, а тем более доверять такие обвинения бумаге.

Зажмурив глаза, она покачала головой. И тем не менее Джимми сделал это: правда о Зейне была ясно изложена знакомым почерком Джима на бумаге в тонкую голубоватую линейку, которой он обычно пользовался.

Келли бросилась на постель и зарылась лицом в подушку. Почему ей так тяжело смириться с тем, что слова Мэвис подтвердились? Какое это имеет значение? Зейн оказался лучшим писателем и худшим человеком, чем она предполагала, – какая разница?

Нет, огромная разница, прозвучало в глубине ее души, – огромная, неизмеримая разница.

Именно теперь Келли поняла, как глупо было не прислушаться вовремя к предупреждениям и позволить себе почти влюбиться в этого мужчину.

Если начинающаяся влюбленность ранит так сильно, с горечью думала Келли, она ни за что на свете не желает испытать настоящую любовь. Никогда. Сисси была права: все мужчины одинаковы.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Зейн поклялся не встречаться с ней вновь – по крайней мере пока не вернется к обычному ледяному спокойствию и не охладит бушующую кровь.

У него и в мыслях не было прикасаться к этой девушке, особенно после захоронения праха Джимми. Но после торжественности прощания, за которым последовал нелепый эпизод с собакой и беспомощный, неудержимый смех, он не смог совладать с собой.

Зейн всегда гордился тем, что его трудно сбить с толку. Но куда же делась в то время вся его хваленая гордость?

Когда эта девушка упала навзничь рядом с ним, одну загорелую руку протянув над головой, а другую прижав к обтянутой влажной тканью груди, когда ее волосы в беспорядке разметались по прибрежным камням, она была похожа на гибкую, прекрасную русалку.

Смех неудержимо рвался из ее рта, сотрясая нежные округлости груди, и, пока она смеялась, ее лицо сияло – девушка стала ослепительно красива. Обычно ему удавалось владеть собой, но тут вся его воля исчезла под натиском желания – такого сильного, что Зейн не смог удержаться и попробовал на вкус ее губы, коснулся ее тела и запомнил эти прикосновения.

А потом девушка застыла в раскаянии и сожалении, а он и сам не понимал, какого черта позволил себе такую глупость. Келли – племянница Джимми, она слишком мало знала жизнь, а ему довелось познать слишком многое. Он всегда любил одиночество, а после трагедии с родителями и возвращения из Вьетнама и вовсе старался обходиться без общества.

Кроме того, она высокомерно и пренебрежительно отозвалась о его книгах, заставив его сжать зубы и прибегнуть к насилию, которого он обычно себе не позволял. Ему казалось, что с годами он закалился, привык к критике – пусть она и бывала едкой и колкой. Но критика, исходящая из столь прелестных губ, уязвляла до мозга костей.

Чтобы забыть о существовании Келли, Зейн пригласил на вечернюю прогулку по озеру Энни Прадом, пухленькую рыжеволосую разведенную дочь одного из соседей.

Но Энни, которая ловила каждое его слово и постоянно наклонялась вперед, выставляя напоказ глубокую ложбинку между грудями, вскоре наскучила ему. Она настаивала на желании прочитать его книги, потому что «если он пишет так же красиво, как говорит, то, право же, должен писать поистине восхитительно».

Что ты делаешь? – спрашивал он себя, наблюдая, как Энни грациозно поправляет растрепанные порывами ветра волосы. Покорная, соблазнительная Энни сидит совсем рядом, стоит протянуть руку, а он думает о чопорной, долговязой, тощей учительнице, которая, задрав нос, критикует его работу, даже не давая себе труда прочитать хоть строчку.

Увидев ее в другой лодке, плывущей по озеру, Зейн обрадовался. Это была большая лодка, настоящий катер с кабиной, и Келли стояла в ней рядом с мужчиной, который, по-видимому, был явно увлечен ею. По иронии судьбы, этим мужчиной оказался идиот психолог, обычно приезжающий на озеро летом, – тот самый, в голове которого, по словам Джимми, было не больше здравого смысла, чем в банке овощных консервов.

Обе лодки медленно разошлись на расстоянии тридцати футов, двигаясь в противоположных направлениях. Губы Зейна презрительно скривились. Он терпеть не мог Хардести, считая его настоящим болваном.

Спесивый, самодовольный и чванливый, Хардести имел незыблемое мнение относительно чего угодно – мнение, которое Зейн считал идиотским, а Джимми – невообразимо забавным. Больше всего на свете Хардести обожал похваляться своими достоинствами и романтическими победами.

И теперь рядом с ним стояла Келли – с загорелыми ногами под белой тканью шортов, с развевающимися по ветру каштановыми волосами.

Хардести о чем-то оживленно болтал с ней, а Келли, по-видимому, внимательно его слушала. Она кивала и даже изредка отвечала белозубой улыбкой.

Господи, подумал Зейн, неужели ей нужен именно такой человек? Сухое, ограниченное, заурядное существо? Вероятно, так и есть, ибо Келли даже не обратила внимания на Зейна.

Значит, ей нравятся такие олухи, как Хардести, мрачно заключил Зейн. Что же удивляться? Оба настолько преуспели, насмехаясь над другими и превознося собственное превосходство, что вполне достойны друг друга.

– Поразительно, как вам удаются эти книжки про ковбоев! – щебетала Энни Прадом, не сводя с него восторженных глаз. – Если бы у меня хватило слов, чтобы написать целую книгу, моя голова бы просто взорвалась! Я высказать не могу, в каком я восторге!

– Вы просто прелесть, Энни, – ответил Зейн. Наклонившись вперед, он чмокнул ее в нос, почему-то надеясь, что Келли заметит это. Он оглянулся – Келли по-прежнему была поглощена беседой с Хардести. Она ничего не заметила.

– О, если вы умеете так здорово целовать в нос, интересно, что же вы способны сделать с губами? – пропела Энни.

Ах ты, милая моя пустышка, никогда тебе об этом не узнать, устало подумал Зейн.

Посмотри-ка, думала Келли, живо наблюдая за Зейном уголком глаза. Прошлой ночью он валялся на берегу со мной. Сегодня целует эту рыжую. Что же будет завтра? Две блондинки с брюнеткой на закуску?

– Не хотите ли попробовать порулить? – спросил Терри Хардести. Он сменил шорты на синие брюки и идеально выглаженную белую рубашку. Аккуратно подстриженные волосы скрывала элегантная капитанская фуражка, на ногах красовались белые спортивные башмаки.

Келли нервно улыбнулась.

– Я еще никогда не управляла лодкой.

– Попробуйте, – настойчиво предложил Терри, – беритесь за руль. Я буду рядом с вами, вот так.

И он пропустил Келли к рулю, не снимая с него рук. Оказавшись сзади, он почти обнимал Келли, а его подбородок навис над ее плечом.

Келли едва не передернуло, но она вовремя овладела собой. Надо быть любезной с этим человеком, убеждала она себя. Ведь он по крайней мере согласился убавить громкость своего магнитофона, когда она попросила об этом. Хардести объяснил, что ему нравится носиться по озеру под оглушительную музыку, но, поскольку просьба исходит от нее, он готов отказать себе в маленьком удовольствии.

– Видите? – Дыхание Терри обожгло ее шею. Вы вполне можете быть первым помощником капитана. Не хотите стать моей «напарницей»?

Он умело подчеркнул это слово, и Келли беспомощно пожала плечами. Хоть бы этот Терри не прижимался к ней так явно! От него несло кремом после бритья. Этот запах пропитывал прохладный вечерний воздух, вызывая у Келли желание чихнуть.

– Эй, кто хочет печенья? – крикнула Мэвис из кабины. – Вы совсем позабыли про еду, дорогие мои!

– Пожалуй, надо доставить удовольствие старушке, – промурлыкал Терри прямо в ухо Келли. – Разве она не прелесть? Всегда так мила со всеми!

Мэвис с довольным видом возилась на крохотном камбузе катера.

Келли машинально кивнула, глядя, как удаляется лодка. Если Зейн и заметил ее взгляд, он не подал виду. Не удостоил ее даже кивком.

Так тебе и надо, с горечью подумала Келли. Она посоветовала бы этой рыжей девице быть поосторожнее – от Зейна уже забеременела одна и, по-видимому, далеко не первая женщина. Неудивительно, что Джимми разуверился в этом человеке.

Однако поздно ночью, лежа в постели и дочитывая «Ее демона-любовника», Келли забыла о своем раздражении – книга с непостижимой силой увлекла ее. Реальность померкла, стала расплывчатой, едва она погрузилась в мрачный и невероятный мир, созданный Зейном.

Дочитав последние строки, она закрыла книгу и долго смотрела на обложку, проводя пальцами по глянцевой черноте, как будто лаская ее.

А он славный, с невольным восхищением думала Келли. Он не просто славный. У него удивительные мысли, воображение и странный дар очаровывать…

Она так и не смогла отложить книгу – казалось, Зейн завладел ее волей, подчинив собственной силе.

Келли мысленно представила его – высокого, стройного и широкоплечего, с прямыми блестящими волосами, строгим лицом и глубоко посаженными серыми глазами. Невнимательному наблюдателю он мог бы показаться простым фермером, интересующимся только рыбной ловлей и снастями.

Должно быть, ему было легче выдавать себя за автора анонимных вестернов, простого парня, пишущего о заурядных перестрелках и погонях. Но он был совсем не прост, а, напротив, чрезвычайно сложен, обладал удивительным и странным даром. Он был чародеем.

Чародей, думала Келли, вновь проводя пальцами по глянцевой поверхности обложки, – да, так и есть. И женщинам следует опасаться его чар – это Келли хорошо понимала.

На следующий день Келли продолжила уже знакомую борьбу с собой, пытаясь отогнать мысли о Зейне. Хотя ее тянуло прочесть вторую книгу, «Иллюзии», она не позволила себе этого. Книга осталась лежать в пакете в ящике стола, под письмами, написанными рукой Джимми. Келли заставила себя заняться делами.

К середине недели, когда дом и двор засияли чистотой, Келли была готова приняться за свою работу. Она жалела только об отсутствии телефона и о том, что не может поболтать с мамой, а в остальном была довольна своим отдыхом. Ей понравилось жить на берегу озера и каждое утро видеть одни и те же деревья и утесы.

Однако Мэвис Прюэр и Терри Хардести были далеко не идеальными соседями для женщины, решившей написать книгу. Мэвис заходила к ней по два-три раза на дню и заваливала Келли собственной стряпней – от домашнего супа до свежевыпеченных булочек.

К несчастью, в своей кулинарии Мэвис руководствовалась скорее энтузиазмом, нежели талантом, и Келли обычно не дотрагивалась до ее угощения. Однажды, испытывая острое чувство вины, она скормила суп Мэвис Полли-Энн, когда больше собаке было нечего дать. Полли-Энн отблагодарила хозяйку отчаянным подергиванием хвоста, но, лакнув суп несколько раз, удивленно подняла голову.

– Невкусно, да? – с сочувствием спросила Келли.

Только почта связывала Келли с внешним миром. Вчера она получила письмо от Сисси – мать писала, что спрятала ключ от сейфа и выслала карточку с подписью в банк, а также в очередной раз осведомлялась, надежен ли такой способ хранения драгоценностей.

Келли покачала головой, размышляя об опасениях матери. Она порадовалась, что та отправила карточку – теперь доступ к сейфу будет еще более безопасным. Келли написала Сисси вновь, уверяя, что нет ничего надежнее банковского сейфа. Никто, даже сами служащие банка, не сможет открыть его без двух ключей – того, что хранится в банке, и любого из тех, что есть у Келли и Сисси, а кроме того, потребуется подпись одной из них.

Но волнения мамы казались Келли незначительной проблемой по сравнению с растущим раздражением, которое она испытывала к Терри Хардести. Келли быстро пришла к заключению, что это чрезвычайно эксцентричный человек, и не понимала, почему Мэвис так очарована им.

По-видимому, Терри считал, что степень доктора психологии дает ему право оценивать поступки Келли и бесконечно вразумлять ее. Он часто навещал ее, хотя Келли ни разу не пригласила его зайти и не приняла ни одно из его приглашений. «Мне надо поработать», – обычно она отказывала под таким предлогом.

«Вы прикрываетесь своей работой, как щитом, – возражал он. – Это неестественно».

Сегодня Терри был особенно настойчив. Заявился рано утром с чайником травяного чая, который считал более полезным, чем привычный Келли кофе.

Келли вздохнула, впуская его в дом.

– Мне некогда пить чай, – сказала она. – У меня много работы.

– И долго вы собираетесь прятаться от меня под видом этой так называемой «работы»? – поинтересовался Терри, улыбаясь так, как будто знал тайну, недоступную Келли. Он небрежно отшвырнул ногой от себя собаку.

Келли нахмурилась, но налила ему и себе чаю. Во всяком случае, надо выпроводить Терри как можно скорее.

– Я от вас не прячусь. В отличие от меня вы приехали сюда отдыхать. Меня же ждет работа.

Усевшись за кухонный стол, Терри критически оглядел обстановку дома.

– Да, вы немало потрудились, чтобы разобраться в этой мешанине. Нигде еще невроз вашего дяди не проявлялся так отчетливо, как в его способе вести хозяйство. Таким образом он бунтовал против порядка и любой власти.

Келли опустилась на стул и бросила на Терри недружелюбный взгляд.

– Мой дядя не был невротиком и не бунтовал против порядка. Он просто жил по-холостяцки.

– Не следует делать таких обобщений, – отозвался Терри. – Я тоже холостяк, но люблю опрятность. Некоторые – особенно неуверенные в себе люди – считают меня чрезмерно аккуратным.

Келли вздохнула. Аккуратнее, чем сейчас, Терри мог бы стать, только обернувшись в целлофан. Он проговорился, что разведен, и Келли не удивлялась этому.

– И все-таки, что же вы пишете, детка? – спросил он, подперев ладонью подбородок. – Вы никогда не говорили об этом. Сегодня я намерен остаться здесь, пока все не выясню.

Боже упаси, подумала Келли.

– Я пишу книгу сказок о животных.

Гримаса отвращения промелькнула на его лице.

– Сказки о животных? Вы хотите сказать, в которых животные разговаривают и тому подобное?

– Да, – подтвердила Келли, надеясь, что голос не выдал ее нетерпения. – Они разговаривают и тому подобное. Что же в этом плохого?

– Это побуждает ребенка к бегству от реальности, – заявил Терри, вздергивая голову. – Такие сказки нецелесообразны.

– Но жизнь без фантазий скучна, – возразила Келли. – Дети любят фантазировать.

– Дети также любят сладости, хотя от них портятся зубы, – заметил Терри, отпивая чай. – Вам было бы лучше писать о реальных вещах. К примеру, напишите книгу о мальчике, которого постоянно колотит его сестра из-за своей болезненной зависти. Напишите, как он находит выход. Я сам сталкивался с подобными ситуациями. Вот это будет полезная книга. Вы слишком талантливы, чтобы растрачивать себя на фантазии.

– А я считаю, что фантазии полезны, – с усмешкой возразила Келли.

– Послушайте моего совета, – настаивал Терри. – Вы же не хотите кончить тем же, чем наш сосед, живущий дальше по дороге… как там его зовут? Автор вестернов.

– Зейн? – недоверчиво воскликнула Келли. – Приятель Джимми?

– Да, – с отвращением отозвался Терри. – Два сапога пара. Ни тот, ни другой не мог решиться столкнуться лицом к лицу с реальностью. Ваш дядя налегал на спиртное, а его друг прячется в мире избитых штампов и дешевых сюжетов. Разумеется, оружие символизирует сексуальность, поэтому его пристрастие к ружьям и перестрелкам доказывает, что он не уверен в своем…

– О, прошу вас! – Терпение Келли было на пределе. – Как вы можете наговаривать на едва знакомого вам человека? А проблемы моего дяди я вообще не желаю обсуждать.

– Я понимаю ваше стремление забыть о пороках Джимми, – заверил ее Терри. – И именно это прошу сделать в отношении фантазий.

Голос Келли опасно повысился:

– Лучшая книга, которую я этим летом прочитала, полностью выдумана. Эта книга – «Ее демон-любовник», написанная Фэрли Коллинзом…

– А, Фэрли Коллинз! – раздраженно нахмурившись, подхватил Терри. – Мода на то, что пишет этот человек, доказывает, как неустойчив нрав большинства людей. Это настоящий инфантилизм – писать об ужасах. О самом Фэрли Коллинзе ходит много слухов, но я смогу просветить вас. Этот человек предпочитает уединение, потому что в его жизни доминирует страх. Догадываюсь, что он был болезненным ребенком в семье, где над рохлей отцом доминировала мать. Вероятно, Коллинз – ипохондрик и прячется от публики ввиду своей крайней неуверенности. Скорее всего, он подвержен великому множеству фобий и, вероятно, боится даже выйти из дома…

– Чепуха! – резко воскликнула Келли, отставляя чашку. – Ну, хватит. Вы понятия не имеете о том, что говорите. Думаю, вам пора уходить.

Терри недоуменно заморгал – его достоинство было уязвлено.

– Келли, не сердитесь. Я просто пытаюсь вам помочь…

– Тогда уходите, – приказала она, – и, пожалуйста, больше не мешайте мне. Сейчас у меня рабочие часы.

Выпрямив спину, Келли поднялась, чтобы проводить его к порогу.

Терри тоже встал; на его лице появилось терпеливое, почти мягкое выражение.

– Келли, подумайте о моих словах. Вы убедитесь в моей правоте. Почему бы нам не продолжить этот разговор сегодня вечером? Мы могли бы еще раз совершить прогулку по озеру.

– Хватит с меня прогулок. Я собираюсь проработать целый день, затем искупаться и ответить на письма. Я занята.

Он раздраженно нахмурился.

– Я уже не раз хотел предупредить: напрасно вы купаетесь в сумерках одна. Это глупо. Мэвис тоже обеспокоена, и я не могу поверить, что вы, с вашей рассудительностью…

– Терри, да уйдете вы или нет? – вскричала Келли. – Уйдете вы, наконец, отсюда?

– Незачем так волноваться, – надменно отозвался Терри. – Я ухожу.

Келли вздохнула с облегчением, когда наконец-то закрыла за ним дверь. Полли-Энн виляла хвостом с меньшим энтузиазмом, чем обычно, очевидно сожалея об ушедшем госте.

Келли сложила руки на груди и взглянула на собаку, покачивая головой.

– Глазам не верю! И тебе он понравился? Да такой человек может понравиться только святой или идиотке!

Она вернулась к пишущей машинке, надеясь, что Терри не лишил ее остатков вдохновения. Келли всегда писала медленно, но в последнее время ее работа стала продвигаться прямо-таки черепашьим шагом.

Здесь слишком много отвлекающих моментов, поняла она: хозяйство Джимми, присутствие Мэвис, Терри и Зейна… Хотя на Зейна грех жаловаться, поскольку они не виделись уже несколько дней, и тем не менее в мыслях Келли он постоянно был рядом. Больше всего она желала прекратить о нем думать.

Кроме того, ее раздражали странные события в доме. Келли потеряла запасной ключ Джимми. Она была уверена, что ключ висел на гвозде возле двери, однако сейчас он исчез. Куда она могла его задевать?

Удручала не только эта потеря. С тех пор как Келли приехала в Арканзас, ее сон стал беспокойным, наполненным кошмарами. А иногда она спала так крепко, что вообще ничего не видела – как будто проваливалась в бездонную черную пустоту, – и просыпалась после этого со странным ощущением неуверенности и головной болью.

Временами Келли испытывала раздражающее ощущение, что кто-то бывает в доме, трогает ее вещи. Бумаги на столе оказывались лежащими не в том порядке. Открытка от матери на время исчезла, хотя Келли была уверена, что не выбрасывала ее, а затем столь же таинственным образом появилась.

Келли решила, что все это – просто игра ее воображения, и поклялась больше не читать книги Зейна. Какими бы замечательными они ни были, их странность пугала Келли, вызывала беспокойство и чуть ли не параноидальный бред.

Вдобавок, Келли предстояла сложная задача найти хозяев для кошек и глупышки Полли-Энн. Вчера Полли-Энн внезапно заболела – ее рвало так сильно, что Келли решила везти ее к ветеринару. Но мало-помалу собака поправилась, демонстрируя поразительную живучесть большинства животных. Келли вздохнула с облегчением; она успела привязаться к этому добродушному существу.

Нет, думала она, глядя на лист бумаги, торчащий в пишущей машинке, разве можно работать, когда в голове теснится столько мыслей? Самых разных – от домашних животных и потерянного ключа до Зейна. Снаружи донесся рев музыки. Чтобы доставить ей удовольствие, Терри Хардести до сегодняшнего дня включал свой магнитофон не слишком громко. Но теперь, в раздражении, он решил наказать ее.

Келли знала, что просить его уменьшить звук бесполезно – Терри поступит по-своему ей назло. Пришлось закрыть все окна и включить кондиционер, чтобы перекрыть доносящийся снаружи шум.

Келли внезапно пожелала, чтобы Зейн оказался рядом: он мог бы отправиться к Терри и потребовать приглушить музыку. А если бы Терри отказался, Зейн просто-напросто взял бы его за шиворот и зашвырнул в озеро. Да, Зейн достаточно силен, чтобы с легкостью проделать это.

Прекрати думать о нем, приказала себе Келли. Немедленно прекрати о нем думать. Ты больше никогда с ним не увидишься. Никогда!

Наступил вечер. Хвала небесам, Терри отправился на лодочную прогулку, прихватив свою дурацкую музыку. Разогнув ноющую спину, Келли поднялась из-за стола и отправилась в спальню, чтобы надеть купальник.

Она не стала тратить время на еду, только пожевала булочку, которую вчера принесла Мэвис. Булка оказалась сухой и горьковатой на вкус. Стряпня Мэвис заслуживала самой низкой оценки. Тем не менее она догрызла булку.

На берегу она поиграла с Полли-Энн, заставляя ее побегать, ибо собака большую часть дня провела, преданно лежа у ее ног, и теперь нуждалась в разминке. Наконец Келли вошла в воду, оставив Полли-Энн сидеть на берегу.

Вечер был изумителен, предзакатное солнце озаряло пушистые облака золотыми и алыми бликами. Вода была прохладнее нагретого воздуха и ласкала разгоряченную кожу, подобно шелку.

Легко переплыв озеро, Келли поплескалась у противоположного берега, однако сегодня она утомилась быстрее, чем обычно; руки и ноги налились странной тяжестью.

Келли нахмурилась, разводя руками воду и глядя в сторону своего берега. Странно, подумала она, что-то зрение мутится. Она видела Полли-Энн, терпеливо ждущую ее возвращения. Секунду неподвижное белое пятнышко казалось ярким и отчетливым, а затем его будто заволокло дымкой.

Келли прищурилась. Внезапно она поняла, что чувствует себя плохо. К горлу подкатила тошнота.

Черт побери, она переутомилась и перенервничала, а ела так мало, что ее организм взбунтовался. Нырнув с камня, она поплыла к дому кролем, быстро продвигаясь вперед.

Она уже была на полпути между двумя берегами, когда живот пронзила жгучая боль, сменившаяся настолько сильной судорогой, что она вскрикнула и набрала в рот воды.

Келли закашлялась, пытаясь удержаться на плаву. Но тут налетела вторая судорога, заставив ее беспорядочно задергаться. Волна ударила ей в лицо, вода снова попала в горло.

И вновь боль завладела ею. Келли открыла рот, чтобы позвать на помощь, вновь наглоталась воды и окончательно ослабела.

Этого не может случиться, в панике думала она. Такое может произойти с кем угодно, но только не со мной!

Охваченная паникой, она закашлялась и с головой ушла под воду. Она не владела собственным телом, не могла контролировать свои движения. Этого не может быть!

И тем не менее это произошло. Она была беспомощна. Она тонула.

Обхватившие ее руки были сильными – очень сильными.

Сердце кололо, легкие и горло казались обожженными, желудок ныл, руки и ноги беспомощно повисли; ей не хватало сил даже открыть глаза.

Келли смутно ощущала, что ее положили лицом вниз на что-то твердое и колючее. Холод сковал ее тело, и Келли конвульсивно задрожала.

Мощные руки больно надавили ей на спину, заставляя сделать вдох, и тут же ослабили давление. Наполнивший легкие воздух был жгучим, и Келли захотелось, чтобы ее оставили в покое, позволили погрузиться во мрак.

Но руки вновь надавили на спину, вынуждая сделать еще один мучительно-глубокий вдох. Внезапно эти руки стали ее врагами: они не переставали мучить ее до тех пор, пока прерывистое дыхание не стало почти ровным.

Те же руки перевернули ее на спину, пальцы провели по волосам, вытерли лоб. Ее лица коснулось еще что-то – теплое и влажное. Собака, вяло подумала Келли, ее лизнула собака.

Затем Келли вновь подхватили и понесли. Ее руки беспомощно повисли, веки отяжелели. Она понимала, что только что вернулась из мрака, и это возвращение показалось ей бесконечно долгим и мучительным.

Она услышала, как хлопнула дверь. Потом ее положили на что-то мягкое и оставили лежать. Кровать. Она лежит на кровати. Теперь можно без опасений погрузиться в темноту.

Но нет – что-то резко ударило ее по щеке.

Келли попыталась отвернуться, но вновь получила пощечину.

Голос, подобный грому, прорычал:

– Ну-ка, открывайте глаза! Быстро!

Третий удар был еще сильнее, и слезы подкатили к ее глазам. Она с трудом приподняла веки, стараясь разглядеть своего мучителя.

Перед нею всплыло лицо – обеспокоенное, серьезное и красивое.

Рука приподняла ее подбородок, другая обвила за плечи, заставляя сесть.

– Не смейте, – произнес он, глядя ей в глаза. – Я знаю, вы были там. Возвращайтесь ко мне.

Глубокие серые глаза тревожно блестели; Келли узнала эти глаза – она отражалась в них прежде и теперь отразилась вновь.

– Зейн? – с трудом выговорила она.

– Он самый, кто же еще?

Келли затрясло так сильно, что у нее застучали зубы. Зейн приподнял ее и посадил к себе на колени.

– Успокойтесь, – произнес он. С Зейном было так хорошо, что Келли захотелось прижаться к нему навсегда.

Она вновь закрыла глаза, наслаждаясь его надежным теплом.

– Что-то случилось…

– Несомненно. – Он гладил ее по спине, унимая нервную дрожь.

– Меня тошнило…

– Знаю. Один раз прямо на меня.

Келли застонала от унижения.

Зейн похлопал ее по плечу.

– Все в порядке. Озерной водой можно смыть что угодно. Теперь я совершенно чист – благодаря вам.

– Вы промокли, – произнесла она.

– Вы очень наблюдательны.

Келли снова задрожала.

– Вы меня спасли?

– Можно сказать, да.

– Но как? – спросила Келли, крепче прислоняясь к его плечу. – Откуда вы взялись?

– Приехал сюда верхом, постучал и увидел, что дома никого нет. Увидел собаку на берегу. Посмотрел туда, куда смотрела она. И заметил вас.

– Со мной было что-то не так? – Келли никак не удавалось вспомнить последовательность событий. Она потерлась щекой о плечо Зейна.

– Вы плыли как-то странно – неуверенно. А затем и вовсе скрылись под водой.

– Спасибо вам, – выдохнула Келли. Она чувствовала ровное биение его сердца. «Все хорошо, – нашептывал этот звук ей на ухо. – Ты в безопасности».

– А теперь ложитесь, я укрою вас, – мягко произнес Зейн.

– Нет! – воскликнула она. – Держите меня!

Он промолчал, проводя рукой по ее влажным волосам, и Келли почувствовала, как его сердце забилось сильнее.

– Держите меня, – вновь попросила она, – пожалуйста! Не уходите, не надо!

На мгновение в комнате повисло молчание, нарушаемое только грохотом его сердца под ухом Келли.

– Хорошо, – произнес он, целуя ее в щеку. – Я здесь, рядом.

Он лег, не разжимая объятий.

– Только не отпускайте меня! – забыв о стыде, умоляла Келли.

– Келли, Келли… – Голос Зейна стал хриплым и глухим, как будто ему тоже что-то причиняло боль. – Я держу вас. И никуда не уйду.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Келли проснулась, чувствуя себя разбитой, продрогшей, больной и одинокой.

Она была плотно укрыта одеялом, полоска света падала в слегка приоткрытую дверь спальни. Полли-Энн лежала в ее ногах, не сводя глаз с хозяйки и нерешительно помахивая хвостом.

Застонав, Келли попыталась приподняться на локте, но тут же рухнула на подушку. Она не могла отчетливо вспомнить происшедшее, только чувствовала, что пропустила что-то важное, то, что не смогла уловить и что теперь уже не вернуть.

– Неужели вы подаете признаки жизни? Или мне послышалось?

Келли смутилась. Зейн! Вот о чем она забыла: он держал ее в объятиях, а теперь ушел. Постель без него казалась холодной и пустой.

– Так вы ожили?

Она натянула одеяло до подбородка.

– Вряд ли.

Полоса света из гостиной стала шире, как только открылась дверь.

– Плохо. Я уже начал к вам привязываться.

Келли взглянула на стоящего на пороге Зейна.

Потом вновь застонала и отвернулась. Должно быть, она ужасно выглядит, подумала Келли и с головой нырнула под подушку.

Зейн присел на край кровати.

– Почему вы прячетесь?

– Я чувствую себя так, что мне хочется провалиться сквозь землю.

– Что за детские хитрости!

Он осторожно разжал ее пальцы и убрал подушку. Потом бережно провел ладонью по ее спутанным волосам, приглаживая их.

– Как вы себя чувствуете?

– Глупо, – пробормотала Келли, крепко зажмурив глаза. – Невероятно глупо.

Как чудесно чувствовать прикосновение этой руки! Как уютно от присутствия рядом Зейна!

Его пальцы пробежали по затылку, а затем спустились к шее.

– Я имел в виду – в физическом смысле.

– Чувствую себя продрогшей, мокрой, больной. И глупой.

– Понятно, – произнес Зейн, взяв ее за плечи и заставив повернуться. Взглянув на него, Келли замигала. На лицо Зейна, подчеркивая выразительность черт, падал свет от двери. – Вам необходима горячая ванна. И что-нибудь горячее внутрь. А потом – сухая, чистая постель. Сейчас что-нибудь придумаем. Где ваш халат? Тот самый, который закрывает каждый дюйм вашего тела?

– В шкафу, – со вздохом ответила Келли.

Зейн успокаивающим жестом положил ей руку на лоб.

– У вас нет лихорадки, – произнес он. – Ну-ка, вставайте, изнеженное существо.

Зейн приподнял ее, задержав на плечах руки чуть дольше, чем было необходимо. Это продолжалось всего один миг, но он наполнил Келли странным приятным теплом, постепенно разгоравшимся внутри. Она с трудом поборола желание обвить руками его шею и прижаться к сильной груди. Внезапно захотелось, чтобы Зейн обнимал ее всегда, целовал так, как в ту памятную ночь на берегу.

Но он отпустил ее и поднялся.

– Вы имеете какое-нибудь представление о том, что с вами случилось? – спросил он, подходя к шкафу. Вытащив халат, протянул его девушке.

Келли взяла халат, но при этом коснулась руки Зейна; ее до глубины души поразило, что столь простое прикосновение вызвало в ней такую бурю желания.

– Нет. Кажется, это была судорога. Я читала о подобных случаях. Но ни со мной, ни с моими знакомыми этого еще не случалось.

– Но теперь все в порядке? – Зейн обхватил ее за плечи и поставил на ноги так, что Келли оказалась всего в нескольких дюймах от него. На сей раз он убрал руки слишком поспешно.

Келли испустила долгий, прерывистый вздох.

– Со мной все хорошо. Что бы там ни случилось на озере, сейчас уже все прошло.

– Вот и отлично, – кивнул он. – Тогда примите ванну. А я пока займусь яичницей.

Взявшись рукой за ее плечо, Зейн подтолкнул девушку в сторону ванной.

У Келли от слабости подкашивались ноги, к тому же ей было неловко раздеваться догола и чувствовать себя такой беспомощной, когда в соседней комнате находится малознакомый мужчина. Однако теплая вода оживила ее и заставила вновь почувствовать вкус к жизни. Завернувшись в просторный халат и вытерев волосы, Келли побрела в гостиную.

Зейн стоял у плиты, помешивая на сковородке яичницу-болтунью. Со сдержанным любопытством взглянув на Келли, он промолчал.

Так же молча он положил яичницу на тарелку, подхватил выскочивший из тостера тост и поставил тарелки на стол.

– Садитесь, – приказал он, – и ешьте. Келли села.

– Из вас вышел бы чудесный муж, – заметила Келли. Яичница выглядела аппетитно, и даже растворимый кофе в чашке стал пахнуть ароматнее, чем обычно.

– Это точно, – пробормотал он, садясь напротив. – Я перестелил вашу постель. Полагаю, в дальнейшем мне придется отмывать здесь полы и всерьез заняться посудой. Но разве кто-нибудь способен оценить мои мучения у раскаленной плиты и стертые до костей пальцы? Нет – никто и никогда.

Келли с жадностью накинулась на еду: в ней проснулся волчий аппетит.

– Только я способна вас оценить. Вы спасли мне жизнь, избавили меня от голодной смерти – как же я могу этого не оценить?

Зейн пожал плечами.

– Не знаю; уж какой-нибудь повод вы непременно найдете.

– Послушайте, – начала Келли – согревшаяся, насытившаяся, испытывавшая удовольствие от присутствия Зейна, – я должна извиниться перед вами. Я прочитала вашу книгу, «Ее демон-любовник», и должна признаться: она замечательна.

Хотелось увидеть, как Зейн отреагирует на ее слова. Вероятно, будет доволен, польщен, а может, отнесется к ее словам скептически или же, наоборот, проявит скромность. Зейн же просто подпер подбородок ладонью и молвил:

– «Замечательна» – это явное преуменьшение.

Келли пожалела о своем комплименте, заставившем глаза Зейна вновь зажечься насмешливым огоньком.

– А вам ведь не чуждо тщеславие, верно?

– Мне нравится, когда вы напускаете на себя строгий учительский вид. Нет, я не тщеславен. Иногда, выполняя работу, надо просто чувствовать, что делаешь то, что надо. Этого мне достаточно.

Келли вздохнула и отпила глоток кофе. Она была слишком слаба, чтобы опять вступать в спор.

– Все верно, – нехотя признала она. – Мне всего лишь хотелось, чтобы вы знали: я напрасно осудила вас. Я была не права.

– Тогда почему же, – спокойно спросил Зейн, оглядывая ее холодными серыми глазами, – мне кажется, что вы по-прежнему не одобряете меня? Боже милостивый, да на вашем лице опять появилась маска учительницы! И это в два часа утра!

– Как? В два часа? – воскликнула Келли. – Сейчас уже два часа?

– Вы проспали почти пять часов. А я остался здесь, чтобы убедиться, что с вами все в порядке. А в чем, собственно, дело? Боитесь за свою репутацию?

Келли покраснела и уставилась на полупустую чашку с кофе.

– Я просто не знала, что уже так поздно.

– Да, еще заходила ваша соседка и настойчиво справлялась, кто я такой. Мэвис, или как ее там. Она видела, как я нес вас в дом. Мне она, между прочим, не понравилась – слишком навязчивая особа. И потом, есть в ней что-то отталкивающее, фальшивое.

– Нет, она добрая, – возразила Келли, не отрывая глаз от чашки. Интересно, наблюдает ли за ее дверью Мэвис и сейчас, ведь она знает, что Зейн до сих пор в ее доме. – Просто она слишком осторожная – видимо, потому, что живет одиноко.

– А вот мне она показалась настойчиво чего-то добивающейся; правда, не уверен, чего именно. Ее речь была слишком беспокойна и уклончива. Кроме того, мне пришлось побеседовать с еще одним вашим соседом – о его музыке. Я велел приглушить ее – вы спали.

Келли подняла голову, ее глаза расширились.

– Вы беседовали с Терри?

Зейн пожал плечами и взглянул на нее с выражением, напоминающим одновременно и гримасу, и улыбку.

– Послушайте, у Джимми уже состоялась «беседа» с ним прошлым летом об этой оглушительной музыке. Этот тип действует намеренно – у него какое-то пристрастие к шумовому загрязнению. Не спорю, он наверняка ваш приятель, и все же…

– Он не мой приятель, – перебила Келли.

– Но именно так он сам заявил, – сообщил Зейн, и его глаза раздраженно блеснули. – Он шел за мной по пятам, настаивая на своем праве заботиться о вас. Он сказал – и я повторяю его термин, – что вы «его собственность».

– Его собственность? – воскликнула Келли. – Да как он посмел? Я сама по себе – и уж ни в коем случае не его собственность!

Зейн хохотнул, и его смех нельзя было назвать приятным.

– Вам придется самой разобраться с этой проблемой. Вечером в его лодке вы выглядели именно его собственностью. Во всяком случае, мне пришлось вышвырнуть его с крыльца. Надеюсь, это не слишком повредит вашим отношениям.

Келли недоуменно провела рукой по влажным волосам.

– Вышвырнуть с крыльца? Вы действительно вышвырнули его?

– Да, – ледяным тоном отозвался Зейн. – Он достал меня. Поэтому я сграбастал его за воротник и ремень пижонских штанов и перебросил через перила. Но не тревожьтесь – он приземлился на ноги.

Келли смотрела на него, не зная, радоваться этому известию или испытывать отвращение. Зейн был так силен, что с легкостью мог бы выбросить за перила крыльца и не такое тщедушное существо, как Терри Хардести. Она недовольно покачала головой и строго произнесла:

– Насилие ничего не решает. – Какая жалость, что Зейн не зашвырнул Терри в озеро!

Зейн мрачно и зло взглянул на нее.

– Вы когда-нибудь пытались втолковать что-нибудь этому олуху?

– Да.

– Тогда поверьте мне: в этом случае насилие – единственное решение проблемы.

Келли сдержала улыбку. Разумеется, Терри был невыносим – чрезмерно самоуверенный, туповатый и злопамятный, и, вероятно, убедить его можно было только тем единственным способом, которым воспользовался Зейн.

Но она была против любого способа насилия и потому решительно покачала головой и сжала воротник халата у горла.

– Вы настоящий человеконенавистник – вам никто не нравится.

– Да, – подтвердил Зейн, встречая ее взгляд с раздражающе спокойным выражением. – И вы тоже мне не нравитесь сегодня. Я говорил вам, что опасно заплывать так далеко одной.

Келли отодвинула пустую тарелку. То, что с ней случилось, было странной, необъяснимой случайностью; такое, возможно, бывает раз в жизни. Но и Зейн, и Терри считали своим долгом наставлять ее. Келли надоело выслушивать от мужчин поучительные нотации. Она промолчала, только упрямо вздернула подбородок.

– Не появись я здесь, вы бы достались на корм рыбам, – заявил Зейн. – Довольно глупо.

– Верно, верно, – устало согласилась Келли, раздраженно двигая по столу рукой, – больше я этого не сделаю. Мне повезло, что вы появились вовремя и спасли меня от моей собственной глупости; и так далее, и тому подобное… – Она закрыла лицо руками: на нее внезапно накатили испуг, стыд и потрясение. – Но зачем вы приехали? Считаете себя обязанным навещать меня – как и совать нос в дела всех соседей?

Долгую минуту Зейн сидел молча. Келли потерла увлажнившиеся от неожиданных слез глаза. Слишком многое произошло, надавило на плечи, и теперь она ощущала странную опустошенность и душевное смятение.

Келли не отрывала ладоней от лица: было легче отгородиться от Зейна, чем смотреть на него. Ей стоило немалых трудов наконец-то поднять голову. Как всегда, Зейн вызывал в ней настоящую бурю чувств, швыряющую ее из стороны в сторону, как утлую лодчонку.

Почему она так сильно привязалась к нему, зная, что это за человек? Письмо Джимми лежало в другой комнате; да и Мэвис, бдительная Мэвис, не раз предупреждала ее относительно Зейна, а у Мэвис не было причин лгать.

– Мне хотелось поговорить с вами, – наконец произнес он хриплым голосом.

– Так говорите, – сдавленно отозвалась Келли. – Что вы хотите сказать?

– Вы опять собираетесь заплакать? – подозрительно спросил Зейн.

– Нет! – Келли резко мотнула головой, слыша предательскую дрожь в собственном голосе и ненавидя себя за это.

– Поговорим позднее, – тем же нетерпеливым тоном заключил Зейн. – Только не плачьте, не стоит.

– Я не собиралась плакать, а если бы и захотела, вашего совета спрашивать бы не стала, – отозвалась Келли. Комок в горле мешал ей говорить.

– Ложитесь в постель, – без малейшего сочувствия в голосе приказал Зейн. – Вам необходимо лечь.

Келли печально покачала головой.

– Мне надо уйти, – заключил он. – Я больше ничего не могу для вас сделать. Ложитесь в постель.

Келли молча кивнула. Она слышала, как скрипнул отодвинутый стул, чувствовала, как долго Зейн стоит, глядя на нее. Потом – глубокий вздох и стук каблуков по полу. Келли поняла, что Зейн большими шагами пересекает комнату, открывает дверь и плотно прикрывает ее за собой.

Оставшись одна, Келли позволила себе вволю выплакаться. Вспомнила сковавший движения ужас, когда обнаружила, что тонет. Зейн, сильный и надежный Зейн, спас ее. Но как не думать о письме Джимми, обо всех женщинах, которыми Зейн овладел и которых бросил?.. Объятия его были такими ласковыми, такими надежными – как она могла им не довериться?..

Зейн ехал по озаренной лунным светом дороге, наблюдая, как играют тени в серебристом свете.

Ему пришлось уехать так внезапно только потому, что больше он не мог оставаться в этом доме, не испытывая желания вновь обнять ее. И он прекрасно понимал, что на этот раз его объятия не доставят Келли желанного утешения.

Ему хотелось любить ее – до тех пор, пока на небе не погаснут звезды. Глупое, нелепое желание – она обращалась с ним как с прокаженным. Но временами эта девушка смотрела на него с такой лаской в глазах, что ему хотелось схватить ее и никогда больше не отпускать. Однако для чего ему все это? Как мог он, человек, решивший жить тихо и уединенно, связаться с таким клубком противоречий?

Ему не следует даже думать о ней, что толку? Она слишком юна, слишком не подходит ему во всех отношениях, да к тому же неодобрительно относится к нему по причинам, которых Зейн не понимал, и кроме того, им постоянно мешало что-то еще. Ему было необходимо поговорить с ней. Но едва он начал, как тут же чем-то глубоко и сильно уязвил ее. Она не хочет видеть его рядом, а уж тем более – в своей постели. Но ему, как честному человеку, необходимо было во всем признаться.

Серый в яблоках конь двигался неспешным шагом, все дальше и дальше унося его от Келли через мир неверных теней.

Келли проснулась от настойчивого стука в дверь. Вяло отбросив волосы с лица, она потянулась за халатом. Собака восторженно заскакала вокруг, пока Келли брела к двери.

– Дорогая моя! – воскликнула Мэвис, завидев хозяйку. – У вас все в порядке? Когда уехал этот мужчина? Я собралась войти, чтобы позаботиться о вас, но он уперся как бык. Вы уверены, что с вами все в порядке?

– Я себя прекрасно чувствую, – заверила ее Келли, не испытывая ни малейшего желания видеть Мэвис в роли заботливой сиделки.

– Да? А выглядите вы ужасно, – беспокойно заметила Мэвис. – Я вас не разбудила? Ступайте в ванную, приведите себя в порядок, а я покуда приготовлю хороший завтрак. На ваших косточках должно нарасти хоть немного мяса.

Келли попыталась убедить соседку, что не хочет завтракать, а тем более – доставлять Мэвис беспокойство. В конце концов они сговорились на том, что Мэвис приготовит кофе, и Келли, устало вздыхая, отправилась умываться и причесываться.

Когда она вернулась, Мэвис принялась хлопотать и щебетать, наливая ей кофе и задавая бесчисленные вопросы – впрочем, остающиеся без ответа.

Неужели и вправду Келли отправилась купаться после ужина? Разве она не знает, что это опасно? Она достаточно отдохнула? По виду ей бы надо проспать не меньше месяца! Получала ли она письма от матери? Как поживает милая Сисси? Этот Грей – он не домогался ее?

Сама-то Мэвис, конечно, не интересуется сплетнями, но Джимми говорил, что какая-то девушка пыталась покончить жизнь самоубийством из-за этого Грея, и Мэвис кажется, что она непременно подвела бы Джимми и Сисси, если бы не помешала этому кошмарному человеку увлечь Келли.

В процессе разговора Келли вновь почувствовала себя плохо: головокружение и тошнота усилились настолько, что ей захотелось броситься в постель и проспать несколько миллионов лет. Стоит только отдохнуть, и в ее голове прояснится. Она прекратит думать о Зейне, о потерянных в последнее время вещах и воображаемых призраках, бродящих ночами по дому.

Но стоило признаться Мэвис, что ей дурно, как та немедленно вызвалась уложить ее в постель и посидеть рядом. Утомленной Келли пришлось просто умолять уйти сердобольную соседку.

Едва передвигая ноги, она добрела до спальни и уже собралась лечь в постель, когда тишину вдруг разрезал взрыв классической музыки. Глянув в щель между ставнями, Келли увидела, что Терри Хардести восседает на своей террасе, рядом с громыхающим магнитофоном.

Он был облачен в купальные трусы; костлявое тело блестело от масла. По-видимому, Терри был поглощен чтением толстой книги, хотя время от времени бросал в сторону дома Келли такой взгляд, будто желал сглазить и дом, и саму Келли.

Келли вздохнула, забралась в постель и забылась беспокойным сном, несмотря на Терри и грохочущую музыку Бетховена.

А вновь проснулась, когда кто-то постучал в дверь. Это был не настойчивый, требовательный стук Мэвис и не самодовольное громыхание высокомерного Терри. Нет, звук был негромким, но нетерпеливым и властным; Келли сразу узнала его – так стучать мог только Зейн.

С трудом поднявшись, она побрела к порогу. Удалось даже пригладить встрепанные волосы и оправить халат, который она не смогла снять перед тем, как улечься в постель.

Открыв дверь, она нелепо заморгала в ярких лучах солнца. Перед ней стоял Зейн, окруженный таким яростным сиянием, что сам казался тенью. Позади него, во дворе, виднелся сверкающий черный джип. Странно, каждый раз является по-новому, в смущении подумала она. Какой-то неведомый волшебник, появление которого невозможно предугадать…

– Вы еще спите? – спросил Зейн. – Вам опять плохо?

Келли смущенно нахмурилась.

– Со мной все в порядке. Кажется, я просто переутомилась. Входите.

Он ступил через порог и оглядел ее со смесью досады и беспокойства.

– Полдень уже давно прошел. Вы проспали все это время?

У Келли раскалывалась голова, но в остальном она чувствовала себя почти в норме. Единственное, что ее беспокоило, – Зейн. Он был одет в поношенные джинсы и темно-синюю рубаху, от которой его волосы казались почти белокурыми, а глаза – искрящимися.

– Я вставала и пила кофе с Мэвис, – нехотя призналась Келли, потирая лоб.

– Вы что-нибудь ели? – спросил Зейн.

Она покачала головой.

– Только спала. Сама удивляюсь, как это получилось. Терри вынес магнитофон на террасу, врубил его на полную мощность и стал поглядывать на этот дом так, как будто насылал на него проклятья. Это стало действовать мне на нервы. Он какой-то странный тип.

Внимательно оглядывая ее с головы до ног, Зейн кивнул.

– Я заметил его. Завидев меня, он выключил магнитофон и скрылся в доме. Старушка соседка шла к нему с тарелкой какой-то стряпни.

Келли отвернулась: ей стало неуютно под его пристальным взглядом.

– Мэвис всегда чем-нибудь угощает, постоянно приносит с собой что-нибудь. Лучше бы она этого не делала. Но она так одинока…

– Может быть. Но могу поклясться, в ней есть что-то, что вызывает у меня недоверие.

Она испытывает к вам подобные чувства, захотелось признаться Келли, но она этого не сделала. Только вновь покачала головой, все еще ощущая тошноту, и устало взглянула на Зейна. Он стоял, расставив ноги и скрестив руки на груди, слегка приподняв одно плечо.

– Итак, вы вернулись, – тихо произнесла Келли. – Зачем?

Зейн сжал зубы, его лицо затвердело.

– Посмотреть, как у вас дела. И поговорить. Но прежде всего – оденьтесь. Мне опротивел этот халат. Он выглядит так, будто в него можно завернуть целый Род-Айленд.

Келли вяло улыбнулась. Десять минут спустя она почувствовала себя лучше, тщательно расчесав волосы и переодевшись в белые слаксы, бледно-розовую рубашку и белые сандалии.

Зейн стоял у плиты, разогревая целую сковородку аппетитных маленьких оладий.

– Почему вы так любите готовить? – устало спросила она, прислонясь спиной к холодильнику. – Разве это не портит ваш облик создателя триллеров?

– Я живу уединенно, поэтому мне незачем заботиться о своем облике. Я люблю одиночество. Кроме того, мне больше нечем накормить вас. Ваш холодильник набит старыми печеньями и пирожками.

– Это стряпня Мэвис, – со вздохом произнесла Келли. – Она так старается, и мне неприятно оскорблять ее в лучших чувствах. – Повернувшись, она открыла дверцу холодильника и извлекла тарелки с зачерствевшими приношениями Мэвис. Сложив печенье в пакет, Келли протянула его Зейну: – Заберите домой. Скормите своим цыплятам или кому-нибудь еще. Мне не хочется их выбрасывать. Да и Полли-Энн капризничает и даже не дотрагивается до них.

Бедная Мэвис, подумала Келли, подойдя к окну и глядя на озеро. Эта женщина мечтает творить чудеса на кухне, но все ее усилия оказываются тщетными. Печально, ведь Мэвис так старается всем угодить.

Зейн прошел к столу и водрузил на него тарелку с оладьями и банку с сиропом.

– Садитесь и ешьте, – приказал он. Келли обернулась.

– В который раз вы приказываете мне «садиться и есть», – заметила она. В приоткрытое окно залетел ветер, разлохматив волосы Зейна.

– Верно, – без улыбки подтвердил он. – Садитесь и ешьте.

Она села. Зейн принес вилку и чашку кофе, затем сел напротив. Как обычно, его глубоко посаженные серые глаза изучающе смотрели на Келли, приводя ее в беспокойное и неловкое состояние.

– Но зачем вы постоянно кормите меня? – спросила она. – И почему вот так наблюдаете за мной?

– Кормлю потому, что вам нужна еда. А наблюдаю… – Он глубоко вздохнул. – Я наблюдатель по натуре, вот и все.

Он отвернулся и уставился на утесы на противоположном берегу. Келли молча ела, поглядывая в сторону озера. Казалось, оба стараются избежать разговора.

– Спасибо, – наконец произнесла она и вновь вспомнила обо всех женщинах Зейна и удивилась, как он может быть одновременно таким жестоким и таким внимательным. Вероятно, это его обычная тактика – сначала привлечь к себе, а жестокость и холодность появляются позднее. – Это было замечательно. Но больше так продолжаться не может – мне не нужна нянька.

– Знаю, – любезно отозвался Зейн, не глядя на нее. Ветер усилился, поймав вихор его волос и играя им. Опять повисло напряженное молчание. – Эта женщина… – наконец проговорил он задумчивым голосом, – Мэвис. Припоминаю, Джим говорил о ней – немного. Она постоянно писала ему. Пару раз он ответил на ее письма, но без особого желания. Думаю, она напоила его и Джим проболтался о чем-то, о чем не должен был говорить. Он редко упоминал об этом. Казалось, эта женщина беспокоит его, но не совсем понятно, почему. А теперь она беспокоит меня… – Он покачал головой.

Келли нахмурилась, ожидая, что Зейн добавит что-нибудь еще, но тот молчал. Келли с трудом верилось, что милая, приветливая Мэвис могла кого-то напоить.

– Это неправда, – сказала она, – это всего лишь плод вашего воспаленного воображения. Они были друзьями. Джим доверял ей – и немало.

Он доверял ей значительно больше, чем вам, хотелось добавить Келли. Вы погубили веру Джима в вас – и поделом. Знали ли вы, что он собирался обратиться за помощью к ней, а не к вам? И потому она вам не нравится – потому, что вы это знаете?

Зейн повернул к ней холодное, спокойное лицо.

– Она ему не нравилась. Джим был одним из моих лучших друзей. Кому знать, как не мне.

Но Джим больше не желал дружить с вами, с горечью подумала Келли. Он устал от ваших выходок. Он не мог уважать вас.

– Так получилось, что я видела письма Джима, которые он писал Мэвис, – сообщила Келли, выпрямив спину и расправив плечи. – Эти письма сейчас у меня. Он был о Мэвис очень высокого мнения и полностью доверял ей.

Зейн издал свой неподражаемый короткий издевательский смешок.

– Послушайте, я не собираюсь заводить споры об этой женщине. Нам необходимо побеседовать о более важных вещах.

Келли напряглась, с раздражением наблюдая, как отвердело его лицо.

– Поговорить? О чем же?

Он глубоко вдохнул и сделал резкий выдох.

– О ваших книгах и о тех сказках, которые вы пишете сейчас.

Ее сердце сжалось.

– А, вы прочитали мои книги, – отозвалась Келли, стараясь говорить спокойно. – И они вам не понравились. Другого я и не ожидала. Мы видим все совершенно в разном свете.

– Не в этом дело. – Зейн нетерпеливо пожал плечами. – Послушайте, я не стал бы беспокоиться ни секунды, не будь вы племянницей Джима. Я бегу от вдохновенных авторов как от чумы. Не читаю их творений, не даю советов и не пытаюсь их учить. Но, боюсь, в вашем случае я сделаю исключение.

Лицо Келли покрылось румянцем, она нервно провела рукой по волосам.

– Не так уж плохи мои книги, – попыталась защититься она. – В конце концов, они изданы. Мой агент видел главы из новой книги сказок и сказал, что сможет продать ее. И только потому, что вам они не нравятся…

– Келли, простите меня. Именно потому я и приехал к вам вчера вечером, но для разговора время оказалось неподходящим. – Его голос охрип и звучал резко. – С вашими книгами все в порядке – даже слишком в порядке. Вы обманываете своих читателей. И если не прекратите делать это, никогда не станете писать так хорошо, как могли бы. Будете заурядным автором, и не более.

– Обманываю? – мгновенно оскорбившись, воскликнула Келли. – Я – обманываю?

– Вот именно, попросту мошенничаете, – мрачно подтвердил он. – Вы забываете о честности, у вас все слишком хорошо, прилизано и слащаво. Вы не желаете признавать, что в мире есть зло, закрываете на это глаза. Да ведь и пишете вы не о настоящих животных! Единороги, игрушечные медвежата… Почему бы вам не позволить себе писать о том, что будит в вас сильные чувства, а не о воображаемых предметах?

Келли была поражена, оскорблена, ввергнута в унижение. Она по-доброму отнеслась к его работе, даже похвалила ее. Почему же он так жесток к ней? Она схватилась за край стола так цепко, что суставы пальцев побелели.

– Вы понятия не имеете о детских книгах…

– Зато хорошо знаю, что такое писательский труд, – прорычал он. – Вижу, когда он бывает не напрасным. И понимаю, что в каждой по-настоящему хорошей детской книге есть отрицательный герой – колдун, злой волшебник, волк, тролль, есть проклятия и угрозы. Дети хотят видеть темные стороны – им это необходимо. Только так они способны вырасти.

– Понятно, – язвительно произнесла разгневанная Келли. – Наконец-то вы высказались. Значит, я – поверхностный и бесчестный автор. Вполне возможно, я слишком осторожничала с первыми двумя книгами. Но эти сказки будут совсем другими, они будут…

Он прервал ее, рубанув по воздуху ладонью яростным и нетерпеливым жестом.

– Сказки ничем не отличаются от первых двух книг. Вы чересчур осторожничаете, изгоняете из них все признаки жизни.

– Откуда вам знать? – гневно спросила Келли. – Вы никогда их не читали. Я их никому не показывала, кроме агента, – даже моей маме…

Внезапно она замерла, поняв, что произошло, и это поразило ее сильнее, чем физический удар. Кровь прилила к ее лицу, она потрясенно взглянула на Зейна.

– Вы их прочли, – едва слышно произнесла она. – Правда? Прошлой ночью, пока я спала. Вы нашли рукопись и читали ее. Вы не имели права это делать!

– Не имел, – процедил он сквозь сжатые зубы. – Но мне хотелось остановить вас, если вы совершаете прежнюю ошибку. Я убедился: вы опять ошибаетесь.

Келли встала так резко, что едва не опрокинула стол. Тарелка соскользнула на пол и разбилась, но Келли не обратила на это внимания. Зейн тоже поднялся, и теперь они смотрели друг на друга в упор, как два противника, готовые вступить в бой.

– Вы не имели права! – яростно повторила она. – Надо бы выплеснуть этот кофе прямо вам в лицо! Вы животное!

– Так выплесните, если от этого вам станет легче, – проговорил Зейн. – Но вопрос в том, будете ли вы после этого писать лучше. Вот что меня тревожит.

– Каким это образом я смогу писать лучше? – саркастически выпалила Келли. – По-вашему, я поверхностна, холодна, мне недостает таланта и смелости. Я ничтожество в сравнении с вами. Да, мне никогда не стать столь значительным и известным автором, как вы.

На его виске голубоватой молнией запульсировала вена.

– Нет, вы не поверхностны, вы умеете чувствовать, и у вас, безусловно, есть талант – так воспользуйтесь всем этим. Вы когда-нибудь перечитывали свои сказки? В них снова действуют придуманные существа: еще один единорог, крылатый конь, игрушечная собачка, стремящаяся стать настоящей, морской змей.

– И что же в этом плохого? – закричала Келли, сжимая кулаки. – Ничего! Ровным счетом ничего!

– А что плохого в настоящих животных и настоящих чувствах? – возразил Зейн. – Что плохого в рассказе о… да хоть об этой собаке? Об этой глупой, никому не нужной, помешанной псине, которую никто не любит?

Он с отвращением указал на Полли-Энн, которая стояла рядом и с обожанием глядела на них, радостно подергивая хвостом.

– Я буду писать то, что захочу, и как захочу! – вспылила Келли. – Вы такой же самоуверенный идиот, как Терри, – пытаетесь поучать, как выполнять мою работу, что я должна думать и как мне следует жить! И я отвечу вам то, что ответила ему: убирайтесь. Убирайтесь отсюда и не смейте возвращаться!

– Вот это да! – со злобным удовольствием ответил Зейн, уперев палец ей в грудь. – Вот это настоящая страсть! Почему бы вам не попробовать написать об этом?

– Уходите! – приказала она. – Иначе я начну швырять в вас чем попало! Имейте в виду, я не шучу!

– Если вы считаете, что это будет забавно, то очень ошибаетесь, – издевательски отозвался Зейн. – Я могу придержать язык и позволить вам и дальше писать посредственные книги, которые кажутся вам гениальными. Я ничего бы вам не сказал, если бы не задумался над этим. Джимми был моим другом, и я…

Терпение Келли лопнуло с искрами, подобными фейерверку, разметавшемуся в небе.

– Джимми не был вашим другом – он вас терпеть не мог! – выкрикнула она. – При упоминании о вас его бросало в дрожь! Вы ему надоели!

Зейн нахмурился. Очевидно, эти слова всерьез его задели.

– Что такое?

– Он не был вашим другом и в точности знал, что вы за чудовище, – ответила Келли, зло прищурившись. – Он презирал вас. И я могу это доказать.

Келли выбежала в спальню, рванула ящик стола и одним движением вытащила из него письма. Потом прошагала в гостиную. Зейн стоял у стола в угрожающей позе, его лицо потемнело от гнева.

– Вот, – сказала Келли, скомкав письма и засовывая их в пакет с печеньем Мэвис. – Здесь им и место – вместе с другим мусором! Покопайтесь-ка тут, чтобы узнать, что он в действительности думал о вас, мерзавец! Да, «мерзавец» – вот отличный эпитет для вас. Неудивительно, что вы пишете о чудовищах, – вы сами одно из них! А теперь убирайтесь вон!

Она швырнула пакет ему в руки, бросилась к двери и распахнула ее.

– Вон, – приказала она. – И немедленно.

Зейн прошел мимо, затем остановился и шагнул к Келли, возвышаясь над ней. Вена на его виске вновь запульсировала, серые глаза горели холодно и твердо, как алмазы.

– Пишите свои фантазии, Келли, – произнес он хриплым от гнева голосом, – но вкладывайте в них хоть немного чувства, чтобы люди им поверили. И помните, что, хотя в мире много добра, здесь есть и зло – настоящее зло. Им нельзя пренебрегать. Никогда.

– Я уже научена этому, – горько произнесла она. – Вы и мой отец преподали мне горький урок. Убирайтесь сейчас же.

Он долго смотрел на нее с безрадостной улыбкой, от которой кривились уголки рта.

– До свидания, – произнес наконец Зейн, и в его голосе засквозило безграничное презрение. Он повернулся и вышел.

Келли захлопнула дверь, нетвердыми шагами подошла к дивану и бросилась на него, подняв подушку. Как сквозь сон она слышала ворчание мотора джипа, постепенно затихающее вдали.

Она утомленно приложила ладонь к лихорадочно горячему лбу. Хотелось расплакаться, но мешала отвратительная пустота внутри, ощущение, что она растратила все свои слезы, все чувства и больше у нее ничего не осталось.

Спустя несколько минут Келли нехотя поднялась и, качнувшись, опустилась на стол Джимми, на котором стояла ее пишущая машинка. Она посмотрела на разложенные на столе бумаги. Да, действительно он рылся в них, даже сунул нос в последнее письмо матери – оно оказалось свернуто неаккуратно. Да такой негодяй заслуживает не просто ненависти, а гораздо большего.

Не в силах думать дальше, она заставила себя собрать наполовину оконченную рукопись. Пытаясь забыться, Келли начала перечитывать ее, представляя, какой мог ее увидеть Зейн.

Наконец ей удалось сосредоточиться. Музыка из дома Терри прервалась. Вероятно, Мэвис каким-то образом образумила неистового доктора. Какая блаженная тишина после всех треволнений дня!

Но по мере того, как Келли читала собственную рукопись, тошнота и пустота заполняли ее нутро, руки начали предательски дрожать. Она пробежала глазами сперва одну сказку о животных, затем вторую.

О нет, думала она, покачивая головой, нет, этого не может быть! Сказки были бесхитростными, гладко написанными, поучительными и жизнерадостными! Но Зейн прав: в них чувствовалась явная пустота, недостаток чего-то очень важного. Что-то в них было слащавое, глуповатое…

Услыхав настойчивый стук Мэвис в дверь, Келли не смогла заставить себя ответить. Ее сковало оцепенение. «Безвредные». Да, именно так выразился продавец о ее книге. Этот эпитет лучше всего подходил ее сказкам – они и вправду были безвредными.

Последние несколько недель жизнь Келли была сложной, наполненной переживаниями – пожалуй, чересчур сильными. Но ни одно из них ни в коей мере не отразилось в ее сказках. Она отгораживалась от реальности тем же способом, которым хотела защитить своих читателей. Зейн немедленно почувствовал это. Его не удалось одурачить, но саму себя она обманывала, и от сознания этого ее голова разболелась еще сильнее.

Беспокойство нарастало в ней, тисками сжимая сердце. Зейн – невозможный мужчина, но в здравом смысле ему не откажешь. Каким бы опасным он ни был, Келли неудержимо влекло к нему.

Критика, исходящая из его уст, была бы очень ей полезна, но она отказалась от нее. Теперь уже ничего не имело смысла…

– Келли! Келли, вы здесь? Дорогая, с вами все в порядке? Этот ужасный человек снова беспокоил вас? Откройте дверь, милочка.

– Не могу, – сдавленным голосом отозвалась Келли. – Со мной все в порядке, но я не могу вас впустить, Мэвис. Мне необходимо побыть одной.

– О, дорогая, я так беспокоилась о вас! Я испекла вам булочки с арахисовым маслом. Пожалуйста, откройте – я так тревожусь!

– Позднее, – с трудом выговорила Келли, прижимая ладонь к горячему лбу. Слова в книжке расплывались перед глазами, но она заставила себя забыть обо всем на свете и продолжала читать.

Наконец Мэвис ушла, пообещав, что заглянет позднее, но прежде сообщила, что забота о Келли – ее долг.

Келли дочитала рукопись до конца, а затем вынудила себя начать снова. Наконец она отложила стопку бумаги в сторону и уставилась на нее, как будто видела в первый раз. Бессильные слезы навернулись на глаза. В конце концов с чувством невозвратимой потери она насухо вытерла глаза, разорвала рукопись и неловко сунула ее в корзину для бумаг.

Потом оглянулась на Полли-Энн, которая стояла, радостно наблюдая за хозяйкой, и так отчаянно виляла хвостом, что все ее тело двигалось из стороны в сторону.

Келли с трудом сглотнула.

– Начнем все заново, – произнесла она. – И нечему тут радоваться – работа предстоит тяжелая. Тяжелее, чем когда-либо прежде.

Келли всем сердцем проклинала Зейна. Ничего, она еще покажет ему – даже если умрет от усталости! Девушка решительно села за пишущую машинку и вставила чистый лист бумаги.

Странно, но теперь, когда от переживаний раскалывалась голова, слова находились гораздо легче, чем в течение всего лета. Она не вставала из-за стола до тех пор, пока не сгустились сумерки.

Периодически возвращалась Мэвис, стучала и требовала впустить ее в дом. Келли извинялась через закрытую дверь и объясняла, что не может бросить работу. Она понимала, что поступает невежливо, но и впрямь никак не могла оторваться. Ни на минуту.

Неутомимая Мэвис вновь появилась после наступления темноты и сообщила, что оставит тарелку с булочками на крыльце. Нет, нет, она не будет беспокоить милейшую Келли, пусть сама возьмет их после ее ухода. Ведь будет обидно, если птицы расклюют булочки.

– Хорошо! – крикнула через дверь Келли, чувствуя неловкость, но не в силах прервать работу.

Убедившись, что Мэвис ушла, она открыла дверь. Щербатая бело-голубая тарелка с булочками стояла на крыльце, и Келли виновато взяла сей подарок, внутренне сожалея о своем негостеприимстве по отношению к Мэвис.

Келли не ела с тех пор, как Зейн накормил ее оладьями. Сжевав подряд две булочки и запив их молоком, она вяло закрыла машинку и забралась в постель.

Ночью ей чудился приглушенный шум двигателя машины. Мысль о возможном возвращении Зейна наполнила ее странной смесью чувств. Нет, это был звук изношенного двигателя старенькой машины Мэвис. Келли испытала облегчение и в то же время разочарование.

Потом взглянула на часы, но никак не могла разглядеть цифры. Поняла только, что уже очень поздно. Куда это Мэвис отправилась посреди ночи? Вероятно, в булочную, работающую круглосуточно, чтобы купить муки и других припасов для стряпни, вяло подумала Келли. Но затем мысль о Мэвис куда-то исчезла, и ею овладел сон – беспокойный и неотступный.

Проснулась она в шесть утра. Терри Хардести опять включил магнитофон на полную громкость. Что за невозможный, эгоистичный человек! – с отчаянием подумала Келли. Что он задумал? Неужели наказывать ее все оставшееся лето? Какие еще муки ей придется претерпеть? Терри начинал ее пугать.

Кто-то заколотил в ее дверь, не смущаясь ранним часом. Голова Келли была налита свинцом, в ушах гудело; ей казалось, что все вокруг сошли с ума.

К собственному раздражению, она узнала настойчивый стук Зейна.

– Немедленно впустите меня, Келли, – потребовал он громовым голосом, – или я вышибу дверь. Вам грозит беда.

Она услышала, как в утреннем воздухе разнесся высокомерный голос Терри Хардести:

– Немедленно прекратите орать! Я пожалуюсь, что вы оба нарушаете общественное спокойствие. Эти отвратительные коты бродят по моему газону, ловят птиц у моей кормушки. Я этого так не оставлю! Возьму и всех их отравлю! Накормлю их досыта мышьяком! Так и знайте!

– Хардести, – пророкотал голос Зейна, – если вы не оставите эту женщину – и этих котов – в покое, я лично скормлю вам пятнадцать фунтов использованной кошачьей подстилки! Келли, откройте же, черт побери! Вы здесь? С вами ничего не случилось?

Удары сотрясали дверь. Келли вскочила и поспешила в переднюю, потеряв всякую надежду выспаться.

– Не смейте мне угрожать! – вопил Терри Хардести. – Вы уже нанесли мне оскорбление, я подам на вас в суд! Вы – маньяк! Прекратите ломиться в дверь! Это переходит все границы!

Зейн еще сильнее замолотил кулаком. Келли распахнула дверь. В глазах Зейна светилась дикая решимость; он мрачно усмехался.

– С вами все в порядке?

– Нет, – фыркнула Келли, – не все. Терри запустил музыку с самого рассвета; двое помешанных мужчин обмениваются угрозами во всю глотку. Вы едва не сломали мне дверь. Терри прав – вы маньяк. Что случилось? Что вам нужно?

– Отправить вас в Кливленд.

– Что? – изумилась она. – Нет. Мне еще многое предстоит – продать этот дом, например.

Его рот сжался в упрямую складку; дыхание тяжело рвалось сквозь губы.

– Нет, вы уедете. Я покупаю этот дом. Не могу упустить такой случай – это доставит мне удовольствие. А вам придется уехать, Келли. Вы вляпались в слишком большие неприятности. Укладывайте вещи.

Он выглядел таким рассвирепевшим, что Келли невольно отступила назад.

– Нет, – упрямо заявила она. – Вы не имеете права приказывать мне. Я не стану укладываться.

– Нет, станете. – Его голос испугал Келли, а от улыбки по спине пробежал холодок. – Вы прямо сейчас уложите вещи, а я вам помогу. Вы немедленно уедете отсюда, не теряя ни минуты.

Подхватив Келли на руки, Зейн понес отбивающуюся девушку в спальню.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– Отпустите меня! – кричала Келли, изо всех сил колотя Зейна по плечу. Он не обращал внимания на ее удары, и все, что ей удалось, – больно отбить себе пальцы. Не заметив этого, Келли ударила его вновь.

Зейн бесцеремонно швырнул ее на кровать, распахнул шкаф и принялся вытаскивать оттуда ее одежду.

– Вы уедете. Вы просто какое-то скопище неприятностей, и я отсылаю вас домой. Можете сидеть в обнимку со своей мамой и читать волшебные сказки. У меня больше нет на вас времени.

Открыв ящик стола, он начал выбрасывать оттуда вещи, укладывая их в чемодан. Когда он дошел до ее белья, то принялся швырять его с еще большим ожесточением, чем все остальное.

– Руки прочь от моей одежды!

Он даже не оглянулся, а когда наконец поднял голову, в его взгляде смешались лед и пламень.

– Вы виделись с Мэвис после того, как я оставил вас вчера днем?

– Нет, – сказала Келли, поднимаясь с постели. – Какое вам дело?

Она начала вытаскивать из чемодана скомканную одежду. Зейн резко повернулся и схватил ее за руки повыше локтей. Неожиданное ожесточение изумило и встревожило Келли.

– Вы ели что-нибудь, приготовленное ею? – спросил он.

– Нет, – сказала Келли, чувствуя тепло его рук. – То есть да – несколько булочек… Но в чем дело? Что происходит? Прекратите!..

– Где Мэвис? – спросил Зейн, рывком придвигая ее к себе. – Куда она уехала? Сейчас только половина седьмого, но ее машина исчезла, а дом заперт.

– Понятия не имею, где она, – сердито отозвалась Келли. – Вы что, спятили? Что все это значит?

Зейн склонился над ней, и его челюсть затвердела, как гранит.

– Сегодня утром я проснулся пораньше, чтобы отправиться на рыбалку – в сущности, чтобы забыть о вас. Я обнаружил на дворе шесть дохлых цыплят и еще одного подыхающего.

– Что? – ошарашенно спросила Келли, пытаясь вырваться из его рук. Казалось, он лишился рассудка. Келли отчаянно забарахталась в тисках его рук.

Зейн легонько встряхнул ее, чтобы успокоить, и проговорил сквозь сжатые зубы:

– Они были отравлены. Я накормил их чертовой стряпней, которую всучила вам Мэвис, и они погибли. Эта женщина пыталась отравить вас. Вот почему вас скрутила судорога и вы чуть не утонули.

– Что? – ничего не понимая, повторяла Келли. – О чем вы говорите?

Изумленная, она перестала отбиваться. Какими бы бессмысленными ни казались его слова, в них была ужасная правда. Внезапно разрозненные события связались в одну цепочку.

Конечно же, ведь она съела булочку как раз перед тем, как отправилась купаться. С возрастающим ужасом она припоминала, как иногда спала так беспробудно, словно была чем-то одурманена, а Мэвис постоянно появлялась на ее пороге, предлагая что-нибудь съесть. Потрясенная, она вспомнила, как налила суп Полли-Энн – именно после этого собака заболела. С тех пор Полли-Энн наотрез отказывалась от еды, приготовленной Мэвис.

Келли заснула как убитая как раз после того, как вчера утром Мэвис напоила ее кофе. Прошлым вечером она съела булочки и вновь забылась сном – несмотря на свое желание поработать.

Она напряглась, испуганно уставившись на Зейна.

– Нет, Мэвис не могла этого сделать, – произнесла она, отчаянно качая головой. – Почему? Зачем ей было выводить меня из строя?

Его лицо по-прежнему оставалось раздраженным, руки сжимались так же крепко.

– У вас есть нечто, что ей страстно хотелось заполучить, – камни. Должно быть, Джимми проболтался о них – когда был пьян. Вероятно, он сказал этой женщине больше, чем следовало бы, потому что считал ее милой, безопасной и вполне приличной.

– Но она не может завладеть камнями, – возразила Келли. – Они находятся в безопасности, в банковском сейфе.

– Вот тут вы ошибаетесь, – возразил он. – Послушайте, я живу здесь уже давно и знаком со многими людьми. Я достаточно безобидный человек, но способен свернуть горы, если это понадобится. Потому и позвонил сегодня президенту банка в шесть утра и заставил его сделать проверку.

– Проверку чего? – в отупении спросила Келли.

Мускулы его лица напряглись.

– Некто явился в банк вчера днем, подписался именем Сисси Кординер, предъявил свой ключ от сейфа, открыл его и ушел.

– Что? – в изумленном недоверии пробормотала Келли. – Но ведь мама в Кливленде…

– Догадываюсь, что это была Мэвис и что сейчас камни у нее. Я позвонил в полицию. Они открыли банк пораньше, чтобы устроить эту самую проверку. И я могу поклясться чем угодно, что ваши драгоценности исчезли. Не знаю, как ей это удалось, но Мэвис заполучила их.

Келли обмякла и опустилась на постель. Зейн стоял рядом; его грудь поднималась и опадала, как будто он боролся с чем-то невидимым. Келли с силой прижала пальцы к вискам, как будто пытаясь утихомирить вихрь мыслей.

– Никто не может открыть банковский сейф, – наконец произнесла она. – Это невозможно. Надо иметь ключ. Надо, чтобы подпись совпадала с подписью на карточке…

– Знаю, – ответил Зейн, бросая ее летние майки в чемодан. – Но каким-то образом ей это удалось.

Келли покачала головой.

– Я… мне казалось, что я потеряла запасной ключ от дома. Вначале он висел на гвозде у двери, а затем вдруг исчез. В первый же день, как она появилась здесь… – Келли замолчала, восстанавливая в памяти ход событий. – Да, она споткнулась и схватилась за дверной косяк. Должно быть, тогда она его и взяла. Иногда мне казалось, что вещи лежат чуть иначе – не так, как прежде. Я считала, что это игра воображения. Но она… она приходила сюда. Пока я спала, она сюда заходила…

Зейн свернул ее шорты и положил их в чемодан.

– Мать упоминала что-нибудь о банковском сейфе? У вас была карточка с ее подписью? А может, она написала вам, что отослала карточку прямо в банк?

Келли взглянула на него, внезапно онемев от ужаса.

– Да… – Ее голос превратился в хриплый шепот. – Только вчера я получила весточку о том, что она отослала карточку в банк. Карточка должна была прийти одновременно с письмом ко мне. Этим утром мне показалось, что письмо свернуто иначе. Я думала, что кто-то читал его… даже подозревала, что это сделали вы. Неужели его прочла Мэвис?

– Я не читаю чужие письма, – коротко отозвался Зейн.

– Но вы же сочли уместным заглянуть в чужую рукопись, – так же резко возразила Келли.

– Это другое дело, – фыркнул он. – И потом, мы сейчас обсуждаем не мои прегрешения. Наш предмет – Мэвис. Значит, она могла войти сюда, прочесть письмо и узнать, что банк получил карточку с подписью Сисси. Верно?

– Она знала о камнях. – От осознания всего этого Келли затошнило. – У нее был ключ от дома, она знала, что под влиянием ее стряпни я сплю так крепко, что она может войти, а собака по доброте характера даже не залает. Она могла прочесть письма, которые я писала матери и которые получала от нее в ответ… Значит, она знала, что у мамы был ключ от сейфа, и знала, что банк получил ее карточку…

– Возможно, – ответил Зейн, со стуком захлопнув чемодан. – И она видела подпись вашей матери на письмах, так что смогла воспроизвести ее. Она могла зайти сюда, забрать ваш ключ от сейфа, отправиться в банк, заявить, что она ваша мать, предъявить подпись, которая совпала с подписью на карточке, и получить доступ к сейфу. Никто ничего не заподозрил. Служащие банка никогда не видели вашу мать в лицо.

Келли уставилась на него, чувствуя мучительное головокружение.

– Открытка, присланная мамой, исчезла! Должно быть, Мэвис взяла ее, чтобы подделать подпись. Служащие банка не могли знать, что она не моя мать. Но мой ключ? Она украла мой ключ от сейфа? Вчера я пила с ней кофе. Она могла взять его, пока я выходила из комнаты. Тогда мне вновь сделалось плохо – должно быть, она что-то подсыпала в кофе. Прошлой ночью она настояла, чтобы я непременно взяла ее булочки. Должно быть, вчера ночью она приходила снова, когда я спала, – но зачем? А потом мне показалось, что я слышу шум ее машины. Что случилось? Ничего не понимаю…

– Вас ограбили – вот в чем дело, – процедил Зейн сквозь зубы. – Наверняка она украла ключ вчера утром, а ночью положила его на место. Черт, неужели вы не понимаете, Келли? Поскольку ключ оказался бы на месте, вы никогда бы не узнали, что случилось. Вы не узнали бы о пропаже камней до конца лета, когда отправились бы за ними в банк.

– Они не могли пропасть, – в отчаянии произнесла Келли. Ей виделось, как все мечты ее матери, да и ее собственные, развеиваются как дым.

– Пошли! – приказал Зейн. Взяв Келли за локоть, он потащил ее к входной двери.

Колени девушки подогнулись. Она перевела взгляд с Зейна на потрепанный коврик у порога. Из-под него выглядывал угол конверта.

– Интересно, – произнес он. – Смотрите.

Она опустилась на корточки и приподняла край коврика. Под ним лежал розовый конверт с нацарапанным именем «Келли». Непослушными пальцами она вскрыла конверт. Там оказалась короткая записка: «Дорогая моя Келли, я только что получила письмо от брата из Канзаса – он болен и нуждается в моей помощи. Я должна спешить. Вернусь, как только смогу. Вы еще услышите обо мне! В конце концов, я хочу забрать к себе этих милых кошечек! Будьте осторожны, милочка. С любовью, Мэвис».

Келли в полном недоумении уставилась в глаза Зейну.

– Она уехала, – дрожащим голосом произнесла она и повернула к двери. – Ключ! Я хочу убедиться, что ключ здесь!

Зейн последовал за ней в комнату. Она рывком вытащила из стола сумочку, открыла бумажник и заглянула внутрь.

– Ключ еще здесь, – выдохнула она. – Быть может, вы все-таки ошибаетесь…

Черты Зейна затвердели еще сильнее.

– Говорю вам, Келли: она положила его обратно. Так, чтобы вы ничего не заподозрили. Уверен, камни исчезли. И она вместе с ними.

– Если она и в самом деле взяла их… – Келли не договорила: ее затошнило от неизъяснимого предчувствия. Триста тысяч долларов, тупо вспомнила она. Деньги, которые бы позволили маме увидеть мир и хоть немного почувствовать себя беззаботной. Деньги, которые дали бы Келли свободу писать. Она отчаянно нуждалась в этой свободе – нужно было начать заново свою книгу, Зейн слишком доходчиво объяснил ей это.

Она вновь взглянула в его непроницаемые глаза, в которых не удавалось уловить ни следа эмоций.

– Может быть, камни никуда не делись… – Эти слова она выдохнула как молитву.

Но молитва эта не была на сей раз услышана. Когда Зейн привез ее в банк, президент, сонного вида мужчинами двое полицейских наблюдали, как она открывает сейф. Он оказался пуст.

Камни исчезли. Они испарились, и вместе с ними испарилась и Мэвис Прюэр.

Милая, простодушная старушка, так любившая стряпать, маленькая, безвредная седовласая женщина со сломанной ногой оказалась воровкой, и настолько искусной, что ухитрилась совершить то, что казалось невозможным: обвела вокруг пальца банковских служащих и исчезла с целым состоянием в кармане.

После того как Келли и Зейн заявили о случившемся в полицию, он привел ее в маленькое кафе на площади выпить чашку кофе.

– Я так и не могу понять, – устало произнесла Келли, – почему она не украла камни у Джимми?

– Вероятно, именно для этого она и приехала сейчас сюда, – безучастно ответил он. – Но выяснилось, что Джимми мертв.

– Я хотела сказать: почему она не забрала их прошлым летом? В свой первый приезд?

– Может, и пыталась. Вероятно, ей пришлось поспешно уехать, потому что ее разыскивали. Первоначально она могла приехать сюда из желания спрятаться и переждать опасность – эта женщина не в первый раз совершает преступление. Очевидно, она профессиональная воровка и уже не первый раз занимается подобными вещами.

Келли промолчала. Она думала, как сообщить маме об ужасной потере. Поставив локти на стол, она прикрыла глаза ладонями.

– Поверьте, – хрипло заговорил Зейн, – ее наверняка поймают и вернут ваше наследство. Не тревожьтесь. Тем временем я куплю этот проклятый дом, а позже перепродам кому-нибудь еще – это не трудно. Ну, и, конечно, позабочусь о животных.

Со смешанным чувством привязанности, сожаления и раздражения Келли вспомнила о Полли-Энн. Эта собака много раз впускала воровку в дом, виляла хвостом, прыгала у ног и улыбалась от удовольствия. И тем не менее Келли не испытывала к ней ненависти – у этого существа был единственный порок: избыток любви к человечеству.

– Я не нуждаюсь в ваших благодеяниях, – запротестовала она. Ей не хотелось быть обязанной Зейну, она жаждала только одного – чтобы ее оставили в покое. Подняв голову, она мрачно взглянула в лицо Зейна и встретилась с его твердым взглядом.

– Никакие это не благодеяния, – заметил Зейн, скривив губы. – Я сделаю это ради собственного спокойствия. Вы – городское дитя; здесь вам не место. Отправляйтесь домой и живите спокойно со своей матерью. За несколько недель вас здесь накачали какой-то дрянью, чуть не утопили и ограбили.

Лицо Келли вспыхнуло; она резко отшвырнула пустую чашку.

– Я… – начала она. Зейн оборвал ее.

– Да что там, – с явной насмешкой проговорил он, – мало того что вы привязались к воровке, так на вас еще запал этот идиот Хардести! И я не собираюсь – повторяю, не собираюсь – сидеть как на иголках и гадать, что ему может взбрести в голову. Едва ли вашей маме понравится, что вы оказались в подобной ситуации, Джимми тоже не одобряет это с небес, и я, черт побери, тоже этого не хочу!

Слезы, с которыми Келли боролась все утро, горячей волной подступили к глазам, но ей удалось сдержаться.

– Во-первых, никакое я не дитя. Во-вторых, я могу сама позаботиться о себе…

Ответом ей был жестокий смешок Зейна.

– С моей точки зрения, вы ребенок, и у меня нет никакого желания возиться с вами – можете вбить это себе в голову или нет? Я вздохну с облегчением, как только вы уедете отсюда. Я профессионал, меня ждет работа, а вы любительница, перевернувшая всю мою жизнь.

Келли испустила длинный, прерывистый вздох.

– Я понимаю… вы вправе сердиться. У меня сложилось о вас превратное мнение. Мэвис подделала мамин почерк и наверняка подделала почерк Джимми. Должно быть, она сочинила все, о чем говорилось в письме, но зачем? Почему она это сделала? У нее были настоящие письма Джимми. Наверное, она украла писчую бумагу Джимми из стола и изменила конец одного из них…

Ее слова не произвели на Зейна никакого впечатления. По его виду Келли поняла: Зейн прочитал отданные ему письма.

– Но это был почерк Джимми, – беспомощно добавила она. – Так мне показалось…

– Боже мой! – воскликнул Зейн, с пренебрежением глядя на нее и качая головой. – Я прочитал все это сегодня утром. Как вы могли поверить этим выдумкам? Джимми не мог бы так написать. Он никогда не выражался подобным образом – ни о ком. У Джима были свои недостатки, но он не был лицемером и никогда в жизни не предавал друзей. Неужели вы его так плохо знали? А ко мне – присматривались ли вы ко мне? Вряд ли. Вы смотрели на меня сквозь собственное предубеждение.

Мучительное сожаление пронзило Келли.

– Она лгала. Джим наверняка говорил ей о вас. Должно быть, она знала, что вы стоите на страже его интересов, и боялась вас. Вероятно, она меньше всего желала вашего присутствия здесь. И поэтому лгала.

Зейн прищурился.

– Дело не в том, что она лгала. Дело в том, что вы так чертовски легко ей поверили. В голову не пришло хоть раз поговорить со мной – нет, вы просто верили всему, что она плела. Это в ваших правилах, верно? Вы же не привыкли доверять своим чувствам. Удобнее принимать все на веру с чужих слов – так проще и безопаснее.

Сжав зубы, Келли заморгала, яростно борясь с накатившими рыданиями. Было трудно оскорбить ее сильнее, потому что сказанное им было правдой. Она поверила ужасному навету и даже не попыталась расспросить. А ведь можно было признаться ему в своих подозрениях и дать возможность оправдаться…

– Уезжайте домой, к маме, – холодно произнес Зейн. – Пишите ваши аккуратненькие рассказики, живите тихой чистенькой жизнью. Не тревожьтесь о драгоценностях – ручаюсь, вы получите их обратно.

Он встал и бросил на стол деньги в уплату за кофе.

– Пойдем, дитя, – пренебрежительно процедил он. – Вас ждет длинный путь в Кливленд.

Келли отправилась домой. Предсказание Зейна насчет камней сбылось – полиция в Миссури задержала Мэвис через несколько дней после кражи. При ней оказались не только камни, но и значительная сумма наличными, полученная в качестве страховки: Мэвис умело изображала перелом ноги.

Она не потрудилась выбросить копию ключа от дома Джимми: он по-прежнему лежал в ее кошельке. Еще одно доказательство обнаружилось в самом доме – в чашке из-под кофе и в оставшихся булочках оказались огромные дозы наркотиков.

Мэвис неоднократно появлялась в доме Джимми, пока Келли спала. Она стащила открытку от Сисси, чтобы поупражняться в ее подписи, выкрала бумагу из стола, чтобы подделать письма, в которых оболгала Зейна. Как только Мэвис узнала, что подпись Сисси уже хранится в банке, тут же стащила ключ от сейфа из бумажника Келли. Добраться до сейфа и драгоценностей оказалось простейшим делом. Но чтобы не вызвать у Келли никаких подозрений, Мэвис утром дала ей очередную дозу наркотиков, чтобы та спала, пока не будет возвращен ключ.

Однако Терри Хардести своим пристальным наблюдением за домом Келли несколько нарушал планы Мэвис. Ей пришлось изрядно потрудиться, чтобы и его вывести из строя. Но она не смогла вновь пробраться в дом Келли до той памятной ночи, когда та заснула с помощью тех же самых булочек, которыми Мэвис удалось усыпить Терри Хардести. Тогда-то Мэвис и проскользнула в дом, вернула ключ на место, написала прощальную записку и уехала с драгоценностями в чемодане.

Мэвис Прюэр была также известна под именем Марвел Прескотт, и полиция долго расследовала невероятно длинный список ее фальшивых имен и совершенных преступлений.

Как сообщили Келли по телефону, Зейн оказался прав насчет Мэвис и Джимми. Прошлым летом Мэвис приехала на озеро, чтобы отсидеться после очередного рискованного дела в Техасе. Ей удалось втереться в доверие к Джимми, после чего она стала понемногу вытягивать из него необходимые сведения.

Как только Мэвис узнала о существовании драгоценностей, у нее возникла мысль завладеть ими. Но пока в ее изворотливом уме созревал план, она заподозрила, что ее разыскивают и уже напали на след. Поэтому пришлось немедленно уехать, оставив Джимми до поры до времени в безопасности.

Несмотря на бегство, полиция задержала Мэвис. В Хьюстоне ей удалось отвертеться от наказания за подлог, и ее освободили, но теперь ее вина в краже драгоценностей была доказана.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – философски заметила Сисси. Дочь, естественно, рассказала ей о краже, но так и не призналась в том, какой опасности подвергалась она сама. О Зейне тоже умолчала.

Чувствуя впервые в жизни финансовую поддержку, Сисси буквально ожила. Как всю жизнь и мечтала, она отправилась на Гавайи и вскоре познакомилась с вдовцом из Цинциннати, полным, низеньким мужчиной, владельцем книжного магазина. Он заговорил о переезде в Кливленд, и Келли поняла, что ее мать впервые за долгие годы холодного одиночества обрела надежную защиту.

Келли дописала свою книгу. На этот раз она вкладывала в нее всю душу; все короткие сказки отличались по эмоциональному настрою. Книга была распродана быстро, отзывы оказались великолепными, один из критиков даже назвал Келли «чародейкой, новым классиком детских произведений».

Теперь можно было пребывать в счастье и восторге. Дар Джимми пришелся как нельзя более к месту, как он того и желал. Сисси расцвела; невооруженным глазом было видно, что она стоит на пороге новой жизни. Келли совершила то, что и собиралась: написала книгу, которую полюбили дети и которой восхищались взрослые.

Но даже спустя год после отъезда из Арканзаса она по-прежнему не могла избавиться от мыслей о Зейне. Ни в коем случае нельзя было так оскорбительно отзываться о его работе! Теперь она прочитала все его романы. Зейн оказался отличным, великолепным писателем.

Сисси критиковала новые литературные пристрастия Келли – до тех пор, пока дочь не уговорила ее прочесть «Ее демона-любовника». После этого Сисси произнесла: «Да, этот человек умеет писать, но его вещи не в моем вкусе. Каждому свое» – и с тех пор его книги не критиковала.

Больше всего Келли мучили мысли о том, что она так легкомысленно поверила Мэвис. Она по-прежнему не могла взять в толк, почему эта женщина так жестоко исказила истину. Неужели она настолько боялась Зейна, что всеми силами стремилась отвратить от него Келли?

Так или иначе, она преуспела в своих стараниях. Больше того – отвратила и самого Зейна от Келли. Девушка с горечью признавалась себе, что влюблена в Зейна. Его лицо, тепло тела, звук голоса преследовали ее, и когда она читала его книги, то явственно чувствовала присутствие Зейна, как будто в романах таились заклинания, способные вернуть его.

Мэвис Прюэр отравила не только ее тело, горько думала Келли, – она отравила ее душу. Хуже всего было то, что из-за нее прервались отношения, которые могли расцвести в чудесное, удивительное чувство.

Нет, хватит мечтать, велела себе Келли, надеяться не на что. Он никогда не смог бы любить ее. В его глазах Келли слишком глупа и самонадеянна. Он же сам сказал, что будет рад избавиться от нее, и, очевидно, не кривил душой. С тех пор как они расстались, Келли ни разу не встречалась с ним, не пыталась ему писать – удерживал стыд.

Келли заполняла дни работой. Писала большую и сложную книгу, в которой фантазии и реальность смешивались более смело, чем когда-либо позволяла себе Келли.

Однажды, сырым апрельским вечером, приятель Сисси из Цинциннати повел ее на постановку «Пети и волка», а Келли осталась дома одна. Она сидела за столом в своем крохотном кабинете и обдумывала следующую главу.

Звонку в дверь она не придала ни малейшего значения, ибо к ним частенько вечерами заглядывали соседи.

На Келли были голубые джинсы и бледно-желтый свитер. Волосы она заплела в косу, но та уже успела растрепаться, поскольку Келли привыкла теребить ее, сидя за пишущей машинкой. Длинные пряди выбились и повисли вдоль щек, но Келли не стала причесываться.

Отбросив карандаш, который вертела в пальцах, Келли направилась к двери. Она уже научилась обходиться с гостями без церемоний. Сейчас скажет пришедшему, что Сисси нет дома, а затем вежливо, но твердо сообщит, что ей пора за работу.

Келли с решительным видом открыла дверь, и приготовленные заранее слова застыли у нее на губах.

Девушка мгновенно замерла, как будто неведомый волшебник обратил ее в камень.

На пороге стоял Зейн, за ним было видно сумеречное весеннее небо. Зейн был одет в темные слаксы и толстый медно-красный свитер, в котором его плечи казались еще более мощными. Он стоял в своей обычной позе – засунув руки в карманы, – но лицо было торжественным.

Как же хорошо Келли помнила это лицо! Высокие, резко очерченные скулы, сильную челюсть, упрямый подбородок, глубоко посаженные глаза. Правда, волосы успели отрасти и немного потемнели – тогда они выцвели под солнцем.

Зейн смотрел прямо ей в глаза и покачивал головой, словно его что-то тревожило.

– Зейн? – наконец выговорила Келли.

– Меня преследовали, – сдавленным голосом произнес он.

Ее сердце подскочило к горлу.

– Что?

– Меня преследовали, – повторил он, играя желваками. – Вы преследовали меня. Как прекрасный призрак, от которого я так и не смог избавиться.

Келли не была уверена, что правильно расслышала, так гулко стучала кровь в ее ушах.

– Я… – Она запнулась. Наверняка ей послышалось. Машинально она проговорила: – Не хотите зайти?

– Нет, – ответил он, мотнув головой. – Я хочу, чтобы вы вышли. Похоже, вечер обещает стать первым по-настоящему весенним. Пойдемте встретим его вместе.

Она кивнула, не в силах отвести от него взгляд. Его глаза были такими же серыми и блестящими, какими она их помнила, в них отражались сложные переживания. Зейн подал ей руку, и Келли молча взяла ее. Рука оказалась теплой, твердой и надежной, из нее как будто лилась жизненная сила.

Зейн вывел ее на веранду. Дом Сисси стоял на большом участке, заросшем высокими деревьями; возле крыльца рос огромный куст сирени, покрытый лиловыми бутонами.

Остановившись, Зейн взглянул на Келли и вновь покачал головой; горькая улыбка скривила его губы.

– Я слышал, вы написали отличную книгу, Келли. Она заслужила похвалу критиков. Вы добились того, чего хотели, и я горжусь вами.

– Спасибо. – Голос Келли дрогнул. Она была так счастлива видеть его, что щемило сердце. – Я не добилась бы этого без вас, – добавила она.

Только бы Зейн не исчез так же внезапно, как появился! Она хотела сказать ему слишком многое, но от неожиданности растеряла все слова.

– Мне казалось, что я никогда не смогу простить вас за то, как вы высказывались о моих книгах, но вы оказались правы. Вы сказали то, что надо было сказать.

– Я наговорил немало того, что вы вряд ли простите, – ответил он и сжал руки на ее запястьях.

– Мы оба наговорили много лишнего, – едва слышно произнесла она.

Он кивнул и мрачно усмехнулся.

– Но неужели теперь ничего уже не поправить?

– Надеюсь, что можно, – произнесла Келли и прикусила губу. Она прекрасно знала, что давным-давно все ему простила. – Конечно же, можно!

Зейн придвинулся ближе, и Келли очутилась в его объятиях.

– Я намного старше вас, – печально произнес Зейн куда-то ей в волосы. – И похож на Джима. Вьетнам прибавил мне добрый десяток лет, а случай с родителями – еще больше. Мне по душе тихая, уединенная жизнь. Я много рыбачу, много размышляю о вампирах, привидениях и призраках. Денег у меня достаточно, но я живу скромно, потому что не могу вообразить, на что их потратить. У меня есть все, чего только можно пожелать. Все на свете. Кроме вас.

Он засмеялся.

– Да, кроме вас. Я испробовал все, чтобы выбросить вас из головы. Но сначала не переставал сокрушаться, что вы поверили наветам Мэвис. Постоянно мучился вопросами, зачем ей это было нужно, почему вы поддались на ее уловку, но не находил ответа.

– Я и сама этого не понимаю, – проговорила Келли. На ее глазах заблестели слезы. Она непроизвольно обхватила его за плечи, потому что все еще боялась, что он исчезнет.

Зейн осторожно вытер слезы с ее щек.

– Не плачьте, – хрипло сказал он. – Теперь я знаю все. Помните, я рассказывал о своем отце – о том, как в него стреляли, как он был ранен… Ну так вот, Мэвис была женщиной из той пары, что стреляла в него. Она не забыла мое имя – так звали моего отца, человека, из-за которого она попала в тюрьму. Это случилось почти двадцать лет назад, но она боялась, что я ее вспомню. И я вспомнил бы, если бы пригляделся к ней повнимательней.

– Значит, она была в той машине, которую остановил ваш отец? – еле слышно выдохнула Келли. – Так как же она осмелилась вернуться?

Зейн помолчал, качая головой.

– Это может показаться странным, но кому, как не нам с вами, знать, что реальность может оказаться сложнее любой фантазии. Люди, подобные Мэвис, навещают одни и те же места. Она объездила Техас, Арканзас, Миссури, Теннесси – пряталась там, жила здесь, затем возвращалась обратно. За годы она переменила множество имен. Вначале никто ее не узнавал, но в конце концов шериф Барнстейбл выяснил, кто она такая. У этой женщины было более десятка фальшивых имен.

Он глубоко вздохнул, как будто эти слова причиняли ему боль.

– Я узнал об этом только месяц назад – от Барнстейбла. Именно потому она не желала видеть меня рядом с собой – или с вами. В ее первый приезд наша дружба с Джимом не могла ее встревожить: как раз в то лето я уезжал. Но совсем иначе сложилось на следующий год. Если бы я узнал ее, разоблачение произошло бы за считанные минуты. Вот почему она методично забивала вам голову ложью.

От мягкого тона Зейна и нежности его прикосновений Келли чувствовала себя уютно и спокойно.

– Но я все равно не имела права ей верить – ни при каких обстоятельствах, – произнесла она, покачав головой. – Это непростительно с моей стороны.

– Келли, Келли, – ласково перебил Зейн, приподняв ее голову за подбородок. – Разве вы не понимаете? Эта женщина была колдуньей, настоящей чародейкой. Она очаровала Джимми, чтобы выведать у него все, что ей было нужно. Джима не стало, и она поняла, что придется иметь дело с вами. Но к этому времени она уже достаточно знала о вас, знала ваши слабые места. Это была ее профессия – выведывать слабости других людей. И ей не нужно было, чтобы я вмешался и нарушил ее планы. Поэтому она сообразила, на каких ваших чувствах можно сыграть, на какие кнопки нажать, чтобы разлучить нас.

– Но как она могла так быстро придумать и свой план, и эту ложь? – беспомощно спросила Келли, все еще ничего не понимая.

– Говорю вам, Келли, это ее профессия – двигаться быстро, как змея, наносить удар по самому уязвимому месту, изображать, выдумывать. Да, мне жаль, что вы поверили ей. Но когда я обнаружил, кем она была на самом деле, я понял, как искусно она вас запутала. И еще до меня дошло, что больше всего меня раздражает совсем не то, что вы ей поверили.

Келли вопросительно взглянула на него и сжала пальцами его плечи.

Его лицо стало торжественным.

– Наконец я понял, что в действительности меня злило то, что я совсем не хотел влюбляться, но влюбился. В вас. Я попытался избавиться от этого чувства, и эти попытки продолжались целый год, но ни к чему не привели.

– Да, не привели, – повторила Келли. У нее перехватило дыхание. Холодный ветер налетел на веранду, и она задрожала.

– Когда-то я объяснял вам, что каждый человек чего-нибудь боится. Я боялся привязанности. Мне не хотелось видеть кого-то рядом с собой. Особенно после Вьетнама, после того ужасного года… Казалось, какая-то часть моей души умерла. Но вы оживили ее. Я не мог позволить Мэвис вновь убить мою душу. Я люблю вас, Келли.

Ее слишком переполняло волнение; мысли путались в голове.

– Почему вы дрожите? – спросил Зейн, крепче обнимая ее за плечи. – Замерзли?

– Я боюсь, что вы исчезнете, как призрак, – призналась Келли. – Мне кажется, что вас здесь нет, а все это мне только снится.

– Перед вами не призрак, – произнес Зейн, наклоняясь к ней. – Я – человек из плоти и крови. – И он поцеловал ее, а Келли обвила его руками, убеждая себя в реальности происходящего. Он целовал ее до тех пор, пока весь остальной мир не исчез куда-то; остались только Зейн, счастье и сладость желания.

Наконец он отстранился и улыбнулся ей.

– Ты смогла бы научиться жить тихой, затворнической, уединенной жизнью в Арканзасе?

– Уже научилась, – с улыбкой ответила Келли. – Я полюбила озеро с первого взгляда. И сейчас скучаю по нему.

– И ты смогла бы жить там с человеком, голова которого полна фантазиями о волках-оборотнях и всяких чудовищах?

Келли радостно обняла его за шею.

– А ты можешь жить с женщиной, голова которой переполнена божьими коровками и эльфами?

– Мы будем бродить по дому, погруженные каждый в свой мир, бормоча себе под нос и натыкаясь друг на друга.

– Это звучит чудесно! – воскликнула Келли, радостно улыбаясь. – Не могу дождаться, когда начну бормотать и бродить. Мне хочется бродить и бормотать всю оставшуюся жизнь.

– Кстати, – усмехнулся Зейн, – я нашел хозяев для всех этих чертовых кошек. Это было труднее, чем написать роман в тысячу страниц. Но я это сделал.

– Конечно, – кивнула Келли. – Ты – человек слова. А Полли-Энн?

Его улыбка погасла.

– А тут понадобится объяснение…

Несмотря на всю радость, страх сковал грудь Келли.

– С ней что-то случилось? О, прошу тебя, скажи, что с ней?

Зейн покачал головой и чмокнул ее в кончик носа.

– Она попала ко мне, только и всего. Мои псы не простили мне этого и, вероятно, никогда не простят. Она скачет вокруг, как балерина, и все время пытается лизнуть их. Собакам это совсем не нравится.

– Значит, Полли-Энн живет у тебя? – Келли радостно рассмеялась.

– Я не смог отдать ее. Она напоминала мне о Джимми, но еще больше – о тебе. Но это напоминание было слишком сильным – постоянным. И становилось сильнее день ото дня. Я начал задумываться, что же мне делать с этой глупой псиной. Она мне явно не подходит, ей необходим другой хозяин. И я знаю, кто именно, – мне тоже нужен этот человек. Ты. Каждый раз, когда я видел ее, я чувствовал, как ты мне нужна.

– Полли-Энн всегда умела любить, – с легкой улыбкой произнесла Келли и поцеловала Зейна в подбородок.

Выражение его лица смягчилось.

– Да, у нее любвеобильное сердце. – Он провел рукой по ее волосам. – О, Келли, я так часто мечтал о тебе!

– И я тоже, – призналась она, уткнувшись лицом ему в шею. – И это были совсем не детские мечты.

– Тогда пусть они станут реальностью, – произнес Зейн и нежно поцеловал ее в щеку. – В конце концов, это наша работа, верно?

– Да, работа, которую нам предстоит совершить вместе, – ответила Келли и погрузилась в очарованный мир его объятий.

Оглавление

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Реклама на сайте