«Линия жизни»

Роман Камбург Линия жизни

Гл. 1 Встреча

Эмили сидела на песке у линии прибоя и не отрываясь смотрела на приближающееся к горизонту светило. Она не замечала, что отдельные языки волн добирались почти до ее ног, а песок вокруг нее был давно мокрым. Через крохотные губчатые наушники она слушала Баха. Глубокие, звучные аккорды органа словно волны проникали в ее голову, создавая ощущение полной гармонии с перегретым за день морем и приближающимся закатом. И Эмили подумалось, что заход солнца — всего лишь знак вечного коловращения Земли. В сегодняшней встрече заката с Бахом ощущалось нечто ритуальное, даже языческое. «Как быстро она вращается, я почти физически чувствую…» — и на самой середине мысли густой с хрипотцой голос прервал ее:

— Сейчас вас совсем зальет, смотрите какие волны приближаются.

Голос принадлежал немолодому господину, одетому традиционно по пляжному, в бермуды чуть ниже колен и в майку ярко-оранжевого цвета. Бахово-закатное настроение Эмили внезапно прервалось. Подавляя раздражение, она сняла наушники. «Почему я подумала, что он немолодой, он моложавый. Ах да, обычная иллюзия: кто старше меня — старики, кто младше — юнцы».

— Ну давайте, отодвигайтесь от воды и перебирайтесь сюда ко мне, — настаивал он.

— Я не уверена, что это хорошая идея, смотрите, сколько места на пляже, — Эмили кивнула направо, в направлении белоснежной «Колони Бич», а потом налево, где вдавался в море стеклянный ресторан «Фиш».

— Что-то же все-таки притянуло нас в этом море песка у моря воды, — сказал он. Хотя раздражение ее еще не унялось, она отметила удачный каламбур незнакомца.

— Хотите закурить? — он протянул ей желтую с верблюдом пачку «Кэмел».

— Пожалуй, да — согласилась Эмили, и как-то само собой получилось, что она послушно, как он ее просил, отодвинулась от воды и села рядом с ним. Теперь они оба, попыхивая сигаретами, не отрываясь смотрели на огромный апельсин у горизонта. Молчали. И эта чуть затянувшаяся пауза ощущалась ими обоими. Ведь за началом обычно должно следовать продолжение. Такова игра новых знакомств. Но сейчас они не нарушали молчания, он только бросал на Эмили молчаливые взгляды, как бы продолжавшие их связь, а она удовлетворенно ловила их столь развитым у женщин боковым зрением. Раздражение давно покинуло ее.

— Смотрите, сейчас коснется горизонта.

— А я думаю, горизонт коснется его.

— О-о-о! А вы философ.

И снова повисла пауза, когда они погрузились в созерцание закатного слияния двух тел — Земли и Солнца. Половина солнечного диска уже спряталась за линию горизонта. Они обменялись какими-то незначительными репликами про небо и светила, потом про море и пляж, про ее загар, и, наконец, про ее руку и ладонь.

— Давайте я взгляну на вашу линию жизни, — предложил он, и, не дожидаясь ответа, взял ее ладонь и повернул кверху. Она не отдернула руки, лишь задумчиво улыбнулась, вспомнив, как много лет назад с ней таким же образом знакомился ее бывший муж.

— Роскошная линия… Глубокая, ясная… — он еще что-то говорил, а она уже не слушала. Тогда после гадания по руке они впервые поцеловались. Сейчас Эмили не хотелось целоваться. Оно и понятно — постарела да и нацеловалась уже.

Солнце зашло за горизонт и мгновенно стемнело. Они еще не представились друг другу.

— Когда я должна умереть? — спросила Эмили.

— Лет через сто, — пошутил он.

Вдруг она как бы прервала их легкую игру и, перехватив инициативу, ответила:

— Спасибо за предсказание. Пойдемте поужинаем. Я ужасно проголодалась. Вон «Фиш» недалеко, а то до другого ресторана я уже не дотерплю. Умру от голода сейчас, а не через сто лет. Так что ведите меня туда быстрее, чтоб ваше предсказание сбылось.

Он подал ей руку:

— Меня зовут Даниэль, Дани.

Один раз она уже давала ему руку для гадания, а сейчас протянула вновь — для знакомства.

— Эмили, но друзья зовут Эли.

Через пару минут они уже приблизились к ресторану, напоминавшему аквариум. Надо было еще пройти по мысу, вдающемуся в море, метров сорок-пятьдесят и через небольшой стеклянный куполообразный зал спуститься по винтовой лестнице вниз. Через окна-иллюминаторы виднелись подводные обитатели — разноцветные рыбки, раковины, улитки, кораллы, крабы, водоросли.

— Кто кого рассматривает, мы их или они нас?

— Теперь я окончательно убежден, что рядом со мной не только очаровательная дама, но и философ, — заметил Дани.

— Спасибо за комплимент, Даниэль. А в вашем имени присутствует божественное, где эль — там Элоим.

— Тогда ваше имя — это сам Бог, Эли!

— Что ж, два бога рядом.

— Не так: богиня и бог.

В меню они еще не заглянули, а официантка в черных брюках и в черной форменной блузочке с надписью «Фиш» уже дожидалась их решения.

— Так вы меня заговариваете, чтоб я все-таки умерла с голода!

Эли обратилась к официантке:

— У меня нет сил изучать меню, порекомендуйте нам что-нибудь.

— Закажите меч-рыбу. Это блюдо дня, она очень сочная, без костей.

— Меч, так меч.

— А что подать к ней?

— К мечу я хочу щит. А если серьезно, то картофель, запеченный в фольге.

Дани заказал испанскую пейоту — морские деликатесы в рисе.

— Что пьете? — спросила официантка.

— Воду, — откликнулась Эли.

— И бутылочку хорошего вина, — добавил Даниэль, — за знакомство.

— Вы думаете, надо вино?

— А вы нет?

— Отчего же, я хочу, тем более, что мы с вами и закат встретили, и руку вы мою изучили.

Официантка проворно убежала, словно чувствуя голод Эли.

— А знаете, что особенно сильно сближает людей? — спросил он.

— Беда?

— Беда, да. Но это из драматических событий. А из обычных?

— Постель?

Он хмыкнул и даже чуть смутился от ее смелости.

— Насчет постели я согласен. Но сейчас я хотел сказать: еда, общая трапеза…

Эли возвратилась домой около трех ночи. Давным-давно она так поздно не задерживалась на свиданиях. И было ли это свидание? Смутил ли ее покой Даниэль? Она не смогла точно ответить. Они даже не целовались. И ее руки он коснулся всего дважды — когда гадал и когда знакомились. Через несколько часов ей уже надо на работу, но не спалось. Эли лежала под одеялом и вспоминала прошлое.

Гл. 2 Линии жизни

Между двумя точками недолгой человеческой жизни — рождения и смерти — можно провести великое множество линий. Прямых и жирных, словно мажорные аккорды. Еле заметных пунктирных. Синусоид с подъемами и спадами. Парабол и гипербол, уносящихся в бесконечность или бесконечно приближающихся к нулю. Ломаных, спиральных, витиеватых.

Основы жизненной геометрии Эли начала постигать в детстве. Скромный домик ее родителей располагался у самого побережья. По утрам, когда она выходила во двор, слышался неумолкающий гул прибоя. Море не пахло, но воздух здесь абсолютно отличался от обычного городского воздуха. С годами, когда Эли навещала маму с папой, домик казался еще меньше и скромнее, словно бы съеживался, как съеживаются, старея, люди. Но при этом, по мере удаления от него во времени, он становился для Эли все ближе и роднее. Она хорошо помнила себя лет в одинадцать-двенадцать, когда надежность жизни казалась незыблемой. От всего дурного ее охраняли родители. И где-то неподалеку, словно еще одна стена от всяких неприятностей, — бабушка с дедушкой. Впервые она узнала тогда, что такое смерть. То есть Эли, конечно, видела мертвые деревья, тела кошек, собак, жуков, ящериц, птиц, она слышала от друзей и подружек, что кто-то из их родственников умер. Но это было далеко, как бы ее не касалось. А детские впечатления сводились обычно к страху перед мертвым телом или боязнью войти в комнату с трупом, к страшным рассказам про кладбище. Когда же в неполные двенадцать лет девочка Эли увидела неподвижное, восковой бледности тело своей бабушки, лежащее на столе — а всего лишь неделю назад бабушка была розовой, любящей, бесконечно балующей свою внучку, — сердце Эли наполнилось леденящим ужасом и болью, словно часть ее самой умерла. Она села тогда обессиленная на стул около мертвой бабушки и смотрела на нее, даже сквозь нее, по-детски еще не осознавая неотвратимость и необратимость смерти. По прошествии двух или трех лет мама взяла ее на кладбище. Эли тогда спросила:

— Мамочка, а что там, под землей?

Мама Эли смутилась от неожиданности, решая, придумать ли что или наскоро рассказать какую-нибудь сказку, но вовремя вспомнила, что дочке уже четырнадцать, и, тяжело вздохнув, сказала:

— Кости да волосы, дочурка, от нашей бабушки, — голос ее прервался, и она заплакала.

— Ну, мамочка, не плачь, не надо. Ты-то ведь у меня не умрешь, я знаю. Ты всегда будешь со мной. Скажи, не умрешь, правда?

Мама ничего не сказала, а только отрицательно закачала головой — мол, нет, не оставлю тебя.

А еще года через два Эли загрустила, поняв как-то после очередной прочитанной книги, что не только ее милая мамочка, но и она сама должна покинуть этот лучший из миров. Грусть поселилась в ней надолго, пока вечно занятая мамочка не обратила внимание на ее состояние. Начала пытать Эли — что же случилось? — пока дочка, не выдержав, зарыдала и рассказала все. Мама гладила ей волосы и приговаривала: «Успокойся, моя радость, скоро ученые что-нибудь придумают, лекарство от рака и других ужасных болезней, люди тогда будут жить долго-долго, почти вечно». Эту наивную трогательную выдумку рассказывала ей еще покойная бабушка. Наверное, сказка передавалась из поколения в поколение.

Пролетели, словно миг, еще несколько сот дней, грусть Эли растворилась, уступив место первой незабываемой любви. Однажды вечером девушка, вся горя от страсти, вдруг вспомнила свою прошлую грусть и мысли о смерти и рассмеялась, подумав, какая это пошлая вещь — тоска из-за бренности. Да, наверное любовь создана только для того, чтобы не думать о смерти.

Такой вспомнилась ей линия ее жизни до восемнадцати лет. На улице уже запели первые птицы, когда Эли погрузилась в краткий предутренний сон.

Гл. 3 Энрике

А первой ее любовью был Энрике. Первая любовь, как самый дорогой алмаз, лежит у каждого человека в шкатулке памяти. Только с годами туда все реже и реже заглядывают. С Энрике они встретились в доинтернетовские времена, когда знакомились просто на студенческих вечеринках, в кино, у друзей. В этом парне текло много испанской крови, которая проявлялась в необузданном темпераменте, сразу захватившем Эли. Он был высок и строен, как олень. Самое интересное, что в ту их первую осень он казался ей сотканным из одних достоинств. Кто-то из друзей Энрике пошутил: Энрике, как нарцисс, упивается своей красотой и следит за собой, как женщина. Действительно, у него была длинная коса, черная как смоль, миндалевидные глаза, смуглая гладкая бархатистая кожа. Все это притягивало Эли. А секс с ним был как наркотик, к которому привыкаешь, и хочется еще и еще. Он ее окончательно покорил, когда предложил посетить Калифорнию. Конечно же, она не была там никогда, а Энрике снисходительно заключил:

— Я не люблю Флориду, она и в подметки Калифорнии не годится. Поедем на озеро Тау и побудем в Сан-Франциско.

Она держала его за руку, смотрела снизу вверх, поддакивая:

— Да, да, и я хочу в Калифорнию, особенно с тобой.

Сразу по приезде в Калифорнию Энрике взял на прокат огромную, в полквартала американскую машину, на которой они и начали свое турне. Энрике в тот вечер искрился остроумием. Они ехали по Голден-Гейт Бридж под музыку Иглз.

— Дорогая, посмотри налево. Там огни ночного Фриско, — так по-местному он называл город. — Посмотри направо. Там Тихий океан — самый большой океан в Калифорнии.

Эли смеялась, не выпуская его правой руки и во время езды. В сотый раз за день она говорила ему, как его любит, да и Энрике не отставал, рассыпался в комплиментах.

— Я думаю, если Тихий океан самый большой в Калифорнии, то ты самая прекрасная девушка этой изумительной страны.

Этим вечером они шли на невероятно фешенебельную вечеринку, которыми Эли совсем не была избалована.

Энрике нацепил черную атласную бабочку и фамильный перстень с гигантским рубином. Природный вкус Эли подсказывал ей, как претенциозен перстень, но любовь заглушала эти подсказки. Эли надела черное, как и чулок, платье.

— Я хочу, чтоб ты была в перчатках, — сказал Энрике, но перчаток не было, и за пару часов до вечеринки они поехали в магазин, и он купил ей дорогие, длинные, до локтей перчатки. Все шло великолепно. И настроение у Эли и Энрике соответствовало событию. В холле подавали ананасы, клубнику и шампанское. После коротких речей околополитичеких деятелей объявили танцы. Первый танец Эли и Энрике был упоительным. Он обнимал ее, шептал что то на ухо, а она таяла от его близости и очередных комплементов. Уже начали разносить на подносах калифорнийское вино, креветки и суши.

Энрике заговорил с каким то джентльменом, представил ему Эли. Их разговор продолжался, а Эли отошла чуть в сторону. Когда вновь зазвучала музыка небольшого оркестра из угла зала, к Эли подошел невысокий и приятный молодой человек и пригласил на танец. Она искала глазами Энрике, но он стоял в вполоборота к ней, что-то доказывая своему собеседнику. Эли подала кавалеру руку, и они пустились в танец. Прошло не больше минуты, как Эли почувствовала чью-то чужую руку на своем обнаженном плече. Продолжая танец, она оглянулась и увидела искаженное злобой лицо Энрике. В ту же секунду его точный нокаутирующий удар в челюсть повалил партнера Эли на паркетный пол зала. Изо рта парня брызнула кровь. Музыка сбилась, прервалась. Люди расступились, и два копа заломили руки Энрике, выводя его на улицу. Все это заняло секунды и было похоже на дешевый голивудский боевик.

Эли взяла такси до гостиницы, позвонила из номера маме, рассказывая о случившемся. Энрике в ее глазах был героем. А мама суховато сказала:

— Доченька, с таким человеком опасно связывать свою судьбу. Он неуравновешен, несдержан, будь, пожалуйста, осторожна…

И тут Эли взорвалась. Впервые в жизни она закричала на свою любимую мамочку:

— Ты ничего не понимаешь! Он самый лучший! Самый красивый! И любит меня как Ромео. А ты желаешь мне несчастья! Ты глупая и ограниченная!

На другом краю океана мама повесила трубку, а Эли в отчаянии зарыдала. Утром в дверь постучали, и Эли после бессонной ночи побежала открывать. Энрике отпустили из полиции под большой залог.

— Так будет с каждым, кто приблизится к тебе, — сказал Энрике. — Поэтому будь осторожна, детка.

— Ты прав, мой хороший, прав. Извини, что я пошла с ним танцевать. Но было скучно, а ты с кем-то так долго разговаривал.

— Я встретил своего товарища и бывшего компаньона.

Так они коротко и дружелюбно объяснились.

Дни после этого происшествия прошли у них в разъездах и в порывах страсти.

Энрике пришла фантазия снять яхту на пару дней и сделать маленький круиз у западного побережья Штатов. Яхта оказалась фешенебельной, с несколькими парами молодых людей их возраста. Две ночи пролетели в любовных утехах, а два дня в непрерывных развлечениях. Они вернулись в Сан-Франциско, чтобы наутро оставить его.

Был приятный вечер, ласковый тихоокеанский ветерок гулял по улицам города. Эли в номере читала местный журнал, а Энрике вышел. Его не было минут двадцать. Эли решила его поискать и спустилась на лифте в лобби. Выйдя из лифта, она тотчас увидела его сидящим на красном кожаном гостиничном диване рядом с какой-то дамой. Рука Энрике лежала у нее на колене, а второй рукой он поправлял ей волосы за ухом и на виске.

Гл. 4 Галло

Ревность мгновенно лишила Эли разума. Она бросилась обратно в лифт, повторяя про себя:

— Подлец, подлец! Обманщик!

Хорошо, что никто ее не видел в таком состоянии, с залитым слезами лицом. Войдя в номер, она начала лихорадочно забрасывать вещи в чемодан, закрыла его на молнию. На столике оставались сиротливо лежать купленные перчатки.

— Пусть знает, что я в нем не нуждаюсь, негодяй!

Энрике не возвращался.

— Очень хорошо! Не желаю его видеть!

Она вошла с чемоданом в лифт. Чтоб не встретить его, поехала наверх и вышла у кафетерия. Приняла нарочито спокойный вид, чтобы не вызывать ненужного любопытства окружающих, и заказала кофе. Отметила время. Голова Эли оставалась абсолютно пустой. Она не знала еще, куда ей деваться сейчас, но знала точно, что с Энрике расстается навсегда.

— Есть два варианта, — она потихоньку начала приходить в себя и размышлять. — Либо ехать напрямую в аэропорт и купить билет домой, либо переехать в другую гостиницу.

Только сейчас она вспомнила лицо дамы, сидевшей рядом с Энрике. Кажется, эта женщина плыла с ними на яхте.

Посидев некоторое время в кафе, Эли рискнула спуститься в лобби. Только бы его не встретить — стучало в висках. Нет, в лобби Энрике уже не было. Эли быстро вывезла чемодан на улицу. А там чернокожий служащий в ливрее предупредительно раскрыл дверь такси и затащил в багажник чемодан.

— Куда едем, мисс? — спросил водитель.

— Мне нужен недорогой отель в даун-тауне.

— В даун-тауне все дорого, но могу порекомендовать «Айсидору» за парком.

— Хорошо, едем в «Айсидору».

Выйдя из такси, она сразу же столкнулась с чернокожим служащим, почти неотличимым от того, который провожал ее в «Эксельсиоре».

— Черт, не галлюцинации ли у меня? Может я вернулась обратно к Энрике?

— Давайте чемодан, мисс, я вам помогу.

— Погодите, — сказала она, — мне нужно такси.

— Вы же только что отпустили такси.

— Мне нужно еще одно.

— Хорошо, хорошо, вот стоит рядом.

И Эли повторила маневр, сменив и эту гостиницу на случай, если Энрике начнет искать ее. Был уже час ночи. Еле живая от усталости и переживаний Эли повалилась спать.

Ее утреннее настроение она сама назвала похоронным, так говорил ее дедушка. Еще бы. Она наговорила маме гадостей по телефону, защищая подлеца, который ей же и изменил. Перед тем как спуститься к завтраку, Эли не нашла ничего лучшего, как вынуть из минибара пару маленьких бутылочек водки и, не закусывая, осушить их. Потом села на незастланную гостиничную постель и закурила, стараясь так заглушить боль разрыва.

В ресторане сидела отрешенная, автоматически пережевывая еду. Вдруг к ее столику подсел темнокожий мужчина. Он заговорил с ней, пожелал доброго утра и представился: Николас, Ник.

— Сегодня вечером в гостинице будут музыка и танцы.

Видя, что она не откликается на намек, он прямо пригласил ее.

— Ник, спасибо, но у меня не то настроение, чтобы идти на танцы. Да я и не уверена, что хочу провести этот вечер с вами.

— Я и не настаиваю, чтоб со мной. Будет немало моих знакомых, так что вы сможете выбрать любого, если захотите, разумеется.

— Хорошо, я подумаю. До свидания.

Эли, не допив кофе, вернулась в номер. Днем она занималась своим билетом, отложив свой полет на несколько дней. Долго набиралась смелости, чтобы позвонить маме.

— Мамочка, извини меня за грубость, — сказала Эли. — С Энрике все кончено, так что ты, как всегда, права. Расскажу подробно, когда вернусь. Со мной все нормально. Я хочу еще немного побыть в Сан-Франциско.

После обеда она спала, не раздеваясь, и проснулась уже затемно. Умылась, включила телевизор. Взглянула на часы и вдруг вспомнила утреннее приглашение на танцы. Через двадцать минут начало.

А почему, собственно говоря, нет? Она хочет продолжать наслаждаться жизнью! Друг изменил ей, а у нее есть полное право изменить ему. К тому же до отлета она должна пробыть несколько дней в этой гостинице. Неужели ей нужно умереть с тоски в таком прекрасном городе?

И ответила сама себе тем, что быстро сбросила одежду и прыгнула в ванну. Потом долго накладывала косметику, причем ей самой показалось, что переборщила с этим. Оделась экстравагантно, даже вызывающе. Вечеринка уже началась, но Эли решила немного опоздать. Чтобы провести время, включила телевизор. Ей не сиделось, сегодня ни сигарета, ни виски не успокаивали. Спускаясь вниз, она думала, что в Сан-Франциско начала много курить и пить.

Там внизу уже гремела музыка, было тесно, шумно. Почти сразу же появился Ник, начав знакомить Эли со своими товарищами. Она не запоминала ни одного имени, голова ее оставалась пустой от усталости, переживаний, виски и сигарет.

Около двух часов ночи, после беспрерывных танцев под музыку «транс», Эли отошла в угол зала, взяв стакан колы. К ней подошел один из знакомых Ника по имени Самюэль.

— Хотите закурить? — спросил он.

— Не откажусь.

— Только эти сигареты с добавкой.

— С какой?

— С очень легкой. Марихуана.

— А я года два назад пробовала, абсолютно ничего не почувствовала.

— Попробуйте сейчас, может, через два года подействует.

Она закурила, жадно вдыхая дым и стараясь ощутить действие наркотика.

— Нет, все как тогда.

— Выкурите еще одну, если хотите понять марихуану.

Эли курила вторую сигарету подряд, и через некоторое время ей показалось, что подействовало. Наступило расслабление, пришла легкость в теле. Она готова была снова танцевать.

В следующие три дня она без перерыва курила марихуану, которую ей давали то Ник, то Самюэль. Почему-то ей расхотелось возвращаться домой. Она снова связалась с агентством и отложила на неделю полет. Для смелости выкурила две сигареты подряд и набрала номер мамы. Разговор с ней выдался нелегким. Эли применила все свое красноречие, чтоб успокоить маму, сразу заподозрившую что-то неладное.

В этот же вечер ей впервые дали попробовать экстази. Через неделю Эли снова звонила в агентство, прося отсрочить билет уже на месяц. За это полагался немалый штраф, и Эли пришлось выложить большую часть своих денег. Кроме того, нужно было решить вопрос с жильем — оставаться больше в гостинице она не могла. Ник помог ей снять недорогую квартиру типа «студия».

— Куда меня несет? — возникал иногда непрошенный вопрос, но она заглушала его новой порцией марихуаны. За эту неделю она с помощью новых друзей уже попробовала крэк.

Однажды утром Эли вышла из дому купить кофе. Впереди нее шла пара высоких мужчин. Эли чувствовала себя неплохо после долгого сна, даже песенку напевала. И вдруг вокруг головы одного из идущих впереди она увидела эллипс, отдаленно напоминавший сияние вокруг святых ликов на иконах. Только цвет был какой то странный, тревожный, с багровыми и серыми тонами. Эли не свернула в магазин, а продолжала идти за парочкой. Ей почему-то вдруг ужасно захотелось увидеть момент, когда исчезнет это странное «галло»[1]. Она шла и думала, что слова «гало» и «галлюцинация» имеют один корень.

Она прошла за мужчинами еще метров триста-четыреста, миновала страховой офис, банк, магазины, и вдруг парень с галло быстро раскрыл свой чемоданчик-кейс, вытащил какую то штуковину и метнулся в сторону. Эли закричала, понимая, что происходит неладное, но никто не откликнулся.

— Может я уже с ума схожу от наркотиков? — подумалось ей.

Потеряв из виду мужчин, Эли повернула назад к дому, не забыв купить свой любимый кофе. Сегодня не буду курить. Хватит, у меня же есть сила воли. Докурилась, уже какие то чудеса вижу, галло. Ничего и не было в действительности. Правильно, что в банк не зашла, еще бы в психушку забрали.

День в Сан-Франциско выдался необычно влажный, и Эли собралась в душ, но перед этим автоматически, как обычно делала, включила телевизор. Для нее телевизор был как человек в доме: появлялись звуки, отступало одиночество — известная иллюзия телевизионной эпохи.

Но сейчас полицейские сирены делали шум от телевизора невыносимым. Эли усилила звук. Сирены, оказывается, гудели не только в телевизоре, но и на улице. Передавали экстренное сообщение. Всего несколько минут назад двое неизвестных ворвались в банк и под угрозой оружия вынесли наличными более двадцати миллионов долларов. Сработала видеокамера, и вот они — фотографии бандитов.

— Боже! — вскрикнула Эли. — Это же они! И вот он, этот тип с гало! Так значит, не зря она видела это кольцо вокруг его головы. Фантастика какая то!

— Всех, кому что-то известно о событии, просят обратиться в полицию по телефону…

Она обязана пойти, но что сказать? Правду — так никто не поверит, а если еще и узнают про наркотики…

Гл. 5 Гипотеза Вейна

Прошло всего несколько дней после памятного видения, о котором она все-таки сообщила в полицию, и ей позвонили домой. Мягкий мужской баритон спросил:

— Госпожа Коэн (это была фамилия Эли), вы можете уделить мне несколько минут?

А так как Эли, несмотря на все ее приключения, оставалась правильной и послушной девочкой, помнящей мамины наставления, она почти без колебания согласилась встретиться в кафе неподалеку от ее дома.

Мужчина, который ей позвонил, на деле оказался очень обычным, практически стандартным американцем. Вид его был абсолютно незапоминающимся. Он ей сразу показал удостоверение, но сунул его так близко к глазам, что она ничего не могла прочитать, а попросить объяснить подробнее она не решилась. Но он ей сам все пояснил.

— Мы не ФБР, но работаем с ними в тесном контакте.

А потом как бы невзначай добавил на хорошем иврите:

— Вэ ма ат митковенет ляасот кан?[2] — и снова перешел на обычный, без акцента, американский.

— Ани [3], — Эли запнулась от неожиданности, — ани…

— Инглиш, плиз[4], — тихо поправил он.

При всей своей неопытности, наивности Эли взяла себя в руки, сделав вид, что ничего не случилось, и как ни в чем не бывало продолжала беседу.

— Я собираюсь вернуться домой, но у меня пока временные денежные трудности, поэтому я отложила свой полет.

Разговор был недолгим и каким-то размытым, неконкретным. Лишь в конце он сказал:

— Хорошо, я подумаю, как мы можем помочь вам, госпожа Коэн. Вот мой телефон на всякий случай. Но я позвоню вам сам завтра или послезавтра.

Возвращаясь домой, Эли не замечала ничего вокруг из-за мыслей и эмоций, переполнявших ее юную голову. Она не могла понять главного: хотят ее поймать на наркотиках? Или ко всей компании Ника-Сэма подбираются? Ей стало страшно. Наверное, Ник и Сэм покупают или продают, а это серьезное преступление. Боже! — подумала она, — что делать, сказать парням, что спецслужбы уже рядом, или нет? Решила подождать все-таки до следующего звонка агента. Назавтра утром он ей позвонил, назначив повторную встречу в том же месте. Эли хорошо подготовилась, проиграв в уме предстоящий разговор.

— А если я больше не хочу с вами встречаться?

— Это полное ваше право. Но только я боюсь, если вы не пойдете на контакт, могут пострадать люди, много людей.

К такому повороту она была не готова.

— Поясните, пожалуйста, — попросила она, сама удивившись своей наглости.

— Я отвечу на любой ваш вопрос, госпожа Коэн, но только при встрече.

И не дав ей передохнуть, сказал как о решенном:

— Мы встретимся сегодня в пять часов в том же кафе, и со мной будет еще один человек. Не пугайтесь, солидный профессор, он вам понравится. До скорого.

И, не успев выслушать ее возражений, отключился.

Эли потеряла покой. Она даже не сообразила, что он дал ей телефон, по которому можно перезвонить ему. И не с кем было посоветоваться. Вдруг она отчетливо поняла, что одна, совершенно одна. И для чего профессор будет на встрече? Все это бурлило в ней, и ни на одном вопросе она не могла сосредоточиться. Так прошел день, вернее пролетел. Почему то в последний час перед встречей ее мучил совершенно женский вопрос: что одеть? В конце концов за десять минут до выхода она одела самое простое — джинсы и черную блузку. И, не наложив косметики, выбежала на улицу.

На этот раз она почему-то волновалась меньше, апатия овладела ею, как говорится — перегорела. А может быть, высокий седовласый мужчина лет шестидесяти так повлиял. Его звали Вейн, профессор Вейн. Вначале, как и в первый раз, разговор шел как бы ни о чем. Эли решила устроить проверку агенту и профессору. Будто невзначай она вдруг вплела ивритское восклицание — «Ма ихпат ли!»[5] и бросила быстрый, но пристальный взгляд на своих собеседников.

— Ху ло мейвин иврит[6], — спокойно, без эмоций сказал агент и продолжил беседу.

— Мы внимательно изучили ваше сообщение в полицию после ограбления банка.

У Эли словно груз с души упал — значит не наркотики, слава богу!

— Профессор Вейн — известный специалист в области изучения мозга, памяти, человеческих эмоций, мы попросили его встретиться с вами.

У Вейна было лицо, перерезанное глубокими морщинами, и потому выглядевшее суровым. Но глаза! Глаза поразили Эли сразу же, а сейчас, когда профессор заговорил с ней, голубизна глаз стала напоминать кусочки чистого весеннего неба, озаренного солнцем. Он обратился к Эли тоже спокойно, но не равнодушно, как агент.

— Я знаю весь ваш рассказ о «галло». Полиция записала его на пленку, когда вы позвонили. Интересно, чрезвычайно интересно! Я изучаю подобные явления много лет и сейчас являюсь консультантом их агентства, — и он кивнул на сидящего рядом. — У меня имеется несколько любопытных теорий по поводу этих вещей, называемых многими паранормальными. Я не люблю термина — паранормальный, никто точно не знает что такое норма в психике. Кстати, я готов поделиться с вами некоторыми соображениями, но вначале одна просьба. Я прошу вас прийти в мою лабораторию и пройти не очень долгое и совершенно безвредное обследование.

— Я боюсь. Я читала, как спецслужбы зомбируют, воздействуя на мозг. Но расскажите, что за исследование?

— Это один из видов электроэнцефалографии, разработанный мною. Он позволяет регистрировать, а потом и анализировать так называемые минорные ритмы мозга. Я думаю, что в них зарыта собака в случае с вашим галло, как и с другими подобными феноменами.

Хотя Эли еще и не сказала — да, она уже как бы доверилась Вейну, ей казалось подсознательно, что человек с такими глазами не сможет причинить вреда.

И тут Вейн применил тот же психологический прием, что и его предшественник. Он не стал спорить с ней или доказывать что-то, он просто сказал:

— Я вас жду ровно через два дня в лаборатории, вот визитная карточка. Только прошу вас все эти сорок восемь часов не пить алкоголь, не принимать наркотики и психотропные препараты. Кстати, возьмите листок, там написано как вести себя, — и он протянул Эли маленький флайер с общеизвестной картинкой мозга в верхнем углу.

Самое интересное состояло в том, что Эли, кроме Энрике, разумеется, увлекалась в последнее время психологией и психоанализом, даже читала в подлиннике Юнга и Адлера. Конечно, разрыв с Энрике привел ее к наркотикам, но сейчас он, а может быть судьба, свели ее с Вейном. Профессор сразу покорил ее. И она забыла даже о спецслужбах, агенте, своем «галло», ей хотелось так много спросить у Вейна.

Гипотеза Вейна словно лежала на поверхности, доступная каждому смертному, но далась в руки только ему — небесноглазому гению из Огайо. Пока Эли отдыхала после первой части исследования, профессор сидел неподалеку, перелистывая журнал, посасывая трубочку и излагая своей испытуемой то, что он рассказывал на своих блестящих лекциях в университете.

— Есть два важных момента во всей истории с паранормальными явлениями. Внутренняя предрасположенность, которая существует примерно у одного процента людей на свете, и второе — стимул, способный возбудить необычную способность. Например, способность распознавать пальцами температуру предмета. В этом ничего необычного нет. Но, моя дорогая Эли, у одного индивидуума температурная чувствительность позволяет различить полградуса, а у другого — два. Около одного процента, опять-таки заметьте, это магическое число — могут различать до пяти сотых градуса! Фантастика, правда? Но эти люди уже способны при определенных обстоятельствах раскрыть необычную способность к рецепции тепловых волн. Поверьте мне на слово, но сходная ситуация и с радиоволнами, например, или с магнитным полем. Вы можете себе представить, что человек чувствует радиоволны? Я не могу. Почти два года я делал эксперименты, тысячи экспериментов. И нашел. Правда, их меньше, чем в случае с температурой, но двое-трое на тысячу есть этаких гениев чувствительности! Далее мы занялись их рецепторами и способностью мозга обрабатывать информацию. Тогда-то я и обнаружил минорные ритмы. Во всех учебниках вы найдете только описание четырех главных мозговых ритмов. А минорные ритмы определяют способности к паранормальному восприятию. Я вас утомил, дорогая.

— Нет, что вы, я слушаю будто фантастический рассказ…

— А вторая часть его связана с так называемыми разрешающими факторами. Оказывается, что только у одного человека с повышенной чувствительностью из тысячи определенные ситуации способны проявить эту чувствительность. Давайте продолжим исследование, Эли.

— Перед тем как сесть в ваш энцефалограф, скажите, профессор, я правильно сосчитала: вероятность моей ситуации — один на несколько сот тысяч?

— Почти. На деле же раз в десять меньше, один на несколько миллионов. Объясню вам потом, но теперь вы не удивляетесь, что ваши спецслужбы сразу занялись вами. В вашей маленькой стране, таких как вы, возможно, только несколько человек, да и у нас их не так много.

И Вейн усадил Эли в кресло, установил электроды ей на голову и включил прибор…

Спустя три дня Эли и Вейн сидели на уютной старомодной лавочке русского холма, молча глядя на Алькатраз [7] и поджидая Джеймса. Именно так звали агента, необычайно заинтересовавшегося ее сверх способностями. Он должен был подойти с минуты на минуты, а пока профессор рассказывал Эли результаты расшифровки ее энцефалограммы.

Джеймс подошел к ним сбоку, тихо, так что они и не заметили. Поздоровались, и он тотчас протянул Эли конверт.

— Тут две важных бумаги. Одна — ваш билет на самолет, а вторая — контракт между Эли Коэн и нашим агентством. Билет вы можете сразу взять, а контракт подписать, предварительно прочитав его, разумеется.

Голова у Эли немного кружилась, потому что после исследования профессор перевел ее на метадоноподобный препарат, заменяющий наркотики и позволяющий постепенно отказаться от них. Она взяла себя в руки и начала читать. В это время Вейн и Джеймс отошли в сторону, о чем-то негромко разговаривая. В контракте было много всего написано формальным, трудным адвокатским языком. Эли поняла, что ей нужно будет сотрудничать с агентством минимум три года. Зарплата полагалась королевская, равная примерно четырем средним зарплатам в ее стране. Были положены бонусы в случае успехов. Через несколько минут Джеймс подошел к Эли.

— Я отпустил профессора, он потом вам позвонит, а мы должны с вами закончить формальности. У вас есть вопросы по контракту?

— Еще бы! Во-первых, вы уже говорите о нем, как о чем-то решенном. Я даже не поняла из написанного, что вы хотите от меня.

— Госпожа Коэн, если вы вернетесь, то вас почти тотчас должны взять в армию, не так ли?

— Да, мне уже восемнадцать с половиной лет, и я получила перед поездкой в Штаты предписание.

— Так вот, вместо службы в армии, которая защищает страну от враждебного окружения, вы будете служить у нас и заниматься особыми заданиями оборонного характера.

— Поняла идею, но не поняла как…

— Мы хотим использовать ваши исключительные способности в исключительных целях, например, в поимке опасных врагов, шпионов, террористов. Поэтому вспомните мои прежние слова: если вы откажетесь, то могут пострадать многие.

Черт, он знал, на какие кнопки элиной души нажимать и какие ее струны трогать. А чтобы закрепить успех, Джеймс напомнил про зарплату.

— Месячный заработок у нас будет равен вашему годовому заработку в армии, и если говорить честно, я думаю, вы стоите больше. Я отдельно включил бонусы… Но Эли отключилась и про бонусы уже не слушала. Лучшее, что она могла сообразить — это попросить дать ей подумать, но она уже знала, что вместо желанной учебы у Вейна она в ближайшие годы будет служить у Джеймса.

Гл. 6 От твоего решения зависит все, девочка…

Та памятная осень выдалась для страны неблагополучной. Да и какое время года, какой год здесь бывали спокойными? Захватили в плен нескольких солдат, и никто толком не знал об их судьбе. Велись многочисленные, но бесплодные переговоры через посредников, тайные и напрямую. Эли с утра вызвали к шефу. Он, как всегда уравновешенный, начал спокойно, издалека излагать суть задания. Эли привыкла к его манере. Вначале ее раздражала неторопливость, повторы, но как-то он, заметив ее реакцию, объяснил насколько важна логика, холодный расчет и повторение самых важных, узловых моментов.

— У тебя, как всегда, особая роль, — рокотал голос шефа. — Ты включишься в операцию в точке «Далет» (далет — условное название этой операции по четвертой букве ивритского алфавита). Сложность в том, что это в самой глубине территорий, и, естественно, численное превосходство будет у них. Есть сведения, что оба наших солдата находятся здесь. По одной версии их держат в простом доме, как все дома вокруг, но больше двух-трех дней они на одном месте не задерживаются, кочуют. Завтра они должны быть в «далет». У нас там есть сейчас несколько людей. Ты должна знать их в лицо. Смотри, — и он разложил фотографии.

— Этому парню 26 лет. Работает в мастерской по починке машин в районе. Вот его мастерская, а это его машина «рено». В этом пикапе мы планируем вывезти ребят. Парня зовут Салем. Ночевать будешь в его мастерской, вот в этом закутке, снаружи будет замок. Есть второй выход, но пользоваться им будешь только в условиях, угрожающих жизни, поняла? Около трех ночи Салем откроет дверь и подгонит пикап задом вплотную к двери, влезешь внутрь. Он отвезет тебя к месту, это близко, минут шесть-семь езды. Здесь начнется твоя настоящая миссия. Салем остановится. По расчету кто-то должен здесь стоять у них — охрана или наблюдение. Салем выйдет из машины и заговорит с ним. В пикапе есть узкая щель. Ты должна смотреть на того, кто говорит с Салемом, и понять — здесь наши ребята или нет. От твоего решения будет зависеть операция.

Эли тяжело дышала и молчала.

— Тебе страшно, девочка?

— Нет. Но как-то еще непривычно. Я с ними не работала.

— Салем абсолютно надежен, как скала. Они забрали двух его братьев в шахиды. Он на очереди. Мы постараемся его спрятать сразу после операции, чтобы они никогда его уже не нашли. Но пока есть время, правда мало времени, мы должны его использовать. От твоего решения зависит все. Ты постучишь кулаком в кабинку, когда Салем вернется и сядет за руль, не раньше и не позже. Один удар — ребята здесь, несколько ударов — их нет. А теперь иди и сосредоточься. После обеда мы встретимся еще раз. А часов в шесть вечера тебя повезут.

До рассвета оставалось часа два. Эли промерзла до самых костей. Она сидела в углу темного и ледяного закутка мастерской Салема, ждала. Ожидание, тянувшееся мучительно, сейчас должно будет прерваться. Эли вынула таблетку Вейна, которая растормозит ее сверхъестественные способности в нужное время, и проглотила ее. Вспомнила, как шеф, напутствуя, сказал ей перед выездом, что эксперты оценивают успех их операции в семьдесят процентов, и добавил:

— Но у тебя девочка, вернее у нас с тобой, нет ни одного процента на ошибку.

В густой ночной тишине послышалось приближение машины. Хотя Эли тренировалась, но залезая в заднюю дверь тендера, она все же запуталась в непривычных длинных одеждах и чуть не упала. Наконец оказалась внутри. Только на мгновение увидела поблескивающие глаза Салема, когда он закрывал за ней дверь. Ехали недолго, как и предсказывал шеф, минут пять-семь. Наверное не только от холода, но и от напряжения Эли знобило. Она подсела к узкому горизонтальному окошку, охватывая взглядом несколько домов и тусклые лампочки около них. Салем затормозил, не выключая двигателя, вышел наружу. Она смотрела как он шел, вспоминая парочку из Сан-Франциско. Навстречу вышли двое. Мысли Эли понеслись словно кони вскачь.

У одного из них был автомат, но это ни о чем не говорит, они многие с автоматами. Как он его держит? Наизготовку или нет? О боже, я пытаюсь анализировать ситуацию, как обычный человек, а они надеялись на мои сверхъестественные силы! Времени мало, ох как мало времени! Голова ее вдруг стала пустой. Она не могла ни думать, ни чувствовать. И внезапно над головой того с автоматом появилось нечто. Оно было не похоже на то «галло», а напоминало какие-то волны, четкие волны, словно завихрения невидимого воздуха. Как будто магнит ускорял частицы. Истекли секунды, и Салем повернулся к машине. Эли нагнулась, чтобы не дай бог никто ничего не заподозрил, пододвинулась по скамейке к кабинке, и когда Салем залез внутрь, она один раз стукнула в стенку. Салем что-то крикнул и вылез наружу с термосом. Все шло по плану. Втроем они разлили чай по маленьким стаканчикам, и, начав пить его на улице, зашли в дом. Эли в изнеможении легла на скамейку. Ей показалось, что прошла вечность. Она очнулась то ли от сна, то ли от беспамятства, услышав шум и быстрые шаги. Салем открыл дверь и почти силой втолкнул к Эли две непонятные фигуры.

…Через мгновение машины тронулась, быстро набирая скорость, по шоссе на север.

Эли знала, что в чае, который наливал Салем охранникам, было сильное быстродействующее снотворное. Ей не полагалось разговаривать с освобожденными, и главной причиной было ее платье и их психическое состояние. Такова была инструкция шефа. Но Эли нарушила ее. Во-первых, она сдернула накидку и паранджу. А потом на родном им языке тихо, но ясно сказала:

— С освобождением вас, ребятки.

В ответ звякнули кандалы на ногах пленников, и один из них хрипло ответил:

— Спасибо.

Повисла пауза. И вдруг выстрелы очередью прорезали ночь. Салем резко повернул тендер, распахнул окошко из кабины и заорал:

— Ложитесь на пол!

Эли пыталась сообразить сколько им оставалось до границы, но раздались новые выстрелы, и от жгучей боли в ноге она потеряла сознание.

Эпилог

Все хорошее и плохое на свете имеет свойство кончаться, и эти почти фантастические события ушли в историю. Про освобождение пленных неделю говорил целый мир. При обстреле были ранены двое — один из ребят и Эли. Но про Эли не писали нигде. Ведь операция проводилась тайно, поэтому никому не полагалось знать про Элины паранормальные способности. Страна и ее доброжелатели гордились армией и разведкой. Недруги готовили новые козни. Салема спрятали, и Эли ни разу потом не слышала о нем. Оба освобожденных парня с их семьями, конечно же, боготворили Эли. К каждому празднику она получала от них цветы, ее приглашали на все семейные события: бар-мицвы, брит-милы, юбилеи.

Сама Эли вскоре после операции «Далет» досрочно завершила свой памятный еще с Сан-Франциско контракт и начала учить психиатрию у Вейна. Получила вторую степень и открыла затем частную лечебницу. Она вышла замуж, родила детей, развелась. Никогда в жизни у нее больше не было наитий. Вейн когда-то посоветовал ей даже алкоголь не употреблять.

Пелефон разбудил ее привычной мелодией Фрэнка Синатры «Чужие в ночи». Густой, слегка хриплый голос Дани не дал подняться раздражению, которое всегда накатывало, когда ее утром будили телефонные звонки.

— Вы помните мое предсказание, дорогая? — спросил он.

Не отреагировать по-женски она не смогла.

— Уже дорогая? Не рановато ли? — ухмыльнулась Эли.

— Я понял. Но я не согласен ждать сто лет. Я хочу сейчас и все, — твердо по-мужски настаивал он.

Она поддалась на эту убежденность и силу, не свойственную многим современным мужчинам.

— Хорошо. Только сейчас не получится никак. Мне через сорок минут уже выезжать на работу.

Вечером Даниэль ждал Эли с огромным букетом, в котором царствовали белые, как снег, гладиолусы. Она приняла цветы и восхищенно произнесла:

— Прелесть какая! Тяжелые…

Он не дал ей договорить, обнял вместе с букетом, поцеловал, и целовал долго. А когда она перевела дыхание, то услышала:

— Я так скучал. Мы не виделись почти двадцать часов.

— И я тоже, — ответила Эли. Они взялись за руки и пошли.

— Сегодня я расскажу тебе про линию жизни, — сказала она.

Сама же подумала с радостью:

— Линия жизни и двадцать часов разлуки. Наверное, я полюбила опять…

А любить Эли всю жизнь умела только по-настоящему.

Апрель 2008

Примечания

1

Cветящееся кольцо вокруг объекта; оптический феномен

2

Вэ ма ат митковенет ляасот кан? — и что вы собираетесь делать здесь? (ивр.).

3

Ани — я (ивр.)

4

Инглиш, плиз — пожалуйста по-английски (англ.).

5

Ма ихпат ли! — мне все равно (ивр.).

6

Ху ло мейвин иврит — он не понимает иврита (ивр.)

7

Алькатраз — остров в Сан-Франциско с известной тюрьмой, где сидел Аль Капоне.

Оглавление