«Ложь и любовь»

Сидни Ламберт Ложь и любовь

1

– Что прикажете делать мне, если я не люблю вас. И никогда не любила. Вы ведь знаете, что я и замуж вышла только по настоянию матери. Ведь вы знали. – Она обернулась, каштановые локоны, переливаясь и искрясь блестками, рассыпались по белоснежным плечам.

Старинное платье с огромным вырезом очень ей шло. И эти украшения, и прическа.

– Нет, чем? Чем, скажите на милость, я обязана вам? Если посудить да разобраться, ведь это я ввела вас в высший свет, ведь я из вас, дикаря, человека сделала.

Она опустилась на диван.

– Да как вообще пришла вам в голову такая фантазия? Откуда же взяться любви между двумя столь разными существами? Пусть даже мужем и женою.

Она теребила в руках кружевной платок, тонкие пальцы разглаживали узор, вышитый золотистой нитью. Как все естественно, как красиво лежат складки платья.

– Нет, не то, не то…

Уронив голову на руки, девушка заплакала.

Всего мгновение длился этот порыв раскаяния и безысходности. Все молчало кругом, словно прислушиваясь к женским всхлипам. Потом она вдруг поднялась, обошла вокруг кресла и, как бы невзначай, остановилась возле зеркала.

– Что мне до вас? – рассуждала она, любуясь собой. – Мелкий человек. Ничтожество. Тиран своей супруги.

Взгляд ее был полон самого искреннего презрения, какое только может испытывать один человек к другому.

– Я бы отравила вас, да уж от природы нерешительна для таких поступков.

Лицо ее переменилось. Теперь оно выражало не презрение, а скорее полное равнодушие. Вы настолько безразличны мне, что даже отравить вас лень, говорили ее глаза.

Раздался шум, и на сцене появился Рикардо. Жозель встрепенулась, плечи ее, которые еще минуту назад выражали женскую гордость и достоинство, ссутулились. Из надменной, напыщенной госпожи она за доли секунды превратилась в кроткое, робкое создание. Казалось, выражение полного смирения сквозило во всей ее фигуре. Жесты, походка – ангелы небесные! – да кто бы мог подумать, что эта девушка только сейчас с завидным хладнокровием рассуждала о смерти собственного мужа?

– Ты бледна, мой друг, – сказал он. – Поди, приляг, до обеда еще около часа.

Рикардо хотел обнять жену, но Жозель отстранилась от него, боязливо опустив глаза. Одно движение, но как точно передала молодая актриса состояние своей героини. Гримаса отвращения, едва коснувшись ее лица, скрылась за маской покорности. Однако было поздно: несчастная выдала себя невольным жестом.

– Ты не верна мне! – взревел Рикардо. – Ты не верна мне! Подлая изменница! Так скройся с глаз моих, исчезни!

Жозель пришла в смятение. Сперва она кинулась к мужу, желая загладить вину, потом, приведенная в ужас его гневом, метнулась назад. Слезы побежали по ее щекам. Жозель так и замерла посреди сцены, словно в нерешительности. Но нет. Актриса была великолепна. Глаза говорили за нее: бедная девушка, всего за один год доведенная деспотом-мужем до отчаяния, наконец, нашла в себе силы возразить ему. Ей велели уйти – она осталась.

– Да будет вам известно, что всякая на моем месте, – голос ее дрожал, но в нем слышалась уверенность, – почла бы за счастье вам изменить хоть со слугой, но я не опустилась до измены, когда король, припав к моим ногам, молил о поцелуе.

Она гордо вскинула голову, выпрямилась. На щеках ее еще блестели слезы, но Жозель уже не казалась беспомощной жертвой. Ошарашенный заявлением жены, Рикардо замер. Жозель воспользовалась этим. Она медленно развернулась, пальцы ее судорожно сжали платок. Шаг, еще один. Осторожный, но исполненный достоинства. Ни одна актриса не сыграла бы лучше: Жозель удалялась со сцены гордо. И в то же время, какая борьба, какая тяжелая внутренняя борьба шла внутри нее! Муж уже не мог видеть ее лица, но зрителям оно было видно хорошо. Ни гордости, ни достоинства не было во взгляде бедной Жозель – только ужас. Бежать! Бежать! – кричали ее глаза; каждую секунду она ждала, что нож вот-вот вонзится в ее спину. На сцене словно было две разных женщины, соединившихся в одном теле. Одна – гордая осознанием своего подвига, непреклонная, готовая умереть в ту же минуту, а другая – напуганная до безумия, ни в чем не уверенная и жаждущая лишь одного – жить.

В последний миг платок выпал из рук девушки, оставшись на сцене немым укором мужу-тирану. Жозель удалилась. В зале повисла пауза.

– Браво! – закричал кто-то в третьем ряду.

– Браво! – подхватили другие.

Зал взревел, разрывая тишину бурными овациями. Спектакль еще не закончился, но впечатление, произведенное последней сценой, было слишком сильным. Зрители, не выдержав, поднялись с мест. Все стихло лишь после того, как раздались первые реплики покинутого мужа. Они должны были быть гневными, но актер, игравший Рикардо, понимал, что после таких проводов и восторгов начинать сразу дикими воплями нельзя. Поэтому он начал тихо и вкрадчиво, изобразил даже растерянность, а потом постепенно, читая монолог, дошел до необходимой степени ярости.

Спектакль удался. Зрители аплодировали стоя, долго не отпускали актеров, особенно девушку, так великолепно исполнившую роль Жозель. Наверняка после этого спектакля ей предложат работу в одном из лучших театров страны. Сегодня я видел, как загорелась новая звезда, подумал Дэвид.

Вечер был тих, воздух прозрачен, как никогда. Или ему только так казалось. Дэвиду хотелось закрыть глаза и остаться там, в восемнадцатом веке. В те времена, когда люди, степенно прогуливаясь по улицам, никуда не торопились, семья для них была самым дорогим, и ради нее они жертвовали всем. Он остановился и посмотрел на небо: белые хлопья облаков беспорядочно разбросаны на темном своде. Звезды… Дэвид не разглядел ни одной.

И все-таки вечер удался. Перед глазами стояла та самая сцена. Как гордо эта девушка подняла подбородок, как до мелочей точно изобразила мимолетное отвращение. Интересно, кто она? Еще совсем юная, от силы лет девятнадцать. Хотя, кто знает, актриса всегда выглядит на столько, сколько ее героине.

А сердце ныло, сердце болело. И зачем только он пошел, ведь не собирался. Ведь сам себе клялся, что ноги его больше не будет в театре. Но, с другой стороны, столько времени прошло… Нельзя же, в самом деле, отгородиться от всех, никуда не выходить, ни с кем не общаться. Прошел целый год.

– Целый год, – повторил Дэвид вслух, словно пробуя эти слова на вкус. Целый год… без нее.

Последнее он не произнес. Только слегка шевельнулись губы. Дэвид запретил себе думать об этом. Завтра начнется новый день, новые заботы, лекции, студенты. У них у всех будет много вопросов. Еще бы – скоро экзамены.

Еще месяц – и срок действия контракта закончится. Остаться в Швейцарии или вернуться в Америку? Уехать еще куда-нибудь? Пожалуй, не стоит. Дэвида все устраивало здесь – тишина, покой и, главное, никаких воспоминаний. Она осталась в Америке, а там, где она, ему не место.

Успешная, молодая, красивая… Голливуд открыл перед ней свои двери, постелил красную ковровую дорожку, осыпал цветами. Это вскружило бы голову кому угодно, а уж Элизабет…

Дэвид оборвал свой внутренний монолог на полуслове. Хватит. Сколько же можно изводить себя? Он заметил, что до сих пор стоит, и пошел дальше по улице, мысленно ругая себя. Что он за тряпка, в конце-то концов! Нет, ему определенно не место в современном мире. Сколько людей разводится каждый день, скольких мужчин жены бросают спустя всего месяц после свадьбы! Ни для кого теперь это не проблема. Полюбили друг друга – женитесь, никто не против. Надоело, наскучило – так ведь никто не держит: разошлись и забыли. И не портите нервы ни себе, ни окружающим. Раньше это, по крайней мере, осуждалось, теперь – в порядке вещей. Люди скорее осудят брак, построенный на каких-то иных отношениях кроме взаимной любви супругов друг к другу, чем развод по каким бы то ни было причинам. Год! Да какой, к чертям, год – бывает, что и трех месяцев не пройдет, а разведенные уже создают новые семьи, а вот через год уже и детям пора народиться. Почему же он, Дэвид, не может забыть? Потому что она ушла с другим, потому что этот другой был его самым близким другом? Нет. Ведь никто не крутил романов за его спиной, никто не прятался, не лгал, не изворачивался. Ни Элизабет, ни Майкл никогда не позволили бы себе этого. Может, потому ему, Дэвиду, и было так тяжело? Скорее всего… Если бы наплевали в душу, если бы насмехались над его одиночеством, если бы просто пытались обмануть! Было бы легче. Он, по крайней мере, мог бы утешиться тем, что за годы супружеской жизни так и не узнал истинного лица своей жены, что на деле она оказалась стервой. Хочет уйти – скатертью дорожка, незавидная судьба ждет ее нового мужа. Так нет же, Элизабет осталась верна себе. Поняв, что любит другого, она сразу ушла. Майкл объяснился позже, но и он был предельно честен. Само собой, Дэвид тоже не стал устраивать сцен. Разошлись как цивилизованные люди… Вчера, наконец, пришли последние документы. Теперь он свободен, абсолютно свободен, как, впрочем, и она. Развод затянулся лишь потому, что Дэвид не захотел остаться в Америке. Он не мог там находиться, не мог видеть этих людей, которые когда-то равнодушно шли мимо и не замечали его счастья. Дэвиду казалось, что теперь все они вдруг стали безмолвными свидетелями его одиночества. Дома, машины. Все словно сговорились. Он менял одну квартиру за другой и нигде не чувствовал себя дома. Пробовал переехать за город – природа не утешила его, а напротив – лишь раздразнила воображение. Психолог посоветовал ему уехать в другую страну, а Дэвид еще в юности мечтал жить в Швейцарии. Простились по-дружески, Майкл взял все расходы и хлопоты по оформлению развода на себя.

Первые недели Дэвид и вправду почувствовал, что ему стало легче. Все вокруг было совсем иным, к тому же немецким, на котором говорят если не все, то многие в Швейцарии, он владел в совершенстве. Базель – очаровательный город. Он словно притаился в долине между вершинами Юры и Шварцвальда. Рейн делит его на две половины: Большой и Малый Базель. Большой Базель на юго-западном берегу Рейна особенно нравился Дэвиду. Исторический центр, он давно превратился в пешеходную зону. Здесь совсем не было машин, и каждый уголок напоминал о далеких временах, когда дома обогревались каминами и освещались свечами. Конечно, Дэвид поселился в исторической части города.

В Базельском университете, самом старом в Швейцарии, его приняли радушно. Работы было много, это отвлекало от всяких ненужных мыслей. Контракт ему, кстати, тоже добыл Майкл. Дэвиду тогда казалось, что от него хотят быстрее избавиться. Но Майкл просто чувствовал себя виноватым, хотя, как говорится, сердцу не прикажешь и насильно мил не будешь. Так уж получилось. Теперь Дэвид хотя бы обрел способность смотреть на вещи трезвым взглядом. Год назад уход жены так поразил его, что ему всюду мерещились заговоры, а иногда обычные поступки людей казались гнусными интригами. Все это, хвала небесам, в прошлом.

А сердце ныло, сердце болело… Дэвид отдавал себе отчет в том, что, стоит ей появиться в его жизни снова – и он опять потеряет голову. Сейчас вроде все улеглось. Боль не ушла. Она жила где-то внутри своей особенной жизнью, забравшись в самый далекий уголок сердца. Не изводила, не мучила, как раньше, но и не отпускала. Она временами напоминала дикого зверя, загнанного в клетку.

Идти домой не хотелось. Прогуляться? Пожалуй. Он прошел еще немного по улице, потом свернул и побрел вдоль автострады. Свет фар несущихся навстречу машин ударил в глаза, городской шум ворвался в тишину его сознания. Видимо, на улице и раньше было шумно, но Дэвид, увлеченный своими мыслями, этого не замечал. Зайти к друзьям? Недалеко, всего в двух кварталах отсюда, жила семья одного из его коллег по работе, французского эмигранта. Дэвид любил бывать у Этьенов. Пожалуй, эти люди были его единственными хорошими знакомыми в Базеле. Они жили в небольшом двухэтажном доме, в старой части города. Жюльен и Катрин были поистине образцовой парой: влюблены друг в друга по уши, однако это сильное чувство не мешало ни одному, ни другой строить собственную карьеру. Они преуспели и на демографическом фронте: через семь месяцев после свадьбы в их доме появились очаровательные близнецы: Мартен и Антуан. Теперь им уже было по шесть лет.

Дети. Дэвид всегда хотел детей, много детей, чтобы было весело, но Элизабет не соглашалась. Все чего-то боялась, ждала, словно предчувствовала скорую разлуку. Только теперь Дэвид осознал, как ему повезло. А если бы у них действительно были дети? Насколько тяжелее тогда он переносил бы разлуку. Мысль о самоубийстве в то время посещала его слишком часто; будь у них дети, он, возможно, поддался бы ей. Хотя, может, ему, наоборот, было бы легче. Кто знает…

В окошке нижнего этажа дома Этьенов горел свет, на втором этаже было темно – дети спали. Дэвид отворил железную калитку, прошел через сад по выложенной булыжником дорожке и позвонил.

Дверь ему открыл Жюльен.

– Ты, никак, ходил на спектакль? – улыбнулся он, пропуская гостя вперед.

Дэвид кивнул.

– И, представь себе, не пожалел.

– Представь себе – мы тоже, – съязвил Жюльен.

– Как? И вы ходили? А кто кричал еще вчера, что терпеть не может театра, кто с пеной у рта доказывал, что это отживший вид искусства, на смену которому пришло кино! Позволь спросить… – Дэвид изобразил изумление в последней стадии. – А! Теперь я начинаю понимать. Глупец! Несчастный! – Он схватился за голову, прошел в комнату и эффектно повалился на диван. – О, прозорливость! Просвети безумца! Не нужен никому, скиталец! Обманут ты…

– Браво! Браво! – зааплодировали Жюльен и Катрин.

– Актеры сегодня играли прекрасно, но ты неподражаем! – Жюльен опустился рядом на диван. – И все же объясни смысл своей тирады, что ты имел в виду?

– Что ты специально спорил со мной вчера. – Дэвид изобразил напыщенное самодовольство. – Ты спорил со мной, чтобы я ушел в полной уверенности, что вы не идете. А вы просто не хотели, чтобы я путался у вас под ногами, обманули, бросили и ушли вдвоем. Мог бы не разыгрывать спектакля, просто попросил бы. Я – что? Я бы ушел.

Он стал демонстративно рассматривать ногти.

– Как вы посмели! – Жюльен вскочил как ошпаренный. – Нас! Обвинить в подобном заговоре! Какой позор и дому оскорбленье! Простите, но теперь я вынужден просить, чтоб вы убрались с глаз моих долой. – Он гордо вскинул подбородок и отошел к окну, скрестив руки на груди.

Дэвид тоже встал.

– Да как вы смеете! Я – лжец? – Он схватил со столика дамскую перчатку, которую, видимо, положила сюда Катрин. Увидев, что ее муж и Дэвид начали дурачиться, она только покачала головой и пошла приготовить чай.

Дэвид подошел решительным шагом к Жюльену и бросил перчатку ему в лицо.

– Я вызываю вас! Дуэль! – грозно закричал он. – Завтра в пять утра я жду за городом. Придите или я ославлю вас как труса по всем гостиным. Оружие я предоставлю выбрать вам. – Дэвид сделал самую серьезную мину, на какую только было способно его лицо, и многозначительно добавил: – Гранаты, танки, пушки – чур, не выбирать!

Жюльен и глазом не моргнул, но лицо его стало бледным, напряженным.

– Я принимаю вызов ваш, – медленно, словно задумавшись, произнес он. – Да, я принимаю. – Жюльен наклонился и поднял перчатку. – Но зачем же нам рассвета ждать: сейчас же и решим, кто прав из нас.

Он вышел в коридор и через секунду вернулся с двумя длинными зонтами с загнутыми ручками. Один был черный и принадлежал ему самому, другой, серебристый, обычно носила Катрин. Жюльен взял себе зонт жены.

– Пусть видят боги, правда на моей лишь стороне, оружие благочестиво, а вы – сражайтесь черным.

Он подал черный зонт Дэвиду.

– Вас не спасет оружия расцветка, и, впрочем, боги тоже не спасут, – холодно заметил Дэвид. – Вы умрете, а смерти черный больше бы к лицу. Но я сказал, я слово дал, и выбор, как видите, за вами. Что ж, начнем.

Он стал в стойку, эффектно отвел назад левую руку, а правую с зонтом выставил вперед.

– Ваш вызов принят, защищайтесь! – взревел Жюльен и бросился на него. В процессе атаки он задел сразу два стула, и те с грохотом опрокинулись.

Дэвид умело парировал выпад соперника и, пропустив его вперед, нанес свой каверзный «удар» в спину. Жюльен замер на полувздохе, «шпага», опять же с грохотом, выпала из его рук. Как раз в этом положений его и застала жена.

– Чем вы так шумите? – возмутилась она. – Разбудите детей.

В руках Катрин несла небольшой поднос с чайником, чашками, сливками и сахаром. Ее замечание оба представителя сильного пола пропустили мимо ушей. Жюльен, схватившись за сердце – видимо забыл, что ранили его в спину, а не в грудь, – упал к ее ногам и, нарочно закашлявшись, простонал:

– Прости любимая, я сделал все, что мог, чтобы защитить честь нашего дома, и вот умираю.

Катрин, явно не ожидавшая такого предсмертного излияния у своих ног, чуть не выронила поднос.

– Жюльен, перестань паясничать.

Она хладнокровно переступила через распростертое на полу тело, готовящееся стать трупом, и поставила поднос на кофейный столик.

– Сколько можно? Взрослые люди, видели бы вас ваши студенты.

– Покинут всеми, умираю! – жалобно продолжил Жюльен. – Забыт, едва сошел в могилу…

– Уже давно бы пора сойти, – съехидничал Дэвид, присаживаясь на диван. – После таких ранений столько не живут.

– Нет, вы посмотрите! – возмутился Жюльен, поднявшись. – Убил меня, завладел женой, а теперь еще указывает, сколько мне жить. Последние мгновения и те отравил.

– Театр на вас плохо влияет.

Катрин разлила чай и подала Дэвиду чашку. В их доме он давно уже стал своим, поэтому сливки и сахар ему не предлагали: Дэвид сам клал себе столько, сколько хотел, без церемоний.

– Кстати, о театре, – спохватился Жюльен, усевшись в кресло. – Мы не собирались идти, но Катрин вдруг захотелось. Позвонили няне и бегом. Как ни торопились, а к началу опоздали. Если бы знали, что ты пойдешь, то я бы позвонил тебе на сотовый, встретились бы. Ты же хотел сидеть дома.

– И не спрашивай, – махнул рукой Дэвид. – Я сам вылетел в последний момент, но, к счастью, не опоздал.

Это была истинная правда. Придя из университета днем, Дэвид попробовал заняться работой. Искал новую информацию в Интернете, чтобы дополнить лекцию последними сведениями. Он быстро нашел, что нужно, сходил прогуляться в Старый город, вернулся. В доме было пусто; глухо, безжизненно хлопнула, закрывшись, входная дверь. На память вдруг пришло время, когда вечером дома его встречала Элизабет. Стало тоскливо, грустно. Дэвид поставил сумки у порога и снова ушел. Дом не звал, как раньше, а отталкивал, гнал. Надо развеяться, отвлечься, но где? Куда идти? Тут только он вспомнил, что сегодня студенты дают благотворительный спектакль в соседнем с университетом музыкальном театре.

После развода все, связанное с театрами, стало противно Дэвиду: Элизабет была профессиональной актрисой… Но тогда ему показалось, что оставаться на улице в пасмурный день еще противнее. Он выбрал из двух зол меньшее. Дэвид не знал, что будет смотреть, по какому поводу организован благотворительный спектакль, ему было все равно. Где-то краем уха слышал, что большинство ролей играют сами студенты, что многих трудов стоило уговорить администрацию театра разрешить постановку в их зале. С этим спектаклем носились уже месяца два, для кого-то он был действительно знаменательным событием, но не для Дэвида. Он только отметил для себя, что с началом репетиций на его лекции стало приходить меньше студентов. Некоторых из них он увидел сегодня на сцене.

– Я зажгу камин и потушу свет, – сказала Катрин, вставая. – Надеюсь, никто не против?

– Нет, – в один голос ответили Дэвид и Жюльен.

Маленькая комнатка первого этажа, которую хозяева дома иронически называли парадной залой, вечерами приобретала какой-то совершенно исключительный вид. Всю мебель составляли диван, кресло, два злополучных стула, тех самых, которые сегодня опрокинул Жюльен во время своей неудачной атаки, и журнальный столик. Что касается стульев, то они имели одну важную особенность, а именно: способность перемещаться. Стулья то появлялись, то исчезали в парадной зале, за что и получили название «миграционных». Причем жажда к смене обстановки обычно просыпалась у них днем, пока супругов не было дома. Самое интересное, что мигрировали стулья каждый раз не на прежнее место, а куда попало. Поэтому входить в комнату, не включив свет, не рисковали даже хозяева дома. Перспектива встретиться в темноте со стулом их вовсе не прельщала. Миграционный путь мебельной четы был невелик: из кухни в парадную залу и обратно.

Изюминкой комнаты был камин. Огонь в нем, разумеется, не горел, но тлеющие электрические головешки почти ни в чем не уступали своим деревянным собратьям. «Дрова» даже потрескивали как настоящие. Стены комнаты были оклеены рельефными обоями, и казалось, что они сложены из булыжников, как в средневековых замках. Над камином висели две скрещенные шпаги и оленья голова с рогами. На полу вместо ковра распластался большой кусок искусственного, крашенного под тигра меха. Когда в комнате выключали свет, эта обстановка придавала ей таинственность, очарование старины.

Катрин села на ручку кресла и обняла мужа.

– Нам очень понравился спектакль, – прервала она затянувшуюся паузу. – Никогда не думала, что студенты способны на такое.

– Брось! Вероятно, главные роли играли профессиональные актеры, – возразил Жюльен. – У дилетантов так бы не получилось при всем желании.

– Да, – согласился Дэвид, – думаю, ты прав. Особенно хорошо играла актриса, исполнявшая роль Жозель. Гениально. Нужно глубоко понимать произведение, образ, нужно прочувствовать все, чтобы так играть.

– Я не сильна по части театрального искусства, – вздохнула Катрин, – но тоже ее отметила. Она выделялась.

– Великолепна, – подвел итог Жюльен. – Давно не видел ничего подобного. Хотя, по правде сказать, и в театре лет сто уже не был. Скорее всего, ей уже за тридцать, опытная, молодая бы так не сыграла. Загримировали. Но…

Дэвид не слушал Жюльена. Ему стало не по себе, словно он мешал кому-то здесь, словно был лишним. Катрин положила голову на плечо мужа и закрыла глаза. А Дэвид думал, какое это счастье – любить и быть любимым в ответ. Этьены обожали друг друга. Проведя день порознь, вечером они иногда часами просиживали рядом. И Дэвид точно знал, что это не фарс, не притворство. Иногда люди стремятся показать себя с лучшей стороны при чужих. Стараются создать у гостей иллюзию счастливого семейства. К Этьенам это не относилось: просто они отдыхали, находясь рядом друг с другом. Дэвид тоже знал это чувство внутреннего покоя, умиротворения. Все вокруг в такие минуты обесценивается, весь мир. Только она, каждый ее вздох, каждое движение…

Приехав из Америки, Дэвид никому не рассказывал о своем прошлом. И Этьенам тоже. Он порвал со старой жизнью, так зачем же тащить за собой багаж. Дэвид тщательно скрывал свои переживания от людей и старался казаться веселым и жизнерадостным.

Этот театр одного актера не всегда ему удавался, но вроде бы никто ни о чем не догадывался. Или Дэвиду только так казалось? В любом случае, это избавляло от ненужных вопросов и объяснений. В графе «семейное положение» при заполнении анкеты Дэвид, устраиваясь на работу, написал – «разведен», тем и кончилось. Люди невнимательны друг к другу, и, если не выдать своего состояния, они ничего не заметят. Стоит лишь приложить немного усилий. У Дэвида все получилось как нельзя лучше: коллеги считали его весельчаком с незаурядным чувством юмора, студенты – хорошим преподавателем, а Этьены… Что думали о нем Этьены, Дэвид не мог сказать точно.

Если сам он выбрал себе образ весельчака как прикрытие, то Жюльен был таким от природы. Живой, общительный, он везде и всюду успевал, причем давалось ему все очень легко. Работа кипела в его руках, и там, где другим понадобились бы месяцы, Жюльен управлялся в две недели. Делал все шутя, словно играя. При таких способностях был совершенно чужд всякого тщеславия. При желании он мог бы достичь самых высоких пьедесталов в науке, но, когда кто-нибудь в очередной раз указывал ему на это, Жюльен только отмахивался, говоря, что ему и здесь хорошо. Карьера интересовала Жюльена ровно настолько, насколько позволяла ему обеспечивать всем необходимым семью. Никакие соображения по поводу славы и богатства не могли удержать его лишний час на работе.

Сначала Дэвид принял Жюльена за шута. Есть такой тип людей: они всегда разговорчивы не в меру, сыплют шутками на каждом слове, при этом не успеешь опомниться, как уже обращаются к тебе на «ты». Такие господа мастера по части пустить пыль в глаза, но едва только доходит до дела – их днем с огнем не сыщешь. У них все кругом друзья, чуть ли не родственники. Они ничего из себя не представляют. От общения с ними быстро устаешь, а от знакомства не знаешь, как отделаться. В Америке Дэвиду часто встречались такие шуты. Здесь, в Швейцарии, он пока не встретил ни одного.

Жюльен был симпатичен Дэвиду еще и тем, что так же, как и он сам, любил все старинное, уважал историю и имел страсть к средневековью. Временами Дэвиду казалось, что Жюльен догадывается о его состоянии, но он убеждал себя в том, что это ему только кажется.

– Эй, очнитесь, ваша светлость! – Эти громкие слова вывели Дэвида из оцепенения.

Катрин уже не было в комнате, а Жюльен сидел не в кресле, а на диване, рядом с Дэвидом.

– Очнитесь, зачарованный принц, – сказал он, заметив изменения в выражении лица гостя. – Катрин, иди поцелуй этого несчастного, я не могу его расколдовать.

Жюльен был как всегда весел. Дэвид улыбнулся в ответ, но не нашелся, что сказать. В комнате уже горел свет.

– Катри-и-н! Его надо срочно реанимировать, пациент не приходит в сознание!

И вот так всегда. Дэвид знал Жюльена почти год, но не мог вспомнить ни одного случая, когда тот хотя бы пытался изобразить подобие серьезности. Диапазон, который охватывали его шутки, был огромен. При этом они хоть и повторялись, но всегда в новой интерпретации.

В комнату вошла Катрин.

– Дэвид, оставайся ночевать, уже поздно, – сказала она. – Завтра с утра зайдешь за бумагами домой, перед занятиями будет время.

Дэвиду очень хотелось остаться. Он пошел бы сейчас куда угодно, только не в свою пустынную обитель скорби и одиночества.

– Божественная Гвиневера благоволит к Ланселоту, Артур забыт… – тут же прокомментировал слова жены Жюльен. На его лице отобразилась, чуть ли не вселенская скорбь.

– Жюльен! – Катрин укоризненно посмотрела на мужа. – Прекрати. Не слушай его, – обратилась она вновь к Дэвиду, – оставайся. Комната для гостей у нас всегда готова.

Дэвид кивнул и только спустя секунду понял, что ответил «да». Ему было хорошо в доме Этьенов. Лучше, чем где-либо. Он радовался их тихому счастью, чувствовал, что здесь он как будто кому-то нужен.

– Сэр Ланселот, я рад принять вас в покоях своего родового замка. – Выходя из комнаты для гостей, Жюльен поклонился, подражая рыцарям. Дэвид не растерялся и отвесил ему поклон с не меньшим достоинством.

Так кончился вечер. Один из лучших вечеров, проведенных Дэвидом в Швейцарии. Он спокойно засыпал в чужом доме, не думая ни о чем.

Утро выдалось под стать вечеру. За завтраком шутили, Жюльен как всегда был неподражаем, а уходя из дома, чуть не забыл папку с документами, которую приготовил накануне. Интересно, как он жил до женитьбы на Катрин? Этот вопрос оставался для Дэвида загадкой. Утром он почувствовал себя неловко: остаться ночевать – нескромно с его стороны. Однако это ощущение исчезло, едва успев родиться. В доме Этьенов невозможно чувствовать себя лишним.

Зашли за бумагами Дэвида и к десяти уже были в университете. Погода стояла прекрасная. Солнце светило вовсю, от вчерашних облаков не осталось и следа. Дэвид ощущал необычную легкость. Давно он не читал лекцию с таким воодушевлением. Давно не получал от этого такого удовольствия. Настроение преподавателя передалось студентам, они вроде тоже повеселели. Хотя, может быть, ему просто показалось.

Лекция пролетела незаметно. Дэвид был сегодня явно в ударе. Стрелка часов необыкновенно быстро добралась до двенадцати. Он поблагодарил слушателей за внимание и уже хотел выйти из аудитории, но вдруг взгляд его остановился на девушке, сидевшей в последнем ряду. Она показалась ему как будто знакомой. Светлые длинные волосы, вьющиеся локонами. Строгие черты лица. Дэвид поймал себя на том, что рассматривает ее слишком пристально, но оторваться не мог. Она, словно почувствовав взгляд преподавателя, посмотрела на него. Глаза их встретились… Дэвид смутился, отвернулся, собрал бумаги и вышел из аудитории. Теперь сомнений у него не осталось – это была она.

2

– Ты видела, как он посмотрел на тебя? – Мари окинула подругу таинственным взглядом. – Попомни мои слова – это неспроста.

– Кто? Мистер Митчелл? – Мишель пожала плечами, ей, похоже, было безразлично, кто, сколько и как на нее смотрит.

– Конечно, а кто же еще. Так таращился, как будто увидел привидение. – Мари вопрос о мужских взглядах занимал куда больше. – Сколько ему лет?

– Откуда мне знать, нашла о чем спрашивать. – Мишель, закончив собираться, надела свой рюкзачок и пошла к выходу из аудитории. Она тоже заметила пристальный до нескромности взгляд преподавателя, но думать о причине такого внимания сейчас ей не хотелось.

Подруги вышли на улицу. День выдался теплый, на небе ни облачка.

– Хочу гулять, – сказала она Мари. – Составишь мне компанию?

– А как же Люк, мы не подождем его? – удивилась та. – Ты вроде обещала ему.

– Мари, если тебе нравится Люк, я с удовольствием тебе его уступлю. Хочешь, оставайся здесь и подожди его.

Мишель почувствовала, что подруга начинает ее раздражать. Хотя, впрочем, она всегда была такой: если о мужчинах подобного типа говорят – «не пропустит ни одной юбки», то о Мари можно было бы смело сказать – «не пропустит ни одних брюк». Сама же Мишель, удачно пройдя в юности стадию первой любви и частично разочаровавшись в этом чувстве, не ощущала в себе к двадцати двум годам никакой потребности в мужском внимании. Нельзя сказать, что вопрос о создании семьи вовсе не волновал ее, нет. Но она отложила его на потом, твердо решив сначала устроить собственную жизнь и сделать карьеру. Так поступали многие, и Мишель не хотела изобретать велосипед.

Совсем другое дело – Мари. Она уже в школе решила, что не стоит напрягаться, учиться, куда проще удачно выскочить замуж и предоставить мужу все заботы о хлебе насущном. В университет ее в прямом смысле слова запихнули родители, однако она и тут не растерялась и думала не столько о собственном образовании, сколько об успешном претворении в жизнь своих планов. Мишель как-то раз высказала ей все, что думала по этому поводу, сама-то она стояла на очень четкой позиции в отношении брака – только по любви. Ни единой доли расчета быть не должно. Мари сделала круглые глаза и воскликнула с обидой в голосе: «Да как ты могла про меня такое подумать!», как будто брак по расчету был вопиющим кощунством по отношению к человечеству. Из довольно долгой беседы выяснилось, что Мари солидарна с подругой в желании строить семью только на основе любви. Понаблюдав за ней месяца два, Мишель поняла, что действительно была не права в своих предположениях. Мари за это время успела сменить двух партнеров и, как выяснилось, обоих любила. Не притворялась, не разыгрывала спектаклей и сентиментальных сцен – она любила их по-настоящему. Просто Мишель и Мари по-разному переживали это чувство. В конце концов они оставили эту тему и больше к ней не возвращались.

– Тогда я, пожалуй, его подожду, – пожала плечами Мари. – Ты ведь не против?

Другого ответа Мишель не ожидала: едва речь заходила о мужчинах, Мари уже была не властна над собой.

– Конечно нет, я же сказала. – Мишель усмехнулась. – Я буду даже рада, если он, увлекшись тобой, оставит меня в покое. До завтра.

Она уже отошла на несколько шагов, но Мари окликнула ее:

– Подожди, как это «до завтра», если Люк устраивает сегодня вечеринку в честь удачной постановки спектакля, и, сдается мне, она – лишь предлог, чтобы лишний раз увидеть тебя. – Мари подмигнула. – Ты должна быть королевой бала. Он устраивается в твою честь.

Мишель грустно вздохнула: а ведь и правда, Люк звал ее к себе сегодня утром.

– Ты у нас знаток мужских сердец. – Она тоже подмигнула, хитро и кокетливо. – Посоветуй, как избавиться от ненужного приглашения?

Мари засмеялась.

– Какая ты неприступная! Пойми, ему этот вечер совершенно не нужен без тебя. Придется идти, иначе у парня разовьется комплекс неполноценности. Ты уже третий или даже четвертый раз его отшиваешь.

– Но я не хочу туда идти, – почти простонала Мишель. – Придумай что-нибудь.

– Ладно, – кивнула Мари, – иди спокойно, наслаждайся природой, а я скажу, что тебе стало плохо на лекции.

Мишель поморщилась.

– Не надо, а то он потом неделю будет приставать ко мне под предлогом заботы о моем здоровье.

– Хорошо, придумаю что-то другое. Только постарайся тогда вечером не быть дома или не снимай трубку, я скажу, что тебе пришлось уехать. – Она посмотрела на подругу с сожалением. – Мне бы твои проблемы.

Мишель улыбнулась в ответ и пошла вниз по улице. Почему, интересно, в жизни все всегда получается именно так. Тот, кто хочет стать музыкантом – рождается без слуха да еще с такими корявыми пальцами, что только гайки закручивать, но никак не играть на музыкальном инструменте. Но зато другой, кому музыка служит разве что развлечением, овладевает всеми тайнами игры шутя. Тот, кто всю жизнь мечтает летать, в итоге оказывается непригоден для полетов по состоянию здоровья. А другой, от безделья подавшийся в летчики, всю жизнь бороздит небесные просторы и не получает от своего ремесла не то что удовольствия, а даже простого человеческого удовлетворения.

Так было и у них с Мари. Мишель никогда ничего не делала, чтобы привлечь мужское внимание. Она не любила эффектных нарядов и макияжей, терпеть не могла всякого рода укладки и стрижки и вообще не имела привычки что-либо делать со своими волосами. Они были у нее густые, длинные и вились сами собой. Так чего же еще? Да, Мишель была стройна, движения ее были легкими, изящными. Красива? Да. Но ведь не одна она такая. И, тем не менее, несмотря на то, что она хотела казаться незаметной, многие парни ею интересовались. У Мари же была противоположная проблема: чем сильнее она старалась привлечь к себе внимание, тем хуже у нее это выходило. Ничто не помогало: ни косметика, ни многочисленные маски, маникюры, стрижки, украшения, наряды. А между тем внешне она была ничуть, не хуже подруги.

Мари завидовала Мишель и не скрывала этого. Причем, при всех своих претензиях, она никогда не позволяла себе никаких вольностей. Чужие отношения были для нее священны, и ни одна девушка в университете не опасалась, что Мари переманит ее жениха. Заботливая, нежная, влюбчивая до смешного, она искренне радовалась чужому счастью. Притворство, ложь были ей не свойственны. За эти качества Мишель и любила свою подругу. Временами они ссорились, не понимали друг друга, но провести порознь хотя бы пару дней не могли решительно никак.

Звон колокола в Кафедральном соборе вывел Мишель из задумчивости. Она и не заметила, что идет в центр Большого Базеля.

По улице шло много людей, скорее всего туристов. Сейчас они неспешно прогуливались по городу. К полудню почти все собирались здесь, и старый город терял свое очарование. Мишель любила гулять по нему вечером, когда начинали сгущаться сумерки, или рано утром, на рассвете.

Вечеринка. Черт бы ее побрал, эту вечеринку. Лучше бы Мари и не напоминала о ней вовсе, тогда Мишель просто не пришла бы и все. А когда на следующий день Люк подошел бы узнать причину ее отсутствия, призналась бы, что просто забыла. И не пришлось бы врать и выкручиваться. Мишель терпеть этого не могла. Сколько раз бывало, что она, солгав, просто забывала об этом и сама себя выдавала в разговоре. Это почти всегда заканчивалось какой-нибудь неприятной сценой, о которой даже годы спустя не можешь вспомнить равнодушно. Странно, но когда человек попадает в неловкую ситуацию, память о ней сохраняется очень долго, иногда до конца жизни. Митчелл, кажется, говорил на лекции обратное. Да, точно. Он объяснял, что любой организм стремится обезопасить себя от ненужных переживаний, и поэтому память стирает неприятные воспоминания. Многие люди, попав в аварию и долгое время находясь практически в сознании, потом не могут вспомнить ни того, как их везли в больницу, ни даже того, что с ними случилось. Иногда, правда, бывает и так, что неугодные эпизоды пережитого загоняются в подсознание и продолжают мучить человека. Мишель мысленно порадовалась тому, что с ней никогда ничего подобного не происходило. По сравнению с авариями те ситуации, в которые попадала она, казались совершенно безобидными. Нет, завтра она не будет лгать Люку, а просто скажет, что устала за день и провела вечер дома. Она достала из рюкзака сотовый и набрала номер Мари.

– Алло, Мари? Вы уже гуляете?

– Нет. – В голосе Мари слышалась досада. – Представь себе, я еще жду.

– Отлично, тогда не выдумывай ничего. Я сама завтра все объясню. Хорошо?

– Договорились.

Мишель положила телефон обратно в рюкзачок. На душе стало легче. Как-то радостнее засияло в небе солнце, веселее заиграли его лучи. До этого Мишель думала, что день безнадежно испорчен, но нет. Поправить все оказалось легче, чем она думала. Сотовый отключен, и теперь до завтрашнего дня ее никто не побеспокоит.

До открытия магазинов оставалось еще около часа. Мишель повернула назад, не дойдя до собора. Она вернется сюда позже, когда схлынут толпы туристов. Пройдя через сквер, девушка вышла на Райншпрунг и направилась к Среднему мосту. Эта улочка вела прямо к площади Кафедрального собора. Туристов здесь тоже хватало, но они, по крайней мере, не толпились, а шли либо в одном, либо в другом направлении.

Перейдя через мост, Мишель отправилась домой. Они с Мари были приезжими. – Мари приехала учиться из Лозанны, Мишель – из Цюриха. Казалось бы, зачем, ведь и в одном, и в другом городе есть свои университеты, но… Базельский университет привлек Мишель своей древней историей. Подумать только, ведь когда-то здесь читал свои лекции еще сам Эразм Роттердамский. А Мари… Ей, по-видимому, было все равно, где учиться. Базель – так Базель. В Лозанне, конечно, было бы дешевле, но так ведь за образование платили родители, а не она сама. Была и еще одна проблема: Лозанна относится к франкоговорящим кантонам, а в Базельском университете преподают только на немецком. Ха! Подумаешь! Мари освоила этот язык за каких-нибудь шесть месяцев. Хотя, конечно, многое знала и до этого. Жили Мари и Мишель вместе, снимали небольшую квартиру в Малом Базеле. Эта часть города была очень даже современной, не столь живописной, но зато наем жилья здесь был дешевле.

Внезапный скрежет шин и громкий гудок вывел Мишель из задумчивости. Она вздрогнула, повернула голову на звук… Дальше все происходило как во сне. Черный «форд» летел прямо на нее. Мишель видела, как он неумолимо приближается, как играют лучи солнца на лобовом стекле. Ей почему-то пришло в голову, что машина, видимо, только что из мойки, уж очень чистая, и будет жаль испачкать ее своей кровью. Искаженное ужасом лицо водителя показалось Мишель смешным. Раздались звуки колокола. Она окинула улицу беглым взглядом – или ей так только показалось? Дома, люди, машины стали какими-то чужими, словно Мишель видела все впервые. Она знала, что через мгновение жизнь ее кончится, что остались только сотые доли секунды, чтобы в последний раз ощутить, как воздух наполняет грудь, в последний раз насладиться ветром, солнцем, небом, облаками… Все они стали ей во стократ дороже, чем минуту назад, когда она, не замечая их, шагала через мост. Она вспомнила свой телефонный звонок и порадовалась, что перед смертью не взяла грех на душу и устояла перед искушением солгать…

Все кончилось внезапно. Мишель не успела понять, что произошло. Сильный удар сбил ее с ног, она оказалась на асфальте, но «форд», дребезжа и визжа на все лады, пронесся мимо. Сверху Мишель кто-то придавил. Кто именно, она не видела, потому что, падая, зажмурилась. Вдруг до ее сознания донесся голос, крайне знакомый, такой знакомый, что она, кажется, слышала его совсем недавно, чуть ли не сегодня. Этот голос первым нарушил тишину. Мишель после скрежета шин и автомобильного гудка не слышала ничего. Она видела то, что происходило, больше того – понимала, что все это не может происходить в полной тишине, и в то же время не слышала ни звука. Словно кто-то закрыл ладонями ее уши. Знакомый голос словно разорвал этот слуховой барьер.

– Как вы? Вы живы? – спрашивал голос и, не получив ответа, повторял вновь свой вопрос: – Что с вами?

Мишель все понимала, но ответить не могла, словно кто-то мешал это сделать. Она вдруг почувствовала, что ушла тяжесть, давившая сверху. Вслед за голосом из внешнего пространства в сознание ворвались и другие звуки. Резкие, напористые, они сбивали с толка. Вокруг, видимо, столпились люди, они все что-то говорили. Мишель открыла глаза и чуть не вскрикнула: рядом стоял мистер Митчелл. Преподаватель склонился над ней, вглядываясь в лицо, и, вероятно, пытался определить – в сознании ли она.

– Хорошо, – выдавила из себя Мишель. – Все хорошо.

– Да уж, лучше не бывает, – улыбнулся он. – У вас ничего не болит?

Сказать по правде, Мишель сейчас едва ли могла ответить на этот вопрос. Она еще только начала оправляться от шока и пока плохо ориентировалась в собственном состоянии. Руки и ноги у нее словно онемели, но по всем признакам, по крайней мере, остались на прежних местах.

– Вроде ничего, – улыбнулась она в ответ.

Митчелл был бледен, даже улыбка не украшала его лицо. Испуганные глаза, немного дрожащие губы, приподнятые и словно застывшие в таком положении навеки брови – все еще хранило слишком явные следы пережитого потрясения. Зачем же он улыбается через силу? Внезапно Мишель поняла зачем. Митчелл психолог, он слишком хорошо знает, что люди чувствуют в похожих ситуациях, и улыбается для нее, пытаясь таким незамысловатым способом помочь ей выйти из шокового состояния. Вот только он не учел, что ему самому не мешало бы из него выйти.

– Пропустите, пропустите, дайте пройти! Полиция.

И Мишель, и Митчелл повернулись на голос. Сквозь толпу зевак продирались два полицейских и с ними еще какой-то мужчина. Мишель узнало его – это был водитель «форда».

– Вы можете встать? – спросил мистер Митчелл. – Лучше подняться, чисто психологически это подействует на полицейских, и будет легче убедить их, что все в порядке, и избежать разбирательств. – Улыбка исчезла с его лица, он стал серьезен.

Мишель удивило его поведение. Сама она еще соображала очень туго, а этот человек быстро сориентировался в обстановке и сразу дал дельный совет. И не только совет: мистер Митчелл подал ей руку. Когда к ним подошли полицейские и водитель, оба были уже на ногах и в полной боевой готовности. Мишель открыла, было рот, чтобы начать оправдываться, но мистер Митчелл, перебив ее, взял ведение диалога на себя. Она еще пару раз попыталась что-либо вставить, но потом бросила это бесполезное занятие. Превзойти мистера Митчелла в искусстве ведения споров было нереально, он в течение пятнадцати минут закончил все дело, да еще так выгодно, что Мишель даже не пришлось тащиться в полицейский участок.

Водитель ни в чем виноват не был, он, скорее, оказался в этом случае жертвой обстоятельств. Полицейские не замедлили ему сообщить, что он может предъявить Мишель обвинение, так как именно она переходила улицу в неположенном месте и была причиной происшествия. А привести оно могло при другом раскладе к самым плачевным последствиям. В «форд» сзади могли врезаться другие машины, сам водитель, пытаясь спасти девушку, мог не просто затормозить, а свернуть на тротуар, и кто знает, чем бы это кончилось для прохожих. Однако мистер Митчелл так ловко повел беседу, что внимание полицейских и водителя, который, кстати, оказался очень миролюбивым человеком и никаких обвинений, Боже упаси, выдвигать не собирался, как-то само собой сконцентрировалось на опасности, угрожавшей в этой ситуации самой Мишель, а не окружающим. В итоге дело завершилось тем, что полицейские оформили протокол, где отметили, что водитель после возмещения материального и морального ущерба никаких претензий не имеет. Что касается этого самого возмещения, то Мишель должна заплатить за испорченные покрышки и еще компенсацию за пережитый стресс. Необходимой суммы, довольно большой, у Мишель, естественно, с собой не оказалось, и заплатил за нее мистер Митчелл.

– Спасибо вам, – сказала Мишель, когда все было уже кончено. – Вы спасли мне жизнь.

После всего, что произошло, эти слова звучали в высшей степени банально, но Мишель мысленно благодарила себя за то, что сказала хотя бы это. Митчелл мало того, что спас ее, так еще и заплатил весь штраф. В этот момент она хотела просто уйти. Однако покинуть спасителя сейчас было бы вопиющей неблагодарностью.

Мишель отлично это понимала, поэтому оставалась на месте. Мистеру Митчеллу тоже, как ей показалось, после этой фразы стало не по себе.

– Давайте просто забудем об этом, – просто сказал он и улыбнулся.

Но и Мишель, и мистер Митчелл тут же почувствовали, что реплика прозвучала как-то надуманно, неестественно. Так обычно звучат слова в разговоре двух знакомых, которые пытаются соблюсти все приличия светской беседы. Если один говорит: «Заходите ко мне», а другой отвечает: «Да-да, конечно», это значит, что собеседники если когда еще и встретятся, то только на улице и притом случайно. И Мишель и Митчелл поняли это сразу, и у обоих нелепость положения вызвала смех.

– Да тебя на минуту оставить нельзя. – Жюльен вырос как будто из-под земли. – Я все видел! Я все видел! – Вид у него был взволнованный. Заметив, что Мишель и Дэвид смеются, он нахмурился.

– Я определенно что-то пропустил.

Дэвид улыбнулся.

– Позволь представить тебе… э… – Он запнулся и обратился к Мишель. – Кого я должен представить, если не секрет?

Девушка протянула ему руку.

– Мишель, Мишель Бредри.

Она смущенно улыбнулась, но эта застенчивость была уже совершенно иная, нежели испытанная минуту назад, до появления Этьена.

Мужчины по очереди пожали ей руку, однако знакомство приобрело весьма оригинальный характер. Мишель сама называла имена тех, с кем «знакомилась»: Митчелл читал на их факультете психологию в этом году, Жюльен – античное искусство – в прошлом.

– Я провожу вас до дома, – предложил Дэвид. – Мне кажется, вы еще не совсем пришли в себя.

– Что вы, не стоит, – запротестовала Мишель, и без того чувствовавшая себя обязанной. – Со мной уже все в порядке.

Жюльен наигранно нахмурился и наставительно поднял палец вверх.

– Не спорьте со старшими, вам это не к лицу, да и кто отпустит вас одну?

О, Жюльен! Он был готов дурачиться с кем угодно. Дэвид укоризненно посмотрел на него.

– По части театрального искусства, – заметил он, – среди нас, похоже, есть больший мастер.

Они пошли вдоль улицы. Мишель стало легче оттого, что разговор перешел на другую тему.

– Нам очень понравилась ваша игра вчера, – продолжал Дэвид. – Роль крошки Жозель удалась вам вполне. Вы где-то учились?

– Да, я родом из Цюриха, а у нас многие играют. Кто-то для себя, кто-то потом, получив соответствующее образование, устраивается работать по специальности. У нас любят театр. Я в детстве мечтала стать актрисой, но из серьезных постановок только участвовала каждый год в фестивале «Театральные представления». Он проходит у нас в августе или сентябре, но этот театр не такой. Авангардное искусство.

– Почему же вы не пошли в актрисы? – поинтересовался Дэвид. – У вас отлично получается.

– Видите ли, – стала объяснять Мишель, – у нас в городе фестиваль проходит в течение десяти дней. За это время я успевала участвовать во многих постановках и слишком уставала. Сперва мне казалось, что театр – вся моя жизнь, но потом я поняла, что не смогу связать себя с этим увлечением до конца дней. Представив, что все станет одним сплошным фестивалем, я поняла, что не способна на такие жертвы ради искусства.

– И потому решили стать искусствоведом, – закончил за нее Жюльен.

– Совершенно верно, – улыбнулась Мишель. – И думаю, что не ошиблась в выборе. Я не создана для вечных репетиций, суматох гастролей и всего прочего, связанного с актерской жизнью. Ну, вот мы и пришли.

Девушка остановилась у четырехэтажного дома, по всей видимости довольно современного, но стилизованного под дома Большого Базеля. Черепичная двухскатная крыша с арочными окнами, со вкусом украшенный фасад, изящные маленькие балкончики – все в нем напоминало старинный особняк.

– Деньги я верну вам завтра, – пообещала она Митчеллу. – И еще раз спасибо.

– До свидания, – кивнул Дэвид.

– До свидания, мисс. – Жюльен отвел одну руку назад, как бы придерживая фрак, и поклонился, как это делали аристократы прошлого века, – опустив глаза и выражая этим крайнюю степень почтения. – Я приду к вам ночью – петь серенады под окном. Этот порог отныне…

– Жюльен, – одернул друга Дэвид. – Перестань смущать девушку.

Мишель смотрела на своего преподавателя античного искусства, улыбаясь. Все студенты уже давно привыкли к его выходкам. Покинув Францию, Жюльен Этьен остался истинным сыном своего отечества и на чужбине. Он не замечал, что его поведение иногда переходит границы общедозволенного, но если у других французов эта развязность, излишняя порой свобода ощущалась иностранцами именно как нарушение каких-то норм, то у Этьена она выглядела весьма милой чертой замечательного характера. Швейцарские коллеги поначалу сочли его болтуном и даже были шокированы, но в скором времени аннулировали все свои претензии. Жюльен был отличным специалистом в своей области. Студенты тоже немного удивились, когда на первой же лекции их преподаватель принялся вдруг изображать слепого Гомера, потерявшего страницу из рукописи «Илиады», но потом привыкли и с удовольствием посещали его занятия. Иногда, правда, они превращались в чистой воды комедии, особенно если студенты начинали задавать какие-то нелепые вопросы, но зато в конце курса все сдали «античное искусство» великолепно. Изображенное в таких ярких, живых картинах, оно осталось в памяти студентов во всех подробностях. И Жюльен Этьен там, кстати, тоже остался, причем тоже во всех подробностях. Легенды о его неординарности переходили из уст в уста, шутки, выражения стали афоризмами.

Удивить Мишель таким обещанием было практически невозможно. Наверное, она спокойно восприняла бы появление Жюльена с гитарой под ее окном часа в четыре утра.

– Буду рада вас видеть, сеньор. – Она сделала реверанс. – До свидания.

Красивая девушка, – сказал Жюльен, едва дверь захлопнулась.

Дэвид воздел руки к небу.

– О боги! Ты же женатый человек!

– И что с того, – невозмутимо возразил Жюльен, – Это нисколько не мешает мне видеть женскую красоту. Друг мой, единственное, что отличает женатого человека от неженатого, – то, что второй просто восхищается женщиной, а первый всегда сравнивает ее со своей женой. И если женатый любит свою супругу, то при сравнении всегда отдает ей предпочтение, а если не любит, то это же предпочтение всегда отдается другой женщине, потому что нелюбимая жена становится обузой мужчины и он видит в ней только ограничение собственной свободы. Ты же психолог, должен знать.

– И все-таки из этого не следует, – сухо заметил Дэвид, которому стало даже немного обидно за Мишель, – что можно выдавать подобные высказывания, едва девушка закрыла дверь. Она наверняка услышала.

– И что, я же ничем не оскорбил ее, сделал комплимент, можно сказать.

Дэвид только махнул рукой. У них с Жюльеном были слишком разные представления о комплиментах, чтобы спорить на эту тему.

– А ты был сегодня неподражаем, – сменил тему разговора Жюльен. – Я бы так не смог.

Дэвид промолчал. До сегодняшнего дня он тоже думал, что не смог бы сделать того, что сделал. Человек никогда не знает, на что способен, пока не представится случай проверить. Дэвиду представился. Хотя он не мог поручиться, что повторил бы свой поступок. Все произошло слишком быстро. Он даже не успел понять, что рискует жизнью, кидаясь под колеса машины. До него только теперь стало доходить, чем могло все это кончиться, окажись его попытка неудачной. Разница была бы лишь в том, что «форд» сбил бы не одного человека, а двух. Дэвид и сам бы покалечился и девушку бы не спас. Он попытался вспомнить, когда принял решение прыгнуть. Успел ли он взвесить все «за» и «против»? Отдавал ли себе отчет в своих действиях? Нет, и еще тысячу раз нет. Успей он хоть на мгновение задуматься, и Мишель, возможно, уже не было бы в живых. Удивительная вещь – человеческая психика…

Жюльен зашел в Торговый центр. Дэвид не захотел идти с ним, там было слишком много народу, и остался ждать у входа. Оказывается, актриса, сыгравшая в спектакле Жозель, – их студентка. Почему ни Жюльен, ни Дэвид не замечали ее раньше? Ни тот, ни другой ответить не могли. Вероятно, она редко задавала вопросы и сидела где-нибудь сзади. Да мало ли может быть причин. Студентов много, всех не упомнишь. И тут Дэвид увидел ее на другой стороне улицы. Она была задумчива и выглядела немного рассеянной. Вдруг девушка сошла с тротуара и… Машины гудели, останавливались, Жозель будто не замечала их. Она пересекла одну полосу и уже дошла почти до середины другой, но тут произошло то, что должно было произойти с самого начала. «Форд» летел прямо на нее, даже самый опытный водитель не смог бы затормозить в этой ситуации. Дэвид увидел, эту сцену краем глаза, его внимание было всецело поглощено Жозель. Поверни он голову, просто сделай лишнее движение – спасать было бы уже некого. Дэвид бросился вперед, едва уловив приближение опасности. И успел. Каким чудом, он теперь уже не решался ответить, но успел.

– Ты не хочешь об этом разговаривать? – спросил Жюльен, не услышав ничего в ответ на свои слова.

А Дэвида, между тем, уже мучил другой вопрос: бросился бы он под колеса машины или нет, если бы на месте Мишель был другой человек? Пускай даже девушка. Что-то ему подсказывало – нет. Хотя, что теперь гадать, когда все уже позади. И все-таки почему? Почему именно ее он бросился спасать, рискуя жизнью? Дэвида терзали разного рода догадки по этому поводу. Довериться Жюльену? Спросить? Дэвид окинул друга недоверчивым взглядом, словно спрашивая: можете ли вы, сударь, хранить тайны? Жюльен очень хорошо понял этот взгляд и, еще не зная о чем его хотят спросить, кивнул. Лицо его вдруг стало серьезным.

– Я думаю, – начал Дэвид неуверенно, – кинулся бы я спасать другого человека в такой ситуации? Или остался бы стоять, как все остальные?

– У-у, – протянул Жюльен, – боюсь, на этот вопрос никто не ответит тебе, кроме тебя же самого. Может, ты еще сам в себе чего-то не чувствуешь, не понимаешь, а оно уже растет и готовится распуститься. Будь осторожен. С этим не шутят.

Дэвид подумал, что лучше бы ничего не говорил. Задавая свой вопрос Жюльену, он в душе надеялся, что тот сведет все к шутке и тем самым развеет все его сомнения. Что за человек! Ни минуты не может быть серьезен в самых ответственных делах, а едва речь зашла о чувствах – словно переродился. Одно слово – француз.

– Ладно, забудь, – грустно вздохнул Дэвид. – Это я так. Не знаю, что на меня нашло. Забудь.

Жюльен посмотрел на него неуверенно, словно сомневаясь, не лжет ли ему друг.

– Точно? – спросил он, нахмурившись.

– Ерунда, – улыбнулся Дэвид и тут же сам почувствовал, что улыбка оказалась лишней.

– Смотри, – прищурился Жюльен. – А то ведь я и поверить могу.

Разумеется, проницательного француза невозможно было провести таким приемом. Дэвид понял, что затронул излюбленную тему друга, и мысленно поклялся, что больше никогда ее не коснется.

– Я просто не совсем хорошо отдаю себе отчет в собственных действиях и словах.

– Знаешь, у меня такое чувство, что я с тех пор, как встретил Катрин, и по сей день еще не пришел в себя. И надеюсь, что уже никогда не приду.

Лицо Жюльена оставалось серьезным. Но теперь глаза его озарились каким-то искренним сочувствием, Дэвид готов был поклясться, что в них мелькнула надежда.

– Ты на что это намекаешь? – Он снова улыбнулся, но теперь уже улыбка у него получилась естественная, живая.

– Сам знаешь, – парировал Жюльен. – Но если не хочешь говорить об этом, давай сменим тему. К тому же мы уже пришли, и, судя по запаху булочек, Катрин уже дома. Эти разговоры не для ее ушей.

Дэвид с удивлением посмотрел по сторонам и понял, что стоит на крыльце домика Этьенов. Оказывается, все это время они шли именно сюда, а он и не заметил, увлеченный своими размышлениями.

3

– Какой парень! – Мари вошла в комнату и упала на кровать.

Ее вид выражал полный восторг, она устремила томный взгляд к потолку и снова простонала:

– Мишель! Какой парень!

Больше она была не в силах сказать ничего. Слова закончились, остались только эмоции. Мишель уже привыкла к подобным вздохам, все отношения с парнями у Мари начинались именно так и никак иначе. Менялись только субъекты, которым были адресованы эти восторженные вздохи. Мишель сидела за компьютером и печатала очередную работу – перевод справочника бытовой техники на испанский. Она подрабатывала этим, когда было время. Мари возмутило ее невнимание.

– Ты слушаешь меня? – спросила она обиженно и, поднявшись с кровати, подошла к столу. – Я, между прочим, рассказываю тебе о Люке.

– Пока ты сообщила мне о нем только то, что он парень, и, представь себе, не сделала открытия. Я это заметила гораздо раньше.

Мари не обиделась.

– Ты не представляешь! – начала она свою хвалебную речь, убедившись в том, что ее слушают. – Он такой отзывчивый, добрый… Он самый лучший на свете…

Дальше Мишель не слушала. Она почти точно знала, что будет говорить Мари, по крайней мере в течение следующего часа. Ода сильному полу почти всегда звучала одинаково с той лишь разницей, что влюбленная каждый раз делала акцент на каком-то новом качестве. В прошлый раз Мари восхищалась смелостью в каком-то Гансе, которого видела только один-единственный раз, а потом целый месяц страдала по поводу того, что он уехал назад в Германию. Когда и где этот Ганс успел показать себя смельчаком, Мишель так и не выяснила. Однако в порыве чувств Мари даже хотела отправиться к нему, и Мишель стоило многих трудов отговорить ее. Интересно, что Мари откопала в Люке?

– Он такой обходительный. Он три раза за время нашей прогулки подал мне руку на лестнице, три раза!

Мишель усмехнулась про себя – подумаешь, подал руку! Эка невидаль. Вот если бы он спас ее, буквально выхватив из-под колес машины… Интересно, что в этом случае стало бы с Мари, если она от простой вежливости таяла, как кусок сахара в кипятке?

Придя домой после своей весьма неудачной прогулки, Мишель еще с полчаса не могла ни за что взяться. Смутное чувство тревоги, неясной, непонятной, поселилось в ее сердце. Она пыталась отвлечься, хватаясь то за одно, то за другое, но ничто не помогало. Квартира казалась ей пустой, в ней как будто стало чего-то не хватать, хотя мебель, вещи находились на прежних местах. В конце концов Мишель решила, что просто переволновалась. В ее ситуации это неудивительно. Она села за компьютер и занялась работой, чтобы отвлечься, и вроде бы это удалось. С появлением Мари, однако, тревога снова заявила о себе. Мишель почувствовала острую необходимость с кем-то поговорить.

– У тебя что-то случилось? – В голосе Мари слышалось волнение. Она в недоумении посмотрела на подругу – Что-то стряслось? Хочешь, мы могли бы поговорить.

Вот за это Мишель и любила Мари. Чуткая, чувственная, она лучше любого психолога могла по глазам, по какому-то незначительному жесту понять и оценить состояние человека еще до того, как он сам его понял и оценил. Мишель еще не решила, нужен ли ей этот разговор, а Мари уже прочитала тайное желание подруги.

– Да, наверное, – неуверенно прошептала Мишель. Ей вдруг стало как-то совсем не по себе. Тревога, которую она так тщательно пыталась загнать подальше, внезапно высвободилась. Сердце заколотилось, руки похолодели. Мари, видя такое состояние подруги, не на шутку испугалась.

– Тебе плохо? Может, вызвать «скорую»? Ответь, что с тобой?

Мишель сама не знала, что с ней творится. Мари, милая Мари, как быстро, как самоотверженно она в мгновение ока забыла все свои проблемы, все трудности. От нее не ускользнули ни замешательство, ни страх, лишь на секунду показавшиеся в глазах подруги.

– Меня сегодня чуть не сбила машина, – наконец проговорила Мишель.

– Машина? – испугалась Мари. – Тебя сбила машина?

– Нет, не сбила, – покачала головой Мишель. – Он меня спас.

– Кто? – не поняла Мари. – Кто тебя спас?

– Митчелл, мистер Митчелл, – коротко пояснила Мишель.

– Кто?! – Глаза у Мари округлились, она так и застыла посреди комнаты с открытым ртом.

– Мистер Митчелл, – повторила Мишель.

Мари ошарашенно охнула и, подойдя к кровати, буквально рухнула на нее. Только спустя минуту она нашла в себе силы продолжить разговор. Хотя дальнейшее общение двух подруг назвать разговором можно было разве что с большой натяжкой. Собственно, Мари произнесла только одно слово:

– Как?

Мишель стала рассказывать. Подробно, со всеми внутренними переживаниями и внешними комментариями. Едва начав свое повествование, она почувствовала, что ей становится легче, и потому дальше уже не жалела слов. Выговориться. Сейчас ей просто необходимо общение с подругой. А лучшей слушательницы, чем Мари, наверное, не найти во всей Швейцарии. Она бледнела, охала, но ни разу не перебила Мишель. К концу рассказ принял необычный характер.

– Я не знаю, как тебе объяснить… – замялась Мишель. – Это как-то необычно. Он ведь преподаватель, а я…

– Он тебе нравится! – Мари пришла в неописуемый восторг. – Он тебе нравится!

Она встала с кровати и принялась кружиться и прыгать, как маленький ребенок, который от избытка чувств не знает, что ему сделать.

– Нет, – замахала руками Мишель. – Ты не так поняла. Я просто ему благодарна. Это простая человеческая благодарность. Меня же не каждый день спасают! А он, не задумываясь, спас меня, хотя рисковал оказаться вместе со мной в лучшем случае в больнице, в худшем – в морге. Он…очень смелый, он…

Мари громко рассмеялась.

– Только послушай себя: «смелый… рискуя жизнью», нет, как ты говоришь! И еще хочешь меня убедить, что он безразличен тебе как мужчина? Мишель, не пытайся меня обмануть?

Мишель была вынуждена признать, что Мари права. Да, не стоит обманывать себя. Этот американец, этот преподаватель университета ей нравился. Целый год она его не замечала, а теперь… И дело даже не в том, что Митчелл ее спас, заплатил деньги полицейским. Сегодня она узнала его как мужчину, как человека. И этот мужчина ей понравился. Очень понравился.

– Вы пригласите меня на свадьбу? – бесцеремонно спросила Мари. – Я с удовольствием помогу вам в ее организации.

– Мари! – возмутилась Мишель. – О чем ты говоришь? Он преподаватель. У него, наверное, семья в Америке. Он… Он старше меня лет на десять.

– Ну, скажем, не на десять, а на пять. – Мари пожала плечами. – И кому какое дело, преподаватель он или нет. Он мужчина. Красивый мужчина. А семья… Про семью еще надо выяснить.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что займешься выяснением этого вопроса? – Мишель строго посмотрела на подругу.

– А что тут такого, если и узнаю кое-что? – Она присела на корточки рядом со стулом, на котором сидела Мишель. – Счастье – оно одно, его упускать нельзя.

Мишель встала.

– Как ты все быстро решила! А я-то и не знала, что выхожу замуж. Прекрати, ты ведь знаешь, что я не планирую замужества до окончания университета. А уж замуж за преподавателя точно не пойду.

– Надо же! – всплеснула руками Мари. – А что же, по-твоему, преподаватель не мужчина? Не планирует она! А кто же это, интересно, планирует любовь? И дался тебе этот университет. Через год ты получишь степень лиценциата и диплом. Один год, Мишель! Я тебя не понимаю.

– Зато я понимаю, – вскипела Мишель. – Я для него даже не женщина, просто студентка. Да влюбись я хоть завтра же, он смотреть в мою сторону не станет. Я для него почти ребенок!

– Ну, знаешь ли, – парировала Мари, – все равно кого из-под машин не вытаскивают.

– Мари, ты не поняла! – Мишель запуталась и уже сама не знала, что думать, но уверенность подруги ее пугала. – Он просто оказался рядом, такое случается. Я думаю, он сам не успел понять, что происходит…

– Когда человек не может понять, что происходит, он стоит и пытается вникнуть в суть дела, – отрезала Мари. – А у него была четкая цель. Может, он так же, как и ты, еще до конца всего не понял, но я могу точно сказать, что вы будете вместе.

Мишель это надоело. Мари рассуждала о совершенно несбыточных вещах так, как будто это давно решенный вопрос.

– Мари, перестань, я слышать больше не хочу эту чепуху. У него семья, дети. Он мне не пара. Да как вообще тебе могло прийти такое в голову?

– Не думай ни о чем, это судьба. – Мари таинственно подмигнула подруге. – Если в чем-то сомневаешься – положись на этот способ. Он меня еще ни разу не обманывал.

Мишель нахмурилась:

– Какой еще способ?

– Пусти все на самотек, отдай деньги, сделай вид, что на этом все. Ну, поблагодари. Если ты ему действительно не безразлична, поверь, он найдет способ завладеть тобой. Если он, конечно, настоящий мужчина.

– Так, это уж слишком! Уходи, Мари, я слышать больше не хочу обо всем этом. Завладеть! Ха! Если тебе нравится, чтобы тобой владели, ради Бога, а я привыкла все решать сама.

– Да я же не в этом смысле, – махнула рукой Мари. – Для влюбленных это нормально – владеть друг другом.

Она направилась к двери.

– Захочешь поговорить – всегда к твоим услугам. Я буду дома еще час. Потом пойду на вечеринку к Люку. Не хочешь со мной?

– Нет. – Мишель поморщилась. После сегодняшнего происшествия она потеряла к Люку даже элементарное чувство неприязни. Он стал ей абсолютно безразличен. – Я не хочу никого видеть. Пожалуй, доделаю свою работу и пройдусь по Старому городу.

– Как хочешь.

Мари вышла из комнаты, но через мгновение ее голова снова появилась в дверном проеме.

– Тебе сделать кофе?

– Нет, спасибо. – Мишель вздохнула. Мари ушла в свою комнату. Через минуту на кухне послышался грохот посуды – нормальное явление, если за приготовление чего-либо бралась мадемуазель Райно. Мишель улыбнулась. Как все-таки предсказуем иногда бывает человек. Комната после ухода Мари стала выглядеть спокойнее. Мишель за годы учебы полюбила свое маленькое жилище. Голубые обои с серебристыми цветами, арочное окошко с подобранными голубыми лентами шторами, стол, овальное зеркало в серебристой раме с цветами, мягкий ворсистый коврик, тоже голубой, расшитый серебряной ниткой, шкаф в углу и кровать. Было в этой незамысловатой обстановке что-то таинственное, умиротворяющее. Даже компьютер на столе, и тот Мишель украсила, разрисовав маркерами. И он смотрелся очень мило, не выбиваясь из общего тона помещения.

Мишель оставалось учиться в университете еще год до получения степени лиценциата, а она уже сожалела, что придется вернуться в Цюрих. Хотя, кто знает, может, появится возможность жить здесь. Базель стал ей родным. Создать семью, родить детей и…

Ей попались на глаза ее джинсы и куртка – их после сегодняшнего падения придется выбросить. А жаль. Смутное чувство тревоги не покидало ее. А что, в самом деле, если он в нее влюбится?

Мишель подошла к зеркалу и стала себя рассматривать. Светлые, почти золотистые волосы вьются крупными локонами. Глаза голубые. Прямой, как у гречанки, нос, красиво очерченные губы. Фигура идеальная для роста. Но ведь сейчас, кажется, в моде высокие. Мишель не могла сказать точно, хотя какая здесь может быть мода? Бред. С ростом метр семьдесят один при идеальных для этого роста пропорциях можно выглядеть не хуже любой по-модному высокой и длинноногой. Мишель еще раз окинула себя взглядом: все идеально. Лицо? Тоже под стать фигуре. Мишель улыбнулась: ее внешность полностью соответствовала средневековому канону красоты. Может, она была даже чуть выше. Именно в таких женщин влюблялись рыцари и поэты. К их ногам складывали военные трофеи, им посвящали стихи и песни…

Последовать совету Мари и посмотреть, что будет дальше? Скорее всего, так и следует поступить. Надо только набраться храбрости и отдать деньги. А потом делать вид, что ничего не произошло, изображать полное равнодушие. Эта мысль немного успокоила Мишель. Она села за компьютер и снова взялась за работу. Время от времени мысли о сегодняшнем происшествии отвлекали ее, но она гнала их прочь, словно говоря себе: подожди до вечера. Да, она обдумает все еще раз вечером, когда пойдет гулять.

Из дома Этьенов, действительно, доносился тонкий аромат свежей выпечки. А еще музыка. Дэвид прислушался. Да, это была группа «Блэкмор Найт». Кельтские напевы разливались в воздухе задушевными трелями флейты. Удивительно, но он не заметил, как они оказались у знакомой калитки и по дорожке направились к дому…

Жюльен, не спрашивая Дэвида, хочет ли он войти, позвонил в дверь.

– У тебя опять нет ключа! – послышался из-за двери возмущенный голос Катрин. – Извините, сэр, но с меня хватит. Я отказываюсь вас впускать. Оставайтесь на улице и подумайте о своем поведении. Я вынуждена принять эту меру, потому что в противном случае вы когда-нибудь где-нибудь забудете собственную жену.

– Милая леди, – засмеялся Жюльен, – вы вправе отказать своему рассеянному рыцарю, но впустите хотя бы моего оруженосца. Он неповинен в грехах своего наставника. Молю вас предоставить ему кров под сводами вашего замка, ибо лошадь его не видела овса дня три, да и сам он смертельно устал после совершенного подвига.

Катрин открыла дверь и пригласила Дэвида войти:

– Прошу.

Жюльен тоже хотел войти, но Катрин, нахмурившись, остановила его.

– Мне кажется, ты просил кров только для оруженосца.

– Но, моя леди, не оставите же вы…

– Оставлю, – перебила мужа Катрин. – Чтобы духу вашего здесь больше не было.

– Но… – возразил Жюльен. – За что такая немилость?

– За то, что память – одна из важнейших функций мозга. – Катрин рассердилась не на шутку. Ее тонкие брови хмуро сползлись к носу, на лбу показались гневные морщинки. – Отправляйтесь куда хотите! – продолжила она. – Или куда хотите, туда и отправляйтесь! Мне все равно.

Дэвид, наблюдавший за этой воспитательной сценой из-за двери, едва сдерживал смех.

– А могу я заступиться за него? – спросил он. – Мне кажется, вина моего господина…

– Сэр оруженосец, соблаговолите удалиться в покои замка, иначе и вы попадете под гнев леди.

– Но… – Дэвид и Жюльен произнесли это одновременно.

И обоим Катрин не дала договорить.

– Это мое последнее слово. Скатертью дорога, сэр рыцарь.

– Но, леди, – не сдавался Дэвид, – могу ли я узнать причину столь решительного обращения?

– О! Я с радостью сообщу вам причину. Этот рыцарь настолько забывчив, что каждый раз оставляет ключи от замка в этом самом замке. Когда он возвращается, то наша няня еще гуляет с наследниками этой славной земли, а я прихожу и того позже. Сэр рыцарь чуть ли не через день остается под дверью. И, представьте себе, это на него не действует. Из-за собственной рассеянности он несчетное количество раз попадал под ливень, причем в самую неблагоприятную погоду. Промерзал, простуживался и однажды даже схватил воспаление легких. Так что эта мера – для его же пользы.

Жюльен все это время изображал полное смирение и, подобно нашкодившему мальчишке, съежился и уставился в землю. Дэвид посмотрел на него с укором и, скрестив руки на груди, спросил:

– И что же вы скажете в свое оправдание?

Жюльен виновато пожал плечами.

– Молчите, значит? – Дэвид сам не заметил, когда произошла смена ролей, но это почувствовали все. – Вы заслуживаете самого строгого наказания.

Жюльен шмыгнул носом и закивал.

– Я думаю, стоит посадить его на хлеб и воду, – обратился к Катрин Дэвид. – А вы как на это смотрите?

– Полностью с вами согласна, – кивнула та. – И еще бы не плохо принять воспитательные меры. Проходи.

– Я дома! – возопил Жюльен и швырнул папку с бумагами на диван. – Я дома! – Стулья стояли как раз посреди комнаты. Жюльен налетел на один из них и закричал: – Дом, милый дом! Даже стулья – родные! – И, проигнорировав диван, растянулся на «шкуре».

Катрин, уходившая на кухню, вернулась с подносом – чай и булочки, еще теплые.

– Ваши вода и хлеб, – холодно сказала она и, поставив поднос на стол, хотела выйти, но Жюльен с проворностью акробата вскочил на ноги и, обняв ее, прошептал:

– Прости, дорогая, я повешу ключи на шею. Я знаю, что ты волнуешься за меня, прости.

– В следующий раз пойдешь спать в гараж.

– Согласен.

Катрин и Жюльен сели на диван. И тут с улицы донеслись звонкие детские голоса:

– Я тебя первый ранил!

– А я тебя до этого убил!

Голоса проникли в прихожую, и тут же раздались радостные крики:

– Папа, папа пришел!

В комнату буквально влетели два совершенно одинаковых мальчика. Курносые, со светлыми прямыми волосами, стриженными кружком, живыми черными глазками и беззубыми улыбками. Кто из них Мартен, а кто Антуан? Дэвид различал только по количеству передних зубов. У одного мальчика их не хватало снизу, а у другого сверху.

Следом за мальчиками вошла няня – женщина лет сорока, еще красивая, но, вероятно, давно не заботившаяся о своей внешности. Дэвид знал о ней только то, что она немка, прекрасная няня и зовут ее фрау Рейнштальт. Сегодня он увидел ее в первый раз. Катрин поднялась ей навстречу.

– Мы с мужем уже дома, – сказала она, улыбнувшись, – так что вы можете идти. Завтра в то же время.

– У Мартена утром болела голова. – Фрау Рейнштальт кивнула. – Но днем и пока мы гуляли, он не жаловался.

– Хорошо, спасибо!

Катрин проводила няню и вернулась в комнату. Мартена и Антуана там уже не было, как, впрочем, и Жюльена. Зато сверху, из детской, доносились смех и крики.

– Мужчина – еще один ребенок в доме, – вздохнула Катрин. – Жюльен, а ты не хочешь спуститься к гостю?

– Он же с детьми, – улыбнулся Дэвид, – ты слишком строга.

– Господин психолог, смею вас заверить, что, если бы я не была строга, наш дом давно бы уже развалился, – съехидничала Катрин.

– Я уже иду, – раздался голос свыше, и через минуту Жюльен уже сидел в своем любимом кресле. – Я купил детям новую видеоигру, так что на час мы можем о них не беспокоиться.

Он помолчал, словно собираясь с силами, а потом, торжественно выпрямившись и сделав широкий жест рукой, наподобие тех, что делали когда-то знаменитые римские ораторы начиная речь, сказал, обращаясь к Катрин:

– Дорогая, я стал сегодня свидетелем подвига.

– Жюльен. – Дэвид посмотрел на него укоризненно, но француза это не остановило.

Следующие полчаса Дэвид слушал о собственной храбрости, самоотверженности и т. д., и т. п. Эта история вызвала у Катрин неподдельный интерес, а когда муж закончил свое возвышенное повествование в духе средневековых романов, спросила:

– А ты-то где был в это время, если все видел?

Жюльен только развел руками.

– Увы! Злая судьба лишила меня возможности принять участие в этом захватывающем приключении. Я наблюдал за происходящим, стоя у окна на пятом этаже супермаркета. Увидев, что все благополучно завершилось, я намеревался спуститься как можно быстрее, но… Народу была тьма, на лестницах столпотворение, эскалаторы еле тащатся. Короче, поспел как раз к началу конца.

Дэвид провел у Этьенов еще часа два. Только и было разговоров, что о дневном происшествии. Спасли Дэвида дети: они недолго сидели за компьютером и очень скоро спустились к взрослым. Не воспользоваться этим было грех, потому что и Антуан и Мартен надели свои любимые костюмы Робин Гуда и Ланселота. Дети пришли с четким намерением поиграть в рыцарей. Они оседлали своих коней – стулья – и ринулись в бой. Дядя Дэвид и Жюльен вынуждены были изображать драконов, великанов, злобных троллей и жестоких рыцарей, а Катрин – несчастную принцессу в башне. Игра удалась на славу, но за какой-нибудь час Антуан и Мартен довели всех «чудовищ» до состояния сильной усталости, а принцессу – до головной боли. Эти дети росли на легендах о короле Артуре, Робин Гуде, знали многое об Айвенго и все наперечет правила рыцарского этикета. Учительница в школе жаловалась, что они встают из-за парт всякий раз, когда встает любая девочка в классе, и не садятся, пока не сядет она. Мартен и Антуан играли исключительно в рыцарей, у них имелись доспехи, мечи, шпаги, луки, плащи и самые возвышенные представления о рыцарской чести, какие только могут существовать в голове шестилетнего ребенка. Катрин часто говорила мужу, что пора бы уже переключить их интересы на более полезные вещи, но Жюльен только отмахивался. Мальчики, развитые не по годам, учились весьма успешно. Пусть играют во что хотят, если это не мешает никаким серьезным занятиям.

Дэвид вышел от Этьенов под звуки рога и был почти счастлив, что покидает этот бедлам. Домой возвращаться ему не хотелось. Куда бы пойти? В городской парк? Пожалуй. Но надо подождать, когда схлынет волна туристов. Музей Жана Тенгли, церковь Санкт-Альбан и Музей современного искусства притягивают их, как мед мух. Аллеи парка сейчас слишком многолюдны. А вот где люди не помешают, так это в старинном квартале ремесленников. Там должно быть многолюдно, иначе теряется вся прелесть этого места. Дэвид пошел именно туда.

Разноязычный говор, толпы людей совсем не мешали ему. Дэвид ушел в свои мысли. Кругом ютились маленькие лавки, была даже пара кузниц. Он наслаждался стариной, которой здесь дышал каждый камень… Вся эта обстановка помогала ему думать. У Дэвида не шли из головы рассуждения Жюльена о чувствах. Он никогда не видел его таким серьезным. И француз был в какой-то степени прав.

Действительно, в его жизни произошло что-то серьезное. Впервые за прошедший год, оставшись один, он думал не об Элизабет, а… о Мишель. Дэвид словно чувствовал ее в своих руках, как тогда, когда она лежала на асфальте. Хрупкая, нежная, беззащитная. В тот момент Дэвид почти не осознавал происходящего, но теперь память угодливо нарисовала самые мелкие подробности. Он видел небрежно рассыпавшиеся золотистые локоны на сером асфальте. Пальцы его словно ощущали гладкую, холодную кожу куртки Мишель, перед глазами встало ее бледное лицо. Ему вспомнилось, как Она открыла глаза и как он увидел себя в черных зрачках в голубом обрамлении радужек. Это длилось всего одно мгновение, но ему показалось, что и Мишель тоже ощутила нечто подобное. Она тоже тонула в его глазах, она тоже…

Дэвид грустно вздохнул. На что он надеется? Не стоит заниматься самообманом. Что может заинтересовать девушку в таком, как он? Ничего. Ничего. И еще раз ничего. Она, вероятно, считает его стариком. И правильно делает. Он устал от жизни. Больше того, ему иногда казалось, что с уходом Элизабет она кончилась и остались только воспоминания о прошлом. Но Мишель… Она ворвалась в происходящее, как луч солнца в темное подземелье. Как первый весенний ручей, пробивающий себе дорогу в толще слежавшегося снега. Этот ручей уносил с собой всю боль, все отчаяние, все неприятные воспоминания. Серебристые струи, чистые, полные свежести и молодых сил, будили его сонную душу, прогоняя веселым журчанием кошмары и видения зимы. Дэвид чувствовал это внутри себя и с каждой минутой все явственнее ощущал присутствие Мишель. Словно она была рядом.

А еще страх. Что будет дальше? Дэвид уже знал, что такое любовь не понаслышке. Больше того, теперь он знал и что такое неразделенная любовь. Понимал, осознавал то, что с ним происходит, но остановить не мог. Потому что не в силах человека противостоять такому чувству. Можно сказать себе «нет», можно уехать, да мало ли что еще можно! Чего только не делали люди в те времена, когда на брак смотрели как на нечто незыблемое, вечное, свершающееся на небесах. Бедолаги, они женились, едва увидев друг друга. Очень часто и муж и жена при таком подходе могли позже полюбить кого-то еще, кроме законного партнера. Боги! Что тут начиналось! Хорошо, если была возможность изменять тихо и без скандалов, если была возможность просто уехать подальше от предмета страсти. Так нет. Ревнивые мужья убивали жен. Жены травили мужей или травились сами. А сословные предрассудки… И все потому, что сердцу не прикажешь, какая бы сильная воля ни была у человека.

Да, он заглушит боль внутри себя, но чем больше будет терпеть, тем сильнее разгорится в нем страсть. Дэвид понял, что ему не избежать этого чувства. Уже и все признаки налицо: при одной мысли о ней сердце начинает биться чаще, не хочется думать ни о чем другом, все проблемы отошли на второй план. Дэвид ощутил в себе острое желание пойти к ее дому. Зачем? О! Он знал зачем. Ждать и надеяться, что она появится в окне, что удастся увидеть ее хотя бы издали, но увидеть. Пройтись по тому тротуару, по которому она ходит каждый день… Просто смотреть на ее окно. Смешно, но Дэвид не знал даже, на какую сторону выходят окна квартиры Мишель. Не беда – еще интереснее гадать, какое из окон – ее окно. Влюбленный найдет себе тысячу дел у дома своей ненаглядной.

Любовь творит с людьми чудеса. Скряга становится воплощением щедрости, сухой пень, ни разу в жизни не посмотревший в сторону женщин, начинает резвиться, как мальчишка. Дэвид уже чувствовал в себе первые плоды этого перерождения. Еще вчера облака на темном небе, луна навевали ему тихую грусть, тоску воспоминаний, а сегодня те же облака и луна на том же небе кажутся ему забавными; вчера ему жить не хотелось, а сегодня он бодр, его переполняет жажда этой самой жизни. Он наслаждается каждым вздохом… Потому что сегодня этот вздох получил цель, а вчера был бессмысленным и пустым.

Дэвид готовился страдать. Снова страдать. Он уедет, уедет в Цюрих или еще куда, все равно. Видеть ее, не смея сказать слова, не смея прикоснуться к ней, будет с каждым днем все сложнее. А потом… Дэвид уже не мог сказать, что произойдет. Ему не хотелось бы причинять боль Мишель. Бедная девушка, это отвратительно – подвергаться любовным преследованиям собственного преподавателя. Только бы продержаться еще месяц. Еще один месяц. С первого мая начинается сессия, потом он примет экзамены и укатит в Цюрих. А не возьмут там, так хоть назад в Америку. Теперь относительная близость Элизабет вряд ли внушит ему трепет. Главное – дотянуть до конца. Ему хватит воли…

Дэвид шел по темным аллеям городского парка. Круглые фонарики спрятались в листве деревьев. Казалось, что они, как и сотни лет назад, горят естественным светом, что вот-вот откуда-нибудь вынырнет фонарщик со своей неизменной лестницей. Он не помнил, как зашел сюда, но интуитивно выбрал самую темную аллею. Здесь никого не было. Только фонари и деревья. Именно этим аллея и привлекла Дэвида.

Вдруг впереди раздались звуки шагов. Дэвиду стало досадно, что кто-то прерывает его уединение. Он всмотрелся в темноту. Впереди показался одинокий силуэт. Широкий капюшон скрывал лицо незнакомки. Голова опущена, как у монахини. Руки спрятаны в широкие рукава… Длинный плащ спускался складками почти до земли. По шуршанию можно было предположить, что это – женщина, одетая в длинное платье или юбку. Она подошла уже совсем близко, и Дэвиду показалась знакомой ее походка. Вспомнив сегодняшнюю лекцию, он, однако, поспешил отвести взгляд в сторону. Мало ли что можно подумать, встретив столь откровенное мужское внимание в темном переулке.

Женщина прошла мимо, не удостоив Дэвида взглядом, но… Что-то шевельнулось у него в груди. Запах ландыша… Дэвид четко помнил его. У Мишель были такие же духи. Он обернулся, незнакомка уже отошла шагов на десять. Она? Не может быть. Просто не бывает таких совпадений дважды за день в огромном городе. Но походка, фигура…

– Мишель? – окликнул Дэвид удалявшуюся леди, окликнул почти шепотом, храня в глубине сердца надежду, что его просто не услышат.

Она обернулась, капюшон упал с ее головы, золотистые кудри рассыпались по плечам… В свете фонарей волосы горели огнем, переливались, блестели. Голубые глаза испуганно устремили на него свой пронзающий душу взгляд. Дэвид чуть не вскрикнул – перед ним стояла Мишель.

4

Фонари придавали его карим глазам таинственность и какую-то особую притягательную силу. Голубоватые лучи света проникали под густые ресницы, окутывая их серебристым блеском. В этих глазах словно горели две свечи. Желтый огонек дрожал в черной глубине тревожно, робко, словно боялся чего-то. Мишель смотрела и не могла насмотреться, отвести взгляд.

Огонек вдруг испуганно заметался, как будто на него налетел порыв ветра. Дэвид отвел взгляд в сторону. Оба молчали. Мишель не знала, как вести себя в подобной ситуации. Что можно сказать человеку, который нравится, сводит с ума, но Мишель смущали сотни, тысячи разных «но».

Кто знает, почему он ее спас. Она должна быть ему благодарна. Может, он женат… Он – она, она – он, от обилия местоимений все мысли Мишель перепутались. Она решила действовать по совету Мари – пустить все на самотек, и будь что будет. Это придало ей некоторую уверенность.

– Вы тоже гуляете? – Она улыбнулась и сразу почувствовала, что дышать стало легче. Пауза уж очень затянулась. Интересно, о чем думал он эти несколько минут.

Дэвид улыбнулся в ответ.

– Да, как видите.

Его голос словно разлился по ее сознанию. Мишель, услышав знакомые звуки, интонацию, вздрогнула. И… сердце в груди болезненно дернулось. Пальцы Мишель задрожали. Она мысленно порадовалась, что их не видно под широкими рукавами.

– А почему один в темной аллее? – Мишель с ужасом поймала себя на том, что обратилась к Дэвиду не на «вы», а на «ты». Но исправлять теперь уже было поздно: если заметил – выйдет неловкая сцена, если не заметил – зачем же заострять внимание?

Дэвид, похоже, не заметил. Или, может, сделал вид, что не заметил.

– Я люблю места, где нет людей, – пояснил он, пожав плечами. – И люблю темные улицы. Они навевают мне мысли о старине.

Дэвид казался непринужденным, естественным, а Мишель не знала, что сделать с собой, чтобы не выдать своей симпатии, которая теперь стала столь явной. Сопротивляться ей было бесполезно. Мишель это поняла. Оставалось решить вопрос, а стоит ли вообще сопротивляться собственным чувствам и желаниям. Может, ему хочется того же, чего и ей? Может, и его переполняют чувства? Но как узнать? Рискнуть? Мишель представила себе это и сразу решила, что не станет делать ничего подобного: Митчелл сочтет свою студентку сумасшедшей, ненормальной. Спасая ее, он не собирался на ней жениться. Просто оказался рядом. И все.

– Я тоже люблю старину. – Мишель сама не ожидала от себя этой фразы. Какое ему дело до того, что она любит, а что нет? Хотя с другой стороны – ничего такого, простая попытка поддержать разговор, и не больше. Вот и нужно продолжать, а там будет видно.

– По вам заметно, – усмехнулся Митчелл. – Ваш костюм. Вам очень идет.

Они пошли вдоль по аллее. Было уже совсем темно, изредка налетавшие порывы ветра раскачивали ветви деревьев. Апрель в этом году выдался довольно теплый, листья уже успели украсить корявые сучья. Они были еще небольшие, но дыхание весны уже чувствовалось в них. Днем солнце ласкало зеленые пластины своими лучами, и листья извивались малахитовым узором на фоне голубого неба. Сейчас в свете фонарей их молодые краски поблекли, потускнели. Но все равно листья словно излучали силу распускающейся, оживающей природы. Глядя на них, Дэвид тоже чувствовал прилив энергии. У него внутри словно наступила своя весна, еще более пышная, но, увы, он знал это слишком хорошо, за его весной не придет лето. И там, где проклюнулись сильные молодые ростки нового чувства, никогда не распустятся цветы и не созреют плоды. Дэвид запретил себе об этом думать. Сейчас он шел рядом с Мишель л ощущал, как счастье, простое человеческое счастье овладевает его существом все сильнее и сильнее. Оно словно распространялось от сердца до кончиков волос и пальцев ног, до самых глубоких мыслей, чаяний и надежд. Пусть будет, что будет, но сейчас Мишель рядом. И еще целый месяц будет рядом.

Дэвид заметил, что они идут молча. Девушка смотрела себе под ноги. Ей было неловко. Он не сомневался в этом. Дэвид не смел прикоснуться к ней, но ощущал, что Мишель напугана, напряжена. Может, решила, что преподаватель следил за ней? Эта внезапная догадка поразила Дэвида. Бог знает, что Мишель теперь может подумать! И угораздило же их встретиться в такой час в таком месте. Нарочно не придумаешь ничего хуже. Оправдываться? Но за что? Да и к чему теперь? Это только ухудшит сложившееся положение. Еще минуту назад он хотел предложить ей проводить ее домой, но теперь не решался.

Она подумает, что он специально все подстроил. Кошмар!

Мишель стала тяготить пауза.

– Вы ведь американец? – спросила она, что бы подтвердить разговор.

– Да.

– И как вам нравится Швейцария?

– Я давно мечтал жить здесь. – Дэвид улыбнулся, желая скрыть волнение. – Мне нравится ваша история, ваши памятники… Мне здесь все нравится.

– Вы сказали «ваши». – Мишель снова накинула на волосы капюшон. – Мои родители переехали в Швейцарию, когда мне было два года. Я француженка. Просто отец тогда работал в Женеве. Мы жили в Цюрихе. Потом срок контракта закончился, но мы решили не возвращаться. Франции я почти не помню. Мы все собираемся съездить туда к моим многочисленным бабушкам и дедушкам, но как-то все не получается. Хотя это и не далеко, родители вечно работают, у меня учеба. Так и обмениваемся только открытками и подарками на праздники. Но этим летом я обязательно съезжу. Практики у меня пока не намечается, я, наверное, запишусь на летний семестр.

Дэвид кивнул. Ему тоже стало легче, когда Мишель заговорила: уж очень тяжелым было молчание.

– А я тоже скоро уезжаю. И, скорее всего, в Базель больше не вернусь. Буду работать где-нибудь еще: в Санкт-Галлене или Берне. Там тоже преподавание ведется на немецком.

Когда он сказал, что покинет Базель, Мишель как будто вздрогнула. Или ему показалось? Нет, действительно вздрогнула. И побледнела. Бледность эта постепенно распространялась по ее лицу, оттененному капюшоном. Но Дэвид заметил ее. О чем Мишель думает?

– Почему вы не хотите работать в Цюрихе или остаться здесь? – Голос девушки стал тише, напряженнее.

Дэвид не знал, что и думать. Почему такая реакция? Она боится его? Боится, что он пробудет в Базеле еще месяц? Но тогда непонятен вопрос.

– В Базеле у меня заканчивается контракт, а Цюрих… Не знаю, я как-то еще не думал о нем.

Дэвид отлично знал, почему он не поедет работать в Цюрих и не останется в Базеле. Мишель. Вот главная причина. Ему стало смешно. Надо же! Второй раз в жизни он влюбился. Влюбился по-настоящему. И второй раз все закончится переездом. Неужели ему на роду написано всю жизнь скитаться по свету, но не в поисках своей единственной, а спасаясь от собственных чувств?

И снова повисла пауза. Дэвид подумал, что теперь его очередь поддержать разговор вопросом.

– А что больше всего нравится вам, какой исторический период?

– Средневековье. – Мишель улыбнулась. – Вы же сами сказали, что это и так заметно.

Дэвид замялся. Самое время спрашивать о личных пристрастиях и вкусах. Ну не глупец ли он после этого? Зачем задавать такие вопросы? Ведь есть же масса тем: хоть та же погода, последние кинопостановки, спектакли.

– А вам какой период? – спросила Мишель, не поднимая глаз.

– И мне средневековье. Больше всего. Правда, я его идеализирую. И довольно сильно. В нем было много высоких идеалов, красивых поступков и фраз, но еще больше грязи, инквизиции и всяких других мерзостей. Дэвид вздохнул с облегчением. Ему удалось вывести разговор на тему, далекую от личных приоритетов. Но едва он подумал об этом, как Мишель со свойственной женщинам неосторожностью одной фразой разбила всю его стратегию в дым.

– Вы правы. Я тоже идеализирую, но мне больше нравятся воспетые поэтами отношения между мужчиной и женщиной.

Мишель смутилась, едва произнесла эти слова. И кто, спрашивается, тянул за язык? Что, в самом деле, она позволяет себе в присутствии мужчины, к которому неравнодушна? А если заметит? Что тогда? Как объясниться, и вообще, возможно ли это? Пальцы в рукавах снова задрожали, она опустила голову еще ниже. Капюшон скрыл лоб. Надо было продолжать, теперь никуда не денешься. Ей почему-то вспомнились Тристан и Изольда. Они тоже не знали, как открыть друг другу свои чувства… Они? Тоже? Мишель разозлилась на себя. Да с чего она взяла, что эти «они» вообще существуют? Ведь это только ее фантазии. И все!

– Мне нравятся рыцари, с их понятиями о чести, – продолжила она. – Сейчас, увы, эти старые понятия ушли в прошлое.

Час от часу не легче! Кто просил переводить все на современность?

– Почему же? – возразил Дэвид. – А ваш преподаватель античного искусства? Вот уж образец рыцарства. Дон Кихот во всех отношениях.

Мишель засмеялась.

– Вы правы. Он действительно рыцарь.

В этот момент ее шатнуло в сторону. Сказывалась усталость, накопившаяся за день. Дэвид поддержал ее за локоть.

– Вам плохо? – В его глазах отразился испуг.

Мишель почувствовала на своем плече тяжелую, сильную руку – и… голова у нее закружилась. Теперь закружилась по-настоящему. Ни одно прикосновение никогда не было столь желанным, столь нежным и в то же время столь мужским. Она чувствовала в нем силу, решительность. Все то, что нравилось ей в мужчинах. Ей вдруг захотелось прижаться к нему, остаться навечно в этих властных, ласкающих объятиях, раствориться в его руках, слиться с ним в поцелуе…

– Что с вами? Вы вся дрожите. – Дэвид Митчелл по-прежнему держал ее за локоть.

– Нет. – Мишель покачала головой. – Нет-нет. Я просто устала сегодня.

– Давайте пойдем ко мне, – предложил Дэвид. И тут же осекся.

Хорош, нечего сказать! Все и так выглядит заранее обдуманным планом, а он говорит такие вещи! Девушка сочтет его коварным соблазнителем. Сам себе он мог объяснить эти слова. Когда любишь, любое недомогание, даже самая незначительная опасность, которая угрожает любимому человеку, преувеличивается и начинает казаться чем-то тотальным, страшным и неотвратимым. Само собой, когда он увидел, что Мишель не совсем здорова, его первым и единственным желанием стало обезопасить ее. Он уже любил. Уже дышал ею. Весь мир поблек в его глазах. Разум не успел остановить слова, идущие от сердца.

– Или лучше… – Дэвид хотел предложить проводить Мишель домой – в свете последней фразы этот вариант уже не казался ему неприемлемым, – однако девушка перебила его:

– Пожалуй. Я бы выпила кофе. Голова немного кружится.

Этот ответ поставил Дэвида в тупик. Так что же с ней происходит? Она боится его? Тогда почему ведет себя так? И вдруг… Внезапная догадка так поразила его, что он замедлил шаг. Ну конечно! Мишель просто чувствует себя обязанной. Чертово спасение! Она боится его, но в то же время не хочет выглядеть неблагодарной. И опять же – об этом не станешь говорить. Идиот! И деваться некуда, сам предложил. Он окинул улицу взглядом и ужаснулся: всего в ста шагах от них стоял его дом. Теперь уже Дэвид пошатнулся. Наверное, Мишель уверена, что он, коварный обольститель, решил проследить за ней, «случайно» встретиться, заговорить и между делом завести к себе домой. На самом деле он и не думал ни о чем таком. Просто шел, увлеченный разговором, погруженный в свои мысли, ноги сами вывели его к дому. Что теперь делать? Идти в дом – Мишель окончательно убедится в его нечистых намерениях. Идти провожать ее – тоже не лучше: она подумает, что он с той же целью напрашивается в гости.

– Идемте, здесь совсем недалеко, – уверенно сказал Дэвид. Перед самим собой он не будет выглядеть трусом и тряпкой. Попьют кофе, потом отведет ее домой – и дело с концом.

Они пересекли улицу, он отпер дверь своего дома, зажег свет и неожиданно заметил, что в коридоре царит хаос. Подумать только! В углу под вешалкой еще стояли нераспечатанные коробки с вещами. Их прислали по меньшей мере месяцев девять назад, а у него до сих пор не нашлось времени ими заняться.

Обуви в прихожей было много. Создавалось ощущение, будто в доме живут человек пять, не меньше. И все потому, что полка для обуви была совершенно пустая, а ботинки, кроссовки, туфли, сандалии и Бог знает что еще стояли на полу. Здесь была обувь для любой погоды и любого времени года. Раньше это Дэвиду не мешало, он просто не замечал царящего беспорядка. Но теперь ему стало не по себе. Привести девушку в этот бедлам!

– Вы уверены, что мы пришли именно к вам домой? – Мишель улыбнулась. – У вас такой вид, будто вы ошиблись.

– Знаете, я просто до сих пор не обращал внимания на все это вопиющее безобразие. – Он указал рукой на груду обуви, захламленную до предела вешалку и коробки. – Я думаю, лучше отвести вас домой. Поверьте, прихожая – это не самое ужасное место в моем доме.

Дэвид с ужасом представил себе комнату, кухню – всюду беспорядок похлеще этого. До знакомства с Мишель он жил как бы внутри себя, в своих мыслях, в своем горе… Внешний мир словно перестал для него существовать. Только чувство утраты, только переживания. Дэвид жил ими. Иногда он забывал, что нужно есть, пить, спать. Задумавшись, подолгу просиживал перед компьютером, тупо глядя в монитор и ничего не видя. Засыпал, где придется. В кресле ли с книгой в руках, на полу ли среди разбросанных бумаг. Все равно. Не будь работы, он, наверное, вообще не выходил бы из дому, не брился бы. Все уходит на второй план, когда неспокойно на душе, когда сердце томится в груди, словно птица в клетке. И знаешь, что не будет конца этим мукам, что от них не избавиться, не скрыться. В таком состоянии человек выполняет все необходимые для самообслуживания действия машинально, иногда даже не замечая этого. И Дэвид делал все именно так. По старой укоренившейся привычке принимал душ два раза в день, брился, чистил зубы, ложился спать, ел, но часто уже спустя пятнадцать минут не мог вспомнить, – а делал ли он все это или нет. Только такая машинальность и поддерживала все это время его нормальный человеческий вид. Работа тоже была весьма сильным стимулом.

– Меня ничуть не смущает беспорядок, – прервала его размышления Мишель. – Бывает хуже. К тому же все не так уж плохо. По крайней мере есть куда все это сложить.

Она указала на полку.

– Вот сейчас, пока вы будете готовить кофе, я как раз займусь обувью.

– Вы? Ни за что, – возразил Дэвид и тут же мысленно упрекнул себя за излишнюю эмоциональность. – Вы пойдете в комнату, если действительно хотите остаться, и будете смирно сидеть на диване и ждать. Вам же только что было плохо. Извините, мадемуазель, но я не допущу вас до подобной работы.

– Хорошо, – неожиданно быстро согласилась Мишель. – Просто я терпеть не могу сидеть без дела.

– Это другой разговор. – Дэвид принял у нее плащ. – Я дам вам книги по психологии, почитаете и с пользой проведете время.

Она прошла в комнату. Здесь все было разбросано, навалено, скучено. Создавалось впечатление, что человек только вчера сюда переехал. Шикарные обои, прочное окно, увы, без штор. Мебели было много, но она стояла как-то неправильно, словно ее только собирались определить на постоянное место. Шкаф стоял в двадцати сантиметрах от стены, как будто его вот-вот должны передвинуть, стулья громоздились один на другом, исключая тот, что стоял у компьютерного стола. В углу, прижавшись друг к другу, похожие как близнецы, помещались два кресла. Причем их полностью закрывал диван, который своей спинкой упирался в их сиденья. Каким образом при такой расстановке мебели можно было сидеть в этих самых креслах, оставалось загадкой. На полу лежали книги, а рядом – две большие книжные полки. Тут же валялся молоток. Все это, словно первым снегом, было припорошено листами бумаги. Эти листы валялись повсюду, просто белые и испещренные мелким почерком.

– Я же говорил, что сюда не стоит входить, – развел руками Дэвид, заметив недоумение на лице Мишель.

– Ну почему же, – она снова улыбнулась. – Очень даже стоит. Вы зря думаете, что беспорядок – это нечто неприличное. Напротив, если вспомнить великих ученых, писателей, поэтов, художников, в их кабинетах всегда царил творческий беспорядок. И все потому, что их переполняли идеи, гениальные мысли и времени на обыденные дела не оставалось. Вы не одиноки.

– Вы мне льстите. – Дэвид тоже улыбнулся и, наклонившись, стал искать в куче книг что-нибудь занимательное по психологии. На глаза ему попался сборник тестов – то, что нужно.

– Вот, – он протянул книгу Мишель, – почитайте. Полезная книга.

– Хорошо. – Она опустилась на диван и открыла книгу.

Дэвид удалился на кухню. Оставшись одна, Мишель отложила сборник тестов и принялась рассматривать комнату. Что за человек перед ней? В каждой вещи, в каждом листке она чувствовала его. Не зря говорят, что если хочешь узнать о человеке все, то зайди в его комнату. Чем он живет? Наукой? Похоже на то: книги, бумаги, компьютер – и ничего больше, что наводило бы на мысль о других занятиях и интересах. Впрочем, стоило бы посмотреть книги.

Мишель встала: если он войдет – скажет, что решила навести небольшой порядок. Она села на корточки рядом с грудой книг. Сверху лежали какие-то справочники, англо-немецкий словарь, пара сборников тестов по психологии. Но вот Мишель попалась на глаза яркая обложка с рыцарем в доспехах и на коне. Книга называлась: «Средневековая культура. Принципы и моральные нормы. Воспитание. Образование. Тендерные роли». Мишель показалось странным такое заглавие. Обычно книги пишут по одной отрасли. Здесь же темы были подобраны весьма странно: культура, воспитание, половые роли. Как все это связано в одной книге? Она прочитала пару страниц и отложила книгу в сторону.

Потом Мишель разложила книги аккуратными стопками. Едва она успела сесть на диван, как вошел Дэвид с подносом.

– Ваш кофе, мадемуазель. Прошу.

Он поставил поднос прямо на диван, потому что никакого чайного или кофейного столика в комнате не наблюдалось.

– Спасибо, – поблагодарила Мишель, отпивая из чашки. Кофе был вкусный – Дэвид явно варил его сам. Это точно не растворимый. – Очень вкусно. – Она улыбнулась.

– Рад, что угодил вам. Гостей у меня почти никогда не бывает. Хотя нет – вообще не бывает. Жюльен Этьен заходит только на пару минут. Он всегда куда-то спешит. Чаще всего домой.

И опять повисла пауза. Мишель не знала, о чем можно говорить, сколько еще у нее хватит сил притворяться, что ничего не происходит. Сколько еще она сможет быть просто студенткой, а не женщиной. Ей вспомнилось название книги. Роли. Как порой мешают человеку эти социальные роли. А ведь и без них никуда. Все поведение только на них и строится. Она не знала, что сказать и как сказать. Ей захотелось снова закутаться в свой плащ, с головой. Чтобы не чувствовать на себе его взгляда и не видеть этих бездонных, карих глаз под густыми бровями.

Вдруг она заметила, что чашка в его руках немного дрожит. Едва заметно Мишель посмотрела на свои руки и увидела… Ее чашка тоже… Темная жидкость расходилась рябью. Чуть видной. Она подняла глаза. Он смотрел на ее руки. Смотрел тем же задумчивым нерешительным взглядом, каким она сама смотрела секунду назад на его чашку. Потом вдруг в один миг они поставили чашки на стол. Мишель посмотрела на Дэвида. Глаза томили, звали, тело горело.

– Я схожу за ложками. – Он поспешно поднялся и вышел в кухню.

А между тем Мишель заметила, что две маленькие кофейные ложечки были у него в руке. Он просто не положил их на поднос. Она почувствовала, как забилось сердце, как стали неметь, тяжелеть руки и ноги. Значит, не одна она. И он тоже. День. Один апрельский день изменил все в их жизнях. И теперь он боится. Мишель прекрасно понимала, чего он боится. Того же, что и она сама. Разница в возрасте. Студент – преподаватель. Все сложилось слишком быстро и спонтанно. Им некогда было все обдумать, понять свои чувства. Но эти взгляды… Дэвид боится, что все это происходит только с ним, как и она боялась, что неожиданная страсть с головой, подобно огромной волне, накрыла ее одну. Но прочь сомнения. Мишель все поняла. Но понял ли он?

Дэвид стоял на кухне, опершись на раковину, и время от времени смачивал лицо холодной водой. Случилось то, чего он боялся. Нет. Воля слишком слаба. Разум больше не господин и не повелитель, а лишь слуга. Слуга покорный, готовый выполнить любую прихоть. Как совладать с распалившейся страстью? И не поможет здесь ни холодная вода, ни горячий кофе. Дэвид заметил, что ложки, за которыми он пошел, все время были зажаты у него в кулаке. Нужно собрать все силы и отвести Мишель домой. Как она смотрела на него! Как дрожали ее руки! Бедная девочка сильно напугана. И самое смешное – она недалека от истины. Нет, он не чувствовал себя эгоистичным сластолюбцем. Его страсть, его желание шли от сердца, от любви. Обладать ею и принадлежать ей. Все происходящее между влюбленными священно. Женщина, перед которой хочешь преклоняться, к чьим ногам, не задумываясь, положишь любые богатства и собственную жизнь. Вот она – страсть. Не грубое, низменное желание, а любовь. Любовь в каждом движении, каждом поцелуе.

Дэвид подставил голову под воду. Холодные струи потекли за шиворот, заполнили уши. Что он делает? Она поймет, она увидит. Надо срочно увести ее. Хотя бы просто выйти на улицу. И вдруг он почувствовал, как нежные, теплые руки легли на его плечи.

– Что ты делаешь? – спросила она шепотом.

Дэвида словно пронзило током. Мишель стояла рядом, он чувствовал тепло ее тела, слышал ее дыхание. Она протянула руку и закрыла кран. Он выпрямился и повернулся к ней лицом, вода текла с волос тонкими струйками. Черные пряди разметались по его лбу, она мягким сдержанным движением убрала их. Какими горячими были ее руки! Дэвид почувствовал, как напряжена каждая их мышца, как пульсирует в них кровь. Она смотрела на него открытым, улыбающимся взглядом. В глазах не было страха, ушла неуверенность, робость. И Дэвид ощутил, что тонет. Древняя, как само человечество, страсть огромной волной поднималась внутри него подобно гигантскому цунами, сметая, унося в своем пенящемся стремительном движении все сомнения и предрассудки, освобождая сердце от горестных метаний, гася последние искры боли. Да, боль от прежней, неразделенной любви еще жила где-то глубоко внутри него. Но вот образ Элизабет почти совсем померк, последние угли прошлого чувства зашипели и перестали тлеть. Дэвид ощутил себя свободным и открытым новому. Полностью. Окончательно. И первая мысль, пришедшая ему в голову, была: я любим.

Дэвид увидел свое отражение в глазах Мишель. Каким странным показался он сам себе в этот момент. Внутри него все пылало, а по волосам текла вода. Он чувствовал, как падают на руки холодные капли. По всем правилам вода должна была испариться, едва коснувшись кожи. Дэвид весь горел. Он привлек ее к себе, губы их слились в страстном поцелуе. Где-то внутри умирали последние сомнения, последние бастионы и крепости предрассудков рассыпались, как карточные домики.

Дэвид обнял Мишель, его пальцы нащупали молнию на юбке, «средневековое одеяние» упало к их ногам, впитывая разлитую по полу воду. Он подхватил девушку на руки и понес в комнату.

Там было темно – Мишель, выходя, погасила свет. И ни слова больше, ни звука, только темнота и тишина.

Мишель чувствовала, как холодные капли скатываются с его волос на ее грудь. В темноте она видела только его глаза. Их блеск напоминал сияние звезд на небе. А их там сегодня было великое множество. И все они смотрели на них через незашторенное арочное окно. Казалось, что они специально высыпали на небо, чтобы посмотреть на этот танец страсти. Мысли в голове Мишель путались…

И вот на ней уже нет одежды. Она чувствовала, как руки Дэвида скользят по ее коже, руки вездесущие, ласковые, нежные. Они, казалось, были всюду, их объятия, прикосновения пронзали, обжигали приятным пламенем. Мишель запустила руки в его жесткие волосы и в упоении ласкала их, по рукам снова потекла вода. От ладоней к локтям. Мишель ощущала, как холодные струйки постепенно теплеют, едва успев достигнуть самой низкой точки на руке.

Странно, в момент полного счастья, блаженства, она думала о каких-то струйках на руках. Мысли ее никогда не были столь спокойными и стройными. Если сначала они метались, то теперь пришли в строгий порядок. И все потому, что еще никогда в своей жизни Мишель не чувствовала себя такой защищенной и уверенной. Вот он, человек, который был пределом ее мечтаний. Вот ее принц, он обнимает ее, а в его глазах видится страсть, такая же сильная, как и ее собственная. Они никогда не расстанутся и будут вместе до конца дней. Ведь именно это нужно и ему тоже. Она будет счастлива. Счастлива навсегда. И каждый день, каждая ночь ее жизни отныне будут переполнены этим счастьем.

Как же она жила без Дэвида все это время? Прошедшие годы казались ей бесцветными, потраченными впустую. Вот когда она поняла Мари. Ее подруга давно знала, что ни карьера, ни образование, никакие другие блага мира не смогут заменить счастья в любви. А она, Мишель, была слепа. Только сейчас она все поняла, все осознала. И на душе стало спокойно.

Холодные звезды все так же пялились в окна, облака все так же равнодушно плыли по небу, бросая высокомерные взгляды на землю, и небо оставалось недвижным и черным. Мир не менялся, но Мишель чувствовала, как все изменилось внутри нее: эта ночь перевернула все ее представления, все планы на жизнь. В одночасье гигантское строение этих самых планов, где был продуман каждый винтик и все соединено так прочно, что разъединить казалось невозможным, рушилось. И Мишель радовалась этому. Старые представления, прошлая жизнь скрылись под развалинами.

Дэвид снова подхватил ее на руки и отнес в другую комнату. Здесь было еще темнее. Прочное окно закрывали шторы, но огоньки звезд все равно просвечивали сквозь них.

Не один раз за эту ночь Мишель испытала блаженство, возносившее ее к небесам, и заснула уже ближе к утру. Так ей, по крайней мере, показалось. Хотя счет времени, как и положение в пространстве, волновал ее мало. Все рамки, определяющие обычное человеческое существование, словно исчезли. Весь мир стал безликим.

Мишель заснула, положив голову на грудь Дэвида. И только это было важно сейчас: чувствовать, как вздымается эта грудь, переполненная, как и ее собственная, счастьем. Слышать стук сердца. Слышать, как оно бьется в упоении и как каждый его удар наполняется смыслом.

А Дэвид еще долго не мог уснуть. Он ощущал ее волосы у себя на груди, на плечах. Он знал, о чем думает Мишель, знал, потому что и сам все это время думал о том же. Впереди только счастье. Ему вспомнились Жюльен и Катрин. Он представил, как после его с Мишель свадьбы они вчетвером будут иногда проводить время вместе, вместе отмечать детские праздники. А потом он и Мишель поедут в Америку и пригласят к себе в гости Элизабет и Майкла. Чужое счастье всегда приносит радость, если и сам счастлив. Теперь Дэвид ощутил это. И представил себе Элизабет и Майкла в церкви, вступающих в брак, а рядом он с Мишель. Да, именно все так и будет. А потом у него и Мишель родятся сыновья. А когда подрастут, близнецы Этьены будут учить их рыцарскому этикету и фехтованию. Или нет. У них родятся девочки, и Этьены сделают их своими дамами сердца. Дэвид усмехнулся и тут же сдержал собственный смех: от этого могла проснуться Мишель.

Сколько же всего произошло за один день?! Если бы Дэвиду раньше сказали, что такие перемены возможны за один день, он лишь скептически улыбнулся бы. Поверить в это сложно, если сам не переживал ничего подобного. Еще вчера он спал в доме Этьенов, а его собственный дом казался ему воплощением скорби и одиночества. Стены остались те же, мебель стояла на прежних местах, на окне в кабинете не повисли сами собой занавески, все было заброшено, но теперь тот же дом казался ему уютным, родным. В углах комнат дрожала тишина, шторы слегка покачивались – форточка была открыта. Сквозь темную ткань был виден арочный силуэт окна. Темнота скрыла все предметы обстановки. Только на фоне белого потолка проглядывали очертания бронзовой люстры в старинном стиле. В окно глядели звезды. Как бы сейчас в этой картине все испортила хоть одна лишняя, сугубо современная деталь! Если бы, к примеру, за окном горела какая-нибудь неоновая вывеска, она разрушила бы все очарование.

Дэвид закрыл глаза. Он почти увидел груду доспехов у своей кровати, огромное средневековое платье, шкуры на полу, каменные стены, холодные и немые, развешанное по стенам оружие и свой собственный меч. Ему пришло в голову, что голубоглазые блондинки в средние века в Европе считались воплощением красоты. Хотя какая разница, в каком времени живет человек? Любовь и страсть одинаково волновали и древнего грека, и средневекового рыцаря, и восторженного романтика девятнадцатого века… Эпохи меняются. Время уносит с собой миллионы жизней. И далеко не в каждой из этих жизней бывает та любовь, которую испытывает сейчас он, Дэвид.

5

Когда утром Дэвид открыл глаза, он увидел совершенно невероятную картину: комната казалась золотой от заливавшего ее солнечного света. Свет просачивался сквозь занавески, заставляя солнечных зайчиков при малейшем сквозняке играть на стенах, переливаться на волосах Мишель, сладко спавшей рядом. Дэвид не представлял, как его убогая комната за одну ночь могла превратиться в райский уголок, но догадывался о причинах этой метаморфозы. Любовь… Любовь способна на все. Ее возможности безграничны. Она исцеляет безнадежно больных, злых делает добрыми и всех без исключения счастливыми. Сила любви сотворила чудо с его истерзанной душой, заставив отбросить прошлое раз и навсегда, безвозвратно. Чтобы ни случилось в дальнейшем, теперь он будет идти только вперед, в будущее. В их с Мишель совместное будущее.

Дэвид посмотрел сверху вниз на девушку, которая воплощала для него все радости жизни, отныне наполняя ее новым смыслом. Как беззащитна она во сне, похожа на потерявшегося ребенка. Но он знал, это лишь игра его воображения. Они больше не одиноки. Две потерявшиеся половинки соединились в одно целое.

Она смотрела на него уже примерно минуту, а Дэвид не замечал ее взгляда. Он выглядел счастливым и спокойным, словно светился изнутри. Или это солнечные лучи создавали такое впечатление, или сама Мишель впервые в жизни проснулась на облаках любви? Какая разница… Она была уверена лишь в одном – эти утренние мгновения бесценны, неповторимы. Ее сердце ждало настоящего чувства – сильного, безоглядного, и оно вспыхнуло, загорелось ярким пожаром так, что Мишель оказалась не властна над собой. И все же ее ум пытался осознать произошедшее. Итак, они провели вместе незабываемую ночь, подарив друг другу всю нерастраченную нежность, и вот она проснулась в постели с мужчиной в его квартире на следующий день после знакомства. Им о многом нужно поговорить…

– Доброе утро! – прозвучал совсем рядом голос Дэвида. Мгновением раньше он заметил, что Мишель проснулась.

– И тебе доброе утро! – Она впервые сказала ему «ты», имея на это полное право.

– Ты хорошо спала?

– Сказать честно?

– Конечно!

– Последний раз такие сладкие сны я видела много лет назад, когда была совсем маленькой.

– Знаешь, – продолжил Дэвид, – а мне до сих пор кажется, что я вижу перед собой самый прекрасный мираж в мире – тебя.

– Но я реальна, как и все вокруг, сейчас ты в этом убедишься. – Она чуть приподнялась и коснулась губами его губ.

Дэвид ответил на поцелуй с горячностью мальчишки, не способного сдерживать своих эмоций. Воспоминания о прошедшей ночи были еще слишком свежи. Ему мучительно хотелось, чтобы окружающий мир исчез и не мешал им наслаждаться друг другом. Мишель… Она сводит с ума, своими поцелуями лишает воли, заставляет забыть обо всем, кроме нее самой. Прекрасная, нежная, необыкновенная. Его воплощенная мечта, любовь, которую он почти отчаялся найти, утро нового дня после бесконечно длинной холодной ночи.

– Если мы немедленно не остановимся, я прогуляю сегодня институт, – заметила Мишель, обессиленно падая на подушки.

– Да, ты права, мои студенты тоже рискуют лишиться лекций, – нехотя согласился Дэвид. – Не хочется устраивать им праздник лени незадолго до сессии.

Повисла неловкая пауза. Они оба чувствовали, что пустая болтовня ничего не прояснит в их отношениях. Нужно поговорить серьезно, искренне, не побояться открыть свою душу. Дэвид на правах мужчины решил сделать первый шаг:

– Мишель, я хочу сказать, что мои намерения – самые серьезные. Надеюсь, что эта ночь станет хорошим началом наших отношений.

– Я тоже надеюсь на это, но все же должна задать тебе один очень важный вопрос. Ты женат? Только не лги, умоляю.

– Мне нечего скрывать. Я разведен.

Видя ее недоумевающий взгляд, он счел нужным объясниться до конца.

– Моя бывшая жена бросила меня ради другого мужчины, которого я считал своим лучшим другом.

– Тебя предали сразу два дорогих человека, – потрясенно заметила Мишель.

– Нет, это нельзя назвать предательством. Она мне не изменяла с ним. Просто влюбилась и решила уйти. Знаешь, я впервые говорю о ней и ничего не чувствую. Ты помогла мне забыть прошлое.

– Рада это слышать. Еще вчера все казалось таким невозможным. Я боялась, что ты посмеешься надо мной. Ужас! – Она покачала головой, как будто вчерашние события ее ничуть не касались. – Каждое слово казалось чушью, бессмыслицей.

– А я замечал в своих фразах одни пошлые намеки.

– У меня не вызывал такого волнения ни один человек. Руки дрожали, словно я сдаю самый важный экзамен в своей жизни.

– Я подумал, что ты опасаешься меня, считаешь каким-то маньяком, преследующим в темных аллеях молодых симпатичных студенток.

– Похоже, мы много чего напридумывали друг о друге, – подытожила Мишель.

– Да, мое воображение и вовсе разыгралось не на шутку.

Они дружно рассмеялись над собственными страхами, казавшимися пустячными после расставившей все на свои места ночи.

– Ну все, если я сейчас не встану, то никуда не успею. – С этими словами Мишель решительно поднялась и, завернувшись в простыню, начала собирать разбросанные по комнате вещи.

Дэвид не мог оторвать глаз от ее точеной фигуры, с гордой осанкой и грацией, достойной средневековых королев. Эта девушка родилась словно в насмешку над современными нравами, когда грань между мужчиной и женщиной нивелируется в манерах, стиле поведения, одежде, вообще в образе жизни. Она была образцом редкой женственности, какую трудно встретить в наши дни.

– Я воспользуюсь твоей ванной? – спросила Мишель, стоя посреди спальни с ворохом одежды.

– Конечно. Полагаю, дорогу ты знаешь, – улыбнулся Дэвид, вспоминая обстоятельства прошлого вечера. – А я сварю нам кофе.

Он неохотно поднялся с кровати. Впервые ему было хорошо и уютно в собственной постели. Дэвид надел джинсы, футболку и отправился на кухню.

Мишель ополоснула лицо холодной водой, чтобы быстрее прийти в себя. Голова шла кругом от калейдоскопа событий. Вчера примерно в это же время они даже не были знакомы, не обращали друг на друга никакого внимания, а сегодня она покидает его квартиру ранним утром, после самой невероятной ночи. Ей вспомнились собственные страхи, когда он рассказывал о своей жизни. Но, к счастью, все оказалось не так серьезно. Разведен – пустяки, вполне закономерно, что у взрослого привлекательного мужчины имеется опыт семейной жизни. Самое главное – сейчас Дэвид свободен и они могут любить друг друга без оглядки на окружающих.

Выйдя из ванной, она просто пошла на аромат свежего кофе и без труда нашла кухню. Все же, несмотря на кажущуюся компактность, квартира была достаточно просторной. Просто ее объем растворялся в петляющих коридорах и комнатах, расположенных одна в другой, как в деревянной русской игрушке со странным названием, которое Мишель не удалось вспомнить.

Кухня Дэвида ничем не отличалась от остальных комнат его дома. На обеденном столе половину пространства занимали книги, документы, записи хозяина. Столешницы были уставлены кастрюлями вперемешку с грязной посудой и столовыми приборами. Но все эти мелочи не слишком волновали Мишель. Она даже не без доли радости представила, как наведет здесь порядок, расставит все по своим местам. Ей понравились большое окно причудливой формы, высокий потолок с лепниной, старинная мебель, хранившая память о не одном поколении людей.

– У тебя очень красивый дом, – сказала Мишель, присаживаясь на стул явно ручной работы.

– Спасибо. Это Жюльен постарался. Дом принадлежит его хорошему другу, тоже преподавателю, который уехал работать в Австралию. Меня поселили в качестве смотрителя за порядком, но пока, как видишь, я не очень хорошо справляюсь с этой задачей.

– Ничего, все поправимо, обнадежила его Мишель.

Она очень быстро выпила свой кофе с маленьким кусочком сыра и засобиралась домой. Дэвид пошел проводить ее до входной двери. Она то и дело нервно поглядывала на часы.

– Не представляю, что сейчас творится с Мари, моей подругой, с которой мы снимаем квартиру, – объясняла Мишель. – Я очень редко не ночую дома, а вчера не успела ее предупредить и сотовый забыла взять.

– Думаю, твои сияющие глаза успокоят лучше любых слов.

У входной двери Дэвид поцеловал ее.

– Когда мы увидимся снова? – спросил он.

– На этой неделе я очень занята, но обязательно тебе позвоню. Оставишь номер?

– Сейчас запишу или, подожди, у меня где-то были визитки. Я посмотрю в гостиной.

– Так на самом деле будет лучше, – сказала Мишель, вертя в тонких пальцах аккуратную прямоугольную карточку. – Моя подруга очень подозрительная, а я не хочу ничего ей рассказывать раньше времени.

– Конечно, тебе виднее, – согласился Дэвид, открывая перед ней входную дверь.

Она быстро пошла вверх по улице, один раз обернулась, помахала ему рукой и скрылась за поворотом.

Он вернулся в гостиную, совершенно не представляя, как заставить себя заняться делами. Его отвлек зазвонивший телефон. Дэвид понятия не имел, кто мог звонить так рано утром. Тем более что единственный друг, Жюльен, предпочитал сотовый телефон, у других немногочисленных знакомых также был его личный номер. Мишель только что ушла. Может, ищут хозяина дома? Такое случалось, особенно в первое время после того, как Дэвид сюда въехал. Но трубка ответила ему голосом Элизабет. Она говорила путано, постоянно переключаясь с одного на другое, и окончательно сбила его с толку.

– Объясни, что случилось, по порядку, – попросил он, окончательно запутавшись в ее сбивчивых фразах.

– Я в Базеле, в аэропорту, – повторила Элизабет, и Дэвид заметил, как дрожит ее голос. – Мне очень нужно с тобой поговорить.

Новость о внезапном приезде бывшей жены удивила Дэвида, но и только. В его душе сейчас было столько любви, что он мог поделиться ею со всем миром. Тем более с женщиной, которая, в сущности, не сделала ему ничего плохого. Наоборот, расставание с ней подарило Дэвиду новую встречу, любовь, во много раз сильнее прошлого чувства.

– Конечно, приезжай, Элизабет, – невозмутимо ответил он. – Только сначала запиши мой адрес.

Ему даже не сразу удалось вспомнить, как у бывшей жены оказался этот номер телефона. Ну конечно, все дело в оформлении развода. Она попросила его оставить координаты, чтобы связаться с ним в случае возникновения проблем в оформлении документов. Но проблемы обошли их стороной, и Дэвид рассчитывал еще долго не услышать ее голос, тем более не увидеть ее воочию.

– Элизабет, я должен идти на работу, – объяснял он, – но ты можешь приехать. Я оставлю тебе ключи под ковриком у входной двери.

Дэвид повесил трубку. Ничто не встрепенулось в его душе. Она друг. Просто друг из прошлой жизни. Пусть приезжает. Он с радостью поможет ей в меру своих сил.

Мишель тихонько, стараясь не шуметь, вошла в квартиру. Она ожидала, что из комнаты немедленно вылетит Мари со своими расспросами и лукавым прищуром чуть раскосых глаз. Но ответом ей стала подозрительная тишина. Все сомнения рассеялись, когда Мишель заглянула в комнату подруги. Так и есть – кровать аккуратно застелена, да и вообще в спальне остался лишь слабый запах любимых духов Мари, хотя с утра от их аромата обычно можно задохнуться. Значит, они обе не ночевали сегодня дома. Что ж, тем лучше – не придется ничего объяснять. Врать Мишель не очень-то хотелось, а рассказывать правду было слишком рано. Их с Дэвидом чувство еще не окрепло. Оно как слабый росток, стремящийся к солнцу, которому ни к чему лишние бури и грозы. С Мари все яснее ясного – Люк попался в сети. Он неплохой парень. Мишель искренне желала им счастья.

В стенах родного университета она оказалась с незначительным опозданием. Лекция прошла на удивление скучно, ей было не до того, что рассказывал преподаватель. Все мысли занимал сейчас Дэвид. Они запросто могут встретиться во время перемены и вынуждены будут пройти мимо, сказав друг другу лишь пару слов официального приветствия. А может, случай сведет их на малолюдной лестнице, где можно обменяться коротким, но от этого не менее страстным поцелуем, который даст силы пережить нелегкие часы разлуки. Я начинаю сходить с ума от любви, подумала Мишель. Надо будет поговорить с Мари, отвлечься, постараться переключиться на учебу. Она заметила подругу сразу, но, так как опоздала, не смогла пересесть поближе к ней.

Интересно, как отнеслись бы к ней однокурсники, узнав о ее романе с одним из самых уважаемых преподавателей? Завидовали бы? Осуждали? Как бы то ни было, Мишель давно научилась философски относиться к пересудам, сплетням и прочему информационному мусору. Самое главное, что она чувствует себя очень счастливой и не сомневается в правильности своего поступка. И Дэвид думает так же.

Она сидела у окна и смотрела на улицу. День выдался просто замечательный. Теплый, солнечный, на небе ни облачка. Словно погода была калькой с ее настроения, такого же безоблачно-ясного. Сегодня Мишель надела легкую куртку, скроенную на манер японского кимоно, короткую прямую юбку и блузку, которую собственноручно расшивала стразами. Ей хотелось выглядеть как можно лучше.

Наконец утомительная пара закончилась. Потом у них были два свободных часа, а за ними следовали практические занятия. В коридоре ее догнала Мари, с виду ужасно довольная.

– Привет, подружка, – поздоровалась она. – Опаздываешь без меня. Наверное, спала сегодня до последнего, соня?

– Каюсь, – картинно сложив руки, ответила Мишель, – ты главный организатор моей жизни.

– Ну, так я за тебя возьмусь серьезно! Научу дисциплине.

– Да ладно, для меня важнее твое счастье, поэтому можешь спокойно ночевать у Люка.

– Мишель, ты это о чем? – недоуменно спросила Мари. – Я спала у него в гостиной, на диване вместе с остальными, кто не смог уйти после вечеринки. Конечно, Люк – отличный парень, но он разговаривал со мной только о тебе, расстраивался, что ты не пришла. Увы, с ним мне совершенно не везет.

– Неужели моя подруга так просто сдается? Это на тебя не похоже, Мари. Вперед – и побольше решимости. Думаю, из вас получилась бы отличная пара.

– Здесь все зависит не только от меня. Моя бы воля… – Она наигранно вздохнула. – Ладно, ты все толкуешь обо мне, а сама-то что решила?

– Я желаю вам удачи и остаюсь ждать своего прекрасного принца на белом коне.

– Ты хотела сказать – супермена, который спасает девушек из-под колес автомобилей?

– Ну… не знаю. – Мишель смутилась, но постаралась выглядеть безразличной.

– Лучше не рассчитывай на Митчелла, зря время потеряешь. – Разговор начинал принимать неожиданный оборот. Мари продолжила: – Вчера на вечеринке у Люка было много народу, почти весь наш курс. Я кое-что расспросила, источники вполне проверенные.

– Не тяни, Мари, рассказывай.

– Наш преподаватель-американец женат! Но все не так просто. Жена от него ушла давным-давно, а он, как упрямый осел, не хочет давать ей развод, специально смылся за океан, чтобы никто не нашел. Представляешь, каково этой бедной женщине – ни семью новую создать, ни серьезный роман закрутить. Кто поверит, что муж такой попался вредный. Большинство мужчин ее не поймут, скорее сочтут за любительницу наставить рога благоверному, пока он в командировке.

– Хватит! Прекрати нести ерунду, – не выдержала Мишель. – И почему ты считаешь свою информацию правдивой? Тебе это сам Митчелл рассказал или, может, его жена?

– Не злись, я просто хотела тебе помочь, разузнать о нем, чтобы сразу стало ясно: перспективный он или нет в плане отношений.

– Я тебя ни о чем не просила, Мари. Иногда твоя забота просто переходит все границы!

– Да ладно, Мишель, не обижайся. Наверное, действительно это просто сплетни. Знаешь, как бывает? Кто-то что-то слышал, домыслил, передал другому – и начинается чехарда с испорченным телефоном. Главное, не относиться ко всему серьезно. Может, на самом деле он хороший, порядочный человек, и во всем виновата сумасшедшая жена, которая помешана на своем муже…

– Нет у него никакой жены! – выпалила Мишель, раздосадованная глупой болтовней подруги.

Потом, правда, осеклась, но было уже поздно. К счастью, Мари приняла ее слова просто за эмоциональное высказывание, абсолютно беспочвенное.

– Откуда тебе знать? – заметила она. – Давай сойдемся на мнении, что наш преподаватель для всех темная лошадка и мы можем лишь строить предположения.

– Хорошо, согласна.

Мишель не задумываясь поддержала подругу, потому что больше не хотела давать пищу своим зародившимся сомнениям. И кто тянул Мари за язык? Теперь до конца дня она будет вспоминать их разговор. Что же, вечером у нее есть возможность все выяснить, ей просто необходимо услышать рассказ Дэвида еще раз, получить опровержение сплетни, состряпанной злыми языками. Хотя она в большинстве случаев не обращала на подобные глупости внимания, сейчас ее душа находилась в смятенном состоянии. У ее подруги буйное воображение, но вся беда в том, что Мари умеет убеждать, склонять собеседника на свою сторону. В споре над ней очень сложно взять верх, Мишель не раз проигрывала их словесные дуэли. И зачем вчера она завела разговор о Дэвиде, стала просить совета в пустяковом с виду деле? Это был самый верный способ выдать себя, показать, что ей небезразличен преподаватель психологии. Всему виной волнение, какая-то любовная лихорадка. Слова слетели с губ прежде, чем она подумала о возможных последствиях, и теперь сполна за это поплатилась. В любовных делах не нужны советчики, они только мешают, сбивают с толку, даже руководствуясь лучшими побуждениями. Ей двадцать два года – вполне достаточно, чтобы самой принимать решения, выбирать наилучший вариант поведения. Да, умом Мишель понимала это, но сердце, ее порывистая душа жаждали получить сочувствие, совет, доброе слово, разделить радость и печаль с близким человеком, которым в данный момент была для нее Мари.

– Ты какая-то задумчивая, но довольная, – нарушила недолгое молчание подруга. – Не понимаю, в чем причина?

– Я не имею права просто радоваться жизни?

– Имеешь. Кстати, ты вернула долг Митчеллу?

– Пока нет. Я совсем об этом забыла. Мишель успокоила себя тем, что у нее еще будет для этого возможность. Даже вчерашняя авария казалась чем-то нереальным, случившимся с другим человеком. Все последующие события отодвинули пережитый ужас в самый дальний уголок памяти, где он мирно почивал до нынешнего момента. И почему Мари не может поговорить на любую другую тему, которая не будет касаться аварии или Дэвида? Мишель решила взять инициативу в свои руки:

– Послушай, давно хотела тебя спросить о том исследовании, которое нам задали на прошлой неделе. Я не могу разобраться. Может, записала что-то не так?

– Сейчас посмотрю у себя, – с готовностью согласилась Мари.

Они увлеклись обсуждением учебы. Таким образом, проблема была исчерпана.

Мишель собиралась воспользоваться двухчасовым перерывом, чтобы хоть немного подготовиться к следующему занятию. Вчера этого сделать не получилось ни у нее, ни у Мари. У входа в университет как раз располагались несколько скамеек, специально для студентов. Раньше в хорошую погоду приходилось сидеть на лестнице, а в холода ничего не оставалось, как томиться в пустых коридорах или в столовой. В конце концов в прошлом году поставили эти самые скамейки. Они ничуть не портили аллею перед университетом, наоборот, очень лаконично вписались в общий пейзаж благодаря силуэту, выполненному в стиле архитектуры здания.

Удивительный город – Базель. Мишель не уставала восхищаться тем, как легко в нем переплетаются культурные пласты разных эпох. Идешь по улице и словно прогуливаешься по истории человечества. Барокко, готика, классицизм – казалось, этот небольшой город стал гостеприимным пристанищем всех возможных стилей архитектуры. Мишель любила, сидя на скамейке, представлять себя в другом времени, переноситься на несколько сот лет назад. Это было легко, потому что машины возле университета ездили редко, все магазины тоже остались где-то там, на соседней улице. Зато весной в аллее разливались трели птиц, гулко тикали старинные часы, установленные в фасаде университета с момента его открытия, и тогда казалось, что вот сейчас вдали покажутся силуэты гуляющих. Дамы – элегантные, в шляпках и с зонтиками, кавалеры – в костюмах и с тростью. Этот мир давно стал мифом, но здесь им дышал каждый камень аллеи, каждое деревце, посаженное чьими-то заботливыми руками сотню лет назад, и Мишель с легкостью позволяла своему воображению рисовать далекие, никогда не виданные ею картины.

Они с Мари расположились поближе к университету. В аллее больше никого не было, не считая женщины, замершей в нерешительности у скамейки напротив. Мишель почему-то сразу обратила на нее внимание. Среднего роста, светлые волосы небрежно перехвачены резинкой, возраст – около двадцати пяти. Лицо незнакомки с небольшого расстояния, разделявшего их, казалось расстроенным. Будто в подтверждение ее мыслей, та достала из кармана куртки носовой платок и вытерла глаза.

– Некоторые совершенно не умеют одеваться, – заметила Мари, которая тоже обратила внимание на женщину.

Мишель волновало совсем другое.

– Она очень огорчена, разве не видишь? Может, ей нужна помощь?

– Глупости, тогда бы эта дама не стояла с таким видом, словно нас не существует. Посмотри, она явно кого-то ждет.

Действительно взгляд незнакомки был прикован к главному входу. Сначала Мишель решила не влезать, куда не просят, и переключилась на свой конспект. Но через минуту не удержалась, снова посмотрела на женщину. Рядом с ней стоял небольшой дорожный чемодан – значит, она либо приехала, либо уезжает. Мишель решила снова подключить подругу к своим размышлениям:

– Зачем стоять возле университета, если можно войти?

– Она точно не местная, – безапелляционно заявила Мари. – Эта куртка, что на ней, какой-то американской фирмы, полная безвкусица. Я недавно видела такие в передаче об американской моде.

– Мало ли где ее можно купить… Мы ведь не в лесу живем.

– Рассуди сама, какой европеец, тем более женского пола, будет носить этот ужас. Нет, она точно американка.

– Мы все равно не станем это узнавать, – заметила Мишель. – Ладно, что-то мы совсем отвлеклись от трудов праведных.

Конспект снова завладел ее вниманием, но ненадолго, потому что на ступеньках, спускавшихся от главного входа, послышались шаги. Обе подруги, как по команде, подняли головы и увидели Дэвида. Он не смотрел в их сторону, целиком сосредоточившись на незнакомке. Как в замедленной киносъемке, Мишель увидела, что женщина бросилась к нему на шею. Дэвид отнюдь не вырывался, наоборот, ласково погладил ее по спине. До них долетели его слова:

– Не беспокойся, я отменил занятия, чтобы побыть с тобой. Поедем ко мне домой.

Он легко подхватил стоявший у скамейки чемодан одной рукой, а другую предложил в качестве опоры незнакомке. И ни единого взгляда в их с Мари сторону, как будто они вмиг сделались невидимыми, растворившись в прозрачном весеннем воздухе.

Парочка не спеша удалилась по аллее. Если смотреть со стороны – ни дать ни взять супруги, трогательно заботящиеся друг о друге. Идиллия на зависть всем.

– Американская гостья к Митчеллу, – прокомментировала Мари. – Сразу видно – женушка приехала. Все, подруга, упустила ты свой шанс. А жаль, он ничего. Но что поделаешь? Мы не властны над узами брака! И все-таки я оказалась права, меня снабдили достоверной информацией.

Наконец, заметив, что Мишель молчит, Мари взглянула на подругу и сама потеряла дар речи. Бездонные голубые глаза подруги были переполнены слезами.

Словно уловив душевное состояние Мишель, ясный апрельский день изменился до неузнаваемости. Налетел ледяной ветер, в такт ему закачали голыми ветками деревья, тихо-тихо, протяжно, как будто жалуясь. Небо за мгновения затянули дымчато-серые тучи, перекрывая доступ теплым солнечным лучам. И в довершение ко всему заморосил противный дождь.

Мари подумала, что в жизни, почти как в природе, все может измениться внезапно и бесповоротно. Были надежды на счастье, мечты, планы и разом превратились в прах, развеялись неласковым северным ветром. Но кто знает, может, ветер – лишь непрошеный гость, ворвавшийся без спроса в ясный солнечный день? Может, лишь обманно напугает и исчезнет? Как страшный сон. Мари не знала ответа на свой вопрос. Сейчас у нее была совсем другая задача. Она заставила подругу подняться со скамейки и повела домой. И без слов понятно, что на сегодня их учебный день закончен. А ведь начинался так хорошо…

– Меня сейчас унизили как никогда в жизни, – всхлипывая проговорила Мишель, разрыдавшись по дороге.

– Вот возьми, успокойся. – Мари достала из сумки платок.

Мишель проигнорировала ее предложение.

– Как он мог лгать! После всего… После всего…

– Я не вижу в поведении Митчелла ничего предосудительного.

– Просто ты многого не знаешь!

– Тогда рассказывай.

6

У Дэвида выдалось нелегкое утро. После первой пары ему на сотовый позвонила Элизабет.

– Я, кажется, заблудилась, – виновато оправдывалась она.

– Не волнуйся. Где ты сейчас находишься?

– Понятия не имею. – В трубке послышались отчаянные всхлипы. – Дэвид, умоляю, я должна увидеть тебя немедленно.

– Успокойся. Попробуй поймать такси и назови мой адрес, тебя отвезут.

– Бесполезно! Я ужасно говорю по-немецки, никто не понимает…

И снова слезы на том конце провода просто обязывали Дэвида прийти на помощь.

– Элизабет, не плачь, – попросил он, – поезжай на такси до Базельского университета. Сможешь произнести внятно? Попробуй.

Она смогла.

– Отлично. Жди меня у главного входа.

– Только прошу, приходи быстрее. Дэвиду пришлось отменить занятия. Это было не очень-то просто, но он сослался на внезапное недомогание и, так как всегда находился на хорошем счету у руководства, получил незапланированный отгул. Ему удалось покинуть университет через полчаса после разговора с Элизабет. Спускаясь по лестнице, он сразу заметил ее, стоявшую у скамейки с совершенно растерянным видом. Далее случилась неожиданное: она бросилась в его объятия, как утопающий хватается за соломинку. Он не мог оттолкнуть бывшую жену, не разобравшись в причинах ее поведения, после того как сам обещал помощь и сочувствие. Да и что предосудительного в том, чтобы утешить расстроенного человека? И все же Дэвид порадовался отсутствию людей в аллее.

– Ты единственный, кто может меня понять, – прошептала Элизабет еле слышно. – Меня предали, подло и неожиданно. Это так больно!

Она разрыдалась у него на плече. Дэвид успокаивающе погладил ее по спине. Ему было искренне жаль бывшую жену.

– Не беспокойся, я отменил занятия, чтобы побыть с тобой. Поедем ко мне домой.

Высвободившись из объятий Элизабет, он взял ее чемодан и предложил руку. Несмотря ни на что, Дэвид не мог себе позволить проявить неуважение к женщине. Манеры, вежливость, почтительность по отношению к противоположному полу с детства прививал ему отец. Он всегда вел себя галантно, предупредительно с любой дамой, будь то его мать, школьная учительница или соседская девочка, которая приходила к нему в гости. Такое поведение Митчелл-старший считал самым естественным на свете, и сын не спорил с ним. В свое время, когда они с Элизабет только познакомились, она, как рассказывала ему позже, была приятно удивлена его обходительностью и заботливым отношением. И сейчас бывшая жена без лишних слов взяла его под руку.

По дороге домой Дэвид старался не разговаривать с Элизабет, чтобы не вызывать у нее новых приступов отчаяния. Она тоже молчала, пока они ехали в такси. Помогая ей выйти из машины, он заметил, как резко испортилась погода. Противный дождь исключал любую возможность прогулки. В свете изменившихся обстоятельств он вряд ли сможет увидеться с Мишель. Ему предстояло оставшуюся часть дня провести, исполняя роль жилетки для Элизабет.

Пропуская ее в дом, он подумал, что столько гостей женского пола за один день не принимал ни разу с момента заселения.

– Проходи в гостиную, – жестом указал Дэвид, – а я пойду и приготовлю чай.

– У тебя жуткий беспорядок, – сказала Элизабет, когда он вернулся, держа в руках поднос с чашками.

– Знаю и торжественно обещаю исправиться.

Она слабо улыбнулась, впервые с момента их встречи. Дэвид только сейчас смог повнимательнее рассмотреть лицо бывшей жены, пытаясь определить, насколько изменилась она внешне. Пожалуй, немного отрастила волосы, а в остальном осталась прежней – такая же стройная, с пронзительным взглядом темно-зеленых глаз и немного застенчивой улыбкой. Да, когда-то она была его идеалом, самой прекрасной, единственной женщиной на свете. Но теперь у них разные дороги. Может, это и к лучшему. У него есть Мишель. Она совершенно не похожа на Элизабет, в ней сочетаются сильный, независимый характер и нежная романтичная душа. А бывшая жена в любой ситуации вела себя практично, рационально, ей не хватало налета романтики, способности отключаться от окружающего мира, мечтать. Иногда Дэвиду недоставало этого рядом с ней. К счастью, жизнь все расставила по своим местам.

– Прости, что заставила тебя бросить все дела, сорваться с работы, – начала Элизабет.

– Пустяки. Лучше расскажи, наконец, из-за чего ты решилась перелететь океан.

– Ах, Дэвид! Ты не представляешь! Майкл, он… Он оказался подлецом! У него есть другая женщина.

Элизабет прервала свой рассказ, чтобы в очередной раз высморкаться и сделать глоток чая. Потом заговорила снова:

– Я не понимаю его поведения. Знаешь, можно смириться, попытаться простить, если чувствуешь, что любви уже нет. Ведь я находилась в подобной ситуации, когда мы с тобой расстались. Но поступки Майкла! Я столько сделала ради того, чтобы быть с ним, от многого отказалась, причинила боль дорогим мне людям… А он заставил меня пережить развод и не собирается жениться, крутит роман на стороне.

– Знаешь, мы как будто говорим о разных людях, – искренне удивился Дэвид. – Я хорошо знаю Майкла и считаю его одним из самых порядочных людей. Не думаю, что за время, прошедшее с момента моего отъезда, он мог сильно измениться.

– Наверное, и ты, и я были слепы.

– Постой, но ты еще не рассказала, как узнала про измены.

– Подруга попросила меня поменять ей билет на самолет. В аэропорту я случайно заметила Майкла. Он встречал какую-то незнакомую женщину. С виду она примерно моего возраста, приятной внешности. Они мило беседовали, словно старые знакомые. Я решила за ними проследить. Майкл отвез ее на своей машине, зашел вместе с ней в дом и находился там около получаса. Я бы не поверила, если бы не видела своими глазами. Но что можно делать в доме этой женщины? Вести деловые переговоры? Ответ очевиден.

– Согласен, это выглядит несколько странно. Ты спрашивала его или, может, Майкл сам что-то говорил?

– Я соврала, что звонила в офис и не застала его. Он сразу занервничал, пытался сменить тему, но я настаивала, и ему пришлось рассказать о каком-то старом друге. Это была явная ложь, неумелая и абсолютно непродуманная.

– Элизабет, тебе нужно поспать, – безапелляционно заявил Дэвид. – Мы закончим наш разговор позже.

– Вряд ли у меня получится заснуть. Едва закрываю глаза, как вижу Майкла и эту женщину, заходящих в ее дом. Дэвид, за что мне это? Я хочу умереть!

– Не говори так. На свете нет ничего, что невозможно исправить.

– Но я не хочу исправлять! У меня есть самолюбие, гордость. Майкл унизил своей изменойнашу любовь.

Дэвид рассудил, что спорить с бывшей женой в таком ее состоянии бесполезно. На первый взгляд ее история выглядела немного странно. Может, она просто преувеличивает? Элизабет и раньше отличалась выдающимися способностями по части скорых выводов. В любом случае, разъяснить ситуацию по силам одному Майклу.

– У меня где-то было снотворное, – вспомнил Дэвид. – Пойду поищу.

– Ну, если ты настаиваешь…

– Да, настаиваю! – крикнул он уже из коридора.

К счастью, таблетки нашлись быстро. Элизабет приняла сразу две и запила остывшим чаем.

– Я не спала больше суток, – пояснила она. – После нашего разговора Майкл пошел в душ, а я бросила в чемодан пару вещей и уехала в аэропорт.

– Ты ведешь себя безответственно. Что бы между вами ни произошло, нельзя заставлять человека беспричинно волноваться. Это похоже на попытку отомстить.

– Пусть понервничает. Я просто хотела выиграть время, уехать туда, где он не сразу сможет меня найти… Дэвид, надеюсь, я не причинила тебе неудобств?

– Пустяки. Тебе действительно нужно собраться с мыслями.

– Я вовсе не хотела навязываться или заставлять тебя думать, что ищу способ возобновить наши отношения, – продолжала оправдываться Элизабет. – Когда передо мной встал выбор куда ехать, я пришла к выводу, что ты единственный человек, который не станет немедленно отправлять меня домой, переубеждать, осуждать. Знаешь, после развода я больше всего боялась потерять тебя навсегда. Но ты остался моим другом, несмотря ни на что.

– Не нужно ничего объяснять. Я не вычеркиваю людей из своей жизни, и ты всегда можешь обращаться ко мне за помощью.

– Спасибо тебе.

– Все будет в порядке. – Дэвид дружески подмигнул своей бывшей жене.

– Я буду в это верить.

– Пойдем, провожу тебя в комнату для гостей. Иначе уснешь на неудобном диване.

– Да, я что-то совсем расклеилась. – Элизабет зевнула, прикрывая рот рукой.

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Здесь располагались гостевая комната и кабинет, которым Дэвид не пользовался, предпочитая работать в гостиной. Жюльен рассказывал, что вторую спальню обычно занимала мать хозяина дома, дама, хоть и преклонного возраста, но довольно экстравагантная. Она оформила комнату в соответствии со своими пристрастиями, устроив что-то вроде жилища куклы Барби. Розовые шторы на окнах, розовое постельное белье, розовый комод, зеркало в розовой раме, естественно, розовые обои и того же цвета пушистый ковер на полу. Когда Дэвид впервые заглянул в эту комнату, он решил, что спятил. Но ничего не поделаешь, дом ему не принадлежал и переделывать в нем что-либо запрещалось. Гостей он не ждал, и можно было спокойно забыть это недоразумение, закрыв дверь на ключ. Но оставался еще вид с улицы. Строгий классический особняк ужасно портили два окна с розовыми шторами. После некоторых раздумий Дэвид нашел выход – купил черные непрозрачные занавески, закрыл ими цветные и со спокойной совестью забыл дорогу в дурацкую комнату. Но сегодня со всеми волнениями он не подумал о ее необычном стиле. Вспомнил, только открыв дверь. К счастью, шторы создавали полумрак, мешавший оценить буйство розового цвета.

– Как здесь темно, – удивилась Элизабет, – может, включить свет?

– Не стоит, ты ведь все равно собираешься спать.

– Да, ты прав.

Дэвид помог расстелить кровать и, пожелав бывшей жене приятных снов, бесшумно удалился. Хватит на сегодня для нее потрясений.

Ему не хотелось сидеть дома, охраняя Элизабет. Лучше сразу взяться за выяснение ситуации с Майклом. Дэвид сначала собирался позвонить в Америку со своего номера, но вовремя вспомнил о параллельном телефоне в гостевой комнате. Он не раз убеждался, что женщины безгранично любопытны при любых обстоятельствах. Его бывшая жена не относилась к числу исключений из данного правила. Надежнее воспользоваться гостеприимством лучшего друга, Жюльена, и заодно обсудить с ним последние события. Дэвид оставил Элизабет записку и с легким сердцем ушел.

У дома Этьенов его встретила знакомая картина: Жюльен, с головой закутавшись от дождя, коротал время на пороге. Увидев друга, он бросился к нему.

– Дэвид! Ты поможешь мне?

– Опять забыл ключи?

– Мы с этой вещью испытываем друг к другу неприязнь, – не удержался от шутки Жюльен, но через мгновение посерьезнел. – Я совсем не хочу расстраивать этой глупостью мою Катрин.

– Понимаю. Надо что-нибудь придумать.

– Недавно мы заменили сигнализацию, поставили самую современную. Даже мышка не пробежит незамеченной. Короче, я связан по рукам и ногам!

– Рано паниковать. – Дэвид ободряюще похлопал друга по плечу. Сегодня его участью было исполнять роль няньки для всех нуждающихся в этом.

В поисках решения он остановил взгляд на высоком дереве, произраставшем под окнами дома Этьенов.

– Жюльен, как насчет чердачного окна? Они оба задрали головы, пытаясь угадать, как далеко от покатой крыши находится самая длинная ветка.

– Знаешь, – подытожил Дэвид, – главное, чтобы твой вес оказался не слишком тяжелым. В противном случае обеспечен пируэт с пятиметровой высоты, который огорчит Катрин посильнее забытых ключей.

– Ерунда! В детстве я отлично лазил по деревьям. Руки и ноги сами все вспомнят.

Жюльен снял плащ, закатал рукава рубашки, разулся и полез.

– Представляешь, – крикнул он, карабкаясь вверх, – если кто-то увидит, как взрослый мужчина взбирается по дереву? И это происходит посреди самого респектабельного района!

– Ну, на месте прохожих я бы подумал, что ты либо решил вспомнить своего далекого предка, обезьяну, либо попросту спятил.

– Спасибо, друг. Твои ободряющие слова особенно важно услышать, когда до земли пять метров.

Жюльен отвесил картинный поклон, стоя на ветке.

– Осторожно, не поскользнись. – Дэвид волновался все больше.

Ответом ему стала «Марсельеза», распеваемая где-то над головой.

– Приготовиться к штурму Бастилии! – паясничал Жюльен. – Мое имя войдет в историю! Да здравствует свобода и…

Он не успел договорить, потому что его нога, коснувшись мокрой крыши, резко поехала вниз. Жюльен инстинктивно подался вперед и с треском ввалился в чердачное окно. На землю посыпались осколки разбитого стекла. Дэвид не на шутку испугался, но через мгновение до него донесся веселый голос:

– Я выжил, несмотря ни на что!

– Каковы наши потери?

– Так, пара царапин. Немного крови в качестве расплаты за героизм!

– Надеюсь, ты в состоянии открыть дверь?

– Сейчас спущусь.

В этот момент Дэвид услышал за спиной рев полицейской сирены. Получилось, что Жюльен открыл дверь ему и полицейским.

– Это обычное недоразумение, – ловко врал хозяин дома. – Я волновался о незакрытом кране в ванной. Понимаете, мог случиться потоп.

– Мы должны составить протокол, – настаивал полицейский.

– Хорошо. Только прошу вас ничего не говорить моей жене, когда она вернется.

– Конечно. Меня жена убила бы за малейшую опасность для ее мебели, – понимающе усмехнулся страж порядка. – Скажите ей, что воришки пытались влезть.

– Да-да. Именно так я и сделаю. Спасибо за совет.

Дэвид понимающе подмигнул другу. У них почти все получилось. Жюльен невозмутимо ждал окончания визита полиции, не обращая внимания на пропитавшуюся кровью в местах порезов рубашку. Царапина на щеке волновала его еще меньше. Хлопнула входная дверь. В гостиной появилась испуганная Катрин. Увидев мужа, она побледнела еще сильнее.

– Дорогой, что случилось? Ты ранен? – Не дожидаясь ответа, она стала осматривать слабо сопротивлявшегося Жюльена.

– Не волнуйся, от порезов еще никто не умирал.

– Не шути так. Я сейчас вернусь, только схожу за бинтами.

Едва Катрин скрылась на втором этаже, полицейский поднялся из-за стола, за которым составлял протокол.

– Прочтите и заверьте, – сказал он, протягивая бумагу хозяину.

Жюльен для вида пробежал глазами по строчкам и поспешно поставил подпись.

– Извините за беспокойство, – вмешался Дэвид. – Я провожу вас.

Когда он вернулся, супруги Этьен сидели на диване. Жюльен в одной руке держал телефонную трубку, другую руку перевязывала Катрин. На его щеке уже красовался пластырь.

– Мастер приедет чинить окно через час, – объявил он.

– Большая удача, что ты помешал ворам, – заметил Дэвид.

– Да, все закончилось благополучно, если бы не моя неуклюжесть на чердаке.

– Дорогой, не понимаю, как ты мог там поскользнуться, – не унималась Катрин.

– Милая, шел дождь, у разбитого окна образовалась лужа, которую я не заметил.

– Ладно. Я обработала твои порезы. Старайся поменьше шевелить рукой, иначе снова пойдет кровь.

– Хорошо, я постараюсь соблюдать прописанный режим, мадам.

Катрин потрепала мужа по волосам, словно непослушного ребенка.

– Пойду приготовлю что-нибудь, – сказала она, направляясь в кухню. – Дэвид, присмотри за нашим больным.

– Обещаю не сводить с него глаз.

Наконец они остались одни и могли спокойно поговорить. Жюльен чувствовал вину перед женой за свою ложь.

– Я из последних сил запрещаю себе каяться, – жаловался он. – Терпеть не могу врать ей, даже по таким пустякам.

– Я бы не назвал это пустяком. Из-за своей забывчивости ты рисковал жизнью.

– Если мы сейчас же не сменим тему, то я умру от угрызений совести.

– Могу рассказать тебе о последних событиях в моей жизни.

– Знаешь, я сразу заметил, какой у тебя довольный вид.

Дэвид набрал в легкие побольше воздуха и начал рассказывать. Событий вчерашнего вечера он коснулся очень осторожно, сказав лишь, что они с Мишель теперь вместе. Гораздо подробнее получилась история с Элизабет. Ведь до этого Дэвид ничего не говорил о бывшей жене и обстоятельствах их расставания. Теперь признаться было легче, сам факт развода не содержал больше того катастрофического смысла, который он придавал ему раньше.

– Нелепость чистой воды, – подтвердил его сомнения Жюльен. – У твоей бывшей просто богатая фантазия. Бедный парень, наверное, с ума сходит в Америке, пока она здесь разыгрывает трагедию.

– Я хотел позвонить ему отсюда, нужно выяснить в конце концов, что произошло.

– Конечно, звони. Но прежде хочу поздравить тебя с обретением любви.

– В этом есть твоя заслуга. Помнишь, как я пошел в театр только из-за нашего спора?

– Я не предвидел таких счастливых последствий, но все равно мне приятно.

– Кофе! Кто желает кофе? – Катрин с подносом появилась в комнате.

– Ты можешь позвонить из моего кабинета, предложил Жюльен, обнимая здоровой рукой жену.

Дэвид порадовался возможности не мешать семейной идиллии. К тому же кабинет друга он считал самым красивым местом в доме. Его искреннее восхищение вызывали огромный стеллаж с книгами, простиравшийся на всю длину помещения, массивный дубовый стол со специальным зеркальным покрытием, в котором можно было любоваться на собственное отражение, хрустальная люстра известной ювелирной фирмы, высокое кожаное кресло, принадлежавшее ранее известному швейцарскому промышленнику прошлого столетия. Помимо мебели, кабинет украшал пейзаж известного французского импрессиониста. Этьены обожали антиквариат, но из-за маленьких детей полностью обставили им лишь кабинет. Зато он получился ни на что не похожий, весь пронизанный духом вечности. В обстановке словно нашла выражение рассудительность Катрин, а в деталях – статуэтках, вазах, картине с яркими красками, даже книжной подставке с головой смеющегося шута – неунывающий нрав Жюльена. Время, постоянно подгоняемое на остальной части дома, здесь как будто замирало, текло медленнее и имело обыкновение останавливаться для того, кто очутился в кабинете. Вот и Дэвид, решивший минутку полюбоваться помещением, опомнился, когда пролетели полчаса.

Он попытался прикинуть примерное время суток в Америке. Получалось, что там сейчас раннее утро. Ничего страшного, Майкл его выслушает, ведь разговор касается Элизабет. Отбросив лишние сантименты, Дэвид набрал номер. К телефону долго никто не подходил. Наконец в трубке раздался сонный голос, хорошо ему знакомый:

– Я слушаю.

– Майкл, извини, что разбудил.

– Дэвид Митчелл?

– Он самый.

– Откуда ты звонишь?

– Из Базеля, конечно. Я не собираюсь пока возвращаться.

– Понятно. Чем могу тебе помочь?

– Я звоню насчет Элизабет.

– Откуда ты знаешь о ней? – удивился Майкл, из его голоса мгновенно исчезли нотки апатии.

– Сегодня она приехала ко мне вся в слезах.

– Да что случилось? Я здесь схожу с ума от волнения, обзвонил всех родственников, друзей, знакомых. Лиз просто собралась и исчезла.

– Не так уж просто. Она кое-что видела и сделала определенные выводы.

Дэвид пересказал историю Элизабет, задав в конце от ее имени самый волнующий вопрос: кто та незнакомка и какие отношения их связывают?

– Мне фатально не везет, – грустно усмехнулся Майкл. – В огромном, миллионном городе Лиз оказалась в том же месте и в тот момент, когда я встречал Ширли.

– Значит, эта женщина действительно небезразлична тебе?

– Дэвид, не ожидал, что ты поверишь в подобную глупость. Ширли моя кузина и по совместительству прекрасный организатор свадеб.

– Пока я не замечаю связи.

– Разве Лиз не говорила о нашей помолвке?

– Да, она упоминала. Но, по ее словам, ты всячески сопротивлялся внести в это дело какую-либо организованность.

– Я хотел сделать сюрприз. Ширли взялась организовать все по высшему разряду. Лиз мы собирались сказать в последний момент, когда закончим подготовку. Таким образом, она бы избавилась от всех забот.

– Отличная идея, – похвалил Дэвид, – но только для любой другой женщины. Теперь она наверняка обидится на тебя за пренебрежение ее мнением в таком важном вопросе. Знаешь, я подозревал в этой истории какое-то недоразумение и оказался прав.

– Я никогда не научусь понимать женщин. Если бы знал, что все так обернется…

– Тебе лучше поскорее приехать и самому объяснить Элизабет ситуацию. А пока я постараюсь ее успокоить.

– Как она себя чувствует? – заволновался Майкл.

– Расстроена, плачет постоянно, заснула только со снотворным.

– Какой же я дурак! Поставить под угрозу собственное счастье из-за глупой затеи…

– Главное, правда выяснилась и вы скоро встретитесь.

– Да, сегодня же оформляю отпуск на работе. Дэвид, спасибо тебе за помощь.

– Не стоит. Элизабет по-прежнему мне дорога как хороший друг.

– Она тоже очень тепло к тебе относится. Я даже немного ревную.

– Майкл, мы взрослые люди и не намерены повторять одни и те же ошибки.

– Извини, я не имею права так разговаривать с тобой после всего, что ты сделал для Лиз. Передай ей: пусть обязательно меня дождется, никуда не уезжает.

– Лучше не надо. Просто прилетай и скажешь все лично. До встречи.

После телефонного разговора Дэвид поневоле задумался над тем, как часто отношения между влюбленными рушатся из-за недоразумений, недопонимания, отсутствия доверия и уверенности в своем партнере. Конечно, многие женщины склонны преувеличивать, принимать малейшее подозрение в измене за свершившийся факт, а мужчины из ревности более склонны, оберегая свое драгоценное достоинство, уступать дорогу сопернику, толком не убедившись, существует ли он на самом деле. Если бы Элизабет спряталась от всех, кто знает Майкла и может с ним поговорить, то их любовь вряд ли пережила бы подобную шоковую ситуацию. Со стороны Элизабет – порыв, необдуманное решение, ошибочные выводы, с его – обида из-за недоверия, нежелания поговорить начистоту, побега без объяснений. Итог – слезы отчаяния женщины и горькое разочарование мужчины.

Дэвид вдруг подумал, что очень важно в подобной ситуации разобраться до конца, запрятать подальше гордость и обиду на любимого человека. Любящие люди не должны бояться высказывать претензии, требовать ответа, обвинять, искать правду, но нельзя молчать. Страдать молча хуже всего. Сомнение, как опасный яд, отравляет все хорошее. Воспоминания, клятвы, мгновения счастья – все меркнет в свете иллюзии предательства. Но пока любимый человек не признался, не подтвердил опасения, всегда есть надежда, шанс исправить ситуацию. За него нужно держаться до последнего мгновения. Элизабет чуть не разрушила отношения с Майклом, едва не довела себя до нервного срыва. Все могло закончиться значительно хуже.

Дэвид теперь твердо знал, что будет бороться за свое счастье до конца. Да, сейчас у них с Мишель полная гармония, но если на ясном небе вдруг появятся грозовые тучи, то он не побежит искать укрытия. В этот момент ему казалось, что исключений не бывает. Дэвид быстро забыл, что в любовных отношениях далеко не всегда помогает трезвый ум. Сердце. Прежде всего именно оно движет человеком, подчас лишая его последних остатков рассудительности.

В задумчивости он покинул кабинет. Судя по звукам, доносившимся из столовой, Этьены ужинали. У них работала кухарка, но в свободное время Катрин нравилось готовить самой. Особенно ей удавались изысканные блюда. Дэвид не раз и не два бывал в столовой, поэтому с закрытыми глазами знал, что там увидит. В центре комнаты стоял длинный стол из какого-то ценного африканского дерева, окруженный такими же стульями. Все хоть и красивое, но не имело никакой исторической ценности. По словам Жюльена, они просто сделали мебель на заказ. Большие напольные часы в углу у окна достались Катрин от бабушки и были дороги лишь как память. В остальном столовая получилась более современной, чем остальные комнаты. По обе стороны от входной двери стояли стеклянные шкафы-витрины, в которых красовалось именное столовое серебро. На нем подавали еду по праздникам Этьены вместе придумали свой фамильный вензель, а потом мастер выгравировал его на ложках и вилках. Слева в специальной нише они устроили мини-бар. Его сделали скорее для гостей, так как сам хозяин дома равнодушно относился к спиртному. По примеру других комнат под потолком висела изысканная люстра, до которой неугомонные дети добраться не могли. А вот бронзовые подсвечники Катрин пришлось спрятать в шкаф, пока сыновья не станут постарше. Здесь тоже не обошлось без картины – на этот раз подарка от знакомого художника.

– Присоединяйся к нам, – предложил Жюльен, увидев друга. – Жена сегодня приготовила мой любимый антрекот по-бретонски.

– Это очень вкусно! – почти в один голос заявили близнецы, показывая пустые тарелки.

– Если вы рекомендуете, я не смею отказаться, – ответил Дэвид, изображая серьезность.

– Тогда мы попросим у мамы еще один прибор, – сказал Мартен, и они с Антуаном с веселыми криками побежали в кухню.

Ужин действительно был превосходным. Дэвид не сомневался, что, соединив свою жизнь с Катрин, его друг стал поистине счастливым человеком. Она умела все или почти все, что важно для любой женщины: великолепно выглядеть, заботиться о детях, вкусно готовить и всегда оставаться для мужа единственной. Раньше он думал, что такого не бывает. Но, познакомившись с Этьенами, понял, как велика сила настоящей любви между двумя людьми. Она заставляет меняться, стремиться к совершенству, радовать другого. Ей все под силу.

– Пока ты сидел в кабинете, нам поменяли выбитое окно, – сообщил Жюльен.

Он уже доел свою порцию и теперь наслаждался бокалом белого вина.

– Отличная новость. Нужно еще убрать осколки возле крыльца.

– Займусь этим завтра, сейчас уже слишком темно. Кстати, телефонный разговор получился содержательным?

– Думаю, Элизабет скоро вернется в Америку. За ней приедет сам Майкл.

– Ты молодец, что помог. В этом – твоя большая заслуга.

– Вообще-то я не претендую на благодарность. Главное, чтобы она была счастлива.

– Друг мой, похоже, мы с вами – последние благородные рыцари на земле.

– Предлагаю выпить за это! – подхватил Дэвид.

Они так увлеклись, что сначала не обратили особого внимания на вошедшую в столовую Катрин. Между тем она повела себя очень странно: остановилась возле мужа и ждала, пока на нее обратят внимание.

– Дорогая, почему у тебя такое лицо? – невинно поинтересовался Жюльен.

– Вот, – Катрин показала лежащую на ладони связку ключей. – Я нашла ее на том же самом месте, где оставила вчера.

– Не понимаю тебя. Я положил ключи на место, когда вернулся.

– Не ври. Вчера мы договорились, что теперь они всегда будут у тебя.

– Да-да, я помню, – неуверенным голосом подтвердил Жюльен.

– Ах ты, обманщик! Я тебе покажу, как врать собственной жене!

Катрин замахнулась на мужа кухонным полотенцем, и тот был вынужден спасаться бегством. Дэвида эта семейная сцена сначала забавляла, но очень скоро досталось и ему.

– Я чуть не забыла про твоего сообщника, – опомнилась Катрин. – Вы вдвоем за все мне ответите.

Она успела хорошенько отхлестать Дэвида полотенцем, прежде чем тот смог выбежать в коридор. Они с Жюльеном попытались спрятаться в столовой, но здесь на помощь матери пришли Антуан и Мартен, использовав в качестве средства наказания игрушечные пистолеты с пластиковыми пулями, которые оказались пострашней полотенца.

– Немедленно убирайтесь оба из моего дома! – заявила Катрин, преграждая дорогу к любому другому их отступлению.

– Но, дорогая, на улице идет дождь! – Мы замерзнем и промокнем.

Ничего не хочу слышать, предатель. Или уйдешь ты, или мы с детьми. Выбирай.

– Нет-нет, оставайтесь. Я уже ухожу. Дэвид открыл входную дверь, и, когда они вышли, за спиной раздался звук поворачиваемого ключа.

– Катрин не хочет, чтобы я возвращался, – пролепетал Жюльен.

В один миг он из жизнерадостного балагура превратился в озадаченного ребенка: плечи опустились, в глазах искорки веселья сменились растерянностью и тревогой. Дэвиду очень хотелось ему помочь, но он не представлял как.

– Переночуешь сегодня у меня, а завтра Катрин немного успокоится.

– Нет, она очень сильно обиделась, – еще грустнее заметил Жюльен. – Меня словно поставили перед невыполнимой задачей.

– Успокойся, не станет же Катрин из-за такой ерунды с тобой разводиться?

– Дело не в этом. Ее отношение ко мне может измениться. Она умеет быть холодной, равнодушной, а для меня нет ничего ужаснее.

– Ладно, идем ко мне. Подумаем, как тебе завоевать прощение.

– Похоже, у тебя сегодня открылся приют для страдающих от любовных неурядиц.

– Ничего страшного. Я всем готов оказать первую помощь.

Они неспешно пошли вдоль тротуара. В сгущающихся сумерках город выглядел немного таинственно, фонари отбрасывали мягкий свет на изысканные дома, располагавшиеся по соседству, отчего они немного напоминали средневековые замки. Сейчас каждый был погружен в собственные мысли. Мимо на большой скорости пронесся черный «форд», напомнив об обстоятельствах знакомства с Мишель. Дэвид достал сотовый и проверил звонки. Нет, она пока не пыталась с ним связаться. Наверное, у нее действительно много дел сегодня. Ничего, он готов немного потерпеть. Ему пришлось ждать настоящую любовь гораздо дольше. Поэтому пара дней казалась сущим пустяком.

– Да вы замечтались, мистер Митчелл, – обратил на него внимание Жюльен.

– Я сегодня хожу словно во сне. Не могу ни на чем сосредоточиться. Мысли постоянно возвращаются к ней.

– Мой друг, вас посетил любовный недуг.

– А у вас случился приступ сочинительства, – засмеялся Дэвид.

– Сейчас я одинок, как в поле брошенный цветок, – продолжал декларировать Жюльен.

– Браво! Браво! Я присутствую при рождении новой звезды поэтического небосклона!

– Может, мне сочинить покаянное стихотворение для Катрин? Например: я виноват, не стану отпираться, мне нелегко во всем признаться…

От прослушивания поэзии Дэвида отвлекла трель сотового телефона. Судя по определителю, звонила Элизабет.

– Я недавно проснулась и очень хочу есть, – извиняющимся голосом сказала она. – Но у тебя пустой холодильник.

– Совсем забыл про это. Я уже иду домой, по дороге что-нибудь куплю. Держись.

– Думаю, еще на полчаса меня хватит. Пока.

– Представляешь, я настолько привык ужинать у тебя, что у меня в доме нет ни крошки, – объяснил Дэвид другу. – Последний сыр съеден сегодня утром.

– Ну вот, зря я тебя хвалил. Ты моришь бывшую жену голодом.

– Придется нам с тобой прибавить шагу и сделать заход в супермаркет.

Через десять минут они добрались до ближайшего магазина. Стоя среди длинных рядов с товарами, Дэвид осознал, что так и не научился делать покупки. К счастью, на помощь пришел Жюльен.

– Катрин постоянно берет меня с собой в качестве носильщика, но я имею способность к самообучению, поэтому знаю примерный список необходимых продуктов.

– Ты меня здорово выручил.

– И себя заодно лишил голодного завтрака.

С двумя полными пакетами друзья продолжили свой путь. Несмотря на все сложности и неурядицы, Дэвид радовался жизни. Ему хотелось сказать или совершить что-нибудь важное, значимое.

– Знаешь, я готов сделать Мишель предложение, – заявил он.

В ответ Жюльен лишь странно посмотрел на него.

– Ты мне не веришь? – удивился Дэвид.

– Нет, просто здесь все зависит не только от твоего желания.

– Мишель согласится, она любит меня. Хотя его слова звучали очень убедительно, он уже успел пожалеть, что завел этот разговор.

7

– Заходи. – Мари распахнула перед подругой дверь их квартиры.

Мишель первым делом пошла в ванную. В зеркале отразилось заплаканное лицо, все перепачканное растекшейся косметикой. Где та девушка, которая вся светилась изнутри, разглядывая себя в доме Митчелла? От безграничного счастья до драмы – всего один эпизод, одно случайно увиденное объятие. И она стоит на краю пропасти, с ужасом понимая, что оказалась безвольной игрушкой в руках коварного мужчины. Ее память вновь безжалостно выдала события прошлой ночи. Мишель потеряла голову, не контролировала себя, первый раз в жизни доверилась незнакомому человеку. Она позволила чувствам взять верх над разумом. Как же это было опрометчиво! Ее жизнь, словно по запрограммированному плану, неслась навстречу катастрофе. Все карты сошлись: одиночество, потребность в любви, чудесное спасение от верной смерти, едва ощутимое притяжение между двумя людьми, зарождающаяся любовь под маской благодарности, решительный шаг навстречу и… Мишель даже немного пожалела, что не попала тогда под машину. Переломы через несколько месяцев срастаются, синяки и ссадины заживают еще быстрее. Но кто починит ее израненную душу? Как долго она будет терпеть, из последних сил сдерживать слезы и ждать, когда пройдет ненависть и злость на всех мужчин в мире?

А этот американец… Он опытный психолог. Ему ничего не стоило обмануть наивную в своих надеждах дурочку. Мишель почувствовала себя зверьком, попавшим в ловко расставленный капкан. Ее любовью воспользовались и выбросили за дальнейшей ненадобностью. Митчелл, должно быть, теперь лишь посмеивается. Она безоглядно верила его словам, но гораздо красноречивее за человека говорят поступки. Все мужчины – подлецы. И почему она забыла об этом? Ведь жила до сих пор спокойно, никого не любила. Зачем, зачем судьба послала ей такое тяжкое испытание? Неужели она не заслужила настоящего счастья, подлинных чувств, надежного, преданного мужчину рядом?

Хватит! Жалеть себя смерти подобно. Мишель вспомнила слова матери о том, что у сильной женщины есть внутренний стержень. Она не позволит сломить его какому-то самодовольному американцу. Пусть сердце обливается кровью, но снаружи больше никто не увидит ее страданий. Мари – исключение, они вместе придумают план мести. Мишель не позволит так с собой обращаться. Митчелл не будет свидетелем ее страданий. Лучше пусть он сам почувствует себя обманутым.

Она быстро привела себя в порядок, вновь накрасилась и отправилась на поиски Мари. Подруга хозяйничала на кухне. Увидев Мишель без малейших признаков недавнего отчаяния, она недоуменно спросила:

– Что с тобой?

– Я не намерена больше страдать, – спокойно пояснила Мишель. – У меня появился план действий, но нужна твоя помощь.

– Конечно, я к твоим услугам.

– Отлично. Помоги мне найти парня, который захочет со мной встречаться.

– Тут искать нечего. Или ты забыла, что я рассказывала о Люке?

– Честно говоря, вылетело из головы. Мари, как ты думаешь, я правильно поступаю?

– Если не собираешься женить на себе парня без любви, то в этом нет ничего страшного. В конце концов, он поможет тебе развеяться, почувствовать свою привлекательность.

– Мне все мужчины сейчас противны. – Мишель поморщилась, словно от приступа боли.

– Не надо сравнивать. Среди женщин тоже встречаются порядочные стервы. В данном случае, я думаю, причина кроется в различии менталитетов. Американцы более прагматичны и циничны, чем европейцы. Возможно, у них в порядке вещей провести ночь с девушкой и на следующий день забыть о ней.

– Ерунда. Ты хочешь сказать, что их женщины нормально реагируют на такое отношение? Это чистой воды унижение, пренебрежение, называй как хочешь, но недостойное поведение со стороны мужчины.

Все время, пока они разговаривали, Мари мыла посуду. Закончив, она набрала в ладони воды и стала обливать Мишель. Та тоже не осталась в долгу, вооружившись кружкой с водой. Девушки сразу забыли о своей серьезной беседе, с визгом бегали друг от друга по квартире, смеялись.

– Напрасно прячешься, – объявила Мари, блуждая по квартире в поисках притаившейся подруги, – я просто обязана сделать тебе мокрую укладку для свидания.

В этот момент Мишель выскочила из-за кресла и в ответ на испуганный вскрик соседки показала ей пустую кружку:

– У меня закончились боеприпасы.

– Мы с тобой похожи на каких-то болотных русалок, – констатировала Мари.

– Я все равно тебя обожаю, неугомонная выдумщица! Кто еще способен рассмешить девушку, переживающую личную драму?

Они обнялись, словно две сестры.

– Мишель, мы с тобой все преодолеем. Ты сильная, никогда не забывай об этом.

– Моя сила в твоей поддержке.

– Я все-таки советую тебе позвонить Люку. Он хороший парень. Согласна, немного простоват, зауряден, но его симпатия искренняя.

– Сдаюсь. Ты меня убедила.

Мишель набрала номер. Она не думала над тем, что собирается говорить. Просто поздоровалась, услышав его голос в телефонной трубке.

– Рад тебя слышать, – немного растерянно отозвался Люк.

– У меня были неотложные дела, из-за которых пришлось пропустить твою вечеринку.

– Мари мне говорила. Неужели мы так и не увидимся?

Вот он, поворотный момент. Не нужно ничего придумывать, когда парень сам заинтересован в отношениях.

– Сегодня я свободна, – невинным голосом сообщила Мишель.

Она удивлялась тому, как легко получается флиртовать. Хотя, безусловно, все дело в актерском опыте. На сцене ей приходилось перевоплощаться гораздо глубже. Сейчас получалось что-то подобное, только спектакль был рассчитан на одного-единственного зрителя – Митчелла.

– Давай сходим куда-нибудь, – тут же среагировал Люк.

– Я согласна. Заходи ко мне через час. Мари во время разговора сидела рядом, и, судя по выражению ее лица, она одобрила старания подруги.

– Ты поможешь мне собраться? – обратилась к ней Мишель. – Я хотела бы одолжить у тебя пару вещей.

– Тогда пойдем в мою комнату. Незадолго до прихода Люка девушки вышли в холл, где висело огромное, до пола, зеркало. Мишель едва узнала саму себя. Мари долго колдовала над ее волосами, соорудив игривую прическу с множеством заколок. Естественный, едва заметный макияж, который предпочитала Мишель, был заменен полной боевой раскраской. Яркие тени на веках, переливающиеся румяна на скулах, четкий контур кораллово-красных губ. Общими стараниями они словно нарисовали на лице Мишель другой характер. Ветреная, немного коварная, эгоистичная, самовлюбленная – такая девушка не станет жалеть о подлом любовнике. Он уже забыт спустя три часа после предательства. Мари разрешила надеть ее ультрамодные джинсовые капри и сапожки на тонкой шпильке. В дополнение к этому ансамблю в гардеробе Мишель нашлась короткая кожаная курточка.

– Итак, наша кокетка во всеоружии, – подытожила Мари.

Как нельзя кстати в дверь позвонили. На пороге стоял Люк с орхидеей в специальной коробочке. Увидев Мишель, он немного переменился в лице, но быстро справился с удивлением, даже сделал комплимент:

– Ты потрясающе выглядишь.

– Спасибо, – игриво улыбнулась Мишель. – Я готова идти.

– Это тебе. – Люк протянул ей цветок.

– Очень красивый. Пожалуй, я оставлю его дома.

– Давай, отнесу в твою комнату, – предложила Мари, все это время наблюдавшая за ними. – Желаю вам хорошо провести время.

Уже спускаясь по лестнице, Мишель подумала, что ее подруге действительно нравится Люк. И если бы она, Мишель, не стояла между ними, могла получиться отличная пара.

– Куда пойдем? – спросил ее кавалер, предупредительно раскрывая над головой девушки зонт, так как на улице не прекращался дождь.

– Я хочу немного погулять, – соврала Мишель.

– В такую ужасную погоду?

– По-моему, замечательная погода. К тому же мы и так постоянно сидим в четырех стенах в университете. Нужно дышать свежим воздухом!

– Если ты настаиваешь… – неуверенно согласился Люк.

– Да, настаиваю. Здесь недалеко есть очень милый парк, я люблю там гулять.

Они пошли вдоль улицы, прохожих им встречалось немного. Мишель старалась приободрить себя, заставить думать о мести. Она пробовала представить, какое лицо будет у Митчелла, когда он увидит их в аллее. Вот наконец показались знакомые деревья, каблуки звонко застучали по вымощенной камнем дорожке, фонари еще не горели. С какими чувствами она гуляла здесь вчера? Мишель вспоминала это с трудом, словно те события относились к далекому прошлому. Тогда было смятение, какой-то безотчетный страх и смутная надежда на счастье. Когда они с Люком дошли до места, где Митчелл окликнул ее, на глаза Мишель вновь навернулись слезы. Она сдерживала их из последних сил. Чтобы хоть немного отвлечься от грустных мыслей, Мишель первая завела разговор:

– Как прошла вчерашняя вечеринка?

– Здорово! – живо отозвался Люк. – Мы устроили прикольное соревнование между парнями и девчонками. Они должны были…

Все. Дальше она просто не могла слушать. Они словно с разных планет. Люку никогда не понять ее отношения к жизни.

– Правда, хорошая идея? – снова вклинился он в мысли Мишель.

– Ты уже устраивал что-то подобное?

– Конечно, помнишь, на прошлое Рождество…

Она кивала, улыбалась, пыталась изобразить заинтересованность. Но для Люка, кажется, не стоило даже особо стараться. Он смотрел на Мишель и как будто сквозь нее. Ему безмерно нравилось рассказывать про себя, хвалиться своими достижениями.

– Я обязательно познакомлю тебя с моими лучшими друзьями. Ты им понравишься.

Представишь завоеванный трофей на суд зрителей, с горькой усмешкой подумала Мишель. Она сочла за лучшее не смотреть в сторону своего спутника. Он все равно этого не заметит. Для Люка есть только Люк, его жизнь, проблемы, интересы. А девушка… Какой должна быть его подруга? Красивой, разумеется, чтобы вызывать зависть у друзей, в остальном все неважно – чем занимается и что любит. Он хочет занять главное место в жизни другого человека, при этом сохраняя за собой право не отвечать такими же пылкими чувствами.

– Красивый парк. – Люк довольно улыбался. – Тебе не холодно?

Мишель отвлеклась от разглядывания пуговиц на своей куртке.

– Нет-нет, я в полном порядке.

– А я рассказывал тебе, как в прошлом семестре на лекции…

Он всеми силами старается понравиться, выставить себя в выгодном свете, подумала Мишель. Нет, это вполне нормально, но все-таки… нельзя же настолько игнорировать реакцию своей спутницы. Интересно, Люк заметит, если она вдруг уйдет?

Тем временем они дошли до довольно широкой лужи. Люк тут же галантно предложил Мишель руку. Она протянула ладонь, пальцы мелко дрожали. Сжав их в своей руке, он помог преодолеть непроходимый участок. Случайное прикосновение не задело струн ее души. Удивительно, но вчера эта мелочь помогла незаметно, играючи перешагнуть пропасть. Мишель вдруг задумалась над тем, почему одни люди вызывают в нас желание броситься в омут с головой, несмотря ни на какие преграды, а другие оставляют равнодушными, даже находясь поблизости. Какая алхимия управляет нашими чувствами? Она была бы рада полюбить Люка, обрести наконец тихую заводь в бурном море жизни, но… Ее предназначение – страдать от последствий всего одной ошибки. Слишком дорогая цена за единственную оплошность. Неожиданная, как будто случайная минутная слабость обернулась горьким разочарованием. Если бы они не пошли к нему домой, если бы она не поддалась вчера искушению… Ей казалось, что она может управлять собой, а сама оказалась игрушкой в руках опытного соблазнителя.

Аллея скоро заканчивалась, а Митчелл так им и не встретился. Конечно, вряд ли он огорчится так же сильно, увидев ее с другим мужчиной. Ему, возможно, даже будет безразлично или забавно. Неважно. Мишель хотела оправдаться в первую очередь перед самой собой. У них еще будут лекции, и она воспользуется ими, чтобы не позволить американцу записать ее в список своих трофеев. Сколько таких приключений у него было? Сколько девушек слушали грустный рассказ о разводе и верили, строили планы на будущее, летали на крыльях любви? Только за все наступает расплата…

Мишель попробовала представить себя на месте жены Митчелла. Знает ли она что-нибудь, подозревает или закрывает глаза, или, подобно многим другим женщинам, безоговорочно верит его клятвам? В любом случае ее участи не стоит завидовать. Если мужчина с легкостью предает других, когда-нибудь он сделает больно даже самому близкому человеку.

– Мишель! Почему ты молчишь? – Это Люк наконец обратил на нее внимание.

– Извини, я задумалась.

– Я предлагаю тебе сходить в кино.

– А что показывают?

– Ты разве не слышала? Это новый блокбастер с навороченными спецэффектами, графикой, анимацией, голливудские суперзвезды в главных ролях.

– Достаточно, Люк. Я едва ли поняла половину твоих слов, но все равно согласна.

– Я сейчас объясню, в чем разница между простым фильмом и объемным изображением. На самом деле это очень просто. Представь, например…

Люк снова отвлекся. Минуту назад казалось, что появился какой-то проблеск внимания, но он быстро исчез. Мишель не слишком огорчило это обстоятельство. Она хорошо знала подобный тип мужчин, их встречается довольно много. Стратегия поведения, ухаживание, внимание – все однотипно и вполне предсказуемо. Сейчас он учтив, заботлив, старается понравиться. Но иллюзия растает, как утренний туман, едва девушка привяжется к нему. Мишель вовсе не считала, что такие представители противоположного пола не умеют любить. Любовь у каждого разная, не похожая на чужую, но у их чувств есть одна общая черта – желание подавить партнершу своим авторитетом. Люк по своей природе собственник, не терпящий никаких возражений. Его подруга жизни должна уметь подчиняться и видеть в нем смысл существования. Конечно, кому-то такой тип отношений вполне подходит, но не Мишель. Она не собиралась тешить чужое самолюбие. Ее воспитали совсем по-другому. Жена Люка должна забыть о карьере, подавить в себе желание самоутвердиться. В таком браке мужчина реализуется полностью, но только вследствие того, что восхищение им со стороны его жены – главный для него стимул в стремлении добиться успеха. Нет, Люку нужна более покладистая девушка. Вот, например, Мари – отличная партия. Они идеально подходят друг другу. Ее подруга вовсе не против, чтобы ею руководили. Она до сих пор во многих вопросах подчиняется воле родителей. А когда Мари влюблена, это похоже на эмоции восторженного ребёнка, получившего заветную игрушку. Люк обязательно найдет свое счастье, тем более не нужно далеко ходить за ним. Это произойдет очень скоро, но не сейчас, Надо использовать предоставленный шанс. После выходных у них будет лекция с Митчеллом. Вот ее звездный час. Она приложит все усилия, весь свой актерский талант, которым он так восхищался. Никто в огромной аудитории не посмеет усомниться в ее чувствах к Люку. Все будет безупречно. А пока нужно дотерпеть до понедельника, всячески стараться поддерживать его интерес к своей персоне.

– Пойдем домой, – предложила Мишель, потеряв всякую надежду встретить Митчелла.

– Как хочешь. Вообще-то погода отвратительная, мы, пожалуй, еще долго продержались.

– Просто с тобой очень интересно, на остальное перестаешь обращать внимание.

Люк расплылся в довольной улыбке. Лесть действовала на него безотказно. Он снова начал что-то рассказывать, с еще большим воодушевлением. Мишель уже не беспокоилась насчет того, как она заставит парня потерять к себе всякий интерес. Ответ напрашивался сам собой: побольше критики и полное пренебрежение к похвале. Люк долго не выдержит. Его отношения с женщинами подчинены борьбе за восхищение слишком сильно, и вряд ли она поколеблет эту его установку.

Они зашли в подъезд и поднялись по лестнице. Когда Мишель уже собиралась нажать на кнопку дверного звонка, Люк внезапно остановил ее. Без лишних слов он наклонился для поцелуя. Она могла отвернуться, чего ей очень хотелось, но из последних сил сдержалась. Его поцелуй был нежным, приятным. Мишель не испытала отвращения, как, впрочем, и особого восторга. Она восприняла это как долг, обязанность в оплату за помощь, которую Люк окажет в понедельник.

– Спасибо за великолепное свидание, – сказала она, ненавязчиво отстраняясь от слишком затянувшегося поцелуя.

– Я рад, что мы смогли наконец встретиться, поговорить.

– Да, здорово получилось. Теперь пойду готовиться к занятиям.

– Но завтра выходные!

Мишель кокетливо пожала плечами, изображая забывчивость. Увы, попытка избавиться от назойливого кавалера не удалась. К еще большему огорчению, дверь их квартиры распахнулась и в беседу вступила Мари.

– Я увидела вас в окно, – объяснила она, – и хотела пригласить Люка на чай.

– Очень жаль, – попыталась вмешаться Мишель, – ты забыла, что у нас пустой холодильник.

– Ничего подобного. Я сходила в магазин.

– Тогда другое дело.

Мари словно не заметила раздражения подруги. Она помогла Люку снять куртку, потом устроила ему небольшую экскурсию по квартире, которую закончила на кухне. Мишель смотрела на них со стороны, она не возражала против того, чтобы поделиться частью внимания Люка с подругой. Все-таки он довольно симпатичный парень. Может, даже самый приятный на их факультете. Любая девушка мечтает заинтересовать такого парня. У него очень романтичная внешность: вьющиеся русые волосы, серо-стальные глаза, смуглая кожа и атлетичное телосложение. Он словно сошел с красивой картинки в иллюстрированной книжке о древнегреческих героях. И не хватает только лаврового венка победителя на голове. Но Люк не волнует ее. Мишель это огорчало и радовало одновременно. Она заглянула в свою комнату, чтобы переодеться. Наряд куклы Барби порядком ей надоел.

На кухне шла оживленная беседа. Вернее, монолог в исполнении Люка, изредка прерываемый восхищенными возгласами Мари. Они сидели друг против друга и так увлеклись, что не сразу заметили появление Мишель. Она подошла к окну. В их квартире ей больше всего нравились именно окна. Огромные, почти во всю высоту комнаты, они визуально увеличивали небольшое пространство помещения и давали много света. Через них Мишель словно ощущала свою связь с внешним миром. А так проще преодолевать трудности. Хуже, когда человек старается отгородиться от всего, ищет спасения в квартире, как устрица в раковине. Трудно, даже безмерно тяжело возвращаться к нормальной жизни после такого затворничества. Мишель испытала это на себе несколько лет назад, когда разочаровалась в первой любви. И с тех пор при любых неурядицах заставляла себя держаться на виду, общаться, учиться. Если бы они с Люком не пошли сегодня гулять, она весь вечер проплакала бы над своей несчастной судьбой. А так ей просто больно, но эту боль можно научиться терпеть.

– Мишель, садись к нам, – позвала Мари. – Люк знает просто уморительные анекдоты.

– Вы меня извините, но я немного устала. Лучше сварю себе кофе.

– Давай я помогу тебе.

– Нет-нет, из тебя сейчас гораздо более интересный собеседник. Не хочу заставлять нашего гостя скучать.

– Как скажешь. Но смотри – уведу у тебя парня, – полушутя-полусерьезно заметила Мари, чем вызвала у подруги и ее кавалера улыбки.

Мишель налила в чашку горячий кофе и присела на невысокий диван, чуть поодаль от обеденного стола. Люк и Мари обращались к ней несколько раз, но больше общались между собой. Они действительно могли стать идеальной парой. Ничего, пусть узнают друг друга поближе, потом им легче будет завести более серьезные отношения. На Мишель снизошло какое-то приятное умиротворение. Она недаром считала кухню самой лучшей комнатой в квартире. Здесь все дышало уютом, спокойствием. Нежные пастельные тона обоев, мебель из светлого ореха приятно радовали глаз. Слева у входа стоял диван, обтянутый искусственным мехом, на котором Мишель в данный момент удобно расположилась. Никаких ярких деталей, кричащих аксессуаров вроде кислотно-оранжевого фартука или абстрактной картины на стене. Все такое легкое, невесомое. Над головой в виде замысловатого узора развешаны лампочки, вмонтированные в подвесной потолок в форме правильного восьмиугольника. Под ногами лежит мягкий неброский ковролин, по которому можно ступать практически бесшумно. Но самым главным достоинством комнаты, помимо окон, Мишель считала планировку, согласно которой кухня с плитой, холодильником и различными шкафчиками находилась на небольшом возвышении, а стол с диваном располагались немного ниже. Такое разделение было не просто красиво, но и удобно, практично. Квартира им не принадлежала, и менять что-либо в ней они все равно не имели права. Однако кухня по-настоящему соответствовала вкусу Мишель.

Когда на улице зажглись первые фонари, Люк засобирался домой. Мари осталась мыть посуду, и Мишель одна провожала своего поклонника.

– Когда мы снова увидимся? – спросил он.

– На выходные у меня много работы, – соврала она. – Заходи за мной в понедельник и пойдем вместе на лекцию по психологии.

– Ладно, приду. Только не проспи. Я позвоню тебе.

– Хорошо. Тогда до встречи.

Люк снова попытался поцеловать ее, но Мишель опередила его, по-дружески чмокнув в щеку. Судя по выражению его лица, он ушел хоть и несколько озадаченным, но полным энтузиазма.

Из кухни выглянула Мари и с грустью спросила:

– Уже ушел?

– Если бы не твои старания, – недовольно заметила Мишель, – он ушел бы намного раньше. Нет, она, видите ли, накупила всего к чаю!

– А ты совсем не ценишь того, что имеешь. Я бы ничего не пожалела за внимание такого парня!

– Не волнуйся, наши отношения долго не протянут.

– Мишель, почему ты так говоришь?

– Сегодня я надеялась встретить Митчелла в аллее, но он не появился. Поэтому возмездие переносится на лекцию по психологии в понедельник.

– Что все это значит?

– Я покажу нашему преподавателю своего парня, с которым мне так же хорошо, как ему с якобы бывшей женой.

– По-моему, блестящая идея! – подхватила Мари. – Только обязательно сядьте на первый ряд, поближе к нему.

– Конечно. А ты не переживай. Мы с Люком совершенно не подходим друг другу. Я поняла это сегодня во время прогулки. Чтобы он пришел к аналогичному выводу, понадобится максимум неделя.

– Откуда такая уверенность?

– У меня есть особая тактика поведения. – Мишель хитро улыбнулась. – В общем, твой с ним союз я считаю более удачным.

Услышав слова подруги, Мари бросилась ей на шею, радостно причитая:

– Спасибо! Спасибо, что не стала морочить ему голову. Я действительно люблю Люка и обязательно сделаю его счастливым.

– Как раз этого я от тебя жду. Не подкачай.

– Мне с ним очень интересно. Он умный, красивый, внимательный…

Мари раскинула руки в стороны, подняла голову вверх и закружилась вдоль небольшого пространства коридора, что-то напевая. Потом вдруг, словно вспомнив о чем-то важном, остановилась и посмотрела на Мишель.

– Ты не сказала, как заставишь Люка потерять к тебе интерес.

– Очень просто: собираюсь указывать на его недостатки и упорно не замечать достоинств.

– Это будет сложно сделать.

– Почему же?

– У такого парня нет недостатков.

Мишель укоризненно покачала головой.

– У вас состояние любовной горячки, мадемуазель Райно.

– Какой верный и точный диагноз! Браво, мадемуазель Бредри!

Они еще немного подурачились, потом вернулись вместе на кухню, чтобы убрать последние следы чаепития. Мишель вновь почувствовала грусть. Все же общение с Люком заставляло ее держать себя в руках. А сейчас накопившееся за эти часы душевное напряжение требовало выхода. Она постаралась выглядеть спокойной, когда желала подруге спокойной ночи.

– Но еще очень рано, – удивилась Мари. – Завтра выходной, можно посмотреть телевизор или просто поболтать.

– Нет, я слишком устала. Ничего не хочу. Сейчас приму душ и лягу.

– Тогда спокойной ночи.

Мишель зашла в свою комнату, но свет зажигать не стала. В темноте виднелись очертания хорошо знакомых предметов, ничего не изменилось в ее комнате за один день. Перемены произошли в ней. Еще вчера она не предполагала в себе столько циничности, расчетливости, мстительности. Что же случилось с доброй миролюбивой девушкой, которая всегда поступает честно? Нет, средневековой дамы с высокими моральными принципами из нее не получится. Главная причина – время, в котором она живет. Бесполезно противостоять современному миру, пытаясь сохранить частичку благородства. Это никому не нужно, за это не будут уважать. Приходится сопротивляться, плести интриги, расставляя людей, словно шахматные фигурки на доске. Да, неприятно, совестливо. Но разве разбитое сердце – не веская причина?

В темноте Мишель сняла спортивный костюм, в котором обычно ходила дома, и направилась в ванную. Мягкие струи приятно скользили по телу, пусть им не под силу снять то колоссальное напряжение, что она испытывает. Вода. Если бы с ней могли уйти все переживания, разрывавшие сердце… Раньше, принимая душ, Мишель предавалась более приятным воспоминаниям. Теперь, оставшись в одиночестве, она постоянно думала о предательстве Митчелла. Так можно сойти с ума.

Выйдя из ванной, она набрала номер телефона родителей. Гудки. Длинные невыносимые гудки в ответ. Именно сейчас, когда ей так необходимо услышать родной голос, через многие километры почувствовать заботу, поддержку. Но никто не подошел к телефону. Скорее всего, они пошли в гости или поужинать в ресторан. Вечером в пятницу и субботу трудно застать кого-нибудь дома. Все отдыхают, встречаются с друзьями, любимыми, просто развлекаются в веселых, шумных компаниях. Они с Мари время от времени выбирались на интересные мероприятия, иногда каждая шла по отдельности в сопровождении своего поклонника. Но чаще по выходным Мишель работала, готовилась к занятиям, просто высыпалась. Она не слишком завидовала тем, кто всю последующую неделю с восторгом рассказывал о своих похождениях. Эта мимолетность, яркие огни дискотек, оглушающая музыка, встречи на одну ночь совсем ей не подходят. Хотя нет, последнее как раз в точку.

На улице снова пошел дождь, капли застучали по стеклу, навевая невыносимую тоску. Мишель с головой забралась под одеяло. Наконец можно дать волю слезам, просто поплакать над своей одинокой любовью. Чем сейчас занят Дэвид? Интересно, он вспомнил о ней хоть один раз за весь день? А если позвонить ему?

Не давая себе опомниться, она дотянулась до телефонной трубки и по памяти набрала номер. Она убеждала себя, что просто послушает знакомый голос, и только. Но ей ответила женщина, судя по голосу, явно разбуженная звонком. Мишель выключила телефон, ругая себя за глупый поступок. Чего она ждала? Дэвид уже давным-давно спит, обнимая во сне другую. Он быстро все забыл.

Скрипнула входная дверь, из-за которой показался едва различимый силуэт Мари.

– Ты еще не спишь? – спросила подруга.

– Никак не могу уснуть, – призналась Мишель.

Темнота надежно скрывала ее заплаканные глаза.

Я заметила, что ты разговариваешь по телефону.

– Да, звонила родителям, но их нет дома.

– Хочешь, приготовлю тебе травяной чай?

– Не надо, спасибо. Лучше иди спать.

– Да, сейчас.

Мари развернулась уходить, но все же добавила:

– Завтра можно пойти на дискотеку. Одним, без Люка.

– Я подумаю. Спокойной ночи.

Мишель не знала, сколько времени еще пролежала, глядя в потолок на причудливый танец теней. Прошел еще один день. Один из самых ужасных дней в ее жизни. Но он позади. Все возможные ошибки она уже совершила, на очереди их исправление. И почему нельзя просто перестать об этом думать?

К счастью, усталость брала свое. Мишель забылась неспокойным сном.

8

В понедельник утром Дэвид шел в университет со странным чувством. Прошли два дня тишины. Мишель так и не позвонила. Конечно, она могла потерять визитку, но остается еще адрес. Найти его дом не составляет особого труда.

– Я абсолютно сбит с толку, – пожаловался шедший рядом Жюльен.

Выходные он провел у Дэвида, разместившись на неудобном диване в гостиной. А утром остальные обитатели дома выслушивали его жалобы вперемешку с ругательствами в адрес мастеров, сотворивших настолько некомфортную мебель. При этом с самого начала Жюльен категорически не соглашался, чтобы друг уступил ему свою комнату. На самом деле причиной беспокойного сна для изгнанного мужа стали тщетные попытки заслужить прощение. Он развернул бурную деятельность по взятию неприступного бастиона по имени Катрин. В ход пошли все возможные и уместные по этому случаю способы. Жюльен успел стать постоянным клиентом ближайшего цветочного магазина, заработав скидку на год вперед. Не помогло. Далее его стараниями Катрин пополнила свой парфюмерно-косметический запас, коллекцию ювелирных украшений и домашней утвари. Но все равно устояла. Бедная, она не подозревала, на что еще способен отчаявшийся муж.

В течение трех часов ее слух, а заодно и слух всей округи, услаждало нестройное пение Жюльена с каким-то наспех найденным оркестром. По его мнению, именно спешка сыграла в данном случае отрицательную роль, потому что под неумелый аккомпанемент и фальшивое пение любая женщина посчитала бы оскорбительным выйти на балкон. Тем более изысканная и утонченная Катрин. Последней попыткой за два дня стало показательное покаяние, когда Жюльен смиренно простоял на крыльце собственного дома на коленях в течение двух часов. Ему, конечно, было не так уж плохо. Близнецы выносили отцу горячего чая, подкармливали его шоколадками и булочками, украденными с кухни. Но потом Катрин, очевидно, заметила пропажу, отругала детей и не выпустила их больше из дому. Естественно, в холодный весенний вечер без их поддержки несчастный продержался недолго.

– Должны же быть способы растопить ее сердце, – не унимался Жюльен. – Наверное, я просто использовал не самые удачные.

– Лучшее, что ты можешь сделать, это подождать. Катрин немного остынет и в один прекрасный день сама тебя позовет.

– Нет, я не собираюсь смиряться с таким положением вещей! Она еще услышит обо мне не раз и не два. Можно послать извинительное письмо или подговорить нашу помощницу по хозяйству на диверсию. Например, испортить водопроводный кран.

– Брось, Катрин просто вызовет мастера. К тому же женщина всегда принимает сторону другой женщины. А ты рискуешь получить двойную порцию критики за попытку сговора.

Дэвид искренне хотел помочь другу помириться с женой, но собственные проблемы не давали ему сосредоточиться на чем-то еще. Означает ли поведение Мишель нежелание продолжать какие-либо отношения? Или он слишком рано беспокоится? К счастью, сейчас у нее лекция. Потом они смогут поговорить.

Возле главного входа как всегда толпилось множество студентов. Кто-то курил, кто-то просто убивал время перед занятиями, общаясь с друзьями. Среди множества лиц не так-то легко сориентироваться. Но неожиданно прямо перед собой, на нижних ступеньках лестницы, Дэвид увидел ее. Мишель была непохожа на саму себя: короткая дерзкая юбка, сапоги на высоком каблуке, даже поза, в которой она стояла, не оставляла и намека на прежнюю сдержанность. Эти мелочи так удивили его, что Дэвид не сразу обратил внимание на самое главное – рядом с ней находился какой-то парень. Он крепко сжимал ее руку в своей, и, похоже, Мишель это очень нравилось.

– Ну и дела! – удивленно воскликнул Жюльен, который тоже успел оценить ситуацию.

У Дэвида же просто не нашлось слов. Он все смотрел на Мишель, надеясь, что она заметит его присутствие. Но ее вниманием целиком завладел кавалер. Кажется, он учился вместе с Мишель. Дэвид попытался вспомнить его имя. Вроде бы Люк.

– Ты уверен, что рассказывал мне именно про эту девушку? – снова заговорил Жюльен, когда они вошли в университет. – Она не производит впечатления безумно влюбленной.

– Я поражен не меньше тебя.

– С твоих слов у нее столько чувств к тебе. Интересно, куда все исчезло?

– Не знаю. У меня сейчас тоже нет ответов, только одни вопросы.

– Ладно. Не принимай поспешных решений. До встречи.

Они разошлись по аудиториям. Дэвид стал раскладывать вещи на преподавательском столе, краем глаза поглядывая на дверь. Наконец за минуту до начала она пришла. По-прежнему с Люком. Ни единого взгляда в его сторону, ни слов официального приветствия. Словно в этом помещении Дэвида не было. Они сели на первый ряд, как раз напротив кафедры.

Началась лекция. Он изо всех сил старался смотреть только в свой заранее приготовленный текст, но вновь и вновь поднимал глаза на пару напротив. Мишель сняла куртку и осталась в легкой кофте с глубоким вырезом, в который этот Люк постоянно пялился. А она, как будто нарочно, что-то шептала, низко склонившись к нему. Дэвид начал ошибаться, пару раз повторял одно и то же, не мог сосредоточиться на вопросах, возникавших у студентов по ходу объяснения. Он пробовал записывать некоторые понятия на доске, но руки не слушались.

Ее лицо стояло перед глазами. Эта вызывающая одежда, яркий макияж, развязное поведение совсем не подходят той Мишель, которую Дэвид успел полюбить. С первого ряда доносился приглушенный смех. Он видел, что даже на лекции Люк держал ее за руку. Пытка Дэвида все продолжалась. Казалось, ей не будет конца. Не может быть, мысленно повторял себе Дэвид. Я просто вижу сон, кошмар. Сейчас запищит будильник – и все исчезнет. Мы снова будем вместе.

Но Мишель по-прежнему заигрывала на его глазах с другим мужчиной. Наконец занятие закончилось. Дэвид хотел поговорить с ней. Только она не задержалась ни на минуту, стремительно вышла вместе с остальными из аудитории. Он смотрел на хрупкий силуэт, исчезающий в толпе, и ему казалось, что вместе с ним ускользает его надежда на почти уже свершившееся счастье.

И все же оставалось желание узнать правду, понять причину ее поведения. Дэвид хотел посмотреть в бездонные голубые глаза, чтобы получить объяснение или избавиться от последних надежд. На перемене он узнал, когда у Мишель заканчиваются занятия. Получалось, что она уходила из университета в одно время с ним. Отлично, он подождет у выхода.

Мишель появилась вовремя. И с ней снова был Люк. Сегодня они, кажется, не расставались ни на минуту. Удивительно, но она сама направилась к Дэвиду. Поравнявшись с ним, заговорила сухим официальным тоном:

– Добрый день, мистер Митчелл. Я хочу вернуть вам долг и еще раз поблагодарить за то, что спасли мне жизнь.

Мишель протянула ему конверт, который обескураженный Дэвид, не заглянув в него, чисто механически положил в карман пиджака. Он совсем ничего не понимал и не знал, что сказать. Но они как будто ждали реплики с его стороны. Нужно собраться с духом.

– Не стоит, я просто оказался рядом, – произнес наконец Дэвид.

– Нет, что вы. Как раз стоит, – с издевательской вежливостью продолжила Мишель. – Правда, Люк?

– Да, большое вам спасибо, – вмешался в разговор ее спутник.

– Когда я рассказала обо всем своей маме, она очень вами восхищалась. И просила передать вам ее искреннюю признательность.

Дэвид только кивал в ответ на их реплики.

– Извините, нам пора идти. До свидания, – попрощалась она.

– До свидания, – эхом отозвался он.

– Ты где-то ошибся, – прозвучал рядом голос Жюльена. – Я все слышал, и мне это не понравилось. Девушка словно бросает тебе вызов. Впрочем, не знаю.

– Глаза, ее глаза, – завороженно проговорил Дэвид.

– Ты о чем?

– Мишель ни разу не посмотрела на меня. Мы не обменялись ни единым взглядом.

– Наверное, она чувствует себя неловко в твоем присутствии. Не вижу в этом ничего странного. После всего, что между вами произошло, ей просто стыдно.

– Да, ты прав.

– В любом случае ее поведение очень странное. Должна быть какая-то причина.

– Нет, – Дэвид покачал головой, – Мишель просто не хочет продолжать отношения со мной. И ее поведение можно понять. Зачем связывать свою жизнь с взрослым мужчиной, имеющим за плечами отрицательный семейный опыт, когда вокруг полно сверстников? За два дня она оценила ситуацию и приняла решение.

– Ты не собираешься ничего предпринимать?

– Разве стоит? Не хочу усложнять чужую жизнь.

Второй раз его оставляет любимая. Уходит поспешно, внезапно, когда счастье казалось таким возможным. Что он делает не так? Казалось, судьба подарила шанс начать жизнь с чистого листа, но это был обман. Мишель вычеркнула их любовь из своей жизни. Она молода, полна энергии, ей будет легко все забыть. А он больше не хотел влюбляться. Он позволил себе еще одну попытку, снова обернувшуюся крахом. Хватит. Если его участь – одиночество, нужно принять ее и перестать плыть против течения.

– Я отправляюсь воплощать в жизнь очередной дерзкий план по возвращению в семью.

– Желаю удачи. – Дэвид похлопал друга по плечу. – У меня же в ближайших планах вечер в обществе Элизабет.

– Если вы собираетесь жаловаться друг другу, то я попрошу Катрин повторить для тебя массаж полотенцем. – В голосе Жюльена прозвучало предостережение.

– Будь спокоен, мы просто посмотрим телевизор. Вернее, я займусь синхронным переводом передач для своей бывшей жены. Она не намерена учить французский. Ну что, идем? Куда ты сегодня направишься?

– Так, в одно замечательное местечко, – туманно объяснил Жюльен. Потом, сделав несколько шагов, остановился и выразительно хлопнул себя по лбу. – Я забыл в преподавательской кредитную карточку! Извини, придется вернуться. Можешь меня не ждать.

– Хорошо. До скорого, – ответил Дэвид. Он был настолько расстроен, что не обратил внимания на странное поведение друга и мистическую пропажу кредитки.

Жюльен спрятался за колонной, наблюдая за удалявшимся Дэвидом. У него только минуту назад созрел план действий, требующий мгновенного осуществления, вот и пришлось импровизировать по ходу дела. Стрелка часов приблизилась к цифре два. Так… она должна скоро появиться. Жюльен неожиданно для самого себя вспомнил о подруге Мишель. Эта студентка ему импонировала давно. У Мари был живой, веселый нрав, легкое отношение к жизни, задор. Они оба от души повеселились, когда в прошлом семестре встретились на экзамене. С тех пор Жюльен очень хорошо относился к ней. Недавно он видел ее на факультативных занятиях по истории искусства, которые проходили как раз в понедельник. И у него появилась замечательная возможность расспросить подругу Мишель. Она наверняка знает все в подробностях. Остается убедить ее сказать правду.

Мари вышла из университета одна, выглядела сосредоточенной и унылой. Когда Жюльен резко преградил ей дорогу, она немного испугалась.

– Мистер Этьен! – удивленно воскликнула Мари. – Откуда вы появились?

– Из воздуха конечно же. Разве на экзамене мы не пришли к выводу, что я обладаю сверхъестественными способностями?

– Только одной – заставлять всех вокруг беспрерывно смеяться.

– Сейчас я не собираюсь тебя веселить. Расскажи лучше, что происходит с твоей подругой Мишель?

Мари недовольно нахмурилась:

– Вас мистер Митчелл просил узнать?

– Нет, я просто хочу ему помочь. Между ними случилось какое-то недоразумение.

– Да? А вы видели это недоразумение? – возмутилась Мари, но, спохватившись, умолкла.

– Ты о чем? Я не понимаю твоих намеков.

– Извините, мистер Этьен, у меня нет к вам никаких претензий. Наоборот, я вас очень уважаю и считаю одним из лучших преподавателей. Но поймите, я не могу предать Мишель. Мы с вами оба хотим помочь нашим друзьям.

– Ты права, Мари. Не нужно выдавать чужих секретов. Я прошу только сделать незаметный намек, сказать несколько случайных слов. Если я не догадаюсь, сам буду виноват.

Мари на мгновение задумалась, потом медленно кивнула.

– Хорошо, только из почтения к вам. Но учтите, мой намек очень сложно разгадать.

– Не важно, говори.

– Мы с Мишель случайно видели одну сцену и сделали определенные выводы.

– Какую сцену? Что за выводы? – не понял Жюльен.

– Вы часто грешите подобными вещами, – бросила Мари на прощание и быстро побежала вниз по ступенькам.

Эта странная игра в шарады озадачила Жюльена. И самое ужасное – ему не с кем было посоветоваться, он даже не мог расспросить Дэвида, что такое могли видеть девушки. Тупик. Думать, думать. Чем грешат мужчины? Выпивка, азарт, рукоприкладство… Нет, все не то. Нужно вспомнить Катрин. Какой проступок она никогда не простит? И тут Жюльен понял – измена! Конечно, на это намекала Мари. Они видели Дэвида с другой женщиной. Необходимо срочно поговорить с ним.

– Я провел отличный день, – сказал Люк. Он проводил Мишель до дома и теперь, кажется, рассчитывал на еще одно приглашение на чай.

– У меня жутко болит голова, – пожаловалась девушка. – Наверное, сейчас же лягу отдохнуть. Извини, давай увидимся позже.

– Нет проблем. Я позвоню тебе позже. Не болей.

Люк стремительно приблизился к ней, не давая Мишель очередной возможности избежать поцелуя. На этот раз его губы действовали настойчиво, стремительно. Не так, совсем не так целовал ее Дэвид. Или, может, все дело в чувствах? Когда любишь, всем существом тянешься к человеку, любое прикосновение, не то что поцелуй, обжигает, вызывает сладкую дрожь в ответ, ноги подкашиваются, весь мир отходит на второй план. А сейчас Люк ведет себя как завоеватель, который спешит получить долгожданный трофей. И все же она сумела вырваться из крепких объятий.

– Не надо, пожалуйста, – попросила Мишель. – Прости, я пойду.

Люк успел только крикнуть ей вслед:

– Подожди! Я не хотел тебя обидеть. Прости меня.

– Нет-нет, ты ни в чем не виноват. Спасибо, что проводил. Увидимся позже.

– Как скажешь, – долетели до нее последние слова Люка.

Потом громко хлопнула дверь, ведущая в подъезд. Он, кажется, ушел несколько раздраженным.

В квартире стояла гнетущая тишина. Мишель побежала в свою комнату, на ходу снимая одежду. Она обессиленно упала на кровать и разрыдалась.

Роль легкомысленной девушки, блестяще разыгранная сегодня утром, – непомерно тяжелое бремя. Есть риск увязнуть в этом обмане и уже никогда не выбраться. Вдруг Дэвид из чувства оскорбленного самолюбия проговорится кому-нибудь, пойдут слухи. Люк ведь не виноват, использовать его как пешку в своей игре – слишком жестоко. Она на собственном опыте знает, каково быть обманутой любимым человеком. Все бесполезно. Что толку, если Дэвид Митчелл не выходит у нее из головы, а в сердце продолжает жить любовь, разгораясь день ото дня? Он негодяй, подлец, обманщик, но она любит его вопреки всему. Это пугало и обескураживало одновременно. Неужели ей придется все оставшееся до окончания университета время бороться с собой, украдкой вытирать слезы, изображать роман с Люком, чтобы хоть немного удержать Дэвида на расстоянии? Чтобы не признаться ему во всем, случайно столкнувшись в коридоре или на улице, не опуститься до жалкой роли любовницы, послушной рабыни чужой прихоти. Все возможно, когда человеком владеют столь сильные чувства. Должен быть другой выход. Решено: она уедет, переведется в Цюрих, вернется к родителям и постарается забыть. Да, это наилучший вариант.

– Я дома, – послышался из коридора голос Мари.

Через мгновение она появилась в комнате подруги.

– Мне нужно покинуть Базель, – с ходу заявила Мишель.

К ее удивлению, соседка отреагировала спокойно.

– Делай, как будет лучше. Ко мне сейчас подходил Жюльен Этьен, задавал вопросы о тебе, о ваших отношениях с Митчеллом.

– Ты что-нибудь рассказала?

– Нет, конечно. Понимаешь, я очень уважаю этого преподавателя, поэтому не хотела грубить. Мы честно признались друг другу, что беспокоимся о своих друзьях.

– Это Дэвид его послал! Он не намерен отступать.

– Знаешь, мне тоже так показалось, – подтвердила Мари.

– Я боюсь. Вдруг не смогу устоять перед этим натиском.

Мишель снова расплакалась. Она чувствовала себя все более слабой. Некоторое время подруги сидели обнявшись и молчали. Каждая думала о непростой ситуации, в которой чем-то обязательно придется пожертвовать. Им понадобится хороший план.

– Я предлагаю прибегнуть к верному способу, – нарушила тишину Мари, – использовать семейные обстоятельства.

– Но какие? Я не хочу придумывать всякие ужасы про своих родителей.

– Это не потребуется. Ты просто укажешь в графе «причины» это устойчивое словосочетание – «по семейным обстоятельствам». Поверь, подробности узнавать не станут.

– Тогда я согласна. Но мне снова нужна твоя помощь. – Голос Мишель дрожал от волнения. – Я собираюсь уехать немедленно.

– Зачем так спешить? Оформление документов займет не больше двух недель.

– Нет, это для меня слишком долго. Если не приму решение сейчас, то не соберусь никогда. Даже боюсь представить, что может случиться. Митчелл разбил мне сердце, и в его силах сломать мою жизнь.

– Я поняла. – Мари успокаивающе погладила подругу по волосам. – Оставь мне необходимые документы. Когда все будет готово, привезу их тебе в Цюрих.

– Спасибо. Не знаю, что бы я делала без тебя.

Следующим утром они стояли на перроне, ожидая прибытия поезда. Мишель беспокойно провела ночь. Она допоздна укладывала вещи, часть из которых забирала с собой, а остальные обещала подвезти Мари. Конечно, все будут удивлены столь внезапным отъездом. Особенно Люк. После долгих раздумий Мишель решила написать ему короткое письмо. На этот раз она не хотела врать, просто объяснила, что возвращаться не собирается и никогда не верила в их отношения. Пусть он почувствует себя оскорбленным, тогда быстрее забудет и, возможно, обратит внимание на Мари.

– Извинись за меня перед Люком, – сказала Мишель, глядя в заплаканные глаза подруги. – Желаю тебе обрести с ним счастье.

– Я совсем не думаю о нем сейчас. Ты разве не понимаешь: мы больше не будем сплетничать по вечерам, делиться последними новостями, плакать на плече друг у друга.

– Я обещаю звонить часто-часто, даже рискуя разориться.

– Не представляю, – продолжала Мари, – как приду домой и не услышу твое ворчание из-за того, что я опять не убралась в квартире. Ты одна умеешь меня организовать!

– Я тоже буду очень сильно скучать. Но мы еще увидимся. Приглашаю тебя в Цюрих на летние каникулы.

– Шутишь, – рассмеялась в ответ Мари. – Это я год за годом безуспешно зову вас, мадемуазель Бредри, к себе в гости.

– Обещаю на этот раз приехать к тебе летом. И еще – я оставила на кухне деньги за аренду в этом месяце.

– Но ты не должна, прошла только одна неделя!

– Нет, я так хочу. У тебя будет время поискать себе хорошую соседку.

– Никто не заменит моей лучшей подруги.

Их диалог прервался, потому что у платформы остановился поезд. Мишель на прощание крепко обняла подругу и зашла в вагон.

Она устроилась поудобнее у окна. Ей хотелось посмотреть на город в последний раз. Студенческие годы – незабываемые, полные свободы и ощущения бесконечного праздника жизни – навсегда останутся связаны с Базелем. Пусть сейчас слезы на глазах и боль в душе, но были счастливые моменты, встречи с хорошими людьми. Мишель ничуть не жалела, что уехала учиться в другой город. Это полезный опыт, и он обязательно пригодится в будущем. И даже ошибки – они тоже могут быть полезны, если, конечно, они не непоправимы. Нельзя научиться осторожности у других. Она обожглась, но вовремя опомнилась. Со временем вдали от Дэвида ей, возможно, удастся его забыть, понять, в какой-то степени простить. Они больше никогда не встретятся.

Мишель прижала ладонь к стеклу, словно хотела впитать в себя атмосферу утреннего Базеля, в котором разбилось ее сердце. Милая квартира, аллея перед университетом, средневековые здания остались где-то вдали. Поезд набирал скорость. Снова, как и вчера, пошел дождь. Город словно провожал ее тихими слезами умиления, ветер качал деревья, и они махали ей на прощание голыми ветками. Она будет помнить и обязательно вернется сюда. Когда-нибудь.

9

Утро выдалось пасмурное. Небо заволокли тучи, словно кто-то завесил его огромным куском серого драпа. Дэвид поднялся рано. Солнце едва проглядывало сквозь предрассветные сумерки. Но Дэвиду все нравилось этим утром: и хмурое небо, и болезненное, чуть живое светило. Потому что это утро было полно надежд. Вчера Жюльен рассказал ему о разговоре с Мари. Теперь все стало на свои места: Мишель увидела его в университете с бывшей женой и, вероятно, Бог весть что подумала. Но это поправимо. Все можно объяснить. Элизабет наверняка помирится с Майклом – кстати, ему бы уже давно пора приехать. Когда Дэвид звонил ему на днях, тот был крайне расстроен. Скорее всего, какие-то неувязки с билетами. Дэвид сам уезжал в том году в Швейцарию почти в это же время. Может, месяцем позже. Начался туристический сезон. Фирмы скупают места целыми самолетами. А попасть в Швейцарию без туристической путевки очень сложно, если заранее не готовы документы для въезда в страну.

Элизабет, к счастью, не собиралась никуда съезжать, хотя это и стоило Дэвиду некоторых усилий. За два дня она уже дважды пыталась переселиться в гостиницу. Ей уехать из Америки было куда проще, чем Майклу. Она актриса. У нее всегда готовы документы для любых поездок. Она прилетела к Дэвиду в порыве обиды, захлестнувших чувств. Уже на следующий день, однако, пришла в себя и тут только поняла, как эгоистично поступила. В момент расстройства Элизабет думала только о себе, чувства Дэвида отошли на второй план. Поняв свою оплошность, она принялась извиняться и порывалась перебраться в гостиницу. Конечно, он ее не пустил.

Его любовь к Элизабет изжила себя окончательно, вместо нее, несмотря на драматический финал, в его сердце поселилась дружба. Искренняя, без сожалений и сомнений. Элизабет стала другой, похожей на Жюльена. Те же чувства Дэвид теперь испытывал и к Майклу. Хорошие люди, общение с которыми доставляет удовольствие. Даже воспоминания о разводе перестали для него быть болезненными. Все это ушло в прошлое; переболело, изжилось, перекипело. Выгоревшая под палящими лучами солнца равнина снова распустилась всеми цветами и ароматами луговых трав. Поэтому Дэвид никуда не пустил Элизабет. Жюльена уговаривать не пришлось. Места в доме было достаточно. Два этажа по четыре комнаты каждый. Дэвид, приехав в Швейцарию, хотел снимать что-нибудь крохотное. Но ничего меньше этого дома не нашлось. Он не пользовался большинством комнат. Дом был меблированный, с чехлами на диванах, кроватях, столах и даже тумбочках. Дэвид прожил в доме не один месяц, но так и не удосужился их снять. До того ли ему было?

За выходные дом преобразился. Стал, можно сказать, более обжитым. Элизабет всюду навела порядок, разложила вещи, которые, как и в кабинете, стояли в комнатах в коробках, расставила книги, вытерла всюду пыль, скопившуюся в незаселенных комнатах. Дэвид с Жюльеном расставили мебель, повесили полки. Элизабет еще и кухню привела в порядок. В холодильнике появились нормальные продукты. Дэвид до этого питался полуфабрикатами либо вообще заказывал пиццу или готовый обед в китайском ресторане. А часто и вовсе обходился без еды. Чувство сытости мало волновало его, когда на душе было неспокойно. Теперь же Элизабет готовила завтрак, обед и ужин по всем правилам.

Вообще дом превратился в какой-то приют разбитых сердец. Все они оказались здесь в результате катаклизмов на личном фронте. Однако ссора Жюльена с женой не грозила перейти в масштабный конфликт и носила, скорее, воспитательный характер. Катрин решила хорошенько проучить своего ротозея-мужа и за рассеянность, и за почти детское, смешное вранье. Он чувствовал себя ужасно виноватым. Преувеличивал свою «драму», но сам отлично понимал, что все это несерьезно. А у них с Элизабет истории похожи: оба они расстались со своими возлюбленными из-за жуткого недоразумения. Дэвид был уверен, что сегодня все утрясется. Он ничего не говорил Элизабет о проблемах, которые она невольно привнесла в его жизнь, – ей и своих было вполне достаточно.

Это утро стало утром надежд. Он поговорит с Мишель. Объяснит ей все. Она обязательно поймет. Что здесь понимать? Просто недоразумение чистой воды. И все. Он стал готовить завтрак. Заспанный, лохматый, вышел на кухню Жюльен.

– Что же мне еще сделать? – Он с грустью вздохнул. – Я уже пел, дарил цветы, я испробовал все.

Посторонний человек ничего не понял бы в этом разговоре. Но Дэвид усмехнулся: в последние дни голова Жюльена была занята только изобретением новых способов извиниться. Разлука с женой действовала на него подавляюще. Как выяснилось, после свадьбы Жюльен покидал Катрин не более чем на день. Он ее обожал, дышал ею. За последнее время Этьен даже похудел. Выглядел он неважно, ел плохо, если бы Дэвид не заставлял его, то и вовсе бы, наверное, бросил это бесполезное занятие. Жюльен был по-прежнему весел, прекрасно понимал, что это ненадолго, но томился разлукой.

– Попробуй сегодня пойти домой ближе к вечеру и лечь на крыльце на коврике. У нее не останется другого выхода, как впустить тебя. – Дэвид улыбался.

– Плохо ты знаешь Катрин, – и снова тоскливый вздох, – она, разумеется, не проигнорирует этого. Но я могу точно сказать, что сделает: выйдет, отчитает меня, а потом отправит в гараж, дав теплое одеяло и подушку. Нет. Тут важно не просто проникнуть в дом. Важно, чтобы она меня простила.

Он сел на табуретку и уронил голову на руки. Жюльен сегодня выглядел особенно подавленным. Дэвид посмотрел на него внимательнее. За ночь он действительно как-то особенно переменился. Плечи опустились, взгляд поник.

– А ты не болен? – спросил Дэвид. – Плохо выглядишь.

– Да нет. – Жюльен покачал головой. – Просто болит голова. И как-то не по себе. Я уже три дня не видел Катрин и мальчиков.

– Ты уверен, что не болен?

Дэвид подошел к другу и присел рядом на корточки, чтобы заглянуть ему в лицо. Глаза Жюльена горели болезненным блеском, но трудно было определить, в чем причина. Дэвиду показалось, что скулы на лице Жюльена как будто отчетливее проступили, вокруг век залегли темные круги.

– Да ты спал ли вообще-то? – спросил он, не дождавшись ответа на свой повторный вопрос.

Жюльен кивнул, но Дэвид ему не поверил. С другом действительно творилось что-то странное. Дэвид положил руку на его лоб: он горел. Температура, кажется, повышенная. Дэвид знал, что иначе просто не почувствовал бы ее, по этой части мастера – женщины. Он всегда удивлялся тому, как по одному взгляду на ребенка любая мать может определить, болен он или нет. У Жюльена был жар.

– Ты горишь, – сказал Дэвид, – иди ложись. Я позвоню Катрин. Возможно, придется везти тебя в больницу. В университете я все улажу.

Жюльен вскочил, словно его обвинили в преступлении.

– Никаких врачей! – Он махнул рукой, словно своим резким движением хотел оградить себя от людей в белых халатах. – Я здоров и великолепно себя чувствую.

Он прошелся по кухне, словно демонстрируя свои физические возможности. Ходить у него действительно получалось неплохо. Пока.

– Я никуда не поеду, – продолжал Жюльен. – И не смей звонить Катрин, я сам разберусь со своей женой. Это мое дело.

Дэвид знал, что Жюльен терпеть не может больниц и врачей. Он считал это лишней тратой денег, если дело касалось его самого, однако бежал по врачам, не жалея никаких средств, едва легкое недомогание появлялось у Катрин или детей. В этом был весь Жюльен. Он считал себя уполномоченным лечить других, но к себе никого не подпускал.

В прошлый раз Этьен схватил воспаление легких именно потому, что с простудой не пошел к врачу. Жена пыталась лечить его сама, но безрезультатно. А все из-за того, что Жюльен был упрям как осел в вопросах, касающихся здоровья. Он исповедовал весьма сомнительный подход – непоколебимо верил в силы собственного организма и, заболев, отказывался принимать лекарство, ожидая, что иммунитет сам сделает свое дело. Жена смотрела на вещи более трезво. И пыталась его лечить.

– Я не собираюсь лезть в ваши личные дела. – Дэвид пожал плечами. – Я просто позвоню и скажу, что ты серьезно болен. Выясняйте отношения сами.

Он встал и перевернул бекон, который жарился на сковороде.

– Не смей звонить, – уперся Жюльен. – Я здоров.

– Ага, – усмехнулся Дэвид. – Я бы заставил тебя измерить температуру, но у меня нет градусника. Хотя, я тебя уверяю, что ты горишь. И сам это прекрасно знаешь.

– Так, – сказал Жюльен, приглаживая волосы на макушке, – сейчас я иду в душ, а потом на работу, Если ты позвонишь Катрин, считай, что мы никогда друг друга не знали. Ты выставляешь меня идиотом перед женой. Не смей этого делать, слышишь!

Голос его стал строгим, но Дэвид безошибочно угадал в нем одно только фирменное этьеновское упрямство. Жюльен отлично понимал, что, узнай Катрин о его болезни, ему волей-неволей придется отправиться в больницу.

Дэвид решил предпринять скрытый маневр.

– Хорошо, – согласился он. – Нет так нет. Но хотя бы не ходи на работу.

– Я сам решу, когда и куда мне ходить, – отрезал Жюльен.

В эту минуту он как никогда напоминал капризного ребенка. Дэвиду вспомнились слова Катрин: «Мужчина еще один ребенок в доме». С Жюльеном все обстояло именно так.

– Я не болен, – продолжал упрямиться Жюльен. – Это ерунда, пройдет.

– Как знаешь. – Дэвид пожал плечами.

Сейчас лучше отступиться. Пусть идет на работу, а он позвонит Катрин и все расскажет. Жюльен будет дуться, обижаться, зато останется жив и здоров. Интересно, как он жил до того момента, как женился на Катрин?

Тем разговор и закончился. Жюльен ушел принимать душ. Дэвид остался варить кофе. Через пару минут на кухню вошла Элизабет – ее разбудил громкий разговор. Она уже успела привести себя в порядок: волосы красиво причесаны, глаза подкрашены. Узкие брюки и облегающий пуловер выгодно подчеркивали стройность ее фигуры.

– Куда-то собираешься? – поинтересовался Дэвид.

– Да, – кивнула она. – Пройдусь по магазинам, осмотрю памятники. Не зря же я сюда летела. Надо чем-то отвлечься. К тому же хочу заняться работой. Куплю пару профессиональных журналов.

– Они все на немецком, не думаю, что тебе будет интересно, – сказал Дэвид.

В отличие от него, Элизабет знала немецкий плохо. Сейчас они говорили по-английски.

– Ничего, – махнула рукой Элизабет, – найду что почитать. И вообще, пора уже заняться чем-то полезным. Я останусь здесь еще недели две и поеду назад. Перееду в Сиэтл. Там Майкл меня не найдет, если вообще станет искать. Видеть его больше не хочу.

Дэвиду так хотелось все ей рассказать, но он обещал Майклу не вмешиваться. И промолчал. Из душа вернулся Жюльен.

– Доброе утро, мадам! – Он поклонился, но веселость не шла его болезненному лицу.

Элизабет заметила это, а может, просто слышала их разговор.

– Вы неважно выглядите, – сказала она, выкладывая омлет на тарелки.

– Нет, вы что, сговорились? – беззлобно возмутился Жюльен.

– Я ни слова не сказал, – заверил его Дэвид. – Просто очень заметно.

Жюльен не нашелся, что ответить. За завтраком он как всегда много шутил, построил Эйфелеву башню из помидоров, которая плавно перешла в Пизанскую, но, в отличие от своего реального прототипа, все-таки упала. Дэвид и Элизабет смеялись, но оба поняли, что Жюльен таким способом просто пытается отвлечь их внимание от своего болезненного состояния. Сегодня в университете ему нужно было появиться раньше, чем его другу. Едва дверь за ним захлопнулась, Дэвид позвонил Катрин. Но той уже не оказалось дома, трубку сняла няня. Он попросил ее найти рабочий телефон мадам Этьен. Няня перезвонила только через час. Дэвид уже сам собирался уходить. Потом у Катрин было занято. В итоге он дозвонился до нее по сотовому, лишь уже подходя к университету.

– Катрин? Это Митчелл.

– Да.

– Ты когда собираешься вернуть мужа?

– А он тебе уже успел надоесть за три дня? – Она звонко рассмеялась. – Неудивительно. У Жюльена талант на этот счет. Не беспокойся, я сегодня собиралась зайти к вам после работы и забрать его.

– Боюсь, что после работы может быть уже поздно, у Жюльена с утра температура. Он болен. И, наверное, уже не первый день. Просто сегодня стало заметно. Я не смог его уговорить остаться дома. Он действительно очень плох, но доказать ему это, сама понимаешь, практически невозможно.

– Я приеду, как только смогу. – Голос на том конце линии стал испуганным, в нем слышалась тревога. – Присмотри за ним.

– Само собой. – Дэвид улыбнулся. – Он очень скучал все это время, и любое твое слово на какой-то срок станет для него непререкаемым. Он будет послушным.

– Надеюсь. Спасибо, что позвонил.

– Не за что, пока.

Дэвид уже шел по коридору университета. Сейчас по расписанию у него должна быть лекция по искусству. Он мысленно готовился к встрече с Мишель. Нужно поговорить с ней после занятия. Пусть даже этот парень, Люк, все слышит. Ему все равно. Он не позволит ей мучиться и мучить его из-за глупого недоразумения. Понятно, юношеский максимализм – важное дело. Но Дэвид не даст ему разбить их счастья. А ведь всего-то и нужно, что поговорить. Одной минуты, ну двух, обязательно хватит. Мишель поймет.

Он вошел в аудиторию и без вступления сразу начал читать лекцию. Какое-то время Дэвид не поднимал глаз, а когда наконец решился, обнаружил, что Мишель в аудитории нет. Жюльен говорил, что у нее есть близкая подруга – Мари. Дэвид окинул взглядом студентов – девушка сидела рядом с тем самым Люком. Они не слушали лекцию, а тихо что-то выясняли. Мари подняла глаза, словно почувствовав взгляд преподавателя, и Дэвид прочел в них укор, даже презрение. Люк что-то рассказывал ей, ничего не замечая. Дэвид снова уткнулся в бумаги. Взгляд Мари заставил его покраснеть, хотя он не был виноват перед Мишель.

Дэвид не мог дождаться конца лекции, время тянулось, словно резиновое. Он смотрел в листы не отрываясь и читал машинально, думая совсем о другом. Надо во что бы то ни стало выяснить, где Мишель. А для этого придется поговорить с Мари.

Лекция закончилась. Мари с Люком стали продвигаться к выходу. Дэвид опередил их. Он уже стоял в коридоре, когда молодые люди вышли.

– Мисс Райно, – обратился Дэвид к девушке. – Мне срочно нужно поговорить с вами.

– Извините, но я спешу, в другой раз. Мари повернулась, чтобы уйти. Но на помощь преподавателю совершенно неожиданно пришел Люк.

– Давай задержимся, у нас двадцать минут, торопиться некуда.

Мари не нашлась, что ответить, и развернулась к Дэвиду. Он видел, что она совсем не расположена к разговору с ним. В глазах ее горели искорки праведного гнева. Так бывает зол человек, когда непоколебимо уверен в своей правоте.

– Ты иди, – обратилась Мари к Люку. – Я догоню.

Дэвид был ей благодарен за это безмерно. Но он отлично понимал, что Мари сделала это не ради него, а чтобы не подвергать опасности репутацию подруги.

– Я вас слушаю, – холодно сказала она.

– Где Мишель? – спросил Дэвид коротко.

Зачем вступления, если и одному и другой все понятно?

– Далеко, – так же коротко ответила Мари.

– Послушайте! – Дэвид не знал с чего начать. – Произошло недоразумение. Женщина, с которой видела меня Мишель, моя бывшая жена. Мы разведены. Я не собираюсь никого обманывать. У нее проблемы, она приехала ко мне за помощью.

– Проблемы будут у вас, если Мишель забеременеет, – ответила Мари. – Это все, что вы хотели сказать?

Она не поверила не единому его слову.

– Какие у вас основания утверждать, что я лгу? У меня есть все документы, подтверждающие развод. Вы можете поговорить с моей бывшей женой. Или нужны еще какие-то доказательства?

Мари засомневалась.

– Но все знают, что вы не даете жене развод. Все это говорят.

Дэвид хлопнул себя по лбу. Вот только нелепых слухов ему больше всего и не хватало до полного счастья!

– Послушайте, пусть все говорят, что им будет угодно. Я разведен. Я безумно люблю Мишель и хочу на ней жениться. Если вы не скажете, где она, я сейчас же объявлю розыск и переверну вверх дном весь Базель. Вы знаете, что как преподаватель я имею право поднять панику, если студентка не явилась на лекцию и никто не имеет никаких сведений о ее местонахождении.

Он так разнервничался, что последние слова произнес слишком громко. Идущие мимо студенты повернули головы в их сторону, Дэвид смутился, поняв свою оплошность. Мари еще сомневалась, но, похоже, уже начинала ему верить.

– А вы точно разведены? И…

– Что еще за «и»! – Дэвид всплеснул руками. – Я ее люблю. Понимаете, люблю! Скажите – и не пожалеете. Я понимаю, вы связаны обязательствами, вы обещали ничего не говорить, но вы сделаете хуже своим молчанием. И хуже в первую очередь Мишель. Где она?

– Перевелась, – тихо ответила Мари. – Уехала к родителям в Цюрих. Теперь она будет учиться там. Вернется сюда, когда закончится ваш контракт. По крайней мере, она собиралась так поступить.

– Вы знаете адрес или телефон? Или хоть что-нибудь? Как с ней связаться? Ведь перевод не могут оформить так быстро. Все-таки университеты достаточно автономны.

– Она написала заявление по семейным обстоятельствам, их обычно удовлетворяют быстро. Но у меня есть телефон. А домашний адрес в Цюрихе можно посмотреть по документам. Она мне его не оставляла. И вообще, это не проблема. База данных по студентам и преподавателям, по-моему, есть везде.

– Спасибо, – поблагодарил Дэвид.

Услышав, что Мишель нет в городе, он словно оцепенел. Сердце внутри сжалось, по спине пробежала дрожь. Но надежда зажглась снова.

– Мы можем посмотреть прямо сейчас. – Мари улыбнулась.

И все-таки, какая она доверчивая! Начала с холодного приветствия, а закончила тем, что предложила помощь.

Дэвид тоже улыбнулся.

– Буду благодарен безмерно.

– Пойдемте!

Они прошли через несколько коридоров старого здания. Того самого, с чего все когда-то начиналось в пятнадцатом веке. Дэвид не мог припомнить точную дату основания университета. Прочные окна, высокий, полукруглый потолок. Сейчас здесь были стекла, а когда-то давно красовались витражи. Мари зашла в какой-то кабинет и словно растворилась. Прошло минут десять. Дэвид уже подумал, а не решила ли она от него отделаться таким образом. Но Мари все-таки вышла из двери, держа в руках небольшой листочек.

– Вот, – сказала она, протянув Дэвиду листок. – Это домашний адрес в Цюрихе. Она живет на одной из самых больших улиц в городе.

Дэвид развернул листок, сложенный вдвое, и прочел надпись, сделанную мелким бисерным почерком: Шторхенгассе 56/3001.

– А вот телефон. – Мари забрала у него листок, достала из сумки ручку и написала под адресом комбинацию цифр. – Не советую звонить. Мыс ней условились, что она сама не будет брать трубку, если услышит междугородные звонки, и попросит родителей отвечать звонящему ей мужчине, что ее нет дома или что она учится в Базеле.

– Спасибо. – Дэвид кивнул. – Вы мне очень помогли, и уверяю вас, что не ошиблись в своем решении.

– Я тоже надеюсь. – Мари задумчиво улыбнулась. – Можно вопрос?

Ее природное любопытство до всех подобных дел взяло верх над застенчивостью.

– Вы к ней поедете?

– Вероятнее всего. Причем чуть ли не сегодня. Прямо сейчас.

– Класс!

Мари томно вздохнула и, повернувшись, пошла медленным шагом по коридору. Она осталась довольна и собой, и преподавателем. Последний вопрос был своего рода проверкой: если скажет, что поедет прямо сейчас, то действительно любит! Из-за игрушки, куклы никто никогда не дергается.

Она ушла, а Дэвид остался стоять посреди коридора, немного озадаченный ее последним вопросом и реакцией на ответ. Поняв наконец их смысл, он отправился в столовую. Надо отыскать Жюльена, скорее. Поделиться, рассказать. Он, вероятно, пьет кофе.

Дэвид оказался прав в своем предположении. Жюльен встретился ему в коридоре, ведущем в столовую. Вид у него был еще хуже, чем прежде. Казалось, он едва держится на ногах.

– Тебе же плохо. – Дэвид остановил друга. – У тебя еще есть занятия?

– Нет, – безропотно ответил Жюльен.

– Вот и отлично. – Дэвид взял его за рукав и повел к выходу. – Идем домой.

– Мне еще надо кое-что уладить, – возразил Жюльен.

– Какие еще дела?! – Дэвид настойчиво потащил друга к выходу. – Уладишь все в другой раз.

– Меня уволят с работы. – Жюльен хотел развернуться, но Дэвид удержал его. – Я должен был сдать эти листы неделю назад. – Он горестно взглянул на папку.

– Куда? – осведомился Дэвид, забирая у него бумаги.

– Третий этаж, кабинет у окна, номера не помню. Скажи, что я прислал, там знают.

– Хорошо, а ты пока сядь.

– Не нужно. Все отлично. – Жюльен улыбнулся, но тут его сильно шатнуло, он чуть не упал.

– Ага, замечательно. – Дэвид нахмурился. – Лучше не бывает. Сядь немедленно!

На этот раз Жюльен не стал спорить и опустился на банкетку у окна. Когда Дэвид вернулся, он увидел Жюльена, сидящего на прежнем месте. Глаза его были закрыты. Рядом в недоумении стояла какая-то женщина. Она, вероятно, пыталась выяснить, спит ли он или ему плохо. Дэвид развеял ее сомнения.

– Ничего, все в порядке, – заверил он женщину. – Я ему помогу.

Та кивнула и, не произнеся ни слова, пошла по своим делам.

– Ты можешь идти? – Дэвид сел рядом с Жюльеном.

Тот кивнул и открыл глаза.

– Вполне, – он повеселел. – И не надо делать из меня больного. Просто болит голова. Приду, выпью обезболивающее – и все пройдет. А как у тебя с Мишель, поговорил?

Дэвид махнул рукой.

– Потом расскажу. Пойдем.

Они поднялись. Дэвид решил поддержать друга за локоть, но тот буквально вырвался.

– Я же сказал! – возмутился он. – Не надо делать из меня инвалида.

– Как скажешь, – согласился Дэвид. – Но сейчас я зайду в аптеку и куплю градусник. Если температура очень высокая, я вызову «скорую».

– Ничего ты не вызовешь, – уперся Жюльен. – Ты же знаешь этих врачей, они готовы увезти в больницу даже с простым насморком. Никуда звонить ты не будешь.

– Знаешь что, – вскипел Дэвид. – Ты мне надоел! Хуже ребенка, честное слово. Как будто это нужно мне. Не можешь сам за собой следить, так хоть другим предоставь эту возможность.

– Позвольте заметить, сударь, что своего совершеннолетия я достиг много лет назад и не вам мне указывать, куда и зачем ездить. А уж тем более читать мне нотации.

– Позвольте заметить, сударь, – в том же тоне ответил Дэвид, – что хотя по годам вы и достигли совершеннолетия, но ума у вас с возрастом не прибавилось, если вы не способны даже понять, что делаете во имя вашего блага, а что нет.

– Я никуда не поеду, – продолжал упрямиться Жюльен. – И точка.

– Бедная Катрин! – посочувствовал Дэвид жене этого упрямца. – Как она тебя терпит, ума не приложу.

– Вот и не прикладывай – Охотно согласился Жюльен. – Потому что она моя жена.

У Дэвида больше не было сил препираться. Они вышли на улицу. Тучи за это время уже расползлись, солнце весело светило. При дневном свете лицо Жульена выглядело ужасно. Он был бледен, будто похудел, глаза запали, синева вокруг них проступила еще отчетливее. Дэвид зашел в первую попавшуюся аптеку и купил градусник.

До дома добрались без приключений. Элизабет не было. Пока Жюльен раздевался, Дэвид заперся в кабинете и еще раз позвонил Катрин. Он говорил шепотом, и та сначала не поняла, кто и по какому поводу к ней обращается.

– Жюльен у меня.

– Что? Кто это?

– Дэвид. Жюльен у меня дома.

– Дэвид? Что? Это Дэвид?

– Да!

– Где ты? У вас все в порядке?

– Нет, не в порядке, – снова зашептал он. – Жюльен у меня, приезжай скорее. Он услышит. Пока!

Едва Дэвид повесил трубку, вошел Жюльен.

– Кому ты звонил? – подозрительно прищурившись, спросил он.

– Так, кое-что забыл в университете. – Дэвид махнул рукой. – А ты иди ляг. Я сейчас приготовлю что-нибудь поесть. И температуру измерь.

– Тебе от этого легче станет? – Жюльен улыбнулся.

– Представь себе, станет. – Дэвид строго посмотрел на него, но улыбка, сияющая на лице друга, сводила на нет любую строгость.

– Хорошо. – Жюльен демонстративно вытащил градусник из чехла.

Дэвид, довольный собой, удалился на кухню. На столе лежала записка от Элизабет: «В холодильнике блинчики с сыром. Я приготовила соус. На плите». Он вздохнул с облегчением. Значит, по крайней мере, ему не придется готовить. Достав упаковку с блинами, он высыпал их на сковороду и, залив соусом, поставил на огонь. По кухне сразу распространился запах грибов со специями. Элизабет готовила соусы отменно. Дэвид за время совместной жизни с ней чего только не попробовал. Любое блюдо обязательно чем-нибудь заливалось. Причем соусы Элизабет готовила из самых разных продуктов. Иногда, услышав очередной рецепт, Дэвид с трудом верил, что из этого вообще можно что-то приготовить. Но Элизабет умела сделать что угодно из чего угодно.

На запах тут же вышел Жюльен.

– Что это? – спросил он, с интересом посматривая на сковороду. По выражению ее лица было видно, что ему очень хочется снять крышку, но он стеснялся. Откровенное, почти детское любопытство светилось в его глазах.

– Блины, – ответил Дэвид. – Сколько?

– Что сколько? – не понял Жюльен.

– Какая у тебя температура?

– А, это… – Этьен махнул рукой. – Нормальная. Он достал из кармана градусник и протянул Дэвиду.

– Жюльен, ты же взрослый человек. Детская наивность Жюльена всегда поражала Дэвида до глубины души. Неужели он и в самом деле хотел обмануть кого-то таким простым приемом. Да и сама выходка была достойна семилетнего мальчишки.

– А что такое? – Жюльен изобразил невинность. – Я же предупредил, что это простая головная боль. Вот теперь ты в этом убедился. Все в порядке.

Нет. К взрослости Жюльена взывать бесполезно. Когда дело касалось здоровья, всякие доводы рассудка и здравого смысла в его голове превращались в нечто навязываемое, в чужую прихоть. Воспринимать чужие советы в подобных ситуациях он не желал.

В этот момент раздался звонок в дверь. Хорошо бы это была Катрин, подумал Дэвид. Он открыл дверь. На пороге стояла Катрин.

– Где он?

Она выглядела испуганной. Подобно вихрю, она ворвалась в дом и суетливо забегала по комнатам. Благо, искать долго не пришлось.

Обычно в ситуациях противоборства сторон возникали сцены, хотя бы одну из которых стоило бы записать на видеокамеру и сохранить для потомков славного рода Этьенов. Жюльен был выше жены почти на голову, но если бы в подобном случае за их весьма неспокойным разговором наблюдал посторонний человек и позже его спросили бы, кто из споривших был выше ростом, то он, вероятно, ответил бы, что Катрин. Поначалу казалось, что и на сей раз все так и будет.

Увидев взволнованную жену, Жюльен попятился и съежился, словно его собирались бить. Катрин излучала непоколебимую уверенность, и было абсолютно ясно, что спорить с ней бесполезно. Рука ее сразу легла на лоб мужа. И тут, почувствовав, что у него сильный жар, Катрин вдруг прижалась к нему и заплакала. И слезы эти были самым сильным и страшным упреком. Ни крики, ни скандал не подействовали бы на Жюльена так. Катрин плакала, потому что чувствовала себя виноватой, ведь дороже всего на свете для нее были муж и дети, и еще потому, что она просто устала. Предчувствуя, предвидя поведение Жюльена, его детское упрямство, Катрин, идя сюда, готовилась дать сумасброду-мужу генеральное сражение, но увидев его, похудевшего, со впалыми глазами, она не нашла в себе сил и слов. Только желание обнять, помочь, но не спорить, не ругаться. Жюльен склонил голову, руки его соединились на спине жены в нежном объятии.

– Пообещай мне, что дашь вызвать врача. – Катрин всхлипнула.

– Обещаю.

– Что будешь пить лекарство и делать все, что он скажет.

– Обещаю.

Увидев Катрин такой расстроенной, осознав, что причина этого состояния его болезнь, Жюльен теперь с радостью приготовился терпеть любые муки. Лишь бы жена не плакала, а улыбалась.

Дэвиду хотелось рассмеяться, хотя это было абсолютно неуместно. Теперь Жюльен обязательно вылечится.

В дверь снова позвонили. Дэвид пошел открывать. На пороге стояли Элизабет и Майкл. На хозяина дома они не обратили ровным счетом никакого внимания. Выяснять отношения они прошли на кухню. Следующие десять минут Дэвид чувствовал себя лишним в собственном доме. Пока он ходил, открывать дверь, лирическая сцена между Этьенами каким-то образом все же перетекла в драматическую. Вероятно, Катрин попался на глаза градусник. Увидев, что он показывает очень высокую температуру, она предложила вызвать «скорую». Как раз в этот момент и вошел Дэвид.

– Нет! – Жюльен бурно жестикулировал. – Дома – пожалуйста, а к этим белохалатным я не поеду ни за что в жизни. Никогда!

– Ты мне только что обещал.

– Я обещал, что буду лечиться дома. Это другое дело. Не надо проводить ложных обобщений…

Майкл и Элизабет тоже времени зря не теряли.

– У нас все кончено, – гневно, но тихо говорила она. – Я ее видела.

– Боже! – Хватался за голову Майкл. – Кого! Кого ты видела? Она подготовит нашу свадьбу. Мы родственники. Она моя сестра.

– У тебя нет сестры!

Присутствие посторонних ничуть не смущало ни одну, ни другую пару. В доме было полно места, но они ругались на кухне, и мысль уединиться никого не посещала. Напротив, Дэвиду показалось, что выяснять отношения всем вместе куда интереснее. По крайней мере, глядя на ссорившихся, можно было сделать только этот единственный вывод. Для Дэвида все объяснения двух пар слились в единый диалог.

– Ты поедешь в больницу!..

– Хороша новость! А обо мне ты подумал? Я тоже хочу в этом поучаствовать…

– Больницы – это самое гнусное изобретение человечества…

– Там хорошо. Река, огромный сад, мы отлично отпразднуем, и гостям хватит места. Пригласим всех, кого собирались. Это событие нашей жизни стоит того, чтобы на него смотрели все!..

– Мои анализы останутся при мне! Нечего на них смотреть…

– Но ведь они очень дорогие.

– Зато красивые! Милая, это же свадьба. Ненужно скупиться на экзотику!..

– Я иду звонить!

– Не поеду! Лучше умереть!..

– Вот и отлично. Ширли уже созвонилась со священником. Сейчас занимается столом. Устроим все в самые короткие сроки…

Тут уже Дэвид не выдержал и громко, никого не стесняясь, расхохотался. Похоже, правила приличия никого из присутствующих уже не волновали, поэтому он не нашел причины сдерживаться. Все замолчали и посмотрели на него. На лицах Жюльена, Катрин, Майкла и Элизабет отразилось недоумение, но затем они словно опомнились, осознав, как смотрелись их «дебаты» по семейным вопросам со стороны, и тоже рассмеялись.

В итоге Майкл и Элизабет, помирившись окончательно, уехали в гостиницу. Жюльену Катрин вызвала «скорую помощь». Дэвид остался один. Обессилев от всей этой суеты, он опустился в кресло в своем кабинете и закрыл глаза. Только одна мысль, о Мишель, наполнила все его существо. Мишель…

10

Дэвид проснулся поздно. По крайней мере позднее, чем собирался. На улице уже светало. Ему предстоял чуть ли не самый сложный день в жизни. Сегодня, если все получится, он сделает Мишель предложение. И она… Нет. Она не откажет ему.

Он позвонил в университет и попросил снять свои лекции. Это стоило ему около получаса времени и почти головной боли, которая появилась вследствие общения с администрацией университета. Поневоле вспомнилась Америка. Там один звонок – и все проблемы решены. Никто не станет спрашивать, почему ты не выйдешь на работу. Пропущенные часы просто не должны превышать определенной нормы, их не оплачивают. И только. А в Швейцарии Дэвиду уже стало казаться, что еще пара часов – и его заставят звонить в администрацию кантона или президенту, лишь после этого он получит право не проводить лекцию. Параллельно пришлось еще отменить занятия Жюльена. В итоге, когда Дэвид положил трубку, то телефон разве что не дымился.

Пока он вел переговоры, уже рассвело. Завтракать Дэвиду не хотелось, хотя с самого обеда вчерашнего дня он ничего не ел. Когда Жюльен, Катрин, Майкл и Элизабет удалились, он так и уснул в кресле. Прошло, наверное, часа три. Разбудил его звонок Катрин. Она сообщила, что у Жюльена начался сепсис, но теперь, после принятых врачами мер, все относительно нормально. Катрин благодарила за помощь и извинялась за утреннюю сцену. Оказалось, что раны, которые Жюльен получил во время своей гениальной, достойной кисти лучшего художника операции по взятию собственного неприступного замка, были плохо промыты. Попала инфекция. Жюльен застрял в больнице надолго. Как раз с того, чтобы навестить его, Дэвид и решил начать день. Билеты до Цюриха на поезд он заказал еще вчера. До отъезда оставалось еще часа четыре.

В палату к Жюльену Дэвид прошел беспрепятственно. Состояние пациента было уже вне опасности. Первая фраза, которую изрек Жюльен, была следующая:

– Я сегодня же выпишусь отсюда! Со мной уже все в порядке.

Дэвид усмехнулся. Но его друг и вправду выглядел намного лучше. Порозовел, синева вокруг глаз почти исчезла, хотя скулы все так же выделялись на лице.

– Что ты смеешься, – обиделся Жюльен на ухмылку Дэвида. – Не веришь? Вот увидишь. Сегодня же поеду домой. Хватит.

– Бога ради! – притворно согласился Дэвид. – А я посмотрю на лицо Катрин, которая зайдет к тебе после работы и обнаружит, что ее муж написал отказ от госпитализации и самовольно, не пройдя курс лечения, отправился домой.

Жюльен сконфузился. Видимо, Катрин неплохо поработала с ним вчера. Неизвестно, чем уж она пригрозила своему несговорчивому мужу, но средство возымело действие.

– Так-то лучше! – Дэвид подмигнул ему.

– Не издевайся. – Жюльен улыбнулся. – Я сам удивляюсь, как она меня терпит. Будь я на ее месте, уже, наверное, развелся бы.

– Она любит тебя таким, какой ты есть. И только с ней ты можешь быть самим собой, ничего не опасаясь. Это и есть любовь. Перед коллегами, друзьями мы играем какие-то роли. И только любящий человек принимает тебя без прикрас. Любой твой недостаток в ее глазах – достоинство. Береги ее. Она тебя любит. А чтобы беречь ее – береги себя. И все у вас будет хорошо. Я уверен.

– А как у вас? – Жюльен хитро прищурился. – Поведайте мне о своих планах, господин Герой-любовник.

Дэвид взял стул и, поставив его рядом с кроватью, сел. Палата была небольшая, как и все одиночные. Белая, чистая, на окнах жалюзи, на полу линолеум, плоские плафоны люстр на потолке. Все как везде.

– У нас еще пока не знаю. – Дэвид пожал плечами. – Сегодня уезжаю в Цюрих. Остановлюсь там в какой-нибудь гостинице, разведаю обстановку: как она, чем занимается. Вряд ли перевод оформляют быстро. До конца недели, скорее всего, она не будет посещать занятия. Тем более что Цюрих и Базель – в разных кантонах. Короче, осмотрюсь.

– А потом? – В глазах Жюльена вспыхнуло детское любопытство.

– А потом я подожду удобного момента и сделаю ей предложение. Если она скажет «да», заодно познакомлюсь с родителями и мы вернемся сюда. Надеюсь, вернемся вместе.

– А если она скажет «нет»? Что тогда намерена делать ваша светлость?

– Не знаю, – признался Дэвид. – Я об этом стараюсь не думать.

– А ты подумай.

– Не знаю.

– Значит, Нужно устроить все так, чтобы она согласилась с первого раза.

– Что ты имеешь в виду?

– Как что? – удивился Жюльен. – Как ты собирался делать предложение?

– Что значит как? – Теперь пришла очередь удивиться Дэвиду. – А как нормальные люди делают предложение? Так и я сделаю. Не могу описать детально, но скажу ей, что люблю, что не представляю своей жизни без нее, что…

– Фу, как неинтересно! – Жюльен поморщился.

– А что ты предлагаешь?

Тот улыбнулся и пожал плечами.

– Да так. У меня мелькнула в голове пара мыслей, но ты в них не вписываешься. Так мог бы сделать предложение я, а ты делай, как задумал. Тут каждый сам должен решать. Чужие, пусть даже друзья, – не советчики. Делай, как собирался.

Дэвида насторожил этот примирительный тон. Что-то здесь не так. Либеральная речь никак не вязалась с хитростью, которая подобно маске приклеилась к лицу Жюльена. Она сквозила в уголках губ, в улыбке, ее излучали даже торчащие на затылке ершиком волосы.

– Жюльен, посмотри мне в глаза, – потребовал Дэвид. – Что ты выдумал? Признавайся.

– Я?! – Этьен изобразил такое искреннее удивление, что Дэвид окончательно уверился в своих подозрениях.

– Да, ты. Говори немедленно. Каких сюрпризов мне ждать?

Тот засмеялся.

– Какие к черту сюрпризы! Я прикован к постели. У меня руки связаны.

Он специально сделал акцент на слове «прикован». Дэвида не убедило его излияние по поводу собственного здоровья.

– Или ты скажешь, что выдумал, – пригрозил он, – или я иду звонить Катрин.

– Пожалуйста, иди звони. – Жюльен ухмыльнулся. – И что ты ей скажешь? Что я под присмотром врачей в больнице? Представь себе, она и так это знает.

Дэвид прикусил язык. В самом деле, что он скажет? У него одни подозрения и те почти ни на чем не основаны, кроме весьма сомнительных доводов. Что может случиться? Ведь Жюльен действительно в больнице. Телефонами здесь пользоваться больным запрещено, можно только с разрешения врачей. И то редко. Иначе больные превратили бы свои палаты кто в офис, а кто в юридические конторы. Жюльен безоружен.

– Хорошо. – Дэвид кивнул. – Забыли. Ты меня убедил. Выздоравливай. Как ты сегодня?

– Говорю же, что выпишусь. Уговорю ее.

– Но она сказала, что тебе прописан курс лечения.

– Ерунда. Можно обойтись и без него: всего лишь капельница. Промывают кровь и колют антибиотики.

– Тогда, уверяю тебя, – Дэвид похлопал друга по плечу, – Катрин ни за что на свете не согласится. Как температура с утра?

– Тридцать восемь и пять. Нормальная.

– Нормальная – до тридцати семи.

– Я лучше знаю, – невозмутимо возразил Жюльен, – какая температура у меня нормальная.

– Хорошо, оставайся при своем мнении. А я, пожалуй, пойду.

– Спасибо, что навестил. Вернешься, заходите оба ко мне. Я хочу на твою свадьбу.

Слова эти были сказаны как бы мимоходом, невзначай. Но Дэвид уловил в интонации какой-то подвох. Что-то было не то. Он это чувствовал, но объяснить не мог. В палате царила атмосфера заговора.

– Кстати, во сколько точно ты уезжаешь? – поинтересовался Жюльен. Тоже как бы между делом, из праздного любопытства. Так обычно спрашивают у человека, где он живет, где учится, – просто для поддержания разговора.

Дэвид никак не мог взять в толк: если Жюльен действительно собирается что-то учинить, каким образом он это провернет. Наконец Дэвид махнул рукой на свои подозрения и решил, что ему так кажется.

– Дневным поездом.

– Ты поедешь в Цюрих через Аарау или через Дитихон?

– Понятия не имею. Я просто взял билет.

– Покажи.

– У меня его нет. Я заказал по телефону. Тебе какая разница?

– Просто интересно. – Жюльен пожал плечами.

– Ладно, выздоравливай. – Дэвид улыбнулся. – Как приеду, обязательно зайду.

– Хорошо.

Дэвид вышел из больницы со стойким ощущением, что его развели, как простака.

Он зашел домой, собрал кое-какие вещи. Хорошо, что Цюрихский кантон говорил на немецком, а то в Лозанне трудно было бы даже выяснить, где ближайшая гостиница, а уж нужную улицу и вовсе пришлось бы искать до седины в волосах. Швейцарцы изучают и итальянский, и немецкий, и французский в школе. Но разговаривают на родном языке своего кантона. Дэвиду повезло. Не хватало только проблем с языком.

Когда солнце перевалило за полдень, он уже мчался в экспрессе к Цюриху. За окном то расстилались поля, то мелькали домики фермеров. В этой части Швейцарии, вдали от городов, жизнь, казалось, замерла. Всюду старинные постройки. Или оформленные под старинные. Каменные арочные мосты через речушки.

Поезд должен был прибыть в Цюрих через четыре часа. Дэвид, прислонившись к стеклу щекой, закрыл глаза. Чем ближе он приближался к Мишель, тем сильнее билось его сердце. Тем живее перед глазами вырисовывался ее образ. На душе становилось все тревожнее. И вдруг как гром среди ясного неба:

– Не ждал?

Дэвид вздрогнул, услышав до боли знакомый голос. Он не поверил своим ушам. Жюльен? Здесь? Или… Перед ним в самом деле стоял Жюльен и улыбался самой ясной и радостной улыбкой, на которую только был способен.

– Что?.. – Дэвид совершенно опешил. – Что ты здесь делаешь?

– Как что? – Жюльен сел рядом. – Еду. А что делают люди в поезде?

Дэвид вскочил.

– Как! Как ты здесь оказался? Катрин знает? Ты же болен, Жюльен.

Слова кончились. Дэвид только развел руками. Вид его выражал полное недоумение.

– Начнем по порядку. – Жюльен сел рядом с местом, которое только что занимал Дэвид, и деловито закинул ногу на ногу. – Катрин еще не знает, но я оставил записку в палате. Врачи тоже не знают, я им не докладывал. А что до болезни, то я почти здоров. Не мог же я, в самом деле, пропустить твое сватовство.

Дэвид не знал, что и сказать. У него просто руки опустились от такого вопиющего безрассудства. Он сел, где сидел, и обхватил голову руками.

– Жюльен, извини, но если Катрин подаст на развод, то я поддержу ее обеими руками.

– Я все очень подробно описал в записке. Катрин поймет. Я купил в аптеке те антибиотики, которые мне кололи в больнице, и пообещал их принимать. Мне, конечно, здорово влетит по приезде, но Катрин успокоит тот факт, что я с тобой…

– Ты не заслуживаешь такой жены, – оборвал его Дэвид. – Ты подумал о ней? Она с ума сойдет от беспокойства. Ты еще вчера мог отправиться в мир иной, а сегодня сбежал. Жюльен! Чем ты, вообще, думал? Тебе к вечеру, если не раньше, станет очень плохо.

– Станет плохо, – спокойно ответил Жюльен, – отправишь меня в больницу. Я написал Катрин, что буду делать все, что ты велишь. Она прочитает и позвонит тебе.

– Час от часу не легче! – Дэвид всплеснул руками. – Он натворил, а я отдувайся! Молодец! Да я высажу тебя на первой же станции. Это же надо быть таким бесчувственным бараном!

– Согласен, – Жюльен кивнул, – но вот увидишь, проблем не будет.

– Доберемся до Цюриха, и я сдам тебя в больницу, – заключил Дэвид. – И не спорь со мной.

– Только один день, – взмолился Жюльен. – Пожалуйста! Я же сказал, что у меня с собой таблетки. Буду лежать, но не в больнице, а в гостинице.

– Не забывай, что теперь ответственность за тебя перед Катрин, по твоей милости, лежит полностью на мне. – Дэвид строго посмотрел на друга. – Будешь лежать.

– Буду, как скажешь.

Это немного успокоило Дэвида.

– А как ты выбрался из больницы?

– Ой! – Жюльен махнул рукой. – Даже рассказывать не хочу. Потом как-нибудь. Но это было весело.

– Не сомневаюсь. – Дэвид уставился в окно. – Чего тебя понесло вслед за мной?

– Как тебе сказать? – Жюльен засмеялся. – Есть пара идей по поводу того, как сделать предложение Мишель.

– Какие еще могут быть идеи? Лучше бы придумал, что я скажу Катрин, когда она позвонит. Ты… – Не успел Дэвид договорить, как во внутреннем кармане его пиджака затрясся сотовый, словно предчувствуя те излияния, которые сейчас придется передавать.

– Вот теперь бери и сам объясняйся. – Он протянул телефон другу, но тот отстранился. – Ох, – только и сказал Дэвид, нажимая кнопку.

– Алло! Дэвид? Жюльен с тобой?

Мишель стала перебирать тетради, дискеты. Она уезжала второпях и могла оставить многое из того, что пригодилось бы теперь в учебе. Два ящика одних только книжек, распечаток, взятых когда-то из Интернета, ксерокопии… Хорошо, что отец встретил ее. Сама Мишель не управилась бы со всем этим богатством. Остальные вещи Мари обещала выслать после того, как Мишель даст знать, что доехала и все хорошо. На полу были разбросаны листы, диски, книги. Мишель не знала, за что ей взяться. Столько проблем навалилось сразу… И одна из главных – как объяснить все родителям? Почему, вдруг, такая перемена? Что случилось? Ничего лучше – чем короткое «соскучилась», она пока не придумала. Ни отец, ни мать не допекали ее. Не задали ни одного вопроса. Они поняли, что произошло нечто серьезное, возможно, непоправимое, но не хотели лезть с расспросами. Дочь сама все расскажет, если посчитает нужным. Мишель была им за это крайне благодарна.

Ее не прогнали. Целыми днями просиживала она в своей комнате, ссылаясь на то, что разбирает вещи. Между тем Мишель сама не знала, как можно назвать ее времяпрепровождение. Все кругом опостылело ей. Учеба, карьера утратили смысл. Она готовилась учиться в новом университете, хотя сейчас ее ничто не интересовало.

Даже, напротив, все отталкивало. Потому что весь мир клином сошелся на Дэвиде Митчелле, этом мерзавце, и Мишель ничего не могла с собой поделать. Его прикосновения, его ласки были еще свежи в ее памяти. Иногда Мишель казалось, что она слышит за спиной его дыхание. Она оборачивалась и подолгу смотрела в одну точку. Задумавшись, сидела часами неподвижно, и только слезы беззвучно катились по ее щекам.

Глаза не видели, уши не слышали. В пустом взгляде выражались только тоска и мука. Мишель не хотелось есть. Сон… Во сне приходил он. Одна ночь, проведенная с ним, повторялась как видеозапись. Мишель видела себя счастливой и его… Жизнь ее распалась на две половины: до этой ночи и после. До – пустота, после – беспробудная тоска. Мишель чувствовала это все острее. Вот когда она поняла, что имел в виду Жюльен Этьен, говоря на лекциях о понимании любви древними греками. Они считали ее независящей от человека страстью, болезнью, которая охватывает и томит, спасения от которой никто не знает. Рок, неизбежность. Человек беззащитен перед собственными чувствами. Влюбленные считались одержимыми и несчастными, если не находили удовлетворения своей страсти. Древние греки воспевали любовь, восхищались ею и боялись одновременно. Особенно если страсть была запретной. Древние трагики почти все свои произведения посвятили этой теме – неразделенная любовь, бессилие человека перед роком, судьбой. Только теперь Мишель поняла, что заставляло их думать так. Страсть жгла ее душу и сердце. Томила, рвала, истязала… Часами Мишель просиживала с одной тетрадью в руках. Она гуляла по улицам родного города, а перед глазами стояли едва распустившиеся деревья той самой аллеи в городском парке Базеля. Мишель не видела людей, машин. Если бы ее вдруг сбил автомобиль, она, наверное, умерла бы счастливой, потому что со смертью пришел бы покой. Мишель даже стала подумывать о самоубийстве. Мысль эта посещала ее все чаще и чаще, несмотря на то, что она всячески гнала ее прочь. Пройдет, это бывало и раньше, не я первая, не я последняя, повторяла она себе, пытаясь вспомнить подобные случаи, но на ум приходили, как назло, одни древнегреческие трагедии, в которых, если герои сами себя не убивали, измученные чувствами, то им помогали умереть. Мишель, возможно, хватило бы решимости. Но ее останавливала забота о родителях – она была единственной дочерью.

Дэвид Митчелл разрушил ее жизнь, В одночасье. Рассыпался хрустальный дворец, покатились в разные концы света розовые жемчужины ее несостоявшегося счастья. Кто? Кто внушает человеку с детства эту глупую мысль? Почему каждый рождается с уверенностью, что если вести себя правильно, учиться на чужих ошибках, то счастье достижимо, возможно. Нет… Все зависит от случая. Одному повезло, другому нет. Мишель всегда была рассудительной, даже слишком предусмотрительной. И что же? Это помогло ей? Только все осложнило…

Внезапно послышался стук в дверь.

– Да, – откликнулась Мишель, поспешно вытирая навернувшиеся на глаза слезы.

– Милая, пришел какой-то человек. Спрашивает, когда и сколько мы бываем дома. Какая-то социальная служба. Изучают нагрузку и что-то еще. Я не поняла. Вот анкета. Заполни. Он ждет внизу.

Мишель кивнула и взяла листок, который протянула ей мать. Вопросы показались ей странными: «Укажите точное время, когда вы бываете дома во вторник». То же самое предлагалось сообщить и обо всех других днях недели. Потом вдруг. «Хватает ли вам свободного времени?». Мишель прочитала название анкеты. «Цюрихский университет психологической студенческой службы».

– А вы заполнили? – спросила Мишель у матери.

– Да. – Мать кивнула.

Пожав плечами, Мишель стала вписывать ответы. Это заняло у нее от силы минуту. Потом отдала анкету. Дверь захлопнулась.

Мишель растянулась на полу. Мысли ее были уже далеко. Психологическая студенческая служба… Что за бред. Дэвид… Психология для нее теперь навсегда станет самой противной наукой. Уже стала. Мишель окинула взглядом комнату. Смешно. Но эта комната за годы ее детства вытерпела не меньше восьми ремонтов. Или, точнее сказать, коренных переделок. Она росла вместе с Мишель. По обоям на стенах, по мебели, по цвету штор можно было определить, сколько лет хозяйке комнаты. Начиналось все с розовых тонов. Сейчас комната была оббита мехом. Вся. Ковер, мебель. И везде нашиты кошачьи следы из кожи. Обои сделаны под мешковину, из отверстий которой выбиваются клочки рыжего меха. Потолок тоже оклеен мехом, но только белым. Она сама все это придумала.

Мишель усмехнулась. Как давно она ничего здесь не переделывала. Приезжала только на каникулы, и драгоценные часы отдыха от занятий не хотелось тратить на ремонт. Но теперь она все здесь снова переделает. Под средневековый стиль. Или под античный. Только бы чем-то заняться, отвлечься.

День прошел незаметно, разряженный в траурные одежды сумрачных мыслей и скорбных чувств.

Мишель сидела в своей комнате, задумчивая и грустная. Вся ее жизнь совершалась сейчас внутри, не видимая, не слышимая никем, но оттого не менее глубокая, тяжелая. Бывают люди, которые от горя мечутся в исступлении, обращаются ко всем со своими проблемами или находят утешение в том, чтобы ломать, крушить все вокруг. Мишель никогда не была такой. Что бы ни случилось, она редко выплескивала свои эмоции на окружающих. Говорят, от этого развиваются болезни, даже смертельные. Иногда Мишель хотелось кому-то открыться, но внутри словно был барьер, не позволяющий довериться даже самым близким.

За окном уже стемнело. Сквозь драповые, серые шторы не было видно звезд. Мишель встала и отдернула занавески. Небо сияло во всем своем великолепии, звездные россыпи блестели, словно жемчуг на черном бархате. Мишель распахнула окно и села на подоконник. Квартира ее родителей имела два этажа. Окна были на пятом и четвертом. Мишель сидела сейчас на пятом. Внизу светилась огнями улица, гудели машины, шли люди. И всюду движение, жизнь… А Мишель хотелось покоя, хотелось крикнуть им всем: «Остановитесь, куда вы спешите? Остановитесь и подумайте, а счастлив ли каждый из вас? Вы, бегающие внизу! Безумные, пустые…»

Мишель почти ненавидела их всех. Они безучастно шли мимо нее, не замечая ее горя, и никто даже не поднял голову. Слезы текли по щекам Мишель. Огоньки вверху, огоньки внизу рассеивались длинными лучами. Острыми, словно иглы. Ей показалось, что весь мир ополчился на нее. И вдруг… зазвонил будильник – напоминание о том, что пора на пробежку. Мысли ушли. Боль спряталась, словно испугавшись резких, пронзительных звуков. Город внизу вмиг преобразился. Люди шли. Машины ехали. Будильник пищал. Жизнь продолжалась. Все шло своим чередом.

Мишель развернулась и спрыгнула с подоконника на пол. Какая мелочь иногда меняет все в один миг! Один звук, пришедший из внешнего мира, словно вырвал Мишель из ее переживаний. Сигнал, говорящий – у тебя еще остались здесь обязанности, ты многим здесь нужна.

Она надела спортивный костюм, кроссовки, повязку на лоб и вышла вниз.

– Я – бегать, – коротко сказала она матери. – К ужину не ждите.

Дверь за ней захлопнулась. Лестничная площадка была пуста, Мишель поспешила на улицу. Ей хотелось затеряться в толпе прохожих, раствориться среди них. Она вышла из подъезда и побежала. И тут…

И тут прямо навстречу ей из-за угла дома выползло нечто громоздкое, о восьми ногах и трех головах. Мишель глазам своим не поверила. Конная полиция? Да, конечно… но не в этой части города и не в средневековых же доспехах! А между тем рыцари гордо дефилировали именно в ее сторону. Мишель остановилась в недоумении. Тут только она заметила, что лица странствующих рыцарей ей очень знакомы. Жюльен Этьен в доспехах и с мечом у пояса вел коня под уздцы. На коне гордо восседал… Дэвид Митчелл. Лицо его наполовину закрывал шлем, но затененные глаза сияли восторгом. Он хорошо смотрелся верхом: широкоплечий, с острыми по-мужски, но приятными чертами лица. Вся его фигура излучала достоинство. Доспехи тоже были Дэвиду к лицу. Сталь сияла в свете фонарей, кольчуга переливалась, кожаный ремень опоясывал талию, черный кельтский плащ с капюшоном изящными складками свисал вниз, прикрывая сзади седло и лошадь.

Мишель встала посреди улицы как вкопанная и с изумлением наблюдала приближение доблестных воинов. И не она одна. Люди тоже останавливались и с любопытством разглядывали пришельцев из средневековья. До Мишель донеслось несколько реплик:

– По-моему, театральный фестиваль здесь бывает осенью.

– Это для туристов, новая затея администрации.

– Здесь же не пешеходная зона. Машины и лошади не всегда совместимы. Кто-то посигналит, а она понесется, потопчет людей.

– Здорово!

Когда между Мишель и рыцарями оставалось шагов десять, Жюльен поклонился и, гордо подняв руку, начал:

– О, госпожа всех земель и морей! О, божественная леди, чьи глаза подобны звездам в небесах, перед которой красота светил меркнет, точно лампада угасает на ветру. О, моя леди! Этот рыцарь, – он указал на Дэвида, – проделал длинный путь, чтобы припасть к твоим ногам. Его судьба в твоих руках…

Машины на дороге тормозили, даже остановился какой-то автобус, люди все подходили, вокруг Мишель и рыцарей собралась целая толпа. Краем глаза она заметила трех полицейских, которые пытались прорваться сквозь живое оцепление и выяснить, в чем дело.

– Дайте людям объясниться! Не мешайте, они же ничего дурного не делают, – шикали на них.

– Движение остановилось! – пытались возразить те. – Разойдитесь!

– Десять минут! Ничего не случится, – спорили с ними люди из толпы.

В итоге полицейские решили подождать. Жюльен всего этого не замечал и продолжал решать судьбу своего сюзерена. Вот уж где в полной мере его красноречие нашло выход!

– Если он чем-то согрешил пред вами, он обязательно исправится. Сердце его разобьется, если вы не выслушаете несчастного. Много миль проскакали мы, но нигде не встретили подобной вам.

После этой тирады преподаватель античного искусства поклонился и отступил назад, отпустив лошадь и давая дорогу Дэвиду, который уже успел спешиться.

Без лишних слов тот подошел к Мишель и, опустившись на одно колено, поцеловал прекрасной даме руку.

– Не знаю, что нашептали вам обо мне сплетники и недоброжелатели, но клянусь, что это все клевета. Но, даже если вы не верите мне, я готов искупить мою мнимую вину чем угодно. Только скажите, как мне доказать мою любовь к вам. Любое ваше желание я исполню с радостью. – Он замер, склонив голову и приникнув лбом к руке Мишель.

Мишель была вне себя. Ее переполняли восторг, счастье, все вместе взятое. Голова кружилась. Лица людей, огни плыли, неслись, перемешавшись в один карнавал. Ее рука чувствовала тепло его прижатого лба, а сердце безумно билось в упоении чувств.

– Вы прошены, – только и смогла вымолвить она.

Дэвид посмотрел на нее своим пронзительным взглядом, в котором светились любовь и благодарность. Ушли страхи, сомнения, его глаза снова стали чистыми, блестящими, словно кто то невидимой рукой снял с них пелену. В руках у Дэвида появилось колечко. Простое на вид: тонкое, будто с оплетающими основу цветами. Оно блестело, переливалось драгоценными камнями. Крохотные, они словно капельки воды застыли в глубине каждого цветка.

– Моя леди, – начал Дэвид, и голос его дрогнул. – Я прошу вашей руки и сердца. Будьте отныне моей женой, госпожой всей моей жизни.

Вдруг раздались аплодисменты, кто-то даже засвистел.

– Соглашайся! Он тебя любит! – кричали со всех сторон.

Мишель была словно в бреду.

– Да, – почти простонала она, – я стану вашей женой.

Дэвид поднялся и поцеловал Мишель в лоб.

– Я люблю тебя, – шептал он словно в исступлении, – и буду любить всегда.

Тут Мишель увидела, как сквозь толпу пробирается женщина.

– Пустите, пожалуйста, пустите, там мой муж, – говорила она.

Сердце Мишель остановилось. Она вся напряглась. Женщину пропустили, и она бросилась… к Этьену.

– Жюльен!

Тот распахнул ей навстречу объятия и рассмеялся. Он не дал сказать жене ни слова и, едва обняв ее, вскочил на коня – ловко, словно всю жизнь только на лошадях и ездил. Женщина уже насупилась, явно собираясь возмутиться по этому поводу, но Жюльен, наклонившись, ухватил ее за руку и сильным движением поднял к себе. Женщина была стройная, невысокого роста. Жюльен Этьен рядом с ней выглядел богатырем. Он поворотил коня и, проследив, чтобы жена хорошо устроилась, закричал во все горло, как когда-то в древности кричали глашатаи на площадях средневекового Цюриха:

– Дорогу королеве! Дорогу ее величеству!

Его жена засмеялась, замахала руками. Люди засвистели, зааплодировали и расступились. Жюльен пустил коня рысцой. Тут же закричали полицейские:

– Стой! Куда!

– Остановитесь немедленно!

Жюльен уже не слышал их. Он несся по улице, одной рукой придерживая жену, другой – поводья. Полицейские кинулись по машинам и поехали за ними.

Дэвид мысленно поблагодарил Жюльена: друг увел за собой полицейских, чтобы те не разлучили влюбленных сразу после примирения и взаимных признаний. Дэвид воспользовался моментом.

– Уедем, – шепнул он Мишель.

Через минуту оба уже сидели в такси, толпа провожала их свистом, криками, пожеланиями счастья и большого количества детей.

Мишель не хотелось ничего говорить. Она опустила голову на грудь Дэвида, одетую в доспехи. Металл обжег щеку холодком. Мишель было приятно чувствовать, как он нагревается от ее тепла.

– Отель «Саввой Бор-Ан-Виль», – сказал Дэвид, и машина тронулась.

Замелькали огни, люди, дома. Мишель закрыла глаза. Где-то там, под этой броней, билось сердце. Сердце горячее, чуткое, нежное и… любящее.

Эпилог

– Что прикажете делать, если я не люблю вас. И никогда не любила. Вы ведь знаете, что я и замуж вышла только по настоянию матери. Ведь вы знали. – Она обернулась, каштановые волосы рассыпались по белоснежным плечам. Жозель продолжала свою речь. Как и в прошлый раз теребила кружевной платок, разглаживая узор пальцами. Но ни ее волнение, ни тревога не казались естественными.

– Не обижайся, – шепнул Жюльен Дэвиду, – но, по-моему, она играет хуже, чем в прошлый раз.

– Я тоже заметила, – присоединилась к мнению мужа Катрин.

– Согласен. – Дэвид задумчиво кивнул. – Но она ведь предупредила, что так и будет, не хотела исполнять эту роль. Вообще играть не хотела. Я спрашивал почему. Она сказала, что я пойму.

Раздался шум. На сцене появился Рикардо. Жозель будто бы вздрогнула, ссутулилась, но все это получилось как-то наигранно.

– Ты бледна, мой друг, – сказал Рикардо, – поди приляг, до обеда еще около часа.

Он хотел обнять жену, Жозель отстранилась, опустила глаза. Не было в этом движении ни отвращения, ни равнодушия, ни ненависти. Он был пуст и показался каким-то чисто техническим приемом.

– Ты не верна! – заорал Рикардо. – Подлая изменница! Так скройся с глаз моих, исчезни!

Жозель метнулась к мужу, но тут же отстранилась, словно пораженная его гневом. Слезы побежали по ее щекам. Но глаза молчали. Жозель стояла посреди сцены, как и должна была стоять. Однако по ее виду ничего нельзя было сказать.

– Да будет вам известно… – начала она.

Слова ее были так же невыразительны, как и жесты. В них не было ни гордости, ни отчаяния, ни вызова. Точно так же недавно Катрин отчитывала Жюльена за то, что он забыл ключи. Упрек, но не больше. Ужас? Его не было. Непреклонность? Скорее смирение, даже благодарность.

Когда Мишель покинула сцену, никто не зааплодировал, никто не закричал «Браво».

– Ничего не понимаю. – Жюльен пожал плечами. – А ты? – Он обратился к Дэвиду.

Тот улыбнулся. В улыбке этой светилось счастье. Взгляд его замер на одной точке, уставившись в декорации на сцене.

– Понял, – прошептал Дэвид и посмотрел на друга. – Я все понял.

– Так объясни, сделай милость, – улыбнулся Жюльен.

Дэвид скорее не осознал, а почувствовал то, что случилось с его Жозель. Мишель любила. Любила всем сердцем, всем существом. А Жозель должна была ненавидеть, презирать, восставать против унижения, быть гордой. Отчаяние, безысходность составляли ее амплуа. А Мишель переполняли совсем другие чувства. Только теперь Дэвид понял почему она говорит о невозможности для себя карьеры актрисы. Мишель не может спрятать себя под маску. Она прекрасно сыграла бы великолепную мать, любящую жену, счастливую невесту. Но не Жозель, разочаровавшуюся в той самой жизни, которой наслаждалась Мишель.

– Она любит, – коротко ответил Дэвид Жюльену. – А любящий готов обнять весь мир, помогать всем и каждому. В счастливом сердце нет места ненависти. Она не может. Она любит…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

Эпилог

Реклама на сайте