«Возвращение к сыну»

Люси Гордон Возвращение к сыну

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– Нужно смотреть правде в глаза, Гэвин. Цифры не обнадеживают. Компания «Хантер и сын» стремительно превращается в компанию, существующую лишь на бумаге. За ее великолепным фасадом не остается ничего, кроме долга.

Гэвин Хантер нахмурился, сердито сомкнув темные брови, и резко сказал:

– Но наша компания никогда не подводила, какой бы кредит ни был.

Лицо банкира, друга Гэвина Хантера до поры до времени, исказила гримаса.

– Одно дело – тогда, и совсем другое – сейчас. Великие времена, когда вы владели собственностью, прошли. Процентные ставки растут, а цены падают. Лишь некоторые ваши отели еще держатся, да и они целиком заложены. Так что их продажа тебе не поможет.

– Я не хочу ничего продавать, – огрызнулся Гэвин. – Я лишь хочу взять взаймы небольшую сумму, которая позволит мне не останавливаться. Всего лишь четверть миллиона фунтов. В прошлом ты четыре раза мне давал ссуду и делал это, не моргнув глазом.

– В прошлом у тебя была отличная поддержка, отличное дополнительное обеспечение. Послушай, я не уверен... Что случилось? – Банкир обратил внимание, что Гэвин его не слушает. Его взгляд был прикован к экрану телевизора в углу комнаты. – Он тебе мешает? Я включил, чтобы послушать новости, но можно и выключить.

– Сделай погромче, – хрипло попросил Гэвин.

На экране была фотография мужчины средних лет с добродушным лицом. Банкир прибавил звук.

– «...погиб сегодня в автокатастрофе вместе со своей женой Элизабет. Тони Акройд был ученым-натуралистом с мировым именем, выдающимся...»

Гэвин стал собирать свои вещи, судорожно запихивая их в портфель.

– Разве ты не хочешь еще поговорить? – спросил банкир.

– Не сейчас. Я должен уйти по очень срочному делу.

Банкир нахмурился, но тут же его лицо озарила догадка.

– Конечно, те двое, в автокатастрофе. Они ведь были...

– Да, – резко сказал Гэвин. – Они были моими врагами...

Мчась по дороге, ведущей на север от Лондона, Гэвин думал о том, что Лиз не всегда была его врагом. Сейчас, даже трудно представить, что когда-то он влюбился в нее, сразил ее своей страстью, и они поженились. Теперь, оглядываясь назад, в прошлое, Гэвин понимал, что они никогда не были по-настоящему счастливы, за исключением короткого периода времени. А может быть, ему только так казалось. Тогда для всех они были блестящей парой. Лиз, с ее длинными светлыми волосами и неземной красотой. Темноволосый красавец Гэвин, с его способностью превращать в золото все, к чему бы он ни прикасался. У них была роскошная квартира в Лондоне, где Лиз устраивала необыкновенные вечера. Она была искуснейшей хозяйкой, и Гэвин гордился ею. Лиз родила ему сына, Питера, которого он любил всем своим существом. Он строил планы относительно Питера, с нетерпением ожидая тот день, когда Питер станет совладельцем компании «Хантер и сын».

Но Лиз развеяла все мечты Гэвина, уйдя к Тони Акройду и похитив его четырехлетнего сына. С того самого дня он считал ее своим врагом.

Гэвин все еще слышал ее крик: «Я не выношу тебя больше! Бизнес и деньги. Деньги и бизнес. Ни о чем другом ты не думаешь!..»

И его ответ на это: «Я работаю для тебя и для Питера...»

«Ты обманываешь себя. Ты делаешь это для себя и своего отца...»

Это была правда. Он стремился произвести впечатление на своего отца. И все потому, что ему надо было быть достойным очень многого. Вильям Хантер создал из ничего целую сеть отелей и внушал Гэвину веру в то, что сын обязан преуспеть и превзойти достижения отца. Он передал Гэвину свое дело, требуя от сына больших достижений, более решительных действий, надеясь на то, что сын будет увеличивать состояние путем приобретения новых, более крупных отелей.

Сейчас Вильям жил в санатории на Южном побережье. Это было единственное место с благоприятным климатом для его больных легких. Ум его был еще достаточно светлым и живым, и он обрушивал на сына бесконечный поток писем с большим количеством бесполезных советов, так как знания его безнадежно устарели. Советы отца оставались лишь советами, а Гэвин по-своему расширял свой бизнес. Напряжение было огромным, но он надеялся, что Лиз его понимает. А она не оправдала его надежд и предала.

Гэвин называл себя рогоносцем, находя в этом старомодном слове горькое удовлетворение. Его жена изменила ему с каким-то неженкой, мужчиной с длинными волосами и бородой. У него был вид рассеянного человека, который как будто не знал, в какое время он живет. Лиз променяла его на мужчину, разговаривавшего с животными! «Тони лучше тебя», – бросила Лиз в лицо Гэвину. Но это была всего лишь злость.

Гэвин нажал на газ. Ему хотелось добраться до местечка Стрэнд-Хаус до того, как погаснет последний луч заката.

Стрэнд-Хаус. Он предстал в воображении Гэвина точно таким же, каким тот впервые увидел его. Великолепный особняк XVIII века, с видом на море. В молодости Вильям работал плотником в семье аристократов, владевших этим домом. Позднее, уже сделав карьеру, Вильям мечтал стать хозяином поместья. Но ему это не удалось, зато сын его, Гэвин, преуспел. Для хозяев настали тяжелые времена, и Гэвин изводил их до тех пор, пока они не продали ему поместье. В тот день, когда он смог показать отцу документы на право владения Стрэнд-Хаусом, Гэвин испытал особую гордость. Но даже и тогда Вильям нашел причину, чтобы пожаловаться.

«Почему документы не оформлены только на тебя?»

«Из-за налогов, папа, – терпеливо объяснил Гэвин. – Если дом будет оформлен и на Лиз, то он будет гораздо дешевле. Не волнуйся. Все это только на бумаге».

Но вышло иначе. Лиз полюбила поместье и море. Ей захотелось здесь обосноваться, сделать это место своим домом. Гэвин устал объяснять ей, что их дом должен находиться в Лондоне. Всякий раз Лиз резонно отвечала на это: «Там нет никакого дома – лишь выставка для людей, которых ты стремишься перещеголять. А я хочу иметь дом...»

Гэвин не понимал ее и пытался перевести все это в шутку. «Говорят, что дом там, где сердце, не так ли?» – сказал он ей однажды. Она же с горечью ответила: «Это касается людей, у которых оно есть, Гэвин».

Он скрыл обиду, устоял. Стрэнд-Хаус станет жемчужиной в цепочке отелей его компании. Гэвин уже выстроил планы относительно этого поместья: огромная оранжерея превратится в крытый бассейн, бильярдная станет сауной, а на красивых лужайках, которые возделывались хозяевами поместья на протяжении нескольких веков, будут устроены площадки для гольфа.

Но Лиз убежала вместе с Питером прежде, чем он смог осуществить свои планы. В конце концов, она предала его еще раз, заявив о «своих правах» на половину дома. Гэвин боролся с ней до последней капли крови, но проиграл. По суду Лиз получила половину дома вместе с правом проживания – при условии уплаты Гэвину ренты за его половину. Она также добилась права опеки над Питером.

Когда-то, как и сейчас, он ехал в Стрэнд-Хаус всю ночь и по прибытии был похож на взбешенного быка. День только разгорался. Нигде не было никаких признаков Лиз или этого «нахлебника», как он называл про себя Тони. В страхе, что его сына увезли за границу, он обрыскал весь дом и вновь выбежал на улицу.

Наконец он увидел кого-то, кто походил на помощника садовника. В поношенных джинсах, свитере и старой-престарой шляпе этот некто копал канаву как раз посреди прекрасно ухоженной лужайки. Думая об испорченной площадке для гольфа, Гэвин со злостью вздохнул и крикнул:

– Эй, ты! Что это ты там делаешь?

Поля потрепанной шляпы приподнялись, и Гэвин увидел совсем еще молодую женщину. Лицо у нее было некрасивое, но полное жизни и любопытства. Гэвин сразу понял, что перед ним была личность – с таким достоинством она на него посмотрела. На звание красавицы она могла бы претендовать из-за своих глаз – больших, карих, теплых... Что касается остального, то нос ее был слишком длинным, рот – слишком широким, а подбородок – слишком упрямым, хотя общее впечатление она оставляла довольно приятное. Но это если бы Гэвин был в соответствующем настроении. Сейчас же казалось, что и молодая женщина настроена так же воинственно, как и он.

– Это вы со мной говорите? – спросила она.

– Да. Я спросил, что это вы там делаете с этой лужайкой?

– Копаю, – спокойно объяснила она. – А чем, по-вашему, я еще занимаюсь?..

– Не валяйте дурака! Вы знаете, сколько времени потребовалось, чтобы лужайка стала такой красивой?..

– Да, а теперь настало время, чтобы кто-то сделал что-то такое, чтобы от этой лужайки был толк, – отпарировала она. – Здесь хорошо и солнечно. Идеальное место для выращивания овощей...

Гэвин скрежетнул зубами.

– Где ваш хозяин?

У нее на губах появилась слабая улыбка, смысл которой он понял позже.

– Вы имеете в виду мистера Акройда?

– Не прикидывайтесь дурочкой...

– А я и не прикидываюсь, – заявила она невинным голосом. – Вы бы удивились, увидев, какой глупой я могу быть, когда мне это нужно...

Если бы он не был так рассержен и огорчен, возможно, он и обратил бы внимание на это предупреждение. Но сейчас он видел лишь то, что ему вновь перечили, а это для Гэвина всегда было невыносимо. Сейчас даже больше, чем когда-либо...

– Предупреждаю, терпение мое на исходе! – прорычал он.

Она кивнула.

– Я вижу. Думаю, что и вначале его было немного.

– Послушайте...

– Вы всегда кричите на людей, как сержант в армии? Мне начать прыгать? Или стоять по стойке «смирно»? Извините, не умею подчиняться.

– Почему бы вам не попробовать говорить просто вежливо?

– А вам? Вы врываетесь в мой дом и начинаете отдавать приказы...

– В ваш дом? Какого черта! Что вы имеете в виду?..

– Дом принадлежит женщине, на которой мой отец собирается жениться. Мы все вместе живем здесь. Понятно?

– Да, вполне. И поскольку мы собираемся откровенно поговорить, то сейчас моя очередь. Как я понимаю, Тони Акройд – ваш отец, а женщина, на которой он собирается жениться, Элизабет Хантер, моя жена.

Она широко раскрыла красивые глаза, и у нее вырвалось:

– Ваша жена? О Боже! Так вы тот самый Гэвин-раздражитель, который все время раздражает и действует на нервы!

– Что вы сказали? – зловеще переспросил он.

– Ничего, – торопливо ответила она. – Я ничего не сказала.

– Вы сказали: «Гэвин-раздражитель». Мне хотелось бы знать: почему?..

– Послушайте, это просто глупое прозвище... – Она говорила с трудом.

– Это моя жена так называла меня?

– Конечно, нет... не совсем так... это...

– Да или нет? Или вы настолько глупы, чтобы не видеть разницу?

Она покраснела.

– Вы – прелесть, не так ли? Хорошо, если вам необходимо знать, то Лиз говорила, что все, что вы делаете, ее раздражает, и я...

– И вы придумали прозвище, – закончил он. – А после этого еще позволяете себе говорить мне о хорошем тоне и манерах...

– Не предполагалось, что вы узнаете об этом. Откуда я могла знать, что вы когда-нибудь приедете сюда?

– Я приехал, чтобы увидеть жену. Она все еще моя жена, развод будет окончательно оформлен лишь через две недели. И потом, нужно уточнить, что она владеет не всем поместьем, а лишь его половиной. Другая половина принадлежит мне.

Она нахмурилась.

– Только до тех пор, пока мой отец не выкупит ее у вас, правда?

– Выкупит? – едко спросил он. – А вы знаете, сколько все это стоит? Думаю, что нет. Я знаю вашего брата. Плывете по жизни на «розовом» облаке, не имея ни малейшего представления о реальности. У вашего отца не найдется таких средств, даже если бы я собрался продавать, но я не собираюсь этого делать.

– Что же вам тогда надо, если вы отказываетесь продавать дом?

– Мне лучше знать.

Она отступила, чтобы лучше разглядеть его.

– Понятно, – сказала она с издевкой.

Он знал, что продолжать этот разговор – глупо. Он не обязан ничего объяснять этой дерзкой девчонке, и лучше всего держаться с холодным достоинством. Но у него это не получалось. В ней было что-то такое, что заставило его продолжить. И он спросил:

– Что же вам понятно?

– Вы будете собакой на сене, да? Владеть поместьем целиком вы не можете, но вы не позволите и Лиз получать от него радость в полной мере.

– Послушайте, я не знаю, что дает вам право делать столь скоропалительные выводы, не зная всех фактов! Но позвольте сказать вам, что вы далеки от истины.

– Правда глаза колет, да?

– Это не правда.

– Нет, правда. Почему же тогда вы цепляетесь за любую часть этого поместья? Вам доставляет удовольствие сделать бедную Лиз еще несчастнее?

– Я цепляюсь за дом, потому что он мой. У нее нет права ни на какую его часть.

– В документах этого не сказано.

– Документы – всего лишь формальность для налогов. И Лиз знала это очень хорошо.

– Если ваша жена была вам нужна только для того, чтобы уклониться от налогов, неудивительно, что она оставила вас. Ей следовало бы сделать это несколько лет тому назад.

– Вот еще одно скорое, безосновательное суждение.

– Это не мое суждение, а ее. Почему бы вам просто не отпустить Лиз? Пусть мой отец выкупит дом.

– Он не сможет это сделать и за миллион лет. Он лишь предлагает выкупить дом, так как знает, что ему нечего бояться. Я не возложу на него столь тяжелую ношу. Уже тогда, когда он встретил Лиз, он знал, что она богата и может уйти от своего мужа с большой долей собственности.

Молодая женщина побледнела.

– Как вы смеете так говорить о моем отце? Он честный, уважаемый человек, и он любит Лиз.

– Неужели? Или ему нравится то, что она может принести ему?

– Вы не имеете права отзываться о нем в подобном тоне. Вы не знаете его.

– Я знаю одно: он похитил мою жену, мой дом и моего сына. Что еще мне нужно знать?

– Он не похищал вашу жену. Он нашел ключ к ее сердцу, предложив ей такую любовь, какой у вас не оказалось, а это – единственная валюта, имеющая ценность. Но ведь вам никогда и никто не говорил об этом, правда? Если бы вы знали о существовании любви, вероятно, сейчас у вас была бы и ваша жена, и ваш дом, и ваш сын.

– Не говорите мне, что я не люблю своего сына. Будь я проклят, если позволю Тони Акроиду воспитывать его.

– Ему повезет, если так случится. На целом свете не найти отца лучше.

– Самый лучший отец – его родной отец.

– Но Питеру только четыре года. Как вы можете пытаться оторвать такого маленького ребенка от его матери?

Гэвином овладела беспорядочная масса чувств. Боль и растерянность. Он не мог подобрать слова, чтобы выразить то, что он испытывал в данную минуту. Он смог только выкрикнуть:

– Потому что он мой.

Гэвин понял, что сказал не то, но других слов не нашел.

Он видел, что она смотрит на него с презрением. Не веря.

– Ваш дом. Ваша Лиз. Ваш Питер. Все это ваша собственность, да?

– Нет, – резко ответил он. – Питер и я... – Он остановился. Гэвину было бы довольно тяжело говорить о своей любви к сыну даже с тем, кто находился на его стороне. А с этой молодой женщиной, делающей такие выводы, разговаривать было просто невозможно. – Скажите мне, где я могу найти жену и сына?

Она сосредоточенно смотрела ему в лицо. В глазах у нее появилось новое выражение, как будто бы ее что-то сильно удивило.

– Они в доме. Я скажу им, что вы здесь, – произнесла она и, с силой воткнув лопату в землю, побежала в дом.

Этот разговор потряс Гэвина. Он чувствовал себя опустошенным. Оглядевшись вокруг, он понял, что поместье разрушали, не ограничиваясь одной перекопанной лужайкой. Должно быть, у Тони Акройда были грандиозные планы по его переустройству, если в дело пойдет вся та проволока, лежащая неподалеку.

– Папа.

Гэвин повернулся и увидел своего маленького сына, спешащего к нему через лужайку. Восторг захлестнул все другие чувства Гэвина. Он широко раскрыл руки, чтобы обнять сына, и его пронизала огромная радость, когда он ощутил тепло малыша.

– Ты скучал без меня? – спросил Гэвин. Питер, улыбаясь, кивнул.

Гэвин посмотрел вокруг. Рядом никого не было. Очень скоро из дома выйдет сердитая молодая женщина, но в эту минуту побережье было пустым. Он мог бы сейчас скрыться, забрав с собой Питера.

– Питер, – спросил он тихим и встревоженным голосом, – ты хотел бы поехать со мной? – Он с нетерпением ждал ответа и заметил, как лицо мальчика просветлело. Сердце Гэвина забилось с надеждой. – У нас так много дел, которые мы могли бы сделать вместе, – сказал он. – Мы можем пойти в зоопарк и посмотреть на львов, тигров и...

– Дядя Тони говорит, что нельзя держать львов и тигров за решеткой, – сказал Питер, нахмурясь. – Он говорит, это жестоко.

Гэвин глубоко вздохнул.

– Хорошо, оставим зоопарк. Помнишь, ты хотел компьютерную игру? Ты можешь ее получить. И мы...

– А у меня будет щенок?

– Знаешь, это не так-то просто, у нас квартира и нет сада.

– А дядя Тони говорит...

– Хорошо, у тебя будет щенок, – торопливо сказал Гэвин. – Поехали?

– Мама тоже поедет? – спросил Питер.

– Нет. Только мы вдвоем.

– Но я хочу с мамой. Хочу с мамой...

Наступила тишина. Гэвин понял, что проиграл.

Он был твердым человеком, но не настолько, чтобы силой заставить четырехлетнего малыша уехать от матери. Он вздохнул и сказал:

– Пусть так.

– Ты побудешь с нами? – с надеждой спросил Питер.

– Нет, я... я приехал только посмотреть, как вы тут.

– Но мне хочется, чтобы ты остался.

– Да и мне хотелось бы побыть с тобой, но... мама и я не можем больше быть вместе...

– Почему?

Было бы так легко сказать: «Потому, что она неверная жена, оставившая своего мужа. Это из-за нее мы разлучены». Он мог бы всю вину возложить на Лиз, ведь это она виновата, мог бы подробно рассказать все сыну, чтобы он знал, что она наделала.

Но Гэвин не мог заставить себя поделить ребенка между собой и женой. Он презирал себя за эту сентиментальную слабость и в то же время не мог ничего с собой поделать.

– Потому что так должно быть, – сказал он, вздохнув. – Мы будем иногда видеться. Так часто, как я смогу. Я обещаю. Будь хорошим мальчиком для мамочки и...

Не успел он произнести следующие слова, как ему показалось, что пронесся ураган и выхватил у него из рук Питера. Перед ним стояла Лиз. Ее лицо пылало.

– Мне следовало бы знать, что ты попытаешься предпринять что-нибудь в этом роде! – гневно выкрикнула она. – Еще минута – и ты исчез бы вместе с сыном. Слава Богу, я успела вовремя!

– Не разыгрывай драму, – сказал он холодно. – Я прощался с ним.

– Это ложь! – закричала Лиз. – Я тебя знаю. Ты пытался украсть его.

Сердитая молодая женщина торопливо подошла и встала у Лиз за спиной. Нахмурившись, она наблюдала эту сцену.

– Лиз... – тихо позвала она.

– Ты видела, что он пытался сделать? Если бы ты не пришла и не предупредила нас, он бы уже уехал...

– Лиз, я не думаю, что он пытался...

– Чепуха, конечно, он пытался. Он именно за этим и приехал.

– Зачем бы я сюда ни приехал, ясно одно: это путешествие – впустую, – процедил Гэвин сквозь зубы. – Я надеялся, что мы сможем поговорить, но ты даже не хочешь слушать, поэтому я уезжаю. Смотри за сыном. До свидания, Питер.

Он протянул руку, желая похлопать сына по плечу, но Лиз отпрянула назад, чтобы Гэвин не смог до него дотронуться, и побежала к дому. От боли Гэвин сильнее сцепил зубы и пошел к машине.

Перед тем как сесть в нее, он остановился, чтобы еще раз оглянуться назад. Лиз уже не было, а молодая женщина все еще стояла, глядя на него. Она нахмурилась, как будто что-то ее озадачило. Гэвин сел в машину, захлопнул дверцу и нажал на газ. В голове путалось слишком много мыслей. И только отъехав на довольно большое расстояние, он понял, что эта женщина на самом деле защитила его.

После той поездки все еще больше осложнилось. Лиз позвонила своему адвокату и сообщила, что Гэвин пытался похитить Питера. И сейчас, хотя его все еще допускали к сыну, эти встречи носили эпизодический характер. В те редкие минуты, когда они виделись, Питер вел себя с отцом странно, скованно. Гэвин мог только догадываться о том, сколько сил тратилось на то, чтобы настроить сына против отца. Прошло шесть лет. Мальчик вырос. Гэвин в отчаянии понимал, что теряет что-то такое, чего не сможет восполнить никогда.

Но теперь все будет иначе. Сейчас его ничто не остановит. И он вернет себе сына. Питер достаточно настрадался. Теперь все позади. Очень скоро он будет снова рядом со своим отцом.

Наступил рассвет. Вдалеке Гэвин слышал шум моря. Его сердце забилось сильнее при мысли, что он скоро окажется там, на берегу. Он подумал о том, как Питер побежит к нему, единственному надежному прибежищу в мире, ставшем вдруг таким хаотичным. Интересно, кто будет вместе с ним? Вероятно, дочь Акройда. Теперь он знал, что ее зовут Нора; у него в памяти сохранился образ сердитой молодой женщины. Интересно, попытается ли она остановить его, встать у него на пути и не отдать ему сына? Если так, то у нее ничего не получится. Уже при подъезде к поместью он проговаривал то, что скажет ей. Это были крепкие слова, услышав которые она, несомненно, поймет, что с ним не стоит шутить.

Наконец он увидел дом. В первых лучах солнца особняк был красив неброской красотой. Гэвин почувствовал прилив небывалой любви к этому месту. Все его мысли были о Питере. Но вдруг он подумал о том, что в каком-то смысле теперь и дом станет другим. Доля, принадлежавшая Лиз, перейдет Питеру, а он, Гэвин, как опекун Питера, получит опеку и над этой долей. Они станут совладельцами поместья Стрэнд-Хаус. Ему понравилась такая перспектива.

Проехав по дорожке, он остановился перед домом. Нигде никаких признаков жизни. Было только шесть часов утра, но день уже вступал в свои права. Гэвин вышел из машины и посмотрел на окна. Они тоже были молчаливы. Он решил обойти дом, чтобы выйти на участок, простиравшийся позади него. Увидев, во что он превратился, Гэвину захотелось застонать. Прекрасные лужайки были перекопаны. Здесь устроили, как показалось Гэвину, небольшой зоопарк.

Он пробирался между клеток и, наконец, увидел женскую фигуру, сидевшую на деревянной скамейке. На женщине были темные джинсы, старый свитер. Она сидела, обхватив себя руками, вглядываясь в пространство.

Когда Гэвин приблизился к женщине, черно-белая собака, сидевшая у ее ног, взглянула на него и зарычала. Женщина подняла глаза, не сказав ни слова. Гэвин узнал Нору. Она изменилась. Ее полное отчаяния лицо было мертвенно-бледным. Казалось, силы покинули ее. Неожиданно исчезли все те крепкие слова, которые он приготовил. В голове была лишь одна мысль.

Он тихо произнес:

– Мне очень, очень жаль... Это так ужасно...

ГЛАВА ВТОРАЯ

– Это вы, – сказала она, как будто изумившись.

– Разве вы меня не ждали после... того, что случилось?

– Не знаю, до сих пор еще не поняла, что произошло. Кажется, только вчера я провожала их, помахала им рукой... – Она слегка задрожала. – Это было только вчера. А сегодня весь мир перевернулся.

Он сел рядом с ней на скамейку.

– Как Питер? Он знает?

– Он узнал первым, – хрипло сказала она. – Случилось худшее из того, что могло произойти. Он смотрел новости и первым все увидел. Никто не позвонил и не предупредил нас. Для него это был страшный удар. Он пришел ко мне и сказал. Вначале я ему не поверила, решила, что мальчик что-то напутал. А он все время плакал и повторял: «Это правда, правда...» Потом мы всю ночь плакали вместе...

– Для вас это ужасное испытание, – сказал Гэвин с сочувствием. – Но я теперь здесь, с вами.

Он не смог понять ее странного взгляда, каким она посмотрела на него.

– Питер заснул час назад. Я вышла сюда, потому что здесь чувствую себя рядом с папой. Все это мы построили вместе с ним. Он так любил это место. Папа часто говорил, что все деньги мира – ничто по сравнению с доверием животного.

Гэвин подумал, что мужчина, пристроившийся к богатой женщине, мог себе позволить быть безразличным к деньгам, но сказать это Норе было бы слишком жестоко, и он промолчал.

– Они все доверяли ему, – продолжала Нора, глядя на просыпавшихся животных. – Как мне сказать им?

– Сказать что? – спросил Гэвин, не понимая.

– Что папа и Лиз погибли, – просто ответила Нора.

Гэвин внимательно посмотрел на нее. Никогда раньше ему не приходилось иметь дело с человеком, говорившим вот так, как Нора. Он не был готов к этому. И, пытаясь скрыть свое раздражение, он произнес:

– Думаю, нет необходимости говорить им.

Взгляд ее прояснился.

– Вы правы. Они инстинктивно почувствуют. Мне следовало бы помнить об этом.

Она посмотрела на Гэвина, склонив голову набок. Он понял, что ей было интересно узнать, как это он догадался об этом. Он оказался в безвыходном положении. Гэвина раздражало то, что его неправильно поняли, но горе, так ясно выраженное у нее на лице, трогало его.

С тех пор как он видел ее последний раз, прошло шесть лет. За это время она превратилась в более зрелую женщину. Ее фигура округлилась, взгляд стал мягче. Сейчас лицо ее было бледным, осунувшимся. Она страдала. В другое бы время, подумал Гэвин, некоторые мужчины нашли бы Нору привлекательной.

Он понаблюдал за ней и отметил, что выражение ее лица опять изменилось. Она разочарованно посмотрела на него и печально улыбнулась.

– Я неправильно вас поняла, да? – спросила она. – Вы совсем не это имели в виду. Не то, что животные сами узнают и поймут. Вы хотели сказать, что не стоит переживать и волноваться о том, говорить ли обо всем животным.

Как ни парадоксально, но сейчас Гэвин был в гораздо большем замешательстве, чем минуту назад.

– В конце концов, они всего лишь животные, – сказал он с какой-то неловкостью.

Она вздохнула.

– Папа потратил всю свою жизнь на то, чтобы открыть глаза людям, рассуждающим подобным образом.

– Сомневаюсь, что ему удалось бы проделать это со мной.

– Да, не думаю, что у него получилось бы. Но он не оставил бы своих попыток. Он говорил, что нельзя сдаваться, несмотря... – Она замолчала.

Чтобы отвлечь ее внимание, он спросил:

– Если он так относился к животным, зачем же он устроил зоопарк?

– Это не зоопарк, это заповедник. Большинство животных попало сюда, потому что они были больны или с ними плохо обращались. Мы стараемся... да, наша цель – сделать так, чтобы животные здесь окрепли и смогли вернуться в привычный для них мир природы.

Гэвин почувствовал облегчение. Все это время он думал о том, как сказать, что ей пора уходить отсюда. Ему не хотелось быть грубым. Теперь же, когда стали появляться животные, все получилось само собой.

– Пошли в дом, – пригласила она. – Я сварю кофе.

Как только женщина поднялась, встала и собака. Она не отходила от Норы. Они пошли к дому. Войдя в высокие стеклянные двери, они оказались в большой, залитой солнцем комнате в задней части дома. Заметив, что интерьер комнаты сильно изменился, Гэвин стал ее разглядывать. Исчезла красивая старинная мебель. Вместо нее стояли какие-то отдельные предметы, как будто появившиеся из лавки старьевщика. Некоторые из них были целиком накрыты простынями, и на них лежали животные: собаки, кошки. Среди них – попугай и обезьяна.

– Хорошую мебель отнесли наверх, – объяснила Нора, поймав взгляд Гэвина. – Было бы очень жалко, если бы ее испачкали.

– Конечно.

Животные просыпались и собирались вокруг Норы. Она гладила их, трепала по головам. Казалось, что, прикасаясь к ним, она успокаивается.

– Официально наш заповедник не принимает кошек и собак, так как для них есть много других мест, – объяснила она, – но они все равно появляются. Их приносят, а некоторые приходят сами. Кажется, что звери просто знают, куда идти.

Гэвин молчал. Ее отношение ко всему этому казалось ему настолько необычным, что он решил попридержать язык. Он думал о сыне, о том, что он воспитывается в этой атмосфере, и благодарил Бога за то, что у него теперь есть возможность спасти Питера.

Кухня тоже изменилась до неузнаваемости. Он помнил ее уютной, очаровательной, оформленной в старинном стиле. Сейчас же она скорее напоминала борт космического корабля. Ее коснулась рука Лиз. Он узнал ее почерк. Она страшно любила готовить и ужасно огорчалась, когда он возвращался домой поздно и произведения ее кулинарного искусства уже не могли быть оценены должным образом.

– Лиз об этом мечтала, – объяснила Нора, явно снова читая его мысли. – Ей нравилось иметь все современное оборудование, которое она могла только найти.

– Но это больше похоже на кухню ресторана гостиницы, – сказал Гэвин, разглядывая новую плиту – этакого монстра, со всеми его ручками, кнопками и лампочками.

– Да, Лиз установила эту плиту, потому что животным нужно очень большое количество еды. Она ужасно много готовила и хранила все это в холодильнике.

– Лиз готовила животным?

Он подумал о той элегантной женщине с утонченным вкусом, которая когда-то была его женой. Вспомнил их изысканную посуду. Но она попала в лапы Тони Акройда и его дочери, и вот что из этого получилось.

Нора поставила кофе и обратила внимание на ежика в коробке в углу. Гэвин спросил:

– Она разрешала держать животных на кухне?

– Лиз сама принесла сюда Берта, – ответила Нора, ставя ежику блюдце с молоком. – Он очень слаб и нуждается в тепле. Она любит... любила животных так же, как папа и я.

– Сомневаюсь. Элизабет не относилась к тому сорту людей, которые любят животных.

– А какой же она тогда была? – Нора с любопытством посмотрела на него, и он почувствовал себя в западне.

– Сейчас это уже не имеет значения...

– Да, – прошептала Нора.

Она наклонила голову и отвернулась от него. Ее плечи вздрогнули. Но почти тут же она выпрямилась. Гэвину показалось, что он видел, как она вытерла рукой глаза. Когда Нора вновь заговорила, голос ее звучал глуховато. Но она совладала с собой.

– А как вы узнали об их гибели?

– Из выпуска новостей. И я сразу же поехал сюда.

– Вы ехали всю ночь? Должно быть, жутко устали? Я приготовлю вам комнату.

– Мне бы хотелось как можно скорее увидеться с сыном.

– Конечно. Но не будите его сейчас. Пусть бедняжечка хорошенько выспится.

Она налила кофе. И когда они начали пить, каждый из них почувствовал какое-то напряжение и скованность. В первые минуты, удивившись своей встрече, они вели себя совершенно естественно. А сейчас вдруг показалось странным, что они сидят здесь вдвоем и разговаривают.

– Что же произошло на самом деле? – наконец спросил Гэвин. – Я не все понял из новостей.

– Это произошло на загородной дороге. Все видел фермер. Он сказал, что на дорогу выбежал кролик...

– Не хотите ли вы мне сказать, что ваш отец убил Лиз ради спасения кролика? – резко спросил Гэвин.

– Машину вела Лиз.

– Откуда вы знаете?

– Это была ее машина. Отец недавно подарил ее Лиз. Когда только выдавалась свободная минута, Лиз обожала на ней ездить. И фермер видел ее за рулем. Он сказал, что она ехала на очень большой скорости и не могла сразу остановиться. Когда же появился кролик, она резко свернула в сторону, и... и они перевернулись...

– Ваш отец подарил ей машину? – переспросил Гэвин. – Какая же это была машина? – (Нора ответила, что это была последняя модель какой-то скоростной машины с мощным двигателем.) – О чем же он думал, когда дарил ей такую машину? – рассердился Гэвин.

– Она хотела именно такую. Он пытался отговорить ее, но Лиз была непреклонна. Или эта машина, или ничего. Она обещала ездить осторожно, но... Лиз любила быструю езду.

Гэвин все больше свирепел.

– Он должен был об этом знать. Ему не следовало уступать ей.

– Хватит. Перестаньте искать предлоги, чтобы взвалить всю вину на папу.

– Я знаю, что до встречи с ним она никогда не стала бы рисковать своей жизнью, чтобы спасти кролика. Это дело его рук. Если бы не он, она была бы жива.

Нора настолько повысила свой голос, что он перекрыл злобный крик Гэвина:

– Послушайте, нельзя обвинять моего отца абсолютно во всем, что произошло не так, как хотелось бы вам, и в вашей жизни, и в жизни Лиз!..

Боль, которую он сдерживал, вырвалась наружу.

– Неужели в таком безумном поступке вы видите истинные ценности?

– Если вас интересует, свернула бы я, чтобы только не раздавить животное, то я отвечу: да, я свернула бы. Но я никогда не ездила так быстро, как Лиз. Папа тоже не ездил. Если бы каждый из нас...

– Она не виновата! – закричал он. – До того как она стала жить с вашим отцом и вами, она была нормальной женщиной со здравым умом, а вы, как мне кажется, очень сильно повлияли на нее...

– Это несправедливо.

– Боже, и в этом доме должен расти мой сын! Я могу сказать только одно: чем скорее я лишу его вашего пагубного влияния, тем лучше.

Он умолк, увидев, что она больше не обращает на него внимания. Ее взгляд был устремлен через его плечо на дверь. Обернувшись, Гэвин увидел Питера, стоявшего там в пижаме. Сердце его вдруг наполнилось радостью, ему стало легче. Лишь воссоединение с любимым сыном имело сейчас значение, и ничего больше.

– Здравствуй, сын, – мягко сказал Гэвин, протягивая руки.

Но Питер не побежал к нему, как это бывало когда-то. Вместо этого он внимательно посмотрел на Гэвина широко открытыми испуганными глазами и помчался мимо него к Норе. Гэвин недоверчиво смотрел, как он бросился в ее объятия. Он заметил также, что она прижала к себе ребенка, как бы защищая его. Так они простояли несколько секунд.

– К тебе приехал твой папа, дорогой, – прошептала Нора. – Хотя бы поздоровайся с ним.

Но Питер не захотел повернуться. Гэвину показалось, что сын сквозь слезы говорил: «Нет! Нет!»

– Для него все произошло слишком неожиданно. – Нора пыталась объяснить Гэвину, как бы извиняясь.

– Спасибо. Я не нуждаюсь в объяснениях по поводу поведения моего сына, – холодно сказал он. – Совершенно ясно, что произошло. Вы говорили о комнате. Я был бы рад ее увидеть.

– Конечно. – Нора вновь посмотрела на Питера. – Дорогой мой, мне хочется, чтобы ты вышел на улицу и посмотрел, все ли там в порядке. Некоторые животные немного взволнованы. Успокой их, как это ты умеешь делать.

– Они знают? – спросил мальчик.

– Да, – спокойно сказала Нора. – Думаю, что да. Мне кажется, некоторые из них узнали об этом даже раньше нас. Иди.

Мальчик стремительно выбежал, не взглянув на Гэвина, гневно посмотревшего на Нору.

– Как вовремя я приехал! Забить голову моего сына такой чепухой! Узнали раньше нас! Никогда не слышал ничего подобного!..

– Некоторые из них сильно разволновались вчера вечером и начали кричать. Такого крика я никогда раньше не слышала. Начали метаться в своих загонах. Мы не могли понять почему. Но теперь я знаю: это было время, когда произошла авария.

– Совпадение, – отрезал Гэвин.

– Может быть. Когда точно изучат, как чувствуют беду животные, возможно, тогда мы все и узнаем. Идемте, я проведу вас наверх.

После покупки этого дома Гэвин прожил здесь неделю. Он ночевал в великолепной хозяйской спальне и строил планы, которым не суждено было осуществиться. Когда они поднялись наверх, Гэвин по привычке повернул к двери спальни, но Нора остановила его:

– Это была их спальня, в ней их вещи.

– Конечно, – сказал он кротко и пошел за Норой в комнату в конце коридора.

– Эта комната всегда готова для гостей. Там дверь в ванную. Ее сделали после вашего последнего приезда.

– Спасибо.

Нора вела себя как хозяйка, как собственница, и это сильно возмущало его. Он едва сдерживал себя, чтобы не напомнить ей, что это его дом, а она – всего лишь гостья. Больше того, гостья, которая скоро уедет отсюда. Гэвин обрадовался, когда его оставили одного.

Окна комнаты выходили на участок около дома. Стоя у окна, Гэвин видел, как Питер ходил среди животных, гладя и лаская их. Гэвин радовался, глядя на сына. Ведь он так сильно его любил! Как замечательно – наконец вернуть его себе!

Да, но вернул ли он его? Вдруг он осознал то ужасное расстояние, которое разделяло их. Его сын подбежал к Норе, а не к нему. Он смотрел на отца как на незнакомца. Казалось, сын избегал его.

Нет! Гэвин остановил себя на этой мысли. Этого не может быть. Просто для сына все это было неожиданностью. Все будет в порядке, как только он сумеет увезти Питера отсюда и они останутся вдвоем. И это произойдет в первый же подходящий момент.

Гэвин не ожидал, что так сильно устанет. Он принял душ и лег, собираясь вздремнуть только несколько минут. Проснулся же он пять часов спустя. Солнце уже было высоко.

Он поспешил вниз и стал искать Нору. Наконец, он услышал ее голос и пошел на звук, пока не обнаружил его источник. Голос слышался из-за слегка прикрытой двери. Подходя, он слышал, как она говорила:

– Я была уверена, но хотела проверить... Спасибо. Вы облегчили мне душу... Нет, не думаю, что это принесет бедному ребенку пользу, его нельзя выхватить как когда-то тебе принадлежавшую собственность. Хорошо, что я знаю, что могу предотвратить это... Не беспокойтесь, я позабочусь о Гэвине Хантере. До свидания.

Гэвин услышал, как она положила трубку.

Он сжал зубы. Так вот в какую игру она играла! А он старался быть с ней ласковым, с уважением относился к ее горю. Но в ответ – удар ниже пояса. Прекрасно!

Он широко открыл дверь и молча посмотрел на нее. Она сидела в большом кабинете. Хаос, царивший здесь, поверг его, любившего порядок, в ужас. Как только у таких людей что-то получается? Она посмотрела на дверь и, увидев его, стала подниматься.

– Не буду тратить время. Признаюсь, я слышал окончание вашего разговора, – мрачно сказал Гэвин. – Хочу, чтобы вам все стало ясно. Что бы вы ни делали, ничто не разлучит меня с моим сыном. И если вы действительно считаете, что можете «позаботиться» обо мне, то вы сильно ошибаетесь. Люди гораздо старше и мудрее вас совершали ту же самую ошибку и сожалели об этом.

– Уверена, что вы ужасный и страшный, – согласилась Нора, но видно было, что она его не боится. – Питер действительно так думает. Разве вы не поняли, что он слышал, как вы сказали, что увезете его от меня? Он слышал ваш сердитый крик, и это расстроило его не меньше, чем то, что произошло вчера вечером.

– Ерунда. Он мой сын.

– По документам. Да. Но в течение последних нескольких лет Тони был ему отцом. У него был один-единственный дом. Этот. Другого он не помнит. Если бы он захотел уехать с вами, тогда другое дело. Но он не хочет, и я не позволю увезти его.

Гэвин слегка улыбнулся.

– Вы не позволите? Вы считаете, что можете говорить мне, что вы позволите, а что нет, когда речь идет о моем сыне?

– Да, конечно, он ваш.– В ее голосе зазвучала едкая интонация. – Ваша собственность. Я забыла. Хорошо, давайте сражаться, по-вашему. – Она встала перед ним. Гэвину показалось: Нора бросает ему вызов. – Претендовать на собственность могут несколько человек.

– Но не на эту, – твердо сказал Гэвин.

– Я только что говорила с Энгусом Филбимом, нашим адвокатом. Мне хотелось уточнить один пункт в завещании Лиз. Энгус очень основательный и дотошный человек. Когда он составлял завещание, он заставил Лиз предусмотреть любую вероятность, даже эту. Лиз оставила опеку над Питером Тони, а в случае его смерти – мне.

Гэвин молчал долю секунды, а потом взорвался:

– Вы, должно быть, сумасшедшая!

– В вашем праве поехать к Энгусу и посмотреть завещание...

– К черту завещание! Никакая сила на земле не позволит Лиз отобрать у меня право опеки над моим собственным сыном. Он мой.

Нора смотрела на него с отвращением.

– Теперь понятно, почему Лиз всегда называла вас только по фамилии – Хантер[1]. Не Гэвин, а просто Хантер. Она говорила, что ваша фамилия подходит вам как нельзя лучше.

– Это отличается от «Гэвина-раздражителя».

– Но она была права: для вас все – добыча. То, за что надо драться и что выхватывать. И вы выигрываете, ибо пугаете людей. Но я не из их числа. Мне не страшно. Надеюсь, вы не будете настолько бесчеловечны, чтобы попытаться увезти ребенка сегодня?

– Я никогда не говорил, что собираюсь...

– А с другой стороны, вам придется пройти через суд, чтобы вернуть Питера. И мне кажется, что там обратят внимание на завещание Лиз. Они обратят даже больше внимания на то, что это дом Питера, дом, где он был счастлив. Он только что потерял обоих родителей...

– Одного родителя.

– Не думаю, что они разрешат забрать его у меня отцу, которого он едва знает. – Зазвонил телефон. Нора быстро взяла трубку. Она почти ничего не говорила, но было видно, что там, на другом конце провода, произносили приятные слова, которые были ей по душе, так как лицо ее просияло. Наконец она сказала: – Я тут же передам ему. Большое спасибо. – Она повесила трубку и посмотрела на Гэвина. – Это социальная служба. Энгус поговорил с ними. Они пришлют сотрудника для встречи с вами.

– Нужно ли спрашивать, что этот «сотрудник» собирается сказать? Кажется, вы уверены, что покончили с этим делом.

– Они будут против любой попытки забрать у меня Питера сразу же после этого трагического случая. Он нуждается в защите, а не в еще одной решительной перемене в своей жизни...

– И как же вы собираетесь его защищать?

– Любовью и тем постоянным укладом жизни в этом доме, к которому он привык.

Гэвин заскрежетал зубами. Ему не хотелось грубить, но у него не было другого выхода.

– Но вы же уезжаете отсюда. Посмотрим, как отреагирует социальная служба, когда я скажу им об этом.

– Уезжаю отсюда? С какой стати?

– Послушайте, я полагаю, что ваш отец был довольно молодой мужчина, и вы не подозревали, что он умрет так скоро.

– Какое это имеет отношение к тому, о чем мы говорим?

– Это значит, что вы не имеете права оставаться в этом доме.

– Почему?

– Потому, что он принадлежал Лиз, вернее, половина дома. Другая половина – моя. Половина Лиз станет половиной Питера, и я...

– Подождите, – прервала она его. – Никакая часть Стрэнд-Хауса не принадлежала Лиз.

– Мне лучше знать. Я покупал это поместье и оформил его на нас обоих, но при разводе она получила половину.

– Да, я все это знаю. Я же говорю о том, что несколько лет тому назад доля, принадлежавшая Лиз, стала папиной, а он передал ее мне.

– Что?Это невозможно.

– Это было сделано, чтобы защитить заповедник. Он хотел быть уверен в том, что если с ним что-нибудь случится, то я смогу продолжить его дело.

– Не верю своим ушам! – закричал Гэвин.

Но на самом деле он верил. Это была страшная реальность. Он всегда знал, что Тони Акройд был нахлебником и жирел за счет собственности Лиз. Теперь же Гэвин обнаружил, что Тони был безжалостным нахлебником, который любыми средствами старался извлечь для себя выгоду.

– Как здорово вы все это устроили! – сказал он, тяжело дыша.

– Я знаю, что вы не можете меня выгнать. А сейчас вы не можете забрать у меня Питера. Если вы любите своего сына, то даже и не попытаетесь это сделать.

– Не читайте мне лекций о любви к сыну, – угрожающе сказал он.

– Вы его пугаете.

– Это невозможно.

– Мне кажется, что для вас невозможно все то, что вам не подходит. То, что вам не нравится. Питер вас больше не знает. Неужели непонятно?

– Нет, я начинаю понимать. На самом деле я начинаю многое понимать. Вы отучили его от меня, правда? Думаете, я не смогу вернуть сына?..

– Вы правы. Я думаю, вы его не вернете. Вы могли бы его привлечь к себе, но ведь это не ваш способ, не так ли, Хантер? Вы привыкли нападать, хватать. А на этот раз так не получится.

– О, я вооружен гораздо лучше, чем вы думаете. Когда нужно, я могу быть терпеливым и хитрым. Может быть, у вас получится и я не смогу увезти Питера, но вам не удастся разлучить нас. У меня такое же право жить в этом доме, как и у вас. И я воспользуюсь этим правом.

– Жить здесь? Вы имеете в виду – переехать в этот дом? – спросила она испуганно.

– Я уже въехал в него. Так что я всегда буду поблизости и смогу видеть, что моего сына больше не настраивают против меня.

– Но это... – Она подбирала слово.

– Невозможно?

– Невыполнимо. Как мы можем жить под одной крышей?

– Это не надолго, – сказал Гэвин. – Это продлится до тех пор, пока вы не поймете, что не можете одержать победу надо мной. А пока мы должны будем научиться терпеть друг друга.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Миссис Селена Бодцен, представитель социальной службы, приехала в тот же день. Это была женщина средних лет, энергичная и неприятно напоминавшая классную даму. Как только она заговорила, Гэвин упал духом. Миссис Бодцен хорошо знала Лиз и Тони, любила их, более того – она не раз слышала историю о том, как Гэвин пытался «украсть» маленького Питера шесть лет тому назад.

– Было бы крайне неприятно, если бы произошел подобный случай, – заметила она, стоя совсем близко и глядя на него.

Гэвин сдержал себя и спокойно ответил:

– Мне лишь хочется вновь узнать своего сына, поэтому я собираюсь жить прямо здесь, в моем собственном доме. По крайней мере, в этом вы не можете мне отказать.

– По правде говоря, могу, – самодовольно сказала миссис Бодцен. – Я могу потребовать судебный ордер, запрещающий даже ступать на эту землю, и могу получить его сегодня же.

– Что? Мне запретят входить в мой собственный дом? Вы не сошли с ума?

– Чей бы дом ни был, суд поставит интересы ребенка на первое место. Примут во внимание вашу прежнюю попытку украсть его...

– Я все время вам повторяю: я не пытался украсть сына...

– Конечно, вы будете это отрицать, но попытка официально зарегистрирована.

Впервые Гэвин почувствовал настоящий страх. Все, в чем он был совершенно уверен, ускользало от него с ужасающей неизбежностью. О каких бы правах ни говорилось, сила была на стороне Норы Акройд. Гэвин не сомневался, что она употребит эту силу, чтобы разрушить его планы.

Но вдруг – невероятно! – он услышал, как она сказала:

– Если быть честной, Селена, я считаю, что мистер Хантер говорит правду. – Гэвин уставился на нее, а она продолжала: – Я видела тогда, что произошло на самом деле, и не думаю, что он действительно схватил Питера, чтобы увезти его. Лиз была очень взволнованна в ту минуту. Мне кажется, ей виделось даже то, чего не было и в помине...

У миссис Бодцен был скептический вид.

– В соответствии с документальной записью, – сказала она, как будто цитировала Библию, – «мальчик это подтвердил».

– Он подтвердил, что отец просил его поехать с ним, это так, – согласилась Нора. – Но позднее он говорил мне, что мистер Хантер отказался от этой мысли, когда Питер дал ему понять, что хочет быть с матерью. Я пыталась объяснить это Лиз, но она настаивала на том, что я ошиблась. А я знаю, что это не так.

– Так ты не хочешь, чтобы я получила судебный ордер? – спросила миссис Болден. Голос ее звучал разочарованно.

– Да. Не хочу. Вы говорите, что интересы Питера – прежде всего. В данный момент никто из нас не знает, что для него лучше. Что касается меня, то я согласна: мистер Хантер может остаться. Я гарантирую его поведение в рамках закона.

– Очень хорошо. Беру с тебя слово. – Она неодобрительно посмотрела на Гэвина. – Даже не пытайтесь увезти Питера. Даете слово?

– Конечно, – мрачно ответил Гэвин.

Нора проводила миссис Болден, а Гэвин заставил себя успокоиться. С одной стороны, его до глубины души поразила та дерзость, с которой Нора говорила о его поведении. Но он знал также и то, что обязан ей за участие в разговоре. Он должен ее благодарить, а это хуже всего.

Когда она вернулась, он с трудом произнес:

– Спасибо, что защитили меня. Я ожидал совсем другого.

– Я никогда не верила в эту историю о том, как воровали ребенка. У вас было достаточно возможностей скрыться с Питером, но вы этого не сделали.

– Но вы могли бы выбросить меня из дома, – сказал он растерянно. – Почему вы не воспользовались вашим преимуществом?

Он пришел из мира, где только глупец мог упустить такую возможность, а эта женщина не была глупой. Ее проницательные, умные глаза ясно говорили об этом. Нора внимательно разглядывала Гэвина. Блеск в ее глазах говорил, что она полностью разгадала его таинственность.

– Может быть, я и ошибаюсь, упустив эту возможность. Давайте просто посмотрим, как пойдут дела.

– Я дал слово и сдержу его. Я лишь хочу восстановить свои отношения с Питером.

– Ну что же, я предоставила вам эту возможность.

– Но мне хотелось бы знать, почему вы это сделали?

– Вероятно, узнать вас снова – это и есть наилучшее для него.

– Это то, что вы сказали той женщине, но...

Она вздохнула.

– Послушайте, Хантер. Причина, которую я назвала, и есть настоящая причина. Думаю, что в ваших кругах о таком не слышали.

– Скорее всего, – признался он.

– Ну что же, тогда добро пожаловать в настоящий мир.

– Настоящий мир? Вы называете этот ваш ковчег настоящим миром?

– Он гораздо реальнее, чем мир фантазий бизнесмена, в котором имеют значение только цифры на бумаге. К людям же, о которых эти цифры говорят, относятся как к чему-то второстепенному... От них хотят даже отделаться, потому что надоели.

Гэвин глубоко вздохнул.

– Мне не хочется ссориться с вами. Вы оказали мне любезность, и я вам благодарен. Вы говорите, я должен снова узнать моего сына, так что, если не возражаете, я собираюсь сейчас же и начать. Где он?

– На улице. С животными.

Гэвин вышел из дома и прошел через участок. Его удивило множество больших загонов, огороженных проволокой. Он натолкнулся на женщину, готовившую корм для животных. Ей было около шестидесяти. Она была полной и тяжело дышала. Ее седые волосы были коротко подстрижены, на ногах у нее были очень старые мужские ботинки. Она с опаской посмотрела на Гэвина. Было ясно, что ее предупредили о нем. Но заговорила она в дружеском тоне:

– Меня зовут Айрис. Я помогаю Норе ухаживать за животными.

Гэвин вежливо представился и сказал:

– Я ищу Питера.

– Минуту назад мальчик был здесь, но ушел что-то еще сделать. Посмотрите вон на той тропинке.

Он пошел, куда она показала. Пробираясь сквозь заросли кустарника, вдалеке он слышал шум моря, но Питера нигде не было видно. Гэвин встретил молодого человека в рваных джинсах и рубашке. Его длинные волосы были завязаны сзади хвостом. Он смотрел на Гэвина из огромной птичьей клетки. В центре ее было высокое дерево, и молодой человек, взобравшись почти на его верхушку, что-то там подправлял. Он висел, зацепившись за ветку ногами, как цирковой гимнаст.

– Вам помочь? – крикнул он.

– Вы не видели мальчика лет десяти? – крикнул в ответ Гэвин.

– Он проходил здесь какое-то время назад, но не остановился. Убежал куда-то.

Гэвин поблагодарил его и продолжил путь. Еще несколько ярдов, и он оказался перед забором, стоявшим по периметру. Он повернул налево и пошел вдоль забора, пока не оказался у большого загона, огороженного проволокой. В конце его стоял деревянный домик. Не совсем было понятно, что за животное обитало в нем. Шум, доносившийся изнутри, свидетельствовал, что там кто-то есть. Гэвин собирался пройти мимо, но обратил внимание, что шум становился все сильнее, а потом послышалось тихое и напряженное:

– Шшш!..

Он похолодел, когда понял, в чем дело. Его сын прятался в этом домике. Но ведь не от него? Не от своего родного отца?

– Питер, – позвал Гэвин. – Питер!..

Он прислушался. Ни звука. Но он знал, что Питер находился там, внутри. Ему надо было посмотреть правде в глаза. Питер избегал его. Крепко стиснув зубы, Гэвин стремительно пошел к дому.

– Ради Бога, что вы такое сказали моему сыну, что он избегает меня? – спросил он Нору, когда отыскал ее.

– Ничего. Вы это сделали сами. Я говорила вам: он слышал, как вы сказали, что заберете его. Если вы хотите добиться каких-либо результатов, вам нужно переубедить Питера.

– Я пытался это сделать. Мне хотелось рассказать ему, о чем мы договорились: что я останусь здесь на некоторое время и побуду вместе с ним.

– Питер не знает этого. Он видел, как вы кричали на меня, и это запечатлелось у него в памяти.

– Я злился из-за Лиз. Ее смерть кажется такой бессмысленной.

– Я знаю. – Нора посмотрела на него с неожиданной теплотой. – Извините, – сказала она, – я не понимала.

– Чего?

– Что вы все еще любите ее, – просто ответила Нора.

Он внимательно посмотрел на нее, пораженный услышанным.

– Ерунда!

– Неужели? Вы столь решительно встали на ее защиту!..

– Просто Лиз так действовала на людей, – неловко произнес он.

– Я знаю. – Нора улыбнулась ему в ответ. – Папа защищал ее. И я тоже, отчасти. Лиз была такой милой и приветливой. Она была замечательной матерью. Я плохо помню свою родную мать. Не могу представить, что кто-то любивший когда-то Лиз перестал бы ее любить.

– Я перестал, – твердо сказал Гэвин. – Она предала меня.

– И вы расстались со своей любовью вот так, просто? – спросила она скептически.

Он посмотрел на нее суровым взглядом.

– А это вас касается?

– Меня – нет, но... возможно, касается Питера. Это могло бы помочь ему понять, что у вас до сих пор есть чувство к его матери.

– К сожалению, у меня его нет. С того самого дня, когда Лиз ушла, она больше не причиняла мне боли. Не знаю, какое значение это может иметь для Питера.

– Я думала о похоронах.

– Он не пойдет на похороны. Ребенку там не место.

– Ему решать. Конечно, если он не хочет, я не буду его заставлять. Но если же ему захочется пойти, то будет крайне жестоко не пустить его.

– Он еще ребенок. – В голосе Гэвина был страх. – Как вы могли только подумать о том, чтобы окунуть его в эту беспощадную, мрачную атмосферу, дать ему увидеть могилы и гробы, людей в черном?

– Гэвин, беспощадны не похороны, а смерть. А Питеру уже пришлось столкнуться со смертью дважды. Как он с этим справится, будет зависеть от того, что происходит сейчас. У людей должна быть возможность попрощаться. Если вы лишите его этой возможности, он будет помнить это всю жизнь.

Гэвин стиснул зубы.

– Я думаю совсем иначе.

– Ну что же, пусть он решает.

В двери появилась тень. Они оба повернулись – перед ними стоял Питер. Он вздрогнул при виде отца. В какой-то момент Гэвин испугался, что сын вновь убежит, но Питер стоял неподвижно и молча смотрел на отца. Он выглядел несчастным и был в жутком напряжении. У Гэвина заныло сердце при мысли о том, что вынужден вынести этот ребенок.

– Почему бы нам не пойти куда-нибудь и поговорить? – спросил он так мягко, как только мог.

Питер сразу не отреагировал. Вначале он посмотрел на Нору, ожидая ее согласия, и, когда она улыбнулась, он кивнул отцу. Гэвин сжал губы. Неужели он может разговаривать со своим сыном только после получения ее согласия? Но он промолчал и вышел из комнаты вместе с Питером.

Оказавшись на улице, отец и сын посмотрели друг на друга с какой-то неловкостью.

– Ты мне покажешь свою комнату? – наконец спросил Гэвин.

Питер послушно повернулся и пошел наверх. Гэвин – за ним. У сына была большая комната, окнами выходившая на заповедник. Стены были завешаны картинками с изображениями птиц и животных, схемами и таблицами, рассказывающими о животном мире Земли. Гэвин смотрел на все это с неодобрением. У него было другое представление о том, как должна выглядеть комната, в которой живет мальчик. Где хотя бы признаки увлечения футболом, спортивные призы?

– Сейчас у нас есть время, чтобы побыть вдвоем. – В эти слова Гэвин постарался вложить как можно больше тепла и сердечности. Он попытался раскрыть свои объятия и крепко обнял бы сына, ответь тот на его порыв. Но мальчик держался на расстоянии и сидел на кровати, осторожно наблюдая за отцом. Гэвин опустил руки. – С тех пор как я приехал, ты не сказал мне ни слова. Не следует так относиться к отцу. Как насчет того, чтобы поздороваться и сказать: «Привет, папа!»? – Гэвин ясно видел, что Питер ушел в себя. Он чувствовал, как внутри клокочет незатихающий гнев. Неужели это преступление – хотеть, чтобы сын называл тебя папой? Или так называли и называют другого мужчину, врага? – Я так ждал, что увижу тебя снова, – продолжал Гэвин. – Прошло столько времени. Я думал, мы сможем по-настоящему поговорить, как отец с сыном. – Питер молчал. Казалось, он насмехается над словами отца. И это еще больше гневило Гэвина. – Я надеялся, что мы знаем друг друга гораздо лучше, – сказал он. Гнев все время напоминал о себе, но Гэвин старался погасить огоньки его незатухающего пламени. – И теперь у нас будет возможность, чтобы... – Вдохновение совсем покинуло его.

Он начал ходить по комнате, пытаясь побороть боль и разочарование. Они, как тлеющие угольки, могли вспыхнуть опять, и пламя разгорелось бы с новой силой.

– Это ты все это повесил? – спросил он, глядя на картинки и схемы.

Питер кивнул.

В эту минуту Гэвин заметил то, что частично явилось ответом на его мольбу. В углу стоял небольшой серебряный кубок с надписью, напоминающий те спортивные кубки, которые он сам когда-то выигрывал в школе. С трепетом он взял его и прочел надпись: «Питеру Хантеру за отличную работу по изучению природы».

Гэвин вздохнул. Он был слишком разочарован и не заметил, что его сын, стоя рядом, наблюдает за ним. В глазах у него светилась надежда.

– Это все, что у тебя есть? – спросил Гэвин. Ответом было молчание. – Ради Бога, Питер, поговори со мной как следует. Я не съем тебя.

Вместо ответа Питер открыл тумбочку у кровати, вынул металлическую пластинку и передал ее отцу. Это была награда от общества охраны птиц. Гэвин быстро взглянул на нее и отвел глаза.

Обида стояла комом в горле. Они украли у него сына! Он стал для него чужим.

– Все это очень хорошо, – сказал Гэвин сдавленным голосом. – А у тебя есть какие-нибудь мужские интересы? Может быть, ты играешь в футбол или крикет... или еще во что-нибудь? У вас в школе есть спортивные команды? – (Мальчик кивнул головой.) – Ты следишь за их игрой? Какие у них результаты? Они выигрывают? – Он слышал, как непроизвольно повышается его голос и в нем звучит отчаяние.

Питер подумал над его последним вопросом, а потом вместо ответа пожал плечами. Вероятно, это означало, что иногда команды проигрывают, иногда выигрывают. Но Гэвин, со своими растерзанными чувствами, в этом передергивании плечами увидел презрение к своим вопросам и нежелание на них отвечать.

– Чем скорее я отвезу тебя туда, где ты будешь расти настоящим мужчиной, тем лучше, – сердито сказал он. Гэвин был на грани того, чтобы закричать, но знал, что не должен этого делать. Тогда он взял кубок и со всей силой швырнул его, дав выход своим чувствам и эмоциям. – Поговорим позднее, сейчас не время! – пробормотал он и вышел.

Гэвин легко не сдавался, но сейчас был на грани отчаяния. Он знал: все, что он делал, он делал неправильно. Но еще больше его пугало то, что он не знал, как делать правильно.

Оставшись один, Питер долгое время находился как бы в застывшем состоянии. Когда он понял, что Гэвин больше не вернется, то пошел и поднял кубок, который немного погнулся. Мальчик попытался выпрямить его, но вскоре оставил эту затею и положил кубок назад в ящик.

Гэвин вставал рано. На следующее утро он проснулся на рассвете и пошел на кухню. Там хозяйничала женщина средних лет, она представилась с суровым видом:

– Миссис Стоун, помощница. Я только что начинаю завтракать. Вам налить кофе?

– Потом, спасибо. Я ищу Нору.

– Она вон там, кормит этих существ.

То, как миссис Стоун фыркнула и сказала «этих существ», подсказало Гэвину, что он нашел родственную душу.

– Вы к ним равнодушны?

– Если бы было легко найти работу, меня бы здесь вообще не было, – заявила она, снова фыркнув. – По-моему, животные должны знать свое место, и не в доме. Когда я начала работать, то сразу же сказала, что к животным не подойду, – (раздался крик Осберта), – и к птицам тоже, – добавила она.

– Очень мудро, – с чувством согласился Гэвин. В окно он увидел Нору. Она стояла вдалеке, разговаривая с уже знакомым ему молодым человеком, окликнувшим его из птичьей клетки. Гэвин поспешил на улицу.

К тому времени, когда он подошел, Нора уже куда-то испарилась, а молодой человек оставался на прежнем месте.

– Привет. Я Гримсдайк. Все зовут меня Грим.

– Ты здесь работаешь? – спросил Гэвин.

– Я здесь живу. У меня две комнаты. Я плачу за них, помогая хозяевам. Если вы ищете Нору, то она пошла взглянуть на Бустера и Мака.

– Бустера и Мака?

– Бустер – ослик. Мак – его друг. Идите по той тропинке, держась правой стороны.

Гэвин пошел по указанной дорожке и вскоре обнаружил Нору. Она стояла у низкого проволочного забора, рядом с ней был Рекс, черно-белая собака, не отходившая от нее ни на шаг. Нора кормила старого ослика яблоком, которое предварительно размяла.

– Доброе утро, – сказала она приятным голосом, продолжая смотреть на ослика. – Давай доедай, вкусно.

– Как я понимаю, это Бустер? – спросил Гэвин, пытаясь вторить ее мягкому тону.

– Да. Два года тому назад я подобрала его у людей, которых следовало бы пристрелить. Они настолько не обращали на животное внимания, что его выросшие копыта загнулись, и он едва ходил. Не поверите, но они не отдавали его мне. Я им сказала: «Или я, или закон – выбирайте». Они выбрали меня.

– Кажется, вы всегда добиваетесь своего?

– Не всегда, но я – боец.

– Это предупреждение?

– Понимайте как знаете.

– Спасибо.

Они посмотрели друг на друга оценивающе, и Нора сказала:

– Я пыталась найти Бустеру другой дом, но не получилось. Он постоянен в своих привычках, по-своему.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, он так привязался ко мне...

– Естественно, ему хорошо с вами.

– Это значит, что мы похожи?

– Понимайте как хотите, – холодно ответил Гэвин. – А другой ослик? Надеюсь, вам не пришлось кого-либо пристрелить, чтобы взять его?

– У меня нет другого ослика.

– А кто же такой Мак?

Нора тихонько свистнула, и с дерева спустилась маленькая обезьянка, которая прыгнула Бустеру на спину и оттуда – ей на руки.

– Это Мак. Обезьянка макао. К сожалению, они очень симпатичные.

– Почему же к сожалению?

– Из-за этого их заводят дома. Но, как правило, обезьянок покупают такие люди, которые не могут обращаться даже с фарфоровой игрушкой, не то что с живым существом. – Ее голос был по-настоящему злым.

Разговор пошел совсем не в том русле, как предполагал Гэвин. Он собирался спокойно поздороваться с Норой, в продолжение разговора держаться с ней с достоинством и убедительно доказать, что она не может рассчитывать и на половину поместья Стрэнд-Хаус. Вместо этого они обсуждают с ней проблемы заповедника, словно он будет здесь всегда. Этому не бывать! И еще об одном вспомнил Гэвин.

– С какой стати вы приютили здесь этого бездельника? – спросил он с негодованием.

– Вы имеете в виду Грима? Без него я не справлюсь. И он не бездельник. Не смотрите на его внешность, Грим – блестящий зоолог. К сожалению, он здесь только до тех пор, пока пишет свою работу. Потом получит докторскую степень в университете, средства для своих исследований и будет проводить их по всему миру.

– Вы облегчили мне душу. Я боялся, что будет невозможно отделаться от него в поместье.

Она посмотрела на Гэвина долгим взглядом.

– Вы хотите сказать, что в первую очередь подумали о собственности?

– Я должен думать о ней. Это касается меня. Вы не очень-то увеличили стоимость этой собственности... всем вот этим. – Он жестом указал на то, что их окружало.

– Так вы только это видите, Хантер? Деньги и их влияние на ваше финансовое положение? Вы все мерите только этой меркой, как будто нет никакой другой?..

– Эта мерка так же хороша, как и любая другая, в этом суровом мире, – мрачно заявил он.

– Иначе говоря, вы верите только в эту мерку. – Голос ее изменился, он стал тише, печальнее. – Возможно, поэтому вы так несчастны...

Он побелел от злости.

– Очень прошу вас, оставьте в покое мои личные чувства!

– Извините. Я не хотела затрагивать личное. Когда я чувствую, что кто-то грустит, будь то человек или животное, я не могу не...

– Раз и навсегда: я не воспринимаю причуд.

Она была в полном недоумении.

– Но и нет никаких причуд...

– А эта ваша чепуха о грустных животных?! Животные не грустят, мисс Акройд.

– Те, которые здесь, грустят.

– Вы знаете, что я имею в виду. Они не испытывают грусть, как люди.

– Откуда вам это известно?

– Оттуда, что они животные. Они не люди. Они животные. Вот в чем разница.

– Вообще-то разницы никакой. Я уверена: нет необходимости рассказывать вам, что люди – те же животные.

– Другие животные, – сказал он, понимая, что поступил неумно, позволив втянуть себя в этот спор.

– Совсем не другие, – ответила она. – Вы удивитесь, как они похожи.

– Нет, не удивлюсь, потому что разговор на этом заканчивается!

– Да, – сказала она, разглядывая его и качая головой, как будто на нее нашло озарение. – Есть некоторые вещи, о которых вам очень тяжело говорить, правда?

– Ну, хватит! – оборвал он. – Если вы думаете, что вам можно...

Гэвин не закончил: его слова потонули в ужасном пронзительном крике. В следующую минуту они увидели, как к ним стремглав приближается большой белый гусь. Он то летел, то прыгал. Подбежав, гусь стал хватать Гэвина за ноги, заставляя его уйти отсюда. Гэвин понимал, что выглядит смешным, и от этого злился еще больше.

– Вы попадете в беду, если будете натравливать эту ужасную птицу на людей, – сердито сказал он Норе.

– Осберт – не ужасная птица, – возразила она.

Он едва поверил своим ушам.

– Осберт? – переспросил он. – Вы зовете гуся Осбертом? Что у вас здесь? Диснейлэнд?

– Но вы же имеете имя, – сказала она, защищая гуся.

– Я – не гусь. Я – мужчина. И мой сын тоже будет мужчиной. Он будет расти в мире настоящих мужчин, смотреть на себя как на мужчину. Не Тарзана или святого Франциска, а мужчину. Я понятно говорю?

– Даже слишком. А теперь послушайте меня. Мне безразличны вы и ваши предубеждения. Но мне небезразличны чувства Питера. Он не должен видеть, как мы ссоримся. Это слишком его огорчает. Я этого не допущу.

– Вы не допустите?

– У вас есть проблема по этому поводу? – с опаской спросила Нора.

– У меня есть проблема с вами и со всем, что касается вас. Я собираюсь решить ее по-своему. Сейчас же самый лучший способ избежать ссоры – не разговаривать.

– Но так не получится. Нам нужно будет договариваться, решать многие вопросы. Я буду вас консультировать, когда вы меня попросите. Но можете быть уверены: мы будем общаться крайне редко и только по делам.

Его чувство благодарности к Норе за ее вмешательство в разговор с социальным работником бесследно исчезло. Сейчас он испытывал лишь злость и раздражение от того, что ему разрешают остаться здесь с ее согласия. Нынешняя власть Норы надо всем в этом поместье по праву должна принадлежать ему – включая и его сына. Но ее придется терпеть, пока он не дождется своего часа. Сейчас важно вновь стать частью жизни Питера.

Когда Гэвин отвернулся от Норы, то увидел, что сын выходит из дома. Он поспешил к нему, но в этот момент Питер взял резко в сторону – так, чтобы их пути не пересеклись. Гэвин внимательно смотрел на него, пытаясь убедить себя, что это произошло случайно. Они были на достаточно отдаленном расстоянии друг от друга, и Питер мог просто его не увидеть.

Но в глубине души он не верил этому. Он знал, что Питер шагнул в сторону, чтобы избежать встречи с ним. Боль его была невыразима. Минуту спустя он пошел обратно в дом и закрылся в своей комнате.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Время шло, а Питер все еще не разговаривал с ним. Гэвин понял, что сын замкнулся в своем собственном мире молчания. Он с осторожностью и подозрением следил за отцом. Когда Гэвин заговаривал с ним, Питер нервничал и при первой же возможности убегал. Казалось, ему было легче с Норой, но даже с ней он хранил молчание. Единственным существом, с которым Питер чувствовал себя свободно, был лисенок Флик, неотступно следовавший за ним повсюду, как собака. У Гэвина было такое чувство, будто он стоит перед плотно закрытой на засов дверью. Но ведь где-то – где-то – должен же быть ключ к сердцу сына.

В отчаянии он позвонил миссис Джеймс, директору школы, где учился Питер. Она пригласила его к себе. Когда он приехал, миссис Джеймс, дружески улыбаясь, провела его к себе в кабинет. Но за этим гостеприимством Гэвин чувствовал настороженность.

– Как Питер? Справляется? – спросила она, когда они сели.

– Затрудняюсь ответить, – признался Гэвин. – После смерти матери он ушел в себя. Я решил, что сейчас ему лучше побыть какое-то время дома, да и четверть скоро заканчивается.

– Конечно. Нора меня уже уведомила, что в этой четверти он больше не будет ходить в школу, – произнесла миссис Джеймс, не зная, что сыплет соль на рану: Нора сделала это, не посоветовавшись с ним. – По телефону вы мне сказали, что хотите узнать об успехах сына.

– В последнее время я слишком мало с ним виделся. Мне бы хотелось узнать о нем побольше, вот я и ищу для этого любую возможность.

– Прекрасная мысль. Я выписала его отметки, чтобы показать вам. Как видите, он в лучшей половине своего класса.

– Сколько учеников в классе? – спросил Гэвин, просматривая записи.

– Двадцать.

Он нахмурился.

– Значит, среди восьми-девяти. Не очень-то впечатляет...

– А вы считаете, ваш сын должен произвести на вас впечатление, мистер Хантер?

– Мне бы хотелось чувствовать, что он старается и делает все возможное.

Миссис Джеймс минуту колебалась, а потом сказала:

– Отметки могут дать ошибочное представление. Дело в том, что иногда Питер показывает очень высокие результаты. Потом вдруг у него пропадает всякий интерес к занятиям, и в итоге общий уровень не очень высок.

Еще раз, пролистав страницы, Гэвин убедился, что директриса права: Питер получал то очень хорошие отметки, то скатывался до самых плохих. С огорчением Гэвин обнаружил, что плохие отметки Питера совпадали со временем его приездов к сыну. Он постарался придать лицу спокойное выражение. Ему не хотелось, чтобы эта незнакомая женщина видела боль, причиненную этим открытием.

– Конечно, отметки говорят далеко не о многом, – добавила она. – Возможно, вам хотелось бы взглянуть на его сочинения?..

– Спасибо.

Гэвин начал просматривать листки, которые она ему предложила. Он надеялся, что это его успокоит. Миссис Джеймс продолжала говорить в доброжелательном тоне, пытаясь убедить его в успехах сына:

– Видите, у него отличная грамматика и правописание. Он излагает свои мысли совершенно необычно для своего возраста. Вам не стоит волноваться о сыне, мистер Хантер. Он умен, чрезвычайно.

Гэвин понимал это, но он понимал и другое. Все свои мысли, которыми Питер не мог поделиться с отцом, он выражал на бумаге. Это были мысли Тони Акройда. В своих сочинениях он представал умным, воспитанным ребенком, которому чужда соревновательность. Его друзьями были животные, среди которых он жил. В одном сочинении, под названием «Мой любимый зверь», он детально описывал свои попытки дрессировать Флика. Это была очаровательная зарисовка, наполненная чувством и юмором.

«Флик – непослушный лисенок. Он любит делать все наоборот. Поэтому, когда я хочу, чтобы он что-то сделал, я говорю наоборот: чтобы он этого не делал. Иногда это получается, но иногда Флик догадывается о моем трюке. Он очень умен, но я должен быть гораздо умнее. А когда он делает то, что я хочу, это происходит совсем не потому, что мы оба такие умные, а потому, что мы друзья. А друзья любят друг друга».

Но Гэвин был не в том настроении, чтобы оценить очарование или юмор этого сочинения. Он разглядел отношение Питера к Тони Акройду и его дочери – то, что Питер их очень ценил. Это чувствовалось в каждой строчке этого сочинения, как, впрочем, и в других тоже. С горечью Гэвин понял: вот еще одно доказательство того, что у него украли сына.

– Спасибо. – Он отложил сочинение в сторону. – Я увидел все, что мне было нужно.

Он больше не пытался помешать Питеру присутствовать на похоронах. Все согласились с тем, что маленький мальчик должен пойти. В течение нескольких дней Гэвин не искал встречи с сыном, не пытался остаться с ним наедине. Он говорил себе, что выжидает время до конца похорон. На самом же деле он просто боялся. Боялся увидеть убегающего от него Питера. Но еще больше его пугало страдальческое выражение лица ребенка при встрече с отцом. Гэвин презирал себя за этот страх, за свою слабость. Встречая сопротивление, Гэвин становился напористым, отстаивал свои права. Но сейчас он был в замешательстве – он понимал, что в данной ситуации его испытанное оружие бесполезно. Напористость лишь больше отдалила бы от него Питера. Прибегать к ее помощи не стоит, а что делать еще, он не знал.

Он боялся похорон. Его враждебные чувства по отношению к Лиз и Тони, в особенности к Лиз, так стремительно нарастали, что он боялся, что в самый неподходящий момент не сможет их сдержать. Высказывание Норы по поводу того, что он до сих пор любит Лиз, было возмутительным, а ее мысль о возможности выражения чувств была характерна для того воображаемого мира, которым была наполнена вся ее жизнь.

Наступил день похорон. Первые несколько часов Гэвин провел как во сне. Он выполнил все, что следовало сделать. В зал для прощаний доставили венок от него. Гэвин позаботился о том, чтобы в нем не было красных роз. К венку была прикреплена карточка, на которой было одно лишь имя – Гэвин. И сейчас он ждал прибытия похоронной процессии. Ему хотелось сказать что-нибудь Питеру. Мальчик был так бледен, что это напугало Гэвина. Но слова, приходившие ему на ум, могли бы быть сказаны только между отцом и сыном, которые были близки. Теперь же, как никогда, пропасть между ними стала чрезвычайно широкой. Поэтому Гэвин не сказал ни слова.

Процессия прибыла. Было так много венков, что каждый гроб пришлось везти на отдельной машине. Гэвин посмотрел на ту, где стоял гроб с Лиз. Все утопало в море искусно аранжированных цветов.

– Она возненавидела бы это, – сказал он вдруг.

– Что? – спросила Нора, стоявшая рядом.

– Лиз ненавидела официальные букеты. Она любила смотреть, как цветы растут.

Гэвин не мог бы объяснить, почему он вдруг вспомнил именно об этом.

Вместе с этим воспоминанием пришло и другое: он вспомнил Лиз, их первую встречу. Молодая, с развевающимися на ветру волосами, свободная. Она любила его в те дни. Но со временем, став элегантной и утонченной женщиной, Лиз убежала от него. И к кому? К человеку, предоставившему ей свободу вернуться к себе самой? Теперь он этого никогда не узнает.

Он увидел, что Нора озабоченно глядит вокруг.

– Что случилось?

– Питер. Он был здесь минуту назад и вдруг исчез.

– Может быть, он все-таки не захотел идти.

– Тогда он должен был сказать нам об этом. Ему не следовало убегать без предупреждения.

Нора побежала назад, в дом, окликая Питера, но ответа не было. Гэвин вышел на участок и через минуту увидел Питера, спешащего к нему.

– В чем дело? Тебе не хочется идти с нами?

Мальчик кивнул головой. У него был осторожный взгляд. Гэвину показалось, что он что-то прячет под полой красивого пиджака, который надел по этому случаю.

Появилась Нора.

– С тобой все в порядке, Питер? Ты что-нибудь забыл? – (Мальчик кивнул в ответ на оба вопроса.) – Тогда пойдем.

Они ехали молча. Питер и Нора – оба бледные, в глазах ни слезинки – сели рядом. Гэвин старался не придавать значения тому, что они держались за руки, но не мог не видеть этого. На душе у него скребли кошки.

Войдя в часовню, они увидели два гроба, стоявшие рядом. Нора мягко положила руку на плечо Питера, чтобы провести его на скамью. Но тот вдруг остановился. Двое взрослых посмотрели на мальчика, беспокоясь за него. Но Питер сделал то, к чему ни Гэвин, ни Нора не были готовы. Подняв голову, он уверенным шагом подошел к гробу матери и вынул из-под пиджака то, что там скрывал. Это был маленький букетик фиалок. Гэвин видел их на берегу, рядом с заповедником. Завороженный, он смотрел, как сын осторожно положил этот букетик поверх официального венка, минуту подержал на нем руку и шагнул назад. Когда он поднял глаза, то взглядом начал искать отца. Сердце Гэвина замерло от радости. Он слегка улыбнулся и кивнул головой.

Он почувствовал охвативший его новый прилив радости. Оказывается, Питер слышал, что он говорил о цветах, и его слова тронули сердце мальчика. В конце концов, это произошло – между ними все еще теплилась слабая искорка понимания. Осознание этого смягчило чувства Гэвина к Лиз. Женщина, вызывавшая у него в течение последних нескольких лет только злость, исчезла – осталась лишь молодая, смеющаяся девушка, его первая любовь. Девушка, любившая полевые цветы. В глубине души он сейчас обращался именно к той девушке.

– Прости меня, Лиз. За все, в чем я был виноват, прости. Надеюсь, что в конце пути ты нашла счастье, – прошептал он.

Он смотрел на фиалки до тех пор, пока они не поплыли у него перед глазами. Он поднес руки к глазам и, к своему удивлению, обнаружил, что плачет. В горле стоял ком.

Гэвин приказал себе собраться, поднял голову и сделал сильный вдох. Он не видел, что сын смотрит на него. Он также не заметил, что Питер протянул руку, как бы желая взять отца за руку, но потом осторожно убрал ее, будто бы передумав. Гэвина переполнила радость: появилась возможность восстановить понимание, о чем намекнул ему сын.

И вдруг все рухнуло. Питер подал надежду, он же ее и уничтожил невинно-жестоким поступком. Покидая часовню, они проходили мимо гробов. Питер на мгновение остановился и, положив руку на гроб Тони, прошептал:

– До свидания, папа.

Гэвину показалось, что мир вокруг него рушится. Сын, слишком замкнутый и не разговаривавший с ним, заговорил с Тони Акройдом и назвал его папой... Но Гэвин считал, что только его можно так называть, только у него есть это право. Он знал, что если останется здесь, то сделает или скажет что-нибудь такое, о чем будет сожалеть. Почти не осознавая своих действий, не видя ничего вокруг, он стремительно прошел мимо сына и вышел из часовни. Он шел очень быстро, не останавливаясь, пока часовня не осталась далеко позади.

Душа его была в смятении. Он понимал, что сделал что-то невероятное, но ему не хотелось, чтобы незнакомые люди видели его боль и отчаяние. Сказывались уроки отца, которые он получил еще в детстве. «Никогда не позволяй людям знать, что ты чувствуешь, особенно если у тебя что-либо не так, – говорил Вильям. – Зная твои чувства, люди становятся сильными, а тебя делают слабым».

А слабость – это грех. Вильям внушил ему это очень давно. Так что сейчас он чуть было не согрешил – и ему пришлось сбежать. Он не смотрел, куда шел. Ему было все равно. Хотелось лишь одного: уйти как можно дальше от Питера, от имения Стрэнд-Хаус, от Норы, ставшей свидетельницей его поражения. Как, должно быть, она радуется своей победе!

Он все шел и шел, пока не заныло все его тело. День быстро угасал, становилось холодно. Оглядевшись вокруг, Гэвин понял, что дошел до берега моря. Был отлив. Гэвин шел по ровной дорожке из сырого песка, тянувшейся до горизонта. Повсюду на песке лежали лодки. Они, казалось, ждали прилива, который вновь поднимет их на воду. При виде этого огромного пустого берега некоторые люди почувствовали бы красоту и умиротворение. Но Гэвин в теперешнем состоянии не испытывал никаких чувств, кроме одиночества. В эту минуту ему казалось, что у него отняли абсолютно все, что имело значение в его жизни. Его оставили совершенно ни с чем и к тому же без друзей. Бизнес, его детище, умирал. Жена, которую он когда-то любил, покинула его навсегда. А его сын, единственная ценность, оставшаяся после крушения, больше не был его сыном. Гэвин находился на пороге отчаяния.

Он обнаружил, что идет за морем. Обернувшись, он увидел, что берег остался далеко позади и казался темной тенью в лучах угасающего солнца. Гэвин понял, что ушел очень далеко. Начинался сильный дождь. Подул ветер. Гэвин решил возвращаться и ускорил шаг. Очень скоро он промочил ноги, да и тонкий костюм, который был на нем, едва согревал его в такую сырую, прохладную погоду. Гэвин побежал и лишь минут через десять почувствовал себя в безопасности. По грохоту за спиной он понял, что вода очень быстро прибывает. Начинался прилив. Дрожа от холода, Гэвин поспешил к дороге.

Сейчас он сожалел о том, что оказался так далеко без машины. Ему придется добираться до Стрэнд-Хауса добрых полчаса. Его трясло. Он подумал о поминках, на которых не присутствовал, что о нем будут говорить, и тяжело вздохнул. Хуже, гораздо хуже было то, что подумает Питер. А Нора...

Но здесь он остановился. Почему мнение Норы должно иметь значение? Но оно его имело. Оно не должно иметь значения, но имело. Он был слишком честен, чтобы отрицать этот не устраивавший его факт.

Добравшись, наконец, до Стрэнд-Хауса, он почувствовал боль во всем теле. Было десять часов. Почти весь свет в доме уже погасили, на дороге не было машин. Это означало, что все разъехались. Гэвин тихо вошел в дом, который тоже, казалось, затих. Подойдя к шкафу с напитками, он нашел целую бутылку бренди. Это его утешило.

Удача сопутствовала ему. Он никого не встретил, когда поднимался к себе в комнату. Приняв горячий душ, Гэвин надел махровый халат и налил себе бренди. Довольно много. Выпил. Затем еще раз. Он знал, что ему следовало бы сказать кому-нибудь, что он вернулся. Но прежде, решил он, нужно согреться. И налил себе еще. Обычно он пил очень мало, но сегодня вечером ему нужна была помощь. Ничего другого он найти не смог.

Выпив, он почувствовал острую, обжигающую боль в желудке. Не только потому, что не привык к спиртному, а еще и потому, что целый день ничего не ел. Утром мысль о еде была невыносима, а потом эта длинная прогулка на голодный желудок... Гэвин успокоился, когда тепло стало разливаться по всему телу, но, к сожалению, согревалось только тело, а не душа.

– Вы вернулись? – Он поднял голову и увидел Нору, в пижаме. Она стояла в дверном проеме, внимательно разглядывая его холодными, враждебными глазами. – Вам необходимо было уйти и сделать что-нибудь эффектное, – резко сказала она. – Неважно, какое впечатление это произведет на Питера. Неважно, как это будет выглядеть...

– Я не мог это больше выносить.

– Да, именно это я и сказала всем присутствующим. Я придумала трогательную сказку о том, как ваши чувства переполнили вас. Но я не сказала им, какие это чувства. Я не сказала, что это была ревность, потому что Питер осмелился назвать другого мужчину папой. Я слышала, как он это сказал, и видела ваше лицо. Вы были готовы убить его.

– Замолчите! – сказал он, рассвирепев. – Вы не знаете, что говорите!..

Нора вошла в комнату, закрыв за собой дверь.

– Где вы были все это время? – Он не ответил, но она заметила его одежду, брошенную на стуле, и потрогала ее. – Вы промокли до нитки.

Бренди быстро подействовало на Гэвина. Мысли его смешались. В то же время жизненные хитросплетения стали простыми и ясными.

– Я гулял, – объяснил он. – На пляже... где-то... я не знаю... – А потом рассеянно добавил: – Кажется, идет дождь.

– Вам кажется, что идет дождь? – повторила она, изумившись. – Да за окном настоящий ливень.

– Так вот почему я промок до нитки, – сказал Гэвин, стараясь внятно произносить слова.

– Вы напились до омерзения.

– Да, – согласился он. – Я напился до омерзения и собираюсь стать омерзительным пьяницей. Поэтому уходите и дайте мне продолжить мое занятие.

Неожиданно она села на кровать рядом с ним. В ее глазах больше не было осуждения. В них было лишь сочувствие, как будто она только что поняла что-то.

– Извините за все, что я наговорила. Вы совсем не были готовы убить его, ведь, правда? Скорее, вы были готовы умереть. – Он кивнул головой и потянулся за бутылкой. Она остановила его: – Нет, не надо. Лучше поговорите со мной. Папа всегда повторял, что разговор с другом лучше всякой выпивки.

– У меня нет друзей. Только враги и «контакты».

– Может быть, среди этих «контактов» есть друзья?

– Нет. Даже лучшие из них очень быстро покидают меня.

Она нахмурилась.

– Почему?

Он испугался, потому что понял, что вот-вот расскажет ей все, и вовремя собрался с мыслями.

– Не имеет значения.

– Я не о том... Сейчас вам нужно плечо, на котором вы могли бы выплакаться.

– Но и плеча у меня нет, – слабо попытался он отшутиться. – Так о чем мы говорим?..

– Мне кажется, мы говорим о человеке, который знает только один способ показать свои чувства – накричать. И требует от людей подчинения.

– Правда? – спросил он, пытаясь говорить с серьезным видом. – Вы так считаете, да, мисс Акройд?

– Нора.

– Нора, кто вы такая, черт возьми, чтобы рассказывать мне о моих проблемах?

– Что же, я, может быть, немного собой представляю, но сейчас я – это все, что у вас есть. По крайней мере, я здесь, и я вас выслушаю.

– Готовы выслушать? А я сейчас расскажу все, что вам нужно знать, чтобы вместе с вашим социальным работником покончить со мной?

– Перестаньте. Мы не враги. Мы не можем себе этого позволить.

– Почему же?

Она вздохнула.

– Потому, что именно в эту минуту ни мне, ни вам не с кем больше поговорить...

Он подумал и решил, что она права.

– Правда. – Через минуту добавил: – Это так же справедливо, как и то, что сегодня вечером мы не враги.

– Почему именно сегодня вечером?

– Потому, что я пьян до омерзения, – напомнил он.

– Вы не умеете пить. Я это вижу. Вам просто нравится, как алкоголь ударяет в голову.

– Я не очень привык к этому, – признался он. – Честно говоря, я ненавижу эту гадость, но она оказалась как раз под рукой, именно в данный момент. А мне было необходимо что-то.

– Понимаю. Питер сделал вам очень больно, да? Но он не хотел этого. Он всего лишь маленький мальчик, и очень несчастный. Он сказал то, что почувствовал в ту минуту. Не думайте, что он заранее рассчитал, как его слова повлияют на вас.

– Не думаю. Я не хочу, чтобы он что-то рассчитывал. Дело в том, что он чувствует таким образом, что причиняет мне... Или я не на то обращаю внимание?..

– Питер уже не тот ребенок, которого вы когда-то знали.

– Разумеется, – сказал он с горечью. – Питер изменился до неузнаваемости. Дело рук вашего отца.

– Дело рук природы, – твердо сказала Нора. – Он растет. Не вините папу. Вам нужно узнать нынешнего Питера, не пытайтесь вернуть его в прошлое.

Гэвин вздохнул.

– Да, вы правы. Становится тяжело, когда думаешь о нем по прошествии всех этих лет. Думаешь о том, что мы могли бы быть вместе, о той возможности, которая у меня была... И все это кончается таким образом...

– Но ведь ничего не кончилось, – мягко сказала Нора. – Все только начинается. Нужно время.

Время. Это то, чем Гэвин не располагал. Он знал, что в эту минуту ему следовало быть в Лондоне. Он должен бороться за свой бизнес, чтобы вернуть себе то, что может. Но ему не удалось забрать с собой сына, и он не может оставить его здесь. Уехать сейчас – значит потерять надежду.

Сквозь туман в голове молнией промелькнула четкая мысль.

– Я действительно не пытался похитить его, – сказал он.

– Я знаю.

– Но я сделал бы это, если бы Питер захотел уехать со мной. Только... он не захотел.

Он старался произнести последние слова обычным тоном, но получилось иначе. Его тон был таким печальным, что Нора неожиданно взяла руку Гэвина и сжала ее. Он ничего не понял и похолодел, не зная, как ответить. Через минуту она убрала руку.

– Ребенок в таком возрасте нуждается в матери. Отец становится нужен позднее, даже мальчикам.

– А когда Питеру понадобился отец, то им представился другой человек, готовый сорвать куш, – устало сказал Гэвин. У него начинала болеть голова.

– Сорвать куш? У вас это звучит как лотерея.

– Не лотерея, а клад. – От боли его голос стал громче. – У вас нет своих детей, поэтому вы не знаете, что любовь ребенка может быть подобна найденному кладу. Вы тайно храните его, наслаждаетесь им, благодарите Бога за то, что он ниспослал его вам, и ненавидите всякого, кто пытается его украсть.

– Гэвин... – тихо сказала Нора, но он ее не слышал.

– И даже если вы теряете ребенка, вам кажется, что он все еще любит вас...

– Конечно, вы...

– Вы продолжаете мечтать об этой любви даже тогда, когда кажется, что все против вас. Потому что вы верите в эти загадочные узы между вами и вашим ребенком. Кажется, ничто в целом мире не может разорвать их. А потом у вас появляется возможность вернуть сына. Вы представляете себе, как это будет. Как он побежит к вам с криком: «Папа!» Вы обнимете его, и все те годы, пока вы были в разлуке, тут же забудутся. – Гэвин остановился и вздохнул. Нора молча смотрела на него. В ее глазах была жалость. – Но на самом деле получается все не так, – продолжил Гэвин. – Он к вам не бежит. Вы для него незнакомец, с кем он даже не разговаривает, а папой называет какого-то другого мужчину. И вы с этим ничего не можете поделать.

Он уронил голову на руки. Нора испуганно наблюдала за ним. Для нее было совершенно естественным успокоить любое обиженное существо, которое она встречала на своем пути. Но она знала, что у этого человека раны слишком глубоки, едва ли слова смогут их залечить. Ее переполняло желание обнять Гэвина и согреть его своим теплом. Она поступала так раньше с животными, у которых было что-то не в порядке. Она держала их около себя часами, гладя их, шепча им ласковые слова до тех пор, пока они не засыпали у нее на руках. Она изо всех сил сдерживала себя, чтобы не поступить так же и с Гэвином.

Он – не животное. Он колючий, сложный человек, который, она знала, оттолкнет ее при первом же признаке жалости.

– Нет, – наконец сказала она, – здесь вы ничего не можете поделать, нужно только ждать и дать Питеру вернуться к вам, когда наступит время. А если вы будете торопить его, вы потеряете сына. Как я уже говорила, нужно время, но... вы ведь не привыкли быть терпеливым?

– Вещи, которые я хотел иметь, никогда не доставались мне терпением. Это не способ достичь чего-либо в жизни.

– Но это единственный способ, пригодный для Питера. Он постоянно за вами следит, ожидая прорыва, – точно так же, как и вы. Помните, как он отреагировал, когда вы сказали о цветах?

– Да. Это вселило в меня надежду. Смех, да и только.

– Совсем нет. Продолжайте надеяться. Но помните, что он всего лишь ребенок и сейчас ему надо с очень многим справиться. Оставьте свое эмоциональное давление на него.

Он рассеянно смотрел на нее.

– Почему вы мне все это говорите? Мы же по разные стороны баррикад.

– Я на стороне Питера. А вы?

– Конечно.

– Тогда мы на одной стороне. – Она забрала у него бутылку. – Не пейте больше эту гадость. Ложитесь спать. Вам нужно выспаться. – Она потрогала его махровый халат. – Какой мокрый...

– Я надел его сразу после душа.

– Чем скорее вы его снимете, тем лучше. – Она посмотрела на него и впервые поняла, что у него под халатом ничего не было. – Наденьте пижаму.

– Вы говорите со мной как няня, – пожаловался он.

– Мне кажется, я и есть няня. За вами нужно присматривать, иначе вы простудитесь после столь долгого пребывания под дождем. Не ложитесь в этом мокром халате.

– Хорошо, – он запахнул полы халата, – я переоденусь, как только вы уйдете.

– Не забудьте. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Когда Нора ушла, Гэвин закрыл глаза, стараясь найти в себе силы встать и переодеться. Перед глазами все плыло, и к тому же болела голова. Руки и ноги стали тяжелыми, как свинец, но он знал, что не имеет права заснуть в мокром халате. Ему слышался ее голос: «Наденьте пижаму». Как она любит вмешиваться!

Но она была также доброй и мягкой, и это его успокоило. Как няня... или как мама. Его мать умерла очень давно, он почти ее не помнил, но был уверен4 что она именно так заботилась о нем.

А предположим, что это всего лишь трюк, чтобы навредить ему? Лучше быть осторожнее. Но все же не хочется думать о ней плохо.

Гэвин открыл глаза и тут же закрыл их. Он только минутку полежит, чтобы собраться с силами, потом встанет и переоденется. Подушка под щекой была божественно гладкой. Только минутку... всего минутку...

Он спал.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Гэвин проснулся, потрясенный воспоминаниями прошлой ночи. Бренди одурманило его. Но теперь, к своему ужасу, он ясно вспомнил, как Нора пришла к нему в комнату, держала его за руку, слова ее убаюкали его до такой степени, что он потерял бдительность.

Может быть, она сделала это неумышленно, подумал он, пытаясь быть справедливым. Возможно, он сделал это сам, но результат был тот же. Он позволил ей проникнуть ему в душу, заглянуть под панцирь сдержанности и скрытности, что было его единственной броней. Она обнаружила его слабость. Как бы она ни сострадала ему, все это было лишь на поверхности, в глубине души они все еще оставались противниками. Он попал под ее обаяние, как павший духом мальчишка. Ему стало стыдно.

Откинув одеяло, он сделал открытие, удивившее его еще больше. Он был в пижаме. Перебирая в голове все события прошлой ночи, Гэвин не мог никак вспомнить, что надевал ее. Последнее, что он помнил, – это то, как он лег в постель в сыром халате. Но халат исчез.

В результате поисков Гэвин обнаружил его на вешалке за дверью ванной. Должно быть, Нора вернулась, нашла в шкафу пижаму, сняла с него халат и каким-то образом смогла надеть на него пижаму. А он был до того пьян, что спал все это время и ничего не почувствовал.

Он понимал, что должен быть ей благодарен. Он легко простужался и, если бы проспал всю ночь в мокром халате, ужасно бы разболелся. Но сейчас он думал только о бесстыдстве женщины, посмевшей раздеть его донага в то время, как он ничего не знал об этом. Тот факт, что это была его собственная вина, делал ее поступок еще непростительнее.

Одеваясь, он отметил, что было еще не слишком поздно. Когда он посмотрит ей в глаза, там отразятся все чувства, мысли и воспоминания. Если же всего этого не будет у него во взгляде, этого не будет и у нее. Против него не может быть использовано то, чего он не помнит.

Его огорчило то, что он собирался сделать. Воспоминание женского тепла и доброты было таким очаровательным, что он уже почти поддался ему. А это было как раз то, чего она от него хотела. Он никогда не должен забывать, что такие мысли опасны и он всегда должен быть с ней начеку.

Но всем своим сердцем он хотел, чтобы это было не так.

Нора вернулась в дом после своего утреннего обхода животных. Питер ходил вместе с ней, добросовестно выполняя все свои обязанности. Он уже давно впитал в себя единственное правило поведения, ценившееся в заповеднике: забота о животных – на первом месте. У тебя может быть несчастье, тебе может быть не по себе, но беззащитных существ, которые зависят от тебя, нужно накормить, о них нужно позаботиться. Выполнение этого правила сделало Питера достаточно зрелым для своих десяти лет, и Нора догадывалась, что именно сейчас он черпал в этом силы.

Она могла только догадываться об этом, так как даже с ней Питер был молчалив, хотя иногда крепко и прижимался к ней. За последние несколько дней она слышала от него всего несколько слов.

Это было в часовне, когда он прошептал: «До свидания, папа». И когда Гэвин стремительно прошел мимо них и вышел из часовни, Питер поднял на нее глаза, как бы ища поддержки. Она ненавидела Гэвина в ту минуту, и возненавидела еще больше за то, что он так и не появился в течение всего дня. Придя в его комнату, она все еще его ненавидела. Но там она нашла насквозь промокшего, доведенного до отчаяния мужчину, напившегося, чтобы уменьшить свою боль. То, что он не смог справиться с бедой и напился, говорило о его уязвимости, и она смягчилась.

Она поймала себя на мысли о том, что забывает об их враждебности и стремится успокоить его. Он назвал ее няней, и она согласилась с этим. Позднее она вернулась, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке. Он спал, лежа поверх одеяла в мокром халате. Она попыталась разбудить его, но он спал очень крепко. И тогда она нашла пижаму и каким-то непонятным образом переодела его. Было трудно справиться со спящим Гэвином, однако Нора справилась, так как была сильной. Он был мускулист, не толст, ее руки ощущали его крепкую и гладкую плоть.

Сейчас к ней вернулось это воспоминание. Она вспомнила его упругую грудь и узкие бедра. Вдруг она почувствовала, как по всему телу разливается тепло. Это было неожиданное открытие. Она была настолько близка к природе, что физическое смущение было ей почти незнакомо. Ей стало интересно, что с ней происходит. Потом она вспомнила, как он припал к ней, когда она надевала на него пижамную куртку, как его голова лежала у нее на груди и каким сладостным было это ощущение.

Она сварила себе кофе и пила его, сидя в кухне. Звук шагов Гэвина заставил ее вскочить. Когда он вошел, она взглянула на него. Увидев его холодный взгляд, Нора сжалась.

– Доброе утро, – сдержанно сказал он.

– Доброе утро, – ответила Нора, глядя на него.

– Извините за вчерашнее. Я не должен был уходить с похорон подобным образом, но... – он пожал плечами, – слишком многое на меня навалилось. На поминках из-за этого пришлось нелегко?

– Нет. Я объяснила, что для вас это очень большой удар и вы не в себе. – Нора говорила медленно, так как ей стало ясно, что вчера вечером они пережили одно и то же.

– Спасибо. Думаю, мне следует рассказать вам, куда я ходил.

– Не нужно, – сказала она значительно.

– Я должен вам объяснить, – холодно сказал он. – Я долго гулял, чтобы прояснилась голова. Пошел на берег, к морю. К тому времени, когда я вернулся, дождь лил как из ведра. Я промок до нитки. Мне следовало бы сказать вам, что я вернулся, но я боялся простудиться и поэтому решил сразу же лечь в постель.

Нора глубоко вздохнула, а потом спокойно сказала:

– Все в порядке. Надеюсь, сейчас вы хорошо себя чувствуете?

– Спасибо, хорошо. Вы не знаете, где Питер? Мне нужно кое-что сказать ему.

– Что вы собираетесь сказать? – спросила она.

– Я хочу у него попросить прощения. Он не виноват в том, что случилось.

– Рада, что вы это поняли.

Он сердито посмотрел на нее.

– Поверьте, я понимаю: он лишь маленький мальчик, причем очень несчастный. Я не собираюсь оказывать на него эмоциональное давление... – Гэвин остановился, вздохнул и вышел.

Нора смотрела ему вслед, пораженная тем, что услышала свои собственные слова. Ей было интересно узнать, какие эпизоды прошлой ночи он помнил.

Когда Гэвин увидел Питера, тот кормил Бустера и Мака. Медленно и осторожно он подошел к сыну. Казалось, сегодня утром он чувствовал все иначе, по-новому. Что-то подсказало ему, что Питер увидел его гораздо раньше и с напряжением ожидал, когда отец приблизится.

– У тебя все в порядке? – спросил Гэвин. Питер кивнул головой. – Извини за то, как я вчера ушел. Мне не нужно было бы делать этого, но... мы все когда-то делаем то, чего не следует. – Питер согласно кивнул. Гэвин ободрился и продолжил: – Я вдруг вспомнил, какой была твоя мама несколько лет тому назад – до того, как наши отношения осложнились. О людях, когда они умирают, должны оставаться только такие воспоминания...

Мальчик опять кивнул, и на этот раз ему удалось даже слегка улыбнуться. Гэвин почувствовал облегчение. Эта слабая улыбка была для него своего рода ответом.

Питер закончил работу. Он вышел из загона, аккуратно закрыв его, сделал несколько шагов и обернулся, как бы приглашая отца следовать за ним. Гэвин принял это приглашение, и Питер привел его почти на границу заповедника. Он рукой указал на берег, где среди зелени ярко выделялись дикие фиалки. Когда их взгляды встретились, Гэвин понял, почему сын привел его сюда. Он почувствовал еще большее облегчение с легким оттенком радости.

– Да. Вчера ты здесь собирал цветы, правда? – (Мальчик снова ответил кивком.) – Я рад. Ей бы так это понравилось!..

На этот раз сомнения не было: Питер действительно улыбнулся. Улыбка длилась всего лишь один миг – и он снова стал прежним замкнутым ребенком. Но главное – Питер улыбнулся! Гэвин остро ощутил то, что этому моменту он обязан Норе. Справедливости ради он должен признать это, даже поблагодарить ее. Но этим он еще раз показал бы свою слабость в дополнение к событиям прошлой ночи. Он не мог заставить себя рисковать. Кроме того, возможно, она еще не показала всю свою ловкость. Ему нужно быть с ней осторожнее, чем прежде.

На следующий день у Гэвина состоялся неприятный телефонный разговор.

– Привет, папа, – сказал он, с неохотой сняв трубку.

Несмотря на то что Вильям был болен, голос его оставался громким и настойчивым.

– Ну что, разделался с похоронами? – отец говорил требовательным тоном, давая понять, что пора переходить к делу.

Гэвин не помнил ни одного такого момента, когда отец потратил бы силы на то, чтобы задуматься о чувствах других людей.

– Похороны были вчера.

– Когда эта женщина уезжает?

– Всему свое время, папа. Я не могу взять и просто так ее выбросить.

– Почему же?

– Ей принадлежит половина дома.

– Ерунда! Это все можно устроить. Хороший адвокат найдет лазейку. Отделайся от нее и начинай как следует воспитывать сына. У меня есть кое-какие мысли на этот счет. Привози его ко мне, как только сможешь. Мы поговорим. Мне бы хотелось посмотреть, становится ли твой сын настоящим Хантером.

– Но он и сын Лиз, – напомнил ему Гэвин. Вильям фыркнул.

– Да, но видишь, что она с ним сделала?! Воспитала сентиментального слюнтяя.

Гэвин и сам считал так же, но отцу сказал:

– Ты слишком рано делаешь выводы. Питер пока еще ребенок, но мне уже кажется, что он станет... сильной личностью.

– Будем на это надеяться. Мир принадлежит сильным. Полагаю, ты сказал ему об этом.

– Я сказал ему то, что счел необходимым в данный момент, – произнес Гэвин твердым голосом. – Его мать только вчера похоронили и...

– Хорошо, хорошо, – прервал Вильям. Его явно не интересовала точка зрения, не совпадавшая с его собственной. – Пока ты тратишь там время, кто присматривает за магазином?

– Моя помощница, мисс Фуллер. Она скоро приедет сюда, и мы будем управлять из Стрэнд-Хауса.

– Вот еще! Женщина!

– Она отлично справляется со своей работой.

– Ну, если ты так говоришь... Послушай, я написал тебе длинное письмо, изложил в нем свои взгляды. Ты получишь его завтра. Воспользуйся тем, что считаешь нужным. Остальное отбрось. Ты знаешь, я никогда не вмешиваюсь.

Гэвин заворчал и повесил трубку сразу же, как только приличие позволило ему это сделать. Он боялся обещаний Вильяма «не вмешиваться».

Письмо пришло на следующее утро. Его автор был несведущ и полон предубеждений. Начав читать, Гэвин не смог прочесть его до конца. Он отложил письмо, потом позвонил к себе в контору, чтобы дать последние указания по поводу прибытия мисс Фуллер. Но ее не оказалось на месте. Это было на нее не похоже.

У Гэвина кончались наличные деньги, и он, решил поехать в ближайший городок в банк. Закончив свои дела, он снова позвонил в контору из автомата. Но мисс Фуллер все еще отсутствовала, и никто не знал, где она могла быть.

Купив местную газету, Гэвин зашел в кафе, надеясь в этом тихом и спокойном месте закончить чтение письма. Но все оказалось иначе. Читая его, Гэвин все больше раздражался. Каждая строка, каждое слово говорили о закостенелости ума Вильяма, об абсолютной невозможности расширить его горизонты. Так было всегда, но сейчас это поразило Гэвина с новой силой.

На минуту он задумался о том, какой была бы жизнь, будь Вильям чувствительным и понимающим человеком. Человеком, с которым его сын мог бы поговорить, окажись он в беде. Но сама эта мысль была противоречивой. В шкале ценностей Вильяма не было места для чувствительности и понимания. Он считал, что сильные люди никогда не могут оказаться «в беде». В действительности у Гэвина был всего-навсего один человек, которому он мог показать свою слабость и в ответ получить утешение, но теперь она была в пределах недосягаемости.

Он отложил письмо и открыл газету. В ней была заметка о похоронах «ученого-натуралиста, местной знаменитости Тони Акройда». Здесь же были помещены некоторые высказывания Норы о заповеднике. Гэвин просмотрел их и собирался закрыть газету, когда наткнулся на одну фразу. Она выделялась среди всего остального. Он резко, со злостью вздохнул, допил чай и поспешил к машине.

Как только он приехал домой, то сразу же пошел искать Нору и нашел ее в конторе на территории заповедника. Питера не было видно. Он обрадовался этому. Ему было нужно место для сражения.

– Что вы этим хотели сказать, черт возьми? – спросил он, швырнув ей газету.

Она прочла заметку и улыбнулась.

– Им оказали честь, правда? Здесь всегда любили Тони и Лиз.

– Я имею в виду совсем другое. По какому праву вы заявляете газете, что в будущем заповедник будет называться «Ковчег Норы»?

– Мне кажется, это хорошее название.

– Хорошее? Но вы знаете мое отношение к чудачествам.

– А зачем же вы предложили его, если не хотели, чтобы я его использовала?

– Я предложил? Вы с ума сошли?

– Признаюсь, вы сказали это довольно едко. Вы произнесли «этот ваш ковчег» с такой брезгливостью, словно держали щипцами на значительном удалении от себя какую-то гадость... Но, тем не менее, я решила, что это хорошее название.

– Итак, вы присвоили его себе, – процедил он сквозь зубы.

– Вы ведь его не захотели, не так ли?

– Я... дело не в этом.

– А в чем же?

– Дело в том, что вы здесь говорите, будто название предложил щедрый доброжелатель. Но вы ведь не сомневаетесь, что я совершенно не соответствую такой характеристике.

Она посмотрела на него.

– Не «щедрый» и не «доброжелатель», так? Нет. Я думаю, нет. Но, прежде чем вы начнете выпускать пар по этому поводу, я должна вам сказать, что Питеру понравилась эта идея. Он обрадовался, когда узнал, что это была ваша идея.

Гэвин с трудом сдерживал себя.

– Вы самая бессовестная женщина, которую я когда-либо имел несчастье встретить.

Вместо того чтобы ответить ему, Нора как будто чего-то испугалась. Как будто она поняла, что переигрывает, изображая из себя слишком смелую женщину.

– Послушайте, Хантер. Это не было злым заговором. Я просто упомянула название журналисту, а он сказал, что было бы хорошо так назвать это место. В будущем. Я согласилась. Оно просто сорвалось с языка. Я не стану пользоваться им, если вам это так не понравилось.

О, она умна! Он понял, что она предлагает отступить, уже заинтересовав этой идеей Питера. Кого винить за это?

– Если Питеру нравится, вы должны использовать это название, – мрачно сказал он.

Она вспыхнула.

– Не говорите мне, что я должна делать.

– А я говорю вам. И не позволю вам очернять меня в глазах моего сына, сказав, что я был против.

– Но вы...

– Нора, вы назовете это место «Ковчег Норы», и на этом закончим.

Она скрежетнула зубами.

– Да, Хантер.

Он внезапно повернулся, вышел из конторы и быстро направился к дому. Когда он подошел к нему, то услышал, что Нора бежит за ним.

– Кстати, – сказала она, когда они вошли в дом, – вам почта. Несколько коробок с бумагами. – Она указала на огромную гору коробок в прихожей. – Их доставила некая мисс Фуллер.

– Это мой секретарь и личный помощник. Где она?

– Она уехала.

– Что значит «уехала»?

– «Уехала» значит «уехала», покинула это поместье, отбыла в своей большой сверкающей машине, даже не оглянувшись на нас, на деревенщину.

– Но почему? Она должна была переехать сюда, работать со мной. – Его глаза сузились. Резкость ее последних слов задела его. – Вы заставили ее уехать? Если это так, то позвольте мне сказать вам, что я считаю это непростительным вмешательством в мои...

– Ко мне это не имеет никакого отношения, – прервала его Нора. – Из того, как она все здесь рассматривала, я поняла, что она городская дама, считающая это место глухоманью. В любом случае она, должно быть, приняла это решение задолго до того, как приехала сюда, так как все эти коробки, предназначенные вам, были ею приготовлены заранее.

Она вручила ему запечатанный конверт. Гэвин открыл его и обнаружил аккуратное послание от квалифицированного секретаря мисс Фуллер. В нем она сообщала ему, что нашла другую работу и немедленно оставляет эту.

Что-то сжалось внутри Гэвина, когда он читал письмо. Он не особенно любил мисс Фуллер, но знал, что у нее особый нюх на события на финансовых рынках. Ее уход именно в это время означает только одно: она не верила, что он сможет вытащить свою компанию «Хантер и сын» из ее нынешнего тяжелого состояния, и сказала ему об этом своим уходом. Это было резкое напоминание о том, что у него существовали и другие проблемы в дополнение к проблеме с Питером, – проблемы, на которые он в последнее время не обращал внимания.

– Неприятность? – спросила Нора дружеским тоном.

– Нет проблемы, с которой я бы не справился, – сказал он радостно, стараясь снова играть отрепетированную роль, что прежде приходилось делать не раз. – Как вы догадались, мисс Фуллер по нраву огни большого города. А это место ей совсем не подошло бы. Какое-то время я смогу справиться без ее помощи.

Нора посмотрела на него.

– Вы уверены, что это все?

– Совершенно уверен, – сказал он, не желая, чтобы она продолжала. – Сейчас мне нужно найти место для работы. Мне кажется, в кабинете есть свободный стол.

– Да, только... – Было ясно: ей не хочется, чтобы он работал в кабинете отца.

– Там есть дополнительная телефонная розетка для факса. Я видел ее. Множество штепсельных розеток и полок. Подходящее место.

– Правда, но...

– А так как вы там тоже работаете, мы сможем отвечать на телефонные звонки друг за друга, – закончил он в спокойном тоне.

– Да! Интересно, кто для кого примет по телефону больше всего сообщений? – спросила она хитро.

– Имея в виду?..

– Имея в виду, что вы постараетесь использовать меня в качестве бесплатного секретаря.

– Не могу понять, почему вы это говорите.

– Потому, что я вижу вас насквозь, Хантер. Я знаю, какой вы человек. Потребитель. Хорошо, вы можете переезжать в кабинет, но будете сами варить себе кофе, отвечать на телефонные звонки и вести свои собственные записи.

– Я – воплощение невинности, – заверил он ее.

Она хмыкнула.

Он поверил в свое заявление о невинности и простоте в минуту, когда сделал его. Но он не понимал, насколько привык к помощи мисс Фуллер. Для него было вполне естественным сказать: «Уберите эти записи», или: «Дозвонитесь до такого-то...», и здесь, сейчас он продолжал вести себя так же. Но только некоторое время. Нора вспоминала о своих делах в заповеднике, уходила, и несколько минут спустя Гэвин обнаруживал, что разговаривает сам с собой.

Иногда звонил телефон. Гэвин снимал трубку, представлялся «Хантер» и слышал, как кто-то спрашивал Нору. Ему приходилось бросать свою собственную работу и идти на поиски Норы. Это его изводило. А в довершение всего казалось, что Нора не могла понять, что все это невыносимо мешало в работе такому занятому человеку, как Гэвин.

– Я делаю это в последний раз, – сказал он, найдя ее после длительных поисков по всему заповеднику, и отдал ей записку: «Я вынужден тратить свое драгоценное время, успокаивая этого мужчину, потому что вы сказали, что позвоните ему, но так и не сделали этого».

Нора внимательно посмотрела на имя, написанное на бумаге.

– Я не позвонила ему, так как вчера вы висели на телефоне, – сердито сказала она. – Вы, наверное, заметили, хотя вы никогда не замечаете, что волнует других, что я постоянно заглядывала к вам в надежде, что вы положили трубку. Но вы не расставались с ней. Вот почему я не позвонила этому человеку. И если вам пришлось его успокаивать, то это вы получили по заслугам. Это все, что я вам скажу.

– Но телефон – часть моего бизнеса...

– Достаньте себе свой собственный и не висите на моем. Я тоже занимаюсь бизнесом, и вы задерживаете мою работу.

– О, перестаньте вы!..

– Что значит «перестаньте»? – спросила она раздраженно.

– Это значит, что есть бизнес и бизнес. Мой бизнес – собственность...

– ...и деньги, – напомнила она ему с иронией. – Не забудьте, деньги...

– И деньги, – согласился он. – Деньги и собственность. Настоящие ценности. И, конечно же, я считаю, что с этим нельзя сравнивать несколько осликов.

Он думал, что Нора взорвется, – настолько она была зла. Но она спокойно сказала:

– Вы не имеете дела с настоящими ценностями, Хантер. Вы имеете дело с огоньками на компьютере. Поверните выключатель, и все исчезнет. В этом нет реальности. Попытайтесь вычистить загон, когда там живет животное. Вот это реальность, и ни один выключатель не сделает так, чтобы все исчезло.

– Это едва...

– Успокойтесь, я не закончила. Вы говорите, что несколько осликов ничего не значат. Спросите своего сына, что они значат, если, конечно, он захочет вам ответить. Для него они значат очень многое, потому что он несчастен, а они делают его нормальным человеком. Они – его жизнь... и моя. Обнимите животное, почувствуйте его тепло и то, что оно передается вам. Это не только реальность, это – лечение. Любовь и теплота – вот самые лучшие из всех когда-либо созданных лекарств. Никто и никогда не вылечился, подписывая чеки.

Он открыл рот, но она не дала сказать ему ни слова.

– Вы знаете, кто этот человек? У него школа для больных детей. Некоторые из них инвалиды, некоторые – душевнобольные. Я пообещала ему, что он может привести сюда группу ребят, и пыталась позвонить ему, чтобы договориться о дне. Сейчас я собираюсь перезвонить ему и извиниться, что заставила его ждать. Но для вас кирпичи и раствор, бумага, лампочки в компьютере гораздо больных детей. Справедливо? Как вы думаете?

– Я думаю, это ужасно несправедливо! – закричал он. – Но вы очень умны, перевернув все с ног на голову, чтобы все было в вашу пользу.

– С вами нужно держать ухо востро, – сразу же ответила она.

– Не знаю, почему вы в таком плохом настроении? Просто потому, что я передал вам записку? – сказал Гэвин с чувством собственного достоинства.

Нора тоже этого не знала. Силы, поддерживавшие ее в первые дни после трагедии, казалось, покидают ее. В то же время забот становится больше, и каждый день кажется мрачным, даже когда светит солнце. Совершенно незначительная вещь может вывести ее из себя, вот как случилось сейчас.

– Вы не просто пришли передать мне записку, – сказала она. – Вы пришли, чтобы пожаловаться, что были вынуждены передать мне ее. Теперь, когда вы все сделали, нам больше не о чем говорить.

Она пошла к дому. Гэвин стоял, глядя ей вслед. Какая невероятная женщина! – подумал он.

Он действовал все активнее, так как над его фирмой «Хантер и сын» сгущались тучи. Оставаться здесь было просто сумасшествием. Ему нужно быть в Лондоне, продвигать дело, заниматься сделками, бросая вызов соперникам, и видеть, кто первым сойдет с дистанции. Здесь же всего этого не было, так как он занимался этим на расстоянии. И он проигрывал.

Скоро известие о дезертирстве мисс Фуллер разнеслось по всей округе. С едва скрываемым любопытством звонили партнеры. Когда Гэвин объяснял им, что мисс Фуллер больше любит город, они что-то бормотали в ответ, соглашаясь с ним. Но они знали правду. Гэвину казалось, что он слышит эту невысказанную правду в телефонной трубке.

– Почему вы не поедете и не встретитесь с некоторыми из этих людей? – раздраженно спросила Нора.

– Конечно, вам бы очень хотелось, чтобы я уехал, не так ли? – прозвучал его холодный вопрос. Нервы его были на пределе. – А что я найду, когда вернусь? Не удивлюсь, что в доме будут новые замки.

Нора откинула назад непослушные волосы и посмотрела на него с отвращением.

– Если бы у меня были силы, я бросила бы в вас чем-нибудь за то, что вы говорите.

– Напоминайте мне иногда увертываться.

– Вы можете смеяться, но целюсь я отлично. Уверена, однажды вы это узнаете. Ваше счастье – я устала.

Она свалилась в кожаное кресло, свесив ноги через подлокотник. На ней были старые шорты, сделанные когда-то из джинсов, и маленький жилет. Невозможно было представить, что эта враждебно настроенная молодая женщина появилась здесь с целью соблазнить Гэвина. Хотя он не мог не заметить ее длинные голые ноги, красивую шею, вздымавшуюся под тонким жилетом грудь, ее розовую кожу, которая выглядела так, будто была напоена солнцем и ветром.

– Нет, замки мы не поменяем. И когда вы вернетесь, мы все будем на месте.

Он подозрительно посмотрел на нее.

– Правда?

– Можете принести мотыгу и закрыть дверь, если я лгу. – Она сердилась. – Ради Бога, Хантер, уезжайте! Нам надо отдохнуть друг от друга. Мы оба только выиграем от этого.

– Вы считаете, Питер выиграет? – резко спросил Гэвин.

– Вообще-то я говорила о себе.

– Хорошо. Тогда я проведу завтрашний день в Лондоне.

– Сделайте одолжение. И послезавтра тоже, и потом...

– Только завтра. Вы так легко не отделаетесь от меня.

Она ухмыльнулась.

– Постыдитесь!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Его не было три дня. За это время ему удалось заключить несколько краткосрочных финансовых договоров, которые позволят сделать небольшую передышку, хотя долг его возрастет. В последний вечер Гэвина пригласили на ужин в дом Брайана Кендела, его делового партнера, с которым он находился в дружеских отношениях. Хозяева были немного возбуждены и опаздывали с приготовлениями.

– Мы начали играть с этой новой игрушкой и забыли о времени, – признался Брайан.

– Новая игрушка? – вежливо переспросил Гэвин. Он подумал о какой-нибудь безделушке со звенящими шариками, цветными огоньками, подобной тем, что помогают снимать стресс у бизнесменов.

Но хозяин вынул аккуратную маленькую видеокамеру.

– Это наша вторая камера. Первую мы купили, когда родился Саймон, три года назад. Теперь, когда у нас появилась Джоан, мы купили новую. Когда дети вырастут, мы сможем смотреть нынешние записи. Это как фотографии, только лучше!

Брайан показал пленку, на которой был снят их маленький сын – с рождения до дня, когда ему исполнилось три года. Гэвин смотрел, не отрывая глаз. Его интерес к фильму был больше чем просто вежливость. Это произвело на хозяев очень хорошее впечатление. На самом же деле Гэвин был поражен своим открытием: как много он пропустил, пока рос его сын. Если бы у него была камера, то сейчас он мог бы запечатлеть на пленке хотя бы настоящее.

– Где это можно купить? – с нетерпением спросил он.

На следующий день он покинул Лондон, увозя на заднем сиденье машины последнюю модель видеокамеры. Всю дорогу в Норфолк он думал об удовольствии от съемок на видео. Может быть, Питер тоже заинтересуется камерой, и они вместе станут учиться снимать и, наконец, смогут преодолеть барьер, все еще разделявший их.

Дорога домой тянулась вдоль берега. Был отлив, хотя вода быстро прибывала. Он смотрел на плоский песчаный берег, где снова начинали качаться лодки, и вспомнил время, когда был здесь последний раз. Вспомнил ту ночь.

Он поехал медленнее, увидев вдали две фигуры: одну высокую, другую маленькую. Они шли к морю. Он был уверен, что это Нора и Питер. В теперешнем настроении Гэвин чувствовал милосердие ко всему миру. Он побежал бы к ним, показал бы им камеру, и они втроем порадовались бы. Гэвин остановил машину и позвал их, но Нора и Питер были слишком далеко и не услышали. Тогда он все-таки побежал к ним.

В руках у Питера была коробка. Он осторожно поставил ее на песок и открыл. Они оба были так увлечены, что не заметили Гэвина, хотя сейчас он находился довольно близко от них. Он слышал, как Нора сказала:

– Вынь ее.

Питер залез в коробку и вынул чайку, осторожно держа ее в руках. Он оставил птицу на песке и отошел назад. Его движения были естественны и привычны, как будто он только этим и занимался. Птица была в нерешительности, потом сделала несколько неуверенных шагов. Затем, видимо, спиной почуяла соленый воздух и ветер. Чайка стала двигаться все быстрее и быстрее и вдруг, взмахнув крыльями, полетела над водой прямо к солнцу. Нора и Питер следили за ее полетом, ладонями прикрывая глаза.

Неожиданно Питер поднял другую руку, прикрыл ею лицо и отвернулся от Норы. Она его тут же обняла.

– Я тоже любила Джой, – сказала она. – Однако на просторе ей будет лучше. Она станет счастливее.

Но Питер изо всех сил тряс головой и приглушенным голосом твердил:

– Это не Джой... дело не в ней...

Нора вздохнула и еще крепче прижала его к себе.

– Я знаю: мама и папа. Они любили выпускать животных и птиц на волю. И теперь каждый раз, когда мы станем делать то же самое, мы будем вспоминать их... И, дорогой мой, наступит день, когда мы вспомним о них уже не с такой болью. Мы будем помнить только то время, когда были вместе, и будем за это благодарны. Мы поймем, почему необходимо попрощаться. Как сейчас с чайкой. Это время наступит. Обещаю.

Боль пронзила Гэвина. Она была сродни той, которую он ощутил на похоронах, когда Питер прошептал «до свидания, папа». Но та боль длилась всего минуту. Эта же казалась вечной. Гэвин всегда считал себя мужчиной, умеющим держать себя в руках и контролировать свои эмоции. Но эта боль была выше его сил. Его страдание породило в нем жестокого демона, и именно этот демон подсказал ему слова, которые он произнес:

– Чем скорее это время наступит, тем лучше.

Нора и Питер повернулись и пристально посмотрели на него. На лице Питера были потрясение и испуг, у Норы – ужас.

– Ради Бога! – сердито сказала она. – Вам это необходимо?..

– Да, необходимо, потому что я уже устал. Я терпел все это время, когда вы превращали моего сына в сентиментального слюнтяя, но больше я не позволю это делать. В какой-то момент он должен повзрослеть и перестать распускать нюни.

Питер оторвался от Норы. Если бы он бросился к отцу, Гэвин принял бы его в свои объятия. Но мальчик решил избежать его и помчался по песчаному пляжу к дому. Гэвин повернулся, чтобы пойти за ним, но Нора схватила его за руку.

– Я думала, вы стали понемногу понимать, что значит чувствовать, – начала она гневно выговаривать ему, – но это делалось только напоказ, да? На самом же деле вы жестоки, грубы и совершенно ничего не понимаете. Питер, как личность, вам безразличен. Если бы это было не так, то вы бы и поступали иначе. Для вас он – собственность, на которую вы хотите восстановить права. И вы бываете нетерпеливы из-за того, что продвигаться приходится медленно.

– Если вы имеете в виду, что Питер мой, то вы правы...

– Вы и к Лиз относились подобным образом. Вот почему и потеряли ее. Вы думаете только о собственности, деньгах и успехе.

– Успех имеет большое значение. Он помогает человеку понять, кто он.

– Ну, и кто вы? – спросила она. – Человек, которого никто не любит...

Лицо Гэвина стало суровым. Он не хотел, чтобы она видела, что ее обвинение было подобно удару в живот.

– В жизни, кроме любви, имеется много других вещей. Я хочу так воспитать сына, чтобы он видел жизнь такой, какая она есть на самом деле, а не сквозь розовые очки, которые вы все здесь носите.

– Что вы имеете в виду под «розовыми очками»?

– Я имею в виду сегодняшнюю трогательную церемонию. Больные существа не всегда выздоравливают, у этих историй не всегда счастливый конец. Вы называете меня жестоким. Нет, это жизнь жестока, и нам будет легче вынести ее тяготы, если мы будем к ним готовы.

– Неужели вы думаете, что Питер еще не знает, как жестока жизнь? – закричала она. – Он только что потерял двух дорогих ему людей.

– У него все еще есть отец. Со временем вам придется отпустить его со мной. Если вы здравомыслящий человек, то сами неизбежно придете к такому выводу.

– Не считаю это неизбежным. Я не буду терять надежду. Лиз часто говорила, что во мне есть что-то от мистера Микобера. Она была права. Я всегда верю: что-нибудь да произойдет.

– И какое же чудо должно произойти? – скептически спросил он.

– Да все что угодно. Суд может решить, что Питер останется со мной – то есть там, где он счастлив. Или вы, может быть, решите то же самое.

– Этого никогда не будет, – резко оборвал Г-вин и, повернувшись, пошел к машине. Добравшись до Стрэнд-Хауса, он отправился на поиски Питера и нашел его на кухне, где они вместе с Гримом готовили еду для животных. Они работали спокойно, не торопясь, помогая друг другу. Было ясно, что им часто приходилось делать это и раньше. Грим поднял глаза и увидел Гэвина. Он был уверен, что Питер знает о его приходе и просто не хочет видеть его.

– Похоже, тебя ищут, – сказал Грим.

То, что ребенок мог быть таким послушным и одновременно не допускать к себе отца, лишало Гэвина присутствия духа. Питер прекратил свое занятие и подошел к Гэвину, но у него не было желания разговаривать. Его повиновение было просто еще одной формой самозащиты.

– Послушай, я знаю, ты думаешь, я был жесток с тобой сейчас, – с трудом произнес Гэвин. – Возможно, это так. Но я не хотел этого. Во всем виновато это место. Мне здесь неуютно. Из-за него все плохо и между нами. Мы не можем узнать друг друга как следует.

Губы Питера остались неподвижны, но глаза спросили: «Почему не можем?»

– Потому, что нам не удается как следует поговорить... Я имею в виду, что мне надо поговорить с тобой так, чтобы я не думал, что, как только я закончу, ты сразу же убежишь к Норе. Она – хороший человек, но... мы – отец и сын. Может быть, мы не так много виделись, но все же мы – отец и сын. И всегда ими будем. Ничто не сможет этого изменить. – Последние слова, видимо, прозвучали слишком резко.

Будто из-под земли появился Флик и потерся о ногу Питера. Мальчик наклонился и рассеянно погладил его рыжую шерстку.

– Ты мог бы посмотреть на меня, когда я с тобой разговариваю, – с напряжением сказал Гэвин. Питер тут же выпрямился. Гэвину казалось, что своим послушанием Питер выражает лишь пренебрежительное к нему отношение. Он как будто говорил: «Я буду слушаться тебя во всем, но мое сердце тебе не принадлежит...»

Гэвин это остро чувствовал. Несмотря на желание найти общий язык с сыном, он, тем не менее, заговорил резким тоном:

– Это место всего лишь рай для дураков. Жизнь в таком раю никогда и никому не приносила пользы. Ты должен научиться сражаться с этим миром как мужчина, а научиться этому ты можешь только со мной.

Лишь только он закончил говорить, его охватило жуткое чувство: он как будто перемещался во времени. Казалось, ветер свистит у него в ушах, и он переживает этот же самый момент уже во второй раз, причем, совершенно ясно представляя себе, как это было впервые. Гэвин немного встряхнулся. Такое ощущение было у него первый раз в жизни, и оно сбило его с толку.

– Ты понимаешь, о чем я говорю? Я не хочу, чтобы мой сын был тряпкой, а ты будешь таким, если останешься здесь.

Неожиданно Питер повернулся и посмотрел на него. Никогда прежде Гэвин не видел такого взгляда – настолько злого, непокорного. Это не был взгляд замкнутого мальчика, держащегося на расстоянии.

– И не смотри на меня так! – закричал Гэвин. А когда Питер начал отворачиваться, что-то внутри его оборвалось, он схватил сына за плечи и с силой повернул к себе, слегка встряхнув. – Не надо, не отворачивайся от меня. Я с тобой разговариваю! Я – твой отец. Почему ты не хочешь?..

Он не закончил фразу. На самом деле он не знал, что пытался сказать. Его переполняло желание прижать Питера к себе, крепко обнять его. Но выработанный с годами самоконтроль удержал его от этого.

– Хорошо, – сказал Гэвин со вздохом. – Извини. Беги.

Круто повернувшись, он пошел прочь. Если бы он обернулся, то увидел бы, что сын смотрел ему вслед и в его глазах читалось страстное желание быть вместе с отцом. Этот взгляд дал бы Гэвину надежду. Но он не обернулся.

В тот вечер на закате Нора гуляла по берегу. Она слушала шум моря, плеск волн. Начинался отлив, вода убывала. Она шла, пока не увидела Гэвина, сидящего на камне. Он смотрел на воду.

– Вы не ужинали, – сказала она.

– Я не хотел.

– Если вас это интересует: Питер очень несчастен...

– Конечно, мне это интересно. Но ему не хочется, чтобы я был рядом. Я тянусь к нему, а он убегает. Вы знаете об этом.

– Видимо, это происходит потому, что вы привыкли сразу же хватать то, к чему протягиваете руки. Вы сможете продвинуться в своем деле, если будете ждать, когда ваш сын сам придет к вам.

– Этого мне придется ждать до бесконечности, – сказал он с горечью.

– Ну а какая польза от того, что вы здесь сидите такой угрюмый?

– Я не угрюмый. Я вернулся сюда за камерой, но, конечно же, опоздал.

Она села рядом с ним.

– Что за камера?

– Я купил ее в Лондоне. Хотел снять Питера. Я столько пропустил, пока он рос. Я подумал, что мог бы снимать его сейчас. И сегодня днем принес камеру на пляж. Собирался показать ее вам обоим. Должно быть, я ее где-то уронил.

– Всегда можно достать другую.

Он пожал плечами.

– Какой смысл? Наверное, ему не понравится эта затея.

Она подумала.

– Если вы просто направите на него камеру, ему, возможно, и не понравится, – согласилась она. – Мальчики не любят, когда их фотографируют или снимают. Их это раздражает. Когда вы были ребенком, неужели вам не хотелось сбежать от отца, желавшего вас сфотографировать?

– Он никогда этого не хотел. Он называл это сентиментальной тратой времени, – с кривой усмешкой ответил Гэвин.

– А мама?

– Я едва помню ее.

Нора кивнула головой, как будто что-то поняла.

– Если вам хочется снять Питера, почему бы не сказать ему, что вас интересует Флик?

– Это поможет?

Она вздохнула.

– Хантер, иногда вы бываете до неприличия несообразительны. Вы попросите Питера подержать Флика перед камерой, он настолько увлечется, что и забудет, что вы снимаете его тоже. Таким образом, вы получите то, что хотите. И все будут счастливы. Так что примите мое предложение в качестве подарка.

– Но почему? – осторожно спросил он. – Зачем вы делаете такой подарок, который поможет мне сблизиться с сыном? Разве вам не хочется, чтобы Питер остался с вами здесь, в конце концов?

– Конечно, мне этого хочется – но только при условии, что он сам так решит. Я совсем не хочу, чтобы он выбрал меня только потому, что не узнал вас... Почему бы вам не отправиться домой до того, как начнется дождь, ведь вы вымокнете до нитки... снова...

Она выделила последнее слово. Гэвин посмотрел на нее.

– Снова? – спросил он.

– О, конечно, я забыла. Вы не помните, да?

Он усмехнулся.

– Предположим, помню. Я должен благодарить вас.

– Не утруждайте себя. Просто не промокайте. Я не стану спасать вас во второй раз.

– Спасибо за первый. Я мог бы схватить воспаление легких.

– Не преувеличивайте, – сказала она, смеясь. – Вы могли бы только слегка простудиться, не больше.

– Нет, я бы здорово простудился. К сожалению, я так устроен. Какая-нибудь ерунда – и я заболеваю ужасно..

Она бросила любопытный взгляд на его большую, крепкую фигуру. Казалось, он мог бы выдержать любую осаду.

– Должно быть, это доставляет страшные неудобства такому крупному бизнесмену, как вы. Крутиться, осуществлять сделки или... чем там они еще занимаются?... под страхом схватить насморк.

– У меня не бывает насморка. Я принимаю меры и борюсь с ним до тех пор, пока не представляется возможность поболеть.

– А когда такое бывает?

– Как правило, никогда. К тому моменту, когда возможность представляется, я уже здоров. Все совершенно просто.

– Неужели? Вы на самом деле справляетесь с болезнью? Или все эти маленькие болячки ждут, чтобы собраться вместе и в один прекрасный день наброситься на вас?

– Давайте прекратим, а? Я же не один из ваших больных осликов...

– Болеют не только ослики. Есть такая вещь, как больная душа, и это намного хуже воспаления легких.

– Хватит! Перестаньте печься о моем психическом состоянии. С моей душой все в порядке, и вообще я здоров. Обо мне не надо заботиться. Улыбка исчезла с ее лица.

– А я думаю – наоборот, – сказала она тихо. – Мне кажется, о вас по-настоящему никогда не заботились.

– Лиз пыталась, но я ей не разрешил.

– Почему же? – с любопытством спросила Нора.

– Потому что... – Гэвин был готов сказать ей, что, если бы он хоть однажды согласился на чью-либо заботу о себе, она могла бы стать наркотиком, от которого ему никогда не захотелось бы отвыкать. Но, как это уже не раз случалось, он вспомнил об осторожности и просто сказал: – Потому что я не нуждался в заботе.

– Но это было нужно Лиз, – возразила Нора. – Ей было необходимо заботиться о других. Я очень быстро распознала в ней это... – Нора запнулась, а потом продолжила: – Наверное, это то, что предложил ей папа, а вы не смогли.

– Ерунда, – оборвал он.

– Я так не думаю. Мне кажется, вы не знаете, как позволить себе заботиться о вас. И вы страдаете от отсутствия заботы.

Он отвернулся от нее и посмотрел на море. Закат окрашивал воду в красный цвет. Именно в такие моменты Нора была наиболее опасна. Ее мысль, что о человеке должны нежно заботиться, неожиданно оказалась гораздо соблазнительнее красоты, привлекала сильнее духов. Она оказалась жизненно необходимой. От Норы исходило сладкое тепло. Это был поток, угрожавший поглотить его и увлечь за собой туда, где его поджидала слабость. А слабость для Гэвина была равносильна гибели.

– Мне пора возвращаться, – категорично заявил он.

К счастью, она не пыталась больше продолжать эту тему. По дороге домой они говорили о чем-то второстепенном, несущественном.

Ночью Гэвин проснулся, весь дрожа. Он чувствовал себя глубоко несчастным. Казалось, из этого состояния нет никакого выхода. Он знал, что связано оно со сном, который ему приснился. Подробности Гэвин забыл, осталось лишь ощущение леденящего ужаса. Он встал, пошел в ванную и сполоснул лицо. Вспомнил о незавершенной работе и, решив закончить ее, сел к компьютеру. Любое занятие подходило ему сейчас больше, чем сон.

В тот вечер Нора засиделась допоздна. Как только она заканчивала одно дело, тут же находилось другое. Время шло. Остальные обитатели дома уже спали, а она все продолжала и продолжала придумывать себе новые задания, откладывая то занятие, которого, она знала, ей не избежать.

В конце концов, она все-таки села за стол отца и вынула бумаги. Однажды она уже читала его дневник. Но ей казалось, что она ничего не запомнила. Надо было попытаться сделать это еще раз. Нужно прочитать не только дневник, но и его последнюю книгу. Днем ей позвонил издатель и осторожно спросил, не стоит ли отказаться от готовящейся к изданию книги. Норе эта идея не понравилась. Это были последние записи отца, его последняя работа, и ей хотелось увидеть ее опубликованной.

Отец закончил работу над черновым вариантом рукописи, и его надо было переработать. Нора могла сделать это, только воспользовавшись огромным количеством записей, оставленных отцом. Они содержались и на бумаге, и на диктофоне, который отец постоянно возил с собой. Его вынули из машины и отдали Норе. Она же положила диктофон в стол, даже не взглянув на него, но пообещав себе, что послушает записи лишь тогда, когда сможет. И сейчас она должна собрать для этого все свое мужество.

Нора вынула диктофон. Он не был поврежден. Она включила его и услышала голос отца – веселый, шутливый. Тони рассказывал о птицах, которых он видел. Это произошло за несколько часов до гибели. Она слушала, а сердце ее обливалось кровью.

Дневник причинил еще больше боли. В минуту, когда Нора открыла его, ей показалось, что отец рядом с ней. Он присутствовал в шутливых строчках, предварявших каждую запись.

«Не забыть позвонить Гарри, постараться не уснуть, когда он в пятидесятый раз будет рассказывать мне историю про бабуина».

Читая эти строчки, Нора слышала голос отца. Когда он говорил, всегда казалось, что он посмеивается. В ее детстве они были всем друг для друга. Их узы были настолько крепки, что даже его женитьба не смогла их разорвать. И Лиз была достаточно мудра, чтобы понять это. Она никогда не ревновала, не пыталась встать между ними. Она понимала, что им обеим хватает места в сердце Тони. Вот почему они все вместе так хорошо ладили.

И теперь их обоих нет. Они ушли навсегда. Тони, с его громогласным смехом и огромным жизнелюбием, и Лиз, с ее красотой и очарованием. Дома, когда-то такого теплого и счастливого, уже не существует, и она никогда больше не увидит ни отца, ни Лиз. Вдруг боль, терзавшая сердце Норы вот уже несколько недель, подступила к горлу, сжимая его все сильнее и сильнее. Она задыхалась от рыданий, рвущихся наружу, разрывавших ее изнутри на части. Нора зажала рот руками, на них хлынули горячие слезы. Грудь болела. Она старалась сдержать себя, боясь своими рыданиями разбудить Питера. Сейчас она стала для него опорой, убежищем, и, если бы мальчик увидел ее слезы, он бы испугался. Но Нора никак не могла справиться с тем, что происходило с ней в эту минуту. Казалось, ее настиг ураган.

Услышав впервые об аварии, она заплакала, но тогда это было совсем иначе. Сейчас же от сдерживаемых рыданий Нора ощутила спазмы во всем теле. Она схватилась за стол. Однажды с ней уже случалось такое. Это произошло, когда ей было восемь лет. Умерла ее мать. Но тогда рядом был отец. Он крепко прижимал ее к себе своими сильными руками, защищая от страха и страданий, унося ее в мир, где они могли любить и горевать вместе. Но Тони больше никогда не окажется рядом, чтобы успокоить ее. Вдруг Нора испугалась, что у нее не хватит сил пройти весь предстоящий путь, на котором встретится еще так много трудностей.

Все вокруг затуманилось. Она смутно увидела, как дверь распахнулась и на пороге появился Гэвин.

– Что случилось? – спросил он, но, увидев ее лицо, со страхом произнес: – Нора, ради Бога...

Было ясно, что она его не слышит. Она вся дрожала. Сейчас Гэвин мог сделать только одно; так он и поступил: быстро приблизившись к Норе, он обнял ее. Послышался стон, постепенно перешедший в мучительные рыдания. Гэвин крепче обнял Нору и прижал к своему плечу.

Он почувствовал, как она напряжена. Он гладил ее волосы, удивляясь ей и удивляясь себе. Она всегда выглядела такой сильной... Казалось, что у нее хватает сил устоять против горя, успокоить Питера и одновременно сражаться с Гэвином. Он всегда считал ее холодной женщиной с твердым характером. Но сейчас он обнимал хрупкое существо, теплое и мягкое, прижавшееся к нему, подобно зверьку, искавшему утешения.

– Нора, – сказал растерянно Гэвин, – Нора...

Но она по-прежнему не слышала его. Тогда Гэвин оставил свои попытки говорить с ней и просто ласкал и успокаивал ее, гладя по волосам и мокрым от слез щекам. Он ждал, когда утихнет шторм.

Наконец она подняла лицо, по нему текли слезы.

– Я не могу остановиться... – невнятно пробормотала она.

– А ты и не старайся. Продолжай. Нужно выплакаться. Ты слишком долго держала все это в себе.

– Но я не должна...

– Кто говорит, что ты не должна? Тебе это необходимо. – Он снова прижал ее к себе, нежно покачивая. Она же уткнулась ему в плечо, охваченная своей болью. В глубине души Гэвин благодарил Нору за то, что он стал ей нужен. Чего, к сожалению, нельзя еще было сказать о Питере.

Наконец Нора победила свои слезы. Она сидела обессилевшая. Удивительное чувство теплоты и удовлетворенности охватило ее.

– Ну, все в порядке? – тихо спросил Гэвин.

– Надеюсь, – произнесла она неуверенно. Ее голос тронул его сердце. Она вздохнула. – Очень странно...

– Что странно?

– Я думала о том, как когда-то папа обнимал меня, когда мне было плохо. Жалела, что его нет сейчас рядом. И представь себе, именно в эту минуту здесь оказался ты.

– Да.

Она отодвинулась назад и вытерла рукой заплаканное лицо.

– Ты гораздо лучший отец, чем я думала, – сказала она хриплым голосом.

– Отец?

– Ну да. Ты занял место папы в тот самый момент, когда ты был нужен мне.

– Понятно. – Ему не очень-то понравилось это сравнение с ее отцом, но он решил, что это лучше, чем быть «Гэвином-раздражителем».

– Извини, если я разбудила тебя.

– Ты нисколько не помешала мне. Я уже проснулся. На самом деле я шел сюда забрать файл и услышал тебя.

– Ты, твои файлы и твои цифры... Нет, это несправедливо: Извини. Ты был добр.

– А ты не думала, что я могу таким быть? – спросил он с иронией.

– Если я была несправедлива по отношению к тебе, то это, возможно, твоя собственная вина. Ты очень стараешься, чтобы люди не почувствовали твою доброту. Жаль, что я не знаю причину этого...

В другое время он немедленно бы заявил, что доброта – своего рода слабость. Но он знал: скажи он это сейчас, она тут же вырвется из его рук. А ему хотелось, чтобы она оставалась рядом и чувствовала себя с ним легко и спокойно. Ему хотелось ощущать ее нежное тело рядом со своим.

– Тебе уже давно следовало бы выплакаться, – ласково сказал он.

– Я не могла себе это позволить. – Нора икнула, и ему пришлось сдержать свой порыв обнять ее еще крепче. – Я должна быть сильной. Я не могла позволить себе слабость ни на минуту, – прошептала она.

Он услышал чей-то голос, но оказалось – говорил он сам:

– Горевать – не значит показывать слабость. Это способ пополнить свои силы. Не смотри на меня так. Я могу быть просто человеком.

– Да, можешь, – сказала она, удивившись. – Это как раз то, о чем ты вспоминаешь время от времени. То, что ты сказал, совершенно правильно. Жаль, ты забываешь об этом, когда дело касается Питера.

Упоминание имени сына расстроило его. На какой-то момент он совсем забыл о Питере, забыл обо всем. Он думал лишь о том, как хорошо быть рядом с Норой, чувствовать, что она верит ему.

– Я постараюсь помнить об этом, – медленно сказал он. – Но с Питером трудно. Я запутался.

– Да, я это поняла, – сказала она с легкой улыбкой. – Мне кажется очень хорошей затея с видеокамерой, и если ты также... – Вдруг она напряглась. – Что это?

Гэвин тоже насторожился, услышав звуки какой-то возни в холле. В следующую минуту дверь настежь распахнулась, и в комнату вбежал Флик. Вслед за ним на пороге появился Питер, в пижаме. Он схватил лисенка и сонными глазами посмотрел на Гэвина и Нору.

– Два часа ночи, – проворчала она, – вам обоим следует уже давно спать.

Питер согласно кивнул головой и вышел, держа Флика на руках. Гэвин и Нора посмотрели друг на друга. Они оба слегка сожалели, что минута откровения закончилась. Где-то в глубине дома послышался слабый крик Осберта.

– Ну что же, приходится заканчивать. Когда ты найдешь свой файл, я выключу свет.

– Свой – что?

– Файл, за которым ты спустился.

– А, это. Ничего. Думаю, он мне больше не нужен.

Она удивленно посмотрела на него и выключила свет, ничего не сказав. Казалось, Гэвин чувствует себя неловко. Нора догадывалась, что он, как, впрочем, и она, понимал, что могло произойти, если бы Питер не прервал их. Хорошо, что он пришел именно в этот момент, подумала Нора. Жизнь и так достаточно сложна. Не стоит усложнять ее еще больше временными привязанностями. Завтра все это будет казаться фантастическим сном. Уж Гэвин не преминет этому поспособствовать – снова начнет кричать на нее, как он это неоднократно делал. И она забудет того доброго, понимающего мужчину, которого встретила ночью. Несомненно, тот мужчина – лишь редкий гость.

Они вместе поднялись по лестнице и стояли в смущении перед ее дверью.

– Спокойной ночи, – хрипло сказал он. – Я... с тобой все будет в порядке, да?

– Да. Все будет хорошо. Гэвин... спасибо.

– Не стоит, – быстро ответил он. – Ну что же, спокойной ночи!

Только теперь, когда он закрыл за собой дверь, он понял, что она назвала его по имени. Конечно, она называла его так и раньше, но сегодня это прозвучало совсем по-другому. Он лег в постель и сразу же заснул. На этот раз кошмары его не мучили.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Нора была ошеломлена и раздражена. Гэвин вел себя совсем иначе, нежели она ожидала. Вместо того чтобы накричать на нее в своей обычной грубой манере перед тем, как удалиться в контору, он рано ушел из дома за новой видеокамерой и потом немедленно принялся за съемку. Она посмеялась над тем, как он неумело вертел камеру в руках. Он ответил ей жалкой улыбкой. Это выражение его лица было самым привлекательным, которое она когда-либо видела.

Казалось, Гэвин решил быть непохожим на самого себя. Он принял предложение Норы снять самые лучшие кадры с участием Питера. Нора подошла к ним, когда Гэвин говорил:

– Держи Флика повыше, чтобы я видел его как следует... Теперь отпусти... Беги за ним.

Она расхохоталась. Гэвин и Питер посмотрели в ее сторону и тоже заулыбались. Она хотела уйти, не желая мешать им, но Питер радостно подбежал к ней, взял за руку и потянул за собой, чтобы она встала перед: камерой. Нора стала отнекиваться, так как фильм снимался о нем, но вспомнила о тех маленьких уловках, которыми пользовался Гэвин по ее же собственному предложению. Поэтому она тут же подыграла мальчику. Показывая заповедник, Нора просила Питера выводить разных животных, как будто они были главными героями фильма.

Краем глаза она с восторгом отметила, что скованность в отношениях между отцом и сыном проходила. Гэвин оставался мягким, добрым мужчиной, каким был прошлой ночью. Питер отвечал ему улыбкой и один раз даже громко засмеялся.

Но тут Нора удивилась: чему она радуется? Чем лучше Питер чувствует себя с отцом, тем быстрее приближается та минута, когда она потеряет его. Скоро, возможно, преграды рухнут, и отец с сыном вновь обретут друг друга. Тогда она потеряет их обоих. Но нет, уверяла себя Нора, предстоит пройти еще длинный путь.

Вечером, когда Питер лег спать, она увидела, что Гэвин просматривает запись по телевизору. Она остановилась в дверях, чтобы взглянуть на экран, и была удивлена, увидев только себя. Она держала Мака, улыбаясь этой маленькой обезьянке. Тут появился Питер. Но, к ее удивлению, Гэвин нажал на пульте кнопку перемотки, и кадры замелькали один за другим, пока она не появилась вновь. Теперь уже крупным планом. Гэвин остановил кадр и стал внимательно изучать ее лицо. Сердце Норы бешено билось. Она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, но ничто не могло помочь ей справиться с волнением.

Услышав чье-то дыхание, Гэвин резко повернулся, но увидел лишь краешек одежды Норы – она торопливо покинула свой наблюдательный пост. Ее щеки горели от только что увиденного. Нет, это ошибка. А может, прихоть? Да, вот что это было. Мимолетная прихоть Гэвина – поразглядывать ее лицо. Он, наверное, рассердился, что она видела его. А может быть, все и не так.

Она стала обходить заповедник в последний раз, надеясь, что к тому времени, когда она вернется домой, он уже будет спать. Но, закрывая последний загон, она поняла, что Гэвин стоит рядом. Его почти не было видно в темноте.

– Я волновался, не случилось ли с тобой что-нибудь, – сказал он.

– В этот час я всегда здесь, – ответила она, радуясь тому, что голос не выдавал ее. Пульс же учащенно бился.

– Но ты не всегда проводишь здесь два часа.

– Двух часов не прошло.

– Нет, прошло. Посмотри на часы.

Она взглянула на циферблат и удивилась. Неужели прошло два часа, пока она гуляла здесь под деревьями, думая о нем? Но ведь она и животных проверяла.

– Я... – в замешательстве начала Нора, но тут же смутилась и переключилась на другое: – Некоторые животные сильно волновались, и мне пришлось провести с ними больше времени, чем обычно...

– Да, понимаю. – Гэвин сделал вид, что не замечает ее увиливаний. Ей следовало бы просто сказать, что она видела, как он рассматривал ее изображение на экране, но она предпочла такой ход...

– Сегодня был хороший день, правда? – весело защебетала Нора.

– Хороший, благодаря тебе и твоей замечательной идее. Я смотрел запись. На самом деле... По правде говоря, больше смотрел на тебя, чем на Питера...

– Неужели? – игриво воскликнула она, а внутри у нее все замерло.

– Да. Мне хотелось понять твой секрет, понять, что в тебе есть такое, что заставляет Питера быть с тобой. Я подумал, что смогу научиться этому у тебя.

– Понятно. – Она была рада, что темнота скрывает ее огорчение.

Гэвин вздохнул.

– Но у меня не получается. Ты даешь ему что-то такое, чего у меня нет. И я не знаю, что это.

– Гэвин, ты часто обнимаешь Питера?

Он удивился.

– Он не хочет, чтобы я это делал.

– Ты этого не знаешь. Он мог бы обнять тебя в ответ. Он мог бы почувствовать, что тебе это нужно в такой же мере, как и ему.

Он подошел ближе и с усмешкой посмотрел на нее.

– Ты говоришь так, будто я одно из твоих больных животных. Неужели ты не можешь говорить с человеком, не ставя при этом диагноза?

– Думаю, нет. Это получается само собой. Здесь заповедник. И здесь не отказывают ни одному обиженному существу. А через какое-то время ты узнаешь, что большинству здешних обитателей причинили боль.

Она почувствовала, как он вздрогнул от услышанного, но сдержал себя.

– И вы лечите зверье таким образом? Обнимая?..

– Есть только один способ лечения, – прошептала она. – Надо просто любить.

– В этом твой секрет, Нора? – тихо спросил он. – Поэтому все существа приходят к тебе за успокоением?

– Не все, – ответила она, глядя на него.

– Нет, все. – Произнеся эти слова, он слепо потянулся к ней и прижал к себе так, что их губы соприкоснулись.

Она не сопротивлялась его объятиям. Ответив ему поцелуем, Нора еще крепче прижала его к себе. Теперь она поняла, что стремилась к этому с прошлой ночи. Тогда он обнял ее, чтобы успокоить, и это ему удалось, но ей этого оказалось недостаточно. Она хотела большего. Сейчас ей предлагали это «большее», и она схватила его с бесстыдной жадностью, упиваясь лаской его губ и отвечая тем же. У нее вырвался глубокий вздох, когда она почувствовала, как его руки все крепче сжимают ее. Его страсть была у него на губах, в жаре его тела, в нетерпеливых движениях рук.

– Нора... – шептал Гэвин ей в лицо, – Нора... – и вновь целовал ее.

Этот мужчина, долгое время сдерживавший свои эмоции, на какое-то время потерял самообладание и дал ей почувствовать всю глубину, своей страсти, до самого ее донышка. Вот такого мужчину она хотела. Такого, который скрывался за железной отталкивающей маской, – настоящего мужчину. И сейчас у нее есть возможность встречи с таким мужчиной...

Но вдруг она поняла, что все это ускользает из ее рук. Нору обдало холодом. Гэвин не просто сам отстранялся от нее, он и ее отталкивал от себя.

– Гэвин... – шептала она, почти умоляя.

– Это не совсем разумно, – сказал он таким тоном, который потряс Нору.

– Да, но...

– Но сейчас мы можем быть разумными, – торопливо говорил он. – Еще не поздно прийти в себя и вспомнить, что мы до сих пор по разные стороны баррикады. Ты ведь это собиралась сказать?

– Да, – мрачно призналась она. – Думаю, именно это я и собиралась сказать. Как нам обоим повезло, что ты так осторожен.

– Мне всегда нужно быть таким. Это очень поможет мне в моей карьере.

– А в твоей жизни? – спросила она с горечью. – Осторожность обогатила твою жизнь, Гэвин?

– Она удержала меня от некоторых ошибок.

– Целовать меня – тоже ошибка?

– Быть вместе с тобой было бы ошибкой. Для тебя это тоже было бы ошибкой. Я... я не очень хороший человек.

– Иногда это так, к сожалению.

– Желательно, чтобы это было чаще. Продолжай думать обо мне плохо, Нора. Так безопаснее. Это дружеский совет того, кому ты нравишься.

– Довольно! – закричала она. – Уходи отсюда, и хватит морочить мне голову!

Он сразу же ушел. Нора видела, как исчезла в темноте его фигура. Она еле сдержалась, чтобы не бросить в него чем-нибудь. Хорошо бы, если б удар пришелся по голове и вправил ему мозги, подумала она.

Сзади затряслась проволока. Это Мак перелезал на другую сторону. Нора вздохнула и пощекотала ему живот.

– Почему я не такая, как ты? – прошептала она. – У тебя только одно на уме: поесть и поспать. В твоей жизни все просчитано, все известно...

Мак покусывал ей палец. Его глаза блестели. Успокоившись, она пошла в дом, чтобы лечь спать. Но, поднявшись на верхнюю ступеньку лестницы, она увидела Гэвина. Он стоял у комнаты Питера и напряженно вслушивался. Из-за двери доносилось нежное бормотание Питера.

– У него там Флик, – сказала Нора.

– Да, и он с ним разговаривает, – произнес Гэвин с ноткой горечи. – Он может разговаривать с кем угодно...

– Он и с тобой заговорит, когда будет готов к этому. Дай ему время.

Гэвин безрадостно улыбнулся.

– А мне казалось, я близок к успеху. Это лишь показывает, как мало я его знаю. Наверное, мне следует все бросить и уехать. Здесь я никому не нужен.

– Это неправда! – взволнованно возразила Нора. – Не сдавайся, Гэвин. Ты нужен Питеру гораздо больше, чем он думает. Наберись терпения.

Он вздохнул.

– Постараюсь. Но с каждым днем становится все труднее. Спокойной ночи, Нора. Извини за случившееся. Извини за все. Просто постарайся забыть о том, что произошло.

– Произошло? – спросила она с иронией. – А что-нибудь произошло? Я и не заметила...

Он усмехнулся.

– Я ведь сам напросился, да? Но ты совершенно права.

– Вновь появилась линия фронта?

– Да.

Нора, когда легла в кровать, думала о Лиз и ее первом замужестве. Она любила свою мачеху. Потом Нора вспомнила свою первую встречу с Гэвином шесть лет назад. Новая мысль напугала ее. Возможно, Лиз никогда по-настоящему не понимала Гэвина. Может быть, если бы она поняла его до конца, она могла бы сильнее полюбить его. Он – человек, нуждающийся в понимании. А Нора привыкла иметь дело с существами, которые лягаются, когда у них что-то болит. Ей показалось, что именно поэтому она и есть тот самый человек, который должен любить его. Но я не люблю, быстро сказала она себе. Конечно, нет. Что значит один поцелуй, в конце концов?.. Однако до сих пор она ощущала на своих губах волнующее прикосновение его губ...

Когда на следующее утро зазвонил телефон, Нора не спешила снимать трубку. Ей надоело отвечать на звонки, принимать сообщения для Гэвина. Но потом она подумала, что ведь могут звонить и в заповедник, и сняла трубку.

– Пожалуйста, Гэвина Хантера, – коротко попросил мужской голос.

– Боюсь, его сейчас нет.

Мужчина раздраженно спросил:

– Это его секретарь?

– О да. Конечно, я его секретарь. Не помню, была ли я кем-нибудь еще.

– Хорошо. Передайте ему, пожалуйста, что звонил Гарри Элсмор. Наблюдаются подвижки в получении доходов от его собственности. Но делать это трудно, когда он владеет только половиной. Алло? Вы слушаете?

– Да, – медленно произнесла она. – Я слушаю. Так что вы сказали?

– Об этом местечке, Стрэнд-Хаус, на котором он хочет заработать. Это нелегко, так как он владеет только половиной. Было бы лучше, если бы он смог отделаться от другого владельца. У меня есть кое-какие соображения по этому поводу. Попросите его перезвонить мне, как только он придет. У него есть мой номер. – Мужчина повесил трубку.

Айрис, спокойно кормившая кроликов, испугалась, когда увидела Нору. Та выбежала из дома, промчалась несколько сотен ярдов за считанные секунды и ворвалась в деревянный дом, служивший ей конторой на территории заповедника. Она так хлопнула дверью, что чуть не развалила весь дом. Потом наступила тишина, которая более чем настораживала. Через минуту к дому подошла Айрис и осторожно приоткрыла дверь. Ничего не произошло. Она осмелилась открыть дверь пошире и увидела Нору. Та сидела на столе, обхватив себя руками, и молчала, но молчание ее было сродни вулкану.

– Что... что ты делаешь? – осторожно спросила Айрис.

Нора процедила сквозь зубы:

– Я... ус-по-ка-и-ва-юсь.

– А, понятно. Ну, что же, я тебя тогда оставлю. – И Айрис на цыпочках ушла.

Через час появилась машина Гэвина. Увидев ее, Нора вышла из дома. Лицо бледное, глаза горят.

– Найди для Питера какое-нибудь занятие на другом конце участка, – попросила она Айрис, – и проследи, пожалуйста, чтобы он не подходил к дому.

Гэвин отправился прямо в свою комнату. Он устал, ему было жарко, он был удручен. Все шло не так, как ему хотелось бы. Нервы его сдали. Он не мог простить себе, что потерял над собой контроль. Он разделся и пошел в ванную, надеясь, что душ поможет ему прийти в себя. Но только он встал под прохладную воду, как услышал, что дверь его спальни открыли и с силой захлопнули.

– Хантер!

Он никогда не слышал, чтобы Нора говорила таким тоном и так громко. Это поразило его.

– Я здесь, – отозвался он, – выйду через минуту.

Сквозь стеклянную перегородку он увидел, что она вошла в ванную.

– Я хочу, чтобы ты вышел немедленно! Мне нужно с тобой поговорить.

– Тогда подожди, пока я закончу. Пожалуйста, уйди.

– Ни за что. Мы должны поговорить. Хантер, предупреждаю тебя: если ты не выйдешь, то войду я.

Видя, что рука ее потянулась к ручке с другой стороны, он тоже схватился за ручку и стал ее держать.

– Что случилось с тобой, женщина? Сошла с ума? – кричал он, стараясь перекричать шум воды.

– Да, я сошла с ума, это правда. Ты даже не представляешь, как я взбесилась. Сейчас ты это узнаешь. Выключай воду и выходи.

– Не приказывай мне!

– Ха! Если бы я приказывала, то приказала бы сделать что-нибудь такое, после чего ты всю оставшуюся жизнь провел бы в больнице. Давай выходи из душа, будь мужчиной!

Любопытство заставило его уступить.

– Выйди из ванной, и я выйду из душа! – крикнул он.

– Ты закрылся от меня? Ну, нет!

– Если ты думаешь, что я выйду к тебе в таком виде, то ты заблуждаешься.

– А если ты думаешь, что твое тело возбудит во мне желание и мне захочется заниматься с тобой любовью вместо того, чтобы поколотить тебя, то это ты заблуждаешься. Вот твой халат. Я отвернусь, пока ты будешь одеваться.

Нора отвернулась, держа халат позади себя. Серьезно встревожившись, Гэвин очень осторожно открыл дверь душа и взял халат. Он торопливо надел его, не отрывая глаз от спины Норы, которая, казалось, излучала гнев.

– Я готов. – Она посторонилась, не желая выходить первой. Ему пришлось пройти мимо нее. – Тебе не кажется, что ты переходишь всякие границы? – спросил он.

– Я не позволю тебе выставить меня вон.

– В чем дело? Объясни, пожалуйста, что дает тебе право врываться в мою спальню и действовать как штурмовик?..

– Хорошо! Но это ты дашь мне объяснения. Сегодня утром у меня был телефонный разговор. Звонили тебе, но мне пришлось все выслушать. Я же не могу обвинять человека за то, что он принял меня за твоего секретаря. Что же еще я должна была сделать?

– Из-за этого ты вытащила меня из душа? – возмутился Гэвин.

– Я вытащила тебя из душа, чтобы обсудить предложение Гарри Элсмора убрать меня отсюда, – многозначительно произнесла Нора.

В эту минуту Гэвин почувствовал себя неловко, так как халат не очень хорошо его прикрывал. Он запахнул полы и вздохнул. Это дало ему время подумать.

– Он был очень красноречив, говоря, что нужно отделаться от меня. В этом случае тебе будет легче получить деньги за этот дом. Как ты смеешь пытаться закладывать Стрэнд-Хаус у меня за спиной?

– Я пытаюсь получить деньги за мою половину. На это я имею полное право!

– Не за моей спиной.

– Почему я должен обсуждать с тобой свои дела?

– Потому, что они имеют отношение к моему дому, который останется моим, какие бы грязные делишки ты и Элсмор ни замышляли.

Гэвин был вне себя. Вначале, когда он это планировал, все казалось так просто. Оно и было просто. Это Нора, с ее талантом, превратила все в «заговор». И за это он злился на нее.

– Элсмор, конечно, хватил через край, – признал он. – Я никогда не говорил о том, чтобы убрать тебя отсюда. Я не буду даже слушать такие предложения.

– О, перестань! – с горечью вымолвила она.

– Говорю тебе, я не стану слушать. Я занимаюсь бизнесом по-другому, не как Элсмор.

– Почему же нет?

– Потому, что он мошенник, – ответил Гэвин и понял, что сказал что-то ужасное. Но было слишком поздно.

И он оказался прав. Нора набросилась на этот лакомый кусок подобно львице, поймавшей добычу и жадно пожирающей ее.

– Ага! Итак, ты сам признаешь, что он мошенник, но продолжаешь иметь с ним дело!..

– На расстоянии и только тогда, когда необходимо.

– Интересно, какая такая необходимость заставляет тебя сообщничать с мошенником?

– Мне не нравится твое «сообщничать».

– Слишком резко?

– Что касается необходимости... Посмотри вокруг. Сколько это может продолжаться? Единственный способ, который я имел в виду, чтобы заставить тебя уехать, – это выкупить твою долю.

– Ни за что на свете! Лучшего места для заповедника не найти. Я говорила тебе это и раньше, но ты страдаешь глухотой, когда тебе выгодно.

– Но есть много других мест. У тебя будет много денег, когда я заплачу тебе...

– Другого такого места нет. Я остаюсь тут.

– Послушай, Нора, не заставляй меня играть нечестно.

– Не верю своим ушам. Ты? Играешь нечестно? Разве такое может быть?!

Он покраснел от ее сарказма.

– Тебе чертовски повезло, что я еще предлагаю тебе деньги. Лиз вообще не имела права просто так передавать свою половину усадьбы твоему отцу. И если бы я обратился в суд, то у меня нашлось бы достаточно возможностей вернуть себе собственность. Вот что мне следовало бы сделать с самого начала! Но нет, я совершил ошибку, стараясь быть честным. Ну, это мое последнее предложение. Продай мне свою долю по приемлемой цене, и я буду честен с тобой. Я помогу тебе найти другое место. Я даже оплачу перевозку животных. Это все, что я могу сделать. Но если ты настаиваешь на том, чтобы бороться со мной до конца, то ты узнаешь, что на самом деле значит играть нечестно. Я отведу тебя в суд. И этот подарок объявят потерявшим законную силу. Тогда я тебя выгоню без единого пенни. Что случилось? – Он задал этот вопрос с некоторой тревогой. Причиной стало изменившееся выражение лица Норы. Это произошло настолько быстро, что привело Гэвина в замешательство. Нора была готова расхохотаться и едва сдерживалась. – Что, черт возьми, смешного?

– Ты. Ты и твои выдумки. «Подарок»! Не было никакого подарка. Мой отец честно купил долю Лиз.

Гэвин растерялся, но только на минуту.

– Конечно, купил, – сказал он, приходя в себя. – Могу представить эту символическую цену, которую он заплатил. Наверное, один фунт.

Она перестала смеяться и с любопытством смотрела на него.

– Нет, гораздо больше, чем фунт.

– Десять? Или он поднялся до такой заоблачной высоты, как сто?

– Больше ста.

– Сколько же? Давай срази меня!

– На самом деле я не знаю точной суммы...

– А, голубушка!..

– Но я точно знаю, что это была большая сумма, ибо я слышала, Лиз сказала, что это слишком много...

– Ну, она могла сказать так, чтобы спасти его гордость, правда? Это меня не пугает. Я все еще расцениваю это как подарок, замаскированный продажей, и думаю, что я все еще могу получить поместье, несмотря ни на что.

– Тогда я предлагаю тебе попытаться. – Она подошла к телефону у кровати.

– Что ты хочешь делать? – резко спросил он.

– Позвоню нашему адвокату, чтобы сказать, что ты жаждешь с ним встретиться. Алло, Энгус? Вы не могли бы приехать сегодня вечером и привезти все документы, связанные с...

Гэвин, волнуясь, ждал окончания разговора.

– Спасибо, но я и сам мог бы ему позвонить.

– Да, но что-то из того, что тебе нужно знать, действительно является моим личным делом. Без моего согласия он не стал бы ничего тебе говорить, а сейчас все будет в порядке.

Нора пошла к двери. Открыв ее, она повернулась, взглянула на него и вышла, не сказав ни слова. А Гэвин еще долго пялился на дверь. Когда Нора смотрела на него, у нее было очень расстроенное лицо. Ее взгляд был полон жалости.

А почему, Гэвину все стало ясно, когда вечером приехал Энгус Филбим. Это был пожилой мужчина небольшого роста. Вел он себя настороженно. Нора, оставляя их вдвоем, заметила:

– Расскажите ему все, что он захочет узнать, Энгус.

– Думаю, вас интересуют подробности продажи половинной доли этой собственности, совершенной миссис Элизабет Акройд на имя ее мужа Энтони Акройда? – Энгус стал доставать из портфеля документы.

– Нисколько не сомневаюсь, что сделка была совершена должным образом, – спокойно произнес Гэвин.

– О, разумеется! Подлинный акт купли-продажи. Оценку производил самый достойный инспектор. Вот все копии сделки.

Гэвин пробежал глазами бумаги и проворчал:

– Это цена четырехгодичной давности.

– Да, – заметил Энгус Филбим, – но сейчас это стоит гораздо меньше. Ведь собственность упала в цене. Уверен, вы это знаете, мистер Хантер.

У Гэвина была причина знать это. Снижение цен на собственность выбило у него почву из-под ног. Однако, как всегда при обсуждении финансовых вопросов, лицо его было бесстрастным. Он лишь небрежно заметил:

– Конечно, вы не станете говорить, что Тони Акройд заплатил половину этой суммы?

– Дело в том, что он заплатил гораздо больше.

– Больше? – Гэвин не мог поверить своим ушам.

– Мистер Акройд считал, что, если бы Стрэнд-Хаус не был заселен, его стоимость была бы выше. Поэтому он настоял на выплате своей жене дополнительных тридцати тысяч фунтов сверх пятидесяти процентов.

У Гэвина было такое чувство, будто на него рухнула крыша. Все складывалось гораздо хуже, чем он мог себе представить.

– Это удивляет вас? – спросил Энгус, пристально глядя на него.

– Если хотите, да. Я как-то не думал, что ученый-натуралист может быть таким... солидным человеком. Интересно, как ему удалось убедить кого-то дать ему закладную.

– Закладной не было. Он заплатил наличными. Мистер Акройд был чрезвычайно состоятельным человеком. У него была высочайшая репутация ученого. Здесь он не имел соперников. Его книги сослужили ему хорошую службу. А что касается его характеристики как «солидного человека», то, произнося эти слова, вы абсолютно правы: мне кажется, что сейчас только они, ученые-натуралисты, и остались солидными людьми. Кажется, только они и преуспевают – купаются в деньгах, в то время как люди прочих, традиционно денежных профессий теряют их. Мир перевернулся.

– Да, – вынужден был согласиться с ним Гэвин, – это так.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда Энгус ушел, Гэвин, зайдя в кабинет Тони, взглянул на все вокруг другими глазами. Впервые он увидел огромное количество книг, расставленных вдоль стен. На корешках многих из них стояло имя хозяина – Энтони Акройд. Эти книги всегда были здесь, но прежде Гэвин был слишком раздражен и не замечал их.

Он вернулся в гостиную и уселся в кресло. Гэвин был ошеломлен. В продолжение всей своей жизни он измерял успех деньгами. Получалось, что в соответствии с этим стандартом у Тони был гораздо больший успех, чем у него. Ему слышались последние слова адвоката: «Ученые-натуралисты... купаются в деньгах, в то время как люди прочих, традиционно денежных профессий теряют их...» Все, для чего он работал, утекало сквозь пальцы, а человек, которого он отказывался воспринимать всерьез, стал «солидным человеком».

И Лиз предвидела это и смеялась при мысли о том, что его планы рушатся. Он застонал, опустил руки на колени и спрятал в них голову. Все его проблемы навалились на него тяжелым грузом.

Через несколько минут в комнату вошла Нора. Она была готова порадоваться своему триумфу. Она ужасно злилась на Гэвина из-за того, что разочаровалась сама, и из-за того, что сделал он.

Утром, когда она проснулась, ей было не по себе. И это состояние не покидало ее целый день. В самые неподходящие моменты, когда она кормила или ласкала животных, ей вдруг казалось, будто бы настоящее исчезло и она снова в крепких объятиях Гэвина Хантера и снова ощущает его страстные поцелуи...

Правда, он тут же отступил, но с теми чувствами, которые она испытала в его объятиях, уже было невозможно расстаться. Она помнила эти ощущения. И если все это жило в ее памяти, значит, все это можно вернуть к жизни. Она не скрывала от себя, что хотела этого. Грубым откровением стало ее открытие его тайных попыток получить деньги за Стрэнд-Хаус.

Нора, продолжая злиться, пришла, чтобы встретиться с ним и насладиться своей победой. Но что-то произошло. Она остановилась в двери, растерявшись от увиденного. Гэвин почувствовал ее присутствие и поднял голову. На его лице она увидела перемену: стремление скрыться под маской смелого человека сменилось усталостью и смирением. У него было такое утомленное и напряженное лицо, будто он ни разу за всю свою жизнь как следует не выспался.

– Ты добилась своего, Нора. Я не представлял себе, что... Я просто не имел представления... Тебе следовало бы сказать мне раньше, что я обманываю себя.

– Было так много других вещей, о которых пришлось думать. Кроме того, мне никогда не приходило в голову, что ты ошибался. Я до сих пор не понимаю, почему ты считаешь естественным, что папа был не в состоянии заплатить приличную сумму. – Она подошла и села неподалеку от него на диване.

– Я не думал, что у ученых могут быть такие деньги. Кажется, я ошибался не только по этому поводу. Я представлял твоего отца... не знаю... – Он пожал плечами, не находя слов.

– Догадываюсь, ты считал его нахлебником, – сказала она, но без злобы.

– Более того, я считал его несерьезным человеком. Кажется, я ошибался.

– Потому, что у него было много денег? – спросила она, хмурясь.

– Это одна причина. Может быть, не единственная, но важная. Это значит, он не жил за счет Лиз, как я думал. Человек, который смог заплатить такую сумму без закладной, вызывает уважение, особенно если я... – Гэвин остановился, решив, что лучше не продолжать.

– Особенно если ты – что? – полюбопытствовала Нора.

– Ничего. Я просто сбился с толку. Не знаю, что говорю.

– Твои дела идут не очень хорошо? – осторожно спросила она.

Гэвин вздохнул.

– Ужасно, – признался он. – Я могу сказать тебе правду. Я в тупике, не знаю, что делать. Никакие другие обстоятельства не заставили бы меня зарабатывать деньги на Стрэнд-Хаусе. Но я уже испробовал все способы, и ни один из них не годится.

– Я считала, что «Хантер и сын» – огромная империя.

– О да, огромная. Это так. Только ее основание сгнило. Я боролся изо всех сил, чтобы сохранить красивый фасад, и вдруг мне стало все равно. Конец.

– Чему конец? – спросила она.

– Мне конец. Больше нет ничего, что я мог бы предпринять. Очень скоро мне придется начать распродажу.

Нора молчала. У нее были небольшие познания о большом бизнесе и смутное представление о том реальном положении дел, которое Гэвин пытался описать, но она поняла, что он научился уважать ее любимого отца. Она считала, что Гэвин уважал его совсем не за то, за что следовало бы, но она была благодарна за его стремление изменить свою точку зрения и стала мягче к нему относиться.

Она подошла к буфету и вернулась с бокалом бренди.

– Вот, – сказала она, – выпей.

– Пытаешься меня споить, да?

– Это улучшит твое состояние. Я помню.

– Ты хочешь сказать, помнишь, что это делает меня разговорчивым. Я говорю все то, чего не следовало бы.

– Неужели? Может быть, наоборот – ты говоришь, что следует?

– Что это значит?

– Это значит, тебе нужно рассказать кому-то о своих тяготах и проблемах, а для этого тебе нужно вначале расслабиться. Бренди поможет.

Гэвин усмехнулся.

– Я думал, что в качестве лекарства ты посоветуешь обнять животное.

– Бустер плохо разбирается в финансовых вопросах, – мрачно заметила она. – Кроме того, это дает результат только в том случае, если ты вкладываешь в это сердце.

– А ты считаешь, у меня его нет.

– Разве я сказала это? Не помню.

– Нет, ты сказала, что я человек, которого никто не любит. Лиз говорила, что у меня нет сердца. Странно, я путаю тебя с ней. В чем-то ты напоминаешь мне ее.

– Лиз во многом повлияла на меня. Правда, ей хотелось, чтобы это влияние было еще больше, – добавила Нора с печальной улыбкой.

– Что ты имеешь в виду?

– Она была так элегантна и красива. Даже когда чистила у животных, она старалась быть элегантной и следить за осанкой. И старалась научить меня этому секрету, но я ее разочаровывала.

– А что в тебе не так?

– Многое, как считала Лиз. Она говорила, что я не использую максимально все то, на что способна.

– Она не знала, о чем говорила.

– Возможно, она не знала, о чем и с тобой говорила, – предположила Нора. – Я считаю, что у тебя есть сердце, но ты к нему никого не допускаешь. Ты – как еж с иголками. Когда кто-нибудь осмеливается приблизиться, ты тут же их выставляешь.

Его посетило странное чувство. Ему показалось, что он краснеет. Ему стало неловко оттого, что его поняли. Он невнятно произнес «психолог-любитель», Нора засмеялась, нисколько не смутившись.

– Послушай, Гэвин, – сказала она через минуту. – Может быть, тебе не понравится это предложение, но подумай, прежде чем отказаться от него. Почему бы тебе не разрешить мне выкупить твою долю Стрэнд-Хауса?

– Нет, спасибо, – сказал он, не дав ей договорить.

– Но это устроило бы нас обоих. Сохранится заповедник, и у тебя будут деньги на... на что хочешь, на расширение бизнеса или еще что-нибудь.

– Ты добра, Нора. И поверь мне, я тебе благодарен. Но я никогда не смогу продать Стрэнд-Хаус. Я обязан сделать все, чтобы получить закладную, а продавать его – никогда. – Он неохотно добавил: – Старик убил бы меня.

– Какой старик?

– Мой отец. Он основал нашу компанию «Хантер и сын». И сколько я себя помню, он все время стремился добавить к ней Стрэнд-Хаус. Он еще мальчиком работал здесь, в семье, владевшей этим поместьем. И все время лелеял мечту купить его. У него не получилось, а я сумел.

Нора удивленно посмотрела на Гэвина.

– Но это была его мечта. А твоя?

Гэвин не был аналитиком, и ему пришлось подумать над этим вопросом.

– Быть сыном, которым он мог бы гордиться, мне кажется, – наконец сказал он.

Норе было интересно. Обычно Гэвин так мало рассказывал о себе.

– Ты думал о его гордости? Он действительно был таким замечательным?

– Мой отец был одним из самых выдающихся бизнесменов своего времени и, воспитывая меня, все время внушал мне мысль, что я должен превзойти его достижения...

– Но я не это имела в виду, – перебила его Нора. – Он был хорошим отцом?

– Вообще-то он «есть», а не «был». Мой отец в очень хорошей форме, хотя все время говорит, что на пороге смерти. Он еще меня переживет.

Нора заметила, что Гэвин избежал ее вопроса, но не решилась сказать об этом. В его рассказе для нее все было значительным и интересным. И то, что он замалчивал, и то, что раскрывал.

– И ему хотелось, чтобы ты заполучил Стрэнд-Хаус для него? – Она помолчала. – И когда ты этого добился, то, вероятно, вы оба ликовали. Он, должно быть, захвалил тебя?

– Хвалить – не в его правилах, – сказал Гэвин, глядя в бокал. – Когда я оформил половину на имя Лиз, он посчитал это довольно неразумным шагом, а уж когда она потребовала ее... – Он задумался: отчего так ослабла его бдительность и почему он не может остановиться?

– Он обвинил тебя, – сказала Нора. – И до сих пор винит, правда? – (Гэвин пожал плечами.) – А твоя мама? Ты говорил, она умерла, когда ты был совсем мальчиком, но ты должен помнить что-нибудь о ней.

– Совсем немного. Она ушла от отца до того, как умерла.

– И забрала тебя с собой? Ты вернулся к отцу после ее смерти? – спросила Нора, затаив дыхание при мысли о такой жуткой параллели.

Но Гэвин ответил:

– Нет. Я сразу остался с ним.

– Твоя мама тебя оставила? – Нора была шокирована.

– Думаю, да. В то время мне было только пять лет. Я знал далеко не все о том, что происходило между родителями. Она ушла, а я остался с отцом. Мне так хотелось.

– Не могу представить, чтобы пятилетний ребенок захотел расстаться с матерью.

– Я сказал тебе: мой отец – выдающаяся личность. Видимо, даже тогда я понимал это.

– Думаю, да, – согласилась она, но убеждена в этом не была. – Ты часто видел свою мать после этого?

– Ни разу. Я даже не знал о ее смерти. Узнал об этом шесть месяцев спустя.

– Да?

– Я начал учиться в новой школе, отец не хотел расстраивать меня.

– Он, должно быть, монстр.

– Он делает все по-своему. Пойми одно: я горжусь тем, что его сын. Горжусь его достижениями и возможностью приумножать их.

– Но ты не смог их приумножить, – заметила Нора без злого умысла, а просто для того, чтобы заставить его рассказать побольше. – «Хантер и сын» ускользает от тебя.

– Мне не повезло, – согласился Гэвин. – Собственность резко упала в цене, а... – он странно улыбнулся, – а «природа» повысилась. Я даже представить себе такого не мог.

– Но в этих вопросах ты бессилен, – сказала Нора. – Конечно же, твой отец понимает это?

– Он живет в своем собственном замкнутом мирке в лечебнице. Просматривает газеты, но читает только то, что хочет. Все остальное оставляет без внимания. Его советы всегда непрактичны.

Норе показалось, что стена, существовавшая между, ними, вдруг исчезла. И ей удалось заглянуть глубоко в его сердце. То, что она там увидела, причинило ей почти невыносимую боль. Он ничем не отличался от Питера: то же огромное несчастье и смятение. В своем рассказе об отношениях с отцом, а рассказывал он об этом с неохотой, Гэвин, сам не понимая того, описал свою трагедию. Но в его рассказе было еще и нечто большее: трагедия повторяется, и как ужасающе близко находятся эти обе трагедии. Теперь она понимала многое из того, что касалось Гэвина, его отношения к сыну. Понимала то, что казалось неприятным до тех пор, пока не узнала об источнике – отце Гэвина. Теперь все это казалось просто печальным.

Он поднял глаза и увидел: Нора пристально смотрит на него. Догадавшись, что она начинает его понимать, Гэвин резко откинулся назад и сжал губы. «Мило с твоей стороны, что ты хочешь помочь мне, но я справлюсь сам», – казалось, всем своим видом говорил он.

Нора поняла, что он снова не подпускает ее к себе, но она и не пыталась к нему приблизиться. Это было бы бесполезно. Теперь она знала, что существует только один путь, чтобы добраться до Гэвина. Преодолевать его придется медленно и осторожно, шаг за шагом.

– А как насчет этого Элсмора? – спросила она, стараясь говорить таким же отстраненным тоном, какой был и у Гэвина.

– Забудь его. У тебя не будет с ним проблем, обещаю. Ты можешь доверять мне в этом.

– Не сомневаюсь. И помни: мое предложение остается в силе, если ты передумаешь.

– Спасибо. Я обойдусь. Сейчас, поразмыслив, я пришел к выводу, что видел все в слишком мрачных тонах. На самом деле моя жизнь не так уж и плоха.

Гэвин очень много работал, почти не покидая своего кабинета в Стрэнд-Хаусе. Только когда это было необходимо, он уезжал в Лондон. У него сложился определенный график таких еженедельных поездок: он едет в Лондон, ночует там и возвращается в конце следующего дня. Лето пролетело. Ночи становились длиннее. Погода была скверная. Однажды днем по дороге домой его застал ливень. Когда Гэвин отправлялся в путь, дождь только начинался, а на полпути он уже лил вовсю. Все было как на театральной сцене: отдаленный гром, потоки дождя, ураганный ветер, раскачивающий деревья из стороны в сторону.

Гэвин понимал, что разумнее было бы остановиться в гостинице и переждать, но ему хотелось побыстрее попасть домой, и он старался ехать на предельной скорости. Но в такой ливень сделать это было очень трудно. Его волновало только одно: ливень может напугать животных, и Нора заставит всех выйти и присматривать за ними. Питер тоже не останется в стороне. При мысли о том, что сын будет работать в такую ужасную погоду, Гэвина охватил страх, и он сильнее нажал на газ.

Даже при такой скорости он приехал за полночь. Оказавшись за поворотом, он увидел у входной двери машину «скорой помощи». Ему показалось, что сердце его сейчас остановится. Он нажал на ручной тормоз, выскочил из автомобиля и бросился к задней двери «скорой помощи». Один из медиков попытался преградить ему дорогу:

– Сэр, если вы...

– Прочь с дороги! – закричал Гэвин. – Там мой сын. Вы слышите? Дайте мне подойти к сыну!

Он отшвырнул мужчину в сторону, схватился за заднюю дверцу машины, пытаясь открыть ее. И вдруг остановился, похолодев и глядя на человека, смотревшего на него с носилок.

– Похоже, у меня появился папочка, – сказал Грим, усмехаясь. – Ничего себе! А я и не знал...

– Я... – Гэвин тяжело дышал. – Извини, я думал...

– Эй, нет проблем. Питер должен считать себя счастливчиком. У него есть отец, которому он небезразличен.

– Что с тобой случилось? – спросил Гэвин, приходя в себя.

– Дерево на меня упало. Сломало ногу. Ну и что? У меня еще одна есть, – весело заявил Грим, хотя боль давала о себе знать.

– Не буду тебя задерживать. Извините. – Это он уже обращался к человеку, пытавшемуся закрыть дверь, которого он оттолкнул несколько секунд тому назад.

Гэвин повернулся и увидел Питера, стоявшего на крыльце в пижаме, в руках у него был маленький мангуст. Он пристально смотрел на отца, но, сколько он слышал, сказать было невозможно.

– Все в порядке? – спросил Гэвин. Питер кивнул. – Иди спать.

Но мальчик покачал головой и пошел к двери, ведущей в комнату в задней части дома. Каких животных там только не было! Все они промокли и перепачкались грязью. Появилась Айрис, мокрая, бледная и изнуренная.

– Нора забрала в дом столько животных, сколько смогла вместить, и заставила Питера присматривать за ними. Все остальные помогают ей на улице, а с Гримом произошло это несчастье.

– Где она сама?

– Ливень такого здесь натворил! Так много нужно сделать. Нора заставила меня прийти сюда. Я не так молода, как когда-то...

– Но где она?

– Где-то за домом.

Гэвин выругался про себя и торопливо вышел из дома. Вспышка молнии разорвала небо и на мгновение осветила заповедник. Ливень обрушивал свои потоки на загоны, огороженные проволокой.

– Нора! – стал звать Гэвин. – Нора!.. – Ему показалось, он услышал в ответ слабый крик, и он помчался на этот звук, сгибаясь под напором ветра. Сквозь завесу дождя он едва смог различить фигурку, стоявшую на коленях на земле рядом с загоном. – Что ты тут делаешь? – крикнул он, подбежав к ней.

– Проволока разорвалась, – пояснила Нора, – ее нужно починить, иначе они выберутся наружу. Но я ничего не вижу. Ты не мог бы подержать фонарь?

– Подожди, я придумал кое-что. – Гэвин рванулся к машине, подъехал туда, где находилась Нора, и направил в ее сторону включенные фары. Тут же из темноты появился Осберт и, вспомнив, что он – сторожевой гусь, стал нападать на машину. Гэвин отогнал его. Однако, прежде чем удалиться, Осберт схватил его за ногу и дико загоготал.

– Спасибо! – прокричала Нора. Казалось, она не совсем поняла, кто ей помогал. Она работала с плоскогубцами, закручивая проволоку, стараясь закрепить загон.

– Дай их мне! – громко потребовал Гэвин – так, чтобы его было слышно сквозь шум машины и крик Осберта. – Дай их мне! – настойчиво повторил он.

Нора отдала ему плоскогубцы, и он стал пытаться стянуть концы проволоки. Проволока была тугая. Гэвин до крови исколол себе руки острыми шипами, но, наконец, работа была закончена. Гэвин, тяжело дыша, на минуту откинулся назад. Он увидел Нору в свете фар. Ее намокшие темные волосы прилипли ко лбу. На какой-то миг ему показалось, что она голая. Но потом он рассмотрел на ней короткую ночную рубашку. Совершенно мокрая, она облегала ее тело, подчеркивая формы. Гэвин не мог отвести глаз – какая красивая у Норы фигура! Но тут же взял себя в руки и отвернулся, пробормотав:

– Хорошо. Вот так...

Вдруг их напугал какой-то грохот. Было похоже, что кто-то упал. За ним последовал ужасный крик осла.

– Что это?

– Должно быть, Бустер вырвался наружу...

– Пойдем поймаем его.

– Я буду ловить, а ты помоги мне со светом.

Гэвин сел за руль и, почувствовав себя дискомфортно в промокшей куртке, сдернул ее. Потом, развернув машину, отправился на поиски Бустера. Вскоре он его нагнал и начал преследовать. Время от времени в лучи его фар попадала Нора. Она казалась более обнаженной, чем прежде. Изворачиваясь всем телом, она тщетно пыталась поймать разволновавшееся животное. Гэвин хотел бы отвести глаза от Норы, но не мог. Он был рад, что обязанность не позволяет ему это сделать – он должен смотреть только вперед!

Прошло минут десять, а им никак не удавалось поймать Бустера... Гэвин выбрался из машины.

– Бесполезно! – закричал он. – Если ты его все-таки поймаешь, в тот же самый момент может оказаться, что пропал Мак.

– Мак! Замечательная мысль, Гэвин! Ты гений!

– Я? Спасибо! – пролепетал он.

Нора стремительно исчезла за завесой дождя, оставив Гэвина и Бустера, смотрящих друг на друга с недоверием. Один раз Гэвин попытался схватить осла, но тот взбрыкнул и убежал. Гэвин пустился вдогонку, и так они бегали до тех пор, пока Гэвин не выдохся. Бустер по-прежнему оставался на свободе. Тут Гэвин увидел Нору. У нее на плече, уцепившись, сидел Мак.

Сразу стало понятно, в чем была «гениальность» Гэвина. Мак издал писк и взобрался на спину Бустера. Нора хлопнула в ладоши, позвала его к себе, и тут же Мак, как жокей, направил Бустера в нужном направлении, прямо в загон. Нора закрыла дверь и облокотилась на нее, облегченно вздохнув.

Ветер стих, дождь лишь моросил.

– Все, – сказал Гэвин. – На сегодня все твои хлопоты закончились.

– Думаю, да. Бедняги, они так испугались! Большинство из них я отвела в дом...

– Да, Айрис сказала мне. Она также сказала, что за ними присматривал Питер.

– Им будет хорошо с ним. Они ему доверяют.

– Пойдем. Пора возвращаться. – Нора пошла рядом с ним, и он тут же обратил внимание, что она хромает. – Ты ударила ногу?

– Нет, но где-то в грязи я потеряла свои тапочки, а здесь довольно много камней. – Она вздрогнула, когда в очередной раз поставила ногу на землю.

– С такой скоростью ты доберешься через час, – сказал Гэвин. – Обхватывай-ка меня за шею.

Нора повиновалась, а потом только сообразила, что сделала. В следующий миг он поднял ее на руки и понес к дому.

– Какая любезность с твоей стороны, да? – все крепче цепляясь за него, произнесла она.

– Замолчи! – проворчал он. Его смутила дрожь, пронизавшая ее тело, когда она, посмеиваясь, говорила это. Дрожь, которая передалась и ему, невероятно возбудив его плоть. Не передаваемый словами восторг охватил Гэвина. Он знал, что ему следует сразу же опустить Нору на пол, лишь только они зайдут в дом, но что-то заставило его пронести ее через переднюю и подняться по лестнице. Нора с удивлением смотрела на него – ей было интересно, насколько далеко он зайдет.

Он ногой толкнул дверь, внес ее в комнату и снова ногой закрыл дверь.

– Снимай промокшую рубашку! – приказал он.

– Минуточку...

– Снимай! Если ты со мной это могла проделать, то и я смогу проделать то же самое.

– Но ты спал, – заметила она.

– Снимай, пока я сам этого не сделал, – продолжал настаивать Гэвин.

Он прошел мимо нее в ванную и включил горячий душ, а вернувшись в спальню, увидел, что она все еще стоит в нерешительности. Гэвин, разозлившись, схватил ночную рубашку за подол, поднял и потянул ее через голову. На секунду он остановил взгляд на красивом обнаженном теле Норы. Потом, схватив ее за руку, потащил в ванную.

– Живо под душ! – скомандовал он.

Она послушно закрыла за собой дверь. Гэвин, устояв перед соблазном полюбоваться ею сквозь дымчатое стекло перегородки, вышел из ванной и поспешил в коридор. Увидев поднимающуюся по лестнице миссис Стоун, он радостно воскликнул:

– Слава Богу, что я вас встретил! Принесите, пожалуйста, Норе горячего молока.

– Боюсь, мой рабочий день уже закончился, – сказала миссис Стоун сердитым голосом.

– Что? Но вы ведь экономка, не так ли?

– Разумеется. Но это не означает, что я должна работать круглые сутки. У вас неправильное представление, если можно так выразиться, о моих обязанностях. И оно довольно распространено в этом доме. Мои часы работы были четко оговорены, когда я сюда устраивалась. Было четко оговорено, что ни при каких обстоятельствах...

Не в силах больше выносить этот бредовый поток слов, Гэвин свирепо оборвал ее:

– Но это же чрезвычайная ситуация!

– В этом доме слишком часто происходят чрезвычайные ситуации по ночам. Поэтому я заранее предупредила, дала ясно понять с самого начала, что ни при каких обстоятельствах...

– Ну ладно, хватит! – оборвал ее Гэвин и помчался вниз. Он увидел Айрис. Она шла по холлу, переваливаясь. В руках у нее был барсучонок. – Мне нужно горячее молоко... – начал Гэвин.

– В кухне, – ответила Айрис, проплывая мимо с барсучонком, прильнувшим к ее плечу.

Где-то у ног Гэвина закричал Осберт.

– А ты можешь держать свое мнение при себе, – обратился к нему Гэвин. Он пошел на кухню и беспомощно оглядел кухонное оборудование. В двери появилась тень. Гэвин повернулся и увидел Питера. – Попытаться достать горячее молоко в этом доме значит едва ли не то же самое, как если бы я попытался выжать кровь из камня. Именно так: попытаться выжать кровь из камня. Я имею в виду миссис Стоун[2]. Эта женщина полностью соответствует своей фамилии. Ты знаешь, я попросил у нее горячего молока для Норы, а она начала рассказывать мне о том, сколько часов она должна работать. Я мог бы задушить ее в тот момент. – Питер кивнул и улыбнулся. В его улыбке было сочувствие и веселье. Она приятно поразила Гэвина. Он не заметил, что, волнуясь, забыл о самоконтроле при разговоре с Питером. Он говорил с ним так же непосредственно, как сделал бы это с любым другим человеком. – Ты тоже? – спросил он. Питер снова кивнул.

В следующую минуту Питер подошел к холодильнику, взял молоко и налил в кастрюлю. Гэвин с трепетом наблюдал, как сын умело подогревает молоко.

Одновременно Питер бросил отцу полотенце. Гэвин поймал его и вытер им голову, но Питер показал ему на мокрую рубашку и сделал знак, чтобы Гэвин снял ее. Он смиренно послушался и растер полотенцем грудь и спину. У него было то же чувство, что и тогда с Норой. Ему казалось, что за ним ухаживает мать.

Он смотрел, как Питер положил три полные ложки сахара в кружку с молоком, добавил какао и отдал все это ему.

– Спасибо. Это то, что нужно Норе. Сделай-ка себе то же самое.

Питер стоял боком к плите. Вдруг он обернулся, как будто что-то поразило его, и вопросительно посмотрел на отца. Гэвин был в недоумении, но, когда Питер указал на него, наконец, понял.

– Мне? Нет, я не пил его целую вечность... Да, пожалуй, я выпью. Спасибо, сын.

О чем же он думал, чтобы так споткнуться? Питер уже приблизился к нему, а он чуть не упустил его. Но, слава Богу, что-то вовремя ему подсказало. Он взял из рук Питера кружку и осторожно отпил. Какао было теплое, сладкое. На его вкус – ужасное, но он улыбнулся и радостно сказал:

– Отлично! У тебя получается великолепное какао. Я скажу Норе, что это ты сделал. А теперь тебе лучше пойти спать. – (Но Питер покачал головой.) – Нет? Хорошо. Поступай, как считаешь нужным. Думаю, ты сам лучше знаешь.

Гэвин быстро вышел из кухни, страшась сделать или сказать что-нибудь не так и тем самым разрушить то малое, чего они достигли.

Войдя в комнату Норы, Гэвин увидел, что она сидит на кровати, закутанная в теплую ночную рубашку и халат.

– Выпей это, – сказал он, отдавая ей чашку. Она отпила и скорчила гримасу.

– Узнаю Питера. Дорогой мой мальчик, он готов все засыпать сахаром.

– Да, – сказал Гэвин с чувством, – он и мне приготовил какао. Я даже собираюсь его выпить.

– Ты можешь вылить его в раковину, – предложила Нора, – я не скажу.

– Но я буду знать об этом. Кроме того, Питеру было нелегко приготовить его для меня. – Гэвин глубоко вздохнул и произнес: – Нет уж, я выпью.

– Молодец. – Она сделала еще глоток. – Благослови его. Он будет одним из тех, кто по-настоящему знает, как заботиться о людях.

– Думаю, он научился этому у Тони, – не мог не признать Гэвин.

– Нет, мне кажется, он унаследовал это от тебя, – сказала Нора с особенным выражением.

Всегда, когда она была приветлива с ним, Гэвин чувствовал себя неловко, как школьник. И эту свою неловкость он попытался спрятать, отхлебнув глоток какао. Выпив, он взглянул на нее. Она все так же смотрела на него добрыми глазами.

– Я тебя еще не поблагодарила за помощь, – сказала она. – Обычно в таких чрезвычайных ситуациях всегда помогает Грим, само воплощение силы, наша крепость. Но после несчастного случая... Я нуждалась в помощи, и на его месте оказался ты.

– Пей какао, почему я должен страдать один?

Она засмеялась и сделала, как он просил. Гэвин украдкой посмотрел на нее. Ее волосы, которые она усиленно вытирала, торчали в разные стороны. Ему вспомнилась девчонка, которую он впервые встретил шесть лет тому назад. Впечатление усилилось и от ее ночной рубашки. Она была проста и удобна.

Он задумался о Норе. Был ли кто-нибудь, для кого она покупала красивую одежду? За то время, пока он находился в Стрэнд-Хаусе, он не видел мужчины, который занимал бы место в ее жизни. Это значит, что она полностью посвящает себя животным. Очень сильно удивившись, он услышал свой собственный голос:

– Тебе нужен кто-то, кто ухаживал бы за тобой.

– Кому? Мне? – смеясь, спросила она. – Я крепкая, как старые ботинки.

– Ерунда. Ты только так думаешь.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Я знаю. У тебя, как и у любого другого, есть свой «срок действия», и он кончится быстрее, чем ты думаешь.

– Ты хочешь сказать, что надеешься на это? – нахально спросила она.

– На что «это»?

– Ну, что я развалюсь, а ты останешься здесь единственным хозяином.

На какое-то время Гэвин забыл об их враждебности, и это обвинение поразило и ошеломило его.

– Спасибо. Я старался быть хорошим, но на самом деле это всего лишь трюк. Будь осторожна – я положил в какао яду.

– Нет, Питер этого не допустил бы, – улыбнулась она. Ее улыбка исчезла, когда она увидела, что он действительно огорчен. – Эй, Хантер, перестань, я пошутила.

– А я – нет. Я действительно почувствовал, что тебе нужна моя помощь, но ты мне нисколько не доверяешь, ведь так? В ином случае я мог бы и не беспокоиться.

– Послушай, у меня ничего не получилось бы без тебя сегодня. – Не услышав ответа, она взяла его за руку. – Извини, Гэвин.

Он посмотрел на ее руку в своей, и что-то, он не знал что, заставило его поднять ее и дотронуться ею до своей щеки.

– Ты – дурочка, Нора Акройд. Но и я такой же.

– Что ты этим хочешь сказать? – нежно спросила она.

– Не знаю. Просто... не знаю...

Но на самом деле он знал. Ему вдруг вспомнился их поцелуй. Его переполняло страстное желание поцеловать ее снова. Но он знал: если она пойдет у него на поводу, то ему уже не захочется останавливаться.

– Спокойной ночи, – сказал он и вышел из комнаты.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Гэвин проснулся, сел на кровати, вглядываясь в темноту. Он вновь видел тот же самый сон, но, как ни старался, не мог его вспомнить. Интересно, что могло ввергнуть его в такой ужас и что заставило так сильно страдать? Но какое бы «чудище» это ни было, оно быстро удалилось в потайное место памяти Гэвина.

Прошлый раз он просидел всю ночь из-за страха, что сон повторится. Сегодня же он решил не уступать. Гэвин заставил себя снова лечь и постарался заснуть. Удалось ему это не сразу, но только он почувствовал, что засыпает, как снова вскочил. На этот раз не от ночного кошмара, а от звонка, прозвеневшего где-то вдалеке. Он сел, потянулся, как обычно, к будильнику, но вспомнил, что у него нет будильника.

Звонок продолжал где-то звенеть. Теперь до Гэвина дошло, что это у входной двери. Интересно, кто выйдет и откроет ее? Едва ли это будет миссис Стоун. Ее рабочий день еще не начался. Айрис уехала на несколько дней. Зевая, он встал с кровати и натянул халат. Когда он спустился до половины лестницы, трезвон прекратился. Но, несмотря на это, Гэвин продолжал спускаться. Когда он стоял на нижней ступеньке, мимо него пробежала Нора.

– Слишком поздно. Они ушли, – сказал он, снова зевая.

Она не обратила внимания на его слова. Распахнула дверь, высунулась наружу и вернулась назад, держа в руке клетку, внутри которой сидела серая птица с загнутым клювом. Она ужасно дрожала.

– Бедная малютка! О ней не заботились. Посмотри на ее перья.

– Кто ее принес сюда?

– Не знаю. Кто бы ни был, он исчез, когда я открыла дверь, – сказала Нора, внимательно разглядывая птицу. – Здесь записка.

Она вытащила конверт, вложенный между прутьями клетки, и передала Гэвину, чтобы тот вскрыл его. Гэвин прочел:

– «Птица ранена. Пожалуйста, позаботьтесь о ней». Почему они это сделали? – спросил он сердито. – Почему бы не подождать и не поговорить с тобой?

Нора посмотрела на Гэвина.

– Тебе лучше этого не знать.

– Почему?

– Этого тоже лучше не знать.

– Другими словами, ты мне не доверяешь.

– Не глупи. Я защищаю тебя. – Она взглянула наверх, так как на лестнице появилась тень.

– Иди спать, Питер. Я справлюсь.

Но мальчик поспешил вниз, и Нора быстро сказала Гэвину:

– Задержи его. Я не хочу, чтобы он принимал в этом участие.

Она быстро ушла. Гэвин повернулся и увидел перед собой Питера.

– Нам лучше поступить так, как говорит Нора, – сказал он мягко. – Она тут начальник. – В душе он рассердился на то, что она приравняла его к Питеру, решила, что его надо защищать так же, как и Питера. Было ясно, что, кто бы ни оставил эту птицу, она оказалась у этого человека незаконным образом. Но это не беспокоило Нору. Нет. – Пойдем, – снова сказал Гэвин. Питер покачал головой. Он пристально смотрел на отца. – Она не хочет, чтобы ты участвовал в этом, и я тоже, – твердо сказал Гэвин. – По крайней мере, до тех пор, пока я не буду знать, что происходит.

К его удивлению, сын взял его за руку и спустился с последней ступеньки. Он повел отца к кабинету и открыл дверь. Гэвин наблюдал, как Питер взобрался на лестницу, чтобы достать книгу с верхней полки, потом спустился вниз и начал листать страницы. В ней было помещено много иллюстраций, но с изображением птицы, оставленной у двери, пока не попадалось. Питер вопросительно посмотрел на отца. Гэвин понял, что с лестницы сын не смог рассмотреть птицу как следует.

– Продолжай искать, – сказал он, глядя на переворачиваемые страницы. – Вот она.

Они оба посмотрели на картинку. Надпись под ней гласила: сапсан.

– «Одна из известнейших хищных птиц, – читал Гэвин. – Убивает добычу в эффектном пикировании... из-за пестицидов под угрозой... насчитывается слишком мало...» Откуда она?

Питер посмотрел на отца, пожал плечами и приложил палец к губам.

– Итак, что мы делаем сейчас? – (Питер поставил книгу на место, снова взял Гэвина за руку и повел его обратно в холл к лестнице.) – Ты хочешь сказать, что мы, как послушные мальчики, отправимся сейчас в постель, потому что так велела Нора? – спросил Гэвин. На лице Питера появилось что-то наподобие мимолетной улыбки. Гэвин вздохнул. – Ну что ж, так и поступим. – Питер снова улыбнулся ему, что-то заговорщическое в его поведении согревало душу Гэвина. Он решился спросить: – Женщины?..

Они оба вздохнули, и на какое-то мгновение время и обстоятельства исчезли, отец и сын просто почувствовали себя двумя мужчинами, знающими себе цену и то, как необходимо быть осторожными с женщинами. Казалось, их связывала старая мужская дружба, существующая с незапамятных времен. Что-то подсказывало Гэвину, что чаша справедливости начинает склоняться в его сторону: сегодня ему было подарено больше того, на что он мог надеяться. Он положил руку на плечо сына, и они вместе стали подниматься по лестнице.

На следующее утро за завтраком Норы не было. Гэвин нашел ее в заповеднике. Она возилась с соколом.

– С ним все в порядке? – спросил он.

– Далеко не все. С птицей обращались ужасно. Ее хозяева оказались людьми, которые лишь ради забавы завели такую экзотическую птицу, позабыв об уходе за ней. – В ее голосе слышалась злость, но это была совершенно иная злость, не такая, с какой она набрасывалась на него во время их споров. Нора часто выказывала по отношению к нему раздражение, негодование, но никогда прежде он не слышал такой лютой ненависти, которую она адресовала тем, кто плохо относился к птицам и животным. – У него сломано крыло. И оно сломано уже несколько дней. Хорошо, малыш. Спокойно, сейчас... – Она повернулась к Гэвину: – Бедняга Перри, скоро ему станет лучше...

– Перри – потому, что он сокол-сапсан, да? – осмелился спросить Гэвин.

Она посмотрела на него.

– Никогда бы не подумала, что ты знаешь это. Хорошо, Перри. Успокойся. Еще немного.

– Откуда ты знаешь, что он жил у плохих хозяев? – спросил Гэвин. У него язык не поворачивался назвать птицу «Перри». – Может быть, он вообще жил на воле.

– Только не в этой местности. Он жил у людей, и, если бы я знала у кого, я пошла бы к ним с ружьем.

– Ты не собираешься вызвать ветеринара?

– Нет. Я могу сама вылечить сломанное крыло, а все остальное у него в порядке.

– Но ветеринар, возможно, слышал о пропавшей птице? – предположил Гэвин. Нора сердито посмотрела на него, промолчав. – Ты знаешь, у тебя могут быть серьезные неприятности, – сказал он с раздражением.

– Почему?

– Эту птицу явно своровали.

– Нет никаких доказательств, – сказала Нора с пренебрежением. – Он улетел. Его оставили на ступеньках дома. Сделал это кто-то, кто очень спешил и не мог ждать, пока мы выйдем. Я не слышала о краденой птице.

– А если бы слышала, то не выдала бы секрета?

Она зло взглянула на него.

– Ни у кого нет права держать такое существо в заточении и плохо с ним обращаться. То, что не должно быть «собственностью», не может быть украдено.

Он немного подумал, стоит ли с этим спорить, и тут же отказался от этой мысли. Нора по-своему видела мир, и спор с ней мог бы свести человека с ума. Гэвин ушел, ничего не ответив. Сделав несколько шагов, он обернулся. Все ее внимание было обращено к Перри. Казалось, она забыла о Гэвине.

После событий прошлой ночи он был в приподнятом настроении. Питер сам дал ему возможность хотя бы немного заглянуть в свои мысли, без какого-либо побуждения к этому. Обычно же Гэвин старался не упускать ни одного удобного случая, чтобы понаблюдать за сыном и лучше понять его. Когда Питер знал о его присутствии, делать это было бесполезно, так как мальчик сразу же настораживался. Но иногда Гэвину удавалось застать его врасплох, и результаты оказывались неожиданно хорошими. Так получилось, когда они пошли смотреть «Леди и бродяга».

– Пойдем? – спросил он Питера, разглядывавшего афишу в местной газете два дня спустя. – Это очень хороший фильм. – (Питер странно посмотрел на него. Его явно удивило то, что отец знает этот фильм.) – Я видел его в детстве, – добавил он, благодаря в душе тетушку, настоявшую на том, чтобы пойти в кино. Ему совсем не хотелось идти, так как он считал, что мультики – для «детей». А ему в то время было уже девять лет. Но, оказавшись в кинотеатре, он тихо наслаждался фильмом и не мог даже предположить, что когда-то в будущем этот фильм сослужит ему хорошую службу.

Итак, они отправились в город, надеясь попасть на первый вечерний сеанс, но билетов уже не было. Не желая разочаровывать Питера, Гэвин решил остаться на более поздний сеанс, и они пошли с ним перекусить, чтобы время до начала кинофильма прошло побыстрее. Когда они оказались в зале и фильм начался, Гэвин периодически посматривал на сына. Питер ни разу не засмеялся, иногда лишь улыбался. Гэвин был доволен. Он теперь учился продвигаться к успеху медленно.

Вернувшись, они обнаружили у дома странный автомобиль. Без боковых стекол. Казалось, лучшие времена для этой машины остались в далеком прошлом. Гэвин нахмурился и повел Питера в дом.

Там было тихо, но, как только они вошли, Гэвин понял: что-то произошло. Тишина была настораживающая. В следующую минуту ее нарушил громкий крик. Затем послышался мужской голос, неприятный и самодовольный:

– Не нравится, да? Тебе нужно только сказать то, что я хочу узнать...

Два прыжка – и Гэвин оказался в гостиной. Вначале он не заметил Нору. Он увидел только очень крупного мужчину, как будто прислонившегося к стене. Потом он понял, что мужчина этот, держа Нору за руки, практически расплющил ее хрупкое тело на стене.

– Давай, говори! – требовал он, все больше придавливая ее к стене и вынуждая девушку кричать от боли.

У Гэвина потемнело в глазах. В эту минуту он был готов убить негодяя, но сдержал себя и, схватив мужчину за плечо, вежливо сказал:

– Извините, – а когда тот повернулся, Гэвин резко ударил его коленом. Все сразу же и закончилось – в следующий миг мужчина лежал на полу, корчась от боли и ругаясь.

– Присмотри за ней, – приказал Гэвин Питеру, а сам с силой схватил мужчину за ухо. – Ну что, пошли в полицию? – строго спросил он.

Превозмогая боль, незваный гость неприятно осклабился.

– А ты спроси у нее, хочет ли она этого. Тяжело дыша, опираясь на Питера, Нора едва качнула головой.

– Они могут задать слишком много вопросов о краденой собственности. Почему бы тебе... – Ее слова утонули в стоне.

Гэвин еще сильнее схватил хулигана за ухо и потащил на улицу. Инцидент, к удовольствию всех, очень быстро закончился тем, что незнакомец рванулся к своей машине, завел ее и позорно умчался – держа одной рукой руль, а другой зажимая разбитый нос, из которого текла кровь. Гэвин привел себя в порядок, насколько это было возможно, и вернулся в дом. Нора лежала на диване, обхватив себя руками. Лицо ее было бледным.

– С тобой все в порядке? – коротко спросил Гэвин.

– Да, спасибо, – ответила она слабым голосом. – Слава Богу, вы вовремя вернулись...

– Ты знаешь, кто это?

– Он сказал, его зовут Джейк Морган. Он говорит, что у него украли сокола и он слышал, что птица может находиться здесь. Я послала его... – Нора остановилась и взглянула на Питера, – попросила его уйти.

– Могу себе представить. Сейчас я вызову врача.

– Чепуха, – сказала она уже бодрым голосом. – Со мной все в порядке. Я немного задохнулась, но сейчас все прошло. Питер, тебе пора ложиться спать.

Мальчику совсем этого не хотелось. Он явно волновался за нее. Гэвин видел, что она делала все это для его же блага. Ситуация становилась напряженной.

– Иди, – сказал он сыну. – Я присмотрю за Норой. – (Питер внимательно изучал его.) – В моих руках она в безопасности, обещаю.

Питер ушел. Как только за ним закрылась дверь, Нора откинулась на подушки. Лицо ее было серым.

– Сумасшедшая, зачем ты так рискуешь? – хриплым голосом спросил Гэвин. Ему было невыносимо видеть, как она страдает. Мысль о том, что могло бы произойти, если бы они не приехали в этот час домой, ужасала его. – Я звоню врачу, нравится тебе это или нет, – сказал он, поднимая трубку.

– Хорошо. Спасибо.

Он вызвал врача, и тот пообещал, что сейчас же выедет. Опустив трубку, Гэвин сказал:

– А теперь я должен вызвать полицию.

– Нет, Гэвин, пожалуйста. Все закончилось.

– Сомневаюсь. Этот тип крайне неприятный. Он не допустит, чтобы все так кончилось. Удивительно, как это он еще не обыскал дом.

– Он сделал это. Я разрешила ему, – призналась Нора.

– И он нашел Перри?

– Сегодня утром я переселила Перри.

– Куда?

– К своим друзьям, которые часто выручают меня в подобные моменты.

– Я наткнулся на подземную дорогу для «улетевших» птиц?

– Что-то в этом роде. Наш заповедник не единственный в этих местах, и мы все друг друга выручаем.

– Он подозревает правду?

– Боюсь, да. Это то, что он заставлял меня сказать ему.

– Ты отрицала, что у тебя Перри? – полюбопытствовал Гэвин. Трудно было представить, что она может откровенно лгать. Еще труднее было вообразить, как эта девушка, страстно защищающая всех и вся, подвергает опасности тех, кого она поклялась защищать.

– Я сказала, что не удостою его своим ответом, – ответила Нора.

– Хорошо сработано. Но я сомневаюсь, что это удовлетворит его. Ты понимаешь, что дело все больше и больше осложняется?

– Послушай, Хантер. Я ни за что не верну Перри этому человеку. Ты же видел, как он поступает с теми, кто слабее его.

Да, он видел и испугался за нее. Но еще больше его испугала собственная реакция. Вид Норы, страдающей от боли, произвел на него ужасающее впечатление. Ему казалось, что этот человек заслуживает самого страшного наказания за то, что причинил девушке такие страдания. Конечно, все это ерунда. Она сама навлекла несчастье на свою голову. Но это если следовать логике, а она не играла роли в его отношениях с этой женщиной.

– Тебе лучше лечь, – сказал он, неуклюже прикрывая свое внезапное смущение. – Я приведу доктора наверх.

Он хотел помочь ей подняться, но она отказалась от его помощи, хотя Гэвин видел, что ей было больно. Через полчаса приехал доктор. Гэвин отвел его наверх и сел ждать внизу.

– Небольшая трещина, на одном ребре. Все остальное – просто синяки, – бодро сказал по возвращении доктор. – На этих ступеньках следует быть поосторожнее.

– Ступеньках? – переспросил Гэвин.

– Она ведь упала с лестницы? Могло быть гораздо хуже.

– Да, могло быть, – мрачно сказал Гэвин.

На следующее утро, когда Нора спустилась вниз, он попытался вернуться к разговору о вчерашнем происшествии, но все его попытки безуспешно провалились. Она просто отказалась обсуждать этот вопрос, настаивая на том, что все позади и абсолютно не о чем беспокоиться. Гэвин испытывал большие неудобства еще и оттого, что рядом находился Питер и все слышал.

Через несколько дней срочный звонок вынудил Гэвина поехать в Лондон – там возникли проблемы с банкирами. Возвращался он рано вечером. Когда его автомобиль был еще в ста ярдах от дома, входная дверь распахнулась, из нее выбежал Питер и помчался по дорожке навстречу машине отца. Гэвин остановился и открыл переднюю дверцу.

– В чем дело? – встревожено спросил он, но Питер только смотрел на него широко открытыми глазами. – Питер, ты обязан сказать мне. Что случилось?

Мальчик, набрав в легкие воздуха, громко выдохнул:

– Полицейский.

– Что «полицейский»? – все так же тревожно спрашивал Гэвин, благодаря Бога, что наконец-то его сын заговорил.

Но радость отца была преждевременной. Питер еще раз произнес в отчаянии «полицейский» и замкнулся. К счастью, из дома вышла миссис Стоун и стала поджидать Гэвина у двери. Она была явно чем-то недовольна.

– Час назад нас посетила полиция, – сообщила она Гэвину взволнованным голосом. – Они арестовали Нору и отвезли в полицейский участок.

Гэвин тут же бросился обратно к машине.

– Где он находится? – на бегу спросил он.

Миссис Стоун объяснила, и Гэвин завел мотор. Питер расположился рядом с отцом, но Гэвин открыл дверцу.

– Я не хочу, чтобы ты ехал в участок, – сказал он сыну. – Оставайся здесь.

Питер посмотрел на него. Его лицо, застывшее и решительное, напоминало Гэвину его собственного отца. Но сейчас он не мог растрачивать свое внимание. Страх за Нору переполнял его.

– Ты поможешь ей наилучшим образом, если позволишь мне самому заняться этим делом, – сказал Гэвин. – Нора будет переживать, когда увидит тебя в полицейском участке.

Питер тут же вышел из машины.

Он ехал и злился: глупая женщина! Она сама навлекла на себя все эти неприятности. Ей был бы хороший урок, если бы он оставил ее одну выпутываться из этой истории. Размышляя так, он, тем не менее, нажимал на газ.

В полицейском участке Гэвин налетел на раздраженного сержанта.

– Да. Мисс Нора Акройд находится здесь. Мы знаем ее имя только потому, что она очень хорошо известна, благодаря заповеднику. С тех пор как мы доставили ее сюда, она не проронила ни слова. Даже тогда, когда ей предъявили обвинение. Она даже не известила своего адвоката. Но вы все-таки здесь и, возможно, сумеете образумить ее...

– Я... да, – ответил Гэвин, собираясь с мыслями. Он думал о том, разрешат ли ему повидаться с ней. Но так как его явно приняли за ее адвоката, то для этого он использует любой способ. – В чем именно вы ее обвиняете?

– В краже. Некий мистер Джейк Морган привел доказательства того, что она укрыла сокола-сапсана, которого у него украли. Она спрятала от него птицу.

Гэвин фыркнул, надеясь, что таким образом убедительно выказал свое пренебрежение.

– Доказательства!

– У нас есть человек, который заявляет, что оставил клетку у входной двери, – сказал сержант. – Однако мы знаем, что в заповеднике птицы уже нет, а мисс Акройд ни за что не хочет говорить, где она.

Внешне Гэвин оставался спокойным, но в душе он ругал человека, который сбросил птицу на Нору, а потом ее же и предал.

– Я хотел бы увидеть мисс Акройд, – попросил он.

Через несколько минут его привели в комнату, где находилась Нора. Она сидела за столом, упрямо поджав губы. При виде Гэвина она очень удивилась, но ничего не сказала и молчала до тех пор, пока дверь не закрылась и они не остались одни.

– Не буду тратить время и высказывать свое мнение о твоем разуме, – заявил Гэвин. – Меня приняли за твоего адвоката, иначе я сюда бы не прорвался. Почему ты не сообщила об этом Энгусу Филбиму?

– От него мало пользы, – откровенно высказалась Нора. – Дорогой старик Энгус – бумажный червь. Он бы размахивал руками, был бы не в себе и посоветовал бы мне во всем признаться.

– И вместо этого ты отказываешься рассказать о птице...

Глаза Норы вспыхнули.

– Птице? Какой птице? Я ничего не знаю ни о какой птице...

Он заскрежетал зубами.

– Полицейские знают человека, который оставил клетку у нашей двери. И не спрашивай: «Какой еще двери?»

– Я ничего не знаю о пропавшей птице, – упрямо повторяла она.

Гэвин закрыл глаза и молил о терпении. Успокоившись, он продолжил:

– Ты была права, что не позвала Энгуса. Тебе нужен кто-нибудь похитрее, чтобы вытащить тебя из этой истории.

– Я не попала ни в какую историю. Они не могут ничего доказать.

– Хорошо, – раздраженно прервал он. – Скажи это судье, и посмотришь, что получится. Если бы я оставил тебя здесь, это было бы тебе хорошим уроком.

– Так оставь меня, – огрызнулась она.

– Хорошо.

– Хорошо.

Они посмотрели друг на друга.

– Ради всего святого, ну как я могу уйти и оставить тебя?

– Почему нет? Ты ведь этого хочешь.

– Да, хочу. Но мне придется посмотреть в глаза моему сыну. Он ожидает, что я спасу тебя. Да я и сам хочу этого – спасти тебя от твоей же собственной глупости.

– Как?

– Пока не знаю.

В таком замешательстве он не был ни разу в жизни. Его бесило то, что она все это сама допустила. И вместе с тем он восхищался ее мужеством. Полицейские могли бы закрыть ее в участке и пригрозить, что выбросят ключи, но она все равно не сдалась бы... Им овладело совершенно особое чувство, ему захотелось защитить ее, особенно теперь, когда он увидел ее бледное лицо и испуганные глаза.

Если так выражалось ее отношение к тем существам, о которых она заботилась, тогда не было ничего удивительного в том, что она была готова пойти за них на плаху. За одно мгновение он понял все, что творилось у нее в голове: страх, решимость, полное отречение от самой себя. Он понял это, потому что чувствовал то же самое, но только не к животным, а к ней.

– Как твое ребро?

– Хорошо.

– Ты очень бледна.

– Тюремная бледность, – попыталась она отшутиться. Но у нее это не совсем получилось, и голос задрожал.

– Я попрошу, чтобы тебе вызвали доктора.

– Гэвин, я сейчас беспокоюсь лишь об одном – о животных. Миссис Стоун к ним не подойдет. Нет ни Айрис, ни Грима – только Питер. Он не справится со всем один...

Наступило молчание. Гэвин знал, что произойдет неизбежное. Но что-то внутри его все еще сопротивлялось этому. Неумолимая судьба вела его туда, куда ему совершенно не хотелось идти, но он уже ничего не мог поделать с этим.

Почти не веря, что это именно он произносит следующие слова, он сказал:

– Я позабочусь сегодня о них. Ни о чем не беспокойся, пожалуйста.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Приехав домой, Гэвин обнаружил Питера на кухне. Он очень обрадовался, увидев, как сын с невозмутимым видом знатока готовил еду животным.

– Я виделся с Норой, – сказал Гэвин, когда Питер посмотрел на него. – У нее все в порядке, данную ситуацию переносит достойно, так что нам не стоит за нее волноваться.

Однако бодрый тон, которым начал Гэвин, тут же исчез, когда он увидел глаза Питера. Мальчик все понимал. Во многих вопросах он проявлял себя далеко не как ребенок – Питер оказывался достаточно зрелым для того, чтобы в трудной ситуации справляться со своими обязанностями. Гэвин должен был признаться себе, что в этом была немалая заслуга Акройдов. Нужно отдать им должное.

– Но она упряма как осел. – В голосе Гэвина звучало нечто среднее между отчаянием и раздражением. – О себе не думает. Единственное, о чем она там беспокоится, это кто позаботится о животных... – (В недоуменном взгляде Питера читалось: «А как же иначе?») – Тебе это, возможно, и понятно. Но ведь кто-то должен подумать обо всем остальном?.. – (Гэвин увидел, что Питер показывает пальцем на него.) – Я?.. Нет, ей нужен адвокат. Хороший. Не Энгус Филбим. Кто-то по-настоящему сильный. – (Питер сосредоточенно смотрел на него. В его взгляде было доверие и ожидание.) – Я знаю: всегда можно обратиться к Брюсу Хаверингу. – (Питер наклонил голову набок. В глазах у него был вопрос.) – Брюс Хаверинг – адвокат высочайшего класса, – объяснял Гэвин. – Его услуги стоят очень дорого, но, к счастью, он – мой должник. – (Питер молчал, но его глаза говорили: «Тогда позвони ему».) – Это не так-то просто. Он берется только за очень крупные дела. Если я попрошу его срочно приехать сюда по небольшому делу в местном суде, он примет меня за сумасшедшего.

А разве это не так? – подсказывало ему его сердце.

Гэвин знал, что теперь, когда он поведал Питеру о Брюсе, он не может повернуть назад. Ему придется позвонить Брюсу Хаверингу, а если он этого не сделает, Питер никогда его не простит. Гэвин направился в кабинет. Питер шел следом за ним. Сев за стол, Гэвин протянул руку к телефону и застыл. Ему в голову пришла совершенно неожиданная мысль.

Вот он, этот момент, эта возможность, на которую он надеялся со дня своего приезда сюда, возможность вернуть себе сына. И для этого он абсолютно ничего не должен делать. Нору признают виновной в краже. Он же, воспользовавшись этим, мог бы убедить социальную службу, суд, да кого угодно, кто решится сказать хоть слово, что такая женщина не имеет права находиться рядом с его сыном. Сейчас у него в руках было превосходное оружие, и он получил его от самой Норы.

Почему он никогда раньше не думал об этом? Почему был уверен, что не сможет использовать это оружие?

Ответ содержался во взгляде Питера. Его блестящие глаза, когда он смотрел на него, выражали уверенность, что отец обязательно помчится на помощь Норе. Впервые он был героем для сына, но только потому, что помогал Норе. Гэвин понимал всю иронию данной ситуации. Он знал, что если снизойдет до такого способа возвращения сына, то навсегда потеряет его.

Но был и другой ответ. Гэвин нашел его в своих постоянных мыслях о бледном лице Норы, ее испуганных глазах, о той браваде, за которой она безуспешно пыталась спрятать свой страх. Ответ также был и в волнении его сердца, когда он представлял ее в тюрьме, словно пойманную птицу.

Он старался убедить себя, что все это чепуха. Это был ее первый проступок, и они ни за что не посадят ее в тюрьму.

Но она сейчас за решеткой. Тихо сходит с ума от страха и страдания, тем не менее, не желая отступить ни на шаг. Гэвин поднял трубку и набрал номер. Он ждал ответа так долго, что уже испугался. Наконец трубку сняли.

– Брюс? Извини за столь поздний звонок.

– Тебе повезло, что застал меня, – прогремел в трубке бодрый голос адвоката. – Я тебе говорил, что мы с Элен купили виллу в Италии? Завтра впервые отправляемся туда в отпуск. Солнце, песок и вино...

Лоб Гэвина покрылся потом.

– Послушай, Брюс, у меня к тебе дело, которое не терпит отлагательства... – Он, торопясь, объяснил ситуацию. – Она предстанет перед судом завтра утром.

– Завтра утром я уже буду лететь в Италию, – твердо сказал Брюс.

– Цена для меня не имеет значения...

– Это будет стоить мне моей головы, если я сообщу Элен о задержке.

– Но задержки может и не быть, – сказал Гэвин, на ходу придумывая, как выйти из положения. – Элен может вылететь завтра, а ты – на следующий день. Она же не станет возражать?

– Она будет возражать, так как в самолете ей одной придется справляться с тремя детьми. Ничего не получается.

– Брюс, мне не хочется напоминать тебе, что ты мне должен. Это вопрос жизни и смерти.

– Ну, из всего...

– Жизни и смерти, – твердо повторил Гэвин. Наступило молчание.

– Она, должно быть, действительно какая-то необыкновенная.

– Это слабо сказано.

– Ну, что же, думаю, это меняет дело. Если бы ты объяснил, что любишь ее...

– Нет, – Гэвин резко оборвал Брюса. Он досмотрел на Питера, которого как раз отвлекла миссис Стоун, пытавшаяся отвести его ужинать. Отвернувшись и прикрыв рот рукой, Гэвин быстро сказал: – Уверяю тебя, я не влюблен в Нору Акройд. Все было бы смешно, если бы не было так грустно. Она – бельмо на глазу, заноза, репей. Если бы я избавился от нее, это было бы то, чего она заслуживает. Так ты приедешь и избавишь меня от нее?

Брюс захихикал.

– Конечно, приеду. Назови еще раз факты, но уже со всеми деталями. – Брюс слушал рассказ Гэвина, сопровождая его своим мычанием. – Хорошо. Вот что тебе надо сделать. Завтра утром повидайся с ней как можно раньше и скажи, чтобы она продолжала молчать. Говорить буду я. У меня уже есть кое-какие соображения. Увидимся завтра.

Гэвин положил трубку. Питер подбежал к нему. Он не произнес ни звука, все выражали его глаза.

– Завтра адвокат будет, – сказал Гэвин.

В следующую минуту Питер бросился на отца, и Гэвин потонул в восторженном объятии. Сын, крепко обхватив отца за шею, едва не задушил его от радости. Гэвин в ответ тоже с жаром обнял Питера. Чувства переполняли его. Это было первое искреннее объятие его ребенка за многие годы. У него навернулись слезы. Он попытался заговорить, но комок в горле не давал ему это сделать.

Гэвин постарался взять себя в руки. Сын не должен видеть его слабость. Наконец, ему удалось спокойным голосом спросить:

– Теперь ты доволен? – (Питер откинулся назад и кивнул головой. Он все еще не говорил», но его глаза светились радостью.) – Тогда иди и поужинай. – (Питер сделал несколько шагов к двери и обернулся в ожидании.) – Я приду через минуту, – пообещал Гэвин.

Ему надо было побыть одному, чтобы полностью прийти в себя. У него закружилась голова от того сильного чувства, которое они пережили вместе с сыном. Ему надо было понять и принять его. С одной стороны, Гэвину хотелось целиком поддаться этому чувству, сказать сыну, как он его любит и как много значат для него его объятия. Но с другой стороны, он знал, что радость Питера на самом деле предназначалась не ему. Питер просто благодарил Гэвина за то, что он сделал для Норы. Это была горькая пилюля, но Гэвин был вынужден проглотить ее до того, как снова увидит сына. Иначе он рискует сделать из себя посмешище.

Он вошел в кухню. У миссис Стоун все было готово. Стол был накрыт, но Питер исчез.

– Ушел кормить этих проклятых животных, – пробурчала она в ответ на недоуменный взгляд Гэвина.

– Боже! Я совсем забыл про них!..

– Вот он. Вы его отец. Может быть, вы сможете ему втолковать.

В двери появился Питер с пустой миской. Он очень хорошо слышал слова миссис Стоун и с волнением посмотрел на отца.

Но Гэвин уже кое-чему научился.

– Вначале едят животные, потом мы. Так сказала бы Нора, так и будет.

– Могу я вам напомнить, сэр, что ровно через десять минут заканчивается мой рабочий день и...

– Тогда оставьте все, мы сами себя обслужим, – нетерпеливо сказал ей Гэвин. – Можете идти... – Гэвин еще не договорил, а миссис Стоун уже сняла свой фартук и ушла. – Итак, мы остались одни, – сказал он Питеру. – Да еще те, которые ждут, чтобы их накормили. А ты знаешь, на что Нора вынудила меня согласиться? Да, конечно, знаешь. Вот почему ты улыбаешься. Тебе хочется полюбоваться, как я буду здесь ковыряться. Не смотри на меня невинными глазами. Пойдем, займемся делом.

Вместо ответа Питер взялся за пиджак отца и потер пальцами материал, из которого он был сшит, качая при этом головой.

– Я не так одет? Надо что-нибудь похуже? Хорошо, я тебя догоню.

Даже самая простая одежда, которая у него была, все равно не годилась для предстоящей работы. Но он не мог ничего с этим поделать. Когда он пришел на кухню в брюках и рубашке, Питер как раз возвращался с пустой миской. Было ясно, что он уже совершил свою первую вылазку. Он снова наполнил миску, дал еще одну Гэвину и первым вышел из дома.

Гэвину показалось, что сейчас в нем было два человека. Один отошел назад и наблюдал невероятную картину: Гэвин Хантер, глава фирмы «Хантер и сын», наполняет кормушки и миски с водой. Другой – с головой ушел в занятие, выполняя молчаливые указания своего сына. Он предоставил Питеру право принимать решения, приковав себя к нудной работе.

– Это можно мешать? – спросил он, когда Питер наполнил миску кашей и картошкой, а сверху все это полил какой-то коричневой жидкостью. – Если да, то я помешаю, а ты бери следующую миску.

И он принялся перемешивать содержимое деревянной ложкой. Уже много лет он не слышал ни от кого приказов, но сегодня чувствовал себя легко, так как его сын знал, что делать. Лишь благодаря опытному руководству Питера Гэвин мог сдержать свое обещание, данное Норе.

Он вышел за мальчиком на участок, и они направились к загонам. Гэвин стал раздавать корм. Четыре раза они проделали путь к загонам и обратно. Окончательно вернувшись в дом, Гэвин увидел, что Питер смотрит на него с каким-то озорством.

– Да, я устал, но не сдаюсь. Первым я этого не сделаю. Продолжим? Почему ты качаешь головой? Хочешь сказать, что мы закончили? Я не верю. Да? Хорошо. Тогда как насчет того, чтобы поесть?

Но, прежде чем они дотронулись до еды, зазвонил телефон. Гэвин снял трубку и, не раздумывая, сказал:

– Хантер.

Вначале послышался вздох, а потом пожилая женщина произнесла:

– Извините. Я думала, это «Ковчег Норы».

– Да, так и есть. «Ковчег Норы», – быстро ответил Гэвин.

– Можно попросить Нору?

– Боюсь, она... ее задержали. Я могу вам чем-то помочь?

– Это миссис Хопкинс. Я нашла у себя в саду чайку. Думаю, у нее сломано крыло.

Впервые в жизни он был в полном замешательстве. Что он должен делать в этой ситуации?

– Чайка, вы говорите? Со сломанным крылом? – Он смотрел на Питера, надеясь, что тот поможет ему с ответом. Но мальчик вышел из комнаты. – Вы уверены, что крыло сломано? – сердясь, спросил он.

– Нет. Я не смогла осмотреть его, но она не может летать. Одно крыло волочится.

– Вы не думали вызвать ветеринара?

– Боюсь, я не могу себе этого позволить. У меня слишком мало денег. Кроме того, Нора всегда собирает...

Тут Гэвин облегченно вздохнул. Питер вернулся, держа в руках ключи от машины, которые Гэвин оставил на столе в прихожей. Он поднял их, чтобы привлечь внимание отца.

– Да, да, конечно, – быстро сказал Гэвин. – Я приеду и заберу ее. Дайте мне ваш адрес. – Он записал его, положил трубку и понял, что адрес ничего не говорит ему. – Ты знаешь, где это? – спросил он Питера. – Да? Тогда поехали.

Питер довольно долго вынимал картонную коробку из шкафа в прихожей, местную карту из ящика стола, а потом пошел за отцом к машине.

Он указал на карте место, куда они направлялись. Гэвин обрадовался, так как оказалось, что оно находится в десяти минутах езды от их дома. Наконец они подъехали к небольшому коттеджу на берегу моря. Миссис Хопкинс стояла у ворот, с нетерпением ожидая их.

– Чайка в конце сада, – сказала она. – Каждый раз, когда я пытаюсь к ней приблизиться, она убегает.

Питер проскользнул мимо нее, не дослушав до конца, обежал дом и направился в конец сада. Гэвин пришел туда минутой позже. Сын сидел на земле, протянув руку к испачканной птице, и тихо свистел. К огромному удивлению Гэвина, в глазах чайки исчез дикий ужас, она явно успокоилась. Когда Питер потянулся, чтобы взять птицу в руки, она не сопротивлялась. Через минуту чайка уже сидела в коробке.

Питер поднялся, кивнул отцу, как бы давая понять, что все в порядке, улыбнулся миссис Хопкинс и направился к машине. Гэвин пошел следом, чувствуя себя лишь шофером. В этот день ему показалось, что весь мир перевернулся. И самое странное из всего, что с ним произошло, было то, что он полагался на руководство своего десятилетнего сына. Он понял, что рядом с Питером мог считать себя в полной безопасности.

На обратном пути он сказал:

– Ты должен показать мне дорогу к ветеринару.

– Зачем? – спокойным голосом сказал Питер. – Я сам с этим справлюсь.

Гэвин с силой сжал руль. За сегодняшний день сын уже дважды разговаривал с ним!

– Ты хочешь сказать, что сможешь вправить крыло? – спросил он – потому лишь, чтобы еще раз услышать голос сына.

Но из этого ничего не вышло: Питер не поддержал беседу. Когда Гэвин бросил на него взгляд, Питер продолжал упрямо смотреть вперед. Гэвин вздохнул. Надежда, не успев появиться, уже исчезла.

По возвращении в заповедник Питер не спеша принялся за дело – стал накладывать шину из щепки на крылышко птицы. Детские руки работали с ловкостью и уверенностью хирурга. Наконец операция была закончена, и птица уселась на солому, постеленную в коробке.

Гэвин мрачно подумал: «Как помощник я ему совсем не был нужен. Он мог бы сделать все это без меня. Я был нужен только для того, чтобы вести машину...»

Но что-то все-таки изменилось к лучшему. Появилась какая-то слаженность в действиях. Гэвин почувствовал это, когда они с Питером садились ужинать. Сам он быстро накрыл на стол, расставил тарелки, а Питер разложил на них еду.

«Мы уже команда, – подумал Гэвин. – Если бы только так было всегда».

Он ел холодный ужин, даже не обращая внимания на то, что он ест. Все его мысли были заняты поисками тех слов, которые ему хотелось сказать сыну и которые бы выразили его новое ощущение близости с ним. Надо было подобрать такие слова, которые не оттолкнули бы в очередной раз мальчика.

Но справиться с этим было нелегко: нужные слова никак не приходили на ум. Всю жизнь Гэвин испытывал большие затруднения, когда возникала необходимость выразить свои чувства. И сейчас он был абсолютно беспомощен. Чем больше он старался себя вдохновить, тем косноязычнее становился.

– Питер, – сказал, наконец, Гэвин в отчаянии. Мальчик поднял на него глаза. – Не думаешь ли ты... я имею в виду, не могли бы мы?.. – Бесполезно и продолжать – сердце его переполнено, а в голове совершенная пустота! – Почему бы тебе не сделать мне чашку какао?..

Прежде чем лечь спать, Гэвин взял фонарь и пошел побродить по заповеднику. Многие животные спали в загоне, но некоторые, подняв любопытные головы, во все глаза глядели на него. Это могло показаться фантастическим, но у Гэвина возникло такое странное чувство, что они наблюдали за ним. Казалось, они ждали и хотели, чтобы он сделал что-нибудь для Норы. Он вспомнил, с какой уверенностью она рассказывала о том, что звери раньше всех узнали об ужасной аварии. Возможно, они знали и о нынешнем случае. Разумеется, без подробностей, а только то, что ее здесь не было и она попала в беду...

Бустер медленно подошел к забору и уткнулся в Гэвина мягким носом. Прежде он никогда не делал этого. Почти против своей воли Гэвин протянул руку, чтобы погладить жесткую шкуру старого осла. Два глаза подглядывали за ним с дерева. Это Мак. Он тоже был настороже. Гэвин продолжил свой путь. Позади себя он услышал какое-то бормотание. Он обернулся и увидел Осберта, который сразу же замолчал и посмотрел на Гэвина.

«Я могу укусить тебя, – словно бы говорили глаза-бусины, – только ради нее не стану этого делать. Но если ты подведешь Нору – тогда держись!..»

Гэвин встряхнул головой. Боже! Это всего лишь гусь! Но стоило ему пойти дальше, как вновь позади него послышалось бормотание.

Гэвин обошел весь заповедник и, как ни странно, стал относиться к нему лучше. Он уже был готов войти в дом, но тут что-то остановило его.

Он дал обещание сыну... Было смешно подумать, что Гэвин способен давать кому-то обещания! Однако какой-то необъяснимый инстинкт заставлял иногда Гэвина совершать поступки, для него совсем нетипичные. Он стоял, оглядываясь вокруг. Слышалось тихое посапывание одних животных, поблескивали в темноте глаза других – тех, которые не спали и с любопытством разглядывали его. Но кроме всего того, что он мог слышать и видеть, Гэвин чувствовал присутствие некоего огромного существа, заполнявшего собою все пространство. И вот к нему-то Гэвин и обратился.

– Я сделаю все, что смогу, – во весь голос сказал он. – Я верну ее сюда, к тебе. Ты слышишь меня? Я верну ее домой.

После произнесенных слов наступила тишина. Гэвин чувствовал себя немного глупо. А что же он ожидал? Повернувшись, он медленно пошел к дому. Следом, вперевалку, шел Осберт, а за ними наблюдала не одна пара глаз.

Гэвин всегда гордился тем, что никакие потрясения не могут нарушить его сон. Он считал уделом других мучиться всю ночь, терзая себя вопросами: не упадут ли утром их акции, не перейдет ли их фирма в чужие руки. Он же всегда спал сном праведника.

Но в эту ночь он не мог сомкнуть глаз. Он невероятно страдал, представляя Нору в камере полицейского участка. Узкую и жесткую кровать, от которой болят ребра, холодные стены и окно с решеткой. При мысли о всех ее мучениях на лбу у него выступил пот.

Наконец он встал, надел халат и спустился вниз выпить чего-нибудь горячего. Дойдя до нижней ступеньки, он увидел слабый свет под дверью дальней комнаты. Тихо пройдя по прихожей, он слегка приоткрыл дверь.

В комнате было темно. На столе горела лишь одна небольшая лампа. В ее свете Гэвин различил очертания Питера, сидевшего на диване. Он обнимал что-то или кого-то. Гэвин не смог вначале разобрать, но потом, присмотревшись, узнал Рекса, собаку Норы. Гэвин подождал, прислушался, надеясь услышать голос сына, однако в комнате по-прежнему было тихо. Питер не разговаривал с Рексом, он просто, спрятав лицо в грубую собачью шерсть, крепко обнимал его, как будто надеясь таким образом приблизиться к человеку, с которым ему действительно хотелось быть. И этим человеком являлся не он, с сожалением признал Гэвин.

Едва ли Гэвин Хантер сознавал, что изменился за то время, пока жил в заповеднике. Но сейчас он не стал приказывать Питеру отправляться в постель, как сделал бы раньше. Он растерянно стоял у двери до тех пор, пока Питер неожиданно не поднял голову и не увидел его. Он затаился в ожидании дальнейших действий отца. Чтобы как-то подбодрить сына, Гэвин быстро подошел к дивану и сел около Рекса с другой стороны.

– Я тоже не могу спать, – сказал он. – Как можно спать, пока она там, да?.. – (Питер утвердительно кивнул головой. Он все еще обнимал Рекса, а глаза его были устремлены на отца.) – На самом деле там не так уж плохо, – продолжил Гэвин. Он говорил то, во что сам не верил, но он хотел успокоить Питера. – Это же не настоящая тюрьма, всего лишь камера предварительного заключения в полицейском участке, где относятся к ней вполне прилично... – «Как они там к ней относятся?» – подумал про себя Гэвин. – А, кроме того, Нора проведет в ней всего лишь одну ночь. Брюс будет здесь уже завтра, и он вытащит ее. Он самый лучший из всех существующих адвокатов.

Питер кивнул. Может быть, даже он улыбнулся – при слабом освещении комнаты рассмотреть это было трудно. Гэвин некоторое время помолчал, а потом сказал то, что говорить сначала не решался, но затем какое-то десятое чувство подсказало ему, что это следует сделать:

– Перед тем как лечь спать, я выходил посмотреть на животных и пообещал им, что завтра привезу их хозяйку назад. Они поверили мне. Ты тоже должен поверить.

На этот раз Питер даже не кивнул и не улыбнулся. Это огорчило Гэвина, но в тот же самый миг он увидел, что рука сына ищет в темноте его руку. Он взял маленькую детскую руку в свою большую взрослую и крепко сжал ее. И к своей радости, почувствовал ответное пожатие.

– Мне кажется, тебе пора спать, – тихо проговорил он. Питер тут же высвободил свою руку и еще крепче схватился за Рекса. – Возьми его с собой, – мягко сказал сыну Гэвин. – Он, наверное, нуждается в тебе не меньше, чем ты в нем...

Гэвин довел их до лестницы и стоял, наблюдая, как мальчик с собакой поднимаются наверх. Перед тем как исчезнуть в коридоре, Питер обернулся и посмотрел вниз на отца. Гэвин улыбнулся ему, надеясь, что выглядит молодцом. Но в глубине души он молился о том, чтобы суметь выполнить обещание. Он знал: если он этого не сделает, то его сын больше никогда не будет верить ему.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Гэвин проснулся с первыми лучами солнца. В пижаме он спустился на кухню, сварил кофе и уселся, глядя на часы. Прошло всего полчаса, хоть ему они показались целой вечностью, и появился Питер, тоже в пижаме. Он взял из холодильника молоко, подогрел немного и дал ежу. Только после того, как Берт стал с удовольствием его лакать, Питер налил немного себе. Он молчал, глядя на отца. Их взгляды встретились. Молчание стало уже иным, понятным им обоим. Сердце Гэвина билось с надеждой. Питер мог заговорить в любую минуту, и их отчужденности пришел бы конец.

– Подумать только! Вы оба на кухне в столь ранний час! – раздался скрипучий голос миссис Стоун. Она стояла за ними.

Питер и Гэвин подскочили. Прекрасное мгновение было нарушено. Миссис Стоун начала суетиться, раздражая их обоих.

– Вы бы мне сказали, что захотите так рано есть, я бы спустилась, приготовила что-нибудь, – ворчала она.

– Вне рабочего времени? – съязвил Гэвин.

– В особых случаях я могу это сделать. Атмосфера завтрака вдвоем была испорчена, да к тому же они с трудом справлялись с горой яичницы с беконом, приготовленной миссис Стоун. И когда, как из-под земли, появились Рекс и Флик, то Гэвин и Питер просто закидали их кусками этой яичницы. Даже Осберт присоединился к ним.

– Не думаю, что в тюрьме Нору накормят хорошим завтраком, – заметила миссис Стоун.

– Она не в тюрьме, – сразу же поправил ее Гэвин. – Это камера предварительного заключения в полицейском участке, и долго она там не пробудет.

– Кто знает? – глубокомысленно изрекла миссис Стоун. Похоже, она наслаждалась этой драмой.

– Я знаю, – резко оборвал он. – Я договорился с самым лучшим адвокатом в Лондоне.

– В таком случае он должен ехать очень быстро, чтобы добраться сюда до начала заседания суда, – сказала миссис Стоун.

Та же самая мысль беспокоила и Гэвина. В то время как Питер вышел, чтобы заняться кормлением животных, он позвонил в суд. Дело Норы стояло пятым в списке рассматриваемых сегодня. В начале были незначительные случаи нарушения парковки, и едва ли они займут много времени. Волнуясь, он набрал домашний номер Брюса. Трубку сняла Элен и ядовитым голосом сообщила, что муж уехал час назад. Гэвин поспешно извинился и повесил трубку до того, как она начала подробно высказывать ему все, что о нем думает.

Гэвин пошел помочь Питеру, и они в течение последующего часа кормили животных. А потом засобирались в суд. Гэвин начал было отговаривать Питера, что ему лучше туда не ездить, но сын так посмотрел на него, таким настойчивым взглядом, что Гэвин уступил без единого слова.

Пора было уже выезжать, однако Брюс все не появлялся. Гэвин решил больше не ждать. Оставив записку миссис Стоун, он с тяжелым сердцем отправился в город. Ему было не по себе, он боялся – причем, за кого больше, не мог понять: то ли за Нору, то ли за Питера (в случае, если она сразу же не вернется домой), то ли за себя (в случае, если у него не получится вызволить Нору из участка).

Когда они нашли места, Гэвин попросил Питера посидеть немного одному, а сам пошел повидаться с Норой. Однако на этот раз ему не повезло: дежурный офицер уже был в курсе, что Хантер не адвокат, и не разрешил ему пройти к ней.

– Но я должен с ней поговорить! – возмутился Гэвин.

– Извините, сэр. Служба, – твердо сказал полицейский.

Заседание началось, и время пошло. Первое дело рассмотрели за десять минут. Два следующих – еще быстрее. Гэвин с тревогой озирался вокруг. Не получив совета, Нора могла совершить что-нибудь из ряда вон выходящее – например, во всем признаться и умолять об оправдании.

Рассмотрели четвертое дело. И вот судебный пристав объявил:

– Слушается дело Норы Акройд.

Гэвин и Питер в едином порыве повернулись и вначале увидели только ее макушку – Нора поднималась по ступенькам. Гэвин старался поймать ее взгляд, но она, побледневшая, сосредоточенно смотрела вперед.

Вдруг сзади послышалось какое-то волнение. Дверь хлопнула, присутствующие начали перешептываться, и весь этот шум перекрыл зычный голос. Едва Гэвин услышал первые звуки, как у него отлегло от сердца. В следующую минуту огромных размеров мужчина вихрем пронесся к скамье защиты. На нем развевалась черная адвокатская мантия. – Господин председатель, – обратился великан к главному судье, сидевшему между двумя другими судьями, – разрешите представиться: Брюс Хаверинг, адвокат. Прошу прощения за опоздание... на дорогах пробки... выражаю вам свое уважение... – Словесный поток извергался на присутствующих в течение пяти минут.

Главный судья тщетно пытался вставить хотя бы слово. Наконец это ему удалось, и он спросил:

– Кого вы представляете здесь?

– Мисс Нору Акройд, господин председатель.

Судья нахмурился.

– Ну, вы успели как раз вовремя, еще немного вы бы опоздали. У вас была возможность ознакомиться с фактами?

– Да, благодарю. Господа судьи, я не хочу злоупотреблять вашим временем и – главное – вашим терпением. Моя клиентка намерена воспользоваться своим правом на разбирательство дела судом присяжных.

Лицо главного судьи вытянулось. Было очевидно, что он с нетерпением ожидал слушания этого дела. Мысль о его передаче в более высокую инстанцию огорчила его. Гэвин этого почти не заметил. Его взгляд был устремлен на Нору. Пораженная услышанным, она уже шагнула вперед, будто собираясь что-то сказать. Но, наконец, посмотрела на Гэвина, и он дал ей знак молчать.

Доверься мне, умолял он взглядом. Забудь всю вражду, которая была между нами. Просто доверься мне.

Кажется, Нора его поняла и погрузилась в молчание. Выглядела она совершенно растерянной.

Слегка раздраженным голосом судья посвящал собравшихся в суть вопроса и изрекал правильные вещи.

Однако когда заговорил Брюс Хаверинг, внимание всех быстро переключилось на него.

– Мне бы хотелось особенно подчеркнуть перед судом тот факт, что моя клиентка никогда ранее не обвинялась ни в каких преступлениях, – спокойно начал Брюс.

Судья посмотрел на него поверх своих полукруглых очков.

– Нам тоже кое-что известно, мистер Хаверинг, – сердито заметил он. – Мы тоже о многом осведомлены. Возможно даже, что в вашем знании этого вопроса есть пробелы, но тем не менее, я готов согласиться на залог в десять тысяч фунтов.

У всех присутствующих перехватило дыхание от услышанной суммы, а Гэвин тут же встал и заявил:

– Я его выплачу.

Наградой ему явилось сияющее лицо сына. Гэвину было необходимо немедленно предоставить банковский чек. Брюс настоял на том, чтобы поехать в банк вместе.

– Я поведу машину. У меня есть для тебя кое-какие бумаги. Тебе их надо прочитать.

По дороге он рассказал Гэвину об истинных причинах своего опоздания. Гэвину хотелось радоваться тому, что он услышал.

– Это замечательно, Брюс! Если я могу что-то для тебя сделать...

– Просто дай мне сегодня побыстрее уехать. Я тебе оставлю свой номер телефона в Италии, но, думаю, он тебе не понадобится. Не будет никакого разбирательства. Я уеду, как только ее освободят. Ты можешь говорить все что угодно и произвести на нее впечатление.

– Еще раз тебе повторяю: я не стараюсь произвести на нее впечатление, – настойчиво сказал Гэвин.

– Хорошо. Ты повторил, я запомнил, – невозмутимо согласился Брюс.

Через час Гэвин получил чек. Он собрал все наличные деньги до последнего пенни. Он знал, что теперь из-за отсутствия денег ему не избежать неприятностей, но мысль о радости Питера, а возможно, и о благодарности Норы поддерживала его. Несмотря на свои заявления Брюсу, ему было приятно чувствовать себя странствующим рыцарем, когда он вернулся в суд и вручил деньги.

Лишь только было покончено с формальностями и Нору освободили, она повернулась к Брюсу:

– Не знаю, как и благодарить вас...

– Вот и хорошо, – шутливо ответил он, – а то у меня на это совершенно нет времени. Я должен торопиться, чтобы успеть спасти свою семейную жизнь.

– Что вы сказали? – переспросила Нора.

– Спросите поподробнее у него, – Брюс показал на Гэвина. – Сейчас я должен уже быть на полпути в Италию, но ради вашего спасения он заставил меня сделать невозможное. Сказал, что это вопрос жизни и смерти, но почему – не захотел объяснить. Может быть, вы сможете это узнать. А может, вам это не нужно. Все, пока, я должен мчаться.

Никто не успел и рта раскрыть, как Брюс уже сидел в машине и заводил мотор, а потом, стремительно рванув с места, укатил.

Питер с радостью бросился в объятия Норы. Она обнимала его, но смотрела при этом на Гэвина. Их глаза встретились.

– Поехали домой, – решительно сказал Гэвин.

Впервые Нора пожалела, что Питер был здесь, вместе с ними. Ей так много хотелось сказать Гэвину, задать ему так много вопросов. Но среди них были и такие, ответы на которые она могла найти в своем сердце. Например, почему столько радости и надежды вызвал намек Брюса? Но, Нора понимала, что сейчас она не сможет во всем разобраться, слишком много позади переживаний. По дороге она лишь спросила:

– Там, дома, все в порядке? Как животные?..

Неужели она не может забыть о них хотя бы на пять минут? – спрашивал себя Гэвин. И это после всего, что я сделал для нее?!

– С ними все хорошо, – ответил он, стараясь говорить радостным голосом. – Я и Питер, мы вместе, со всем справились. Я просто выполнял его указания.

– Да, он настоящий специалист, – согласилась Нора.

В своих волнениях Нора почти забыла о Джейке Моргане – человеке, принесшем ей все эти беды. Когда машина миновала поворот на подъезде к дому, они увидели его. Он стоял около дома. Лицо его было полно ярости.

– Интересно, почему он не присутствовал на суде? – спросила Нора.

– Ты сейчас, пожалуйста, помолчи, – приказал ей Гэвин. – Оставь мне самому с ним разобраться. Лишь только он вышел из машины, как Морган тут же набросился на него.

– Черт возьми, что это ты намерен делать? – кричал он со злостью.

Гэвин холодно посмотрел на Моргана и ответил:

– Если у тебя в руке те бумаги, о которых я думаю, тогда ты прекрасно знаешь о моих намерениях.

– Эта женщина украла мою собственность, а ты еще смеешь пытаться повернуть закон и сделать из меня преступника! – Морган, похоже, заводился не на шутку.

Гэвин смотрел на него с отвращением.

– Судя по состоянию той птицы, ты, конечно, преступник, – бесстрастно сказал он.

– Ты никогда не получишь ее обратно, и в этих документах сказано, почему, – Морган театрально выбросил вперед руку с бумагами.

– Каких документах? – спросила Нора.

Морган устремился к ней, но Гэвин встал между ними.

– Не заставляй меня повторять то, что я однажды с тобой уже проделал, даже если ты этого и заслуживаешь и это доставило бы мне огромное удовольствие.

Морган посмотрел на Нору.

– Ты думаешь, ты очень умная. Но тебе не отделаться просто так, – сквозь зубы процедил он.

– Не отделаться? – спросила она в растерянности. – Что это за ловкий ход, которым я воспользовалась, не имея о нем представления?

И Гэвин объяснил:

– Ты сделала так, что твой адвокат вручил мистеру Моргану предписание, изолирующее его как от тебя, так и от птицы.

– Птицы? Какой птицы? – тут же спросила Нора.

– Совершенно правильно. Ты ничего не знаешь ни о какой птице. Но даже если бы и знала, предписание не позволит этому ужасному существу беспокоить, тебя по данному поводу.

Она просияла.

– Неужели я так сделала? Как я умна!

– Ты даже еще умнее. Ты вызвала его повесткой в суд за плохое обращение с этой несуществующей птицей. Кроме того, скажу, что небольшое расследование докажет, что он сам приобрел эти птицу незаконным образом.

– Конечно, – не задумываясь, произнесла Нора.

– Так что, кажется, у мистера Моргана будет гораздо больше осложнений и проблем с законом, чем у тебя. – Гэвин удостоил Моргана ледяной улыбкой. – Ваше судебное разбирательство, мистер Морган, доставит мне большое удовольствие.

– О чем ты говоришь? У меня не будет никакого разбирательства! – Кажется, впервые в жизни Моргану стало не по себе.

– Вообще-то, у тебя их будет два: одно – за плохое обращение с птицей, а другое – за плохое отношение к мисс Акройд. Словесное оскорбление и угроза физическим насилием – это серьезное преступление. К тому же в доказательство – ее синяки.

– И больное ребро, – вставила Нора. – Не забывай.

– Не делайте из меня дурака, вы, оба. Почему в таком случае вы сразу не обратились в полицию, а? Они захотят об этом узнать.

Он спрашивал у Норы, но она, приятно улыбнувшись, переадресовала вопрос:

– Спросите лучше мистера Хантера. Он занимается моими делами.

– Спасибо, – вежливо поклонился Гэвин. Ему становилось весело оттого, что и он, и Нора действовали в полной уверенности друг в друге. И еще оттого, что Нора, нечетко представляя, куда он ее приведет, все-таки следовала за ним. Она просто доверяла ему, и все. – Никто из нас в то время не хотел подключать к этому делу полицию, – сказал он Моргану.

– Послушай...

– Но ты сам подключил их, все и закрутилось, а теперь тебе грозит тюрьма.

– Меня не испугаешь! – крикнул Морган.

– Нет, как раз наоборот. Ведь поэтому ты кусаешь губы. Но мисс Акройд собирается сделать тебе одолжение.

– И не надейтесь, – мрачно вставила Нора.

– Жаль, а я думал, что небольшая сделка будет на руку обеим сторонам, – заметил Гэвин.

– Проваливай! – отрезал Морган.

– С большим удовольствием. Мне кажется, мисс Акройд тоже будет рада покинуть вас. Увидимся в суде, мистер Морган.

– Ждем с нетерпением, – подтвердила Нора. Морган с тревогой посмотрел на них.

– Вы блефуете.

– С чего бы это? – спокойно спросил Гэвин. – Мисс Акройд только выиграет от того, что тебя обвинят в нападении. Она ничего не потеряет. И ты слышал, она не соглашается на сделку. Она предпочитает видеть тебя на скамье подсудимых, ведь так, мисс Акройд?

– Без всяких сомнений, – не дрогнув, произнесла Нора. – Думаю, тебя не в первый раз привлекут за это.

– Ты не имеешь права так говорить! – заорал Морган. – И в любом случае это несущественно... им не позволено говорить...

– Об этом нельзя упоминать в суде, – согласилась Нора, – но судья, вероятно, узнает тебя. Поэтому попрощайся с этим твоим преимуществом.

К этому времени Нора уже поостыла, и сейчас ей нравилось, что она и Гэвин разыгрывали из себя заговорщиков.

– Хорошо. Оставим это, – вежливо сказал Гэвин.

– Подожди, я не сумасшедший. Ты сказала, сделка?

– Он сказал, не я, – кивнула Нора в сторону Гэвина.

– В чем она заключается? – настаивал Морган.

– Обвинения снимаются с обеих сторон, – сказал Гэвин.

– Эй, это нечестно, – возразила Нора. – Я в большей претензии к нему.

– Это не так, – сказал Морган. Нора не соглашалась с ним.

– А я говорю, так.

– Да хватит вам скандалить, – строго сказал Гэвин. И вдруг его внимание привлекли звуки, похожие на хихиканье. Он быстро оглянулся на сына. Лицо Питера было невозмутимо. Он смотрел на Гэвина ангельскими глазами. Гэвин снова повернулся к Норе: – Мой тебе совет: договориться и отделаться от этого мерзавца.

– Это кого ты называешь мерзавцем?

– Заткнись!

Морган погрузился в молчание. Внутри у него все кипело.

– Так и быть. Я согласна, – сказала Нора. – Обвинения снимаются с обеих сторон.

– Тогда вы оба подписываете эти бумаги, и вопрос исчерпан, – сказал Гэвин, доставая ручку.

Морган, чертыхаясь, взял ее. Гэвин наблюдал, как он подписывал документы, гарантирующие Норе безопасность, и мысленно благодарил Брюса Хаверинга. Было менее приятно видеть, как Нора делает то же самое, особенно на бумаге Моргана, но миновать этот акт было нельзя. Затем Гэвин в качестве свидетеля подписал оба документа.

– Теперь убирайся отсюда! – приказал он Моргану.

Тот посмотрел на них с отвращением, однако, не сказав ни слова, сел в машину и уехал.

До тех пор пока он не исчез за поворотом, никто не сдвинулся с места и не промолвил ни слова. Затем, одновременно, Гэвин и Нора повернулись друг к другу и крикнули:

– Все!..

В следующее мгновение они уже обнимались, а Питер в восторге танцевал вокруг них.

Гэвин держал Нору так крепко, как только мог себе позволить: он помнил о ее ушибах и трещине в ребре. Больше всего ему хотелось сейчас прижать ее к себе как можно крепче и никогда не выпускать. Она была его вновь обретенной драгоценностью. С сегодняшнего дня он берет Нору под свою защиту. Он будет охранять ее покой, никто не посмеет обидеть ее. Ему хотелось все это сказать ей, но придется подождать, пока они не останутся вдвоем...

Вышла миссис Стоун. Увидев их всех вместе, она тут же улыбнулась, и ее суровые черты стали мягче.

– Добро пожаловать, мисс, – сказала она Норе. – У меня готов ужин. Ваш любимый.

– Спасибо, – с нетерпением сказала Нора. – Я не могла там есть и сейчас просто умираю от голода.

Она взяла Питера и Гэвина за руки, и они повели ее в дом. Гэвин обменялся восторженным взглядом с сыном. Его душа пела. Они справились. Они справились. Вместе. Скоро все будет очень хорошо!

За ужином царило радостное настроение. Питер хотя и не разговаривал, но улыбался и энергично кивал головой, когда отец рассказывал о том, как они вместе ухаживали за животными. Норе очень хотелось знать, откуда появился Брюс Хаверинг, и Гэвин поведал ей историю приезда сюда известного адвоката. Он подумал, что позже, когда они останутся вдвоем, он расскажет ей эту историю еще раз со всеми подробностями. Он, возможно, даже расскажет ей, как Брюс шутил по поводу его любви к ней. Гэвин надеялся, что выражение ее лица при этом должно подсказать ему, что говорить дальше. А может быть, ему не придется этого говорить. Она ведь знала его финансовое положение и, конечно же, догадается, что он рисковал всем, собирая деньги для залога, чтобы освободить ее. И из этого она поймет правду без слов.

Но он не мог сказать всего, что хотел, в присутствии Питера и миссис Стоун, суетящейся вокруг стола. И стал торопить время.

Наконец Питер начал зевать, и Нора сказала:

– Для всех нас сегодняшний день был самым длинным. Я только взгляну, как там животные, и тут же лягу спать.

Питер вышел вместе с ней. Гэвин устоял против соблазна пойти тоже с ними. Пусть они побудут вдвоем. У него еще будет время. Он поднялся наверх и через некоторое время услышал, как они вернулись в дом и пошли в комнату Питера. Когда он вошел к Питеру, чтобы пожелать ему спокойной ночи, Норы там уже не было. Питер лежал в кровати и читал. Он поднял глаза, когда вошел отец, и улыбнулся.

Гэвин подумал, что бы сказать сыну, но неожиданно понял, что слова сейчас вовсе не нужны. Он протянул Питеру руку. В ответ сын протянул ему свою. Они прекрасно поняли друг друга.

Гэвин никак не решался постучать в дверь спальни Норы. Он стоял, прислушиваясь к шорохам в комнате. Наконец, когда он уже поднял руку, чтобы постучать, дверь открылась. Нора в халате стояла перед ним.

– Надо же, а я иду искать тебя...

– Да, нам многое нужно сказать друг другу, правда? – спросил Гэвин, входя к ней.

– Я знаю, что одна очень важная вещь должна быть сделана обязательно до того, как я лягу спать, – сказала она, зевая. – О, мечтаю выспаться. Ты не представляешь, какая жесткая кровать в камере.

– Что же ты хотела сказать? – спросил он, чувствуя, как сильно бьется его сердце.

– Не только «спасибо». С одной стороны, я это уже сказала, а с другой – нет слов, которые могли бы выразить всю мою благодарность тебе.

– Я сделал то, что велело мне мое сердце, – сказал он ей.

– Я знаю. Ты замечательный.

– А что ты хотела сделать? – спросил он, будучи уверенным, что она собиралась поцеловать его, и уже готовился к поцелую.

– А, да. Я хотела дать тебе вот это, – она потянулась к столику рядом с кроватью, взяла какой-то лист бумаги и дала его Гэвину.

Он взглянул на него с улыбкой. Но потом улыбка исчезла. Это был чек на десять тысяч фунтов.

– С твоей стороны было просто восхитительно с такой скоростью достать для меня деньги. Особенно сейчас, когда у тебя их практически нет. Даже не могу представить, чего тебе стоило собрать их так быстро. Гэвин, в чем дело? Не та сумма?

– Нет, нет. Все в порядке, – проговорил Гэвин. – Просто... смешно, но вплоть до этой самой минуты я даже не думал о деньгах.

– Потому что ты щедр. Но мне пришлось об этом подумать. В конце концов, я могу позволить себе это гораздо проще, чем ты.

– Да, ты можешь, – с трудом произнес он. Ему стало не по себе. Он, подобно рыцарю, мчался освободить ее, а она взамен предложила ему деньги. Неужели она думала, что для него деньги важнее? Неужели она не знает, что ради нее он с радостью откажется от всех денег? Его рыцарский жест не был достойно оценен, и вынести это он не мог. Теперь ему казалось, что он заблуждался как дурак, когда надеялся на выигрыш сегодня ночью.

Он взял себя в руки.

– Спасибо, – сказал он. – Ты могла бы и не торопиться с деньгами сегодня.

– Но я сделала это, потому что не хотела, чтобы ты волновался. Тем более, что я должна тебе так много...

Гэвин с досадой понял: она ни на минуту не хотела оставаться у него в долгу. Что же, был способ освободить ее от этой тяготы.

– Спасибо, что думаешь обо мне, – сказал он с холодной улыбкой. – Но глупо предполагать, что ты мне что-нибудь должна. Все это я делал ради Питера. Я знаю, ты будешь довольна.

Его слишком волновали собственные переживания, и он не заметил, как погас ее взгляд.

– Конечно, я довольна. Это означает, что ты начинаешь его понимать, а это – самое главное.

– Да. Ты не поверишь, насколько близки мы стали вчера вечером.

– Мне бы хотелось об этом услышать, но только не сейчас. У меня голова просто раскалывается от боли.

– Ты, должно быть, очень устала, – быстро сказал он. – Я пойду, а ты отдохни. Спокойной ночи, Нора.

– Спокойной ночи.

Гэвин Хантер быстро вышел из комнаты и облегченно вздохнул. Минуту назад он чуть было не раскрыл ей свои сокровенные чувства, но ему вовремя удалось избежать катастрофы.

А что касается боли в сердце, так это совсем другой вопрос.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Разговаривая по телефону, Гэвин заметил в двери тень Норы. Он быстро закончил разговор и поднял глаза, больше не пытаясь скрыть от самого себя то удовольствие, которое испытывал, когда видел ее. У нее было сердитое лицо, она была явно чем-то недовольна.

– Не очень вежливо с твоей стороны не сказать, что ты пригласил погостить своего отца, – заявила она.

– Моего отца? Никого я не приглашал. Откуда ты это взяла?

– Он так сказал. Он только что приехал.

– Что? – Эта новость настолько ошеломила Гэвина, что он соскочил с кресла и тут же оказался у двери. – Он не мог этого сделать!..

– Подъехала машина «скорой помощи», и из нее на коляске вывезли твоего отца. Вместе с ним приехал и медбрат. Он тоже останется здесь с отцом.

– Нора, клянусь тебе, я ничего об этом не знал. Поверь мне.

– Хорошо, – сказала она. Лицо ее стало менее строгим. – Я только подумала, что ты вызвал подкрепление.

– Подкрепление? Зачем? Я считал, что между нами перемирие, может быть, даже дружба? – Последние слова он произнес как-то неуверенно, что было не в его правилах. Он не мог определить их отношения.

К его огромному удивлению, она ответила:

– Возможно, что так. Дело в том, что я не знаю, какие у нас с тобой отношения. В чем дело? Почему у тебя такой ошеломленный взгляд?

– Я... нет, ничего. Я лучше пойду, встречу отца.

– Постарайся показать, что тебе приятно, что ты рад его видеть.

– Конечно, я рад его видеть!.. Боже, помоги мне!..

Нора захихикала, когда Гэвин с трудом заставил себя улыбнуться и вышел из холла.

– Папа, какой замечательный сюрприз!

Вильям сидел в коляске и смотрел на сына недобрыми глазами. Это был небольшой сморщенный старичок.

– Да, сюрприз. Зная, какие чувства я испытываю к этому дому, хороший сын уже давно пригласил бы меня.

– Я всегда об этом думал, но не был уверен в твоем здоровье. Кроме того, здесь совсем недавно была такая суматоха.

– Из-за этой женщины?

Гэвин посмотрел на открытую дверь и быстро откатил отца подальше от нее, в гостиную.

– Если ты говоришь о мисс Акройд, то мы с ней нашли общий язык.

– Мне не нужны эти сладкие речи, – сердито оборвал Вильям. – Когда враги находят «общий язык», это означает, что один из них сдался. А так как она все еще здесь, это значит, что сдался ты. Почему ты ее до сих пор не выгнал?

Гэвин вначале решил попытаться объяснить отцу то, что понял сам: у Норы были такие же права на дом, как и у него, даже, может быть, большие. Но он тут же расстался с этим намерением, так как Вильям решит, что сын сошел с ума. И Гэвин остановился только на одном-единственном объяснении, которое, он был уверен, поймет отец.

– Я не могу выгнать ее. Ей принадлежит половина поместья.

– Вздор! Юридическая выдумка, чтобы обмануть тебя!..

– Ее отец купил долю Лиз... за наличные деньги, – сказал Гэвин. А когда он назвал сумму, то Вильям широко раскрыл глаза от удивления. Гэвин был доволен. Деньги, настоящие большие деньги – вот то единственное, что понимал и ценил его отец.

Но тут же Вильям продолжил свою атаку:

– Тогда выкупи ее долю. Продай что-нибудь из нашего имущества. У нас оно большое.

– Рынок недвижимости совсем не тот, что был раньше, – осторожно произнес Гэвин. – Сейчас получить столько денег было бы... сложно. – Просто невозможно, подумал Гэвин, но сказать это отцу не мог. – Кроме того, она не хочет продавать.

– Ну и что? Людей всегда можно уговорить.

– Не надо портить твой визит ссорой, отец, – сказал Гэвин, стараясь сохранить улыбку.

– Я его не испорчу. Я люблю ссоры. Где мой внук?

– Сейчас я его приведу. Но, перед тем как увидеть его, ты должен уяснить для себя одну вещь. Питер очень много пережил за последнее время и сейчас ушел в себя. Он не разговаривает.

– Не разговаривает? Что ты имеешь в виду? Он не может говорить?

– Он может, но не делает этого. В своем собственном мире ему спокойнее и лучше. Он выйдет из него, когда будет к этому готов...

– Ерунда! Просто детские фокусы.

– Я не считаю это фокусами, – сказал Гэвин, пытаясь сдерживать свою злость. – Я не ругаю его за это и тебе не позволю. Если ты не пообещаешь мне не задирать его, ты его не увидишь.

– Задирать его. Задирать его? Я самый кроткий человек на земле. Мог ли я когда-нибудь подумать, что увижу, как мой собственный сын уступает такой сентиментальной... Хорошо, хорошо, больше я не скажу ни слова.

– Обещаешь?

– Да, да. Договорились.

Гэвин привел Питера и представил ему деда. Он был рад, что сын не испугался, а спокойно шагнул вперед, чтобы поздороваться с дедом за руку. Но когда Вильям разговаривал с ним, он молчал. В каком-то смысле старик держал свое слово и не комментировал происходящее. Но в этой его сдержанности было какое-то отвращение, которое Гэвин помнил еще со времен своего детства. Он вздрогнул от воспоминаний.

Когда миссис Стоун объявила, что комната Вильяма готова, медбрат отвез его туда. До ужина старик не показывался. Гэвин со страхом ожидал вечера.

За ужином Вильям упорно игнорировал Питера. Больше того, он не замечал его присутствия и разговаривал через его голову, как будто Питера не было. Гэвин сочувствовал сыну всей душой. Ему хотелось каким-то образом дать понять старику, что не одобряет его поведение, но он не мог придумать ничего такого, что не навредило бы делу еще больше. Он посмотрел на Питера и увидел, что сын с любопытством рассматривает Вильяма. Он не выглядел обиженным. Ему было просто интересно. Увидев ободряющий взгляд отца, Питер снова посмотрел на деда и пожал плечами. На его лице появилась слабая улыбка. Он как будто говорил: «Не волнуйся. Это меня не беспокоит».

С удивлением Гэвин понял, что Питер определил сущность Вильяма. Он увидел старика насквозь, вплоть до мелкой злобы, таившейся в его поведении. Только поняв и оценив человека, Питер мог иметь с ним дело. Гэвин решил, что для десятилетнего мальчика такая реакция была лишена наивности и предполагала внутреннюю уверенность. Реакция Питера была тоньше реакции Гэвина на своего отца.

Гэвин подумал о том, что с приездом Вильяма он оказался в невыгодном положении. Сердце заныло при мысли, что отец останется здесь надолго и все испортит как раз в то время, когда дела пошли так хорошо.

Но тут он задумался о себе. Дела с фирмой до сих пор были в полном беспорядке. Сам он ни на шаг не продвинулся ни в отношениях с Питером, ни в деле о поместье Стрэнд-Хаус. Почему же он решил, что дела у него идут хорошо?

Он увидел, что Нора смотрит на него с мягкой, лукавой улыбкой. В голове пронеслась мысль о том, что до тех пор, пока она будет улыбаться ему, все будет хорошо. Но вдруг, застеснявшись, он отвел от нее свой взгляд.

После ужина, когда Питер ушел спать, Гэвин, Нора и Вильям решили немного выпить в гостиной. Вильям постоянно смотрел на Нору, не скрывая того, что считал ее человеком, вмешивающимся в чужие дела. Наконец Нора сжалилась над Гэвином и сказала, что собирается перед сном взглянуть на животных.

– Ты разрешаешь ей входить сюда? – спросил Вильям, когда она ушла.

– Отец, разве ты не понимаешь? Это и ее дом. Она ходит, где хочет.

– Тогда сделай с этим что-нибудь. Неужели я вырастил не мужчину, а тряпку?

– Вероятно. – Гэвин был вне себя от злости. – Конечно же, я не решусь указывать Норе, где она может, а где не может ходить в ее собственном доме.

– Тебе пора... Черт возьми, что это за шум? За дверью слышался безумно громкий стук. Гэвин тут же прошел к двери и открыл ее. В эту же минуту в гостиную ввалился Осберт. Он раздраженно кричал из-за того, что ему долго не открывали.

– Убери отсюда это создание! – крикнул Вильям.

– Это ведь Осберт.

– У него есть имя? – спросил Вильям с ужасным сарказмом.

– У них у всех есть имена. Вначале это звучит немного странно, но потом привыкаешь.

– Я не собираюсь к этому привыкать. Не здесь. Ты знаешь, каким был когда-то Стрэнд-Хаус?

– Конечно, знаю. Ты довольно часто рассказывал мне о нем.

– Это место было воплощением красоты и милосердия. А ты позволил им превратить его в зверинец.

– Это не зверинец, это заповедник – место, где находят покой и исцеление...

– Сентиментальная чепуха! Убери от меня эту птицу!

– Не маши так на него своей палкой, – резко сказал Гэвин. – Ты его испугаешь.

Но было уже поздно предупреждать. Вильям замахнулся своей палкой на Осберта, едва не задев клюв птицы. Осберт разозлился и приготовился к атаке. Тут вмешался Гэвин, попробовав удержать рассвирепевшую птицу, но Осберт вывернул свою шею назад и, вытянув ее, ущипнул Гэвина. Тот взвизгнул и быстро направился к двери. Вытолкнув Осберта из комнаты, он захлопнул за ним дверь.

– Здесь не место этому существу! – кричал Вильям. – Он очень злой.

– Он не злой, – сердито проговорил Гэвин, потирая руку. – Ему просто не нравится, когда на него нападают. Если ты этого не повторишь, все будет в порядке.

– Я? И ты еще смеешь обвинять меня?

Гэвин вздохнул.

– Это дом и Осберта, – заявил он, зная, как странно это, должно быть, звучало для человека, который учил его верить только в материальные признаки успеха.

– Они забили тебе голову чепухой, – резко констатировал Вильям. – Раньше ты никогда не сказал бы такой глупости.

– Нет, не сказал бы, – произнес Гэвин, как бы удивляясь самому себе.

– Итак, ты признаешь это? Слава Богу, ты видишь истину.

– Только о какой истине ты говоришь, отец? Я начинаю задумываться, одна ли у нас с тобой истина. Может быть, они разные, и уже давно.

Вильям не обратил на его слова внимания.

– Ты признаешь, что это место и эти люди портят тебе мозги. Подумай о том, что они делают с твоим сыном. Ты должен забрать его отсюда, пока не поздно и его еще можно спасти.

– Не думаю, что он нуждается в спасении от кого-то или чего-то, – возразил Гэвин. – Я рад, что он получает такие знания.

– Чепуха! Парень растет. Он должен научиться быть мужчиной. Твоя обязанность – увезти его отсюда и проследить, чем он будет дальше заниматься.

– Это не так просто. В письме я объяснял, что по закону о нем заботятся местные власти, и я не могу забрать его без их разрешения.

– К черту местные власти! Всю свою жизнь я имею с ними дело и никогда не позволял им брать надо мной верх.

– Да, я знаком с твоими способами работы с отделами планирования. Здесь есть небольшая разница.

– Быть решительным и не поддаваться запугиваниям, это сработает везде, в любом отделе. Я давно учил тебя этому и до сих пор думал, что ты выучил урок. Я гордился тобой. Теперь я начинаю думать, что ты ослаб. Хватит осторожничать. Возьми сына в свои собственные руки, завладей им.

– Мне не нравится это твое «завладей», – твердо сказал Гэвин. – Мой сын – не собственность. Он личность, со своими идеями, мыслями...

– Ерунда. Дети – это то, кого мы из них делаем. Посмотри, кого я сделал из тебя.

Гэвин повернулся к нему.

– Да, посмотри, кого ты из меня сделал, – с горечью сказал он. – Человека, которого никто не любит.

Он быстро вышел из комнаты, чувствуя, что больше не выдержит. В холле он наткнулся на Нору. По выражению ее лица он тут же понял, что она слышала весь его разговор с отцом.

– Ты права: человека, которого никто не любит, – горько повторил Гэвин слова, брошенные минуту назад отцу.

– Это не так, – прошептала она. – Я ошибалась. Я так сильно ошибалась...

Ее лицо светилось новым светом. Прежде чем он понял, что она намеревалась сделать, она приподнялась, и ее губы нежно коснулись его губ. Но тут они услышали, как Вильям застучал в дверь своей палкой. Он кричал и был готов продолжить спор. Нора вздохнула и поспешно удалилась. Гэвин пошел к отцу. И ни один из них не заметил, как с лестницы за ними подглядывал Питер.

Вновь Гэвин испытывал страдание и отчаяние. Они преследовали его каждую ночь в течение вот уже многих недель. Он погружался в темноту и начинал пронзительно кричать, но крик его был беззвучен.

И вдруг эту удушающую тишину прервал самый красивый и нежный голос, который он когда-либо слышал. Он почувствовал прикосновение рук и, проснувшись, понял, что смотрит широко открытыми глазами в лицо Норе, ухватившись за нее как за спасительную веревку. И она, действительно, была для него спасением. Сейчас он это понимал. Теперь он все мог понять.

– Гэвин, – говорила она, встряхивая его, чтобы он окончательно проснулся. – Гэвин, все хорошо. Я здесь. – Он продолжал смотреть на нее. Тогда она приблизила его голову к себе и обняла, погладила его взъерошенные волосы и прислонилась щекой к его мертвенно-бледному лицу. – Все хорошо, – шептала она. – Я здесь.

– Слава Богу, – хрипло отозвался он и прижался к ней, вдыхая аромат женской теплоты и ласки. У него не было желания обладать ею, он ощущал лишь невыразимое блаженство от обретенного покоя.

– Вероятно, это был какой-то ужасный сон, – прошептала Нора. – Кажется, он снится тебе довольно часто.

– Откуда ты знаешь?

– Я слышу, что почти каждую ночь ты кричишь во сне. Сегодня это было громче обычного. Вот почему я пришла.

Случись это в другое время, его напугало бы известие о том, что она слышит его крики во сне. Сейчас же, когда она поняла все без объяснений, ему стало легче.

– Что это был за сон? – спросила она чуть позже.

– Не знаю. Я проснулся в ужасном состоянии. Было очень страшно, но не знаю почему.

– Если бы ты мог вспомнить, то мы могли бы вместе побороть страх, – сказала она со вздохом.

Он застыл, пытаясь до конца понять эту новую для него мысль. Что касается борьбы, то он всегда делал это в одиночку. Понятие «вместе» он связывал с Лиз или Питером, этими двумя людьми, которых ему хотелось защищать. Мысль о том, что они могут сражаться вместе с ним по одну сторону, просто не приходила ему в голову. Теперь это было очевидным. Но очевидным было и то, что ему хотелось, чтобы только Нора, и никто больше, боролась за него.

– Вместе, – прошептал он, мысленно стремясь к этому. – Если бы мы только могли...

– Мы можем. Это совсем не трудно.

– За меня, – с трудом произнес он.

– Да. За тебя. Мы могли бы справиться с этим, если бы знали, чего ты боялся.

Старые, привычные слова были готовы слететь « с его уст. Он уже хотел сказать, что ничего не боится. Но здесь, сейчас, в присутствии этой честнейшей женщины, у него ничего не получилось бы.

– Я не знаю, чего боюсь. Сон спрятан так глубоко. Я... боюсь отыскать его в своей памяти.

– Почему? – тихо спросила она. – Почему ты боишься отыскать его?

– Потому, что в нем могло бы быть такое, чего я не смог бы выдержать. – Он содрогнулся. – Если бы... если бы там не было тебя.

– Я здесь, – сказала она, гладя его волосы. – Я всегда буду здесь.

Он слушал ее, а в голове у него промелькнул еще один страшный сон. Ему показалось, что он сможет потерять ее. Все то, о чем они говорят сейчас, неизбежно приведет их к расставанию.

– Хорошо, – сказал он. – Все позади. И сон тоже. Мы не можем вернуть его, да и нужды в этом нет.

Он слышал эти свои пустые и фальшивые слова и мог только догадываться, какими они казались ей. Она не ответила, отпрянула назад и посмотрела ему прямо в лицо. Ее добрые глаза были полны разочарования, как будто перед ней был трус. В его словах звучала безнадежность.

– Как скажешь.

Он крепко держал ее, боясь отпустить хотя бы на минуту. Мучительные мысли не покидали его. Он спросил:

– Возможно было разобрать, что я кричал?

– До этого раза нет. Был просто невнятный крик. Но сегодня ночью ты ясно говорил: «Я не хочу идти. Не хочу идти!..» Ты без конца кричал одно и то же. Что это значит?

Гэвин говорил себе, что это ничего не значит. Но стена отрицания начала разрушаться, и сквозь трещины он мог видеть то, что так долго скрывал. Он видел, как шестилетнего мальчика отрывают от матери. Мальчик отчаянно кричит. Тот детский плач и всхлипывания врезались в память Гэвина. Он слышал эти отчаянные мольбы оставить его с единственным человеком, которого он любил. Гэвин так четко все это слышал, что даже закрыл уши. Но ничто не могло спасти его от того ужасного звука, так как он был внутри Гэвина. Он остался внутри мальчика, до сих пор живущего в сердце Гэвина-мужчины. Он всегда там был и всегда там будет.

– Да, у того, что я кричал, есть значение. Когда моя мать оставила отца, она взяла меня с собой. Мы были счастливы. Я любил ее, а она – меня. Но мой отец убедил суд, что она была плохой матерью, и пришел к нам, вооружившись распоряжением суда. Он заставил меня пойти с ним. Я не хотел. Я просил, умолял оставить меня с мамой, но он силой увел меня...

Гэвин вздрогнул, а Нора еще крепче обняла его, как бы стараясь защитить.

– О Боже! – прошептала она.

– Больше я ее никогда не видел, – мрачно сказал Гэвин. – Вскоре она умерла.

На этот раз Нора была не в силах что-нибудь сказать. Она могла лишь тихо качать того несчастного ребенка, до сих пор жившего в этом мужчине, стараясь его успокоить. Нора была против насилия, но она ожесточилась, когда подумала о Вильяме, о том, что он опустошил душу мужчины, который сейчас был рядом с ней.

– И это тебе снилось? – нежно спросила она.

– Да. Я скрывал правду всю свою жизнь. Это был единственный способ выжить. Я помню это чувство беспомощности. Мою жизнь можно было перевернуть независимо от моих чувств, и я ничего не мог с этим поделать. И поэтому я поклялся, что никогда больше в своей жизни не буду беспомощным.

– Так вот почему...

– Да, вот почему я такой, какой я есть – властный, жестокий...

– Нет, не жестокий. Когда-то я так думала, но сейчас я знаю, что это не так.

– Надеюсь, ты права. Но оттого, что ты знаешь об этом, не становится легче.

– Всегда полезно знать о себе правду.

– Может быть. Я еще пока не могу это сказать. Я знаю только одно: спрятать правду не получилось. Она все равно начала выходить наружу. Думаю, мы оба знаем причину.

– А что ты думаешь? – осторожно спросила Нора. В глубине души она знала ответ, но очень надеялась, что Гэвин тоже научился понимать это. Ей очень хотелось узнать, как далеко он продвинулся в своем понимании.

– Из-за Питера, – ответил он. – Мой отец долгие годы старался превратить меня в свое подобие...

– Но это ему не удалось, – вставила она. – Ты подобен ему лишь на поверхности, а в глубине – ты щедрее и не так самолюбив, как он.

– Не знаю. Я знаю одно: он был слишком близок к успеху. Когда я сказал Питеру, что он должен сражаться с миром, как настоящий мужчина, что этому необходимо научиться, я поймал себя на мысли, что такие же слова когда-то говорил и мне мой отец. Теперь я могу ожидать худшего. Я превратился в него – в человека, которого не заботит судьба собственного ребенка.

– Гэвин, ты слишком суров к себе...

– Наверное, мне пора таким стать. Сколько раз я говорил тебе, что Питер должен уехать со мной, потому что он мой? Я говорил это, не задумываясь о его чувствах. Неудивительно, что он в страхе отвернулся от меня. Он относится ко мне так же, как я всегда относился к своему отцу, а это самое худшее. И вот это мне нужно исправить. – Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. У него был опустошенный взгляд. – Я слишком близок к тому, чтобы повторить свою историю, ведь так? Я уже почти уничтожил его, как когда-то уничтожили меня. Но я не допущу этого. Я должен это остановить.

– Как? – спросила она.

– Нужно уехать. Далеко. И он забудет меня.

– Гэвин, это не поможет.

– Но это – единственный способ. Я должен разорвать возникший порочный круг и освободить Питера от себя. Я оставлю его с тобой.

– Нет, – вырвалось у нее. – Ты не должен уходить. Не сейчас.

В полумраке он пристально вглядывался в нее.

– Не сейчас? – осторожно переспросил он. Она ничего не сказала, но глаза ее сказали все.

Гэвину больше не нужно было скрывать свои чувства. Наверное, впервые в жизни он сделал то, что подсказывали ему его инстинкты. Он не боялся, не задавал себе вопросов. Им владело лишь чувство необходимости сделать это. Гэвин медленно обнял ее и поцеловал. В эту самую минуту он погрузился в глубочайший покой. Он ощутил его и душой и телом.

В его объятиях Нора обмякла. Она пылко целовала его. Гэвину казалось, что ее поцелуи были полны чувства, которое ему хотелось бы назвать любовью, но не смел даже надеяться на это. И чем дольше они были в объятиях друг друга, тем понятнее становилось объединявшее их чувство. Но Гэвину было горько и обидно обнаружить эту сладкую правду именно в тот момент, когда ему надо было оставить Нору. Однако он ни о чем не сожалел. Даже если ему пришлось бы прожить тысячу лет в одиночестве, без Норы, он считал бы, что все эти годы стоят одного этого момента, стоят той невыразимой радости, когда ты сознаешь, что самая совершенная женщина на земле подарила тебе свою любовь.

Гэвин выпустил Нору из своих объятий и посмотрел на нее с любовью и наслаждением. Думая о предстоящем одиночестве, он старался запечатлеть в памяти ее лицо.

– Я люблю тебя, – прошептал он. – Думаю, я не знал, что такое любовь, до тех пор, пока не встретил тебя. Нора... Нора... скажи, что любишь меня.

– Я люблю тебя навсегда, – тихо сказала она.

– О Боже! Почему это должно было произойти, когда уже слишком поздно?

– Гэвин, не должно быть слишком поздно. Мы сделаем так, что все будет хорошо.

– Пока я здесь, Питеру не будет хорошо. Разве ты не понимаешь? Я должен уехать. Это – единственный способ спасти его. До тех пор пока я здесь, он будет страдать.

– Ты не можешь знать, что...

– Нет, могу, потому что я помню свои собственные чувства. Я прятал их все эти годы. И сейчас мне кажется, что я испытываю их первый раз в жизни. Но в одном я отличаюсь от своего отца: я понимаю, что происходит, и могу все это остановить. Я должен остановить. Я не имею права позволить Питеру страдать так же, как страдал я. Он – слишком тонкий и чувствительный человек. Страдания нанесут ему гораздо больший удар, чем мне.

– Что ты будешь делать? Ты не должен возвращаться к своей прежней жизни, в которой только собственность имела значение. Эта жизнь снова засосет тебя и озлобит. Не делай этого, Гэвин.

– Нет, вопрос решен. Сейчас у меня в голове все очень смутно, но одна вещь мне ясна. Я должен передать свою половину дома Питеру – тогда заповедник будет в полной безопасности. Затем я кое-что продам и разберусь с тем, что останется, если что-то останется. Может быть, когда-нибудь я смогу вернуться, когда Питер простит меня, и я стану именно таким отцом, который ему нужен. Может пройти очень много времени, но однажды я вернусь. А сейчас я передаю его тебе.

Нора посмотрела на Гэвина. Ее глаза засветились по-особому.

– Ты так любишь Питера, что оставляешь его? – шептала она. – Ты действительно его так любишь?

– Да, – сказал Гэвин.

– Боже, как я была неправа по отношению к тебе.

Он постарался улыбнуться.

– Никогда не думал, что услышу от тебя это. Поцелуй меня, любовь моя. Поцелуй меня так, как будто это твой единственный в жизни поцелуй.

Она обняла его и долго всматривалась в его лицо, стараясь запечатлеть в своем сердце каждую черточку. Нора знала, что он был человеком с железной волей. Она представила себе ужасную картину их предстоящего расставания. В ее поцелуе, в той нежности, е которой она коснулась его губ, был страх перед ожидавшей ее впереди пустотой. Своими мягкими и осторожными движениями она старалась рассказать ему о своей любви. Она чувствовала, что он отвечал ей тем же, по тому, как он обнял ее и приблизил к себе. Мужчина, которого она когда-то знала, был бы совершенно неспособен на такую нежность. Но сейчас она понимала его гораздо лучше, знала, что в нем всегда жили любовь и нежность, они лишь ждали своего часа, ждали, когда их выпустят на свободу. Нора старалась убедить себя, что они обязательно встретятся вновь. Его поцелуй говорил ей то же самое. Они долго сидели, молча прильнув друг к другу, стараясь обрести уверенность и силы, которые помогли бы им справиться с одиночеством, ожидавшим каждого из них.

Гэвин завтракал рано. Один. На завтрак был только кофе. Услышав, что другие обитатели дома идут завтракать, он ушел в кабинет и позвонил в дом для престарелых, где жил Вильям, а потом – Энгусу Филбиму.

Уверенный, что держит себя в руках и не сорвется, он пошел в комнату к отцу. Медбрат только что закончил приводить его в порядок после сна и усадил в коляску. Гэвин поблагодарил молодого человека, и тот ушел.

– Ты как раз вовремя, – сказал отец. – Нам нужно о многом поговорить.

– Нам больше не о чем разговаривать, – холодно сказал Гэвин. – Извини, отец, но я не могу пригласить тебя остаться.

– Что значит «пригласить»? Я уже здесь.

– Но ты покинешь этот дом, как только за тобой приедет «скорая помощь». Я обо всем договорился. В твоем доме знают, что ты возвращаешься.

Вильям с отвращением смотрел на него.

– Понятно. Отделываешься от меня, потому что не хочешь, чтобы я видел, как ты сдаешь свои позиции?

– Ты уезжаешь потому, что уезжаю и я. Мы оба больше не принадлежим этому дому.

– О чем это ты говоришь? Я никогда не понимаю и половины из того, что ты говоришь.

– А это потому, что ты никогда не слушаешь. Если бы тебя интересовало то, что я думаю, ты бы понял, что я не просто твоя копия. Но ты не хотел этого знать. В течение тридцати лет ты старался с моей помощью отомстить моей матери за то, что она ушла от тебя. Я только сейчас понял это. Но все кончилось. Вчера вечером мой сын преподал мне хороший урок. Он слишком независим в своих собственных оценках и не позволит тебе мучить его. Жаль, что я не могу сказать то же самое о себе.

Гэвин ждал, станет ли Вильям отвечать, но старик молчал. Лишь красные пятнышки, появившиеся у него на лице, выдали его реакцию на слова сына.

– Я переписываю половину этого дома на имя Питера, а Нору оставляю за хозяйку, она обо всем позаботится. В Лондоне я сброшу с себя еще один тяжкий груз. Я не буду больше пытаться сохранить нашу фирму «Хантер и сын». Я сделал все, что мог. Но этого явно недостаточно. Теперь мне все безразлично. Я собираюсь продать все, что могу, и заплатить долги. Тебе не стоит волноваться. Останется еще вполне достаточно для того, чтобы обеспечить тебе спокойную жизнь. И это все. Мне больше неинтересно сражаться за успех напоказ, когда на самом деле за ним ничего нет.

Вильям бросил на него злобный взгляд.

– Предатель! Мне следовало этого ожидать от ее сына. Ты – предатель.

– Да, – спокойно согласился Гэвин. – Предположим. Я предал твой мир. Теперь я должен попытаться найти свой собственный.

В дверь постучали. Вошла Нора и сказала, что приехал Энгус. Гэвин быстро спустился вниз, оставив на короткое время Нору с Вильямом. Старик смотрел на нее с неприязнью.

– Ты, – сказал он, – ты это сделала.

– Нет. Все это сделали вы.

Энгус подготовил документы о передаче половины поместья Стрэнд-Хаус во владение Питеру. Нора становилась его опекуншей до его совершеннолетия. Энгус волновался.

– Можно вас спросить? – осторожно осведомился он у Гэвина. – Вы предпринимаете этот шаг, потому что боитесь... полного банкротства?

– Нет, я не банкрот. – Гэвин попытался улыбнуться. – По крайней мере что касается финансовой стороны дела, я – не банкрот. Нет, у меня... другие причины.

К этому времени подъехала машина «скорой помощи», Вильям сидел в коляске в холле, нахмурившись.

– Я не стану прощаться. Сыну, который выбрасывает своего отца на произвол судьбы, мне нечего сказать, а ему – мне.

– Никто тебя не выбрасывает на произвол судьбы, отец, – терпеливо объяснил Гэвин. – Ты снова будешь жить в покое – там, где все, а я в этом не сомневаюсь, будут бегать вокруг тебя. – (Медбрат поспешно подавил усмешку в подтверждение этих слов.) – Очень скоро я навещу тебя, – добавил Гэвин.

– Не утруждай себя. Я не хочу видеть неудачника.

– Да, я – неудачник. Но не в том смысле, который ты вкладываешь в это понятие.

– Никакого другого смысла нет. И ты когда-то это знал. Ты позволил им добраться и до тебя и испортить твои мозги. Да, ты – ее сын.

– Надеюсь, – сказал Гэвин. – Слишком долго я был твоим. Но у меня достаточно воспоминаний, чтобы понять, что матери было бы здесь хорошо. Она полюбила бы Нору.

– Ты несешь какую-то чепуху. Я не буду тебе отвечать. Ты подвел меня, и это единственное, что меня беспокоит.

– Только это, правда? Я рад, что все понял и больше не смогу навредить сыну. До свидания, отец.

– Увезите меня отсюда, – сказал Вильям медбрату с отвращением.

На крыльцо вышла Нора и встала рядом с Гэвином. Они вместе наблюдали за отъездом машины «скорой помощи».

– Извини, – сказала она.

– Не извиняйся. Гора с плеч. Пойдем. – Гэвин взял ее за руку и повел в дом, где на столе лежали документы. – Это – мои копии, – пояснил он, передавая ей бумаги. – Позаботься о них и о Питере. Последнее я мог бы и не говорить. Ведь ты заботишься о нем гораздо лучше меня.

– Я все еще не верю этому, – быстро произнесла Нора. – Теперь, когда ты так много понял, ты должен остаться. Ты нужен Питеру.

Гэвин покачал головой.

– Мне бы хотелось так думать. Если бы он хоть чем-нибудь дал мне понять, что идет мне навстречу... что любит меня... было бы другое дело. Временами мне казалось, что мы начинаем сближаться, он улыбался, и мы понимали друг друга. Но эти случаи бывали очень редко. И я не знал, как за них зацепиться, чтобы продвигаться дальше. Я ни на шаг не приблизился к его сердцу. Я все еще там, откуда начинал. Я ему не нужен, а навязывая себя Питеру, я сделаю только хуже.

– Но уезжать сейчас, когда мы... когда мы только... – Она остановилась. Ей было тяжело говорить.

– Знаю, – сказал он, ощущая такую же боль, что и она. – Но Питер для меня важнее всего. Может быть, когда он станет старше, ты и я снова будем вместе. Я буду жить ради этой встречи.

Он приблизил ее к себе и поцеловал. Обнявшись, они думали, скоро ли наступит тот день, когда они снова окажутся в объятиях друг друга.

– Я люблю тебя, – прошептал Гэвин. – Но, пока у меня есть силы, я должен уехать. Помоги мне, любовь моя.

Нора согласно кивнула и улыбнулась, стараясь казаться бодрой. Каждый из них думал об одном и том же: ради Питера они должны быть такими сильными, какими только могут быть.

– Я упаковал в чемодан совсем немного. За остальным пришлю потом. Сейчас я должен пойти и сказать ему.

Питера он нашел играющим с Бустером и Маком.

– Я хочу поговорить с тобой, – обратился к нему Гэвин. Питер закрыл за собой загон и с интересом посмотрел на отца. – Я пришел попрощаться. Я уезжаю. Ты останешься здесь, с Норой. Я обещаю, что никогда даже не попытаюсь забрать тебя отсюда. – Гэвин смотрел сыну в лицо, надеясь на ответ. А Питер был в недоумении, как будто не понимал того, что слышит. – Ты понимаешь? – спросил Гэвин. – Ты в безопасности и можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь. – Он глубоко вздохнул. – Я не был хорошим отцом, но я старался. Мне хочется, чтобы ты знал: я сделал все, что мог. И когда я потерпел неудачу, это произошло совсем не потому, что я не любил тебя. Я всегда любил тебя и всегда буду любить, но... – произнести следующие слова оказалось самым трудным, – может быть, Тони Акройд был тебе лучшим отцом, чем я. – Гэвин вздохнул. – Я думаю, мы с тобой просто опоздали.

Если бы Питер подал хотя бы какой-нибудь знак словом или взглядом, что это не так, Гэвин тут же изменил бы свое решение. С болью в сердце он стоял и ждал чуда. Но Питер лишь очень внимательно смотрел на него. Лицо его ничего не выражало. Гэвину предстояло сделать самое трудное. Он нежно поцеловал Питера в щеку, повернулся и пошел.

Нора ждала Гэвина в холле. При виде его сердце Норы ушло в пятки. Он быстро поцеловал ее и пошел к машине.

Нора вышла на крыльцо, чтобы проводить его.

Через минуту она увидела рядом с собой Питера. Он стоял совершенно неподвижно и, не отрывая глаз, смотрел на отца. Гэвин помахал им рукой, остановился на минуту, стараясь запечатлеть в памяти это мгновение, и открыл дверцу машины.

И в эту самую минуту раздался душераздирающий крик:

– ПАПА – Гэвин быстро повернулся и посмотрел на Питера. По щекам мальчика текли слезы. – Папа! – кричал он. – Папа, пожалуйста, не уезжай!

Гэвин был не в силах пошевелиться. Он ощущал радость и не мог поверить в то, что, наконец, произошло. Но потом неуверенно сделал шаг вперед. В это же самое время Питер сорвался с места и, перескакивая через ступеньки, бросился в объятия к Гэвину.

– Не уезжай, – попросил он. – Останься со мной, папа.

Гэвин подхватил его на руки и заглянул ему в глаза.

– Ты этого действительно хочешь? – взволнованно спросил он.

Вместо ответа Питер еще крепче обнял его. Гэвин смотрел на подходившую к ним Нору. Он освободил одну руку, чтобы обнять и ее. И так, обнявшись втроем, они стояли довольно долго.

– Думаю, ты не вправе оставить нас, – сказала наконец Нора. Она и Питер взяли его за руки и повели в дом. – На этот раз ты вернулся, чтобы остаться навсегда, любовь моя. – Нора плотно закрыла дверь. – Добро пожаловать домой!

Примечания

1

«Хантер» – по-английски «охотник». – Здесь и далее примечания переводчика.

(обратно)

2

«Стоун» – по-английски «камень».

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ . . .

Реклама на сайте