«Ловушка для джентльмена»

Пролог

Радость, которую приносят дети мужеского пола, заключается в выполнении вашего долга и в том, чтобы они всегда стояли у вас на первом месте, потому что, к несчастью, в определенный момент они становятся мужчинами.

Герцогиня Роксборо

Весна 1820

— Итак, леди, я предлагаю что-то предпринять, а не просто сетовать и надеяться на будущее.

Герцогиня Роксборо одарила собравшихся в гостиной Эффингтон-Хауса дам своей самой веселой улыбкой.

Хелен, графиня Пеннингтон, задумчиво пила чай и оглядывала модно убранную гостиную, наблюдая реакцию дюжины или около того находящихся в ней женщин. Все они были подругами или по меньшей мере, знакомыми. Действительно, большинство она знала со своего первого сезона, который имел место столько лет назад, что теперь она могла вспомнить о нем без явной дрожи смятения. Кроме того, у каждой присутствующей леди был сын или дочь на выданье. И Хелен часто приходилось слышать, как то одна, то другая выражает отчаяние по поводу того, что означенное чадо не желает соглашаться на подходящую партию.

— Я немного смущена, ваша светлость. — И Мэриан, виконтесса Беркли, свела брови.

Сколько все знали Мэриан, она всегда пребывала в смущении, но была так очаровательна, что никто не возражал против этого. По правде говоря, Хелен сильно подозревала, что, когда Мэриан была очень молода, очень белокура и очень кокетлива, она изо всех сил старалась довести свое состояние невинного смущения до уровня искусства.

— Ваши сын и дочь оба состоят в браке, — сказала Мэриан. — И я не совсем понимаю, почему вы это предлагаете — как, бишь, вы это назвали?

— Дамское общество для улучшения будущего Британии. — Голос герцогини прозвенел на всю комнату, и Хелен была уверена, что бюст ее светлости зримо раздулся от гордости.

Среди собравшихся пробежал одобрительный шепоток. А почему бы и нет? Это на самом деле замечательное название. И гораздо лучше, чем если бы в нем были такие слова, как «вмешательство», или «препятствие», или, Боже упаси, «сватовство».

— И я предлагаю это, леди Беркли, именно потому, что мне больше не нужно беспокоиться о том, чтобы мои дети нашли себе подходящие пары, но я, как должно и всем нам, озабочена будущими поколениями. Право же, мы должны считать это нашим патриотическим долгом. Кроме того, кое-кто из молодых людей в моей семье не делает никаких попыток вступить в брак. Я нахожу это весьма огорчительным. К тому же… — она улыбнулась с плутовским видом, — мне кажется, это будет весьма забавно.

Леди засмеялись и одобрительно закивали.

— Я просто предлагаю, чтобы мы взяли судьбу наших детей в свои руки и сделали все, что в нашей власти, помогая друг другу, чтобы найти подходящие пары для них, хотят они этого или нет.

— Моему сыну давно пора жениться, — пробормотала леди где-то за спиной у Хелен.

Леди Хитон поджала губы.

— Еще один сезон — и моя дочь навсегда останется в старых девах. И я уже никогда от нее не избавлюсь.

— Вероятно, потому, что она ужасно похожа на свою матушку, — тихонько сказала Мэриан, обращаясь к Хелен.

— Ш-ш, — прошептала та, едва сдерживая улыбку.

— Мы здесь все умницы, — продолжала герцогиня, — и среди нас определенно найдутся те, кто сумеет при необходимости помочь другим разумными идеями…

— Замыслами, планами, — сказал кто-то.

— Стратегиями, интригами! — зазвучали взволнованные голоса.

— Вот именно. — Герцогиня просияла. — В некоторых случаях — я полагаю, это весьма возможно — членам нашего общества придется делать немного больше, чем просто оказывать друг другу моральную поддержку. А порой придется активно брать дело помощи в свои руки.

— Вы, разумеется, не предлагаете тем из нас, у кого есть дочери, заманивать джентльменов в ловушки, единственным достойным выходом из которых является брак? — с легким ужасом спросила леди Доусон.

— Конечно, нет, хотя я могла бы подумать о таком предположении в соответствующих обстоятельствах. — Герцогиня помолчала. — А сколько теперь лет вашей дочери?

— Почти двадцать два, ваша милость.

— Вот оно что, — пробормотала герцогиня.

С одной стороны, предложение герцогини было из ряда вон выходящим: вовлечь своих детей в проекты общества, намеренного видеть их вступившими в брак. И все же Хелен очень хорошо знала, что браки большинства присутствующих здесь женщин были устроены их родителями и большая часть их оказалась удачными. Право же, жаль, что такие вещи ныне оказались не в чести. И вот теперь общество, учреждаемое герцогиней, будет просто все устраивать должным образом, придерживаясь проверенных временем традиций, уважая наследие их страны. Кто же станет против этого возражать?

— Стоит ли говорить, что, коль скоро мы решим заняться этим, соблюдение тайны будет иметь решающее значение. — Голос ее светлости звучал твердо. — Если кто-то из детей узнает, что они являются объектом организованных усилий, это просто не сработает. — Она покачала головой. — Если они заподозрят во вмешательстве своих матерей, то окончательно заупрямятся. Полагаю, они унаследовали это свойство от отцов.

Послышался шепот всеобщего согласия.

У Хелен уже появлялись подобные идеи насчет того, как наилучшим образом заставить сына выполнить свои обязательства перед семьей и жениться. Но у нее просто не хватало духу довести дело до конца. И вот теперь, когда у нее будет по крайней мере моральная поддержка общества…

— Ваша светлость. — Хелен встала. — Я думаю, что Дамское общество для улучшения будущего Британии — замечательное предложение, и я с удовольствием буду делать все, что могу. — Она выпрямилась. — Поэтому я более чем охотно предлагаю своего сына в качестве первого проекта нашего общества.

— Великолепно, леди Пеннингтон. — Герцогиня одарила ее сияющей улыбкой. — Надеюсь, вы не будете об этом сожалеть. А теперь скажите, у вас есть какие-то намерения относительно его?

— У меня есть не только намерения, — усмехнулась Хелен. — У меня есть план.

Глава 1

Мужчины — это ненадежные, неверные свиньи, которым не интересно ничто, кроме собственных удовольствий и увековечения рода.

Гвендолин Таунсенд

Встречи со стряпчим никогда не приводят ни к чему хорошему.

Гвендолин Таунсенд еще сильнее выпрямила свою прямую, как шомпол, спину и подавила сильное желание начать теребить потертый край рукава пальто. Она — дочь виконта и, несмотря на свои теперешние обстоятельства, не даст какому-то стряпчему запугать себя. Более того, ей вовсе не нравится, что ее заставляют ждать. Тот факт, что, несмотря на свое происхождение, она была в настоящий момент всего лишь гувернанткой и к тому же неудачливой, она не принимала во внимание.

Встречи со стряпчим никогда не приводят ни к чему хорошему.

Значительно труднее было избавиться от этого давно забытого утверждения, которое всплыло у нее в голове и не желало оставлять в покое. Это началось с тех пор, как письмо от поверенного ее покойного отца, мистера Уайтинга, наконец-то дошло до нее в Нью-Йорке. Разве этоне так? В течение почти шестнадцати лет своей жизни она слышала, как служанки в учебном заведении мадам Шоссан для юных леди довольно часто повторяли эти слова.

Последний случай, когда Гвен пришлось иметь дело со стряпчим, произошел пять лет назад, когда мистер Уайтинг, унаследовавший дело своего дяди, сообщил ей, что у нее нет ни гроша. Она до сих пор помнит этот момент — смущение молодого человека, немногим старше ее самой, когда он сообщил ей об этом, и сочувствие в его карих глазах. Она помнила выражение его глаз так же ясно, как и его слова.

— Мисс Таунсенд, простите, что заставил вас ждать. — В комнату вошел джентльмен приличной наружности. Гвен знала его имя, но до сих пор они никогда еще не встречались. Она протянула ему руку, и он осторожно пожал ее. — Ваше появление меня несколько удивило. Я ждал вас немного позднее.

— Я решила, что лучше сразу вернуться в Англию.

— Разумеется. — Он кивнул в сторону двери. — Вы помните моего племянника, Альберта?

Только теперь она заметила поодаль стоявшего в некотором смущении молодого человека. На этот раз в глазах было не сочувствие, а нечто другое.

— Конечно. — Гвендолин любезно улыбнулась и выжидательно замолчала. Если она и научилась чему-то за семь лет своей работы по найму, это как изобразить терпение.

Мистер Уайтинг занял свое место за конторкой и кивнул племяннику, отпуская его. Альберт направился к двери, потом резко обернулся:

— Мисс Таунсенд, прошу вас принять мои самые искренние извинения.

И она тут же поняла, что взгляд его выражает вину. Он подошел к ней.

— Это полностью моя вина, и я не могу выразить вам, каким ужасом я был охвачен, когда обнаружилась эта оплошность. Я очень беспокоился о вас…

— Этого достаточно, Альберт, — твердо сказал мистер Уайтинг.

Оплошность? Гвен перевела взгляд с Альберта на его дядю и снова посмотрела на Альберта.

— Какая оплошность? — медленно спросила она.

— Это была ошибка. — Альберт покачал головой. — Совершенно непростительная, и я никогда не прощу…

Ошибка?

— Альберт, — раздался голос Уайтинга. Альберт не обратил на него внимания.

— Мисс Таунсенд, пожалуйста, поймите, что с этого момента я всегда к вашим услугам. Если вам понадобится что-то, вплоть до преимуществ, которые могут быть обретены только через замужество, я сочту за честь предложить мои…

— Альберт! — взорвался Уайтинг. — Я все это беру на себя. У тебя, конечно же, есть еще и другие дела.

Альберт помешкал, а потом добавил:

— Разумеется, дядя. — Он расправил плечи и посмотрел Гвен в глаза. — Еще раз приношу мои извинения, мисс Таунсенд. — И вышел.

Гвен смотрела ему вслед. Мириады мыслей крутились у нее в голове.

Уайтинг откашлялся.

— Мисс Таунсенд, я…

— Что это за ошибка? — Она быстро взглянула на него. Уайтинг медлил, словно обдумывал, что сказать. Ему явно было не по себе, и впервые после смерти отца проблеск надежды возник перед девушкой.

Когда она получила письмо Уайтинга, ей, конечно, стало интересно, поскольку к письму прилагался уже оплаченный проезд до Англии. Но больше ничего важного из того, что касалось ее семьи, что требовало ее немедленного возвращения, в письме сказано не было. Она только очень обрадовалась возможности распрощаться со своими работодателями и их несносными отпрысками и отбыла домой на первом же судне.

— Мистер Уайтинг!

Она предполагала, что эта встреча связана с необходимостью подписать какие-то документы, имеющие отношение к состоянию отца или передаче во владение его собственности, но все эти дела считала давно уже улаженными. Видимо, это было настолько важно для Уайтинга, что он оплатил ее проезд в Англию.

Теперь, видя очевидное смущение стряпчего вкупе с подобострастными извинениями его племянника и странным предложением замужества, Гвен поняла, что «важное дело» гораздо важнее, чем она предполагала.

— Мисс Таунсенд. — Уайтинг сложил руки перед собой на конторке. — Мой племянник ни в коем случае не должен был сообщать вам в такой форме о состоянии ваших финансов. Равно как вообще ничего не должен был сообщать вам сразу после кончины вашего отца. — Сердце у Гвен замерло. — Это было с его стороны совершенное легкомыслие и…

— Мистер Уайтинг, я весьма ценю ваши откровенные, хотя и затянутые извинения по адресу вашего племянника, но вряд ли для этого мне стоило плыть через океан. Но и в таком случае я весьма признательна вам за билет до дома. Полагаю, вы оплатили поездку, чтобы облегчить свои угрызения совести из-за того, что ваш племянник так внезапно открыл мне мое финансовое положение на следующий день после смерти моего отца. Но все равно это чрезвычайно любезно с вашей стороны. Я бы хотела возместить вам убытки, — продолжала Гвен, — но такое предложение бессмысленно, поскольку мое финансовое положение на настоящий момент ничем не лучше, чем пять лет назад. Я принимаю и ваши извинения, и вашу оплату моего возвращения в Англию. Можете передать Альберту, что я также ценю его предложение замужества. А теперь, — она поднялась, — если это все…

Уайтинг тоже встал.

— Прошу вас, мисс Таунсенд, будьте снисходительны. Это еще далеко не все. Однако это необычайно неловко и в высшей степени трудно. Во многих отношениях я чувствую, что мой племянник и я… мы… ну как бы сломали вам жизнь.

— Сломали мне жизнь? Вряд ли такое возможно. — Она открыто встретила его взгляд. — Вам, как никому другому, прекрасно известно все, что касается состояния моего отца. Его титул, дом, земли — это майоратные владения, и по закону они перешли к его единственному здравствующему родственнику мужского пола — какому-то кузену, которого я никогда в глаза не видела. Поскольку я не родилась мужчиной… — она с трудом подавила горечь, охватившую ее при этих словах, — я не могла унаследовать его дом, то есть мой дом. Это факт, мистер Уайтинг, который я всегда знала. Сообщение вашего племянника не вызвало у меня удивления, хотя он выбрал для этого время и слова, не столь подходящие, как это следовало бы.

И девушка впервые улыбнулась, хотя и невесело.

— Обстоятельства природного характера и законы, созданные мужчинами, разрушили мою жизнь, хотя я, осмелюсь заметить, в общем-то не чувствую себя погибшей. У меня осталось мое имя и репутация, и я найду способ содержать себя.

— Ну, знаете ли, — хриплым голосом проговорил Уайтинг, — это может не понадобиться.

— Да?

— Прошу вас. — Он указал ей на стул, и она снова села.

Уайтинг тоже сел и глубоко вздохнул.

— Когда мой племянник сообщил вам о вашем финансовом положении, он не был так опытен в подобных делах, как теперь.

Она отмахнулась от него:

— Мне больше не нужно извинений.

— Но позвольте же мне продолжать, мисс Таунсенд. Это вовсе не извинения. — Он начал раздражаться. — Я пытаюсь объяснить вам, что неопытность Альберта пять дет назад заставила его сделать некие предположения, основываясь на том, что он уже знал о делах вашего отца. Альберт все сделал правильно, но только в той области, в которую был посвящен. Он не знал, как знал я, что ваш отец оставил определенное обеспечение вашего будущего.

— Обеспечение? — Она затаила дыхание. — Какое обеспечение?

— Он не оставил вас без гроша.

На мгновение все завертелось у нее перед глазами. Она прислонилась к спинке стула, чувствуя себя совсем как парус, потерявший ветер.

— Вам нехорошо, мисс Таунсенд? — Уайтинг вскочил и, обогнув конторку, подбежал к ней.

«Он не оставил вас без гроша».

— Нет, что вы. — Она тряхнула головой, чтобы собраться с мыслями, и жестом отстранила стряпчего. — Продолжайте.

— Прекрасно. — Уайтинг внимательно посмотрел на нее, потом вернулся на место. Там он бросил взгляд на разложенные перед собой бумаги. — При рождении каждой своей дочери ваш отец открывал счет, чтобы обеспечить детей доходом на тот случай, если вы не вступите в брак. Когда ваша сестра вышла замуж против его воли, он ликвидировал ее счет.

— Разумеется, — пробормотала Гвен.

Она не помнила, когда s последний раз думала о сестре. Луиза была тринадцатью годами старше, влюбилась в дерзкого, франтоватого авантюриста, когда Гвен была совсем еще маленькой. Луиза вышла замуж вопреки желанию отца и отправилась с мужем странствовать по свету, порвав все связи с семьей. Так по крайней мере поняла Гвен из того немногого, что слышала за все эти годы. Временами она вспоминала о своей сестре, которую почти не помнила. Где она и чем занимается? И думает ли когда-нибудь о младшей сестре, которую едва знала?

— Как я уже сказал, годовой доход не очень велик, но он позволит вам жить, хотя и скромно. К тому же по завещанию отца к вам переходит маленький дом в деревне, неподалеку от городка Пеннингтон.

— Дом и доход. — Она долго смотрела на стряпчего, не веря своим ушам. — Дом и доход?

— Не только это. Продолжать? Вы уверены, что хорошо себя чувствуете?

— Не знаю. — Она покачала головой. Дом и доход? — Вряд ли. — И вдруг нелепость всего происходящего потрясла ее, и она рассмеялась.

— Мисс Таунсенд!

— Ах, да не смотрите же на меня так, мистер Уайтинг, я не схожу с ума. Просто… — Она прижала пальцы к вискам, пытаясь полностью усвоить важность его слов.

Она вряд ли может объяснить этому малознакомому ей стряпчему облегчение, нет, радость, которую испытывает человек, найдя выход там, где вовсе его не видел. Эта мысль поразила ее, и вдруг ей расхотелось смеяться.

— Почему мне до сих пор не сообщили об этом?

— Мисс Таунсенд, как я уже объяснил, Альберт…

— К черту Альберта. — Внезапный неудержимый гнев заставил ее вскочить на ноги. — Мой отец доверил вести свои дела вам, а не вашему племяннику. Виноваты во всем вы, мистер Уайтинг, и никто другой!

— Воистину так. Совершенно согласен. Именно поэтому я оплатил ваш проезд домой. — Он тоже встал. — Ошибка моя была в том, что я послал неопытного мальчишку разбираться в тонкостях наследства вашего отца. Я никак не думал, что он с таким рвением возьмется за дело. Он вовсе не должен был что-либо вам сообщать. В действительности я послал его в Таунсенд-Парк упредить мой приезд и не делать ничего, а просто начать разбирать бумаги вашего отца под мою ответственность, что вполне законно, поскольку я был душеприказчиком виконта. Я присоединился к Альберту на другой день, но вы, моя дорогая юная леди, уже уехали.

— А чего же вы ожидали? Отец умер. — Она заходила взад-вперед перед конторкой, говоря скорее для себя, чем для него. — Да, я провела большую часть своей жизни вне дома, в школе, и я едва знала этого человека, но все же он всегда существовал. Я всегда знала, что он есть — там. И он обращался со мной ласково, хотя и без особой любви. У меня не было оснований полагать, что он ничего ко мне не испытывает, и я тоже любила его. И я не понимала, как сильно я его люблю, пока он не умер. Его кончина стала для меня настоящим горем. К тому же, — продолжала она, — меня должны были тут же выгнать из дома. По словам вашего племянника, я осталась нищей сиротой без всякого будущего, разве что отдаться на милость доселе мне неведомого родственника. — Она помолчала и встретилась с ним глазами. — Я уже задолго до того решила, что в этом мире можно рассчитывать только на себя. Мои родители умерли, сестра давно исчезла; в Таунсенд-Парке меня ничто не удерживало. Вряд ли вы можете упрекать меня за то, что я уехала. — Она шагнула к нему. — Каждый день моей жизни я сознавала, что, умри мой отец до моего замужества, у меня не останется ничего и никого и полагаться я смогу только на себя. Именно так, мистер Уайтинг, я и сделала.

— Чем крайне затруднили возможность отыскать вас, — бросил Уайтинг. — Я старался; видит Бог, сколько усилий я приложил. Потребовалось несколько месяцев, чтобы проследить ваш путь от Таунсенд-Парка до этого проклятого дома француженки в Лондоне… — Он прищурился. — Как вам удалось это, будучи сиротой без гроша в кармане?

— У меня были кое-какие сбережения, — надменно сказала она. Несколько лет Гвендолин откладывала свои карманные деньги.

Он фыркнул.

— Не сомневаюсь. Со временем я нашел ваших мадам Френо и де Шабо — и мне по некоторым причинам хотелось бы получить подробное обоснование, каким образом вы узнали женщину с такой сомнительной репутацией…

— Мистер Уайтинг, мадам де Шабо — невестка мадам Френо. Мадам Френо была моей учительницей и остается моей любимой подругой. Обе леди были необычайно добры ко мне. — Поскольку мистер Уайтинг относился к мадам де Шабо с явным неодобрением, вряд ли было необходимо упоминать, что Гвен остановилась у этих женщин по возвращении в Лондон два дня назад. Ведь этот человек управляет ее финансами. И все же… — Я никому не обязана давать отчет, вам меньше всего. Я не заблудшее дитя, только что вышедшее из учебного заведения…

— Ага! — Он пристально посмотрел на нее. — Но именно такой вы были, когда умер ваш отец. Вам едва исполнилось шестнадцать лет, и я был назначен вашим опекуном и душеприказчиком вашего отца. И должен подчеркнуть — управляющим вашим доходом до вашего вступления в брак.

— Теперь я не нуждаюсь в опекуне. Я совершеннолетняя.

— Тем не менее я по-прежнему управляю вашим доходом и буду делать это до вашего замужества или до моей смерти. А теперь, — он нагнулся к ней с явно угрожающим видом, — сядьте, мисс Таунсенд.

Она хотела было возразить, но передумала и села.

— К тому времени как мне удалось обнаружить ваше местопребывание в Лондоне, вы уже уехали в Америку. — Он снова прищурился. — Вообразите мое удивление, когда я понял, что ищу уже не шестнадцатилетнюю дочь британского лорда, но двадцатилетнюю гувернантку. Некую мисс… — он бросил взгляд на лежащие перед ним бумаги, — нет, мадемуазель… Фромаж. Фромаж? — Он поднял брови. — То есть сыр?

— Не говорите нелепостей, — пробормотала она. — Фрумаж.

— Ясно, Тем не менее, вам удавалось всегда обгонять меня на один шаг в моих попытках обнаружить вас. — Он снова заглянул в свои бумаги. — На вашем первом месте, в Филадельфии, вы продержались всего два месяца. После этого вы устроились на новое место в Бостоне, и снова ваша работа продолжалась недолго, как и последующие в Балтиморе, Трентоне, снова в Филадельфии до вашего последнего места в Нью-Йорке, где вы уже оставались достаточно долго, чтобы мои агенты вас нашли. — Он пристально посмотрел на нее. — Это было бы легче, если бы вы не меняли постоянно имя. Последним было… какое?

— Пикар, — пробормотала она.

— Полагаю, это делалось, чтобы избежать плохих характеристик?

Она раздраженно вздохнула и с невинным видом устремила взгляд в никуда, стараясь не встречаться с ним глазами.

— Мой характер не очень приспособлен к положению гувернантки. Этот недостаток только усиливался от склонности американцев производить на свет удивительно невоспитанных и испорченных отпрысков.

И вдруг ее поразила мысль, что ей никогда больше не придется оказаться в таком положении. Она бросила взгляд на Уайтинга, и в голосе ее прозвучала странная нотка ужаса:

— Мне ведь больше не придется заниматься этим, не так ли?

— Как я уже сказал, мисс Таунсенд, доход ваш необычайно скромен, он обеспечит ваши потребности незамужней женщины, но не более того. Вы не сможете жить так, как жили в Таунсенд-Парке, но, — он улыбнулся, — вам никогда больше не придется искать себе место.

Некоторое время Гвен наслаждалась звучанием этих слов. Каких бы надежд ни вызвало у нее получение письма от стряпчего, такого она даже не могла себе представить. Негодование ее улеглось, она постепенно начала понимать, как изменились ее обстоятельства. Последние пять лет были результатом ее собственной импульсивности не меньше, чем ошибки Альберта.

— Ну хорошо, мистер Уайтинг, — она сердечно улыбнулась ему и встала, — где же мои деньги?

Он тоже встал и посмотрел на нее не без удовольствия.

— Я еще не закончил, мисс Таунсенд. Есть еще кое-что.

— Еще? — Она снова опустилась на стул и удивленно посмотрела на него. — Еще деньги? — Уайтинг засмеялся, и у нее хватило приличия покраснеть. — Простите меня за некоторую… корыстность, но, — она наклонилась вперед, — за несколько минут я нежданно-негаданно превратилась из не имеющей ничего в имеющую кое-что, пусть даже совсем немного. А мысль о том, что буду иметь еще больше, опьянила меня.

— Не сомневаюсь. — Уайтинг попытался скрыть удовольствие, но не смог сделать этого и снова вернулся на место. — Однако, хотя этот доход может обеспечить вас более высокими, — он откашлялся, — финансами, я не уверен… — Он замолчал и внимательно посмотрел на Гвен. — Сейчас вы обладаете доходом, который будете иметь до того момента, как выйдете замуж. Есть сумма, которая была отложена, чтобы обеспечить вам приличное приданое, равно как и существенная сумма для вас лично при вашем вступлении в брак. Вам никогда больше не придется беспокоиться относительно денег.

— Никогда больше не беспокоиться относительно денег? — Она покачала головой. — Это интересная мысль, хотя ее и довольно трудно уловить в данный момент. Однако, — она тщательно выбирала слова, — чтобы получить свободу от финансовой нужды, мне придется пожертвовать моей личной свободой.

— Моя дорогая леди, мы ведь говорим о замужестве, а не о тюрьме.

— А что, есть большая разница, мистер Уайтинг?

— Ну разумеется, — сказал он с возмущением, которое он приберегал для тех, кто осмеливается усомниться в принципах короны и государства и прочих почтенных институтов.

— Вот как? — Она внимательно смотрела на него. — Вы женаты?

— Сейчас не место и не время говорить об этом. Она подняла брови.

Он вздохнул:

— Нет.

— Вы были женаты?

— Нет. Тем не менее, — голос его звучал твердо, — это желательное состояние, особенно предпочитаемое женщинами.

— Но не мной. — И она решительно покачала головой.

— Мисс Таунсенд…

— Это очень просто, мистер Уайтинг. Те браки, которые я видела за свою жизнь, не сделали этот институт привлекательным для меня. — Она стойко выдержала его взгляд. — Для высших классов супружество имеет одну причину — добиться титула и состояния. Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой, пытаясь подарить моему отцу наследника мужского пола, который был единственной истинной причиной этого союза. Брак моей сестры разлучил ее с родными и друзьями. Я не знаю, где она находится, не знаю, делала ли она попытки связаться со мной.

На лице Уайтинга мелькнуло смущение.

— Мисс Таунсенд…

Она подняла руку, призывая его к молчанию.

— Мистер Уайтинг, позвольте мне закончить. Если бы даже то, что я видела в своей семье, не отвратило меня от священных уз, налагаемых браком, то меня, без сомнения, отвратило бы от них все, что я видела в домах моих нанимателей. — Она глубоко вздохнула. — Я вполне допускаю, что я не очень хорошая гувернантка. Честно говоря, за одним-двумя исключениями дети, бывшие на моем попечении, не очень-то любили меня, и признаюсь, я платила им тем же. Однако то была не единственная причина, вынуждавшая меня расставаться с моими нанимателями.

Она замолчала. У нее было и теперь, и с самого начала странное ощущение, что во всем случившемся с ней отчасти виновата она сама. Она недостаточно гладко причесывала свои темно-рыжие волосы, выбирала не настолько пристойно-скучные платья, чтобы скрыть свои роскошные, к ее огорчению, формы, была недостаточно раболепна, чтобы избегать внимания мужчин, которые смотрели на незамужнюю женщину в ее положении как на простую игрушку, объект своих похотливых преследований.

— Когда я делала только первые шаги на этом поприще, глава дома, отец моих подопечных, полагал, что в мои обязанности входит не только внимание к его детям, но также внимание и к его собственным, — она скривилась, — потребностям. Я, разумеется, отказалась и немедленно ушла с этого места.

— Проклятие, — пробормотал Уайтинг.

— Своего второго нанимателя я выбирала так же тщательно, как он выбирал меня. К несчастью, я не уделила столько же внимания его знакомым, и однажды поздним вечером произошел отвратительный случай, когда я отвергла посягательства некоего гостя, пробравшегося в мою комнату. — Она содрогнулась при воспоминании о том, как проснулась ночью, ощутив на себе шарящие руки и жадные губы. И страх. — Мне удалось образумить его при помощи ночного горшка.

— Господи! — Уайтинг в ужасе смотрел на нее. — С вами ничего не случилось?

— Я спаслась, не потеряв свою добродетель. Но свое место потеряла. — Она пожала плечами. — Были и другие случаи в других местах, и всегда джентльмены, о которых идет речь, состояли в браке, однако это не мешало им делать мне непристойные предложения. По крайней мере, я могла бы ожидать верности от мужа, — она покачала головой, — но я еще не встречала женатого мужчину, который был бы с этим согласен.

— Право же, мисс Таунсенд, — медленно проговорил Уайтинг, — ваш отец сделал распоряжения касательно определенного мужа.

— Неужели? — Некоторое время она недоверчиво смотрела на него. Потом рассмеялась. — Мистер Уайтинг, это весьма забавно. И приятно сознавать, что мой отец так заботился обо мне, что сделал подобные распоряжения. Прекрасно, — она усмехнулась, — кого же он имел в виду?

— Графа Пеннингтона. — Уайтинг пролистал бумаги на столе. — Ваш отец и старый граф были в молодости большими друзьями. Они договорились поженить вас и его сына, если вы оба не будете состоять в браке, когда молодому человеку исполнится тридцать лет. Все подробности обговорены в письме, подписанном ими обоими и переданном мне, поскольку я вел также и дела графа.

— И что же?

— Его тридцатилетие быстро приближается, а он не женат.

— Понятно. — Она на мгновение задумалась. — А скажите, мистер Уайтинг, если я не выйду за графа, я потеряю свой дом и доход?

Он покачал головой:

— Вы ничего не лишаетесь ни в коем случае. По крайней мере, из того, что у вас уже есть. Это крайне необычное соглашение. Старый граф решил, что будет справедливо разрешить сыну самому выбрать себе жену, и дал ему много времени на это.

— До его тридцатилетия.

— Вот именно, — кивнул Уайтинг. — Ваш отец в связи с нежелательным браком вашей сестры не хотел позволять вам выбрать себе мужа, но согласился с пожеланиями графа. Кроме того, когда сыну графа исполнится тридцать, вам будет двадцать один год, и если вы еще не вступите в брак…

— Мне также понадобится помощь, — сухо сказала она.

— Я рад, что вы все понимаете. — Он порылся в бумагах и нашел нужную. — Вот здесь и начинаются затруднения.

— Только здесь?

Он не обратил внимания на ее слова.

— Вы и молодой граф должны быть оповещены об этом соглашении не раньше чем за три месяца до его дня рождения. Поскольку вы уже оповещены, единственный способ получить наследство и сумму, о которых я упоминал выше, это выйти замуж в соответствии с пожеланиями вашего отца.

— Значит, — она старательно выбирала слова, — если бы я вышла замуж не далее как сегодня утром или если бы я приняла предложение Альберта, сделанное несколько минут тому назад, я бы получила эту значительную сумму. Но теперь единственным способом получить ее — это выйти замуж за этого тридцатилетнего господина, который не в состоянии сам найти себе жену?

Уайтинг нахмурился.

— Я бы не стал выражаться таким образом, но да, в сущности, все это именно так.

— Он что, толстый, мистер Уайтинг? Или безобразный? У него слишком большой живот или он лысый?

Стряпчий неодобрительно сжал губы.

— Будьте уверены, это не так. Граф хорош собой и считается весьма завидной партией.

— Не для меня. Придется мне обойтись без графа, который хорош собой и весьма завидная партия. Я буду счастлива жить на свой скромный доход, который гораздо выше того, на который я надеялась, в моем новом доме рядом с городом… — тут она насторожилась, — вы сказали — Пен-нингтоном? Имя то же, что у графа Пеннингтона?

— Да, я так сказал. Хотя ваше земельное владение составляет меньше акра, оно граничит с его землями.

— Как это хитроумно со стороны моего отца. Жаль, что я плохо его знала. Тем не менее, я не выйду замуж за незнакомого человека даже ради солидной суммы денег. — Она снова поднялась. — А теперь, мистер Уайтинг… — начала она, но осеклась, заметив, какое у него лицо. — Что-нибудь еще?

Он кивнул, а она со вздохом снова опустилась на стул.

— Это очень неприятно, и не знаю, как вам сообщить об этом. — Уайтинг нахмурил лоб. — Мисс Таунсенд, я должен с глубоким сожалением сообщить вам о смерти мистера и миссис Лоринг, вашей сестры и ее мужа.

Слова эти повисли в воздухе. Они были настолько неожиданными, что Гвен не сразу поняла их, Внезапно ее пронзила резкая и безжалостная боль, и она чуть не задохнулась. Она никогда не знала этой женщины, своей сестры, которая не сделала ни одной попытки связаться с ней. Почему же теперь Гвен так поразила ее судьба?

— Они утонули, насколько я понял, при кораблекрушении, но эти сведения довольно смутные. Где-то в южных морях, возможно, в Полинезии или… — Гвен была поражена этой судьбой гораздо больше, чем думала. — Больше года тому назад, однако…

Может быть, это произошло потому, что, пока у нее где-то была сестра, Гвен не была по-настоящему одинока в этом мире.

— …детей… Теперь она одинока.

— Пока миссионеры, кажется, не приютили у себя, и их отправили в Англию…

Детей?

Гвен внезапно вслушалась в слова Уайтинга.

— Каких детей?

— Детей вашей сестры. — Он заглянул в бумаги. — Их трое. Девочки. — Он посмотрел на нее. — Вам неизвестно, что у нее были дети?

Может быть, она все же не одинока.

— Что с ними сталось?

— В настоящее время они живут в деревне… — он говорил неохотно, — с вашим родственником. В Таунсенд-Парке.

— Значит, о них хорошо заботятся, — медленно проговорила она, скрывая смятение под внешне спокойным видом. Таунсенд-Парк. Какая насмешка! Дети ее сестры теперь живут в том самом доме, который их мать покинула не задумываясь.

— Кажется, так. — Голос его звучал равнодушно. Слишком равнодушно.

Гвен сузила глаза и внимательно посмотрела на него, но выражение его лица вполне соответствовало его тону. У нее мелькнула мысль о том, что именно это свойство делает его превосходным стряпчим.

— Вы чего-то недоговариваете, мистер Уайтинг?

— Это не мое дело — что-то говорить, мисс Таунсенд.

— Полагаю, это вас не должно остановить.

— Хорошо. За исключением вашего кузена, точнее, дальнего родственника, у вас нет семьи. Будет весьма достойно, если вы посетите ваших племянниц и познакомитесь с ними. И сами убедитесь, как им живется. — Голос его звучал по-прежнему равнодушно, но глаза смотрели напряженно. — Кроме того, несмотря на храбрость, силу или уверенность в себе, человеку очень трудно странствовать по жизни одному. Особенно молодой женщине.

Она вздернула подбородок.

— Мне пока что вполне удавалось прожить в одиночестве и вполне пристойно.

— Это спорно, мисс Таунсенд. Однако… — он грустно вздохнул, — вопрос касается не столько вашей жизни и будущего, сколько жизни и будущего этих девочек. Это ваша семья, но что гораздо важнее, у них нет никого, кроме вас.

Глава 2

Сыновья или мужья, молодые или старые — все мужчины вообще не имеют ни малейшего понятия о том, что им нужно делать, пока мы им об этом не скажем.

Хелен Пеннингтон

— Не понимаю, почему вы не заставили этого типа прийти к вам. — Негодующий голос Реджинальда, виконта Беркли, раздавался по всей лестнице. — Чертовски неудобно, если хотите знать.

Маркус Холкрофт, граф Пеннингтон, подавил усмешку и посмотрел на друга через плечо.

— Не помню, чтобы вас кто-то спрашивал.

Реджи пробормотал что-то неразборчивое и фыркнул.

— Да ну же, Реджи, вряд ли это уж так неудобно. Мы ехали в клуб, а это совсем рядом. И потом, в записке Уайтинга говорится, что ему нужно поговорить со мной о каком-то важном деле.

— Именно поэтому он и должен был прийти к вам. За всем этим чувствуется что-то неладное, — мрачно сказал Реджи.

— Вздор.

Но все же Маркус, хотя и пренебрег опасениями Реджи, не мог не согласиться, что вызов от человека, который долго был поверенным его отца, а за последние семь лет после смерти отца и его собственным, был по меньшей мере необычным. Уайтинг не принадлежал к тем, кто склонен поддаваться порыву. И все же записка стряпчего говорила о срочности, не соответствующей его характеру, и Маркус не мог не тревожиться. Гораздо лучше будет побывать у поверенного сразу же и выяснить, в чем дело, а не терять время попусту.

— Полагаю, это всего лишь требование подписать какой-нибудь официальный документ. — Маркус поднялся на третий этаж и оглянулся на друга. — Вероятно, что-то связанное с небольшим владением рядом с Холкрофт-Холлом, которое я присмотрел. Это домик одной старой вдовы. Отец продал его много лет тому назад, а я пытался вернуть. Надеюсь, Уайтинг…

— Сэр, прошу вас…

Он столкнулся с невысокой, но удивительно крепкой женской фигуркой. Маркус успел протянуть руку и поддержать девушку.

— Простите, мисс…

— Немедленно отпустите меня! — Она сердито взглянула на него из-под шляпки, съехавшей набок, синие глаза сверкнули, на фарфоровом личике с полными и спелыми губами вспыхнул румянец. Маркус не сразу отвел взгляд.

— Со слухом у вас такие же нелады, как со зрением — не видите, куда идете? — Она отбросила его руку.

— Примите мои самые искренние извинения. — Маркус отвесил подчеркнуто любезный поклон. — Мне действительно пригодится совет внимательно следить, куда я иду, на тот случай, если какая-нибудь решительная особа вздумает врезаться прямо в меня.

— Вряд ли я врезалась в вас. Это вы смотрели себе под ноги, а не туда, куда идете. — Она поправила шляпку и прищурила красивые синие глаза. — Ваш сарказм, сэр, совершенно неуместен.

— Неужели? Странно, — сказал он в своей насмешливой манере, которую за многие годы превратил в изящное искусство. — Я привык считать, что сарказм служит подспорьем уму, когда это требуется, и развивает способность отличать одну вещь от другой.

Она подозрительно посмотрела на него, а он едва удерживался от смеха. Молодая женщина, по-видимому, пыталась решить, просто ли он невежлив или на самом деле не вполне нормальный.

— Простите его, мисс. — Реджи отстранил Маркуса и дотронулся до своей шляпы. — Он считает себя великим остроумцем. По правде говоря, он изменился с тех пор, как стал жертвой ужасного случая на охоте в прошлом году. — Реджи наклонился к девушке, которая смотрела на него с опасливым любопытством. — Понимаете, его приняли за оленя? Выстрелили прямо в…

— Сэр! — В голосе леди звучало предостережение, но Маркус мог бы поклясться, что в глазах мелькнула невольная усмешка.

— Это полная ложь, — сказал Маркус. — Уверяю вас, я не получал пули, ни случайной, ни намеренной, ни в какую часть моей персоны.

— В это, как мне представляется, совершенно невозможно поверить. — Неприступное выражение на смутно знакомом лице девушки не изменилось, но теперь Маркус был уверен, что она забавляется. — Я ничуть не удивилась бы, узнав, что не один выстрел был направлен в вашу персону по причине вашей надменности, если не по какой-либо другой.

Реджи рассмеялся:

— Она попала в точку, старина.

— Верно, — сдержанно ответил Маркус.

Реджи усмехнулся, глядя на девушку так, словно они были соучастниками заговора.

— Очень многие хотели бы пристрелить его, мисс. Утверждение, что кто-то действительно сделал это, было не более чем смешная фантазия с моей стороны.

— Моего друга легко позабавить. — Маркус шагнул в сторону и приветливо кивнул. — Боюсь, мы слишком задержали вас. Еще раз прошу прощения, мисс.

— Разумеется. — Она вздернула подбородок, прошагала мимо них и бодро спустилась по лестнице.

Маркус смотрел ей вслед, оценивая, как всегда, покачивание изящных бедер, и забавлялся мимолетным ощущением, что в этой девушке есть что-то большее, чем можно увидеть глазами. Хотя, конечно, это его не касается.

— Ее никто не сопровождает, Маркус. — Взгляд Реджи задержался на фигуре, быстро исчезнувшей в лестничном колодце. — С ней нет даже горничной. Странно, да? Она говорит правильным языком, она явно принадлежит к высшему обществу.

— Да, но у нее потертые манжеты, — задумчиво сказал Маркус. — И платье у нее, увы, совсем не модное.

— И очень противное. Слишком…

— Пристойное? Чопорное? Скучное?

— Вот именно, — кивнул Реджи. — А жаль. Бьюсь об заклад, под этим унылым платьем скрывается соблазнительная фигурка, а в этих глазах прячется интригующая история. Она вполне может быть жертвой тяжелых обстоятельств, которые ей не под силу преодолеть. И ей очень нужна помощь, возможно, даже спасение. Наверное, мне следовало бы узнать…

— Тебе совершенно ничего не следовало бы. — Маркус крепко взял друга за плечо и повел его прочь от лестницы по коридору к конторе стряпчего.

Виконт Беркли, Реджинальд, Реджи был самым близком и старинным другом Маркуса. Их владения были расположены в одном графстве, и выросли они по соседству. Во многих отношениях они были похожи как братья. В других же большего несходства и представить себе было невозможно.

У Реджи была крайне раздражающая склонность представлять себя в виде благородного рыцаря, который спасает простых и знатных девиц, попавших в беду. По большей части леди, о которой шла речь, не хотела и не нуждалась в предлагаемом спасении, а Реджи всегда вместе с помощью предлагал свое сердце.

Что же до Маркуса, он явно не был спасителем беспомощных дам, но у него всегда была страсть к тайнам, и в глубине души он долго разгадывал загадку пары прекрасных глаз, приятно округлых бедер и общего облика девушки, контрастирующего с ее очевидными житейскими обстоятельствами. По опыту он знал, что только женщины, равные ему по рождению, встречают мужской взгляд с непоколебимой прямотой, которую проявила эта особа, но такие женщины попадаются крайне редко. Честно говоря, женщины, которых он мог припомнить, говорившие с ним так твердо и прямо, были только среди тех, которым его поручили в детстве. Его мать, конечно, няньки, гувернантки…

Он фыркнул.

— Полагаю, твоя дева, попавшая в беду, более чем в состоянии сама о себе позаботиться. Готов поспорить на крупную сумму, что означенная леди привыкла плавать в гораздо более ненадежных водах, чем те, которыми являются улицы Лондона для мисс без сопровождающих лиц. Я думаю, она привыкла иметь дело с той самой очень неприятной формой жизни, — он открыл дверь в приемную конторы Уайтинга и усмехнулся другу, — с детьми.

Не прошло и двух часов, как из головы Маркуса вылетели все таинственные женщины, решительные гувернантки и беспомощные девы.

— Это нелепость, вот что я думаю, — заявил Реджи, вероятно, в сотый раз. Степень его негодования росла вместе с поглощением превосходного бренди Маркуса. — Я поверить не могу…

— А я могу. У моего отца всегда была интересная манера давать мне ровно столько веревки, чтобы я мог повеситься.

— Сколько веревки? — Реджи снова протянул ему пустой стакан.

— В основном это в переносном смысле. — Маркус пожал плечами и налил виконту бренди.

Оба уютно расположились в просторной библиотеке Пеннингтон-Хауса, служившего последние два столетия местом пребывания в Лондоне семейства Холкрофт и графов Пеннингтон, а с тех пор как друзья стали взрослыми, их личным убежищем. — И вот теперь отец, ничего не сообщив, конечно, предоставил мне разумное количество времени, как ему кажется…

— Тридцать лет? — Реджи посмотрел на Маркуса поверх своего стакана. — Это и есть веревка?

— Именно. Достаточное количество времени в глазах многих, чтобы обзавестись женой по собственному выбору. То, что я до сих пор не сумел этого сделать, означает, что теперь я теряю право это сделать. — Маркус откинулся к краю стола и задумчиво глотнул бренди. — Поскольку я не отбрасываю мысли о том, чтобы этот выбор вырвали у меня из рук, я должен признать, что способ, которым это было проделано, весьма умен.

— Вот как?

— Если бы я знал об этом предельном сроке женитьбы, я мог бы вполне выбрать жену на основе только соответствия. Положение в обществе, финансы и все такое. Мой отец, видишь ли, был своего рода романтиком. Если бы я узнал о его намерениях, пришлось бы отставить в сторону всякую там привязанность, даже любовь, если хочешь. Он очень верил в союзы сердец. — Маркус фыркнул. — О да, он был чрезвычайно умен. Когда-нибудь я проделаю то же самое со своим собственным сыном.

— Послушай, Маркус, мне кажется, ты чертовски возмущен всем этим.

— Был возмущен. Нет, все еще возмущен, но мой гнев смешан с восхищением. — Он вздохнул. — По правде говоря, Реджи, он ведь протянул руку из могилы и схватил меня за…

Дверь в библиотеку распахнулась, и в комнату, точно порыв безжалостного злого ветра, ворвалась вдовствующая графиня Пеннингтон.

— Маркус Алоизий Гренвилл Гамильтон Холкрофт, вы намерены или не намерены жениться на этой девушке?

Реджи с благоговейным ужасом вскочил на ноги. Вдова седьмого графа Пеннингтона часто внушала такое чувство всем, кроме ее покойного мужа и сына.

— Добрый вечер, миледи. Как всегда, мне очень прия…

Леди Пеннингтон жестом велела ему замолчать и остановилась в нескольких шагах от своего единственного чада.

— Итак, да или нет?

— Добрый вечер, матушка, — ласково сказал Маркус. Он был вечно благодарен Создателю за то, что не унаследовал материнской склонности к драматическим выражениям своих страстей. — Вижу, вы уже слышали новость.

— Конечно, слышала. Я была здесь, когда мистер Уайтинг пришел сегодня утром с этим ужасным условием. Стоит ли говорить, что вас, как всегда, нигде нельзя было найти.

— Подумать только. — Маркус попытался не улыбнуться при этом обвинении.

Он любил мать, как положено всякому хорошему сыну, но предпочитал держаться от нее на расстоянии. Особняк в Лондоне и дом в усадьбе Холкрофт-Холл были достаточно просторны, — а интересы матери и сына довольно сильно отличались друг от друга, — так что это давало им возможность мирно сосуществовать в те месяцы года, когда нельзя было избежать совместного проживания. Маркус давно уже подумывал о покупке собственного особняка, хотя на самом деле даже когда мать и сын находились оба в одном доме, их дороги редко пересекались. Маркус считал и полагал, что мать с этим согласна, что оно и к лучшему.

— Если бы вы не тратили попусту вашу жизнь до сих пор, вы были бы уже давно женаты и, может быть, имели бы наследника. — Леди Пеннингтон блеснула глазами, словно неудача Маркуса с женитьбой и размножением была частью великого заговора, зачеркивающего смысл и цель ее жизни. — Теперь у вас есть выбор.

— Судя по всему, нет, — возразил Маркус.

— Вы не кажетесь огорченным такой перспективой. — Мать с подозрением смотрела на него. — Почему же нет?

Маркус пожал плечами, словно мысль о женитьбе на девушке, которой он и в глаза не видел, не имела никаких последствий и не была самой возмутительной перспективой, какая когда-либо приходила ему в голову. Не была той мыслью, от которой он не видел возможности спастись.

— Вашего огорчения хватит на нас обоих. — И он невольно глотнул бренди.

— Мое огорчение совершенно уместно по причине ужасающей природы этого положения. Вы ведь понимаете, каковы будут последствия, если вы не женитесь на девице Таунсенд, не так ли? Вы потеряете все ваше состояние, все до последнего гроша.

— Да, но я сохраню титул и поместье, а также этот дом.

— Ни титул, ни поместье ничего не значат, если вы не можете их содержать! — выпалила леди Пеннингтон. — И потом, как же я, Маркус? Разве мистер Уайтинг не объяснил, что я тоже все потеряю? Все, что ваш отец мне оставил? Доход, который, должна заметить, позволял мне жить, не посягая на ваши средства. Он позволял мне жить практически независимо. — Она принялась ходить взад-вперед по библиотеке. — Я не зависела от ваших денег ни в единой мелочи. Я могла сама решать за себя, а вы — за себя. Действительно, когда я смотрю на моих подруг, целиком зависящих от своих семей, я чувствую бесконечную благодарность за предусмотрительность вашего отца.

— Как и я, — пробормотал Маркус. Реджи незаметно сделал шаг к двери.

— Мне, наверное, лучше уйти…

— Оставайтесь там, где вы есть, милорд. Хотя я и полагаю, что вы ничуть не лучше его. Я знаю, что ваша матушка в совершенном отчаянии из-за того, что вы не выполняете ваш долг и не желаете найти себе жену. Но мне все-таки нужен кто-то, кто помог бы моему сыну увидеть, что в этих обстоятельствах у него почти нет выбора. — Она заставила себя любезно улыбнуться. — А вы явно лучшее, что у меня есть.

— Буду рад помочь, миледи. — Реджинальд робко улыбнулся и тоскливо посмотрел на графин с бренди, стоявший на письменном столе.

Леди Пеннингтон проследила за его взглядом.

— Ах да, налейте себе, молодой человек, а заодно и мне. В такой ситуации просто необходимо как-то укрепить дух, хотя я думаю, что было бы уместнее кое-что покрепче бренди. Я была крайне огорчена, услышав обо всем этом, и теперь меня ждет самая ужасная участь.

Маркус с трудом сохранил серьезное выражение лица. Мать встретилась с ним глазами.

— Вы считаете, что я излишне все драматизирую?

— Может быть, отчасти.

— Только отчасти? — Вздохнув, она опустилась на диван и взяла стакан у Реджи. — Вероятно, я еще недостаточно драматична. Это было как молниеносный удар.

— Значит, вы ничего не знали об этом замысле отца? — Маркус внимательно смотрел на мать.

Она взглянула на него.

— Конечно, нет.

Маркус не знал, верить или нет. Его родители всегда удивляли его тем, что были необычайно близки, гораздо ближе, чем большинство жен и мужей. Эта пара явно вступила в брак по любви. И казалось крайне странным, что его отец не поделился с женой такими важными замыслами.

— И отец никогда не говорил вам о том, что задумал?

— Ни слова, — бросила она.

— Неужели? — Маркус поднял бровь.

— Не смотри на меня так, Маркус. Говорю тебе, что я понятия не имела. — Голос ее звучал твердо. — Во-первых, я никогда не одобрила бы такой вещи. Сама мысль о запланированном браке кажется мне безвкусной и прямо-таки средневековой. А во-вторых, если бы я знала о планах твоего отца, я бы давно уже тебе все рассказала.

— Чтобы позволить тебе самому выбрать жену, — кивнул Реджи.

— Вот именно. — Леди Пеннингтон одобрительно улыбнулась другу Маркуса.

Реджи просто раздулся от ее одобрения и улыбнулся в ответ.

— Чертовски достойно с вашей стороны, матушка, — заметил Маркус.

— Я думаю. — Она кивнула с самодовольным видом и выпила бренди. На мгновение она показалась гораздо моложе своих сорока восьми лет, к тому же довольно ранимой. Конечно, смешная мысль. Хелен, вдовствующую графиню Пеннингтон, можно назвать какой угодно, только не ранимой. Она была не только женой его отца, но и соратницей.

С тех пор как Маркус осознал это еще маленьким мальчиком, это так понравилась ему, что он поклялся добиться таких же отношений со своей будущей женой. Трудность состояла в том, чтобы найти женщину, которая обладала бы необходимыми для такого сотрудничества умом и знаниями, а также обаянием, страстностью и желательно красивым лицом и фигурой. Женщину, которая могла бы пленить его сердце и ум. Короче говоря, совершенную жену, Создание, которого — даже он это признавал — просто не существует.

Конечно, теперь уже не имеет никакого значения, чего он хочет.

— Ты видел письмо, подписанное отцом? — Леди Пеннингтон внимательно смотрела на сына. — Там все по закону?

— Кажется, да. — Маркус кивнул. — Подпись отца я знаю так же хорошо, как и свою собственную, и у меня нет никаких сомнений в подлинности письма. Однако в нем намечены только основные детали соглашения. У Уайтинга есть другие документы, в которых эта брачная сделка расписана во всех подробностях.

— И ты их тоже хорошо рассмотрел? — с любопытством спросила графиня.

Маркус махнул рукой.

— Я их тоже видел. Вряд ли следовало их рассматривать. Моя судьба решена и подписана.

— Может быть, стоило бы показать их другому стряпчему, — задумчиво сказал Реджи. — Другой глаз мог бы найти выход и…

— Вздор, Реджинальд, это лишь на время оттянет неизбежное, — со вздохом сказала леди Пеннингтон. — И потом, мистер Уайтинг всегда действовал в интересах Маркуса и его отца. И все время после кончины моего мужа много помогал мне.

— Я безоговорочно доверяю Уайтингу. — Насколько было известно Маркусу, этот человек ни разу не совершил ничего непорядочного и ни разу не дал дурного совета. — Если бы из этого был какой-то пристойный выход, не сомневаюсь, Уайтинг уже нашел бы его.

— Разумеется. — Хелен снова отпила бренди. — Конечно, ни лорд Таунсенд, ни твой отец не могли предвидеть, как глубоко опустится его дочь, будучи совершенно не виноватой…

— Что значит — опустится? — Маркус свел брови.

— Ах, это не сулит ничего хорошего, — пробормотал Реджи.

— На самом деле все не так плохо, как звучит, — весело сказала графиня.

— Что значит — опустится? — снова спросил Маркус.

— Должен заметить, что звучит это весьма дурно, — тихонько проговорил Реджи.

— Именно так. Так что это значит, матушка?

— То была действительно страшная ошибка, судя по словам мистера Уайтинга. Мисс Таунсенд была неверно осведомлена о состоянии ее финансов после смерти отца и была вынуждена искать место в качестве гувернантки. — Леди Пеннингтон встретилась глазами с сыном, и в ее глазах блеснул вызов. — Разумеется, она ничуть не пала от этого в моих глазах. Она ведь взяла свою судьбу в собственные руки. А как ты думаешь, Маркус?

— Конечно, мама. — Он не сумел скрыть кривую улыбку. Его мать была необычайной поборницей равноправия в подобных делах. Ей тоже пришлось в юности встретиться с денежными трудностями и также самой заботиться о себе. — Кажется, у вас гораздо больше сведений о моей предполагаемой жене, чем у меня. Сколько же времени вы беседовали с Уайтингом?

— Достаточно долго. Просто я знаю, о чем нужно спрашивать, и полагаю, что ты, Маркус, был слишком ошеломлен откровениями Уайтинга, чтобы узнать что-то о девушке. — Леди Пеннингтон опустилась на диван. — Надеюсь, что ее обстоятельства тебя не оскорбят.

— Разумеется, нет, — медленно сказал он. Внезапно он вспомнил о той девушке благородного происхождения с блестящими синими глазами и явными интонациями гувернантки. — А мисс Таунсенд известно об этом соглашении?

— До сегодняшнего утра нет. Мистер Уайтинг сказал, что вызвал ее, но не знает, когда придет ее судно, вероятно, в конце этой недели. — Мать немного помолчала. — Она едет из Америки.

Реджи вздрогнул.

Образ в голове Маркуса померк.

— Не нужно делать такое лицо, Маркус. Эта девушка англичанка, в конце концов. Происхождение ее безупречно, и я уверена, что ее характер только окреп от испытаний.

— Без сомнения. — В голове у него возникло новое видение. Некая девица, плотная и крепкая, с непреклонным нравом гувернантки в стиле «никаких глупостей» и с сильным, решительным характером. Упаси Боже.

Леди Пеннингтон внимательно смотрела на сына.

— И все равно ты так и не решил жениться на ней?

— Нет. — Маркус покачал головой. — И вряд ли я смогу принять это решение, не повидавшись с девушкой.

— Это может стоить тебе состояния, — рассудительно сказал Реджи, если окажется, что она похожа на рабочую лошадь.

Леди Пеннингтон бросила на Реджи возмущенный взгляд, и тот стал внимательно рассматривать бренди в своем стакане.

— Не говорите чепухи. С некрасивой женой вполне можно ужиться. Гораздо труднее прожить без денег. В особенности если на тебе лежит ответственность. — Она встала. Реджи тут же вскочил. — Вы поступили бы разумно, лорд Беркли, если бы запомнили это.

— Да, миледи, — промямлил тот, а Маркус подавил улыбку. Что такого есть в женщинах определенного сорта, точнее, в матерях определенного сорта, что превращает опытных мужчин, несмотря на их титулы и возраст, в запинающихся школьников?

Она повернулась к Маркусу:

— А ты, мой дорогой сын, поступил бы разумно, запомнив, что без состояния, оставленного твоим отцом, нам вряд ли удастся содержать имение. Арендаторы, полагаю, извернутся, хотя денег для сельскохозяйственных улучшений, которыми ты так увлечен, нам уже не видать. Придется экономить так, как нам и не снилось, — продолжала графиня. — Этот дом, самое меньшее, будет продан, большинство слуг — уволены, большая часть Холкрофт-Хауса — закрыта. Все, за исключением той части дома, где нам придется жить постоянно, разумеется. Незачем говорить, что я больше не смогу путешествовать или заниматься тем, что меня интересует. Но все равно решение полностью за тобой — жениться на этой девушке или нет. Я никогда не стану заставлять тебя жениться против воли, какой бы подходящей ни была невеста или как бы долго ты ни задержался с выполнением твоего долга перед семьей. Да, поступай, как находишь лучшим. — Она испустила прочувствованный вздох и бросила на него храбрый взгляд. — Во всяком случае, из этого может выйти что-то хорошее. Мы с тобой сможем больше времени бывать в обществе друг друга. — Она подошла к сыну и потрепала его по щеке. — Мы будем вместе смотреть в лицо жизни, ты и я, мать и сын. Вместе… до конца наших дней.

Их взгляды встретились, причем выражение ее глаз было так невинно, словно она не бросила ему вызов или, быть может, угрозу. После чего леди Пеннингтон расправила плечи благородным и исполненным храбрости движением и вышла из комнаты, как воин, героически смотрящий в будущее. Она плотно закрыла за собой дверь. Мужчины долго молчали.

— Очень хорошо, мама, — пробормотал Маркус. Реджи уставился на дверь.

— Она ведь не сделает этого на самом деле, а, старина? Я имею в виду — не станет проводить с тобой все время?

— Господи, надеюсь, что нет.

Маркус допил бренди. Ведь его матери хочется этого не больше, чем ему. Он знал, что есть мужчины, необычайно близкие со своими матерями, просто он не знал среди них таких, к кому он относился бы с особенным уважением или симпатией. И не имел никакого желания уподобиться им.

Вот уже много лет мать требовала, чтобы он нашел себе жену и завел детскую комнату. И теперь он вовсе не был уверен, что ее угроза ничего не значит.

— Это, конечно, делает брак с незнакомкой вполне осуществимым. — Маркус вздохнул. — И бросает совершенно иной свет на бедность.

— Это не настоящая бедность, — сказал Реджи и снова уселся в свое кресло. — В конце концов, тебе ведь не придется просить милостыню.

— Да, наверное, не придется. Мы просто столкнемся с благородной бедностью, безысходной и весьма трогательной. Той, которая нас, благородных людей с небольшими пороками вроде склонности к спиртному, или картам, или женщинам, превращает в охотников за состоянием. Охота за подходящими женами только из-за их богатства может сохранить привычный нам образ жизни или спасти наследство, достойное имя, или…

— Или удержать наших матерей от вмешательства в нашу жизнь. — И Реджи салютовал ему своим стаканом.

— Совершенно верно. — Маркус тоже поднял стакан и покачал головой. — Что же мне теперь со всем этим делать, ради всего святого?

Беркли повертел стакан в руках и усмехнулся:

— Мой совет — как следует выпить.

— Благодарю. Я уже думал об этом.

— И еще я считаю… — Реджи набрал в легкие побольше воздуха, — тебе следует жениться на мисс Таунсенд.

— И ты, Брут? — Маркус выгнул бровь.

— Выбора у тебя, кажется, нет. И потом, ты не очень-то много потеряешь. Полагаю, образца женских совершенств, о котором ты говорил раньше, не существует. А если он и существует, ну… — Реджи пожал плечами, — тебе-то что от этого? Скорее всего, ты просто его не узнаешь.

— Что?

— Ты невероятно спокоен, сдержан, собран. Ты никогда близко не подходил к алтарю, никогда не делал глупостей из-за женщины. Ты, старина, никогда не любил, по крайней мере я этого не заметил.

— Ты говоришь, я холоден? — Маркус недоверчиво уставился на друга. — Бесчувствен?

— Вовсе нет. Но ты, вероятно, слишком осмотрителен, чтобы полюбить. Слишком рассудителен. Пожалуй, слишком интеллектуален. Слишком много думаешь. Ум у тебя правит сердцем. У тебя есть четкая идея о том, чего ты хочешь, и ты не согласишься ни на что меньшее, чем это твое совершенство. С другой стороны, я…

— Ты можешь влюбиться с первого взгляда.

— Да, могу.

— И сколько раз твое сердце оказывалось разбитым?

— Слишком много, и говорить не стоит. — Реджи усмехнулся, ничуть не раскаиваясь. — И каждый раз оно того стоило. Ожидание, взлет чувств, а самое лучшее, старина, это неисчислимые возможности. Это все равно что потерять равновесие над пропастью, зная наверняка, что сумеешь полететь.

— Я был близок к такой пропасти. — Маркус не заметил оборонительной нотки в своем голосе. Разумеется, ему не от чего было защищаться.

Реджи фыркнул.

— Но прыгнуть тебе еще придется. Все знают, что несколько лет назад ты один раз подошел к краю. Я четко помню некую прелестную вдовушку.

— Жаль, что ее покойному мужу вздумалось вернуться к жизни. — Маркус прищурился, вспомнив об этой истории. Кто бы мог вообразить, что чуть ли не через полдюжины лет человек, которого считали умершим в Испании, чудесным образом вернется в Англию?

— И еще в прошлом году, — продолжал Реджи. — Кажется, ты более чем увлечен Марианной Шел…

— Реджи, она теперь леди Хемсли, — твердо сказал Маркус. — И мне кажется, ты тоже был более чем увлечен.

Маркус давно уже признался себе, что он почти влюбился в этот очаровательный синий чулок. Ему не повезло, он неудачно выбрал время, потому что девушка уже начала влюбляться в одного из его самых старых друзей — маркиза Хемсли. Маркус оказался в странном положении — он принял участие в необычном, но успешном замысле убедить ее выйти за Хемсли.

Маркус покачал головой.

— Любовь ускользнула от меня, старина, я полагаю, так будет всегда. Ты, пожалуй, прав: я слишком осторожен для таких чувств. Может быть, я научился этому, глядя на тебя. В самом деле, ты вполне мог научить меня, что любви нужно избегать любой ценой.

— Тем не менее мы составляем интересную пару. Один колеблется отдать свои чувства вообще, а другой бросает на волю случая осторожность. Неудачно. — Реджи засмеялся, потом стал серьезным. — Если ты действительно веришь, что любви нужно избегать, почему бы тебе не жениться на этой девчонке Таунсенд?

— А если она безобразна?

— Для тебя это имеет значение?

— Но если она — сварливая мегера?

— Именно поэтому мужчины заводят любовниц. — Реджи пожал плечами. — Бывают и худшие причины для вступления в брак, чем пожелания твоего отца и сохранение состояния.

— Наверное, я могу придумать только одну.

— Вот как?

— Ес ли судить строго по твоему примеру, конечно, самой сложной, самой опасной и поэтому, вероятно, самой худшей причиной может быть, — Маркус усмехнулся, — только любовь.

Глава 3

Во всем, что имеет отношение к мужчинам, кроме денег, качество всегда предпочтительнее, чем количество.

Колетт де Шабо

— Лорд Пеннингтон?

Маркус вскочил, едва не разинув рот при виде ангельского видения в розовых и белых тонах, которое вплыло в аляповатую гостиную.

Уайтинг направил его в этот особняк, уверив, что мисс Таунсенд остановилась здесь, в доме своей бывшей учительницы. И, судя по расположению дома в модной части Лондона, дамы с большими личными средствами. Но дама, которая шла к нему, не походила на учительниц, какими он представлял их себе.

Он шагнул к ней:

— Мисс Таунсенд?

Очаровательное белокурое создание рассмеялось. Казалось, зазвенели хрупкие стеклянные колокольчики. Восхитительно женственно.

Она протянула руку, как дар, наклонила голову и стала смотреть на него так, что даже у самого твердокаменного мужчины ослабели бы колени. Он поднес ее ручку к губам.

— Нет, милорд, я не ваша мисс Таунсенд. — Легкий французский акцент сопровождал ее слова, как ласка.

— Жаль, — пробормотал он в ее шелковистую кожу.

Она опять рассмеялась, и этот звук отдался в нем дрожью. Он выпрямился и попытался собраться с мыслями. Теперь он увидел, что она старше мисс Таунсенд, вероятно, его сверстница. Но это не имело никакого значения.

— Прошу прощения. Тогда, значит, вы мадам Френо.

— Нет, милорд, но это уже значительно ближе. — В дверях раздался веселый голос, и в комнату вошла вторая дама, тоже белокурая и привлекательная, но не обладавшая изысканно-чувственной внешностью первой. — Мадам Френо — это я.

Она подошла к нему и протянула руку. Он покорно прикоснулся к ней губами.

— Мадам.

— Это мадам де Шабо, сестра моего покойного мужа. — Ироничная улыбка изогнула уголок рта мадам Френо. — Я вижу, вы уже познакомились.

— Действительно, — сказала мадам де Шабо так тихо, словно ее с Маркусом связывала некая интимная тайна.

— Действительно, — повторил Маркус, не в состоянии оторвать от нее глаз. — Теперь я вижу, что вы никак не можете быть учительницей.

Она рассмеялась:

— Вы ошибаетесь, милорд. Я обучила очень многих очень многому.

Было ли в ее словах предложение или ему просто этого хотелось? Он смотрел на нее со смесью легкого удивления и явного восхищения.

— Учительница я, — твердо сказала мадам Френо, и Маркус тут же понял, насколько невежливыми могли показаться его слова.

— Прошу прощения, мадам, — сказал он, смущенный своей неловкостью.

Такое поведение обычно было ему несвойственно. Да он никогда в жизни не смущался. Очевидно, сведения о состоянии отца вкупе с собственным нежеланием делать необходимое, да к тому же еще неожиданное появление соблазнительной конфетки в розовом и белом сбили его с толку, чего никогда раньше не случалось. Никогда.

— Я не хотел сказать…

Мадам жестом остановила его:

— Милорд, не нужно никаких объяснений. Я все понимаю. И не сомневаюсь, что вы думали, что я старая и страшная. Призрак бывших учительниц обычно бывает таким. — Она весело улыбнулась. — И конечно, вы не могли ожидать появления моей невестки.

— Но все равно, — он отбросил все мысли об искусительницах с иностранным акцентом и взял себя в руки, — я был крайне невежлив и прошу у вас прощения.

— Он очарователен, — сказала в сторону мадам де Шабо, обращаясь ко второй даме, но взгляд ее задержался на Маркусе, словно она определяла его достоинства и недостатки.

— Посмотрим, Колетт. — Голос мадам Френо звучал задумчиво. — Дома ли мисс Таунсенд? — Маркус послал записку с просьбой о встрече, но ему не терпелось получить ответ. Теперь, решив, что у него нет выбора, кроме женитьбы на сей девице, он хотел все уладить как можно быстрее.

— Хотя она вас и не ждала, — в голосе мадам прозвучала укоризненная нотка, и он тут же поверил, что эта красивая женщина действительно когда-то была учительницей, — я уверена, что она сию минуту сойдет вниз. Вы нас извините?

— Разумеется.

— Пойдем, Колетт, — сказала мадам, — посмотрим, что задержало мисс Таунсенд.

Колетт бросила на него еще один укоризненный взгляд, и Маркус не раздумывая выпрямился и поднял подбородок чуть выше. Она кивнула с явным удовлетворением.

— В конце концов, он может оказаться вполне подходящим для нашей Гвендолин.

— Тише, Колетт, — твердо сказала мадам. — Это полностью зависит от нее.

Колетт небрежно пожала точеным плечиком. Минута — и он снова остался один в этой чересчур женственной гостиной.

Зависит от нее?

Маркусу никогда не приходило в голову, что мисс Таунсенд может так же не хотеть вступать в этот брак, как и он. Это ведь нелепо. Девушка служила в гувернантках, в конце концов. Она запрыгает от радости, получив возможность выйти замуж.

И если отставить ложную скромность, его всегда считали лакомым кусочком. Происхождение безукоризненное. Состояние, во всяком случае в данный момент, более чем приличное. Репутация не хуже, чем у многих его друзей, и значительно лучше, чем у большинства. Он остроумный собеседник и насмешливый наблюдатель жизни, и вряд ли было такое светское событие, где его появление не было бы желанно. К тому же внешность его считалась весьма привлекательной. Пусть он и не Адонис, но многие находят его красивым.

Только самые причудливые обстоятельства могли привести его к этому моменту, когда он намеревался сделать предложение девушке, которую никогда не видел, какой-то гувернантке, Господи помилуй. Несмотря на нелегкую юность матери и ее уверения насчет формирования характера, меньше всего Маркусу хотелось получить жену, работавшую по найму практически прислугой. Он не был настроен столь демократично.

Да, он женится на этой девице и сохранит свое состояние. Она подарит ему наследника, и еще одного — для солидности положения. А после, почему бы ей не жить своей жизнью и не заниматься тем, что ей интересно? Лично он поступит именно так.

Их брак будет не многим отличаться от делового контракта, договора, который выгоден обоим. Богатство Маркуса останется в его руках. Он будет выдавать мисс Таунсенд такое содержание, какое приличествует графине Пеннингтон, а, судя по словам Уайтинга, она будет получать значительный доход от приданого, оставленного отцом, на свои личные нужды. Она не будет ни в чем нуждаться.

Таковы были его условия, и он не сомневался, что любая девушка в здравом уме согласится на них. Он надеялся найти в браке не это и хотел совсем другого, но ведь у него была возможность подыскать девушку, которая воплощала бы его мечты и желания, но ничего не вышло. Теперь выбора больше не было.

Зависит от нее?

Он недоверчиво усмехнулся. Разумеется, это вовсе не от нее зависит. Этот брак, а также все связанное с ним зависит от него. С какой стати ей отказываться?

Ведь он, черт побери, граф Пеннингтон, а она гувернантка, которая едва сводит концы с концами. Какая женщина в ее положении откажется от него и от всего, что он предлагает!

Он услышал голоса в прихожей и повернулся к двери, изобразив на лице любезную улыбку и собравшись с духом увидеть ту, которая сейчас появится. Если она и впрямь окажется рослой, крепкой, с неподатливым характером, он это вынесет. У него есть обязанности перед арендаторами и теми, чья жизнь зависит от него, как и от всей его семьи. Даже перед его предками, которые вручив ли ему свои земли, наследство и доброе имя.

Он задумчиво вздохнул. Нет, потерять состояние не выход. Он обязан поступить так, как будет лучше для всех, отбросив личные претензии. Нельзя сказать, что в эту минуту он чувствовал себя особенно благородным. Просто таков его долг, и он будет жить, выполняя обязательства, возложенные на него традициями и рождением. Как бы ужасно это — то есть она — ни оказалось.

Дверь отворилась, и в комнату вошла будущая леди Пеннингтон.

В голове у Маркуса загудело.

На ней было немодное платье, плохо сидящее, блеклого серого цвета, но оно не скрывало стройной, точеной фигуры. Волосы темно-рыжие, цвета благородного красного дерева, связанные в неаккуратный узел, словно они отчаянно старались вырваться на свободу. Макушкой она доставала ему до подбородка.

Глаза их встретились.

Ее лицо вспыхнуло, синие глаза расширились — она узнала его, и в них отразилось то же удивление, что и в его глазах.

Он некоторое время смотрел на нее, охваченный чувством, которое было слишком легкомысленным для человека с его хваленой искушенностью. То была странная смесь изумления, иронии, облегчения и… благодарности.

И чувство это было таким сильным, что он не мог его побороть.

И он не смог остановить расползавшуюся по его лицу улыбку воистину глупых размеров.

— Господи, да это вы! — Гвен смотрела на него, не веря собственным глазам. Так это лорд Пеннингтон? Надменный, язвительный и отчасти даже красивый человек, с которым она столкнулась на лестнице, и был лордом Пеннингтоном? Ее лордом Пеннингтоном?

Но конечно, от этого ее намерения ничуть не изменились.

Сейчас он казался скорее безумным, чем привлекательным.

— Почему вы так смотрите на меня? — осторожно спросила она, думая, не поздно ли будет отступить в коридор. — И почему так странно усмехаетесь?

— Потому что я утратил разум от облегчения. — Он подошел к ней, взял за руку и поднес к губам. При этом не сводил с нее глаз. Это крайне тревожило Гвен. — Я искренне рад наконец встретиться с вами, мисс Таунсенд.

— Вот как? — Она высвободила руку. — Почему?

— Почему? — Он поднял бровь. — Мне кажется, это само собой разумеется.

Она покачала головой:

— Очевидно, нет.

— Простите. — Граф наморщил лоб. — Я полагал, что мистер Уайтинг сообщил вам о том, что нас связывает.

— Он сказал мне о соглашении наших отцов, — медленно проговорила она.

— Превосходно.

Он кивнул, и на лице его снова появилась усмешка. Если бы его темные волосы были немного взъерошены, а не ровно приглажены, он больше походил бы на озорного мальчишку, чем на тридцатилетнего мужчину.

Гвен подумала, что при иных обстоятельствах это было бы очень мило. Но не теперь.

— Значит, мы можем немедленно приступить к выполнению договора.Я достану особое разрешение, и в конце недели мы сможем обвенчаться.

От потрясения она лишилась дара речи. Этот человек и на самом деле оказался таким надменным, каким показался ей при первой встрече, и гораздо более властным, чем она ожидала. Но у нее не было никакого желания выходить замуж. И даже если она была бы заинтересована в браке, она предпочла бы, чтобы ее просили об этом, а не приказывали.

— Мисс Таунсенд!

— Сожалею, милорд, но вы поставили меня в затруднительное положение. — Она устремила на него твердый взгляд — один из тех, которыми усмиряла расшалившихся детей, хотя он не очень-то действовал. — Я не поняла из ваших слов, делаете ли вы мне предложение?

— Предложение? — От смущения он покраснел, потом лицо его прояснилось — Ну ясное дело. Как же я забыл? Вы, конечно же, ожидали этого, как и всякая женщина в любых обстоятельствах. Я просто полагал… Это, вероятно, не имеет значения, но я прошу прощения. Разрешите мне начать заново.

Он взял ее за руки, вид у него был слегка смущенный.

— Полагаю, я не подумал об этом потому, что я, ну, скажем, не очень-то сведущ в таких вещах. Я никогда еще не попадал в такое положение. Я впервые делаю такое предложение.

— Приятно слышать, что вы не делаете предложения каждой незнакомой девушке, с которой сталкиваетесь на лестнице.

— Да, не делаю. — Глаза его весело блеснули. — Дорогая мисс Таунсенд. — Он откашлялся и встретился с ней взглядом. — Окажите мне честь и будьте моей женой.

Его глаза были самого темного оттенка зеленого цвета, прохладные и зовущие, точно глубина бездонного пруда в саду, и на миг Гвен ничего так не захотелось, как погрузиться в то, что обещают эти глаза. Ничего — только бы всегда смотреть в эти глаза. Какая-то странная дрожь появилась у нее в груди, такая же тревожная, как и прикосновение его горячих пальцев.

— Благодарю вас. — Она глубоко вздохнула и высвободила руку. — К сожалению, я должна отказаться.

— Отказаться? — Он непонимающе смотрел на нее, словно она говорила на иностранном языке. — Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, — она чинно сложила руки, — если я не ошибаюсь относительно значения этого слова, я хочу сказать нет.

— Нет?

— Нет. — Она обезоруживающе улыбнулась. — Но я ценю ваше предложение.

— Вы, мисс Таунсенд, можете сколько угодно ценить его, но, вероятно, вы не совсем меня поняли.

Он прищурился, и по спине у нее пробежала дрожь от предчувствия чего-то дурного. Лицо у него стало серьезным, он возвышался над ней и казался теперь довольно опасным и — как ни странно — более привлекательным.

— Я не предлагаю вам незаконный договор, равно как и временную связь. Я предлагаю вам мое имя, титул, состояние и собственность. То есть я предлагаю вам будущее.

— Почему? — спросила она.

— Из-за договора, заключенного нашими отцами, вот почему. Они поставили свои условия, и условия эти нужно выполнить. Мой отец дал слово, и у меня нет другого выбора, кроме как отнестись к нему с уважением и покориться.

— Как это лестно.

— Очевидно, я неточно выразился. Кажется, я сегодня то и дело выражаюсь неточно. — Он вздохнул. — Я хочу покориться. Очень хочу.

— Неужели? Вы хотите жениться на девушке, которую не знаете? Как странно.

Он оставил эти слова без ответа.

— Тем не менее…

— Ваше чувство чести впечатляет, милорд. Но каковы бы ни были ваши чувства, я не считаю себя обязанной покоряться соглашению, сделанному без моего согласия. Однако приветствую ваше желание так поступить. — Она улыбнулась, словно отпуская его. — А теперь вы можете считать, что ваш долг перед нашими отцами выполнен, и можете спокойно возвращаться к вашей жизни. Всего хорошего.

Гвен кивнула и направилась к двери, чувствуя разом облегчение и некоторое разочарование. Нет, конечно, ей вовсе не хочется выходить за него. Она ведь никогда не встречала этого человека. Но все же, если не считать предложения Альберта, сделанного для очистки совести, она никогда еще не получала предложения вступить в брак и вряд ли получит. И потом, несмотря на надменность, манеры и внешность графа оказались куда более приятными, чем она ожидала. От человека, который сам не в состоянии найти себе жену, она ожидала совсем другого.

Она подошла к двери и обернулась. Он все еще стоял на том же месте.

— Милорд, — она жестом указала на открытую дверь, — полагаю, наш разговор закончен.

— Напротив, мисс Таунсенд, наш разговор только-только начался, — кротко проговорил он.

— Не вижу, о чем еще нам говорить. Вы задали мне вопрос. Я ответила. Стало быть, — она снова повторила свой жест более подчеркнуто, — всего хорошего.

— Несколько минут назад я думал, что этот день действительно оказался хорошим. Теперь вижу, что ошибся.

Он прошел мимо нее к двери и плотно закрыл.

— Что это вы делаете? — Гвен выпрямилась и посмотрела на него, твердо решив не сходить с места, пусть даже она оказалась слишком близко от этого человека. — Немедленно откройте дверь. Совершенно неприлично, чтобы мы…

— Странно слышать такое возражение от девушки, которая одна ходит по Лондону.

— Разумеется, я не… — Она замолчала. — Если вы говорите о нашей встрече на лестнице, то внизу меня ждал экипаж. А значит, я не хожу одна.

— Когда мы столкнулись, с вами никого не было. — Эти колкие слова противоречили его небрежной манере говорить. С преувеличенным любопытством он принялся рассматривать женственную гостиную мадам. — Сколько бы там карет вас ни поджидало, ваше поведение было неприличным. Даже скандальным.

— Я бы не назвала его скандальным. Я привыкла ходить одна.

— Вероятно, в Америке такое отсутствие приличий допускается, — холодно возразил он. — Но здесь — нет.

Ей захотелось огрызнуться.

— Мне кажется, это не имеет значения. Здесь меня никто не знает. Мой отец редко бывал в обществе и умер, когда я еще не начала выезжать. Я довольно долго прожила за пределами Англии, и в Лондоне о моем существовании известно лишь горстке людей. У меня нет ни семьи, ни положения в обществе, которые могли бы защитить меня.

— Но ведь скоро у вас все это будет, В качестве графини Пеннингтон у вас будут бесконечные светские обязанности, на вас ляжет определенная ответственность, и поэтому каждое ваше движение будут замечать и обсуждать. — Он взял в руку статуэтку противного мопса и стал ее рассматривать. — Вначале, разумеется, будет много любопытства по вашему адресу именно по той причине, о которой вы упомянули, — несмотря на ваше происхождение, вас действительно никто не знает. И друзья, и враги будут настороженно искать хотя бы намек на неприличие, хоть каплю неприличного поведения.

Некоторое время она смотрела на него, потом невольно рассмеялась.

— К вашему сведению, мое поведение всегда безупречно. И этим я горжусь. Однако если вы пытаетесь продолжить ваше ухаживание, это не лучший способ. И вряд это стоит таких усилий, поскольку у меня нет ни малейшего желания занять какое-то положение или…

— А семья? Неужели вам не хочется обзавестись своей семьей? Мужем и детьми?

Она тут же вспомнила о сестре, которую никогда не знача, и племянницах. Она еще не решила, как ей с ними поступить, если вообще как-то поступить, а что же до детей вообще…

— Я не слишком обожаю детей, и они тоже не любят меня.

— Ну, нам не понадобится целая куча, — сказал он с лучезарным видом. — Двух будет достаточно, естественно, мужского пола.

— Естественно. — Именно этого и следовало ожидать, в этом он ничем не отличался от любого мужчины с титулом. — И можно не сомневаться, они будут такими же упрямыми, как их отец. — Она скрестила руки на груди и окинула его изучающим взглядом. — Я отклонила ваше столь лестное предложение. Предложение, которое сняло бы с вас всякую ответственность в дальнейшем, как признает даже самый стойкий защитник тайных принципов чести. И все же вы настаиваете на уверенности, что наш брак возможен.

— Не просто возможен, — он сверкнул ослепительной улыбкой, — неизбежен.

— Не существует ничего неизбежного, милорд, кроме восхода и заката солнца, смены времен года и прочих природных явлений.

— А почему вы думаете, что наш союз не так же неизбежен, как природные явления? Что мы не так же обречены прожить жизнь вместе, как обречены звезды освещать ночное небо? Или как день обречен сменять ночь? — Его слова звучали так небрежно, словно он говорил о чем-то незначительном, но в глазах был интригующий блеск.

— Я вряд ли назову судьбой сговор между нашими отцами, имеющий целью продолжение нашего — в особенности вашего — рода. — Но все же мысль о том, что они предназначены друг другу, показалась ей удивительно приятной. Приятной и совершенно надуманной.

— Вот как? По вашему мнению, уже одно то, что вы буквально упали в мои объятия, когда мы с вами еще не узнали об этом соглашении, не говорит о предназначенности?

— Ах, вот это хорошо, милорд. — Она похлопала в ладоши с вежливым сарказмом. — Превосходная стратегия. Принимать то, что по сути не более лично, чем деловое соглашение двух заблуждающихся отцов, и превращать это во что-то таинственное и романтическое. Как это вы выразились? Ах да. — Она прижала руку ко лбу и заговорила с театральными интонациями: — Моя дорогая мисс Таунсенд, мы обречены жить вместе. Наша судьба предначертана звездами. Это совершенно неизбежно. — Она выпрямилась. — Право, недурно проделано.

— Благодарю, — скромно сказал он. — Мне тоже кажется, неплохо.

— Тем не менее, должна заметить, что я вовсе не падала в ваши объятия. Вы налетели на меня и чуть не сбили с ног.

— Сбил вас с ног? — Он поднял бровь с понимающим видом. — И это, по-вашему, не судьба?

— Просто вы не видели, куда идете. Это не более чем простое совпадение, что мы с вами оба выбрали один и тот же день и час для посещения мистера Уайтинга…

— Говорят, случайных совпадений не бывает.

— …и случайно наши дороги пересеклись.

— Не бывает ничего случайного.

— Это полная чепуха, и вы это знаете. — Она покачала головой. — Честно говоря, милорд, я не понимаю, почему вы настаиваете…

— Почему вы не хотите выйти за меня? — неожиданно спросил он.

— Это, конечно, само собой разумеется.

— Не для меня.

— Тогда к списку ваших недостатков следует добавить не только упрямство, но и туповатость. Прекрасно. — Она вздохнула с мученическим видом и принялась перечислять причины, загибая пальцы: — Первое — я вас не знаю. Второе — я не согласна, чтобы мое будущее определяли мужчины, особенно те мужчины, которые давно лежат в могилах. А третье — у меня нет никакого желания выходить замуж.

— Вообще? — Он выгнул бровь. — Или только за меня?

— И то, и другое. — Она собралась с духом. Мистер Уайтинг явно не желал понимать того, что она хочет оставаться незамужней. Она не сомневалась, что Пеннингтон разделяет мнение стряпчего. — Если женщину не интересуют дети…

— Вас не интересуют дети?

Она заколебалась, и он воспользовался этим.

— Так! — Он самодовольно улыбнулся, и она добавила к списку «приводит в бешенство». — Все женщины хотят иметь детей. Это свойство их натуры.

— Возможно. — Гвен хотелось уступить именно в этом пункте, поскольку она часто задавалась вопросом — не вызвана ли ее неприязнь к детям скорее теми детьми, которых она воспитывала, чем отсутствием в ней материнского инстинкта. Но желания произвести на свет дитя еще не возникало у нее, и она сомневалась, что оно когда-нибудь возникнет. — Оставим детей. Я не считаю, что замужество — желаемое состояние для женщины.

— Да почему же? — Голос его звучал возмущенно, словно ее неприязнь к замужеству была личным оскорблением для него.

Она начала терять терпение.

— Вряд ли я должна объяснять вам причины.

— В качестве претендента на вашу руку я, кажется, имею право знать, — надменно проговорил он.

— Мои претензии к вам в настоящий момент не имеют ничего общего с браком, но они неизменны. — Она старалась говорить твердо, но его настойчивость была такой же забавной, как и раздражающей. Она никогда еще не участвовала в умственных состязаниях с мужчиной, и это сильно подстегивало ее. — Лорд Пеннингтон, единственное настоящее преимущество для женщины в браке — это деньги. Мне незачем вступать в брак, потому что у меня есть скромный доход, не сравнимый с вашим, как я полагаю, но достаточный для меня.

Он окинул взглядом ее платье.

— Судя по всему, необычайно скромный. Теперь ей уже стало совсем не забавно.

— Я только что узнала о моем финансовом положении, и у меня еще не было возможности воспользоваться собственными средствами и купить себе приличный гардероб.

— И это тоже хорошо.

— Тоже? — Она внимательно посмотрела на него. — Что вы хотите этим сказать?

— Ну, я просто имел в виду, что… — Он замолчал, явно подыскивая, что сказать. Вид у него был крайне смущенный, и сочувствия он у нее не вызывал ни малейшего.

— Да? — поторопила она.

— Ну, мисс Таунсенд, вы ведь прекрасно понимаете, что я имел в виду. — Он снова окинул ее взглядом. Взглядом слишком интимным, задумчивым и оценивающим. На мгновение ее охватило весьма тревожное ощущение, что он видит ее всю как есть сквозь платье. — Я приготовился увидеть особу, ничуть не привлекательную. Особу, внешне мало выносимую. Вы оказались самым приятным сюрпризом. Мне очень нравятся рыжие волосы.

Она вспыхнула, сама этого не замечая.

— Как это ни лестно, милорд, но это совершенно неуместно в данный момент. Итак, мы говорили о том, почему женщины выходят…

— А как же любовь, мисс Таунсенд? — Голос его звучал мягко, но глаза смотрели напряженно. — Привязанность? То чувство, которое заставляет поэтов водить пером по бумаге? Вы, конечно, верите, что существуют женщины, которые выходят замуж по причинам, куда более возвышенным, чем деньги?

— Разумеется. — Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. — Просто я считаю, что любовь, привязанность и чувства — это смешные причины, чтобы связать себя с человеком до конца дней своих. Брак — это клетка, а любовь — просто-напросто способ заманить человека в ловушку.

— Вот как? — Он внимательно смотрел на нее. — Значит, вы много раздумывали над этим?

— Вполне достаточно. — Она пожала плечами. Ей давно уже пришло в голову, что женщин губит не просто замужество, но любовь. Любовь, которая заставляет следовать за мужчиной на край света, или разрушать свое здоровье при попытках произвести на свет сына, или не обращать внимания на измены супруга, который клялся любить вечно, и на боль, которую вызывают эти измены. — Достаточно, чтобы не хотеть этого.

— Тогда все замечательно. — Он усмехнулся. — Вы меня не любите. Я вас не люблю. О, вероятно, я буд испытывать определенное вожделение к своей молодой жене. К вам. На самом деле даже уже сейчас…

— Прекратите немедленно! — Ей невольно захотелось рассмеяться. Он был забавен. — Вы неисправимы. Вы никогда не воспринимаете отказ серьезно?

— Никогда. — И он приблизился к ней.

— Что это вы делаете? — Она попятилась.

Он остановился перед ней, совсем рядом. Его взгляд скользнул от ее глаз к ее губам, потом снова к глазам, и она могла бы поклясться, что он физически коснулся ее.

— Поскольку вас в браке не интересуют ни деньги, ни любовь, мне нужно, наверное, продемонстрировать вам преимущества вожделения в браке.

— Вы, разумеется, не собираетесь… — Она с трудом сглотнула. — Поцеловать меня?

— Нет, разумеется, нет, — тихо ответил он. И снова его взгляд задержался на ее губах. — Мне даже и в голову не приходило такое.

— Вы лжете.

— Ни в коем случае, — пробормотал он, но она готова была бы поставить на кон все свое состояние, что ему это приходило в голову. — Дорогая мисс Таунсенд, когда я вознамерюсь вас поцеловать, у вас не возникнет никаких сомнений в этом.

— У меня и нет никаких сомнений. — Ей казалось, что это невозможно, но его глаза оказались еще более глубокого зеленого цвета, чем она думала.

— Вас раньше целовали?

— Против моей воли.

— Вот как?

— Время от времени меня принуждали к этому мужчины, чье внимание я привлекла, — сказала она, не подумав.

На лице его выразилась озабоченность, и внезапно пыл, охвативший ее, угас.

— Это вас беспокоит? — спросила она немного резче, чем ей хотелось.

— Меня беспокоит, что любой господин может навязать свое внимание женщине, которая того не желает. Надеюсь, они не причинили вам никакого вреда. — Голос его звучал искренне, и она поняла, что он довольно мил, в конце концов. И все равно, он не жених ей и никогда им не будет.

— Ничуть. Я научилась вести себя в таких обстоятельствах. — Она уперлась рукой в его грудь и с силой оттолкнула.

Он усмехнулся и отошел.

— Не сомневаюсь, что было еще и нечто большее?

— Конечно. — Гвен отошла на безопасное расстояние, Как это он не понял, насколько близко она оказалась от того, чтобы позволить ему поцеловать себя и, что еще хуже, ответить на поцелуй. Раньше ее никогда не охватывал такой порыв, и теперь она пришла в замешательство.

У камина она повернулась к Маркусу спиной.

— Тем не менее, в данный момент это совершенно необязательно. Вы поразили меня своим пониманием, что, когда леди говорит «нет», она именно это и имеет в виду. Вы были бы удивлены, сколько мужчин, считающих себя порядочными, оставляют всякие сомнения по отношению к женщинам, которых они нанимают.

— Мужчины — отвратительные животные, — твердо проговорил он.

Она не обратила внимания на насмешливое выражение в его глазах.

— Совершенно верно.

— Тем не менее, есть среди нас и исключения, есть такие, кто никогда не станет навязывать свое внимание не желающей того женщине.

— Это хорошо.

— К тому же есть среди нас и такие, которые еще не встречали не желающих этого женщин.

Она презрительно усмехнулась:

— Милорд, неужели вы никогда не встречали женщины, которая не испытывала особого желания поцеловать вас?

— Никогда. — Он небрежно пожал плечами.

— Вы действительно так надменны, каким показались мне при первой встрече.

— И надеюсь, так же очарователен. — И он залихватски выгнул брови, так что она едва удержалась от смеха. — И все-таки в одном вы ошибаетесь, мисс Таунсенд. — Он сложил руки на груди. — Вы весь день твердите «нет» по поводу нашего брака, а я не могу и не хочу с этим согласиться.

— Почему же? — Она огорченно вздохнула. — Вы вызываете раздражение, как все дети, с которыми я имела дело, и вас так же трудно понять.

Она повернулась и подошла к окну, пытаясь разобраться в потоке противоречивых впечатлений, которые производил на нее этот человек.

— Я же дала вам возможность совершенно изящно выбраться из этого положения. Никто не сможет упрекнуть вас в том, что вы пренебрегли пожеланиями вашего отца. Видит Бог, вы пытались. И пытались очаровательно, должна добавить. И судя по всему, вы ничего не приобретете, кроме чести и моего приданого, хотя нечего и говорить о такой малости для человека с вашими средствами.

Он откашлялся.

— Мисс Таунсенд, есть кое-что…

Она жестом призвала его к молчанию.

— Я, с другой стороны, приобрету большие преимущества от этого брака. Я стану обладательницей неплохого личного состояния, не говоря уже о том, что разделю ваши средства. — Тут странная мысль мелькнула у нее в голове, и она повернулась к нему. — Ваше состояние солидно, не так ли?

— Это так, — осторожно ответил он. — На данный момент.

— На данный момент? — Внезапно ей открылась правда. — Господи, да у вас нет ни гроша, да? Вам необходим этот брак. Мое приданое и мой жалкий личный доход.

— Только что это был неплохой личный доход.

— Только что это не имело значения.

— Тем не менее, я не разорен. — Он вышел из себя и не желал смотреть ей в глаза. И негромко добавил: — Пока что.

— Пока что? — Она некоторое время смотрела на него. Правда была очевидна, и она сокрушалась, что не поняла ее раньше. Она сказала, тщательно выбирая слова: — Если мы поженимся, я должна унаследовать некое состояние. А сколько получите вы?

Его лицо подтвердило ее догадку. Такое же выражение появлялось на лицах ее подопечных, когда она заставала их за какими-то запретными занятиями.

— Я бы не стал ставить вопрос так резко…

— Сколько, милорд?

— На самом деле я не получу ничего, кроме жены, конечно. А выгоды от этого еще нужно определить. Я просто не потеряю то, что имею. — Он покорно вздохнул. — А если мы не поженимся, я потеряю все мое состояние.

— Понятно, — медленно проговорила она. Теперь его твердая решимость жениться на ней обрела смысл.

— Мисс Таунсенд, — он направился к ней, — это не мой выбор. Я бы скорее предпочел жить в бедности до конца дней своих, чем заставлять кого-то из. нас насильно вступить в брак не по душе.

— Сомневаюсь. — Гвен недоверчиво усмехнулась, — Я жила в бедности, и в этом нет ничего хорошего.

Он словно не слышал ее слов.

— Хотя сам я убежден, что нас свела судьба…

— Ну да, да, судьба. Рок. Начертанный на звездах и все такое. — Она закатила глаза к потолку и опустилась на диван. — Давайте дальше.

— Вы должны знать, что мои побуждения не совсем эгоистичны. Не только на меня все это повлияет. От меня зависит множество людей. — Он пригладил волосы, и она поняла, что угадала. С взъерошенными волосами он действительно походил на мальчишку. — Арендаторы нашего поместья, небольшая армия прислуги, моя мать, которая потеряет все свое состояние, если мы не поженимся. Сам городок Пеннингтон зависит от моего покровительства, как зависел он от покровительства моего отца, а еще раньше отца моего отца. Кроме того, я щедро делился своим богатством. Я широко занимался благотворительностью. — Он замолчал и сердито посмотрел на нее. — Вы можете себе представить, сколько сирот за эти годы были названы в мою честь?

— Для сироты имя Пеннингтон кажется труднопроизносимым, — пробормотала Гвен.

— Не говорите вздора. Разумеется, им давали имя Маркус. — Он покачал головой. — Не могу себе представить, чтобы сироту назвали Пеннингтоном.

— Маркус. — В ее устах это имя прозвучало очень мило.

— Я понимаю, что это мои заботы, а не ваши. — Он критически посмотрел на нее. — Хотя жена и должна разделять заботы мужа.

— Возможно, но я не собираюсь становиться вашей женой.

И опять он продолжал, словно не слышал ее слов:

— Знаю, я сам во всем виноват. Мне давно уже следовало найти себе жену. Но дело в том, что это не так просто, как кажется.

— Даже для такого очаровательного человека, как вы?

— Да, даже. — Он ходил взад-вперед, не останавливаясь. — Ах, вы, конечно, подумаете, что выбрать себе жену не составляет никакого труда, поскольку каждый сезон в Лондон пригоняют сотни юных девиц, как свежих лошадей в Таттерсоллз. Все знают, что в основном они из уважаемых семей или с недурным приданым. Нельзя не признать, что часто они бывают привлекательны, а некоторые даже проявляют зачатки умственных способностей. Но я не думаю, что жену можно выбирать, как новую кобылу, всего лишь посмотрев, какие у нее зубы, осанка и родословная. А вы как думаете, мисс Таунсенд?

— Конечно, нельзя. — Этот человек положительно гипнотизировал ее своим пылом, и она не могла оторвать от него взгляда.

— Конечно. Это бессмысленно. Но именно этого от нас и ждут. Плохо ли, хорошо ли, я так не поступил. Я не сделал выбора из того, что предлагалось в каждом сезоне, хотя, конечно, мог. Я говорил вам, что меня считают лакомым кусочком?

— Кажется, да.

— Ладно. Вы должны знать, что получаете.

Она открыла рот, чтобы возразить, но тут же его закрыла. Он все равно не обратит сейчас внимания на ее слова. Он явно напоминал теперь валун, который катится вниз, набирая скорость.

— Честно говоря, эта идея ярмарки невест мне кажется весьма безвкусной. И знаете почему, мисс Таунсенд?

Она вопросительно посмотрела на него.

— Она слишком… деловитая. Слишком безликая. Вы не согласны?

Она кивнула.

— Черт побери, мисс Таунсенд, я понимаю, что этого нельзя увидеть сразу, но во мне есть некая сентиментальная жилка, хотя я и не показываю этого. Право, мои друзья думают, что я совершенно не склонен к сантиментам, просто потому, что не держу душу нараспашку.

— Вот как?

— Да, так. — Он твердо кивнул и помолчал. Рот его изогнулся в кривой улыбке. — Быть может, если бы я когда-нибудь поговорил с ними так, как теперь говорю с вами, они бы думали обо мне иначе. Но я же ни с кем не говорил о таких вещах раньше, тем более с женщинами. Должно быть, обстоятельства, в которых мы с вами оказались, действуют на меня сильнее, чем я предполагал.

— Очевидно.

— А как вы, мисс Таунсенд? Мы — или, точнее, я, — оказались в этом неприятном положении потому, что оба не вступили в брак. Вы необычайно хороши собой, и…

— Необычайно? — Она считала себя довольно привлекательной, но вовсе не необычайно. Говоря по правде, она считала свою внешность довольно утрированной: цвет волос слишком яркий, грудь и бедра слишком округлы для ее роста. И слова такого человека, как Пеннингтон, о том, что она необычайно хороша собой, были самым приятным из всего, что она когда-либо, слышала.

— Необычайно. — Он твердо кивнул. — Поверить не могу, что до этого вам не представлялась возможность выйти замуж.

— Я была всего лишь гувернанткой, лорд Пеннингтон. Возможности выйти замуж были ограничены. И потом, я ведь уже объяснила…

— Да, да, прошу прощения. Я забыл. Замужество вас не вдохновляет. Но если бы вы сейчас были замужем, я бы сохранил свое состояние. — Лицо его посветлело. — Может быть, еще не поздно? Если вы не хотите выйти за меня, мы могли бы в два счета выдать вас за кого-то еще. Я знаю, что мой друг, лорд Беркли, который был со мной вчера, женился бы на вас сию же минуту. Вы очень ему понравились, и, учитывая, что речь идет о спасении…

— Довольно, милорд. Я не имею никакого желания выходить замуж за кого бы то ни было, не говоря уже об этом вашем друге. И, кроме того, если бы я была склонна вообще к замужеству, я вышла бы за вас, — Она поняла, что напрасно произнесла эти слова, едва они слетели с ее губ.

Не успела она возразить, как он оказался перед ней, встал на одно колено и схватил за руку.

— Дорогая мисс… — как вас зовут?

— Гвендолин.

— Гвендолин. — Он одобрительно кивнул. — Красиво. Гвендолин и Маркус. Вместе звучит великолепно. Видите, я говорил вам, что это судьба.

— Вовсе не судьба. — Она попыталась высвободить руку, но он держал ее крепко.

— Спасите меня, Гвендолин. — Голос его был таким же напряженным, как и взгляд. — Спасите людей, которые зависят от меня.

Она некоторое время смотрела на него. Как просто было бы покориться и согласиться выйти за него замуж. И наверное, так же просто привязаться к нему. Пожалуй, даже полюбить. Слишком просто. Но любовь не доведет до добра. Гвен не повторит судьбу своей матери, и сестры, и всех женщин, которые до нее отдали свои сердца мужчинам только для того, чтобы их сердца были разбиты, а жизни рано оборвались.

Да, кроме всех прочих причин, по которым было бы нелепо выходить замуж за этого человека, лучшей причиной, почему ей следует бежать от него как можно дальше, является любовь.

— Мне очень жаль, милорд, — она высвободила руку, — но я не выйду за вас замуж.

— О, мисс Таунсенд, выйдете. Потому что, понимаете ли, я не отстану. — Он встал и смотрел теперь на нее сверху вниз. Это было весьма внушительно. — У меня есть почти целых три месяца, чтобы уговорить вас передумать, и не сомневайтесь, я вас уговорю.

Она тоже встала и сердито посмотрела на него.

— Я не передумаю.

— Я буду у ваших дверей каждый день и каждую ночь. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить вас выйти за меня замуж, и я не прекращу своих стараний до того дня, когда мне исполнится тридцать лет. Сохранение моего состояния слишком важно для слишком многих. Есть только один способ, мисс Таунсенд, на самом деле изгнать меня из вашей жизни, и это, — он улыбнулся с плутовским и весьма непристойным видом, — выйти за меня замуж.

Глава 4

Бывает, что мужчины и то, что они могут дать, являются неизбежным злом, выносить которое можно, только если женщина не ожидает ничего большего, чем ей предлагают.

Гвендолин Таунсенд

Необычайно странно было стоять в большой гостиной Таунсенд-Парка в качестве всего лишь гостьи, хотя Гвендолин никогда и не чувствовала себя ничем большим, чем гостьей, даже когда она жила здесь.

Таунсенд-Парк был домом ее отца, а прежде — ее деда и так далее, на протяжении полудюжины поколений или более. Передача имения по наследству со скрежетом остановилась, когда Гвен родилась девочкой. Ее отослали в школу, как только сочли достаточно взрослой, и учебное заведение мадам Шоссан стало для нее больше домом, чем Таунсенд-Парк.

Здесь она проводила каникулы и несколько недолгих месяцев, когда болел отец, но у нее не сохранилось привязанности к этому месту, которую рождают обычно детские воспоминания о более счастливых временах. Если бы мать не умерла, а сестра не уехала, жизнь Гвен оказалась бы иной. Она вполне могла бы вырасти здесь, а не быть отосланной к незнакомым людям, к мадам Шоссан. Но мадам Шоссан в конце концов стала ей не только учительницей, но другом и семьей.

За пять лет здесь почти ничего не изменилось. По-новому переставили мебель, комнаты казались почему-то немного меньше, дворецкий был незнакомый, но, в общем, все было так, как ей запомнилось.

— Мисс Таунсенд? — Пожилая женщина с суровым лицом и манерами хозяйки поместья, одетая в еще более скучное, чем у Гвен, платье, хотя и значительно лучшего качества, вошла в комнату.

— Да.

— Я — мисс Хиллиард, сестра лорда, — подчеркнула она, — Таунсенда.

— Лорда Таунсенда? — На мгновение перед глазами Гвен возникло отцовское лицо. Она отогнала это видение вместе со странной болью, которую оно вызвало. — Да, конечно, лорда Таунсенда. Моего родственника. Значит, вы…

— Тоже родственница. Разумеется, дальняя. — И женщина засопела, словно эта родственная связь была ей неприятна.

Гвен очень захотелось сказать, что она считает весьма удачным, что родство между ними такое дальнее, но она промолчала и заставила себя вежливо улыбнуться.

— Дома ли мой род… лорд Таунсенд? Мне бы хотелось засвидетельствовать ему свое уважение.

Разумеется, то была ложь. У нее не было никакого желания засвидетельствовать ничего похожего на уважение человеку, который пусть и по закону, но отобрал у нее то, что принадлежало ей по праву рождения. Но все же ей было немного любопытно, что за человек новый лорд Таунсенд. Он, вероятно, очень похож на свою сестру, вплоть до усов.

— Его нет. Он вот уже почти год живет за границей. Но я понимаю, что вы приехали за своими племянницами. — И губы мисс Хиллиард презрительно скривились.

— Я приехала, чтобы повидаться с ними, — медленно сказала Гвен.

Она вовсе не собиралась забирать девочек, но ей не хотелось ничего говорить этой особе с кислой физиономией. Манера мисс Хиллиард напомнила Гвен множество людей, встреченных ею за эти годы, считающих всех ниже своего достоинства по причинам обстоятельств, рождения или богатства.

Честно говоря, Гвен и сама не знала, что вынудило ее проделать двухчасовую поездку из Лондона в Таунсенд-Парк. Возможно, то был намек мистера Уайтинга, что нужды самой Гвен не так важны, как нужды ее племянниц, намек, вызвавший у девушки некие угрызения совести. Или желание избавиться от этих угрызений и всяких семейных обязательств, точно так же как Пеннингтон избавился от всех обязательств перед своим отцом. Или, пожалуй, то было доселе неведомое желание познакомиться с родней. По крайней мере, с теми, кто от нее остался.

— Я никогда не видела племянниц.

— Ну, они бы вам не понравились, так же как и кому бы то ни было. — Неприступный вид мисс Хиллиард стал еще неприступнее. — Они дикарки, все до одной. Совершенно невоспитанны. И к тому же ленивы, упрямы и с дурными манерами. Без сомнения, дурное воспитание. — И леди снова презрительно усмехнулась. — Я бы не взяла их в дом вообще, но брат настаивал. Он, очевидно, был знаком с их отцом и чувствует себя до некоторой степени обязанным. Кроме того, Эдриен является главой семьи и считал это своим долгом, в особенности потому, что никто не знал о вашем местопребывании. К своим обязанностям он относится самым серьезным образом. — Она неодобрительно поджала губы. — Конечно, когда они приехали. он путешествовал.

— Но он не собирается предложить им постоянно жить в Тзунсенд — Парке?

— Не могу сказать, — недовольно ответила леди. — Я бы отнеслась с одобрением, если бы он нашел для них подходящий дом где-нибудь в другом месте, и полагаю, он согласится, когда увидит их. Обычно а таких вещах мы соглашаемся друг с другом.

— Не сомневаюсь, — пробормотала Гвен. Ее представление о лорде Таунсенде как о мужском варианте его сестры, вместе с устрашающе хмурым видом и недовольной складкой на лбу окрепло.

— Однако теперь, когда вы вернулись из ваших… странствий, — мисс Хиллиард снова засопела, — вы, разу…

— Вы нездоровы? — резко оборвала ее Гвен. — Вы простыли? Может быть, простудились?

Родственница удивленно отпрянула.

— Отнюдь нет. Напротив, я чувствую себя, — тут ее глаза прищурились, — хорошо. Благодарю за беспокойство. А теперь, полагаю…

— Мне хотелось бы увидеть племянниц. — Гвен напустила на себя свои лучшие гувернантские манеры. — И немедленно, будьте любезны.

— Разумеется. — Мисс Хиллиард шагнула к шнурку звонка и злобно дернула за него, не сводя при этом глаз с Гвен, словно опасалась, что эта молодая особа украдет что-то ценное, если за ней не присматривать.

В комнате воцарилось тягостное молчание. Голова у Гвен была слишком занята вероятной участью, которая постигла сестриных детей в руках этого отвратительного создания, и она не могла тратить силы на вежливый разговор. Хотя Гвен никогда особенно не любила детей, по крайней мере тех, которых ей поручали, она все же чувствовала какую-то странную ответственность за этих девочек. В конце концов, это единственные родственники, которые у нее есть, если не считать мисс Хиллиард и ее брата.

Но все же здесь о детях хорошо заботятся. Удовлетворяют их потребности и желания. Можно не сомневаться, новый лорд Таунсенд, как ни похож он на свою сестрицу характером, позаботится, чтобы они получили надлежащее образование, и со временем обеспечит их приличным приданым. Скорее всего Таунсенд-Парк — наилучшее место для них.

— Предупреждаю, вы не найдете здесь того, чего ждете, — сказала мисс Хиллиард.

— Я не нуждаюсь в ваших предостережениях. — Гвен твердо встретила взгляд пожилой особы. — Все мои ожидания сводятся к тому, чтобы познакомиться с детьми моей сестры.

— Ну что же, буду весьма рада сбыть с рук этих непослушных детей. Неблагодарных маленьких тварей. Хотя мне и непонятно, как вы, незамужняя, намерены заботиться о них.

— Я вовсе не собираюсь заботиться о них. Вы уже обеспечили их прекрасным домом, и у меня нет…

— Мы вовсе не хотим уезжать с вами, — послышался в дверях голосок, и Гвен обернулась.

На нее сердито смотрели три пары укоризненных глаз. Гвен тоже посмотрела на них, и ее поразило какое-то пугающее ощущение, что она смотрит на самое себя в разные периоды детства.

То были разные ступени развития одной и той же внешности, различающиеся ростом в соответствии с возрастом. Все трое были очень похожи, с волосами разных оттенков рыжего, почти таких же, как у Гвен. Самая рослая была, очевидно, самой старшей, лет четырнадцати. Эти слова произнесла она и, по-видимому, могла бы сказать очень многое и крайне неприятное. Следующая по росту, лет двенадцати, стояла в середине, рядом — младшая, лет десяти. К сожалению, Гвен не помнила их имен. Девочек назвали именами различных христианских добродетелей, но Гвен забыла, какими именно.

Вопреки значению имен в сердитых взглядах, устремленных на нее, нельзя было усмотреть ни намека на хотя бы смутное воспоминание о добродетелях. Некоторое время Гвен сомневалась, не зовут ли их Плезанс (Приятность), Толеранс (Терпение) и Кайнднес (Доброта). Она уже видела и раньше такие детские взгляды.

Они открыто презирали ее.

— А вас никто и не спросит, — непреклонным голосом сообщила мисс Хиллиард, потом повернулась и устремила взгляд на Гвен. — Нужно принять решение касательно их будущего. Но мы обсудим это позже. Теперь же я оставлю вас одну с теми, ради кого вы приехали. — Она бросила на девочек неодобрительный взгляд. — Я уверена, вы получите массу сведений. — Она повернулась и вышла, хлопнув дверью.

Девочки, как по команде, обернулись вслед ушедшей, и Гвен поняла, что они невзлюбили мисс Хиллиард еще больше, чем ее. По крайней мере, это у них общее.

Затем они снова посмотрели на Гвен, и ей стало ясно, что эта общая неприязнь к мисс Хиллиард никак ей не поможет.

— Вы, значит, тетя Гвендолин? — холодно спросила старшая.

Гвен кивнула:

— Да. А ты?

Девочка колебалась, словно не зная, стоит ли сообщать даже такие сведения.

— Это ты можешь ей сказать, — проговорила средняя. — Ее зовут Чарити (Милосердие), а ее вот Хоуп (Надежда). — Она кивнула в сторону младшей сестры. — А меня зовут Пейшенс (Терпение). — Пейшенс вежливо улыбнулась и посмотрела на Гвен с таким видом, словно отпускала ее. Такой вид очень любят напускать на себя девочки старше десяти лет, окидывая взрослых женщин сритическим взглядом. — А знаете, вы немного похожи ш нашу маму.

— Только вот она была хорошенькая, — добавила Хоуп. — чень даже.

Пейшенс задумчиво рассматривала Гвен.

— Эта тоже хорошенькая. Только не очень.

— Или, — глаза Чарити сузились, — я бы сказала, что она очень симпатичная.

Гвен встрепенулась:

— Я необычайно симпатичная. Или хотя бы могу такой быть.

Чарити недоверчиво фыркнула.

— Но в одном вы правы. — Гвен переводила взгляд с эдной сестры на другую. — Вы несправедливы. Мы только что встретились. Вы не дали мне возможности быть симпатичной или еще какой-нибудь.

Хоуп подбоченилась:

— А с какой это стати?

— Правда же, — Пейшенс скрестила руки на груди, — вы пока что этого не заслужили.

— Ерунда. Я не сделала абсолютно ничего такого, чтобы вы отказались от дружбы со мной. — И Гвен мысленно скривилась, услышав собственный голос.

Она говорила с этими девочками, единственными ее родственницами, в такой же собранной, твердой манере, в какой она всегда говорила с детьми, отданными ей на попечение. Говорила властным гувернантским голосом, в котором доброта лишь угадывалась. Гвен прекрасно понимала, что голос ее звучит не твердо, а жестко и скорее холодно, чем собранно. Она сделала еще попытку:

— О чем именно вы говорите?

— Мы говорим о том, где вы были с тех пор, как умерли мама и папа и почему вы не приехали за нами. — В глазах Чарити вспыхнула обида. — Вот о чем.

— Мама говорила, что, если что-то случится с ней или с папой, вы о нас позаботитесь, — сказала Пейшенс.

— Но я только что узнала о вашем существовании, — начала Гвен. — Не могла же я…

Хоуп не обратила внимания на ее слова.

— Сестры должны заботиться друг о друге. Мама всегда это говорила. Так поступают сестры. Так поступают члены семьи.

Вся троица согласно кивнула.

— Мама говорила, что наш дедушка больше не считается членом семьи, потому что он не любил папу, а ее семья — это папа. — Чарити сердито сверкнула глазами, словно в этом была виновата Гвен. — Значит, нечего и ожидать, что он полюбит нас.

— И потом, — Хоуп сверкнула глазами так же сердито, как и старшая сестра, — он умер. Как мама с папой. Только они в раю, а он, наверное, в…

— Этого достаточно, — резко оборвала девочку Гвен в своей лучшей гувернантской манере «без глупостей».

— В аду. — В голосе Чарити прозвучал вызов.

— В аду, — подтвердила Пейшенс.

— В аду, — кивнула Хоуп. — И будет гореть вечно в наказание за все свои грехи.

Сестры сердито-выжидательно смотрели на Гвен. Она и раньше видела такое выражение на лицах своих подопечных. У детей, единственной целью жизни которых было довести их очередную гувернантку до полного и абсолютного бешенства.

С этими детьми она явно не могла обращаться так, как обращалась с теми, даже если большую часть времени не они находились под ее опекой, а она была отдана им на растерзание.

— Знаете, вы к дедушке тоже несправедливы, — медленно проговорила Гвен, сознавая ироничность ситуации — она защищает своего отца! — Он был неплохим человеком. Но он не одобрил выбор вашей мамы, а она отказалась покориться.

— Все равно мы его не любим. — Голос Чарити звучал холодно. — И вас мы не любим.

Страшное и знакомое ощущение беспомощности охватило Гвен. Есть ли что-нибудь на земле более устрашающее, чем сердитые и непослушные дети? Она сама была почти ребенком, когда убежала из дома и впервые устроилась на место. Тогда она понятия не имела, как обращаться с детьми, точно так же, как и сейчас. И если говорить честно, каждый раз, когда ей приходилось оставлять работу, она оставляла ее с большим облегчением и мрачной решимостью в следующий раз все делать лучше.

С того мгновения, как умер ее отец, Гвен встречала каждую непреодолимую проблему, будь то бедность или неподходящее место, с той же решимостью. Панический страх, который никогда не оставлял ее, можно было подавить, только приняв одно решение.

Убежать.

И теперь ее тоже охватил знакомый страх.

— Очень хорошо. — Она расправила плечи. — Тогда ладно.

— Что вы имеете в виду? — В голосе Чарити звучало подозрение.

— Ну, вы сами сказали: я вам не нравлюсь. Ясно, что вы никак не хотите вызвать у меня симпатию к вам. И я тоже не хочу. — Гвен пожала плечами. — Кажется, мы в тупике. Я приехала сюда только для того, чтобы убедиться лично, хорошо ли о вас заботятся.

Некоторое время она рассматривала девочек, потом кивнула.

— Вы нормально одеты и не кажетесь истощенными. Стало быть, я могу проститься с вами. — Она повернулась и направилась к двери, заглушая угрызения совести и странное легкое сожаление.

— Я же вам говорила, она окажется совсем такой же, как старая Вредина, — раздался голос у нее за спиной. — Мы ей тоже не нужны.

— Никому мы не нужны, да? — спросила Хоуп, по крайней мере, Гвен так показалось (пусть она не способна распознавать их голоса, но нотка покорности была слишком знакомой).

На мгновение прожитые годы исчезли, и Гвен снова стала маленькой девочкой, живущей в этом самом доме. Девочкой, которая не могла не слышать перешептывания прислуги: мол, какой позор, что у его милости только дочери, а не сыновья, и какая жалость, что все, что есть у его милости, перейдет к какому-то дальнему родственнику, а не к законному наследнику. Очень жаль, что нет мальчика, который мог бы носить имя его милости. И конечно же, было бы разумно со стороны его милости отправить девочку в школу — чтобы научилась тому, что ей понадобится, когда она найдет подходящего жениха. Потому что дочери больше ни на что не годны.

Именно поэтому дочери никому особенно и не нужны.

Во всяком случае, Гвен была не нужна.

Да, не нужна…

К горлу Гвен подкатил комок, и боль, которую она считала давно забытой, снова вернулась. Вернулась, конечно же, только оттого, что она снова оказалась в этом доме.

«Никому не нужны, да?»

В ней проснулось, наверное, нечто большее, чем порывистость натуры. Возможно, какое-то ощущение семейной связи или чувство ответственности. Или же просто на нее так подействовала боль, прозвучавшая в голосе девочки?

Гвен резко повернулась и посмотрела на них — она поняла, что девочки испуганы так же, как и она, а может быть, даже больше. Шагнув к дивану, она села и сняла перчатки; ей хотелось успокоиться и собраться с мыслями, хотелось разобраться в своих чувствах.

Сейчас Гвен была уверена лишь в одном: впервые в жизни она не одинока. Впервые в ее руках оказалась судьба других людей — пусть даже это были дети.

Она невольно вздохнула:

— Скажите, вам нравится жить в Таунсенд-Парке?

— Это красивое место с замечательными окрестностями, — произнесла Чарити явно заученные слова.

— Но вам здесь нравится? — Гвен не очень-то понимала, почему это важно, но знала, что действительно важно.

— Таунсенд-Парк — самое приятное место из всех, где мы жили, — ответила Пейшенс.

Гвен снова вздохнула:

— Что ж, очень хорошо. Если вы здесь счастливы, я вряд ли могу…

— Нет-нет! — Хоуп в испуге взглянула на сестер, потом, шагнув к Гвен, проговорила: — Мы вовсе не счастливы. Нам здесь очень плохо. Здесь ужасно. Правда, ужасно… Никто с нами не разговаривает, даже прислуга. Вредина все время смотрит на нас с таким видом, будто она только что съела… что-то очень невкусное.

— О Господи… — пробормотала Гвен. «Интересно, а как мои подопечные описывают меня? — подумала она. — Наверное, так же, как и Вредину».

— А знаете, что еще?.. — Пейшенс села на диван рядом с Гвен. — Она сопит. Все время сопит. Но не потому, что у нее насморк. Знаете, кажется, что она то и дело нюхает что-то ужасно противное…

— Сопит… как собака. — Хоуп плюхнулась на диван с другой стороны. — Вы знаете, что у собак очень хороший нюх?

— Да, верно, очень хороший, — пробормотала Гвен.

— Она нас не любит, — продолжала Хоуп. — Вредина говорит… — Верхняя губа девочки задрожала; казалось, она вот-вот расплачется.

— Она говорит… — Пейшенс покосилась на старшую сестру и вдруг выпалила на одном дыхании: — Она говорит, что мы — страшное неудобство и ужасное бремя, поэтому ее брат, когда вернется, наверное, отошлет нас куда-нибудь. Отошлет по одной…

— По одной? — Гвен нахмурилась. — Что ты хочешь этим сказать?

— Она хочет этим сказать, что мы не сможем оставаться вместе, — проговорила Чарити. — Вредина говорит, что никто не возьмет трех девочек, особенно таких взрослых, как мы.

— Она говорит, что девочек в нашем возрасте дорого содержать. — Хоуп вздохнула. — Платья, сезоны, приданое… и все прочее.

— Но мы не поедем, — заявила Пейшенс. — Да, не поедем, мы уже решили.

Гвен внимательно посмотрела на девочку:

— Что именно вы решили?

— Мы хотим убежать. — Пейшенс усмехнулась с самодовольным видом. — Мы уедем на острова Общества. Вы знаете, где это?

— Разумеется. — Гвен кивнула. — В Полинезии.

— Мы были там один раз с мамой и папой. — Хоуп потупилась. — Конечно, до того, как их съели людоеды.

— Людоеды? — Гвен смутилась. — А я думала, что они… — На нее пристально смотрели три пары глаз. — Впрочем, не важно. Продолжай…

— Острова Общества очень красивые, и нам очень нравится это название, — сказала Хоуп. — Мы будем жить на берегу океана в маленькой хижине и ловить рыбу на обед.

Гвен пожала плечами:

— Бегство никогда еще не улаживало никаких проблем, уж поверьте мне. Кроме того, я полагаю, что вам понадобится солидная сумма денег, чтобы добраться до этих островов. У вас есть солидная сумма?

— Об этом я не подумала, — пробормотала Пейшенс.

— А я подумала, — решительно заявила Чарити, — Так вот, нам не понадобятся деньги. Мы спрячемся на корабле, и нам это ничего не будет стоить, не верите? — Она с вызовом взглянула на Гвен.

— Полагаю, это. неразумно, — ответила Гвен. — Да, очень неразумно. Вам придется прятаться до самого конца путешествия. Где обычно прячутся на кораблях, идущих к островам Общества?

— В трюме, — сказала Хоуп. — Вместе с грузом.

— Мест, где можно спрятаться, очень много, — сообщила Пейшенс. — Мы все знаем о кораблях. Мы ведь уже плавали на них. И не один раз, правда…

Гвен кивнула:

— Я знаю, что плавали. Вы путешествовали гораздо больше, чем все, кого я знаю. Но неужели вам хочется прятаться несколько недель? Кстати, а сколько времени нужно, чтобы доплыть до островов Общества? — неожиданно спросила Гвен.

— Чтобы доплыть до Англии, нам потребовалось восемь недель, — ответила Чарити. — Да, кажется, восемь, — добавила она, немного помолчав.

— Восемь недель?! — воскликнула Гвен. — О Господи, долго же вам придется прятаться. — Она с любопытством посмотрела на девочек. — Значит, вы возьмете с собой провизию?

Девочки переглянулись.

— Конечно, — кивнула Хоуп. — Возьмем как можно больше…

— Не говори глупости. — Чарити нахмурилась. — Мы будем брать пищу из камбуза. Но так, чтобы нас никто не заметил.

— Неужели ты собираешься воровать? — Пейшенс с удивлением взглянула на сестру. — Ведь это же грех…

— Конечно, грех, — подтвердила Хоуп. — И мы, если будем воровать, попадем в ад.

— Красть еду, если человек на самом деле голоден, — не настоящий грех, — заявила Чарити, но Гвен показалось, что девочке стало неловко при мысли о краже. — Все будет хорошо. А когда мы доберемся до островов, будет питаться рыбой.

Пейшенс кивнула:

— Мы правда любим рыбу.

— Но не все время. — Хоуп наморщила носик.

— Понятно, — пробормотала Гвен. — Вы, судя по всему, долго все это обдумывали. Пожалуй, я должна пожелать вам удачи. И постарайтесь не простудиться. — Она сокрушенно покачала головой. — Даже представить себе не могу, что с вами случится, если вы простудитесь. Или если вас все-таки обнаружат.

Чарити посмотрела на нее с подозрительностью:

— А что с нами может случиться?

— Ну… когда я плыла на корабле, я слышала, что если там ловят безбилетного пассажира… — Для пущего эффекта Гвен немного помолчала. — То его бросают в море.

Младшая сестра вскрикнула. Чарити же презрительно фыркнула:

— Я вам не верю.

Пейшенс и Хоуп переглянулись, и Гвен проговорила:

— Впрочем, я могу и ошибаться. Просто мне так сказали, когда я плыла на корабле. Возможно, это просто выдумки. Может быть, моряки так шутят. Да-да, я уверена, что это неправда. К тому же я никогда не видела безбилетных пассажиров. Скорее всего, потому, что люди все-таки предпочитают оплачивать путешествие, а вовсе не потому, что безбилетные пассажиры оказываются за бортом. — Гвен мило улыбнулась, стараясь успокоить девочек, — впрочем, те, судя по всему, нисколько не боялись.

— Вы нас не испугали, — сказала Чарити. — Я считаю, что нас никогда не поймают. Уж я об этом позабочусь. — Она посмотрела на сестер, потом опять повернулась к Гвен. — Наверное, мы еще не готовы бежать. Мы пока строим планы. И у нас есть варианты. Может быть, мы вообще не поплывем на острова Общества. Может, мы просто уедем в Лондон. Думаю, что добраться отсюда до Лондона не так уж трудно.

— Совсем нетрудно, — кивнула Гвен. — Всего около двух часов езды. Да, это замечательная мысль. Лондон — чудесный город. Школа, которую я посещала в детстве, находилась в Лондоне, хотя сейчас она уже закрыта. Теперь я живу у леди, которая была моей учительницей. А где вы собираетесь поселиться, когда приедете в Лондон? — Она с любопытством посмотрела на сестер. — Вы уже решили этот вопрос?

Пейшенс покачала головой:

— Нет, мы не знаем.

— Понятия не имеем. — Хоуп пожала плечами.

— Я же вам сказала, что мы еще не готовы, — выпалила Чарити; она явно нервничала. — Придет время, и я решу, где мы остановимся.

— Конечно-конечно. Ты действительно производишь впечатление… весьма опытной молодой особы. — Гвен мило улыбнулась и с облегчением вздохнула, заметив, что девочка немного успокоилась. — И все-таки, — Гвен с сожалением покачала головой, — без денег вам придется спать на улице, в переулках или, может быть, найти какую-нибудь конюшню.

— С лошадьми?! — оживилась Пейшенс.

— И собаками?! — обрадовалась Хоуп. — Это было бы замечательно!

Гвен смутилась. Немного помедлив, проговорила:

— К сожалению, конюшни привлекают и других… не столь приятных животных. Впрочем, это не должно вас обеспокоить.

— Каких это животных? — насторожилась Хоуп.

— Неужели не знаете? — Гвен изобразила удивление. — Мышей, конечно же. Возможно, даже и крыс…

— Тогда мы будем спать на улице, — сказала Пейшенс.

— Что же, можно и на улице, — согласилась Гвен. — Но на улице тоже живут крысы. И бродят всякие… неприятные люди. — Она покачала головой. — Нет, я думаю, это не годится. Самый лучший выход из положения — найти какую-нибудь работу. Пожалуй, можно наняться горничными или судомойками.

— Я все время об этом думала, — самодовольно усмехнулась Чарити.

Младшие сестры в смущении переглянулись.

— А мы не слишком маленькие для этого?

— На самом деле — да, — кивнула Гвен, — но боюсь, — она тяжко вздохнула, — что нам снова придется вспомнить о деньгах. Без них у человека нет никакого выбора. Ведь я сама оказалась без средств, когда была немного старше, чем сейчас Чарити. Это очень неприятно.

Хоуп нахмурилась.

— Тогда что же нам делать?

— Мы можем жить с вами. — Чарити с вызовом посмотрела на собеседницу.

Гвен едва заметно улыбнулась. Она давно уже знала: именно этим все и кончится. И, конечно же, она нисколько не сомневалась в том, что именно так и следует поступить — ведь у нее никого на свете не осталось, кроме этих трех девочек. Ее племянницы уже столько всего пережили — так как же она могла допустить, чтобы их еще и разлучили. К тому же она не могла позволить, чтобы девочки выросли с сознанием, что они никому не нужны. С тем сознанием, с которым выросла она сама.

— Да, действительно, — кивнула Гвен. — Это было бы очень неплохо. Хотя я и не могу гарантировать, что мы с вами поладим.

Пейшенс фыркнула:

— Разумеется с вами мы поладим лучше, чем с Врединой.

— Мы с кем угодно поладим лучше, чем с Врединой, — юдхватила Хоуп.

— Что ж, тогда… — Гвен сделала глубокий вдох. — В таком случае так и поступим. Значит — решено.

— Замечательно! — Пейшенс просияла.

— Мы прекрасно заживем все вместе. — Хоуп тоже улыбнулась. — А может, у нас будет еще и собака?

— Только не думайте, что мы вас за это полюбим, — довила Чарити.

— Неужели не полюбим? — Хоуп наморщила лоб. — что, ни чуточки?

— Ни чуточки, — подтвердила Чарити.

— Ты не можешь говорить мне, что нужно делать, только потому, что ты старшая. — Пейшенс покосилась на;естру. — Если мне захочется, я полюблю ее. И у тебя не опрошу… — Она посмотрела на Гвен. — Но вы понимаете, что я могу и не полюбить вас?

— В этом нет необходимости, — поспешно проговорила Гвен. — Я все прекрасно понимаю. — Конечно, она все понимала. Девочки чувствовали, что она их бросила, и нельзя было их за это упрекать.

— Но мы все-таки будем испытывать к вам некоторую благодарность, — сказала Чарити. — И мы постараемся не грубить вам.

Гвен кивнула:

— Большего я и не прошу.

— А взамен, — продолжала Чарити, — мы не будем ждать, что вы нас полюбите.

— Я надеюсь, что она меня все-таки полюбит, — пробормотала Пейшенс.

— Меня всегда все любили, — прошептала Хоуп.

— В этом нет ничего удивительного, — заметила Гвен. — Вы вполне заслуживаете того, чтобы вас любили, уверяю вас.

Хоуп и Пейшенс обменялись улыбками; было очевидно, что слова Гвен им понравились.

— Значит, договорились? — спросила она. Чарити кивнула:

— Да, договорились.

— Вот и хорошо, — улыбнулась Гвен.

Она окинула взглядом девочек и, как ни странно, ощутила прилив нежности. А ведь раньше она никогда не испытывала к детям ничего похожего на нежность. Но эти девочки были ее племянницами, — вероятно, в этом-то и заключалась разница…

Тут Гвен поняла: за исключением первых нескольких минут она обращалась с девочками совсем не так, как обычно обращалась детьми. Ей вдруг пришло в голову, что она, возможно, сама того не желая, могла полюбить малышек. Что ж, пожалуй, это был бы неплохой выход из положения — как для нее, так и для них.

Возможно, воспитание племянниц придаст смысл ее жизни. Конечно, гувернанткой она была никудышной, но это еще не значит, что ей не удастся стать хорошей теткой. Ведь она уже сумела кое-чего добиться… Спасла девочек от разлуки и уговорила их отказаться от бегства — превосходное начало!

Да, они действительно станут жить все вместе, и она, Гвен, постарается, чтобы девочкам с ней было хорошо. Она позаботится о том, чтобы они получили прекрасное образование, а когда девочки подрастут, даст им возможность проводить сезоны в Лондоне — у нее такой возможности никогда не было. Что же касается замужества… Она не будет в это вмешиваться. За кого они выйдут замуж и выйдут ли вообще — решать им самим. Ее дело — создать для них все условия… Правда, для этого потребуются деньги.

Вспомнив о деньгах, она тяжело вздохнула.

— Вы не передумали? — Хоуп посмотрела на нее с беспокойством.

Чарити нахмурилась.

— Вы не очень хорошо выглядите. Может, вы заболели?

— Ох, неужели заболели?! — воскликнула Пейшенс. — Или вы просто утомились?

— Нет-нет, я прекрасно себя чувствую. — Гвен попыталась улыбнуться. — И конечно же, я не передумала, не беспокойтесь. Полагаю, что мы должны уехать как можно быстрее. Соберите вещи, а я пока поговорю с Вре… с мисс Хиллиард.

— Вы уверены, что не передумали? — спросила Пейшенс.

Гвен взглянула на личико девочки и невольно рассмеялась.

— Я в этом абсолютно уверена. — Она встала и добавила: — А теперь поторопитесь. Нельзя откладывать отъезд.

Пейшенс и Хоуп спрыгнули с дивана и выбежали из комнаты. Чарити тоже направилась к двери, но потом вдруг остановилась и, обернувшись, сказала:

— Мы правда благодарны вам. — Она едва заметно кивнула и последовала за сестрами.

«Конечно же, я нужна этим девочкам, — думала Гвен. — А Чарити, пожалуй, даже больше, чем остальным, ведь она — старшая, и ей приходится заботиться о младших сестрах». Гвен вспомнила, как трудно приходилось ей, когда она оказалась одна. А ведь она была старше, чем Чарити, и у нее не было младших сестер…

Уже у самой двери девочка снова обернулась, и Гвен сказала:

— Имей в виду, Чарити, может случиться так, что ты все-таки полюбишь меня. Не исключено, что и я тебя полюблю.

Девочка промолчала и вышла за дверь. Гвен улыбнулась и тут же вздохнула. Строить воздушные замки, конечно же, очень приятно. Но следовало еще подумать о реальных вещах.

Дохода, который оставил ей отец, вполне хватало на жизнь. К тому же она слишком долго зависела от жалованья, так что возможность не работать ради денег уже сама по себе казалась роскошью. Но этот доход был не очень-то существенным. И если для одного человека его хватало — возможно, и для двух весьма экономных людей, — то для четверых этого было маловато. Чтобы содержать семью из четырех человек, требовалось гораздо больше денег. Кроме того, придется подумать о туалетах, еще приданом и прочем… Гвен понимала, что средств у нее не хватит. Но она прекрасно знала, где их найти.

Нравится ей это или нет, средства на жизнь у нее под рукой.

Ей следовало только выйти замуж.

Глава 5

Даже самый умный мужчина знает меньше, чем ему кажется.

Франческа Френо

— Тебе нужно составить план действий, — снова повторил Реджи, словно план мог каким-то волшебным образом появиться от одного повторения этих слов (виконт расположился на диване со стаканом бренди в руке).

— Мы это уже обдумали, — пробормотал Маркус, сидевший за письменным столом.

В действительности же они ничего еще не придумали. Приятели собирались провести вечер в своем клубе, однако засиделись в библиотеке Пеннингтон-Хауса. Пока что они договорились лишь об одном: следовало разработать некий план и добиться того, чтобы мисс Таунсенд вышла за Маркуса замуж. Как именно этого добиться, было неясно, и это их раздражало.

— Но имей в виду, — продолжал граф, — ставки чрезвычайно высоки, а мисс Таунсенд очень неглупа. Так что же ты предлагаешь?

— Составить хороший план не так-то просто. Однако у меня есть кое-какие соображения. — Реджи сделал глоток бренди и в задумчивости проговорил: — Полагаю, что цветы очень помогут в этом деле. Цветы всегда производят благоприятное впечатление.

Маркус фыркнул:

— Цветы? Какой же это план?

— Еще не план, только начало. Прелюдия к плану, если можно так выразиться. Прежде чем приступить к делу, ты должен произвести благоприятное впечатление. — Реджи ненадолго задумался, потом добавил: — Хотя в данном случае этого может оказаться недостаточно.

— Да, этого совершенно недостаточно, — согласился Маркус. — Но надеюсь, что цветы не повредят. Я постарался наполнить ее жилище цветами после нашей вчерашней встречи. Я и сам принес букет, но ее не оказалось дома.

Реджи нахмурился.

— Где же она была? Не думаю, что у нее есть знакомые в Лондоне.

— Я тоже так не думаю, — сказал Маркус. — Однако мадам Френо наотрез отказалась сообщить, куда отправилась мисс Таунсенд. Впрочем, это не так уж важно… Так вот, я просто завалил ее жилище цветами. Весьма дорогое удовольствие, должен заметить. Во всяком случае, для меня.

— Великолепно! — просиял Реджи. — Иначе она подумала бы, что ты скуп. Я, например, никогда не жалею денег на цветы. Да ты и сам об этом знаешь.

Реджи всегда без колебаний осыпал цветами дам, за которыми ухаживал. Однако это не приносило ему успеха — увы, он был склонен выбирать не очень-то подходящих для него женщин. Однако Реджи не унывал: действуя целеустремленно и решительно, он отдавал свое сердце с такой же легкостью, с какой прикасался к полям шляпы. Маркус же посмеивался над приятелем, считая его весьма легкомысленным человеком.

Разумеется, и Маркус мечтал о любви. Только он в отличие от друга прекрасно понимал, что его мечта, возможно, так и останется мечтою.

Тут Реджи снова улыбнулся.

— И еще стихи, — пробормотал он, взглянув на друга. — Им очень нравится, когда мужчина пишет стихи.

— Стихов я не пишу и не собираюсь. — Маркус поморщился.

Реджи рассмеялся:

— Ты говоришь так, словно писать их позорно.

— Вовсе нет. Я просто знаю, что это не для меня.

— А вот Хемсли пишет стихи.

— Хемсли пишет плохие стихи, и все об этом знают.

— Но бьюсь об заклад, что если бы не эти плохие стихи, то у него не было бы красавицы жены, — возразил Реджи. — Чувства, а не слова трогают сердца дам.

— И все же я…

— Ты мог бы воспользоваться чужими стихами. Маркус нахмурился.

— Ты предлагаешь позаимствовать стихи у Хемсли? Полагаю, ни он, ни его жена этого не одобрили бы. Пусть даже Хемсли пишет плохие стихи.

— Не говори глупости, — проворчал Реджи. — Если честно, то я сомневаюсь, что стихи Хемсли произвели бы впечатление на девушку, которая уже не была бы в него влюблена. Но я хотел предложить кое-что из лорда Байрона. Какую-нибудь нелепость… Например: «Она ступает в красоте…» — Реджи снова приложился к своему стакану. — Если прочитать стихи вовремя, это может произвести эффект, уж поверь мне.

— Женщинам, кажется, нравится сам лорд Байрон, а не его стихи, — заметил Маркус. — Он всегда был скандальной личностью. Этот дерзкий, даже опасный образ в сочетании со стихами делает его практически неотразимым. Слава Богу, что его выдворили из Англии.

Реджи кивнул и ненадолго задумался.

— Вероятно, в этом-то и заключались все наши сложности. Видишь ли, мы с тобой вполне порядочные люди, именно поэтому…

— И все же наши репутации не безупречны, — перебил Маркус.

Реджи рассмеялся:

— Мальчишеские проказы! Юношеские забавы! В общем, ничего серьезного. Ничего, что могло бы заинтриговать женщину. Да-да, не сомневайся, мы с тобой слишком уж респектабельны. А знаешь… Может быть, нам нужно оказаться вовлеченными в настоящий скандал?

— Ты много об этом думал?

— Во всяком случае, сейчас задумался. И пришел к выводу, что жил… не совсем так, как мог бы. — Реджи тягостно вздохнул и погрузился в молчание, вероятно, вспоминал напрасно прожитые годы. Наконец, взглянув на друга, заявил: — Полагаю, что обо мне мы поговорим в другой раз. А сейчас надо подумать о том, как устроить твою жизнь. Действительно, как нам убедить мисс Таунсенд?..

Маркус молча пожал плечами, и Реджи вновь заговорил:

— Признаюсь, я совершенно ее не понимаю. У тебя есть все, что может пожелать женщина. Говоря по правде, дружище, ты весьма лакомый кусочек.

— Только для той, которая заинтересована в замужестве, — пробормотал Маркус. — Но к несчастью, мисс Таунсенд явно в этом не заинтересована.

— Тогда нужно заинтересовать ее. Вернее, нужно сделать так, чтобы она заинтересовалась твоей персоной. — Реджи.допил бренди, поставил стакан на столик и вскочил с дивана. — Тебе придется измениться, Маркус. Стать проказником, негодяем и скандальной личностью. Соблазнять девственниц и путаться с замужними. Попирать условности.

Маркус поморщился:

— Боюсь, у меня нет для этого времени.

Но Реджи с воодушевлением продолжал:

— Впутайся в какой-нибудь громкий скандал. Твое имя будет на устах всех сплетников — и в сердце каждой женщины. Ты только посмотри, что случилось с этой девчонкой Эффингтон. Она убежала из дома и обвенчалась с мужчиной, которого почти не знала. И тот сразу же помер — еще чернила не высохли на брачном свидетельстве. Клянусь, об этом до сих пор говорят.

— Мне почему-то не кажется, что скандал — лучший способ привлечь мисс Таунсенд, — пробормотал Маркус.

— Возможно, не лучший, — согласился Реджи. — Но тогда придумай что-нибудь другое. Усвой порочную усмешку и еще более порочное выражение глаз. — Реджи изобразил, как он представляет себе порочную усмешку, и Маркус едва удержался от смеха. — Заинтригуй ее, Маркус. Стань таинственным. Женщины любят тайны. Стань надменным и опасным. Будь, — Реджи лукаво улыбнулся, — запретным плодом.

— Запретным плодом? — Маркус рассмеялся. — Как же, по-твоему, выглядит запретный плод? Полагаешь, я сумею производить именно такое впечатление?

— Нет ничего проще, дружище. — Реджи снова уселся на диван и налил себе еще бренди. — Ты должен вести себя так, чтобы я, например, побоялся оставить свою сестру с тобой рядом — даже если в комнате полно людей. Поверь, женщинам нравятся такие мужчины. Но ты, наверное, считаешь, что это их недостаток?

— Разумеется, недостаток, — кивнул Маркус. — Впрочем, я не уверен, что всем женщинам нравятся такие мужчины. Зато я уверен в другом: мы, мужчины, можем обернуть женские недостатки в свою пользу. Трещины в их доспехах нам выгодны.

— А у твоей мисс Таунсенд есть недостатки?

— Недостатки есть у всякой женщины, и мисс Таунсенд не исключение. Пока что я могу с уверенностью сказать, что она упряма и самоуверенна. Она слишком независима, раздражающе откровенна и имеет самые странные понятия о браке и об отношениях между мужчиной и женщиной. Но если и существует женщина, которая в состоянии сама о себе позаботиться, то это, без сомнения, мисс Таунсенд. К тому же мне кажется, что она очень умна, и именно это меня настораживает.

— Умна? Очень жаль. И все-таки я думаю, что ты добьешься своего. Ты ведь все еще намерен жениться на этой фурии?

Маркус пожал плечами и пробормотал:

— А какой у меня выбор? До моего дня рождения осталось три месяца, и я проведу каждый день, преследуя ее, пока она не согласится… или пока я не стану нищим. Хотя теперь, когда я с ней познакомился, — Маркус усмехнулся, — перспектива жениться на этой леди вовсе не страшит меня.

— Даже не верится, что тебе так повезло. — Реджи тоже усмехнулся. — У нее просто ангельское личико, если не считать огня в глазах.

Маркус рассмеялся:

— И это личико, и этот огонь делают ее весьма привлекательной. Я даже удивляюсь, что мне так не терпится поскорее начать. Однако я уверен, что передо мной задача не из легких.

Он понимал, что мисс Гвендолин Таунсенд произвела на него весьма странное впечатление, и целый день после их встречи пытался понять, почему именно.

Конечно же, она хороша собой, пожалуй, даже очень хороша, а ему, разумеется, хотелось иметь красивую жену. Но ведь он встречал и более красивых женщин, и эти красивые женщины бросали взгляды в его сторону. Нет, не внешность Гвендолин его заинтересовала — хотя ему всегда нравились рыжие волосы. Не внешность, а что-то совсем другое… Возможно, ее манера держаться, ее взгляды, пожалуй, даже ее ум.

Он, конечно, и раньше встречал неглупых женщин. Две женщины, которым Маркус когда-то чуть не отдал свое сердце, были весьма умны, к тому же красивы. Но в Гвендолин он нашел нечто такое, чего не было в других женщинах. Но что именно нашел? Этого Маркус пока не знал. Может, он просто понимал, что у него нет выбора? Может, в этом все дело? Что ж, в таком случае в его влечении к ней имелся хоть какой-то смысл.

— Для женщины, с которой ты только что познакомился, она вызывает у тебя довольно пылкие чувства, — с улыбкой заметил Реджи. — Кажется, я не видел тебя в таком воодушевлении с тех пор, как леди…

— Вздор.

— Будешь отрицать очевидное? — Реджи внимательно посмотрел на друга. — В общем, все это очень любопытно…

— Вздор, — повторил Маркус. — Если я и проявляю… какой-то пыл по отношению к мисс Таунсенд, то это только потому, что я приучил себя безропотно принимать неизбежное.

Реджи рассмеялся:

— Можешь возражать сколько тебе угодно, старина, но имей в виду: я знаю тебя так же хорошо, как самого себя. Несмотря на твое нежелание обнаруживать свои чувства, они у тебя есть и я готов держать пари, что эта девушка чрезвычайно тебя заинтересовала.

Маркус прекрасно понимал: было бы глупо отрицать очевидное. К тому же он чувствовал, что мисс Таунсенд действительно его заинтересовала. Да, Гвендолин очень его заинтересовала… Маркус вдруг поймал себя на том, что мысленно все чаще называет ее по имени.

— Не забывай, Реджи, у меня нет выбора. Так что гораздо лучше, если жена будет вызывать у меня интерес, а не отвращение.

— Да, без сомнения. Я думаю…

Внезапно дверь распахнулась — и в комнату влетела мисс Таунсенд. Годфри, дворецкий Маркуса, шел за ней по пятам.

Друзья в изумлении уставились на гостью.

— Милорд, — в смущении пробормотал Годфри, — я пытался объяснить этой леди, что нельзя так просто…

— А я сказала ему, что ничего страшного не случится, — перебила Гвендолин. — Сказала, что вы непременно пожелаете принять меня.

— Видите ли, милорд, — Годфри понизил голос, — дело в том, что ее никто не сопровождает. — По мнению дворецкого, ни одна настоящая леди не могла выйти из дома без сопровождения.

— У меня есть кучер, — заявила гостья.

— Все в порядке, Годфри, — сказал Маркус. — Мисс Таунсенд действительно… — Он улыбнулся ей. — В общем, мы ее ожидали.

Годфри пожал плечами:

— Как знаете, милорд. — Дворецкий покосился на Гвен. — Я буду поблизости, если понадобится моя помощь.

— Ничего не бойтесь, Годфри. — Реджи усмехнулся. — Я останусь, чтобы защитить вашего хозяина, если понадобится.

Годфри поджал губы; казалось, обещание Реджи нисколько его не успокоило. Но дворецкий был слишком хорошо вышколен, поэтому не стал возражать.

— Как знаете, милорд, — повторил Годфри и вышел из комнаты.

— Интересно, чего именно он опасался? — проговорила мисс Таунсенд.

Маркус снова улыбнулся:

— Трудно сказать, чего именно. Видите ли, Годфри служит у нас уже много лет. Когда я был мальчишкой, он всегда приходил мне на помощь.

— Твой дворецкий никогда мне не доверял, — проворчал Реджи.

— И не без оснований, милорд? — осведомилась гостья.

— Да, возможно. — Реджи рассмеялся. — А ты, Маркус, был прав насчет мисс Таунсенд.

— Вот как? — Она приподняла брови. — Прав… насчет чего?

— Мисс Таунсенд, — Маркус решил сменить тему, — разрешите представить вам моего друга лорда Беркли.

— Мисс Таунсенд… — Реджи поднес к губам руку девушки. Потом, посмотрев ей в глаза, проговорил: — Поверьте, я очень рад вас видеть.

— Рады? — в смущении пробормотала Гвен. Она смотрела на Реджи так, словно ей никогда раньше не целовали руку. Но разве Маркус не поцеловал ей руку еще вчера? Тогда это не произвело на нее такого впечатления.

— Да, действительно рад, — кивнул Реджи, пристально глядя на девушку.

Маркус невольно нахмурился; было очевидно, что Реджи заигрывает с Гвендолин. Ему вдруг ужасно захотелось дать своему лучшему другу тумака. Но не ревнует же он? А может, в нем проснулись чувства собственника? Нет, конечно же, нет. И все-таки ему не нравилось выражение лица Реджи. Да и выражение лица Гвендолин тоже.

— Значит, то, что сказал мне лорд Пеннингтон, правда? — спросила Гвен.

— А что именно он вам сказал?

— Он предположил, что вы были бы рады жениться на мне и избавить его от необходимости самому совершить этот подвиг. — Она улыбнулась. — Это так?

Маркус поморщился, однако промолчал. Реджи мгновенно выпустил руку девушки и пробормотал:

— Видите ли, я… То есть мне следовало бы…

— Я просто не подумал, когда говорил это, — сказал Маркус. — Да, я допустил ошибку. Прошу прощения у вас обоих.

Реджи с любопытством посмотрел на друга.

— Извинения приняты. Хотя, — он с улыбкой поклонился гостье, — я счел бы за честь жениться на вас, мисс Таунсенд, только ради того, чтобы спасти от лорда Пеннингтона. Он плут и негодяй, уверяю вас. Он был замешан в громкие скандалы столько раз, что и не сосчитать. — Реджи доверительно понизил голос и добавил: — Этот человек необычайно опасен.

— Неужели? — Гвендолин внимательно посмотрела на Маркуса. — Он не очень-то похож на опасного человека.

— Дорогая моя леди, — Реджи покачал головой, — истории, которые я мог бы рассказать вам, потрясли бы вас до глубины души.

— Беркли, — в голосе Маркуса прозвучала угроза, — я не думаю…

— Вы имеете в виду историю о том, как лорда Пеннингтона приняли за оленя и подстрелили? — Маркусу показалось, что гостья улыбнулась.

Реджи рассмеялся:

— О, есть еще более занимательные истории.

— Довольно, — сказал Маркус. — Вряд ли мисс Таунсенд пришла сюда сегодня ради того, чтобы послушать рассказы о моих подвигах — реальных и вымышленных.

— Хотя мне очень понравилась история о том, как его подстрелили. На сей раз Гвен действительно улыбнулась, и Маркус отметил, что у нее необычайно красивые губы. И улыбка у нее была замечательная — казалось, она осветила ее лицо.

Реджи одарил гостью восторженным взглядом и проговорил:

— Могу рассказать ее еще раз, если хотите. И на этот раз она будет еще более забавной.

— Нет, не стоит, — проворчал Маркус. — Повторяю, мисс Таунсенд пришла сюда не для этого.

— Да, вы правы. — Она немного помолчала, словно собираясь с мыслями. — Я пришла сюда, чтобы обсудить ваше предложение.

Реджи молча кивнул.

Маркус тоже кивнул, но при этом сказал:

— Так я и подумал.

— Полагаю, ничего не изменилось? — Гвендолин принялась снимать перчатки, словно намеревалась задержаться на некоторое время. — Вы все еще хотите на мне жениться?

— Конечно, хочу, мисс Таунсенд, — ответил Маркус. — Видите ли, у меня нет выбора, — добавил он с задумчивым видом и тут же подумал о том, что совсем не так следовало добиваться благосклонности мисс Таунсенд.

Реджи поднял глаза к потолку, однако на сей раз промолчал.

Гвендолин наконец-то сняла перчатки и проговорила:

— Конечно, наша помолвка довольно необычная, но все же ваши слова обескураживают. Вы слишком уж… откровенны.

Маркиз смутился и пробормотал:

— Прошу прощения, мисс Таунсенд. Я не хотел…

— Не стоит извиняться. — Гвен пристально посмотрела ему в глаза. — Вы совершенно правы. У вас действительно нет выбора. — Она тяжко вздохнула и промолвила: — Поэтому я предложила бы обсудить положения нашего договора.

— Положения, мисс Таунсенд? — Маркусу не понравилось, как это звучит. — Что вы имеете в виду?

Она пожала плечами.

— Неужели не понимаете? Взаимные ожидания, условия, обязательства… В общем, все, что имеет отношение… — Гвен судорожно сглотнула, — к нашему браку.

Ему показалось, что у него гора с плеч свалилась. И еще он испытывал… Нет, конечно же, не радость, ясное дело. Но все-таки он был очень доволен. И тут Маркус вдруг подумал: «А может, та чушь насчет судьбы, которую я нес, все же сыграла какую-то роль? Да, вероятно, сыграла…»

— Что ж, поздравляю вас обоих. — Реджи просиял, словно речь шла не о договоре, больше походившем на сделку. — И поскольку вам нужно еще многое обсудить, я откланиваюсь.

— Тебе незачем уходить, — возразил Маркус.

— Вы можете помочь нам, добавила Гвендолин.

— Я бы, конечно, предложил свою помощь, но, увы, у меня свидание, на которое я не могу не пойти. — Реджи шагнул к двери, потом оглянулся на Гвендолин и с усмешкой проговорил: — Будьте осторожны, дорогая, он крайне опасен. — Уже переступив порог, он прокричал: — Будьте осторожны, Годфри! У вас скоро появится молодая хозяйка! — В следующее мгновение дверь за ним захлопнулась.

В комнате воцарилось гнетущее молчание. Маркус в смущении поглядывал на девушку; он понятия не имел, о чем теперь говорить. Гвен также сделалось не по себе.

— Не хотите ли бренди? — выпалил он.

— Да, пожалуй. — Она вздохнула с облегчением. Маркус подошел к столу, взял с серебряного подноса чистый стакан и наполнил его. Потом налил себе. Он был рад этому занятию и отсрочке разговора.

Тут Гвен сняла шляпу и, пригладив волосы, проговорила:

— О Боже, я надеюсь, вы не собираетесь снова упрекать меня за несоблюдение приличий. Как я уже сказала вам вчера, я всегда придерживалась чрезвычайно благопристойных взглядов. Однако… — Она очаровательным образом наморщила носик, отчего стала казаться слишком молодой и слишком невинной. — Я знаю, что шляпы — неизбежное зло, знаю, что без них никак нельзя… и все такое. Но я терпеть не могу шляп. — Она опустилась на диван и с улыбкой взглянула на Маркуса. Он тоже улыбнулся:

— Значит, у нас есть нечто общее. Я и сам не очень-то люблю носить шляпы. И потом, этот дом скоро станет вашим домом. Вы должны чувствовать себя здесь свободно и вольны поступать, как вам хочется. Разумеется, в пределах разумного.

Она склонила голову к плечу.

— В пределах разумного?

— Мне не хотелось бы смущать Годфри. — Маркус шагнул к дивану и подал гостье стакан. — Это очень хорошее бренди. Надеюсь, вам понравится.

— Я в этом уверена. — Гвен посмотрела на стакан со скептической улыбкой. — Хотя я никогда еще не пробовала бренди. — Она сделала глоток и ахнула. — Очень… крепкое.

— Да, наверное. — Маркус усмехнулся.

На глазах Гвен появились слезы, и она схватилась за горло.

— И необычайно… горячее.

— Да, — верно.

— И все же… — Она сделала еще один глоток. — Вкус довольно приятный.

— Да, пожалуй.

Гвен облизала губы и с задумчивым видом проговорила:

— Да, действительно, очень приятный. Вам не кажется?

— Конечно, кажется. — Маркус наклонился и прикоснулся губами к ее губам. — Необыкновенно приятный.

Она уставилась на него в изумлении.

— Почему вы это сделали? Он пожал плечами.

— Сам не знаю. Я не часто поддаюсь порывам, но…

— Но вы не оказывались раньше в таком положении, не так ли?

— В каком именно? — Он с восхищением смотрел на ее губы.

Гвен немного помедлила, потом проговорила:

— Вы ведь прежде не собирались жениться, верно?

— Да, разумеется. — Он поднес свой стакан к ее стакану. — Но все же мне следует перед вами извиниться.

— Потому что поцеловали меня? — Она посмотрела на него с любопытством.

— Да, поэтому, — кивнул Маркус. И добавил с усмешкой: — Мы познакомились только вчера, но мне кажется, что я только и делаю, что прошу прощения за свое поведение.

— Не нужно просить прощения. — Она едва заметно улыбнулась. — За это — не нужно.

— Но я… — Ему вдруг захотелось поцеловать ее еще раз. Захотелось заключить ее в объятия и зацеловать до бесчувствия. И самому потерять сознание. — Я вовсе не это имел в виду. Видите ли, я… Да, ну вот… — Он в смущении умолк и отошел от дивана.

— Да, ну вот… — Она издала короткий смешок и сделала глоток бренди.

Маркус внимательно посмотрел на нее и сказал:

— Осторожнее с бренди, мисс Таунсенд. Оно действует очень сильно на тех, кто к нему не привык. — Он снова овладел собой и попытался улыбнуться.

Гвен ответила ему вежливой улыбкой и сделала очередной глоток.

— Благодарю вас за предупреждение, лорд Пеннингтон. Вы очень любезны. Но вероятно, нам теперь следует обсудить условия нашего договора, не так ли?

— Нашего супружества, мисс Таунсенд, а не просто договора, — заявил Маркус. — Эту будет супружество, предполагающее множество… условий. Так что нам действительно следует кое-что обсудить.

— Да-да, несомненно, лорд Пеннингтон. — Она внимательно посмотрела на него и добавила: — Итак, я вас слушаю, можете начинать.

— Я могу начинать? — Маркус покачал головой. — Ведь это вы заговорили об условиях нашего брака, а я просто согласился с вами. — Он поставил стакан на письменный стол и скрестил на груди руки. — Полагаю, вам и следует начинать.

— Что ж, прекрасно. — Она снова пригубила из своего бокала. — Прежде всего хочу напомнить: когда мы обвенчаемся, я получу скромное личное состояние.

— Какое именно, мисс Таунсенд? Она медлила с ответом.

— Не беспокойтесь, я не претендую на ваши деньги. Она допила бренди и сказала:

— Сто тысяч фунтов. Маркус присвистнул:

— Да, весьма скромное.

— Мои деньги должны принадлежать мне и только мне.

— Когда мы обвенчаемся, мисс Таунсенд, все ваше станет моим, — с улыбкой проговорил Маркус. — Таков закон, так устроен мир.

— Меня это не интересует. — Она взглянула на него с вызовом. — Вы не должны распоряжаться моими деньгами, и я не стану давать вам отчет. Ни теперь, ни когда-либо. И еще я хочу, чтобы мистер Уайтинг составил соглашение касательно этого вопроса.

— А если я против?

— Тогда брак не состоится, — заявила она без колебаний.

Маркус пожал плечами.

— Что ж, прекрасно. Поскольку этот брак обеспечит стабильность моего собственного состояния, мне не понадобится ваша сотня тысяч фунтов. Уверяю вас, ваши деньги — ничто по сравнению с моими возможностями.

Она взглянула на него с удивлением:

— Неужели?

— Да. И вы, как моя жена, конечно же, будете пользоваться моими средствами. Даже если вы не позволите мне пользоваться вашими.

Маркиз с улыбкой наблюдал за сменой выражений на ее лице — было очевидно, что она испытывала облегчение. Что ж, ничего удивительного. Ведь ей слишком долго приходилось жить на скудный заработок. Да, она, наверное, впервые в жизни почувствовала себя счастливой…

— Даже не верится, — пробормотала Гвен. Она поднесла к губам стакан и обнаружила, что он пуст.

Маркус взял графин, пересек комнату и наполнил ее стакан, хотя внутренний голос и говорил ему, что этого не следует делать — совсем ни к чему, чтобы она опьянела.

— Благодарю вас, — пробормотала Гвен. — Бренди и в самом деле необыкновенно вкусный напиток. — Она посмотрела на Маркуса. — Мне кажется, теперь ваша очередь. Итак, ваши условия…

— Ах да… — Он отошел от дивана и уселся на краешек письменного стола.

Разумеется, Маркус уже обдумал условия договора, но это произошло еще до того, как он встретил Гвендолин. Он ожидал, что это будет брак по расчету для них обоих: она должна была обеспечить его наследниками, а затем каждый мог бы жить своей жизнью. Но теперь Маркус уже не знал, чего именно ему хочется. И все же он решил начать с наследников:

— Нам нужно договориться о детях.

— Разумеется. — Она кивнула, и в глазах ее промелькнуло какое-то странное выражение. — Вы хотите сыновей, не так ли?

— Совершенно верно. Двоих.

— Понятно. — Она отпила из своего стакана. — А когда?

Маркус невольно вздрогнул.

— Об этом я еще не думал. Наверное, поскорее…

— А девочки?

— Что… девочки? — Он внимательно посмотрел на нее, но никаких признаков опьянения не заметил. «Впрочем, не исключено, что бренди делает свое дело», — подумал Маркус.

Она вздохнула и проговорила:

— Что, если у нас будут девочки?

— Говоря откровенно, мисс Таунсенд, об этом я тоже еще не думал. Меня беспокоят наследники.

Она прищурилась:

— Вам не нравятся девочки, да?

— Понятия не имею. — Маркус пожал плечами.

— Ну, разумеется… — Она встала и пристально посмотрела на него. — Но ведь я тоже… в каком-то смысле девочка.

— Да, разумеется. — Маркус усмехнулся.

— Так я вам нравлюсь? — спросила она.

— Боюсь, что да.

Она по-прежнему не сводила с него глаз.

— В самом деле боитесь? Он кивнул:

— Да, в самом деле.

— Но почему? Мне кажется, это я должна вас бояться.

— Возможно. А вы боитесь?

Она отрицательно покачала головой:

— Нисколько. Он рассмеялся:

— Почему же?

— Ну… — Она немного помолчала. — Наверное, потому, что вы взрослый. И я считаю себя равной вам.

— Вы действительно так считаете?

— Да, считаю.

— Полагаю, вы ничего на свете не боитесь, мисс Таунсенд.

— Ошибаетесь, лорд Пеннингтон. — Гвен глотнула бренди и в задумчивости посмотрела на Маркуса. — Я всегда боялась детей.

— Ничего удивительного, мисс Таунсенд. Мне кажется, многие женщины боятся вынашивать детей.

— Ах, да я говорю вовсе не об этом. — Гвен поморщилась. — Хотя и это не очень-то приятно. Моя мать умерла при родах. Да, а я говорила вам, что была гувернанткой? — спросила она неожиданно.

Маркус кивнул:

— Да, говорили.

— Правда, я была не очень хорошей гувернанткой. — Она криво усмехнулась. — Детям я не нравлюсь. Даже мои пле… подопечные не любили меня. Мне кажется, они догадывались, что я их боюсь. Возможно, просто чувствовали.

— С какой же стати вам бояться детей?

— Я и сама пыталась это понять. — Она пожала плечами. — Мне кажется, есть лишь одно объяснение… Видите ли, я сама была почти ребенком, когда впервые нанялась в гувернантки. И у меня не было никакого опыта, я понятия не имела, что нужно делать с детьми. Вероятно, мой страх выражался в том, что я была с ними слишком строгой. — Она бросила на Маркуса вопросительный взгляд. — Есть в моем объяснении какой-нибудь смысл?

— Да, пожалуй.

Она немного помолчала, потом вновь заговорила:

— Знаете, я только недавно поняла: если обращаться с детьми как с разумными существами, а не как со странными зверюшками, это даст лучший результат.

Маркус кивнул:

— Думаю, вы правы. Хотя я не очень-то часто имел дело с детьми.

— Жаль, что вы не любите девочек. Это все осложняет… — Она вздохнула и направилась к камину. Над ним висел потемневший от времени портрет седьмого графа Пеннингтона. — Это ваш отец?

— Да. — Маркус тоже подошел к камину и посмотрел на портрет. Художнику удалось передать характер его отца: выражение лица казалось суровым, но глаза смеялись.

— Вы его любили?

— Да, очень. — Маркус действительно любил отца и никогда не сомневался в том, что эта любовь взаимна. Конечно, он поставил своего сына в весьма затруднительное положение, но Маркус знал: отец всегда желал ему только добра. — А вы, мисс Таунсенд, любили своего отца?

— К сожалению, я слишком плохо его знала, — пробормотала Твен, все еще глядя на портрет. — Он хотел сыновей, а у него были только дочери — огромное разочарование для него. Он отослал меня в школу, когда я была совсем маленькой, и мы с ним встречались лишь изредка. Увы, я не могу сказать, что очень любила его.

— Вы сказали, только дочери. Значит, у вас есть сестры?

— Одна сестра. Она вышла замуж против воли отца и уехала с мужем странствовать по свету в поисках приключений. Я ее почти не знала. — Гвен снова приложилась к стакану. — Но она умерла. Кажется, ее съели людоеды.

— О Господи… Неужели людоеды?

— Да, что-то в этом роде. Не имеет значения. — Гвен пожала плечами. — В общем, она умерла, и я осталась совсем одна.

Маркус с удивлением посмотрел на стоявшую рядом с ним девушку. У нее был такой невозмутимый вид, словно иметь сестру, которую съели людоеды или «что-то в этом роде», мать, умершую при родах, и отца, которому не было до нее дела, — словно все это в порядке вещей.

— Нет, вы не одна, — проговорил он вполголоса. — Теперь у вас есть я.

Гвен рассмеялась:

— Но нужна ли я вам? — Она внимательно посмотрела на него. — Не могу поверить, что брак с женщиной, которую вы совсем не знаете, придется вам по душе.

Он поднес к губам ее руку.

— Моя дорогая мисс Таунсенд, вы пришлись мне по душе.

Она снова рассмеялась:

— Потому что у вас нет выбора?

— Нет, я не совсем правильно выразился. Выбор у меня был. Я мог бы оставить без внимания волю отца и лишиться своего состояния. Я мог бы сам проложить себе дорогу в жизни. Это было бы нелегко, но не сомневаюсь, что я справился бы. Вы ведь поступили именно так?

— И в этом не было ничего хорошего. — Она высвободила руку. — Мне пришлось взяться за работу, к которой я была совершенно не готова. Я была чуть ли не прислугой и всецело зависела от капризов тех, у кого работала. Платили же мне ничтожно мало. Поверьте, вам такое жалованье показалось бы оскорблением. — Уголки ее губ чуть приподнялись. — Бедность, мой дорогой лорд Пеннингтон, плохо пахнет.

— В таком случае мы будем ее избегать. — Маркус рассмеялся, и Гвен присоединилась к нему. Это было странное мгновение согласия, и он вдруг подумал: «А может, мы уже сделали первый шаг к совместной жизни?»

— Что ж… — Она подошла к дивану и снова уселась. — Давайте дальше обсуждать условия. Вдобавок к моему доходу у меня есть маленький домик в деревне, который будет принадлежать только мне.

Ощущение общности тут же исчезло.

— Должен ли я понимать так, что все ваше — это ваше, а мое — тоже ваше?

Она немного подумала, потом кивнула:

— Именно так.

— Но это же несправедливо…

— Я подарю вам детей. Сыновей. — Она едва заметно поморщилась, и теперь, после ее истории, Маркус прекрасно понял почему. — Так что согласитесь, наш договор представляется вполне справедливым.

— Справедливо это или нет, но в обязанности графини Пеннингтон входит не только воспитание детей. — Маркус снова присел на край стола. — Я надеюсь, что вы займетесь моим хозяйством. Разумеется, вы будете получать соответствующие средства на ведение хозяйства и личные траты — туалеты и прочее… К тому же положение обязывает меня принимать время от времени гостей, и об этом вам тоже придется позаботиться. В общем, вы должны быть образцовой супругой.

— Не беспокойтесь, я не буду огорчать вашего Годфри.

— Годфри меня не интересует. И еще… Поскольку цель этого брака — продолжение моей родословной, до того времени, как появятся наследники, я ожидаю от вас полной супружеской верности.

— И я тоже, — заявила Гвен.

Он посмотрел на нее с удивлением:

— Но женщины, как правило, не требуют этого от своих мужей.

— Значит, такие женщины — дуры.

— Очень может быть, — пробормотал Маркус. — Хорошо, договорились?

— Но при этом я сохраняю за собой право приходить и уходить, когда мне захочется. Разумеется, в пределах разумного.

Он пожал плечами.

— Против этого я не стану возражать, пока вы будете хранить мне верность. Честно говоря, мне никогда не хотелось иметь жену, которая не обладала бы, до некоторой степени независимым характером.

— Значит, лорд Пеннингтон, мы в конце концов неплохо поладим. — Она улыбнулась, и он снова залюбовался ее улыбкой. — Что ж, мне кажется, на сегодняшний вечер с делами покончено.

— Не совсем. — Он соскочил со стола и шагнул к дивану. — Мне не по душе, что моя невеста называет меня по титулу. Каковы бы ни были обстоятельства нашего союза, это все-таки союз, причем на всю жизнь. Я бы предпочел, чтобы вы называли меня по имени.

— Очень хорошо, Маркус. А вы можете называть меня… — она бросила на него явно насмешливым взгляд, — мисс Таунсенд.

— Как хотите, мисс Таунсенд. — Маркус засмеялся, взял у нее стакан — он снова был пуст — и поставил его на маленький столик у дивана. Потом, протянув руку, помог ей подняться. Гвен покачнулась, и он подхватил ее. — Дорогая мисс Таунсенд, вы действительно пьяны.

— Ничего подобного! — Она попыталась изобразить возмущение. Потом вдруг улыбнулась и сказала: — Я чувствую себя… очень даже неплохо. Но я ничуть не пьяна.

— А вы когда-нибудь были пьяной?

— Я выпила достаточно вина за свою жизнь. И я прекрасно знаю, что такое опьянение. — Она самодовольно улыбнулась. — Но сейчас я совсем не пьяна.

«Так вот почему бренди не свалило ее с ног», — подумал Маркус. Его это обрадовало и вместе с тем немного разочаровало. Впрочем, он не посмел бы воспользоваться опьянением Гвендолин.

— Думаю, теперь вы должны поцеловать меня. — Она закрыла глаза и чуть приоткрыла губы.

— Вот как?

— Конечно, должны. — Она немного подождала, потом открыла глаза. — Так что же?

— Вы о чем?

Она вздохнула:

— Мне кажется, вы говорили, что я пойму, когда вам захочется меня поцеловать.

— А мне хочется?

— Да, хочется. — Она лукаво улыбнулась.

— Что ж, в таком случае… — Он усмехнулся и приблизил губы к ее губам.

— Меня никогда еще не целовали так, как я хотела, — проговорила Гвен, и Маркусу показалось, что голос ее дрогнул. Положив ладони ему на плечи, она добавила: — То есть не целовали, когда мне этого хотелось.

— А сейчас вам этого хочется? — Он коснулся губами ее губ.

— Наверное… да, — прошептала она так тихо, что он едва расслышал ее слова.

— Ну… тогда все в порядке, — пробормотал Маркус.

Тут он привлек ее к себе и на сей раз поцеловал по-настоящему. Она тотчас же расслабилась и прижалась к нему.

У губ ее был вкус бренди, и они оказались теплые, мягкие и податливые. Внезапно он почувствовал, что его неудержимо влечет к этой незнакомке, к женщине, с которой ему предстояло провести всю жизнь. Он желал ее здесь и сейчас, и ему казалось, что он действительно мог бы прожить с ней всю жизнь.

Она застонала чувственно и гортанно, и тотчас же ее руки скользнули вверх и обвили его шею. По спине Маркуса пробежала дрожь, и его наполнила боль вожделений. Он крепко прижал Гвен к груди и на мгновение затаил дыхание.

Третий раз в жизни он оказался на краю обрыва и не знал, хватит ли у него духа сделать решающий шаг или осторожность возьмет верх. Внутренний голос кричал: «Следует соблюдать осторожность, ты ведь совсем ее не знаешь». Он, конечно, мог переспать с ней, но, пожалуй, для этого еще не настало время. Нельзя было отдавать ей свое сердце так же легко, как он отдавал свое имя. Пока что у него на это не хватало духа.

Он медленно поднял голову, и их взгляды встретились. Она едва заметно улыбнулась и прошептала:

— Я полагаю, Маркус… Полагаю, что теперь меня поцеловали именно так, как мне хотелось.

— Я это сделал с величайшим удовольствием, мисс Таунсенд. — Томительная страсть все еще звучала в его голосе.

Маркус прекрасно понимал, что если не отпустит ее сейчас, то поцелует опять и опять и еще до конца вечера она будет принадлежать ему. Он почти не сомневался, что она не отказала бы ему. Но Маркусу казалось, что с этой девушкой не следовало поступать таким образом. Кроме того, на нее, очевидно, повлияло бренди.

Он отступил на несколько шагов. Она же тихонько вздохнула и снова опустилась на диван. Потом посмотрела на него и прошептала:

— Боже мой…

— Должен сказать, что никогда еще мой поцелуй не производил на женщин такого впечатления.

— А вы целовали многих? Он проигнорировал вопрос:

— Впрочем, я подозреваю, что на вас подействовало бренди. Я вас предупреждал.

— Но я… так уверена в себе. Кажется, сейчас я всемогуща. И ничуть не пьяна. Вы знаете, как я волновалась, когда шла сюда?

— Неужели? — Она кивнула.

— Я еще никогда не говорила мужчине, что выйду за iero замуж. — Она немного помолчала и добавила: — Хотя мне предлагали… один раз.

— Предлагали?

— Да. Впрочем, это не имеет значения. — Она взмахнула рукой, как бы давая понять, что не желает говорить на эту тему.

Маркус задумался. Действительно ли предыдущее предложение не имело для нее значения? Или она просто не хотела признаваться?.. А может, она любит этого человека?

— Полагаю, что мне пора идти, — пробормотала Гвендолин. Она встала — и тут же, упав обратно на диван, захихикала. — О, мне ужасно стыдно…

— А вы когда-нибудь теряли самообладание, мисс Таунсенд?

— Нет, насколько я помню. И я никогда не… хихикала. — Она нахмурилась. — Хотя временами я не могла контролировать… ну, скажем, то, как поворачивалась жизнь.

— И что же вы тогда делали?

— Уезжала. — Гвен усмехнулась. — Именно это я сделаю и сейчас. — Она осторожно поднялась на ноги. — Вот. Со мной все в порядке.

Он едва удержался от смеха.

— А идти вы сможете? Она нахмурилась.

— Боже мой, ведь мне придется… Придется добираться до экипажа.

— Совсем не обязательно. — Маркус шагнул к ней, подхватил ее на руки и пошел к двери.

— Вы что же, собираетесь донести меня до экипажа? Он улыбнулся и пробормотал:

— Я бы с огромным удовольствием отнес вас к себе в постель.

Она ахнула, потом опять хихикнула:

— Но мы ведь еще не поженились. Однако если вы хотите иметь двоих сыновей… Я думаю, что мне придется побывать в вашей постели не больше двух раз.

Он рассмеялся:

— Больше, если это зависит от меня.

Она обвила руками его шею и пробормотала:

— Ах, вы действительно опасный человек.

— А сейчас стал еще более опасным, — проворчал Маркус.

Придерживая Гвен одной рукой, он каким-то образом умудрился открыть дверь.

— Я уже договорился об особом разрешении. Я полон решимости и самых радужных надежд. Завтра я займусь дальнейшими приготовлениями. Думаю, что послезавтра мы обвенчаемся.

Вдруг послышалось чье-то покашливание. «Годфри», — догадался Маркус. Но в данный момент он не собирался иметь с ним дело.

— Послезавтра? Вы так считаете, Маркус?

— Если вы не против. — Он заглянул ей в глаза. — Подумайте как следует, мисс Таунсенд. Скоро будет слишком поздно давать задний ход. Для нас обоих.

— Нет, мне нужны мои деньги. — Она улыбнулась и добавила: — Нужны как можно быстрее.

Тут из сумрака коридора показался дворецкий:

— Милорд, могу я чем-нибудь вам помочь?

— Вызовите мою карету, Годфри. Я провожу мисс Таунсенд домой.

Слушаюсь, милорд. — Годфри взглянул на мисс Таунсенд и неодобрительно покачал головой. Выполнив распоряжение хозяина, он вернулся и проговорил: — Прошу прощения, милорд, но я не мог не услышать… Неужели вы намерены… — Дворецкий умолк; казалось, он просто не мог выговорить это слово. Собравшись с духом, Годфри выпалил:

— Неужели вы намерены жениться на этой молодой особе?

Гвендолин хихикнула:

— Да, Годфри, намерен.

— Понятно. — Годфри тяжело вздохнул. — Тогда я полагаю, что это дочь…

— Виконта Таунсенда. Да, Годфри, это та самая девушка, которую мой отец предназначил мне в жены. Но ведь вы все знаете об этом, да?

— Милорд, знать — моя обязанность.

Маркус не удивился. Дворецкий всегда все знал.

— Всего хорошего, Годфри, — с улыбкой сказала Гвендолин.

— И вам также, мисс. — Дворецкий поджал губы. — Если она собирается стать графиней, милорд, ей придется… немного поработать над собой.

— Она справится, Годфри, не — беспокойтесь. Так вы уже вызвали карету?

— Да, милорд. Она сейчас будет подана. Годфри кивнул и исчез в коридоре.

— Мой экипаж ждет меня. — Гвендолин махнула рукой куда-то в сторону парадного входа. — Где-то там.

— Я никак не могу позволить моей будущей жене уехать без сопровождения. Тем более когда она в таком положении.

— Я не в положении, Маркус. И я совершенно уверена в себе. Только я понятия не имею, почему ноги у меня… точно ватные.

— Тем не менее я не отпущу вас одну. — Маркус усмехнулся. — Считайте, что это мое условие.

— Вы необычайно милы, — прошептала она. — Будет очень трудно невзлюбить вас.

— А почему вы хотите меня невзлюбить? — Вопрос его запоздал. Гвендолин уже задремала у него на руках.

«Странно, что она так сказала, — подумал Маркус. — Впрочем, и все происходившее до этого выглядело довольно странно. А может, она относится к любви с той же осторожностью, что и я? Но если так, то почему?»

Маркус прекрасно знал: сердце Реджи разбивали столько раз, что и сосчитать нельзя. Сам же он проявлял благоразумие и старался избегать страданий. «А что же Гвендолин? — думал Маркус. — Имеется ли у нее какой-нибудь опыт?..»

Маркус тяжело вздохнул; он снова подумал о том, что его невеста, возможно, до сих пор любила человека, когда-то сделавшего ей предложение.

Глава 6

Даже если мужнину выбирать за благоразумие, богатство, титул и власть, мы все равно полюбим его не за то, за что нужно.

Франческа Френо

— Это звучит так необычно, — тихо сказала Гвен. — И очень неприятно.

Она осторожно откинулась на подушку и поправила мокрую салфетку у себя на глазах. Всякий шум, даже собственный голос отдавался у нее в голове. Был уже полдень, а она все еще не нашла в себе сил встать с кровати. Ей казалось, что только смерть может принести облегчение.

— Дорогая моя девочка, это очень даже приятно. — Колетт примостилась в ногах кровати. — И крайне забавно.

Мадам Френо сидела в кресле рядом с кроватью. Обе женщины добродушно отнеслись к последствиям выпитого накануне бренди, но настояли, чтобы Гвен выслушала их — поскольку у нее не было матери, они считали своим долгом сообщить ей об обязанностях жены и о том удовольствии, которое получают от них женщины. Гвендолин все это казалось немыслимым.

— Забавно? — Гвен содрогнулась; ей вдруг вспомнилось, как в школе мадам Шоссан девочки обсуждали по ночам интимные подробности супружеской жизни и громко хихикали. — Не понимаю, что в этом забавного.

— О… не только забавно. Это замечательно! Если, конечно, с тем, с кем нужно. — Мадам Френо улыбнулась, и Гвен подумала, что она, вероятно, говорит о своем муже.

Франческа Френо пробыла замужем года два, когда ее муж пропал в море. Тогда ей еще не было и двадцати. Чтобы зарабатывать на жизнь, она поступила в школу мадам Шоссан и заменила мать многим маленьким девочкам. По какой-то причине Гвен всегда была одной из ее любимиц.

— Я уверена, что лорд Пеннингтон обладает в этом смысле немалым опытом, — осторожно заметила Франческа. — По крайней мере, так считает Колетт.

Гвен тяжко вздохнула:

— Значит, он действительно опасен?

Мадам Френо улыбнулась:

— Не опасен, если не будет и дальше поить вас бренди.

— Он меня не поил. Я сама напилась.

Как могла она так сглупить? Вред от чрезмерного потребления спиртного был совершенно очевиден, если судить по прислуге в тех домах, где она работала. Как же могла она вести себя так непристойно? И как могла так много рассказать? Гвен помнила каждое свое слово и очень сожалела, что вчера вечером не выпила еще больше — тогда она, возможно, забыла бы все, что наговорила.

— Как я теперь посмотрю ему в глаза? Он, конечно, думает, что я плохая гувернантка и злоупотребляю спиртным.

Колетт рассмеялась:

— Вздор, Гвендолин. Я уверена, что он ничего подобного не думает.

— Вы меня не видели. Я была такая… — Ей даже думать об этом не хотелось, не только говорить. — Я вела себя ужасно вызывающе и была слишком развязна. Я ведь попросила его… поцеловать меня. — Она закрыла лицо салфеткой. — Он, наверное, думает, что я не только плохая гувернантка и пьяница, но и плохая гувернантка и пьяница с сомнительным моральным обликом.

— Ну-ну, дорогая. — Мадам похлопала ее по плечу. — Все не так уж плохо. Он был просто очарователен, когда привез вас домой. Даже весел, как мне показалось. В конце концов, он ведь на вас женится.

— Потому что у него нет выбора, — пробормотала Гвен и тут же поморщилась.

— Дорогая, я никогда не видела вас такой. — Мадам Френо посмотрела на нее с беспокойством. — Конечно, прошло пять лет…

Гвен чуть приподнялась и взглянула на свою бывшую учительницу.

— Я и не была никогда такой. После смерти отца я сама заботилась о себе и жила… как хотела. Я была не очень хорошей гувернанткой, но все-таки сумела выжить. Я всегда находила работу, избегала скандалов и, конечно же, никогда не позволяла себе ничего лишнего. А теперь… — Ее губы задрожали. — Я сейчас расплачусь, а ведь я никогда не плакала. И никогда в жизни я не чувствовала себя так плохо. А тот, с кем мне придется прожить всю жизнь, считает меня пьяницей.

— Да, когда вы так говорите, это действительно звучит ужасно, — пробормотала Колетт.

Мадам Френо бросила на нее предостерегающий взгляд:

— Не болтай глупости. Я думаю, что Пеннингтон никогда не станет говорить об этом инциденте. Вряд ли он захочет смутить женщину. Мне кажется, что он очень порядочный человек.

Гвен пренебрежительно фыркнула:

— Неужели? Скажите, а что вы о нем узнали?

— Совсем немного и только хорошее, — с улыбкой ответила Колетт.

Считалось, что в Лондоне нет такого человека, о котором Колетт де Шабо не знала бы абсолютно все. Эта богатая вдова, французская изгнанница, прожила в Англии более десяти лет и говорила по-английски с едва заметным акцентом. Рассказывали, что Колетт является любовницей одного весьма влиятельного английского лорда; некоторые даже полагали, что ее любовник — член королевской семьи. Разумеется, Гвен никогда не расспрашивала об этом, а мадам Френо и Колетт никогда ничего не рассказывали.

Гвен познакомилась с Колетт пять лет назад. Эта дама была дальней родственницей мадам Френо, и она приютила бывшую учительницу после того, как школа закрылась и ученицы разъехались по домам (это случилось примерно за месяц до смерти отца Гвен). Женщины совершенно по-разному относились к жизни, но, как ни странно, прекрасно ладили и были не только родственницами, но и добрыми подругами.

— Вы уже знаете, что семья его вполне добропорядочна, родословная безукоризненна, хотя… — Колетт понизила голос. — Говорят, что его предки когда-то занимались пиратством.

Мадам Френо улыбнулась и пробормотала:

Я думаю, что это было каперство*.

* Нападение вооруженных торговых судов воюющего государства на торговые суда противника

Колетт едва заметно поморщилась:

— Какое это имеет значение? Главное, что и те, и другие грабили и убивали… Впрочем, это было так давно, что не стоит на сей счет беспокоиться. Что же до самого лорда Пеннингтона… Полагаю, его состояние производит сильное впечатление.

Гвен кивнула:

— Я была в этом совершенно уверена.

— Всегда разумно выйти замуж за богатого человека, моя дорогая. Вы поступите мудро, если запомните это. Что же касается лорда… — Колетт ненадолго задумалась. — Похоже, что у вашего лорда Пеннингтона была беспутная молодость, хотя и не особенно. Нет-нет, ничего страшного. Ничего такого, что могло бы запятнать его имя и надолго остаться в памяти общества. Право же, мне так и не удалось найти человека, который помнил бы что-нибудь особенное, — одни лишь смутные воспоминания о чрезмерной веселости и немного скандальном поведении. Да-да, поверьте, ничего необычного.

— Что же до лорда Пеннингтона сегодняшнего, — продолжала Колетт, — то его считают остряком, но при этом человеком весьма сдержанным и благоразумным. И, как вам уже известно, он не лишен привлекательности.

Гвен пожала плечами.

Ей вспомнились зеленые глаза Маркуса и его улыбка.

— Значит, он не очень… опасен? То есть он не соблазнитель?..

— Склонность соблазнять женщин очень трудно скрыть — об этом обязательно узнают. А я ничего такого о нем не слышала. Значит, вы спрашиваете, опасен ли он?.. — Колетт рассмеялась. — Ma cher*, все интересные мужчины опасны, именно это и делает их интересными. А я считаю, что ваш лорд Пеннингтон необычайно интересен.

* Моя дорогая (фр.).

Гвен тяжко вздохнула и пробормотала:

— Как бы то ни было, я выхожу за него замуж, и это произойдет… уже завтра.

— У вас не было времени обзавестись новым гардеробом после возвращения. — Мадам Френо всегда отличалась практичностью. — Придется нам найти вам для венчания что-нибудь приличное. А обо всем остальном вы подумаете после свадьбы.

— Так что же мне делать? — Гвен взглянула на свою бывшую учительницу.

— Мне казалось, вы уже решили, что единственный способ содержать ваших племянниц — выйти за графа. — Мадам Френо внимательно посмотрела на девушку. — Может, вы передумали?

— Нет-нет, но… — Гвен наморщила нос. — Но я ничего не сказала о них Map… лорду Пеннингтону.

Колетт рассмеялась:

— Он довольно быстро узнает об их существовании. Ведь они будут жить в его доме, не так ли?

— К сожалению, он не любит девочек. — Гвен снова вздохнула. — В этом он очень упорен. Мне по крайней мере так кажется. Видите ли, я не решилась сказать ему о них. Я боялась, что он передумает и не женится на мне. Тогда я не получила бы денег…

— Но теперь вы их получите, так что не беспокойтесь.

— Мне кажется, он женится на мне без особой радости, — продолжала Гвен. — Хотя думаю, что немного нравлюсь ему. И потом… Если бы не люди, которые зависят от него, он, возможно, пренебрег бы волей отца. Что же касается моих племянниц… За них я сейчас больше всего беспокоюсь.

Мадам Френо в задумчивости смотрела на девушку. Наконец спросила:

— Вы уже решили, что делать с девочками?

— Да, решила, — кивнула Гвен. — Как только я выйду замуж, у меня появятся деньги. Я хочу нанять прислугу для деревенского дома. Они будут жить там, и я буду навещать их как можно чаще. Впрочем, это продлится не очень долго, — поспешно добавила она. — Я расскажу о них Пеннингтону, когда настанет подходящий момент. Но он должен принять их без всяких ограничений, иначе я ему ни слова не скажу. Я не позволю им жить там, где они не будут желанными.

Колетт и мадам Френо переглянулись. Гвен же вновь заговорила:

— Я сожалею о вчерашнем вечере. Поверьте, я не собиралась надолго их оставлять. Я только хотела поговорить с лордом Пеннингтоном, а потом вернуться сюда. Они очень огорчились?

Колетт пожала плечами.

— Похоже, они не питают к вам особой нежности.

— Вы должны понять их, дорогая, — сказала мадам Френо. — После смерти родителей им пришлось очень много пережить. Их носило по свету, и они не знали, где обоснуются, пока не оказались у вашей родственницы. А та не очень-то им обрадовалась.

Колетт пренебрежительно фыркнула:

— Отвратительная особа. Без всякого сомнения…

— Теперь это уже не имеет значения, — перебила мадам Френо. — К сожалению, мамаша забила им головы разговорами о том, как они, сестры, должны заботиться друг о друге. Не очень-то умно с ее стороны, если учесть, какую авантюрную жизнь вело это семейство в дальнейшем. Во всяком случае, девочки были совершенно уверены, что сестра их матери придет им на помощь, а вы не пришли. — Френо пристально взглянула на девушку. — Да, вы должны их понять. Они в обиде на вас. Хотя, конечно же, вы не знали ни о смерти вашей сестры, ни об их существовании…

— Вы правы, — пробормотала Гвен. — Разумеется, они обижаются. Как глупо, что я сразу этого не поняла. Очевидно, я виновата перед ними.

— Ничего подобного, — возразила Колетт. — Ваша сестра не поддерживала с вами отношений с тех пор, как покинула отцовский дом. Следовательно, у вас не было перед ней никаких обязательств.

— И все же я должна была…

— Поймите, Гвендолин, что прошло, то прошло, — сказала мадам Френо. — Сейчас надо решить, что вы станете делать дальше. Полагаю, что для начала нужно все рассказать лорду Пеннингтону.

— Нет-нет. — Гвен покачала головой, — Нет, пока мы не поженимся и я не устроюсь окончательно. Я не хочу рисковать.

Колетт нахмурилась.

— Но сейчас власть у вас в руках, разве вы не понимаете? В качестве условия вы можете потребовать, чтобы он разрешил девочкам жить вместе с вами. И ему придется согласиться.

— Я этого не сделаю, — заявила Гвен. — Мы с ним уже все решили. Мы договорились, что я сама буду распоряжаться моим приданым, а также моим домом. Большего я не могу от него требовать. Он… очень мил и, вероятно, заслуживает лучшего, чем то, что получает. И потом… Если я привезу девочек в дом, где их не хотят видеть, они вырастут с сознанием… они будут чувствовать…

— То же, что и вы, дорогая? — спросила мадам Френо. Гвен кивнула:

— Да, я именно это имела в виду.

— Что ж, хорошо, — пробормотала Колетт. — Мы предполагали, что вы так скажете. — Она посмотрела на мадам Френо, и та кивнула. — Поэтому мы и решили: девочки останутся здесь, пока вы не почувствуете, что лорд Пеннингтон согласен их принять.

— Вы очень добры, но я, наверное, не могу…

— Уверена, что можете. — Мадам Френо улыбнулась. — По правде говоря, их присутствие оживит нашу жизнь. Мне очень не хватает общения с девочками. Ваши племянницы были просто очаровательны вчера вечером. Знаете, они казались гораздо старше своего возраста. Мы с ними болтали и играли в карты.

— И они меня обыграли, — усмехнулась Колетт. — Да, ваши племянницы очаровательны, и мы прекрасно с ними поладим.

— Но… — Гвен смутилась. — А как же ваш… друг? Он не станет возражать?

— Это мой дом, и я буду делать здесь то, что считаю нужным. — Колетт небрежно взмахнула рукой. — Вышло так, что на некоторое время он оказался вне досягаемости, и я просто не знаю, чем сейчас заняться.

— И потом… — Мадам Френо положила руку на плечо Гвен. — Мне кажется, это самое меньшее, что я могу для вас сделать. С того момента, как я узнала об ошибке, заставившей вас начать самостоятельную жизнь, я жалела о своем в этом участии. Мне ни в коем случае не слеювало помогать вам найти ваше первое место, из-за которого вы уехали в Америку. Мне нужно было хорошенько подумать.

— Какой вздор, — пробормотала Гвен. — Я бы нашла… другие способы убежать. Действительно, мои действия были импульсивны, но вы в этом не виноваты.

— И все же… — Мадам Френо вздохнула. — Если бы не помогла вам, ваша жизнь сложилась бы иначе. Мистер Уайтинг нашел бы вас гораздо раньше. Вы даже могш бы начать выезжать в свет и…

— Простите, но вы, кажется, только что сказали: «Что прошло, то прошло». Это ведь ваши слова, не так ли? — Гвен улыбнулась. — Почему бы вам не воспользоваться своим собственным советом?

— Франческе неплохо бы прислушаться и к моим советам, — проворчала Колетт. — Ей едва исполнилось дващать восемь, и я считаю, что она могла бы выйти замуж. Мадам Френо вспыхнула:

— А вам следовало бы проявлять благоразумие и не растрачивать свою жизнь на человека, который…

— Значит, вы не передумали насчет девочек? — спросила Гвен, прерывая бесплодный спор подруг.

Колетт энергично покачала головой:

— Нет-нет, конечно, не передумали.

У Гвен словно гора с плеч свалилась. Ее племянницы не могли бы попасть в лучшие руки — в этом не было ни малейших сомнений. С улыбкой посмотрев на дам, Гвен проговорила:

— Я очень благодарна вам обеим. Я уверена, что мои племянницы пробудут у вас недолго. Лорд Пеннингтон кажется на редкость порядочным человеком. Да, он очень славный.

Колетт внимательно посмотрела на девушку:

— Похоже, вы уже полюбили его.

— Неужели так быстро?! — оживилась мадам Френо.

— Ошибаетесь, я не полюбила его. Ведь мы только познакомилась… — Немного помолчав, Гвен продолжала: — И в дальнейшем у меня нет намерения любить его. Любовь для женщины — ужасная ловушка, и я сделаю все возможное, чтобы избежать ее. Но я действительно думаю, что у нас могут сложиться прекрасные отношения, основанные на уважении и той привязанности, которую испытываешь к доброму другу.

— Вы еще очень молоды. — Колетт засмеялась. — И очень наивны.

— Я не наивна! — возмутилась Гвен. — Я… я практична.

Мадам Френо усмехнулась:

— Что ж, желаю вам удачи, дорогая. Но предупреждаю: любви нельзя избежать. И приманить ее тоже не получится. Она налетает на тебя совершенно неожиданно.

— И хватает мертвой хваткой, — добавила Колетт. — Любовь наполняет сердце чувствами, которые вам и не снились.

— Наполняет радостью, порой — печалью, — проговорила мадам Френо с мечтательным выражением. — Но печаль — небольшая цена за то, чтобы стать одним целым с другим человеком. За то, чтобы разделять его мысли и чувства. За то, чтобы знать, что вы с ним — одно целое, что он — недостающая частица вашей души.

— Любовь заставляет нас жить. — Выражение лица Колетт стало таким же, как у подруги. — — Человек чувствует себя живым, лишь когда любит.

— И когда ты знаешь, что не можешь жить без него, — прошептала мадам Френо. — И еще ты знаешь, что с радостью умерла бы вместе с ним. Или за него.

Гвен внимательно смотрела на женщин, погруженных в свои мысли. Причем одна из них явно вспоминала то, что потеряла, другая — то, чем еще обладала.

Тут раздался стук в дверь, и она тут же отворилась. На пороге появилась Хоуп.

— Вы уже проснулись?

— Наконец-то. — Гвен улыбнулась.

— О… как чудесно! — Хоуп влетела в комнату, а сразу же за ней — Пейшенс. Чарити неохотно шла следом. — Знаете, что мы вам принесли? — Подойдя к кровати, Хоуп протянула Гвен открытую бутылку, которую до этого прятала за спиной.

— Шампанское? — удивилась мадам Френо. Колетт посмотрела на бутылку.

— И превосходное шампанское. — Она бросила на девочек укоризненный взгляд. — Кстати, мое шампанское.

Девочки пропустили эти слова мимо ушей.

Хоуп уселась на кровать рядом с Колетт. Пейшенс же примостилась на ручке кресла, в котором сидела мадам Френо.

— Папа говорил, что если человек перепил накануне, то с утра нет ничего лучшего, чем выпить шампанского, — сказала Пейшенс. Она взяла бутылку, наполнила стакан и протянула его Гвен.

Гвен невольно улыбнулась:

— А почему вы думаете, что я перепила? Чарити фыркнула:

— Мы видели, как вы приехали вчера вечером.

— Мы смотрели из гостиной, — добавила Пейшенс. — Мы видели, как какой-то джентльмен нес вас на руках. Очень любезно с его стороны.

— Да, наверное, — пробормотала Гвен.

— А он кто? Он такой красивый… — Хоуп усмехнулась. — К тому же франт.

Гвен посмотрела на мадам Френо, потом на Колетт. Но дамы молчали, — очевидно, они полагали, что их подопечная сама должна ответить.

Немного помедлив, Гвен проговорила:

— Это лорд Пеннингтон, мой… — Она судорожно сглотнула. — Он мой жених.

— Как мило… — Пейшенс просияла. — А он богатый? Мне кажется, что очень.

Гвен кивнула:

— Он весьма состоятельный.

— Зн ачит, мы будем жить все вместе? — спросила Хоуп.

Гвен снова посмотрела на своих старших подруг, но те по-прежнему молчали. Сделав глоток шампанского, Гвен заставила себя улыбнуться и проговорила:

— Лорд Пеннингтон очень славный, но пока что он не готов принять нас всех.

— Не готов? — Личико Хоуп вытянулось.

— О Господи, — прошептала Пейшенс.

— Что же теперь с нами будет? — спросила Чарити. — Вы ведь обещали…

— Чарити! — проговорила мадам Френо голосом воспитательницы.

Девочка покраснела и, потупившись, пробормотала:

— Я не хотела… Прошу прощения.

— Ничего страшного, — сказала Гвен. — Я понимаю, что у вас была очень нелегкая жизнь. А теперь я привезла вас сюда…

— Нам здесь нравится, — перебила Пейшенс. — Кормят очень вкусно, а мадам Френо и мадам де Шабо очень веселые.

Хоуп улыбнулась и доверительно сообщила:

— Хотя в карты они играют не очень хорошо. Колетт рассмеялась, однако промолчала.

— Значит, вы согласны пожить здесь какое-то время? — Гвен посмотрела на Хоуп. — Надеюсь, это ненадолго. — Она повернулась к Пейшенс. — Думаю, я скоро приучу лорда Пеннингтона к мысли о… о семье. — Она взглянула на Чарити. — Я вас не оставлю, обещаю.

Старшая из сестер нахмурилась.

— Правда обещаете? Гвен кивнула:

— Да, обещаю.

— Поклянитесь, — сказала Чарити.

Гвен покосилась на дам и громко сказала:

— Клянусь!

— Тогда нужно скрепить клятву кровью, — заявила Пейшенс. — Кровь крепко свяжет нас, и тот, кто нарушит клятву, непременно попадет в ад.

Мадам Френо с удивлением взглянула на девочку.

— Да, непременно попадет, — повторила Пейшенс.

— Кровавая клятва? — поморщилась Гвен. — Не уверена, что готова…

— Ах, да мы обойдемся и без крови. — Хоуп закатила глаза, всем своим видом говоря, что нельзя же быть такой глупой и полагать, что для кровавой клятвы непременно нужна кровь. — Это ведь очень больно.

— Тогда чем же воспользуемся? — Гвен ждала ответа едва ли не со страхом.

— Слюной. После крови это самое лучшее. — Пейшенс послюнявила указательный палец и подняла его вверх. Ее сестры проделали то же самое. — Видите?

— Вряд ли это можно не увидеть, — пробормотала Колетт.

— Теперь ваша очередь. — Чарити с вызовом взглянула на Гвен.

— Что ж, прекрасно. — Гвен послюнявила указательный палец и тоже подняла его вверх. — А что дальше?

Теперь мы должны соединить пальцы. — Хоуп выразительно посмотрела на Колетт. — Все должны…

Мадам Френо улыбнулась и тут же послюнявила свой палец.

— А я не стану давать никаких клятвенных обещаний, — заявила Колетт. Она скрестила на груди руки. — Не понимаю, с какой это стати я должна… что-то слюнявить.

Тут Хоуп что-то прошептала ей на ухо, и Колетт с облегчением вздохнула.

— Тогда согласна. — Она кивнула, послюнявила палец и продемонстрировала его. — Надеюсь, теперь все довольны.

— Теперь нужно, чтобы каждая прикоснулась пальцем к пальцам других. — Пейшенс прикоснулась к пальцу Гвен, потом повернулась к Колетт. — Пока каждая не прикоснется к пальцам всех остальных, наша кровь не смешается. И повторяйте за мной. — Пейшенс драматически понизила голос: — «Обещаю всей кровью в моих жилах, что я никогда не нарушу эту клятву, а иначе буду страдать от страшных и ужасных последствий. Вечно».

Все повторили клятву и провели церемонию с соответствующей словам торжественностью, пока «кровь» каждой не смешалась с «кровью» остальных.

Потом Колетт вытерла руку носовым платком, передала его мадам Френо и пробормотала;

— Да, действительно необычное переживание…

— Это нужно отпраздновать, — сказала мадам Френо. — Мне кажется, кухарка готовит что-то особенное. Полагаю, уже можно посмотреть, что именно.

Пейшенс и Хоуп тотчас же устремились к двери. Чарити пошла за ними, но затем остановилась.

— Я не думала, что вы это сделаете. Я думала, вы чересчур… чопорная, чтобы дурачиться.

— Если говорить честно, я тоже не думала. Я всегда была ужасно чопорной. — Гвен усмехнулась. — Но я подозреваю, что в будущем мы все сделаем такое, чего никак не ждем от себя.

Чарити молча кивнула и вышла из комнаты.

— Очень даже неплохое начало. — Мадам Френо улыбнулась. — Вы сказали, что были плохой гувернанткой, но что-то не верится. Полагаю, вы сумеете расположить к себе девочек.

— Эти девочки — совсем другое дело. — Гвен ненадолго задумалась. — Пожалуй, Чарити права. Я всегда была слишком чопорной и никогда не могла понять детей. Но с племянницами… Мне кажется, мы как-то связаны.

— Это в вас говорит кровь. — Колетт с отвращением уставилась на свой палец. — Кровь — весьма крепкие узы.

— И любовь, — добавила мадам Френо.

— Любовь? — «Неужели я действительно люблю этих девочек?» — подумала Гвен. Она сомневалась, что могла бы полюбить вообще кого-либо. Ведь любовь — страшная вещь. И она не гарантировала ни верности, ни безопасности.

— Кстати, о любви, — бодро проговорила Колетт. — Мы должны вернуться к серьезным вопросам. Завтра вам предстоит выйти замуж, и нужно к этому как следует подготовиться.

Допив шампанское, Гвен признала, что вино и впрямь пошло ей на пользу. И все же тема разговора вызывала у нее почти такое же головокружение, как и бренди. Но она понимала: этой беседы все равно не избежать. К тому же, наверное, неплохо было бы узнать, чего ей следует ожидать от супруга.

А он? Чего бы ему хотелось от нее?

Внезапно ей вспомнилось необыкновенное ощущение от его поцелуя. И удивительное тепло, исходившее от его тела. В тот момент ей казалось, что она растаяла от близости Маркуса. Да, в тот момент она забыла обо всем на свете, и ей хотелось лишь одного — прижаться к нему покрепче.

Тут Гвен поняла, что именно пытались объяснить ей Колетт и мадам Френо, когда говорили о наслаждении и об интимных отношениях супругов.

— Гвендолин, вы слушаете?

— Да-да… — Она кивнула. — И мне кажется, у меня множество вопросов. — Гвен улыбнулась, вспомнив, как приятны были прикосновения Маркуса. — Полагаю, что мне еще многому нужно научиться.

Глава 7

Не имеет значения, каким умным и искушенным кажется мужчина. Он всего лишь глина, которая ждет, чтобы ей придали форму руки высшего существа — женщины. Но ему об этом лучше не знать.

Хелен Пеннингтон

— Вы очаровательны, моя дорогая. — Леди Пеннингтон просияла при виде своей невестки. — Должна сказать вам еще раз, что я рада приветствовать вас в нашем доме.

— Благодарю вас, леди Пеннингтон, — в смущении пробормотала Гвен; ей казалось, что все происходящее вокруг нее просто-напросто сон, который в любой момент может прерваться.

Прошло едва ли больше двух часов после того, как утренняя служба в Пеннингтон-Хаусе навсегда превратила мисс Таунсенд в леди Пеннингтон. Пока Гвен не была официально объявлена его женой, Маркус, казалось, нервничал не меньше, чем она. Потом он встретился с ней взглядом, едва заметно улыбнулся и, коснувшись губами ее щеки, прошептал ей на ухо:

— Теперь уже поздно давать задний ход… мисс Таунсенд.

Гвен на мгновение затаила дыхание; эти слова Маркуса почему-то необыкновенно ее взволновали.

С тех пор она едва обменялась с ним несколькими фразами. Хотя венчание происходило в узком кругу — присутствовали только мадам Френо, мадам де Шабо, леди Пеннингтон и лорд Беркли, — вскоре после церемонии в дом устремился поток гостей; они прибывали по одному или парами — поначалу только для того, чтобы поздравить новобрачных. Но теперь все приезжавшие оставались, и вскоре главная гостиная Пеннингтон-Хауса была переполнена.

Даже Маркус удивлялся количеству гостей. Многие из них были, очевидно, друзьями леди Пеннингтон, и Гвен подозревала, что эта леди заблаговременно пригласила их познакомиться с молодой женой Маркуса. В большинстве своем они казались весьма приятными людьми. Ее представили матери лорда Беркли, а также герцогине Роксборо и лорду и леди Хемсли. Остальные тоже были симпатичны, хотя даже не старались скрыть свое любопытство.

Да и с какой стати? Граф Пеннингтон был завидным женихом, и вполне естественно, что появление незнакомой девицы, вышедшей замуж за этого закоренелого холостяка, вызвало множество толков.

— Ах нет, это никуда не годится. Вы не должны называть меня леди Пеннингтон. Это слишком официально. К тому же вы теперь тоже леди Пеннингтон. — Мать Маркуса ненадолго задумалась. — Вы могли бы называть меня по имени — Хелен, но и это как-то нехорошо, да? А можно… Да, вы могли бы называть меня… маман.

— Маман? — Гвен произнесла это слово на французский манер, как и леди Пеннингтон. — Что ж, я с удовольствием буду называть вас маман.

— Вот и хорошо. — Леди Пеннингтон просияла. — Знаете, у меня ведь нет дочери, поэтому мне не терпится обзавестись ею. Мне кажется, мы с вами прекрасно поладим. — Она взяла Гвен под руку и повела ее к гостям, стоявшим у окон в дальнем конце гостиной. — Внучкам я тоже буду очень рада.

— Кажется, лорду Пеннингтону не очень-то хочется иметь дочерей. — Гвен скорчила гримаску. — Однако мысль о сыновьях вызывает у него огромный энтузиазм.

— Разумеется, дорогая. Как и у всякого мужчины в его положении. Но я думаю, что он будет любить дочерей ничуть не меньше. Он у меня единственный ребенок, и я всегда сожалела об этом. Когда на семейных праздниках его окружают дети, на него приятно смотреть. Он и сам-то не более чем большой ребенок.

Гвен рассмеялась:

— Неужели мы говорим об одном и том же лорде Пеннингтоне?

Пожилая графиня тоже рассмеялась:

— Я знаю, в это трудно поверить, но по какой-то причине мой сын усвоил излишне холодный и несколько надменный взгляд, видимо, для того, чтобы держать всех на расстоянии… — Графиня внезапно умолкла, потом вновь заговорила: — Однако его поведение в обществе сильно отличается от поведения дома. Я очень надеюсь, что вам достанется… домашний Маркус, если можно так выразиться.

Гвен улыбнулась и кивнула. Ей вспомнился тот вечер, когда Маркус сделал ей предложение; он тогда сказал, что друзья считают его слишком сдержанным и высокомерным. Но ведь и она, Гвен, на людях вела себя совсем не так, как дома.

Графиня между тем продолжала:

— Должна предупредить вас, Гвендолин, что сыновья вырастают и идут своей дорогой, пренебрегая вашими советами и пожеланиями. Но я слышала, что дочери навсегда остаются дочерьми. Поэтому я искренне рада, что теперь у меня есть дочь.

— Я тоже рада, миледи. — Гвен изобразила любезную улыбку и пожалела, что чувствует себя так неловко. Увы, кроме мадам Френо и Колетт, ей никто еще не предлагал любовь так открыто. Любовь, ничего не просившую взамен. Это очень сбивало с толку.

Мать Маркуса какое-то время внимательно смотрела на нее. Потом улыбнулась и сказала:

— Господи, я вижу, у вас и у моего сына очень много общего. Вы с ним замечательная пара.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите, матушка, но уверен, что мне это не понравилось бы. — К ним с улыбкой подошел Маркус. — Однако мне хотелось бы похитить мою жену, если вы не возражаете. Разумеется, ненадолго.

Леди Пеннингтон нахмурилась.

— Но, Маркус, здесь есть люди, которые хотят с ней познакомиться. Ведь теперь, когда все уже сказано и сделано, она стала молодой графиней Пеннингтон.

— Теперь, когда все сказано и сделано, она стала моей женой, — заявил Маркус и взял Гвен под руку. — Мне сказали, что в саду все цветет, и мне хочется, чтобы вы это увидели. — Он повел ее к двери.

— Это, конечно, очень мило, но ведь вас никогда не интересовали сады, — пробормотала Гвен. — Я не понимаю…

— Постарайтесь не задерживаться очень долго! — прокричала им вслед пожилая графиня.

Маркус поморщился и тихо проговорил:

— Это мое личное дело.

Граф вывел жену из гостиной, провел по длинному коридору, затем — через галерею, увешанную портретами предков, и лишь после этого они вышли в сад. Гвен знала, что без мужа наверняка заблудилась бы в этом огромном доме. К тому же они шли слишком быстро, и она не могла запомнить дорогу.

— Вы действительно хотите показать мне сад? — спросила Гвен, покосившись на мужа.

— Да, конечно, — ответил Маркус. — Там очень красиво.

— А может, вам так сказали? Мне показалось, что вас не очень-то интересуют красоты природы.

— Я обожаю красоты природы, — проговорил он с усмешкой. — И я очень люблю находиться на свежем воздухе.

— Я тоже, — сказала Гвен.

— Мне кажется, что дышится свободнее, если у тебя над головой небо, а под ногами — земля. Я провожу много времени в городе, но предпочитаю жизнь на природе. А вы? — Он неожиданно остановился. — Вам что, нехорошо?

— Нет-нет, я прекрасно себя чувствую, — проговорила Гвен, с трудом переводя дыхание. — Я понимаю, что ваша потребность дышать свободно может преобладать над всеми прочими соображениями, но вы не можете тащить меня с головокружительной скоростью и ожидать, что я не почувствую при этом некоторого напряжения. Вы гораздо выше меня и ходите значительно быстрее, и…

Он громко рассмеялся.

— Господи, ну что здесь смешного? — Она подбоченилась. — Мне вовсе не кажется забавным, когда меня тащат через весь ваш дом…

— А теперь и ваш также, — сказал он с улыбкой.

— Мне от этого не легче, — проворчала Гвен.

— Прошу прощения, что был слишком нетерпелив в своем стремлении убежать от толпы, которая окружала нас.

Слуга, которого Гвен до этого не замечала, вышел из темноты и открыл дверь, которую Гвен также не заметила.

Маркус повел ее к выходу.

— Мне просто показалось, что вам тоже нужно уйти на некоторое время. Прошу вас…

Она прошла на широкую террасу, и муж последовал за ней. «Он позаботился обо мне. Просто я этого не поняла», — промелькнуло у Гвен. Повернувшись к Маркусу она проговорила:

— Ужасно много гостей, да? Признаюсь, я была несколько удивлена и даже отчасти…

— Ошеломлена? — Он снова улыбнулся и взял ее под руку.

— Да, пожалуй. — Она кивнула. — Немного.

— Ну, признаюсь, я и сам был немного ошеломлен. Подозреваю, что этот наплыв гостей — заслуга моей матушки. Большинство из них — ее друзья. — Маркус повел жену к краю террасы и ступеням, ведущим в сад. — Не оборачивайтесь.

— Почему? За нами кто-то следит?

— Разумеется. — Маркус оглянулся на дом. — Многие из гостей во главе с моей матушкой тайком смотрят на нас из окон гостиной.

— Неужели? — Ей захотелось проверить это. — Но почему?

Он усмехнулся, и Гвен потупилась. Краска бросилась ей в лицо.

— О Боже… — пробормотала она.

— Тем не менее… — Граф покосился на нее и снова усмехнулся. — Видите ли, сад не очень-то большой, но он распланирован таким образом, что можно спуститься по лестнице и пройти по дорожке к укромной нише, охраняемой мраморными сторожами. Эта ниша очень удобна для тайных встреч во время бала или званого вечера.

— И о ней знаете только вы?

Он кивнул и пробормотал:

— Во всяком случае, мне хочется так думать.

— Итак, мы ищем уединения, милорд? — проговорила она с кокетливой улыбкой и тут же с удивлением подумала: «Откуда это у меня?»

— Да, ищем, — ответил он без колебаний, и они начали спускаться по лестнице. — Ищем, потому что нам нужно о многом поговорить.

— Понятно. Значит, уединение, которое вы ищете в саду… оно только для бесед?

Граф не ответил на вопрос.

— А вы заметили, что почти никто из гостей не выразил удивления, узнав о нашем венчании?

Она кивнула.

— А те, кто выразил, не казались особенно искренними.

— Все они никудышные актеры, — пробормотал он, нахмурившись. — Это, наверное, не имеет значения, но все же… Казалось бы, мы обвенчались совершенно неожиданно, однако никто не удивился. Очень странно, не правда ли? — Гвен молчала, и Маркус добавил: — Причем заметьте, почти все гости — друзья моей матери. Друзья или хорошие знакомые.

Они дошли до подножия лестницы и зашагали по дорожке.

— А это важно? Он пожал плечами.

— Возможно, не очень.

Какое-то время они шли вдоль стены, потом дорожка увела их в сторону, и вскоре Гвен увидела круглый альков, укрытый высокой живой изгородью.

У дальней стены алькова стояла каменная скамья, скрытая за мраморной группой, изображавшей трех женщин со сплетенными руками. Скульптуры — судя по всему, мифологические грации — стояли на высоком овальном постаменте и казались необычайно красивыми; во всяком случае, Гвен они очень понравились. Залюбовавшись ими, она с улыбкой подумала: «Интересно, какого они мнения о тех, кто уединяется здесь?» Взглянув на мужа, Гвен пробормотала:

— Ах, здесь действительно очень уютно. — Заглянув за статую, она добавила: — Тут нас, конечно же, никто не увидит, верно?

Маркус кивнул и с улыбкой спросил:

— Так вы не против? Не возражаете, если мы здесь побеседуем?

— Нет-нет, не против. — Гвен шагнула к ближайшей статуе с таким видом, словно ей сейчас больше всего на свете хотелось рассмотреть ее. Словно у нее не было ни малейшего желания отходить от мужа. Словно она не чувствовала каждый его вдох. — Полагаю, в будущем мы станем проводить много времени наедине, не так ли?

— Да, без сомнения.

Граф тоже подошел к скульптурной группе; казалось, и ему очень хотелось получше рассмотреть древнегреческих дам в мраморных одеяниях.

Покосившись на жену, он спросил:

— Вам нравится? Она встрепенулась.

— Быть наедине с вами?

— Я говорю о статуе, — ответил Маркус, и Гвен залилась краской.

Не желая смутить супругу, граф даже не взглянул на нее, и она была признательна ему за это. По-прежнему рассматривая статую, он проговорил:

— Так вам нравится?

— Да, конечно. — Гвен прикоснулась к ближайшей фигуре. — Скажите, это ведь оригинал? То есть она действительно древнегреческая?

— Вряд ли. Но может, и так. — Маркус пожал плечами, — Скульптуры стоят здесь, сколько я себя помню.

— А вам почти тридцать. Какая древность… — Гвен улыбнулась, но тотчас же сказала себе: «Что это с тобой? Ведь ты же решила не выказывать ничего, кроме любезности, а теперь вдруг кокетничаешь с ним».

Вспомнив о поцелуе Маркуса, она украдкой взглянула на него. Но он все еще смотрел на статую, и Гвен с трудом подавила вздох разочарования.

— Да, действительно древность… — пробормотал он в задумчивости. Потом вдруг с любопытством посмотрел на нее и спросил: — Так каковы же были ваши намерения?

«Я намеревалась позволить вам поцеловать меня», — промелькнуло у Гвен, но она тут же отогнала эту мысль.

— Что вы имеете в виду?

— Я говорю о ваших планах. Если бы вы не вышли замуж, чем бы вы занимались?

— Чем занималась бы?

— Вы же не могли не думать о будущем, верно? Как вы собирались жить?

Она взглянула на него с удивлением:

— Вы знаете, мне кажется, я об этом не думала.

— Неужели? — На сей раз удивился граф.

— Ах, Маркус, да не смотрите же на меня так… — Она начинала сердиться. — Как ни трудно поверить в такое человеку с вашим характером, но после смерти отца я почти не загадывала дальше завтрашнего дня или нового места. Я практически не думала о будущем — мне просто была недоступна такая роскошь, как свободное время. Да и какое могло у меня быть будущее?

Он скрестил на груди руки и прислонился к статуе.

— Что вы имели в виду, когда сказали «человеку с вашим характером»?

Ей вдруг захотелось прикоснуться к нему, но Гвен сдержалась. Стараясь не смотреть на мужа, она ответила:

— Я имела в виду только одно: человек, уверенный в себе и сдержанный.

Граф хотел что-то сказать, но Гвен остановила его:

— Ах, я и забыла… Позавчера вы что-то сказали насчет вашей сентиментальности. Но знаете… — Она пристально посмотрела на него. — Знаете, я представить не могу, чтобы вы всерьез переживали по какому-либо поводу. Мне кажется, вы просчитываете каждый свой шаг, то есть планируете все до мельчайших деталей.

Он пристально посмотрел на нее и проговорил:

— Полагаю, что вы меня оскорбили.

— Я не собиралась этого делать.

— Что ж, и за это спасибо. Значит, до мельчайших деталей?

— Да, до мельчайших. Он внезапно рассмеялся:

— В таком случае я и нашу с вами встречу запланировал, не так ли?

— Конечно, нет. Это была…

— Вы хотели сказать, судьба? Да, я тоже так думаю. Думаю, что нам с вами было предначертано встретиться.

— Какой вздор, милорд. Неужели вы действительно так считаете?

— Дорогая, можно вспомнить хотя бы вашу историю. Ошибка неопытного стряпчего — и вы уезжаете в неведомые края, где живете совсем не так, как вам следовало бы. И в результате ваше появление в свете не состоялось, и вы не познакомились с тем, за кого вполне могли бы выйти замуж задолго до нашей встречи.

— Но у меня не было никакого желания выходить замуж, — возразила Гвен. — И следовательно…

— Могу я продолжить? — перебил Маркус. Она вздохнула:

— Да, пожалуйста.

— У меня же, моя дорогая, было множество возможностей жениться, но я этого не сделал. Почему?

— Потому что вы считаете обычную процедуру выбора жены слишком скучной? — спросила Гвен.

Маркус усмехнулся:

— Ах, как приятно иметь жену, которая слушает, что говорит муж. И еще лучше иметь жену, обладающую чувством юмора. Полагаю, меня ждет веселая жизнь.

— Благодарю вас, милорд. Вы очень любезны.

— Да, вы верно заметили, я считал, что обычные… процедуры мне не по вкусу. К тому же я внимательно наблюдал за моим другом лордом Беркли и старался не допускать его ошибок. Когда же мне открылся замысел моего отца, я понял, что должен жениться на вас. — Граф самодовольно улыбнулся. — Именно поэтому я и сказал, что наша встреча — судьба.

Она весело рассмеялась:

— Мне не кажется, что последовательность случайных событий можно приравнять к судьбе.

— Судьба и есть последовательность случайных событий. Вернее, событий, которые только кажутся случайными. Уверяю вас, нам суждено было встретиться и обвенчаться, и мы при всем желании не могли бы этого избежать.

Она покачала головой:

— А я считаю…

— И еще кое-что. Не соблаговолите ли дослушать?

— Все это весьма забавно, хотя и совершенно нелепо. — Она пренебрежительно пожала плечами, не желая показывать, как ее заинтриговали слова мужа. — Что ж, продолжайте.

— Превосходно. — Маркус отошел от статуи и прошелся по нише. — Когда вы сказали мне, что никогда не собирались выходить замуж, я подумал: «Какие же у вас были планы?» Теперь же, когда вы признались, что не думали о своем будущем, мне стало ясно: наш брак — самый лучший для нас выход. И наши отцы определенно так считали. Возможно, именно для этого мы и были предназначены.

— Вот как?

— Да, именно так. Однако оставим судьбу. Я не так глуп, чтобы верить, будто бы то, что случится в дальнейшем, так же предопределено, как предопределены те события, которые свели нас с вами. Полагаю, что наше будущее зависит от нас самих.

— Неужели? Значит, судьба свела нас, но вот удержит ли она нас вместе — неизвестно?

— Что-то в этом роде. — Как необычно…

Он пристально посмотрел ей в глаза.

— Уверяю вас, когда это впервые пришло мне в голову, мне показалось… что все очень логично.

Она едва удержалась от улыбки.

— Не сомневаюсь.

— Как бы то ни было, это подвело меня к следующему выводу…

— Продолжайте, пожалуйста.

Он по-прежнему смотрел ей в глаза.

— У меня к вам предложение.

— Предложение? — Она взглянула на него с любопытством. — Но мы ведь уже обвенчались. Представить не могу, какое предложение вы можете мне сделать.

— Все очень просто. Я предлагаю, чтобы вы… чтобы мы сделали наш брак удачным. Обещаю, я постараюсь сделать все возможное… Постараюсь быть внимательным и заботливым мужем.

— А я?

— Вы с таким же пылом постараетесь быть хорошей женой и исполнять обязанности моей супруги. А если мы со временем увидим, что совершенно не подходим друг другу, то можно будет и разойтись.

У нее перехватило дыхание.

— Развод?

— Нет-нет, моя дорогая, я никогда не соглашусь на развод. Скандал губителен как для нашего будущего, так и для будущего наших, — он откашлялся, — детей.

— Наших сыновей? — Она усмехнулась.

Маркус кивнул.

— То, что я имею в виду… В общем, такие договоры заключает множество пар. Вы сохраняете титул и положение в обществе, но каждый из нас будет жить своей собственной жизнью.

— Понятно… — К горлу ее подкатил комок. — Таким образом мы действительно избежали бы скандала. Но сколько времени мы должны жить вместе?

— Я думаю, пять лет — подходящий срок.

— Пять лет? — пробормотала она. — Такой срок кажется и целой жизнью… и мгновением.

Он ласково ей улыбнулся:

— А десять лет? Устраивает?

— Целое десятилетие? Он нахмурился.

— Вы считаете, это слишком долго?

— Вероятно, семь с половиной лет будет лучше, — ответила она с улыбкой, хотя ей совершенно не хотелось улыбаться. Они еще и дня не состоят в браке, а он уже говорит о том, что каждый будет жить своей собственной жизнью. Дело не в том, что ей этого не хотелось. Просто он первый об этом заговорил.

— Компромисс? — Маркус усмехнулся. — Что ж, согласен.

— Вот и прекрасно. — Заложив руки за спину, Гвен медленно обошла вокруг статуи. Тяжко вздохнув, проговорила: — Интересно, могу ли я считать, что теперь оскорбили меня?

Маркус долго молчал.

— Я не собирался этого делать, — сказал он наконец.

— Верю, — кивнула Гвен. Она снова зашла за статую и остановилась. — И все же предложение, которое вы мне сделали, не относится к тем, которые даме хочется слышать в день свадьбы.

Он вполголоса выругался.

— Мисс Таунсенд…

— Вы назвали меня мисс Таунсенд? А вы знаете, как смешно это звучит?

Граф откашлялся и пробормотал:

— Вы же хотели, чтобы я называл вас именно так.

— Но я теперь… — Она судорожно сглотнула. — Я теперь леди Пеннингтон.

— Значит, вы хотите, чтобы я называл вас леди Пеннингтон? — проговорил он в смущении.

Она тоже смутилась.

— Нет, конечно, нет. Но вы… Теперь вы можете называть меня Гвендолин. Или Гвен. В конце концов, мы муж и жена.

— Гвендолин… — произнес он почти шепотом. — Красивое имя. И очень вам подходит. И все же я, пожалуй, предпочту мисс Таунсенд.

— Но, милорд… — Она нахмурилась и вышла из-за статуи. — Маркус… Маркус, где же вы?!

Он рассмеялся:

— Там, где вы только что были. Мы ходим по кругу. Пожалуй, это не лучший способ начать семейную жизнь. Дорогая, стойте там, где стоите. Мне будет легче объясняться с вами, если не придется смотреть в ваши прекрасные синие глаза.

— Прекрасные?

— Да, уверяю вас. Во всяком случае, я так считаю. — Он помолчал и добавил: — И еще считаю, что мне очень повезло.

— Неужели? — Сердце ее гулко забилось.

— Да, повезло. Более того, я думаю, что встреча с вами, — возможно, самое лучшее в моей жизни.

— И при этом вы рассуждаете о конце нашего брака? Довольно странно.

— Рассуждаю только потому, что нынешний договор выгоднее мне, чем вам. Я решил, что будет только справедливо, если у вас… если вы также… Черт бы все это побрал, мисс Таунсенд. Вернее, Гвен. Не могу объяснить.

— А вы все-таки попытайтесь. — Гвен невольно рассмеялась и тут же пожалела об этом — Маркус мог обидеться.

— Если мое предложение вам не по душе… — Его голос приблизился.

— Нет, стойте, не приближайтесь. Вы правы. Легче говорить о таких вещах, не глядя друг на друга. — Она помолчала, собираясь с мыслями. — Я думаю, что вы совершенно правы с вашим предложением. Этот брак никто из нас не планировал. Но лично я собираюсь сделать так, чтобы он оказался удачным.

— Вы уверены?

— Да, уверена. Абсолютно. Видите ли, в последние дни я очень много размышляла об этом. Не знаю, действительно ли все было предопределено, но полагаю, что наш брак может оказаться удачным. Для нас обоих. Во всяком случае, я приложу все силы, чтобы стать настоящей графиней и… образцовой женой.

— Значит, вы будете относиться ко мне с симпатией? — Голос Маркуса прозвучал прямо у нее за спиной.

Она вздрогнула и обернулась.

— Нет, если вы будете постоянно подкрадываться ко мне. Он взглянул на нее с улыбкой:

— Но ведь я всего один раз к вам подкрался.

— Одного вполне достаточно, милорд.

— Итак, вы даете мне семь с половиной лет, верно?

— Вовсе нет, Маркус. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Я даю семь с половиной лет нам обоим.

— О… замечательно. — Он покосился на мраморных дам, возвышавшихся над ними. — Мне кажется, они это одобряют.

— Вот как? Почему?

— Потому что они, вероятно, все это и устроили. — Он кивнул на скульптуры. — Вы знаете, кто они такие?

Гвен ненадолго задумалась.

— Думаю, что музы. Впрочем, нет. Скорее, грации. Я не помню их греческие имена, но это…

Граф усмехнулся и проговорил:

— Это не грации, моя дорогая.

— А кто же они?

— Это дочери богини необходимости. — Он снова кивнул на статуи. — Фигура слева — Клото, она — прядильщица жизни. В середине — Лахезис, она отмеривает жизнь, а вот — Антропос, которая перерезает нить жизни. Иными словами, это судьбы.

— Мне следовало бы знать… — Гвен нахмурилась. — Значит, вы полагаете…

Он утвердительно кивнул:

— Совершенно верно. Я полагаю, что именно они нас свели.

— Маркус, немедленно прекратите… — Их взгляды встретились, и она невольно потупилась. — Вы как собака на сене. Честно говоря, вы просто не хотите… — Гвен внезапно умолкла.

— Не хочу? Чего именно?

Она вдруг пристально посмотрела ему в глаза и спросила:

— А что еще, по-вашему, они для нас приготовили?

— На будущее? — Он взглянул на ее губы, потом снова посмотрел в глаза. И вдруг подошел к ней так близко, что она могла бы прикоснуться к нему. Так близко, что он мог бы поцеловать ее.

Ей вспомнились советы Колетт и мадам Френо. Вспомнились их рассказы о том, что произойдет в постели.

«Слишком поздно давать задний ход, мисс Таунсенд», — так, кажется, он сказал.

Но это уже не казалось ей безвкусным или неприличным, — напротив, в ней росло томительное желание ощутить его обнаженное тело… Мысль эта была одновременно неприличной и волнующей.

— Наверное, нам следует вернуться в гостиную, — проговорил он вполголоса. — Они будут удивляться, если мы сейчас не появимся. А также…

Он снова взглянул на ее губы, и она чуть подалась вперед — ей хотелось, чтобы Маркус обнял ее. Он сделал глубокий вдох и, немного помедлив, сказал:

— Да, они очень удивятся.

— Вы полагаете? — Она пожала плечами.

Граф взял ее за руку и повел к дому. Потом внезапно остановился и поднес ее руку к губам.

— Я с нетерпением жду этих семи с половиной лет. — Он заглянул ей в глаза, — И также с нетерпением жду ночи.

— Я тоже, — пробормотала она.

Он усмехнулся, и они снова зашагали к дому.

Гвен мысленно улыбалась; ей вспоминались слова мужа о судьбе. Якобы им суждено было обвенчаться. Глупо, конечно, но что, если он прав? Ведь в последние дни случилось столько всего…

И тут она вдруг подумала: «Очень может быть, что этот незнакомый человек — именно тот, кого я всегда искала, хотя и не знала, что ищу…»

Действительно ли это судьба? Она не знала этого.

И не знала, что он почувствует, когда узнает о том, что она хранила в тайне от него.

И не знала, почему это ее так беспокоит.

Глава 8

Мужчина знает ровно столько, сколько позволяет ему узнать женщина.

Хелен Пеннингтон

— Что же мне теперь делать, Реджи? — снова спросил Маркус, нервно расхаживавший по библиотеке.

Виконт был последним гостем, все еще остававшимся в Пеннингтон-Хаусе в конце бесконечного и утомительного дня — гостей было слишком много, и почти все они бросали на молодых супругов слишком любопытные и понимающие взгляды. Увы, ему удалось лишь ненадолго уединиться с женой — они провели в саду минут десять, не более.

Наконец день перешел в вечер и в импровизированный свадебный ужин, на котором, конечно же, присутствовали и друзья пожилой графини. Однако гостей оставалось уже не так много, и мать Маркуса, воспользовавшись возможностью, начала давать Гвендолин советы, объясняя ей, какого поведения ждут от молодой графини. Глядя на них, Маркус поначалу ужасно нервничал, но вскоре успокоился. К его величайшему удивлению, обе леди Пеннингтон, казалось, достигли взаимопонимания. Но как это им удалось? Почему они так быстро поладили? На эти вопросы Маркус не мог ответить. Разумеется, граф был рад, что женщины нашли общий язык, но все же он немного беспокоился. Ему казалось, что мать с женой то и дело обменивались многозначительными улыбками, и он не сомневался, что веселятся они на его счет.

После того как они вернулись из сада, граф почти не разговаривал со своей молодой женой — лишь улыбался ей время от времени, и она отвечала на его улыбки. Впрочем, несколько раз им все-таки удалось обменяться шутливыми замечаниями, но всегда — в присутствии посторонних.

Ближе к вечеру граф начал замечать, что Гвен явно успокаивалась; несмотря на годы, проведенные в услужении, она нисколько не робела, проявляла природный ум и непринужденное изящество. Маркус испытывал смешанные чувства. Кажется, он получил гораздо больше, чем ожидал, гораздо больше, чем мог надеяться.

«Но как же разгадать ее намерения?» — думал граф, поглядывая на жену. Действительно, он совершенно ее не понимал. О чем она думает? Каковы ее планы? Каковы ее желания?

— Полагаю, тебе нужно сделать то же самое, что делает всякий мужчина в первую брачную ночь. — Развалившись в своем любимом кресле, Реджи с нескрываемым удовольствием наблюдал за другом.

Маркус тяжко вздохнул.

— Я говорю не о том, и ты это прекрасно понимаешь. Но раз уж ты заговорил об этом… — Маркус снова вздохнул. — У меня никогда еще не было первой брачной ночи. Никогда не было молодой жены. И я, разумеется, никогда еще не…

Реджи рассмеялся:

— Неужели?

Маркус бросил на приятеля испепеляющий взгляд.

— Ты меня не понял. Я хотел сказать, что еще ни разу в жизни не разделял ложе с девушкой, никогда не знавшей мужчину. Черт бы все побрал, Реджи! Я никогда еще не ласкал девственницу.

— Никогда?

— Никогда.

— А в самом начале?

— В самом начале?

— Я имею в виду — в юности.

— Никогда, — заявил Маркуса.

— Ты уверен?

Маркус немного подумал, потом кивнул:

— Да, уверен.

Реджи снова рассмеялся:

— А как насчет твоего… первого раза? Ведь ты помнишь…

Теперь уже Маркус засмеялся:

— Неужели ты забыл, что она была любовницей моего дядюшки? Эта особа могла притворяться девственной по мере надобности. Видишь ли, у моего дядюшки были странности, впрочем совершенно безобидные.

Реджи взглянул на него с удивлением:

— Но ты никогда не говорил мне, что именно она была у тебя первой. Право, я отчетливо помню, что ты сказал…

— Нет, Реджи, я никогда ничего такого не говорил, возможно, намекнул. Но в то время я был просто мальчишкой. Вряд ли меня можно упрекать за ту маленькую ложь. Хотя я действительно не помню, что говорил об этом.

— Зато я помню, — проворчал Реджи. — И еще помню, как я ревновал. Она была весьма…

— Воистину так. — Маркус невольно улыбнулся. — Она была очень… изобретательна.

— Да, необычайно изобретательна. — Реджи издал странный звук — нечто среднее между вздохом и стоном.

Он издавал этот звук всякий раз, когда они, вспоминая юность, заговаривали именно на эту тему. Причем с течением времени вышеупомянутая леди становилась в их юспоминаниях все более изобретательной. Реджи довольно долго молчал, потом сказал:

— А может, ты помнишь хорошенькую белокурую горничную. Это было перед тем, как мы уехали в школу. Разве она не…

— Поскольку она соблазнила меня с умением, которое совершенно не соответствовало ее возрасту, вряд ли это так.

— Тогда, старина, тебе придется сделать все, что в гвоих силах, — сказал Реджи. — Все было бы проще, если бы твоя мисс Таунсенд была опытна. Но полагаю, тебе бы это тоже не понравилось.

— Ясное дело… — пробормотал Маркус — Считаетс;я, что девушки должны быть…

— Всем тем, чем не являемся мы. — Реджи криво усмехнулся. — Я бы не стал этого менять, но все равно обидно за них.

— Мне тоже. Но так уж создан мир. Не мы придумываем правила, но мы должны их придерживаться. Мисс Таунсенд неукоснительно следовала этим правилам. За немногими исключениями, связанными с драматическими событиями ее жизни. Я ничуть не сомневаюсь в ее добродетели, — продолжал Маркус, отогнав беспокойную мысль о том, что он, возможно, и ошибается. Нет, если он в чем-то и уверен в отношении Гвен, так это в ее невинности. — Она считает: поскольку мы хотим иметь двоих сыновей, у нас должно быть всего две ночи любви.

— Действительно, похоже на девственницу. Придется тебе самому проделать всю работу.

— Ну да. Просто мне не хочется, чтобы она… то есть… — Маркус поморщился. — В общем, не важно.

Реджи расхохотался:

— Мне кажется, я в жизни не видел зрелища забавнее, чем ты в данный момент.

— А вот мне не до смеха.

— Послушай, Маркус, это ведь обольщение — такое же, как и всякое другое. Может быть, немного более медленное… с учетом ее ранимости. Но я уверен, что у тебя все получится.

— Твоя уверенность потрясает. Однако я был бы весьма признателен, если бы мы оставили сей предмет.

— Как хочешь. — Реджи помолчал, потом на его губах заиграла плутовская усмешка. — Две ночи, говоришь?

— Хватит!

Реджи рассмеялся. Маркус же, нахмурившись, проговорил:

— Как бы это ни было забавно, но ее отношение к детям меня очень беспокоит.

— Да?

— Она постоянно говорит о сыновьях, о наследниках.

— Тебе действительно нужен наследник.

— Разумеется. Но мне кажется крайне странным, что она так пренебрегает дочерьми.

— Не забывай, в какое положение она попала. Потеряла все из-за того, что она — женщина и не может быть наследницей. Так что вполне логично, что дочери ее не интересуют.

— А я как-то не думал об этом. Да, пожалуй, ты прав.

— И она, наверное, не понимает, что ты склонен иметь дочерей. Ты ведь склонен?

Маркус молча пожал плечами.

Реджи ухмыльнулся и вновь заговорил:

— Уверяю тебя, приятель, ты надолго запомнишь эту ночь.

— Воистину, — кивнул Маркус, сейчас он снова думал о своей молодой жене.

«Разумеется, она девственница, — говорил себе Маркус. — Но неужели только это меня смущает? Нет, конечно же, нет. Меня беспокоит… нечто более важное».

Взглянув на друга, граф пробормотал:

— Понимаешь, она… замечательная.

— Вот как? — с ласковой улыбкой спросил Реджи. — Но что именно ты имеешь в виду? Может быть, внешность?

— Да, она хорошенькая, — кивнул Маркус. — Но хорошеньких не так уж мало. Нет, я говорю о другом.

— О чем же? — Реджи с любопытством взглянул на друга.

— Видишь ли, она взяла свою судьбу в собственные руки — отказалась стать бедной родственницей и жить подачками. Уверяю тебя, уехать из Англии, чтобы наняться в гувернантки, не самый благоразумный поступок. У нее явно есть склонность к необдуманным поступкам, когда ее загоняют в угол.

— Как у лисы?

Маркус проигнорировал вопрос и продолжал:

— Но у нее замечательный характер. Я все больше и больше в этом убеждаюсь.

— Неужели?

— Она волевая и решительная…

— А ткже упрямая и самоуверенная?

— Возможно. Но она очень смелая, хотя и очень ранимая. Пока что я видел… только отблески разнообразных свойств ее натуры. Все это сбивает с толку, но опьяняет.

— Опьяняет?

— Ну, наверное, я выбрал не то слово, — солгал Маркус, потому что «опьяняет» казалось ему вполне подходящим словом. — Наверное, лучше сказать интригует.

— Забавно… Ведь все эти ее замечательные качества ты еще совсем недавно считал недостатками.

— Не может быть! — Маркус покачал головой. — Ты уверен?

Реджи с улыбкой кивнул:

— Совершенно уверен.

Маркус задумался… Конечно же, у Гвен очень непростой характер, и ее трудно понять. Более того, он даже представить не мог, что ей придет в голову через минуту. К тому же ему не давала покоя мысль о том, что она скрывает от него нечто очень важное. И все же Гвендолин нравилась ему все больше, и он не мог не восхищаться ею.

Реджи внезапно поднялся на ноги.

— Мне давно пора идти, — заявил он. — Я благодарен тебе за гостеприимство, но сейчас у меня неотложные дела. Полагаю, у тебя тоже.

— Да, конечно, — пробормотал Маркус. И тут же снова подумал о Гвен, Она, наверное, уже поднялась к себе. Ее комната соединялась с его комнатой. Ждет ли она его? Задается вопросом, каково это будет, когда он наконец-то заключит ее в объятия? Волнуется ли она? Боится? Пылает?

— Должен заметить, Маркус, что сегодня вечером ты окончательно развеял мои иллюзии. Я никак не ожидал увидеть тебя в таком состоянии.

— В каком состоянии? — Маркус нахмурился. — О чем ты говоришь?

— О тебе. Ты сам не свой. Ты рассеян. Озабочен. Твои мысли витают где угодно, только не здесь. Ты ведешь себя так, словно тебя мучают прежде неизвестные тебе чувства. — Реджи покачал головой и вздохнул с излишне драматическим видом, — Если бы я не был уверен в том, что это невозможно, я бы сказал, что ты влюбился. — Он попытался скрыть усмешку, но не сумел.

Маркус пожал плечами.

— Очень хорошо, что ты в этом уверен.

Реджи внимательно посмотрел на друга и пробормотал:

— Знаешь, я уверен, но не совсем. Наверняка я знаю только одно: ты всегда был излишне осторожен. Я часто спрашивал себя, действительно ли такова твоя натура, или это просто потому, что у тебя всегда имелся выбор, когда ты сталкивался с вероятностью, что твои чувства будут задеты. Бегство — вот что это на самом деле. Но теперь у тебя нет возможности сбежать. Теперь у тебя есть жена.

Маркус фыркнул:

— Вздор.

— Возможно. Просто я поделился своими соображениями. Можешь отнестись к ним как тебе угодно. — Реджи пожал плечами и направился к двери. Потом вдруг остановился и, обернувшись, добавил: — Ты сказал, что мой пример научил тебя, что любви следует избегать во что бы то ни стало. Если так, я сослужил тебе плохую службу.

— Реджи…

— Однако я могу дать тебе совет, который может тебе сейчас пригодиться.

— Ты никогда еще не давал мне советов.

— Я никогда еще не оказывался в таком странном положении. То есть никогда еще не знал больше, чем ты, о каком-то… определенном предмете. — Реджи бросил на друга иронический взгляд. — Так вот, слушай… Закрой глаза, не обращай внимания на голос рассудка, который звенит у тебя в голове, и прыгни в эту пропасть. — Он усмехнулся. — Падение великолепно.

— А приземление?

— О, приземление может убить тебя. Но риск — дело стоящее. Как и все ценное в нашей жизни.

— Значит, я могу и полететь?

— Можешь, — кивнул Реджи. — Даже короткий полет великолепен. А если тебе особенно повезет, ты, возможно, вообще не опустишься на землю. Должен сказать, я ужасно тебе сейчас завидую. — Реджи внезапно помрачнел. — Видишь ли, я-то всегда опускался на землю.

Молча кивнув на прощание, Реджи вышел в коридор и осторожно закрыл за собой дверь.

Маркус в задумчивости прошелся по комнате.

Была ли какая-то доля истины в словах Реджи? Конечно, нет. То, что представлялось виконту долгожданной встречей с любовью, было, без сомнения, всего-навсего попыткой разобраться в сложной натуре Гвендолин. Его эмоциональное состояние было всего лишь замешательством, которое испытывает мужчина, пытаясь понять любую женщину. А ведь Гвен — не любая женщина; она действительно необычная. И она — его жена.

Ах, ну конечно, Гвендолин ему нравится. Очень даже нравится. Она — это тайна, которую очень хочется разгадать. Он всегда имел склонность к Тайнам, а Гвен — достойная цель. Женщина, смущающая и сбивающая с толку. Но чем же он все-таки увлечен? Женщиной? Или тайной?

Во всяком случае, было очевидно: семи с половиной лет может оказаться совершенно недостаточно.

Глава 9

Мужчина никогда не бывает столь очарователен, как ему кажется, но мы заставляем его поверить, что он неотразим.

Колетт де Шабо

Гвен не очень-то понимала, чгго ей делать в данной ситуации. Действительно, чего именно от нее ждут? И ждут ли чего-либо?

Она подошла к окну и раздвинула занавеси. Уже давно стемнело, и не было видно ни души. Гвен тяжко вздохнула — ее одолевали дурные предчувствия. Еще ни разу в жизни у нее не было так тревожно на душе.

Где сейчас Маркус? Вообще-то это не имело значения. Они с Беркли могли просидеть в библиотеке хоть всю ночь — ей все равно. Все было бы гораздо проще, если бы он не стал настаивать на своих — она судорожно сглотнула — супружеских правах сегодня ночью.

Конечно, дело не в том, что ей не хотелось уступать его настояниям. Это ее долг и серьезная часть их договора. По крайней мере, на последующие семь с половиной лет.

Гвен задернула занавеси и осмотрелась. Комната была просторная и прекрасно обставленная. Сейчас здесь тепло и уютно, а при свете дня станет еще лучше. Гвен очень понравилась спальня, однако она решила, что со временем кое-что в ней изменит в соответствии со своим собственным вкусом. Теперь она леди Пеннингтон и может делать все, что пожелает.

Леди Пеннингтон?

Гвен покачала головой. Неужели она действительно леди Пеннингтон? Неужели прошла всего неделя с тех пор, как она вернулась в Англию по вызову мистера Уайтинга? Да, прошла всего лишь неделя, но этого оказалось достаточно, чтобы жизнь ее изменилась. Она больше не одинока. Она взяла на себя ответственность за племянниц, и, о Господи, ей приходится прятать их от своего мужа, Маркус — ее муж, и он может войти сюда в любой момент. И он захочет… вернее, потребует…

Нет! Она вдруг почувствовала, что ей хочется выбежать за дверь, хочется убежать из дома, и покинуть Лондон. Впрочем, нет, убегать было бы глупо. Ведь Маркус — человек разумный. И, судя по всему, он будет очень заботливым мужем. Даже затеяв нелепый спор о том, как долго они будут жить вместе, Маркус думал о ней, о ее благополучии. А ведь он вполне мог бы не считаться с ее желаниями…

Кроме того, она все больше убеждалась в том, что ее муж — очень порядочный человек. Скорее всего, он женился на ней только ради тех, кто зависит от него. Он принял все ее требования и просил взамен лишь одного — верности и преданности. И она была абсолютно уверена: Маркус никогда не обидит ее и не станет насильно навязывать ей свою волю.

Более того, он не просто порядочный человек, он замечательный. Маркус заставлял ее смеяться, даже когда ей этого не хотелось, и он… очень мило улыбался. К тому же он постоянно смущался, хотя и старался это скрыть.

А когда он ее целовал, или когда его рука прикасалась к се руке, или когда взгляды их встречались, — в эти мгновения у нее перехватывало дыхание, и она ощущала дрожь во всем теле.

А вдруг он вообще не придет? А вдруг решит не вступать в брачные отношения? Что ж, ей нет до этого никакого дела, ей все равно…

Но уже в следующее мгновение Гвен поняла, что ей не все равно. Совсем не все равно.

А может, он ждет, что она придет к нему?

Гвен направилась к дальней двери. Молоденькая горничная, которая помогла ей переодеться, сказала, что эта дверь ведет в туалетную комнату, разделяющую ее комнату и комнату мужа. И еще девушка с улыбкой добавила, что Маркус отпустил своего камердинера на всю ночь.

Что ж, ничего страшного, если она заглянет в комнату мужа. Если же он…

Тут дверь вдруг растянулась, и ее пропорции исказились, словно отражение в кривом зеркале. Дверь стала необыкновенно высокой и узкой и, казалось, нависла над ней, страшная и угрожающая…

На самом же деле то была лишь игра ее воображения.

Дверь была деревянная, обитая медью по краям, — дверь как дверь. Так что бояться нечего.

Гвен расправила плечи и крепко ухватилась за дверную ручку. Мадам Френо, а также Колетт хорошо подготовили ее к тому, что произойдет сегодня ночью. Конечно, она волновалась, но в этом не было ничего удивительного. Бояться ей нечего. Ведь Маркус — ее муж.

Гвен вошла в туалетную комнату и обнаружила, что дверь, ведущая в комнату Маркуса, чуть приоткрыта.

— Маркус! — Она немного подождала, потом осторожно открыла дверь.

Комната была больше, чем у нее, но не намного. На столе, между двумя удобными креслами, стоявшими перед камином, горела лампа, бросавшая на стены мягкий свет. У одной из стен стоял шкаф, у противоположной — комод. Вся мебель была темная, массивная, и она блестела даже при неярком свете лампы. Ей показалось, что в комнате мужа пахнет чем-то знакомым, но чем именно, она не могла определить.

Наконец ее взгляд переместился к кровати. К месту ее падения. Ее гибели.

Вздор. Это просто кровать, как дверь — просто дверь. К тому же необычайно старая кровать. Возможно, ей лет сто или даже больше. Но в этой кровати нет ничего страшного.

«Интересно, сколько девушек лишились здесь девственности?» — подумала Гвен.

Она решительно отогнала эту мысль и направилась к кровати, необыкновенно массивной и крепкой, с четырьмя столбиками, поднимавшимися к резной деревянной раме, и с тяжелыми бархатными драпировками, спускавшимися к полу.

В какой-то момент ей вдруг показалось, что эта кровать — живое существо, и Гвен на несколько секунд остановилась. Когда же она наконец-то подошла к ней, все ее страхи развеялись. Она провела ладонью по шелковому покрывалу и невольно улыбнулась — ничего устрашающего. Более того, теперь ей казалось, что это очень даже удобная кровать и гостеприимная.

Гвен вдруг пришло в голову, что если уж ей предстоит потерять свою невинность, то гораздо лучше, чтобы это произошло в комфортных условиях.

Она посмотрела на дверь. Если бы Маркус собирался прийти, он, конечно, уже был бы здесь. Ее вдруг охватило негодование. Как он смеет так с ней обращаться?

Не без труда она забралась на кровать. Кровать была необычайно высокая, а Гвен не хотелось искать ступени. Впрочем, Маркус при его росте, конечно, в них не нуждался. Она растянулась на матрасе и пролежала так с минуту. Потом села и расправила подол своей ночной сорочки. Эту сорочку ей подарила Колетт, и она очень нравилась Гвен. А вот платье, которое на ней было сегодня, она надела безо всякого удовольствия. Что ж, теперь у нее появились деньги, и она непременно побалует себя покупками.

Гвен оглядела комнату и усмехнулась. Ей необходимо привыкать к тому, что она — богатая графиня. И также придется привыкнуть к этой кровати. Она улеглась на спину и уставилась на полог. Ей никогда еще не доводилось лежать на таких удобных кроватях. Наверное, это самая удобная кровать на свете. Замечательная кровать.

Но она была бы еще лучше, если бы рядом лежал Маркус.

Эта мысль не была такой пугающей, как сознание того, что она на самом деле охотно разделит ложе с Маркусом. Да, благодаря своим старшим подругам и натуре человека, которого она только начала узнавать, Гвен ждала этого с нетерпением. Пусть и с небольшим.

Гвен попробовала сесть, но скорее опустилась, чем поднялась. А пуховая постель угрожала поглотить ее и затянуть в свои глубины, как море поглощает утопающего. Она рассердилась. Очевидно, эта кровать должна была удерживать свои жертвы как можно дольше. Выбраться из нее так же трудно, как и забраться. Гвен удалось подкатиться к краю матраса и перекинуть через край свои ножки в домашних туфлях. Хотя она знала, что до пола не так уж далеко, ей не хотелось падать с кровати.

— О, какой приятный сюрприз! — раздался голос Маркуса, стоявшего в дверях.

Гвен встрепенулась и соскользнула с кровати. Она схватилась за покрывало, чтобы остановить свое падение, но вместо этого утащила покрывало за собой. И «приземлилась» с глухим стуком. Шелковое покрывало при этом накрыло ее с головой.

— С вами ничего не случилось? — Теперь голос Маркуса слышался ближе.

— Ничего. — На самом деле очень даже случилось — она довольно больно ударилась и, что гораздо хуже, была унижена. Что он подумал, увидев ее в своей комнате? В своей постели?

— Вам помочь? — Она по-прежнему не видела его, но чувствовала, что он улыбается.

— Нет, благодарю вас, — ответила она с достоинством. — Хотя вы очень любезны…

Гвен не требовалась его помощь, и у нее не было никакого желания стаскивать с головы покрывало; ей ужасно не хотелось оказаться лицом к лицу с Маркусом. Лучше уж она будет сидеть так и делать вид, что ничего особенного не случилось. Кроме того, он, наверное, думает всякие ужасные вещи о ее характере и о ее недостатках. И уж конечно, начнет спрашивать, почему она оказалась в его комнате. На этот замечательный вопрос у нее, в сущности, не было ответа.

Гвен высвободила одну руку из складок ткани и пробормотала:

— Не чувствуйте себя обязанным оставаться здесь из-за меня. Вы можете заниматься своими делами. Можете уйти, если хотите.

— Я никуда не собираюсь уходить. — Он рассмеялся. — В конце концов, это ведь моя комната.

Мгновение — и она почувствовала, что он уселся на пол рядом с ней. Положение становилось все более нелепым. Требовалось что-то предпринять.

У нее было только два варианта — стащить с себя покрывало и придумать какое-нибудь объяснение или же сделать вид, что она вовсе не сидит на полу под покрывалом, высунув наружу руку.

— Итак, — весело заговорила Гвен, решив, что иллюзия лучше честности (она опрометчиво выпростала руку и теперь не знала, что с ней делать — разве что небрежно ею помахивать). — Итак, как поживает ваш друг, лорд Беркли? — Гвен прекрасно понимала, что выглядит довольно странно, но у нее не было выхода.

— О… Превосходно поживает, — ответил граф. — Могу я задать вам вопрос?

— Нет.

— Нет?

— Совершенно исключено.

— Понятно… — протянул Маркус, и Гвен поняла, что он усмехается. — Мы с вами весьма необычная супружеская пара, вам не кажется?

— Не понимаю почему. Граф рассмеялся:

— Знаете, моя дорогая, это просто восхитительно. Вот уж никак не думал, что проведу свою брачную ночь, сидя на полу возле груды постельного белья и руки, отделенной от тела. Эту необыкновенную историю я буду рассказывать нашим детям.

— Вы не расскажете об этом ни одной живой душе, Маркус, — выпалила Гвен. — Иначе я…

— Иначе вы — что? — Он схватил ее за руку и прижался к ней губами.

Она тихонько вздохнула и проговорила:

— Вы не собираетесь облегчить мое положение?

— Если облегчить, будет не так забавно. — Гвен показалось, что муж старается подавить смех. — Знаете, я вдруг вспомнил, как вы опьянели от бренди. Тоже довольно забавно.

— Никогда больше не буду пить бренди. — Она стащила с себя покрывало и состроила гримаску. — И я буду очень признательна, если вы проследите, чтобы я его не пила.

— Наверное, это стоило бы включить в наши брачные обеты.

Она улыбнулась:

— Да, пожалуй.

Маркус рассмеялся и прикоснулся губами к ее губам. Потом встал на ноги, взял Гвен за руки и помог ей подняться. Покрывало упало на пол, и Маркус окинул жену восхищенным взглядом. Гвен невольно вздрогнула. Ночная сорочка полностью закрывала ее тело — от шеи до кончиков пальцев на ногах, — но она до сих пор не понимала, насколько прозрачна ткань этого одеяния. Судя же по взгляду мужа, он должным образом оценил ее сорочку.

— Вы замерзли? — Маркус прикоснулся к ее плечу, и Гвен показалось, что его прикосновение обожгло ее.

— Нет-нет, напротив, мне даже жарко. — Тут взгляды их встретились, и она затаила дыхание. Неужели он ее сейчас поцелует? Гвен знала, что он этого хочет. Она видела это по его глазам. Интересно, а что он видит в ее глазах?

Какое-то время Маркус пристально смотрел на нее. Потом вдруг развернул спиной к себе и прижал к груди.

— Что вы делаете? — в испуге прошептала Гвен.

— Считайте, что это — научный эксперимент, — проговорил он, крепко обнимая ее. — Суть научных экспериментов — в повторении. Я повторяю эксперимент, начатый сегодня. Продолжаю тот, который мы начали днем.

— А я и не знала, что вас интересует наука.

— Я человек с разносторонними интересами. — Гвен почувствовала, как Маркус уткнулся подбородком в ее макушку и еще крепче прижал к себе. Это было приятно, очень приятно… — Я пытаюсь определить, действительно ли разговаривать с человеком иногда бывает легче, если не смотреть на него. Вы не возражаете?

— Нет, пожалуй… — ответила она осторожно. — А о чем вы хотите поговорить?

— Реджи думает, что я влюблен. Гвен затаила дыхание.

— Неужели?

— Я еще никогда не был влюблен, хотя два раза подходил к этому. В обоих случаях леди, о которых идет речь, охладели ко мне.

— Понятно. — Гвен сделала глубокий вдох. Если он может быть честным, то и она тоже. По крайней мере… насчет этого. — Все, кого я любила, ушли… Некоторые умерли. Кроме мадам Френо и мадам де Шабо, разумеется.

Он долго молчал, потом проговорил:

— Вам, наверное, нелегко пришлось.

— Мне пришлось бы гораздо легче, если бы я была… ну, мудрее, что ли. — Она расслабилась, прижавшись к нему. Действительно, как это легко — говорить откровенно, когда не смотришь друг на друга. Особенно когда мужские руки так приятно обнимают тебя. — У меня есть ужасающая склонность полагать, что можно разрешить все трудности, убежав от них.

— И получается?

Она покачала головой:

— Нет. Уж это-то я знаю.

— А я — трудность? — спросил он неожиданно.

— Я еще не решила.

Он развернул ее лицом к себе и снова обнял.

— А когда вы это решите, мисс Таунсенд?

— Не знаю. — Она подняла голову и обняла его за шею. — Может быть, вы поможете это решить, лорд Пеннингтон.

Он поднял бровь:

— А как я могу помочь?

Она приподнялась на цыпочках и прикоснулась губами к его губам. Маркус не шевельнулся, и Гвен прижалась к его губам покрепче. Конечно, это было приятно, но она знала: кроме соприкосновения губ должно происходить что-то еще… нечто большее. Ведь когда он целовал ее, происходило это «нечто». Возможно, тогда сыграло свою роль бренди. Или, может, сейчас она делала что-то не так? Гвен вспомнила советы Колетт и, немного помедлив, провела языком по губам Маркуса.

— Что это такое? — Он отстранился. Она вздрогнула.

— Вам не понравилось?

— О нет, мне понравилось, даже очень понравилось. Просто я не ожидал такого, вот и все.

— Я знала, что это ошибка. — Она высвободилась и отступила. — Теперь вы считаете меня распутной? —

Он криво усмехнулся:

— Я очень опасаюсь, что вы не распутная.

— Значит, вы предпочли бы, чтобы я была распутной?

— Полагаю, это все упростило бы, — пробормотал Маркус.

Гвен нахмурилась:

— Видите ли, я никогда еще этого не делала, и вам следовало бы проявить немного больше понимания.

Он уставился на нее в изумлении.

— Но я ведь и проявил понимание… Видит Бог, я был чертовски сдержан. Мне не хотелось вас пугать. Мне не хотелось торопиться… В общем, я боялся…

— Теперь этого можно не бояться. Я же все прекрасно понимаю, Маркус, и знаю, чего мне ждать.

— Неужели? — Он взглянул на нее с улыбкой.

— Да, знаю. Меня хорошо проинструктировали, и теперь я в курсе, — заявила Гвен. — И мне объяснили, как я должна реагировать.

— Вот как? Значит, проинструктировали? — Ей показалось, что он с трудом удерживается от смеха. — Скажите, так чего же именно вы ждете? Что должно произойти?

Она надолго задумалась.

— Ну… Сначала вам полагается поцеловать меня. Много-много раз. Причем не только в губы. А потом у меня ослабеют колени, и я растаю.

— Значит, ослабеют колени, говорите? — Маркус скрестил на груди руки. — Что ж, поцеловать я сумею. А что потом?

— Ну… — Она немного помолчала, собираясь с духом. — А потом вы должны заключить меня в объятия и отнести на кровать.

Маркус в задумчивости покачал головой.

— На мой взгляд, это немного преждевременно. Вы уверены, что ничего не пропустили?

Она пожала плечами:

— Я не думаю…

— Понятно. — Он нацелил на нее указательный палец. — Ваша одежда, дорогая. Вы совершенно забыли об одежде. В определенный момент мы должны снять ее с вас, а мою — с меня.

— Мне кажется, мадам де Шабо ничего не говорила об одежде. Может, она полагала, что мы уже будем раздеты?

— Да-да, разумеется! — Он хлопнул себя ладонью, по лбу. — Вот и ответ… Мне следовало самому об этом подумать.

Она внимательно посмотрела на него.

— Вы надо мной смеетесь, да?

— Ни в коем случае, моя дорогая. Прошу вас, продолжайте. Так что же будет после того, как я отнесу вас на кровать?

— Тогда последует еще некоторое количество поцелуев и много… ну, вы знаете… всякого. — Она нахмурилась. — Не понимаю, зачем я вам все это рассказываю. Вы, без сомнения, гораздо лучше меня знаете, что дальше…

— Да, без сомнения. — Он смотрел на нее с плохо скрытой насмешкой. — Вы много думали обо всем этом, не так ли?

Она вздохнула:

— Я только об этом и думала.

— Как и я, — кивнул Маркус. — Но, знаете… Конечно, в общих чертах вы все верно обрисовали, но я не уверен, что это мне очень уж по вкусу.

Она посмотрела на него с удивлением:

— Почему же?

Он пожал плечами.

— На мой вкус это слишком… шаблонно. Я предпочитаю, чтобы все происходило стихийно.

— Стихийно? — Она обиделась. — Как же это может происходить стихийно? Ведь мы оба знаем, что должно произойти. Так что не может быть никаких сюрпризов.

— Как знать… — Маркус шагнул к жене. Она невольно попятилась.

— Что вы делаете?

Он усмехнулся и прошел мимо нее, развязывая галстук.

— Куда вы идете?

— Я готовлюсь лечь в постель. — Он снял галстук, прошел в туалетную комнату и прикрыл за собой дверь.

Господи, неужели он раздевается? Сейчас? При горящих свечах? Конечно, она была неплохо подготовлена, но увидеть обнаженного мужчину?.. К этому Гвен была явно не готова. К счастью, в данный момент она его не видела. Может, убежать в свою комнату? Но ведь для этого придется пройти через туалетную!

И потом… это никуда не годится. Ведь она тоже этого хочет. Да, она желает его. Поначалу ей казалось, что она лишь покоряется неизбежному, но сейчас вдруг почувствовала: что-то в ней изменилось — почувствовала, что ее влечет к этому мужчине. Теперь ей хотелось, чтобы он целовал ее снова и снова — причем более страстно, чем до сих пор. Ей хотелось, чтобы колени у нее подогнулись от его поцелуев и прикосновений... Хотелось лежать в его объятиях и почувствовать все то, о чем говорила Колетт.

Да, она желала своего мужа.

Тут дверь туалетной комнаты медленно отворилась, и она прижала ладонь к глазам.

И тотчас же раздался смех Маркуса:

— А вы что делаете, дорогая?

— Ничего. Совершенно ничего. — Она взмахнула свободной рукой. — Занимайтесь своими делами.

— Вот уже второй раз вы советуете мне заниматься моими делами. Прекрасно. Так я и сделаю.

Услышав шлепанье босых ног, ступавших мимо нее, Гвен не удержалась и посмотрела в щелку между пальцами. Потом ахнула и опустила руку.

— Так вы в халате. Он поднял брови.

— Разумеется. А что, по-вашему, я должен был надеть?

— Я думала, вы…

Гвен внимательно посмотрела на мужа и невольно им залюбовалась. Плечи у него были гораздо шире, чем казалось до этого. И вообще, сейчас он был намного выше и привлекательнее, чем прежде. Почему же она раньше ше замечала, что.Маркус такой красивый? Да не просто красивый — он был неотразим. Во всяком случае, производил впечатление… Халат его был распахнут почти до пояса, и Гвен видела обнаженную грудь мужа. Собравшись с духом, она опустила глаза, но увидела лишь босые ноги, видневшиеся из-под подола.

— На вас ничего нет под халатом, да?

— Ну конечно, — проговорил он с невозмутимым видом так, словно они беседовали, сидя в гостиной. — Ви-дитс ли, я считаю, что одежда, особенно в теплое время года, мешает, здоровому ночному сну. Одежда раздражает меня так же, как вас — необходимость носить шляпы. А теперь вот что… — Он кивнул в сторону кровати. — Предупреждаю, я собираюсь заняться своим делом по вашей просьбе. Сейчас я разденусь и лягу в постель. Можете снова закрыть глаза, чтобы я не оскорбил вашу чувствительность.

Гвен фыркнула:

— Вы вовсе не оскорбили мою чувствительность. Просто я не хотела вас смущать.

— Вот как? — Он развязывал узел на поясе халата. — А я полагал, вы боялись, что увидите обнаженного мужчину.

— Вздор, — заявила Гвен. — Я и раньше видела обнаженных мужчин.

— Каким образом?

— Ну… Статуи, скульптуры… и прочее. В основном греческие и римские. — Она старалась не смотреть на мужа. — Видела в музеях, понимаете? Там множество статуй.

— Да, действительно. В музеях очень много обнаженных мужчин. — Он усмехнулся и повернулся к ней спиной. — Последнее предупреждение, мисс Таунсенд.

Она вскинула подбородок.

— Леди Пеннингтон, неужели забыли?

— Да-да, леди Пеннингтон, если вам угодно. — Шелковый халат соскользнул с его плеч и упал на пол.

Гвен закусила губу и заставила себя посмотреть на мужа.

Стройный и мускулистый, он был прекрасно сложен. И казалось, что кожа его поблескивала в свете свечей. Гвен вдруг почувствовала, что ей хочется прикоснуться к Маркусу, хочется прижаться к нему покрепче…

Но он, даже не взглянув на нее, забрался на кровать.

— Что вы делаете? — В голосе ее звучало негодование.

Он улегся на спину, закинул руки за голову и внимательно посмотрел на нее.

— Я собираюсь уснуть. День сегодня был весьма утомительный, вы согласны?

— Собираетесь уснуть? Уснуть… сейчас? — Гвен приблизилась к кровати. — И вы не станете меня целовать? И колени у меня не ослабеют? И не будет ничего… такого?

Он, казалось, задумался.

— Нет, наверное, не будет.

— Значит, я не вызываю у вас желания? — Она в изумлении уставилась на мужа.

— Нет-нет, вызываете. И, честно говоря, очень сильное. — В голосе его звучала насмешка. — Но я горжусь тем, что так прекрасно владею собой.

— Тогда,— она раскинула руки, — возьмите меня! Он покачал головой:

— Нет-нет, моя дорогая.

— Но, Маркус… — Гвен вскарабкалась на кровать и подобралась поближе к мужу. — Маркус, почему же нет?

— Вы изгнали из этого все удовольствие. Как будто любовные ласки включают в себя только следование каждому пункту какой-то инструкции. — Он пристально взглянул на нее. — Вы считаете, что просто должны исполнить свой долг.

— Нет, не долг. Я действительно этого хочу. — Она грижала ладонь к его груди. — Да, я хочу…

— Неужели?

— Конечно, хочу. И я это докажу. — И не успев все сорошенько обдумать, Гвен перекинула через Маркуса югу и уселась на него верхом. Потом взглянула ему в глаза и проговорила: — Если вы не возьмете меня, мне тридется… взять вас.

— В самом деле? — Он улыбнулся. — И как же вы собираетесь это сделать?

— С помощью инструкции, над которой вы посмеялись. — Гвен немного помедлила, собираясь с духом, потом улеглась на мужа и крепко прижалась к нему — правда, пока что их разделяло одеяло. Маркус по-прежнему лежал, закинув руки за голову, на губах его играла едва заметная улыбка. — Сначала… — Она прикоснулась губами к ямке у него на шее и с радостью ощутила, как гело мужа напряглось.

— Это пункт под названием «поцелуи»? — спросил Маркус.

— Совершенно верно. — Она принялась осыпать поцелуями его подбородок и тотчас же почувствовала, что оущения довольно приятные.

Чем дольше Гвен целовала мужа, тем больше ей хотелось целовать его снова и снова. Ее охватил какой-то странный трепет — то же самое она чувствовала, когда он целовал ее накануне венчания.

Она на мгновение отстранилась, а затем принялась легонько покусывать мочку его уха. Маркус шумно перевел дух, и Гвен прошептала:

— Мадам де Шабо говорит, что мужчины очень это любят. Она уверяет, что они от этого возбуждаются.

— Неужели она так сказала? — пробормотал Маркус; казалось, он с трудом выговаривал слова. — А что еще любят мужчины?

Гвен посмотрела ему в глаза и еще крепче к нему прижалась. В следующее мгновение она почувствовала, что Маркус действительно возбужден, однако это ее ничуть не испугало.

— И еще она сказала, что мужчины любят вот это… Гвен взяла в ладони лицо мужа и прижалась губами к его губам. Внезапно она ощутила легкий привкус бренди и тотчас же поняла, что именно им пахло у Маркуса в комнате — она узнала этот запах.

Гвен углубила поцелуй и вдруг почувствовала, что Маркус наконец-то пошевелился, а затем обнял ее. По телу ее пробежала восхитительная дрожь, и она прервала поцелуй — у нее перехватило дыхание. Маркус же, чуть отстранив жену, приподнял подол ее сорочки, и Гвен почувствовала, как он поглаживает ее ноги и бедра. Затем ладони его прижались к ее ягодицам. Гвен тихонько застонала и снова впилась поцелуем в его губы. Но ей хотелось большего, и она, приподнявшись, вновь уселась на него верхом. И теперь она уже ощущала отвердевшую плоть — даже через одеяло.

— Что же дальше? — Он тяжело дышал.

— Я полагаю… одежда. — Она стащила через голову сорочку и отбросила ее в сторону. «Кажется, мне не хватает скромности», — промелькнуло у нее, но Гвен тотчас же отбросила эту мысль — теперь ей хотелось только одного, хотелось… большего.

— Великолепно! — выдохнул Маркус. Он провел ладонями по ее плечам, а затем принялся ласкать ее груди.

Гвен громко застонала и запрокинула голову. Его ладони скользили по ее груди, а потом он стал легонько теребить ее соски, и они тотчас же напряглись и отвердели.

«Как странно… — внезапно подумала Гвен. — Странно, что я боялась, колебалась… Интересно, как долго можно выдерживать эти сладостные ощущения?»

Маркус вдруг приподнялся и заключил ее в объятия. И тут же их губы слились в долгом и страстном поцелуе. Наконец он прервал поцелуй и, отстранившись, сбросил с кровати одеяло. Потом снова привлек ее к себе и прошептал на ухо:

— Теперь уже поздно давать задний ход, мисс Таунсенд.

Гвен с трудом перевела дыхание и прошептала в ответ:

— Леди Пеннингтон, не забывайте, Маркус.

— Ах да, конечно… Прошу прощения, леди Пеннингтон… Гвен.

Его руки и губы странствовали по ее телу, словно она была неизведанной страной, а он — страстным путешественником. Он исследовал, обнаруживал и осматривал, а она не могла насытиться чудесными ощущениями, прежде неведомыми ей. Наконец рука его скользнула меж ее ног, и он стал ласкать ее лоно. Гвен громко вскрикнула и выгнулась дугой.

— О… Маркус! — Она схватила его за плечо. — Это… я не… О Боже…

— Этого не было в инструкции? — проговорил он с хрипотцой в голосе.

— Может, и было… — прошептала она, задыхаясь. Было очевидно: Маркус знал, что делает. Гвен же показалось, что она не выдержит этой сладостной пытки — все тело ее пылало, словно охваченное пламенем, и с каждым мгновением это пламя становилось все жарче. Она с трудом перевела дух и прошептала:

— Наверное, я все-таки распутная.

— И слава Богу, — пробормотал Маркус.

Тут он снова впился поцелуем в ее губы, и Гвен забыла обо всем на свете; сейчас для нее существовали только Маркус и те чудесные ощущения, которые он ей дарил.

В какой-то момент она вдруг почувствовала, как его пальцы скользнули в нее, и удивилась: «Оказывается, в этом нет ничего неприятного, — напротив, очень даже приятно». И все-таки ей по-прежнему хотелось большего, она ждала, она жаждала большего…

Гвен заглянула в глаза мужа и увидела, что они потемнели от страсти. Тут он проговорил:

— Дорогая, это может оказаться…

— Я знаю. Но это не имеет значения, — тотчас же ответила Гвен.

Он входил в нее медленно и осторожно. Она прекрасно знала, что будет больно, и ее это не тревожило. Ведь боль — ничтожная цена за такое огромное наслаждение. Однако Гвен не чувствовала боли; она испытывала довольно странные ощущения, и, конечно же, эти ощущения никак нельзя было назвать неприятными.

Внезапно он остановился, и она поняла, что он достиг того, что Колетт назвала la barriere de lamour*.

* преграда любви (фр.).

Маркус немного помедлил, а потом прижался к ней всем телом, и ее тотчас же пронзила резкая боль. Гвен крепко стиснула зубы — она с трудом удержалась от крика, Сделав глубокий вдох, она вполголоса проговорила:

— Наверное, я все же не распутница.

— Черт побери, Гвен, я прошу прощения. — Он судорожно сглотнул и посмотрел ей в глаза. — Мы можем остановиться, если это слишком…

— Нет-нет, сейчас все пройдет. — Слова эти прозвучали совершенно неубедительно. — Надеюсь, это пройдет.

Через некоторое время Гвен поняла, что Колетт оказалась права — боль действительно стихла. Вернее, почти стихла. Она осторожно подвигалась, и это как будто помогло — боль окончательно прошла. Тут и Маркус начал двигаться, и это помогло еще больше. Пламя, которое почти угасло, вспыхнуло вновь, и вскоре Гвен, уловив ритм движений, стала раз за разом устремляться навстречу мужу.

Наслаждение становилось все более острым, и Гвен, выгибаясь дугой, тихонько стонала. Маркус же двигался все быстрее и быстрее, и пламя разгоралось все ярче — Гвен казалось, что она вот-вот сгорит в этом огне или, не выдержав наслаждения, лишится чувств.

Внезапно пламя словно взорвалось и разлилось горячими волнами по всему телу. Гвен громко вскрикнула и впилась ногтями в плечи мужа. В следующее мгновение она почувствовала, что он содрогается вместе с ней.

Ей казалось, что это продолжалось целую вечность — и все же кончилось слишком быстро.

Отдышавшись, она вдруг подумала: «О Господи, неужели я из-за этого совершенно потеряла голову?» И Гвен впредь не позволит страсти и сильным чувствам взять верх над рассудком. Да, она не позволит эмоциям взять над ней верх. Ведь все произошедшее в этой комнате — всего лишь следствие страсти, вожделения, не более того.

И разумеется, это не любовь.

Даже сейчас она была абсолютно уверена в том, что никогда не полюбит Маркуса. Не полюбит, потому что не хочет лишиться самостоятельности.

А полюбить его так легко!

Но любящие женщины глупы, а она вовсе не дура. Во всяком случае, ей хотелось так думать.

И все же Гвен не могла не задаваться вопросом, будет ли ей достаточно прожить семь с половиной лет с этим человеком.

Глава 10

Предыдущий опыт мужчины важен только постольку, поскольку он гарантирует, что мужчина знает, что делает. Я также гарантирует, что он делает это с определенным умением.

Колетт де Шабо

— Вы все сделали очень хорошо, — проговорила Гвен, уткнувшись подбородком в грудь Маркуса. Немного помолчав, она добавила: — Видите ля, я могу об этом судить, потому что мне объяснили, чего следует ожидать. Так вот, я думаю, что вы все сделали очень хорошо. Это произвело на меня благоприятное впечатление.

Маркус усмехнулся и пробормотал:

— Благодарю вас. Я сделал все, что в моих силах.

— Полагаю, у вас большой опыт.

— Пожалуй, не очень маленький.

Она взглянула ему в глгаза.

— Так большой? Или не очень?

— Не очень маленький, — повторил Маркус. Он знал по опыту, что неразумно сообщать любовнице слишком много сведений о предыдущих — тем более что Гвен была даже не любовницей, а законной супругой.

— Значит, у вас было много женщин? — упорствовала Гвен.

— Некоторое количество. — Не стоило также сообщать, сколько именно у него было любовниц. Женщины очень странно относятся к подобным вещам. Если, по их оценке, у мужчины было слишком мало любовниц, подвергаются сомнению его природные данные; если же слишком много — то ставится на кон его репутация.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Наверное, очень много?

— Мне никогда не казалось, что их было очень много. Хотя я думаю, что само по себе это выражение весьма расплывчато.

— Тогда сколько же именно?

— Во-первых, моя дорогая леди Пеннингтон, ни один джентльмен не сводит подобные вещи к такой безликой науке, как статистика. Вдобавок это неприлично и недостойно — вести такой счет и сообщать результаты. К тому же о таких вещах никогда не говорят с дамами, в особенности с собственной женой.

— Вот как? — Она в задумчивости покачала головой. — А мне кажется, что жена — единственная дама, с которой можно говорить о таких вещах.

— Значит, вы думаете неправильно, — твердо заявил Маркус, надеясь положить конец этому разговору.

Однако этого сделать не удалось. Гвен почти тотчас же задала очередной вопрос:

— Тогда о чем же можно разговаривать с женой?

— Точно не знаю, — пробормотал Маркус. — Видите ли, у меня никогда еще не было жен. То есть вы — моя первая жена. — Он обнял ее покрепче и перевернулся, чтобы подмять ее под себя. Затем уткнулся носом в ее шею. — Полагаю, что у нас есть другая тема для разговора.

— Неужели? Какая же?

— Ну, я не знаю. Может быть, вот эта. — Он принялся целовать ее в шею, потом — за ухом.

По телу Гвен тотчас же пробежала дрожь, и граф с усмешкой проговорил:

— Похоже, вам нравится эта тема.

— Но… Маркус. — Сделав над собой усилие, Гвен отстранилась и пристально посмотрела ему в глаза. — Маркус, мне нужно обновить мои туалеты. Вернее — приобрести совершенно новый гардероб. Все мои платья ужасны, вы сами так сказали.

— Неужели? — Он перекатился на бок, и теперь Гвен не видела его глаза. — Когда же я это сказал?

— Возможно, вы выразились как-то иначе, но имели в виду именно гардероб.

— Вы уверены? — Он принялся водить пальцем по ее шее, затем по впадинке между грудями.

Гвен решительно отстранила его руку.

— Маркус, мне понадобятся деньги. Кажется, вы что-то говорили насчет моих карманных денег.

— Да, конечно. — Он стал поглаживать ее бедро. — Мы сделаем все, что пожелаете, утром.

— Великолепно. — Голос ее звучал не так твердо, как ей хотелось бы, хотя она и пыталась убедить себя в том, что совершенно не реагирует на прикосновения мужа. — Буду вам весьма признательна, Маркус.

Он улыбнулся:

— Не стоит благодарить. Ведь теперь вы — графиня Пеннингтон, и вам надлежит одеваться соответствующим образом.

Тут он принялся целовать ее груди, затем стал легонько покусывать соски. Она едва не задохнулась, но все же нашла в себе силы прошептать:

— Ваша матушка сказала, что поможет мне. Он отстранился и поднял голову.

— Вот как?

— Да. — Гвендолин откашлялась. — Мне кажется, мы с ней хорошо поладим.

— У моей матушки никогда не было затруднений с тратой денег. Особенно когда это не ее деньги. — Он с любопытством посмотрел на нее. — Скажите, правильно ди я вас понял? Вы что, не собираетесь тратить ваши собственные деньги?

— Не говорите глупости, Маркус. Я берегу свои деньги… на будущее. Да, именно так. На будущее.

— Ваше будущее обеспечено, моя дорогая. Ведь женившись на вас, я решил свои финансовые проблемы, и теперь мне ничего не угрожает. Тем не менее, вся эта история заставила меня пересмотреть мои планы на будущее. По крайней мере, денежную сторону. Я решил сделать выгодные капиталовложения, которые помогут увеличить состояние Пеннингтонов в следующих поколениях. Больше я не попадусь в такую ловушку.

— Ловушку… вроде женитьбы на мне? Он поморщился:

— Я опять сказал что-то не то? Простите, я совсем не это имел в виду. Я только хотел сказать, что не желаю снова оказаться в положении, при котором у меня нет выбора. — Он придвинулся к ней и провел губами по ее губам. — Право же, эта ловушка очень приятна.

— Пока что все складывается гораздо лучше, чем я ожидала, — Гвен улыбнулась с весьма самодовольным видом.

— Да, все складывается очень даже неплохо.

— Так он был прав? — спросила она неожиданно. Маркус с удивлением взглянул на жену:

— Кто был прав? Вы о чем?

— Лорд Беркли. Он был прав насчет… Впрочем, не южно. Не имеет значения.

— Прав насчет чего?

— Это не важно.

Маркус заглянул жене в глаза и понял: о чем бы ни та речь, на самом деле это очень важно, но все равно южно было подождать до утра.

— Что ж, не буду настаивать. — Он провел пальцами по ее бедру. Затем рука его скользнула меж ее ног.

Она шумно перевела дух.

— Я должна предупредить вас, что не собираюсь в вас влюбляться.

Он пропустил эти слова мимо ушей и принялся теребить короткие жесткие завитки.

— Да-да, я знакю, вы уже говорили об этом. Любовь — ловушка для женщины.

Ноги ее раздвинулись. Она прерывисто дышала.

— Да, ловушка. Хотя это было действительно… э-э-э…

— Волнующе? — Маркус теперь прикасался к тому месту, которое знал только он один. — Следовательно, чувства, которые мы вызываем друг у друга, вполне приемлемы, верно? Я имею в виду страсть, желание и тому подобное.

— О Господи… Да, приемлемы. Вполне… И мне кажется… Мне кажется, мы должны проделать это еще раз.

— Вот как? — Он крепко прижал ее к себе и принялся покрывать поцелуями ее плечи.

— Да, конечно, должны, — пробормотала она, задыхаясь. — Маркус… Вы тоже не должны влюбляться в меня.

— Как вам угодно. — Его пальцы снова прикоснулись к ее лону. — Будет ли вам легче, если я скажу, что и не собирался делать ничего подобного?

— Да. О Боже… — Она судорожно сглотнула. — Да, действительно, это. будет…

— У вас очаровательные плечи, моя дорогая.

— Так вы это сказали лорду Беркли? Он улыбнулся:

— У Беркли плечи совершенно не очаровательны.

— Конечно, нет, — прошептала она, вздрагивая от его ласки. — Значит, мы договорились. Эти чувства… Страсть, желание… Они вполне приемлемы…

— Да, очень даже приемлемы. — Он поднял голову и заглянул ей в глаза.

— Однако любви следует избегать, — напомнила Гвен и тут же закрыла глаза; казалось, она ждала чего-то воистину удивительного.

— Согласен, следует избегать. Но должен предупредить вас: вы мне очень нравитесь.

Она выгнулась дугой.

— Вот как?

— Да, уверяю вас. — Он уложил ее на себя и осторожно вошел в нее. — Очень нравитесь, поверьте.

Она открыла глаза и посмотрела на него.

— Неужели? Почему же?

— Я и сам толком не понимаю. — Он обхватил ее за талию и чуть приподнялся. Она застонала и прикусила губу. — Но мне представляется, что это неплохо, когда тебе нравится женщина, на которой ты женился.

— Это совсем неплохо, — тихо проговорила она и начала двигаться в одном ритме с мужем.

— Пожалуй, очень неплохо, — пробормотал Маркус. Ему хотелось двигаться быстрее, но он подавил это желание — ведь сдержанность усиливала вожделение. Чуть приподняв жену, он передвинул ее так, чтобы она села на него верхом, затем положил ладони ей на груди. Она снова закрыла глаза и приоткрыла рот; на лице ее застыло выражение крайнего напряжения. Гвен отзывалась на каждое его движение, на каждое прикосновение, и это еще больше подстегивало его страсть. Маркус провел большими пальцами по ее соскам, и она не то застонала, не то вздохнула. Этот звук словно эхом отозвался во всем его теле, и он почувствовал, что более не в силах сдерживаться.

Перекатившись, Маркус улегся на жену, и она тотчас же выгнулась ему навстречу и обхватила ногами его бедра. Теперь он двигался все быстрее и быстрее, и Гвен, снова уловив ритм, раз за разом устремлялась ему навстречу. В эти мгновения им казалось, что они слились воедино и являются одним целым.

Наконец она вскрикнула, и по телу ее пробежали судороги. Несколько секунд спустя и он достиг вершин наслаждения.

Потом они лежали, прижавшись друг к другу, и Маркус мысленно удивлялся — никогда еще близость с женщиной не казалась ему такой всепоглощающей; во всяком случае, такие ощущения он испытал впервые.

И он не понимал, только ли его тело участвовало в этом — или и сердце также.

Некоторое время спустя она уснула, крепко прижавшись к нему. Приятнейшее тепло исходило от ее тела — казалось, оно проникало даже в его сердце. Внезапно его поразила мысль о том, что эта женщина идеально подходит ему. Не только телесно — хотя она оказалась более страстной и пылкой, чем он ожидал, — но и в духовном смысле. Это была нелепая мысль — вроде всей той чепухи, что он болтал о судьбе и ее предначертаниях, — но все же она его ошеломила.

Итак, все-таки судьба? Что ж, очень может быть. Вполне возможно, что Гвен действительно создана именно для него. В конце концов, разве он до сих пор не был слишком осторожен и не рисковал, вступая в брак? Да, он проявлял осторожность и в результате женился на Гвен.

Было бы очень просто позволить ей пробраться к нему в сердце. Она уже нравится ему, пожалуй, даже больше, чем просто нравится. Несмотря на свое обещание бежать от любви, он не знал, сможет ли от нее убежать. Ведь не исключено, что любовь уже вспыхнула в его сердце.

Наверное, убежать от любви нельзя.

Но Маркус тут же отогнал эту тревожную мысль. Меньше всего ему хотелось полюбить женщину, которая ясно дала понять, что сама не имеет никакого желания влюбляться в него. Безответная любовь приведет только к страданиям. В этом Реджи прав. Но все равно они смогут прекрасно жить вместе. Уж он постарается.

Маркус еще не сказал об этом жене, однако твердо решил: цель капиталовложений, о которых он заговорил, — не только увеличить состояние семьи и избежать в будущем финансовой катастрофы, как это едва не случилось из-за распоряжений его отца. Узнав о трудностях, с которыми Гвен столкнулась после смерти ее отца, Маркус понял, что жизнь зачастую несправедливо относится к женщинам, и решил, что своих дочерей, если они появятся, он никогда не поставит в подобное положение. У Гвен весьма странные взгляды на дочерей, и она, кажется, не склонна производить их на свет, но даже она не могла гарантировать, что у них будут только сыновья. Именно поэтому ему следовало позаботиться о том, чтобы их дети — все их дети — были обеспечены и ни в чем не нуждались.

Но он не знал, когда скажет жене о том, что хотел бы иметь большую семью, не знал даже, скажет ли вообще. Однако Маркус не сомневался: они с Гвен будут славно проводить время, пытаясь произвести на свет эту семью. Да, они прекрасно поладят, и не исключено, что их совместная жизнь продлится гораздо дольше — вовсе не семь с половиной лет. Более того, вполне возможно, что им всю жизнь суждено прожить вместе. Да, очень даже возможно.

Неужели Гвен действительно его судьба?

Впрочем, какое это имеет значение? Теперь она его жена, и если ему повезет, то так будет всегда. За это нужно сказать спасибо их отцам. И, конечно же, следует поблагодарить мифические судьбы, которые следили за ними из своего укромного местечка в саду и сделали так, чтобы они встретились. Сделали так, чтобы никто из них не успел до этого встретить свою любовь и чтобы у них не оставалось выбора.

И тут его поразила совершенно неожиданная мысль. Он прекрасно знал, почему женился на ней, но понятия не имел, почему Гвен вышла за него. У него-то действительно не было выбора, но ведь она сначала ему отказала. Он был ужасно рад, что она передумала, поэтому ни разу не задумался о том, почему она передумала. Конечно, для того, чтобы получить завещанные отцом деньги, те самые, которые, по ее словам, она берегла на будущее. Но ведь ей это соображение и в голову не пришло, когда она поначалу отказала ему и заявила, что вполне довольна своим скромным доходом. Что же изменилось?

Но может быть, ей нужен личный капитал не для себя, а для кого-то еще? Не вернулась ли в ее жизнь какая-то прошлая любовь? Не требовал ли этот человек денег по какой-либо причине? Или, что еще хуже, не собиралась ли она оставить мужа ради другого? Возможно ли такое?

Господи, о чем он думает? Никогда еще воображение у него так не разыгрывалось. Да он никогда и не считал себя человеком с богатым воображением. Разумеется, это совершенная нелепость — не было в жизни Гвен никакого другого мужчины. Просто его собственные романы навели его на мысль… о чем-то несуществующем. Гвен не сделала ничего, что свидетельствовало бы об этом. И, конечно же, она ничего от него не скрывала.

И все-таки… Она ведь сказала, что он не первый делает ей предложение.

Смешно. Сама мысль нелепа. Гвен очень неглупа и привыкла жить сама по себе, но она не способна обмануть его. Возможно, предложение ей действительно делали, но не более того.

Но ведь он плохо знает ее… Она же все-таки настояла на том, чтобы самой распоряжаться своими деньгами, а также каким-то домом.

Гвен вздохнула во сне и еще крепче к нему прижалась. Маркус обнял ее и решил не поддаваться своим тревожным мыслям. Эта проблема не имела ничего общего с ней — а только с ним. Он всю жизнь опасался женских козней и теперь, женившись, заподозрил в обмане даже собственную жену, хотя она, конечно же, ничего от него не скрывала и не утаивала. Он придумывал фантастические истории лишь для того, чтобы полностью не отдаться чувству. Он боялся по-настоящему привязаться к женщине, потому что опасался измены.

А может быть, он уже ее полюбил? Что ж, бывают в жизни неприятности и похуже. Влюбиться в собственную жену — еще не самое страшное. Ведь она ему нравится — в этом нет сомнений. Следовательно, он вполне может ее полюбить.

Это вопрос доверия. Он должен доверять своей жене. И, что еще труднее, должен доверять самому себе.

Глава 11

Мужчины особенно часто вызывают любовь, когда они глупы. Глупы же они бывают почти всегда.

Франческа Френо

Гвен посмотрела на свое отражение в высоком зеркале, стоявшем в простенке наверху лестницы, и невольно улыбнулась. В своем новом платье — первом из тех, что должны были прибыть в Пеннингтон-Хаус в течение следующей недели, — она казалась довольно хорошенькой. Возможно — необычайно хорошенькой. Во всяком случае, так полагал Маркус, а значение имело только его мнение.

За четыре дня, прошедшие после венчания, у Гвен появилось странное ощущение — казалось, она впервые в жизни обрела свой дом. Да, она не была чужой, Пеннингтон-Хаус стал для нее настоящим домом. К тому же она чувствовала, что начинает привязываться к Маркусу и его матери. Более того, чувствовала, что она им нужна — и это было, пожалуй, самое удивительное.

Такое счастье ей и во сне не снилось. Настоящее, истинное счастье. Она видела это счастье, глядя на свое отражение в зеркале. Кожа ее сияла, глаза блестели, и на лице появилась блаженная улыбка. И теперь в самое неподходящее время ее охватывало желание рассмеяться. Поступь ее была легка, и на сердце тоже легко. Однако это никак не связано с новыми платьями, какими бы очаровательными они ни казались, и очень мало связано с новой жизнью, которую она совершенно случайно обрела. Это было какое-то нелепое ощущение счастья, «виновником» же являлся ее муж — только благодаря ему она чувствовала себя счастливой.

Только благодаря Маркусу.

Стоило ей подумать о нем — и на лице ее тотчас же появлялась глупейшая улыбка. Он, наверное, самый удивительный человек из всех, кого она знала. Он заботлив, внимателен и все время заставляет ее смеяться. Она и не думала, что можно столько смеяться! И потом, он обращается с ней так, словно она важна для него, словно она — самое дорогое в его жизни. Словно ее мысли, ее слова, ее мнения что-то значат для него. А когда муж обнимает ее, она забывает обо всем на свете, и в эти мгновения для нее существует только он, Маркус.

Конечно, ей очень нравился и друг мужа, лорд Беркли, который довольно часто бывал у них, но это совсем другое. Беркли ей нравился, как нравился бы любой друг, хотя раньше у нее никогда не было друзей-мужчин. Она считала его очень забавным и не находила ничего более приятного, чем наблюдать за перепалками между Беркли и мужем. Мужчины были близки, как братья, и Гвен была рада, что Беркли, судя по всему, относится к ней с одобрением. И, разумеется, она с удовольствием проводила время в его обществе.

Но Маркус нравился ей совершенно по-другому. Муж ей нравился именно за то, что он был еще и ее любовником. Тем не менее она не была в него влюблена и не собиралась влюбляться в будущем, Конечно, некоторую нежность она к нему питала. Однако он вызывал у нее одно по-настоящему сильное чувство — вожделение. Да, она именно вожделела. Но не более того. Впрочем, это было совершенно необыкновенное, восхитительное чувство.

Гвен в последний раз кивнула своему отражению в зеркале и начала спускаться по лестнице, не обращая внимания на легкое недомогание — прямой результат последней ночи. Горничная сообщила ей, что в гостиной ее ждет визитер, и она решила, что это один из многочисленных посетителей, желавших познакомиться с молодой графиней Пеннингтон.

Графиня Пеннингтон? Гвен невольно усмехнулась. Она явно не чувствовала себя графиней, хотя все — от визитеров до торговцев — обращались к ней именно так. Изменение в ее жизни произошло слишком уж внезапно, и это даже немного пугало. Накануне леди Пеннингтон возила ее к своей модистке, к сапожнику и к портнихе, и Гвен ужасно устала от бесконечных примерок. Да, это было очень утомительно, хотя ей и казалось, что нет ничего более волнующего: тебя окутывают рулонами шелка всевозможных цветов, и ты, стоя перед зеркалом, смотришь, какой цвет лучше всего подчеркивает синеву глаз. А потом тебе показывают перчатки, которые облегают руку, точно вторая кожа. Или когда ты примеряешь туфельки, такие тонкие, что они повторяют очертания ступни. К тому же посещения лавок и магазинов давали прекрасную возможность каждый день навещать девочек.

При мысли о племянницах Гвен нахмурилась, В то время как с каждым посещением они все больше привыкали к ней — вернее, Пейшенс и Хоуп все больше располагались к ней, — Чарити всего лишь терпела ее. И каждое посещение только увеличивало необходимость обманывать. Разумеется, она ничего не говорила Маркусу о девочках, которых прятала у мадам Колетт, и утверждала, что никогда не лжет ему. Но Гвен, конечно же, прекрасно понимала, что ее молчание — самая настоящая ложь.

Необходимость лгать ужасно угнетала, и она собиралась сказать мужу. Каждое утро Гвен принимала твердое решение: «Сегодня непременно расскажу». И каждый раз откладывала это на следующий день. И все-таки она верила, что муж с радостью примет девочек в дом.

Но, может быть, она ошибается? Достаточно ли хорошо она его знает? Ведь Маркус иногда становился необыкновенно сдержанным и скрытным, и тогда в его глазах появлялось какое-то очень странное выражение… Почему он вдруг так менялся? На этот вопрос она не могла ответить, поэтому и беспокоилась. Поэтому и хранила молчание. Что ж, у нее еще будет время, чтобы все ему рассказать. А сейчас о девочках хорошо заботятся, и они вполне счастливы.

Как и сама Гвен.

Она спустилась вниз, пересекла широкий холл, подошла к гостиной и ослепительно улыбнулась слуге, открывшему двери за мгновение до ее появления. Гвен вплыла в комнату — и вздрогнула от неожиданности, увидев племянника мистера Уайтинга.

— Альберт? — пробормотала она. И тут же добавила: — Прошу прощения. Вы мистер Уайтинг, не так ли?

— На самом деле я Трамбл, — сказал Альберт; он явно смущался и вертел в руках шляпу. — Мистер Уайтинг — брат моей матери.

— Понятно. — Гвен с любопытством посмотрела на гостя. — Итак, мистер Трамбл, чем могу быть полезна?

— Я слышал, то есть мне сообщили… — Альберт нахмурился. — Я понял, что вы сделали роковой шаг и выщли замуж за графа Пеннингтона.

Гвен рассмеялась:

— Я думаю, что в этом нет ничего рокового, мистер Трамбл. Да, я действительно вышла замуж за графа.

— Ах, прошу вас, называйте меня Альбертом. — Он порывисто шагнул к ней. — Мы с вами слишком много пережили, чтобы обращаться друг с другом так официально.

Гвен невольно отступила на шаг.

— Это было бы совершенно неуместно, мистер Трамбл. А также совершенно неприлично. И потом, мы с вами ничего особенного не пережили. Кроме ужасной ошибки вашей стороны. Увы, эта ошибка дорого мне обошлась. И вряд ли дружеские отношения могут основываться на подобных вещах.

— Я делал вам предложение, — возразил он, глядя на нее с укором.

Она пожала плечами.

— Насколько я помню, с большим опозданием. Пять лет назад, когда подобное предложение, возможно, было бы кстати, вы его не сделали.

— Я знаю. И с тех пор я сожалел об этом каждый день. — Он провел рукой по волосам. — Мне следовало бы удержать вас от необдуманных действий. Но, когда я расознал, что замужество — это единственное, что может действительно спасти вас от крайней бедности…

— Бедности, на которую я была обречена только из-за вашего сообщения, — перебила Гвен.

— Знаю. — Он тяжело вздохнул, — Я постоянно ругал себя за эту ошибку. И делал все, что было в моих силах, чтобы помочь дядюшке отыскать вас.

— Все это очень хорошо и мило, мистер Трамбл, но… — Она пристально взглянула на молодого человека. — Поймите, прошлое — это прошлое, и с ним покончено. Я приняла ваши извинения. И приняла извинения вашего дяди. Следовательно, больше об этом деле говорить не стоит. Поэтому я крайне удивлена вашим появлением в этом доме.

— Я появился, мисс Таунсенд…

— Леди Пеннингтон, — снова перебила его Гвен.

— Да, конечно, леди Пеннингтон. — Альберт немного помолчал, потом вновь заговорил: — Видите ли, я пришел, чтобы предложить вам помощь. Я хочу, чтобы вы знали: вы можете в любое время прийти ко мне в контору, по любому поводу. Я всегда к вашим услугам. И я сделаю все, что могу, — только бы помочь вам.

— Весьма признательна, мистер Трамбл, но, — она улыбнулась, — в этом нет необходимости. К счастью, мне не нужна ваша помощь.

— Напротив, необходимость есть, — возразил Альберт. — Если не для вас, то для меня.

Гвен посмотрела на него с удивлением. Потом вдруг сказала:

— Что ж, хорошо. В таком случае я принимаю ваше предложение. Это, право же, весьма любезно с вашей стороны. — Конечно же, она очень сомневалась в том, что ей когда-нибудь понадобится помощь Альберта. — А теперь, если это все… — Гвен направилась к двери. — Передайте от меня поклон вашему дяде.

— Нет-нет, леди Пеннингтон, это еще не все, — решительно проговорил Альберт.

— Неужели? Похоже, вы идете по стопам вашего дядюшки. — Гвен усмехнулась. — Что ж, пожалуйста, продолжайте.

— Я… насчет ваших племянниц. Гвен затаила дыхание.

— А в чем дело?

Он немного помолчал. Потом в смущении пробормотал:

— Очевидно, муж вашей сестры был человеком со средствами. Вам известно, что он владел судном, на котором они странствовали?

— Нет.

— Ваши племянницы могут получить неплохое наследство.

— Я ничего об этом не знала.

— Мы тоже только недавно узнали о такой возможности. Дядя получил довольно смутные сведения об этой ситуации, и теперь он разбирается… Ваше опекунство может оказаться под вопросом, — добавил он, потупившись.

— Мистер Трамбл… — Гвен невольно сжала кулаки. — Мистер Трамбл, эти девочки — мои родственницы, мои единственные родственницы, вы понимаете? Так вот, я не позволю, чтобы они попали в руки того, кто больше интересуется их деньгами, чем их благополучием. Какое бы наследство они ни получили, это не имеет значения. Теперь у меня есть средства, чтобы обеспечить их будущее. И я не отдам племянниц без боя, черт побери!

— Леди Пеннингтон! — Глаза Альберта широко раскрылись от ужаса. — Как вы можете так выражаться?

Но Гвен было все равно. Она шагнула к Альберту и с угрозой в голосе проговорила:

— Скажите вашему дяде, что он должен отстаивать мои интересы и интересы моих племянниц с той же преданностью, с какой он служил моему отцу. Пусть делает все, что сочтет необходимым, только бы уладить это дело удовлетворительным образом. Мы обо всем договорились, мистер Трамбл?

— Пожалуй, что так, миледи. — Какое-то время Альберт молча смотрел на нее. Потом проговорил: — Теперь я вижу, что вам, вероятно, не потребуется моя помощь. Вы не так беспомощны, как мне казалось.

— Я никогда не была беспомощной. — Она холодно улыбнулась. — Порывиста, неразумна в своих поступках... — вероятно, но беспомощна — никогда. Однако, мистер Трамбл… — Гвен расправила плечи и посмотрела ему прямо в глаза. — Знаете, я, наверное, действительно воспользуюсь вашим предложением и приду к вам, если того потребуют обстоятельства. И я крайне благодарна вам за это предложение.

— Вот и хорошо, миледи. — В какое-то мгновение ей показалось, что Альберт хочет взять ее за руку, но он, вероятно, передумал. — В таком случае желаю вам всего наилучшего. — Он кивнул и направился к выходу.

Гвен дождалась, когда дверь гостиной закроется, а потом опустилась на диван и закрыла лицо ладонями.

Что ей делать, если кто-то попытается отобрать у нее девочек? Еще две недели назад она не знала об их существовании, а узнав, поначалу не собиралась ничего предпринимать — хотела только удостовериться, что о них хорошо заботятся. Однако теперь все изменилось. Хотя она так и не поняла, почему это произошло.

Гвен знала только одно: Чарити, Пейшенс и Хоуп вернули ее назад, в детство — напомнили ей об отчаянии детей, прекрасно понимающих, что они никому не нужны. Это связывало ее с племянницами крепче, чем узы крови. И она не подведет их.

Поможет ли ей Маркус?

С каждым днем она все больше убеждалась: он добрый и порядочный человек. Но мужчины становятся слепы, когда речь заходит о положении женщин. И конечно же, все отцы хотят только мальчиков.

Но все-таки она очень рассчитывала на Маркуса. Ей хотелось все рассказать ему и поделиться с ним своими заботами. Ведь теперь ситуация осложнилась — девочек могли забрать у нее. И все же ее по-прежнему одолевали сомнения… Гвен прекрасно понимала: она еще не очень хорошо знает мужа. Так можно ли довериться ему?

Гвен окинула взглядом комнату и тяжело вздохнула. Да, было совершенно очевидно: прежде чем рассказать мужу о девочках, она должна убедиться в его чувствах. Не исключено, что ей и на сей раз придется полагаться только на себя.

Что ж, она всегда полагалась только на себя. Но теперь она была старше и, как ей хотелось думать, гораздо умнее, чем та шестнадцатилетняя девочка, которая взяла свою судьбу в собственные руки и оставила родной дом, чтобы самой проложить себе дорогу в жизни. Гвен не отрицала: у нее это не очень-то удачно получилось.

Но все-таки она выжила, и уроки, которые она получила за то время, сослужат ей хорошую службу.

Теперь ей следовало отбросить все страхи и сомнения. И, конечно же, следовало набраться терпения, как бы ни противоречило это ее натуре. Разумеется, на сей раз она не станет верить Альберту и дождется, когда мистер Уайтинг выяснит, что же на самом деле произошло.

Если вдруг окажется, что выбора у нее нет, она не станет колебаться, возьмет своих племянниц, свою семью, и покинет Лондон, может быть, опять отправится в Америку. Гвен не сомневалась: Колетт и мадам Френо помогут ей и сейчас, как помогли пять лет назад. К счастью, теперь у нее имелись средства, так что ей будет значительно легче, чем прежде.

Но сможет ли она покинуть Пеннингтон-Хаус, который уже считала своим домом? Сможет ли покинуть Маркуса?

Резкая боль пронзила ее при мысли о том, что ей, возможно, действительно придется расстаться с Маркусом и она никогда больше его не увидит, никогда не услышит его смех, никогда больше не будет лежать в его объятиях. Гвен снова вздохнула. Влечение к мужчине, оказывается, почти так же опасно, как любовь.

Гвен судорожно сглотнула и поднялась с дивана. Слава Богу, она не поддалась любви. Как могла бы она его оставить, если бы полюбила?

Ей нужно немедленно повидаться с девочками, хотя бы для того, чтобы убедиться, что с ними по-прежнему все в порядке. К тому же следовало сообщить Колетт и мадам Ферно — они должны знать, что их, возможно, ждут осложнения. Впрочем, не исключено, что Альберт и на сей раз ошибался — ведь когда-то он допустил ошибку… Так что не следует беспокоиться. Главное — набраться терпения.

Терпение, Гвен.

Она открыла дверь и столкнулась лицом к лицу с мужем и лордом Беркли.

Гвен вздрогнула от неожиданности.

— Маркус?

— Гвендолин, дорогая моя… Вы сегодня необыкновенно хороши собой.

Он тоже был необыкновенно хорош. Она еще не видела его с утра. Судя по его костюму, он совершал верховую прогулку. Покрой его куртки подчеркивал ширину плеч, а бриджи в обтяжку… Гвен вдруг почувствовала, что ее охватило уже знакомое желание. Проклятая похоть!

Муж поцеловал ее в щеку и прошел в комнату. А лорд Беркли улыбнулся и поднес к губам ее руку.

— Рад видеть вас, леди Пеннингтон. Это платье очень вам идет.

— Благодарю, милорд. — Она тоже улыбнулась. — Однако должна заметить, что за это следует поблагодарить моего мужа. Дело в том, что именно он получает счета.

Маркус рассмеялся:

— Счета, которые начали стекаться ко мне с постоянством потока.

— Твоя супруга того стоит, старина, — усмехнулся Беркли.

— Вообще-то я уже собиралась уходить, — сказала Гвен. — У меня сегодня очередная примерка. Боюсь, я и так задержалась.

— Значит, матушка не дает вам передохнуть? — спросил Маркус.

— Она просто замечательная. Признаюсь, я совершенно не привыкла иметь дело со множеством деталей, из которых, как она утверждает, состоит «минимальный гардероб графини Пеннингтон». — Гвен покачала головой. — Я и понятия об этом не имела. Просто дух захватывает.

— Могу себе представить. — Маркус пристально взглянул на нее. — Годфри сказал, что у вас был визитер.

— Ничего важного. — Она сделала небрежный жест — словно отмахивалась. — Посланник из конторы мистера Уайтинга. Какие-то мелкие детали касательно моего наследства.

— Вот как? — Маркус насторожился. — Вы хотите, чтобы я это уладил для вас?

— Нет-нет, — ответила она слишком уж поспешно. — Я убедилась, что это не столь важно. Ну что же, мне пора…

— Да, конечно. — Маркус кивнул. — Не стоит заставлять мою матушку ждать.

Гвен улыбнулась и направилась к двери. Потом вдруг остановилась и вернулась к мужу. Она крепко обняла его и прижалась губами к его губам. Он немного помедлил, но потом ответил на поцелуй. И она тотчас почувствовала, что и его охватило желание.

Какое-то время они стояли, крепко обнимая друг друга, забыв обо всем на свете. Наконец лорд Беркли в смущении откашлялся, и Гвен тотчас же отступила от мужа. Залившись краской, она взглянула на него и пробормотала:

— Прошу прощения, милорд. Не знаю, что на меня нашло…

Маркус пожал плечами:

— И я тоже… не знаю. Но у меня нет возражений. — Он шагнул к ней, снова поцеловал ее и проговорил: — Помнится, вы сказали, что опаздываете.

— Да, конечно. — Она бросила взгляд на Беркли, и тот едва заметно улыбнулся. — Всего хорошего, милорд.

Беркли кивнул:

— Вам также.

Гвен помедлила еще несколько секунд, затем повернулась и вышла из комнаты. Господи, что это с ней случилось, что заставило ее в присутствии Беркли проявить свою распущенность? Конечно, она вела себя в эти дни распутно, когда оставалась в спальне наедине с мужем. И бывали моменты, когда она не понимала, как может пережить долгие часы, когда рядом нет Маркуса. И, конечно же, кроме откровенного наслаждения от его ласк, она обретала и утешение, и чувство безопасности, и даже покой, когда он держал ее в объятиях. Но броситься к нему так, словно им никогда больше не суждено быть вместе…

Словно им никогда больше не суждено быть вместе.

Нет. Она не желает думать об этом. Если когда-нибудь и придет такое время, если у нее не останется иного выхода — что ж, она переживет… Но до этого может многое произойти, еще слишком рано тревожиться.

И все же она чувствовала, что ощущение счастья исчезает и сменяется тупой болью в сердце.

Реджи усмехнулся и проговорил:

— Ты знаешь, это произвело на меня сильное впечатление. Разумеется, я предполагал, что у вас все хорошо, на чтобы настолько…

— Сегодня утром я говорил с матушкой. — Маркус л задумчивости смотрел на закрытую дверь. — Она порадовалась, что Гвен уделяет большое внимание своему новому гардеробу, и заметила, что по этой причине она постоянно уходит из дома. Но матушке очень жаль, что она не часто сопровождает Гвен. Странно, потому что у меня создалось впечатление, что матушка и жена проводят вместе большую часть времени. Вдобавок матушка извинилась за то, что не сможет сегодня встретиться с Гвендолин. У нее какая-то встреча с подругами. Реджи пожал плечами:

— Полагаю, твоя жена и сама может справиться…

— Да, конечно. И еще я вчера встретился с Уайтингом. Он не упомянул о каких-либо проблемах.

— Она же сказала, что это не важно. А может быть, проблемы возникли только сегодня?

— Возможно, — кивнул Маркус. — А вот Годфри заметил, что визитер настаивал на личной встрече с Гвен. Довольно странно, если дело не такое важное, ты не считаешь?

Реджи внимательно посмотрел на друга:

— К чему ты клонишь?

— Да ни к чему особенному. — Разумеется, Маркус понимал, какими смешными должны казаться его подозрения — особенно потому, что они были основаны на фантазиях.

— Послушай, я ведь тебя прекрасно знаю, старина. И знаю, что у тебя сейчас на уме. — Реджи снова взглянул на друга. — Это как-то связано с твоей женой, да?

— Пустяки, — заявил Маркус с уверенностью, которой вовсе не чувствовал. — Просто я начинаю подумывать: не скрывает ли она от меня что-нибудь?

— Подозреваю, что большая часть жен многое скрывает от своих мужей.

— Наверное.

— Я думаю, тебе не о чем беспокоиться. Ведь твоя жена… Она целует тебя так, что у меня коленки задрожали. — Реджи усмехнулся. — Прости, но в ее поведении я не заметил даже намека на какую-либо тайну. Хотелось бы мне со временем обзавестись женой, такой же пылкой по натуре.

— Ее пылкость вне обсуждений.

— Тогда что же?

— Ты подумаешь, я спятил.

— Возможно.

— А ты не задавался в эти дни вопросом: почему она согласилась выйти за меня?

— Нет. — Реджи покачал головой. — Полагаю, что она, поразмыслив, согласилась по самым обычным причинам. Ты богат, у тебя прекрасная родословная, ты не совсем урод. Ты просто замечательная добыча. Вряд ли можно найти что-то получше. Если только, разумеется, она не решила бы выйти за меня.

Маркус пропустил эти слова мимо ушей.

— На самом деле я ведь ее совсем не знаю, Реджи. Нет, я, само собой, знаю ее прошлое, ее семью. И знаю, как она жила последние пять лет. Кстати, она заявляет, что не хочет любви…

— Об этом ты мне никогда не говорил.

— Я не обо всем тебе говорю, — отмахнулся Маркус. — Это, в общем, не имеет значения. Только вот странно, что такая умная и красивая женщина, как она, так и не вышла замуж.

— Она была гувернанткой, — заметил Реджи. — В сущности, почти прислугой. Полагаю, что подходящие партии для высокородной леди, оказавшейся в таком положении, подворачиваются очень редко.

— А что, если она нашла кого-то? — Маркус понимал, насколько смешно звучат эти слова, но не смог удержаться. — Что, если и в самом деле был человек, которому она поклялась в любви? — Он принялся расхаживать по комнате. — Возможно, кто-то в свое время бросил ее, а теперь вернулся…

— Маркус…

— Ты сам говорил, женщины всегда увлекаются теми, кто плохо с ними обращается. Это объясняет, почему она так настроена против любви. Ах, ну конечно, она утверждает, что любовь — это клетка и ловушка.

— Ты ведь и сам всегда избегал любви, — с невозмутимым видом заметил Реджи.

Маркус пожал плечами и вновь заговорил:

— Что, если этот человек теперь потребовал денег? Или, может быть, он захотел увезти ее куда-то? Что, если… — Маркус резко повернулся к другу. — Что, если я потеряю ее?

— А почему тебя это заботит? — спросил Реджи.

— Черт побери, что за вопрос?! Она ведь моя жена. Реджи с удивлением посмотрел на приятеля:

— Пожалуй, ты действительно спятил.

— Возможно, действительно… — Маркус рухнул на ближайший стул и тяжко вздохнул. — У меня в голове, кажется, угнездилась совершенно нелепая мысль. И это похоже на повторение мелодии, которую ты не выносишь, — она постоянно звучит у тебя в ушах, и ты сходишь с ума.

— Я никогда не отличался рациональным взглядом на мир, но мне кажется, что в данном случае голова у меня работает лучше, чем у тебя. — Усевшись на соседний стул, Реджи продолжал: — Прежде всего, ты должен признать: все, что ты сейчас наговорил, не более чем домыслы. Факты же, как ты их обрисовал, легко можно объяснить. А твое толкование этих фактов — самое фантастическое из всего, что я когда-либо слышал. Поверь, для подозрений у тебя нет совершенно никаких оснований. Всему, о чем ты говорил, найдутся десятки самых невинных объяснений.

Реджи откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Маркуса.

— Вопрос в том, почему ты все это выдумываешь.

— Она моя жена, — пробормотал Маркус.

— Жена? Но ты, кажется, не очень-то хотел жениться. Ужасное неудобство — так ты называл женитьбу.

— Теперь я думаю иначе.

— Знаю. — Реджи самодовольно ухмыльнулся. Маркус нахмурился:

— Что же именно ты знаешь?

— Тебе это не понравится, — предупредил Реджи. Маркус вздохнул:

— Да, наверное. Но раньше мое неудовольствие тебя не останавливало.

— Что ж, хорошо. — Реджи в задумчивости смотрел на друга. — Во-первых, я знаю: ты страдаешь от иррациональной ревности.

— Ничего подобного.

— Это так, не спорь. Будь я на твоем месте, ты сказал бы мне то же самое. А во-вторых… Ну как, продолжать?

Маркус пожал плечами:

— Как хочешь.

— О, я очень даже хочу. Даже получаю от этого удовольствие. — Реджи усмехнулся, но тут же стал серьезным. — Так вот, во-вторых, эта твоя ревность — просто нелепые фантазии. И я подозреваю, что они связаны с событиями твоего прошлого, а не настоящего. Вспомни… Ведь когда ты действительно сближался с женщинами, они в конце концов меняли тебя на кого-то другого. Разумеется, у тебя нет реальных доказательств, что с твоей женой дело принимает точно такой же оборот, но предыдущий опыт заставляет тебя насторожиться. Теперь ты склонен подозревать жену, хотя на самом деле у тебя нет причин для подозрений.

— Да, понимаю. — Маркус стиснул зубы. — Я уже думал об этом и пытался отбросить подозрения, но безуспешно. Рассудком я понимаю, что это все фантазии, но то, что я чувствую… — Он ударил себя кулаком в грудь. — Это не дает мне покоя.

Реджи рассмеялся.

— Почему ты смеешься? — Маркус нахмурился. Реджи сквозь смех пробормотал:

— Добро пожаловать в мой клуб, старина.

— Я не влюблен в нее, — заявил Маркус.

— Неужели?

— Разумеется, она мне очень нравится, — продолжал Маркус. — Более того, похоже, что я уже начал привязываться к ней. Во всяком случае, мне так кажется. Но уверяю тебя, это не любовь.

— Почему ты так думаешь?

— По моим наблюдениям, всякий раз, когда ты влюблялся, ты был ужасно несчастен.

— А ты что, очень счастлив? — спросил Реджи.

— Речь сейчас не об этом, — проворчал Маркус. Немного помолчав, он со вздохом проговорил: — Так что же;перь делать?

Реджи снова рассмеялся:

— Замечательный вопрос. Что ж, я бы посоветовал серьезно поговорить с женой. Сказать ей напрямик о своих подозрениях.

Маркус покачал головой:

— Этого я никак не могу сделать. Она подумает, что я ей не доверяю. А недоверие не лучший способ начинать совместную жизнь. И потом, мы же пришли к выводу, го мои страхи совершенно беспочвенны. Хотя мне касется… все равно нужно что-то предпринять.

— Тогда почему бы тебе не увезти ее из Лондона на юкоторое время? Ведь она еще не была в Холкрофт-Холле.

— Это можно устроить, — кивнул Маркус. — Конечно, сезон только начинается, а она никогда еще не проводила сезон в Лондоне. Мы уже получили множество приглашений, и я уверен: она с радостью примет участие ю всех празднествах.

— А ты? Учитывая твое нынешнее состояние…

— Мне не до праздников, — перебил Маркус. — Боюсь, что на всякого, кто пригласит ее хотя бы танцевать, буду смотреть с непозволительным подозрением. Что се касается Холкрофт-Холла… Да, полагаю, Гвен понравится наше имение. А ты как думаешь? Во всяком случае, на должна его увидеть. И окрестности там в это время очень хороши…

Маркус погрузился в размышления. Минуту спустя вновь заговорил:

— К тому же я мог бы воспользоваться случаем и поговорить о покупке домика… Там есть небольшой домик, который пустовал во время моего последнего приезда. Но тогда мне не удалось найти хозяина. Возможно, на сей раз мне повезет, и я смогу поговорить с ним.

— Вот и прекрасный ответ на твой вопрос. Ты останешься наедине с молодой женой, и твои страхи пройдут сами собой. — Реджи пристально взглянул на друга. — Я уверен, Маркус, твои опасения беспочвенны. Стоит только взглянуть на эту леди, чтобы понять: ты ей бесконечно дорог. Готов держать пари на все мое состояние, что эта женщина любит тебя, хотя и заявляет, что любовь ее не интересует. — Реджи усмехнулся и добавил: — И ты, приятель, тоже влюблен.

— Какой вздор… — проворчал Маркус. Однако последние слова друга заставили его серьезно задуматься.

«Конечно же, я никак не мог ее полюбить, — говорил себе Маркус. — Но как быть с наблюдениями Реджи касательно чувств Гвен? Неужели она влюблена в меня?»

Разумеется, жена прекрасно к нему относилась. Более того, он не раз замечал, что она смотрит на него с нежностью. Наверное, и он на нее смотрел точно так же. Но любовь ли это? Впрочем, даже если и так — ничего страшного. Действительно, почему бы ей не полюбить его?

Но если Реджи прав, если жена его любит, то, может быть, и он влюблен? В данный момент Маркус не знал, какие именно чувства он испытывает. Но знал наверняка, что ни за что не расстанется с Гвен.

Кроме того, он решил, что скоро увезет Гвен из Лондона, увезет туда, где никто не сможет отобрать ее у него. Там, в Холкрофт-Холле, он попытается выяснить, действительно ли любовь застала его врасплох.

Маркус надеялся, что любовь не погубит их обоих.

Глава 12

Нет ничего забавнее ситуаций, когда мужчина, гордящийся своим характером, изменяется, а женщина знает, что это ее заслуга.

Франческа Френо

— Итак, что же мне делать? — спросила Гвен, в волнении расхаживая по гостиной.

Мадам Френо, сидевшая в кресле, с невозмутимым видом ответила:

— Ничего.

— Ничего? — переспросила Гвен. Она с удивлением посмотрела на свою бывшую учительницу. — Но как же это? Почему?.. Должна же я что-то предпринять. Не могу же я просто ждать, пока…

— Можете, моя дорогая, — проговорила мадам Френо. — И будете ждать. Нужно воспитывать в себе терпение, Гвендолин.

— Я думала, что уже воспитала его. — Гвен вздохнула. — По крайней мере, когда мистер Трамбл сказал мне, что могут возникнуть сложности с моим опекунством, я решила проявить сдержанность. Но это было утром, а теперь меня не оставляют мысли о том, что может случиться. И еще…

— Что может случиться — только это и важно. — Мадам Френо пристально взглянула на Гвен. — Джентльмен, который сообщил вам эту новость, этот мистер Трамбл…

— Альберт, — пробормотала Гвен.

— Это тот же самый человек, который сообщил вам после смерти вашего отца, что у вас нет ни гроша, да?

— Да, — кивнула Гвен.

— И эти сведения позже оказались ошибочными, да?

— Да, но…

— Даже если его неопределенное сообщение окажется на сей раз точным, у вас еще будет время решить, что предпринять. Кроме побега, разумеется. Мне было бы крайне прискорбно, если бы вы снова решились на это. И я уверена, что мы сумеем найти гораздо более приемлемый выход из положения, если потребуется. А теперь сядьте, Гвендолин, — мадам Френо кивнула на диванчик, — у меня от вашего хождения в глазах рябит.

Гвен опустилась на диван.

— Но я не могу потерять девочек. Это моя семья. У них никого нет, кроме меня. И у меня никого нет, кроме них.

Мадам Френо взглянула на нее с укоризной:

— А ваш муж? Разве не он теперь ваша семья?

— Да, разумеется, — кивнула Гвен. Она старалась не смотреть в глаза старшей подруге. — Но Маркус… он…

— Умный и порядочный. И я подозреваю, что у него доброе сердце. — Какое-то время мадам Френо молча смотрела на Гвен. Наконец спросила: — Когда вы намереваетесь сказать ему о девочках?

— Скоро, — уклончиво ответила Гвен.

— А что, по-вашему, означает слово «скоро»?

— Не знаю. — Гвен нахмурилась и поднялась с дивана. Но, перехватив взгляд мадам Френо, тотчас же снова села. — Я действительно не знаю.

— Дорогая моя девочка, ваши страхи мне понятны. Они очень даже обоснованны. Мужчины, которых вы встречали в жизни, были не очень-то надежными, в том числе и ваш отец.

— А что, если Маркус ничем не лучше? — Гвен очень не хотелось говорить об этом вслух, но ничего не поделаешь. — Что, если доброта и внимание, которые он проявляет ко мне, не распространятся на моих племянниц? Что, если…

— Что, если луна на самом деле из сыра? — Мадам френо покачала головой. — Гвендолин, я понимаю, что доверие дается вам нелегко, но вы же умная женщина. Подумайте, за какого человека вы вышли замуж. Он ничего не сделал, чтобы вызвать у вас подозрение.

— Мне кажется, он не хочет иметь дочерей, — тихо проговорила Гвен.

— Это неудивительно. Почти все мужчины не хотят девочек. Он действительно сказал, что не хочет их?

— Ну… во всяком случае, дал понять. Хотя не исключено, что я просто неверно истолковала его слова.

— Теперь вы его жена. И вы могли бы прямо его об этом спросить.

— Да, пожалуй, это было бы разумно. Но очевидно, я не так умна, как вам кажется. — Гвен сложила руки на коленях и потупилась. — Я не вынесу, если окажется, что он не хочет их взять. Неужели им придется жить там, где они не нужны? Лучше уж я… — Она сделала глубокий вдох и проговорила: — Лучше я уйду от него. Но от девочек не откажусь.

— Значит, если придется выбирать, вы предпочтете их, а не его?

Гвен судорожно сглотнула.

— А что еще мне останется?

Мадам Френо довольно долго молчала. Наконец спросила:

— Вы любите его, не так ли?

— Нет, не люблю, — тотчас же выпалила Гвен. Потом вздохнула и добавила: — Я не знаю. Я считала, что не люблю, когда думала о том, чтобы прожить всю жизнь без него. А теперь… — Она покачала головой. — Теперь я уже не знаю, что чувствую. Наверное, я просто… — А, вы скажете, что это глупо.

— Возможно.

Гвен снова вздохнула:

— Я его… вожделею.

— Вожделеете? — Мадам Френо расхохоталась. — Кажется, такого мне еще никогда не доводилось слышать.

— Мне тоже. Но думаю, что это самое подходящее слово. — Гвен ненадолго задумалась. — Когда он со мной, я чувствую себя неповторимой, особенной… Как будто я для него — самое ценное на свете.

— Это когда вы с ним в постели?

— Нет-нет… — Гвен снова задумалась. — То есть… и тогда тоже, конечно. Но и в другое время. Откровенно говоря — постоянно. Иногда он смотрит на меня так, будто я совершенно необыкновенная. И в эти мгновения кажется, что Маркус — самый счастливый человек на свете. И я чувствую себя такой же счастливой. А может, еще более счастливой. И знаете… — Гвен понизила голос, — когда мы с ним переглядываемся за обеденным столом, меня охватывает такая… странная теплота, как будто он на самом деле прикасается ко мне. И он так мило улыбается… У него очаровательная улыбка, и я знаю, что она предназначается только мне. Это как тайна, которая известна только нам одним. — Гвен покачала головой и откинулась на спинку дивана; на лице ее появилась блаженная улыбка. — Это просто удивительно, не правда ли?

— Да, действительно, — кивнула мадам Френо.

Некоторое время Гвен обдумывала то, что наконец-то сумела выразить словами. До этого мгновения она не понимала, какое значение стал играть Маркус в ее жизни. Даже на ее взгляд все это очень походило на любовь.

Но все-таки это не любовь. Может быть, это нечто большее, чем вожделение, но все равно не любовь — ее она просто не может себе позволить.

Гвен вскинула подбородок и посмотрела в глаза мадам Френо.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы сохранить свою семью. Я не допущу, чтобы эти девочки росли так же, как я. И я никому их не отдам.

— Мы никуда не поедем! — раздался в дверях голосок Чарити.

Мадам Френо нахмурилась:

— Вы что же, опять подслушивали?

— Это случайно. — В комнату вошла Хоуп, а следом за ней — ее сестры. — Мы не хотели подслушивать. Так получилось.

— Вы, — Пейшенс показала пальцем на Гвен, — говорили очень громко.

— Неужели? Мне так не показалось. Напротив, мне кажется, что я говорила очень тихо.

— Вовсе нет. — Хоуп покачала головой. — Нам ведь даже не пришлось стоять не дыша, чтобы слышать каждое слово.

Гвен подняла бровь:

— Каждое слово?

— Не каждое, — сказала Чарити. — Только последние, насчет того, что вы никому не отдадите нас.

— И еще слышали о том, что лорд Пеннингтон заставляет ваше сердце биться быстро-быстро. — Пейшенс закатила глаза и прижала руки к сердцу.

Гвен в изумлении посмотрела на девочку.

— Но я не говорила ничего подобного.

— Нет, звучало примерно так, — возразила Хоуп, усаживаясь на пол у ног Гвен.

— Этого не было, — заявила Гвен.

— Почему он вам не нравится? — Чарити уселась рядом с Гвен и внимательно посмотрела на нее. — Вы же вышли за него замуж.

— Сейчас не время обсуждать, почему я вышла замуж. — Гвен строго взглянула на племянницу. — И ты ошибаешься. Напротив, он мне нравится.

— Он шлет ей тайные улыбки. — Пейшенс прочувствованно вздохнула — точно актриса на сцене. — А когда их взгляды встречаются…

— Довольно! — сказала мадам Френо.

Пейшенс усмехнулась и опустилась на пол рядом с младшей сестрой.

— Почему вы думаете, что он не захочет нас взять? — спросила Чарити. — Потому что мы девочки, да? Мисс Вредина говорила, что все мужчины хотят иметь сыновей, а не дочерей.

— Я не уверена, что он не захочет вас взять, — сказала Гвен.

— Тогда почему же вы не рассказали ему про нас? — спросила Пейшенс.

Три пары детских глаз уставились на Гвен. И в каждом взгляде был вопрос, на каждом лице — вызов.

— Я не рассказала потому, что… — Гвен сделала глубокий вдох. — Видите ли, я просто боюсь, хотя мне очень неприятно в этом признаваться.

— Вы боитесь? — хихикнула Чарити. — Вот уж не думала, что вы можете чего-то бояться.

Хоуп с подозрением посмотрела на Гвен:

— А вы не кажетесь испуганной.

— А он не кажется особенно страшным. — Пейшенс покачала головой.

— Но он может быть очень… твердым, — пробормотала Гвен.

И еще Маркус может быть необычайно сдержанным и отчужденным. Она подумала о том, что истинная его натура открывается лишь в те моменты, когда они остаются вдвоем. Тогда он становится открытым и чистосердечным. Гвен подозревала — во всяком случае, надеялась, — что роль, которую Маркус играл в присутствии посторонних, совершенно не соответствовала его истинному «я».

Но все-таки она еще не очень хорошо знала его. Поэтому не была уверена, что правильно оценивает его характер, и, разумеется, не могла отбросить свои страхи, как бы ей этого ни хотелось. Она вполне могла ошибаться. Мадам посоветовала ей запастись терпением. Что ж, терпение необходимо. Наверняка оно понадобится ей, если все-таки придется увезти племянниц из Лондона.

И тут ей в голову пришла совершенно неожиданная мысль. Она внимательно посмотрела на Чарити и спросила:

— Значит, вы хотите жить со мной, да?

— Да-да, конечно. — Хоуп энергично закивала. — Вы вовсе не такая плохая, как мы думали сначала.

— Конечно. Это ведь было до того, как мы вас узнали, — сказала Пейшенс. — А теперь, когда мы вас узнали, мы думаем, что очень даже может быть, что мы научимся относиться к вам с симпатией. Очень даже.

Мадам Френо отвернулась, пытаясь скрыть улыбку.

— Да-да, правда. Вы же… — Хоуп задумалась. — Ну… как бородавка, понимаете? От вас никак не отделаешься. У меня один раз была бородавка, и она…

— Это ужасно противно. — Пейшенс поморщилась.

— А ты как думаешь? — Гвен повернулась к Чарити.

— Я тоже думаю, что бородавки очень противные. — Чарити хихикнула и пожала плечами. — Я думаю, что уж лучше жить с вами, чем плыть на корабле без билета или спать в переулках с крысами.

— И я считаю, что это лучше, — сказала Гвен, чувствуя легкое разочарование.

А впрочем, чего она ожидала? Девочки обижались на нее с самого первого мгновения их встречи, и Гвен с тех пор почти ничего не сделала, чтобы переубедить их. Конечно, она ладила с этими детьми лучше, чем с теми, которых отдавали на ее попечение, когда она была гувернанткой. Но все равно она могла бы проводить с ними столько времени, сколько требовалось, чтобы завязать крепкие отношения и, быть может, завоевать их любовь.

— Но в интересах справедливости, — Чарити взглянула на сестер, — мы все придерживаемся одного мнения…

— Мы голосовали, — перебила Хоуп.

— Мы решили, что всякий, кого любят мадам де Шабо и мадам Френо, обладает достоинствами, которых мы просто еще не заметили.

Пейшенс и Хоуп улыбнулись. Даже Чарити одарила Гвен улыбкой.

— Поэтому мы решили, — продолжала старшая сестра, — что хотим жить с вами, что бы ни случилось.

— Потому что я лучше, чем крысы?

— Мы не любим крыс, — заявила Хоуп.

— Что ж, понятно, — пробормотала Гвен. — Стало быть, я должна брать, что дают. И еще благодарить за это. — Она неожиданно улыбнулась. — Честно говоря, я все равно рада. Хотя меня и считают всего лишь меньшим из всех остальных зол.

Девочки переглянулись.

— Мы считаем, что вы должны это знать, — заговорила Пейшенс. — Видите ли, дело не в том, что вы нам очень нравитесь…

— Вернее, не очень, — перебила Хоуп. — Мы считаем, что еще слишком рано, чтобы вы нам очень нравились.

— Но все равно, мы хотим… — Чарити на несколько секунд умолкла, очевидно, собираясь с мыслями. — В общем, мы хотим дать вам возможность оправдаться за недостаточностью улик, исходя из рекомендаций мадам Френо.

Хоуп доверительным тоном добавила:

— Она нам очень нравится.

— И мадам де Шабо тоже. — Пейшенс сдержанно улыбнулась. — Она рассказывает такие чудесные истории о балах, замках, принцах и всяких интересных людях и местах.

— Понятно, — кивнула Гвен. — Наверное, мне следует поблагодарить их за то, что они выступают в мою защиту.

— Тетя Гвендолин… — Чарити наморщила носик; казалось, слово «тетя» звучало для нее так же непривычно, как и для самой Гвен. — Понимаете, мы просто хотим опять иметь семью.

— Было очень хорошо, когда у нас была семья. — Пейшенс вздохнула.

Хоуп улыбнулась и воскликнула:

— Было очень весело!

Чарити бросила на сестер взгляд, призывающий к спокойствию, и проговорила:

— Мы понимаем, что без мамы и папы уже никогда не будет так, как раньше, но нам всем очень надоела такая жизнь. Мы хотим знать, что с нами будет дальше. Мы твердо верим, что вы…

— И лорд Пеннингтон, — перебила Пейшенс.

— Да, он совсем не кажется страшным, — подала голос Хоуп. — Скорее, он похож на человека, который позволит нам завести собаку.

— Так вот, мы считаем, что вы, — продолжала Чарити, — наша единственная надежда на спасение. — Впервые с тех пор, как они встретились, девочка от всей души улыбнулась своей тете.

— Если не здесь, на земле, то в грядущем мире, — добавила Хоуп.

— Хотела бы я знать, что случилось бы, если бы их нашли пираты, а не миссионеры, — прошептала мадам Френо.

— Я еще никогда не была ничьим спасением, — пробормотала Гвен. Какое-то время она внимательно смотрела на девочек, потом кивнула и плюнула себе на палец.

Все сестры тотчас проделали то же самое. Племянницы и тетка совершили традиционную церемонию, а затем повернулись к мадам Френо. Та немного подумала и тоже плюнула себе на палец, чтобы смешать свою «кровь» с «кровью» остальных.

— Я уверена, что Колетт будет жалеть, что не смогла в этом участвовать, — пробормотала мадам Френо.

Пейшенс усмехнулась:

— А мы ведь сможем все повторить, когда она придет домой. Иначе ей будет очень неприятно, что она упустила такую возможность.

— Теперь мы еще крепче связаны друг с другом, чем раньше, — с торжественным видом проговорила Хоуп. — Потому что всякая кровавая клятва делает человека сильнее.

Пейшенс кивнула:

— Связаны друг с другом на всю вечность.

— Это значит, что мы вас не оставим. — Чарити посмотрела Гвен прямо в глаза.

Казалось, между ними установилось какое-то странное согласие. Внезапно Гвен поняла, что у них с Чарити довольно много общего: и та, и другая остались без родителей, и обеим пришлось выживать самостоятельно. Но Чарити, кроме того, взяла на себя ответственность за младших сестер.

И теперь они обменялись безмолвным обещанием, что впредь будут разделять эту ответственность. И что бы ни случилось, они действительно связаны друг с другом. И ни та, ни другая не понесет это бремя в одиночку.

— Великолепно, — сказала Гвен, не сводя взгляда с Чарити. — Потому что у меня нет ни малейшего намерения позволить вам уехать. И я никому не позволю отнять вас у меня. — Она подняла палец. — Клянусь всей своей кровью, что никогда не нарушу эту клятву, иначе пусть меня настигнет ужасная и страшная кара. — И тут ей вдруг пришло в голову, что она никогда еще не давала таких серьезных обещаний, какое дала сейчас этим девочкам.

— Вы хотите уехать из Лондона? — спросила Гвен. — Но почему? И когда?

Маркус пожал плечами.

— Как только можно будет все устроить.

Он стоял у камина, скрестив на груди руки. Казалось, что Маркус совершенно спокоен, но Гвен чувствовала: на душе у него очень неспокойно и он явно чем-то озабочен. «Может, что-нибудь случилось?» — подумала она.

— Я считаю, что надо уехать побыстрее, — продолжал Маркус. — Добраться можно за полдня. Думаю, что вам нужно увидеть Холкрофт-Холл…

— Холкрофт-Холл? — пробормотала Гвен. Похоже, его беспокоит ее реакция на предложение уехать из Лондона. — Ваше фамильное гнездо? Фамильное гнездо графов Пеннингтонов?

— Совершенно верно. Оно было таковым со времен первого графа.

— Полагаю, это около городка Пеннингтон? — Гвен постаралась не выдать голосом свое волнение.

Дом, который оставил ей отец, находился рядом с Пен-нингтоном. Если мадам Френо согласится сопровождать их, она сможет отвезти туда девочек и там тайно их навещать. В результате поездка станет просто удовольствием и для нее, и для девочек. Конечно, никакую возможную угрозу она не отодвинет, но, вероятно, поможет успешнее избежать осложнений, которые могут возникнуть. Кроме того, поездка даст приятную иллюзию безопасности и позволит ей действительно сделать что-то, а не просто сидеть и ждать неприятностей. Она сегодня же пошлет записку мадам Френо, и если все будет хорошо, то девочки вскоре уедут из города, пусть и ненадолго. Тяжесть свалилась с плеч Гвен, и на душе полегчало.

— Конечно, — Маркус пожал плечами, — городок сам по себе невелик, как вы понимаете, но окрестности очень хороши, особенно в это время года.

— И вы сможете там дышать свободно и чувствовать под ногами землю.

Какое-то странное выражение промелькнуло в его глазах, словно он был одновременно и смущен, и чем-то очень доволен. «Вероятно, доволен тем, что я запомнила эту его фразу», — подумала Гвен. Маркус откашлялся и продолжал:

— Да, там особенно красиво в это время года. Гораздо красивее.чем в Лондоне.

— Вот как? — Гвен склонила голову к плечу. — Мой дорогой лорд Пеннингтон, вы пытаетесь меня уговорить? — Она не удержалась и насмешливо улыбнулась. Он действительно был очень мил.

— Не говорите глупостей. — Граф сделал вид, что сердится. — У меня в имении есть дела, требующие моего внимания. И я уже решил, что мы должны ехать как можно скорее.

Она внимательно посмотрела на него и вдруг рассмеялась.

Он нахмурился:

— Почему вы веселитесь?

— Вы… — Она снова рассмеялась, — Вы ужасно забавный, когда становитесь сдержанным и надменным лордом Пеннингтоном, который принял решение и ни за что его не изменит.

— Неужели? — Он взглянул на нее с любопытством.

— Да, уверяю вас. Особенно забавно, когда вы делаете вид, что сердитесь. Вы сразу становитесь таким… надутым.

— Надутым? — Он уставился на нее в изумлении. — Значит, надутым?

— Можете повторять это слово сколько вам угодно, милорд, но от повторения ничего не изменится.

— Я не надутый, — проворчал граф. Она промолчала.

Он снова нахмурился и спросил:

— Неужели действительно?.. Она кивнула.

Он немного подумал и задал очередной вопрос:

— А может, это лучше, чем быть холодным и бесчувственным?

Она усмехнулась:

— Я нахожу, что это весьма забавно. Он внимательно посмотрел на нее.

— Что с вами случилось, Гвен? Вы… Как бы это сказать…

— Счастлива? — спросила она с невинной улыбкой.

— Да, вот именно. — Он устремил на нее подозрительный взгляд. — У вас совершенно счастливый вид. Почему?

— Точно не знаю. — Она в задумчивости посмотрела на мужа. — Наша семейная жизнь оказалась гораздо лучше, чем я ожидала.

— Вот как? Она кивнула:

— И вы оказались гораздо лучше, чем я ожидала.

— Вот как?

— Да, гораздо лучше. — Гвен рассмеялась. — Почему у вас такой смущенный вид? Вы никогда не казались мне человеком, который не уверен в себе. И разве вы не говорили мне, что вас считали «лакомым кусочком»?

— Наверное, сказал что-то такое.

— Вы никогда не испытывали недостатка уверенности в себе, не так ли?

— Очевидно, семейная жизнь меня изменила, — пробормотал Маркус. — Вы меня изменили.

Она шагнула к нему.

— Как же я могла вас изменить?

— Не знаю. Но вы это сделали. — Он вздохнул. — И я не чувствую себя счастливым.

— Не говорите глупостей, Маркус. У вас нет никаких оснований не быть счастливым.

— Разве?

— Разумеется, нет оснований, — подтвердила Гвен. — Вы сохранили ваше состояние. Вы избежали женитьбы на какой-либо совершенно неприемлемой особе.

— Вот как?

— Да. Ваш отец выбрал меня, и я нравлюсь вашей матери, а также вашему лучшему другу. — Она обвила руками его шею. — Вам очень повезло, милорд.

Он снова нахмурился:

— Что вы делаете?

Она улыбнулась:

— Милорд, вы слишком часто задаете этот вопрос. Гвен снова улыбнулась и прикоснулась губами к его губам. Он немного помедлил, потом тоже обнял ее и впился в ее губы страстным поцелуем. Она тотчас же ощутила знакомое желание — но не могли же они предаться любви посреди гостиной…

Наконец он прервал поцелуй и пробормотал:

— Я глупец, леди Пеннингтон. Она положила руки ему на плечи.

— Вот как, лорд Пеннингтон? Почему же?

— Вряд ли это имеет значение. — Он крепко прижал ее к себе. — Достаточно будет сказать, что я прислушивался к моим смехотворным сомнениям, основанным на никакой основе, вместо того чтобы следовать тому, что говорил мне мой рассудок.

Она еще крепче прижалась к нему и почувствовала, как отвердела его плоть.

— Осмелюсь заметить, что в данный момент в вас говорит отнюдь не рассудок.

Он рассмеялся:

— Да уж, можете в этом не сомневаться. — В следующее мгновение граф подхватил жену на руки и понес к двери. — Тем не менее рассудок мой говорит, что гостиная определенно не то место, где можно продолжить наш разговор.

Она поцеловала его в шею.

— Годфри будет поражен.

— К чертям Годфри, — пробормотал Маркус. Он дошел до двери и остановился, чтобы бросить на Гвен вопросительный взгляд. — Так вы хотите уехать из Лондона?

— Ну… не сию же минуту. — Она теребила узел его галстука. — Вполне можно сделать это завтра.

— А знаете, вы пропустите много всяких увеселений. Балы, рауты и тому подобное.

— Я пропускала их и раньше. — Она нахмурилась и посмотрела на его галстук. — Никак не могу развязать эту проклятую штуку.

Он усмехнулся:

— Терпение, дорогая.

— Терпение — это добродетель, которой у меня никогда не было в избытке. — Она заглянула ему в глаза. — Мне кажется, что Холкрофт-Холл — это звучит замечательно.

— Вот как?

— Да, замечательно. Я уже много лет не бывала в английском поместье — ни летом, ни зимой, ни осенью, ни весной. Даже в детстве я гораздо чаще находилась в школе, чем в Таунсенд-Парке.

Он смотрел на нее с улыбкой.

— Вы действительно хотите поехать?

— Я хочу поехать куда угодно, если вы будете рядом, — выпалила Гвен и тут же пожалела, что нельзя взять свои слова обратно. Она еще не была готова делать подобные признания. — Да, конечно. Весна в деревне. Да кто же откажется от такого?

— Почему вы вышли за меня замуж, Гвендолин? — спросил он неожиданно.

— Какой странный вопрос. — Она провела пальцами по его рубашке и восхитилась тем, как напряглись его мускулы под тканью. — Вам был нужен этот брак. Наши отцы решили, что он к лучшему. Кроме того, — она улыбнулась, — полагаю, я вышла за вас замуж по вполне обычным причинам. Вы, милорд, необычайно лакомый кусочек.

— А вы, леди Пеннингтон… — Он открыл дверь и понес ее к лестнице. — Вы действительно совершенно необыкновенная.

Сдавленный вздох прозвучал где-то в сумраке, и Маркус усмехнулся.

— Годфри! — окликнул он невидимого дворецкого. — Утром мы уезжаем в Холкрофт-Холл. Прошу все приготовить.

— Слушаю, милорд. — В голосе дворецкого звучало смирение.

Гвен хихикнула и уткнулась лицом в грудь мужа.

— Он все еще относится ко мне неодобрительно.

— Годфри ни к кому не относится одобрительно. И потом, его одобрение нам не требуется. — Маркус уже поднимался по ступенькам. — Вы хозяйка дома, а он состоит у вас на службе.

Маркус добрался до своей спальни и распахнул дверь.

— Он одобрит вас, дорогая, в тот момент, когда поймет, что я нашел. — Маркус вошел в комнату и ногой затворил дверь. Его взгляд, темный, зеленый и страстный, встретился с ее взглядом. — Мне действительно повезло.

Глава 13

Нет ничего более очаровательного, чем влюбленный мужчина. Разумеется, если это богатый влюбленный мужчина.

Колетт де Шабо

— Отсюда можно увидеть большую часть поместья. — Сидя в седле, Маркус внимательно оглядывал пейзаж, который мог описать даже с закрытыми глазами. Этот подъем в дальнем конце поместья нельзя было назвать настоящей горой, но он вполне его устраивал; это было одно из его самых любимых мест с тех пор, как он научился держаться в седле.

— Замечательный вид, — сказала Гвен, проследив за взглядом мужа.

Маркус посмотрел на нее и попытался скрыть улыбку.

Гвен сидела на лошади довольно уверенно, а ведь всего лишь пять дней тому назад, когда они приехали в Холкрофт-Холл, она казалась очень неловкой наездницей. Конечно, это было понятно: прошло несколько лет с тех пор, как она регулярно ездила верхом. Но сейчас эта женщина уже сидела в седле вполне естественно и быстро превращалась в превосходную наездницу. Гвен твердо решила овладеть искусством верховой езды.

После приезда они с Маркусом каждое утро совершали верховые прогулки, а во второй половине дня она отправлялась на прогулку одна. Поначалу он, естественно, беспокоился, но Гвен наотрез отказалась от сопровождения, сказала, что грум будет ей только мешать, и заявила, что имение — ее дом, поэтому здесь с ней ничего не случится. Маркус же не мог постоянно ее сопровождать — в поместье было множество хозяйственных дел, требовавших его внимания. Но все же он решил, что непременно отправится ее искать, если она когда-нибудь задержится и не вернется с прогулки вовремя.

— Мне здесь очень нравится, — сказал он, все еще глядя вдаль. — Вон там — дорога, ведущая в городок, а за этим поворотом находится домик, который я намерен купить. Вдали можно рассмотреть озеро, но на самом деле это скорее пруд. Когда-то я часами просиживал под тем деревом и смотрел на воду. — Маркус улыбнулся. — В детстве я целыми днями играл вон там, — он повернулся в седле, — у северной стороны дома. Я устраивал битвы игрушечных солдатиков. Да, я командовал замечательными армиями.

Она подняла бровь.

— И всегда побеждали?

Он сделал вид, что удивлен.

— Просто поверить не могу, что вы задали такой вопрос. Разумеется, всегда. Иначе просто быть не могло. Я ведь состоял на службе его величества. — Маркус усмехнулся. — Правда, следует заметить, что ростом я намного превосходил всех придворных.

— Отсюда и дом хорошо виден, — сказала Гвен.

— Удивляюсь, что вы не нашли это местодо сих пор, — проговорил он с усмешкой. — Ведь вы столько времени разъезжали верхом.

Она бросила на него укоризненный взгляд.

— Когда человек изо всех сил пытается усидеть в седле, многие подробности пейзажа пропускаешь.

Граф весело рассмеялся — так он смеялся лишь в детстве.

Маркус прекрасно понимал: Гвен совершенно не нуждалась в опеке. Она была самостоятельной и независимой женщиной, но именно эти ее качества ему больше всего нравились — он понял это только сейчас.

Впрочем, он понял и еще кое-что… Теперь ему стало ясно: Реджи прав и его страхи совершенно беспочвенны, они порождены прежде всего его сомнениями в себе — сомнениями, которые слегка досаждали ему почти всю жизнь и о существовании которых он узнал только сейчас.

В последние дни он понял несколько важных вещей о самом себе. Это произошло среди ночи, когда Гвен лежала рядом. Конечно, у нее были собственные комнаты, но Маркус предпочитал, чтобы она находилась в его постели, и она, кажется, тоже это предпочитала. И вот он наконец-то осознал: его опасения насчет истинной привязанности к женщине, насчет любви — это всего лишь сомнения в самом себе, вернее, сомнения в том, что он достоин любви. Да, как ни странно, ему всегда казалось, что он не достоин любви, но почему — на этот вопрос Маркус затруднялся ответить.

Однако все это было до встречи с Гвен. Теперь же Маркус знал: в его жене есть все, что он искал в женщине. Да, он всегда мечтал именно о такой жене. Гвен была не только хороша собой, но также сообразительна и остроумна.

И, несмотря на независимость своего характера, она старалась делать все необходимое, чтобы стать именно такой супругой, какая была ему нужна, — шла ли речь о том, чтобы научиться изящно сидеть в седле или ответить очаровательной улыбкой на приветствие очередного визитера. Она успела познакомиться с арендаторами и многими обитателями городка и со всеми была неизменно приветлива и любезна. И местные жители, как ему казалось, уже приняли ее в свое сердце.

Как это сделал он.

Если же время от времени какая-то странная тень мелькала в ее глазах, и если он иногда замечал, что она смотрит на него с какой-то необъяснимой грустью, и если она временами погружалась в молчание, словно скрываясь за своей личной стеной, — ну что ж, он вряд ли мог упрекать ее за это. Он и сам провел большую часть жизни за такой стеной — холодный, насмешливый и надменный. Бесчувственный.

— А знаете, дом… необыкновенно величествен. Гораздо более величественный, чем Таунсенд-Парк. — Гвен в задумчивости смотрела на особняк. — Он производит прямо-таки устрашающее впечатление.

Маркус рассмеялся:

— Не могу себе представить, чтобы вам что-то казалось устрашающим.

— Мне многое кажется устрашающим, — ответила она со смехом.

Дом был действительно великолепен, хотя Маркусу это раньше никогда не приходило в голову. Он стоял в самом центре имения уже почти два столетия, и на фоне соседних построек, возможно, и впрямь казался величественной каменной громадой.

— Да, он выглядит весьма внушительно. — Маркус поднес к губам руку жены. — Но это наш дом.

— Наш дом… — пробормотала она с улыбкой. — Как приятно это звучит.

— И будет звучать еще приятнее, когда дюжина детей наполнит его комнаты смехом.

Она выдернула руку.

— Дюжина детей?

— Разве я не говорил об этом? — Он усмехнулся. — Может, вы забыли.

— Полагаю, про дюжину детей я не забыла бы.

— Мне всегда хотелось иметь большую семью.

— Но дюжина детей?! — Она покачала головой. — Честно говоря, Маркус, это…

— Как хотите… — Он вздохнул, изображая разочарование. — Что ж, предположим, дюжина — это действительно многовато. Хватит и полдюжины.

— И все мальчики, разумеется.

— Нет, ноя дорогая леди Пеннингтон, вы ошибаетесь. Она насупилась.

— Но ведь вы говорили…

— Что бы я ни сказал при довольно странных обстоятельствах нашего знакомства, это не совсем то, что я имел в виду. — Он посмотрел ей в глаза. — Гвен, мне хотелось бы иметь одного или двух сыновей, наследников титула…

— Да, разумеется. — Она кивнула.

— Однако, — голос его был тверд, — это вовсе не означает, что я не буду рад появлению дочерей. Больше всего мне хотелось бы, чтобы небольшое стадо рыжеволосых, синеглазых особ женского пола с воплями носилось по всему дому.

Гвен в изумлении уставилась на мужа. — Я знаю, это вас тревожит, потому что будущее женщин не всегда оказывается безоблачным, а положение в)бшестве зачастую бывает весьма неопределенным. Мне сажется, что вы не хотите иметь дочерей из-за вашего собственного жизненного опыта, Жаль, что вы не можете забыть о том, что вам пришлось пережить после смерти уща.

Маркус умолк и снова посмотрел ей в глаза. Немного юмолчав, продолжал:

— Но клянусь, я сделаю так, что будущее всех дочерей, которые появятся у нас с вами, не будет зависеть только от того, насколько удачно они смогут выйти за-гуж. Обещаю, что сделаю для этого все возможное. Что бы ни случилось, они будут хорошо обеспечены.

Ошеломленная словами мужа, Гвен словно лишилась дapa речи.

Маркус затаил дыхание. Что, если он ошибается? Что, :сли ее отношение к девочкам не имеет ничего общего с ее прошлым? Что, если она вообще не хочет иметь детей?

Он наконец нарушил молчание:

— Так как же, дорогая?.. Что вы об этом думаете?

— Мне кажется… — Гвен покачала головой. — Девочки не ходят стадами. — На ее лице медленно проступала улыбка. — Толпой — возможно. Или же группами или стайками…

Он засмеялся. У него словно гора с плеч свалилась.

— Значит, вы ничего не имеете против? Ничего не имеете против девочек?

— Нет, конечно. Мне и самой всегда хотелось иметь большую семью. — Она помолчала, словно обдумывая свои слова. — И я должна просить у вас прощения. Видимо, я просто вас не поняла. Впрочем, ничего удивительного, ведь я тогда совершенно вас не знала. Надеюсь, вы на меня не сердитесь.

— Разумеется, не сержусь. Я прекрасно вас понимаю. Нас с вами свело весьма необычное стечение обстоятельств…

— Судьба? — Она улыбнулась.

— Да, судьба. — Он тоже улыбнулся. — Но кое-кому из нас доверие дается нелегко.

— Возможно. Хотя доверие — это очень важно. Раньше я никому не доверяла, кроме Колетт и мадам Френо, конечно. Но у меня не было никаких оснований не доверять вам. И мне следовало хорошенько подумать, прежде чем делать выводы, основанные только на моем собственном жизненном опыте.

— Кажется, у нас с вами много общего, — пробормотал Маркус.

Она взглянула на него с удивлением:

— Что вы имеете в виду?

— Не имеет значения. — Он пожал плечами. — Сейчас имеет значение только наше с вами будущее. Поэтому, — он ухмыльнулся, — мы должны немедленно приступить к созданию большой семьи, о которой шла речь.

Она весело рассмеялась, и этот смех взбудоражил его кровь и, казалось, проник в самое сердце. Ему хотелось сказать, что он ее любит, но говорить о любви было бы преждевременно. Возможно, она поверила бы ему, но он считал, что для любви нужно побольше времени. И все же Маркус был уверен, что дорог ей, и вполне допускал, что она действительно его любила, но не была готова признаться в этом — точно так же, как и он не решался открыться ей.

И если она не любит его сейчас, то в конце концов это все равно произойдет — он нисколько не сомневался, потому что уверенность исходила из глубин его собственной любви.

Вспомнив один из последних разговоров с Реджи, Маркус мысленно улыбнулся. Друг оказался прав: «полет» действительно был великолепен.

Они пустили лошадей медленным шагом. Наконец показался домик, который Маркус хотел приобрести.

— Проклятие… — Он натянул поводья, останавливая лошадь.

— Что такое?

— Видите, вон там… Этот дом. Я хотел купить для матери, если, конечно, она не откажется в нем жить. Вы ведь видите, да?

— Да, конечно. Он похож на коттедж, верно? Очень симпатичный домик.

— Я не об этом. Кажется, там уже кто-то живет. Смотрите, Гвен, у дома стоит экипаж, сушится белье и… Это что, ребенок?

Гвен усмехнулась:

— Один из дюжины, можете не сомневаться. Он с удивлением взглянул на нее:

— В этом нет ничего смешного.

— Да, разумеется. — Она с трудом удержалась от смеха. — Но если этот дом — часть вашего поместья, то вы могли бы просто выселить их, не так ли?

— Нет-нет, дом мне не принадлежит. — Маркус вздохнул, он был явно огорчен. — Когда-то этот дом действительно принадлежал нам, и я уже давно пытаюсь вернуть его. Мой отец продал дом незадолго до своей смерти. Продал… по какой-то непонятной причине. Я так и не смог выяснить, по какой именно.

— Возможно, он думал, что вы никогда не женитесь и, стало быть, вашей матери этот дом не понадобится, — проговорила Гвен с серьезнейшим видом, но Маркус понял: его жена почему-то находила эту ситуацию ужасно забавной.

Пожав плечами, он пробормотал:

— Странно, я только в прошлом году узнал, что он продан.

— И новый владелец не желает с ним расставаться?

— Я даже не знаю, кто владелец. — Маркус провел ладонью по волосам. — Этим делом занимался Уайтинг. Он заявляет, что не имеет права открыть имя владельца. И он был очень удивлен, узнав, что я ничего не знаю о продаже.

— Судя по всему, ваш отец оставил множество распоряжений, о которых не пожелал сообщить.

— Судя по всему, так и есть. Уайтинг пытался уговорить владельца продать дом. Дом пустовал много лет, и у меня создалось впечатление, что хозяину он совершенно не нужен.

Гвен пожала плечами.

— Как бы то ни было, теперь в доме уже живут… Маркус кивнул:

— Да, живут. И все же я непременно поговорю с хозяином.

— Прямо сейчас? — спросила Гвен.

— Сейчас — самое подходящее время, дорогая. Если мне повезет, я уговорю этого человека продать мне дом сегодня же. — Он направил свою лошадь в сторону дома. Потом остановился и оглянулся. — Вы со мной?

— Конечно, если вы не против. — Она подъехала к мужу, положила руку ему на плечо и с лукавой улыбкой проговорила: — Но у меня создалось впечатление, что у вас были другие планы на самое ближайшее будущее.

Он посмотрел ей в глаза и, судорожно сглотнув, пробормотал:

— Другие планы?..

Она провела ладонью по его щеке.

— Бы говорили что-то о семье. Вернее, о том, что нужно незамедлительно заняться ее созданием.

— Да. — Он усмехнулся. — Дом может и подождать.

— Я тоже думаю, что может. — Она снова улыбнулась, и Маркус едва удержался от желания стащить ее с лошади и предаться с ней любви прямо на траве. — А теперь, мой дорогой, мне кажется, что пришло время показать вам, как я овладела мастерством держаться в седле. Поедем домой наперегонки.

— Я никогда не участвую в скачках, если не намереваюсь выиграть. И я никогда не держу пари, если не знаю, каковы условия. — Он окинул ее взглядом, потом поерзал в седле — ему вдруг стало ужасно неудобно сидеть. — Если я выиграю, какой приз я получу?

— Ну, мой дорогой лорд Пеннингтон, если вы выиграете, — она улыбнулась с вызывающим видом, — вы получите все, что пожелаете. — И, рассмеявшись, Гвен пустила лошадь галопом.

— А если выиграете вы?! — прокричал он ей вдогонку. Ее слова донес до него ветер:

— Все, что я пожелаю!

Маркус дал лошади шпоры и поскакал следом за женой. Его не очень-то заботило, выиграет он или проиграет. Но условия были таковы, что он, судя по всему, в любом случае оставался в выигрыше.

— У тебя такой вид, как будто ты не ждешь ничего хорошего, — прервал размышления Маркуса знакомый голос.

Он поднял голову от корреспонденции, разложенной перед ним на массивном письменном столе, который прежде служил его отцу и отцу его отца, и усмехнулся, взглянув на Реджи — друг стоял, прислонившись к дверному косяку.

— Ты прав, не жду.

— Почему же? — Реджи прошел в библиотеку и опустился в мягкое кресло, стоявшее у письменного стола. — Кстати, разве у тебя нет управляющего, который занимался бы всем этим?

Маркус откинулся на спинку стула.

— Конечно, есть. Но он выполнил свою часть работы, и теперь моя очередь, тебе это хорошо известно. Ты управляешь своим поместьем точно так же.

Реджи пожал плечами, и что-то в его поведении показалось Маркусу странным. Он внимательно посмотрел на друга и проговорил:

— Я думал, ты приедешь не раньше конца недели. Неужели так скучно?

Реджи кивнул:

— Да, ужасно скучно. Во всяком случае, так мне показалось. К тому же, — Реджи язвительно улыбнулся, — сейчас как раз конец недели.

— Неужели? — Маркус искренне удивился. — Уже? Ты уверен?

— Абсолютно уверен, — подтвердил Реджи. — А у тебя, я вижу, настроение лучше, чем при нашей последней встрече.

— Реджи, ты видишь перед собой совершенно другого человека. — Маркус закинул руки за голову и качнулся на стуле. — Ты видишь человека, довольного своей участью. И даже не просто довольного — счастливого. — Он усмехнулся. — По-настоящему счастливого.

— Понятно, — кивнул Реджи. — А какова причина этого счастья?

— Причина? Мне кажется, уж тебе-то она должна быть известна.

— Боюсь, что так.

Маркус подался вперед и пристально взглянул на друга.

— Тогда ты тоже должен радоваться — за меня.

— Да-да, конечно, — пробормотал Реджи. — Поздравления сейчас последуют. Давай выпьем в честь такого события.

Реджи поднялся с кресла и направился к шкафчику, встроенному в стену между книжными полками, — в этом шкафчике Маркус хранил бренди. Открыв дверцу, он оглянулся и спросил:

— А ты выпьешь стаканчик? Маркус отрицательно покачал головой:

— Нет-нет, спасибо. — Насмешливо улыбнувшись, он добавил: — Но ты очень любезен, особенно если учесть, что это мое бренди.

— Я знал, что ты оценишь мою любезность. — Реджи вернулся к столу, держа в одной руке два стакана, в другой — графин.

Маркус взглянул на него с удивлением.

— С твоей стороны было бы весьма невежливо заставлять гостя пить в одиночестве. — Реджи поставил стаканы на стол, и тут вдруг Маркус снова заметил, что друг ведет себя не совсем обычно — казалось, Реджи нервничает или чем-то озабочен. — Но я абсолютно уверен, что ты прекрасно ко мне относишься и поэтому не откажешься составить мне компанию.

— Не откажусь?

— Ни в коем случае. — Реджи наполнил стаканы, подтолкнул один в сторону Маркуса и снова сел в кресло. — Не откажешься, Маркус. Ты всегда был на редкость вежлив.

— Да, старался, — пробормотал Маркус, продолжая наблюдать за другом с нарастающей тревогой.

Он знал виконта так же хорошо, как самого себя, и сейчас прекрасно понимал: с ним что-то неладно. Реджи молча рассматривал бренди в своем стакане, словно янтарная жидкость содержала ответ на терзавшие его вопросы. Уже одно это молчание вызывало беспокойство.

Реджи был не из тех, кто склонен к задумчивости или унынию. Необузданный по натуре, он всегда быстро оправлялся даже от самых сокрушительных поражений. Маркус вспомнил, как десять лет назад умер отец Реджи. Хотя боль его друга была очевидной, Реджи предпочел справиться со своим горем, отпраздновав скорее жизнь отца, чем оплакивая утрату. Этот урок очень пригодился Маркусу, когда умер его отец.

— С тобой все в порядке? — спросил Маркус. Реджи, казалось, не расслышал его. Действительно, за долгие годы их дружбы Маркус не мог вспомнить случая, когда основное качество Реджи — жизнерадостность — не взяло бы верх над любым злосчастьем. Даже страдая по поводу окончания очередного неудачного романа — а Маркус давно уже потерял счет этим романам, — Реджи был неизменно бодр, громогласен и отчасти философичен. И он всегда с величайшим удовольствием обсуждал причины очередной неудачи.

— Реджи!

Тот по-прежнему молчал.

И Реджи никогда не бывал подавлен и молчалив. Такого никогда не случалось.

Маркус снова взглянул на друга и проговорил:

— Да, у меня действительно хорошее настроение. Видишь ли, солнце сегодня было… замечательного оттенка. Полагаю, это поможет моим арендаторам, и у них будет неплохой урожай.

Реджи нахмурился и пробормотал:

— Что ты сказал? Маркус тяжело вздохнул:

— Просто я пытаюсь поговорить с тобой. Что у тебя случилось?

— Ничего. — Реджи пожал плечами и сделал глоток бренди.

— Ничего? — Маркус усмехнулся. — Ты можешь быть превосходным лжецом, когда нужно сказать даме, что она самая красивая женщина на свете, но меня обмануть не удастся.

— А я вовсе не говорю, что ты так красив. — Реджи улыбнулся. — Честно говоря, я не нахожу тебя ни в малейшей степени…

— Речь не обо мне, а о тебе, — перебил Маркус. — Я никогда еще не видел тебя в таком меланхолическом настроении. Да ведь ты просто… — Маркус на несколько секунд задумался, подыскивая слово. Потом с усмешкой сказал: — Поэтичен.

Реджи хохотнул:

— Ну что же, если мои планы добиться привязанности дам, будучи дерзким и самонадеянным, не оправдали себя, я вполне могу стать задумчивым поэтом.

— У тебя это слишком хорошо получается, мой друг, — заметил Маркус. — Что могло случиться за эти несколько дней? Почему ты погрузился в меланхолию?

Реджи тяжело вздохнул:

— Я выяснил, что вполне мог ошибаться.

Маркус засмеялся — у него словно гора с плеч свалилась.

— И это все? Ты и раньше ошибался относительно очень многих вещей. Полагаю, будешь ошибаться и впредь.

— Бесспорно, — кивнул Реджи.

— А в чем именно ты ошибался?

Реджи пожал плечами; было очевидно, что ему не хотелось продолжать этот разговор.

— Ошибался в природе мужчин и чести женщин, — проговорил он наконец.

Маркус прищурился.

— Звучит весьма философично. Но вряд ли это ответ.

— Ты так думаешь? А мне кажется — замечательный ответ. — Реджи в задумчивости уставился на стакан, который держал в руке. Потом вновь заговорил: — Я обнаружил, что оказался перед довольно неприятным выбором.

— Неужели?

— Да, боюсь, что, какой бы выбор я ни сделал, последствия будут ужасные. — Реджи встал и направился к ближайшей книжкой полке. — Как я уже сказал, выбор очень неприятный.

— Звучит устрашающе. Но что же это за выбор? — Маркус внимательно посмотрел на друга. — Кажется, я догадываюсь… Похоже, что за те несколько дней, что меня не было в Лондоне, ты снова впутался в какое-то сердечное дело.

— В этом случае все было бы просто, — пробормотал Реджи, просматривая корешки книг, словно пытался найти в них ответ.

Будь все проклято, Реджи! — взорвался Маркус. — Раньше из тебя никогда не нужно было тянуть слова клещами. Почему же теперь тебе так не хочется все мне рассказать?

Реджи снял с полки книгу и стал листать ее.

— Теперь ставки гораздо выше.

— Какие ставки? Перестань ходить вокруг да около, старина, и переходи к делу. О чем ты говоришь?

Реджи захлопнул книгу и поставил ее обратно на полку.

— Судя по всему, у вас с женой все хорошо, не так ли?

Маркус кивнул:

— Да, конечно. У нас все в порядке. Моя жизнь идет как нужно. В настоящий момент тревогу вызывает твоя жизнь.

— Моя?.. — Реджи скрестил на груди руки и прислонился к книжной полке. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но еще я полагаю, что ты ринулся в полет над пропастью?

— Да-да, ринулся! — закричал Маркус. — И «полет» мне очень нравится. А теперь, когда…

— Я ошибся, Маркус. — В голосе Реджи звучало сожаление.

— Ты уже это говорил, но я все еще ничего не понимаю. О чем все-таки речь?

— Обо всем. — Реджи снова вздохнул и посмотрел Маркусу в глаза. — Я был не прав, а ты — прав.

Какое-то время Маркус смотрел на друга, по-прежнему ничего не понимая. А потом вдруг понял все. И теперь ему стало ясно, какие именно слова Реджи никак не решался произнести.

Маркус вскочил из-за стола и замер на несколько мгновений — ему казалось, что он вот-вот задохнется.

И тут он вдруг услышал странный звук — словно что-то упало с большой высоты и разбилось вдребезги.

И он понял, что это его сердце.

Глава 14

Глупее влюбленного мужчины может быть только мужчина вообще.

Хелен Пеннингтон

— Ты что-то узнал в Лондоне, так? О Гвен и том человеке, которого, как ты был совершенно уверен, не существует?

— Мне очень жаль, Маркус. — Реджи сокрушенно покачал головой, — Я не хотел тебе говорить…

— Ты и не сказал! — Маркус схватил свой стакан и осушил его одним глотком. Потом схватил графин и снова наполнил стакан, однако пить не стал. — Ты ничего мне не сказал!

— Да, конечно… — Реджи пожал плечами. — Это очень сложно сделать, понимаешь?

— Прошу прощения, что так осложнил твою жизнь. — Маркус сделал глубокий вдох и попытался взять себя в руки. — Что ж, выкладывай. Что именно ты узнал? Говори же!

— Я не узнал, — пробормотал Реджи. — Я видел.

— Что же такое ты мог увидеть в Лондоне?..

— Не в Лондоне, а здесь. Так что ты напрасно обвиняешь меня в том, что я молчал.

— Что?!

— Я видел ее, Маркус, Видел… с ним.

— Рассказывай с самого начала!

Реджи немного помедлил, собираясь с духом.

— Видишь ли, я ехал сюда и немного срезал дорогу. Знаешь, можно сэкономить добрые полчаса, если поехать мимо старого дома. — Он взглянул на Маркуса. — Ты знаешь, что там уже живут?

— Да, знаю, — Маркус стиснул зубы. — Дальше.

— Когда я проезжал мимо, я увидел, как к дому подъехал джентльмен. Он сразу же спешился и вошел. Я его не знаю. Он старше нас с тобой, явно богат и, — Реджи доверительно понизил голос, — судя по всему, он явно хотел остаться незамеченным.

— И что потом?

— Я, конечно, подумал, что это странно, поскольку в доме давно никто не живет. И мне стало любопытно — из-за скрытного поведения этого человека. Я готов был держать пари на все мое состояние, что у него назначена амурная встреча…

— Реджи!

— Прости. Так вот, я больше не стал размышлять об этом, только усмехнулся, потому что и сам оказывался в подобных ситуациях. И вдруг вижу — подъезжает твоя жена. Она подъехала прямо к дому и даже не постучала. Просто вошла без всяких колебаний.

Маркус кивнул:

— Понятно. И что же дальше?

— И… и все. — Реджи пожал плечами. — Разве этого недостаточно?

— Нет! — бросил Маркус. — Этого совершенно недостаточно.

Ему нужно было все как следует обдумать и не обращать внимания на то, как колотится сердце у него в груди. Что ж, на первый взгляд и впрямь выглядело так, словно Гвен отправилась на встречу с любовником. Реджи действительно заметил ее и какого-то незнакомого мужчину. Но какие у него доказательства?.. Ведь можно найти сколько угодно убедительных объяснений…

— Маркус!

Да, можно найти объяснения…

— Маркус, о чем ты думаешь?

— Я думаю, Реджи, — Маркус очень старался говорить спокойно, — что ты также склонен делать поспешные выводы.

Реджи с удивлением взглянул на друга:

— Поспешные? Но послушай, то, что я видел, выглядело гораздо убедительнее, чем все твои домыслы. Ведь я видел их собственными глазами. Поэтому и сделал соответствующие выводы.

Маркус криво усмехнулся:

— Ты сделал замечательные выводы.

— Прости, но я…

— Я не буду думать о ней худого, пока не узнаю правды, — решительно заявил Маркус. Впрочем, он прекрасно понимал: сделать подобное заявление гораздо легче, чем думать обо всем этом.

— И что ты собираешься делать?

— Не знаю. — Маркус провел ладонью по волосам. Ведь только сегодня утром они с Гвен говорили о доверии. Как же он может ожидать от нее доверия, если сам не будет ей доверять? — За эти дни я довольно хорошо узнал мою жену. По крайней мере, так мне кажется. После смерти отца она была предоставлена самой себе, и было бы беспричинно с моей стороны ожидать, что ее характер изменится так же быстро, как изменилось ее положение, когда она вышла замуж. Я должен с уважением относиться к ее независимости и скрытности, а также к тому, что она во многом так же осторожна, как и я. Но я не сомневаюсь: она не станет мне лгать.

— Видишь ли, дело в том, что она — женщина. — Реджи покачал головой. — Женщины — совершенно другая порода. Я по собственному опыту знаю, что им никак нельзя доверять.

— Гвен можно, — сказал Маркус; ему очень хотелось верить в это.

— Ты отнесся к этому совсем не так, как я предполагал. Похоже, ты не очень огорчился.

— Неужели? — Маркус рассмеялся. — Ты ошибаешься, уверяю тебя.

— Дело в том, что я ожидал совсем другой реакции. Реджи допил бренди, шагнул к столу и налил себе очередную порцию. — Я хочу, чтобы ты знал: я поехал в Ходкрофт-Холл не сразу же. Я долго ездил, размышляя, рассказать ли тебе или нет. Ты представить себе не можешь как мне было трудно.

— Я очень тебе сочувствую, — проговорил Маркус с сарказмом в голосе.

Реджи сделал глоток бренди и сказал:

— Видишь ли, ты никогда еще не любил. Любовь всегда превращала меня в совершенно иррациональное существо, и, честно говоря, я ожидал и от тебя определенной меры безумия.

— Благодарю за то, что решил мне довериться, но я всегда гордился тем, что перед лицом крушения сохраняю присутствие духа.

— Но ведь перед таким крушением ты еще не оказывался. Кто же знал, как оно на тебя подействует? Ты вполне мог пристрелить вестника.

— Я и сейчас могу, — пробормотал Маркус.

— Я знал, что рискую жизнью и, что еще хуже, ставлю под удар нашу дружбу. Но, в конце концов, я понял, что мне остается лишь одно — все тебе выложить. Я обязан был это сделать, даже если ты теперь меня возненавидишь. — Реджи внимательно посмотрел на друга. — Что ты собираешься делать?

— Насколько я понимаю, у меня есть несколько вариантов. — Маркус сделал глоток из своего стакана. — Я могу поступить так, как поступал всегда, и отойти в сторону. Могу позволить означенной леди идти своей дорогой. Конечно, это не так-то просто, а леди — моя жена. Я мог бы и драться из-за нее.

— Так что же?

— Однако я абсолютно уверен: все это можно объяснить. Я уверен также и в том, что я дорог Гвен. Возможно, она даже любит меня. Более того, я не верю, что все, ч то произошло между нами после свадьбы, было всего лишь притворством с ее стороны. — Он пожал плечами. — Конечно, я могу и ошибаться.

— Но ты не думаешь, что ты ошибаешься, верно?

— Да, не думаю. По крайней мере, мне хочется верить, что она не лжет. Вряд ли она такая хорошая актриса. Маркус принялся расхаживать по комнате. — В тех случаях в прошлом, когда я был связан с женщиной, я всегда сдерживал свои чувства и, как оказалось, поступал правильно. Поэтому для меня было не особенно трудно вести себя достойно и уступать место другому. Теперь же я отдал свое сердце — и именно своей жене. И ее я не уступлю. — Он остановился и посмотрел в глаза Реджи. — Она — моя жизнь.

— Значит… — Реджи сделал паузу, — ты намерен драться из-за нее?

— Я не могу без нее жить, — ответил Маркус и тут же понял, что ничуть не преувеличивает.

Да, он твердо решил, что не отдаст ее. Маркус был уверен, что жена ему не изменила, но если он ошибается, то все начнет сначала. Они все начнут сначала. Он будет ухаживать за ней, пленять ее и обольщать снова и снова, если это необходимо. Он сделает все, чтобы женщина, которую он так любит, не ушла из его жизни. Сделает все, чтобы она осталась с ним до конца его дней.

— Никак не думал, что услышу от тебя такое, — пробормотал Реджи. — Это производит сильное впечатление.

— Благодарю. — Маркус пошел к столу, поставил стакан и направился к двери.

— Ты куда?

— Туда. В этот дом. Я хочу во всем разобраться. Заметь, я все еще верю, что всему есть вполне невинное объяснение. По крайней мере, объяснение, отличающееся от твоего. Но Гвен вовлечена во что-то, и я хочу узнать, во что именно.

— А как же уважение к ее независимости и скрытности?

Маркус фыркнул:

— И ты в это поверил?

— Звучало недурно, — усмехнулся Реджи. — Подожди меня.

Маркус бросил взгляд через плечо:

— Ты со мной? Реджи кивнул:

— Разумеется. Я не могу это пропустить. И знаешь…

— Что?

Реджи допил бренди и проговорил:

— Надеюсь, что я ошибся.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, — ответил Маркус. — И потом… — Он усмехнулся. — Ты прежде постоянно ошибался. Полагаю, что ты будешь ошибаться и в дальнейшем.

Маркус очень надеялся, что друг и на этот раз будет верен себе.

— Вот его лошадь, — сказал Реджи, стоявший у дома — Но где же ее лошадь?

Действительно, лошади Гвен уже не было у дома. Что ж, если она успела уехать, то тем лучше. Что бы ни случилось, жена при этом присутствовать не будет.

— Ладно, поехали. — Маркус направил лошадь на двор. Немного помедлив, спешился. Реджи тоже спешился, и они направились к двери.

По дороге Маркус решил: он сделает вид, что интересуется только домом; он хочет купить его и поэтому приехал — это выглядело вполне естественно.

Тут дверь внезапно отворилась, и из дома вышел высокий представительный джентльмен. За ним следовала какая-то женщина.

Реджи толкнул Маркуса в бок и прошептал:

— Да ведь это герцог...

— Да, — кивнул Маркус. Неужели он владелец дома? Собравшись с духом, Маркус подошел к герцогу и проговорил:

— Добрый день, ваша светлость.

— Пеннингтон? И Беркли? — Герцог невесело рассмеялся. — Мне следовало знать, что я могу встретиться с вами обоими в этой части света. — Он оглянулся. — Судя по всему, дорогая, нас обнаружили.

У Маркуса замерло сердце.

За спиной герцога раздался знакомый смех — очаровательный и исполненный женственности.

А в следующее мгновение перед ними появилась мадам де Шабо. Она протянула Маркусу руку:

— Лорд Пеннингтон, какой приятный сюрприз!

— Мадам… — Маркус чуть не задохнулся от радости. Он поднес к губам ее руку. — Воистину приятный сюрприз. — Он повернулся к Реджи: — Лорд Беркли, вы помните мадам де Шабо? Она близкая подруга моей жены.

— Конечно. — Глаза Реджи широко раскрылись — он все понял. — Как же можно забыть такое очаровательное создание? — Реджи поднес к губам руку Колетт.

Герцог кашлянул, и Реджи тут же выпустил руку дамы. Она рассмеялась:

— Я тоже не могла вас забыть, милорд.

— Прошу прощения, мадам, — проговорил Маркус. — Но должен спросить… Значит, вы здесь живете?

— В настоящий момент, — ответила она с улыбкой. — Хотя я тут не более чем гостья.

— Мне кажется, дорогая, пора все объяснить, — сказал герцог. — Лорд Пеннингтон должен знать, что здесь происходит.

Колетт в смущении пробормотала:

— Но ведь это не моя тайна, mon cher.

— И тем не менее. Полагаю, у лорда Пеннингтона есть к нам вопросы. Причем весьма серьезные, так как я уверен, что лорд Беркли и был тем джентльменом, которого я видел издали, когда приехал сюда сегодня. — Герцог бросил взгляд на Реджи, и тот едва заметно улыбнулся.

Колетт пожала изящным плечиком.

— Если вы считаете, что так будет лучше…

— Да, считаю. И поскольку эти вопросы по большей части не имеют ко мне отношения, я откланиваюсь.

Герцог поднес к губам руку мадам де Шабо. А затем они обменялись такими напряженными взглядами, что Маркус невольно отвел глаза — словно он оказался свидетелем чего-то весьма интимного, происходившего между этой парой.

Наконец герцог взглянул на Маркуса и Реджи и проговорил:

— Я был бы вам крайне признателен, джентльмены, если бы вы сохранили в тайне то, что видели здесь. Мне не хотелось бы, чтобы репутацию мадам де Шабо порочили праздными сплетнями.

— Мне все равно, Эдвард, — сказала Колетт.

— Но мне не все равно. — Он улыбнулся ей, и у Маркуса не осталось сомнений, что эти двое любят друг друга.

Он, конечно, знал обстоятельства семейной жизни герцога, которые были известны всем в Англии. Супруга его светлости была безумна и оставалась таковой на всем протяжении их брака — около двенадцати лет. Говорили, что она лишилась рассудка еще до того, как вышла замуж за герцога, и его обманом вынудили жениться, но чувство долга не позволяло ему развестись с ней.

— Да, конечно, ваша светлость, — кивнул Маркус. Реджи также кивнул.

— Благодарю вас, джентльмены. — Герцог бросил последний взгляд на мадам де Шабо, затем сел на лошадь и уехал.

Колетт смотрела ему вслед, томно вздыхая. Потом взглянула на Маркуса и с улыбкой спросила:

— Вы решили, что жена вам изменила, да?

— Нет-нет. Разумеется, нет, — поспешно ответил Маркус. Но он прекрасно понимал, что мадам де Шабо не поверит ему.

— Это я думал, что жена ему изменила. — Реджи криво усмехнулся.

— Вы? — Она взглянула на него с удивлением. — Но вы так очаровательны, так беззаботны. Вот уж никак не подумала бы, что вы такой подозрительный.

Реджи вздохнул и потупился.

— Я просто глупец, мадам.

— Неужели? — Она весело рассмеялась. — Впрочем, вы ведь мужчина, а глупость — ваше неотъемлемое свойство.

— Мадам… — Маркус шагнул вперед. — Мы с лордом Беркли оба виноваты в том, что сделали безосновательные выводы. Но я хочу, чтобы вы знали: Гвен очень дорога мне, и…

— Он в нее влюблен, — прошептал Реджи.

— Как очаровательно… — Мадам де Шабо просияла.

— Да, возможно, что очаровательно, — кивнул Маркус. — Однако это заставило меня… Видите ли, я человек довольно сдержанный, но сейчас… В общем, я ужасно нервничал и…

— Это и есть любовь, — перебила Колетт. Она снова рассмеялась, потом сказала: — А вместе с любовью, милорд, приходит и приятие того, кто нам дорог, не правда ли?

— Полагаю, что так, — согласился Маркус.

— Приятие тех вещей, которых не ждешь, но которые тем не менее сопровождают нас. Такие маленькие составляющие части… Что же я хочу сказать? Частицы прошлой жизни, если можно так выразиться. Ну, например, семейные обстоятельства и связанные с этим…

— У леди Пеннингтон нет семьи, ее родители умерли, — заметил Реджи.

Мадам де Шабо вздохнула:

— Мой дорогой лорд Беркли, вы воистину очаровательны. И я понимаю, что вы изо всех сил стараетесь быть полезным. Но возможно, на данный момент будет лучше, если вы воздержитесь от дальнейших замечаний.

Реджи насупился:

— Но я просто хотел…

— Спокойнее, мой друг, — сказал Маркус.

— Merci. — Колетт улыбнулась Реджи, и ее улыбка могла бы растопить самую устойчивую сдержанность. Было очевидно, герцог — очень счастливый человек.

Тут Колетт повернулась к приоткрытой двери и крикнула:

— Франческа, у нас гости!

— Мадам Френо тоже здесь? — удивился Маркус. «Неужели дом принадлежит не герцогу?» — промелькнуло у него.

— Гости? — В дверях появилась мадам Френо. Увидев Маркуса, она в смущении пробормотала: — Лорд Пеннингтон? Но что вы здесь делаете?

Маркус усмехнулся и проговорил:

— Именно этот вопрос я бы хотел задать вам, мадам.

— Мадам Френо… — Реджи вышел вперед и взял руку леди. — Я очень рад снова видеть вас. Очень, очень рад.

Маркус покосился на друга и увидел на его лице хорошо знакомое выражение. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Сейчас мадам Френо совершенно не походила на ту строгую даму, которую они видели прежде. Волосы ее были распущены, щеки горели, а глаза сияли. Маркус знал, что она моложе его, но обычно мадам держалась очень солидно и казалась старше своих лет. Маркус никогда не замечал, как она хороша. И, судя по реакции Реджи, тот тоже этого не замечал.

Она высвободила руку и одарила Реджи очаровательнейшей улыбкой.

— Я тоже рада вас видеть.

— Уверен, что мы все очень рады, — вмешался Маркус — Но признаюсь, я совершенно сбит с толку. Не может ли кто-нибудь объяснить мне, что здесь происходит?

— Он становится очень неприятным, когда его сбивают с толку, — доверительно сообщил Реджи, обращаясь к мадам Френо.

— Я вижу. — Мадам Френо покачала головой. — Но я ничего не могу вам рассказать — это не моя тайна.

Маркус постарался не обращать внимания на нарастающее раздражение.

— Честно говоря, меня больше не интересует, чья это тайна. Мне нужны ответы, и немедленно!

Судя по всему, его требование не произвело особого впечатления ни на одну из женщин. Они переглянулись, потом мадам Френо вздохнула и сказала:

— Хорошо, милорд. Хотя я не так представляла себе этот момент. То есть я вообще не собиралась присутствовать…

— И я тоже. — Мадам де Шабо пожала плечами. — Видите ли, час назад Гвендолин наконец-то согласилась все рассказать вам сегодня вечером. Кажется, она сказала, что вы обычно бываете в очень хорошем настроении, — француженка с невинным видом посмотрела на Маркуса, — перед тем как лечь в постель.

Реджи прыснул и пробормотал;

— Да, без сомнения.

— Помолчи. — Маркус взглянул на друга, потом снова обратился к женщинам: — Итак, леди, будьте любезны.

Мадам Френо пожала плечами.

— Я думаю, что этого не избежать, — проговорила она, глядя куда-то в сторону.

— Да, очевидно, — Мадам де Шабо проследила за взглядом подруги.

Маркус начинал злиться:

— О чем вы…

Тут Реджи рассмеялся и сказал:

— Обернись, Маркус. Ты должен это увидеть.

— Не уверен, — проворчал Маркус и повернулся. — Боже милостивый!

Трое детей, три девочки, стояли совсем рядом и пристально смотрели на него — причем смотрели с возмущением. Они были разного роста и с рыжими волосами разных оттенков. Одежда девочек была в некотором беспорядке и носила следы весьма серьезных игр на открытом воздухе. У одной из них было даже грязное пятно на щеке.

И все они очень походили на его жену.

— Кто… — Граф смотрел на них, не веря собственным глазам. — Что…

Девочки по-прежнему смотрели на него. Причем — он теперь понял это — на их лицах было не просто возмущение. Это было возмущение женское.

Реджи откашлялся и спросил:

— Может, кто-нибудь скажет что-нибудь?

— Пусть сначала он. — Младшая указала на Маркуса.

— Кто вы? — выпалил тот.

— Маркус, где же твои манеры? — Реджи закатил глаза. — Разве так нужно здороваться с тремя юными леди? — Он шагнул к девочкам. — Разрешите мне представить самого себя и моего не очень вежливого друга. Я — виконт Беркли, а это — граф Пеннингтон. — Реджи отвесил поклон. — А вы?..

Какое-то время девочки рассматривали его. Потом переглянулись, кивнули, и самая высокая, явно самая старшая, выступила вперед.

— Это мои сестры, мисс Пейшенс Лоринг, — девочка с пятном сделала реверанс, — и мисс Хоуп Лоринг. — младшая присела. — А я — мисс Чарити Лоринг. — И деочка протянула руку.

Реджи, не задумываясь, поднес ее руку к губам.

— Весьма рад познакомиться с вами, мисс Лоринг, — договорил он почти таким же тоном, каким разговаривал с мадам Френо.

Девочка широко раскрыла глаза; виконт явно удивил своими манерами.

— А со мной вы также рады познакомиться? — И Пейшгенс тоже протянула ему руку.

— Разумеется, рад, — ответил Реджи с серьезнейшим шдом. Он поцеловал ручку Пейшенс, потом повернулся к самой маленькой.

— А я вот не хочу, чтобы вы целовали мне руку, — заявила малышка и спрятала руку за спину. — Женщина, которая бездумно раздает свои симпатии, всегда плохо кончает.

Одна из дам кашлянула, вероятно, для того, чтобы не рассмеяться.

Маркус, пряча усмешку, шагнул вперед.

— Хорошо сказано. Вы совершенно правы. — Он склонился перед малышкой Хоуп. — Теперь, когда нас представили друг другу по всем правилам, вы, может быть, поможете мне выйти из небольшого затруднения. Я знаю, как вас зовут, но… — Он понизил свой голос и с доверительным видом продолжал: — Видите ли, я не знаю, кто вы. А мне кажется, что это очень важно, не правда ли?

— Может быть. — Девочка внимательно рассматривала его. — Вы любите собак?

— Собак? — Он совершенно не ожидал такого. — Ну да, я люблю собак.

— А девочек вы любите? — продолжала малышка.

— Конечно, — кивнул граф. — Спросите у моего друга, если не верите мне.

— Я готов это подтвердить. — Реджи усмехнулся. — Он необыкновенно любит дам.

— Я говорю не о дамах. — Хоуп бросила на Реджи укоризненный взгляд. — Я говорю о маленьких девочках. О детях. О дочерях.

— Разумеется. — Маркус снова кивнул. — Я как раз сегодня говорил, что надеюсь иметь очень большую семью с большим количеством дочерей. Чтобы маленькие девочки бегали по всему дому.

— Правда? — Хоуп посмотрела на него чрезвычайно внимательно — так умеют смотреть только дети.

— Да, правда, — подтвердил Маркус.

— А тетя Гвендолин считает, что вы не хотите, — вмешалась Чарити.

Маркус взглянул на нее с удивлением: — Тетя Гвендолин? — Он покосился на мадам Френо. — Тетя Гвендолин?

— Это дети ее сестры, — сказала Франческа. Маркус нахмурился:

— Той, которую съели людоеды? Пейшенс лукаво улыбнулась:

— Мы просто ей так сказали.

— На самом деле они утонули, — сказала Хоуп и вздохнула.

— Прошу прощения, — пробормотал Маркус.

— Тетя Гвен боялась, что вы не захотите нас взять. И она не хочет, чтобы мы жили там, где мы не нужны, — добавила Пейшенс. — Это очень мило с ее стороны. Она не слишком нам понравилась, но она довольно симпатичная.

Хоуп потянула Маркуса за рукав и доверительно прошептала:

— Теперь она нравится нам немного больше. Но я думаю, когда она была девочкой, она никому не нравилась и была никому не нужна.

— Да, это действительно довольно грустно, — сказала Чарити, нахмурившись. — А вам она нужна?

— Очень даже, — ответил Маркус и нисколько не покривил душой.

Хоуп прищурилась:

— А вы хотите нас взять?

Маркус переводил взгляд с одной девочки на другую; ему казалось, что все они одновременно затаили дыхание. И вдруг он понял, что перед ним мелькнул облик будущего. Его дочери будут очень похожи на… его племянниц.

Он кивнул и улыбнулся:

— Очень даже хочу.

— Придется вам поклясться, — заявила Пейшенс. Хоуп усмехнулась и добавила:

— На крови. Реджи хохотнул.

— Мы будем в доме. На тот случай, если мы вам понадобимся, — с улыбкой сказала мадам Френо. И дамы тотчас же исчезли за дверью.

Маркус поднял бровь:

— На крови?

— Все остальное не годится. — Чарити внимательно посмотрела на него, и Маркус понял, что это испытание.

— Да-да, конечно. Согласен. — Тут Маркус схватил Реджи за плечи и привлек его к себе. — И я знаю, что лорд Беркли тоже захочет в этом участвовать. Мы с ним близки, совсем как братья. Даже ближе. Вы можете называть его дядя Реджи.

Реджи тяжко вздохнул:

— Дядя Реджи?

— Ты предпочел бы, чтобы тебя называли Реджинальдом? — спросил Маркус.

— Лучше дядя Реджи. — Он снова вздохнул. — Но знаешь, я не очень люблю иметь дело с кровью. Особенно со своей собственной.

Хоуп подбоченилась:

— А сколько вам лет?

— Тридцать один, — ответил Реджи. — А что?

— Вот мне всего десять лет, но я совсем не боюсь крови. — Хоуп усмехнулась.

— Бы, наверное, храбрее меня, — пробормотал Реджи.

— Послушай, Реджи, мы же делали то же самое, когда были мальчишками. У меня до сих пор сохранился шрам на локте. Могу показать, — добавил Маркус, обращаясь к девочкам.

Пейшенс смотрела на него во все глаза.

— Правда? А можно посмотреть?

— Лучше как-нибудь в другой раз. Не теперь. — Маркус взглянул на Чарити. — У вас есть нож?

— Какой нож? — смутилась девочка.

— Неужели у вас нет ножа? — Маркус изобразил возмущение и тут же подумал: «Очень хорошо. Значит, они все-таки не прячут ножи в складках своих юбок». — Как же взять кровь без ножа?

— Мы не пользуемся кровью. — Пейшенс покачала головой.

Маркус взглянул на нее с удивлением.

— Но вы только что сказали…

— Мы плюем. — Хоуп подняла указательный палец и показала, как это делается. — Видите?

Реджи вздохнул с облегчением:

— Ах, я, конечно же, охотно это сделаю.

— Не знаю, Реджи. — Маркус с серьезнейшим видом покачал головой. — Что за кровавая клятва без крови? Разве клятва без крови может иметь такое же значение и такую же силу? У меня есть очень веские сомнения на этот счет.

— Мы всегда делали именно так, — возразила Пейшенс. — И это всегда помогало.

— Все равно это священная клятва, — сказала Чарити. — Конечно, если вы не хотите…

— Нет-нет, конечно, хочу. Символическая кровь — это, наверное, лучше, чем ничего. — И Маркус плюнул себе на палец. — Что теперь?

— Теперь нужно всем потереться пальцами, а потом повторить клятвенные слова — сказала Пейшенс.

— Так я и знал, что должны быть клятвенные слова — прошептал Реджи и бодро плюнул себе на палец.

Спустя некоторое время, после плевания на пальцы и потирания, Хоуп с торжественным видом подняла руки — точно маленькая языческая жрица.

— И я клянусь всей свой кровью, — говорила она с драматизмом в голосе (Маркус едва удерживался от смеха), — что никогда в жизни не нарушу этой клятвы, иначе пусть меня настигнет ужасная и страшная кара.

— Клянусь, — проговорил Маркус со всей искренностью, которой требовал момент.

— Аминь, — отозвался Реджи с энтузиазмом, и девочки разом захихикали. — Хотя мне хотелось бы в точности знать, какая меня постигнет ужасная и страшная кара, если я нарушу клятву.

— Она очень страшная. — Пейшенс печально покачала головой. — — И очень ужасная.

— Это не имеет значения, поскольку никто из нас не собирается нарушать клятву. — Маркус посмотрел на девочек и улыбнулся. Настроение у него было прекрасное.

Существование племянниц объясняло все странности в поведении его жены и, возможно, являлось причиной, по которой она согласилась выйти за него замуж. Он был очень рад, что не поверил Реджи, что прислушался к велению своего сердца, а не к голосу разума.

— А что теперь? — спросил Реджи.

— Теперь, старина, и вы, дамы… — Маркус посмотрел на девочек и улыбнулся. — Я думаю, теперь нам пора домой.

Глава 15

Несмотря на недостатки, присущие мужчинам, а может быть, именно из-за этих недостатков, мы не можем без них жить. Да и какая женщина захотела бы жить без мужчины?

Франческа Френо

Действительно, не о чем беспокоиться.

Снова и снова Гвен повторяла эти слова, пока они не превратились в припев, непрестанно звучащий у нее в голове. Замечания, которые сделал Маркус сегодня во время их прогулки верхом, и то, что она уже знала о его характере, укрепили ее решимость рассказать ему о девочках как можно быстрее. Мадам Френо искренне поддержала ее решение, более того, она считала, что Маркусу уже давно следовало узнать о существовании племянниц Гвен.

После возвращения из домика Гвен не видела Маркуса. Ей было неловко там оставаться, когда туда приехал гость Колетт. Их положение было ужасным, и Гвен хотелось бы как-то помочь им, но помочь этой паре не смог бы никто. К тому же Гвен нужно было думать о своих собственных трудностях.

Когда она вернулась, Маркуса дома не оказалось. Годфри сказал, что он и лорд Беркли уехали куда-то. «Странно, — думала Гвен, — ведь Беркли не ждали так скоро. Хотя, наверное, это не имеет значения. Виконт, судя по всему, часто будет бывать у нас». Она ничего не имела против — этот человек был ей очень симпатичен, — но, наверное, пришло время, чтобы кто-нибудь как-нибудь помог ему найти жену.

Гвен снова и снова мысленно повторяла объяснение, которое она приготовила для мужа, но в какой-то момент, утомленная тревожными раздумьями, уснула.

Проснувшись, она решила, что Маркус, наверное, уже вернулся, и направилась в библиотеку. Когда Маркус бывал дома, он большую часть времени проводил именно в библиотеке, и Гвен подумала, что он и сейчас там находится.

До обеда оставалось еще около часа, и она полагала, что теперь самое время рассказать обо всем мужу. Сначала она думала, что обед — очень подходящее время (можно было бы «случайно» упомянуть о девочках). Потом она решила, что неплохо будет рассказать ему все перед тем, как они лягут в постель, а еще лучше — уже в постели. Но, в конце концов, Гвен пришла к выводу, что не стоит откладывать этот трудный разговор.

Гвен спустилась по лестнице со всем достоинством, приличествующим графине Пеннингтон, хотя в данном случае ее сдержанность объяснялась волнением — она действительно ужасно нервничала, так как по-прежнему не была уверена в том, что муж поймет ее.

И действительно, у нее были причины для беспокойства.

«А впрочем, — подумала она неожиданно, — какова бы ни была его реакция, я все равно могу поступить, как мне захочется». Ведь на лондонском счету, который открыл для нее мистер Уайтинг, у нее имелись собственные деньги, имелся и свой дом. Если Маркус откажется воспитывать ее племянниц, она может обеспечить их и без его помощи. Мадам Френо, наверное, согласится быть при них постоянной гувернанткой, учительницей и компаньонкой. И можно для девочек найти дом в Лондоне — когда они с Маркусом будут приезжать туда, она сможет навещать племянниц каждый день. Конечно, это не лучшее решение вопроса, но все же…

Спустившись вниз, Гвен направилась в библиотеку. Где-то в сумрачной глубине дома прозвучал тихий смех.

Нет, не смех, скорее хихиканье. Наверное, горничная где-то кокетничает с лакеем. За годы своей службы в гувернантках Гвен многое повидала, но всегда отвергала ухаживания мужчин — она слишком хорошо знала: в ее положении подобное недопустимо.

Но если Маркус все-таки откажется взять девочек? Что ж, значит, он не тот, за кого она его принимала. А как же она сможет жить с таким человеком — пусть даже семь с половиной лет?

Гвен подошла к двери библиотеки и сделала глубокий вдох. Затем изобразила на лице приятную улыбку.

Да, ей действительно не о чем беспокоиться.

Она хотела постучать, но потом решила, что имеет полное право входить без стука. Гвен еще немного помедлила, собираясь с духом. Потом отворила дверь и вошла в комнату.

— Маркус! — Она приблизилась к столу и осмотрелась.

— Сейчас его здесь нет. — Лорд Беркли поднялся с кресла и улыбнулся. — Но я уверяю вас, он скоро придет, я жду его с минуты на минуту.

— Рада видеть вас, лорд Беркли. — Гвен тоже улыбнулась, хотя присутствие виконта вызвало у нее некоторое раздражение. Раз он здесь, она скорее всего не сможет открыться Маркусу. С другой стороны, из-за присутствия третьего лица она вполне оправданно могла отложить серьезный разговор. Гвен снова улыбнулась гостю. — Мне казалось, милорд, вы собирались приехать в конце недели?

— А сейчас именно конец недели. — Реджи рассмеялся и поднес к губам ее руку. — У вас очень много общего с вашим мужем.

— Неужели?

— Да-да, уверяю вас. — Реджи усмехнулся. Гвен же не поняла, что он имеет в виду. Хотя какое это имеет значение? Тут виконт подошел к столу и наполнил свой стакан. — Хотите чего-нибудь выпить? Я знаю, где стоят чистые стаканы.

— Значит, вы знаете больше, чем я. — Она покачала головой. — Я все еще пытаюсь запомнить, как добраться из одной комнаты в другую.

— Так я налью? У вашего мужа великолепное бренди.

— Не сомневаюсь. — Она содрогнулась при воспоминании о своем знакомстве с бренди. — Благодарю вас, но, наверное, нет.

— Нет? — Он внимательно посмотрел на нее, потом кивнул. — Тогда, может быть, шерри? Или мадеры? Что вы любите?

Она рассмеялась:

— Дорогой лорд Беркли, можно подумать, что вы хотите меня напоить.

— Что вы, леди Пеннингтон, как вы могли подумать такое? — В голосе Беркли звучало возмущение, а в глазах мелькали веселые искорки. — Я никогда не поступил бы так с замужней дамой. — Он немного помолчал. — По крайней мере, с той, которая замужем за моим другом.

— Очень рада узнать, что у вас есть некоторые моральные принципы.

— О, разумеется, есть.

— Мне было бы неприятно думать, что вы оказываете на моего мужа дурное влияние.

— Ничего подобного. — Он доверительно прошептал: — Если быть честным, то это Маркус всегда дурно влиял на меня.

— Вот как? — Она подняла бровь.

— Ну… не всегда. — Он усмехнулся и сделал глоток бренди. — По правде говоря, мы всегда дурно влияли друг на друга.

— Шерри.

— Что?

— Если вы собираетесь сплетничать о моем муже, то, наверное, для этого лучше подойдет шерри.

— Прекрасный выбор. — Он подошел к шкафу и открыл дверцу. Потом вернулся к столу с бутылкой и стаканом. Наполнив стакан, подал его Гвен, — У Маркуса хороший вкус.

— Благодарю вас. — Гвен показалось, что виконт подразумевает не только вино.

— Должен сказать, я очень одобряю ваш с Маркусом брак.

— Вот как?

— Да, в самом деле. Хотя не могу не признаться: некогда я питал надежду, что он обратит свою нежность на мою сестру и мы с ним таким образом породнимся. Но этому не суждено было сбыться.

Гвен почувствовала укол ревности к сестрице виконта.

— И что же, ваша сестра не любила лорда Пеннингтона?

— Ах, она всегда его обожала. Но к несчастью, собак и лошадей она обожает еще больше. — Он усмехнулся. — Ей всего пятнадцать, и Маркус всегда смотрел на нее с тем же раздражением и нежностью, что и я. Как на младшую сестру.

— Понятно. — Гвен сделала глоток шерри. — Но почему же, милорд, вы одобряете его женитьбу на мне? Этот брак был заключен вовсе не по его выбору.

— Да, но я думаю, все обернулось к лучшему. — Он внимательно посмотрел на Гвен. — Маркус всегда был сдержан во всем, что касается чувств. Часто даже я не знал, о чем он думает. — Реджи поднес свой стакан к ее стакану. — Вы, дорогая леди Пеннингтон, разрушили эту сдержанность.

— Разрушила?

— Да, это так. — Он грустно улыбнулся. — В вас он нашел то, чего не ожидал, но всегда хотел найти. Судя по тому, что я уже видел, вы вполне достойны его. Я никогда не думал, что признаюсь в этом, но его счастье меня заботит в высшей степени.

От его слов на душе у нее потеплело.

— Кажется, это лучшие слова из всех, что я слышала в жизни.

— Ты опять флиртуешь с моей женой? — раздался в дверях голос Маркуса.

— Опять и всегда. — Беркли прижал руку к сердцу. — Ты меня застукал, старина. Я пытался убедить ее бросить тебя и убежать со мной.

— И как, получилось? — Маркус подошел к Гвен и взял ее за руки. — Вы собираетесь бросить меня и убежать с этим… негодяем? — Он поднес ее руки к губам. — Вы знаете, я этого не вынесу.

— И я тоже, — тихо сказала она, глядя ему в глаза. И тут же подумала: «Судьба».

Беркли тяжело вздохнул:

— Ну вот, пожалуйста. Снова мы попали в самую точку проблемы. Будь я негодяем, она непременно сбежала бы со мной.

Гвен рассмеялась и высвободила руки.

— Никогда, милорд. Маркус усмехнулся:

— У Реджи есть теория, согласно которой женщины находят неотразимыми тех мужчин, которые совершенно их не достойны.

— Это не теория, — возразил Беркли. — Я много размышлял об этом и изучал вопрос. И я уверен, что так и есть. А вы как думаете, миледи?

Она рассмеялась:

— Полагаю, что вам нужно еще более основательно поразмыслить об этом.

— А я думаю, — проговорил Маркус, — что можно считать достаточно обоснованной мысль о том, что небольшое количество качеств, которые никак нельзя назвать безукоризненными, может оказаться крайне привлекательным. Вы согласны, дорогая?

Гвен покачала головой:

— Конечно, нет.

Но Маркус, казалось, не слышал ее слов. Он продолжал:

— И не только в отношении мужчин, но и женщин в равной степени.

— Нет ничего лучше женщины с тайной, я всегда это говорил. — Беркли кивнул с уверенностью. — Это делает леди таинственной и… несколько одурманивающей.

— А если развить твою теорию еще немного… — Маркус усмехнулся. — Полагаю, что леди, которых мы считаем одурманивающими, как ты выразился…

— Я превосходно выразился, — вставил Беркли с самодовольной улыбкой.

— Воистину так, — кивнул Маркус. — Вопрос вот в чем: если леди действительно одурманивающая, имеет смысл считать, что у нее есть тайна.

Гвен посмотрела на него с недоумением.

— Это звучит нелепо…

— Даже если мы не знаем, что у леди есть тайна, все равно в ней что-то будет. — Маркус снова усмехнулся. — Некая атмосфера, ее окружающая. Нечто вроде легкого запаха духов, который вы чувствуете постоянно, или…

— Мелодии, которая вертится у вас в голове, но вы не можете ее определить, — сказал Беркли.

— Вот именно. Она есть тайна, которую вы не можете разгадать, вероятно потому, что понятия не имеете о том, какие вопросы следует ей задавать. Хотя лично мне всегда нравилась некоторая таинственность. — Маркус подошел к столу и взял свой стакан. — Так вот… Разгадывание тайны — прекрасное упражнение для ума.

— Вот как? — Гвен охватило неприятное чувство, ей казалось, что на самом деле мужчины говорят о чем-то совсем другом. — Лично я предпочитаю полную откровенность.

— Неужели? — Маркус поднял бровь.

— Да, предпочитаю. — Голос ее был тверд, но в груди некоторое стеснение.

— Вот уж никогда бы не подумал, — пробормотал Маркус. Он поднес к губам стакан. — А у вас есть тайны, Гвен?

— У меня? — Она откашлялась. — Нет. — Она помолчала. — Конечно, нет. — «Вот тебе подходящий момент, чтобы рассказать ему о девочках», — подумала она. — Я полагаю, что у нас у всех есть какие-то незначительные тайны. Свои тайны я считаю совершенно несерьезными. — «Может, все-таки сказать мужу о том, что у меня есть целое семейство? — спрашивала себя Гвен. — Или лучше наедине?» — Но в настоящий момент, — она мило улыбнулась, — мне ничего не приходит на ум.

— Перестаньте, Гвен. — Маркус с любопытством рассматривал ее. — Держу пари, у вас есть по крайней мере одна важная тайна.

— А может быть, и две, — вставил Беркли. Маркус кивнул:

— Или три.

— Ах, но ведь если бы я вам все рассказала, вам стало бы совсем неинтересно? — Стараясь выиграть время, она сделала еще один глоток шерри. Затем с улыбкой сказала: — Годфри сообщил, что вы оба куда-то ездили. Что ж, день был прекрасный. Вы хорошо провели время?

— Очень хорошо. — Беркли усмехнулся.

— Более чем хорошо, — добавил Маркус. — И вот что странно… Хотя я провел в этих местах большую часть жизни, мне почти всегда удавалось отыскать здесь что-нибудь новое и интересное, в особенности весной. Ты со мной согласен, Реджи?

— Совершенно.

— Как мило, — пробормотала Гвен. Ее не особенно интересовало, какие новые пейзажи открылись мужу этой весной. Однако она решила: поскольку Маркус больше не говорил о тайнах, весна в поместье как тема для разговора ничем не хуже других.

— Конечно, не все открытия бывают приятными, — продолжал Маркус. — Весной всегда выясняется, что многое требует ремонта.

— Всегда, — кивнул Беркли.

Гвен потягивала шерри и делала вид, что внимательно слушает.

— Право же, пусть я уже не владею этим домиком, я все-таки заметил, что очень многое нужно сделать.

Гвен невольно вздрогнула. «Когда же он успел побывать там?» — промелькнуло у нее. Маркус приблизился к ней:

— С вами все в порядке?

— По-моему, ей плохо, — сказал Беркли. Гвен судорожно сглотнула и проговорила:

— Нет-нет, со мной все в порядке.

— Вы уверены? — В голосе Маркуса звучала озабоченность, но в глазах прыгали веселые искорки.

Она снова приложилась к стакану, затем пристально посмотрела на мужа. Ей показалось, Маркус с трудом удерживается от смеха; у него был вид человека, у которого на руках все козыри и который прекрасно об этом знает. Гвен покосилась на Беркли, и тот отвел глаза, однако скрыть усмешку ему не удалось.

И она снова взглянула на мужа. И вдруг поняла: он все знает о девочках. Более того, он, наверное, даже встретился с ними. И также очевидно, что он совсем не огорчен, коль скоро ему так весело. У нее гора с плеч свалилась, но одновременно она почувствовала некоторое раздражение. Почему он сразу не сказал ей, что все знает? Что это за игра?

Она скрестила на груди руки.

— Ну?..

— Ты о чем? — осведомился Маркус.

— Поскольку это не имеет ко мне отношения… — Беркли направился к двери. — К тому же я нужен в другом месте. — И виконт выскользнул за дверь.

Гвен даже не заметила его ухода.

— Вы намерены сообщить мне, что вы узнали? Или хотите задать мне какие-то вопросы?

Маркус в задумчивости смотрел на нее.

— Вряд ли. — Он покачал головой. Она уставилась на него в изумлении:

— Но почему?

Он пожал плечами:

— Нет нужды. Я узнал все, что хотел узнать.

— Вот как?

— Да, узнал. И теперь я все понял. — Он усмехнулся с раздражающим самодовольством. — Продолжать?

— Да, прошу вас.

— Во-первых, вы согласились выйти за меня замуж, чтобы получить свои деньги и обеспечить племянниц. Воистину это восхитительно, моя дорогая. И вы ничего не сказали мне о них потому, что не доверяли мне.

Она хотела было возразить, но промолчала. В конце концов, он ведь прав.

— Положим, сначала у вас действительно не было оснований доверять мне, — продолжал Маркус. — Вы меня совсем не знали. Вы никоим образом не могли узнать, соглашусь ли я принять детей в свой дом или нет. — Он покачал головой. — Я очень много думал об этом и прекрасно вас понимаю. До меня в вашей жизни не было ни одного мужчины, который завоевал бы ваше доверие.

Она подняла голову.

— Жалеть меня не обязательно.

— Я и не жалею. Вернее, не жалею теперь. Но я действительно жалею девочку, выросшую с сознанием, что она никому не нужна. Девочку, которой сказали, что отец оставил ее без гроша. И жалею девушку, вынужденную стать гувернанткой, чтобы заработать на жизнь. — Он прищурился. — Но я не испытываю ни малейшей симпатии к нынешней графине Пеннингтон… У этой леди есть три маленькие девочки, которые, пусть и неохотно, но в общем-то привязались к ней. И еще у нее есть муж, который вдруг обнаружил, что любит ее. Она затаила дыхание.

— Вы меня любите?

— Как ни безумно это может показаться. — Маркус поставил стакан на стол и криво улыбнулся. — Да, люблю.

— Но… — Она энергично покачала головой, словно пытаясь отогнать одолевавшие ее мысли. — Мы же договорились, что вы не будете этого делать.

— Да, договорились. Но я не сдержал слово. Именно поэтому, — Маркус шагнул к жене, — вы, наверное, не доверяете мне.

— Не приближайтесь, — проговорила она.

— Почему же? — Он усмехнулся. — Настал момент, когда я должен обнять вас, и мы пообещаем любить друг друга до конца наших дней. — Он протянул руки, чтобы заключить ее в объятия, но она отступила.

Ее охватил странный панический страх.

— Я не могу этого обещать, Маркус.

— Почему? — Он нахмурился. — Больше между нами нет тайн. Я с огромным удовольствием выращу этих девочек, как своих дочерей. Честно говоря, они мне очень понравились. Почти так же, как нравится их тетушка.

— Но, — она никак не могла найти нужное слово, — я вас не люблю.

Он внимательно посмотрел на нее и покачал головой:

— Я вам не верю. Она вспыхнула:

— Но это правда! Положим, я чувствую к вам… некоторую привязанность. И вы мне очень нравитесь. И признаюсь, я испытываю к вам вожделение, — выпалила она.

Он рассмеялся и привлек ее к себе.

— Неужели?

— Да. — Она с вызовом посмотрела на него. — Я уверена, что испытываю к вам вожделение.

— Испытываете ко мне вожделение? — Он опять рассмеялся. Потом принялся осыпать поцелуями ее шею сбоку. — Очаровательно.

— Значит, вы не возражаете? — спросила она, пытаясь побороть слабость в коленях, которую у нее всегда вызывали его прикосновения.

— Ничуть, — сказал он. — Я сию же минуту воспользуюсь такой возможностью.

— Сию же минуту? Что вы хотите этим сказать?

— Моя дорогая леди Пеннингтон, — он поднял голову и посмотрел ей в глаза, — мне понадобилось очень много времени, чтобы найти любовь. И я подозреваю, что, в конце концов, вы убедитесь: мне можно доверять. И можно доверить будущее ваших племянниц и будущее наших детей. Но, тем не менее, я уверен, что вы уже доверили мне свое сердце, хотите вы признаться в этом или нет. — Их губы встретились, и он поцеловал ее со страстью. Прервав поцелуй, Маркус с улыбкой продолжал: — Можете называть это вожделением, если хотите, но вы меня любите, Гвен. И каждый час из следующих семи с половиной лет я буду доказывать вам, что так и есть.

Она с трудом сглотнула.

— Прямо здесь?

— Нет, не здесь. — Он рассмеялся. — В данный момент нас ждет любопытный Беркли. Ждет, может быть, прижав ухо к двери. К тому же и новые члены семьи требуют нашего внимания. Я более чем когда-либо убежден: именно судьба заставила нас пожениться. И я также убежден, что я создан, чтобы любить вас, как вы созданы, чтобы любить меня.

— Вот как. Почему же?

— Три богини судьбы в саду так решили. И три девочки, без сомнения, ждут этого. — И он снова поцеловал ее. — Позже я покажу вам, какой именно план атаки я разработал, чтобы убедить вас принять нашу общую судьбу.

— Боже мой… — прошептала она. — И все же, Маркус… — собравшись с духом, она выпалила: — Любовь — это ловушка для женщины, и я в нее не попадусь.

— Моя дорогая леди Пеннингтон, — и он плутовато усмехнулся, — вы уже в нее попались.

Глава 16

Всегда можно рассчитывать, что дядюшки уладят все трудности. Но, поскольку дядюшки — мужчины, нельзя быть уверенной, что они заметят наличие трудностей.

Чарити Лоринг

— Мы хотим поговорить с вами.

Маркус, сидевший за письменным столом, поднял голову и увидел, что на него устремлены три пары немигающих глаз. Он ничуть не удивился, что девочкам удалось совершенно бесшумно проникнуть в библиотеку и выстроиться в ряд перед его столом. Действительно, за то время, которое прошло со времени их приезда, он заметил: иногда они и поднимают много шума, но, когда нужно, умеют подкрадываться совершенно незаметно. И теперь жизнь его никак нельзя было назвать монотонной.

Он откинулся на спинку стула и улыбнулся:

— О чем же вы хотите со мной поговорить? Девочки переглянулись. Потом Чарити сказала:

— Во-первых, мы хотим, чтобы вы знали, что мы здесь очень счастливы.

— Нам нравится наша новая семья, — вставила Пей-шенс.

— Особенно дядя Реджи и бабушка Пеннингтон, — добавила Хоуп. — С ней очень интересно, хотя она и старая.

— Ей будет приятно слышать это, но, наверное, слова о ее старости можно опустить, — проговорил Маркус с серьезнейшим видом. — Она довольно чувствительна к своему возрасту.

Его матушка прибыла в Холкрофт-Холл на прошлой неделе, через несколько дней после возвращения в Лондон мадам Френо и мадам де Шабо, и пришла в полный восторг, обнаружив девочек. Они быстро подружились, и, как ему сказали, матушка без всяких колебаний приняла участие в очередной «кровавой» клятве. Граф не сомневался, что после этого она сильно выросла в глазах его новообретенных племянниц.

— Что ж, все это очень приятно слышать. — Он внимательно посмотрел на девочек. — Но о чем же вы хотели поговорить? У вас же есть что-то еще?

Чарити кивнула:

— Мы думаем, что тетя Гвендолин несчастна.

Хоуп шагнула вперед и доверительным шепотом проговорила:

— Теперь она нам нравится. Но она действительно немного странная, вам не кажется?

Маркус нахмурился:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ну… — Пейшенс немного подумала. — Она ведет себя так, как будто ждет, что что-то случится.

— Что-то ужасное. — Чарити от волнения раскраснелась. — Что-то… очень плохое.

— Конец света, когда все мы предстанем перед Судом, — нараспев проговорила Хоуп.

— Быть не может, чтобы все было так плохо, — сказал граф, пряча усмешку.

Девочки снова переглянулись.

— Нет-нет, все очень так плохо, — возразила Чарити, — Просто вы этого не видите, потому что вы мужчина и ничего не понимаете в женщинах.

— Мадам де Шабо говорит, что мужчины — существа довольно милые, но не очень… Как же она сказала? — Пейшенс подпрыгнула и уселась на краешек письменного стола. — Не очень чуткие. Да, вот как она сказала. Она считает, что мужчины часто не замечают того, что делается у них под носом.

— А с моей женой происходит что-то такое, чего я не замечаю? — спросил Маркус. «Интересно, что хуже: влияние, которое оказали на этих малышек миссионеры, или влияние мадам де Шабо?» — подумал он неожиданно.

— Да, происходит. — Чарити вздохнула. — И вы должны все исправить.

Он с недоумением покачал головой.

— Все исправить?

— Вы должны сделать ее счастливой, — заявила Хоуп. Маркус пожал плечами:

— Если она несчастна, а я, откровенно говоря, не знал, что это так… то что же мне делать? Как вы считаете?

— Вы должны дать ей то, чего она хочет больше всего на свете, — сказала Хоуп. Ее сестры утвердительно закивали. — Я думаю, что это собака.

— Собака? — Граф поднял бровь. Хоуп кивнула:

— Собака сделает ее счастливой. Ужасно счастливой.

— Я почему-то в этом сомневаюсь. — Маркус усмехнулся. — Но что еще кроме собаки? Как вам кажется, что еще вашей тетушке хотелось бы больше всего на свете?

— Мы точно не знаем, но мы об этом говорили. — Пейшенс немного подумала. — Мадам де Шабо говорит, что на самом деле все женщины хотят любить и быть любимыми.

— Ах, но ведь я ее люблю. — Он улыбнулся. — Очень люблю.

Хоуп наморщила лобик.

— А она вас любит?

— Конечно, любит. — Пейшенс закатила глаза. — Она смотрит на него, как будто он конфета, которую ей до смерти хочется съесть.

— Но она его не ест, потому что боится расстройства желудка. — Чарити внимательно на него посмотрела. — Вот в чем дело, правда? Она хочет любить вас, но не решается, или не может, или что-то в этом роде.

— По-моему, это очень глупо, — пробормотала Хоуп. — Я думаю, что ей на самом деле хочется собаку.

— Простите, что я указываю на это, юные леди. Конечно, я ценю вашу заботу, но… Видите ли, отношения между мной и вашей тетушкой — это, в общем-то, не ваше дело.

— А мы считаем, что наше, — возразила Пейшенс.

— Поймите, дядя Маркус… — Чарити говорила с ним так, как взрослые разговаривают с маленьким ребенком. — Вы нам очень нравитесь, потому что вы обращаетесь с нами не как с детьми.

— Хотя вы все-таки дети, — пробормотал граф.

— В данный момент это не важно. — Чарити сделала резкий жест рукой, совсем как ее тетка. — Впервые после того, как наши родители… ушли, мы почувствовали, что мы… что у нас есть дом и семья.

— А у тети Гвен никогда не было дома, — выпалила Пейшенс. — И у нее никогда не было семьи. Настоящей семьи. — И собаки, — пробормотала Хоуп. Чарити скрестила на груди руки.

— Так вот, подумайте: если у вас никогда не было семьи и дома, если вас никто не любил, а потом вдруг у вас появились все эти замечательные вещи, — разве вы не стали бы опасаться, что они исчезнут так же быстро, как и появились?

— А вот собака всегда была бы с нами, — тихонько проговорила Хоуп.

— А если вы привыкли, что вам не везет, то вы побоитесь сказать что-нибудь вслух. — Каблучки Пейшенс застучали по дверце письменного стола. — Потому что вам страшно. Вдруг, если вы скажете, как вы счастливы или как вы любите, — Пейшенс пожала плечами, — богини судьбы услышат вас и все отберут.

— Вы трое — весьма интересная смесь разных философских систем, — пробормотал Маркус.

Пейшенс усмехнулась:

— Спасибо.

— Так вот… — продолжала Чарити. — Наверное, вам нужно сделать только одно: пусть она признается во всем, что она думает. Особенно что думает о вас.

— И если она скажет это вслух и ничего не случится, — Пейшенс пожала плечами, — то она будет счастлива.

— Мы все были бы намного счастливее, если бы в доме была собака, — сообщила Хоуп.

— Насчет собаки мы подумаем. Что же до всего остального… — Маркус умолк и окинул сестер внимательным взглядом.

Для своего возраста они необычайно взрослые! Конечно, за свои короткие жизни они успели многое пережить. Их родителей вполне можно было бы упрекнуть за то, что они брали в свои странствия детей, но разве это, по правде говоря, было хуже, чем передать их кому-то на воспитание? Отослать их в школу, как отослали в свое время Гвен? По крайней мере, при жизни родителей эти девочки никогда не сомневались в том, что они нужны.

Правы ли они относительно Гвендолин? Неужели она действительно несчастна?

С тех пор как девочки стали жить с ними, Гвен была немного не в настроении, но ведь она — женщина, и, следовательно, от нее можно ожидать чего угодно. Он всегда полагал, что очень хорошо разбирается в женщинах, но вскоре после женитьбы выяснил: те знания о слабом поле, которые он получил, флиртуя на светских сборищах или общаясь с любовницами, имеют очень мало общего с тем, что ему пришлось узнать, общаясь с женой. Гвен оказалась совершенно необычным и очаровательнейшим созданием, пусть даже она смотрела на мир крайне непонятным для него образом. Право, бывали моменты, когда ход мыслей Гвен ускользал от него, и он начинал ставить под сомнение не только ее здравый рассудок, но и свой собственный.

— Кажется, наш разговор окончательно зашел в тупик, — осторожно заметил Маркус. — Если ваша тетка действительно несчастна, то почему, собственно? Действительно, почему она чувствует себя несчастной? И что я могу поделать в этой ситуации?

— Наверное, вы могли бы сделать ей подарок. Вдруг это поможет? — Чарити наморщила лоб от умственных усилий.

— Мадам де Шабо говорит, что для улучшения настроения леди нет ничего лучше, чем получить от мужчины какую-нибудь красивую драгоценность. Я думаю, это прекрасная мысль. — Пейшенс кивнула, словно одобряя собственные слова. — Она говорила, что бриллианты производят особенно сильное впечатление.

— Представляю себе… — пробормотал Маркус.

— Но мадам Френо говорит, что подарок не должен стоить очень дорого, если он исходит от сердца. — Чарити с любопытством посмотрела на него. — Что вы могли бы подарить ей от всего сердца? Граф тяжко вздохнул:

— Не имею ни малейшего понятия.

— Собака была бы… — Хоуп взглянула на сестер. — В общем, собака… — подытожила она.

Маркус с сомнением покачал головой.

— Я не считаю, что собака или бриллианты помогут в этом деле. Но что именно поможет — я не знаю.

— Ну, вы, конечно, что-нибудь придумаете. — Пейшенс спрыгнула со стола с удовлетворенным видом человека, который решил все свои проблемы. — Мы знаем, что придумаете.

— Хотя на это понадобится какое-то время. — Чарити строго взглянула на графа. — Вы ведь не можете ожидать, что она сразу же успокоится. Вам, наверное, нужно хорошенько потрудиться. Но мы абсолютно уверены, что вы сделаете все возможное, чтобы тетя Гвен была такой же довольной, как и мы. — Она пристально посмотрела ему в глаза. — Мы очень благодарны вам, дядя Маркус, и мы не хотим, чтобы наше счастье что-то портило. Вы понимаете?

— Да-да, понял. Конечно, — ответил Маркус, хотя не очень-то хорошо представлял, что именно он понял.

Чарити одарила его улыбкой, и он вдруг подумал: «Пройдет совсем немного времени, и эта девочка превратится в очаровательную девушку». Эта мысль его ужаснула.

— Я так и думала. — Чарити снова улыбнулась. Старшие сестры направились к двери. Хоуп же отстала и, обернувшись, тихо прошептала:

— Я правда думаю, что собака — это очень хорошая мысль. Но если вы не думаете, что от этого тетя Гвен станет счастливой, то я пойму. Хотя я все-таки надеюсь, что вы вспомните это при случае, когда будете искать подарок еще для кого-то. Я знаю, что у меня настроение всегда будет хорошее, если у меня будет собака.

— Спасибо, Хоуп. — Граф с трудом удержался от улыбки. — Я действительно буду иметь это в виду.

— Вот и хорошо. — Девочка с облегчением вздохнула.

— Хоуп, ты идешь? — позвала сестру Пейшенс, стоявшая в дверях.

— Да, конечно. — И Хоуп поспешила следом за сестрами. Уже из коридора донесся ее голос: — Но, я правда думаю, что собака…

Маркус усмехнулся. Собака — это хотя бы такая проблема, которую можно решить без всяких усилий. Конечно, на конюшне есть собаки, но он предпочел бы, чтобы у девочек завелось более спокойное существо. Но не слишком пушистое и вялое. Что-нибудь поменьше, чем сторожевой пес, и побольше, чем животное, которое годится только на то, чтобы сидеть на коленях и беспрерывно лаять.

А вот с Гвен будет гораздо труднее.

Неужели он действительно настолько глуп, настолько туп, настолько самодоволен в своем счастье, что ничего не заметил? Да, очевидно.

Для своего юного возраста Чарити чрезвычайно умна. Как сумела эта девочка разглядеть то, чего не заметил он? Она, бесспорно, права относительно Гвен. У Гвен теперь было все то, чего она не имела раньше, — семья, дом и даже любовь. О да, конечно, было еще и богатство, но это, разумеется, не так важно. И глубокий смысл заложен в том, что она никак не может поверить, что все это не исчезнет в один прекрасный день.

Маркус всегда был осторожен в своих чувствах, и в Гвен он нашел то же свойство. Но ему никогда не приходилось переживать такую неожиданную потерю, какую пережила она. У него всегда был дом, была мать, а Гвен лишилась всего этого. Как же можно пережить такое эмоциональное потрясение и остаться невредимым?

И все же ей удалось выжить. Она сильная, решительная и… очевидно, она слишком умна, чтобы принять свою новую жизнь, не задаваясь вопросами. Да, в этом есть глубокий смысл, и нужно быть таким высокомерным, бездумным кретином, как он, чтобы не понять этого.

Теперь благодаря своим племянницам он это понял.

Но к сожалению, он понятия не имеет, что же теперь делать.

Она сошла с ума. Другого ответа просто не существует.

Гвен спешилась, не думая о том, что снова сесть в седло без чьей-либо помощи будет чрезвычайно трудно — может, и вовсе не удастся. Но если ей придется пройти пешком всю дорогу до Холкрофт-Холла, ведя лошадь в поводу, то так тому и быть. Долгая прогулка пешком будет ей не менее полезна, чем долгая прогулка верхом.

Маркус был прав насчет этого места — здесь замечательно, особенно ближе к вечеру, когда солнце клонится к западу. В последние дни ее все чаще и чаще тянуло сюда. Здесь можно без помех подумать и попытаться разобраться в чувствах, которые не имеют никакого смысла.

Гвен подошла к дереву и уселась под его раскидистыми ветвями. Ей не очень хотелось признавать, что она сходит с ума, но это был единственный ответ, содержащий хоть какой-то смысл.

Насколько она могла вспомнить, впервые в жизни ей ничего не хотелось. И не только потому, что теперь она была богата, деньги все же не самое главное. Хотя и без них трудно прожить. Но, кроме богатства, она приобрела семью и прочное положение в обществе. Даже страхи насчет девочек улеглись. От Уайтинга по-прежнему не было никаких известий, и с каждым днем Гвен все больше убеждалась: Альберт снова допустил ошибку.

Да, у нее появилось все, чего она хотела, все, чего у нее прежде не было. Более того, она даже не мечтала о такой удаче.

И еще у нее был Маркус.

Она согнула ноги в коленях самым неприличным образом и обхватила их руками. Что он станет делать, когда ее безумие обнаружится? Будет сохранять хорошую мину для общества, как это когда-то делал герцог, и не захочет с ней разводиться? Но ведь он может завести любовницу, которая даст ему то, чего не в состоянии дать жена?

Нет, конечно, нет. Она тяжело вздохнула. Маркус никогда не поступит так, как герцог, потому что она, его жена, вовсе не безумна. Вернее, ее безумие называется любовью.

Она полюбила своего мужа, и ей казалось, что это самое ужасное из всего, что с ней. могло произойти. С этим ничто не могло сравниться — ни внезапная бедность, ни побег с целью стать гувернанткой, ничто из того, что последовало потом.

С того момента, как он признался в своих чувствах, у нее в груди появилась страшная тяжесть. Ужасное предчувствие чего-то дурного не покидало ее ни на минуту. Ею овладела уверенность, что если она, приняв все, что у нее теперь есть, нарушит клятву, которую когда-то дала себе, — to есть полюбила, то случится что-то воистину ужасное. Карточный домик, выстроенный ею, покачнется и в конце концов рухнет и погубит ее, раздавит…

Упершись подбородком в колени, она уставилась вдаль невидящим взглядом, Гвен никогда не считала себя робкой, напротив, полагала, что она довольно смелая — ведь ей пришлось выживать самостоятельно. Но в последнее время она все чаще задавала себе вопрос: а может, она просто убегает от того, с чем ее сталкивает жизнь? И не состоит ли истинная храбрость в том, чтобы посмотреть в лицо страху, который растет в ней, словно ее личный Демон? А вдруг то, что она всегда принимала за бесстрашие, на самом деле всего лишь худший вид лжи? Потому что эту ложь она принимала за правду и никогда не подвергала сомнениям?

После того как Маркус признался ей в своем чувстве, она почти постоянно думала об их отношениях и вскоре стала замечать, что ее взгляды на жизнь начали меняться — медленно, почти незаметно, но все-таки… Хотя очень может быть, что меняться она начала с того момента, как встретила его, — возможно, ей просто не хотелось это признавать.

Что ж, на свете существуют вещи и похуже, чем любить и быть любимой таким человеком, как Маркус. Она всегда обвиняла любовь в смерти своей матери, которая пыталась подарить ее отцу сына. Теперь она усомнилась… Не был ли то выбор, который ее мать с радостью сделала для того, кого любила, возможно, также и для себя самой? Именно любовь оторвала ее сестру от семьи и в конце концов привела к гибели в чужой стране, далеко от дома. Конечно же, сестра была счастлива со своим мужем, и очень может быть, что ее счастье стоило принесенной жертвы.

Да, она боялась своих чувств к мужу, но еще больше пугало другое: Гвен понимала, что с радостью отдаст ради него все — богатство, положение в обществе, даже жизнь.

Именно это и довело ее до такого состояния. В ней глубоко сидела уверенность, что если она примет любовь мужа и сама его полюбит, то это сделает ее уязвимой. И, что еще хуже, она понимала, что это ее уже не тревожит.

Может быть, истинная храбрость состоит в следовании велениям сердца?

Она испустила долгий покорный вздох. Да, она его любит, и он любит ее, и не имеет никакого значения, что произойдет в будущем. По-настоящему важна только их любовь.

— А я гадал, найду ли я вас здесь, — раздался вдруг голос Маркуса.

— Вы, значит, опять шпионите за мной. — Она заставила себя улыбнуться.

Он рассмеялся и сел подле нее.

— Ничего подобного. Я, конечно, подошел к вам… окольными путями, но я вовсе не собирался шпионить.

— Неужели?

— Ну… — Он лукаво улыбнулся, — Видите ли, мне очень нравится выражение, появляющееся на вашем лице всякий раз, когда я застаю вас врасплох. Выражение… сердитого удивления, если можно так сказать.

— Сердитого удивления? — Она подняла бровь. — Что же это за выражение?

— Я полагаю, подобное выражение очень любят гувернантки, но сомневаюсь, что смогу его скопировать. — Он сокрушенно покачал головой. — Но я все же попытаюсь — заметьте, только потому, что вы спросили. Это выглядит примерно так.

Он на несколько секунд задумался, потом широко раскрыл глаза и поджал губы.

Она посмотрела на него и расхохоталась:

— Совсем даже не похоже.

— О нет, очень даже похоже, — пробормотал он неразборчиво, поскольку поджатые губы мешали ему говорить.

— Немедленно прекратите.

Он поднес к губам ее руку и проговорил:

— Прекращу, но не задаром.

Взгляды их встретились, и сердце ее замерло.

— А какая будет цена?

— Правда. — Он по-прежнему смотрел ей в глаза. — Честность.

— По большей части я была с вами откровенна. Не рассказала только о племянницах, и это, наверное… ошибка с моей стороны.

— Ошибка?

— Да, — ответила она без колебаний. — Просто ошибка. Или, возможно, наказание. Это я могу вам сказать, но не больше.

— От вас, моя дорогая леди Пеннингтон, я всегда рад получить любую малость. В особенности когда речь идет о признании, что вы, вероятно, были не правы.

Она покачала головой и попыталась сдержать улыбку.

— Мне кажется, я не произносила слово «не права». Ошибалась, быть может, заблуждалась, неправильно поступала, — но не права… Нет, такого не случалось.

— Понятно. Значит, мне просто показалось, что вы признались в том, что…

— Вот именно, — перебила она. — Просто показалось. Он рассмеялся:

— По крайней мере это уже кое-что… — На лице его вдруг появилось выражение крайнего напряжения. — Гвен, я… — Маркус вздохнул и потупился; казалось, он не решался заговорить. Наконец он поднял голову и снова посмотрел ей в глаза. — Твен, вы счастливы?

Она улыбнулась:

— Конечно, счастлива.

— Почему?

— Почему? — Она пожала плечами. — Господи, Маркус, у меня же есть все, что любая женщина может только пожелать. Богатство, положение, прекрасная семья... Почему бы мне не быть счастливой?

Он недоверчиво покачал головой:

— Я не уверен… Мне кажется, что вы ведете себя очень странно, и я не понимаю…

— Вам и незачем понимать. В моем поведении нет ничего странного. Просто я… — Она задумалась. — Просто я женщина. Да, в этом все дело. Я женщина, а вы не привыкли жить бок о бок с женщиной.

Он кивнул:

— Так я и подумал поначалу.

— А теперь?

— Теперь? — Маркус вглядывался в ее лицо. — Теперь я встревожен. Мое внимание обратили на то, что вы, возможно, сбиты с толку внезапностью, с которой изменилась ваша жизнь, ваша судьба. Словно вы боитесь, что если вы признаетесь в вашем счастье, то все исчезнет.

— Но это же смешно. — Гвен поднялась на ноги и посмотрела на него сверху вниз. Она не желала признавать, что он, возможно, прав. — Как могла у вас появиться такая нелепая мысль? Откуда она взялась?

Он закинул руки за голову и прислонился спиной к дереву.

— Уверяю вас, из вполне достоверного источника.

— Что же это… за источник?

— Другие женщины. — На губах его заиграла самодовольная улыбка. — О, они гораздо меньше вас ростом. И гораздо моложе. Но они более откровенны, хотя, осмелюсь заметить, в это трудно поверить.

Она внимательно посмотрела на него.

— Вы говорите о Чарити, Пейшенс и Хоуп? Он кивнул:

— Но ведь они — дети. Не можете же вы…

— Могу. Эти ваши племянницы очень сообразительны. И не по возрасту умны. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. У них очень много общего с их теткой. — Он в задумчивости смотрел на жену. — Они считают, что мне просто нужно убедить вас признаться, что вы меня любите. Если же это не получится, то тогда я, по их мнению, должен подарить вам то, чего вам хочется больше всего на свете.

— А что же именно?

— Хоуп считает, что собаку.

— А вы как считаете?

— Я?.. — Он прищурился и взглянул на нее так, что ей сделалось не по себе; ей начинало казаться, что она играет с огнем. — Я считаю, что я отдал вам все, что мог отдать. Мое имя, мой дом, мое состояние, мое сердце. Она невольно потупилась.

— А что, если я хочу большего? Он рассмеялся:

— Чего же именно?

— Увы, не знаю. Думаю, большего не существует.

— Я тоже так думаю. Конечно, остается еще моя жизнь, хотя и она принадлежит вам, насколько это зависит от меня. — Он медленно поднялся на ноги. — Полагаю, будет справедливо, если я получу что-нибудь взамен.

— Но чего же вы хотите? Вы ведь уже получили… Вы сохранили свое состояние, потому что я вышла за вас замуж.

— А вы сохранили в своем распоряжении деньги, которые вам оставил ваш отец. Вы сохранили также право на собственность…

— Об этом мы могли бы договориться, — перебила Гвен.

— Чертовски благородно с вашей стороны. — Он шагнул к ней. — И вы сохранили независимость, не так ли?

— Ах, милорд, ну разве замужняя женщина может сохранить хотя бы видимость независимости?

— Вы, кажется, смогли. — Он привлек ее к себе и заглянул ей в глаза. — Ах, Гвен, вы жестокая и бессердечная ведьма. Вы завладели даже моей душой и при этом не хотите швырнуть мне хотя бы кусочек элементарной привязанности.

У нее перехватило дыхание.

— Мне кажется, привязанность, которую я вам… швырнула, вряд ли можно назвать «элементарной».

— Я не говорю о такой привязанности, но вы правы. В этом нет ничего «элементарного». — Он наклонился и поцеловал ее шею. — Скажите мне, Гвен, что вы меня любите.

Она улыбнулась:

— Хорошо, Маркус. Я вас люблю.

Он чуть отстранился и внимательно посмотрел на нее.

— Что вы сказали?

Она рассмеялась и отступила на шаг.

— Если вы не слышали…

— Я слышал. — Он шагнул к ней. — Но все равно я хочу услышать это еще раз.

— Почему?

— Потому что у меня есть три юных леди. Это весьма строгие особы, и они сказали, что меня ждут ужасные кары, пригрозили мне, если я не сделаю вас счастливой.

— Это единственная причина?

— Нет, леди Пеннингтон, не единственная. — Он закатил глаза. — Господи, до чего же вы упрямы!

— Я люблю вас, Маркус. Теперь вы счастливы?

— Речь о том, счастливы ли вы.

«Девочки, судя по всему, оказались правы, — подумала Гвен. — От одних этих слов… словно гора с плеч свалилась».

Она скрестила на груди руки и усмехнулась:

— Да, мне кажется, я счастлива.

— Почему?

— Но послушайте, Маркус, разве вам не достаточно одного моего признания?

Он отрицательно покачал головой:

— Мне так не кажется.

— Прекрасно. — Она вздохнула с преувеличенно театральным видом. — Я счастлива, потому что у меня есть все, чего я могла бы пожелать. И даже больше. У меня… У меня есть вы.

Он молча смотрел на нее. Наконец сказал:

— Повторите это еще раз.

— Я вас люблю.

— Скажите это… по-другому. Скажите серьезно. Она рассмеялась:

— Я говорю серьезно.

Он сокрушенно покачал головой:

— Ваши слова мне не кажутся искренними. Она снова рассмеялась:

— Маркус, но я говорю совершенно искренне. Почему вы не верите?

Он тяжело вздохнул:

— Не знаю… Мне показалось, что ваша искренность какая-то половинчатая.

— Как вы меня раздражаете! — Она повернулась к нему спиной, широко раскинула руки и прокричала: — Я люблю графа Пеннингтона! Я люблю моего мужа! Я люблю Маркуса Алоизия Гренвилла Гамильтона Холкрофта!

— И он тоже любит вас, — раздался у ее уха низкий голос Маркуса. — Теперь это прозвучало искренне. — Он обнял ее. — Видимо, действительно легче признаваться в своих истинных чувствах — я ведь уже изучал это явление, — когда не смотришь друг на друга.

— Вздор. — Она высвободилась и повернулась к нему лицом. — Я считаю, что вам следует продолжить свои научные исследования.

Он взглянул на нее недоверчиво:

— Вот как?

— Да, я так считаю, — кивнула Гвен.

Она ухватила мужа за отвороты куртки и привлекла к себе. Затем попятилась, увлекая его за собой. Почувствовав за спиной ствол дерева, остановилась.

— Видите ли, милорд, ваша теория вызывает сомнения…

— Вы так считаете?

— Да. — Гвен пристально посмотрела на него, и ее сердце затрепетало; она увидела в его глазах искреннее чувство — в этом не могло быть сомнений. — Я полагаю, что действительно легче признаться в своих чувствах, когда не смотришь друг на друга. Но только в том случае, когда ты не доверяешь другому… — Она прижала ладони к груди мужа, и его мускулы напряглись от этого прикосновения. — Если же человек уверен, если человек…

— Доверяет?

— Я хотела сказать «знает». Но доверие, конечно, тоже необходимо. — Она сделала глубокий вдох. — Если ты понимаешь, что можешь довериться другому, открыть свои чувства…

— Сердце?

Гвен кивнула и обвила руками его за шею. Немного помедлив, вновь заговорила:

— Так вот, в этом случае нет нужды избегать взгляда, потому что ты точно знаешь, что увидишь в глазах другого.

— И что же вы видите в моих глазах? — Он обнял ее и прижал к груди.

— Мою жизнь, — ответила она.

— Ах, Гвен. — Он прикоснулся губами к ее губам. — Я и мечтать не мог…

— О чем? — прошептала она.

— О вас. — Он еще крепче прижал ее к себе, и их губы слились в поцелуе.

«Но всегда ли мы будем чувствовать то же, что чувствуем сейчас?» — промелькнуло у Гвен. Страсть их вспыхивала всякий раз, как только Маркус прикасался к ней, и ей хотелось, чтобы так было всегда, хотелось, чтобы муж был рядом с ней всю жизнь.

Его поцелуй становился все более страстным, и Гвен еще крепче к нему прижалась; она хотела ощутить его возбужденную плоть.

Наконец поцелуй их прервался, и она прошептала:

— Но, Маркус…

— Что, дорогая?

— Маркус, это было бы совершенно непристойно… — Гвен ахнула — он принялся поглаживать ее груди, и она даже сквозь шелк амазонки почувствовала жар его прикосновений. — Да, было бы…

— Было бы — что? — Маркус по-прежнему ласкал ее.

— Если бы мы… Ну, вы понимаете… прямо здесь. — Она запустила пальцы в его волосы.

— Да, понимаю. — Маркус провел ладонью по ее бедру. — Да, это было бы совершенно непристойно, но все-таки…

Его пальцы скользнули меж ее ног, и она тихонько всхлипнула.

— Ведь мы муж и жена, не так ли?

— Да, действительно. — Она и не думала противиться.

— И никто нас здесь не увидит, — проговорил он хриплым шепотом.

— Тогда, может быть… — Она провела ладонью по твердой выпуклости на его бриджах, и он шумно выдохнул и пробормотал:

— Господи, Гвен, это же…

Она потянулась к пряжке его ремня и прошептала:

— Да, ты прав.

Стащив с себя бриджи, он отбросил их в сторону. Потом поднял ее ногу и прижал ее к своему бедру. Она обвила руками его шею и прижалась спиной к стволу дерева. В следующее мгновение он вошел в нее, и удобство этой позы только усилило ее возбуждение.

Он двигался все быстрее, и она отвечала ему с восторгом, более того, с блаженством. Сейчас ей уже не казалось, что их поведение непристойно — нет, ничего непристойного в этом не было, и она нисколько не сомневалась: все происходящее под ветвями дерева в лучах заходящего солнца выглядит совершенно естественным.

Охваченная страстью, она старалась двигаться в одном ритме с ним, и ей казалось, что и сердца их бьются в унисон. Она громко стонала, и ей хотелось кричать, хотелось требовать освобождения… Наконец она вздрогнула, по телу ее пробежали судороги, и из горла вырвался крик. В следующее мгновение вскрикнул и Маркус, а потом они затихли в изнеможении.

Ошеломленные произошедшим, они довольно долго молчали. Первой нарушила молчание Гвен.

— Последнее время я часто думала о том, — она с трудом сглотнула, — что мне ужасно надоело вести себя пристойно.

Он хмыкнул и проговорил:

— Полагаю, вам больше не нужно волноваться на сей счет.

Она рассмеялась, и Маркус тоже засмеялся. По-прежнему прижимаясь друг к другу, они смеялись все громче, и Гвен понимала, что ее смех происходит от восхитительного чувства удовлетворения и радости — такого она прежде даже представить не могла, но теперь ощутила, что это удовлетворение и эта радость переполняют ее.

Тут Маркус отступил на шаг, чтобы она могла привести себя в порядок. Потом снова обнял ее и проговорил:

— Боюсь, что утром вы будете вся в синяках. — Он подмигнул ей. — Полагаю, что это дерево не самое удобное место.

— Неужели? Я этого не заметила. — Гвен улыбнулась и поцеловала мужа в губы. — Что ж, в таком случае в следующий раз ваша очередь прислоняться к дереву.

Он усмехнулся:

— А что, будет следующий раз?

— О, в этом я почти не сомневаюсь. Он рассмеялся:

— Мне кажется, я буду очень рад, что моей жене надоело вести себя пристойно. Лишь бы она занималась своими непристойностями со мной и только со мной.

— Разумеется, милорд. — Она снова улыбнулась. — По крайней мере, в течение следующих семи с половиной лет.

Он отрицательно покачал головой:

— Нет, Гвен, навсегда.

— Насколько я помню, условие насчет семи с половиной лет — ваша идея.

— Это было раньше.

— Раньше?

— Раньше, когда я еще не знал, что мне невероятно повезло. Когда не знал, что совершенно случайно нашел самое лучшее, что только может быть в моей жизни. Но теперь я понял: семи с половиной лет и даже целой жизни с вами совершенно недостаточно. — Он пристально посмотрел ей в глаза. — Гвен, вы можете довериться мне, не сомневайтесь. Можете доверить ваше будущее, будущее ваших племянниц и ваших детей. Вернее, наших детей.

Гвен кивнула. Теперь она действительно не сомневалась: этому человеку можно довериться — можно доверить ему свою жизнь и свое сердце.

— Навсегда, Гвен, — пророкотал он. — Повторите.

— Если я скажу это вслух, то буду счастлива, не так ли? — Она не удержалась от улыбки.

— Если вы скажете это вслух, мы оба будем счастливы.

Гвен снова улыбнулась; теперь уже она знала: любовь — вовсе не ловушка.

— Если так, лорд Пеннингтон, то я согласна. Да, навсегда.

Глава 17

Даже когда у мужнины самые лучшие намерения, этого может оказаться недостаточно, потому что мужчина всего лишь простой смертный.

Гвендолин Пеннингтон

Она ни в коей мере не переоценила свое счастье.

Действительно, она жила теперь в какой-то постоянной эйфории, сопровождавшей каждый ее шаг, каждый вдох и выдох, каждый удар сердца. Ей хотелось улыбаться без всякого повода, даже хихикать. Это подозрительно походило на восхитительное ощущение, которое вызывает бренди, только без неприятных последствий.

Гвен спустилась по лестнице, чтобы провести вечер с мужем и лордом Беркли. Когда друг Маркуса приходил к ним обедать, такие вечера всегда сопровождались замечательными разговорами, а зачастую и спорами.

Прошла почти неделя с тех пор, как молодая графиня Пеннингтон призналась в любви своему мужу. Конечно, логической, рациональной частью своего ума Гвен понимала, что ее чувства не могут не измениться со временем, что они ослабеют, вернее, смягчатся, но она подозревала, что, подобно патине на старинных вещах, эти чувства с годами станут даже богаче.

Навсегда.

Это самое прекрасное слово на свете.

Девочки тоже были счастливы. Им очень нравились их новая жизнь и новый дом, и, кажется, наконец, им понравилась и их тетка. Гвен только что пожелала им спокойной ночи и оставила их в обществе заботливой бабушки Пеннингтон, каждый вечер рассказывавшей девочкам какую-нибудь историю — было очевидно, что пожилой графине это также доставляет удовольствие.

Гвен вплыла в гостиную и вдруг остановилась. Маркус, Беркли и какой-то незнакомый мужчина тотчас же вскочили со своих мест.

— Гвен… — Маркус шагнул к ней, и на лице у него появилось какое-то странное выражение. — Гвен, у нас нежданный гость.

— Я вижу. — Она бросила на посетителя приветливый взгляд.

Он был высок и довольно хорош собой. Лицо его показалось ей смутно знакомым, хотя она была уверена, что они никогда не встречались.

— Позвольте представить вам мою жену, леди Пеннингтон. Гвен, — голос Маркуса звучал спокойно, но в глазах было смущение, — это лорд Таунсенд, ваш кузен.

От потрясения Гвен лишилась дара речи и некоторое время только и могла, что молча смотреть на этого человека. Тысячи сильнейших ощущений овладели ею, все — совершенно лишенные логики. Значит, это человек, который получил титул ее отца и ее дом. Она прекрасно понимала, что ее реакция на его появление была иррациональна: ее кузен не сделал ничего дурного, ничего, чем мог бы заслужить ее враждебность. Но, увы, именно он, как мужчина, оказался единственным наследником ее отца. В каком-то смысле он был такой же жертвой обстоятельств, как и она. Впрочем, слово «жертва» в данном случае едва ли было уместным — ведь он остался в выигрыше.

— Леди Пеннингтон, кузина… — Он шагнул к ней, и она заметила, что у него хватило сообразительности понять, что эта встреча для нее не очень-то приятна. — Мне очень жаль, что у нас не было возможности встретиться раньше.

Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Затем подняла голову и протянула ему руку.

— Мне также, милорд. — Ей все же удалось унять дрожь в руке. — Рада наконец-то познакомиться с вами.

Казалось, даже комната испустила вздох, словно она вместе со всеми находящимися в ней людьми затаила дыхание, ожидая реакции Гвен.

Таунсенд взял ее руку и заглянул ей в глаза:

— Прошу вас, зовите меня Эдриеном. Ведь мы, так или иначе, члены одной семьи.

— Да, конечно, — пробормотала Гвен. Он был очень похож на свою сестру, но черты лица, которые делали женщину весьма неприятной, у мужчины казались даже привлекательными.

Высвободив руку, Гвен одарила гостя любезной улыбкой.

— Признаюсь, ваше посещение застало меня врасплох.

Беркли усмехнулся, потом кашлянул, как бы извиняясь.

— Прошу прощения за столь поздний визит, кузина. Я только недавно вернулся в Англию, и… — Таунсенд взглянул на Маркуса.

— Гвен, — сказал Маркус, — лорд Таунсенд приехал сюда по поводу девочек.

Сердце у нее замерло.

— А в чем дело?

Лицо Маркуса оставалось бесстрастным, но в глазах застыла тревога.

— Насколько я понял, возникли сложности с опекунством.

Она поняла намек мужа и заставила себя говорить спокойно. («Значит, Альберт на сей раз оказался прав», — промелькнуло у нее.)

— А что за сложности?

— Ваш кузен, кажется, считает, что именно он должен быть их опекуном, — выпалил Беркли и тут же, смутившись, добавил: — Прошу прощения, я не хотел…

— Понятно, — кивнула Гвен. — А почему вы так считаете, милорд?

— Прошу вас, зовите меня Эдриеном. — У Таунсенда хватило ума изобразить смущение. — До моего сведения довели, кузина… могу ли я называть вас Гвендолин?

— Нет, не можете, — ответила она не раздумывая.

— Пусть так. — Таунсенд вздохнул. — Леди Пеннингтон, когда я вернулся домой, моя сестра сообщила, что вы взяли на себя заботу о ваших племянницах. Поначалу я решил, что так и должно быть. Вы самая близкая их родственница из ныне здравствующих.

— Да, разумеется.

— Но позже появились сведения, которыми я не обладал тогда. И теперь я полагаю, что будет лучше для них, — Таунсенд сделал паузу, — если я возьму их на свое попечение.

— Нет, — заявила Гвен. — Это совершенно исключено.

— А что за новые сведения? — спросил Маркус. Таунсенд колебался, но потом ответил:

— Видите ли, дети Лоринга являются лицами, получающими солидное наследство. В качестве главы семьи я должен взять на себя контроль за их финансами, а также создать надлежащую атмосферу для их воспитания.

— Вы… и ваша сестрица? — Гвен бросила на него гневный взгляд. — Она даже не любит их. Как вы можете полагать, что для них будет лучше, если они вырастут в доме, где их не любят и где они не нужны? Для кого это будет лучше?

— Успокойся, Гвен. — Маркус положил руку ей на плечо, затем обратился к Таунсенду: — Я вполне мог бы проследить за финансами и за наследством девочек. Если вас беспокоит моя честность, вам следует взять в рассуждение, что мои собственные финансы находятся в полном порядке. Однако я с большой охотой подпишу любой законный документ, в котором удостоверю, что их наследство останется нетронутым до их совершеннолетия.

— Я очень ценю это, милорд, но в данном случае речь идет о гораздо большем, чем деньги. — Таунсенд тщательно подбирал слова. — Пол Лоринг, отец этих девочек, был моим другом. Кстати, — он встретился глазами с Гвен, — я был против того, чтобы он сбежал с вашей сестрой.

— Какая заботливость, — проговорила Гвен с сарказмом в голосе.

— Не нужно вкладывать в мои слова смысл, которого в них нет, леди Пеннингтон. — Таунсенд прищурился. — Я ничего не имел против вашей сестры. Мы никогда не встречались. В то время я почти ничего не знал о вашей ветви нашей семьи. Как вам прекрасно известно, наше родство весьма отдаленное. И до самой смерти вашего отца я не знал, что стану его единственным наследником. Тем не менее, — продолжал Таунсенд, — из того, что Лоринг рассказал мне об этом деле, я узнал следующее: ваш отец был настроен против их брака. Именно поэтому я осуждал этот брак — пусть даже Пол был моим другом. К тому же ему в то время было только двадцать, и мне казалось, что он слишком молод для женитьбы. Но Пол не посчитался с моими предостережениями.

Таунсенд взглянул на Гвен.

— Вам известно что-нибудь о муже вашей сестры?

— Нет. — Она изо всех сил старалась держать себя в руках. — Когда Луиза вышла замуж, я была еще ребенком. Я ее почти не помню.

— Понятно. — Таунсенд в задумчивости смотрел на молодую женщину. — Пол Лоринг был младшим сыном графа Стоукса, поэтому не мог унаследовать титул. Но он унаследовал значительное состояние со стороны матери. Я не помню все подробности, кроме одной: это было довольно необычное дело. Во всяком случае, богатство, молодость и любовь могут составить… очень сильную комбинацию. Они с вашей сестрой уехали, прежде чем кто-либо узнал, что они задумали.

Беркли нахмурился и пробормотал:

— Я смутно помню какие-то разговоры об этом. Кажется, случился грандиозный скандал.

Гость хотел что-то сказать, но Маркус его опередил: — Все это, конечно, очень интересно, лорд Таунсенд, но я не понимаю, какое отношение подобные факты имеют к нашему разговору. Допустим, вы были другом Лоринга, но леди Пеннингтон — тетка этих детей.

— Да, конечно. Тем не менее… — Таунсенд вынул из жилетного кармана сложенный лист бумаги. — Недавно я стал обладателем письма мистера Лоринга, судя по всему, написанного несколько лет назад.

— И что же? — Сердце Гвен сжалось.

— В этом письме он просит, чтобы я взял детей под свою опеку, если с ним и с его женой что-нибудь случится. — На лице Таунсенда появилось выражение искреннего сожаления. — Мне очень жаль. — Он протянул письмо Маркусу.

— Я не верю ни одному вашему слову, — сказала Гвен, скрестив на груди руки. — Но даже если бы и поверила — вы не можете утверждать, что являетесь законным опекуном моих племянниц лишь потому, что у вас имеется какое-то письмо. Оно может быть и подложным. Что же касается ваших слов о том, что вы принимаете близко к сердцу интересы девочек… Мистер Таунсенд, не считайте меня такой легковерной.

— Довольно, дорогая, — пробормотал Маркус, просматривавший письмо.

— Нет, не довольно, — вспыхнула она. — Я еще не все сказала. — Она повернулась к Таунсенду: — Знайте же, вы их не получите. Я ни за что этого не допущу.

— Я тоже, — подал голос Беркли.

— Маркус, что же ты? — Гвен снова взглянула на мужа.

— Одну минуту. — Он все еще изучал письмо. — Я хочу закончить вот с этим.

— Леди Пеннингтон, кузина… — снова заговорил Таунсенд. — Вы же сами сказали, что были еще ребенком, когда Пол и ваша сестра поженились. Как же вы можете ожидать, чтобы кто-то доверил будущее своих детей тому, кого совершенно не знает? Пол желал им только добра.

— И я, — заявила Гвен. — Полагаю, для них будет лучше оставаться именно там, где они сейчас находятся. Здесь они окружены людьми, которые их любят. Здесь они счастливы. А счастье, кузен, — это величайшая редкость в нашем мире, в особенности, когда речь идет о тех, кто лишен всех прав. Я говорю о детях, вернее — о девочках. Я не отдам их, имейте в виду, — Она повернулась к мужу: — Скажите ему, Маркус. Скажите, что он не сможет их забрать.

— Я не уверен, что все так просто, дорогая. — Маркус повернулся к Таунсенду. — Если это письмо подлинное…

— Разумеется, подлинное, — поспешно проговорил тот.

— Да, на подделку оно совершенно не похоже. — Маркус снова взглянул на документ, потом сказал: — Но ведь вы, конечно же, не намереваетесь увезти девочек прямо ночью?

— Гвен ахнула:

— Маркус! Как вы можете?!

— Отсюда до Таунсенд-Парка по меньшей мере полдня езды верхом, а в экипаже, вероятно, еще дольше, — пробормотал Маркус. — Ведь никакой особенной спешки нет, не так ли?

— Нет-нет, — медленно ответил Таунсенд. — Полагаю, что нет.

— Вот и превосходно, — кивнул граф. — Тогда вы, конечно, переночуете у нас.

— Маркус! — Гвен показалось, что она ослышалась. Маркус, даже не взглянув на нее, продолжал:

— Лучше сообщить эту новость девочкам… как можно осторожнее. Может быть, вы все это обдумаете, если останетесь у нас и завтра.

— Как вы можете приглашать его остаться? Вы должны просто вышвырнуть его из дома! Немедленно! — Гвен утратила всякое самообладание. — Вы что, не понимаете? Девочки его ничуть не интересуют. Ничуть! Может быть, он и чувствует себя в какой-то степени ответственным — из-за просьбы их отца, — но совершенно очевидно: он приехал сюда из-за наследства!

— Этого вполне достаточно, Гвен. — Маркус пристально посмотрел ей в глаза, и она поняла, что он уже принял решение.

Но почему, почему муж так решил? Неужели он действительно отдаст девочек?

— Им будет легче, если у них будет день, чтобы привыкнуть к мысли об отъезде, — с невозмутимым видом проговорил Маркус. Он повернулся к Беркли: — Реджи проводи лорда Таунсенда в библиотеку. Ты знаешь, где хранится бренди. Я уверен, что ему не помешает немного подкрепиться.

Беркли внимательно посмотрел на друга, потом кивнул:

— Да, разумеется.

Взглянув на Гвен, виконт едва заметно улыбнулся и направился к двери.

Наверное, ей лучше было выйти замуж за лорда Беркли — за Реджи. Он хотя бы проявил озабоченность. И он явно сочувствует ей. Милый, славный Реджи. Она сжала кулаки. А Маркус ведет себя так, словно ему нет до этого никакого дела.

— Я рад, что вы меня поняли, лорд Пеннингтон, — сказал Таунсенд. — Я очень вам признателен.

— Не стоит благодарности. — Маркус пожал плечами и небрежно бросил письмо на стол. — Мы сможем продолжить наш разговор утром. Такие дела, очевидно, лучше решать тем из нас, кто умеет отбрасывать эмоции, кто может трезво оценивать ситуацию.

— Трезво оценивать? — Гвен вспыхнула. — Ты сказал трезво?

Реджи что-то пробормотал себе под нос, но Маркус не обратил на него внимания. Подойдя к двери, виконт распахнул ее и отступил в сторону, чтобы пропустить Таунсенда.

— Признаюсь, лорд Беркли, ваше участие в этом деле меня несколько смущает, — сказал Таунсенд.

— Я не просто лорд Беркли, — возразил Реджи, выводя Таунсенда из гостиной. — Я — дядя Реджи. — И он плотно закрыл за собой дверь.

Гвен тут же повернулась к мужу:

— Значит, трезво? Отбросить эмоции?

— Да, отбросить. Черт побери, Гвен, мы не должны терять рассудка.

— Значит, я, по-вашему…

— Да, мы оказались в очень неприятном положении, — перебил Маркус и принялся расхаживать по комнате. — Но пойми, руководствуясь только эмоциями, нельзя иметь дело с таким человеком, как Таунсенд. Он размахивает документами — возможно, подлинными, хотя не уверен… Нам необходимо сохранять спокойствие и самообладание.

— Я не желаю сохранять спокойствие! Я хочу… действовать. И хочу, чтобы вы что-нибудь сделали. Почему вы не выставили его из дома?! — Она пристально взглянула на мужа. — Ведь вы — граф! Разве вы не можете… посадить его в тюрьму, или повесить, или сделать что-нибудь еще?

— Нет, не могу. Но даже если бы и мог — какие обвинения я предъявил бы?

— Похищение детей. — Она начала загибать пальцы! — Воровство. Мошенничество. Нарушение границ частного владения…

— Я сам предложил ему остаться.

— Предложили?! — со злостью бросила она.

— Послушайте, дорогая. — Он подошел к ней и взял ее за руки. — Я понимаю, как вы огорчены…

— Неужели? — Она вырвалась.

— Да, понимаю. Я тоже встревожен.

Она с вызовом вздернула подбородок:

— Вот как?

Он тяжело вздохнул:

— Разумеется, встревожен. Черт побери, Гвен! Я полюбил девочек так, словно они мои дочери.

— Значит, вы удачно скрываете свои чувства.

— А вы их совершенно не желаете скрывать! Какое-то время Гвен молча смотрела на мужа. Она не помнила, чтобы кто-то когда-либо до такой степени разозлил ее. И все же внутренний голос тихонько ей нашептывал: «Ты действительно должна трезво оценить ситуацию. Если ты успокоишься, то, возможно, сумеешь добиться своего».

Тут Маркус вновь заговорил:

— Дорогая, попытайтесь осмыслить факты. Письмо, предъявленное Таунсендом, кажется подлинным, но оно в любом случае не может являться законным основанием для учреждения опекунства. Поэтому нам нужно выяснить, какими правами обладает Таунсенд. Возможно, он не имеет…

— А если имеет? — Она судорожно сглотнула.

— Не знаю. — Маркус провел ладонью по волосам. — Как бы там ни было, у меня есть влиятельные знакомые, которые, вероятно, смогут нам помочь. Если же… — Он вдруг умолк и о чем-то задумался.

И тут Гвен поняла, что ее муж действительно очень встревожен. Как же могла она в этом усомниться? Ей стало стыдно, и она на время забыла о своих страхах.

— Прошу прощения, Маркус. — Гвен покачала головой. — Я ошиблась, решив, что вам нет дела до девочек. Мне очень жаль.

— Что ж, это по крайней мере хоть что-то, — пробормотал он.

— Но как же теперь?.. — Она тяжко вздохнула и с надеждой посмотрела на мужа.

— Гвен, я кое-что придумал. Не знаю, получится ли, но…

— Что вы задумали?

— Вы напрасно сердитесь из-за того, что я предложил Таунсенду провести у нас ночь и, возможно, завтрашний день. Таким образом мы выгадаем какое-то время. — Mapкус взял жену за руки и заглянул ей в глаза. — Я поеду в Лондон, Гвен, чтобы переговорить обо всем с Уайтингом. Вы, возможно, этого не понимаете, но он превосходный стряпчий. Я не знаю, известно ли ему о том, какой оборот приняло дело. В любом случае он сможет дать нам хороший совет. Я надеюсь, он сообщит нам, какие у нас есть права и что нужно сделать, чтобы оставить девочек здесь.

— Вы действительно думаете, что он нам поможет? — Она пристально посмотрела на мужа.

— Я надеюсь, Гвен, и поеду в Лондон немедленно.

— Но уже поздно.

— Ничего страшного. Я буду там в подночь. Ради такого дела я вытащу Уайтинга из постели. Если мне повезет, я вернусь еще до полудня. — Маркус сжал ее руки. — Вы должны доверять мне, Гвен. Я сделаю все, что в моих силах. Постараюсь во что бы то ни стало уладить это дело.

Ей не хотелось говорить это, но слова сами сорвались с ее губ:

— А что, если не сможете?

— Не знаю. — Он сокрушенно покачал головой. — Но я сделаю все, что смогу, лишь бы девочки остались у нас, Они стали моими детьми, и я люблю их почти так же, как люблю вас, Гвен.

— Но я боюсь, что… — Она сморгнула слезу. — Что, если…

— Что, если все обернется к лучшему и все эти эмоции будут растрачены впустую? — Он стер слезу с ее щеки. — А если произойдет худшее, мы всегда можем последовать вашему примеру.

Она шмыгнула носом.

— Что вы имеете в виду?

— Ну… — Он усмехнулся. — Возьмем и все вместе убежим в Америку и станем там гувернантками.

Она улыбнулась:

— Не могу себе представить вас гувернанткой… Он изобразил возмущение.

— Из меня выйдет замечательная гувернантка. Ведь у меня всегда наготове ваше сердитое удивление. — И он поджал губы.

— Прекратите. — Она невольно рассмеялась.

— На самом деле я могу оказаться даже лучшей гувернанткой, чем вы. Вы, наверное, не заметили, но я очень хорошо умею обращаться с детьми. Девочки меня обожают.

— Как и их тетка.

— Гвен. — Он привлек ее к себе. — Я обещал вам, что вы можете доверять мне, и вы должны довериться мне и теперь. Я найду выход из положения. — Он впился в нее взглядом. — Вы мне доверяете?

— Конечно, — ответила она с уверенностью, которой вовсе не ощущала.

Он прищурился, словно услышал в ее голосе нечто такое, что ему не совсем понравилось.

— Гвен…

— Я же люблю вас, Маркус. — Она порывисто обняла его за шею и поцеловала с неистовостью, рожденной надеждой, страхом, прощанием. Потом отодвинулась, сглотнула застрявший в горле комок и улыбнулась. — И я вам доверяю.

Некоторое время он смотрел на нее.

— Я попрошу Реджи тоже заночевать у нас. Если вам что-то понадобится…

— Не понадобится. — Она отошла от него. — Если вы собираетесь в Лондон сегодня вечером, вам лучше поторопиться.

— Мне не хочется оставлять вас в таком состоянии.

— Со мной все в порядке. Я совершенно спокойна и полностью владею собой. — Она улыбнулась. — И потом, здесь Реджи со своими строгими принципами, запрещающими ему обольщать жен его друзей.

— Меня не это беспокоит, — пробормотал он.

— А что же? — спросила она.

— У меня очень странное ощущение… — Он покачал головой. — Нет, ничего. — И он направился к двери.

— Маркус!

— Да? — Он обернулся.

— Я… — И не прошло мгновения, как она снова оказалась в его объятиях, прижалась к нему так, словно вся ее жизнь зависела от этого. Как это и было на самом деле.

Он провел ладонью по ее волосам.

— Все будет хорошо, Гвен. Я обещаю.

— Я знаю, — прошептала она. Она отодвинулась и посмотрела на него. — Наверное, я не так спокойна, как мне показалось.

— Вам не удалось обмануть меня. — Усмешка на его лице не соответствовала вопросительному выражению его глаз.

— Я ужасно глупая. Мне кажется, что я никогда больше вас не увижу. — От этих слов сердце у нее сжалось. Она отошла и махнула рукой в сторону двери. — А теперь ступайте, прежде чем я окончательно поглупею. Наверное, все это только потому, что мы ни одной ночи не спали врозь, с тех пор как поженились.

— И это будет в последний раз. — Он уверенно кивнул и шагнул к двери, но потом обернулся. — Навсегда, Гвен. Скажите это.

Она подняла голову и улыбнулась:

— Навсегда, Маркус. Спустя мгновение он вышел.

Сколько времени смотрела она на дверь, закрывшуюся за ним? Минуту? Час? Вечность? Он был ее сердцем, ее душой, ее жизнью. Конечно, она верила, что он сделает все, что в его силах. Но скорее всего даже Маркусу не удастся все уладить.

Он настаивал на том, чтобы все сделать как полагается, поговорить со стряпчим о законности происходящего, об их возможностях и о множестве разных вещей, о которых Гвен не имела никакого понятия. Она знала только одно; согласно законам у нее отняли наследство, и она не сомневалась, что законы эти всегда будут на стороне мужчины в том, что касается детей и женщин.

Она не была уверена, когда к ней пришло это решение, но в какой-то момент за последние несколько минут она поняла, что ей снова придется все взять в свои руки.

Через два часа Маркус будет на полпути в Лондон, и, стало быть, она никак не сможет с ним столкнуться. Она разбудит девочек, и они выскользнут из дома. Они поедут верхом, а не в экипаже. Ночью это будет быстрее и, конечно же, проще, хотя немного опасно. Но девочки уже научились неплохо держаться в седле, и эта скачка при луне по лесам и полям будет для них очередным приключением, так что они не будут противиться.

Она отвезет девочек к Колетт и мадам Френо и оставит там, пока не устроит денежные дела. Ее наследство благополучно хранится в Лондонском банке. Лучше будет избегать Уайтинга, но она сможет попросить Альберта, чтобы он все устроил. Слава Богу, что она настояла на своем праве самой распоряжаться своими средствами.

Маркус предложил просто замечательную вещь: они действительно сядут на первый же корабль, отплывающий в Америку. Но на этот раз ей не понадобится искать места. Теперь у нее денег более чем достаточно.

Уайтингу понадобилось пять лет, чтобы отыскать ее. Даже если Маркус поедет следом за ней, могут пройти годы, прежде чем он их найдет. К тому времени девочки станут взрослыми и смогут сами распоряжаться своими деньгами. Они войдут в права наследства, и никто не сможет причинить им никакого вреда. И они вырастут счастливыми, желанными и любимыми.

Это было необычайно странно: панический страх, всегда владевший ею раньше, на сей раз отсутствовал, зато появились твердость и решимость. Она не знала, хорошо ли то, что она задумала. С точки зрения общества — наверное, нехорошо. Действительно, это может обернуться ужасной ошибкой. Но хотя она и верила, что Маркус сделает все, что в его силах, именно в данном случае она не была уверена в успехе.

Возможно, она не права, но другого выхода нет. И если этот выход сопровождается болью столь сильной, что она грозит разорвать ее сердце, пусть будет так. Страдания ее велики, но нужно держаться; что же, она вынесет это. И еще ей нужно смириться с тем, что она, наверное, никогда больше не увидит Маркуса, никогда не услышит его смех, не будет лежать в его объятиях.

Но нужно оставить мужу записку и объяснить, что у нее действительно нет другого выхода — только поэтому она решила убежать. Опять убежать… И потом, он должен был знать: она будет любить его всегда, до своего последнего вздоха, до последнего удара сердца.

Конечно, он никогда ее не простит. Да, разумеется, не простит. Она и сама себя никогда не простит.

Это его убьет. Его сердце разобьется, как разбивается в эту минуту ее сердце. Он избегал любви так же упорно, как и она. И вот теперь…

Гвен покачала головой и пошла к двери. Как все сложно, ужасно сложно…

Ей казалось, что требуется больше храбрости, чтобы посмотреть правде в глаза, а не бежать от нее. Но сейчас — совсем другое… Она делала это не ради себя, и ей понадобились все силы, чтобы решиться на бегство. Чтобы решиться пожертвовать одной любовью ради другой.

Маркус выстоит, у него есть и друзья, и родственники, у него есть люди, которым он дорог. У девочек же нет никого, никто, кроме нее, не станет о них заботиться. Возможно, они и выжили бы без нее, но им пришлось бы пережить то же, что и она.

А она не может этого допустить.

Какую бы цену ей ни пришлось за это заплатить.

Глава 18

На земле не существует ничего сильнее любящего человека. Его мощи не может одолеть даже природа.

Колетт де Шабо

— Годфри!

Маркус вошел в Холкрофт-Холл, за ним следовал Уайтинг. Граф хотел вернуться пораньше, но ему пришлось задержаться в Лондоне — все оказалось гораздо более сложным, чем он предполагал..

— Слушаю вас, милорд?.. — Годфри, как всегда, появился неизвестно откуда.

— Скажите, чтобы принесли чего-нибудь поесть и выпить. Пусть все принесут в библиотеку, и пусть леди Пеннингтон и лорд Беркли тоже придут туда. Немедленно.

— Лорд Беркли уже там, сэр. А также лорд Таунсенд…

— Прекрасно, — кивнул Маркус.

— Какую именно леди Пеннингтон вы желали бы видеть, милорд? — спросил дворецкий.

— Всех, кого сможете найти. — Маркус направился в библиотеку.

— Сэр, это не так-то просто! — крикнул дворецкий ему вслед.

— Сделайте, что сможете, Годфри. — Открыв дверь, Маркус вошел и жестом предложил Уайтингу войти. Граф полагал, что лучше было бы обойтись без Гвен, но он знал, что жена непременно захочет присутствовать при разговоре со стряпчим.

Таунсенд и Реджи, сидевшие в креслах, молча потягивали бренди.»Интересно, — Подумал Маркус, — сколько времени они так просидели?» При его появлении оба вскочили на ноги.

— Ты нашел их? — спросил Реджи. Маркус взглянул на него с удивлением:

— Кого?

Реджи в смущении покосился на Таунсенда.

— Кого нашел? — снова спросил Маркус. Реджи нахмурился и пробормотал:

— Ты, стало быть, не получил мою записку? Я послал за тобой, чтобы…

— Кого нашел?! — рявкнул Маркус.

— Мою кузину и детей, — сказал Таунсенд. — Они исчезли. Судя по всему, они уехали где-то около полуночи.

— Мы обнаружили их отсутствие всего лишь час назад. — Реджи беспомощно пожал плечами. — Мы не знали, куда они могли уехать, и решили, что лучше всего будет дождаться твоего возвращения, прежде чем пускаться на поиски.

— Проклятие… — Маркус скрипнул зубами. Он ничуть не удивился. Нисколько не удивился. Он еще вечером почувствовал, что жена задумала нечто подобное, но ему не хотелось верить в это. Возможно, он просто не мог поверить, что Гвен поступит так глупо.

— Она оставила записку. — Реджи кивнул в сторону письменного стола и потупился, словно чувствовал себя в чем-то виноватым.

Маркус бросился к столу и схватил лист бумаги. Развернул его и прочел.

Всего в трех строчках Гвен объясняла, что не доверяет она не ему, а всему остальному миру. Что она делает то, что считает нужным. И что она всегда будет любить его.

Какое-то время он смотрел на ее четкий почерк. У него вдруг возникло какое-то ощущение пустоты.

Значит, Гвен его бросила? Она сделала то, что делала всегда, когда не видела выхода, — убежала. Только на этот раз она унесла с собой его сердце.

Он вдруг пристально взглянул на Таунсенда и проговорил:

— Ничего у вас не получится. — Граф скомкал записку и принялся расхаживать по комнате. Потом вдруг остановился и пристально взглянул на Реджи.

— Маркус! — Реджи подошел к другу и положил руку ему на плечо. — С тобой все в порядке?

— Нет. Я ужасно устал, и меньше всего на свете мне хотелось бы мчаться по всей Англии за своей супругой. Но… — Он посмотрел другу прямо в глаза. — Именно это я и собираюсь сделать.

— Ты уверен, что это разумно? — осведомился Реджи. — Она оставила тебя, Маркус. Тебе придется понять, что ты приземлился, старина. Я понимаю, что ты огорчен…

— Огорчен?! — Голос Маркуса зазвенел от негодования. — Да я в ярости. С того момента, как я встретил эту женщину, все должно было происходить так, как хотелось ей, и я уступал. Она сохранила свои деньги, свой дом, свою независимость. Она хранила свои тайны…

— Всего три, — пробормотал Реджи. — Право, не так уж много. Я знал многих женщин…

— Мне первому пришлось признаться в своем чувстве, причем без малейшего поощрения с ее стороны.

Потом мне пришлось заставить признаться и ее. Я хотел, чтобы она была счастлива. Счастлива! Ты можешь в это поверить? — Маркус покачал головой. — Но она… — Он внезапно умолк.

— Она ведь женщина, в конце концов, — сказал Реджи. — А женщины — очень странные существа.

— Она водила меня по кругу, и я, граф Пеннингтон, ей подчинялся!

— Ах, но ведь это не так уж плохо.

— Вот как? — Маркус поднял бровь. — В нашу первую брачную ночь она выдала мне список того, что я должен делать и в какой последовательности!

— На твоем месте я не стал бы об этом говорить, — пробормотал Реджи.

— До последнего времени в наших отношениях не было никакого компромисса, — продолжал Маркус. — И я чертовски устал от этого. — Маркус выхватил из руки Реджи стакан с бренди и осушил его одним глотком. — Когда я ее найду, все будет совершенно по-другому.

— Хорошо сказано, милорд, — ухмыльнулся Таунсенд.

Маркус совершенно забыл, что родственник Гвен находится в комнате. Забыл и о том, что нужно уладить кое-какие дела.

Он повернулся к Таунсенду:

— Вы нам солгали.

Таунсенд с вызовом вскинул подбородок.

— Я бы не назвал это ложью, милорд.

— Видит Бог, это у них фамильное. — Маркус закатил глаза к потолку. — Вы предпочли бы, чтобы я сказал «обманули»?

— Как вы, очевидно, уже знаете, — Таунсенд пожал плечами, — это был не мой выбор. Я бы все сделал не так.

— О чем он говорит? — Реджи взглянул на Маркуса.

Тут раздалея стук в дверь, и в комнату вошла горничная с подносом. За горничной следовала пожилая графиня.

— Джеффри. — Она с улыбкой посмотрела на стряпчего.

Джеффри? Маркус проследил за взглядом матери. Уайтинг кивнул и поздоровался.

— Хелен… — Он кашлянул. — Прошу прощения, леди Пеннингтон.

Графиня покосилась на сына и снова посмотрела на Уайтинга.

— Что вы здесь делаете? — спросила она.

— Он здесь потому, что я попросил его приехать. — Маркус пристально взглянул на мать. В ее поведении было что-то странное.

— Мне тогда это показалось неплохой идеей, — сказал Уайтинг.

— Понятно. — Графиня кивнула. — А почему? Стряпчий промолчал.

По-прежнему глядя на мать, Маркус проговорил:

— Полагаю, вы понятия не имеете о том, что здесь произошло.

Глаза Хелен широко раскрылись.

— А что, собственно, произошло? Маркус тяжко вздохнул.

— Позволь мне, Маркус. — Реджи шагнул вперед. — Все началось вчера вечером, миледи, с приездом вот этого джентльмена, лорда Таунсенда. Он родственник леди Пеннингтон… то есть молодой леди Пеннингтон…

Графиня в раздражении проговорила:

— Так что же тут произошло? — Она взглянула на гостя.

— Рад познакомиться с вами, леди Пеннингтон, — сказал Таунсенд.

— Я также, — пробормотала она. Реджи между тем продолжал:

— Он заявляет, что имеет права на девочек. Видите ли, у него есть письмо…

— Права на моих девочек? — перебила графиня.

— Мне кажется, что это письмо выглядит довольно странно, — заметил Маркус.

— И он хочет взять на себя опекунство над девочками, — выпалил Реджи. — Маркус поехал в Лондон…

— Чтобы поговорить со мной, — вмешался в разговор Уайтинг, и Хелен улыбнулась ему. (Маркусу же показалось, что в этой улыбке было что-то… очень личное.)

— Жена решила не дожидаться моего возвращения. — Граф скрипнул зубами. — Она уехала вместе с детьми.

— Уехала? — Хелен недоуменно покачала головой. — Что вы хотите этим сказать?

— Она уехала, — отрывисто проговорил Маркус. — Очевидно, ускользнула ночью.

— Не верю, — заявила графиня.

— Но это правда, леди Пеннингтон, — сказал Таунсенд. — Вчера вечером моя кузина была крайне расстроена. Честно говоря, мне показалось, что она вела себя довольно странно. Теперь я понимаю: она думала о бегстве. Уверяю вас, моя кузина совершенно не подходит на роль опекунши. Полагаю, что и в качестве гувернантки она была не на высоте.

— Ах вы… — Реджи с угрожающим видом шагнул к Таунсенду.

— Не сейчас, — проворчал Маркус.

— Возможно, Гвендолин действительно была не очень хорошей гувернанткой, — сказала графиня. — Она еще слишком молода, и я по собственному опыту знаю, что не все женщины подходят для такой службы. Но Гвендолин любит девочек, а они любят ее, и это самое тлавное. Что же до странностей, которые вы, лорд Таунсенд, заметили… Уверяю вас, она прекрасно заботится о детях. И я тоже успела к ним привязаться. Маркус… — Графиня повернулась к сыну. — Я слишком много сделала, чтобы все это кончилось… таким вот образом. Гвендолин — это лучшее, что было в вашей жизни, и вы поступите очень глупо, если позволите ей уехать.

— У меня нет ни малейшего намерения отпускать ее. — Граф внимательно посмотрел на мать. — Что вы имели в виду, когда сказали, что слишком много сделали?

— Неужели я так сказала? — В глазах ее промелькнул страх, и она перевела взгляд на Уайтинга. Стряпчий едва заметно улыбнулся. — Думаю, в данный момент это не имеет никакого значения, — продолжала графиня. — Ведь все получилось очень удачно. К тому же… Мне кажется, это действительно довольно забавная история. Тем не менее, вам, пожалуй, следует узнать… — Она немного помолчала, собираясь с духом. — В действительности вам не было необходимости жениться на ней.

— Не было необходимости? — Маркус прищурился. — Прошу вас, матушка, объяснитесь.

— Джеффри… — Графиня вопросительно посмотрела на стряпчего.

— Это была не моя идея, — заявил Уайтинг. — На самом деле, дорогая моя Хелен, я в этом деле ничего не понимал. Впрочем, вы сами это знаете. Вот и объясните все сыну.

«Дорогая моя Хелен»? Граф с любопытством посмотрел на мать.

— Что ж… хорошо. — Графиня смиренно вздохнула. — Маркус, дорогой, вы помните, что я помогала вашему отцу в его делах? В основном с его корреспонденцией?

— Да, помню, — кивнул Маркус.

— У него был на редкость плохой почерк, почти неразборчивый. — Она покачала головой. — Просто стыд. Он умел очень изящно выражать свои мысли, только вот прочесть их…

Маркус стиснул зубы.

— Продолжайте, матушка.

— Позвольте мне говорить так, как я могу, иначе это будет совершенная бессмыслица, — заявила графиня. — Как я уже сказала, даже в начале нашей семейной жизни я ему помогала. И, в конце концов, взяла на себя всю его переписку, и даже… — она поморщилась, — ставила за него его подпись.

— Что вы хотите этим сказать? — Маркус затаил дыхание.

— Видите ли… — Она помолчала, очевидно, собираясь с силами. — Письмо вашего отца к отцу Гвендолин, касающееся устройства вашего брака, и документы, которые этому сопутствовали… В общем, их написала я.

— Что?! — Маркус в изумлении уставился на мать.

— Я подставила подписи за вашего отца и за лорда Таунсенда. У меня где-то была подпись лорда Таунсенда, кажется, на каком-то счете за покупку, и я просто скопировала ее. — Она взглянула на Реджи. — Все оказалось очень просто. Я без труда скопировала подпись этого джентльмена.

— Очень интересно, — пробормотал Реджи.

— О, я уверена, что он отнесся бы к этому с одобрением, — продолжала графиня. — Они с лордом Таунсендом действительно говорили о возможности такого брака, и я не сомневаюсь, в конце концов, они договорились бы. Именно поэтому ваш отец, прежде всего, продал ему старый дом неподалеку от Холкрофт-Холла. К несчастью, они не успели ни о чем договориться — сначала умер ваш отец, а потом и лорд Таунсенд.

— То есть вы хотите сказать, — проговорил Маркус, — что мне не нужно было жениться на Гвен, чтобы сохранить свое состояние?

— Можете истолковать это и так… — кивнула графиня.

Маркус взглянул на стряпчего:

— Значит, мне ничего не угрожало? Не существовало никакого предельного срока в связи с моим тридцатилетием? Не существовало… ничего?

— Ничего, насколько мне известно, — ответил Уайтинг.

— Я решила, что мысль о предельном сроке послана мне вдохновением, — смущенно сказала графиня.

— Замечательная подробность, — пробормотал Реджи. Маркус усмехнулся:

— Что ж, теперь все ясно. Поначалу мне казалось, что все это нелепо, в особенности ограничение срока. Мне было совершенно непонятно, почему меня держали в неведении, пока до дня моего рождения не осталось три месяца. Да и все остальное представлялось глупостью. И все же, — Маркус посмотрел на мать, — когда я узнал об этом, вы, как мне показалось, тоже были удивлены.

— Полагаю, что я недурно сыграла свою роль. — Графиня улыбнулась. — Из меня вышла бы великолепная актриса.

— Просто вдохновенная, — усмехнулся Реджи.

— Позвольте заметить… — вмешался в разговор Уайтинг. — Я понятия не имел, что леди Пеннингтон сама написала это письмо. Мне казалось, я узнал руку вашего отца, и у меня не было причин сомневаться. Только после вашей женитьбы мне все рассказали.

— И я умоляла его ничего вам не рассказывать, — добавила графиня. — Это ведь совершенно ни к чему. У вас с женой сложились прекрасные отношения, и мне не хотелось мешать вашему счастью.

Маркус пожал плечами:

— Я совершенно сбит с толку.

Реджи сунул ему в руку стакан с бренди:

— Это тебе поможет.

— Сомневаюсь, — пробормотал Маркус, но все же выпил.

— Видите ли, дорогой… — Графиня взглянула на сына. — Эта мысль пришла мне в голову только тогда, когда я узнала, что Джеффри разыскивает Гвендолин. Мысль показалась мне превосходной. Почти судьбоносной, если хотите. Но только когда Уайтинг действительно отыскал Гвендолин, все стало на свои места. — Она улыбнулась стряпчему. — Я знала: если покажу вам это письмо сразу же, вы, возможно, поймете, что оно… не совсем подлннное.

— Не совсем?.. — пробормотал Маркус.

— Благодарю вас, миледи. — Уайтинг усмехнулся. Маркус взглянул на стряпчего, потом снова посмотрел на мать.

— Простите за любопытство, но почему вы…

— Мы с Джеффри очень близки. — Графиня пристально посмотрела сыну в глаза. — Мы близки… вот уже некоторое время. Несколько лет, по правде говоря. И я твердо намерена сохранять эту близость в обозримом будущем.

— Я уже не один раз просил ее стать моей женой, но она.и слышать об этом не желает, — проговорил Уайтинг. — Эта женщина меня просто с ума сведет.

— Помолчите, Джеффри. — Она кокетливо ему улыбнулась.

— О Господи, — пробормотал Реджи, покосившись на друга.

Маркус снова пожал плечами:

— Я просто не знаю… Не знаю, что сказать.

— Вы могли бы извиниться, — сказала графиня.

— Извиниться? — Маркус с удивлением посмотрел на мать. — За что же?

— Если бы вы серьезно относились к своему долгу и давно были бы женаты, мне не пришлось бы предпринимать такие шаги. Вы просто вынудили меня самой взяться за дело.

Маркус невольно рассмеялся:

— То есть вы хотите сказать, что это я во всем виноват?

— Полагаю, что так. Но теперь это вряд ли имеет значение, дорогой. У вас есть жена, которую вы, судя по всему, очень любите и которая отвечает вам тем же. Если не считать сегодняшнего незначительного затруднения, все получилось превосходно. — Графиня улыбнулась сыну. — Я думаю, что вы должны поблагодарить меня.

— Поблагодарить? Поблагодарить вас? — Маркус пожал плечами. — Что ж, благодарю вас, матушка.

— Не стоит благодарности, дорогой.

— Но в будущем я бы предпочел, чтобы вы не вмешивались в мою жизнь.

— Я попытаюсь, но… — Она покачала головой. — Я, конечно, ничего не могу обещать.

— Можете. И пообещаете, — заявил Маркус, хотя понимал, что его требование не будет выполнено. — Мы все это обсудим, когда я вернусь из Лондона. Со своей женой.

— Значит, ты думаешь, что она поехала именно туда? — спросил Реджи.

— Это не конечный пункт ее путешествия, — ответил Маркус. — Но я уверен, что сейчас она направилась в Лондон. Если повезет, я еще сегодня ее настигну. Но если понадобится, то буду искать ее всю жизнь.

— Я поеду с тобой, — сказал Реджи. — Ты ведь не против?

Маркус улыбнулся другу:

— Нет, конечно. Спасибо, старина.

— Маркус, — графиня положила руку на плечо сына, — обещайте мне, что привезете ее обратно.

Он кивнул матери и проговорил:

— Не сомневайтесь, я непременно ее привезу.

— И девочек тоже, — сказала графиня.

Маркус взглянул на Таунсенда, потом снова посмотрел на мать.

— Увы, этого я не могу гарантировать.

— Понятно. Что ж, сделайте, что сможете.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Обещайте. Маркус нахмурился:

— Но, матушка…

— Поклянитесь, Маркус. — Графиня скрестила на груди руки. — Плюньте. — Она едва заметно улыбнулась. Он вздохнул и проговорил:

— Я полагаю, в этом нет необходимости.

Она устремила на него немигающий взгляд, и Маркус пробормотал:

— Если вы настаиваете… — Он плюнул себе на палец и сказал: — Клянусь всей своей кровью и так далее и тому подобное… Ужасные наказания.

— Аминь, — произнес Реджи.

— Вот и прекрасно. — Графиня кивнула с удовлетворенным видом. — Теперь я распоряжусь, чтобы вам приготовили все необходимое, и можете ехать.

— Я тоже, вероятно, поеду, — пробормотал Таунсенд. Маркус внимательно посмотрел на него и кивнул:

— Хорошо. Сегодня утром мы с Уайтингом распутали все это дело. Но мне все же хотелось бы узнать от вас побольше. По дороге мы потолкуем об этом.

Маркус немного помолчал, потом вновь заговорил:

— И еще одно, Таунсенд… Хочу сделать это, прежде чем мы отправимся в путь. — Он улыбнулся — и вдруг ударил Таунсенда кулаком в лицо. Тот отшатнулся и, не удержавшись на ногах, упал на пол. Маркус же снова улыбнулся и проговорил: — Это чтобы вы поняли: моя жена вольна делать все, что ей придет в голову. Она умная и смелая, и мне чертовски повезло, что я ее обрел, каким бы путем это ни произошло. И если она показалась вам странной или неуравновешенной, то это потому, что она любит своих племянниц. Как и я. А теперь… — он кивнул Реджи, — помоги ему встать.

— А можно я его тоже проучу? — Реджи ухмыльнулся.

— Наверное. Но позже. Сейчас у нас есть дела поважнее. И самое важное — найти мою жену.

— Ты сказал, что Лондон не конечный пункт ее путешествия. — Реджи нахмурился. — Значит, ты думаешь…

— Без сомнения. Но в Лондоне у нее деньги и друзья. Кроме всего прочего, там легче всего сесть на корабль, — Маркус тяжело вздохнул, — идущий в Америку.

Глава 19

И именно в тот момент, когда ты уже утратила надежду, достойный человек оказывается настоящим героем. Вот почему они стоят всех наших тревог.

Гвендолин Пеннингтон

— Я все-таки не понимаю, почему вы непременно хотите отплыть сегодня вечером, — прозвучали в темноте герцогской кареты слова мадам Френо.

— Я уже несколько раз повторила вам: так будет гораздо лучше, — ответила Гвен.

— Лучше или легче?

— И то, и другое, — пробормотала Гвен.

За ночь они с девочками добрались до Лондона без всяких происшествий. Их побег был вершиной глупости, и Гвен возблагодарила небеса за то, что с ними ничего не случилось. Она прекрасно знала, как опасно путешествовать ночью, особенно для женщины с детьми. Судя по всему, девочки тоже это прекрасно понимали. Хоуп сообщила, что Господь Бог особенно заботится о детях и глупцах.

«Очень может быть, что я действительно дура», — думала Гвен. Уезжая от Маркуса, она была совершенно уверена, что поступает вполне разумно. Была уверена, что выхода у нее просто нет. Теперь же она понимала, что, возможно, совершила опрометчивый поступок. Но поворачивать обратно было уже поздно.

— У вас все есть?

Гвен улыбнулась. Этот вопрос тоже уже звучал неоднократно.

— Все, что может понадобиться в плавании.

Покидая Холкрофт-Холл, они ничего с собой не взяли. Но днем она успела кое-что купить. К тому же мадам Френо и Колетт снабдили их самым необходимым, и Гвен была уверена, что они прекрасно доберутся до Америки.

Америка… Гвен покачала головой. Она до сих пор не верила, что снова туда отправится.

Тут в дверцу кареты осторожно постучали.

— Если вы настаиваете… если считаете, что это необходимо, Гвен, тогда вам пора, — сказала мадам Френо.

Дверца распахнулась, и слуга помог Гвен выбраться из экипажа. Из соседней кареты вышли девочки.

По просьбе Колетт герцог предоставил Гвен два экипажа, чтобы отвезти ее и девочек в доки; правда, при этом он посоветовал ей хорошенько подумать — он, как и старшие подруги Гвен, считал, что она поступает неправильно.

Гвен окинула взглядом доки. Судно, пребывание на котором она уже оплатила, должно было отчалить после полуночи, вместе с отливом. Несмотря на поздний час, доки были хорошо освещены, и она прекрасно видела корабль, покачивающийся на волнах.

— Тетя Гвен! — К ней подбежала Хоуп. За малышкой последовали Пейшенс, Чарити и Колетт.

Неужели она допускает ошибку? Ведь если бы она не решилась уехать, эти дети остались бы без защиты… Пусть у Маркуса самые лучшие намерения, но даже граф Пен-нингтон не настолько влиятельный человек, чтобы разрешить эту проблему.

Гвен отбросила все сомнения — так же, как и внутренний голос, настойчиво твердивший о том, что она совершает чудовищную ошибку. Заставив себя улыбнуться, она взглянула на девочек.

— Итак, мы готовы к нашему замечательному приключению?

— Мы, конечно, готовы, но… — Пейшенс смутилась. — Мы хотим знать, почему мы уехали из дома среди ночи.

— Почему мы никаких вещей с собой не взяли? — спросила Хоуп. — У нас их не очень-то много, но мне хотелось бы кое-что взять с собой.

— У меня есть синее платье, которое я очень люблю, — пробормотала Пейшенс.

— Дело вот в чем, тетя Гвен… — Вперед вышла Чарити. — Мы понимаем: что-то случилось. Что-то ужасное. Мы не стали спрашивать вас об этом ночью, потому что вы очень торопились. А сегодня, когда мы не спали, вы уснули. Мадам Френо и мадам де Шабо ничего нам не сказали.

Пейшенс взглянула на сестер и вполголоса проговорила:

— Мадам де Шабо только и делает, что вздыхает. Она что-то бормочет по-французски и все время проигрывает нам в карты. Мне кажется, она даже не пытается выиграть.

— Мы должны знать, что случилось, — заявила Хоуп. — Я понимаю, что мы маленькие, но для своих лет мы очень взрослые. Все так говорят.

Пейшенс кивнула:

— Чарити уже почти взрослая, а я только на два года моложе, поэтому…

— Я очень даже могу сама о себе позаботиться, — перебила Хоуп. — И о собаке могла бы позаботиться.

— Ах, Хоуп, ты все о собаке… — Чарити взглянула на сестру и нахмурилась. Потом снова обратилась к Гвен: — Вот что мы хотим вам сказать. Мы собираемся сесть на корабль, идущий, как мы слышали, в Америку, но понятия не имеем, почему нам надо туда плыть. И мне кажется, будет справедливо, если нам все объяснят.

— Мы же понимаем, что вы покинули дядю Маркуса. — Пейшенс сокрушенно покачала головой. — И мы считаем, что это просто ужас.

— Вот почему мы уверены: по какой бы причине вы ни решили увезти нас так далеко, причина эта непременно очень серьезная. И мы просто хотим знать, что это за причина, — закончила Чарити.

— Наверное, вы правы, — в задумчивости пробормотала Гвен. — Да-да, конечно, вы должны все узнать — это действительно будет справедливо. — Собравшись с мыслями, она вновь заговорила: — Видите ли, мой кузен, лорд Таунсенд…

— Брат Вредины? — спросила Хоуп. Гвен невольно улыбнулась:

— Вот именно. Поскольку лорд Таунсенд теперь глава семьи, а вы трое получаете значительное наследство, мой кузен считает, что именно он должен быть вашим опекуном. И он хочет, чтобы вы вернулись в Таунсенд-Парк и жили там.

— С Врединой?! — в ужасе воскликнула Пейшенс. — Ни за что!

Чарити нахмурилась.

— А дядя Маркус не может что-нибудь сделать? Гвен покачала головой:

— Боюсь, что нет… Вот почему я решила, что нам надо покинуть Англию. Полагаю, что в Америке лорд Таунсенд до нас не доберется.

— А разве нельзя было взять с собой дядю Маркуса? — спросила Хоуп. — Он похож на человека, который не отказался бы от приключений.

— Конечно, мы не могли бы взять его с собой, — сказала Пейшенс. — Такой человек, как он, не может пускаться в подобные приключения.

— Тетя Гвен! — Чарити с любопытством смотрела на тетку. — Разве вы не говорили, что бегством никогда ничего нельзя уладить?

Гвен невольно поморщилась:

— Да, возможно, я сказала что-то в этом роде…

— Сказали-сказали, — закивала Хоуп. — Я хорошо помню.

— Это когда мы собирались спрятаться на корабле и вернуться на острова Общества, чтобы жить на берегу моря и питаться рыбой, — добавила Пейшенс.

— А почему, когда мы хотели убежать, это было неправильно, а когда вы захотели, то это правильно? — Чарити пристально смотрела на тетку.

Колетт рассмеялась, а мадам Френо пробормотала:

— Прекрасный вопрос, Гвендолин. Может быть, у вас найдется достойный ответ?

Хоуп подтолкнула Пейшенс локтем, и девочки усмехнулись.

Гвен медлила с ответом. Наконец, пытаясь изобразить возмущение, проговорила:

— Я очень рада, что все это кажется вам забавным. Разумеется, у меня есть ответ. Видите ли, я…

— Мне тоже очень хотелось бы его услышать, — раздался у нее за спиной голос Маркуса.

Сердце подпрыгнуло у нее в груди. Ее охватили саше противоречивые чувства. «Он, конечно, не позволит шм уехать — и все испортит», — промелькнуло у Гвен. И зсе же она ужасно обрадовалась, услышав голос мужа, — обрадовалась, как никогда в жизни.

Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не броситься ему на шею, Гвен пробормотала:

— Но почему же вы…

— Добрый вечер, леди. — Приветствие Маркуса было всовано всем, но смотрел он только на жену. — Чудесная ночь для морского путешествия, не правда ли?

— Наконец-то. — Колетт с облегчением вздохнула. — Мы все боялись, что вы не успеете.

— Все сегодня происходило медленнее, чем хотелось бы, — проговорил Маркус, пожав плечами. При этом у нero был такой вид, словно он извинялся за опоздание к обеду. — Но я все же успел выяснить, какие именно корабли отплывают сегодня в Америку. И знал, что непременно успею… Понимаете, едва мы прибыли в Лондон…

— Мы? — переспросила Гвен.

— Да, — кивнул граф. — Со мной Реджи и ваш родтвенник.

— Вы взяли его с собой? — Гвен казалось, что ее предаали. — Как вы могли?

— Я не мог не взять его, — ответил Маркус — Это было совершенно необходимо. Дело в том, что мы с Уайтингом кое-что узнали и…

— Необходимо для чего? — перебила Гвен. Она пристально смотрела на мужа. — Мне кажется, вы решили, что ничем не можете нам помочь, и теперь из-за вас эти девочки…

— Прошу прощения, но вы делаете необоснованные выводы, — перебил Маркус с невозмутимым видом.

— Необоснованные? — Гвен уставилась на него в изумлении. «Господи, — думала она, — что же случилось с этим человеком? Он относится к происходящему совсем не так, как можно было бы ожидать. Неужели он не понимает, что на карту поставлено будущее моих племянниц, не говоря уже о нашем с ним будущем?»

— Все обстоит совсем не так, как вы думаете, — пояснил Маркус.

— Нет, все обстоит именно так, как я думаю, — заявила она. — Вы собираетесь передать детей этому человеку. Мой кузен, — казалось, от этого слова во рту у нее появился отвратительный вкус, — которому нет до них никакого дела, по-настоящему интересуется только деньгами девочек.

— Вы сослужили вашему кузену плохую службу, леди Пеннингтон, — раздался у нее за спиной мужской голос. — Он действовал по моей просьбе.

Гвен обернулась и увидела высокого худощавого мужчину.

— Папа? — внезапно послышался голос Чарити. Папа?

Гвен молча смотрела на незнакомца; ей казалось, что время остановилось. Незнакомец же смотрел на ее племянниц с нескрываемой нежностью.

— Папа! — закричала Хоуп и тут же бросилась к нему. За ней последовали остальные сестры.

Обнимая отца, девочки смеялись, плакали и уверяли друг друга, что перед ними действительно их отец, а вовсе не призрак, порожденный ночью и туманом. И Гвен, глядя на них, тоже смеялась и плакала.

Шагнув к жене, Маркус обнял ее и проговорил:

— Дорогая, это Пол Лоринг. Теперь вы понимаете, что вам не следовало отправляться в Америку?

— Да, конечно, но я не понимаю другого… — Она утерла слезы, струившиеся по ее щекам. — Как же так получилось?..

— Это долгая история, — пробормотал Маркус. — Хотя и увлекательная, Я не знаю всех подробностей, знаю лишь одно: когда их корабль потерпел бедствие, Лоринг бросил девочек в лодку, где уже сидели несколько человек, а его самого и вашу сестру смыло с палубы. Пол почти ничего не помнит об этом — он очнулся уже на каком-то острове. Вскоре после этого его спасли.

— А Луиза? — Гвен затаила дыхание.

— Она погибла, Гвен. Мне очень жаль. — Маркус покачал головой. — Лоринг долго искал ее, но тщетно. Зато он нашел миссионеров, которые спасли девочек, и узнал, что они вернулись в Англию. — Маркус помолчал. — Он направлялся домой, когда встретился с вашим кузеном. Таунсенд пытался обнаружить местонахождение Лоринга с тех пор, как узнал, что тот пропал, а девочки живы.

Гвен не сразу поняла, что сказал Маркус.

— Значит, я была о нем неправильного мнения, да?

— Судя по всему, да. — Маркус улыбнулся. — Но и он составил себе неправильное мнение о вас.

— Мне все еще не верится… — Гвен покачала головой. — А Уайтинг знал обо всем этом?

— Не совсем. Вернее — не обо всем. Похоже, он получил какие-то сведения от стряпчего Таунсенда, но мне кажется, то были лишь намеки. И только когда я встретился с Уайтингом сегодня утром, нам удалось докопаться до истины. Понимаете, письмо, которое Таунсенд показал нам вчера вечером, выглядело, на мой взгляд… слишком свежим. Однако мы ничего не знали наверняка, пока не приехали в лондонский дом Таунсенда и не обнаружили там самого Лоринга.

— Боюсь, что я все еще не… — Гвен снова покачала головой. — Почему же он сам не приехал в Холкрофт-Холл? Почему не приехал вместе с Таунсендом?

— Я подумал, что лучше не появляться без предупреждения, — сказал Лоринг. Девочки же, все еще всхлипывавшие от радости, крепко держались за него, словно опасались, что он снова исчезнет, если они его отпустят. — Теперь я понимаю, что это, наверное, ошибка.

Лоринг усмехнулся и продолжал:

— Я понимаю: в результате получилась полнейшая неразбериха. Мне следовало появиться сразу же, как только я вернулся в Англию вместе с Эдриеном. Но понимаете, я не знаю, как следует воскресать из мертвых. Поэтому решил, что для всех будет лучше, если я пошлю Эдриена за девочками, снабдив его письмом, в котором прошу его взять на себя опекунство.

Он посмотрел на детей с нескрываемой нежностью.

— Я вел себя… как трус. Я испугался. Побоялся сказать им, что я жив, а их мать.-. — Он внезапно умолк.

— Ах, папа… — Чарити шмыгнула носом. — Мы никак не можем упрекать тебя в этом.

— Мы уверены, что ты сделал все, что мог, но не сумел спасти ее, — сказала Пейшенс, стараясь сдержать слезы. — Зато ты спас нас.

— Мы тебя любим, папа, — разрыдалась Хоуп. — И мы ужасно скучали.

— Но теперь мы снова вместе, дорогие мои девочки. — Лоринг снова обнял своих дочерей.

— Все это… замечательно… — раздался голос Колетт. Она тоже плакала.

— Да, конечно. — Мадам Френо также всхлипнула. — Просто удивительно…

— Да, действительно удивительно, — пробормотала Гвен. Ей хотелось броситься в объятия Маркуса и разрыдаться. От счастья, разумеется, и от ужасной утраты, которую она только теперь осознала.

Маркус привлек ее к себе и прошептал:

— Вам придется их отдать, вы же понимаете.

— Понимаю. — Она попыталась улыбнуться. — Мне ведь всегда хотелось только одного — чтобы с ними был тот, кто их любит. Чтобы они были счастливы.

— Леди Пеннингтон… — начал Лоринг.

— Прошу вас, называйте меня Гвен, мы ведь одна семья.

— Да, конечно. А вы должны называть меня Полом. — Он тяжко вздохнул. — Я должен просить у вас прощения. Ваш муж рассказал мне обо всем, что вы пережили после смерти вашего отца. Мы не сразу узнали о его смерти, Когда же решили вернуться в Англию, наш корабль потерпел крушение. — Лоринг снова вздохнул, потом продолжил: — Вы также должны знать, что ваша сестра очень вас любила. Она всегда думала, что когда-нибудь настанет время и вы встретитесь друг с другом.

На глаза Гвен навернулись слезы. Не в силах вымолвить ни слова, она кивнула.

— Мы будем скучать без вас, тетя Гвен. — Нижняя губка Хоуп задрожала.

— Но мы будем часто видеться с вами. — Чарити взглянула на отца. — Правда же, папа?

— И с дядей Маркусом, и с дядей Реджи, и с бабушкой Пеннингтон. Они тебе понравятся, папа, с ними очень интересно. — Пейшенс улыбнулась и посмотрела на тетку. — Вначале тетя Гвен нам не очень понравилась, а теперь она нам очень нравится.

Гвен всхлипнула и пробормотала:

— Мне никогда еще не делали лучшего комплимента. Маркус откашлялся и проговорил:

— Полагаю, потребуется некоторое время, чтобы вы привели вашу жизнь в порядок. Подумать только, воскреснуть из мертвых!

Пол рассмеялся:

— Судя по уже сделанным мною попыткам, это будет очень сложно.

— Возможно, вам захочется немного пожить вдали от Лондона, — сказала Гвен. — У меня есть чудесный домик неподалеку от Холкрофт-Холла, и вы могли бы воспользоваться им. Можете даже купить его, если захотите.

Маркус улыбнулся и, наклонившись к уху жены, прошептал:

— Об этом домике мы еще поговорим. А также еще кое о чем.

— Вы очень любезны, — сказал Пол. Улыбнувшись молодым супругам, он добавил: — Мне кажется, вы очень привязаны друг к другу. Знаете, я не отказался бы пожить рядом с вашей семьей…

— Вы тоже член нашей семьи, — сказала Гвен. Пол улыбнулся и продолжал:

— Да-да, я не отказался бы. По крайней мере некоторое время.

— Но сейчас, — подала голос мадам Френо, — нам пора возвращаться домой. Здесь темно и сыро, и детям пора в постель.

Все закивали, расселись по экипажам и поехали к Колетт и мадам Френо. Маркус и Гвен предстояло ехать в своей собственной карете. Когда предоставленные герцогом экипажи отъехали, граф взглянул на жену и сказал:

— Не нужно думать, что вы их потеряли. Вовсе нет.

— Я знаю. — Она кивнула. — Все к лучшему. Девочки обрели отца, а я… — Ей опять захотелось расплакаться. — А я никогда не умела обращаться с детьми. И очень странно, что я им все-таки понравилась.

Граф рассмеялся:

— Могу предсказать, что наши дети будут вас очень любить.

— Маркус. — Она тихонько вздохнула. — О моих поступках…

— О, ваше поведение мы будем обсуждать очень долго, мисс Таунсенд…

— Леди Пеннингтон, если вам не трудно.

— Да, очень долго. И мы поговорим о таких вещах, как доверие, независимость и честность, а также и о таких словах, как «всегда».

Она внимательно посмотрела на него и сказала:

— Я написала в своей записке, что буду любить вас всегда. И я не лгала.

— Что толку мне было бы от этого, если бы вы оказались на другом конце света? — Он притянул ее к себе. — А знаете, я поехал бы за вами. И нашел бы, даже если бы на это ушла вся моя жизнь.

Он произнес это с такой уверенностью, что у нее перехватило дыхание.

— А я на это и рассчитывала.

— Вот как?

— Да, рассчитывала. Вы должны понять: я покидала не вас, я бежала… от обстоятельств. Я никогда не хотела покидать вас. В конце концов, — она крепко обняла его, — нас свела рука судьбы.

— С помощью другой руки, более решительной. — Он рассмеялся. — Хотя мне кажется, что мать богинь судьбы — это богиня необходимости. Должно быть, матери всегда делают то, что они считают необходимым.

Она взглянула на него с удивлением:

— Вы о чем?

— Потом объясню. А теперь… — Он еще крепче прижал ее к себе. — Достаточно сказать, что отныне мы не позволим стать между нами никому — ни судьбе, ни ее помощникам.

— Да, не позволим. Мы останемся вместе навсегда. — Не успели эти слова сорваться с ее уст, как она поняла, что никогда в жизни не произносила ничего более правильного. — Скажите это, Маркус. Он усмехнулся:

— Потому что если я скажу это, то буду счастлив?

— Потому что если вы скажете это, мы оба будем счастливы.

— Воистину так, леди Пеннингтон. — Он наклонился и поцеловал ее в губы. — Навсегда, Гвен.

Она тихонько вздохнула и закрыла глаза. Сейчас у нее уже не было сомнений: с этим человеком она непременно будет счастлива. Потому что теперь у них все общее — радости и страхи, каждая улыбка и каждая слеза, каждый час и каждый день. У них родятся дети, которых они будут любить по-настоящему, и дети никогда в этом не усомнятся.

И еще она поняла: хотя они беседовали в саду под внимательными взглядами самих богинь судьбы — все равно за семь с половиной лет им не удастся исчерпать того, что они нашли.

— Навсегда, Маркус.

Семь лет — это будет только начало.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19