«Мой пылкий рыцарь»

Ханна Хауэлл Мой пылкий рыцарь

Глава 1

Горная Шотландия, 1210 год

— Не нравится мне это, Рональд. Похоже, что надвигается буря, — сказала Эйнсли Макнейрн, бросая тревожный взгляд на быстро темнеющее небо.

— Верно, хозяйка, — отозвался ее седовласый спутник. — Пожалуй, нам лучше поскорее вернуться в Кенгарвей.

Эйнсли усмехнулась:

— Ты что же, боишься какого-то пустячного осеннего дождичка?

— Нет, девонька, и ты сама это знаешь. Просто мы слишком далеко отъехали, и боюсь я не непогоды, а скоттов и норманнов. Они наверняка были бы не прочь заполучить тебя в свои руки. Еще бы — можно затребовать выкуп, а можно и отомстить. А может быть, и то, и другое. А поскольку ты девушка красивая, я полагаю, излишне говорить, что это будет за месть!

Направляя коня к неприступной крепости, которую она считала своим домом, Эйнсли вполголоса выругалась и натянула капюшон просторного плаща на рыжеволосую голову.

— Неужели никогда не придет тот день, Рональд, когда я смогу ездить по округе, никого не опасаясь? Мы в ссоре со всеми соседними кланами, с норманнами, которых наш добрый король поселил за рекой, с жителями равнинной Шотландии… Скажи, ты не устал от этой беспрестанной борьбы и череды смертей?

— Что поделаешь, девонька! Так уж устроен мир… Всегда найдется тот, кто захочет нас покорить или отобрать наши земли. Непременно где-нибудь да происходит очередная стычка, вызванная обидой или оскорблением. И сдается, так будет вечно — нам придется воевать если не с англичанами, то с норманнами, если не с норманнами, то с соседними кланами. Иногда это отдельные набеги, а иногда и нескончаемая кровная вражда. Вот так-то!

— Ну а я уже смертельно устала от всего этого! Так устала, что временами даже появляется желание вообще уехать отсюда…

— Скоро ты выйдешь замуж, вот тогда и уедешь. Хотя, должен сознаться — и, надеюсь, ты простишь меня, старика, за эти слова, — я хочу, чтобы этот день наступил как можно позже. Ведь я пестую тебя с тех самых пор, как посадил на первого пони. Конечно, мне будет тебя недоставать!

— Спасибо за добрые слова, Рональд, но, по-моему, волноваться не стоит. Вряд ли мне в ближайшем будущем грозит замужество, а следовательно, и переезд в более мирные места! Мне ведь уже восемнадцать, а до сих пор о моей судьбе никто не позаботился. К тому времени, как мне исполнилось шесть лет, всех моих сестер уже выдали замуж за мужчин из соседних кланов в тщетной надежде увеличить влияние нашего лэрда[1]. Очевидно, отец считает, что я слишком тощая и безобразная, чтобы меня можно было выгодно выдать замуж…

— Ну-ну, девонька, не говори глупости!

Старик поудобнее разместил левую ногу, которая из-за ранения всегда ныла при перемене погоды. Он потер обезображенное шрамом место на левой руке, где не хватало трех пальцев.

— И совсем ты не тощая! Под этим неуклюжим плащом скрываются такие формы, которые пришлись бы по вкусу любому мужчине. Может быть, ты немного худощава, но зато все положенные выпуклости при тебе. Бедра у тебя округлые, так что ты наверняка подаришь мужу много детей. Твои прекрасные рыжие волосы отливают золотом, а глаза синие, как озеро в погожий летний день. Я мог бы продолжать, но гляжу — ты и так зарделась как маков цвет!

— Уж больно откровенно ты выражаешься, Рональд!

— Кто-то же должен тебя образумить, если ты вообразила, что не сможешь выйти замуж!

Девушка робко улыбнулась и провела длинными изящными пальцами по поводьям.

— Может быть, в глазах мужчин я достаточно привлекательна, но все-таки не такую жену они обычно ищут.

Морщинистое лицо Рональда скривилось в усмешке.

— Наверное, ты права. Ты — самая младшая из дочерей нашего хозяина и с семи лет окружена одними мужчинами. Твоими друзьями и учителями были те, кто служил в замке Макнейрнов. Сестры твои к тому времени уже вышли замуж и разъехались, а братья занимались сугубо мужскими делами. Именно мне выпала честь воспитывать тебя, и боюсь, что я не слишком хорошо справился с этой задачей!

— Ну что ты, Рональд! Наоборот, именно ты меня многому научил.

— Ну конечно, ездить верхом ты умеешь не хуже мужчин, так же как держать в руках меч и обращаться с ножом. Эти маленькие ручки не чураются лука. Немало зверей пало от твоей меткой стрелы в лесах поблизости от Кенгарвея. Ты умеешь читать и писать. Даже немного разбираешься в арифметике — помнится, ты заставила своего брата Колина объяснить тебе эту науку, когда он возвратился после учебы в монастыре. А вот с иголкой ты не очень-то ловка, разве что надо зашить рану. Правда, на лютне ты играешь прекрасно, а от твоих сладкозвучных песен даже такой старый вояка, как я, может расплакаться. Честно говоря, я не умею и сотой доли того, что умеешь ты! Словом, ты станешь прекрасной женой любому мужчине, причем такой, что не спрячется за его спину в случае опасности, а станет сражаться с ним бок о бок!

Эйнсли, улыбнувшись, покачала головой:

— Но мужчине нужно другое, Рональд, и тебе это известно. Каждый хочет иметь жену, которая будет ему покорна, без возражений и с улыбкой готова исполнять все его приказания, а главное — никогда не станет жаловаться! По-моему, так устроен любой мужчина, будь то сакс, шотландец или даже норманн — из тех, кого так любит наш король.

Заметив, что Рональд ее не слушает, девушка нахмурилась:

— В чем дело?

— Разве ты ничего не слышишь, Эйнсли? — спросил старик, приподнимаясь в седле и озираясь. Прислушавшись, Эйнсли кивнула:

— Да, теперь слышу. Это скачут всадники у нас за спиной, и похоже, скоро нас догонят.

Девушка взглянула на огромного серого волкодава, который трусил рядом с ее конем. Шерсть на собаке встала дыбом.

— Страшила тоже их чувствует, и судя по тому, какой у него грозный вид, это не наши люди.

Рональд резко взмахнул рукой, и, повинуясь сигналу, Эйнсли перевела коня в галоп. В ту же минуту на вершину ближайшего холма выехала группа норманнов — очевидно, до этого они были скрыты густыми деревьями. Оглушительный крик сотряс прохладный осенний воздух, возвещая о том, что норманны заметили Эйнсли и Рональда. Итак, погоня началась. Оставалось рассчитывать лишь на то, что тяжелые доспехи не позволят врагам ехать слишком быстро, иначе надежды на спасение почти нет — уж больно далеко до родного Кенгарвея…

Гейбл де Амальвилль беспокойно заерзал в седле. Он ненавидел набеги в дикую горную Шотландию. Временами он ловил себя на мысли, что с удовольствием бы разом покончил и с этими буйными кланами, и с разбойниками, наводнившими окрестности. Возможно, тогда земля на много миль вокруг обрела бы мир и покой. Но даже если бы Гейблу была предоставлена свобода действий, его план вряд ли бы увенчался успехом: возмутителей спокойствия, за которыми он охотился, было не так-то легко поймать. Впрочем, одного взгляда на отряд было достаточно, чтобы понять: этим двум десяткам хорошо вооруженных людей так же не по нутру их занятие, как и самому де Амальвиллю.

— Взгляни-ка сюда, Гейбл!

Услышав крик своего кузена Джастиса Лютена, он с трудом оторвался от невеселых мыслей:

— Похоже, мы спугнули какую-то парочку…

— Ты прав, кузен, и если их не остановить, они доберутся до Кенгарвея раньше нас и поднимут тревогу.

Гейбл пустил коня в галоп, и отряд последовал его примеру. Всадники, за которыми они гнались, уже достигли ближайшего холма и должны были вот-вот скрыться из виду. Похоже, что это юноша и сопровождающий его пожилой человек. Гейблу всегда претило воевать с мальчишками и стариками, но он понимал, что выбора нет. Если обитатели Кенгарвея узнают об их приближении, вся экспедиция пойдет насмарку; крепость, успевшую подготовиться к обороне, отряду ни за что не взять. Между тем расстояние между рыцарями де Амальвилля и спасающимися от погони шотландцами немного сократилось, и у Гейбла вдруг возникло смутное подозрение, что один из всадников — женщина.

Впрочем, он тут же с негодованием отверг эту мысль. Ни одна женщина не может так лихо скакать, да еще на таком могучем коне. Было видно, что всадник совершенно не боится сумасшедшей скорости и правит конем твердой рукой. Все говорило о том, что вряд ли перед ним женщина, и все же Гейбла не оставляли сомнения. «Хорошо бы ветер распахнул этот огромный темный плащ, — вдруг подумал де Амальвилль. — Тогда все сразу стало бы ясно…» Внезапно впереди показался Кенгарвей. То, что предстало взору Гейбла, было настолько неожиданным, что он даже забыл о погоне и остановился. Впрочем, и его предполагаемые жертвы тоже резко натянули поводья, не веря своим глазам. Кенгарвей был в огне, и оттуда доносились яростные крики — очевидно, там шла жестокая схватка.

— Это клан Макфибов! — крикнул Джастис. — Я узнаю их знамя. Значит, они напали на замок…

— Ну да. И похоже, он действительно плохо укреплен, как нам и говорили, — отозвался Гейбл. — Не упускай из виду нашу добычу, кузен. Теперь, когда они оказались между двух огней, неизвестно, как они себя поведут.

Не успел де Амальвилль договорить, как оба всадника разом повернули и ринулись прямо на его фланг, пытаясь укрыться в ближайшем лесу. Рыцари Гейбла выпустили им вдогонку несколько стрел, а от Макфибов к отряду уже спешил посланец. Как ни хотелось де Амальвиллю продолжать преследование, он был вынужден остановиться.

— Если вы ищете главу Макнейрнов, — доложил посланец, лихо осаживая своего коня прямо перед Гейблом, — то вы опоздали. Этот ублюдок сбежал, и четверо его сыновей — тоже. Битва подходит к концу. Все, кто в состоянии двигаться, уже удрали.

— Значит, мы встретимся с Макнейрном в другое время, а пока мне нужны те двое, — отрывисто бросил Гейбл, делая своему отряду знак продолжать погоню за беглецами, которые на полной скорости приближались к лесу.

Он действовал по наитию. Инстинкт подсказывал ему, что двое всадников, почти скрывшиеся за деревьями, представляют особую ценность. Кто знает, может быть, Макфиб ошибается и не все сыновья Макнейрна последовали за отцом. Если чутье не обмануло Гейбла, он сможет потребовать солидную плату за возвращение этого мальчишки. Например, чтобы Макнейрны ограничили свои воинственные поползновения защитой собственных земель. За долгие годы Кенгарвей неоднократно был предан огню, но каждый раз, словно птица Феникс, возрождался из пепла.

Любое соглашение с буйным предводителем этого клана прольет бальзам на душу короля, решил Гейбл. А ублажить короля стоило. Во-первых, он присягнул ему на верность, а во-вторых, земли и замок, пожалованные королем, вполне устраивали де Амальвилля. Теперь, когда у старшего брата появился третий сын, Гейбл понимал, что у него чрезвычайно мало шансов унаследовать те английские земли, которые Вильгельм Завоеватель когда-то даровал их великому предку Чарльзу де Амальвиллю.

Получить землю от шотландского короля Давида было очень важно для Гейбла, ибо он не имел ни малейшего желания прожить жизнь впустую, не оставив своим будущим сыновьям никакого наследства. Не было у него и стремления податься в наемники или стать священником. Срок его личной службы Давиду подходил к концу, и Гейбл понимал, что если сумеет потрафить королю, значит, получит вожделенную землю. Как только ему удастся утихомирить Макнейрнов, он и сам сможет немного отдохнуть, служа королю более спокойным способом. А потом — жениться, обзавестись семьей…

Его замок уже сейчас полностью готов к приему будущей жены. А найти ее не составит никакого труда, без лишней скромности признался себе Гейбл. Женщинам он всегда нравился, да и многие мужчины не раз давали понять, что не прочь видеть его своим родственником. Все, что ему нужно, — это земля. И два всадника, что сейчас намерены скрыться от него в лесу.

Вскоре после того, как де Амальвилль и его отряд въехали в лес, им пришлось умерить прыть своих коней — слишком густо росли деревья. А потом они потеряли след беглецов, и Гейбл приказал своим людям остановиться. Джастис соскочил с седла и начал внимательно осматривать землю. Пока он медленно продвигался вперед, Гейбл и остальные рыцари решили дать заслуженный отдых коням. Гейбл никак не мог смириться с мыслью, что упустил добычу. А вдруг Джастису все же удастся напасть на след? Тогда они снова бросятся в погоню. Должна же эта парочка в конце концов устать или хотя бы дать передохнуть лошадям! А как только они спешатся, захватить их не составит труда.

— Один из них ранен стрелой, Гейбл, — вдруг послышался голос Джастиса. — Следы крови видны яснее, чем отпечатки копыт.

— Тогда они скоро вынуждены будут остановиться. Давайте пойдем за ними пешими, — предложил де Амальвилль. — Наши лошади нуждаются в отдыхе, да и мой зад уже давно просит о том же!

— Смотри-ка, Гейбл, у этого дерева они повернули и поехали на запад. — Джастис ткнул пальцем в зловещие пятна и обернулся к подошедшему кузену: — Кто бы из них двоих ни был ранен, он не сможет долго удержаться в седле. Уже сейчас этот человек, должно быть, ослабел от потери крови.

— Значит, мы скоро их настигнем.

Эйнсли придержала лошадь, намереваясь предложить Рональду остановиться у небольшого ручья, мимо которого они проезжали. Обернувшись, девушка ахнула — ее спутник был белее полотна. Не успела она подъехать к нему, как Рональд покачнулся и буквально свалился с коня. Эйнсли выпрыгнула из седла и бросилась к старику. Увидев рану на его правой ноге, девушка не смогла сдержать проклятия.

— Ну почему ты молчал? — с упреком спросила она. — Господи, да ведь ты потерял много крови. Стрела?

— Я ее вытащил, девонька, — ответил старик слабым голосом. Чувствовалось, что ему стоит огромных усилий не потерять сознание. — Не думай обо мне. Уезжай скорее отсюда, пока норманны не настигли тебя!

— И оставить тебя одного, чтобы ты истек кровью? Или чтобы норманны схватили тебя и добили? Ну нет, ни за что!

Она сняла с седла небольшую сумку, которую всегда возила с собой. Рональд научил девушку, что нельзя отправляться в путь, не подготовившись как следует. Когда Эйнсли была еще маленькой, к ее услугам всегда была сумка Рональда со всем необходимым. Повзрослев, она стала сама собирать такую же. Там были кусочки чистой ткани для перевязки ран и смесь трав для лечения.

— Проклятие! Ну что ты за глупая девчонка! — в сердцах бросил Рональд.

Эйнсли тем временем сняла с себя плащ, свернула его и подложила старику под голову.

— Неужели тебе трудно доставить мне удовольствие? Беги, пока не поздно, — настаивал старик, но девушка не обращала никакого внимания на его ворчание.

Эйнсли понимала, почему Рональд так встревожен. Без спасительной защиты плаща то, что она не мужчина, уже не могло оставаться тайной для преследователей. Да и ее непокрытые волосы, длинные и густые, будут служить своеобразным маяком для них. Однако сейчас Эйнсли больше всего беспокоило состояние Рональда. Если судьбе угодно, чтобы она встретилась с норманнами лицом к лицу, — что ж, она сумеет за себя постоять!

Девушка осторожно промыла рану, стараясь не показать, как она взволнованна. Рональд потерял много крови, а это может быть опасным. Прикладывая к ране целебные травы, она молилась, чтобы не началось воспаление. Бедняга Рональд и так достаточно искалечен. Не хватает, чтобы и правая нога ему отказала. Ведь левой он почти не владеет. Перевязав рану, Эйнсли опустилась на траву и принялась размышлять, что им теперь делать. Ясно, что Рональд не может ехать дальше. Лошади тоже изрядно устали, и даже серый волкодав в изнеможении лежал рядом с ними, тяжело дыша.

После недолгих размышлений Эйнсли решила, что выбора нет, придется рискнуть и остаться здесь. Спасаясь от погони, они проделали немалый путь через густой лес. Вряд ли норманны легко их обнаружат — они не так хорошо, как она и ее спутник, знают эти места.

И все же полагаться лишь на судьбу и удачу не следует. Поэтому Эйнсли первым делом подобрала с земли мечи — свой и Рональда. Впрочем, она хорошо понимала, что, когда на них налетит весь отряд, мечи не помогут. Даже если нападавших будет только двое, они с Рональдом вряд ли с ними справятся. Тем не менее девушка собрала луки и стрелы и проверила, на месте ли ножи. Она не из тех, кто уклоняется от драки или покорно сдается. Если им с Рональдом суждено погибнуть, она прихватит с собой на тот свет хотя бы парочку этих проклятых норманнов!

— Беги, девонька, пока не поздно, — снова попросил Рональд слабым голосом.

— Нет, Рональд. Ты ведь не оставил бы меня, правда? — Эйнсли присела рядом со стариком.

— Это совсем другое дело, сама понимаешь. Ни один мужчина, если у него есть понятие о чести и хоть капелька мужества, не оставит девушку наедине с врагом.

— Я могу защитить себя от любого врага не хуже мужчины. Ты ведь сам учил меня сражаться! Да они и не ожидают этого от женщины… — Девушка улыбнулась. — Я буду большим сюрпризом для этих норманнских собак!

— Еще бы! — проворчал Рональд. — Но ты ведь у нас умница, девонька. Неужели ты не понимаешь, что эти свиньи с тобой сделают, попадись ты им в лапы? Тебе ведь лучше, чем любой другой женщине, должно быть известно, о чем думают мужчины, когда видят такую красивую девушку!

— Да, известно. Я подозреваю, что эти дьяволы захотят изнасиловать меня, — ответила Эйнсли с поразительным спокойствием. — Если мне будет угрожать такая опасность, я не задумываясь убью себя!

— Нет, что ты! — вскрикнул старик с неожиданной силой — так поразили его слова девушки. — Лишить себя жизни, умереть от собственной руки — это смертный грех. Тогда тебя не похоронят в освященной земле…

Эйнсли пожала плечами и попыталась отвлечь старика от этой мрачной темы:

— Мне кажется, норманны потребуют у моих родственников большой выкуп за меня. Во всяком случае, такое возможно.

— Да, в этом ты права, девонька. Ты и в самом деле дорого стоишь.

— Спасибо тебе, Рональд, за столь лестное мнение.

Эйнсли усмехнулась, и старик ответил ей слабой улыбкой.

— А теперь тебе нужно отдохнуть, чтобы восстановить силы, — распорядилась она, придав своему голосу надлежащую строгость. — Я буду стоять на страже, чтобы не пропустить наших преследователей. Правда, куда нам дальше ехать, неизвестно. Мои братья и отец уже давно убедили меня, что мы живем в окружении врагов!

Закрывая глаза, Рональд отозвался сонным голосом:

— Нам надо найти укромное местечко и переждать, девонька. — Он вздохнул. — Слабость, охватившая меня, вынуждает повиноваться твоим приказаниям. Я, пожалуй, действительно немного отдохну. А ты не тревожься! Мы отыщем какую-нибудь пещеру и там схоронимся, пока не узнаем, что сталось с твоими родными…

Потекли томительные минуты. Единственными звуками, доносившимися до Эйнсли, было бормотание ручья да щебетание птиц в ветвях над ее головой. Скрестив ноги, она села как можно ближе к Рональду, стараясь в то же время не потревожить сон старика, и положила меч к себе на колени. Девушка напряженно вслушивалась в каждый звук — ее уши привыкли улавливать малейшую опасность. Внутри у Эйнсли все сжималось от ледяного страха, но не было и мысли о том, чтобы покинуть старика. Он был ее другом, единственным другом и учителем. И он был ей отцом гораздо больше, чем мужчина, семя которого дало ей жизнь.

Легкий вздох вырвался из груди Эйнсли. Она рассеянно провела ладонью по мечу, лежавшему у нее на коленях. Поднять этот меч против хорошо вооруженного и закаленного в боях рыцаря было бы совершенно бесполезной затеей. Эйнсли ненавидела бесполезные затеи и все же понимала, что поступит именно так, если ее к этому вынудят. Она не будет сидеть сложа руки и покорно ожидать, что сделают враги с нею и Рональдом. Когда она говорила, что скорее убьет себя, чем позволит этим норманнским собакам надругаться над ней, то была абсолютно уверена в своей решимости. Конечно, это будет жест отчаяния, и все же, представив, что вместо живого женского тела насильникам достанется хладный труп, Эйнсли почувствовала удовлетворение.

Одна мысль о насилии вызвала в душе девушки поток ужасающих воспоминаний, которые ей, наверное, до самой смерти не удастся стереть из своей памяти. Она все еще ощущала пронизывающий холод темного погреба, куда мать успела ее спрятать в разгар очередного боя между Макнейрнами и их многочисленными врагами. Душераздирающие крики матери и других женщин до сих пор звучат в ушах Эйнсли. Зрелище, которое предстало ее юному взору, когда она наконец осмелилась вылезти из погреба, было столь жутким, что ее разум — разум пятилетнего ребенка — чуть не помутился. На два года она онемела, и лишь любовь и заботы Рональда позволили девочке постепенно освободиться от этого страха. Враги удовлетворили свою похоть, изнасиловав всех женщин, которые имели несчастье попасться им на глаза, а потом перерезали им глотки. Лишь тонкой шеи матери Эйнсли не коснулся меч. В этом не было необходимости: бедная женщина умерла, не вынеся бесчестья. С тех пор Эйнсли поклялась не допустить, чтобы та же участь постигла и ее.

— Может быть, прекратим погоню, Гейбл? — спросил Джастис. — Наша добыча словно растворилась в этой проклятой чащобе!

— Ты прав, — согласился его кузен. — Лучше поищем воду и разобьем поблизости лагерь. Пускаться в обратную дорогу уже слишком поздно. — Он встревоженно взглянул на быстро темнеющее небо. — Хорошо бы нам найти и какое-нибудь укрытие: буря вот-вот разразится над нашими головами!

— Вокруг множество холмов. Мы можем найти пещеру или, на худой конец, укрыться под скалой…

Внезапно Джастис резко остановил коня. Отряд последовал его примеру.

— Ты слышишь эти звуки, кузен? — обратился он к Гейблу.

— Твой острый слух, как всегда, тебя не подвел, Джастис. Это сладостный шум воды!

— И доносится он из-за тех деревьев. Оставим лошадей здесь?

Гейбл кивнул:

— Да. Те, за кем мы гонимся, скорее всего тоже остановились неподалеку. Майкл! — обратился он к другому своему кузену. — Вы с Эндрю останетесь возле лошадей, а остальные пойдут с нами к ручью. Надо двигаться как можно тише. Бросьте оружие — оно только создаст лишний шум, — добавил Гейбл, обращаясь к отряду. — Опасность вам не угрожает — наши противники безоружны.

Через несколько минут Гейбл и его рыцари крадучись начали приближаться к воде. Обутые в мягкие сапоги из оленьей кожи, они двигались практически бесшумно. У Гейбла не было намерения вступать в бой со своей предполагаемой добычей — он хотел просто застать их врасплох и взять в плен. Чутье подсказывало ему, что те, за кем он гонится, — не простые крестьяне. Наконец отряд вышел на опушку, где струился ручей. Зрелище, представшее взору Гейбла, было настолько неожиданным, что он буквально остолбенел.

Глава 2

Эйнсли насторожилась, мгновенно очнувшись от воспоминаний. До нее не донеслось ни звука, и все же каждой частичкой тела девушка ощущала надвигавшуюся опасность. Глаза ее расширились от испуга, а сердце бешено заколотилось в груди при виде мужчин, внезапно вышедших на опушку из густого леса. Лук ей не поможет — она только зря потратит стрелу, а тем временем незнакомцы уже доберутся до нее. Эйнсли неторопливо поднялась на ноги и встала рядом с Рональдом, стараясь защитить его своим телом и сжимая в изящной ладони спасительный и грозный меч.

Гейбл не шевелясь смотрел на девушку. Когда вдруг до него дошло, что он так и застыл с открытым ртом, Гейбл поспешно сжал губы. Чувствовалось, что незнакомка готова вступить в бой. Ее густые рыжие волосы раскинулись по плечам. Неожиданно налетевший ветер взметнул вверх непослушные пряди. Подобно загнанному в угол животному, она смотрела на пришельцев с решимостью отчаяния.

Гейбл окинул девушку внимательным взглядом. Светло-серый жилет оставлял открытыми изящные сильные руки незнакомки. Длинная клетчатая юбка и накидка, доходившая до середины бедер, изящно облегали стройную фигуру. Не исключено, подумал Гейбл, что под этой сугубо женской одеждой скрываются штаны из сурового полотна. Вероятно, поэтому в первый момент, увидев ее на лошади, Гейбл принял эту девушку за юношу. Если под ее платьем скрывается мужская одежда, значит, она еще тоньше, чем ему показалось.

В следующую минуту внимание Гейбла приковали волосы незнакомки. Взглянув на них, он понял, почему она вынуждена скрывать их под тяжелым капюшоном. Эти густые темно-рыжие волосы не были заплетены в косы, и угасающий дневной свет играл в их длинных прядях, временами вспыхивая золотом. Яркие, словно сигнальный огонь, они свободно спускались до талии тяжелыми волнами, и Гейбл вдруг с удивлением понял, что это зрелище взволновало его кровь. Ни один мужчина не мог бы остаться равнодушным при виде такой красоты. Почувствовав, что желание охватывает его, Гейбл отвел взгляд от девушки и посмотрел на своих рыцарей. Они явно были поражены не меньше своего предводителя. Обстановку следовало разрядить, и как можно скорее.

— Миледи, — обратился Гейбл к девушке, стараясь придать своему голосу как можно большую мягкость. — Вы даже не представляете, как мы удивлены, увидев вас!

— Нет, мой доблестный рыцарь, вам не удастся обмануть меня своей галантностью, — парировала девушка, принимая воинственную позу. — Скоро вы поймете, что имеете дело с представительницей клана Макнейрнов!

— Боже всемогущий! — прошептал Джастис, подходя к кузену. — Неужели у этого ублюдка такая прелестная дочь?

— Ты думаешь, она его дочь? — Гейбл даже не посмотрел на кузена — он по-прежнему был не в силах оторвать взгляд от незнакомки.

— Ну да. Ведь у нее на плече брошь с гербом Макнейрнов. Если бы ты хоть на минуту перестал пялиться на волосы этой девицы, ты бы и сам это заметил.

— А волосы ведь роскошные, правда? Так бы и зарылся лицом в эти густые пряди… Давай сделаем так — я постараюсь отвлечь ее, а ты попробуй подкрасться к ней слева. Но будь осторожен, кузен! Скорее всего она умеет неплохо махать своим мечом. Он явно сделан специально для ее маленьких ручек.

Джастис отправился выполнять приказ, а Гейбл с чарующей улыбкой обратился к незнакомке:

— Ну зачем проливать кровь, миледи? Мы вовсе не хотим сделать вам ничего плохого…

— Неужели? — Эйнсли кивнула на рыцарей Гейбла. — Значит, вы привели этих людей сюда только для того, чтобы вести со мной светскую беседу? Назад! — крикнула она, увидев, что он сделал шаг по направлению к ней.

К счастью, угрожающий рык Страшилы вовремя предупредил Эйнсли о намерениях, врага.

— Оставайся с Рональдом! — отрывисто приказала она псу, и тот как вкопанный встал рядом со стариком, который все еще не очнулся от забытья.

— Не натравливайте на меня вашу собаку, миледи, а то мои люди живо ее успокоят.

По глазам Эйнсли Гейбл понял, что верно угадал ее намерения. Она бросила тревожный взгляд на пса, а потом снова посмотрела на Гейбла. Он понял, что животное явно натренировано выполнять команды и готово защищать свою хозяйку и ее спутника даже ценой жизни. Значит, эта красавица провела немало времени, обучая такое страшилище, и наверняка очень его любит.

— Лучше сдавайтесь, миледи, и тогда с вами ничего плохого не случится.

Эйнсли внимательно посмотрела на рыцаря. Она хотела бы его послушаться, но вдруг поняла, что его привлекательность лишила ее воли. Мужчина был слишком красив, и, даже зная, что они враги, Эйнсли не могла не оценить его достоинств. Ростом он значительно превосходил своих спутников, а его тело было стройным и мускулистым. Поскольку на нем были лишь бриджи и сапоги, Эйнсли заметила, что кожа незнакомца смугла от природы, а не от загара. Несколько резкие черты его лица нельзя было назвать красивыми, но они притягивали взгляд и вызывали уважение: орлиный нос, тонковатые, плотно сжатые губы. Высокие, отлично вылепленные скулы незнакомца говорили о силе и мужестве — качествах, которыми он наверняка обладал в полной мере. Темные брови красивой дугой обрамляли выразительные карие глаза. Ресницы казались такими густыми, что, наверное, не раз заставляли учащенно биться женские сердца. Ноги мужчины под стать всей его фигуре — длинные и стройные. Словом, этот человек взволновал душу и тело Эйнсли, и она попыталась подавить в себе неуместный интерес.

Услышав его слова, девушка презрительно фыркнула:

— Уж не собираешься ли ты доставить меня домой, норманн?

— Я хотел бы получить за тебя выкуп, — просто ответил Гейбл.

Ответ прозвучал столь неожиданно, что Эйнсли почти поверила. Но в этот момент она заметила, как один из норманнов крадучись приближается к ней слева. Не раздумывая и не отдавая себе отчета в том, что делает, девушка молниеносным движением выхватила из-за пояса кинжал и обрушила его на противника. Уверенная, что ее удар достиг цели, Эйнсли с вызовом перевела взгляд на Гейбла, ожидая, что сейчас последует возмездие, скорое и решительное.

— Джастис! — закричал Гейбл, услышав, что кузен взвыл от боли. — Ты ранен?

— Так, пустячный удар в плечо, — ответил тот. Взгляд Гейбла посуровел. Девушка бесстрашно стояла перед ним, держа меч наготове.

— Ты стараешься рассердить меня, женщина?

— Но, как видно, пока не достигла цели, — парировала Эйнсли, — потому что ты упорно уклоняешься от моего меча, мой нежный, трепещущий рыцарь!

Он стиснул зубы, взбешенный явной насмешкой, прозвучавшей в ее мелодичном голосе.

— Я не воюю с женщинами.

— Тем лучше. Значит, мне будет легче убить тебя, — произнесла Эйнсли сладким голосом, бросаясь на Гейбла с мечом.

Он едва успел увернуться. Глаза Гейбла вспыхнули от гнева. Он выхватил свой меч. Удар девушки был хорошо рассчитан, это был не просто слепой выпад неумелого новичка. Чувствовалось, что владеть оружием она умеет. Его спутники подступили ближе и молча наблюдали за схваткой. Гейбл понимал, что им любопытно узнать, чем же закончится поединок столь неравных противников. Он вполголоса выругался, сознавая, что загнан в угол. Девушка вынудила его обороняться, и Гейбл рассчитывал только на то, что ему удастся разоружить ее, не причинив особого вреда.

Клацанье стали о сталь отдавалось громким эхом на маленькой полянке. А тут еще пес, раздираемый противоречивыми чувствами — то ли, повинуясь команде, охранять раненого, то ли броситься на защиту хозяйки, — громко залаял. Лошади, напуганные резкими звуками, тоже принялись беспокойно ржать. Гейбл был изумлен тем, с каким искусством и отвагой сражается незнакомка. Прошло гораздо больше времени, чем он предполагал, пока наконец он не почувствовал, что ее удары слабеют и он получает преимущество.

Но стоило Гейблу выбить меч из рук девушки, как она тут же кинулась поднимать его. Носком сапога он отбросил клинок, чтобы она не могла его достать, но девушка неожиданно бросилась на землю и сбила Гейбла с ног. Она очутилась сверху, и в ее руке блеснул кинжал. Мужчине удалось схватить девушку за запястье — только так он избежал удара, нацеленного ему в грудь. Изрыгая проклятия, противники покатились по земле. Гейбл все время предпринимал отчаянные попытки разоружить своего противника. Наконец нож выпал у нее из рук, и Гейбл подмял девушку под себя. Она тяжело дышала, впрочем, так же как и он.

— Ну что, красотка, это все твое оружие? — спросил он, стараясь поскорее подняться — уж слишком соблазнительным было ее мягкое тело.

— Да, — бросила она сердито, с трудом переводя дыхание. — Может быть, слезешь с меня наконец?

Он медленно встал и, не сводя глаз с девушки, протянул руку, чтобы помочь ей.

— Отвечай мне правду, красотка, ты действительно дочь лэрда Макнейрна?

Она кивнула:

— Я — Эйнсли из Кенгарвея, младшая дочь Дуггана Макнейрна.

— А кто этот человек?

— Рональд Макнейрн, мой кузен.

— Отзови свою собаку, — приказал Гейбл и невольно улыбнулся, услышав кличку, которая так подходила к облику животного.

— Паскаль! — обратился он к коренастому лысому коротышке. — Обыщи этого человека и лошадей — нет ли там оружия. Принеси все, что найдешь.

Взяв Эйнсли за руку, он потянул ее туда, где один из его людей перевязывал рану Джастиса.

— Пойдем полюбуемся на ваше рукоделие, мисс Макнейрн!

Увидев зияющую рану, Эйнсли с трудом смогла сдержать свои чувства. Кинжал глубоко вошел в гладкую смуглую кожу на левом плече красивого молодого человека. Рана была не смертельной, но наверняка очень болезненной. Джастис побледнел. Черты его лица исказились от боли. Эйнсли постаралась встретить взгляд его темных глаз совершенно равнодушно, хотя ее охватило смятение. Она ненавидела причинять боль, но при необходимости не задумываясь пускала в ход меч.

— Ну что, раскаиваетесь, миледи? — бросил Гейбл, обескураженный бесстрастным выражением на прелестном лице девушки.

— Да. К сожалению, это был не лучший мой удар, — ответила она, стараясь говорить безучастно. — А теперь могу я взглянуть на своего кузена Рональда? Его рана гораздо серьезнее, чем царапина этого мальчика.

Она уже собиралась отойти от Гейбла, но тут заметила, как один из рыцарей принялся перевязывать открытую рану куском грязной тряпки, не удосужившись предварительно промыть и обработать ее. Эйнсли поняла, что не сможет молча смотреть на это вопиющее зрелище.

— Глупец! — выкрикнула она, налетев на ошарашенного рыцаря и выхватив грязный лоскут у него из рук. — Ты что, хочешь превратить небольшую рану в смертельную? Да эта тряпка так грязна, что ею противно нос вытереть! Принеси-ка мне воды, да поживей.

Рыцарь перевел взгляд на Гейбла, словно спрашивая, как ему поступить. Тот так же молча кивнул, давая понять, что надо выполнять это неожиданное приказание. Увидев, что девушка, схватив небольшую сумку, лежавшую на траве рядом с Рональдом, кинулась к Джастису, Гейбл испытал странное удовлетворение. Почему-то ему приятно было сознавать, что эта прелестная особа не так равнодушна к страданиям ближнего, как пытается показать. Лишь когда Эйнсли, промыв рану Джастиса, принялась поливать ее какой-то темной жидкостью, что явно причиняло тому невыносимые страдания, Гейбл решил вмешаться. Подскочив к девушке, он вырвал фляжку из ее рук.

— Что это? — требовательным тоном спросил он и поморщился — слишком резко пахло это снадобье.

— Уйсгебеата — живая вода. Целебный напиток, который мы сами варим. Ты что, недавно приехал в Шотландию?

— Приехал я сюда достаточно давно, но мне хватает ума не пробовать местных ядов. Зачем ты поливаешь им рану?

— Говорят, что эта вода лечит.

— А теперь что ты делаешь? — с подозрением поинтересовался Гейбл, увидев, что Эйнсли смазывает рану чем-то отвратительным на вид.

Девушка присела на корточки, вытерла руки и принялась бинтовать больное плечо, бросив недовольный взгляд на Гейбла.

— Это мазь из трав. Она облегчает боль и заживляет раны. Когда вернетесь в свое логово, можете смыть ее и зашить рану, а потом снова нужно наложить мазь.

Наблюдая за тем, как ловко Эйнсли перевязывает плечо Джастиса чистой тканью, Гейбл подмигнул кузену:

— А девица-то с норовом!

— Нельзя ожидать от пленницы ни учтивости, ни дружелюбия, — отрезала Эйнсли.

— Ты не пленница, красотка, а заложница, — поправил ее Гейбл.

— А что, есть разница?

Он кивнул. Поднявшись с земли, девушка произнесла резким тоном:

— Боюсь, мне она непонятна. А теперь я иду к Рональду!

Гейбл проводил ее долгим взглядом, а затем, обернувшись к одному из своих людей, приказал позвать остальных и привести лошадей.

— У этой юной леди острый язычок, — заметил он, обращаясь к Джастису. — Ну, как твое плечо?

— После ее лечения явно стало лучше, — ответил его юный кузен. — Да ты не беспокойся! У меня бывали раны и пострашнее. Обидно только, что пострадал я от руки хорошенькой девицы… — И он смущенно посмотрел на Гейбла.

— Надвигается буря, — сменил тему тот, снова с беспокойством глядя на небо. — Надо поскорее найти какое-нибудь укрытие!

— Мы должны показать им, где найти убежище, — сказал Рональд, пока Эйнсли помогала ему сесть.

— Меня мало волнует, что норманны пострадают от непогоды, — отозвалась Эйнсли.

— Меня тоже. Но сейчас мы у них в руках, значит, пострадаем и сами. А ты знаешь, какой сильной и опасной может быть буря в горах. Я не хочу, чтобы она застигла нас здесь, на открытом месте.

Эйнсли промолчала. Приняв это за согласие, Рональд подозвал к себе норманнского предводителя и объяснил, как найти пещеру, где все они могли бы укрыться от непогоды. Девушку охватили смешанные чувства: гнев боролся с отчаянием. На удивление, страха она не испытывала. Не объяснялось ли это тем, что норманнский рыцарь был ей приятен? При этой мысли Эйнсли почувствовала отвращение к самой себе.

Впрочем, она тут же попыталась избавиться от этого ощущения. Норманн мог бы запросто убить ее, а между тем до сих пор он не причинил ей никакого вреда. С таким же успехом ее уже давно могли бы изнасиловать — или он сам, или его люди. Однако пока, слава Богу, этого не случилось. Эйнсли была не глупа и хорошо понимала, что ее честь все еще в опасности, но по крайней мере сейчас у нее появилась уверенность, что она не пойдет по рукам. Леденящий душу страх — воспоминание о судьбе, постигшей ее мать, — понемногу отступал. Вспомнив, с какой решительностью она объявила Рональду, что убьет себя при попытке ее изнасиловать, Эйнсли горько усмехнулась.

Подошел предводитель норманнов, и это застало ее врасплох. По выражению его лица девушка поняла, что не сумела скрыть своих тайных мыслей.

— Почему ты такая печальная? — спросил он.

— Думаю о том, какой я оказалась трусихой, — ответила она, направляясь к своей лошади.

Гейбл последовал за ней.

— Ты не трусиха, — возразил он, покачав головой. — Никто не усомнится в твоей храбрости. Ты сражалась со мной с отвагой, которой мог бы позавидовать любой мужчина.

Эйнсли понимала, что он искренен в своей похвале, но настроение ее от этого не улучшилось.

— Но я жива.

— А разве разумнее было бы умереть?

— Наверное… По крайней мере тогда не пострадала бы моя честь. Понимаешь, я дала клятву — если мне будет угрожать бесчестье, я лишу себя жизни. А вместо этого пытаюсь уверить себя, что никакой угрозы нет, потому что не чувствую в себе достаточно сил, чтобы выполнить клятву.

— Бесчестье тебе не грозит.

— Правда? И на чье слово я должна при этом полагаться? Я ведь тебя не знаю.

Гейбл слегка покраснел, вспомнив, что не удосужился представиться.

— Я — сэр Гейбл де Амальвилль. А человек, которого ты чуть не насадила на вертел, мой кузен и оруженосец сэр Джастис Лютен. Думаю, нет нужды напоминать о том, что самоубийство — смертный грех. Если ты убьешь себя, тебе откажут в праве быть похороненной в освященной земле.

— Макнейрны отлучены от церкви, так что в любом случае в освященной земле меня не похоронят.

— Если твой отец прекратит творить произвол, все изменится.

— Мой отец был рожден в стране, не подчиняющейся законам, и жизнь ему дал человек столь же необузданный. Не думаю, что французский гость нашего короля сумеет убедить Дуггана Макнейрна измениться.

— Я здесь не гость, а рыцарь на службе у короля, и скоро у меня будет своя земля.

Ответить Эйнсли не успела — глухой раскат грома прокатился над их головами.

— Беседа с вами приятна, милорд, но боюсь, что ее придется прекратить, иначе нам не удастся найти укрытие до того, как начнется буря.

Она вскочила в седло и потянулась за поводьями, но Гейбл успел их перехватить. Девушка метнула на него недовольный взгляд и тут же отвела глаза. Рональда и Джастиса уже поместили на сделанные второпях носилки, не реагируя на их возмущенные крики, что они не нуждаются в опеке. Теперь Рональд не сможет убежать, а она, Эйнсли, ни за что его не бросит. Он беден, и ее отец вряд ли даст за него богатый выкуп. Если же норманны узнают, что у Рональда нет ни гроша, его жизни будет угрожать смертельная опасность. Снова взглянув на Гейбла, Эйнсли поняла, почему он вырвал у нее из рук поводья — не доверяет, считает, что она сбежит.

— Может быть, тебе лучше поехать со мной? — спросил Гейбл, и по его тону чувствовалось, что это не просьба, а приказ.

— Я не сбегу, у вас в плену мой лучший друг, — заметила девушка.

— Который наверняка будет несказанно рад, если тебе удастся ускользнуть от нас.

— Наверняка. Но я не послушалась его совета и не сбежала до того, как вы напали на нас, значит, не оставлю его и теперь. Особенно после того, как увидела, что вы не умеете лечить раненых!

Гейбл собирался что-то возразить, но Эйнсли перебила его:

— Если ты не дозволяешь мне ехать одной, мы можем поехать вместе на моей лошади.

— Нет, не дозволяю, — передразнил он ее. Эйнсли никак не отреагировала на его насмешку, хотя и была изрядно раздосадована.

— Тогда поедем вместе. Дорогу я знаю, а мой конь очень вынослив.

— Твой друг рассказал мне, где находится пещера.

— Значит, ты не позволишь мне сбиться с пути.

Когда Гейбл вскочил в седло и очутился за спиной Эйнсли, она бросила быстрый взгляд на смуглые руки, обнявшие ее за талию, и бедра, коснувшиеся ее ног.

— Надеюсь, вы не потеряли свою одежду, сэр Амальвилль? Но если так, то вы жестоко об этом пожалеете, когда начнется дождь.

Он усмехнулся и вместо ответа велел своим людям следовать за ним. Не успели они проехать и нескольких метров, как Эйнсли поняла — очутиться в одном седле с этим человеком было не лучшей затеей. Его горячее дыхание обжигало ее волосы, и это ощущение вызвало у Эйнсли какое-то непонятное чувство. Ноги Гейбла касались ее ног, отчего это чувство усиливалось, и вскоре Эйнсли с ужасом поняла, что испытывает желание. Да, ее тело безрассудно отвечало на близость мужского тела с потрясающей быстротой и страстью.

Эйнсли страшно разозлилась на себя. Сейчас не время для эмоций. Она — пленница Гейбла де Амальвилля. Он поклялся, что ее честь не пострадает, но тогда разговор шел о насилии. О том, что Гейбл не попытается соблазнить ее, речи не было. Значит, стоит ему заметить ее интерес, как он не преминет затащить ее к себе в постель. Чувства, обуревавшие Эйнсли, ясно показывали, что рыцарь добьется успеха. Если она сдастся добровольно, это не будет означать, что он нарушил клятву. Поскольку до сих пор ни один мужчина не вызывал у Эйнсли такого желания, она не знала, как сдержать свои чувства.

В следующую минуту Эйнсли мысленно пожурила себя за излишнее самомнение. Ей не часто доводилось избегать непрошеного внимания со стороны мужчин, значит, нет причин считать, что Гейбл захочет получить то, к чему другие оставались равнодушны. Даже когда девушка резонно напомнила себе, что до сих пор почти не встречалась с мужчинами, разве что с родственниками, ей не стало легче.

Холодные капли дождя отвлекли Эйнсли от этих невеселых мыслей. Она, нахмурясь, взглянула на небо.

— Боюсь, что дождь вряд ли будет ждать, пока мы доберемся до пещеры.

Гейбл тоже поднял глаза.

— Если твой родственник сказал правду, мы уже почти у цели.

— Он не соврал. Рональд не захотел бы очутиться на открытом месте во время бури.

Взглянув на Гейбла, Эйнсли улыбнулась. Его обнаженное тело уже покрылось гусиной кожей — слишком резким был ветер и холодным дождь.

— Ты скоро пожалеешь о том, что на тебе так мало одежды.

— Что-то ты уж очень беспокоишься о моей одежде, красотка.

— Просто мне не хочется лечить еще одного норманна.

— Я не растаю от маленького дождичка. Он лишь смоет дорожную пыль.

— Теплый французский дождик действительно подействовал бы освежающе, сэр Гейбл. Но горный ливень — совсем другое дело, тем более в это холодное время года. Ты продрогнешь до костей.

— Тогда заставь своего скакуна двигаться побыстрее. Пещера уже недалеко.

— Боюсь, моему коню не под силу бежать быстрее. Он не привык носить на себе такую тяжесть.

— Да это могучее животное не заметит, даже если на него усядутся два рыцаря в полном снаряжении! — со смехом возразил Гейбл и потрепал коня по шее.

— Вообще-то ты прав, но сегодня он много часов проскакал без передышки, спасаясь от французских разбойников.

— Я не разбойник. Как только доберемся до пещеры и разожжем костер, мы с тобой побеседуем. Я уверен, что когда ты узнаешь меня поближе, то убедишься в этом.

Как раз более близкого знакомства Эйнсли хотелось меньше всего. Она и так с трудом поборола в себе чувства, возникшие при виде стройного тела и красивого лица Гейбла. Да, он слишком привлекателен и этим опасен. Страшно подумать, что может случиться, если она проникнется к рыцарю уважением или, чего доброго, влюбится. Подгоняя своего коня — пещера была уже совсем близко, — Эйнсли приготовилась к решительному отпору всем попыткам сэра Гейбла очаровать ее. Она ни на минуту не должна забывать, что находится в плену, даже если он попытается убедить ее, что она для него не просто пленница.

Глава 3

— Мой кузен больше не нуждается в твоем лечении, красотка, — заметил Гейбл, подходя к Эйнсли.

Девушка вздрогнула и тут же мысленно отругала себя за это. Она намеренно избегала сэра Гейбла с той минуты, как отряд очутился в пещере. Меньше всего на свете ей хотелось сидеть рядом с ним у огня и разговаривать. «Узнаешь меня поближе» — так он, кажется, выразился. Нет, только не это! Должно быть, чувства Эйнсли были написаны у нее на лице, потому что Гейбл усмехнулся. Девушка снова отругала себя за трусость.

— Я зашивала его рану, — пробормотала Эйнсли и покраснела, заметив, как иронически улыбнулся Гейбл.

— За это время можно было сшить целое платье, миледи. — Взяв девушку за руку, он увлек ее к костру. — Тебе надо согреться. Не откажись отведать нашей еды и вина.

— Я лучше взгляну, как себя чувствует Рональд, — возразила Эйнсли, пытаясь отнять руку.

— Думаю, за последние пять минут ему не стало хуже — а ведь именно столько прошло с тех пор, как ты его проведывала. Садись! — приказал Гейбл, силой заставляя девушку сесть.

Эйнсли повиновалась, бросив недовольный взгляд на рыцарей, гревшихся у костра. Они явно наслаждались ее гневом, и их усмешки бесили Эйнсли. Она молча взяла предложенные сыр и хлеб. Внутренний голос подсказывал ей, что не стоит обольщаться, считая, что ее похитители добрые и милые люди. Если они действительно таковы, то должны отпустить ее и Рональда.

— Наша пища тебе по вкусу? — с улыбкой осведомился Гейбл, когда Эйнсли с жадностью набросилась на второй кусок.

— Такую еду не берут с собой, отправляясь в набег, — заметила девушка, дожевав сыр.

— Это был не набег, а праведная месть рассерженного короля. — Не обращая внимания на гневные взгляды Эйнсли, Гейбл продолжал: — Пускаясь в путь, я всегда беру с собой хорошую еду и вино. Как правило, наши походы длятся недолго, и я не могу себе позволить тратить драгоценное время на пополнение припасов. Заниматься мародерством мне претит. Ведь при этом страдают бедняки.

— Похвальная чувствительность, милорд, но вряд ли вас это останавливает, не так ли?

— Вы правы, миледи злючка. Люди должны есть.

Эйнсли отпила вина из бурдюка и не слишком грациозно вытерла рот рукой.

— Ваши люди ели бы больше и чаще, если бы оставались дома.

Гейбл решил не отвечать на вызов.

— Это невозможно, и ты достаточно разумна, чтобы понять это.

— Очень мило с вашей стороны так высоко оценить мой ум, — пробормотала Эйнсли, заставляя себя отвернуться, чтобы не видеть чарующей улыбки Гейбла.

— Я — рыцарь, который поклялся служить королю. Не думаю, что ему понравится, если я буду отсиживаться в четырех стенах и ничего не делать.

То, что она в душе с ним согласилась, не подняло настроение Эйнсли. Будь Гейбл надоедливым, тупым мужланом, ей было бы легче выполнить обещание, данное самой себе. Он же, напротив, говорил спокойно и разумно, а на ехидные нападки Эйнсли отвечал с вежливым достоинством. Противостоять его обаянию будет нелегко. Да что там нелегко! Когда она встречалась с ним взглядом и понимала, что он разговаривает с ней на равных, да еще признает, что она умна — а ведь немногие мужчины способны на это, — девушка отдавала себе отчет в том, что поставила себе задачу поистине непосильную. Эйнсли охватила смутная тревога.

— В твоем имени есть что-то английское.

Голос Гейбла вывел девушку из задумчивости.

— А вот и нет! — резко возразила она.

— Нет, есть. Кажется, я от кого-то слышал, что в жилах жены Макнейрна течет и английская кровь.

— Даже если это и так, ей не устоять перед доброй шотландской кровью.

— Ну разумеется!

— Еда и вино были хороши. От всей души благодарю вас, — сказала Эйнсли и быстро поднялась на ноги, заранее готовая отвергнуть любую попытку ее удержать. — Я очень устала и хотела бы поскорее лечь. Спать я намерена возле Рональда.

— Я заметил, что ты постелила одеяло рядом с ним.

— Ночью ему может понадобиться моя помощь.

Гейбл выглянул из пещеры.

— Ты полагаешь, буря продлится всю ночь?

— Надеюсь, что не дольше. Спокойной ночи, сэр.

Девушка поклонилась сидевшим у огня рыцарям и отправилась спать. Она свернулась клубочком подле Рональда и Страшилы.

— Странная девушка, — пробормотал Майкл Сертен, придвигаясь к своему кузену Гейблу и глядя вслед уходящей Эйнсли.

— Странная? — переспросил тот, игнорируя пристальный взгляд молодого человека.

— Она ведет себя совершенно не так, как другие леди.

— Вскоре после приезда в Шотландию я понял, что к здешним женщинам нельзя подходить с той же меркой, как к француженкам или англичанкам.

— Я имел в виду не их, а обыкновенных шотландских девиц. Она и на них не похожа.

Гейбл рассмеялся:

— Сдаюсь! Как бы то ни было, миледи Макнейрн отличается от всех знакомых нам женщин. Мне кажется, она получила необычное воспитание.

— Это правда. Достаточно вспомнить, кто ее отец.

— Вполне уместное замечание. Забывать об этом действительно не. следует. — Гейбл помрачнел. Взглянув на стройную фигурку Эйнсли, притулившуюся в углу пещеры, он вздохнул, смущенный неожиданно нахлынувшими чувствами. — Странно, но в этой девушке нет ни одного из пороков, присущих Дуггану Макнейрну, как будто он не имеет к ней никакого отношения.

Майкл кивнул, искоса посмотрел на Эйнсли и опять обратился к кузену:

— Я заметил, что она тебя заинтересовала.

— Она не так проста. Оружием владеет не хуже любого мужчины, а в ее прекрасных синих глазах скрывается недюжинный ум.

— Ты хочешь сказать — под этими роскошными волосами, которые так тебя очаровали?

— А, теперь я вижу, куда ты клонишь, кузен. Не беспокойся, я не настолько потерял голову, чтобы забыть, что она — всего лишь дочь Макнейрна и наша пленница. — Гейбл иронически усмехнулся, заметив, как помрачнел его кузен. — Похоже, ты разочарован.

— Да нет… — Майкл провел рукой по своим темным волосам, а потом негромко рассмеялся: — Ты никогда не теряешь хладнокровия, и часто это спасало нам жизнь. Просто мне хотелось бы посмотреть, что ты будешь делать, если тебя околдует какое-нибудь прелестное личико, а лица милее, чем у мисс Макнейрн, мне давно не доводилось встречать.

— Это верно. Но я с молодых лет понял, как опасно позволить себе увлечься прелестным личиком. Однажды подобная глупость чуть не стоила мне жизни, а мой лучший друг даже погиб из-за этого. Если бы я не был так ослеплен красотой леди Элинор, я без труда разгадал бы ее козни.

— Но ведь это было почти десять лет назад, Гейбл! Ты тогда был неискушенным мальчишкой, — возразил Майкл, вороша палкой угасающий костер.

— Зато урок я усвоил отлично, и, как ты правильно заметил, часто это спасало нам жизнь.

— И все же мы все чувствовали бы себя лучше, если бы ты не был таким безупречным совершенством!

Гейбл рассмеялся и звонко шлепнул кузена по спине.

— Я никогда не был совершенством, Майкл, и тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было. Просто тот трагический случай заставил меня на всю жизнь запомнить одно: хладнокровие и разум — вот чем надо руководствоваться, если хочешь выжить! Разбуди меня, когда кончится буря или возникнет какая-нибудь опасность.

— А ты думаешь, такая вероятность есть?

— В такую-то погоду? Вряд ли. И все же не теряй бдительности — в этих краях она совсем не лишняя.

Устраиваясь на жестком ложе, Гейбл безуспешно боролся с искушением взглянуть на Эйнсли. Поняв, что подсознательно стремится занять такое положение, чтобы видеть девушку, он мысленно обозвал себя последним глупцом. В недавнем разговоре с Майклом он намеренно не опроверг мнение кузена о нем как о хладнокровном человеке с ясной головой. Конечно, это было всего лишь бравадой, но к чему выставлять напоказ» свои сокровенные чувства? То, что таится под этими доспехами и напускным равнодушием, касается лишь его одного. Если бы рыцари Гейбла догадались, какую внутреннюю борьбу ведет сам с собой их предводитель, стараясь совладать с так некстати нахлынувшими чувствами, они наверняка поставили бы под сомнение его право командовать ими.

С самой первой минуты, как только Гейбл увидел Эйнсли Макнейрн, он понял, что ему предстоит нелегкое испытание. Этой девушке, бесстрашно стоявшей перед ним с мечом в руке, удалось сделать то, чего не могли добиться другие женщины, — мгновенно разбудить в Гейбле горячее и неистовое желание, которое одновременно и восхищало, и пугало его. Еще никогда он не чувствовал в себе такой жажды жизни, да и сама жизнь уже давно не казалась ему столь прекрасной.

То, что ему удалось узнать о характере Эйнсли, только усилило его интерес. Гейбл понимал, что это может оказаться опасным, и не только потому, что девушка — его пленница, дочь Макнейрна, человека, которого он поклялся покорить. Леди Элинор де Рош научила его не доверять эмоциям. Более взрослая и искушенная, она умело использовала слепую страсть очарованного юноши для того, чтобы помочь осуществлению планов своего настоящего возлюбленного — человека, вознамерившегося погубить род де Амальвиллей и завладеть их землями. Напрасно друг Гейбла Поль пытался предостеречь его. Увлеченный красотой Элинор, он оставался глух к доводам рассудка. Лишь когда коварная злодейка попыталась убить его, Гейбл очнулся. Наивность и доверчивость рухнули в один миг, их сменил холодный цинизм, с которым молодой человек с тех пор не расставался. И необузданная рыжеволосая шотландка с прекрасными синими глазами — вовсе не причина, чтобы утратить с таким трудом обретенное душевное равновесие.

«Да и что хорошего может выйти из этого увлечения?» — думал Гейбл, заставляя себя отвести взгляд от предмета своих размышлений. Даже если бы Эйнсли Макнейрн не была его пленницей и дочерью заклятого врага, все равно она дикарка, не имеющая понятия о манерах настоящей леди. В любом случае эта девушка совершенно ему не подходит, не вписывается в ту жизнь, которую он так тщательно распланировал для себя. Из такой необузданной особы вряд ли получится хорошая жена.

«Но может получиться восхитительная любовница», — подсказал Гейблу внутренний голос, и рыцарь снова уставился на Эйнсли. Выругавшись про себя, он с трудом отвел глаза. Мысль была слишком соблазнительной, но поддаваться искушению не стоило. Гейбл не был монахом, но в отношениях с женщинами старался вести себя честно. Сделать девушку своей любовницей, а потом отбросить за ненадобностью, когда подвернется другая, подходящая для того, чтобы стать его законной супругой, — такой поступок недостоин благородного мужчины. И вдруг Гейблу отчетливо представилась Эйнсли, полная страсти и трепещущая в его объятиях… Закрывая глаза, он от души пожелал, чтобы ее отец не слишком тянул с выкупом.

Крик, эхом отозвавшийся под сводами пещеры, вырвал Гейбла из объятий тяжелого сна. Он тут же схватил меч, лежавший наготове, и вскочил на ноги. Бросив взгляд на своих рыцарей, он убедился, что они тоже только что пробудились и спросонья не понимают, что происходит.

— Милорд! — раздался голос Рональда.

Гейбл взглянул на пожилого шотландца, с усилием пытающегося приподняться, и мгновенно заметил, что Эйнсли рядом с ним нет. Обернувшись к входу в пещеру, Гейбл увидел, что один из его рыцарей старается удержать рвущуюся куда-то девушку. Он собрался было броситься на подмогу, но Рональд остановил его.

— Она в объятиях сна, — туманно пояснил Рональд.

— Разве она не пытается убежать?

— Только от мрачных воспоминаний, которые иногда приходят к ней во сне, терзая душу. Разбудить ее будет непросто, милорд, — добавил Рональд, видя, что Гейбл направляется на подмогу рыцарю. Тот явно не справлялся с бешено бьющейся Эйнсли. — Надо хорошенько потрясти ее, а то и ударить.

Только очутившись рядом с борющейся парой, Гейбл понял, что старик был прав. На прелестном лице Эйнсли застыло выражение неподдельного ужаса. Глаза были широко раскрыты, но она явно не узнала Гейбла, даже когда он окликнул ее по имени. Из уст девушки вырывались обрывки фраз — кажется, она говорила что-то о своей матери, но с таким сильным шотландским акцентом, что Гейблу не удалось ее понять. Но самым страшным было другое, и от этого у Гейбла мурашки побежали по телу, — голос Эйнсли изменился. Она разговаривала так, будто снова стала маленькой девочкой.

— Эйнсли! — громко крикнул Гейбл, вырывая девушку из рук рыцаря и встряхивая. — Эйнсли, проснись!

— Я должна выбраться отсюда. Маме нужна моя помощь. — Она уперлась в грудь Гейбла в тщетной попытке освободиться. — Разве ты не слышишь крики женщин?

— Тут кричишь одна ты. Приди в себя, красотка. Тебя испугал ночной кошмар.

— Нет, это кричит мама!

Гейбл снова встряхнул девушку, а когда отпустил, она безвольно повисла у него на груди.

— Тогда я была слишком мала, а теперь выросла и сумею ей помочь. — Эйнсли нахмурилась — похоже, она начала осознавать, где находится. — Да нет, не выйдет. Мама мертва. Теперь ничего не изменишь…

— Не изменишь, это верно.

Почувствовав, что тело Эйнсли обмякло, Гейбл ухватил ее покрепче, стараясь не замечать, какое это удовольствие — держать ее в своих объятиях.

— Никто не может вернуться в прошлое и изменить чужую судьбу.

— Но это была злая судьба, страшная, жестокая, ужасная! Я до сих пор вижу кровь, — прошептала девушка. — Тогда мне не удалось смыть ее, ведь я была ребенком. Я только закрыла ей глаза, чтобы их не выжгло солнце…

Гейбл начал успокаиваться — голос Эйнсли снова стал нормальным. Рыцарь осторожно подвел девушку поближе к костру. Рональд, убедившись, что с его любимицей все в порядке, устало откинулся на своем ложе. Воины Гейбла, повинуясь безмолвному приказу, тоже вернулись — кто на пост, а кто досыпать. Внутренний голос подсказывал Гейблу, что Эйнсли, окончательно очнувшись, будет смущена вниманием стольких людей.

— Я пойду спать, — пробормотала Эйнсли, но Гейбл силой заставил ее сесть.

— Выпей! — тихо попросил он, садясь рядом с девушкой и протягивая ей бурдюк с вином.

Медленно пробуждаясь от леденящего душу кошмара своих воспоминаний, Эйнсли искоса взглянула на Гейбла и сделала глоток. Вино показалось ей вкусным и сладким. Девушка чувствовала сильное смущение от того, что выказала непростительную слабость перед Гейблом и его рыцарями. Мучило ее и другое — многие мужчины наверняка сочтут позором то, что случилось с ее матерью, хотя ни она, ни другие женщины, убитые в тот день, не искали себе такой ужасной судьбы. Вот почему Эйнсли никогда и ни с кем не говорила об этом — боялась услышать в ответ суровую отповедь по поводу чести и мужества дорогого ей человека. Девушка знала, что подобное отношение к матери приведет ее в ярость, тем более что поколебать уверенность мужчин в их правоте ей вряд ли удастся, какие бы аргументы она ни приводила.

— Ты считаешь, что это вино избавит меня от кошмаров? — шепотом спросила она Гейбла.

— К сожалению, лишь до конца этой ночи, — ответил тот. — Хотел бы я иметь волшебное снадобье, которое навсегда избавило бы тебя от мрачных воспоминаний! Ты видела, как умирала твоя мать?

— Не видела, а слышала — ее и других женщин, которые имели несчастье попасться этим извергам.

— Слышала? — взволнованно переспросил Гейбл. Какой это, должно быть, ужас — ребенком пережить такое!

— Да. Мать спрятала меня в укромном месте и завалила ветками. Она сказала, чтобы я сидела тихо — не шевелилась и не произносила ни звука. Вообще-то я была не самым послушным ребенком на свете… — Говоря эти слова, Эйнсли в первый раз улыбнулась. — Но тогда поняла сразу — надо сделать так, как велела мать. Я сидела в погребе до тех пор, пока не стало тихо, а когда вылезла, то увидела, до какого бесчинства могут дойти мужчины, когда им противостоят одни лишь беззащитные женщины.

Гейбл смущенно отвел глаза, не в силах вынести осуждающего взгляда Эйнсли.

— Не могу утверждать, что я или мои люди никогда не совершали подобных преступлений, но в одном мы точно не повинны — ни один из моих рыцарей не способен хладнокровно перерезать женщине горло, словно бессловесной скотине! — Он вздохнул и сокрушенно покачал головой. — Но мне доводилось сражаться бок о бок с такими вояками и наблюдать, как совершалось такое. А раз я не сумел остановить их, значит, часть вины лежит и на мне. Но где же был в то время твой отец?

— Сбежал, спасая собственную жизнь и жизнь своих сыновей.

— И оставил жену и дочь наедине с кровожадным врагом?

— Мой отец чрезвычайно ценит своих сыновей. Он часто повторяет, что от дочерей только одна польза — выгодно выдать их замуж. По его мнению, найти жену вообще не проблема. Сам он похоронил еще двух после того, как умерла моя мать. Поскольку ни одна из них не родила ему сына, он, похоже, проклял весь женский род и решил больше не жениться.

— Значит, ты потеряла трех матерей.

— Нет, только одну. Мачехи казались мне лишь бледными тенями, бесшумно скользящими по залам Кенгарвея. Они не обращали на меня никакого внимания, поскольку не любили меня. Я чувствовала это, но не придавала значения, поскольку после гибели матери обо мне заботился Рональд.

Гейблу было трудно себе представить столь безрадостное детство. В его семье тоже были свои проблемы, но он никогда не чувствовал себя ненужным, нежеланным. Несмотря ни на что, Гейбл всегда ощущал тесную связь со своим семейством — как с близкими, так и с дальними родственниками. Если судить по словам Эйнсли, единственный любивший ее член семьи умер много лет назад, и она осталась на попечении Рональда — человека, который по своему положению лишь немногим отличался от слуги.

Эйнсли снова отхлебнула вина, и Гейбл с удовольствием отметил, что краска понемногу возвращается на ее мертвенно-бледные щеки. В чертах этого милого лица до сих пор оставалось что-то трогательно детское. Должно быть, Эйнсли Макнейрн была очаровательным ребенком, но это не помешало ее отцу обращаться с дочерью как с ненужной вещью. Гейбл ни минуты не сомневался в правдивости ее рассказа — достаточно было видеть лицо девушки, когда она говорила о своей жизни. Вместе с тем ощущалось, что Эйнсли не чувствует себя ущемленной и ни от кого не ждет жалости.

— Твой родственник прекрасно справился со своими обязанностями, — заметил Гейбл.

— Да, хотя многие наверняка так не считают. — Эйнсли улыбнулась и посмотрела на своего спящего ментора. — Рональд научил меня всему, что умеет сам. Он щедро делился своими знаниями, но, к сожалению, это не те знания, которыми должна обладать благородная девушка.

— В этой грубой стране они тебе наверняка пригодились.

— Конечно, пригодились, но не помогли найти мужа.

На мгновение Эйнсли смутилась — не слишком ли свободно она выражается? Однако девушка была настолько измучена, что не чувствовала в себе сил сдерживаться. Кроме того, знакомство с Гейблом вряд ли будет продолжительным, а значит, не имеет значения, что он узнает о ее жизни.

— Беря жену, мужчина стремится получить землю, богатство и власть. Ему нужна женщина, искусная в рукоделии и с хорошими манерами. В конце концов, жена — лишь способ приобрести влияние и обзавестись сыновьями. Сыновей я родить смогу — моя мать родила четверых, а вот во всем остальном вряд ли буду хорошим приобретением для своего мужа. Да еще если учесть, что мой отец враждует со всеми соседями…

Она рассуждала вполне здраво. Гейбл и сам считал, что выбирать жену нужно именно по этим качествам. Тем не менее он почему-то смутился. В голосе Эйнсли не было гнева или осуждения, и все же Гейблу было неприятно сознавать, что он руководствуется такими корыстными мотивами, хотя и понимал, что большинство людей сочли бы его величайшим глупцом, если бы при выборе жены он не принял во внимание ее происхождение, связи, богатство и способность рожать детей. Кто знает, возможно, гораздо большей глупостью было бы не рассматривать Эйнсли в качестве предполагаемой жены, несмотря на все ее недостатки…

— Мужчина должен думать о будущем, — пробормотал он.

Эйнсли удивилась. Он словно оправдывается! Но почему? Гейбл де Амальвилль — человек благородный и образованный. Такие люди особенно тщательно выбирают себе жену. Так принято. Более того, именно этого ждут от человека в его положении. Поразмыслив, Эйнсли решила, что ей просто показалось. Наверняка он и не думал оправдываться.

— Похоже, все мои страхи уже улетучились, — проговорила девушка, вставая. — Пожалуй, я пойду спать. Жаль, что я наделала столько шуму.

— Нет нужды извиняться за то, в чем ты не виновата, — возразил он. — Мало кто может похвастаться, что его никогда не мучили ночные кошмары.

— Возможно. И все же я постараюсь, чтобы от них не страдали другие. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — отозвался он.

Укладываясь рядом с Рональдом, Эйнсли мучительно боролась с желанием обернуться и снова взглянуть на Гейбла. Очнуться от кошмарного сна в его объятиях было для нее потрясением, особенно когда девушка поняла, что именно нежное прикосновение Гейбла и его звучный голос помогли развеять ее страхи. Оставалось надеяться, что сам он этого не заметил.

«Не забывай, что теперь он многое знает о твоей жизни!» — с упреком напомнила себе Эйнсли. Она уже жалела, что так свободно говорила с Гейблом, и не только потому, что благодаря ее откровенности он ближе узнал ее. Его слова позволили самой Эйнсли лучше понять этого человека. Выяснилось, например, что он умеет быть добрым и нежным. Не хватало еще узнать обо всех его достоинствах! Тогда ей будет значительно труднее скрывать свой интерес к нему. Девушка вздохнула. Хорошо бы отец не упрямился и поскорее выкупил ее!

Глава 4

— Сегодня будет чудесный солнечный день, — объявил Гейбл, взглянув на небо.

Эйнсли, сидевшая у него за спиной, от души пожалела, что нет другого способа вдвоем ехать в седле, кроме как обнимая рыцаря за талию. Она находилась в такой тесной близости от его сильного тела, что непонятное волнение снова охватило ее, вызывая смутную тревогу. То, что теперь Гейбл сам управлял ее конем, тоже раздражало девушку. Не радовало ее и ярко светившее солнце — буря, разразившаяся прошлой ночью, больше соответствовала душевному состоянию Эйнсли. То, что ее верный конь с готовностью повиновался приказаниям чужого седока, казалось ей особенно оскорбительным. Она взглянула на Страшилу, послушно трусившего рядом, и подумала, что скоро, наверное, и пес предаст ее.

— Разве ты не рада солнышку? — спросил Гейбл, оборачиваясь.

— А что, по моей лучезарной улыбке этого не заметно? — парировала Эйнсли.

— Ты называешь улыбкой эти сердито стиснутые зубы? Что-то не похоже… Должно быть, ты в плохом настроении из-за ночного кошмара, который помешал тебе спать.

— Я беспокоюсь. Наверное, причина в этом.

— Не соблаговолит ли миледи объяснить, что ее так мучит?

Уловив насмешку в его голосе, Эйнсли почувствовала внезапное искушение ущипнуть Гейбла за спину.

— Может быть, мне ненавистно то, что норманны свободно разгуливают по моей земле и отбирают все, что попадается им под руку, — земли, замки, честь, женщин и лошадей… — Эйнсли запнулась, увидев, как плечи Гейбла затряслись от смеха.

Он потрепал коня по шее.

— Отличный скакун, сильный, мощный. Пожалуй, слишком сильный для женщины.

— Ты считаешь, что я не умею с ним управляться?

— Нет, ты прекрасная наездница.

Даже этот комплимент не улучшил настроения Эйнсли.

— Я смотрю, ты слишком вольготно расселся на моем коне. Не обольщайся — скоро отец выкупит меня, и я его заберу.

— Многие мужчины сочли бы такого прекрасного коня своим законным трофеем.

— Возможно. Но сэр Гейбл де Амальвилль не похож на других мужчин.

Эйнсли была несколько удивлена, услышав в ответ громкий, искренний смех Гейбла. Рыцари, ехавшие рядом с ними, тоже повернули головы, с любопытством глядя на своего внезапно развеселившегося предводителя. Гейбл явно воспринял слова Эйнсли как лесть, и она ожидала подобной реакции с его стороны. Удивило и раздосадовало ее другое — то, что этот глубокий, приятный смех снова вызвал в ее душе непонятную теплоту. Эйнсли поняла, что находится под обаянием этого мужчины, и еще больше расстроилась. Доброе чувство, вызванное заразительным смехом Гейбла, тут же улетучилось.

— Ты полагаешь, что столь неожиданная лесть заставит меня изменить решение? — отсмеявшись, осведомился он, с улыбкой глядя на Эйнсли.

Прошла целая вечность — так по крайней мере показалось девушке, — прежде чем она смогла собраться с мыслями и ответить. Чарующая улыбка, осветившая смуглое лицо Гейбла, была неотразима. У нее перехватило дыхание. Она закашлялась, от души надеясь, что рыцарь не заметит ее смущения.

— Попытаться в любом случае стоило, — наконец проговорила Эйнсли, стараясь придать своему голосу подобающую твердость.

— Придется мне следить за тобой.

Девушка не успела ответить — слова замерли у нее на устах, когда она случайно бросила взгляд назад. К ним стремительно и бесшумно приближались какие-то вооруженные люди. Эйнсли мгновенно догадалась, что надвигается опасность. В последние несколько месяцев она не раз слышала возбужденный шепот слуг на кухне и в конюшнях — говорили, что на их края обрушилась новая напасть.

— Я думаю, вам лучше следить за людьми, что появились у нас сзади, милорд, — посоветовала она.

Гейбл оглянулся, и в тот же миг раздался оглушительный боевой клич. Мужчины стремительно бросились вперед.

— Во имя Пресвятой девы! Кто они?

— Разбойники, изгнанные из своих кланов и домов. Люди, по которым давно плачет виселица. Они из печально знаменитого рода Грэмов. Тебе лучше поторопиться. Они приближаются.

В мгновение ока Гейбл, оценив силы своего отряда, принял решение. Не готовые к внезапному нападению, да к тому же обремененные двумя ранеными и девушкой, они мало что могли сделать. Бросив отрывистые приказания своим людям, Гейбл пришпорил коня. Пока все делали вид, что обращаются в бегство, двое рыцарей, несшие на носилках Джастиса и Рональда, поспешно скрылись под спасительной сенью густых деревьев. Еще трое воинов остались с ними для охраны.

Погоняя коня и чувствуя, что разбойники преследуют его на своих быстрых лошадях, Гейбл вполголоса выругался. Ему претило удирать как какому-нибудь трусу, но надо было во что бы то ни стало увести нападавших подальше от раненых. Он пожалел, что не оставил с ними Эйнсли. Еще большее сожаление вызывало то, что он позволил себе расслабиться и забыл об опасности. Когда путешествуешь по такой необузданной стране, надо быть начеку, а не любоваться прекрасной погодой и красивой девушкой, что прижимается к твоей спине.

— Если мы возьмем немного левее, то скоро доберемся до небольшого холма! Там нам легче будет обороняться! — прокричала Эйнсли сквозь гулкий топот копыт.

Гейбл не раздумывая последовал ее совету и сам удивился почему. Им управляла интуиция, но насколько можно на нее полагаться в данной ситуации? Откуда молодой девушке из благородного семейства знать, какая позиция лучше всего подходит для обороны? И все же через минуту Гейбл понял, что интуиция не обманула его. Ему даже не понадобилось объяснять своим людям, куда ехать, — они сами стремительно направлялись к холму, указанному Эйнсли, как к естественной крепости.

Девушка негромко вскрикнула, почувствовав, что ее выпихнули из седла, как только конь очутился на вершине холма. Ей стоило большого труда удержаться на ногах. Не дожидаясь, пока Эйнсли придет в себя, Гейбл подтолкнул ее к лошадям, а сам вместе с отрядом приготовился к схватке.

Спрятавшись за спинами беспокойно ржавших лошадей, Эйнсли увидела, как шотландцы подъехали к подножию холма и резко остановились. Она горячо молилась о том, чтобы они не предпринимали столь безрассудную атаку, но сомневалась, что ее молитва будет услышана. Этим людям терять нечего. Они наверняка попытаются напасть на отряд. Эйнсли не хотелось, чтобы кто-то из людей Гейбла пострадал. «А разве это не предательство по отношению к собственной семье?» — мелькнула у нее мысль. Но девушка тут же уверила себя, что нет. В желании, чтобы никто не был ранен или убит, нет ничего дурного, а кроме того, в эту минуту лишь норманны могут защитить ее от злодеев, что толпятся у подножия холма.

— Вы, кажется, сказали, миледи, что знаете этих людей? — осведомился Гейбл, ожидавший, когда начнется неминуемая атака.

— Лишь по преступлениям, которые они совершили, — ответила девушка. — Это убийцы, воры, насильники и предатели. Многие были изгнаны из своих кланов.

— Значит, с этими людьми вряд ли можно договориться.

— Им можно пожелать только одного — поскорее отправиться в ад. Но должна признаться, что сужу о них только по тому, что слышала от других.

— А почему же я ничего о них не слышал?

— Они лишь недавно начали сеять страх и смерть на нашей земле. К сожалению, еще не нашелся смельчак, который разом бы покончил с этим отребьем. Ты думаешь, они нападут на нас?

— Уверен. Но хотя они и превосходят числом, наша позиция лучше. Им не удастся нас одолеть.

Это, конечно, было хвастовство, но, по мнению Эйнсли, вполне оправданное. И сам Гейбл, и его люди — умелые воины. Пока две противостоящие друг другу силы, не предпринимая никаких действий, обменивались взглядами — напряженными, горящими, полными ненависти, — девушка огляделась вокруг в поисках оружия. Вполне возможно, что норманнам удастся отразить атаку, но велика вероятность и того, что бандиты сумеют взобраться на вершину холма. Эйнсли вовсе не улыбалось оказаться безоружной и беззащитной перед лицом врага, когда это случится. Возбужденные крики дали понять девушке, что времени у нее осталось не так много. Она прекрасно знала, что этот воинственный клич означает сигнал к атаке.

Наконец Эйнсли удалось обнаружить свое оружие в притороченной к седлу сумке, и девушка вздохнула с облегчением. Бандиты между тем громко стучали мечами по щитам, разогревая себе кровь этими звуками. Достав из сумки лук и стрелы, Эйнсли от души пожалела неразумных мужчин, которые свысока относятся к этому средству боя, считая лишь мечи достойным оружием, своего рода символом мужской чести и доблести. В отряде Гейбла, например, всего двое лучников, да и тех он оставил для защиты раненых. Приготовив кинжалы и вытащив из ножен меч, Эйнсли осторожно выглянула из-за спин лошадей. Они по-прежнему скрывали ее от неприятеля, но позволяли видеть все, что происходит вокруг.

Только бы атака началась до того, как Гейбл или кто-нибудь из его людей заметит, что она вооружена! Иначе они наверняка все отберут…

Хотя внутренне Эйнсли уже давно была готова к нападению разбойников, от их боевого клича мурашки забегали у нее по спине. Нападавшие пытались с наскока овладеть холмом, но пока им это не удавалось. Эйнсли выпрямилась, сжимая в руках меч. Страшила встал рядом с ней. Он весь дрожал от напряжения и время от времени угрожающе рычал, готовый защитить свою хозяйку. Раздались первые удары мечей, и тут же послышались стоны раненых, от которых у Эйнсли защемило сердце.

Как она и предполагала, нападавшим вскоре удалось взобраться на холм. Превосходя норманнов численностью, они не сомневались в своей победе, но вскоре выяснилось, что это было ошибкой. Мало кто из них имел мужество противостоять хорошо вооруженным рыцарям, закаленным в боях. Сейчас весьма кстати пришлись бы стрелы и лук, но, похоже, на данный момент лишь у одной Эйнсли имелось это оружие. Но, если она пустит его в ход, Гейбл сразу поймет, что она снова вооружилась, пусть даже для защиты от общего врага. Значит, стоит ей воспользоваться луком, как она в ту же минуту его лишится. А ведь несколько метко посланных стрел живо рассеяли бы толпу, карабкающуюся на холм! Вместо этого мужчины предпочли драться лицом к лицу, орудуя мечами. «Ох уж эти мужчины! — презрительно подумала Эйнсли. — Порой они ведут себя так глупо…» Мужчины считают, что в бою главное — честь, отвага и победа. Она же уверена, что главное — остаться в живых.

Эйнсли постоянно была начеку, стараясь следить за всем, что происходит вокруг, но ее взор нет-нет да и падал на Гейбла. Девушка дрожала от страха за его жизнь и одновременно не могла не восхищаться тем, с какой отвагой он сражается с врагами. То, что эти чувства вызывал человек, взявший ее в плен с целью выкупа, и изумляло, и злило Эйнсли.

Резкий звук, раздавшийся справа, оторвал девушку от этих противоречивых мыслей. Один из нападавших сумел прорваться сквозь ряды норманнов и теперь стоял рядом с ней, скривив в усмешке окровавленный рот. Он явно считал, что уж женщины-то ему опасаться не стоит. Эйнсли мгновенно приняла воинственную позу, вознамерившись доказать этому ничтожеству, что он жестоко ошибается. Их мечи со звоном встретились. Звук удара стали о сталь на мгновение оглушил Эйнсли. «А не слишком ли я самонадеянна?» — промелькнула у нее мысль. Страшила подбежал к девушке и угрожающе зарычал. Пес был готов сию секунду броситься хозяйке на выручку, но знал, что нельзя делать этого без ее приказания. Эйнсли почувствовала, что ее страхи улетучились. Когда наступит решающий момент, ей достаточно сказать одно слово — и противник очутится между двух огней.

Сокрушительный удар Гейбла поверг на землю одного из нападавших. Не успели стихнуть предсмертные крики негодяя, как до рыцаря донесся бешеный лай волкодава. Приказав своим людям оставаться на месте и не преследовать убегающих врагов, чтобы не оказаться в ловушке, Гейбл обернулся туда, где находилась Эйнсли. Надо было выяснить, какая опасность ей угрожает. Проклятие сорвалось с уст рыцаря, когда он увидел, что девушка скрестила мечи с мощным верзилой, явно превосходившим ее и ростом, и силой.

— Она снова вооружена, — заметил Майкл, становясь рядом с Гейблом.

— Ну да. Эта глупая женщина воображает, что она мужчина.

Обведя окрестности быстрым взглядом и убедившись, что бой подходит к концу, Гейбл осторожно двинулся по направлению к Эйнсли.

— Надо было получше спрятать ее оружие.

— Я вполне понимаю ее желание встретить врага с мечом в руках. Мне бы тоже не понравилось, если бы я очутился лицом к лицу с этим отродьем, не имея оружия. Тогда единственным спасением было бы спрятаться или убежать.

— Именно так и спасается большинство женщин. И не старайся умерить мой гнев! Если эта упрямица погибнет, мы не получим выкупа, — проворчал Гейбл, стараясь не замечать иронического взгляда кузена.

По правде говоря, в этот момент выкуп волновал его меньше всего, но он не собирался делиться своими чувствами с не в меру проницательным родственником. Первым делом надо прекратить этот неравный поединок. И Гейбл двинулся туда, где Эйнсли все еще сражалась с верзилой. Гейбл надеялся каким-то образом отодвинуть девушку в сторону и самому закончить бой. Ведь она скоро выдохнется, а видеть ее раненой или убитой было бы выше его сил.

— Черт бы побрал эту своенравную девчонку! — в сердцах выругался Гейбл. — Если я подойду еще ближе, то скорее буду способствовать ее смерти, чем спасению.

Не успел Майкл ответить, как человек, с которым сражалась Эйнсли, вдруг покачнулся. Ни минуты не колеблясь, девушка воспользовалась неожиданно полученным преимуществом и нанесла удар — стремительный и точный. Шотландец рухнул на землю, не издав ни звука. Эйнсли стояла рядом и не могла отвести глаз от человека, которого только что убила. С ее меча капала кровь.

— Эйнсли! — окликнул ее Гейбл. Она вздрогнула и обернулась, не выпуская из рук меч. Он быстро подошел к девушке, встревоженный пепельно-серым цветом ее лица и выражением ужаса, застывшим в глазах.

— Ты и меня хочешь проткнуть? — шутливо поинтересовался он, протягивая ей руку в миролюбивом жесте.

— Тогда я стала бы свободной, — ответила Эйнсли чуть хрипло.

— Нет. Тогда тебя убили бы на месте, только и всего.

— Твои люди не посмели бы убить женщину.

— Даже если бы меч этой женщины торчал из моей груди? Сомневаюсь!

Глубокий вздох вырвался из груди Эйнсли. Она отдала Гейблу меч, угрюмо наблюдая, как он вытирает лезвие.

— Я скорее перерезала бы тебе глотку, чем проткнула мечом.

К ним подошел Майкл. Эйнсли покорно отдала ему остальное свое оружие, на секунду заколебавшись, прежде чем передать второй кинжал. Внезапно на нее накатила тошнота. До сих пор Эйнсли не доводилось никого убивать. Возможно, какая-нибудь из стрел, выпущенных ею во врага, и достигала цели, но вот видеть глаза человека, когда твой меч вонзается в его живую плоть, отнимая жизнь и превращая в бесформенный куль, — с этим она столкнулась впервые. Эйнсли чувствовала слабость. То, что произошло, преисполнило ужасом ее душу.

— Тебе никогда прежде не случалось лишать человека жизни? — спросил Гейбл, делая знак Майклу, чтобы тот убрал тело.

— Нет. — Эйнсли пожала плечами. — Во всяком случае, я такого не помню. И уж точно не в рукопашной.

— Первый раз всегда трудно.

— Почему? Ведь он пытался убить меня. Я должна была бы ничего не чувствовать — ни горечи, ни сострадания, ни сожаления.

— Пройдет немало времени, прежде чем эта истина укоренится в твоем сердце. Просто повторяй ее почаще, вот и все. Этот человек оставил тебе только три пути — убежать, но это было невозможно; спрятаться, но здесь нет укромных мест; или убить его до того, как он убьет тебя.

Гейбл взял Эйнсли за руку.

— Пойдем отсюда.

— Бой окончен? — спросила девушка, оглядываясь.

— Да. Те, кому удалось уцелеть, бежали как побитые собаки, поджав хвост.

— Вы не стали их преследовать?

— Нет. Я думаю, лучше всего нам поскорее убраться отсюда. Может быть, их гораздо больше. Погонишься за ними — и как раз угодишь в ловушку. Я пришел сюда не для того, чтобы драться с бандитами и тому подобным отродьем. Правда, рассчитаться с ними значило бы поступить справедливо — я уверен, что по этим негодяям давно плачет веревка.

— Еще как давно! — откликнулась Эйнсли. Гейбл снова взобрался на коня и помог девушке сесть сзади.

— Как ты думаешь, остальные твои люди — ну, те, что оставались с Рональдом, — они целы?

Гейбл кивнул. Лошадь начала осторожно спускаться с холма.

— Мы встретимся с ними разве что поздно вечером. Это сражение задержало нас, и скоро придется разбивать лагерь на ночь. Если бы все шло, как задумано, в это время мы уже были бы на моей земле.

Эйнсли прислонилась к широкой спине Гейбла и задумалась. Убитый шотландец не выходил у нее из головы. Вряд ли ей когда-нибудь удастся забыть о случившемся… Эйнсли стало страшно. Неужели теперь до конца дней ей суждено видеть перед собой эти глаза, глаза убитого ею человека, видеть, как жизнь покидает его, а взгляд становится пустым и тусклым? Надо поговорить с Рональдом. Когда она попадала в беду, он всегда приходил ей на помощь. Остается надеяться, что Гейбл прав — с Рональдом все в порядке и они скоро повстречаются с ним.

Почувствовав, что кто-то легонько трясет ее за плечо, Эйнсли негромко выругалась. Мужской смех, глубокий и мягкий, окончательно прогнал сон. Удивленно моргая и протирая глаза, Эйнсли выпрямилась и огляделась. Взгляд ее мгновенно стал суровым — она увидела, что сильные мужские руки обнимают ее за талию.

— Как я здесь очутилась? Я ведь ехала сзади, — ничего не понимая, пробормотала она, потирая виски, чтобы окончательно развеять остатки сна.

— Ну да, а потом уснула, — ответил Гейбл, натягивая поводья.

— И упала с седла?

— Почти. Я остановился, а Майкл пересадил тебя.

— Странно! Я ничего этого не помню… А почему же я не проснулась?

— Зато теперь ты проснулась и можешь сама его поблагодарить.

Гейбл спешился и ссадил Эйнсли.

— Мы остановимся здесь на ночь, утром двинемся дальше и скоро окажемся на моей земле.

— Рональд здесь? — спросила Эйнсли, высвобождаясь из объятий Гейбла.

— Да. Он и мои люди уже ждали нас. Они вон там, слева, под деревьями.

Глядя вслед Эйнсли, стремительно умчавшейся разыскивать Рональда, Гейбл почувствовал внезапный укол ревности. Каждая минута, проведенная им в обществе девушки, только осложняла ситуацию. Пока его люди готовили ночлег и разжигали костер, Гейбл подошел к Джастису и сел с ним рядом.

— Как ты себя сегодня чувствуешь, кузен? — спросил он молодого человека, протягивая ему бурдюк с вином.

— Слишком хорошо, чтобы оставаться пленником этих носилок, — пробурчал Джастис.

— Тебе недолго осталось мучиться на них, скоро ты переберешься в удобную постель, и тогда выздоровление пойдет полным ходом.

— Но, Гейбл! — протестующе крикнул Джастис.

— Только не пытайся уверить меня, что уже здоров и готов хоть завтра сражаться наравне со всеми! Ты все еще очень бледен, а любое движение причиняет тебе боль — я же вижу, как ты морщишься. Если только мы не ввяжемся в битву, где даже твоя рука, ослабевшая от раны, сможет пригодиться, было бы глупостью пренебрегать здоровьем. Так что не позволяй пустому тщеславию мешать твоему выздоровлению, а то как бы тебе не пришлось навеки остаться калекой!

Джастис в сердцах выругался и постарался поудобнее опереться на ствол дерева, рядом с которым были установлены его носилки.

— Да не сама рана меня беспокоит, — признался он тихим, подавленным голосом, — а то, что заработал я ее от женской руки. Эта рыжеволосая малютка шотландка повергла меня наземь, будто я и не воин вовсе, а какой-нибудь неженка паж! — Услышав откровенный смех Гейбла, молодой человек недовольно взглянул на кузена. — Ничего смешного здесь нет. Надо мной еще будут потешаться другие, так что хоть ты пощади!

— Ты зря считаешь, что твоя гордость уязвлена тем, что тебя ранила леди Макнейрн. Скоро все в Бельфлере узнают, что она вовсе не слабое, изнеженное дитя. Сегодня она в рукопашной убила здоровенного мужчину.

Встретив удивленный взгляд Джастиса, Гейбл кивком подтвердил, что тот не ослышался:

— Она сумела достать оружие, а один из негодяев, напавших на нас, решил, что девушка будет легкой добычей. — Гейбл взглянул налево, туда, где рядом с Рональдом сидела Эйнсли. — Правда, это было первое ее убийство, и далось оно нелегко. Но, я думаю, она справится. Воли ей не занимать!

— Что да, то да. Исключительно сильная женщина! Наверняка дамам Бельфлера будет непросто разгадать ее. — Взглянув на кузена, Джастис неожиданно добавил: — Такая отважная и искусная в бою женщина станет хорошей женой человеку, который собирается обосноваться на этой дикой земле.

— Не трудись выбирать мне жену, кузен, — с улыбкой заметил Гейбл. — Я уже давно решил, какая спутница жизни мне нужна, и какой бы соблазнительной и волнующей ни была Эйнсли Макнейрн, она не та женщина, которую я ищу. В моей игре эта девушка лишь пешка.

Произнося эти слова, Гейбл намеренно избегал пристального взгляда Джастиса, опасаясь выдать себя. То, что он только что сказал, прозвучало не слишком убедительно.

— Эта красотка — сплошная головная боль, и чем скорее мы от нее избавимся, тем лучше.

— Не тревожься понапрасну, девонька, — попытался Рональд успокоить Эйнсли, после того как она рассказала, что произошло на холме. — Да этот бандит убил бы тебя не задумываясь, если бы ты его не опередила!

— Я знаю.

Она внимательно посмотрела на Рональда, с удовольствием отметив, что вынужденное бегство от разбойников не причинило вреда его здоровью.

— Кажется, ты неплохо перенес это приключение.

— Да. Ребята старались изо всех сил — несли меня быстро, но аккуратно. Единственное, о чем я сожалею, — что их стараниями я в конце концов попаду в Бельфлер, а не в Кенгарвей.

— Бельфлер?

— Ну да. Так называется замок сэра Гейбла.

— Ты говоришь — Бельфлер[2]? Довольно странное название для рыцарского замка… Интересно, почему он его выбрал?

— По-моему, ты вообще интересуешься этим человеком гораздо больше, чем следовало бы.

Эйнсли слегка покраснела под пристальным взглядом Рональда, но не отвела глаза, а кивнула, соглашаясь. Не было никакого смысла скрывать от него свои чувства.

— Боюсь, что да. Но не тревожься об этом, мой друг.

— Ты так считаешь? Но мы можем задержаться в Бельфлере довольно долго.

Эйнсли сама понимала возможную опасность такого поворота событий, однако улыбнулась и успокаивающе похлопала Рональда по плечу.

— Сэр Гейбл — человек благородный, а я — взрослая женщина. Что бы между нами ни произошло, ответственность за это падет только на нас с ним.

Услышав, как Рональд пробормотал что-то невнятное — явно ругательство, — Эйнсли безмятежно улыбнулась, желая чувствовать в душе ту же уверенность, что прозвучала в ее словах. Если Гейбл де Амальвилль испытывает к ней интерес как к женщине, длительное пребывание в Бельфлере и впрямь может оказаться опасным. И на этот раз Рональд ей не поможет. Если что-то произойдет — или не произойдет — между ними, она должна будет справиться с этим сама. Эйнсли оставалось только молиться, чтобы она, вооружившись разумом и волей, сумела совладать с соблазном, не подвергая опасности Рональда… и свое собственное сердце.

Глава 5

Бельфлер возвышался на скале, внушительный и неприступный. Как только Эйнсли въехала на вершину небольшого холма и увидела замок Гейбла, ее охватило смешанное чувство. Награждая своего вассала-норманна, король Давид явно не поскупился. Даже на таком расстоянии замок свидетельствовал о богатстве владельца и выглядел великолепно — не то что обиталище ее собственного семейства. Эта крепость, сложенная из серого камня, представала воплощенным символом пропасти, разделявшей сэра Гейбла де Амальвилля и Эйнсли Макнейрн. Все остальные различия и препятствия, начиная от ее положения пленницы Гейбла и кончая необычным воспитанием, полученным Эйнсли, могли быть легко объяснены и отринуты. Но вот огромный замок, только что представший ее взору, не оставлял никаких иллюзий. По сравнению с Бельфлером Кенгарвей выглядел как жалкая хижина бедного фермера.

— Вы устали, мисс Эйнсли? — спросил Гейбл, приближаясь к девушке.

— Вовсе нет, — ответила она и пришпорила коня, стараясь держаться поближе к носилкам, на которых несли Рональда. — Просто решила немного отдохнуть, прежде чем взбираться на этот холм.

Не обращая внимания на усмешку Гейбла, девушка бросила хмурый взгляд на рыцаря, ловко гарцевавшего на ее пепельно-сером коне:

— По-моему, и моей лошади надо дать отдохнуть — ведь ей пришлось нести двоих на своей спине.

— Думаю, такому сильному животному это нипочем. — Гейбл потрепал коня по мощной шее. — Как ты его зовешь?

— Малкольм, — сквозь зубы процедила Эйнсли, уверенная, что норманн вознамерился отобрать у нее коня.

— Малкольм? — Гейбл рассмеялся и покачал головой. — Разве можно называть боевого скакуна таким именем?

— А почему нет? Оно кажется мне вполне подходящим.

— Имя действительно хорошее, но довольно странное для лошади.

— А как надо было его назвать — Непобедимый или Грозный?

Гейбл улыбнулся, не обращая внимания на эти ехидные слова:

— А что ты думаешь о моем Бельфлере?

— Выглядит он внушительно. Как раз такой замок и нужен в этих суровых землях. — Она взглянула на Гейбла и с любопытством спросила: — Но почему ты, рыцарь, дал своему жилищу столь изящное имя?

— Это название придумала моя кузина Элен, — пояснил Гейбл, как бы извиняясь. — В день, когда ей исполнилось тринадцать лет, я пообещал выполнить любое ее желание. Она решила, что больше всего ей хочется дать имя моему замку. Бельфлер — не такое уж плохое имя.

— Да нет… — Эйнсли быстро прикинула, какие еще названия могли бы прийти в голову столь юной особе, и добродушно добавила: — Могло быть и хуже!

Вежливо справившись о здоровье Рональда и поинтересовавшись тем, как старик переносит тяготы путешествия, Гейбл поскакал вперед, к авангарду своего отряда. Некоторое время Эйнсли боролась с желанием посмотреть ему вслед и в конце концов сдалась. Наездником Гейбл был великолепным и на спине Малкольма выглядел превосходно. Эйнсли была очень привязана к своему коню. Ей стоило немалых трудов уберечь его от алчных притязаний своей семьи, но она понимала, что если Гейблу приглянулся ее скакун, она легко смирится с потерей. В таком роскошном замке Малкольму будет гораздо лучше. Вряд ли Бельфлер страдает от жестоких шотландских зим так, как Кенгарвей, когда в период длинных холодных дней еда лошадей скудна и однообразна.

Эйнсли вздохнула. На пути к замку, несмотря на все ее усилия, она то и дело начинала думать о возможности совместного будущего с Гейблом де Амальвиллем. Но Бельфлер ясно доказал девушке, насколько бесплодны ее мечты. В благородстве ее происхождения сомневаться не приходится, но поведение отца и деда Эйнсли не оставляло даже слабой надежды на возможность такого брака. Буйство и разбой, которым предавались Макнейрны на протяжении последних пятидесяти лет, лишили этот клан того уважения, власти и богатства, которыми он некогда обладал. При виде Бельфлера Эйнсли стало до боли ясно, что Гейбл, взяв в жены такую девушку, как она, абсолютно ничего не приобретет. Впрочем, он сам наверняка даже и не думает о такой возможности, печально добавила она про себя.

— Не грусти, девонька, — послышался голос Рональда, мгновенно оторвавший Эйнсли от ее невеселых размышлений. — Если уж нам суждено быть пленниками, то мы попали не в самые плохие руки. Этих людей не стоит опасаться…

— Даже если отец откажется нас выкупить? — перебила его Эйнсли. Она достаточно хорошо знала своего отца, чтобы понимать, что такая возможность существует.

— Даже тогда. Впрочем, я не думаю, чтобы он на это пошел.

— Рональд, мой отец…

— …необузданный негодяй. Ты права. Но, несмотря на все свои многочисленные недостатки, он не допустит, чтобы его дочь сгнила в плену у норманнов. Он побоится замарать славное имя Макнейрнов. Правда, ему не хватает ума понять, что вся его проклятая жизнь уже покрыла несмываемым позором это имя. Но оставить дочь в руках врагов… Нет, на это он ни в коем случае не пойдет! Гораздо больше меня беспокоит другое — будет ли он соблюдать условия договора, который заключит, чтобы освободить нас.

— Мне тоже это приходило в голову, но я решила, что слишком дурно думаю о родном отце.

— Твоей вины в этом нет, девонька. Когда человек много лет ведет себя так, как твой отец, не мудрено, что даже самые близкие люди перестают ему верить. — Рональд ободряюще похлопал Эйнсли по руке. — Помни одно — если твой отец решит обмануть или предать сэра Гейбла, забота о твоем благополучии его не остановит. Мои слова звучат жестоко, но ты сама знаешь, что это правда. Зная, что твой отец способен на предательство, ты, возможно, спасешь себе жизнь.

Эйнсли стиснула руку старика:

— Ты прав. Тяжело сознавать, что не можешь доверять собственному отцу, и приходится сомневаться, вызволит ли он из плена родное дитя. Но эта жестокая истина открылась мне уже давно. Лишь иногда мысли об отце причиняют мне боль, но и это пройдет. Беспокоит меня другое — должна ли я предостеречь сэра Гейбла?

— Он и так знает, что за человек твой отец, родная.

— Возможно, но сам сэр Гейбл — человек исключительно благородный. Такому нелегко будет иметь дело с Дугганом Макнейрном. Рыцарю вроде де Амальвилля даже невозможно представить, до какой подлости может дойти мой отец…

— Ну что же, поступай, как велит тебе сердце. Если ты увидишь, что твой отец строит какие-то козни и собирается нарушить соглашение, а сэр Гейбл не подозревает об этом, ты смело можешь открыть ему глаза, не опасаясь обвинений в предательстве. Пусть он знает, что хотя бы кто-то из Макнейрнов имеет представление о чести!

Въезжая в массивные, обитые железом ворота Бельфлера, Эйнсли чувствовала вполне объяснимое смущение. Ее одежда сильно пострадала во время путешествия, а сама девушка была невообразимо грязна. Смыть дорожную пыль случая не представилось. Когда же две дамы бросились к Гейблу и начали обнимать его, Эйнсли ощутила еще большую неловкость. По сравнению с их прелестными платьями из мягкого дорогого материала, ниспадавшего мягкими складками, ее собственный наряд выглядел настоящим тряпьем Она понимала, что в ней говорит оскорбленная гордость, но ничего не могла с этим поделать. В голове вертелась одна мысль: что подумает Гейбл, когда сравнит этих милых темноволосых женщин с нею?

Дамы не успели произнести приветствия, а Гейбл уже отдал приказания двум своим людям отнести Рональда в комнату и позаботиться о его удобствах. Эйнсли собралась было последовать за кузеном, но Гейбл остановил ее. Взяв девушку за руку, он провел ее в просторный зал. Впереди шли все те же дамы. Они явно сгорали от любопытства, увидев Эйнсли, но не задавали никаких вопросов. Гейбл усадил девушку справа от себя, и она застыла в напряженном ожидании, пока два проворных пажа вносили в комнату легкую закуску — сладкое вино, хлеб и сыр. Пока Гейбл представлял Эйнсли своей тетке Мари и ее дочери Элен, девушка чувствовала, что нервы ее напряжены до предела.

— Ты должен был предупредить нас, что везешь гостей, — мягко пожурила племянника Мари.

Гейбл откинулся на высокую спинку дубового кресла, отхлебнул вина из резного серебряного кубка и снисходительно улыбнулся, глядя на свою миниатюрную родственницу.

— Леди Макнейрн неожиданно очутилась в нашей компании. С одной стороны, она, конечно, гостья, а с другой — нет.

— Я тебя не понимаю, племянник.

— Я хочу, чтобы с леди Эйнсли и ее спутником обращались как с самыми дорогими гостями, но в то же время они должны оставаться под стражей. Они — наши заложники. Я вижу, что ты удивлена, тетя. Но ведь такое случается сплошь и рядом!

— Это так, но до сих пор сам ты никогда так с людьми не обращался.

— Ирония судьбы! Просто до сих пор никто не попадал ко мне в руки.

— Брать выкуп — дело обычное в Шотландии, миледи, — вмешалась Эйнсли, сама удивленная тем, что решила прийти на выручку Гейблу.

— И вас тоже уже держали в качестве заложницы? — с любопытством спросила Элен.

В ее карих глазах застыло смешанное выражение восхищения и ужаса.

— Меня — нет, а вот мой брат Джордж однажды был заложником, — ответила девушка.

— Но ведь это ужасно! Как ты мог быть таким жестоким, Гейбл?

— Ну что вы! Я была уверена, что он не причинит мне вреда, — заверила собеседницу Эйнсли.

— И когда же возникла у вас такая уверенность? — ехидно осведомился Гейбл. — Уж не тогда ли, когда вы пытались перерезать мне глотку?

Эйнсли досадливо отвернулась, а Элен в испуге воскликнула:

— Вы пытались убить Гейбла?

— Он и его люди появились так неожиданно, что застали меня врасплох. Естественно, я пыталась защищаться, — пояснила Эйнсли, бросая недовольный взгляд на Гейбла. — Не могла же я просто стоять и покорно ждать смерти!

— Вы, наверное, страшно перепугались! Да и сейчас, похоже, боитесь — совсем ничего не едите…

— Не могу думать о еде. Я слишком устала, а кроме того, у меня не было возможности смыть дорожную пыль и привести себя в порядок.

Заметив укоризненный взгляд Мари, брошенный на племянника, Эйнсли не могла удержаться от улыбки.

— Гейбл! — с упреком произнесла дама, нежно касаясь руки рыцаря. — Ты забыл о хороших манерах? Надо немедленно отвести эту прелестную девушку в ее комнату. Пойдем, Элен! Нужно позаботиться о том, чтобы ей приготовили ванну, а заодно поискать чистую одежду для нашей гостьи.

Мари и ее дочь поднялись. Выходя из зала, дама добавила:

— Леди Макнейрн может расположиться в той спальне, где месяц назад останавливалась леди Сюртейль.

— Похоже, тебе доставляет удовольствие наблюдать, как тетка отчитывает меня словно набедокурившего школьника, — заметил Гейбл, как только дверь закрылась за его родственницами.

Эйнсли безмятежно улыбнулась:

— Да еще какое!

— Тогда мне лучше, пожалуй, поскорее увести тебя отсюда, а то как бы Мари не вернулась и не доставила тебе новых удовольствий. — Он встал и протянул девушке руку.

— Похоже, у тебя множество кузенов и кузин. И часто они здесь гостят?

Эйнсли на секунду заколебалась, прежде чем опереться на предложенную Гейблом руку. Если она откажется от его помощи, это будет выглядеть слишком подозрительно. Не надо показывать, что даже мимолетное прикосновение Гейбла так сильно волнует ее.

Выйдя вместе с Эйнсли из зала, он подвел ее к узкой закругленной лестнице, которая вела в спальни.

— У меня большая семья, а сейчас гораздо легче прожить здесь, в Шотландии, или даже в Англии. Среди моей родни есть женщины, которые, подобно Мари, овдовели, лишились земли и денег благодаря проискам мужниных родственников. Кто-то ведь должен о них позаботиться! Те, кого не имеют возможности приютить мои братья, приезжают сюда, а некоторым, как, например, моей бедной тетке, надо было во что бы то ни стало покинуть Францию.

Они остановились у массивной, обитой железом двери, и Гейбл спросил, глядя на Эйнсли:

— А вы разве не даете приюта родственникам?

— Немногие ищут приюта в Кенгарвее. По правде говоря, большинство наших родственников даже не разговаривают с нами и стараются держаться подальше. Они не хотят иметь ничего общего с моим отцом и, похоже, поступают мудро, раз сам король решил его наказать. Ты ведь для того и ехал в Кенгарвей, разве нет?

— Ты права. Но я не думал делать секрета из своей миссии, — ответил Гейбл, открывая дверь спальни.

— Надеюсь, ты не станешь думать обо мне дурно, если я не буду столь же откровенна.

— Понимаю — ты боишься, что я могу воспользоваться этой откровенностью и это повредит твоему отцу.

— Да. Я не одобряю его поведения, более того — даже стыжусь некоторых его поступков, но все же он мой отец. Помочь тебе в борьбе с ним значило бы предать собственную семью.

— Разумеется, но я не собирался просить тебя об этом! Надеюсь, это жилище придется тебе по вкусу. В пределах Бельфлера ты вольна передвигаться, куда захочешь, а вот пытаться бежать было бы крайне неразумно.

В его словах, произнесенных с безукоризненной вежливостью, отчетливо прозвучал металл. Эйнсли улыбнулась и вошла в комнату.

Сердце девушки сжалось, когда тяжелая дверь со стуком захлопнулась за ней. В такой изящной и удобной спальне ей еще ни разу не приходилось спать. Каменные стены были закрыты тяжелыми гобеленами. На полу лежали овечьи шкуры, поглощавшие звуки и оберегавшие от холода. Внимание Эйнсли привлек камин, расположенный напротив кровати. О таких роскошных вещах она только слышала, но видеть их никогда раньше не доводилось. Согревшись у огня, горевшего в камине, она присела на просторную кровать и обнаружила, что толстый тюфяк набит перьями, а не грубой соломой, на которой она привыкла спать дома. Впрочем, в такой роскошной спальне это было неудивительно. Может быть, у Гейбла де Амальвилля не было земли, когда он очутился в Шотландии, но он явно приехал сюда с туго набитым кошельком. Девушка не знала, кто бы из шотландцев — разве что сам король — мог позволить себе иметь в спальне камин и перину.

Негромкий стук в дверь оторвал Эйнсли от невеселых размышлений относительно пропасти, разделяющей ее и Гейбла. Открыв дверь, она увидела молодого Майкла, стоявшего на страже у входа в спальню, а за его спиной — горничных. Они внесли ванну — еще одна роскошь, которую дома она не могла себе позволить, печально подумала девушка, глядя, как горничные устанавливают деревянную лохань перед камином и наливают в нее горячую воду. Эйнсли поблагодарила служанок за теплые сухие полотенца и чистую одежду — ничего подобного ей носить еще не доводилось. Лишь одна из девушек вела себя, мягко говоря, не слишком вежливо и дружелюбно. Из реплик, которыми негромко обменивались остальные, выпроваживая свою сердитую подругу из спальни, Эйнсли поняла, что эта горничная влюблена в кузена Гейбла — Джастиса.

Оставшись одна, она первым делом сбросила с себя грязную одежду.

— У тебя несомненный дар, Эйнсли Макнейрн, — пробормотала она, с удовольствием погружаясь в горячую воду. — Немногие люди умеют нажить себе врага, даже не познакомившись с ним!

Наслаждаясь ванной, столь редким в ее жизни удовольствием, Эйнсли от души понадеялась, что Джастис скоро поправится и девушка перестанет на нее злиться.

При виде Гейбла молодая горничная, находившаяся в комнате Джастиса, покраснела и поспешила прочь.

— Я пришел справиться о твоем здоровье, но и так вижу, что дело идет на поправку, — с улыбкой заметил он, подходя к кровати кузена.

В ответ Джастис ухмыльнулся и сел, откинувшись на искусно взбитые мягкие подушки.

— За мной хорошо ухаживают, — пояснил он.

— Это видно.

Гейбл хлебнул сидра, кувшин с которым стоял на столике возле ложа Джастиса, и присел на краешек его постели.

— Я разместил наших пленников.

— Разумеется, если под словом «разместить» ты подразумеваешь, что выделил им лучшие комнаты в Бельфлере.

— Но они ведут себя спокойно, поэтому я не вижу смысла держать раненого старика и беззащитную девушку в темнице. Кроме того, к ним приставлена, стража.

— А у миледи Макнейрн такие чудесные рыжие волосы, что было бы негоже позволить им покрыться пылью в темнице твоего замка! — с улыбкой подхватил Джастис.

— Признаюсь, что этот факт я тоже принял во внимание, — усмехнулся Гейбл и тут же помрачнел, пораженный новой мыслью. — Так ты считаешь, что я совершаю ошибку, обращаясь с ними так по-рыцарски?

— Да нет, — поразмыслив, ответил Джастис. — С тех пор как девушка и ее спутник стали нашими пленниками, они и впрямь причиняют мало беспокойства. Более того — по зрелом размышлении я прихожу к выводу, что их даже не надо охранять.

— Почему ты так думаешь?

— Девушка ни за что не сбежит, бросив в Бельфлере своего кузена, а Рональд Макнейрн еще в течение многих недель не оправится от своих ран настолько, чтобы преодолеть путь отсюда до Кенгарвея.

— Ах да, доблестный Рональд! Как же я мог забыть о нем? — Услышав смех Джастиса, Гейбл с удивлением взглянул на кузена: — Что тебя так развеселило?

— Похоже, что ты ревнуешь, кузен, — заметил Джастис, с благодарностью принимая из рук Гейбла кувшин с сидром.

Тот торопливо отвел глаза, уставившись в узкое, как бойница, окошко спальни. Проницательному кузену ничего не стоит по выражению лица догадаться о его чувствах. А Гейбл действительно ревновал, и это одновременно и смущало, и беспокоило его. Всю дорогу до Бельфлера он внимательно наблюдал за Эйнсли и Рональдом, видел, как заботливо она за ним ухаживает и как нежно он к ней обращается. Когда эти двое разговаривали, чувствовалось, что они по-настоящему привязаны друг к другу и не скрывают этого. С каждой милей, приближавшей отряд к Бельфлеру, эта привязанность доставляла Гейблу все меньше удовольствия. Он даже поймал себя на мысли, что пытается любыми способами привлечь внимание Эйнсли, словно влюбленный школяр.

Стоит Джастису заметить его чувства, рассуждал Гейбл, как насмешкам не будет конца. Более того — кузен не преминет заняться сватовством. И хотя Гейбл был знаком с Эйнсли Макнейрн всего два дня, он понимал, что противостоять ее очарованию будет не так-то просто. Тем более незачем Джастису толкать их в объятия друг друга. Словом, надо быть осторожнее и заставить кузена поверить, что он испытывает к Эйнсли, лишь простую похоть. Можно посмеяться над этим вместе с Джастисом и тут же забыть.

— Во мне говорит оскорбленная гордость, — иронически и в то же время с некоторым безразличием заметил Гейбл. — Нелегко совратить девушку или убедить ее в собственной значимости, когда она ни на шаг не отходит от этого старика!

Джастис рассмеялся и покачал головой:

— Стыдись, кузен! Как ты можешь рассуждать, о совращении и одновременно искать жену — будущую хозяйку Бельфлера?

— Ах да… — Гейбл вдруг понял, совершенно этому не удивившись, что поиски жены уже совсем не привлекают его. — Тетя Мари сказала, что через несколько дней в Бельфлер приезжает леди Маргарет Фрейзер. Ее отец надеется убедить меня в том, что его дочь — самая подходящая для меня жена.

— Зато для ухаживаний выбрано не самое подходящее время. Зная Дуггана Макнейрна, можно предположить, что договориться с ним о выкупе будет нелегким делом.

— Ты прав. Я подозреваю, что возникнут некоторые осложнения. Но как бы то ни было, слишком поздно что-либо менять. Фрейзер уже выехал, а какой путь он избрал, нам неизвестно.

Джастис кивнул:

— Остается надеяться на лучшее. Молю Бога, чтобы все обошлось без неприятностей.

— Вряд ли ты молишься об этом усерднее, чем я!

Отправляясь осматривать толстые внешние стены Бельфлера, Эйнсли пыталась не замечать Майкла, неотступно следовавшего за ней, словно тень в солнечный день. Он стоял у двери ее спальни, когда, освеженная ванной и облаченная в красивое платье, девушка направилась проведать Рональда. Убедившись, что ее дорогой друг чувствует себя настолько хорошо, насколько это возможно в данных обстоятельствах, и еще раз подивившись роскоши выделенных ему покоев, Эйнсли покинула комнату Рональда и у двери наткнулась на улыбающегося Майкла. Девушка поняла, что теперь он от нее не отстанет, но делала вид, что не замечает своего безмолвного стража.

Стоя на бастионе, Эйнсли полной грудью вдохнула свежий, прохладный осенний воздух. Уже смеркалось — дни стали значительно короче. Эйнсли прекрасно понимала, что, если ее отец не поторопится с выкупом, она может на всю зиму застрять в Бельфлере. «А это может оказаться опасным», — мысленно добавила девушка, увидев приближающегося к ней Гейбла. Одного взгляда на его сильное, стройное тело было достаточно, чтобы сердце Эйнсли учащенно забилось.

Страшно даже представить, во что может вырасти такая безрассудная страсть при длительном общении.

— Что ты здесь высматриваешь? Ждешь, когда отец придет тебе на выручку? — шутливо спросил Гейбл, делая знак Майклу, что он может на время оставить свой пост.

Эйнсли недовольно взглянула на Гейбла:

— Нет, мой самоуверенный рыцарь, я высматриваю слабые места в твоем замке, чтобы в один прекрасный день завоевать эти земли и дать тебе почувствовать, что значит быть пленником!

— Заранее трепещу. — Он взял ее руку, неторопливо поднес к губам и коснулся пальцев быстрым поцелуем. — Впрочем, какой же мужчина откажется стать пленником этих очаровательных синих глаз?

Он наверняка сказал это в шутку, и все же Эйнсли польщенно улыбнулась, а ее сердце забилось сильнее. Глубокий голос Гейбла чрезвычайно волновал ее. В следующую минуту он провел своими изящными длинными пальцами по ее волосам, и она не отстранилась. Эйнсли была не настолько наивна и понимала, что он пытается соблазнить ее, но отталкивать Гейбла ей не хотелось. Она догадывалась, что цель его — всего-навсего заполучить ее к себе в постель на то время, которое она проведет в Бельфлере. Тем не менее девушка чувствовала, что не в силах сопротивляться его натиску.

— Какие глупости ты говоришь, — пробормотала она, не делая попытки вырваться, когда Гейбл прижал ее к стене.

— Глупости? Ну нет! Это чистая правда. У тебя действительно очаровательные синие глаза и роскошные волосы, при взгляде на которые любой мужчина онемеет, не найдя слов, чтобы описать их красоту.

Эйнсли вздрогнула, когда Гейбл провел губами по ее волосам. Губы были мягкими и теплыми, а от его прикосновения она чуть не лишилась сил. Она знала, что сейчас последует поцелуй. С самого первого момента их встречи ей почему-то казалось, что Гейблу хочется ее поцеловать. Возможно, самым разумным и правильным было бы сурово отвергнуть рыцаря, но Эйнсли понимала, что уступит, а там будь что будет. Слишком сильным было ее любопытство, слишком долго она сама мечтала об этом поцелуе. Вот почему, когда губы Гейбла коснулись ее губ, она безмолвно уступила ему.

Приятная теплота разлилась по телу Эйнсли, прогоняя остатки осеннего холода. Губы Гейбла стали настойчивее, и девушка судорожно вцепилась в край его плотной накидки, словно ища поддержки. Дрожь пробежала по ее телу, когда язык Гейбла проник ей в рот. Дразнящее прикосновение этого дерзкого языка к ее собственному лишь усилило жадную страсть, терзавшую девушку. Эйнсли теснее прижалась к Гейблу, без оглядки отдаваясь силе этого поцелуя. Его руки скользнули ей за спину, и тут страсть смешалась с тревогой.

Собравшись с духом, Эйнсли оттолкнула Гейбла. Несколько раз судорожно вдохнув воздух, она проговорила странно изменившимся голосом:

— Пожалуй, мне лучше вернуться к себе. Моя комната очаровательна, хотя это всего лишь тюрьма. — И, боясь наговорить лишнего, торопливо прошла мимо Гейбла и начала спускаться по узкой лестнице, что вела с бастиона вниз. — Но только там я буду чувствовать себя в безопасности, — не удержавшись, добавила Эйнсли и, не дожидаясь его ответа, исчезла.

Гейбл с улыбкой проводил ее взглядом. Возможно, пытаться соблазнить девушку было ошибкой, но он легко отмел все возражения. Этот поцелуй приоткрыл ему такую бездну страсти, что грех было бы остаться к ней равнодушным, пусть даже эта страсть окажется мимолетной. Он понимал, что теперь Эйнсли будет избегать его. Ну что ж, на время он, пожалуй, оставит девушку в покое. Но непременно возобновит свои попытки — и очень скоро.

Глава 6

Со всей возможной осторожностью Эйнсли стала спускаться по лестнице. Впервые за то время, что Майкл был к ней приставлен в качестве стража, она застала его спящим. Впрочем, девушку это не удивило — она немало потрудилась ночью, чтобы не дать молодому человеку уснуть. Эйнсли прибегала к разным ухищрениям: то начинала с шумом двигать громоздкую мебель в своей спальне, чем наверняка привела его в недоумение, то открывала и закрывала дверцы гардероба, словно выбирая подходящий наряд — занятие довольно странное, если учесть, что на дворе стояла глубокая ночь. От всего этого девушка утомилась сама, но все-таки достигла цели — впервые со времени прибытия в Бельфлер она избавилась от своей назойливой тени.

Эйнсли украдкой оглянулась, чтобы удостовериться, что Майкл не следует за ней. Когда же она посмотрела вниз, то чертыхнулась и резко остановилась. Еще несколько шагов — и она прямиком угодила бы в объятия Гейбла. Именно он стоял у подножия лестницы, уперев руки в бедра и с подозрением глядя на девушку.

— И куда же, позвольте спросить, вы направляетесь, миледи? — саркастически усмехаясь, спросил он. — Решили сбежать?

— Ну разумеется! Хочу попробовать ускользнуть из вашего замка прямо через ворота, — ответила Эйнсли, прислонясь к украшенной гобеленами стене. — Я уверена, что ваши люди вряд ли мне помешают. В самом деле — их ведь всего какой-нибудь десяток или два! А уж уйти от ваших боевых коней вообще не составит труда…

— Столь беспокойно проведенная ночь еще больше отточила ваш и без того острый язычок. Однако вы выбрали не слишком удачное время для упражнений в остроумии. Кое-кто из нас находится не в самом лучшем расположении духа после того, как пришлось среди ночи подняться с постели.

Эйнсли промолчала, но в душе почувствовала себя виноватой. Действительно, некоторое время назад она сделала вид, что ей снова приснился кошмар. Это тоже было частью плана Эйнсли как можно сильнее утомить Майкла, однако, кроме него, на ее крики в комнату вбежали обеспокоенный Гейбл, его тетка и даже юная Элен. Леди Мари и ее дочь были воплощением доброты, а вот по глазам рыцаря Эйнсли поняла, что он что-то подозревает. Гейбл видел, как вела себя Эйнсли во время настоящего кошмара. Вряд ли ей удалось ввести его в заблуждение, тем более что сама она совершенно не помнила, как вела себя тогда и что говорила. Однако признаваться в обмане девушка не собиралась.

— Прошу прощения. Я и в самом деле оказалась слишком беспокойной гостьей. Почему бы вам не отослать меня прямо в Кенгарвей?

— Не думаю, что это было бы правильно, — усмехнувшись, возразил Гейбл. — Пожалуй, я лучше приставлю к вам второго стража, а то одного вы сумели измотать так, что он потерял бдительность.

— Как скажете, милорд, — с притворной покорностью проговорила Эйнсли.

Она не собиралась бежать до того, как поправится Рональд, но, похоже, ее уловки в отношении Майкла могут обернуться против нее же и лишить всякого шанса на побег.

— Я хотела немного прогуляться, — пробормотала Эйнсли, будто не замечая широкой улыбки Гейбла.

— В таком случае я буду сопровождать вас, миледи, — сказал рыцарь, взяв Эйнсли под локоть и удерживая ее на месте железной хваткой. Девушка сделала попытку вырваться, но Гейбл словно не заметил этого. — Я полагаю, вам будет небезынтересно узнать, что ответил ваш отец на требование о выкупе.

— Неужели вы отважитесь повторить его ответ в присутствии леди? Меня это удивляет, — парировала Эйнсли.

Она и в самом деле не знала, хочет ли услышать то, что сказал ее вспыльчивый отец. В ответ на требование заплатить выкуп за дочь Дугган Макнейрн мог отреагировать двояко — впасть в гнев и всеми силами пытаться отсрочить плату или разрешить Гейблу делать со своей пленницей все, что он сочтет нужным. Вопреки уверениям Рональда, что отец ни за что не бросит ее в беде, Эйнсли сильно в этом сомневалась. Отец никогда не любил ее, а поскольку он не делал никаких попыток выгодно выдать ее замуж, значит, и пользы от дочери ему не было никакой.

Услышав слова Эйнсли, Гейбл в первый момент не смог удержаться от улыбки, но его веселость мигом прошла, как только он вспомнил разговор с Дугганом Макнейрном. Из этой беседы явствовало одно — неистового лэрда совершенно не заботила судьба его дочери и преданного слуги. Лишь одним пленником он заинтересовался всерьез — конем. Гейбл от души надеялся, что Эйнсли не слишком привязана к этому животному, поскольку собирался забрать его себе с единственной целью — насолить Макнейрну. Конечно, подобный поступок был непозволительным ребячеством, и все же удержаться от искушения рыцарь не мог. Сейчас ему предстояла трудная задача — рассказать Эйнсли о том, что ответил ее отец, и одновременно не слишком ранить чувства девушки. Впрочем, одного взгляда в ее широко открытые глаза было достаточно, чтобы понять — он старается оградить ее от того, в чем она и так уверена.

— Да, настроение твоего отца было весьма воинственным, и выбранные им выражения этому соответствовали, — дипломатично признал Гейбл, не обращая внимания на презрительное фырканье Эйнсли. — Он надеется договориться о цене.

— Если он решил не выкупать меня, то ты можешь смело сказать мне об этом. Я давно знаю, что недорога своему отцу, так что твои слова лишь подтвердят истину, уже мне известную, — слукавила Эйнсли, молясь о том, чтобы спокойное выражение ее лица и размеренная речь выдержали испытание проницательным взглядом Гейбла.

— Значит, ты уверена, что хочешь знать правду? — спросил он, останавливаясь и глядя Эйнсли прямо в глаза.

— Да. Так будет лучше.

— Иногда правда бывает слишком жестокой.

С минуту Гейбл колебался, разумно ли поступает. А не попытается ли Эйнсли снова сбежать только для того, чтобы спасти гордыню и деньги своего отца?

— Правда всегда лучше. Как правило, она приносит больше пользы, чем вреда.

— Ну что же… Правда такова — твой отец обрушил свой гнев на все подряд. Досталось и традиции платить выкуп, и безмозглым дочерям, и бессовестным норманнам. Он считает, что во всем виноваты вы сами — ты и твой спутник. Единственное живое существо, чьим положением он озабочен, это твой конь. Твой отец также сказал, что его скудные средства позволяют ему заплатить лишь такую малость, которая, по моему мнению, была бы оскорбительна и для меня, и для тебя.

Слова эти ранили Эйнсли гораздо больше, чем она предполагала. Тем не менее она улыбнулась, постаравшись скрыть боль, и отвернулась от Гейбла.

— На моего отца это похоже!

Проговорив это, девушка направилась к узкой лестнице, которая вела на стены Бельфлера. Гейбл последовал за ней, стараясь увидеть ее глаза. Трудно поверить, что она действительно так равнодушно восприняла жестокость отца, как пытается это представить.

— Я сегодня послал к нему своего человека, — объявил Гейбл, поднимаясь вслед за Эйнсли по ступеням и не сводя взгляда с ее округлых бедер. — Просил передать то же, что сейчас сказал тебе, — что воспринимаю его предложение как оскорбление. Поскольку твой отец проигнорировал мое упоминание о желании короля положить конец его буйствам, я предупредил о возможных последствиях, если он будет продолжать противиться королевской воле.

— Мой отец не из тех, кто думает о последствиях своих поступков.

— Неужели в Кенгарвее нет более мудрых голов?

— Есть. Вернее, были. Теперь они красуются на стенах Кенгарвея. У моего отца лишь один ответ на все советы — слепая ярость. Теперь никто не осмеливается ему возражать, как бы безрассудно он ни действовал. В конце концов можно пережить последствия его опрометчивых поступков, но если дашь совет, который не по нутру Дуггану Макнейрну, смерти уж точно не избежать.

— Удивительно, что кто-то еще остался в Кенгарвее.

— У многих просто нет выбора. Ведь Кенгарвей — их родной дом. Каким бы ни был его владелец, они остаются в замке, потому что привыкли к нему. — Эйнсли вздохнула и устремила взор на просторы, расстилавшиеся за стенами Бельфлера. — Конечно, Кенгарвей не столь красив, как твой замок. Он не так прочно выстроен и не так удобен, но это дом, а многие и не знают другого. Кроме того, есть и глупцы, которые считают моего отца храбрейшим из мужчин. Они восхищаются тем, что он готов плюнуть в глаза каждому, кто захочет призвать его к порядку.

Прислонившись к холодной стене, Гейбл тихо спросил:

— Даже королю?

— Ты что, хочешь обвинить моего отца в измене?

— Такая угроза уже давно нависла над его головой. Если он в ближайшее время не присягнет королю на верность, то скоро убедится, что напрасно относился пренебрежительно к столь могущественному противнику.

Эйнсли вздрогнула при мысли о том, какая судьба ожидает ее отца. Наказанием за измену будет смерть, долгая и мучительная, причем пострадает не только отец. Он часто безрассудно подвергал риску собственных сыновей, а при подобном стечении обстоятельств в опасности окажутся не только они, но и сама Эйнсли, и ее сестры. Повлиять на отца она не может, но может хотя бы взвешивать каждое свое слово, чтобы не усугубить ситуацию. Впрочем, ни речи ее, ни дела не остановят Гейбла или короля от того, чтобы объявить Дуггана Макнейрна изменником. И все же осторожность не помешает. Пусть даже она не поможет отцу — тем более что своим поведением он не заслужил ее преданности, — но ей дорога собственная жизнь.

— Мой отец просто ведет обычную игру, сэр Гейбл, — проговорила Эйнсли. — Мало кто соглашается на первое же требование о выкупе.

— Не могу поверить, что ты действительно так думаешь.

— То, что вы думаете обо мне, любезный сэр, не имеет особого значения.

Она отвела глаза от созерцания окрестностей и с вызовом посмотрела на Гейбла. Он придвинулся ближе. Эйнсли напряглась, почувствовав прикосновение его тела, в то время как его рука нежно погладила ее по волосам.

— Для меня имеет. Я не очень хорошо тебя знаю, Эйнсли Макнейрн, но мне кажется, что не в твоих правилах лгать.

— До сих пор я не сказала тебе ни слова неправды.

— Но и правдивых слов сказала немного.

— Вот тебе правда — кто-то приближается к Бельфлеру, и сдается мне, это не мои родичи.

Гейбл насторожился. Взглянув на всадников, направлявшихся к замку размеренным, медленным аллюром, он тут же выпустил Эйнсли. Девушке сразу стало холодно, и не только потому, что его теплое тело больше не согревало ее. Он отдалился в прямом и переносном смысле. Эйнсли попыталась внимательно рассмотреть приближающихся людей в надежде угадать причину такого неожиданного поступка. Помимо верховых, к замку приближалась небольшая повозка, влекомая четверкой лошадей. В ней сидели женщины, среди которых была, судя по всему, благородная леди. Эйнсли догадалась, что перед ней Фрейзеры, одни из многочисленных врагов ее отца, причем наиболее неистовые.

Существовало две причины, по которым Фрейзеры могли предпринять поездку в Бельфлер. Во-первых, заключить союз с Гейблом против Дуггана Макнейрна. Но благородные дамы клана редко участвовали в поездках такого рода, тем более в это время года. Другой причиной могло быть намерение связать оба семейства узами брака. У Эйнсли защемило сердце — она подумала, что леди, сидящая в повозке, очевидно, невеста Гейбла.

Девушка почувствовала гнев и отвращение. Она не питала никаких иллюзий относительно намерений Гейбла соблазнить ее, хотя чувства, охватившие Эйнсли в эту минуту, свидетельствовали о том, что, пожалуй, ее сердце было не так свободно от романтических мечтаний, как ей того хотелось. Пытаться очаровать свою пленницу, затащить к себе в постель и при этом иметь невесту — такой поступок не только говорил о чрезвычайной самонадеянности Гейбла, но и наносил оскорбление Эйнсли. Если ее догадка верна и дама, которая сейчас въезжает в тяжелые ворота Бельфлера, действительно его невеста, значит, Гейбл де Амальвилль весьма низкого мнения о ней, Эйнсли. Очевидно, он считает ее заурядной шлюхой, с которой можно позабавиться, а потом вышвырнуть вон, причем, как выясняется, не ко всем шотландским дамам он подходит с той же меркой.

— Я, пожалуй, вернусь к себе в спальню, — проговорила Эйнсли, торопливо спускаясь по ступеням и пряча глаза от Гейбла, чтобы он не догадался о том, какая буря бушует в ее груди.

— Разве ты не хочешь познакомиться с Фрейзерами? — спросил он, поспешив за девушкой.

Эйнсли подавила в себе искушение наброситься на негодяя с кулаками. Одного она не могла понять — неужели он настолько потерял стыд, что собирается представить невесте свою предполагаемую любовницу?

— Этот Фрейзер ненавидит наш клан. Вряд ли ему доставит удовольствие знакомство со мной, — стараясь сохранять спокойствие, проговорила девушка.

Однако отчаянным попыткам Эйнсли скрыться в безопасном убежище своей спальни не суждено было увенчаться успехом. Не успела она спуститься во внутренний двор замка, как туда же въехал кортеж Колина Фрейзера, заклятого врага ее отца. Она решила спрятаться за спину Гейбла, который как раз в этот момент обменивался рукопожатием с лордом Фрейзером и приветствовал его дочь, темноволосую полногрудую красавицу по имени Маргарет. Но и эта уловка оказалась напрасной — лорд Фрейзер уже заметил Эйнсли.

— А что делает здесь эта Макнейрн? — требовательным тоном обратился он к Гейблу.

— Она моя пленница, — пояснил Гейбл. — Я обсуждаю с ее отцом условия выкупа.

— Ты позволяешь своим пленникам свободно разгуливать по всему замку? Да ведь она — дочь этого предателя Макнейрна! Следовало бы заковать эту суку в цепи, если не хочешь, чтобы она всадила нож тебе в спину.

— По крайней мере Макнейрны не улыбаются в лицо человеку, одновременно взывая к закону и прося короля о помощи, чтобы избавиться от него, и прибегая при этом ко лжи и обману! — в бешенстве выкрикнула Эйнсли, бесстрашно глядя в глаза разъяренному Фрейзеру.

— Да твой отец за всю свою беспутную жизнь ни разу не следовал закону! Ему вообще неведомо, что это такое… А к королю он и приблизиться не посмеет, потому что тот не замедлит повесить его как паршивую собаку!

— Ну хватит! — решительно сказал Гейбл и, заметив подходившего к ним пристыженного заспанного Майкла, подтолкнул Эйнсли к ее юному стражу.

Девушке очень хотелось высказать Фрейзеру все, что она о нем думает, но она подавила это искушение. Презрительный взгляд, который бросила на нее Маргарет Фрейзер, лишь усугубил досаду Эйнсли. Ее сжигало желание наброситься с кулаками на эту незваную красотку, но она покорно дала Майклу увести себя. Впрочем, лицо Гейбла, успокаивающего своих гостей и заигрывающего с Маргарет, которая отвечала ему неожиданным кокетством, было зрелищем еще менее приятным. Интересно, подумала Эйнсли, как скажется приезд гостей на условиях ее пребывания в замке?

— Ни за что не догадаешься, кто только что вступил под своды Бельфлера, — объявила Эйнсли, входя в спальню Рональда.

— Колин Фрейзер и его дьяволица дочь Маргарет, — ответил Рональд, облокачиваясь на подушки, заботливо взбитые Эйнсли.

— Ты знаком с Маргарет Фрейзер? — поинтересовалась девушка, подавая старику кружку с медовым напитком и присаживаясь на край его кровати.

— Нет, но много о ней слышал, девонька. Сам я никогда не встречался с этой женщиной.

— И что же о ней говорят?

— Что она — истинная дочь своего отца. Еще говорят, что она даже больше искушена в интригах, чем он. Именно такие подлые и честолюбивые люди, как Фрейзеры, делают двор короля столь опасным местом. Они не лучше твоего отца, но у них хватает ума скрывать свое истинное лицо под маской светских манер.

— Со мной старый Колин был не слишком вежлив, — с улыбкой заметила Эйнсли, и Рональд от души расхохотался. — А его дочь смерила меня таким взглядом, словно я — грязь у нее под ногами. Не могу поверить, что Гейбл собирается жениться на такой женщине…

— Ты считаешь, что готовится свадьба?

— Маргарет наверняка мечтает об этом. Однако мне кажется, что они еще не договорились. Гейбл обращался с Фрейзерами не так, как с будущими родственниками. По-моему, он выбирает…

Рональд покачал головой и допил свой напиток.

— Союз между ними был бы плохой новостью для нас.

— Судя по тому, что ты только что сказал, Гейбл и Бельфлер тоже вряд ли выиграют от этого союза. А впрочем, глупо с моей стороны беспокоиться о том, какая судьба ожидает моих похитителей. Скорее я должна молиться, чтобы Господь послал на них все возможные несчастья…

— Ну что ты, девонька! Для этого у тебя слишком доброе сердце, — возразил Рональд. Он потрепал Эйнсли по руке и лукаво подмигнул ей. — А потом, я же вижу, что ты засматриваешься на молодого Гейбла де Амальвилля.

— Да ему вовсе не глаза мои нужны!

Рональд рассмеялся, а Эйнсли снова ощутила, как ее охватывают беспокойство и ревность.

— Этот человек пытался меня соблазнить, пока не увидел, что в ворота въезжает его предполагаемая невеста. Мне следовало бы бросить его на съедение волкам и радоваться, глядя на то, как они раздирают в клочья этого бесчувственного чурбана. Но у меня, как ты сказал, слишком доброе сердце… и, наверное, слишком пустая голова. Если эти Фрейзеры и в самом деле такие предатели, как ты говоришь…

— Вполне возможно. И если хотя бы половина слухов о прекрасной Маргарет содержит правду, значит, она — самая опасная из этих гадюк. Еще я слышал, что де Амальвилль сумел завоевать расположение короля…

— И теперь мешает другим завоевать это почетное право.

Рональд кивнул и отставил кружку.

— Де Амальвилль взял нас в плен. Он надеется заставить твоего отца подчиниться королю или хотя бы положить конец его буйствам. Но он благородный человек и предпочитает договариваться, а не сражаться. И содержит нас со всеми возможными почестями. Он заслуживает лучшей участи, чем предательство со стороны честолюбивого Фрейзера или его коварной дочери.

— Ты прав, — согласилась Эйнсли, вставая и направляясь к двери.

— Что ты собираешься делать?

— Ничего особенного. Просто буду наблюдать, — успокоила она Рональда, на секунду задержавшись у выхода.

— Наблюдать за чем?

— Во-первых, хочу посмотреть, хватит ли у Гейбла ума разгадать предательство под такой прекрасной маской. Еще хочу убедиться, что Фрейзеры действительно такие подлецы, как о них говорят. Если да, то Гейблу мы вряд ли поможем, зато, возможно, сумеем разрушить их коварные планы. А это нам на пользу!

— Да, ты права. Твой отец — не самый хороший человек, но он хотя бы не скрывает этого. Он никогда никого не предает и не вынашивает коварных планов, и тот, кто имеет с ним дело — если, конечно, у этого человека есть голова на плечах, — всегда знает, чего ждать от Дуггана Макнейрна.

— Для этого нужна не только голова, но и острый глаз — удар может последовать и сзади. — Эйнсли и Рональд обменялись понимающими взглядами. — Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Фрейзер не лучше, чем мой отец. По правде говоря, даже хуже, потому что пытается прикинуться благородным джентльменом. Обещаю тебе, что буду осторожна.

— Правильно. Стоит Фрейзерам почувствовать, что их планы разгаданы, и ты окажешься в смертельной опасности.

Эйнсли подозревала о нависшей над ней угрозе, но решила ничего не говорить Рональду, чтобы не волновать его. В первый момент она не обратила внимания на презрительный взгляд Маргарет Фрейзер, приписав его слишком высокому мнению этой леди о самой себе. Однако если слухи о коварстве Маргарет хотя бы частично верны, значит, этот взгляд — некое предупреждение, которым не следует пренебрегать. И все же не Маргарет была главной заботой Эйнсли. Она боялась, что, если Фрейзеры действительно замыслили предательство, ей вряд ли удастся убедить Гейбла, что он в опасности…

— Чем объяснить, что наша маленькая рыжеволосая гостья не присутствовала за столом? — поинтересовался Джастис у Гейбла, пока тот провожал его до спальни, — молодой человек еще не до конца оправился от ранения и чувствовал слабость, отобедав со всеми в большом зале.

В ответ Гейбл поведал кузену о том, что недавно произошло между Эйнсли и Фрейзерами, неожиданно встретившимися во внутреннем дворе Бельфлера.

— Я решил, что надо дать сторонам время остыть и привыкнуть к присутствию друг друга.

— Представляю, что это была за стычка! У девицы Макнейрн пламенный темперамент — как раз под стать ее великолепным волосам, — с улыбкой заметил Джастис, пока Гейбл помогал ему раздеться.

— А язык острый, как лезвие кинжала!

— Верно… Боюсь, что я из гордости поторопился покинуть свою постель раньше, чем следовало, — простонал Джастис, откидываясь на подушки. — Лучше бы я остался здесь… Тогда тебе не пришлось бы нянчиться со мной, как с инвалидом!

— Да ты вовсе не выглядишь инвалидом, кузен. — Гейбл присел на краешек кровати и налил каждому по кружке терпкого сидра из кувшина, стоявшего рядом на столике. — Я решил помочь тебе уйти из-за стола не потому, что ты в этом действительно нуждался, а потому, что это давало мне возможность покинуть общество Фрейзеров.

— Судя по твоим словам, ты не в восторге от будущего союза де Амальвиллей и Фрейзеров.

— И тем не менее от этого союза могли бы выиграть обе стороны.

— Хочешь услышать мое мнение о старом Колине Фрейзере и этой темноволосой красотке, его дочери?

— Пожалуй, да.

— Тогда ты его услышишь, только прошу не обижаться. Фрейзеры высокородны, влиятельны и богаты. Этот союз явно придется по нраву королю. Маргарет Фрейзер красивее всех тех женщин, кого до сих пор прочили тебе в жены. Многие мужчины были бы рады заполучить ее к себе в постель. И все же… — Джастис сделал паузу и потер раненое плечо. — Мне кажется, ей нельзя доверять. А уж в том, что нельзя доверять ее отцу, я просто уверен!

Гейбл кивнул и, нахмурившись, сделал глоток сидра.

— Меня эта пара тоже беспокоит.

— Возможно, обвинения, брошенные леди Эйнсли в лицо Фрейзеру, были не просто клеветой на старого врага.

— Мне это тоже приходило в голову. И все же мне кажется, что не стоит спрашивать мнения Эйнсли относительно характера женщины, на которой я собираюсь жениться. Когда она со стен замка увидела, что подъезжают Фрейзеры, у нее было такое выражение лица… Я уверен, что она сразу догадалась, для чего Маргарет Фрейзер появилась в Бельфлере. — Гейбл покачал головой и негромко выругался. — Мне не следовало целовать ее. Негоже пытаться соблазнить благородную девицу и при этом считать своей невестой другую!

— Это действительно был не самый лучший твой поступок, но хотел бы я посмотреть на мужчину, который не попытался бы соблазнить леди Эйнсли! Она такая красавица… Ну а поскольку на тебе нет синяков и царапин, я заключаю, что леди Эйнсли не отвергла твоих ухаживаний.

— Нет, не отвергла. Мне кажется, она даже простила мне ту первую попытку. Но я пытался сорвать второй поцелуй как раз в тот момент, когда появились Фрейзеры.

— Господи помилуй, Гейбл! Это было в высшей степени неразумно. Да и время ты выбрал крайне неудачно…

— Вот именно — неудачно. Впрочем, сейчас меня мало волнует, обиделась Эйнсли или нет. Гораздо страшнее то, что я только что впустил в свой дом клубок змей.

Заметив приближающегося Гейбла, Эйнсли насторожилась. Тот факт, что она оказалась права и Маргарет Фрейзер на самом деле прибыла в Бельфлер в качестве предполагаемой невесты, отнюдь не радовал девушку. Пожалуй, впервые в жизни она была бы рада ошибиться. Было обидно и больно сознавать, что Гейбл одной рукой обнимал ее, а другой, фигурально выражаясь, свою невесту. Но еще большее оскорбление он нанес ей позже, когда не пригласил в большой зал разделить со всеми вечернюю трапезу. Собственно говоря, именно эта обида и привела Эйнсли на стены Бельфлера. Ей хотелось побыть одной, собраться с мыслями. Она понимала, что обижаться глупо — ведь она здесь только пленница, которой непозволительно обедать с родственниками своего похитителя. И все же в глубине души Эйнсли была возмущена. Ее просто отшвырнули как ненужный хлам, стоило леди Маргарет Фрейзер вступить под своды Бельфлера.

— Пришли выплакать свои обиды, миледи? — осведомился Гейбл, прислоняясь к стене рядом с Эйнсли..

— Почему вы решили, что я обиделась? На что мне обижаться?

Она нахмурилась, увидев, что Гейбл лукаво улыбнулся.

— Прошу вас, миледи, не перечисляйте все нанесенные вам оскорбления. Я не собираюсь провести здесь всю ночь, вымаливая прощение.

Эйнсли досадливо поморщилась — как он может говорить такие глупости? — и с вызовом спросила:

— Зачем меня вдруг запихнули в спальню и не позволили ужинать вместе со всеми?

— Так вот почему ты с надутым видом слоняешься по стенам моего замка!

— Я вовсе не дуюсь. Просто вспомнила, как со мной до сих пор обращались в Бельфлере, и решила спросить, почему все так резко изменилось.

Почувствовав прикосновение Гейбла к своим волосам, Эйнсли отпрянула, возмущенная тем, что он как ни в чем не бывало снова пытается соблазнить ее.

— Наблюдая за твоей стычкой с лордом Фрейзером, я решил, что будет разумнее развести вас, чтобы дать время остыть. Не мог же я допустить, чтобы вы вонзили друг в друга столовые ножи!

Он обнял ее за плечи и, прикоснувшись губами ко лбу, спросил:

— Почему ты так ненавидишь Фрейзера?

— Потому что именно он и его люди убили мою мать. — На мгновение Эйнсли расслабилась в его объятиях, охваченная желанием, но тут же вспомнила о леди Маргарет Фрейзер и, что было еще важнее, о причине ее приезда в Бельфлер. — Я думаю, вам следует приберечь свои ласки для той, за кем вы ухаживаете, милорд, — резко произнесла девушка, сбросив руку Гейбла со своего плеча.

И, не дожидаясь его ответа, заторопилась прочь. Не доходя примерно полпути до своей спальни, она столкнулась с леди Маргарет. Судя по холодному, презрительному взгляду, которым та одарила Эйнсли, дама видела, что произошло на стене замка.

— На твоем месте я не стала бы играть в эти игры, — зловеще произнесла леди Маргарет.

— Какие игры ты имеешь в виду? — спросила Эйнсли, инстинктивно отодвигаясь от решительной дамы — ей вдруг на мгновение показалось, что та ее укусит.

— Я же вижу, что ты стараешься поймать лорда де Амальвилля в свои сети. Не могу представить, чтобы такой человек, как он, взял в жены девушку из клана Макнейрнов!

— Тогда чего тебе беспокоиться?

— Мужчины иногда способны на такие глупости… Предупреждаю тебя, Макнейрн, я не позволю встать на моем пути. Победа будет за мной!

С этими словами леди Маргарет удалилась. Девушка почувствовала, как от этой зловещей угрозы неприятный холодок пробежал у нее по спине. Она заторопилась в свою спальню. Предполагалось, что эта комната — ее тюрьма, но похоже, что это единственное место в стенах Бельфлера, где она может чувствовать себя в безопасности.

Глава 7

Холодок пробрал Эйнсли, и она, поплотнее завернувшись в тяжелый плащ, огляделась по сторонам. Прошло два дня с того времени, как леди Маргарет высказала угрозы в ее адрес. Эйнсли вступила в опасную игру, но только недавно начала осознавать, что, пожалуй, игра эта еще опаснее, чем ей поначалу казалось. Она перестала избегать Гейбла, следя лишь за тем, чтобы их не застали вдвоем, и даже начала флиртовать с ним, не будучи уверенной, что у нее это хорошо получается. Гневные взгляды, которые посылала ей леди Маргарет, доставляли Эйнсли удовольствие и даже веселили ее. Очевидно, со вздохом решила девушка, ее чувство юмора приобрело несколько причудливые формы.

Она снова огляделась и опять не увидела никого из своих стражей. Жизнерадостный толстяк Винсент, который отныне охранял Эйнсли на пару с Майклом, должен был бы находиться у нее за спиной. Когда она покидала спальню, он стоял на своем посту и тут же последовал за нею — в этом Эйнсли была уверена. Но где-то между спальней и внутренним двором замка Винсент исчез. Эйнсли догадывалась, куда он подевался, а точнее — кто именно заставил его изменить маршрут. Горничная леди Маргарет отчаянно флиртовала с обоими стражами, но если Майкла ее ухищрения лишь смешили, то Винсенту девушка явно сумела вскружить голову. Эйнсли была уверена, что доблестный цербер пал жертвой нежной страсти и теперь наслаждается обществом любвеобильной служанки. Одно ее беспокоило — зачем леди Маргарет понадобилось использовать свою горничную для того, чтобы отвлечь охранников?

— Чем бы ни руководствовалась леди Фрейзер, ее намерения наверняка нечисты, — пробормотала Эйнсли, решив ограничить свою прогулку одним кругом по двору.

Гордость не позволила ей отказаться от прогулки, которая уже вошла у Эйнсли в привычку, хотя внутренний голос говорил девушке, что она в опасности. Самым разумным было бы поскорее вернуться и ни на шаг не отходить от людей Гейбла. Эйнсли была уверена, что леди Маргарет не посмеет причинить ей вреда, если она будет находиться рядом с рыцарем или его родственниками. Меряя шагами внутренний двор Бельфлера, Эйнсли молилась о том, чтобы ее страхи оказались напрасными. Недоверие к леди Фрейзер заставляло девушку шарахаться от каждой тени.

Тихий скрежет, донесшийся сверху, прервал размышления Эйнсли. Она остановилась и подняла голову. В темноте ей показалось, что одно из окон замка слегка приоткрылось. Тревога тут же охватила девушку. Эйнсли буквально распласталась по холодной, сырой стене замка. Через секунду огромный камень пролетел со свистом, задев ее юбку.

Сверху донесся какой-то шум, но на этот раз Эйнсли не рискнула поднять голову. Наверняка это шаги человека, только что намеревавшегося убить ее, но для того, чтобы хорошенько его рассмотреть, надо отойти от стены, а это было слишком рискованно. Девушка еще долго стояла на одном месте и изучала сброшенный на нее камень, точнее, обломок скалы. Чтобы притащить в замок такую глыбу и вывалить ее через окно, нужна не только недюжинная сила, но и хитрость. Наверняка этот обломок должен был угодить ей в голову. Эйнсли была уверена, что столь коварный замысел мог созреть только у вероломной леди Маргарет. А еще она понимала, что доказать ничего не сможет, хотя холодная решимость, с которой соперница задумала погубить ее, пугала Эйнсли.

Стараясь держаться поближе к стене, девушка крадучись двинулась к входу в замок, время от времени поднимая глаза вверх. Раньше она сочла бы позором такое бесславное бегство, но сейчас гордости пришлось уступить место чувству самосохранения. Следовало также пересмотреть свои планы относительно расстройства предполагаемого сватовства. Эпизод с камнем ясно доказывал, насколько важно помешать Гейблу жениться на леди Маргарет.

Очутившись в спасительных стенах замка, Эйнсли смогла наконец перевести дух. Сбросив плащ на руки горничной, девушка чуть не бегом направилась в большой зал. Ей предстояло впервые после той достопамятной стычки встретиться с Фрейзерами. Эйнсли расправила плечи и, приготовившись к худшему, переступила порог. Увидев, что леди Маргарет сидит рядом с Гейблом за обеденным столом, девушка ничуть не удивилась. Разумеется, это вовсе не означало, что вышеупомянутая дама не причастна к недавнему происшествию. Естественно, она не станет марать свои белые ручки — ей достаточно отдать приказ, и все будет так, как она захочет. Остатки сомнений развеялись, как только Эйнсли поймала на себе взгляд соперницы. Вначале он выражал явное недоумение, которое вскоре сменилось яростью.

— Леди Эйнсли! — с улыбкой приветствовал девушку Гейбл и знаком пригласил к столу. — Садитесь рядом со мной. Я посылал за вами, но вас не было в комнате.

— Я выходила прогуляться, — коротко пояснила Эйнсли, приближаясь к столу.

— А где Винсент?

— Неужели я нуждаюсь в охране даже здесь, в обществе де Амальвиллей и их гостей?

— Конечно, нет, — пробормотал Гейбл. Нахмурившись, он бросил быстрый взгляд на дверь, а затем снова перевел глаза на Эйнсли.

— Подойдите и сядьте, — произнес он, указывая на место слева от себя.

С минуту Эйнсли колебалась. Если она сядет там, куда указал Гейбл, то окажется соседкой лорда Фрейзера. Она догадывалась, что ярость, от которой лицо дородного лорда налилось краской, вызвана тем, что место, предназначенное Эйнсли, более почетно, чем его собственное. Зато, напомнила себе девушка, сидя рядом с хозяином дома, почти во главе стола, она наверняка будет в безопасности. И Эйнсли смело двинулась вперед.

— Вы слишком почтительны со своими пленниками, сэр Гейбл, — заметил лорд Фрейзер.

Тон его был добродушным, зато глаза метали молнии, когда Эйнсли села рядом с ним и к ней тут же подскочил слуга, предлагая яства и напитки.

— Моя пленница — высокородная леди, дорогой сэр, — возразил Гейбл. — Кроме того, она не доставляет мне никаких хлопот, и я не вижу причин, чтобы обращаться с ней по-другому.

— Интересно, где ваш отец намеревается добыть деньги, чтобы выкупить вас, миледи? — обратился Фрейзер к Эйнсли. — Стянет у соседей по своему обыкновению?

Эйнсли не успела ответить — Гейбл с громким стуком поставил на стол свою кружку и резким тоном произнес:

— Я уже довел до вашего сведения, лорд Фрейзер, что с леди Эйнсли следует обращаться как с моей гостьей. Мне неизвестен обычай, по которому одному гостю дозволяется оскорблять другого, тем более в присутствии хозяина.

— Такого обычая не существует, милорд. Прошу прощения. Видно, старая вражда заставила меня забыть о вежливости.

Эйнсли поняла, что от нее ждут какого-то ответа, и слегка наклонила голову в знак того, что принимает неискренние извинения лорда Фрейзера. Гневные слова, которые она уже приготовила, чтобы бросить ему в лицо, застряли у нее в горле, причиняя невыразимые страдания. Но Эйнсли понимала — если она хочет доказать Гейблу, насколько лживы и коварны Фрейзеры, она должна вести себя достойнее, чем они. Похоже, ей предстояла нелегкая задача, ведь каждый раз при виде Фрейзеров она вспоминала отчаянные крики матери…

— Твоя прическа в некотором беспорядке, Эйнсли, — негромко произнес Гейбл, приглаживая ей волосы. — Разве ветер усилился?

— Нет. — Эйнсли недоумевала — неужели Гейбл не понимает, что ведет себя не слишком подобающим образом? Прикасается к ее волосам, обращается как с равной… Во всяком случае, от внимания Фрейзеров это не ускользнуло. Фамильярность рыцаря была им явно не по душе. — Боюсь, что я должна сообщить тебе нечто неприятное — твой замок вот-вот развалится.

Эйнсли заметила, что при этих словах леди Маргарет напряглась.

— Развалится?

— Ну да. Только что огромный камень чуть не свалился мне на голову.

Заметив, что Гейбл побледнел и с тревогой окинул ее взглядом, Эйнсли с трудом удержалась от счастливой улыбки.

— Но ты не пострадала?

— Нет. Я услышала какой-то шум, который и предупредил меня об опасности. Камень задел лишь мою юбку.

— Я завтра же прикажу каменщикам осмотреть замок.

Эйнсли молча улыбнулась и принялась за еду. Она была уверена, что каменщики не обнаружат никаких повреждений, и надеялась, что это заставит Гейбла призадуматься. Полный ненависти взгляд, который метнула на девушку леди Маргарет, когда рыцарь отвернулся, свидетельствовал о том, что она боится того же.

Несмотря на общество Гейбла, ужин стал для Эйнсли подлинным испытанием. Леди Мари и Элен сидели по другую сторону от Фрейзеров, поэтому девушке было трудно разговаривать с ними. Временами отец и дочь бросали на нее такие взгляды, что Эйнсли инстинктивно хотелось прижаться к Гейблу в поисках защиты. Она уже собиралась уходить, чувствуя, что нуждается в отдыхе после всего, что произошло, но тут Фрейзеры, извинившись, внезапно сами покинули обеденный зал. К счастью, кубок Эйнсли был полон терпкого сидра. Она сделала большой глоток, чтобы хоть немного успокоиться.

— Я знаю, тебе было нелегко, — негромко заметил Гейбл, наблюдая за Эйнсли. — Спасибо за то, что отбросила гнев, который ты питаешь к Фрейзерам.

— Я не отбросила его, — возразила девушка, — а просто проглотила. Если Фрейзеры пробудут здесь еще немного, я вернусь в Кенгарвей с несварением желудка! — Заметив, что Гейбл улыбнулся, она нахмурилась: — Тебя забавляют мои огорчения?

— Нет, что ты! Забавляет то, как ты о них говоришь. У вас несомненный дар слова, миледи.

— Не знаю, право, что мне делать — благодарить тебя или нет? Я не уверена, что твои слова можно принять за комплимент.

— Конечно, можно!

— В таком случае — благодарю.

Гейбл не успел ответить — из-за двери раздался душераздирающий крик, разом заглушивший негромкие голоса тех, кто вел беседу за столом. Рыцарь стремительно вскочил и бросился к двери. За ним последовали его люди и Эйнсли. Зрелище, представшее перед их взором, было настолько неожиданным, что девушка попятилась. Леди Маргарет, растрепанная и явно напуганная, вцепилась в каменные перила лестницы, а ее отец стоял рядом с мечом в руке. Страшила заливался громким лаем — чувствовалось, что вид этой пары не внушает ему доверия.

— Этот зверь напал на нас, — пожаловался лорд Фрейзер. — Я убью его!

— Нет! — вскрикнула Эйнсли и бросилась к псу.

Присев рядом с ним на колени, она начала гладить его, приговаривая ласковые слова, чтобы успокоить животное.

— Он хотел убить меня! — проговорила Маргарет, прижимая руку к сердцу, и бессильно опустилась на ступеньку, как будто ей стало дурно. — Я просто поднималась по лестнице, и вдруг этот пес прыгнул на меня…

— Что ты ему сделала?

— Ничего. Он сам на меня набросился.

— Страшила никогда не бросится на человека без причины или без моей команды.

Эйнсли чувствовала, что пес понемногу успокаивается, но все еще дрожит. Он явно был чем-то напуган. Наверняка виноваты Фрейзеры — это они сделали что-то такое, отчего собака вдруг разъярилась. Загнанный в угол, Страшила приготовился дать отпор — обычное поведение животного в подобной ситуации. Только сейчас Эйнсли стала понятна истинная подоплека этого происшествия. Леди Маргарет, раздосадованная неудачной попыткой разделаться с соперницей, решила отомстить, но как-то по-детски — нанести удар Эйнсли, причинив вред ее любимцу. Оставалось надеяться, что Гейбл не поверит в россказни Фрейзеров о злобном нападении Страшилы и не станет убивать собаку.

Гейбл нахмурился и перевел взгляд с Эйнсли, которая по-прежнему обнимала присмиревшее животное, на Фрейзеров, которые уже оправились от испуга и обрели свой обычный высокомерный вид. Ему представлялось маловероятным, чтобы волкодав ни с того ни с сего вдруг набросился на людей. До сих пор собака вела себя примерно — чувствовалась многолетняя выучка. Поэтому он и позволил Страшиле свободно разгуливать по Бельфлеру. Да и люди из его отряда быстро привыкли к собаке. Сейчас Гейблу было достаточно бросить на них мимолетный взгляд, чтобы понять — они так же, как и он, сомневаются в правдивости рассказа Фрейзеров. Рыцарь запустил пальцы в свою густую шевелюру и задумался. Предстояло найти решение, которое устроило бы обе стороны.

— А может быть, ты приказала своему псу, чтобы он набросился на меня? — с вызовом проговорила леди Маргарет.

— Глупости! — отрезала Эйнсли. — Я только что провела целый час, а то и больше, в твоем малоприятном обществе. Страшила, конечно, умный пес, но даже ему нельзя отдать команду заранее и приказать выполнить ее позднее. Должно быть, тебе не приходилось иметь дела с собаками, если ты считаешь, что я могла приказать своему псу сидеть здесь и ждать, когда выйдут Фрейзеры, и тут же наброситься на них.

Услышав негромкий смех одного из людей Гейбла, Эйнсли поняла, что нашла довод, который Фрейзерам будет чрезвычайно трудно опровергнуть.

— Значит, собака просто невзлюбила нас.

— Еще бы! Страшила прекрасно разбирается в людях.

Гейбл понял, что, если немедленно не вмешается, Эйнсли и леди Маргарет будут препираться в том же духе до скончания века.

— Ну хватит! — резко бросил он. — Я уже принял решение — пока Фрейзеры остаются у меня в гостях, собаку следует запереть.

Он потянулся к разукрашенному кожаному ошейнику, обвивавшему шею пса, и удивленно посмотрел на Эйнсли, которая не сразу отпустила своего любимца.

— Но Страшила никогда не сидел взаперти, — пробормотала девушка.

Леди Маргарет злорадно ухмыльнулась. Не в силах этого видеть, Эйнсли обратила умоляющий взор на Гейбла:

— Ему это не понравится…

— А ты хочешь, чтобы он был убит?

— Но вы ведь не убьете его, правда?

— Я — нет. Но кое-кто считает, что он опасен, — добавил Гейбл вполголоса, чтобы слышала только Эйнсли. — Отпусти собаку. Мои люди будут хорошо с ней обращаться, обещаю тебе.

Обняв на прощание своего питомца, Эйнсли отпустила его. Она проводила печальным взглядом одного из людей Гейбла, который, следуя указанию хозяина, уводил Страшилу прочь. То, что этот человек дружелюбно обращался с псом, не слишком утешило Эйнсли. Встав, она оправила юбку, с ненавистью глядя на леди Маргарет, в изысканных выражениях благодарившую Гейбла. И только заметив ироничный взгляд рыцаря, девушка немного успокоилась. Похоже, что желание Маргарет насолить сопернице обернулось против нее самой. Поскольку Гейбл явно не поверил, что Страшила напал на Маргарет, он наверняка призадумается, зачем она выдумала всю эту историю, а значит, будет более осторожно относиться к Фрейзерам.

— Пожалуй, я пойду к себе, — объявила Эйнсли, перебивая излияния леди Маргарет.

— Эйнсли! — окликнул девушку Гейбл, отойдя от неумолкавшей леди.

Не обращая внимания, она продолжала подниматься по лестнице.

— Можно иногда запирать Страшилу у меня в комнате или в спальне Рональда. Он наверняка успокоится, если будет проводить время с нами.

— А… ну да, конечно.

Бросив быстрый взгляд на леди Маргарет, Эйнсли добавила:

— И кормить его буду только я. Не хочу, чтобы пес чувствовал себя брошенным.

— Как хочешь.

Гейбл разрывался между не отстававшей от него Маргарет Фрейзер и удалявшейся Эйнсли. Ему было жаль, что она уходит. Сегодня девушка надела светло-голубое платье — одно из тех, что подарили ей дамы Бельфлера. Этот наряд удивительно шел к ее глазам и цвету лица, и Эйнсли выглядела даже лучше, чем всегда. Гейбла не покидало ощущение, что прямо перед его носом начинается некая опасная игра, но что именно происходит, он еще не до конца уразумел. Вряд ли Эйнсли будет с ним откровенна, но расспросить ее надо при первой возможности. Провожая леди Маргарет в ее комнату, Гейбл прикидывал, как бы половчее избавиться от своих гостей, не нанеся им обиды.

— Ты уверена, девонька, что с твоей собачкой все в порядке? — осведомился Рональд, удивленно наблюдая за тем, как Эйнсли беспокойно меряет шагами комнату.

— Более чем. — Девушка остановилась, издав глубокий вздох. — Она нарочно оговорила Страшилу, Рональд. Просто из вредности.

— Потому что ты не погибла под тем камнем.

— Вот именно. Я не удивлюсь, если она все же попытается убить Страшилу. Вот почему я потребовала, чтобы пищу он брал только из моих рук. Похоже, Гейбл согласился с моими доводами.

— Наверное, он что-то подозревает.

— Вполне возможно, леди Маргарет совершила явную ошибку, пытаясь представить Страшилу как злобного пса, способного ни с того ни с сего напасть на человека. Ни Гейбл, ни его люди ей не поверили. Страшила уже успел стать любимчиком всего Бельфлера. Даже кухарки и горничные не упускают случая его приласкать.

— Тогда тебе не о чем тревожиться. С ним действительно будут хорошо обращаться.

— Да, я это знаю. Меня беспокоит другое — никогда не думала, как трудно возбудить подозрения человека относительно его знакомого, одновременно стараясь не наговорить лишнего. Насколько было бы легче, если бы я могла просто усадить Гейбла перед собой и откровенно рассказать ему все, что знаю и что думаю об этих проклятых Фрейзерах!.. — Эйнсли на секунду задумалась, а потом сокрушенно покачала головой. — А впрочем, это вряд ли привело бы к желаемому результату. Я ведь говорила ему, что именно Фрейзер и его люди были причиной смерти моей матери, а он ничего на это не ответил…

— А что же он мог сказать? К сожалению, на войне люди гибнут сплошь и рядом. Конечно, он мог посетовать, что в пылу сражения пострадали невинные люди, но ведь воины Гейбла наверняка сами не раз совершали подобное. Как же он может теперь осуждать за это Фрейзера? — Рональд помрачнел и взглянул на Эйнсли: — Сэр Гейбл ведь не подумал, что ты сама натравила на них собаку, правда?

Эйнсли пожала плечами:

— Вначале — возможно, но потом… Нет. Уверена, что нет. Я ведь сидела рядом с ним в обеденном зале. Гейблу наверняка известно, что можно заставить собаку выследить человека, можно заставить убить его, но даже самого умного пса не заставишь часами лежать и ждать, пока появится тот человек, на которого ему следует броситься. Просто Гейбл был вынужден как-то утихомирить своих гостей. Я рада уже тому, что он не приказал убить Страшилу — ведь Фрейзер настаивал именно на этом.

— Ублюдок! Ну ничего, скоро мои раны затянутся и я наконец встану с постели. Тогда тебе не придется одной ходить по этому змеиному гнезду.

— Не старайся ради меня встать с постели, пока окончательно не выздоровеешь. Со мной все будет в порядке!

— Но ведь они уже пытались убить тебя, — возразил Рональд.

— Пытались, да ничего не вышло. А теперь, когда я узнала об их гнусных намерениях, я буду вести себя гораздо осторожнее. Скоро отец пришлет выкуп, и мы вообще покинем Бельфлер… Но вижу, что ты устал — я тебя слишком утомила своими жалобами.

— Ты знаешь, мне всегда приятно говорить с тобой, — заверил девушку Рональд.

— Да. Это я знаю. — Эйнсли подошла к кровати, поцеловала старика в щеку и направилась к двери. — Все будет хорошо. Не тревожься понапрасну!

— Понапрасну? Как вспомню, что эти негодяи Фрейзеры убили твою мать…

— Они скоро поймут, что в моих жилах течет не только ее кровь, но и кровь Макнейрнов. Со мной им не удастся так легко разделаться!

Стоя около узкого окна в спальне Джастиса, Гейбл наблюдал за тем, что происходит в собачьем загоне, расположенном рядом с конюшнями. В середине загона сидел Страшила и скулил тихонько и жалобно. Остальные собаки испуганно жались к прутьям. Страшила был настолько больше и мощнее остальных собак, что в первый момент, когда его поместили туда, между животными возникла свара. Гейбл видел это, но подавил в себе искушение вмешаться. Собственно говоря, он намеревался сделать это не ради пса, а ради Эйнсли. Несчастье ее любимца расстроило бы девушку, чего Гейбл никак не хотел допустить.

— Ты сам понимаешь, что это глупости, — заметил Джастис, подходя к кузену и тоже выглядывая в окно. — Этого пса растили в любви и ласке. По натуре он боец, но никогда ни на кого не набросится без причины.

— Я тоже так думаю, хотя, должен сознаться, поначалу у меня возникли кое-какие сомнения. Эйнсли и Фрейзеры ненавидят друг друга, поэтому я решил, что она вполне могла натравить на них собаку. Но зачем Фрейзерам желать смерти Страшилы? Не вижу в этом никакого смысла…

— Неужели? Но ты сам только что сказал, что Фрейзеры ненавидят Эйнсли, а она любит свою собаку.

— Значит, для того, чтобы насолить девушке, надо причинить вред ее псу? Но ведь это ребячество, а лорд Фрейзер и его дочь — взрослые люди, их высоко ценят и уважают при дворе.

— Словом, ты считаешь их выше этого? — Джастис рассмеялся и покачал головой. — Только святому никогда не придет в голову мысль о мести, кузен, а уж Фрейзеры точно не святые! Честно говоря, меня эта история совсем не удивила. Странно другое — как ты, который лучше меня знаком с ними, еще не понял, что они за люди.

Гейбл вздохнул и прислонился к стене.

— Нет, на их счет я не заблуждаюсь. По правде говоря, мне даже стыдно, что я хоть на минуту мог усомниться в Эйнсли. Более того, я убежден, что тот эпизод — лишь малая часть хорошо продуманного плана. А это не может не тревожить! Что-то происходит между Эйнсли и Фрейзерами, в этом я совершенно уверен, но не могу понять, что именно. А в их поведении я до сих пор не усмотрел ни единого намека на разгадку…

— Тогда почему ты уверен, что что-то есть?

— Какое-то смутное ощущение… Оно словно витает в воздухе. Как будто я оказался в центре заговоров и интриг, направленных хотя и не на меня лично, но от этого не менее опасных. Представь себе, что тебя внезапно втащили в круг людей, танцующих некий неизвестный тебе танец. Вот так я себя и чувствую. Конечно, Фрейзеры виноваты гораздо больше, чем Эйнсли, но и она ведет какую-то игру. Порой мне кажется, что она старается заставить меня что-то понять, но что именно — в этом весь секрет, который я пока не разгадал…

— Ты спроси ее сам!

— Думаешь, она вот так просто возьмет и все мне расскажет?

— От тебя потребуется некоторая настойчивость. В одном я совершенно уверен — эта девушка не умеет лгать. Она может не сказать тебе всего прямо, но и изворачиваться не будет. — Джастис жестом указал на окно: — Если ты поторопишься, то уже в ближайшее время получишь ответы на вопросы, которые тебя тревожат.

Гейбл тоже перевел взгляд на улицу. У собачьего загона он увидел Эйнсли, которая кормила своего любимца. Рыцарь полностью разделял мнение своего кузена — Эйнсли не способна на ложь. Вопрос в том, не слишком ли горькой окажется та правда, которую она ему сообщит, подумал Гейбл, выходя из комнаты Джастиса и направляясь к загону.

Глава 8

— Ну-ну, мой бедный малыш, — ворковала Эйнсли над Страшилой, просовывая кусочки мяса сквозь прутья клетки.

— Бедный — возможно, но уж никак не малыш, — негромко заметил Гейбл, становясь за спиной девушки.

Эйнсли тихонько вскрикнула — она не слышала, как он подошел, — и кинула на рыцаря недовольный взгляд, а затем снова перевела все свое внимание на пса. То, что Гейбл стоял так близко, смущало ее. Эйнсли слишком остро чувствовала его присутствие, тепло его тела. Несмотря на то что рыцарь почти все время проводил в обществе другой женщины, ее влечение к нему не угасло. Она мечтала о нем, жаждала его, вспоминала о его поцелуях… И все это еще больше раздражало Эйнсли. Одно утешение — сам Гейбл наверняка не догадывается о ее чувствах.

— Его воспитывали как ребенка, — сказала девушка, просовывая руку и почесывая Страшилу за ухом. — Он не понимает, почему его заперли.

— Я уже сказал: если позволить ему и дальше свободно бегать по замку, это может плохо кончиться — для него. — Гейбл обвил рукой талию Эйнсли и легонько уперся подбородком в ее затылок. — Фрейзеры боятся твоего пса.

— А почему ты позволяешь делать все, что им заблагорассудится? — спросила Эйнсли, раздосадованная тем, что в ее голосе появилась внезапная теплая хрипотца.

— Они защищают свою жизнь. Как же можно этого не позволить? Конечно, я мог бы начать уверять их, что собака не представляет никакой угрозы, но, по правде сказать, было бы странно, что я так забочусь о чужой собаке. Жалобу такого рода король счел бы пустой тратой времени.

— А поскольку собака моя, многие решат, что Фрейзеры правы, настаивая на ее смерти, — печально заметила Эйнсли, сознавая, что одного имени Макнейрн достаточно, чтобы люди с презрением от нее отвернулись.

— Боюсь, что да. — Гейбл слегка коснулся губами уха Эйнсли и улыбнулся, заметив, как она вздрогнула. — Почему Фрейзеры оболгали твоего пса?

— Они вообще ненавидят собак.

Гейбл продолжал целовать ее ухо быстрыми, дразнящими поцелуями. Эйнсли закрыла глаза и вся отдалась этой ласке.

— Весьма разумное объяснение, но боюсь, что недостаточное. У меня остается масса вопросов.

— Оставь их при себе. Это не имеет значения.

— Но я чувствую, что в Бельфлере что-то происходит. Что-то между тобой и Фрейзерами…

— Ты считаешь, что мы готовим против тебя заговор?

Эйнсли обернулась и посмотрела в лицо Гейблу. Она надеялась, что таким образом положит конец дразнящим поцелуям и смущающей близости его тела, так тесно прижавшегося к ней. Но передышка была недолгой, потому что Гейбл, вытянув руки, зажал Эйнсли между собой и клеткой, не давая возможности вырваться. Она вздрогнула, когда его губы коснулись ее щеки. Он придвинулся ближе, и их тела соприкоснулись. Эйнсли сжала кулаки, борясь с искушением обнять Гейбла и прижать к себе. Все чувства и желания девушки нахлынули на нее с новой силой, которой она не могла противостоять. Ясность мысли быстро покидала ее, уступая место безрассудной страсти.

— Нет, — негромко ответил Гейбл, утыкаясь в шею Эйнсли. — По-моему, и ты, и Фрейзеры слишком заняты друг другом, чтобы обращать на меня внимание. И все же какие-то козни строятся, я это чувствую. Что-то носится в воздухе… Я понимаю, что между тобой и Фрейзерами существует старая вражда, но…

В тумане желания, окутывавшем Эйнсли, блеснул лучик здравого смысла. Она отстранилась от Гейбла.

— Вражда? Это слишком мягко сказано! Не забывай — они убили мою мать… Еще до того как мой клан стал неуправляемым, Фрейзеры и Макнейрны противостояли друг другу. Это не просто вражда, милорд, это неприкрытая, жестокая ненависть. Наверное, ты первый, кому за последние сто или даже больше лет удалось свести Фрейзеров и Макнейрнов вместе. В любом другом замке, кроме твоего, мы давно бы перерезали друг другу глотки!

— А ты уверена, что подобное убийство не замышляется сейчас?

— Я никого не собираюсь убивать.

По взгляду Гейбла Эйнсли догадалась, что ее намек не пропал втуне, но он ничего не сказал. Покрывая нежными поцелуями ее шею, рыцарь еще теснее прижал девушку к клетке. Эйнсли понимала, что ей следовало бы оттолкнуть его, но вместо этого она запрокинула голову, с готовностью подставляя себя ласкам Гейбла.

Она сознавала, что он просто хочет удовлетворить свое желание. Присутствие леди Маргарет более чем доказывало, что у Гейбла де Амальвилля и в мыслях нет жениться на ней, Эйнсли. Он ищет любовницу, вот и все. Понимала Эйнсли и другое — от этого человека ей нужна не только страсть. Здравый смысл подсказывал, что надо оттолкнуть его, громко выразить свое негодование и удалиться, ибо то, что он затеял, будет стоить ей слишком дорого. И все же противостоять этому натиску она была не в силах. То, что саму ее недавно чуть не убили, что даже ее любимый пес находится в опасности, заставило девушку пересмотреть свои взгляды на хорошее и дурное, на долг и страсть. Над ней нависла смертельная угроза, и Эйнсли не хотелось умереть, так и не познав любви, пусть даже незаконной и быстротечной.

Пока логика и желание боролись в душе девушки, действия Гейбла стали более решительными. Проведя ртом по ее губам, он раздвинул их, и тут же его настойчивый, дерзкий язык скользнул ей в рот. Ощущение было столь восхитительным, что Эйнсли, обвив шею рыцаря, решила — будь что будет! Отныне страсть станет руководить ее действиями. Конечно, за свое безрассудство ей придется поплатиться, но, видит Бог, она согласна заплатить любую цену за это блаженство!

Внезапно Гейбл оторвал Эйнсли от земли и еще сильнее стиснул в объятиях. Когда ее стройные ноги обвились вокруг его талии, он непроизвольно застонал. Не разжимая объятий и продолжая ласкать нежную кожу возле ушка Эйнсли — он уже заметил, как это возбуждает ее, — Гейбл осторожно двинулся к конюшне. Там он направился в дальний укромный уголок, надежно спрятанный от холодного любопытства чужих глаз. Сняв с себя плащ, он быстро бросил его на солому, заглушая слабые протесты Эйнсли все более жадными поцелуями и нежными словечками. Бережно опустив девушку на солому, Гейбл улегся сверху.

Эйнсли задохнулась, почувствовав прикосновение тугой плоти — недвусмысленного доказательства его желания — к своему телу. Сознание того, что ей удалось настолько распалить Гейбла, вызвало в душе девушки ответную страсть. Пока он покрывал горячими поцелуями ее шею и грудь, одновременно медленно расстегивая корсаж, Эйнсли обвила ногами его стройные бедра и прижала к себе. У обоих вырвался хриплый стон, а по телам словно пробежал огонь.

Охваченная этим чувством, Эйнсли позволила Гейблу снять с нее накидку. И только когда он начал стягивать нижнюю рубашку, она поняла, что скоро предстанет перед рыцарем в одних лишь бриджах. Наступило мгновенное отрезвление. Девушка отстранилась и скрестила руки на груди. Однако Гейбл не обратил внимания на этот безмолвный и слабый жест сопротивления. Он даже выпрямился от неожиданности, окидывая наряд Эйнсли удивленным и несколько насмешливым взглядом.

— Ты носишь бриджи? — изумился он, отбрасывая ее накидку.

— Вы удивительно наблюдательны, милорд!

Эйнсли хотела, чтобы ее слова прозвучали ехидно, но ей не удалось избавиться от нежной хрипотцы в своем голосе.

Рассмеявшись, Гейбл наклонился и быстро поцеловал Эйнсли, а затем принялся расстегивать рубашку.

— Никогда не видел, чтобы женщина носила бриджи.

Сняв с себя рубашку, он скатал ее и подложил Эйнсли под голову.

— Это Рональд настоял, чтобы я их носила. Он считает, что мужчина, увидев их, удивится, и это даст мне шанс убежать.

— Ты и от меня хочешь убежать?

— Следовало бы… — прошептала Эйнсли, проводя пальцами по широкой груди Гейбла и наслаждаясь тем, как он затрепетал от ее прикосновения. — Мне следовало бы оттолкнуть тебя и уединиться в спальне, сохранив свою честь и невинность.

— Я не собираюсь посягать на твою честь, милая Эйнсли.

— Неужели? А мне казалось, что ты хочешь воспользоваться мной, чтобы удовлетворить свою похоть.

Он закрыл ей рот поцелуем и снял рубашку с ее трепещущего тела.

— Я вовсе не хочу воспользоваться тобой, Эйнсли Макнейрн. Я хочу насладиться твоим телом и подарить наслаждение тебе. Неужели ты не чувствуешь, как страсть сжигает нас обоих?

Эйнсли вздрогнула, когда руки Гейбла, покончив с рубашкой, передвинулись ниже, к ее бриджам. Его взгляд не оставлял сомнений — в этих темных глазах читалась неприкрытая страсть. Она окрасила румянцем его щеки и заострила черты красивого лица. Сознание того, что именно она, Эйнсли, пробудила эту страсть, переполнило гордостью душу девушки. По крайней мере он разделял ее влечение и желание, пусть даже ему оставались недоступными более глубокие чувства, которые она испытывала к нему. На мгновение Эйнсли пожалела, что у нее нет сил бежать из объятий Гейбла. Но она слишком страстно желала его, чтобы противостоять искушению. Невольный стон удовольствия сорвался с ее губ, заставив запустить пальцы в густую шевелюру Гейбла, когда он коснулся губами ее соска.

— Ну так как же, Эйнсли? Разве ты не видишь, что нас обоих сжигает страсть?

— Вижу, — прошептала она и вздрогнула, почувствовав, что он снимает с нее бриджи. — Но я должна была противостоять ей…

— Я тоже, но боюсь, что не могу, — прошептал Гейбл, освобождаясь от остатков одежды и окидывая жадным взором изящное тело Эйнсли.

— Отрадно сознавать, что не одна я такая малодушная.

Когда Гейбл, сбросив одежду, снова лег на нее, Эйнсли почувствовала, что к ее желанию примешивается страх. Он был такой большой, а она — такая маленькая и тоненькая… Их страсть была под стать друг другу, но окажутся ли столь же подходящими их тела? Однако стоило Гейблу опуститься на нее, волна желания пронзила Эйнсли, отметая все страхи и сомнения. Ему хорошо с ней, и ей тоже будет хорошо. А все остальное не имеет значения!

— Ты все еще хочешь оттолкнуть меня, милая Эйнсли? — прошептал Гейбл прямо ей в ухо.

— Нет, мой норманнский искуситель, и ты сам это знаешь, — тоже шепотом ответила Эйнсли, и снова в ее словах прозвучала нежность, а не ехидство, как ей хотелось.

— Приятно сознавать, что не один я сгораю от этого безумного желания.

Эйнсли понимала, что он имеет в виду. Их страсть была такой всепоглощающей, а желание — таким непреодолимым, что оба просто не думали о последствиях. На неистовые поцелуи рыцаря девушка отвечала таким же неистовством. Пока он целовал ее шею, Эйнсли с нежностью провела рукой по спине Гейбла, наслаждаясь мягкостью его кожи, такой восхитительной на ощупь.

Негромкий крик сорвался с губ девушки, когда Гейбл начал целовать ее грудь. Стоило ему коснуться языком ее сосков, как Эйнсли вся выгнулась и запустила пальцы в его волосы, словно моля о продолжении ласки. Когда он взял в рот затвердевший сосок, по телу Эйнсли пробежала дрожь наслаждения, сила которого удивила ее саму. Руки заскользили по телу рыцаря, интуитивно находя самые нежные места. Гейбл чувствовал, как разгорается ее страсть от его прикосновений, поцелуев и ласковых слов, которые он хрипловатым шепотом произносил ей на ухо.

Лишь на мгновение стыдливость вкралась в ее слепое желание — когда Гейбл начал целовать внутреннюю поверхность ее бедер, а потом коснулся самого сокровенного места между ними. Эйнсли ахнула и попыталась отстраниться, но он с нежной силой удержал ее. Его ласки и поцелуи, воспламенив ее кровь, заставили отбросить стыд.

Внезапно Гейбл остановился и как бы навис над Эйнсли. Она удивленно взглянула на него и уже собиралась спросить, почему он прервал свои ласки, как вдруг почувствовала, что он вошел в нее. Тела любовников слились в едином порыве, предвкушая грядущее наслаждение. Острая боль пронзила Эйнсли, и она судорожно вцепилась в плечи Гейбла. Но страсть волной захлестнула ее, унося прочь эту минутную боль. В мыслях наступила неожиданная ясность. Эйнсли знала только одно — что они стали единым целым, что она наконец слилась с Гейблом. Даже их дыхание стало ритмичным, как будто дышал один человек. Испустив глубокий удовлетворенный вздох, она стиснула рыцаря в объятиях и прижала к себе.

Гейбл хрипло застонал, почувствовав ее прикосновение. Эйнсли с радостью заметила, что ее тело отвечает на малейшее его движение. Горячее желание, томившее ее, сконцентрировалось внизу живота. Оно разрасталось и разрасталось, пока наконец не стало почти болезненным, и в ту же секунду разорвалось, разлившись по всему ее существу с такой силой, что она, не помня себя, в экстазе выкрикнула имя Гейбла. Девушка смутно чувствовала, как рыцарь сжал ее бедра и глубже вошел в нее, содрогаясь и испуская стоны. Потом его тело обмякло, и он навалился на нее всей тяжестью. Счастливая и удовлетворенная, девушка нежно сжала его плечи.

Прошло немало времени, прежде чем Эйнсли пришла в себя. Она не знала, что должна говорить или делать теперь, когда Гейбл покинул ее объятия. Внезапно ей стало холодно, и она натянула на себя накидку, почему-то устыдившись собственной наготы. Вскоре рыцарь вернулся, неся в руках влажный плащ, на котором они только что лежали. Эйнсли покраснела. Значит, он уходил, чтобы смыть следы ее потерянной невинности. Она все еще не решалась взглянуть на Гейбла, хотя он лег рядом и обнял ее. Вскоре тепло его тела и ласковое прикосновение к ее волосам помогли Эйнсли преодолеть смущение, но она по-прежнему не знала, как вести себя дальше.

— Ты не жалеешь о том, что произошло? — спросил он, поскольку молчание Эйнсли начинало беспокоить его.

— Нет, что ты! — заверила девушка, поднимая глаза на рыцаря и нежно касаясь его щеки. — Хотя, наверное, мне следовало бы проливать слезы по утраченной невинности… Но, честно говоря, это было очень забавно!

— Забавно? — Гейбл рассмеялся и чмокнул Эйнсли в щеку, восхищенный этим неожиданным ответом. — Никогда не слышал, чтобы женщина называла это забавой.

— Неужели? А ведь тебе наверняка частенько приходилось доказывать им свое мастерство, не так ли?

— Не так часто, как ты думаешь. И потом — вряд ли ты ожидала, что мужчина в двадцать шесть лет окажется девственником!

Эйнсли улыбнулась. Внезапная вспышка ревности растаяла без следа. Ответ Гейбла прозвучал спокойно. Он не упрекал ее, а просто называл вещи своими именами. И у Эйнсли не было резона спорить. Она понимала, что небольшая толика ревности может показаться ему приятной, даже польстить, но ревновать слишком явно — значит обречь на неудачу то, что только что началось между ними. В любом случае их отношения не имеют будущего, поэтому разрывать себе сердце по поводу прошлых — или последующих — любовниц Гейбла ужасно глупо. Эйнсли рассеянно провела пальцами по его ноге и подумала о том, сколько еще ночей они проведут вместе, прежде чем она покинет Бельфлер. Ей хотелось вобрать в себя как можно больше впечатлений. Они наверняка потом скрасят ей жизнь в холодном, неуютном Кенгарвее. Но спросить прямо девушка не решилась, понимая, что подобные притязания могут навсегда оттолкнуть от нее Гейбла.

— Конечно, я не думала, что ты девственник, — ответила она. — Мужской образ жизни мне знаком больше, чем женский, и я не настолько тщеславна, чтобы вообразить, что чем-то отличаюсь от других женщин.

— А вот тут ты не права, Эйнсли Макнейрн. Отличаешься, и очень сильно.

Проговорив это, Гейбл нежно поцеловал ее.

— Я больше не могу выносить эту неизвестность! — вдруг взорвалась она. — Объясни, что мы теперь будем делать.

Гейбл усмехнулся и поднес ее руку к губам.

— Мы можем остаться здесь, а можем подняться к тебе или ко мне. А ты бы предпочла, чтобы я оделся и ушел?

— Да нет… Просто я не знала, как полагается поступать в подобных случаях.

— Становится прохладно, — заметил Гейбл, садясь и усаживая Эйнсли рядом с собой. — Пожалуй, нам лучше вернуться в замок.

Подавая ей одежду, он негромко сказал:

— Мы ускользнем отсюда незаметно, так что можешь не беспокоиться, что о тебе начнут судачить.

— А как же мой страж?

На мгновение Эйнсли стало не по себе. Она совсем забыла, что ему полагалось все это время находиться неподалеку от конюшни.

— Я отослал его, как только спустился к тебе сюда.

Они начали одеваться. Гейбл бросил внимательный взгляд на Эйнсли.

— Я до сих пор не пойму, как случилось, что ты гуляла сегодня вечером одна.

— А почему ты решил, что я была одна?

— Потому что если бы с тобой, как и полагается, был твой страж, он бы сам рассказал мне о происшествии с камнем. А Винсент ничего об этом не знает.

— Ну… Я прошла вперед, и он, наверное, упустил меня из виду, вот и все.

— Нет, не все. Тебе должно быть стыдно за то, что пытаешься его выгородить и помочь избежать заслуженного наказания. Винсент сам признался, что отвлекся. Он не слишком умен, но очень мне предан. Как бы то ни было, теперь его место в качестве твоего стража займет Поль.

— А что будет с Винсентом?

Эйнсли понимала, что оставить свой пост — серьезное преступление для стража, но ей не хотелось, чтобы он пострадал слишком сильно. В конце концов этот парень — лишь пешка в игре леди Маргарет.

— Две недели будет чистить конюшни. Это суровый удар по рыцарской гордости. Когда Винсент вернется, я уверен, он будет усерднее выполнять свои обязанности.

Эйнсли печально кивнула, надевая плащ, поданный ей Гейблом. Конечно, быть разжалованным из оруженосца в конюха, пусть даже ненадолго, очень унизительно, но, по правде говоря, небрежность Винсента могла бы дорого обойтись его хозяину, задумай она, Эйнсли, сбежать из Бельфлера. Ее мучил еще один вопрос, который она так и не решилась задать Гейблу. Знает ли он, благосклонность чьей горничной отвлекла Винсента от выполнения своих обязанностей? Если да, то он наверняка задумается над причиной, а значит, начнет подозревать Фрейзеров. Эйнсли от души пожелала, чтобы это произошло поскорее.

Они поднялись по лестнице, и Гейбл после секундного колебания решительно направился к спальне Эйнсли. Ее внимание неожиданно привлек слабый звук — как будто звякнула дверная задвижка. Хотя в коридоре никто не появился, девушку вдруг охватил страх. Она даже вздрогнула и теснее прижалась к Гейблу. Они переступили порог спальни, и Эйнсли подумала, что рыцарь сейчас уйдет. Однако вместо этого он, улыбнувшись, вошел в комнату и закрыл за собой тяжелую дверь. У Эйнсли отлегло от сердца. Тихонько рассмеявшись, она откинула капюшон плаща, села на кровать и протянула руки к Гейблу, молча приглашая его присесть рядом. К ее радости, он тоже улыбнулся и, подойдя к кровати, бережно уложил на нее девушку. Пусть их любовь будет недолгой, мелькнуло у Эйнсли, но она должна быть красивой и запомниться на всю жизнь.

— Что тебя беспокоит, дочка? — поинтересовался лорд Фрейзер, когда леди Маргарет со стуком захлопнула дверь и принялась в гневе мерить шагами спальню, время от времени натыкаясь на мебель и с руганью отшвыривая ее прочь.

— Эта сучка Макнейрн все-таки затащила сэра Гейбла к себе в постель! — резко бросила Маргарет, запуская в стену тяжелой кружкой.

— Ты уверена, дочка?

Лорд Фрейзер на лету поймал несчастную кружку и, наполнив ее сидром, опустился на кровать.

— Да они только что в обнимку прошли мимо моей двери! Даже не удосужились стряхнуть солому с одежды… Ясно, что валялись на конюшне, как скоты.

— Это вовсе не означает, что он на ней женится. Она ведь Макнейрн, разве ты забыла? Дело не только в том, что ее отец покрыл позором это имя. Сама девушка — незавидная невеста: ни земли, ни денег, ни положения. Кто же возьмет такую в жены?

— Мужчины способны и не на такие глупости. — Маргарет прислонилась к кровати и, скрестив руки на груди, уставилась на дверь. — Какой удар по моей гордости — знать, что эта презренная шлюха Макнейрн путается с мужчиной, за которого я собираюсь замуж! Ну ничего, она мне дорого за это заплатит…

— Ты ведь уже хотела избавить Бельфлер от этой девушки, но твой план провалился.

Маргарет с вызовом посмотрела на отца:

— План был хорош, только исполнять его взялись дураки! Теперь я возьмусь за это дело сама. Я начинаю склоняться к мысли, что не стоит убивать ее здесь…

— А где же тогда? Не будешь же ты ждать, пока она вернется в Кенгарвей!

— Нет, не буду. Я подумала… Пожалуй, никого не удивит, если эта сучка внезапно исчезнет из Бельфлера. В конце концов, пленники частенько сбегают из своих тюрем, не так ли?

Глава 9

Эйнсли потянулась и вздохнула, обнаружив, что кровать рядом с ней пуста. Значит, Гейбл ушел от нее еще до рассвета, как и намеревался. Она понимала, что подобная осмотрительность необходима. И все же ей было обидно, что они вынуждены прятаться. Насколько было бы лучше проснуться в объятиях Гейбла и не беспокоиться о том, что подумают и что будут говорить люди. Эти предосторожности лишали их любовь частички ее очарования.

Эйнсли подложила руки под голову и уставилась в потолок. Впервые в жизни вкусив любовь, она ощущала боль во всем теле, но это неудобство было пустяком по сравнению со сладостными воспоминаниями прошлой ночи. Эйнсли понимала, что ее поступок достоин осуждения — об этом говорило полученное ею воспитание, — но чувства свидетельствовали о другом. Рональд ни за что бы не осудил ее за эту попытку доставить себе хоть немного счастья, а только его мнением она и дорожила.

Перевернувшись на бок, Эйнсли решила, что еще слишком рано. Даже солнце еще не взошло, значит, и она может немного поваляться в постели. Наверное, Гейбл разбудил ее, уходя, потому что она чувствовала себя невыспавшейся. Откуда-то потянуло холодком, и Эйнсли поплотнее закуталась в одеяло. Услышав чьи-то шаги, она нахмурилась, но не успела даже повернуться, потому что в этот момент страшный удар обрушился на нее.

— Осторожнее, дурачье! — прошипела леди Маргарет, подходя к бесчувственной Эйнсли и всматриваясь в ее рану. — Нельзя оставлять никаких следов.

Удостоверившись, что из раны не течет кровь, она подала знак двум сопровождавшим ее верзилам завернуть девушку в одеяло.

— Вынесите ее отсюда, да так, чтобы вас никто не заметил. Я соберу ее вещи и тут же пойду за вами.

— А на что нам ее тряпки? — спросил рябой темноволосый мужчина, перебрасывая Эйнсли через широкое плечо.

— Потому, мой глупый кузен, что она якобы сбежала. Кто же поверит, что она ушла босиком и в одной тоненькой ночной рубашке? Ну давай пошевеливайся, Ян, — приказала леди Маргарет. — И не вздумай наделать глупостей! Имей в виду — за каждым твоим шагом следит твой напарник.

Запихивая одежду Эйнсли в седельную сумку, Маргарет вполголоса выругалась. Она предпочла бы иметь более толковых сообщников, чем ее кузен и его друг. Но, к сожалению, только эти двое могли исчезнуть из Бельфлера, не вызывая ничьих подозрений. Никому и в голову не придет удивиться тому, что оруженосцы лорда Фрейзера внезапно покинули замок, чтобы сопровождать его сына в очередной экспедиции. А завернутую в одеяло Эйнсли вполне можно выдать за часть их багажа.

Первые лучи солнца уже окрасили небо, когда леди Маргарет вышла проводить отъезжающих. Ее не волновало, увидит ли ее кто-нибудь из обитателей Бельфлера в столь ранний час. В конце концов все легко объяснить — она поднялась, чтобы попросить кузена передать подарок и письмо брату. Вряд ли в Бельфлере усомнятся в правдивости таких слов — для этого они недостаточно хорошо ее знают. Потирая руки, чтобы согреться, леди Маргарет поспешила обратно в замок, заранее предвкушая переполох, когда обнаружится исчезновение Эйнсли Макнейрн.

Почувствовав прикосновение чего-то твердого, Эйнсли негромко застонала. С трудом сохраняя равновесие, она попыталась сесть и тут же покачнулась от внезапного приступа тошноты. В голове шумело. Эйнсли никак не могла понять, как она очутилась на твердой, холодной земле, да еще завернутая в одеяло, вместо того чтобы находиться в теплой, уютной постели. В это мгновение ей на глаза попались покрытые грязью сапоги. Отчаянно растирая виски, чтобы отогнать навязчивую боль, Эйнсли с трудом подняла голову и увидела двух мужчин. В одном она тут же узнала Яна Фрейзера. Ужасное предчувствие сжало сердце девушки. Была только одна причина, по которой ее могли увезти из Бельфлера в такую рань и так далеко. Очевидно, эти двое собираются убить ее.

— Куда вы меня завезли? — стараясь сохранять присутствие духа, спросила Эйнсли, переводя взгляд с одного мужчины на другого.

— В укромное местечко к югу от Бельфлера, — объяснил Ян. — Примерно в пяти часах езды.

— Значит, вы направляетесь не в Кенгарвей?

— Ты правильно догадалась. Дело в том, что моя кузина очень невзлюбила тебя, Эйнсли Макнейрн. Ну, сэр де Амальвилль в наших краях новичок и плохо знаком с леди Маргарет. А тебе, я полагаю, известно, что случается с теми, кого она возненавидит.

— Да, известно. Она посылает к ним неповоротливых, глупых кузенов, чтобы они обагрили себе руки кровью!

— Попридержи язык, женщина! Не забывай, что сейчас твоя жизнь в моих руках, — отрезал Ян, побагровев от гнева.

— В твоих руках орудие убийства, вот и все. Ведь у тебя не хватит мужества заявиться к своей кузине, этому исчадию ада, и доложить, что ты оставил меня в живых. Так чего же вы медлите, ты и этот тупоголовый верзила, твой напарник? Делайте, что вам приказано, и уползайте в свое гнусное логово!

К удивлению Эйнсли, на нее набросился не Ян Фрейзер, а его спутник. Очевидно, его подстегнули ехидные нападки девушки. Эйнсли застонала от боли, когда верзила всей тушей навалился на нее и сжал руками горло. Задыхаясь и тщетно пытаясь расцепить массивные ручищи, Эйнсли в то же время старалась нащупать кинжал убийцы. Когда ее пальцы коснулись рукоятки, у девушки вырвался вздох облегчения. Используя тело нападавшего как прикрытие, чтобы Фрейзер не догадался, чем она занята, Эйнсли вонзила кинжал между ребер верзилы и вскоре почувствовала, как остро отточенный клинок вошел ему в сердце. Мужчина застонал и всей тяжестью навалился на девушку. Она оттолкнула его, молниеносным движением выхватив меч, и вскочила, вооруженная и готовая для битвы, прямо перед изумленным взором Яна Фрейзера.

Когда он потянулся за мечом, Эйнсли вся напряглась, моля Бога, чтобы у нее хватило сил удержать в руках тяжелый меч верзилы и умело воспользоваться им. Однако Ян не стал вынимать оружие. Он только переводил недоуменный взгляд со своего мертвого друга на Эйнсли, с грозной решимостью сжимавшую в руках меч. Наконец, выругавшись, бросился к своему коню.

У Эйнсли отлегло от сердца, однако она продолжала сохранять воинственную позу, пока Фрейзер не скрылся из виду. Только тогда девушка опустилась на землю. От слабости у нее подкашивались ноги. Она все еще не могла поверить, что сумела одолеть двух сильных, хорошо вооруженных мужчин. Правда, к счастью для нее, мужчины эти были глупы и трусливы. Однако через некоторое время Эйнсли поняла, что до подлинного спасения еще очень далеко. Она осталась в полном одиночестве в незнакомой местности, имея из одежды лишь одну тоненькую рубашку, а все остальные ее вещи — да и еду тоже — увез с собой этот трус Фрейзер.

Эйнсли взглянула на человека, которого только что убила, и ее лицо исказила гримаса. Теперь, когда угроза для ее жизни миновала, она содрогнулась от того, что была вынуждена сделать. Но Эйнсли отогнала эти мысли. Сейчас перед ней стояла гораздо более трудная задача — выжить.

Превозмогая тошноту, она принялась раздевать мертвеца, надеясь подобрать хоть что-нибудь подходящее для себя. Оторвав изрядный кусок от его тяжелого плаща, Эйнсли соорудила из него и одеяла некое подобие обуви. Скорчив гримасу отвращения, девушка сняла с верзилы чулки, укоротила их до нужного размера, а верх разорвала на полоски, которыми привязала чулки к своим ногам. Завернувшись в плащ, Эйнсли приколола к груди брошь с гербом Фрейзеров. Верзила набросился на нее так стремительно, что даже не успел снять с себя винный бурдюк. Эйнсли с удовольствием отхлебнула вина, подкрепив свои силы, и принялась осматривать окрестности.

Через некоторое время пришлось признать очевидное — Эйнсли не имела ни малейшего понятия о том, где находится. Ян Фрейзер сказал, что они увезли ее на юг от Бельфлера. Это означало, что девушка очутилась значительно ближе к неспокойным землям между Шотландией и Англией, чем бы ей хотелось.

Эйнсли закрыла глаза, с такой силой сжав кулаки, что впилась ногтями в ладони, и несколько раз глубоко вздохнула. Ей предстояло принять решение, руководствуясь не сердцем, а логикой и инстинктом. Возможно, самым разумным было бы возвратиться в Бельфлер, но девушка понимала, что надлежало вспомнить о верности собственному клану. Ее страсть к Гейблу де Амальвиллю должна отступить.

Даже если идти по прямой, до Кенгарвея в два раза дальше, чем до Бельфлера. У нее нет ни подходящей одежды, ни коня. Нет оружия, пригнанного по ее маленькой ручке, нет никакой еды, лишь полупустой бурдюк. До Кенгарвея несколько дней тяжелого пути. Эйнсли взглянула на небо и нахмурилась. Хотя уже стоял полдень, небо было угрюмым и серым. Зловещие тучи предвещали, что вскоре погода совсем испортится. Отправиться в долгий путь в таком наряде было бы безумием. И еще одно соображение пришло Эйнсли на ум. Рональд по-прежнему остается в заложниках, и если она сумеет добраться до Кенгарвея, ее отец ни за что не станет платить за него выкуп.

Девушка открыла глаза, расправила плечи и решительным шагом направилась к Бельфлеру. Она от души надеялась, что Ян Фрейзер не погрешил против истины, когда объявил, что они находятся в пяти часах езды к югу от замка. Если она будет шагать в том же темпе, не заблудится, не встретит разбойников или диких зверей, а погода вконец не испортится, примерно к полуночи она будет в Бельфлере. Эйнсли улыбнулась, представив себе, какие лица будут у леди Маргарет и Гейбла, когда они ее увидят. Ради одного этого стоило пуститься в такое рискованное путешествие.

— Гейбл, Эйнсли нигде нет! — встревоженно объявил Майкл, вбегая в комнату Джастиса, где завтракали оба кузена.

— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился Гейбл, допивая сидр и вставая со стула, стоявшего рядом с постелью Джастиса.

— То, что я и сказал, — Эйнсли Макнейрн в Бельфлере нет. Я, как и положено, заступил на свой пост у ее двери. Как ни странно, Поля там уже не было.

— Я сам отослал его ночью, — пробормотал Гейбл и принялся мерить шагами комнату, рассуждая вслух: — Куда она могла деться? Когда я уходил, она спала, а это было всего за два часа до того, как тебе заступать…

Только тут до Гейбла дошло, что он сказал. Он резко остановился и обернулся к кузенам. В ответ на их хитроватые ухмылки рыцарь нахмурился, но ни один из троих не отвел взгляд. Было ясно, что Майкл и Джастис догадались, где он провел ночь. Джастис из своего окна мог видеть, как Гейбл вместе с Эйнсли направлялся к конюшне, а у Майкла могли зародиться подозрения, когда он не обнаружил Поля там, где тому было положено быть. «Да, — с горечью подумал Гейбл, — то, что я незамеченным проскользнул в свою спальню, еще не значит, что мне удалось сохранить тайну».

— Я собирался держать это в секрете, — признался он.

— Секрет в Бельфлере? Это что-то новое! — рассмеялся Майкл, но заметив, что Гейбл не разделяет его веселости, тоже нахмурился. — Может быть, поэтому она и сбежала?

— Я ее не принуждал, — объявил Гейбл.

— Не сомневаюсь, — с готовностью заверил его Майкл. — Так же как в том, что она была девушкой. Случается, что девушки охотно уступают ночью, а утром начинают об этом сожалеть.

— Ты считаешь, что она убежала в Кенгарвей?

— А куда же еще? Можешь обыскать все снова, если хочешь, но уверяю тебя — в Бельфлере не осталось места, которое бы мы не обшарили. Ее нигде нет. И часть ее вещей тоже пропала.

— Трудно поверить, что она решилась бежать без Рональда и своей любимой собаки, — засомневался Джастис.

— Рональд… Ну конечно, как же я мог о нем забыть! — Гейбл ринулся к двери. — Может быть, он что-то знает…

Прошло не меньше часа, прежде чем Гейбл поверил уверениям Рональда, что ему ничего не известно, и искренности его беспокойства за Эйнсли. Теперь единственным объяснением поступка девушки — объяснением, принять которое Гейбл не мог без внутренней боли, — было то, что она сбежала от него. Собирая экспедицию, которой надлежало продолжить поиски, Гейбл чувствовал, как его сожаление и боль по поводу исчезновения девушки постепенно уступают место гневу. Выходит, Эйнсли просто использовала его, заманив к себе в постель, чтобы избавиться от своих бдительных стражей, а потом ускользнуть. Он, доблестный норманнский рыцарь, позволил какой-то рыжеволосой шотландской пигалице одурачить себя!

Выводя отряд за ворота Бельфлера, Гейбл заметил рядом с собой кузена Джастиса.

— Тебе следует остаться, — нахмурившись, проворчал он.

— Я достаточно здоров, чтобы ехать, — возразил тот.

— Погода может испортиться, а для твоей раны это опасно.

— Если она и в самом деле испортится, тогда я вернусь.

— Почему ты так стремишься ехать с нами?

— Потому что речь идет о слабой женщине, которая одна бродит по этим диким краям без лошади и без оружия. Она даже не взяла с собой собаку, что, кстати говоря, меня крайне удивляет. Так что мною движет исключительно галантность.

Гейбл презрительно фыркнул:

— Ты постоянно ищешь предлог, чтобы сбежать из постели. Тебе просто скучно, и галантность тут ни при чем!

Джастис рассмеялся:

— Пожалуй, в твоих словах есть доля истины. — И, тут же посерьезнев, добавил: — Честно говоря, не нравится мне все это… Конечно, благородная девушка, лишившись невинности, может наутро пожалеть об этом и вести себя не совсем обычно. Но если до сих пор Эйнсли Макнейрн вела себя не так, как другие знакомые мне леди, почему вдруг сейчас она должна им уподобиться? И почему хотя бы не взять с собой пса? Ведь выпустить его из загона не составило бы труда — клетки не охраняются. И потом, Гейбл, вспомни о Рональде. До сих пор ни у кого не было сомнений, что Эйнсли ни при каких обстоятельствах не оставит его в беде, и вдруг она срывается с места, ни слова ему не сказав. Нет, кузен, как ни крути, а дело тут нечисто…

Поразмыслив, Гейбл был вынужден согласиться с Джастисом. В первую минуту, когда он узнал, что Эйнсли даже не попрощалась с Рональдом, он тоже был удивлен, а потом приступ гнева лишил его ясности мысли. Подозрения рыцаря еще не до конца улеглись, но теперь он был готов хотя бы выслушать Эйнсли — если, конечно, им удастся вернуть ее в Бельфлер.

Эйнсли, спотыкаясь, поднялась на пригорок и чуть не растянулась на каменистой земле, чертыхнувшись про себя. Она устала и замерзла. Вдобавок ко всему немилосердно болела голова, отчего временами было даже трудно смотреть. Смеркалось. Если она правильно оценила расстояние и идет в нужном направлении, то до Бельфлера еще больше половины пути. От этой неутешительной мысли впору было зареветь.

Прохладный воздух стал заметно влажнее. Это означало, что тучи, весь день висевшие в небе, вот-вот прольются на землю ледяным дождем, а может быть, даже пойдет снег. Поскольку Эйнсли смутно представляла себе, где находится, поиски убежища в случае непогоды будут весьма трудной задачей. От этой мысли настроение девушки не улучшилось. Если снегопад будет небольшим, она продолжит путь, но велика вероятность того, что разыграется настоящая буря. Такие частенько случаются в горах, заваливая снегом все дороги и отрезая от мира скот и людей до самой весны.

— Ну хватит! — Этот упрек Эйнсли адресовала самой себе. — У тебя достаточно проблем, чтобы беспокоиться о еще не начавшемся снегопаде.

Она окинула взглядом свой наряд, затем решительным жестом оторвала от одеяла несколько лоскутов материи. Руки настолько замерзли, что надо было во что бы то ни стало как-то согреть их. Эйнсли собиралась намотать эти тряпки на пальцы и таким образом защитить их от холода.

— Я убью леди Маргарет Фрейзер, как только вернусь, — торжественно поклялась Эйнсли, снова пускаясь в путь. — Причем буду убивать медленно, чтобы она подольше мучилась.

Осторожно перейдя вброд стремительно текущий ручей, девушка с тревогой поглядела на небо. Проклятие! Как быстро темнеет… Она по-прежнему не понимала, где находится, а идти по незнакомой местности в кромешной темноте — задача не из легких. Оставалось надеяться, что больше половины пути уже позади. Внезапно Эйнсли с ужасом поняла, что силы ее на исходе.

Гейблу уже наверняка доложили, что она исчезла из Бельфлера. Интересно, что он подумал, когда узнал об этом? — мелькнула у Эйнсли мысль. Скорее всего Гейбл де Амальвилль решил, что она сбежала из его объятий или, того хуже, воспользовалась его страстью, чтобы усыпить бдительность и покинуть Бельфлер. Ведь у него нет оснований доверять кому-то из Макнейрнов, а уж женщинам-то он и подавно не доверяет, вдруг осенило Эйнсли. Наверное, сейчас он ищет ее и весьма нелестно о ней отзывается. А ведь такое положение вещей может сыграть на руку леди Маргарет. При мысли о том, что соперница еще и извлечет выгоду из ее несчастий, Эйнсли почувствовала неожиданный прилив сил. Как только она вернется в Бельфлер, она прекратит эти глупые игры. Хватит ждать, пока у Гейбла откроются глаза. Надо прямо объяснить ему, что леди Маргарет Фрейзер — коварная змея в обличье обворожительной женщины.

Легкая снежинка упала на лоб Гейбла, заставив его от души выругаться. Хотя уже смеркалось, света было бы достаточно для продолжения поисков, если бы не этот несвоевременный снег. Рассчитывать на то, что в темноте удастся обнаружить Эйнсли, было бы безумием. Значит, нужно возвращаться в Бельфлер, причем не только ради здоровья Джастиса. Неизвестно, какой сюрприз приготовила им погода, а следовательно, чем скорее они окажутся в спасительном тепле замка, тем лучше. Гейбл кипел гневом — на погоду, темноту, а больше всего на то, что не сумел разыскать Эйнсли, хотя бы для того, чтобы послушать, как она объяснит свое исчезновение из Бельфлера.

— Мы возвращаемся, — объявил Гейбл, из вежливости сделав вид, что не заметил, как облегченно вздохнули его люди при этих словах. — А ты неплохо выглядишь, — добавил он, с улыбкой обращаясь к подъехавшему Джастису.

— Еще бы! Легкая прогулка меня отнюдь не утомила, хотя холод и влажность уже дают о себе знать. С удовольствием вернусь в Бельфлер! — также с улыбкой ответил тот.

— Не могу понять, почему мы ее не обнаружили. Правда, она всего-навсего миниатюрная девушка и идет пешком, так что мы легко могли ее пропустить. Но странно, что нет даже никаких следов…

— Именно это и беспокоит меня — она не оставила никаких следов, — в голосе Джастиса слышалась тревога. — Собственно говоря, мы знаем только то, что Эйнсли нет в Бельфлере. А как и почему она его покинула, нам неизвестно.

— Значит, сумела замести следы. Она наверняка знает, как это делается.

— Не сомневаюсь, и все-таки что-то должно было остаться — сломанная ветка или еще что-нибудь в этом роде. Но ведь нет ничего! Как будто она улетела из Бельфлера… А в это я, видит Бог, ни за что не поверю!

— Если Эйнсли ушла из Бельфлера, значит, она направилась в Кенгарвей.

— По логике выходит так, — признал Джастис, хотя чувствовалось, что сам он в этом сильно сомневается. — Странно, что ее никто не видел — ни твои оруженосцы в замке, ни окрестные фермеры.

Гейбл нахмурился и в задумчивости поскреб подбородок.

— Ты считаешь, что она могла пойти не в ту сторону?

— Я уже обдумал такую возможность, и пока ты пронзал взглядом землю и клял на чем свет стоит всех без исключения женщин, я взял на себя смелость отправить двух твоих людей осмотреть окрестности на юге, востоке и западе от Бельфлера.

— Они тоже ничего не нашли?

— Поскольку ни один из них не вернулся, я подозреваю, что они, ничего не обнаружив, возвратились в Бельфлер.

— Ну где может быть эта девчонка, черт бы ее побрал? Она ведь попадет в снегопад, а это может оказаться опасным. Даже если Эйнсли все же направилась в Кенгарвей, она не успеет туда добраться до того, как разыграется буря! — Только тут до Гейбла дошло, что его гнев — незаметно для него самого — сменился тревогой за девушку. — Пожалуй, настало время сесть и хорошенько подумать. Ты прав — во всем этом деле слишком много странностей. Как только я узнал, что Эйнсли нет в замке, я тут же решил, что она сбежала. Возможно, это был слишком скоропалительный вывод, подсказанный моим недоверием к женщинам вообще. А в результате, не имея четкого плана, мы лишь ездим вокруг замка и ничего не находим.

— Вот именно. Может быть, есть другие причины для исчезновения Эйнсли из Бельфлера.

— Ты считаешь, что с ней произошло что-то плохое?

— Кто знает… Не забывай, Фрейзеры ненавидят Макнейрнов и отнюдь этого не скрывают, — напомнил Джастис. — Они вполне могли решить, что удар по Макнейрнам более важен, чем твое расположение и гостеприимство.

— Мне это и в голову не приходило, — признался Гейбл, проклиная себя за близорукость. — Нам надо действовать чрезвычайно осторожно, если мы хотим выяснить, причастны ли Фрейзеры к исчезновению Эйнсли. Не забывай, что они имеют огромное влияние и пользуются благосклонностью короля! Если мы обидим их или обвиним в чем-то, не имея на то достаточных оснований, это может обернуться против нас же.

При мысли о том, что Эйнсли могли убить, Гейбл содрогнулся. Он предпочел бы, чтобы она по собственной воле покинула его, хотя даже мысль об этом причиняла ему боль. Если девушка действительно пострадала от руки Фрейзеров, то часть вины за это лежит и на нем. Ведь гости уже давно вызывали у него подозрения. Они и не думали скрывать своей ненависти к Эйнсли, он же не сделал ничего, чтобы защитить от них девушку. Неожиданно мысли Гейбла приняли другой оборот. Он уже не проклинал Эйнсли как очередную коварную представительницу слабого пола, встретившуюся на его пути, а от души надеялся, что она и в самом деле воспользовалась его влечением к ней, чтобы сбежать из Бельфлера. Только в этом случае оставалась надежда, что девушка жива и здорова…

Лишь поздно вечером Гейблу представилась возможность осторожно расспросить Фрейзеров. Обитатели замка собрались в большом зале на совместную трапезу. Внимательно посмотрев на леди Маргарет и ее отца, Гейбл пришел к выводу, что они вполне способны погубить беззащитную девушку, не причинившую им никакого зла.

— Я слышала, что вам так и не удалось обнаружить эту девицу, — обратилась к Гейблу леди Маргарет, после того как слуга наполнил элем ее кружку.

— Да, вы правы, — отозвался Гейбл. — Она словно растворилась!

— Что вы имеете в виду?

— Она не оставила никаких следов. Даже собаки ничего не унюхали.

— Вы искали ее с собаками?

— Мы пытались с их помощью нащупать след. Вообще-то я не сторонник того, чтобы натравливать собак на людей. Но, к сожалению, они нам не помогли. Даже ее собственный пес…

Для Гейбла это было, пожалуй, самым странным обстоятельством во всем деле — то, что Страшила не унюхал свою хозяйку. Рыцарь не сводил глаз с леди Маргарет. Ее лицо не выражало ни беспокойства, ни, что самое странное, удивления. А ведь Гейбл только что сказал, что миниатюрная девушка сумела каким-то образом ускользнуть из многолюдного, хорошо охраняемого Бельфлера, не оставив никаких следов, даже запаха, который могли бы учуять собаки. Все это было в высшей степени загадочно, и тем не менее на лице леди Маргарет не дрогнул ни единый мускул. Создавалось впечатление, что отсутствие следов Эйнсли не было для нее неожиданным. Гейбл старался не судить предвзято, и все же подозрения в отношении леди Маргарет не давали ему покоя.

— Макнейрны всегда славились своим умением заметать следы, — ехидно заметила Маргарет.

— Возможно. А вот следы вашего кузена и его друга мы обнаружили. Как ни странно, они ведут на юг. Мне казалось, что эти двое намеревались встретиться с вашим братом при дворе короля, а это значит, что им следовало бы поехать на север.

Лорд Фрейзер беспокойно вскинул голову. Леди Маргарет же слегка прикрыла глаза и искоса взглянула на Гейбла.

— Должно быть, отправились навестить своих шлюх, прежде чем ввязываться в дела моего брата. Насколько я знаю, девица, которой дарит свою благосклонность кузен Ян, живет как раз к югу от вашего замка, — объяснила Маргарет, сладко улыбаясь Гейблу. — Но если он опоздает к королю, ему наверняка достанется от брата.

— Несомненно, — рассеянно пробормотал Гейбл, погруженный в свои мысли.

Он все более укреплялся в своих подозрениях. Даже если Фрейзеры непричастны к исчезновению Эйнсли, они наверняка знают, где она. Теперь он был в этом совершенно уверен.

— Меня удивляет и другое — почему Эйнсли ушла, не сказав ни слова Рональду, и почему не взяла с собой пса?

— Ну, слугам вообще нельзя доверять, а что касается пса… Зачем ей именно этот? У нее наверняка дома есть другой.

Гейбл пожал плечами и не стал спорить, хотя решительный тон и быстрота, с которой леди Маргарет высказала свои соображения, его несколько удивили. Да и поведение ее изменилось. Теперь она намеренно избегала взгляда Гейбла. Если Маргарет и в самом деле причастна к исчезновению Эйнсли, она наверняка начинает догадываться, что допустила ряд серьезных ошибок. Гейблу очень хотелось вытянуть из нее еще что-нибудь, хотя он очень сомневался, что леди Маргарет или ее отец неосторожным словом выдадут себя — для этого они слишком умны. Опять у него нет никаких доказательств, лишь подозрения, догадки, сомнения! Гейбл чертыхнулся про себя. Во что бы то ни стало надо постараться разговорить леди Маргарет. От этого может зависеть жизнь Эйнсли…

— Меня чрезвычайно беспокоит это дело, — нахмурившись, признался Гейбл, отхлебнув вина.

— И зря. Вот увидите — в следующий раз на ваше требование о выкупе Макнейрн ответит, что ему не за что платить, потому что его дочь дома, цела и невредима.

— Надеюсь, что вы окажетесь правы, леди Маргарет. Я только хотел получить выкуп за эту девушку. В мои намерения вовсе не входило, чтобы она пострадала по моему недосмотру или по вине кого-нибудь из обитателей Бельфлера. Если я дознаюсь, что с Эйнсли произошло несчастье, будьте уверены, я не оставлю безнаказанным это преступление!

Гейбл сладко улыбнулся леди Маргарет, давая понять, что его слова ни в коем случае не относятся к ней, и заметил, как она обменялась с отцом быстрыми взглядами. Рыцарь понял, что его угроза услышана и понята.

— Милорд! — раздался вдруг крик мальчика-слуги. — Прошу вас, скорее пойдемте со мной. Сэр Джастис говорит, что со стен замка видно что-то, что может вас заинтересовать…

Глава 10

Жуткое проклятие сорвалось с побелевших от холода губ Эйнсли, когда она, поскользнувшись, упала лицом в снег. По привычке она тут же огляделась — не слышал ли ее кто-нибудь — и снова выругалась. К сожалению, она была одна посреди этого царства пронизывающего холода и снега, так что даже за самое грубое богохульство некому было ее осудить.

Эйнсли поднялась и принялась отряхиваться. Правда, она и так уже промокла и продрогла до костей, но ей почему-то казалось, что если, в довершение всего, на одежду налипнет снег, то ей будет еще холоднее. Спотыкаясь, девушка двинулась дальше. В голове крутилась одна мысль — какой грех она совершила за свою короткую жизнь, чтобы заслужить такое наказание? Казалось верхом несправедливости, что коварная леди Маргарет сейчас сидит в тепле и уюте Бельфлера, в то время как она, Эйнсли, вынуждена месить этот мерзкий снег, рискуя замерзнуть до смерти. Даже если ей не суждено погибнуть в этом снежном безмолвии, она наверняка свалится в лихорадке, вернувшись в Бельфлер. Эйнсли так устала, что больше всего на свете ей хотелось лечь и уснуть. Однако она знала, что делать этого ни в коем случае нельзя. Сон сейчас — верная гибель. Теперь Эйнсли влекло вперед не только стремление отомстить леди Маргарет за совершенное ею преступление, но и отчаянное желание еще раз увидеть Гейбла и Рональда. Она не желает умирать здесь, в этой снежной пустыне, в полном одиночестве. Ей хотелось хотя бы попрощаться и со своим верным другом Рональдом, и с возлюбленным. Она должна многое им сказать, а для этого надо во что бы то ни стало дойти до Бельфлера. И Эйнсли снова шаг за шагом преодолевала ледяное пространство, отделявшее ее от замка.

В тот момент, когда девушке стало казаться, что силы окончательно покидают ее, вдали вдруг показалось что-то темное. Не смея верить своим глазам, Эйнсли бегом бросилась вперед. Вскоре силуэт принял более отчетливые очертания. Сомнений больше не было — перед ней высился Бельфлер. Эйнсли чуть не заплакала от радости. Впрочем, слезы, даже если бы она сумела их выдавить, наверняка тут же замерзли бы у нее на щеках.

— Теперь остается надеяться, что меня не подстрелит какой-нибудь бдительный страж, приняв за врага или дичь, — пробормотала Эйнсли и, собрав остатки сил, заковыляла к замку.

Стоя на высокой стене замка, Джастис покачал головой, не сводя глаз с крошечной фигурки, которая сквозь снежную завесу упрямо двигалась к Бельфлеру. Невероятно! Увидев подбежавшего Гейбла, Джастис ничего не сказал, лишь молча показал рукой вниз. Фигурка все так же упорно шагала вперед. Гейбл некоторое время всматривался в нее, а потом не удержался от проклятия.

— Тысяча чертей, неужели это Эйнсли? — прошептал он с сомнением в голосе.

— Похоже, что так, — ответил его кузен. — В первый момент я хотел спуститься и помочь ей, но потом передумал.

— Но почему? Она ведь, наверное, до смерти замерзла!

Гейбл был уже готов ринуться на спасение девушки, но Джастис удержал его:

— Возможно. Но не забывай — она из клана Макнейрнов, клана, который славится своей неукротимостью и вероломством. Вполне возможно — впрочем, сам я в это почти не верю, — что девушку решили использовать как приманку, чтобы заставить нас открыть ворота замка.

— Но для того чтобы придумать такой хитроумный план, она должна была добраться до Кенгарвея и поговорить со своими родичами. А ведь времени для этого у Эйнсли не было!

— Пожалуй, ты прав. Впрочем, решать все равно тебе.

— Сделаем так — слегка приоткроем ворота, чтобы прошла только Эйнсли, и предупредим моих людей, чтобы были наготове в случае возможного нападения.

С этими словами Гейбл заторопился вниз, а Джастис начал отдавать приказания воинам.

Приоткрыв ворота, Гейбл выглянул наружу. Он не увидел никого, кроме Эйнсли, которая, спотыкаясь, медленно брела к замку. Первым порывом рыцаря было броситься и помочь девушке, но он сдержался. Желание поспешить на выручку Эйнсли диктовалось эмоциями, чего Гейбл не мог себе позволить — безопасность слишком многих людей зависела от его осторожности. Лишь когда Эйнсли бессильно привалилась к створке, он схватил ее за руку и втащил внутрь, а два стража, охранявшие ворота, тут же поспешили их захлопнуть.

Подведя Эйнсли поближе к воткнутому в стену факелу, рыцарь с тревогой вгляделся в ее побелевшее от холода и усталости лицо. К ним уже спешил Джастис. У Эйнсли зуб на зуб не попадал, а ее наряд был по меньшей мере странен. Негромко застонав, она пошатнулась и чуть не упала, но Гейбл сумел вовремя подхватить ее на руки.

— Вы, очевидно, заблудились, мисс Макнейрн, — пытаясь придать своему голосу твердость и не выдать снедавшей его тревоги, проговорил он. — Кенгарвей гораздо дальше к северу.

— Я прошла много миль пешком, милорд, и выбилась из сил. Пожалуй, мне лучше лечь.

В сопровождении обеспокоенного Джастиса Гейбл направился в замок. Ответ Эйнсли, который она к тому же еле слышно процедила сквозь стиснутые зубы, мало что объяснил ему во всей этой истории. Они вошли в зал, и при более ярком свете Гейблу стало ясно, что пройдет немало времени, прежде чем девушка оправится настолько, чтобы вразумительно отвечать на его вопросы.

Эйнсли слабо зашевелилась, пытаясь оторвать голову от плеча Гейбла. Яркий свет на мгновение ослепил ее, а в следующий момент она увидела Маргарет Фрейзер, стоявшую у входа в обеденный зал. Девушка дернулась так резко, что рыцарь чуть не уронил ее и был вынужден отпустить. Очутившись на полу, Эйнсли покачнулась, едва не потеряв равновесие. Гейбл бросился к ней, протягивая руки, но она отстранилась.

— Меня не так легко убить, как мою мать, — твердо произнесла девушка, глядя прямо в глаза леди Маргарет, которая была в таком бешенстве, что даже не пыталась скрыть своих чувств.

— Боюсь, что бедное дитя так настрадалось, что теперь находится в беспамятстве и бредит, — процедила Маргарет, бросая бегающий взгляд на Гейбла.

— Хватит притворяться, Маргарет! Ты пыталась убить меня, сбросив на голову булыжник, потом подослала своих людей, чтобы они меня прирезали. К чему ты собираешься прибегнуть в следующий раз — к яду? Теперь настала пора отвечать за свои преступления!

— Да она сумасшедшая! Вы только послушайте, что несет эта негодяйка!

Превозмогая боль, Эйнсли израненными пальцами отколола от плаща брошь Фрейзеров и швырнула под ноги сопернице:

— Узнаете эту вещь, миледи? Боюсь, что ваш не слишком умный кузен Ян потерял навсегда своего единственного друга!

— Ты посмела пролить кровь Фрейзеров? Так вот почему она лжет и изворачивается, милорд! — торжествующим тоном провозгласила леди Маргарет, обращаясь к Гейблу. — Просто хочет замести следы…

— Если бы я сейчас не была похожа на ледышку, я с радостью пролила бы еще больше крови, перерезав тебе глотку, — парировала Эйнсли, угрожающе подступая к Маргарет, но Гейбл сумел удержать ее. — Дай мне время, Гейбл, чтобы согреться, и я разделаюсь с этой змеей!

— Замолчи! — приказал он, окидывая холодным взглядом леди Маргарет, и, обращаясь к Джастису, попросил: — Побудь пока здесь. Я позабочусь об Эйнсли и тотчас же вернусь. Мне надо поговорить с Фрейзерами.

Удостоверившись, что Джастис и один из стражников препроводили Маргарет обратно в зал, Гейбл с Эйнсли на руках начал взбираться по лестнице.

— Мы искали тебя, но не нашли никаких следов.

— Видно, не то искали, — объяснила Эйнсли. — Вам следовало бы интересоваться не моими следами, а теми, что оставили ее кузен и его друг. Вот уж кто не умеет заметать следы!

Постепенно она начала отогреваться, сразу же почувствовав сильную боль во всем теле. Девушка коснулась пальцами рта и, отняв руку, увидела кровь.

— Такое чувство, что мои губы остались там, на снегу.

— Ну что ты, — попытался отшутиться Гейбл, хотя сердце переворачивалось у него в груди от жалкого вида Эйнсли. — Кое-что наверняка осталось…

Новый приступ боли заставил девушку поморщиться и застонать.

— Мне кажется, я истекаю кровью!

— Потерпи немного, дорогая. Ты просто начала согреваться, и кровь сильнее побежала по жилам.

— Вот уж не думала, что отогреваться будет так же мучительно, как и замерзать!

Оба замолчали. Вскоре Гейбл внес Эйнсли в спальню и осторожно опустил на кровать. С помощью горничной он снял промокшую одежду с девушки, выкупал ее и завернул в теплую накидку. Напоив Эйнсли подогретым медовым напитком, Гейбл уложил ее в постель и заботливо укрыл одеялом. Теперь, когда ее тело перестало болеть, а все царапины и ушибы были тщательно смазаны и перевязаны, Эйнсли почувствовала, что ее начинает клонить ко сну. На мгновение ей стало страшно: мысль о том, что заснуть — значит обречь себя на верную гибель, крепко засела у нее в мозгу.

— Значит, ты не пыталась бежать? — спросил Гейбл, который и так почти не сомневался в этом, но решил все же удостовериться.

Еле слышным шепотом, стараясь почти не разжимать кровоточащих губ, Эйнсли начала свою речь:

— Гейбл, я уже однажды говорила тебе, что мой отец ни за что не станет выкупать одного Рональда. Он считает его бесполезным, никчемным калекой. Когда его приставили ко мне в качестве няньки, это не было честью, как ты понимаешь. Значит, если Рональд не вернется в Кенгарвей со мной, он не вернется вообще. Оставив кузена здесь, я рискую никогда больше его не увидеть. Тебе ведь известно все это! Как же ты мог подумать, что я сбежала без Рональда?

— Мне самому это показалось странным.

— И тем не менее, обнаружив мое исчезновение, ты решил, что я сбежала, тем самым лишив тебя возможности получить выкуп и отличиться перед королем?

Насмешка, явно прозвучавшая в слабом голосе Эйнсли, заставила Гейбла покраснеть.

— Да нет… И все же кое-что в этом деле оставалось для меня неясным.

— Правда? Сочувствую! Ты ведь горел желанием разоблачить некий заговор, а когда узнал, что я сбежала, решил, что это и есть тот самый коварный план, который ты разнюхивал. Ну извини, что я тебе все испортила! — Эйнсли попыталась насмешливо улыбнуться, но боль в губах заставила ее застонать. Схватив Гейбла за руку, девушка продолжала: — Не обещаю, что не попытаюсь сбежать, но что не оставлю Рональда, это точно. Он, Страшила да Малкольм — вот моя семья. Постарайся хоть на минуту забыть, что я принадлежу к столь ненавистному тебе клану Макнейрнов, и оглянись вокруг, Гейбл де Амальвилль! Не я плету здесь интриги, неужели ты до сих пор этого не понял?

— Только теперь начинаю понимать, на что ты мне все время намекала…

— Ну да. Я чувствовала, что ты ни за что не поверишь, если Макнейрн станет обвинять Фрейзеров, и все же пыталась открыть тебе глаза. Дважды я чуть не поплатилась за это жизнью! Но теперь моему терпению пришел конец. Я не могу больше ждать, пока ты прозреешь. Сейчас я слишком слаба, чтобы объяснить тебе все, а когда немного отдохну, смогу рассказать еще много интересного о твоих гостях! Не хочешь ждать — отправляйся к Рональду и расспроси его. Скажи, что это я прислала тебя. Собственно говоря, он знает о Фрейзерах даже побольше моего.

— Я так и сделаю. А теперь отдыхай, Эйнсли, — негромко проговорил Гейбл, ласково касаясь губами ее иссеченного ветром лба. — Я попрошу тетю Мари посидеть с тобой, — добавил он и улыбнулся — Эйнсли его не слышала, потому что уже спала.

Разыскав свою тетушку и отправив ее ухаживать за Эйнсли, Гейбл поспешил к Рональду. Явная радость старика по поводу того, что его любимица нашлась, и беспокойство за ее здоровье развеяли последние сомнения рыцаря. В ответ на его расспросы Рональд разразился потоком обвинений в адрес Фрейзеров. Гейблу оставалось только удивляться, как он мог быть так слеп. Первым его побуждением было заставить своих гостей дорого заплатить за причиненные Эйнсли страдания, но подумав, он решил, что делать этого не следует. При существующем положении вещей король сочтет единственной виной Фрейзеров злоупотребление его, Гейбла, гостеприимством. Ведь Макнейрны объявлены вне закона, а значит, любой волен поступать с ними, как ему заблагорассудится.

Вернувшись в обеденный зал, Гейбл снова волей-неволей очутился в компании Фрейзеров. Он был уверен, что все их объяснения будут ложью от первого до последнего слова, однако понимал, что не может их не выслушать. Когда лорд Фрейзер и леди Маргарет умолкли, Гейбл холодно объявил, что им предстоит покинуть Бельфлер, как только погода немного наладится. Их явное неудовольствие при этом сообщении не удивило рыцаря. Он понимал, что Фрейзеры боятся с ним поссориться, а значит, сделают все, чтобы вернуть его расположение.

— Милорд, — вкрадчиво начала леди Маргарет, легонько касаясь руки Гейбла и не обращая внимания на то, что он поспешил отстраниться. — Ну как вы могли поверить этой девчонке? Ведь она — Макнейрн! Совершенно очевидно, что она пыталась сбежать, но что-то в ее плане не сработало, и тогда она вынуждена была вернуться. Чтобы выгородить себя, она и пытается обратить ваш гнев на других…

— Тогда объясните, как к ней попала брошь Фрейзеров, а также меч и плащ вашего кузена?

— Да она попросту их украла еще до того, как отправилась в путь!

— Думаю, вы ошибаетесь. По-моему, она завладела ими после того, как убила вашего человека, защищая свою жизнь… А теперь идите. Как только путешествие станет возможным, вы покинете Бельфлер, а до той поры постарайтесь не попадаться мне на глаза.

Маргарет собиралась что-то возразить, но отец бесцеремонно схватил ее за руку и выволок из зала. Вздохнув, Гейбл налил себе бокал вина, залпом осушил его и придвинул кувшин к Джастису, который только что сел рядом.

— Ну теперь ты веришь тому, что сказала Эйнсли? — спросил молодой человек, пригубив вино.

— Да. Хотя пропали кое-какие ее вещи, взяла их явно не она. На ней был только мужской плащ, ночная рубашка и одеяло, а на ногах и руках — лишь жалкие клочки материи. Эйнсли ни за что не пустилась бы в путь, так плохо подготовившись. Нет, тут явная неувязка! Хотя я еще не знаю точно, что именно здесь произошло, и не узнаю до того, как Эйнсли поправится, я уверен — она и не помышляет о побеге.

— Не услышав ее рассказа, как ты можешь быть уверен, что в этом деле замешаны Фрейзеры?

— Мне многое рассказал о них Рональд. У Эйнсли — брошь Фрейзеров, значит, кто-то из них приложил к этому руку. Кузен леди Маргарет со своим другом покинули Бельфлер на рассвете — то есть как раз тогда, когда, по нашим предположениям, сбежала Эйнсли. Как ни крути, именно они и увезли ее! А ведь ни у одного из этих молодцов не хватило бы ума для разработки столь хитроумного плана, не говоря уже о том, что они никак не могут быть сообщниками Эйнсли…

Джастис покачал головой:

— Но ведь, пойдя на такой шаг, Фрейзеры рисковали своей властью и престижем. Для этого нужна более серьезная причина, чем застарелая вражда.

— Какая? Они ведь не отвезли Эйнсли в Кенгарвей, не пытались получить за нее выкуп и заключить собственный договор с Макнейрнами.

— Какой уж тут договор! Дай Фрейзерам волю, и они перебьют весь клан Макнейрнов без остатка. Нет, дело явно в другом. А что, если леди Маргарет догадалась о твоем… м-м-м… интересе к Эйнсли? Вряд ли такая женщина будет мириться с существованием соперницы, особенно если эта соперница, по ее мнению, неотесанная деревенщина, а не высокородная леди!

Гейбл, не веря своим ушам, уставился на кузена. С его губ сорвалось невольное проклятие.

— Но ведь это означает, что, потворствуя своему вожделению, я сам подставил Эйнсли под удар, подверг смертельной опасности ее жизнь!

— Вряд ли все обстоит так просто, — прервал сокрушающегося кузена Джастис. — И все же полностью исключать подобную возможность нельзя. Только имей в виду — отныне леди Маргарет будет смотреть на леди Эйнсли не просто как на соперницу, а как на человека, который сумел перехитрить ее!

— Поверишь — с первой минуты, как передо мной возникла эта миниатюрная рыжеволосая красотка, размахивая своим проклятым мечом, я так и думал, что хлопот с ней не оберешься, — пожаловался Гейбл. В действительности он вовсе не гневался на Эйнсли, ему просто хотелось отвести душу. — Надо приставить более надежную стражу и к ней, и к Рональду. Фрейзеры уже недвусмысленно дали понять, что не остановятся ни перед чем в своем стремлении нанести удар по любому живому существу, которое дорого Эйнсли. Вспомни, как они обошлись с ее собакой! Да, кстати… Надо не забыть перевести это чудовище в ее комнату, — добавил он с улыбкой.

Джастис рассмеялся, отвесил кузену шутливый поклон и отправился выполнять его приказания — подыскать надежных людей для охраны Макнейрнов и препроводить Страшилу в спальню Эйнсли.

«Как же мне ненавистны все эти интриги!» — чертыхнувшись, подумал Гейбл, допил вино и пошел к Эйнсли. Отныне он намеревался и сам не спускать с нее глаз, справедливо полагая, что вряд ли это удивит кого-нибудь в Бельфлере. Решение было продиктовано, разумеется, эмоциями. Но после случившегося сегодня Гейбл начал склоняться к мысли, что, пожалуй, был не прав, когда действовал, совершенно не считаясь с ними. Он пытался загнать чувства так глубоко и взвешивал каждый шаг столь тщательно, дабы в нем не было и намека на эмоции, что не заметил того, что происходило прямо перед его носом.

Тетушка приветствовала Гейбла улыбкой. Тихонько проскользнув в спальню и склонившись над кроватью Эйнсли, он шепотом спросил:

— Ну как она?

— Спит, — ответила Мари. — Дышит спокойнее и, похоже, согрелась. Жара, к счастью, нет.

— Рад это слышать. Я боялся, что у нее начнется лихорадка.

Подав тетке руку, чтобы помочь встать с низенькой скамеечки, Гейбл начал вежливо выпроваживать ее из комнаты:

— Иди спать, тетя. Теперь я сам посижу здесь.

— Но ей может понадобиться помощь женщины, — запротестовала Мари, сопротивляясь маневрам племянника.

— Если понадобится, я позову тебя или горничную — их ведь чуть не с десяток снует по всему Бельфлеру. Спокойной ночи, тетя, — скороговоркой добавил он, чмокнув Мари в щеку, и закрыл наконец дверь.

Налив в кружку медового напитка из кувшина, стоявшего на столике рядом с кроватью, Гейбл устроился поудобнее, не сводя глаз со спящей Эйнсли. Какое счастье, что она жива и идет явно на поправку, подумал он, немного удивленный тем, что придает этому такое значение. Очевидно, его чувства задеты сильнее, чем это бывает при легком флирте, как он предпочитал называть про себя их отношения. А раз так, это становится опасным. Самым разумным было бы держаться от девушки на расстоянии, но глядя на ее милое лицо, Гейбл понимал, что не сможет этого сделать.

Какая горькая ирония судьбы! То, что привлекает его в Эйнсли, одновременно делает невозможным их совместное будущее. С каждым днем Гейблу становилось все яснее, что Эйнсли нимало не похожа на своего необузданного отца или других родственников, но само имя Макнейрн… Жестоко так рассуждать, но Гейбл знал, что просто обязан быть жестоким. Судьбы многих людей зависят от него. Он не может рисковать ни своим теперешним положением, ни тем, которого рассчитывает добиться в будущем. Ему бы хотелось быть более независимым в своих поступках, но коль скоро такой возможности нет, он не может позволить себе увлечься.

Эйнсли тихонько застонала и открыла глаза. Гейбла не удивило, что она проснулась — желудок девушки уже давно требовал еды. Вот и теперь, как только она перевела сонный взгляд на сидевшего рядом Гейбла, в животе у нее снова заурчало. Поймав его улыбку, Эйнсли смутилась и сунула руку под одеяло.

— Это у меня? — спросила она слабым голосом.

— Похоже, что да. Я слушаю эту серенаду уже довольно давно. Тебе надо подкрепиться. Вот сыр и хлеб. — Заметив, что Эйнсли не притрагивается к еде, Гейбл нахмурился. — Тебе нужна помощь?

— Нет.

Она села, окинула взглядом свою рубашку и перевела глаза на Гейбла:

— Когда ты меня раздевал, я была слишком слаба, чтобы высказать упреки за столь неподобающую помощь. Могу я высказать их сейчас?

— Считай, что ты это уже сделала. А теперь поешь, а то мы оба скоро оглохнем от этого урчания у тебя в животе.

Эйнсли поела немного хлеба и сыра, удивляясь тому, что так слаба, и радуясь, что вышла относительно здоровой из тех испытаний, что выпали на ее долю.

— Урчит и в самом деле громко. Не мудрено — со. вчерашнего вечера я ничего не ела, если не считать нескольких глотков прокисшего вина.

— Эйнсли, расскажи мне все.

Она искоса взглянула на него:

— А ты уверен, что хочешь этого? Иначе все будет пустой тратой времени — выслушав мой рассказ, ты объявишь его ложью.

— Не беспокойся. Я обещаю слушать внимательно и не подвергать сомнению твои слова. — Он хитро улыбнулся. — По твоему совету я уже поговорил с Рональдом и многое узнал от него, а теперь хотел бы послушать тебя.

Продолжая поглощать хлеб и сыр, Эйнсли принялась рассказывать о том, что с ней произошло. Услышав об ее схватке с Фрейзером, Гейбл потрогал шишку у нее на голове. Эйнсли догадалась, что он сделал это не из недоверия к ее рассказу, а просто для того, чтобы удостовериться, что рана не опасна. «Наконец-то он узнал истинную цену этим коварным Фрейзерам!» — с удовлетворением подумала девушка, откидываясь на подушки. Правда, жаль, что она лично не сможет извлечь из этого никакой выгоды. Даже теперь Гейбл вряд ли будет смотреть на нее как на возможную жену, значит, остается радоваться хотя бы тому, что он ей поверил. Макнейрны редко могут этим похвастаться…

— Ты самая удивительная женщина на свете, Эйнсли Макнейрн, — неожиданно объявил Гейбл.

— Если мне придется и дальше убивать людей, чтобы оправдать твое мнение, я предпочту быть самой обычной.

Присев на краешек кровати, Гейбл взял Эйнсли за руку.

— Мне жаль, что до сих пор я был так слеп. Если бы я с самого начала понял, что за люди эти Фрейзеры и что они замышляют, тебе не пришлось бы пережить весь этот ужас. На мне лежит вина за то, что леди Маргарет так невзлюбила тебя. Если бы я оставил тебя в покое — а на моем месте так поступил бы любой благородный человек! — она не стала бы считать тебя соперницей, от которой нужно избавиться всеми силами.

— Не терзай себя. Если память мне не изменяет, в ту ночь страстью горел не ты один.

Гейбл усмехнулся и легким поцелуем прикоснулся к ее забинтованной руке.

— Очень мило с твоей стороны утешить меня! Жаль, что разыгралась такая буря, иначе Фрейзеров уже сейчас не было бы в замке. Ну ничего, они уедут, как только она утихнет. Еще я приказал усилить охрану — твою и Рональда. Джастис должен был привести сюда твою собаку, но я слышал, как тетя Мари уговорила его оставить Страшилу у Рональда — хотя бы до тех пор, пока не будет уверенности, что ты не заболела.

— Пожалуй, так будет лучше. После того как бедного пса так долго продержали в неволе, он будет столь бурно выражать свою радость, что, боюсь, мне придется тяжеловато. Как ты считаешь, долго ли Фрейзеры еще пробудут здесь?

— Трудно сказать. Надеюсь, что вьюга прекратится к утру, но погода порой преподносит неожиданные сюрпризы. Я хотел бы как-то наказать Фрейзеров, но поскольку сам король объявил Макнейрнов вне закона…

— …то попытка Фрейзеров убить меня не может считаться преступлением, — вздохнув, с обидой заключила Эйнсли. — Макнейрны — законная добыча для каждого. Единственное, в чем можно обвинить Фрейзеров, так это в том, что они оказались неудобными гостями.

— Но за это, как ты сама понимаешь, я не могу их покарать, разве что навсегда закрыть перед ними двери своего дома и, может быть, предать гласности то, что они здесь совершили. К сожалению, мало кто проникнется сочувствием к тебе, но по крайней мере люди будут знать, на какую подлость способны Фрейзеры.

— И то хорошо… — Эйнсли зевнула и нырнула под одеяло. — Как приятно снова очутиться в тепле, — добавила она с улыбкой и, поморщившись, взглянула на свои забинтованные руки. — Я, наверное, выгляжу жутко. У меня такое чувство, будто ветер и холод содрали с меня всю кожу!

— Лекарство должно помочь, хотя досталось тебе изрядно. Мне кажется, что если бы ты пробыла под снегом еще какое-то время, то вконец обморозила бы себе руки и ноги.

— Как сказать… Иногда люди замерзают и до смерти. — Эйнсли вздрогнула, осознав, что была буквально на волосок от гибели, и посмотрела на Гейбла: — Опасайся Фрейзеров!

— Конечно!

— Я имела в виду — не только в Бельфлере. Как все же приятно сознавать, что теперь у меня будет более надежная стража! Но вообще-то ты должен понимать, что с этих пор Фрейзеры стали твоими врагами. Собственно говоря, ты не сделал им ничего плохого, но у этих людей весьма своеобразное представление о добре и зле. Ты разрушил их козни, а значит, можешь повредить их доброму имени. Кроме того, ты лишил их законной добычи — спас меня и ускользнул от Маргарет в качестве предполагаемого мужа. Боюсь, что отныне Фрейзеры добавили твое имя к длинному списку людей, которые представляют для них опасность. Будь осторожен, мой доверчивый рыцарь, Маргарет способна всадить нож и тебе в спину!

— Что я слышу, Эйнсли Макнейрн? Тебя беспокоит мое благополучие?

Гейбл усмехнулся, заметив, как недовольно поморщилась Эйнсли, и коснулся нежным поцелуем ее раскрасневшейся щеки.

— Если моему клану суждено выжить, мой самонадеянный и тщеславный рыцарь, нам все равно придется с кем-нибудь заключить договор. До сих пор я не встречала человека, кроме тебя, который был бы готов пойти на сделку с моим отцом. Так что если ты умрешь, это плохо отразится на Макнейрнах!

— Ну разумеется, — пробормотал он. — А теперь отдыхай, Эйнсли. Тебе надо поправляться. И, рассмеявшись, добавил:

— Честно говоря, я не так представлял себе эту ночь!

Эйнсли поняла, что Гейблу, так же как и ей самой, хотелось бы продолжить их любовные игры. Усмехнувшись, она назидательно заметила:

— Боюсь, вам придется на какое-то время умерить ваш пыл, милорд, — надо убедиться, что те клочки кожи, которые пощадил снег и мороз, так и останутся на мне! — Сон уже навалился на Эйнсли. С трудом открыв глаза, она протянула руку и коснулась щеки Гейбла. — Помни о том, что я тебе сказала — опасайся Фрейзеров! Если ты допустишь, чтобы они всадили тебе в спину нож, я… я не знаю, что сделаю. Сама тебя убью, вот увидишь!

— Ну, если человека можно убить дважды… Тогда ты как раз та женщина, которая на это способна!

Эйнсли тихонько засмеялась и почти мгновенно уснула. Гейбл еще какое-то время не отходил от нее, гладя забинтованную руку девушки. Неожиданно он поймал себя на странной мысли — ему вдруг захотелось, чтобы слухи о Дуггане Макнейрне оправдались и чтобы этот человек и в самом деле оказался бессердечным негодяем, не желающим платить выкуп за дочь. Конечно, это прибавит проблем ему, Гейблу… Он чертыхнулся. Ну разве можно быть таким чудовищным эгоистом? Он хочет иметь все разом — и договор с Макнейрном, и Эйнсли, и подходящую жену. А ведь если Эйнсли останется в Бельфлере в качестве его любовницы, это причинит ей боль, так же как отказ отца выкупить ее, как бы она ни храбрилась. А Гейблу не хотелось доставлять страдания этой девушке. Сознавая, что потерпел поражение в борьбе со своими чувствами, рыцарь надеялся, что хотя бы не даст им полностью руководить им.

Глава 11

— Хватит тебе тереть руки, девонька, — укоризненно заметил Рональд, войдя в комнату Эйнсли и увидев, что она снова втирает мазь в свои почти зажившие ладони. — Ты так всю кожу с них сдерешь!

Эйнсли улыбнулась. Старик подошел к кровати и примостился на краешке. Он встал с постели на следующий же день после возвращения Эйнсли и с тех пор исправно нес вахту возле своей любимицы, настаивая, что она нуждается в охране. Девушку это очень беспокоило — она боялась, как бы Рональд не навредил этим себе, ведь его рана еще не до конца зажила. Но, к счастью, через два дня Фрейзеры покинули Бельфлер, что дало старику возможность немного ослабить свою бдительность, хотя полностью на постельный режим он так и не перешел. Впрочем, здоровье Рональда с каждым днем заметно улучшалось, и теперь Эйнсли уже не сомневалась, что скоро его раны полностью заживут.

Она отложила баночку с мазью, уселась поудобнее на овечьей шкуре, брошенной у камина, и рассеянно почесала Страшилу за ухом. Хотя девушка была очень рада визиту Рональда, в глубине души ей хотелось, чтобы вместо него пришел Гейбл. Со времени ее возвращения рыцарь ни разу не делал попытки заняться с ней любовью. Он был нежен, но ласки его не шли дальше мимолетного прикосновения или легкого поцелуя. На сердце у Эйнсли стало тревожно. Ей казалось, что Гейбла больше не влечет к ней, что та ночь окажется единственной. От этой мысли хотелось плакать, но девушка старалась сдерживаться, чтобы своим несчастным видом не расстраивать Рональда.

— Похоже, ты совсем поправился, — радостно заметила она.

Рональд кивнул и отхлебнул медового напитка.

— Иногда тяжеловато быть все время на ногах, но когда я хожу, ко мне быстрее возвращаются силы. С каждым днем меня все меньше и меньше тянет в постель. — Он знаком предложил Эйнсли вина, но Эйнсли отказалась. — Я страшно рад, что ты поправляешься и что эти проклятые Фрейзеры наконец убрались отсюда. — Старик нахмурился и снова отхлебнул напитка. — Расставание было не слишком дружеским. Молодому сэру Гейблу надо остерегаться Фрейзеров.

— Думаю, теперь он это понял. Когда человек так благороден сам, ему трудно заподозрить других в коварстве, но он достаточно умен, чтобы внять нашим предостережениям.

— Что да, то да. Он проводит с тобой много времени, девонька.

— Да. И не надо мне подмигивать — из этого ничего не выйдет.

— Почему же? Теперь, когда парень переспал с тобой…

— Рональд!

— Может быть, я стар, девонька, но не глух и не слеп.

— Об этом уже судачат? — с ужасом спросила Эйнсли.

До сих пор она надеялась, что даже если кто-то что-то и заметил, дело это не стало предметом пересудов.

— Да не смотри ты на меня так испуганно! Прямо никто ничего не говорит, так, словечко тут, словечко там… Просто я уже давно подозревал, что между тобой и этим бравым норманном завяжутся шуры-муры, вот и понял все с полунамека. Честно говоря, не понимаю, в чем тут дело, но никто не отозвался о тебе дурно и не сказал, что это, мол, грех и все такое. Так что можешь по-прежнему держать голову прямо, когда идешь по Бельфлеру.

— Должно быть, это оттого, что они обожают своего хозяина. — Эйнсли усмехнулась. — У меня создалось впечатление, что в глазах своих людей он непогрешим, ну прямо святой!

Рональд рассмеялся.

— Да, я тоже это заметил. — Но тут же, посерьезнев, окинул Эйнсли внимательным взглядом. — А как ты сама относишься к парню?

Упорство, с которым Рональд продолжал именовать Гейбла парнем, рассмешило Эйнсли, но ненадолго.

— Я думаю, ты сам понимаешь, что я чувствую.

— Ты его любишь?

— Да, но это не имеет значения.

— Неужели? А почему же ты легла с ним?

— Наверное, ты прав, хотя, должна признаться, в тот момент я об этом не думала. — Заметив удивление Рональда, Эйнсли прыснула: — Я просто хотела его. Извини, если такой ответ тебя разочаровал.

— Ты девушка сильных чувств, Эйнсли. Я всегда знал, что тому, кто тронет твое сердце, ты подаришь его целиком. Нет, ты меня не разочаровала. Я тебе не отец, и родительская слепота не застит мне очи. На мой взгляд, ты не всегда бываешь права, но можешь не бояться — я никогда не упрекну тебя за неразумную любовь.

— Кажется, именно это со мной и происходит… О нет, конечно, Гейбл достоин любви, тут не может быть никаких сомнений! Я поступила неразумно не потому, что полюбила его, а потому, что с самого начала знала — он ни за что на мне не женится и даже не полюбит в ответ… Но не могу же я спрятать свои чувства и вести себя так, словно ничего не произошло!

— С чувствами всегда так.

Эйнсли вздернула голову и с вызовом взглянула на Рональда.

— Да? А по-моему, Гейблу это удается весьма успешно. Он всегда начеку, ничем себя не выдаст! — Эйнсли легла на спину, подложив руки под голову, и улыбнулась, когда сонный Страшила подкатился к ней под бочок. — Гейбл предпочитает показывать, что испытывает ко мне только плотскую страсть. Даже если у него есть еще какие-нибудь чувства, он умело их прячет.

— Худо, коли человек проживет так всю жизнь. Если таить все в себе, недалеко и до беды! Но почему ты так думаешь? А может быть, он один из тех, кто не умеет ясно выразиться, не может найти слов, чтобы рассказать о своей любви?

— Нет, я уверена, что права. Его кузина Элен как-то рассказала мне о том, что произошло с Гейблом в юности. Это многое объясняет… Женщина, которой он доверял, которую любил всем сердцем, хладнокровно водила его за нос, использовала в своих целях, а в результате лучший друг Гейбла поплатился жизнью за его слепоту. Друг, с которым они были неразлучны с детства…

— Сердечная боль мало кого минует…

— Это мне известно. А как насчет потери друга?

— Ну как тебе сказать…

— Рональд, Гейбл был тогда совсем мальчишкой. Эта женщина была старше его, хитрее и весьма искушена в интригах. Она использовала его для того, чтобы потворствовать своему любовнику, стремившемуся расправиться с де Амальвиллями и завладеть их богатством. Она пыталась убить Гейбла, но его друг принял удар на себя. Умер он на руках Гейбла, а перед смертью рассказал, кто замыслил это подлое убийство. Гейбл успел предупредить своих родичей, но друга не сумел спасти… Такое трудно забыть… — Эйнсли перевернулась на бок и посмотрела на Рональда. — Возможно, с той поры Гейбл решил, что эмоции — весьма опасная вещь. Нельзя доверяться чувствам, а любовь, наверное, самое опасное из них…

— Но он не похож на бесчувственного человека.

— Да, и я думаю, что это беспокоит его самого. — В ответ на улыбку Рональда Эйнсли тоже невольно улыбнулась. — Мне скоро предстоит вернуться в Кенгарвей. Гейбл не мог бы бесконечно держать меня здесь, даже если бы захотел. Соглашение с моим отцом будет так или иначе заключено, ибо это — повеление самого короля. Так что у меня нет ни времени, ни возможностей залечить его душевные раны, заставить снова поверить в чувства!

— Значит, тебе придется довольствоваться тем, что имеешь.

— Боюсь, что да. Я начинаю думать, что чувство Гейбла ко мне было еще более мимолетным, чем представлялось, потому что с той ночи он ни разу не был в моей постели… — Заметив ухмылку Рональда, девушка нахмурилась. — Ты находишь это забавным?

— Нет, просто я считаю, что ты ошибаешься.

— То есть ты хочешь сказать, что умеешь читать мысли Гейбла де Амальвилля?

— Не трудись оттачивать свой язычок на мне, девонька, — мягко пожурил ее Рональд. — Скажи, он оставался с тобой всю ночь?

— Да. Точнее, он ушел незадолго до рассвета, чтобы не возбуждать сплетен.

Эйнсли невольно покраснела, вспоминая эти подробности, но Рональд сделал вид, что ничего не заметил.

— Если бы ты не понравилась мужчине, он не стал бы оставаться у тебя на ночь. И не бродил бы теперь по замку как в воду опущенный. Даже его слуги и воины удивляются — что это случилось с их хозяином?

Эйнсли снова покраснела. Значит, весь замок знает об их с Гейблом отношениях!

— Итак, я все-таки стала предметом пересудов!

— Да нет же, клянусь тебе! Просто я случайно услышал, как один слуга, пострадавший от плохого настроения хозяина, жаловался своему приятелю. Они догадываются, почему он так мрачен.

Эйнсли села и устремила внимательный взор на Рональда. Разговор начинал принимать интересный оборот.

— Потому что он вынужден избегать меня, а это ему не по нраву?

— Вот именно. Послушай, девонька, это к добру не приведет! Ты сама сказала, что скоро уедешь отсюда. Может быть, расставание будет не таким тяжелым, если ты не станешь делить ложе с сэром Гейблом? Тогда постепенно твои чувства угаснут, и по возвращении в Кенгарвей тебе не будет так больно…

— Нет, боюсь, что это не поможет. — Эйнсли подошла к Рональду, чмокнула его в щеку и налила себе медового напитка. — Я люблю этого норманнского олуха. Делю я с ним ложе или нет, это ничего не меняет. Так же как и сознание того, что он возьмет другую себе в жены, когда я уеду. Пока я здесь, мне хочется получить удовольствие и насладиться тем Гейблом, которого знаю и люблю. Возвращаясь в Кенгарвей, я возьму с собой лишь воспоминания. Значит, их должно быть так много, чтобы можно было заполнить и сердце, и разум!

Рональд встал, потер раненую ногу и направился к двери.

— Наверное, я поступил бы так же. — У порога он на секунду помедлил. — А тебе не обидно, что сэр Гейбл не собирается жениться на тебе и даже не рассматривает тебя как возможную невесту?

— Иногда, — призналась Эйнсли, снова опускаясь на овечью шкуру. — Но я прекрасно понимаю, чего мне недостает, так же как и то, что, выбирая жену, Гейбл не имеет права думать только о себе — слишком много людей от него зависит. Макнейрны объявлены вне закона, они имели несчастье впасть в немилость самого короля. Вряд ли Гейбл сделает хороший выбор, если возьмет себе жену из этого клана. Было бы странно ожидать, что ради любви ко мне он пожертвует расположением короля или собственным будущим, но даже если бы такое чудо было возможно, у меня слишком мало времени, чтобы склонить его к этому…

— Это правда. Ну что же, девонька, будь осторожна. От душевных страданий я не смогу тебя оградить!

Эйнсли вздохнула. После ухода Рональда она забралась под одеяло и предалась невеселым размышлениям. Конечно, легко рассуждать, выказывая столь благородные чувства и понимание, но она не была уверена, что в самом деле их испытывает или верит в то, что сейчас говорила Рональду. Расставание с Гейблом разобьет ей сердце, и Эйнсли уже заранее страшилась этого. Однако она понимала, что не в силах этому помешать. Иногда ей казалось, что она поступила неразумно, позволив Гейблу соблазнить ее, но тут же вспоминала, как чудесна была их любовь. Как она могла ей противиться — ведь это единственное, что у нее есть в жизни.

Конечно, было непростительной слабостью поддаваться эмоциям, в то время как разум подсказывал девушке, что она ничего не приобретет, а наоборот, многое потеряет. Теперь ей стала понятна решимость Гейбла противостоять чувству, не позволить ему взять над ним верх. И все же девушке хотелось, чтобы он подал хоть какой-нибудь знак, уверил, что не совсем забыл о ней. Воспоминания о Гейбле будут преследовать ее всю жизнь. Так что будет справедливо, если то время, что ей суждено пробыть в Бельфлере, обогатит эти воспоминания…

Гейбл набрал в грудь воздуха, чтобы прийти в себя, и заговорил с молодым конюхом уже более спокойным тоном. Парень не сделал ничего плохого — в конце концов, накормить коня, которому уже дали корм, не было очень уж серьезным преступлением, чтобы так срываться. Постоянная внутренняя боль, терзавшая Гейбла, заставляла его по любому пустяку кричать на всех, кто попадался под руку. Он лишь слегка пригубил из бокала страсти, проведя ночь с Эйнсли, и теперь ему хотелось большего.

Из уважения к страданиям, выпавшим на долю девушки, и стремясь дать ей время, чтобы поправиться, Гейбл намеренно избегал близости — поступок, без сомнения, чрезвычайно благородный, но не доставлявший удовольствия ему самому. Гейбл понимал, что его нетерпение далеко не в последнюю очередь вызвано тем обстоятельством, что Эйнсли предстоит вскоре покинуть Бельфлер, а значит, каждая ночь, проведенная ими порознь, — это невосполнимая утрата.

Выдавив из себя улыбку, Гейбл потрепал парня по непокорным кудрям и заторопился обратно в замок. Если ему повезет, то он доберется до своей спальни, никого не встретив. Однако, не успев переступить порог, он тут же наткнулся на Джастиса. Гейбл чертыхнулся про себя. Ехидная ухмылка на лице кузена ясно говорила о том, что он догадывается о причине страданий Гейбла и намерен подразнить его.

— А вот и ты, — протяжно произнес Джастис вслед кузену, который уже начал подниматься по лестнице, намереваясь поскорее скрыться от любопытных глаз. — Что-то рановато ты укладываешься спать…

— Я иду в спальню, чтобы вымыть руки после конюшни, — объяснил Гейбл, сверля кузена недовольным взглядом, что, впрочем, не произвело на Джастиса никакого впечатления.

— Боюсь, ты выбрал не ту спальню, если хочешь залечить свои душевные раны и снова стать нормальным человеком. В последнее время с тобой стало невозможно разговаривать!

— Попридержи язык, кузен! Я не намерен выслушивать оскорбления.

— У меня и в мыслях не было оскорблять моего глубокоуважаемого кузена.

— Я имел в виду не себя, и ты прекрасно это знаешь.

Джастис прислонился к перилам и покачал головой:

— Не понимаю, чего ты злишься. Не похоже, что она отвергла тебя.

— Ты не можешь знать, что происходит между мной и Эйнсли.

— Подробности, конечно, мне не известны. Но я ведь не мальчик, который еще ни разу не любил или не желал женщину. Кроме того, мне кажется, я достаточно хорошо знаком с Эйнсли Макнейрн. Если она один раз пустила тебя к себе в постель, то вряд ли теперь откажет. Это ты ее избегаешь, только непонятно почему.

— Разве ты забыл, что она пережила по милости леди Маргарет?

— Ни в коем случае! Но ведь прошла уже неделя, кузен. Эйнсли поправилась. Собственно говоря, для того, чего ты от нее хочешь, она была здорова уже на следующий день. Ты сам говорил, что в отличие от знакомых тебе леди Эйнсли обладает сильной волей и несгибаемым характером. Так почему же ты обращаешься с ней как с хрупким цветком? Я высоко ценю твою деликатность, но, на мой взгляд, пора положить ей конец. И так думаю не только я, но и все твои слуги и домочадцы.

— Мне жаль, что в последние дни я был не слишком приятным собеседником, — язвительно заметил Гейбл.

— Вот так-то лучше, — намеренно не заметив иронии, проговорил Джастис. — Слуги и горничные уже прячутся от тебя по углам. Я буду рад успокоить их, а то они думают, что их хозяина подменили.

Выругавшись, Гейбл начал подниматься по ступеням. Он сознавал, что в последние дни и впрямь вел себя несдержанно, но не предполагал, что дело зашло так далеко, как намекал Джастис. «Но ведь кузен не стал бы без причины говорить об этом», — подумал Гейбл. Значит, ему все-таки не удалось скрыть свои чувства… Погруженный в невеселые размышления, Гейбл вошел в спальню и начал счищать грязь с одежды.

Приведя себя в порядок и задержавшись еще на минуту, чтобы хлебнуть вина, Гейбл решительно направился к Эйнсли. Сделав вид, что не заметил, с каким облегчением поспешил оставить свой пост отпущенный им страж, рыцарь вошел в спальню. Девушка приподнялась на постели и одарила его робкой улыбкой. Гейбл вздохнул, вошел и запер за собой дверь.

— Эйнсли, скажи прямо — считаешь ли ты ошибкой то, что произошло между нами? — напрямик спросил он.

— Нет. — Догадываясь по взгляду Гейбла, зачем он пришел, девушка покраснела. — Я никогда не совершаю ошибок, — добавила она и приветливо улыбнулась.

— Я рад, что ты так думаешь, хотя это звучит слишком самоуверенно.

— Даже очень.

Широко раскрытыми глазами Эйнсли следила за Гейблом, который направился к ее кровати, по пути срывая с себя одежду. Она подвинулась, чтобы дать ему место рядом с собой, и не спускала жадного взгляда, пока он снимал сапоги и чулки. Из горла девушки вырвался радостный возглас, когда Гейбл крепко обнял ее. Его настойчивость заразила и ее. Когда он начал нетерпеливо срывать с нее накидку, Эйнсли с готовностью помогла ему. Его губы впились в нее горячим поцелуем. Почувствовав, что их тела соприкоснулись, оба застонали.

В следующее мгновение Эйнсли захватила безудержная страсть. Руки и губы Гейбла были повсюду, разжигая в ней неистовый огонь. Крик восторга сорвался с губ девушки, когда он вошел в нее, и тут же сменился удивленным вздохом, когда она почувствовала, что он недвижим. Изумленная и испуганная, она раскрыла глаза и увидела раскрасневшееся лицо Гейбла. Что выражал его взгляд, она не поняла.

— Я сделал тебе больно, — прошептал он хрипло.

У Эйнсли отлегло от сердца. Значит, он ведет себя так просто потому, что боится причинить ей боль! Она тихонько рассмеялась и прижалась к нему, чувствуя, как все ее тело сотрясается в предвкушении любовного соития.

— Глупый, — прошептала она с нескрываемой нежностью и лукаво добавила: — Уж не забыл ли доблестный владелец Бельфлера, как управлять своим мечом?

В ответ Гейбл рассмеялся и начал тоже двигаться.

Вскоре страсть, охватившая обоих, заставила забыть обо всем. Эйнсли прильнула к любовнику, стремясь утолить желание, томившее ее уже несколько дней. Когда кульминация любовного экстаза захлестнула девушку, она изо всех сил прижалась к Гейблу, выкрикивая его имя. Его страстный ответный возглас отозвался музыкой в сердце Эйнсли. Достигнув вершины наслаждения, Гейбл расслабился в объятиях Эйнсли.

Наконец он осторожно высвободился из ее рук. Впервые за много дней Эйнсли почувствовала себя счастливой и умиротворенной. Даже когда Гейбл собственноручно выкупал ее, она не смутилась.

— А ты почти совсем поправилась, — произнес Гейбл, поднося ее руку к губам.

— Собственно говоря, не так уж сильно я была больна, — отозвалась Эйнсли, радуясь, что ее кожа не кажется возлюбленному слишком грубой.

— Какое счастье, что погода наладилась и я наконец избавился от леди Маргарет и ее коварного папаши! Интересно, с какими лицами они в следующий раз встретят меня при дворе?

— Не важно, с какими, главное — сам смотри им в лицо и не подставляй спину. Помни, что я тебе говорила! — наставительно заметила Эйнсли.

— Обещаю не поворачиваться к ним спиной. — Он привлек ее к себе и зарылся лицом в густые шелковистые волосы. — Как долго я ждал этого!

— А я уже начала думать, что ты переменился ко мне…

— Что ты! Просто решил быть деликатным.

— А теперь считаешь, что хватит?

— Джастис говорит, что еще немного деликатности — и я распугаю всех своих пажей и горничных. — В ответ на искренний смех Эйнсли Гейбл тоже улыбнулся. — Эта чертова деликатность чуть вконец не испортила мой характер. Я уже начал на людей бросаться! Шутка сказать — лежать ночью в холодной постели и мечтать о том, где я хотел бы очутиться…

— И где же? — лукаво спросила Эйнсли, проводя пальцами по ноге Гейбла.

— А вот здесь! — Он по очереди коснулся губами каждого ее соска, радуясь, как они мгновенно затвердели от этой ласки. — Больше меня отсюда не выгонишь!

«Пока меня саму не отправят в Кенгарвей», — подумала Эйнсли и тут же попыталась выкинуть эту мысль из головы. Сейчас совсем не время печалиться. Такие мысли могут заставить ее задать вопросы, которых лучше не задавать. Она прекрасно понимала, чего хочет от нее Гейбл — ему нужна пылкая и нетребовательная любовница. Значит, она такой и будет. Пока она живет в Бельфлере, она будет наслаждаться страстью, которую они дарят друг другу, не станет задавать неуместных вопросов и не будет ничего требовать. Поскольку она не получит тех ответов, на которые рассчитывает, и поскольку Гейбл не в силах дать ей то, чего она хочет, нет смысла причинять себе — да и ему — лишнюю боль.

На мгновение Эйнсли охватил гнев и на себя, и на Гейбла. Было нестерпимо трудно сдерживать слова, рвущиеся у нее с языка, и вести себя совсем не так, как ей хотелось бы, из желания угодить ему. Неужели он не видит, что она совсем не такая? Не желая омрачать счастья, бросившего их в объятия друг другу, она играет несвойственную ей роль милой простушки, отдающей любимому все и ничего не требующей взамен. Как Гейбл может не замечать этого?

Гейбл продолжал ласкать ее грудь. Рассеянно гладя его густые темные волосы, Эйнсли старалась подавить в себе негодование. Она несправедлива к Гейблу. Он не заставлял ее идти по этой дороге — она выбрала ее сама, выбрала свободно и без принуждения. Значит, теперь обязана молчать, притворяясь, что ей достаточно того, что он ей дает. И все же было отрадно сознавать, что их любовь — это нечто особенное. При всей своей наивности и неискушенности Эйнсли догадывалась, что такая страсть, которую они с Гейблом питают друг к другу, встречается нечасто. Она ни секунды не сомневалась в том, что он полностью разделяет ее чувства. Только надо постоянно помнить об этом и не давать гневу погубить нежную страсть.

— Ты что-то притихла, Эйнсли, — сказал Гейбл, целуя ее в щеку.

— А ты хотел о чем-то поговорить? — спросила она, проводя пальцами по его спине.

— Да нет… Просто меня удивило, что ты вдруг умолкла. Я подумал, что тебя что-то беспокоит.

— Нет, что ты! А впрочем… Я думала о Фрейзерах, — призналась она вдруг. Это было не совсем так. Она действительно о них думала, только не сейчас. — Надеюсь, теперь, когда им не удалось убить меня, они не станут в отместку губить всю мою семью… — Заметив, что Гейбл усмехнулся, Эйнсли нахмурилась: — Что здесь смешного?

— В их попытке убить тебя — разумеется, ничего. — Он снова нежно поцеловал ее и прижал к себе. — Так же как и в попытке расправиться с твоей семьей. Меня позабавило то, как ты об этом сказала. У тебя прирожденный дар слова, Эйнсли Макнейрн!

Внезапно Гейбл стал серьезным. Откинувшись на спину, он притянул Эйнсли к себе.

— Мне и в голову не приходило, что Фрейзеры могут обратить свой гнев на твоих родственников. В результате пострадает не только клан Макнейрнов — такая попытка может свести на нет все мои усилия достичь перемирия. А я всегда считал, что худой мир лучше доброй ссоры.

— Ну, убив смутьяна, можно покончить и с теми проблемами, которые он создает.

— Это верно. И все же живой союзник предпочтительнее мертвого противника. Чем больше у человека союзников, тем меньше ему приходится опасаться врагов.

— Пожалуй, ты прав.

Эйнсли опасалась, что ее клан подвергнется нападению Фрейзеров. Погибнет масса людей, а ведь не все обитатели Кенгарвея виновны в беспорядках, чинимых ее отцом. Но то, что отец станет союзником Гейбла, представлялось девушке крайне сомнительным. У Дуггана Макнейрна не может быть союзников — есть лишь люди, которых он презирает, и те, кого он грабит. Однако Эйнсли не стала высказывать это соображение вслух. Если Гейбл поймет, что Макнейрнам нельзя доверять, он даже не станет вести переговоры с ее отцом. Эйнсли вовсе не желала видеть мертвыми своих родичей. Чем меньше она будет болтать, тем больше шансов сохранить им жизнь, пусть даже ненадолго.

— Прости меня, Эйнсли, — вдруг раздался голос Гейбла, нарушивший течение ее мыслей.

— За что? — отозвалась она, крепче прижимаясь к нему.

— За то, что так хладнокровно рассуждаю о бедах, которые могут обрушиться на твой клан. Я все время забываю, что ты тоже Макнейрн.

— Иногда мне самой хочется забыть об этом… Но нельзя отрекаться от голоса родной крови, даже если тебе не нравится человек, чья кровь течет в твоих жилах.

Ответ Гейбла застрял у него в горле, потому что в следующий момент Эйнсли начала покрывать нежными, теплыми поцелуями его шею. Ощущение ее восхитительного тела, прижавшегося к нему, снова возбудило Гейбла. Каждое движение этого тела увеличивало его желание. Закрыв глаза, он весь отдался ласкам Эйнсли, которая гладила и целовала его грудь. Стараясь не спугнуть девушку, он поощрял ее смелость словами удовольствия, давая понять, как ему хорошо с ней.

Вот ее поцелуи достигли его живота и двинулись ниже. Гейбл, дрожа от страсти, запустил руку в роскошные волосы Эйнсли. Ему хотелось, чтобы она продолжала свои ласки, и в то же время боялся, что одним неосторожным движением может смутить ее. Пока он терзался этими сомнениями, Эйнсли коснулась губами его мужского естества. Гейбл застонал и непроизвольно дернулся, плавясь в огне удовольствия, которое она ему дарила. Услышав этот стон, Эйнсли напряглась и попыталась высвободиться, но Гейбл удержал ее. Ему хотелось наслаждаться ее неумелыми, но такими восхитительными ласками как можно дольше, но вскоре он понял, что больше не в силах сдерживать томившую его страсть. Издав протяжный возглас, он перевернул девушку на спину и очутился сверху. Обхватив руками стройные бедра Эйнсли, он начал двигаться, стараясь помочь ей приноровиться к ритму этих движений.

К огромному удовольствию Гейбла, Эйнсли почти не нуждалась в подсказке. Вскоре ее движения стали размеренными и более умелыми. Глядя на девушку до тех пор, пока порыв страсти не заставил его закрыть глаза, Гейбл подумал, что никогда не видел зрелища более восхитительного и волнующего.

Уютно устроившись в объятиях Гейбла, Эйнсли чуть приподняла голову, чтобы лучше видеть его. Она желала удостовериться, что не была слишком смелой. Самой ей представлялось вполне логичным, что если Гейбл может целовать и ласкать ее, как хочет, то и она имеет на это право. И только когда страсть их была утолена и оба, обессиленные и тяжело дышащие, обмякли в объятиях друг друга, Эйнсли вдруг подумала — а не перешла ли она границы дозволенного? Мужчинам, наверное, не нравится, когда женщина ведет себя так смело…

— А теперь ты что-то притих, — прошептала она, робко глядя на Гейбла.

— Надо же мне прийти в себя после такой утомительной любовной игры, — ответил он, улыбаясь и целуя ее в лоб.

— Утомительной… И только?

У Эйнсли отлегло от сердца. Похоже, он не обижен и не сердится на нее, не считает, что она вела себя как шлюха.

— Ну еще бы! Такое чувство, что ты отняла у меня все силы…

— Ага! Значит, тебе остается сдаться на милость победителя…

— На милость такого победителя — с радостью!

— Значит, ты не считаешь, что я… вела себя слишком смело? — все-таки не удержалась от вопроса Эйнсли, проклиная свой длинный язык.

— А, так вот что тебя беспокоит… Выходит, ты ждала, что я, оскорбленный до глубины души, обрушусь на тебя с упреками, а потом гордо покину твою спальню?

— Нечего смеяться. Нашел забаву! Меня и вправду это беспокоило, — призналась Эйнсли, нахмурясь, отчего вся веселость Гейбла прошла.

— Ну как я могу смеяться над тобой, милая Эйнсли? — Он любовным жестом откинул выбившуюся прядь с ее лба. — А все-таки ты странная женщина! Так мило краснеешь, так смело любишь… Твой язычок может ранить, как колючки чертополоха, но стоит заглянуть в твою душу, и на тебе — никаких колючек, лишь легкий пушок.

Заметив, что Эйнсли сконфузилась, Гейбл рассмеялся и обнял ее.

— Нет, я не считаю, что ты вела себя слишком смело. Я считаю, что ты — само очарование, женщина, которая может свести с ума любого мужчину и от одной улыбки которой вся кровь во мне вскипает. Как только я приду в себя после твоих головокружительных опытов, я постараюсь доказать, как ценю твою необузданность. Ведь именно она позволяет тебе делать все, что ты хочешь, даже на любовном ложе!

Эйнсли прижалась к Гейблу и довольно заурчала, нежась в его объятиях. Она не до конца поняла смысл его слов и не была уверена, что должна принимать их всерьез, но слушать Гейбла было для нее удовольствием. За этими словами читался искренний восторг, так же как в его глазах. Она поняла, что удивила его, поскольку ни одна женщина до нее не вела себя с ним так, как она, и это тоже было приятно. Если она хочет остаться в его памяти, то должна чем-то отличаться от женщин, которых он знал до нее. По тому, как вел себя Гейбл, Эйнсли ощутила, что первый шаг в этом направлении сделан ею верно. Пусть она еще не слишком искушена в любовной игре, она по крайней мере ведет ее своеобразно. Конечно, сейчас это кажется слабым утешением. Ведь от Гейбла ей хочется совсем другого — любви… Ну ничего, когда-нибудь она вспомнит сегодняшнюю ночь как одну из самых счастливых в своей жизни. Эйнсли еще могла смириться с тем, что Гейбл ее не любит, с тем, что после возвращения в Кенгарвей они больше никогда не увидятся, но думать, что он вообще забудет ее — эта мысль была поистине нестерпима. Сейчас она молила Господа только об одном — дать ей еще немного времени, чтобы она сумела навеки запечатлеться в памяти Гейбла…

Глава 12

— Пришел еще один ответ от твоего отца, — объявил Гейбл, входя в спальню Эйнсли.

Сидя на овечьей шкуре у камина и напряженно сжав в руке гребень, девушка молча смотрела, как рыцарь приближается к ней. Удовольствие, которое она только что испытала, приняв горячую ванну, мгновенно улетучилось при этом сообщении. Глубоко вздохнув, чтобы привести в порядок свои чувства, Эйнсли начала неторопливо причесываться.

Прошло две недели с того ужасного дня, когда Эйнсли чуть не замерзла во время вьюги. Она позволила себе расслабиться, окунуться в безмятежное счастье и покой. Дни девушка проводила в гостеприимных стенах Бельфлера, а ночи — в жарких объятиях Гейбла. Фрейзеры уехали, Страшила свободно разгуливал по всему замку, Рональд почти совсем поправился, а сама Эйнсли полностью отдалась страсти, которая при всяком удобном случае бросала их с Гейблом в объятия друг друга. Как легко было отбросить все сомнения и тревоги и жить только сегодняшним днем! И вот отец грубо вторгся в ее грезы, разом вернув Эйнсли на грешную землю. Все, на что она могла надеяться, — это что отец и на этот раз проявляет упрямство и снова затягивает переговоры, но по выражению лица Гейбла Эйнсли поняла, что сейчас дело обстоит не так.

— Отец хочет, чтобы я вернулась домой? — спросила она, стараясь отбросить эмоции и взглянуть правде в глаза.

— Собственно говоря, он и сейчас не принял все мои условия, — уклончиво ответил Гейбл, опускаясь на шкуру рядом с Эйнсли.

— Гейбл, не тяни! Сколько он предлагает?

— Слишком мало.

— Гейбл! Что сказал мой отец?

— Что выкупит тебя, а ты, если пожелаешь, можешь взять с собой Рональда. За него он не даст ни гроша.

— Неблагодарный ублюдок! — вырвалось у Эйнсли.

Презрительное отношение отца к Рональду всегда возмущало девушку. Ведь старик так предан им, так благороден!

— Иногда мне приходит в голову, что отец потому так ненавидит Рональда, что никогда не сможет стать таким, как он.

— Возможно, ты права. Некоторые люди и впрямь не в силах признать достоинства других.

Эйнсли, несмотря на свое подавленное настроение, невольно рассмеялась, и Гейбл тоже улыбнулся.

— И когда меня отошлют в Кенгарвей? — спросила она тихо.

Всю ее смешливость как рукой сняло — разговор шел о слишком невеселых вещах.

— Мы выезжаем через три дня. Встреча с твоими родичами произойдет у реки.

Эйнсли продолжала расчесывать волосы. «Проклятие!» — выругался про себя Гейбл. Из-за волос он не видит ее лица, а ему хотелось понять, что она чувствует, покидая Бельфлер — и его. Конечно, это ничего не изменит: больше он не может держать Эйнсли здесь. Их связала страсть, которой он доселе не испытывал и которая наверняка больше не посетит его, но он не имеет права нарушать свои жизненные планы. Следует помнить и о том, что от него зависит благополучие многих людей и благоденствие Бельфлера. И хотя это, несомненно, еще один удар по гордости Эйнсли, Гейбл почему-то желал, чтобы она хоть как-то обнаружила перед ним свои чувства. Теперь, когда в их распоряжении остались считанные дни, он хотел удостовериться, что навсегда останется в ее мыслях и сердце.

— У нас с тобой впереди лишь несколько дней, Эйнсли, — сказал Гейбл, устраиваясь рядом с ней и начиная расчесывать ее влажные волосы.

— Я знаю. — Она вздохнула и подняла на него глаза. — Честно говоря, я удивлена, что отец так быстро пошел на уступки.

— А по-моему, он долго упрямился.

— Ты не знаешь моего отца. Если бы он захотел, то мог бы тянуть с выкупом хоть целый год!

— Но ведь тогда он подвергал бы твою жизнь опасности! Он же не может не понимать этого…

— Да нет, он догадывается, что в Бельфлере мне ничего не грозит. Он много слышал о тебе, Гейбл, с тех пор как ты первый раз разжег очаг в своем прекрасном новом замке. Как ты думаешь, почему мой отец все еще жив, хотя очень многие пытались убить его?

— Опыт и удача, — кратко ответил Гейбл, откладывая гребень и привлекая к себе Эйнсли.

— Ну конечно, но только отчасти. — Прислонившись к Гейблу, Эйнсли уставилась на огонь. — Отец знает, что, для того чтобы надежнее защищаться, надо как можно лучше изучить своих врагов. Скоро и ты попадешь в их число. Употреби мой отец свою сметливость и мастерство на правое дело, не сомневаюсь, что он стал бы великим человеком. Но, к сожалению, и то, и другое было использовано совсем не так, как следовало… Я поняла это еще ребенком. Наверное, поэтому иногда он просто выводит меня из себя!

Гейбл спустил накидку с плеча Эйнсли и нежным поцелуем прикоснулся к шелковистой коже.

— Наверное, он прочел в твоих глазах, что ты о нем думаешь, и потому так ненавидит Рональда. Он понимает, что сравнение с твоим кузеном говорит не в его пользу.

Эйнсли на минуту задумалась — такая мысль не приходила ей в голову, — а потом пожала плечами:

— Мне трудно поверить, что моего отца хоть в какой-то степени волнует, что я о нем думаю. Наверное, в нем просто говорит оскорбленное самолюбие. Я вспоминаю один странный случай, о причинах которого могу только догадываться. Однажды, когда мне было одиннадцать лет, Рональд заболел и из опасения меня заразить не позволял, как обычно, быть с ним. В тот вечер я обедала в большом зале вместе с отцом и братьями — в первый и последний раз в своей жизни. Во время еды я, конечно, изредка смотрела на отца, но, мне кажется, в моем взгляде не отражались чувства, которые я тогда испытывала и которые, каюсь, были не слишком лестными для него. Внезапно отец набросился на меня и принялся колотить, приговаривая, что научит, как почитать родителей…

— Тебе сильно досталось?

— Тогда казалось, что да. Мой брат Колин, рискуя собой, поспешил мне на выручку — он боялся, что если отец не остановится, то забьет меня до смерти. В тот же день я поспешила к Рональду и сказала, что какой бы страшной ни была его болезнь, она не может быть опаснее общества моего отца.

Гейбл ничего не сказал, только крепче прижал Эйнсли к себе и поцеловал. При мысли о том, что скоро ей придется вернуться в это зловещее место, его охватило чувство вины. Но ведь у него нет выбора! Даже если он решит взять Эйнсли в жены или она согласится стать его любовницей — а об этом он не имеет права просить, — ему все равно придется закончить дело с выкупом. Он выполняет наказ короля и не может поступить иначе, даже зная, что по возвращении в родной дом Эйнсли ждет нелегкая жизнь. Впрочем, немногие мужчины вообще поняли бы, что его беспокоит. На словах они, конечно, против избиения детей и женщин, а на деле… Каждый скажет, что отец Эйнсли имеет право поступать с дочерью, как ему заблагорассудится. Гейбл чертыхнулся про себя, в тысячный раз проклиная тот день, когда эта рыжеволосая девчонка встретилась на его пути. Какую сумятицу она внесла в его мысли! И все же…

— Итак, через три дня нам предстоит встреча у реки с моим необузданным родителем, — раздался негромкий голос Эйнсли.

Гейбл очнулся от невеселых дум.

— Да, — сказал он, выдавив из себя улыбку и глядя Эйнсли в глаза. — Приятно сознавать, что нас будет разделять река!

Проведя рукой по руке Гейбла, Эйнсли принялась расстегивать его накидку.

— Было бы еще лучше, если бы тебя и моего отца разделяла вся Шотландия! К сожалению, приходится довольствоваться рекой…

Гейбл рассмеялся — его всегда приводило в восторг остроумие Эйнсли. Она тоже улыбнулась, но тут же стала серьезной:

— Берегись моего отца, Гейбл!

— Как странно, что это говоришь мне ты, его дочь! Ты ведь знаешь, что мы с ним враги…

— На первый взгляд это выглядит предательством с моей стороны. Но я не вижу ничего плохого в том, чтобы предупредить благородного человека о возможных последствиях встречи с, увы, не столь благородным. Ты идешь на эту встречу с чистой совестью, в то время как мой отец способен солгать даже священнику перед алтарем. Если ты дашь слово, то будешь держать его. Мой отец — тоже, но только если это будет ему выгодно. Как только он поймет, что выгоды не предвидится, он хладнокровно перешагнет через любой договор, откажется от слова чести и глазом не моргнет. И еще… Если отец увидит, что не сможет одолеть противника в честном бою, он не остановится перед тем, чтобы подкрасться к нему ночью и в темноте перерезать глотку или вонзить нож в спину. Ты был добр и благороден со мной, моим кузеном и даже псом, Гейбл де Амальвилль, так что, давая тебе этот совет, я поступаю справедливо!

— Благодарю тебя. Но ведь твой отец не может не понимать, что если он нарушит наш договор, то подставит под удар весь ваш клан.

— От души надеюсь, что он это понимает. В конце концов даже мои братья, как бы плохи они ни были, не заслужили такой участи… — Она спустила рубашку с его плеч. — Не хочу говорить об этом, не хочу ломать себе голову над тем, что будет. И уж тем более не хочу говорить об отце!

Закрыв глаза, Гейбл издал удовлетворенный вздох, подставляя шею и грудь под поцелуи Эйнсли. За прошедшую неделю она стала гораздо искуснее в своих ласках, и он от души упивался ими. Гейблу тоже вовсе не хотелось думать об отце Эйнсли — ведь это лишний раз напоминало ему, что скоро, всего через каких-нибудь три дня, им предстоит расстаться. Будь его воля, он потратил бы каждую драгоценную минуту этих быстро текущих дней на то, чтобы наслаждаться ее любовью, но даже это было не в его силах. Освобождая роскошные волосы Эйнсли от стягивающего их кожаного ремешка, Гейбл почувствовал, как его охватывает глухое раздражение. Проклятие! От чего приходится отказываться ради того, чтобы стать хозяином Бельфлера!..

Но все эти мысли мгновенно улетучились, стоило Эйнсли стянуть с Гейбла чулки. Она тут же обрушилась на его ноги с неистовыми поцелуями, а потом забралась между ними, лукаво улыбаясь сквозь спутанные волосы. Дыхание Гейбла участилось, когда Эйнсли расстегнула его бриджи и откинула их. Сдавленный стон сорвался с губ рыцаря, как только девушка провела руками по его бедрам и, наклонившись, коснулась легким, как перышко, поцелуем его восставшей плоти. Обхватив Эйнсли ногами, Гейбл полностью отдался ее ласкам, а она вытворяла что хотела своим языком и руками, касаясь то бедер, то живота. От дразнящих ласк его бросило в жар, но, стиснув зубы, Гейбл решил, что будет сдерживаться, сколько сможет, — ему хотелось подольше наслаждаться любовной игрой Эйнсли. В ответ на его непроизвольное движение девушка медленно взяла губами трепещущую плоть. Наслаждение, разлившееся по телу Гейбла, было таким всепоглощающим, что он невольно вскрикнул. Терпеть дальше было невозможно. Молниеносно заключив Эйнсли в объятия, он прижал ее к полу.

Усевшись сверху, Гейбл внимательно смотрел на любовницу. Ему хотелось отблагодарить ее за доставленное наслаждение, наполнить тем же восторгом, который только что испытал он сам, прежде чем их тела сольются в любовном экстазе.

— Ты решила перед расставанием свести меня с ума?

Улыбнувшись, Эйнсли с любовью провела ладонью по стройным бедрам Гейбла, радуясь тому, какую страсть разжигает в нем ее прикосновение.

— Я просто хотела доставить тебе удовольствие, — пробормотала она.

— О, это тебе удалось, и даже слишком! И, судя по твоему хитрому взгляду, ты сама это знаешь.

— Но ты, похоже, совсем этому не рад…

— Ну что ты! Просто собираюсь с силами — хочу доказать, что в такой игре могут участвовать двое.

Эйнсли не успела ответить — Гейбл атаковал ее внезапно и решительно. Она слегка покраснела, когда он снял с нее накидку, но не сделала попытки увернуться от его взгляда, хотя огонь, ярко горевший в камине, хорошо освещал ее нагое тело. Жадных взглядов, какие бросал на нее Гейбл, и того восхищения, которое явно вызывала в нем стройная фигурка, было достаточно, чтобы отбросить всякую мысль о стыдливости.

Наклонившись, Гейбл поцеловал Эйнсли неистово и требовательно. Она ответила на его поцелуй с той же отчаянной страстью, полностью отдаваясь ему. Издав удовлетворенный вздох, Эйнсли откинула голову, давая Гейблу возможность целовать ее, как он хочет.

Он начал с шеи и двинулся вниз. На минуту задержавшись на груди, он коснулся языком чувствительных сосков, которые мгновенно затвердели, отвечая на это нежное прикосновение. Гейбл не торопился, словно впереди у него была масса времени, словно страсть и желание не наполняли трепетом его тело. Эйнсли, которая тоже уже была возбуждена, пока ласкала Гейбла, с трудом находила в себе силы сдерживаться, но она старалась контролировать себя, чтобы насладиться каждым поцелуем, каждым прикосновением любимого.

Поцелуи Гейбла достигли талии Эйнсли. Нежно покусывая ее кожу, он тут же проводил языком по этому месту, словно извиняясь за свою дерзость. Вскоре он передвинулся ниже. Теперь Эйнсли уже не могла обнимать его и печальным возгласом выразила свое разочарование. Губы Гейбла коснулись внутренней поверхности ее бедер. Несмотря на свое намерение отбросить стыдливость, Эйнсли напряглась и ахнула, когда почувствовала, что Гейбл целует мягкие завитки волос внизу живота. Он же не обратил внимания на эту запоздалую скромность, дерзко хозяйничая языком в самых сокровенных местах ее тела.

Отдаваясь этим неистовым ласкам, Эйнсли почувствовала, что страсть охватывает ее. Она застонала от удовольствия. Почти все мысли куда-то исчезли, осталась лишь одна, больше она не в силах сдерживаться, еще секунда — и все будет кончено. Она вскрикнула, и Гейбл, чутко повинуясь этому недвусмысленному призыву, мгновенно вошел в нее. Эйнсли так тесно прижалась к нему, словно хотела раствориться, и они вместе взмыли на ту высоту наслаждения, которой так страстно желали.

Лишь через некоторое время, когда они оба, покоясь в объятиях друг друга, отдыхали от этой бурной любви.

Эйнсли задумалась над тем, что только что произошло. Ей стало неловко. Она попыталась подавить смущение, но не смогла. «Да еще ясным днем!» — укоризненно сказала она себе.

— Эйнсли, — раздался голос Гейбла у нее над ухом, — перестань терзаться!

— А почему ты думаешь, что я терзаюсь? — с вызовом ответила она, не смея поднять глаза на Гейбла, и чертыхнулась, услышав его негромкий смех.

— Ты так смела, когда сама любишь меня, и краснеешь, как невинная девица, когда я плачу тебе тем же.

Эйнсли поморщилась и искоса взглянула на Гейбла сквозь спутанные волосы.

— Мне кажется, что существует что-то, чего мы не должны делать, и, на мой взгляд, это оно и есть…

Не дослушав этот смущенный лепет, Гейбл так заразительно расхохотался, что Эйнсли невольно улыбнулась в ответ.

— Мы с тобой уже давно делаем то, чего не должны были бы делать, — наставительно заметил он, перекатываясь на бок и привлекая ее к себе. — Но я собираюсь и дальше жить с сознанием этой вины!

— Вы, как всегда, благородны, сэр рыцарь. — Эйнсли провела пальцами по руке Гейбла и рассеянно посмотрела на огонь. — Боюсь, что за нашу вину нам грозит суровое наказание.

— А как ты считаешь, дело того стоит? — вдруг мягко спросил Гейбл, досадуя на себя за то, что все-таки не устоял и задал, пусть и не прямо, вопрос, который давно мучил его, — относительно чувств Эйнсли.

— О да! Конечно, у меня нет твоего опыта, — добавила она, бросая быстрый взгляд на Гейбла, — но мне кажется, что такая обоюдная страсть редко встречается.

— Я тоже так думаю, — посерьезнев, проговорил рыцарь, с нежностью глядя на изящный профиль Эйнсли. — Клянусь, у меня нет привычки соблазнять молодых девушек! Мне известно, как важно для высокородной девицы сохранить невинность. Но перед тобой я не мог устоять! Надеюсь, ты простишь мне мою слабость…

Обернувшись, Эйнсли прикоснулась губами к его рту.

— А я надеюсь, что ты наконец перестанешь возлагать всю вину за происшедшее только на свои плечи, пусть даже такие широкие и сильные. Казалось бы, давно пора понять, что я не какая-нибудь изнеженная барышня, которая слово вымолвить боится! Если бы я была против, то могла бы сказать решительное «нет», и ты, воплощение благородства, я уверена, не стал бы настаивать. В конце концов, я в силах сопротивляться, а на это-то уж точно не всякая девица способна! Конечно, одолеть тебя в драке мне бы вряд ли удалось, но вырваться из твоих сластолюбивых объятий, оставив к тому же красноречивые отметины у тебя на лице, я наверняка сумела бы!

Неожиданная мысль пришла Эйнсли в голову. Нахмурившись, она обернулась к Гейблу и спросила:

— Ты боишься, что, вернувшись в Кенгарвей, я обвиню тебя в изнасиловании?

— Нет. Вначале мне действительно приходила в голову эта мысль, но я тут же отбросил ее, потому что почувствовал — такое не в твоих правилах. Просто я мужчина, я старше и опытнее, поэтому считаю, что на мне лежит большая ответственность за то, что произошло.

— Да, конечно, до сих пор мне не приходилось применять на практике свои знания, но неужели ты думаешь, что такой человек, как Рональд, вырастил меня полнейшей невеждой относительно всех этих вещей и я не понимаю, чего мужчина ждет от женщины в минуты близости?

— Нет, я так не думаю. — Он рассмеялся и снова прижал к себе Эйнсли. — Любой мужчина был бы счастлив иметь такую любовницу!

«Но не жену», — добавила про себя Эйнсли и тут же упрекнула себя за то, что позволяет таким грустным мыслям отравлять последние часы с Гейблом.

— Приятно слышать, что от меня есть хоть какая-то польза, несмотря на то, что я принадлежу к презренному клану Макнейрнов.

— Очевидно, Рональд заодно отточил и твой язык, — проворчал Гейбл.

— Нет, он утверждает, что я такой родилась.

— А что он говорит относительно того, что ты стала моей любовницей?

— А что он может сказать?

— Очень многое. Ведь он — твой отец, пусть не по крови, но по духу. Я не спускал с него глаз, когда мы с ним разговаривали, но не заметил ни гнева, ни отчаяния. Разве ты ему не рассказала?

— Ну конечно, рассказала! Как признался сам Рональд, у него есть и глаза, и уши. Он бы все равно догадался, и я решила, что будет лучше, если он обо всем узнает от меня. Рональд с детства научил меня жить собственным умом, поэтому не в его правилах заставлять меня поступать так, как хочет он. Его беспокоит только одно — чтобы я была здорова и счастлива…

— А ты счастлива, Эйнсли?

— Вряд ли я лежала бы в твоих объятиях, если бы это было не так.

Она вздохнула. «Немного правды никогда не помешает», — сказала себе девушка и решительно добавила:

— У меня останутся очень теплые и приятные воспоминания, когда я вернусь в Кенгарвей, мой дом, но назвать его теплым и приятным даже у меня не повернется язык.

— Мне грустно это слышать.

— Ты-то тут при чем?

— Ты удивительно ясно мыслишь, дорогая. Я действительно тут ни при чем. И все же мне трудно думать, что тебе предстоят такие испытания…

— Ты что, жалеешь меня? — Эйнсли даже отстранилась, настолько ей была неприятна мысль, что кто-то ее жалеет. — Твоя жалость мне не поможет и не изменит жизнь в Кенгарвее.

— Это вовсе не жалость, так что можешь спрятать свои колючки, мой рыжеволосый шотландский чертополох! Неужели ты думаешь, что кому-то придет в голову жалеть такую сильную женщину? Я просто тебе сочувствую, вот и все. Ты заслуживаешь лучшей доли… Надеюсь, что договор с твоим отцом принесет желанный мир в Кенгарвей.

— Может быть…

— Эйнсли, неужели тебе больше некуда ехать, как только в этот злосчастный замок? Ты можешь погостить где-нибудь хотя бы несколько месяцев?

— Ты считаешь, что эти несколько месяцев смогут изменить мою жизнь?

— Нет, но они могут сильно изменить жизнь в Кенгарвее.

Эйнсли села, не обращая внимания на то, что ее наготу скрывают лишь волосы.

— Ты хочешь отослать меня из Кенгарвея, потому что считаешь, что скоро начнется война?

Гейбл поморщился и рассеянно погладил волосы девушки. Как бы он хотел солгать! Но ложь не имеет смысла — Эйнсли слишком умна, она сразу поймет это. И хотя правда так жестока, Гейбл сознавал, что Эйнсли тем не менее предпочтет услышать ее.

— Да, не исключено. Пойми, родная, у меня нет ни малейшего желания поднимать меч против твоих сородичей! Меньше всего на свете я желал бы этого, потому что уверен — это причинит тебе боль…

— Но у тебя нет выбора.

— К сожалению. Если твой отец нарушит договор, который мы с ним заключили, король потребует возмездия. Я не в силах ни помешать ему, ни уклониться от участия. По правде говоря, раз король поручил именно мне призвать к порядку твоего отца, он в первую очередь будет рассчитывать на меня и в возможной войне. Но мне невыносимо думать, что за стенами, которые я вынужден буду штурмовать, находишься ты…

— Я уверена, что ты не причинишь мне зла, Гейбл!

— Я — нет, но я не могу ручаться за каждую выпущенную стрелу или удар меча. Ты сама знаешь, что порой в битве страдают невинные люди…

Заметив, как Эйнсли вздрогнула при этом деликатном напоминании, Гейбл ласково погладил ее по волосам.

— Мужчины Бельфлера никогда не поступят так, как Фрейзеры, — возразила она.

— Конечно, нет! Я не стал бы держать в Бельфлере подобных людей. Но ведь они будут не единственными, кто, желая возмездия, бросится на Кенгарвей, Эйнсли! Если твой отец нарушит договор, король может прийти в такую ярость, что прикажет стереть замок с лица земли. В подобной операции может участвовать множество воинов. Я могу дать слово чести, что не причиню вреда никому, кто не будет сопротивляться, и сделаю все от меня зависящее, чтобы не пострадали женщины и дети — невинные заложники злодейств твоего отца, но я не могу отвечать за всех, кто двинется на Кенгарвей.

— Особенно за Фрейзеров и Макфибов.

— Вот именно. Они давние враги твоего отца и, конечно, жаждут крови. Можешь ты дать мне обещание, что уедешь из Кенгарвея хотя бы на время? Ты и Рональд?

Эйнсли очень хотела бы дать такое обещание. Настойчивость, с которой Гейбл его добивался, ясно свидетельствовала, что его чувство к ней выходит за рамки простого плотского влечения. И хотя известие о том, что скоро на Кенгарвей обрушится война, не могло не огорчить Эйнсли, в глубине души она радовалась тому, как воспринимает это Гейбл. В сущности, он просил о такой малости — хотел быть уверенным, что когда придет пора атаковать Кенгарвей, ни ее, ни Рональда там не будет. Обагрить руки их кровью Гейбл не хотел ни в коем случае, даже если это случится с остальными членами ее семьи.

И все же дать такое обещание Эйнсли была не в силах. Конечно, есть родственники, которые могли бы приютить ее на время. Можно поехать к кому-нибудь из замужних сестер… Но ведь отец, если захочет, заставит ее нарушить любое обещание! Уехать из Кенгарвея без его ведома она не вправе, особенно теперь, когда, для того чтобы вернуть ее, отцу пришлось так дорого заплатить. Эйнсли вообще сомневалась, что отец когда-нибудь позволит ей покинуть стены Кенгарвея. Как бы он не запер ее в темнице…

— Я очень хотела бы дать такое обещание, но, увы, не могу, — дрожащим голосом произнесла девушка.

Она с трудом сдерживала слезы, понимая, какие страдания причиняют Гейблу ее слова.

— Но почему? Ты так привязана к родному дому, что готова умереть за него? Или это жест бессмысленной преданности отцу? Если так, то ты понапрасну приносишь эту жертву. Твой отец так бессердечен, что не сможет оценить ее!

— Знаю, — резко бросила Эйнсли, раздосадованная тем, что Гейбл напомнил ей о том, что она желала забыть. — Я не собираюсь умирать за Кенгарвей или за отца. Даже если между ним и мной существует какая-то связь помимо крови, текущей в моих жилах, тем не менее я считаю, что бессмысленно погибать за это. Если мне суждено умереть — что ж, очень жаль, но не хотела бы думать, что я пала жертвой чьего-то самолюбия… Я не могу дать слово, что покину замок, Гейбл, поскольку не уверена, сумею ли выполнить обещание.

— Разве нет места, где ты могла бы скрыться?

— Есть, конечно, но я сомневаюсь, что мне позволят туда уехать. Раньше мне разрешалось покидать Кенгарвей по своему усмотрению, надо было только предупредить, куда я еду. Теперь же, после того как меня захватили в плен и потребовали выкуп, боюсь, с такой свободой будет покончено. Я думаю, отец вообще больше никогда не выпустит меня за ворота, а сбежать из Кенгарвея практически невозможно.

Гейбл чертыхнулся и в задумчивости поскреб подбородок.

— Ты уверена, что побег невозможен?

— Более чем! Неужели ты считаешь, что никогда никто не пытался этого сделать? Пытались многие — пленники, женщины, страдавшие от жестокого обращения, слуги, напуганные злодействами моего отца, даже его воины, те, что потрусливее… Почти все они погибли, кроме тех, кому как раз лучше было бы умереть, чем оставаться в живых!

— И все же твоему отцу всегда удавалось бежать, когда на Кенгарвей обрушивалась беда! — продолжал настаивать Гейбл, но Эйнсли лишь печально улыбнулась.

— Еще бы! Какие-то лазейки, разумеется, существуют, но знают о них только он сам и мои братья. Он не раскрыл секрета даже моей матери, чтобы она могла спасти себя и меня. Я пыталась выведать у братьев, есть ли в замке потайной ход, но мне это не удалось — они слишком запуганы отцом. Мне кажется, ребята боятся, что он убьет их, если они проболтаются…

— Черт бы побрал этого негодяя! — в сердцах вскричал Гейбл.

— Я могу пообещать тебе только одно, — проговорила Эйнсли, нежно касаясь его щеки. — Я даю слово, что попытаюсь — это все, что в моих силах. Еще я расскажу Рональду о твоей просьбе, и он тоже постарается сделать так, как ты просишь.

Печально улыбнувшись, Эйнсли тихо добавила:

— Извини…

— Тебе не за что извиняться. То, что ты волею судеб оказалась в гуще сражений, которые ведут жаждущие власти короли и их необузданные подданные, — не твоя вина. Боюсь, что в своих честолюбивых стремлениях мы часто забываем о тех, кто, находясь рядом, невольно страдает от наших неразумных деяний…

— Что поделаешь! Так уж устроен мир… Я могу обещать тебе еще кое-что.

— И что же? Что твой отец не нарушит договор, а значит, мне не о чем беспокоиться?

— О нет! Все в руках Божьих, и мне порой кажется, что он уже так разгневан на моего отца, что с радостью послал бы его к черту… Я хотела пообещать тебе вот что — если по вине моего отца разразится война и пострадают дорогие мне люди или я сама, я не стану обвинять в этом тебя, Гейбл де Амальвилль.

— Слабое утешение!

— Другого предложить не могу.

— Нет, можешь, — неожиданно возразил он, заключая Эйнсли в объятия. — Ты можешь помочь нам обоим забыть, хотя бы на время, о том, что ожидает нас впереди. И пусть это недолгое ослепление будет как можно слаще! — добавил он, нежно целуя девушку.

Глава 13

Стоя на стене Бельфлера в ожидании, пока Гейбл выведет лошадей, Эйнсли дрожала мелкой дрожью. Погода стояла и в самом деле ненастная, но не это заставляло девушку дрожать. С того момента как утром она открыла глаза и поняла, что сегодня ей предстоит уехать, глубокий холод словно сковал ей сердце. Последние три дня они с Гейблом только и делали, что каждую свободную минуту занимались любовью, пытаясь забыть о грядущем расставании. Но время, как известно, остановить нельзя, и вот наступил рассвет того дня, о котором они оба старались не думать. У Эйнсли было такое чувство, что ее тело сжалось в комок. Ей хотелось упасть перед Гейблом на колени и умолять, чтобы он не отправлял ее в Кенгарвей. От этого поступка ее удерживала не гордость — Эйнсли легко пожертвовала бы ею, лишь бы остаться с Гейблом, — а сознание того, что этим ничего не изменишь.

— Эйнсли! — раздался негромкий голос у нее за спиной, и она почувствовала, как ее укрыли плащом. Вздохнув, Эйнсли обернулась и увидела Элен.

— Что-то ты сегодня рано поднялась, — сказала она, выдавив из себя улыбку.

— Мне хотелось попрощаться с тобой, — объяснила Элен, протягивая подруге небольшой узелок.

— Что это? — спросила Эйнсли, беря его в руки.

— Платья, которые тебе понравились больше всех.

— Нет, я не могу принять такой дорогой подарок, — возразила Эйнсли, возвращая сверток, но Элен насильно впихнула его обратно.

— И можешь, и должна. У нас и так полно нарядов, а эти идут тебе гораздо больше, чем маме или мне. Мы хотели бы подарить их тебе на память, потому что, как ни грустно это звучит, но, боюсь, мы больше никогда не увидимся.

— Скорее всего да, — прошептала Эйнсли, сглатывая подступивший к горлу комок. — От всего сердца благодарю тебя. Я бы выразила благодарность и твоей матери, но что-то не вижу ее…

— Мама ненавидит прощания. Она говорит, что в ее жизни их было слишком много.

— Понимаю. Даже когда уверен, что тот, кто уезжает, вернется, это все равно грустно.

— Да. К тому же, как я подозреваю, те, с кем приходилось прощаться моей матери, редко возвращались… — Элен прерывисто вздохнула и печально улыбнулась, глядя на Эйнсли. — Такой прекрасной пленницы у нас никогда не было!

— Мне тоже повезло. Вы вели себя как самые гостеприимные и радушные хозяева, а не тюремщики, — заметила Эйнсли, тоже пытаясь улыбнуться.

— Я хотела бы попросить тебя кое о чем…

Элен умолкла, в нерешительности покусывая нижнюю губу. Эйнсли решила подбодрить девушку:

— Смелее! Я сделаю все, о чем ты попросишь.

— Мне не хотелось бы обижать тебя, — несмело начала Элен, робко касаясь руки Эйнсли. — Дело в том, что я слышала много нелестного о твоем отце…

— И теперь боишься, что все может обернуться совсем не так, как планировалось, — докончила за подругу Эйнсли и потрепала ее по вспыхнувшей румянцем щеке. — Не бойся, я не обиделась. Я знаю, что говорят о моем отце. К сожалению, почти все это — правда.

— Ты обещаешь мне позаботиться о Гейбле и его людях? — Элен бросила взгляд на внутренний двор замка, где собирались всадники. — Там много моих родственников. Если их ожидает ловушка или предательство…

— То ты можешь их потерять. Я позабочусь о них, Элен. Я знаю, на какие уловки способен мой отец, и собираюсь расстроить его кровожадные замыслы, насколько это будет в моих силах. Кое-кто счел бы это предательством с моей стороны, но поскольку отец заключил договор, будет только справедливо, если хотя бы один из Макнейрнов не станет его нарушать.

— Спасибо тебе! Теперь у меня спокойно на душе. И мама будет рада… Счастливого пути, Эйнсли Макнейрн! — прошептала Элен, целуя подругу в щеку и собираясь уйти.

Эйнсли тоже нежно поцеловала девушку на прощание и долго смотрела ей вслед, пока Элен не скрылась в замке. Как ей будет не хватать доброты, дружелюбия и достоинства обитателей Бельфлера! Какая душевная атмосфера царит в этом замке! Здесь она чувствовала себя в полной безопасности. По сравнению с Бельфлером Кенгарвей — унылое, безрадостное и опасное место, где в любую минуту можно ожидать какого-нибудь подвоха. Так что не только Гейбл является причиной того, что ей не хочется возвращаться домой…

Эйнсли выпрямилась, увидев Гейбла, который направлялся к ней, ведя лошадей в поводу. Стараясь смягчить боль, терзавшую ее сердце, Эйнсли постоянно напоминала себе, что благодаря ей клан Макнейрнов, возможно, обретет наконец долгожданный мир. Хотя она мало верила в добропорядочность своего отца и не сомневалась, что очень скоро договор будет нарушен, девушке не хотелось, чтобы Кенгарвей упустил шанс на мирную жизнь только из-за того, что ей не хочется расставаться с любимым. Конечно, это было слабое утешение, и все же оно помогло Эйнсли встретить Гейбла спокойно и даже с улыбкой. Он протянул ей руку и помог взобраться в седло позади себя.

— Ты собираешься ехать на Малкольме? — спросила Эйнсли, поглаживая крутые бока коня.

— Да, — коротко ответил Гейбл, выезжая из стен Бельфлера во главе своего отряда. — Мне следовало бы попросить у тебя прощения за то, что я забрал твоего коня, но, похоже, я и так извиняюсь каждые полчаса… Обещаю, что буду хорошо с ним обращаться!

— Я знаю. У тебя Малкольму будет лучше. Вряд ли мне самой теперь понадобится лошадь, значит, Малкольма все равно забрал бы отец или кто-нибудь из его людей. А уж они не в пример тебе не стали бы с ним церемониться! Ты нарочно хочешь показать моему отцу, что оставляешь у себя этого коня? Он ведь только о нем и беспокоился, когда вел с тобой переговоры…

— Да. До сих пор мы не говорили с ним о цене, и сегодня я собираюсь назначить такую, на которую он ни за что не согласится.

— Он рассердится. Да что там рассердится — придет в ярость!

Эйнсли охватило беспокойство. Она потерлась щекой о мягкий плащ Гейбла и тихо добавила:

— Когда он в ярости, трудно даже предположить, что он может выкинуть…

— За твоего отца вообще нельзя ручаться. — Гейбл успокаивающе похлопал Эйнсли по руке. — Не тревожься! И я, и мои люди готовы к самому наихудшему.

Оставалось надеяться, что это не пустая бравада. Эйнсли промолчала. Она предупредила Гейбла о том, насколько коварен ее отец, а прислушиваться или нет к совету — это его дело. Так что оставалось только молиться, что какую бы подлость ни замыслил Дугган Макнейрн, она не будет представлять непосредственной угрозы для жизни Гейбла и его людей. Обхватив рыцаря за талию, Эйнсли закрыла глаза. После бурной ночи, проведенной в любовных играх, она была утомлена и ей не хотелось продолжать разговор.

Гейбл вздохнул, почувствовав, как Эйнсли тяжело привалилась к его спине. Он тоже ощущал усталость, но обстоятельства требовали, чтобы он был начеку, а мысли рыцаря были в таком беспорядке, что о сне в любом случае не могло быть и речи. Он вспомнил, как сегодня утром разбудил Эйнсли, осознавая, что это была их последняя ночь. Никогда в жизни у него не было так тяжело на сердце. Когда девушка проснулась, Гейбл тут же сбежал из ее спальни как трус. Он боялся, что еще минута — и неизвестно, что он скажет и как поступит.

Больше всего раздражало и сердило Гейбла совсем другое — то, что у него не было уверенности, что после встречи с Дугганом Макнейрном у реки все кончится. Этот человек вполне мог заявить, что его не устраивают условия договора, или — что еще хуже — пойти на какую-нибудь хитрость, тем самым подставив под удар жизнь дочери. Если бы Гейбл был убежден, что, отдавая Эйнсли, он действительно добьется мира с ее отцом и тем самым удовлетворит короля, ему было бы легче. В настоящий же момент он понимал, что идет, возможно, на напрасную жертву.

— Ты совсем измотал мою девоньку, — заметил Рональд, поравнявшись с Гейблом.

Тот искоса взглянул на старика. Рыцарь не вполне доверял уверениям девушки, что Рональд отнюдь не винит его в том, что произошло между ним и Эйнсли.

— С ней ничего не случится. Если нам придется ехать быстрее, я пересажу ее вперед.

— Я знаю, что ты о ней позаботишься.

— Меня смущает твое поведение, — признался Гейбл, покачав головой. — Неужели все шотландцы такие или только вы с Эйнсли?

— Тебя беспокоит, что я не жажду твоей крови? А зачем? Конечно, ты мог бы ее не трогать, но я не вижу ничего худого и в том, как все сложилось. Она была счастлива, а это для меня главное.

— А в Кенгарвее она не счастлива?

— Нет, но она не жалуется на судьбу. Она все выдержит, недаром я вырастил ее такой сильной.

— О да, она сильная, своевольная и умная, гораздо умнее любой женщины. Должно быть, ей нелегко ладить с таким отцом, как Дугган Макнейрн.

— Было бы нелегко, если бы я позволял этому ублюдку приближаться к ней. Но я стараюсь, как могу, держать их на расстоянии. Однажды он чуть не убил ее. С тех пор я поклялся, что, пока жив, он и пальцем до Эйнсли не дотронется.

— Она мне рассказывала о том случае. Похоже, что по крайней мере один из ее братьев не так плох, как остальные.

Рональд кивнул:

— Ну да, юный Колин. Им не часто приходится быть вместе, но он всегда готов защитить ее. Остальные трое тоже не так жестокосердны, как их отец, но они боятся Дуггана и никогда слова поперек не скажут, даже если понимают, что тот не прав. Колин же провел несколько лет в монастыре и многому научился у монахов. Должно быть, это дает ему силы противостоять отцу, хотя он делает это довольно редко.

— Наверное, этот юноша не только умен, но и хитер, раз ему удается идти против Макнейрна и оставаться в живых. Насколько я знаю, немногие могут этим похвастаться!

— К сожалению, так оно и есть. Но Колин — любимчик отца и всегда чутко улавливает его настроение. Вот почему он до сих пор жив. — Рональд протянул руку и поправил плащ Эйнсли. — Не тревожься о девоньке. Много лет я неплохо заботился о ней и, Бог свидетель, буду делать это и впредь!

— Да, но раньше ее отцу не приходилось за нее платить.

Рональд лишь равнодушно пожал плечами и поскакал вперед, туда, где ехали Джастис и Майкл. Гейбла не слишком успокоили его слова. Ему хотелось быть полностью уверенным, что Эйнсли не придется расплачиваться за то, что ее отец вынужден был пойти на договор. Но подобно тому как девушка отказалась давать пустые обещания, так и Рональд не стал лгать, лишь бы успокоить Гейбла. Оставалось надеяться, что, когда отряд достигнет реки, его предводитель придумает, как, не нарушая договора, обеспечить безопасность Эйнсли.

Эйнсли недовольно заворчала, почувствовав, что ее вынимают из седла. Все тело ныло от неудобной позы, и девушка вовсе не ощущала себя отдохнувшей. Когда Гейбл опустил ее на землю и направился к лошадям, Эйнсли огляделась, пытаясь стряхнуть с себя дремоту. Сон не освежил ее, поскольку был наполнен кошмарами. В какой-то момент в эти тревожные сны ворвался успокаивающий голос Гейбла. Значит, она снова кричала…

Увидев Рональда, сидевшего под обнаженным корявым деревом, Эйнсли направилась к нему. Именно Рональд всегда был ее защитником, и теперь девушка надеялась, что в его обществе ей будет легче избавиться от тяжелых дум, терзавших душу. Возвращение в Кенгарвей в любом случае трудно назвать праздником, даже если на мгновение забыть о возможных кознях ее коварного отца.

— Ты не заболела, девонька? — участливо спросил Рональд, протягивая своей любимице бурдюк с вином. — А, понятно. Тебе жаль расставаться с твоим бравым норманном…

— Нет, я здорова, — возразила Эйнсли, прислоняясь к дереву и делая вид, что не расслышала последнего замечания Рональда. — Просто устала.

— Устала? Да ведь ты проспала все утро!

— Знаю. Но, к сожалению, отдохнуть мне не удалось. Меня мучили кошмары. Какое-то мрачное предчувствие томит меня…

— Должно быть, приближаясь к Кенгарвею, ты вспомнила о матери, — мягко заметил Рональд, ласково обнимая Эйнсли.

— Нет, матери в этих снах не было. Я видела нас, отряд Гейбла — словом, всех, кто сейчас здесь. — Она обвела взглядом окрестности. — И еще мне снилась река… — добавила она шепотом, вспоминая неприятный сон.

— Судя по выражению твоего лица, нас ожидают не слишком радостные события.

— О да! Хотя как знать — может быть, недоверие к отцу рождает это предчувствие предательства и смерти.

— Твой отец всю жизнь только и знает, что сеет их повсюду. И все же расскажи подробнее, что тебе снилось, девонька!

— Я же сказала — мы все. Мужчины Бельфлера были на одном берегу реки, а мои сородичи — на другом. А вода в этой реке, что нас разделяла, не была серой или голубой. Она была красной. Красной от крови…

— А где была ты?

— Прямо посередине. Струи бились о мои колени, а я пыталась заставить реку остановиться. Мне казалось, что это кровь из моих ран, хотя самих ран не было…

— Действительно мрачный сон, — согласился Рональд, вздрогнув. — Молю Бога, чтобы он оказался просто сном, а не дурным предзнаменованием.

— Ты не можешь молиться об этом сильнее, чем я!

Увидев приближающегося к ним Гейбла, Рональд поцеловал Эйнсли в щеку.

— Вон идет твой бравый рыцарь, девонька. Может быть, он сумеет развеять твои мрачные мысли!

Послушно следуя за Гейблом, уводившим ее от Рональда, девушка усомнилась, что он сумеет поднять ей настроение. Наоборот — общество рыцаря мучительно напоминало Эйнсли о скорой разлуке. Грустно улыбнувшись Джастису, передававшему ей сыр, хлеб и вино, девушка вместе с Гейблом удалилась в укромное место — подальше от любопытных глаз его отряда. Усевшись на мшистый камень под развесистым деревом, Гейбл притянул Эйнсли к себе.

— Ты выглядишь усталой и грустной. Даже не верится, что последние несколько часов ты провела, тихонько похрапывая на моей спине, — шутливо заметил он, принимаясь за скудный завтрак.

— Я никогда не храплю, даже тихонько, — возразила Эйнсли, кусая хлеб.

— Ну разумеется! Значит, это был ветер.

— Наверное…

— Неужели ветер умеет кричать от страха? — негромко спросил Гейбл, внимательно глядя на Эйнсли. Она вздохнула и отхлебнула вина из бурдюка.

— Нет, конечно. Кричала я и, предупреждая твой вопрос, скажу, что не потому, что видела во сне свою мать.

— Что бы тебе ни снилось, это было тяжелым видением.

Эйнсли обернулась к Гейблу, прикидывая, стоит ли рассказать ему свой сон. И ее, и Рональда он не оставил равнодушными. И хотя Гейбл не производит впечатление человека, который верит в сны и предзнаменования, не будет ничего дурного, если она поделится с ним своими опасениями. Когда Эйнсли закончила свой рассказ, воцарилось молчание, настолько долгое, что наконец она не выдержала и сказала с вызовом:

— Если тебе смешно, можешь не стесняться. Я знаю, что многие люди не верят в сны!

Поцеловав девушку в щеку, Гейбл мягко привлек ее к себе.

— Я не изменю своих планов из-за какого-то сна, но не могу утверждать, что совершенно в них не верю.

То, что ты видела, не слишком вдохновляет, но разгадать смысл твоего сна я не в силах.

— Мне кажется, это означает, что у реки нас ждет опасность, — рискнула предположить Эйнсли.

— Ну, об этом мы знали еще до того, как выехали из Бельфлера! Собственно говоря, знали с самого начала… Может быть, в этом разгадка твоего сна: ты беспокоишься о будущем?

— Возможно, — вяло согласилась Эйнсли, досадуя на то, что реакция Гейбла в точности совпала с реакцией Рональда.

Ну почему мужчины не хотят понимать, что сны могут сбываться?

— Я чувствую, что в душе ты со мной не согласна. Ну а что, по-твоему, мы должны делать? Неужели ты всерьез полагаешь, что во сне тебе явилось будущее, что Господь или судьба пытаются предостеречь тебя?

— Не знаю. Может быть, этот сон предвещает ссору.

— До сих пор мы с тобой не ссорились.

Эйнсли досадливо поморщилась. Неужели Гейбл не понимает, что она имеет в виду не его и себя, а своего отца?

— Я сама не знаю, что нужно делать, поэтому и рассказала свой сон тебе и Рональду.

— И ты явно недовольна тем, как мы к этому отнеслись. Я очень хотел бы объяснить, что означает твой сон, или уверить, что он ничего не означает. Но не могу! Давай будем считать, что это предостережение, к которому мы должны прислушаться. Но что из этого следует? Что нам нужно вернуться в Бельфлер и спрятаться за его стенами? Или встретить твоего отца с обнаженными мечами, даже если он ничего худого не замышляет? Или, может быть, нам следует исподтишка напасть на твоих сородичей и перебить их всех, прежде чем они сами нападут на нас?

— Нет, ничего этого делать не следует, — нехотя согласилась Эйнсли, теребя косу. — Возможно, ты прав. Я действительно очень боюсь, и поэтому стоит мне закрыть глаза, как начинают мерещиться кошмары. — Подняв глаза на Гейбла, Эйнсли вцепилась в его руку. — Но давай хотя бы примем дополнительные меры предосторожности! Может быть, мой сон проистекает из убеждения, что рано или поздно между Макнейрнами и де Амальвиллями прольется кровь. Так неужели нельзя сделать так, чтобы она пролилась хотя бы не сегодня?

— Да, это в наших силах. Мне казалось, что мы и так достаточно подготовились к любым неожиданностям, но, наверное, можно сделать что-то еще.

— Спасибо тебе, Гейбл! Извини, что надоедаю, но… Остаток фразы заглушил поцелуй.

— Ты мне никогда не надоешь, Эйнсли. — Гейбл улыбнулся. — И ты сама это знаешь.

Она вспыхнула от удовольствия.

— Сегодня утром твоя кузина сказала мне, что в Бельфлере еще никогда не было такой послушной пленницы.

— Да в Бельфлере вообще ни разу не было пленников, до того как я привез туда тебя!

Эйнсли рассмеялась:

— Советую тебе быть осторожнее со своей кузиной; Гейбл! Похоже, эта девушка за словом в карман не полезет…

— Это стало ясно с того момента, как она научилась говорить. — Гейбл улыбнулся, очевидно, вспомнив Элен маленькой, но тут же снова посерьезнел. — Мы отдохнем здесь с часок, а потом поедем дальше. У реки я верну тебе твое оружие. Надеюсь, ты не всадишь мне в спину кинжал? — шутливо поинтересовался он.

— Нет, конечно. И спасибо! С оружием в руках я буду чувствовать себя спокойнее.

— Неужели ты считаешь, что твой отец может поднять на тебя руку?

Эйнсли пожала плечами:

— Кто знает? Но увидев, что я вооружена, он хотя бы не сразу бросится на меня.

— Да уж! С мечом в руке ты выглядишь весьма грозно, это я помню. — Он прижал девушку к себе, стараясь шуткой успокоить ее и себя, но это ему не удалось. — Хотелось бы мне верить, что я не посылаю тебя на смерть, — прошептал Гейбл, прикасаясь щекой к волосам Эйнсли.

— Ты не можешь поступить иначе. Я должна возвратиться в Кенгарвей — ради тебя и ради моей семьи. Возможно, это принесет нам долгожданный мир. Уже много лет люди Кенгарвея живут в постоянном страхе. Я должна дать им шанс на спокойную жизнь! Если я не вернусь домой, этот шанс будет упущен…

— Ты права, — со вздохом сказал Гейбл, поднимаясь и помогая Эйнсли встать. — А сейчас нам, пожалуй, лучше присоединиться к отряду. Когда мы с тобой вдвоем, я не могу думать о долге. Мои мысли заняты совсем другим!

Эйнсли улыбнулась. Эти слова были ей приятны и даже заставили на мгновение забыть о своих горестях.

— Ты слишком ненасытен, Гейбл де Амальвилль!

— Я выполняю свой долг. Но если бы я мог дать волю своим желаниям…

Он не докончил фразу. Окинув Эйнсли пристальным взглядом, Гейбл решительно направился к отряду.

Она заторопилась следом, пытаясь не отстать и размышляя о том, что он только что сказал. Похоже, Гейбл глубоко сожалеет, что вынужден расстаться с ней. А вдруг она, повинуясь зову собственного сердца, придала его словам совсем не тот смысл, который он в них вкладывал? Эйнсли очень хотелось спросить Гейбла, что он имел в виду, но пока она подбирала надлежащие слова, чтобы задать этот вопрос, они уже дошли до лагеря, и случай был упущен. Джастис и Майкл встретили их непринужденной беседой, словно вся их компания участвовала в увеселительной загородной прогулке, а не в серьезной военной операции. «Ну и ладно! — пыталась уверить себя Эйнсли. — Какая, в сущности, разница, что он хотел сказать?» Даже если она права и Гейблу действительно жаль, что он вынужден расстаться с ней, это придаст разлуке еще большую горечь…

Как только с едой было покончено и лошади немного отдохнули, отряд снова двинулся в путь. Теперь они ехали по знакомым местам, и Эйнсли почувствовала, как тяжело стало у нее на сердце. Значит, божественное провидение не намерено вмешиваться в ее дела. Пройдет несколько часов, и она снова попадет в лоно своей семьи — это не могло не страшить девушку. Ей вспомнилось, как Гейбл просил ее хоть на время уехать из Кенгарвея. Тогда Эйнсли не дала ему такого обещания, считая, что это невозможно, но, поразмыслив на досуге, пришла к выводу, что попытаться стоит. Хотя она очень любила родные места и многих обитателей Кенгарвея, жить там Эйнсли не хотелось. Наверняка на земле найдется уголок, где она могла бы найти пристанище, и девушка дала себе слово, что отыщет его.

— Мы уже почти у реки, — сказал Гейбл, натягивая поводья и спешиваясь.

— Да, я узнаю это место, хотя была здесь всего несколько раз, — отозвалась Эйнсли, соскакивая на руки Гейбла.

— Для тебя приготовлена старая кобыла. На ней ты переедешь через реку. — Рыцарь подал знак своему кузену привести лошадь. — Там же и твое оружие.

Эйнсли посмотрела на кобылу, которую вел в поводу Джастис, и усмехнулась.

— Отец сразу догадается, что это не Малкольм, — заметила она, в ответ на что Джастис рассмеялся. Гейбл тоже улыбнулся:

— Надеюсь! Конечно, с моей стороны это не очень красиво, но после того как твой отец вначале спросил о коне, а потом уж о тебе, я поклялся, что он его не получит. Кобыла, которую я даю тебе взамен, когда-то была отличной верховой лошадью и принесла немало славных жеребят, но теперь это все в прошлом. Надеюсь, с ней будут хорошо обращаться. Впрочем, она так стара, что вряд ли долго протянет.

Он потрепал кобылу по морде.

— Я прослежу, чтобы ее хорошо кормили, — пообещала Эйнсли.

— Спасибо.

Отдав поводья Гейблу, Джастис вернулся к отряду. Гейбл подсадил Эйнсли в седло. Несмотря на отчаянные усилия сохранить хладнокровие, он был взволнован. Коснувшись обтянутой чулком ноги девушки, рыцарь негромко начал:

— Вряд ли у нас будет возможность попрощаться там, у реки…

Эйнсли наклонилась и быстро поцеловала его в губы. Ей хотелось бы более страстного поцелуя, но сейчас для этого было неподходящее время и место.

— Так попрощаемся здесь, — прошептала она.

— Прощай, Эйнсли Макнейрн, — так же тихо произнес Гейбл. — Береги себя — хотя бы ради меня!

— И ты тоже, Гейбл, — ради меня. Помни, что я тебе говорила о своем отце!

Гейбл кивнул, быстро стиснул ногу Эйнсли и вскочил в седло. Он знал, что ему будет нелегко расставаться с девушкой, но не думал, что до такой степени. На мгновение ему захотелось схватить ее в объятия, усадить перед собой в седло и умчаться в неведомые земли, подальше от короля и гнусных интриг.

Отряд неторопливо двинулся к реке. Сквозь деревья уже начала поблескивать вода. Гейбл погрузился в размышления. А не совершает ли он непоправимой ошибки? Он вновь и вновь повторял про себя прежние доводы, что не мог поступить иначе и оставить у себя Эйнсли Макнейрн, но почему-то теперь они не казались ему убедительными. Увидев на противоположном берегу Макнейрнов, Гейбл негромко выругался. Оказывается, он до последней минуты надеялся, что Дугган Макнейрн не приедет, и тогда у него появится возможность провести с Эйнсли еще несколько дней.

Остановившись на крутом обрыве и спешившись, Гейбл внимательно изучал своего противника. Дугган Макнейрн, уперев руки в бедра, стоял чуть в стороне от своего отряда. Это был крупный мужчина плотного телосложения. На его лице застыло надменное выражение. Чувствовалось, что он привык, чтобы ему беспрекословно повиновались. Одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы Гейбл безоговорочно поверил всему, что слышал о нем. До сих пор ему казалось невероятным, чтобы кто-нибудь, совершив столько преступлений, остался в живых. Теперь же сомнений не было — Дугган Макнейрн способен на все. И единственный способ положить конец его безумствам — вдруг ясно осознал Гейбл, — это убить его.

Глава 14

— Ну что, норманн, привез ты мою шлюху-дочь? — проревел Дугган Макнейрн.

Услышав слова отца, Эйнсли подъехала к Гейблу и успокаивающе коснулась его руки:

— Не обращай внимания. Он старается разозлить тебя.

— Знаю, — стиснув зубы, ответил тот. — Меня приводит в ярость то, как он говорит о тебе.

— По-другому он не умеет.

Эйнсли украдкой помахала рукой Колину, стоявшему неподалеку от отца, и с радостью заметила, что он тоже взмахнул рукой в знак приветствия.

— Ты по-прежнему готов выполнять все условия договора и присягнуть на верность нашему королю? — прокричал Гейбл.

— Я пришел. Чего же тебе еще, норманн? — с вызовом спросил Дугган, делая знак одному из своих людей, чтобы тот подъехал ближе к реке.

— Ему следовало бы вежливее разговаривать с тобой, — негромко заметила Эйнсли.

Впрочем, эта перебранка ее не удивила — девушка слишком хорошо знала манеру отца оскорблять людей.

Дальше все пошло по заранее намеченному плану. Гейбл в присутствии свидетелей напомнил условия договора. Дугган Макнейрн подтвердил, что он с ними согласен, и принес клятву верности королю. Все это время Эйнсли внимательно изучала окрестности. Тот факт, что ее отец послушно явился в условленное место, сам по себе был подозрителен, но еще больше Эйнсли забеспокоилась — да что там забеспокоилась, у нее буквально мурашки побежали по спине! — когда увидела, что Дугган уж слишком весел. Ему бы следовало быть в ярости — ведь его принудили кланяться перед каким-то норманном и поклясться в верности королю, которого он ненавидел всей душой. Одного этого было достаточно, чтобы такой гордый, самолюбивый человек, как Дугган Макнейрн, рвал на себе волосы, а он стоит и ухмыляется, словно ему принадлежит весь мир. «Нет, это неспроста», — подумала Эйнсли, начиная нервничать.

— Что-то тут не так, — шепотом сказала она подъехавшему Рональду.

Бросив на него быстрый взгляд, девушка снова стала внимательно изучать каждый клочок земли на обоих берегах реки.

— Почему ты так думаешь, Эйнсли? — спросил старик, придвигаясь поближе к девушке, иначе из-за стоявшего вокруг шума они не смогли бы расслышать друг друга.

— Взгляни на моего отца, Рональд. Где его ярость? Он потерпел поражение, однако, судя по выражению лица, чувствует себя победителем. Мне казалось, он будет так разгневан, что придется привязать его к дереву, иначе он набросится на Гейбла и попытается прикончить его, а вместо этого…

— Да, старый Дугган выглядит довольным. — Рональд тоже начал оглядываться. — Но я не вижу ничего подозрительного…

— Я тоже. Казалось бы, мои страхи должны развеяться, но они, напротив, все возрастают. Черт побери, я непременно должна понять, в чем здесь дело, прежде чем мы пересечем реку!

И она продолжала напряженно вглядываться в каждый кустик, но так ничего и не обнаружила. Эйнсли проклинала свою беспечность. Вероятно, ей следовало бы внимательнее отнестись к рассказам о кознях и уловках отца, но они были так отвратительны, что она предпочитала оставаться в неведении. А вот теперь эти знания могли бы пригодиться, но увы!.. Более того, догадаться о подстроенной отцом ловушке и указать на нее Гейблу следовало до того, как начнутся переговоры о выкупе — ведь тогда главными действующими лицами станут она сама, Гейбл, Рональд и Джастис. Им придется стремительно пересечь реку, и времени на то, чтобы защитить себя, уже не останется.

— Ну что, норманн, ты наконец удовлетворен? — прокричал Дугган.

— Да! — крикнул в ответ Гейбл, с трудом сдерживаясь.

— Тогда давай сюда эту шлюху. Мне кажется, по договору ты должен вернуть и калеку.

— Этот человек — твой родственник. Я возвращаю и его.

— «Человек» — слишком уважительное слово для старого дурака. Ну давай сажай мою дочь на коня! Пусть едет сюда, а я вышлю навстречу кого-нибудь из своих людей.

— Она вернется на той лошади, которая сейчас под ней.

Эйнсли невольно вздрогнула, услышав поток ужасных ругательств, которыми разразился ее отец, услышав это сообщение. Колин пытался успокоить Дуггана, но тот продолжал ругаться. Девушка почувствовала, что ей стыдно за отца. Ведь он — высокородный лэрд, рыцарь, а ведет себя как последний бродяга. Сочувственные взгляды, которые бросали на нее люди Гейбла, лишь усугубляли неловкость.

— Я по-прежнему ничего не замечаю, — прошептала она тихо, так, чтобы слышал только Рональд.

— Может, и замечать-то нечего, — так же тихо отозвался старик.

Но в его голосе не было уверенности, и Эйнсли догадалась, что Рональд просто пытается успокоить ее. Он сам не верит тому, что говорит. Воспоминания о сне, который она недавно видела, преследовали Эйнсли, и она продолжала оглядываться, тщетно пытаясь угадать, какую ловушку подстроил им ее отец.

Голос Гейбла прервал ее невеселые размышления:

— Пора ехать, Эйнсли.

— Подожди, — неожиданно попросила она, чувствуя, что ее охватывает паника.

Гейбл дотронулся до ее судорожно стиснутых рук.

— Ты что, боишься отца?

Эйнсли несколько раз глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки, и обернулась к Гейблу.

— Нет, просто минутная слабость. Уже прошло!

— Ты уверена? Ты очень бледна.

— Все будет в порядке, не беспокойся!

— Эйнсли… — нерешительно начал Гейбл. Она коснулась пальцами его губ, давая понять, что слова излишни.

— Нам пора выполнить свой долг.

Гейбл кивнул. Лицо его приняло напряженное выражение. Всадники неторопливо двинулись к середине реки, навстречу им выехал человек Макнейрна. Сторонам предстояло встретиться на стремнине, одной — передать, а другой — принять выкуп и снова разъехаться на противоположные берега реки. Эйнсли пыталась уверить себя, что ничего страшного не случится, все пройдет так, как и планировалось, Гейбл живой и здоровый вернется к своему отряду и поедет домой…

Но тем не менее она продолжала напряженно вглядываться вперед, ища подвоха.

Человек, посланный за ней, был уже так близко, что Эйнсли видела бисеринки пота, блестевшие у него на лбу. Вот он бросил беспокойный взгляд в ту же сторону, куда уже давно тщетно всматривалась она сама, — и все встало на свои места. Значит, она была права! Присмотревшись пристальнее, Эйнсли увидела, что на противоположной стороне реки, спрятавшись в ветвях раскидистого дерева, сидит человек, сжимая в руках лук. Его стрела была нацелена прямо на Гейбла. Уверенная, что неподалеку спрятались и другие воины, Эйнсли не стала раздумывать.

— Засада! — крикнула она, с силой толкая Гейбла.

От неожиданности он покачнулся и чуть не выпал из седла. Выпрямляясь, он услышал, как мимо его уха просвистела стрела. Если бы Гейбл не пригнулся, стрела угодила бы ему прямо в грудь.

Первым порывом рыцаря было уберечь Эйнсли, ибо стрелы уже дождем сыпались вокруг. Но девушке было не до того — она пыталась удержать Рональда, который упал в воду, и быстрое течение уже начало сносить его. Послав на помощь старику Страшилу, Эйнсли обернулась к Гейблу. На ее лице было написано такое отчаяние, что ему стало не по себе. Он пытался приблизиться, но Джастис уже тянул его за собой на тот берег реки.

— Беги, Гейбл! — крикнула Эйнсли. — И помни — что бы ни случилось, твоей вины тут нет. Будь осторожен!

И она пришпорила лошадь.

Гейбл что-то закричал и собрался было броситься следом за девушкой, но Джастис ухватил поводья его коня и силой заставил вернуться.

— Но ведь Эйнсли может погибнуть! — в отчаянии вскричал Гейбл, сопротивляясь усилиям кузена.

— Она пытается спасти тебя. Не теряй времени, беги! — резко бросил Джастис.

Только тут до Гейбла дошел смысл действий Эйнсли. Увидев, что она направляется к отцу, его люди пришли в смятение. Им пришлось прекратить стрельбу из боязни причинить вред дочери своего лэрда, и эта короткая передышка дала Гейблу возможность повернуть обратно к берегу. За спиной он слышал неистовые крики Дуггана Макнейрна — тот приказывал своим людям продолжать стрельбу, не обращая внимания на то, что его дочь может пострадать.

Только когда Гейбл вернулся к своему отряду и все вместе они отъехали на безопасное расстояние — вне пределов досягаемости стрел Макнейрна, — рыцарь обернулся, чтобы посмотреть, что сталось с Эйнсли. Ее лошадь уже вскарабкалась на противоположный берег, и тут же рядом оказался Дугган. Не давая дочери возможности выхватить оружие, он стащил ее с седла и швырнул на землю. Град ударов обрушился на Эйнсли. При виде этого зрелища Гейбл хотел броситься ей на помощь, но оба кузена удержали его.

— Он убьет ее! — в отчаянии прокричал Гейбл, пытаясь высвободиться.

— А если ты попытаешься ему помешать, он убьет и тебя, — возразил Джастис. — Ей ты все равно не поможешь. Как ты не понимаешь, она ведь сделала это ради тебя! Глупое геройство — пытаться противостоять всему клану Макнейрнов в одиночку…

— Взгляни-ка! — раздался вдруг голос Майкла. — Среди этих трусов нашелся по крайней мере один смельчак, который не позволит убить ее.

С трудом сдерживая гнев, Гейбл обернулся в ту сторону, куда указывал его кузен, и увидел, как Колин Макнейрн, вцепившись в отца, оттаскивает его от Эйнсли. Некоторое время парочка отчаянно боролась, и младший все время увещевал старшего. Наконец Колин отпустил отца и сам тяжело рухнул на землю рядом с пугающе неподвижной Эйнсли. Как ни странно, ярость Дуггана как будто поутихла. Оставив в покое дочь, лэрд Кенгарвея обратил свое внимание на мужчин Бельфлера.

Обе стороны застыли в воинственных позах, однако пока дело ограничивалось лишь градом оскорблений и насмешек. Гейбл понимал, что его люди горят желанием наброситься на Макнейрнов, чтобы отомстить за предательство. Сам же рыцарь колебался — он не знал точно, каковы силы противника и где они находятся. Следовало также принять во внимание, что теперь во вражеском стане находится Эйнсли. Если она осталась жива после побоев отца — а Гейбл от души надеялся на это, — то, начнись битва, девушка окажется в самом ее центре. Место, выбранное им для встречи с Макнейрнами, как нельзя лучше подходило для защиты его отряда, но было мало приспособлено для сражения.

— Неужели мы ничего не можем сделать? — в отчаянии вскричал Майкл, и его красивое лицо исказилось от ярости.

— Боюсь, что нет, если не хотим, чтобы здесь разразилось кровавое побоище, — ответил Гейбл, тоже с трудом сдерживавший гнев. Макнейрн к нам не приблизится, значит, это придется сделать нам. Таким образом мы окажемся посередине реки…

— …в качестве превосходной мишени для его лучников, — закончил фразу Джастис и ударил себя по колену — жест, полный отчаяния. — Быстро двигаться мы не сможем, а значит, потери будут слишком велики.

— Найдите Рональда, — неожиданно распорядился Гейбл, обращаясь к кузенам. — Нам придется, спрятав в карман гордость и гнев, отступить. Вряд ли Макнейрн начнет нас преследовать — он не такой дурак.

— Рональд наверняка мертв, — возразил Майкл.

— Тогда отыщите его тело, чтобы я мог похоронить этого человека с подобающими почестями. Он это заслужил… Я не могу помочь Эйнсли, но по крайней мере отдам последний долг ее другу.

Кузены отправились выполнять приказ, а Гейбл остался на берегу. Отсюда ему хорошо был виден Макнейрн. Тот даже не скрывал, что уверен в полной своей безопасности. То, что Гейбл не будет форсировать реку и подвергать риску своих людей, было очевидно. Только сейчас до рыцаря дошло, почему Дугган так легко согласился встретиться у реки. Если, по мнению Гейбла, это было самое безопасное место, то по мнению отца Эйнсли — самое подходящее для засады.

Наблюдая за тем, как отряд Макнейрна готовится к отступлению, осыпая противника градом насмешек и издевательств, Гейбл отыскал глазами Эйнсли. Около нее хлопотал ее брат Колин. Вот девушка слегка пошевелилась, и у рыцаря отлегло от сердца. Он и прежде был уверен, что Эйнсли жива — Колин вовремя бросился ей на выручку, — но странная неподвижность девушки пугала Гейбла. Когда же Колин подвел сестру к своему коню, помог взобраться в седло и сам сел сзади, Гейбл немного успокоился. По крайней мере теперь Эйнсли была под защитой брата, а по прибытии в Кенгарвей она сумеет о себе позаботиться. Конечно, было бы лучше, если бы ее покровителем по-прежнему оставался Рональд, но то, что у Эйнсли появился новый неожиданный защитник, было не так уж плохо.

— Разве мы не поедем за ними, милорд? — спросил Гейбла один из воинов его отряда, наблюдая, как Макнейрны исчезают в густой чаще на противоположном берегу реки.

— Нет, — коротко бросил Гейбл сквозь стиснутые зубы. В глубине души он полностью разделял чувства подчиненного, но постарался умерить свой гнев. — У меня все внутри переворачивается, когда я вижу, как эти подлые собаки безнаказанно удирают от нас, но ничего не поделаешь — здесь мы их не одолеем. Они заманили нас в ловушку, и мы покорно угодили в нее. Теперь нам ничего не остается, как вернуться в Бельфлер. Не хватало еще, чтобы из-за моей легковерности погибли наши люди! Ну ничего, Макнейрн дорого заплатит мне за это. К сожалению, не только он один — с ним погибнет много невинных людей… Этот самоуверенный негодяй думает, что победил. На самом деле он подписал смертный приговор себе и своему клану!

Макнейрны скрылись в лесу, а Гейбл с отрядом стали ждать возвращения Джастиса и Майкла. Несколько человек по поручению Гейбла отправились прочесать ближайший лес, чтобы удостовериться, что там нет еще какой-нибудь засады. Увидев возвращающихся кузенов, через седло одного из которых было переброшено завернутое в одеяло тело, Гейбл с грустью вздохнул. Какая несправедливость, что предательство Дуггана стоило жизни его сородичу! Когда Эйнсли узнает, какая судьба постигла ее друга, она наверняка будет опечалена — ведь этот человек на протяжении многих лет был ей настоящим отцом и добрым товарищем.

— Он жив, — поспешил успокоить кузена Джастис, когда подъехал поближе.

— Неужели? — Не веря своим ушам, Гейбл спешился, тут же послал за носилками, а сам принялся с тревогой вглядываться в неподвижное тело старика. — Но как же ему удалось уцелеть? — пробормотал Он, осторожно снимая бесчувственного Рональда с седла. — Я сам видел, что стрела попала ему в грудь. Да еще вода в реке холодная как лед…

Аккуратно уложив Рональда на землю, Гейбл потрепал по голове Страшилу, с которого ручьем лилась вода. Пес, как верный страж, тут же уселся возле своего хозяина.

— Сперва мы заметили собаку, — начал объяснять Джастис, тоже спешиваясь и подходя к Гейблу. — Это она вытащила старика из воды. Мы решили, что он, может быть, еще жив, перевязали рану, как смогли, и поспешили сюда. — Джастис покачал головой, не сводя глаз с Рональда. — Я не уверен, что он перенесет дорогу до Бельфлера…

— Он будет жить, — торжественно, как клятву, произнес Гейбл, снимая с Рональда мокрую одежду и заворачивая его в одеяло. — Пока я принес Эйнсли Макнейрн только страдание и горе. Теперь же у меня появился шанс помочь тому, кто ей дорог!

— Неужели ты надеешься когда-нибудь снова встретиться с ней? — тихо спросил Джастис.

— Я просто обязан, — так же тихо ответил Гейбл. — Хотя бы для того, чтобы попросить прощения. Ведь я получил от нее все, ничего не дав взамен…

Эйнсли подавила стон. Сознание постепенно возвращалось к ней, а с ним и ощущение боли во всем ее избитом теле. Ощутив тепло за спиной, она на мгновение подумала, что это Гейбл, однако одного быстрого взгляда на поводья было достаточно, чтобы эти иллюзии развеялись. Обернувшись через плечо, девушка робко улыбнулась брату. Хотя она плохо помнила подробности избиения, которому подверг ее отец, потому что сразу потеряла сознание, Эйнсли смутно догадывалась, что спас ее именно Колин.

— Спасибо тебе, — прошептала она, и суровое лицо брата на мгновение осветилось улыбкой.

— Мы ведь одной крови. Не мог же я допустить, чтобы отец убил мою сестру, — спокойно произнес Колин.

— А что сталось с Амальвиллями? — спросила Эйнсли.

— Вернулись в Бельфлер — наверное, для того, чтобы получше подготовиться и напасть на нас.

Эйнсли вздрогнула. Она понимала, что своим поступком отец навеки навлек наказание на весь их клан.

— А Рональд? — страшась услышать худшее, продолжала девушка.

— Не знаю, — с сожалением ответил Колин. — Последний раз я видел, что его сносит течением, а твой пес плывет за ним. Стрела попала старику в грудь.

Услышав это сообщение, Эйнсли покачнулась, и брат поспешил поддержать ее.

— Господи! Да ведь он только недавно оправился от ранения…

— Причем тогда ты наверняка ухаживала за ним. Теперь же он будет один.

— Нет, — убежденно возразила девушка. — Сэр Гейбл позаботится о нем.

— Ты сошла с ума! Ведь Рональд — Макнейрн!

— Я уверена, что Гейбл не бросит его в беде. Он не уедет, пока не отыщет Рональда, и если мой дорогой друг еще жив, рыцарь вылечит его, а если нет — похоронит с подобающими почестями.

— Думай что хочешь, только я вот что тебе скажу — очень скоро мы все будем трупами валяться на земле, и вряд ли найдется кто-нибудь, кто похоронит нас!

Эйнсли вздохнула. Как бы ей хотелось уверить брата, что их будущее не так мрачно! Но она не умеет врать, да и Колин слишком умен, чтобы не понимать истинного положения вещей. Гейбл наверняка пришел в ярость от предательства Дуггана, но даже если он сам не станет ему мстить, есть еще король. Уж тот-то и слышать не захочет о том, чтобы оставить безнаказанным такое преступление! Дугган Макнейрн отнял у клана последнюю надежду на спасение, и на этот раз никакие уловки не помогут ему уберечь свою жизнь и жизни своих драгоценных сыновей…

— Открой глаза, Эйнсли, но не шевелись.

Шепот вырвал Эйнсли из объятий беспокойного сна. Она поняла, что Колин пытается предостеречь ее — значит, отец где-то близко, и если она не будет осторожна, то привлечет к себе его внимание. Колин мог заступиться за сестру, когда отец избивал ее, но был не в силах помешать тому делать с дочерью все, что заблагорассудится.

Въезжая в ворота Кенгарвея, Эйнсли была поражена произошедшими в нем переменами. Постоянно воюя со своими многочисленными врагами, отец никогда не утруждал себя строительством, тем более из камня, даже когда располагал необходимыми для этого средствами. Однако обитатели Кенгарвея весьма преуспели в искусстве использовать деревянные стены как надежное убежище. Новые толстые каменные стены Кенгарвея выглядели прочными и солидными, а деревянные постройки, которые пощадил последний пожар, были приведены в надлежащий порядок. Впрочем, тут же напомнила себе Эйнсли, теперь не имеет особого значения, из какого материала сделан замок. Даже если бы отец чудесным образом очутился в величественном и прочном Бельфлере, он и там не смог бы избежать мести короля.

Когда всадники въехали во внутренний двор, Эйнсли увидела отца и задрожала. Ей был противен этот страх, но сдержаться она не смогла. Спешившись, Дугган направился к ним, и девушка, привалившись к брату, сделала вид, что все еще находится без сознания. Она пока не осмотрела раны, нанесенные ей отцом, и не собиралась добавлять к ним новые.

— А, наша шлюха все еще в обмороке, — изрек Дугган, останавливаясь рядом с Колином и кидая сердитый взгляд на младшую дочь.

— По-моему, это не просто обморок, отец, — возразил Колин. — И почему ты все время называешь Эйнсли шлюхой?

— А чем же, по-твоему, она занималась в Бельфлере с этим подлым норманном?

— Мне кажется, ничем. Какое отношение имеет норманн к нашей Эйнсли?

— Похоже, монахи совсем задурили тебе голову, парень! Конечно, норманн своего не упустил, а судя по тому, что твоя сестра выглядела здоровой и веселой, когда он привез ее к реке, она вряд ли сопротивлялась. Хорошо, что я ее не просватал! Теперь, разумеется, ни о какой свадьбе не может быть и речи. Однако она мне дорого досталась, эта девчонка, черт побери!

— А по-моему, мы остались в выигрыше. Эйнсли опять с нами, а выкуп мы так и не отдали.

— Это верно. Но какую оплеуху получил этот норманнский ублюдок! Думаю, он не скоро это забудет…

— Я уверен, что не забудет, — со значением произнес Колин.

— Ну ладно, пристрой где-нибудь девчонку и присоединяйся к нам. Сегодня есть что отпраздновать!

— Я скоро приду, — пообещал Колин, но Дугган, не дослушав его, уже скрылся в замке.

Удостоверившись, что отец ушел, Эйнсли выпрямилась.

— Он действительно считает, что победил! — воскликнула девушка, пораженная тем, как отец может не замечать очевидного.

— Но ведь так оно и есть, — заметил Колин, слезая с коня и помогая сестре спуститься.

— Конечно, так может показаться. Но на самом деле он потерял гораздо больше, чем приобрел. — Лицо Эйнсли исказила судорога боли, когда Колин, взяв ее на руки, начал осторожно подниматься по узкой деревянной лестнице. — Он обречен. Хоть ты-то это понимаешь?

— Да. Сейчас ты убедишься, что от огня пострадал не весь замок. Конечно, стены кое-где изрядно закоптились, но твоя комнатка осталась прежней.

— Какое счастье!

Только когда Колин уложил Эйнсли на кровать, предварительно промыв и обработав ее раны, у нее появилась возможность спокойно поговорить с братом. Он присел на краешек кровати и заставил сестру выпить медового напитка. Колин выглядел подавленным, но она не знала, чем поднять его настроение.

— Ты должен уехать из Кенгарвея, Колин, — наконец мягко проговорила девушка, беря брата за руку.

— Интересно, куда?

— А что, если обратно в монастырь?

— Нет, я не могу туда вернуться. Когда отец решил, что учиться дальше мне ни к чему, он не просто забрал меня оттуда, но и увез все ценное.

— Из церкви? Ограбил святых людей?

— Не такие уж они святые, девонька. Большинство их изрядно погрязли в грехе и не думают о спасении души.

— Моя вера в святую церковь на глазах дает трещину, — изрекла Эйнсли и с удивлением услышала, что Колин засмеялся. — Гейбл вернется, Колин!

— Знаю. Еще я заметил, что ты называешь его просто Гейбл. Значит, отец прав?

— То есть ты тоже считаешь, что я шлюха?

— Нет. Но, наверное, ты действительно спала с ним.

Эйнсли покраснела.

— Это не имеет значения, — коротко бросила она.

— Для меня — нет, но отцу незачем знать, какие чувства питает к тебе этот норманн. Он не преминет этим воспользоваться, и ты окажешься между двух огней.

— Вряд ли… Но хватит об этом. Послушай, что я тебе скажу, Колин! Гейбл обязательно вернется и сравняет Кенгарвей с землей. Если таков будет приказ короля, у Гейбла не будет выбора. Нам остается молиться, чтобы воины Бельфлера участвовали в этой операции!

— Не понимаю, почему об этом нужно молиться. Какая нам разница, кто придет под наши стены?

— Гейбл не станет ненавидеть человека только за то, что тот носит имя Макнейрн. Он умеет быть милосердным. Правда, в данной ситуации у него нет выбора. Ему придется или убить нашего отца, или доставить к королю, который прикажет казнить его. Но я боюсь другого… В этой битве будут участвовать не только люди Гейбла, но и те, кто хотел бы потопить в крови каждого, кто носит имя Макнейрн, например, Фрейзеры и Макфибы.

Колин со вздохом провел рукой по своим длинным, плохо подстриженным рыжеватым волосам.

— Тогда мы обречены. Эти люди не остановятся, пока не превратят Кенгарвей в груду пепла и не потопят его в море крови.

— Вот именно! Поэтому я прошу тебя, если — вернее, когда — на нас нападут и ты увидишь, что битва проиграна, обещай мне сдаться человеку из Бельфлера.

— Зачем? Чтобы меня заковали в цепи и приволокли к королю? Я предпочитаю умереть от удара меча, чем подвергнуться мучительному наказанию, которое изобретет для меня король!

— Нет, тогда у тебя появится шанс остаться в живых. Гейбл поклялся, что постарается сохранить жизнь всем, кто не повинен в предательстве. С отцом все ясно — он обречен с той самой минуты, когда у реки была выпущена первая стрела. Но ты не обязан умирать вместе с ним! И ты, и другие наши братья останутся в живых, если сдадутся Гейблу. Он вовсе не намерен уничтожить весь наш клан. Он хочет мира и надеется договориться по-хорошему с сыновьями человека, с которым не сумел прийти к согласию.

— А как он намерен поступить с его дочерью? — тихо спросил Колин.

— Сохранить жизнь. Ничего другого он сделать не может. — Эйнсли с грустью улыбнулась, откидываясь на жесткие, набитые сеном подушки. — Он слишком хорош для такой девушки, как я… Так поклянись мне, Колин, что сделаешь все, чтобы спастись самому и сохранить жизнь нашим братьям!

— У меня нет никакого желания умирать, Эйнсли. Только когда брат ушел, девушка поняла, что так и не добилась от него желаемого обещания. Она вздохнула. Наверное, Колин не поверил тому, что она рассказала ему о Гейбле, считая, что, ослепленная любовью, она не замечает очевидного. Надо постараться переубедить брата. Время еще есть — пройдет несколько недель, а то и месяцев, прежде чем начнется битва. Возможно, только весной Дуггану Макнейрну придется заплатить за свое предательство.

Эйнсли беспокоила судьба Рональда, а при мысли о Гейбле внутри у девушки все переворачивалось. Однако она постаралась выбросить из головы печали и тревоги. Ей надо побольше отдыхать и набираться сил, чтобы поскорее поправиться. Прежде чем война придет под стены Кенгарвея, она должна поговорить с отцом. Надо постараться внушить Дуггану, что если для него все кончено, то пусть хотя бы попытается спасти клан. Такая дерзость может дорого ей обойтись, но Эйнсли не собиралась отсиживаться в своей уютной комнате, когда под угрозу поставлены жизни множества людей. В крайнем случае отец снова изобьет ее, но для того чтобы выдержать следующее испытание, она должна как следует оправиться от предыдущего.

Погружаясь в сон, Эйнсли помолилась за Рональда. Хорошо бы его нашли, причем живого! Она так привыкла к этому славному старику, к его ненавязчивым мудрым советам… Да в конце концов было бы просто несправедливо, если бы за предательство лэрда поплатился его ни в чем не повинный родственник! Эйнсли помолилась и за Гейбла. Она заметила, как он был взбешен, когда отец обрушился на нее с кулаками. Наверняка рыцарь чувствует себя виноватым в том, что с ней произошло. Значит, она должна обязательно встретиться с ним хотя бы раз, чтобы снять с его души эту тяжесть.

Глава 15

— Вы должны поговорить с парнем, — сказал Рональд, обращаясь к двум молодым людям, которые, понурив головы, сидели у его кровати. — Он уже неделю грустит. Разве этим поможешь делу?

Джастис обменялся взглядом с Майклом и обернулся к Рональду:

— Я думаю, Гейбл сам это понимает. Он не хуже нас знает, что придется доложить королю о неудаче и, следовательно, обнажить меч против вашего клана.

— Да, похоже, этот дурень Дугган не оставил пареньку выбора…

— Ты поразительно спокойно относишься к тому, что твой клан подвергнется уничтожению!

— Наши люди долгие годы прожили под угрозой уничтожения — с тех пор как мой отец был молодым, а может быть, еще раньше. К этому нельзя относиться спокойно, потому что — хотите верьте, хотите нет — в нашем клане есть вполне достойные люди, а теперь им придется платить за кровавые преступления своего лэрда. Но, как я уже сказал, меч давно занесен над нашими головами, и хотя мне жаль, что сейчас этот меч окажется в руках сэра Гейбла, но я его не виню. По-моему, больше всего он встревожен тем, что в стенах Кенгарвея находится Эйнсли.

— Ты прав, — согласился Майкл. — Еще его волнует то, что он, сидя на берегу, наблюдал, как ее избивали, и не вмешался. Конечно, он ничем бы не смог ей помочь, и все же это удар по мужской гордости.

— Пора ему прекратить лить слезы по своей избитой гордости и заняться делом, — наставительно изрек Рональд и улыбнулся в ответ на смех обоих молодых людей. — Я бы и сам отправился на выручку моей девоньке, но силенок маловато…

— Да ты должен Бога благодарить, что вообще остался жив, старый ты дурень, — укоризненно заметил Джастис. В его голосе звучала неподдельная нежность к старику. — Подумать только — получил стрелу в грудь, искупался в ледяной воде, потерял море крови… Да я был просто поражен, когда увидел, сколько ее вытекло из твоего старого тела!

— Клянусь отныне не давать ей так свободно разгуливать. Пусть остается там, где ей положено! — рассмеялся Рональд и тут же, поморщившись, закашлялся. — В общем, так, ребятки. Придется вам взять себя в руки и поговорить со своим кузеном. Или кишка тонка?

— Что? — гневно вскричал Майкл, принимая эту подначку за оскорбление, но Джастис остановил его.

— Наша тетка и кузина советуют то же самое, — признался он.

— Тогда зачем же медлить? — удивился Рональд. — Каждый день промедления дает Дуггану возможность усилить оборону.

— Наверное, ты прав. Но неужели ты считаешь, что он ждет нашего нападения? Ведь он держался таким гордецом там, у реки! Дутган может решить, что окончательно нас добил…

— Он наверняка собирает силы. Люди Кенгарвея уже давно научились восстанавливать замок. Каждый раз после пожара он возникает из пепла подобно птице Феникс. Стены там в основном деревянные, их легко сжечь, но внутри есть и солидная каменная кладка. Так что сровнять Кенгарвей с землей не так просто, как вам кажется!

— Решено, — коротко бросил Джастис, вставая и протягивая руку Майклу. — Мы сейчас же пойдем и поговорим с Гейблом. Пора ему явиться к королю и узнать, какая судьба ждет Макнейрнов. И если Гейбл намерен спасти Эйнсли, то ему нужно для начала хотя бы выйти из собственной спальни!

Стоя у узкого окна вышеупомянутой спальни, Гейбл отрешенно смотрел наружу, проклиная себя за бездействие, однако ничего не предпринимая. Его неотступно преследовали мысли об Эйнсли. Он вспоминал, как она беспомощно лежала на земле, пока отец избивал ее. Этот образ стал проклятием Гейбла. Он предал Эйнсли. Он предал короля. Единственным добрым поступком, который он совершил тогда у реки, было то, что ему удалось спасти жизнь Рональду, хотя, с другой стороны, старик не был бы ранен, не соверши Гейбл такую глупость.

Погруженный в свои мысли, которые с каждым днем становились все мрачнее, рыцарь пришел к неутешительному выводу, что серьезно просчитался. Дело было не только в том, что он позволил Дуггану Макнейрну заманить себя в ловушку. Гейблу вообще не следовало отпускать Эйнсли. Тогда, у реки, он ошибся дважды — и как военачальник, и как мужчина. Мысль об этом разрывала Гейблу сердце, и не было надежды, что эта рана когда-нибудь затянется.

Раздался негромкий стук в дверь, и в комнату вошли Джастис и Майкл. Гейбл почувствовал раздражение. Он же просил не беспокоить его! Неужели непонятно, что в такую минуту ему трудно общаться с кем бы то ни было?

— Я не расположен ни с кем разговаривать, — не слишком любезно сообщил кузенам Гейбл, подходя к столику и наливая себе вина из кувшина.

— Нам это известно, — невозмутимо ответил Джастис, тоже наливая вино. — Поэтому мы тебя и не трогали целую неделю. Но пора наконец вернуться к жизни!

— Неужели прошла неделя? — переспросил пораженный Гейбл.

— Вот именно. С тех пор как мы вернулись в Бельфлер, ты ведешь жизнь затворника. Тебя не видно и не слышно!

— Так оно и есть, — подтвердил Майкл. — За это время ты лишь пару раз справился о здоровье Рональда, да и то, убедившись, что он выздоровеет, перестал им интересоваться.

— Значит, неделя… — пробормотал Гейбл, опускаясь на кровать.

Чертыхнувшись, Джастис присел рядом, пока Майкл угощался вином.

— Может быть, мне стоит как следует встряхнуть тебя? А то, похоже, ты никак не очнешься!

— Не надо. — Сделав большой глоток, Гейбл обернулся к кузену. — Я просто потерял счет времени.

— А мы было испугались, что ты потерял заодно и разум. Нельзя же так переживать из-за того, что ты потерпел поражение!

Гейбл вскочил и начал мерить шагами комнату.

— Нет, это было не поражение. Просто один дурак расставил сети, а другой в них попался. Я старался подыскать место, где мы будем защищены от возможного предательства, а в итоге нашел такое, где его легче всего совершить. Этим и воспользовался Макнейрн!

— Не стоит уж слишком себя казнить. Вряд ли можно было найти более подходящее место для встречи. Каждое из них имеет свои недостатки, возможно, даже худшие, чем тот злосчастный берег. К сожалению, этот негодяй Макнейрн заставил тебя сполна испить горечь поражения! — После этой тирады Джастис остановился, чтобы собраться с духом, и продолжал: — И все же я не верю, что причиной мрачного настроения ты считаешь исключительно наше поражение…

— Ты прав, — нехотя признался Гейбл, оборачиваясь к кузену. — То, что я не сумел вовремя разгадать черный замысел Макнейрна, было не единственной ошибкой, совершенной мною в тот день, и уж во всяком случае не самой страшной.

— Ты хочешь сказать, что тебе не следовало отдавать Эйнсли отцу, а потом наблюдать, как он убивает ее? — высказал предположение Майкл, садясь рядом с Джастисом.

— Но она жива! — резко возразил Гейбл.

— Жива-то жива, но ведь этот ублюдок чуть не убил ее.

— Да, ты прав, — сокрушенно признался Гейбл, через силу улыбаясь младшему кузену. — Извини мою резкость — я слишком часто представлял себе, что она действительно умерла, и теперь, когда ты напомнил мне об этом, не смог сдержаться. Нет, мне не следовало отсылать Эйнсли к отцу!

— А что, ты хотел оставить ее у себя? — спросил Джастис, не сводя глаз с Гейбла. — Но ведь ты не мог бы всю жизнь держать ее в качестве своей любовницы! Эйнсли Макнейрн не из тех женщин, что будут скромно сидеть в уголке, ожидая, пока ты ускользнешь от своей законной жены и соизволишь провести пару часов с ней!

Неприглядная картина, нарисованная Джастисом, заставила Гейбла поморщиться. Ему стало стыдно при мысли о том, что он действительно рассматривал такую возможность.

— Нет, Эйнсли ни за что не пошла бы на это. Да что там — если бы я только заикнулся, она перерезала бы мне глотку! — Опустившись на стул возле кровати, Гейбл уставился на стакан, который держал в руке. — Нет, моя ошибка состояла в другом. Я думал, что не могу жениться на женщине вроде Эйнсли, потому что это повредит Бельфлеру.

— И почему ты так думал?

— Во-первых, потому, что она Макнейрн! — При виде гримасы Джастиса Гейбл невольно улыбнулся. — Кроме того, следовало принять во внимание, что у нее нет приданого. Я, конечно, человек не жадный, но при выборе жены собирался руководствоваться четким планом. Моя невеста должна быть богата, а ее семья — иметь власть и влияние. В своем плане я предусмотрел даже то, где должны быть расположены земли, которые я получу за женой. И только когда увидел, каким издевательствам подверг Эйнсли ее грубиян отец, я понял, что все это, в сущности, не имеет значения.

— Разумеется, тебе не нужна жена с толстым кошельком, а вокруг Бельфлера достаточно земли, так что вряд ли ты нуждаешься в ее расширении. И все же ты не должен винить себя за этот план. Выбирая жену, мы должны учитывать все факторы. Ведь мужчина женится не только для того, чтобы иметь детей, но и чтобы увеличить свое богатство.

Гейбл покачал головой:

— И все-таки я не должен был становиться рабом собственных планов. Всякий раз, когда мысль оставить Эйнсли у себя приходила мне в голову, я сурово одергивал себя, напоминая, что не такая хозяйка нужна Бельфлеру.

— Но ведь это правда? — спросил Майкл.

— Видишь ли, выбирая жену, я руководствовался лишь чувством долга. Эйнсли для этого не подходит.

— Понятно, — протянул Майкл. — Ты ее любишь!

— Какой шустрый! — насмешливо произнес Джастис. — Должно быть, эта мысль недавно пришла тебе в голову — точнее, в тот момент, когда девушка очутилась в руках своего жестокого отца.

— Ты ошибаешься. Эйнсли завладела моим сердцем вскоре после того, как я привез ее в Бельфлер, — возразил Гейбл. — Но я решил не поддаваться эмоциям. А Эйнсли — это сплошные эмоции!

— Значит, она тоже тебя любит? — с улыбкой спросил Майкл, не обращая внимания на предостерегающий жест Джастиса.

— Оставь его, кузен, — сказал Гейбл. — Все дело в том, Майкл, что я не знаю, любит ли меня Эйнсли. Я никогда не спрашивал об этом, а она сама ничего мне не говорила.

— Но она спала с тобой!

— Это была просто страсть!

— Нет! Конечно, страсть в этом тоже была, но не только. Эйнсли Макнейрн не шлюха. Я ведь был ее стражем и успел хорошо узнать эту девушку. Она ни за что бы не стала твоей любовницей, если бы не питала к тебе никаких чувств. Для этого она слишком горда.

— По-моему, малыш прав, — изрек Джастис. — Да, Эйнсли Макнейрн не открыла тебе своего сердца, но я уверен, что в нем была не одна лишь страсть. А не сделала она этого потому, что видела — ты не хочешь знать, что у нее на душе.

Гейбл уставился на Джастиса, что-то соображая. Слова кузена разбудили в нем бурю эмоций, и чем больше он размышлял над ними, тем больше приходил к выводу, что Джастис прав. Он не просил у Эйнсли ничего, кроме страсти, и она дарила ее сполна. Правда, в последние дни перед расставанием Гейбл пытался заручиться каким-то обетом, но, видимо, выражался так туманно, что Эйнсли попросту не поняла его. Сам же он в ту пору не был готов дать встречный обет и поэтому ограничивался лишь намеками.

— Черт побери, каким же я был глупцом! — в сердцах воскликнул рыцарь, пригубливая вино. — Я действительно вел себя так, будто меня совершенно не интересует, что у нее на сердце. И если там была не только страсть, бросившая нас в объятия друг друга, Эйнсли побоялась сказать мне об этом. По моему поведению она решила, что мне все равно.

— Обычная ошибка влюбленных, — со знанием дела изрек Джастис. — Кому же охота первому признаваться в любви? Ведь вполне возможно, что ответного признания ты не получишь. А что касается Эйнсли, она вдобавок ко всему сознавала, что скоро расстанется с тобой, потому что ты вернешь ее в Кенгарвей.

— Вот именно! — вмешался Майкл. — Ты ведь твердо это решил, так зачем же ей было открывать тебе свое сердце? Она не могла не понимать, что ее чувства ничего не изменят.

— И наше теперешнее переливание из пустого в порожнее тоже, — язвительно заметил Гейбл, вставая со стула. — Я допустил оплошность, точнее, две. Во-первых, недостаточно осторожно вел себя с Макнейрном, а во-вторых, отдал ему то единственное, чем по-настоящему дорожил. Мне еще повезло, что Макнейрн этого не понял! В общем, хватит сидеть и ныть. Надо действовать!

— Рональд тоже так считает.

— Неужели? — недовольно пробурчал Гейбл, но, заметив ухмылку Джастиса, не выдержал и тоже улыбнулся. — Похоже, старик вольготно чувствует себя в Бельфлере!

— Он называет тебя пареньком, — ехидно добавил Джастис.

— Даже слишком вольготно… Первым делом надо пойти и успокоить его. Пусть знает, что я больше не предаюсь пустым сожалениям, сидя в четырех стенах. Вскоре я привезу Рональду его девоньку! И вы оба тоже готовьтесь к путешествию. Завтра на рассвете мы отправляемся к королю. Пора мне перестать от него прятаться!

— Я же вижу, что ты не спишь, — негромко сказал Гейбл, склонившись над кроватью Рональда.

Тот лениво открыл один глаз и уставился на рыцаря.

— Ну и бравый же ты парень, как я погляжу! Охота тебе пугать бедного старика, пребывающего на смертном одре?

— С чего это ты заговорил о смерти? — удивился Гейбл, присаживаясь на краешек кровати. — А кто только что науськивал на меня Джастиса и Майкла?

— Не науськивал, а советовал вразумить. Пора тебе очнуться и начать действовать. Время-то уходит!

— Ты прав. Я совершенно потерял ему счет, занимаясь самобичеванием и лелея свою израненную гордость. — Он сокрушенно покачал головой. — Я совершил столько ошибок, что, наверное, никогда не смогу за них расплатиться!

— Тебе не за что расплачиваться. Ты не первый, кого этот ублюдок Макнейрн сумел заманить в ловушку. И не к тебе одному применима поговорка «что имеем — не храним, потерявши, плачем».

— Ты считаешь, что я потерял Эйнсли? — спросил Гейбл, не оспаривая верность суждений Рональда и не пытаясь утаить своих чувств. Эта скрытность уже дорого ему обошлась, и неизвестно, к чему может привести в дальнейшем.

Рональд покачал головой:

— Нет, паренек. Не думай, что ты потерял девушку по собственной глупости. Если, конечно, она осталась жива…

— Она жива.

— Молодой Майкл в этом не уверен.

— Я сам видел, как она пошевелилась, когда Колин подошел к ней.

— Он снова подоспел вовремя. Но это не значит, что девонька в безопасности.

Гейбл похлопал старика по руке, стараясь успокоить.

— Эйнсли провела в Кенгарвее многие годы и сумела выжить. Я уверен, что она сможет продержаться еще несколько недель.

— Так ты полагаешь, что уже через несколько недель сможешь отправиться за ней? Уж больно неподходящее время для битвы!

— Будем надеяться, что такая теплынь продержится еще какое-то время, тогда мы сможем отправиться в Кенгарвей, как только получим приказ короля.

Рональд вздохнул:

— Он захочет предать огню и мечу весь наш клан.

— Вряд ли. Король не из тех, кто жаждет крови родственников своих врагов. Он никогда не считал нужным убивать всех и каждого, чтобы чувствовать себя в безопасности. Ему нужен лишь Дугган Макнейрн. Возможно, мне не удастся спасти сыновей Макнейрна, но ради Эйнсли я попытаюсь. Они в отличие от отца не были объявлены вне закона. Надеюсь, королю будет достаточно получить голову самого Дуггана. Жаль только, что голова эта принадлежит отцу Эйнсли!

— Ты должен поступить так, как захочет король.

— Ты прав. Еще я должен попытаться не допустить к участию в экспедиции кровожадное отродье, которое наверняка за мной увяжется. Я вовсе не хочу участвовать в кровавой бойне!

Рональд печально улыбнулся:

— А вот это тебе вряд ли удастся! В одном Дуггану нет равных — он сумел восстановить всю Шотландию не только против себя, но и против тех, в чьих жилах течет его кровь или кто сражается под его знаменами. Все без исключения ненавидят Дуггана глубоко и страстно.

Гейбл с грустью кивнул, соглашаясь с этим утверждением, и поднялся с кровати.

— И все же знай — я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти как можно больше ваших людей. Только бы Эйнсли была жива и невредима!

— Хочу напомнить тебе, что она сильная и умная девушка. Если кто-нибудь и может выжить в Кенгарвее рядом с Дугганом, то только она.

— Я утомил тебя, Рональд. Ляг и поспи! Надеюсь, я скоро привезу тебе хорошие новости.

— Да не нужны мне никакие новости. Привези лучше мою девоньку!

Собравшись с духом, Гейбл вошел в парадный зал Эдинбургского замка, где его ожидал король. Рыцарь провел в пути три дня. Еще три дня пришлось ждать аудиенции. Гейбл надеялся, что эта отсрочка не означает королевскую немилость. Привезенные им новости нельзя было назвать добрыми, а если к тому же король будет в плохом настроении, вряд ли можно ожидать, что он проявит милосердие.

Выражение лица монарха не предвещало ничего хорошего, когда Гейбл склонился перед ним в поклоне. Рядом с королем стоял Фрейзер, и можно было не сомневаться, что известие о предательстве Дуггана Макнейрна уже достигло ушей монарха. Ехидное лицо Фрейзера излучало торжество, и Гейбл понял, что нелегко будет разубедить короля.

— Похоже, этот негодяй Макнейрн сумел оставить вас в дураках, сэр Гейбл, — произнес король почти с радостью, пристально наблюдая за рыцарем.

Гейбл помрачнел, услышав этот язвительный укол, но решил, что лучше сказать всю правду.

— Это так, монсеньор.

Брови короля поползли вверх. Он был явно удивлен подобной реакцией. Гейбла это даже немного позабавило, а Фрейзер тут же надулся.

— Собираясь на встречу с Макнейрном, я хотел как можно лучше защитить своих людей, но, похоже, выбранное мною место позволило Дуггану устроить засаду и безнаказанно скрыться. Меня предупреждали, насколько искусен Макнейрн в подобных хитростях, но боюсь, я не поверил этим предостережениям.

— А теперь верите?

— Да, монсеньор. Я умею извлекать уроки из собственных ошибок.

— И вы считаете, что теперь сумеете победить Макнейрна?

— Да. Я убью этого негодяя или привезу его к вам, чтобы он понес заслуженное наказание, даже если мне придется сровнять Кенгарвей с землей. Я дал Макнейрну шанс избежать такой участи, но он им не воспользовался.

Король кивнул и в задумчивости потер подбородок.

— Я хочу, чтобы Кенгарвей был разрушен в любом случае, даже после того как вам удастся захватить Дуггана Макнейрна. Это осиное гнездо должно быть стерто с лица земли!

— А что будет с его людьми? — спокойно спросил Гейбл.

— О чем речь? Они все там отъявленные воры и разбойники!

— Мне кажется, большинство из них настолько запуганы своим лэрдом, что не смеют ослушаться. Истинные виновники беспорядков — сам Макнейрн и некоторые его сподвижники. Никто не осмеливается перечить ему, потому что он убивает каждого, кто вздумает идти наперекор. Вряд ли найдется более надежный способ затыкать глотку неугодным!

Король усмехнулся:

— Да, убив человека, ты наверняка заставишь его молчать! Так вы просите, чтобы я проявил милосердие?

— Да, монсеньор, прошу.

— Милосердие? — проревел Фрейзер, подступая к Гейблу. — Да как вы можете толковать о милосердии? Его не заслуживает даже эта шлюха, дочь Макнейрна, которую вы держали пленницей в Бельфлере! Кенгарвей — настоящий рассадник заразы, и чем раньше с ним будет покончено, тем лучше.

Гейбла охватило желание вцепиться негодяю в глотку. Как он смеет так говорить об Эйнсли! Однако драка, да еще в присутствии короля, вряд ли поможет делу. Взгляды, которые бросал монарх то на одного, то на другого противника, и так ясно свидетельствовали о том, что он догадался об их вражде. Впрочем, решил Гейбл, сейчас не время разбираться с этим надменным лжецом Фрейзером. Перед ним стоит более важная задача — спасти Эйнсли и, по мере возможности, других невинных обитателей Кенгарвея.

— Не все в Кенгарвее заслужили такую участь, монсеньор, — игнорируя Фрейзера, обратился к королю Гейбл.

— Вы собираетесь оставить в живых даже сыновей Дуггана? — осведомился король.

— Да, если они дадут мне слово уважать договор, к которому их отец отнесся с таким презрением.

— И у вас есть основания полагать, что их слову можно верить? А не строите ли вы свои рассуждения на том, что напела вам в уши некая рыжеволосая красотка, с которой вы забавлялись у себя в Бельфлере?

— Нет, монсеньор. Я только прошу у вас позволения сохранить жизнь тем обитателям Кенгарвея, которые не окажут сопротивления и присягнут вам на верность.

— И вам тоже, — неожиданно добавил король. — Я решил отдать вам эти земли, так что все те, кто останется в живых после битвы, станут вашими людьми, и вы будете нести полную ответственность за их деяния. — С этими словами король жестом отослал Гейбла прочь. — Вечером я дам вам знать, к какому решению пришел. Это дело требует всестороннего рассмотрения.

Проклиная Фрейзера, Гейбл вернулся в комнату, которую занимал вместе с кузенами. Налив себе огромную кружку меду, он залпом выпил его и только тогда немного успокоился. Поразмыслив, рыцарь решил, что еще можно добиться милосердного отношения короля к Макнейрнам, надо только не возбуждать ненависти Фрейзера. Гейбл был рад, что на этот раз в замок не приехала леди Маргарет. Если бы он увидел эту женщину, то вряд ли смог удержаться от гневных слов, а это наверняка привело бы к скандалу.

— Как прошла аудиенция? — спросил Джастис.

— Не слишком хорошо, — нехотя признался Гейбл. — На ней присутствовал Фрейзер. Он уже давно отирается при дворе и наверняка не упустил случая в лживом свете преподнести королю нашу встречу с Макнейрном. Хотелось бы думать, что монарх не поверил всему, что услышал, однако полной уверенности у меня нет. К сожалению, я только вечером узнаю, как король намерен поступить с Кенгарвеем и его обитателями.

— Ты зря расстраиваешься. Тот факт, что король не винит тебя за неудачу с договором и, похоже, собирается проявить милосердие к жителям Кенгарвея, вселяет определенные надежды.

— Возможно. И все же у меня нехорошее предчувствие…

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу милосердия, а король хочет отомстить Макнейрну за совершенные им преступления. Мне почему-то кажется, что он постарается угодить и себе, и мне.

— Разве такое возможно?

— Трудно сказать. В любом случае это не предвещает ничего хорошего для Макнейрнов…

— Повтори-ка еще раз, чего хочет от меня король, — гневно потребовал Гейбл, обращаясь к королевскому посланнику.

Тот в испуге отступил назад:

— Вы должны напасть на Кенгарвей. Если Макнейрн уцелеет в битве, вы должны доставить его ко двору.

— Это я понял, молодой человек, и не это меня возмутило. Ты, кажется, сказал еще, что я должен отправиться туда не один?

— Да, сэр Гейбл, — дрожащим голосом подтвердил посланник. — С вами поедут сэр Фрейзер и его люди. Макфибам тоже позволено участвовать в битве. Наш король полагает, что для того, чтобы справиться с Дугганом Макнейрном, вам потребуются дополнительные силы.

— Но зачем посылать Фрейзеров и Макфибов? Они же ненавидят Макнейрнов. Эти люди не успокоятся, пока не перебьют всех жителей Кенгарвея, даже малых детей! — Гейбл со вздохом пригладил волосы и уставился на королевского посланника. — Отправляйся к королю и скажи, что я завтра же утром отбываю в Бельфлер. Как только соберу своих людей, направлюсь в Кенгарвей — если, конечно, погода будет благоприятствовать нашему походу.

Посланник поспешил ретироваться, а Гейбл принялся мерить шагами комнату, проклиная все на свете. Джастис и Майкл с опаской наблюдали за кузеном. Наконец, утомившись, он опустился на стул и попытался взять себя в руки. Теперь, когда выяснилось, что в операции будут участвовать Фрейзеры и Макфибы, надлежало выработать четкий план, который бы позволил сохранить жизнь как можно большему числу Макнейрнов.

— И все-таки я не понимаю, — пожаловался Джастис. — Как может король рассчитывать, что ты проявишь милосердие, и одновременно отправлять на битву с Макнейрнами их злейших врагов? Неужели он полагает, что хоть кто-нибудь в Кенгарвее уцелеет после того, как по нему огнем и мечом пройдутся Фрейзеры и Макфибы?

— Мне кажется, король полностью отдает себе отчет в том, что Макфибы, а тем более Фрейзеры не пощадят никого, начиная с самого Дуггана и кончая грудными младенцами. От меня одного зависит, сумею ли я предотвратить эту отвратительную резню…

— А ты подумал о наших людях? — вмешался в разговор Майкл. — Ведь они ненавидят Фрейзеров. Вряд ли кому-нибудь в Бельфлере придется по вкусу сражаться с ними бок о бок!

— Значит, надо моим воинам спрятать в карман свои обиды. Я не допущу, чтобы они уклонились от выполнения долга. Хватит разговоров! Нам надо хорошенько выспаться, ведь завтра на рассвете мы уезжаем. Сейчас перед нами стоит главная задача — как можно скорее попасть в Кенгарвей. Я не хочу, чтобы эти кровожадные Фрейзеры и Макфибы поспели туда раньше нас!

Глава 16

Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Эйнсли украдкой пробралась в большой зал. В нос ей тут же ударил неприятный запах грязной посуды и не менее грязных тел. Эйнсли поморщилась. Она старалась не сравнивать свой родной дом с Бельфлером, но это было трудно. Большой зал Кенгарвея выглядел убогим по сравнению с замком Гейбла не только потому, что стены его были деревянными, а внутреннее убранство не таким роскошным. Даже бедное одеяние людей и очаг, дым которого уходил не в трубу, а в проделанное в крыше отверстие, было не главным, что отличало Кенгарвей от Бельфлера. Самый разительный контраст состоял в общем беспорядке, грязи и мерзости запустения, а также в том, что обитатели Кенгарвея жили в постоянном страхе и были мрачны и угрюмы.

Пробираясь вдоль стены, Эйнсли мысленно ругала себя за ту робость, с которой приближалась к отцу. На ее коже все еще виднелись яркие следы синяков — результат жестокого избиения, которому подверг ее отец неделю назад у реки. При мысли о том, что сейчас ей, возможно, предстоит выдержать еще одно такое испытание, сердце Эйнсли болезненно сжалось. Окинув взглядом людей, собравшихся в зале, она подумала: а стоит ли ради них идти на такой риск? Если отец снова накинется на нее с кулаками, они ведь будут молча стоять рядом и смотреть. Никто из них не вмешается, даже если Дугган забьет дочь до смерти. И все же она пойдет на такой риск в слабой надежде спасти этих людей. Так велит ей долг по отношению к клану, Кенгарвею и тем немногим его обитателям, которые еще сохранили человеческий облик. «Как видно, повиноваться долгу не всегда разумно», — с мрачным юмором подумала Эйнсли.

К ее огромному облегчению, мужчины, сидевшие рядом с ее отцом, разошлись до того, как она приблизилась. Остались лишь Колин и самый старший ее брат, Джордж. Оставшись без привычного окружения, Дугган Макнейрн, возможно, все же внемлет голосу разума — ведь теперь ему не придется демонстрировать вассалам свою силу и власть.

— Отец, — негромко произнесла Эйнсли, подходя к старому, полуразвалившемуся креслу, в котором сидел Дугган.

Голос ее звучал хрипло, и она поспешила откашляться, чтобы не дать отцу повод заподозрить ее в робости.

— Где ты взяла это платье? — строго спросил Дугган Макнейрн, щупая тонкую материю грубыми грязными пальцами.

Эйнсли мысленно обругала себя за недомыслие. Ну зачем она надела это роскошное платье, одно из тех, что подарили ей Элен и Мари? Осторожно вытянув юбку из рук отца, она спокойно ответила:

— Мне дали его дамы Бельфлера.

— Они думают, что я недостаточно хорошо тебя одеваю, так, что ли?

— Моя одежда пришла в негодность, пока меня везли в Бельфлер.

— Угу… Сдается мне, что не дамы одели тебя так роскошно, а тот норманн, с которым ты там путалась. Как видно, у тебя нет стыда, иначе ты не стала бы щеголять перед отцом в этом наряде шлюхи!

«Пожалуй, разговор будет потруднее, чем я думала», — решила про себя Эйнсли, подавляя гнев под градом незаслуженных оскорблений. Этот человек так ослеплен собственной гордостью, что ему нет никакого дела до гордости других. Эйнсли решила, что самое лучшее — не обращать внимания на обидные слова отца, а продолжать беседу, словно он ничего не сказал.

— Лэрд Бельфлера наверняка вернется, чтобы отомстить тебе за предательство у реки.

Дугган пожал плечами:

— Кто-то постоянно пытается вломиться в ворота Кенгарвея. Мы отгоним и этого норманна, и его людей, как делали это всегда. А если они разрушат замок, отстроим его заново.

— На этот раз — вряд ли, отец.

Глаза Дуггана сузились от гнева. Он наклонился к дочери, и та в испуге отпрянула, однако продолжала:

— Лэрд Бельфлера будет действовать по приказу короля. Именно по настоянию сэра Гейбла король позволил ему попытаться достичь мира бескровным путем. Вряд ли представится другой такой случай.

— Я не просил этого ублюдка и о первом!

В его голосе чувствовалась такая холодная ярость, что Эйнсли с трудом подавила искушение убежать. Она знала — когда ее отец теряет терпение, с ним шутки плохи. Тем не менее, собравшись с духом, девушка снова заговорила:

— Отец, на этот раз дело не ограничится простой ссорой вроде стычки с Макфибами или бряцанием мечей, обнаженных против Фрейзеров. Своим поступком ты подписал смертный приговор не только себе, но и всем обитателям Кенгарвея.

— Угроза смерти висит надо мной уже многие годы. Похоже, что ты слишком долго пробыла у норманнов, раз забыла, с кем говоришь!

— Нет, я прекрасно понимаю, с кем говорю, — с лэрдом Кенгарвея.

Нарастающий гнев отца пугал Эйнсли, но в то же время она чувствовала, как в ней начинает вскипать собственная ярость, заслоняя страх, который она испытывала поначалу. Этот человек не хочет ничего слушать, отказывается признать, какой опасности подвергает всех окружающих!

— Пришла пора тебе поступить как истинному лэрду, который заботится о своих людях.

Голос Эйнсли сорвался на крик. Неожиданно Дугган вскочил и схватил ее за подол платья.

— Синяки, которыми я наградил тебя в прошлый раз, еще не зажили, а ты уже снова осмелилась явиться сюда. Похоже, нарываешься на очередную трепку!

— Я просто хочу спасти людей Кенгарвея. Битва, которая вскоре здесь разразится, не оставит в живых никого — ни мужчин, ни женщин, ни детей. Неужели ты этого не понимаешь?

Дугган в ярости ударил дочь по лицу. Не устояв на ногах, Эйнсли упала на пол, но тут же снова вскочила. Превозмогая страх, она взглянула на отца и продолжила:

— Под стены Кенгарвея прибудет не только сэр Гейбл с обнаженным мечом, но и все остальные твои враги, весьма многочисленные. Мы окажемся лицом к лицу с целым сонмом людей, которые ненавидят тебя лютой ненавистью и горят желанием уничтожить весь род Макнейрнов. Неужели судьба родственников тебя совершенно не волнует? — Эйнсли сумела уклониться от очередного удара отца, понимая, что долго противостоять его кулакам не сможет. — Если ты не хочешь спасти себя, подумай хотя бы о своих сыновьях!

Эйнсли не успела добавить ни одного слова, потому что Дугган обрушился на нее со всей яростью. На этот раз увернуться ей не удалось. Под градом сыпавшихся на нее ударов девушка рухнула на пол. Свернувшись клубочком, она пыталась защитить наиболее уязвимые места своего тела, но удары отца были так сильны, что вскоре Эйнсли почувствовала, как теряет сознание. Когда Дугган в бешенстве схватил ее за волосы и рывком поставил перед собой, она закрыла лицо руками, и тогда он ударил ее в живот. Вдруг Эйнсли почувствовала, что хватка отца ослабела. Глаза ее заплыли от синяков, но все же она сумела рассмотреть, что и на этот раз именно Колин пришел ей на помощь. Как ни странно, Дугган тут же послушно отпустил дочь.

— Не испытывай моего терпения, парень, — прохрипел Дугган, еле сдерживая гнев.

— Но ты мог убить ее! — возразил Колин.

— Я не собирался ее убивать, хотел только вбить немного здравого смысла в ее безмозглую башку. Эта дрянь вообразила, что раз на нее обратил внимание лэрд, пользующийся расположением короля, так ей уже все позволено!

— Она просто старалась спасти Кенгарвей. Она боится, вот и все.

— Если бы она действительно хотела принести пользу Кенгарвею, то могла бы добиться некоторых уступок от этого паршивого норманна, что изливал в нее свое семя. Ну а если у нее в брюхе уже растет ублюдок, никто не помешает мне выбить его оттуда, даже ты, парень!

— Позволь мне отнести Эйнсли в ее комнату, — попросил Колин, беря сестру на руки. — Тогда тебе не придется больше смотреть на нее.

— Да не желаю я на нее смотреть, чтоб она сдохла! — проревел Дугган вслед Колину, удалявшемуся из зала.

— Ты что, с ума сошла? — вскричал Колин, как только они с Эйнсли очутились на ступеньках лестницы, ведущей наверх.

— Я только старалась спасти Кенгарвей или хотя бы его людей, — слабо запротестовала девушка, приваливаясь к брату.

«Очевидно, мои слова не убедят Колина», — подумала она в отчаянии.

— А почему бы тебе не попытаться прежде спасти себя?

— Нас всех перебьют, если отец не постарается исправить свои ошибки.

— Боюсь, что уже поздно. Ни один уважающий себя монарх не простит человека, совершившего столько злодеяний, как наш отец. К тому же он не раз давал королю понять, что презирает его. Я и так был удивлен, когда сэр Гейбл предложил нам мир. Как ты правильно сказала, второго такого случая больше не представится.

Эйнсли промолчала. В коридоре показалась испуганная горничная. Она помогла Колину раздеть сестру, промыть ей раны и тут же скрылась. Глядя вслед девушке, Эйнсли оперлась на подушки и отхлебнула медового напитка, который подал брат. Пить было больно — должно быть, отец опять в кровь разбил ей губы и язык.

— Да, отец ни за что меня не послушается, — согласилась она. — Хотя сэр Гейбл готов протянуть руку каждому, кто согласится сложить перед ним оружие.

— Похоже, ты в этом совершенно уверена, — заметил Колин, присаживаясь на край кровати.

— Так и есть. Если бы Кенгарвею угрожал один Гейбл, я бы не тревожилась за судьбу беспомощных стариков, женщин и детей — он бы их не тронул. К сожалению, нам придется столкнуться не только с Гейблом…

— Трудно поверить, что норманн так милостиво обошелся бы с Макнейрнами. Да, он был добр к тебе и старику, но ведь ты спала с ним, а если бы кто-нибудь попытался тронуть Рональда, я уверен, что ты встала бы на его защиту.

— Гейбл был добр ко мне с самого начала, когда мы даже не целовались. Господи, ну неужели никто в Кенгарвее ко мне не прислушается! — вскричала Эйнсли в бессильном отчаянии.

— Если ты еще раз попытаешься поговорить с отцом, он убьет тебя, и тогда ты больше никогда не увидишь своего бравого норманна и не сможешь помочь тем, кто, возможно, уцелеет после битвы. — Он потрепал сестру по руке. Она подняла на него глаза, полные боли и разочарования. — А теперь отдыхай, Эйнсли.

Даже если погода не изменится, у нас в запасе по крайней мере две недели. И кто знает, возможно, враги придут под стены Кенгарвея лишь весной…

— Ты считаешь, что это что-то изменит?

Эйнсли не слишком удивилась, когда Колин, печально улыбнувшись, покинул ее комнату. Она хорошо знала своего брата и была благодарна ему хотя бы за то, что он не стал ее расстраивать. Осторожно повернувшись и стараясь не причинить себе лишней боли, Эйнсли легла на спину. Колин прав — у них в запасе еще есть время, по крайней мере две недели. Но этого времени явно недостаточно для того, чтобы она поправилась и снова попыталась убедить кого-нибудь из обитателей Кенгарвея внять голосу разума и пойти на мировую ради самих себя и своих близких. Эйнсли твердо знала, что предпримет новую попытку, но на этот раз постарается уберечься от побоев.

Негромко чертыхаясь, Эйнсли скользнула вдоль стены. Прошла всего неделя с тех пор, как отец подверг ее страшному избиению — второму за прошедшие полмесяца. От новых синяков, которые легли поверх еще не заживших старых, девушка чувствовала слабость во всем теле. Однако и дальше оставаться в постели она не могла. За все это время у нее не было других собеседников, кроме робкой молоденькой горничной, ухаживавшей за своей хозяйкой, пока та была так слаба, что не могла подняться с постели. Хотя на словах горничная и согласилась искать защиты у Гейбла или его людей в случае, если военное счастье отвернется от Макнейрнов, Эйнсли боялась, что эта дуреха не сумеет воспользоваться данным ей советом и будет убита.

— Или обратится не к тому человеку, — добавила Эйнсли шепотом, пробираясь вдоль обшарпанной стены большого зала.

После последнего разговора с Колином девушка решила, что, нежась в постели, лишь напрасно теряет время. Надо действовать, но действовать осторожно — в этом брат абсолютно прав. За время ее болезни он иногда навещал ее. Они разговаривали или играли в шахматы. Временами ей казалось, что он приставлен к ней в качестве стража, но она тут же ругала себя за дурные мысли о брате. Если Колин и сторожил ее, то исключительно для того, чтобы она не наделала глупостей, например, не попыталась снова поговорить с отцом.

Холод дохнул Эйнсли в лицо, как только она вышла за двери зала и очутилась на стене замка. Вздрогнув, она крепче прижала к себе узелок со своими нехитрыми пожитками. Расстояние между дверями зала и воротами Кенгарвея было не таким уж большим, но Эйнсли показалось, что их разделяют мили. Мужчины, охранявшие стены замка, высматривали врага и не обратили никакого внимания на миниатюрную женскую фигурку, выскользнувшую из дверей.

Стараясь держаться в тени и создавать как можно меньше шума, Эйнсли заторопилась туда, где толстые внешние стены Кенгарвея обещали ей защиту. Она знала, что в одной из стен есть небольшая тяжелая дверь, обитая железом и крепко запертая на засов. Если ей удастся проскользнуть наружу, подумала Эйнсли, она исчезнет, растворится в ночи. Но вот как открыть дверь? Это будет делом нелегким!

На цыпочках миновав стражника, уютно похрапывавшего под крошечным навесом, девушка опустила на землю узелок и принялась осторожно вытаскивать засов, вздрагивая при каждом звуке. Прошло немало времени, прежде чем тяжелая деревянная балка легла на мерзлую землю. У Эйнсли вырвался вздох облегчения. Подхватив узелок, она приоткрыла ворота и тихонько выскользнула наружу.

Окрыленная успехом, девушка с трудом преодолела искушение стремглав броситься к густому лесу, окружавшему Кенгарвей. Сердце ее гулко билось. Стараясь держаться в тени, Эйнсли крадучись направилась в чащу. Ей предстояло до рассвета как можно дальше уйти от замка, и как только девушка очутилась под спасительной защитой деревьев, она ускорила шаг.

До рассвета оставался еще час, когда, сраженная усталостью и болью во всем своем израненном теле, Эйнсли наконец опустилась на землю. Она надеялась, что теперь, когда ее отделяет от Кенгарвея порядочное расстояние, она может позволить себе немного отдохнуть. Подстелив одно одеяло и накрывшись другим, девушка легла на промерзшую почву и мгновенно уснула.

Звук шагов вырвал Эйнсли из объятий глубокого сна. Чертыхнувшись, она села, с трудом понимая, что происходит. Вспомнив наконец, где и почему она находится, Эйнсли испуганно зажала себе рот рукой. Малейший звук может выдать ее убежище. Распластавшись на земле, она прислушалась. Пока ничего подозрительного не слышно. Однако при виде мужчин, внимательно оглядывавших небольшую полянку, ей стало не по себе. Итак, люди Дуггана все же нашли ее!

Присмотревшись, она узнала в одном из мужчин Колина, а в другом — самого старшего из своих братьев, Джорджа. Оба пристально вглядывались в землю, ища следы беглянки. От такого предательства Эйнсли охватило глубокое чувство разочарования. Впрочем, чего же еще она ждала? Ведь братья — всего лишь послушные пешки в руках Дуггана. Они беспрекословно сделают все, что он им прикажет, и их не остановит даже то, что сестра может поплатиться жизнью за свой поступок. Собственно говоря, если бы не присутствие Колина, Эйнсли даже не могла бы с уверенностью сказать, что именно приказал братьям отец — просто схватить ее или убить на месте. Дугган Макнейрн всегда рассматривал бегство из Кенгарвея как самое страшное преступление, равное предательству.

Глядя, как озабоченно нахмуренный Колин ищет на земле ее следы, Эйнсли почувствовала себя виноватой. Было ясно, что брат ни за что не убьет ее и не позволит отцу сделать это, но вот если ей все-таки удастся убежать, это может стоить жизни самому Колину. Отец сочтет, что он пособничал сестре, и наказание будет суровым. Колин всегда был любимчиком Дуггана Макнейрна, но вряд ли это остановит его.

Эйнсли попыталась подавить в себе естественное сочувствие к брату. Нельзя поддаваться этой слабости! Если она позволит Колину вернуть ее в замок, понадеявшись на то, что он и дальше будет защищать ее, как делал уже не однажды, это будет непростительной глупостью. Да и вряд ли Колин сумеет уберечь сестру от гнева Дуггана. Нет, настала пора подумать о себе, твердо решила Эйнсли.

Стараясь не дышать, она отползла подальше от опасного места. Пока мужчины ее не обнаружили, но убежище это не слишком надежно. Придется поискать другое. Эйнсли принялась торопливо сворачивать одеяла, кляня себя за то, что теряет драгоценное время, однако понимая, что другого выхода нет — одеяла еще могут ей понадобиться. Согнувшись в три погибели, девушка украдкой выскользнула из кустов и устремилась дальше в лес.

Паника охватила Эйнсли. Она лихорадочно металась из стороны в сторону, стараясь найти новое укрытие, пока люди отца не нашли ее. Приблизившись к небольшой лесной полянке, Эйнсли с радостью увидела впереди густой подлесок. Там ей легко будет затеряться, так что вряд ли люди Дуггана ее обнаружат. Остается только надеяться, что ей удастся пересечь полянку незамеченной, иначе дело плохо. Оглянувшись, чтобы убедиться, что никто ее не видит, Эйнсли набрала в грудь воздуха и бросилась к спасительному лесу.

Ее не слишком удивило, когда за спиной раздался ликующий крик мужчин. С того момента как они окружили заросли, Эйнсли поняла, что ее игра проиграна. Похоже, сама судьба против нее. Ей не удастся спасти никого в Кенгарвее, в том числе и себя. Тем не менее девушка продолжала бежать вперед, пытаясь увернуться от многочисленных рук, стремившихся схватить ее. Неожиданно перед ней вырос могучий конь. Эйнсли резко остановилась, подняла глаза и увидела отца. Паника охватила девушку. Теперь она мчалась не разбирая дороги, лишь бы спастись от разгневанного Дуггана.

Вдруг она почувствовала, как один из мужчин свалил ее на землю. Удар был так силен, что у Эйнсли перехватило дыхание. Мужчина рывком поставил ее на ноги. В этот момент девушка увидела, что к ней бегут Колин и Джордж. На этот раз было сомнительно, чтобы Колин подоспел вовремя, — к Эйнсли уже приближался отец с обнаженным мечом в руке. Она услышала, как державший ее мужчина негромко выругался, и поняла, что не одна она уверена, что ослепленного яростью Дуггана ничто не остановит.

— Ах ты грязная маленькая шлюха! — проревел он, на всем скаку осаживая коня. — Ты что, решила сбежать к своему норманнскому жеребцу и выдать ему наши секреты, чтобы он смог победить нас?

Сознание того, что она находится в отчаянном положении и терять ей нечего, придало Эйнсли храбрости. Выпрямившись во весь рост, она не помня себя закричала:

— Глупец! Если я хотела сбежать к своему норманну, почему же тогда устремилась на север? Или ты настолько пьян, что не понимаешь, где находишься?

Негромкий возглас удивления вырвался у Эйнсли, когда она почувствовала, что хватка мужчины ослабла. В следующий момент на нее обрушился страшный удар отцовского меча, от которого она чудом сумела увернуться. Девушка поняла, что мужчина просто не хотел попасться Дуггану под горячую руку. Стараясь не угодить под копыта, Эйнсли напряженно ждала очередного удара. Он не замедлил последовать и был так силен, что буквально сбил ее с ног. Послышался треск рвущейся ткани. Холодная сталь коснулась кожи Эйнсли, и девушка поняла, что была на волосок от гибели. Она слышала отчаянные крики братьев, но не отваживалась отвести глаза от отца. Ее единственный шанс на спасение состоял в том, что она окажется проворнее его меча. Отскакивая от очередного удара, Эйнсли в изумлении увидела, как все четверо ее братьев скопом навалились на отца. Им удалось стащить его с лошади. Пока Джордж и Мартин силой удерживали взбешенного Дуггана, Колин и Вильям заслоняли сестру. Еле живая от страха, Эйнсли с ужасом ждала, что же будет дальше.

— Ублюдки! — взревел Дугган, отбрасывая державших его сыновей и снова выхватывая меч. На этот раз он бросился на Джорджа и Мартина, которые успели вовремя отскочить. — Вы все — подлые ублюдки и предатели!

— Остановись, отец, ради всего святого! Ты не можешь убить собственную плоть и кровь! — закричал Колин, держа свой меч наготове, когда Дугган угрожающе подступил к нему.

— С каких это пор вам стала так дорога эта безмозглая девчонка? — насмешливо вопросил Дугган, обводя сыновей взглядом.

— Как мы к ней относимся, не имеет значения, — ответил Мартин с плохо сдерживаемым страхом и гневом. — Ты не можешь ее убить.

— Законы нашей земли гласят, что я волен поступить с этой шлюхой так, как сочту нужным, — возразил Дугган, однако спрятал меч в ножны. — Она пыталась предать меня!

— Я много времени провел в монастыре, отец, и ни разу не слышал, что человек имеет право убить свое собственное дитя, — спокойно сказал Колин. — Конечно, если ты попытаешься это сделать, никто не осмелится препятствовать тебе, но знай — эта кровь обагрит и наши руки, раз мы не нашли в себе мужества остановить такое подлое убийство. Ты волен взять на душу этот смертный грех, но мы не допустим, чтобы твой поступок пал черной тенью и на наши бессмертные души!

Эйнсли видела, как отец пытается справиться со своим гневом — гневом, толкавшим его на хладнокровное убийство дочери. Она неожиданно поняла, что Колину придает мужества не только сознание того, что он — любимый сын отца, но и то, что брат долго пробыл в монастыре и получил образование. Несмотря на множество совершенных грехов, лишивших его надежды на милость Божью, Дугган Макнейрн все же испытывал благоговение перед церковью, как и большинство людей.

— Я хочу надежно запереть эту шлюху, — наконец проговорил Дугган, понемногу успокаиваясь.

— Я прослежу, чтобы она не выходила из своей спальни, — послушно отозвался Колин.

— Ну кет! — проревел Дугган. — Эту предательницу надо бросить в темницу.

— Но, отец…

— Ты слышал, что я сказал, сын? Брось ее в темницу! Я не потерплю, чтобы она снова попыталась сбежать к своему норманну и выдать нас всех.

Не в силах и дальше слушать эти несправедливые обвинения в предательстве, Эйнсли открыла было рот, чтобы защитить себя, но Колин с такой силой сжал ей руку, что она охнула. Несмотря на отчаянное желание оправдаться — если не перед отцом, то хотя бы перед своими братьями, — девушка промолчала. Колин прав. Если она заговорит, отец снова разгневается, и вряд ли на этот раз ей удастся избежать смерти.

Провожаемая сочувственными взглядами братьев, Эйнсли послушно последовала за Колином к его лошади. Девушка с грустью думала о том, что хотя на этот раз у ее братьев хватило мужества удержать отца от убийства, они вряд ли будут и дальше защищать ее. А что толку в сочувствии? Они наверняка думают — она сама виновата, что навлекла на свою голову гнев отца, и должна быть счастлива, что благодаря их вмешательству осталась жива. Но разве гнить в темнице Кенгарвея — это значит жить?..

К ее огромной радости, Колин немного отстал от остальных, несмотря на грозные взгляды, которые время от времени бросал на него Дугган. Эйнсли не хотелось бы сейчас оказаться рядом с отцом или его людьми. По мере приближения к Кенгарвею страх и гнев девушки постепенно уступали место отчаянию и глубокой боли.

Было тяжело сознавать, что родной отец, человек, чье семя дало ей жизнь, осмелился броситься на нее с мечом. Еще никогда, несмотря на жестокие побои, которые ей приходилось сносить, Эйнсли так остро не чувствовала, что совершенно безразлична ему.

— Я всегда знала, что отец меня не любит. Мне кажется, он не любит никого из своих детей, даже тебя, хотя всегда уверяет, что сыновья ему дороги, — призналась она Колику, не сводя глаз с широкой спины Дуггана, маячившей впереди. — Но мне и в голову не могло прийти, что он меня ненавидит…

— Послушай… — нерешительно начал Колин, но Эйнсли прервала его:

— И не пытайся меня утешить — все, что ты скажешь, будет лишь спасительной ложью. Когда отец избивал меня до полусмерти, можно было подумать, что гнев настолько ослепил его, что он не соображает, что делает. Но сегодня он попытался снести мне голову мечом! Его остановило лишь вмешательство сыновей… О чем же еще толковать? Ясно, что он меня ненавидит! Одного я не могу понять — чем вызвана такая лютая ненависть? С тех пор как я себя помню, еще ребенком, я всегда старалась как можно реже попадаться ему на глаза…

— Ты же знаешь — он вообще презирает женщин.

— Ну да. По его мнению, они годятся лишь на то, чтобы рожать сыновей, а у него и так их четверо. Но такого объяснения недостаточно. Раньше, насколько я знаю, он никогда не пытался убить женщину…

Колин рассмеялся, но в этом смехе было мало веселого.

— Нет, не пытался, хотя многих избил до полусмерти. Прости, Эйнсли, если то, что я сейчас скажу, покажется тебе неприятным, но я давно уже пришел к выводу — твое единственное преступление состоит в том, что ты жива. Отец ненавидит тебя за это.

Эйнсли, нахмурившись, бросила взгляд на брата.

— Я тебя не понимаю. Конечно, я была еще ребенком, когда умерла наша мать, но такой ненависти я не помню. А ведь тогда я тоже была жива, — с иронией напомнила она брату, и Колин снова невесело усмехнулся.

— Да, была. И мать — тоже, — произнес он с расстановкой.

— Не может же отец винить меня в смерти матери! — прошептала Эйнсли с ужасом.

— Нет, конечно. Единственное, за что он ценил нашу мать, так это за то, что она способна рожать здоровых сыновей. Иначе разве он бросил бы ее в Кенгарвее лицом к лицу с Фрейзерами? Ведь отец не мог не понимать, какая судьба ее ждет…

— Так ты считаешь, что он ненавидит меня еще с той поры? Но почему?..

— Потому что тебе не повезло умереть вместе с матерью. Каждый раз, когда он глядит на тебя, в его ушах стоят проклятия за то, что он так трусливо бросил ее. Может быть, наш отец и не любил мать, но ее любили другие. Все, кому известны обстоятельства ее гибели, не могут не задаваться вопросом, как наш отец осмелился бросить свою жену и ребенка на растерзание Фрейзерам, которые славятся своей жестокостью ко всем без исключения: будь то беспомощный старик, женщина или ребенок. Ты — ходячее напоминание о его позоре.

— Я не думаю, что наш отец способен испытывать стыд.

— Согласен. Я вообще не уверен, что он винит себя в ее смерти. Но он чрезвычайно дорожит своей репутацией смелого и мужественного человека, а разве такой поступок свидетельствует о мужестве? Если он сумел спасти самого себя, он был обязан позаботиться и о жене, и о маленькой дочери. Ведь наша мать не дала тебе погибнуть… — Колин вздохнул. — Когда мы возвратились в Кенгарвей и отец обнаружил тебя на пепелище, он набросился на тебя с такой яростью, что мы с Рональдом с трудом удержали его. Мы и потом не раз спасали тебя от гнева отца. Я надеялся, что его ненависть со временем утихнет, но похоже, она лишь становится сильнее год от года…

— И в один далеко не прекрасный день ни тебя, ни Рональда не будет рядом, чтобы его удержать, — задумчиво пробормотала Эйнсли.

Колин ничего на это не возразил, и ей стало страшно.

— Если я останусь в Кенгарвее, мне не выжить. Разве наши сестры об этом не знают?

— Да, они всегда знали, что отец тебя ненавидит, но никогда не задавались вопросом о причинах такого отношения.

— И никогда не предлагали мне поселиться у них, где я была бы в безопасности.

— Ты — возможно. Но они боятся, что тогда опасность угрожала бы им, а вернее, их мужьям.

— Уж не думают ли они, что я попыталась бы соблазнить их мужей?

— Наверняка они думают именно так. Эйнсли, у тебя есть понятие о чести и долге — этому научил тебя Рональд. Я получил образование в монастыре, в то время как наши сестры, хотя они и не так погрязли в грехах и преступлениях, как наш отец, темны и необразованны. Кроме того, они унаследовали его ум и сердце. Они скорее предпочтут видеть тебя мертвой, чем рискнут пустить к себе в дом, чтобы их мужья похотливо пялились на тебя. — Он пожал плечами. — Извини, если мои слова доставили тебе боль, но лучше знать правду.

— Значит, все эти годы и тебе, и Рональду, и братьям было известно, какая опасность мне угрожает? Я еще могу понять Рональда — он бессилен мне помочь, — но ведь кто-то из вас мог увезти меня из Кенгарвея! В отличие от старика вам отец позволяет ездить туда, куда вы пожелаете, а мест, более безопасных для меня, чем Кенгарвей, на свете много…

— Если бы мы вздумали увезти тебя куда-нибудь, то немедленно расстались, бы с жизнью. Как ты сейчас убедилась, Эйнсли, единственное, что в наших силах, — это не дать отцу убить тебя, да и то рискуя собственной шкурой. Согласен, все мы трусы. Но такими нас сделала жизнь в Кенгарвее. Каждый, кто обитает за его стенами, отлично усвоил здешние нравы…

Эйнсли умолкла. Теперь она ясно понимала, что брат не поможет ей бежать. Перед ним стоит нелегкий выбор — спасать ее или себя. Она должна быть благодарна Колину хотя бы за то, что он всегда храбро бросается на ее защиту. Чего же еще от него требовать?.. И все же мысль о том, что ей не на кого рассчитывать, что отныне ее жизнь будет ограничена пределами темницы, пугала девушку. Вряд ли можно надеяться, что Дугтан изменит свое решение. Наверняка он рассчитывает, что дочь вскоре умрет в застенке, как и многие до нее.

Лишь на закате всадники наконец добрались до Кенгарвея. Эйнсли удивилась, что сумела в темноте да еще и по холоду уйти так далеко от замка. Впрочем, она понимала, что затея ее была обречена с самого начала. Судя по словам Колина — а у Эйнсли не было причин не верить брату, — даже если бы ей удалось добраться до жилища одной из сестер, та просто-напросто вернула бы ее отцу. И не только сестра. Теперь девушка ясно понимала, что она не может рассчитывать на гостеприимство ни одного из своих родичей. Хотя многие из них отвернулись от Дуггана Макнейрна, осуждая его злодеяния, никто не отважится открыто выступить против него. Глубокая печаль и отчаяние охватили Эйнсли.

Сойдя с коня и направляясь в замок, девушка старалась побороть свои страхи. Страх — плохой советчик в любой ситуации, а ведь ей к тому же предстоит вскоре расстаться с Колином, своим единственным защитником. Не смея ослушаться отца, он отведет сестру в темницу. Конечно, приятно сознавать, что брат будет вспоминать ее добрым словом и попытается если не освободить сестру, то хотя бы не дать ей умереть. На милость могучего детины с холодным взглядом, своего тюремщика, Эйнсли вряд ли может рассчитывать. Он наверняка и думать забудет о своей узнице, как только за ней захлопнется дверь…

Несмотря на свою решимость не терять мужества, Эйнсли невольно вскрикнула, когда верзила-тюремщик грубо впихнул ее в сырую темницу и с шумом захлопнул дверь. Смрад, темнота и пронизывающий холод, царивший там, не могли поднять настроение узницы. С раннего детства Эйнсли знала, что из темниц Кенгарвея люди не выходят на волю — они там умирают. Раздался зловещий скрежет — это повернулся ключ в замке. От ужаса Эйнсли закрыла глаза. До нее донесся слабый звук удаляющихся шагов.

Она медленно подошла к крошечной кровати, стоявшей в углу, и бессильно опустилась на грубый соломенный тюфяк, изъеденный крысами. Слепой, безотчетный страх терзал душу девушки. Одно утешение, с грустной иронией предположила Эйнсли — вряд ли она сойдет с ума сразу. Она окинула взором свое новое неприветливое жилище. При слабом свете факела трудно было что-либо рассмотреть, но ей показалось, что здесь все еще присутствуют духи тех несчастных, что сидели в темнице до нее. Интересно, подумала Эйнсли, сколько времени пройдет до того, как она сама станет таким же бесплотным духом?..

В темницу вошел высокий тощий мужчина и уселся на жесткую скамейку напротив узилища Эйнсли. Он ничего ей не сказал, и девушка решила не обращать на него внимания. Неужели отец, боясь, что она снова попытается бежать, приставил к ней стража? Но ведь известно, что до сих пор никому не удавалось покинуть мрачную темницу Кенгарвея, разве что его выносили ногами вперед. Девушка понимала, что этот косоглазый неприветливый страж не сделает ничего, чтобы помочь ей, просто будет сидеть и спокойно смотреть, как она умирает от голода.

Покачав головой, Эйнсли попыталась отогнать эти мрачные мысли, от которых у нее по спине пробежал неприятный холодок. Лучше думать о чем-то другом, предаться мечтам, пусть даже несбыточным. Если Господь Бог услышит ее молитвы, она не погибнет в Кенгарвее, может быть, даже сбежит. Но на этот раз сбежит прямо в Бельфлер. И тогда, вероятно, ей удастся спасти хоть кого-нибудь из своих незадачливых родичей. А скоро под стенами Кенгарвея появится Гейбл, в этом у Эйнсли не быль ни малейших сомнений. Остается только надеяться, что случится это не слишком поздно…

Глава 17

— Произошла еще одна стычка между нашим человеком и одним из Фрейзеров, — объяснил Джастис, без стука входя в комнату Рональда, будучи уверенным, что найдет там своего кузена.

Услышав это сообщение, Гейбл выругался и принялся сердито мерить шагами комнату. Прошла всего неделя с тех пор, как он беседовал с королем и получил его недвусмысленное приказание. Не успел рыцарь возвратиться в Бельфлер, как туда начали прибывать Фрейзеры. И с первой минуты начались неприятности. Один из людей его отряда даже был убит, а скорая расправа с виновным, дальним родственником лорда Фрейзера — Гейбл приказал его повесить, — лишь осложнила дело. Рыцарь всей душой стремился в Кенгарвей, хотя и страшился того, что его там ожидает. Но по крайней мере этот поход избавит Бельфлер от нашествия буйных Фрейзеров.

— Кто-нибудь пострадал? — спросил Гейбл, останавливаясь у прикроватного столика и отхлебывая медовый напиток.

— Нет, — ответил Джастис, жестом отказываясь от предложения выпить. — Так, пара синяков. Как только Фрейзер вытащил нож, вмешались наши люди и положили конец ссоре.

— Надо как можно скорее удалить этих гнусных псов из Бельфлера, — вмешался Рональд, усаживаясь поудобнее.

Как видно, при этом у него опять заныла рана, потому что старик поморщился, но на предложение Гейбла помочь ему покачал головой. Обращаясь к рыцарю, он продолжил:

— Спасибо, парень, но я сам справлюсь. Рана еще ноет, но я уже научился двигаться, не причиняя себе боли. А иначе я совсем закисну в постели! — Вздохнув, он откинулся на подушки. — От этих Фрейзеров одни неприятности с той самой минуты, как они появились здесь три дня назад.

— Да, это так, — согласился Гейбл, снова присаживаясь на краешек кровати. — Мне следовало заставить их стать лагерем вне стен Бельфлера, но я и представить себе не мог, что они способны натворить столько бед!

— Ты неглупый парень, но слишком доверяешь людям, ждешь, что они проявят такое же благородство, какое свойственно тебе. А нельзя ли хотя бы сейчас выставить этих Фрейзеров за ворота?

— Нет. Это нанесло бы смертельную обиду сэру Фрейзеру, а на это я пойти не могу, по крайней мере до тех пор, пока не улажу дело с Кенгарвеем так, как того хочет король.

— Ты считаешь, что король тобой недоволен?

— Не настолько, как я опасался, но вообще-то — да. Его предложение отдать мне Кенгарвей и всех, кто в нем уцелеет, — вовсе не милостивый дар, как может показаться на первый взгляд. Король уверен, что все Макнейрны — настоящие исчадия ада, и мне придется с ними нелегко. Он также знает, что на земли Кенгарвея зарятся Фрейзеры и Макфибы. Если замок достанется мне, они явно будут недовольны, а значит, доставят мне массу хлопот. Кроме того, не стоит забывать и о том, что у Дуггана Макнейрна есть родичи, вполне лояльные королю. Они могут решить, что я незаконно узурпировал земли, которые по праву принадлежат им. Внешне предложение короля выглядит как награда, а на деле… Многие проклянут меня, если я ею воспользуюсь.

— Вряд ли в Кенгарвее найдутся люди, которые будут оспаривать твое право на замок — если, конечно, Дугган падет в битве.

— Даже его сыновья? — спросил Джастис.

— Даже они, — подтвердил Рональд. — Единственное искусство, которым в совершенстве владеют эти парни, — это искусство выживания. Они понимают, что под твоей властью жизнь их станет легче и удобнее, чем под властью их необузданного отца.

— А не захотят ли они отомстить за смерть отца?

— Не думаю. Конечно, дети любят своих родителей со всеми их недостатками, но Дугган Макнейрн сделал все, чтобы убить в своих отпрысках всякие нежные чувства. Они до смерти боятся его, вот и все. Если и повинуются, то только из страха. Они не покидают Кенгарвей — ведь это как-никак их родной дом, хотя благодаря стараниям Дуггана замок превратился в убожество. Нет, эти ребята не станут мстить тому, кто убьет их отца. Более того, возможно, они даже будут рады такому исходу, поскольку эта смерть сделает их свободными. Единственное, чего я опасаюсь, — как бы Дугган не увлек их за собой на тот свет.

— Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы не допустить этого, — пообещал Гейбл.

— Не сомневаюсь. Я не так хорошо знаком с Мартином, Джорджем и Вильямом, но, пожалуй, не ошибусь, если скажу, что они вовсе не так плохи, как их отец. А Колин вообще на него не похож. Он — единственный, о ком я буду искренне сожалеть, если из-за безрассудства Дуггана ему суждено погибнуть. Но боюсь, парень, тебе не удастся спасти всех!

— К сожалению, в данный момент я бессилен спасти даже своих собственных людей от этих настырных Фрейзеров… — с горечью заметил Гейбл и нахмурился, увидев ворвавшегося в комнату Майкла. — А что, стучаться теперь не принято?

— Прошу прощения, кузен, но я торопился сообщить тебе хорошие новости, — возбужденно произнес Майкл, едва отдышавшись. — Прибыл лэрд Макфибов.

— Сам лэрд?

— Ну да, — только и успел ответить Майкл, как в комнату вошел крупный черноволосый мужчина.

Гейбл сразу узнал в нем лэрда Макфиба, хотя до этого они встречались всего один раз. Ангуса Макфиба было трудно забыть. Благодаря огромному росту он возвышался над всеми окружающими, был силен, как боевой конь, а его широкое простоватое лицо пересекал безобразный красный шрам. Одевался он по большей части в грубую деревенскую одежду, а от холода его защищала толстая накидка из волчьего меха. Сэр Ангус решительным шагом направился к Гейблу, который учтиво встал ему навстречу, но в этот момент взгляд его упал на Рональда. Шотландец был так изумлен, что даже остановился.

— Ты обращаешься с врагом чрезвычайно милостиво, — заметил он, переводя глаза на Гейбла и не выпуская из рук меча.

— Я не считаю этого человека своим врагом, — возразил Гейбл спокойным и вежливым тоном, хотя в глубине души он был оскорблен выражением недоверия, которое читалось на лице Ангуса.

— Но ведь он — один из этих проклятых Макнейрнов, разве не так? И разве король не приказал тебе стереть это осиное гнездо с лица земли?

— Но король также сказал, что я могу спасти любого из Макнейрнов, кого захочу. Смерти подлежит лишь Дугган. Я намереваюсь спасти Рональда.

— А я намереваюсь камня на камне не оставить в Кенгарвее. Значит, нам придется выступить друг против друга, милорд?

— Думаю, что нет, если ты не станешь мне препятствовать. В конце концов, что проку мне от Кенгарвея, если в нем не останется людей, способных обрабатывать его земли?

— Этим могли бы заняться Макфибы. Наш клан многочислен и силен.

— В этом я не сомневаюсь, и если мне понадобится помощь, я непременно обращусь к твоим родичам. Однако могу я спросить — что привело тебя в Бельфлер? Я ожидал всего лишь гонца с сообщением, когда ты и твои люди готовы выступить, но никак не самого лэрда.

— Я полагал, что предстоящая битва слишком важна, и решил сам доложить тебе, что готов. — Массивный шотландец почесал живот и снова уставился на Рональда. — Я горю нетерпением хоть сегодня двинуться под стены Кенгарвея и уничтожить этих свиней Макнейрнов!

Заметив, что Рональд уже готов обрушиться с оскорблениями на буйного шотландца, Гейбл сделал ему знак помолчать, и старик, недовольно пробурчав что-то себе под нос, неохотно повиновался. Обменявшись любезностями с Ангусом, Гейбл приказал Майклу отвести гостя в покои, где он мог бы отдохнуть после утомительной дороги. Как только дверь за ним закрылась, Гейбл, чертыхнувшись, был вынужден опять обратиться к спасительному медовому напитку, чтобы восстановить душевное равновесие.

— Самонадеянность этого человека превосходит всякие границы, — проворчал Джастис, тоже прикладываясь к меду.

— Да, радости от него мало, — добавил Рональд и усмехнулся, увидев, как кузены обменялись улыбками.

Гейбл присел на краешек кровати. С лица его не сходило хмурое выражение.

— Меня не слишком радует то, что Макфиб собственной персоной явился доложить о готовности его людей выступить в поход. Настораживает также его готовность расправиться с Макнейрнами.

Рональд согласно кивнул:

— Я могу понять его чувства, хотя мне кажется несправедливым, что его ненависть распространяется на всех без исключения Макнейрнов. Дугган пролил немало крови Макфибов. Он убил множество близких родственников Ангуса, а их земли подверг такому опустошению, что люди были вынуждены голодать.

— Да, с таким союзником нам будет нелегко. Даже если он не станет препятствовать сохранению земель Кенгарвея, боюсь, мне не удастся защитить Макнейрнов.

— Ты прав. Сомневаюсь, что он перестанет ненавидеть наш род, когда у нас появится новый лэрд.

— А уж на какое предательство способны Фрейзеры, нам давно известно!

— Может быть, тебе удастся отделаться от Кенгарвея, когда гнев короля немного утихнет, — высказал предположение Джастис.

— Едва ли это возможно, — покачал головой Гейбл. — Я должен убить лэрда Макнейрна. Не могу же я бросить на произвол судьбы его родичей, когда они останутся без предводителя! Да и кому в таком случае достанутся эти земли? Макфибу? Или, может быть, Фрейзеру? Если я откажусь от Кенгарвея, эти люди с жадностью набросятся на добычу и станут обращаться с обитателями замка ничуть не лучше, чем прежний его хозяин. Из-за моей слабости родичи Эйнсли попадут прямо в лапы своим врагам. Вряд ли это можно рассматривать как достойный свадебный подарок. И без того нелегко будет объяснить Эйнсли, почему я не только лишил жизни ее отца, но и забрал себе его владения…

Рональд лукаво усмехнулся:

— Конечно, поначалу она может немного рассердиться, но я не думаю, чтобы она стала тебе препятствовать.

— Неужели? Разве ей все равно, кто станет лэрдом Кенгарвея — один из ее братьев или я?

— Она знает, что ее братьям повезет, если они вообще останутся в живых. Она также понимает, что достойного владельца Кенгарвея выбирать, в сущности, не из кого. Разумеется, Эйнсли будет не слишком приятно, что по приказу короля ее братья лишатся родного дома из-за того, что натворил их отец, но тебя винить в этом она вряд ли станет.

Гейбл хотел бы чувствовать такую же уверенность, но вслух оспаривать слова Рональда не стал.

— Ну что же, мне пора идти. Постараюсь быть любезным со своими незваными гостями. До сих пор моя тетушка с трудом терпела общество Фрейзера. Боюсь, что после встречи с этим необузданным Ангусом Макфибом она окончательно падет духом!

— Но они ведь недолго здесь пробудут, как ты полагаешь? — с надеждой в голосе осведомился Рональд.

— Нет, конечно. Раз, как уверяет Ангус, его родичи готовы к битве, нам незачем дальше медлить. Ну а те из Фрейзеров, кто не успел прибыть вовремя, пусть пеняют на себя. Я решил, что мы двинемся на Кенгарвей завтра.

— Я объявлю нашим людям о твоем решении, — предложил Джастис и тут же направился к двери. — Они уже давно ждут этой новости.

Гейбл тоже поднялся и взглянул на Рональда:

— Первый раз я с такой неохотой выступаю в поход!

— Понимаю. Но ты должен выполнить приказ короля. И хотя сердце мое обливается кровью при мысли о судьбах обитателей Кенгарвея, я рад, что именно ты едешь туда. Меня утешает, что те из них, кому суждено уцелеть, попадут под власть столь благородного рыцаря!

Гейбл кивнул Рональду на прощание, безмолвно благодаря старика за такое лестное мнение, и с тяжелым сердцем покинул комнату. Союзники, которых навязал ему король, не внушали ни доверия, ни симпатии. Бельфлер наводнили толпы неотесанных мужланов, которые даже не удосужились подружиться с теми, с кем должны были завтра бок о бок вступить в бой под стенами Кенгарвея. Гейбл ни минуты не сомневался в том, что его планы выказать милосердие натолкнутся на неповиновение Фрейзеров и Макфибов и ему придется защищать не только свою собственную жизнь и жизнь своих людей, но и пытаться спасти тех обитателей Кенгарвея, которые не станут оказывать сопротивления. А в довершение всего в этом кровавом месиве он должен во что бы то ни стало отыскать Эйнсли прежде, чем это сделает кто-либо из Фрейзеров или Макфибов.

Гейбл понимал, что последующие несколько дней станут самым суровым испытанием в его жизни. Оставалось только молиться, чтобы у него хватило мужества и сил выдержать все и исполнить то, что он наметил.

Эйнсли изумленно заморгала, щурясь от яркого света, когда Колин внес в камеру еще один факел. Она томилась в темнице уже пять долгих дней, и за все это время брат навестил ее лишь однажды. Все остальное время она оставалась практически одна — безмолвные стражи девушки вели себя так, словно темница была пуста. Странно, что отец вообще послал людей сторожить ее. Как будто из этого мрачного каземата можно убежать! Но еще больше Эйнсли удивилась, когда, подойдя к решетке, увидела, что стражей на месте нет. Интересно, как это Колину удалось от них избавиться, не возбуждая гнева отца? Ведь до сих пор, насколько ей удалось заметить, брату ни разу не доверили ключей.

Немного смущенная собственной жадностью, Эйнсли выхватила из рук Колина хлеб и сыр. За все время заключения ее единственной пищей были жалкие крохи, которые в прошлый раз принес ей брат. Отец распорядился, чтобы узнице давали лишь воду. Было совершенно очевидно, что он намерен уморить дочь голодом. Судя по всему, в обязанности стражников входили ежедневные доклады Дугтану о состоянии здоровья Эйнсли. Если так, то вскоре отец может заподозрить неладное — ведь благодаря скудной пище, принесенной Колином, девушка может протянуть дольше, чем он рассчитывает.

— Ты не боишься, что тюремщики донесут на тебя отцу? — спросила Эйнсли, заставляя себя есть помедленнее.

— Они не станут рассказывать, что я сюда прихожу, — возразил Колин, прислоняясь к решетке.

— Как ты можешь быть в этом уверен?

— Потому что до сих пор такого ни разу не случалось. Собственно говоря, лишь один или двое приспешников отца способны на донос, а все остальные, зная это, стараются не попадаться им на глаза.

— Странно… А я думала, что все стремятся завоевать его расположение.

— Большинство наших родичей знают, что нрав отца слишком переменчив, и это расположение можно легко потерять. Гораздо выгоднее не наушничать, а помалкивать — тогда и сам можешь поступать, как тебе хочется, не опасаясь, что на тебя донесут.

— Почему же я впервые слышу о такой круговой поруке?

— А тебе не было нужды в ней участвовать — тебя защищал Рональд. — Увидев, что сестра аккуратно завернула остатки сыра и хлеба в тонкое одеяло, служившее ей подстилкой, Колин нахмурился: — Почему ты не доедаешь?

— Если я съем все сейчас, то что буду делать завтра и послезавтра?

— Но тебе ведь приносят похлебку. Будешь есть ее, — отозвался Колин, прижимаясь теснее к решетке, чтобы получше рассмотреть сестру.

— Нет никакой похлебки, Колин, — спокойно ответила Эйнсли и увидела, как краска залила его щеки. — Мне дают только воду.

И тут же в испуге отпрянула, когда Колин, не в силах сдержать ярость, громко выругался и ударил кулаком по прутьям, не обращая внимания на боль.

— Теперь я начинаю понимать, почему стражники так легко позволили мне пройти к тебе с этой скудной пищей! Всем в замке известно, что отец запретил видеться с тобой. Он обещал сурово наказать каждого, кто вздумает его ослушаться. Я думал, что мне придется уламывать твоих тюремщиков…

Эйнсли слабо улыбнулась:

— Я тоже удивлена их покладистостью. До сих пор они не выказывали никакой симпатии ко мне, словно я не живой человек, а бесплотный дух, привидение!

— Итак, отец задумал уморить тебя голодом…

— Да.

— Тебе следовало сказать мне об этом!

— Я не сразу поняла, каковы его намерения. Вначале мне казалось, что отец просто хочет наказать меня, а потом пришлет какую-нибудь еду. Ты не дал ему забить меня насмерть у реки, остановил меч, который он занес надо мной в лесу, и теперь он решил уморить меня голодом. В конце концов, кому придет в голову интересоваться причинами моей смерти? В таких застенках люди умирают сплошь и рядом. Конечно, кое-кто может не одобрить его поступок, но шуму наверняка будет меньше, чем если бы он убил меня своими руками.

Колин опустился на скамейку, где обычно сидел стражник, и с такой силой сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев.

— Может быть, мне удастся раздобыть ключ?

— Не надо. — Эйнсли подошла к решетке и сжала руку брата. — Мои тюремщики этого не допустят — если я сбегу, их ждет неминуемая смерть. Но самое страшное, что и тебе не поздоровится. Сбежать из Кенгарвея я смогу только в том случае, если ты расскажешь, где проходит подземный ход. А это сразу наведет отца на мысль, что ты пособничал мне, и поставит под угрозу твою собственную жизнь.

— Не могу же я сидеть и спокойно смотреть, как ты умираешь от голода!

— Конечно, нет! Я уверена, что до этого не дойдет.

— Каким образом? Вскоре он поймет, что дело нечисто, что ты вряд ли прожила бы так долго, если бы сидела на одной воде. Я уверен, что его подозрения в первую очередь обратятся на меня, и он сделает так, что я не смогу приносить тебе пищу.

— Может быть, тебе действительно стоит прекратить это дело?

— Да неужели? Прикажешь нежиться в постели с набитым брюхом и знать, что ты медленно умираешь? Ты что, считаешь, что у меня совершенно нет совести?

— Нет, я считаю, что у тебя ее гораздо больше, чем нужно для жизни в Кенгарвее.

Колин поморщился — сейчас не до шуток! Эйнсли слабо улыбнулась, добавив:

— Угроза церковного проклятия, которым ты стращаешь отца, скоро перестанет его пугать.

— А, так ты разгадала мою хитрость! Впрочем, ты всегда была умнее нас всех…

— Да и ты не глупец.

— Возможно. Но мне надоело изощрять свой ум, пытаясь выжить самому и спасти наших родичей. Кенгарвей мог быть таким же славным замком, как Бельфлер, если бы отец не растратил свои силы и богатство, враждуя с соседями.

— Но так происходит уже много лет. Нам всем необходимо прилагать немалые усилия, чтобы выжить. — Эйнсли поймала взгляд брата. Надо постараться осторожно внушить ему, что у нее на уме. — Ты должен быть осмотрительным. Отец своей жестокостью научил каждого в Кенгарвее заботиться о своей шкуре. Если ты не хочешь, чтобы моя смерть легла тяжелым бременем на твою совесть, то и я не желаю быть причиной твоей гибели.

— Значит, если я буду помогать тебе, то поставлю под угрозу свою жизнь. Если стану заботиться о себе — ты умрешь мучительной смертью. Что за чудовищный выбор! Особенно если учесть, что причина всего — наш родной отец…

— Нам остается только молиться, чтобы король, разгневанный безумствами нашего отца, послал сюда вооруженных людей.

— Ну да. И тогда мы оба погибнем. Эйнсли рассмеялась, словно эта отчаянная ситуация таила в себе нечто забавное.

— Твой своеобразный юмор смешит меня, Колин. Он криво усмехнулся:

— А вот мне что-то невесело. — Он снова посерьезнел. — По-моему, человеку в нашей безнадежной ситуации остается только смеяться. На что же еще надеяться? Маловероятно, что посланные королем люди сумеют положить конец тирании нашего отца. Кто бы ни пришел под стены Кенгарвея, он постарается заставить всех нас заплатить за грехи и преступления Дуггана Макнейрна.

— Только не Гейбл.

— В тебе говорит любовь.

— Возможно, но только отчасти. Я не так слепа, как ты полагаешь. Гейбл не захочет стереть Кенгарвей с лица земли. Да, он будет вынужден убить нашего отца, но лэрд Бельфлера не тот человек, который выместит свою злобу на беззащитных обитателях Кенгарвея — стариках, женщинах и детях. Я не могу убедить тебя в своей правоте, так что мне остается только повторять вновь и вновь — я верю в благородство Гейбла. Но ведь говорить — это одно, а заставить прислушаться к своим словам — нечто совсем иное, правда?

— Извини, Эйнсли. Я был бы рад поверить тебе, это дает хоть какую-то надежду, но боюсь, что стены Кенгарвея — неподходящее место для того, чтобы питать надежды. Они так часто оборачивались ничем, что я уже устал постоянно обманываться. — Колин встал и порывисто стиснул руки Эйнсли. — Я сделаю все, чтобы помочь тебе.

Она начала было возражать, но Колин прижал палец к губам и продолжил:

— Молчи! Нет смысла без конца препираться. Я буду делать то, что должен. И еще молиться, чтобы сказанное тобою оказалось правдой. Возможно, в душе лэрда Бельфлера действительно есть место милосердию. Я стану просить Господа, чтобы предводителем тех, кто вскоре придет под стены Кенгарвея, оказался именно сэр де Амальвилль.

С этими словами Колин повернулся и ушел. Эйнсли с грустью смотрела вслед брату. Гейбл не сумел склонить лэрда Кенгарвея к примирению и таким образом нарушил присягу, данную королю. Наверное, теперь король разгневан на него и может лишить своей милости… Умащиваясь на своем жестком ложе и рассеянно наблюдая, как ее молчаливые стражи вернулись на свой пост, Эйнсли решила, что ей тоже не мешает помолиться. Она попросит Господа дать Кенгарвею еще один шанс. Если врагам суждено прийти под стены замка, пусть их приведет Гейбл.

Только в этом случае у обитателей Кенгарвея — да и у нее самой — есть надежда на спасение…

Гейбл поцеловал на прощание тетушку и юную кузину Элен, улыбнувшись в ответ на их просьбы беречь себя. Каждый раз, когда он отправлялся на очередную битву, женщины не скрывали своей грусти, но старались, чтобы рыцарь ее не заметил. На этот раз — в этом Гейбл был совершенно уверен — для этих страхов были все основания. Мало того, что ему предстояло сразиться с врагом, грозным и неукротимым, союзники, навязанные ему королем, почти не отличались от врагов. Впервые он ехал навстречу опасности, подвергаясь ей с самого начала.

Вскочив в седло, Гейбл любовно потрепал Малкольма по шее. Доблестный конь уже не однажды доказал новому хозяину свою выносливость и отличные боевые качества, всякий раз доставляя тому радость. Да, коня выучили прекрасно! И какая ирония судьбы — он, Гейбл, едет на коне Макнейрнов, чтобы воевать с ними же…

Но не оставлять же Малкольма дома просто потому, что когда-то он принадлежал Эйнсли!

Выезжая из ворот Бельфлера в сопровождении Майкла и Джастиса, Гейбл бросил взгляд через плечо и увидел массу людей, выстраивавшихся в отряд позади него. Среди них были и всадники, и пешие. Неистовая кровожадность Фрейзеров и Макфибов по-прежнему смущала рыцаря. Еще больше ему не давала покоя мысль, что эти два клана прекрасно спелись — значит, самому Гейблу и его людям придется сражаться в одиночку и ни в коем случае, как предупреждала Эйнсли, не поворачиваться к Фрейзерам и Макфибам спиной. Доверять им нельзя! Холодок пробрал Гейбла, когда он заметил, что на него пристально смотрит кто-то из Фрейзеров. Похоже, ему придется опасаться удара не только со стороны своих врагов Макнейрнов, но и со стороны так называемых союзников.

— Вчера я всю ночь молился, чтобы король передумал и отозвал этих собак из нашего отряда, — прошептал Джастис на ухо кузену.

Гейбл усмехнулся и перевел взгляд на дорогу.

— Это намного облегчило бы нашу задачу, но боюсь, король не понимает, какой смертельной опасности мы подвергаемся. Все, что ему нужно, — это смерть Дуггана Макнейрна, и король знает, что лучших исполнителей его воли, чем Фрейзеры и Макфибы, не найти.

Мне кажется, король вообще не уверен, что я один сумел бы справиться с этой задачей.

— Неужели он считает, что ты предашь его, столкнувшись с Макнейрном? — в ужасе прошептал Майкл.

— Вряд ли. Просто король больше не желает выказывать милосердие, а по его мнению, я в избытке наделен этим качеством. Макнейрн — предатель, а по закону предательство наказывается долгой и мучительной смертью. На взгляд короля, такая суровая участь заставит остальных его вассалов повиноваться своему сюзерену — хотя бы из страха. А еще мне кажется, что король предпочтет, чтобы Макнейрн погиб в битве и ему не пришлось бы самому казнить преступника.

— Король опасается того, как поведут себя другие лэрды, если он убьет одного из их числа, пусть даже отъявленного преступника, — заметил Джастис.

— Верно. Король окружен беспокойными подданными, и, хотя ни один из них не ведет себя так безрассудно, как Макнейрн, ему приходится действовать чрезвычайно осторожно. Этим королевством управлять нелегко.

— Ну, мы вряд ли сумеем облегчить ему задачу, разве что в этом случае.

— И сделаем это уже завтра.

— Так ты полагаешь, что сегодня мы не достигнем Кенгарвея?

— Нет. Если мы будем продвигаться слишком быстро, то утомим пеших воинов, и тогда они не смогут сражаться в полную силу. Да и прибудем мы в Кенгарвей лишь в сумерках, а то и в полной темноте. Мне не хотелось бы разбивать лагерь на виду у Мак-нейрнов. Нет, мы должны остановиться по крайней мере в часе езды от Кенгарвея и закончить наше путешествие завтра.

Когда солнце начало садиться и Гейбл отдал приказ остановиться, он натолкнулся на неожиданные возражения Фрейзера и Макфиба. Почти час ушел на горячие споры. Союзники пригрозили, что двинутся дальше без своего предводителя. Только сознание того, что подобный шаг вызовет явное неудовольствие короля, удержало неистовых шотландцев от раскола армии, иначе, двинувшись прямиком на Кенгарвей, они поставили бы под угрозу весь первоначальный план. Когда Гейбл, устав от жарких препирательств, наконец сел ужинать с кузенами, он был так взбешен, что почти не ощущал вкуса еды.

— Самодовольные ублюдки! — проворчал Джастис, бросая исподлобья взгляд на Фрейзеров и Макфибов, которые расположились лагерем в некотором отдалении от людей Бельфлера.

— Они учуяли мою слабость, — негромко заметил Гейбл, отодвигая пустую тарелку и отхлебывая вина.

— Что ты имеешь в виду? Я не заметил никакой твоей слабости.

— А ты посмотри внимательнее, кузен. Неодобрение короля, пусть и малое, все еще висит надо мной. И лишь одна его незначительность удерживает этот самодовольный сброд от того, чтобы, пренебрегая моей командой, тут же ринуться вперед. Однако и Фрейзер, и Макфиб надеются со временем еще больше уронить меня в глазах короля, и, как только найдут способ это сделать, их уже ничто не остановит.

— Значит, ты полагаешь, что нам следует опасаться не только Макнейрнов, но и — может быть, даже в большей степени — интриг со стороны Фрейзера и его нового сподвижника Макфиба?

— Я уверен в этом. Каждый раз, когда смотрю на Фрейзера, я замечаю, что этот человек не сводит с меня пристального взгляда. Он — мой враг, такой же, как Макнейрн. Да, я должен соблюдать осторожность, иначе он может попытаться в ходе битвы разделаться со мной.

— Ты хочешь сказать, что он может попытаться тебя убить?

— Именно так этот человек поступает с теми, кто встает у него на пути или причиняет ему зло. А избежать наказания Фрейзеру помогает то, что свои зловещие игры он ведет с большей, чем Макнейрн, тонкостью. Кроме того, он еще ни разу не поднял руку на того, кого уважает король. Да, Фрейзер опасен — он может убить меня или покрыть позором мое имя. Однако гораздо сильнее меня беспокоит другое…

Джастис в изумлении уставился на Гейбла:

— Интересно, что?

— Фрейзер знает, что Эйнсли была моей любовницей. Я подозреваю, что он также догадывается, что именно из-за нее я просил короля милостиво отнестись ко всем Макнейрнам — кроме Дуггана, конечно, — кто не окажет сопротивления в битве. Боюсь, что он попытается первым добраться до Эйнсли и убить ее, хотя бы для того, чтобы насолить мне.

— Предстоящее сражение начинает все больше беспокоить меня, — признался Майкл. — Мало приятного сознавать, что едешь биться с одним врагом, а на битву тебя сопровождают другие. Обычно человек спокоен только тогда, когда знает — у него за спиной надежные союзники. А наши союзники, сдается, не менее опасны, чем противник!

Гейбл криво усмехнулся и пожал плечами. Ситуация складывалась и впрямь неприятная, но изменить что-либо он был не в силах.

— Значит, мы будет сражаться в одиночку. Достичь этого будет несложно, ибо отряды разобщены. Пусть все так и останется. На открытую вражду Фрейзеры и Макфибы не пойдут, а если мы будем держаться на расстоянии от таких ненадежных союзников, это сослужит нам хорошую службу.

— Ты хочешь от нас слишком многого, — заметил Джастис.

— И это говоришь мне ты, умелый и храбрый воин? Стыдись!

Услышав этот упрек, смешанный с комплиментом, Джастис рассмеялся:

— Когда ты начинаешь рассыпаться в похвалах, я всегда знаю, что нас ждут неприятности!

В ответ Гейбл тоже рассмеялся, но веселость его была недолгой. Он всей душой желал, чтобы битва быстрее окончилась, а Фрейзеры и Макфибы уползли в свои норы. А больше всего рыцарю хотелось, чтобы в его постели вновь очутилась Эйнсли, живая и невредимая. Надежда эта была почти несбыточной, и Гейблу оставалось только молиться, чтобы Господь Бог милостиво отнесся к его желаниям.

Глава 18

— Вон там лежит Кенгарвей, — негромко произнес Джастис, подъезжая к Гейблу.

— Да, именно там, — отозвался тот рассеянно.

Его взор был устремлен на замок, недавно восстановленный после пожара, а в голове билась одна мысль — каковы будут его дальнейшие шаги?

Джастис обернулся и посмотрел на отряд людей Бельфлера, которые ждали сигнала к началу битвы. Они собрались в густом лесу, прячась под деревьями. Стоит им придвинуться хотя бы на несколько ярдов, и они окажутся на обширном открытом пространстве, окружающем Кенгарвей, и тогда стражники, выстроившиеся на высоких стенах замка, непременно заметят неприятеля — если, конечно, они не слепы и не спят. Джастис был уверен, что их отряд не будет проявлять нетерпение, понимая, что Гейблу нужно в последний раз взвесить все сильные и слабые стороны Кенгарвея, а вот Фрейзеры и Макфибы вряд ли будут ждать долго.

— Кузен, наши союзники начинают беспокоиться, — заметил он, приближаясь к Гейблу и пытаясь вывести его из задумчивости.

Гейбл тоже обернулся и увидел, что Фрейзеры и Макфибы рвутся в бой. Каждый старался хоть на шаг опередить другого.

— И тот, и другой так стремятся быть первыми, что скоро окажутся вне прикрытия деревьев.

— Я понимаю твои колебания, Гейбл, но если ты хочешь спасти хоть кого-нибудь из Макнейрнов, не стоит слишком медлить.

— Ты прав. Иначе Фрейзеры и Макфибы затопчут нас своими конями — уж больно им не терпится ввязаться в драку.

— Они стремятся к этому с тех самых пор, как король разрешил им присоединиться к нам. О чем ты думаешь? Строишь новые планы или ждешь некоего чуда, которое позволит тебе проникнуть за толстые стены Кенгарвея и разыскать Эйнсли до того, как начнется сражение?

Гейбл улыбнулся:

— Это, несомненно, подняло бы мое настроение! Нет, никаких новых планов я не строю. Скажи лучникам, чтобы были наготове. Как только мы начнем атаку, весь Кенгарвей будет смотреть на нас, но недолго.

— Желаю удачи, кузен. Все наши воины знают, что должны попытаться обнаружить Эйнсли до того, как это сделают Фрейзеры или Макфибы. Если девушку будут отыскивать столько глаз, я уверен, что она скоро найдется!

Гейбл кивнул. Он хотел бы разделить уверенность кузена, но понимал, что все обстоит не так просто. Опыт подсказывал рыцарю, что, как только начнется битва, вокруг воцарятся хаос и разрушение. Отыскать Эйнсли среди множества людей — сражающихся, в панике спасающихся бегством или преследующих врага — может оказаться делом почти невозможным. Слишком часто Гейблу самому приходилось ждать конца сражения, чтобы понять, что случилось с его родичами, хотя де Амальвилли почти всегда одерживали победу. Подавая знак к началу атаки, Гейбл от души надеялся, что Эйнсли все-таки удалось каким-то чудом ускользнуть из Кенгарвея.

Странный звук вырвал Эйнсли из объятий сна. Нахмурившись, она поднялась со своего жесткого ложа и нетвердой походкой приблизилась к решетке. Проклятие! Как она ослабела за последние дни! И не мудрено — жестокое избиение, которому подверг ее отец, пронизывающий холод и сырость темницы, почти полное отсутствие пищи сделали свое дело. Голод, постоянно терзавший девушку, не позволял ей ни выздороветь, ни противостоять пагубному воздействию заточения.

Цепляясь за скользкие, влажные прутья, Эйнсли взглянула на своего тощего узкоглазого стража. За неделю, что он просидел напротив ее узилища, девушке удалось узнать только одно — что этого парня зовут Роберт. Да и этой скудной информацией она была обязана другому стражу, который однажды окликнул напарника по имени. Убедившись в первые же два дня, что из парня и слова не вытянешь, Эйнсли прекратила попытки нарушить молчание и смирилась с ненавязчивым присутствием Роберта. То, что сейчас он явно нервничал, убедило девушку, что слух ее не обманул. Она внимательно прислушалась и вдруг поняла, что это за звук. Мурашки побежали по спине Эйнсли.

— На нас напали! — вскричала девушка.

Ее терзали противоречивые чувства — страх за себя, за братьев да и за всех обитателей Кенгарвея и в то же время огромное облегчение. Предстоящее сражение сулило опасность, но и означало, что Гейбл где-то близко.

— Да нет, — возразил Роберт с сомнением в голосе. Голос этот звучал почти басом, что было удивительно, если учесть комплекцию парня. — Наверное, это твой отец опять рассердился на кого-то…

— Ты прав — когда мой отец в гневе, его рев может быть очень громким, однако сейчас до нас доносится не его голос. Началась битва! — На это Роберт ничего не ответил, и Эйнсли про себя чертыхнулась. — Ты не раз сражался бок о бок с моим отцом. Уж если я поняла, что идет бой, ты тоже наверняка это понял!

— Ну да, ты права, — нехотя выдавил из себя парень, терзаемый сомнениями, как ему быть дальше. — Но мне приказали сидеть здесь и сторожить тебя!

— И ты хочешь, чтобы мы покорно ждали, пока сюда не придут враги?

— Враг ни за что на свете не проникнет в глубь Кенгарвея!

— А если мы умрем здесь, глупец?

— Такое возможно, но вовсе не обязательно. А вот если я освобожу тебя, а потом окажется, что мы неправильно оценили происходящее наверху, мне точно не поздоровится. Твой отец убьет меня без колебаний за то, что я посмел его ослушаться.

На это Эйнсли было нечего возразить. Она понимала, что парень сказал сущую правду. Не отпуская решетки, она боролась со страхом и подступающим гневом. Неужели этот дурень не способен разумно мыслить? С минуту она пристально следила за Робертом, который, явно нервничая, начал мерить шагами узкое пространство, время от времени поглядывая наверх, откуда доносились странные звуки. А может быть, подумала Эйнсли, она вернее добьется своей цели, если сыграет на естественном желании парня остаться в живых, поскольку было очевидно, что в данный момент его больше всего беспокоит именно это?

— Послушай, — окликнула она Роберта, стараясь говорить спокойно и вежливо, чтобы ни в коем случае не рассердить и не обидеть своего стража. — Какая польза будет моему отцу от того, что мы оба с тобой здесь погибнем или меня снова похитят, а потом потребуют выкуп? У него ведь и так немного денег…

Роберт остановился. Он явно обдумывал ее слова. Окрыленная успехом, Эйнсли продолжала:

— А что, если отец прав и я на самом деле любовница лэрда Бельфлера? И теперь мой возлюбленный явился, чтобы освободить меня и снова залучить в свою постель… Не будет ничего худого в том, что ты попытаешься выяснить, в чем там дело и откуда доносится шум. Если на нас действительно напали и Кенгарвей скоро попадет в руки врагов, самое разумное — это выпустить меня на свободу. Мой отец скорее предпочтет, чтобы я сбежала, чем досталась очередным похитителям, которые потребуют за меня выкуп. Ведь если я останусь жива, он сможет, когда захочет, разыскать меня и убить. Мы с той оба знаем, что он на это способен.

— Да, он хочет твоей смерти, и ему все равно — умрешь ли ты от голода или тебя убьют во время битвы.

— О нет, не все равно, и ты прекрасно это знаешь. Отец ненавидит меня, и ему не понравится, если кто-нибудь другой завладеет его законной добычей!

— Это точно, — подтвердил Роберт, запуская руку в свою грязную шевелюру. — Пожалуй, ты права — мне стоит пойти выяснить, что творится у нас над головой. Сиди смирно! Я скоро вернусь.

Как только страж начал подниматься по скользким узким ступеням, Эйнсли уже пожалела, что он ее послушался. Напрасно она позволила страху одержать верх над разумом. Маловероятно, чтобы этот человек стал защищать ее, если битва и в самом деле разразится в Кенгарвее. Единственной заботой этого недалекого парня было самому остаться в живых, и Эйнсли подозревала, что он не задумываясь предаст подопечную, лишь бы спасти свою шкуру. Оставалось только надеяться, что он скоро вернется и расскажет ей, что творится за стенами темницы.

— Впрочем, я все равно не могу ничего сделать, — рассуждала сама с собой девушка, с силой ударяя по прутьям решетки маленьким кулачком. — Придется сидеть и покорно ждать своей участи…

Она закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь привести в порядок расстроенные нервы. Конечно, в такой ситуации достичь полного спокойствия ей вряд ли удастся, но надо хотя бы постараться отогнать этот противный липкий страх, от которого по всему телу ползут мурашки. Эйнсли понимала — пока она остается в застенке, единственное, на что можно уповать, так это на то, что у нападавших в душе сохранилась хоть капля милосердия. Другой надежды нет, и нечего зря себя обманывать.

Медленно потянулось время, и с каждой минутой Эйнсли приходила все в большее волнение. Теперь она уже не сомневалась, что в замке идет сражение. Звуки, доносившиеся до нее сквозь толстые стены Кенгарвея, становились все громче. Чтобы хоть как-то убить время, Эйнсли принялась мерить шагами тесную камеру, проклиная свое заточение, жестокость отца, а больше всего — то, что у нее нет под рукой оружия.

Наконец, обессиленная, она остановилась, прижалась к прутьям решетки и закрыла глаза. Девушка пыталась сосредоточиться на звуках, проникавших в темницу, силясь понять, что же происходит там, наверху. Она так погрузилась в это занятие, что, когда дверь темницы со стуком распахнулась, Эйнсли в испуге отпрянула. На какое-то короткое мгновение звуки стали слышнее и подтвердили худшие ее опасения — в Кенгарвее кипит настоящий бой.

Какой-то человек начал спускаться по ступеням, и сердце Эйнсли радостно забилось — она узнала Колина. Однако появление брата еще раз подтвердило, что она была права в своих опасениях. На Колине была короткая юбка, рубашка и шлем — все заляпанное кровью. Часть лица, не защищенная шлемом, являла собой жуткое зрелище — кровь вперемешку с грязью и потом. Даже меч, который Колин сжимал в руке, был весь в крови. Должно быть, Кенгарвей уже перешел в руки врагов, иначе брат ни за что бы не покинул поле битвы — а по его виду было ясно, что он находился в самой гуще сражения.

— Наши враги уже здесь, — объявил молодой человек, тяжело припадая к решетке и пытаясь отдышаться.

— И они побеждают, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Эйнсли.

— Они чуть не проломили ворота и вскоре перелезут через стены. На брустверах уже завязалась рукопашная. Их гораздо больше, чем мы думали, и нам с трудом удается сдерживать натиск.

— Ты не сказал, какие именно враги пришли под стены Кенгарвея, — стараясь казаться равнодушной, произнесла Эйнсли, однако по сердитому взгляду, который метнул на нее Колин, поняла, что провести брата ей не удалось.

— Твой прекрасный рыцарь, лэрд Бельфлера, находится среди них. Он одним из первых подступил к воротам Кенгарвея!

Эйнсли, обиженная насмешливым тоном Колина, уже собиралась возразить, но вдруг до нее дошел смысл его слов.

— Что ты хочешь этим сказать? Что значит «одним из первых»?

— То, что он не один явился в Кенгарвей. За ним по пятам следуют эти подлые собаки Фрейзеры и Макфибы!

— О Господи! — против воли вырвалось у Эйнсли.

Она была уверена, что Гейбл ни за что бы не пошел на союз с такими людьми, однако сомневаться в правдивости слов Колина не приходилось.

— Гейбл же выгнал Фрейзера из Бельфлера, поскольку этот подлец дважды пытался убить меня! Он бы сильнее наказал наглеца, но не имел на это права, потому что я была всего лишь пленницей в его замке…

— Можешь сама спросить своего любовника, почему это он стакнулся с бывшими врагами — если, конечно, увидишь его живым. — Колин присел на скамейку, где обычно сидел безмолвный страж Эйнсли Роберт, стер кровь с меча и снял ключ с крюка, вбитого в стену.

— Однако я пришел сюда не для того, чтобы рассуждать о де Амальвилле и его союзниках. — Он забряцал ключом, пытаясь вставить его в замок. — Я пришел, чтобы выпустить тебя на свободу, дать шанс спастись из этой мясорубки.

Дверь наконец отворилась. Эйнсли была готова упасть на колени перед братом. Ее переполняла благодарность. Вместо этого она порывисто обняла Колина, не обращая внимания на покрывавшие его кровь и грязь. Наконец-то она на свободе! Теперь ей, возможно, удастся спасти хоть кого-то из жителей Кенгарвея.

— Подумай о себе, Колин, — настойчиво произнесла она, заглядывая брату в лицо. — Не позволяй отцу увлечь тебя и остальных наших братьев за собой в могилу!

— Только не начинай снова убеждать меня в благородстве де Амальвилля, — раздраженно бросил Колин, таща сестру вверх по лестнице.

— Он поклялся, что постарается спасти как можно больше наших людей.

— Пока я знаю одно — этот человек своими руками громит остатки ворот Кенгарвея. Он так же горит желанием перерезать нам глотки, как и его доблестные союзники!

— А может быть, он старается добраться до нас раньше, чем это сделают Фрейзеры и Макфибы? Ему прекрасно известно, что от этих людей милосердия ждать не приходится…

Наконец они добрались до верхнего зала. Колин подтолкнул сестру к лестнице, ведущей в жилые комнаты.

— Ступай! Возьми оружие, если намерена сражаться, или свои вещи, если решила бежать из этого кровавого месива. Об одном я только прошу — ради Бога, прекрати твердить о том, что обещал тебе любовник!

Обиженная Эйнсли собиралась возразить, но Колин уже бежал назад, в самую гущу битвы. Девушке хотелось плакать от бессилия — ведь она так и не сумела убедить брата довериться Гейблу, но она подавила в себе это желание. Предаться печали по поводу судьбы родичей можно будет и позднее — если, конечно, она сама выживет.

Устремляясь по лестнице в спальню, Эйнсли решила последовать обоим советам брата — захватить и оружие, и вещи, которые могут ей понадобиться на случай побега. Она была уверена, что сражаться ей придется — хотя бы для того, чтобы в конце концов покинуть Кенгарвей. Оставалось только надеяться, что судьба и Господь будут к ней милостивы, и она попадет в руки Гейбла до того, как осуществит оба эти намерения.

Наблюдая, как Фрейзеры и Макфибы карабкаются на стены Кенгарвея, Гейбл от души выругался. Перед ним по-прежнему маячили ворота, в которые он никак не мог проникнуть. Битва была в самом разгаре. Его подлые союзники оттеснили его от Макнейрнов, намереваясь убить как можно больше обитателей замка, прежде чем Гейбл сумеет прийти тем на помощь. Кроме того, рыцарь подозревал, что оба — и Фрейзер, и Макфиб — горят желанием убить лэрда Кенгарвея. Эту сомнительную честь Гейбл не слишком стремился у них оспаривать, хотя и понимал, что в таком случае расположение короля к нему значительно возросло бы. Сейчас перед ним стояла другая задача — попасть в Кенгарвей как можно скорее, пока его кровожадные союзники не перебили всех Макнейрнов и не добрались до Эйнсли, которую они тоже наверняка намерены прикончить.

Макнейрны храбро сражались, стараясь потеснить численно превосходивших их врагов, и Гейбл не мог не восхищаться их мужеством. Еще он радовался тому, что из множества мертвых тел, покрывших пространство вокруг замка, лишь малая часть приходилась на долю людей Бельфлера. То, как безрассудно, в полном пренебрежении к человеческой жизни Фрейзер и Макфиб бросали на неприступные стены Кенгарвея своих воинов, не могло не огорчить рыцаря. Конечно, рано или поздно такая тактика сломит сопротивление Макнейрнов, только плата будет слишком высокой. К тому же и Фрейзер, и Макфиб, не желая признаваться в собственных ошибках, громко обвиняли Гейбла в гибели своих людей, что еще больше раздражало рыцаря. Он поклялся, что ни за что на свете больше не выступит в союзе с этими буйными шотландцами, даже если сам король ему это прикажет.

— Мы уже почти ворвались в ворота, милорд, и Макнейрны начинают отступать! — прокричал один из воинов Бельфлера, участвовавший в осаде замка.

Гейбл не успел ответить — к нему сквозь толпу, сгрудившуюся у ворот Кенгарвея, пробирался какой-то человек. Он прокладывал себе путь с такой силой, что чуть не налетел на рыцаря, когда наконец выбрался из толпы.

— Взгляни-ка на север, милорд. Кто-то едет сюда!

В сопровождении Джастиса Гейбл двинулся к арьергарду своего отряда и увидел небольшую группу людей. Они расположились к северу от Кенгарвея на окраине небольшой деревушки, все еще лежавшей в развалинах после последнего набега Макнейрнов. От группы отделился один воин и направился к Гейблу. По мере удаления от замка — теперь он уже мог не опасаться стрел, градом сыпавшихся на нападавших с высоких стен, — воин явно почувствовал облегчение.

— Ты Макнейрн? — спросил Гейбл, когда мужчина, приблизившись к нему, осадил свою лошадь.

Что-то в облике этого человека не понравилось рыцарю. Неужели на помощь Макнейрнам пришли их друзья? Только этого не хватало! Он внимательно оглядел всадника. Ему было, должно быть, лет сорок или чуть больше — седина уже изрядно посеребрила его длинные густые волосы. Стройный и весьма элегантно одетый, этот человек своим обликом совершенно не вязался с кровавым побоищем, разыгравшимся на его глазах.

— Нет. Я женат на Элспет, старшей дочери Макнейрна. — Он слегка поклонился. — Меня зовут Дональд Ливингстон.

Он жестом остановил Гейбла, который тоже собирался представиться.

— Не трудитесь называть себя, сэр де Амальвилль.

— Почему вы именно сегодня пожаловали в Кенгарвей?

— Просто понаблюдать. Я не примкну ни к вам — не могу же я сражаться против своих родичей, хотя и не кровных! — ни к отцу моей жены.

— Тогда зачем вы вообще здесь появились? — начиная терять терпение, отрывисто бросил Гейбл — его изрядно раздражали светские манеры этого человека.

— Я слышал, что король приказал вам сразиться с Макнейрном, и решил, что это мой долг — приехать сюда и узнать, чем все кончилось. Я отказываюсь участвовать в предательских интригах Макнейрна, но не могу присоединиться и к его противникам. Вы должны меня понять, сэр де Амальвилль. А кроме того, я имел намерение обратиться к вам с нижайшей просьбой, милорд.

— Если вы потрудитесь оглянуться, сэр, то заметите, что мы с вами находимся в самой гуще кровавого сражения. У меня нет ни времени, ни желания оказывать вам какие-либо услуги.

— Я не задержу вас долго, милорд. Я прошу сохранить жизнь Эйнсли Макнейрн.

— Почему вас это волнует? — спросил Гейбл, инстинктивно чувствуя, что ответ Ливингстона ему вряд ли понравится.

— Дело в том, что я нашел человека, который согласен жениться на этой необузданной девушке.

— И вы явились сюда, чтобы объявить мне об этом? Нашли время! Скройтесь с моих глаз, если не собираетесь участвовать в сражении и не хотите, чтобы я приказал разоружить вас. Если нам суждено выжить в этом кровавом месиве, мы поговорим позже, но только не сейчас!

С этими словами Гейбл повернулся спиной к собеседнику и поехал назад, к воротам Кенгарвея.

— Этот человек, должно быть, сошел с ума, — пожаловался он Джастису, старавшемуся не отставать от кузена.

— Он только хочет удостовериться, что его хитроумные планы не обернутся прахом, если Макнейрн погибнет.

— И поэтому он является ко мне в самый разгар сражения, хладнокровно наблюдая за тем, как убивают родичей его жены, и просит сохранить жизнь одной из них — его свояченице? Он даже не удосужился попросить пощады для сыновей Макнейрна!

— А какая ему от них польза? Только лишние рты! Нет, у него далеко идущие планы, а исход битвы может легко их нарушить.

— В таком случае он скоро убедится, что все его планы гроша ломаного не стоят. Даже если бы я не хотел сохранить Эйнсли для себя, я сделаю все, чтобы она не досталась этому человеку!

— Да, ты прав. Боюсь, что под властью этого Ливингстона или любого, кого он для нее выбрал, девушке придется так же несладко, как было под властью ее жестокого отца… Взгляни-ка, Гейбл! Кажется, им все-таки удалось проломить эти трижды проклятые ворота!

Не прошло и минуты, как оба кузена оказались посреди лавины людей, устремившихся внутрь Кенгарвея. Гейблу было достаточно одного взгляда на то, что творилось во внутреннем дворе замка, чтобы все мысли о настырном Дональде Ливингстоне вылетели у него из головы. Макнейрны по-прежнему отчаянно сражались, но то, что творили Фрейзеры и Макфибы, нельзя было назвать иначе, чем кровавой бойней. Союзники Гейбла, которых он уже успел возненавидеть всей душой, в слепой ярости стремились уничтожить каждого, кто попадался им на пути, не щадя ни одной живой души.

— Пресвятой Иисус, — прошептал бледный Джастис, ужаснувшись от представшего перед ним зрелища. — Похоже, эти люди сошли с ума от ненависти и жажды крови! Мне кажется, они с легкостью обратят свое оружие против нас, если ты попытаешься их остановить…

— Да, ты прав, — согласился Гейбл. — Значит, нам надо собрать всех, кто уцелел, в какое-нибудь безопасное место и хорошенько их охранять.

Отобрав из своего отряда двух лучников и трех вооруженных мечами воинов, Гейбл вместе с ними начал пробираться в угол, стараясь, чтобы крепкая толстая стена Кенгарвея оказалась у них за спиной. Внутри созданного им полукруга сгрудились немногие перепуганные обитатели замка, ища защиты у своих же противников. Дав своим людям четкие инструкции, сводившиеся к тому, что любой представитель клана Макнейрнов, если пожелает, может найти здесь убежище, и удостоверившись, что его поняли верно, Гейбл направился к основному строению замка. Его не удивило, что уже через минуту к нему присоединились его верные телохранители — Джастис и Майкл.

— Мы ищем леди Эйнсли? — осведомился Майкл.

— Нет, ее отца, — ответил Гейбл. — Я видел, что он побежал сюда, бросив своих сыновей на произвол судьбы. — Он пожал плечами. — По крайней мере я предполагаю, что те четверо молодых людей, от которых он только что с позором сбежал, — его сыновья. Им приходится несладко — люди Фрейзера вовсю их теснят.

Заметив, что Майкл тут же дал воинам Бельфлера знак броситься на выручку сыновьям Макнейрна, Гейбл одобрительно кивнул:

— Со стороны можно подумать, что мы сошли с ума — помогаем своим же противникам, но Рональд уверил меня, что сыновья Дуггана совершенно не похожи на своего отца. Кроме того, я предпочел бы встретиться с Эйнсли, сознавая, что сделал все возможное, чтобы спасти ее родичей.

— А ты уверен, что хотел бы столкнуться с ее отцом? — нахмурившись, спросил Джастис, когда кузены вошли в большой зал, где Дугган яростно отбивался от трех оруженосцев Макфиба. — Похоже, что у этого человека нет ни малейшего намерения сдаваться. Это значит, что тебе придется его убить — или отступить, чтобы это сделал кто-нибудь другой.

— Хитрец! — усмехнувшись, произнес Гейбл, без труда разгадавший в последних словах кузена завуалированный совет. — Нет, мне не составит труда убить Дуггана Макнейрна — хотя бы за то, как жестоко он обошелся с Эйнсли тогда у реки. Эта жуткая картина все еще стоит у меня перед глазами… Меня лишь беспокоит то, как я потом встречусь с Эйнсли, зная, что обагрил руки кровью ее отца. Надеюсь, она поймет, что Дугган сам навлек на себя такую судьбу… Однако смотрите! Похоже, пришла пора потеснить этих собак Макфибов!

Он не спускал глаз с Дуггана, а Джастису и Майклу тем временем удалось отогнать Макфибов. Все трое громко запротестовали, когда поняли, что законная добыча ускользает у них прямо из-под носа. Однако после короткой, но ожесточенной схватки они были вынуждены отступить, правда, лишь на несколько шагов. Гейбла не слишком радовала перспектива иметь за спиной трех разъяренных вооруженных мужчин, но он попытался выбросить из головы мысль о возможной опасности. Джастис и Майкл сумеют надежно защитить его, а ему предстоит сосредоточить все внимание на Дуггане Макнейрне. Зная коварство этого человека, можно было не сомневаться, что он пойдет на любую подлость, лишь бы уцелеть.

— У тебя еще есть шанс спастись, — обратился Гейбл к Дуггану.

— Ты думаешь, я выжил из ума? Неужели ты считаешь, я не знаю, как король приказал поступить со мной?

— У тебя неплохо подвешен язык — ведь ты столько лет морочил людям головы своей ложью. Почему бы тебе хоть раз не употребить свое красноречие во благо? Добейся встречи с королем, и если не сумеешь сохранить жизнь себе, постарайся убедить его пощадить хотя бы твоих сыновей, Кенгарвей и остальных родичей.

— Они могут сами о себе позаботиться, а мне надо спасать собственную жизнь. И если ты воображаешь, трусливый норманн, что сумеешь отнять ее у меня, ты ошибаешься! — выкрикнул Дугган, принимая воинственную позу.

Гейбл был уверен, что не добьется от Макнейрна правды, но все же решил спросить об Эйнсли. Если Дугган даст ему правдивый ответ, это поможет рыцарю сэкономить время, а может быть, спасет жизнь девушки. В то же время Гейбл понимал, что, если Дугган причинил Эйнсли зло, он не преминет воспользоваться этим, чтобы подразнить своего противника.

— Где твоя дочь? — требовательно спросил он.

— А, решил немного побаловаться с этой шлюхой?

«Похоже, дело окажется потруднее, чем я думал», — отметил про себя Гейбл, борясь с искушением наброситься на негодяя, так оскорбительно отозвавшегося об Эйнсли. Вслух же он произнес:

— Тебе скоро будет все равно, как я намерен с ней поступить, потому что тебе пришел конец!

— Глупая девчонка попыталась бежать из Кенгарвея. Но ей должно быть известно, что из этого замка сбежать нельзя.

— Так ты убил ее?

— Она уже должна быть мертва. — Дугган Макнейрн пожал плечами. — А впрочем, не знаю.

— Прежде чем ты умрешь, Макнейрн, не худо бы тебе сказать, где она. Если ты этого не сделаешь, вспомни, что твоя жизнь в моих руках, и смерть твоя может оказаться мучительной смертью предателя, как того хочет король.

— Эта шлюха томится в темнице уже неделю или около того. И за это время она не получала ничего, кроме воды. Так что боюсь, что с твоей красоткой уже покончено!

Гейбла затрясло от гнева. Он попытался взять себя в руки. Если он даст волю своей ярости, то набросится на Дуггана, а тому только этого и нужно — в такой ситуации грозный противник Гейбла приобретет над ним опасное преимущество. Рыцаря до глубины души возмущало, как хладнокровно рассуждал Дугган о том, что уморил дочь голодом. Теперь Гейбл мог легко отбросить все сомнения относительно того, сумеет ли он предстать перед Эйнсли, если собственноручно убьет ее отца. По мнению Гейбла, на земле не было человека, который заслуживал бы смерти больше, чем Дугган Макнейрн.

— Честь заставляет меня спросить тебя еще раз — намерен ли ты сдаться? — произнес Гейбл голосом, хриплым от гнева.

— Нет, трусливый норманн! И если ты боишься сам убить меня, дай сделать это кому-нибудь другому. Я залью весь этот зал кровью своих врагов!

— Нет, не зальешь, самодовольный ублюдок! Эти стены замарает лишь твоя собственная кровь!

Началась схватка. Как только Гейбл услышал, что его меч клацнул о меч Дуггана, в него словно бес вселился. Только сейчас он понял, что ждал этого момента еще с того дня у реки, когда был вынужден беспомощно смотреть, как Макнейрн избивает свою дочь. Этот человек заслужил смерть, и пусть потом Гейблу предстоит нелегкое объяснение с Эйнсли, он должен сам прикончить негодяя.

Гейбла вовсе не удивило, что Макнейрн оказался умелым воином. Иначе и быть не могло, если учесть, из скольких поединков ему удалось выйти живым. Также не удивило рыцаря и то, что пару раз Макнейрн нанес ему подлые предательские удары — трудно было ожидать, что этот человек способен драться честно. А вот то, с какой силой он это делал, повергло Гейбла в изумление. Судя по крови и грязи, покрывавшим одежду, лицо и руки Макнейрна, это был не первый его бой за сегодняшний день. Но этот пожилой человек не выказывал никаких признаков усталости.

Исход сражения решила случайная оплошность Макнейрна. Он поскользнулся, и Гейбл, тут же воспользовавшись своим преимуществом, бросился вперед, вонзив меч в сердце противника. Вытаскивая лезвие из раны и наблюдая, как Макнейрн тяжело осел на пол, рыцарь испытал некое подобие разочарования. Этот негодяй не заслужил такой скорой и славной смерти. Однако теперь уже ничего не поделаешь. Пожав плечами, Гейбл вытер лезвие юбкой своего мертвого противника, вложил меч в ножны и обернулся.

— А куда делись Макфибы? — спросил он, увидев, что, кроме Джастиса и Майкла, рядом никого нет.

— Как только ты вонзил меч в грудь этому ублюдку, всех троих как ветром сдуло, — пояснил Джастис. — Наверное, поспешили к своему лэрду, чтобы доложить о твоем подвиге.

Он подошел к Макнейрну и пнул его ногой, после чего спросил Гейбла:

— А ты уверен, что он мертв?

— Ты же видел, что мой меч пронзил ему сердце.

— Глядя на него, даже не подумаешь, что у такого зверя есть сердце, которое можно пронзить…

Гейбл ответил на эту реплику мимолетной улыбкой. Сейчас все его мысли занимала Эйнсли. Вспоминая, как обошелся с девушкой родной отец, рыцарь не мог сдержать ярости. Однако что-то удерживало его от того, чтобы тут же ринуться в подвалы Кенгарвея. Поразмыслив, Гейбл понял, что именно, — страх. Представив, что в темнице он найдет Эйнсли мертвой или умирающей, истощенной до последней степени, всю в синяках от побоев отца, рыцарь почувствовал, что не может сделать ни шагу. Такого зрелища он не вынесет. Однако следующая мысль все-таки заставила его сдвинуться с места — если Эйнсли еще жива, ей может понадобиться его помощь. Значит, надо спешить!

Гейбл ринулся в зал, сопровождаемый кузенами. Увидев там какую-то насмерть перепуганную девушку — должно быть, горничную, — рыцарь схватил ее за руку и не отпускал, пока она не объяснила, как добраться до темницы. Получив нужные указания, Гейбл ускорил шаг, направляясь к лестнице, которая вела в подвалы замка. Но тут на него напали новые сомнения — отыскать Эйнсли, даже зная, где она должна быть, может оказаться не так легко.

По мере того как Гейбл спускался, темнота и пронизывающий холод окутывали его плотной пеленой, усиливая страх за судьбу Эйнсли. Каков все-таки негодяй этот Макнейрн! Наверняка Эйнсли не сделала ничего, чтобы заслужить такое суровое наказание. Увидев, что темница пуста, Гейбл почувствовал разочарование, однако не слишком удивился. Наверное, в Кенгарвее нашелся добрый человек, который выпустил девушку на свободу, как только в замке началось сражение и стало ясно, что лэрду Макнейрну несдобровать.

— Теперь я просто обязан найти ее, прежде чем это сделают наши доблестные союзники, — пробормотал Гейбл, с силой ударяя по прутьям железной решетки.

— Не забывай, Гейбл, Эйнсли умная девушка, — напомнил кузену Джастис. — Наверное, ей удалось бежать из замка.

— Да, умная, — согласился рыцарь, — но ей небезразлична судьба ее родичей. И хотя они мало чем помогли ей за эти годы, она постарается сделать все, что в ее силах, лишь бы спасти их.

— Значит, она попытается пробиться во внутренний двор Кенгарвея, чтобы найти тебя. Эйнсли уверена, что ты сдержишь свое слово — спасти как можно больше обитателей замка.

— И окажется в самой гуще битвы, а то и попадет прямиком в руки людей, которые жаждут ее убить! — докончил Гейбл, устремляясь вверх по лестнице.

— Не тревожься понапрасну, кузен, — окликнул его Джастис, вместе с Майклом еле поспевая за Гейблом. — Если Эйнсли Макнейрн действительно на свободе, то она наверняка небезоружна, а уж как обращаться с мечом, ей не надо объяснять!

Гейбл невесело усмехнулся:

— Это так, но вряд ли даже такая искусная в битве девушка сумеет противостоять целой своре Фрейзеров и Макфибов, жаждущих ее крови!

Пробегая по главному залу Кенгарвея, Гейбл увидел испуганно мечущихся людей. Они пытались найти прибежище в замке, который уже начал гореть. Рыцарь попытался успокоить их, громко объявив, что с теми, кто добровольно сдастся воинам Бельфлера, будут обращаться милостиво и справедливо. Осознав, что не всем обитателям Кенгарвея известно, как отличить его людей от других нападавших, Гейбл объяснил, какие у них на плечах эмблемы. Поскольку он больше ничего не мог сделать для всех этих многочисленных стариков, женщин и детей, рыцарь решил посвятить себя главному — поискам Эйнсли. Если ему удастся добраться до девушки, прежде чем это сделают его кровожадные союзники, у него появится реальный шанс спасти ей жизнь.

Глава 19

С того момента как Эйнсли прикрепила к поясу меч, вложила в ножны кинжалы и взяла лук со стрелами, она почувствовала себя значительно увереннее. Конечно, во всем теле еще ощущалась слабость — следствие недостатка пищи, ужасающих условий заключения и побоев отца, — но теперь девушка по крайней мере не была беспомощна. Она уже не сидела в темнице, как запертый в клетке зверь, где она полностью зависела от милости врага, случись тому натолкнуться на нее. В таком состоянии она вряд ли могла рассчитывать на успех в рукопашной, но Эйнсли поклялась себе, что если Фрейзеры или Макфибы попытаются убить ее, это им дорого обойдется.

Помимо оружия, Эйнсли сложила в небольшой узелок свои вещи — на случай, если ей все же придется покинуть замок. Вскинув узелок на плечи, она в последний раз обвела взором свою небольшую уютную спальню и осторожно вышла в коридор. Крадучись девушка направилась к лестнице, все время озираясь — не появится ли рядом кто-нибудь из непрошеных гостей. Несколько раз она останавливалась, пытаясь разыскать кого-либо из людей отца, которых можно было бы послать на поиски Гейбла или его воинов, но на всем пути ей никто не попался, что лишний раз убедило Эйнсли — в искусстве прятаться обитателям Кенгарвея нет равных.

Добравшись до подножия лестницы, Эйнсли увидела молоденькую горничную, которая помогала Колину ухаживать за ней во время болезни. Девушка трепетала от страха, прижимая к груди крошечного мальчика, и пыталась как можно сильнее вжаться в стену, чтобы ее не заметили. При виде Эйнсли она в испуге вскрикнула, но тут же узнала свою госпожу и убегать не стала. Однако во взоре горничной застыл такой ужас, что Эйнсли засомневалась, удастся ли ей хоть что-нибудь втолковать этому перепуганному насмерть созданию.

— Мораг, это ты? — негромко спросила Эйнсли, стараясь говорить как можно дружелюбнее и спокойнее.

Она встала рядом с девушкой, не спуская, однако, глаз с двери, откуда могли появиться враги.

— Да, это я, хозяйка, — ответила горничная еле слышно. — Благодарение Богу, что нашелся добрый человек и выпустил вас! Но теперь вам нужно как можно скорее бежать отсюда. Мы обречены. Фрейзеры и Макфибы никого не щадят…

— Ш-ш-ш, малышка, а то наши враги услышат нас и явятся сюда. — Эйнсли взяла девушку за руку и тихонько погладила, пытаясь успокоить. — Это твой ребенок?

Девушка кивнула.

— Красивый мальчик, — заметила Эйнсли.

— Сын вашего отца.

Услышав эти слова, Эйнсли не слишком удивилась — она уже заметила что-то знакомое в глазах и цвете волос малыша. Рональд пытался скрывать от своей любимицы эту сторону жизни в Кенгарвее, но безуспешно. Как только Эйнсли немного подросла, она узнала, что ее отец использовал для своего удовольствия всех женщин и девушек, обитавших в замке, включая и самых юных. Вздохнув, она потеребила густые золотистые волосы ребенка.

— Извини, Мораг, — пробормотала Эйнсли.

— За что вы извиняетесь? Вашей вины в этом нет. Да и обращались с вами не лучше, чем со мной. Мать пыталась отослать меня к родне в Эдинбург, как только у меня начались крови, но разве можно выбраться из этого проклятого места? Я старалась держаться подальше от хозяина, но он все равно меня нашел. Мне еще повезло — он решил, что я слишком робка, холодна и костлява, и редко тащил меня в свою постель. — На мгновение лицо горничной стало жестким. — Я рада, что он умер.

— Что? Мой отец мертв? — Эйнсли сама удивилась, насколько это сообщение ее потрясло — ведь своими многочисленными преступлениями отец не заслужил ничего другого. — Пошли, детка, — обратилась она к горничной.

Какой смысл выспрашивать девушку о прошлом? Только зря бередить ее раны. Надо действовать!

— Ты и мой незаконный братец пойдете со мной.

И она потащила горничную к двери, ведущей во внутренний двор замка.

— Нет! — в ужасе вскричала Мораг и попыталась высвободиться из цепких рук Эйнсли. — Мы там погибнем!

— Не погибнем, если нам удастся отыскать людей из Бельфлера.

— Да ведь сам лэрд Бельфлера и убил вашего отца! Зарезал прямо в большом зале… Он такой же враг Макнейрнов, как и все остальные.

— Нет, это не так! — громко возразила Эйнсли, раздосадованная тем, что страхи Мораг начинают передаваться ей. — Если я еще раз услышу, что ты сравниваешь доблестного сэра де Амальвилля с этими свиньями, я тебя изобью.

Горничная от испуга так выпучила глаза, что Эйнсли показалось, что они вот-вот вылезут из орбит. Однако тут же примолкла, и Эйнсли, решив воспользоваться ее замешательством, потащила девушку дальше.

— Так ты говоришь, что мой отец был убит здесь?

— Да, но клянусь, я не имею к этому никакого отношения! Прошу простить за то, что я сказала, будто рада его смерти…

— Если ты хотя бы на минуту забудешь о своих страхах, то заметишь, что твои слова не вызвали у меня ни горя, ни гнева. Кроме того, как видишь, в залах замка больше нет врагов. За все время, что мы с тобой здесь, мы не увидели и не услышали ни единой души.

Самой Эйнсли это показалось несколько странным, но она решила ничего не говорить Мораг, поскольку девушка и так вся дрожала от страха.

— Однако я не вижу тела отца, — пробормотала Эйнсли, заглядывая в зал.

И действительно, повсюду виднелись следы борьбы, но никаких признаков мертвеца.

На мгновение ее взгляд задержался на стенах, забрызганных кровью, — именно здесь, без сомнения, упал Дугган. Эйнсли охватила грусть, тут же сменившаяся разочарованием. Происходило оно от сознания того, что лишь чудо могло бы изменить ее отца, сделать его другим человеком. А сейчас надеяться на подобное чудо уже не было смысла…

— Должно быть, тело уже унесли, хозяйка, — вторгся в размышления Эйнсли голос Мораг.

— Унесли? Зачем им понадобилось заниматься этим вместо того, чтобы охотиться за нами?

— Но я сама видела их, хозяйка. Я стояла далеко и не слышала, о чем они говорили. Но это были люди Фрейзера, в этом я могу поклясться.

— Черт бы их побрал! Ну ладно, нечего тут прохлаждаться. Нам надо попасть во внутренний двор.

Горничная слабо вскрикнула и сделала попытку вырваться. Эйнсли снова чертыхнулась.

— Послушай, я хочу помочь тебе. Ты с сыном будешь в безопасности, если нам удастся добраться до людей Бельфлера.

— Пресвятая дева! Да они убьют нас…

— Попридержи язык! В данный момент тебе ничего не угрожает.

Эйнсли надоело уговаривать перепуганную девицу, и она бесцеремонно потащила ее за собой. Вскоре они достигли тяжелых, наполовину разбитых дверей, ведущих во внутренний двор. Едкий дым тут же ударил им в нос и начал разъедать глаза. Эйнсли догадалась, что замок горит, и, кинув на него взгляд, зарыдала в голос. Все пространство было усеяно трупами, над которыми стлался густой дым. Среди убитых Эйнсли заметила немало Фрейзеров и Макфибов, но это не принесло ей облегчения — самую обильную жатву смерть все-таки произвела среди ее сородичей.

Услышав сдавленный крик Мораг и почувствовав, что горничная вновь пытается вырваться, Эйнсли очнулась от своих грустных мыслей. Она уже обернулась, чтобы отчитать девушку, но тут заметила, что та смотрит не на усеянную трупами землю, а куда-то вверх. Эйнсли тоже подняла глаза и сама еле сдержала крик ужаса. Теперь ей стало понятно, почему в разгар битвы враги не пожалели времени, чтобы вынести из большого зала труп ее отца. Отделив голову отца от тела, они вздернули ее на острие копья и выставили на всеобщее обозрение на стене Кенгарвея. Хотя Эйнсли не ощущала особой грусти по поводу кончины Дуггана, от столь варварского обращения с мертвецом ей чуть не стало дурно. Хотелось повернуться и бежать куда глаза глядят из этого разрушенного битвой замка, который когда-то был ее домом, подальше от обезображенного тела отца, от тошнотворного запаха крови и дыма.

Однако одного взгляда на Мораг и малыша было достаточно, чтобы Эйнсли подавила в себе этот порыв. Ребенок прижимался к матери, искоса бросая на Эйнсли испуганные взгляды. Девушка понимала, что, если они все трое решат бежать из Кенгарвея, ее припасов окажется явно недостаточно. Значит, надо во что бы то ни стало отвести Мораг с ребенком в безопасное место. Если она отпустит горничную, та снова начнет искать подходящее, по ее мнению, убежище, в котором ее легко обнаружат и убьют.

— Пойдем, Мораг. Я отведу тебя к людям Гейбла, — обратилась Эйнсли к горничной.

Ее внезапно охватили усталость и безразличие.

— Теперь нам нельзя туда идти! — запротестовала Мораг, указывая дрожащей рукой на голову Дуггана Макнейрна. — Наши проиграли битву. Нам лучше спрятаться…

Эйнсли чертыхнулась и с силой встряхнула девушку:

— Делай то, что я тебе говорю, и сейчас же прекрати это нытье!

Мораг послушно умолкла, и Эйнсли подумала, что ей с самого начала надо было проявить твердость, а не пытаться уговаривать эту глупышку. На мгновение ей стало стыдно за свою грубость. Ведь именно подобное обращение — а другого обитатели Кенгарвея не знали — сделало из Мораг такую трусиху. Впрочем, если она начнет рассыпаться перед горничной в любезностях, это вряд ли спасет жизнь и ей, и ребенку.

Стараясь держаться поближе к стенам замка, Эйнсли искала глазами кого-нибудь из воинов Бельфлера. Искры с горящего здания падали в опасной близости, но девушка понимала, что Фрейзеры и Макфибы куда опаснее огня. Хотя битва в основном закончилась, отдельные стычки еще происходили. Макнейрны понимали, что рассчитывать на снисхождение победителей не приходится, и сражались так, словно это был последний бой в их жизни. В царившей вокруг суматохе нечистые на руку воины грабили мертвых, выносили из замка все, что попадалось им на глаза, и тут же делили добычу между собой.

В какой-то момент Эйнсли споткнулась о тело, привалившееся к стене. Наклонившись, чтобы получше рассмотреть его, она шепотом выругалась. Роберт, ее безмолвный страж, пустым взглядом смотрел в небо. На его лице застыло удивленное выражение. Как всегда при виде человека, умершего насильственной смертью, Эйнсли охватил ужас. Как обидно, что этот парень так бессмысленно погиб! Ведь если бы он по доброте душевной не позволял Колину приносить ей в темницу еду, вряд ли она сама была бы сейчас жива…

Погруженная в эти невеселые размышления, Эйнсли слишком поздно заметила подкравшегося к ним одного из людей Фрейзера. Мораг слабо вскрикнула и опустилась на землю, прикрывая малыша своим телом. Чертыхнувшись, Эйнсли выхватила меч. Она успела как раз вовремя, чтобы отвести обрушившийся на нее удар. При этом у нее так заныла рука, что девушка поняла — опасения были не напрасны, заточение и голод ослабили ее. Если она намерена выйти победительницей из этой схватки, ей придется прибегнуть к какой-нибудь уловке или надеяться на то, что кто-нибудь подоспеет на помощь, прежде чем у нее иссякнут силы.

— Ты младшая дочка Макнейрна, да? Та, которую воспитал этот старый дурень-калека? — спросил мужчина.

То, что Фрейзер вступил с ней в беседу вместо того, чтобы драться, говорило о его уверенности в победе, и Эйнсли решила этим воспользоваться.

— Да. Пусть он и стар, и искалечен, но он настоящий мужчина, каким ты никогда не станешь!

— Неужели? А ты опусти свой меч, и я покажу тебе, мужчина я или нет.

— А, значит, Фрейзеры по-прежнему занимаются своим излюбленным, делом — насилуют и убивают женщин…

— Я не говорил, что собираюсь убить тебя.

— Но и сохранить мне жизнь не предлагал!

— Ну, если ты хочешь жить, тебе придется поискать кого-нибудь из мягкосердечных мужчин Бельфлера!

Эйнсли едва увернулась от удара Фрейзера, как он нанес ей еще один. На этот раз меч скользнул так близко, что застрял в ее юбках. Эйнсли поняла, что не сможет долго сопротивляться — испытания, выпавшие ей на долю с тех пор, как она возвратилась в Кенгарвей, лишили ее не только физических сил, но и столь нужных сейчас навыков боя. Эйнсли от души пожалела, что ее единственная спутница Мораг слишком напугана, чтобы оказать своей хозяйке реальную помощь. Видно, придется рассчитывать лишь на самое себя!

Следующий удар, нацеленный в грудь Эйнсли, разрезал корсаж ее платья и поранил бок. Почувствовав, как теплая кровь пропитывает ее одежду, девушка постаралась отогнать страх. Насмешливый намек Фрейзера на мягкосердечных мужчин Бельфлера подсказал ей, что Гейбл сдержал свое обещание спасти как можно больше обитателей Кенгарвея. Теперь, когда избавление так близко, она не может умереть — это было бы слишком несправедливо! Кроме того, в случае ее смерти наверняка погибнут и Мораг, и ее сынишка: кровожадный Фрейзер, разделавшись с ней самой, не оставит в живых горничную и малыша.

Пока Эйнсли размышляла над тем, что помощи ждать неоткуда, а даже если она придет, то слишком поздно, Мораг неожиданно очнулась и изо всех сил вцепилась в руку Фрейзера.

— Ты не посмеешь убить женщину, вонючий трус! — закричала она, ударяя мужчину по ногам.

Тот обернулся, чтобы стряхнуть с себя неожиданную противницу, чем не преминула воспользоваться Эйнсли. Когда она вонзила меч ему в грудь, по выражению его лица девушка поняла, что Фрейзер жалеет о своей роковой оплошности. Он грузно упал на землю, а Мораг в ужасе вскрикнула и бросилась к сыну, который громко заплакал от страха.

— Спасибо, Мораг, — сказала Эйнсли, когда горничная вернулась к ней. — Ты спасла мне жизнь.

— Правда? — удивленно переспросила та, немного успокаиваясь. — Боюсь, я даже не понимала, что делаю. Мне просто хотелось, чтобы драка поскорей прекратилась, — призналась она шепотом.

— Ну что же, этот негодяй больше не будет нас беспокоить, — сказала Эйнсли и пошевелила тело ногой, чтобы; удостовериться, что мужчина и в самом деле мертв.

— Не могу поверить, что это вы его убили!

Мораг не могла отвести от Эйнсли взгляда, в котором сквозили уважение и ужас.

— Мне самой это не доставило удовольствия, но я предпочитаю драться и убивать, а не стоять и ждать смерти.

— Должно быть, женщине нелегко сделать такой выбор…

— Ты права, — тихо подтвердила Эйнсли. — А теперь нам пора идти, пока нас не обнаружил кто-нибудь из его дружков. Если он захочет обнажить свой меч против меня, боюсь, второго поединка мне не выдержать!

Заметив, как Мораг снова задрожала от страха, Эйнсли мысленно выругала себя за длинный язык. Конечно, она сказала правду, но Мораг вовсе незачем это слышать. Горничная только начала успокаиваться, полагая, что ее хозяйка в состоянии отбить атаку любого противника, и вдруг эта самая хозяйка признается в своей слабости!

— Пошли, Мораг. Надо найти какое-нибудь укромное место, где ты могла бы спрятаться и перестать дрожать от страха, — настойчиво повторила Эйнсли, мягко потянув девушку за собой.

— Миледи, — вдруг раздался тихий шепот горничной несколько минут спустя, — не этого ли человека из Бельфлера мы ищем?

Эйнсли взглянула туда, куда указывала Мораг, и сердце у нее в груди подпрыгнуло от счастья и надежды — она увидела, что Гейбл находится всего в нескольких ярдах от них. Но когда Эйнсли заметила, что к Гейблу крадучись подбирается лорд Фрейзер, вся ее радость мгновенно улетучилась. Сомнений в намерениях врага не было — весь его облик дышал ненавистью. Внезапно Эйнсли почувствовала, что мысль о том, чтобы спасти Мораг и малыша, отходит на второй план. Теперь ею овладело лишь одно стремление — добраться до Гейбла прежде, чем они с Фрейзером скрестят мечи, и попытаться хоть как-то помочь ему.

Увидев приближающихся к нему Фрейзера и Макфиба, Гейбл недовольно нахмурился. Было видно, что оба его недавних союзника в ярости, догадаться о причинах которой рыцарю не составило труда. Они явно были недовольны тем, как много Макнейрнов он взял под свою защиту. А уж то, что все четверо братьев Эйнсли теперь оказались на стороне Гейбла, окончательно переполнило чашу терпения его непокорных союзников. Было ясно, что открытого столкновения не избежать. И этот момент, похоже, настал.

Гейбл почувствовал, как в нем вскипает раздражение. Мало того что он затратил массу времени на охрану беззащитных Макнейрнов, теперь еще придется выяснять отношения с этими наглецами Фрейзером и Макфибом. И все это вместо того, чтобы искать Эйнсли! Еще недавно его поискам мешали вспыхивавшие то здесь, то там стычки. Теперь же, когда обстановка стала спокойнее и Гейбл уже собирался послать своих людей разыскивать девушку, явился Фрейзер, чтобы ему помешать. Только сейчас рыцарь понял, как глубоко он ненавидит этого человека.

Вот с Макфибами ему куда легче ладить, с удивлением подумал Гейбл. И хотя лорд Макфиб всего лишь грубый, неотесанный мужлан, у которого весьма своеобразные — довольно кровожадные — представления о том, как надо вести бой и обращаться с противником, у него тем не менее есть и твердые понятия о том, что хорошо, а что дурно. Более того, этот человек не изменит своего мнения кому-нибудь в угоду или для достижения собственных целей. Фрейзер же, будучи полной противоположностью Макфибу, вызывал раздражение Гейбла своим двуличием и склонностью к интригам. Из этих двух рыцарю, без сомнения, был милее Макфиб. Хотя неотесанный шотландец по-прежнему полагал, что единственный способ положить конец непокорству Макнейрнов — это перебить их всех, он тем не менее согласился, хотя и очень неохотно, пощадить женщин и девочек. В некоторых случаях он проявлял даже большее милосердие — например, собственноручно передал Гейблу мальчика из клана Макнейрнов, проворчав что-то вроде того, что его меч не поднимается на ребенка.

Теперь же Макфиб стоял рядом с Фрейзером, и, судя по всему, стоял прочно. Шлем и густые волосы, в беспорядке падавшие ему на лоб, почти полностью скрывали лицо, а то, что представало взору, было покрыто грязью и кровью. Он внимательно и холодно смотрел на Гейбла, и приходилось только догадываться, на что направлено это внимание. В данный момент рыцаря интересовали два момента — что намерен делать Фрейзер и перейдет ли Макфиб, который с самого начала выказал себя человеком неуступчивым и крайне несговорчивым, к открытому неповиновению?

— Какую игру ты ведешь, де Амальвилль? — требовательно обратился к Гейблу Фрейзер, бросая полный ненависти взгляд на братьев Эйнсли.

— Никакой.

— Неужели? Мне сдается, что мы прибыли сюда, чтобы сокрушить Макнейрнов, а вместо этого ты прижимаешь их к груди, как дорогих родичей!

— По-моему, я не так уж крепко их прижимаю, — спокойно возразил Гейбл и заметил, как побагровел от гнева Фрейзер. — Я просто выполняю приказ короля — сохранить жизнь как можно большему числу Макнейрнов.

Увидев, что Джастис и Майкл молча подошли к нему и встали по бокам, Гейбл слегка расслабился.

— Король хотел видеть мертвым не только Дуггана Макнейрна, но и весь его выводок!

— Нет, ему была нужна только голова непокорного лэрда. Должно быть, король полагал — так же как и я, — что негоже, когда вина отцов падает на детей.

Эти молодые люди изъявили готовность присягнуть на верность нашему королю и уже поклялись в верности мне. Я считаю, что сильный живой союзник стоит гораздо больше, чем мертвый враг.

— Молодым Макнейрнам можно доверять не больше, чем их отцу, — категорически заявил Фрейзер.

— Не думаю. Я уже дал понять этим молодым людям, что располагаю достаточной силой и умением, чтобы наказать любого, кто вздумает меня предать. Если они последуют по стопам отца, я поступлю с ними так же, как поступил с ним. — Он бросил быстрый взгляд на зловещий трофей, красующийся на стене замка. — Ну или почти так же. По крайней мере я бы доставил их тела к королю единым целым, а там уж он волен был поступить с ними, как пожелал бы. Но пока у меня нет оснований сомневаться в преданности сыновей Макнейрна.

— Если тебе не хватает смелости выполнить волю короля, я сам смогу сделать это! — проревел Фрейзер, выхватывая меч и подступая к братьям.

Молодые люди мгновенно потянулись к своим мечам, но, наткнувшись на пустые ножны, чертыхнулись. Однако Фрейзер сумел сделать лишь один шаг — путь ему преградили скрещенные мечи Гейбла, Джастиса и Майкла. Макфиб с минуту наблюдал за этой сценой, а потом молча отступил от непокорного Фрейзера.

— Трус! — заорал Фрейзер, но его недавний союзник лишь пожал плечами.

— Я не принадлежу к числу любимчиков короля, — спокойно произнес Макфиб. — Если я обнажу меч против норманна, то навлеку на себя еще больший гнев монарха. И хотя я не согласен с тем, что сэр де Амальвилль проявляет такое милосердие по отношению к врагам, я поклялся ему в верности и не могу нарушить свое слово. Так что разбирайтесь сами.

— Но тебе придется жить рядом с этими ублюдками. Неужели тебе понравится иметь у себя под боком кого-нибудь из Макнейрнов, да еще сыновей самого Дуггана?

— Это уж мое дело. От разрушенного замка, который никто не охраняет, я тоже ничего не выиграю.

Фрейзер снова обернулся к Гейблу, и тот насмешливо спросил:

— Ты все еще намерен сразиться со мной?

— Эти молодые люди так же виноваты, как и их отец. Если они останутся в живых, мира на нашей земле не будет. Я требую, чтобы ты наказал их. Если ты этого не сделаешь, значит, ты такой же предатель, как и они!

Заметив, что Джастис и Майкл собираются наброситься на Фрейзера, Гейбл знаком остановил их. Дело кузенов — защищать его сзади и оберегать от предательства, а с Фрейзером он сам справится. На этот раз Гейбл был уверен, что без боя не обойтись. Оскорбления, подобные тому, которые только что бросил ему в лицо Фрейзер, нельзя оставлять безнаказанными. Вряд ли можно надеяться на то, что тот извинится. И все же Гейблу хотелось уладить дело без кровопролития.

— Ты только что обвинил меня в трусости и предательстве, — холодно произнес рыцарь, не сводя глаз с Фрейзера. — Ты начал меня оскорблять, когда гостил у меня в Бельфлере, и с тех пор не можешь остановиться. Я требую, чтобы ты извинился, иначе я буду вынужден обнажить меч и положить конец твоим выпадам раз и навсегда.

— Мне извиняться? Но за что? Тогда в Бельфлере я только пытался убить эту девчонку Макнейрн, вот и все. Никакого преступления в этом нет. И от своих слов я не отказываюсь. — Он занял воинственную позу и с вызовом посмотрел на Гейбла. — Докажи, чего ты стоишь, норманн! Докажи, что способен на что-нибудь, кроме сладкоголосой трескотни и сомнительных союзов с изменниками и предателями!

— Своими речами ты сам вырыл себе могилу, Фрейзер.

Гейбл еще не успел договорить, как Фрейзер бросился на него. В тишине зала клацнули мечи. Даже не видя молодых Макнейрнов, рыцарь чувствовал, как они напряжены. Братья понимали, что в этом поединке норманн сражается не только за свою честь, но и за их жизни. Если Фрейзер одержит верх над Гейблом, ему не составит труда перебить весь клан Макнейрнов. При таком исходе дела Макфиб явно встанет на сторону своего союзника. Пообещав Макнейрнам, что они будут в безопасности под его защитой, Гейбл не имеет права отступить и позволить Фрейзеру лишить невинных людей его покровительства.

Гейблу, без сомнения, достался умелый противник, однако злоба и гнев, владевшие Фрейзером в эту минуту, изрядно преуменьшили его возможности. Для того чтобы раззадорить этого необузданного человека, не требовалось даже открытых оскорблений — одно холодное спокойствие Гейбла уже приводило его в ярость. А чем свирепее становился Фрейзер, тем спокойнее держался Гейбл. В какое-то мгновение он даже поймал себя на том, что насмешливо улыбается. Несдержанность Фрейзера позволяла рыцарю легко обмануть своего противника, сделать вид, что он просто играет с ним. Это предопределило поражение лорда Фрейзера. Всю свою боевую выучку он свел на нет, позволив ярости овладеть им.

Когда Фрейзер, тяжело дыша, начал понемногу отступать, сражаясь не только с Гейблом, но и со своим собственным гневом, рыцарь понял, что наступил его час. Несколькими короткими, но сильными ударами ему удалось выбить меч из рук противника, а потом и уложить его самого. Как ни пытался Фрейзер подняться на ноги, Гейбл оказался проворнее. Прижав поверженного врага к земле, он поставил ногу ему на грудь и направил острие меча прямо в горло Фрейзера.

— Советую тебе сдаться, — предложил Гейбл холодно и вежливо.

Его так и подмывало прикончить негодяя, однако он понимал, что бескровная победа в данном случае была бы предпочтительнее.

— Сдаюсь, — нехотя пробурчал Фрейзер сквозь стиснутые зубы, и хотя Гейбла это не вполне удовлетворило, он все же отпустил врага.

Тот тут же вскочил, схватил свой меч и, бросив сердитый взгляд на рыцаря, ринулся из зала, расталкивая по пути всех, кто собрался поглазеть на поединок. Покачав головой, Гейбл проводил недавнего противника взглядом и вложил меч в ножны. Этот поединок ничего не решил, а лишь усугубил ненависть, которую питал к нему Фрейзер.

— Рано или поздно он заставит тебя дорого заплатить за свое унижение, — пророчески изрек Колин Макнейрн.

Гейбл обернулся и увидел, что остальные братья сгрудились вокруг младшего, молчаливо признавая его лидерство.

— Боюсь, что я только что приобрел врага на всю жизнь, — иронически заметил рыцарь.

— И он постарается, чтобы эта жизнь была как можно короче, — добавил Колин.

— Тебе следовало бы перерезать глотку этому ублюдку. Ты имел на это право, — проворчал Джордж и негромко чертыхнулся, почувствовав, что Колин отвесил ему подзатыльник.

— Простите, милорд, — сказал Колин, обращаясь к Гейблу. — Он забыл, с кем разговаривает. Впрочем, в его словах есть доля правды.

— Я знаю. Но я не могу обращаться с Фрейзером, как с обычным противником, по крайней мере до тех пор, пока не поговорю с королем и не расскажу ему обо всех преступлениях этого человека. Фрейзер пользуется расположением короля. Убить его, а потом начать объяснять, почему я сделал это, значило бы поставить под угрозу собственное положение при дворе, а на это я пойти не могу. На меня до сих пор косятся придворные, считая захватчиком, который стремится отнять шотландские земли, земли, где могли бы управлять сами шотландцы. У меня все нутро переворачивается при мысли, что я должен оставить в живых этого негодяя, но при существующем положении дел, боюсь, это единственный выход.

Колин пожал плечами и вдруг нахмурился.

— Я ведь говорил ей, чтобы она покинула это Богом проклятое место, — пробормотал он, покачав головой. — Моя гордость страдает при мысли о том, что из всех детей нашего отца лишь самая младшая, да к тому же девушка, сохранила присутствие духа, в то время как остальные, словно трусливые овцы, послушно потрусили на бойню, не в силах сделать то, что велел им долг…

Гейбл не сразу понял, о ком говорит Колин. Резко обернувшись и окинув взглядом внутренний двор Кенгарвея, в котором все еще толпилась масса людей, он наконец заметил Эйнсли, появившуюся словно дух на фоне сумрачных, окутанных дымом стен замка. Обрадованный тем, что она жива, здорова и, похоже, не ранена, Гейбл улыбнулся девушке и решительным шагом направился к ней, знаком приказав Джастису и Майклу не сопровождать его.

Эйнсли вложила меч в ножны, уверенная, что больше он ей не понадобится.

Оглядевшись и убедившись, что битва и в самом деле окончена, она ускорила шаг. Внезапно ее внимание привлек какой-то человек, притаившийся на стене Кенгарвея как раз над головой Гейбла. Девушка резко остановилась. Теперь она ясно видела, что это один из приспешников Фрейзера. Он держит наготове лук, а стрела направлена в Гейбла. Оглянувшись, Эйнсли увидела справа от себя лорда Фрейзера. Он тоже не сводил глаз с лучника. Девушка похолодела, заметив, как коварный лорд подает своему вассалу условный сигнал. Подняв голову, она увидела, что лучник натягивает тетиву. Сомнений больше не было: его цель — Гейбл.

— Берегись! — отчаянно закричала Эйнсли, но рыцарь смотрел на нее, явно не понимая, к чему относятся эти слова.

Подобрав мешавшие ей юбки, Эйнсли во всю прыть устремилась к Гейблу. Приблизившись к нему, она наклонила голову и что есть силы боднула в живот. Застонав, Гейбл опрокинулся навзничь. Он больно ушибся о землю и теперь едва переводил дух — настолько неожиданным оказался удар Эйнсли.

Бросив на рыцаря быстрый взгляд и убедившись, что он не слишком пострадал, Эйнсли облегченно вздохнула и вдруг почувствовала, как что-то ударило ее в плечо. Удар был настолько сильным, что девушка пошатнулась. Из ее тела торчала стрела. Эйнсли ощутила острую боль. Закричав, она ухватилась за стрелу в тщетной попытке вытащить ее из раны, но не удержалась на ногах, рухнула наземь и потеряла сознание.

Глава 20

Едва выпрямившись, Гейбл тут же кинулся к Эйнсли. С тех пор как она упала, он постоянно выкрикивал ее имя. Уголком глаза рыцарь видел, как за его спиной возникли люди Бельфлера и среди них его кузены, готовые встать на защиту своего сюзерена. Уже находясь рядом с Эйнсли, Гейбл услышал сдавленный вопль и тут же увидел, что человек, недавно пытавшийся его убить, кубарем скатился со стены, пронзенный сразу несколькими стрелами. Дрожащей рукой рыцарь прикоснулся к девушке и с радостью понял, что она жива. Он явственно ощутил ее сердцебиение. Возле Эйнсли уже хлопотала молоденькая горничная и еще одна женщина постарше.

— Меня зовут Мораг, милорд, — пояснила девушка, разрывая платье Эйнсли, чтобы осмотреть рану. — А это моя мать. Занимайтесь своими делами, мы сами позаботимся о хозяйке.

— Но… — запротестовал Гейбл, поднимаясь в полный рост.

— Ступайте, милорд. Здесь слишком много ваших врагов. Постарайтесь избавиться от них, пока они действительно кого-нибудь не убили!

Хотя Гейблу страстно хотелось остаться подле Эйнсли — он боялся, что ей может стать хуже, а его не будет рядом, — он сознавал, что горничная права. Руку убийцы направлял Фрейзер. Надо постараться поскорее найти этого негодяя, пока кто-нибудь не пострадал.

Фрейзер стоял слева, всего в нескольких ярдах от Гейбла, в окружении полдюжины вооруженных людей. Им противостояло вдвое большее количество людей Бельфлера. Понимая, что его люди не станут действовать без приказа, разве что Фрейзер опять постарается убить их хозяина, Гейбл подошел к Джастису и Майклу. Ему хотелось самому расправиться с Фрейзером. На этот раз он был намерен довести дело до конца.

— Ты хотел убить меня сзади, как подлый трус, — с вызовом произнес Гейбл, подступая к Фрейзеру с мечом в руке.

— Нет, это неправда. Я думал, что девчонка Макнейрна замыслила что-то недоброе против тебя, — стараясь говорить спокойно, ответил Фрейзер.

При этом он нервно оглянулся, явно ища путь к отступлению. На этот раз, однако, у негодяя не было никакой возможности сбежать — ни от Гейбла, ни от наказания за попытку убийства. В своем нелепом стремлении разом избавиться от противника лорд Фрейзер растерял все, что завоевывал годами, в частности, расположение короля. Слишком много людей были свидетелями его дьявольской попытки отнять жизнь у королевского посланника. На этот раз изворотливому Фрейзеру вряд ли удастся оправдаться в глазах своего сюзерена.

— Не думаешь же ты, что мы поверим в эту ложь, Фрейзер! — насмешливо прервал его Гейбл. — Даже король, который много лет был глух и слеп к твоим дьявольским интригам, едва ли тебе поверит. А кроме того, своим нелепым предположением, будто мне и моим людям нужна твоя помощь, чтобы отбиться от какой-то шотландской девчонки, ты смертельно оскорбил меня.

— Девчонки? Да она исчадие ада, а не женщина!

— Берегись, Фрейзер! Не усугубляй свою вину новыми оскорблениями.

— Я пытался убить всего лишь Макнейрново отродье. В этом нет никакого преступления!

— Нет, есть, пока девушка находится под моим покровительством — покровительством, которое сам король позволил мне оказывать каждому, кому я захочу. А стрела твоя была нацелена мне в спину, это видели все! Так что прекрати лгать — на этот раз тебе не удастся меня провести. Защищайтесь, милорд!

— Ты не посмеешь убить меня, де Амальвилль. Я — приближенный самого короля. Тебе придется отвечать за мою смерть.

— Я не сомневаюсь, что мне не составит труда объяснить причины своих действий.

Однако прежде чем Гейбл начал действовать, Фрейзер и его люди попытались скрыться. Они начали понемногу отступать, не спуская глаз с противника. Позади них стоял Макфиб в окружении нескольких своих сторойников. Если Макфибы примкнут к Фрейзерам, рассудил Гейбл, сражение станет жарким. Пока он прикидывал, что лучше — начать битву против объединенных сил Фрейзеров и Макфибов или увести своих людей и Макнейрнов подальше от Фрейзера, события приняли неожиданный оборот.

Макфиб ударил без предупреждения, удивив и Гейбла, и Фрейзера, который был поражен предательством своего недавнего союзника. Удивленное выражение так и застыло навеки на его лице — Макфиб искусным ударом снес голову лорда Фрейзера с плеч. С такой же жестокостью обошлись люди Макфиба с людьми Фрейзера. По всему внутреннему двору Кенгарвея разгорелась жестокая схватка. Уцелевшие Фрейзеры пытались убежать, но их настигали разъяренные Макфибы. По тому, как умело они это делали, Гейбл догадался, что, пока они с Фрейзером обменивались оскорбительными выпадами, Макфиб сумел спокойно расставить своих людей так, что битва, по существу, окончилась, не успев начаться. Несколько минут ошеломленный рыцарь не сводил глаз со своего теперь уже поверженного и неопасного врага, а затем перевел взгляд на Макфиба. Могучий шотландец хладнокровно вытер лезвие о юбку Фрейзера, выпрямился, вложил меч в ножны и спокойно посмотрел в глаза Гейблу.

— Я собирался сам его убить, — заметил рыцарь, разочарованный тем, что у него отняли возможность собственноручно расправиться с человеком, нанесшим столько вреда Эйнсли, и все еще не уверенный, можно ли доверять непредсказуемому Макфибу.

— Мне это известно, сэр де Амальвилль, однако у меня были свои причины желать смерти этого человека, — невозмутимо ответил Макфиб.

— Но ведь он был твоим союзником. С самого начала набега на Кенгарвей вы стояли рядом, плечом к плечу, объединившись против меня.

— Он никогда не был ничьим союзником, разве что своим собственным. Он бы не задумываясь перерезал глотку родной матери, если бы считал, что это принесет ему какую-нибудь выгоду. Менее года назад он убил моего кузена и отнял его земли. Мне пришлось приютить и кормить вдову и детей, у которых не осталось надежды когда-нибудь получить назад свое добро.

— И все же ты стал союзником этого человека?

— Так пожелал король. Да и сам я жаждал пролить хоть немного крови Макнейрнов. — Макфиб перевел взгляд на бездыханное тело Фрейзера и неожиданно в сердцах плюнул. — Я мог бы говорить о преступлениях этого человека до захода солнца и все равно что-то упустил бы. Но ты наверняка наслышан о нем не хуже моего.

— Так ты шел на эту битву, стремясь отомстить не только Макнейрну, но и Фрейзеру?

— Не совсем. Но я действительно искал случая посчитаться с негодяем. Его неразумная ненависть к тебе дала мне шанс, которого я так давно искал. Я с самого начала подозревал, что он воспользуется налетом на Кенгарвей, чтобы попытаться убить тебя.

Гейбл тоже вложил меч в ножны и окинул Макфиба ироничным взглядом:

— А тебе не пришло в голову, что было бы не худо уведомить меня или хотя бы кого-нибудь из моих людей о своих намерениях?

— Я не видел в этом необходимости, — невозмутимо отозвался Макфиб и неожиданно улыбнулся. Впечатление было такое, что на всегда хмуром небе блеснул луч солнца. — Да и стал бы ты, сэр Амальвилль, будучи придворным самого короля, прислушиваться к подозрениям какого-то паршивого шотландца относительно другого приближенного?

Гейбл на это лишь усмехнулся — замечание и впрямь было справедливым.

— И все же я хотел сам убить его.

— За то, что лишил тебя возможности осуществить законную месть, я прошу твоего милостивого прощения, — высокопарно произнес Макфиб. — Думаю, однако, что это был не единственный твой враг. Обещаю, что впредь не стану вмешиваться!

Гейбл покачал головой и отправился разыскивать Эйнсли. Позднее, когда он убедится, что с девушкой все в порядке, у него еще будет возможность поразмыслить над словами Макфиба. Рыцарь начинал склоняться к мнению, что при всей своей грубости и необразованности этот огромный шотландец гораздо умнее и хитрее, чем кажется на первый взгляд. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, как он только что повел себя. Макфиб терпеливо ждал своего часа, чтобы расправиться с Фрейзером, и, как только такая возможность возникла, действовал с быстротой молнии, несмотря на свою внешнюю неуклюжесть. Ни один из его людей не пострадал в этой схватке. Решительность, с которой шотландец набросился на Фрейзера, свидетельствовала о незаурядном военном искусстве, а также о том, что свой план он, без сомнения, обдумал заранее.

Поразмыслив, Гейбл решил, что с Макфибом надо держать ухо востро и при первом удобном случае как можно больше разузнать о нем. Впрочем, в данный момент рыцаря интересовала только Эйнсли и ничего больше.

Гейбл нашел девушку в закутке, образованном из жердей и натянутых на них грязных овечьих шкур. Маленькая горничная и ее мать уже вытащили стрелу и обработали рану. При взгляде на лоскуты ткани, выполнявшие роль бинтов и опоясывавшие нежное плечо Эйнсли, Гейблу стало дурно. Тряпки были серыми от грязи, так же как мех, на котором лежала девушка, и руки ее сиделок. Зная, какое значение придает чистоте сама Эйнсли — в свое время, помнится, его это даже насмешило, — Гейбл был удивлен, что она не стала настаивать на своем в этот раз. Он хорошо помнил, как быстро и безболезненно зажили раны Джастиса и Рональда, обработанные Эйнсли.

От души поблагодарив женщин за помощь, Гейбл деликатно удалил их из закутка. Как только они вернулись к своим родичам, рыцарь знаком подозвал к себе Джастиса. Если Эйнсли права и грязь действительно представляет опасность при ранениях, остается надеяться только на то, что еще не поздно возместить ущерб, невольно нанесенный усердными, но не слишком чистоплотными сиделками.

— Она еще не очнулась? — спросил Джастис, взглянув на Эйнсли, и тут же добавил, чтобы успокоить Гейбла: — Впрочем, это не означает ничего плохого!

— Ты помнишь, как Эйнсли обрабатывала твою рану? — прервал его Гейбл, опускаясь на колени рядом с девушкой.

Джастис пожал плечами:

— Смазывала какими-то мазями, а потом перевязывала. По-моему, эти женщины тоже неплохо справились…

— А ты посмотри внимательней, кузен. Разве ты не помнишь, какое значение Эйнсли придавала чистоте — и раны, и того, кто ее лечит?

— Ну да, что-то припоминаю, — протянул Джастис. — Кажется, для остальных Макнейрнов чистота — пустой звук!

— Вот именно. Иди-ка сюда, поможешь мне снять с нее эти жуткие тряпки.

— Вначале надо принести чистые одеяла и воду. Может быть, мне удастся раздобыть немного эля, который варят и пьют здешние жители. Помнится, Эйнсли именно им поливала мою рану.

Как только Джастис ушел, Гейбл сосредоточил все свое внимание на Эйнсли. Его беспокоила ее бледность и странная неподвижность. Когда ему удалось наконец освободить рану от окровавленных бинтов, он ужаснулся при виде зияющей дыры в плече девушки. Эйнсли ведь такая миниатюрная и хрупкая! Эта рана может оказаться опасной, если не сказать смертельной, для ее нежного организма. Все тело Эйнсли покрывали синяки. А как она похудела! Гейбл понимал, что и то, и другое — следствие жестокого обращения отца. Для выздоровления ей нужны силы, которых, судя по всему, у нее осталось совсем немного. За одно то, как Дугган Макнейрн обращался со своим собственным ребенком, он заслужил самое суровое наказание…

Не успел Джастис возвратиться с водой, чистыми тряпками и одеялами, как Гейбл захлопотал вокруг Эйнсли. Первым делом он раздел и выкупал девушку, надеясь, что она простила бы его за такое самоуправство.

Пока Гейбл промывал и обрабатывал рану, Джастис держал Эйнсли — боль, очевидно, была так велика, что даже в бессознательном состоянии девушка стонала и пыталась вырваться, когда чувствовала прикосновение к ране. Окончив работу и попросив Джастиса завернуть раненую в одеяло, Гейбл умылся и даже хлебнул немного крепкого напитка, которым только что поливал плечо Эйнсли.

— Не могу поверить, что кто-то может это пить, — поморщившись, заметил он, отставляя кувшин и вытирая выступившие слезы.

— Я тоже как-то его попробовал. По-моему, слишком крепкий, — подтвердил Джастис.

— Да, прямо обжигает. — Гейбл перевел дух и осторожно убрал прядь волос, упавшую Эйнсли на лоб. — Рана очень глубока, а Дугган, будь он неладен, сделал все, чтобы лишить дочь сил, необходимых для выздоровления!

— Даже в таком виде — вся в синяках и исхудавшая — Эйнсли Макнейрн гораздо сильнее большинства женщин, которых мы с тобой знаем. Если женщина и может оправиться от подобного ранения, то, несомненно, только Эйнсли!

— Дай Бог, чтобы ты был прав, кузен, иначе я ни за что не прощу себе, что моя слабость послужила причиной ее гибели!

— Твоя слабость? — переспросил Джастис, удивленно глядя на кузена. — О чем ты говоришь? Если ты когда-то и проявил слабость, не пойму, как она могла повлиять на сегодняшнюю трагедию…

— Я имею в виду не то, о чем ты подумал, а то, что мои колебания и сомнения не позволили мне обращаться со своими врагами так, как они того заслуживали. Я был милостив к тем, кого надо было сурово наказать. Я пытался заключить мир с людьми, не имеющими никакого понятия о чести. Мое нежелание пролить кровь других привело к тому, что пролилась кровь Эйнсли. Мне следовало расправиться с Фрейзером еще тогда, в Бельфлере, когда он в первый раз попытался убить ее…

— Милосердие и нежелание убивать всех и каждого, кто стоит у тебя на пути, — это не слабость. Если бы ты убил Фрейзера в Бельфлере, ты бы серьезно разгневал короля, и тот, в свою очередь, не позволил бы тебе участвовать в этой битве, тем более возглавить ее. А это стоило бы жизни Эйнсли и всех ее родичей!

— В любом случае мне следовало разгадать коварный замысел Фрейзера и не дать ему возможности стрелять в Эйнсли!

— Ты — человек чести, Гейбл. Такому человеку нелегко разгадать предательство, поскольку сам он на него не способен. Может быть, тебе действительно не следует так слепо доверять людям, но ни слабости, ни вины я здесь не вижу. Ты сражался с Фрейзером лицом к лицу, как и подобает мужчине. Ты победил, он сдался… — Джастис немного помолчал и задумчиво добавил: — Я сам решил, что на этом все и кончится. Это мне следовало быть внимательнее — ведь я обещал защищать тебя со спины… Нет, Гейбл, как ни крути, а ты не виноват в том, что не сумел распознать подлый трюк Фрейзера!

— А вот Макфиб распознал, — спокойно возразил Гейбл, не сводя пристального взгляда с Эйнсли, как будто он хотел силой своей воли заставить ее очнуться.

— Макфиб сам не намного честнее Фрейзера.

Гейбл усмехнулся:

— И все же он умеет ждать. Он жаждал смерти Фрейзера и тем не менее выждал момент, когда смог нанести удар, не опасаясь ответного. Я уверен, что то зло, которое совершил Фрейзер по отношению к кузену Макфиба, лишь одно из многих его преступлений, и тем не менее Макфиб ждал, спокойно и терпеливо, пока настал прекрасный момент для удара. Мне кажется, что та манера, в которой Макфиб обошелся с Макнейрнами, раскрывает истинную сущность этого человека.

— Да, но ведь Макнейрны были давно объявлены вне закона, так что он мог поступить с ними так, как ему хотелось, — возразил Джастис, сворачивая относительно чистую овечью шкуру и подсовывая ее Эйнсли под голову.

— Что ни говори, а мы должны пристальнее присмотреться к этому человеку, — заключил Гейбл и с беспокойством спросил: — Ну почему она никак не очнется, черт возьми?

— Наверное, в последнее время ей нелегко жилось в Кенгарвее, и теперь она отсыпается. Зная, что в любой момент на нее может обрушиться новая беда, Эйнсли, вероятно, не слишком много спала.

— Мне ни в коем случае не следовало отпускать ее в это проклятое место!

— У тебя не было выбора, кузен.

Гейбл не успел ничего возразить, поскольку к кузенам подъехал Майкл и сказал:

— Тот человек, что разговаривал с тобой у ворот, снова здесь. Он требует, чтобы его пустили к тебе.

— Неужели этот глупец не знает, что здесь произошло? — удивился Гейбл, выходя из закутка и останавливаясь рядом с Майклом.

— Прекрасно знает — братья леди Эйнсли громогласно объявили ему об этом. Кажется, они недолюбливают мужа своей сестры. Узнав, что леди Эйнсли ранили, Ливингстон был явно раздосадован. Мне кажется, тебе стоит пойти и поговорить с ним, пока не вспыхнула ссора между ним и его родственниками.

Гейбл чертыхнулся. Ему хотелось остаться возле Эйнсли, еще раз попытаться разбудить ее и быть рядом, когда она очнется. Меньше всего он сейчас был склонен иметь дело с человеком, который явно намеревался использовать девушку в своих эгоистических интересах. У Гейбла оставался единственный способ избавиться от навязчивости Ливингстона — сказать, что он сам собирается жениться на Эйнсли. Однако объявить о своих планах, предварительно не поговорив с девушкой, Гейбл считал неудобным.

— Останься здесь, Джастис, — распорядился рыцарь. — Я пришлю горничную тебе в помощь. Постарайся убедить эту девицу вымыться или хотя бы вымыть руки, но сделай это как-нибудь поделикатней. Если Эйнсли очнется, немедленно дай мне знать.

Получив заверения Джастиса в том, что тот надлежащим образом позаботится об Эйнсли, Гейбл отправился на встречу с Ливингстоном. Он нашел его рядом с братьями Макнейрн, явно взбешенного. При виде этого человека Гейбл тоже рассердился. Вот еще одно доказательство того, что Эйнсли окружают грубые, бесчувственные люди, которые смотрят на девушку лишь как на послушное орудие для достижения их собственных целей. Впрочем, со стыдом признался Гейбл, сам он обошелся с Эйнсли не намного лучше. Да, он хотел добиться бескровного мира — цель, несомненно, благородная, — но она ни в коей мере не оправдывает его действий. Теперь же Гейбл был твердо намерен положить этому конец. Отныне и навсегда Эйнсли будет дано право вести себя так, как она сама пожелает.

— Лорд де Амальвилль, — холодно приветствовал рыцаря Ливингстон, отвесив насмешливый поклон. — Я слышал, что моя маленькая свояченица была серьезно ранена.

Услышав, как Майкл чертыхнулся у него за спиной, Гейбл стиснул зубы. Ливингстон явно обвинял Гейбла в том, что произошло с Эйнсли, и рыцарь дал себе слово не поддаваться на оскорбления.

— Лорд Фрейзер пытался убить меня, но леди Эйнсли с присущей ей отвагой встала между мной и стрелой, нацеленной мне прямо в сердце.

— Но почему она оказалась в самой гуще битвы?

— Разве вы сами никогда не участвовали в сражениях, милорд? Невозможно собрать всех стариков, женщин и детей в безопасном месте и укрыть пуховым одеялом, пока мы, мужчины, колотим друг друга. Вы пытаетесь обвинить меня в том, что произошло помимо моей воли. Это серьезное оскорбление.

Услышав эту спокойную угрозу, Ливингстон сразу же присмирел. Гейбла это обрадовало — он вовсе не собирался снова сражаться с родичами Эйнсли.

— Извините. Просто меня очень расстроили эти ужасные вести, — примирительным тоном заметил Ливингстон. — Если рану Эйнсли уже обработали, я мог бы забрать девушку с собой. Ее сестра Элспет, моя жена, могла бы ухаживать за ней и избавить вас от лишних хлопот.

— Хлопот? Но эта девушка спасла мне жизнь!

— И все же будет лучше, сэр, если о ней позаботятся ее родичи, а не вы.

— Судя по всему, Эйнсли поправится в Бельфлере значительно быстрее, чем у своих родичей.

— Но, милорд… — запротестовал Ливингстон.

— Довольно. Она возвращается со мной в Бельфлер, причем немедленно, хотя бы потому, что сейчас там живет Рональд, а он, как вы знаете, весьма искусен во врачевании всякого рода ран.

Ливингстон попытался переубедить Гейбла, но вскоре понял, что это бесполезно. Не скрывая своего разочарования и злости, он пообещал через пару недель наведаться в Бельфлер, если, конечно, позволит погода. Холодно кивнув Гейблу на прощание, Ливингстон ушел, даже не поинтересовавшись дальнейшей судьбой Кенгарвея. За это, впрочем, рыцарь был ему благодарен — спорить с заносчивым родичем Эйнсли еще и об этом было выше его сил.

Глядя вслед отъезжавшему Ливингстону, Гейбл поклялся, что, даже если Эйнсли отвергнет его руку — при мысли о такой возможности у рыцаря болезненно сжалось сердце, — он все равно не позволит Ливингстону привести в исполнение свои планы относительно девушки. Хотя Ливингстон не назвал имени человека, которого прочил Эйнсли в мужья, было ясно, что при выборе он вряд ли руководствовался заботой о ее счастье и благополучии. А пора бы уже принимать их во внимание!

— Этот ублюдок вспомнил о ней только сейчас, когда учуял свою выгоду, — пробормотал Колин, с ненавистью глядя вслед удалявшемуся зятю.

— А разве кто-нибудь из вас, Макнейрнов, когда-нибудь о ней думал? — холодно поинтересовался Гейбл, вспоминая многочисленные синяки и ссадины, покрывавшие нежную кожу Эйнсли.

Колин покраснел.

— Немногие и очень редко, — нехотя признался он. — Однако, сэр де Амальвилль, вам не следует слишком поспешно судить о том, чего вы не знаете. Я уверен, что вам самому никогда не доводилось жить в таком трижды проклятом месте, как Кенгарвей. Пока не увидишь ада, можно лишь бояться его, но нельзя доподлинно представить себе всех его мучений!

— Да, я действительно не знаю, какова была жизнь в Кенгарвее. Но ведь вы ее братья, ближайшие родственники, молодые, здоровые мужчины. Как же вы могли безучастно взирать на то, как жестоко обращается с ней отец? Он чуть не убил Эйнсли!

— Но ведь она жива, не так ли? — пробурчал Джордж и тут же осекся под грозным взглядом Колина.

— Каждый синяк на ее теле тяжелым грузом лежит у меня на сердце, и так будет до тех пор, пока я жив, — признался Колин, и в его голосе чувствовалась искренняя боль. — Я не могу объяснить, почему мы так мало делали для сестры. С того момента как мы покинули утробу матери, мы видели лишь жестокость со стороны отца. С самой колыбели мы хорошо изучили одну науку — науку выживания, научились, как избегать побоев отца, которым он подвергал не только нас, но и всех, кто жил под его покровительством. Да, мы сильны и можем не моргнув глазом сразиться с любым, кто бросит нам вызов. Однако мы всю жизнь прожили в смертельном страхе перед Дугганом Макнейрном, в страхе, который всосали с молоком матери…

Гейбл покачал головой и задумчиво провел рукой по волосам.

— Ты прав. Прошу меня извинить. Я и в самом деле не знал такой жизни и не могу судить о том, как она влияет на человека. Я могу говорить лишь о том, что видел перед глазами, — маленькая, хрупкая девушка терпела издевательства со стороны собственного отца, и никто ни слова не сказал в ее защиту!

— Я понимаю и не обижаюсь, однако Джордж, хотя и не слишком деликатно выразился, тоже был прав. Эйнсли жива, хотя, если учесть все обстоятельства, уже давно могла бы лежать в могиле. Большего мы не могли сделать. Мы только сумели сохранить ей жизнь, а это тоже немало, если принять во внимание риск, которому сами подвергались!

— Но почему ваш отец намеревался убить родное дитя?

— Он ненавидел Эйнсли. Каждый раз, когда Дугган смотрел на нее, он вспоминал о своем позорном поступке — как он бросил их с матерью на растерзание Фрейзерам. Он мог бы их спасти, но предпочел бежать с поля битвы и даже не попытался помочь несчастной женщине и беззащитному ребенку. Эйнсли была живым напоминанием об этом постыдном бегстве… И с того ужасного дня Дугган ни капельки не изменился. Если бы история повторилась, он снова поступил бы точно так же, спасая собственную шкуру. Да, впрочем, он часто делал именно так. Даже сегодня отец не задумываясь удрал бы, оставив нас один на один с врагом. Ему помешало лишь то, что он не успел добраться до потайного хода…

Колин немного помолчал.

— Я не отдавал себе отчета в том, до какой степени отец желает смерти Эйнсли, пока она не возвратилась из Бельфлера. Она пыталась бежать, но безуспешно. Отец убил бы ее на месте, если бы нам с братьями не удалось остановить его. Потом он пытался уморить ее голодом в темнице. Тогда я понял, что не могу и дальше с этим мириться. Если бы ты не появился у ворот Кенгарвея, я придумал бы способ помочь Эйнсли бежать, не подвергая ни ее, ни остальных слишком большому риску.

— Похоже, что нашему старому недругу Фрейзеру удалось осуществить то, что не смог сделать отец, — заметил Джордж.

— Ваша сестра не умрет! — горячо возразил Гейбл, желая убедить в этом не столько братьев Эйнсли, сколько самого себя.

— Ты говорил, что Рональд еще жив? — осведомился Колин.

— Да. Его тяжело ранило тогда у реки, но организм у него сильный. Старик даже хотел ехать со мной, но я его отговорил. Я думаю, он сумеет спасти Эйнсли.

— А не опасно ли перевозить ее, пока она в таком состоянии?

— Но в Кенгарвее не осталось камня на камне! Вряд ли Эйнсли здесь будет удобно. Даже если вы сразу начнете что-нибудь строить, это займет больше времени, чем путешествие в Бельфлер. А там она найдет людей, которые смогут за ней ухаживать, теплую, уютную постель и вкусную еду. Нет, самое разумное сейчас — это отвезти Эйнсли в Бельфлер. Мы с моим отрядом выступим на рассвете.

— Даже если у нее начнется лихорадка?

От этих слов Колина у Гейбла мурашки побежали по спине, однако он попытался отогнать страх. Ему не хотелось волновать Колина и остальных братьев Эйнсли. В то же время рыцарь понимал, что лихорадка может оказаться смертельной. За то короткое время, что Гейбл провел у постели девушки, он не раз прикасался к ее лбу, желая удостовериться, что жара у нее еще нет, и страшась в глубине души, что он вот-вот появится. И все же не стоит предаваться страху сейчас, пока нет видимой опасности. Это вряд ли поможет…

— Да, даже в этом случае, — твердо ответил Гейбл. — Да, кстати… Мне нужно тебе кое-что сообщить. Король даровал мне Кенгарвей и все ваши земли.

— Я догадывался об этом, сэр. Иначе зачем ты просил бы нас присягнуть тебе на верность?

— Хотя бы затем, чтобы вы оставили в покое меня, моих людей и мои земли. Разве это не причина?

— А может быть, ты хотел удостовериться в нашей верности, прежде чем сообщить, как много мы потеряли в этой битве?

— Может быть, и так, — неохотно согласился Гейбл, потому что такая мысль действительно промелькнула у него, когда он принимал клятву Макнейрнов.

— И ты поверишь нашим клятвам? — поинтересовался Колин, не сводя пристального взгляда с Гейбла.

— Хотя все, что произошло здесь сегодня, убеждает меня, что я порой излишне доверчив, — да, я поверю вашим клятвам. Однако постараюсь не спускать с вас глаз, помня о том, чьи вы сыновья. Излишняя легковерность по отношению к вашему отцу слишком дорого мне стоила. Постараюсь, чтобы этого больше не случилось! Но, честно говоря, я не сторонник того, чтобы грехи отцов падали на детей… Однако вам придется доказать свою верность не только мне, не забывайте об этом!

— Да, я знаю, что за эти годы почти каждый мужчина, женщина и ребенок в Шотландии стали нашими врагами. Но я не считаю подобное отношение оскорбительным. Мы полны решимости постараться смыть позорное пятно, которое легло на род Макнейрнов благодаря деяниям нашего отца и деда.

Колин взглянул туда, где скрылся его зять, и поморщился.

— Однако есть человек, который вряд ли легко смирится с тем, что Кенгарвей достался тебе. Ему нужна не только наша сестра. Ливингстон считает, что теперь, когда мы потерпели поражение, замок должен по праву достаться ему.

— Он не посмеет поднять меч против короля.

— Ливингстон вообще редко обнажает свой меч. Когда он женился на нашей сестре, предполагалось, что он будет нашим союзником в сражениях, однако он ограничился тем, что не выступал против. Ливингстон забрал приданое нашей сестры и удалился в свой замок, откуда редко появлялся. Раз сейчас он здесь, значит, ищет какую-то выгоду. Его действиями наверняка руководит Элспет. Она из тех людей, кто никогда не упустит своего, и ее не заботит, из чьих рук придется вырывать добычу, — с горечью заметил Колин. — Элспет — истинная дочь нашего отца, в совершенстве овладевшая его предательскими методами. С моей стороны не слишком красиво так отзываться о своей родственнице, но Элспет уже давно пренебрегла этим родством. Предложил ли тебе Ливингстон помощь в восстановлении замка?

— Вообще-то нет, — признался Гейбл, и впрямь удивленный этим обстоятельством. — Но ведь если бы земли Кенгарвея перешли к Ливингстону, вам наверняка позволили бы остаться здесь, разве нет?

— Нет, сэр Амальвилль, — возразил Колин. — Может быть, горничным и тем, кто обрабатывает землю и чистит конюшни, и было бы разрешено остаться в Кенгарвее, но только не нам. А каковы твои собственные планы, милорд? Ты получил наши клятвы, но до сих пор не сказал, можем ли мы продолжать жить в замке или нам придется скитаться по всей Шотландии в поисках убежища…

— Конечно, вы можете остаться! Если вы не нарушите данную мне клятву, я не вижу причин выгонять вас отсюда.

— Прими мою благодарность, сэр де Амальвилль. А ты решил, кто станет надзирать за нами?

— Пока нет.

Гейбл обвел взглядом замок. Разрушения, нанесенные Кенгарвею Фрейзерами, Макфибами, да и его собственными людьми, были и впрямь велики.

— От вашего замка не так уж много осталось.

— Мы восстановим его, — заверил Гейбла Колин. Остальные братья молча кивнули в знак согласия.

— За долгие годы нам так часто приходилось это делать, что мы весьма преуспели в этом искусстве.

— Но ведь скоро зима. Пока погода нас баловала, но она может в любой момент измениться. Вам и вашим людям придется нелегко.

Гейбл нахмурился. Перспектива оставить Макнейрнов на зиму без крова и надлежащих припасов не слишком прельщала рыцаря, но как разместить всех в Бельфлере, не причиняя неудобств собственным родственникам и воинам, он пока не мог придумать.

— Не тревожься за нас, милорд. Временные убежища мы выстроим очень быстро, а если позволит погода, тут же возьмемся за восстановление замка. Может быть, на этот раз мирная передышка окажется достаточно долгой и мы сможем отстроить Кенгарвей заново из более прочного камня… Впрочем, осуществятся ли эти планы, зависит от тебя да от Господа Бога!

В ответ на это Гейбл лишь улыбнулся и тут же отдал распоряжение своим воинам сделать все, что в их силах, чтобы помочь Макнейрнам найти убежище хотя бы на эту ночь. Хотя Макфиб со своим отрядом намеревался отбыть из Кенгарвея сейчас же, сам рыцарь и не помышлял о путешествии в Бельфлер на ночь глядя. Ничто не предвещало ухудшения погоды, и Гейбл решил, что будет разумнее дождаться рассвета и лишь потом уезжать. Он торопливо направился к закутку, где лежала Эйнсли, по пути на минуту остановившись лишь затем, чтобы попрощаться с Макфибами.

Подойдя к постели Эйнсли, Гейбл с трудом узнал место, откуда только недавно отошел. Джастис с помощью воинов Бельфлера существенно расширил закуток, соорудил в нем очаг, достал еду и даже сумел приготовить для раненой поистине царское ложе со множеством чистых одеял. Теперь Эйнсли лежала возле огня на мягкой подстилке из шкур. К сожалению, девушка все еще была без сознания, и это весьма тревожило. Гейбла. Проскользнув в закуток, он опустился рядом с Эйнсли на покрытую одеялом соломенную постель, которую соорудил для него Джастис. Заметив Гейбла, горничная так поспешно ретировалась, что он даже не успел поблагодарить ее.

— Знаю, о чем ты подумал, и спешу заверить тебя, что я обращался с ней очень вежливо, — сказал Джастис, заметив недовольное лицо кузена. — Она просто очень робка. Оказывается, у нее есть ребенок. Вначале я подумал, что муж этой женщины убит в сражении, но оказалось, что дитя — от Дуггана Макнейрна.

— Она была его любовницей?

Гейблу было неприятно сознавать, что такая особа ухаживает за Эйнсли.

— Нет, просто одной из его жертв. Макнейрн принадлежал к числу тех лэрдов, которые считают, что имеют Богом данное право тащить к себе в постель любую женщину, даже если она этого не хочет.

— Теперь, когда он умер, его люди наконец вздохнут свободно.

Гейбл наклонился к Эйнсли, чтобы убрать выбившуюся прядь волос. Коснувшись лба девушки, он чуть не отдернул руку — такой сухой и горячей была ее кожа. Итак, из долгого беспамятства Эйнсли попала прямиком в пылающие объятия лихорадки!

— Что, начался жар? — спросил Джастис, заметив, как мгновенно помрачнел Гейбл.

— Да.

— Завтра мы вернемся в Бельфлер, и Рональд быстро поставит ее на ноги.

Гейбл принялся молча смачивать лицо Эйнсли холодной водой, молясь в глубине души, чтобы кузен оказался прав.

Глава 21

— Ты останавливаешься через каждую милю, чтобы пощупать ее лоб, — негромко заметил Джастис, когда Гейбл в очередной раз озабоченно склонился над Эйнсли и дотронулся до ее пылающего лица.

Гейбл ничего не ответил, лишь поморщился, встретив сочувственный взгляд Мораг, и отошел от повозки. День выдался ясным, однако с севера на горизонт наползали весьма зловещие тучи. Хотя Гейбл сделал все возможное, чтобы Эйнсли было удобно в повозке, он не сумел достать никакого закрытого экипажа, и это его беспокоило. От холода девушку надежно укрывали теплые одеяла, но они не защитят ее от дождя и снега. Если в течение ближайших двух часов — до того как отряд достигнет Бельфлера — разыграется вьюга, им придется искать убежище, что, на взгляд Гейбла, будет не так-то легко сделать на этой негостеприимной земле.

Едва над растерзанным Кенгарвеем забрезжил рассвет, Гейбл начал мучиться сомнениями относительно безопасности предстоящего путешествия. С одной стороны, поскольку Эйнсли все еще была в забытьи, которое теперь осложнялось лихорадкой, ему хотелось остаться на месте и подождать, пока девушка оправится настолько, чтобы перенести долгую дорогу. С другой стороны, рыцарь стремился как можно скорее вернуться в родной, удобный Бельфлер и поручить Эйнсли заботам Рональда. Именно эта мысль в итоге положила конец его колебаниям. Однако как только отряд отъехал от Кенгарвея, Гейбл снова начал терзаться — разумно ли он поступил, подвергая опасности жизнь Эйнсли? Пришлось напомнить себе, что Рональд — единственный шанс на спасение девушки.

— Я просто хотел удостовериться, что ей не стало хуже, — объяснил он Джастису.

Кузены ехали бок о бок рядом с повозкой Эйнсли.

— Меньше чем через час она попадет в надежные руки Рональда, — мягко напомнил Гейблу Джастис.

— Надеюсь, что он одобрит мое намерение перевезти ее в Бельфлер.

— В повозке Эйнсли не холоднее, чем было в этом закутке в Кенгарвее. И перестань беспрерывно оглядываться на тучи у нас за спиной! Я уверен, что мы успеем достичь ворот Бельфлера до того, как начнется вьюга, но даже если погода сыграет с нами злую шутку, нам не придется терпеть ее выходки слишком долго — ведь мы почти у цели.

— Знаю. Разумом я понимаю, что все, сказанное тобой, — правда. Но в глубине души постоянно чего-то боюсь, словно я не сильный, здоровый мужчина, а немощная старуха… — Гейбл усмехнулся и взглянул на Джастиса — Ну так скажи этой старухе, что состояние леди Эйнсли не ухудшилось за последний час. К тому же она попадет туда, где есть все необходимое, чтобы оказать ей помощь.

Гейбл кивнул, в глубине души не разделяя оптимизма кузена. Рональд весьма искушен во врачевании, но достаточно ли его искусства, чтобы спасти Эйнсли? В Бельфлере действительно есть все необходимое для лечения и комфорта, но разве не случалось, что люди умирали от ран даже в самых роскошных условиях? Гейбл знал, что основная причина его тревог — лихорадка, начавшаяся у Эйнсли. Слишком часто ему доводилось видеть, как она сводила в могилу сильных и крепких мужчин, а тут речь идет о хрупкой девушке, здоровье которой и без того подточено голодом и побоями отца. Сумеет ли Эйнсли выкарабкаться?..

Когда наконец вдали показался Бельфлер, у Гейбла вырвался вздох облегчения. Пронизывающий холод и ветер — предвестники приближающейся вьюги — неизмеримо усилились за последний час. Еще немного, и теплые одеяла, в которые с головы до ног была укутана Эйнсли, уже не смогли бы спасти ее от холода.

Стоило Гейблу въехать в ворота замка, как к нему навстречу устремились Элен и леди Мари. Хотя дамы сильно встревожились, увидев Эйнсли в таком состоянии, они без возражений согласились отложить расспросы. Об этом их попросил Гейбл, сославшись на то, что первым делом надо позаботиться об Эйнсли. Леди Мари и Элен с помощью воинов Бельфлера отнесли девушку в спальню, а рыцарь тем временем отправился на поиски Рональда. Лишь доставив старика к больной и удостоверившись, что за ней обеспечен надлежащий уход, Гейбл направился в свою комнату, чтобы смыть с себя дорожную пыль.

К тому времени как рыцарь возвратился в спальню Эйнсли, Рональд уже успел осмотреть больную и теперь, отослав дам, сидел в одиночестве у постели своей любимицы.

— Ну, как она? — с беспокойством спросил Гейбл, трогая лоб девушки и чувствуя, что она все еще горит в лихорадке.

— Слаба и измучена, — ответил Рональд. — Нет смысла постоянно трогать ее лоб. Я неплохо умею лечить раны, но даже мне не под силу за одну минуту избавить больного от лихорадки.

Гейбл улыбнулся, понимая, что старик прав.

— Меня бы не удивило, если бы ты и впрямь сотворил такое чудо. — Он присел на краешек постели и взял руку Эйнсли. — Честно говоря, я даже надеялся на это, — признался он смущенно.

— Эх, парень, я тоже хотел бы вылечить ее поскорее, но не могу… Однако не тревожься понапрасну — рана выглядит чистой, обработали ее хорошо, так что моя девонька потеряла не слишком много крови, и, насколько я могу судить, никаких признаков воспаления нет.

— Все это прекрасно, но я чувствую по твоему голосу, что тебя что-то тревожит, а ты не хочешь мне сказать, что именно.

Рональд пожал плечами:

— Не хочу. По-моему, ты и так достаточно напуган, и мне не хотелось бы усиливать твои страхи.

— Любой человек в здравом уме испугался бы смертельных объятий лихорадки.

— Согласен. Видно, придется сказать тебе правду. Я чувствовал бы гораздо большую уверенность в выздоровлении моей девоньки, если бы этот ублюдок Дугган, будь он трижды проклят, не нанес ей вреда еще до того, как ее ранили. Он зверски избил ее по крайней мере дважды.

— Откуда тебе это известно?

— Об этом говорит цвет синяков на теле моей крошки. Одни из них ярче, чем другие. Они появились в разное время, в этом я совершенно уверен. И еще моя девонька очень исхудала, а ведь она никогда не имела лишнего веса. Время, проведенное Эйнсли в Кенгарвее, отняло у нее много сил. Но я знаю, что моя девонька — стойкий борец. Она выкарабкается!

— Она в самом деле сильная женщина, но на этот раз, боюсь, ей на долю выпало слишком суровое испытание.

— Все в руках Божьих.

— Да простит мне Господь мое невольное богохульство, но хотелось бы по крайней мере знать его планы. Это избавило бы нас от напрасного беспокойства. — Заметив, что Рональд усмехнулся, Гейбл тоже ответил улыбкой. — А как ты сам себя чувствуешь? Сможешь ли ухаживать за Эйнсли?

— Хорошо, хотя и не так, как хотелось бы. Мне придется время от времени прибегать к посторонней помощи, чтобы хоть немного отдыхать самому. Если я тоже свалюсь, моей девоньке от этого будет только хуже. Я нужен ей здоровый и сильный, тогда и она сможет поправиться. А теперь не окажешь ли ты мне любезность? Мне хотелось бы знать, как ранили Эйнсли и какова судьба моего родного Кенгарвея.

Вздохнув, Гейбл приступил к невеселому рассказу, попутно отвечая на вопросы Рональда. Горе старика по поводу гибели ни в чем не повинных людей, своих родичей, пострадавших из-за необдуманных действий Дуггана Макнейрна, было по-человечески понятно. Поведав Рональду о том, как отнеслись братья Эйнсли к тому, что теперь лэрд Бельфлера будет владеть Кенгарвеем, Гейбл с нетерпением ждал ответа старика. Ему также было интересно послушать мнение Рональда о Дональде Ливингстоне.

— Мне приятно слышать, что ребятки живы и примирились со своей потерей, — выслушав Гейбла, заметил Рональд.

— А ты уверен, что примирились? — спросил рыцарь, поправляя одеяло на Эйнсли.

— Конечно. По правде говоря, я думаю, никто из них и не рассчитывал когда-нибудь править в Кенгарвее — уж слишком бурную, полную опасностей жизнь они вели, когда был жив их отец. Да и от замка могло ничего не остаться. Конечно, парни не лишены недостатков. Да и могло ли быть иначе, если вспомнить, что воспитывал их Дугган Макнейрн? К счастью, не он один оказывал на них влияние. Их мать оставила свой след в душах и сердцах своих сыновей. Так что можешь не беспокоиться — новый Дугган Макнейрн среди них не появится!

— Мне показалось, Колин считает, что их сестра Элспет унаследовала характер отца.

— Бессердечная девчонка с низкой душой! Да, если бы она родилась мужчиной, то могла бы стать вторым Дугганом.

— Но она могла бы заставить своего мужа участвовать в сражении вместо нее.

— Для этого он слишком слаб духом. Ливингстон может всеми правдами и неправдами добиваться желаемого, но постарается сделать это, не ввязываясь в драку и по возможности не допуская неприятеля к своим воротам. Нам повезло, что Элспет вышла замуж за такого труса. Ливингстон наверняка явится сюда и выскажет свои претензии. Он может обратиться с ними даже к королю. Но если ты откажешь ему, можешь не опасаться, что тебе придется вновь сражаться с родичами Эйнсли.

— Отлично! Теперь моей единственной заботой является сама Эйнсли. Мне нужно многое сказать ей и кое о чем попросить, когда она поправится…

Рональд промолчал. Гейбл отослал старика поспать хотя бы несколько часов, поскольку состояние Эйнсли хотя и не улучшилось, но особых опасений не внушало. Однако, оставшись один, рыцарь сразу почувствовал себя неуютно. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь постоянно сидел рядом и внушал ему, что рана Эйнсли не опасна и все обойдется. Вместе с тем подобные заверения почти не меняли дела, поскольку в глубине души Гейбл сильно сомневался в их искренности. Занимая место Рональда у постели больной, рыцарь мысленно укорял себя за эти причуды. Но что поделаешь, если единственным человеком, который сумел бы убедить его в выздоровлении Эйнсли, была сама девушка, а она до сих пор не подала ни одного обнадеживающего сигнала. Гейбл от души надеялся, что скоро такие сигналы появятся.

Гейбл потянулся и плеснул себе в лицо холодной водой. Прошло уже три долгих дня с той поры, как он привез Эйнсли в Бельфлер, и почти все это время он провел у ее постели. Он умывал девушку, менял ей белье, пытался заставить проглотить хоть немного горячего бульона, когда к ней ненадолго возвращалось сознание, старался успокоить, когда ее начинали мучить кошмары, вызванные лихорадкой. Лишь однажды за все время Эйнсли очнулась настолько, что даже назвала Гейбла по имени и, протянув руку, коснулась его щеки. Однако рыцаря это мало утешило, поскольку по ее поведению было ясно, что девушка не отдает себе отчета в том, где она находится и как здесь очутилась.

Налив стакан вина, Гейбл снова занял свой пост у постели Эйнсли. В те редкие минуты, когда он возвращался к себе в спальню и пытался уснуть, мысленно он все равно оставался здесь. Покидая комнату Эйнсли, рыцарь не переставал тревожиться за ее судьбу, страстно желая, чтобы в состоянии девушки поскорее произошли желанные перемены. По замечаниям Рональда, хотя старик пытался скрывать свое беспокойство, Гейбл чувствовал, что тот тоже встревожен.

Решив, что настала пора хоть немного передохнуть, тем более что толку от его ночного бдения все равно было немного, Гейбл наклонился к Эйнсли, чтобы пощупать ее лоб. Это уже вошло у него в привычку, поскольку повторялось по нескольку десятков раз на дню. Однако на этот раз, коснувшись лба больной, рыцарь тут же отдернул руку. Поднеся ладонь к свету, он не поверил своим глазам — рука была влажна от пота. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Гейбл снова положил руку на лоб Эйнсли, затем нервно вскочил и принялся ощупывать все ее тело. Девушка была вся в испарине с головы до ног. Гейбл встал. Он не знал, чего ему больше хочется — то ли прижать Эйнсли к груди от избытка чувств, то ли бежать по всему Бельфлеру, сообщая каждому, что лихорадка, терзавшая девушку, наконец отступила.

Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы прийти в себя и немного успокоиться, Гейбл снова опустился на стул. Предстояло обдумать дальнейшие действия. Ему очень не хотелось оставлять Эйнсли одну — а вдруг она проснется и испугается? — и в то же время он понимал, что необходимо как можно скорее разыскать Рональда. Гейбл выбрал нечто среднее — подойдя к двери, окликнул проходившую мимо горничную и приказал ей сейчас же привести старика. Только потом рыцарь вернулся на свой пост. Сев на краешек постели, он взял руку Эйнсли и уставился на ее лицо, страстно желая, чтобы она наконец открыла глаза. Ему хотелось убедиться, что взор ее стал осмысленным и из него ушла дымка забытья, омрачавшая взгляд Эйнсли в течение долгих дней.

Эйнсли поморщилась и слегка пошевелилась. Она чувствовала себя слабой и измученной, к тому же все тело покрывала неприятная влага. Осознав, что кто-то крепко держит ее за руку, девушка открыла глаза, удивленная тем, каких усилий стоило ей это нехитрое движение. Увидев Гейбла, она захотела улыбнуться, но губы ее так спеклись, что чуть не лопнули, когда она попыталась слегка их раздвинуть.

Гейбл нежно коснулся губ Эйнсли, а она тем временем внимательно изучала его. Он выглядел не слишком хорошо. Усталость проложила резкие складки вокруг рта, а в глазах стояло выражение тревоги. Подняв руку, Эйнсли попыталась коснуться щетины на его подбородке и тут же, чертыхнувшись, бессильно уронила ладонь на одеяло, так и не достигнув цели.

— Мне показалось, что ты неважно выглядишь, Гейбл, — произнесла Эйнсли, удивленная тем, как хрипло и тихо прозвучал ее голос и каких усилий стоила ей эта короткая фраза. — Но, наверное, я сама выгляжу еще хуже. Я что, болела?

Гейбл издал сдавленный смешок. Ему хотелось смеяться и плакать одновременно, так переполняли его эмоции.

— Да. И это твои первые осмысленные слова с тех пор, как стрела пронзила тебе плечо.

Эйнсли удивленно посмотрела на Гейбла, не понимая, о чем он толкует. Однако постепенно память возвращалась к ней. Девушка хотела было потрогать свое плечо, но потом решила, что в этом нет необходимости. Она и так чувствовала, что ранена. То, что боль уже не была такой острой, свидетельствовало о том, что какое-то время она пробыла без сознания.

— И долго я болела?

— Четыре дня.

Гейбл старался отвечать кратко, чтобы до поры до времени не волновать больную излишними подробностями.

— Я снова в Бельфлере?

— Да. Я привез тебя сюда, поскольку решил, что здесь будет удобнее за тобой ухаживать, чем в Кенгарвее.

— Кенгарвей… — прошептала Эйнсли. — Что с моими братьями? Они все погибли? А замок? — Она не договорила — Гейбл мягко коснулся ее губ, прося замолчать. Но все же через мгновение продолжила: — Ты боишься сказать мне правду? Неужели новости настолько плохи, что ты опасаешься, как бы я снова не впала в забытье, услышав их?

— Нет, я просто хочу, чтобы ты не волновалась. Ты пролежала в лихорадке четыре дня, почти пять, если считать тот день, когда тебя ранили. Не стоит тратить те немногие силы, что у тебя есть, на ненужные вопросы. А вот и Рональд! — радостно возвестил Гейбл, увидев входящего в комнату старика.

К огромному облегчению рыцаря, Рональд тут же взял дело в свои руки — неторопливо и умело сменил постельное белье, переодел больную в чистую рубашку, приговаривая при этом, что ей надо побольше отдыхать и набираться сил, чтобы поскорее выздороветь. Эйнсли покорно сносила все это, а Гейбл тем временем пытался привести в порядок свои мысли. Одной из причин, заставлявшей его так горевать по поводу болезни девушки, было то, что он не имел возможности высказать ей все, что было у него на душе. С того мгновения как Эйнсли упала, пронзенная стрелой, рыцарь постоянно думал об этом. Вот и сейчас слова буквально рвались у него с языка, и приходилось делать над собой усилие, чтобы не начать объяснения немедленно. Впрочем, Гейбл понимал, что выбрал неподходящее время. Если он заговорит сейчас, Эйнсли может ответить согласием просто из чувства благодарности или потому, что не найдет в себе сил отказать. А что, если Эйнсли не отвечает на его чувства? Такая мысль доставляла Гейблу нестерпимую боль. Но в то же время он сознавал, что если она примет его предложение, в душе не желая этого, ему будет еще хуже.

Когда Рональд, закончив работу сиделки, отошел, чтобы налить себе вина, Гейбл тут же устремил взгляд на постель и увидел, что глаза Эйнсли опять закрыты.

— Неужели она снова в лихорадке? — с беспокойством спросил он.

— Нет, — поспешил заверить его Рональд. — Просто она очень слаба, и мои хлопоты ее утомили. А тебе, парень, я бы посоветовал не сидеть здесь все время, особенно теперь, когда она пришла в себя. Ты сам знаешь, что моя девонька бывает весьма невоздержанна на язык!

Гейбл ухмыльнулся. Он был готов выслушивать любые крепкие выражения — ведь это несомненный признак того, что Эйнсли пошла на поправку. Может быть, она еще слаба телом, но дух ее, как всегда, силен. Гейбл был убежден, что именно эта сила в конечном счете и помогла Эйнсли победить лихорадку.

— Как ты думаешь, она теперь действительно начнет поправляться?

— Несомненно. Несмотря на лихорадку, рана и так потихоньку заживала. К тому же глаза у моей девоньки ясные, а это значит, что сознание к ней полностью возвратилось. Какое-то время она еще будет очень слаба, а поскольку будет рваться поскорее встать на ноги, нам всем придется немало пострадать от ее неуемного языка.

— Эйнсли останется в постели столько, сколько ты найдешь нужным, даже если мне придется привязать ее! Рональд засмеялся и залпом допил вино.

— В зале уже накрыли к ужину. Ты пойдешь туда? Я могу и один посидеть здесь.

— Нет, не надо. Сходи и попроси принести еды сюда — так, чтобы хватило и мне, и Эйнсли. Может быть, она не сможет съесть много, но я уверен, что аппетит скоро к ней вернется.

— Надеюсь. Ей надо есть за двоих, чтобы восстановить силы и набрать вес. От бедной моей девоньки остались кожа да кости!

— Но зато какая прекрасная кожа!

Заметив, что Рональд поморщился, Гейбл рассмеялся. Как только старик ушел, бросив прощальный взгляд на свою любимицу, рыцарь снова сел у постели Эйнсли. Бессознательным жестом он прикоснулся к ее лбу и тут же мысленно отругал себя за глупость. Пока девушка лежала в лихорадке, Гейбл постоянно щупал ее лоб в надежде, что болезнь отступила, а теперь, когда это наконец произошло, он боится, как бы она не началась снова. Что поделаешь, он действительно беспокоится и хотел бы убедиться, что Эйнсли твердо встала на путь выздоровления.

Лишь поздним вечером Гейбл возвратился к себе, оставив Мораг на дежурстве у постели больной. За все это время Эйнсли всего один раз открыла глаза, но взор ее был осмыслен, и она даже немного поела. Укладываясь в постель, Гейбл предвкушал, как всласть выспится сегодня — впервые с того дня, как ему пришлось возвратить Эйнсли в Кенгарвей.

Гейбл спокойно встретил гневный взгляд Эйнсли. За те четыре дня, что прошли с начала перелома в ее болезни, девушка становилась все воинственнее. Она постоянно пререкалась со всеми, кто за ней ухаживал, хотя ее добровольных сиделок беспокоило лишь одно — чтобы она поскорее поправилась. Гейбл решил, что настал наконец момент указать Эйнсли на недопустимость такого поведения. А если она с первых же слов не выставит его из комнаты, он перейдет к более серьезному предмету разговора. То состояние духа, в котором находилась больная, убеждало Гейбла в том, что она вполне способна сознательно выслушать его предложение и честно на него ответить. Теперь рыцарь не опасался, что слабость или чувство благодарности может толкнуть Эйнсли дать согласие против своего желания. В настоящий момент, на его взгляд, она не испытывала ни того, ни другого.

— Ты сомневаешься в том, что Рональд владеет искусством врачевания? — осведомился Гейбл, помогая Эйнсли сесть поудобнее и прислониться к подушкам, которые только что умело взбила Мораг.

— Конечно, нет! — горячо возразила она, с вызовом скрестив руки на груди и упрямо избегая взгляда Гейбла.

— И тем не менее ты подвергаешь сомнению любой его совет, направленный на то, чтобы ты поскорее поправилась.

— Он действительно умеет лечить, но временами начинает ворчать, как старая бабка. Мне это надоело!

— Рональду отлично известен твой нетерпеливый характер. Я уверен, что он не станет держать тебя в постели без крайней необходимости. Ты совсем извела старика! Любой здравомыслящий человек предпочел бы как можно скорее положить конец этой пытке.

При этих словах Эйнсли метнула на Гейбла сердитый взгляд, но он лишь спокойно усмехнулся.

— И вовсе я его не извела, — пробурчала она себе под нос.

— Неужели? Да ты просто невыносима! Тебя спасает лишь то, что люди, за тобой ухаживающие, терпеливы и дружелюбны, иначе ты давно осталась бы в одиночестве.

Заметив, что Эйнсли покраснела и отвернулась, Гейбл присел на краешек ее кровати, взял за руку и силой повернул девушку к себе.

— Я понимаю, что болезнь может вывести из себя любого, а особенно того, кто не привык лежать в постели, как ты. А ты никогда не задумывалась над тем, что и у меня бывали такие моменты? Ведь я уже много лет участвую в битвах, и за это время, поверь, мне не раз приходилось залечивать раны…

Эйнсли вздохнула. Опершись на подушки, она смущенно улыбнулась и наконец взглянула в лицо Гейблу.

— Понимаю. Ты наверняка вел себя пристойнее, когда болел, правда?

— Хотел бы я ответить утвердительно, но боюсь, что мои дражайшие родственницы поспешат оспорить это мнение.

— Мне очень жаль, что я вела себя так некрасиво. Я непременно извинюсь перед всеми, кто за мной ухаживал, если, конечно, они осмелятся еще хотя бы раз приблизиться к моей постели. — Эйнсли сокрушенно покачала головой. — Рана почти не беспокоит меня. Я чувствую себя здоровой, вот только эта проклятая слабость!.. Ум и сердце подсказывают мне, что я могу встать с постели и вести обычную жизнь, а тело дрожит от слабости и не позволяет мне этого сделать. От такой беспомощности можно сойти с ума! А поскольку я никогда не отличалась кротким нравом, вымещаю свою злость на других. Не думай, что я пытаюсь оправдаться — дурным манерам нет оправдания, — просто хочу объяснить причины своего поведения.

Гейбл нежно поцеловал Эйнсли в губы и с радостью отметил, что она тут же обвила руками его шею и безмолвно потребовала более глубокого поцелуя. Он мягко отстранился, пытаясь заглушить вспыхнувшую страсть, и с улыбкой взглянул на девушку.

— Ты еще недостаточно здорова для этого.

— Однако это помогло бы нам скоротать время. Раз уж я все равно целыми днями валяюсь в постели…

— Не пытайся меня соблазнить, — укоризненно заметил Гейбл, решительно высвобождаясь из ее объятий. Эйнсли вздохнула:

— Тебя наверняка ждут дела. Иди! Ты вовсе не обязан сидеть здесь со мной.

— У меня действительно много дел, однако я задержусь у тебя еще несколько минут, поскольку есть одна вещь, для которой, на мой взгляд, ты уже достаточно поправилась.

— Ну и что же это за вещь? — настойчиво спросила Эйнсли, поскольку Гейбл, раздразнив ее любопытство, загадочно умолк.

— Нам надо поговорить. Я думаю об этом разговоре уже много дней, даже недель, а вот теперь вдруг оказалось, что не могу найти нужных слов.

— Ты заставляешь меня волноваться. Говори же!

Эйнсли постаралась не показывать своего беспокойства. Неужели Гейбл собирается сообщить ей, что как только она окончательно поправится, он отправит ее в Кенгарвей? Он ведь теперь ее лэрд. Возможно, он даже нашел для нее подходящего жениха. Эйнсли мысленно обозвала себя дурой. Как она могла подумать, будто то, что Гейбл привез ее в Бельфлер, означает нечто большее, чем просто заботу о ее здоровье? Ее ранили, когда она спасала ему жизнь, вот он из чувства благодарности и привез ее туда, где, на его взгляд, ей будет обеспечен наилучший уход. Эйнсли сама себе многократно повторила эти рассуждения, однако что-то в глубине души мешало ей поверить в то, что это правда.

— Для волнений нет причин. — Он не сводил рассеянного взгляда с ее руки и легонько поглаживал пальцы. — Я дурно обращался с тобой, Эйнсли.

— Какая чушь! — возмущенно воскликнула она и тут же осеклась под его суровым взглядом.

— Ты собираешься и дальше перебивать меня? Так у нас дело не пойдет!

— Извини, я буду молчать.

— Прекрасно! Так вот, как я уже сказал, я дурно обращался с тобой. Я склонил тебя к близости, а между тем продолжал подыскивать себе жену. Таким образом я унизил тебя, вел себя так, словно ты непорядочная девушка. Но поверь, Эйнсли, никогда, ни на одно мгновение, я не думал о тебе дурно! — Он поморщился и покачал головой. — Что-то не слишком складно…

— Так, может быть, ты перестанешь ходить вокруг да около, а приступишь прямо к сути? Что ты хотел мне сказать?

— Ты права. Хотя я мог бы говорить часами, чтобы загладить свою вину перед тобой, первым делом я задам вопрос, который уже давно вертится у меня на языке.

Эйнсли протянула руку и, улыбнувшись, нежно коснулась щеки Гейбла.

— Хотя я не знаю за тобой никакой вины, которую нужно было бы заглаживать, могу сказать — просто чтобы у тебя стало спокойнее на душе, — что прощаю все обиды, которые, как ты воображаешь, ты мне нанес.

— Спасибо! Хотя о чем это я? Следовало бы ответить совсем по-другому… О черт!

Окончательно запутавшись, Гейбл стиснул руку Эйнсли и вдруг спросил без обиняков:

— Ты согласна стать моей женой?

Эйнсли онемела. Хотя она ясно расслышала его слова, ей на мгновение показалось, что она снова впала в беспамятство. Вопрос был задан прямо в лоб, без непременной прелюдии, столь милой сердцу любой женщины, в виде признаний в любви, страстных клятв, заверений, что он-де жить без нее не может… Лицо Гейбла не выражало никаких эмоций, только напряженное ожидание ответа.

— Ты вовсе не обязан на мне жениться лишь потому, что лишил невинности, — стараясь говорить спокойно, произнесла Эйнсли. Ей вдруг пришло в голову, что, делая ей предложение, Гейбл руководствовался не любовью, а чувством долга. — И уж тем более ты не обязан жениться потому, что в меня попала предназначенная тебе стрела!

— Мною руководят совершенно иные причины. Я уже сказал — я хочу, чтобы ты стала моей женой. Мне следовало заговорить об этом сразу же, как ты оправилась от лихорадки, но я боялся, что ты согласишься из благодарности за то, что я привез тебя в Бельфлер, или просто чтобы не спорить. Мне хотелось, чтобы твое сознание окончательно прояснилось, дух окреп, а силы, насколько возможно, возвратились. Пойми, Эйнсли — я так долго был в плену своих собственных странных представлений о том, какова должна быть моя будущая жена, что не заметил, как в моей жизни появилась самая подходящая девушка на эту роль! И лишь вернув тебя отцу, я понял, что потерял. Ты нужна мне, Эйнсли. Прошу тебя, будь моей женой!

— А что думают об этом твои родные?

— Все обитатели Бельфлера рады и удивляются лишь тому, что я так долго раздумывал.

Поскольку Эйнсли молчала, Гейбл, прикоснувшись нежным поцелуем к ее губам, тихо произнес:

— Если ты не хочешь выходить за меня, тебе достаточно сказать «нет».

— Я не собираюсь этого говорить. — Эйнсли скорчила гримасу. — Ты застал меня врасплох, и я не могу сообразить, что тебе ответить. Единственное, что приходит мне в голову, — ты женишься на мне из благородства, а этого я ни в коем случае не могу допустить.

— Нет, я женюсь не из благородства… Гейбл не успел докончить фразу — на пороге возник юный слуга и взволнованно объявил:

— Там внизу какой-то человек. Говорит, что хочет видеть вас, милорд!

Покраснев, мальчик попятился к двери и пролепетал:

— Прошу прощения. Мне следовало бы постучаться, прежде чем входить…

— Вот именно. В следующий раз не забывай о хороших манерах. Так кто прислал тебя сюда? — нарочито грозно спросил Гейбл, со смехом наблюдая за тем, как парнишка переминается с ноги на ногу и нервно покусывает нижнюю губу.

— Некто сэр Дональд Ливингстон. Он весьма настойчив!

— Понятно, — задумчиво протянул Гейбл. — Скажи ему, что я спущусь через минуту.

Как только за слугой закрылась дверь, рыцарь встал и в упор посмотрел на Эйнсли.

— Меня радует хотя бы то, что ты не отказала мне сразу. Пока я буду разговаривать с Ливингстоном, может быть, ты поразмыслишь над моим предложением? Мы продолжим нашу беседу позднее. — Он нахмурился. — Я не ожидал его так скоро. Он говорил, что приедет через две недели.

— Должно быть, почуяв выгоду, моя сестра заставила его приехать раньше. Подозреваю, что своими постоянными жалобами и упреками она просто выгнала его из дома!

Гейбл поцеловал Эйнсли и направился к двери.

— В таком случае он скоро поймет, что зря предпринял это путешествие. Он не получит ни тебя, ни Кенгарвей.

Пока она гадала, что означают эти слова, Гейбл уже ушел.

Вскоре после того как Эйнсли начала поправляться, рыцарь рассказал ей о том, какая судьба ждет Кенгарвей, и получил заверения, что она на него не сердится. После всех преступлений, совершенных ее отцом, было бы безумием надеяться, что замок по-прежнему останется во владении клана Макнейрнов. Единственное, что по-настоящему волновало Эйнсли, — это судьба четверых ее братьев и остальных родичей. Но прошло немало времени, прежде чем она сумела убедить в этом Гейбла. Впрочем, девушку вовсе не удивило, что ее сестра Элспет придерживается другого мнения и постарается вернуть себе утраченные земли. Однако намек Гейбла на то, что Ливингстон хочет получить и ее тоже, поставило Эйнсли в тупик.

— Черт бы побрал этого Гейбла, — выругалась она, осторожно садясь в постели, чтобы не вызвать головокружения, все еще временами мучившего ее. — Говорит, чтобы я лежала и не волновалась, а сам заявляет невесть что. Попробуй тут отдохни!

Эйнсли решила, что не может спокойно лежать и ждать. Она осторожно выбралась из постели и взяла накидку. Теперь, когда девушка поразмыслила над словами Гейбла, ей стало ясно, что единственная причина, по которой сестра прислала в Бельфлер своего мужа, — это желание выдать ее, Эйнсли, замуж, причем с выгодой для себя. От такой перспективы у нее мурашки забегали по спине. Когда Гейбл просил ее руки, он не сказал ни слова о любви, не произнес ни одного нежного признания. Именно это заставило Эйнсли колебаться, о чем она сейчас очень жалела. Если Гейбл ушел от нее с мыслью, что она отвергла его предложение, он вполне может согласиться на то, что предложит ему Ливингстон.

Эйнсли потребовалось немало времени, чтобы одеться. Она чувствовала, что выглядит не слишком привлекательно, но понимала, что дело не терпит отлагательства. Насколько она знает Гейбла, он наверняка не откажет Ливингстону. Значит, Эйнсли должна как можно скорее дать рыцарю свой ответ. Хотя брак с Гейблом — при том, что он, возможно, не любит ее так, как она его, — перспектива не слишком радостная. Тем не менее это наверняка предпочтительнее, чем любое другое замужество. Быть проданной человеку, выбранному для нее сестрой… От этой мысли Эйнсли стало дурно. Она просто обязана сказать Гейблу, что принимает его предложение, даже если для этого ей придется ползком добираться в большой зал. А со всеми остальными проблемами можно разобраться и позже.

Потягивая вино, Гейбл изучал человека, сидевшего напротив него. Было очевидно, что Ливингстон не слишком стремился так скоро очутиться в Бельфлере. Он оказался между двух огней — с одной стороны, боялся вызвать гнев Гейбла, с другой — не решился перечить жене. Возможно, у Ливингстона была и собственная причина не отказываться от поездки — жадность. Впрочем, теперь Гейбла это уже мало волновало. Он не собирался отдавать непрошеному гостю ни Эйнсли, ни Кенгарвей. Ему вспомнились слова Рональда о том, что он может спокойно отвергнуть любое предложение Ливингстона, не опасаясь нового сражения.

— Вы говорили, что приедете через две недели, — напомнил Гейбл гостю. — Я и не заметил, что они уже прошли.

— Я покорно прошу вашего прощения за мое нетерпение, но мне показалось, что погода вот-вот испортится и помешает уладить наши дела до наступления весны, — объяснил Ливингстон.

— Я не совсем понимаю, о каких делах вы говорите.

— Как о каких? Об Эйнсли и Кенгарвее, конечно!

— Кенгарвей теперь мой.

— Ваш? Но ведь не все Макнейрны предатели. Земля должна отойти тем членам семьи, которые всегда были лояльны по отношению к королю.

— Именно король считает, что земля должна достаться мне. Если хотите, можете высказать ему свои претензии. Я не собираюсь вам препятствовать, однако как подданный короля намерен в этом деле поступить сообразно его желаниям. А они таковы — Кенгарвей переходит ко мне.

— А кто же будет его кастеляном? Вы не можете один управлять обоими замками!

— Я найду подходящего человека и с его помощью, а также с помощью уцелевших Макнейрнов сумею возродить Кенгарвей. А может быть, даже сделаю его лучше, чем при прежнем владельце.

Ливингстон отхлебнул вина, пытаясь собраться с мыслями. Через некоторое время он нарочито небрежно спросил:

— А что с Эйнсли Макнейрн? Оправилась ли она от ранения?

— Почти. Выздоровление идет медленно.

— Как только она поправится, милорд, моя жена и я возьмем ее под свое покровительство.

— Надеюсь, что нет, — спокойно возразил Гейбл и улыбнулся, когда Ливингстон удивленно уставился на него.

— Но ведь король не отдал вам девушку вместе с замком, не так ли?

— Нет. Но я не вижу причин отдавать ее вам.

— Я ее родич! — строго напомнил Ливингстон, стараясь сдерживаться.

— Но вы никогда прежде не интересовались Эйнсли. С чего это вдруг она вам так понадобилась?

— Моей жене и мне посчастливилось найти наконец мужа для моей свояченицы. Кажется, я уже упоминал об этом тогда, в Кенгарвее. Это было не слишком легко, поскольку Эйнсли уже восемнадцать лет и у нее нет никакого приданого. Однако нам удалось разыскать человека, которому очень нужна жена, и он готов ее взять. На мой взгляд, это чрезвычайно выгодное предложение.

— Несомненно — для вас!

— И для Эйнсли тоже. Вряд ли ей захочется остаться старой девой и всю жизнь нянчить детей своих братьев.

— Не думаю, что ей угрожает такая судьба.

— Я предлагаю ей выгодное замужество.

— Ну а у меня есть еще более выгодное предложение — я сам.

Ливингстон чуть не выронил из рук кубок. Опомнившись, он удивленно воззрился на Гейбла:

— Вы собираетесь жениться на ней?

— Да. Не далее как сегодня я просил ее руки.

— И каков же был ее ответ? — быстро спросил Ливингстон и явно приободрился, когда заметил, что Гейбл молчит.

— Ее ответ был «да»! — возвестила Эйнсли, входя в зал.

Гейбл не знал, радоваться ему или гневаться, когда, обернувшись, увидел Эйнсли, нетвердой походкой приближавшуюся к столу, за которым сидели гость и хозяин. Она была бледна и непричесана, как будто в спешке набросила накидку прямо на ночную рубашку и поспешила сюда. Взглянув на ноги Эйнсли, Гейбл увидел, что она босая. Сомнений не было — девушка действительно очень торопилась. Однако, хотя он был весьма обеспокоен ее беспечностью, не это сейчас занимало его мысли. В эту минуту Гейбл осознал, что Эйнсли только что приняла его предложение.

Помогая ей сесть по правую руку от себя и молча подавая льняной платок, чтобы вытереть выступившую на лбу испарину, Гейбл недоумевал, чем вызвано ее согласие. Наверное, Эйнсли догадалась о планах Ливингстона и решила положить им конец единственным доступным ей способом. Гейбл предпочел бы, чтобы она руководствовалась иными причинами, отдавая ему свою руку, но решил не спорить. Он не знал, какое место занимает в душе и сердце Эйнсли, но был твердо убежден, что их связывает настоящая страсть. А для начала и этого довольно.

Краешком глаза наблюдая за Эйнсли, Гейбл продолжал беседу с Ливингстоном. Гость пытался настаивать на своем, но в конце концов был вынужден уступить. Рыцарь предлагал ему остаться на ночь, но Ливингстон, коротко попрощавшись с Эйнсли, предпочел в тот же день убраться восвояси. Гейбл имел все основания полагать, что этот человек больше не будет его тревожить. Теперь все внимание рыцаря обратилось к Эйнсли.

— По-моему, я просил тебя оставаться в постели, а вместо этого ты встала и разгуливаешь по всему замку, — укоризненно заметил Гейбл.

— Я не разгуливала, — возразила Эйнсли, недоумевая, отчего так дрожит ее голос.

— Неужели?

— Нет, не разгуливала. Я еле дошла. Мне казалось, что ты хочешь услышать мой ответ.

— Хочу. — Гейбл наклонился и нежно поцеловал Эйнсли. — Но я мог бы и подождать.

— Наверное, мог бы… Но я боялась, что ты передумаешь.

— Напрасно. Зачем ты встала, когда чувствуешь такую слабость? Мне следовало бы отругать тебя!

— А вот с этим действительно можно подождать, — улыбнулась Эйнсли. — Сейчас мне, пожалуй, лучше вернуться в постель.

Однако она осталась сидеть на месте, и Гейбл встревоженно взглянул на нее:

— Ты устала? Может быть, хочешь сначала поесть?

— Нет. Я пытаюсь дать тебе понять, что не могу ступить и шагу и тебе придется отнести меня наверх на руках.

Рассмеявшись, Гейбл поднялся.

— А ты будешь не слишком покорной женой, верно? — спросил он, поднимая Эйнсли на руки.

В ответ она обвила его шею и уткнулась головой в плечо.

— Боюсь, что вы правы, сэр де Амальвилль. Но у вас еще есть время передумать, — добавила она, страшась в глубине души, что Гейбл так и поступит.

— Уже нет. Как ты знаешь, я всегда скрупулезно следую разработанному плану. Но у меня есть к тебе один вопрос — ты сказала «да», только чтобы отвязаться от Ливингстона?

— Нет. Мне просто хотелось ответить как можно скорее, — призналась Эйнсли сонным голосом.

— Отлично! Как только ты достаточно поправишься, чтобы предстать перед священником, мы поженимся.

Глава 22

— Ну перестань вертеться! — мягко пожурила Эйнсли леди Мари.

Эйнсли скорчила гримасу и постаралась встать ровно. Прошло уже три долгих недели с того дня, как Гейбл сделал ей предложение. Все обитатели Бельфлера были счастливы и с энтузиазмом готовились к предстоящей свадьбе. Казалось, лишь одна невеста не испытывает никакого восторга.

За все время Гейбл ни разу не сказал ей о любви. Эйнсли пыталась уверить себя, что это не так уж важно, что ее любви достаточно для них обоих, что со временем он, возможно, ее полюбит… И понимала, что все это ерунда. Сердце ее постоянно терзали сомнения, и как девушка ни старалась их отогнать, это ей плохо удавалось. Эйнсли мучилась от сознания того, что получает совсем не то, чего бы ей хотелось. Она страстно желала, чтобы Гейбл женился на ней по любви, и хотя понимала, что будет страдать от ее недостатка, не могла заставить себя отказаться от этого брака — уж слишком ей хотелось стать женой Гейбла.

Эйнсли предполагала, что при существующем положении дел не сможет открыто выражать свою любовь. Ее пусть и весьма скромный опыт в отношении мужчин подсказывал, что коль скоро муж не любит жену, ему будет неприятно, если она начнет неуемно изливать на него свои чувства — чувства, на которые у него самого нет никакого желания отвечать. Значит, даже когда она станет супругой Гейбла, ей придется скрывать то, что у нее на душе. А это, по мнению Эйнсли, превратит ее жизнь в подлинную муку.

— Ну вот, теперь ты готова к тому, чтобы предстать перед священником, — торжественно провозгласила Мари.

Эйнсли взглянула на себя в большое зеркало, висевшее в спальне. Голубое платье, сшитое для нее дамами Бельфлера, было изумительным. Хотя Эйнсли еще не полностью набрала вес, потерянный ею в Кенгарвее, платье сидело прекрасно. Ей показалось, что еще никогда в жизни она не выглядела такой красивой, и она с благодарностью улыбнулась леди Мари и Элен. Пусть ее душу терзают страхи и сомнения, свадебный наряд должен соответствовать торжественности момента. Женившись на ней, Гейбл ничего не приобретает — ни земель, ни богатства, ни положения; значит, хотя бы внешне его невеста должна выглядеть так, как подобает хозяйке Бельфлера.

— По тебе не скажешь, что ты счастлива, — заметила проницательная Элен, увертываясь от шлепка матери. — Но ведь я права, мама!

— Брак — очень серьезный шаг в жизни женщины, — рассудительно проговорила Эйнсли, пытаясь придумать убедительную причину своей грусти и успокоить на этот счет милых дам Бельфлера. — Я просто очень волнуюсь, Элен. Через несколько минут мне предстоит шагнуть туда, откуда я не смогу возвратиться…

Мари ласково обняла ее.

— Я понимаю, о каком страхе ты говоришь, дитя мое, но поверь мне, что он напрасен. Ты — счастливейшая из женщин! Как правило, девушке приходится выходить замуж за человека, которого для нее выбирают другие. Иногда у нее нет возможности даже познакомиться с будущим мужем до свадьбы. А ты, по-моему, уже достаточно хорошо узнала Гейбла. Но главное — у тебя был выбор, и ты решила отдать свою руку человеку, который тебя любит.

— Любит ли? — задумчиво переспросила Эйнсли и тут же мысленно обругала себя за несдержанность.

— Теперь я понимаю, что тебя мучит, — пробормотала Элен. — Мой глупый кузен ни разу не сказал тебе о любви, да?

— Он просил меня стать его женой. Это большая честь, и я должна не жаловаться, а быть благодарна.

— Интересно, за что? За то, что он не произнес ни единого нежного слова? Теперь я понимаю, отчего ты такая печальная… Какие все-таки глупцы эти мужчины!

— Моя язвительная дочь права, — мягко заметила леди Мари, рассеянно проводя рукой по распущенным волосам Эйнсли, украшенным голубыми и белыми лентами. — Отбрось все страхи и сомнения, дитя мое! Я не стану убеждать, что Гейбл любит тебя — это должен сделать он сам, — но я уверена, что он испытывает к тебе глубокое, подлинное чувство. Я заметила это еще с той поры, как он возвратился после встречи у реки. Именно тогда мой племянник понял, что совершил ошибку, вернув тебя отцу, и глубоко сожалел о своем поступке. И потом, когда он ухаживал за тобой во время болезни, я лишний раз убедилась в том, что ты ему небезразлична. Ведь Гейбл проводил дни и ночи у твоей постели, а когда, сраженный усталостью, ненадолго шел к себе отдохнуть, все видели, что его сердце и душа оставались с тобой, молясь о твоем скорейшем выздоровлении. Нет, деточка, он относится к тебе с нежностью. Может быть, ему просто не хватает слов, чтобы выразить свое чувство…

Когда несколько минут спустя Эйнсли входила в большой зал, где ее уже ждали Гейбл и священник, она мысленно молилась о том, чтобы Мари оказалась права. Конечно, в глубине души Эйнсли предпочла бы, чтобы Гейбл любил ее, но даже если она просто ему небезразлична, это уже немало. Все, сказанное сейчас Мари, свидетельствовало о том, что рыцарь и впрямь испытывает к своей невесте глубокое чувство. Временами самой Эйнсли казалось, что она видит знаки этого чувства в поведении Гейбла, но она боялась обмануться. Почему она не замечает того, что, похоже, совершенно очевидно для всех обитателей Бельфлера!

— Не тушуйся, девонька, — прошептал Рональд, подходя к своей любимице и нежно целуя ее в щеку.

— Я стараюсь, Рональд.

— Вот и прекрасно! Ты сделала правильный выбор, только сдается мне, что вам обоим потребуется какое-то время, чтобы в этом убедиться.

Эйнсли слабо улыбнулась старику и подошла к Гейблу. Он тут же взял ее за руку. Сегодня рыцарь выглядел как истинный лэрд Бельфлера в своей элегантной черной накидке, украшенной серебряной вышивкой. Внезапно Эйнсли почувствовала, что совершенно не подходит своему жениху. Гейбл заслуживает большего, чем простая девчонка-бесприданница, чье имя вызывает у окружающих лишь злобу и ненависть. Когда-нибудь он сам поймет это, и что же тогда станет с их браком?

Эйнсли встретилась с Гейблом глазами. Ей показалось, что в его взоре сквозит неуверенность. Неизвестно почему Эйнсли нашла это забавным. Опустившись на колени перед священником, она дала себе клятву научиться быть счастливой с тем Гейблом, которого даровала ей судьба.

Потягивая вино, Гейбл украдкой наблюдал за Эйнсли. Она была весела и общительна, но он чувствовал, что ее что-то гнетет. Когда они стояли перед священником, он заметил в глазах девушки проблеск страха и печали, и от этого ему самому стало не по себе. Конечно, сознание того, что Эйнсли никогда не будет любить его так, как он любит ее, не доставляло Гейблу радости, но если она вообще раскаивается в своем решении выйти за него замуж, это совсем никуда не годится.

— Давай сбежим, — прошептал Гейбл на ухо Эйнсли, целуя ее руку.

— Чтобы улизнуть отсюда, потребуется немало искусства, — возразила она, с улыбкой оглядывая гостей.

— Надо просто действовать стремительно.

С этими словами Гейбл встал, подхватил на руки свою новоиспеченную жену и направился к двери. Лишь немногие из присутствовавших в зале гостей пришли в себя достаточно быстро, чтобы отпустить фривольные замечания вслед молодым. Эйнсли, улыбаясь, обвила руками шею мужа.

— Люди посудачат всласть по поводу нашего ухода, — сказала она.

— И прекрасно! Каждому человеку приятно сознавать, что его свадьба осталась в памяти гостей.

— Наша останется наверняка.

Подойдя к двери, ведущей в спальню, которой с этого дня суждено было стать общей, Гейбл решительно распахнул ее ногой, подошел к кровати и опустил Эйнсли на мягкое покрывало. Улыбка новобрачной мгновенно уступила место страсти, когда она увидела, что ее молодой муж принялся срывать с себя одежду. Несколько мгновений Эйнсли молча наблюдала за тем, как летают по комнате его вещи, однако, заметив, что черты Гейбла исказились от приступа желания, она почувствовала, что в ней разгорается ответный огонь. Поднявшись с постели, Эйнсли тоже начала раздеваться.

Она не успела расстегнуть корсаж, как Гейбл, издав чувственный стон, уже прильнул к ней и стал нетерпеливо срывать остальной наряд. Эйнсли не сопротивлялась — напротив, такая неистовость была ей даже приятна. Когда их тела слились — впервые за долгое время, — из ее горла невольно вырвался стон наслаждения. Страсть быстро нарастала — слишком долгим и мучительным было воздержание, — а руки и губы любовников уже искали самые сокровенные места друг друга, спеша утолить чувственный голод. Ощутив, что Гейбл вошел в нее, Эйнсли с силой прижалась к мужу, легко подстраиваясь под ритм его движений, разделяя его страсть, горячую и неистовую, как ее собственная. Из горла обоих вырвался стон, когда эта страсть наконец нашла долгожданный выход.

Эйнсли еще тяжело дышала после столь бурной любви, а Гейбл уже встал с постели. Слегка покраснев, она протянула к нему руки и удовлетворенно улыбнулась, почувствовав ответное прикосновение. Как приятно снова очутиться в объятиях Гейбла! Хотя еще до свадьбы она достаточно оправилась для того, чтобы заниматься любовью, рыцарь упорно избегал ее, ограничиваясь лишь мимолетными поцелуями. Но зачем вспоминать об этом сейчас, подумала Эйнсли. Ей хорошо, и этого довольно.

Гейбл провел рукой по спутанным волосам жены и негромко сказал:

— Я не думал, что так получится. Мне хотелось любить тебя медленно, насколько позволят мои не слишком выдающиеся способности, чтобы с помощью страсти, которая нас связывает, отогнать твои страхи. Мне казалось, что если я смогу напомнить тебе о том, как чудесно нам было вдвоем, ты перестанешь сомневаться в правильности своего выбора.

— Сомневаться? — в изумлении переспросила Эйнсли. — Почему ты решил, что я в чем-то сомневаюсь?

«Как видно, я не слишком преуспела в том, чтобы скрывать свои чувства, — с сожалением подумала она. — А ведь коль скоро моим мужем стал человек, которого я люблю больше жизни, но который не отвечает на мою любовь, мне надо научиться быть более сдержанной…»

— Это же очевидно. Каждый раз, когда я смотрел на тебя, я видел в твоих глазах… неуверенность, что ли, а может быть, и страх. Он был в твоем взгляде, даже когда ты взяла меня за руку и мы опустились на колени перед священником.

— Брак — очень серьезный шаг, — как заклинание повторила Эйнсли и тут же мысленно обругала себя.

Ну зачем она говорит эти пустые слова? Они не сумели убедить даже неискушенную Элен, так разве смогут развеять сомнения Гейбла?

— Это мне известно. Я сам испытывал подобные переживания. Наверное, их чувствует каждый мужчина и каждая женщина, когда настает момент дать обет перед священником и перед Богом. Но в твоих глазах я видел нечто иное… Вряд ли мне это показалось.

Вздохнув, Эйнсли придвинулась к Гейблу.

— Нет, не показалось. Ты прав, — призналась она, решив, что не имеет права лгать своему мужу в первую брачную ночь — ночь, с которой начинается их совместная жизнь.

Гейбл обернулся и внимательно посмотрел на Эйнсли:

— Так что же тебя тревожит?

— Как что? Неужели ты не понимаешь, Гейбл, — я только что вышла замуж за человека гораздо выше меня по рождению. Мало того, что я не принесла ему в приданое ни земель, ни богатства — само мое имя большинство жителей Шотландии произносят не иначе как с презрением. Ты в своем свадебном наряде выглядел настоящим лэрдом — красивый, стройный, роскошно одетый… Я вдруг почувствовала себя такой ничтожной рядом с тобой! Ты оказал мне большую честь, взяв в жены, а мне нечем тебе отплатить!..

Он улыбнулся и прикоснулся губами к ее рту.

— Мне нужна только ты.

Сердце Эйнсли радостно забилось — она поняла, что за этой короткой фразой кроется глубокое чувство.

— Ты мог бы избавить меня от многих страхов и сомнений, если бы сказал хоть одно такое ласковое слово, когда просил выйти за тебя замуж!

— Это не просто ласковые слова, Эйнсли. Я бы не хотел расточать пустые комплименты, — серьезно сказал Гейбл, опуская руку на живот Эйнсли и тихонько поглаживая его. — Я вообще не слишком силен в комплиментах. Как странно — мне все время кажется, что ты ждешь от меня чего-то, что я не могу тебе дать… Так знай же — я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы ты была счастлива!

— Правда? Мне достаточно попросить?

Он пожал плечами:

— Ну, в пределах разумного, естественно.

— Тогда я хочу, чтобы ты полюбил меня.

— Но я и так тебя люблю.

Напряжение, которое Эйнсли чувствовала во всем теле, задавая этот вопрос, мгновенно сменилось небывалой радостью. Она с облегчением перевела дыхание. Приятная истома разлилась по ее телу, и Эйнсли удивилась, как простые слова Гейбла могли оказать на нее такое действие.

— Повтори, что ты сказал! — не веря своим ушам, потребовала она.

Гейбл удивленно воззрился на жену:

— Я сказал, что и так тебя люблю.

Она чертыхнулась и внезапно повалила Гейбла на кровать. Бормоча что-то насчет глупости всех мужчин вообще и своего мужа в частности, Эйнсли оседлала Гейбла и сердито взглянула на него сверху вниз. Как странно — она так ждала этих слов, а теперь, когда наконец их услышала, разгневалась… Буря эмоций, нахлынувших на Эйнсли, сковала ей язык. Она хотела сказать так много и вдруг поняла, что не в силах произнести ни слова.

— Стоило мне набраться храбрости, чтобы открыть тебе свое сердце, как ты накидываешься на меня чуть ли не с кулаками, — с беспокойством произнес Гейбл, не понимая, почему Эйнсли так загадочно молчит.

— С кулаками? Да если хочешь знать, я борюсь с искушением задушить тебя подушкой. Единственное, что меня останавливает, — что я потом, возможно, буду об этом жалеть.

— Отрадно слышать. И все же мне непонятно — что тебя так рассердило?

Вместо ответа Эйнсли обхватила руками голову Гейбла и пристально посмотрела ему в глаза. Постепенно мысли ее прояснились, и она почувствовала, что уже в состоянии высказаться членораздельно, а не только ругаться по поводу мужской глупости. Поскольку Гейбл по справедливости не заслужил упрека в подобном недостатке, Эйнсли была даже рада, что какое-то время молчала. Не годится отвечать на его признание в любви, пусть даже безыскусное, оскорблениями и попреками.

— И давно ты понял, что любишь меня? — спросила она.

Гейбл, догадавшись, что настроение Эйнсли изменилось и она больше не сердится, принялся нежно поглаживать ее спину.

— В тот день у реки, когда смотрел, как ты возвращаешься к отцу.

— И тебе ни разу не пришло в голову, что было бы не худо поделиться со мной своим открытием?

— Наверное, ты права. Мне действительно следовало бы сказать об этом раньше.

Гейбл повеселел — теперь ему стало ясно, что так разгневало Эйнсли. Она слишком долго ждала этих слов, а он недопустимо медлил.

— Наконец-то ты понял! Это избавило бы меня от многих мучительных сомнений. А так я постоянно терзалась от мысли, что совершаю самую большую на свете глупость, выходя замуж за человека, который, как мне казалось, никогда не полюбит меня так, как я его. Я провела много ночей без сна, стараясь убедить себя, что моей любви хватит на нас обоих и брак наш окажется счастливым. Но мои попытки поверить в это были тщетны: сердцем я понимала, как мне нужна твоя любовь…

Вспомнив об этих неприятных минутах, Эйнсли снова погрустнела и сердито вырвалась, когда Гейбл, усмехнувшись, нежно привлек ее к себе и поцеловал.

— А что, если, — пробормотал он, касаясь ее рта губами, — и я был бы избавлен от многих страхов и сомнений, если бы ты была более откровенна?

Эйнсли приподнялась на локте и удивленно посмотрела на мужа:

— У тебя были какие-то сомнения?

— А ты как думала? Или, по-твоему, я настолько самонадеян?

— Честно говоря, я об этом не думала, потому что решила, что ты меня не любишь, — призналась Эйнсли и ухмыльнулась, встретив негодующий взгляд Гейбла. Нежно проведя пальцами по его лицу, она внезапно стала серьезной. — Теперь я вижу, что мы оба страдали. Может быть, это научит нас впредь быть более искренними друг с другом. Любая правда, пусть даже горькая, лучше, чем неизвестность.

— Согласен. Отныне мы заключим договор — быть откровенными друг с другом. Предоставляю тебе право напомнить мне о нем, когда ты решишь, что я что-то скрываю.

— Ловлю тебя на слове.

Эйнсли вдруг захихикала и теснее прижалась к Гейблу.

— Мне кажется, что я полюбила тебя с первого взгляда…

— Неужели? В таком случае ты весьма своеобразно выражаешь свои чувства, поскольку, если я правильно помню, в момент нашей первой встречи ты пыталась пронзить меня мечом.

— А может быть, я просто пыталась привлечь твое внимание? — лукаво спросила Эйнсли и улыбнулась, услышав, как Гейбл чертыхнулся. — Но окончательно я поняла, что люблю тебя, когда мы стали любовниками. Если бы ты знал, как я мучилась от ревности! Я была готова выцарапать глаза Маргарет Фрейзер за то, что ты ухаживал за нею…

— Только теперь я понимаю, что ранил этим твои чувства. Мне остается лишь просить у тебя прощения. Я мучился сознанием вины, но утешал себя тем, что поступаю разумно, так, как нужно для моего собственного блага и блага Бельфлера. Мне казалось, что мужчине не следует руководствоваться чувствами. Он всегда должен сохранять хладнокровие, а когда его захлестывает любовь, он теряет способность здраво мыслить. Ты разбудила в моей душе такую бурю, что временами это почти пугало меня. Впрочем, что там «почти» — пугало, да еще как! И я постыдно бежал от своих чувств, как трус, хотел, чтобы один холодный разум руководил моей жизнью… И лишь потеряв тебя — как я считал, навсегда, — я понял, что человек не может жить одним рассудком, иначе это будет лишь полчеловека. Пусть чувства, которые ты во мне разбудила, окажутся опасными, сказал я себе тогда, но я не могу жить без них — и без тебя…

— Ты никогда не давал мне пустых и лживых обещаний. Ты не принуждал меня разделить с тобой постель — я пошла на это по своей воле и очень охотно. Так что тебе не за что просить у меня прощения.

— Как ты добра! Мне кажется, если бы мы поменялись ролями, я был бы не способен на такое великодушие…

— При чем тут доброта? Я просто считаю, что нет смысла горевать по поводу того, что было и прошло. Как я уже сказала, ты никогда не лгал мне, Гейбл, и я очень ценю твою честность. Временами я сама пыталась себя обмануть, но разве можно винить тебя за мою глупость?

Эйнсли прикоснулась ко рту Гейбла и вдруг начала покрывать все его лицо быстрыми поцелуями.

— Я так люблю тебя, Гейбл де Амальвилль…

— А я тебя, Эйнсли.

— Несмотря на то что я колючая, словно чертополох?

— Да. Потому что я сумел разглядеть за этим бездну нежности.

— Я буду тебе хорошей женой, — шепотом пообещала она.

— Будь такой, как ты есть, Эйнсли, о большем я не прошу. Именно за это я и полюбил тебя. Хотя в своей слепоте я пытался бороться с любовью, как с самым злейшим врагом. Если ты захочешь сражаться рядом со мной с мечом в руке — пожалуйста. Если, напротив, захочешь проводить все время в Бельфлере и навести в нем такую чистоту, что можно будет есть прямо с пола, — тоже пожалуйста. Выбирай сама, что тебе ближе. Мое счастье зависит от того, будешь ли счастлива ты. Видит Бог, никто не заслужил счастья больше, чем ты, после всех твоих страданий в Кенгарвее!

— Мне было там не так уж плохо, — возразила Эйнсли, мысленно уносясь в то время. — У меня был Рональд, да и мои братья, оказывается, вовсе не были такими бесчувственными чурбанами, как мне иногда казалось. — Она на мгновение умолкла и вдруг спросила: — А знаешь, что я делала, когда ребенком чувствовала себя одинокой или когда отец наказывал меня?

— Нет. Что же? — спросил Гейбл, с любовью глядя на Эйнсли. — Наверное, воображала, как отомстишь отцу за все его жестокости?

— И это тоже. Должна признаться, что в своем воображении я действительно изобретала для него казни египетские… Но сейчас я имела в виду нечто другое. Когда в детстве мне было одиноко, я представляла себя не худым заморышем, которым тогда была, а прекрасной дамой.

— Как видишь, твои мечты сбылись.

Эйнсли звонко чмокнула Гейбла в благодарность за комплимент и продолжала:

— И еще я мечтала, как в один прекрасный день из тумана вдруг возникнет доблестный рыцарь… — Увидев, что Гейбл усмехнулся, Эйнсли укоризненно заметила: — Не вижу ничего смешного.

— Ну что ты, я и не думал смеяться. Тебе просто показалось.

Не обращая внимания на то, что Гейбл ухмыляется, Эйнсли мечтательно продолжила:

— Рыцарь этот будет высок, строен, темноволос и так красив, что невозможно глаз отвести. Он посадит меня на своего коня и увезет из Кенгарвея в неведомые земли, где нет войн и жестокости, где люди добры и приветливы, а еды вдоволь для всех. И он полюбит меня всем сердцем, мой пылкий рыцарь… Глупо, конечно, но эта детская мечта приносила мне утешение.

— Нет, это не глупо, — возразил Гейбл и нежно поцеловал жену. — Боюсь, что я не могу обещать тебе жизнь без войн и жестокости, да и насчет еды вдоволь не уверен. Это не в моей власти, а в руках Божьих.

— Не важно. Обещай мне только одно — что будешь любить меня всем сердцем, — тихо попросила Эйнсли. — Так же сильно и на всю жизнь, как я тебя люблю…

— А вот это, моя дорогая девонька, как выражается твой любимец Рональд, я могу пообещать с легким сердцем!..

Примечания

1

Лэрд — шотландский помещик. — Примеч. ред.

(обратно)

2

Бельфлер (фр.) — «Прекрасный цветок». — Примеч. пер.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Реклама на сайте