«Соблазненная»

Вирджиния Хенли Соблазненная

Глава 1

Леди Антония Лэмб стояла перед большим овальным зеркалом, озабоченно нахмурив очаровательные брови. Большие зеленые глаза, опушенные темными ресницами, изящно выточенные скулы и яркие полные губы создавали впечатление безупречной красоты. Она нетерпеливо откинула за спину облако упавших до талии темных волос, обнажив выглядывающие из кружевного корсета молодые высокие груди.

— Какие же они маленькие! — сокрушенно вздохнула она.

Ее бабушка по матери, леди Розалинд Рэндольф, отставив чашку с шоколадом, заметила сухо:

— Размер не в счет, были бы тугие. Бокал для шампанского отливали по маленькой груди Марии Антуанетты, которая была объявлена образцом совершенства. Впрочем, все эти совершенства ни к чему для парижской черни, — презрительно добавила Роз.

Она оценивающе оглядела высокую стройную фигуру внучки, с удовлетворением отметив девятнадцатидюймовую талию и длинные красивые ноги. Вспомнился собственный первый выход в свет, когда ей тоже было шестнадцать.

— Мужчины, Антония, будут у твоих ног, можешь не сомневаться. Последний бал, на котором я была, походил на состязание в уродстве. Леди Денам, тощая как щепка, соорудила из кисеи огромную грудь. Ну точь-в-точь как зобастый голубь, а ведь думала, дуреха, что это ей очень идет. Герцогиня Бедфордская, по-моему, собиралась «слизать» новую расцветку у моряков — синюю с белым, но платье у нее было такого дикого оттенка, что нет слов. К счастью, этого не заметили, потому что никто не мог оторвать глаз от синей напудренной прически, увенчанной настоящим кораблем. Ужасно, целый час она никому не давала сказать слова, на полном серьезе пересказывая дурацкие назидания своего парикмахера Легроса. «Летом можно не снимать парик хоть три недели — ничего голове не будет», — передразнила Роз.

Глаза Антонии лучились смехом. Щелкнув пальцем по белоснежному локону водруженного на туалетном столике сооружения и скорчив милую гримаску, девушка шутливо заметила:

— О Роз, мне так хотелось надеть свой первый в жизни парик, а теперь ты начисто отбила у меня охоту.

— Вот и хорошо! Это же всего лишь уродливые поделки из конского волоса, пеньки и пудры, собирающие всякую заразу. Я возблагодарю Бога, когда они выйдут из моды. Хотя бы днем-то их перестали носить.

— Думаю, ты просто хочешь меня подбодрить. Герцогиня Девонширская — известная красавица, и, уж я знаю, на ее открывающем сезон балу, что состоится на той неделе, будет полно разодетых и разукрашенных дам.

Антония испытывала неуверенность относительно своей внешности, просто не понимая, как она красива. Всю жизнь ей говорили вещи вроде: «Как жаль, что цветом волос ты не пошла в мать» или «Ты выдалась ростом с брата, а, помнится, матушка твоя изящна, как котенок».

— Не все они настоящие леди, дорогая, — холодно протянула Роз. — И уж меньше всего сама Джорджиана! К тому же придется состязаться не с женщинами, а с мужчинами. «Скиффи» Скеффингтон вымазал лицо свинцовыми белилами, от него воняло как от мускусного кота, а беспутная компания из Карлтон-хауза все до одного щеголяли красными высокими каблуками.

— Скиффи. Какое нелепое имя, — заметила Антония. — Не терпится его увидеть.

— Не такое нелепое, как настоящее имя бедняги. Его зовут Ламли, — поделилась секретом Роз. — Можешь не верить, он притащил с собой табакерку, трость со шпагой внутри, носовой платок, веер, гребень, коробочку для мушек и муфту. Словом, что твой фокусник из цирка!

— Опять преувеличиваешь. Уверена, что муфту он носит только зимой.

— Вот и нет. Что до самого последнего крика моды в «Лондонском журнале», так это летняя муфта из лебяжьего пуха. Когда будем на следующей неделе в городе, нужно тебе купить. Теперь самый шик слыть чудаком, да разве это удивительно, когда сам король Георг — буйно помешанный? — Не переводя дыхания, Роз продолжала: — Пускай зайдет Молли. Хочу посмотреть, как там новое бальное платье.

Антония чувствовала, как внутри растет приятное волнение. Еще несколько недель назад поездка из Стоука в городское имение в Лондоне означала лишь возможность походить по книжным магазинам в поисках книг о красивых, величественных зданиях, их обстановке, о садах и парках, которыми Антония так восхищалась. Теперь ее бабушка, леди Розалинд Рэндольф, вместе с самой своей близкой подругой, леди Франсис Джерси, решили, что Антония уже выросла для своего первого бального сезона. И вот, вместо того чтобы целыми днями скакать на коне или ходить под парусами с братом-близнецом Антони, она бесконечно простаивает на примерках бальных платьев, берет уроки танцев и выслушивает советы, как заставить подходящего молодого лорда предложить ей руку и сердце.

Позвали горничную, поверх нижнего белья накинули на Антонию белое с серебром творение из тюля, убрали волосы под модно завитой парик, осыпали его пудрой, закрыв лицо стеклянным колпаком, потом выбрали мушку и аккуратно приклеили ее в уголке губ, ради кокетства.

Все трое повернули головы к дверям спальни, услыхав знакомый стук сапог, возвещавший, что Антони возвращается с прогулки верхом. Стройный темноволосый молодой человек, руки в карманах, перестав насвистывать, замер в дверях.

— Тони, это ты? — воскликнул брат, не веря глазам. На щеках сестры появились ямочки.

— Тони, это правда я. Ну и как?

Они звали друг друга Тони, что запутывало других, но не их самих. Потому-то они с детства и звали себя таким образом.

— Мне не нравится, — не раздумывая выпалил он. Антония изменилась в лице, уверенности в себе как не бывало.

— Словно паршивый свадебный пирог!

— Ого, — поддразнила Роз, — услышал свадебные колокола и испугался, что лишаешься подручного, которым можно верховодить на паруснике. Тогда позволь тебе напомнить, Антони, что это откровенный эгоизм.

— Я — мужчина, — ухмыльнулся он. — Мне положено быть эгоистом.

— Тебе-то что, дорогой. Ты унаследуешь все это, не пошевелив пальцем, а твоей сестре нужно выйти замуж, к тому же удачно, если она хочет иметь свой дом и титул для своего первенца.

Тони запротестовал:

— Роз, да нам же всего по шестнадцать лет! Я прихожу в ужас от одной мысли о женитьбе.

— Так и должно быть, дурачок. Тебе еще много лет до узды, а Антония уже созрела для брачного рынка.

Антония не чувствовала себя созревшей. Ей казалось, что она ни на что не годится. И бабушка, и мать в ее возрасте пленили титулованных лордов, которые не мешкая повели их к алтарю. Она знала, что здесь, в сельской глуши, у нее было мало шансов встретить кого-нибудь, и благодарила судьбу за возможность провести сезон в Лондоне.

Большие зеленые глаза встретились взглядом с такими же большими зелеными глазами.

— Я тоже дрожу при этой мысли, Тони. Я совсем не готова к замужеству, однако безумно рада повеселиться на всех этих балах.

— Не в мать ты пошла. Ева в твои годы еще как была готова. Общество только рты разинуло. Скандал был грандиозный.

Эвелин была помолвлена с Робертом Лэмбом, но тогда после смерти отца старший брат Роберта Расселл унаследовал титул и имение Лэмб-холл, она тотчас пере-нетнулась к нему. В свете только и было разговоров, что о ней.

— Мне хочется, чтобы родители вернулись с Цейлона, — задумчиво промолвила Антония. — Я почти не помню, как выглядит мама. Помню только, что у нее светлые волосы и она очень красива.

— То было десять лет назад. В тропиках женщины быстро увядают, — непочтительно заметил Антони.

— Только не Эвелин, — возразила Роз. — Ее способность позаботиться о себе не знает границ,

— Роз! Иногда ты говоришь так, будто не любишь маму, — упрекнула ее Антония.

— М-м-м, — уклонилась от ответа бабушка. — Молли, можешь уложить парик и платье вместе с остальным гардеробом Антонии. Думаю, мы поедем в город днем раньше чтобы у тебя осталось полдня на отдых. Когда начнется сезон, каждый день будешь добираться до постели не раньше утра.

Летний день выдался как нельзя лучше. Теплое солнышко раскрыло растущие в изобилии розы и люпины, и легкий южный ветерок доносил их благоухание в распахнутые окна Лэмб-холла. Антония весело мурлыкала, отдавшись мечтам об ожидавшем ее в Лондоне водовороте увеселений. При мысли о приближавшемся дебюте в груди росло радостное возбуждение, и она чувствовала, что должна быть готова к выходу в свет. По крайней мере, готова для пудры и румян, туфелек на высоких каблуках и глубоких, по моде, вырезов на платье. На балах, раутах, спектаклях, званых вечерах, торжественных празднествах, маскарадах и музыкальных вечерах все ее существо должно было претерпеть метаморфозу.

Ее бабушка позаботилась о том, чтобы она росла в сельской тиши, укрытая от тревог и забот, как гусеница под листом. А теперь пришло время превратиться в бабочку и распахнуть роскошные крылья, привлекая поклонников. Родители отложили деньги на приданое, и она знала, что оно, вкупе с титулом отца, добавляет ей привлекательности. Так что оснований для надежд вполне хватало.

Взгляд ее упал на вырезанные из «Бомонд», модного журнала, стихи. Антония в который раз перечитала умные строки «Советов Джулии» Латтрелла:

Все в этом перечне имеет смысл -

Богатство, слава, моды блеск, любовники, друзья.

Все это или радует, иль мучит

Людей всех званий, возрастов, мужчин и женщин.

Попав в клуб избранных,

Ты, как монарх, безгрешен;

Но изгнанный оттуда как Иуда,

Клянусь Юпитером, ты правды не найдешь. Антония громко рассмеялась. Ей можно смеяться. Благодаря леди Джерси она была вхожа в этот клуб избранных, где дебютантки из высшего света знакомились с будущими мужьями. Из окна виднелись лодочная при-

стань, спускающиеся к речке Медуэй газоны. Из-за деревьев, напугав ее, вылетела цапля и, долетев до реки, зашагала по мелководью. Ее не будет здесь всю осень и зиму. Она будет скучать о многом, что остается здесь, в деревне.

Антония страстно любила Лэмб-холл. Она здесь родилась. Для нее он был больше чем дом. До сегодняшнего дня здесь прошла вся ее жизнь. После отъезда родителей на Цейлон это прекрасное поместье оставалось обителью спокойной, безмятежной жизни. Увитое зеленым плющом теплое кирпичное здание простояло здесь столетие, и Тони знала, что оно всегда будет стоять здесь, давая убежище ей и ее брату, потом спустя поколение перейдет к сыну ее брата, а дальше к сыну сына. Мысль о том, что люди будут приходить и уходить, а дом будет стоять как бастион, укрывая их от жизненных бурь, по крайней мере еще сотню лет, приносила радость и покой.

Она знала, как ей будет не хватать бешеных скачен по лугам и вызывающих пьянящую радость прогулок под парусом по морю, но она также знала, что там ей некогда будет скучать по дому и что она ни за что в мире не откажется от предоставившейся ей возможности.

По посыпанной гравием аллее приближался экипаж. Антония с любопытством следила, как из него вышел джентльмен и направился к парадной двери Лэмб-холла. Он не был похож ни на одного из многочисленных гостей бабушки, так что она направилась к площадке парадной лестницы и уже спускалась, когда господин Бэрке открыл перед незнакомцем дверь.

Она порхала по дому, пребывая в прекрасном настроении, ни намека на дурные предчувствия. Однако когда ее с братом провели в библиотеку, по заострившемуся лицу Роз и дрожащим рукам, державшим какую-то бумагу, она поняла, что незнакомец прибыл из Лондона и что привезенное им известие разрушит ее крошечное счастье.

— Антони… Антония… это мистер Уотсон, поверенный ваших родителей из фирмы «Уотсон и Голдман». Он принес ужасную весть… Боже, не знаю, как сказать. — Роз потянулась рукой к горлу.

Сердце Антонии будто сжало ледяными пальцами. Антони не сводил враждебного взгляда с человека, посмевшего омрачить солнечный покой Лэмб-холла.

— Болен отец, — высказала предчувствие Антония.

— Да, милая, — тихо ответила Роз, — сердце… но болезнь смертельная, родная моя. Боюсь, что он умер.

— Когда? — настойчиво спросил Антони, отвергая нежеланную весть.

— Вероятно, в апреле. Письмо с Цейлона шло несколько месяцев.

Антони протянул руку за письмом. Роз с тревогой увидела, как кровь отхлынула от лица Антонии, ставшего мертвенно-бледным.

Мистер Уотсон, прокашлявшись, обратился к молодому лорду Лэмбу, в отчаянии пробегавшему глазами по изящным строчкам материнского письма.

— Милорд, — почтительно начал адвокат, — я взял на себя смелость снять копии с документов, передающих вам титул и, разумеется, право собственности на Лэмб-холл. В силу того что до совершеннолетия вам остается почти полтора года, ваши средства находятся под опекой. Перед смертью покойный лорд Расселл Лэмб назначил вашим опекуном некоего Адама Сэвиджа.

— Кого? — переспросил Антони, почувствовав в груди тупую боль.

— Мистер Сэвидж, видимо, был другом вашего отца и соседом по плантации на Цейлоне. — Мистер Уотсон снова прокашлялся. — Ваше денежное содержание остается в прежних размерах, но что касается остальных денег, милорд, я с сожалением должен сообщить, что они находятся в распоряжении вашего законного опекуна. От него целиком зависит, будут ли увеличены средства на покрытие расходов по содержанию Лэмб-холла и ферм арендаторов.

В этот момент Антони меньше всего думал о деньгах, посему вместо него вставила слово бабушка:

— Представляется, что распоряжение сие создает явные неудобства. Несомненно, было бы лучше, если бы они были в руках его поверенных здесь, в Лондоне, не так ли?

Мистер Уотсон, естественно, согласился с ней, но все было в строгом соответствии с законом и не оставляло никакой лазейки.

— Мистер Сэвидж в настоящее время строит дом в Грэйвсенде и по его завершении вернется с Цейлона, так что распоряжение, возможно, не окажется неудобным.

Лорд Лэмб, не откажите в любезности поставить свою подпись под документом на право владения Лэмб-холлом, чтобы его можно было зарегистрировать на ваше имя, и, разумеется, на право владения городской усадьбой на Керзон-стрит.

Антони завершил формальности, и мистер Уотсон, как видно, не был склонен задерживаться в доме, где поселилось горе.

— Лорд Лэмб, леди Рэндольф, позвольте мне выразить соболезнования от имени фирмы «Уотсон и Голдман» Мы будем по-прежнему служить вам в любом качестве, в каком вы пожелаете, так же как мы служили покойному лорду Лэмбу. Извещение о смерти помещено в «Лондонской газете».

Мистер Уотсон старался скрыть свое удивление поразительным сходством между лордом Лэмбом и его сестрой. Откланявшись дамам, он покинул дом.

Беспомощно взглянув на брата, Антония прошептала:

— Мама вернется домой?

— Вероятно, нет, — ответил Тони, передавая ей письмо матери, потом глубоко засунул руки в карманы.

Антония прочла письмо и вернула его бабушке. Глаза ее наполнились слезами. Она подошла н брату, и они, не нуждаясь в словах, долго горестно смотрели в глаза друг другу. Потом вместе вышли из библиотеки, ища уединения вне дома.

Розалинд видела из окна, как две темноволосые головы скрылись в прибрежном кустарнике.

— Будь они прокляты, тропики!

Служивший с незапамятных времен дворецкий был в Лэмб-холле незаменимым человеком. Он подставил к удобному креслу с подголовником скамеечку для ног и знаком предложил Розалинд сесть. Она вздохнула.

— Приготовить вам чаю, миледи?

— Бренди… бренди, — решительно ответила Роз, — и заодно налейте себе, мистер Бэрке.

Спустившись в лодочный сарай, близнецы занялись свертыванием тросов и канатов и наведением порядка в своем несколько запущенном убежище; потом, когда уже нечем было заняться, сели в лодку, слушая ритмичный плеск волн о борта.

— Утром ты верно сказала, — горестно заметил Антони. — Я не помню, как оба они выглядят.

— Бедная мама, она там совсем одна. Не представляю, как ей там живется все эти месяцы.

— Проклятье! Мне бы следовало быть там, с ней, — в отчаянии воскликнул Антони. — Боже, только сегодня утром Роз сказала, что я стану наследником всего этого, не пошевелив пальцем. — У него затряслись плечи, в глазах, обращенных к Антонии, была глубокая боль. — Клянусь, я не хочу стать лордом Лэмбом и наследником всего… таким путем!

Антония, утешая его, протянула руку

— У тебя горе смешалось с чувством вины, Тони. — Слезы душили ее. — Но ты же не виноват.

Он благодарно обернулся к ней, будто она была его спасительной нитью, и торопливо вытер глаза рукавом.

— Я презренный эгоист. Рад, что в этом сезоне ты не поедешь в Лондон.

Антония совсем забыла о Лондоне. Теперь, когда они в трауре, о нем не могло быть и речи. Она почувствовала угрызения совести из-за денег, попусту потраченных на наряды, которые она, может быть, никогда не наденет. Когда она появится в свете на будущий год, они, возможно, выйдут из моды. Она отогнала от себя эти мысли, стараясь утешить брата.

— Хорошо, что нас двое. Вдвоем и беда полбеды. Я раньше тебе не говорила, но этот дом — моя защита. Здесь я чувствую себя в безопасности. Когда становится ужасно, как теперь, мне кажется, что сами стены укрывают и утешают меня. Дом станет нашей крепостью, а мы держась друг за друга, будем сильнее.

— Какого черта отец, словно сопляка, отдал меня под опеку этому малому, Сэвиджу!

— Не только тебя, Тони. Адам Сэвидж и мой опекун, — возразила она.

— Кто он такой, черт побери? Мы ничего о нем не знаем! — обиженно воскликнул Антони.

— Нет, знаем. Знаем, что он строится в Грэйвсенде Всего в десяти-двенадцати милях отсюда. Давай на следующей неделе съездим туда.

Намерение предпринять что-то отвлекало от лишавшего сил чувства безысходности. Они оставались снаружи, пока не удлинились тени и холод с моря не прогнал их домой. Оба отказались от приготовленного мистером Бэрке легкого ужина. Антония удалилась в спальню.

Роз зашла к ней удостовериться, что все в порядке.

— Не понимаю, почему не приехала мама, — недоумевала Антония.

— Что тут не понять, милая? — спокойно объяснила Роз. — Лэмб-холл теперь принадлежит Антони. Ева здесь больше не хозяйка. На Цейлоне она живет как императрица, слуги ее почти как рабы, готовы выполнить любое ее приказание. Она — одна из единственной в своем роде группы немногих избранных, белая женщина в условиях примитивной культуры. Скорее всего, цейлонское общество тяготеет к ней, она там и солнце, и луна, и звезды.

— Послушав тебя, я кажусь неумной, — печально заметила Антония.

— Это твоя мамаша в некоторых отношениях не совсем умна, во всем остальном она ой как расчетлива. Во всяком случае, Антония, быть женщиной — нелегкое дело. Этот мир принадлежит мужчинам, и так будет всегда. Заметила, как сегодня мистер Уотсон почти не видел тебя? Не находишь ли ты несколько несправедливым, что, хотя вы с Антони родились в один час и день, от одних родителей, он наследует все, а ты ничего? И все по одной простой причине, что он мужчина, а ты женщина.

— Но титул переходит только по мужской линии, — беззлобно заметила Антония.

— А титулы обычно влекут за собой собственность, землю и богатство. Неплохо придумано, чтобы власть оставалась в мужских руках, — отрубила Роз.

— Я никогда не сомневалась в этом порядке, — серьезно ответила Антония.

— Никто в этом не сомневается, пока это не коснется нас лично. Из-за того что я подарила лорду Рэндольфу дочь, а не сына, его наследником стал племянник, который после смерти твоего деда получил и титул и мой дом. Я лишилась всего, кроме вдовского домика на земле моего поместья.

— О Роз, как несправедливо! Я часто спрашивала себя, зачем ты взвалила на себя бремя воспитания двух близнецов, хотя, по существу, у тебя не было выбора.

— Мне это не доставило ничего, кроме радости, милая. Я могла бы снова выйти замуж, но так или иначе я бы не вынесла, чтобы еще один мужчина распоряжался моей жизнью.

— Должно быть, Это и означает бран, — задумчиво сказала Антония.

— Некоторые женщины бывают счастливы, выйдя замуж за властного мужчину. Другие же предпочитают командовать и, как говорится, ходить в штанах, однако эти женщины мало уважают своих мужей, помыкают ими. И в этом случае женщины тоже оказываются в двусмысленном положении: словом, и так нехорошо, и так плохо!

— Ой, бабушка, ты так смешно говоришь, а смеяться сегодня — это так ужасно.

— Нет, милая, не ужасно. Carpe diem… пользуйся днем! Какая жалость, что в этом сезоне ты не сможешь поехать в Лондон. — Роз, как бы смирившись, глубоко вздохнула. — Женщине в царствование Георгов требуются две вещи: красота и деньги. Если у нее есть красота, она может выйти замуж за деньги. Если же у нее есть деньги, красота ей не нужна.

Антония улыбнулась сквозь слезы:

— Ну и выбор: либо замуж, либо нянчить обезьян в аду. Не такова ли незавидная доля старых дев на том свете?

— Рада, что ты улыбаешься.

Лежа в темноте, Антония пыталась вспомнить отца. Она не могла отчетливо представить черты его лица, но в памяти сохранился высокий темноволосый мужчина, который был неизменно добр и нежен с нею. Всякий раз, когда она падала и ушибалась, отец брал ее на руки и смахивал слезинки. Он научил ее ездить верхом и ходить под парусом и никогда не показывал, что отдает предпочтение брату. Мать же, наоборот, никогда не скрывала, что ее любимцем был сын, Антони. Мать часто резко отчитывала Антонию, и тогда та бежала к отцу и искала утешения у него на коленях. Уткнувшись лицом в подушку, она думала о том, что никогда больше не ощутит его ласковых рук. Внутренний голос подсказывал ей, что она должна выплакать все слезы этой ночью. Завтра она должна быть сильной, ради Антони.

Пришло время взрослеть. Она вдруг почувствовала себя много старше своего брата. Хотя Тони стал теперь лордом Лэмбом и хозяином имения, на самом деле он все еще оставался неопытным подростком. Антония, со своей стороны, чувствовала, что отныне она должна оставить свое девичество позади. Она поняла, что быть женщиной значит быть взрослой и брать на себя ответственность за других. Мужчины могли позволить себе оставаться мечтателями, но женщина должна быть расчетливой, практичной.

Слезы все еще струились из-под ресниц, когда она забылась глубоким сном, перенесшим ее в детство. Она гарцевала на пони, хвастаясь своей ловкостью перед отцом и другими взрослыми, гостями Лэмб-холла. Они смеялись над ее проделками, а у нее под обращенным к ней полным гордости, любящим, подбадривающим взглядом отца голова кружилась от счастья.

Соскочив с седла, она побежала в раскинутые руки отца. Она хохотала, глядя в его смуглое лицо, вдыхая запах крема для бритья, чувствуя, как сильные руки поднимают ее высоко в воздух.

— Кинь ее мне, — смеясь, пошутил кто-то из друзей отца.

Она радостно визжала, чувствуя на себе лестное внимание, потом вдруг увидела лицо появившейся на лужайке матери. На нем было написано неодобрение. Она не любила, когда отец играл с Антонией или ласково прижимал к себе даже в отсутствие гостей.

Антония была тоненькой и темноволосой, как и отец. Мать говорила, что она слишком живая и неуправляемая, как мальчишка. Антония оцепенела в отцовских рунах, и он опустил ее на землю. Солнечный день померк.

— Не надо потворствовать ее развязности, дорогой. Это было бы простительно, если бы она была хорошей девочкой.

Мать взяла под руки двух приятелей отца, чаруя их своей красотой. Остальные потянулись за ней по лужайке, забыв об Антонии. Правда, отец не забыл. Он послал ей воздушный поцелуй, который она поймала и спрятала в карман.

— Пусть я буду такой же красивой, как мама, когда вырасту.

Антония внезапно проснулась. Она вспомнила, что отец умер и что она никогда больше его не увидит, разве что во сне. Воспоминания о нем были светлыми, полными любви и радости, и их никто у нее не отнимет.

Глава 2

А в тридцати милях от Лэмб-холла в тесном холостяцком жилище в лондонском районе Сохо Бернард Лэмб, можно сказать, с нескрываемой радостью читал извещение о кончине своего дядюшки. До сегодняшнего утра его виды на будущее не сулили ничего хорошего.

Понадобился ровно год, чтобы спустить оставшиеся от отца денежки, которых не хватило на жизнь из-за унаследованного от родителя вместе с деньгами пристрастия к азартным играм. Небольшой дом на Клэри-стрит давно сплыл, а сам он по свои красивые брови в долгу, плата за эту грязную дыру на Тотнем-Корт-роуд просрочена.

Извещение в «Газетт», тем не менее, подняло ему настроение. Прищурив глаза, Бернард дал волю воображению. Не было нужды взлетать слишком высоко, чтобы увидеть себя земельным магнатом. Теперь, когда его дядюшка, лорд Расселл Лэмб, откинул копыта, между ним и титулом оставался только двоюродный братец Антони. «Лорд Бернард Лэмб» — это звучало весьма заманчиво.

Он рассмеялся, представив забавную картину. Снова будет чем соблазнить Анджелу, очаровательную актрисочку, которая вот-вот отделается от него. Ореол предстоящего богатства будет магнитом притягивать к нему прекрасный пол. Деньги — это власть. Он будет упиваться властью над этой девицей со сцены с личиком ангела.

Она была такой же пройдохой, как и он сам. Достаточно намека на его будущее, чтобы уложить ее на матрац. Его Обещания превратят этого ангела в его собственную игрушку. Вот тогда уж он отыграется за ее равнодушие в последнее время. Он будет смаковать эротические штучки, которые она станет выкидывать, лишь бы снова угодить ему.

Бернард решил, что самое время съездить в Стоун, чтобы самому оценить, чего стоит Лэмб-холл. В предвкушении удовольствия облизал губы. Ни с того ни с сего он стал наследником титула и небольшого состояния. Следовало немедленно извлечь выгоду из такого положения,

День, который Бернард выбрал для поездки в Лэмб-холл, чтобы принести свои соболезнования, пришелся именно на тот день, когда близнецы отправились в Грэйвсенд.

Мистер Бэрке уведомил леди Рэндольф, что в библиотеке дожидается некий Бернард Лэмб, и, пошептавшись, они решили, что это может быть только сын покойного Роберта Лэмба, с которым была помолвлена Эвелин, до того как она перебежала к более подходящему Расселлу.

Розалинд, маленькая прелестная женщина, скрывавшая свой возраст так же успешно, как и свою проницательность, шурша черными шелковыми юбками, величаво вошла в библиотеку, успев увидеть, что молодой Лэмб шарит глазами по комнате. Тот не мешкая представился, непринужденно поднес ее руку к губам и выразил соболезнования.

Ей понадобилось полминуты, чтобы раскусить его. Бернард Лэмб был одет по моде, обладал приятными манерами, был красив. Одного возраста с ее внуком Антони, но не по возрасту опытен и ловок в житейских делах. Роз определила его одним словом — хищник.

Она одарила его ослепительной улыбкой и ледяным тоном произнесла:

— Я передам ваши соболезнования лорду Лэмбу. Он в глубоком трауре и посетителей не принимает. В библиотеку вошел дворецкий. Бернарда удивило, что тот не предложил обязательного в таких случаях вина с облатками. Вместо этого он услышал:

— Мистер Бэрке, проводите, пожалуйста, молодого человека до дверей.

Бернард Лэмб кипел от унижения и тотчас поклялся отомстить. Старая стерва думает, что отделалась от него, но от Бернарда Лэмба так легко не отделаешься, и когда-нибудь она это поймет. Когда все здесь будет принадлежать ему, он с особым удовольствием выбросит ее пожитки на дорогу.

Близнецы не имели никакого представления, где строит свой дом Адам Сэвидж, но скоро обнаружили, что в Грэйвсенде каждому было известно, где находится Эденвуд. Имение в тысячу акров находилось дальше за городом и раскинулось по живописным лугам и перелескам. Северная граница имения проходила по Темзе.

На просторной поляне возвышалось трехэтажное здание в неоклассическом стиле. Антония никогда еще не видала такой красоты. Повсюду сновали рабочие. Плотники, каменщики и маляры работали под началом мужчины с кучей чертежей в руках.

Близнецы спешились. Антония направилась к мужчине, а Антони остался стреножить лошадей.

— Извините, пожалуйста, за вторжение. Насколько я понимаю, этот дом строится мистером Сэвиджем, проживающим на Цейлоне. Он наш опекун, и нам, естественно, любопытно. Вы не против, если мы посмотрим, что здесь есть?

Мужчина улыбнулся очаровательной молодой женщине.

— Ничуть, — ответил он, откровенно разглядывая подошедшего юношу, ее двойника.

— Вон то большое здание — конюшня? — скептически спросил молодой человек. Мужчина кивнул.

— Будьте моим гостем.

Антони направился в сторону конюшни, а Антония смущенно сказала:

— Как невежливо с моей стороны. Меня зовут Антония, а это мой брат лорд Антони Лзмб. Мы с ним близнецы.

— Рад познакомиться, миледи. Позвольте и мне представиться. Джеймс Уайатт, к вашим услугам. Антония от удивления раскрыла рот.

— Неужели сам Джеймс Уайатт? — изумленно переспросила она.

— Джеймс Уайатт, архитектор, — подтвердил он, довольный и удивленный тем, что такая очаровательная молодая особа слышала о нем.

Антония старалась сдержать свои чувства.

— Мистер Уайатт, не могу поверить. Я большая поклонница ваших работ. У меня дома ваша «Книга об архитектуре». Ведь это вы спроектировали Пантеон на Оксфорд-роуд. Его центральный корпус, связанный с восьмиугольной башней, — точная копия афинской Башни ветров!

Архитектор поклонился.

— Весьма польщен. А как вам это здание?

— Потрясающе. У мистера Сэвиджа, должно быть, безупречный вкус.

— Это не его проект, мой. Он купил землю и поручил мне построить ему величественное здание, которое бы вписывалось в окружающую его красоту, а не отвлекало от нее. Думаю, что Эденвуд — Райские кущи — подходящее название.

— И он поручил вам построить, что подскажет ваша фантазия, не считаясь с расходами? — воскликнула она и вспыхнула, поняв бестактность вопроса.

Уайатт лишь улыбнулся.

— Это новый проект… с юга полукруглый фонарь с эркерами высотой в два этажа. Наверху образует балкон или небольшую террасу, куда выходит спальня хозяина. Западный фасад в виде простого римского портика.

— Я полностью разделяю вашу мысль, что из основных помещений должен открываться вид на окрестности, а через французские двери можно выходить прямо на газоны парка. А зимний сад будет? — воодушевленно спросила она.

— Как вы решите, — ответил Джеймс Уайатт.

Ее зеленые глаза широко раскрылись от удовольствия.

— В таком случае да, обязательно поместим природу внутри. — Она подумала, что мистер Сэвидж немыслимо богат и у него большая семья, раз ему требуется такой большой дом. Когда она сказала что-то о необходимости такого большого количества комнат, Уайатт улыбнулся ее наивности.

— Этот дом — символ могущества. Жилище представителя правящего класса. Большое имение символизирует власть, основанную на владении землей. Имение таких размеров будет господствовать в графстве. В прошлом веке арендаторы и соседи за землевладельца шли на войну; в наши дни они за него голосуют. Владение землей — путь в дворянское сословие и к основанию династии. Оно открывает доступ к раздаче привилегий и участию в составлении законов.

Тони уяснила все сказанное, и он продолжил:

— Внушительный дом дает представление о человеке, создает атмосферу могущества, роскоши, таинственности и удачи. Когда человек покупает имение, строящийся им дом точно отражает уровень власти, к которому он стремится.

— Тогда я пришла бы к выводу, что мистер Сэвидж намерен править миром, — рассмеялась Антония. — Скажите, мистер Уайатт, сколько комнат потребуется для дома, символизирующего могущество?

Джеймс Уайатт радовался от души. Редко встретишь молодую леди, в которой ум сочетался бы с юмором.

— Столовая для завтрака, большая столовая, танцевальный зал, курительная, бильярдная, библиотека, комната для игры в карты, кабинет, музыкальный салон. В центре дома будет лестница с верхним фонарем, а на втором этаже будут по кругу размещаться гостиные. Каждая гостиная будет иметь свою цветовую гамму или собственный стиль, так что гости, поднявшись по роскошной лестнице, обойдут по кругу, обозревая ласкающие взгляд непохожие друг на другу покои, снова спустятся вниз и выйдут наружу.

— Боже мой! — прошептала Антония, не в силах представить нарисованную им картину. Она обвела взглядом все имение и насмешливо заметила: — Само собой разумеется, здесь должны быть озеро, плавательный бассейн, часовня, храм, искусственные руины.

— Полагаю, что будут, но это уже дело Уильяма Кента, который разбивает парк.

— Уильям Кент! — воскликнула Антония. — Даже не верится. Я проштудировала все его книги по садово-парковой архитектуре.

Джеймсу Уайатту подумалось, что такой круг интересов необычен для молодой леди.

Подошел брат и с ходу выпалил:

— Невероятно. Конюшня, должно быть, на сорок, а то и на пятьдесят лошадей.

— Мистер Уайатт, — попросила Антония, — мне так хочется побывать здесь снова, чтобы посмотреть, как идут дела, если вас не затруднит.

— Я буду только рад, леди Лэмб. Я бываю здесь не каждый день, но вы всегда найдете работников. Уверен, что вы им не помешаете.

— Благодарю вас, сэр. Для меня большая честь познакомиться с вами.

Глядя им вслед, Джеймс Уайатт с кривой улыбкой думал о том, что его имя и известность абсолютно ничего не говорят молодому лорду Лэмбу. Конюшни интересовали его куда больше других сооружений.

В Лэмб-холле Бернарда Лэмба, так решительно выставленного из дома, кажется, тоже интересовали конюшни. Спрятавшись, он следил, сколько там занято слуг. Он увидел, как в каретный сарай вошел работник и выкатил во двор небольшой экипаж. Он собирался почистить его от грязи и протереть фонари.

Бернард отметил про себя, что тот сам принес ведро с водой, а не позвал подручного, и решил, что тот один. Когда конюх увлекся работой, Бернард проскользнул внутрь. Он увидел пару прекрасных ездовых лошадей, два пустых стойла и еще кобылу с жеребенком. Прищурившись, он быстро соображал, что предпринять. Ему, конечно, хотелось, чтобы молодой лорд Лэмб свернул себе шею. Самым подходящим был бы несчастный случай при верховой езде.

Он подумал было о том, чтобы загнать гвоздь в мякоть лошадиного копыта, но пришлось бы долго искать гвоздь и молоток. Он выругал себя за то, что не прихватил с собой острую иглу — это было бы даже лучше. Достав складной нож, он двинулся к кобыле, но та испуганно захрапела, прикрывая собой жеребенка. Опасаясь, что она выдаст его присутствие, Бернард отошел в сторону.

Затем он дотянулся до уздечки и 'надрезал удила. Потом отогнул заклепки с внутренней стороны, чтобы острые края царапали лошадиную морду. Наконец, надрезал стремя и подпругу у одного из седел. Он потянулся к другому седлу, но, увидев, что оно женское, махнул руной. Он не хотел причинять вреда нузнне, по крайней мере не сейчас. Возможно, со смертью отца девица разбогатела. Если нет возможности получить деньги в наследство, можно на них жениться. Он, правда, никогда ее не видел, но мордочка и фигурка мало значат, когда дело касается богатства.

Бернард Лэмб решил пока не возвращаться в Лондон. Он не обманывался относительно того, что махинации в конюшне обязательно станут причиной гибели кузена: на такую возможность можно было только надеяться. Грэйв-сенд — портовый город, и вдоль набережной было много постоялых дворов, где можно остановиться на несколько дней. Это давало ему возможность с наступлением темноты наведываться в Лэмб-холл, шастать там, не боясь быть обнаруженным, следить, чем заняты в течение дня близнецы, изучать их привычки и обдумывать более сатанинский план, который бы наверняка привел к задуманной цели.

Розалинд боролась с собственной совестью, но в конце концов решила не говорить близнецам о визите их кузена Бернарда. По своей наивности они встретили бы его с распростертыми объятиями, но Роз инстинктивно чувствовала, что, несмотря на модное платье и изысканные манеры, это не более чем охотник за приданым.

Она вспоминала, что его отец, Роберт, питал страсть к азартным играм и вел разгульную жизнь, чем и расположил к себе ее дочь Эвелин. Они с ним были неразлучны, несмотря на его репутацию или, может быть, благодаря ей. Пожалуй, никто, как Розалинд, не воспринял с таким облегчением бегство Евы с Расселлом, хотя ей хватило цинизма понять, что решающую роль сыграл его новый титул.

Роз вздохнула. Лучше держать молодого Бернарда Лэмба на почтительном расстоянии. Панибратские отношения могут лишь вызвать зависть и алчность или, самое малое, приобщат Антони н постыдным привычкам — пьянству, распутству и самой развратной — пристрастию к азартным играм. Роз содрогнулась. Когда близнецам было по пять лет, у Эвелин накопилось столько карточных долгов, что их было не счесть. Ныне такие манеры ввела в моду Джорджиана, герцогиня Девонширская, но в отличие от герцогини муж Евы не был одним из богатейших герцогов Англии.

Примерно с год она ходила по лезвию бритвы, принимая драгоценности от поклонников, чтобы успокоить тех, кому была должна, и, когда лорду Расселлу предложили административный пост в Ост-Индской компании, она подтолкнула его ухватиться за него, и десять лет назад они проворно отплыли в Индию, в Мадрас, избежав очередного скандала. Тропики, однако, неподходящее место для детей, поэтому она с готовностью приняла предложение матери переехать в Лэмб-холл, чтобы присматривать за близнецами и вести хозяйство до возвращения дочери с мужем в Англию.

За ужином при свечах Антония рассказала Роз, что они видели днем в Эденвуде.

— У этого Адама Сэвиджа, наверное, куча денег. Он может охотиться прямо у себя в поместье. Там, должно быть, целая тысяча акров леса. Дом почти закончен, осталась внутренняя отделка. От его великолепия захватывает, дух, правда, Тони?

— Конюшня на пятьдесят стойл, — небрежно добавил Антони, больше занятый отрезанием розового ломтя говядины, чем разговором о доме. — Думаю, нетрудно будет уговорить этого малого, Сэвиджа, повысить мне содержание. У него деньги текут рекой.

— М-м-м, должно быть, он — один из тех денежных мешков, о которых я читала в «Сплетнике». Они делают состояние в Индии, потом возвращаются в Англию со своими гуриями и ручными обезьянками. Носят тюрбаны и необъятные парчовые штаны. Скупают все наши ценности, их чествует королевская семья, а высший свет наперегонки спешит целовать им задницу.

— Жаль, мама мало пишет о нем в письме, — заметила Антония.

— Может быть, она мало о нем знает, — предположил Антони. — Возможно, он был деловым компаньоном отца. — До сих пор при мысли об отце у Антони перехватывало горло.

Антония дала волю воображению, представляя нарисованный Роз портрет индийского набоба. А Роз цинично размышляла: «Если Сэвидж так богат, как ты предполагаешь, то уж кто, как не Ева, постарается разузнать о нем все, что только можно!»

Глава 3

А на Цейлоне, на плантации Прыжок Леопарда, впитывая незабываемую красоту ночи, в густой тени эвкалиптов и бамбука стоял Адам Сэвидж. Он часто приходил на это место, откуда хорошо было видно озеро. По существу, это был резервуар для сбора воды, но он, как и естественный водоем, привлекал на водопой диких животных.

Он стоял совершенно неподвижно, терпеливо ожидая, когда в залитой лунным светом бело-голубой глубине овального пруда появится отражение леопарда. Красота и грация животного поражали воображение. Леопард обладал способностью возникать словно ниоткуда.

Сильная загорелая рука потянулась к находящемуся за поясом пистолету, но это было непроизвольное движение, чтобы быть уверенным на случай, если потребуется. Адам Сэвидж считал, что стрелять зверей на водопое равносильно убийству. Натянутые на мускулистые икры высокие кожаные сапоги служили защитой от скорпионов, многоножек и змей.

При воспоминании, как он боялся змей, когда впервые приехал в Индию, губы тронула улыбка. Он приехал сюда, отработав проезд матросом на судне Ост-Индской компании, чтобы купить дерева для отца, работавшего краснодеревщиком. Посылал ему атласное, эбеновое дерево, тик, красное и сандаловое дерево, потом открыл для себя каламандр, самую твердую и красивую из всех тропических пород. В те первые дни он на каждом дереве видел питона, под каждым папоротником кобру, как в восточной пословице: «Видит змей только тот, кто их боится», и это была правда. Теперь он их не видел. А они тут были. Он слышал, как они ползали по стропилам, бросались на крыс, слышал, как визжат крысы, став жертвой, но как только он примирился с существованием змей, признал, что они нужны для уничтожения паразитов, он перестал их замечать.

Чего ему действительно будет не хватать по возвращении в Англию, так это фантастической живой природы. Вдали слышался леденящий кровь вой шакалов. Каждый час дня и ночи можно было видеть и слышать представителей экзотической фауны Цейлона. Сумерки принадлежали крылатым существам. На закате солнца пещеры! извергали тучи плотоядных летучих мышей. Одни, называв емые летучими лисицами, имели размах крыльев больше метра, другие, не больше шмеля, гостями залетали на ужин к нему в бунгало, истребляя насекомых, прилетевших на свет керосиновых ламп. Такие же твари, как снующие всюду гекноны или домашние ящерицы, поглощающие мух и комаров, встречали самый теплый прием.

Внезапно пахнуло сладким божественным ароматом железного дерева. Индусы верили, что Бог любви окунает кончики своих стрел в его цветки. Сэвидж закрыл глаза и подумал о Еве. Наконец-то он признался себе, что желает ее. Теперь, когда она овдовела, ничто не мешало овладеть ею. Она любила пококетничать, ей нравилось, видеть мужчин у своих ног, но это была лишь игра, свойственная многим хорошеньким женщинам. Для него было важно, чтобы влечение было взаимным. Он провел пальцем по уродовавшему лицо шраму. Не то чтобы он был красавцем до того, как нож прошелся по лицу от носа до верхней губы, оставив глубокую рану. Теперь же его энергичное мужественное лицо со следами сомнительного прошлого приобрело хмурое, неприветливое выражение.

Он знал, что судьба пометила его мрачными знаками, напоминавшими о далеко не безгрешном прошлом, и, как писал Омар Хайям, всех его добродетелей не хватит, чтобы зачеркнуть в нем хотя бы полстроки. Его вид пугал молоденьких женщин, но, как ни странно, это угрюмое лицо неодолимо привлекало женщин постарше, особенно замужних.

Иногда Адаму казалось, что Ева подавала ему едва уловимые намеки, но он никогда на них не отвечал. Не потому, что соблазнить замужнюю женщину было против его правил, просто присущая ему порядочность не позволяла оскорбить верного друга связью с его женой. А Расселл Лэмб был ему верным другом.

Еще одного белого поглотили тропики. В индийских владениях это происходило с неумолимой частотой, но сам он чувствовал себя здесь прекрасно. Он с уважением относился к стране и ее климату, поняв с самого начала, что обильная пища, сопровождаемая в обед графинами вина, убьет белого человека быстрее любой болезни.

Завтра леди Эвелин Лэмб впервые приедет пообедать с ним в Прыжок Леопарда. Прежде он всегда обедал с лордом и леди Лэмб в губернаторском доме, их роскошном жилище на соседней плантации. Хотя дом был довольно импозантным, плантация в сравнении с его двадцатью тысячами акров была небольшой, но бумажная работа в Ост-Индской компании привязывала Расселла к столу, не оставляя времени для возделывания плантации.

Ева была светловолосой английской красавицей, такой же соблазнительной, как и ее прародительница. Ей было чуть за тридцать, она на год-другой старше него, но это лишь придавало ей больше шарма. От ее красоты веяло холодом, и он задавал себе вопрос, проснулась ли в ней чувственность. Испытывала ли она когда-нибудь полное удовлетворение? Во всяком случае, она была не такой уж неискушенной, и он надеялся, что его сексуальный опыт поможет ей стать отзывчивой в постели. Создаваемое ею впечатление — «смотри, но не трогай» — именно и влекло его к Еве.

В обычных условиях она была бы для него недосягаема, если бы не великий уравнитель — богатство. Предвкушая их завтрашнюю встречу, он видел перед собой ее безупречную белую кожу, чувствовал прикосновение к щеке ее золотистых волос, слышал ее хорошо поставленный голос, награждающий его изысканными остротами, ощущал ее на вкус — Адам почувствовал, как приятно поджались между ног шары, и, выйдя из тени, направился к своему просторному удобному бунгало, где уже ждали приготовленные слугами ванна и ужин. С дороги в сторону метнулся бандикут, похожий на помесь маленькой свиньи с большой крысой.

Слуга с крючком для снимания сапог в одной руке и шлепанцами в другой рядом с ним казался карликом.

— Добрый вечер, Джон Булль, — произнес Сэвидж, садясь на скамеечку перед слугой, стягивавшим с него сапоги.

— Добрый вечер, Превосходительство, — ответил Джон Булль, склоняя свой малиновый тюрбан почти до белых панталон.

Сэвидж удивленно приподнял темную бровь.

— Превосходительство? — переспросил он. Джон Булль внушительно начал:

— Когда мы будем в Англии… Адам протестующе поднял руку:

— Обязательно начинать каждый раз: «Когда мы будем в Англии»?

— Да, Превосходительство, когда мы будем в Англии, это будет подходящее обращение. Вам не нравится, когда я называю вас хозяином, сагиб звучит слишком по-иностранному, поэтому я долго размышлял и думаю, что Превосходительство подойдет… когда мы будем в Англии, — опять без нужды добавил он.

Беседуя с Джоном Буллем, Адам научился сохранять на лице серьезное выражение. Это прозвище он ему дал потому, что тот обожал все английское и не мог дождаться дня, когда наконец ступит на окруженную для него ореолом землю.

— Джон Булль, мы еще не в Англии, — напомнил ему Адам.

— О да, Превосходительство, но завтра, когда к обеду приедет мэмсаиб леди Лэмб, очень, очень важно, чтобы она не приняла нас за некультурных.

Адам закатил глаза.

— Дай мне сил, — пробормотал он.

— Вы Леопард, самый сильный человек на Цейлоне. Зачем попусту тратить молитвы, просить больше сил, Превосходительство?

Адам по опыту знал, что лучше не отвечать. Он прошелся по комнате и предложил говорящему скворцу кусочек папайи.

— Привет, Рупи.

— Грешник! Геенна огненная! — ответила украшенная огненно-красным хохолком птица.

— Когда мы будем в Англии, по-моему, лучше не брать эту проклятую птицу. Ее словарь непристоен и может доставить неприятности.

Адам, улыбнувшись, подумал про себя, что будет чудом, если англичане выдержат словарь Джона Булля. Он взял со стола несколько бумаг, потом пробежал глазами по закрывавшему всю стену плану плантации. Завтра ему нужно встать в четыре утра, чтобы до рассвета расставить по местам сборщиков каучука. Латекс хорошо течет из каучуковых деревьев до наступления жары. При высоких температурах он густеет.

В комнату бесшумно вошла Киринда, прислуживающая Адаму сингалка. Она тихо сказала Джону Буллю, что ванна для Леопарда готова. Все его люди думали и говорили о нем как о Леопарде. Сам он цинично считал, что это имя скорее пристало к нему из-за сходства с покрытым шрамами зверем, нежели происходит от названия принадлежащей ему плантации.

Джон Булль театральным шепотом отчитал ее:

— Когда мы будем в Англии, ты не будешь распоряжаться хозяином. Когда он будет готов принять ванну, тогда и пойдет в ванную комнату. В настоящий момент она нас не интересует!

Адам Сэвидж положил бумаги.

— Я недоволен этим замечанием, Джон Булль, — небрежно заметил он. — Проводи меня, Цветок Лотоса.

Она никогда не шла впереди него, всегда позади. Когда он прошел мимо нее, направляясь в ванную, она подняла глаза и скорчила рожу Джону Буллю.

— Лотос всего лишь обыкновенная водяная лилия, — презрительно изрек тот.

В центре ванной размещался заглубленный в пол, выложенный кафелем купальный бассейн, наполненный теплой ароматной водой. Адам снял через голову белую полотняную рубашку, позволил Киринде стянуть с него бриджи для верховой езды, потом опустился по ступеням в доходившую до бедер воду. Его широкая грудь лоснилась могучей мускулатурой — результат многолетнего тяжелого физического труда. Тропическое солнце выдубило кожу выше талии до темно-коричневого цвета, тогда как ниже его тугие ягодицы и крепкие ноги выглядели по контрасту поразительно белыми.

Киринде ужасно нравилось разглядывать тело хозяина, хотя она всегда скромно опускала глаза, чтобы он не подумал, будто она рассматривает его шрамы. Он поразительно отличался от мужчин ее страны. Его грудь и мужские прелести покрыты черными кудрями, а сам он на удивление огромен. Спадавшие на плечи черные волосы такие же, как у местных жителей, но глаза — потрясающе голубые, как лед, и они, если он был недоволен, могли заморозить человека одним взглядом.

Украдкой взглянув на него, она увидела, что, опершись локтями на кафельный карниз, откинув голову и закрыв глаза, он расслабил уставшие мышцы, отдавшись приятному ощущению тепла и покоя. Киринда нагнулась за губкой, и ее черные волосы шелковистым водопадом упали вперед. Она выпрямилась, сбросила с себя богатое расшитое сари и грациозно вошла по кафельным ступенькам в воду.

Когда Сэвидж купил у голландских владельцев Прыжок Леопарда, плантация была запущенна. Прежде чем превратить ее в процветающее хозяйство, ему пришлось работать по двадцать часов в сутки. В то время он так уставал, что не оставалось сил на купание, и как-то вечером она приготовила ему ванну. Это новшество доставило обоим такое удовольствие, что теперь превратилось в ритуал.

Киринде пришлось встать на цыпочки, чтобы намылить ему шею и плечи, потом она протянула ему мыло. Адам вымыл лицо и голову и окунулся, чтобы смыть пену. Она намылила ему спину, грудь и живот, потом снова передала мыло, чтобы он мог вымыть интимные места. Их отношения были совершенно прозаичными и не имели ничего общего с сексом. Адам, окончательно расслабившись, закрыл глаза и откинул голову. Ощущение такое, будто даже кости могут расплавиться.

Когда пару минут спустя он открыл глаза, Киринда терпеливо ожидала с полотенцем в руках. Ставшее ритуалом время, проведенное с Цветком Лотоса, действовало успокаивающе. Она никогда не болтала попусту. Никогда в страхе не отворачивалась от его шрамов. Надевая халат, он улыбнулся ей своими голубыми глазами и направился ужинать.

Поужинав, он вышел на затянутую сеткой веранду подышать прохладным воздухом и выкурить сигару, скрученную из табака, выращенного на сухих землях Джафны. Ленивые мысли постепенно затихали под убаюкивающую ночную симфонию древесных лягушек.

Было еще совсем темно, когда он встал и направился навесам рядом с коптильней. С годами его сборщики каучука стали мастерами своего дела, хорошо усвоив, как важно соблюдать чистоту при сборе белоснежной жидкости. Сэвидж раздал ножи, чаши, скорлупу кокосовых орехов и ведра. Потом стал разливать в формы уксусную кислоту, зная, что сборщики скоро начнут возвращаться с латексом. Выдержанные в течение восемнадцати часов листы пропустят через вращающиеся цилиндры, после чего они станут шершавыми и не будут слипаться, а потом повесят на несколько дней в коптильню для просушки.

Работников, которые осваивали английский язык, выдвигали в надсмотрщики, вручая зонтик как символ должности. Леопард — так его звали и работающие на плантации — был строгим хозяином, правившим железной рукой. Он не терпел ничего вызывавшего его недовольство. Следовала скорая и суровая расправа. От него не ждали снисхождения или возможности исправиться. Однако к страху перед ним примешивалась изрядная доля уважения. На всей плантации не было дела, с которым бы он не справился сам, и делал это лучше других.

При голландцах на плантации работали только местные сингальцы. Люди приятные, но до крайности хитрые и ленивые. Если они в какой-то особый день не желали работать, никакая сила на земле не могла их заставить. Когда Адам жил в Индии, он был свидетелем, как туземцы по-своему обращались с англичанами. Они садились на порог и голодали, пока не добивались своего, или угрожали выпотрошить себя и даже размозжить головы своим детям.

Взяв управление в свои руки, Сэвидж распустил сингальских работников и заменил их более прилежными и трудолюбивыми темнокожими тамилами. Сэвидж позволял им придерживаться своих обычаев, если эти обычаи не оскорбляли его чувств. В противном случае он их запрещал. На Востоке, если женщина не родит сына, она считалась бесплодной, тогда ее мужу разрешалось брать вторую жену. Внебрачные связи считались нормальным явлением, так что он не вмешивался. Женщина должна была выходить замуж, как только достигала половой зрелости, иначе она становилась добычей всех мужчин своей касты.

Киринда была единственной сингалкой на плантации. В первую же неделю его пребывания на плантации ее, двенадцатилетнюю вдову, должны были сжечь вместе с мужем. Он спас ее от сожжения на погребальном костре, взяв в служанки.

Он немедленно отменил еще один обычай — убийство девочек при рождении. Сэвидж настоял на том, что их можно научить какому-нибудь ремеслу, чтобы зарабатывать деньги.

При первых проблесках света он покинул каучуковую плантацию и быстро зашагал к месту сбора рабочих, где они каждое утро получали дневное задание. С помощью многоязыкого надсмотрщика работа распределялась между полутора тысячами тамилов.

Затем Адам Сэвидж возвращался в бунгало завтракать. Потом седлал коня и объезжал все двадцать тысяч акров, осматривая урожай различных культур, которые он экспортировал в Англию. Его родина ненасытно требовала все, что только могли дать тропики.

Пробираясь сквозь рощу кокосовых пальм по пути к дому, он услышал жалобное повизгивание обезьянки. Она лежала на тропинке, неестественно изогнув маленькое тельце. Он сразу понял, что она сломала позвоночник, упав с верхушки высокой пальмы. Умоляющий взгляд глаз на маленькой розовой мордочке. К беспомощному созданию уже тянулась цепочка красных муравьев. Он понимал, что ей очень больно, однако знал, что в считанные минуты ее страдания тысячекратно возрастут. Вынув из кобуры пистолет, он выстрелил. Такая смерть была милосерднее, чем быть съеденной заживо полчищами красных муравьев. Прыжок Леопарда с трех сторон обступали джунгли. А в джунглях смерть была обыденным явлением.

За завтраком Адам был в подавленном настроении, посему Джон Булль подумал, что лучше ему кое о чем напомнить.

— Не забудьте о визите леди Лэмб. Я приготовлю свежее белье и ванну в четыре часа ровно.

— Я буду, — заверил слугу Адам, отказываясь от дополнительного кофе и фруктов. — Некогда. До четырех еще много дел.

Ему не было нужды обговаривать детали обеда в честь гостьи: здесь Джон Булль был непревзойден.

Сэвидж оседлал одного из своих арабских скакунов и направился к холмистому участку, засаженному чайными кустами. Сборщиками были мужчины, женщины и мальчики и девочки постарше. Их ярко окрашенные хлопчатобумажные одежды представляли собой экзотическое зрелище. За спинами бамбуковые корзины, висящие на протянутых по лбу веревках. Между кустами сновали юные подносчики с мешками, в которые сборщики опорожняли корзины.

Зрелые чайные кусты давали урожай побегов каждые две недели. Побег представлял собой нежную почку и два листика. Надсмотрщики с зонтами непрерывно следили за тем, чтобы кусты очищались от непродуктивных стеблей и чтобы в корзины не попадали огрубевшие листья.

Подсчитывая фунты собранного чая, Сэвидж любовался работой женщин. Они работали лучше, чем мужчины. Их ни с чем не сравнимые руки нежно порхали над кустами, набирая горсти побегов и непринужденно бросая их через плечо в корзину, не повредив ни одной нежной почки.

Сэвидж двинулся к дальнему концу участка, где формировали крону кустов. Обрезчики, учитывая их квалификацию, зарабатывали больше. Кусты должны обрезаться в строгой последовательности, так, чтобы они давали урожай полтора года до следующей обрезки.

Для очистки дренажных канав, труб и водоотстойников требовались десятки других работников. Гордостью плантации был лесной заповедник с идущими на дрова быстрорастущими деревьями, работники разделывали древесину и перетаскивали ее в коптильни латекса и на четырехъярусную чайную фабрику, где выполнялись пять операций: завяливание, скручивание, ферментация, сушка и сортировка.

Адам в тысячный раз благодарил провидение за то, что во время своих дурно пахнущих поездок в Китай с контрабандой он заинтересовался выращиваемой там замечательной культурой. Подсчитав, сколько чая можно поместить в трюме, и узнав, какие нелепые цены англичане готовы платить за этот ставший модным напиток, он не раздумывая воспользовался случаем. Затем позднее, когда он наскреб денег на покупку плантации на Цейлоне, он купил сотни хрупких сеянцев, осторожными руками посадил в землю каждый росток, потом любовно ухаживал и нежно заботился о чае, как о собственном ребенке. Забота, так щедро проявленная к этим первым нежным чайным кустикам на Цейлоне, окупилась тысячекратно. На следующий год он проделал то же самое с привезенными из Бирмы каучуковыми деревьями.

Плантации постоянно угрожали те или иные непредвиденные стихийные бедствия. Около полудня Адам осматривал рощицы — нет ли заболеваний на стволах и корнях. Его внимание отвлекли птицы. Их щебет и мелькание на верхушках деревьев вызывали бурю чувств. Ласточки собирались в стаи, чтобы вернуться в Англию. И его охватила такая тоска по родине, что он понял, что если не вернется, то станет жертвой «дулалли», граничащего с безумием состояния, вызванного длительным пребыванием в условиях одиночества и тропической жары.

Сэвидж подумал о строящемся доме. Он был вершиной всех его мечтаний, завершением его тяжелого труда. Он приехал в индийские владения с наивными надеждами юнца раздобыть древесины для расширения отцовского дела. В голове роились картины обеспеченной жизни, планы покупки небольшого домика в приличном районе, подальше от грязного сырого двора рядом с Темзой, где размещалась мебельная мастерская отца.

Смерть отца разрушила все надежды и оставила чувство вины. По сей день он считал, что, останься он там, чтобы вылечить отца от хронического бронхита, и сделай все, чтобы выбраться из предательской нищеты, отец, возможно, был бы жив.

Сэвидж превозмог горе и чувство вины, преисполнившись твердой решимости разбогатеть. Если он не отступит от своего решения и преодолеет стоящие на пути препятствия — а он поклялся сделать все для достижения своей цели, не останавливаясь перед убийством, — ничто на земле не помешает ему добиться своего. И он добился. О, это было нелегко. Двигавшее им честолюбивое стремление толкало его на путь зла и несправедливости. Он дорого платил за каждую совершенную ошибку. Но медленно, постепенно замысел приобрел очертания.

Это был честолюбивый замысел, великолепный замысел и, самое главное, достойный замысел. Возможно, в этом состоял секрет успеха. Мало было хотеть чего-то. Пока ты этого не заслужил, не стремись получить.

Величественный дом в Англии был только частью этого замысла. Он был средством достижения цели. Без дополнительных атрибутов Адам никогда не достигнет достойной его цели. Венчающим штрихом его английского поместья была бы такая женщина, как Эвелин Лэмб. У нее даже был титул. При такой очаровательной и любезной хозяйке, как леди Лэмб, его честолюбивые замыслы осуществились бы в два раза скорее.

Он решил больше не терять времени. Сегодня же начнет ухаживать. Придется немного потерпеть. Она не ляжет сразу с ним в постель, как какая-то девица для утех, да он этого и не хотел бы, но он должен сломать разделяющие их классовые барьеры, которые помешали бы более близким отношениям.

Сэвидж вернулся в бунгало пораньше, принял ванну и переоделся, так что в назначенный час, в пять, он стоял на ступенях веранды, когда подъехал открытый экипаж, которым управлял сипай, служащий в Компании. Она была затянута в черный шелк, изящные локоны красивых белокурых волос прихвачены черепаховыми гребнями.

— Добрый вечер, мистер Сэвидж, — официально обратилась она к нему, помня о присутствии солдата.

— Добрый вечер, леди Лэмб. — Его улыбка не соответствовала церемонной интонации. Он улыбался редко, но, когда улыбался, обезображенная губа придавала ему угрожающий вид. — Я обещал показать вам чайную фабрику. До заката еще час.

Она согласно кивнула, и сипай, сойдя на землю, передал поводья Сэвиджу. На Адаме были бежевые бриджи, кремовая рубашка и пиджак. Последний был особой уступкой гостье. Ничего тяжелее рубашки он обычно не носил.

Он подал ей руку, помогая сойти с фаэтона, заметив под шуршащим шелком высокие кожаные сапожки.

— Я в ужасе от ползучих тварей, — пояснила она, очаровательно скривив губки.

Взяв за руку, он повел ее по фабрике.

— Три верхних этажа всего лишь площадки для завяливания. Эти опахала гоняют воздух, подсушивая листья. — Спускаясь на первый этаж, он сильной рукой придержал ее за локоть. — Четыре барабана выжимают масло. Оно липкое, золотисто-зеленого цвета. На этом этаже постоянно прохладно — видите, по стенам течет вода. Нос подскажет вам, когда ферментация закончилась и чай можно загружать в сушильную печь.

Он провел ее в продуваемую воздухом пристройку, наполненную приятным пикантным ароматом, исходящим от груд черного хрустящего чая.

— Готов к разборке, резке, просеиванию, сортировке и расфасовке.

Эвелин дотронулась до сложенных вдоль стены ящиков.

— Когда англичане смакуют «орандж пекоу» или «су-шонг», они не имеют ни малейшего представления, сколько в него вложено времени и труда.

— Они хорошо платят за удовольствие, так что я не в претензии.

Деньги! Именно за ними гналась Эвелин. Она должна действовать с умом, но не теряя времени, сломать разделяющие их барьеры, что привело бы к более близким отношениям.

Глава 4

Адам снова подсадил Еву в открытый экипаж и подъехал к озеру. Потом пригласил ее пройтись. Темная синева неба приобретала шафранный оттенок с блестящими золотыми проблесками. На ветвях резвилась стая бородатых макак, забрасывая фруктовой кожурой погрузившихся в воду буйволов. Синие, как сапфир, зимородки и золотистые иволги носились над водой, подхватывая на лету насекомых. Стая фламинго поднялась на крыло.

Пока они брели по берегу, небо стало багрово-красным. В его отсветах белоснежная кожа Евы как бы запылала розовым цветом. Она разглядывала из-под ресниц загорелую дочерна шею Адама, контрастировавшую с кремовой рубашкой. Сладко затрепетало в груди. Адам Сэвидж держался гордо и повелительно. Это, как она знала, проистекало от величайшей уверенности в себе и своих способностях.

Эвелин привыкла жить по-своему. Выйдя за Лэмба, избежала замужества с властным мужчиной и в результате распоряжалась в своем хозяйстве как императрица, но в настоящее время этот сильный, властный человек был для нее завидной добычей. Она его привлекала, он был еще свободен, и, самое важное, он был богат.

Они внезапно остановились, услышав в нескольких сотнях ярдов рев диких буйволов. Она в изумлении наблюдала за стремительной яростной схваткой. Один бык ударил другого с такой силой, что тот взлетел в воздух и словно мертвый шлепнулся в грязь. Потом победитель покрыл ожидавшую рядом корову. Это была эффектная вакханалия сексуального наслаждения. У мужчины такое зрелище возбудило первобытный инстинкт.

Ева охнула и отпрянула назад, прижавшись к Адаму. Он решительно обнял ее и жадно прижался губами к ее губам. В животе ее словно разлилась жидкая ртуть, она напряглась, ощутив грудью и нижней частью живота твердость его тела, от груди донизу. Он овладел ею языком, и она застонала, ощущая его во рту на ощупь и на вкус.

Ее охватило чувство вины. Оно не имело отношения к недавней кончине мужа. Секс всегда оставлял у нее ощущение вины и грязи. Ева с отвращением отнеслась к совершенно животному акту, но опасалась, что примитивная случка, да к тому же присутствие такого мужчины, как Сэвидж, может ее сексуально возбудить.

Она оказалась на очень зыбкой почве. Из-за Сэвиджа она могла потерять над собой контроль, а этого Ева не хотела. Она должна удержаться. И она немедленно подавила физическое влечение.

Адама удивило, когда она неожиданно отстранилась от него и стала с пылающими щеками оглядываться вокруг, будто кто-то их заметил. Он насмешливо подумал, что, случись такое, она действительно потеряла бы голову со страху. Она пошла к фаэтону, вернувшись к прежнему официальному обращению.

Подъехав к конюшне, Адам передал поводья конюху. Его поручения вызывали у нее беспокойство.

— Я не могу поздно оставаться… — И тихо добавила: — Слуги без конца сплетничают.

— Как угодно, — спокойно ответил он, но, как бы она того ни желала, поцелуй смел многие барьеры, которые он не даст ей воздвигнуть снова.

Когда они проходили через парадный зал, Рупи, увидев незнакомку и отступив в задний угол клетки, громко произнес:

— Грешница! Покайся!

Джон Булль облегченно вздохнул, услышав, что птица на сей раз выбрала безобидные библейские слова, потому что в Библии белого человека и репертуаре Рупи было немало не таких уж приличных слов. Ева же, будь ее воля, швырнула бы в скворца камнем.

Хотя на окнах и дверях столовой висели пропускающие ветерок жалюзи, на полу, скрестив ноги, сидел слуга, дергавший за шнурок подвешенного под потолком опахала.

Рядом с тарелкой Эвелин Адам Сэвидж положил экзотическую орхидею. Ее черные бархатистые лепестки пронизывали золотые и алые прожилки.

— Какая прелесть, — прошептала она, и Адаму вдруг захотелось увидеть цветок на фоне светлого золота ее волос. На этот раз он удержался и пододвинул для нее стул.

За столом в безукоризненно белых куртке и панталонах не бросаясь в глаза, не произнося ни слова, прислуживал Джон Булль. Адам знал, какой выдержки это стоило Джону Буллю, и подумал, что нужно не забыть его похвалить.

Несмотря на скромные манеры слуги, леди Лэмб не отрывала глаз от его малинового тюрбана. Тюрбан как тюрбан, если бы не… В центре его красовался рубин величиной с ноготь большого пальца мужчины. Она подозревала, что Сэвидж — богатый человек, но не думала, что он настолько богат, чтобы осыпать слуг драгоценными камнями.

Рубин заставил Еву изменить тактику. Нужно завести разговор о деньгах — по ее опыту, сильный, властный мужчина лучше клевал на образ слабой, беззащитной женщины.

Адам следил, как она делает вид, что ест. Проглотив пару крошечных кусочков, она стала ковырять в тарелке, наполненной изысканной едой. Ева находила индийскую пищу отвратительной и была рада этому. Воздержание от еды было практически единственным способом сохранить стройную фигуру. Адам подумал, что к ней еще не вернулся аппетит после потери мужа.

— Ева, тебе нужен кто-то, с кем можно поговорить? — спросил он тихо. И увидел в ее взгляде облегчение.

— О да… Мне нужна твоя помощь… твой совет, — быстро поправилась она. — Я больше не буду получать жалованье Расселла от Ост-Индской компании. Они назначат другого управляющего.

Адама не застал врасплох затеянный ею разговор о деньгах. Он был достаточно проницателен, чтобы разглядеть ее притязания. Скорее всего, ее больше интересовало финансовое партнерство, чем эмоциональные отношения. Возможно, и он видел ее скорее хозяйкой Эденвуда, чем настоящей женой.

— Расселл объяснял, что губернаторский дом полностью принадлежит вам. Он не принадлежит Компании. Ева кивнула и беспомощно добавила:

— Да, но, видишь ли, они довольно щедро субсидировали эксплуатацию нашего дома как губернаторской резиденции здесь, на Цейлоне. Теперь этих средств больше не будет.

— Необязательно, — задумчиво произнес он. — Компании по-прежнему нужны служебные помещения для управляющего и его помощников. — Адам не представлял, насколько она осведомлена о делах Ост-Индской компании и о том, как они связаны с политикой. — Видишь ли, Компания и Корона вдвоем управляют Индией и Цейлоном. Их интересуют всего две вещи — прибыли и налоги.

— А я думала, что правитель — Раджа Сингха. Я часто бываю у него во дворце. Иногда я видела там и тебя. Он невероятно богат.

— Я не сомневаюсь в его богатстве, но он лишь номинальный правитель. Клайв завоевал колонии для Англии тридцать лет назад. Радже оставили его золотой дворец и пышный антураж, чтобы он вел себя тихо, а на случай малейших неприятностей на каждой плантации имеется армия сипаев. Индия со всеми потрохами принадлежит англичанам, и мне доподлинно известно, что, как только с Цейлона выживут последнего голландца, остров тоже превратится в колонию короны.

Ева отложила в сторону богато украшенные серебряные нож и вилку. Ее вдруг осенило.

— Так вот почему ты намерен на будущий год вернуться в Англию. Как плантатору в коронной колонии тебе придется отчитываться перед губернаторством, а ты предпочитаешь держать ответ только перед самим собой.

Адам внутренне улыбнулся ее проницательности.

— До недавнего времени генерал-губернаторы Индии играли в крикет на лужайках Калькутты, за неимением лис травили гончими шакалов и переводили на английский язык персидских классиков. Неожиданно неспособное британское правительство пало, и главным министром стал этот гений Питт. В результате парламент принял Билль об Индии, вынудив Ост-Индскую компанию признать контрольный совет. — Поколебавшись, продолжил: — Расселл говорил мне, что в прошлом году прибыли Компании превышали три миллиона фунтов. Правительство намерено провести расследование. — Адам относил сердечные приступы Расселла на счет предстоящего расследования, но ничего не сказал Еве. — Ныне Компания делит с правительством власть, а британское правительство намерено забрать ее целиком себе. В конечном счете все упирается в деньги, — цинично подытожил Адам.

Ева была так поглощена услышанным, что даже не покраснела при его намеке.

— Таким образом, — развел руками Адам, — все это плохо для меня, но хорошо для тебя. Я должен вывезти свое золото, прежде чем кто-нибудь станет расспрашивать, откуда, черт возьми, столько его у меня, а ты можешь оказаться в выигрыше, сдав одно крыло губернаторского дома под орды сборщиков налогов. Ты также можешь рассчитывать на компенсацию за расквартирование у себя армии сипаев. Кроме того, можно надеяться, что новый управляющий либо неженат, либо не возьмет с собой жену и им придется полагаться на тебя, как уже было несколько лет, коль речь зайдет о проведении светских мероприятий. Лично я считаю, что ты должна быть в числе служащих Компании. Постараюсь кое-что сделать для тебя в этом отношении.

Система взяток, смазывающих работу административной машины, была привычным делом для Адама.

— Благодарю тебя, Адам.

В голове лихорадочно мелькали мысли. Боже, он действительно сказал «золото», не так ли? Конечно же, ей это не показалось! Этот мужчина — совершенная загадка. Она собралась было что-то сказать, но в присутствии Джона Булля и сидящего на полу слуги не решилась.

Адам сразу почувствовал ее нерешительность. Заметив, что она не собирается приступать к десерту, он отодвинул стул и указал на укромную гостиную.

— Скажи слугам, чтобы удалились, — приказал он Джону Буллю, который должен был обеспечить им двоим полное уединение.

Захватив орхидею, Ева позволила Адаму проводить ее в соседнюю комнату. Она уселась на украшенный павлиньими перьями бамбуковый стул, понимая, что он хорошо оттеняет ее красивые черты. Адам разлил по бокалам мадеру, одно из немногих вин, хорошо выдерживавших тропическую жару.

Словно исповедуясь перед священником, Ева выпалила:

— Мне нужны деньги. Я проигралась.

В уголках его голубых глаз появились морщинки.

— Великий грех, — передразнил он. — Азартные игры в крови у англичан. Я тоже азартный игрок.

Он явно не представлял, что в ее случае это была мания, неодолимое влечение. Думал, что это просто легкая шалость.

— Единственная разница в том, что я ставлю не на карты, а на фрахт и страховку.

— Я думала об этом, — призналась она, — но риск слишком велик. Если я отправлю груз, а корабль пропадет, то разорюсь дотла.

До него вдруг дошло, что она говорит о деньгах вполне серьезно.

— Боже мой, да не ломай себе голову. Уж я-то прекрасно разбираюсь в кораблях и опасностях, поджидающих их в открытом море. Никогда не отправляю грузу пока не буду полностью убежден, что корабль надежен, ощетинился пушками и укомплектован головорезами, способными устоять против пиратов.

— У тебя есть свои корабли, не так ли? — Ева удивилась, что разговор перешел на судоходство. Она думала, что потребуется два, а то и три визита, прежде чем она сможет попросить о любезности, в которой отчаянно нуждалась.

— Несколько лет назад я построил в Бомбее из, самого отборного тика свой первый корабль, курсирующий между индийскими портами. Три судна поменьше ходят между Индией и Китаем. Они бывают в Бирме, на Суматре, в Кантоне, но не в Персии. Там полно пиратов.

— Адам, не мог бы ты дать мне место под груз на одном из своих судов?

— Конечно. Извини, что не предложил сам. Всякий раз, когда доведется исполнить твое желание, я буду счастлив! — Пронизывающий взгляд его голубых глаз был' так лучист, так полон чувств, что придавал его словам безошибочный смысл.

Приблизившись к ней, он вынул гребни из ее волос, и они светло-золотистыми волнами рассыпались по плечам. Потом взял экзотичную орхидею и заложил ей за ухо.

— Весь вечер мне хотелось это сделать, — хрипло произнес он.

Он взял ее лицо сильными загорелыми руками. Затем приподнял ее так, что их губы почти соприкасались.

— Ева, я заплачу все твои игорные долги. Именно эти слова ей хотелось услышать, но знала, что должна сделать вид, что думает иначе. С годами она стала искусной притворщицей. Напрягшись всем телом, она отпрянула от него.

— При всем желании я не могла бы тебе позволить это.

Она знала, что ничто под солнцем не достается бесплатно, особенно от мужчин. Она, конечно, готова заплатить его цену, всю жизнь это делала, однако до сих пор это делалось на ее условиях, и она хотела, чтобы так оставалось по-прежнему.

Сэвидж был такой непонятный, ну прямо загадка. Она знала, что он властный, что у него сильная воля, но его сексуальный аппетит мог оказаться настолько ненасытным, что ей будет не устоять. Она немного расслабилась и, бросив искоса лукавый взгляд, предложила искушающе:

— Возможно, я могла бы выиграть эти деньги у тебя. Адам понимал, что она предлагает ему приемлемый способ дать ей деньги. Хотя она почти не ела, он заметил, что мадеру она пила охотно. Он налил ей вина и, открыв ящик игорного столика, достал кости. Так быстрее. Он не собирался тратить остаток вечера на игру в карты.

Приподняв крышку продолговатого серебряного ящичка, он высыпал на стол его содержимое.

— Будем играть на камешки, — тихо сказал он, глядя ей в лицо.

Она охнула и облизала губы. Он позволил себе роскошь сосредоточиться на предстоящей игре. Поровну поделил неограненные драгоценные камни. Перед обоими выросли кучки рубинов, изумрудов и алмазов.

Ева почувствовала, как участился пульс. Кровь разогрелась и быстрее побежала по венам. Затаив дыхание, она взяла в руки кости и, ощущая блаженный прилив крови к голове, метнула на стол кубики из слоновой кости. Выпали две пятерки. Адам не сводил с нее глаз. Потом небрежно выбросил пять и шесть и, перегнувшись через стол, выбрал из ее кучки самый большой неограненный изумруд.

Он наблюдал, как Ева все больше уходит в игру, видел напряженно торжествующий взгляд, когда на этот раз она выбросила одиннадцать. Адам равнодушно откинулся на-

зад и выбросил на стол две шестерни. Подчеркнуто небрежно забрал у нее алмаз.

Ее охватил азарт, глаза заблестели, не хватало воздуха.

Лицо Адама в свете ламп было темным и непроницаемым, точно у черного леопарда, скрывая мысли и намерения, а были они явно сексуальными.

На лице Евы было написано одно желание — завладеть камешками. Ему хотелось, чтобы она так смотрела на него, на обнаженного. Ее голодный взгляд говорил: «Или получу их, или умру».

Адам безжалостно отбирал у нее камешки, каждый раз по одному. Он знал, что Расселл уступал ей во всем, Он же покажет ей, что если она станет его женщиной, то ничто не будет делаться по ее капризам, и сделает так, что ей это понравится.

Когда он забрал у нее последний камешек, она вскочила со стула, сжав кулачки, и голосом обиженного ребенка произнесла:

— Я-то думала, что ты джентльмен. Думала, что дашь мне выиграть.

— Я в жизни никому не дал обыграть себя и не собираюсь в дальнейшем. — Он обошел вокруг стола, как хищник, уверенный, что жертва не уйдет. Обняв ее за плечи, он мягким, обволакивающим голосом произнес: — Ева, тебе, как никакой другой женщине, известно, что я не джентльмен.

Она вздрогнула, когда он прижался к ней губами, чтобы лишить ее воли. Но она не была возбуждена присутствием охваченного желанием мужчины, а просто еще не остыла от крупной азартной игры. При его прикосновении она превратилась в холодный камень.

Прежде чем она опомнилась, поразившись его дерзости, Сэвидж расстегнул и сбросил с ее плеч платье. Платье и нижние юбки упали ей под ноги, и она осталась стоять перед ним в корсете, штанишках и черных сапогах.

Сэвидж за свою жизнь раздел тысячу женщин. В искусстве обольщения он был большим знатоком. В двадцать лет, покидая Англию, он считал себя весьма опытным в обращении с женщинами, познал служанок, замужних дам и профессиональных шлюх, но, лишь приехав в Индию, понял, что почти не искушен в науках сладострастия, и всерьез взялся наверстывать упущенное. Он посещал тайные храмы богинь любви и плодородия, где даже статуи были настолько сексуально откровенны, что и видавший виды матрос краснел до ушей. Он бывал на представлениях у раджей и набобов, где танцовщицы выкидывали такие штучки, что и у мертвого бы встал. Он торговал бесценными коллекциями индуистского и восточного эротического искусства, что позволило ему расширить кругозор, развить вкус и стать глубоким ценителем. Таким образом, он без присущего западной цивилизации ханжеского стыда изучил и до конца оценил собственные чувственные возможности.

Он подумал, что Ева отвергает его ухаживания из-за того, что он простолюдин. Попытался растопить ее грубой откровенностью.

— Готов держать пари, что ты ни разу не подпустила к себе нетитулованную особу, — прошептал он. — Привыкла иметь дело только с аристократами, а теперь попробуешь благородного дикаря.

— Пожалуйста, не надо, слуги узнают… Боже мой, Адам, не раздевайся!

— Ева, пойми, быть обнаженным естественно. Ты подавила чувства до такой степени, что беспокоишься из-за каких-то слуг. Не даешь себе возбудиться, зажечься.

Держа ее на расстоянии вытянутой руки, он представлял, как обольстительно она будет выглядеть нагишом. Холодная английская титулованная леди с белоснежной кожей и светло-золотистыми волосами будет казаться недоступной, пока он не стянет с нее черные кожаные сапоги.

— Не надо, Адам, — повторила она.

Ева зажмурилась, делая вид, что он толкает ее на непристойность. На самом же деле боялась, что, увидев его великолепное тело, гибкое, полное желания, она потеряет над собой контроль. Она в жизни не теряла контроль при половых связях, и это ее пугало.

Сэвидж раздумал раздеваться. Если он покажет свои шрамы, то придется что-то объяснять. Они вызовут слишком много вопросов о его сомнительном прошлом. Ему не хотелось, чтобы кто-то знал о его скрытых от чужих глаз делах. Были сокровенные стороны жизни, к которым он никого не подпускал. Адам привлек ее к себе, положив руку на грудь.

— Ева, расслабься и дай мне любить тебя.

— М-м-м, нет, м-м-м, нет, — бессвязно выдыхала она.

Она была противна самой себе, потому что Адам Сэвидж начинал доставлять ей удовольствие, и она изо всех сил сопротивлялась этим ощущениям.

Ева никогда не позволяла мужчине довести ее до оргазма. Она непроизвольно сдерживала себя. Если ей было не избежать самого акта, то она хотела, чтобы все кончилось скорее. Инстинктивно она чувствовала, что Сэвидж будет упиваться бесконечным медленным, ритмичным танцем любви и никогда не кончит. Он из тех властных мужчин, который не слезет с нее до тех пор, пока она не отдаст ему всю себя. Она напряглась, вообразив, как слуги слушают за дверью. Вдруг показалось, что он ведет себя, как те животные, которых они недавно видели. Сэвидж — это бык, который бешено взберется на нее. Она выскользнула из его рук и схватила платье, прикрыв нижнее белье.

— Негодяй, из-за тебя я чувствую себя грязной, — прошипела она.

Адам Сэвидж увидел, что Ева фригидна. Если он хотел, ее растопить, то, как он понял, нужно было действовать по-другому. Он мягким движением взял у нее платье и одел ее. Подобрал волосы, заколов их черепаховыми гребнями, и обнял ее обеими руками. Стал говорить ей;

как она прелестна, очаровательна, изящна. Целовал её лицо, прокладывая пламенный, сладостный след от виска к ресницам и дальше к губам. Он давал ей почувствовать себя прекрасной.

Неожиданно для нее он дал ей то, что ей больше всего нравилось. Она очень любила, когда ей говорили, что она красива. Теперь, будучи одетой, Ева была уверена, что он не нарушит такое восхитительное состояние новой попыткой заняться сексом.

Сэвидж надеялся, что если он оставит ее слегка возбужденной, желающей чуть большего, то когда они расстанутся, она, возможно, станет фантазировать о нем.

В тот же самый момент Ева думала, что вышла бы за него замуж, если бы только у него было дворянское звание. Встав на цыпочки, она последний раз прижалась губами к его потрясающим губам.

— Из тебя получится неукротимый лорд Сэвидж, Адам.

Глава 5

Бернард Лэмб вернулся в Лэмб-холл на следующий вечер, чтобы увидеть свою жертву, правда, понимая, что любопытство должно уступить место осторожности. Никоим образом нельзя допустить, чтобы его увидел кто-либо из домочадцев. Если когда и произойдет несчастный случай, он должен считаться именно несчастным случаем. Но если после устранения лорда Лэмба возникнет малейшее подозрение в нечистой игре, то автоматически станут подозревать прямого наследника.

Спрятавшись в кустарнике на некотором расстоянии от дома, Бернард приготовился наблюдать за обитателями сквозь освещенные свечами окна. Притаившись в тени, он запасся терпением спрятавшегося под листьями паука.

Он без труда узнал старую стерву. Маленькая женщина быстро двигалась по комнате, размахивая руками при разговоре. Бернард легко распознал слуг по их ливреям, но с такого расстояния было трудно отличить кузена от кузины.

И он, и она были высокими, темноволосыми и стройными, оба ходили свободно, неторопливо. Он думал, что следит за своим двоюродным братом Антони, когда тот, читая, сидел, как предположил Бернард, за столом в библиотеке, но, когда человеческая фигура поднялась и встала прямо перед окном, он увидел юбки и понял, что это, должно быть, Антония. Хотя ему было не разглядеть черты лица, он решил, что его никогда не сможет привлечь женщина, у которой женские прелести не бросаются сразу в глаза.

Он подумал о своей актрисочке, Анджеле Браун, ее восхитительных круглых формах, сделанной по самой последней моде серебристой с позолотой прическе, ее спелых грудях, выпирающих из оборок и кружев атласного платья.

Бернард смотрел, как в доме гаснут огни. «Рано они здесь, в деревне, ложатся. Когда Лэмб-холл станет принадлежать мне, свет будет сиять до рассвета», — поклялся он.

Он уже собирался выбраться из кустарника, когда услышал звук ступающих по гравию тяжелых шагов. Из конюшни шел мужчина с керосиновой лампой в руках. Бернард проводил его взглядом, пока тот не скрылся во флигеле для прислуги позади дома. Это был тот же работник, который вчера чистил экипаж.

Внезапно его осенила блестящая мысль. Губы скривились в самодовольной усмешке. Он устремился к прилегавшему к конюшне каретному сараю и тихо проскользнул внутрь. Удовлетворенно отметив, что в нем нет окон, через которые его могли бы заметить, он не мешкая засветил фонарь. На полке стоял ящик с инструментом. Он выбрал деревянный молоток. Подойдя сзади к экипажу, выбил чеку из втулки большого колеса и сунул ее в карман.

Как просто. Ничего больше не надо. Экипаж проедет несколько миль, прежде чем гайка ослабнет и упадет. Потом слетит большое деревянное колесо, и экипаж, скорее всего, перевернется. И вся прелесть в том, что абсолютно невозможно связать его, Бернарда, с поломкой экипажа.

Пока что дела в Стоуке завершены, и Бернард может слушать призывы сирен в Лондоне. А если точнее, голос Анджелы Браун со сцены театра «Олимпик».

Антони Лэмб, с тех пор как узнал о смерти отца, ушел в себя. Он чувствовал себя виноватым в том, что не был на Цейлоне, чтобы снять с плеч отца часть бремени ведения дел или утешить мать в связи с потерей. Он страдал от того, что ему скоро семнадцать, а он дальше Англии нигде еще не был.

Ему было немного обидно, что родители ни разу не посылали за ним, чтобы он приехал на Цейлон, и он про себя решил, что, как только через год с небольшим достигнет совершеннолетия, тут же отправится в путешествие. Он ничего не скажет Антонии, но, когда приедет этот малый, Адам Сэвидж, он выспросит у него все, что тот знает об Индии. Начав строить планы на будущее, он почувствовал себя лучше.

Антония обрадовалась, увидев, что брат с утра занялся туалетом. Он надел серые бриджи и элегантную синюю куртку. Она заметила на нем перевязанный лентой парик и удивилась, зачем столько хлопот для обычной утренней верховой прогулки.

— Мне подумалось, что надо бы сегодня съездить поговорить с арендаторами. Теперь они, должно быть, знают об отце, и, мне кажется, следует заверить их, что я ничего в отношении них менять не буду.

Антония, спрятав улыбку, кивнула. На их земле было две фермы, и у обоих фермеров хорошенькие дочки. Отсюда новый кокетливый парик.

— Сегодня чудесный ветер, и я, может быть, прогуляюсь под парусом.

Антони в ответ улыбнулся, и она с облегчением отметила, что он снова стал таким, как прежде.

— Боюсь, что не смогу уговорить тебя не уходить дальше Медуэй.

— Чего бояться? Что толку жить на берегу и не выходить в море? Не хочешь ли ты сказать, Тони, что я не такая хорошая морячка, как ты?

— О Боже, теперь ты еще захочешь утереть мне нос! Просто будь осторожнее. Прошу, мне ничего не надо доказывать.

Переодеваясь для прогулки под парусом, Антония выглядывала в окно спальни. Антони, как на скачках, взял с места в карьер. Как это похоже на него: призывает ее к осторожности, а сам скачет во весь опор, рискуя свернуть шею! Всадник он превосходный, и она с удовольствием смотрела, как он перемахнул через живую изгородь, отделявшую парк от луга. Прыжок был чистым, но потом что-то случилось, и лошадь с всадником отделились друг от друга. Ей было видно, что лошадь будто взбесилась, а Тони не поднимался с земли.

Антония сбежала по лестнице и крикнула Роз, завтракавшей в столовой:

— Тони свалился с лошади. Где мистер Бэрке? Приподняв подолы юбок, она выбежала наружу, помчалась по парку и пробралась через живую изгородь на луг

Брат, бледный как смерть, неподвижно лежал на траве. Сердце замерло от страха. Не может быть, он жив! «Смерть троицу любит», — промелькнуло в голове.

— Нет! Нет! — закричала она, отгоняя страх. Антонии не хватало воздуха, в ушах оглушительно стучало»» Она подняла глаза и увидела пробиравшуюся сквозь изгородь крепкую фигуру мистера Бэрке. Когда он нагнулся над братом, Антони вдруг сел, пощупал руками голову и глупо ухмыльнулся:

— Режьте меня, я, должно быть, вел себя по-дурацки, раз всех поднял на ноги.

Антония почувствовала, что у нее в ушах отдается стук собственного сердца.

— Тони, какой ты дурак… Я испугалась, что ты умер! Мистер Бэрке помог Антони подняться на ноги. Тот, смущенно отряхнувшись, отказался от посторонней помощи.

— Ступай с мистером Бэрке. Лошадь я приведу, — грозно приказала Антония.

Мистер Бэрке был более дипломатичен:

— Возвращайтесь домой и успокойте бабушку, что вы невредимы.

К этому времени кобыла успокоилась и только дрожала. Взявшись за уздечку, Тони увидела, что морда лошади в крови.

— Венера… спокойно, дорогая. Дай посмотреть, в чем дело.

Морда была поцарапана чем-то на недоуздке. Антония сдвинула его и нащупала острые заклепки. Она увидела, что у удил начисто порвался ремень, и хорошо еще, что Венера ими не подавилась. Она погладила кобылу по шее, утешая словами.

Антония направилась к конюшне. Кобыла пошла следом. Когда они туда подошли, седло болталось на боку.

— Брэдшоу, — сделала она замечание конюху, — я не думала, что упряжь в таком безобразном состоянии. Больше ею не пользуйся и проверь всю сбрую. Придется покупать новую.

Антония принесла из чулана кусок карболового мыла и склянку с мазью. Брэдшоу держал лошадь за гриву, а Антония промыла царапины и приложила к ним изготовленную на травах мазь. Венера ржала и вращала глазами, но не проявляла признаков буйства, как тогда на поле.

Когда Антония вернулась в дом, Антони уже переоделся, и она слышала, как он, рассказывая Роз о падении, старался преуменьшить опасность случившегося.

— Как раз, когда мы преодолевали живую изгородь, лопнула подпруга и седло съехало набок.

— Твоя сбруя никуда не годится, — вмешалась Антония. — Нужно купить новую. Бедной Венере досталось больше, чем Тони.

— С ней все в порядке? — озабоченно спросил Антони, направляясь в конюшню.

— Немного поцарапана морда, а в остальном нормально. Обрати внимание на острые заклепки с внутренней стороны недоуздка.

Когда он ушел, Антония приложила руку ко все еще бешено бьющемуся сердцу.

— О Роз, он не двигался и был так бледен, что я подумала, что он мертв, но он только на минуту потерял сознание.

Роз обеспокоенно поглядела на нее:

— Ты по-настоящему напугана, милая. Пошли, я дам тебе чуточку бренди.

Поперхнувшись бренди, Антония с отвращением вздрогнула и закашлялась, но потом внутри потеплело, явно вернув ей чувство уверенности.

— Я чуть не умерла от страха, увидев его лежащим. Почувствовала себя такой одинокой, будто все меня бросили.

— Слава Богу, что это был небольшой несчастный случай и обошлось без смерти. Если бы с Антони что-нибудь случилось, мы бы горевали не только о нем.

— Что ты хочешь сказать?

— Этот ловкач, охотник за приданым, твой двоюродный братец Бернард Лэмб, унаследовал бы не только титул, но и Лэмб-холл вместе со всей собственностью. Даже городское имение в Лондоне, Грубо говоря, мы с тобой сидели бы задом на дороге.

Несмотря на бренди, Антонию пробрала дрожь. У нее пропало всякое желание кататься под парусом. Задумалась о том, как судьба женщины зависит от мужчин. Взяв книгу, вышла в сад, но книга так и осталась лежать на коленях — в голове одна за другой проносились тревожные мысли.

У Антонии даже не было своих денег. За новую сбрую, и за ту нужно платить из денежного содержания Антони. Она смутно представляла, что есть деньги на ее приданое, но вдруг ощутила унижение, из-за того что вынуждена искать мужа, который бы заботился о ней до конца жизни.

Как грустно зависеть от отца, потом от брата, потом от мужа. Лучше найти кого-нибудь, до того как Антони найдет себе жену, иначе окажешься в невыносимом положении. Будешь из милости иметь крышу над головой и на правах тетки старой девой присматривать за детишками брата.

Антония была не из тех молодых женщин, которые покорно мирились с судьбой. Она решила ехать в Лондон и расспросить обо всем семейных поверенных. Она настоит на том, чтобы ей сообщили размер приданого. Если она решит не выходить замуж, то хотела бы знать, может ли распоряжаться деньгами по достижении восемнадцати лет. Она также потребует сообщить, оставил ли ей отец что-нибудь по завещанию, и если нет, то почему!

В детстве к ним относились одинаково. Антония всегда принимала как должное, что, раз они близнецы, значит, они равны. Теперь же, когда они уже не дети, правила игры изменились. Выходило, что у мужчины куда больше прав, чем у женщины.

Поскольку у них никогда не было секретов друг от друга, Антония сообщила брату о своих намерениях. Антони не был склонен ехать в Лондон.

— Узнай, когда приезжает этот малый, Сэвидж. А то я собираюсь к шорнику в Рочестер купить новую упряжь и сбрую, так что мне скоро понадобятся деньги.

Роз с Антонией в сопровождении мистера Бэрке отправились в Лондон. В городском доме слуг довольно, так что горничные им не нужны, но без Бэрке было не обойтись. Роз чувствовала себя увереннее, если кроме кучера Брэдшоу ее сопровождал еще один мужчина.

— Эта поездка в Лондон пойдет нам на пользу. Пусть не придется походить по балам, зато мы повидаем леди Джерси. Франсис выложит нам все последние сплетни.

— Как вы с ней подружились, Роз? — выразила вслух свое удивление Антония.

— Твой дедушка, лорд Рэндольф, дружил с графом Джерси. Я познакомилась с ней на их свадьбе. Это было великолепное зрелище. Хотя она немного моложе меня, мы стали неразлучны, потому что у нас много общего. Мы абсолютно одинакового роста, и у нас обеих острые язычки. Если мы появляемся где-нибудь вдвоем, то способны терроризировать всех присутствующих. Она теперь тоже бабушка, а это доказывает, что с возрастом ум лишь становится острее.

Антония с мистером Бэрке весело переглянулись. Никто не подозревал, что, по мере того как мчался экипаж, закрепляющая колесо большая чугунная гайка постепенно отвинчивалась.

Брэдшоу гнал так бешено, что Роз для равновесия уперлась ногами в сиденье напротив.

— Брэдшоу, верно, думает, что он Дик-сатана. Антония рассмеялась:

— Ради Бога, кто такой Дик-сатана?

— Никогда не слыхала? Боже, какая же ты наивная деревенщина, милая. Он правит кембриджской почтовой каретой. У него еще дырка между передними зубами, и он плюет поразительно метко.

Антония, улыбаясь, недоверчиво сощурилась:

— Не такая я дурочка, чтобы верить всем твоим небылицам, Роз.

— Милая, это святая правда. Лорд Экерс подпилил себе передние зубы и заплатил Дику-сатане пятьдесят гиней, чтобы тот научил его плевать. В Лондоне эксцентрик на эксцентрике. Одно из новых увлечений — править каретой. Даже дамы одеваются под кучера и как извозчики ругаются на лошадей, которых в светских кругах теперь называют «скотиной».

Экипаж замедлил бег, и Брэдшоу въехал во двор придорожной гостиницы. Он соскочил на землю, а мистер Бэрке, открыв дверцу, спустился по ступенькам.

— Что-то неладно. Экипаж шатается, как пьяный лорд, — объявил Брэдшоу, твердой рукой держа за поводья взмокших лошадей.

— Ни черта удивительного. Гонишь, как сумасшедший, — осуждающе заметила через окно Роз.

Брэдшоу, страшно довольный, дотронулся до треуголки.

Мистер Бэрке сказал:

— Поезжай по двору, а я посмотрю.

Брэдшоу взобрался на козлы и проехал по двору гостиницы. Заднее колесо угрожающе вихлялось, а тяжелая железная гайка скатилась с конца оси на землю.

— Стой! Стой! — испуганно закричал мистер Бэрке. — Заднее колесо сейчас упадет!

Потрясенный Брэдшоу стал его осматривать.

— Вылетела чека. Черт побери, еще чуть-чуть — и сыграли бы в ящик!

Мистер Бэрке предложил дамам подкрепиться, пока на конюшне поставят новую гайку и чеку. Дамы и бровью не повели, услыхав о грозившей им опасности, и, выбравшись из кареты, отправились в гостиницу.

Хозяин гостиницы тихо выругался, когда Роз заказала китайского чаю, а Антония попросила сидра. Этот проклятый чай скоро станут пить вместо эля и спиртного, и тогда куда ему деваться?

Вошел мистер Бэрке и заказал маленькую кружку пива, подняв настроение хозяина. Однако сам господин Бэрке был хмур и озабочен.

— Два несчастных случая за два дня вызывают у меня подозрения, — тихо сказал он.

— Простое совпадение, — заметила Антония.

— На свете нет такой вещи, как совпадение, — усмехнулась Роз.

— Думаешь, кто-то умышленно хочет причинить нам вред? — шутливо спросила Антония.

— Нельзя исключать возможность, что кто-то пытается навредить Антони.

Антония недоверчиво заметила:

— Ты действительно считаешь, что кузен, о котором ты упоминала, отправится в такую даль, как Стоук, чтобы спереть чеку или подрезать подпругу? Возможно, он даже не знает о нашем существовании.

Роз и мистер Бэрке многозначительно переглянулись. Они не хотели встревожить Антонию тем, что могло оказаться лишь подозрением, и продолжали поездку в Лондон, избегая дальнейших разговоров.

Однако в ту ночь, когда Антония спала в своей постели на Керзон-стрит, она оказалась во власти ужасного кошмара. Ей приснилось, что, пока они были в Лондоне, кто-то убил ее брата. Она была потрясена. Ей было так же больно, как если бы она потеряла часть собственного тела, руку или ногу. Поспешив в Лэмб-холл, они обнаружили, что все принадлежавшее им перешло в собственность нового лорда Лэмба.

Им даже не разрешили ступить на свою землю, чтобы достойно похоронить Антони. Титулом, имением и собственностью завладел отвратительный кузен, который был тем более ужасен, что не имел лица.

Они с бабушкой лишились всего — мебели, одежды, даже памятных вещей. Они остались нищими, и их должны послать в богадельню. Кошмар был настолько реален и ужасен, что Антония, проснувшись, в страхе забилась под одеяло, думая, что это случилось на самом деле. Руки покрылись мурашками, ноги стали ледяными, будто она прошла босиком по глубокому снегу. Только на рассвете она уняла дрожь.

Глава 6

К тому времени, когда Антония приехала в адвокатскую контору Уотсона и Голдмана, ночные страхи испарились, но они лишь укрепили ее решимость выяснить свое финансовое положение.

Мистер Уотсон предложил ей стул. Сегодня он нашел, что она очень изменилась и совсем не похожа на юную особу, которую он видел в деревне. Разумеется, в Лондоне все носили парики. Теперь он сам, следуя моде, носил парик, перевязанный сзади лентой, но его партнер, мистер Голдман, пока еще предпочитал полный алонжевый парик, который, по его утверждению, придавал вес, соответствующий их профессии.

Молодая леди Лэмб была одета по последнему крину моды — приталенная длинная мантилья и широкие шелковые юбки, хотя и черного цвета по случаю траура. А кокетливая шляпка с черным страусовым пером поверх модно напудренного парика выглядела очень элегантно. Только зеленые глаза, в точности такие, как у брата, напоминали адвокату, что она была сестрой-близнецом Антони.

— Мистер Уотсон, — начала она, — мне нет никакого смысла жеманничать и ходить вокруг да около. Я пришла разобраться в своих денежных делах.

У нее был потрясающе красивый сипловатый голос, она говорила, чуть растягивая слова, и он был почти загипнотизирован. Прекрасные глаза выжидающе обращены к нему.

— Ваших денежных делах? — машинально повторил он.

— Когда вы приезжали в Стоук, то обсуждали только дела моего брата. А как смерть отца сказывается на моих денежных делах, мистер Уотсон?

— Моя дорогая леди Лэмб, у вас нет денег. В прошлом за ваше благополучие отвечал отец, теперь брат, а в будущем это войдет в обязанность вашего мужа.

В глазах Антонии блеснули злые зеленые искры.

— Если этот мифический муж, о котором вы говорите, не материализуется, могу ли я пользоваться своим приданым, чтобы содержать себя?

— Моя дорогая леди Лэмб, вам не составит труда заполучить мужа, уверяю вас.

«Как он смеет говорить таким тоном?»

— Из этого я делаю вывод, что вы готовы жениться на мне, мистер Уотсон?

— Я был бы более чем рад, миледи, если бы уже не имел жену.

Антония чуть не крикнула: «Нельзя иметь жену», но, поразмыслив, поняла, что мужчины именно имеют жен. Чтобы успокоиться, она сделала глубокий вдох.

— Извините, мистер Уотсон. Обычно я не бываю так груба. Оставлено ли мне хотя бы что-нибудь по завещанию отца?

— Боюсь, что ничего. Но, разумеется, ваше приданое находится под опекой и не будет затронуто.

— Каков размер приданого? И в случае, если я не выйду замуж, могу ли я использовать деньги на свое содержание? — повторила она вопрос.

— Сообщать о размере вашего приданого — не мое право, миледи.

— Чье же это право, сэр? — настойчиво спросила она.

— Ну, конечно же, право вашего опекуна. Ваш отец объявил законным опекуном мистера Адама Сэвиджа, и по всем вопросам вы должны просить его согласия. Как и ваш брат.

— Вы имеете в виду, что проживающий на другом краю света посторонний человек волен решать, что нам можно, а чего нельзя? Это же абсурд! Я немедленно напишу матери и скажу, что такого нельзя терпеть.

— Мать ваша не может изменить закон, моя дорогая. Чтобы изменить положение, требуется оспорить законность завещания вашего отца.

— Ясно, — с отрешенным спокойствием сказала она. — Этот субъект, Сэвидж, может вмешиваться в мою жизнь, как только пожелает. Лорду Лзмбу нужны деньги. Что, ему со шляпой в руне идти к Сэвиджу? — недовольно спросила Антония,

— Моя дорогая леди, мистер Адам Сэвидж — полный хозяин кошелька, до такой степени, что может тратить деньги сам, если того пожелает.

От удивления Антония раскрыла рот. Раз так, она сама станет тратить его деньги и посмотрит, как ему это понравится! И у нее в голове начал складываться дьявольский план в отношении Эденвуда.

Когда Антония вернулась на Керзон-стрит, она увидела, что Франсис Джерси уютно устроилась с Роз в салоне.

— Антония, какая жалость, что ты лишилась этого сезона. Это такое преимущество — начать охотиться за мужем в шестнадцать.

— Мужчины! Я бы их всех перестреляла, — заявила Антония, снимая шляпу и вонзая в нее шляпную булавку.

— Роз, ты прекрасно подготовила ее для света. Мужчины заслуживают того, чтобы с ними обращались, как с собаками.

— Кстати, что там насчет этого щенка, принца Уэльского? — спросила Роз.

— Ну, ты помнишь, что прошлым летом он избавился от тиранства короля, найдя убежище у своего дяди, распутного герцога Камберлендского?

— Да, в приморском городке со странным названием Брайтхелмстоун, — кивнула головой Роз.

— Так вот, принц на лето занял дом, и это местечко стало настолько популярным, что по уик-эндам Лондон буквально пустеет. Даже название его поменяли на Брайтон.

— Считается, что морская вода обладает лечебными свойствами, но она ничуть не помогла Георгу подлечить распухшие гланды. Я слыхала, что он стал носить широкие шейные платки, чтобы скрыть их, — вставила Роз.

— Верно. Да будет тебе известно, что широкие шейные платки, как и Брайтон, стали повальным увлечением. Фешенебельное общество хлынуло к морю коптиться, как вымоченные в рассоле говяжьи языки, — язвительно заметила Франсис.

— Мы-то знаем, что на самом деле их тянет к распутным Камберлендам, — решительно отрезала Роз.

— А почему они распутные? — спросила Антония, вовлекаясь в разговор.

— Братец короля Камберленд всю жизнь не вылезал из скандалов, — пояснила Роз. — Все началось с интрижки с леди Гровнор, когда лорд Гровнор обнаружил мерзкие письма, которые тот ей писал. Гровнор возбудил против Камберленда дело и получил возмещение в тринадцать тысяч фунтов. Это был первый раз, когда принц крови появился в бракоразводном суде.

Повествование продолжила леди Джерси:

— Послужило ли это Генри Фредерику уроком? Ничуть. Он взял и женился на той самой молодой авантюристке Энн Хортон. У нее был богатый опыт и ресницы длиной в ярд. Из-за нее его отстранили от двора… Из-за нее король добился принятия Закона о браке. Никто из королевской семьи не может жениться или выйти замуж без королевского согласия.

— Именно потому, что герцог и герцогиня Камберлендские отстранены от королевского двора, принц проводит у них так много времени. Он ненавидит и презирает отца и готов на все, чтобы снова довести его до безумия.

— Роз, дорогая, — вмешалась Франсис Джерси, — неудивительно, что он ненавидит отца. Король воспитывал детей в ужасной тевтонской манере. Наставники мальчика так жестоко обращались с ним — доходило до того, что учитель принца Уэльского сек его собачьей плеткой. Неудивительно, что он постоянно ходит с опухшей шеей, а теперь нашел убежище у своего беспутного дядюшки!

— Принцессам достается не меньше. Ни одну из них не пускают в свет, и ни одна не может выйти замуж. Злые языки называют Сент-Джеймский дворец женским монастырем, — сокрушалась Роз.

Франсис Джерси рассмеялась:

— Очень жаль, что девочек не пускают к дядюшке. А то бы они скоро, как их братец, ударились в разврат. Вообще-то, — доверительно добавила леди Джерси, — Генри Фредерик обаятелен, остроумен и восхитительно безнравствен, поэтому принц полностью им очарован.

— Как прошел бал у герцогини Девонширской? — поинтересовалась Роз.

— Как обычно играли в кости, танцевали, толкались, потели и неимоверно воняли! Вставные зубы герцога Бристольского сделаны из египетских булыжников. Выглядят весьма убого. Вот он и ходит с веером.

— Брр! — передернула плечами Роз. — Почему бы ему не носить новые фарфоровые с эмалью от Веджвуда? А как дражайшая Джорджиана? Должна н ней забежать до отъезда из Лондона.

— Ее никогда не застанешь дома. Можно найти в новом магазине игр на Флит-стрит, она там покупает шулерские кости. Ее игорные долги даже больше, чем у ее закадычного дружна, принца. Правда, все поклонники красоты по-прежнему у ее ног. Все ходят в этот магазин в надежде на свидание.

— А наша дорогая Селина, графиня Хантингдонская, была на балу у Джорджианы? — полюбопытствовала Роз.

Антонии было известно, что обе терпеть не могут Селину, и она приготовилась услышать очаровательно язвительный ответ.

— Боже мой, ее платье было расшито шенилью в виде большой каменной урны, набитой цветами, на рукавах никаких урн, зато две или три сзади. Они были бы более уместны на лестничной балюстраде, нежели на дамском платье. Подумать только, теперь она сохнет по искусству Представляешь, 'лепечет по-итальянски! — расхохоталась Франсис.

— Вся ее изысканность и утонченность лишь для того, чтобы скрыть, что каждый вечер ей приходится укладывать в постель своего в стельку пьяного мужа, — злорадно добавила Роз.

— Бедняжка, — тихо сказала Антония.

— Милочка, я по голосу чувствую неодобрение, — сказала Франсис, поблескивая глазами. — К следующему сезону ты должна отточить свой язычок. Сплетни о скандалах — новейшее хобби в свете. Ну, я пошла.

— Тоже мне новость, милая, — сухо отпарировала Роз.

Когда леди Джерси скрылась за дверью, Антония спросила:

— Куда девались дни, когда дамы обсуждали последние фасоны и рецепты красоты?

— О, теперь обо всей этой чепухе можно прочесть в «Сент-Джеймс кроникл». Остается больше времени на то, чтобы позлословить о друзьях. Да, до отъезда из Лондона я должна купить свежие журналы. — Она внимательно посмотрела на Антонию. — Надо полагать, что твоя беседа с Уотсоном и Голдманом ничего не дала?

— То, что я узнала, привело меня в бешенство. Женщина целиком зависит от отца, брата или мужа, а в моем случае добавляется препятствие в лице опекуна. Роз, я собираюсь так отравить жизнь Сэвиджу, что он откажется от опекунства!

— Хорошо, милая, поскольку ты ничего не сможешь ему сделать, пока он не появится в Англии, то предлагаю выбросить его из головы и пройтись по магазинам.

— Ничего не смогу сделать? — улыбнулась Антония, замышляя злую шутку. — Еще посмотрим!

Они наняли портшез до Биржи, где было полно фирменных лавок. Роз высмотрела пятифутовую трость с откидной нефритовой рукоятью, где можно держать записки или нюхательный табак, и никак не могла оторвать от нее глаз.

Антония сказала:

— Обязательно купи. Только подумай, как леди Джерси будет умирать от зависти.

— Она изящна, но слишком дорогая. Я не могу себе позволить.

— О Роз, мы не собираемся платить. Счета пойдут Уотсону и Голдману. А скучным делом оплаты по счетам пускай занимается мой опекун.

Не выходя из Биржи, Антония приобрела кринолин на китовом усе, стеганый ситцевый капот, украшенную мелким жемчугом коробочку для ароматических шариков, расписанный сценами любовных похождений Юпитера веер. Она не могла устоять перед соломенной шляпкой с вишневыми лентами, которую проще держать в руках, нежели носить, и корсажем с подобранными в тон переплетенными лесенкой вишневыми лентами. Обе купили летние муфты, красные туфли на высоких каблуках и по новому платью. Роз выбрала небесно-голубого цвета, которое очень шло к ее крошечной фигурке. С удлиненным лифом, фижмами, закрепленными сзади петлями в турнюр, и небольшим шлейфом.

Антония, у которой было полдюжины ни разу не надетых бальных платьев, выбрала платье на каждый день. Из светло-зеленого муслина, украшенного крошечными фиалками. Антони она купила две пары самых модных доходящих до щиколоток панталон в обтяжку со штрипками, проходящими под сапогом.

— Нужно купить пару этих желтых штормовок. Они хорошо укрывают от брызг, когда мы ходим под парусом. Теперь осталось купить твои журналы, и я осмелюсь сказать, что для одного дня мы причинили достаточный ущерб.

Они поглядели друг на друга, не в силах сдержать улыбки.

— Антония, я горжусь тобой.

У них оказалось столько свертков, что на обратный путь пришлось взять два портшеза. Они, покачиваясь, двинулись по Стрэнду, заполненному одетыми в форму солдатами — лейб-гвардейцами в ярко-красном, конными гренадерами в расшитых золотом и серебром голубых киверах, алебардщинами, все еще облаченными в длинные шинели с круглыми плоеными воротниками, оставшиеся со времен Генри Тюдора.

Светские дамы с высокими напомаженными прическами бродили вперемешку с чужеземными авантюристами, аспазиями с подбитыми глазами, карманными воришками, пирожниками и голоногими нищими мальчишками. Свернув на Чаринг-кросс, оказались как на параде мод. В шоколадницах и кофейнях с окнами в красных занавесках было полно франтов, с вожделением разглядывавших в лорнеты хорошеньких торговок фруктами, а то и немногих проституток, нахально забредших на улицы этой фешенебельной части города.

На каждом углу щеголи старались утереть друг другу нос неописуемыми нарядами — ярко-желтыми сюртуками, расшитыми цветами и бабочками жилетами, полосатыми, словно зебра, панталонами. Все были при шпагах с лакированными рукоятями или с новомодными тростями с вкладной шпагой, которые они вертели в руках вместе с табакерками, веерами и носовыми платками.

По мнению Антонии, их костюмы больше подходили для сцены, чем для улицы. Она очень сожалела, что, будучи в городе, не может сходить в театр. У лондонцев появился ненасытный аппетит к развлечениям, и в результате во всех частях города открывались увеселительные парки и новые театры.

В тот вечер Бернард Лэмб сидел во втором ряду «Олимпии», не сводя глаз с Анджелы Браун, важно расхаживавшей по сцене в наводящем на всякие мысли костюме пажа — трико и камзоле, который почти, но не совсем, прикрывал ее прелестные ягодицы. Именно это и делало Анджелу столь соблазнительной. У нее было личи-но невинного ребенка, но едва прикрывающие Телеса костюмы и смелые штучки, которые она выделывала, давали понять, что это довольно шаловливое дитя. У нее был нежный, ангельский голосок. Она еще не кончила петь, как Бернард пошел встретить ее за сценой.

— Смотри-ка, кого принесло, — грубо бросила Анджела, проскальзывая мимо него.

Схватив за руку, он рассказал ей о видах на будущее.

— Поищи другую дурочку, дорогуша, а я уже тыщу раз слышала, — отбрила она, не желая верить.

Бернард достал вырезанный из «Газетт» некролог покойного лорда Лэмба и передал ей.

— Мой кузен Антони теперь лорд Лэмб, а я его наследник. Ему только семнадцать лет, прямых наследников не имеет, и у меня достоверные сведения, что он долго не протянет.

— Откуда сведения? — спросила Анджела, неожиданно проявляя интерес. Бернард хитро улыбнулся:

— От меня, Ангельское Личико, — и провел рукой по обтянутому трико заду.

От нее не ускользнуло, что он одет с иголочки — от наиновейшего шейного платка от Петершэма до начищенных до блеска высоких сапог. Ей хотелось верить ему, но она была скептиком по натуре.

— Счастье повернулось ко мне. С тех пор как стал наследником Лэмб-холла, могу даже проигрывать за карточным столом. Знаешь что? — умасливал он, поглаживая прелестную попку. — Пусти меня к себе сегодня на ночь, а завтра я отвезу тебя в своем новом фаэтоне посмотреть на имение.

У Анджелы были в запасе пара мужчин, но что касалось полного отсутствия нравственных устоев, им было далеко до Берни. Именно это скрытое негодяйство и возбуждало ее. Угрызения совести ее не мучили, ибо она инстинктивно чувствовала, что они одного поля ягоды. Как знать, чего они могут достичь, объединив свои мозги, не говоря уж об остальных частях их падкой на утехи анатомии.

— Ладно, разденешь меня, — хихикнула она.

— За мной не станет, — пообещал он.

Анджела жила в отдельной комнате на четвертом этаже дома, снимаемого для театральной труппы. Пока она не подцепила никого с большими деньгами, места ей хватало, потому что там было два удобства: большая кровать и достаточно места для ее обширного гардероба.

Этой ночью Бернард особенно старался ублажить ее. Завтра все будет по-другому. Как только Ангельское Личико положит свой алчный глаз на Лэмб-холл и станет помирать от честолюбия, тогда уж ей придется доставлять ему удовольствие.

Следующим делом будет помахивать перед нею титулом леди Лэмб, и уж тогда-то она будет готова угодить любой его похоти. Опытными руками он поглаживал прелестный задик, натягивая ее на свой поднявшийся член. Предвкушение — половина удовольствия.

Они должны были отправиться в Стоук рано утром, потому что Анджеле надо было вернуться в Лондон к вечернему представлению. Хотя он дал ей поверить, что фаэтон принадлежит ему, он всего лишь арендовал его на день. Однако ехать в нем оказалось куда удобнее, чем в тряском почтовом дилижансе, так что он решил отныне разъезжать только таким образом.

Бернард медленно прокатил ее мимо Лэмб-холла, не осмеливаясь при свете дня свернуть на ведущую к дому аллею. Это никак не устраивало Анджелу. Не катить же в такую даль, чтобы просто упустить такую возможность.

Анджела не понимала, что ею манипулируют. Она согласилась с предложением Бернарда где-нибудь выше по реке взять напрокат плоскодонку. Откинувшись на корму, она наслаждалась прогулкой, а он толкал лодку шестом. Так потихоньку они шли вдоль берега, пока не достигли лодочной пристани Лэмб-холла.

С этой выгодной позиции им были хорошо видны красивый большой особняк из красного кирпича и в стороне, под величавыми старыми вязами, каретный двор и конюшня. К дому толстым бархатным ковром поднимался травяной газон. По деревьям и шпалерам вились глицинии и чайные розы. Анджела вздохнула, видя себя под вычурным зонтом, принимающей в саду своих друзей по театру.

Бернард затаил дыхание, увидев, что ворота каретного сарая распахнуты и экипажа там нет. Решив немного похвастаться, он намекнул на то, что наделал.

Анджела удивленно взглянула на него.

— С какой стати нужно было возиться с экипажем, когда то же самое можно проделать с паршивой лодкой? На дороге всегда найдется кто-нибудь, чтобы прийти на помощь, а если попадешь в беду в море, тебя ждет только холодная водяная могила.

Бернард был доволен тем, что хладнокровной расчетливостью Анджела не уступала ему. Их коварные мысли работали абсолютно синхронно. Он достал небольшую пилу и помахал ею в воздухе словно волшебной палочкой.

— Алле-гоп!

Он подогнал плоскодонку к паруснику, и они взобрались на борт. Оба не были знакомы с устройством небольшой яхты, но были легки на выдумку, обладали богатой фантазией и твердо решили навредить.

Когда Антония и Роз вернулись из Лондона, вредителей и след простыл.

— Надеюсь, что у Антони хватило ума взять счет за новую сбрую. Он может переслать его Уотсону и Голдману. Мне не терпится научить его, как извести опекуна и избавиться от него.

Глава 7

Адам Сэвидж подумывал о женитьбе. Ему тридцать два. Большинство мужчин его возраста хотя бы по разу были женаты. Среди правящего класса брани заключались, чтобы сохранить деньги, землю и титулы в руках знати. У Адама Сэвиджа ничего этого в прошлом не было, но теперь он намеревался вернуться в Англию и положить начало династии.

Ему нужна была особая жена: которая бы непринужденно держалась в обществе, могла принять самых высоких персон и в то же время хотя бы слегка привлекала его физически. Похоже, леди Лэмб идеально подходила к его требованиям. Она обладала холодной красотой, была воспитанна, и он полагал, что из нее получится великолепная хозяйка Эденвуда, которая поможет ему в осуществлении его политических амбиций.

Сэвиджа привлекала ее холодная английская красота, вызывая желание разбудить в ней чувственность, чтобы обе стороны получали физическое удовлетворение от брачного союза. Единственным недостатком, с его точки зрения, был ее возраст. С ней он не мог рассчитывать на большую семью, но ему было достаточно сына и наследника. Женившись на Еве, он сразу же заделает ей ребенка. В результате такой женитьбы он, само собой разумеется, станет уже не опекуном, а законным отцом ее детей, и он думал, что из него получится хороший, надежный отец.

Сегодня он ехал в Коломбо с ценным грузом для своего ост-индского судна «Красный дракон». В его трюмах уже находились тиковое, черное и атласное дерево, а также перец, мускатный орех и корица. Эти грузы могли храниться долгое время. Когда он загрузит каучук и чай последнего сбора, то будет точно знать, сколько свободного места останется.

Англия манила его домой, и он почти решил, что вернется туда следующим рейсом «Красного дракона». Он возьмет с собой кое-что из своей индийской домашней обстановки, а также пятьдесят чайных ящиков, помеченных фигурой леопарда, чтобы отличить их от ящиков, в которых действительно находился чай.

В порту Коломбо должно находиться и судно поменьше прибывшее из Китая с грузом бесподобно красивых шелковых тканей, которые он отправлял в Англию. Как только это судно разгрузят, он проследит за погрузкой груза Эвелин, отправленного несколько дней назад на склад в Коломбо.

Адам в общих чертах знал, что производится на небольшой плантации Лэмбов. Там был цех, где дробили и сушили индиго, и значительная площадь, засаженная кокосовыми пальмами — самой легкой для выращивания культурой, из которой к тому же получалось больше всего продуктов. Достаточно с интервалом в два фута воткнуть в песок круглые орехи, а потом через день поливать морской водой, и через два года они начинают приносить шесть урожаев в год. Мякоть ореха, или копра, в смеси с карри употребляется в пищу. Можно выжимать масло для волос, заправки ламп или изготовления свечей. Из сока гонят спиртной напиток арак, из твердой кожуры орехов делают зубной порошок или изготавливают сосуды для сбора латекса, а из волокна делают веревки, корзины, рыбацкие сети, подушки, щетки и половики.

До Коломбо было два, а то и три дня езды. Тяжело нагруженные фургоны тащили прирученные буйволы, сильные, но медлительные животные. Кроме погонщиков, у Сэвиджа были телохранители, обученные обращаться с огнестрельным оружием. В горах бродили разбойники, грабившие караваны.

Все шло благополучно. У Сэвиджа в Коломбо вдоль пристани были свои склады, но, поскольку «Красный дракон» стоял у причала, команда перегружала каучук и ящики с чаем из фургонов прямо в трюм, так что Адам мог сразу видеть, сколько свободного места остается.

Капитан и команда «Красного дракона» представляли собой страшное на вид сборище головорезов, отобранных лично Адамом. Он хорошо платил им за работу деньгами и акциями. В свободное время они могли делать что угодно, и Сэвидж не сомневался, что они давали работу многим тавернам, игорным притонам и борделям, но ни один из них не осмелился бы прийти охранять его корабли и грузы пьяным или одурманенным наркотиками.

Его маленький корабль «Зеленый дракон» прибыл в порт только сегодня утром. Когда груз драгоценных шелков перегрузили на борт ост-индского корабля и оставалось еще много свободного места, Адам Сэвидж принял решение, которое, как он знал, было неизбежным. Он сообщил капитану, что отправится с ним в Англию и, вероятно, будет готов через две, самое позднее, три недели.

Уже некоторое время он вел переговоры с чиновниками Ост-Индской компании в Мадрасе о продаже Прыжка Леопарда. В полученной им почте с материка, как называли Индию, содержалось щедрое предложение Компании.

Сэвидж поднялся на борт «Зеленого дракона» и, войдя в каюту, уселся в свое капитанское кресло, закинув ноги на столик с морскими картами. Бросил письмо с предложением поверх тщательно вычерченных карт, которыми он пользовался, когда сам водил корабль в Кантон. Почему его не радовала предложенная Ост-Индской компанией щедрая цена за Прыжок Леопарда? Мысли его блуждали в прошлом. Сколько он пролил крови, пота и слез ради процветания плантации. Он отдал молодые годы бесконечному каторжному труду, изнурявшему тело и опустошавшему душу. Рисковал здоровьем, зная, что до конца своих дней будет страдать от приступов малярии. Ему грозило безумие, он испытал иссушающее душу одиночество, пока не сумел стать неотъемлемой частью природы. Бесчисленное множество раз он рисковал жизнью, преследуя вытаптывавших плантации слонов-отшельников, выслеживая нападавших на скот пантер, подавляя волнения туземцев, стремившихся поджечь его и избавить землю от белого человека.

По всем разумным расчетам, ему бы радоваться, что он освобождается от всего этого. Но Сэвидж был неблагоразумен. Цейлон был у него в крови, а Прыжок Леопарда стал частицей его самого. Он голыми руками создал его из ничего. Адам поглядел на свои руки. Загорелые, сильные, в шрамах. Мизинец левой руки обожжен молнией, когда он спешил убрать урожай до наступления муссона.

Когда Сэвидж приехал, у него не было ничего, кроме одежды. Теперь он был владельцем этой земли, и она была для него бесценной. По этой причине, уже став миллионером, он долго пребывал в нерешительности. Никак не мог расстаться с Прыжком Леопарда.

Взяв письмо Компании, Адам принялся за ответ. Он предлагал сдать свою плантацию в аренду сроком на два года, давая понять, что она дает Ост-Индской компании возможность получить высокие прибыли. Если к концу этого времени Компания проявит интерес к окончательному приобретению плантации, он пересмотрит соглашение.

Сэвидж раздумывал над предложением, которое он только что изложил на бумаге, понимая, что ничего не теряет. Если в конце предложенных двух лет он решит, что не сможет расстаться с Прыжком Леопарда, то просто запросит цену, которую Компания будет не в состоянии дать.

Он отправил свое предложение обратным рейсом почтового судна, зная, что они за него ухватятся, и просил безотлагательно прислать управляющего, поскольку через три недели возвращается в Англию.

Сэвидж отправил фургоны обратно в Прыжок Леопарда. Завтра он без труда налегке нагонит их. По мере того как дневная жара сменялась вечерней прохладой, праздная истома сменялась наступившим с темнотой оживленным весельем. Исчезли принадлежащие к высшим кастам женщины под покрывалами и в бесформенных одеждах, на их месте появились женщины из низших каст с непокрытыми шелковистыми черными волосами.

Ритм жизни убыстрялся, слышались музыка и смех. У уличных торговцев едой пошла оживленная торговля. Улицы стали наполняться мужчинами и женщинами, спешившими насладиться всеми радостями тропической ночи.

Адам сказал команде «Зеленого дракона», что можно не грузиться до утра. Он хотел сам проследить за погрузкой идущего в Китай товара Эвелин, чтобы потом сообщить, что все в порядке. Утра для этого вполне хватит.

Может быть, это последняя возможность насладиться экзотическими удовольствиями Коломбо. Работая по восемнадцать часов в сутки, он ощущал себя напряженно свернувшейся в клубок змеей. Губы тронула улыбка, когда он представил, куда пойдет, чтобы расслабиться. Сойдя с корабля, он направился на восток, в сторону от порта. В самом конце Келани-стрит остановился у дома, известного под названием «Алмаз Востока». Войдя через парадный вход, Сэвидж снял широкополую плантаторскую шляпу, прищурившись от льющегося изнутри яркого света.

Гостиная выложена несметным множеством зеркальных плиток. Между ними поблескивали аметисты. Он вспомнил, как, придя сюда впервые шесть лет назад, ошеломленно разинул рот. Здесь впервые узнал о Ратна-пуре, городе самоцветов, где лиловых аметистов было так много, что они ничего не стоили, естественно, пока он не отправил их на продажу в Англию.

Его тепло встретили две темнокожие красавицы.

«Алмаз Востока» удостоился чести принимать Леопарда.

'Женщины были одеты в изысканно расшитые сари одинакового бледно-лилового оттенка. Они казались похожими на сестер, но Адаму было известно, что это не так. Это были Жемчужина и Перламутр, сочетание настолько возбуждающее, что могло довести мужчину до грани потери рассудка.

Поцеловав обеим руки, он обменялся с ними обычными шутливыми замечаниями, прежде чем смуглые женщины любезно предложили ему сделать выбор. «Алмаз Востока» предлагал две процедуры — возбуждение и расслабление. Раньше он неизменно выбирал первую и никогда не жалел. Однако сегодня он предпочел расслабиться, и его провели через скрытую занавесом из бус левую арку.

Адама усадили на мягкий диван и предложили меню, из которого предстояло сделать выбор. В меню включались не только блюда. Его провели в купальню, где шесть смуглых служанок раздели его. Две вошли с ним в бассейн, а остальные лили из кувшинов кипяток, пока вода в бассейне не стала обжигающей и маленькое помещение не наполнилось паром.

Затем служанки поразительно хитроумным приспособлением вымыли и выскребли его с ног до головы и, завернув в большое пушистое полотенце, вывели из парной. Смуглянки выстроились перед ним, чтобы он смог сделать выбор. Их прозрачные одежды показывали больше, чем скрывали, и Адам без труда выбрал себе партнершу на ночь. Ее звали Восторг, и еще задолго до рассвета он знал, что это самое подходящее имя.

Когда они остались одни, она сбросила с себя прозрачные одежды и покрывало, демонстрируя тело, абсолютно лишенное волос. Обнаженная, она стояла перед ним. За спиной до самых пят водопадом струились блестящие черные волосы. Восторг была хорошо сложена — тонкая талия и пышные груди и бедра. Лицо чувственно привлекательное — полные губы и огромные черные по-

дернутые влагой глаза.

Она уложила его на жесткую тахту с удобным мягким изголовьем и стала массировать с миндальным маслом его обнаженные конечности. Ее волшебные руки широкими медленными кругами разглаживали каждую мышцу его тела. Адам постепенно расслабился и, когда она закончила, почувствовал, будто плавятся даже кости.

К этому времени подоспела заказанная им еда. Восторг взяла у слуги тяжело нагруженный поднос и, минуя стол, поставила его на пол. Они сели, откинувшись на подушки. Чтобы разжечь аппетит Леопарда, она сняла крышки с золотых супниц, откуда разнеслись соблазнительные запахи. Сначала она предложила ему чашечку сладкой синей жидкости. Адам подержал ее во рту, смакуя необычный вкус. После этого все замедлилось: каждое движение, каждый звук, каждый вздох и биение сердца. Потом восхитительно медленными движениями Восторг стала кормить его из своих рук.

Он вспомнил предыдущие визиты, когда каждое последующее блюдо содержало больше специй и было острее предыдущего, разжигая в нем неутолимое вожделение. На этот раз ничего острого и пряного. Пища была успокаивающей, легкой, в приятном сиропе, и ему хотелось облизывать и обсасывать прелестные пальчики женщины. Насытившись, он глубоко вздохнул и позволил ей вымыть ему руки и лицо розовой водой. Восторг взяла с полки шкатулку филигранной работы и, скрестив ноги, села перед ним на стол. Открыв шкатулку с зеркальной крышкой, она принялась раскрашивать себя хной.

Она раскрасила ладони и подошвы ног, потом перешла к грудям, изобразив сложный узор из точек и крошечных цветков, расходящихся спиралью от сосков. Добавив в хну еще более яркой красной краски, она широко раздвинула ноги и начала этим кроваво-красным гримом раскрашивать нижние губы Адаму казалось, что он настолько расслабился, что не в состоянии пошевелить пальцем, однако он ошибался. Пока он зачарованно смотрел, что она делает нежными пальчиками со своим органом, его стержень зашевелился, поднялся и затвердел. Как женщины обычно мажут губы красной помадой, чтобы привлечь мужчину, так и Восторг красила губы между ног, чтобы выделить эротической краской прельстительный рот.

Она достала из шкатулки два браслета, украшенных крошечными колокольчиками, и надела на щиколотки. Затем медленно, волнообразным движением подняла одну ногу, заложив за голову. С помощью накрашенных хной рук заложила за голову другую ногу и заняла совершенно неподвижную позу, зная, что Леопард, вопреки своей сильной воле, влекомый к ней, встанет с пола.

Когда он встал, его твердый фаллос доставал до пупка. Он медленно двинулся к столу, к предмету своего желания. Потом дал своему твердому, как мрамор, символу мужской мощи войти в кроваво-красные врата Рая. Когда он мощными медленными движениям входил в нее, колокольчики на щиколотках издавали приятный звон. Когда Восторг переложила ноги из-за головы ему на плечи и он вонзил в нее так глубоко, что зазвенел колокольчик, спрятанный глубоко внутри влагалища, Сэвидж улыбнулся, довольный, что совершил такой подвиг. Движения становились все более яростными, колокольчики звенели все чаще и громче, пока под сплошное звенящее крешендо oft, спуская, не вскрикнул от удовольствия.

Восторг предложила Леопарду снова откинуться на подушки, а сама скрутила ему особую сигару из джафнского табака с небольшой добавкой конопли. Адам неодобрительно покачал головой по поводу собственной глупости, зная, что утром будет болеть голова.

К тому времени, когда он кончил курить расслабляющую, дурманящую закрутку, он словно утратил тело и поплыл в другой мир, где наградой будет блаженный сон и неземные видения. Восторг подошла к подушкам и стала трогать языком его бронзовую кожу, чтобы удостовериться, что он находится в последней стадии расслабления. Она лизала кожу вплоть до пупка, с удовлетворением отмечая, как тяжело налились его веки.

И крайне удивилась, когда он обнял ее сильными руками и подмял под себя. Он оседлал ее могучими бедрами и мучил изощренно медленными телодвижениями которые, вне всякого сомнения, свидетельствовали, что он еще не насытился. Восторг испытывала благоговейный трепет, ибо, прежде чем Леопард закончил, она дважды отдала соки любви. Когда она снова уложила его на подушки, его мужское достоинство, обмякнув, вытянулось вдоль ноги. Она легла рядом, вложив твердый сосок ему в рот, и он стал засыпать.

Он играл языком с прелестной игрушкой, нежно покусывая ее, потом стал сосать, его стержень снова вырос и затрепетал. Мужская мощь Леопарда была достойна похвалы. Она быстро скользнула вниз и взяла его ртом. Потребовалось целых полчаса нежных, ласковых прикосновений, прежде чем семя хлынуло струёй, и она опустошила его до последней капли. Восторг проглотила обильно извергавшуюся драгоценную жидкость, считающуюся лучшим в мире средством для поддержания здорового цвета лица. Леопард спал.

Если быть точнее, Сзвидж переспал. Но настроение от этого не улучшилось. Покидая «Алмаз Востока», он милостиво заплатил в два раза больше, чем запросили, но был раздражен из-за того, что потерял над собой контроль. Выкуренная вечером травка была недопустимым излишеством. После нее стучало в висках.

Когда он приехал на пристань, где стоял «Зеленый дракон», команда уже загружала товар со складов. Ступив на борт суденышка, он спустился в трюм. Прервав разговор на полуслове, напрягся. Поднял темноволосую голову и изумленно уставился на матроса своими холодными голубыми глазами. Его нос подсказывал ему, чего ожидать, когда он взял из рук матроса ящик и сорвал крышку. Опиум!

Сэвидж оглядел ряды загруженных в трюм ящиков и сундуков, выбрал наугад один и проверил содержимое. Леди Лэмб пыталась вывезти сотни ящиков, наполненных миллионами маковых головок с маслянистыми семенами.

Глаза Сэвиджа светились такой яростью, что моряки предпочли отойти подальше. Надо отдать ему должное: он не выплеснул свой гнев на команду. Спустя несколько минут он овладел собой и оставил тлеть угольки своего гнева, чтобы дать ему выход, когда встретится с той, что совершила эту гнусность.

Приказания были четкими, отрывистыми:

— Выгрузить все до последнего ящика и погрузить на борт моего ост-индского судна. К полудню получите другой груз для доставки в Китай.

Верный своему слову, к полудню он закупил партию сушеного красного перца и вторую партию табака, ибо китайцы были заядлыми курильщиками трубок. Свободную часть трюма он заполнил рулонами набивного ситца со своего склада, зная, что яркий, стойкий ситец хорошо пойдет на рынке, потому что в красильном деле Индия превосходила другие страны.

Сэвидж уведомил заведующего складами, что, хотя вскоре отправляется в Лондон, он не оставляет судоходство, но его главная контора будет теперь в Лондоне, а не в Коломбо. Он также сообщил, что его плантация переходит в аренду Ост-Индской компании, и приказал в первую очередь предоставлять ей склады для хранения чая и каучука.

Закончив дела в банке, Сэвидж зарядил пистолет, послал за лошадью и отправился домой. Если ехать без отдыха весь день и всю ночь, то можно добраться домой до полудня. С каждой милей в нем все больше закипала злость на Еву. Если бы она была молоденькой девушкой, он простил бы ее, считая, что она поступила так по неведению. Но она была взрослой женщиной. К тому же искушенной, прожившей на Востоке десять лет и наверняка знавшей об опиуме и его страшных свойствах. Если бы она попросила его вывезти опиум на его судах, он бы сразу отказал. Если бы даже она просто попросила совета относительно сделок с опиумом, он бы без обиняков поставил ее на место. А то, что она держала его в неведении преднамеренно, заслуживало крайнего осуждения. К тому же, путем женских ухищрений добившись от него согласия использовать его судно, она сделала его невольным сообщником.

Именно это приводило его в бешенство. Она всю жизнь вертела, как хотела, другими мужчинами, без труда обводила их вокруг пальца, добиваясь своего. Должна же она, черт побери, знать, что он не такой, как другие? Плантация Лэмбов была как раз перед ним, и он знал, что не поедет к себе, пока не объяснится с ней!

Глава 8

Сэвидж пробыл в седле двадцать часов. Он был небрит, покрыт потом и дорожной пылью, но ему было наплевать на приличия. Передав взмыленного коня конюху, он, не обращая внимания на сипаев, охранявших вход, решительно шагнул в роскошный губернаторский дом и, отмахнувшись от вышедшего навстречу дворецкого, пересек зал приемов, оставляя на чистом полу грязные следы.

Губернаторский дом никогда не пустовал. Ева находилась в малой столовой с посланником губернатора Мадраса и одним из принцев из дворца Раджа Сингха. Оба гостя тотчас узнали его по манерам и предательскому шраму на лице. Сэвидж ворвался в комнату без всяких извинений. Ева была шокирована.

— Нам с леди Лэмб нужно обсудить важные дела. С вашего позволения, — безапелляционно произнес он своим зычным голосом.

Ева немедленно поднялась, чтобы избежать сцены в присутствии гостей, и проводила его в свою личную гостиную. На ней было изысканное утреннее платье. Прелестные белокурые локоны были высоко подобраны черепаховыми гребнями. Она резко повернулась к нему, презрительно сморщив нос в знак недовольства его растерзанным видом.

— Что все это значит? — холодно спросила она. Она была так безукоризненно выхолена, ее манеры были настолько холодны и надменны, что ему не терпелось разнести в пух и прах ее самообладание. Он глубоко вдохнул, сдерживаясь, чтобы не ударить ее.

— Долбаный опиум! — процедил он сквозь зубы. — Мадам, извольте объясниться.

— А, понимаю. — Ее бледные щеки покраснели. — Я… знаю, что в некоторых портах это незаконно. Я… думала, что ты сделаешь вид, что не заметил, дорогой.

— Мне, как тебе известно, плевать, черт возьми, законно или незаконно. Эта дрянь сама по себе омерзительна!

— Мне нужны деньги, — невозмутимо объяснила Ева, будто это оправдывало ее поступок

Достав кошелек, он швырнул на стол пять тысяч фунтов.

— Я купил ваш опиум, мадам.

— Адам, я не представляла, что опиум так…

— Не держи меня за дурака, — обрезал он. — Ты десять лет прожила среди жителей Востока. Знаешь отвратительные свойства опиума. Знаешь, что он вызывает привыкание, что он обрекает миллионы на смерть при жизни, что от него нет спасения.

— Но это всего лишь какие-то китайские крестьяне, — нерешительно возразила она.

Адам грубо схватил ее за плечи, впившись железными пальцами в ее нежное тело

— Они люди! Ты слышала, как мы с Расселлом рассказывали о притонах курильщиков опиума, где сотни людей в беспамятстве валяются на деревянных нарах. Миллионы жертвуют всем ради своего губительного пристрастия — своими фермами, своими семьями, продают жен и детей. Они весь день бегают голодными с тележками рикш, чтобы вечером получить дозу опиума, и так до тех пор, пока не умрут в мучительной агонии. Опиум отвратителен и мерзок, он несет проклятие и оскверняет каждого, кто к нему причастен. — Он встряхнул ее за плечи. — Я знаю! Я первый раз крупно заработал, экспортируя его в Кантон, и поплатился за это. У меня не только остались шрамы на теле, я почти погубил душу. Ныне я зарабатываю почти столько же от продажи чая и каучука. Возможно, мне приходится работать по восемнадцать часов в день, но это приличная, чистая работа, и я могу спокойно спать ночью.

Ева поняла, как сильны его убеждения и что она совершила ужасную ошибку. Ей нужно было подождать несколько месяцев, пока он уедет в Англию, и уж тогда пытаться сбыть свой опиум.

— Я не права, что не поговорила об этом с тобой, — сказала она тихо.

— Существуют два товара, которые мои суда никогда не будут возить на Восток, — опиум и слоновая кость. Безжалостные убийцы ранят слонов, загоняют их в ловушки и у живых отрубают бивни. Это тоже вызывает у меня отвращение

«Слоновая кость! — подумала Ева. — Почему я не додумалась до этого? За восточную резьбу платят состояния».

Посмотрев на нее сверху, он заметил черепаховые гребни. Запустив пальцы в ее безупречную прическу, он вытащил два гребня.

— Так же как и эти штуки. Панцири снимают с живых морских черепах — занятие, недостойное человека! Он сказал все, что хотел сказать, и даже больше.

— Простите мое грубое вторжение, леди Лэмб. — И язвительнее, чем любой аристократ, добавил — На лучшее не способен. Я же из крестьян

Откланявшись с нескрываемой насмешкой и презрением, он отправился в Прыжок Леопарда.

В этот же день Сэвидж собрал всех своих надсмотрщиков и служащих. Стоявший в дверях Джон Булль, словно старший сержант, приказывал им снять ботинки, прежде чем входить в бунгало. Они почтительно стояли в кабинете хозяина, слушая каждое его слово.

— Теперь очень скоро, до следующего полнолуния, я вернусь в Англию. Через несколько дней приедет новый сагиб. Я хочу, чтобы вы работали для него так же усердно, как и для меня. Я не продаю Прыжок Леопарда. Она останется моей плантацией, но все пойдет прахом, если вы не проявите преданности новому человеку. Это единственное место на Цейлоне, где выращиваются чай и каучук. Я привез для пробы саженцы из Китая и Бирмы почти десять лет назад и хочу поблагодарить вас за то, что Прыжок Леопарда процветает. Сегодня чайные и каучуковые плантации есть только за морем, в Индии. Вы знаете, что нужно делать при засухах и наводнениях. Обрезчики знают очередность обрезки, скотники знают когда закладывать навоз. В самом деле, вы лучше, чем новый сагиб, знаете, как нормально вести дело на плантации. Мой большой корабль будет возить мне от вас урожай чая. Мой нос подскажет мне, если вы перестанете делать чай высокого сорта. — Резкие черты лица его разгладились, и он позволил себе редкую улыбку Тамилы, однако, не улыбались. Этот день принес им ужасную весть о том, что хозяин уплывает н себе на родину. Плантация Прыжок Леопарда была расположена у подножия Пика Адама, самой священной горы на свете. Легенда гласила, что Адам был низвергнут с Седьмого неба в Раю за свой грех с женщиной. Этой легенде было тысяча лет. Одной ногой он ступил на Пик Адама и оставил там на камне свой след. В Прыжке Леопарда не было ни одного работника, который бы не верил, что Адам Сэвидж и есть Адам из легенды. Его фигура, его сила, его умение, не говоря уж о пронзительных голубых глазах, были даром богов. Если они будут увиливать от работы, он все равно увидит из-за семи морей, из своего города, который называется Лондон. И они поспешили разнести весть по плантации.

Сэвидж принялся за журналы с хозяйственными счетами, чтобы внести последние записи, но его отвлек не требующий возражений голос Джона Булля:

— Когда мы будем в Англии, Его Превосходительство будет рассчитывать, что ты будешь одеваться, как англичанка. Ты осрамишь его своим заграничным видом. Тебе совсем незачем брать все свои языческие одежды и пожитки.

Адам Сэвидж всегда старался соблюдать такт, когда вмешивался в препирательства своих слуг. Киринда была сингалкой и принадлежала к более высокой касте, чем его слуга-тамил. С другой стороны, Джон Булль был его мажордомом и мужчиной, а мужчина должен брать верх над женщиной, иначе потеряет лицо.

— Джон Булль, хотя это случается редко, но на этот раз ты не прав, — тактично заметил Сэвидж. — Цветок Лотоса прекраснее всего выглядит в своей национальной одежде. Она знает, что ей больше всего идут экзотические яркие шелка. Проследи, пожалуйста, чтобы у нее хватило сундуков уложить одежду и личные вещи.

Киринда из-за спины Леопарда поддразнила Джона Булля самодовольной улыбкой.

— Однако ей потребуются английские туфли. Поскорее купи их, чтобы она могла попрактиковаться в них ходить. Полы в Англии слишком холодны, чтобы ходить по ним босиком.

У Киринды вытянулась физиономия, а довольный Джон Булль в ответ снисходительно улыбнулся.

Когда стало смеркаться, Адам неожиданно узнал что приехала леди Лэмб, правда, он был не очень удивлен. Он ожидал, что она может явиться. Первое, что он заметил, так это то, что она оставила траур. На ней было платье из тончайшего индийского муслина с глубоким вырезом, во впадине между грудей прикреплен редкий голубой лотос. Светлые волосы, лишенные гребней, волнами спадали на плечи. От этого ее красота стала мягче. Сегодня она совсем не выглядела холодной, неприступной, в свете лампы казалась мягкой, почти уязвимой.

Когда они остались одни, Ева подошла к нему и, положив руки ему на грудь, умоляюще поглядела на него.

— О, Адам, прости меня, пожалуйста, — тихо прошептала она.

Сэвидж понимал, что она приехала соблазнять его.

Такая ситуация казалась ему забавной. Сексуально фригидная Ева ради его денег и драгоценностей была готова прикинуться распутной женщиной. Адаму было любопытно, как далеко она зайдет.

Адам притворился, что поддается соблазнам Евы. Он наклонился к ее губам, бормоча:

— Не хочу, чтобы ты была запятнана… чем-нибудь, кроме меня.

Ева вздрогнула. Женщины часто реагировали подобным образом на его слова. В голове ее бешено крутилась мысль, как это она сможет лежать нагишом на диване, когда в соседней комнате их ждут Джон Булль и ее собственный телохранитель-сипай.

Адам весело прищурил голубые глаза.

— Я предпочитаю леди шлюхе, — тихо произнес он и начал сводить ее с ума своими поцелуями. Как только почувствовал, что она начинает отвечать, отнял от нее руки. Пусть ей не нравится его способность подчинять своей воле, но он намерен остановиться, когда ей хочется большего.

Наконец, собрав всю храбрость, она спросила:

— Что ты будешь делать с опиумом?

— Отправлю в Англию, — коротко ответил он. Она, удивленно глядя, подняла голову.

— В чем разница между Англией и Китаем? Его охватило раздражение. Не в его привычках было объяснять свои поступки.

— В Англии я могу проследить, что с ним станет. Из него сделают обезболивающую настойку, которую применяют при ампутациях или родах. — Адам глубоко вздохнул. — Ева, когда отплывет «Красный дракон», я буду на его борту.

Он пристально посмотрел ей в лицо. Она широко раскрыла глаза от неожиданности. Она-то думала, что, позволив ему несколько интимных поцелуев, будет иметь влияние на все его дела и решения. Он был рад, что сразу лишил ее иллюзий.

— Так скоро? — спросила она, но он не был уверен, что паническая нотка в ее голосе была вызвана мыслью потерять его. — Ты продал Прыжок Леопарда?

— Нет. Только сдаю его в аренду Компании. — Он погладил ее плечо. — Эвелин, почему бы тебе не поехать со мной?

Она не осмеливалась думать, что он предлагает ей что-либо большее, чем транспорт. Оба долго молчали, пока наконец она не решилась:

— Адам, Лэмб-холл теперь принадлежит моему сыну. — Понятен ли ее намек? Сделает ли он ей предложение? Единственный способ получить его богатство — это выйти за него замуж. Выйти замуж — значит лишиться титула, а она жаждала иметь все. Все еще неуверенная в нем, она продолжила: — Здесь у меня роскошный дом, полный слуг.

— Эденвуд будет роскошен и полон слуг, — тихо ответил он.

У Евы от облегчения закружилась голова. В конечном счете она держалась достаточно умно.

— Я не хочу, чтобы ты в мое отсутствие беспокоилась о деньгах. Я условился, что ты можешь брать деньги с моего банковского счета в Коломбо.

Он увидел, как вспыхнули ее глаза и быстро скрылись под ресницами.

Ева сочла, что следует возразить. Она ни за что не хотела, чтобы он понял, что она гонится за богатством, а он был человек проницательный.

— Адам, не надо думать, что ты покупаешь меня.

— Если мои деньги тебя оскорбляют, могу дать драгоценных камней, — поддразнил он, видя ее насквозь, словно через венецианское стекло.

Ее руки блуждали по его твердой груди.

— Камешки, на которые мы играли в кости… они что, из сказочного Города Самоцветов?

— Да, из Ратнапуры, — согласился он. — Я езжу туда каждый год.

— И ты экспортируешь алмазы, рубины и изумруды в Англию? — спросила она, затаив дыхание.

— Да, но вообще-то я столько же зарабатываю на полудрагоценных камнях, таких, как берилл, гранат, турмалин, лунный камень и топаз. Там добывают сапфиры любого мыслимого оттенка — голубые, синие, лазурные, серые, зеленые. За пригоршню рупий можно купить сундук аметистов.

— Это не так далеко отсюда, правда?

Слушая ее возбужденный голос, Адам догадался, что при мысли о драгоценностях ее охватил азарт. Он поправил платье, прикрыв ее оголенное плечо.

— Если по прямой, то недалеко, но ты забываешь, что на пути лежит горный хребет Сабарагамува. Горы кишат убийцами. Ты никогда не слыхала об удушении? Ритуальном убийстве путников? Ратнапура — один из самых страшных городов на свете. Там живут одни воры, убийцы и проститутки. Запрещаю тебе ехать туда, Ева.

Она была удивлена, с какой легкостью он читает ее мысли. Он был весьма искушен в отношении женщин. Его чисто мужские качества уже много лет и привлекали, и отталкивали ее. Он взял в ладони ее лицо и заглянул в глаза.

— Обещай мне, что не поедешь, и я осыплю тебя драгоценностями.

Ева с трудом проглотила собравшийся в горле комок. Как устоять против такого соблазна? Надо ловить момент. Убедить его, что ей нужен он, а не драгоценности.

— Приедешь ко мне завтра вечером? — ласково приглашала она, ненавидя его за то, что приходится уговаривать.

— Постараюсь, — ответил он, то ли обещая, то ли уклоняясь от ее просьбы.

Эвелин не была единственной из Лэмбов, кто покушался на богатства Сэвиджа. Выходя из комнаты, Антония посмотрела на себя в зеркало. Юбка для езды верхом и жакет черные, как того требовал траур, но строгость костюма сглаживали кофточка и шарф белоснежного муслина да пышные кружева. Напудренный парик со спадающим па плечо локоном украшала дерзко сдвинутая на крутую бровь модная шляпка.

Щелкнув каблуками сапог, она отсалютовала кнутовищем своему элегантному отражению, как отправляющийся на войну солдат. Местом назначения был Эденвуд в Грэйвсенде, а поскольку она ехала одна и ей не нужно было соблюдать условности, то помчалась сломя голову и покрыла десять миль в рекордное время.

Джеймс Уайатт в рубашке с засученными рукавами сразу узнал ее и шагнул навстречу помочь ей сойти с лошади.

— Леди Антония, я ожидал, что вы снова навестите нас.

Она с неподдельным восхищением улыбнулась, глядя в его умные глаза.

— Меня как магнитом тянет в Эденвуд. То, что вы строите здесь, захватывает мое воображение. Мне он даже стал сниться. — Она мило улыбнулась.

Уайатт взял ее за руку, и они вместе пошли к особняку.

— Я весьма польщен, мэм. Возможно, вы поможете мне решить пару вопросов. А ваши сны могут стать действительностью.

— Я польщена, мистер Уайатт. У меня полно идей. Он был окончательно пленен восторженным вниманием с ее стороны.

— Я догадываюсь, что вы отдаете предпочтение изысканности перед пышностью.

— Вы правы, сэр, но я готова держать пари до последней рупии мистера Сэвиджа, что он предпочитает пышность. Я считаю, что Эденвуд заслуживает того и другого, и, подумав, вы не станете возражать, — игриво заметила она, бросая в почву свои семена.

Он показал ей западную крытую галерею из устремленных к небу стройных классических колонн.

— О, великолепно. А если бы вы еще продолжили ее полукруглой террасой с каменной балюстрадой, то получилось бы совершенно захватывающее зрелище, согласны? А по перилам можно расположить утопающие в цветах урны.

— Вы рисуете такую живую картину, что она у меня перед глазами, — согласился Уайатт. — Можно было бы использовать норфолкский камень с его мягкими пятнистыми земляными тонами.

Антония восторженно закивала:

— Правильно, норфолкский камень на балюстраду и перила, но саму террасу выложить мрамором. Раз вы спроектировали римский портик, террасу нужно делать из импортного итальянского мрамора — того, что с прожилками многих замечательных оттенков. Я предлагаю светло-коричневый с темными прожилками цвета жженой умбры.

Хотя стоимость была бы непомерно высокой, перед нарисованной ею картиной трудно было устоять.

Войдя внутрь здания, Антония продолжала сыпать сверхрасточительными идеями:

— В парадном зале тоже можно было бы использовать итальянский мрамор, но другого цвета. Мистер Сэвидж — индийский набоб и несомненно захочет выставить в переднем зале охотничьи трофеи — слона или, может быть, бенгальского тигра. Я бы предложила что-нибудь эффектное. Белый с черными прожилками или, может быть, наоборот.

— Думаю, вы меня убедили, — потакая ее фантазиям, заметил Джеймс Уайатт. — Пойдемте, я покажу вам лепную работу в некоторых гостиных и спальнях.

Антония восхищенно смотрела на тонкий лепной орнамент, опоясывающий комнату на стыке стен и высокого потолка. Она чуть было не предложила позолотить его четырнадцатикаратным золотом, но поняла, что тогда будет разрушена безупречная классическая красота, и прикусила язык, решив найти применение дорогой позолоты где-нибудь еще. Она широко раскрыла глаза от удивления, когда Джеймс Уайатт провел ее в будущую ванную.

— Ванные комнаты — одно из немногих конкретных предложений мистера Сэвиджа.

Эта ванная располагалась рядом с хозяйской спальней на верхнем этаже. Сквозь стеклянный потолок сверху лился солнечный свет.

— Это застекленный фонарь. Раньше его проектировали для более крупных зданий, таких, как музеи и дворцы, но не думаю, чтобы он когда-нибудь встречался в частных домах.

Посередине комнаты находилась заглубленная в пол ванна, достаточно большая, чтобы в ней можно было плавать. С двух сторон в нее спускались ступени. Вдоль стен были сложены ящики с плитками нежных оттенков — от морской волны до морской пены.

— О! Только представьте эффект, который создадут расположенные во всю стену венецианские зеркала, отражая струящийся сверху свет. Не будет лишним расписать от руки часть этих плиток. В Шепердс-маркет живет живописец, рисующий живую природу. У него есть изображения цапель и других болотных птиц. О, Джеймс, вы должны заказать у него несколько миниатюр водяных птиц. Яркие зимородки, белые и розовые цапли, фламинго — выбор бесконечен. — Она говорила так увлеченно, что настроение передалось ему.

Теперь он увидел здание глазами женщины и понял, что если последует ее советам, то сможет превратить создаваемое им величественное здание в эффектное зрелище.

— Нам повезло, что мы живем рядом с Лондоном. У нас под боком работают лучшие в мире мастера. Почему бы вам не пригласить расписать потолки одного из знаменитых европейских художников, которые сейчас живут в Лондоне? А огромные камины так и просят, чтобы их украсил резьбой Адам.

— В семье Адамов четыре брата. Я довольно хорошо знаком с Робертом и Джеймсом. Они не станут украшать резьбой один камин или детали комнаты. Они строго Придерживаются правила: браться за украшение помещения целиком, вплоть до дверных ручек, включая всю обстановку. Они считают, что все помещение должно быть выдержано в одном стиле. Ковер должен соответствовать потолку.

— Но, Джеймс, это же блестящая идея. Пригласите Адамов украсить главную гостиную или столовую, а может быть, и галерею. Этот набоб будет только доволен, а мир протопчет тропу к вашей двери. — Антония прелестно покраснела. — Извините, мистер Уайатт, у вас и без того репутация лучшего архитектора. С моей стороны нескромно советовать вам, как привлекать клиентов.

Уайатт, улыбаясь, терпеливо слушал ее.

— У меня предостаточно клиентов, но в отличие от мистера Сэвиджа они не всегда платят.

Антония нахмурила брови, собираясь снова проявить бесцеремонность:

— Почему же вы обязаны работать на таких, которые не платят?

— Не всегда легко отказать членам королевской семьи, — улыбнулся он

— Ах, понимаю, — сказала она, смеясь над собственным невежеством. — Зато теперь у вас есть возможность возместить то, что вам недодали неплательщики. У моего опекуна бездонные сундуки. — Она бросила на него из-под ресниц озорной взгляд. — Если мне доведется увидеть Уильяма Кента, я уговорю его разбить в парке живописные аллеи, и чтобы там были озеро, ручей и китайский мостик. Может быть, еще пагода, или грот, или Храм Солнца. Возможности неограниченны. И совершенно обязательно: длинная петля через весь парк для езды верхом или в карете! — Она склонила головку набок. — Бедный мистер Уайатт, я вас замучила?

«Вы меня очаровали, леди».

— Неужели вы уезжаете? — с сожалением спросил он.

— Вы слишком вежливы, Джеймс. Вам уже давно нужно было сказать, чтобы я убиралась домой.

— Обещаете, что приедете опять?

— Меня не удержат ни пожар, ни наводнение, ни чума, — пообещала она.

За обедом Роз с интересом слушала ее рассказ об увлекательной поездке в Эденвуд.

— Я буду ездить туда снова и снова. Ты должна помочь мне придумать, как еще хитроумнее растратить его богатства. О Роз, это так заразительно, проматывать деньги.

Бабушка была полностью с нею согласна:

— Умеренность, черт возьми, ничто в сравнении с расточительством. Я всегда говорю: если собралась что-то делать, делай это с шиком. Это относится но всему — делаешь ли макияж или занимаешься любовью. Всегда со всей страстью. Мы редко жалеем о том, что с нами было, милая, жалеем только о том, что упустили в жизни.

— Клянусь, это станет моим девизом: «Всегда со всей страстью», — торжественно заявила Антония.

Находившийся на другом краю света Адам Сэвидж разделил бы эти настроения. Тропическая ночь обволакивала его райской теплотой. Он и не думал отрицать, что ему будет не хватать Прыжка Леопарда, Цейлона и Индии. Здесь он научился жить полной жизнью. Каждый получает столько, сколько вложил сам. Брать ровно столько, сколько дал. Он прошел трудный путь, чтобы усвоить этот урок.

Когда отец умер от болезни, которая шла рука об руку с бедностью, Адам поклялся разбогатеть. Его первое дырявое торговое суденышко контрабандой возило индийский опиум в Китай. Он скоро стал богаче, чем когда-либо мечтал, но какой ценой! Чтобы преуспеть в таком деле, ты со временем становишься убийцей. Все сводилось к одному — убивать или быть убитым… уничтожать или быть уничтоженным.

Он, возможно, дошел бы до грани, после которой нет возврата, если бы не партия товара, предложенного ему на складе в Кантоне. Пятьдесят малолетних хрупких девочек на продажу. Решение пришло само собой. Он не загубит свою душу торговлей детским телом. Он согласился купить пикантный женский товар за опиум, намереваясь увезти девочек на свободу. До чего наивно было думать, что они отдадут свой бесценный товар. Негодяи уже дюжину раз продавали этих девочек, которые больше полугода не видели дневного света, находясь в заточении.

Попытка их освободить чуть не стоила ему жизни. Он получил дюжину ножевых ран. По сей день на животе и туловище сохранились уродливые шрамы. Его выходил тамильский паренек, которого он нанял готовить и следить за экипажем. Когда Сэвидж предложил ему вознаграждение, тот сказал:

— Когда поедете домой в Англию, возьмите меня с собой.

Сэвидж знал, что ему подарена вторая жизнь, и на этот раз поклялся прожить ее правильно. На Цейлоне он купил у голландца убыточную плантацию. Привез каучуконосы из Бирмы и чайные саженцы из Сучонга. Потом работал по восемнадцать-двадцать часов в сутки. Каждый день.

Он понимал, что пришло время возвращаться домой, но, Боже, как ему будет недоставать жары и пота, запахов фимиама в храме и вкуса специй, грязи и темноты. Губы тронула редкая улыбка — он в последний раз увидел пришедшего на водопой леопарда. Завтра заворожившая его земля останется позади. Завтра он отплывает в Лондон.

Глава 9

Юго-восточное побережье Англии изнемогало от невиданного летнего зноя. Фешенебельное общество покинуло Лондон и словно тучи леммингов хлынуло в Брайтон, к морю.

А в Стоуке близнецы отправились на утреннюю верховую прогулку на час раньше, чтобы лошади не страдали от жары. Антони учил сестру брать препятствия, как он, с ходу. Ее кобыла часто останавливалась перед каменной оградой, и Антония не понуждала ее, боясь, что та повредит ноги. Антони же проделывал это без труда.

— Тони, это не лошадь, а ты, — убеждал он ее. — Ты колеблешься, и это передается кобыле. Не думай о стене или живой изгороди как о препятствии. Смотри дальше. Представляй лошадь и себя по другую сторону препятствия. Это так просто — игра ума.

— Тони, ты хочешь сказать: если я не уверена, что мы его возьмем, то так и будет?

— Именно! Как только настроишься, сразу получится… ну, говоря по правде, получится у лошади. Ты только должнаей показать, что ты полностью ей доверяешь.

Так продолжалось всю неделю. Антони разгонялся изо всех сил, Антония поспевала за ним, а сегодня в первый раз, обогнав его, перемахнула через живую изгородь и оказалась в парке Лэмб-холла. Гремя копытами, разбрасывая комья земли, его конь примчался следом. Оба, весело смеясь, натянули поводья.

Антони вытер шею.

— Черт возьми, вспотел, как бык.

— Бедняга Нептун тоже весь в пене, — заметила Антония, показывая на его коня. — Дай-ка я помогу его почистить.

Когда они не спеша двинулись к конюшне, внезапно поднявшийся ветерок разметал по плечам Антонии длинные темные волосы, но влажный парик с ленточкой прилип к голове Антони.

— Ветер усиливается. Давай после обеда пойдем под парусом, — предложил он.

— По-моему, недурно, Тони. А почему бы не попросить мистера Бэрке собрать корзину для пикника? Я собираюсь надеть широкие парусиновые бриджи. В юбках слишком жарко.

— Ив этом чертовом парике тоже. Завяжу волосы сзади ремешком.

— А я захвачу желтые штормовки, которые купила в Лондоне. Посмотрим, останемся ли мы в них, как положено, сухими.

— Для штормовок чертовски жарко, но все-таки захвати — на воде всегда холоднее.

Когда они завели лошадей в конюшню, Антони сказал:

— Я займусь лошадьми, а ты ступай насчет пикника.

— О своей лошади я и сама могу позаботиться, — запротестовала она.

— Это мужская работа, — подчеркнул он, — готовить пищу — женское дело.

— Ты говоришь гадости, Тони Лэмб! Он недоуменно посмотрел на нее, абсолютно не понимая, на что она обиделась.

Антония вздохнула. Ему век этого не понять.

Увидев спускающуюся по лестнице Антонию в чем-то вроде шерстяной вязаной нижней рубашки и в парусиновых бриджах, бабушка удивленно приподняла бровь:

— Вы же собирались после обеда.

— Да, но мистер Бэрке собрал нам корзину с едой. Думаю, ты не против?

— Против? Да это Господь услышал мои молитвы, — озорно подмигнула Роз. — Пополудни меня навестит майор Джереми Блаунт.

— Это уж не член ли парламента от Стоука? С каких это пор ты стала интересоваться политикой?

— С тех пор, как увидела его мощные ягодицы, милая.

— Мы уйдем в море надолго, — пообещала Антония, завязывая волосы сзади кожаным ремешком.

Подошел точно так же одетый Антони. Антония бросила ему ветровку. Тут же появился мистер Бэрке с корзинкой для пикника.

— Мистер Бэрке, не понимаю, как, глядя на них, вам удается сохранить серьезный вид, — заметила Роз.

— Быть эксцентричной — верх моды, — беззаботно ответила Антония, замечая веселые искорки в глазах мистера Бэрке.

Роз оглядела близнецов с ног до головы:

— Вы перешли все границы. Надеюсь, сэр Джереми не увидит вас. А то подумает, что ему мерещатся двое синих чертенят или двоится в глазах от джина, которым я его потчевала вчера вечером.

На пристани близнецы взобрались на борт «Чайки». Антония накрыла желтыми штормовками корзину с едой? Прежде чем отчалить, оба должны выполнить свои обязанности по проверке такелажа и приведению его в готовность.

Антони распаковал паруса, а Антония проверила такелаж. Она нахмурилась, сразу заметив спутанные лини.

— Лини запутаны! — крикнула она. Антони полностью полагался на ее способность разобраться с любым узлом и бросил в ответ:

— Быстро кончай с узлами, кливер у меня готов. Антония проворно распутала лини и лишь бегло проверила оттяжку кливера, как Тони закрепил ее и оттолкнулся от берега. Она не успела проверить переднюю оттяжку, прежде чем Тони поднял кливер и, оставив его свободно полоскаться, стал разворачивать шлюп в левентик, чтобы поставить грот.

— Проклятье! Тони, почему ты не распутала грота-шкот, когда мы ставили лодку на прошлой неделе? — раздраженно спросил он.

— Ты же знаешь, что я всегда оставляю все в полном порядке. Не могу понять, почему эти лини так запутаны.

Она отстегнула грота-шкот, и они вдвоем взялись распутывать узлы, чтобы поднять грот. В результате почти не обратили внимания на оттяжки, ванты, фалы и гардели. Ветер по-настоящему набирал силу, и лодка вроде как ожила на свежем ветерке. Направляя лодку к устью Медуэй, Антони улыбался во весь рот.

— Поворот фордевинд, — крикнул он, толкая от себя румпель, и оба дружно наклонились, пропуская гик.

Антони умело лавировал «Чайкой», меняя галсы. Антония зорко следила, не видно ли других судов, поскольку здесь проходил один из главных путей военных и торговых кораблей. Антони закрепил румпель, направляя «Чайку» по легкой волне.

Близнецы уселись рядышком посредине кормы, чтобы поднять нос, и прямым курсом точно по ветру пошли в открытое море. Ярко сияло солнце, ветер трепал завязанные сзади волосы, лицо приятно освежали прохладные соленые брызги.

Они легли на другой галс, упершись ногами, слегка откинулись для равновесия в наветренную сторону и открыли корзинку с харчами. Мистер Бэрке был просто клад. Все уложенное им не требовало ножей и вилок. Холодные цыплята и куропатки, толстые ломти чеддера, грибы, морковка и артишоки уложены вместе с хрустящими булочками с маслом. В уголки подсунуты румяные яблоки и плитка ирисок. И в довершение всего два плотно закрытых крышками кувшина с сидром.

Они на славу потрудились над опустошением корзины. Антония подняла лицо навстречу теплому солнышку. Бывая в море, она испытывала ни с чем не сравнимое ощущение свободы. Парение между небом и водой отпускало на волю воображение, мысли, освобождало саму душу. Хождение под парусом, несомненно, было самым захватывающим, самым бодрящим спортом на свете. Здесь она чувствовала себя ближе к Раю.

Сквозь прищуренные глаза она смотрела на горизонт, наблюдая, как постепенно исчезает береговая линия. Они неслись с бешеной скоростью, но ей не было страшно. Парусник надежнее всего вел себя на оптимальной скорости. Ей хотелось, чтобы этот замечательный день подольше не кончался, и она видела, что Антони настроен точно так же.

Они шли галсами против ветра, когда Антони, поглядев на запад, заметил, что небо темнеет.

— Надевай штормовку, сейчас будет шквал. Не успел он сказать, как резко похолодало. Потянувшись за желтыми капюшонами, они услыхали раскат грома. Оба откинулись за борт, чтобы уравновесить порыв ветра.

«Чайка» кренилась, поэтому они откинулись за борт как можно дальше. Оба немного испугались, понимая, что нужно убавить напор ветра, иначе можно перевернуться.

Антони поворачивал румпель, пока парус не встал строго по ветру. Он стал выкрикивать команды:

— Ослабь грот, убавь ветру. Не закрепляй, держи шкот в руках, чтобы можно было быстро отпустить.

Оба понимали, что при таком шквале нужно убрать паруса и уложить в чехлы.

— Запутался шкот, мне его не сдвинуть, — крикнула Антония в ответ.

Тут она увидела, что в одном месте он настолько перетерся, что вот-вот лопнет. Лучше промолчать об этой ужасной новости. Авось, выдержит. Она мужественно решила не пугать Тони без нужды.

Антони делал единственное, что от него зависело, — держал лодку как можно ближе к ветру, чтобы хотя бы частично обезветрить паруса. Ветер взбил поверхность моря в пенящееся месиво. Рев ветра и моря стал оглушающим. Все больше пугаясь, Антония слышала, как стучит в ушах. Она с трудом сдерживалась, чтобы не закричать.

— Давай черпан, в лодке вода! — крикнул Тони. Антония пошарила глазами по шлюпу.

— Нет его. Я возьму кувшин из-под сидра.

Но через небколько минут волна смыла оба кувшина.

— Черт, это всего лишь шквал, а не шторм, — сказал Антони, пытаясь успокоить, подбодрить себя и ее. И тут же, противореча себе, отпустил рукоятку румпеля, обвязал Антонию под мышками длинным линем и закрепил его на мачте. Когда он схватился за рукоятку, та отломилась от румпеля в том месте, где была подпилена. Лодка развернулась бортом к ветру.

В следующую долю секунды грот с треском лопнул, и как разъяренная змея стал хлестать воздух, круша все на своем пути. С дьявольской точностью он скользнул по щеке Антонии, оставив глубокую рану. Онемевшим от холода лицом она почувствовала лишь короткую резную боль.

«Чайка» стала полностью неуправляемой, но страшнее всего был незакрепленный грот, который с ужасным треском метался назад и вперед. Они еще успевали увертываться, рискуя получить град ударов или быть вышвырнутыми за борт.

Антония прикусила губу, чтобы не закричать, но, когда молния ударила в мачту и они услышали зловещий треск крик помимо воли вырвался наружу. Полностью потерявший устойчивость парусник накренился под ветром и накатывающимися волнами. Поручни ушли под воду. Потом случилось то, чего они больше всего боялись, — «Чайка» перевернулась.

В действительности все, должно быть, произошло в считанные доли секунды, но каким-то образом Антонии все представлялось в искаженном свете. Ей казалось, что все происходит как при замедленном показе. Она опиралась спиной о борт, когда он ушел в волну. Раскрытыми в ужасе глазами она увидела, как над ней горой нависла волна, потом, как рухнувшая стена, упала на нее, увлекая вниз. Ее засасывало все глубже, и, на мгновение открыв глаза, она поняла, что означает цвет морской воды. Ее окружали мириады зеленых пузырьков, и она испугалась, что они попадут ей в рот и в нос. Потом поняла, что они выходят изо рта и носа и что это ее покидает дыхание жизни. Когда пропали пузырьки и вышел весь воздух, легкие готовы были разорваться.

Неожиданно ее как пробку выбросило из воды. Все завертелось с головокружительной быстротой. Онемевшими пальцами Антония смахнула с лица мокрые волосы, лихорадочно ища глазами брата и корпус «Чайки». Она была привязана спасательным линем, а он нет. Одновременно увидев друг друга, они поплыли навстречу.

Близнецы стоически старались не выдавать испуг. Однажды в тихую погоду они переворачивали лодку вверх дном, чтобы убедиться, что могут поставить «Чайку» на киль и снова взобраться на борт.

Оба вцепились в торчащий из воды киль, пытаясь достать ногами край борта. К счастью, под их весом лодка стала переворачиваться и, когда киль ушел под воду, они, упершись в него ногами, ухватились за борт. И вдруг киль отломился.

Антония вскарабкалась на борт вычерпать воду, а Антони остался в воде для равновесия. Когда лодка выправилась, Антони тоже взобрался на борт и стал помогать вычерпывать воду. То, что осталось от «Чайки», было абсолютно неустойчивым сооружением. Некогда было ни говорить, ни молиться, даже думать, но, оказавшись в лодке оба одновременно рассмеялись и расплакались. Они промокли до нитки и промерзли до костей. Близнецы впали в истерику и сходили с ума от страха.

Лодку накрыла очередная волна. Антония пронзительно закричала:

— Тони, держись, где ты? Сердце сжалось от ужаса.

— Тони! Тони! Тони! — не переставая кричала она, но ничего не видела, кроме бурного моря. Из-за проливного дождя видимость была почти равна нулю. Антония считала что легко разглядит желтую штормовку брата, но ее нигде не было видно. Ее охватил страх, какого она еще не испытывала в жизни. Забыв о собственной опасности, она думала только об Антони.

Небо разорвала ослепительная молния. Антония почувствовала запах серы, подумав, что недалеко и до ада. На ее глазах мачта расщепилась и повалилась, как дерево в лесу. Она забыла, что привязана к мачте. В следующий момент она была в море, захлебываясь соленой водой.

Ее словно пробку бросало по волнам. Над головой смыкалась вода. Почувствовав натяжение завязанного под мышками линя, она потянула за него, поняв, что по-прежнему привязана к обломку мачты. Когда мачта ткнулась ей в бок, она обхватила ее обеими руками, наконец получив возможность держать голову над водой.

Где же, ради всего святого, Тони? Она внушала себе, что он, может быть, снова забрался в лодку и отчаянно ищет ее. Вода становилась холоднее, и постепенно все ее тело онемело. Следом гасло сознание. Ливень перестал, штормовой ветер унес грозу дальше в море. Антония, прильнув к плавающему куску дерева, монотонно качалась вверх и вниз, вверх и вниз, час за часом, час за часом.

А за мили от нее окоченевший Антони испытывал то же самое, что и сестра. Он лежал на служившей ему плотом корзине для пикника. Его уносило все дальше в море. Временами он терял сознание. В моменты просветления с благодарностью думал, что, по крайней мере, Антония находится на борту «Чайки» и ее несет в нужном направлении. Рано или поздно ее вынесет приливом на берег. Про себя же Антони знал, что его унесло далеко в море и единственная надежда, если его кто-нибудь случайно спасет. Шансы были бесконечно малы. Когда стало темнеть, его надежды стали гаснуть вместе с меркнущим светом, и он впал в забытье.

На борту торгового судна собралась вся команда, разглядывая небольшую стаю китов, отнесенную штормом с пути. В последних проблесках света кто-то разглядел желтую штормовку и поднял крик. Благодаря смелости и изобретательности, как в захватывающем балете на воде, один отчаянный член команды в конце концов забагрил полузахлебнувшегося, потерявшего сознание юношу, и дюжина рук подхватила его на борт. Антони был спасен судном Ост-Индской компании «Граф Абергэвенни», следовавшим в Бомбей.

Как только потемнело небо, над Лэмб-холлом воцарилась напряженная атмосфера. В сторону моря неслись возникшие на западе багрово-синие тучи. Услышав раскаты грома, Роз извинилась перед майором. Зная, что близнецы ушли в море, она не могла усидеть за уютной беседой, попивая чай и отчаянно флиртуя.

— Я должна подняться наверх, посмотреть на грозу. С балкона Антони хорошо видно море.

Майор поспешил за нею по лестнице, но, поднявшись, они уже нашли там мистера Бэрке, с беспокойством наблюдавшего черные тучи и рассекавшие небо зигзаги молний.

— Не волнуйтесь, леди Рэндольф, Антони хороший моряк, и оба они достаточно благоразумны, чтобы повернуть домой, как только что-нибудь появится на западе, — стал утешать ее мистер Бэрке.

Хлынувший ливень помешал им выйти на балкон.

— В жизни не видала, чтобы гроза начиналась так внезапно, — воскликнула Роз.

— Это все из-за зноя, который висел всю неделю. Весьма необычно для Англии, — заметил майор Блаунт.

Хлещущий дождь в несколько минут унесло в море. Роз заволновалась:

— Боже мой, это же ураган. «Чайку» разнесет на куски.

Мистер Бэрке пытался успокоить Роз, хотя сам волновался не меньше:

— Готов держать пари, что, до того как все началось, они уже были в Медуэй.

Все трое спустились и, надеясь на чудо, стали ждать появления близнецов. За окном столовой ветер вырвал с корнем цветущую айву. В парке повалило несколько деревьев.

— С такими штормами я встречался только в Бискайском заливе, — заявил майор.

Мистер Бэрке тронул его за плечо, предупреждая, что не стоит пугать Розалинд, но она была не из тех женщин, у которых сразу опускались руки. Что-то уже подсказывало ей, что она должна быть готовой к беде.

Мистер Бэрне направился к двери;

— Спущусь к пристани. Может быть, увижу их в Медуэй.

— Я с вами, — решила Роз. — Не могу спокойно ждать.

«Чайки» у причала не было, и они двинулись берегом реки в сторону моря. Было уже не жарко, но разбушевавшийся ветер ушел в сторону моря, а на берегу лишь дул свежий ветерок. Все трое вышли на галечный берег моря и стали внимательно разглядывать водную гладь. Все напряженно молчали, слышны были только бьющие о берег волны да крики чаек над головой. Как ни напрягали они глаза, не было видно ни паруса, ни лодки, ни пловцов, ни обломков.

Майор быстро принял решение:

— Я здесь не нужен, Роз. Шторм ушел, можно выходить в море, и я пойду на своем шлюпе. До темноты еще есть пара часов.

— О, Джереми, спасибо тебе! Только не выходи в море один.

— У меня сосед хороший моряк. Я уговорю старину Кента пойти на поиски со мной. Не бойтесь, если «Чайка» попала в беду, мы отбуксируем ее в безопасное место.

— Леди Рэндольф, вы без пальто, — принялся увещевать мистер Бэрке. — Ступайте в дом с майором Блаун-том. А я пройду дальше по берегу. Скоро начнется прилив, и, если даже паруса у «Чайки» разнесло на куски, ее вынесет обратно.

Розалинд решила вернуться за пальто, но она была твердо намерена присоединиться к мистеру Бэрке, как только уедет майор. Уходя, Джереми Блаунт ободряюще обнял ее, умоляя не беспокоиться. Она поразилась мужской силе его рук и подумала о том, как приятно, когда рядом есть мужчина, готовый рисковать ради нее.

Розалинд достала из шкафа красное пальто, рассуждая, что яркий цвет может послужить маяком для юных мореплавателей. Проходя мимо зеркала, она ужаснулась своему изможденному виду. Чувствуя, как свело живот, она, успокаивая себя, сжала кулаки и сделала глубокий вдох. Потом обратилась с немой молитвой к святому апостолу Иуде, покровителю попавших в беду, и твердо сказала себе, что положение не безнадежно. Без надежды нет ничего, только черная пугающая пустота.

Что-то, не то чтобы внутренний голос, а, скорее, предчувствие, подсказывало ей, что все обойдется. Прижав пальто к телу, она шагнула навстречу любой неожиданности.

Нагнав на берегу мистера Бэрне, Розалинд увидела, что почти стемнело. Море отливало свинцом, небо было чуть светлее, но все еще затянуто тяжелыми серыми облаками. Она несколько мгновений подержалась за его руку, обретая спокойствие и силу, потом отпустила со словами:

— Я пройду милю в эту сторону, а вы возвращайтесь к устью Медуэй. Прилив и вправду начинается. Они могут появиться в любой момент.

Они разошлись в разные стороны и встретились вновь почти через час. Стало совсем темно, но они, напрягая глаза, ждали и надеялись. Ни она, ни он не собирались сдаваться.

— Давайте пройдем еще раз. Я просто не могу возвращаться в Лэмб-холл. — Розалинд понимала, что мистер Бэрке собирается отправить ее домой, и опередила его.

— Хорошо, — согласился он. — Крикните, если что-нибудь увидите.

Однако через пятнадцать минут раздался крик самого мистера Бэрке. Буруны, перед тем как набежать на песок, на какую-то минуту распались, и в следующий момент он увидел, что между волнами что-то чернеет. Не раздумывая, он бросился в прибой, не зная зачем. Только ухватившись руками, он понял, что это человек, и, лишь нагнувшись, разглядел в футе от лица желтую штормовку.

— Пресвятая богородица, жив или мертв? — спросил он плавающее подобие человека. «Роз! Роз!» — во весь голос звал он. Набрав в легкие воздуха, попытался поднять тяжелое мокрое тело юноши.

Послышался ответный крик Роз, и даже на таком расстоянии он услышал в нем волнение, радость и облегчение. Двигаясь на ощупь в темной морской воде, он чувствовал, как что-то мешает ему поднять тело. Он тихо выругался, нащупав пальцами линь, обвязанный вокруг мальчика и деревянного бруса. Узлы не поддавались ногтям, но наконец, уже отчаявшись, он стянул спутавшийся линь через разутые ноги.

Спасенный дышал, но был без сознания. Прибежала запыхавшаяся Роз.

— О Боже мой…

— Это Антони, — крикнул мистер Бэрне. — Он еще дышит. Боже, до чего же тяжелый!

— Ради Бога, где Антония? — воскликнула Роз.

— Никаких следов… никаких следов «Чайки». Антони был привязан к обломку мачты.

— Антония! Антония! — в отчаянии звала Роз, обратившись в сторону моря. Ветер уносил имя девушки с ее трепещущих уст.

— Роз, если мы хотим спасти Антони, то должны уложить его в теплую постель. Он без сознания, совсем окоченел. Полно, Роз, надо сделать все для спасенного. Судьба вернула нам одного, не обоих. Если не поторопимся, можем потерять и Антони.

У Розалинд разрывалось сердце на две части, но она понимала, что должна принять решение. Последний раз бросив безнадежный взгляд в сторону ненасытного моря, всхлипывая и тяжело вздыхая, она пошла за мистером Бэрке, поднимавшимся к Лэмб-холлу с промокшей бесценной ношей. На полпути он опустился на колени передохнуть и отдышаться. Роз наклонилась отбросить со лба юноши намокшие темные волосы. Когда минует опасность, когда он обсохнет и отогреется, расскажет, где Антония.

С ужасом в глазах сгрудились слуги, горничные беспомощно заламывали руки, но Роз уже начала отдавать приказания:

— Разведите огонь в спальне Антони! Он захлебнулся и чуть жив от холода! Быстро разогрейте суп! Принесите бренди! Достаньте из сушилки полотенца! Ладно, это я сама! — Потом вспомнила о другом. — Немедленно найдите Брэдшоу. Пусть едет н майору Блаунту и скажет, что Антони спасен, но надо продолжать поиски Антонии и «Чайки».

Мистер Бэрке поднялся по лестнице. Он не оставил свою ношу, пока не донес молодого лорда Лэмба до его спальни. Вода лилась по ступеням, намочила ковер на верхней площадке, но убрать воду всегда успеется. Его занимало одно — поскорее сбросить с окоченевшего Антони тяжелую, намокшую одежду. Он содрал с него нескладную штормовку.

— О, Пресвятая… Роз не верила глазам:

— Боже мой, это Антония!

Мистер Бэрке в изумлении подался назад, позволив Роз закончить раздевание.

Парусиновые бриджи и вязаная рубаха полетели прочь. Роз завернула девушку в большое теплое полотенце и накрыла одеялами.

С супницей в руках вошла горничная.

— Выживет лорд Лэмб, мэм? — сдавленным голосом спросила она.

С полминуты Роз молча глядела на нее. Боже, девушка права. Воспаления легких наверняка не избежать.

— Да-да, а теперь вон, дитя нуждается в длительном отдыхе. И вот что, дружок, никого не подпускай к спальне. Я хочу, чтобы у Тони был полный поной. Ухаживать буду сама.

Когда закрылась дверь, мистер Бэрке и леди Рэндольф обменялись обеспокоенными взглядами. Мистер Бэрке сам развел огонь, а Розалинд терпеливо кормила с ложечки Антонию. Теперь, когда девушка полностью согрелась, было видно, что она до предела обессилена.

Бабушка заботливо подоткнула одеяла, ласково приговаривая:

— Теперь спи, милая. О том, что случилось, успеешь рассказать завтра.

Антония уже сомкнула глаза и, чувствуя, как ее обволакивает уютное домашнее тепло, благодарно улыбнулась, прежде чем отдаться во власть Морфея.

Глава 10

Адам Сэвидж метался по палубе «Красного дракона». После праздной недели на борту корабля он чувствовал себя как леопард в клетке. Перед отъездом он предвкушал долгие дни безделья под теплым солнышком, думая, что наверстает упущенное в чтении, и действительно проглотил Гомера и Вергилия и принялся за современные романы Филдинга. Теперь он видел, что книги занимали ум, но тело изнывало от бездействия. Его необузданная энергия требовала выхода.

Когда иссякло терпение, он выскреб и вычистил трюм, где находилась пара арабских скакунов, которых он вез в Англию. Потом пошел к капитану и попросил наделить его обязанностями члена экипажа. Кроме того, постоянно стоял на ночной вахте. В эти часы он позволял свободно парить мыслям. Усеянное миллионами алмазов черное бархатное небо не только давало возможность изучать созвездия, но позволяло переноситься мыслями из Англии на Цейлон или из прошлого в будущее.

Стоя на послеполуночной вахте, находясь между морем и небом, между Небом и Землей, он отчетливо видел перспективу. Это путешествие было символическим. Он закрывал дверь за прошлым и открывал другую в будущее. Он уже проделывал это дважды. В первый раз, покидая Англию и направляясь в индийские владения, он не знал, что захлопывает дверь за своим прошлым.

Отец был столяром-краснодеревщиком. Они жили за Темзой, в Саутуарке, над мастерской. На самом деле это была не более чем ветхая лачуга. Дерево приходилось хранить наверху, потому что, когда Темза выходила из берегов, она сносила все на своем пути. Отец очень любил свое дело. Он был искусным мастером, учился в Сан-Мартин-лейн у самого Томаса Чиппендейла.

Адам Сэвидж не унаследовал искусных рун своего отца, поэтому занимался скупной древесины. Когда в Англии осталось мало леса для мебели и его приходилось ввозить, цены стали неимоверно высокими. Молодой Сэвидж, видя, как на пристанях с судов Ост-Индской компании выгружают красное и атласное дерево, испытывал горечь и злость из-за того, что им оно было не по карману. Узнав из разговоров с матросами, что в индийских владениях оно стоит гроши, он решил наняться на торговое судно и самому закупить, что требовалось отцу.

Сэвидж подавил растущее в нем чувство вины. Откуда ему было знать, что отец умрет от инфлюэнцы в сырой лачуге в то время, когда Адам грелся на теплом солнышке в Бомбее? Мысль о том, что он никогда не сможет создать отцу приличных условий, не давала ему покоя. В результате Сэвидж задался целью разбогатеть, чего бы это ему ни стоило. Когда к нему вернулся разум и он понял, что ради наживы ломает чужие жизни, а заодно губит и собственную душу, он снова закрыл дверь и открыл другую.

Теперь Сэвидж направил свою неуемную энергию на приобретение незапятнанного богатства, и она окупилась тысячекратно. Одним из символов богатства был роскошный дом, куда он теперь ехал. Дом был наградой за тяжелый труд, но, кроме того, и местом, где он будет растить своих детей. Они будут пользоваться благами, которых он никогда не знал. Он также передаст им весь свой опыт и позаботится о том, чтобы они получили самое лучшее образование, которое позволило бы им управлять страной.

Если он женится на Эвелин Лэмб, ее дети станут его детьми. Он мысленно вернулся на Цейлон, к прощанию с Евой. На этот раз у Евы не было гостей с десятков процветающих плантаций, протянувшихся до самого побережья. После обеда она подала ему через стол свою руку.

— Сегодня я была у священника. Первый раз после похорон Расселла была в церкви. Молилась за твое благополучное путешествие.

Сэвидж был циником. Интересно знать, за что она молилась на самом деле.

— Останешься у меня на ночь? — это было не приглашение, а просьба, произнесенная шепотом мольба. Он так пронзительно поглядел на нее своими голубыми глазами, что она, вздрогнув, опустила ресницы.

Сэвидж понимал, что она скорее готова предстать распутной женщиной, нежели потерять его, но он был слишком самолюбив, чтобы заниматься любовью с женщиной, которая не была от него без ума. Его подзадоривала ее сексуальная холодность, но, чтобы побороть ее фригидность, требовалось время. И он решил не заключать брачный союз в эту последнюю ночь, а подождать, пока не вернется за ней. Он чувствовал, что она начала опаивать перед ним, что порой он ее возбуждает, хотя она и подавляла это в себе, но решил подождать, когда ей захочется большего.

Сэвидж взял ее на руки и отнес в спальню.

— Я не стану заниматься с тобой любовью в постели Расселла, — откровенно сказал он. Покусал ушную мочку. — Я бы показал такие штучки, что они осквернили бы ее, — поддразнил он.

От таких непристойно откровенных слов по телу непроизвольно пробежала дрожь. Она понимала, что он, черт бы его побрал, намеренно ведет возбуждающие ее речи.

Он положил ее на кровать.

— Ты всегда так напрягаешься. — Сняв с нее туфли, он стал массировать ноги. — Я хочу, чтобы ты расслабилась. Хочу, чтобы спала и видела меня во сне сегодня и каждую ночь, пока я не вернусь за ответом.

Умиротворяюще поглаживая ее белую кожу, он глядел в темноту. Ева оказалась не совсем такой, как он ожидал. Поначалу она привлекала его тем, что была старше, познала замужество и материнство. Он представлял ее сластолюбивой женщиной, образцом материнского плодородия. Вместо этого обнаружил, что она сексуально скованна. Когда она станет его женой, предстоит поработать, чтобы сформировать ее как женщину, которая соответствовала бы его вкусам. Если же она будет не совсем отвечать его требованиям, то он станет помалкивать о своих связях.

Прежде чем покинуть ее, возможно, почти на год, он надел ей на палец перстень. Великолепный переливающийся всеми красками бриллиант в десять каратов. Не обручальное кольцо, а залог того, что он вернется за ответом.

Он стоял у штурвала «Красного дракона», следя голубыми льдинками глаз, не появится ли в мореной тьме что-либо непредвиденное, а мыслями снова вернулся к Еве. Он намеренно не вручил ей перстень, пока она бодрствовала. Она не могла официально обручиться, пока была в трауре. Ему ненужно было видеть ее реакцию на бесценный камень. Он явственно представлял, как расширятся ее зрачки и как похолодеет от волнения в животе при мысли от обладания таким сокровищем.

Улыбка скривила его свирепый на вид рот. Ева, как и большинство женщин, жадная сучка. От этого он не думал о ней хуже; в конце концов, она лишь простая смертная. Она станет превосходной хозяйкой Эденвуда и в свою очередь отдаст ему своих детей.

Сына! Сына на грани зрелости. Ему не терпелось увидеть его. Он передаст ему свой богатый опыт. И дочь, кисло подумал он. Здесь он был не уверен в себе, это верно. Он мало чему мог научить юную девушку, однако мог стать ей хорошим защитником. Мир полон зла. Он позаботится, чтобы никто ее и пальцем не тронул. Но сын… Антони… Тони… ему было не дождаться!

Открыв глаза, Антония увидела, что Роз просидела в кресле рядом с ней всю ночь. Сев в постели, она сначала не поняла, где находится, потом до нее дошло, что она в спальне Антони.

Бабушка, вздрогнув, проснулась, потом с огромным облегчением вздохнула, увидев, что тяжелые испытания не причинили Антонии вреда.

— Где Антони?

— О, милая, мы не знаем, но боюсь, что должны готовиться к худшему, — мягко сказала Роз. — Ты помнишь, что произошло?

Комок встал в горле Антонии, так что она едва могла говорить. Боже милостивый, если она жива, то и брат жив. Они с ним одно целое. Судьба одной это судьба другого. Как же может быть иначе?

Антония проглотила комок. — Шторм налетел ниоткуда. Сразу все пошло не так, как надо. Снасти запутались, и мы не могли убрать паруса. Тони обвязал меня линем. Мы перевернулись, потом нам все-таки удалось поставить «Чайку» на воду, но она полностью потеряла устойчивость. Тони смыло за борт и больше я его не видела, — рассказывала она, глотая слезы.

Антония увидела в глазах бабушки такую муку, что решила не давать волю чувствам, чтобы пощадить Роз.

— Кто-то должен поискать Антони в море. Я пробыла там незнамо сколько времени, прежде чем меня выбросило на берег.

— Его ищет на своем шлюпе майор Блаунт со своим соседом. Вчера вечером я ему передала, что один из близнецов нашелся, но просила с рассветом выйти на поиски другого или обломков «Чайки».

Антония попыталась сбросить одеяла и спуститься с кровати, но, морщась от боли, откинулась назад.

— Тебе больно! — воскликнула Роз. — Сломала что-нибудь!

— Нет… нет, не думаю. — Подняв одеяла стала осматривать тело. — Боже, я вся в синяках.

— Уверена, что это все? — озабоченно спросила Роз.

— Да, вполне определенно. Помоги мне встать, я должна помочь искать Антони.

— Ни за что. Лежи тихо. Надо поговорить. На берегу мистер Бэрке, да и практически все слуги заняты поисками.

Антония, вздохнув, облегченно откинулась назад.

— А почему я в комнате Тони?

— Когда вчера вечером мистер Бэрке вытащил тебя из воды, он подумал, что это Антони. Я тоже… — Роз замолчала, но Антония видела, что она хочет сказать что-то еще. — Милая, мы должны смотреть в лицо фантам. Если Антони утонул или пропал в море, этот кузен… Бернард Лэмб… наследует титул и наш дом.

В комнате воцарилась зловещая тишина. Антония пыталась понять смысл бабушкиных слов. Потом она решительно их отвергла:

— Нет! Это невозможно. Тони просто пропал. Он не погиб… Я не дам ему погибнуть!

— Пресвятая Богородица, допустим, что ты права, но если нет, Антония, если он не объявится сегодня… вскоре, тогда он действительно будет пропавшим в море и будет считаться утонувшим.

Уткнувшись лицом в подушку, Антония безутешно разрыдалась. Антони был частью ее самой. Она была больше не в силах проявлять самообладание, даже ради бабушки.

Роз тронула ее за плечо.

— Антония, ночью мы долго говорили с мистером Бэрке. У нас есть план… в общем, довольно дерзкий, но все зависит от тебя. Он целиком зависит от твоего решения.

Антония с трудом приподнялась и вытерла простыней слезы.

Роз облизала пересохшие губы и тихо, доверительно начала:

— Когда весть об этом несчастном случае выплывет наружу и Антони будет считаться утонувшим, в тот же день к нам явится новый наследник, предъявит права на все и вышвырнет нас из дома. Я тебе не говорила, милая, но Бернард Лэмб примчался в Стоук, как только узнал о кончине вашего отца. Этот молодой наглец уже тогда присматривался к Лэмб-холлу. Когда Тони стал новым лордом Лэмбом, Бернард прекрасно уяснил себе, что становится наследником всего. Я дала ему от ворот поворот. Не могла же я позволить этому выскочке пролезть в наш семейный круг. Теперь, когда появилась возможность поменяться ролями, он с превеликим удовольствием вышвырнет нас отсюда. Он дожидался несчастного случая, молил Бога, чтобы можно было претендовать на все.

Антонию потрясла нарисованная бабушкой картина. Ее ночной кошмар становился реальностью. Возможно, этот дьявол, Бернард Лэмб, больше чем молил о несчастном случае. Возможно, он умышленно повредил «Чайку». Тогда это было покушение на убийство. Возможно, дьявольская затея удалась! Антония, тяжело вздохнув, закрыла глаза. «Нет, нет, — убеждала она себя, — не спеши с такими дурными выводами. Нельзя быть таким злодеем». Злые мысли навлекут ужасное наказание. Пока Тони к ним не вернется, она должна думать только о хорошем.

— Если мы представим тебя как Антони, то выиграем время, может быть, пару недель. За это время ты поправишься, а Антони, может быть, вернется домой. Если его действительно нет в живых, у нас будет время уложить вещи и предпринять кое-что еще. Мы сможем переехать в мой вдовий домик. Это всего лишь небольшой коттедж, но нам места хватит. Пока что постараемся не давать сообщение в «Газетт» о несчастном случае.

Слушая бабушкины речи, Антония поняла, в каком ужасном положении они оказались. Они, возможно, не только потеряют Антони, но и лишатся Лэмб-холла и привычной с детства обеспеченной жизни. Антонии вдруг стало дурно.

Роз подумала, что ей претит эта идея, и постаралась убедить Тони в ее преимуществах:

— С завязанными сзади волосами даже мы с мистером Бэрке приняли тебя за Антони. Если ты на время будешь выдавать себя за брата, то тебе не придется лишаться титула, городского дома и, самое главное, Лэмб-холла.

У Антонии захватило дух при одной мысли о дерзости такого предложения.

— Как ты думаешь, ты сможешь выдать себя за Антони?

— О чем речь? Буду играть роль Антони, пока он не вернется. Никто и не узнает, — заверила она.

— А если он не вернется, милая?

— Если ты собираешься продолжать в этом духе, ничего не выйдет. — Антония горестно заплакала. — Я займу место Антони, чтобы сохранить все, что ему принадлежит, но только до его возвращения.

Роз приходилось довольствоваться, чем есть. Не все сразу. Возможно, обман не сойдет им с рук, но попробовать, черт возьми, стоит. В этом она была твердо убеждена. Роз достала из кармана ножницы.

— Перво-наперво мы должны обрезать тебе волосы, чтобы они были как у Антони.

Антония подняла темную волну доходивших до пояса волос.

— Обязательно? Я могла бы запрятать их под один из париков Тони.

— Ты же знаешь, что он не носил парик дома или когда ходил под парусом. Если он никуда не уходил, то ходил с открытой головой, откидывая волосы назад. Я хочу, чтобы слуги, за исключением, разумеется, мистера Бэрке, думали, что ты — Антони. Если уж домашняя прислуга поверит; что ты — это твой брат, то все остальные тем более.

Не стало доходившей до пояса гривы, волосы рассыпались по плечам. Тони закрыла глаза, переживая потерю роскошных блестящих темных локонов. У нее вдруг перехватило дыхание, лицо пылало.

Роз тщательно собрала срезанные волосы, чтобы потом потихоньку избавиться от них, затем зачесала назад волосы Антонии, перевязав сзади черной ленточной.

— Надень-на халат Антони и встань у балконного окна, а я позвоню горничной.

Антония считала это напрасной тратой времени. У слуг не было причин для неверности, тогда зачем заниматься чепухой и дурачить их? Правда, страшно интересно посмотреть, удастся ли ей.

На звонок отозвалась Анна. Роз, открыв дверь постучавшей горничной, сказала:

— Анна, попроси Джеймса принести воды для ванны Антони. И перестели постель.

Присев перед Роз в книксене, Анна украдкой глянула на молодого лорда Лэмба. Покраснела, увидев, что он в ночном халате, и, чтобы скрыть смущение, пролепетала:

— Принести вам завтрак, сэр?

— Нет, спасибо, Анна. Буду завтракать внизу, как обычно, — ответила Антония, надеясь, что ее голос такой же хриплый, как у Тони.

— О, сэр, мы все так волновались за вас. Слава Богу, вы живы и здоровы.

— Спасибо, Анна, — тихо ответила Антония. Молоденькая горничная покраснела еще больше. Молодой хозяин впервые назвал ее по имени. Она выскользнула из комнаты искать Джеймса, а Антония вышла на балкон — ей страшно не хватало воздуха. На мгновение все поплыло перед глазами, ноги стали как ватные. Чтобы не упасть, она оперлась о стену балкона. Глаза тотчас обратились к пристани, но там не было ни души. Как назло, на воде было тихо, будто в пруду.

Антония с трудом вернулась в комнату Тони, где Джеймс перелил два ведра кипятку в стоявшую в углу небольшую ванну. Прежде чем забрать пустые ведра, Джеймс глянул украдкой в сторону леди Рэндольф. Та была занята — доставала одежду хозяина. Он сунул в ладонь Тони гинею и тихо сказал:

— Ваш выигрыш, сэр. Дали двадцать к одному. Проводив слугу до двери, она заперла замок.

— Пока все хорошо.

Антония сняла халат и встала перед зеркалом, чтобы осмотреть синяки. На груди и на ребрах кровь запеклась под кожей в большие темные пятна. Во все бедро длинный болезненный синяк. Морщась от боли, она ощупала царапины на коленях и локтях, думая, что от теплой воды боль немного утихнет. Это было последнее, что она помнила.

За всю жизнь леди Розалинд Рэндольф не было так страшно. У ее любимой внучки было воспаление легких. Когда Антония потеряла сознание и ее отнесли в постель, Роз сразу почувствовала, что внучка горит в лихорадке. Шесть дней и ночей она, не отходя от постели, ухаживала за ней, обтирала влажным полотенцем, крепко держала за руки и успокаивала нежными словами, когда Антония металась в бреду.

Все эти долгие ночи мистер Бэрме бодрствовал, чтобы, если задремлет леди Рэндольф, быть готовым присмотреть за Антонией.

Роз молилась, как еще никогда не молилась:

— Боже, смилуйся, не забирай обоих. Оставь мне это дитя, я ни о чем больше не прошу.

Роз показалось, что Господь услышал ее молитвы, потому что лихорадка наконец ослабла, Антония перестала метаться и спала спокойнее.

Майор Блаунт приезжал каждый день, но Роз было не до гостей. Она послала ему записку, в которой благодарила за все и просила продолжать поиски, какими бы безнадежными они ни казались. Майор Блаунт также ответил запиской, сообщая, что боится, как бы в «Газетт» не пронюхали о несчастном случае, и что он не подтвердил, но и не опроверг их бестактные спекуляции, когда они обратились к нему.

Розалинд поняла, что даже Джереми Блаунт еще не знал, что это Антония обманула смерть, но решила, что следует подождать и объясниться на словах. Не стоило доверять бумаге. Письма, случается, всплывают на поверхность, когда не надо.

За всю неделю после несчастья на берегу не появилось никаких новых следов крушения. Роз смирилась с горькой правдой, что Антони никогда уже не вернется. Она устала, сознавая, что понесла тяжелую потерю. Единственное, что она могла, так это смириться-с утратой, сохранив веру и достоинство.

С помощью мистера Бэрке она начала укладывать вещи. Когда Антония, открыв глаза, попросила пить, у Роз словно гора свалилась с плеч. Наконец-то внучка пришла в себя. Лихорадка почти прошла. Антония была еще слаба, и на щеках пылали два ярких пятна, но теперь Роз знала, что внучка поправится.

Она взяла из рук Антонии стакан и поставила рядом с кроватью. Заметив, что Антония мирно уснула, Роз спустилась вниз и, сев за изящный секретер, принялась за письмо. Она много дней откладывала неизбежное, понимая, что обязана уведомить Уотсона и Голдмана о том, что лорд Антони Лэмб пропал без вести в море и предположительно утонул.

Это было самое трудное письмо, которое ей когда-либо приходилось писать. Смахнув слезу, она посыпала песком чернила. Затем выпрямилась, позвала Джеймса и дала ему письмо, приказав отнести в почтовую гостиницу в Стоук.

Двумя часами позднее проснулась Антония, и Роз увидела, что той стало значительно лучше. Взяв руку Антонии, она осторожно промолвила, что никаких надежд в отношении Антони не осталось.

— Сколько времени прошло? — спросила Антония, все еще с трудом дыша.

— Ты проболела семь дней, милая.

Антония лежала не шелохнувшись, осмысливая ужасное известие о своем брате. Взглянув на Розалинд, она увидела, как та похудела и осунулась, и поняла, сколько ей пришлось пережить за эту неделю.

— Спасибо, бабушка. Ты отдала мне не только всю свою любовь, но и все свои силы. Теперь моя очередь быть сильной ради тебя.

— Дорогая моя, знаю, что для тебя будет большим огорчением, но чему быть, того не миновать. Я собираюсь послать Анну в твою комнату собрать твои прелестные вещички. Когда ты достаточно окрепнешь, скажем, завтра или послезавтра, мы переедем в мой вдовий домик.

Антония поглядела на нее как на сумасшедшую.

— Абсолютно никакой необходимости укладываться. Лэмб-холл — это наш дом. Я ни за что его не отдам.

— Милая, уже поздно. Все мои вещи уложены и запакованы, и я уведомила Уотсона и Голдмана о несчастном случае.

Антония села, выпрямившись, в постели.

— Как? Когда? — потребовала она ответа.

— Часа два назад Джеймс отнес письмо в почтовую гостиницу.

Сбросив одеяла, Антония с усилием стала вставать с постели.

— Боже, дитя мое, что ты делаешь? Немедленно ложись в постель, — обеспокоенно воскликнула Роз.

— Я собираюсь вернуть проклятое письмо. Я намерена быть Антони!

— Милая, если мы будем продолжать обман, то, когда все откроется, окажемся в большой беде. То, что мы сделали, — противозаконно. Это преступное деяние, не говоря уже о том, что это идет против нравственности.

— Здесь я с тобой не согласна. Преступное — может быть, но с моей стороны было бы безнравственно позволить Бернарду Лэмбу занять место Антони, захватить дом Антони и его титул!

Антония опять задыхалась, хватая ртом воздух. Вздымавшуюся грудь разрывала боль. Когда встала на ноги, комната поплыла перед глазами. Она протянула руку чтобы удержаться на ногах.

— Я намерена занять место Антони, и не только на это время, а на сколько надо.

Роз, видя, как ее шатает, и только чтобы успокоить ее и убедить лечь в постель, сказала.

— Я пошлю мистера Бэрке в почтовую гостиницу забрать письмо обратно.

— Нет, — твердо возразила Антония. — Я лорд Лэмб, и это моя обязанность.

Розалинд опасалась, что у Антонии снова начинается горячка, но она исчерпала все свои силы и перед лицом яростной решимости Антонии была вынуждена молчать.

— Ты потеряла Антони, чуть не потеряла меня, но я не дам тебе потерять свой дом! — Антония была непреклонна.

Она надела нижнее белье Тони и решила, что оно не так уж отличается от ее собственных нижних штанишек. Надела его рубашку и поискала на ночном столике запонки. Невероятно, до чего она ослабла. Пристегивая воротничок, она решила, что это бесполезное занятие придумано, чтобы испытывать терпение праведников. Натянув купленные для Тони в Лондоне панталоны и завязав штрипки под подошвой, она подошла к зеркалу чтобы оглядеть себя.

— Слава Богу, что у меня маленькие груди, — тихо произнесла она и засмеялась. — Никогда не думала, что скажу такое!

Антонии все же показалось, что грудь накрахмаленной рубашки немного оттопыривается, тогда она открыла шкаф и стала искать парчовый жилет. Постояла неподвижно, пока не перестала кружиться голова. Что за чертовщина, если она так вымоталась, всего лишь одеваясь, нак же тогда она доедет до Стоука? После того как ее протерли мокрой губкой, по лицу кудрявились завитки волос, так что она решительно зачесала их назад, перехватив сзади черной лентой. Она внимательно посмотрела на свое отражение. Это был Антони, но Антони, в котором было чуточку от Антонии. В конце концов, она решила, что это Тони, сочетание их обоих.

Внутри нее было странное ощущение, будто она ждала чего-то, но к этому примешивалось чувство, что, будь это чем угодно, оно все равно никогда не осуществится. К тому же ею овладела глубокая меланхолия. Она печально вздохнула, стараясь примириться со случившимся. Надо прожить этот день… а там будет завтра.

Тони с трудом собиралась с мыслями. Вот и сейчас тратит драгоценное время, размышляя о завтрашнем дне, когда самое срочное — это письмо. Нужно вернуть его любой ценой. Спускаясь по лестнице, она крепко держалась за дубовые перила, боясь, что не удержится на ногах.

Тони приказала Брэдшоу седлать Нептуна, потому что он был резвее Венеры. Брэдшоу вывел коня и хотел было спросить молодого хозяина, чувствует ли он себя лучше, но по пылающему лицу Антони понял, что тот не совсем еще поправился. Брэдшоу помог ему подняться в седло и, неодобрительно покачивая головой, смотрел, как лорд Лэмб сломя голову сорвался с места.

Доскакав до Стоука, приближаясь к почтовой гостинице, Тони облегченно расслабилась. Теперь, если ей повезло, почтовая карета, может быть, еще не отправилась в Лондон. Спешившись, она была вынуждена прислониться к Нептуну — так устала. Ей не пришлось собираться с силами, чтобы войти внутрь, — к ней подошел конюх и, поприветствовав, взял поводья.

— Добрый день, лорд Лэмб.

— Добрый день, Тоби. Почтовая карета еще не ушла? — нетерпеливо спросила Тони.

— Ушла, сэр. Опоздали по крайней мере на полчаса. Хотите что-нибудь отправить?

— Проклятье! Пропади все пропадом! — выругалась Тони. Глубокий кашель выворачивал легкие. От слов конюха у нее душа ушла в пятки. Так близко и так далеко. Она собрала всю свою решимость. Чего бы это ей ни стоило, она должна заполучить это проклятое письмо!

— Где следующая остановка? — потребовала она. Конюх почесал в затылке:

— Давай подумаем. Отсюда он заезжает в Рочестер, потом в Чатем. Но если не нагоните его в Чатеме, тогда вообще не догоните. Как только выберется на лондонский тракт, погонит лошадей как бешеный. Даже за пылью не угонитесь!

Тони не стала ждать. Пришпорив Нептуна, она поскакала во весь опор. Проглатывая милю за милей, она напряженно смотрела вперед, не появится ли карета, но чем дальше, тем меньше оставалось шансов ее нагнать. Чуть не падая, Тони шаталась в седле. Вовремя очнувшись, встряхнула головой. Чувствуя, что после такой скачки снова сляжет, вопреки здравому смыслу она продолжала безнадежное преследование.

Но внутренний голос говорил, что если она действительно заменяет Антони, то не должна сдаваться. Понуждаемый всадницей, Нептун мчался в полную силу, и вот вдали, в пригородах Рочестера, появилось темное очертание почтовой кареты.

Кучер сначала подумал, что его грабят, затем, увидев, что у малого нет никакого оружия, кроме взбешенного крика, неохотно остановил взмыленных лошадей.

Тони стоило черт знает каких усилий заставить почтальона вернуть письмо. Тот сдался только после того, как она показала свою власть.

— Я — лорд Антони Лэмб, милейший, и позабочусь о том, чтобы вы немедленно лишились вашей должности, если сейчас же не вернете мне мою собственность. Я уже выгнал идиота слугу, который по ошибке отправил письмо. Содержащаяся в нем информация настолько опасна, что если попробуете не подчиниться моим требованиям, то, скорее всего, окажетесь за стенами Флитской тюрьмы.

Ругаясь про себя, кучер подчинился

— Где уж простому парню перечить паршивым господам. А ну их всех к..

Когда он, взобравшись на козлы, хлестнул по лошадям, Антония подумала, что ей повезло потому, что он принял ее за мужчину. С зажатым в руке письмом Уотсону и Голдману она сползла с седла. Потом, чувствуя, что не в состоянии двигаться дальше, села на обочину и горько расплакалась.

Тут-то ее и нашел мистер Бэрке. Леди Рэндольф приказала Брэдшоу заложить карету, чтобы мистер Бэрке направился в Стоук. Он не поверил своим ушам, узнав, что Тони поскакала в сторону Рочестера, и заставил Брэдшоу мчаться вдогонку.

Когда мистер Бэрке усаживал ее в карету, она благодарно поглядела на него. На щеках горели лихорадочные пятна.

— Что бы я делала без вас, мистер Бэрке? Вы мой рыцарь в блестящих доспехах!

У Бернарда Лэмба надолго упало настроение, когда он прочел маленькую заметку в «Газетт». Не веря написанному, он перечитал ее дважды или трижды, но в конце концов ничего не оставалось, как поверить. До того целых три недели он разочарованно просматривал газету. Наконец теперь черным по белому появилось первое указание на несчастный случай в море. То, на что он надеялся, чему молился и что замышлял, наконец случилось. Но ни к чему не привело. Боже Всемогущий, если то, на что намекала «Газетт», правда, то тогда, черт возьми, утонул не тот близнец. Раздираемый сомнениями, Бернард еще раз перечитал заметку: «Неожиданно промчавшийся на прошлой неделе вдоль побережья сильный шквал причинил повреждения многим парусным судам, находившимся в ; Медузе. Нами получено неподтвержденное сообщение, что леди Антония Лэмб была смыта за борт и утонула недалеко от своего дома в Стоуке».

Бернард с такой силой шарахнул кулаком по столу, что подломилась ножка. Тогда, выплескивая ярость и разочарование, он принялся крушить его на куски. Но чем больше думал, тем больше путались мысли. План убийства сработал, и он хвалил себя за ум и ловкость, но легкий психоз все же овладевал им. Его кузен лорд Антони, скорее всего, знал о запутанных линях и подпиленной рукояти румпеля, и если станут расследовать несчастный случай, то подозрение должно упасть на того, кому это больше всего выгодно.

Бернард решил пока держаться подальше. Одного близнеца убрали. Случись вскорости что-нибудь с другим, вряд ли это сочтут случайностью. Зная теперь, что при надобности способен на убийство, Бернард решил спокойно выжидать удобного случая.

При воспоминании о подробностях поездки в Стоук его вдруг осенила блестящая мысль. Он давно не был у Анджелы. Насвистывая, он отыскал трость-шпагу и натянул новые молескиновые перчатки.

Когда Бернард вошел в квартиру, открыв дверь своим ключом, Анджела Браун еще крепко спала. Представления кончались не раньше полуночи, а надо было еще снять грим, развесить по местам костюмы. Так что до своей квартирки она добиралась во втором часу ночи.

Хорошо, черт возьми, что Анджела никого не прихватила с собой на ночь, подумал Бернард, а то пришлось бы разукрасить ее толстые белые ляжки. Сбросив одеяло, он ткнул ее тростью-шпагой. Она недовольно заворчала, потом, проснувшись, вскочила с постели.

— Какого черта дурачишься? — огрызнулась она.

— Черта… а для наказания убийцы черти, пожалуй, подойдут, как ты думаешь?

— О чем ты, черт побери, болтаешь, Берни?

— Может быть, ты скоро познакомишься с самим дьяволом, Ангельское Личико. — Он снова ткнул ее тростью. — На море произошел серьезный несчастный случай. Один из близнецов утонул. — Он помахал перед ее носом газетой, но заметку прочитать не дал.

В ее глазах засветилось недоверие. Потом, воскликнув: «Не хочешь ли сказать, что ты новый лорд Лэмб?» — она, спрыгнув с кровати, бросилась ему на шею.

Схватив за руки, он грубо оторвал ее от себя. Он отталкивал ее, пока она не упала на кровать, потом наотмашь ударил по лицу.

— Нет, безмозглая шлюха. Ты убила не того! Ее лицо исказилось ужасом.

— Девчонку? Это не я, а ты, свинья!

Анджела не сводила глаз со шпаги, которую Бернард медленно доставал из трости.

Он стал забавляться. Проткнув тонкую ткань ночной рубашки, разорвал ее, потом пощекотал холодной сталью под коленками.

— Раздвинь-ка ножки, Ангел.

Он тяжело дышал, чувствуя, нан твердеет у него в штанах. Власть действовала возбуждающе. Она была сильнее наркотика. Испытав однажды власть над другим, хотелось еще и еще.

Медленно, с опаской, Анджела раздвинула ноги. Она облегченно расслабилась, увидев, что, отложив в сторону оружие, он стал раздеваться. Однако Анджела снова испуганно вскрикнула, когда, опять взяв в руки шпагу, он двинулся к ней. Его член торчал как шпага, и она видела, что он затеял с ней патологически жуткую игру, заставляя в страхе гадать, чти он в нее воткнет.

Когда он направил в ее сторону острый конец шпаги, она закрыла глаза и прикусила губу, сдерживая рвавшийся из груди крик. С облегчением почувствовала, что внутрь входит твердый гладкий стержень, но, открыв глаза, увидела, что он перевернул шпагу другой стороной и в нее вошла рукоять.

С поразительной ясностью она поняла, что он хочет унизить ее страхом. Хотя она была актрисой, ей не нужно было преувеличивать ужас, который она испытывала перед этим молодым красавчиком-садистом. Анджела, униженно умоляя, дала ему возможность насладиться властью. Когда она унизилась до положения рабыни, Бернард спустил и, обмякнув, навалился на нее.

Когда в Лэмб-холле получили «Газетт», Тони и Роз встревожились. Они не хотели, чтобы Уотсон и Голдман считали ее погибшей, да и вообще чтобы об этом узнали в свете, иначе как она сможет занять в нем свое место.

Посоветовавшись с мистером Бэрке, они в конце концов состряпали втроем более или менее правдоподобную историю для безотлагательной отправки в «Газетт». Тони лично написала:

«Леди Антония Лэмб благополучно спаслась после того, как ее смыло за борт парусной лодки. Она проведет несколько недель в Бате, чтобы восстановить силы после перенесенных ею тяжелых испытаний. „Газетт“ приносит семье Лэмбов извинения за неудобства, причиненные вчерашним ошибочным сообщением»

Глава 11

За все долгое путешествие на «Красном драконе» Джон Булль и Киринда ни разу не страдали от морской болезни одновременно. Хотя это и не доставляло удовольствия, они безропотно и с достоинством во всем помогали друг другу. Джон Булль, правда, оказался более стойким моряком, нежели Киринда. Та проводила большую часть времени в своей каюте, сожалея, что хозяин в свое время спас ее от сожжения на погребальном костре.

Адам Сэвидж часто заглядывал к ней в каюту, заботился, чтобы она не отощала. Он знал, что лучшей сиделки, чем Джон Булль, ей не найти — сам имел счастье побывать в его руках. Однако когда подошли к Английскому каналу, морская зыбь доконала обоих, и Сэвидж сам оказался в положении сиделки.

Киринда со стоном отвернулась к стене. Она была до смерти расстроена тем, что хозяину приходилось выносить ведро с нечистотами и обмывать ее.

— Киринда, повернись ко мне, — строго приказал Адам.

— Оставьте меня, дайте умереть, — прошептала она.

— Умереть не так-то легко, малышка, — тихо заметил он.

— Я покрыта позором, — захныкала она.

— Нет, ты покрыта блевотиной, но я все смою, не останется и следа. Только подумай, глупышка, сколько раз ты мыла меня. Ты ходила за мной, когда у меня не было сил открыть глаза. А теперь сядь, и я скажу тебе кое-что, чему ты обрадуешься. Сегодня вечером мы будем на суше.

Она стала целовать ему руки. Адам плюхнул в тазик с водой вонючее карболовое мыло и поднялся на ноги. Его темноволосая голова почти касалась бимсов.

— Я хочу, чтобы ты погрызла эту галету и не торопясь отхлебнула этого вина. Клянусь Вишной, твой желудок это примет.

Киринда знала, что ей нельзя пить запретное вино, но она должна повиноваться его приказам. В душе она считала, что ее хозяин — более могущественное божество, чем любой индусский бог или богиня. Открывая дверь, он добавил:

— Скажу еще одну вещь, которая тебя порадует. Сегодня Джон Булль намного зеленее тебя.

Киринда не могла представить безупречного во всех отношениях Джона Булля в таком унизительном положении. И, воспрянув духом, начала прихорашиваться.

В каюте своего слуги он проделал ту же процедуру очищения и омовения, подбадривая Джона Булля разговорами:

— Вот ты и добрался туда, о чем мечтал всю жизнь. Мы в Английском канале. Ты, конечно, будешь стоять у перил, чтобы поскорее обнять землю обетованную, а, Джон Булль? Сдается, что Киринда одолела морскую болезнь. Она, парень, ждет не дождется ступить на английскую землю раньше тебя.

Джон Булль тихо простонал:

— Я в таком состоянии, что вы можете зарыть меня в английскую землю и избавиться от негодного мусора.

— Съешь эту галету и выпей это вино, — наставлял Сэвидж, увязывая в узел грязное белье. Прежде чем Джон Булль успел возразить против спиртного, он добавил: — У Киринды хватило смелости и здравого смысла выпить немного вина, и у нее желудок сразу пришел в норму.

Джону Буллю никак нельзя было потерять лицо, позволив Киринде предстать в лучшем виде, чем он. Пусть это будет стоить ему жизни, но он должен ступить на английскую землю без посторонней помощи.

Уже стемнело, когда «Красный дракон» благополучно пристал к Индийским причалам лондонского порта. На Сэвиджа, собиравшегося сойти на берег, нахлынули воспоминания о прошлом. Больше двенадцати лет прошло с тех пор, как он покинул эти причалы, а здесь все выглядело, как прежде. Правда, у причалов больше торговых судов, а пристань полна моряков всех национальностей из самых отдаленных уголков мира.

С высокой палубы ему были видны огоньки прильнувших н складам таверн, и он невольно отметил, как убого и неопрятно они выглядели. Кругом, как и раньше, валялись пьяные матросы, и, конечно же, как и в ту ночь, когда он отплывал, своим ремеслом занимались проститутки.

Как только спустили сходни, он первым ступил на причал. Нужно было нанять экипаж, чтобы вместе с прислугой добраться до гостиницы в Лондоне. Ему не терпелось пройти пешком по улицам старого милого сердцу города, но он не поддался соблазну. Когда-то он гулял налегке, без всяких пожитков, кроме одежды на плечах. Теперь другое дело. Богатство влекло за собой трезвый взгляд на вещи и определенные обязательства.

Сэвидж нанял меньше других потрепанный экипаж, приказав извозчику ждать у «Красного дракона», судна из Ост-Индии. Вернувшись на борт, отпер в своей каюте шкаф с пистолетами и раздал оружие капитану, первому и второму помощникам.

— Завтра я арендую складские площади. Мне нужно, чтобы у моих ящиков в трюме по правому борту была вооруженная охрана, пока я лично не приду за ними. Эти доки кишат крысами, в том числе четвероногими. Они все равно пролезут на корабль, вы их не удержите, но не подпускайте их к ящикам с чаем и специями. Приманите на борт кошек.

Сэвидж поднял свой дорожный сундук и пошел, громко стуча по пути в двери своих слуг.

— Джон Булль, экипаж давно подан.

Слуга-тамил медленно открыл дверь и величественно выплыл из каюты. Он был в безукоризненно белых одеждах, на голове красовался пунцовый тюрбан с огромным рубином. Киринда тоже выступала по трапу медленно, словно в трансе. Она старательно ставила маленькие ножки, боясь оступиться и упасть. В руках она несла Рупи в клетке из прутьев и ковровый саквояж с одеждой.

— Давай мне птицу, — предложил Джон Булль. С большой осторожностью Киринда поставила саквояж на пол, заложила руку за голову, растопырив пальцы наподобие дурацкого колпака, и закудахтала ему в лицо. Потом, к ужасу Сэвиджа, слуги залились глупым смехом. Не веря глазам своим, он ошеломленно глядел, на обоих. Наконец Джон Булль выговорил:

— Превосходительство… девчонка не умеет пить, — затем, если можно так выразиться, с достоинством кивнул.

«Боже милостивый, — подумал Сэвидж, — оба в стельку пьяны». В этот вечер в отель «Савой» явилась самая удивительная троица, какую там когда-либо видели, и, хотя прислугу отличали безупречные сдержанные манеры, на этот раз все разинули рты от удивления.

Скоро до них дошло, что это набоб с двумя слугами. Хотя мужчина могучего телосложения с вьющимися по плечам черными волосами и ножей цвета тикового дерева записался как Сэвидж, они втайне сомневались, что это белый человек, и окрестили его Индийским Дикарем. Когда он заказал три смежных люкса, ни у кого не осталось сомнений относительно его богатства. Когда его спросили, на какой срок он их снимает, он бросил на вопрошавшего ледяной взгляд своих голубых глаз и ответил: «На сколько надо», сказав этим все и ничего.

Мужчина в тюрбане закрыл глаза в молчаливой молитве, а экзотическая птица в его руках, выбрав из своего словаря доброе старое английское слово, во весь голос заверещала: «Педераст!»

Женщина в изящном сари и добротных английских уличных туфлях, будто прямо из языческого храма. Ее смех нежными колокольчиками отдавался в вестибюле «Савоя».

Джон Булль отпер все двери, соединяющие между собой номера, потому что после просторного бунгало с его защищенными от солнца верандами уставленные тяжелой английской мебелью комнаты казались маленькими и тесными. Адам Сэвидж сел за конторку составить список поручений для консьержа. Джон Булль распаковал одежду хозяина и повесил в шкаф, качая головой по поводу того, что привез только один сундук из дюжины находившихся на борту «Красного дракона».

Все шло хорошо, пока не появилась горничная. Джон Булль взял на себя обязанность иметь дело с английской прислугой. На сгибе одной руки у нее висел набор больших полотенец, в другой она держала три глиняных ночных горшка. Когда она хотела передать их Джону Буллю, он поглядел на нее как на ненормальную.

— Они невыносимы, — твердо заявил он. Она оглядела его с ног до головы, чувствуя, что быть беде, и с вызовом спросила:

— Что вы хотите сказать, «невыносимы»?

— Они слишком велики. Если их налить доверху, то не поднять… потому и невыносимы.

— Если вмещается больше, можно вместить и меньше — ответила горничная, смущенно бегая глазами.

— Мы отказываемся пить из таких больших чашек. Принеси поменьше.

— Чашек? — вскрикнула женщина. — Ну и невежа! Это же ночной горшок!

— Ночной горшок? — тупо повторил Джон Булль.

— Ну, знаешь… куда писают!

Скворец с восторгом ухватился за новые слова.

— Ночной горшок! Ночной горшок! — раздавалось по комнате.

Джон Булль был смертельно оскорблен. Не тем, что обсуждал такие вещи с прислугой, а тем, что его хозяина унижают до такой дикости.

— Здесь нет купальной комнаты? Нет биде? Какая дикость!

— Эй, ты что, считаешь меня тронутой? Паршивый язычник смеет говорить мне, что я дикарка!

Сэвидж услыхал возбужденные голоса. Пришел узнать, в чем дело. Горничная в накрахмаленном сером форменном платье и чепчике была готова грудью встать на защиту родины от этого темнокожего дьявола.

— В чем дело? — с властным спокойствием спросил Сэвидж.

Молоденькая горничная испуганно отпрянула, увидев рослого мужчину с темным грозным лицом. Он привык к тому отвращению, которое иногда вызывало его изуродованное шрамом лицо, и выработал привычку не выказывать своих чувств. Он ругал себя за то, что после стольких лет все еще принимает такую реакцию близко к сердцу.

— Эта женщина обвиняет меня в том, что я ее трогаю, — ответил Джон Булль.

— Сроду такого не говорила! — решительно возразила горничная.

— Да, Превосходительство, я поставил ее в известность, что эти чашки невыносимы. Тогда она научила Рупи говорить «ночной горшок», потом обвинила меня в том, что я ее трогаю.

— Небольшое недоразумение. Спокойной ночи, — с этими словами Адам Сэвидж взял у горничной предметы, из-за которых разгорелся спор.

Когда Сэвидж закрыл дверь, Джон Булль спросил:

— Зачем вы ее отпустили? Разве не ее дело дергать опахало?

— Нет, Джон Булль, здесь нет опахал. В Англии не нужно охлаждаться, здесь нужно согреваться. Я жду консьержа. Проведи его сюда, потом отнеси Рупи в другую комнату и помоги Киринде разобраться на ночь. Потерпи немного, и я закажу ужин.

— Ох, Превосходительство, теперь, когда мы в Англии, я вижу, что для обращения с низшими сословиями мне потребуется много терпения.

— Безусловно, Джон Булль. Им тоже.

Антония в одежде Антони с раскрытой книгой на коленях сидела в комнате Антони. Содержание книги ее не захватило, в голове роились печальные мысли; лишь бы чем-то занять голову и забыть о горе, она снова принималась читать. Несмотря на все молитвы, просьбы и переговоры с Богом, Антони так и не появился.

Его присутствия, присутствия мужчины, так не хватало в Лэмб-холле. Она была равнодушна ко всему, чувствуя себя очень одинокой. Но она была полна решимости оставаться на месте брата. Лучше умереть, чем стать свидетельницей того, как Бернард Лэмб отнимает у нее и Роз их очаровательное поместье.

Стоял прекрасный день, ей хотелось на воздух, но она, вздохнув, снова попыталась сосредоточиться на книге. Потом вдруг швырнула ее через всю комнату. К черту. Когда-то все равно придется появляться на людях. Она избегала всех и каждого из боязни, что откроется обман. И вот наконец теперь она решила, что если хочешь делать дело, то надо вести себя с шиком, ничего не боясь. Самое главное, конечно, это «поза». Приняв нужную позу, можно добиться в жизни чего угодно. Она ни капли не сомневалась в этом.

Раз она оделась для верховой езды, именно этим и надо заняться. Она съездит на фермы арендаторов, посмотрит, в чем они нуждаются. Тони надела перевязанный лентой парик и свеженакрахмаленный шейный платок. Сунув в карманы жилета несколько серебряных монет, захватила плетку брата. В конюшне она чуть не подошла к Венере, но, вовремя вспомнив, приказала Брэдшоу седлать Нептуна.

— Ему надо поразмяться, милорд, — одобрительно заметил Брэдшоу. — А вы проверите новую сбрую, что купили в Рочестере.

Помахивая хвостом, подошел живший при конюшне старый пес. Она хотела уже приласкать его, называя нежными именами, но вспомнила, кто она теперь.

— Привет, старая уродина. Все еще задираешь ногу у каждого столба?

Псу такие грубости явно нравились куда больше, чем сюсюканье, так что она сделала себе зарубку на память.

Тони не спеша доскакала по лугу до первой фермы. Гарри Симпсон с сыном косили сено. Оба почтительно сняли перед лордом Лэмбом шапки. Тони глубоко вдохнула, набираясь храбрости, и небрежно соскочила с коня. Засунув одну руку в карман бриджей, другой со свистом взмахивала плетью, срубая сухие стебли.

— Привет, Гарри, сдается, травы неплохие. Фермер покраснел, словно язык проглотил, потом, пересилив себя, произнес:

— Милорд, нам всем так жалко вашу сестру. Прикусив губу, Антония кивнула. Проглотила комок в горле, понимая, что этого тяжелого момента не избежать.

— Я приехал узнать, не нужно ли чего.

— Не беспокойтесь о нас, милорд, у вас и своей беды хватает.

Сын Симпсона, дерзко глядя на хозяина, сказал:

— У дома крыша протекает. Отец еще больше покраснел:

— Залатаем, когда уберем сено. Тони поглядела в сторону дома.

— Его надо перекрывать, Гарри. Сегодня же об этом позабочусь. Надо было мне сказать, — укоризненно сказала она. — А ты убери сено до дождей.

Гарри почесал в затылке, удивляясь изменчивости настроения господ. Когда он некоторое время назад заговорил о протекающей крыше, молодой лорд Лэмб ответил, что пусть сам и залатает.

На другой ферме с Тони не спускали глаз дочери фермера. Обе были моложе нее, но куда бойчее. Она струсила. Ей приходилось часто разговаривать с Мэри и Лиззи, отдавать им свои платья, когда она из них вырастала. Антония подумала, что не успеет открыть рот, как ее разоблачат. Мэри вызывающе поглядела на нее, словно между ними существовала некая тайна. «Знает!» — подумала Антония. Потом с облегчением услышала:

— Если хотите, милорд, вечером буду ждать за коровником.

Тони была потрясена. Девица приглашала ее на свидание. Лиззи не отставала от сестры:

— Вашей сестре больше не понадобятся ее наряды. Не отдадите ли их нам?

«До чего жадная скотина», — подумала Антония.

— Где отец? — холодно спросила она.

— В хлеву… сказал нам поторчать здесь, пока не отелится корова.

Тони спешилась.

— Посмотрите за конем, — приказала она и, пригнувшись, вошла в низкую дверь коровника.

— Здрасте, — кивнул Джо Брэдли. — Не поможете ли, милорд?

Тони пришла в ужас, но поняла, что уже поздно идти на попятную.

— Это такая тварь. Брыкается, будто паршивый мул. Если бы вы могли подержать ее за ногу.

Тони сняла перчатки и сунула их в карман, затем, сняв куртку, подошла сзади к корове. Держа ее за заднюю ногу, она с ужасом обнаружила, что ее бриджи залиты коровьим навозом. Но скоро забыла об этом, наблюдая чудо рождения. Корова замычала, потом в рунах Джо оказалась громадная пленка с теленком внутри. Он быстро сорвал пленку с головы теленка, чтобы тот мог дышать, потом протер сеном мокрую липкую шкурку.

Джон, ухмыляясь, сказал:

— Ногу можно отпустить. Прошу прощения, что вы в дерьме, сэр.

Тони озабоченно поглядела на свои бриджи:

— Говорят, к счастью, правда? Может, еще пригодится.

— Ага, так-то оно так. Прошу прощения, что доставил столько хлопот.

— Я заехал спросить, что нужно, но теперь сам вижу, что одна из стен осыпается. Скажу, чтобы поправили и поставили новые перегородки. Когда последний раз делали побелку?

— Не белили года два-три.

— Я достану известку и кисти.

— Глядишь, и побелить поможете? — засмеялся Джо.

— Черт возьми, теперь вижу, откуда у Лиззи столько нахальства. Не искушай судьбу, Джо, — добродушно заметила Тони.

Возвращаясь домой, почувствовала, что настроение повышается. Она с удивлением обнаружила, что все признали в ней Антони. Небрежные манеры, немного хрипотцы в голосе — и все приняли ее за мужчину.

Поднимаясь по лестнице переодеть бриджи, натолкнулась на мистера Бэрке.

— Только что помогла принять теленка, — гордо похвасталась она.

— Молодцом, милорд.

— Да, между прочим, не знаешь, что имел в виду Джеймс, когда вручил мне гинею и сказал, что это мой выигрыш?

— Его отец принимает ставни на скачках. Антони ставил на лошадей.

— Ужасно бессмысленная трата денег! — заявила Антония.

— Это говорит женщина, — сурово напомнил мистер Бэрке.

— Ах, так! Тогда передай эту гинею Джеймсу и скажи, что хочу снова получить двадцать к одному.

— Вот билетик, — подмигнул мистер Бэрке, любезно не замечая исходящую от нее едкую вонь.

Стягивая сапоги, Антония подумала, что будет делать Адам Сэвидж, когда Уотсон и Голдман предъявят ему счета за ремонт ферм. Затем пожала плечами. Беспокоиться по мелочам — явно женская привычка. Нужно от нее избавиться, твердо решила она.

Глава 12

Первой деловой встречей, назначенной Адамом Сэ-виджем, была встреча с Уотсоном и Голдманом, поверенными. Их рекомендовал его друг Расселл Лэмб. Встретившись с обоими партнерами и трезво оценив их способности, он решил стать их клиентом.

— Первым делом надо решить вопрос о банковском депозите, — сказал Сэвидж. — В своих зарубежных фрахтовых операциях я всегда пользовался услугами «Ллойда», но, если вы сможете обеспечить мне более высокую учетную ставку в «Барклайз», я оставлю это целиком на ваше усмотрение. Но лучше назначьте мне время после окончания рабочего дня для доставки сундуков с золотом.

Уотсон едва удержался, чтобы не переглянуться с Голдманом.

— Ваше золото в морских сундуках? — справился он.

— Да, если быть точным, в дюжине сундуков, — Ответил Сэвидж.

— На сколько же приблизительно золота в каждом сундуке? — учтиво спросил Уотсон.

— Приблизительно на два лакха.

Уотсон моментально подсчитал. Голдман еще быстрее. Лакх — это сто тысяч. Индийский дикарь стоил два с половиной миллиона фунтов золотом! Партнеры, не удержавшись, благоговейно переглянулись. Они почтительно помолчали, глядя на своего самого дорогого клиента, прежде чем продолжить деловой разговор.

— У меня здесь список дел. Не попросите ли вы своего клерка помочь мне с деловыми адресами? Мне нужен знающий секретарь, какое-нибудь средство передвижения, и, поскольку с тех пор, как я приехал, все только и делают, что глазеют на меня, думаю, что мне нужен хороший портной.

Взяв список, мистер Голдман перемолвился с клерком наказав ему выбирать только самые лучшие заведения.

— Уильям Уайатт строит мне дом в Грэйвсенде. Я перевел на его счет средства, но вполне допускаю, что к настоящему времени он их перерасходовал. Я направлю все счета к вам на проверку. Самое неотложное дело — подыскать дом в Лондоне. Он мне нужен сегодня, но даю вам время до завтра. А пока, джентльмены, я в «Савое».

— Мистер Сэвидж, я вижу, что вы прямой, деловой человек, — сказал Голдман. — Купить дом сегодня же практически невозможно. Если дадите нам несколько дней, мы, возможно, что-нибудь арендуем.

— Мой друг Расселл Лэмб заверил меня, что вы, джентльмены, весьма предприимчивы.

Мистеру Уотсону давно хотелось начать разговор об опекунстве над близнецами, и он воспользовался моментом:

— На Керзон-стрит находится городской дом покойного лорда Лэмба. Поскольку вы ведете дела этой семьи, почему бы вам им не воспользоваться? Дом меблирован и полностью обеспечен прислугой. Это даст нам необходимое время, чтобы купить вам городской дом, так же удобно расположенный.

— Ваше предложение заслуживает внимания. Оно как раз кстати. Я еще не имел удовольствия познакомиться со своими подопечными.

Мистер Уотсон доверительно начал:

— Они очень молоды и, поскольку прожили всю жизнь в деревне, довольно наивны, в отличие от городских чертенят. Нынешняя молодежь, скажу вам, просто позор. За время, пока вас здесь не было, нравы круто изменились, но лорд Антони Лэмб не создаст вам проблем. Это приятный послушный юноша.

Адам Сэвидж бросил на него вопросительный взгляд.

— Почему-то у меня такое чувство, что от меня что-то скрывается?

Мистер Уотсон прокашлялся:

— Да, сэр, это касается леди Антонии. Она была у нас после смерти отца и потребовала сообщить, сколько денег ей положено. Когда я заверил, что ее приданое находится под опекой, она захотела знать, может ли им располагать. Я уведомил, что ее денежные дела находятся в вашем распоряжении. Боюсь, что она ушла несколько раздраженной и с тех пор взяла в привычку покупать все, что ей понравится, а счета отсылать к нам.

— Дайте посмотреть, — распорядился он. Когда их представили, он, бегло перелистав, отметил, что в большинстве своем это были счета за платья, нижнее белье, халаты и разные женские безделушки и все вместе не превышали и сотни фунтов. Пара счетов относилась к расходам на фермы арендаторов в Стоуке.

— Отнесите их на мой счет. Полагаю, Антони ежеквартально получает свое денежное содержание? Оно так мало, что не знаю, как он обходится. Пожалуй, удвойте сумму. Я вскоре съезжу в Стоук, как только позволят самые неотложные дела. — Сэвидж встал. — В таком случае, джентльмены, всего хорошего. Сможете найти меня в доме на Керзон-стрит.

Поскольку от «Савоя» до Лондонских ворот было недалеко, он пришел пешком. Теперь он подумывал, не взять ли портшез, но решил, что его длинные ноги на забитых людьми улицах донесут его быстрее любого портшеза.

Ненадолго задержался мыслями на близнецах. Похоже, дочка недалеко ушла от мамы, хотя все женщины таковы, когда речь заходит о деньгах. А парень, кажется, прост и симпатичен. Адам надеялся, что они подружатся.

Шагая по улице, он заметил, что на него обращают внимание, да и сам он удивленно глазеет на лондонцев. Нечистая сила, что стало с мужской модой? Он был единственным лицом мужского пола, на голове которого не сидел напудренный парик. Большинство джентльменов почему-то были облачены в атласные бриджи до колен, вычурно расшитые жилеты, рубашки с воротником-стойкой и развевающимся галстуком-шарфом. По мнению Сэвиджа, такая одежда лучше смотрелась бы в бальном зале, нежели на оживленной улице Лондона. Что случилось со скромным сукном и поплином?

Он увидел несколько мужчин в красных туфлях на высоком каблуке и спрашивал себя, что их заставляет подражать женской моде. В Лондоне всегда хватало чудаков и эксцентриков, но, черт побери, каждый второй встречавшийся ему мужчина довольно нелепо выглядел,

как особа женского пола. Поразительно много молодых людей красились, носили серьги и держали в руках веера. Неужели, пока он был в индийских владениях, мир сошел с ума?

У кондитерской праздно расселись два франта. У одного по всему жилету были вышиты бабочки, а на другом красовался сюртук с золотыми галунами и бутоньеркой во всю грудь. Сэвидж окинул его презрительным взглядом. Тот в свою очередь поднял лорнет и вздрогнул при виде похожего на иноземца гиганта с длинными черными лохмами.

Мало-помалу Сэвидж перевел свой взгляд с мужчин и стал оценивающе разглядывать женщин. Ближе к утру встречались только женщины победнее в простеньких хлопчатобумажных платьях в полоску, но в полдень стали появляться следящие за модой дамы в увитых валансьенскими кружевами платьях и высоких напудренных париках, украшенных цветами и птицами. Многие ходили в сопровождении кучера или иного слуги, таскавших за ними свертки. Женщины всегда любили выделяться, так что Сэвидж и бровью не повел, видя огромные шляпы из итальянской соломки или черные мушки, привлекавшие внимание к женским глазкам или губкам. Но, увидев очень модную даму в сопровождении негритенка с обезьяной на цепи, он почувствовал, как внутри закипает ярость из-за того, что в считающейся цивилизованной стране терпят такую дикость.

Вернувшись в «Савой», Сэвидж написал записку лорду Лэмбу, уведомляя его, что вернулся в Англию, и прося дозволения воспользоваться городским имением в районе Мейфер, пока не приобретет собственного. Это была всего лишь дань вежливости; он переедет туда задолго до того, как письмо будет получено в Стоуке. Заканчивая записку, сообщал своему подопечному, что посетит Лэмб-холл на следующей неделе.

Фентон, дворецкий на Керзон-стрит, сухо приветствовал мистера Сэвиджа, но, узнав, что тот был на Цейлоне другом и соседом хозяйки и покойного хозяина, немного оттаял. Фентон всегда спрашивал себя, как бы в данных обстоятельствах вел себя мистер Бэрке, и старался действовать соответственно. В городском доме держали кухарку-экономку миссис Хогг и молоденькую горничную Дору, коренную уроженку Лондона. Обе заняли позицию, с которой можно было удобно разглядывать прибывшую из Индии странную троицу.

— Ух ты, видала такие рожи? — прошептала на ухо экономка Дора.

Миссис Хогг, с явным неодобрением скривив губы пробормотала:

— Дикари! Терпеть не могу!

Дора, которая была недурна собой и не страдала от избытка скромности, с завистью разглядывала темнокожую девушку в экзотической одежде. Фентон, показав мистеру Сэвиджу хозяйскую спальню, был в растерянности относительно других двоих. Отметив безупречно белые одежды и украшенный рубином тюрбан, он подумал, что, возможно, Джон Булль — заезжий принц, а дама — его жена или наложница, или как там называют женщин при индийских принцах. На всякий случай Фентон выделил им отдельные покои и облегченно вздохнул, когда мистер Сэвидж удовлетворенно сунул ему в ладонь гинею.

— Попозже с моего корабля доставят сундуки и другой багаж. Этим займется Джон Булль.

Адам решил наедине переговорить с прислугой, чтобы облегчить жизнь Джону Буллю и Киринде, которые, он знал, пока не обвыкнутся, будут чувствовать себя как рыба, вытащенная из воды.

— Спущусь вниз познакомиться с прислугой, — сказал он, беря в руки клетку с Рупи. Фентон спустился с ним, показывая путь.

Сэвидж решил, что самое подходящее место для скворца — прихожая, где покрытый керамической плиткой пол можно без труда убрать. Затем вошел на кухню и представился.

— Мои люди с Цейлона, несомненно, покажутся вам странными. Мой человек привык руководить многочисленный челядью и может произвести впечатление слишком властного. Я хотел бы попросить вас постараться быть дружелюбными, а если возникнут какие-либо трудности,

не стесняйтесь обращаться прямо ко мне.

Миссис Хогг с опаской разглядывала его. Она еще не встречала такого грозного на вид человека, хотя и знавала властных людей, но ей было не по нутру прислуживать иноземцам.

— Трудности, сэр? — переспросила она.

— Возможно, я накликаю неприятности, которых на самом деле и не будет, — мягко поправился он. — Если и возникнут трудности, то, пожалуй, только с продуктами.

Миссис Хогг сердито поджала губы. Никто еще ни разу не жаловался на то, как она готовит.

— На Цейлоне пища сильно сдабривается специями, и мы едим много фруктов и овощей. Когда много лет назад я жил в Лондоне, единственным овощем, насколько я помню, была репа, которую я терпеть не могу. Я был бы признателен, если бы вы брали с собой моего человека, когда пойдете покупать продукты, и отвели ему местечко на кухне, где он мог бы готовить национальные блюда.

Если бы посмела, миссис Хогг отказалась бы.

— Большую часть дня я буду отсутствовать по делам. Благодарю вас за сотрудничество.

После его ухода повисло зловещее молчание, потом сразу заговорили все трое. Фентон, чувствуя себя довольно глупо из-за того, что человек, которого он принял за принца, оказался всего лишь лакеем, сказал:

— Что до меня, то пусть все делает его прислуга.

— А я не потерплю, чтобы лезли ко мне на кухню. Терпеть не могу иноземцев!

Дора, наделенная богатым воображением, вставила:

— Да он один из, как их, набобов. Держу пари, что она из его гарема.

Миссис Хогг, только что утром накупившая репы, следующие полчаса гремела котлами и сковородками. Услышав пронзительный крик: «Содом и Гоморра!» — выбежала в прихожую узнать, кто там богохульствует.

— В чем дело? — потребовала она ответа у Доры.

— Это их птица.

— Терпеть не могу птиц. Нечего ей здесь делать с бесстыжим языком. Ей место в подвале!

Дору распирало любопытство, чем занимаются новые обитатели. Под видом уборки она поднялась наверх подслушать их разговор и заглянуть в замочную скважину. Джон Булль как нарочно в этот момент открыл дверь. Увидев стоявшую на коленях горничную, он удивился странному обычаю.

— У вас в эту дырку молятся? — спросил он.

— Ничего такого я не делала! — огрызнулась она.

— Я не обвиняю тебя в том, что ты подглядывала, хотя мне теперь ясно твое намерение.

— Я не подглядывала! — твердила Дора.

— Теперь к тому, что ты подглядывала, еще добавляется ложь. Что ты так смотришь на мою голову?

Шмыгнув носом, Дора решила, что наступление — лучший вид обороны.

— Что это ты намотал себе на голову? Джон Булль гордо выпрямился, думая, как бы объяснить это особе женского пола явно ниже его по положению.

— Это часть моей форменной одежды. Как, скажем, этот кусок материи у тебя на голове!

— Кусок материи? — задохнулась от оскорбления Дора. На ней был чуть ли не самый лучший ее чепец. — У меня чепцы, а не какие-то тряпки. Этот из настоящего льняного полотна. И кружева с мушками.

— Мушками? — Джон Булль пришел в ужас. «У нее насекомые. Тогда понятно, почему у нее на голове такая отвратительная шапка!»

— Да, — гордо подтвердила Дора.

— Не подходи ко мне. Ты грязная.

— Грязная? — взвизгнула она.

— Ты освобождена. Кыш, ныш.

— Не тебе меня прогонять… не успел приехать, а… подохнуть можно!

— Я приехал в Англию не умирать, а жить!

Спустившись на кухню, он столкнулся с грудастой толстой кухаркой.

— Позвольте представиться. Я Джон Булль.

— Если ты Джон Булль, тогда я царица Савская, — объявила она.

— Савская? Значит, ты не женщина — свинья? — слегка озадаченно спросил он.

Дора прыснула, тогда как миссис Хогг[1] побагровела.

— Значит, женщина-свинья? Издеваешься над моей фамилией? — вскипела она.

— Нет-нет, мадам. Уверяю вас, я вполне серьезно.

— Для тебя я миссис Хогг. И требую здесь, на кухне, уважения. Терпеть не могу, когда лезут не в свои дела.

— Я не имел намерения вмешиваться в ваши дела, мадам, или в дела этой женщины с насекомыми. Я пришел взять ломтик фрукта для скворца моего хозяина, его сегодня не кормили. Кстати, где птица?

— Съела я ee! Спустила вниз, там и оставила!

— Я бессловесный!

— Хочешь сказать, безмозглый.

— Я мог бы сказать что-нибудь непристойное, но воздержаюсь! — произнес Джон Булль, с достоинством покидая кухню и направляясь наверх, где оставался до конца дня.

Дома Сэвидж получил записку от мистера Уотсона, в которой сообщалось о подходящем доме, но, прежде чем отправиться к своим поверенным, он решил зайти на Савил-роу к рекомендованному ему портному. Входя в это фешенебельное заведение, он чувствовал себя несколько неловко, так как ни разу не бывал в магазинах мужской моды. В молодости он носил одежду из вторых рук, а в индийских владениях портной являлся к нему на корабль или на плантацию.

Приказчики в магазине были законченными снобами и с презрением относились ко всему, что не являлось криком моды, но, обнаружив, что за деньгами дело не станет, они расстелились перед ним. Не забыв сказать, что одевали самого принца Узльского, они заверили Адама Сэ-виджа, что превратят его из неуклюжего жителя колоний в верх совершенства. Тут же они поняли, что индийский дикарь имеет собственное мнение и сильную волю.

Он заказал две дюжины белых рубашек и шейных платков из тончайшего материала, но самого простого покроя. С него сняли мерки для синего, темно-красного и черного сюртуков из материала высшего качества и скромных жилетов слегка контрастирующих цветов. Он заказал удобно сидящие бриджи, застегивающиеся на Щиколотке шаровары и полдюжины пар лосин. Купил перчатки для верховой езды и езды в карете, но его не смогли уговорить на перчатки из собачьей шкуры, на которых все помешались. Купил бобровую шапку, но они были шокированы, когода он отказался от всех треуголок и париков под них, какие ему показали. Ему говорили, что его ни за что не примут в свете, если он будет упрямиться и носить собственные ненапудренные волосы. В конце концов его уговорили на вечерний костюм из черного атласа, но никакие уговоры не помогли, когда зашла речь о белых Рейтузах. Он купил себе цилиндр, плащ с пелериной и даже шелковые чулки, но рассмеялся в лицо, когда башмачник предложил туфли на высоких каблуках.

С него сняли мерки на парадные башмаки, ботфорты и сапоги под лосины, но он настоял, чтобы все они были черного цвета. Он ушел, оставив их удивленно покачивать головами. Они так старались объяснить, что быть хорошо одетым в эти дни далеко не значило быть просто хорошо одетым и что мода превратилась в битву вкуса с безвкусицей.

Когда Сэвидж явился к поверенным, они сообщили ему, что неподалеку от дома Лэмбов продается городской дом.

— Я бы предпочел дом в Сити. Намного удобнее для дела. Что-нибудь поближе к банкам и Ост-Индской компании на Леденхолл-стрит.

Уотсон с Голдманом пришли в ужас. Адрес в таком нефешенебельном районе будет помехой в делах, уверяли они. Человек с его положением должен покупать дом в Мейфер. Такова, к сожалению, действительность, но о человеке судят по его адресу.

Согласившись посмотреть дом на Хаф-Мун-стрит, Сэвидж поспешил купить себе экипаж. Он выбрал карету, в которой по новому тракту можно быстро добраться от Лондона до Грэйвсенда, и под стать ей пару добрых гнедых. Не устояв, он купил еще легкий фаэтон, делавший, как утверждали, в хорошей упряжке и при достаточной удали до тридцати миль в час, и не моргнув глазом, хотя счет перевалил далеко за три тысячи фунтов, прикупил еще пару резвых вороных.

С неослабевающей энергией Адам направил свои стопы па Леденхолл-стрит, в главную контору Ост-Индской компании. Кроме сданной ей в аренду плантации Прыжок Леопарда, он был держателем солидного пакета акций. Внутри самое большое помещение с круглым стеклянным фонарем и балконом называлось «залом заседаний». Сэвидж узнал, что на следующей неделе состоится собрание акционеров, и сделал зарубку в памяти, намереваясь прийти.

Услышав дружелюбное обращение, он обернулся.

— Вижу, что вы не так давно из индийских владений. Мне нужен совет касательно инвестиций, а я, в свою очередь, мог бы быть полезным, что касается Лондона. Вероятно, он сильно изменился, с тех пор как вы уехали.

Адам протянул руку широколицему мужчине примерно одних с ним лет.

— Адам Сэвидж, на этой неделе вернулся с Цейлона.

— Послушайте, где я слышал это имя?

Мужчина назвался Кавендишем, но, когда проходившие мимо кивали, тихо произнося «Девоншир», Сэвидж понял, что разговаривает с герцогом Девонширским. Они моментально нашли общий язык, обнаружив друг в друге много общего. Оба были серьезными людьми, разбирающимися в коммерческих делах и способными урвать у других изрядную долю благ мира сего.

За время непродолжительного разговора они коснулись многих тем, включая политику.

— Нам в палате нужны такие люди, как вы, — заявил Девоншир.

— Я не член парламента, — ответил Сэвидж, констатируя очевидный факт.

— Жалкая кучка фунтов — и место в палате общин ваше, — просветил его Девоншир. Сэвидж принял к сведению.

— На той неделе мы даем обед в Девоншир-хауз. Я попрошу Джорджиану включить вас в список гостей. Прошу вас, приходите. Половина гостей — друзья моей жены и принца Уэльского, но, уверяю вас, я пригласил и нескольких умных людей. Джеймса Уайатта, архитектора, Поупа, писателя и философа. Если хотите, приглашу Уоррена Гастингса, экс-губернатора из Индии.

— С двумя из этих джентльменов я уже знаком. Уайатт проектировал мой дом в Грэйвсенде, который я еще даже не видел.

— Вот где я слышал ваше имя, конечно же! — воскликнул Девоншир, очень довольный знакомством.

— С большим удовольствием приду, — принял приглашение Адам. — К тому времени я буду в более цивилизованном убранстве.

Сэвидж вернулся в дом на Керзон-стрит только к ужину. Наверху Джон Булль и Киринда встретили его с удрученным видом. Они приготовили чистые полотенца, но им было стыдно, что хозяину придется умываться из кувшина над тазиком.

— Что случилось? — спросил он Джона Булля.

— Должен сообщить вам две ужасные вещи, которые вас сильно расстроят, превосходительство. У прислуги завелись насекомые. Чтобы не занести н нам, я не разрешил Киринде спускаться.

— Как ты обнаружил, Джон Булль?

— Она сама сказала. Она сказала, что поэтому носит этот ужасный головной убор.

Сэвидж предположил, что тот опять что-то не понял, и спокойно спросил:

— Что еще меня расстроит?

— Женщина-свинья съела Рупи! — выпалил он. Сэвидж прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Возможно, миссис Хогг и была алчной женщиной, но он сомневался, что тощий скворец мог разжечь ее аппетит.

— Насколько я понимаю, вы не ужились с прислугой, — сухо заметил он. Посмотрел на Киринду. — Ты ела сегодня?

Она опустила черные ресницы на мокрые глаза и отрицательно покачала головой.

Сэвидж понимал, что совершенно бесполезно наказывать Джона Булля. Упрямый тамил готов голодать хоть месяц, лишь бы не потерять лица, совершенно не принимая во внимание бедную Киринду.

— В этом случае спускаемся ужинать?

— Будь это на Цейлоне или в Англии, нам неприемлемо ужинать с вами, хозяин.

— Если ты настаиваешь, что я твой хозяин, то должен подчиняться моим приказаниям, и я приказываю идти ужинать, Джон Булль.

— Слушаюсь, Превосходительство, — подчинился он. В столовой Сэвидж сказал Фентону:

— Передайте, пожалуйста, миссис Хогг, чтобы несла ужин на троих. — Пододвинул стул Киринде и пригласил садиться Джона Булля.

Выскочившая из кухни миссис Хогг чуть не уронила супницу, увидев, что должна обслуживать прислугу Сэвиджа. Поджатые губы выдавали ее негодование.

Нежнейшим голосом Сэвидж медленно произнес:

— Миссис Хогг, я хотел бы принести свои извинения за то, что оставил у вас в прихожей своего скворца. Я не думал, что вы станете возражать. Будьте любезны, отнесите его в мою спальню.

— Слушаю, сэр, — ответила она.

— Кроме того, миссис Хогг, — продолжал он медленно цедить слова, — я приношу глубокие извинения за то, что Джон Булль, обращаясь к вам, называл вас женщиной-свиньей. Уверяю вас, он не имел в виду ничего непочтительного. Просто в языке запутался.

— Извинения принимаются, — обуздала свой нрав миссис Хогг, правда, все еще бросая презрительный взгляд в сторону слуги.

От последующих слов Сэвиджа повеяло холодком:

— Теперь ваша очередь.

Встретив холодный взгляд его голубых глаз, она почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

— Моя очередь? — переспросила она.

— Да, ваша очередь. Извинитесь за недостойное обращение с этим мужчиной и этой женщиной. Вы целый день не давали им есть и пить только из-за того, что их кожа другого цвета, чем ваша.

По лицу миссис Хогг пошли багровые пятна.

— Извините, — еле слышно произнесла она, не зная, что еще сказать.

В голосе Сэвиджа снова послышались любезные нотки, но голубые глаза оставались холодными:

— Миссис Хогг, если овощи, чей запах доносится с вашей кухни, представляют собой репу, я бы предложил, чтобы вы полакомились ею сами, а нам подали бы что-нибудь более аппетитное.

Видеть миссис Хогг, когда что-нибудь ей не по нраву, — зрелище не из приятных. Она исчезла в своей святая святых и больше не появлялась. Вскоре с ужином явилась Дора. Три пары глаз воззрились на ее чепец. Он был сплошь кружевной. У Адама Сэвиджа весело заблестели глаза.

— Очень милая шапочка, — тихо произнес он, видя, как у той от удовольствия приподнялись уголки губ.

Глава 13

При неоценимой помощи господ Уотсона и Голдмана золото Сэвиджа было депонировано, нанят секретарь, которого звали Слоун, и достигнута договоренность о покупке дома на Хаф-Мун-стрит.

С почтой пришло обещанное приглашение на обед в Девоншир-хауз, а также ответ из Стоуна. Вскрыв конверт, Сэвидж пробежал глазами страничку, исписанную прекрасным почерком лорда Лэмба.

Глубокоуважаемый мистер Сэвидж,

Благодарю за вашу записку, в которой вы сообщаете о своем прибытии в Англию. Вы можете оставаться моим гостем на Керзон-стрит столько, сколько потребуется. С сожалением сообщаю, что в Лэмб-холле в настоящее время траур и мы не принимаем. Если возникнет необходимость связаться со мной, вы можете сделать это через Уотсона и Голдмана, поверенных.

Антони Лэмб.

Сэвиджу было понятно, что дети соблюдают траур по случаю смерти отца, но прошло уже несколько месяцев, и это не могло служить веской причиной для отказа принять его в Лэмб-холле. Немногословная записка явно давала понять, что подопечные хотят держать его на расстоянии. Что они там задумали? Записка только утвердила Сэвиджа в решении посетить Стоук раньше, чем он предполагал.

Он переговорил с Джоном Буллем:

— Я должен незамедлительно на несколько дней уехать из Лондона, но это создает трудности. Знаю, что у тебя нет никакого желания находиться в этом доме без меня, так что остается только взять вас обоих с собой в дом в Грэйвсенде. Я собирался дать тебе возможность набрать прислугу для Эденвуда, но пока что нет времени. — В заключение добавил: — В доме нет ни мебели, ни слуг, но, может быть, обойдешься несколько дней?

Джон Булль, которому не терпелось занять свои владения, ответил:

— Раз мы едем с вами, Превосходительство, дом не будет без слуг. Коврика у дверей будет достаточно. Сэвидж знал, что Джон Булль говорит сущую правду.

— Не думаю, что придется прибегать к таким спартанским мерам, тем не менее спасибо тебе.

Подумав, Сэвидж решил взять с собой своего нового секретаря. Правда, ему придется заниматься не совсем обычными делами, но, черт возьми, пусть помажет, на что способен.

Сэвидж решил ехать в своей карете, запряженной гнедыми. Киринда сидела внутри с большей частью багажа, а Джон Булль гарцевал на одном из арабских скакунов, привезенных Сэвиджем с Цейлона. Карета неслась по новому тракту. Джеффри Стоун, восхищаясь ловкостью, с какой Сэвидж правил лошадьми, сидел рядом и записывал поручения нового хозяина.

— Я ни разу не видел дом, разве что мысленно, — говорил Сэвидж. — Поэтому, если он еще непригоден для обитания, остановимся в гостинице. Мне видится, что самое срочное — это достать корм лошадям, еду для себя и посуду, в чем готовить. Затем, конечно, вам потребуются кровати и постельное белье. Остальное может подождать. Пускай Джон Булль выбирает, что ему надо. У него хороший глаз на вещи. Однако кошелек будет у тебя. Джон Булль не может не поторговаться, а мне не хочется обижать грэйвсендских купцов, еще не познакомившись с ними.

По мере приближения к Эденвуду Адамом Сэвиджем овладевало странное ощущение, будто он возвращается домой. Карета выехала из дубовой рощи, и перед ним во всем великолепии открылся роскошный дом. Он был кульминацией всех его надежд и мечтаний. Остановив лошадей у конюшни, Адам широкими шагами направился по дорожке, ведущей к парадному входу. Чтобы в первый раз осмотреть дом, ему нужно было остаться одному. Переходя из комнаты в комнату, впитывая как можно больше деталей, он все безнадежнее влюблялся в свое жилище. Шагая через две ступеньки, он поднялся по винтовой лестнице, и к тому времени, когда он вышел из спальни на балкон над западным портиком, его сердце полностью принадлежало Эденвуду.

Уайатт — великий мастер, гений. Обставлять Эденвуд будет величайшим наслаждением. Хотя это займет время, он поклялся, не жалея сил, тщательно отбирать каждую вещь, чтобы еще больше украсить окружающее его совершенство. Сэвиджу хотелось побыть подольше, увидеть, потрогать и вдохнуть все до малейшей детали, но его ждали обязанности. Нужно отмахать еще двенадцать миль до Стоука и познакомиться с близнецами, о которых он начинал думать, как о сыне и дочери. Приятно было сознавать, что есть куда вернуться — в Эденвуд.

Оставив своих людей управляться с делами, Сэвидж сел на арабского скакуна, на котором приехал Джон Булль, и поскакал в Стоук. Его поразила уединенность Лэмб-холла. Это была очаровательная скромная деревенская усадьба с парой арендуемых ферм, да и сам Стоук выглядел как небольшая деревня. Дом уединенно расположился на берегу Медуэй, у самого ее устья. «Это замечательное место для воспитания детей, но довольно удаленное от внешнего мира для юноши вроде Антони Лэмба», — подумал Сэвидж.

Выглянув в окно, Антония увидела скачущего на вороном коне смуглого сильного мужчину. Сразу поняла, кто он такой. Запаниковала.

— Роз! Он здесь! — крикнула она и бегом через две ступеньки скрылась наверху. — Постарайся от него отделаться!

Теперь она занимала комнату Антони. Бросилась в кресло у окна, откуда будет видно, когда уедет незваный гость. Взяла в руки книгу, не читая, опустила на колени. В голове метались тревожные мысли. Бешено билось сердце.

— О Господи. Тони, зачем ты в такое время оставил меня одну? — осуждающе шептала она.

С тех пор как он пропал, прошло почти два месяца. Она всегда старалась думать о Тони, как о «пропавшем», а не «утопшем». Вспомнила, как возмущало брата, что нужно давать отчет опекуну. Ее же снедало любопытство в отношении человека с Цейлона и величественного дома, который ему строили.

Боже правый, что нашло на нее, когда она вылезла со своими сумасбродными и расточительными советами по перестройке Эденвуда? Она делала это из мести. Раз ее лишили возможности тратить свои деньги, она тратила его деньги, и довольно щедро. Правда, это было до несчастного случая в море, и она думала, что их опекун еще на далеком Цейлоне. Теперь же она выдает себя за своего брата, а Адам Сэвидж — вполне реальное, во плоти, 'имеющее власть лицо, с которым приходится считаться.

Один взгляд на этого сильного смуглого мужчину сказал ей, что она вела себя по-идиотски. Нужно быть дурой, чтобы нарочно злить человека, который распоряжается твоей жизнью и средствами, пока не достигнешь совершеннолетия, а он не был похож на человека, который с легкостью терпит дураков. Она трусила, понимая, что ей не избежать встречи с ним, но, ради Бога, только не сегодня.

Мистер Бэрке, открыв дверь, смерил незнакомца глазами. У Сэвиджа не было визитной карточки, но он зычным голосом представился дворецкому и заявил, что приехал встретиться с лордом Антони Лэмбом.

Роз, приветствуя его, выступила вперед:

— Добрый день, мистер Сэвидж. Я Розалинд Рэндольф, бабушка Антони. Проходите, пожалуйста.

Она обменялась удивленными взглядами с мистером Бэрке, которые говорили, что она представляла Сэвиджа не таким. Роз повела высокого смуглого мужчину в гостиную, а сердце ее трепетало при виде такой эффектной наружности. Его лицо говорило о дурном прошлом и скандальной репутации в отношении женщин. Это был человек, с которым нельзя не считаться. Чертовски привлекательный негодяй.

Проницательные голубые глаза Адама Сэвиджа во всех подробностях разглядели очаровательную пожилую женщину. Вот откуда такое изящество Евы. В то же время чувствовалось, что Розалинд в свое время была куда красивее дочери. Подождав, пока она сядет, Адам сел напротив и без предисловий начал:

— Леди Рэндольф, я нанес этот первый визит, чтобы передать вам слова утешения. Ваша дочь благополучно оправляется от удара, вызванного смертью лорда Расселла. Она женщина трезвомыслящая и понимает, что лучше такая кончина, чем постепенное угасание в качестве инвалида в течение ряда лет.

— Благодарю вас за весточку о моей дочери, мистер Сэвидж. Душевной стойкости Евы можно позавидовать.

Сэвидж сразу понял, что Розалинд — сильная женщина с проницательным умом.

— Как только я узнал, что возвращаюсь в Англию, я с нетерпением стал ожидать встречи с Антонией и Антони.

Внезапно нахлынувшее горе перехватило горло, и Роз с трудом сдержала слезы. Перед ней был твердый как Гибралтарская скала мужчина, и ее непреодолимо тянуло рассказать ему об их огромной потере.

— Мистер Сэвидж, у нас еще одна тяжелая утрата. Боюсь, что вы никогда не увидите мою внучку, Антонию.

Сэвидж был потрясен. В полученной им записке говорилось о трауре, но он не имел представления о еще одной смерти. Боже, когда Ева узнает, что потеряла дочь, она с ума сойдет. Он всем сердцем был с сидящей перед ним мужественной женщиной.

— Я опечален этой потерей, но когда подумаю, что значит эта потеря для вас, мадам, то понимаю, что моя печаль несравнима с вашим горем. Если вы в состоянии говорить — как это случилось?

Слушая его соболезнующие слова, она чуть было не дала волю чувствам, но потом с трогательным самообладанием подробно рассказала о шторме и катастрофе.

— Тело так и не нашли? — спросил он. Роз отрицательно покачала головой.

— Это случилось почти два месяца назад, так что, боюсь, не осталось никаких надежд. Я смирилась, ничего не поделаешь, — печально закончила она.

— Вы очень мужественная женщина. Это качество восхищает меня больше всего.

— Благодарю вас, мистер Сэвидж. А вот для лорда Лэмба это была такая страшная утрата, что он до сих пор стремится к уединению. Близнецы ближе друг к другу, чем просто братья и сестры. Боюсь, что Антони еще не скоро придет в себя. Сегодня он просил его не беспокоить.

— Леди Рэндольф, похоже, что его уже побеспокоили. Я очень хочу увидеться с ним, а теперь больше, чем когда-либо.

— Вы считаете это благоразумным, мистер Сэвидж? — спросила она, надеясь, что он не станет настаивать. И напрасно.

— Уверен, что да. По-моему, после отъезда отца ему много лет не хватало твердой мужской руки. Неправильно оставлять его наедине с горем. Здесь так уединенно, что он возможно, никогда не будет в состоянии стряхнуть с себя меланхолию. Что-то или кто-то должны заполнить пустоту. Думаю, что я смогу помочь. Его надо чем-нибудь занять, вы согласны?

Как, положа руку на сердце, можно было возражать против такой логики? Она хотела оградить Антонию, но в то же время инстинктивно чувствовала, что Адам Сэвидж — это та надежная сила, которую не следует отвергать. Более того, им будет на кого опереться.

— С вашего разрешения я поднимусь поговорить с ним.

Это не был вопрос. Его открытый, прямой взгляд гипнотизировал ее. Этому человеку Роз не была в состоянии отказать.

Услышав стук в дверь, Антония подумала, что пришел мистер Бэрке сказать, что на горизонте чисто. «Входите», — отозвалась она и, не веря глазам, увидела входящего в комнату смуглого мужчину. Моментально рухнули все ее предвзятые представления о своем опекуне. За всю свою жизнь она не видела ничего похожего. Прежде всего, он был крупнее любого известного ей мужчины. Его могучая фигура и широкие плечи заполнили всю дверь. Отброшенные назад густые иссиня-черные, как вороново крыло, волосы скатывались по плечам. Поразительным контрастом на выдубленном солнцем и ветром, цвета красного дерева лице выделялись пронзительные голубые глаза.

Верхнюю губу рассекал начинавшийся от ноздри шрам, но он никак не портил наружности. Наоборот, придавал ей зловещую привлекательность. Сэвидж выглядел пришельцем из другого мира, каковым действительно являлся, более того, в нем было что-то неземное. Словом, был как бог, только что спустившийся с Олимпа.

Представления Адама Сэвиджа об Антони Лэмбе тоже моментально рухнули. Испуганно вскочивший на ноги высокий стройный юноша был так мало похож на мужчину, выглядел настолько моложе своих почти семнадцати лет, что Адам был глубоко разочарован.

— Тони? Я Адам — Адам Сэвидж. Я глубоко огорчен в связи с вашей утратой. — Увидев, как задумчивые глаза юноши наполняются слезами, он подумал, что теперь самое время для ободряющих слов. — Я знаю, как близки вы были друг другу, но если бы твоя сестра увидела тебя сейчас, она была бы решительно против того, что ты хандришь. Я человек прямой, поэтому буду говорить с тобой начистоту. Я понял, что смерть — это часть жизни и ее нужно принимать как неизбежность. Знаю по опыту — чем раньше, тем лучше. Есть много способов справиться с твоим положением, некоторые из них разумные, а некоторые определенно негодные. Мой совет — не вешать носа. Думая о сестре, вспоминай о проведенных вместе счастливых днях. И отныне начинай жить полной жизнью. Разве непонятно, что ты теперь обязан жить за двоих?

Антония была взбешена. Как он смеет врываться без приглашения, да еще приказывать? Видите ли, ему заранее все ясно. Брат погиб, и она должна продолжать жить. Слезы навернулись на длинные черные ресницы, и они, слипшись, торчали как стрелы, направленные на голубые льдинки его глаз. Она считала его самым бессердечным, самым бесцеремонным из всех людей. Ну хорошо, если ему нравится откровенный разговор, она окажет ему такую услугу.

— Я был готов возненавидеть вас, — высказалась напрямик Тони, — но ненависть мне чужда, поэтому я думаю, что не смогу вас ненавидеть. — Тони сунула руки в карманы. — Придется ограничиться презрением к вам.

— О, лучше попробуй меня возненавидеть. Это такое сильное, подобающее мужчине чувство, которое несколько укрепит твой характер, — язвительно произнес Сэвидж.

«Черт бы побрал этого красавчика. У него, небось, и дерьмо не пахнет», — сердито подумал Адам. Тони Лэмб представлял собой наглядный пример неправильного устройства жизни. Испорченному юнцу не только от рождения принадлежали привилегии и титул, но даже боги сочли необходимым одарить его необыкновенной красотой. При этой недостойной мысли Адам почувствовал угрызения совести. Тот факт, что изуродовано его собственное лицо, не давал ему права презирать парня лишь за то, что у того идеальные черты лица. Он вздохнул:

— Давай попробуем терпеть друг друга.

— Со своей стороны приложу все усилия. Думаю, вам абсолютно наплевать на мою боль, — ответила Тони.

— Думаешь, мне неведома боль? — с легкой издевкой спросил Сэвидж.

— Я не знаю, что вы от меня хотите, — заметила Тони.

— Я ожидаю, что ты вынесешь боль как сильный мужчина, а не как плаксивое дитя.

При этих словах Тони устыдилась своих слез, а коль она выдавала себя за Антони, то покраснела при мысли, что по ее вине опекун увидел лорда Лэмба плачущим.

Адам разглядывал пушок на красивом лице и втайне поражался его изнеженности. Впервые в жизни он был сердит на своего покойного друга Расселла. Почему он не взял сына с собой в индийские владения? Он рос в компании только бабушки да сестры. Не было мужчины, которому он мог бы подражать. Сэвидж укрепился в своей решимости. Черт побери, он сделает из него мужчину!

— Твой отец был мне другом, но я осуждаю его за то, что он не дал тебе возможности набраться опыта в индийских владениях. Ты должен быть сильным хотя бы ради матери. Она, может быть, даже заболеет, услыхав об Антонии.

Тони не писала матери. Она продолжала надеяться, что Антони появится, и ни она, ни Роз не хотели предать свою выдумку бумаге.

Адам Сэвидж, вытянув длинные ноги, уселся в кресле. Тони села на край стола, болтая ногами. Молча поглядела на кончик сапога и подняла глаза.

— Матери я не сообщал и не собираюсь. — Подразумевалось, что Тони не хочет, чтобы и Сэвидж сообщал. — Она на другом краю света. Зачем разбивать ей сердце?

— Это весьма благородно, но нельзя без конца скрывать правду. Рано или поздно Ева узнает.

— В этом случае я бы хотел, чтобы было позже, чем раньше, — твердо заявила Тони, решив хотя бы на этот раз проявить свою волю.

Сэвидж развел могучими руками:

— Решать вам. Я приму с должным уважением.

— Спасибо, мистер Сэвидж.

— Зови меня, пожалуйста, Адамом. — Он поднял с половика книгу, которую она уронила, когда он вошел. — Что читаешь? — Увидел, что это роман Сэмюэля Ричардсона «Памела, или Вознагражденная добродетель». Тони слегка покраснела:

— История служанки, которая противится неприличным ухаживаниям хозяйского сына. Потом он на ней женится.

Сэвидж громко рассмеялся:

— Прочти «Приключения Джозефа Эндрюса» Генри Филдинга. Это пародия как раз на твою книгу, о добродетельном лакее, который противится неприличным домогательствам своей хозяйки. Похождения в пивных, потешные случаи с ночными горшками — со смеху помрешь.

Тони не шокировал этот откровенный, непринужденный разговор, хотя, на ее взгляд, и должен бы. Более того, она подумала, что надо достать эту книгу.

Сэвидж решил, что раз уж Тони станет его сыном, то он крайне нуждается в соответствующем воспитании. Окружающий мир проглотит этого невинного младенца целиком, если он не возьмет его под свое крыло и не передаст частицу житейского опыта. Ей-Богу, он был готов держать пари, что Тони Лэмб еще не познал женщину!

— Я поручил мистеру Уотсону удвоить твое содержание. Откровенно говоря, не понимаю, как тебе удалось держаться на выделенные крохи.

Тони была потрясена. Зная, что все деньги в распоряжении опекуна, она думала, что получить их будет стоить большого труда. Боже, если он уже связался с Уотсоном и Голдманом, значит, они, должно быть, предъявили ему счета за платья и другие вещи.

— Я потратил последнее квартальное пособие на новую сбрую. Боюсь, моих денег не хватило бы на оплату вещей, которые были нужны сестре и бабушке. Теперь, когда вы распорядились платить мне больше, я смогу оплатить счета, — с усилием вымолвила она.

Сэвидж махнул рукой:

— Все уже улажено, включая расходы на фермы. Мне бы хотелось посмотреть фермы твоих арендаторов. Если требуется что-нибудь подправить, думаю, лучше не откладывать. В конечном счете значительно дешевле содержать собственность в хорошем состоянии, чем ждать, когда она развалится.

Антония надеялась, что, по крайней мере, удастся сохранить эту взаимную откровенность. Ей хватало забот, чтобы скрыть свою подлинную личность. Как было бы хорошо, если бы не приходилось говорить неправду в остальном.

— Я не очень искушен в денежных делах, мистер Сэвидж… Адам, но понимаю, что не должен залезать в основной капитал.

— Я вложу твои деньги под значительно больший процент. К сожалению, твоими финансовыми делами не занимались как следовало бы, но я это поправлю.

Тони ему доверяла. Ясно, что перед ней был человек, способный изменить мир, если приложит свой ум. Вопреки самой себе она уже начинала постепенно восхищаться его прямотой и абсолютной уверенностью. Она сразу поняла, что узнает от этого человека больше, чем от всех наставников, которые учили ее с Антони все эти годы.

Сэвидж достал из кармана коробку сигар. Взял длинную тонкую сигару, и тут ему пришло в голову угостить своего подопечного. Он хорошо понимал, что молодой человек никогда не курил, но сейчас, в уединении, представлялась идеальная возможность попробовать вкус табака, не ставя себя в неудобное положение на людях.

Тони испуганно затрясла головой.

— Я никогда… — Она увидела в его глазах веселые необидные искорки. — Никогда не курил индийский табак, только турецкий.

— Все начинается с первого раза, Тони, — подбадривал Сэвидж.

Она почувствовала необычное умиротворение. Он разговаривал с ней доверительно, по-приятельски, вкладывая в слова массу скрытых намеков. Тони взяла искусно скрученные табачные листья и, демонстрируя уверенность, которой на самом деле не было, зажала в зубах, ожидая, когда он даст огонька.

Сэвидж не стал поучать своего подопечного, полагая, что парнишке хватит ума подражать ему. Сначала Адам стал раскуривать свою сигару. Он медленно откусил кончик сигары, потом большим и указательным пальцами оторвал кусок табачного листа. Зажег спичку и, держа ее у конца сигары, медленно затянулся. Затем, сложив губы трубочкой, выпустил клубы ароматного голубого дыма.

Тони глубоко вдохнула, твердо держа сигару, ожидая, когда она зажжется. Сигара чуть заметно дрогнула, когда Тони, сложив губы, стала затягиваться. Вдруг она почувствовала, что жарко языку, и сразу перестала втягивать дым. Однако, увидев, что тлеющий кончин вот-вот погаснет, Тони затянулась снова, набрав полный рот дыма. Чуть было его не проглотила, но, поняв, что это будет иметь катастрофические последствия, поспешила выпустить дым. Ей не хотелось встречаться взглядом с Адамом. Для нее вдруг стало очень важно, чтобы он ею восхищался. Она бы очень расстроилась, увидев в его глазах презрение.

Тони наблюдала, как он привычно вертит в пальцах сигару. Смотрела, как подносит ее ко рту и затягивается. Непринужденно, но с явным наслаждением. Старательно избегая его взгляда, она снова втянула в рот дым, попробовала его на вкус, затем медленно небрежно выдохнула, полуприкрыв веки, чтобы не щипало глаза.

Почувствовав себя достаточно уверенно, она поглядела в его светлые голубые глаза. В них не было ни презрения, ни восхищения. Судя по выражению лица, он принял как само собой разумеющееся, что Тони может курить. Они молча продолжали курить, поглядывая друг на друга. Сэвидж загасил сигару о блюдечко бронзового подсвечника, Тони, последовав его примеру, внезапно почувствовала легкую тошноту.

— Покажи мне фермы, — решительно предложил Сэвидж, поднимаясь с кресла.

Тони возмущало его бесцеремонно хозяйское отношение. Ну конечно, Сэвидж считал ее неспособной позаботиться о фермерах и вообще беспомощной, но в данный момент она чувствовала себя хуже чем беспомощной.

— Хорошо, — нехотя согласилась Тони, чувствуя, что ей обязательно надо остаться одной, иначе она окончательно опозорится. — Скажите Брэдшоу, чтобы седлал Нептуна, а я догоню вас у конюшни.

Как только Адам Сэвидж закрыл за собой дверь, Тони прислонилась к ней, закрыв глаза, и тихо застонала. Черт бы побрал этого человека! Словно кто-то нарочно послал его мучить ее. В этом подавляющем тебя дьяволе было что-то такое, что затрагивало ее гордость. Ни за какие сокровища короны она не призналась бы ему, что никогда не курила.

В одно мгновение Тони почувствовала, что ей сейчас станет дурно. Едва успела открыть стульчак и вытянуть оттуда ночной горшок Антони, как ее самым неделикатным образом стошнило. Поразительно, как только опорожнился желудок, комната перестала ходить ходуном. Умывшись и прихватив плетку брата, она весьма неуверенными шагами стала спускаться по лестнице.

Спускаясь, Тони увидела обеспокоенное лицо Роз. У парадного входа в прихожей стоял мистер Бэрке. На его лице тоже была написана озабоченность. Тони не осмеливалась открыть рот, лишь подняла скрещенные пальцы, чтобы показать, что пока дела идут нормально. Если ей улыбнется судьба, то все обойдется.

У конюшни стоял прекрасный арабский скакун, но ни Нептуна, ни Сэвиджа не было видно. Стараясь поменьше дышать, она вошла внутрь. Обычно запах конского пота и навоза на нее не действовал, однако сегодня она не была уверена, что ее снова не стошнит.

Сэвидж и Брэдшоу оживленно беседовали, но ни тот, ни другой не собирался седлать Нептуна. Когда Тони подошла к ним, Сэвидж, продолжая разговор с Брэдшоу, поднял седло и передал ей. Она поняла намек. Ее опекун считал, что семнадцатилетний парень, если он хоть немного уважает себя, должен седлать своего коня сам.

Тони обозлилась, но не показала виду. Адам Сэвидж был самым законченным воплощением мужчины из всех, кого она встречала. Он источал силу и власть. Ему ничего не стоило оседлать и взнуздать лошадь. При одном взгляде на него у любой девушки задрожат коленки. Была бы она Антонией, то, глядя на его могучие мышцы, хлопала бы глазами и, затаив дыхание, смотрела, как он седлает ей лошадь. А в облике Антони ей оставалось только возиться с этой проклятой сбруей. Кипя от злости, Тони закинула в седло длинную ногу и, не дожидаясь его, махнула через парк.

Сэвидж нагнал ее, когда она уже скакала по лугам.

— Арабского скакуна с Цейлона привезли?

— Да. Двух, но подыскиваю еще. Нет на примете хороших лошадей?

Тони, отрицательно покачав головой, коротко ответила:

— Не таких кровей. — Она рассердилась. Знает же, черт возьми, что арабские скакуны стоят целое состояние!

У первой фермы они стреножили лошадей и направились пешком. Сэвидж обращал больше внимания на скот и хозяйственные постройки, чем на небольшой жилой дом.

Тони познакомила его с Джо Брэдли, и Сэвидж задал ему несколько относящихся к делу вопросов:

— Сможешь держать больше скота, если лорд Лэмб купит тебе?

Выслушав собеседника, дал несколько советов. Увидев двух девиц, которые, перешептываясь и хихикая, глядели на Тони, озабоченно отметил, что юноша не обращал на женский пол никакого внимания. Одна из них, набравшись смелости, поздоровалась с Тони и бросила в его сторону откровенно соблазняющий взгляд. Тони сердито проворчала:

— Мэри, давай отсюда, у нас дела.

Сэвидж удивленно поднял бровь. Насколько он помнил семнадцатилетних парней, они всегда ходили со стоячими, только и думали, чтобы кому-нибудь воткнуть. А эти два спелых яблочка, которые пора сорвать, кажется, понапрасну сохли по молодому лорду Лэмбу. Тони, видно, считал, что его прибор нужен только для того, чтобы помочиться!

По пути в Лэмб-холл после осмотра второй фермы Сэвидж стал объяснять:

— Если бы оба арендатора объединились между собой, один занялся выращиванием отборных зерновых, а другой — животноводством, это было бы куда производительнее и прибыльнее. У Гарри Симпсона сын. Кажется, трудолюбивый парень. Они могли бы за год удвоить производство. У другого фермера, Брэдли, только дочери, но если ему нанять работника, со временем это бы окупилось. Чтобы делать деньги, приходится их тратить.

Слушая его советы, Тони нехотя признавала их достоинства, но мыслить широко, разумеется, дано тому, кто не ограничен в средствах.

— Не у каждого есть ваши деньги, — проворчала она. Сэвидж взглянул на Тони, скачущего на прекрасном гунтере, подумав, что парень довольно испорчен. Привилегированный от рождения, он не имел никакого представления о том, что такое тяжелый труд, голод или обязанности перед людьми. Адам, конечно, никому не желал узнать, что такое голод, но, черт побери, парню не повредило бы познать вкус тяжелого труда или бремя обязательств по отношению к другим. Отпустив поводья, Сз-видж протянул мозолистые коричневые от загара руки.

— Все, что у меня есть, я заработал вот этими руками. У меня не было привилегий от рождения.

Ему не надо было добавлять: «Как у тебя». Эти не сказанные вслух слова подразумевались сами собой. Кроме того, и без слов было ясно, что «привилегии» претили этому человеку,

— Если бы перед вами был выбор: родиться с деньгами или заработать их, вы предпочли бы второе, — моментально среагировала Тони.

— Ты видишь меня насквозь, — ухмыльнулся Сэвидж. При одном взгляде на крепкие белые зубы и светлые голубые глаза на загорелом лице у Тони замирало сердце. Она моргала глазами, чтобы удостовериться, не сон ли это. Его внешность притягивала как магнит, но было в ней и что-то зловещее, опасное. Она уже мысленно называла его «мужчиной, у которого все на месте». Она избегала встречи с ним, боялась оставаться с ним, считала минуты, когда он уедет, а теперь частица ее необъяснимо не желала, чтобы он уезжал. Ее чувства к Адаму Сэвиджу полностью и окончательно раздвоились.

Спешившись у конюшни, Сэвидж снял седло и насухо вытер коня. Тони последовала его примеру. Сполоснув в ведре руки, они вместе не спеша побрели к дому.

— На этот раз я не могу у вас остаться. Много дел в Лондоне, а я еще, по существу, не побывал в Эденвуде.

— Эденвуд, — мечтательно вздохнула Тони.

— Это дом, который я построил в Грэйвсенде.

— Да я знаю! Был там много раз. Джеймс Уайатт — архитектор, какого поискать.

Адам Сэвидж, почувствовав в голосе Тони необыкновенный восторг, удивился, как юноша в его возрасте может так увлекаться строительством и архитектурой.

— Тебе хотелось бы стать архитектором?

— О, конечно! У меня об этом десятки книг. Меня интересует не только наружный вид, но и исполнение интерьера. В Лондоне полно величайших художников и мастеров. Поскольку вы давно не были в Англии, их имена вам ничего не говорят, но здесь работают Томас Шератон, Джордж Хепплуайт, Роберт Адам и Томас Чиппендейл.

— Да, сдается, что у нас общий интерес. Мой отец был столяром-краснодеревщиком. Учился у Чиппендейла.

— Просто непостижимо. Но вы говорите о нем в прошедшем времени, значит, его нет в живых. Адам Сэвидж помрачнел.

— Его раньше времени убила нищета, — коротко ответил он и переменил тему разговора. — Я как раз собираюсь обставлять Эденвуд мебелью. Как ты посмотришь на то, чтобы помочь мне своими знаниями?

Тони хотелось прыгать от радости, но в предложении было и много явных опасностей.

Сэвидж заметил колебания Тони.

— Лэмб-холл — прекрасное местечко, но, откровенно говоря, по-моему, тебе нужно переменить обстановку. Нужно пообщаться в Лондоне с молодыми людьми твоего возраста. И с молодыми женщинами, — многозначительно добавил он. — Там же целый большой мир. Разве тебе не хочется его узнать? В твоем возрасте я был готов проглотить его весь!

Тони ощущала его презрение. Она боялась, что он считает Антони Лэмба бесхарактерным, лишенным всех подобающих мужчине качеств. Внезапно ее охватил азарт. Если на то пошло, она, черт возьми, покажет, какой из нее мужчина!

Войдя в дом, Тони позвонила мистеру Бэрке и, многозначительно посмотрев, сказала:

— Помогите уложить вещи. Я уезжаю в Лондон. Роз, словно молоденькая девушка, порхала вокруг Адама Сэвиджа. Когда Тони с мистером Бэрке скрылись наверху, Адам доверительно поведал Роз:

— Леди Рэндольф, думаю, мне удалось рассеять болезненную меланхолию Антони. Он согласился поехать в Лондон, чтобы помочь мне выбрать обстановку для моего нового дома в Грэйвсенде.

Роз опасалась, не заставил ли Сэвидж Антони силой, но, зная увлечение внучки Эденвудом, сразу же отбросила подобную мысль. Правда, крайне предосудительно ехать с ним одной, но этого не избежать, не вызвав подозрений.

— Вы, разумеется, останетесь к обеду, — стараясь выиграть время, предложила Роз.

— Спасибо, — рассеянно ответил он, думая о чем-то другом. — Леди Рэндольф, для семнадцатилетнего юноши Антони кажется очень неискушенным в жизни.

Роз прикусила губу:

— Знаете ли, близнецы на этот сезон собирались ехать Лондон, но, когда мы получили весть о Расселле, вопрос отпал.

— Лорд Лэмб становится мужчиной, и я по опыту знаю что молодым жеребчикам очень полезно перебеситься, до того как на них лягут обязанности мужчины. Поскольку Расселл назначил меня законным опекуном Антони, я несу за него большую ответственность.

— Это достойно восхищения, мистер Сэвидж. Уверена что с вами ему не грозит никакая опасность. — Роз так совсем не считала. Никогда еще она не встречала такого искушенного в жизни человека. Она вздрагивала при мысли о том, чему он может научить Антонию. Боже, ну и переплет! — А вот и мистер Бэрке. Предложите, пожалуйста, мистеру Сэвиджу что-нибудь выпить перед обедом. А я поднимусь на минутку наверх передать Антони поручения для прислуги в городском доме.

— Ах, Роз, я надеюсь, что выдержу. Это самый властный человек на свете, навязывает свое мнение буквально обо всем, чем может довести до бешенства. Он считает, что мое воспитание сильно запущено, или, точнее, горит желанием учить лорда Лэмба. Я намерена впитывать все как губка. Он начал, не имея ничего. Все, что у него есть, он заработал собственными руками.

— Прекрасно, — поддразнила Роз, — и, разумеется, ты уже ешь с его рук.

— Неправда! Я была с ним вполне груба. Сказала прямо в лицо, что он безучастен к моей боли и что я его презираю.

— И как он реагировал? — тихо спросила Роз.

— Он сказал, что нам придется терпеть друг друга. Было бы неплохо, если бы через пару дней ты подъехала в город.

— Верно, милая, это блестящая идея. Знаешь ли, довольно предосудительно оставаться с ним наедине.

— Да нет же, Роз, ничего особенного. Он принимает меня за мужчину, ну, если не за мужчину, то за юнца, по правде говоря, зеленого юнца.

— Но ты не мужчина, а женщина, а Адам — самый эффектный мужчина, которого нам с тобой довелось увидеть в жизни.

— Мой Бог, что верно, то верно, у этого мужчины все на месте. Выходит, и тебе не устоять перед его чарами?

— Я старая женщина. А ты, милая, весьма уязвима. Берегись увлечься и поддаться его чарам. Не думаю, что твоя мать выпустила его из своих рук.

Антонию шокировали слова бабушки. Она попыталась поставить себя на место Роз, потом на место матери посмотреть на Сэвиджа их глазами. Его мужественное лицо, казалось, было вырублено из самого темного дерева. Его длинные иссиня-черные волосы вились непослушными локонами, вызывая у женщины желание развязать кожаный ремешок и пробежать по ним пальцами. Тони хотелось их взъерошить и узнать, какие они — шелковистые или жесткие, как проволока. Грубые черты лица крупный нос, выдающиеся скулы, прямой, четко очерченный, упрямый подбородок.

Высокий, могучего телосложения, широченные плечи, ноги будто молодые дубки. Сильные, загорелые и необычайно красивые руки. Его окружала аура непоколебимой уверенности в себе, которая, как она знала, не приходила с богатством, а исходила от самого человека. С первого взгляда чувствовалось, что он упрям, решителен, тверд, своенравен, непреклонен, вынослив и строптив. В довершение всего он был греховно привлекателен. Она подозревала, что он жесток и при этом опасен. Больше всего обращали на себя внимание его холодные голубые глаза, так необычно выглядевшие на его смуглом лице. Он мог одним взглядом приковать человека к месту.

Она тяжело вздохнула, поняв, что в глазах женщины любого возраста он был потрясающе, опасно соблазнителен, и подозревая, что дурочек, поддавшихся чарам этого мужчины, было бессчетное множество.

Глава 14

Уже смеркалось, когда двое всадников добрались до Эденвуда. Тони еще не видела дом в завершенном виде, и у нее захватило дух от восхищения. В голове промелькнула мысль, что скажет Адам Сэвидж, когда увидит счета за роскошный импортный мрамор, расписанные вручную кафельные плитки и все другие предложенные ею дорогостоящие пристройки и дополнения. Затем беззаботно пожала плечами. В конце-то концов эти идеи принадлежали Антонии, и вряд ли он станет винить лорда Лэмба.

В просторной конюшне с фонтанчиком для пойки лошадей посередине стояла великолепная пара ездовых лошадей одинаковой масти. Для лошадей, на которых они приехали, оставались десятки пустующих стойл. Тони благодарила свою звезду, что научилась ухаживать за лошадью. Сэвидж считал, что мужчина должен прежде позаботиться о коне, а потом уж думать о себе.

У парадного входа их встретило экзотическое существо в шелковом светло-лиловом сари. В руках охапка стройных синих ирисов из сада. Изящно присев, она застенчиво улыбнулась:

— Добро пожаловать домой, хозяин. Эденвуд похож на дворец. Цветы необычные, но смотрятся прекрасно.

Сэвидж, улыбнувшись в ответ, поднес к губам изящную ручку.

— Это Киринда, Тони. Иногда мы зовем ее Цветком Лотоса.

Он украдкой следил за реакцией Тони при виде прелестной молодой женщины, отметив про себя, что тот не отрывает от нее любопытного взгляда. Адам незаметно улыбнулся. Если бы Тони остался безразличен к такой соблазнительной представительнице женского пола, тогда парень был бы просто ненормальным.

Начинающийся снаружи светлый мраморный пол вел в величественный вестибюль. При виде Адама скворец, подняв хохолок, проверещал:

— Сэвидж! Дикарь! Грешник! Искуситель!

— Это Рупи, — познакомил Адам.

— Дайте подумать, — рассмеялась Тони. — Это — цена, которую вы за него отдали.

— Форменный грабеж, — кивнул Сэвидж. Киринда стала зажигать свечи и лампы от длинного вощеного фитиля. Она двигалась так бесшумно и грациозно, что смотреть на нее было одно удовольствие. На освещенном молочно-белом мраморе заиграли тонкие золотые прожилки. Джеймс Уайатт выбрал что надо.

— Ни одного бенгальского тигра, — заметила Тони. — А я-то думал, что все англичане, побывавшие в индийских владениях, — заядлые охотники.

Сэвидж поднял на нее холодные голубые глаза.

— Я охочусь, когда нужно. Не ради трофеев. Вперед выступил туземец в ослепительно белых одеждах и ярко-красном тюрбане. В рунах серебряный поднос с двумя бокалами.

— Этот человек — моя правая рука. Джон Булль, я хочу познакомить тебя с лордом Антони Лэмбом.

— Добрый вечер, Превосходительство, добрый вечер, милорд. Я много лет мечтал приехать в любимую вами страну. Для меня большая честь познакомиться с лордом Английского королевства, — произнес он, касаясь тюрбаном колен.

— О, пожалуйста, Джон Булль, не кланяйся мне. Это я склоняюсь перед тобой. Ты намного воспитаннее меня.

— Воспитаннее? — переспросил пораженный тамил. Сэвидж внимательно наблюдал за лордом Лэмбом, но не заметил ни капли высокомерия. Тони говорила абсолютно искренне.

— Английский — не твой родной язык, однако ты овладел им в совершенстве. Джон Булль сиял.

— А твоя жена — самая очаровательная из дам, которых я когда-либо встречал. Джон Булль нахмурился. Сэвидж расхохотался:

— В обоих случаях ты попал пальцем в небо.

Не обращая внимания на замечание Сэвиджа, Джон Булль стал ему выговаривать:

— Мы вас не ожидали, Превосходительство. Еда, которую я приготовил, годится для вас, но непригодна для лорда королевства. Кроме того, у нас не хватает кроватей.

— Черт побери, Джон Булль, ты со своими церемониями хуже накрахмаленной рубашки. Нам с Тони плевать и на еду, и на кровать. Будем спать на полу. Считайте, что Тони — один из нас. Где Джеффри Слоун?

— Ваш секретарь очень занят с бумагами. Он наверху, в библиотеке. Я не хочу бросать свою тень на его характер, Превосходительство, но должен вам сказать, что он платит любую цену, какую запрашивает купец за свой товар.

— Спасибо, что поделился со мной, Джон Булль. Тони, располагайся как дома. Я на минутку поднимусь поговорить с секретарем, а потом мы совершим большую прогулку.

— Вы должны извинить моего хозяина. У него сильная нелюбовь к формальностям, но я встречался с вашей матерью и думаю, что мэмсаиб была бы возмущена, если бы узнала, что Леопард считает, что вы будете спать на полу.

— Я не видел мать больше десяти лет. Как она? — с грустью спросила Тони.

— О, очень-очень красивая. Как английская королева.

Тони улыбнулась. Ясно, что Джон Булль не видел королеву. Однако из его слов она поняла, что легендарная красота матери не подлежит сомнению.

— Почему ты зовешь его Леопардом?

— Так его зовут все на Цейлоне. Его плантация называется Прыжок Леопарда.

— Как интересно! Ты мне расскажешь о ней, Джон?

— Постараюсь, Светлость, но если говорить, то ваша страна много интереснее.

— Мы будем рассказывать друг другу. У меня на Керзон-стрит есть книги, которые тебе понравятся. Джон Булль смущенно отвел взгляд.

— Я произвел очень плохое впечатление на Керзон-стрит. Назвал вашу миссис Хогг женщиной-свиньей.

Тони зашлась от восторга:

— После твоих слов действительно кажется, что в ее облике и манерах есть что-то от свиньи. Иногда люди бывают похожими на свои имена, как, скажем, Цветок Лотоса. Извини, что я принял ее за твою жену.

— Лотос — это просто водяная лилия, — пренебрежительно отозвался он. — Она телослужительница хозяина.

Тони покраснела из-за своей недогадливости. Вот дурья голова! Экзотическое создание — наложница Адама Сэвиджа! Она почувствовала необъяснимый укол ревности, не в силах оторвать глаз от легкой винтовой лестницы. Вот вам еще один, кто соответствует своему имени — Дикарь.

Когда Сэвидж спускался по лестнице, она поняла, почему его люди называли его леопардом, и вдруг застеснялась. Инстинктивно обернулась к Джону Буллю:

— Может быть, это и не так уж много, предлагаю тебе свою дружбу.

— О, Светлость, для меня она не имеет цены!

— Он хочет сказать, бесценна, — тихо поправил Сэвидж, весьма признательный молодому Лэмбу за терпимость и отсутствие предрассудков.

Тони весело рассмеялась:

— Никогда не думал, до чего же нелеп английский язык. Эти два понятия должны быть синонимами.

— Пока еще достаточно светло, можно посмотреть парк. А экскурсию по дому отложим до завтра. Не хочется пропустить ни одной детали.

Сэвидж повел по парку, где уже были аккуратно разбиты дорожки и клумбы. Они прошлись по усеянной маргаритками траве, которая скоро превратится в стриженые газоны. Подошли к тисовой рощице, через которую была проложена тропка.

— Замечательно, — отметил Адам. — Как я скучал там по этим деревьям!

— Но и на плантации одни деревья, — возразила Тони.

— Ты меня не понял. В индийских владениях растут великолепные деревья. Красное дерево, черное дерево, тик, атласное дерево. Ради них я прежде всего и поехал. Потом на плантации мы сажаем эвкалипты и другие деревья, чтобы затенить нежные чайные кусты. Я хотел сказать, что скучал по английским деревьям.

С другой стороны тисовой рощицы перед ними раскинулось небольшое озеро. По поверхности скользила пара черных лебедей. У Тони захватило дух от красоты.

— На Цейлоне так же красиво, как здесь?

— Так же красиво, только там своя, экзотическая, дикая красота.

Сумерки сгущались. Повсюду появились глубокие тени. В озере отражались темно-синее небо и черные деревья. В вечерней тишине слышалось лишь кваканье лягушек да еще вдали, за густыми деревьями, плеск воды в Темзе. Внезапно над водой раздался пугающий зов кваквы, и оба одновременно подняли головы, пытаясь разглядеть птицу.

В темноте раздавался низкий голос Адама. Антонии пришло на ум сравнение с темным бархатом.

— В Прыжке Леопарда я приходил в сумерках на край озера и смотрел, как день превращается в ночь. Когда садится солнце, из прохладной воды выходят дикие буйволы. Их встречает сердитое верещание обезьян, усыпавших ветви деревьев. Над водой вьются тучи москитов. Рыбы, выпрыгивая из воды, кормятся ими и в свою очередь становятся добычей крокодилов. Обезьянки до того нахальны, что подбираются вплотную к пресмыкающимся, рискуя попасть им на ужин. Иногда так и случается. Ночных бабочек больше, чем дневных. У некоторых крылья шириной с фут. Ночные запахи до того пьянят, что можно лишиться чувств… жасмин… камфара… гранат. Воздух наполнен музыкой ночи — шорох миллионов крыльев летучих мышей, леденящий кровь вопль шакала, глухое урчание камышовых котов. Если хватало терпения дождаться восхода луны, то часто можно было мельком увидеть приходящего на водопой леопарда. Они обладали поразительной способностью возникать ниоткуда и так же в мгновение ока исчезать.

Нарисованная Сэвиджем яркая картина сказала Тони, как глубоко он любил Цейлон.

— Вы скучаете по нему.

— Да, но далеко не так, как скучал по Англии. Это был момент, полный волшебства. Адам перенес ее с собой в другое время и другое место. Казалось, они были одни во всей Вселенной. Тони так сильно хотелось чтобы он коснулся ее, что она лишилась сил. Он стоял чуть позади нее, и ей хотелось прислониться к нему спиной ощутить его силу. Представив, как он нежно целует ее в затылок, она невольно вздрогнула. Что-то промелькнуло мимо них.

— Летучая мышь! — воскликнула Тони, очнувшись от игры воображения. — На Цейлоне летучие мыши такие же, как и у нас?

Сэвидж тихо засмеялся:

— Нет, там они плодоядные. Они жадно поглощают плоды дерева конг, пока не падают мертвецки пьяные. Совершенно не знают меры. Возможно, здесь лежит разница между двумя мирами. Англия — страна умеренности. На Цейлоне же все восхитительно необузданно.

Только в доме до нее дошел смысл слов Сэвиджа, когда Киринда, подойдя к нему, тихо спросила:

— Вас можно искупать, хозяин?

— Да. — И он повернулся к Тони. — Пойдешь с нами в бассейн?

Тони в жизни не испытывала подобного потрясения. Ужас отразился на ее лице.

— Ты смотришь на меня так, будто я, черт возьми, главный развратник Малабара. На Востоке принято купаться, а не просто мыться. Это очень приятно. Я хочу, чтобы ты испытал множество вещей из разных стран. Не настолько же ты узколоб, чтобы не стремиться познавать новое?

— Разумеется, нет, — робко возразила Тони. — Просто я не смею нарушить, как мне представляется, интимный ритуал между вами и Цветком Лотоса.

Как ни смешно, но Сэвидж подумал, что парень еще ни разу не обнажался в присутствии женщины.

— Все вещи с корабля распакованы? — спросил он Киринду. — Дай ему один из моих халатов и проведи в другую купальню, Джон Булль просто не станет нас кормить, пока мы не вымоемся.

«Я не смею нарушить, как мне представляется, интимный ритуал между вами…» Как это, скажите на милость, ей удалось ввернуть такое выражение? Она безнадежно старалась отогнать от себя картины «интимного ритуала». До этого Тони было безразлично, как он выглядит без одежды. А теперь она мысленно начала его раздевать. Она отчаянно пыталась не пускать эти видения но они становились все более отчетливыми и навязчивыми. Как должны выглядеть эти широкие плечи без рубахи? У него, несомненно, могучая мускулатура. А грудь покрыта таким же густым загаром, как лицо и руки? Она не могла представить Адама Сэвиджа бледнокожим. Она почему-то знала, что он покрыт бронзовым загаром. И потрясающе зарос черной шерстью. Просто знала. Она уже заметила обтянутые бриджами мощные седалищные мышцы, так что без труда представила его оголенные ноги.

Антония никогда не видела голого мужчину. Разумеется, она знала, что у особей мужского пола имеется штука, которая сильно отличается от ее интимных органов, но не пыталась ее представить. Она действительно была еще настолько невинна, что не могла вообразить, как он выглядит ниже пояса. Он представлялся ее мысленному взору в бассейне вместе с обнаженной Цветком Лотоса. Щеки ее пылали так жарко, что, закрыв глаза, она молила о капле самообладания. За один короткий день, с тех пор как она узнала Адама Сэвиджа, в ее голове пронеслось больше нарушающих покой мыслей, связанных с мужчинами, чем за всю предыдущую жизнь. Что с ней происходит?

Казалось, что ее мужской облик обострил до предела женские мысли и чувства. Ее груди и первичные органы стали невозможно чувствительными. Краснея, она призналась себе, что, когда Сэвидж приближался к ней, эти коварные органы порочно трепетали. Гори он в адском пламени, этот черный дьявол!

Прелестная молодая сингалка предложила на выбор пару халатов. Один из черного шелка, расшитый золотыми драконами, другой по строению и цвету напоминающий тонкую мешковину. Тони выбрала его. Он был слишком велик, но она завернула до кистей широкие рукава. Халат доставал до полу, но она была достаточно высокой, чтобы не наступать на подол. Тони купалась одна и постаралась закончить как можно быстрее. Нарочно отводя глаза от собственного тела, она набросила на себя халат, как только вытерлась.

Ужин был восхитительный. Джон Булль подал им баранину под соусом карри с ароматным шафранным рисом. На том же блюде были поданы незнакомые овощи и фрукты и отдельно душистые сладости, напоминавшие по вкусу миндаль, финики, а также мякоть кокоса в меду. Ароматный чай отдавал апельсином. Без слов было ясно, что все эти яства были привезены с Прыжка Леопарда.

— Не помню, чтобы я когда-нибудь так вкусно ел, — похвалила Тони Джона Булля. Тот расплылся в улыбке.

— Плесни нам по бокалу бренди, — распорядился Сэвидж. На нем был черный шелковый халат с драконами. Он доходил ему только до колен, открывая мускулистые игры и загорелые босые ступни. Они смущали ее больше, чем картины, которые она рисовала в своем воображении.

Джон Булль подал Тони бокал. Она с готовностью взяла. Будет она пить или нет — вопрос другой. Подавая бокал Адаму, Джон Булль сказал:

— Теперь, когда мы в Англии, вам не годится спать на полу, Превосходительство. Сэвидж ответил:

— Ты, как всегда, прав, Джон Булль, но надо хорошенько обдумать, какая нужна кровать. Она должна, по существу, быть продолжением самого тебя. Из всей домашней мебели кровать — сугубо личный, не для посторонних глаз, предмет. На ней спят и занимаются любовью. Я буду делить ее со своей женой. На ней будут зачаты, а может быть, даже родятся мои дети. Она должна ласкать глаз, быть удобной для тела и достаточно просторной для утех. Обещаю, что, когда будем в Лондоне, кровати будут среди первоочередных дел. А пока ' что, будь добр, постели в хозяйской спальне пару индийских ковров.

Джон Булль склонился в глубоком поклоне, а Тони испуганно вздрогнула. Он собирался спать с ней в одной спальне!

Сэвидж вышел на террасу и присел на каменные перила балюстрады. Тони, подражая ему, поставила бокал с бренди рядом с собой. Он вытащил из кармана шелкового халата золотую шкатулку и предложил тонкую сигару.

— От второй тошнить не будет, — спокойно пообещал он. Она поразилась его наблюдательности. Боже правый, с этим человеком нужно быть начеку! Слишком уж он наблюдателен и проницателен. Оступись она всего раз, и он догадается, что перед ним женщина. Нужно не забывать следить за походкой, облокачиваться о мебель, когда стоишь, и сдабривать речь ругательствами. Тони сделала большой глоток бренди и, слава Богу, не поперхнулась. В груди распустилась ярко-красная роза, Тони расслабилась и почувствовала, будто куда-то медленно плывет.

— Ты бы мне здорово помог, если бы просветил меня в отношении нынешних лондонских нравов, но ты до того, черт возьми, не от мира сего, что нам придется узнавать вместе.

В голосе не было осуждения. Он констатировал фант. Как могла она обижаться на его неприличные разговоры? Тони за всю жизнь не встречала никого похожего на Адама Сэвиджа, и все же, и все же… вот они по-приятельски беседуют, покуривая и потягивая бренди, будто так было всегда.

— Я думал, спиртные напитки запрещены в индийских владениях, — заметила Тони. В темноту спиралью улетал дымок. Слышался его бархатистый голос:

— Не было такого времени, когда бы на Востоке не употребляли опьяняющие и дурманящие вещества. Сибариту опьянение добавляет удовольствия. Индийские жрецы употребляют наркотики, чтобы широко открыть врата постижения мира. Считается, что опьяняющие вещества обостряют чувственность вплоть до абсолютной сексуальности. Восточная поэзия, восточные песни изобилуют сравнениями между безумством любви и безрассудством опьянения. Шкатулки из слоновой кости с изображениями маковых головок — обычная вещь. В них держат опиум.

Тема была настолько безнравственной, что Тони не хотелось слушать. Но как она узнает, если не пропустит через собственные уши, а потом через голову?

— А вы знакомы с наркотиками? — затаив дыхание от страха, спросила она.

— К сожалению, да.

Антония была потрясена, но почувствовала в его голосе сожаление.

— Даже я знаю, что опиум — это ужасное зло. — Она безуспешно старалась скрыть осуждающие нотки.

— Рад, что ты знаешь. Однако постарайся быть объективным. Все вещи под солнцем одновременно и хороши, и дурны. В качестве медицинского опиата он может оказаться благословенной находкой. Я бы не стал и думать, чтобы мне без него отрезали ногу.

Тони бросила сигару через балюстраду.

— А я бы не хотел думать, чтобы мне вообще отрезали ногу!

Они вместе рассмеялись. Адам Сэвидж встал, потянулся, и они не спеша направились в дом, каждый погруженный в свои мысли.

Для Тони Сэвидж был неисчерпаемым источником сведений, как наставник или родитель, только вещи, которые он сообщал, никогда не услышишь от наставника или родителя.

Когда вошли в просторную спальню, мысли Тони вернулись к настоящему. Как она будет спать на полу? Она, черт возьми, понимала, что Сэвидж устроил это, чтобы закалять изнеженного лорда Лэмба. Слава Богу, он не зажигал свечей.

В проникающем через незавешенное окно лунном свете она разглядела сложенный в несколько раз индийский ковер. Сверху украшенная кистями подушечка. Опустившись на пол, она напряженно вытянулась, заложив руки за голову, как это делал Антони. Бренди разогрело кровь, и одеяло не требовалось.

Несмотря на то что Тони находилась в одной спальне с незнакомым мужчиной, глаза ее стали слипаться. Зажмурив их, она свернулась калачиком и, обняв подушку, провалилась в сон.

Антония страстно чего-то желала, не знала чего, но желание было сильным до боли. Она была в другом облике, но не в облике мужчины, а в облике лебедя. Черного лебедя. Вдруг ниоткуда появился леопард. Она заскользила по озеру, думая спастись, но леопард поплыл следом. Внезапно она превратилась в самку леопарда. Плывший вдогонку могучий самец был ее парой, и именно его она страстно желала. Но не успел он ее догнать, как озеро превратилось в купальный бассейн, черные лебеди в разрисованные кафельные плитки, а леопард в Адама Сэвиджа.

Он стоял по пояс в воде. На бронзовых мышцах его широкой груди переливались разноцветные капельки воды. «Иди ко мне!» Она противилась. Если она снимет халат, он узнает, что она женщина!

Его глаза, светлее воды, подчиняли ее своей воле. Ее неудержимо влекло к нему. Он был для нее всем — учителем, отцом, братом, возлюбленным, покровителем, богом. Он воплощал всеобъемлющую мужскую силу, которой она не могла противостоять. Халат скользнул к ее ногам, и она ступила в бассейн, усеянный плавающими цветками лотоса.

Она страстно желала, чтобы он обнял ее могучими рунами, и тогда, она знала, ничто никогда не причинит ей вреда. Вместо этого он стал ее купать. Она прикрыла руками груди, пряча их от пламеневших голубым огнем глаз. Нежно, но настойчиво он отнял ее руки. «Не надо стыдиться обнаженного тела». Его глубокий бархатный голос заставлял ее позволить его рунам шарить по ее телу. Его ладонь накрыла одну из грудей. От прикосновения его сильной коричневой руни у нее захватило дух. Грубые мозоли терли ее шелковистую кожу, но ей нравилась их шершавость. От воды исходили ароматные запахи, она ощущала тепло его тела, но не видела под поверхностью воды его конечностей. Он мыл ей плечи, спину, груди.

«Как ты могла все это прятать от меня?» — требовательно спрашивал он.

«Я говорила неправду, — призналась она. — Я Антония, а не Антони».

Он дико захохотал: «Я тоже лгал. Я и есть главный развратник Малабара. Я хочу, чтобы ты испытала множество вещей из разных стран. Не настолько же ты узколоба, чтобы не стремиться познавать новое?»

«Разумеется, нет», — робко возразила она.

Он понес ее к массивной кровати в форме лебедя. Она была накрыта черным шелковым покрывалом, расшитым золотыми драконами. Она знала, что он голый, но не смотрела на него ниже талии. Держа ее в могучих Руках, он лег спиной на кровать, увлекая ее на себя. Ее нежные груди расплющились о его каменную грудь. Она лежала на его твердых, как мрамор, бедрах. Все в нем было очень твердым — руки, тело, губы.

Вдруг она открыла глаза. Поняла, что это был эротический сон. Щека вдавилась в сложенный красно-сине-золотой индийский ковер. До нее донесся легкий запах ладана. Ее нежные груди расплющились не о грудь Сэвиджа, а о жесткие доски пола. Она облегченно вздохнула, но никак не могла рассеять неведомое ей желание. Ее бесстыдная плоть жаждала грубого прикосновения мужчины. Этого мужчины.

Антонии стоило большого труда снова заснуть. Она боялась нового эротического сновидения, но даже это было лучше, чем всю ночь лежать рядом с ним с открытыми глазами.

Глава 15

Когда она снова открыла глаза, ее чуть не ослепил льющийся сквозь высокие окна голой спальни солнечный свет. Кто-то громко звал ее:

— Тони! Иди посмотри на эту потрясающую купальню при дневном свете. Черт побери, спорю, что ты никогда не видел ничего подобного!

Тони медленно поднялась, на ноги. Болела каждая косточка. В дверях появился обернутый полотенцем по бедрам Сэвидж с намыленным подбородком и страшной на вид бритвой в руках.

— Пора начинать жить, уже седьмой час, — пожурил ее Сэвидж.

— Шесть? Проклятье, а я думал, по крайней мере, полдень. — «Боже, где теперь мистер Бэрке с чашкой шоколада», — тоскливо подумала она.

— Голова от бренди не болит? Уверен? А то у меня есть верное средство.

— Нет-нет, — неуверенно ответила Тони. — У меня голова крепкая на спиртное.

Обернутая полотенцем обнаженная фигура Сэвиджа была потрясающе красива мужской красотой. Воображение девушки бледнело перед увиденным. До конца своих дней, представляя обнаженного мужчину, она будет видеть Адама Сэвиджа с полотенцем на бедрах. К своему ужасу, она обнаружила, что пытается представить, что же там под полотенцем.

Черная шерсть была такой, как она представляла. Грива волос, сужаясь, заходила под полотенце, притягивая глаза и чувства к мужскому таинству. Она не могла его мысленно нарисовать, но оно обладало запретной привлекательностью, наполнявшей ее воображение греховными мыслями.

Когда Адам повернулся, Тони отчетливо увидела, что его загар заканчивался на узкой талии. Она даже разглядела узкую белую полоску там, где начинались бедра, и до нее впервые дошло, что мужской зад совершенно не похож на женский. Ягодицы небольшие, плоские, упругие. Она глядела на него как загипнотизированная.

Солнце лилось через стеклянный фонарь, разбрасывая мириады крошечных радуг, танцующих на всех плоских поверхностях. Благодаря стене из венецианских зеркал помещение казалось в два раза больше, чем в действительности. Вода в бассейне переливалась такими ослепительными сине-зелеными блестками, что Тони невольно прищурилась.

— Посмотри на эти художественные миниатюры. Это же шедевры, — восторгался Сэвидж.

Изображения цапель, ибисов, крачек и гнездящихся в камышах каролинских уток произвольно разбросаны по плиткам стен и пола. Тони увидела черного лебедя, и на нее во всех деталях нахлынуло ночное сновидение. Чтобы скрыть замешательство, она сказала:

— Художник Максимилиан Робин[2] с Шепердс-маркет.

— Nomen est omen, имя — это судьба, — заметил Адам.

Тони подумала, что слова эти как нельзя лучше относятся к нему. Имя Сэвидж идеально подходило к внешности этого человека. Указывало ли оно и на его характер? Она наблюдала, как бритва с ручкой из черного дерева легко скользит по его подбородку.

— Ты еще не бреешься?

— И-иногда, — солгала она. — Вообще-то мне пока не требуется, — добавила она, запинаясь.

— И не потребуется, пока не начнешь.

Ей почудилась в его голосе недовольная нотка.

— В твоем возрасте я отращивал бороду. — Он открыл футляр из тисненой кожи и достал бритву с перламутровой ручкой. — Дарю тебе. Брейся на здоровье.

Тони взяла, подумав, что она в самый раз, чтобы перерезать Сэвиджу глотку. Неохотно взяла мыльную палочку и стала взбивать пену. Он откровенно разглядывал ее, а она еле сдерживалась, чтобы не накричать на него.

Она ужасно боялась, что если побреется, то у нее отрастет борода.

Тони носила мужскую одежду, обрезала свои роскошные волосы, даже курила, но не доходить же, черт побери, до того, чтобы к вечеру отрастала щетина! Она тянула время, надеясь, что он выйдет и тогда она смоет пену с лица. Но Сэвидж ждал, желая посмотреть, как она будет управляться со стальным лезвием.

Тони медленно взяла бритву и натянула кожу на щеке, как это делал он. Как только острое лезвие коснулось кожи, она порезалась.

— Дерьмо! — выругалась она про себя. Сэвидж, не веря глазам, отвернулся.

— Когда кончишь, вытри губы… они у тебя еще не обсохли, — насмешливо бросил он.

Она вдогонку скорчила ужасную рожу. Ей так хотелось хотя бы раз стереть написанное на его лице презрение, когда он смотрел на нее.

Джон Булль выстирал и накрахмалил рубашку и шейный платок Тони. Никогда еще она не видела так хорошо выстиранное белье. Она поблагодарила и похвалила его.

— У Превосходительства очень высокие требования. Эденвуду нужно много прислуги, повар, прачка.

— Сомневаюсь, что ты найдешь равных тебе по умению, Джон Булль.

— А-а, посмотрим. Сегодня я должен нанять много девственниц[3].

— Горничных[4], — поправила Тони.

— В чем здесь разница, объясните, пожалуйста? Вошел Сэвидж.

— Слово, которое употребил лорд Лэмб, означает женскую прислугу, а что назвал ты, означает особу женского пола, еще не лишенную невинности, — спокойно пояснил он.

Джон Булль всплеснул руками:

— Горничных я наберу за день, а девственниц не найдешь за всю жизнь.

Адам Сэвидж улыбнулся попытке Джона Булля шутить и искоса взглянул на Тони.

Черт бы его побрал! Она чувствовала, чти его забавляло. Он подозревал, что лорд Лэмб все еще девственник.

На завтрак были фрукты и сладкий черный кофе. За завтраком Сэвидж обсуждал дела с Джоном Буллем.

— Ты сможешь нанять прислугу для Эденвуда и без меня, — давал указания Адам. — Я пробуду в Лондоне по крайней мере неделю.

— Домашняя прислуга — это моя область, но я предпочитаю, чтобы конюших и кучеров выбрали вы.

— Идет! — согласился Сэвидж, понимая, что Джон Булль дает разумный совет. — Если я куплю тот дом на Хаф-Мун-стрит, то там тоже потребуется прислуга. Доверишь мне выбор? — спросил Адам своего мажордома.

Джон Булль уверенно кивнул:

— У вас достаточно проницательности, чтобы не нанять ночных насекомых.

«Ночных гуляк», — подумала Тони. В английском языке Джона Булля, если внимательно слушать, было много здравого смысла. Она с большим облегчением узнала, что Сэвидж думает обзавестись собственным домом в городе. Жить под одной крышей на Керзон-стрит было бы весьма хлопотно.

Присутствие Сэвиджа постоянно выбивало ее из колеи. Он и притягивал, и отталкивал ее. Ей то хотелось его расцеловать, то в следующую минуту убить его! Тони строго наказала себе, что он никогда не должен застать ее смотрящей на него, как сука смотрит на кость. Она понимала, что должна держаться от него на расстоянии.

Тони сказала:

— В первый раз осматривая все помещения, вам, должно быть, хочется побыть одному. Я уже был здесь несколько раз, когда дом строился.

Сэвидж благодарно посмотрел на Тони.

— Ступай посмотри — библиотеку. Это верх совершенства, — посоветовал он, выходя из столовой.

В библиотеке на входившую Тони взглянул из-за стола Джеффри Слоун. У него был такой занятой вид, будто он никак не мог оторваться от своих букв и цифр. Среднего возраста, но выглядел старше своих лет. Сутуловат и бледен, словно никогда не бывал на воздухе.

— Когда я последний раз был здесь, — начала Тони, — она была еще недостроена. Думаю, это одно из помещений, которое проектировал Адаме, — с благоговением добавила она.

Библиотека была отделана толстыми роскошными панелями красного дерева. Две стены от пола до потолка занимали встроенные книжные шкафы, а третью украшал камин, расписанный великолепной резьбой по черному дереву, с массивной медной решеткой и подставками для дров. Оставшуюся стену занимали высокие, от пола до потолка, пропускающие много света окна. Кресла обиты темно-зеленой кордовской кожей. Двухметровый письменный стол с крышкой, отделанной инкрустированной кожей, и резными ножками в виде когтистых лап. Пол застелен светло-зеленым десятиметровым индийским ковром. Пол под ковром — из зеленого малахита. Из него же и каминная доска.

Тони подошла поближе, чтобы разглядеть, что вырезано на полированном черном дереве. Вопреки ее ожиданиям, не фрукты или цветы, а леопарды, кобры и мангусты;.слоны, обезьяны и игуаны. Не удержавшись, провела пальцами по обитавшим на панели экзотическим существам: хищникам и их добыче. Рука задержалась на животном, которого она не знала.

— Это бандикут, — подсказал звучный голос.

— Ваши люди зовут вас Леопардом, потому что вы обладаете способностью неслышно подкрадываться.

— Это обостряет реакцию, чтобы никогда не быть застигнутым врасплох, — был прямолинейный ответ. — Что скажешь?

— Действительно потрясающая комната, — ответила Тони, разглядывая медные бра и картины со сценами охоты. Приглядевшись повнимательнее, она заметила, что, кроме сцен охоты на зайца и лису, есть и сцена охоты на шакалов. — Это подлинные картины, а не репродукции, — заметила она.

— Больше всего мне нравится вот эта, — сказал Сэвидж, указывая на прекрасное полотно. — Это картина Джорджа Стаббса. Она называется «Кобылицы с жеребятами». Если встретишь в Лондоне другие его картины, обязательно достань их для меня. Книг у меня пока немного, только те, что я привез из Индии и Цейлона, но в Лондоне столько издателей и книжных лавок, что, боюсь, не хватит полок разместить все, что я хочу.

— Должно быть, очень приятно располагать средствами, позволяющими приобретать все, что нравится.

— Да, — туманно ответил он. Потом добавил: — Если тебя интересует, могу научить делать деньги.

— Интересует, — с горячностью воскликнула Тони. — Очень!

Губ Сэвиджа коснулась циничная улыбка.

— Сначала ты должен пошалить вволю, показать себя. Потом, когда ты перебесишься, мы объездим тебя и сделаем мужчиной что надо.

Тони хотелось дать ему пощечину. У него даже не было звания, а он был так по-свински высокомерен. Презрительно оглядев его с ног до головы, она процедила сквозь зубы:

— А все-таки вы порядочный негодяй, Сэвидж.

— Мне это уже говорили, — вкрадчиво ответил Адам. Сэвидж оставлял своего арабского скакуна в Эденвуде, потому что другой находился в Лондоне. Поскольку у Тони в Лондоне не было коня, она, пока Сэвидж запрягал лошадей в карету, оседлала Нептуна.

— Привяжи его к карете, я хочу, чтобы ты ехал со мной, — распорядился Сэвидж.

— Зачем? — насторожилась Тони. Сэвидж ответил вопросом на вопрос:

— Ты когда-нибудь правил парой коней в упряжке?

— Нет, — еле слышно ответила Тони.

— Тогда начнем первый урок.

Тони пожала плечами. Антони все равно пришлось бы научиться править лошадьми, а она считала, что ей по силам все, что положено делать брату. На протяжении получаса она наблюдала за Сэвиджем. Передавая ей вожжи, он ничего не сказал, решив посмотреть, справится ли юный Лэмб сам.

С каждой минутой она правила все увереннее. Скоро они довольно ходко шли по большаку. Увидев впереди поворот, она натянула вожжи, придерживая коней. Чистокровные гнедые не сбавляли ходу, и она лихорадочно думала, хватит ли у нее сил удержать их.

Сэвидж небрежно подал ей пару кожаных рукавиц:

— Надень-ка.

Быстро надев рукавицы, Тони вцепилась в вожжи и, упершись сапогами, всем телом откинулась назад. Кони лишь чуть замедлили бег. Карета опасно накренилась.

Руки в рукавицах неприлично вспотели. Кони, поворотив, снова набрали ход. Ее удивило, что он не выхватил у нее вожжи и не обрушил ругательства на ее голову. Она с опаской взглянула на него и, к своему удивлению, обнаружила, что он, откинув голову, подремывает. «Ну и дурак», — подумала она. Она же могла угробить их обоих, завалившись в канаву.

Наконец Тони помаленьку расслабилась и тут же заметила, что гнедыми стало легче править. Ей ужасно захотелось вывести его из себя. Вот бы признаться, кто она на самом деле, и посмотреть, как с его лица слетит выражение невозмутимого самодовольства.

Потом ее мысли приняли другой оборот. Интересно, хватило бы у Адама Сэвиджа пороху учить женщину тем вещам, каким он учил мужчину. Выдающаяся мысль! Что в этом мужчине такого, что убедило ее считать его таким необыкновенным? Он сделан из другого теста. Сам себе закон. Полностью и окончательно покорил ее. Она и в самом деле боялась потерять голову. Господи, помоги найти средство!

Первые два дня пребывания в Лондоне Тони не часто виделась с Сэвиджем. Он был занят делами, а у нее целый день ушел на пополнение мужского гардероба. Она купила трость с набалдашником из янтаря с замысловатыми прожилками и туфли на высоких каблуках с языком и пряжкой. Хотя мужская мода в большинстве случаев становилась необычно броской и вычурной, Тони избегала ее, считая излишне женоподобной. Она купила полдюжины черных шелковых шейных платков и попросила приказчика показать ей несколько замысловатых узлов.

Тони купила новый парик с косицей и запас пудры, а также треуголку. Кроме того, купила сюртук военного покроя с медными пуговицами. Из-за обилия покупок она отправилась на Керзон-стрит в портшезе. Фентон помог ей развернуть и развесить покупки в платяном шкафу Антони.

У Тони комок подступил к горлу, когда она увидела лондонскую одежду брата. Она нежно потрогала атласные бриджи и. парчовые фраки. Каждый раз, когда она надевала его одежду, он становился ей еще ближе. Она попросила Фентона принести ужин в комнату и в конце концов заснула с книгой Филдинга о скандальных похождениях Тома Джонса в руках.

На следующий день Адам Сэвидж попросил Тони отправиться вместе с ним в город. Он собирался заглянуть в пару мебельных магазинов и отобрать мебель для Эденвуда. Первым был торговый дом на Сан-Мартин-лейн, принадлежавший Томасу Чиппендейлу. Было выставлено много предметов в китайском стиле, но вкусы Сэвиджа лежали в другой области, невысокого мнения он был и о перегруженном украшениями стиле рококо. Наряду с образцами в натуре здесь были десятки альбомов с эскизами.

Сэвидж спросил Тони, какие стулья он предпочел бы для столовой в Эденвуде — с продольными или поперечными планками на спинках?

Она, раздумывая, прикусила губу. С поперечными планками были проще, больше соответствовали мужскому вкусу, но в конце концов она сказала правду:

— Я предпочитаю с продольными планками. Это французский, очень элегантный стиль. Смотрите, планки так изящно изогнуты и искусно связаны между собой, что, по-моему, их ни с чем не сравнить.

Сэвидж последовал ее совету. Столовую будет делать Чиппендейл. Адам заказал двадцать четыре стула и двадцатифутовый овальный стол, а также буфеты и полукруглые столики для раздачи в том же стиле. Поскольку сама столовая с закругленными стенами представляла собой единственный в своем роде овал, стол и стулья от Чиппендейла идеально впишутся в интерьер.

Покупки не заняли много времени, потому что Сэвидж был решительный человек, который знал, что, на его взгляд, красиво и что ужасно. Тони обнаружила, что их вкусы во многом совпадают. Его не интересовали искусно исполненные комоды и торшеры в готическом стиле. Он не признавал ничего украшенного замысловатыми гирляндами и урнами. Пройдя мимо всех выставленных кроватей, они с Тони обменялись гримасами при виде лакированного ложа в виде пагоды. Прежде чем покинуть магазин, Сэвидж успел купить зеркала, пристенные столики для зала, пару небольших обитых бархатом диванов и столик для ужина с двумя удобными стульями с мягкими сиденьями.

Покидая Сан-Мартин-лейн, Сэвидж предложил Тони зайти к дегустаторам чая на Минсинг-лейн, неподалеку от главной конторы Ост-Индской компании. Однако у Ист-чипа им пришлось проталкиваться сквозь толпу, следовавшую за направлявшейся в Тайберн повозкой.

Вместе с лондонцами они глазели на йоркширского разбойника, которого везли на виселицу. Он стоял рядом с гробом на повозке, с приколотым к груди букетиком цветов, кланяясь кучке доброхотов, протягивавших ему фляжку для храбрости.

Тони не сводила глаз с хорошо одетых дам и их спутников, направлявшихся в Тайберн, чтобы немного развлечься. Ее передернуло.

— Как он может шутить по пути на виселицу? Сэвидж, пожав плечами, ответил:

— Должен порисоваться перед толпой. — Голубые льдинки глаз с презрением смотрели на хорошеньких придворных дам. — Англичане точно такие же варвары, что и так называемые первобытные дикари. — Он отвернулся. — В этой давке мы никогда не доберемся до Минсинг-лейн. Пойдем куда-нибудь поедим.

Тони согласно кивнула, и Адам стал выбираться из толпы. Пройдя через Хэнгинг-сорд-аллей, они остановились у заведения под вывеской «Кухня Джека Кетча». Тони с беспокойством посматривала на выставленные в витрине требуху и ножки. В голове промелькнула догадка, а не включено ли это заведение в список мер опекуна, предназначенных «сделать из него мужчину». Сэвидж заказал обоим поросячьи ножки. Глядя, как он щедро посыпает их солью и сдабривает уксусом, Тони увидела, что такая пища доставляет ему удовольствие.

Сэвидж улыбался, предавшись нахлынувшим на него приятным воспоминаниям.

— Я приходил сюда поесть еще подростком. В те времена казалось, что никогда не наемся досыта.

— Где вы жили? Адам показал рукой:

— За рекой. Пошли, можно есть на ходу. Когда они не спеша двинулись по Лоуэр-Темз-стрит, Тони, набравшись храбрости, стала откусывать от белой студенистой ножки. Она оказалась не такой уж противной, как она думала, и, откусив несколько раз, Тони стала жевать, не боясь, что не примет желудок.

На Биллингсгейтсном рыбном рынке Адам купил по бумажному кулечку с морскими улитками. На прилавке им дали по булавке, и Адам показал Тони, как доставать крошечных моллюсков из их раковин. У реки висел пират в кандалах, а у позорного столба прикован мужчина, печатавший оскорбительные памфлеты о помешанном короле.

Сэвидж поглядывал на шагавшего рядом юношу.

— Ты первый раз в этой части Лондона? Тони кивнула головой. Потом ухмыльнулась:

— Но, видно, не последний.

У каждого уличного торговца они что-нибудь покупали — пирожки с мясом, пареный горох, жареные каштаны и горячие булочки. Их толкали водоносы, коноводы, чужеземные матросы и шлюхи, готовые за пенни задрать юбку. Шлюхи пробовали обхаживать их, но, когда разглядели, что этих голубей не ощиплешь, стали кричать вслед всякие непристойности.

— Ха-ха, извините, мы не хороши для этих паршивых лордишек!

Одна мордастая озорница схватила Тони за руку:

— Пошли со мной, дорогуша. Я пососу тебе хрен, пока он не закрякает!

Сзвидж еле сдерживал улыбку, глядя на растерянную Тони. Подошла еще одна женщина, и Тони замахнулась на нее тростью с янтарным набалдашником.

— Почистить шишку, сэр? — подмигнула та. Наконец, услышав непристойные намеки, Тони принялась хохотать.

— Так-то лучше, — одобрил Сэвидж. — Нечего задирать свой аристократический нос перед портовыми шлюхами. — Подумав, Сэвидж добавил: — Но никогда не трахай их. Здесь свирепствует сифилис.

Как бы ее ни оберегали, Тони более или менее представляла значение этого слова, но она была шокирована, когда Сэвидж произнес его в разговоре с ней. Неужели мужчины так разговаривают между собой? Ей до смерти хотелось самой произнести это дурное слово и было интересно увидеть его реакцию.

— Кого же тогда трахать?

Сэвидж смерил Тони ледяным взглядом, думая, не дурачат ли его. Потом понял, что лорд Лэмб не имеет ни малейшего представления, кого можно, а кого нельзя. Боже милостивый, да он невинный младенец!

— Большинство молодых людей, достаточно богатых, чтобы иметь прислугу, обычно набираются опыта, заваливая горничную или дочек арендаторов. Кажется, твои вполне готовы. Здесь, в Лондоне, тоже большой выбор. Принятых в свете потаскух зовут жрицами любви. Можно поискать среди балерин и артисток. Многие аббатисы предлагают молоденьких послушниц для наставления титулованных юношей.

— Вы хотите сказать, монашек? — не веря ушам, спросила Тони.

— Черт возьми, конечно, я не имею в виду монашек, настоящих монашек. Так на жаргоне называют девушек из первоклассных борделей. — Сэвидж помолчал. — Знаешь ли ты вообще, что такое бордель? — требовательно спросил он.

Тони хотелось солгать, потому что она терпеть не могла, чтобы Адам Сэвидж с таким презрением относился к лорду Лэмбу.

— Не имею представления, но коль, черт вас побери, вы мой опекун, то уж лучше просветите меня.

— От такого занятия пересохло во рту. Ставлю пинту, — сказал Адам, сворачивая к таверне «Радуга». — Здесь когда-то был малый, который мог шить пальцами ног, — безо всякой связи заметил он.

Хозяин налил им две пинты, и они сели за столик, где можно было поговорить. Сделав большой глоток эля, Сэвидж вытер рот тыльной стороной ладони.

— Когда мужчина достигает зрелости, почти невозможно воздерживаться, да и зачем, когда есть столько доступных партнерш? Пойдем дальше. Думаю, ты не настолько наивен, чтобы не знать, что большинство состоятельных людей содержат любовниц.

— Конечно. Роз говорит, что даже женатые, и те где-нибудь прячут любовниц.

— Содержать любовницу может быть не по карману, особенно молодым людям вроде тебя, поэтому существуют дома, обычно называемые борделями, где ты платишь содержательнице и получаешь партнершу на час, на вечер или на всю ночь. Ты платишь за ее сексуальные услуги. В домах высшего класса женщины обычно привлекательны, весьма искусны в том, как ублажить мужчину, и, важнее всего, они должны быть чистыми, чтобы ты не подцепил порцию сифилиса. В Лондоне есть места на любой вкус и карман.

— Понятно, — сказала Тони. Пара деталей, которые всегда ставили ее в тупик, теперь встали на место. Щеки пылали, но разговор был ужасно интересным.

— Женщины, предлагавшие себя, — уличные проститутки. Прибегать к услугам простой шлюхи никогда к добру не приведет.

— Сзвидж, я знаю о проститутках. Кругом Чаринг-кросса их словно блох на собаке. Я просто не знал о домах порока.

Сэвидж улыбнулся, услышав такое благонравное выражение.

— Англичане такие великие лицемеры, когда речь заходит о сексе.

— По сравнению с выходцами из индийских владений? — осведомилась Тони.

— По сравнению со всеми! Во Франции их называют «веселыми домами».

Тони раздражало, что Адам Сэвидж был так хорошо знаком с подобными местами.

— Не понимаю, что здесь привлекательного. Девушки из простолюдинок, неграмотные и хотят только денег. Тогда как каждый сезон в свете появляется так много обаятельных воспитанных юных леди.

— Очень просто. Трахать дебютанток не позволяют светские правила. Их предлагают для замужества.

— Это из-за того, что в свете господствует двойной стандарт. Женщинам не дано решать свою судьбу. У них нет денег, нет власти, из-под власти отца они переходят под власть мужа, и это если повезет и они поймают такое ускользающее существо. — Она вдруг поняла, что говорит как женщина, и замолкла.

Сэвидж сухо заметил:

— Из того, что мне довелось наблюдать, у мужей не так уж много власти. Как только женщина выходит замуж, она уже хороша для траханья.

— Это же возмутительно! Только развратник станет преследовать замужнюю даму.

Сэвидж, взглянув на Тони, выложил начистую:

— Здесь столько голодных до секса женушек, и обычно не их преследуют, а они гоняются за мужчинами. Удивляюсь, как еще тебя не совратила мать семейства или мамаша приятеля. — Адам внимательно посмотрел на лорда Лэмба. — Наверное, ты живешь как зашоренный, слеп и глух к окружающим тебя соблазнам.

Тони допила эль, утерла рот на манер Сэвиджа и цинично произнесла:

— Теперь, когда вы сорвали с моих глаз пелену невинности, надеюсь, что заживу полнокровной светской жизнью.

— Будем надеяться, — беспечно ответил Сэвидж. — Между прочим, завтра вечером мы обедаем в Девоншир-хауз. Возможно, нам обоим повезет.

Глава 16

Когда на следующее утро Тони спустилась к завтраку, Адам Сэвидж уже уехал. Позднее ланей принес записку, в которой лорд Лэмб ставился в известность, что его опекун переехал в свой дом на Хаф-Мун-стрит, который находится по другую сторону Шепердс-маркет, ближе к Грин-парку.

Когда Фентон передавал багаж Сэвиджа лакею, Тони была готова надавать себе тумаков за то, что не покопалась в его вещах. Он оставался загадкой, и ей дико хотелось узнать о нем все, что можно. Правда, уже поздно.

Не успел скрыться с глаз лакей, как приехали Роз и мистер Бэрке. Тони была страшно рада увидеть сообщников по заговору; так или иначе это придавало ей больше уверенности. Оба смогут дать ей советы касательно общения с герцогом и герцогиней Девонширскими. Размышляя об обеде в Девоншир-хаузе, ей хотелось найти предлог не сопровождать Сэвиджа, но это скоро прошло. Во-первых, она представила его презрительный взгляд, если бы он узнал, что ей не хватило смелости пойти, а во-вторых, для нее открывалась возможность выйти в свет, от чего раньше пришлось отказаться. Правда, в качестве Антони, а не Антонии, но разве она не познает жизнь за них двоих?

При мысли об этом она ясно представила, что, выдавая себя за брата, получает возможность увидеть мужчин в таком свете, в каком не дано увидеть ни одной женщине. Это было настолько рискованно, что ею овладел озорной азарт и она с нетерпением ждала, что же будет.

После долгих обсуждений было решено, что Тони наденет темно-синие атласные бриджи до колен, белые шелковые чулки и новые туфли на высоких каблуках с пряжками.

— Уголки этого чертова воротника до того высоки, что проткнут мне уши, — жаловалась она, в то время как мистер Бэрке, восхищаясь ее ругательствами, терпеливо прилаживал спадающий каскадом белоснежный шейный платок. На груди, сделав ее более плоской, застегнули зеленовато-голубой жилет и приладили на голове новый белый парик с хвостиком, закрыв ее темные локоны. Затем мистер Бэрке облачил ее в синий с золотой отделкой парчовый камзол.

Роз критическим глазом оглядела ее:

— Тебе нужна табакерка, милочка.

— Нет, я предпочитаю сигары, — спокойно ответила Тони. Роз чуть не свалилась со стула.

Едва успели смахнуть с плеч пудру, как в дверь постучал лакей, приглашая лорда Лэмба в карету Адама Сэвиджа. Ее опекун не любил болтать по пустякам, так что по пути в Девоншир-хауз Тони помалкивала.

Сидя в темной карете бок о бок с Сэвиджем, Тони дала волю воображению. Вместо мужских бриджей и парика с хвостиком она представила себя в восхитительно женственном кринолине, который подчеркивал ее тонкую талию и выпирающие молодые груди. У нее хватило бы смелости подкрасить лицо и посадить не одну соблазнительную черную мушку. Скажем, одну можно посадить повыше на щеке, чтобы привлечь внимание к ее большим зеленым глазам, одну в уголке накрашенных губ, побуждая поцеловать. Еще более дерзким было бы посадить мушку на изгибе груди, привлекая мужской глаз заглянуть за корсаж. Она покраснела от собственных рискованных мыслей.

— Я тебе кое-что купил. — При звуках густого мужского голоса по спине пробежала дрожь. Интимная обстановка располагала к обмену подарками в знак признательности, такими, как поцелуи.

Сэвидж вложил ей в руки что-то серебряное, и это сразу превратило ее в Антони.

— Коробка для сигар, как внимательно с вашей стороны, — еле слышно поблагодарила Тони.

— Здесь мой сорт. Если предпочитаешь помягче, зайди в табачную лавку в Берлингтоне и закажи что понравится.

Сэвидж сообщил мажордому оба имени, и тот громогласно объявил их со всеми титулами. Все взгляды обратились в сторону мужчины, возвышавшегося рядом с лордом Лэмбом.

Индийский дикарь явился с ненапудренными черными волосами. Его белье было безукоризненным, но поражало аскетической простотой. Он был в черном. Единственной уступкой моде были атласные бриджи до колена, тоже черные. Даже чулки были из черного, а не белого шелка.

В гостиной присутствующие столпились вокруг молодого мужчины с молодой женщиной. Тони завидовала красавице в светло-зеленом тюлевом платье.

Играя веером, она отчаянно кокетничала. Ее напудренные локоны так и прыгали по смело оголенным плечам. Стоявший рядом мужчина был великолепен сам по себе. На нем были белые атласные бриджи до колен, мундир с плетеными золотыми эполетами усеян синими блестками. Напудренный парик не мог скрыть, что перед вами молодой красавец — блондин со свежим цветом лица и выправкой гусара. Когда он повернулся к стоявшему рядом мужчине, Тони увидела на его груди переливающуюся бриллиантовую звезду, и ее осенило, что это сам принц Уэльский.

— Похоже, мы удостоились побывать на королевском приеме, — раздался удивленный голос. Она увидела в голубых глазах Сэвиджа холодную насмешку.

В следующий момент Сэвиджа с дружеской фамильярностью приветствовал герцог Девонширский.

— Приношу извинения, что Джорджиана не приветствует гостей вместе со мной, но Его высочество имеет склонность монополизировать ее.

— Герцогиня просто очаровательна, — не задержался с комплиментом Сэвидж, и Тони захотелось выцарапать ему глаза.

— Она молода, — как бы оправдывая, ответил Девоншир. — У нас совершенно разный образ жизни. Признаюсь, ее друзья из Карлтон-хауза мне до смерти надоели.

«Значит, — подумала Тони, — это и есть та самая пользующаяся дурной репутацией Джорджиана, герцогиня Девонширская. У нее салон, вызывающий самый большой интерес в придворных кругах. А ведь она всего года на два старше меня».

Сэвидж с Девонширом сразу же заговорили о политине. Такой разговор был выше понимания Тони. Она наблюдала, как публика в гостиной переключала свое внимание с принца Уэльского на Адама Сэвиджа. Он притягивал все взгляды, хотя казалось, что сам он этого не замечает.

Когда пришло время приглашать к столу, Тони заметила, что женщины стали работать локтями, чтобы оказаться поближе к богатому набобу с Востока. Герцог усадил Сэвиджа справа от себя, и леди Изабелла Сефтон буквально оттолкнула лорда Лэмба, чтобы сесть по другую сторону Сэвиджа. Тони молча послала всех их к черту и перешла на противоположный край стола, где царила очаровательная Джорджиана.

Она подняла свои огромные ресницы на Тони:

— Вы ставите меня в невыгодное положение, сэр.

— Лорд Антони Лэмб, Ваша светлость. Она игриво ударила его веером:

— Мои друзья зовут меня Джорджи.

— А мои зовут меня Тони.

— Вот теперь я разобралась. Твои родители жили на Цейлоне. Ты только недавно получил титул.

Тони поняла, что при всей своей репутации легкомысленной особы Джорджи умна и наблюдательна. Гости оставались стоять у стола, и до Тони дошло, что все присутствующие ждали, когда сядет Его королевское высочество. Однако Георгу и Джорджи было совершенно наплевать на гостей, и они, не обращая никакого внимания, заставляли их стоять.

— Позвольте представить Его королевское высочество, принца Уэльского. Георг, это Тони Лэмб.

Антония церемонно поклонилась. Принц Уэльский ответил поклоном. Напряженность спала. Все одновременно заговорили. Тони тут же познакомили с конюшим принца графом Эссексом и драматургом Ричардом Шериданом, которого ласково называли Шерри.

Наконец принц Георг решил сесть, что послужило сигналом к шумной дележке стульев. Тони вежливо ждала, когда появится свободный стул, но Его высочество потянул ее за руку.

— Садись рядом. Расскажешь, кто этот громадный темный дьявол, что приехал с тобой.

Какой-то момент Тони не верилось, что она запросто разговаривает с человеком, который станет королем Англии. Затем произошла любопытная вещь, Она вдруг увидела в нем всего лишь молодого человека, не годного для предназначенного ему от рождения королевского трона. Он, как и она, играл роль, и она плохо подходила ему. Это был мальчишка-подросток, страстно мечтавший стать бравым гусаром, когда подрастет.

— Его зовут Адам Сэвидж, Ваше высочество. Он только что возвратился с Цейлона.

— Он твой приятель?

— Вообще-то он мой опекун, Ваше высочество.

— Ну и счастливчик ты, черт побери! Никто еще не возвращался из индийских владений с сокровищами набоба. Можешь спокойно залезть ему в карман, когда свой опустеет. Проклятье, извини, Джорджи, дорогая, но у всех, кроме меня, есть кто-то, готовый за тебя заплатить. У Джорджии есть Девоншир, который выручает ее из долгов каждый божий день. Известно ли тебе, что когда мне всучили Карлтон-хауз, он лежал в развалинах? Генри Холланд восстановил его, и в нем теперь можно жить, но это стоило мне кучу денег, и я боюсь, что не смогу позволить себе дальнейшие улучшения из-за пустых карманов. Я подрядил Холланда построить морской павильон в Брайтоне. Он уже нанял сто пятьдесят работников, потому что я хочу, чтобы его закончили к следующему лету. Это же позор, что я, принц Уэльский, вынужден обращаться к ростовщикам. — Он доверительно наклонился к Тони. — Я в долгах вот до сюда, — сказал он, коснувшись пальцем верхнего локона своего парика, — и никаких перспектив расплатиться, пока не помрет король.

— Георг, дорогой, после обеда я сыграю с тобой в фараон. Это немножко поднимет тебе настроение. Принц похлопал ее по руке:

— Только если ты обещаешь проиграть, Джорджи, дорогая.

— Я всегда проигрываю. Приходится поддерживать репутацию.

Тони поражалась количеству поданных блюд. После супа последовали три разных рыбных блюда, потом пошли блюдо за блюдом, одно другого вкуснее.

— Георг, даю тебе пятьдесят тысяч фунтов за твоего повара Карема. Нужны деньги — продай что-нибудь.

— Джорджи, дорогая, ты так практична! Эссекс и Шеридан поперхнулись вином, но принц убежденно продолжал:

— Я не расстанусь со своим парижским поваром и за миллион. Лишь благодаря ему люди готовы на убийство, лишь бы пообедать в Карлтон-хаузе. Мне тоже нужно поддерживать репутацию. Придется продать что-нибудь еще.

Никогда не унывающий, вечный оптимист граф Эссекс утешил:

— Может быть, выиграете на той неделе в Ньюмаркете, Ваше высочество.

Георг печально покачал головой:

— Из-за своей конюшни с чистокровными скакунами я залез в позорные долги. Теперь я даже не могу позволить держать на них пари. Знаешь, чертовы кони даже не окупают себя, — и обернулся к Тони с оживленной улыбкой. — Подъезжай к нам в Ньюмаркет на той неделе — здорово повеселимся. Шерри возьмет с собой крошку Аморет, а мой лучший друг Чарльз Фокс, конечно, приедет с Лиз, так что, милости просим, прихвати свою даму.

Тони почувствовала, как покраснела. Принц не замедлил заметить:

— Мой дорогой, не беспокойся за Джорджиану, мы ее не шокируем. Ей известны все наши слабости, тогда как мы не знаем и половины ее грехов. — Все посмеялись остроте.

— Надеюсь, твой опекун не держит тебя на слишком коротком поводке?

— Нет, Ваше высочество. Кстати, он очень увлекается лошадьми. Кажется, собирается прикупить. После обеда я мог бы вас познакомить.

— Клянусь Юпитером, это как раз то, что надо, старина. Я всегда рад познакомиться с теми, у кого еще не брал взаймы. — Все расхохотались.

К тому времени, когда обед подошел к концу и женщины поднялись, чтобы оставить мужчин за бренди и портвейном, было съедено и выпито немыслимое количество еды и питья. Тони, как и все мужчины, галантно встала, глядя вслед удаляющимся женщинам. Теперь она предвкушала испытать то, о чем не могла и мечтать. Она оказалась одной из немногих женщин на свете, получившей возможность узнать, чем занимаются и о чем говорят мужчины, когда противоположный пол покидает столовую. Потрясенная Тони чуть не упала в обморок. Первым делом все ринулись к сервантам за ночными горшками.

Ее глаза чуть не вылезли из орбит, когда десятка полтора мужчин, пошарив руками в атласных бриджах достали свое имущество и, охая, стали облегчаться.

— Никогда так не терпелось отлить со времени последнего заседания парламента, — заметил Шеридан.

— Много пьешь, Шерри. Я никогда не принимаюсь за черри-бренди, пока не уйдут женщины.

Тони мотала на ус. У мужчин они были не только разных форм и размеров, но и самых различных оттенков — от коричневых до ярко-красных. Кроме того, теперь она точно знала, как выглядит королевский пенис. Довольно большой, с розовой головкой, обрамленный золотыми кудрями. Тони заморгала глазами, увидев, как Его королевское высочество старательно стряхивает последние капли, прежде чем спрятать его в роскошные бриджи белого атласа. Передав горшок лакею, принял полотенце, увлажненное розовой водой.

Тони приняла предложенный ливрейным лакеем бокал бренди и достала сигару. Чувствуя, как у нее пылают щеки, она надеялась, что синие клубы дыма скроют ее ошалелый вид.

В течение нескольких минут, когда наполнялись и тут же опорожнялись бокалы, она слышала бессвязные обрывки разговоров. Наконец она расслышала пару ругательств и поняла, что после ухода дам мужской язык значительно погрубел. Она прислушалась повнимательнее.

К принцу подошел лорд Сефтон, поклонился и, покончив с формальностями, непринужденно начал;

— Ваше высочество, я узнал, как зовут даму, которую моя жена позавчера приглашала в театр.

— Сефтон, я твой вечный должник. Называй свою цену, но открой ее имя.

— Должен предупредить, Ваше высочество, что это не вертихвостка, а почтенная вдова.

— Сефтон, разве бы она находилась в ложе Изабеллы в Ковент-Гарден, если бы была распутной женщиной. Я с первого взгляда определил, что она не задерет юбку, пока не будут соблюдены все условности.

Сефтон удовлетворенно кивнул:

— Ее зовут Мария, Ваша светлость. Изабелла говорила мне, что ее покойный муж, Томас Фитцгерберт, оставил ей довольно много деньжат и дом на Парк-стрит.

— Мария Фитцгерберт, — благоговейно произнес принц и обратился к Эссексу, служившему сводником в предыдущих амурных связях. — Я хочу знать абсолютно все об этой леди. Ее красота ослепила меня. У нее роскошные золотые волосы, которые она не пудрит.

Шерри, уже под мухой, сказал, обращаясь к Тони:

— Плевать на волосы, его ослепили ее пышные титьки. Знаешь, Его высочество знаток грудей.

Тони, чувствуя легкое головокружение после черри-бренди, переспросила:

— Любит груди, да?

— Чем больше, тем лучше. Наверное, рано отняли от груди. Знаешь, у королевы их было пятнадцать, рожала их, как щенят. Бедному Георгу везло меньше, чем щенку. Когда щенка отталкивают другие, он, по крайней мере, сосет заднюю титьку.

Тони смущенно заморгала. Она видела, что принц слышит каждое слово, сказанное Шерри, но вместо того чтобы обидеться, он соглашался с рассуждениями приятеля. Принц подмигнул Тони:

— Шерри интересуется не грудями. Спроси, что он предпочитает.

— Мохнатку, — объявил Шеридан. — Чтобы была маленькая и плотная.

Тони была не совсем уверена, что он имел в виду то, что она думала, но, Боже всемогущий, какую другую часть женского тела можно назвать мохнаткой?

Она заметила, что к принцу Уэльскому подошел герцог Девонширский.

— Ваше высочество, Джорджиана начнет рвать и метать, если мы вскорости не присоединимся к женщинам.

— С удовольствием, Девоншир.

Принц Георг поднялся, и тут же распахнулись двери, ведущие в просторный салон, так что особы обоего пола снова получили возможность общаться между собой. Тони поискала глазами Адама Сэвиджа и увидела, что он увлечен разговором с ее другом Джеймсом Уайаттом. Боже, ей надо быть начеку, когда они окажутся лицом к лицу. Если кто и может узнать в ней Антонию, так это талантливый архитектор.

Услышав музыку, Тони вошла в бальный зал. Она стояла, любуясь росписями на потолке, но, опустив глаза н своему ужасу, увидела, что ее окружили три юные леди. Все трое обратили к ней взгляды, которые откровенно говорили, что ждут от лорда Лэмба приглашения на танец. Тони потерла ногу, пробормотав:

— Вчера с лошади свалился: сбросила проклятая, — и, волоча ногу, пошла искать укрытие в карточном зале.

Тони взяла с серебряного подноса бокал вина, подумав, что может кое-чему научиться, наблюдая за игроками. Джорджиана тотчас позвала ее к себе.

— Тони, побанкуй у нас в фараоне. Шерри сильно набрался.

Подстегнутая выпитым вином, Тони уверенно села за покрытый сукном стол напротив принца и его конюшего и стала следить, как из коробки берут карту за картой. Она заметила, что за игрой почти не следят, подумав, что недаром герцогиня Девонширская постоянно проигрывает.

Поглядывая на Джорджиану, принц Уэльский раздумывал, не попросить ли ее помочь ему завязать интрижку с Марией Фитцгерберт. Они с Джорджианой были самыми близкими друзьями и доверяли друг другу личные тайны. Она знала о нем такое, чего не знала ни одна живая душа.

Когда он впервые положил на нее глаз, то влюбился по уши. Это было крошечное создание с самым прелестным личиком в Англии. Она напоминала ему котенка. Когда они познакомились, он переживал неприятности. Все его любовницы были из театра, и самая последняя связь с Людоедкой Робинсон кончилась катастрофой. Он был наивный юный дурачок, посылал ей цветистые письма с уверениями в вечной преданности, полные ссылок на их интимные связи. Когда их связь подошла к концу, Людоедка пригрозила опубликовать письма, и он был вынужден заплатить кучу денег, чтобы получить их назад. Самое худшее, что его преданность шла от самого сердца. Он не скрывал своих чувств, и маленькая хищница сполна воспользовалась этим.

Встретив Джорджиану, он поклялся навеки покончить с актрисами и решил, что следующей любовницей будет светская дама. Он обхаживал Джорджиану, уделяя ей безраздельное внимание, и от души льстил ей, пока не покорил ее. Их свидания закончились полной катастрофой. Он помнил все до малейших мучительных деталей.

Они были необычайно взаимно нежны, ласково прикасались, целовались и называли друг друга уменьшительными именами.

— Киска, все твои платья сделаны с таким вкусом, что у меня захватывает дух, когда подумаю, что же под ними.

— Мой огромный песик, какой же ты шалунишка. Ты, конечно, не хочешь, чтобы я разделась?

— Конечно же, нет, киска. Я это сделаю сам. Иди на колени к папочке.

Джорджиана не заставила себя ждать. У нее захватило дух от радости, что сам наследный принц удостаивает ее чести познать его мужское достоинство. Он вспоминал, как расстегивал все крошечные пуговки и хитрые застежки, а она, сидя у него на коленях, мешала ему, осыпая лицо быстрыми дразнящими поцелуями. Спрятанный в атласных штанах его королевский скипетр чуть не лопался от напряжения, оттого что она извивалась у него на коленях.

Когда он добрался до нижних юбок, она начала шаловливо раздевать его. Он не был обделен природой и весьма гордился этим. Ему не терпелось похвастаться перед киской. Однако ее радостное хихиканье прекратилось, когда он встал перед ней, выставив свою версту. У Джорджианы сразу пропала страсть к своему большому песику, и он вспоминал, каких трудов стоило ему вернуть ее игривое настроение.

Казалось, прошли часы, прежде чем ему удалось одну за другой снять с нее последние прелестные нижние одежки. Теперь настала его очередь охладить свой пыл. Сняв с нее украшенный оборками корсет, он вместе с ним снял ее восхитительные очертания. Соблазнительная фигурка киски целиком зависела от ватных подкладок.

Она стояла перед ним плоскогрудая, узкобедрая, плоскозадая. У нее была фигурка десятилетнего ребенка. В мгновение ока семь дюймов вздыбленного королевского мужского достоинства съежились до дюйма. Они с хмурым видом, но отважно забрались под одеяло, намереваясь, несмотря на такие различия, спасти, что можно. Никакие поцелуи, объятия, трения и поглаживания не убедили огромного пса сделаться твердым. Испробовали все трюки, о которых только слыхали, чтобы он поднялся и выглянул из своего мятого капюшона, но все их труды были напрасными. Они были в отчаянии. Оба были готовы разрыдаться. И тут прелестная Джорджиана спасла положение.

— Милый Джорджи, давай будем друзьями, но не любовниками! Мы сможем доверять друг другу тайны, делиться мечтами и сокровенными мыслями, которые никогда не осмелились бы поведать ни одной душе. Такая дружба — самое замечательнее чувство на свете!

Дай ей Бог здоровья. Она была самым близким его сердцу существом. Он без раздумий доверялся ей.

— Джорджи, милая, я хочу, чтобы ты добавила к списку своих гостей имя Марии Фитцгерберт и дала знать хозяйкам лондонских салонов, что, если миссис Фитцгерберт не будет приглашена, я у них не стану бывать.

Он прекрасно знал, что ни один бал не представлял никакого интереса в его отсутствие. Удостоиться пренебрежения принца Уэльского было равносильно светскому самоубийству.

Краем глаза Тони увидела Адама Сэвиджа, входящего в карточный зал в сопровождении леди Сефтон. Он сохранял учтивость, но Тони видела, что ему до смерти надоела эта женщина. Сэвидж терпеливо ждал, пока она поговорит с хозяйкой и принцем Уэльским.

Не особенно церемонясь, Георг начал:

— Изабелла, в данный момент я очень на тебя сердит. Почему ты сегодня не взяла с собой это очаровательное создание, миссис Фитцгерберт?

Она удивленно подняла брови:

— Мария была в трауре, Ваше высочество, к тому же она очень застенчива. — Почувствовав, куда дует ветер, леди Сефтон соответственно направила паруса. — Между прочим, на следующей неделе я устраиваю в честь Марии музыкальный вечер. Для нас будет большой честью, если вы, Ваше высочество, удостоите его своим посещением.

— Сочту за честь, дорогая леди.

Тони почувствовала на себе взгляд холодных голубых глаз Сэвиджа. Залпом допив вино, она очертя голову ринулась представлять присутствующих.

— Ваше высочество, позвольте представить моего опекуна Адама Сэвиджа. Мистер Сэвидж, принц Уэльский.

— Присоединяйтесь к нам играть в фараон, дорогой приятель. Тони говорит, что вы только что с Цейлона.

— Предпочитаю баккара.

Невероятно! Сэвидж запросто отклонил приглашение принца.

Джорджиана склонила набок свою прелестную головку.

— Какая я плохая хозяйка, мистер Сэвидж. Разумеется, мы будем играть в любую игру, которая придет вам на ум. — В реплику был явно заложен двойной смысл.

Адам ответил, глядя сверху вниз в ее красивое личико:

— Мне бы очень хотелось с вами сыграть, но у вас уже три партнера.

Тони помрачнела. Хотя она как следует набралась, до нее дошел подтекст разговора.

— Занимайте мое место, Адам. Я столько уз… узнаю, просто наблюдая за вами. Между прочим, нас на той неделе приглашают на скачки. У Его высочества чисто-бровные… чистокровные… словом, лошади, которых он, возможно, готов продать.

Сэвидж бросил на нее непонятный взгляд. То ли презирает, то ли восхищается. Она пожала плечами. В данный момент ей было на все плевать. Он сел за стол, а она встала позади него.

Как только выпадал король, Его высочество ворчал:

«Проклятый король!» Эту нарту вполне открыто называли «чокнутый». Поймав насмешливо-вопросительный взгляд Сэвиджа, принц Георг объяснил:

— Отец совсем тронулся. Поэтому для меня готовят законопроект о регентстве. Я должен бы быть регентом уже много лет, потому что он давно уже сошел с ума. И вот я спрашиваю вас… он, видите ли, обнародовал официальное объявление «о поощрении Благочестия и Добродетели и предупреждении и наказании Порока, Богохульства и Безнравственности».

Губы Сэвиджа тронула улыбка:

— Без этого стало бы скучно жить.

Сквозь шум в ушах до Тони доносились голоса сидевших за столом — такие далекие, будто доносились из соседней комнаты. Она слышала звон бокалов, шуршание нарт, звяканье монет, но смех и голоса таяли вдали. Она старалась уловить суть разговора. Речь шла о фехтовании и боксе, о том, чтобы провести завтра несколько раундов в зале «Джентльмен Джим».

Тони наклонила стул, удерживая его на двух ножнах. Черт возьми, она всем им покажет. Бокс — это должно быть интересно!

Она смутно помнила возвращение на Керзон-стрит, но его молчание говорило ей, что наконец-то она произвела на него впечатление. Хорошее или плохое — неважно. Карета остановилась, Тони громко икнула, так что задрожали бархатные сиденья. Карабкаясь по ступеням к двери, она ощущала твердую руку, поддерживающую ее под локоть.

На звонок отозвался мистер Бэрке. Сэвидж вручил ему лорда Лэмба.

— Боюсь, что он немножко перебрал. Не успел мистер Бэрке закрыть дверь, как она пробормотала сквозь стиснутые зубы:

— Дай ведро.

Глава 17

Какого черта она то и дело попадает в подобные ситуации и что, черт побери, ей надо здесь, у Джентльмена Джима? Последним увлечением лондонских денди был бокс, видимо, потому, что Его королевскому высочеству принцу Уэльскому пришла на ум фантазия заняться спортом.

В данном заведении эти господа получали возможность, обнажившись до пояса и надев перчатки, провести пару раундов с профессионалами. Лишь у немногих хватало пороху попробовать, остальные были восторженными зрителями. Конечно, это было еще одним развлечением, где можно было просаживать на пари огромные суммы.

Тони сидела сгорбившись, обхватив раскалывавшуюся с похмелья голову. От зловонного запаха мужского пота н горлу подступала тошнота, но никто, кроме нее, этого не замечал. В заведении было тесно от дружков принца, которые, к удивлению, приняли ее за одного из них. Она отнесла это за счет своего скверного самочувствия — она почти не реагировала на их представления, а выражение скуки и безразличия принималось за последний крик моды. Они приняли ее полуопущенные веки и то, как она зажимала нос, за свидетельство пресыщения и скуки и сочли ее чертовски славным парнем.

После уговоров со стороны Шерри и Эдмунда Берна принц Георг решил доставить удовольствие своим дружкам демонстрацией своей доблести. Его приближенные помогли ему раздеться до исподнего. Тони равнодушно подумала: «Ну вот, теперь я знаю, как выглядит у него все остальное».

Его высочество был несомненно хорошо сложен, но его могучие плечи остались в мундире, когда он его снял, а тело было не таким крепким, как у Сэвиджа. Мускулатура щедро покрыта жирком, живот мягкий. По контрасту с румяным лицом молочно-белая кожа показалась Тони неприятной, особенно в сравнении с бронзовым загаром Адама Сэвиджа. Она была готова держать пари, что у всех присутствующих такая же бледная кожа, как у Георга.

Принц со своим тренером Анджело дали достойное похвалы представление. Тренер под ударами Его высочества пару раз падал на колено. Разумеется, все присутствующие понимали, что наставник принца без особых усилий мог отделать его до полусмерти, но как один аплодировали королевской отваге.

И других приглашали на несколько раундов, но желающих не нашлось. Сэвидж подтолкнул упиравшуюся ногами в скамью Тони.

— Давай, парень. Посмотрим, из какого теста ты сделан.

Тони не верила ушам. На какое-то мгновение ее сновал ужас. Ничто на свете не могло заставить ее раздеться до пояса, и меньше всего хотелось, чтобы какой-нибудь неотесанный тренер по боксу поставил ей синяк под глазом.

— Сегодня у меня даже нет сил, чтобы прихлопнуть муху, — огрызнулась она.

Холодные голубые глаза Сэвиджа выражали презрение.

— Значит, кишка тонка.

В этот момент Тони его ненавидела. Она была до того зла, что хотела кинуться на него и выцарапать его насмешливые глаза, но понимала, что должна сдерживать свои чувства, когда вокруг столько глаз. Она ленивым жестом концом трости сдвинула шляпу на затылок. Потом подчеркнуто высокомерно процедила сквозь зубы:

— Говорите за себя, Сэвидж. Если вам уж так нравится этот паршивый спорт, давайте посмотрим, на что вы годитесь.

Все присутствующие так горячо приняли это предложение, что Его высочество попросил его сделать одолжение. Сэвидж неохотно разделся до пояса. Увидев мощную мускулистую грудь, Анджело решил драться в полную силу. А когда его достали ошеломляющие прямые по корпусу, то он решил забыть и о правилах маркиза Куинзбери.

Тони выпрямилась и стала следить за боем. Уклоняясь от удара и нанося ответный, Сэвидж каким-то чутьем предугадывал действия Анджело. Когда же боксеру удавалось нанести удары, они были грубыми и всегда ниже пояса. Сэвидж остался джентльменом, но до определенного предела. Испытав обжигающую боль от очередного удара по почке, он не сдержался и, скрипя зубами, произнес:

— Может быть, снимем перчатки?

Кулачный бой распалил зрителей, и они начали отчаянно биться об заклад[5]. Сэвидж же принялся обдуманно и методично разукрашивать физиономию тренера.

Тони бросало в дрожь при виде крови и жестокости, но она не закрывала глаз. Они были прикованы к великолепной фигуре Адама Сэвиджа. Профессионал уступал ему; Тони не сомневалась, что Адам способен одолеть любого, будь на то причины. Сэвидж познал все грязные трюки, какие только можно было увидеть в адских дырах мира. Несколько раундов у «Джентльмена Джима» были для него детской шалостью.

Украдкой, из-под ресниц, следила она, как он одевается, Его мужская мощь против ее воли находила отклик в сердце. Только когда Сэвидж окончательно оделся, она встретилась с ним взглядом.

— В этом мире, Тони, действительно требуется умение защищаться. Если не кулаками, то шпагой или пистолетом. Выбор оружия оставлю тебе, но настоятельно прошу, чтобы ты брал уроки самозащиты.

Понимая житейскую мудрость его слов, она злилась из-за того, как он смеет ей приказывать. «Бедняга, — издевалась про себя она, — ты действительно получил работенку по себе — делать из меня мужчину».

Пронзительный взгляд его голубых глаз дал ей ясно понять, что он думает о ней как о мужчине. В этот миг она испытала унижение не только за себя, но и за брата. Это укрепило ее решимость. Он сказал, что ей нужно перебеситься; да будет так. Теперь ее задачей будет учинить сущий ад! А что до Сэвиджа, пускай он, черт возьми, пожнет то, что она посеет.

Уходя, принц бросил:

— Увидимся с обоими в Карлтон-хаузе.

Тони поняла, что реплика равносильна приказу. Когда .Его высочество со свитой удалились, она сказала Сэвиджу:

— Никогда не думала, что не кто иной, как вы, так покорно следуете приказаниям.

— Я сейчас занят тем, чтобы почистить его конюшню от лучших скакунов. Ради этого можно и пообедать в Карлтон-хаузе. Невелика цена. — Он переменил тему. — Не помог бы ты мне отобрать французские обои для Эденвуда?

— Выбирайте сами свои паршивые обои. У меня днем свидание, — грубо оборвала она.

Адам слегка поднял брови и чуть заметно улыбнулся:

— В этом случае, милорд, оставлю вас наедине с собственными… пороками.

«Свидание» было с бабушкой, которой не терпелось узнать подробности приема в Девоншир-хаузе.

— Ты хоть видела Его королевское высочество? Вспомнив, что было, Антония расхохоталась.

— Видела больше, чем ожидала, а что недосмотрела вчера, наверстала сегодня утром у «Джентльмена Джима». Что заставляет мужчин раздеваться и мериться силой с другими?

Взглянув друг на друга, Роз и Тони закатились смехом.

— Ах, милочка, думаю, что ты уже ответила на свой вопрос.

— За последнее время я узнала о мужчинах столько, что мне совсем не хочется быть одним из них, несмотря на все их привилегии.

— Да, милая, мы все сделали не так. Вместо того чтобы прибегать к этому обману, нужно было найти тебе богатого мужа.

— Роз, пожалуйста, не чувствуй себя виноватой. Я бы не вынесла, если бы мной торговали на брачном рынке. Мне страшно нравится обретенная мной свобода. — В глазах зажегся озорной огонек. — Быть мужчиной так забавно. Его высочество пригласил меня на скачки вместе с моей любовницей.

Роз заморгала глазами. Антония веселилась, но Роз стали одолевать серьезные опасения. Она подумала, что нужно переговорить с мистером Сэвиджем.

— Судя по тому, что я слышала вчера, Его высочество собирается обзавестись новой любовницей, — сказала Тони.

— На самом деле? — Роз жаждала узнать подробности, которыми можно ошарашить лучшую подругу, Франсис Джерси.

— Ее зовут Мария Фитцгерберт.

— Да я ее знаю! — Роз, казалось, не верила. — Ты не ошибаешься, милая? Она почтенная вдова, дальняя родственница Изабеллы Сефтон. Мой Бог, она, по крайней мере, лет на шесть-семь старше Георга. Ей, должно быть, около тридцати.

— Она не пудрит волосы, и у нее эффектная… э-э, пышная фигура?

— Это она! Желтые, цвета соломы, волосы. Абсолютно немодно. Правда, голова у нее, должно быть, на месте, потому что у нее было два пожилых мужа, которые оставили ее далеко не с пустыми карманами.

— Между прочим, сегодня я обедаю в Карлтон-хаузе. Его высочество и его друзья очень непочтительно отзываются о короле и королеве. О короле открыто говорят как о сумасшедшем, а Ричард Шеридан сказал, что королева как щенят нарожала пятнадцать отпрысков.

— И выглядела так, будто носила всех пятнадцать сразу, — сухо заметила Роз. Антония, смеясь, упрекнула ее:

— Ты позаимствовала острый язычок леди Джерси.

— Ты слишком добра ко мне, дорогая. Это я даю ей уроки.

— Тьфу, уроки! Сэвидж твердо решил давать мне уроки мужского искусства самозащиты. Между прочим, мне кажется, что он хочет размять меня, как глину, и вылепить по своему подобию. Он меня так бесит, что постоянно хочется послать его куда надо и посоветовать, что там делать. Я так злюсь, что того и гляди выдам себя.

— Ты должна научиться придерживать язык, милая. Женщине так трудно постоянно сохранять учтивость в смешанной компании, но у меня есть безотказный способ избавиться от дурного настроения. — Розалинд быстро подошла к своей конторке красного дерева и достала толстую тетрадь в кожаном переплете. — Вот тебе новенький дневник. Записывай туда все непристойности, которые хочешь обрушить на него. Не держи в себе ничего, как бы дурно и зло это ни звучало. Здорово помогает. Тони взяла дневник.

— От моих слов загорятся страницы. Помоги мне одеться к обеду в Карлтон-хаузе.

— А ты обещай, что завтра расскажешь мне все до последних подробностей. Говорят, перестройка дворца обошлась Его высочеству в сотни тысяч.

Когда мистер Бэрке объявил о приезде Адама Сэвиджа, Розалинд вышла ему навстречу.

— Извините, но Тони уже давно уехал в Карлтон-хауз. За ним заехали двое распущенных дьяволят. — Глубоко вздохнув, она сразу перешла к делу. — Мистер Сэвидж, разрешите звать вас по имени, Адам, я очень беспокоюсь за Тони. Не кажется ли вам, что в Карлтон-хаузе довольно дурная компания?

Сэвидж слегка нахмурил брови:

— Дурная? Вряд ли, леди Рэндольф. Пожалуй, чуточку распущенная и шумная. Но я твердо убежден, что общение с мужской компанией пойдет Тони на пользу. Не беспокойтесь, я за ним пригляжу.

Тони беспечно веселилась, как никогда в жизни. Карлтон-хауз захватил все ее внимание. Ей не с чем было сравнить то, что она определила как пошлая показуха. Принц Уэльский увлекся китайским стилем, и в результате гостиная была уставлена соответствующей мебелью от Чиппендейла, а стены обиты желтым шелком. Однако фонусом всего хозяйства была столовая.

Она была расширена, чтобы поместить бесчисленное множество приятелей Его высочества. Чтобы поддержать потолок, были добавлены колонны из красного и желтого гранита, которые отражались в сверкающих серебром стенных панелях. Столовая вела в обитый темно-красным шелком бальный зал с помостами для оркестров.

Сегодня к обеду были приглашены одни джентльмены. Хотя танцы не предполагались, двери в бальный зал были распахнуты настежь, горели люстры и канделябры и ор-«естр играл застольную музыку.

Вскоре шайка из Карлтон-хауза, как называли дружков Георга, отвлекла внимание Тони от помещений. Кроме Шеридана, Бёрка и Эссекса, которых она уже знала, присутствовали другие видные виги[6], такие, как Чарльз Фокс. Его считали самым близким другом принца. Именно он неустанно старался выбить из парламента больше денег для Георга. В данный момент он проталкивал законопроект о регентстве.

фоке был по крайней мере лет на десять старше принца, и Тони удивлялась, что их привлекает друг в друге. Она предположила, что Фоксу, должно быть, отведена роль отца, хотя явно эксцентричного отца, ибо в данный момент он осипшим от пьянства голосом распространялся о преимуществах синей пудры для волос.

Как только ей представляли новое лицо, Шерри был тут как тут, нашептывал ей о нем всякие гадости. Пили «дьяболеньос», сатанинский напиток, самое последнее увлечение. Шерри уговаривал Тони попробовать.

— Я убежден, что ты трезвый, как стеклышко. Если хочешь угнаться за нами, давай-ка прополощи этим зельем горло.

Присутствовали еще два члена королевской семьи — Фредерик, герцог Йоркский, младший брат принца, и Генри Фредерик, герцог Камберлендский, дядя принца.

— Тот самый грешный дядюшка? — спросила приятно удивленная Тони.

— М-м-м, ужасно дурное влияние. Может куролесить с утра до ночи. Знаком со всеми притонами Лондона. Принц королевской крови, первым представший перед бракоразводным судом. Лорд Гровнор назвал его автором адресованных его жене непристойных писем, свидетельствовавших об их любовной связи. Пришлось уплатить десять тысяч фунтов за моральный ущерб, и лорд Гровнор добился развода. — Шерри допил бокал и потянулся за другим. — А везучий старый боров взял и женился на прелестной кошечке, Энни Хортон. Все мы обожаем новую герцогиню Камберлендскую. Она восхитительно вульгарна и не страдает предрассудками.

В зале господствовала самая нелепая мода. Все мужчины были в атласе, кружевах и бантах, локти и колена увиты ярдами лент. Под расшитыми жилетами нижние жилеты. Лица выкрашены белилами, высокие парики оседали под тяжестью венецианского талька. Чарльз Фокс был исключением. На нем был один из щегольских коричневых париков от Труфитта, воняющий ароматным маслом.

Из всех гостей Тони больше всех понравился Генри Латтрелл. Она уже была знакома с его сатирическими стихами, а Шерри своими сжатыми характеристиками лишь разжег ее интерес.

— Его принимают здесь только благодаря его остроумию. Он сын ирландского лорда и дочери садовника. У него ни ночного горшка, ни окошка, в которое можно им запустить, но каждый день он бывает на званых обедах. — Шерри легонько похлопал Латтрелла по плечу. — Генри, это один из твоих поклонников, Тони Лэмб. Выдай нам что-нибудь, старина.

— Хорошо, дай подумать, — протянул Генри, — о чем: о дерьме или о духовной братии?

— Разумеется, только о духовной братии, — попросила Тони.

Служил в Сен-Джайлзе толстый поп

Случиться хуже не могло б:

Когда с молитвы ухолил

Скамейку задом своротил

И расцарапал щепкой жопу.

Тони расхохоталась. Генри был весьма польщен.

— Черт побери, приятель, мы же не в смешанной компании, выдай что-нибудь похлеще, — уламывал Шерри.

Один монах в Гибралтаре

Задул монашке в алтаре.

«Мой Бог, — монашка говорила, -

Гляди, что мы тут натворили:

Листы промокли в псалтыре».

Шерри, согнувшись вдвое, закашлялся. Тони пришлось постучать ему по спине, чтобы не подавился.

Неожиданно раздался выстрел, требуя всеобщего внимания.

— Клянусь сатаной, сейчас начнется стрельба из пистолетов. У Георга одна из лучших коллекций в городе. Когда они прошли в другой конец зала, пари были в самом разгаре, деньги высились горой.

Его высочество приказал лакею повесить портрет короля, и все по очереди стали стрелять и делать непотребно высокие ставки. Когда Тони выбрала один из пистолетов, он оказался значительно тяжелее, чем она ожидала. Ее восхищала отделка оружия: тщательно отполированная ручка оливкового дерева и длинный серебряный ствол.

Его высочество сказал:

— А, вот парень, который мне по сердцу. Вижу, ему нравится, как пистолет лежит в ладони. У этого очень чувствительный спусковой крючок.

Прежде чем как следует прицелиться, Тони коснулась пальцем спускового крючка, и грохнул выстрел. Пуля перебила проволоку, на которой висел портрет, и он с грохотом свалился на пол столовой. Тони было смутилась, что отбила штукатурку, но под одобрительные возгласы лорд Лэмб был безоговорочно признан победителем. Она, все еще бледная, присела на стул, и тут ей вручили двести гиней.

Любители пальбы переместились в бальный зал, там было просторней, и после нескольких беспорядочных выстрелов оркестр разбежался. Они вели себя как неуправляемые озорные школьники на ярмарке. Его высочество сам подбивал других включиться в бесшабашное шутовство. Он несколько пришел в себя только после того, как кто-то всадил пулю в плечо лакею. Глядя, как выносили слугу, Его высочество обратился к своему другу Чарльзу Фоксу:

— Так дальше нельзя. В наши дни хорошего лакея не так легко найти. После обеда пойдем в твой тир. Тони обернулась к Шерри:

— Что такое тир?

— Это галерея для стрельбы. Разве тебя не обучали дуэльному кодексу? Я, черт возьми, писал о дуэли в последней пьесе, но, убей меня, забыл, как она называется.

Что-то заставило Тони повернуться к входу в бальный зал. В дверях вырисовывалась высокая темная фигура Сэвиджа. На лице застыло отвращение от выходок юнцоз, свидетелем которых он стал. Он бросил гневный взгляд на Тони, но тут же отвел его, словно тот был не больше чем избалованным щенком.

Прибытие Сэвиджа как бы послужило своего рода сигналом, потому что последовало приглашение к столу и присутствующие гуськом двинулись в столовую. Тони в жизни не видала, чтобы поглощалось такое количество пищи. Она машинально начала считать. Было подано четыре супа, затем четыре рыбных блюда, за ними последовало тридцать шесть основных блюд Меню были напечатаны только на французском. Нахватавшись в свое время верхушек у гувернантки, она прочла:

Coq au Vin Quatre grosses pieces pour Ie contre-flanc. Les petites groustades de mauviettes au gratin[7].

Тони не могла разобрать написанное, полагая, что это результат выпитого «дьяболеньос». Кларет и бургундское считались слишком слабыми, и к столу подавали херес, белое рейнское и портвейн. В результате задолго до конца обеда некоторые упились до беспамятства, и лакей ослаблял нелепо широкие шейные платки у свалившихся под стол, дабы они не задохнулись.

Мертвецки пьяный Фредерик, молодой герцог Йоркский, свалился со стула. Его высочество, известный своим остроумием, поглядел на него с шутовской серьезностью:

— И это, если верить нашему царствующему родителю, надежда нашей семьи.

Когда те, кто еще был способен стоять на ногах, направились следом за Чарльзом Джеймсом Фоксом, Тони спросила Шерри:

— Где этот тир?

— Где-то в подбрюшье игорной преисподней Фокса.

— Он что, содержит игорный дом?

— Черт побери, ты сущий младенец. Постреляем немножко в подвале, а потом до утра играть.

Тони ощупала спрятанный в карман выигрыш.

— Проклятье, а я надеялся сберечь деньги, чтобы поиграть на скачках в Ньюмаркете.

— Да мы туда не едем. Разве не слыхал? Его высочество продал лошадей индийскому парню.

Адам Сэвидж скептически наблюдал за всем, что происходило в Карлтон-хаузе. Он цинично оценивал всех до единого как никчемных мотов. Цветущий красавец принц Уэльский мог действительно обладать непринужденными и располагающими манерами и быть покровителем искусств, но он был не способен видеть, что его друзья-виги используют его в своих целях. Сэвиджу было ясно что законопроект о регентстве подписан не будет, потому что Георг уделял куда больше внимания своему портному и башмачнику, нежели государственным делам.

Самым влиятельным из друзей принца, бесспорно, был Чарльз Фоке. Он много пил, целыми днями сидел за карточным столом, как правило, у себя дома. Острословы утверждали, что своим обаянием он обязан прапрадеду Чарльзу II, но Сэвиджу было известно, что он простой развратник и пьяница.

Ричард Шеридан тоже вел распутный образ жизни. Он и Эдмунд Берк часто поносили друг друга в палате общин, но оба писали в один горшок и считали себя хозяевами Англии.

Сэвидж был полон решимости внести свою маленькую лепту в осуществление перемен. Они не произойдут за одну ночь, но с таким гением, как Питт, во главе правительства у Англии открывалось больше возможностей облегчить долю простых граждан. Став землевладельцем, он, Сэвидж, должен будет использовать в своих интересах систему раздачи привилегий за взятки, которая установилась с правлением Георга, но у него было достаточно упорства, настойчивости, решимости и воли, чтобы участвовать в осуществлении перемен.

Именно Фокс, Шеридан и Бёрк внесли законопроект о лишении Ост-Индской компании ее прав и торговых привилегий. В результате правительство пало и главным министром стал Питт. Этим шутам удалось подвергнуть импичменту беднягу Уоррена Гастингса, губернатора Бенгалии. Они уничтожающе судили о делах, в Которых ничего не понимали. Самым большим лицемером был Бёрк, потому что кто-кто, а его семейство сколотило состояние, запуская руки в индийский горшок с золотом.

Внезапно внимание Сэвиджа вернулось к его юному подопечному, Антони Лэмбу. Старый развратник обнял юношу за плечи, , вызвав в голове Сэвиджа тревожные мысли. Он не стал от них отмахиваться, а внимательно обдумал. Антони — красивый юноша с длинными стройными ногами и задумчивыми зелеными глазами. Лакомый кусочек для развратного совратителя.

Сэвидж заскрипел зубами. Неужели здесь причина того, что парень не интересуется женским полом? Нет, Тони целомудрен, еще не испорчен, но чем скорее он приобщится к неодолимому наслаждению женским телом тем лучше. Он решил позаботиться об этом сам еще до конца недели. Когда он направился к Тони, компания собралась уходить.

— Так рано? — подняв бровь, беспечно спросил Сэвидж.

Тони показалось, что ее проверяют Сэвидж не удосужился поделиться с ней, что купил у Георга скакунов, поэтому она с вызовом ответила;

— Должны знать, что мы отправляемся в тир. Как вы советовали, я выбрал себе оружие. Пистолеты — проще всего.

Сэвидж внимательно посмотрел вслед уходившим пижонам. Лондон протянулся вдоль Темзы на девять миль — от Милбэнка до Блэкуэлла. На этом пространстве размещались тысячи питейных заведений и публичных домов на любой вкус, от шикарных в Ковент-Гарден до лачуг с голыми матрацами на лондонском «дне». Город славился игорными притонами, от респектабельных клубов вроде «Уайт» и «Уатьер» до «Шпор бойцового петуха» в трущобах. Но Сэвидж догадывался, что они кончат в личной преисподней Чарльза Джеймса Фокса.

Подождав до двух часов ночи, он не спеша направился туда сыграть в кости. Он нашел пьяного в стельку Тони с вывернутыми карманами. Надвинув шляпу, он попрощался с присутствующими и поставил на ноги юного Лэмба.

Открыв парадную дверь на Керзон-стрит, верный слуга мистер Бэрке счел своим долгом выразить протест. Сэвидж без единого слова выслушал порицание. Не успел мистер Бэрке закрыть дверь, как Тони пробормотала:

— Давай ведро.

Глава 18

Тони, надувшись, сидела в кресле у намина в доме на Хаф-Мун-стрит, в то время как Сэвидж сурово отчитывал ее:

— Ты что, последних мозгов лишился? Сколько проиграл?

— Двести, — промямлила Тони.

— Не видел, что они решили остричь тебя, как ягненка[8]?

Тони передернуло от невольного каламбура, и она еще больше разозлилась:

— Уж не намекаете ли вы, что меня надули?

— Нет, не намекаю, доверчивый дурачок, а говорю тебе прямо. Его высочество по уши в долгах, а очаровательная Джорджиана не в состоянии даже сосчитать, сколько она продула! Тони, когда складываешь два и два, неужели ты настолько глуп, чтобы считать, что будет четыре?

Сэвидж достал колоду карт из ящика уставленного бутылками стола вишневого дерева и стал их тасовать.

— Черт побери, именно поэтому я не играю в фараон. Ты не держишь в руках карт, а карты слишком часто помечают или делают шероховатыми, чтобы они слипались в колоде. Фальшивая колода и ловкий сдающий могут принца сделать нищим.

Сэвидж развернул колоду веером.

— Смотри. Любой, кто хоть немножко умеет держать карты в руках, может за пять минут научиться тасовать «вслепую», перебрасывая нужные карты в низ колоды. Все дело в умении передернуть карты при тасовке. Проще всего обмануть, сдавая из-под низу. Будь они прокляты,

парень, я не хочу, чтобы пижоны, с которыми ты провел прошлый вечер, развращали тебя!

Помня, как он только что учил ее шулерским приемам Тони восприняла его слова с мрачным юмором:

— Похоже, вы предпочитаете сами развращать меня? — Просто просвещаю тебя. Если узнаешь все хитрости, сможешь замечать, когда жульничают. А как играть, честно или жульничать, решать только тебе, — холодно ответил Сэвидж.

Тони взяла колоду карт, решив научиться передергивать карты.

— Кончили меня просвещать?

— Только начал. Мне абсолютно наплевать на то, что тебя каждый вечер выворачивает наизнанку, но мне не безразлично, что ты напиваешься до точки, когда теряешь контроль над собой.

— Выходит, вы отныне запрещаете мне встречаться с друзьями? — с вызовом спросила Тони.

— Не в этом дело. Я хочу, чтобы ты мог контролировать себя в любой компании и в любой обстановке, от карточного зала до спальни, от пышного двора до темного переулка.

У Тони поубавилось уверенности, когда она вспомнила о планах, намеченных компанией на сегодняшний вечер. Взглянув на Сэвиджа, она сказала:

— Как, черт побери, отвертеться от посещения турецких бань в Ковент-Гардене? За шесть гиней там моют, ты ужинаешь и ложишься спать с шикарной девицей.

— Я мог бы предложить более злачное времяпровождение, — беспечно заметил Сэвидж.

— Ни капли не сомневаюсь, — уколола Тони. Сэвидж пожал плечами:

— Скажи им, что идешь со мной в театр… совсем, дескать, забыл.

У Тони гора свалилась в плеч. Было еще одно дело, на которое она с готовностью согласилась, будучи в подпитии, но о нем не решалась даже упоминать. Она искала более безобидную тему для разговора. Демонстрируя ловкость рук, она длинными тонкими пальцами перетасовала колоду, пустила карты вразрез и стала выкладывать четыре туза, потом картинки.

— Я быстро схватываю. Когда вы начнете учить меня делать деньги?

— Чтобы ты просадил их в игорном притоне? — сухо спросил Сэвидж.

— Не придуривайтесь, с сегодняшнего дня я буду только выигрывать. А как насчет акций Компании южных морей? Все до единого гоняются за ними.

— Именно поэтому тебе не следует этого делать. Это дутые бумажки. — Взгляд Сэвиджа был холоден, как полярные моря. Приказам этого человека невозможно не подчиниться.

Тони пожала плечами

— Так вит, как я уже говорил, единственный неписаный закон, который для меня существует, состоит в том, что я не могу поступиться своими принципами.

Он заговорил нежнейшим голосом, в котором звучал неприкрытый сарказм.

— Во имя Отца, Сына и Святого духа, каким же образом ты получишь высокий процент не растрачивая своих принципов?

— Н-не знаю, — заикаясь, ответила Тони.

— Имя этой игре — риск. Чем больше риск, тем выше прибыль. Я предложу тебе сделку, ниспосланную самими небесами. Собери все до последнего гроша и закупи товар для продажи в индийских владениях. Потом, получив отменный навар, закупи товар для продажи в Англии. Доставить можно на одном из моих судов, чуть больше восьми недель в каждом направлении. За четыре-пять месяцев твои средства, которые хранятся у Уотсона и Голдмана, возрастут в четыре раза

— Однако риск — корабли тонут каждый божий день. Можно потерять все.

— Учитывая, что корабль и команда имеют ко мне прямое отношение, я тебя даже застрахую. Тони была поражена его щедростью.

— Это благородно с вашей стороны. Почему вы так поступаете?

— Хочешь верь, хочешь нет, ты мне не безразличен. — Поколебавшись, непринужденно добавил: — Считай меня за отца.

Антония часто думала о нем и мысленно рисовала в самых различных ситуациях, но уж никак не могла представить их отношения как отношения отца с сыном

— Продолжим уроки вечером, — спокойно закончил Сэвидж, давая знать, что разговор закончен.

— Вы меня, выходит, выгоняете? — спросила она, Их отношения приобрели такой характер, что они могли называть вещи своими именами.

— Ага. У меня до театра уйма дел. — Он достал золотые часы. — Кое-кто должен сейчас подойти.

— Прошу прощения за то, что вношу беспорядок в вашу жизнь, — язвительно сказала Тони.

Сэвидж, пожав плечами, философски заметил:

— Чтобы приручить щенка, требуется много времени и терпения.

Тони только прикидывалась веселой. Ее уязвило: что все, что он хотел, так это прочитать ей нотацию, а потом выпроводить. Она медленно зашла за угол и подождала несколько минут. Она сомневалась, что у него назначена деловая встреча, и подумала о нем лучше, увидев подъехавший к дому ладный экипаж с гербом на черной блестящей дверце. Оказывается, Сэвидж говорил правду. Она почувствовала себя явно хуже, увидев, как кучер помогает выйти из кареты красивой женщине в изящном розовом дамастовом платье и в шляпе с черными страусиными перьями. У него действительно дело. Занятное, черт побери, дело!

Когда графиню Эссекскую провели в кабинет Сэвиджа, у того, кроме дел, ничего не было на уме. Он был намерен заставить ее раскошелиться ради важного для него дела. С ее стороны следовали соблазнительные намеки, на которые он реагировал только словесно, ибо у него было достаточно здравого смысла, чтобы не соблазнять жену графа Эссекса, который мог понадобиться в качестве политического союзника.

Тони с ногами забралась в кресло у окна в спальне Антони, положив на колени дневник. Окунув в чернильницу перо, она решительно начала:

Адам Сэвидт бесчеловечен. В нем сочетаются человек и зверь. Если зверь, то определенно леопард. Не я первая заметила это сходство. Он сам это знает, потому что назвал свою плантацию на Цейлоне Прытком Леопарда. Как и все нынче в свете, Сэвидж носит маску, но я подозреваю, что под маской скрывается личность довольно загадочная. Если сорвать маску, я пока не знаю, кого увижу — дикаря или сверхцивилизованную личность.

Подозреваю, что за показной воспитанностью он дик и необуздан.

Он властен и повелителен, однако достаточно умен, чтобы не оказывать нашим или запугивать. Он доводит меня до бешенства, а потом успокаивает своей житейской мудростью, щедростью и чувством юмора. Его советы всегда разумны и непонятно почему меня бесят. Одна вещь буквально доводит меня до кипения — это его полный презрения взгляд. Я во что бы то ни стало сотру этот взгляд с его надменного лица.

Он оставляет мне значительную слабину, думая, что я не чувствую себя у него на поводке. Его ожидает удар, потому что я намерена ускользнуть с поводка. Я не недооцениваю его, так нак уловила рычание в его бархатном голосе и почувствовала его ногти, когда нынче утром он ломал мой характер. Он хочет сделать из меня мужчину, а мне бы хотелось, чтобы он сделал из меня женщину.

Тони сильно нажала на перо, посадив жирную кляксу. Она захлопнула дневник, ужаснувшись тому, куда завели ее мысли. Проклятый дневник выманивал у нее секреты. Она решила заняться более полезным делом, нежели предаваться мечтам о Сэвидже. Надо решить, какой товар вывезти в индийские владения.

Днем Тони бродила по лондонским магазинам, но единственные вещи, которые пришлись ей по вкусу, были принадлежности для Эденвуда. Она с ходу купила фортепьяно, инстинктивно чувствуя, что Сэвиджу понравится эта последняя музыкальная новинка, которая была значительным улучшением по сравнению с клавесином, потому что на одной клавиатуре можно было играть и громко, и тихо. Она также купила выполненный Веджвудом столовый сервиз на двадцать четыре персоны, бледно-лиловый с белым выпуклым узором. Классический рисунок был безупречен, а мастерство исполнения ни с чем не сравнимо. В Эденвуде нужен бы еще чайный сервиз севрского фарфора, а возможно, и сервиз для завтрака, но, зная Сэвиджа, она подумала, что, может быть, лучше он купит их, когда поедет на континент, чем платить непомерно высокие импортные цены. Но. судя по количеству импортных товаров, другие, как она поняла, были готовы платить и взвинченные цены. Потом ей пришло в голову: чем редкостней вещь, тем выше цена и больше спрос. Поду~ мать только, каким должен быть спрос в далеких индийских владениях на дефицитные континентальные и английские товары!

При мысли о возможности заработать у нее пересохло во рту. Облизав губы, она подумала о матери и других дамах, переселившихся на Восток. Они, должно быть, создают неутолимый спрос на новинки моды, особенно такие, которые хорошо служат в жарком климате, — зонтики, шляпы из итальянской соломки, разрисованные веера, нижнее белье из муслина, тюлевые вечерние платья, атласные туфельки.

Украсив себя, женщина примется украшать жилище. Тони все больше овладевал азарт, когда она стала думать о торговле венецианскими зеркалами, хрусталем и другими изящными французскими и итальянскими изделиями. Ей не терпелось сообщить Сэвиджу, что она приняла решение насчет товара.

В карете, по пути в театр, Тони завела разговор на эту тему. Адам, прищурившись, разглядывал ее, оживленно рассуждавшую о корсетах, грациях, лифчиках и прочих предметах дамского туалета, а также о зонтиках и другой мишуре. Идеи юного Лэмба имели свои достоинства, но были явно женскими.

Подавляя опасения, Сэвидж окончательно решил искоренить женственные наклонности юноши и дать возможность утвердиться мужскому началу. После театра они направятся в бордель, и там-то он уж позаботится о том, чтобы совершить его посвящение в мужчину. По своему житейскому опыту Сэвмдж знал, что юнец будет ни то ни се, пока не утвердится в сексуальном отношении. Нужно преодолеть это препятствие — остальное завершит природа.

Адам собирался ехать в оперу, теперь же он передумал и решил отправиться в «Олимпиан», где давали откровенно сексуальный фарс.

По сцене, демонстрируя соблазнительные формы, шумно носились полуголые красотки. Поначалу Адам уголком глаза поглядывал на Тони, но скоро сам увлекся непристойными ситуациями и шутками, и в зале нередко раздавался его раскатистый смех. Вся интрига сводилась к тому, что мужчины, прибегая к всяческим ухищрениям, пытались забраться девицам в панталоны, но все это вытворялось с таким умным озорством, что публика покатывалась со смеху.

Тони тоже смеялась, но была рада тому, что в зале погашен свет, потому что щеки ее покрылись румянцем. Перед началом антракта ведущая актриса, выйдя на середину сцены, исполнила под занавес песенку о капельках росы на лилии. Она была так соблазнительно хороша, что все мужчины, подавшись вперед, не отрывали от нее глаз.

Как только опустили занавес и зажгли газовые рожки, Сэвидж поднялся.

— Очаровательная куколка. Пойдем за сцену.

— Вас нетрудно ублажить. А по-моему, песенка безвкусная.

Пробираясь за сцену, Адам, приподняв черную бровь, спросил:

— Ты разве не знаешь, что означает выражение «роса на лилии»?

— Знаю, конечно… — неуверенно начала Тони. Очевидно, в нем был какой-то скрытый смысл. — Кажется, мне нужен перевод, — призналась она.

— Это означает, что ей очень хочется, она уже влажная, ждет тебя… словом, роса на лилии.

Сэвидж видел, что Тони так полностью и не понял. Ему начинало казаться, что парню суждено стать монахом.

За сценой толпились артисты, костюмеры, рабочие сцены и явившиеся назначать свидания зрители. Сэвидж зашагал прямо к понравившейся ему актрисе, вступив в круг ее почитателей. Он представился, и бойкая кокетка, протянув руку для поцелуя, назвалась Анджелой Браун.

— Я хотел бы представить вам своего юного друга лорда Антони Лэмба.

Она широко раскрыла глаза, потом расплылась в не менее широкой улыбке. Стоявший рядом с ней молодой человек воскликнул:

— Убей меня, это же мой кузен Тони. Я — Бернард Лэмб. Мир тесен, не правда ли?

Антония чуть не лишилась чувств. Она изумленно смотрела на Бернарда Лэмба, надеясь, что охвативший ее ужас не отразился на лице. Она почти физически ощущала страх. Перед ней стоял тот самый алчный кузен, который жаждал завладеть титулом брата, Лэмб-холлом и всеми их жизненными благами. Почему несчастья следуют за ней по пятам? Бернард Лэмб ничего не должен от нее узнать. Холодно пробормотав: «Будем знакомы», она отвернулась, завязав разговор с хористкой.

Девица слышала, что заговоривший с ней юный денди — обладатель титула. Не пропуская ни одного его слова, она ухитрялась в то же время касаться руки и тереться о бедро этого стройного юноши. Она без умолку трещала, но из всего услышанного Тони только уловила, что ее зовут Долли. Единственным ее желанием было скрыться с глаз Бернарда Лэмба.

Адам Сэвидж рассердился. Пожав руку молодому Бернарду Лэмбу, он сказал, что рад познакомиться с родственником Тони. Он старался изо всех сил.

— Кажется, Тони собирался пригласить юную леди поужинать, но вижу, что вы уже выиграли приз. Бернард расхохотался:

— Мы с Анджелой старые друзья. Будем рады как-нибудь посидеть в вашем обществе.

Отметив изысканные манеры юноши, Сэвидж чертовски хотел, чтобы его паршивый подопечный проявил себя каким угодно образом, пусть даже не изысканным.

— Когда достроят мой дом в Грэйвсенде, будет новоселье. Я пришлю вам приглашение. Прошу пожаловать, — сказал Сэвидж, с вожделением поглядывая на бесстыжие груди и соблазнительный ротик Анджелы.

— Если не возражаете, я тоже, — дерзко подмигнув, заявила она. — Должна бежать, поднимают занавес. — Оглянувшись через плечо на обоих мужчин, нахально добавила: — И все прочее.

Когда все направились на свои места, Адам, схватив Тони за плечо, повернул к себе.

— Ты, несносный сноб. — От взгляда и голоса Сэвиджа веяло холодом. — Задираешь перед ними нос только потому, что у него нет титула, а она простая артистка.

Тони в упор посмотрела на него:

— Если вы не видите, что он жаждет завладеть моим титулом и всем остальным, что у меня есть, тогда вы ничего не видите.

— Чепуха! Ничего такого я не заметил!

— Не видели ничего, кроме титек! — грубо отрезала Тони.

Сэвидж ухмыльнулся:

— Лично я — любитель ножек.

Всего несколько дней назад Тони не знала бы, что он имеет в виду. Теперь знает. Пресвятая Богородица, мужчины поделили женщину на части и выбирают ту часть, которую считают наиболее услаждающей их вкус!

Что, если женщины примутся за это? Она разглядывала его, вспоминая, как он выглядел прикрытый лишь полотенцем. Черт побери, она будет в затруднении, если бы пришлось выбирать между его могучими плечами, черной лохматой грудью, сильными загорелыми рунами и чувственным ртом со шрамом. У нее был богатый выбор, а ведь она еще не видела всего!

— Что уставился? — спросил Сэвидж.

— Божий дар для женщин, — насмешливо ответила Тони, опустив глаза, чтобы скрыть физическое влечение к нему.

Представление определенно разожгло у Сэвиджа аппетит на женщин. Он размышлял, куда повести Тони впервые отведать лакомый кусочек, и решил, что они пойдут туда, где будет царить легкая атмосфера. Нет смысла пугать его домом, рассчитанным на изощренные вкусы, — а то еще, не дай Бог, воспримет слишком серьезно.

Напротив Сомерсет-хауза на Темзе располагался плавучий публичный дом «Фолли». На верхней палубе играл оркестр, а водяные нимфы ужинали с господами, которых здесь называли тритонами.

— Куда мы идем? — спросила Тони, когда они направились в сторону реки.

— Видишь залитую светом баржу?

Подойдя поближе, Тони расслышала музыку и смех.

— Будем кататься по реке? — спросила Тони, начиная проявлять интерес.

— Нет, это плавучий бордель. На нижней палубе мы поужинаем с восхитительными наядами, а потом, когда тебе надоест сей мир, на верхней палубе имеются удобные каютки, где ты можешь лечь с девочкой в постель.

Тони споткнулась о сходни.

— Я знал, что тебя будет не удержать, — поддразнил Сэвидж. — Погуляй здесь, а я пойду заплачу.

Сэвидж переговорил с хозяйкой, сообщив ей, что для парня это первый опыт.

— Он в этих делах немножко стеснителен, но мне совершенно необходимо, чтобы он утратил свою невинность.

— О, милорд, у меня есть миленькая нимфочка! Она так старается, что все будет как надо. Она умеет все — спереди, сзади, по-французски! Ему останется только лежать и дышать.

Сэвидж достал бумажник.

— Не думаю. Нет ли у вас робкой нимфочки, которая может сойти за девственницу? Возможно, чуть приятнее и тоньше в обращении.

Накрашенное лицо мадам расцвело в улыбке.

— У меня есть новенькая, тихая девчушка. Удивительно, что многие джентльмены приглашают именно ее.

— Пришлите ее к нашему столу. — Подняв глаза, он заметил, что на него оценивающе глядят три особы женского пола. — Дамы, не хотите ли с нами поужинать?

Тони не хотелось есть. Аппетит пропал вместе с храбростью. Судя по количеству проглоченных устриц, которыми его угощали хохочущие нимфы, Сэвиджу, видно, очень нравились дары моря. Тони знала, чего ожидает Сэвидж от лорда Лэмба, и решила, что только показная храбрость позволит ей продержаться в течение вечера. Она оценивающе оглядела сидевшую рядом молоденькую девушку, удивившись ее испуганному виду. Она сидела тихо, словно в церкви, не обращая внимания на вульгарные остроты остальных нимф, опекавших одного Сэвиджа.

Тони достала коробку с сигарами.

— Не возражаете, если я закурю?

— Позвольте мне ее зажечь, милорд, — любезно предложила девушка.

Тони сунула в рот сигару, а девушка поднесла свечу, вынув ее из тройного бра.

— Как тебя зовут? — спросила Тони, надеясь, что дым скроет паническое выражение ее глаз.

— Лили, милорд.

Тони чуть не задохнулась дымом, увидев, как Сэвидж поощряюще задвигал бровями. Ей нужно было скрыться куда-нибудь, где ее не доставал бы пронзительный взгляд этих голубых глаз. Она встала из-за стола.

— Лили, давай найдем местечко, где можно уединиться.

Поднимаясь на верхнюю палубу, Тони чувствовала спиной этот проклятый пронзительный взгляд голубых глаз.

В маленькой каюте стояли лишь кровать, крошечный умывальник с зеркалом да деревянный стул.

Тони с беззаботным видом села, положив ноги на кровать и откинувшись на стуле, стоящем на двух ножках.

Лили, упав перед Тони на колени, воскликнула:

— Пожалуйста, милорд, будьте ко мне добры! О чем, черт возьми, она? Тони придавила сигару и выпрямилась на стуле. Лили продолжала умолять.

— Перестань, Лили. Я тебя даже не трону! Что, некоторые мужчины грубы с тобой? — возмущенно спросила она.

Лили перестала ныть так же быстро, как начала.

— Я только старалась возбудить вас, милорд. Большинству господ нравится, когда я боюсь.

— Ну, мне не нравится и, пожалуйста, не называй меня милордом. Меня зовут Тони.

— Тони, вас возбудит, если я вас раздену? — стараясь угодить, предложила Лили.

— Черт побери, нет! — решительно отвергла Тони.

— Возбудит ли вас, если вы разденете меня?

— Ты меня ничем не возбудишь, Лили, — твердо заявила она.

— Тогда что вы собираетесь со мной делать? — безучастно спросила Лили.

— Разве нельзя просто поговорить? Знаешь, мой опекун притащил меня сюда против моего желания. Черт бы его побрал, он помешался на том, чтобы сделать из меня мужчину.

На лице Лили было написано, что она догадывается, в чем дело.

— Я знаю вашу тайну, — произнесла она шепотом. Тони недоверчиво поглядела на нее, потом облегченно вздохнула:

— Слава Богу! Сразу стало легче.

— Вам нужны мужские объятия, а не женские, — понимающе заявила Лили. — Вы, должно быть, сохнете по красивому дьяволу, который привел вас сюда. Верно?

Тони, покраснев, смущенно засмеялась:

— Он действительно действует на меня странным образом.

Лили нетерпеливо облизала губы.

— Как, например? — спросила она, затаив дыхание, и села на кровать, скрестив ноги.

— Ну, у меня все внутри как бы тает.

— Из-за того что он такой большой? — жадно спросила Лили.

— До некоторой степени. Он самый крупный мужчина из всех, кого я видел, но он такой властный. Любит, чтобы ему подчинялись.

— Он вас бьет? — с жалостью спросила Лили.

— Нет, но порой кажется, что ему хочется ударить. Когда он хлещет чертовой плеткой по сапогу, мне кажется, что ему хочется положить меня поперек колена и высечь.

— Плеткой? — восхищенно передернула плечами Лили. — А Вилли у него большой?

— Вилли? — растерянно переспросила Тони. Лили рассмеялась:

— Я ирландка. У нас его зовут Вилли, а английские девочки называют Питером, Роджером или Диком.

Последнее название послужило звонком. Тони знала, что такое «дик». Она покраснела до кончиков ушей.

— Не доводилось видеть, — стыдливо поделилась она секретом.

Подумав минуту, Лили сочла, что малый, должно быть, говорит правду, поскольку в него входили через заднюю дверь.

— Можно сказать, что вы знакомы недавно. Вы ревнуете, когда он посещает такие заведения, как наше?

Тони чувствовала, что ревнует. Втайне ей страшно хотелось, чтобы Адам Сэвидж смеялся и шутил с ней, а потом отвел ее в отдельную комнату. Чтобы скрыть порочные мысли, она переменила тему разговора:

— А что ты скажешь про себя, Лили? Почему ты этим занимаешься?

— Зарабатываю на жизнь. Нас у мамы шестеро ртов. Она сошлась с ирландским боксером, который заваливал меня на пол каждый раз, когда она не видела, поэтому, когда мне исполнилось тринадцать, я ушла. Лучше, когда за это платят.

Тони пришла в ужас. Лучше бы не спрашивала. За эти дни ее познания пополнились до того широко, что наконец она поняла, насколько была ограждена от жизни, пока не встретила Адама Сэвиджа.

Лили, разогнув ноги, встала с кровати.

— Значит, я не могу обслужить вас или как?

— Думаю, что нет, — нерешительно ответила Тони.

— Тогда не возражаете, если я пойду обслужу другого клиента?

— Конечно, нет, Лили. Мне было приятно с тобой побеседовать.

Тони бегло оглядела палубы «Фолли». Они были заполнены смеющимися нимфами и их тритонами. Сэвиджа, как и следовало ожидать, не было видно, и он, черт возьми, не дождется, чтобы она протирала здесь подошвы, пока он развратничает.

На Керзон-стрит мистер Бэрке открыл дверь, держа наготове ведро. Она с ног до головы окинула его ледяным взглядом:

— Ну и нахал же ты, старый хрыч!

Тони поднималась по лестнице с видом оскорбленного достоинства. Мистер Бэрке, ухмыляясь, покачал головой. Она блестяще справлялась с ролью молодого лорда.

Глава 19

Каждый раз, когда ей среди ночи не спалось, Тони вела дневник. К своему неудовольствию, она заметила, что, по мере того как заполняются страницы, вырабатывается определенный шаблон. Каждая запись начиналась с обливания грязью Сэвиджа, перечисления его недостатков, изложения подозрений относительно его прошлого, затем излияния ее оскорбленных чувств. Потом следовали философские замечания, в которых она объясняла или оправдывала его недостатки. А далее одна-две фразы, из которых было ясно, — что он все больше кружит ей голову, заставляя ее страдать.

Тони, недовольная собой, вздохнула. Решив написать страницу, не имеющую никакого отношения к Сэвиджу, она взялась за перо.

Мужчины! С тех пор как я стала выдавать себя за представителя противоположного пола, у меня открылись глаза. Мужчины, существуя в двух совершенно различных мирах, ведут два совершенно независимых друг от друга образа жизни. В присутствии дам они внешне представляются вежливыми, хорошо воспитанными, благородными, преданными и более или менее цивилизованными. Когда те нет дам, маски сбрасываются и у них не остается ни одного из перечисленных качеств.

Мужчины сговорились создать замкнутый круг с единственной целью — потакать своим желаниям и получать удовольствия. Они едят, что им нравится, пьют все, от чего можно захмелеть, идут куда вздумается, говорят что хотят, бьются об заклад на все, что движется, и тратят огромные деньги на дурных женщин.

В свете существует двойной кодекс для сыновей и дочерей. Девушек воспитывают послушными, вежливыми, скромными и целомудренными. Прежде всего целомудренными. Юношам, напротив, внушают, что «целомудрие вредно для здоровья», и чуть ли не безусых тащат в бордель, где им предстоит показать себя мужчинами.

Труднее всего согласиться с тем, что мужчины устанавливают правила поведения не только для себя, но и для женщин. Из своих наблюдений знаю, что они вольны нарушать эти правила, тогда нан женщинам сие не дозволено. Ради ее же блага юная леди переходит из-под власти отца под власть мужа. Она должна сохранить девственность, чтобы ее повелитель и господин получил удовольствие совершить традиционный, потакающий его желаниям, ханжеский свадебный ритуал.

Мужчинам дозволено, более того, их поощряют, приобщаться к сексу всеми доступными способами, тогда как женщинам можно обучаться только у мужей.

Как быть ей самой? Похоже, что у нее никогда не будет мужа! Антония, задумавшись, оторвала перо от бумаги. Если бы она была свободна выбирать себе учителя, она знала, кто бы им был. Стала корить себя за греховные мысли, но остановилась. Проклятье, считается, что женщины, не могут позволить себе даже думать о таких вещах! Она решила бунтовать, хотя бы только в мыслях.

Тони легла на постель, положив ногу за ногу и закинув руки за голову, и вызвала в памяти фигуру Адама Сэвиджа с полотенцем на бедрах. Он, бесспорно, был самым сильным мужчиной из всех, кого она знала. И самым смуглым. Рядом с обветренной, по-настоящему мужской фигурой Адама она чувствовала себя слабой женщиной. Среди других мужчин было модно выглядеть бледным, выставлять напоказ изнеженные гладкие руки джентльмена. Разукрашенная яркая одежда, напудренные волосы. Ничто из этого ее не привлекало.

У Сэвиджа были грубые, в шрамах, мозолистые руки, как у простого работника, но ей до крика хотелось, чтобы эти руки прикоснулись к ней. Загорелые волосатые руки Сэвиджа вызывали в ней желание потрогать их, почувствовать на ощупь. Ей хотелось приподнять полотенце и разглядеть… все, что там есть. У Антонии пылали не только щеки. По телу пробегала дрожь, кости словно плавились, ею овладевало сильное, до боли, желание.

Ей хотелось, чтобы он смотрел на нее, нам смотрит на других женщин. Хотелось, чтобы он видел в ней влекущую к себе, особенную женщину. Хотелось, чтобы он поцеловал ее… в губы. Она дрожала, тело покрылось гусиной ножей, но не от холода. Боль двинулась выше, возникла в грудях. Положив на них руки, она почувствовала, как они налились и потяжелели. Сосни стали твердыми как алмазы. Сняв руки, она спрыгнула с кровати, стараясь подавить овладевшие ею греховные чувства.

Утренние часы Адам Сэвидж проводил со своим секретарем. Слух о его богатстве подобно лесному пожару распространился далеко за пределами лондонского Сити. Почта ежедневно приносила предложения о деловых предприятиях. Джеффри Слоун, чтобы не занимать драгоценное время Сэвиджа, предварительно их сортировал. Все более или менее заслуживающее рассмотрения предлагалось вниманию хозяина.

Сэвидж с пачкой писем в руках стоял над корзиной для мусора. Первый проект, который пошел в корзину, касался опреснения воды. Второй — извлечения серебра из свинца. Третий — превращения ртути в высококачественный металл. Еще один, о торговле человеческими волосами, мог оказаться прибыльным, но ему было неприятно. Одно из писем касалось выпуска новой лотереи. Лотереи пользовались огромной популярностью, и прибыли от них были до неприличия высоки, но деньги шли из карманов бедняков, составлявших три четверти населения, и это тоже вызывало отвращение. Сэвидж больше интересовался фрахтом и новыми способами доставки товаров. В английских промышленных городах имелось множество мануфактур, но перевозка их продукции осуществлялась дедовскими способами. Он пробежал глазами предложение об импорте ослов из Испании. Взглянув на Слоуна, он медленно произнес:

— Вряд ли нужно, у нас в Англии своих хватает. Однако письмо Абрахама Дерби, утверждавшего, что он открыл способ выплавки железа с помощью кокса, привлекло его внимание, как и предложение о строительстве системы каналов по всей Англии. Он поручил Слоуну ответить авторам предложений и договориться с ними о встрече. Ему особенно хотелось познакомиться с инженером-строителем по имени Телфорд, проектировавшим туннели, мосты и акведуки.

Еще одна идея, считал Сэвидж, открывала огромные возможности — строительство железных дорог. Камень для городка Бат доставлялся с каменоломен в Комб-хилл в тележках по рельсам. На все, что наметил Сэвидж, вряд ли хватило бы дня.

Он собирался купить парусник для перевозки грузов между Англией и материком. Для Эденвуда все еще требовалась обстановка, частично ее можно было купить за границей. Кроме того, ему нужно выкроить время, чтобы заглянуть в главную контору Ост-Индской компании. В три часа предстояла встреча с лордом Батхерстом, у которого он намеревался купить его место в парламенте. Сэвидж был готов пойти на десять тысяч за место в Вестминстере, но лелеял мысль предложить ему четыре. В два часа он ожидал визит леди Элизабет Фостер, обольстительной красавицы, перед которой, по словам, не мог устоять ни один мужчина.

Сэвидж быстро разделался с двумя дюжинами приглашений — одни принял, другие отклонил, передал Слоуну список дам, которым нужно послать цветы, и наконец подошел к последнему делу. Лорд Антони Лэмб. Он все утро оттягивал неизбежный разговор, но никуда не денешься — надо покончить с неприятным делом. Сэвидж выругался, услышав, что слуга впустил кого-то в дом. Надо выйти через черный ход, дабы избежать посетителя.

— Отделайтесь от него, кто бы там ни был, — поручил он Слоуну.

— Поздно, — протянула Тони, войдя в кабинет и садясь верхом на стул, Сэвидж кивнул Слоуну:

— Оставьте нас.

Не успела захлопнуться дверь, как Сэвидж набросился на нее:

— Вчера вечером я заплатил большие деньги. Почему ты ее не трахнул?

— Откуда, черт возьми, вы знаете? — ошеломленно спросила Тони.

— Потому что я заплатил девчонке за информацию.

— Негодяй! — плюнула Тони, чувствуя, что попалась. Она оцепенела под презрительным ледяным взглядом его голубых глаз.

— Что она сказала?

— Она сказала, что тебя не интересуют женщины. Еще сказала, что тебе нравятся только мужчины и что ты работаешь задницей.

— Что значит «работаешь задницей»? — спросила Тони, чувствуя только, что именно это и привело Сэвиджа в ярость.

Он молчал целую минуту, пытаясь выйти из затруднительного положения. Если парень действительно не знает то, может быть, следует его просветить. Возможно ли быть таким неискушенным? Он давно забыл, что на свете может существовать такое нетронутое целомудрие. Сэвидж сдержал кипевшую в нем злость.

— Ты когда-нибудь занимался любовью с мужчиной? — спросил он в лоб.

— Нет! — сразу ответила Тони. Потом напомнила себе, что нужно отвечать на вопросы с точки зрения мужчины.

— Приставал ли к тебе когда-нибудь мужчина?

— Нет, — чистосердечно, но озадаченно ответила она.

— Как бы ты отнесся, если бы мужчина подержал твой петух и сделал гнусное предложение?

«Неужели мужчины занимаются такими вещами с другими мужчинами?» — дивилась она.

— Я бы возмутился, мне было бы противно. Дал бы ему по морде.

Сэвиджа охватило чувство облегчения, но все же он презрительно усмехнулся. Взял трость-шпагу.

— Тони, мой мальчик, тебе нужно научиться защищаться. Не надо бить по морде. Это не вселит Божий страх в твоего недруга. Помни, что все зависит от умения держаться. Давай покажу.

Он схватил ее за отвороты сюртука, приставил шпагу к горлу и прорычал:

— Я раскрою тебя от глотки до яиц.

Тони с трудом сглотнула слюну. Сэвидж выглядел так грозно, что она чуть было не упала в обморок. Чтобы устоять на ногах, ухватилась за спинку стула.

Сэвидж передал ей шпагу:

— Твоя очередь.

Она опять с трудом проглотила слюну. Затем, придав своему лицу, как она думала, угрожающее выражение, стала бешено размахивать шпагой и орать:

— Ты у меня захлебнешься в собственной крови! Сэвидж, с трудом сдерживая улыбку, старался сохранить невозмутимое выражение:

— Думаю, что тебе лучше подошло бы произнести угрозу вкрадчивым голосом. Это лучше, чем кричать, и никогда не забывай угрожать его яйцам. Это всегда действует безотказно. Попробуй снова.

Тони, лениво приподняв бровь, спокойно приставила шпагу к горлу Сэвиджа и нежно процедила сквозь зубы:

— Не хочешь ли расстаться с яичком?

— Превосходно! — рассмеялся Адам, отбирая у Тони смертоносное оружие. — Ты мне так и не сказал, почему ты ее не завалил.

Тони никогда раньше не слышала этого выражения, но понимала, что он имеет в виду половой акт. Глубоко засунув руки в карманы, она отвернулась к окну.

— Мне было трудно признаться, что я не умею. Кроме как поцелуи, я не знаю, что мужчина делает с женщиной.

Наконец-то до Сэвиджа дошло, до какой степени парень воспитывался в изоляции от внешнего мира. Его воспитывала бабушка, а единственной собеседницей была сестра. Неудивительно, что в нем было много женственного, Он не испытал на себе отцовского влияния или влияния любого другого мужчины. Он не рос в компании братьев, которые бы хвастались, кто дальше писает, показали бы, как лучше мастурбировать, или же стали бы сравнивать, чей петух длиннее.

— Тебя тянет к девицам? Не обязательно к затасканным голубицам с «Фолли», а к другим особам женского пола?

— Конечно, — сымпровизировала Тони, зная, чти он хочет услышать, и понимая, что лорд Лэмб должен проявлять здравый интерес к противоположному полу. — Скажем, артисточка, с которой я познакомился за сценой в «Олимпиан», — самая прелестная крошка, которую я когда-либо встречал. Долли… так ее зовут! Я всю ночь думал о ней.

В данный момент у Адама не было времени вести долгие разговоры о подробностях половой жизни. О приемах, связанных с пробуждением желания, возбуждением и стимулированием страсти. О тонкостях в различии между мужчинами и женщинами, в их вкусах, склонностях и предубеждениях. На это ушли бы часы, если не дни.

Сэвидж провел рукой по книгам в шкафу. Много книг было в Эденвуде, а здесь он достал два переплетенных тома, купленных в Индии.

Одна из них была «Кама сутра», в другой рассказывалось о наложнице по имени Джемдани и о том, что происходило за закрытыми дверями гарема.

— Постарайся прочесть эти книги без предубеждений. Возможно, ты наткнешься на вещи, которые поначалу тебя шокируют. — Он по-отцовски положил руку на плечо Тони. — Если захочешь спросить меня о чем-нибудь, не стесняйся, спрашивай о чем угодно. — Он улыбнулся. — Я всегда готов поделиться знаниями о таинствах противоположного пола и уверен, что Долли не отвергнет ухаживания английского лорда, хотя у того нет опыта.

Сэвидж проводил его до двери.

— Я не выгоняю тебя, Тони, но жду кое-кого по делу. Сунув книги под мышку, Тони зашагала по Хаф-Мун-стрит. Не успела она сделать и десятка шагов, как н дверям подъехал черный экипаж с гербом на дверце. Тони свело живот, когда она увидела, что из кареты выходит элегантная женщина. И тут она открыла рот от удивления. Это была не та дама, что в прошлый раз, а совершенно другая, не менее великолепная графиня. «Забавно, — пробормотала Тони, — чертовски забавно».

Увидев Тони, леди Рэндольф радостно улыбнулась.

— Вижу, была в библиотеке, — сказала она, хлопая рукой по крошечному диванчику. — Садись рядом, милая, не спеша почитаем.

— А-а… вот журнал… кажется, «Ледиз Куортерли», — растерянно предложила Тони, подкладывая под себя оба тома. — Почитай мне смешные истории.

— Давай посмотрим. Довольно чудной новый парии. Называется «Дракон в юбке». Весьма отвратительный. Уговорю Франсис Джерси купить. Кстати, о париках — слыхала, что римские дамы сходят с ума по рыжим завитым парикам? Веришь ли, имеется выбор из нескольких сот оттенков? Правда, француженки и англичанки по-прежнему питают страсть к белым. — Роз перевернула страницу. — Последние моды в Париже — сплошной скандал. Говорят, что кринолины выходят из моды, а платья начали повторять очертания женских форм.

— Во всяком случае, с кринолинами одно мучение, — сказала Тони. — Походив в бриджах и брюках, наверное, больше никогда их не надену.

— Кринолины прячут множество недостатков. Они скрывают самые что ни на есть грузные фигуры.

На минутку Антонии стало жалко себя. Временами ей так не хватало оборочек и ленточек. Она с завистью вспомнила о моднице, приехавшей к Сэвиджу. Деловая встреча? Ха! Свидание!

— Боже, послушай только. Рецепт примочки для глаз. Смешать купорос с морской солью. Когда реакция закончится, добавьте пинту розовой воды. Полагаю, они хотят сказать, что если вы еще не ослепли от реакции! Смешать с чистым сахаром и прикладывать.

— Не похоже на то, что дело чистое! — скаламбурила Тони с гримасой отвращения.

— Что ты, милая, когда я была девушкой, в большинстве лекарств важное место занимали экскременты животных. Самым излюбленным средством для удаления лишних волос был кошачий помет.

— По-моему, мазать лицо кошачьим дерьмом довольно рискованно.

— Не так опасно, как размалевывать лицо свинцовыми белилами. Леди Ковентри умерла от этого.

Тони поднялась с диванчика и, быстро положив книги под мышку, направилась к двери.

— Что ты читаешь?

— А-а… это… восточная философия.

— Молодчина, милочка. Пора расширять кругозор.

У себя в комнате Тони, сбросив камзол, шейный платок и сапоги, растянулась на постели и открыла повесть о принцессе Джемдани. Скоро ее внимание было поглощено яркими захватывающими картинами.

Гарем похож на птичник, и все мы здесь птицы в клетке. Но все же я чувствую себя более счастливой с моим повелителем, чем при королевском дворе отца, который называли оранжереей для орхидей из-за удушливой, разлагающей атмосферы. Помещения великолепны — с бассейнами, в которых отражаются лотосы, и фонтанами с подкрашенной водой. Декоративные рыбки с золотыми кольцами в губах. В жаркие дни слуги, дергая за шнур, машут висящими будто паруса под высоким потолком шелковыми опахалами, создавая впечатление дующего с моря легкого ветерка. Для освежения воздуха день и ночь жгут камфару и другие благовония.

Я стала знатоком «шатрант», своего рода индийских шахмат с фигурками из драгоценных камней, передвигаемыми по доске из слоновой кости и черного дерева. Мой повелитель иногда любит сыграть для развлечения и потому остается у меня подольше. Больше всего ему нравится «чаупар» — азартная игра, в которую играют на полу, расчерченном в виде креста.

Самое приятное — это подготовка к посещению моего повелителя. Я освежаю свой рот «пааном», представляющим собой завернутый в лист и уложенный в хитрую шкатулочку ломтик плода бетельной пальмы вместе с плодом лайма. Затем начинается процесс украшения. Я крашу соски и румяню впадину между грудями, чтобы тело мое стало более желанным. Собственноручно готовлю моему повелителю усиливающее потенцию средство из молотых рубинов, костей павлина и бараньих яичек, чтобы его большой фаллос оставался твердым, как камень, всю ночь до самого рассвета.

Надеваю прозрачные панталоны, завязанные на талии шелковым шнуром с замысловатыми узлами и концами. Сначала кажется, что их невозможно распутать. К тому времени когда мой повелитель разгадает все ухищрения, мы дрожим от предвкушения. Он готов упасть на меня и глубоко погрузить свой могучий меч в мои нежные шелковистые ножны. Мой повелитель временами до того распаляется, что моей служанке приходится обмахивать нас опахалом из павлиньих перьев, пока мы раз за разом исполняем танец жизни и смерти.

Сегодня мой повелитель отправился на ночную охоту. Я слышу колокольчик на шее ягненка, которого он использует как приманку для диких зверей. Если мой повелитель убьет леопарда, до того как тот схватит добычу, он будет героем для всех обитательниц гарема, потому что спасет жизнь невинного ягненка. Все будут стараться переманить его от меня. Если мой повелитель сегодня не придет ко мне, служанка смажет меня между ног охлаждающей мазью из хны, чтобы остудить мое желание.

Тони захлопнула книгу, Ради Бога, ей бы сейчас мази из хны, чтобы остудить свое распалившееся интимное местечко! Она, задыхаясь, пылала страстью. Она отчетливо представляла, что испытывала Джемдани, ибо сама превратилась в принцессу, а повелителем ее, естественно, был не кто иной, как Леопард.

У Тони не было сил читать дальше эротическую повесть, но она не устояла перед тем, чтобы заглянуть в «Кама сутру». Это была роковая ошибка! Картинки и наставления расплывались перед глазами. Они зачаровывали своей порочной эротикой и в то же время были сокровенно прекрасны. На первой странице она прочла следующее наставление: «Прежде чем в любовных ласках прильнуть своим телом к нему, ты должна овладеть его душой».

Повернувшись на спину, Тони уставилась в потолок. Овладеть его душой… овладеть его душой… прильнуть своим телом к нему…

Антония была в полной растерянности. Комната опрокинулась, и казалось, все уплывает из-под ее власти. Она больше не могла управлять своими чувствами, не могла бороться с ложью, в которой она жила. Ей безумно хотелось остановить время, потом повернуть его вспять, с тем чтобы не было всего, что она натворила, чтобы все стало как раньше… раньше.

Тони заставила себя дышать ровнее, успокоиться. На мгновение она упустила ход мыслей, они ускользали будто нити сквозь пальцы. Мысленно она собрала их одну за одной, крепко зажав в руке. Она справится. Ни перед чем не дрогнет.

Первое, в чем она разберется, это в своих чувствах к Адаму Сэвиджу. Она увлечена, заинтригована, но страшится своих чувств. Нет, неправда. Если бы по-настоящему страшилась, то отгоняла бы от себя греховные мысли, да и увлечение — слишком слабое, бледное чувство по сравнению с тем, что она испытывала. В то же время она знала, что это не любовь. Она не думала о нем с нежностью. Ни тебе нежных вздохов, ни несбыточных мечтаний.

Это опасный, безнравственный и, скорее всего, недобрый и развратный человек. Тони сомневалась, возможно ли накопить такое богатство, как у него, не прибегая к обману и воровству. Несмотря на все это, а возможно, благодаря этому ей постоянно хотелось быть с ним. Он действовал на нее, как луна действует на морские приливы. Она давала себе слово держаться от него подальше, а потом против воли разыскивала его, чтобы смотреть на него, слушать его, быть с ним. Неважно когда, будь то утро, день, ночь, ею вдруг овладевало это страстное желание.

Она выкристаллизовала свои мысли и чувства в одно слово — жажда. Она жаждала его. Жаждала прикоснуться к нему и ощутить его прикосновение. Жаждала целовать его и жаждала его поцелуев. Жаждала впитывать все его знания, все его умение, весь его житейский опыт. Жаждала прильнуть своим телом к нему в любовной ласке.

Господи, до чего же она запуталась. Положение было невыносимым, но нужно признать, что виновата она сама. Со вздохом подумав, что все могло быть иначе, она повернулась на бок и свернулась калачиком, чтобы унять боль.

Глава 20

Адам Сэвидж, осматривая выставленные на продажу торговые суда и отсеивая одно за другим, остановился на клипере, который, на его взгляд, должен был сочетать скорость с вместительными трюмами. Он был запущен, вероятно, его безостановочно гоняли, выжимая прибыль, а теперь, когда он изрядно поизносился, хозяин был намерен получить за него все до последнего гроша.

В трюме все еще оставался предательский запах опиума. По этой причине Сэвидж твердо решил дать только половину запрашиваемой цены. Сегодня предстояло переправить в Эденвуд купленных у принца Уэльского скакунов, поэтому он решил убить двух зайцев. Он пойдет в Грэйвсенд на корабле и, прежде чем купить, посмотрит, хорош ли он на воде.

Получив от Сэвиджа записку, уведомлявшую, что он отправляется в Эденвуд, Тони облегченно вздохнула. До чего же хорошо все складывается! Именно на сегодня она согласилась принять участие в больших гонках до Ричмонда.

Она ради шутки согласилась участвовать в гонке фаэтонов. В конце концов, победителя ждал денежный приз, к тому же в тот момент ей было море по колено, и ее не удержало даже то, что у нее не было ни фаэтона, ни лошадей. У опекуна всегда находилось все, чего ей не хватало, да и сам он поощрял ее править каретой.

Тони понимала, что нехорошо гонять лошадей без его разрешения, но, убеждала она себя, Сэвидж придет в восхищение от ее предприимчивости и смелости. Бесспорно, требовалась воля, чтобы решиться на такое, но одно лишь желание увидеть в его светло-голубых глазах не презрение, а восхищение толкало ее на любой риск.

Она крепко зажмурилась и сжала кулаки. Стремление показать себя укрепляло ее решимость.

В гонках участвовали пары. Шерри взял в экипаж Аморет, в паре с Чарльзом Фоксом ехала Лиззи Ар-мистед, и, конечно, партнершей принца Уэльского была Джорджиана. Она не была любовницей принца. В данный момент это место было свободно, потому что оставалось за Марией Фитцгерберт, у которой на Марбл-хилл в Ричмонде был прекрасный дом. Она прикинулась скромницей и удалилась из Лондона в расчете на то, чтобы Георг побегал за ней. Конечно, так оно и получилось. Поговаривали, что он ездил в Ричмонд каждый день, так что у принца было явное преимущество — он хорошо знал дорогу. Однако Тони было также известно, что все участники гонки были тяжелее ее.

Она черкнула записку Долли, приглашая ее совершить веселую поездку в Ричмонд, подписалась как лорд Антони Лэмб и отправила в театр «Олимпиан» в полной уверенности, что артисточка не упустит возможности потереться в компании Карлтон-хауза. Покончив с этим, она через Грин-парк поспешила на Стейбл-Ярд-роуд, где Сэвидж держал своих лошадей и экипажи.

Тони заколебалась, увидев сверкающий новенький фаэтон с высокими козлами. Полировка без единой царапины. Конюх, почтительно сняв шапку, сообщил лорду Лэмбу, что кузов отлакирован в восемнадцать слоев.

Легкие рысаки, которых Сэвидж приобрел для нового экипажа, отличались от крепких коней, которыми Тони правила, когда они мчались в тяжелой карете по большаку, но Тони подавила сомнения, уговаривая себя, что-кто, как не она, всю жизнь имел дело с лошадьми и что главное — «умение держаться». Она была в этом убеждена и знала, что Адам Сэвидж того же мнения.

Никогда еще ей так не хотелось стать победительницей. Не только ради того, чтобы доказать мужское превосходство своего брата, но и потому, что ей самой нужны были призовые деньги. Сэвиджа приводила в восхищение способность делать деньги. Ей не терпелось доказать ему, что не он один обладает такой способностью.

Конюх запряг лошадей цугом и вывел упряжку на Стейбл-Ярд-роуд. В свете солнца фаэтон отливал глубоким темно-красным цветом, а масть лоснящихся чистокровных рысаков в точности соответствовала цвету экипажа. Конюший кивнул головой в сторону торчащего в гнезде длинного бича:

— Кони ретивые, сэр. Не трогайте их, пока не выедете за город.

Тони понимала, что ей лишь бы управиться с поводьями а кнут так и останется торчать в гнезде. Душа в пятках, Тони вскарабкалась на высокие козлы. Проехать по улицам Лондона могло оказаться хитрым делом; выбраться бы быстрее на сельский тракт — там бояться нечего.

К ее удивлению, ничего не случилось, когда она правила по улице. У всех хватило рассудка, убраться с ее пути, даже лениво разгуливающие франты, взявшие в привычку еле двигаться, ускоряли шаг, увертываясь от нее.

Тони удалось благополучно завернуть за первый угол, а когда, завернув за следующий, она выехала в Грин-парк, то увидела, что он почти до отказа запружен фаэтонами и шумной толпой.

Между экипажами сновали форейторы, помогая делами и советами всем участникам. Тони приуныла, увидев, что в упряжке принца Уэльского три лошади, но снова приободрилась, поняв, что они с Джорджианой берут к себе королевского форейтора.

Толпы зрителей собрались, чтобы поглазеть на потехи высшего общества. Пара букмекеров принимала ставки. Полковник Дэн Маниннон принимал частные пари, а лорд Онслоу был держателем приза в одну тысячу гиней.

Прогуливавшиеся мимо Саутгемптон и Эдвард Бовери, оба из свиты принца, удивленно взглянув на упряжку Тони, побежали искать Дэна Макиннона, чтобы поменять ставки. Горячие кони Сэвиджа не стояли на месте, встряхивали головами и закусывали удила, но, к счастью, двое сообразительных форейторов, ухватившись за сбрую, постарались успокоить их.

Уличные торговцы громко расхваливали пироги с угрем, имбирные пряники и дешевый джин, известный среди простолюдинов как «матушкино разорение». Не упуская случая приложиться к спиртному, что продавали в парке, большинство гуляк имели с собой фляжки с бренди, и, судя по виду Шерри и кое-кого еще, они уже изрядно набрались.

Раздали розетки из ярких лент с номерами посередине. Тони достался последний, тринадцатый номер! Это лишь укрепило ее решимость. Она сама скует свое счастье. Потребовался еще час, прежде чем восстановили относительный порядок, так что у Долли Доусон оказалось вполне достаточно времени, чтобы протолкаться сквозь веселую толпу к фаэтону Тони.

Тони захлопала глазами при виде кричащего наряда артистки. Ее напудренный парик высотою в фут был украшен алыми маками; платье и зонтик тоже ярко-красные. К сожалению, они были различных оттенков, и краски, казалось, воюют друг с другом. Девица привлекла внимание всех находившихся в парке мужчин, а также лошадей, которые шарахались при ее приближении.

Тони тихо выругалась и, протянув руку, галантно помогла Долли подняться в фаэтон. Подмигнув Тони, форейтор сказал:

— Чтоб мне провалиться, лошадкам требуются шоры! Долли, хихикнув, подняла юбки, приоткрыв добрую часть нижних юбок до колен, и, когда форейтор бросил на нее плотоядный взор, ответила:

— Тебе бы шоры тоже не помешали! Она одарила Тони ослепительной улыбкой:

— Как интересно, милорд! Чувствую, как закипает кровь, — и, положив руку на ногу Тони, двусмысленно спросила: — А у вас, лорд Лэмб?

— Долли, придерживай-ка лучше рукой свой парик. Раздался выстрел стартового пистолета, и принц Уэльский, удостоенный первого номера, тронул фаэтон как заправский кучер. Он был помешан на быстрой езде и, не дожидаясь, пока выедет из Лондона, начал нахлестывать лошадей.

— Да это же герцогиня Девонширская! — благоговейно воскликнула Долли. — Не верится, что я в одной компании с «Ее развеселой светлостью»!

Ее развеселой светлости было не усидеть, она поторапливала Георга, чтобы остальным досталось глотать за ними пыль. Тони не волновало, что номер тринадцатый стартовал последним. Городские улицы не годились для борьбы за место. Пока они не выедут за город, ее паролем будет осторожность. Те, у кого не хватило ума, уже вышли из игры. Она проехала мимо фаэтона, у которого соскочило колесо, потом еще одного, с которого свалился пьяный ездок.

Когда дорога стала шире и появились первые деревья кони так быстро набрали ход, что в считанные минуты обогнали полдюжины экипажей. Они мчались во всю мощь, так что Долли только оставалось ловить ртом воздух и дрожать за свою драгоценную жизнь.

Увидев, что впереди дорога сужается, Тони неохотно натянула поводья, опасаясь, что будет трудно разъехаться с передним экипажем. Тут-то она узнала, что значит, когда кони закусили удила. Они рванули вперед, обогнав экипаж, который, казалось, стоял на месте… и Тони с тревогой увидела, что только что обошла Его королевское высочество.

Долли завизжала — ее ярко-красный зонтик вывернуло наизнанку. Отпустив зонтик, она обеими руками вцепилась в сиденье, а зонтик рванулся будто ракета. Тони видела, что не может удержать лошадей, и стала беспокоиться, как она их остановит, достигнув Ричмонд-парка.

Она не помнила, как обогнала остальные экипажи. Неожиданно для себя увидела впереди Уайт-лодж — королевскую резиденцию. Ворота в Ричмонд-парк были распахнуты настежь. У них собралась небольшая толпа. Под восторженные возгласы они промчались мимо. Из-за шума в ушах Тони едва их расслышала.

Кони шарахнулись от толпы и чуть замедлили бег, поднимаясь на первый холм. Упершись ногами в настил и изо всех сил натянув поводья, Тони кричала: «Тпру, тпру, тпру!», пока не охрипла. Упряжка свернула с дороги на травянистый склон, и Долли показалось, что зубы вот-вот посыплются изо рта. Покружив по парку, кони перешли на легкую рысь, и Тони удалось остановить вздрагивающих животных. И в это время голова в голову в парк въехали два других фаэтона.

— Чтоб мне провалиться, — прошептала Долли. Маки съехали вперед, мешая смотреть, — если вы так забавляетесь, то я больше не в счет.

Тони соскочила, чтобы успеть трясущимися руками привязать поводья к крепкому дереву, пока чертовы кони не вздумали снова понести. И повалилась на траву, чтобы прийти в себя и отдышаться.

К своему удивлению, она поняла, что возгласы относятся к ней. «Ты победил! Победа за тобой!» — радовалась толпа, и она вдруг тоже рассмеялась, а успокоившаяся Долли раздавала улыбки мужчинам, наперебой предлагавшим ей руки, чтобы помочь спуститься с фаэтона.

Следующий час прошел как в тумане. Тони, передвигаясь на дрожащих ногах, принимала поздравления. Принц Уэльский, недовольный тем, что проиграл, рассказывал всем своим друзьям, что он бы без труда победил, если бы не ярко-красный неопознанный предмет, преднамеренно брошенный, чтобы вспугнуть его лошадок.

Но тут появилась Мария Фитцгерберт, и он сразу же забыл о гонках. Это был куда более важный приз, который он намеревался завоевать. На лужайке Ричмонд-парна устроили праздничный пикник.

Лакеи застелили воздвигнутые на козлах столы белоснежными скатертями и без устали пополняли закуску и выпивку, усердно поглощаемые королевскими гостями.

Испытывая ощущение радостной приподнятости, Тони бродила среди веселящихся гостей, принимая поздравления, думая лишь об одном — каким будет лицо Адама, когда тот узнает, что она выиграла большие гонки фаэтонов в Ричмонде. Долли сняла поникшие маки и без не сочетавшегося с платьем зонтика выглядела вполне привлекательно. Приподнятое настроение Тони как рукой сняло, когда она лицом к лицу столкнулась с Бернардом Лзмбом.

— Привет, кузен.

Она изумленно глядела на него.

— Какого черта тебе здесь надо?

Долли и Анджела Браун уже оживленно болтали друг с другом.

Бернард процедил сквозь зубы:

— Гонки, что и у тебя, кузен. Что же еще здесь делать?

Именно это и вызывало беспокойство Тони. Она могла поклясться, что не обгоняла его, но, правда, и не помнила, чтобы обогнала Шерри и других.

— Поздравляю, но гонку выиграли лошадки, а не твое умение править, — произнес он с кривой улыбкой.

— Да, порода даст себя знать, — съязвила Тони, с удовлетворением отметив, как оскорбленно расширились ноздри Бернарда. Она пошла прочь, надеясь, что Долли останется со своими друзьями, но та потащилась за Тони. Уж она-то ни за что не упустит возможности быть в центре внимания, когда лорду Лэмбу будут вручать приз.

Принц Уэльский взял у своего конюшего, лорда Онслоу, тугой кошелек и уговорил миссис Марию Фитцгерберт вручить награду. Тони шагнула вперед и была поражена красотой дамы. Мария научилась одеваться во Франции. На лице нежный румянец. По плечам вьются роскошные светло-золотистые ненапудренные локоны. Великолепие пышных грудей поражало воображение, и это при том, что они были скрыты платьем со скромным вырезом.

Мария вложила кошелек в ладони Тони. Та, галантно щелкнув каблуками, поднесла к губам нежную белую руку дамы. Толпа зааплодировала умело исполненной церемонии. Шерри тут же закинул удочку насчет займа.

— Отвали! Поищи другого голубка пощипать перышки

— Ты сказал пощипать? — скаламбурил Шерри. Долли захихикала:

— Его королевское высочество ощиплют еще до конца дня.

— Нет, сия прекрасная леди не желает быть ничьей любовницей, — просветил ее Шерри.

— Он не кто-нибудь, а принц. Она женщина умная Может быть, ждет драгоценностей.

— Или чего-нибудь подороже рубинов, — бросил Шерри, обратившись к Тони. И снова улыбнулся Долли. — Почему, моя дорогая, ты считаешь ее умной?

— Она назвала свой особняк «Марбл-хиллз» («Мраморные горки»), не так ли? Похоже на рекламу ее роскошных грудей.

— Ну прямо как из пьесы, ей-Богу! Оглядев Шеридана оценивающим взглядом, Долли доверительно сообщила:

— Я актриса.

— Не может быть! — воскликнул Шерри, сохраняя серьезное выражение, но тут Аморет с видом собственницы взяла его под руку и увела подальше от предприимчивой Долли.

Его королевское высочество не мог отвести глаз от мраморных горок Марии Фитцгерберт, ему страстно хотелось подержать их в ладонях. В сотый раз от одной мысли у него поднимался и твердел. И в самом деле, он в этот день столько раз поднимался и опускался, что напрашивалось сравнение с флагштоком.

Принц Георг использовал все средства, чтобы заманить Марию в Уайт-лодж, где она могла бы осмотреть помещения, а он бы, в свою очередь, тоже кое-что посмотрел. Каждый божий день он ездил в Ричмонд. Она угощала его чаем и пирогами, засахаренными фруктами и сладкими поцелуями, но не положила конец его мучениям.

Поначалу Мария относилась к нему как к мальчику. Она была на шесть лет старше, дважды замужем и дважды овдовела. Ей польстило, когда она поняла, что он питает к ней любовные чувства. Для Марии это было в новинку, потому что ее мужья были престарелыми джентльменами и обращаться с ними не составляло труда. У Его высочества был горячий темперамент, он ее возбуждал, но все же, сравнивая себя с очень царственным, но очень молодым поклонником, она пока что чувствовала себя слишком умудренной жизнью.

Поймав руку Марии, Георг многозначительно пожал ее. Он пододвинулся поближе, и она поняла, что он любой ценой хочет сорвать поцелуй. Она вскочила на ноги и наконец согласилась войти внутрь здания. Если она и позволит ему поцеловать себя, то только не на людях.

— Кисуленька, дай мне свою лапку, — умолял Георг.

Мария снова удостоила его своей руки, подумывая, а может ли вообще так случиться, что она отдаст ему руку во браке. Она стала бы принцессой Уэльской, а позднее королевой Англии! Конечно, это невозможно из-за проклятого Закона о браке. И все же, всякое может быть, если того хотят звезды.

Воспитанность не позволяла Георгу вести ее прямо в спальню, и он повел ее в уединенную гостиную, со вкусом обставленную обитыми парчой креслами и уютными кушетками. Плотно прикрыв дверь, он привлек Марию в свои объятия. Она позволила ему один поцелуй и попыталась освободиться, но одного поцелуя Его высочеству было мало, он лишь разжег его аппетит к этой восхитительной женщине. Не выпуская ее из объятий, он снова прильнул к ней губами. На этот раз поцелуй не был нежным, он был горячим.

— Ваше высочество, — произнесла она, задыхаясь. ГРУДЬ вздымалась от растущего возбуждения.

— Кошечка, не называй меня так. Я не хочу официальности, хочу интимности.

Мария покраснела до ушей. У нее изредка были интимные отношения, но только с верным пожилым мужем.

Георг снова поцеловал ее, но на этот раз слегка раздвинул ее губы своими и скользнул кончиком языка ей в рот. Затем прижался членом к ее мягким местам, давая знать, что он ее хочет.

— Не будь жестокой, кошечка, не разбивай мне сердце, Мария.

Молодой необузданный мужчина был для нее в новинку. Он был баловнем света, весьма испорчен и способен во всем добиться своего. Мария вдруг осознала власть над ним. Она могла кормить молодого жеребчика из своих рук.

— Принц Георг, если не уйметесь, я упаду в обморок.

— Кисуленька, если ты не будешь ко мне добра, я умру.

Он терся о ее живот, решительно хватал рукой яблоко любви.

Она так же решительно отвела его руку.

— Если вы обещаете хорошо вести себя, я позволю отвезти себя домой в вашей карете, но сейчас мы уйдем отсюда, иначе моя репутация будет непоправимо испорчена.

— Ах, кошечка, ты так непреклонна и в то же время так добра. Да будет известно, что принц подчиняется твоим приказаниям.

У него был для нее маленький золотой медальон с его миниатюрным портретом, но он подарит его в карете, где она от него не ускользнет. Он закажет закрытую карету, чтобы отвезти ее домой в Марбл-хиллз.

Поглядев на солнце, Тони поняла, что уже около четырех. Ей хотелось без происшествий вернуть упряжку Сэвиджа в Лондон. Она направилась к загону, где паслись кони, и попросила форейтора помочь запрячь их в темно-красный фаэтон. Долли нерешительно переступала с ноги на ногу,

— Оставайся, если хочешь, — предложила Тони.

— Нет, не могу, надо в театр. — Поколебавшись, добавила: — Не могли бы вы обратно ехать чуть потише?

— Обещаю, поползем как улитка, — поклялась Тони.

Она проверила, на месте ли удила, и, взобравшись на высокие козлы, твердой рукой натянула поводья. О чудо, кони вели себя как надо, и Тони, убаюкиваемая ритмичным, пружинистым бегом фаэтона, размечталась об Адаме Сэвидже.

Ее мечты прервал шум мчащейся позади упряжки. Испуганно оглянувшись, она увидела, что Бернард Лэмб, стоя, кнутом погоняет лошадей. Она отпустила поводья, и ее упряжка, подгоняемая скачущими сзади лошадьми, рванула вперед.

Расстояние между экипажами увеличилось — сказалась порода. Тони перепугалась. Она понимала, что кузен Бернард намерен не обогнать, а убить ее!

Как бы он ни старался, здесь, за городом, у него не было шансов нагнать их, но до Лондона оставалась всего лишь миля, а там, чтобы безопасно лавировать, необходимо придержать лошадей. Упряжка поубавила бег, правда, скорее не благодаря усилиям Тони, а из-за встречного движения, но все еще казалось, что они несутся по городским улицам с ужасающей скоростью. Она была рада, что до темноты еще далеко, и горячо надеялась, что Бернард Лэмб не осмелится совершить убийство средь бела дня.

Когда стали подниматься на Конститьюшн-хилл, Тони возблагодарила Бога за то, что кони пошли тише, так что она смогла свернуть за угол. Приближаясь к Стейбл-Ярд-роуд, она считала, что уже дома, но в этот момент рядом промчалась карета кузена и, накренившись, стукнулась о фаэтон.

Если бы не телега с углем, подъезжавшая к Ланка-стер-хаузу, Тони могла бы свернуть в сторону, но тут ей уж некуда было податься. Темно-красный фаэтон перевернулся. Тони и Долли выбросило на мостовую. Кони бешено рванули вперед, но легкий фаэтон чудом не переехал их.

Карета Бернарда Лэмба уцелела, но ударом их с Анджелой выбросило наружу. Благодаря длинным ногам Тони не ударилась головой о обочину. Долли, рыдая, сидела, держась за ушибленную ногу. Уголь, будто после взрыва на шахте, разлетелся по всей дороге.

Словом, царил кромешный ад Угольщик ругался по-черному. Из конюшен высыпали конюхи, из Ланка-стер-хауза выбежала вся прислуга.

Тони побагровела от злости. Никогда еще она не испытывала такой ослепляющей ярости. Подняв кнут, она двинулась в сторону распростертой фигуры ненавистного кузена. Закрываясь руками, он заорал:

— Ты, черт побери, сломал мне ребро!

— Негодяй! Убью! — вопила Тони. Неожиданно кто-то вырвал у нее кнут

— Что, черт побери, здесь происходит?

Она застыла под ледяным взглядом голубых глаз.

Глава 21

У Сэвиджа день был невероятно удачным. Лошади прекрасно устроены в новой конюшне в Эденвуде. Клипер на обратном пути легко скользил вверх по Темзе при самой малой оснастке. Он дал за него свою цену, решив привести в порядок и назвать его «Летающий дракон».

Ставя коня на место, он сразу заметил отсутствие фаэтона и рысаков.

— Где мои другие лошади? — справился он.

— Сегодня гонки фаэтонов в Ричмонде, сэр, — объявил главный конюх.

Сэвидж вопросительно приподнял черные брови:

— Что вы хотите сказать?

— Лорд Лэмб… — Ему не дали продолжить.

— Сукин сын, как он посмел! — прогремел Сэвидж. Как раз в это время и началось столпотворение.

— Этот негодяй хотел меня убить! — заявила Сэвиджу Тони.

Адаму же все представлялось наоборот. Тони не только взял его лошадей и вдребезги разбил фаэтон, но и собирался дать волю чувствам, отхлестав своего кузена.

— Жаль, что не удалось. Мне бы меньше хлопот, — произнес сквозь зубы Сэвидж.

Адам помог до смерти перепуганной Анджеле Браун подняться на ноги, но из-за вывихнутого колена она не могла стоять. Он отнес ее в карету Бернарда. Потом поднял Долли и посадил рядом с Анджелой. Сэвидж помог конюхам выпрячь из фаэтона своих чистокровных. Тщательно осмотрел их, ощупав щетки над копытами и суставы.

Убедившись, что ними все в порядке, если не считать клочьев мыла, он вышел разобраться с разбушевавшимся угольщиком.

— Как быть с углем, черт бы вас побрал? — посыпался град ругательств.

— Советую убрать его с дороги, пока не решили, что столкнулись из-за тебя. — Услышав властный голос, угольщик проглотил ругательства. Сэвидж яростно взглянул на Тони. — Ты ему поможешь! — И направился в сторону поднимавшегося с земли Бернарда Лэмба.

— Что произошло? — потребовал Сэвидж. Бернард пожал плечами.

— Мы гнали наперегонки. На пути оказалась телега с углем, — ответил он, держась за бок.

— Сможешь править? — спросил Сэвидж. Бернард усмехнулся:

— Чтобы меня остановить, требуется больше, чем треснувшее ребро.

— Молодец, — одобрил Сэвидж. Он обернулся к девицам. Те, утерев слезы, выжидающе глядели на него. — Обе в порядке? — любезно спросил он.

— Ну, всю неделю придется пропускать спектакли, верно? — ответила Анджела, указывая на распухшую лодыжку.

Порывшись в бумажнике, Сэвидж сунул обеим девицам сложенные фунтовые бумажки. Проводил взглядом Бернарда и артисток. Тони с угольщиком все еще собирали уголь. По-прежнему держа бумажник в руках, Сэвидж сказал:

— Увези все это прочь, а за мной не станет Угольщик, приподняв запачканную углем шапку черной от угля рукой, ухватил грязными пальцами хрустящие бумажки. Когда обломки фаэтона были погружены, Сэвидж отрывисто бросил:

— Когда закончишь, явишься на Хаф-Мун-стрит, — и, не оглядываясь, пошел прочь.

В отсутствие Сэвиджа прислуга из Ланкастер-хауза принялась насмехаться над юным лордом, которому было приказано убирать с улицы уголь.

— Когда кончите, у нас трубы не чищены, — поддел ее лакей.

— Закрой свое хлебало, — плюнула Тони, замахнувшись блестящей глыбой антрацита

Потом она, волоча ноги, поднималась по парадной лестнице городского дома, твердо решив рассказать о грозившей ей опасности и о том, что Бернард Лэмб намерен убрать лорда Лэмба, чтобы унаследовать все.

Тони поднялась в библиотеку и была рада, что поблизости не было Слоуна. Сэвидж курил, прихлебывая бренди. Тони открыла рот:

— Мой кузен следовал за мной в Ричмонд с единственной целью…

— Не смей оправдываться. Тому, что ты натворил, нет оправдания, — оборвал ее Сэвидж. Тони покраснела.

— Знаю, что не должен был брать без разрешения ваших лошадей, но ведь если бы попросил, вы бы отказали.

В комнате повисло молчание.

— Если бы не перепил, не дал бы втянуть себя в гонки.

— Верно.

В комнате висели молчание и дым.

Тони следовало знать, что, как только она вытянула тринадцатый номер, день кончится несчастьем. Это был дурной знак. Однако она не смела сваливать на невезение, поскольку Сэвидж принадлежал к тем, кто считал, что каждый кует свое счастье сам. Не было смысла и обвинять кузена в том, что тот замышлял убийство, поскольку и это будет встречено с презрением. К чертям Сэвиджа, самодура не ублажишь.

Задрав подбородок, Тони достала из кармана тяжелый кошелек и бросила на стол.

— Можете думать, черт возьми, что угодно, можете верить мне или не верить, но гонку я все-таки выиграл, а это многого стоило. — И насмешливо добавила: — Здесь хватит расплатиться за ваш драгоценный фаэтон.

Сэвидж погасил сигару.

— Ты опять упустил главное, если вообще способен понимать. Ты рисковал лошадьми, не говоря уж о девушках. К счастью, лошади невредимы, чего нельзя сказать о дамах.

— Дамы, — сказала она, с насмешкой делая ударение на этом слове, — не получили никаких увечий, если не считать вывихнутых коленок. Думаю, не помрут!

И взгляд и голос Адама оставались ледяными:

— В отличие от тебя им приходится самим зарабатывать на жизнь. По крайней мере, неделю они не смогут выйти на сцену. — Он посмотрел на лежавший на столе кошелек. — Это спасет их от голода. Тони сердито поджала губы:

— Они пока еще могут зарабатывать, лежа на спине, болят одни паршивые ноги.

— Больше всего ненавижу в тебе твой снобизм, — процедил сквозь зубы Сэвидж.

Упрек больно уколол Антонию. Она знала, что Антони никогда не заплакал бы в присутствии Сэвиджа, однако обида сдавила горло. Чтобы удержать слезы, она пренебрежительно утерла рукой нос, размазав по лицу угольную пыль.

Сэвидж покачал головой:

— Два сопливых пижона рисуются друг перед другом, чтобы произвести впечатление на дам. Убирайся с глаз моих.

В этот самый час еще один юный пижон старался произвести впечатление на даму. Его королевское высочество находился в тесной карете, остановившейся у Марбл-хиллз. Прижавшись обтянутой в голубой атлас ногой к пышному бедру Марии Фитцгерберт, он гладил ее золотистый локон.

— Кисуленька, позволь мне остаться на ночь, а? — умолял он.

Кошечка прикинулась оскорбленной:

— Принц Георг, как вы можете позволить себе такое?

— Кисуленька, будь добра, не называй меня принцем Георгом. То, что я предлагаю, не оскорбление, а честь. Я окажу тебе честь своим телом, — нашептывал он, прижимаясь теснее и беря ее за руки.

— Это же брачный обряд. Умоляю, не надо осмеивать брак, Ваше высочество.

— Я не осмеиваю брак, Мария. Если было бы можно, я бы сделал тебя своей женой. У Марии подскочило сердце.

— Увы, Ваше высочество, нельзя. Уже поздно, мне пора.

— Не называй меня Высочеством, кошечка. Неужели в твоем сердце нет ни капли жалости? Если не пускаешь в Марбл-хиллз, то хотя бы побудь немного здесь.

— Еще немножко, — уступила она. — Как вы хотите, чтобы я называла вас? Не могу же я просто называть вас по имени, это неуважение.

— Кошечка, мне не нужно твое уважение, мне нужно твое сердце, — пылко произнес он, обвивая ее талию и добираясь пальцами до ее соблазнительной груди.

— Можно звать вас Принни? — предложила Марин.

— О да, замечательно! Пусси[9] и Принни! У меня для тебя маленький подарок. — Он достал медальон, сожалея, что это не драгоценные камни. — Прости мою сентиментальность, кисуленька, но ты знаешь, что завладела моим сердцем. Носи этот медальон как золотой символ твоей благосклонности ко мне.

— Вы оказываете мне честь, которую я не заслужила. Она подняла свои прелестные золотистые локоны, чтобы он мог надеть на шею маленькое сердечко. Он застонал от страсти, когда его пальцы коснулись ее теплого тела. Ей было не удержать его сильных рук. Он расстегнул верхние пуговицы платья и зарылся лицом в ее набухающие полушария. Мария понимала, что не может закатить сцену. Если только кучер и форейторы узнают, чем она занималась в карете, ее опозорят как шлюху.

— Принни, не надо! — прошептала она.

— Кошечка, надо, — хрипло пробормотал он, прижимая ее к спинке сиденья, держа в ладонях предметы ее гордости и требовательно целуя рот.

Мария задыхалась, чувствуя, что может не устоять перед его любовными ласками. Ею овладевало желание, и это было для нее новым приятным ощущением.

— Кисуленька, ты меня мучаешь. Только посмотри, что ты со мной сделала. — Он приложил ее руку к своему мужскому орудию.

Мария поразилась его твердости. Она попробовала его сжать, но оно было как камень. Внезапно она отдернула руку. Еще минута, и юбки будут задраны на голову, а это совсем не входило в планы Марии. Она застегнула пуговицы на платье и заплакала.

— Я позволила вам такие вольности, что краска стыда теперь не сойдет с моих щек. Я такая распутница, что теперь буду вам противна.

— Кисуленька, не плачь, ты разрываешь мое сердце. В тебе нет ничего распутного, любимая. Это я дурной и развратный.

Она позволила ему смахнуть с щек слезы и поцеловать на прощание. Хороший был вечер, решила она. Очень хороший вечер.

У Тони, наоборот, вечер был испорчен. Она сидела в ванне, смывая с рук и лица угольную пыль. Вспомнив, как осторожно Сэвидж переносил Анджелу и Долли, она прикусила губу. Он обращался со шлюхами как с дамами, а с ней, настоящей леди, обошелся как с прислугой. Особенно ее уязвило обвинение в снобизме. Оно было совершенно несправедливым, и виной всему был этот хам Бернард Лэмб. Он был воплощением зла. Она сердцем чувствовала, что это он повредил «Чайку» и был причиной гибели Антони.

Утирая слезы, она напустила в глаза мыла и разразилась бранью. Хорошо бы Бернард сегодня отдал концы от ушибов. Этот негодяй заслуживал смерти. Она принялась фантазировать, как убрать со своего пути этого страшного Бернарда Лэмба. Она могла бы снова стать леди… ну, может быть, не совсем леди, уж очень много такого она повидала в жизни, а, скажем, женщиной. Разве это не в тысячу раз лучше, чем быть леди?

Тони покраснела, потом гордо подняла голову. Если Адам Сэвидж упадет к ее ногам, она переступит через него! Ладно, хватит, размечталась. Ненавистный кузен не помрет из-за сломанного ребра. Если хочется, чтобы он был мертв, то ей придется убить его. Дуэль! Вот тебе и ответ. Она вызовет его на дуэль и убьет!

Дрожа, Тони выбралась из остывающей воды. Она отомстит за брата! Даже в Библии говорится: «Око за око».

Адам Сэвидж сидел в раздумье: что делать с Тони? Вопрос с девственностью, по крайней мере, решен — за Долли дело не станет. Он снова покачал головой, поражаясь нахальству этого дьяволенка, забравшего его чистокровных и помчавшегося в Ричмонд. И выигравшего гонки — ни много ни мало!

Парень был прав в одном. Для этого нужен характер. Самое время направить молодой задор в более полезное Русло. Сзвидж решил взять его в плавание на материк.

Тони мог бы отобрать и закупить товар для продажи в индийских владениях. Это послужило бы идеальным прикрытием для контрабандной операции, которую он собирался провернуть. Он мог бы подобрать произведения искусства для Эденвуда, и, если он не ошибается, скоро состоится Венецианский карнавал. Воплощение падения нравов, когда скрытые под масками мужчины и женщины бродят по улицам в поисках любовных утех. Он однажды наблюдал это зрелище с палубы корабля. Продолжающийся неделю праздник музыки, света и фантастических костюмов оставил незабываемое впечатление. На этот раз он сам примет в нем участие.

Пока «Летучего дракона» готовили к плаванию, нашлось время отпраздновать новоселье, показать богатое жилище лондонской знати, а соседям дать понять, кто будет править во всей округе. Он уже купил место в палате общин, но, когда позднее в этом году состоятся выборы, ему понадобятся голоса. Сэвидж не беспокоился. Он получит большинство, прибегнув к простому средству — пообещает пять шиллингов каждому, кто за него проголосует.

На следующее утро с восходом солнца Сэвидж уже был в лондонских доках. Он нанял команду, в которой была пара матросов-индийцев. Много лет назад они ходили с ним в китайские рейсы.

Ко времени завтрака Сэвидж передал Слоуну список гостей, чтобы тот разослал приглашения на уик-энд в Эденвуде. К одиннадцати он был на Керзон-стрит, где пригласил в Эденвуд леди Рэндольф и передал Тони длинный список мебели и других предметов для оборудования спален, предназначенных гостям.

Тони удивило, что он не затаил злобы за вчерашнее. Она была польщена, что он доверяет ее вкусу, поручая обставить милый его сердцу Эденвуд.

— Почему бы тебе не отправиться в Эденвуд на пару дней раньше? Джон Булль будет благодарен за советы в связи с приемом. Ему впервые приходится принимать англичан. Я впервые увидел, что он немножко растерялся.

Взглянув на бесконечный список в ее руках, она удивленно приподняла брови: не шутит ли он?

— У меня всего неделя? — еле слышно произнесла Тони.

— Что ты, парень, да за неделю Бог создал Вселенную, — удивился Адам.

При неоценимой помощи Роз и мистера Бэрке в поисках мебельных сокровищ от Сан-Мартин-лейн до Сохо Тони побывала в мебельных магазинах и мастерских Инса и Мэйхью, Вайла и Кобба, у Роберта Мэнуэринга. Она была в своей стихии, решив, что каждая комната должна представлять мастерство того или иного знаменитого лондонского краснодеревщика.

На образцах мебели Томаса Шератона сказывалось сильное влияние французской обстановки в стиле Людовика XIV. Тони приобрела подобранные под стиль кремовые с позолотой предметы мебели. Шезлонг и пологи над кроватью нежной парижской лазури. Вторая спальня будет представлять классические образцы Джорджа Хепплуайта. Она выбрала кровать с овальным изголовьем, а к ней кушетку и мягкие кресла с овальными спинками, украшенными плюмажами из трех страусовых перьев. фирменными изделиями Хепплуайта были великолепные круглые тумбочки красного дерева с ящичками для денег и туалетных принадлежностей. Они хорошо дополнили гарнитур.

Мебель Роберта Адама была самым последним криком моды, и в результате цены на нее были неимоверно высокими. Тони даже не спрашивала о цене комода с мраморным верхом и прикроватных тумбочек с росписями ручной работы, изображавшими влюбленных в окружении романтического пейзажа. Она не могла устоять перед парой подставок для канделябров с резными бараньими головами и известными во всем мире ножками с копытцами. Величественная кровать под балдахином была украшена резной гирляндой из виноградной лозы и цветов.

Просто так, чтобы досадить Адаму Сэвиджу, она решила, что одна спальня будет в китайском стиле. Она выбрала у Чиппендейла пару черных лаковых кресел, обитых бархатом цвета нефрита, и черный лаковый комод, расписанный золотыми пагодами, храмами и роняющими лепестки вишневыми деревьями. Кровать неописуемой красоты с образующим изголовье искусно вырезанным свирепым драконом. Под цвет кресел были подобраны зеленые бархатные пологи.

Тони доставляло огромное удовольствие выбирать все, вплоть до фарфоровых пудрениц и ночных горшков. Все должно быть доставлено в Эденвуд не позднее полудня в четверг, чтобы она могла обставить спальни во второй половине дня, самое позднее в пятницу утром чтобы поспеть к приезду первых гостей, которые могут приехать вечером в пятницу.

Джон Булль обрадовался Тони словно блудному сыну. Они сразу сговорились привести все комнаты в идеальный порядок до приезда Сэвиджа, который, конечно, критически оглядит все голубыми льдинками глаз. К счастью, в распоряжении Джона Булля был полный состав слуг, получавших в Эденвуде больше, чем в любом английском помещичьем доме. Они охотно поднимали мебель по изящной винтовой лестнице и терпеливо переставляли ее с места на место по команде лорда Лэмба. Ковры и французские обои поразительно сочетались с выбранной Тони обстановкой. Их с Сэвиджем вкусы явно совпадали.

До наступления темноты все до единого было расставлено по местам. Когда поздно вечером приехал Адам и прошел по своему Эдему, ему не к чему было придраться — исключительными стараниями его дом был превращен в роскошный дворец.

Счастливая, но уставшая до изнеможения, Тони краснела от похвал. В присутствии Сэвиджа она всегда испытывала беспокойство и тревогу, так что с радостью удалилась отдыхать. Она решила ночевать в спальне, оклеенной изящными французскими голубыми с золотом обоями, но Киринда, неслышно подошедшая с пригоршней горящих ароматных свечей, тихо произнесла:

— Хозяин поручил мне устроить вас в китайской спальне, милорд.

Тони прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Китайский стиль был предметом шуток, касающихся только ее с Адамом, и она была в восторге от его остроумия. Забравшись в постель, она уютно свернулась калачиком. Давно уже она не чувствовала себя такой счастливой. Ее маскарад имел свои преимущества. Адам Сэвидж позволил Антони войти в свою жизнь, и она сомневалась, разрешил бы он такие вольности Антонии. Она вздохнула, потом зевнула, надеясь увидеть его во сне.

Нет, не увидела. Ей снился холодный рассвет. Она в черной маске и длинной накидке выбирает в кожаном футляре страшный длинноствольный пистолет, Сердце будто сжимают ледяные пальцы. Она медленно шагает по полю под счет секунданта до десяти. Ее противник, потеряв честь, поворачивается и стреляет на счет «девять». Она чувствует, как пуля входит в грудь, опаляя ослепительно белым огнем, затем расцветая кроваво-красным пятном.

Бернард Лэмб, сняв маску, тихо произносит: «Весьма благодарен за то, что остается мне. Аминь».

Утром Тони, охая, ворочалась с боку на бок, чувствуя себя совершенно разбитой. Морщась, устало сползла с украшенной драконом кровати. Болела каждая косточка. Немного оживилась, когда вошла Киринда с запиской от Сэвиджа: «Тони, надевай старые бриджи и приходи в конюшню смотреть на чистокровных, которых я увел у ЕКВ».

Возможно, прогулка верхом — именно то, что ей требовалось. Джон Булль говорил, что Адам собирается обеспечить лошадьми всех желающих прокатиться верхом гостей. Вчера она была слишком занята, чтобы побывать в конюшне, и теперь поспешила надеть бриджи и, отказавшись от парика с косичкой, по примеру Адама собрала волосы хвостом.

По крайней мере, в тридцати пяти стойлах из сорока стояли отменные скакуны. Дюжина конюхов с помощниками надраивали упряжь. Ее встретил зычный голос:

— Какого черта так долго спишь?

Колкость смутила и обидела Тони — было не больше восьми часов. На Сэвидже были старые бриджи и рубашка с засученными рукавами. В руках лопата — должно быть, чистил конюшню.

— Для этого дела, как видно, здесь вполне хватает помощников, — подчеркнуто заметила она.

Тони явно не понравился вспыхнувший в глазах Сэвиджа фанатичный блеск. Ей хотелось скрыться подальше от его взгляда, но сапоги словно приросли к подстилке.

Не скрывая веселой усмешки, Сэвидж сказал:

— Я обнаружил, что если и есть занятие, которое укрепляет мускулы, а заодно и характер, так это чистка дерьма. — Он перебросил ей лопату. — Тебе, Тони, не помешает иметь побольше того и другого.

Первой мыслью было швырнуть полную лопату навоза в его самонадеянную физиономию, но тогда, конечно, у Сэвиджа был бы повод вымазать навозом ее лицо. Словно угадав мысли Тони, Адам ехидно произнес:

— Говорят, от него хорошо растет борода.

Гордость не позволяла Тони отказаться, и она заскрипела зубами от злости, потому что кто-кто, а Сэвидж, проклятый Сэвидж, это прекрасно знал. Подняв лопату, с беззаботным видом принялась убирать навоз. Даже насвистывала веселый мотивчик, чтобы поубавить ему удовольствия. Говоря по правде, он уже очистил три четверти конюшни.

— Осталось только девять стойл, — весело крикнула она вслед, когда он выходил за свежей соломой.

— Целых девять! — скрипя зубами, заохала она, когда Адам скрылся из виду.

Казалось, прошли часы, прежде чем Тони услышала позади стук сапог. Правда, полдюжины стойл она одолела, но находилась на последнем издыхании. Разогнув затекшую спину, она обернулась и была ошарашена, увидев удивленно ухмыляющуюся физиономию Бернарда Лэмба.

— Какого черта тебе здесь надо? — воскликнула Тони.

— Дорогой кузен, насколько помнится, то же самое ты спросил в Ричмонде, — процедил Бернард. — Ты, черт побери, становишься ужасно скучным.

У Тони вдруг хватило сил зачерпнуть полную лопату навоза.

— Тони! — Громкий оклик остановил занесенную лопату на полпути. — Мистер Лэмб приглашен в качестве гостя. Предлагаю пойти почиститься.

Тони презрительно скривила губы:

— Сомневаюсь, сумею ли прочистить ноздри от этой вони даже в вашей великолепной ванной.

Глава 22

Тони вымылась и переоделась, но, несмотря на то что гости прибывали весь день, она продолжала ходить в бриджах и куртке. Ничто на свете не заставит ее облачиться в парадные одежды до захода солнца. Единственной уступкой был напудренный парик с косичкой.

Чтобы не сталкиваться с кузеном, Тони удалилась на кухню. От количества приготовляемой еды захватывало дух. Большинство блюд были английскими, но для смельчаков стояли серебряные подносы с засахаренными фруктами и другими экзотическими кушаньями. Сэвидж с Джоном Буллем даже поспорили из-за еды. Джон Буллу настаивал, чтобы все блюда были английскими, а Сэвидж непреклонно утверждал, что гости захотят отведать восточных блюд. Был найден компромисс.

Тони отдала должное пряным ароматам:

— Соблазнительно пахнет.

— Я говорил Превосходительству, что такая пища причинит вред гостям, — оправдывался Джон Булль. — Такое подозрительное[10] событие.

— Счастливое[11], — тихо поправила Тони.

— И это тоже, — согласился Джон Булль.

— Могу чем-нибудь помочь?

— О, конечно, Ваша светлость. Не были бы вы так любезны помочь мне сделать смотр. Вы лучше меня разбираетесь, подойдет ли наша униформа к вашей благородной стране.

Он открыл дверь в соседнюю комнату, где дюжина слуг на разных стадиях были заняты примеркой ливрей. При виде представшего перед ней зрелища она покраснела и, прикусив губу, отвела взгляд от тех, кто еще не влез в свои атласные бриджи.

Приятного серого цвета ливреи сочетались с белоснежными чулками и черными башмаками.

Джон Булль фыркнул:

— Я заказал красные с золотыми галунами, но Превосходительство отменил мое распоряжение.

Тони очень бы хотелось согласиться с Джоном Буллем, сказать, что Сэвидж сделал не тот выбор, но, как обычно, Сэвидж был прав, и это вызывало раздражение.

— Думаю, ты можешь довериться его суждению.

— А, не всегда, — возразил Джон Булль, раздавая белые перчатки и показывая, как держать серебряные подносы при обносе гостей. — Иногда он водится с очень дурной компанией и опрометчиво рискует. Ему давно пора перестать заниматься контрабандой и остепениться.

«Контрабандой? Боже, тогда многое в отношении него становится ясным! — подумала Тони. — Его суда, его богатство, его шрам!»

— Если вы кончили анатомировать мой характер, то я хотел бы попросить о твоей помощи, — раздался голос Адама.

— Странно, вы всегда такой самостоятельный. Правда, Джон Булль? — не задумываясь ответила Тони.

— О да, он печется о своих интересах[12].

— Еще бы! — промолвила Тони, зло прищурив глаза. Сэвидж оставил выпад без внимания.

— Поскольку мужья с женами очень не любят быть вместе, я подумал, что ты, может быть, займешь графа Оксфорда, пока я…

— Обслужите графиню? — двусмысленно перебила Тони.

— Я бы не стал выражаться так грубо, но мне хотелось бы на полчаса остаться с ней наедине. Будь паинькой, покажи Оксфорду лошадей.

Тони была взбешена. Сэвидж оправдывал свою сомнительную репутацию, о чем свидетельствовала вся его внешность, а о паршивой графине Оксфордской уже давно ходила дурная слава. Тони изо всех сил старалась убедить себя, что ни капельки не ревнует, но, когда вслед за тем ей пришлось развлекать одного за другим лорда Гровнора, графа Хантингдона и лорда Шелбэрна, она еле сдерживала себя.

Элегантно одетым леди вдруг захотелось во что бы то ни стало осмотреть спальни, пока их благоверные, ничего не подозревая, мчались смотреть конюшню. Сэвидж, грязный развратник, имел наглость наставить рога благородным гостям прямо у них под носом.

Тони бесило, что Сэвидж находил так много женщин привлекательными. Но, может быть, дело совсем не в этом. Может быть, он просто хотел утвердить свое превосходство над титулованными особами. Не был ли это еще один способ показать свое презрение?

Тони не хватило времени обдумать свою догадку — подъехали сразу четыре кареты. Прибыли Розалинд с леди Джерси. Она сразу узнала Джорджиану Девонширскую и поклялась не оставлять Сэвиджа наедине с первой красавицей Лондона. Но, войдя в дом, увидела, что он увлечен разговором с полудюжиной джентльменов, и ей пришлось занимать Джорджиану и остальных дам.

Франсис Джерси воскликнула:

— Антони, дорогой, клянусь, с тех пор как мы виделись, ты прибавил в росте на целый фут. Не маячь надо мной, мой дорогой мальчик, — и прошептала с намеком: — Приехала взглянуть на его наложницу.

— Киринда не наложница, леди Джерси, — испытывая глубокую обиду, решительно отрезала Тони. Франсис потрепала Тони по щеке:

— До чего же ты наивен, мой мальчик.

Джорджиана и леди Джерси обменялись насмешливыми взглядами, и Тони впрямь подумала, что Цветок Лотоса — наложница Сэвиджа. До чего же, черт возьми, она наивна!

Тони провела дам в изысканно обставленную столовую. Ее изящно изогнутые стены были обиты розовым шелком. С обоих концов в зеркальных стенах стояло по резному камину. Зеркала многократно отражали хрустальные канделябры. Триста бледно-розовых свечей испускали легкий аромат розы.

V Джорджианы захватило дух:

— О, я должна отделать комнату в розовые тона;

такое впечатление, что находишься внутри цветка. Франсис Джерси легонько ударила ее веером:

— Джорджиана, у тебя такой прекрасный муж — потакает тебе во всем. Не только закрывает глаза на твои шалости, но и содержит тебя в роскоши.

— Боже, Франсис, да он не знает, жива ли я. Когда не спит, у него на уме только дела да политика. Он до того завладел мистером Сэвиджем, что наше знакомство, клянусь, не вышло за рамки легкого флирта.

— Не надолго. Уж я-то тебя знаю, озорница. — Леди Джерси изящно повела плечами и снова перешла на шепот. — Нет такой женщины в Лондоне, которая не мечтала бы приручить этого зверя. Не пробыв здесь и пяти минут, он уже получил репутацию большого повесы.

— Роз, пойдем покажу тебе зимний сад, — попыталась сменить предмет разговора Тони, но Джорджиана с Франсис сели на любимого конька.

— До меня дошли слухи, что он интересуется политикой.

— Должно быть, так, — медленно произнесла Тони. — Нынче утром в его спальне побывали все женушки лондонских вигов.

Джорджиана была определенно уязвлена; для Тони настал звездный час.

Роз не пошла с Франсис и Джорджианой в зимний сад. Придержав Антонию за руку, сказала:

— Тони, это же грязная инсинуация. Что ты себе позволяешь?

— Он — законченный бабник. Каждый день принимает на Хаф-Мун-стрит титулованных дам, а каждый вечер шляется по борделям.

Глаза ее неожиданно наполнились слезами. Бабушка смотрела на нее, не веря глазам своим.

— Ой, милочка, уж не влюбилась ли ты в него?

— Не говори глупостей, — грубо ответила Тони.

— Ты бы себя так не вела, если бы не была влюблена, — прошептала Роз. Тони шмыгнула носом:

— Это дом… Эденвуд. Я влюблена в этот дом.

— Ты и сотня других женщин, — сухо заметила Роз.

— Вот еще задача, правда? — сказала Тони, сердито вытирая рукавом куртки предательские слезы.

— Если будешь так себя вести, он узнает, что ты не Антони.

Тони тотчас взяла себя в руки. Поцеловала Роз в висок:

— Перестань волноваться. Признаюсь, он доводит меня до бешенства, но истерику я себе не позволю. Оставлю все для дневника.

Она скорчила рожу и повела бабушку в зимний сад.

Вы попадали словно в другой мир. Теплый влажный воздух был пропитан ароматом экзотических цветов. Крышей служил огромный купол из зеленого стекла. Внизу был создан уголок цейлонских джунглей. Ползучие растения обвивали пальмовые, бамбуковые и банановые деревья. Поражало изобилие цветущих орхидей — более тридцати разновидностей, от бледных ванильных до загадочно прекрасных черных с алыми и золотыми прожилками. С лепестков на пестики порхали яркие бабочки.

На краю бассейна с фонтаном, где под листьями водяных линий мелькали золотые и черно-полосатые рыбки, в окружении пышной зелени сидела Киринда. Своим негромким чарующим мелодичным голосом она объясняла леди Джерси и графине Девонширской экзотические названия орхидей. Смуглая прелесть Цветка Лотоса снова вызвала у Тони укол ревности.

Это был волшебный миг. Все женщины в зимнем саду были зачарованы. Колдовство внезапно разрушил свободно летавший по саду Рупи. Опустившись на плечо Сэвиджа, он заверещал:

— Исчадье ада! Покайся!

— О, до чего же забавно, — воскликнула Джорджиана. — Адам, дорогой, умоляю, отдайте его мне!

Адам с серьезным видом подмигнул Тони. У той замерло сердце.

— Эта птица стоит баснословных денег, — сказал он Джорджиане. — С Рули я ни за что не расстанусь.

Тони, непонятно почему, вдруг почувствовала облегчение. Он только что подтвердил, что к тому же еще и лжец. Если добавить к этому контрабанду и разврат, портреу получался довольно неприглядный.

Разговор продолжила Роз:

— Эденвуд великолепен, мистер Сэвидж. Никогда не видела ничего подобного.

На сей раз леди Джерси согласилась с подругой:

— Видно, что каждая деталь подбиралась со всей тщательностью и любовью.

— Большую часть ваших похвал заслуживает лорд Лэмб. Он дал много советов Уайатту, когда Эденвуд еще строился, а потом подобрал почти всю обстановку. Даже этот зимний сад — его идея.

Тони покраснела, от похвалы внутри разливалось приятное тепло.

Джорджиана испытующе поглядела на нее:

— Я решила перестроить дом в Бате и виллу в Чизине. Тони, не откажешь мне в совете, а?

Что угодно, только не это. Потом вдруг, взглянув на Сэвиджа, в свою очередь подмигнула ему:

— Китайский стиль! Предсказываю, что отделка в китайском стиле станет следующим криком моды.

— Ну, — нехотя протянула Джорджиана. — Его высочество строит павильон в Брайтоне в восточном стиле, а всем известно, что у Георга безупречный вкус.

Главная соперница Джорджианы леди Джерси произнесла медовым голосом:

— Его высочество сегодня не с вами. Одна маленькая птичка шепнула мне на ушко, что он снова в Ричмонде. Джорджиана едва удостоила ее вниманием:

— Адам, дорогой, он просил меня передать, что приедет завтра посмотреть Эденвуд и поговорить о делах.

— Пожалуйста, передай, что для меня большая честь принять Его высочество в любое время по его усмотрению, — подтвердил Адам.

— Знаете, я еще не видела сады и парк. Разрешаю тебе оседлать для меня одного из твоих чистокровных, чтобы я прокатилась по поместью.

Адам улыбнулся:

— Вместо меня этой чести удостоится Тони. А я пойду наберу желающих покататься.

Тони скорее наелась бы конского навоза. Правда, когда они пришли в конюшню, конюхи, зная, что будут гости, уже оседлали дюжину коней. Сэвидж привел в конюшню шестерых джентльменов и четырех дам, выразивших желание проехать по охотничьим угодьям Эденвуда. Он подсадил Джорджиану в дамское седло, задержав руки на ее потрясающе узкой талии, и улыбнулся, глядя на нее снизу вверх:

— Убей меня, дорогая, но только что явились две дюжины соседей, а мне, знаешь, понадобятся их голоса на выборах в палату.

Джорджиана надула прелестные губки:

— Все мои мужчины бросают меня ради политики. Она довольно-таки требовательная особа.

Наблюдавшей за этой игрой Тони казалось, что между ними пробегает скрытый от посторонних глаз ток. Боже, неужели он уже успел переспать и с Джорджианой?

Тони с отвращением отвернулась и принялась подсаживать других женщин. Одна из них была такая молоденькая, что она почувствовала омерзение, увидев, как ее поддерживает под локоть пожилой мужчина. К ее облегчению оказалось, что это лорд Харвей привез с собой дочь. Шарлет не могла оторвать глаз от Тони Лэмба. Недавно она встретила его имя в скандальной хронике и теперь, увидев его в такой роскошной обстановке, решила окрутить его.

Джорджиана поскакала первой, мужчины за ней. Тони держалась сзади, зная, что из-за плохого настроения она не сможет поддержать компанию. Зато Шарлет не упустила возможности побыть наедине с привлекательным юным лордом.

— Когда начнется сезон, отец обещал устроить для меня бал. Вы будете, лорд Лэмб?

Тони хотела было резко отшить юную мисс, но, увидев, как она прелестна и неиспорчена, передумала.

— Если буду в Лондоне, сочту за честь, миледи. — Желая от нее отделаться, Тони предложила: — Не хотите ли догнать остальных? До реки всего около мили.

Девушка, покраснев, опустила ресницы:

— Я бы предпочла проехать по лесу, милорд. Черт побери, какой-нибудь молодой пижон полакомится и этим доверчивым созданием. Проникнув в мужской мир, Тони убедилась, что, когда дело касается женского пола, не существует никакого кодекса чести. Все мужчины развратны, для них при случае мимоходом задрать женскую юбку все равно что достать из табакерки понюшку табаку. Фактически существует широкий заговор с целью держать юных особ женского пола в полном неведении относительно всех плотских дел, чтобы они не поняли, что к чему, когда их станут соблазнять.

Еще одна большая выдумка — священные узы брака. Все в свете превратили верность в посмешище. Нет такого явления, как верный муж. Стоит ли тогда удивляться, что женщины постарше даже на словах не уверяют о своем целомудрии? Сэвидж, кроме конюшни скакунов держал целую конюшню женщин, и всем не терпелось чтобы на них поездили!

Тони все больше распаляла себя. Она едва заметила когда что-то просвистело мимо уха. Ее лошадь шарахнулась в сторону, а Шарлет взвизгнула:

— Что это?

Внезапно Тони похолодела от ужаса — в голову закралось страшное подозрение. Через минуту снова просвистела пуля, впившись в дерево позади нее.

— Кто-то в нас стреляет!

Шарлет истошно завизжала. Схватив поводья коня соседки, Тони пришпорила своего, и они помчались вскачь. Они неслись в сторону реки и замедлили бег, лишь увидев компанию Джорджианы. Девушка была напугана, Тони внешне не показывала страха. Чтобы успокоить Шарлет, она сказала:

— Должно быть, браконьер стрелял дичь. Оставайся здесь, а я поеду сообщу о негодяе.

Страх затихал, зато закипала злость. Она ни капли не сомневалась в том, кто стрелял. Нужно, чтобы Адам Сэвидж поверил, что Бернард Лэмб пытался ее убить. Как он смеет подвергать ее опасности, пригласив в Эденвуд этого злодея?

Влетев верхом в конюшню, Тони бросила поводья конюху. Она собиралась отправиться на поиски Сэвиджа, когда услыхала в одном из стойл низкий грудной смех. Она сразу узнала его. Вслед за ним послышался обольстительный женский смех.

Ослепленная яростью, Тони направилась к стойлу. То, что она увидела поверх низкой дверцы, заставило ее остановиться. Сэвидж с прилипшими к спине соломинками протягивал руку бесстыдно развалившейся на сене Анджеле Браун. Сэвидж помог ей подняться на ноги и добродушно произнес:

— Говорил тебе, что нас накроют. Хорошо еще, что это Тони, а не Бернард.

— Мой кузен был слишком занят, выслеживая меня в лесу!

Адам ни на минуту не поверил, что Бернард представляет угрозу для Тони. Его подопечный благодаря богатству чуточку испорчен и не любит Бернарда просто из-за того, что тот беден. Тони вбил себе в голову, что его кузен не оставляет его в покое.

— Тони, ты, черт бы тебя побрал, совсем спятил, — раздраженно заявил Сэвидж.

Тони окинула артистку полным презрения злым взглядом. Та была в кричащем красно-желтом наряде. Если бы так оделась другая, ее бы отправили в Бедлам. На Анджеле же он выглядел потрясающе.

— Как коленка? — насмешливо спросила Тони. Сделав серьезное лицо, Адам ответил:

— Я только что основательно осмотрел и могу заверить, что она как новая.

Анджела, стряхивая с юбок соломинки, искоса одарила его игривым взглядом.

— Хорошо, — бросила Тони, — теперь не придется подолгу проводить время на спине!

— Что сегодня с тобой, черт возьми? — вскипел Сэвидж.

К ним не спеша подошел улыбающийся Бернард Лэмб.

— Серебряная ложка, с которой он родился, наверное, застряла у него в горле.

Адам с Анджелой засмеялись над злым замечанием. Тони пришла в ярость от того, что Адам Сэвидж был заодно с ее врагом. Бросившись на Бернарда Лэмба, она полоснула кнутом ему по лицу.

— Сукин сын, если хочешь в меня стрелять, приходи на Баттерси-филдс, и покончим с этим делом! Мои секунданты тебя найдут.

Повернувшись на пятках, Тони покинула конюшню.

Изрыгая проклятья вслед титулованному кузену, Бернард Лэмб приложил к пораненной щеке шейный платок.

Адам Сэвидж, задумавшись, прищурился, но вмешиваться не стал. Между молодыми людьми скрывалось нечто, вызывавшее глубокое беспокойство, и ему требовалось выяснить суть дела. В данный момент озлобленность Тони перехлестнула через край, и Сэвидж видел, что он не узнает причины, пока тот не остынет. В одном у него не было сомнений: не должно быть никакой дуэли!

Он сказал Бернарду:

— Мне нет никакого дела до того, что там между вами, но я выражаю сожаление, что он напал на тебя,

когда ты у меня в гостях. Ступай в дом, пусть обработают рану.

— Пустяки… царапина, — успокоил Бернард, чем произвел впечатление на Сэвиджа.

Тони тотчас отправилась в Лондон вместе с Роз. Чтобы избежать расспросов бабушки, она села рядом с кучером. Ни единого намека на ссору не должно достичь ушей Роз, иначе она запретит Тони расправиться с врагом. Сжав кулаки, она засунула их глубоко в карманы. В одном она не сомневалась: дуэль определенно состоится!

Глава 23

Антония проснулась, обливаясь потом. Так было уже третью ночь, и третью ночь к ней возвращался один и тот же сон. Спустя мгновение она осознала, что час близок.

Сбросив одеяла, она задрожала — холодный предутренний воздух коснулся разгоряченного тела. Она обрадовалась осеннему холоду, потому что в любом случае, чтобы скрыть свою внешность, необходимо надеть длинную накидку.

Стараясь никого не разбудить, она молча передвигалась в темноте. Если услышит мистер Бэрке — все пропало. Перед тем как лечь в постель, она аккуратно разложила одежду и даже вылила воду из кувшина для умывания, чтобы утром не нарушить тишину.

Сняв влажную ночную рубашку Антони, она зарылась в нее лицом, как бы набираясь сил от одежды, которую он когда-то носил. Стоя нагишом, она, дрожа, шептала:

— Тони, помоги мне.

К ней вернулась спокойная решимость. Она мстила за брата и, кроме того, просто защищалась, ибо всеми фибрами души чувствовала, что Бернард Лэмб не задумываясь убьет ее, если только она сама не покончит с ним первой.

Тони решительно взяла губку, будто хотела смыть память о настойчиво преследовавшем ее сновидении. Оно постоянно было одним и тем же. Брезжит рассвет. Они на площадке для дуэли, слушают без конца повторяющийся счет. Бернард Лэмб неизменно поворачивается и стреляет на счет «девять».

Тони так уверенно надевала рубашку, бриджи, чулки и башмаки, что удивилась сама. Она чувствовала себя избранницей для свершения этого акта. Ей передалось ощущение неминуемости предстоящего, и она успокоилась, хотя и немного трусила. До нее дошла старая, как мир, истина, что она — хозяин своей судьбы. Решение принято. Бездействие равносильно поражению. Действие ведет к победе. По существу, в этом секрет всего сущего, Тайна жизни и смерти.

Тони была благодарна Адаму Сэвиджу. Он показал ей что самое ценное в жизни — это мужество. Он задался целью сделать из нее мужчину и преуспел в этом. У Тони был твердый характер, стойкость и решительность мужчины. Ей не хватало мужской силы, но она восполняла нехватку женскими сообразительностью и интуицией. У Бернарда Лэмба не оставалось шансов.

Она воспользовалась тем, что Адам Сэвидж привязан к Эденвуду и гостям. У него назначена встреча с принцем Уэльским, и он не может вернуться в Лондон, пока там находится Его королевское высочество.

Тони нанесла визиты молодому Саутгемптону и полковнику Дэну Макиннону, зная их пристрастие к оружию и стрельбе. Они принимали участие во многих дуэлях, а у полковника Макиннона, само собой разумеется, была превосходная коллекция огнестрельного оружия. Она взяла с них слово хранить тайну, заметив, как загорелись их глаза. Оба были готовы отдать все ради риска и опасности. Всякий раз, когда они участвовали в дуэли в качестве секундантов, росла их слава, и ныне они были известны как Слуги дьявола.

В соответствии с дуэльным кодексом должен был соблюдаться установленный ритуал. Пока все шло как полагается. Вызов должен бросить противник, стоящий выше рангом. Секунданты посетят противника лорда Лэмба, назначат время и место и предложат ему выбор оружия. Почти наверняка это будут пистолеты — последние полсотни лет на шпагах не дрались.

Макиннон сунул Тони под мышку ящик с пистолетами и посоветовал попрактиковаться в тире Чарльза Фокса. Саутгемптон дал ей адрес своего излюбленного борделя на Ковент-Гарден, сказав, чтобы он попросил миссис Коул. Каждый мужчина должен перед смертью попробовать Джесси Коул. Со стороны Саутгемптона это была лишь одна из его мрачных шуток; подразумевалось, что противники не будут драться насмерть, а лишь попытаются вывести друг друга из игры. Тони последовала совету полковника, оставив без внимания совет Саутгемптона.

Уснуть никак не удавалось главным образом из-за того, что она страшилась сновидения, поэтому Тони сожгла множество свечей, выплескивая на страницы дневника свои подозрения и страхи. Перечитав их, она обнаружила, что излила больше обид на Сэвиджа, чем на своего ненавистного кузена. Самое смешное, что в Адаме Сэвидже ее почти все восхищало. Камнем преткновения были его бесчисленные женщины.

В конце концов Тони откровенно признала правду. Она безумно ревновала и жаждала его, как ничего не жаждала в жизни. Она хотела его. Хотела страстно, до изнеможения. О сексе лукаво говорили как о забавах, и все, .кого она знала, забавлялись как умели. Мужчины похвалялись своими любовницами открыто, а замужние дамы имели тайных любовников.

В свете царил неутолимый голод на плотские удовольствия, в интимные связи вступали в любое время дня и ночи. Любое развлечение в конечном счете подразумевало соитие. Бордели протянулись от Ковент-Гарден до Шоредича. Такие парки, как Воксхолл и Мэрилебон, были специально разбиты, чтобы потворствовать свиданиям в гротах, среди кустов и в тисовых аллеях. Кроме того, вверх по реке для высшего общества существовал Рэйн-лаг, где на сцене ставились сексуальные игры, чтобы пощекотать чувства избранной публики, прежде чем та удалится удовлетворять свои аппетиты в укромные отдельные кабины для ужина.

Фейерверки, травли барсуков, петушиные бои были всего лишь модными предлогами для того, чтобы собраться, разойтись по парам и совокупляться. Тони казалось, что в этом клубе участвуют все, кроме нее. Выдавая себя за мужчину, она имела представление о том, чего она лишается, однако секс для нее в общем все еще оставался таинственным порочным соблазном, вызывавшим дикое любопытство и глубокую неудовлетворенность своей участью.

Перечитывая дневник, она поражалась тому, как много места в ее мыслях занимает секс. Каждый вечер, задувая свечу, она была уверена, что сны будут полны сладострастными видениями, но каждую ночь она дралась на дуэли.

Тони перекинула через руну длинную черную накидку. Чтобы не споткнуться на лестнице, она завернется в нее, только когда выйдет на Керзон-стрит.

Прячась от света горящего на углу фонаря, она перешла на другую сторону улицы. В полной темноте пересекла наискосок Грин-парк. У Уайтс-клуба в Сент-Джеймс-парке слышался пьяный мужской смех. Она быстро перешла Стейбл-Ярд-роуд, где ее должен был ждать Саутгемптон с нанятой каретой.

Оглядевшись вокруг, она не нашла кареты. От дурного предчувствия пересохло в горле. Встряхнувшись, Тони плотнее запахнула накидку. Может быть, они опаздывают? Или она пришла слишком рано? Она никогда не бывала вне дома в такой час. Пустынная улица, казалось, была полна страхов. В сыром воздухе гулко отдавались звуки, доносившиеся с реки. Тони испуганно отскочила при виде выскользнувшей из-за угла кошки. Наверное, они не приедут. Воображение разыгралось. Сэвидж узнал о их планах и остановил дуэль! Нет, уверяла она себя, Сэвидж ничего не подозревает. Он явился к ней сразу по возвращении из Эденвуда. В голове до сих пор звучали его резкие слова: «У меня нет времени на ваши детские выходки, поэтому я требую слово джентльмена, что ты выкинешь из головы эту глупость с дуэлью».

Она дала торжественное обещание джентльмена!

Из-за угла вывернула карета, и Тони, увидев придерживающего коней Дэна Макиннона, ступила на край панели. В ушах стучало. Дверца распахнулась, и чья-то руна затащила ее внутрь. На черном кожаном сиденье лежал один из принадлежавших полковнику полированных ящиков с пистолетами. Рядом ящик с фляжками и серебряными стаканчиками.

— Это Кит, врач Его высочества.

Тони бросила на него тревожный взгляд:

— Я же просил вас держать в секрете.

— К черту, здравый смысл требует присутствия врача. Может быть, спасет тебе жизнь, Тони. Ну-ка, прими для храбрости, — наливая виски, предложил Саутгемптон.

Тони отрицательно покачала головой.

— У меня рука не дрогнет, — скрипя зубами, заявила она.

Пожав плечами, Саутгемптон сам осушил стаканчик.

Ехали так недолго, что Тони показалось, будто время внезапно ускорило бег Все было окружено какой-то атмосферой нереальности, и Тони поймала себя на мысли, не продолжается ли сон. Карета, дернувшись остановилась, давая знать, что это не сон.

Саутгемптон протянул ей черную полумаску

— Давай надень, пока не открыли дверь, и проверь, можно ли смотреть.

— На кой черт она мне сдалась? — запротестовала Тони.

— Дорогуша, это необходимая предосторожность.

Разве не понимаешь, что за такие дела нас могут арестовать? Хотя дуэли и терпят, по закону за них строго наказывают.

Ступив на Баттерси-филдс, Тони испугалась. В темноте клубились клочья тумана. В нос ударил тяжелый запах конского пота и кожи. Она закрыла глаза, и ей захотелось… нет, будь она проклята, если бы ей захотелось, чтобы Бернард Лэмб не явился. Явится. Для него это такой редкий случай, возможность одним махом получить все, что он желает. Она его отправит в преисподнюю!

Тони сердцем чувствовала, что он хладнокровно убил ее брата. Так же хладнокровно она разделается с ним. По открытой поляне кружили люди. Тони решительно направилась в их сторону. Твердой рукой расстегнула застежки на накидке, позволив Саутгемптону снять ее с плеч.

Как в сновидении, в небе забрезжили первые проблески рассвета. Она ждала, когда ее секунданты закончат шептаться с другими людьми в масках Макиннон, подойдя к ней, спросил, не желает ли она отказаться от дуэли Тони на мгновение растерялась, прежде чем вспомнила, что это неотъемлемое условие дуэльного кодекса.

Достаточно рассвело, чтобы противники могли разглядеть друг друга. Макиннон открыл ящик с пистолетами, и секундант другой стороны подтвердил, что они заряжены.

Две фигуры выступили вперед, чтобы выбрать пистолеты. Сквозь прорези в масках встретились взгляды двух пар сверкающих глаз. В них светилась взаимная ненависть. Потом их поставили спиной к спине. Оба кузена подняли пистолеты и взвели курки.

Тони помнила, что надо делать, до мельчайших подробностей. Ей казалось, что она наблюдает за происходящим со стороны. Она столько раз пережила эти мгновения во сне, что точно знала, чего следует ожидать. Она шагала под кажущийся бесконечным отсчет секунд. На счет «девять» обернулась и выстрелила. Ее противник сделал то же самое. Она мрачно улыбнулась, увидев, как он, глядя на нее, выстрелил — точь-в-точь как она ожидала.

Увидев, что враг падает на землю, Тони испытала мрачное удовлетворение. Внезапно, направляясь прямо к ней, из темноты вынырнул огромный мужчина. Она растерянно захлопала глазами, когда могучая рука, ухватив ее за шиворот, потащила к ожидавшей неподалеку карете.

Низкий разъяренный голос пообещал:

— Выпорю до полусмерти.

Ее с такой силой швырнули на сиденье из телячьей шкуры, что у нее перехватило дыхание. Сэвидж сел напротив и разразился бранью:

— Твое слово джентльмена не стоит мышиного дерьма!

Тони клацала зубами, не в силах унять дрожь. Сказывалась реакция на дуэль. Изрыгая ругательства, Сэвидж снял с себя теплую накидку и бросил ее Тони:

— Безмозглый молокосос! Если ты его убил, то пойдешь в тюрьму, а то и на виселицу!

Тони не отвечала. Она всей душой надеялась, что в самом деле убила его. Правда, в тюрьме откроется, кто она, скандал будет на весь Лондон. Она горячо убеждала себя, что арест стоит того, по крайней мере, она будет удовлетворена, что Бернарду Лэмбу никогда не достанется то, что по праву должно было принадлежать Антони.

— Неблагодарный дьяволенок, — бормотал Сэвидж. Тони взвилась:

— Не надо лицемерить! Я поступил точно так, как поступили бы вы, если бы кто-нибудь грозил отнять у вас все, что есть. При любом случае вы вдалбливаете мне, чтобы я был мужчиной. Вызвать вас тоже? Будьте вы прокляты, вызову! Брошу вызов всему этому проклятому миру.

Почувствовав в голосе Тони справедливое негодование, решимость, глубокую убежденность, Сэвидж понял, что и сам убедился в том, что поступок этот был необходим и оправдан. По крайней мере, признался себе Сэвидж, чтобы встретиться с врагом на поле чести, требовалось мужество.

— Я отвезу тебя на «Летучий дракон», потом узнаю, убит ли твой кузен или только ранен. В любом случае ты на время покинешь страну. Я не собирался плыть на материк до конца недели, но ты не оставляешь мне выбора.

Последовало молчание. Тони была рада присутствию могучей опоры в лице Сэвиджа. Никогда еще ей так не хотелось плакать. Если бы можно было выплакаться у него на плече, если бы он взял ее в свои объятия и заверил, что все будет в порядке. В горле першило от невыплаканных слез. Наконец ей удалось хрипло пробормотать:

— Спасибо, что вы рядом со мной, пусть даже вы не уверены в моей правоте.

— Твой отец был мне другом. Постараюсь заменить его.

Тони хотелось крикнуть, что он не нужен ей как отец, но, к счастью, они уже прибыли на причал и карета остановилась.

Когда они поднялись на клипер, в нос ударил запах смолы. Корабль проконопатили, но каюты еще не привели в порядок.

Сэвидж сообщил команде, что они отправятся во Францию с вечерним приливом, и приказал баталеру запастись продовольствием. Тони, подавляя дрожь, оглядывала свирепых на вид мореходов. Несколько, как она поняла, индусов, несколько генуэзцев, остальные англичане. Она, кроме того, догадывалась, что все до единого отменные головорезы.

Сэвидж открыл дверь в каюту с иллюминатором, но без койки.

— Полностью в твоем распоряжении, — произнес он с таким видом, словно жаловал королевские покои.

— Здесь нет кровати, — возмутилась Тони. Сзвидж, бросив на нее презрительный взгляд, наклонился к рундуку:

— Вот здесь подвесная койка. Встань на колени и взгляни. И скажи спасибо, что не заставляю тебя вешать ее в кубрике вместе с командой.

Поняв наконец, что ей дана возможность уединиться, Тони почувствовала благодарность.

— Считается, что на моих судах каждый отрабатывает свое содержание, но сегодня я не хочу, чтобы ты показывался на глаза.

— Спасибо, — облегченно ответила Тони.

— Отплываем с вечерним приливом. Завтра и тебе придется драить палубу.

Тони взглянула на него, чтобы понять, не шутит ли он. Сэвидж был абсолютно серьезен.

— Роз ничего не знает об этом деле. Не могли бы вы сообщить ей, что мы отправляемся закупать товар? — с надеждой спросила Тони, не осмеливаясь попросить Сэвиджа подождать, пока мистер Бэрне уложит ее вещи.

Сэвидж кивнул:

— Время есть. Займусь и своими, и твоими делами. Он не скрывал того, что очень недоволен непредвиденными неудобствами.

Сэвидж уехал. Тони обреченно разглядывала груду переплетенных пеньковых веревок, которые он назвал подвесной койкой. Антония никогда их не видела. В стенках кабины она отыскала железные крюки, и в конце концов ей удалось растянуть ее в одном из углов каюты. Она уселась на койку и, когда та перестала раскачиваться, легла, вытянув ноги. В темной кабине чувствовала себя одинокой и покинутой. По щеке невольно покатилась слеза, но она решительно ее слизнула.

Сэвидж разыскал доктора Кита. С огромным облегчением узнал, что Тони Лэмб не угробил своего кузена, даже рана была несерьезная. Пуля лишь задела плечо. Кит, однако, сообщил ему, что, обернувшись и выстрелив на счет «девять», молодой Антони Лэмб стал причиной скандала. Это неслыханное нарушение кодекса, ибо только трус может так низко пасть.

Сэвидж спокойно ответил:

— Я там был. Они обернулись одновременно.

— Это не имеет значения. Вся вина ложится на того, кто причинил ранение. Если бы попали в Тони, то остракизму подвергся бы его противник.

— Паршивый кодекс джентльмена, — с издевкой заметил Сэвидж. — Слава Богу, я не джентльмен.

«Однако пыжишься изо всех сил, чтобы достать себе титул», — насмешливо нашептывал внутренний голос. «Мне он, черт побери, не нужен, — спорил он, — это ради Евы». Голос продолжал насмехаться: «Именно так утверждал другой Адам: „Меня соблазнила женщина!“

Всю дорогу до банка Сэвидж угрюмо молчал. Из подвала подняли один из его сундуков с драгоценными камнями, и он долго, тщательно отбирал бриллианты и бледно-голубые сапфиры, чтобы хватило на ожерелье. Спрятав их в черный бархатный мешочек, попросил управляющего банком вернуть сундук в подвал и отправился прямо в Карлтон-хауз.

Сэвидж был твердо намерен прибрать к рукам принца Георга. Игра фактически началась еще вчера, когда Его высочество завел разговор о драгоценностях. Он хотел одарить очаровательную Марию Фитцгерберт таким украшением, чтобы у нее закружилась голова от восхищения. Разумеется, он и раньше дарил женщинам драгоценности, раздавал дорогие побрякушки всем артисткам, с которыми устраивал оргии. Но Мария была не такая. Она была почтенная женщина, и, следовательно, ей были нужны совсем другие драгоценности. Что-нибудь утонченное и редкостное. Только тогда она капитулирует.

Однако все упиралось в деньги. У принца Уэльского все всегда упиралось в деньги. Он по секрету сообщил Сэвиджу, что должен полмиллиона фунтов. Адаму было известно, что долг составлял шестьсот пятьдесят тысяч фунтов. До принца дошли слухи, что Сэвидж привез с Цейлона драгоценные камни, и он вопреки всему надеялся поменять на них что-нибудь из своего добра, как было с конюшней.

Сэвидж полушутя намекнул Георгу, что у него все есть, разве что только нет титула.

Его высочество, грустно покачав головой, ответил, что эти дела за пределами его власти. Принц Георг очень расстроился по поводу драгоценностей. Он уже вбил эту мысль себе в голову, как и намерение завоевать Марию Фитцгерберт, и не терпел никаких препятствий.

Хмуро улыбаясь, Сэвидж поднимался по ступеням Карлтон-хауза. Он знал, что все в мире достижимо. Просто одни вещи стоили дороже других. Когда Георг своими глазами увидит камешки, потрогает бриллианты и представит, как подойдут к цвету глаз Марии бледно-голубые сапфиры, он найдет способ их заполучить.

Сэвидж прятал смешинку в глазах, когда Его высочество стал говорить, что советовался со своим другом Чарльзом Фоксом о трудной процедуре возведения в звание пэра. Адаму наконец удалось выудить из пальцев Георга драгоценные камни и положить их обратно в черный бархатный мешочек.

— Недели три меня не будет в стране, — сказал он, пожав плечами. — Возможно, н моему возвращению Ваше высочество найдет деньги на покупку камешков, — продолжал он, вертя в пальцах мешочек. — Я могу получить за них по крайней мере четверть миллиона, но отдам Вашему высочеству за сотню тысяч.

Сэвидж знал, что Георг по уши в долгах и ему не к ному обратиться за деньгами. Сто тысяч были так же недостижимы, как и миллион, но он давал ему три недели, чтобы найти способ достать для него титул.

Заехав на Керзон-стрит, он убедился, что леди Рэндольф ничего не знала о дуэли, посему уведомил ее, что Тони едет с ним в Европу, где они пробудут примерно три недели.

— Я уложу его дорожный сундук. До чего же он беззаботен — ехать в такую даль без вещей.

— Не нужно никаких нарядов. Я хочу, чтобы он отработал свою поездку. Пускай Бэрке кинет что-нибудь в дорожную сумку.

Роз встревоженно поглядела на Сэвиджа:

— Мистер Сэвидж… Адам… надеюсь, вы не всерьез намерены заставить Тони заняться физическим трудом. Он никогда не отличался крепким сложением. Боюсь, что он не так силен, как следовало бы.

Адам улыбнулся.

— Вы слишком балуете парня, мэм. И недооцениваете его. В Эденвуде он у меня чистил конюшни. Физический труд укрепляет характер и мускулы.

Роз побледнела:

— О судовых командах ходит дурная слава. Не представляю, как он уживется с этими людьми.

Чтобы успокоить ее, Адам перестал улыбаться и серьезно заявил:

— Не беспокойтесь о нем, Розалинд. Я взял его под свое крыло и постараюсь, чтобы никто не причинил ему вреда. Поверьте, я считаю его за сына.

Роз подумалось, что лучше бы ему сказать, чтобы он считал Тони своей дочерью. Вместо этого, продолжая обеспокоенно вздыхать, она попросила мистера Бэрке уложить сумку Тони.

Следующие два часа Адам Сэвидж провел со своим Секретарем Слоуном, расчищая накопившиеся деловые бумаги. Потом он отправится на клипере в Грэйвсенд, встанет на якорь в Эденвуде, чтобы Джон Булль уложил все необходимое для морского путешествия.

С Хаф-Мун-стрит Сэвидж поехал в Сити, в штаб-квартиру Ост-Индской компании, и, наконец, в страховую компанию Ллойда ознакомиться с журналом кораблекрушений.

Тони никак не могла успокоиться. Все внутри напряглось, руки сжимались в кулаки, она не переставала скрипеть зубами. Проболтавшись пару часов в подвесной койке, она начала метаться по каюте.

Дуэль не сняла напряжения; не зная ее исхода и прячась, словно крыса в норе, она чувствовала себя попавшей в ловушку. Еще целых два часа она расхаживала по каюте, а время едва подошло к полудню. Есть совсем не хотелось, но во рту и в горле пересохло. Осторожно приоткрыв дверь каюты, она выглянула наружу. В нос ударили смешанные запахи пищи, смолы и морской воды. Доносился и другой, незнакомый запах — навязчивый, необычный и коварно-соблазнительный.

Пройдя по коридору, она проникла в один из трюмов. Здесь странный запах был сильнее, будто он исходил от того, что здесь спрятано, однако трюм был пуст. Услышав позади себя быстрые шаги, Тони испуганно отскочила в сторону. Маленький жилистый человечек с лицом хорька спросил:

— Что-нибудь ищете, сэр?

— Э-э… просто так. Хотя хотелось бы оглядеться, если можно, мистер?..

— Максуайн, Пэдди Максуайн. Вообще-то, меня не касается, что вы тут делаете. Я только кок. Хотите перекусить?

— Мне бы попить, — отважилась Тони. Максуайн подмигнул:

— Все в наших силах, сэр! Все в наших силах. Пойдемте на камбуз.

Тони попыталась завязать разговор:

— Мы отправляемся на континент закупить товар для отправки в индийские владения. Здесь довольно вместительный трюм.

— Тут еще два — один на корме, другой в носовой части. — Максуайн поднял руку. — Не говорите мне, что вы собираетесь провозить, сэр. Я ничего не слышал и ж видел.

Следуя за Мансуайном на камбуз, Тони собралась было возразить, что они не собираются заниматься контрабандой, но придержала язык. Она совершенно не представляла, чем будет заниматься в поездке Сэвидж Он был сам себе закон.

Максуайн протянул ей кружку с ромом.

— А воды нет? — с надеждой спросила Тони. Максуайн пришел в ужас:

— Не пейте эту дрянь. Вода для того, чтобы в ней тонуть.

Он плеснул из кувшина немного воды, чтобы разбавить ром. Тони не осмелилась сказать, что она хотела воды вместо рома, и ей пришлось мелкими глотками пить ром.

Внезапно на камбуз ворвались десять человек, и она, опасаясь быть сбитой с ног, поспешно уступила дорогу. Они насмешливо разглядывали напудренный парик и узкие длинные брюки. Тони собралась уходить, но один из матросов дурашливо вопросил на шотландском наречии;

— В чем дело, кавалер в подштанниках? Брезгуешь поесть вместе с подобными мам?

— Что вы, конечно, нет.

— Тогда устраивай свой зад. Пэдди, какую отраву ты собираешься подсунуть нам, доверчивым простакам, сегодня?

— Поросячий хрен с салатом, — нашелся Максуайн и был вознагражден дружным ржанием.

— А я надеялся на мягкие пышки. Все, кроме Тони, захохотали. — Эй, кавалер, рожа не треснет, коль засмеешься.

За Тони вступился Максуайн:

— Дурак. Господа ее так не называют.

— А как вы тогда называете то, что у баб между ног? Тони глотнула рому.

— М-мохнатка, — еле слышно произнесла она, стараясь не краснеть.

Пэдди накромсал огромные хрустящие ломти хлеба и принялся щедро накладывать в оловянные миски аппетитную тушенку. Макнув хлеб, Тони откусила кусок и чуть не подавилась от удара по спине. Они твердо решили сделать ее объектом своих шуток.

— Максуайн, ты сказал парню, что сегодня ночью его очередь дежурить в пушке?

Слава Богу, Тони не знала, что имелось в виду, но не сомневалась, что какая-нибудь непристойность. У нее было два выбора: поддаться или не уступать. Сегодня утром она глядела в дуло пистолета, так неужели испугается каких-то невежественных матросов. Она понимала, что если она не включится в их грубую игру, ей не дадут есть. Вспомнила один из лимериков Литтрелла.

— Недавно слыхал лимерик про шотландца. Глядя на тебя, вспомнил. Хотите послушать?

Пэдди Максуайн весело закивал, остальные тоже были не прочь повернуть шутки на нескладного шотландца.

Один шотландец из Дандй

Хотел уделать медведя.

Медведь его легонько шлепнул -

Нет головы, осталась жопа,

Да три яйца и борода.

Матросы подняли кружки за здоровье лорда Лэмба.

Глава 24

Сэвидж вернулся в порт только к вечеру. Поскольку он сам собирался во время путешествия быть капитаном «Летучего дракона», то в сопровождении первого помощника, мистера Бейнса, облазил корабль с бака до кормы. Убедившись в его пригодности к плаванию, Сэвидж отдал приказ поднять якорь и вывел корабль в Темзу.

Сидя в тесной каюте, Тони почувствовала, что корабль плывет. Это должно означать, что Сэвидж на борту — без него бы не отчалили. Ну не негодяй ли он — заставлять ее волноваться в неведении? Она пойдет и разыщет его. Никакие дела не могут быть важнее, чем дать ей знать, что с Бернардом Лэмбом.

Сэвиджа не было ни в его каюте, ни на камбузе. Тони решила, что он, должно быть, на палубе. Наверху были совсем другие запахи. Сквозь громкий шорох поднимаемых парусов раздавались отрывистые команды; кружась над мачтой, пронзительно кричали серебристые чайки, легкий ветерок доносил соленый запах моря.

Она на мгновение почувствовала панический страх, увидев, что клипер направляется в сторону океана. Тони не была в море с того рокового для Антони дня. Она подавила страх, зная, что он с новой силой вернется к ней, если они попадут в шторм.

Пробираясь по палубе, Тони поняла, что Сэвидж за штурвалом. Существует ли что-нибудь на свете, чего не может этот человек? Она чувствовала, что он видит ее, но делает вид, что не замечает. Будь он проклят. По его непроницаемому лицу ничего нельзя было узнать. Глядя на него, Тони не представляла, что ее собственное лицо светится восхищением. Ветер развевает его распущенные черные волосы. Светлая рубашка с открытым воротником оттеняет смуглое лицо. Гордая, уверенная осанка. Он держал штурвал так же естественно, как все, что он делал. Ветер и море были его стихией.

Глядя на его сильное гибкое тело, Тони жаждала стать частицей его. До боли сжимало горло. Она отвернулась, опершись на леер. Стараясь отвлечься, сосредоточила внимание на корабле. Не все паруса были подняты, но течение несло корабль с приличной скоростью. После Вулвича Темза стала шире, и Тони поняла, что скоро сможет насладиться величественным видом Эденвуда со стороны реки.

Приближаясь к Грэйвсенду, Сэвидж направил «Летучего дракона» к правому берегу, и у Тони захватило дух, когда перед глазами возникло великолепие Эденвуда. Высокие окна золотились в последних лучах солнца, кирпичные стены отливали теплым розоватым цветом. Она глядела на него с неменьшим вожделением, чем на его владельца, зная, что сердце ее безнадежно отдано Эденвуду. Тони поразилась нахлынувшему на нее стремлению обладать им, понимая, что только что свершила смертный грех: «Непожелай дома ближнего своего». Она тяжело вздохнула.

— Бросайте якорь, мистер Бейнс, — прогремел голос Сэвиджа, и она услышала лязг цепи в клюзе. Тони круто повернулась в его сторону. Он указал головой в сторону Эденвуда, давая понять, чтобы она следовала за ним.

Сэвидж исчез за бортом. Благодаря Бога за свои длинные ноги, Тони перемахнула через леер и спустилась в качающуюся на волнах шлюпку. Сев за весла, Сэвидж с силой выгребал против течения.

Достигнув берега, Тони выскочила на сушу и привязала линь к небольшому деревцу. Они вместе побрели к дому. По пути Адам сказал ей то, что она ждала услышать почти десять часов:

— Пуля только задела твоего кузена, но ты ухитрился оскандалиться, выстрелив на счет «девять» и тем самым показав себя трусом.

Она ощутила горечь неудачи.

— Не трус я, — категорически возразила она.

— Знаю, — спокойно ответил Сэвидж. — Откуда ты знал, что он повернется и выстрелит на счет «девять»?

Она быстро взглянула на него, ища правдоподобного ответа. Такого ответа не было.

— Видела много раз во сне. — Тони было наплевать, верит ли он ей или нет.

— Животный инстинкт, — согласно кивнул он. — Никогда не вредно доверять собственному нутру.

Его одобрение согрело ее, и она вдруг испытала облегчение, что не совершила убийство. Бернард Лэмб просто того не стоил!

Сэвидж пристально поглядел на нее своими бледно-голубыми глазами:

— Разве тебе не все равно, когда твои приятели чернят имя Антони Лэмба?

— Не очень, — пожала она плечами. — Я знаю правду, а это единственное, что имеет значение. Сэвидж остался доволен ответом парня. В тот самый момент, как они вошли в Эденвуд,

словно из воздуха материализовался Джон Булль.

— Подыщи для Тони белые панталоны, какие ты носишь. Мы отправляемся в Средиземное море. Свои сумки я уложу сам. Поторопись, пока не начался отлив.

— Почему вы всегда думаете только о своих делах, Превосходительство?

Тони, как и прежде, спрятала улыбку.

— Я еду выбрать товар для индийских владений. Что бы ты предложил, Джон Булль?

— О, молодой лорд, Превосходительство даст тебе совет. Он лучше знает, что вам нужно. — Он повел Тони в комнаты для прислуги и вручил ему груду белоснежной одежды. — Примерьте.

Тони зашла в небольшую увешанную зеркалами ванную для — прислуги. Джон Булль был невысокого роста, и его полотняные штаны были не слишком велики. Она их подгонит по фигуре. Взгляд остановился на экзотической косметике, очевидно, принадлежавшей Киринде. Тут были десятки баночек, флаконов и бутылочек, содержащие всякого рода соблазнительные кремы, масла и ароматные притирания. Ей не терпелось попробовать все это на своем лице. Приличным молодым английским леди не полагалось пользоваться косметикой, и она никогда не имела такой возможности, но в Лондоне было полно женщин, красивших лица, чтобы привлечь мужчин, и это определенно имело эффект.

Тони не смогла устоять перед соблазнами в виде сурьмы, пудр, губной помады и серебристой краски для век. Но только она решилась намазаться и быстро смыть, как услышала зычный голос Сэвиджа;

— Где, черт возьми, этот дьяволенок? Смахнув пригоршню баночек в полотняные штаны, она сунула сверток под мышку. Придется подождать, пока останется одна в каюте «Летучего дракона». Внезапно до нее дошло, какое удивительное приключение ей предстоит. Молодые леди ездили на.континент; молодые женщины — никогда. Роль мужчины давала явные преимущества.

Сэвидж нес небольшой сундучок, за ним шел Джон Булль с саквояжем. Тони сразу заподозрила неладное. Сэвидж что-то вывозил контрабандой. Ее снедало любопытство. Пока они гребли обратно к кораблю, она то и дело поглядывала на сундучок.

— От любопытства кошка сдохла, — пошутил Сэвидж, заметив взгляды Тони.

Она оторвала глаза от сундучка, удивляясь, как это ему удается без труда читать ее мысли. Сэвидж подгреб к «Летучему дракону» и поднялся, ухватившись рукой за борт.

— Передай сундучок, — приказал он. Тони нагнулась поднять, но это оказалось невозможным.

— И не поднимешь, потому что он наполнен заработанным моим потом золотом, чтобы, черт возьми, заплатить за твой товар.

Тони разинула рот, увидев, как он, легко взвалив сундучок на плечо, поднялся на борт и направился к штурвалу.

— Якорь встал, мистер Бейнс. Поднять грот! Его зычный голос, казалось, настигал ее, когда она пробиралась к себе в каюту с собственной контрабандой.

Собранная мистером Бэрке сумка уже стояла в каюте, так что Тони постаралась побыстрее спрятать косметику под вещи Антони. Она была чрезвычайно рада тому, что у нее отдельная каюта, понимая, что не смогла бы вынести омерзительную компанию грубой, неотесанной матросни.

Тони не очень-то хотелось идти с ними ужинать, но она понимала, что здесь прислуги нет. Говорил же ей Сэвидж, что на корабле ей придется работать. Она страшно боялась, что Сэвидж, будь он проклят, даст ей какую-нибудь унизительную работу.

Когда раздался стук в дверь, Тони подумала, что это Сэвидж, и очень удивилась, увидев Максуайна с подносом в руках.

— Капитан приказал. Сегодня вечером нигде не показывайтесь, сэр.

— Спасибо, Пэдди. Здорово пахнет.

Он и впрямь напоминал хорька, когда улыбался.

— Если бы я паршиво готовил, капитан сделал бы из меня отбивную и вышвырнул за борт. Я с ним уже плавал.

Сбросив парик и сапоги, Тони устроилась с подносом на подвесной койке. Тут была дюжина отменных крупных креветок и сваренная в мундире молодая картошка с лимонным соусом, нарезанные на скорую руку зеленый лук, водяной кресс-салат и листики шпината с растительным маслом и уксусом. Просто, но необынновенно вкусно. А ведь глядя на Максуайна, можно подумать, что он способен кормить лишь свиней.

Насладившись ужином, Тони задумалась, как она сможет пролежать целую ночь в подвесной койке. И, как нарочно, уснула. Нельзя сказать, что сон был спокойным. Ей снилось, что она мечется по кораблю, выполняя одну тяжелую работу за другой, а матросы смеются над ее «подштанниками» — длинными панталонами с кружевными оборками. Она то драит палубу щеточкой для ногтей, то выносит за всеми ночные горшки. Ругает индийского дикаря всеми грязными словами, которые приходят на ум.

Утром она едва сползла с койки, с ужасом думая о предстоящей работе. Зачесала назад темные волосы, завязав сзади шнурком. Натянула сапоги и вышла на палубу.

Тони с удивлением обнаружила, что они стоят в порту. Сэвидж как раз возвращался на корабль. Она еще больше удивилась, увидев, что он небрит на плечах грубая одежда.

— Не может быть, что мы во Франции.

— Конечно, во Франции. Это же клипер. А мы в Булони, — указал он головой в сторону города.

Тони напряглась в ожидании приказаний, но услышала не то, что ожидала:

— Ступай принарядись. До полудня мы прибудем в Гавр. Если ты все еще собираешься покупать предметы парижской моды, то склады Гавра ломятся от женских безделушек. Думаю, мне следует пойти с тобой помочь выбрать исподнее. Ты же не имеешь представления о том, что женщины предпочитают носить под юбками, как и о том, кого они предпочитают иметь под одеялом.

— Еще посмотрим, — сухо ответила Тони, злясь на его постельный опыт — Где вы были? — требовательно спросила она.

— Кому, черт возьми, какое дело? — окинув ее ледяным взглядом, ответил Сэвидж.

— Да я просто так, — смутилась Тони.

— Делал рекогносцировку. В наши дни Франция не такое уж безопасное место. На аристократию с ее расточительством и безнравственностью надвигается гроза. В Гавре пока, должно быть, спокойно, но вот в Париже знать уже начинает опасаться за свою жизнь.

— Неужели их излишества превосходят излишества лондонского света?

— Англичане — дилетанты; когда дело доходит до излишеств, они трусливы, скучны и прижимисты. Французы же ненасытны и развращены излишествами в еде, моде, сексе. У них столько причуд, что умелые пройдохи вроде меня могут на них неплохо заработать.

— А я?

Сэвидж покачал головой. Шрам у рта стал заметнее, придав лицу зловещее выражение, которого она так пугалась.

— Ты недостаточно испорчен, чтобы обмануть слабого и беззащитного, лорд Лэмб.

Тони не захотелось углубляться в этот неприятный разговор.

Она получила от хождения по складам огромное удовольствие. Если бы еще иметь возможность выбирать наряды для себя, то это был бы сущий рай. Она старалась, чтобы Сэвидж не заметил ее жадных взглядов когда она рассматривала и отбирала покупки. У нее разгорелись глаза при виде богатейшего выбора платьев и нижнего белья из самых изысканных материалов. Шелка, кисея, муслин, атлас, кружева, чесуча, тюль и тафта любого мыслимого оттенка и рисунка поразили ее воображение, и она заказала всего по штуке. Сэвидж сказал, чтобы она заказала всего по паре дюжин. Тони покачав головой, объяснила, что женщины, если это касается одежды, не любят быть похожими на других. Все сводится к спросу и предложению. Единственный в своем роде фасон будет стоить в десять раз дороже, чем тот же фасон, повторенный в разных размерах и цветах.

День еще не кончился, а Адам Сэвидж признал, что у Тони куда больше терпения, чем у него самого. Он расхаживал в ожидании, когда тот закупит дамские шляпки, зонтики, туфли, чулки и перчатки. Когда молодой Лэмб перешел в оптовый магазин, заваленный париками, Сэвидж возразил, что в Индии и на Цейлоне слишком жарко, чтобы носить парики, и что женщины там просто пудрят свои волосы.

— Это не для индийских владений, а для Лондона. Надо бы знать, что глупые жертвы моды вроде Джорджианы или графини Оксфордской выцарапают друг другу глаза ради этих нелепых французских причесок.

Она нарочно упомянула двух женщин, с которыми у него были любовные связи.

Сэвидж научил Тони торговаться и сбивать цену. Потом он добился, чтобы ровно через час все было на борту, отказавшись расстаться с золотом, пока товар не окажется в трюме.

Еще до наступления темноты покупки Тони заполнили один из трюмов. Она спросила Сэвиджа, когда они будут в следующем порту. Он сказал, что мало удовольствия идти из Франции в Испанию через Бискайский залив и .иуда приятнее идти вдоль побережья до Бордо. Там он жупит для подвалов Эденвуда хороших вин и шампанского.

Добравшись до каюты, Тони сбросила с себя весь парад и убрала в шкаф. На нижней палубе угнетала жара. Она влезла в белые полотняные штаны Джона Булля, лениво размышляя, кто же будет ей стирать. И рассмеялась про себя. Ей самой и придется стирать свои рубашки и нижнее белье, да еще считать, что повезло — не нужно обстирывать остальных.

Тони поднялась наверх набрать в кувшин воды из бочонка и увидела, что Адам Сэвидж сходит на берег, снова одетый в грубую матросскую одежду. Его огромная фигура выглядела весьма грозно. Без белоснежной рубашки, галстука и безукоризненно пошитого сюртука он был похож на отменного головореза. Что бы он ни задумал, было несомненно опасным, противозаконным и, возможно, преступным делом. Она вполне допускала, что Сэвидж способен не только на нарушение закона, но и на преступление, если видел в этом свою выгоду. Она и себя упрекала в том, что, скрываясь за именем брата, участвует в весьма незаконном деле, но считала, что это не одно и то же.

Она искала оправдания Сэвиджу, потому что он вскружил ей голову. Тони ругала себя, называла дурочкой. Ведь он способен обмануть любую женщину, имеющую глупость полюбить его.

Она нахмурилась. Разве не он говорил, что в настоящее время во Франции небезопасно. Почему он такой бесстрашный, такой, черт возьми, отчаянный? Любит рисковать ради риска! Она сама прекрасно знала, как заразителен риск, как из-за него теряешь всякую осторожность. Это как наркотик, и оба они отмечены проклятой болезнью.

Единственное средство заглушить страх за него — заняться чем-нибудь. Постирав, Тони пошла с фонарем в трюм полюбоваться купленными ею нарядами. Она открывала одну коробку за другой, восхищаясь затейливыми фасонами. Одно особенно нарядное платье привлекло внимание Тони. Оно состояло из двух деталей — юбки и отдельно лифа в обтяжку. Наряд был пошит из такой тонкой золотистой ткани, что она вздохнула, лаская его пальцами. Юбка — целая гора кружевной пены; лиф, расшитый крошечными золотыми коронами, сам был выкроен в форме короны, искусно скрывая и одновременно подчеркивая грудь.

Тони не смогла устоять. Пошла с платьем в каюту и примерила его. Из хрупкого юноши она вдруг превратилась в соблазнительную женщину. Развязала стягивающий волосы кожаный шнурок, впервые заметив, как они отросли с тех пор, когда Роз ее остригла. Полюбовавшись на себя в зеркальной дверце платяного шкафа, Тони закружилась по каюте.

Закрыв глаза, она представила, как кружит ее по бальному залу Адам Сэвидж. Вот было бы забавно пококетничать и поддразнить, и чтобы он не знал, кто она такая. Все ее мечты и фантазии сходились на одном человеке, хотя она знала, что они неосуществимы. Тони не могла наглядеться на себя. Она так давно не носила платье, что забыла, как необыкновенно восхитительно чувствовать себя женщиной.

Ей до смерти надоело быть мужчиной. Хотелось быть женщиной, настоящей женщиной. Она всем сердцем жаждала этого. Неохотно сняла платье и повесила его в шкаф. Она ни за что с ним не расстанется. С того момента, как коснулась пальцами тонкой ткани, она решила, что это платье — ее.

Тони качалась, лежа на койке, а в голове роились фантастические картины, постепенно перешедшие в сны. Вот ее мать принимает гостей. Ошеломляюще прекрасная, такою ее она еще не видела. Все осыпают Еву комплиментами, потом, сочувственно покачивая головами, глядят на Антонию. Она подходит к зеркалу и видит остриженные волосы и мужскую одежду, скрывающие ее женственность. Но, как Золушке, Роз дает ей маску и платье из ткани с золотыми нитями, и Тони превращается в увенчанную золотой короной принцессу.

Проснувшись, она почувствовала, что корабль плывет. Она не слышала, когда вернулся Сэвидж и когда снимались с якоря. Сквозь сон подумала, когда же он спит. Словно леопард, ночной хищник, охотящийся по ночам. Но его безграничная энергия позволяет ему еще вести клипер и часами закупать товар. В этом человеке, не нуждающемся в сне, было что-то нечеловеческое.

Тони глянула в зеркало, и на нее нахлынули воспоминания о вчерашнем вечере. Платье сделало ее другим человеком. В этот момент в голове возникла мысль. Поначалу это был лишь слабый проблеск, но постепенно она обретала очертания. Они же едут на Венецианский карнавал. Разве можно найти лучшее место для первого знакомства Адама с Антонией? Разве это не самое подходящее место, где двое незнакомых людей смогли бы вступить в любовную связь?

Ее одолевали сомнения. Как вообще осуществить такое? Потом снова появлялась надежда. Так или иначе, она должна будет организовать случайную встречу. Венецианский карнавал устраивают ради одной цели — простого удовольствия. Это воображаемый волшебный мир, в котором ваши самые дикие фантазии могут стать реальностью.

Глава 25

В Бордо Сэвидж закупил для подвалов Эденвуда превосходные французские вина и ящики вошедшего в моду шампанского. Тони спросила, можно ли получить приличную прибыль, купив шампанское и продав его в Англии. Адам сказал, что это хорошая мысль, поскольку пить заграничное вино вместо доброго домашнего — ныне верх снобизма. Гражданские беспорядки во Франции, если дело пойдет хуже, приведут к временному сокращению виноделия, и в результате, конечно, подскочат цены.

Отрезок пути от Бордо до Португалии оказался для Тони самым неприятным. Она два дня просидела в каюте, борясь с морской болезнью, пока не прибыли в залитый солнцем лиссабонский порт. Тони не верилось, что в Англии еще зима. Они взяли на борт двести ящиков густой темной мадеры, единственного вина, хорошо переносящего тропическую жару.

Тони познала, что такое настоящая жара, когда они прибыли в испанский порт Кадис, где закупили отменную испанскую и марокканскую кожаную обувь, а Сэвидж купил пару седел из черной тисненой кожи. Пройдя через пролив, «Летучий дракон» ненадолго задержался в Гибралтаре, чтобы пополнить камбуз финиками, инжиром и сладкими сочными апельсинами, а затем пошел в Картахену, где закупили ножи и шпаги из прославленной толедской стали.

Тони с трудом верилось, что прошла всего неделя. За .эту неделю они побывали в портовых городах Франции, Португалии и Испании, воочию познакомились с людьми, культурой, языком, пищей и климатом, так сильно отличающимися друг от друга.

Тони нашла себе дело — помогала на камбузе Максуайну, но, выходя на палубу, держалась в стороне, избегая грубых, не выбирающих выражений матросов. У нее не было желания становиться мишенью для их жестоких насмешек. Она держалась подальше и от Сэвиджа — боялась, что он заставит ее карабкаться по такелажу или поручит другое непосильное для женщины дело.

Хотя она старалась не попадаться ему на глаза, его присутствие ощущалось всюду. Отданный им приказ выполнялся немедленно. Команда относилась к нему с уважением, к которому примешивалась известная доля страха. Хотя Тони было известно, что матросы пьют, она не видела ни одного пьяного, как не видела ни одного отлынивающего от своих обязанностей. Сэвидж был строгим надсмотрщиком, превыше всего требующим чистоты, и они драили палубу до тех пор, пока она не стала идеально белой, а из запахов остались только запахи моря и соли.

С каждым солнечным днем смуглая кожа Сэвиджа становилась все темнее. В результате его голубые глаза казались бледнее, выглядели как льдинки, и под его презрительным взглядом, брошенным через весь корабль, иной матрос, казалось, примерзал к месту.

На Сардинии они отправились осматривать достопримечательности. Ослепительно белые дома под красными черепичными крышами в средиземноморском стиле. Простирающиеся от лазурного моря в глубь острова холмы, усеянные яркими экзотическими цветами. Тони с Адамом, покуривая, сидели рядышком, любуясь захватывающим видом на залив. Сквозь плотную батистовую рубашку плечи Тони ощущали горячее солнце. Оно разогревало кровь и возбуждало чувственные мысли.

При каждом взгляде на Адама Сэвиджа во рту пересыхало от желания, чтобы он коснулся ее. В то же время она знала, что, если он дотронется до нее, она завизжит. Чего ей по-настоящему хотелось, так это самой дотронуться до него. Ей хотелось пощупать его загорелую кожу, провести пальцем по подбородку, где от щетины лицо было еще темнее. Ей не терпелось расстегнуть пуговицы его легкой рубашки, стянуть ее с покатых плеч и провести руками по твердой мускулатуре его невероятно широкой груди. Она горела желанием слиться с ним в поцелуе. Тони покраснела от дерзкой мысли — ей захотелось лизнуть его, ощутить соленый вкус его соблазнительной плоти.

Когда она снова подняла на него глаза, он с вожделением разглядывал парочку босых крестьянских девушек с темными, с сонной поволокой глазами. Он поманил их к себе. Они сначала с опаской приблизились к могучему мужчине со страшным, изуродованным шрамом лицом, но он, поддразнивая и подмигивая, при помощи жестов сумел купить у них устриц. Немного погодя они, смеясь и кокетничая, игриво плескали в мужчин, откровенно приглашая их позабавиться.

— Искупаемся? — спросил Сэвидж, стягивая рубашку и не стараясь прятать выпуклость между ног.

— Нет, спасибо, — натянуто ответила Тони. — А что, черт побери, вы делаете, когда женщина не хочет? — так же натянуто спросила она. — Или такого не бывает?

— Бывало много раз, — признался Адам. — Тогда я просто прибегаю к искусству обольщения.

— Как, черт побери, можно обольстить женщину, не зная ее языка?

— Секс — это универсальный язык, Тони. Ты заглядывал в книги, что я тебе дал? У Тони порозовели щеки.

— Вижу, что заглядывал, — отметил, ухмыляясь, Сэвидж. — Черт побери, постарайся не быть таким узколобым и осторожным. Я уже говорил, твой петух не только для того, чтобы писать. Пока не попробовал горячего поцелуя женщины Средиземноморья и не ощутил на члене ее быстрого язычка, ты еще не жил.

У Тони от удивления отвисла челюсть.

— Ладно, попробуй устриц. Если и после них тебе не захочется, то ты безнадежен, парень.

Тони забрала своих моллюсков, оставив Сэвиджа забавляться с синьоринами. Проклятый распутник, бегающий за каждой юбкой! Вот вернется на корабль и выбросит золото в проклятое Тирренское море! Конечно, она этого не сделала.

Безоблачное небо, голубая гладь моря. «Летучий дракон» скользил по Мессинскому проливу, отделявшему Сицилиюот Италии. Пэдди Максуайн раздобыл бесподобные мягкие сыры и сочные черные маслины, а также запасся специями, привезенными из далеких стран.

Тони помогала ему приготовить рыбу, тушенную с фенхелем. Он рассказывал ей, к какому мясу лучше подходят майоран и базилик. Она вспомнила вкуснейшую паеллу, которую он приготовил, когда они стояли в Испании, и он сказал, что желтый цвет и неповторимый запах и вкус придавал шафран, который, как считают, вселяет в людей радость.

Тони взяла щепотку лаврового листа. При одном прикосновении он источал пикантное благоухание. Максуайн объяснил ей, что лавр растет здесь, в Средиземноморье.

— Кэп неравнодушен к карри.

— Его слуга из Индии, Джон Булль, говорил мне, что карри вызывает привыкание. Попробовав слабый карри, постепенно доходят до «виндалу», самого острого.

— Карри лучше любого другого средства увеличивает население земли, — подмигнул Пэдди. — Можешь мне поверить, это самое лучшее средство для мужчины. Забудь о «египетском бальзаме» со шпанскими мушками, от карри стоит как палка. — Тони было впору бежать из камбуза. — А если угостить им женщину, она так распалится, что сама запросит.

Тони стало казаться, что мужчины не думают ни о чем, кроме секса. Потом покраснела сама. В эти дни — данная тема занимала непомерно большое место в ее собственных мыслях!

В каждом порту Сэвидж доставлял на борт что-нибудь ценное для Эденвуда. В Италии он приобрел мраморные скульптуры и статуи древнеримских воинов, до того натуральные, что, казалось, они вот-вот заморгают и заговорят. На Корфу он обнаружил небольшую греческую молельню и попросил разобрать ее и аккуратно упаковать изящные желобчатые колонны, чтобы потом поставить у себя в саду.

Когда они вернулись на корабль, все члены команды в чем мать родила ныряли и плавали в теплых волнах Адриатики. Сэвидж присоединился к ним, но Тони упорно отказывалась.

— На твоего заморыша рыба не клюнет, — поддразнил шотландец.

Тони в ответ сделала ему нос. Прежде чем спуститься вниз, она бросила последний взгляд на развернувшуюся перед ней картину. Греческий остров Корфу выступал изумрудным пятном на бирюзовой поверхности моря. Это был один из самых красивых уголков, которые Тони когда-либо видела. Насколько видит глаз, холмы, покрытые цветущими кустарниками. Серебристые венки из листвы искривленных сучковатых оливковых деревьев. Едущие на мулах крестьяне. Женщины с вязанками дров. Никакого сомнения, что именно сюда волна вынесла Одиссея.

Адаму было непонятно, как можно сидеть в душном чреве клипера, вместо того чтобы нежиться в голубой воде лагуны. Он знал, что лорд Лэмб немножко сноб, и понимал, что нелегко вынести грубые шутки неотесанных матросов. Он решил, что Тони непривычна эта мужская возня и, скорее всего, он никогда не раздевался донага на людях. Может быть, его даже смущали размеры его мужских прелестей и он боялся, что не может сравниться с другими.

Спустившись вниз, Тони обнаружила, что ранее запертая кладовая открыта. Более того, в ней была сложена аккуратно упакованная в ящики греческая молельня. Она точно знала, что с тех пор, как они покинули Францию, Сэвидж больше не сходил на берег по ночам. Значит, думала она, этот трюм был опорожнен в стране, где беспорядки были видны каждому. Что же такое он тайком доставил во Францию? Напрашивался один ответ — оружие и боеприпасы.

Она поежилась от этой мысли. Это же безнравственно, все равно что торговать смертью и разрушением. Резко обернулась, услышав позади шорох. Это был Максуайн. Казалось, он, словно хорек, постоянно крадется за ней.

— Я… я думал, ты купаешься.

— Нет, сэр! Я уже говорил, что никогда не притрагиваюсь к воде. Вода для того, чтобы утонуть.

— Что было в этом запертом трюме? — прямо спросила она.

— Я глух и слеп. Это я тоже вам говорил.

— По-моему, больше не чувствуется того странного запаха. Чем пахло?

— Наверное, опиумом, сэр.

— Опиумом?! — ошеломленно переспросила Тони.

— Если на корабле перевозили опиум, вонь остается навсегда. Сейчас не пахнет, потому что стоят жаркие солнечные дни, а вернись сырость, пройди пару дней дождь, и снова станет вонять, как от покойника.

— Покойника? — повторила Тони, что твой скворец Сэвиджа.

— Вы не узнаете, что значит воняет, пока не поплаваете на невольничьем судне.

Тони подавилась на полуслове и попятилась из трюма:

— Впредь я тоже глух и слеп, Максуайн. Ничего такого не желаю больше слышать.

Она качалась в подвесной койке, а в голове лихорадочно метались мысли. Вспомнились слова Адама Сэвиджа: «Ты еще недостаточно испорчен, чтобы обмануть слабого и беззащитного, лорд Лэмб».

Тони содрогнулась. Не может быть, чтобы он запачкал себя такими отвратительными деяниями. Контрабанда это не безобидное занятие вроде того, когда прячут немножко табака или шерсти, чтобы не платить пошлину. Нет, это низость, ужасное зло, оставляющее свой грязный след на всяком, кто опустился до такой мерзости. Ее рассудок отказывался углубляться в подробности. Она не хотела, не могла поверить, что он способен на такое.

На следующий день, к ее удивлению, в дверь каюты постучал мистер Бейнс:

— Капитан просит вас подняться к нему на палубу.

— Благодарю вас, мистер Бейнс, — любезно ответила Тони.

Он был единственным членом команды, в котором чувствовалось воспитание. Зачесав назад волосы и завязав ремешком, Тони направилась на верхнюю палубу.

Сэвидж непринужденно держал руки на штурвале. С каждым днем его бронзовый загар становился все темнее.

— Завтра будем в Венеции. Этот отрезок пути между Италией и островами Далмации один из красивейших в мире. Я не хотел, чтобы ты пропустил такую красоту.

Она, вдруг смутившись, отвела глаза в сторону потрясающе красивой береговой линии.

— Нам здорово повезло с погодой — ни одного шторма.

Сэвидж нахмурился. Значит, Тони все еще боится шторма?

— До возвращения домой обязательно попадем в какой-нибудь летний шторм, но сильных не будет. Так что бояться нечего.

Чувствуя, что он успокаивает ее, Тони старалась перевести разговор на пустяки:

— Идем довольно быстро.

Он кивнул:

— «Летучий дракон» — удачное приобретение, — и тоже переменил тему. — Венеция — это такой город, что ты в него обязательно влюбишься. При виде его захватывает дух. Это город невиданного великолепия, уходящего в глубокую старину, тысячелетнюю старину. Венеция ни на что не похожа, во всем мире не найдешь ничего подобного. Она стоит на сотнях островов, изрезанных вдоль и поперек каналами. Величественная архитектура, ей сотни лет, некоторые здания ветшают, но все до единого — образцы красоты и великолепия, украшены резным орнаментом или мозаикой. Древние площади называют пьяццами, в городе сотни мостов, так что можно осматривать город пешком. День тянется долго и лениво, давая идеальную возможность не спеша бродить по средневековым улочкам, заглядывая в мощенные камнем дворы готических домов и палаццо. Некоторые магазины и деловые конторы днем закрыты — сиеста, но улицы зачаровывают без конца. Узкие, извилистые и запружены народом. Потом неожиданно перед тобой открывается великолепная просторная площадь с собором или палаццо работы Палладио. Его шедевром считается построенная в четырнадцатом[13] веке по образцу Пантеона церковь Иль Реденторе.

— Она, кажется, построена в ознаменование окончания черной чумы? — спросила увлеченная рассказом Тони. — У меня дома есть книга о некоторых сокровищах музеев.

— Близ Сан-Барнабы есть музей с потолками, роскошно расписанными натуралистическими изображениями живых существ в момент совершения акта любви. Там полотна и фрески, изображающие людей и кентавров, и скульптуры мифических существ.

— Собираетесь ли покупать картины для Эденвуда?

— Как же, обязательно. Мечтаю о Каналетто или Корреджо.

— А мне нравятся Тициан и Беллини, — мечтательно произнесла Тони.

— До карнавала остается еще пара дней, так что мы побываем на стекольном заводе и купим зеркала, какие ты хотел. Пользуясь возможностью, выгодно вложить деньги и в венецианский хрусталь.

— Я… вот еще о чем думал. Когда мы там будем, я не хочу ночевать на корабле. Мне бы хотелось пожить в одном из сказочных палаццо в византийском стиле с мраморными полами и бесценными произведениями искусства.

— Разумеется, — согласился Сэвидж. — Мы снимем комнаты во дворце прямо на пьяцца Сан-Марко с видом на Большой канал и затянутую дымкой лагуну. А если поселимся на южной стороне, то будут видны базилика и Дворец дожей. Его белые мраморные арки выглядят так, будто изваяны из сахара. Тони, помолчав, спросила:

— Нам ведь не обязательно жить в одном палаццо, не так ли?

Сэвидж отрывисто засмеялся:

— Выходит, ты принимаешь меня за цербера, ограничивающего твою свободу! Живи, где хочешь. Оставлю тебя во власти твоих пороков при условии, что ты дашь им волю на карнавале.

На солнце глаза Сэвиджа горели голубым пламенем.

Тони задержала на них свой взгляд.

— Обещаю, — поклялась она. Тони стало жарко от мысли, что, прежде чем стать для него женщиной, между ней и объектом ее желания нужно установить определенное расстояние.

Она молча поклялась, что в ту разгульную ночь на Венецианском карнавале, когда она станет Антонией, забудет о всякой сдержанности. Опершись на леер, она подставила лицо солнцу. Несмотря на ласковые солнечные поцелуи, ее слегка знобило. Хватит ли ей смелости осуществить задуманное обольщение Сэвиджа?

Венеция оказалась такой, как рассказывал Адам Сэвидж, и даже прекраснее. Сам воздух был пропитан романтикой веков. Куда ни глянь — кругом чудеса искусства и архитектуры. Первым вас встречал огромный крылатый лев, смотрящий в сторону моря с высокой колонны. Где-то низкий мужской бас исполнял арию — мелодия плыла над водой. Клонящееся к закату солнце окрашивало позолоту византийских дворцов и купола церквей.

«Летучий дракон» ошвартовался у острова Ла-Джудекка. Сэвидж указал в сторону загадочного города:

— Венеция лежит там, за Большим каналом. Вид с острова Ла-Джудекка не сравним ни с каким другим. Венецианская империя строилась на морской торговле. Сотни лет назад ее адмиралы, а потом банкиры господствовали над миром.

Сэвидж собирался отправиться в город в первый же вечер.

— Неужели у тебя пятки не чешутся походить по этой священной земле? Тони улыбнулась:

— Подожду до утра.

— Тогда вот тебе золото. Оно служит универсальным языком. Если понадоблюсь, ищи меня в «Каса Фроло». Доброй ночи, любезный принц, до встречи завтра.

После его ухода Тони обнаружила, что команда вооружена до зубов. У всех матросов было по пистолету, а из-за пояса торчали страшные ножи. До нее дошло, что на корабле находится целое состояние. Она не сомневалась, что Сэвидж приказал убивать каждого, у кого хватит ума проникнуть на «Летучий дракон».

По мере того как в Венеции один за другим зажигались огни, город обволакивала атмосфера таинственности. Опершись о борт, Тони вспоминала об увиденном за прошедшие две недели. По лазурным водам Средиземноморья плавали галеоны Клеопатры, здесь встречали свою судьбу греческие герои. Может быть, и она встретит здесь свою судьбу. Эти древние воды хранили наследие веков начиная с зари цивилизации. Романтические названия портов звучали словно музыка. Воздух пропитан ароматом апельсинов, лимонов и миндаля. Средиземное море, несомненно, зачаровало ее. А теперь у ее ног лежал плавучий город Италии, и она готовилась познакомиться с его чудесами и отдаться его очарованию.

Пошарив в трюме, Тони отыскала коробку подходящего размера. Чуть больше шляпной картонки, в ней находились парики. Вернувшись в каюту, она аккуратно вынула парики и уложила в коробку платье из ткани с золотыми нитями. Потом уложила и поставила у двери сумку со свежевыстиранной мужской одеждой, чтобы на рассвете не мешкая сойти на берег.

Тони разделась, зная, что через минуту заснет. Поразительно, как быстро убаюкивала подвесная койка, прямо как младенца в люльке. Легкое покачивание стоящего на якоре судна успокаивало и расслабляло все мышцы.

Тони поднялась вместе с солнцем. Быстро ополоснула лицо, оделась и надела парик. Позавтракает где-нибудь на берегу. Спускаясь на берег с сумкой и картонной в руках, она знала, что половина команды смотрит ей вслед. Она спиной чувствовала их любопытные взгляды, но ни разу не обернулась.

Тони не пришлось идти далеко. У острова пассажиров ожидала длинная цепочка гондол, готовых переправить их через главную лагуну в самый центр Венеции. Все гондольеры были похожи друг на друга: в черном, в широкополых шляпах, лениво опирались на длинные шесты. Тони наугад выбрала одного из них, позволив поднести сумку, но не выпуская из рук коробку. Потом, откинувшись на веселые красные подушки, стала впитывать открывающиеся перед глазами утренние картины.

На пьяцца Сан-Марко полно уличных торговцев. Тони купила булочек с хрустящей корочкой, мягкого сыра и фруктов и села на каменные ступеньки позавтракать, разглядывая позолоченные купола и мозаику эпохи Возрождения на окружающих площадь зданиях. Отрывалась, только чтобы поделиться хлебом с важно разгуливающими голубями. Она благоговейно скользила взглядом по собору Святого Марка и по нарядному Дворцу дожей. С ее ступенек изысканная красота Венеции развертывалась у нее над головой.

Со своего удобного для обозрения места она разглядела здание, похожее на отель, и решила не продолжать поиски. Вывеска гласила: «Каса Даниэли». Весь персонал в вычурных итальянских ливреях и напудренных париках. Полы из бледно-розового мрамора. Зеркала в позолоченных рамах поднимались до потолков, расписанных Тинторетто. Пробормотав одно из немногих составляющих ее словарь итальянских слов: «грация», Тони приняла золотой ключ.

С этого момента она будет Антонией! Оглядывая красиво обставленный номер, она чувствовала, как внутри закипает возбуждение. Комната была на пятом этаже, и первым делом Тони раздвинула шторы, чтобы наслаждаться солнечным светом и великолепной панорамой Венеции.

Она обнаружила маленький балкон с кованой железной оградой и вышла на воздух. Здания в четыре-пять этажей как бы вырастали из узких каналов. Она увидела множество таких же, как у нее, балкончиков. Почти все они были украшены лентами и бумажными или естественными цветами. Приготовления к карнавальным празднествам уже начались.

Тони вернулась в комнату, продолжая ее разглядывать. Белая с золотом, богато украшенная лакированная мебель. Над высокой кроватью херувимы держали прозрачный голубой полог, спадавший на кровать роскошными складками. Дорогой ворсистый ковер голубого с золотом рисунка. По обе стороны окна изящные торшеры с подсвечниками рифленого стекла. Слева огромный гардероб в стиле ренессанс с высокими зеркалами во всех трех дверцах. Справа на подставке — мраморная ванна. Вода подавалась из бака, позолоченные краны были в виде лебяжьих голов. На тумбочке богатый выбор мыла и ароматных масел, толстые голубые полотенца с золотыми лебедями.

Тони никак не могла решить, принять ли ей ванну или походить по магазинам. В конце концов решила, что ванна подождет, но, перед тем как выйти на улицу, она открыла коробку и, встряхнув свое изящное платье из ткани с золотой нитью, аккуратно повесила его в большой гардероб. Потом достала из сумки расческу и щетку и, пошарив по дну, вынула драгоценную косметику, «позаимствованную» у Цветка Лотоса, и, счастливо вздохнув, расставила на туалетном столике из позолоченного дерева. Номер превратился в идеальное место для обольщения.

Глава 26

Женщины на улицах Венеции были весьма элегантными созданиями. Их прекрасный вкус удовлетворяли сотни лавок, каждая из которых специализировалась на чем-то своем. Была лавка, торговавшая только бархатом, в другой продавались только стеклянные бусы, в следующей — маски. Дамское белье, чулки, перчатки, веера, украшения для волос из перьев и бисера — каждый товар имел собственную модную лавку. Парфюмерия выманивала монеты из дамских кошельков с такой же легкостью, как и парики любых оттенков, включая сиреневые, огненно-рыжие и даже зеленые. Там же можно было достать пудру для волос любого мыслимого оттенка.

Увидев в хрустальном сосуде пудру в виде золотого порошка, она сразу решила, что именно такая ей нужна. В магазине женского белья она не могла устоять перед трусиками из точно такой же позолоченной ткани, как и ее платье. Они были совершенно прозрачны и порочны как грех. Может быть, она никогда не осмелится надеть их, но, не раздумывая, рассталась с монетами.

Площади и лавки Венеции были полны народу. Люди пополняли свои костюмы к карнавалу. Кричащие со всех сторон витрины соблазняли покупателей масками, костюмами, домино и фантастическими головными уборами, способными превратить вас в сатану, сатира, зверя или принца.

Когда время приблизилось к полудню, Антония обнаружила, что в ее одежде жарко и неудобно. Она купила простенькое муслиновое платьице и соломенную шляпку с белыми розами. Вернулась в отель, нагруженная женскими сокровищами, включая туфли, тонкие нижние сорочки и чулки.

Наполнив ванну почти до краев, Тони погрузилась в пышную пену, благоухающую ароматом фрезии. Напевая про себя, она вымыла волосы, потом, завернувшись в голубое с золотом полотенце, села на балконе, чтобы высушить под солнцем копну шелковистых черных локонов.

Облачившись в тонкую сорочку и белое муслиновое платье, она с восхищением почувствовала себя испорченной девчонкой. Впервые за много месяцев на ней была женская одежда, и она закружилась по комнате, наслаждаясь прикосновением к коже тонкой материи. Боже, она испытывала легкость, свободу и счастье, будто ее выпустили из клетки.

Перед зеркалом в позолоченной раме она впервые в жизни подкрасила губы и, склонив голову набок, стала смотреть, что получилось. И не поверила своим глазам. От стройного юноши не осталось следа. Перед ней была женщина! Когда Антония последний раз стояла перед зеркалом, она была еще девчонкой. Красные губы и черные локоны оттеняли ее зеленые глаза, отчего они казались огромными. Любуясь собой, она опустила книзу доходившие до щек ресницы, потом медленно подняла их над зелеными зрачками, засверкавшими словно изумруды. С уст сорвался счастливый смех и через открытое окно полетел над лагуной.

Тони надела шляпку, поправив ее таким образом, что она частично закрывала ее лицо. Антония твердо знала, куда идет. Она идет в «Каса Фроло», чтобы удостовериться, что Адам Сэвидж действительно остановился там. Завтра вечером начинался карнавал, и она должна продумать план встречи. Он должен быть безошибочным. Ужасно, если они не встретятся. Ей не терпелось хотя бы мельком взглянуть на него — она умирала от желания!

Тони удивилась, увидев, что площадь опустела, потом вспомнила, что настало время сиесты. В томительную послеполуденную жару большинство лавок и контор закрылись на перерыв. Ей оставалось только глазеть на витрины, и это оказалось весьма приятным времяпровож-дением. Она остановилась у бумажной лавки, восхищенно глядя на искусно изготовленные цветы, птиц и бабочек. Перейдя живописный мостик, она по ступенькам спустилась к воде поговорить с гондольером.

— «Каса Фроло»? — спросила Тони.

Он кивнул.

— Си, донна. — И указал на другой берег широкой лагуны. — Джудекка.

Она обрадовалась, что их с Сэвиджем разделял Большой канал. Ее тайна обеспечена. Даже при дневном свете прогулка на гондоле была полна романтики. Гондольер, ритмично отталкиваясь шестом, распевал отрывки из опер, а в теплом воздухе плыл звон церковных колоколов.

Гондола причалила у Фондаменте делле Цителле, в двух шагах от «Каса Фроло». Антония сразу поняла, что Сэвидж избрал этот палаццо, потому что отсюда открывался прекрасный вид на Венецию, которая как бы плыла в висевшем над лагуной мареве.

Тони не спеша прошла мимо антикварной лавки, высматривая, не покажется ли Сэвидж. Не встретив его на окаймлявшей канал набережной, она вошла в палаццо и стала разглядывать каждого, кто находился в величественном вестибюле.

Всего несколько мужчин стояли сами по себе. Большинство присутствующих стояли и ходили парочками. Много влюбленных, не замечающих ничего вокруг. Многие медленно поднимались по лестнице. Антония, делая вид, что восхищенно разглядывает старинную мебель и картины в пышных рамах, тщетно пыталась отыскать глазами Адама. Время шло, а он не появлялся.

Тони смущало, что, если она час за часом будет болтаться без дела в вестибюле, ее присутствие вызовет любопытство персонала. На галерее второго этажа она увидела ресторан с маленькими столиками, откуда посетителям было видно каждого входящего в просторный вестибюль «Каса Фроло». Она медленно поднялась по мраморной лестнице на галерею и села за столик. К ней подошел официант в белых перчатках. Она произнесла единственное подходящее к случаю известное ей слово:

— Вино?

— Си, синьора. Кьянти?

Она неопределенно кивнула, и, когда он принес ей бокал красного вина, это было не то, что она ожидала. Она попробовала на вкус. Вино было кислым, как уксус. Черт побери, пора запомнить названия вин, которые ей нравятся. Делая вид, что потягивает вино, она смотрела вниз, на влюбленных.

Вдруг ее осенила ужасная мысль. В эти часы сиесты Сэвидж сполна использует свою постель. Пока она, наивная дурочка, сидит здесь, мечтая хоть уголком глаза взглянуть на него, он, скорее всего, коротает время, забавляясь в постели с черноокой синьорой.

Ее охватила паника. Если она увидит его спускающимся по лестнице с изысканной венецианской дамой, ей конец. Он не более как распутник, опытный повеса, умеющий подойти к женщине. Антония страдала, ее разыгравшееся воображение рисовало самые худшие картины. Она понимала, что должна уйти, пока не увидела его еще с одной женщиной. У нее, по существу, не оставалось в отношении него никаких иллюзий. Она знала, что он неразборчив в средствах, возможно даже, способен на преступление, но сердце ее упрямо не хотело отказаться от безрассудной страсти. Откуда у нее появилась нелепая мысль, что она сможет привлечь мужчину с таким богатым опытом? Она, должно быть, сошла с ума! Самое лучшее — снова надеть штаны и довольствоваться дружеским общением с ним. Сидеть рядом, молча покуривая, — самое большее, на что она может надеяться. Во всяком случае, лучше, чем ничего.

Нет! Не лучше, чем ничего. Хуже, чем ничего. Много хуже! Она приехала в Венецию, предвкушая любовную связь. Боже, какой же она младенец. Такая наивная, такая неискушенная, несмотря на то что за последнее время она многое узнала о мужчинах.

Сэвидж приехал в Венецию не ради романтики. Она слышала это из его собственных уст. На карнавале знатные дамы и господа бродят по улицам Венеции в поисках плотских утех. Если она увидит его с женщиной, ей конец, Надо уходить. Она отодвинула стул и тут заметила направленные в ее сторону оценивающие взгляды мужчин. Оглянувшись, она увидела, что по крайней мере трое мужчин смотрят только на нее. Первый мужчина кивнул. Она перевела взгляд на другой столик — оттуда ей улыбался второй мужчина. Антония тотчас отвела глаза, взглянув в сторону третьего. Тот приподнял бровь.

Какое нахальство! Она ясно видела, что каждый был готов подняться из-за стола вслед за ней, чтобы открыто подойти к ней или, по крайней мере, двинуться следом. Тони ужаснулась. У нее не было желания привлекать мужчин. Она хотела, чтобы на нее обратил внимание лишь один. Сэвидж. Адам Сэвидж. И никто другой на свете!

Тони решила, что было бы ошибкой встать и уйти. Она их просто пересидит. К ней подошел официант с записной в руках. Она решительно затрясла головой, отказываясь ее принять. Через несколько минут один из джентльменов, вздохнув, удалился. Вскоре его примеру последовал еще один. Антония облегченно прикрыла глаза, чувствуя, что расслабляющая жара спала и сиеста подошла к концу. По лестнице начали спускаться парочки. В вестибюле они расходились, мужчины шли в одну сторону, женщины — в другую.

Открыв глаза, Антония увидела его. От одного взгляда у нее остановилось дыхание, даже перестало биться сердце. Он не спеша вошел с набережной в «Каса Фроло». И он был один. Сердце подскочило от радости. Он один! Для Сэвиджа не существовало сиесты, когда у его ног лежала неизведанная полностью Венеция.

Она издалека следила за ним, скрывая лицо под шляпкой. Он поднялся на один этаж с ней и скрылся в коридоре, где, как она полагала, находился его номер. Завтра вечером ей оставалось приехать пораньше и дежурить на галерее. Он, естественно, будет в маскарадном костюме, но Антония была уверена, что в любом случае узнает его могучую, ни с чем не сравнимую фигуру.

Весь обратный путь душа пела от радости. Она выглядела такой юной, красивой и счастливой, что люди оглядывались, любуясь ее легкой беззаботной походкой. Проходя мимо лавки с экзотическими масками, она задержалась у витрины, раздумывая, какую маску надеть завтра вечером. Некоторые маски были невероятно замысловатыми, украшены бисером, перьями и зеркальными стеклышками. Другие надевались на голову, полностью скрывая лицо участника веселья.

Антония в нерешительности нахмурилась. Ей не хотелось ничего неудобного, громоздкого, с чем было бы трудно управляться. Ее взгляд упал на манекен с расписанной прямо на лице маской. Умело используя нарисованные полосы и наклеенные блестки, была создана маска, которую не было надобности снимать. Войдя внутрь оживленно торгующей лавки, она купила пакетик блесток и клей для мушек. С помощью своей экзотической косметики она создаст собственную маску!

Антония купила хлеба, салат из даров моря и равиоли в томатном соусе с базиликом и петрушкой. Она будет ужинать, сидя на балконе, любуясь, как императрица на троне, раскинувшимся у ее ног городом.

Сгустились сумерки, и в городе замелькали огни фонарей и факелов. По лагунам, под мостами и вдоль узких каналов скользили гондолы. Кое-кто не мог дождаться карнавала и уже облачился в маскарадные костюмы.

По улицам, перебирая струны, бродили музыканты в одежде Средневековья и времен Ренессанса. Даже гондольеры надели под шляпы закрывающие глаза маленькие черные домино. Вся Венеция превращалась в таинственный волшебный город.

Антония поздно легла в постель, чувствуя, что ей трудно уснуть после впечатлений дня. Когда она наконец задремала, к ней пришли сны, но были они мрачными и тревожными. Она видела себя под маской в каком-то борделе. Клиентура сплошь богатая и титулованная. В этом роскошном развратном салоне собрались бароны, графы, герцоги и принцы со всего света.

Полуодетые женщины с пышными формами. Они смеялись холодным, словно звон венецианского хрусталя, смехом. В помещении было не продохнуть от густого запаха духов. Мужчины, все в масках, сквозь прорези для глаз бросали на нее высокомерные оценивающие взгляды.

Ее выбрали трое разных мужчин, и она знала, что должна пройти по темному лабиринту комнат, угождая их плотским ухищрениям. Она не имела представления, чего они ожидают от нее, не проявляла ни малейшего желания, понимая лишь, что это будет нечто порочное, омерзительное и унизительное.

Антония в ужасе замерла перед первой дверью, медная ручка жгла ей ладонь. Но она знала, что выбора нет. Ее судьба была решена давно, когда она сделала первые шаги на пути к падению. Расправив плечи, она повернула ручку. И встретила замораживающий душу взгляд светло-голубых глаз.

Антония вскрикнула и проснулась.

Она сидела в постели, обняв колени. За окном темно, до утра еще далеко. Она откинула назад тяжелую массу волос, не в состоянии унять дрожь. Ей не надо было объяснять смысл зловещих сновидений. Ее совесть бунтовала против того, что она задумала!

Молодой незамужней леди крайне непристойно отдаваться мужчине на одну ночь тайной, запретной любви. Ха! Это не любовь, а блуд. Чувственная половая связь в чистом виде. Она замыслила, чтобы Адам Сэвидж совратил ее. Антония хотела, чтобы он, и только он, приобщил ее к темному таинству интимной связи. Она действительно испорченная девчонка. Другая на ее месте сгорела бы от стыда из-за такого любопытства к плотским отношениям. Неужели она действительно собирается просить его развратничать с нею?

О да, конечно!

Уютно свернувшись в постели, Антония предалась сладким фантазиям. Когда проснулась, увидела, что солнце уже высоко в небе, а она лежит поперек кровати. Это было самое замечательное утро в ее жизни. В прекрасном настроении она перекатилась по постели. Настал день, которого она ждала всю жизнь!

Весело распевая, Антония поплескалась в ванне, а потом, задыхаясь от радостного волнения, натянула чулки, затем греховно прозрачные трусики и лиф в форме короны. Покрасовалась перед зеркалом, упиваясь потрясающе непристойным нарядом. Сначала посыпала свои роскошные волосы обычной пудрой, чтобы не казались такими темными, потом покрыла их золотой пудрой. Зажгла торшеры, чтобы получше осветить лицо, когда начнет накладывать косметику, и взбитые в высокую прическу волосы заблистали тысячами золотых пылинок.

Она превратилась в волшебную принцессу из очень старой сказки. Долго разглядывала лицо, обдумывая узор, который бы сделал ее неузнаваемой и в то же время обольстительной. Остановилась на рисунке бабочки. Ее большие зеленые глаза будут «глазками» на крыльях бабочки. Старательно выделила ресницы черной тушью, потом при помощи переливающегося золотом зеленого грима провела полосы вверх, к вискам, и вниз, по щекам, в виде острых кончиков крыльев. Палочкой черной туши нарисовала на лбу тонкие усики, прилепив к ним блестки. Эффект потрясающий! Костюм идеальный. Оставалось только выйти на огромную сцену города и сыграть свою роль.

Море еще не проглотило солнце, когда Антония смешалась с толпой. Всюду царили веселье, музыка и смех. Когда воздвигли барьеры масок, рухнули все остальные. Незнакомые люди разговаривали друг с другом, как актеры большой труппы, сыпля остротами и реагируя на них кто улыбкой, кто дружеским прикосновением, а кто и откровенной лаской.

Ранние гуляки просто веселились и дурачились. Когда Венецию окутают сумерки, то веселье хлынет через край, смывая все приличия. Костюмы и маски представляли собой весьма эффектное зрелище. Одни довольно остроумны, другие невероятно смелые. Полуобнаженные тела были обычным явлением. Во многих случаях невозможно определить — мужчина это или женщина. Были и безвкусные, а то и просто неприличные костюмы. Многие держались невежливо, а некоторые просто грубили. Все стремились показать себя, все были опьянены — кто ночным весельем, а кто уже приняв спиртного.

Веселое настроение было заразительным, взрывы смеха перекатывались от одной группы к другой, объединяя всех в безудержной погоне за удовольствиями. Антония напугалась. Она отстранялась от тянувшихся к ней рук и плотоядных ртов, выкрикивавших: «Донна! Белла! Гра-циозо! Пер фаворе!»

Люди добродушно толкались перед гондолами, ожидая своей очереди переправиться через лагуну. Какие-то остатки цивилизованности пока еще сохранялись, но Антония видела, что достаточно искры — и разгорятся безобразные страсти. Было ясно, что отдельную гондолу она не получит, поэтому забралась в такую, где были одни женщины. Она в ужасе отстранилась, когда одна из женщин, заигрывая, тронула ее. Антония огляделась вокруг, и ей показалось, что в эту ночь все в Венеции загримировались под шлюх. И слегка покраснела — сама не лучше ДРУГИХ.

Тем же путем, что и вчера, Антония прошла по набережной сквозь толпу, благодарно улыбаясь, когда тот или иной джентльмен целовал кончики своих пальцев, демонстрируя свое восхищение. Она уже знала, что, независимо от карнавала, итальянские мужчины, увидев привлекательную женщину, наглядно выражали свои чувства.

Вестибюль «Каса Фроло» был залит светом. На галерее играли музыканты. Музыка слетала вниз, к танцующим вместе с серпантином и тучами конфетти. Антония внимательно разглядывала каждое лицо, ища в толпе единственного мужчину. Не находя его, она снова и снова проталкивалась сквозь шумную, веселящуюся толпу, понимая, как просто разминуться с ним в этом море скрытых масками лиц. Наконец она убедилась, что в вестибюле палаццо его еще нет, и решила подняться на галерею, так как была убеждена, что его номер на том этаже.

Тони стала подниматься по мраморным ступеням, и тут она увидела, что навстречу ей спускается величественная фигура. На нем был малиновый тюрбан, украшенный павлиньим пером. На широкие плечи наброшена восточная туника. Сладко забилось сердце — она заметила, что раджа не сводит с нее глаз. Расстояние между ними сокращалось. Когда оставалось несколько ступеней, она задохнулась от радостного волнения, увидев, что его взгляду открылась ее великолепно очерченная золотым лифом грудь.

Она протянула ему руку.

— Синьор, — нежно, заманчиво выдохнула она.

— Voi siete bella, tesoro. Baciame[14]. — И мужчина потянулся к ней жадными руками.

Антония поняла, что это не голос Сэвиджа. Испуганно она смотрела в незнакомые, цвета вулканического стекла, глаза.

— Нет — нет, — закричала она, отталкивая его руки. Отказ подстегнул его, и она увидела, как он, прижав ее к себе, тянется ртом к ее губам. Она бешено отбивалась, визжа:

— Нет, нет, нет, синьор, нет!

На плечо раджи опустилась загорелая рука.

— Думаю, что «нет» означает на итальянском то же, что и на английском.

Антония чуть не лишилась сознания, с облегчением услыхав грозный голос Сэвиджа, который не спутаешь ни с каким другим. Хотя на этот раз в нем чувствовались бархатистые нотки, угроза была ощутимой.

Сэвидж нажал на плечо посильнее и, воскликнув» «Per dio!»[15], — раджа опустился от боли на колени.

Взяв Антонию за руну, Адам свел ее вниз по мраморным ступеням. Она чувствовала, нан по ее руне растена-ется тепло его руки. Он был в черном. Черный леопард. Полумаска доходила до рта, скрывая шрам. Могучая фигура скрыта под черной накидкой. Она-то знала, что он куда страшнее раджи.

— Как мне вас благодарить, милорд? — все еще не отдышавшись, спросила Антония.

— Что-нибудь придумаю, прелестный мотылек. Вы англичанка. — Видно было, что он заинтригован.

Она мило улыбнулась. Черные ресницы опустились на щеки, потом взметнулись над мечтательными светло-зелеными глазами.

— Вы предлагаете свое покровительство, милорд?

— Ото всех, кроме себя, милочка.

Хотя для женщины она была высока ростом, они стояли так близко, что, глядя на него, ей приходилось поднимать голову. Он поцеловал ей руку Когда его горячие губы коснулись ее кожи, по руке до самого плеча словно пробежал ток.

— Вы тоже англичанин, — прошептала она.

— Возможно, по рождению, но не по натуре.

— Леопард по натуре? — спросила она, облизнув кончиком языка нижнюю губу.

Голубые глаза Адама потемнели от вожделения. Ему тоже хотелось, прежде чем поцеловать, лизнуть кончиком языка эту сочную пухлую нижнюю губку.

Она задрожала — в ней тоже зажглась страсть.

Они все еще держались за руки. Его заинтриговала ее красота, молодость и национальность.

— У меня есть предложение, милорд. Вас интересует? Забавно. Разве не ему положено предлагать даме?

— Буду в восторге провести с вами часок-другой, милочка. У вас есть имя?

Она покачала головой и, поддразнивая, улыбнулась уголкам и губ. После того как упьется ее соблазнительной нижней губкой, он поцелует эти уголки. Ему хотелось взять ее на руки и, не теряя времени, отнести наверх, в свою постель. Именно там они закончат ночь. Сэвидж убеждал себя не торопиться. Должен же он сначала хотя бы угостить ее бокалом шампанского. Она так молода. Пока еще нельзя ее пугать.

Бережно придерживая за талию, он повел ее по набережной к одному из своих излюбленных мест. Это была таверна со столиками у сводчатых окон, выходящих на лагуну. Небо было темно-багровым. Мерцавшие свечи отражались миллионами искр в ее позолоченных пудрой волосах. Он заказал шампанское.

Сэвидж поднял изящный венецианский бокал:

— За ваше очарование и вашу таинственность, богиня. Она вертела пальцами ножку бокала. Значит, и он видит в ней сказочную королеву.

— Итак, какое у вас предложение? — любезно поинтересовался он.

— Я на одну ночь убежала от опекуна. Ищу любовника.

Даже в сумраке таверны он увидел, как она покраснела. Он накрыл рукой ее руку. Она не видела радости в его глазах.

— Попробую угадать. Вас выдают замуж не по любви, и вы жаждете испытать плотские наслаждения, прежде чем увянете.

Как он и хотел, она засмеялась:

— Я никогда не смогу выйти замуж. Так сложились обстоятельства.

Его быстрый ум перебирал вероятные причины. Монастырь? Возможно. Болен один из родителей? Более вероятно.

— Никогда — это очень долго. Обстоятельства меняются. Если я соглашусь стать на одну ночь вашим любовником, однажды вы, может быть, сильно пожалеете об этом.

— Никогда, — поклялась Антония.

— Какой у вас опыт? — озадаченно спросил он.

— Никакого, — еле слышно ответила она. Севидж поднялся, собираясь уходить.

— Простите меня, милочка, но это невозможно.

— Прошу вас, не покидайте меня! Я девственница, которой до смерти надоело это безнадежное положение. Разве так уж постыдно желать одну ночь наслаждения?

— Во всем этом нет ничего постыдного, милочка. Просто мне не хватит времени доставить вам то наслаждение, какого вы так жаждете.

— Ну тогда просто откройте мне таинства секса.

— Когда мужчина рвет преграду, имеющуюся у девушки, это сопровождается кровью и болью. Мужчина получает известную долю удовольствия, но мало что достается женщине, уверяю вас.

Она широко раскрыла глаза. Ему казалось, что он утонет в этих глубоких зеленых омутах.

— Полюбите меня сегодня ночью, — уговаривала она, облизывая пухлую нижнюю губу.

В паху становилось жарко. Адам смеялся над собственной глупостью. Он-то мечтал о том, что проведет бурную ночь с опытной сластолюбивой партнершей, а то и с тремя или четырьмя, чтобы удовлетворить свою неиссякаемую сексуальную мощь. А тут его умоляет обслужить непорочная английская леди.

— Сколько вам лет? — требовательно спросил Сэвидж.

— Сем… восемнадцать, — прошептала она. Это была ужасная ложь.

Кровь с силой пульсировала в его стержне, увеличивая в размерах и наполняя желанием. Черт побери, если он ей откажет, она станет искать другого. Насмешливый внутренний голос говорил: «Не делай вид, что ты собираешься ее защитить». Он даст ей последний шанс выйти из игры.

— Считаю нужным предупредить, что у меня лицо и тело в шрамах. Это может вызвать у вас отвращение.

— Ни за что, — пылко возразила она, протягивая через стол руку.

— Тогда допивайте, богиня, и полетим со мной. Хочу проверить, действительно ли давать — более благое дело, чем брать.

Сегодня ночью он действительно окажется князем дураков. Он дал себе слово, что это последний раз, когда он приходит на выручку страдающей девице.

Глава 27

Леопард повел ее вниз по ступеням набережной к ожидавшей пассажиров гондоле и отдал распоряжение гондольеру на его языке.

— Вы всегда будете помнить, что первая любовь пришла к вам в гондоле, плывущей по каналам Венеции.

Спустившись в узкую лодку, он сильными руками взял ее за стройную талию и перенес по воздуху к себе. Это был жест, свидетельствующий о близости. Они прижались друг к другу. У обоих бешено колотились сердца.

У нее перехватило дыхание, когда он повлек ее на мягкое сиденье на корме.

— Иди сюда.

Его сочный, бархатистый голос звал, манил, притягивал. Она чуть помедлила, глядя на распростертое перед глазами принадлежавшее ей великолепие.

Расстегнув застежку черной шелковой накидки, он откинул полу на подушки. У нее подогнулись колени, и она опустилась рядом с ним в свитое им черное шелковое гнездышко.

— Куда ты меня везешь? — Голос ее был тише вздоха.

— На край времени… в благоухающие сады блаженства… на край земли.

В его словах была фантазия, магия, выдумка, но они так много обещали.

Откинувшись на подушки, он развел ноги и посадил ее перед собой.

Антония ощущала спиной твердую стену из мышц. Тепло его тела переходило в нее — пугающее, обжигающее, вызывающее дрожь. Сердце рвалось из груди, громом отдавалось в голове. Нашептывая на ухо ласковые слова, он покусывал мочку, и сердце ее забилось еле слышно, так что ей показалось, что оно вовсе перестало биться.

— Tesoro. — Это означало «дорогая».

Она растворилась в нем, впитывая тепло его тела. Казалось, что кровь объята пламенем и его синие язычки бегут по каждой жилке.

Из туманной лагуны они скользнули в узкий заколдованный канал, подальше от шума, от веселящейся толпы в уединенный, скрытый, тихий уголок. В этом было нечто мистическое, будто они скользили по поверхности античных вод. В пышном великолепии над ними высились богато украшенные позолотой здания эпохи Ренессанса укрывая их, погружая в мир мечты, которая звалась Венецией.

— Когда-то это был центр цивилизации. Отсюда на Восток шло зерно, а с Востока в Европу через нее текли сокровища мира. Избыток богатства и золота, естественно, привел к упадку.

— Дожи, кондотьеры, Медичи, — мечтательно произнесла Антония.

— Только так можно получить удовольствие, познавая Венецию, ее скрытое очарование.

Он мягко положил руку ниже груди, приподняв так, что из выреза лифа показались ее светлые очертания. В полумраке вышитые на фоне золотистого шелка короны отливали глубоким красным цветом. Наклонив голову, он согрел грудь своим дыханием. Стоило ему остановиться, как ее больно кольнул холодный воздух. — Стрела купидона, — поддразнил он.

У нее снова перехватило горло. Короткий вздох подсказал ему, что тело ее превращается в источник наслаждения, что во всех его дивных чувствительных потаенных уголках зреет желание.

Антония почувствовала, что в спину упирается растущая в размерах твердая мышца. Отвердели его могучие мышцы ног, а то, что поднялось между ними, было похоже на мраморный столб. Она мельком видела мужские органы над ночными горшками, но не представляла, что такой отросток может вырасти до огромных размеров и стать твердым как железо. От такого открытия она застыла от изумления и попыталась освободиться. Если бы только он ей позволил. Но он этого не сделал. Его рука намертво обхватила ее стальным обручем, прижав к великолепному мужскому орудию.

Антония не сопротивлялась. Ведь она как раз жаждала познать его как мужчину. Попробовать таинственный мужской прибор. Он налился бешено пульсирующей кровью, и Тони чувствовала ее толчки в одном ритме с биением его сердца.

— Amore mio. Маленький мотылек.

Ощущая биение пульса, он кончиком языка щекотал у нее за ухом, и по шее ее, по спине пробегала легкая дрожь. Она воображала, как эта дрожь пробегает по его стержню. Желание становилось взаимным. Оба жаждали раствориться друг в друге, слиться дыханием, кровью, телом и душой.

Они тесно прижались друг к другу, подстегиваемые первобытным желанием соития. Бушующая в крови страсть и невозможность ее удовлетворить становились нестерпимыми. Они все больше пьянели от охватившей их лихорадки желания.

Сэвидж был готов овладеть ею. Чтобы взять себя в руки, он выпрямился, слегка отстранив ее от себя. Ее восхитительный ропот пронзил его как молнией. Он приказал себе не причинять ей боль, тогда, как он знал, он сможет сделать из нее страстную, чувственно раскованную женщину. Он снова стал нашептывать ей на ухо, стараясь охладить и продлить их страсть:

— Каждый год дож на своей пышной барке выходил в лагуну, чтобы, бросив в воду золотое кольцо, символически обвенчать Венецию с морем.

Сняв с пальца один из золотых перстней, он кинул его в лагуну.

Антония изумленно взглянула на него. Этот романтический жест навсегда связал их с этим городом.

Ее губы приковали его взгляд. Леопард наклонился н ней, и она, затаив дыхание, подставила жаждущие поцелуя губы. Он, как бы пробуя на вкус, провел шершавым, жестким языком по ее пухлой нижней губе. Чуть не задохнувшись, она вздрогнула, когда он засосал ее красную сочную нижнюю губку, точно взял в рот спелую вишню.

У нее был вкус крепкого сладкого вина. Словом, вкус женщины. Он снова откинулся назад, увлекая ее за собой. Она прильнула к нему всем обмякшим телом и была вознаграждена ощущением его горячей поднимающейся плоти. Одна руна уверенно проскользнула под лиф, охватив голую грудь. От его мозолистых пальцев и ладони по ее нежной ноже будто пробежал тон, пропинавший все глубже и ниже.

Второй руне предстояло завоевывать другое пространство. Он шарил пальцами, пока не проник под пояс юбки. Его горячая кисть, обжигая ее, скользила все ниже по голому животу. Прикосновение жаркой шершавой кожи к жаркой шелковистой коже вызывало необъяснимое блаженство. Его длинные сильные пальцы пробирались все ниже, пока подушечки не легли как раз над лобковой косточкой. Как раз туда, где начинались крошечные кудри, покрывающие интимные места.

Было так восхитительно чувствовать его сильные пальцы. Она глубоко, словно из глубины души, вздохнула. А Леопард снова мурлыкал ей на ухо:

— Мы проплываем под мостом Вздохов.

Она глянула вверх мимо его покрытого тенью лица.

— Какое прекрасное название.

— Не совсем так, сага. За этим мостом расположены тюрьмы. Все, кто проплывает под этим мостом, тяжело вздыхают, бросая сквозь эту плотную каменную решетку последний взгляд на свободу.

Антония снова вздохнула.

— Не печалься, cherie. Эта ночь только для наслаждений. — И крикнул гондольеру: — «Каса Фроло».

При этих словах от грудей к низу живота побежали нити неизъяснимо приятных ощущений. Его прокравшиеся вниз пальцы, конечно, почувствовали трепет в глубине раскрывшегося между ног цветка. Она повернулась, чтобы быть лицом к нему. Распласталась между его ног, смешивая тепло женского тела с его теплом.

Лежащие на ее теле руки давали ему ощущение блаженства, и он совершил ошибку, представив их обоих лежащими в таком положении нагишом. Его стержень, взбрыкнув, уперся ей в живот, и она изумленно раскрыла рот. Он тотчас завладел ее нежным ртом, глубоко скользнув в него языком и жадно глотая волшебный нектар.

— Отвезу тебя домой в постель? — В голосе слышались нетерпеливые нотки, от которых по спине у нее побежали мурашки.

— О да, пожалуйста, — от предвкушения у Антонии сел голос.

Ей давно была знакома его могучая фигура, но теперь, когда он заслонял ее от буйной толпы, она с признательностью почувствовала себя слабой женщиной. Тони часто представляла себе, как это будет выглядеть, и вот теперь ее как черным бархатом окутывает его ощутимое властное покровительство, и никто, кроме Сэвиджа, ее не тронет.

Минуя вестибюль и мраморную лестницу палаццо, Тони словно летела на крыльях. Беснующаяся толпа расступалась перед ними. В голову пришла фантазия, что даже поднимающаяся на Олимп для свершения священного обряда богиня не чувствовала себя такой полной счастья и жизни, такой желанной, как она.

В Адаме Сэвидже для нее было еще столько неизведанного. Его лицо было постоянно непроницаемым, как маска. Она чувствовала, что ее ждет откровение, может быть, не одно, и в то же время подозревала, что никогда не познает его до конца. Что было абсолютно верно. По разгоряченному телу снова пробежала легкая дрожь.

Он открыл дверь, и она увидела роскошные покои. Две комнаты соединялись белой, как сахар, мраморной аркой. С кованой решетки балкона к воде канала спускались пышно разросшиеся цветы.

Закрыв изнутри дверь вычурным золотым ключом, он окинул ее вожделенным взглядом. Всю, с ног до головы. Потом шагнул к ней, протягивая лежащий на ладони ключ.

Она засмеялась:

— Чтобы ты от меня не убежал? Он был совершенно серьезен:

— Возьми. Когда увидишь мои шрамы, тебе, может быть, не захочется остаться. Ты должна знать, что свободна уйти в любое время.

Где-то глубоко внутри опять пробежала легкая дрожь. Она никогда не будет свободна. Чтобы показать, что готова подчиниться ему во всем, она взяла ключ и положила на мраморную подставку у двери.

Взяв за руки, он провел ее в просторную спальню. Сбросил черную шелковую накидку, а затем снял маску Леопарда.

Антония знала его лицо как свое, и тем не менее при виде его у нее подогнулись колени, и она опустилась на край кровати. С тех пор как она впервые увидела его, ей хотелось не спеша разглядывать твердые черты этого смуглого лица. Теперь он сам приглашал вволю насмотреться на него.

Брови цвета воронова крыла, прямой нос с несколько расширенными ноздрями. Резко очерченные скулы и подбородок, словно его творец пользовался крупным резцом. Чувственные складки рта. Далее, будто высеченный тем же резцом, от левой ноздри до рассеченной верхней губы тянулся глубокий шрам. Смуглая, будто выкрашенная скорлупой грецкого ореха, кожа казалась еще темнее в тех местах, где он брился. Поразительным контрастом служили пронзительно-голубые глаза. Она наблюдала такой оттенок в водах Средиземного моря.

— У тебя глаза, как вода в Бискайском заливе.

Она вспомнила свое самобичевание. «Ты, капризная романтичная сопливая фантазерка». Он запустил руки в свои длинные черные волосы. Раз, другой. Сильные, мозолистые, умелые руки. Способные на нежность? Возможно. Способные на жестокость? Несомненно. Способные раздразнить и принести удовлетворение? В равной мере!

Она взяла его кисть в свою. Контраст был разительный. У нее белая — у него загорелая; у нее длинная и хрупкая — у него сильная и массивная; у нее нежная — у него шершавая и мозолистая.

Водя пальцем по грубой от работы ладони, она улыбалась уголками губ от удовольствия, вызванного одним лишь прикосновением к ней. Потом осмелилась лукаво поднять глаза.

— Если судить по рукам и лицу, ты не джентльмен.

— Да, — подтвердил он. — К сожалению. Подозреваю, что имею дело с титулованной леди.

Она удивленно глотнула воздух, поражаясь его проницательности.

— Не пугайся. — Озорной огонек теперь появился в его глазах. — Я не собираюсь выгонять тебя из-за твоего благородства. — Тыльной стороной ладони он погладил ей щеку. — Ты меня интригуешь. Как тебя зовут?

Его прикосновение доставило неизъяснимое блаженство.

— АН…

Она изумленно раскрыла глаза. Чуть было не выболтала свое имя.

— Анн, — своим бархатистым голосом он пробовал имя на язык.

Что с ней? Глядишь, еще назовет его Адамом.

— А у вас есть имя, милорд?

— Только не милорд, если это не часть вашей причуды, миледи.

Она засмеялась ему в лицо:

— Конечно, нет. Глупости.

— Удивительно, какое большое значение придают титулам большинство женщин. — Он поднял бровь. — Достаточно, если назовусь Адамом?

— Чудесно.

Она глубоко вздохнула. Имя так идеально подходило ему, что называть его иначе испортило бы воображаемую картину.

— Да будет так: Анн и Адам.

Он говорил таким тоном, будто между ними все улажено. В известном смысле так оно и было. Он поднес ее руку ко рту и потерся губами о пальцы, прошептав:

— Готова заняться любовными играми?

Антония, не дыша, безмолвно кивнула.

Адам привлек ее к себе, и ее прекрасное тело целиком оказалось в его могучих объятиях. Он крепко прижал всю ее к своему твердому телу. Груди к груди, ребра к ребрам, бедра к бедрам, живот к животу, мужская твердь к нежному цветку. Она прильнула к нему, и он водил ею по своей тверди.

Кожу покалывало, будто на нее попали крошечные капельки расплавленного золота, потом тепло проникло сквозь ее шелковистую кожу глубже, в ее кровь, растекаясь по телу как ручейки расплавленного золота. Крепко прижавшись к нему, она чувствовала, как в нее вливается обжигающее тепло его тела.

Он напряженно следил за ее глазами, желая видеть малейшие проявления трепетной страсти. Потом, легонько отстранив ее от себя, он опустил взгляд внутрь золотой короны ее лифа.

Она почувствовала, что он видит, будто бы обнаженные, ее груди, и они затрепетали, твердея на глазах. Их кончики, как крошечные пики, бесстыдно выпятились навстречу ему. Он встретился с ней глазами, как бы разделяя ее ощущение, что малейший его взгляд может вызвать в ней дрожь наслаждения. Он был воплощением мужского превосходства, она — нежной покорной женщины.

Так было вечно между мужчиной и женщиной. Любовь придавала мужчине силу и мощь, женщина от любви слабела. Господство и подчинение от одного прикосновения. Обострялись все чувства. Чем тверже и сильнее становился он, тем мягче и слабее делалась она. Она хорошо понимала, что держится благодаря его силе. Отпусти он ее, и она повалится, упадет навзничь, окажется под ним. Хозяин и рабыня.

До поцелуя было далеко. Ему предшествовала долгая любовная игра. Он стал целовать глаза, бросая горящий взгляд на рот, разрешая видеть его желание, стремление, жажду и не пряча потребности ощутить ее на вкус, обладать ею, жадно наслаждаться. Чтобы продлить предвкушение приятного, он провел пальцем по верхней губе, потом ласково погладил полную нижнюю губу и как сочный плод сжал ее между большим и указательным пальцами. Только теперь, нагнувшись, он втянул этот спелый плод в рот, нежно покусывая зубами. Он облизывал, обсасывал, пробовал на вкус покрытую росой вишню, пока она не разбухла от любовных ласк.

Антония опустила подведенные ресницы и простонала от первого сладострастного позыва. Вот тогда он поцеловал. Требовательными губами он впился в ее рот, лаская, терзая, разжигая, щедро даря все и одновременно эгоистично требуя всего. Его губы требовали ответных ласк. Тихо постанывая от наслаждения, она обхватила руками его широкую спину, поглаживая рельефно выступающие мышцы. Обмякшие губы раскрылись под требовательными ласками любовника.

Он дразнил и играл кончиком языка.. пробуя на ощупь и на вкус хранилище сладостного нектара. Ее язычок, затрепетав, включился в дразнящую игру, осваивая первые уроки смелости. Прежде чем окончательно утвердить мужское превосходство и подчинить ее себе, он дал ей вволю изучить свой рот.

Сэвидж испытывал сильное искушение. Ее юность и чистота бросались в глаза, и в то же время она была с ним полностью раскована, с милой естественной чувственностью отвечая на его любовные ласки. У него было смутное ощущение, что это уже было, будто эта ночь была завершением долгого ухаживания, которого оба ждали — сколько? — месяцы, годы, всю жизнь.

Он подавил желание овладеть ею. Сумасбродное желание оставить свидетельство, что она принадлежит ему. Прежде чем отнять руки, он опустил ее на постель. Потом неторопливо расстегнул пуговицы на поясе юбки.

— Думаю, нам следует освободиться от этой роскошной юбки, как бы она нам ни нравилась. Я налью шампанского.

Когда Адам появился, неся по бокалу в каждой руке, она как раз выбралась из вороха золотистого тюля.

Из покачнувшихся бокалов выплеснулось немного шампанского.

— Боже милостивый! — прогрохотал его голос. Антония покраснела:

— Знаю, что эти трусики непристойны. Он покачал головой.

— Нет, дорогая, я видел прозрачное белье раньше. Ноги!

— Мои ноги? — прошептала она.

— У тебя потрясающие ноги. — Его взгляд скользил по изящным щиколоткам, длинным стройным икрам и длинным ровным бедрам, которые казались бесконечными. — В жизни не видел у женщины таких длинных ног. — Он быстро подошел к ней, поставил бокалы с шампанским и поднял ее на руках. — Они созданы обвиваться вокруг мужчины, — хрипло произнес он.

Если это то, чего он хочет, для нее будет счастьем исполнить его желание. Она обвила длинными ногами его талию, скрестив щиколотки за спиной, крепко обняв его. Он застонал от наслаждения, а она, обвив руками шею, стала целовать его, как целовал он несколько минут назад. Тони трепетала от восторга при мысли, что его упрямый рот со страшным шрамом принадлежит ей. Ей казалось, что от блаженства плавятся даже кости, и она еще крепче охватила его длинными стройными ногами.

Боже, почему он не догадается скинуть с себя одежду? Поддерживая ладонями ее восхитительные круглые ягодицы, он медленно шагнул к постели и, сбросив покрывало, опустил ее на черные атласные простыни.

Ее золотые волосы, золотой лиф и прозрачные золотые панталончики выделялись на черном атласе, возбуждая желание.

— Ты так порочно соблазнительна, милочка, — пробормотал он.

Она подняла на него взгляд, замечая, как его глаза темнеют от желания.

— Это из-за тебя я чувствую себя порочно соблазнительной.

Тони зачарованно смотрела, как его мозолистые руки развязывают широкий шейный платок, стягивают рубашку. Она видела его обнаженным по пояс в Эденвуде, но теперь она могла свободно разглядывать все великолепие его мускулатуры, покрытой спутанными черными кудрями. Ей не терпелось увидеть больше. Нетерпение перешло в неуемное желание. Ей безумно хотелось не только увидеть больше, но и потрогать его, насладиться запахом, попробовать на вкус, жадно вкусить его.

Зеленые глаза следили за пальцами, расстегивавшими пояс, сбрасывавшими штаны. Ниже пояса было несколько шрамов от ударов ножом. Судя по шраму с правой стороны живота, можно было бы подумать, что ему выпускали кишки. Но не шрамы вызывали у нее жгучее любопытство. Ее взгляд был прикован к его мужским прелестям. Наконец перед ней был таинственный мужской орган. Его толстый фаллос гордо выступал из черных зарослей, а под ним покоились два больших овальных шара. Крепкие, как молодые дубки, бедра, хотя и на удивление узкие.

У Адама радостно екнуло сердце, когда она, почти не взглянув на его шрамы, сосредоточила все свое женское любопытство на выступающих мужских прелестях. Она так долго и зачарованно разглядывала их, поворачивая голову, что в его глазах забегали веселые искорки. Распахнув руки, будто показывая всего себя, сказал:

— Готова или нет, я иду.

— Я готова, Адам, — совершенно серьезно ответила она.

Адам, хохоча, прыгнул в постель, сгребая ее под себя. Обхватив коленями, он, смеясь, глядел в зеленые глазки на крыльях бабочки.

— Твои золотые волосы прекрасно смотрятся на черном атласе, но я ставлю тысячу гиней, что твои натуральные черные локоны намного прекраснее. Прелестные зеленые глаза удивленно взглянули на него:

— Откуда ты знаешь, что я брюнетка?

Он простодушно покачал головой:

— Потому что между ног у тебя черные шелковые колечки.

— Ox! — вскрикнула она, краснея, потом, откинув голову, закатилась смехом. — Какой смешной я, должно быть, кажусь тебе.

— Ты соблазнительное, неотразимое золотое сокровище.

— М-м-м, завладей им, — умоляла она.

— Это было бы страшным расточительством. Лучше буду медленно вкушать.

Она следила за ловко расстегивающими лиф пальцами, потом за его лицом, когда он освобождал ее груди. Видела, как он облизывал внезапно пересохшие губы, и ей ужасно захотелось снова ощутить его язык у себя во рту.

Будто читая ее тайные мысли и желания, он наклонился к ее губам, но прежде накрыл шершавыми ладонями ее восхитительные круглые груди. Она вскрикнула от вызванного этим прикосновением захватывающего ощущения, а он тем временем снова проник в жаркую темную глубину ее рта.

Антония не представляла, какими чувствительными могут быть груди женщины. Она так долго прятала их, что теперь испытывала удовольствие лишь от того, что они есть. Когда-то они представлялись ей маленькими, но под ладонями Адама были идеальными. Казалось, что от его ласковых поглаживаний они растут, набухают, твердеют. От прикосновения его загрубевшей кожи по телу растекалась такая неизъяснимая истома, что ей хотелось кричать от наслаждения.

— Первый раз в твоей жизни твое тело полностью просыпается. Я сделаю тебе массаж с шампанским. Ты почувствуешь такую бодрость, какую не испытывала в жизни.

Антонии казалось, что ей, должно быть, все это снится. Неужели правда, что она лежит в постели, стиснутая твердыми, как мрамор, бедрами Адама Сзвиджа, дающего ей уроки сладострастия? Если это сон, то ей ни за что не хотелось просыпаться.

Встав на колени, он потянулся за хрустальным бокалом с шампанским. Закинув руки за голову, она закрыла глаза и блаженно вытянулась, предвкушая наслаждение от прикосновения к телу его могучих рук. Открыла глаза, почувствовав, как он стягивает с ее великолепных длинных ног прозрачные золотистые трусики. Ее тело непроизвольно выгнулось навстречу ему, и Адам, не устояв, поцеловал драгоценный цветок.

Он был восхищен ею. Она уже испытывала огромное наслаждение, а он, по существу, еще не начинал игру. Повернув ее лицом вниз, он плеснул ей на спину немного игристого вина. Сначала появилось ощущение прохлады, но, как только его ладони коснулись нежной кожи, стало тепло. Его сильные руки длинными, уверенными движениями скользили по плечам, потом ниже, по спине, пока она не почувствовала легкое покалывание, потом сильный жар.

Он перевел руки на лодыжки и стал длинными движениями массировать ноги. В жизни не видал он таких изумительных бесконечно длинных ног, каких теперь имел удовольствие касаться. Заканчивались они соблазнительной кругленькой попкой. Он кругами массировал ягодицы, сначала в одну сторону, потом в другую.

Антония то вскрикивала, то постанывала. Его умные руки одновременно и расслабляли, и возбуждали. Это было совершенно незнакомое захватывающее ощущение. Подстегивая возбуждение, Адам коснулся губами ее шелковистой кожи и стал лизать, пробуя на вкус. Язык у Леопарда был такой же жесткий, как и его руки.

Язык бегал по нежной коже, возбуждая обоих. По телу пробежал трепет, когда он, изнемогая от страсти, стал ласково покусывать ее.

— У твоей кожи восхитительный вкус шампанского. Я просто без ума, — осипшим голосом произнес он.

От его горячего дыхания по коже пробегала дрожь. Его пальцы и губы скользили вниз по позвоночнику, пока не добрались до ее восхитительной попки. Он дразнил ее языком, пока ей не стало казаться, что она сойдет с ума.

Смяв в кулаках черную атласную простыню, Антония подняла зад. Он продолжал ласкать ее языком, пока она не встала на колени, выкрикивая его имя.

Он властно перевернул ее на спину.

— Самое сладкое я оставил напоследок, — промурлыкал он, поливая шампанским впадину между грудями.

Она считала их чувствительными, когда он брал их в ладони, гладил шершавыми пальцами вокруг сосков. Но когда он лизнул языком, коснулся и стал сосать требовательными губами и языком, чувствительность обострилась в сотни раз. Груди налились, дерзко встали торчком, как пики, подаваясь вперед, наполняя его рот ни с чем не сравнимой на вкус плотью.

Ее восхитительная свежесть вызвала в нем страстное желание, но он понимал, что ее сексуальная страсть вышла из границ потому, что до него к ней не прикасался ни один мужчина. Он был первым и должен подавить нелепое желание стать последним. Это любовь на одну ночь. С рассветом он исчезнет, как и она, и останутся лишь навязчивые мучительные воспоминания. Так предопределено жизнью.

Глава 28

Адам впервые испытывал такие сильные эротические ощущения, разжигая страсть у этой золотой богини. Вместо того чтобы, закрыв глаза, улететь в мир блаженства, она пристально глядела на него, следила за его глазами, губами, ртом, языком, впервые разжигавшими в ней страсть. Она бурно откликалась на ласки, не сдерживая возгласов и стонов.

Когда он, оставив грудь, усеял жгучими поцелуями живот, она обхватила его своими длинными ровными ногами, прижимая его плоть к своей. Она хотела его. Хотела его всего.

Почувствовав между ног его вздыбленный стержень, Антония, не владея собой, поднялась на постели и стала кусать тугие мышцы на его широкой груди. Восхищенно ухмыляясь, он смотрел на ряд крошечных полукруглых следов, оставленных ее зубками. Если он Леопард, то она действительно ему под стать! Сгорая от желания, она была готова вцепиться в него ногтями. Боже, что она станет делать, когда он войдет в нее языком?

Разняв ноги, он широко раздвинул их и стал нежно поглаживать пальцами черный кудрявый треугольник. Откинувшись на атласную простыню, она выпятила ему в руки свой цветок, полуприкрыв глаза налившимися сладострастием веками, однако в них продолжало сверкать зеленое пламя.

Он сунул палец в щель, но не глубоко, нащупывая крошечный бутон розы, поглаживал и играл с ним, пока он не поднялся. Сначала он был сухим и горячим, но Адам продолжал играть, и скоро на пальце появилась капля влаги, за ней другая, пока она не отдала ему всю влагу.

— Приятно?

— М-м-м, знаешь… так… дивно.

Бутон набух до предела, а потом расцвел, стремительно развернув лепестки. У нее захватило дыхание.

— О, — выдохнула она, — до чего же чудесно! Адам понимающе улыбнулся. Потом медленно, осторожно скользнул пальцем глубже. Он вовсе не хотел разрушить ее сокровище. Оставит рубиновую капельку ее девственности в подарок будущему мужу. Сегодня не будет ни боли, ни крови, будет только сводящее с ума пьянящее блаженство.

Влагалище у Антонии было таким узким, что, казалось, крепкий палец Адама заполнил его до отказа. Он совсем не двигал им, давая ей возможность привыкнуть к ощущению совокупления, и был вознагражден легкими судорожными спазмами — влагалище, пульсируя, захватывало его палец. Она, подняв колени, раздвинула их, чтобы ему было видно все, что он делает с ней, потом, опершись на локти, стала смотреть сама.

Адам медленно потянул палец назад, потом снова задвинул его внутрь, пока он не коснулся плевы. Он медленно, ритмично повторял мучительно сладостное трение, на которое влагалище откликалось, жадно захватывая палец. Так продолжалось томительно долго, пока она не созрела до первого полного оргазма. Одновременно с судорожным движением из груди вырвался крик и палец оросило молоко любви. Теперь, когда она испытала первую волну наслаждения, Адам знал, что важно не упустить момент. Он потянул ее за ноги и, когда она упала на черные атласные простыни, поднял ноги себе на плечи.

Обвив ими шею, Тони притянула его голову к своему цветку. Ей было видно, как у него раздувались ноздри, вдыхая острый запах женщины. Затем кончиком языка он коснулся влажных, набухших от желания губ.

— Н-е-е-т… да-а-а… пожалуйста, еще… а-а, еще… — вырвалось у нее.

Она неистово выгибалась навстречу проникающему в нее языку, испытывая подлинно райское блаженство. Комната вдруг наполнилась запахом фиалок. Адам необъяснимо осознавал, что это результат их любовной игры. От нее исходил запах и вкус лесных фиалок. Ее полные страсти восклицания доставали до сердца. Он никогда не встречал женщину, настолько прекрасную в своей страсти.

Антония отвернулась, думая, что теряет сознание, но Адам только на мгновение осушил ее как чашу. Затем она вдруг почувствовала необычный прилив жизненных сил и неистраченной половой энергии. Слезла с кровати, бросилась на него, повалив на постель, и наклонилась над ним, раздумывая, с чего начать.

Адам дал ей успокоиться и насладиться вновь обретенной властью.

— Порой и вожделение бывает добродетельным, — хриплым голосом поддразнил он.

Она вытянулась поверх его великолепного тела, протянув ноги вдоль его ног, прижимаясь щелью к его негнущемуся мужскому корню. Потом осыпала его рот легкими поцелуями.

— У тебя волшебный рот. Целуя его, я кажусь себе красавицей.

— Любимая, ты и есть красавица. Ты поразительно, захватывающе красива.

— Ты тоже надурен, — засмеялась она, упиваясь смуглой гармоничной фигурой. — Твое тело возбуждает во мне страшное любопытство.

— Тогда разглядывай меня. Удовлетворяй свое любопытство, — подбодрил ее Сэвидж.

Она поднялась с него и села рядом, скрестив ноги. Потом, осмелев, погладила глыбы мускулов на груди, «запустив пальцы в черные густые, словно шерсть, заросли. Проклятье! Неудивительно, что женщин тянуло к нему, как сук во время течки. Он был великолепным самцом, в сравнении с которым бледнели остальные мужчины.

Влюбиться в него легче простого. Антония все эти месяцы была от него без ума, но отказывалась признаться, что любит его, опасаясь, что любовь принесет ей горе. Она скользнула глазами по животу. Твердый и плоский, иссеченный уродливыми белыми шрамами. Она не могла убрать руки, чтобы он не подумал, что шрамы отталкивают ее. Да и на самом деле они ее не отталкивали. Они были частью его, вернее, частью его прошлого, но они сыграли не последнюю роль в формировании его личности.

Тони нежно провела пальцами по неровным рубцам. Встретившись с ним взглядом, она увидела, что он пристально смотрит на нее.

— Больно?

Чуть помедлив, он отрицательно покачал головой:

— Только в памяти. Так и должно быть, чтобы больше не наделал таких ошибок.

Снова насмешка над собой. Нажимая пальцами на шрамы, она разглаживала их. Те снова вздувались, вырываясь из-под пальцев. Можно сказать, они лишали его физического совершенства, что было не так уж плохо. Он был опасно близок к идеалу.

Наконец взгляд остановился на предмете ее острого любопытства. Она долго рассматривала его, не решаясь, однако, потрогать.

— Ну? — стараясь скрыть шутливое выражение, подбадривал он.

— Он не совсем такой, как я представляла.

— В каком смысле?

— Ну, он, конечно, намного больше. Чудная форма. Слегка изогнутый, как турецкий ятаган. И еще эта часть. — Ее палец почти коснулся его.

— Головка? — подсказал он.

— Головка… она не такая, как голова. Сверху слегка закругленная, а внизу принимает форму сердца.

— Большой потому, что в данный момент налился кровью. Из-за того что меня физически возбуждает твоя прелесть и твоя близость. А рубчик под головкой, чтобы создавать трение, когда он внутри женского тела.

Антония почувствовала, как внутри ее органа натянулись горячие металлические нити. Она судорожно вздохнула.

— Он слегка изогнут, чтобы следовать изгибу внутри женского тела.

Адам видел, как она облизывает губы, зная, что у нее пересохло во рту.

— Разумеется, он не всегда такой большой. Когда не стоит, он отвисает, головку закрывает крайняя плоть и он сжимается больше чем наполовину.

Подбадривая, он взял ее за руку, направляя в сторону фаллоса. Ей вдруг захотелось коснуться, пощупать, попробовать его на ощупь.

— Он такой твердый и жесткий, что невозможно представить его мягким.

— После эякуляции он становится мягким, — заверил Адам.

— Эякуляции? — серьезно переспросила Антония, ; — стараясь узнать побольше.

— Когда я играл с бутоном внутри тебя, ты дошла до оргазма. То же самое и у меня. — Он накрыл ладонью ее пальцы, так что они обхватили его толстый стержень. Потом провел ее кулаком несколько раз вверх и вниз. — Трение при соитии кончается оргазмом, и мое семя выбрасывается наружу.

Ее зеленые глаза расширились, будто ей открыли большую тайну. Она знала, что такое соитие. «Кама сутра» рассказывала об этом с возбуждающей откровенностью. Она знала, что между ними еще не было соития.

— Больно? — Она крепко сжала пальцы на его члене, почувствовав, как он пульсирует в ритме сердца.

— Да, бывает больно, когда, не спуская, держишь в возбужденном состоянии.

Посмотрев друг другу в глаза, увидели в них пламя эротической страсти. Против воли у нее вырвались слова, которые не вернешь:

— Хочу, чтобы изгиб твоего ятагана прошел по изгибу внутри меня.

Он привлек ее к себе:

— Милая Анн, я хочу этого, как никогда ничего не хотел, но с моей стороны это было бы ничем не оправданным эгоизмом. Наслаждение получу один я.

— Но ты подарил мне наслаждение своими пальцами и своим ртом, и мне кажется, что наслаждение от стоящего мужского члена будет в десять раз сильнее.

— Во сто раз, дорогая, но до этого будет больно, потому что внутри тебя порвется плева. У нас просто нет времени, чтобы ты оправилась от боли и почувствовала что-нибудь еще. Брачный обряд — мистическое таинство. Я хочу оставить тебя нетронутой, чтобы ты испытала его в будущем.

— Но я никогда не выйду замуж, — запротестовала она.

Адам улыбнулся:

— Никогда — это очень, очень долго. И даже если у тебя не будет мужа, то, несомненно, будет любовник.

— Откуда ты знаешь? — крикнула она.

— После нынешней ночи твоему телу будет не хватать ласки любовника. Пройдет немного времени, и ты найдешь, кого полюбить.

— Но я искала и нашла тебя.

— Это плод воображения. Меньше чем через два часа наступит действительность.

— Адам, я хочу, чтобы ты спустил.

— Не путем соития, любовь моя. Что, если мое семя оставит тебя с ребенком?

— А, черт, почему всегда приходится платить сатане? Он пожал плечами:

— Думаю, что риск придает игре сладость.

— Я готова рисковать чем угодно! — отчаянно воскликнула она.

— Знаю. И от этого ты для меня так желанна, но ты очень молода, и сегодня я счел себя в ответе за тебя.

— Ты обещал любить меня!

— Я обещал лишь открыть тебе таинства секса. Тони вздохнула. Показывает свое благородство, гори он в преисподней. Однако она чувствовала себя в безопасности, зная, что он ни за что не даст ее в обиду.

— Покажи, как доставить тебе наслаждение. Взяв ее за руки, он положил одну на черную шерсть на груди, а в другую вложил свой негнущийся стержень.

— Просто поиграй с ним.

Антония поглаживала, ласкала, играла им, вертела в руках, зачарованно глядя, как он, наливаясь кровью, толстеет. Он вздрагивал и вырывался из руки. Адам тихо постанывал от доставляемого ею наслаждения. Антония вдруг почувствовала, что ей этого мало. Ей хотелось целовать его, попробовать на вкус, ощутить его внутри себя. Ей хотелось доставить ему больше наслаждения, чем он получал от других женщин.

Обхватив обеими руками, она поднесла его к губам, будто предмет поклонения. Она поцеловала гладкую, как бархат, головку, потом еще и еще. Провела кончиком языка вокруг шейки, потом взяла губами напряженный кончик. Теперь настала его очередь издавать возгласы наслаждения, а Тони упивалась своей женской властью над ним. Скользнув губами еще ниже, она взяла горячим ртом всю головку и стала сосать и облизывать, пока он бешено не запульсировал.

— Хватит, любовь моя. Сейчас спущу, — выдохнул он. Она бросила из-под темных ресниц восхищенный взгляд, давая понять, что вовсе не намерена остановиться.

Адам сдерживал оргазм казавшиеся вечными минуты, целиком отдаваясь грозившим вырваться наружу опьяняющим дурманящим ощущениям. Чувствуя, что больше не выдержит ее невыносимых ласк, он вынул изо рта свой готовый лопнуть стержень.

Семя брызнуло дугой, заливая ее грудь и черные атласные простыни, рассыпаясь прекрасными, как жидкий жемчуг, каплями. Антония потрогала одну кончиком пальца, потом, дивясь и восхищаясь, растерла скользкую шелковистую жидкость. Поднесла пальцы к носу, понюхала, наконец, лизнула языком. Крепкий мужской запах и вкус соли, сандалового дерева и дыма.

— Ты всегда такая импульсивная? — тихо прорычал Адам.

— Научилась ловить момент, — хрипло проговорила она.

С радостным воплем он поднял ее на свои широкие плечи и как озорной мальчишка забегал по комнате. Остановился перед зеркалом, чтобы полюбоваться беззаботным расторможенным видом обоих. Он ласково поглаживал ее длинные ровные ноги, испытывая приятное ощущение от их объятий, от обжигающего прикосновения к шее ее промежности.

Антония почувствовала, что в ней снова растет желание, и с удивлением увидела, как растет и толстеет его петух, пока не вскочил, почти доставая до пупа.

— Так скоро?

— Стоит как надо, но всем мужчинам после эякуляции требуется время, прежде чем они смогут опять.

— И как долго? — спросила она с любопытством.

— У разных мужчин по-разному. Несколько секунд у молодого парня… возможно, несколько часов у мужчин постарше.

— А у тебя? — спросила она, потираясь о его шею.

— Скажем, пять минут. Столько же, сколько потребовалось и тебе.

— У, дьявол! Знаешь все мои секреты? — рассмеялась она.

Адам опустился на колени, опуская ее на пол. Ей хотелось, вырвавшись, танцевать, но он оказался резвее. Сев на ковер, он посадил ее на колени и стал горячо целовать, пока ее губы не распухли, будто искусанные пчелами, и полностью не насытились. Затем он перешел ниже и стал целовать другие губы, пока они тоже не распухли, будто искусанные пчелами и тоже полностью не насытились.

Она, должно быть, там и заснула, потому что, проснувшись, увидела, что они, обнявшись, лежат в постели. Она уткнулась ртом в его могучую шею, он крепко прижимал ее к себе.

Пока она дремала, Адам лежал не шевелясь, а в голове метались мысли. Он желал это прелестное юное создание куда сильнее, чем ждавшую его на Цейлоне холодную, закованную женщину. Он подумывал о том, чтобы разбудить ее и заставить назвать себя и рассказать о положении, в котором она оказалась. Конечно же, деньги устранят все ее трудности и дадут им возможность быть вместе.

Сэвидж понимал, что несправедлив. Она была слишком молода для него, слишком неиспорченна. Его дурное прошлое ляжет на нее пятном. Лучше оставить все как есть. Короткая связь, которая будет долго помниться, куда предпочтительнее, чем погубленная судьба юной девушки. Он глубоко вздохнул, представив, что могло случиться.

Антония пошевелилась и открыла глаза. Небо уже окрасилось румянцем. Он коснулся губами ее волос:

— Не уходи. Побудь немного со мной.

Ее губы, уткнувшись ему в шею, беззвучно произнесли:

— Навсегда.

Когда он сел на кровати, спустив ноги на пол, она зароптала, не желая разлучиться. Глазами собственницы она следила, как он тянулся всем своим гибким телом и провел могучей рукой по волосам. Затем нагишом вышел на балкон приветствовать утро. Глянув вниз, помахал кому-то рукой:

— Пейзано! Амико!

Итальянский язык Адама ограничивался немногими необходимыми словами.

До Антонии долетел снизу поток слов. Она была поражена, что он ведет беседу абсолютно голый.

— Венива?

Она поняла, что речь идет о еде!

Схватив корзинку, он отвязал шнурок занавески и спустил корзинку вниз. Потом вернулся за деньгами и бросил вниз несколько монет. Снизу посыпались вопросы. Адам,

смеясь, отвечал. Она разобрала слово «донна», означавшее женщину. Выходит, им известно, что в номере женщина!

До нее донесся смех.

«Кель анималь». Они называют его диким зверем. В голосах слышалось одобрение.

Адам внезапно вернулся в комнату:

— Он не даст нам есть, пока не увидит тебя. Антония охнула от неожиданности. Потом сдалась. Теперь уже поздно проявлять излишнюю стыдливость. Сунув руки в рукава рубашки Адама, она выбежала на балкон, лопав в его объятия. Он поцеловал ее под одобрительные возгласы зрителей. Антония, чувствуя, что мужчине снизу, должно быть, видна ее голая задница, поспешила зажать подол рубашки между ног. Он был хорошим ценителем. «Бене! Беллиссимо! Вай сьете белла».

— Он говорит, что ты прекрасна, — шепотом переводил Адам, — и очень голая.

— У, дьявол. — Она убежала, мелькнув восхитительными длинными ногами, и села, скрестив ноги, ожидая его. — Что ты достал?

— Фрукты, свежий хлеб и острую итальянскую колбасу.

— М-м-м. Амброзия! Пища богов! Разрешаю себя покормить.

Приподняв темную бровь, Адам посмотрел на нее:

— Еда моя. Платил я.

— У меня нет денег. Что возьмешь?

— Достаточно рубашки с твоих плеч.

Высвободившись из рукавов, она протянула ему рубашку. Он был восхищен полным отсутствием у нее сковывающей ложной скромности. Он поставил корзину между ними.

— Угощайся, дорогая.

Сделав вид, что раздумывает, что бы такое выбрать, она протянула руку под корзиной к его корню.

— Мне острую итальянскую колбасу.

Рассыпая содержимое корзины по постели, он обхватил ее руками.

Его притворная свирепость была почти как настоящая. Вскрикнув, она попыталась выскользнуть, но он ухватил ее за ноги и потянул к себе по черной атласной простыне. Скользкая ткань возбуждала в сосках сладостное чувство, порождая новое желание. В постели Адама Сэвиджа это происходило в считанные секунды. Тони знала, что он удовлетворит ее тело, но в голове мелькнула мысль, как быть, когда она снова станет юным Тони. Надо будет держаться от него подальше, иначе она будет постоянно изнемогать от желания.

Она выбросила мысль из головы — Адам, рыча, зажав ее между ног и навалившись на нее, терся своей волосатой грудью о ее чувствительную ножу, вызывая мучительно приятные ощущения. Щетина царапала лицо — волнующее прикосновение мужчины. Она обмякла.

— Сейчас научу тебя мурлыкать, — пробормотал он и, прильнув к ее губам, полностью завладел ее ртом, заслоняя собою все остальное.

Потом он усадил ее на колени, и они стали кормить друг друга кусочками колбасы и хлеба и сочными душистыми плодами солнечной Италии. Даже еда вдруг стала чувственным испытанием, когда он облизывал и обсасывал кормившие его пальцы. Оба знали, что время истекает, и старались продлить иллюзию. Она, запоминая, трогала и гладила каждую частицу его могучего тела. Ей было больно оттого, что она не могла пустить его в глубь себя, как это сделала бы настоящая женщина, но он был непреклонен, не принимая никаких увещеваний.

Держа ее на твердых, как мрамор, ногах, он ласково поглаживал ее восхитительные круглые груди и учил, как ублажить себя, когда желание станет слишком сильным. Вдруг он, пронзив ее взглядом голубых глаз, произнес:

— Почему это я не заказал ванну? Ты смыла бы золотую пудру с волос и маску бабочки с милого лица, чтобы я мог увидеть, как ты выглядишь на самом деле.

По ее лицу скользнуло паническое выражение:

— Нет! Никакой ванны. Жаль, но мне нужно идти.

— Милая, ты уверена, что не нужно ванны? От тебя за версту несет мужчиной, — хрипло возразил он. Она покачала головой:

— Должно быть, уже полдень. А я должна была уйти на рассвете. Помоги мне одеться.

Он застегнул пуговицы золотого лифа, а она никак не могла найти золотые трусики. Наконец, махнув рукой, она ступила в золотистый тюль юбки. Не найдя золотого ключика, она поглядела на него глазами, полными слез.

— Не дам ключ, пока ты полностью не назовешь себя.

— Лэм… бет, — прошептала она, полагая, что полуправда лучше лжи.

Она знала, что никогда не будет такой, как прежде. Он высился над ней, мрачный, неулыбчивый. Упершись в волосатую грудь, она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его на прощание.

— Спасибо, Адам, за этот дар познания. Он бесценен. Губы разомкнулись. Он вложил ключ ей в руку.

Глава 29

Вернувшись к себе в «Каса Даниэли», Антония заказала ванну. Целых полчаса она не входила в воду. Ей хотелось сохранить на теле запах мужчины, вкус его поцелуев на полуистерзанных губах. Одному Богу известно, придется ли ей снова вкусить их сладость.

Она смыла с волос золотую пудру, поражаясь тому, как они отросли с той ночи, когда Роз их отрезала. Туго зачесала назад и собрала в косичку, завязав черным кожаным ремешком. Оделась в мужскую одежду, не оплакивая своего женского наряда.

Антония уложила сумку, тщательно спрятав на дне парфюмерию, потом в последнюю минуту сложила похожий на корону золотой лиф. Юбка из золотистой ткани осталась висеть в шкафу отвергнутым призраком ее фантазии, которому предстояло остаться в прошлом и быть выброшенным из памяти.

Прежде чем навсегда поставить точку на прошедшей ночи, она мысленно задержалась на своих чувствах. Она не испытывала ни малейшего сожаления о содеянном. Она задалась целью обольстить его, но получилось, что совращение совершил он. Своим ртом. Настроение было прекрасное. Никогда еще она не испытывала такой полноты жизни.

Возвращаясь на корабль, она по пути заказала крупную партию венецианского талька для продажи в Англии в качестве пудры не только для волос, но и для лица, потому что он пользовался несравненно более высоким спросом, чем опасные свинцовые белила.

Тони с облегчением узнала, что вернулась на «Летучий дракон» раньше Сэвиджа. Она оставалась в каюте, пока не доставили тальк. Сэвидж вернулся, когда она следила за погрузкой товара в трюм. Даже не спросив, что она приобрела, он с непроницаемым лицом спокойно занялся делами. Казалось, что мыслями он где-то далеко, но в то же время он не упускал из виду ни дюйма на корабле, ни одного самого последнего матроса. Проверив все с носа до кормы, он не теряя времени приказал поднимать паруса. Сэвидж стремился в Англию, и, казалось, ему не терпелось как можно скорее покинуть Венецию.

Оставшуюся часть дня и весь следующий день Адам в одиночестве стоял у штурвала. Он держался неприветливо, даже неприступно, но на этот раз Тони была этому рада. Лучше, чтобы они держались на безопасном расстоянии друг от друга.

Проходя Адриатику, потом Средиземное море, Сэвидж с удивлением и злорадством отметил, что юный лорд Лэмб весьма изменился. С повязкой на голове, как и у остальных матросов, он словно обезьяна карабкался вверх и вниз по вантам. Он загорел и разгуливал по палубе с беспечным видом, какой мог быть только отражением здоровой самоуверенности. В Венеции с ним произошло что-то такое, от чего он явно повзрослел. Сэвидж часто слышал, как он насвистывает и напевает, и даже плавание по бурному Бискайскому заливу не убавило хорошего, смешливого настроения.

Сэвиджу хотелось такого же настроения, но ничего не получалось. Он не находил слов, чтобы определить, что с ним происходит. Не то чтобы грустил, скорее, подолгу задумывался. Ехал в Венецию рассеяться и гульнуть как следует. А получилось, что по уши влюбился.

Меньше всего на свете он думал о любви и тем не менее теперь отдал бы весь чай со своей плантации за свой венецианский роман. Проплывая берега Франции, он с головой ушел в самоанализ. Он в деталях обдумал, чем будет заниматься, когда вернется в Англию из индийских владений. Построил Эденвуд, нашел хозяйку, которая достойно украсила бы его жилище, стала бы идеальной парой в его политической деятельности. Будущее казалось незыблемым. И вот теперь встреча в Венеции с золотой богиней, почти в два раза моложе него, ни с того ни с сего породила неудовлетворенность жизнью. Грязно выругавшись, он выбросил мысль о ней из головы. Блаженство было блаженством, пока длилось, а теперь он твердо решил отныне никогда о ней не думать!

Они остановились на ночь в Гавре, намереваясь запастись пресной водой. Сэвидж запретил команде после наступления темноты сходить на берег. Никто особенно не возражал. Сэвидж сделал вид, что не заметил, как Максуайн и шотландец провели на корабль пару французских шлюх.

Тони не сидела в каюте, но и бродя по палубе, держалась особняком, слушая музыку и смех, раздававшиеся на своем и стоявших по соседству судах. Только Ла-Манш отделял ее от Англии. Интересно, забыт ли связанный с дуэлью скандал за тот месяц, когда ее не было, или же ей придется столкнуться с ним по возвращении в Лондон? И еще Бернард Лэмб — будет ли он ждать ее, чтобы отомстить или убрать при первой возможности?

Тони стояла, погруженная в мысли, когда мимо нее тихо проскользнула темная фигура, так близко, что она могла бы достать до нее рукой. Она замерла, даже не дышала. Вдруг до нее дошло, что корабль покидал не кто иной, как Сэвидж. Сначала она ощутила его запах. Она не могла спутать его ни с чем. Второе обстоятельство, подсказавшее ей, что это именно он, — его огромный рост и крадущиеся грациозные движения леопарда. На нем была темная грубая одежда, почти лохмотья. Тони не издала ни звука. Она была не настолько ослеплена своей страстью, чтобы не видеть, что это опасный, дурной человек, возможно, по уши погрязший в контрабандной авантюре. Тони не знала, в чем она заключается, и не хотела знать.

Ей вдруг расхотелось оставаться на палубе. Она подумала, что куда надежнее находиться в своей каюте. Она умылась и улеглась в подвесную койку. Раскачиваясь в койке, стала вспоминать все порты, в которых побывала за последний месяц. Покачивание скоро убаюкало ее, и она видела приятный сон о своем брате Антони.

Около трех часов утра кто-то ее разбудил. Почувствовав руку на плече, она испуганно вздрогнула.

— Тони, не пугайся. Это я, — тихо проговорил Сэвидж. В каюте было темно, хоть выколи глаза. Она спустила ноги на пол, чтобы не качалась койка.

— Какого черта вам надо? — спросила она.

— Кое в чем помочь у меня в каюте. Не хочу беспокоить команду. Поможешь?

— Думаю, да, — неохотно согласилась она, полагая, что он тайном притащил что-то на борт. Они медленно, беззвучно спустились по трапу в каюту Сэвиджа. Он долго возился с лампой, прежде чем зажег ее.

Тони смотрела, как он сбрасывает с себя рваную куртку, подготавливаясь к тому, что должно произойти. Меньше всего она ожидала то, что услышала:

— У меня в плече пуля. Помоги ее вытащить.

— Черт возьми, почему вы сразу не сказали, — встревожилась она. — Вот что бывает, когда по ночам шатаетесь среди подонков!

— Давай без лекций, парень, — спокойно сказал Сэвидж. На темной рубашке крови не было заметно, но как только сняли рубашку, кровь была повсюду и Тони поняла, что потеряно ее порядочно.

В дверь тихо постучали. Сэвидж кивнул, и она ответила на стук. Это был мистер Бейнс с чайником кипятка.

— Спасибо, мистер Бейнс, — облегченно вздохнула она.

— Справишься, парень? — спросил он.

— Справимся, — решительно заверил Сэвидж. — А вы посматривайте, нет ли полицейских.

Мистер Бейнс, молча козырнув, удалился. Когда Тони повернулась к Сэвиджу, тот держал лезвие ножа над пламенем лампы. Опустив глаза, она стала смывать кровь с груди. Касаясь знакомых мышц, она хмуро отметила про себя: «Вот уж не думала, что так скоро он снова попадет мне в руки». Тони тщательно осмотрела рану.

— Чувствую, что лопатку не задела… засела в мышце. Не говоря ни слова, она взялась за ручку ножа. Поколебалась минуту-другую, собираясь с духом. Здравый смысл подсказал, что нужно действовать быстро и войти ножом поглубже, чтобы избавиться от пули одним решительным взмахом. Нельзя бесконечно без пользы прощупывать и прокалывать. Глубоко вдохнув и закусив губу, она вонзила в тело острый конец ножа.

Тотчас хлынула и струйкой полилась по груди кровь, но Тони облегченно вздохнула — пуля упала в металлический таз. Она обследовала шкафчик со спиртным. Нашла там вино и ром. Взяв графинчик с ромом, поспешила к столу. Выжидающе поглядела на Сэвиджа. Он спокойно ответил:

— Я могу отключаться от боли.

Она быстро залила рану ромом, смотря, как он густеет. Удовлетворенно отметила, что все-таки ему больно. Так ему, черт возьми, и надо — не лезь в преступные дела.

Он показал ей, где коробка с перевязочными материалами. Прежде чем забинтовать, она наложила на рану плотную прокладку, чтобы остановить кровь. На палубе послышались шаги.

— Убери все это. Сунь в платяной шкаф, а мне дай ночной халат, — приказал Сэвидж.

Тони швырнула на дно шкафа окровавленные рубашку и полотенца, поставила туда коробку с бинтами и даже тазик с окрашенной кровью водой. Помогла ему надеть красный парчовый халат. Не успел он завязать кушак, как послышался стук в дверь каюты.

— Быстро полезай в постель, — приказал он. Она не раздумывая повиновалась. Окинув взглядом каюту, Сэвидж направился к двери. Мистер Бейнс с непроницаемым лицом сообщил:

— Извините за беспокойство, сэр, но этот жандарм утверждает, что он преследует преступника, который поднялся на борт «Летучего дракона».

Сэвидж окинул холодным взглядом своих голубых глаз мистера Бейнса, потом французского чиновника и, растягивая слова, произнес:

— Коль вы нас уже побеспокоили, предлагаю войти и как следует осмотреть помещение. Мы с моим юным спутником всю ночь находились в этой каюте.

Француз направил пронзительный взгляд на лежащего в постели юношу. Он не мог скрыть своего отвращения к тому, что здесь, по-видимому, происходило. Снова посмотрел на мужчину в ночном халате.

— Я бы хотел обыскать корабль, — заявил он на ломаном, но вполне понятном английском языке.

— Пожалуйста, — процедил Сэвидж. — Даю вам полчаса.

Когда дверь захлопнулась, Тони соскочила с кровати, побледнев от гнева.

— Негодяй, — прошипела она, — как вы смели поставить меня в такое унизительное положение?

— Полегче, Тони, ведь я же тебя не отодрал, — шутливо ответил Сэвидж.

Щеки ее пылали. Ей хотелось дать ему пощечину. Сжав кулаки, она угрожающе двинулась к нему, но тут, к ее удивлению, у Сэвиджа подломились ноги.

Выругавшись, она помогла ему добраться до постели и принесла графин с ромом.

— Глотните побольше, — сердито приказала Тони. Она держала графин у рта, пока он не сделал несколько глотков.

Насмешливый взгляд Сэвиджа потух.

— Спасибо, — искренне поблагодарил он. Тони присела, и только когда увидела, что он заснул, направилась в свою каюту. Легла, но некоторое время спустя поняла, что не сможет спокойно спать, когда он лежит раненный далеко от нее. Встала, отцепила койку и перетащила ее в его каюту. Повесив в углу и оставив лампу зажженной, легла, слушая его ровное дыхание.

Тони, должно быть, задремала, но Сэвидж стал метаться во сне и, стукнув о перегородку, разбудил ее. В следующий момент она была у постели. Приложила руку но лбу. Его явно лихорадило. Тазик был полон крови. Взяв кувшин с водой, она стала смачивать лицо и шею, чтобы снять жар. Сэвидж начал бредить. Она не обращала внимания на его бормотание, пока он не стал звать:

— Анн… Анн… ты здесь?

Она то краснела, то бледнела, поняв, что он зовет ее. Он снова и снова повторял это имя, с каждой минутой проявляя все больше беспокойства. Наконец, отчаявшись, она взяла его руку и тихо проговорила:

— Да, Адам. Я здесь.

— Анн? — повторил он.

— Да, да. Я побуду. Постарайся успокоиться. После этих слов он, кажется, немного утих, но она, держа его руку, чувствовала, что жар не спадает. Тони лихорадочно думала, что будет делать, если жар к утру не спадет, а на корабль вернутся чиновники. Оперлась спиной на кровать, не в силах собраться с мыслями. Ее окрыляло сознание, что он в горячке звал ее. Если бы только… она не затеяла обман, заняв место брата. Если бы только Адам Сэвидж не был впутан в темные, незаконные дела… если бы только он не был таким бесстыжим бабником, имевшим интрижки с половиной матрон лондонского света… если бы только…

Она оставила его руку и вернулась на свою койку. Менее чем через два часа раздался стук в дверь. Тони проснулась, услышав голос Сэвиджа:

— Входите, мистер Бейнс.

Старший помощник открыл дверь и, невозмутимо оглядев открывшуюся перед ним картину, сообщил:

— Начинается прилив, сэр. Отправляемся? Сэвидж спустил ноги на пол:

— Да, мистер Бейнс. Везите нас домой.

— Рад, что вам лучше, — холодно бросила Тони и удалилась вместе с мистером Бейнсом.

Тони не видела его до прибытия в Лондон. Сэвидж сказал лорду Лэмбу, что даст знать, как только «Красный дракон» вернется из Индии, чтобы он мог проследить за выгрузкой купленного им товара. Хотя она внимательно всматривалась в него, он выглядел совершенно поправившимся и полностью владел собой, подчиняя своей воле всех окружающих. Как ей порой хотелось вдребезги разнести это надменное выражение!

— Думаю, что история с дуэлью теперь уже забыта. В Лондоне нет ничего скучнее, чем старая сплетня. Однако буду признателен, если станешь держаться подальше от новых потасовок. У меня нет ни времени, ни желания без конца выручать тебя.

Адам надеялся, что, если он преуменьшит проистекающую из этой дуэли опасность, Тони скорее послушается его. Он понимал, что, если переборщит с нотациями, тот очертя голову ринется навстречу опасностям. Адам теперь признавал, что кузены ненавидят друг друга, но считал нелепыми опасения Тони, что Бернард намерен его убить.

Тони была готова живьем содрать с него кожу, но, сдерживая кипевшую в ней злость, промолчала. Если он считал покушения на жизнь и дуэль легкими потасовками то спорить с ним не было никакого смысла. Беда в том, что Адам Сэвидж не принимал всерьез опасность Бернарда Лэмба для Антони. Ей бы такого благодушия! Но она-то знала, что это серьезно. Страшно серьезно. И этому не будет конца, пока одного из них не будет в живых.

В салоне на Керзон-стрит в обществе бабушки Антония могла позволить себе сбросить мужские жилет, галстук и камзол. Слушая последние светские сплетни, закатала рукава рубашки.

— Милочка, тебя так долго не было, что все твои платья вышли из моды. На следующей неделе твой день рождения. Хотелось бы тебе чего-нибудь эдакого миленького?

Тони не хотела праздновать свое семнадцатилетие без Антони.

— Ты забыла, что я отказалась от женских тряпок, — сухо заметила Тони.

Роз продолжала как ни в чем не бывало:

— Кринолины отжили свой век. Теперь вообще ничего не осталось на каркасе. В эту зиму все дамы в городе носят блузы свободного голландского покроя с широкими рукавами, отороченными мехом. Говорят, последним криком моды весной станет муслин.

Тони вздрогнула. Английский климат, особенно сейчас, не располагал к одежде из муслина.

— Почему женщины никак не могут быть более практичными? — спросила она, словно действительно была мужчиной. — Думаю, что больше подошли бы шерстяные шали и фланелевые нижние юбки.

— Кстати, о шалях. Последнее слово элегантности — кашемировые из Индии. Также входят в моду яркий набивной ситец и красная тафта.

— В самом деле? — переспросила Тони, думая, что следует приобрести для обратного рейса «Красного дракона».

— А уж прически такие, что не хочешь — запьешь. Фасон не держится и пяти минут! Сегодня пудришь волосы по бокам и оказываешься в кругу законодателей моды. А завтра делаешь то же самое, и тебя навсегда вышвыривают оттуда!

— Надеюсь, увлечение света пустяками не так уж серьезно. Может быть, это всего лишь стремление поразить или посмешить.

— Леди Холланд, которая в эти дни безраздельно господствует в обществе вигов, летом повязывала волосы лентой на лбу, а теперь ее лицо обрамляет огромная шапка кудряшек. Такая масса мелких завитков придает ей очарование французского пуделя, находящегося в дурном расположении духа.

Несмотря на все остроумие бабушки, Антонии было не смешно. Она вспомнила, что элегантная леди Холланд слишком уж часто бывала на Хаф-Мун-стрит.

Мистер Бэрке принес чай и сандвичи, но спустя несколько минут Тони налила всем троим по бокалу шерри.

— Я должна кое в чем признаться. Удивительно, что вы до сих пор ничего не слыхали о том скандале. — Все внимание тотчас сосредоточилось на Антонии. — Помните день, когда мы были в Эденвуде? Бернард Лэмб был там собственной персоной, и, когда в тот день я ехала верхом по лесу, кто-то в меня стрелял. Я не сомневалась, что это был мой кузен, и тогда же решила избавиться от него.

— И что же, черт возьми, ты сделала? — спросила Роз, держась рукой за шею.

— Вызвала его на дуэль. Я не ожидала от него честной игры, поэтому обернулась и выстрелила на счет «девять». К сожалению, не убила, а только подстрелила его.

Глаза у Роз стали, что блюдца, а мистер Бэрке широко разинул рот.

— Адам Сэвидж примчался остановить эту затею, но опоздал. Однако он успел увидеть, что Бернард тоже обернулся и выстрелил на счет «девять». Сэвидж опасался, что меня могут арестовать, и поспешил вывезти из страны, надеясь, что со временем все уляжется.

— Ой, милочка, хватит продолжать этот опасный обман. Кто знает, когда этот безумец нанесет следующий удар. Думаю, нужно сообщить властям, пусть его арестуют.

— Арестуют не его, а меня. Я нарушила закон, вызвав его на дуэль, а он, черт возьми, так хитер, что может побожиться, будто стрелял в воздух, а я намеренно стреляла в него, пытаясь убить.

— Уверен, что Адам Сэвидж может до смерти напугать Бернарда Лэмба. Он могучего сложения и может испугать кого угодно, — предложил мистер Бэрке.

— Адам Сэвидж не верит мне, когда я говорю ему, что Бернард Лэмб повредил нашу лодку и убил Антони и что он все еще твердо намерен стать следующим лордом Лэмбом. Сэвидж возмущен этой дуэлью и говорит, что у него нет ни времени, ни желания выручать меня из мелких потасовок.

— Я считаю, что отныне должен сопровождать вас в прогулках по Лондону, — решительно заявил мистер Бэрке.

— Боже мой, не хватало еще, чтобы меня водили на поводке, — запротестовала Антония. Роз наклонила голову набок:

— Антония, не могу сказать точно, в чем, но ты за время путешествия стала другой. Говорят, что путешествие расширяет кругозор, но в данном случае это нечто большее. Ты стала более решительной, хладнокровной и уверенной в своих силах.

Антония слегка улыбнулась:

— Слава Богу, я никогда не стану прежней. За этот месяц я узнала о жизни и о себе больше, чем за прошедшие семнадцать лет.

— Боже милостивый, девушка обычно не меняется так круто, пока не выйдет замуж и не станет женщиной, — задумчиво произнесла Роз.

Антония щелкнула каблуками, отвесила обоим сухой поклон и загадочно произнесла:

— Ни слова больше.

Глава 30

Для мужчины, который перестал думать о женщине, Адам Сэвидж поступил довольно странно. По возвращении в Лондон он первым делом нанес визит Уотсону и Голдману и попросил их разыскать молодую даму по имени Анн Лзмбет. Он сообщил то немногое, что о ней знал, и посоветовал нанять человека, чтобы выследить ее. Он заплатит любую сумму, какую они запросят, и обещает щедро вознаградить в случае успеха.

Тони с опаской бродила по Лондону. .Остановилась поглазеть на витрину самой модной в Лондоне обувной лавки в конце Пэл-Мэл недалеко от Сент-Джеймс-парка. Повздыхала, глядя на зеленые туфельки на голубых каблучках, и побрела дальше. Проходя мимо Уайтс-клуба, увидела сидящих в эркере полковника Дэна Макиннона и Шерри. Оба приветствовали ее, словно спасителя. Тони не была членом «Уайте», так что ее друзья присоединились к ней на улице. Они вместе вернулись в клуб.

— Утихли сплетни о дуэли? — с ходу спросила Тони.

— Вот глупец! Разве мы махали бы тебе из окна вУайтса», если бы ты был изгоем, — ответил Шерри, засовывая под мышку ворох бумаг. — Пишу новую пьесу. Помоги-ка с именами действующих лиц — всякий раз это самое мудреное дело.

— Пойдем поедим. Я слыхал, что в кофейне «Норрис-стрит» на Хеймаркет подают карри, достойный богов, — предложил Макиннон.

— Что, карри входит в моду? — спросила Тони, мысленно добавляя к списку товаров для импорта.

— Кстати, слыхал, что индийский дикарь вчера выступал в палате? Обычно члены во время дебатов слоняются по залу, посасывают апельсины, грызут орехи, но, когда он говорил, была полнейшая тишина.

Тони знала, что Сэвидж купил себе место в парламенте, но удивилась, узнав, что он выступает с речами.

— О чем же он говорил?

— Не помню. По правде говоря, вчера немного поддал. Все из-за этой чертовой пьесы. Слушай, ты не против если я назову главного героя Антони? — спросил Шерри'

— Абсолютно, — заверила его Тони.

— Антони Абсолют, — воскликнул Шерри, будто муза ниспослала ему вдохновение.

— Ну и дьявольщина! — выругался Макиннон, бросая вилку и делая большой глоток эля. — Знаю, что карри бывает слабым или острым, а здесь какое-то адское варево!

— Принц Георг все еще увлечен Марией Фитц?

— Да, черт побери. Срослись ляжками, не разодрать, — дурачился Шерри.

— Осторожней, а то кончишь у позорного столба, — прыснул Макиннон.

— Ни хрена, место занято. Одного малого посадили в колодки, за то что назвал ее вице-королевой, когда пошли слухи о их женитьбе.

Тони подумала, что «вице-королева» — довольно остроумно. Порывшись в бумагах, Шерри протянул пару листов Тони:

— Почитай свежие пасквили. Первый гласил:

О, Королева наша, мы просим от души:

Сокройся с наших глаз и больше не греши,

Ноль без греха никак нельзя,

Хотя б не лезь нам на глаза.

Тони фыркнула и прочла следующий пасквиль:

На сердце руку положа,

Отметим мы, что дама в теле,

Когда он с К. храпит в постели,

Ему подушка не нужна.

Порой приятно наблюдать:

Орешки лузгают, смеются,

Потом лобзаются и пьют

И друг об друга ляжкой трутся.

— О, блестяще, ничего не скажешь, — рассмеялась Тони. — Шерри, ты уверен, что это не твоих рук дело? Шерри подмигнул:

— Ради Бога, нет. Но не удивлюсь, если наш друг сочинитель лимериков заработал на них немного шиллингов.

Дэн Макиннон заметил:

— У Марии действительно соблазнительные пышки.

— Какие пышки? — запротестовал Шерри. — Скорее, воздушные шары.

Оглядывая кофейню, Тони заметила, что на всех до одного мужчинах замысловатые напудренные парики. Она вдруг вспомнила, что привезла на продажу в Лондоне большую партию париков и венецианского талька, но, насколько известно, они все еще находились в трюме «Летучего дракона». Ничего не оставалось, как ехать к Адаму Сэвиджу.

— Ну, я пошел, — сказала Тони, отодвигая стул.

— Будешь завтра вечером на кулачном бою в парке Мэрибон, рядом с Оксфорд-роуд? — спросил Макиннон.

— Может быть, — ответила Тони. — Вообще-то бокс не в моем вкусе.

— О, здесь другое дело. Миссис Стоукс, женщина-боксер, собирает огромные толпы. Шерри грустно покачал головой:

— Что заставляет нынешних особ женского пола подражать мужчинам?

— Выше моего понимания, Шерри, — ответила Тони, чувствуя, как пылают щеки.

Когда Тони, взбежав по ступенькам дома на Хаф-Мун-стрит, позвонила, дверь открыл вышколенный дворецкий.

— Здорово, я Тони Лэмб. Пойду наверх.

— Думаю, что нет, молодой сэр. В данный момент хозяин занят с секретарем. Возможно, другой раз будет более подходящим.

Тони, рассвирепев, собралась было оттолкнуть слугу, когда в голове мелькнула страшная мысль. Возможно, у Сэвиджа женщина и дворецкий проявляет осторожность. Она, конечно, не хочет застать его на месте преступления, но ей доставит огромное удовольствие помешать ему.

— Господин Сэвидж — мой опекун и деловой партнер. Уверен, если бы доложите, он немедленно отложит дела и примет меня.

— Хорошо, сэр. Будьте любезны подождать в приемной.

Спустя несколько минут дворецкий вернулся:

— Господин Сэвидж примет вас в кабинете, лорд Лэмб.

Тони нашла его с Джеффри Слоуном. Было видно, что они по уши заняты делами.

— Извините, что помешал, — смущенно пробормотала Тони, — но я вспомнил, что приобрел на материке товар для продажи в Лондоне.

Сэвидж небрежно махнул рукой:

— Шампанское уже перепродано. Двести процентов прибыли. Если нужны точные цифры, Слоун даст.

— Нет-нет. Прибыль меня не волнует.

— А надо бы, — резко заметил Сэвидж.

— В таком случае, да, волнует. Я просто старался быть учтивым, — отпарировала Тони.

— Тебе предстоит принять решение в отношении париков. Можешь сбыть всю партию оптовому торговцу или разыграть парики в лотерее на Розмари-лейн. Множество людей, которым они не по карману, готовы рискнуть шиллингом-другим. Прибыль получается огромная, но для такого дела требуется уйма времени.

— Ну, вы хорошо разбираетесь в импорте и экспорте. Могли бы тоже продать их оптовому торговцу.

— Хорошее решение. Из тебя еще можно сделать делового человека.

Снова появился дворецкий:

— Мистер Сэвидж, внизу молодая женщина. Просит принять ее. Я пытался отговорить, но она настаивает, что у нее вопрос большой важности. — Господи, кто там еще? Хорошо, проводите ее наверх. Чем больше народу, тем веселее!

Джеффри Слоун, извинившись, удалился. Очевидно, был приучен уходить при появлении женщины.

К удивлению Адама и Тони, посетительницей оказалась Долли из театра «Олимпиан». Она сурово поджала губы, хотя, увидев лорда Лэмба, от неожиданности широко раскрыла глаза. Поколебавшись мгновение, расправила плечи и ринулась в бой:

— Я в положении. Отец — лорд Лэмб!

— Ах ты, лживая сука! — крикнула Тони, влепив ей пощечину.

В тот же миг Адам Сэвидж наотмашь двинул Тони по лицу, так что она отлетела в кресло, заскользившее по полу через весь кабинет. И угрожающе добавил:

— Не смей бить женщину в моем присутствии, ты, высокомерная свинья!

С полными слез глазами Тони прижала руку к разбитым губам.

В глазах Долли светилась алчность. Сэвидж не раздумывая встал на ее защиту, а это, должно быть, означало, что он поверил ее вранью.

— Садитесь. Оба, — приказал Сэвидж. Тони переживала смертельную обиду. Как он посмел ее ударить?

— Я предупреждал, чтобы ты держался подальше от неприятностей, но думаю, что бесполезно тратить слова на такого сопливого испорченного аристократишку!

Бросив на Тони гневный, полный презрения взгляд, он обратился к Долли:

— Врач подтверждает беременность?

— Да, сэр, — с вызовом заявила Долли.

— Итак, поскольку тебе известно, что о браке не может быть речи, полагаю, ты явилась за деньгами.

Долли прикусила губу. Было бы здорово окрутить лорда и стать леди Лэмб, но она с самого начала знала, что ей не по силам шантажировать такого человека, как этот индийский дикарь. Он попал в точку. Она пришла за деньгами.

— С меня ты ни черта не получишь! — заявила Тони. — Почему, черт побери, не пришла ко мне? Скажу, почему… потому что все это — наглая ложь. Ты прискакала к опекуну, потому что знаешь, что кошельком распоряжается он.

— Я пришла к мистеру Сэвиджу, потому что верю, что он поступит правильно!

— И сколько же, по-твоему, будет правильно, Долли? — спокойно спросил Сэвидж. Она глубоко вздохнула:

— Пять тысяч.

Сэвидж недобро усмехнулся. Небрежно написал записку в свой банк и передал ей:

— Мне кажется, Долли, две тысячи будет в самый раз: плюс-минус тысяча.

Долли сунула записку в ридикюль и вытерла слезы. Она надеялась на тысячу и довольствовалась бы пятьюстами. Она поднялась, чтобы уйти, но Адам Сэвидж остановил ее ледяным взглядом голубых глаз.

— Имеется в виду, что мы больше не возвращаемся к этому вопросу.

Изобразив реверанс, Долли поспешила удалиться.

— Вот, оказывается, как вы отделываетесь от женщин, которые попали в трудное положение, — усмехнулась Тони.

— Нет, не так, сопляк. Если бы ты поставил в такое положение невинную девушку, я бы заставил тебя заплатить, и дорого заплатить. Но Долли — другое дело. Прежде всего, она достаточно умна, чтобы попасть в такую историю, если только не собирается захомутать кого-то. Когда такие девицы, случается, влипнут, они знают, как за полчаса избавиться от этого. А теперь, ради Бога, вытри сопли. Или тебе нужна нянька?

— Если вы кончили чесать об меня кулаки, я прощаюсь, — с трудом произнесла она разбитым ртом.

— Извинений не жди. Сам напросился.

— В один прекрасный день вы обязательно извинитесь. Это я обещаю, — спокойно ответила она.

Тони удалось проскользнуть в дом незамеченной. Обзывая Сэвиджа всеми словами, которые попадали на язык, она обмыла лицо. Будет большой синяк, и когда Роз увидит, то настоит на том, чтобы ее повсюду сопровождал мистер Бэрке. Может быть, лучше уехать домой в Лэмб-холл. Там недалеко от Эденвуда, в который она безнадежно влюблена. Ей так хотелось увидеть его теперь, с приближением весны. Тони совершенно не понимала, как Адам Сэвидж может подолгу не бывать там. Это был дом его мечты, а он не провел там и пяти минут. Чего ему не хватало, так это жены. Кого-нибудь, кто будет дорожить Эденвудом и наполнит его детьми. Она строго упрекнула себя — должно быть, сошла с ума, мечтая выйти замуж за человека, только что ударившего ее по лицу.

А в другом конце Лондона еще одна леди тоже мечтала о супружестве. Ее устремления представлялись такими же безнадежными. Мария Фитцгерберт ужинала с принцем Уэльским на личной половине Карлтон-хауза.

Она не сомневалась, что окончательно вскружила ему голову. Благодаря ему она стала знаменитостью Лондона. Каждая хозяйка дома знала, что ее успех или неудача зависят от того, возглавляет ли список гостей новая фаворитка. Они были благодарны за малейшие проявления милости. Во всяком случае, миссис Фитцгерберт была почтенной вдовой, женщиной совсем другого круга, нежели алчные артисточки, которыми прежде увлекался принц.

Мария ходила по тонкому канату. Однажды она уже ужинала на частной половине принца. Тогда и узнала, чего именно ждет от нее наследный принц Англии. Она избежала полной капитуляции, разыграв оскорбленную добродетель и позволив утешиться лишь поцелуями и объятиями.

Однако с тех пор они оставались наедине в закрытой королевской карете множество раз, и Мария наконец поняла, что человеку в молодом цветущем возрасте требуется нечто большее, чем пара жирных куропаток, которыми она пока что его услаждала. Сравнивая его со своими престарелыми мужьями, она удивлялась, каким резвым может быть мужчина, когда ему чуть за двадцать. Правда, удивление не было из неприятных.

Теперь ее добродетель снова оказывалась под угрозой. Мария была не настолько наивной, чтобы не догадаться, что ей не удастся ускользнуть невредимой, но все имеет свою цену, и она решила заставить принца заплатить, и заплатить дорого.

— Ах, кисонька, как мне приятно, что тебе нравятся блюда, которые я люблю.

— Повару Его высочества нет равных, — ответила Мария, нервно хихикая.

— Умоляю, не зови меня «высочеством». Будем Принни и Пусси, любовь моя.

— Хорошо, Принни. Ты знаешь, что я сделаю все, чтобы ты был счастлив.

Как только слова сорвались с языка, она поняла, что этого говорить не следовало. Нынче он лишил ее душевного равновесия, появившись в парчовом халате, отчего она явно струсила. Чтобы оттянуть время, она поглощала одно блюдо за другим, но какими бы вкусными они ни были, возьми она в рот еще один кусочек бисквита, и ее лиловое атласное платье лопнет по швам.

— В твоей власти сделать меня больше чем счастливым. Если бы ты была добра но мне, кисонька, я бы возликовал.

— Принни, я была более чем добра к тебе. Я позволила тебе такое, чего не позволяла ни одному мужчине на свете.

Георг, обойдя стол, подошел к ней, забыв наконец о еде.

— Дай мне свою лапку, — потребовал он. Мария повиновалась, и он покрыл руку поцелуями. Затем поднял со стула и повел к прочной внушительной кушетке. Теперь, когда она оказалась у него в плену, его губы коснулись запястья, чувствуя, как колотится пульс, и двинулись вверх по пухлой ручке к плечу.

— Пусси, ты возбуждаешь меня сверх всякой меры. Под королевскими одеждами, киска, я всего лишь мужчина, — многозначительно произнес он.

— Принц — это больше, чем другие мужчины, Принни.

— Верно, кисуленька. Но не следует ли из этого, что принцу нужно больше, чем другим? Прелесть моя, мне мучительно все время находиться в таком состоянии без надежды высвободиться. Ты же не хочешь, чтобы мне было больно, Мария?

— Ваше высочество, я не могу отдаться никому, кроме законного супруга, — строго ответила она.

— Гляжу, опять вернулись к «высочеству». Мария почувствовала в голосе глубокую обиду.

— Твои стрелы пронзили мое сердце, жестокая богиня. Неужели у тебя нет бальзама на мои раны?

— Принни, я люблю тебя! — воскликнула она. — Не причиняй мне бесчестья!

— Пусси, своим телом я окажу тебе честь, а не бесчестье!

— Ну вот, теперь ты мутишь мне голову словами из брачного обряда.

— Ни в коем случае, моя прелесть. В моем сердце ты моя настоящая супруга. Я все отдам, чтобы быть тебе верным супругом.

Ему не терпелось ласкать ее груди.

Мария позволила расстегнуть платье и выпустить на волю свое великолепие. Она знала, какой силой убеждения обладала пара ее защитников.

Как только Георг взял в руки ее груди, у него начал расти. О Боже, на что он только не способен в присутствии этой женщины? Он стал ее целовать, но ее ротик не надолго отвлек его от истинной цели. Его требовательные губы дюйм за дюймом скользили по шее, пока наконец не сомкнулись на крупном, подобном цветку фуксии, соске. Он чувствовал, как трепещет, не в силах сдерживаться, и принялся сосать, сначала легко, нежно, потом все сильнее и сильнее.

Марии казалось, что от грудей к животу и от живота ниже, к самым интимным местам, растекаются невидимые струи жидкого пламени.

— О, Георг, — охнула она.

Если бы ее платье, мешая ему, не закрывало талию, он бы, растопив ее протесты, как летнее солнце снег, попал куда надо. Но так уж вышло, что перед ним оказалась лишь одна восхитительно нежная манящая щель, куда он мог погрузиться. Он прильнул губами к ее губам, заглушая возгласы протеста и восторга, и прижал ее спиной к обитой шелком кушетке.

Его могучий стержень скользнул в глубокую расщелину между грудями. Ее разгоряченное тело почти обжигало его. Ему удалось разбудить ее дремлющую чувственность. Вкупе с ощущением власти над наследным принцем страны ее соблазны становились неотразимыми. После такой близости оставался всего лишь один шаг. Она не должна позволить ему сделать этот шаг, пока он не попросит выйти за него замуж.

Испытывая состояние приятного опустошения, принц чувствовал, как его семя, исторгаясь, разливается по ней. Настал момент, когда оба должны были сделать следующий ход, продвигаясь к заветной цели.

— Пусси, Пусси, я тебя обожаю. Позволь мне оставшуюся жизнь делать тебя такой же счастливой, каким ты делаешь меня!

— Ваше высочество, вы испортили мне платье, — мягко упрекнула Мария.

— Мое сокровище, я куплю тебе тысячу платьев. Дай мне взять полотенце… позволь папочке все исправить.

Сбегав в ванную, он принес украшенное гербом махровое полотенце и увидел, что Мария тихо плачет.

— Ну-ну, кисонька, не плачь. — С нежностью и благоговением он вытер восхитительные полушария и прогалину между ними. Приподняв подбородок, заглянул в ее глаза. — Ты сделала меня счастливейшим человеком на свете, Мария. Что ты плачешь?

Она подняла на него мокрые от слез глаза:

— Я опозорена. Как я могла решиться на это запретное свидание? Я больше не смогу тебя видеть.

— Кисонька, я без тебя умру. Хочу, чтобы ты перешла ко мне жить. Если тебя не будет со мной день и ночь, жизнь потеряет всякий смысл!

— Георг, умоляю тебя, пожалуйста, не надо! Не вынуждай меня к унизительному образу жизни.

— Пусси, я тебя люблю! Как ты можешь говорить, что жить с наследным принцем Англии унизительно? — рассердился он.

Мария с достоинством натянула на плечи лиловый атлас:

— Если бы ты даже был королем, жить не во браке унизительно.

Они зашли в тупик. В этот момент принц Уэльский и решил приобрести у индийского дикаря его великолепные драгоценности. Они станут свидетельством того, как высоко он ценит Марию.

А Мария в этот момент решила, что должна иметь все или ничего.

— Думаю, вам лучше отвезти меня домой, Ваше высочество.

Глава 31

Когда Тони вернулась от оптового торговца париками, Розалинд принимала Франсис Джерси. Тони попыталась незаметно подняться наверх, но никому еще не удавалось ускользнуть от элегантной леди Джерси.

— Антони, дорогой, уж не избегаешь ли ты меня?

— А, леди Джерси. Рад снова видеть вас. Клянусь, что вы — ведьма. С каждым разом становитесь все моложе.

Крошечная Франсис, глядя снизу вверх на Тони, жеманно улыбнулась:

— Ты мне очень льстишь!

— Леди Джерси, это сущая правда.

— Антони, ты один из самых славных юношей, каких я знаю. Поэтому ты не откажешься, если я попрошу тебя быть сегодня вечером у нас в Алмаке. У нас столько юных леди, а партнеров для танцев не хватает.

— Ох, — поморщилась Тони. — Я не против юных леди, но не могу терпеть их мамаш, тетушек и бабушек. От них никак не отделаешься. Они усвоили манеру разговора, которая не требует твоего участия, но часами приковывает тебя, вынуждая вежливо слушать.

— Мой мальчик, ради меня. Роз обещала приехать, чтобы присмотреть за порядком, а ты бы мог сопровождать ее.

Тони взглянула на бабушку:

— Ты действительно собираешься в Алмак?

— Я пока еще не собираюсь сидеть за печкой, закутавшись в платок. Знаешь ли, мне всего лишь за сорок.

— Сколько? — недоверчиво переспросила Франсис.

— Под пятьдесят, — уточнила Роз.

— М-м-м, очень близко к пятидесяти, — вкрадчиво проговорила Франсис.

Тони окинула ее ехидным взглядом.

— Разве ты не рассказывала леди Джерси о своем бравом майоре? — выпалила она на прощание и скрылась на лестнице.

Франсис, удивленно подняв брови, воззрилась на Роз.

— Бравый? Майоо? — повторила она, сгорая от любопытства.

Роз озорно улыбнулась:

— Очень напористый, по-военному. Поначалу он меня не очень привлекал, потому что лысый, но, Франсис, клянусь тебе, без одежды он самый безволосый мужчина, какого я когда-либо встречала. И это здорово возбуждает.

Франсис потеряла дар речи. Розалинд была удовлетворена, отплатив за ранее нанесенное оскорбление.

Тони сопровождала бабушку в Алмак и оставалась там, пока хватило терпения. Больше всего ее поразила наивная невинность девиц ее возраста. Вообще-то «невинность» — не то слово. Юных особ держали в полном неведении относительно противоположного пола и господствующих нравов. Когда ей до смерти надоело, она, извинившись перед Роз, решила вернуться пешком на Керзон-стрит.

Не пройдя и квартала, она вздрогнула, почувствовав, что за ней кто-то следует. Оглянулась, ничего не увидела, но все же ускорила шаги. Тони упрекала себя в том, что позволяет разыграться воображению. Уши настороженно ловили звуки крадущихся шагов, но все, что она слышала, было собственное тяжелое дыхание.

Заставив себя успокоиться, Тони снова оглянулась. Увидела что-то похожее на человеческую тень. Хотя она гнала от себя всякую мысль о Бернарде Лэмбе, на этот раз он в полный рост возник в ее воображении. Она быстро перешла на другую сторону улицы, где было посветлее, и попыталась урезонить себя. Бернард никак не мог знать, что она сегодня вечером будет в Алмаке. Если, конечно, он не выслеживал ее после возвращения в Лондон.

Тони облегченно вздохнула, увидев впереди кучку юных пижонов. Однако, подойдя поближе, она разглядела полосатые панталоны воспитанников Итонского колледжа, за что их прозвали «зебрами». Они были пьяны и буйствовали, сокрушая вдоль улицы газовые фонари. Избегая встречи с ними, она свернула на Кларджес-стрит, выходящую на Керзон-стрит. Зайдя за угол, она чуть не умерла со страху, увидев рослую фигуру, заносящую над головой что-то похожее на трость-шпагу. Не в силах кричать, шарахнулась в сторону. И облегченно размякла — проходивший мимо джентльмен в знак приветствия приподнял тростью шляпу.

Последние несколько сот метров до дверей дома Тони бежала без оглядки. Она не стала искать ключи, а забарабанила в дверь, пока не открыл мистер Бэрке. Взглянув на бледное лицо Антонии, он спросил:

— Принести ведро? Тони упала ему на руки.

— Нет-нет, мистер Бэрке. Но бренди не помешало бы!

Перед тем как лечь в постель, Антония бегло записала в дневнике, как позволила своему воображению взять над собой верх. Это послужило разрядкой, и она забралась в постель, смеясь над собственной глупостью!

Через два дня состоялось гала-представление, которого с нетерпением ждал каждый, но не все. Это был раут на открытом воздухе в Воксхолл-гарденс. Он должен был включать все — музыкальный дивертисмент, банкет, танцы и новую пьесу театра «Воксхолл», в котором личная ложа принца Уэльского была оформлена в виде огромной сверкающей короны. Гвоздем программы должен был стать фейерверк, изображающий спуск Орфея в царство теней.

С наступлением сумерек толпы людей стали переправляться через Темзу в Воксхолл, расположенный напротив Вестминстерского аббатства. С реки потянулся туман, который лишь усугублял опасность таких мест, как публичные парки. В лондонском свете Воксхолл считался несколько страшным, но романтическим местом увеселений, поскольку там постоянно можно было найти сутенеров и проституток. Кроме высших и низших слоев общества были толпы людей, которые ходили туда просто поглазеть. Среди ожидавших переправы Тони встретила нескольких знакомых. Она присоединилась к их группе, хотя бы потому, чтобы быть в их окружении. Ближе всех по возрасту был Филип Фрэнсис, один из молодых друзей принца Георга. Завязался разговор. Но оказалось, что его интересовали только дуэли да коллекция пистолетов полковника Дэна Макиннона. Тони подавила неприятные воспоминания и, когда они добрались до парна, присоединилась к Аморет и Шеридану.

Все сплетни вращались вокруг принца Георга и миссис Фитцгерберт. Аморет по секрету сообщила, что Георг спрашивает всех друзей, может ли он, по их мнению, ослушаться короля и жениться без его согласия. Большийство сомневались, принимая во внимание предосудительный Закон о браке, устанавливающий, что член королевской семьи не может вступить в брак без согласия короля до достижения двадцатипятилетнего возраста.

— Почему бы им просто не жить вместе всего несколько лет, пока ему не исполнится двадцать пять? — спросила Тони у Аморет.

— Миссис Фитцгерберт предпочитает смерть бесчестью. Респектабельность для нее все. Но, говоря между нами, она не даст ему, пока не станет настоящей принцессой Уэльской!

— Значит, они еще не занимались любовью? — не веря ушам, спросила Тони. — Неудивительно, что от принца так и несет похотью.

— От похоти есть только одно средство, — сострил Шерри. — Бальзам для души. Виски!

— Черт возьми, это место так и располагает к разврату, — рассмеялась Аморет, указывая на окаймленные высокими живыми изгородями и деревьями дорожки, ведущие к уединенным кучкам кустарников и гротам.

Тони заметила, что туман сгустился, придавая парку жуткую атмосферу. Обычно все двенадцать акров освещали сотни фонарей, но этой ночью их свет затеняли ползущие над деревьями и льнущие к земле плотные клочья тумана.

Неподалеку промелькнули рослый темный мужчина и крикливо одетая женщина. Возможно, это не были Адам Сэвидж с Анджелой Браун, но Тони эта встреча выбила из колеи.

— Здесь сыро. Давайте пройдем к театру наискосок, мимо павильонов и ротонд, — предложила она.

Некоторые из сооружений были украшены скульптурами и картинами, на иных были изображены солнце, звезды и все созвездия. Их группа понемногу таяла — многие останавливались у киосков со спиртным, некоторые пошли следом за марширующим оркестром.

— Вы не считаете, что до театра следует поужинать? — предложила Аморет. Тони пожала плечами:

— Здесь столько народу, что нам не хватит мест.

— Верно, — согласилась Аморет. — Все захотят сесть так, чтобы видеть и сцену и королевскую ложу.

— А Георгу нужна лишь личная ложа в лоне Венеры, — вставил Шерри.

До Тони не сразу дошел сальный намек. Поняв, она слегка покраснела.

— Шерри, у меня брюхо к спине прилипло, — жалобно протянула Аморет.

— Ну, хорошо. Я и сам не против чего-нибудь перекусить. Тони, если ты не рвешься поесть, почему бы тебе не занять места в театре?

Тони не хотелось оставаться одной, но она тут же упрекнула себя за нелепые страхи. Туман стал еще гуще, а толпа поредела, по крайней мере, так казалось из-за разделявшего людей тумана.

Тони пошла по дорожке, обошла церквушку и прошла сквозь увитый лозами портик. Удаляясь от портика, она услышала позади хруст гравия. Остановилась и оглянулась, но увидела в клубах тумана лишь бледный свет фонаря. Ускорив шаг, двинулась в направлении театра, но все вокруг выглядело в тумане странно незнакомым, и ей подумалось, что она повернула не там, где надо. Ей показалось, что с каждым шагом звуки музыки и шум толпы становятся все слабее.

Сердце бешено колотилось, потому что позади по-прежнему слышались шаги. Она непрерывно оглядывалась через плечо, скорее, для того, чтобы успокоиться, потому что, как бы она ни вглядывалась в глубину аллеи или гущу кустарника, не было видно ни единой человеческой тени.

Помирая со страху и потеряв ориентир, Тони бросилась бежать. Через несколько минут поняла, что хуже не могла поступить, потому что оказалась в отдаленной части парка, где были одни лужайки да плакучие деревья.

Тони поняла, что должна остановиться и собраться с мыслями. Если она что и презирала, так это трусость. Легкие разрывались от бега в густом тумане. Овладев собою, она вышла на лужайку и крикнула:

— Бернард Лэмб, ты слюнтяй и трус, выходи, чтобы я тебя видел! Тишина.

— Ты, сукин сын, выходи, и давай драться, если ты мужчина!

Мертвая тишина. Тони нащупала в кармане нож.

— Захлебнешься собственной кровью!

Полная тишина.

Сердце забилось ровнее. Восстановилось дыхание. Если ее никто не преследовал, то до чего глупо было выкрикивать в темноту страшные угрозы. Надо возвращаться домой. Сады Воксхолла навсегда потеряли для нее привлекательность.

Тони, стараясь найти дорогу, двинулась размеренным шагом, не слишком быстро и не слишком медленно, напрягая зрение и слух, готовая встретить любую опасность.

Выйдя за ворота, Тони с огромным облегчением вздохнула. Ведущая к Темзе дорога сегодня была полна людей и экипажей. Оказавшись снова среди людей, она забыла о страхах, чувствуя себя в полной безопасности. И тут это случилось!

Тони почувствовала, как сзади ее умышленно с силой толкнули, и, испуганно вскрикнув, она упала на мостовую перед приближающимся экипажем, увидев, к своему ужасу, как на нее неумолимо надвигаются несущие смерть копыта.

Антония на мгновение потеряла сознание. Лошади метались в упряжке, шарахаясь от попавшего под ноги предмета. Она открыла глаза в тот момент, когда экипаж проносился над ней. Поняла, что сейчас ей конец. Не оставалось времени даже для молитвы. Тони услышала пронзительный крик женщины. На миг показалось, что кричит она сама, но потом, о чудо, поняла, что это другая женщина. Мужчины, крича, помогали ей подняться на ноги. Падая на мостовую, она сильно ударилась бедром и плечом, но сразу почти не заметила. Ее парик с косичкой потерялся, а синие атласные бриджи лопнули от колена до шага. Но она была жива! С посторонней помощью она доковыляла до тротуара и прислонилась к фонарному столбу. Потом неожиданно упала на колени и, поникнув головой, зарыдала.

Антонию окружила толпа зевак. Ее трясло, она клацала зубами. В толпе же судили по-своему. Молодой лорд, видно, до того надрался, что шагнул на мостовую навстречу мчащейся карете. Люди стали расходиться, пока их не притянули в свидетели.

Тони безутешно рыдала. Сначала от ужасного потрясения, потом от беспомощности. Бернард Лэмб от нее не отступится. Он будет преследовать ее, пока не загонит до смерти. Не будет ни дня, ни ночи, когда бы она была в безопасности. Она еще долго, обмякнув, сидела на земле. Наконец поднялась и направилась к реке, думая, не крадется ли он за ней.

Сойдя с лодки, она сразу кликнула извозчика, который довез ее до самых дверей на Керзон-стрит. К счастью, Роз не было дома. Наверное, смотрела представление в Воксхолле. Хотя Тони открыла дверь своим ключом, зоркий глаз мистера Бэрке отметил ее состояние. Она была чрезвычайно благодарна, что он не сказал ни слова.

Тони приняла ванну, морщась от ужасных ушибов, потом, забравшись под одеяло, стала думать, что делать дальше. Решила было вернуться домой в Лэмб-холл, но разыгравшееся воображение заставило отказаться от этого плана. Там, в оторванном от мира сельском окружении, ее ненавистный кузен будет иметь больше возможностей избавиться от нее без свидетелей. В конечном счете в Лондоне, должно быть, безопасней. Страх лишил ее решительности. Казалось, положение было безвыходным. Боже милостивый, что же ей делать? Непонятно почему, она больше всего злилась на Адама Сэвиджа. Почему он ее не защитит? Почему он с таким презрением глядит на нее всякий раз, как она заговаривает о вероломстве Бернарда Лэмба? Зачем он развратничает с актрисами?

Правда, в Воксхолле Тони повстречался не Адам Сз-видж. В ту ночь под прикрытием темноты он направлялся на другую сторону Ла-Манша. На этой неделе он уже третью ночь ходил во Францию. Эти рейсы напоминали Сэвиджу о годах, когда он жил контрабандой. Теперь кроме материальной выгоды были и другие побудительные причины; однако опасность, связанная с перевозкой запретного груза, действовала возбуждающе. Это было сладостное, словно от наркотика, возбуждение, от которого, как он надеялся, почти избавился и без которого может прожить.

Мысли внезапно вернулись к девушке, которую он встретил в Венеции. Почему она так неуловима? Никаких следов Анн Лэмбет не было обнаружено, и он понял, что она назвалась чужим именем. Она вновь и вновь являлась ему, порой в самые неподходящие минуты. Ее неуловимость лишь усиливала его одержимость. Словно наркотическое зелье — попробовав раз, он жаждал, безумно желал, требовал еще и еще. Ругал себя за безрассудство. Хватит. Никто ему не нужен. Есть на свете другие зеленоглазые и длинноногие. Во всяком случае, они условились с Евой, и из практических соображений он будет держаться задуманного. Ему за тридцать, и он уже стар для романтических полетов фантазии, а если он правильно разобрался в принце Уэльском, то до титула, которого жаждет Ева, не так уж далеко.

А в это время в Воксхолле Его высочество провожал Марию Фитцгерберт из роскошной, в форме короны, театральной ложи. Плотный туман сорвал показ чудес пиротехники, но Георг не был ни капли огорчен, потому что сие означало, что он останется наедине со своей дамой раньше, чем предполагал.

Как только они очутились в пышной карете, он, прижавшись своим бедром к ее, обнял свою возлюбленную.

— Пусси, поедем сегодня ко мне.

— Принни, ты же знаешь, что не могу. Я вдова и не должна пятнать свою репутацию. Проведи я одну ночь под твоей крышей, и люди скажут, что мы живем в грехе. Ради нас обоих я должна ехать домой на Парк-стрит.

— Тогда позволь мне снять для тебя дом на Сент-Джеймс-сквер, где ты сможешь принимать меня и наших друзей, и тогда не станут говорить, что мы живем друг с ДРУГОМ.

— Принни, любовь моя, дом на Сент-Джеймс-сквер будет стоить кучу денег, а ты и так кругом в долгах. Обидевшись на ее слова, он отнял руку.

— Значит, мистеру Фитцгерберту было дозволено дарить тебе дом, а мне нет.

— Мистер Фитцгерберт был мне мужем, — серьезно возразила она.

— Киса, я считаю тебя своей женой, но, увы, ты меня мужем не считаешь, — напыщенно произнес принц.

— Принни, дорогой, не ты, а король и парламент не считают тебя моим супругом. Твой отец ни за что не признает меня принцессой Уэльской, а парламент никогда не позволит мне носить королевские регалии.

Как ни прискорбно, но Георг понимал, что она права. Однако в тот момент он был полон решимости дать ей драгоценности, достойные принцессы.

Мария тщательно обдумала последующие слова. Положив ему руку на колено, она тихо сказала:

— Если бы мы сочетались браком, я, несомненно, считала бы тебя своим супругом.

— Дай мне свою лапку, киска. Фидо так скучает по тебе. Уговори его поднять голову и выйти из конуры.

Мария легко потрепала и погладила Фидо, и он вправду поднял голову и вылез из укрытия. Георг прошептал на ухо Марии:

— Если ты пообещаешь ему угощение, то, думаю, сможешь убедить его исполнить какой-нибудь трюк, скажем сесть.

Мария, хихикая, предложила угощение, которое клянчил принц. Как только его жаркий рот обхватил сочный сосок, Фидо не только встал на задние лапки, но и замахал хвостиком.

Глава 32

Адам Сэвидж, читая записку Его королевского высочества принца Уэльского, злорадно улыбался. Каждому человеку, особенно члену королевской семьи, своя цена. Адам сожалел, что не может пригласить Георга на Хаф-Мун-стрит, а должен посетить его в Карлтон-хауз. Это означало, что придется послать записку графине Каупер, откладывая встречу, а также опоздать в палату общин.

Он достал из запертого ящика бриллианты и сапфиры, надеясь, что в последний раз, и отправился пешком в расположенный неподалеку Карлтон-хауз. Проницательные голубые глаза Сэвиджа разглядели, что принц чем-то обеспокоен.

— Мой дорогой Сэвидж, надеюсь, вы принесли драгоценности.

— Принес, Ваше высочество, — ответил Сэвидж, дотронувшись до нагрудного кармана, но не доставая камешки.

— Найти незанятый титул маркиза и добиться присвоения этого титула джентльмену — нелегкое дело, но в настоящее время вы, несомненно, пользуетесь значительным влиянием в палате, и, учитывая, что я выступаю вашим патроном, есть все основания считать, что в скором времени вам может быть пожалован титул.

Принц Георг замолчал, давая Сэвиджу время вручить драгоценности. Сэвидж не шелохнулся.

Его высочество провел пальцем под высоко завязанным шейным платком, чтобы хоть немножко его ослабить. Поставленные утром для придания бледности лицу пиявки были напрасной тратой времени, потому что в данный момент он покраснел как рак.

Прокашлявшись, он подошел к стоявшему у письменного стола большому глобусу.

— Вообще-то, дорогой мой, придется удовлетвориться ирландским титулом. — Видя, что Сэвидж не возражает, Георг оживился. — У вас есть выбор. Титул маркиза Блэкуотера в графстве Уотерфорд или… посмотрим, что еще? А вот маркизат Кинсейл на побережье Корка.

Голубые глаза Сэвиджа следили за пальцем принца, остановившемся на Ирландии.

— Как вы предупредительны, Ваша светлость. Он достал черный бархатный мешочек и, как фокусник, достающий кролика из шляпы, продемонстрировал сверкающие бриллианты.

Лицо Георга засияло. Ему не терпелось подержать в рунах этот холодный огонь.

— Они великолепны. Моя дама, увидев их, поймет, как высоко я ее чту.

— Могу я позволить себе дерзость дать совет, Ваше высочество? Корона из драгоценных камней дала бы возможность даме почувствовать себя принцессой, и все узревшие ее будут почитать ее за принцессу.

Лицо Георга осветилось, будто он только что удостоился божественного вдохновения.

— Вы обладаете такой короной из драгоценных камней?

Изуродованный шрамом рот Сэвиджа растянулся в редкой для него улыбке:

— Да, Ваше высочество.

Георг закрыл глаза, не осмеливаясь представить цену, которую назовет индийский дикарь за такой приз, но зная, что он согласится на нее, какой бы высокой она ни была. В глубине души он понимал, что Мария никогда не удостоится королевской короны, так пусть же он сам даст ей собственную диадему. Он очнулся от грез, услышав голос Сэвиджа:

— Хотя я крайне занят, постараюсь посетить оба владения и поставить Ваше высочество в известность о своем выборе по возможности скорее.

— Очень хорошо. Знаете, оба — древние замки. Чтобы содержать их, нужны глубокие карманы, — предупредил он.

Сэвидж, откланявшись, удалился. Что-что, а карманы У него глубокие, и ему наплевать на то, что к старым состояниям относились с почтением, а новые деньги считались грязными.

Принц Уэльсний решил, что эта ночь станет той самой ночью, и хотя он испытывал удовольствие от одного предвкушения, все же приходил к убеждению, что ждал достаточно долго.

— Георг, я не могу войти к тебе в спальню, это крайне неприлично.

— Дай мне лапку, кисонька. — Принц Уэльский, вцепившись в руку Марии, потянул ее за собой. — Киска, я собираюсь посвятить тебя в очень интимное дело. Дорогая, моя спальня — единственное убежище, где наши тайны надежно сохранятся.

Мария дала себя убедить, хотя и с напускной стыдливостью.

Усадив ее в похожее на трон, обитое китайским шелком позолоченное кресло, принц Георг встал перед ней на колено.

— Мой дорогой ангел, хотя я и не достоин этого, но, если ты согласишься стать моей супругой, я буду счастливейшим мужчиной на земле. Буду вечно лелеять тебя и сим заверяю тебя в своей любви и преданности.

— О, Георг, дорогой, твои слова заставляют меня плакать от счастья. Мой ответ будет: «да» и «да», тысячу раз «да», если бы только это было возможно.

Он переменил колено.

— С помощью надежных друзей я все устроил. Обряд состоится в пятницу вечером в твоем домике на Парк-стрит. Свидетелями будут два твоих дяди, а мой любимый адъютант Орландо Бриджмэн, родом из Шропшира, потому он знаком с твоими родственниками, будет на страже снаружи, на случай если премьер-министр попытается сорвать церемонию.

— Но, дорогой мой, как насчет Закона о браке? — спросила практичная Мария.

— Наш брак, хотя и тайный, будет законным в глазах церкви. Как только стану королем, добьюсь отмены закона и снова сочетаюсь с тобой браком, так что он будет законным и в глазах престола. Преподобный Роберт Бэрт согласился совершить обряд.

Он не добавил, что того подкупили пятью сотнями фунтов и обещанием повышения по службе.

Глядя на бриллиантовые перстни и большую Звезду на груди принца, Мария внушала себе, что это не сон. Принц Уэльский в самом деле предлагал ей сочетаться браком. Возможно, несколько необычным, но все же браком.

— О, Георг, любовь моя, я больше не буду тебе отказывать.

Окрыленный победой, Георг вскочил с колен. Пошарив в нагрудном кармане, он достал бархатный мешочек и вложил его в лапку Марии.

— Ты самое драгоценное сокровище королевства, ты затмеваешь всех остальных, но я хочу, чтобы это колье было знаком моего глубокого уважения к тебе, Мария.

Она охнула при виде бриллиантов и сапфиров.

— Мне не нужны драгоценности, Георг, мне нужен один ты, но, если это доставляет тебе радость, я сочту за честь принять твой подарок как знак любви.

Он заключил ее в свои объятия:

— Пусси, ты сделала меня счастливейшим мужчиной в мире. До сего момента я не знал, что такое счастье. — Охваченный чувством, он осыпал ее поцелуями. По румяной щеке скатилась слеза. — Эх, кисуленька, и пошалим же мы с тобой. Знаешь, в детстве наставники секли меня, когда я шалил. Помню, однажды они застали меня, когда я прыгал на кровати, и здорово всыпали.

— О, Принни, любовь моя, я постараюсь вознаградить тебя за все страдания.

— Пусси, а ты попрыгаешь вместе со мной? — спросил он с детской непосредственностью.

— Прямо сейчас? — еле слышно спросила она.

— Да, сейчас, моя маленькая подружка. Дай сниму тебе туфли!

Оба разулись, Георг забрался на просторную кровать и помог Марии встать рядом с ним. Взявшись за руки, они стали прыгать. На втором прыжке упали и покатились вместе, смеясь, как дети.

Когда они выкарабкались с огромной кровати, Георг воспылал вожделением.

— Давай сыграем, кисуленька. Ты знаешь, как снять с моих плеч все заботы.

— Во что будем играть, Принни, любовь моя?

— В фанты. Сейчас достану карты.

Хитрый дьявол, конечно же, мошенничал, отбирая у нее сперва веер, потом чулок, а дальше платье. Давал выиграть и Марии, чтобы пожертвовать галстук, жилет и Рубашку с монограммой.

Когда они остались в дезабилье и Мария, краснея, хихикала, а Георг смеялся и у него твердело, карты были забыты ради других забав. Мария Фитцгерберт возбуждала принца больше всех женщин, каких он знал. У нее было румяное личико. Волосы были так прелестны, что она никогда их не пудрила, и светло-золотистые локоны свободно спадали на пухлые плечи. Но больше всего возбуждали Его высочество ее груди. Они были необычайно большие и мягкие, создавая пышные, но по-матерински женственные формы, которые так сильно влекли Георга.

С озорными мальчишескими искрами в глазах Георг достал розовый шелковый мешочек. Это была новая игрушка, которую называли воздушным шариком.

— Что это, Георг?

— Это очень интересная игрушка, маленький воздушный шар. От теплого воздуха он летает. Давай поиграем, Пусси. — Он надул шелковый мешочек, и тут уж игра началась всерьез.

Посланный Георгом шарик отскочил от грудей Марии, потом от ее ягодиц. Скоро он уже отважно пытался поддавать его своей длинной битой, наблюдая, как от смущения титьки у Марии стали красными, как тот шарик. Шарик в теплой комнате подскакивал все выше. Мария прыгала за ним, ее роскошные груди прыгали вверх и вниз, пока принц не обезумел от желания. Он заключил ее в объятия, и они, запыхавшись, растянулись поперек огромной кровати.

Лежа на спине и глядя на потолок, Мария видела в зеркалах отражение их обнаженных тел. Это до предела возбуждало чувственность. Она зачарованно следила, как он взбирается на нее. Никогда еще она не испытывала такого трепетного ожидания. Оба ее мужа были в возрасте. Георг был очень крупным мужчиной в расцвете молодости. Тело Марии сделало его могучим любовником.

От трения его мощного царственного меча она скоро отдала влагу. Мария прикусила губу, в то время как на нее волна за волной накатывалось неизъяснимое наслаждение. Наконец, не в силах сдерживаться, она вскрикнула. А Возгласы наслаждения были настолько заразительны, что 'Георг заработал с новой энергией, доставая все глубже., Держа в обеих руках великолепные груди, он напоследок погрузился по самую рукоятку, и оба вскрикнули от удовлетворенной страсти. Потом она баюкала его в своих руках, чувствуя, как он жарким ртом сосет ее грудь, пока не уснул, и, глядя в зеркальный потолок, думала о странностях жизни. При своих престарелых мужьях она была не более чем сиделкой; теперь, наоборот, стала участницей детских забав мальчишки, который станет королем.

Проснувшись, Тони тут же вспомнила об ужасах прошлой ночи. Настроение сразу упало, в желудке появилась неприятная тошнота. Она не могла держать при себе пережитое, но и не хотела пугать бабушку.

Тони решила поговорить с мистером Бэрке, а поскольку Роз никогда не спускалась раньше принятых у порядочных людей десяти часов, время для разговора было самое подходящее. За завтраком она дала понять мистеру Бэрке, что хотела бы поговорить с ним наедине. Верный слуга, последнее время беспокоившийся за молодую хозяйку, надеялся, что Антония доверит ему свои тайны.

Тони, выйдя из-за стола, прошла в салон, в котором обычно принимали гостей. Через несколько минут к ней присоединился мистер Бэрке, плотно закрыв за собой дверь от любопытных горничных.

Тони очень хотелось курить, но в присутствии мистера Бэрке она подавила желание.

— Прошлой ночью случилось нечто ужасное. Мой кузен, должно быть, следил за мной в Воксхолл-гарденс. Я из предосторожности присоединилась к знакомым, полагая, что на людях безопаснее, но потом оказалась одна в тумане и услышала, что меня преследуют. Со страху потеряла голову. Заблудилась и побежала. Мистер Бэрке, я чувствовала себя как загнанный в нору кролик.

От нахлынувших на нее страшных воспоминаний у Тони перехватило горло.

Мистер Бэрке видел, как у нее затряслись руки, и в голове его мелькнула ужасная мысль, что ее изнасиловали.

— Продолжай, дитя мое. Можешь рассказать мне все, — мягко вымолвил он.

— Я поняла, что нужно немедленно выбираться из Воксхолла. Опасность таилась в каждой аллее, под каждым деревом. Наконец я отыскала выход и с облегчением вздохнула, выйдя на оживленную улицу. Но это длилось недолго. Меня сзади толкнули, и я упала на мостовую под копыта и колеса приближающейся упряжки. Только чудом мне на этот раз удалось избежать смерти. Каким-то образом лошади промчались мимо меня, а карета не переехала своими колесами.

— Боже мой, прошлой ночью ты вернулась домой вся в синяках, а я ничем не помог. Тони покачала головой:

— Я только ушиблась, но испытала больше, чем боль от ушибов. Я испугалась. По-настоящему испугалась, мистер Бэрке. Я не боюсь встретиться с Бернардом Лэмбом лицом к лицу. Не страшась, встречалась с ним на дуэли. Но он меня выслеживает, и я не знаю, когда он нанесет удар. Ни с того ни с сего я оказалась абсолютно беззащитной и напугана до смерти.

Мистер Бэрке сурово поджал губы и в бессильной ярости сжал кулаки:

— Грязный, извращенный, злобный трус. Надо сообщить твоему опекуну, миледи. Он обязан защитить тебя. Отныне я буду всюду сопровождать тебя, и не без оружия!

Мистер Бэрке давно считал, что бремя сохранения Лэмб-холла было не для хрупких девичьих плеч. Маскарад представлялся убедительным поначалу, но ему совсем не следовало одобрять такой ужасный, скандальный замысел. Он должен был понять, что, после того как Бернард Лэмб вызвал гибель Антони, опасность станет угрожать Антонии.

Тони тяжело опустила плечи:

— Мне претит сама мысль, что нужно говорить Адаму Сэвиджу, навлекая на себя его презрение. Однако, по-моему, выбора нет. Обращаться больше не к кому. Пойдешь со мной на Хаф-Мун-стрит?

Мистер Бэрке предложил пойти следом за Антонией, а Яне вместе с ней. Таким путем он заметит всякого, кто следит за молодым лордом Лэмбом, и прикроет ее со спины.

Тони без приключений добралась до дома в Мейфер и стала ждать в приемной мистера Бэрке.

Адам Сэвидж как раз спускался по ступеням, собираясь уходить.

— Тони, именно ты мне и нужен. Как обычно, я опаздываю в палату, но несколько минут ничего не изменят. Я хочу, чтобы ты оказал мне огромную услугу, но это означает, что нужно съездить в Ирландию.

— В Ирландию? — Тони ухватилась за его слова, увидев возможность бежать из Лондона и скрыться от Бернарда Лэмба.

— Да. Хочешь верь, хочешь не верь, но я собираюсь пополнить высокочтимые ряды аристократии, — насмешливо начал он, — правда, ирландской аристократии. Его королевское высочество, хотя и небескорыстно, предложил мне на выбор два замка. Не говоря уж о том, что у меня нет времени, я не слишком разбираюсь в замках. Но думаю, что ты разбираешься…

Такая замечательная новость сразу подняла настроение Тони.

— Ну, можно сказать, я понапрасну потратил отрочество, изучая старинную архитектуру.

— Теперь у тебя есть возможность проверить свои познания на практике. Мне бы хотелось, чтобы ты побывал в Блэкуотере, это в графстве Уотерфорд, и дал свою оценку. Возможно, на следующей неделе я найду время посетить другое владение, в Корке. Потом мы встретились бы в Блэкуотере и вместе вернулись домой.

В это время подошел мистер Бэрке.

— Доброе утро, Бэрке. Может быть, съездишь с Тони в Ирландию? Пойдем наверх, я попрошу Слоуна написать, как туда добраться, и дам денег на поездку. Лучше всего отправиться морем из Бристоля.

Мистер Бэрке видел, что Антония не рассказала Сэвиджу о событиях прошлой ночи. В данный момент она верила, что предложенная поездка в Ирландию была для нее спасением. Мистер Бэрке знал, что поездка лишь откладывала неизбежное признание опекуну, кто она на самом деле. Однако он знал свое место и не помышлял открывать ее тайну. Решение целиком зависело от нее.

Тони с легким сердцем возвращалась на Керзон-стрит.

— Хочу поблагодарить вас, мистер Бэрке, за то, что не заставили меня признаться. Покинув Англию, я буду чувствовать себя в большей безопасности. Вы ведь не возражаете поехать со мной?

— Вполне уместно, чтобы я сопровождал вас, к тому же мне не терпится побывать на родине. Тони боязливо оглянулась через плечо:

— Мы должны быть полностью уверены, что мой кузен не следит за нами. Иначе в Ирландии будет опаснее, чем в Лондоне.

Когда они вернулись, Роз завтракала.

— Там, вы уже с утра на ногах. Или только возвращаетесь домой?

— Разумеется, нет. Меня позвали на Хаф-Мун-стрит, и мистер Бэрке любезно согласился меня сопровождать, — допустила она маленькую ложь. — Адам Сэвидж должен быть возведен в звание ирландского пэра, и он просит меня съездить и оценить замок в Уотерфорде. После того как увидел, что я сделала в Эденвуде, он полностью довернет моему мнению. Разумеется, мистер Бэрке поедет со мной, — быстро добавила она, предваряя возражения Роз.

Леди Рэндольф и мистер Бэрке обменялись многозначительными взглядами.

— Антония, я не хотела тебя расстраивать, поэтому промолчала, но вчера я, по-моему, видела на углу Керзон-стрит Бернарда Лэмба. Я хочу, чтобы ты полностью удостоверилась, что он не следует за вами.

— У меня есть предложение, — оглядываясь, проговорил мистер Бэрке. — Почему бы вам не надеть собственное платье и одеться как леди?

— Блестящая мысль! — согласилась Роз. — Я поеду проводить тебя от станции почтовых дилижансов на Ладлейн. Билет лучше купи до Бата, а не до Бристоля. Когда приедешь в Бат, купишь билет до конца. Всякий, кто следит или спрашивает, подумает, что ты — Антония, возвращающаяся, как и сотни других знатных дам, в эту модную дыру на воды.

Тщательно поразмыслив, Тони нашла, что предложение заслуживает внимания Открыв дорожный сундук, чтобы уложить вещи Антони, она нашла там золотистый лиф, который носила в Венеции. Прикосновение к нему вызвало в памяти такие потаенные воспоминания, что она испугалась, как бы не увидела Роз. Быстро сунула под Одежду Антони и стала укладывать сумку с бельем для ночлега.

В поездку Тони выбрала светло-зеленое платье с зеленой мантильей. Напудрила собственные волосы, выпустив из-под капора из тюля, лент и страусиных перьев на левое плечо длинный локон. Было непривычно снова носить корсет и нижние юбки. К тому же это непривычно сковывало. В брюках она могла размашисто шагать и сидеть развалясь; в юбках приходилось двигаться более чинно.

Роз уложила в поездку всего два лишних платья, потому что Тони утверждала, что это более чем достаточно. Как только они ступят на землю Ирландии, она снова облачится в мужское убранство.

Порт Бристоль находился в ста двадцати милях от Лондона, что вызывало необходимость ночевки на постоялом дворе. Тони была довольна компанией мистера Бэрке. Его ирландское остроумие, несомненно, помогло скоротать долгие часы утомительной поездки. Одежда казалась ей очень неудобной, сковывающей движения Она бы с удовольствием уселась на козлы рядом с кучером. В то же время приходилось признать, что благодаря женской одежде представители противоположного пола проявляли по отношению к ней безупречную обходительность. Приветливые джентльмен и юная леди не вызывали никаких пересудов, так как с самого начала их приняли за отца с дочерью.

Когда дилижанс остановился в Рединге, до нее дошло, что она не сможет запросто зайти в пивную и вылить кружку эля. Это лишний раз напомнило, что этот мир принадлежит мужчинам.

С каждой милей, по мере того как они удалялись от Лондона, ее страхи в отношении Бернарда Лэмба все больше затихали. К тому времени, когда они прибыли в Бат, Антония перестала о нем думать и поклялась выбросить его из головы до возвращения в Лондон. Его зловещая тень омрачила ей не один день, поэтому она твердо решила сполна воспользоваться передышкой.

Бристоль оказался шумным морским портом переполненным кораблям и матросами из заморских стран Бок о бок с испанскими галеонами и индийскими «купцами» пришвартовались корабли английского военно-морского флота; маленькие рыбацкие суденышки соперничали за место у причалов, чтобы разгрузить улов.

В припортовом постоялом дворе Антония переоделась в костюм Антони, и как два путешествующих мужчины они с мистером Бэрке без труда купили билеты до Дангарвана, большой гавани на побережье графства Уотерфорд. Хотя в воздухе веяло весной, Ирландское море было на удивление неспокойным. На Тони зыбь не действовала, и, когда мистер Бэрке позеленел, она получила возможность отплатить добром за все его прежние заботы и хлопоты. Она подставляла ведро и нежно смачивала лоб, когда его выворачивало наизнанку. Тони оставалась в каюте мистера Бэрне, пока тот в изнеможении не забылся тяжелым сном.

Выйдя утром на палубу, они увидели, что корабль как раз заходит в гавань Дангарвана. Приветливо светило солнце. Тони бросилось в глаза, что в отличие от английского порта Бристоля этот приморский ирландский городишко населен одними местными жителями. Когда они с багажом выгрузились на берег, то привлекли всеобщее внимание.

Они навели справки о Блэкуотерском замке и получили ответ, что он расположен над Блэкуотерской долиной в десятке миль от побережья. Им не удалось достать лошадей, так что в конечном счете пришлось довольствоваться повозкой, запряженной пони. Мистер Бэрке страшно встревожился, но Тони, смеясь, заверила его, что она может править. Он с недоверием выслушал ее рассказ о выигранной ею гонке фаэтонов в Ричмонде. Когда вспомнила, как Бернард Лэмб намеренно столкнул ее с дороги, ее охватила бессильная ярость. Потом, вспомнив выражение лица Адама Сэвиджа, когда тот увидел, что стало с его новеньким фаэтоном, она криво улыбнулась, поняв наконец, почему он не поверил, что виновата не она, а ее кузен.

Такой зеленой долины она никогда не видела в Англии. Деревья и колючие кустарники кишели певчими птицами. Воздух был наполнен ароматом весенних цветов, настоен на запахах мяты, мускуса и мальв. Дорога вилась по широким лугам вдоль реки Блэкуотер. Вдали над верхушками деревьев показались зубчатые стены и глядящие ввысь башни замка, потом, подъехав ближе, они увидели сам замок, высящийся над рекой на покрытой лесом скале.

Тони проехала под аркой кельтской архитектуры, мимо увитых плющом стен к двойной надвратной башне и въехала во двор. Не спеша собралась любопытствующая прислуга. Конюх, садовник и экономка с достаточно дружелюбными лицами вышли посмотреть, кто посетил их древний замок.

— Добрый день. Я лорд Лэмб. Приехал осмотреть замок по просьбе нового маркиза Блэкуотера.

Титул вырвался сам собой, потому что в душе она чувствовала, что лучшего замка нет на свете.

Ее слова произвели на прислугу магическое действие. Экономка присела в книксене, а мужчины почтительно прикоснулись к головным уборам.

— Это мистер Бэрке, много лет мой дворецкий. Ирландская фамилия вызвала облегченные улыбки. Парадный вход закрывали толстые дощатые двери, укрепленные украшенными завитками железными полосками. Мистер Бэрке взял дорожный сундук, Тони взяла одну из сумок, экономка понесла другую. Они вошли в пышный парадный зал. В камине потрескивали дрова.

Затем экономка, представившаяся как миссис Кении, провела их, как она сказала, в банкетный зал, где стоял еще один камин с резной каминной доской, гласившей:

«Cead mille failte» — «Сто тысяч сердечных пожеланий». Зал был обставлен средневековой дубовой мебелью.

— Вам, конечно, захочется посмотреть покои, — догадалась миссис Кенни. — В этом крыле семь спален, каждая на двоих, ну и, само собой, покои в башне.

— О, я займу покои в башне, — выпалила Тони, и миссис Кенни повела их по крутым ступенькам вверх, потом в конец длинного коридора. Тони сочувственно улыбнулась мистеру Бэрке, поспевающему за ними с ее дорожным сундуком на плече.

Когда они наконец дошли до места, миссис Кенни выразительно посмотрела на мистера Бэрке, как бы говоря: «Как это похоже на господ — выбрать самые дальние и самые неудобные покои, не думая о бедняге, которому приходится тащить багаж!»

— Когда вам угодно обедать, милорд?

— Когда удобно повару, миссис Кенни, — успокоила ее Тони.

— Хорошо, так как я и за повара, то, если угодно, пообедаете в шесть.

— Спасибо, это меня вполне устраивает, Как только миссис Кенни удалилась, Тони подбежала к окну:

— Потрясающий вид! Открывается вся долина и заливные луга за рекой. Отсюда вода кажется темно-зеленой. И еще, смотрите, мистер Бэрке, прямо впереди горы!

— Это Нонмилдаунские горы. Антония отвернулась от окна. Бэрне никогда не видел ее такой сияющей.

— Блэкуотер — идеальное место, — благоговейно произнесла она.

В последующие дни Тони облазила все уголки замка и прилегающих к нему парков. Здесь были примыкающая к кухне столовая, гостиная, даже бильярдная, а также небольшая библиотека и сильно обветшавшая часовня. Замок окружали верхний и нижний парки, а также сад с грушами, дикими яблонями и смоковницами. Тони доставляло огромное удовольствие пробираться по потайной лестнице из двойной надвратной башни на окаймленные цветами и увитые ползучими растениями и ранними розами тропинки старинного парка.

В маленьком обнесенном стеной садике под окнами столовой Тони обнаружила чудесный уголок. Между двумя развесистыми деревьями был натянут гамак. Крошечные весенние листья пропускали солнечные лучи, согревавшие закуток как в разгар лета.

В один из дней после обеда, прихватив с собой обнаруженные в библиотеке бумаги, относящиеся к истории замка, она растянулась в гамаке и стала читать. История Блэкуотера захватила ее. Размечтавшись, она незаметно уснула в покачивающемся гамаке.

В конце недели Адам Сэвидж отплыл в Корк. На неделе он успел дважды сходить во Францию и, казалось, навсегда прирос к палубе. В Кинсейле его поразило обилие прилегающей к замку земли. Он стоял на краю дикого изрезанного берега, и весенний ветерок приятно ерошил его темные волосы, но он подумал, что зимой здесь холодно и дуют штормовые ветры. И все же до отъезда он решил, что замок и принадлежащие ему земли его вполне устраивают.

Сэвидж попробовал титул на слух. Маркиз Кинсейл. Звучит неплохо. Он купил лошадь, решив добраться до Блэкуотера, расположенного в соседнем графстве, верхом. Расстояние примерно в сорок миль.

Направляясь в глубь острова, Сэвидж заметил, что дальше от берега климат становился мягче. Здесь уже наступила весна, все межи усеяны цветами, по каменным оградам вились ранние дикие розы.

Сэвидж ехал тем же путем, что и влекомая пони повозка. Он тоже увидел на нависшей над рекой, заросшей лесом скале зубчатые стены и глядящие ввысь башни. Проехал под кельтской аркой, средневековой надвратной башней и въехал во двор.

Конюх поспешил принять поводья — могучая фигура и властная осанка приезжего не оставляли сомнений, что это новый маркиз собственной персоной. Войдя в парадный зал, Сэвидж почувствовал себя дома. Поспешившая навстречу миссис Кенни склонилась в книксене, но Сэвидж сразу помог ей подняться, сказав, что он сам осмотрит замок. Увиденное ему понравилось. Кинсейл стерся из памяти.

Сквозь освинцованные створчатые окна столовой он разглядел спящего в гамаке Тони и вышел в огороженный садик. Глядя на спящую фигуру, он заморгал глазами, дивясь странной игре света. На румяные щеки нежными полумесяцами опущены черные ресницы. На грудь легла изящная рука. Сэвидж нахмурился, недовольный женственным обликом юноши.

В этот миг Тони открыла глаза и тоже нахмурилась, недовольная тем, что Адам застал ее спящей. Спрыгнув с гамака, сунула одну руку в карман брюк и подобрала разбросанные листы.

— Добро пожаловать в Блэкуотер. Больше ничего не надо смотреть. Место совершенно идеальное. Первоначально здесь был монастырь, а замок построил король Иоанн. Подумать только… Король Иоанн! Посмотрите банкетный зал, — восторженно убеждала она.

Адам Сэвидж не сводил с Тони глаз, думая, что тот легко мог бы сойти за женщину. Загнутые ресницы, полные чувственные губы. Тони показывал путь в банкетный зал. Адам окинул взглядом высокую фигуру. Собранные сзади волосы сильно отросли. Довольно округлые ягодицы. Возможно ли, что Тони — женщина? Нет, сама эта мысль нелепа! Он тут же ее отбросил.

Оглядывая великолепный старинный зал, Сэвидж то и дело возвращался взглядом к Тони. Увидеть бы сквозь льняную батистовую рубашку. Возможно, это была игра воображения, но ему показалось, что он мельком увидел очертания женской груди.

— Взгляните сюда, — приглашала Тони.

Неожиданно для себя Сэвидж стал украдкой следить за Тони. Он смотрел, как его рука ласково поглаживала резную каминную доску. «Он трогает вещи по-женски», — думал Сэвидж, не в состоянии избавиться от закравшегося подозрения. Ему не терпелось снять с длинных темных волос кожаный ремешок, и он лихорадочно искал благовидный предлог.

— Тут мало света. Трудно прочитать, что здесь выгравировано. — Развязал ремешок, стягивавший собственные волосы, и подвязал одну из портьер. — Дай мне свой ремешок.

Тони заколебалась. Подняла руки к волосам, потом опустила, не желая, чтобы он видел распущенные по плечам волосы. Затем решительно сорвала ремешок и передала ему.

Сэвидж отчетливо увидел, как покраснел Тони, когда они коснулись пальцами. Со спадающими на плечи волосами парень был положительно красив. Если это парень! Мысленно возвращаясь к месяцам их знакомства, Сэвидж убеждал себя в нелепости своих подозрений.

— Здесь даже есть бильярдная. Пойдем посмотрим, — тянула дальше Тони.

Она в жизни не встречала мужчину, обладающего такой притягательной силой. По шее вились его черные волосы, и она вспоминала, как играла его жесткими кудрями. Романтическая атмосфера Блэкуотера нарушила ее душевное равновесие. Ей страстно хотелось, чтобы Адам заключил ее в свои объятия, впился в нее своими губами. Если бы у нее оставалось одно желание, оно бы свелось к тому, чтобы этот мужчина овладел ею здесь, в своем теперь родовом замке.

— Нет, хочу сначала спуститься к реке. Сэвидж решил, что должен либо подтвердить, либо развеять подозрение, что Тони — женщина, и для этого был один способ. Он должен заставить его раздеться. Не умолкая по пути, Тони пошла вместе с Адамом:

— В реке полно лосося. Если бы леску подлиннее, можно удить прямо из окна гостиной!

Когда они остановились на берегу, глядя на темно-зеленую воду, Сэвидж сказал:

— Я с дороги, в поту и пыли. Давай искупаемся. Тони отпрянула назад.

— Нет, давайте без меня. Хотя наверное, холодная.

— Не будь трусом, холодная вода никогда не вредила мужчине.

Сэвидж решительно шагнул к ней, и она слишком поздно разгадала его намерения. Ухватив Тони за руки, он потянул ее к воде.

Тони вырывалась изо всех сил, но сопротивляться такому богатырю, как Сэвидж, было бесполезно. Все в ней кричало, что Адам собирается ее раздеть. Она бешено сопротивлялась, когда он ухватил ее за рубашку. Потом почувствовала твердую ладонь на своей груди.

Сэвидж был ошеломлен. Его рука держала самое тугое полушарие, которые он когда-либо встречал. Прежде чем окончательно убедиться, ему нужно было увидеть своими глазами то, что сказали ему пальцы. Он стал стягивать с нее рубашку. Она, в свою очередь, стала вырывать ее, и ткань порвалась.

В руках Сэвиджа оказалась полуголая женщина. С растрепанными черными волосами, горящими зелеными глазами и готовым вцепиться в него ртом она была похожа на экзотическую дикую кошку из джунглей.

Сердце Тони бешено забилось, когда она осознала, что его острый глаз наконец раскрыл ее тайну. Ее груди были открыты его ледяному взгляду.

— Кто ты, черт возьми? — потребовал Сэвидж.

— Антония Лэмб. Кто же, черт возьми, еще? — ответила она, всхлипывая, и побежала в замок.

Глава 33

Антонию трясло, когда наконец она добралась до своей комнаты в башне. Гроза между ними назревала с того первого дня, когда Адам Сэвидж с нескрываемым презрением посмотрел на лорда Антони Лэмба. Они выдержали несколько шквалистых порывов, когда атмосфера опасно сгущалась из-за столкновения их характеров, но Антония понимала, что престоящий катаклизм будет посильнее грозы. Она видела его лицо. Его нельзя было назвать иначе, как диким. Даже в лучшие времена оно пугало, а когда он приходил в ярость, оно было ужасающим!

Антония скинула порванную рубашку и потянулась за платьем. Волосы в диком беспорядке спадали на плечи. Дверь с шумом распахнулась. В комнату шагнул Сэвидж, Она заметалась, прикрывая наготу своим зеленым платьем, потом отпрянула, увидев потемневшее от гнева лицо. Перед ней был дьявол во плоти. Ей казалось, что от него исходит адский жар и запах серы.

Сэвидж остановился и попытался обуздать свой гнев, начиная осознавать, что отныне он не волен врываться в ее спальню.

— Когда снимете эти — какой позор! — штаны, спускайтесь вниз, госпожа.

Повернувшись на каблуках, он так хлопнул дверью, что на стенах заплясали подсвечники.

С полными слез глазами Антония оперлась спиной о дверцу шкафа. Глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Там, внизу, надо выглядеть женственной и привлекательной. Когда она объяснит ему свое безвыходное положение, он все поймет. Как ему станет стыдно за свой необузданный нрав! Хорошо, что он наконец узнал правду. Теперь он защитит ее от злодея-кузена. Антония надела сорочку и трусики и, сев на кровать, трясущимися руками натянула чулки. Надела светло-зеленое платье, повязав рукава лентами. Расчесывая спутанную шапку черных кудрей, оценила ущерб, причиненный лицу. Ресницы слиплись от слез, а в губах ни кровинки. Достала розовую губную помаду и подкрасила их, выделив женственную припухлость. Подумала, не вплести ли в волосы ленту. Ради Бога, ни в коем случае не перестараться! На высоких каблуках она казалась выше, и это придавало так нужную ей при встрече с ним уверенность. К этому времени он, должно быть, остынет.

Сэвидж стоял у массивной каминной доски в конце огромного банкетного зала. Чтобы пересечь его, потребовалось немалое мужество. Она медленно приблизилась к Сэвиджу, загородившему своей огромной фигурой почти весь камин. Его лицо было словно выточено из мореного дуба. Багровым рубцом выступал уродующий рот шрам.

— Что за игру вы ведете? — Голос будто удар хлыста.

Она прикусила губу, потом отчаянно выпалила:

— Все очень просто. Во время того страшного шторма пропал Антони, а не Антония. Я заняла место брата, чтобы не потерять Лэмб-холл.

На лице его было написано недоверие, смешанное с ужасом:

— Хитрая сука!

От удивления она широко открыла глаза:

— Вы не поняли. Со смертью Антони титул и Собственность переходят к Бернарду Лэмбу.

— Прекрасно понимаю. Ты коварная сучка. Продажная, уму непостижимо.

Задыхаясь от ярости, она влепила ему пощечину. Он высился над ней, почернев от гнева. Слишком поздно она поняла, что наделала. Со страху она забыла о всякой осторожности:

— Ну бейте, как били, когда поверили, что Долли забеременела от меня! Мне казалось, что ударить женщину — против вашего сурового кодекса чести!

Ее язвительные речи обостряли его отвращение к себе, главным образом из-за того, что его оставили в дураках. И кто — женщина!

— Как, черт побери, я мог поверить, что ты мужчина?

— Сказать? Да вы по-настоящему ни разу не взглянули на меня. Окинули однажды презрительным ледяным взглядом и отмахнулись как от ничтожества. Вы вели себя пан высокомерная свинья и полностью презирали меня потому что я не подпадала под ваше представление о мужчине.

— Молчать! — взревел он. — Твой язык и твое поведение возмутительны и непристойны!

— Вы подавали мне достойный подражания пример. Именно вы научили меня сквернословить и пить и таскали по всем борделям Лондона!

— Боже милостивый! — пробормотал Сэвидж, вспоминая, чему он учил юного Тони Лэмба.

— Для вас мужчина тот, кто каждую ночь кладет под себя потаскуху. А для меня мерилом мужчины служит мужество. Мне хватило мужества вызвать на дуэль убийцу — моего кузена и, клянусь преисподней, вызову и вас, если вы не трус!

Адам Сэвидж, сжав кулаки, еле сдерживался, чтобы не ударить ее. За всю свою жизнь он не был так взбешен. Повернувшись на каблуках, пока не убил, отошел на безопасное расстояние.

Потом поспешил к реке, сбросил с себя одежду и нырнул, чтобы остудить ярость. Она — его подопечная. Дочь Евы, о которой он когда-то думал, что она станет и его дочерью. Но она, черт возьми, не ребенок, а вполне взрослая женщина. Настоящая красавица с волосами цвета воронова крыла и манерами распущенного школяра. Ей, черт побери, требуется хорошая взбучка!

Она одурачила его, как младенца. Он раскуривал ей сигары и накачивал ее бренди. Она якшалась с развратной шайкой из Карлтон-хауза, гоняла в фаэтонах, держала дикие пари и, проклятье, даже видела, как мужчины отпивают в горшки!

Она вела себя возмутительно, нарушила все приличия. Ее поведение было оскорбительным, отвратительным, скандальным. С каждой минутой Сэвидж Ае больше мрачнел. В довершение всего она вызвала на дуэль мужчину. Поведение, недопустимое для молодого лорда, не говоря уж о юной леди. Ему пришлось тайком вывозить ее из страны. Он побледнел, вспомнив, что за люди окружали ее на борту «Летучего дракона». Господи, один Мансуайн чего стоил!

Сэвидж выбрался из воды и отряхнулся, как отряхиваются животные. Откинул с лица длинные черные волосы и натянул рубашку и штаны. Теперь он владел собой. Сейчас пойдет и изложит леди Антонии Лэмб свои условия. В конце концов, он ее законный опекун и отвечает за ее материальное состояние и за ее нравственность. При одном намеке на этот ужасный скандал вся ее репутация будет безнадежно испорчена. От нее будут шарахаться все приличные женщины и будут приставать с гнусными предложениями мужчины. Ни один джентльмен не предложит ей руку. Она была на грани полного бесчестья. На его памяти ни одна женщина так не нуждалась в твердой поддержке, как она.

Он решительно вошел в банкетный зал. Удовлетворенно отметил, что она по-прежнему стоит там, где он ее оставил.

— Антония, — твердо промолвил он, давая понять, что настроен на серьезный разговор.

Шурша зеленым шелком, она резко обернулась. Не веря глазам, он ошеломленно глядел на нее. Она курила сигару! Его хладнокровие вмиг испарилось. Шагнув к ней, он выбил сигару из ее рук. Та полетела в огонь.

— Как ты смеешь? — разбушевался он. — Ты как-никак леди, а не какая-то потаскуха.

— Потаскухи как раз в вашем вкусе, — дерзко возразила она.

— Молчать! — взревел он. — Я твой опекун. Еще одна дерзость, и я тебя высеку.

Антония удержалась от того, чтобы сказать: «Не посмеете». Уж она-то хорошо знала, что Адам Сэвидж посмеет. Стянет трусики и так отделает задницу, что она неделю не сможет сидеть. В глазах пылал зеленый огонь, но язык остался за зубами.

— Так вот, леди Лэмб, я изложу требования, которые ты будешь безоговорочно выполнять. С сегодняшнего дня глупый фарс закончен. Отныне ни словом, ни взглядом ты не позволишь дерзость по отношению ко мне. Никуда не будешь выходить без провожатого. Больше не будешь сквернословить, курить или пить. Другими словами, госпожа, станешь леди в полном смысле этого слова.

— Ни за что!

— Что ты сказала? — с угрозой переспросил он.

Она стремительно отпрянула назад, выставив вперед руки:

— Вы не имеете ни малейшего представления, до чего противно быть леди! Как Антони я могла идти куда вздумается, говорить что хочу. Выбирать себе друзей. Держать пари. Есть и пить что нравится. Могла быть трезвой как стеклышко или напиваться до беспамятства. Могла цитировать Шекспира или хохотать над непристойным лимериком. Могла охотиться на куропаток или стрелять по канделябрам в Карлтон-хаузе. Другими словами, как Антони я была свободна. Свободна выбирать! Как Антония я должна быть чопорной и учтивой. Должна быть леди. Быть леди — значит жить в неволе. Никогда не иметь свободы выбора!

— Довольно! — приказал он. — Ты рождена быть леди и, клянусь Богом, будешь леди, пока я твой опекун. Не могу вообразить, как леди Рэндольф могла смириться с таким позорным замыслом.

В его холодных голубых глазах светилось презрение к ней.

— В таком случае вы набитый дурак! Бернард Лэмб повредил нашу лодку, так что когда мы попали в шторм, отвалился руль. Это он убил брата и много раз пытался убить меня. В ночь накануне моей поездки в Ирландию он толкнул меня под приближающийся экипаж!

Задрав юбки и спустив чулок, она показала большой синяк на бедре.

Сэвидж глазел, поражаясь ее бесстыдству. Черт побери, какие бесконечно длинные ноги.

Он облизал пересохшие губы:

— Вы не у себя в комнате, госпожа.

Она стремительно отвернулась, подавленная тем, что он ей не верит.

Не теряя времени Сэвидж пошел искать мистера Бэрке. Он застал его на кухне за чисткой двух свежих лососей, очевидно, выловленных в собственных водах. На лице мистера Бэрке было написано такое безразличие, что Сэвидж догадался, что тот в курсе происходящего.

— Бэрке, ты, очевидно, знаешь об обмане, допущенном в отношении меня. Можешь ли ты дать мне разъяснения относительно преднамеренной лжи или же Лэмб-холл просто-напросто сумасшедший дом, а его обитатели — помешанные?

Мистер Бэрке вымыл руки.

— Позвольте мне сесть, милорд?

— Ради Бога, хватит «милордничать». Давай поговорим как мужчина с мужчиной.

Оба уселись за тяжелый дубовый кухонный стол.

— Думаю, что именно я нечаянно положил начало всему этому. Когда близнецы вышли в море, на обоих были желтые штормовки. Когда после шторма они не вернулись, мы с леди Рэндольф чуть не сошли с ума, разыскивая и ожидая их. Наконец одного из них полумертвого выбросило на берег. Я думал, что это Антони. Из-за намокшей одежды тело показалось мне тяжелым, а завязанные в пучок волосы убедили меня, что я нашел мальчика. Роз тоже подумала, что это Антони. Когда мы сняли одежду и Антония пришла в себя, мы, к удивлению, увидели, что это не Антони. Это был уже третий несчастный случай сразу после того, как Бернард Лэмб нанес визит с соболезнованиями по поводу кончины отца близнецов, в результате которой Бернард Лэмб становился очередным наследником титула, Лэмб-холла, лондонского дома и всего остального! Мы подозревали, что все случаи были больше чем совпадением. Леди Рэндольф понимала, что значит потерять дом. Из-за того что у нее не было сына, когда умер лорд Рэндольф, все досталось наследнику по мужской линии, и Роз пришлось переехать в Лэмб-холл. Если бы Антони сочли утонувшим, его наследник по мужской линии Бернард Лэмб получил бы все. План был дерзким по замыслу, но Антония настаивала, что она всего лишь охраняет то, что принадлежит Антони, до его возвращения. Она долго не могла примириться с тем, что он не вернется.

Сэвидж запустил пальцы в свои черные волосы. Взгляд ничуть не потеплел, челюсти по-прежнему сурово сжаты.

— Ты действительно веришь, что это дело рук Бернарда Лэмба?

— Да, сэр. Антонию преследуют уже долгое время. На прошлой неделе, когда она уходила из Воксхолла, ее толкнули под экипаж. Ей было страшно выйти из дома. Мы пришли на Хаф-Мун-стрит искать у вас защиты. Когда вы предложили поехать в Ирландию, она ухватилась за это как за спасение, какой-то выход.

— Вся эта затея абсолютно бессмысленна. Будто одна из смехотворных пьес Шеридана!

— При всем уважении, сэр, мне не смешно. Леди Антония — самая смелая женщина, каких я знал.

— К черту, приятель, это к делу не относится. Ей ни в ноем случае нельзя было позволить выдавать себя за брата. В нынешней Англии юному лорду слишком много дозволено, он свободен развратничать, как ему вздумается. Возможно, что Антония погубила свою жизнь!

— О, я давно понял, что допущена ужасная ошибка. Все это не только крайне предосудительно, но и смертельно опасно.

— Ну, по крайней мере, мы согласны в одном. Можешь быть уверен, что с этой глупостью кончено. С этим все, мистер Бэрке.

— Слава Богу, милорд.

— Не соблаговолили бы вы передать леди Лэмб, что я хотел бы снова поговорить с ней? Возможно, в старом парке обстановка будет меньше располагать к ссорам.

Антония стояла у окна комнаты в башне Блэкуотерского замка, глядя на далекие горы. Почему он глядел на нее с таким презрением? Почему, когда она рассказала, что сделал с ней ненавистный кузен, и показала ему синяк, он не обнял ее сильными руками и не сказал, что защитит ее? Чтобы успокоиться, она закрыла глаза, но из-под ресниц струились слезы. Заварила такую кашу, что сразу не расхлебать. Ему претила сама мысль, что она щеголяла в мужском наряде. Он никогда не поглядит на Антонию так, как он смотрел на Анн. Ей вовек не овладеть его чувствами!

Не было ночи, чтобы она не оживляла в памяти близость, которая была между ними в Венеции. Она до сих пор помнила вкус его поцелуев, требовательный рот, терзающий ее губы, раздвигающий их, чтобы вкусить языком сокровенное тепло ее рта. Она задрожала, вспомнив, как ей в рот и другие интимные места глубоко проникал его шершавый язык. Язык Леопарда.

Тони вздрогнула от легкого стука в дверь. Вошел мистер Бэрке и тихо сказал:

— Мы поговорили. Я рассказал ему, что было в ту ночь, когда пропал Антони. Он хочет поговорить с тобой снова. Ждет в парке. Не думаю, что он будет зол на тебя, Антония.

— Спасибо, мистер Бэрке. Что бы я делала без вас? Оставшись одна, Тони вытерла слезы, подумывая, не заставить ли Сэвиджа ждать. Лучше не надо. Мистер Бэрке сказал, что он не зол, значит, остыл. Если она заставит его ждать, он вполне может снова вскипеть.

Выйдя в парк, она замедлила шаги, увидев по-прежнему мрачное лицо Сэвиджа. До нее донесся чудесный аромат окаймляющих газоны цветов. Это был чудесный уголок, будто специально созданный для влюбленных. Ее глаза опять наполнились невыплаканными слезами по несбывшемуся счастью.

— Я говорил с мистером Бэрке и понял, что ты искренне веришь, что Бернард Лэмб виноват в несчастном случае с твоим братом.

Взвесив его слова, Антония вспыхнула:

— Однако сами вы таким вещам не верите!

— Я с этим разберусь. Надеюсь, ты понимаешь, что тебе нечего было бы бояться своего кузена, если бы ты не выдавала себя за брата.

Сэвидж снова терял терпение. Было очевидно, что они просто не в состоянии обойтись без взаимных колкостей.

— У меня не было выбора. Если вы считаете, что я отдам все, что принадлежало Антони, его убийце, то вы, должно быть, глупее грудного младенца.

— Замолчи! С меня довольно выслушивать твои дерзости!

Шрам у рта придавал ему зловещий, свирепый вид. В ледяном взгляде ни капли жалости.

Его слова на нее не действовали. Она сама была настроена не менее воинственно.

— Если я женщина, значит, можно лишить меня права говорить. Боже, как я хотела бы быть мужчиной!

— Ты лживая хитрая лиса. Ничего этого тебе не надо. Ты женщина до мозга костей. Ты упиваешься тем, что родилась женщиной, со всеми хитростями и уловками, но, как все женщины, ты алчна и хочешь заполучить все преимущества, которыми обладают мужчины. Ты, черт возьми, просто забавлялась, разгуливая в брюках, болтая и делая все, что взбредет на твой дьявольски извращенный ум. Выставляя дураком каждого знакомого тебе мужчину.

Антония трясла головой, разбрасывая по плечам в диком беспорядке свои черные волосы. Гневно сверкающие глаза были подобны изумрудам.

— Какая нужда дурачить мужчин, когда они сами все до единого выставляют себя дураками!

Сэвидж больше не злился. Он просто поддразнивал ее ради удовольствия полюбоваться ею. В своей ярости она была захватывающе, невиданно прекрасна.

— У тебя ни капли совести, — поддел он.

— Это у меня нет совести? У меня нет совести! Сукин сын! — Она набросилась на него и стала колотить кулачками его широкую грудь. — Это у вас нет ни капли совести. Вы готовы на все ради денег, потому что деньги — это власть. Вы плюете на законы. Тайно торгуете всем, что запрещено. Днем затаскиваете в постель влиятельных лондонских матрон, а каждую ночь шатаетесь по борделям. А если говорить о совести, то вы только что купили себе титул, паршивый лорд Блэкуотер!

Сэвидж снова вскипел. Она без конца провоцировала его. Схватив ее за руки, он словно тисками прижал их к бокам и вкрадчивым голосом с угрозой произнес:

— Весь этот нелепый фарс никому не был нужен, и ты это хорошо знаешь, леди Дрянь. Чтобы сохранить свое драгоценное имение, когда пропал брат, требовалось всего лишь объявить, что он уехал на Цейлон утешить мать.

Антония, не произнеся ни слова, ошеломленно глядела на него. Как просто! Господи, почему она до этого не додумалась?

— Я освобождаю тебя от своего бесцеремонного присутствия. Лондонские хозяйки дома ждут возвращения моих ненасытных мужских прелестей. — Серебристый шрам растянулся в издевательской улыбке. Сэвидж помахал всесильной рукой. — Прошу пользоваться гостеприимством Блэкуотерского замка сколько душе угодно. А мне еще предстоит заняться контрабандой во Франции, — довольно правдиво сообщил он.

Глава 34

К вечеру Адам Сэвидж добрался до Дангарвана и взял билет на идущий в Англию корабль. Как ни старался он выбросить из головы Антонию с ее нелепыми выходками, ему это не удавалось. Он вновь и вновь вспоминал каждую мысль, каждое слово с того момента, когда увидел ее спящей в гамаке и когда окончательно понял, что Тони Лэмб — не изнеженный, как женщина, юнец, а настоящая женщина.

Открытие ошеломило его, однако какая-то мысль подспудно не давала ему покоя, но он никак не мог ухватить ее. Только ему начинало казаться, что он вот-вот ее поймает, как она ускользала.

Пересекая Ирландское море, он оживлял в памяти случаи, когда был преисполнен решимости сделать из Тони мужчину. Тяжело вздыхал, вспоминая, как привозил ее домой мертвецки пьяной, передавая в руки мистера Бэрке. Отчетливо помнил, как в конюшне Эденвуда дал ей в руки лопату и смотрел, как она убирает навоз. Его вдруг разобрал смех. Отважная женщина, потому что, черт побери, вычистила по меньшей мере полдюжины стойл.

Он покраснел, вспомнив, как велел Тони забраться в свою постель и потом умышленно дал понять французскому чиновнику, что они гомосексуалисты. Гнев Тони красноречиво свидетельствовал о том, что она поняла омерзительный смысл разыгранной сцены, тем не менее осталась и ухаживала за ним всю трудную ночь.

Черт возьми, неудивительно, что она с таким вкусом обставила дом и выбрала для импорта-экспорта дамские платья и парики — в этих вещах она разбиралась что надо. Как же, скажите на милость, до него ни разу не дошло, что Тони — женщина? К тому же очень красивая и привлекательная.

Адам тотчас оборвал такие опасные мысли. Он ее опекун, она его подопечная, и к тому же самая несносная, способная вывести кого угодно из себя особа. Но что-то в ней вызывало другие, неуловимые воспоминания и чувства. Что же такое вертелось в памяти?

Он докопается до истины в связи с проклятым делом Бернарда Лэмба. Если Антонии угрожает опасность, то он мигом оградит ее от двоюродного братца. Сэвидж прогулялся по палубе, избегая команды и пассажиров, потом, опершись на борт, постоял на носу, чтобы проветриться. Он определенно был не прав в одном. Мужчины будут добиваться ее руки. Красивая женщина, к тому же такая пылкая и страстная, была редкостью. Ее мать, Ева, бледнела в сравнении с ней. Эти задумчивые зеленые глаза, которые в считанные секунды вспыхивали изумрудами, эти длинные стройные ноги… нет, не может быть! Анн! Анн Лэмбет! Не нашлось никаких следов, потому что Анн Лэмбет — это Антония Лэмб!

Эта мысль была невыносима ему. Его внезапно охватила ярость. Еще сильнее, чем при открытии, что Тони — женщина. Хитрая сучка! Эта мысль шокировала его. Господи, да он же помолвлен с ее матерью! Он был опекуном Антонии. По всей вероятности она должна стать его дочерью. Это же равносильно кровосмешению! Опекун, спящий с подопечной, — это же попрание любого кодекса чести, пренебрежение всеми нормами нравственности. Его гнев не знал границ. Его охватила слепая ярость. Он решительно направился к стоявшему за штурвалом капитану.

— Мне нужно немедленно вернуться в Ирландию!

Капитан посмотрел на него как на сумасшедшего:

— Не могу же я разворачивать корабль посреди Ирландского моря!

— Почему бы и нет? — твердо заметил Сэвидж.

— Мы идем по расписанию. Сейчас полночь. На борту другие пассажиры. Они потребуют назад свои деньги.

— Я покрою все убытки, связанные с возвращением корабля в Дангарванскую гавань.

Капитан оценивающе оглядел его, и в считанные минуты они пришли к обоюдному соглашению.

Когда Сэвидж пустился в обратный двенадцатимильный путь до Блэкуотера, в небе разгоралась заря. «Небо красно поутру, моряку не по нутру», — произнес он про себя, зная, что предстоит жестокий шторм.

Блэкуотер только просыпался. Кричали петухи, мычала скотина. На буйной зеленой траве бриллиантами переливались капли росы, каждая паутинка была увешана драгоценными камнями.

В парадном зале до него донесся восхитительный запах ветчины и свежеиспеченного хлеба. Поднявшись наверх, он вошел в просторную спальню с двуспальной кроватью и поставил на пол дорожную сумку. Подошел к окну, и у него захватило дух, когда увидел, что находится в крыле, расположенном на краю скалы. Комната его вполне устраивала. Массивная дубовая кровать с пологом на четырех столбиках, сложенный из местных камней камин. Комната висела между небом и землей. Из окон было страшно смотреть.

Глянув в зеркало, Сэвидж увидел, что его небритая, нечесаная наружность была еще страшнее. «Хорошо, — подумал он, — сегодня она не посмеет ослушаться меня. Она не подозревает, что я вернулся. Нападение будет внезапным», — с мрачным удовлетворением размышлял он. Но в конечном счете самолюбие не позволило ему явиться перед своей золотой богиней в таком неопрятном виде. Прежде чем спуститься, Сэвидж побрился и переоделся.

Мистер Бэрке страшно удивился, увидев Адама Сэ-виджа. Он слышал, как вечером, после того как рассерженный Сэвидж покинул замок, Антония плакала, и собирался утром послать ей завтрак в постель, чтобы она немного успокоилась. Теперь, как он понял, эта затея отпадает. Сэвидж явно ждал, когда она спустится вниз. Он вернулся, чтобы начать второй раунд.

Сэвидж сдерживал себя, но внутри тлели угольки, готовые вспыхнуть с каждым новым ударом часов.

Когда Антония спустилась в зал, на ней было кремовое муслиновое платье, в шелковистые черные локоны вплетены кремовые розы. Она была воплощением невинности, незащищенности и доброты. У него сладко екнуло сердце. Но потом крутой нрав взял верх. С угрожающим видом он приблизился к ней.

— Должно быть, я самый большой слепец, если не узнал твоих кошачьих глаз.

— Знать свои недостатки — бесценный дар, — мягко заметила она. В ее словах, хотя и сказанных невинным тоном, звучала насмешка.

— Ты хотя бы представляешь все неблагоразумие своего поведения? — Он будто щелкал кнутом. — Я твой опекун. Понимаешь ли ты, что всякая близость между нами абсолютно недопустима?

— Недопустима, — покорно согласилась она. Он был взбешен.

— Твой поступок возмутителен! — гремел его голос.

— Возмутителен, — покорно согласилась она.

— Я в ответе за твою нравственность, — ревел он. — То, во что ты заманила меня, совершенно непозволительно!

— Непозволительно, — грустно прошептала она.

— Перестань. Ты ведешь себя как распущенная куртизанка!

— Картинки, которые вы показали мне в «Кама сутре», многому меня научили, — обольстительно улыбнулась она.

— Боже милостивый, осталась ли у тебя хоть капля стыда?

— Вы учили меня, что, когда мужчина и женщина делят постель, для стыда нет места.

— Тебе только семнадцать лет! — воскликнул он.

— В Венеции это не имело значения.

— Нет, черт возьми, имело значение. Почему же, по-твоему, я не овладел тобою? Не лишил тебя девственности?

— Вы сказали, что это подарок моему любовнику, — обольстительно прошептала она.

Он схватил ее за плечи и встряхнул, стараясь привести в чувство. Лицо потемнело от гнева. Он грубо тряс ее, так что у нее стучали зубы, но, когда он перестал, она прильнула к нему и заглянула в его светло-голубые глаза.

— Мы еще не завершили наши дела, Адам. Теперь он, разумеется, испытывал не только гнев, но и вожделение. Непреодолимое сочетание. Он отпрянул. Она, по существу, стремилась обольстить его, когда он и без того был готов повалить ее на мягкий ковер, раздвинуть ноги и утонуть в ней.

Адам Сэвидж углубился в долину реки Блэкуотер, пытаясь унять ярость и вожделение. Красота окружающей природы скоро умерила его ярость. Куда ни кинь взгляд, отовсюду в глаза бросалась волнующая красота высоких башен замка, черно-зеленой воды, зеленеющей долины. Этот уголок Ирландии, который он теперь мог считать своим, был словно зачарован. Может быть, он сам зачарован и Блэкуотер заявляет на него права? Он проникался его древней красотой, находившей путь к его сердцу.

Образ Антонии не отпускал его. Злость остыла, но страсть не утихала. Казалось уместным, что он нашел свою золотую богиню здесь, ибо она была колдуньей. Она заколдовала его в Венеции. В этом вечном городе они нашли свою любовь. Как только он закрывал глаза, перед ним вставал ее образ. При каждом вздохе ему чудился аромат лесных фиалок. Его мозолистые пальцы помнили шелковистую кожу ее горячего тела. Одно воспоминание об этом возбуждало его плоть. Однако Адам Сэвидж понимал, что его пленили не зеленые глаза и не красивые длинные ноги. Причиной был щедрый, полный отклик с ее стороны. Она находила его в высшей степени привлекательным и не скрывала этого. Его шрамы не отталкивали ее, наоборот, возбуждали.

Но он заставил себя считаться с фактами. Взять молоденькую подопечную себе в любовницы было противно светским нравам. Он был честолюбив. Если он рассчитывал иметь голос в английских верхах, то ему требовалось одобрение со стороны людей своего круга и всех влиятельных лиц. За ним было и без того достаточно поступков, которые приходилось держать в абсолютной тайне, чтобы позволить себе связь, которая уронила бы его в глазах света.

Во всяком случае, Антония заслуживала лучшей судьбы. Ей было нужно блестящее замужество. Такое, которое оградило бы ее от бернардов лэмбов мира сего. Она питала страсть к величественным зданиям, пышной обстановке и естественным паркам. Ей был нужен муж достаточно богатый, чтобы удовлетворить ее запросы. Они больше не будут ссориться. Станут друзьями. Когда она выдавала себя за Антони, они могли обсуждать что угодно. Пусть будет так и теперь. Они все обговорят и наметят планы на будущее. На обратном пути маркиз Блэкуотер чувствовал себя весьма великодушным и благородным.

Всю вторую половину дня Антонии нигде не было видно, Сэвидж получил возможность тщательно осмотреть зимой, парни и три с половиной тысячи акров земли. Он поговорил со всеми арендаторами, узнал, как кого зовут, кто сеет хлеб, а кто держит скот. Узнав, сколько они платят казне, он недовольно нахмурился, понимая, как тяжело наскрести такую сумму. Он снизил аренду наполовину, благодаря Бога, что достаточно богат, чтобы сделать такой великодушный жест. Узнав, что в расположенном поблизости городке Таллоу бывают конские ярмарки, Сэвидж решил до отъезда наведаться туда.

Мистер Бэрке сказал, что ужин будет в восемь, но только что пойманный и закопченный на месте лосось стоит того, чтобы подождать. Адам Сэвидж тщательно побрился и переоделся. Надел чистую полотняную рубашку, правда, пренебрег галстуком или шейным платком.

Когда он вошел в банкетный зал, свет от камина трепетал на стенах, как и столетия назад. Он сразу увидел, что Антония спустилась раньше него и сидела за освещенным свечой дубовым трапезным столом. Усевшись напротив, он удивленно раскрыл глаза, увидев, во что она одета. На ней был золотой лиф в виде короны, который она носила в Венеции. Быстрее забилось сердце, отвердели шары, но он усилием воли подавил желание.

Овладев собой, он криво улыбнулся. Теперь он ясно представлял, какую игру она затеяла. Она пыталась обольстить его. В Венеции ей это удалось, но сегодня совсем другое дело. Он по праву заговорил первым. Голос был сильным и твердым:

— Антония, сегодня у нас все начинается сначала. Мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы разводить церемонии, и я надеюсь, что мы поладим.

Антония совсем не собиралась начинать ссору. Не произнося ни слова, она с подчеркнутым вниманием слушала его, надеясь, что романтическая атмосфера и соблазнительный лиф, позволяющий мельком увидеть груди, настроят его на легкий флирт.

— Приношу прощения за все требования, которые я предъявлял к тебе, когда принимал за молодого лорда Антони Лэмба.

Он терпеливо ждал ответа, но она лишь макала ложку в суп, задумчиво глядя на него своими зелеными глазами.

Ей хотелось сказать, что она принимает извинения, но она понимала, что ее слова вызовут новую вспышку. Адам Сэвидж, несомненно, относился к тем, кто редко извиняется.

Он доел суп.

— Отныне мы должны всеми силами беречь твою репутацию. Я уже объяснил миссис Кении, что ты приехала сюда в мужской одежде, чтобы избежать сплетен, так как путешествовала не в сопровождении женщины. Она лопалась от любопытства, наблюдая за твоими ни на что не похожими выходками.

Мистер Бэрке подал копченого лосося в собственном соку, приправленном петрушкой и укропом, с крошечными клубнями молодой картошки, хвостиками спаржи, морковкой и пастернаком. Блюдо завершал салат из зеленого лука, свежих грибов, кресса и папоротника. Когда они принялись за лосося, из печи достали сочных куропаток и пирог с крольчатиной.

Настала очередь Антонии улыбаться. Сначала она была мужчиной, потом стала женщиной. Интересно, за кого ее примет миссис Кении сегодня вечером.

Глядя на игру света и тени на прелестном личике и оголенных плечах Тони, Адам старался угадать ее заветные мысли. Можно было подумать, будто она знала что-то такое, что неведомо ему. Он допустил ошибку, посмотрев на ее рот. Последствия для него были немедленными и вполне определенными. Ее рот был создан для любовных утех.

Макнув палец в соус, она облизала его. У него напрягся и затрепетал. Адам незаметно пошевелился, чтобы отпустить натянувшуюся между ног ткань. Он старался подавить желание, но оно разгоралось, вырываясь из-под контроля, при воспоминании о том, как обсасывал ее чувственную нижнюю губу. Когда же она потянулась за бокалом и груди ее чуть не вывалились из лифа, его до самого кончика фаллоса словно током пронзило. Ему больше не хотелось есть — грыз другой голод.

Когда мистер Бэрке принес следующее блюдо, Сэвидж покачал головой и сказал, что ему достаточно. Когда он заговорил, оказалось, что голос сел. Он прокашлялся.

— Когда вернемся в Лондон, ты появишься в свете как леди Антония Лэмб. Скажешь, что жила у друзей далеко от города. Я же оповещу, что лорд Антони Лэмб отправился на Цейлон.

Антония не сводила с него глаз, пропуская мимо ушей его слова об устройстве ее судьбы. Здесь, в его собственном замке, его надменный вид казался вполне естественным. С длинными волосами и изрезанным шрамами лицом он мог свободно сойти за воина из прошлого века. Она представила, как его бронзовое тело овладевает ею и она уступает, и по телу пробежала легкая дрожь. Она бы отдала душу за то, чтобы эта фантазия сбылась.

Адам Сэвидж бросил на стол салфетку и отодвинулся от стола, ожидая, когда она встанет. Он выглядел настолько невозмутимым и полностью владеющим собой, что ей ничего так не хотелось, как разнести эту невозмутимость на мелкие кусочки. Она вышла из-за стола. Встал Адам. То, что он увидел, заставило его прирасти к полу. Изящный женственный золотистый лиф дополняли узкие брюки и туфли на высоких каблуках. Мальчишечьи штаны подчеркивали ее длинные стройные ноги и обтягивали очаровательные округлости. Он вспомнил, как эти ноги обвивали его голое тело, и… погиб.

О планах выдать ее замуж было забыто. Она принадлежала ему. Навсегда.

Он решительно подошел к ней и обнял сильными руками. В голосе звучали бархатистые чувственные нотки:

— Мы еще не завершили дела.

Глава 35

Антония, дрожа, обвила руками его могучую шею, перебирая пальцами его длинные черные волосы. Щека покоилась на широком плече, и она слышала сильное, ровное биение его сердца. Он шагнул к лестнице. Нежной щекой она ощущала грубую ткань рубашки и внезапно обмякла всем телом, вспомнив, что его голая волосатая грудь будет жестче полотна. Закрыв глаза, она вдыхала запах мужчины, и от желания кружилась голова.

Взбегая по лестнице, он прижал ее к себе, и она почувствовала, как его твердые, словно мрамор, бедра трутся о ее мягкие ягодицы, осознавая, какой могучий прилив энергии получило его великолепное тело благодаря ее присутствию. Он нес ее как пушинку Она наслаждалась ощущением его огромной сексуальной мощи, зная, что вся она будет растрачена на нее.

Внезапно ею овладели робость и страх. Что, если она не удовлетворит Сэвиджа как женщина? Когда он вносил ее в свою спальню, она украдкой взглянула на его лицо:

на нее пристально смотрели светло-голубые глаза. В них светились пламя и лед. Упрямо сжатый рот казался невероятно жестоким. Тони судорожно вздохнула. Она никогда еще не видела у него такого выражения лица. Он был похож на сатира, нет, это было свирепое выражение дикого зверя, первобытного, неукрощенного. Похож на леопарда.

Ее почти опалило жаром его тела. Необузданная мужская стихия полностью поглотила ее. Неужели она сошла с ума, позволяя ему нести к себе в постель? Он был устрашающе черен. Слишком огромен, слишком стар для нее! Он был опытным распутником, безнравственным, погрязшим в разврате и грехе.

Неся «добычу» к себе в постель, Адам Сэвидж чувствовал, как его захлестывает высоко вздымающаяся волна желания. Кровь, замедлив бег, пульсировала в груди, чреслах и даже в подошвах. Его член так налился, что он с трудом поднимался по лестнице, а когда он терся о ее ягодицы, это было настоящей пыткой.

Ее черные волосы, одного цвета с его собственными, водопадом стекали по его руке. Зеленые глаза будто большие бездонные омуты. Пока они не кончат, он будет смотреть, как они потемнеют от желания, затуманятся сладострастием, вспыхнут вожделением, потом остынут и засветятся нежной истомой.

От нее веяло пьянящей смесью аромата фиалок и запаха женщины. Ему хотелось попробовать ее на вкус, но он, не доверяя себе, опасался, что сокрушит соблазнительный рот, сводивший его с ума. Занося ее в спальню, он окинул взглядом ее затянутые в брюки длинные стройные ноги. Насколько помнится, он никогда раньше не видел женщину в штанах, и эффект был невероятно возбуждающий. Тони знала, какое действие ее наряд окажет на него. Она намеренно надела брюки в сочетании со сверхженственным лифом и туфлями на высоких каблуках, чтобы возбудить его как мужчину и овладеть его чувствами.

Она прильнула к нему, показывая, что жаждет любви не меньше него, чем еще больше подхлестнула его страсть. Опуская ее на широкую постель, он заметил написанный на ее лице испуг и вдруг понял, что ей страшимо. В груди затеплилась нежность. Глядя на нее, Адам сел на краешек кровати. Она не двигалась. Он взял ее руки в свои.

— Любимая, ты боишься того, что произойдет, или боишься меня? — Н-не знаю, — еле слышно ответила она.

— Думаю, понемножку того и другого, — прошептал он.

— Ты… вдруг показался мне страшным. Он поднял бровь:

— Если боишься обжечься, не надо играть с огнем. Она вспомнила, как в Венеции он говорил ей, что не станет лишать ее девственности, потому что не было времени привыкнуть к боли и пойти дальше. Сегодня у них было время.

— Адам, когда в тот раз мы были вместе, это была самая чудесная ночь в моей жизни. Можешь сделать так снова?

— Постараюсь, — прошептал он, гладя ей щеку тыльной стороной ладони. — В тот раз из-за того, что я тебе отказал, тебе до смерти хотелось. Теперь, когда ты знаешь, что я завершу соитие, ты не уверена, хочешь ли ты этого. Таковы капризы человеческой природы, а ты — самая своенравная женщина, каких я встречал.

Ее губы расплылись в улыбке. По телу пробежал сладостный трепет. Под его жадным взглядом она чувствовала себя самой прекрасной, самой желанной из всех женщин. Бесчисленные монетки, которые она в детстве бросала в колодец, загадывая желания, должно быть, оказывали свое волшебное действие.

Адам понимал, что ему придется умерить пыл своих желаний, пока он не раздует в ней такое пламя, которое поглотит последние страхи. Опершись на руки, он наклонился над ней, его рот чуть-чуть коснулся ее рта, и стал дразнить.

— Помнится, я запретил тебе ходить в мужском убранстве. А ты нарочно выставляешь напоказ свои прекрасные длинные ноги, чтобы разозлить и раздразнить меня.

Он провел своими губами по ее губам.

— И как, удалось? — затаив дыхание, прошептала она.

— Раздразнила что надо, — хрипло произнес он, на этот раз касаясь ее губ кончиком языка. — Я собираюсь снять с тебя штаны, но не знаю, высечь ли тебя или расцеловать в попку.

От этих слов и от его близости сердечко Тони сладко затрепетало. Она открыла рот, чтобы ответить на его шутку, но он моментально овладел им, полностью подчинив ее себе. Поцелуй был долгим, означавшим, что отныне она — его женщина. Он разбудил в ней неуемную страсть, она была готова стать его рабыней, подчиниться его воле, независимо от того, какими бы порочными ни были его требования.

Он встал, ни на миг не сводя с нее глаз. Ему хотелось видеть малейшие проблески ее чувств. Она следила глазами, как он снимал полотняную рубашку и стягивал с себя бриджи. Ее широко раскрытые зеленые глаза восторженно светились при виде прекрасного обнаженного тела. Конечно же, он был самым великолепным представителем мужского пола, какой когда-либо создавала природа

Он продемонстрировал свои мужские достоинства, и она со страхом и благоговением разглядывала превосходный образец мужской мощи. Ей страстно хотелось быть обнаженной рядом с ним, прильнуть к нему голым телом, хотелось с жаром тереться о его кожу, слиться с ним губами, чувствовать жар его плоти, пока оба они не обезумеют от желания. Желания чего-то, что по-прежнему оставалось глубокой, покрытой мраком тайной, до сего момента запретной.

Он снял с нее туфли, потом, затаив от предвкушения дыхание, стянул с длинных стройных ног мальчишечьи брюки. Под ними ничего не было, и он был вознагражден, мельком увидев между ног розу, обрамленную шелковистыми черными кудрями. Сняв с нее лиф, он не отрывал глаз от ее лица, но мозолистыми пальцами гладил мягкие соски ее грудей, чувствуя, как они превращаются в твердые наконечники копий. Он видел, как глаза ее темнеют от желания, не замечая, что и его глаза меняют цвет

— У тебя глаза синие, как Бискайский залив, — прошептала она. Она всегда будет говорить ему эти слова Они станут частью их ритуала и всегда будут приглашать его заняться любовью. По ее груди, животу и бедрам пробежала легкая дрожь. Его взгляд не упустил ни единого трепетного движения.

Он прилег на кровать, прильнув к ней всем телом. Она тихо простонала, ощущая каждой частицей тела прикосновение его плоти. Уткнувшись лицом во впадину на его шее, она вдыхала запах, она ощущала вкус, целовала незабываемое загорелое тело, по которому она тосковала после ночи в Венеции.

Он расправлял пальцами копну спутанных волос, потом, взяв в ладони лицо, приблизил его к своему и стал покрывать поцелуями, шепча, как она прекрасна и желанна.

Ее руки ощупывали твердые мышцы на плечах и курчавую шерсть на груди Тони чувствовала, как между их телами поднялся его фаллос и, твердый как мрамор, вдавился ей в живот Она протянула руку погладить его и охнула, поразившись его величине. Слегка отодвинувшись, поглядела на этот таинственный корень. Необычайно толстый, он красиво изгибался в сторону его пупка. Налитая кровью темно-красная шелковистая головка. Она вспомнила, что, как говорил Адам, он изогнут, чтобы следовать изгибу внутри женского тела. Ее тела! По телу пробежала дрожь.

Ей не верилось, что такое толстое и длинное поместится внутри нее. Она отчетливо вспомнила, как ей было не устоять перед тем, чтобы взять в рот эту гладкую головку. Тогда ей хотелось ощутить ее внутри себя, и она, огромная, свободно поместилась во рту. Она скользнула вниз вдоль его тела, ей хотелось снова попробовать на вкус, ощутить, как он, увеличиваясь в размерах, трепещет у нее на языке.

Она не успела добраться до цели — Адам притянул ее голову к себе.

— Нет, любимая, не сегодня.

Ее глаза затуманились сладострастием, которое искало выхода в физической близости. Его жаркие губы обожгли ей шею, потом он, взяв шершавыми пальцами груди, поднес их ко рту, воздавая должное каждой из них. Сначала он целовал набухший бугорок, потом касался языком, а дальше забирал целиком в рот, словно ощипывая с черенка сочную вишню. Он сдерживался, чтобы не укусить — до того было вкусно!

Антония дрожала от желания, какого она не испытывала раньше, и в то же время хотела этого меньше, чем раньше. Ей казалось, что он доведет ее до безумия.

— Пожалуйста, — умоляла она, — не делай мне слишком больно.

— Любимая, не надо бояться. Я буду терпелив и нежен… — Он умолк, потом твердо добавил: — На этот раз.

— Не всегда? — удивленно выдохнула она. Он покачал головой:

— Только, первый раз. Когда я занимаюсь любовью, то становлюсь диким, необузданным, даже жестоким Мои любовные ласки будут бурными, как гроза, горячими, как раскаленный металл. Я буду неукротим в стремлении утонуть в тебе, и как можно глубже. Дорогая моя, ты так Удивительно раскованна, что я сомневаюсь, что мне нужно быть с тобой нежным больше, чем однажды.

Его возбуждающие слова воспламенили ее глаза огнем неукротимого желания. Он раздвинул ее прекрасные длинные ноги и провел пальцами по шелковистым завиткам, отыскивая ее розовый бутон. Она, бессвязно вскрикивая, подалась навстречу его руке, и он подушечками пальцев скользнул внутрь, раздразнивал ее, пока она не отдала влагу Потом встав на колени он большими пальцами раздвинул розовые губы

Он наклонялся к ней, пока набухшая головка его стержня не уперлась в выступающий бутон Тогда он убрал пальцы, и ее плотное влагалище всосало внутрь кончин его фаллоса, сжав крошечными крепкими мускулами.

Адам не стал входить глубже, а овладел ее ртом, изображая языком, что он собирается делать своим мужским орудием. Опьяненная его поцелуями, она не чувствовала никакой боли, тогда как скользкие стенки влагалища засасывали его все глубже Когда он углубился наполовину, она испытывала лишь ощущение полноты и изумленного восхищения, что наконец-то его роскошное тело сливается с ее телом

Он проник языком в сладостную глубину ее рта, и ей вдруг безумно захотелось его, всего его. Она впилась ногтями ему в плечи и обвила ногами спину, выгнувшись навстречу и требуя от него полной отдачи.

Оттого что не нужно терпеливо добиваться податливости с ее стороны, им овладел дикий восторг. Лобзая ее чувственную нижнюю губу, он обдумывал, как будет ломать преграду. Он возбудил в ней страсть до такой степени, что она укусила его, и он вдруг тоже почувствовал, что не в состоянии больше сдерживаться.

Когда он погрузился в нее, она вскрикнула и расцарапала его до крови. Он замер, ожидая, когда утихнет боль. Ее распирало изнутри так, что она боялась лопнуть, до того он был огромен. Потом, когда он не двигался, а влагалище растягивалось, как лайковая перчатка, она поняла, что выдержит, и стала ощущать его внутри себя. Это породило поразительное ощущение своей власти над ним. Постепенно до нее стали доходить слова, которые он шептал ей на ухо. Он говорил, как ему тепло и плотно внутри нее. Слова были полны любви и эротики, разжигали желание не уступить ему в страсти и в полной мере проявить свою сексуальность.

Они распаляли друг друга. Наконец, когда ни он, ни она больше не могли сдержать огонь мучительной страсти, он начал работать. Она удивленно раскрыла свои зеленые глаза, не отрывая взгляда от его светло-голубых глаз. Вместо горячего распирания она почувствовала скользящие ритмичные движения. Он входил глубоко, сливаясь с ней своей великолепной плотью, и оба испытывали невыносимо сладкие муки.

Хотя он побрился, его щетина терлась о ее нежную щеку, и это доставляло ей наслаждение. Еще больше возбуждал ее запах мужского тела. Их соитие было бурным и безудержным, как первобытная стихия, и она понимала, что с ней случилось необратимое и она никогда не будет прежней. Ни в мыслях, ни в душе, ни телом. Их хриплое дыхание слилось в одно. Они так бурно отдавались друг другу, что, казалось, бесследно сгорят. Длинные черные локоны, опутывавшие их шеи и плечи, больше не принадлежали ему или ей, а спутались в один клубок. Потом чувства вырвались наружу. Антония вскрикнула, на этот раз от удовлетворенного сладострастия.

Адам, мощно спустив, тоже хрипло вскрикнул. Он крепко сжал ее, будто мог прижаться еще плотнее и войти еще глубже, и она ощутила жаркое, судорожное извержение. Он обнял ее еще крепче, и они закончили одновременно. Глаза ее затуманилсь, и, наконец смежив их, она поплыла между небом и землей.

Сэвидж молча думал о том, что он наделал. Пути назад не было. Что сделано, то сделано. Он не стыдился и не сожалел. Она была слишком молода, но возраст не имел значения. Они были одного поля ягоды. Хотя высшее общество будет шокировано интимной связью опекуна с подопечной, он не думал, что их подвергнут остракизму. Он чертовски богат, а она слишком благородных кровей, чтобы их серьезно осуждать. Во всяком случае, ему было наплевать на так называемый свет, если бы не Антония. Он испытывал острую потребность ее защитить, однако она сама вела себя настолько вызывающе, что он сомневался, считалась ли она с мнением света. Познав Антонию, он приходил в ужас от мысли, что мог жениться на Еве.

Лучше бы у него никогда не было любовных связей ни с матерью, ни с дочерью, но прошлого не изменишь, а сам он уже давно примирился с тем, что является законченным негодяем.

Он снова вернулся мыслями к Антонии. Потерся губами о завитки на висках и разжал объятия. От новообретенного знания лицо ее оживилось; теперь, когда свершился запретный акт, глаза ее блестели, как изумруды. Оба увидели, что бедро запачкано кровью. Он протянул сильную руку, чтобы стереть кровь, прежде чем она огорчится, но она, ухватившись за его пальцы, провела ими по груди, пачкая кровью, словно оставляла на теле его клеймо. Клеймо, которым она гордилась.

Она пробежала взглядом вдоль его тела, и когда он остановился на фаллосе, тот снова стал подниматься. Коснувшись пальцем запачканной кровью головки, она провела им по его груди повыше сердца.

— Посвящаю тебя в благородные рыцари под именем Сэвидж.

Он обхватил ее руками, и они покатились по кровати, хохоча, щипая и кусая друг друга в буйной любовной игре. Она была такой же неукротимой, как он. Почти. Еще до рассвета они опустошили друг друга и забылись глубоким сном, который неизбежно следует за полным насыщением.

На рассвете Антония проснулась, боясь открыть глаза. Боже, что она натворила! Она покраснела до кончиков грудей. Когда он поглядит на нее льдинками своих глаз, она умрет, если увидит в них хотя бы искру презрения.

Адам выразил свою признательность ласками. Открыв глаза, она увидела его над собой. Его поцелуи напомнили об испытанной страсти и обещали новые наслаждения. Ей было так нужно не только оставаться в его сознании, но и полностью владеть им! И они начали действо, завершившее этот круг любовной игры.

Усладив ее, он не дал ей витать в райском блаженстве, а, взяв на руки, отнес в ее спальню.

— Хочу, чтобы ты была в своей постели, когда миссис Кении принесет воду для ванны. Не хочу шокировать прислугу. По-моему, она еще не до конца разобралась, какого ты пола — мужского или женского,

Она принялась больно трепать его длинные черные волосы.

— Кто-кто, а ты уже разобрался, — произнесла она уверенным тоном женщины, начинающей осознавать свою власть.

Он впился в нее губами, и она обмякла, не оставляя сомнений, кто в конечном счете властелин.

Адам удивился, увидев, что Антония спустилась к завтраку. На ней было вышитое незабудками утреннее платье. Буйные кудри перевязаны скромной голубой лентой. Хотя их разделял стол, они любили друг друга глазами. Трудно было поверить, что сидевшая перед ним прелестная невинность знакома с шулерскими приемами и бывала в борделях. Тони была готова на любой бесшабашный поступок, и он понимал, что в этом заключается значительная часть ее привлекательности.

Он неожиданно улыбнулся ей, заставив радостно забиться ее сердце. Мрачное, неприступное выражение так редко покидало лицо Адама Сэвиджа. Улыбка была такой заразительной, что Антония, не удержавшись, улыбнулась в ответ. Оба, смеясь, стали вспоминать о ее выходках, когда она выдавала себя за брата.

Они вместе обошли замок, а потом, взявшись за руки, прокрались в сад по потайной лестнице в надвратной башне. Воздух был насыщен ароматом благоухающих цветов. Они бродили по саду среди расцветающих фруктовых деревьев, между которыми сновали покрытые пыльцой шмели.

Тони припала к его плечу, он обвил ее рукой.

— Пообещаем вернуться сюда осенью собирать фрукты.

Адам привлек ее к себе. Он уже сорвал плод. Днем они охотно согласились с предложением мистера Бэрке устроить пикник и пообедали на вершине скалы, любуясь великолепным видом. За один день они увидели больше радуг, чем видели в Лондоне за год.

Позже они спустились к реке, где под деревьями была привязана плоскодонка. Адам взял удочку.

— Попробуем поймать лосося.

— К черту рыбалку! — заявила она, снимая туфли и чулки. — Хватит с меня мужских занятий!

— Я буду ловить, а ты будешь просто ласкать мой взор.

Он потянулся, оперся спиной о ствол дерева и, прищурившись от солнца, стал смотреть на воду. День выдался теплый, располагающий к лени. Жужжание насекомых лишь усугубляло дремотную атмосферу.

Антония, подтянув юбки, помочила пальцы ног, потом задрала повыше и зашла в воду по щиколотки.

— Если ты еще больше оголишь свои соблазнительные длинные ноги, то окажешься спиной на траве, — пошутил Адам.

— Ты ловишь рыбу или подглядываешь?

— То и другое, — ухмыльнулся он.

— Ты хотел, чтобы я ласкала твой взор, — сказала она, выходя из воды, но не опуская юбок.

— Иди ко мне.

У нее не было желания противиться. Он погладил ее . стройную ногу, потом добрался до бедра.

— Бесстыдница, ходишь без трусов.

— Так и знала, что ты не замедлишь открыть мой секрет, — поддразнила она.

О рыбалке было забыто. Он притянул ее к себе на колени и, скользнув рукой под юбку, стал щупать ее соблазнительные формы, добираясь до жаркой влажной щели. Прижавшись к нему, она чувствовала, как пульсирует кровь у горла, и коснулась его губами, а пальцы Адама, раздразнивая ее, играли завитками волос.

Он быстро разделся, но распалял ее долго и медленно, намеренно растягивая невыносимо мучительную сладость. Почти час он сдерживался, не входя в нее; он хотел, чтобы к тому моменту, когда он овладеет ею, она была полностью готова к взрыву его страсти.

Бесстыдно раскинувшись, она лежала в высокой траве. Одна за другой на нее накатывались волны неизъяснимого наслаждения. Ласки до того распалили его, что он был готов наброситься на нее, как зверь на жертву. И на этот раз их завершающая любовная игра была бурной. Леопард в траве со своей самкой. Но потом он был с ней так нежен, что у нее к горлу подступили слезы. Он был бесконечно нежен до и после, но не в самый момент, и Антония не хотела, чтобы было иначе.

Глава 36

Каждый день они не расставались ни на минуту. Без устали бродили по долинам и холмам. Адам был полон неиссякаемой энергии, и, когда Антония сдавала, он носил ее на плечах, подшучивая:

— Не ради тебя, а для собственного удовольствия. Когда ты поднимаешь юбку и болтаешь ногами у меня на плечах, мне кажется, что я умер и нахожусь на небесах.

— Дьявол, тебя и близко к небу не подпустят.

— Не каркай. Я осквернил тебя, и ты тоже проклята. Она обеими руками взбила свои черные волосы, и они соблазнительно рассыпались по плечам.

— Думаю, что все пойдет прахом.

— Не знаю, — ответил он серьезно. — Не знаю, надолго ли у тебя такое настроение.

Антония вздрогнула, будто ее коснулась невидимая рука. Потом стряхнула мрачные мысли. Пока у них все еще был сегодняшний день… и ночь, она не желала думать о том, что будет завтра.

Они катались в запряженной пони тележке, побывали в окрестных городках, где были базары, в один из дней он свозил ее на конную ярмарку в Таллоу и купил ей красивую белую кобылу с шелковистыми гривой и хвостом.

— Я возьму ее для тебя в Эденвуд, — рассеянно произнес он.

— Эденвуд, — мечтательно, с любовью прошептала она.

Адам, конечно, ожидал, что она часто будет приезжать в Эденвуд на конные прогулки, но не предложил ей там жить. Не просил ее выйти за него замуж. Антония отбросила эту мысль. Не стоит отравлять радость, заглядывая в будущее. В Венеции у нее было увлечение, а в Ирландии к ней пришла любовь. Она его безумно любила.

— Эденвуд! — добродушно пошутил он. — Вот оно что. А я-то думал, отчего эта прекрасная титулованная юная леди отдает предпочтение такому страшному уроду, как я. Оказывается, все дело в Эденвуде.

— Неправда! — шумно запротестовала она. — Не только Эденвуд, но и все твои сундуки с золотом, твои корабли и Блэкуотерский замок — вот что прельщает.

— Какая негодница! — шутливо выругался он.

Но его радовало, что она была без ума от Эденвуда, ибо в нем воплотилась мечта его жизни. Кто, как не он, знал цену собственности. Он не мог расстаться с Прыжком Леопарда, из-за того что в плантацию было вложено столько труда и пролито столько пота. Как только вещь становилась частью человека, расстаться с ней можно было, лишь заплатив огромную цену. Можно пережить, но нельзя преуспеть, в жизни же надо преуспевать, а не просто существовать.

Сэвидж понимал, что Антония входит в его жизнь. Это была необыкновенная женщина. Он никогда не любил, даже не помышлял о любви. Адам в сердцах выругался. Почему, черт возьми, все так сложно? Почему именно ей нужно быть дочерью Евы? Беспомощно пожал плечами. Сердцу не прикажешь. С этим ничего не поделаешь!

Всякий раз, когда он вспоминал о Бернарде Лэмбе, ему становилось не по себе. Она месяцами подвергалась смертельной опасности, а он с презрительными насмешками отмахивался от всех ее попыток рассказать ему. Он побледнел, вспомнив, как учил ее обращаться с недругами. Он тогда схватил ее за отвороты камзола, приставил шпагу к горлу и прорычал: «Я распорю тебя от глотки до яиц!» Смелая девчонка, не давала себя в обиду, особенно когда попадала в опасные переплеты. А это случалось часто. По спине пробежали мурашки, и он поклялся, что отныне ей не придется самой защищать себя. Как только вернется в Лондон, он первым делом займется этим негодяем Бернардом. А возвращаться нужно.

Они забрались на башни замка полюбоваться закатом. Фиолетовое небо заалело, потом запылало всеми оттенками золота.

Адам привлек Антонию. Голова ее упала ему на плечо.

— Блэкуотер напоследок предстает во всей красе — сегодня наша последняя ночь.

— Завтра уезжаем? — В голосе слышалось сожаление.

— Я уеду завтра. За неделю накопилось много срочных дел. А ты побудь еще пару дней. — Он повернул к себе ее лицо и провел пальцем по теням под глазами. — Отдохни немного. Мистер Бэрке благополучно доставит тебя обратно. А твою белую кобылу я отвезу в Эденвуд.

— Мистер Бэрке знает о нашей близости; мы не особо таились от него.

— Да весь замок знает; мы словно опьянели от любви.

Хотя мистер Бэрке не сказал ни слова, Сэвидж знал, что тот возмущался тем, что он — какой позор! — лишил Антонию девственности. Бэрке также ожидал от него благородного поступка. Он поступит как благородный человек. Но, к сожалению, прежде чем жениться на дочери, он должен, как порядочный человек, порвать с ее матерью.

Еще во сне Адам почувствовал, что рядом никого нет. Он поглядел в темноту. Даже не шевелясь, понял, что ее нет в постели. Когда глаза привыкли к предрассветному мраку, он увидел ее у окна.

Его гибкое тело неслышно соскользнуло с кровати. Обняв ее, он, озабоченно нахмурившись, повернул к себе ее лицо. Разглядев на щеках серебристые слезинки, высушил их своими губами.

— Тони, дорогая, не проливай по мне ни одной слезинки. Я этого не стою.

Она проглотила слезы. Через час, может быть, два он уедет, так и не сказав ни слова любви. Она могла еще как-то вытерпеть, что он не предложил ей вступить в брак. Такого, как Сэвидж, нельзя принудить, окрутить или заставить играть роль покорного мужа. Но любить! Его любовь была ей нужна, как воздух. Когда она любила его так сильно, так открыто, так безудержно, как он мог не любить ее?

Он прижал ее к себе, и его член, будто пламя свечи, обжег ей живот и бедра. Она отпрянула, как от огня.

— Поддайся мне, — настойчиво потребовал он. Она пристально посмотрела ему в лицо и не увидела в нем любви. Только страсть.

— Я отдала… все.

Он поднял ее на руки и прижал к сердцу.

— Дай я тебе покажу, что это не так.

Поцелуи были неистовыми, необузданными, дикими. Влюбленные не размыкали губ, пока они не распухли и в них не запульсировала кровь. Ее губам было так больно, что она не выдержала бы еще одного поцелуя.

Тогда он стал страстно и нежно целовать ямочку на шее. Это было лишь началом. Потом он жадными губами набросился на ее груди. Его жаркое дыхание обожгло соски, сделало их невыносимо чувствительными. Ко всему добавился его хриплый шепот:

— Скажи, что тебе этого хочется. Скажи, что безумно нравится!

— Да, хочется, да, нравится! — выкрикнула она. Он стал осыпать поцелуями живот. Его губы, язык, зубы заставляли вздрагивать сотни чувствительных точек, о которых она не подозревала.

— Скажи, что тебе хочется, что тебе безумно нравится, — снова потребовал он.

Она вскрикивала от безумного желания, раздвинув ноги и бесстыдно выгибаясь навстречу ему.

— Ты же знаешь, чего мне хочется так, что можно сойти с ума!

Тут он овладел ею своим языком. По телу пробегала неукротимая дрожь. Все ее фантастические мечтания превратились в действительность. Она вся отдалась его бронзовому телу. Ей казалось, что его шершавый язык доведет ее до безумия, но ей было наплевать… наплевать… наплевать. Его рот забирал ее огненный жар, влагу, сок. Ей безумно хотелось этого! Леопард слизывал языком сливки.

— Вот теперь ты отдала все, — прорычал он. У нее не осталось сил произнести хоть слово. Он потерся губами о ее ухо.

— Теперь моя очередь. Я отдаю тебе свое сердце. Хочу тебя, люблю тебя.

Она удовлетворенно вздохнула. Ей удалось добиться невозможного. Индийский дикарь, величественный Леопард, признался ей в своей любви. Охваченная счастьем, она закрыла глаза. Когда открыла, увидела, что он полностью одет и собирается уходить,

Он подошел к постели, и она, встав на кровати, нагишом прильнула к нему, теребя пальцами его длинные черные волосы.

— Любимая, приезжай ко мне в Эденвуд. Я постараюсь быть там к концу недели, но, если не успею, подожди меня там.

Она провела пальцем по шраму у рта. Того самого рта, который никогда не просил, а только отдавал приказания и команды.

— Буду ждать, — прошептала она. Как приятно по-женски слушаться его.

Спустя два дня Адам Сэвидж сидел в темном зале театра, хохоча над тем, как Анджела Браун в корсете, чулках, подтяжках и еще каких-то пустяковинах важно расхаживает по сцене, распевая озорную песенку «Приди пощекотать мое воображение». Перед последним занавесом Сэвидж прошел в ее уборную и изобразил удивление, увидев там Бернарда Лэмба.

— Какая приятная неожиданность. Именно вас я и ищу.

— Сэвидж! Не видел вас целую вечность. Были за границей? — любезно поинтересовался Бернард.

— Не раз, — признался Сэвидж.

— Мой кузен Антони был с вами? — небрежно спросил Бернард.

— Нет, он был по делам в Гааге. Его корабль ночью швартуется в Уэппинге.

— Вы говорите, что хотели меня видеть, — улыбнулся Бернард.

— Да, сдается, вы положили руку на Анджелу, и я подумал, что мог бы вас отблагодарить, если бы вы не замечали, когда я… время от времени буду ее одалживать.

Бернард расплылся в улыбке:

— Хоть сегодня.

— Так… сегодня я встречаю Тони. Думаю, что мог бы пригласить Анджелу поужинать в «Проспект оф Уитби», гостиница, которая стоит в Уэппинге с 1509 года.

— У меня есть предложение получше. Почему бы мне не встретить кузена? Тогда вы могли бы пригласить Анджелу туда, где можно пощекотать ее воображение. Вообще-то я готов исчезнуть до того, как она вернется со сцены.

— Было бы любезно с вашей стороны откланяться нынешней ночью, — вкрадчиво произнес Адам.

— На что же тогда друзья? — великодушно ответил Бернард. — Как называется корабль Тони?

— «Красный дракон», — тихо произнес Адам.

Войдя в уборную и увидев Сэвиджа вместо внушающего ей страх Бернарда, Анджела радостно обвила его шею.

— Адам! До чего же приятно видеть тебя. Он отнял ее руки и, все еще держа их в своих руках, внимательно посмотрел на нее своими светло-голубыми глазами.

— Ты разбогатеешь на пять тысяч фунтов, если исполнишь мое желание.

От предвкушения она облизала пересохшие губы. Господи, да она и за так готова удовлетворить любое его извращение.

— Все, что пожелаешь, — заверила она, замирая.

— Мне нужны Сведения, мой ангел. Почувствовав, как могучие руки сжали ее, она удивленно замигала глазами.

— Почему ты благосклонна к Бернарду Лэмбу, когда у него за душой ни пенса и он по уши в долгах?

Она снова облизала губы, теперь от страха. Она понимала, что Сэвиджа не устроит ничего, кроме правды.

— Он наследник титула и имения. Тебе это известно.

— Быть наследником того, кто моложе тебя, не дает больших шансов, — указал Сэвидж. Анджела прикусила губу. Бернард — безжалостный негодяй, и она ничем ему не обязана, но она была готова держать пари, что стоящий перед ней страшный человек с ледяным взглядом и изуродованным шрамом лицом может быть неизмеримо безжалостнее по сравнению с Бернардом. Тот ему в подметки не годился.

— Все время случаются несчастные случаи, — хрипло прошептала она. \

— Ты намекаешь, догадываешься или выдумываешь? — Холодный, пронизывающий взгляд, вопросительно поднятые брови.

— Нет, — облегченно ответила Анджела, испытывая мстительное чувство. — Бернард собирается убрать своего кузена. Он уже задумывал несчастные случаи, но неудачно. В другой раз воспользуется ножом, которым хорошо владеет.

Она невольно вздрогнула, вспомнив о лезвии между ног.

Слыша, как у нее от страха бешено колотится сердце, Адам Сэвидж, отпустив ее руки, полез за кошельком.

— Если он узнает, что я его заложила, он и меня сделает, — крикнула она, переходя на кокни.

Сэвидж грубыми пальцами поднял ее подбородок:

— Разве я тебе не сказал? Бернард попрощался. Сегодня ночью он надолго уезжает.

После ухода индийского дикаря Анджела долго не спускала глаз с невиданной кучи денег. Если Бернард покидал страну, то не по своей воле.

Высокая темная фигура, бесшумно скользнув вдоль причалов, неподвижно замерла у Уэппингской дамбы. Призрак, видно, обладал безграничным терпением. Ниже по течению пришвартовались полдюжины осанистых судов. Голоса и огни на палубах сливались в один дружный концерт Команда идущего в Ост-Индию судна заканчивала погрузку сваленного на пристани товара.

Бернард Лэмб увидел суда и, надеясь, что жертва еще не сошла на берег, ускорил шаги. Он поднял глаза, читая названия качавшихся на якорях кораблей. Призрак, пропустив его, огромной ужасной тенью навис за спиной и опустил на голову увесистую дубинку. Сэвидж собрал всю волю, удерживаясь от того, чтобы не размозжить ему череп.

По трапу на темную пристань спустился раздетый до пояса ласкар. Не говоря ни слова, он взвалил на плечо бездыханное тело и вернулся на отходивший в Индию корабль. Спустя некоторое время Адам Сэвидж поднялся на борт «Красного дракона». До полуночи он проверил груз во всех трюмах, за исключением одного отсека, который был закрыт на задвижку и заперт на замок. Команде было приказано высадить Бернарда Лэмба на острове Мадагаскар, за тысячи миль отсюда.

Все прекрасные вещи, которые Антония отобрала во время поездки на материк, были тщательно уложены в сухие трюмы «Красного дракона», прибывшего в Лондон больше недели назад, когда Сэвидж приятно проводил время в Ирландии. Он был доволен, что с утренним приливом, до возвращения Тони, корабль уйдет, потому что окажись она здесь, то настояла бы на том, чтобы заглянуть в каждую коробку, дабы убедиться, что весь ее товар прибудет в целости и сохранности.

Он фыркнул со смеху и покрутил головой, поражаясь собственному безрассудству. Когда она выдавала себя за мужчину, с ней было куда меньше хлопот, нежели теперь, когда он имеет дело с женщиной. Он благодарил Бога, что на этот раз она послушалась его и осталась на несколько дней в Ирландии, дав ему возможность уладить не требующее отлагательства дело, связанное с Бернардом Лэмбом.

В Ирландии Тони чувствовала себя совершенно одинокой. В Даркуотере начались дожди, словно бы с отъездом Адама Сэвиджа из ее жизни ушло и солнце. Теперь, когда все ее внимание не было приковано к предмету ее желания, она заметила, что миссис Кении и остальная прислуга косо, не скрывая неодобрения, поглядывают на нее. Возможно, ей так казалось, но даже мистер Бэрке как бы отошел от нее на шаг, и между ними возник холодок вежливой отчужденности.

Дожди не унимались, и она не могла ни выйти на прогулку, ни поехать в запряженной пони тележке. Она пробовала отвлечься, бродя по пустым покоям старинного замка. В голову лезли бесконечные непрошеные мысли. Почему он оставил ее одну? Почему нельзя было поехать вместе? Какие такие срочные и важные дела в Лондоне оказались важнее нее? Если бы, черт возьми, она имела хоть какое-то представление о его занятиях. Занятиях! Всему находятся слова, насмешливо подумала она. Почему она не спросила, что за неотложные дела? Да потому, черт побери, что он до того вскружил ей голову, что в его присутствии она была не в состоянии более или менее связно думать. И для чего нужно было спрашивать? Если ему нечего скрывать, то почему он не сказал, зачем ему нужно возвращаться?

О, маловерующая, упрекала себя Антония. Разве он не отдал ей свое сердце? Разве не сказал, что любит ее? Когда переступила порог его спальни, от нахлынувших чувств перехватило горло. Даже в воздухе ощущались следы его присутствия. Она облизала губы, все еще чувствуя вкус его губ, его жарких поцелуев, от которых сердце билось так бешено, что она почти теряла сознание.

Антония протянула руку к покрывалу, но быстро отдернула, испугавшись, что, если погладит простыни, на которых они сливались в одно, то не выдержит. Чтобы умерить боль, она с силой сжала руками груди и подошла к нависшему над скалой окну. Между небом и землей — вот где он ее оставил!

Антония пошла искать мистера Бэрке.

— Давайте укладываться. Хочу ехать сегодня.

— Слушаю, миледи.

— Да не за ним! — вспыхнула она.

— Надеюсь, нет, миледи.

Антония почувствовала, что, прибегая к официальному обращению, мистер Бэрке весьма уместно подчеркивал ее вопиющее неблагоразумие.

— Когда стану леди Блэкуотер, не будешь глядеть на меня с таким презрением.

По его лицу скользнуло выражение удивления.

— Когда свадьба, миледи? — учтиво спросил он.

— Не твоего ума дело! — снова взвилась она.

Тони уложила свою мужскую одежду, поклявшись никогда ее больше не надевать. По сравнению с платьями и всеми исподними причиндалами она была намного удобнее и не стесняла в движениях, но в облике Антонии ей будет безопаснее. Было еще одно соображение. Соперничество вокруг Адама Сэвиджа среди женской части Лондона было весьма ожесточенным. Теперь же, когда он стал маркизом Блэкуотером, его будут домогаться еще бесцеремоннее. Она понимала, что ей придется вступить в соперничество за его расположение. Расположение? Какое нелепое, ничего не выражающее слово! Разве оно подходит к тому, что было между ними? Наверняка ни с одной женщиной у него не было того, что было между ними.

Она старалась отмахнуться от этих мыслей, но на смену им приходили другие. Он больше чем на двенадцать лет старше нее. Зрелый мужчина. И еще как! Много лет прожил на Востоке, где эротические связи были обычным делом. В памяти всплыл образ Цветка Лотоса. Служанки в бассейне.

Захлопнув крышку сундука, Тони застегнула ремни. Он даже не намекнул на брак. Может быть, она послужила ему лишь очередной победой. Нет же! Нет! Разве он не сказал, что любит ее? Надежда еще не умерла. Если он женится на ней и они станут жить в Эденвуде, то она до конца дней будет жить спокойно и счастливо.

В голову прокралась страшная мысль. Как только Бернард Лэмб узнает, что после несчастья на море в живых осталась Антония, он тут же предъявит права на Лэмб-холл. Адам Сэвидж должен взять ее в жены и забрать к себе в Эденвуд. Другого выхода нет!

Всю дорогу по морю и в почтовом дилижансе от побережья до Лондона Тони без конца хандрила. Чтобы оградить себя на случай, если Сэвидж ее отвергнет, она перебирала в памяти все доводы за то, чтобы не выходить за него замуж. Набрать таких доводов не составляло труда. Он очень опасный человек. О происхождении она предпочла не думать. Его темное прошлое отмечено неприглядными поступками. Да и не только прошлое, если смотреть в глаза правде. Он абсолютно безнравственный дьявол, погрязший в контрабанде и Бог знает в каких еще чудовищных делах, лишь бы наполнить свои сундуки.

Куда лучше быть с ним в любовной связи, чем сковать себя узами брака. Он сказал, что ее любит, и она верила этому. Но ей посчастливилось сделать открытие, что представления мужчин о любви сильно отличаются от того, как представляют ее себе женщины. Для женщины любовь и брак идут рука об руку. Для мужчины любовь и похоть означают одно и то же. Жена стоит на втором месте после любовницы, даже шлюхи, если та удовлетворяет его в постели.

К тому времени, когда она вернулась на Керзон-стрит, ей удалось убедить себя, что она не выйдет замуж за Адама Сэвиджа, пусть даже он останется последним мужчиной на земле.

Глава 37

— Антония, слава Богу, ты вернулась! — взволнованно воскликнула Роз.

Тони совсем упала духом. Что еще не так? Она-то думала, что хуже уже не может быть.

— Мы получили письмо от Антони! — воскликнула Роз.

— Антони? — непонимающе пробормотала Тони.

— Ах, дорогая, он не утонул, как мы думали. Он жив! Несносный мальчишка, заставил нас ждать так долго.

— Как… где?

— На, читай сама, милая!

Трясущимися руками Антония взяла странички и, развернув их, пробежала глазами по строчкам, несомненно написанным почерком брата.

— Боже мой, он с матерью на Цейлоне!

У нее подогнулись колени, и она, опустившись на парчовую кушетку, принялась с облегчением читать потрясающий рассказ о том, как Тони спасли моряки с судна, направлявшегося в Индию, в Мадрас.

Строчки прыгали перед глазами.

«Меня заставили отработать проезд, и поначалу меня это чуть не убило. Я скоро понял, в каких тепличных условиях жил. В общем, все оказалось к лучшему. Когда мы добрались до Индии, из меня сделали мужчину, что было чертовски здорово, потому что добраться до Цейлона без пенса в кармане оказалось непросто. Прошел почти год с тех пор, как меня смыло с палубы „Чайки“, да еще пройдет два, а может быть, три месяца, прежде чем вы получите это письмо на Керзон-стрит. Надеюсь, вы не слишком волновались обо мне. Цейлон захватывает воображение. Хочется, чтобы вы были здесь. С сердечным приветом, Тони».

Она, одновременно смеясь и плача, вскочила с кушетки. Счастливые Розалинд и Антония обнялись.

— Он, видите ли, надеется, что мы не слишком о нем волновались!

Вырвавшись из рук Роз, Тони бросилась в объятия мистера Бэрке. Натянутости между ними как не бывало.

— Дай только до него добраться — задушу. Надо было задушить еще при рождении!

Дабы отметить радостные вести, мистер Бэрке наполнил бокалы шерри. Роз его расцеловала.

— Значит, к нам возвращается не только Антони, но и Антония. Будь добра, сожги эти ужасные брюки, в которых ты щеголяла все эти месяцы.

Тони тайком улыбнулась. Не все находили ее брюки ужасными.

— Мне не терпится сообщить Адаму! А как я была права, не сообщив маме, что Антони утонул. Подумайте, от каких страданий я ее избавила.

Роз решительно поставила пустой стакан:

— Дорогая моя, ты теперь не можешь запросто зайти к джентльмену, как делал Тони. На Хаф-Мун-стрит живет холостяк. Тебе следует либо послать карточку, либо поискать сопровождающую.

— Женщины посещают Хаф-Мун-стрит как общественную уборную. Половина лондонских графинь и герцогинь — завсегдатаи этой обители.

— Они замужние женщины, Антония, и не связаны жесткими нравственными нормами, которые относятся к непорочной, незамужней юной леди.

— Возможно, я не замужем, Роз, но я не непорочная. Мистер Бэрке, несомненно, засвидетельствует это, когда останется с тобой наедине. Бессмысленно запирать конюшню, когда лошадь убежала, и если ты думаешь, что, испытав полную свободу, свяжу себя нелепыми светскими запретами, то ты глубоко заблуждаешься.

Прежде чем броситься в объятия любовника, Тони поднялась к себе принять ванну и переодеться. Особое внимание она уделила своей внешности, выбрав один из самых эффектных ансамблей, сшитых к ее первому выходу в свет. Это было выходное платье канареечного цвета с подобранной в тон длинной мантильей со стянутыми у запястья широкими рукавами. В Ирландии она не пудрила волос и не носила парик, и Адам получал наслаждение от спадающей на плечи волны черных волос. Она, конечно, наденет парик, хотя бы ради удовольствия видеть, как он будет его снимать, но пудрить все равно не станет.

Желтый цвет придавал ей броский экзотичный вид. Тони ярко подкрасила губы и посадила на правую щеку мушку. Потом, хохоча, закружилась перед зеркалом, думая, до чего все-таки прекрасна жизнь.

Как только Тони взбежала наверх, Роз обратила на мистера Бэрке суровый взгляд:

— Что бы это ни означало, она больше не непорочна? Мистер Бэрке был образцом благоразумия.

— Она, разумеется, имеет в виду, что, когда выдавала себя за молодого человека, слишком много узнала о поведении своих сверстников. По-моему, нам придется позволить ей несколько больше свободы, чем другим юным леди.

— Если вы так считаете, мистер Бэрке, думаю, что мы можем положиться на ее здравый смысл.

Мистер Бэрке чуть не поперхнулся своим шерри.

— Я все же думаю осторожно поговорить с мистером Сэвиджем и объяснить, что Антония в действительности женщина.

— Мистер Сэвидж обнаружил это сам, миледи.

— Слава Богу! Как опекун, он поймет необходимость сохранить ее невинность, даже если она сама этого не понимает.

На этот раз мистер Бэрке поперхнулся.

Пока карета с трудом пробиралась на Хаф-Мун-стрит, все в душе Антонии пело. Она не стала дожидаться, когда кучер привяжет лошадей и откроет перед ней дверцу, и сама ухватилась за ручку. В этот момент парадная дверь дома Сэвиджа раскрылась и перед Тони предстала очаровательная Джорджиана Девонширская. На ней был наряд, должно быть, стоивший целого царства. Платье из светло-голубого атласа и в тон ему отделанный по плечам и подолу хвостиками горностая жакет.

Ее напудренная прическа, закрепленная голубыми страусиными перьями и хвостиками горностая, была в восхитительном беспорядке, и как бы проворно ее пальчики не прятали локоны, они снова сваливались на плечи.

Антония быстро присела, чтобы Джорджиана ее не заметила. Душа больше не пела, она обливалась кровью, словно Сэвидж всадил в нее нож. Глаза застилал красный туман. Душевные муки уступили место ярости. Распахнув дверцы кареты, она взбежала по ступенькам и забарабанила медным дверным кольцом. Слуга в ливрее почти моментально открыл дверь. Не говоря ни слова, она ткнула ему в ногу закрытым зонтиком, так что от удивления и боли он отступил назад. Проскользнув мимо него, она, миновав приемную, помчалась вверх по ступеням.

Адам Сэвидж сидел у себя в кабинете и был раздражен вторжением. Раздражение не сошло с его лица и тогда, когда он увидел, кто перед ним. Она нарушила его приказание оставаться в Ирландии до конца недели, и он еле успел избавиться от Бернарда Лэмба.

— Тони, это неожиданность — хотя, зная тебя, стоит ли удивляться.

— Еще какая, черт возьми, неожиданность! А ты грязный развратник.

Встав из-за стола, он подошел к ней.

— Что ты разъярилась? Сердиться следует мне, дорогая.

— Я тебе не дорогая! — Заметив на ковре клочок голубого пера, она демонстративно ткнула зонтиком. — Вот почему я рассержена! Оставил меня у черта на куличках из-за неотложных дел в Лондоне. Чтобы срочно завалить на матрац Джорджиану-Раздвинь ножки!

Он с веселым изумлением поглядел на нее.

— Дорогая, ты зря ревнуешь. Джорджиана приезжала потому, что по уши в долгах, она попала в беду.

— Я не ревную, я зла! — прошипела она. Он обхватил ее сильными загорелыми рунами.

— Ты еще не занималась любовью в таком состоянии. Тебя ждет приятное откровение, — уговаривал Сэвидж.

— Думаешь, что если я позволила тебе заниматься любовью в Ирландии, значит, примчалась вслед и стою перед тобой с шапкой, выпрашивая еще.

Исходящее от нее благоухание переполнило его чувства.

— М-м-м, позволь мне дать еще. Взяв ее за ягодицы, он прижал к своим отвердевшим Чреслам.

— Убери руки. Могу представить, где они только что 6ыли, — зло отрезала она.

— Твое воображение так изобретательно, дорогая. Это одна из вещей, которая мне в тебе страшно нравится.

Смахнув бумаги, он усадил ее на стоп.

— Брось это, проклятый бабник!

— Клянусь, все в прошлом.

Он наклонился, чтобы овладеть ее яркими губами, но она, бешено сверкая глазами, отпрянула назад. В следующее мгновение она лежала спиной на полированной крышке стола, а он навис над ней, как хищник над добычей. Она кипела от злости, а он ласкал ее голубыми огоньками глаз.

— Никогда не видел тебя в желтом. Это твой цвет, моя прелесть. Сейчас ты такая яркая и экзотичная, что захватывает дух.

Подняв колени, она ударила его в солнечное сплетение.

— Не будешь врать! — тяжело дыша, бросила она.

— Хочу тебя, пока ты сердишься. Хочу, чтобы ты плевалась и царапалась.

Голос его был низкий, глубокий, соблазнительный, как черный бархат. Забрав в охапку, он понес ее в спальню.

— Отпусти! — требовала она.

Его близость, запах мужской кожи возбуждали ее, и тело, несмотря на бешенство в душе, затрепетало от предвкушения. Это только разжигало ее ярость. Теперь она была сердита не только на него, но и на себя.

Он прижался губами к шее.

— Когда сердишься, становишься еще жарче, — нашептывал он. — Когда ты будешь кричать и ругать меня, твоя щель сожмется вокруг моего стержня еще плотнее, пока он не станет взбрыкивать, как необъезженный жеребец. Продолжай сердиться, дорогая, и мы поездим, как никогда в жизни.

Он положил ее на кровать, и она начала бешено отбиваться, но это еще больше распаляло ее желание, и он только радовался.

— Мне не хочется рвать твой прелестный желтый наряд, поэтому потерпи, пока я тебя раздену, а потом можешь буйствовать снова.

Его дразнящий голос был так обольстителен, так ясно давал понять, что она ему желанна, что она засомневалась, занимался ли он любовью с Джорджианой, герцогиней Девонширской. Она с досадой отметила, что лежит спокойно, пока он ее раздевает. Ей вдруг вспомнился его ответ, когда она спросила, как он управляется с женщиной, которая не хочет. «Я просто прибегаю н искусству обольщения». Она обмякла от желания. Ее обольщали, и ей вдруг захотелось испытать гипнотическое обольщение Леопарда. Она будет по-прежнему буйствовать, а он уговаривать, искушать, прельщать и упрашивать ее дать ему то, чего он желает.

Он расправил по подушке ее темные волосы.

— Ты никогда не была так прекрасна, как сейчас, — начал он.

Всякий секс был для Адама Сэвиджа искусством.

— Лестью ничего не получишь, — прошипела она.

— Лестью добьюсь именно того, чего хочу. Вот этого. — И он, накрыв ладонью ее интимное место, углубился в него пальцем.

— Негодяй! — крикнула она.

— М-м-м, ты так плотно сжала мой палец, когда вскрикнула, что мне не терпится испытать, как это будет с моим членом.

Ей тоже. Она прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от нетерпения.

— Оно и видно, до чего ты занят, — съязвила она.

— Не могу представить себе более полезного времяпровождения, чем заниматься с тобой любовью.

— Я предпочитаю заниматься любовью ночью, когда темно.

— Неправда, — ответил он, снимая рубашку и брюки, — тебе нравится видеть меня обнаженным при дневном свете. — Сев на край кровати, чтобы снять ботинки, бросил через плечо: — Во всяком случае, сегодня ночью я занят.

Реакция была моментальной. Она вцепилась ногтями ему в спину. — Убери свои когти, дикий котенок, не то поколочу.

Он бросился на нее и, повалив лицом вниз, оседлал. Потом, раздвинув длинные шелковистые локоны, принялся пощипывать и покусывать шею у затылка.

На миг ей показалось, что он сердито ворчит, но, прислушавшись к странным звукам, она поняла, что это мурлычет Леопард. По спине будто пробежала волна, и она выгнулась под ним. Встав на колени и опершись на руки, он накрыл ее своим телом. С этого момента она вся открылась ему. Его длинный толстый корень безошибочно нащупал жаркую темную впадину и смело вошел в нее.

Она обхватила щелью его раздутую головку, слишком плотно, чтобы она могла до конца войти в нее под углом. Тогда он взял в ладони ее груди и стал поглаживать .шершавыми пальцами твердеющие соски, пока во влагалище не появились капельки влаги.

Покусывая губами ее ухо, он нежно нашептывал ей откровенно эротические слова, подробно рассказывая, что чувствует его твердая головка и плотно охваченный стержень, медленно углубляясь в нее. Жемчужные капли стали появляться дружнее, создавая достаточно скользкую поверхность, чтобы бросить якорь поглубже.

Когда она стала полностью готова для любви, он крепко взял ее за стройную талию и, подаваясь вперед, одновременно тянул ее на себя. Ощущение от такого вхождения в нее не поддавалось описанию. Подаваясь назад, он могучими руками двигал ее вперед, а она так плотно обхватила его член, что его крайняя плоть наезжала на стержень, создавая жаркое трение.

Ее возгласы смешивались с его глухими дикими стонами, а он продолжал с силой входить в ее теперь полностью разгоряченое тело. Вспышка страсти была жаркой, дикой и стремительной. Она вцепилась в покрывало, разорвав его в клочья. Они закончили вместе бурно и энергично. Он бессильно упал на нее; судорожные извержения влаги продолжались еще долго. Последний слабый сладостный толчок, и он вместе с ней перекатился на бок. Его большое тело нежно обвило ее.

— Боже мой, Тони, я так тебя люблю. И как ты можешь даже подумать, что я посмотрю на кого-нибудь еще? Ты моя единственная.

Говорил ли он правду или же то, что ей хотелось слышать? От его слов ей было так хорошо, что это не имело значения.

Адам гладил ее по волосам.

— Не всём дано испытать такое.

Он вздохнул от прикосновения ее длинных нежных ног В сравнении с другими женщинами она была как хрустальный бокал тонкой работы среди грубых склянок.

Она дремотно прильнула к нему. Так бы и лежала, не двигаясь, в уютном гнездышке весь день и всю ночь. Его руки гладили живот, в котором будут вырастать их дети. Он нахмурился. Если он будет продолжать в таком духе, его семя прорастет раньше времени.

— Я говорил, чтобы ты оставалась в Ирландии до конца недели, а потом встретила меня в Эденвуде. Почему ты приехала на Хаф-Мун-стрит одна?

Она вдруг вспомнила о потрясающей новости и повернулась к нему:

— Я приехала сообщить тебе невероятную вещь. Он не дал ей говорить, закрыв рот долгим нежным поцелуем, на который у них не было времени, когда они были охвачены страстью. Наконец он дал ей отдышаться.

— Мой брат Антони жив! Он сел.

— Шутишь?

— Нет-нет. Он жив. Не утонул. Мы получили от него письмо. Правда, здорово?

— Действительно здорово. Но чем он, черт возьми, занимался все это время? Ты вместо него рисковала жизнью.

— Ах, Адам, не сердись. Больше не надо бояться Бернарда Лэмба. Я в безопасности, Лэмб-холлу ничто не грозит, до Антони ему не достать. Тони на Цейлоне с мамой!

— Не верится, черт побери, — выругался Сэвидж. — Я оставил тебя в Ирландии, чтобы безотлагательно заняться Бернардом Лэмбом. Мне стоило больших трудов, чтобы. по-тихому выставить его из страны. Я несколько уязвлен, что ты больше не нуждаешься в моей защите.

Встав на колени, она обвила руками его могучую шею:

— Адам, мне всегда будет нужна твоя защита. Он поморщился:

— Действительно, все силы уйдут на то, чтобы уберечь тебя от самой себя.

— Что ты, черт возьми, ХОЧРШЬ этим сказать? — сердито спросила она.

— Хочу сказать, что тебе здесь не место. Все эти месяцы ты только и делала, что нарывалась на неприятности. А мне важна твоя репутация.

— Если тебе так важна моя репутация, то зачем, не успела я войти, ты завалил меня в постель?

— Если будешь приходить одна, это неизбежно.

Его слова больно задели ее, и она решила ответить тем же. Передернув прелестным плечиком, она раздвинула закрывавший постель тонкий зеленый полог.

— Если ты больше не желаешь быть моим любовником, придется поискать другого.

Он внезапно оказался рядом, грубо обхватив руками, направив на нее ледяной взгляд. Шрам придавал лицу угрожающее выражение.

— Я утоплю его в собственной крови. Я был первым и буду последним! Ты моя, Тони, а я никогда не отдаю своего. — Он впился губами в ее рот, как бы утверждая свои права на нее. — Мы можем бывать вместе только по уик-эндам в Эденвуде. Моя прислуга хранит мои секреты. В Лондоне не будет знать ни одна душа. Вообще-то было бы лучше, если бы ты вернулась домой в Лэмб — холл. Лондон не место для юной леди.

Тони не верила собственным ушам.

— Что, черт побери, плохого в Лондоне?

— Это грязная клоака! Она гневно прищурилась:

— Кому лучше тебя это знать? Ты погряз в ней по горло, а меня отправляешь домой, чтобы я всю неделю была паинькой, тогда в награду в конце недели разрешишь пошалить. Грязный лицемер! — вскричала она. — Не намерена уезжать из Лондона, пока не погружу свой товар на «Красный дракон».

— «Красный дракон» с твоим драгоценным грузом на борту вчера отправился на Цейлон.

— Негодяй! — воскликнула она, замахиваясь, чтобы дать пощечину.

Перехватив руку, он больно сжал кисть. Посмотрел на сердитый рот, потом опустил взгляд ниже.

— Ты опять сердишься. Нарочно, чтобы снова раздразнить меня?

Тони увидела, что он горит желанием. Он потянулся к ней, но она в ответ свободной рукой влепила ему пощечину.

Он поднял руку.

— Давай бей. Мне не привыкать. Назревала драка, но в этот момент раздался тихий стук в дверь.

— Внизу мистер Бейнс, сэр. Говорит, что сегодня ранний прилив.

Антония стала одеваться. Внутри все кипело. Значит, он снова отправляется на «Летучем драконе» Бог знает с какой контрабандой.

Он, задумавшись, молча наблюдал за ней. Застегнув красивую желтую мантилью, она взяла зонтик.

— Берегись, Сэвидж. Если я открою рот, тебе болтаться на веревке!

Откинув голову, Адам Сэвидж расхохотался во весь голос. Вот дьявол, он же сам учил ее, как пугать других.

— Увидимся в Эденвуде, — уверенно сказал он ей вдогонку.

Тони душила злость. Ливрейный лакей покосился на ее растрепанные волосы, но она, черт возьми, не будет подобно Джорджиане поправлять свои кудри. Она откинула их на плечи.

— Нечего глазеть! — рявкнула она.

Глава 38

«Летучий дракон» знакомым маршрутом вошел в устье Соммы, направляясь к Сен-Валери. Сэвидж увидел сигнал, что можно швартоваться, и, как только спустили трап, команда принялась за разгрузку не теряя времени.

Сэвидж понимал, что страх тех, с кем он имел дело, могла погасить только спокойная уверенность. Деньги быстро перешли из рук в руки, и клипер вышел в Ла-Манш, уверенно направляясь в Грзйвсенд.

Сэвидж стоял за штурвалом, а мысли были за тысячи миль. Голова занята думами о Цейлоне. Юный Антони Лэмб был вне опасности, снова увиделся с матерью, Евой. Внезапно с губ Сэвиджа сорвались проклятья. Что, если Бернард Лэмб отправился морем с Мадагаскара на Цейлон? Между ними было почти три тысячи миль, но оба острова находились в Индийском океане. Теперь Бернарду уже ясно, что на борт «Красного дракона» его заманил Сэвидж. Адамом овладели дурные предчувствия. В глубине души он подозревал, что негодяй Бернард, чтобы отомстить ему, отправится на Цейлон. Какова ирония судьбы! Из-за его вмешательства жизни юного Антони Лэмба может угрожать опасность. Ничего не оставалось, как вернуться на Цейлон. Антония никогда не простит ему, если теперь, когда нашелся брат, с ним что-нибудь случится. Антония! Он закрыл глаза, зная, что перед ним встанет ее образ.

Как она усложнила его жизнь! Он понимал, что со временем должен вернуться на Цейлон, чтобы, прежде чем жениться на Тони, уладить разрыв с Евой, но трусил, откладывая неприятности на потом. Теперь же, когда близнецу, возможно, угрожала опасность, откладывать было нельзя. Больше всего Сэвидж не любил действовать не по своей воле. Он принадлежал к числу тех, кто предпочитал быть хозяином положения. Главной целью его жизни было научиться владеть собой. Когда он этого добился, то работал по двадцать часов в день на протяжении восьми лет, он создал процветающую плантацию и накопил достаточно богатства, чтобы стать хозяином своей судьбы. Его жизнь разворачивалась в точном соответствии с планами. Построен великолепный дом, подобрана его хозяйка. Он вернулся на родину, обладал достаточной властью, чтобы сказать свое слово в управлении страной. И тут зеленоглазая, длинноногая особа, наделенная решимостью и страстью больше чем положено женщине, развеяла по ветру все его тщательно продуманные планы.

Адам желал ее всеми фибрами своего существа. Он хотел, чтобы она была ему парой, женой, матерью его детей. Словом, он был готов на все, лишь бы она принадлежала ему. Но беда в том, что в данном случае не все зависело от него. Тони, черт бы ее побрал, обладала даром всякий раз опрокидывать тележку с яблоками. Он создавал порядок — она устраивала хаос. Она испытывала его терпение, когда он принимал ее за Антони; теперь, когда он пытается держать ее в рамках, она доводит его до бешенства.

Если бы она узнала некоторые подробности его сомнительного прошлого, он рисковал потерять ее. Наконец он добрался до истины. Если она когда-нибудь узнает о его связи с ее матерью, то он не просто рискует ее потерять, а потеряет как пить дать.

Он расправил плечи и глубоко вдохнул соленый морской воздух. Что, черт побери, с ним происходит? Долго раздумывать и терзаться сомнениями было не в его духе. Жизнь — это вызов! И леди Антония Лэмб — вызов! Кости еще не брошены. Он станет играть и обязательно выиграет!

Все же Антония решила ехать в Эденвуд. Но не к концу недели и не для того, чтобы ехать в гости к маркизу Блэкуотеру. Она собиралась поболтать по душам с Джоном Буллем. Если кто и знал о темных пятнах в пестром прошлом индийского дикаря, так это верный друг и надежный слуга.

Она улыбнулась озорным мыслям. Джон Булль все еще считал, что она — молодой лорд Лэмб. Интересно, как он воспримет ее превращение.

Антонию мучила необходимость сочинять бабушке, что она, дескать, соскучилась по дому. До недавнего времени она была одержима правдолюбием и больше всего ненавидела лжецов. Целуя на прощание Роз перед отъездом якобы в Стоук, она мысленно винила во всем Сэвиджа. Выехав за пределы Лондона, она сказала Брэдшоу, что они едут в Эденвуд, а не в Стоук. Ей стало совсем стыдно, когда он, подмигнув, весело сообщил, что мистер Бэрке уже приказал ему отвезти ее в Эденвуд и вернуться в Лондон.

Когда карета прибыла в величественное имение Адама Сэвиджа, на подъездной аллее ее встретила возглавляемая Джоном Буллем депутация слуг.

— Добро пожаловать в Эденвуд, мэмсагиб. Превосходительство сказал, что мне надо вас ожидать. Все в готовности. Я Джон Булль, дворецкий Превосходительства.

— Джон Булль, это я — Тони! Он церемонно поклонился, почти коснувшись колен ярко-красным тюрбаном:

— Да, мемсагиб. Вы леди Лэмб, сестра достопочтенного лорда Лэмба. Позвольте сказать, что сходство действительно очень заметное!

— Оно заметное, потому что я — это он! Я просто сняла штаны и надела юбку.

Джон Булль величественно повернулся к любопытствующим слугам, давая понять, что они свободны.

— Не хотите ли вы сказать, что лорд Лзмб лишен звания?

Прыснув со смеху, она взяла его за руку:

— Я пытаюсь сказать, что я и есть мой брат Тони. Он восхищенно потряс головой:

— Обман полный. Вы выглядите совсем как женщина!

Антония сдалась. Она стиснула ему руку:

— Джон Булль, я тебя обожаю. Надеюсь только, что на этот раз не уложишь меня спать на полу.

— Разумеется, нет. Превосходительство приказал мне приготовить для леди Лэмб спальню, прилегающую н главным покоям.

— Ни капли не сомневаюсь.

Значит, после возвращения из Ирландии Сэвидж побывал в Эденвуде.

— Итак, вы можете пользоваться спальней своей сестры до ее приезда. Между нами, Тони, держу пари, что ваша сестра станет хозяйкой Эденвуда.

Тони возмущенно запротестовала:

— Индийский дикарь в жизни не повесит себе на шею жену.

— О, молодой сэр, вы ошибаетесь. Превосходительство уже давно подыскивает себе жену. Ему нужна титулованная леди, чтобы руководить светским обществом. Которая была бы идеальной хозяйкой, когда он будет принимать своих политических друзей. Эденвуд — это обрамление, которое он создал для такого бесценного украшения. Он хочет иметь много детей и намерен основать династию!

— Джон Булль, ты бесценный источник сведений. У меня текут слюнки в предвкушении твоих соусов карри. После того как посмотрю свою комнату, вернее, комнату моей сестры, спущусь на кухню поговорить.

Комната действительно была очаровательной. Тони вспомнила, что сама же и подбирала обстановку, за исключением не имеющего цены шелкового индийского ковра. Интересно, умышленно ли Адам Сэвидж постелил его здесь, подумала она и решила, что да. Послышалось легкое шуршание шелка, и она уловила экзотический аромат.

— Киринда, как поживаешь?

— У меня все хорошо, мэмсагиб. Распаковать ваши вещи?

— Не обязательно, если только не хочешь посмотреть мои наряды.

— Мне доставит огромное удовольствие поглядеть ваши платья. Я всегда поражалась смелости, с какой вы ходили в мужской одежде, — тихо сказала Киринда.

— Откуда ты знала, что я женщина? — полюбопытствовала Антония.

— По тому, как вы смотрели на хозяина. Я его тоже люблю, мэмсагиб.

Антония чуть не задохнулась. Вот развратник! Его победам нет числа. Хорошо же, пусть вычеркнет из этого бесконечного списка имя Антонии Лэмб.

После того как вещи были разложены, Тони спустилась на кухню. Оглядев ее с нескрываемым любопытством, Джон Булль отпустил находившихся в просторной комнате слуг. Он постучал по лбу:

— Наконец меня ослепило. Задумавшись на миг, она проговорила:

— Хочешь сказать, осенило?

— Какая разница?

— В данный момент никакой, — мягко заметила она.

— Я сильно думаю, что вы не мужчина, переодетый в женщину. О, вы не так просты, как кажется.

— Надеюсь, — негромко ответила она.

— Признавайтесь, вы были женщиной все это время.

— Ты разгадал мою тайну.

— Никто не может долго вешать мне очки на уши, даже Превосходительство.

— Представляю, что тебе все известно о его тайной деятельности?

— Конечно. Трижды в неделю он ходит через Ла-Манш. Здесь, в имении, он построил причал для «Летучего дракона». Греческая часовня у реки на самом деле служит складом, где хранятся эти штуки. Во Франции будет резолюция.

Антонии стало дурно. Раньше она отказывалась верить, что контрабандная деятельность Сэвиджа причиняла вред, но отныне она не могла больше делать вид, что ничего не знает. Здравый смысл говорил ей, что незаконным грузом, позволявшим зарабатывать на войнах или революциях, были огнестрельное и другое оружие и взрывчатые вещества. Убивать людей ради прибыли! Сэвидж говорил, что это занятие не для нее, и был прав. Это гнусное, бессовестное торгашество. Часть ее существа протестовала, что Адам Сэвидж не способен на такое, но другая часть толкала ее увидеть собственными глазами, что хранится в том большом складе.

Глядя, как Джон Булль проворными пальцами крошил стручки жгучего перца и тщательно промывал рис, она выпытывала уличающие Сэвиджа сведения.

— Ты единственный, кто знает скандальные тайны его прошлого.

— Ax, мэмсагиб, он делал много такого, что грехами ложилось на душу. Чтобы их искупить, ему нужна хорошая женщина.

Он испытующе поглядел на нее.

— Если он ищет искупления, то это довольно странный способ, — сухо возразила Тони.

— Пути Леопарда необычны и удивительны, — произнес Джон Булль, почтительно касаясь своего рубина.

«Ценой греха считается смерть, но оказывается, что это драгоценности, золото и титулы», — угрюмо подумала Тони, глубоко вздохнув.

— Если бы он не был таким ублюдком!

— Я думаю, что его родители состояли в браке. Он не низкого происхождения, — стал защищать Джон Булль.

Тони криво усмехнулась.

— Нет, просто низок, — горестно вздохнув, произнесла она.

Пока на дворе было светло, Тони вышла наружу под предлогом, что хочет посмотреть парк теперь, когда он окончательно разбит. Она спустилась к греческому храму с его стройными колоннами и побродила около портика, но с нее не спускали глаз многочисленные садовники и землекопы. Она подозревала, что это охрана. На двери храма она разглядела прочный замок.

При виде прекрасного парка защемило сердце. Озеро с черными лебедями, простирающиеся за озером леса, где обитали олени и лесная дичь, превращали его в райские кущи, что так соответствовало его названию, но владел Эденвудом обитавший в нем змей. Она любила Эденвуд с такой же страстью, как и его хозяина, Адама Сэвиджа, но сердце подсказывало, что она должна расстаться и с тем, и с другим.

Она настояла, чтобы Джон Булль и Киринда поужинали вместе с ней. Ее потешали уколы, которыми они обменивались в ходе извечного поединка полов, однако, слушая их и смеясь вместе с ними, она не обнаружила в этом едва завуалированном соперничестве ни грана злобы. Они были вместе так долго и знали друг друга так хорошо, что походили на пару уютных шлепанцев. Не совсем одинаковых, но недалеко от этого.

Удалившись к себе, Тони не собиралась раздеваться на ночь. Она хотела ближе к полуночи выяснить, что же прячет Сэвидж в греческом храме. Приготовила темную накидку, масляный фонарь и тяжелый медный подсвечник, чтобы взломать замок. Если не сможет проникнуть через дверь, разобьет окно. Окна были очень высоко, но ей приходилось карабкаться наверх и раньше.

Чтобы занять время, она достала из сумки свой дневник и стала изливать на его страницах все, что накипело на сердце. Помимо ее воли слова следовали устоявшемуся порядку. На первой странице она изливала свою злость на Сэвиджа; на второй перечислялись его грехи, а третья заполнилась тоскливыми мечтаниями о том, что могло бы быть. Она испытала величайший взрыв чувств. Такая любовь бывает раз в жизни. Мысли об Адаме Сэвидже возбуждали все ее чувства. Они были как наркотик, как те пагубные вещества, контрабандой которых он занимался. Теперь, когда она его отведала, ей страстно хотелось еще. Когда он далеко, она в состоянии устоять перед пагубным соблазном, но когда они вместе, его порочная привлекательность сметает любое ее сопротивление. С мыслями о Сэвидже она незаметно уснула.

Тони, вздрогнув, проснулась, думая, который сейчас может быть час. Судя по выгоревшему в фонаре маслу, должно быть, далеко за полночь. Она завернулась в темный плащ, привернула фитиль и взяла тяжелый подсвечник. Он послужит грозным орудием, если кто-нибудь посмеет ее тронуть.

В доме царила абсолютная тишина. Спустившись по лестнице, она через французскую дверь вышла в парк. Крадучись, медленно двигалась в тени деревьев. Поначалу стояла кромешная тьма, но постепенно глаза привыкли, и она стала различать слабый свет предрассветного неба. Лишь услышав шум реки, она вывернула фитиль. Увидев ведущую к храму дорожку, Тони ускорила шаги.

Подойдя к двери и поставив на землю фонарь, она заколебалась — не из-за того что дверь заперта, а из страха перед тем, что ожидала увидеть за дверью. Зачем она это делает? Если вернется в постель и сделает вид, что ничего не знает о контрабанде, Эденвуд и его хозяин, возможно, по-прежнему будут принадлежать ей. Наконец приняла решение. Она предъявит ему улики. Он так гладко говорит, выдавая ложь за правду, что в это время хочется всему верить. А ей нужны доказательства его вероломства.

Она взмахнула тяжелым медным подсвечником, собираясь сбить замок, но ее обхватили сзади и с силой вывернули орудие из рук.

Адам Сэвидж выхватил орудие из рук прятавшегося в тени рама одетого в темное незваного гостя. Разглядев лицо Антонии, он потерял дар речи. Ведь он чуть было не убил ее.

Пойманная с поличным, Тони в ужасе смотрела на него.

Не сводя с нее ледяного взгляда, он подчеркнуто холодно произнес:

— Не проще ли воспользоваться ключом? Вставив в замок железный ключ, он отпер тяжелую дверь.

Адам поднял фонарь, и она замерла в ожидании, но он не стал распахивать массивную дверь. Вместо этого сунул ей в руки фонарь. Она ощущала его холодное презрение и кипящую в нем ярость.

— Ступайте к себе в комнату, госпожа, а нам здесь надо работать.

Услышав приближавшиеся шаги его людей, она побежала в дом, не желая, чтобы он срамил ее дальше. Трясущимися руками сбросила с себя темную накидку и нервно зашагала по комнате, с ужасом думая, что он с ней сделает. Ее последние слова, обращенные к нему, содержали угрозу «Берегись, Сэвидж. Если я открою рот, тебе болтаться на веревке!» Теперь он застал ее при попытке получить против него улики. Она подумала было бежать. В конюшне десятки лошадей, одна из них даже принадлежит ей. Но уже рассвело. Проснутся слуги. Ее без труда задержат. Да и куда она убежит? Сэвидж в первую очередь заявится в Лэмб-холл. Собираясь с духом, Тони проглотила слезы. Она встретит его здесь. Если он применит силу, она кликнет на помощь Джона Булля.

Тони глянула в зеркало. Взяла щетку, чтобы привести себя в порядок. Из зеркала на нее вызывающе смотрела дерзкая девчонка. Что с ней? Разве она не женщина?

Будет бороться с ним женским оружием. Обольщением! Прикусив губу, стала думать, с какого боку подойти. В Венеции у нее был соблазнительный золотистый лиф, так прекрасно подчеркивавший ее груди, не говоря уж о прозрачных золотистых трусиках. Самое лучшее — остаться в ночной рубашке. Он еще не встречал ее в таком виде. В Ирландии они каждую ночь приходили друг к другу нагишом. Сбросив одежду, она облачилась в белую батистовую сорочку, застегивающуюся дюжиной крошечных пуговиц. Снова взяла щетку, встала перед зеркалом и тяжело вздохнула. С завистью подумала об экзотических одеждах, которые, должно быть, есть у Цветка Лотоса.

Медленно расчесывая волосы, отметила, что шелковистые волны уже достают до пояса. Щеки пылали от интимных воспоминаний. Занимаясь любовью, они забывали обо всем. Адам постоянно запутывался в ее волосах, как будто черные локоны по праву удерживали его около нее, а его черные кудри вились вокруг ее шеи.

В дверях послышался шорох. Она учащенно задышала. Бешено забилось сердце. Услышав позади себя его голос, она вздрогнула от неожиданности. Резко обернувшись, увидела, что он вошел из своей спальни.

— Уверен, что у тебя были веские причины побывать у храма глубокой ночью. Почему ты не поделилась ими со мной? — Голос был обманчиво ласковым, как темный бархат.

Тони решила во всем признаться и сдаться ему на милость. Если повинится, то сможет подойти поближе и дотронуться до него. Раньше, чтобы распалить его, было достаточно прикосновения.

— Я… я хотела увидеть огнестрельное оружие… оружие, которое ты контрабандой доставляешь во Францию, — прошептала она, неуверенно шагнув в его сторону.

— Оружие! — воскликнул он так громко, что она замерла на месте.

Адам смотрел на нее, будто увидел впервые. До чего же она немыслимо юна! В строгой ночной сорочке с крошечными пуговками она выглядела непорочной, да и, говоря по правде, она и была трогательно наивной. Каким, черт возьми, он выглядел в ее глазах? Страшным зловещим, ужасным! Она действительно верила, что он занят контрабандой оружия.

Тони затаила дыхание: рядом с ним в кресле лежит ее раскрытый дневник. В тот же миг он взял его в руки.

— Нет! Не читай. Это личное, мое! Он пробежал глазами:

— На каждой странице мое имя.

— Здесь мои личные мысли о тебе. Имей совесть, не смей читать. Это глубоко личное. Зачем ты силой вторгаешься в мою частную жизнь?

— Тебе известно, что я бессовестный. Ты боишься, что я изнасилую тебя, а не твою частную жизнь. Прошу вас, сидите, леди Антония, пока я буду знакомиться с вашими самыми сокровенными мыслями.

Тони хотела было наброситься на него и выхватить дневник из рун, но не решилась. Ей была знакома грубая сила этих рук. Усевшись в изящное кресло работы Хепплуайта, которое она с такой любовью выбирала, Тони с пылающими щеками следила, как он заглядывал в душу своего двойника. Вытянув ноги, он отвел от нее ледяной взгляд и углубился в чтение.

Дневник был для него откровением. Каждая запись начиналась злобой, поношением и бранью в его адрес, а заканчивалась словами любви, почти обожания. Его поразило, что она приписывала ему столько дурных, порочных деяний. Он представал в таких черных красках, что ему стало смешно. Однако он не позволил себе смеяться вслух над ее словами. Бесполезно было скрывать от нее контрабанду наркотинами. Она знала о ней все и подозревала нечто худшее Некоторые страницы клеймили его наркоманом, другие наемным или просто убийцей.

Он был развратником, каких не видал свет. Содержал наложницу и прокладывал себе путь в лондонский свет сожительством с замужними дамами, начиная с Джорджианы, герцогини Девонширской, и кончая леди Мельбурн и ее дочерью, изысканной графиней Каупер. Он не сомневался, что только многолетнее отсутствие спасло его от того, чтобы считаться отцом незаконнорожденных детей леди Бессборо И все же несмотря на то, что каждый божий день он покорял дам, услаждая их мужскими прелестями, Антония явно его обожала. Она была до уши влюблена и предавала его анафеме за то, что он не предлагал ей выйти за него замуж Тони романтизировала его в виде своего рода Князя тьмы, страшного, как грех, и в силу этого абсолютно неотразимого. Бедная Антония, ее ожидало ужасное разочарование. Он покончил с прошлым и теперь тяготел скорее к добру, нежели к злу. Ему страшно не хотелось лишать ее созданных ею же химер, но он был твердо намерен сделать именно это. В прошлом она жила в тепличных, изолированных от мира условиях, не дававших выхода ее страстной натуре. Мечтала о приключениях. Неудивительно, что сразу ухватилась за возможность сыграть мужскую роль. Впервые в жизни ей позволили жить в свое удовольствие. Она отдалась приключениям, как птица отдается полету, взвиваясь к небесам.

Беда в том, что она пристрастилась к авантюрам, выходящим за обычные рамки. Дралась на дуэли, потом бежала с ним на борту «Летучего дракона». В награду превратила для себя, да и для него, Венецианский карнавал в сказку наяву. В Ирландии они полюбили друг друга, но кого полюбила Тони? Разбогатевшего в Индии дикаря? Или дикого, неукротимого Леопарда с покрытым шрамами лицом? Или титулованного дворянина, маркиза Блэкуотера? Сможет ли она полюбить такого, какой он есть в жизни? Сможет ли полюбить Адама Сэвиджа?

Отложив в сторону дневник, он подошел к ней. Она слабо вскрикнула, когда он, высоко подняв ее, прижал к сердцу. Возглас сказал ему, что она с удовольствием ожидает новых приключений, и он смело понес ее в свою спальню. На возвышении стояла кровать под темно-красным прозрачным пологом. На кровать наброшено спускающееся до застеленного черным шелковым ковром пола покрывало из леопардовых шкур.

Сэвидж посмеялся собственной причуде. Он тоже был не чужд фантазиям. Бережно положив ее на постель, снял сапоги и рубашку. Не снимая узких черных бриджей, лег рядом. Она глядела на него широко раскрытыми очаровательными зелеными глазами, пытаясь понять, что собирается с ней делать этот страшный дьявол. Охнула, когда он смело залез рукой под подол девичьей сорочки, но Адам лишь погладил ее длинные стройные ноги и заговорил.

От его хриплого голоса у нее по спине побежали мурашки.

— Тони, ты знаешь, что в прошлом я причинял зло и был нечистоплотен в отношениях с людьми. Нет, дай мне кончить. Если верить дневнику, тебе известно, что я лгу, обманываю, ворую, занимаюсь контрабандой. Что я неразборчив в средствах, пользуюсь сомнительной репутацией, распутничаю. То, чем я занимаюсь, незаконно, даже преступно. Словом, нарушаю все законы, известные Богу и человеку.

Он почувствовал, как она напряглась и чуть заметно отпрянула от него.

— Тебе известно, что я корыстен и продажен, но, говоря по правде, тебе это нравится.

Его рука, творя порочное колдовство, скользнула вверх по гладкому бедру

— Нет! Пожалуйста, не надо, — крикнула Тони, пытаясь отодвинуться.

— Тони, мне нравится быть гнусным негодяем, но если точнее, это нравится тебе.

Убрав руку с бедра, он принялся расстегивать ряд крошечных пуговок на груди.

— Нет! Неправда! — решительно возразила она.

— Нам с тобой лучше знать.

Адам рассмеялся глубоким грудным смехом. Тони послышались в нем зловещие нотки Ему удалось расстегнуть все пуговки и беспрепятственно добраться до грудей Раскрыв ворот он обхватил ее тонкую шею мозолистыми руками.

— Тебя возбуждает что эти самые руки, которые касаются всех интимных частей твоего тела, убивали людей

В ее зеленых глазах светились отвращение и страх.

— Сэвидж, перестань!

— Сэвидж, — вкрадчиво повторил он — «Nomen est Omen» Имя — это судьба! Само мое имя щекочет тебе нервы

Он стянул сорочку с плеч, обнажая груди. Его светлые голубые глаза лизали ее взглядом словно пламя свечи.

— Шрам на моей губе так страшен, что, когда трется о сосок, вызывает в тебе безумное желание Он показал, как это делается С ее уст сорвался стон и она ужаснулась себе самой

Он накрыл ее грудь ладонью, и она почувствовала, как в нее переливается жар его тела. Потершись губами о щеку, он стал целовать за ухом, нашептывая:

— По-моему, твоя страсть разгорается жарче всего, когда ты воображаешь меня эдаким распутником. Это ты придумываешь, что я не могу быть верен одной женщине. Это ты считаешь меня развратным, распущенным любителем плотских удовольствий…

Он почувствовал, как Антонию ударило в дрожь.

— Раньше тебе всегда приходилось быть паинькой. Лежать в миленькой ночной рубашечке такой непорочной. Но когда ты оказываешься в постели со мной, то оживают все твои ангельские и дьявольские фантазии. Благодаря тому что я такой развратник, ты можешь быть такой неразборчивой. Раз у меня были любовницы, ты тоже должна стать моей любовницей. Раз я пользовался услугами шлюх, тебе хочется стать шлюхой.

Антония с силой ударила его по лицу. Она натянула на плечи сорочку, прикрыв груди, и попыталась выскользнуть из постели, но он сильными пальцами ухватился за запястье.

— Тони, в чем дело?

— Грязный развратник! — Она задыхалась от ярости. Он пристально посмотрел ей в глаза.

— Тони, вряд ли ты хочешь иметь в мужья зануду, ни на шаг не отступающего от закона

— Хочу! Именно такого!

— Черт побери, тебе не нужен муж, у которого не хватит духу изменить

— Да, именно такой мне нужен!

— Посмотри вокруг Все это может быть твоим взамен за твои ласки, — соблазнял он. Антония взорвалась

— Можешь забрать свой паршивый рассчитанный напоказ Эденвуд и засунуть себе за пазуху Ты самый себялюбивый самонадеянный мужик, какого я имела несчастье знать. Считаешь, что своим богатством можешь все купить. Но меня не купишь! Боже мой, ты всего лишь жалкий сибарит, украшающий прислугу рубинами, спящий на троне, покупающий титулы

— Ты действительно предпочла бы порядочного мужчину?

— Другого не полюблю! — с жаром воскликнула она. Он отпустил ее руну:

— Одевайся, Тони. Отвезу тебя в Лондон. Она выбежала в соседнюю спальню. Все позади. Едва выкрутилась. Она самая счастливая девушка на свете. Видно, ангелы на ее стороне. Тони бросилась на кровать. Тут чувства хлынули наружу, и она разрыдалась.

— К черту-у-у проклятых ангелов!

Глава 39

Она вышла из спальни в изящном полотняном выходном платье кремового цвета и подобранных в тон лайковых перчатках. Темные волосы собраны в строгий пучок, прикрывающий стройную шею. Каждая деталь свидетельствовала о том, что перед вами с головы до пят — хорошо воспитанная леди Антония Лэмб.

Адам Сэвидж ожидал ее на верхней площадке величественно изогнутой лестницы. Безупречно скроенный темный костюм, белоснежная рубашка. Вежливо, но сухо поклонился. Сойдя вместе вниз, они вошли в необъятную кухню.

— Женщины должны видеть, но не слышать, — наставлял Киринду Джон Булль.

— Женщину должно быть видно, но не слышно, — тихо поправил его Сэвидж.

— Видишь? Превосходительство со мной согласен, — довольно произнес Джон Булль.

Антония окинула его и Сэвиджа злым, презрительным взглядом:

— В таком случае Превосходительство — неотесанный болван!

Внезапно она услышала раздававшиеся из столовой голоса. Говорили по-французски. Вряд ли это была прислуга.

— Джон Булль, проследи, пожалуйста, чтобы дорожные вещи миледи снесли вниз.

Обернувшись к Антонии, жестом пригласил ее пройти в столовый салон.

Навстречу ей поднялись три одетых в атласное платье джентльмена.

Стараясь говорить как можно мягче, Сэвидж произнес:

— Позволь мне представить наших гостей, дорогая. Это граф де Баррас… его прелестная супруга… его дочери.

Французский аристократ поцеловал Антонии руну.

— Мадам Соваж, я польщен, — произнес он с сильным акцентом. Видно, слабо говорит по-английски.

Антония старалась не показывать удивления, но сумела разглядеть, что женщины утопают в кружевах; на всех нелепые высокие напудренные парики.

Адам Сэвидж представил ее двум другим мужчинам.

— Герцог де Мэн. Маркиз де Сен-Симон. Антония раздумывала, следует ли присесть в реверансе.

— Enchante[16], — тихо произнес герцог.

— Beaute du diable[17], — сказал маркиз, целуя пальцы.

Адам полез в карман жилета и достал ключ.

— Дорогая, открой храм этим двум джентльменам. Вещи, что находятся там, принадлежат им. Как только де Баррас кончат завтракать, я провожу их на корабль.

Антония была в замешательстве. Что, в конце концов, происходит? Железный ключ в ее руке еще хранил тепло тела Сэвиджа. Он что, хочет, чтобы она передала оружие этим французам? Ей хотелось швырнуть ключ ему в лицо, но у присутствующих были такие элегантные манеры, что она сочла себя обязанной держаться, как подобает леди. Подчеркнуто высокомерно, будто в трансе, она вышла из салона. Французы пошли следом.

Снаружи на дорожке выстроилась дюжина фургонов. Французы заговорили с возчиками, так что, по всей видимости, фургоны принадлежали им. «Боже, до чего же, должно быть, велик хранимый в греческом храме арсенал!»

Глубоко вздохнув, Антония вставила ключ в замок и распахнула тяжелую дверь. «Ox!» — вырвался у нее восхищенный возглас при виде представшей перед глазами красоты. Изысканная мебель в стиле Людовика XIV, позолоченные предметы работы Маро, шкафы и горни на витых ножках и изящные столики рядом с предметами искусства, картинами, зеркалами в золоченых рамах, коврами и другими бесценными предметами. Словно в пещере Аладдина.

Ящики с севрским фарфором и изящным хрусталем соседствовали со сверкающей грудой массивных серебряных канделябров, подносов, чайных сервизов, столового серебра и богато украшенных георгианских блюд. Почему этот дьявол во плоти Сэвидж позволял ей думать, что в храме хранится оружие?

Изобразив реверанс месье герцогу, она зашагала обратно. К счастью, Джон Булль все еще верховодил на кухне.

— Кто они такие? — спросила она. — Откуда в храме все эти бесценные богатства?

— Вот видите, вы живете под камнем. Не знали, что французских аристократов загоняют в тюрьмы словно крыс? Этим повезло. Других толпы убивают в постелях. — Он показал головой в сторону столовой. — Превосходительство привез эту семью сегодня ночью. Он плавал по три раза каждую неделю. Они переправляют все имущество, пока толпы все не сокрушили и не сожгли.

До Тони дошло, что герцога и маркиза перевезли раньше, а теперь они приехали забрать богатства, которые хранил для них Сэвидж.

— Сегодня Франция — самое нездоровое место. Эти толпы бегают по улицам и кричат, чтобы было «равенство» для всех, но такого не может быть, потому что все неравны. — Он покачал головой. — Мы, англичане, никогда не поймем французов.

Дверь заслонили широкие плечи Сэвиджа.

— Поторапливайтесь, леди Лэмб, мы готовы к отплытию.

Она покраснела. Почему она думала о нем только плохо? Ей стало не по себе. Такое ощущение, что сейчас он в шутливом настроении.

— Я не завтракала, — капризно заявила она.

— Вас ожидает кулинарная магия Максуайна. Тони быстро сглотнула, сдерживая подступившую тошноту. Негодяй, действительно потешался!

Во время недолгой поездки в Лондон она держалась в стороне. «Летучего дракона» вел мистер Бейнс, а Сэвидж занимал семейство графа де Барраса.

Тони подташнивало, и она вспомнила Бискайский залив. Вспомнила также скрытую деятельность Адама Сэвиджа у французских берегов. Почему ей ни разу не пришло в голову, что он рисковал жизнью, помогая людям?

Когда она добралась до Керзон-стрит, Роз отчитала ее за хитрости.

— Вижу, ты быстро оправилась от тоски по дому! Тони была не в настроении. Ей определенно не моглось.

— Зачем тебе потребовалось улизнуть в Эденвуд? Скажу зачем, Антония. Убеждена, что ты безрассудно увлеклась опекуном. Хорошо еще, что мистер Сэвидж прямым ходом завернул тебя домой. Тебе нужен муж. Кто-нибудь с твердой рукой и строгими убеждениями, чтобы положить конец всем твоим выходкам. Я поговорю об этем с мистером Сэвиджем.

— Бабушка, прости за беспокойство, — смиренно покаялась она, а в душе ей хотелось рвать и метать. Добравшись до комнаты, она направилась прямо к умывальнику и достала таз. Ее вырвало. Намочив кончик полотенца в кувшине с водой, она протерла лицо. Глаза встретились с отражением в зеркале на туалетном столике. Неужели будет ребенок?

Часть ее существа решительно отвергла эту мысль, другая же понимала, что это вполне возможно. В ушах еще звучали слова Роз: «Тебе нужен муж». Антония расхохоталась. «Мне нужен муж. Поговорю об этом с мистером Сэвиджем», — сказала она девушке в зеркале. Но девушка в зеркале не смеялась. На лице — глубокая печаль. По щекам прокладывали дорожки серебряные слезинки.

Наутро тошнота подступила еще до того, как она открыла глаза. Вызвал ее доносившийся с кухни запах жареного бекона. Что-что, а признаки беременности были ей хорошо знакомы. Всякий раз, когда женщины собирались вместе, это было главной темой разговоров. Однако через час она чувствовала себя очень хорошо и была очень рада, что предательский недуг исчез так же быстро, как появился.

Роз отправилась на прогулку в открытом экипаже с заехавшим за ней джентльменом, прежде получив у Антонии обещание быть в среду вечером в Алмаке. Коль дело касалось подходящих холостяков, Франсис Джерси была ходячей энциклопедией.

Тони металась по гостиной, как зверь в клетке. Чтобы дать выход ужасным мыслям, она побежала наверх за дневником. Вернувшись в гостиную, села за секретер и открыла дневник. Вместо того чтобы начать писать, она, на свою беду, принялась читать. Боже правый, она же выплеснула на страницы свое сердце! Адам Сэвидж теперь, несомненно, знает, что она в него безнадежно влюблена. Как унизительно! Она швырнула тетрадку через всю комнату.

Услышав звонок в дверь, Тони упала духом. Ей не хотелось никого видеть. Когда мистер Бэрке войдет объявить посетителя, она скажет, что не хочет никого видеть. Однако в комнату вошел не мистер Бэрке, а Адам Сэвидж.

Внутри нее бушевали противоречивые страсти. Она разрывалась между намерением навсегда вычеркнуть его из своей жизни и желанием броситься в его объятия. Не сделала ни того, ни другого. Ее отвлекла его одежда. На нем была ветхая куртка, надетая на голое тело. Он был не брит. Башмаки отслужили свой век. В руках мятая кепка.

— Портной, солдат, матрос, столяр; богач, бедняк, бродяга, вор, — вспомнила она шутливые строчки. Правда, было не до шуток.

— Тони, хочу, чтобы ты поехала со мной. Надень вещи брата. Ничего модного, достаточно старой куртки для верховой езды.

Ей хотелось рассмеяться ему в лицо. Явился и приказывает, будто главнее его никого нет. Ни капли не сомневается, что она беспрекословно послушается. Она вгляделась в его лицо. Он взглядом, как всегда, подчинил ее своей воле.

Спустилась вниз и замерла от близости высившейся над ней могучей фигуры. Будто от ожога, вздрогнула от его прикосновения. Ловко собрав в узел роскошные волосы, Сэвидж надвинул ей на голову кепку.

Их ждала карета. Свернув на Стрэнд, карета направилась в сторону Сити. Тони сидела молча, не задавая вопросов. Должно быть, у него свои соображения. Адам Сэвидж не как другие люди. Он жил по собственным правилам.

Карета встала у Лондонского моста. Они вышли, и карета уехала. Пройдя пешком по мосту на другой берег. они вдруг попали в другой мир.

— Однажды ты спрашивала меня, где я жил, когда был мальчишкой. Сейчас покажу, — весело сказал он.

Полуразвалившиеся здания. Не дома — одни лачуги. Грязные, вонючие, кишащие одетыми в лохмотья людьми трущобы, словно ряды гнилых зубов.

По сточным канавам текли нечистоты. Шелудивый пес дрался с двумя большими крысами за кусок требухи. Тони стиснула зубы, удерживая рвоту. Заметила, что все женщины и дети ходят босыми. Только на мужчинах поношенные башмаки.

А деловая жизнь процветала. Пусть в лохмотьях и грязи, но люди не сидели без дела. На первых этажах, в подвалах с каменными ступенями и просто в углублениях стен располагались мастерские и лавки. В них предлагалось все — от джина до ячменного отвара, от рыбьих до бараньих голов, от вшивых париков до тапочек для покойников.

Рядом с Темзой холодный, промозглый воздух, мокрый и скользкий булыжник.

— Во время прилива большинство этих мест затапливается, — обратил внимание Адам. — Я не имела представления, что на этом берегу так плохо.

— Да не только на этом берегу, — сухо заметил он. — Я покажу тебе Уайтчепель.

Все до единой узкие улочки и переулки были такими же убогими и грязными. На каждом углу кабак, у каждого кабака набор шлюх в поношенных нарядах.

— Нищета не всегда от безделья. Бедным полагается нищенская плата.

— Некоторым из этих проституток не больше чем двенадцать-тринадцать лет, — в смятении заметила она.

— Им жалость уже не нужна, дорогая. Оставь ее для малюток. В Сент-Джайлзе, рядом с Лондонской дамбой, существует несколько притонов, где держат по четыреста-пятьсот детишек. Мальчишек постарше обучают стать ворами, девочек — проститутками, а маленьких продают. Четырехлетних мальчиков продают трубочистам. Половина из них погибают, остальные остаются калеками. Крошечных девочек заставляют торговать спичками, стоя босиком на снегу. Вид посиневших ног быстрее растапливает сердца леди и джентльменов. Склонность некоторых побаловаться детишками в постели породила процветающий бизнес.

Тони тоскливо смотрела на него, сердце мучительно сжималось. Как можно думать о таких вещах? Как можно о них не думать?

В Смитфилде, позади Тауэра, Антонии пришлось зажать рукавом нос. Вонь была невыносимой. Они шагали по щиколотки в навозе, оставшемся от перегоняемого на большие бойни скота. Потроха мясники выбрасывали прямо на улицу.

— А еще удивляются, откуда свирепствует тиф, — насмешливо заметил Сэвидж.

Антония сомневалась, хватит ли ей сил идти дальше, но упрямо следовала за Сэвиджем.

— Население Лондона — миллион человек. Бедняки составляют три четверти. Они безлики, безымянны, неграмотны. Тысячи из них кончают в работных домах. Парламент разрешает создавагь работные дома, потом сдает их внаем предпринимателю, обеспечивая его дешевой рабочей силой. Все, что он обязан по закону, так это поддерживать в них жизнь. Живущие в нищете родители отдают детей на фабрики начиная с пятилетнего возраста. Если те пытаются убежать, их привязывают к станкам. Они не видят дневного света, недоедают и работают по пятнадцать часов в день. Мрут как мухи. Правда, бедняки довольно плодовиты.

Вспомнив о ребенке, которого она, возможно, носит, Антония, как бы защищая, потянулась рукой к животу. Увидев в ее глазах серебристые жемчужинки слез, Сэвидж внезапно почувствовал себя виноватым.

— Милая, с тебя достаточно.

Обняв сильной рукой за талию, он решительно повел ее в направлении собора Святого Павла, где была стоянка извозчиков. Усаживаясь в экипаж, она почувствовала, что ее не держат ноги. Откинувшись на потертую спинку сиденья, закрыла глаза.

— Те, кто не попадает в работный дом, кончают здесь. Открыв глаза, увидела, что они проезжают тюрьму Флит.

— Надзирательская служба покупается и продается и приносит доход. Лорд Кларендон только что продал ее за пять тысяч фунтов. Начальники тюрьмы и надзиратели богатеют, вымогая деньги у обитателей. Тех, кто не может откупиться, ждут зверское обращение, наручники, пытки и голод. Страдать долго не приходится. Камеры и темницы прямо над общей сточной канавой. Мрут от сыпного тифа и оспы.

До самой Керзон-стрит они молчали. Сэвидж взял ее за руну:

— Завтра я выступаю в палате. Мне бы хотелось, чтобы ты была на галерее для публики. Это будет мне моральной поддержкой. Теперь тебе есть о чем писать в дневнике помимо меня.

Он сдернул с нее кепку, и шелковистая масса волос рассыпалась по плечам. Коснувшись губами лба, открыл дверцу кареты.

Естественно, ночью ее мучили кошмары. Правда, далеко не такие ужасные, как в жизни. В одном из них она видела Джорджиану с обезьянкой на золотой цепочке, без конца пичкавшую животное конфетами. Когда та превратилась в маленького мальчика, Джорджиана не подала и вида. Потрепав его по голове, сунула в рот леденец и рассмеялась: «Какой забавный человечек. Надо купить такого принцу».

В другой раз ей снилось, что она в ванне соскребает , с себя въевшуюся грязь лондонских трущоб. Грязь смылась, но от запаха деться было некуда. Она расчесалась до крови, потом в отчаянии окунулась с головой. Когда вынырнула, чтобы вдохнуть воздух, оказалось, что она в море, отчаянно борется с высокими волнами, не дающими взобраться на борт «Чайки». На этот раз ей нужно думать не только о себе, но и о еще не родившемся ребенке. Проснулась вся в поту, запутавшись в скомканных простынях. Воздала молитву святому Джуду, за то что это 'был всего лишь дурной сон.

Антония открыла платяной шкаф. Ей показалось, что там в два раза больше платьев, чем она думала. Протянула руку, трогая шуршащую тафту, шелестящие шелка и мягкий бархат. Они показались ей прелестнее, чем раньше, а от утонченно-тусклых до броско-ярких расцветок захватывало дух. Она поняла, как счастливо сложилась ее жизнь.

Каким она была капризным ребенком, когда не желала носить женские наряды. Быть женщиной — большая привилегия, а обладать богатым гардеробом — огромная роскошь. Она решила выбрать самые яркие цвета, чтобы ее было хорошо видно на галерее для публики палаты общин.

Темно-оранжевое платье, отделанное по подолу и рукавам темно-коричневым бархатом, было потрясающим. Она долго возилась с волосами, добиваясь, чтобы лицо обрамляли мелкие кудри, а на плечо спадал один длинный локон. Никогда в жизни она не станет носить парик, особенно после того, как увидела уродливые белые сооружения на головах мадам Баррас и ее дочерей. Наряд и изящную прическу дополняла отделанная оранжевыми лентами широкополая шляпа из итальянской соломки.

За Роз заехала в своей карете Франсис Джерси, совершающая ставшую ритуальной прогулку по парку.

— Антония, дорогуша, ты настоящая чужестранка. Расскажи, какие последние сплетни в Бате. Как там этот несносный красавчик Нэш? Все еще выступает с таким видом, словно он сама королева? Знаешь, остряки за глаза кличут его придурком!

Так как Антония не имела никакого представления о Бате, она ловко перевела разговор:

— Леди Джерси, вы и без меня все знаете. Во сколько начинаются дебаты в палате?

— Бог мой, никак туда собираешься? Они должны быть на местах к девяти, но отдельные члены, вроде Джеймса Фокса и этого бесстыдника Шеридана, спят там на скамьях после ночных оргий. Кто выступает?

Антония бросила взгляд на бабушку, надеясь, что та не станет намекать на ее «увлечение».

— Адам Сэвидж. Он просил морально поддержать его.

— О, Роз, давай поедем с Антонией. Женщины так и вьются вокруг него. Галерея будет забита до отказа. Никто не может раскусить, кто у него в любовницах, но, по слухам, их немало.

Роз сухо заметила:

— Всего лишь на днях я говорила, как глупо сходить с ума по такому мужчине, как Сэвидж.

— О, Роз, если в тебе течет хоть капля голубой крови, как тут устоять?

Антония пропустила мимо ушей замечания леди Джерси, но, когда приехали в Вестминстер, пришла в смятение, поняв, насколько права была Франсис. Поднявшись на галерею для публики, она упала духом, увидев такое обилие благородных дам. Оглядывая светское сборище, она кипела от негодования. Присутствовали все особы женского пола, в свое время побывавшие на Хаф-Мун-стрит. Самые богатые, изысканные и красивые хозяйки светских салонов, обмениваясь любезностями, разглядывали наряды друг друга.

Прибытие Джорджианы, герцогини Девонширской, вызвало обычное оживление. Франсис Джерси, презрительно подняв брови, шепнула Антонии, прикрывшись веером:

— Главная претендентка.

— По крайней мере, не притащила с собой паршивую обезьянку, — процедила сквозь зубы Тони.

Глаза Антонии сердито блеснули зеленым огнем. Подавшись вперед, она принялась разглядывать сидящих внизу мужчин. Кто-то, должно быть спикер палаты, говорил, но его с обеих сторон прерывали грубыми репликами.

Тони без труда разглядела Сэвиджа. Все в нем было не как у других — волосы, одежда, могучая фигура. Она отвела от него. взгляд. Он и без того доволен собой. Высокомерие этого человека было поразительным. Подумать только, пригласил всех покоренных им женщин, чтобы те оказали ему моральную поддержку! У этого грязного развратника абсолютно никакой морали.

— Джентльмены, предоставляю слово достопочтенному члену от Грэйвсенда.

Сэвидж встал, и в палате водворилась тишина. На галерее раздался общий вздох.

— Господин премьер-министр, спикер палаты, достопочтенные коллеги. Прежде всего мне доставляет огромное удовольствие объявить, что супруги достопочтенных членов этой палаты успешно добились того, чего не удалось нам. Как супруги вигов, так и супруги тори смогли оставить в стороне партийные разногласия ради достойного дела. Я поражен их великодушием и щедростью. Их усилия по сбору средств создали прецедент. Поступают многочисленные пожертвования на создание в Лондоне первого приюта для подкидышей. Я предлагаю, чтобы правительство поддержало это начинание.

Сэвидж остановился, поднял взгляд на галерею и поклонился дамам. Они как одна поднялись на ноги и зааплодировали. Неожиданно для себя вместе со всеми поднялась и Тони.

Внизу спикеру пришлось призвать к порядку, прежде чем Сзвидж смог продолжать.

— Если бы я решил зачитать полный список реформ, которые я намерен предложить, нам пришлось бы сидеть здесь до второго пришествия, поэтому я буду по возможности краток. В первую очередь я хотел бы внести законопроект о введении сбора на оплату мощения и освещения Вестминстера. Состояние городской канализации в Лондоне просто ужасающее. Джентльмены, очнитесь и ощутите запах нечистот! Другие города последуют примеру Лондона, и нашему городу станет завидовать Европа. Во втором законопроекте предлагается создать Общество улучшения условий жизни бедняков. Для бедняков надо открывать бесплатные амбулатории и аптеки. Если их научить основам гигиены и чистоплотности, ручаюсь, что заболеваемость тифом резко упадет.

Глядя на Сэвиджа, Антония ощущала его неотразимое обаяние. Она видела, что все присутствовавшие чувствовали то же самое, и ей стало тепло на душе оттого что она больше не ревновала его к этим женщинам.

— Охрана порядка в Лондоне неэффективна В настоящее время у нас мешанина из околоточных, церковных стражей, будочников и ночных сторожей. Они не могут поддерживать закон и порядок среди миллионного населения. Я предлагаю еще один законопроект о создании эффективной полиции из констеблей и участковых. На улицах Лондона вы рискуете жизнью, здоровьем и имуществом. Кого из вас не грабили, кого не облапошивал стряпчий, кто не увертывался от кирпича, запущенного подстрекателем толпы? Только на прошлой неделе опрокинули карету иностранного посла. Нельзя давать собираться толпам, иначе у нас будет не лучше, чем во Франции.

Это вызвало громовое одобрение на скамьях внизу. Антония удивленно смотрела, как достопочтенные члены парламента барабанят ботинками по столу.

— Мало кто из вас склонен поддержать тюремную реформу. «Пускай преступники гниют в тюрьмах» — таково общее мнение. Но вся тюремная система погрязла во взяточничестве и коррупции. Обитатели трущоб идут в тюрьму, владельцы трущоб идут в банк. Богатых милуют, бедных жестоко наказывают. На прошлой неделе семилетнего мальчика публично повесили за кражу одной ложки.

В палате повисла необычная тишина. У Антонии подступил комок к горлу. Глаза сидевшей рядом леди Холланд наполнились слезами.

— Вы великодушно уделили мне так много времени, когда у палаты имеется масса неотложных дел, но моя совесть не успокоится, если я не коснусь еще одной, последней, проблемы — детского труда. Фабрики и заводы стали зависеть от труда детей в возрасте пяти-шести лет, которых заставляют работать по пятнадцать часов в сутки. Джентльмены, это целый день и половина ночи. Они не только засыпают у машин, они умирают, стоя у станков. Я ожидаю, что этот парламент примет закон, в котором говорится, что запрещается нанимать детей младше девяти лет и что ни один ребенок моложе пятнадцати лет не должен работать больше двенадцати часов в день.

Внизу возникли разногласия, но дамы на галерее стоя аплодировали.

Подобрав юбки, Тони заторопилась вниз. Она не знала, когда он появится, но ей хотелось быть первой, кого он увидит, когда распахнутся двери палаты.

Глава 40

— Адам, вот уж не думала, — негромко произнесла Тони, направляясь к нему. На сияющем лице отражалось глубокое уважение. В зеленых глазах блеснули слезинки радости.

Он взял ее руки в свои:

— Не делай из меня святого, дорогая.

Он наклонил к ней свою темную голову, желая коснуться ртом ее губ, но успел заметить, что они привлекают внимание окружающих. Молодые леди не позволяют джентльменам целовать их в общественных местах.

— Я хочу тебя в постели, — чуть слышно сказал он. — Поедем на Хаф-Мун-стрит.

Как загипнотизированная, она двинулась вместе с ним к его карете. Он задернул занавески от любопытных взглядов толпы. Развязав ленты шляпки, швырнул ее на противоположное сиденье и привлек Тони к себе.

— Требуется немножко греха, чтобы уравновесить всю эту самоотверженность.

— Адам Сэвидж, ты обманщик. Ты совсем не порочен, возможно, никогда им не был.

Адам пристально посмотрел ей в глаза.

— Ой, любовь моя, не обманывай себя. — Он сладострастно прищурил глаза. — Будем в постели, докажу, что ты ошибаешься. И не один раз.

Сердце Тони пело. Внутреннее чутье ее никогда не обманывало. Она любила его всей душой, знала, что никогда больше не сможет так полюбить и что будет любить его вечно. Она гордилась им. Сердце было готово разорваться от радости. Адам был благородным, честным, преданным делу и самым физически привлекательным мужчиной в Лондоне. Она желала его сегодня, желала всегда. В нем сливались все представители мужского пола — он был ей отцом, опекуном, другом, любовником, мужем…

Тони пришла в себя. Что, если он не хочет взять ее в жены? Должен, должен, она же носит его ребенка! Нужно только сказать ему. Джон Булль говорил, что Адам хочет иметь детей и намерен основать династию.

Сегодня она узнала, что он глубоко озабочен судьбой всех детей. Ему будет дорог собственный ребенок, он будет лелеять мать своего дитя. И все же Антония не могла собраться с духом, чтобы открыть свою тайну. Она положила голову на его широкую грудь и закрыла глаза, чувствуя щекой, как медленно, мощно бьется его сердце, и надеясь, что оно бьется только для нее. Загадала желание, чтобы в его сердце никогда не было места другой женщине.

Адам приподнял пальцами ее подбородок, чтобы увидеть милое лицо. Заметил серебристые слезинки. Выпрямился и взял ее на колени.

— Любимая, что не так?

Оказавшись в его объятиях, она чуть было не выболтала свои страхи. Он был надежен, как скала Гибралтара. Достаточно выложить свои заботы, и они будут немедленно решены. Глубоко вздохнув, неожиданно для себя сказала:

— Ничего. Это от счастья.

Она будет полагаться на интуицию. Она женщина, не девочка. Адаму Сэвиджу была нужна женщина. Ей была нужна его любовь, но ей требовалось его уважение. Еще важнее не потерять собственного достоинства.

Тони запустила пальцы в его длинные черные волосы и прошептала:

— У тебя глаза голубые, как Бискайский залив. Зная, какую страсть всегда вызывают у него эти слова, она подставила губы для поцелуя, почувствовав, как твердеют под ней его члены. Даже бедра стали твердыми, как мрамор. Нет, мрамор холодный. Она же, скорее, чувствовала, что сидит на камне, раскаленном расплавленной лавой.

Его поцелуй был неистовым, обжигающим.

— Я сгораю от желания, — прорычал он. Она видела, что он говорит правду. Сквозь платье чувствовала жар его чресел. Ей самой вдруг стало невтерпеж от разделявших их бесчисленных слоев ткани. Приподнявшись, она откинула назад верхние и нижние юбки и села обратно на колени.

— Мой Бог, ты еще жарче меня.

Она была самой сексуально отзывчивой из всех известных ему женщин. Моментальная реакция на одно прикосновение, одно слово или даже на единственный взгляд — что может быть более лестным и возбуждающим для любого мужчины?

Карета замедлила ход.

— Дотерпишь, пока поднимемся наверх? — хрипло прошептал он.

— А ты? — часто дыша, спросила она.

Его вздувшаяся выпуклость сладостно вжималась в промежность. Ни он, ни она не знали, удержат ли или спустят. Еле дыша, выбрались из кареты, потом медленно, чопорно, с достоинством вошли в дом на Хаф-Мун-стрит. Кивнули слугам, важно поприветствовали Джеффри Слоуна, потом нарочито неторопливо поднялись наверх.

Не успела закрыться дверь в спальню, как они, закатившись смехом, забыв обо всем, принялись сбрасывать с себя одежду. Он высоко поднял ее, так что ее прелести оказались на уровне рта. Он сделал вид, что хочет укусить. Она игриво взвизгнула, потом застонала от страсти, когда он опустил ее на свой вздыбленный член.

Просунув руку между телами, раздвинул пальцами губы, добрался до бутона, почувствовав, как он пульсирует, и дотронулся до него раздутой головкой своего петуха. Взявшись обеими руками за шелковистые ягодицы, надвинул ее на всю длину.

Ее щель стала ритмично сжиматься и разжиматься, сжиматься и разжиматься. Когда они слились губами, она, раскрыв губы, предложила ему свой язык. Он взял весь его в рот и стал сосать в ритме с ее пульсирующей щелью. Адам шагнул к высокой кровати. С каждым шагом его толстый корень входил все глубже.

Тони не представляла, как он может терпеть так долго, но возблагодарила за это богиню любви. Когда его колени коснулись кровати, он снял с шеи ее руки.

— Ложись, — хриплым голосом приказал он. Она повиновалась. Он положил ее на угол в ногах Сам не лег, а остался стоять между ее ног, по-прежнему воткнув. Сильными мозолистыми пальцами не спеша добрался до розовой плоти в том месте, где клинышком сходилась щель. Последовало стремительное, как удар молнии, движение поршня вниз. Вытягивая, он большими пальцами с обеих сторон поглаживал бутон, многократно усиливая сладострастие.

Она извивалась в наслаждении, вызываемом его мощными движениями, а нежные манипуляции позволяли продолжать не заканчивая. Теперь Тони поняла, что он стал идеальным любовником только благодаря своему. прошлому опыту полового общения с женщинами. Ей посчастливилось пользоваться плодами длительной и многообразной половой жизни. Благодаря глубокому знанию женской сексуальности он был искуснее любого другого мужчины. Слава Богу, что именно он приобщил ее к этому таинству. Он был хорошим учителем. Научил покоряться, бесконечно, до последней слабой дрожи, отдаваться ему. Научил овладевать, требовать, опустошать его до последней сладкой капли.

Адам не вынимал, а нависал над ней, вкушал ее трепет, любовался ею. Боже, в ней столько женской силы, что к утру он не сможет держаться на ногах. Когда они оставались вдвоем, то так возбуждали друг друга, что сначала всегда был секс, а ласки уже потом. Поразительно, что оба получали одинаковое наслаждение. Обычно мужчина предпочитает секс, а женщина ласки. Эта пара была не похожа на других. Они давали волю низким страстям. Его плотская страсть в свою очередь вызывала в ней голую чувственность. Присущий ей эротизм возбуждал в нем неутолимый сексуальный аппетит. Они в равной мере могли часами упиваться любовью, поцелуями, прикосновениями, поглаживаниями, шептаниями, жаркими объятиями, ласками, нежным мурлыканьем. Первый час ушел на бешеную страсть. За ним последовали еще два часа серьезной неторопливой любовной игры.

Наконец Адам был в состоянии говорить. Их близость была почти абсолютной. Никогда еще они не были ближе и гармоничнее душою и телом, чем в данный момент. Он лежал на спине, заложив руки за голову. Она оседлала его своими нежными ногами. Самая удобная поза для разговора. Он мог ласкать взглядом ее волосы, рот, груди, в то же время поглаживая изнутри длинные стройные бедра.

— Вчера я водил тебя в эти ужасные места, чтобы ты поняла, что движет мною. Когда нищета свела в могилу отца, я был не в состоянии ничего предпринять. Я ненавидел собственное бессилие и поклялся накопить достаточно богатства, чтобы бороться с царящей в Лондоне нищетой. — Он поморщился. — Боюсь, что в безудержной погоне за богатством я осквернил душу, поэтому теперь время от времени стараюсь искупить грехи.

— Свидетельство тому — твоя сегодняшняя речь в палате, — мягко вставила она. — Один Закон о детском труде гарантирует тебе пропуск на небеса.

— Пресвятая Богородица, иногда я думаю, что в конечном счете ты слишком наивна для меня. Она встретилась с ним взглядом:

— Именно?

— Знаю, что я грязный циник, но все мы — общество варваров. Законы о детском труде вряд ли будут приняты в ближайшие двадцать-тридцать лет.

Антония, погрустнев, бессильно опустила плечи.

Он протянул руки:

— Иди ко мне.

Она уютно устроилась у него под боком, и он укрыл обоих одеялом. Взяв ее руку, стал перебирать пальцы.

— Это бесконечная битва, и мне нужна твоя поддержка. Я люблю тебя, и это идеально мне подходит, потому что мне в Эденвуде нужна хозяйка. Понимаю, что для тебя это будет рангом ниже, но согласилась бы ты поменять свой английский титул на ирландский?

Она замерла, не веря своим ушам. Неужели он предлагает выйти за него замуж?

— Леди Блэкуотер, — попробовала она на слух. Ослабев от облегчения, закрыла глаза, воздавая благодарственную молитву. Открыв их, увидела, что его светлые голубые глаза напряженно смотрят на нее, требуя ответа. С губ сорвался смешок. Неужели он действительно думает, что она может отказать? Услышав смех, он окаменел.

— Возможно, Эденвуд излишне пышен для тебя. — И окинул ее холодным, презрительным взглядом.

Подобрав колени, Антония покатилась со смеху. Человек, которого она боготворила, только что открылся ей. Этот хорошо знакомый ледяной презрительный взгляд был защитной маской! Могущественный Адам Сэвидж был глубоко раним, особенно когда дело касалось ее. Эта мысль была приятна ей до кончиков ногтей.

Тони села и наклонилась к нему так близко, что увидела свое отражение в его потемневших голубых зрачках.

— Ты даже не представляешь, с каких пор мне хотелось, чтобы ты стал моим мужем.

И нему моментально вернулось природное высокомерие.

— С каких же пор? — потребовал он.

— С того первого вечера, когда ты попытался сделать из меня мужчину и заставил блевать от коньяка и сигар.

— Ну и романтика!

— Нет, вру. Я хотела, чтобы ты стал моим мужем еще до того, как встретила тебя. Он нахмурил брови. Тони, глядя на него, улыбнулась:

— Это было тогда, когда я впервые положила глаз на твой пышный Эденвуд. Между прочим, это я сделала его таким пышным. Видно, предчувствовала, что в один прекрасный день он станет моим. Я уговаривала мистера Уайатта относительно всяческих дорогих улучшений, которые должны были стоить кучу денег

— Например? — потребовал ответа Адам. Слова падали как ледышки.

— М-м-м, дай подумать, — сказала она, проводя пальцем по его верхней губе. — Скажем, предложила продлить западный портик, превратив его в террасу, и убедила вместо норфолкского гранита привезти итальянский мрамор с прожилками.

— Как тебе удалось его убедить? — снова строго спросил Адам.

— О, совсем легко, он был почти влюблен в меня. Это я решила, что нужно соорудить зимний сад, а в помещении с бассейном я предложила выложить стену венецианскими зеркалами и плиткой с рисунками ручной работы. Отняв палец ото рта, она прильнула к нему губами. Он не мешкая поднял ее за ноги и положил плашмя поверх себя.

— Я частенько воображал нас обоих в этом бассейне. Держу пари, что Уайатт, черт возьми, тоже не раз подумывал об этом

— У нас с Джеймсом были потрясающие сношения, — скаламбурила она.

Она почувствовала, как у него растет и твердеет, и сползла пониже, зажав его между ног.

— Он рассказывал мне о котельных, и тогда я подумала, что мне надо чуточку больше.

— Чуть больше? — предостерегающе прищурился он.

— М-м-м, да, если можно, — сказала она, потираясь передком о и без того трепещущую головку.

— Ах ты, маленькая стерва.

Он потянулся к ягодицам и, прочно ухватив руками, прижал ее к своему стержню и другим причиндалам.

— Я сказала ему, чтобы он поручил Адамсу украсить резьбой камины, а Веррио расписать потолки. Ах, ты, я также предложила взять для позолоты четырнадцатикаратное золото. О, дорогой, действительно это стоило значительно больше? — с невинным видом спросила она.

— Намного больше, — подтвердил он.

— М-м-м, ну, пожалуйста, я думала, ты никогда не спросишь!

— Ты ненасытна. Тони, я серьезно.

— М-м-м, я это чувствую, милорд.

— Я еще не кончил говорить. Нам еще многое надо уладить, — твердо заявил он.

А она вдруг поднялась на колени и надвинула себя на него.

— Говори. А я сделаю, чтоб у тебя стоял сколько надо. Из-за чрезмерных занятий любовью от их тел пахло мускусом, но она уже знала хитрости, не позволяющие ему остывать. Он снял ее со своего торчащего члена:

— Будь ты проклята, послушай меня! Нельзя же одновременно трахаться и слушать.

Тони наслаждалась обретенной ею властью над ним. Она поражалась, как это вначале она боялась его. Раньше ей так хотелось, чтобы он ее похвалил. Теперь, когда он предложил ей выйти замуж, она держалась с ним абсолютно уверенно. Последние остатки опасений рассеялись как дым.

— Мы не сможем пожениться в ближайшие несколько месяцев.

Его слова как ушат холодной воды смыли всю ее самоуверенность.

Она хотела спросить «почему?», но не смогла произнести ни слова — задрожали губы.

— Я должен вернуться на Цейлон. Нужно кое-что уладить, решить кое-какие дела. Как только вернусь, поженимся.

К ней вернулся голос:

— Нет! Будет поздно. На лице панический страх.

— Дорогая, я тоже не хочу расставаться, но мне нужно туда поехать.

— Зачем? — прищурила она свои зеленые глаза. Он ответил полуправдой:

— Я должен поставить в известность твою мать о намерении жениться на тебе. Взгляд ее смягчился:

— О, Адам, как это восхитительно старомодно и соответствует этикету, но в этом нет абсолютно никакой необходимости.

— Тебе еще год до совершеннолетия. Требуется ее согласие.

— Моей матери все это до фиги. Ей было не до меня раньше, тем более теперь.

Его мучили угрызения совести.

— Твои родители назначили меня твоим опекуном. Это означает не только финансовую ответственность. От меня зависит и твое нравственное благополучие. А я, черт побери, такого наделал. Не мог удержаться.

Адам безнадежно надеялся, что она клюнет на речи об «опекунстве». Он не испытывал никакой вины перед Евой. Он никогда не говорил, что любит ее. Они были грубо откровенны друг перед другом. В действительности это была не помолвка, а, скорее, деловое соглашение. Ему нужно было украшение для Эденвуда, ей хотелось денег. Она дала ясно понять, что даже не подумает выйти за него замуж, если он не добудет себе титула.

Антония мучилась. Адам твердо придерживался личного кодекса чести. Она знала, что, если признается о своем положении, ребенок отодвинет все остальное. Решила, что может подождать пару месяцев. Они вместе поедут на Цейлон, получат официальное согласие матери и немедленно поженятся. Она не станет заставлять его ; поступиться своими устоями.

— Я решила ехать вместе с тобой. Мне всегда хотелось увидеть Цейлон. Ты исполнишь свою благородную обязанность, а потом мы сыграем экзотическую свадьбу в тропиках, на которой Антони будет посаженым отцом.

Адам страдальчески простонал.

Уверенность Антонии разваливалась на куски. Очевидно, он не хотел ее брать с собой. Она чувствовала, что попала в ловушку. Ей нельзя было ждать, пока он вернется из индийских владений, — это займет пять-шесть месяцев! Тони была готова, отбросив гордость, умолять его. Выручила злость.

Сбросив простыни, она с царственной осанкой сошла с постели и раздвинула зеленый полог.

— Если можешь ждать меня полгода, то будешь ждать всю жизнь. Катись к чертовой матери!

Прозрачный полог того же яркого цвета, что и ее глаза, колыхался, переливаясь на свету словно дым. Ее волосы развевались в роскошном беспорядке. Груди и губы вспухли от его страстных поцелуев. В этот момент он видел, что не сможет ждать ее шесть месяцев.

Он медленно, как леопард, подкрадывавшийся к добыче, подвинулся к краю кровати. Потом бросился на нее и, волоком подтащив к себе, намертво зажал между ног и впился в нее поцелуем.

— Не буду ждать и шести минут.

Она царапалась и кусалась, но он в считанные минуты подавил ее бунт — не силой, а своим животным магнетизмом.

Когда она, обмякнув, прильнула к нему, он, как собственник, прижал ее к груди, поглаживая мозолистыми ладонями всклокоченные волосы.

— Любовь моя, есть еще одна причина, по которой мне нужно ехать на Цейлон.

Она вопросительно подняла на него глаза.

— Я оставлял тебя в Ирландии, чтобы отделаться от Бернарда Лэмба. Заманил его на «Красный дракон» и приказал высадить на острове Мадагаскар. Корабль отплыл за день до того, как я узнал, что Антони жив, иначе я бы ни за что не отправил Бернарда на расстояние всего в три тысячи миль от Антони.

Тони пришла в ужас.

— Ты думаешь, он может отправиться на Цейлон? Она хорошо знала, как опасен Бернард Лэмб и каким грозным врагом он может оказаться

— Это я виновата! Если бы я не распустила нюни и не — умоляла тебя спасти меня, Антони ничто бы не угрожало.

— Брось, — приказал он. — Мне следовало выпустить этому негодяю кишки, а не щадить его. Добрые дела, как и плохие, всегда оборачиваются против.

— Когда отплываем? Если не возьмешь, проберусь на корабль тайком.

Упрямая дрянная девчонка! Готова поднять любую перчатку, какую швыряет ей под ноги жизнь. И ему не дано изменить ни волоска на ее прелестной головке.

Глава 41

— Ни за что! — негодуя, заявила Роз.

— Я вполне взрослая, чтобы решать самой. Еду на Цейлон.

— Возмутительно! Хватит того, что вас видели целующимися на ступенях Уайтхолла, а теперь ты бежишь с ним на край света!

— Роз, Адам сделал мне предложение Бабушка окинула ее взглядом с головы до ног, отметив помятое платье, спутанные волосы, будто искусанные пчелами губы.

— Слава Богу, ибо по всему видно, что ты прямо из его постели.

Роз вздохнула. Несмотря на свои годы, она помнила что значит быть молодой и любить.

— Значит, ваше путешествие будет свадебным? — успокаиваясь, спросила Роз.

— Пока нет, — краснея, ответила Антония. — Мы собираемся пожениться на Цейлоне. Адам настаивает на том, чтобы получить согласие мамы, поскольку мне будет восемнадцать только через год. Из-за того что он мой опекун, он считает себя в ответе за мое нравственное благополучие.

Видя, как еще гуще покраснела внучка, Роз чуть не задохнулась от этих неудачно сказанных слов.

— А если ребенок? Антония вздрогнула.

— Ах, это маленькое осложнение не приходило тебе в голову, не так ли? Значит, решаем. Я еду с тобой в качестве компаньонки.

— Компаньонки? — Мечты Тони о двухмесячном романтическом путешествии таяли как весенний снег. — Бабушка, я не могу и думать о том, чтобы подвергнуть тебя такому испытанию.

— Значит, бабушка? Хочешь сказать, что я стара для приключений?

— Конечно, нет, — сдалась Тони.

— Такой мужчина, как Сэвидж, по своей воле не воздержится, а на тебя, как видно, нельзя положиться. Коли вы так распалились, кому-то надо вас караулить. — Роз позвонила в колокольчик. — А вот и вы, мистер Бэрке. Последнее время вы несколько скисли. Как насчет небольшой прогулки?

В Эденвуде Адам Сэвидж обсуждал поездку на Цейлон со своими слугами.

— Я отправляюсь на клипере — он быстрее «Красного дракона» Решение за вами. В ваших надежных руках Эденвуд только выиграет. Я тоже. Если хотите вернуться домой, говорите прямо.

Джон Булль обиделся:

— Дом там, где бьется сердце. Мой дом Англия, Превосходительство.

— Киринда?

Адам Сэвидж взглядом дал понять Джону Буллю, чтобы тот не вмешивался. Пусть Цветок Лотоса говорит за себя. Она опустила ресницы.

— Если остается Джон Булль остаюсь и я.

— Решено, — облегченно вздохнул Сэвидж. Эденвуд был ему дорог, и ему хотелось оставить его на тех, кому он доверял.

Киринда неслышно последовала за Леопардом. Он чувствовал ее позади, понимая, что она хочет поговорить с ним наедине, и остановился в зимнем саду. Запах жасмина вызвал в памяти Прыжок Леопарда.

— Сагиб, у меня вопрос.

— Спрашивай, что хочешь, — просто ответил он. Между Сэвиджем и его туземными слугами не существовало ни расовых, ни классовых барьеров. Они до мелочей знали его сомнительное прошлое.

— Вы женитесь на Цейлоне?

— Да. Я женюсь на леди Лэмб в первые же дни по приезде.

Киринда погрустнела и сделала жест руками, как бы отстраняясь от зла.

— Извините, сагиб, но вдова не принесет вам счастья Лицо Адама просветлело, когда до него дошел смысл сказанного:

— Я не женюсь на Еве и еду на Цейлон сказать ей об этом. Я избрал Антонию. Цветок Лотоса просияла:

— Джон Булль говорил мне, что именно ее он выбрал для вас. Почему этот негодник никогда не ошибается? Ее смуглая прелесть была ни с чем не сравнима.

— В нем заключена мудрость многих поколений древней цивилизации. Когда ты положишь конец его мучениям и выйдешь за него замуж?

Она улыбнулась. Еще один негодник, который никогда не ошибается.

— Скоро, сагиб, теперь очень скоро. Лицо Сэвиджа осветилось редкой улыбкой

— Давай наполнять Эденвуд младенцами.

На подъездной дорожке перед зданием остановилась большая черная карета, и Адам Сэвидж вышел приветствовать трех ее седоков. На прошлой неделе двое из них нанесли скромные визиты на Хаф-Мун-стрит, третья же нанесла совсем нескромный визит.

Гора тяжелых кофров и другого багажа была перенесена из кареты прямо на борт «Летучего дракона» Каюты клипера были роскошно обставлены для его пассажиров Десяток нанятых Адамом корабельных мастеров заканчивал последние штрихи, но стремительно вытянутый корабль уже выглядел красавцем.

Тони и Адам скоро научились переговариваться взглядами, потому что, как они ни старались ускользнуть, их ни на минуту не оставляли наедине. Ближе к вечеру Адам угостил Роз бренди.

— Мы с Антонией прогуляемся вокруг озера, — сказал он, с трудом сохраняя серьезный вид. — Нас можно будет все время видеть из французских окон.

Тони легко оперлась на его руку, и они степенно удалились. Отойдя на достаточное расстояние, где их не слышали, она громко простонала:

— Адам, мне так неудобно.

Он нежно накрыл ладонью ее руку.

— Любовь моя, мне даже приятно, что тебя так оберегают. Знаешь, так и должно быть.

Она поглядела на него, не веря своим ушам.

— У меня побывал мистер Бэрке и потребовал дать обещание, что я не буду шокировать леди Рэндольф своим поведением

— Роз не так легко шокировать. Она сказала, что если мы так распалились, то ей придется нас караулить.

— Со мной она была более прямолинейна, дорогая. Прямо заявила, что не хочет, чтобы ты шла под венец с большим животом.

Большие зеленые глаза Тони внимательно следили за его лицом, выискивая малейший намек на недоверие.

— Знаешь, а в этом есть смысл. К тому же воздержание благотворно для души, — беспечно бросил он.

— Ха! Скажи мне это, когда мы месяц пробудем в море и у тебя будет торчать как шомпол. Еще покажется, что началось трупное окоченение.

— А как насчет тебя? — поддразнил он ее. — Смотришь, и Максуайн подойдет. Она легонько шлепнула его:

— Негодник! С вашего позволения, я оставлю его в покое.

Оба остыли. Остановились, держась за руки. В глазах светилось подавляемое желание.

— Тебе очень хочется, чтобы я тебя поцеловал, — напряженно прошептал он.

Она покачала головой и еле слышно сказала:

— Хочу, чтобы ты был во мне.

— Придумаем что-нибудь, — пообещал он. — Не хуже тебя люблю острые ощущения.

Тони несколько раз глубоко вздохнула, чтобы унять дрожь, и они двинулись дальше.

— Я ничего не говорила Роз о Бернарде Лэмбе.

— Не надо излишне беспокоиться, — твердо сказал он. — «Красный дракон» придет не намного раньше нас. У клипера скорость значительно выше. Это мы знаем, что Антони на Цейлоне, а твой кузен не знает. Он считает, что Тони в Лондоне.

— Может быть, никогда и не узнает. Возможно, сразу же вернется в Англию.

Адам сжал ей руку, но в душе считал, что судьба — старая стерва, так долго не отпускавшая его в прошлом.

Спустя месяц они были на полпути к месту назначения. «Летучий дракон» действительно оправдывал свое имя.

Мистер Бейнс был надежным капитаном и вел надежный корабль, бесшумно скользивший по поверхности океана.

Мистер Бэрке лично заботился о своих дамах, ограждая их от Максуайна и остальных немыслимых подонков, составлявших команду корабля.

На второй день плавания Адам для удобства дам натянул на палубе тент. Тони иногда нежилась на солнышке и скоро покрылась чудесным золотистым загаром, но временами солнце было таким свирепым, что она была рада возможности часами валяться под тентом, лениво помахивая огромным веером из пальмовых листьев.

От долгого бездействия и жары ее тело теряло былую угловатость, становилось более округлым, что было даже приятнее для глаза. Адам не мог оторвать от нее взгляда. Груди налились, все тело обретало зрелые формы, отчего у него закипала кровь. Она поднимала на него слипающиеся глаза, полные истомы, взглядами обещая райское блаженство при следующей встрече украдкой.

Им часто удавалось тайком обменяться поцелуями и пьянящими словами любви, но они не могли часами, как им хотелось, быть вместе. Лишь в компании других. Адам часто стоял за штурвалом от полуночи до рассвета. Это были часы, когда они оставались наедине. Порой им казалось, что никогда не стемнеет, но в конце концов небо из голубого становилось розовым, а потом черным. После полуночи они невольно говорили еле слышно, боясь нарушить тишину.

Стоя за штурвалом, он не мог по-настоящему заниматься с ней любовью, но это были сокровенные часы, когда он, держась одной рукой за штурвал, свободной рукой крепко прижимал ее к себе

— Такая праздная жизнь идет тебе на пользу, — шептал он, добираясь рукой под прохладной полотняной кофточкой к ее полной груди. — Мне теперь так нравится глядеть на тебя, радоваться твоему настроению, ощущать, как пахнет солнцем твоя кожа, чувствовать вкус соли, когда я касаюсь тебя языком

Босиком она не была такой высокой, и, чтобы его обнять, ей приходилось подниматься на цыпочки. В тропические ночи на нем были только широкие полотняные штаны. В темноте он сбрасывал их, зная, что у нее под свободной нижней юбкой ничего нет

Тони потерлась телом о него. Жаркое скольжение ее голой кожи было сладкой пыткой. «О Боже», — прохрипел он, сгорая от опаляющего трения, а затем от влажного скольжения, когда она, обвив ногами его бедро, стала тереться о него вверх и вниз, пока не замерла после бурных содроганий. Потом протиснулась между ним и штурвалом. Опустившись на колени, обхватила руками стальные мышцы бедер. Скользнула пальцами между ног. Голодным ртом взяла вздутую головку фаллоса, потом на три дюйма ниже налитой кровью макушки нащупала губами край. Покрутив кончиком языка, нашла крошечное отверстие в центре и стала медленно ритмично поглаживать головку губами.

Он глухо рычал от удовольствия, вызывая в ней безудержное желание попробовать его на вкус.

— Тони, я спущу, — свирепо прошептал Адам,

— Обещаешь? — промурлыкала она.

Затем в течение часа они неподвижно стояли, прильнув, друг к другу. Затишье после бури. Ее голова незаметно упала ему на плечо, и он понял, что она заснула в его объятиях.

Долгие недели в море давали возможность поговорить. К их беседам подключались Роз и иногда мистер Бэрке. Тони нравилось слушать низкий голос Адама, рассказывавшего о Цейлоне, его климате, обычаях, людях. Когда он описывал Прыжок Леопарда, чувствовалось, как он любил свою плантацию, гордился ею.

В другой раз говорили об Эденвуде. Слушателям было ясно, какие глубокие чувства Адам и Тони питали к дому, куда они вернутся после свадьбы.

— Я чувствую себя очень виноватой, из-за того что ты отрываешься от важной работы в парламенте, — призналась она.

— Теперь там парламентские каникулы. Когда вернемся, будь готова стать женой политика. У мистера Пигта далеко идущие планы реорганизации партии. Он великодушно предложил мне занять важное место.

— Как, по-вашему, Закон о регентстве в конце концов пройдет? — спросила Роз.

— Нет, насколько от меня зависит, — ответил Адам, — по крайней мере, не теперь.

— Бедный Георг, — сказала Роз, собираясь рассмеяться, но остановилась, подумав о другом. — Бедная Мария, — побормотала она.

— Чего надеется добиться мистер Питт? — с неподдельным интересом спросила Тони.

— Не уверен, что следует посвящать тебя в планы премьер-министра, пока ты не станешь моей женой. Умеешь хранить тайны? — поддразнил он.

— Крепче, чем любая из живущих женщин.

Она улыбнулась про себя, вспомнив о своей тайне.

— Питт с моей помощью намерен лишить вигов власти. Новой партией станут тори.

— И как вы этого добьетесь? — спросила Тони.

— В основе политики — контроль за раздачей должностей и привилегий. Принадлежащие к партии вигов аристократы и лэндлорды, сами и их дети, заключали династические браки. При помощи подкупа и угроз они заручаются голосами избирателей. Уильям Питт будет продвигать интересы тори, расставляя своих людей на все должности. Государственная служба, армия, флот, колониальная администрация, церковные посты. Создается система власти сверху донизу. Торговые князья, как называют людей вроде меня, представляют коммерческие интересы страны и денежные мешки.

— Бедный принц Уэльский, пока станет регентом, доживет до старческого слабоумия, — посетовала Роз.

— Не совсем так, — возразил Адам. — Георг намного практичнее, чем думают. Когда он покинет вигов и перейдет на сторону тори, мы примем закон о его регентстве.

— Однако виги — его дражайшие друзья. Фоке, Берн, Шеридан, — обратил внимание мистер Бэрке. Сэвидж, улыбаясь, развел рунами:

— Точно. И кому лучше знать их слабые места?

— Боже мой, — притворно вздохнула Роз, — сколько же расстройства будет у жен вигов, которые будто львицы господствуют в свете.

— Ничего, это улучшит их нрав, если не внешность, — смеясь, заметила Тони.

— Предсказываю, что очаровательная леди Блэкуо тер станет самой видной хозяйкой дома у тори, — сказал Адам, упиваясь ее смуглой красотой.

— Ей-Богу, милая, ты станешь предметом зависти в свете. Вся знать будет драться за честь получить приглашение в Эденвуд.

— А наши сыновья будут достаточно способными, чтобы учиться в Итоне, — добавил Адам.

— А как насчет дочерей? — требовательно вопросила Тони. — Ты, разумеется, веришь в равное образование для женщин?

— Никаких проблем. Мы просто оденем их в костюмы братьев и пошлем в Итон, — ответил он, делая серьезное лицо.

— Вы когда-нибудь забудете мне прошлые грехи? — рассердилась Тони.

Адам подмигнул Розалинд и мистеру Бэрке. Все трое, глядя на нее, внушительно покачали головами.

«Красный дракон» бросил якорь на Мадагаскаре спустя почти три месяца после отплытия из Лондона. Однако Бернарду Лэмбу потребовалось всего три часа, чтобы прийти к заключению, что его похитили по приказу Адама Сэвиджа. Сперва он подумал, что его устранили как соперника, пользующегося благосклонностью Анджелы Браун, но скоро возобладал здравый смысл. Для человека, обладающего богатством и властью, вроде Сэвиджа, проститутка со сцены ничего не значила.

Нет, эта «шутка» связана с его избалованным кузеном, лордом Антони Лэмбом. Сэвидж, должно быть, наконец разгадал намерения Бернарда и выставил его из Англии

Бернард припомнил, когда он преследовал Антони в Воксхоллском парке. Тогда он собственными руками толкнул его под колеса экипажа. Бернард был уверен, что Тони не выживет, однако никакого трупа не было обнаружено, да и в печати не появлялось сообщений о смерти.

Когда его наконец осенило, Бернард разбил в кровь кулаки о тяжелую дверь трюма. Прежде чем умереть от телесных повреждений, кузен, наверное, какое-то время был жив. И он, Бернард, вероятно, стал законным лордом Лэмбом. Потому-то Сэвидж и разделался с ним, чтобы он не мог претендовать на титул и собственность!

Некоторых море так притягивает, что они всю жизнь не могут расстаться с ним, но Бернард Лэмб не испытывал ничего, кроме отвращения. Он сидел в тесном трюме, а дни складывались в недели, недели в месяцы. С каждым днем ненависть его росла. Однако теперь предметом его ненависти был Адам Сэвидж.

Всякий раз, когда полуголый ласкар выводил его подышать на палубу, Бернард был образцом примерного поведения. У ласкара были страшные мускулы, а его темные глаза, казалось, только искали предлог, чтобы швырнуть его за борт.

Однако в трюме месть Сэвиджу уже началась. При тусклом свете он обнаружил коробки с парижскими моделями. Он одно за другим доставал платья, располосовывал их на ленты и снова аккуратно укладывал в коробки. Наткнувшись на бочонки с дорогим венецианским тальком для париков, он с огромным удовольствием помочился в них.

К тому времени, когда ущерб будет обнаружен, Бернард намеревался продолжить свои разрушительные планы против негодяя, который приговорил его к трем месяцам адских мучений в этой жаркой болтающейся на волнах посудине.

Глава 42

Пленника отпустили с «Красного дракона» сразу по прибытии в порт, но когда Бернард Лэмб узнал, что он на Мадагаскаре, то от отчаяния чуть не сошел с ума. Все его планы сосредоточились на Цейлоне, и он ни на минуту не успокоится, пока не достигнет этой роковой цели.

Очутившись на улицах Кап-Амбера, Бернард меньше чем через час знал, что корабли отходят в порт Коломбо на Цейлоне каждый день. Однако, чтобы достать денег на поездку, потребовалось дождаться темноты. К утру у него было достаточно средств на приобретение элегантной тропической одежды, пистолета и оплату проезда до Цейлона. Ограбленный им бедняга матрос валялся в переулке с перерезанным горлом.

С ранних лет Бернард Лэмб знал, как обманчива может быть внешность. Когда он доберется до Коломбо, его дорогая одежда вкупе с изысканными манерами и крайне самоуверенным видом позволят получить от этих колонистов все, что ему нужно. Он купил билет на самый внушительный корабль. Всего через несколько дней он был в Коломбо и сошел на берег под видом бизнесмена. Не колеблясь явился в правительственную контору, чтобы нанять проводника до Прыжка Леопарда.

Правда, большее впечатление на чиновника произвело его имя.

— Вы, должно быть, родственник покойного лорда Расселла Лэмба, который управлял делами Ост-Индской компании.

— Разумеется. Это мой дядя. Между прочим, я здесь по семейному делу. Не могли бы вы также сказать, как добраться до их плантации? Моя тетушка, леди Лэмб, очень просила приехать ей помочь. Овдовевшей одинокой женщине здесь, в индийских владениях, приходится нелегко.

— Должен с вами согласиться, — заметил государственный служащий. — Когда недавно сюда приехал лорд Антони, встреча матери с сыном была весьма трогательной.

— Лорд Антони? — с сомнением переспросил Бернард.

— Он тоже спрашивал дорогу к губернаторскому дому, так что я проводил его лично. Их плантация рядом с Прыжком Леопарда.

— До чего удачно все складывается, — с фальшивой радостью в голосе произнес Бернард. — Моего кузена Тони ожидает приятная неожиданность.

«Значит, эта свинья все еще ходит и дышит. Живуч, как долбаная кошка». Он не представлял, как кузен мог добраться до Цейлона раньше него, но лучшего нельзя было желать! Теперь он одним махом отомстит Сэвиджу и раз навсегда избавит мир от нынешнего лорда Лэмба.

Бернард не мешкая согласился ехать вместе с двумя сипаями, возившими почту между Коломбо и губернаторским домом. На последние деньги купил коня и был вынужден полагаться на гостеприимство сипаев.

Бернард Лэмб до смерти возненавидел тропики. Он ненавидел жару, насекомых, еду, запахи, но сильнее всего ненавидел туземцев. Он с трудом заставлял себя проглатывать еду и напитки сипаев, но больше всего он не выносил, что приходилось пользоваться их посудой. Сипаи чувствовали его отвращение к цвету их кожи. Они оставались безукоризненно вежливыми, но про себя отнесли его к числу белых расистов.

Когда на третий день показался губернаторский дом, неизвестно, кто почувствовал большее облегчение, Бернард Лэмб или сипаи. Въезжая в ворота, они попрощались с ним. Глядя завистливыми глазами на роскошное бледно-розовое здание, он кипел от негодования и обиды. Почему одни рождаются, чтобы жить в роскоши, тогда как другим приходится идти на сделки с самим дьяволом ради крошек с их стола?

Глядя на это великолепие, Бернард вдруг понял, что перед ним судьба. Требовалось лишь воспользоваться случаем и взять ее в свои руки. Ему было предопределено, проехав полсвета, встретиться лицом к лицу со своими врагами и выковать свое будущее. Бернард Лэмб почувствовал, что его руной движет сама фортуна.

Навстречу вышел грум принять поводья. Другой слуга, низко кланяясь, взял у него новую дорожную сумку. Мажордом в тюрбане справился, кого он желает видеть.

— Я племянник леди Лэмб.

Слова оказались волшебными. Его провели в роскошную приемную. В комнату вошли два юных туземца в национальных одеждах. Один предложил прохладный напиток, другой стал работать опахалом. Оба слуги, опустив глаза и склонив голову, замерли в подобострастном поклоне. Как только он кончил пить, с точностью часового механизма распахнулась дверь, пропуская белокурую невысокого роста женщину. Она обладала сдержанным изяществом, что делало ее в его глазах самой хладнокровной, владеющей собой женщиной.

Игра проникающего сквозь жалюзи света мешала Еве разглядеть молодого человека, пока она не приблизилась вплотную. Внезапно ее холодность исчезла:

— Вы, должно быть, сын Роберта. Вылитый отец! Бернард почувствовал прилив сил. На мгновение ее чувства вырвались наружу. Леди Лэмб, несомненно, любила его отца: Его реакция была моментальной. Подойдя ближе, он приложил к губам ее изящную ручку и хрипло произнес:

— Мой отец безумно любил вас до самой смерти. 'Теперь я знаю почему.

— Льстец! — игриво пожурила она, но Бернард уже знал, что она у него в руках. Он чувствовал себя способным заменить предка и продолжить отношения с этой женщиной с места, где кончил отец.

— Меня зовут Бернард

Для Евы прошедших лет как не бывало, ей снова было шестнадцать. Она по-приятельски взяла его под руку, будто они были вечно знакомы, и потянула его во внутренние покои.

— Время к обеду, а я знаю, как мужчины любят поесть.

Будто из-под земли вырос слуга.

— Помести сагиба в Павлиньи апартаменты. Бернард Лэмб увидел, что роскошные апартаменты названы так из-за великолепного изображения павлина на прохладных кафельных плитках пола. Появились еще трое слуг. Один наполнил ванну в соседней ванной комнате, другой стал раскладывать вещи, а юная туземка внесла серебряный поднос с графином вина и хрустальным бокалом. Тот слуга, что привел его наверх, низко поклонившись, произнес:

— Если пожелаете что-либо еще, сагиб, вот здесь шнурок колокольчика.

Бернард указал пальцем на девушку.

— Ее, — властно сказал он.

Слуга удалился, девушка, опустив глаза, осталась стоять.

— Смотри на меня, — приказал он.

Она медленно подняла повлажневшие от страха глаза. Бернард облизал губы. Исполнялась его давняя мечта. В его распоряжении была юная рабыня.

— Снимай сари.

Девушка нехотя повиновалась. Он скользнул взглядом по хрупкой фигурке, отметив неокрепшие груди, совсем крошечный цветок. Она еще только начинала созревать. Он повелительно поманил ее пальцем.

С каждым медленным шагом на лице ее росло выражение ужаса. Когда она подошла вплотную, он взял ее за длинные черные волосы, обернув раз вокруг руки. Слишком поздно она поняла, что попалась. Обезумев от страха, она смотрела, как он тянется к поясу и достает пистолет. Не дотрагиваясь до нее руками, он провел пистолетом по щеке и шее. Когда же он стволом пистолета стал чертить вокруг ее незрелых грудей, ее забило как в лихорадке. Он провел стволом вниз по животу, и она сделала отчаянную попытку отпрянуть, но он рванул ее за волосы. Она открыла рот, пытаясь закричать, но под его взглядом крик застрял в горле.

Последним местом назначения пистолета была ее щель. Бернард сунул туда кончик ствола. У нее остекленели глаза. Он нажал на спусковой крючок. Щелкнул курок. Прошла бесконечная минута, прежде чем она поняла, что пистолет не заряжен. Бернард захохотал и отпустил ее волосы. Она мешком опустилась на пол.

Глядя на нее заблестевшими глазами, он достал из кармана патроны.

— Черномазая, я не стану пачкать о тебя свой хрен, но это не значит, что нельзя позабавиться.

Ева приказала не подавать на стол, пока гость не сойдет вниз. Антони вышел в столовую к обеду и сел, делая записи в начатом им дневнике. Он настолько увлекся выращиваемыми на плантации культурами, что решил всерьез заняться их изучением. Прошел почти час, прежде чем до него дошло, что ничего не подано на стол. Выйдя из-за стола, он пошел искать мать.

— Вот ты где, Антони! У меня чудесный сюрприз. В этот момент гость спустился вниз и, услышав голос Евы, вошел в салон.

— Твой кузен Бернард, только что из Англии. Бернард, это мой сын, лорд Антони.

Бернард, улыбаясь, смотрел в знакомое лицо. Все в этом высоком юноше, от собранных сзади темных волос до больших зеленых глаз, было до боли знакомо, тем не менее Бернард был уверен, что никогда не видел его раньше.

Антони приветливо протянул руку

— Приятная неожиданность. Надо же встретиться на другом краю света!

— Должно быть, судьба, — непринужденно ответил Бернард.

Он был поражен. Тот же сипловатый голос, та же подчеркнуто медлительная речь. В то же время не те.

— Извини, что так уставился. У тебя есть брат?

— Сестра, — ответил Антони, — мы с ней близнецы. Говорят, что по отдельности нас не отличить.

Конечно, это была семейная шутка.

Бернард смеялся вместе с матерью и сыном, но ум его лихорадочно работал. Возможно ли, что лорд Лэмб, за которым он так упорно гонялся, на самом деле сучка, выдающая себя за брата-близнеца? Оставалось лишь признать такую возможность. Женщины — хитрые бестии, способные на любой обман. И он добавил еще одно имя к растущему перечню врагов, которых он с превеликим удовольствием уничтожит.

— Что привело тебя на Цейлон? — с неподдельным интересом спросил Антони.

У Бернарда было три месяца, чтобы сочинить правдоподобные сказки относительно того, зачем он приехал в , индийские владения. Язык у него был хорошо подвешен, и он с удовольствием нагромождал одну ложь на другую. Ему доставляло наслаждение ловчить и выкручиваться:

— Собираюсь вложить деньги в плантацию. Мой друг, Адам Сэвидж, продает владение, которое называют Прыжком Леопарда.

— Господи, если бы у меня были средства, чтобы купить его. Я там бываю почти каждый день. Там больше двадцати тысяч акров и, клянусь, ухожено каждое растение. Урожаи обильные, потому что плантацию десять лет возделывали необычайно любовно и заботливо. В Прыжке Леопарда процветают не только растения, но и люди.

Выражение лица Евы оставалось неизменным, а в голове лихорадочно скакали мысли. Значит, Сэвидж все-таки продает имение. Очевидно, решил, что его будущее в Лондоне. Вопрос, вернется ли он за ней? Говоря по правде, чем дольше он отсутствовал, тем больше она богатела. После его отъезда она часто пользовалась его судном для продажи ценных товаров в Кантоне. Ее связи с раджой Сингхом и его двором оказались неоценимыми. Они до того увлеклись охотой, что держали пятьсот загонщиков.

В Кантоне Ева нашла неограниченный спрос на всю добычу, живую и мертвую. На черепе шакала под шерстью имеется небольшой нарост. За него давали большую цену — считалось, что он обладает волшебными свойствами и восстанавливает мужскую потенцию. Хорошим источником доходов были птицы. Туканов и попугаев содержали в клетках, а у павлинов и белых цапель ценились только перья. Даже змеи приносили деньги: питоны за экзотическую кожу, а кобры поставлялись для змеиных боев и боев с мангустами. Виверры давали мускусные железы, а леопарды — пятнистую шкуру. Она не стеснялась принимать от посланцев раджи и слоновые бивни. На ящиках делались надписи: «ПАЛЬМОВАЯ ДРЕВЕСИНА»

В последнюю поездку на континент Ева была представлена сэру Джону Макферсону. Премьер-министр Англии Питг назначил его в Индию после неоценимой службы в Америке во время Войны за независимость. Она скоро приручила его и пригласила на Цейлон, зная, что тот приедет. Вот кто устраивал ее как мужчина! Он был предсказуем, к тому же имел графский титул. Ева про себя улыбнулась. Второй граф Корнуолл. В Иорктауне он сдался Вашингтону, и, если она захочет, на Цейлоне он капитулирует перед Евой.

Она вернулась мыслью к стоящему перед ней гостю, представляя, каков он в постели. С ним не так просто справиться, практично подумала она.

Антони и Бернард договаривались съездить в имение Прыжок Леопарда.

— Назначенного Компанией управляющего зовут Денвиль. Я тебя с ним познакомлю. Весьма порядочный парень. Откровенно признался, что у него про чай и каучук я много не узнаю, что в этом деле разбираются тамилы. Теперь я учусь, глядя на них. Страшно интересно.

Ева поймала взгляд Бернарда.

— Бурные восторги теперь не в моде, но сыну, кажется, все равно. Надеюсь, что когда-нибудь он останется здесь жить.

— Мне бы его увлеченность. Мне уже не терпится увидеть легендарный Прыжок Леопарда и разобраться, в чем секрет его успеха.

— Чтобы познакомиться со всей плантацией, нужны недели, а за плантацией еще джунгли, в которых тоже много интересного, — просветил его Антони.

— На этот раз не забудь взять пистолет, дорогой, — напомнила она сыну.

Ева положила салфетку, и слуга немедленно оказался под рукой, придерживая стул, чтобы она могла встать. Она бросила взгляд на Бернарда:

— В индийских владениях мужчина без оружия наготове — не мужчина.

До Антони, собиравшего свои записи, не дошла двусмысленность брошенной фразы.

Глава 43

«Летучий дракон» прибыл в порт Коломбо всего на неделю позже «Красного дракона». Если Бернард Лэмб был здесь, Сэвидж надеялся застигнуть его врасплох. Если нет, то не было повода для тревоги.

Поднимаясь на борт «Красного дракона», Сэвидж на этот раз был доволен, что тот находился в плавании почти три месяца. Однако он был далеко не доволен, узнав, что пленник испортил весь товар в трюме, в котором его держали. Сэвидж выругался, пожалев, что негодяю Бернарду не свернули шею во время плавания. Решил ничего не говорить Антонии об испорченном французском товаре — она так радовалась, отбирая его. Он велел команде «Красного дракона», когда будут в городе, смотреть в оба, так как не удивится, если Бернард Лэмб объявится здесь.

Увидев, что для доставки их багажа требуются запряженные буйволами повозки, леди Рэндольф без конца извинялась перед Адамом за то, что взяла с собой столько вещей. Но как она радовалась, что с ней мистер Бэрке, ибо без его крепкой мужской руки вряд ли добралась бы до предгорий, где располагалась плантация Лэмбов.

Антония относилась ко всему предприятию как к увлекательному приключению, и, глядя на внучку, Роз была вынуждена признать, что та была совершенно счастлива. За долгое томительное морское путешествие она буквально расцвела, а может быть, просто потому, что была влюблена. Любой, глядя на Адама и Антонию, сказал бы, что они любят друг друга и уже вступили в связь. Роз старалась изо всех сил держать их поврозь, но в результате они бессовестно пожирали друг друга глазами. Чем быстрее они поженятся и начнут делать детей, тем лучше для всех.

Как только прибыли на Цейлон, с Тони слетело томное, мечтательное настроение. Все здесь было не таким, как в Англии, — люди, деревья и цветы, насекомые, настоенный на запахах теплый воздух. Она предвкушала первую за десять долгих лет встречу с матерью, и ей не терпелось увидеть брата. Но она-то знала, что причина ее радостного волнения прежде всего в том, что очень, очень скоро они с Адамом станут мужем и женой.

Ей не терпелось увидеть Прыжок Леопарда — она понимала, как много плантация значит для Адама. В нее вложено десять лет самоотверженного труда, так что она стала частью его самого. Тони надеялась, что усыновившая его страна и ее народ найдут место в ее сердце.

Мурлыкая под нос песенку, Антония двигалась трусцой на купленной Адамом низкорослой кобылке позади влекомой буйволами телеги, на которой под огромным зонтом восседала Роз. Адам ехал во главе небольшой вереницы повозок. Два дня Антония видела только его широкие плечи и спину, но и этого было достаточно, чтобы чувствовать себя счастливейшей из женщин. Она охотно отправилась бы с ним на край света.

Не сбавляя ходу, Адам держался настороже, оберегая от опасностей или просто от неудобств находившийся под его опекой маленький отряд. Ему не очень-то хотелось предстать перед Евой. Положение будет неловким с самого начала. В идеале было бы хорошо встретиться с ней и утрясти дело до прибытия остальных, но это невозможно. Самое большее, что можно сделать, так это доставить своих подопечных в губернаторский дом, а самому уехать в Прыжок Леопарда — пускай радуются воссоединению семьи. А он должен будет дать знать Еве, что нужно встретиться с ней наедине.

Наконец Сэвидж решил ради приличия послать в губернаторский дом гонца с запиской, чтобы хоть за несколько часов уведомить Эвелин, что скоро к ней явятся дочь и мать. Сочиняя записку, подумал, как было бы здорово написать письмо, подробно объясняя, почему между ними все кончено. Но такой выход — для труса. Он должен сказать ей, глядя в глаза, что берет всю вину на себя, и постарается смягчить вызванную отказом горечь. Должен найти слова, которые помогли бы ей сохранить достоинство. Сэвидж не терзался. Они никогда по-настоящему не любили друг друга.

Для отдыха и водопоя Адам Сэвидж выбрал необычайно красивый уголок. В это время года всего в полусотне метров от дороги водопад образовал глубокий водоем. Днем он привлекал тысячи разноцветных птиц. На диких орхидеях и цветущих кустарниках порхали бабочки.

Антония подвела кобылу к водоему, чтобы побыть рядом с Адамом. Шум воды заглушал их интимный разговор.

— Здесь как в раю. Ох, хорошо бы остаться вдвоем и вместе искупаться.

— Вода привлекает красивые создания, но сюда приходят и опасные звери. Особенно на закате, когда на водопой из джунглей выходят хищники. Дорогая, никогда не подходи к воде одна.

Сняв рубашку, он окунул ее в прохладную воду и снова надел.

— Ох, как здорово! Как переносишь жару, любовь моя?

— Вообще-то она меня не беспокоит. Беру пример с тебя. В дорогу надела одну лишь домотканую полотняную кофточку, волосы, как и ты, завязала сзади ремешком. Чувствую себя даже лучше, чем раньше в одежде Тони, — ужасно удобно.

Оглянувшись на Роз и мистера Бэрке, она стянула с себя полотняную кофточку. Когда наклонилась окунуть ее в прохладную воду, ее восхитительные созревшие груди почти вывалились из легкой сорочки. Адаму потребовалось неимоверное напряжение воли, чтобы не пустить в ход руки. У них уже давно не было возможности заниматься любовью. Когда она надела мокрую кофточку, он воспламенился еще больше. Кофточка облегала фигуру, выделяя каждую соблазнительную деталь. Его напряженный взгляд говорил, что он на пределе. Она подалась к нему.

— У тебя глаза синие, как Бискайский залив, — страстно прошептала она.

— Перестань. Веди себя прилично. Юная невеста должна быть целомудренной.

— Об этом надо было думать в Ирландии, когда ты лишал меня невинности, — уколола она.

Адам легко потрепал ее по щеке. Ему вдруг подумалось, что, кроме него, никто на свете не защитит ее.

— Мне понадобится по крайней мере год, чтобы избавить тебя от твоей наивности, моя дорогая.

Леди Лэмб дважды прочла записку, прежде чем позволить себе легкую торжествующую улыбку. Итак, Сэвидж все-таки вернулся за ней. Если он и стал обладателем титула, то в записке об этом ни единого намека. Если даже ему это удалось, то он определенно рангом ниже пэра Англии. Она пробовала сравнить его с Корнуоллом, но это было немыслимо. Они просто не поддавались сравнению. Она вздохнула, зная, что если изберет Сэвиджа, то никогда не сможет управлять им, но ей было просто не устоять перед этим мужчиной.

Больше всего она ломала голову над тем, с какой стати он притащил с собой старуху и юную девицу. Наверное, не разобравшись, подумал, что ей будет приятно, если на их свадьбе будет присутствовать ее семья. Ева была этому совсем не рада. Мать всегда относилась к ней неодобрительно, а что касается Антонии, то какой женщине, когда ей за тридцать, хочется иметь рядом семнадцатилетнюю, в расцвете юности?

Стуча по записке длинным ноготком, она раздумывала, сколько у нее времени. Они приедут, изнывая от жары, запыленные, измученные тяжелой поездкой из Коломбо. Ночлег в палатке не способствует для женщины ни хорошему настроению, ни хорошей внешности, а дорожная пыль портит цвет лица, прическу и платье. Она позвонила служанкам и приказала приготовить ванну с ароматом лотоса.

За неделю Бернард Лэмб обшарил каждый уголок Прыжка Леопарда. Он видел тысячи ухоженных чайных кустов и четырехэтажную чайную фабрику. Знал точное расположение коптильни, где находились бесценные листы латекса, и распорядок дня рабочих.

Жизнь Антони Лэмба постоянно висела на волоске. Когда он ехал впереди кузена, показывая ему культуры в разной стадии зрелости, то становился соблазнительной целью для пистолета Бернарда. Однако Бернард сдерживал себя — не место. Он не хотел, чтобы тело обнаружили на плантации. Пуля найдет свою цель, когда они будут в джунглях, где все улики будут уничтожены естественным путем, как только стемнеет.

— Итак, думаю, плантацию мы исчерпали. Как насчет того, чтобы завтра отправиться в джунгли? — предложил Бернард.

— Раньше я всегда брал с собою тамила, но, по-моему, если будем держаться вместе, то вполне безопасно, — ответил Антони. — Животный и растительный мир так уникален и экзотичен, что ты не видел ничего подобного. Здесь десятки видов пальм, бамбука и ротанга, все они увиты цветущими вьюнами и орхидеями таких оттенков, которые не мечтал увидеть даже во сне. Высоко на ветвях хлебных деревьев, финиковых пальм, папайи, гранатов и бананов кормятся обезьяны, летучие собаки и ленивцы. Я ехал по тропе, над которой деревья срослись кронами, не пропуская солнечного света. На шершавой коре финиковых деревьев сидели бабочки величиной в фут.

— Как, по-твоему, сможешь найти это место? — жадно спросил Бернард.

Ева восторженно встретила добравшихся до плантации дочь и мать. Любой свидетель трогательной встречи вряд ли удержал бы слезы умиления. Таким свидетелем оказался мистер Бэрке, в глазах его блестели не слезы, а насмешка. Одежда и манеры Евы были безупречны, однако мистер Бэрке хотел бы знать, сколько часов она провела у зеркала, сколько служанок были наказаны за нерасторопность, пока делали прическу.

Ева встретила их в полном соответствии с этикетом, обратившись сначала к матери в знак уважения к возрасту и положению леди Рэндольф. Со стороны это выглядело как идеальная картина дочерней любви, но кто-кто, а мистер Бэрке знал, что видимость обманчива и обычно лишь ухо улавливает, что скрывается под поверхностью.

Роз на этот раз решила первой протянуть руку примирения. Возможно, в прошлом они враждовали по ее вине. Роз нежно поцеловала подставленную щеку.

— Моя дорогая, я глубоко огорчена кончиной Расселла. Вижу, у тебя хватило сил пережить горе Выглядишь ты прекрасно.

— Замечаю твое неодобрение, что я не в трауре, — кротко произнесла Ева. — Как мне не хватало твоей материнской заботы!

Ева повернулась к дочери. Антония шагнула обнять ее.

— Мама, ты такая же красивая, какой я тебя помню. Я в восторге, что наконец здесь.

Обернутое в голубой шифон безукоризненное создание явно желало избежать физического прикосновения. Подняв маленькую унизанную кольцами руку, как бы отражая нежелательное вторжение, сказала:

— Антония, дорогая, ты такая рослая. Пожалуй, ты ростом с брата. — И окинув взглядом покрытую пылью растрепанную фигуру дочери, добавила: — Немедленно ступай мыться и переодеваться.

Радости поубавилось. Мать обращалась с ней как с шестилетней, неравной ей во всех отношениях. И все же Ева бесспорно была настоящей красавицей, и Антония от души сожалела, что мать в ней разочарована.

Холодный взгляд Евы упал на мистера Бэрке, которого она знала всю жизнь. Подтвердила, что признала его, единственным словом: «Бзрке».

До этого момента Адам Сэвидж оставался наблюдателем, но зрелище, свидетелем которого он оказался, убедило его, как счастливо он отделался. Эвелин Лэмб была не просто холодна — она была холоднокровна, как рептилия.

Наконец Ева освободилась, чтобы обратить внимание на объект своего вожделения. Лицо расплылось в улыбке. Положив свою руку на его, как на свою собственность, она заглянула ему в лицо:

— Адам, дорогой.

Сэвидж окинул ее ледяным взглядом.

— Леди Лэмб, — сухо сказал он, снимая ее ладони со своей руки.

В этот момент Еве не нужно было объяснять, что она для него нежеланна. Забавно. Очень плохо! Она прочно держала его на крючке и вовсе не собиралась упускать.

Сэвидж сделал общий поклон дамам.

— Приглашаю всех вас в Прыжок Леопарда. — Снова обратился к Еве: — Не буду больше надоедать, но не могли бы мы завтра поговорить наедине?

Кивнув, Ева повернулась спиной, забывая о его присутствии, если вообще не выбрасывая из головы.

Антония покраснела, подумав, что Адам сообщит матери об их намерении пожениться.

Увидев зардевшееся лицо и сияющие глаза дочери, Ева почувствовала укол ревности, какой ей еще не приходилось испытывать по отношению ни к одной женщине.

— Где Антони? — нетерпеливо спросила Тони. Ева раздраженно махнула рукой:

— Где еще ему быть? Целыми днями проводит в Прыжке Леопарда. Кажется, он возжелал этого места!

Роз подумала, что сорвавшееся с уст Евы библейское слово «возжелал» весьма уместно. Ей без слов было ясно, что ее дочь желает этого богатого набоба. Было также очевидно, по крайней мере Розалинд, что между ними существовали определенные отношения. Теперь она понимала, почему Адам настаивал на своей поездке на Цейлон. Его личный кодекс чести повелевал, что надо полностью порвать с Евой, прежде чем достойно жениться на Антонии. Роз все это совсем не нравилось. Будут больно затронуты чьи-то чувства, возможно, глубоко и надолго. Слава Богу, что она решила сопровождать внучку. Роз не верила, что Антония сможет устоять перед ядовитым сарказмом Евы.

Следующий час был заполнен суматохой. Десятки слуг метались с багажом, обставляли комнаты, разносили прохладительные напитки, наполняли ванны и распаковывали вещи прибывших в губернаторский дом гостей.

Приставленная к Антонии девочка-туземка, пока та купалась, опустив глаза, тихо сидела на коленях в уголке. Тони привыкла купаться в одиночку, но девочка держалась так незаметно, что Антония не испытывала неудобства.

Окунув руку в теплую душистую воду, Тони украдкой пощупала живот. Он уже не вдавался мягко внутрь, а чуть выдавался, правда, пока еще не выпячиваясь. Она улыбнулась своей тайне. Адам ни за что не позволил бы ей совершить это длинное путешествие, если бы знал о ребенке. Мысли перенеслись на мать. Когда ребенок родится, Ева станет бабушкой. Антония чуть не прыснула со смеху. Мать сочтет такую долю хуже смерти. Она заметила, как Ева жестом собственника дотронулась до Адама. Мать никогда не могла удержаться от того, чтобы не положить руку на мужчину. Еще ребенком Антония заметила, что Ева нежно, заманчиво касалась руками всех друзей отца. Теперь, будучи сама женщиной, она поняла,

что это один из способов утвердиться в своей привлекательности.

Выйдя из ванны, Антония вытерлась толстым махровым полотенцем. Маленькая служанка тут же подала выбранные Тони белую полотняную сорочку и нижнюю юбку. Девочка предложила ей строгое шелковое платье, но Антония выбрала простенькое белое из батиста, вышитое красными розами.

Антония принялась расчесывать спутанные в клубок волосы, и тут в покои величественно вплыла мать. Тони возблагодарила Всевышнего, за то что Ева не застала ее нагишом.

— Антония, у нас гость. Придется надеть к ужину что-нибудь построже.

Тони прикусила губу. В присутствии матери она почему-то всегда чувствовала себя нескладной и неловкой.

— Адам заверил меня, что в индийских владениях хлопок уместен в любое время. Но я мигом переоденусь. Надеюсь, Антони будет к ужину.

— Они с Бернардом всегда возвращаются на закате.

— Бернардом? — повторила Антония. Ей было ненавистно само звучание этого имени.

— Да, у нас гостит твой кузен Бернард Лэмб. Весьма привлекательный молодой человек.

— Пресвятая Богородица! — воскликнула Тони. — Он намерен убить Антони!

— Не говори глупостей.

— Правда, мама. Я должна сообщить Адаму. — И, обратившись к девочке, сказала: — Найди, пожалуйста, мои сапоги.

— Антония, я запрещаю тебе сломя голову мчаться в Прыжок Леопарда. И не смей звать его Адамом! Мы с мистером Сэвиджем должны пожениться. Он скоро станет тебе отцом!

Глава 44

Кровь отхлынула от лица Антонии. Оно стало пепельно-серым. Чувствуя, что теряет сознание, она протянула руку, чтобы за что-нибудь ухватиться. Темнокожая женщина сунула ей в протянутую руку сапоги.

— У плохого человека пистолет, мэмсагиб, — шепотом произнесла она.

Чтобы справиться с головокружением и накатывающейся тошнотой, Антония несколько раз закрыла и открыла глаза. Ей хотелось крикнуть, что она не верит. Ее мать и Сэвидж — этого она просто не вынесет! Ее бы глубоко ранило, если бы это была любая другая женщина, а тут Ева! В этот миг Антония считала, что удар смертелен. Словно мать вынула у нее из груди сердце.

Потом до нее дошло, что мать такая же жертва, как и она сама. Сэвидж соблазнил ее и занимался с ней любовью, зная, что на Цейлоне его возвращения ждет Ева, чтобы выйти за него замуж. Антония была в ужасе от такого чудовищного обмана. Коварное двуличие Сэвиджа вызвало в ней отвращение. Она признавала, что начало нечестности между ними положила сама, выдав себя не за того, но как можно быть таким бессердечным, таким низким, чтобы соблазнить и мать, и дочь? Это подло и безнравственно.

— У меня единственный отец — Расселл Лэмб, — бросила она, натягивая сапоги. — Я во что бы то ни стало должна найти Антони. Бернард Лэмб — безжалостный убийца, хотя ты и находишь его привлекательным. Боюсь, что ты плохо разбираешься в людях.

Под жгучим, презрительным взглядом дочери Ева отпрянула назад. Уже в детстве дочь была упряма. Будь что будет. Пускай себе бежит навстречу опасности. Цейлон не Англия, но своенравная девчонка должна испытать это на себе!

Тони отыскала конюшню и напугала одетого в форму сипая, забрав его оседланную лошадь. Она знала, что Прыжок Леопарда расположен по соседству, но помнила также, что плантация раскинулась на двадцати тысячах акров. Хотя найти Антони будет трудно, она отказывалась думать, что это невозможно. Души близнецов как бы связывала невидимая нить.

Она обрушивала тысячи проклятий на голову Сэвиджа. Бернард Лэмб благодаря своему коварству снова преследовал жертву Антония не видела развертывавшихся перед ней райских пейзажей, не обращала внимания на тропическое солнце, перед закатом окрашивающее небо в золотисто-шафранные цвета. Она гнала коня сквозь шеренги незнакомых деревьев, без конца выкрикивая имя Антони, вычеркнув из сознания все, кроме необходимости во что бы то ни стало спасти любимого брата.

А в это время Антони, спешившись, вел коня за уздечку. Ему хотелось поближе разглядеть экзотические грибы, росшие на упавших деревьях. Некоторые из них ярко-оранжевые с черными пятнами, другие темно-пурпурные сверху и бледно-розовые исподнизу. Даже форма их была невиданной. Некоторые будто жабо на рубашке пижона, другие похожи на скамеечки гномиков, какие бывают на картинках в книжках с волшебными сказками.

Антони поднял глаза на Бернарда, который не собирался покидать седло. Он понял, что кузену надоело до чертиков.

— Чувствую, что пора ехать. Здесь потемнело, значит, солнце садится. С темнотой джунгли оживают. Оставаться здесь небезопасно.

Бернард засмеялся.

— Совсем небезопасно, — согласился он, направляя на спутника пистолет.

Антони подумал, что кузен целится в угрожающего им какого-нибудь обитателя джунглей, и в тот же миг ощутил, как словно раскаленным железом обожгло грудь. Почувствовал, как от удара его бросило назад, потом все померкло.

От звука выстрела конь Антони рванулся прочь. Глядя на поверженного на землю кузена, Бернард испытывал прилив энергии. Он наблюдал, как по белой рубашке расплывается алое пятно, будто распускается бутон китайской розы.

В этот час работающие в Прыжее Леопарда тамилы кончали работу. Стекаясь к центру из отдаленных участков плантации, они, н своему ужасу, оказались свидетелями того, как мимо них бешено пронеслось то ли привидение, то ли одна из чудесных богинь. Они в страхе подумали, что по всем признакам это Хакшаса из индусского мифа, явившаяся предупредить их о надвигающемся несчастье. Тамилы с криками пустились наутек. Матери, забрав детей, укрылись в хижинах.

Когда возникла суматоха, Адам Сэвидж беседовал на веранде с Денвилем. Вскочив на ноги, он побежал в сторону раздававшихся криков.

Прямо на него на вороном коне бешено мчалась Антония. Юбка задрана, обнажая красивые длинные ноги, колени плотно сжимают бока животного. Когда она была всего в нескольких метрах от него, он увидел, что она, не натягивая поводья, наезжает на него. В мощном прыжке он ухватился за уздечку. Конь завертелся вокруг него.

— Кого собираешься убить — меня или себя? — крикнул Адам, пронзая ее ледяным взглядом.

— Не важно! — бросила она ему в лицо, будто желая убить словом. Он сразу понял, что Ева раскрыла ей то, что он всеми силами старался скрыть.

— Тони, нужно поговорить!

В памяти всплыли сказанные им раньше слова. Он же предупреждал: «Не делай из меня святого». Она была готова рассмеяться, но слезы застилали глаза. — Пусти меня, дьявол проклятый. Будь у меня пистолет, застрелила бы!

Где-то в джунглях раздался выстрел. Тони судорожно схватилась за грудь:

— Антони… он там с Бернардом Лэмбом! Она впилась каблуками в бока вороного, тот бешено рванулся вперед.

— Подожди! — прогремел голос Сэвиджа, но Тони не слышала — в ушах звенел звук выстрела.

Бернард Лэмб бесшумно развернул коня, чтобы выбраться из джунглей. Энергия вырывалась наружу, подталкивая к следующему шагу мщения. Предвкушение было сродни страстному желанию, превосходило сексуальное вожделение. Он жаждал крови. Чтобы впасть в исступление, не хватало еще одной стихии. Вместе с кровью он жаждал огня.

Пустив коня рысью, он направился к южным склонам Прыжка Леопарда, где акр за акром тянулись ряды бесценных ароматных чайных кустов.

Антония, влекомая лишь интуицией, скакала в сторону выстрела. Может быть, ей только послышалось. Она горячо надеялась, что это так, но внутренний голос говорил ей, что пуля Бернарда наконец нашла свою цель. Она так долго жила за двоих, что ей казалось, что она чувствует пулю в своей груди. Они все еще были связаны невидимой нитью. Если нить порвется, он умрет. Внутри нее теплилась надежда, и она не смела ее загасить.

Увидев выходившего из джунглей оседланного коня без всадника, Антония интуитивно поняла, что это конь ее брата. Хотя солнце быстро катилось к горизонту и зеленый полумрак джунглей темнел на глазах, ее ничто не могло удержать.

Когда Тони ускакала прочь, Адам Сэвидж понял, что у него нет времени искать коня. Он молча побежал между деревьями, стараясь сохранить силы. Всеми чувствами он ощущал опасность. Глаза не упускали ни одной детали, уши напряженно ловили любой звук, нос чувствовал беду.

Он не смог догнать ее до того, как она углубилась в джунгли, но ее белое с красным платье как знамя мелькало впереди, указывая направление.

Забравшись в чащу, конь перешел на шаг, и Антония впервые заметила грозные сумерки джунглей. Кругом раздавались таинственные шорохи. Из груди рвался крик. Она в панике чуть не повернула назад. И вдруг увидела бело-красное пятно.

Она бессильно соскользнула с коня, не осмеливаясь даже шепотом позвать его, — а вдруг уже бесполезно. Еле дыша, опустилась рядом с ним на колени. Вороной, почуяв запах, неощутимый для Тони, дико вращая глазами и прижав уши, умчался обратно.

Сквозь застилавшие глаза слезы она разглядела на груди похожее на алый цветок пятно. Трясущимися пальцами дотронулась до его щеки. Не могла понять, дышит ли он.

— Это я. Теперь все будет хорошо, — тихо повторяла Антония, утешая то ли его, то ли себя в полном отчаянии, не зная, откуда надеяться на помощь.

Не замедляя бега, Сэвидж углубился в густые заросли джунглей. Облегченно вздохнул, увидев приближавшегося коня, потом с губ сорвалось грязное ругательство, когда увидел пустое седло. Поймал испуганное животное за болтавшиеся поводья и уверенной рукой успокоил коня. Тот не хотел возвращаться в джунгли, но Адам преодолел сопротивление. В ушах гулко стучала кровь. Кто-кто, а он понимал, что почуял конь.

Пара злых зеленых глаз с безграничным терпением наблюдала за происходящим. Застывший на провисшей ветке леопард чуял запах крови своей добычи. Когда девушка оказалась прямо под ним, двухсотфунтовый убийца вытянул передние лапы, выпустил когти и прыгнул. Антония, завизжав, покатилась в сторону, и зверь рухнул на тело брата. Слизывая с его груди кровь, он, предостерегающе рыча, опасливо следил за ней глазами. Антония схватила упавшую ветку и с силой ткнула ею в леопарда. Реакция большой кошки была мгновенной, В считанные секунды она, обнажив клыки, очутилась на спине Тони, готовая впиться в тело своей жертвы.

На какую-то долю секунды Сэвидж оцепенел, но тут же решительно встряхнулся. Привязав лошадь, он потянулся за пистолетом, но стрелять было рискованно. Он прыгнул, плотно сжимая в ладони нож. Оба, зверь и человек, рыча покатились по земле.

Защищая горло от смертоносных клыков кошки, Сэвидж прижал голову к груди. Леопард, одолев его, повалил на спину. Сэвидж этого ожидал и, вонзив нож в брюхо зверя, вспорол его снизу вверх, добираясь до сердца.

Весь в крови, он поднялся на ноги. К нему со всей силой вернулся подавленный им раньше страх. Антония, рыдая, лежала на земле. Она тоже была в крови, и он знал, что это ее кровь, а не кровь леопарда. Здесь он ничем не мог ей помочь, нужно было доставить ее в бунгало.

Сначала он поднял тело Антони, положил поперек седла и, шлепнув по крупу коня, направил его в обратный путь. Как можно осторожнее поднял могучими рунами Антонию и прижал ее к сердцу, успокаивая ласковыми словами. Она упрямо отворачивала лицо. Хотя пострадала от когтей зверя она, ему в этот момент, когда его отвергали, было значительно больнее.

Размашисто шагая, он спешил покинуть джунгли, где уже совсем стемнело. Выбравшись из-под лесного покрова, он увидел, как на фоне неба разгорается зловещее зарево. Сразу понял, что оно означает, где оно и кто виновник этого злодейства.

Огонь разгорался. Кругом слышались возбужденные голоса. Это работники спешили за указаниями на площадки, где собирались по утрам. Туземцы встретили Сэвиджа громкими возгласами и окружили хозяина, готовые положить за него жизнь.

— Чай, сагиб, чай! — горестно причитал старший надсмотрщик.

— Знаю. Ступайте туда, сделайте, что можете, но не подвергайте опасности жизни работников, — крикнул он. — Запомните, огонь всегда распространяется кверху!

Прибежал Денвиль. За ним по пятам дюжина вооруженных охранников. Один из них вел под уздцы коня с безжизненно обвисшим телом Антони.

— Я вам помогу! — крикнул Денвиль, увидев в свете высоко поднятого факела окровавленную фигуру Сэвиджа.

— Это дело рук Бернарда Лэмба. Знаю, что о» задумал. Выставьте охрану у коптильни и каучуковых деревьев. Там он нанесет следующий удар! — Дернул головой в сторону державшего лошадь охранника. — Отвези его в бунгало.

Обученная Джоном Буллем прислуга знала свое дело. Позади бунгало находилась лечебница, созданная специально для работников, пострадавших от несчастных случаев, которые бывали довольно часто. Работавшие там двое молодых туземцев были обучены оказывать помощь во всех случаях — от отрубленных пальцев до укусов змей. Сэвидж оставил Антони на их попечение с одним указанием:

— Чтобы выжил.

Это был приказ, которого они не смели ослушаться. Он отнес Антонию в свою спальню. Две служанки молча ожидали приказаний Леопарда.

— Кипятку, бинтов, — без лишних слов бросил он.

Сняв с себя окровавленную рубашку, бросил ее на пол, потом ножом распорол остатки ее белого платья.

Чудесная шелковистая кожа Антонии была расцарапана от грудей до бедер. Раны были неглубокими, но почти определенно оставалась опасность заражения. Не веря своим голубым глазам, он изумленно смотрел на округлившийся живот, потом с молчаливым упреком поглядел ей в глаза. Она тотчас прикрыла свои зеленые глаза и отвернулась к стене.

Одна из служанок принесла воду и бинты, другая подала мазь из растущих в джунглях трав и молча протянула склянку с маковым настоем. Сэвидж колебался казавшиеся долгими секунды. Наконец решил, что не в силах причинить ей лишнюю боль.

— Пей! — Приказание было настолько решительным, что она не посмела ослушаться.

Могучие мозолистые руки были способны на безграничную нежность. Он промывал раны, молча ожидая, когда у нее отяжелеют глаза, прежде чем он начнет промывать их обеззараживающим средством. В ее глазах по-прежнему стояли слезы, веки не смыкались.

— Антони? — без надежды в голосе прошептала она.

— Жив, — уверенно ответил он. Она облегченно сомкнула глаза, но из-под опущенных век по-прежнему катились слезы.

Он сжал в руке пузырек с антисептиком.

— Тони, сейчас будет адски больно.

Она подняла ресницы и поглядела на него. Ее взгляд откровенно говорил, что больнее того, что он с ней сделал, уже — не будет. Она даже не вскрикнула, когда он стал поливать кожу антисептиком, лишь до крови прикусила губы, когда он накладывал мазь и бинтовал.

Когда под действием наркотика она наконец уснула, он позвал с веранды охранника.

— Прошу отвезти записку в губернаторский дом

Сэвидж быстро написал несколько слов. Записка была краткой и конкретной: «Пострадали оба близнеца. Приезжай немедленно. Захвати священника».

Сэвидж с любопытством разглядывал лицо лежащего перед ним юноши. Сходство с Антонией было поразительным, разве что на лице молодого человека явно проглядывала темная щетина. В лечебнице раненого раздели до пояса, тщательно вымыли его и промыли рану. Он лежал на безупречно чистой простыне. Сквозь загар проступала мертвенная бледность.

— В него стреляли, сагиб.

— Знаю, Аджит. Пулю достали?

— Не решаемся, сагиб. Вы приказали нам, чтобы он жил. На вас тоже кровь. Нужно обработать ваши раны.

— Пустяки, царапины, — отмахнулся он. Приподняв марлевый тампон, Сэвидж осмотрел рану. Он сомневался, что пуля задела сердце или легкие. В таком случае тряска на коне его бы доконала. Сэвидж прощупал пальцем сочившееся кровью отверстие. Ничего не обнаружив, сунул палец глубже. Наконец коснулся свинцового шарика. Он застрял в грудной мышце. Это, возможно, помешало раздробить какую-либо из костей.

Адам решил не пользоваться ножом, а, пошуровав пальцем, сдвинул пулю, а потом достал ее. Снова хлынула алая кровь. Накрыв рану свежим тампоном, он всем весом прижал его к груди. И вдруг обнаружил, что на него смотрят большие зеленые глаза, обрамленные черными ресницами.

— Вы меня душите или лечите? — не без юмора выдохнул Антони.

— Думаю, ты так же живуч, как твоя сестрица, — огромным облегчением ответил Сэвидж. Антони зажмурился от боли, но минуту спустя снова открыл глаза.

— Вы знаете мою сестру? — спросил он, недоуменно глядя на Сэвиджа.

— Знаю. Я Адам Сэвидж

— Мой опекун? — снова охнув от боли, недоверчиво спросил Антони. Сэвидж кивнул:

— Скоро стану тебе зятем

Антони рассмеялся, но тут же поморщился от боли

— Черт, больно!

— Я только что вынул из тебя пулю.

— Этот негодяй стрелял в меня! — Неожиданно все вернулось к нему.

— Я его так и зову — негодяй Бернард. По-моему, кровотечение достаточно утихло, чтобы тебя перевязать. Обещай, что будешь лежать спокойно. Иначе кровь пойдет снова. А мне некогда нянчиться с тобой. Твой кузен поработал факелом на чайной фабрике и приложился к дорогим мне чайным кустам.

Антони ужаснулся:

— Убью сукина сына!

— Будешь лежать тихо. Здесь командую я. — Сэвидж повернулся к Акбару: — Давай-ка готовь примочки от ожогов. В любую минуту начнут прибывать пострадавшие от огня.

Послышались голоса. Антони сказал:

— Кажется, я начинаю бредить. Только что слышал голос мистера Бэрке. Сэвидж кивнул:

— Роз тоже здесь. Будешь в надежных руках. Адам встретил их в просторной гостиной. У всех бледные лица. Он немедленно их успокоил:

— Оба поправятся. Антонию поцарапал леопард. Я ее перевязал и дал снотворного. К сожалению, Антони ранен, но он в полном сознании.

— В записке ты просил взять священника. Мы подумали, что кто-то при смерти, — задыхаясь от волнения, проговорила Ева.

— Прошу прощения, — обратился к священнику Сэвидж. — Я послал за вами, чтобы совершить бракосочетание, но с ним надо подождать. Горит Прыжок Леопарда.

Обезумев от радости, Бернард Лэмб стоял под сенью баньяна, любуясь потрясающим зрелищем Пламя соблазнительно лизало чайный куст, потом, когда казалось, что оно уже не примется, вдруг бешено вспыхивало Шипящие огненные шары разбегались вширь и вверх Бестолковые черномазые будто муравьи, ничего не замечая, с криками метались вокруг, тщетно пытаясь спасти драгоценные кусты. Ему удалось пробраться на второй ярус чайной фабрики и совершить еще один поджог.

Зачарованный огнями и запахами, порожденными его руками, он, пожалуй, слишком долго там задержался Зрелище было более впечатляющим чем чудеса пиротехники в Воксхоллском парке.

Прокравшись обратно к могучему стволу баньяна, он обнаружил, что лошадь убежала. Выругав трусливую бессловесную тварь, он поклялся пустить ей пулю в голову, если поймает Теперь на каучуковую плантацию придется топать пешком До нее почти две мили, но дорогу он хорошо знал. Он даже знал, сколько там рядов деревьев и сколько деревьев в каждом ряду. Когда он поработает факелом, объятое пламенем каучуковое дерево будет еще более впечатляющим зрелищем, чем чайный куст

Приблизившись к коптильне, Бернард не поверил глазам Она была окружена вооруженной охраной. Долбаный Сэвидж оказался не глупее его, угадал, где он нанесет следующий удар. Он бродил вокруг, надеясь подойти к каучуковым деревьям с дальнего конца. Черт, и там были эти вонючие индийцы, охраняя каждый ряд. Он лег на живот, наблюдая за часовыми, разгадывая маршруты, по которым они двигались с ружьями наготове. Бернард затаился, выжидая возможность, которая, он знал, появится. Он чувствовал себя всемогущим Он уже убрал препятствие между собой и Лэмб-холлом Теперь уничтожит самое ценное достояние своего врага — Прыжок Леопарда. Как только вспыхнет латекс, он завершит дело поджогом просторного бунгало.

Высчитав, что ближе ста ярдов никого нет, он пополз к заднему ряду деревьев. Выругался, наткнувшись на наполненную водой узкую оросительную канаву. В темноте он ее раньше не разглядел. Чтобы поджечь деревья, нужно было перебираться через нее, но он не мог заставить себя ползти в воде. Ему была ненавистна эта вонючая, кишащая всякой тварью страна и ее жалкие обитатели. Его без того заживо ели москиты, а в воде, несомненно, к тому же были змеи. Он поднялся на ноги и, пригнувшись, незамеченным перепрыгнул через канаву Если повезет и дальше, а в этом он не сомневался, достаточно поджечь одно дерево. Он достал длинные серные спички. Но как только он чиркнул спичкой, увидевший вспышку сипай поднял тревогу.

Бернард потянулся за пистолетом, но его не было. Видно, выпал на мягкую жирную землю, когда он подползал к деревьям. Он не терял головы. Мысль работала отчетливее, чувства были обострены, как никогда раньше. Перепрыгнув через канаву, он зигзагами побежал прочь. Этому тупому, безголовому дурачью он не по зубам.

Вокруг него надежно сомкнулась душная мгла джунглей. Продолжая бежать, вдруг почувствовал, как нога попала между двух поваленных стволов. Услышал противный хруст в лодыжке и, не успев вскрикнуть, с размаху ударился обо что-то головой и потерял сознание.

Глава 45

Сэвидж побежал к чайной плантации, находившейся в миле от бунгало. Добежав до чайной фабрики, увидел, что трех верхних этажей нет Остался только каменный фундамент стены которого постоянно орошались водой.

От озера выстроилась длинная цепочка работников, передававших из рук в руки ведра. Чтобы перекрыть рев огня, ему приходилось кричать. На нижних склонах чайные кусты уничтожены огнем. Огонь стремительно распространялся вверх. Склоны были усеяны мужчинами и женщинами, которые, рискуя жизнью, пытались спасти растущие вверх по склону деревья.

Выругавшись, Сэвидж помчался вверх, убеждая встречных вернуться в безопасное место. Подобно тучам светлячков, в воздухе танцевали искры и горячий пепел. От горящих деревьев шел терпкий запах, разъедающий нос, горло и легкие Сэвидж знал, что этот запах гибели останется с ним навсегда.

Прогнав со склонов последних работников, он присоединился к команде с ведрами, спасающей, что можно спасти из-под длинных навесов с ящиками чая. Прежде чем вернуться в бунгало, Сэвидж забежал на каучуковую плантацию, находившуюся почти в двух милях от чайной.

В коптильне его встретил Денвиль:

— Удалось ли спасти хоть немного чая? Сэвидж покачал головой:

— Большая часть выгорела, продолжает гореть на вершинах склонов. Но огонь сюда не дойдет, даже если повернет ветер. Никаких следов этого безумного негодяя?

— Есть! Один из охранников видел между деревьями человека. Стрелял в него, но тот побежал на запад в сторону джунглей.

— Значит, не поймали? — недовольно спросил Сэ видж.

— Не решились ночью идти в джунгли, — оправдывался Денвиль.

— Ладно, не стану их винить, — согласился Сэвидж. — Не бойся, я до него доберусь, да, по-моему, уже скоро утро. Не снимайте охрану. Он может попробовать приползти назад.

Сэвидж вернулся в бунгало лишь пять часов спустя. Было три часа утра, когда он тихо проскользнул в комнату Антонии. Она все еще спала. В большом кресле рядом с кроватью спала и бабушка.

Ева металась взад и вперед в соседней комнате. Приложив палец к губам, он поманил ее в просторную гостиную.

— Как Антони? — спросил он.

— С ним мистер Бэрке. Уверяет, что можно не беспокоиться.

Она глядела на него с восхищением, смешанным с отвращением. Он был обнажен до пояса. Грязнее, чем он, она не встречала никого. Черный от дыма и пепла. Грязные подтеки от струившегося пота. На лице засохшая кровь. Наверняка добавится шрамов. Он был для нее слишком грубым, слишком диким.

— Ева, у нас ничего не получится. Она помедлила, не решаясь выпустить его из рун. Нервно усмехнулась:

— Удалось заполучить титул?

— Нет. Английский титул оказался не по зубам. Она облегченно вздохнула:

— Адам, я глубоко огорчена тем, что случилось с Прыжком Леопарда. Это так жестоко — проделать такой путь, чтобы увидеть, что плантация погибла. — Беспомощно пожала плечами. — Даже жену обратно не повезешь.

Он с сочувствием поглядел на нее:

— Я люблю Антонию. Завтра собираюсь жениться.

Придя в сознание, Бернард Лэмб ощутил, как боль из лодыжки растекается по ноге, достигая живота. Ему казалось, что пульсирующая в ритме сердца жгучая боль достает до мозга.

Усилием воли он старался погасить боль, но безуспешно Тогда решил, что единственный путь — отключить сознание Ему частично удалось сосредоточить внимание на другом, но, когда он попробовал освободиться из образованного стволами капкана, все тело снова пронзила нестерпимая боль.

Он понял, что его лодыжка опасно распухла. В сердце проникал страх, растекаясь вместе с болью по жилам. Он старался не давать ему воли. Разве не сама судьба этой ночью водила его рукой? Разве он теперь не лорд Лэмб? Разве не он предал огню Прыжок Леопарда? Будь что будет но он переживет этот кошмар.

Адам Сэвидж погрузился в бассейн, снимая навалившуюся на него смертельную усталость. В считанные часы уничтожены плоды десятилетнего каторжного труда. Закрыв глаза, он расслабил напряженные до предела мышцы

Постепенно до него доходило, что это не проклятие, а благословение. Никто не погиб в губительном огне. Пострадавшие поправятся. У него оставалась земля, ничто не может уничтожить ее. Чайную фабрику он восстановит. И главное — под его крышей спокойно спит Антония. На него нахлынуло радостное чувство. Он будет отцом. Выходит боги его не обидели.

Лодыжка онемела до такой степени, что можно было терпеть тупую боль. В течение долгих часов она поглощала все его внимание, так что он не имел представления о происходящем вокруг. Однако теперь у него появилось ощущение, что по нему что-то ползает. Лихорадочно работало воображение. Кожа была холодной и липкой, его била дрожь. Подавив страх, он внушал себе, что нужно поспать. Когда рассветет и он увидит, как можно освободиться, у него должно быть достаточно сил, чтобы убраться подальше от этого места, пусть даже ползком.

Он закрыл глаза, чувствуя слабость и головокружение. Даже дыхание стало слабым и прерывистым. На несколько секунд забывался сном. Время от времени по ноже ', словно пробегали судороги. С рассветом стала рассеиваться мгла.

Стряхнув с себя дремоту, Бернард попробовал сесть и обнаружил, что не в состоянии двигаться. Не было сил пошевелить пальцем Он поглядел на себя и дико закричал, увидев, что все туловище покрыто отвратительными тварями. Сотни черных, налившихся кровью пиявок, некоторые до десяти дюймов длиной, питались его беспомощным телом. Насытившиеся отваливались, но их место занимали привлеченные запахом крови бесчисленные когорты других.

Он вдруг вспомнил о судьбе и понял, что она готовит ему смерть. Почувствовав, как пиявки присасываются к горлу, он издал леденящий душу крик Они полезли в разинутый рот, и Бернард окончательно лишился рассудка.

Адам открыл глаза, как раз когда им стал овладевать сон. Его вернул к действительности животный крик. Он выбрался из воды отдохнувшим и готовым встретить новый день. Странно, как по-человечески может звучать обезьяний крик.

Когти леопарда оставили на левой щеке глубокие царапины. Понял, что, если станет бриться, они начнут кровоточить, и, пожав плечами, отложил бритву Хорошо хоть другая щека не поранена.

Повстречав мистера Бэрке, пригласил его вместе позавтракать.

— Как провел ночь юный Антони?

— Неплохо, учитывая, что вы выковырнули из него пулю. Он потрясающе изменился. Когда я видел его последний раз, это был мальчик. Теперь он мужчина. Не только физически, хотя плечи у него раздались вдвое. Имею в виду, что он сформировался во всех отношениях.

— Отрабатывать проезд на корабле Ост-Индской компании — это тебе не пикник с учениками воскресной школы. Такая работа не только раздвигает плечи, но и помогает шире смотреть на жизнь.

— Я бы многое отдал, чтобы увидеть реакцию Антрнии при встрече, но знаю, что близнецы хотят встретиться наедине. Никогда не видел детей, которые были бы так неразлучны, но эта разлука явно пошла им на пользу.

— Не упустите священника, — подмигнув, попросил Адам. — Сегодня он нам понадобится.

— Он еле-еле, но добрался до постели. Всю ночь помогал в лечебнице. Для вас и для Прыжка Леопарда это была страшная ночь.

Адам поморщился:

— Это место создано тяжелым трудом, труд его и восстановит. Эта чудесная земля обладает свойством возрождаться, что бы ни творил с ней белый человек.

— Антони говорил, что вы обязательно все восстановите. По-моему, он сам влюблен в Прыжок Леопарда.

В это время Антони, сидя на краешке кровати Антонии, рассказывал о своем чудесном спасении. Корабль назывался «Граф Абергэвенни». Вся команда находилась на палубе, наблюдая за небольшой стаей китов, сбитой с курса штормом. В последних проблесках света кто-то заметил желтую штормовку.

— Позднее мне рассказывали, сколько потребовалось изобретательности, не говоря уж о мужестве. Должно быть, это было похоже на захватывающий танец на воде. Они спустили на тросе отчаянного матроса, который в конце концов забагрил меня как рыбу. Дюжина рук втащила меня на борт. Я нахлебался воды и был без сознания. Это был мой счастливый день, Тони. Корабль шел в Бомбей.

— Господи, Тони, ты не представляешь, что мы пережили, думая, что ты погиб. Мы наспех сговорились спасти Лэмб-холл, чтобы он не попал в жадные лапы нашего кузена.

— Мне ни разу не пришло в голову, что вы можете его .потерять. И что же вы сделали?

— Я заняла твое место. Стала лордом Антони Лэмбом.

Антони был потрясен.

— Не гляди так на меня! Ничего ужасного. Между нами, мне чертовски нравилось играть роль молодого холостяка, прожигающего жизнь. Когда поправишься, напомни мне рассказать поподробнее.

— Ну и злодейка! Хочешь сказать, что была больше мужчиной, чем я?

— Во всяком случае, попытка была чертовски удачной, — смеясь, ответила она. — Правда, теперь мы больше не похожи друг на друга. У тебя растет борода, к тому же ты здорово раздался.

Он оглядел ее пополневшие щеки и видные под ночной рубашкой прелестные округлости:

— Ты тоже растолстела. Словом, цветешь.

Его бесцеремонное разглядывание ввело Тони в краску. Их разговор прервал стук в дверь. В дверях появился Адам Сэвидж. Антони моментально оказался на ногах.

— Удалось ли что-нибудь спасти? — с волнением спросил он.

— Чай погиб, но каучук спасли.

— Когда станете восстанавливать, я хочу помогать, — твердо заявил Антони, надеясь, что Сэвидж не станет вспоминать о ранении.

— Спасибо, — с искренней благодарностью ответил Адам.

Антони поглядел на сестру. Та отвернулась к стене. Без слов было видно, что они будут выяснять отношения, и он поспешил уйти, вовсе не желая попадать под перекрестный огонь.

Оставшись наедине с ним, она упрямо не отворачивалась от стены.

— Я пришел поменять повязки, Тони. Она тотчас повернулась к нему, гневно сверкая зелеными глазами.

— Не смей притрагиваться ко мне, — прошипела она.

— Нужно посмотреть, не воспалились ли раны.

— Я уже однажды побывала в лапах леопарда, — бросила она ему в лицо. — Если выживу после тебя, то смогу пережить все.

— Тони, сегодня утром я сказал твоей матери, что люблю тебя и что сегодня мы поженимся.

— Никакой свадьбы! Ты лживая свинья. Обманывал меня с самого начала, соблазняя ради забавы. Будь хотя бы раз порядочным. Что у вас с матерью?

— Что бы там ни было между твоей матерью и мной — было до нашего знакомства и, совершенно откровенно, Тони, это не твоего ума дело, — ответил он, безжалостно глядя на нее голубыми, как лед, глазами. — Коль заговорили о порядочности, оглянись на себя. Болтаешь и делаешь все, что тебе, черт возьми, вздумается, требуешь, чтобы абсолютно все было по-твоему!

— Неправда! — крикнула она. — Мой обман был вынужденным.

— Я не об этом, — резко присев на кровать, он положил руки ей на живот. — Я имею в виду этот обман. Это мой ребенок. Как ты смела скрывать от меня? Мы должны были пожениться несколько месяцев назад!

— С ребенком или без ребенка, а замуж за тебя не пойду, — сдерживая ярость, заявила она.

Встав с кровати, он наклонился над ней. Поднимал пальцем ее упрямый подбородок, пока они не встретились глазами.

— Ты передумаешь, или передумаю я, ради тебя. Выбор за тобой, — отрезал он и вышел из комнаты.

Никогда в жизни он не был так не уверен в себе

Тони — самое несносное создание, какое он когда-либо встречал. Может кого угодно вывести из себя. Она же знает, что он всем существом любит ее. Чего еще, черт побери, она от него хочет? Невозможного — вот чего она требует! Как он может изменить свое прошлое? Адам решил, что ему нужна помощь.

Он нашел Роз в столовой. Она поспешила навстречу

— Адам, я так тебе благодарна. Ты спас обоим жизнь. Спасибо тебе от всей души.

— Роз, тебе надо с ней поговорить. Она не хочет меня видеть.

— С Евой уладил?

Он испытующе поглядел ей в глаза.

— Разумеется. Как я могу жениться на Антонии, не поставив в известность Еву?

— Адам, Антония считает, что у тебя была любовь с ее матерью. Даже ребенком ей приходилось отступать перед ее красотой.

— Какая чепуха! Ева как женщина ей в подметки не годится. Я не любил Еву. Просто думал, что из нее выйдет хорошая хозяйка Эденвуда. И Ева определенно никогда не любила меня.

— Знаю, Адам. По-моему, Ева способна любить только себя.

— Мне надо было рассказать Антонии, но не хотелось задеть ее чувства. Я был глупцом, считая, что смогу утаить это от нее.

— Верно. Твой богатый опыт общения с женщинами должен был подсказать тебе, что Ева обязательно позаботится донести это до ушей Антонии. — Ее смеющиеся глаза говорили, до чего же мало мужчины разбираются в том, что на уме у женщины. — Дай ей время. Я знаю, что Антония безумно любит тебя. Несколько месяцев, и она вернется.

Он смущенно провел рукой по длинным черным волосам:

— Роз, у нас нет этих месяцев. Тони в положении. Я не знал, пока вчера вечером не пришлось перевязывать ее раны.

Роз положила ладонь на его руку:

— У тебя, должно быть, тысяча дел. Оставь это мне. Сэвидж кивнул:

— Мне надо поймать шакала.

Леди Рэндольф вошла в спальню внучки в сопровождении служанки, принесшей воду и повязки.

— Пришла оценить ущерб.

— Нет, Роз. Я сама, — решительно отказалась Антония.

— Вздор! Перестань считать, будто ты первая, кому предстоит родить. Я первая!

— Ах, Роз, ты всегда меня смешишь. А мне не до смеха — мой мир рушится.

— Антония, в этом мире мы или смеемся, или плачем. Во всяком случае, ребенку надо радоваться, а не скорбеть. Конечно, родить внебрачного ребенка — значит бросить вызов светским условностям. Вот уж действительно дашь повод сплетням, если произведешь на свет близнецов!

— Боже мой, что ты несешь! — воскликнула Тони. Почему она не подумала о такой возможности?

— Давай посмотрим.

Антония помогла Роз снять повязки. Раны были чудовищные, но наложенные Сэвиджем зелья уже начали оказывать целебное действие. Раны выглядели как глубокие царапины. Никаких следов воспаления.

Роз осторожно промыла раны и высушила тампонами.

— Они уже подсыхают. Пусть их обдует воздухом. Как ты думаешь?

— Думаю, что ты, как всегда, права, — ответила Тони.

— В таком случае я думаю, что тебе лучше выйти замуж за индийского дикаря. Он настолько богат, что грешно упустить такой улов.

— Не из-за денег я его люблю, — вспыхнула Антония.

— Значит, все-таки любишь? — спросила Роз.

— Нет! Отвечаю — нет! Не люблю и замуж не пойду.

— Поступай как хочешь, милая. Как всегда, — презрительно бросила Роз. Выйдя из комнаты Антонии, Роз пошла искать Еву. Она легко нашла ее в спальне по снующим туда и обратно служанкам. Дочь сидела в постели, завтракая с лежащего на коленях подноса.

— Можно поговорить наедине, Ева? Отпустив величественным жестом прислугу, она снисходительно поглядела на мать.

— У тебя так здорово получается. Должно быть, в прежней жизни было много рабынь, — сухо заметила Роз.

— Устала я от твоих шуток, мать, — деланно-ласково произнесла Ева.

— Не ты устала, дорогая, а я. Надеюсь, ты в состоянии выслушать несколько горьких слов. Ева, я устала нести твои обязанности. Материнство тебя не очень устраивало, потому ты отмахнулась от близнецов как от излишнего бремени. Не верю, что ты любила Расселла, и не вижу, чтобы ты любила детей, потому что всегда любила только себя. Осмелюсь сказать, что до сих пор ты была жалкой неудачницей. Но, Ева, тебе же везет как никому. У тебя есть возможность начать по-новому. Многие ли из нас имеют возможность искупления?

— Что ты хочешь сказать? — У Евы пылали щеки. Лицо Роз выражало непреклонную решимость. Она .бросала резкие, безжалостные слова:

— Пойдешь к Антонии и убедишь ее, что ты никогда не вступала в интимные отношения с Адамом Сэвиджем.

Раздался негромкий стук в дверь. Роз открыла. В дверях стоял мистер Бэрке. Он предусмотрительно съездил в губернаторский дом и привез дамам все необходимое.

— Пэдди Бэрке, я тебя люблю, — сказала Роз, благодарно тиская его руку.

— Я вас тоже, мэм, — заверил ее мистер Бэрке, занося чемодан в спальню Евы.

Глава 46

Целых пять минут Ева, задумавшись, смотрела на закрытую дверь. «Значит, они считают, что только они способны любить? Как они смеют обвинять меня в том, что я не люблю своих детей?» Распахнув чемодан, стала искать что-нибудь, в чем можно выглядеть матерью.

Конечно, ничего не нашла, но после долгих размышлений отвергла шелковый шифон, выбрав простое полотняное утреннее платье. Еще час ушел на лицо и прическу, и уж потом она не спеша направилась в спальню Антонии.

Дочь стояла у окна, глядя в него невидящими глазами. На ней был свободный ситцевый халат. Его чудесный национальный сине-зеленый с золотом узор идеально оттенял ее смуглую красоту. Ева наконец призналась себе, что никогда не питала привязанности к дочери, зная, что в один прекрасный день она красотой превзойдет ее. И этот день настал.

Раскрыв от удивления рот, Тони резко повернулась навстречу матери, взмахнув пышным облаком черных локонов. В широко расставленных зеленых глазах стояли слезы.

— Чувствуешь себя здоровой?

— Да. Спасибо.

— Настроена поговорить как дочь с матерью?

— Вообще-то нет, мама…

— Антония, — умоляюще попросила Ева, — прости меня.

Тони вытерла слезы:

— Заходи и садись, мама.

Ева теребила серебряные браслеты:

— Я, конечно, не самая лучшая мать, но, хочешь верь, хочешь не верь, я действительно люблю тебя, Антония Когда ты была маленькой девочкой, то была так прелестна, так не по годам развита, что я вправду ревновала тебя. Близнецы, как известно, обладают свойством привлекать всеобщее внимание. Ты была любимицей Расселла, и он не уставал хвастаться тобой.

— Сознаюсь, мне нравилось быть в центре внимания, но ты, мама, была в семье признанной красавицей. Мне казалось, что я никогда с тобой не сравнюсь. Как жаль, что больше не довелось увидеть отца.

— Антония, после смерти отца я обратилась к Адаму за финансовой помощью. Когда я тебе сказала, что мы собираемся пожениться, боюсь, что я просто принимала желаемое за действительное. Вчера мои тщеславные надежды были полностью разрушены, когда мистер Сэвидж пришел ко мне за согласием жениться на тебе.

Антония внимательно вгляделась в ее лицо. Сколько, должно быть, ей потребовалось мужества.

— Итак, моя дорогая, если ты принимаешь его предложение, то я хочу, чтобы вы отпраздновали свадьбу в губернаторском доме. Мы пригласим плантаторов со всей округи, и я смогу похвастаться своей прелестной дочерью.

Антония улыбнулась сквозь слезы:

— Спасибо, мама. Это так великодушно с твоей стороны, но нам с Адамом всего этого не нужно. Мы просто нужны друг другу.

Адам Сэвидж хмуро глядел на то, что осталось от трупа. Гигантские пиявки высосали из тела Бернарда Лэмба всю кровь, до последней капли. Трудно представить более мучительную смерть. Собаке собачья смерть, 'удовлетворенно подумал Сэвидж. Он прикажет закопать его тут же, в джунглях. На плантации ему нет места.

Сэвидж понимал, что следует сообщить об этой смерти ожидавшим в бунгало родственникам. Теперь, когда жизни близнецов ничто не угрожало, с плеч свалилась огромная ответственность. Но на сердце было по-прежнему тяжело. Он не стремился к новой ссоре с Тони, но был готов, если потребуется, прибегнуть к силе. Он привязал коня к столбу под навесом у бунгало.

Антония, сидя в большом кресле на веранде, видела, что он вернулся. Он медленно направился к ней, любуясь ее смуглой красотой. Увидев, что он идет к ней, она поднялась с кресла и нерешительно шагнула навстречу.

Неожиданно для себя они оказались в объятиях друг друга.

Тони, всхлипывая, прижалась к его груди

— О, Адам, мне так жалко Прыжок Леопарда. Знаю, сколько времени и труда ты вложил в чайные посадки. Знаю, как ты гордишься плантацией, как сильно ее любишь.

— Тише, любовь моя, тише. Важно, что тебе ничто не грозит Остальное не имеет значения.

Невероятно, но так оно и есть на самом деле. На сердце легко и радостно. От ее близости кружилась голова.

— Прыжок Леопарда не погиб. Я все заново построю и посажу.

Высвободившись из его объятий, она посмотрела ему в лицо, чтобы убедиться, что это не просто слова утешения

— Адам, возможно ли это на самом деле?

— Если чего-то очень хочешь, ничто на свете не в состоянии тебя остановить. — Он поцеловал ее в мокрые от слез глаза, потом в губы, чувствуя, как он изголодался по ней. — Поедем, покажу

Протянув руку, посадил ее в седло впереди себя. Она прильнула к нему, и, прижав ее к могучей груди, он тронул коня в направлении склонов, где росли чайные кусты.

Она ужаснулась, проезжая акр за акром по черной опустошенной земле. Представшая перед ней картина оказалась страшнее, чем она предполагала. Адам обращал внимание на детали, которые она упускала, нежно наклонив голову, делился с ней своими думами и замыслами, касаясь губами уха, от чего по спине пробегала сладостная дрожь. Рабочие уже расчищали склоны от обуглившихся чайных кустов. Увозили остатки сгоревшей фабрики.

— Новая будет больше и лучше, — увлеченно говорил он.

Хорошо, что он полон сил. Они ему понадобятся.

— А как же насчет чайных кустов? — тихо спросила она, чувствуя щекой, как бьется его сердце.

— Что? Считаешь меня таким непредусмотрительным? Думаешь, что не запасся саженцами? Поедем, покажу!

Проехав по крайней мере две мили, они добрались до банановой рощи. Адам раздвинул широкие гладкие листья — там, под их защитной сенью, из тучной земли пробивались покрытые зелеными листиками нежные стебельки чая.

Тони счастливо засмеялась, подставляя губы для поцелуя.

— Я хочу тебя сегодня ночью у себя в постели. Обвенчаемся?

— Да, пожалуйста, — нежно ответила она, соблазнительно потираясь о него зрелой грудью, пока он не застонал от наслаждения.

— Но мы, конечно, не будем заниматься любовью, пока не заживут раны, — шутливо шепнула она.

Он провел кончиком языка по ее жаждавшим любви губам:

— Положись на меня. Я найду способ… или два.

Они поклялись в верности друг другу в большой гостиной бунгало. Бывший посаженым отцом Антони передал сестру в надежные руки хозяина Прыжка Леопарда. Обстановка была самой торжественной. Леди Антония Лэмб стала супругой Адама Сэвиджа Эденвудского и маркизой Блэкуотерской.

Как и подобало матери и бабушке невесты, Ева и Розалинд прослезились, да и когда мистер Бэрке подошел поздравить новобрачных, Тони заметила в его глазах предательскую слезу.

— Не огорчайтесь, мистер Бэрке, — пожурила его Тони.

— Дорогая моя, это от облегчения. Отныне подавать тебе ведро придется бедняге Сэвиджу.

— Если регулярно прогуливаться твердой рукой по ее заду, то с пьянством, разгульной жизнью и штанами будет покончено.

Прислуга Прыжка Леопарда превзошла себя. Ужин в большой столовой скорее походил на пышный банкет. Было уже десять часов, когда Денвиль произнес последний тост. Роз подняла руки, требуя тишины:

— Думаю, мы продолжим это торжество в губернаторском доме, оставив молодых наедине.

Когда два экипажа отъехали от Прыжка Леопарда, Адам, подняв Антонию на руки, понес ее в бунгало.

— Озорница. Оделась в ярко-желтое, чтобы их шокировать?

Она соблазнительно прижалась к нему, вызывающе поглаживая выпуклость между ног.

— Они бы были шокированы, если бы узнали, как ярко-желтый цвет действует на тебя. Он доводит тебя до безумия. Когда я впервые появилась в нем, ты завалил меня на письменный стол!

— Преувеличиваешь.

— Преувеличивать означает увеличивать сверх нормального. Виновата, милорд. — Тони нарочно снова тронула его выступающие прелести. — Неси меня в постель.

— К черту постель. Я ждал целую вечность, когда смогу заполучить тебя в ванную.

Он не отрывал от нее жадного взгляда, и она покраснела, представив, что ей предстоит.

— Твои глаза синие, как… задница павиана, — созорничала она и взвизгнула — он укусил ее мочку уха.

Лишь только начало светать, Антони вернулся в Прыжок Леопарда. Адам и Тони соснули лишь пару часов. Они проснулись в объятиях друг друга. Вокруг обнаженных тел переплелись пряди черных волос.

Не обращая внимания на жизнерадостный голос разговаривавшего с прислугой Антони, влюбленные прильнули друг к другу, перешептываясь, целуясь, лаская друг друга руками и губами. Охватившая их страсть затмила все остальное, лишь они одни оставались в своем раю. Тела слились в одно целое.

Как всегда, это был бурный эротический ритуал — обжигающие ласки, глубокое соитие, сладкие пульсирующие судороги. Сэвидж — сплошные мускулы, вздыбленная, рвущаяся внутрь мужская мощь. Антония — нежный влажный жар, благоухающее безудержное сладострастие. Взаимное взрывное слияние переплавляло вожделение в сладостное чувство всепоглощающей любви.

Обняв ее могучей рукой, он поглаживал прилипшие к вискам пряди, потом пробежал пальцами по прелестному изгибу щеки и шеи.

— Знаешь а он не хочет уходить — прошептала она.

— Антони? Да, слышу как он там расхаживает.

— Не хватало его на нашу голову. А я-то думала, что мы не спеша посмакуем завтрак в постели, а потом понежимся в теплой, душистой водичке бассейна.

— Я посмакую тебя этой ночью, — обещал он, вспомнив, как они занимались любовью в бассейне прошлой ночью. — К ночи все твои царапины зарастут, и я уж не буду с тобой таким кротким. — Он застонал от удовольствия, погладив шершавой руной ее соблазнительную ногу. — Когда ты обхватываешь меня своими длинными ногами, я готов лежать, не двигаясь, до конца дней.

Адам провел с Антони первый из многих предстоящих им дней. Он ближе узнал брата своей жены. Антони был от всего в таком восторге, что Адаму стало ясно: он тоже заразился Прыжком Леопарда. Симптомы были ему знакомы. Когда он впервые приехал на Цейлон, остров произвел на него такое же впечатление Он, конечно, до сих пор оставался его частицей, но теперь его будущее и будущее его детей находилось в Англии.

Они принялись за скучный каторжный труд по пересадке кустов. Адам с удовлетворением отметил, что тяжелая работа не поубавила у Антони энтузиазма.

— Вы скоро возвращаетесь в Англию? — спросил своего теперь зятя Антони. Адам кивнул:

— Если Тони хочется домой и она будет в состоянии перенести путешествие.

— Она нездорова? — озабоченно спросил Антони.

— Нет, она пышет здоровьем. Ждет ребенка.

— Ясно, — рассмеялся Антони. — Теперь понятно, почему вы рветесь в Эденвуд. Мистер Бэрке уже уложил бабушкины вещи, мать уезжает отдохнуть в Бомбей, а мне пока просто не хочется уезжать.

— Почему бы тебе не остаться в Прыжке Леопарда? Через год истекает аренда Ост-Индской компании. Если к тому времени ты покажешь себя успешным плантатором, я бы взял тебя в партнеры, — предложил Сэвидж.

— Ты серьезно? — переспросил Антони, пораженный его щедростью.

— Ты для меня находка, ответ на мои молитвы. Нельзя желать большего, чем передать Прыжок Леопарда на твое попечение. В Коломбо у меня имеется корабль «Зеленый дракон». Он доставляет мои товары в Китай. Почему бы тебе не попробовать свои силы и в этом деле? Я запрещаю только два груза: опиум и слоновую кость.

Две недели спустя перед парадной дверью бунгало высилась гора сундуков и чемоданов. Фабрика восстанавливалась, на склонах Прыжка Леопарда высаживались нежные чайные саженцы.

В последний раз Адам Сэвидж перенес свою избранницу из бассейна в просторную спальню. Он предоставил Антонии решить, оставаться или возвращаться в Англию. Она приняла решение, зная, что у него на душе. Он любил Прыжок Леопарда, но пришло время основать династию в Эденвуде.

Адам лег рядом и поднял ее на свою могучую грудь.

— Дорогая, я так тебя люблю. Слава Богу, что ты наконец поверила, что между твоей матерью и мной ничего не было.

Она поднялась на колени, готовая к броску:

— Индийский дикарь, неужели ты считаешь меня такой наивной? Просто я пришла к выводу, что ты, как всегда, прав. Не моего ума это дело!

Он глухо зарычал перед прыжком. Скоро, однако, они оба мурлыкали. Значительно позже, в благоуханной ночной тишине, они, опершись на подушки, строили планы на будущее. Сэвидж потянулся за сигарой из отменного джафнского табака. Прикурил, глубоко затянулся и с наслаждением откинулся на подушку. Оглянувшись в сторону Тони, он потерял дар речи. Она тоже курила сигару.

— Что ты, черт побери, делаешь? — наконец воскликнул он.

— Сам меня научил, — ответила она, прищуриваясь от дыма. — Что хорошо для гуся, хорошо и для гусыни.

— Слишком, черт возьми, хорошо! — «Боже, она прелесть», — подумал он. — Полагаю, что если я брошу, то бросишь и ты, — уступил он.

Тони погасила сигару и потерлась о него. У Сэвиджа моментально вскочил. Она покатала его ладонями, будто разминая хорошую сигару.

— М-м-м, — созорничала она, — положим эту на каминную полку. Утром покурю!

От автора

До восшествия на престол Георга IV на Цейлоне не выращивали чай и каучук. Я предпочла писать о времени, предшествующем провозглашению Георга IV регентом. Я могла бы, покривив душой, сказать, что о периоде регентства написано излишне много, но, если по правде, у этого периода слишком много настоящих знатоков!

Примечания

1

Хог (англ.) — свинья, боров.

(обратно)

2

Робин (англ.} — малиновка.

(обратно)

3

Maiden (англ.) — девственница.

(обратно)

4

Maid (англ.) — горничная.

(обратно)

5

Делать ставки. — Прим. ред.

(обратно)

6

Политическая партия в Англии (17-19 вв.), предшественница английской либеральной партии» — Прим. ред.

(обратно)

7

Петух в вине. Четыре больших куска на косточке. Жаворонки в хрустящей корочке из сухарей (фр.).

(обратно)

8

Лэмб (англ.) — ягненок.

(обратно)

9

Кошечка (англ.).

(обратно)

10

suspicious (англ.) — подозрительный.

(обратно)

11

auspicious (англ.} — счастливый, благоприятный

(обратно)

12

self-serving {англ.} — пекущийся о своих интересах, self-service (англ.) — самообслуживание.

(обратно)

13

Автор ошибается. Строительство Иль Редекторе было закончено в 1592 году, то есть в конце XVI века. — Прим. ред.

(обратно)

14

Вы прекрасны, дорогая. Поцелуйте меня (ит).

(обратно)

15

Мой Бог! (ит.).

(обратно)

16

Очарован (фр.}.

(обратно)

17

Дьявольски красива (фр.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

От автора

Реклама на сайте