«Загадочная леди»

Глава 1

Одним из признаков близкой весны было возвращение достопочтенного мистера Клода Адамса и его супруги в Боудли-Хаус – их поместье в Дербишире.

Конечно, это был не единственный признак. Уже появились подснежники и первоцветы и даже зацвели крокусы – в лесу и у живых изгородей, тянущихся вдоль дорог; в совсем голых еще садах кое-где зазеленела трава. Внимательный наблюдатель мог рассмотреть на ветках деревьев набухшие почки. В воздухе повеяло теплом, и солнце светило ярче. Остатки снега растаяли, дороги и тропинки уже немного подсохли.

Да, весна приближалась. Но самой убедительной и самой радостной приметой приближения весны для жителей небольшой деревушки Боудли было возвращение семьи местного помещика. Почти каждый год семья эта уезжала вскоре после Рождества, иногда даже не дожидаясь Рождества, и проводила зиму, гостя у своих многочисленных друзей.

Для многих жителей деревни отсутствие этой семьи превращало зимние месяцы в настоящее испытание. Целых два месяца они жили, не видя, как миссис Адамс проезжает по деревне, время от времени величественно кивая из окна кареты какому-нибудь счастливчику прохожему; или как та же миссис Адамс – воплощение элегантности – входит в церковь, проплывает по проходу, не глядя ни налево, ни направо, и усаживается на скамью с мягким сиденьем – постоянное место семьи Адамс. Беднякам, больным и старикам приходилось перебиваться все это время без корзин с едой, которые она привозила им лично, хотя в их лачуги эти корзины всегда приносил ее лакей; при этом она даже снисходила до того, что, сидя в карете, милостиво осведомлялась об их здоровье. Те же, кто занимал более высокое положение на общественной лестнице, грустили без лестных для них визитов миссис Адамс, которые она время от времени им наносила и во время которых также, не выходя из кареты и сидя у опущенного окна, одаривала своим вниманием – счастливых избранников вызывал из дома ливрейный лакей. Они выстраивались перед каретой и, кланяясь и приседая, осведомлялись о том, как поживают мастер Уильям и мисс Джулиана.

Зимой в поместье оставались только младшие из Адамсов – родители, как правило, не брали их с собой в гости. Но детей можно было увидеть очень редко: их нянька была убеждена, что зимний воздух им вреден.

В этом году мистер и миссис Адамс проводили последний зимний месяц в Кенте, в Стрэттон-Парке, с виконтом Роули. Виконт был старшим братом мистера Адамса, факт хорошо известный. Как и то, что его светлость появился на свет раньше брата всего на двадцать минут, что являлось большим везением, поскольку старший становился обладателем титула. А случись все иначе, виконт и виконтесса жили бы у них в Боудли, болтали местные сплетники. Впрочем, бабка по материнской линии могла оставить наследство и младшему брату, но и в этом случае у них жил бы нетитулованный джентльмен.

А в общем-то жителей деревни не очень волновало, что у здешней помещичьей семьи нет титула. Всеми прочими достоинствами дворянства они обладали, и все, кто появлялся в этих краях, тут же узнавали, что перед фамилией владельца Боудли стоит слово достопочтенный и что он – родной брат виконта Роули из Стрэттона.

Достопочтенный мистер Адамс и его супруга вернутся домой на этой неделе. Эту весть принес один из лакеев Адамсов, любитель эля, который каждый вечер посещал местный трактир, а уж из трактира эта весть распространилась по всей деревне. Главный конюх сообщил кузнецу, что с господами едут гости, и все пустились в рассуждения на эту тему.

Будет ли среди приглашенных виконт Роули?

Он приедет непременно. Эту новость миссис Крофт, экономка Адамсов, сообщила миссис Ловеринг, жене приходского священника. Приглашены также несколько леди и джентльменов. Есть ли среди них титулованные лица, экономка не имела понятия. Она бы не узнала и о прибытии его светлости, если бы миссис Адамс в письме не упомянула своего деверя, а ведь у мистера Адамса нет других братьев, кроме виконта! Но несомненно одно – присутствие виконта Роули украшает любое общество.

Все согласились: это событие вознаградит их за два унылых месяца. С тех пор как мистер и миссис Адамс в последний раз приглашали столь блестящих гостей, прошло два года, виконт же Роули навещал брата в его поместье еще раньше.

Деревня жила в предвкушении радостных событий. Точного дня и часа приезда господ не знал никто, но все были начеку. Чтобы доставить господ и их гостей в поместье, понадобится не одна карета, а для слуг и вещей необходим целый караван экипажей. Пропустить такое зрелище нельзя ни в коем случае. К счастью, из Кента можно проехать только по дороге, ведущей через деревню. Остается только надеяться, что событие это произойдет засветло. Конечно, в темноте они не поедут – ведь в экипажах будут леди, а разбойники рыщут по дорогам именно в ночное время.

Итак, наступала весна, а с ней – новая жизнь, оживление и великолепие в природе: в лесах, садах, но главное, в душах обитателей Боудли, ожидающих чудес.

Миссис Кэтрин Уинтерс заметила, что она слишком часто поглядывает в окошко своего маленького коттеджа, расположенного на южном конце деревни, внимательно прислушиваясь при этом, не едет ли по улице вереница экипажей. Вдова любила своп садик, расположенный позади ее дома, больше того, что разбит перед ним, потому что именно в этом саду росли фруктовые деревья, ветви которых низко нависали над лужайкой, а в его глубине среди замшелых камней журчала речка. Но в эти дни она все чаще подходила к окну, выходящему в передний садик, и наблюдала, как набухают бутоны у крокусов и как из земли пробиваются отважные стрелки нарциссов. Впрочем, если она действительно услышит шум подъезжающих экипажей, то, разумеется, быстро удалится в дом. Так она и поступила однажды утром, а потом оказалось, что это всего-навсего был его преподобие Эбенезер Ловеринг, возвращающийся в своей одноколке после визита на соседнюю ферму.

Думая о возвращении господ в Боудли, миссис Уинтерс испытывала очень разные чувства. Дети будут счастливы. Они уже заждались, когда же наконец вернется мамочка! Мамочка, конечно же, нагруженная подарками, – и на какое-то время дети будут выбиты из колеи, а занятия сорваны. Но мать нужна детям больше любых занятий. Кэтрин ходила в большой дом дважды в неделю давать детям уроки музыки, хотя у них не было ни малейшей склонности к игре на фортепьяно. Конечно, они еще очень маленькие. Джулиане всего восемь лет, Уильяму – семь.

Когда мистер и миссис Адамс приезжали в свое поместье, жизнь становилась намного интереснее. Время от времени Кэтрин приглашали на обед или как партнершу для игры в карты. Она знала, что это случалось тогда, когда хозяйке не хватало либо дамы, либо партнера за карточным столом. Кэтрин также прекрасно видела, как снисходительно обращаются с ней в таких случаях. Но все равно так приятно было надеть свое лучшее платье, хотя ее самодельные туалеты должны казаться горожанам удручающе немодными – уж в этом-то она не сомневалась, – и побыть в обществе людей, с которыми интересно побеседовать.

А мистер Адамс был неизменно приветлив и любезен. И чрезвычайно привлекателен. Дети унаследовали от него красоту, хотя и миссис Адамс была хороша собой. Но Кэтрин уже знала, что должна избегать общества мистера Адамса. Если они вдруг увлекались какой-то темой, голос у миссис Адамс тут же становился резким и раздраженным. Глупая женщина! Разве по поведению Кэтрин не видно, что флирт ее совершенно не привлекает?

Нет, флирт ее не привлекает. С мужчинами она покончила. И с любовью. И с флиртом. Все это и привело ее туда, где она пребывает сейчас. Нет, она не жалуется. У нее довольно приятный домик в симпатичной деревушке, и она научилась находить себе всякие полезные занятия, чтобы дни не тянулись невыносимо скучно.

Кэтрин рада, что хозяева поместья возвращаются, – отчасти рада. Но они везут с собой гостей – множество гостей. Виконта Роули она не знает. Она никогда его не видела и ничего не слышала о нем, до того как поселилась в Боудли. Но там должны быть еще и другие гости, без сомнения, люди из общества. Может быть, она познакомится с одним из них – или с несколькими, но, возможно, среди них окажется и кто-то знающий ее.

Хотя это маловероятно, но все равно, когда она думала об этом, ей становилось не по себе.

Ей не хотелось, чтобы что-то нарушало ее спокойную жизнь. Слишком большого труда стоило обретение покоя.

Они приехали к вечеру; день был прохладный, но солнечный. Кэтрин стояла у своего дома в самом конце дорожки и прощалась с мисс Агатой Доунз, старой девой, дочерью прежнего пастора, которая заходила к ней выпить чашку чаю. Убежать в дом, чтобы спрятаться за занавеской в гостиной и оттуда видеть все, самой при этом оставаясь невидимой, не было никакой возможности. Ей не оставалось ничего другого, как только стоять на месте – даже без шляпки с вуалью, которой можно было бы закрыть лицо, – стоять и ждать, пока ее узнают. Она позавидовала Тоби, своему терьеру, который заливался громким лаем, находясь в доме в полной безопасности.

Экипажей было три, если не считать повозок с вещами, ехавших на небольшом расстоянии. Рассмотреть, кто в них находится, было невозможно, хотя миссис Адамс, ехавшая в первом экипаже, и наклонилась немного вперед на своем сиденье, чтобы поднять руку и поприветствовать дам, стоявших у домика Кэтрин. Словно королева, снисходящая до своих крестьян-подданных, подумала Кэтрин насмешливо – эта насмешливость никогда не покидала ее при встречах с миссис Адамс. И она кивнула в ответ на приветствие.

Три джентльмена ехали верхом. Одного взгляда было достаточно Кэтрин, чтобы убедиться: двое из них ей незнакомы, третий тоже не представлял собой угрозы. Она с улыбкой присела перед мистером Адамсом – Кэтрин старалась по возможности не делать этого при встрече с его супругой – и только спустя какое-то время по всей его фигуре и неулыбающемуся, надменному взгляду, который он, обернувшись, бросил на нее, поняла, что это вовсе не мистер Адамс.

Разумеется, у мистера Адамса есть близнец – виконт Роули. Какое унижение! Она почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Оставалось надеяться только на то, что виконт отъехал на приличное расстояние и не заметил этого. А также на то, что ее реверанс будет расценен как приветствие всем приехавшим.

– Моя дорогая миссис Уинтерс, – проговорила мисс Доунз, – как приятно, что мы случайно оказались вне дома и так близко от дороги, когда мистер Адамс и его бесценная супруга с их гостями вернулись домой. И я считаю, что со стороны миссис Адамс кивнуть нам было необычайно любезно. Ведь она могла бы не показываться из-за занавесок, особенно после такого утомительного путешествия.

– Да, – согласилась Кэтрин, – путешествия действительно вещь утомительная, мисс Доунз. И конечно, они рады, что добрались до Боудли-Хауса как раз к чаю.

Мисс Доунз вышла за калитку и повернула к своему дому – ей не терпелось рассказать своей больной матери обо всем только что увиденном. Глядя, как она идет по улице, Кэтрин не без удовольствия заметила, что почти все население деревни высыпало из домов. Казалось, по улице только что проехала некая блестящая процессия и все радуются этому событию.

Кэтрин все еще не покидало чувство неловкости. Может быть, виконт Роули поймет, что она выделила его своим реверансом и улыбкой по ошибке? Может быть, с надеждой подумала она, и другие совершили ту же оплошность, а кое-кто и до сих пор не понял, что обознался.

Его почти нельзя отличить от мистера Адамса, подумала Кэтрин. Но если по первому впечатлению вообще можно судить о чем-либо – а она судила именно по первому впечатлению, хотя и понимала, что это, наверное, не правильно, – виконт по характеру совершенно не похож на брата. Это человек надменный и, наверное, лишенный чувства юмора. В его темных глазах светится холодность. Возможно, двадцать судьбоносных минут виноваты в этом несходстве. Виконт Роули должен держаться так, как требуют его титул, крупное состояние, богатое и обширное имение.

Кэтрин хотелось надеяться, что больше она с ним не встретится. Это только еще больше смутило бы ее. Ей хотелось думать, что его пребывание в Боудли не затянется, хотя скорее всего он даже не выделил ее среди прочих местных жителей во время своего величественного продвижения по улице.

– Ну, – проговорил Иден Уэнделл, барон Пелхэм, обращаясь к своим спутникам, торжественно шествующим по единственной улице Боудли, – по крайней мере в одном мы ошиблись.

Два его друга не стали уточнять, о какой ошибке идет речь, поскольку они продолжали разговор, начатый еще до прибытия в деревню. Впрочем, этой темы они касались в течение всей поездки.

– Если быть точным, то ошибся только один из нас, – с явной издевкой отозвался мистер Натаниел Гаскойн. – За окошками этих славных коттеджей можно отыскать еще не одну дюжину неожиданностей.

– Ты неисправимый мечтатель, Нэт, – сказал Рекс Адамс, виконт Роули. – Лично мне показалось, что все обитатели деревни, включая собак, вышли на улицу, чтобы поглазеть на нас. И по моим наблюдениям, среди них была только одна красавица.

Лорд Пелхэм вздохнул.

– И смотрела она только на вас, Рекс, черт возьми ваши прекрасные глаза! – проворчал он. – Среди моих знакомых бытует мнение, что мои голубые неотразимы, но эта деревенская красавица на них даже не взглянула. Она никого вообще не видела, кроме вас.

– Было бы совсем недурно, если бы одна из ваших знакомых изменила свое мнение о неотразимости голубоглазых мужчин, Иден, – сухо заметил лорд Роули. – И окажись я в Лондоне, она, возможно, предпочла бы мои глаза. Это избавило бы вас от необходимости удаляться на весь сезон в деревню.

Лорд Пелхэм недовольно поморщился, зато мистер Гаскойн залился веселым смехом.

– Меткий удар, Ид, – проговорил он. – Этого нельзя не признать.

– Ее никто не знал в Лондоне, – проговорил лорд Пелхэм, нахмурившись. – А за ее тело можно было просто отдать жизнь. Откуда мне было знать, что она замужем? Вам обоим, конечно, представляется весьма забавным, когда муж обнаруживает вас в собственной постели, застает, так сказать, на месте преступления. Но мне это не казалось и не кажется смешным.

– По правде говоря, – мистер Гаскойн прижал руку к сердцу, – я вам сочувствую, Ид. Супруг неудачно выбрал время. Он должен был по крайней мере соблюсти приличия и скромно дождаться, когда вы сделаете свое дело, как положено – или как не положено. – И он снова расхохотался, запрокинув голову.

К этому времени друзья уже выехали из деревни и направлялись к обсаженной дубами аллее, ведущей к Боудли-Хаусу.

– Ну что ж, – проговорил лорд Пелхэм, поджав губы и решая принять вызов, – он немного привык к насмешкам, хотя и не собирался мириться с ними, – я не единственный, в конце концов, кому пришлось уехать в деревню, Нэт. Осмелюсь напомнить вам имя мисс Сибил Армстронг…

– Да ради Бога! – отозвался мистер Гаскойн, пожимая плечами. – Вы достаточно часто произносили его за последнее время, Ид. Рождественский поцелуй – вот и все, что было. Под омелой. Отрицать это глупо. Малышка стояла там, делая вид, что не замечает ни омелы, ни меня. А потом набежали братья, папаши, мамаши, кузены, тетки, дядья…

– Мы видим эту картину с мучительной ясностью, – посочувствовал виконт.

– ..появляются из дверей, просачиваются сквозь стены, потолки, полы, – продолжал мистер Гаскойн. – И все смотрят на меня, ожидая, что я немедленно сделаю предложение. Все было пущено в ход, чтобы запугать несчастного. Ураган, буря, шторм!

– Да, такое уже случалось не раз, – согласился виконт, – И вот вы теперь бросились ко мне, точно испуганные кролики, полагая, что я вместе с вами укроюсь в деревне, пропустив лондонский сезон.

– Вы не правы, Рекс, – возразил мистер Гаскойн, – разве мы хоть слово сказали, что вам придется пропустить сезон и упустить всех исполненных надежд молоденьких особ, а также их маменек? Разве мы говорили нечто подобное? Скажите ему, Ид.

– Мы предложили вам согревать Стрэттон своим присутствием все время, пока вас не будет там, – уточнил лорд Пелхэм. – Ведь так, Рекс? С этим вы не можете не согласиться?

Виконт усмехнулся:

– Вам обоим повезло. Повезло, что моя невестка пригласила к себе всех нас, и я решил, что куда приятнее погостить здесь, нежели томиться от скуки в Стрэттоне. Но так вам и надо, что в этой деревне, кажется, имеется только одна красавица и ей понравился я.

Раздались протестующие возгласы, но довольно редкие и невразумительные, впрочем, и они вскоре прекратились, поскольку троица подъехала к дому. Молодые люди спешились и отдали поводья поджидающим их грумам, после чего помогли дамам выйти из экипажей.

А она и в самом деле красавица, подумал виконт Роули, хотя и не похожа на молодую девушку, и по виду слишком изящна, чтобы оказаться молочницей или прачкой, короче, особой, которую можно купить за пару монет. Она стояла в саду перед маленьким, но вполне респектабельным коттеджем. Скорее всего к этому домику прилагается еще и муж, собственник красотки.

Жаль. Она определенно красива – с роскошными золотыми волосами, правильными чертами лица и кожей цвета сливок. И сложена прекрасно: не слишком худа, но и не излишне пышная. В отличие от большинства известных ему мужчин он не любил пышнотелых женщин. К тому же она не была тщательно причесана и завита, женщина вполне полагалась на свою красоту, не пытаясь подчеркнуть ее искусственными ухищрениями.

Конечно, она смелая женщина. Его взгляд остановился на ней, когда она кивала Клариссе. Не осталось для него незамеченным, что она бегло взглянула на Идена и Нэта. Но улыбнулась она, плутовка эдакая, ему и присела специально перед ним.

Ну что же, он не откажется от небольшого развлечения, если выяснится, что у дамы отсутствует муж, который может застать их в компрометирующих обстоятельствах, как это случилось с беднягой Иденом. Разумеется, его не интересуют леди, принадлежащие к семейству Клода, одна из которых – сестра Клариссы. Равно как и прочие матримониальные проекты. Будь у Клариссы больше ума, она сообразила бы, что в ее интересах иметь неженатого деверя, и не стала бы навязывать ему свою сестру. Ведь Клод, в конце концов, его наследник, а после Клода наследником станет сын Клариссы.

Но может быть, она опасалась, что он из прихоти свяжет себя прочными узами с какой-либо женщиной, если Кларисса не уследит за ним, а она на все смотрит как собственница.

Вряд ли ей стоит опасаться чего-то подобного. Он всего лишь один-единственный раз приблизился к черте, отделяющей его от брака, и этого оказалось достаточно. Он до конца дней сыт по горло ощущением схватки, равно как и сопутствующими ей мучительными переживаниями. Мисс Горация Эккерт теперь его совершенно не интересует, хотя некогда интересовала, и довольно сильно. К тому же она недавно сделала попытку к примирению, и это явилось еще одной причиной, по которой он согласился погостить в Боудли вместе с друзьями, предпочтя скуку поместья сезону в Лондоне. На мгновение подбородок его окаменел.

Невестка, которой он помог выйти из экипажа, задержала руку на рукаве его пальто. Обычно, обращаясь к нему, она именовала его полным титулом, хотя он предлагал ей обращаться попросту – по имени. Очевидно, думал он, подчеркивая свое близкое родство с титулованной особой, Кларисса растет в собственных глазах.

– Роули, – сказала она на сей раз, – добро пожаловать в Боудли. Проводите, пожалуйста, Эллен в дом. Она очень утомилась. Вы же знаете, она такая хрупкая. Миссис Крофт затем покажет ваши комнаты.

Очевидно, Кларисса придерживалась того мнения, что хрупкость женщины – показатель ее привлекательности и прочих достоинств в качестве предполагаемой невесты. Последние две недели – с тех пор как мисс Хадсон присоединилась к ним в Стрэттоне – она только и делала, что расписывала ему свою сестрицу.

– Сочту за честь, Кларисса, – отозвался Роули и повернулся к младшей сестре, чтобы предложить ей руку. – Мисс Хадсон?

"Мисс Эллен Хадсон меня боится, – не без раздражения подумал виконт. – Или испытывает передо мной благоговейный ужас, что в конце концов одно и то же, во всяком случае, навевает ту же скуку”. Но Кларисса, увы, уверена, что эта пара с восторгом примет из ее рук возможность до конца дней своих раздражать друг друга.

"Замужем ли она?” – подумал он. Мысли его от молодой леди, опирающейся на его руку, устремились совсем в другую сторону.

Как скоро удастся ему, не нарушая приличий, выяснить это?

Чаша радости миссис Клариссы Адамс была переполнена. В Боудли на какое-то время съехались гости – одиннадцать человек; в их числе не менее трех титулованных особ, а среди них – ее невестка Дафна, леди Бэрд, и ее муж сэр Клейтон Бэрд.

Среди гостей – Роули и два его друга; сестра Роули и Клода с мужем; сестра Клариссы – Эллен; любимая подруга Клариссы – Ханна Липтон с мужем, мистером Липтоном; их дочь, мисс Вероника Липтон, годом старше Эллен, но не такая хорошенькая и хрупкая; и их сын, мистер Артур Липтон, со своей невестой мисс Терезой Хьюм. Мисс Хьюм всего восемнадцать, опасный возраст, но она, к несчастью, была совершенной дурнушкой со своими тусклыми рыжими волосами и мутно-зелеными глазами. Однако она благополучно обручена с мистером Липтоном-младшим, и не стоит проявлять к ней недоброжелательности Но радость миссис Адамс не была безоблачной. Ее огорчало многое. По ее мнению, мистеру Гаскойну, нетитулованному другу Роули, вообще приезжать было незачем, мог бы и отказаться от приглашения, которое ей пришлось послать ему вместе с приглашением барону Пелхэму. А ее попытки убедить одну свою молодую подругу присоединиться к ним, когда они собрались в Боудли, окончились неудачно: в ответ на свое письмо она получила сообщение о том, что эта подруга только что обручилась и через месяц вступает в брак.

Миссис Адамс чувствовала себя крайне неловко как хозяйка: она пригласила к себе неравное количество леди и джентльменов. И теперь ломала голову, пытаясь найти поблизости подходящую особу женского пола, которую можно пригласить погостить у них на какое-то время. Но никого не находила. И миссис Адамс решила приглашать к себе для времяпрепровождения кого-то из здешних незамужних леди – приходить в гости, но не жить в доме. О том, кто будет эта леди, размышлять не приходилось – выбирать-то не из кого.

И миссис Кэтрин Уинтерс получила лестное приглашение.

Миссис Адамс не любила ее. Эта особа слишком важничает, живя в благородной бедности в своем маленьком коттедже, и гардероб ее весьма скуден. И никто не знает в точности, откуда она приехала пять лет назад и кем был ее муж. Или ее отец, кстати говоря. А ведь притворяется весьма утонченной и разговоры ведет изысканные и умные.

Миссис Адамс раздражало, что все считают эту женщину леди только потому, что она держит себя как леди. Ее также раздражало, что время от времени приходится приглашать миссис Уинтерс к обеду или чтобы составить партию за карточным столом. Миссис Уинтерс давала ее детям уроки музыки. Конечно, она не получала за это никакого вознаграждения, это правда, но даже и в таком случае миссис Адамс принижала себя, находясь в обществе особы, которая была почти – или в действительности – прислугой.

Если бы миссис Уинтерс одевалась и причесывалась помоднее, ее можно было бы даже назвать привлекательной. Конечно, не такой привлекательной, как Эллен. Но что за вид она на себя напускает! А мысли Роули нельзя отвлекать от Эллен. Кларисса была уверена, что за последние две недели Роули выказал к Эллен достаточный интерес, как и подобает благовоспитанному человеку.

Ее совершенно не беспокоило, куда устремлены взгляды ее мужа. Клод ей предан. Когда она девять лет назад выходила замуж за этого красивого и обаятельного человека, у нее были кое-какие опасения. Будучи девицей достаточно разумной и обладающей некоторым тщеславием, она знала, что никогда не будет принадлежать к тем женщинам, которые глупо улыбаются, изображая неведение, пока их мужья развлекаются с потаскухами и любовницами. Но ведь это такая выгодная партия! В конце концов титул виконта может когда-то перейти к Клоду. К тому же он ей очень нравился. Она решила выйти за него замуж и любой ценой удерживать при себе. Она стала и его женой, и любовницей, разрешая на супружеском ложе проделывать с собой штуки, узнав о которых большинство стыдливых и чопорных жен просто умерли бы от потрясения. Она же потрясала самое себя – ей нравилось то, что они делают.

Нет, миссис Адамс не боялась потерять мужа из-за особы, подобной миссис Уинтерс, хотя и не поощряла ее к дальнейшему сближению с их домом. Она с удовольствием пригласила бы кого-то менее заметного, но, к сожалению, приглашать больше было некого.

– Я пошлю миссис Уинтерс приглашение отобедать с нами сегодня, – сказала она мистеру Адамсу на следующее утро после их приезда. – Она будет рада провести вечер в обществе, я полагаю. И можно рассчитывать, что вести себя она сможет вполне прилично.

– Ах, миссис Уинтерс, – улыбнулся муж, – она, кажется, всегда ведет себя очень мило, любовь моя.

Наверное, я слишком долго не давал вам уснуть вчера ночью после такого утомительного путешествия? Приношу свои извинения.

Он знал, что никаких извинений не требуется. Она прошла через весь кабинет, обошла вокруг письменного стола и наклонила голову, чтобы муж поцеловал ее.

– Я посажу ее рядом с мистером Гаскойном, – сказала она. – Пусть занимают друг друга. Я действительно нахожу весьма досадным, что он не вернулся в Лондон, прогостив у Роули целых три недели.

– Считаю, что это превосходная мысль – посадить их рядом, любовь моя, – ответил мистер Адамс и довольно улыбнулся. – Но мне кажется, что вы понапрасну теряете время, пытаясь свести Эллен с Рексом. Его не заполучить, по крайней мере так он говорит. И я начинаю убеждаться, что он не шутит. Боюсь, мисс Эккерт нанесла ему серьезную рану.

– Мужчину вообще нельзя заполучить, – презрительно поджала губки миссис Адамс, – до тех пор пока он не убедится, что некая леди создана именно для него. Просто Эккерт оказалась женщиной не его романа.

– Ах! – Мистер Адамс еще раз улыбнулся. – Именно это вы и заставили меня понять? Что вы созданы именно для меня? Как вы проницательны!

– Эллен и Роули созданы друг для друга, – проговорила она, не позволяя мужу возражать ей.

– Посмотрим, – ответил он, рассмеявшись.

Глава 2

– Весьма любезно со стороны мистера и миссис Адамс пригласить нас с миссис Ловеринг отобедать в Боудли, – сказал преподобный Эбенезер Ловеринг, помогая Кэтрин выйти из экипажа и поворачиваясь, чтобы предложить руку жене. – Это исключительная честь и для вас, миссис Уинтерс. Особенно если учесть, что в доме у них гостит виконт Роули.

– Да, действительно, – пробормотала Кэтрин. Она подняла руки, чтобы пригладить волосы – вдруг вечерний ветерок испортил ее прическу, хотя прическа была очень простой. Она пыталась не обращать внимания на удары своего сердца. Сто раз она принимала решение отказаться от приглашения, но все же согласилась. Не было никаких причин отказываться. Не может же она прятаться все время, пока гости не разъедутся по домам. А они, наверное, пробудут здесь довольно долго.

Одевалась она тщательно, выбрав платье из зеленого шелка, которое, как она знала, хорошо сочетается с цветом ее волос. Причесалась не так строго, как обычно, позволив нескольким прядкам свободно виться на висках и шее. И тем не менее она понимала, что вид у нее плачевно заурядный и немодный. Конечно, бедной соседке, которую приглашают только потому, что одним джентльменом среди гостей оказалось больше, чем леди, так и полагается выглядеть – несколько убого, подумала Кэтрин со своей обычной иронией. И все же она была довольна приглашением.

– Ах, миссис Уинтерс, – сказала, подплывая к ней, миссис Адамс, вся в оборках, сверкающих драгоценностях и развевающихся перьях, – как хорошо, что вы пришли! – Окинув взглядом гостью, она с удовлетворением отметила, что вряд ли та затмит кого-либо из присутствующих леди. Потом она повернулась, чтобы приветствовать пастора и его супругу.

– Миссис Уинтерс, как любезно с вашей стороны, – тепло улыбнулся ей мистер Адамс.

Конечно, это мистер Адамс, подумала она, прежде чем позволила себе улыбнуться в ответ.

Да, это его обычное радушие. Кроме того, он обратился к ней как старый знакомый:

– Позвольте представить вас некоторым из наших гостей.

Кэтрин не осмеливалась окинуть взглядом гостиную. Ей казалось, что она переполнена людьми. Но глядя на каждого, кому ее представляли, она всякий раз чувствовала облегчение. Никто среди этих людей не был ей знаком, кроме мисс Эллен Хадсон, сестры миссис Адамс, которая уже не раз гостила в Боудли за последние пять лет. Она казалась очень хорошенькой и взрослой, а одета была по последнему, как решила Кэтрин, слову моды, Это был более молодой вариант миссис Адамс – с роскошными каштановыми волосами и зелеными глазами.

Все приветливо здоровались с Кэтрин. Она заметила восхищение в голубых глазах лорда Пелхэма, который взял ее руку и склонился над ней, а также в серых ленивых глазах мистера Гаскойна. Оба они были привлекательными молодыми людьми. Конечно, приятно, когда тобой восхищаются, призналась себе Кэтрин, хотя она никогда в жизни больше не станет добиваться, чтобы ею восхищались, и ничье восхищение никогда уже не обманет ее.

Наконец остались только двое из гостей, которым ее еще не представили. Но она чувствовала их присутствие – точнее, присутствие одного из них, – потому что, едва войдя в гостиную, ощутила какую-то внутреннюю тревогу. Но успокаивала себя. Возможно, вчера он и не заметил ее толком, а если и заметил, то, может быть, теперь и не узнает. Или уже догадался, что она приняла его за брата.

– Могу я представить вам мою сестру Дафну, леди Бэрд? – проговорил мистер Адамс. – Даф, это миссис Уинтерс.

Леди Бэрд заметно отличалась от своих темноволосых братьев. Но эта блондинка была столь же любезна, как и мистер Адамс. Пожав Кэтрин руку, она проговорила несколько приветливых слов.

– И моего брата – виконта Роули, – продолжал мистер Адамс. – Как видите, миссис Уинтерс, мы полные близнецы. Всю жизнь это нас забавляло, а окружающих сбивало с толку. Верно, Рекс?

– И все знали, что братья бесстыдно пользуются своим сходством, миссис Уинтерс, – добавила леди Бэрд. – Я могла бы порассказать вам об этом столько, что хватило бы на весь вечер и еще осталось бы на завтра.

Лорд Роули чопорно поклонился Кэтрин.

– Только не теперь, Дафна, – сказал он. – Возможно, когда-нибудь в другой раз. Ваш покорный слуга, миссис Уинтерс.

Да, подумала молодая женщина, они действительно очень похожи. Оба высокие, красивые, с темными волосами и темными глазами. Но при этом разные. Хотя она и совершила ошибку вчера на деревенской улице, теперь уж вряд ли ошибется еще раз. На первый взгляд они были одинаково сложены, но все же ей показалось, что телосложение у виконта более атлетическое, чем у мистера Адамса. И волосы у него длиннее – явно вопреки моде. И лицо совсем другое. Нет, черты лица у них поразительно похожи, но если у мистера Адамса лицо открытое и дружелюбное, то у лорда Роули – надменное, замкнутое, циничное.

Ей нравится мистер Адамс. Брат же ей не понравился: вполне возможно, потому, что она поставила себя перед ним в неловкое положение и отдавала себе в этом отчет.

– А мистер Уинтерс? – спросила леди Бэрд, окинув гостиную блестящими любопытными глазами.

– Он скончался, Даф, – поспешно проговорил мистер Адамс. – Миссис Уинтерс – вдова. Мы очень рады, что она выбрала для своего местожительства Боудли. Она читает старикам и учит детей, а также снабжает церковь цветами из своего сада в летние месяцы. И учит Джули и Уилла игре на фортепьяно, хотя они и обнаруживают все признаки отсутствия музыкального слуха – очевидно, унаследовали от отца.

– Значит, миссис Уинтерс – сокровище, – проговорил виконт Роули, окинув ее взглядом с ног до головы и, без сомнения, придя к тому же выводу, к которому, очевидно, несколько раньше пришла миссис Адамс.

"Ладно, это не имеет значения”, – подумала Кэтрин, проглотив унижение. Она одевалась не для того, чтобы произвести впечатление на всемогущего лорда. Если он понял, что средства ее крайне скромны и что она живет вдали от светского общества, он не ошибся. Именно так все и есть на самом деле.

– Вне всякого сомнения, – с улыбкой отозвался мистер Адамс. – Но мы смутили вас, миссис Уинтерс. Расскажите, какие успехи сделали мои дети за последние два месяца. Хотелось бы знать правду, конечно. – И он хмыкнул.

Кэтрин с раздражением поняла, что она и на самом деле покраснела. Но произошло это не столько от удовольствия или от смущения из-за комплимента, сколько оттого, что в действительности это вовсе не был комплимент. В голосе виконта звучала нескрываемая скука. В действительности он сказал, что она скучная особа. Ну что же, это тоже верно.

– Они оба занимались каждый день, сэр, – ответила она. – И оба постепенно овладевают гаммами и делают простые упражнения, которые я им задаю.

Мистер Адамс опять рассмеялся.

– Ах, вы прекрасный дипломат, – сказал он. – Но полагаю, по крайней мере Джули мы должны заставить заниматься как следует. Одной мысли, что молодая леди вырастет и не будет играть на фортепьяно, достаточно, чтобы прийти в ужас. Хорошо хоть есть что-то обнадеживающее в ее акварельных рисунках.

– Я тоже довольно плохо играю на фортепьяно, – возразила леди Бэрд, – но когда меня вывезли в свет, я вовсе не стала парией. В самом деле, мне кажется, я прекрасно устроилась, поймав в свои сети Клейтона, не говоря уже о том, что мы были с ним по уши влюблены друг в друга. Если гости просят вас что-нибудь сыграть, миссис Уинтерс, нужно только туманно улыбнуться, поднять обе руки кверху и сказать что-нибудь вроде: “Посмотрите, разве эти руки созданы для игры!” – и все засмеются, как будто это невесть как остроумно. Уверяю вас, это прекрасный способ.

– Может быть, Клод, – проговорил лорд Роули, – миссис Уинтерс стоило бы обучать ваших детей не музыке, а дипломатии?

– Действительно, как это, наверное, скучно – заниматься с детьми, которым неинтересны занятия, – заметила леди Бэрд с сочувствием.

– Не совсем так, мэм, – ответила Кэтрин, – у них отсутствует не интерес, а…

– Способности, – докончил мистер Адамс, когда Кэтрин резко оборвала себя. Он снова хмыкнул:

– Ничего страшного, миссис Уинтерс. Я люблю их не меньше оттого, что у них нет музыкальных способностей.

– А, вот и обед! – сказала леди Бэрд, увидев, как на другом конце комнаты лакей что-то говорит миссис Адамс. – Прекрасно, я проголодалась.

– Простите меня, – сказал мистер Адамс, – я должен предложить руку миссис Липтон.

– А где же Клейтон? – И леди Бэрд огляделась вокруг. Кэтрин с трудом подавила охвативший ее панический страх. О нет, это было бы чересчур неловко! Но ее спасло появление миссис Адамс – а этого и надо было ожидать, – которая, конечно же, все устроила.

– Роули, – сказала она, беря за руку виконта, – вы, разумеется, захотите проводить к столу Эллен. – На Кэтрин она взглянула с почти комической снисходительностью. – Я попросила преподобного Ловеринга проводить вас, миссис Уинтерс. Мне подумалось, что вам будет приятнее общаться с тем, кого вы знаете.

– Конечно, – пробормотала Кэтрин, и чувство страха уступило в ней место удовлетворению. – Благодарю вас.

Пастор же поклонился ей и сообщил, что сочтет за исключительную честь, если она позволит ему сопроводить себя в столовую и сесть рядом.

– Миссис Адамс понимает, – сказал он, пока леди еще могла его слышать, – что люди моей профессии предпочитают сидеть за столом с людьми здравомыслящими.

Вот эта похвала, подумала Кэтрин, кладя руку на руку пастора, без сомнения, утвердит виконта Роули в его мнении о том, что она скучная особа. Впрочем, ей нет дела до мнения виконта Роули.

И она с философской покорностью приготовилась провести скучное обеденное время. Мистер Натаниел Гаскойн сидел слева от нее. Судя по всему, приятный и привлекательный джентльмен. Но у нее почти не было возможности побеседовать с ним. Ее вниманием полностью завладел преподобный Ловеринг, усевшийся рядом с ней, что случалось почти всегда, когда они оказывались гостями в Боудли. Во время трапезы он убеждал ее, что оба они должны испытывать почтительную благодарность за честь, которую оказали им, пригласив в такое блестящее общество. И еще он уверял Кэтрин, что каждое поданное блюдо обладает высочайшими достоинствами.

Кэтрин слушала священнослужителя вполуха, с интересом наблюдая за гостями. Мистер Адамс, сидевший во главе стола, был добродушным хозяином. Миссис Адамс, сидевшая на противоположном конце, была величественной хозяйкой. Для Кэтрин оставалось загадкой, почему они неизменно кажутся очень довольными друг другом при столь различных характерах. Конечно, оба они красивые люди. Кэтрин заметила, что Эллен Хадсон, сидевшая подле виконта, сделала несколько нервических попыток привлечь к себе его внимание. Но когда ей это удалось, она стала молчаливой и явно почувствовала себя неловко. Ему пришлось вновь вернуться к разговору с миссис Липтон, сидевшей рядом с ним с другой стороны. Миссис Адамс это явно не понравилось. Кэтрин подумала, что в будущем миссис Липтон будут сажать подальше от виконта. Кэтрин заметила, что леди Бэрд и мистер Гаскойн заняты флиртом – совершенно невинным. Кэтрин также заметила, что мисс Тереза Хьюм обменялась несколькими тоскующими взглядами с мистером Артуром Липтоном, своим женихом, который сидел слишком далеко от нее, чтобы они могли беседовать. С бедной девочкой почти не разговаривали. Оба джентльмена, сидевшие справа и слева, вскоре совсем перестали обращать на нее внимание. Лорд Пелхэм в течение всего обеда был занят беседой с мисс Вероникой Липтон.

Кэтрин наслаждалась своей ролью зрителя, а не исполнителя, хотя так бывало не всегда. Роль зрителя делает жизнь более забавной и уберегает от сердечных ран. С течением времени она постепенно обнаружила, что это куда приятнее – стоять на страже своих чувств, держаться в некотором отдалении от жизни, если можно так выразиться. Она, конечно, не полностью устранилась от всякой деятельности, и друзья у нее были. Но это была безопасная деятельность и безопасные друзья.

Кэтрин встретилась глазами с лордом Роули в тот момент, когда что-то улавливала из восхвалений мистера Ловеринга по поводу ростбифа, с которым он только что разделался, в основном же – витала в облаках. И улыбнулась, увидев знакомое лицо, на долю секунды раньше, чем вспомнила, что лицо это вовсе не знакомо. Она не знает этого человека. И она сделала это почти сразу же после того, как убедила себя в том, что этого никогда больше не повторится. Кэтрин неловко отвела глаза, и вилка ее застучала по тарелке излишне звонко.

Но что важного в том, что она улыбнулась ему, когда их глаза случайно встретились? В конце концов, ведь их представили друг другу, и перед обедом они перемолвились несколькими словами, участвуя в общем разговоре гостей. Ей вовсе не из-за чего было смущенно отводить глаза. А в результате она вновь чувствует себя виноватой, словно украдкой бросала на него восхищенные взгляды и была поймана на месте преступления. Кэтрин досадливо нахмурилась и решительно посмотрела на виконта еще раз.

Виконт Роули все еще смотрел на нее. Он поднял темную надменную бровь, и она опять быстро отвела глаза.

Теперь она только все испортила. Какой бестактной выказала себя! А все только потому, что он красив, а она, как всякая нормальная женщина, чувствует притягательность его красоты.

Кэтрин улыбнулась преподобному Ловерингу, и тот, поощренный ее улыбкой, пустился воспевать необычайную проницательность, проявленную мистером Адамсом при выборе повара.

Она вдова. Интересно. Вдовы во много раз предпочтительнее всех прочих женщин. С незамужними леди нужно быть осторожным, очень осторожным, как недавно понял Нэт, на свою беду. Если мужчина имеет состояние и занимает определенное социальное положение, на него смотрят как на добычу, которую всеми силами пытаются поймать в брачные силки заинтересованные родичи, если не сама молодая леди. Кроме того, молодых совершенно невозможно завлечь в постель, разве что ты готов заплатить за это немыслимую цену.

Он не готов. С него хватит одного раза. Больше этого не будет.

И замужние леди тоже опасны, что сравнительно недавно пришлось усвоить Идену. Оказавшись под пистолетом разгневанного супруга, можно расстаться с жизнью либо всю жизнь прожить с чувством вины за то, что ты убил того, кому сам же причинил зло. Даже если муж оказывается слишком трусливым для того, чтобы послать вызов, как, очевидно, случилось с тем, кому Идеи наставил рога, нельзя не считаться с мнением общества. А это означает, что придется уехать из Лондона и даже из Брайтона или Бата на год или около того.

Женщины, не относящиеся к разряду леди, как правило, скучны. Конечно, они необходимы для удовлетворения аппетита и обычно в постели выказывают замечательное искусство. Но они так доступны, и к тому же им, как правило, нечего предложить, кроме своего тела. Это скучно. Прошло несколько лет с тех пор, как он содержал постоянную любовницу. Если возможен выбор, уж лучше случайные встречи. Но в них таится другая опасность, Ему удалось сохранить свое тело в целости в течение шести лет сражений на Пиренейском полуострове, а также в битве при Ватерлоо. И у него нет ни малейшей охоты подвергать его риску венерического заболевания.

Нет, вдовы определенно предпочтительнее. У него были две интрижки с вдовами. И ни с одной никаких осложнений. Оставлял, когда ему надоедало. Ни одна не подняла шума. Обе перешли к следующим любовникам. Он вспоминал о них не без нежности.

Миссис Уинтерс – вдова. И необычайно красивая вдова. Возможно, красота ее не бросается в глаза. Эллен Хадсон одета куда богаче и изысканнее. Волосы ее причесаны гораздо более замысловато. Она моложе. Но именно из-за отсутствия этих приманок красота миссис Уинтерс сияет ярче. Тем выразительнее проступает женщина из-под какого-то скучного, явно немодного зеленого платья.

Взгляд не задерживается на платье, но проникает сквозь него, обнаруживая высокую, гибкую и стройную фигуру. Это тело будто создано для постельных утех. А простота ее прически – волосы, гладко зачесанные надо лбом и ушами и уложенные сзади узлом, с несколькими свободно падающими завитками, смягчающими эту строгость, – эта простота лишь подчеркивает блеск роскошных золотых волос. И ничто не отвлекает внимания от умного лица с правильными чертами и выразительными карими глазами. Просто красавица!

Она вдова. И Роули мысленно поблагодарил покойного мистера Уинтерса за то, что тот столь любезно умер молодым.

Жизнь в деревне обещает быть скучной. И все же хорошо вернуться в дом, где когда-то жили предки. Здесь оживают милые воспоминания детства. Приятно провести несколько недель в обществе Клода. Как близнецы, они были очень привязаны друг к другу, хотя жизнь у них пошла совершенно различными путями, с тех пор как Клод в возрасте двадцати лет женился. Теперь они подолгу не виделись. Да и более подходящего общества, чем общество двух его самых близких друзей, представить себе нельзя. Они дружат с тех пор, как все трое, будучи офицерами кавалерии, сражались на Пиренеях. Там один из остроумцев офицеров дал четырем друзьям – ему, Идену, Нэту и Кеннету Вудфоллу, графу Хэверфорду, – прозвище Четыре Всадника Апокалипсиса, потому что они всегда оказывались в самой гуще схватки.

Ничего не поделаешь, придется поскучать. Он не может относиться с симпатией к Клариссе, хотя нужно отдать ей должное – кажется, она сделала Клода счастливым. Но совершенно очевидно, что та цепко держится за воплощение своего замысла. Она хочет, чтобы он женился на ее сестре, а значит, ему надлежит держаться с девушкой вежливо и при этом не произвести ложного впечатления, будто он за ней ухаживает. Он понимал, что ему придется противостоять решительным маневрам Клариссы.

Порой Роули проклинал себя за то, что дал слабину перед товарищами: неужели он действительно был обязан поселиться с ними в деревне только потому, что у тех не оставалось выбора? Неужели он не мог предоставить их самим себе? Но ведь он знал, что они поступили бы по отношению к нему точно так же – пришли бы на помощь, Наконец, он подозревал, что Горация проведет этот сезон в Лондоне, а ему никак не хотелось видеть ее.

Стало быть, он прикован к Боудли по крайней мере на несколько недель. И ему не помешают какие-то иные развлечения, кроме тех, которые могут обеспечить ему брат и два близких друга. Неплохо бы развлечься в женском обществе.

А миссис Уинтерс, как теперь выяснилось, – вдова.

И она, кажется, доступна.

Не раз она дала ему это понять. Совершенно точно. Весь вечер она ведет себя как хорошо воспитанная леди. Манеры ее просто очаровательны, они именно таковы, какие приличествуют женщине ее положения и с ее средствами. Она не вылезает на первый план, но и не держится в тени с фальшивой скромностью. После обеда она разговаривала в гостиной и с Клейгоном, и с Дафной, и с мистером Липтоном и, кажется, если судить по заинтересованному выражению их лиц во время разговора, проявила при этом ум и изобретательность. После того как мисс Хадсон, мисс Липтон и мисс Хьюм осчастливили общество пением и чтением стихов под фортепьяно, миссис Уинтерс получила приглашение от Клода что-нибудь сыграть и согласилась без всякого кривлянья. Играет она хорошо, но, сыграв одну вещь, не стала продолжать в отличие от мисс Липтон. Когда миссис Ловеринг встала, чтобы попрощаться, миссис Уинтерс присоединилась к ней без малейших колебаний, любезно пожелав Клариссе и Клоду доброй ночи и вежливо кивнув всему обществу. Она терпеливо ждала, пока этот напыщенный дурень пастор рассыпался в благодарностях перед хозяевами, расхваливая их гостей и обед, доставивший всем такое наслаждение. Прошло чуть ли не десять минут, пока эта троица наконец отбыла. Клод вышел с ними, чтобы поручить леди заботам пастора и немного проводить их.

Несомненно, она просигнализировала ему о своей готовности к сближению. За обедом он заметил и улыбку, и притворное смущение, и опущенные ресницы – прекрасные длинные ресницы, несколько более темные, чем волосы. И еще несколько взглядов, брошенных тайком в гостиной. Особенно выразительным был тот, которым она озарила его, кончив играть на фортепьяно и улыбаясь в ответ на аплодисменты. Она посмотрела именно туда, где стоял он, облокотившись о каминную полку и держа в руке стакан, – посмотрела и покраснела. Он не аплодировал, но чуть-чуть приподнял стакан и слегка выгнул бровь.

Да, определенно, она доступна. Виконт вытянулся на постели, отпустил слугу и загасил свечи; его чресла заныли от предвкушения.

Интересно, был ли покойный мистер Уинтерс хорошим преподавателем постельных наук? Но это не важно. Он сам всему ее научит.

Глава 3

Кэтрин только что пришла, проделав три мили от маленького коттеджа, который занимал престарелый мистер Кларквелл с сыном и невесткой, до своего дома.

Примерно раз в неделю она ходила читать ему свежие газеты и книги. Старик не мог ходить без помощи двух палок, а от постоянного сидения в доме или у дверей он стал настоящим брюзгой, как говорила его невестка.

Кэтрин почесала бархатный животик Тоби, пришедшего от этого в совершенный восторг, – сначала кончиком башмака, потом рукой.

– Глупышка, – сказала она, схватив его за подбородок и поворачивая голову из стороны в сторону, – можно подумать, будто меня не было дома целый месяц! – И она рассмеялась, глядя, как яростно Тоби виляет хвостиком.

Несмотря на солнце, день был прохладный. Кэтрин поворошила кочергой золу в кухонном очаге, и ей удалось оживить огонь. Подбросив дров, она налила воду в котелок и поставила вскипятить чай.

Она всегда радовалась, придя домой и закрыв за собой дверь, если в этот день никуда больше не нужно было идти. Кэтрин вспомнила о вчерашнем вечере и улыбнулась. Такие вечера приятны, общество показалось ей дружелюбным, если не считать моментов, когда она испытывала смущение. Но ей вовсе не хотелось, чтобы такие вечера стали ее обычным времяпрепровождением.

Больше не хотелось.

Но, кажется, остаток дня не будет полностью принадлежать ей. В дверь резко постучали. Она поспешила на стук, невольно вздохнув, Тоби же буквально выходил из себя, заливаясь лаем. Это оказался грум из Боудли.

– Миссис Адамс собирается зайти к вам, мэм, – сообщил он.

Миссис Адамс никогда не заходила к тем, кого она считала ниже себя по положению. Она в таких случаях вызывала особу, которую желала видеть, к садовой калитке, не обращая внимания на погоду и не думая о том, что кто-то может быть занят в данный момент. Поговорив несколько минут, миссис Адамс давала знак кучеру трогать.

Кэтрин еще раз вздохнула и закрыла дверь перед носом негодующего Тоби, после чего прошла по дорожке к калитке. Она сразу же увидела, что на этот раз к ее дому подъехала не карета, а группа всадников – мистер и миссис Адамс, мисс Хадсон, мисс Липтон, леди Бэрд, лорд Пелхэм, мистер Артур Липтон и виконт Роули. Все остановились и хором приветствовали ее.

– Как поживаете, миссис Уинтерс? – осведомился мистер Адамс с радостной улыбкой. – Кларисса решила, что она должна вызвать вас из дома, чтобы вы не упустили случая полюбоваться на столь необычную кавалькаду.

Миссис Адамс не обратила внимания на его слова. Она величественно наклонила голову в синей шляпке для верховой езды, перья которой красиво завивались у подбородка. Шляпа новая, дорогая и очень ей к лицу, подумала Кэтрин.

– Добрый день, миссис Уинтерс, – начала миссис Адамс. – Надеюсь, вы не простудились вчера вечером, возвращаясь домой в двуколке пастора? Жаль, что вы не держите экипажа, впрочем, он вам не очень-то и нужен.

– Разумеется, мадам, – ответила Кэтрин; она развеселилась, представив себе позади дома, в ее садике, каретный сарай, в два раза больший, чем сам дом. – А вечер вчера был очень приятный для поездки, если, конечно, одеться должным образом.

– Какой чудесный коттедж! – проговорила леди Бэрд. – Местоположение совершенно идиллическое, не правда ли. Идеи?

– В Лондоне очень многие, – отозвался лорд Пелхэм, глядя на Кэтрин своими блестящими синими глазами, – отдали бы все, чтобы иметь землю на берегу реки, такую, как у вас, миссис Уинтерс.

– Значит, я должна радоваться, что не живу вблизи Лондона, милорд, – ответила молодая женщина.

– Вряд ли такая маленькая усадьба может заинтересовать жителя Лондона, Пелхэм, – заметила миссис Адамс. – Хотя нельзя не согласиться, что река делает местоположение деревни весьма приятным. А каменный мост очень живописен. Вы заметили его, когда мы ехали сюда?

– Мы сейчас поедем туда и отдадим ему должное, – сказал мистер Адамс, – а миссис Уинтерс сможет вернуться к теплу ее очага. Вы вся дрожите, мадам.

Кэтрин улыбнулась мистеру Адамсу и его спутникам, которые, простившись с ней, направились по улице к трехарочному каменному мосту в конце улицы. Да, она действительно дрожала. Конечно, стоять на улице без пальто и шляпы было довольно холодно.

Но не от холода ее била дрожь. Из-за него. Это, наверное, глупо. Неужто она, точно девчонка, глупеет в присутствии красивого мужчины? Если так, то она презирает себя. Кэтрин считала, что все это у нее позади. Ей двадцать пять лет, и всю оставшуюся жизнь она решила прожить в деревне. Она примирилась с этим и соответствующим образом устроила свой быт. И она счастлива. Нет, она довольна. Счастье – это преходящее чувство, и если человек сейчас счастлив, то может потом стать несчастным. Ей не хочется ни того, ни другого. И она просто довольна.

А может быть, она вовсе не так глупа? И с его стороны действительно что-то есть? Ведь почти весь вечер он смотрел на нее, хотя и не пытался заговорить или присоединиться к той группе гостей, где находилась она, – разве что перед обедом, когда у него не было выбора. Разумеется, это совпадение, что всякий раз, когда она бросала взгляд на него, оказывалось, что он тоже смотрит в ее сторону. Она постоянно чувствовала на себе взгляд этого человека. Сама же смотрела на него из желания убедиться, что все это только ее фантазии.

Сегодня случилось то же самое. Он ни слова не сказал ей и все время держался позади. Все смотрели на ее дом и сад, на деревню, на нее – в последнюю очередь. Его же взгляд постоянно был устремлен на нее, она чувствовала этот взгляд, хотя сама не взглянула на него ни разу.

Это смешно, говорила она самой себе, возвращаясь в дом и отражая нападение Тоби, которого лишили удовольствия потявкать на чужих людей. На всех людей она смотрит легко и естественно, не испытывая ни малейшего смущения или неловкости, хотя мистер Адамс и лорд Пелхэм не менее привлекательны, чем виконт Роули, да и мистер Липтон тоже довольно хорош собой. Почему же она смущена? К ней заехали, она не напрашивалась.

Почему же ей было трудно повернуть голову и взглянуть да виконта? И откуда она знала, что он смотрит на нее, не сводя глаз – своих темных скрытных глаз?.. И как он истолкует тот факт, что она не ответила на его взгляд хотя бы раз?

Она снова ощутила себя девочкой, школьницей, способной онеметь и поглупеть при виде красивого мужского лица.

Вчера вечером никто не упомянул о том, как долго гости пробудут в Боудли. Может быть, они проведут здесь всего лишь несколько дней? Или самое большее неделю, ну две. Конечно, не дольше До начала лондонского сезона еще остается немного времени, но молодым франтам захочется приехать в Лондон еще до того, как балы, рауты и все такое начнется по-настоящему. Виконт Роули, лорд Пелхэм и мистер Гаскойн определенно слывут молодыми франтами. Хотя они не так уж и молоды. Ведь им, наверное, под тридцать. Виконт с мистером Адамсом – близнецы, а мистер Адамс давно женат, его дочери восемь лет.

Она отчаянно пыталась отогнать мысли о гостях в Боудли-Хаусе, особенно об одном из гостей. Ей бы не хотелось думать об этом и не хотелось что-то менять в своей жизни, которая ее вполне устраивала. Она приготовила чай, подождала, пока он настоится, налила себе чашку и села к столу, взяв одну из книг Даниеля Дефо, которую ей дал почитать пастор. Возможно, ей удастся забыться, погрузившись в описания злоключений героя.

В конце концов ей это удалось. Тоби растянулся на половичке у ее ног, шумно вздыхая от удовольствия.

Она в самом деле была красивой, принадлежа к тому, не часто встречающемуся типу женщин, которые хороши даже в лохмотьях. Или вообще без всякой одежды. Да, это действительно так. Он остановил свою лошадь рядом с ее коттеджем и раздевал ее глазами, пока она болтала с его спутниками. И эти приятные упражнения позволили обнаружить удлиненные руки и ноги, плоский живот, не нуждающийся в корсете, твердые, приподнятые груди с розовыми сосками, кожу цвета сливок. Он мысленно распустил ее волосы, развязав этот скучный тугой узел, и смотрел, как они раскинулись золотым плащом по спине до самого пояса. Они должны лечь соблазнительными волнами – он ведь помнит пряди, которым было позволено вчера вечером свободно виться у висков.

От него не укрылось, что она так ни разу и не взглянула на него. Равно как не укрылось и то, что она прекрасно сознавала его присутствие – больше, чем присутствие всех остальных, на кого она смотрела и с кем вполне свободно беседовала. Между ним и ею была крепко натянута невидимая нить, и он крайне осторожно подергивал эту нить. У него не было ни малейшего желания, чтобы Идеи опять принялся подшучивать над ним. Не хотелось также, чтобы кто-нибудь заметил это, особенно Клод, с которым у него существовала какая-то странная внутренняя связь.

Ему нравилось, что она скромница. В противном случае он, разумеется, не стал бы ею интересоваться.

И конечно, не стал бы реагировать на предложение, которое она накануне вечером так незаметно сделала ему.

Но он прореагирует на это предложение. И безотлагательно. Он пробудет в деревне скорее всего не больше пары недель, а миссис Уинтерс в состоянии, судя по всему, поддерживать интерес к себе в течение этого времени.

В этот вечер никто из деревни не был приглашен в Боудли-Хаус, хотя Клариссу все еще смущало нечетное количество гостей. Любителей карт нашлось достаточно, чтобы составилась партия. Он был свободен.

– Пойду подышу свежим воздухом, – заявил он вялым голосом, надеясь, что никто не выразит пламенного желания составить ему компанию. К счастью, Эллен Хадсон присоединилась к играющим.

– Уже темнеет, – проговорила Кларисса, явно раздраженная тем, что он увильнул от необходимости ухаживать за ее сестрой. – Вы можете заблудиться, Роули.

Клод хмыкнул:

– Любовь моя, мы с Рексом часто тайком развлекались здесь по ночам, когда были мальчишками. Если ты не вернешься домой к полуночи, мы вышлем людей на поиски, – обратился он затем к брату.

– Я возьму моток бечевки, если это вас успокоит, Кларисса, – ответил его светлость с раздражением в голосе.

И вскоре он уже шел по парку, наслаждаясь благодатным одиночеством. Благословлял он и свое знание местности, хотя не бывал здесь много лет. Мальчишеские проделки не так-то легко забыть. Даже в сгущающихся сумерках он безошибочно находил дорогу, ведущую сначала по лужайке, потом среди деревьев к задней двери в стене, окружающей парк. Через эту дверцу он вышел на дорогу неподалеку от того края деревни, где стоял домик миссис Уинтерс. Роули не хотел испытывать судьбу и подходить к ее коттеджу через деревню.

Когда он вышел через заднюю дверь на дорогу, уже почти стемнело. Виконт увидел, что со стороны улицы занавески на окнах ее коттеджа задернуты. В одном из окон горит свет. Значит, она дома. Оставалось надеяться, что она одна. Если это не так, придется как-то объяснить причину своего прихода.

Он открыл калитку, вошел и осторожно притворил ее за собой. Затем, бросив взгляд на улицу, убедился, что та совершенно пустынна, и вдруг неожиданно для себя разволновался. До того он никогда не проделывал таких штучек в деревне. Тем более в Стрэтгоне. Да и никогда он не жил на одном месте так долго, чтобы у него возникло желание заняться чем-либо подобным. Такого рода дела ассоциируются с анонимностью большого города наподобие Лондона. Если Клод что-нибудь заподозрит, он будет недоволен. Иден и Нэт тоже не придут в восторг и ни за что не позволят ему довести дело до конца.

Надо постараться, чтобы никто ничего не узнал. Виконт постучал в дверь.

И уже подумал, что придется постучать еще раз, но тут в доме громко залаяла собака, и он услышал, как в замке поворачивается ключ – как раз в тот момент, когда он вновь поднял руку… Дверь немного приоткрылась.

Она посмотрела на него не без удивления. В обшитом кружевами чепчике Кэтрин казалась невероятно хорошенькой и совсем не походила на замужнюю даму. На ней было то же самое шерстяное платье с длинными рукавами, в котором она встречала их днем. Интересно, подумал он, сознает ли она, что это платье подчеркивает стройность фигуры и плотно облегает все выпуклости? – Милорд!.. – проговорила она. Он едва расслышал ее из-за тявканья собаки. И подивился, как ей удается различить их с Клодом. Это получалось далеко не у всех, по крайней мере при недолгом знакомстве.

– Миссис Уинтерс, – он снял шляпу, – добрый вечер. Могу я войти?

Она заглянула за его плечо, словно высматривая, нет ли там еще кого-то. Прошло несколько секунд, прежде чем она отворила дверь пошире и отступила в сторону, чтобы он мог пройти. Маленький бело-коричневый терьер бросился между ними, демонстрируя намерение охранять свою территорию.

– Я не кусаюсь, – проговорил Роули тихо, обращаясь к собаке, – надеюсь, что вы будете настолько же любезны, сэр.

– Тоби, – сказала она, – успокойся.

Но эти слова оказались излишними. Собака легла на спину, колотя хвостом по полу и помахивая лапами в воздухе. Роули потыкал в него концом сапога, и Тоби встал и потрусил прочь, явно довольный знакомством.

Находясь в узком коридорчике, он понял, что домик почти игрушечный. И даже подумал, что нужно нагнуть голову, чтобы не стукнуться о притолоку.

Кэтрин закрыла дверь и какое-то время стояла спиной к гостю – явно дольше, чем было необходимо. Потом обернулась и спокойно посмотрела на него своими глазами цвета ореха, опушенными длинными каштановыми ресницами.

– В гостиной не топится, – сказала она. – Я никого не ждала и была на кухне.

Из кухни доносился соблазнительный запах, и он увидел, войдя туда, поднос с маленькими кексиками, стоящий на столе, покрытом салфеткой. Уютная кухня была очень обжитой: у очага кресло-качалка с подушкой, расшитой яркими нитками, на столе – горящая лампа и лежащая вверх обложкой раскрытая книга. На стуле расположился Тоби.

Виконт повернулся, чтобы взглянуть на миссис Уинтерс. Та была бледна. Кажется, даже губы у нее обесцветились.

– Не хотите ли присесть, милорд? – неожиданно спросила она, порывисто указав рукой на стул, стоявший по другую сторону очага.

– Благодарю вас. – Он прошел через комнату и сел. Она тоже села – в кресло. Терьер при приближении хозяйки спрыгнул со стула. “Как она изящна! – подумал Роули. – Сидит, не касаясь спинки кресла, при этом в позе ее нет ничего напряженного”.

– Могу ли я предложить вам чашку чаю? – спросила она, вставая. – Боюсь, ничего более крепкого у меня не найдется.

– Спасибо, нет, – ответил Роули.

Оказавшись рядом с ней, он наслаждался напряжением, которое возникло между ними. И она сознавала это не меньше, чем он. Никогда прежде он не испытывал с женщинами такого блаженного напряжения.

Виконт наблюдал, как она пытается освоиться в создавшейся ситуации, снова усевшись в кресло. Руки она положила на колени, одну поверх другой, явно успокаиваясь.

– Вам понравилась верховая прогулка, милорд? – осведомилась Кэтрин. – Окрестности здесь приятные даже в это время года, не так ли?

– Весьма приятные, – ответил он. – А местами – особенно.

– О-о-о? – Губы ее так и остались округленными. Он представил себе, как прикоснется кончиком языка к этому алому кружочку.

– Я говорю о деревне, – пояснил виконт. – В этом ее конце. Мы остановились, чтобы рассмотреть все хорошенько. Хотя, если быть точным, это нельзя назвать окрестностями.

Роули смотрел, как она осознает сказанное. И вспыхнула, что очень ей шло.

Она быстро отвела взгляд.

– Должно быть, вы рады повидать ваших племянника и племянницу, – сказала Кэтрин. – Ведь они не часто выезжают из Боудли. Наверное, вы давно их не видели.

– С меня уже достаточно их общества, – ответил он. – Я обнаружил сегодня утром, что дети имеют склонность полагать, будто дядья существуют исключительно для того, чтобы на них забираться.

– А вам это не нравится? – спросила Кэтрин. Вопрос прозвучал так двусмысленно, что, поняв это, она вновь залилась румянцем, прежде чем Роули успел ответить.

– Это зависит от того, миссис Уинтерс, кто влезает. Это может быть и весьма приятным.

Опустив глаза, она вытянула ногу, обутую в домашнюю туфлю, и погладила ею по спине собаку. Опять весьма искусный прием. Роули почувствовал, как забилось у него сердце. Но он наслаждался. Ему не хотелось торопить события. Пусть даже позднее возвращение в Боудли и вызовет любопытные вопросы. Он ждал, когда она возобновит разговор.

Наконец Кэтрин подняла глаза, задержала взгляд на его подбородке, потом встретилась с ним взглядом.

– Я не понимаю, зачем вы пришли, милорд? – сказала она. – Ваш визит не очень приличен.

Ах так! В отличие от него она не испытывает такого же наслаждения игрой, не хочет дать ситуации естественный ход. Ей хочется сразу же подвести его к последней черте.

– Мне кажется, вы это понимаете, – возразил он. – И уверяю вас, никто не видел, как я входил. Сплетен никаких не будет.

– Вряд ли можно остаться незамеченным, пройдя по деревенской улице.

– Я вышел из парка через заднюю калитку, – объяснил виконт. – Вы, вероятно, не знаете, что мы с Клодом и Дафной долго жили здесь с дедом и бабкой, будучи детьми.

– Да, конечно. Но почему вы сейчас здесь? Я хочу сказать – в моем коттедже?

– Мне скучно, миссис Уинтерс, – ответил Роули. – Похоже, я пробуду в Боудли несколько недель, и хотя очень люблю брата и сестру и приехал сюда в обществе своих близких друзей, мне не хватает приятного женского общества. Я скучаю, и мне кажется, что вы тоже скучаете. Вы вдова и живете в таком месте, где почти нет того, что можно назвать светской жизнью. Разве что Кларисса снизойдет пригласить вас к себе. А мужского общества здесь еще меньше.

Руки ее уже не были спокойны. Они вцепились одна в другую.

– Я не гонюсь за светскими удовольствиями, – проговорила она. – И не ищу мужского общества с тех пор как... с тех пор как умер мой муж. Я довольна своей жизнью. Мне не скучно и не одиноко.

Она намерена изобразить безразличие, подумал Роули. Хорошо. Он развлекался. И она так красива сейчас, когда он видит ее вблизи, что не стоит торопиться уменьшить расстояние между ними. Ему не хотелось пока прикасаться к ней. В предвкушении есть своя прелесть.

– Вы лгунья, мадам, – сказал он. Услышав это, Кэтрин какое-то время молчала. Глаза ее расширились, она внимательно взглянула на него:

– А вы не джентльмен, милорд. Он окинул ее оценивающим взглядом – строгую, стройную, вызывающую в нем горячее желание.

– За то время, пока я буду находиться в имении, мы могли бы развеять скуку.

– Подобными визитами? – спросила она. – Они неприличны, милорд. У меня нет компаньонки.

– По сему случаю мы оба могли бы прочесть благодарственную молитву сегодня ночью, мадам.

И какое нам, в сущности, дело до приличий? Вы вдова, миновавшая первый стыдливый румянец юности, если я могу взять на себя смелость выразиться таким образом.

– Я… – она сглотнула, – я не верю, что ваши визиты помогли бы мне излечиться от скуки, милорд. Кажется, у нас слишком мало общего, и разговаривать нам не о чем.

Ей просто цены нет.

– В таком случае, полагаю, мы могли развлечь друг друга без слов.

– О чем вы говорите? – Губы ее опять побледнели. Такие губы нуждаются в поцелуях.

– А вы никогда не развлекали мужа без слов? – спросил он. – Или он вас? Имея такую очаровательную жену, вряд ли он лишал себя одного из самых острых удовольствий в жизни.

– Вы хотите, чтобы я стала вашей любовницей, шлюхой? – прошептала она.

– Мерзкое слово, – отозвался он. – Шлюхи шляются по улицам, пытаясь подцепить случайного клиента. Но я хотел бы, чтобы вы были моей любовницей, миссис Уинтерс.

– Это одно и то же, – ответила она все так же шепотом.

– Напротив, – возразил он, – это совершенно не все равно. Мужчина выбирает себе в любовницы определенную женщину. Если она не очень обеспеченная женщина и живет в стесненных обстоятельствах, она выбирает мужчину, который будет ее защитником. В каком-то смысле это похоже на брак.

– В стесненных обстоятельствах… – повторила она. – Вы намерены платить мне, милорд?

Роули уже думал об этом. Он не хотел оскорблять ее, но, вероятно, ей нужны деньги. Он вполне готов платить.

– Если пожелаете. Я уверен, что мы можем прийти к обоюдному согласию.

– Вы бы стали платить мне, – сказала Кэтрин, – за то, что я буду с вами спать? За то, что я лягу с вами в постель? За то, что позволю вам пользоваться моим телом?

Даже он не смог бы выразиться более эротично.

– Да, мадам. Я бы стал вам платить. Хотя я смог бы доставлять вам такое же удовольствие, что и вы мне.

– Убирайтесь, – проговорила она так спокойно, что Роули не сразу понял, что она сказала. Он поднял брови:

– Мадам?..

– Убирайтесь, – произнесла она более отчетливо; лицо ее снова вспыхнуло, ноздри раздувались. – Убирайтесь отсюда и никогда больше не приходите.

Собака глухо зарычала.

– Вы подвели меня к этому моменту, – начал он, – только для того, чтобы велеть мне убраться прочь? Или я неверно прочел ваши сигналы? Их было слишком много, я не мог ошибиться. Она встала.

– Убирайтесь!

Роули встал не сразу. Внимательно посмотрел на нее. Да, она говорит то, что думает. Совершенно очевидно, что она не притворяется. Это он ошибся. А если нет, то неверно подошел к делу. Вдова – добродетельная женщина, иначе зачем она поселилась бы в такой деревне? И она горда. Нельзя было даже допускать мысли о том, что он станет ей платить. И ее тянет к нему. В этом почти нет сомнений. Но ей нужны нежность и ухаживания – нечто такое, что его совершенно не интересует.

Но может быть, если только он не был ослеплен ее знаками внимания, нужно было медленно и постепенно подвести ее от флирта к ухаживанию и к связи. На это, пожалуй, уйдет не одна неделя.

Теперь уже поздно гадать, как все могло сложиться.

– Нет, – сказал он, в то время как она уже раскрыла рот, чтобы снова заговорить, – нет надобности повторять это еще раз. – Он поднялся со стула. – Примите мои искренние извинения, мадам. Ваш покорный слуга. – Он коротко поклонился, взял свою шляпу и вышел в ночь.

В доме снова залаяла собака.

– Тоби. – Кэтрин опять опустилась в кресло. Собака прыгнула ей на колени и устроилась поудобнее. Хозяйка не возражала и принялась почесывать Тоби за ухом. – Тоби, меня еще никогда в жизни так не оскорбляли.

Она откинула голову на спинку кресла и уставилась в потолок. Потом тихонько засмеялась. Да, засмеялась. Неужели в ней есть что-то такое, что вызвало его на столь оскорбительное поведение?

Неужели есть?

Кэтрин несколько раз посмотрела на него и дважды улыбнулась, один раз приняв его за мистера Адамса. А сегодня она вообще на него не взглянула. И из-за этого должна вынести такое? Виконт решил, что она станет его любовницей? Он решил, что она примет от него плату за то, что раскроет перед ним свое тело в постели?

– Я очень сердита, Тоби, – сказала она. – Я действительно очень сердита.

Кэтрин все еще чесала за ухом у Тоби и смотрела в потолок, когда заплакала – сначала тихонько, а потом громко.

В чем она никогда не призналась бы даже Тоби, так это в том, что ее охватило ужасное, отвратительное искушение.

Она жаждала его прикосновений.

Глава 4

На следующее утро Кэтрин, лежа в постели, пыталась обнаружить у себя симптомы, которые могли бы там ее удержать. Но нос дышал хорошо, горло не саднило. Она дважды сглотнула, надеясь почувствовать, что горло все-таки саднит и что будет разумнее не выходить из дома, не рисковать охладиться на улице, где ее простуда может стать еще сильнее и она, чего доброго, может заразить детей.

Какая простуда! Никогда она еще не чувствовала себя такой здоровой. А если судить по яркому свету, сиявшему за опущенными шторами, за окном стоит прекрасный весенний день.

Нет, нельзя избежать неизбежного. Сложность заключалась в том, что сегодня один из тех дней, когда Джулиана и Уильям занимаются музыкой, и Кэтрин страшно боялась отправиться в Боудли, боялась встретиться с ним. Она просто умрет от стыда! Утром события вчерашнего вечера показались ей еще отвратительнее. Он пришел к ней в коттедж – один! Если хоть кто-нибудь видел, как он вошел или вышел, это сильно повредит ее репутации. И он сидел у нее на кухне, делая сначала непристойные намеки, а затем и еще более непристойные предложения.

Да как же он посмел? Что она сделала такого? Почему у него возникло впечатление, что она с радостью примет его предложение, которое на самом деле она восприняла как оскорбление? Конечно, она знала ответ. Она дважды ему улыбнулась, считая, что это мистер Адамс. Но неужели же двух улыбок вполне достаточно, чтобы решить, будто она хочет стать его любовницей?

Кэтрин не жалела усилий, чтобы соответствовать своему теперешнему положению и образу, чтобы вести себя как почтенная вдова. Она поселилась в Боудли и постаралась приспособиться к деревенской жизни. Для пришлого человека это нелегкая задача. Ей очень хотелось стать скромной, дружелюбной и хорошей соседкой. И она сумела завоевать уважение к себе, так ей думалось, и даже искреннюю привязанность со стороны некоторых односельчан. Она добилась определенного покоя и чувства удовлетворения.

– Ах, Тоби! – Она повернула голову, чтобы взглянуть на своего терьера, стоявшего подле кровати. И рассмеялась, несмотря ни на что. Когда хозяйка вставала чуть позже обычного, Тоби всегда проявлял терпение: он вежливо стоял там, где она могла его увидеть, навострив уши, свесив язык и всячески показывая своим пыхтением, что будет крайне рад, если в ближайшие полчаса или около того его выпустят погулять. – Что-то я сегодня заспалась, да? – И она решительно спустила ноги с кровати и набросила теплый халат. – Ну, пойдем.

Он потрусил впереди нее из спальни и, вприпрыжку сбежав по лестнице, ринулся по коридору к двери.

Она говорила, глядя на его виляющий хвост:

– Знаешь, ведь это несправедливо. У меня нет даже намека на головную боль, которая могла бы удержать меня сегодня дома с тобой. Как ты думаешь, Тоби, не могу ли я притвориться, что мне показалось, будто сегодня не будет урока, потому как мамочка и папочка этих деток только что вернулись домой?

Тоби, не реагируя на ее слова, ловко выскочил в дверь, едва Кэтрин приоткрыла ее.

И тут она рассердилась. День действительно был чудесный. На голубом небе ни облачка. Было слышно, как в нижней части сада вода журчит по камням. Воздух, правда, показался ей прохладным, и она слегка передернула плечами, хотя пока еще не вышла из дому. К полудню, если погода резко не изменится, станет совсем тепло. Именно в такой день она обычно совершает долгие прогулки с Тоби.

И она отправится на прогулку, если ей не расхочется этого по возвращении из Боудли-Хауса. А если притворится больной и не придет на занятия, то вообще не сможет выйти из дому.

Почему бы ей и не пойти? Только потому, что она может случайно встретиться с виконтом Роули? С какой стати должна она избегать его? Она не сделала ничего дурного, разве что впустила его в дом вчера вечером. Но его появление так удивило ее, она даже не подумала, что не стоило его впускать.

Она не намерена его избегать. Или вешать голову, если увидит его. Или краснеть, запинаться и все такое, отчего он решит, что лишил ее самообладания.

Кэтрин все еще сердилась, очень сердилась, что положение одинокой женщины делает ее такой слабой, предоставляет ей так мало свободы. Ее сердило, что в мире, созданном мужчинами, почти нет применения женщинам, разве что только в одной сфере. Ее сердило, что она живет в таком мире. Какое-то время, пока Тоби не вбежал в дом и она не закрыла дверь, она еще ощущала свою беспомощность – чувство унизительное и гнетущее. Но она не намерена пестовать в себе отрицательные эмоции. Покой дался ей слишком большим трудом, чтобы она могла позволить поколебать его какому-то бессердечному, надменному повесе, полагающему, что коль скоро она несколько раз улыбнулась ему, то будет улыбаться и тогда, когда он полезет в ее постель, чтобы насладиться ею.

– Тоби, – сказала она, разводя огонь на кухне, чтобы приготовить завтрак, – лучше бы я взяла себе собаку женского пола. Возможно, она не была бы уверена, что самое удобное кресло в доме поставлено исключительно для нее. Сколько же раз должна я тебе говорить, что нельзя прыгать на мою качалку?

Тоби, уютно свернувшись калачиком на вышитой подушке, лежавшей на сиденье, запыхтел в ответ и принялся бить хвостом, довольный тем, что на него обратили внимание. При этом он и не подумал слезть с кресла.

Кэтрин решила отправиться в Боудли-Хаус после завтрака и дать детям положенный урок, как делала это всегда. А во второй половине дня они с Тоби предпримут долгую прогулку. Она будет вести себя так же, как всегда, словно в ее доме не было никаких гостей. И ни за что не станет прятаться или красться незаметно, опасаясь, что может столкнуться с ним лицом к лицу.

– И это, Тоби, – проговорила она, стряхивая с рук угольную пыль, когда огонь разгорелся, – именно так и будет.

Тоби постучал хвостом по креслу в знак согласия.

Виконт Роули выехал на верховую прогулку с мистером и миссис Адамс, сэром Клейтоном, леди Бэрд, лордом Пелхэмом, мисс Вероникой Липтон и мисс Эллен Хадсон. Они отправились по дороге к северу, среди округлых холмов, откуда могли насладиться несколькими очаровательными видами. Хотя воздух был немного холодноват, тем не менее день для ранней весны стоял замечательный.

Но когда они возвращались, виконт был решительно не в своей тарелке. Его невестке настолько удались все ее маневры, что ему пришлось не только ехать рядом с мисс Хадсон большую часть дороги – этого он ожидал и заранее смирился, – но он вообще большую часть времени оказался отделенным от остального общества. Он не очень-то понял, как это ей удалось, – Кларисса могла быть очень хитрой, когда отдавалась какому-то делу всей душой.

Не ожидала ли Кларисса, что, исчезнув из поля зрения за каким-нибудь валуном, он громко поцелует ее сестру, скомпрометировав ее настолько, что ему останется лишь сделать ей предложение и даже отправиться в Лондон за брачной лицензией? У него не было ни малейшего желания попадаться в ловушку или даже выносить подталкивания в сторону брака, в особенности с такой пресной особой, как Эллен Хадсон. Нет, нельзя сказать, что он невзлюбил эту барышню или желает ей зла, возможно, даже было несправедливо и зло считать ее пресной. Она, конечно же, прекрасно поладит с каким-нибудь джентльменом, перед которым не будет благоговеть до потери сознания. К несчастью, он, судя по всему, производит на нее именно такое впечатление.

Интересно, подумал он, когда они наконец направили лошадей к конюшне, что еще намерена предпринять Кларисса? Устроить уютный тет-а-тет для него и мисс Хадсон в утренней гостиной, разослав всех прочих выполнять какие-то таинственные поручения, чтобы не мешать объяснению? Попросит его сопровождать мисс Хадсон в деревню, чтобы купить нечто крайне необходимое, вроде мотка лент? Он был совершенно уверен, что Кларисса обязательно что-то придумает.

Ему удалось подъехать к Дафне, и он послал ей умоляющий взгляд. Судя по всему, она поняла брата. Ее глаза устремились от него на мисс Хадсон, и она улыбнулась с понимающим видом, даже выражающим сочувствие. И подмигнула ему.

– Рекс, – сказала она громко и весело, взяв его под руку, как только они спешились, – я обещала племяннику и племяннице, что загляну к ним на урок музыки, если успею после прогулки. Давай пойдем со мной. В конце концов, ты их единственный дядюшка. Конечно, не считая Клейтона, но он их дядя только потому, что мой муж. И Клейтон обещал Натаниелу сыграть в бильярд.

– Обязательно похвали их усилия, – сказал Клод, усмехаясь. – Уилл только вчера намекнул мне, что играть на фортепьяно – не мужское дело. Но Кларисса настаивает, что это занятие подобает джентльмену.

Поощри его, пусть слушается маму.

Лорд Роули предложил руку сестре и решительно удалился с ней. Он был не вполне уверен, не попал ли из огня да в полымя. Ведь музыке детей учит миссис Кэтрин Уинтерс. Виконт невольно вздрогнул. Он вовсе не испытывал жгучего желания снова с ней встречаться. Но пожалуй, сделает это, если только урок уже не закончился.

Вчера вечером он даже решил было упаковать чемоданы и уехать завтра же утром. Можно ненадолго вернуться в Стрэттон, а оттуда отправиться в Лондон. Но ведь жизнь – штука довольно сложная. Он принял приглашение Клариссы. И будет крайне дурным тоном уехать сразу же, особенно если учесть, что Нэт и Идеи могут захотеть уехать вместе с ним.

Иден и Нэт! Вчера вечером, после его возращения, они зла подшучивали над ним. Разумеется, он хотел всего лишь подышать ночным воздухом. И все же его не было так недолго, что им было ясно – он потерпел неудачу. Наверное, пройдет немало времени, прежде чем он сможет забыть это унижение.

А теперь, судя по всему, он опять с ней встретится. Так скоро. Но может быть, это и к лучшему. Если ему придется провести в Боудли еще какое-то время, он не должен ее избегать. И он легко переживет эту первую встречу. Убедит ее своим поведением, что вчерашний вечер – всего лишь мимолетный эпизод в его жизни.

Кажется, ночью он почти не спал.

– Бедный, бедный Рекс, – говорила сестра, посмеиваясь и поглаживая его по руке. – Судя по тебе, это очень обременительно – унаследовать титул, состояние, имение и быть при этом красивым холостяком. Впрочем, даже если бы ты был похож на самого противного бульдога, тебе вряд ли жилось бы легче. Любой женщине в возрасте между шестнадцатью и тридцатью неотвратимо захочется женить тебя на себе. Но если бы Кларисса хоть что-нибудь соображала, она поняла бы, что вы совершенно не подходите друг другу. У Эллен нет никакого опыта столичной жизни, она начала выезжать всего лишь в прошлом году. Хотя она, конечно, милая барышня. И хорошенькая.

– Спасибо, что ты спасла меня, – сухо отозвался Роули. – Осмелюсь также заметить, что мисс Хадсон также благословляет тебя, хотя и молча. Она смотрит на меня так, словно в любой момент ожидает, что я схвачу ее и съем. Что мы такое сделали, Дафна, что нам послана судьбой в невестки такая особа? Я просто уверен, что был не в себе, когда принял ее приглашение. Я же знал, что меня ждет.

– Но ведь это так славно – пожить всем вместе, я имею в виду нас троих, – проговорила она и опять погладила его по руке. – Это бывает так редко! Ведь мы живем далеко друг от друга. Хотя я и счастлива в замужестве, я все же очень скучаю по тебе и по Клоду. А ты все еще сохнешь по Горации Эккерт?

– Я никогда не сох по ней, – ответил он, и подбородок у него стал твердым. – Я безумно влюбился в нее, и это продолжалось короткий промежуток времени – между пиренейской кампанией и битвой при Ватерлоо. Обручился, как ты помнишь, с неприличной поспешностью, но вскоре уже был вынужден пожалеть об этом. Она тоже влюбилась – после того как я уехал в Брюссель, – но уже не в меня.

– В опытного соблазнителя и охотника за приданым, – отозвалась Дафна. – Все знают, что он охотится за юными, неопытными девицами, в особенности если у них есть богатые папочки. Он даже испортил жизнь нескольким невинным барышням. К счастью, ему так и не удалось до сих пор добиться своего и заполучить богатую невесту. Меня удивляет, как это никто не удосужился влепить ему пулю в лоб. Не говори о Горации слишком резко, Рекс. Она была очень молода и очень впечатлительна. А ты уехал на войну, вот у вас все и расстроилось.

– Возможно, – проговорил он сквозь зубы, – расстроилось потому, что о размерах ее приданого ходили легенды. Я покончил с этим делом, и был бы весьма признателен, если бы мне о нем не напоминали.

– Ты немного лукавишь, – заметила Дафна, – и не возражал бы против разговора на эту тему, если бы не был так задет.

– Какому мужчине понравится, если ему напоминают об унижении, которое он испытал из-за женщины? – ответил он, невольно вздрагивая при воспоминании о вчерашнем вечере. – Она ведь разорвала нашу помолвку, Дафна. После чего я стал казаться себе каким-то... ну, непривлекательным.

– Непривлекательным?! Ты? – Она опять рассмеялась. – Рекс, ты давно смотрелся в зеркало?

Но ему не хотелось продолжать этот разговор. Из французских окон музыкальной гостиной донеслись звуки фортепьяно. Окна были слегка приоткрыты, чтобы впустить свежий весенний воздух. Кто-то играл гаммы.

Значит, урок музыки еще не кончился. Проклятие!

– Ах, – сказала сестра, – как хорошо, мы не опоздали. В течение нескольких минут находившиеся в гостиной не знали об их присутствии. Все трое сидели спиной к двери. Джулиана писала что-то в книге – судя по всему, то была книга по теории музыки. Уильям сидел за фортепьяно и играл гаммы. Миссис Уинтерс стояла позади него. Строгая, затянутая в корсет вдовушка, а на самом деле лицемерная соблазнительница. Виконт не мог вспомнить, приходилось ли ему подобным образом ошибаться в женщине. В эту минуту он не чувствовал к ней ни малейшего расположения.

Ему, пожалуй, никогда не встречалась женщина, которая бы до такой степени придерживалась принципа простоты. Ее волосы, гладкие и блестящие, отливающие золотом от света, льющегося через окна, были уложены сзади тугим узлом. Сегодня на ней не было чепца, как вчера вечером. Голубое, как небо за окном, шерстяное платье падало складками вниз от высокой линии талии. Длинные рукава и вырез, он был в этом уверен, под самую шею. При этом ткань плотно облегала ее соблазнительную фигуру.

Платье ей шло – простое, подчеркнуто скромное и все-таки расшитое так, чтобы раздразнить воображение и заинтересовать телом, которое оно так откровенно скрывает. “Хотел бы я знать, – подумал он, – скольких местных дворян она довела до помешательства за последние годы?” Он смотрел на нее прищурившись.

Интересно, глядит ли она когда-нибудь на себя в зеркало сзади и известно ли ей, какие любопытные веши проделывает шерстяная ткань с нижней частью ее фигуры? Когда она наклонилась над плечом Уильяма, его окатило жаром. Негодование захлестнуло его.

– Очень хорошо, Уильям, – сказала она, когда гаммы кончились. – Вы стали играть гораздо более бегло. Но вам нужно постараться запомнить, как правильно ставить пальцы. Вы увидите – если не путать пальцы при переходах, гаммы будут звучать куда стройнее.

– Тетя Дафна! – весело воскликнула Джулиана, которая наконец-то заметила их и вскочила на ноги. – Дядя Рекс! Вы пришли послушать меня?

– Разумеется, – ответила Дафна, – тебя и Уильяма. Я ведь обещала, не так ли? А ваш дядюшка согласился меня сопровождать.

Виконту Роули не сразу удалось присоединиться к разговору. Уилл тоже вскочил с прытью узника, выпущенного на волю. А миссис Уинтерс резко обернулась и встретилась с ним взглядом.

Она не отвела глаз, чего он ожидал от нее. И не покраснела. Только подбородок у нее немного выдвинулся вперед. Он же, к своему стыду, почувствовал, что отводит глаза. Тогда, сжав губы, он заставил себя посмотреть на нее с нарочитой небрежностью. Кажется, она крепкий орешек. Но даже сам себе он хотел признаться: после утренней прогулки в обществе Эллен Хадсон эта женщина подействовала на него освежающе.

Закрытое платье каким-то образом лишь подчеркивало красивые очертания ее груди. Разумеется, так и было задумано. Она явно владела искусством соблазнять. Он выгнул бровь.

– Миссис Уинтерс, – начала Дафна, – это очень плохо – вот так проникнуть на занятия и помешать вам. Мы хотели войти незаметно и тихонько послушать, ведь правда, Рекс?

– Как воры в ночи, – отозвался он, тут же вспомнив, как вчера вечером подошел к ее коттеджу, выйдя через заднюю калитку.

– Детям нужно, чтобы их успехи оценили, пусть даже за счет времени занятий, – возразила миссис Уинтерс, улыбнувшись. Но теперь она перевела взгляд с него на Дафну, и поэтому ее нельзя было обвинить в том, что она улыбается ему. – Я поняла, что вы пришли именно для этого? Сегодня утром Уильям довольно неплохо играл гаммы. Он впервые проиграл все не споткнувшись. Я очень рада, что вы здесь и стали свидетелями его успеха.

Уилл раздувался от гордости.

– Я хочу что-нибудь сыграть, – захныкала Джулиана, – я умею играть Баха, тетя Дафна. Послушайте меня!

– Мне кажется, Джули, – сказала Дафна, – что эта часть урока отведена Уиллу.

– Уильям – настоящий джентльмен, – возразила миссис Уинтерс, обращаясь к Дафне, – я уверена, он с радостью уступит место за фортепьяно Джулиане. – И она засмеялась.

И похорошела так, что у него голова пошла кругом. Виконт понял, что до этого ему не приходилось видеть или слышать ее смех. Те несколько раз, что он видел ее, она держалась со сдержанным достоинством. Эдакая тихая соблазнительница. Интересно, этот смех – не для него ли? Не для того, чтобы все внутренности у него сжались в комок? Если так, то ничего у нее не получилось. Разве только самую малость. Он все еще зол на нее: надо же, так одурачить его вечером, а наутро даже не выказать тени смущения!

Пришлось выслушать, как Джулиана расправляется с Бахом, отбарабанивая те пассажи, что она хорошо знает, и спотыкаясь на тех, что потруднее. Сказать, что у нее нет музыкального дара, значило бы выразиться необычайно мягко.

Когда все наконец кончилось, Дафна восторженно вскрикнула и зааплодировала. А виконт наклонил голову и сообщил племяннице, что она подает надежды. Миссис Уинтерс, более откровенная, похвалила девочку за старания и усердие, которых та не пожалела, чтобы разучить наиболее трудные куски.

– Эти куски нужно играть медленно и с наслаждением, – проговорила она, проявив замечательный такт. – Как жаль, что приходится проигрывать их наспех! Нужно больше практиковаться и не жалеть на это времени. Даже самые известные пианисты поступают именно так.

Она умеет обращаться с детьми, решил он. Интересно, как долго пробыла она замужем за покойным мистером Уинтерсом. Или это было очень недолго, или она бесплодна? Но может быть, виноват мистер Уинтерс, а не она?

– Еще раз прошу прощения за то, что мы помешали вам, – сказала Дафна. – Но теперь, наверное, трудно вернуть детей к нормальным занятиям. Может быть, отвести их в детскую? В такой прекрасный день вы, конечно же, обрадуетесь возможности закончить занятия чуточку пораньше.

Уилл переводил взгляд с одной женщины на другую, и в глазах его светилась надежда. Едва учительница музыки успела кивнуть в знак согласия, как он уже вприпрыжку выбежал из комнаты.

– Благодарю вас, – сказала Кэтрин. – Обычно после занятий я выкраиваю полчасика для себя. Это предложил мне мистер Адамс. Сегодня я смогу поиграть целых тридцать пять минут.

Джулиана схватила за руку тетю Дафну и потащила ее за собой, торопясь вслед за братом. Вдруг кому-нибудь из взрослых придет в голову продолжить занятия? Дафна вопросительно взглянула на брата.

– Я сейчас последую за вами, – сказал тот.

Дафна кивнула и вышла вместе с девочкой. Он остался наедине с Кэтрин Уинтерс, стоявшей у рояля. Выпрямив спину и вздернув подбородок, она сверкнула на него глазами.

Какого черта он это сделал? Почему не воспользовался возможностью уйти?

Она бросит ему вызов. Вот что она сделает. Она вовсе не станет принимать грустно-скромный вид, подобающий добродетельной особе, получившей накануне непристойное предложение в ее собственном доме.

Заложив руки за спину, Роули подошел к ней.

– Детская – не самое любимое мое место, – сообщил он. – Как вы помните, я не люблю этого… Когда мне садятся на голову. Остальная часть дома тоже не очень-то привлекательна. Полагаю, вы заметили, что от меня ждут ухаживаний за юной леди. Чего мне крайне не хочется… Нельзя ли мне послушать, как вы играете, миссис Уинтерс? Продолжайте, прошу вас, словно бы меня здесь нет.

Он почти видел, как в ее мозгу рождаются резкие, негодующие слова, которые готовы вот-вот сорваться с губ. Губы эти скривились, но не раскрылись. Виконт смотрел на них. Мягкие, зовущие к поцелуям губы, которым суждено иссохнуть очень скоро, если и дальше все ее общение с джентльменами будет сводиться к указанию на дверь.

Но она молчала. Будь искры, которые вспыхивали в ее глазах, кинжалами, он уже давно был бы смертельно ранен ими, подумалось ему. Но он уцелел и продолжал стоять перед ней; она же резко повернулась и опустилась на табурет перед роялем. Взяла себя в руки и заиграла.

Действительно, крепкий орешек. Он-то думал, что она тут же, даже через французское окно выскочит из гостиной и помчится домой, но уж никак не сядет за рояль как ни в чем не бывало. И даже подумал, не предложить ли проводить ее, но решил, что это будет неразумно.

Два вечера назад в гостиной у Клода она играла хорошо. Умело и даже со вкусом. Виконт Роули поджал губы – она принялась играть из Моцарта, торопливо, как Джулиана, споткнулась, взяла неверный аккорд и остановилась.

– Нет, – прошептала она, обращаясь к клавишам. – Нет, вы не поступите со мной таким образом. Не поступите!..

Виноватые клавиши ничего не ответили. Роули подошел к ней поближе. Он снова был доволен ее смущением. Ее словами.

Но кажется, она действительно имела в виду то, о чем сказала, – только клавиши. И Кэтрин вновь начала играть, теперь уже четко, не сбиваясь, а через несколько минут ее игра звучала безупречно. Она наклонила голову, расслабилась, словно растворяясь в звуках музыки. Играла с чувством, проявляя недюжинные способности.

И еще он понял, почему она не играла так же при гостях. Она понимала, что затмит остальных дам, овладев всеобщим вниманием. Так играть было бы не по-светски. Во всяком случае, неразумно – Кларисса, вероятно, была бы, мягко выражаясь, раздражена.

Кончив играть, она сидела в прежней позе, не открывая глаз и склонив голову. “Да кто же она?” – задал он себе – в который раз! – тот же вопрос. Живет в маленьком деревенском коттедже, не имеет инструмента – и так играет? Что с ней произошло, почему она оказалась в таком положении? Кем был этот самый мистер Уинтерс? Почему после его смерти она переехала в чужие края, живет среди чужих людей? Здесь кроется какая-то тайна.

– У вас есть способности, – сказал он и тут же понял, насколько сдержанна его похвала.

Кэтрин подняла голову, и он увидел, что она вернулась к реальности, в музыкальную гостиную Клода.

– Благодарю вас, – холодно проговорила она.

– Все-таки мне хотелось бы знать… – начал он, исподтишка наблюдая, как она пальцем стирала с клавиши отсутствующую пыль.

Роули подумал: вот сейчас она опять заиграет, чтобы не дать ему договорить, – ее пальцы уже легли на клавиши. Но она подняла на него глаза, и он увидел равнодушное лицо. Разве подбородок чуть-чуть торчит вперед. Ах, она сердится! Вот и хорошо.

– Вам хотелось бы значь, почему я отказалась от такого лестного и выгодного предложения, которое вы мне сделали вчера вечером? – неожиданно заговорила она. – Наверное, вам не так уж часто приходится выслушивать отказы? У вас ведь столько достоинств – и внешность, и богатство. Но не кажется ли вам, милорд, что те, у кого достоинств гораздо меньше, хотели бы сохранить то, что имеют?

– Как, должно быть, скучна ваша жизнь, миссис Уинтерс, – сказал он. Ему нравилось, что она сердится.

– Это моя жизнь, – ответила она. – И если я предпочитаю жить скучно, это мое дело. Но она вовсе не скучна.

– Осмелюсь заметить, вы получаете удовольствие от собственной соблазнительности, – сказал он. Его взгляд неторопливо окинул всю ее стройную фигуру, столь заманчиво обрисованную тонкой шерстяной тканью – прямая спина, шея чуть изогнута, голова склонилась над клавишами. – Вы действительно получаете удовольствие, посылая приглашение взглядами и телом, а потом захлопывая дверь перед носом того, кто легковерно отозвался на ваш зов?

Подбородок у нее еще более вздернулся, а глаза вновь полыхнули огнем.

– Я не посылала вам никаких приглашений, милорд, – сказала она. – Если вы говорите о реверансе и двух улыбках тогда, когда вы проезжали мимо моего дома в день приезда, и об улыбке в тот вечер, когда я была приглашена на обед, то позволю себе напомнить вам, что у вас есть брат-близнец, с которым я хорошо знакома.

Проклятие! Он замер, внимательно глядя на нее. Так она, значит, приняла его за Клода? Объяснение было настолько простым, что он не понимал, почему оно сразу не пришло ему в голову.

– Так вы принимали меня за Клода? – переспросил он.

– Да. – Она с торжеством посмотрела на него. – В какой-то момент. Потом же я вспомнила, что мистер Адамс – джентльмен любезный и доброжелательный.

Его брови взлетели" вверх.

– Клянусь Юпитером, вы попали в точку. У вас, мадам, острый язычок. Кажется, я должен перед вами извиниться – еще раз.

– Именно так, благодарю вас, – кивнула она. И тут, когда он уже решил откланяться и удалиться, чтобы наедине пережить свое очередное унижение, дверь отворилась, и в гостиную вплыла Кларисса…

Глава 5

Оставшись в гостиной наедине с виконтом, она приняла мгновенное решение: ни за что не выказать смущения. Не покраснеть. Не выглядеть растерянной. Не опускать перед ним глаза. Не оставить за ним последнего слова.

Она не виновата в том, что произошло. Держаться только так. Она не посылала ему никаких знаков. Он мог бы сразу же предположить, что она, вероятнее всего, приняла его за мистера Адамса. Конечно, такое случается не впервые.

И все же Кэтрин начала играть, охваченная тревогой, и сразу же поняла, что руки у нее как крюки, а голова полна мыслями, ничего общего не имеющими с музыкой. Огромным усилием воли она овладела собой и сыграла даже лучше, чем обычно. И в какое-то мгновение она действительно забыла обо всем, кроме музыки.

И потом, во время разговора, она держалась, в общем, неплохо. Но все равно, когда дверь отворилась, это было облегчением. К сожалению, это оказалась миссис Адамс; она резко остановилась и пронзительным взглядом посмотрела на Кэтрин и Роули. Очевидно, то, что она увидела, ей не понравилось. Кэтрин мгновенно поняла, что оставаться в комнате наедине с виконтом было неприлично. Но ведь она и в этом не виновата.

– Миссис Уинтерс, – заговорила Кларисса ледяным тоном: так госпожа разговаривает с провинившейся служанкой, – я полагала, что вы используете это время для того, чтобы заниматься музыкой с моими детьми.

– Занятия окончены, мадам, – ответила Кэтрин, резонно подумав, что так можно говорить с человеком, которому платят огромные деньги.

Она ни за что не стала бы объясняться, чтобы восстановить справедливость. Кэтрин неизменно была любезна и уважительна с миссис Адамс, но никогда не лебезила перед ней. Не держалась подобострастно, как преподобный Ловеринг, положение которого определяется покровительством мистера Адамса.

– Это мы с Дафной помешали занятиям, явившись, когда урок еще не кончился, Кларисса, – проговорил лорд Роули раздраженно. – Дети сыграли для нас то, что они выучили, по крайней мере Джулиана. Не думаю, что Уильяму удастся разучить что-нибудь вообще. Дафна отвела их в детскую. Я же остался, чтобы поговорить о погоде с миссис Уинтерс. Это было нехорошо с моей стороны… Я знаю, – продолжал Роули все с тем же надменным лицом, – что Клод не возражает, чтобы миссис Уинтерс немного поиграла после занятий с детьми. Я этому помешал. Прошу прощения, мадам. – И он отвесил Кэтрин низкий поклон.

Кэтрин заметила, что глаза миссис Адамс блеснули как сталь. Хотя она тут же мило улыбнулась и взяла деверя под руку.

– Я уверена, что миссис Уинтерс польщена вашим вниманием, Роули, – произнесла она. – Эллен хочется посмотреть на новорожденных щенят, – это там, на конюшне. Почти все мужчины играют в бильярд. Мне бы не хотелось, чтобы она находилась одна среди конюхов. Вы проводите ее?

– Сочту за удовольствие, Кларисса, – сказал он, скривив губы в непонятной гримасе – то ли от раздражения, то ли радуясь возможности развлечь Эллен. Но тут же Кэтрин вспомнила, как он недавно говорил о почти принудительной обязанности ухаживания за особой, за которой ему вовсе не хочется ухаживать.

Прекрасно. Хорошо, что его заставляют делать нечто такое, чего ему не хочется. Пусть понаслаждается беспомощностью существа, пойманного в ловушку.

– Всего хорошего, миссис Уинтерс. – Миссис Адамс кивнула Кэтрин с милостивым видом, словно отпуская горничную.

– Мы оставляем вас, мадам, наедине с вашей музыкой, – добавил лорд Роули, еще раз кланяясь ей и окидывая оценивающим взглядом от макушки до кончиков туфель.

Играть она уже не могла. Руки дрожали, а сердце билось так, словно ее застали за каким-то ужасно неприличным деянием. Ее глубоко возмущало то, что это чувство вызвал он. Да еще и возбудил подозрения у миссис Адамс. Он через пару недель уедет, а ей здесь жить и жить.

Кэтрин встала, застегнула плащ, завязала под подбородком ленты шляпки и вдруг поняла, что вовсе не огорчена. По крайней мере она увиделась с ним еще раз после вчерашнего. Больше того, она с ним поговорила. Теперь это позади – первая неловкая встреча после растерянности и унижения, пережитых вчера вечером. Дальше будет легче.

"Как, должно быть, скучна ваша жизнь, миссис Уинтерс”.

Кэтрин снова услышала его голос – скучающий, оскорбительный, сообщивший ей, что у нее за жизнь. Словно ему все о ней известно. Да ничего он о ней не знает! И не узнает никогда.

Она торопливо вышла через балконную дверь и вскоре зашагала по подъездной аллее, направляясь в деревню. Как смеет он судить о ее жизни?

Знает ли он что-нибудь о ней? О ее борьбе, муках и сердечной боли? О страданиях? О том, как ей удалось обрести наконец спокойную жизнь? И скуку…

Эта скука далась ей нелегко.

И она безоговорочно предпочла ее прежней жизни. А он судил о ней, точно обвиняя. С презрением. Как, должно быть, скучна ваша жизнь, миссис Уинтерс. Она настойчиво принялась думать о доме – о своем драгоценном маленьком коттедже – и о Тоби, который, протомясь все утро в одиночестве, просто лопается от накопившейся энергии. Они отправятся сегодня на прогулку. Пусть жизнь ее и скучна, но это ее жизнь, о чем она ему и сообщила. И ничего иного не скажет.

Скука ее вполне устраивает.

Вторую половину утра виконт провел с Эллен Хадсон, испортив ей удовольствие от созерцания щенят. В общем-то он вовсе не собирался делать этого. И, проводив ее до конюшни, честно слонялся поодаль, покуда она, наклонясь над щенками, доставала их одного за другим и сюсюкала с ними. Но он чувствовал, что ей неловко – неловко от сознания того, как ему скучно, стыдно, что он смеется над ее восторгами.

Это были щенки терьера. Ясно теперь, откуда взялся свирепый Тоби.

Роули ничего не имел против щенков. И готов был признать, что это симпатичные малыши – маленькие и толстые, с короткими, похожими на обрубки лапами и вздернутыми носиками. Он даже взял одного щенка, подержал его на ладони и погладил за ушками.

Но он сознавал, что Эллен без него чувствовала бы себя куда счастливее и спокойнее. Это раздражало его, но он обязан был слоняться поодаль, чтобы пылкие конюхи поостереглись бросать на барышню похотливые взгляды. Затем он должен был предложить ей опереться на его руку – по дороге к дому.

Когда все собрались на ленч, он решил, что на сегодня достаточно выстрадал в качестве жертвы целенаправленных атак свахи. После ленча Кларисса задумала прогулку, чтобы не упустить прекрасную погоду. К счастью – к величайшему счастью, – Клод не мог принять в ней участие, поскольку некий арендатор, живший довольно далеко, посетил его не так давно и теперь Клод счел себя обязанным нанести ему ответный визит.

Виконт Роули решил, что должен сопровождать брата.

– Мы так мало виделись за эти дни, – объяснял он с" улыбкой явно разочарованной Клариссе. – Но связь, существующая между нами, не ослабевает. Понятно, ведь мы с братом близнецы.

– Не стоило говорить такие вещи Клариссе, – сказал Клод чуть позже, когда братья выехали из конюшен. – Она всегда немного ревновала меня к тебе, Рекс. Когда ты был в Испании, а потом в Бельгии, я так тревожился, что едва не заболел. Это всегда случалось со мной накануне сообщений о том, что с тобой произошло что-то нехорошее. Например, когда тебя без сознания вынесли с поля битвы – от потери крови после ранения. Я знал об этом, клянусь тебе, задолго до того, как мы получили письмо с подтверждением о беде. Кларисса, впрочем, до сих пор считает, что все это чепуха.

– На Пиренеях меня вдруг охватило страшное беспокойство, – проговорил виконт. – Как видишь, эта связь двусторонняя. Я решил, что, наверное, что-то случилось с младенцем или с Клариссой. Это было примерно за месяц до рождения Джулианы, верно?

– Случай на охоте? – спросил брат. – Почти день в день. Когда родилась Джулиана, я все еще ходил на костылях.

Как хорошо побыть наедине друг с другом! Братья быстро покончили с делом у арендатора, но домой не торопились. Они говорили обо всем и обо всех, как было у них заведено. Порой замолкали, когда разговор иссякал. Лорд Роули чувствовал, что брат рад его возвращению домой. Он это просто видел, и ему не нужны были словесные объяснения, что затянувшиеся зимние визиты и жизнь вне дома были данью Клариссе. Хотя в их супружестве она ни в коем случае не правила бал. Клод с женой каким-то образом построили свои отношения на принципе “ты – мне, я – тебе”.

– Тебя что-то тревожит, – заметил брат после одной из пауз. – Не хочешь ли рассказать мне о чем-то?

– Тревожит? Меня? – несколько удивленно переспросил виконт. – Наша поездка доставляет мне такое удовольствие! И посещение арендатора тоже.

– Ты будешь проводить сезон в Лондоне? – спросил Клод.

Лорд Роули пожал плечами:

– Возможно. Поздней весной в Лондоне очень хорошо. А может быть, – добавил он, – и не буду.

– Мисс Эккерт приедет в Лондон, – сообщил Клод. Это было утверждение, а не вопрос.

– Что мне до нее?

– Ты был сильно увлечен ею, – сказал Клод. – Ведь мы с тобой, Рекс, одинаково верили в верную любовь, в романтические чувства. Если бы ты не купил офицерский патент и не отправился воевать на несколько лет, ты женился бы так же рано, как и я. Но ты получил серьезную травму. Я говорю не о твоей уязвленной гордости и даже не о сердце. Были разрушены твои мечты и идеалы, и я об этом очень сожалею'…

Виконт засмеялся несколько хрипло.

– Я стал взрослым человеком, Клод. Я понял, что любовь и романтика – это для мальчишек и очень молодых людей.

– И все же, – возразил Клод, – мне столько же лет, сколько и тебе, Рекс, если не считать каких-то двадцати минут. Разве то, что я до сих пор чувствую к Клариссе, не есть любовь?

– Я уверен, что это так, – ответил виконт, хмыкнув и пытаясь придать разговору оттенок чуть большей легкости. – Мне бы страшно не хотелось заводить наш обычный спор, Клод. Надеюсь, мы оба действительно стали взрослыми.

– Отношения Коули и мисс Эккерт так ничем серьезным и не кончились, после того как она получила свободу и могла бы выйти за него? – спросил Клод. – Не понимаю, как до сих пор никто не послал ему вызов и не вышиб мозги из башки. Сначала я опасался, что ты намерен сделать это.

– В это время я участвовал в совсем иного рода битвах, – ответил лорд Роули. – Кроме того, у меня на это не было права. Горация освободила меня от обязательств перед ней. А Коули, между прочим, дрался на двух дуэлях и тяжело ранил обоих противников.

– Ну что ж, – проговорил Клод, – мне и тогда, и сейчас жаль эту девушку. И еще я ее ненавижу за страдания, которые она причинила тебе. И продолжает причинять.

– Она не прочь, чтобы я вернулся! – резко бросил виконт. – У нее хватило бесстыдства передать мне два письма – тайком, через своего брата. Полагаю, жизнь ее в результате всех этих событий стала весьма нелегкой, но меньше всего на свете мне бы хотелось, чтобы она разжалобила меня под давлением светского мнения. Я ничего не могу предложить ей, кроме нового унижения.

– Ах, – с грустью вздохнул Клод, – значит, нет никакой возможности примириться?

– Господи Боже, разумеется, нет.

– Конечно, я это знал. Но все же надеялся. Даже не на примирение. Но на выход из тупика, в котором ты оказался. Опасаюсь, как бы с тобой не произошли две вещи…

Лорд Роули смотрел на брата, недоуменно вскинув брови.

– Во-первых, что ты женишься, не подумав, на девушке, которая не сможет сделать тебя счастливым. На Эллен, к примеру. Она славная девочка, Рекс. Действительно славная. Я знаю ее со времени, когда она еще была ребенком. Но ей нужен кто-то менее... менее, скажем так, суровый, чем ты.

– Спасибо, – отозвался виконт. Клод фыркнул.

– Ты старше ее на десять лет хронологически и на тридцать лет по жизненному опыту.

– Тебе нечего бояться, – сказал лорд Роули, – я не собираюсь жениться на твоей свояченице. Ни необдуманно, ни как-либо по-другому. А чего еще ты боишься?

– Что ты вообще не женишься. Что будешь пестовать в себе цинизм и горечь. А жаль! В тебе столько нерастраченных чувств. Хотя ты сам этого, кажется, не понимаешь.

Виконт засмеялся:

– С тех пор как ты женился, Клод, мы действительно двигались в разных направлениях. Я уже не соответствую тому образу, который у тебя сложился.

– Но ведь я все еще связан с тобой душевно, – ответил Клод. – Чтобы знать тебя, Рекс, мне вовсе не нужно подолгу бывать с тобой или вести такой же образ жизни, как и ты.

Разговор принимал все более интимный характер. И становился явно однобоким. Клод мог сколько угодно копаться в его личной жизни. У него же такой возможности не было. Нельзя обсуждать семейную жизнь брата, даже если вы полные близнецы. И виконт обрадовался возможности прекратить этот разговор.

Они пересекали большой луг, срезав часть дороги. Кто-то поступил точно так же. С яростным лаем к ним подскочила маленькая собачонка. Лошади братьев по сравнению с ней казались просто великанами, и умный пес осмотрительно держался на расстоянии. Он оглушительно тявкал, не идя на сближение.

Тоби!

Это ее собака. Лорд Роули огляделся и увидел, что Кэтрин приближается с противоположной стороны луга, оттуда, где находятся ступеньки для перехода через изгородь. Она не торопилась и, наверное, повернула бы обратно, если бы собака не выдала ее присутствия.

– Ах, это собака миссис Уинтерс! – сказал Клод. – И сама миссис Уинтерс неподалеку. – Он улыбнулся и снял шляпу, а когда молодая женщина подошла ближе, приветствовал ее громким возгласом.

Одета она была в довольно унылый серый плащ и несложного покроя шляпку под цвет ее голубому платью – тому самому, которое было на ней утром. Подойдя ближе, она, улыбнувшись, присела перед Клодом – кажется, теперь она не ошибалась, кто есть кто. Собака утихомирилась и уселась подле хозяйки, свесив язык и навострив уши, словно слушала и понимала, что происходит. Кэтрин приветствовала Клода с тем же выражением лица, как тогда, когда они прибыли в Боудли, отметил про себя виконт. Она взглянула на него, как бы адресуя это приветствие также и ему.

Пока они с Клодом обменивались короткими любезностями, виконт, глядя на них, вспоминал, как сегодня утром выслушал ее оскорбительный выговор и не успел нанести ответный удар из-за внезапного появления Клариссы. Она была бы забавной любовницей, подумал он не без сожаления. Их отношения были бы интересны не только в постели.

Но вот она, уже откланявшись, отправилась своим путем, собака бежала впереди. Прикоснувшись к шляпе, он склонил голову, следя, как она уходит.

– Хороша, – сказал он Клоду. – Я слышал от кого-то, что она живет здесь уже пять лет. Интересно, что это за покойный мистер Уинтерс? Неужели он был настолько хорош, что никто не может его заменить? Или он был настолько плох, что его не хочется никем заменять?

– Надеюсь, ты приложишь все усилия, чтобы не скомпрометировать ее, – сказал Клод.

«Какого черта?!»

– Кларисса небось уверена, что, не войди она в музыкальную гостиную именно в тот момент, – заговорил виконт Роули раздраженно, – я бы уложил миссис Уинтерс прямо на рояле и задрал ей юбки. Именно это она и ожидала увидеть.

– Не будь вульгарным, – сказал брат.

– Может быть, тебе стоило бы посоветовать это жене? – не сдержался виконт.

– Берегись, Рекс. – Судя по всему, без ссоры все-таки не обойтись. – Неразумно было оставаться наедине с ней даже при свете дня. Но я говорю не только о сегодняшнем утре. Ты ведь побывал у миссис Уинтерс вчера вечером?

Лорд Роули бросил на брата совершенно потрясенный взгляд. С его губ уже был готов сорваться отрицательный ответ. Но что толку лгать своему близнецу? И он сказал, раздувая ноздри:

– Как тебе, черт побери, удалось узнать об этом? Она что, подала жалобу владельцу поместья?

– У меня есть глаза, – ответил брат, – а также мысленная связь с тобой. Твое страстное желание отправиться на прогулку промозглым весенним вечером, когда уже стемнело, звучало не очень-то убедительно. Я этого не потерплю, Рекс.

– Ты не... какого черта! Чего это ты не потерпишь? – Сердце его от ярости бешено запрыгало.

– Если ты забыл, то я напомню, – начал Клод спокойно – их ссоры всегда были жаркими, потому что один выходил из себя от ярости, другой же оставался как лед – в деревне невозможно ничего проделать незаметно. Я не позволю ее компрометировать. Она леди, Рекс. Хотя и таинственная леди. Приехала сюда пять лет назад бог знает откуда и с тех пор ведет примерный образ жизни. О ее семье или о ее покойном муже никто ничего не знает, равно как и о ее чувствах к нему. Известно только, что это был некий мистер Уинтерс. Но все в ней говорит о том, что это леди. Повторяю: я не позволю скомпрометировать ее.

– Черт, – проговорил виконт голосом, дрожащим от гнева, – мне кажется, что она уже давно совершеннолетняя, Клод. И посему вольна решать сама за себя.

– А мне кажется, – отозвался Клод, – что вчера вечером ты получил отказ, Рекс. Ты слишком рано вернулся, чтобы твой визит можно было счесть успешным. Миссис Уинтерс действительно леди. И обстоятельства ее отнюдь не отчаянные. Должно быть, муж оставил ей что-то. И ухажеров у нее хватает. Всем известно, что, с тех пор как поселилась здесь, она отвергла по крайней мере два вполне достойных предложения о вступлении в брак.

– Если она такая уж леди, – проговорил виконт, – и если ты уверен, что она отказала мне, тогда почему, черт возьми, ты так беспокоишься? Хочешь оставить ее для себя?

– Если тебе угодно спешиться, – с угрожающим спокойствием отозвался Клод, – я с удовольствием и без промедления сшибу тебе башку с плеч, Рекс.

– В атом нет необходимости, – мягко возразил виконт. – Я хочу извиниться перед тобой. Глупо говорить тебе такое – именно тебе. Да, она отказала мне. Сразу же. Я даже подумал, что ее пес бросится на меня. Но он, кажется, передумал. Так что вся эта чушь, которую ты нес в качестве владельца поместья, ни к чему.

– Если не считать того, что я чувствую: ты крайне возбужден. С той самой минуты, как мы приехали в Боудли. И потом, это неразумное тет-а-тет сегодня утром в музыкальной гостиной, вызвавшее законные подозрения у Клариссы. Надеюсь, ты с твоей надменностью не откажешься принять всерьез ее “нет”? Предупреждаю: если ты ее скомпрометируешь, навсегда станешь моим врагом.

– Предполагается, что моя душа должна немедленно уйти в пятки? – сказал лорд Роули, бросив гневный взгляд на своего брата.

– Да, – ответил Клод, – это будет не очень удобно – иметь врагом вторую собственную половину. Оставь в покое эту женщину, Рекс. Ты ведь не настолько развратен, что умрешь от воздержания за пару недель. У тебя есть общество Нэта, Идена, мое; для светских развлечений есть наши дамы. И Дафна. Мне кажется, это так чудесно – какое-то время пожить вместе!

– Я буду хорошо себя вести, – пообещал лорд Роули и, не удержавшись, фыркнул. – Но согласись, Клод, она чертовски хороша, хотя и не в моем вкусе, конечно, я не говорю о внешней привлекательности. Она очень добродетельная женщина – посещает больных и стариков, учит детей и прочее, и прочее, не требуя за это никакого вознаграждения. Иначе говоря, прямо святая. Совсем не в моем вкусе.

– Вот и хорошо, – отозвался Клод, хотя сам с трудом удержался, чтобы не фыркнуть в ответ на его тираду. – А теперь давай переменим тему разговора.

– Она умеет обращаться с детьми, – не унимался виконт. – Почему, черт возьми, этот Уинтерс не подарил ей деток? Как ты считаешь? Не думаешь ли, что это был какой-то слабоумный старец? Или худосочный импотент? Если женщина обожает детей, то человек, берущий ее в жены, должен по крайней мере подарить ей ребенка. Будь он жив и появись сейчас передо мной, я бы с трудом удержался, чтобы не заехать ему по физиономии.

С некоторым удивлением и даже тревогой мистер Адамс посмотрел на брата. Наверное, он поступил правильно несколько минут назад, постаравшись переменить тему разговора. Но лорд Роули не выказал никакого интереса ни к одной из тем, предложенных ему, и вскоре они погрузились в молчание.

Она приняла его за Клода, думал виконт. Улыбки предназначались Клоду. Теперь, узнав это, он видел, что никакого заигрывания в ее улыбках не было. И он почувствовал себя дураком. Абсолютным дураком.

И он не испытывал никакой страсти к Кэтрин Уинтерс. Боже, он, наверное, утратил всякое чутье. Она не принесла ему ничего, кроме унижения и разочарования. Он отправился к ней тайком, полагая, что ему удастся сохранить свое посещение в тайне. Тем не менее Нэт и Иден встретили его по возвращении грубоватыми шуточками насчет того, как быстро он управился. Клод понял, куда он ходил. И Кларисса утром сделала свои выводы из того, что он задержался в музыкальной гостиной после ухода Дафны и детей.

И притом ни единого шага к успеху.

Чертова деревня! Как только выезжаешь за границы Лондона, твоя частная жизнь уже тебе не принадлежит.

Одно он знал наверняка. Миссис Кэтрин Уинтерс может быть спокойна – он никогда больше не подвергнет опасности ее добродетель. И покуда живет в Боудли, он будет держаться от нее как можно дальше.

Глава 6

Солнечные лучи, упрямо пробиваясь сквозь занавески, падали на постель. Кэтрин знала, что еще рано, что в комнате зябко, а тепло только под одеялом. Но день обещает быть таким же прекрасным, как и вчерашний. Ясно, что ей больше не уснуть. Она выпростала руку из-под одеяла, но быстро спрятала ее. В последнее время она не очень хорошо спит. И все же Кэтрин решила встать, чтобы отправиться с Тоби на утреннюю прогулку. Позже должны прийти дети, с которыми она занимается чтением.

Когда она одевалась и умывалась, в спальне появился Тоби. Пес радостно помахивал хвостом.

– Можешь не показывать свое нетерпение, – сказала Кэтрин. – Я не собираюсь произносить слово, начинающееся на букву “г”, пока не открою дверь. Иначе будешь крутиться у меня под ногами так, что шагу не дашь ступить.. Потерпи.

Но Тоби, судя по всему, знал букву “г” не хуже, чем слово “гулять”. Его хвост превратился в бешено вертящийся маятник. Он скулил и от нетерпения описывал круги вокруг Кэтрин, то и дело подбегая к двери на лестницу и как бы поторапливая хозяйку. Она засмеялась.

Шагая по деревенской улице, Кэтрин с улыбкой помахала рукой мистеру Хардвику, трактирщику, который подметал мостовую перед дверью своего заведения. Гости, вероятно, пробудут в доме мистера Адамса не больше двух недель, а одна неделя уже почти прошла. Они будут стремиться вернуться в Лондон к началу сезона – виконт Роули и его друзья. Этих светских джентльменов здесь ничто не удерживает. Это правда, миссис Адамс пытается сосватать мисс Хадсон за виконта, но два других джентльмена скорее всего уедут.

Нет, здесь их ничто не удерживает. Если она сможет продержаться еще немного – а ведь больше ничего не остается, верно? – тогда все опять пойдет по-старому и она снова обретет прежнюю безмятежность. И не нужно будет всякий раз опасаться, выходя из дому, что она наткнется на него.

– Нет, Тоби, не сюда! – воскликнула Кэтрин, когда собака уверенно повернула на подъездную дорогу к Боудли.

Обычно она ходила этой дорогой, гуляя под растущими вдоль нее деревьями, пока не станет виден помещичий дом. Никаких осложнений с нарушением частного владения не возникало. Мистеру Адамсу нравилось, что жители деревни свободно чувствуют себя в его парке. Разумеется, существовала молчаливая договоренность, что они не будут слишком приближаться к дому, нарушая уединение господ. Но на этот раз она направилась по узкой тропинке вдоль замшелой стены парка.

Последние пять лет все ее силы были направлены к тому, чтобы сделать свою новую жизнь исполненной смысла. Это было нелегко. Ведь прежняя была совсем другой… Она подавила все свои потребности, за исключением одной – жить дальше. В самом же начале ей и этого не очень хотелось.

Что же до остальных потребностей, то все эти пять лет они были очень скромны. У нее появились знакомые, занятия, есть дом, который она любит. В этом году появился Тоби. Она получила два предложения вступить в брак: одно – три года назад, другое – в прошлом году, – но эти предложения отнюдь не соблазнили ее, хотя она с уважением относилась к обоим джентльменам, которые, в чем она была уверена, обращались бы с кей хорошо.

Просто не возникло желания вступать в брак. Нет потребности.

И вот теперь, совершенно неожиданно, у нее возникли желания, которые не отягощали ее с тех пор, как она была девушкой. Конечно, желания совсем другого толка. Тогда она не ведала ничего о желаниях плоти. Ей только хотелось любви – хотелось, чтобы ею восхищался какой-нибудь красивый джентльмен, хотелось выйти замуж. Она была так невинна. Опасно невинна.

Желания, охватившие ее в эти дни, испугали Кэтрин. Это были чисто плотские желания. Просто-напросто ей хотелось мужчину. Хотелось, чтобы мужское тело прикасалось к ее телу, хотелось мужских ласк.

Чтобы мужчина овладел ею. Хотелось, чтобы прошло ощущение пустоты и одиночества.

Новые желания встревожили ее, потому что у нее не было никаких приятных воспоминаний об интимной близости. Напротив – совершенно иные. И она уж никак не ожидала, что ей когда-нибудь вновь захочется близости.

Да и потом она ведь не одинока. А если и одинока, то ее одиночество – цена, которую приходится платить за независимость, самоуважение и душевное спокойствие. Цена небольшая. Речь идет даже не об одиночестве, а об уединении. Уединение можно нарушить, отправившись в гости к кому-либо из ее многочисленных друзей или соседей.

Но Кэтрин боялась, что больше не сможет обманывать самое себя. Опасалась, понимая, как, в сущности, одинока. Она уже начала это понимать.

И все из-за этого надменного, язвительного человека, который, сидя у нее на кухне позавчера вечером, предложил ей стать его любовницей. Человека, который вызывал у нее гнев и в то же время – искушение. Человека, который чуть было не скомпрометировал ее вчера, до того как его увела с собой миссис Адамс. Да ведь он окинул ее взглядом и мысленно раздел донага!

Человек... которого она хочет.

Это признание ужаснуло ее.

И вдруг Тоби, изучавший соседний луг, бросился к тропинке с отчаянным лаем. Вдалеке показались три всадника. В такую рань? Сердце у нее упало. Неужели за весь день не найдется времени, когда можно спокойно погулять одной?

Насколько можно было рассмотреть издали, одним из всадников был мистер Адамс. Но она поняла, что это не он. Уже потому хотя бы, что спутниками его были мистер Гаскойн и лорд Пелхэм. Уклониться от встречи не было никакой возможности. С одной стороны от нее стена, с другой – поле. Кроме того, Тоби, точно так же как вчера, мчался по тропе им навстречу – Давид, с дурацкой бравадой кидающийся на трех Голиафов.

Мистеру Гаскойну пришлось успокаивать свою нервную лошадь. Он усмехнулся. Лорд Пелхэм снял шляпу и склонил перед ней голову. Лорд Роули наклонился в седле и подхватил ее терьера, который удостоил его еще одним негодующим и удивленным воплем, после чего уселся поперек лошади перед виконтом, пыхтя, навострив уши и свесив язык. Капитуляция произошла быстро.

– Миссис Уинтерс, – проговорил лорд Пелхэм, – с вашим появлением красота утра приобрела полноту. Я и не знал, что на свете есть леди, встающие так рано.

– Доброе утро, милорд, – ответила она, полуприсев перед ним. У него красивые белые зубы, заметила она, очень синие глаза. Он такой же красивый, как виконт, и уж конечно, гораздо обаятельнее. Почему же на него она может смотреть прямо и разговаривать без волнения, ее сердце при этом бьется совершенно ровно? – Это лучшее время суток.

– Придется мне продать эту лошадь, – заявил мистер Гаскойн, посмеиваясь. Он снял шляпу и поклонился Кэтрин. – Какой позор! Испугалась какой-то собачонки! Я этого не переживу. Но конечно, будь я собачкой, а вы – моей хозяйкой, я лаял бы так же яростно, чтобы защитить вас.

– Доброе утро, сэр, – засмеялась Кэтрин, – уверяю вас, что его лай куда хуже укуса. – Какой привлекательный джентльмен – веселые глаза, легкое обаяние, и никаких перебоев в сердце.

И не дожидаясь, пока ситуация приобретет оттенок неловкости, как это случилось перед ее коттеджем два дня назад, она повернула голову.

– Доброе утро, милорд, – обратилась она к лорду Роули, который почесывал блаженствующего Тоби за ухом. Еще один привлекательный джентльмен, но не более, чем остальные. Только внутри у нее все сжалось.

– Мадам. – Он посмотрел ей в глаза и склонил голову. И все-таки ситуация странная. Кэтрин должна была бы улыбнуться и пойти своей дорогой. Но Тоби все еще сидел на лошади виконта с таким видом, словно с удовольствием провел бы там все утро.

– Увы, – проговорил мистер Гаскойн, – наши пути с вами, миссис Уинтерс, очевидно, должны разойтись. Она улыбнулась в ответ.

– Увы, мы не можем делать вид, что направляемся в одну сторону с миссис Уинтерс, – поддержал лорд Пелхэм, – увы!.. Иначе миссис пришлось бы, беседуя с нами, все время поднимать голову, что очень неудобно. А собачка напугала бы вашу лошадь до судорог. – И он фыркнул.

Мистер Гаскойн засмеялся:

– Но один из нас мог бы предложить миссис Уинтерс сесть в седло, а мы бы пошли пешком. Что было бы весьма галантно.

Они шутили с ней – чуть-чуть, совершенно беззлобно. А виконт Роули только смотрел на нее сверху, рассеянно поглаживая Тоби.

– Я вышла из дому, джентльмены, чтобы подвигаться, и Тоби тоже. – Она осуждающе взглянула на терьера и увидела руку виконта, лежащую на спине у собаки, – мужскую руку, сильную, с длинными пальцами.

Виконт молча наклонился и поставил Тоби на землю. Собака повиляла хвостом и потрусила дальше.

– Всего хорошего, мадам, – сказал лорд Роули. – Не смеем вас задерживать. – На его лице не было улыбки, и шуток он не поддержал.

Она пошла по тропинке. Стук копыт затихал у нее за спиной.

Всего две недели, думала она. И все. И ее жизнь вернется в свою обычную колею. По крайней мере она очень надеется на это.

Хотя и понимает, что это будет нелегко.

– Очаровательна, – сказал мистер Гаскойн. – Совершенно очаровательна. Вопреки немодному деревенскому туалету, не так ли? И деревенскому спокойствию.

– Жаль только, – заговорил лорд Пелхэм, – что мы втроем облизываемся из-за одной и той же женщины. Немодный деревенский туалет выглядит очаровательно на той, что и без него будет выглядеть прекрасно. И даже еще прекраснее, когда без него, ей-богу. Но в этих краях как-то совсем нет женщин, и это тревожно. Я не хочу обижать вашу невестку, Рекс.

– Но ведь мы к этому стремились, – возразил виконт. – Мы все в какой-то степени спасаемся от сложных ситуаций, связанных с дамами, не так ли? Иден – от своей замужней леди, Нэт – от незамужней, я – ну скажем, от бывшей невесты. Возможно, нам пойдет на пользу какое-то время побыть без женского общества. На пользу душе и все такое.

– Вы нравитесь ей, Рекс, – сказал лорд Пелхэм. – Она с трудом заставила себя посмотреть на вас, а со мной и Нэтом болтала и улыбалась так, словно мы ее братья. И меня возмущает, что вы даже не выдавили из себя улыбки. Вопрос в том, нравится она вам или нет? Нелепо, что единственная в этих местах красивая женщина пропадает понапрасну только потому, что мы с Нэтом слишком вежливы, чтобы переступить границы ваших владений.

Виконт в ответ фыркнул.

– Полагаю, – заметил мистер Гаскойн, – что позавчера вечером виконт заработал пощечину. Если не в буквальном, то в переносном смысле слова. – Вы ведь действительно были у нее в тот вечер, когда пошли прогуляться, да? И повели себя совершенно бестактно, Рекс? Вы выложили ей все напрямик, не потратив и пары дней на подходы и ухаживания? Придется дать вам, старина, несколько уроков, как соблазнять женщин. Нельзя подойти к добродетельной деревенской вдове, похлопать ее по плечу и осведомиться, не хочет ли она лечь с вами в постель. Именно это вы и сделали, верно?

– Идите к черту! – буркнул лорд Роули.

– Именно это он и сделал, Ид, – догадался мистер Гаскойн.

– Неудивительно, что она не улыбнулась ему сегодня утром и едва могла взглянуть на него, – сказал лорд Пелхэм. – И это наш друг, славившийся все те годы, что мы были на Пиренеях, умением покорять испанских красавиц, а, Нэт? Можно просто содрогнуться, когда видишь, насколько быстро человек теряет навык, если у него нет практики.

– Может быть, – сказал мистер Гаскойн, – я попробую подъехать к ней. Посмотрим, каковы будут результаты. Вам не повезло, старина Рекс, кажется, вы упустили свой шанс.

Скалятся, точно гиены, и веселятся за его счет, подумал лорд Роули. И еще он подумал, что если хочет прекратить эти насмешки, то нужно присоединиться к ним и расплатиться той же монетой. Но не смог этого сделать.

– Руки вверх, Нэт! – Вот шутка, на которую он оказался способен.

Мистер Гаскойн поднял руки вверх с такой быстротой, словно ему в спину уперся чей-то пистолет.

– Миссис Уинтерс – леди, – сказал виконт, – она не из тех, кого мы можем по очереди соблазнять.

– Боже правый, – воскликнул мистер Гаскойн, – полагаю, что он действительно получил пощечину. Ид?..

– Полагаю, что вы правы, Нэт, – отозвался лорд Пелхэм. – Интересно. Очень интересно. И это возвещает о гибели ваших и моих надежд.

Все они, да еще Кен, когда бывал с ними, могли порой вести долгие и умные разговоры на серьезные темы. Поэтому-то они и были друзьями. Но могли они и перебрасываться шуточками, поддерживая дух веселья и непринужденности. Это свойство оказалось совершенно бесценным в те долгие годы, что они провели в Португалии, Испании, а потом и в Бельгии. В них сочетались серьезность и легкомыслие. Вместе они переносили невзгоды войны, вместе смотрели в глаза смерти.

Но иногда – только иногда – кто-то из них мог быть настроен исключительно на свой лад и послать остальных к черту. Притом самым серьезным образом. “Она – не объект для легких шуточек”. Но все равно, даже если он и не намерен вести беседу в одной тональности с ними, они ведь не оставят его в покое. И ее тоже.

Друзья возвращались домой. Свернули на подъездную аллею, ведущую к конюшне. Может быть, еще кто-то встал и спустился к завтраку. На вторую половину дня, если позволит погода, Кларисса наметила, поездку в замок Пайнвуд, расположенный в пяти милях от Боудли, Погода, кажется, позволит. Его роль ясна – сопровождать Эллен Хадсон. И наутро определенно задумано нечто, что должно подтолкнуть их друг к другу.

Виконт резко остановил коня.

– Поезжайте-ка домой без меня, – сказал он как можно беззаботнее, – не хочу отвлекать вас от похоронных мыслей.

Друзья посмотрели на него с некоторым удивлением и переглянулись. Насмешливое выражение в их глазах исчезло. Годы дружбы научили их чуткому отношению друг к другу. Они могли не сразу понять, что происходит с одним из них, но, поняв это, реагировали мгновенно. – Вам хочется побыть одному, Рекс? – сказал Нэт. – Вполне понятное желание.

– Увидимся, когда вы вернетесь, – поддержал его Иден.

Они не произнесли ни слова о том, что поняли: он хочет вернуться и отыскать Кэтрин Уинтерс. Их глаза не выразили ни тени насмешки. Он и сам не понимал, почему не видит в сложившейся ситуации ничего смешного. В конце концов, ему отказали не в первый раз. Все остальные тоже, случалось, получали отказы. И все обычно могли посмеяться сами над собой, как и друг над другом. Ведь, в конце концов, никто из них не способен устоять перед прекрасным полом.

Рекс молча повернул коня и поехал по аллее в обратную сторону. Можно было сделать вид, что у него какое-то дело в деревне, хотя для дел было рановато. Да и все равно ей станет известно, что это вранье. Добравшись до конца подъездной аллеи, он свернул в сторону от деревни и взял по тропе, по которой они ехали несколько минут назад. Он не торопился, надеясь, что Кэтрин не могла так быстро исчезнуть. И к тому же спущенная с поводка собака бегает и рыщет повсюду – из-за нее она не могла идти быстро. Тропинка же не разветвлялась, и Кэтрин не могла скрыться из виду.

Он в глубине души надеялся, что не догонит ее. Но обнаружив, что ее действительно нигде нет, почувствовал разочарование. Странно, он так и не нашел ее, хотя дорога далеко просматривалась. Но вскоре понял, где она может быть: он заметил сбоку калитку, ведущую в парк. Калитка была закрыта, но ведь Кэтрин могла закрыть ее за собой, чтобы олень не выбежал из парка. Он попробовал открыть калитку. Та легко поддалась. Очевидно, ею часто пользовались. Направив коня к калитке, Роули въехал в парк.

В этой части парка росли старые деревья – это было любимое место их детских игр. Сам запах его был знаком, он помнил его тишину, каждый его уголок.

Спешившись, он взял в руки поводья. В конце концов, она могла пойти вовсе и не сюда. Ну и что, он просто вернется домой через парк. Деревья – одно их присутствие – всегда действовали на него умиротворяюще.

Вдруг он услышал хруст сухих веток, и маленький бело-коричневый комочек, подкатившись к нему, уперся в его ноги передними лапками. Терьер завилял хвостом. “Наверное, я обрел друга”, – подумал виконт с кривой усмешкой. Собака даже не тявкнула.

– Отстаньте, сэр, – велел он Тоби. – Я не очень люблю следы от лап у себя на панталонах или на сапогах.

Собака лизнула ему руку. Он уже и раньше отметил, что этот терьер никогда не получит награды за послушание. Хозяйка явно испортила Тоби.

– Тоби, где ты? – услышал он голос Кэтрин. – Тоби! Взяв собаку за передние лапки, виконт пытался поставить ее на землю, но тут показалась она. Остановившись, посмотрела на него, он тоже взглянул на нее. “Как глупо, – подумал он, – зачем я это сделал?” Она женщина добропорядочная, иметь дело с такими не входило в его планы. Во всяком случае, оставаться с ними наедине. И куда подевалась его вчерашняя решимость? Кэтрин посмотрела еще раз, словно ожидая увидеть за его спиной Нэта и Идена, но их не было. Она молчала.

– Я, между прочим, нахожусь во владениях моего брата, – вдруг сказал он. – Что вы можете сказать в свое оправдание?

Она вздернула подбородок.

– Мистер Адамс разрешает жителям деревни гулять в парке. И я иду обратно, к воротам. Нам пора домой.

– Советую пройти через парк, – сказал он. – Так вы сможете дойти до задней калитки. Это гораздо более приятный путь. Я покажу вам его.

– Благодарю вас, я знаю этот путь, – ответила Кэтрин.

На этом он мог и откланяться. Возвращаться с ней через парк, ведя лошадь в поводу и останавливаясь всякий раз, когда Тоби вздумается обнюхать очередное дерево, – все это займет по меньшей мере полчаса. Наедине с ней в парке – да Клод ему просто голову оторвет!

Роули улыбнулся.

– В таком случае не позволите ли мне просто проводить вас? – спросил он. – Вам ничего не грозит: в такую рань я не стану вас соблазнять.

Кэтрин вспыхнула, а он смотрел на нее не отрывая глаз, все еще улыбаясь и осторожно натягивая невидимую нить, существующую между ними.

– Вряд ли я могу запрещать вам что-либо, – отозвалась она, – ведь я нарушила границы частного владения, а вы здесь по приглашению владельца.

Но он обратил внимание – она больше не говорит о том, что вернется обратно через ворота, выходящие на дорогу.

Они пошли рядом, не касаясь друг друга. Но у него дух захватывало от ее близости.

– Первоцветы зацвели, – заговорил он, – скоро распустятся нарциссы. Возможно, весна и ваше любимое время года, как мое?

– Да, – ответила она. – Это новая жизнь. Новые надежды. Впереди лето. Да, я люблю это время года, хотя в моем саду еще и нет такого разноцветия, какое будет позже.

Новые надежды… Интересно, на что она надеется, о чем мечтает. Да и мечтает ли вообще о чем-нибудь? Или ведет безмятежное существование, не желая никаких перемен?

– Надежды? – повторил он. – А на что вы надеетесь? На что-нибудь определенное?

Взглянув на нее, он заметил, что ее взгляд устремлен вдаль. Глаза у нее сияли, и Роули понял, каков будет ответ на один из его невысказанных вопросов.

– На полную удовлетворенность жизнью, – ответила она. – На покой.

– А разве у вас их нет, если вы только надеетесь?

– Есть. – Она бросила на него быстрый взгляд. – Но мне хочется их сохранить. Видите ли, это вещи очень хрупкие. Как и вечное счастье. Покой не может быть каким-то незыблемым состоянием, которое приходит и остается навсегда. А жаль…

Он нарушил ее покой. В ее голосе не прозвучало укоризны, но Роули понял, что это так. А вечное счастье – не обнаружила ли она со смертью мужа, что такого вообще не существует? И не обнаружил ли он это же после измены своей невесты?

– А вы? – Взгляд ее требовательно остановился на нем. – На что надеетесь вы?

Роули пожал плечами. На что он надеется? О чем мечтает? Ни о чем! Неутешительно, но, кажется, верно. Управлять своей жизнью может только тот, кто ни о чем не мечтает и ни на что не надеется. Ведь когда человек мечтает, он, как правило, устанавливает связи с другими людьми, а от людей нельзя зависеть, если не хочешь, чтобы тебя сбили с ног или поранили.

– Я не тешу себя мечтами, – ответил он. – Я живу и наслаждаюсь каждым новым днем. Когда мечтаешь о будущем, растрачиваешь настоящее.

– Да, все так думают. – Кэтрин улыбнулась. – Но мне кажется, жить так невозможно. Я думаю, все люди мечтают. Иначе жизнь порой была бы невыносима.

– Значит, иногда ваша жизнь бывает невыносимой? – спросил Роули.

Действительно ли настоящее удовлетворяет ее? Она живет здесь пять лет. Живет как вдова. Сколько ей лет? Наверное, где-то между двадцатью и тридцатью. Значит, начиная примерно с двадцати лет она живет одна. Может ли быть, чтобы такая жизнь удовлетворяла ее? Хотя, конечно, брак ее мог оказаться столь невыносимым, что свобода, обретенная во вдовстве, по контрасту выглядит просто раем.

– У всех жизнь бывает временами невыносима, – ответила она. – Никому не удается полностью избежать ее мрачных сторон, я полагаю.

Они подошли к реке, протекавшей через парк и дальше, по задам деревни. В этом месте река устремлялась вниз, журча среди камней и под каменным арочным мостом, по краям которого шли перила. По этим перилам они в детстве любили ходить, балансируя раскинутыми вширь руками.

– Если вам когда-нибудь захочется покоя, – начал Роули, останавливаясь на середине моста и кладя руки на перила, – вы найдете его здесь. Нет ничего более успокаивающего, чем слушать и смотреть на бегущую воду, особенно если падающий на нее свет пробивается сквозь ветки деревьев. – Он отпустил поводья, и его лошадь перешла на другой берег пощипать травы.

Кэтрин остановилась рядом с ним и посмотрела на воду. Тоби помчался дальше.

– Я многое перечувствовала, стоя здесь. Наверное, она не осознавала, что тоска, прозвучавшая в ее голосе, говорила больше, чем слова. Эта тоска сказала ему, что Кэтрин с ним согласна и что в ее жизни часто приходится искать успокоения.

Роули посмотрел на нее. Она стояла подле него – стройная, вся такая золотистая и красивая. Ее руки, обтянутые лайковыми перчатками, лежали на перилах моста. Если бы он не ошибся в своих первоначальных расчетах, подумал виконт, сейчас уже знал бы ее всю – во всех подробностях. Его руки знали бы, каково ее стройное, крепкое тело. Он знал бы, как нежна, горяча и желанна она изнутри, знал бы, как она ласкает – со сдержанным умением или с пылкой страстью. И знал бы, возможно ли первое превратить во второе.

Интересно, хватило бы ему одного или двух раз? Желал бы он ее и после так же пылко, как сейчас? Или он – как у него обычно бывало с женщинами – удовлетворился бы, узнав все, что можно узнать? Потерял бы он к ней всякий интерес и стал бы изобретать причину для этой опасной утренней прогулки в парке?

Ничего этого он не знает. И может быть, не узнает никогда.

Роули не осознавал, что и молча смотрит на нее, пока она не подняла на него взгляд, и тогда по изменившемуся выражению ее глаз, ее лица он понял, что она прочла его мысли.

Виконт хотел что-то сказать, но в голову ему ничего не приходило. Кэтрин уже открыла рот, словно намереваясь заговорить, но снова сжала губы, устремив взгляд на воду. Позже он удивлялся, почему не оторвался от перил и не предложил ей идти дальше. Удивлялся, почему и она не подумала снять напряжение таким же образом. Нет, никто из них не сделал этого. Роули наклонился немного вниз и в сторону, повернул голову и нашел губами ее губы. Он разжал губы, чтобы узнать вкус ее губ. Они заметно задрожали, а потом вернули ему поцелуй. Но он не прикасался к ней. Они не повернулись друг к другу.

Поцелуй длился недолго, но все же гораздо дольше, чем мог быть в такой ситуации. Роули опять стал смотреть на воду. Кэтрин, очевидно, сделала то же самое. Он дрожал. Он не знал в точности, к чему это приведет, а ему хотелось управлять своими поступками. Она отказалась стать его любовницей. И твердо дала ему понять, что решение это совершенно серьезно. Поцелуи ради поцелуев – вещь бесцельная, в особенности если они действуют так возбуждающе. Но сами по себе поцелуи никуда не могут привести. Он определенно не заинтересован ни в каких продолжительных отношениях.

– Ради моего самоуважения, – начал он, – признайтесь, что это произошло не против вашего желания, не так ли?

Последовало долгое молчание. Роули решил, что она и не собирается отвечать. Может быть, она не поняла его вопроса. Но в конце концов Кэтрин ответила:

– Нет, это произошло не против моего желания. Было бы проще, если бы она не признавалась в этом. Проклятие! Чего она хочет от жизни? Только спокойствия и удовлетворенности? А наслаждения? Хотя, конечно, возможно еще и другое.

– Я полагаю, – сказал он голосом более резким, чем ему хотелось бы, – вы хотите снова выйти замуж, – Нет, – быстро возразила она, – нет, ни в коем случае! Снова? Нет. Зачем женщине добровольно становиться собственностью мужчины и выносить всевозможные унижения, растворять свой характер, саму свою личность в нем? Нет, милорд, я не пытаюсь завлечь вас и заставить сделать мне лестное предложение. Или какое-нибудь другое предложение. Я отказала вам в тот вечер совершенно серьезно, и если вам кажется, что я завлекаю вас, что этот поцелуй – доказательство тому, прошу прощения. Я не стремлюсь вас завлекать и не ожидала, что так случится. А теперь пойду домой. Не провожайте, прошу вас. Уверяю вас, что не заблужусь. Тоби! – громко крикнула она и торопливо пошла по мосту.

Роули не пошел за ней и остался стоять на том же месте, опираясь локтями о перила и устремив взгляд на воду.

Он долго простоял бы в таком положении, если бы хруст веток в кустах не заставил его поднять голову. Роули подумал, что это вернулась Кэтрин. Зачем?.. Но это оказался один из садовников или лесников Клода, он бросил на виконта несколько удивленный взгляд, откинул волосы со лба и продолжил свой путь.

Хорошо, подумал лорд Роули, что этот человек не появился здесь несколькими минутами раньше.

Глава 7

Обитатели Боудли обнаружили, что их жизнь стала полнее и ярче. Уже несколько дней стояла солнечная и не по сезону теплая погода, и деревья уже заметно зазеленели, зацвели первые весенние цветы, словно демонстрируя, что дальше их будет все больше и больше. Зеленые ростки появлялись даже в садах тех людей, о которых было известно, что Господь не благословил их умением обращаться с растениями. Несколько пушистых белых ягнят бродили по лугам на тоненьких ножках подле своих матерей, шерсть у которых была более желтой и грубой.

К тому же почти каждый день кто-то из усадьбы Адамсов – они сами или их гости – появлялся в деревне или по крайней мере проходил по дороге. Кое-кому даже повезло – их пригласили в господский дом. Разумеется, несколько раз приглашение получили пастор с женой. Оба они имели касательство к дворянству: миссис Ловеринг была троюродной сестрой барона. Один раз была приглашена миссис Уинтерс. Мисс Доунз пригласили пить чай с дамами как-то вечером по просьбе леди Бэрд, помнившей ее с давних времен. К несчастью, миссис Доунз была слишком слаба, чтобы выходить из дома, и не могла сопровождать свою дочь. Но мисс Доунз сообщила, что леди Бэрд зайдет к ним как-нибудь к вечеру.

Вскоре в помещичьем доме состоятся званый обед и бал. Все окрестные жители, которые хоть немного претендуют на светскость, получат, конечно же, приглашение. Танцевать будут под настоящий оркестр, а не под фортепьяно, на котором играют обычно, когда кто-то из местных собирает гостей в верхнем помещении трактира. Все теплицы, расположенные на окраине Боудли-Хауса, будут опустошены, потому что цветами украсят и столовую, и бальный зал.

Ничто из задуманного помещиками не оставалось тайной для деревни, равно как и ежедневные занятия господ и их гостей. Не потому что слуги в Боудли-Хаусе необычайно болтливы, просто многие из них происходили из здешних мест, их родители и родственники жили либо в деревне, либо на окрестных фермах. А один из лакеев и садовники в свободное время частенько захаживали в кабачок. Миссис Крофт, домоправительница, была в дружеских отношениях с миссис Ловеринг. Поэтому ни одна из новостей, касающихся людей, к которым все питали жадный интерес, не могла остаться неизвестной и, конечно, ни одно из событий нельзя было удержать в тайне.

А граница между новостью и сплетней всегда была очень зыбкой.

Как-то Берт Уэллер, сидя вечером в кабачке, за четвертой кружкой эля, рассказал, что видел рано поутру, как миссис Уинтерс выгуливала свою собаку под деревьями парка. Ничего особенно странного в этом не было. Миссис Уинтерс всегда была ранней пташкой. Она часто выходила из дому с первыми петухами. И в парке она гуляла нередко, как и все они. Мистер Адамс сказал, что он не возражает против этого, хотя жители деревни и не были уверены, что миссис Адамс одобряет такие вольности.

Одно вот только странно – а может, вовсе и не странно, добавил Берт, – что виконт Роули тоже был в парке, неподалеку, он стоял на старом мосту и смотрел в воду, покуда его лошадь паслась поодаль. И было похоже при этом, что миссис Уинтерс шла от моста.

Может, они встретились и обменялись утренними приветствиями, предположил кто-то.

Может, они встретились и обменялись не только утренними приветствиями, предположил Перси Лэмбтон с усмешкой и окинул присутствующих взглядом, ожидая одобрения.

Но одобрения не последовало. Одно дело – высказаться по поводу неприятного факта и даже обсудить его. И совсем другое дело – разжигать злобные слухи. Его светлость – брат уважаемого всеми мистера Адамса, причем брат-близнец, а миссис Уинтерс – уважаемая леди, живущая у них в деревне, пусть даже никто не знает, откуда она приехала и какую жизнь вела до тех пор, как поселилась в Боудли.

Может, они встретились случайно и прошлись вместе? В конце концов, их представили друг другу, когда миссис Уинтерс была приглашена в помещичий дом.

А красивая была бы парочка, заметил кто-то.

Да ведь он – виконт, напомнили остальные. Пусть даже она леди, без малейшего сомнения, все равно слишком велико расстояние между ними на общественной лестнице.

– А может, она просто была горничной у леди, вот и научилась благородным манерам, – предположил Перси Лэмбтон.

Миссис Хардвик снова наполнила кружки, и разговор перекинулся на другие темы.

Но новость эта каким-то образом распространилась. У слушателей она вызвала интерес, хотя почти совсем беззлобный. Этого было достаточно, чтобы все принялись следить с большим, чем обычно, вниманием за малейшим признаком увлечения такого важного лица, как виконт Роупи, миссис Уинтерс – жительницей их деревни. До вечера, когда должны были состояться обед и бал, произошло три случая. Три очень незначительных случая, по правде говоря, но ведь для тех, кто живет так изолированно, вдали от крупных городов, даже мелкие бытовые события могут показаться весьма важными.

Воскресным утром все обитатели Боудли-Хауса отправились в церковь. Кэтрин с удовольствием наблюдала со своей скамьи, как миссис Адамс с самым величественным видом, на который только была способна, возглавляла процессию, шествующую по проходу вперед, к фамильной скамье Адамсов, где она обычно восседала, – на этом почетном месте могли, разумеется, разместиться отнюдь не все. И большинству прихожан пришлось усесться на голой полированной скамье позади миссис Адамс.

Вчера вечером преподобный отец Ловеринг с супругой опять были приглашены на обед. Ее, Кэтрин, не пригласили. Многозначительная оплошность, если учесть, что у миссис Адамс все еще не хватает одной дамы. Ясное дело, это она так наказывает Кэтрин за то, что у той достало дерзости уединиться в музыкальной гостиной с виконтом Роули. Не то чтобы это было как-то особенно неприлично, но миссис Адамс хотела, чтобы все оставшееся время виконт смотрел только на ее сестру. Любая одинокая женщина в возрасте от восемнадцати до сорока расценивалась как угроза.

В церкви на скамью рядом с Кэтрин села Джулиана, как иногда делала, и улыбнулась ей с видом заговорщицы. Судя по всему, миссис Адамс не хватилась дочери, Наверное, она решила, что дочь с кем-то из гостей. Кэтрин подмигнула в ответ.

На обед и на бал, которые состоятся в следующую пятницу, она получила приглашение, но это ее почти не удивило. В сельской местности трудно собрать столько гостей, чтобы сборище походило на бал. Для успеха задуманного годится кто угодно.

Она не жалела о том, что попала в черный список миссис Адамс. Три дня она была совершенно счастлива, что может не видеть виконта Роули. Теперь же украдкой посмотрела на него. Он сидел на фамильной скамье рядом с мисс Хадсон; между ним и его братом разместились еще два лица. Но Господи, как же они похожи! И как странно, что эта темноволосая красота существует в двух экземплярах.

Тот поцелуй! Их губы встретились, вот и все. Ничего другого там и не было. Но поцелуй этот обжег и сокрушил ее. Три дня она не могла его забыть, ночью он вплетался в ее сны.

Дело было не в том, что он украл поцелуй, а в том, что... он его не украл. Она знала, что к этому все идет. Нужно быть дурой, чтобы не понять этого. На мосту воздух был насыщен желанием. Она могла бы разрушить напряжение. Могла бы что-то сказать. В конце концов продолжить свою прогулку. Она ничего этого не сделала.

Да, поцеловал ее он. Он приблизил губы к ее губам – и губы его были раскрыты. Ее же роль была совершенно пассивной, хотя она опасалась, что когда губы их встретились, она как-то ответила на его поцелуй. Она пыталась убедить себя, что во всем виноват только он, что это действительно был украденный поцелуй, – он ведь только что уверял ее, что не соблазняет женщин в такую рань.

И все-таки он не украл этот поцелуй. Они поцеловались. И она виновата столько же, сколько и он. Она не уклонилась, потому что... ну что ж, потому что ей этого хотелось. Из любопытства. Ах нет, что за чепуха! Просто она проголодалась. Вот и все.

Но как же теперь может она испытывать законное негодование, с которым отнеслась к посещению ее коттеджа и к тому, что он говорил в музыкальной комнате? Это лицемерие. Но больше она не желает иметь с ним ничего общего.

Она думала, что пора подобных глупостей для нее миновала.

Ах, почему это повесы так притягательны! Она тихонько вздохнула, решительно опустила взгляд на молитвенник и прислушалась к шепоту Джулианы, рассказывающей о том, как вчера дядя Рекс катал ее на лошадке и пустил свою лошадь галопом, потому что она так просила его, а потом мама выбранила его и сказала, что чуть было не умерла со страху, а папа засмеялся и сказал, что дядя Рекс был самым хорошим наездником в британской кавалерии, а мистер Гаскойн…

Но тут началась служба, ей пришлось шикнуть на Джулиану, улыбнуться и подмигнуть.

Кэтрин намеревалась выскользнуть из церкви, едва служба подойдет к концу. Ей совершенно не хотелось встречаться с кем-либо из обитателей Боудли-Хауса. Но вышло иначе. Джулиане страшно хотелось рассказать ей еще одну историю. И она взволнованно рассказала о том, как побывала в замке Пайнвуд, как лорд Пелхэм поставил ее на стену с бойницами и она испугалась; а дядя Рекс снял ее и поставил рядом с собой на решетку донжона, и она опять испугалась, хотя это был не настоящий донжон, потому что из него вели ворота на реку, и дядя Рекс сказал, что только романтики считают, что это донжон. А на самом деле это склад для провизии, которую подвозили по воде.

Когда рассказ подошел к концу, все уже выходили из церкви и, проходя мимо, прекрасно видели ее, потому что Джулиана сидела, болтая, рядом с ней. “Вот тебе и исчезла, никем не замеченная”, – усмехнулась она.

Джулиана пошла к выходу впереди нее, и даже тогда Кэтрин с надеждой подумала, что, может, ей еще и удастся уйти незаметно. Но на дорожке перед церковью и на траве по обеим сторонам от входа собрался, кажется, весь приход. Преподобный же Ловеринг, стоя наверху лестницы, поздоровался с ней за руку, а потом, не выпуская ее, принялся расхваливать за то, как она расставила крокусы и примулы перед алтарем.

– Мы должны испытывать благодарность за этот дар ранней весны – цветы, даже за самый непритязательный из них, поскольку ими мы украсили наш скромный храм в честь посещения его столь блистательными особами, – произнес мистер Ловеринг. – Я решительно отношу это за счет уважения к духовенству вообще, миссис Уинтерс, будучи слишком скромным, чтобы поверить, будто мои личные достоинства привлекли сегодня утром в наш храм всех гостей мистера Адамса, включая и виконта Роули.

– Да, вы правы, – пробормотала Кэтрин.

Но в этот момент к ней подошла поздороваться леди Бэрд в сопровождении своего мужа и миссис Липтон. Лорд Роули тоже каким-то образом оказался рядом, он слегка поклонился ей и устремил на нее глаза. Она испугалась – испугалась очень сильно, – что краснеет. Она отчаянно старалась не думать об их последней встрече.

Тот поцелуй!

Она болтала с леди Бэрд, сэром Клейтоном и миссис Липтон. И откланялась, как только позволили приличия.

– Миссис Уинтерс, – услышала она надменный и скучающий голос, едва успела отвернуться, – я провожу вас домой, если позволите.

Пройти с ним почти по всей деревне. Мост, дом миссис Доунз, дом пастора и церковь, а потом – всю длинную улицу, пока не покажется коттедж под соломенной крышей на другом ее конце. А на церковном дворе и на дорожке собрались все жители деревни, половина обитателей окрестных мест, господская семья и гости из Боудли-Хауса.

Конечно, ничего особенно примечательного в этом нет. Всю дорогу они будут на виду у всех. Ее и раньше провожали домой из церкви. Предложи ей такое почти любой из здешних мужчин, она не почувствовала бы такого ужасающего смущения и неловкости, как сейчас. Но все же она не могла послушаться своего внутреннего голоса и уверить виконта, что в этом нет никакой надобности. Это могло бы вызвать толки.

– Благодарю вас, – сказала она, прошла впереди него по дорожке и вышла на улицу. Хоть бы он не стал предлагать ей руку. Он и не предложил. Почему же, Господи, он так поступил? Разве непонятно, что она не желает больше иметь с ним дела? Но с чего бы это он мог понять? Во время их последней встречи она позволила ему поцеловать себя. Ей было ужасно стыдно. Она чувствовала, что глаза всех собравшихся в это утро в церкви прихожан устремлены им вслед и что все наверняка знают: они встречались наедине в парке три дня назад и он поцеловал ее.

Слава Богу, в сотый раз подумала она, что Берт Уэллер не видел в парке лорда Роули, после того как заметил ее в то утро.

– Миссис Уинтерс, – сказал лорд Роули, – кажется, я оказал вам плохую услугу.

Плохую услугу? Интересно, о какой именно услуге идет речь?

– Вчера вечером вас не было на обеде, – продолжал он. – Равно как на импровизированном танцевальном вечере в гостиной после обеда, хотя Кларисса явно считает, что неравное количество леди и джентльменов – вещь досадная. Я предположил, что вы впали в немилость и что это моя вина. Я имею в виду случай в музыкальной гостиной.

– Ничего же не произошло, – ответила она, – разве что я довольно дурно сыграла Моцарта, а вы сказали, что удивлены.

– А вы устроили мне замечательный нагоняй, отплатить за который мне не дали времени. Конечно, Кларисса разозлилась, увидев нас вместе. Вы слишком хороши собой, чтобы она могла сохранять душевное спокойствие. Глупо, но этот комплимент ей понравился. – Ей нечего бояться, – сказала Кэтрин, – мисс Хадсон и любая другая леди, которую выберет миссис Адамс, примут вас с распростертыми объятиями, насколько я понимаю. И мне нет до этого никакого дела.

– До меня вам тоже нет никакого дела, – проговорил он, громко вздыхая. – Вы, миссис Уинтерс, ни во что не ставите мужское самолюбие. Почему вы позволили мне поцеловать себя?

– Я не… – начала было она, но тут же прикусила язык.

– Вы остановились на полуслове. Вы собирались произнести какую-то ужасающую ложь. А ведь только что вышли из церкви. Ответьте же на мой вопрос.

– Если и так, – сказала она, – то я тут же пожалела об этом и жалею до сих пор.

– Да, в такое время чувствуешь себя... одиноким, не так ли? Интересно, ощущали вы это так же часто, как я, за последние три дня... и ночи?

– Ни единожды! – ответила Кэтрин, разозлившись.

– За этот ответ я не могу обвинить вас во лжи, верно? – сказал он, искоса взглянув на нее. – Я тоже ощущал это не единожды, миссис Уинтерс. Множество раз – но это еще слабо сказано. Вы, случайно, не передумали по поводу некоего ответа на некий вопрос, который я вам задал?

Они подошли к коттеджу. Кэтрин торопливо вошла в ограду и решительно закрыла калитку за собой.

– Будьте уверены, милорд, что я не передумала, – сказала она, оборачиваясь, чтобы взглянуть на него. Почему это мужчины полагают, будто один поцелуй означает, что ты хочешь и даже жаждешь сдаться?

– Жаль, – отозвался Роули, поджав губы. – Вы пробудили во мне аппетит, миссис Уинтерс, а я терпеть не могу, когда нет пиршества, на котором я мог бы его удовлетворить.

Ярость охватила ее. Ей страшно захотелось протянуть руку над оградой и ударить его по лицу. Она почувствовала бы удовлетворение, увидев красный отпечаток своих пальцев на этом красивом лице. Но мысль о том, что на улице окажется кто-то, обладающий достаточно хорошим зрением, чтобы увидеть это, подавила в, ней стремление к такому удовольствию. И если бы она, резко повернувшись, бросилась к дверям коттеджа с уязвленным видом, это тоже мог кто-либо заметить.

– Я не пиршество, милорд, – сказала она, – и вам никогда не удастся утолить ваш аппетит с моей помощью. Всего хорошего.

И, повернувшись медленно и с достоинством на тот случай, если кто-нибудь с интересом наблюдает за ними, она направилась к двери, за которой Тоби уже пребывал в настоящей истерике.

Она совершила ошибку, оглянувшись, перед тем как войти в дом, и поэтому эффект от ее ухода был подпорчен. Виконт смотрел ей вслед, поджав губы, в глазах его читалось выражение, весьма напоминающее удовольствие. Его все это забавляет, с негодованием подумала она. Он развлекается за ее счет.

Она захлопнула за собой дверь, а потом пожалела, что не может вернуться и проделать все иначе. Люди хлопают дверью, когда они сердиты. А ей следовало бы держаться с ледяным презрением. С таким же, как прозвучала ее последняя фраза.

– Ах, Тоби, – сказала она, задержавшись, чтобы почесать ему животик и превратить щенячью истерику в восторг, – это самый ужасный человек из всех, кого я знала. Это не просто опасный повеса, ему доставляет наслаждение дергать за веревочку, на которую привязана его жертва. А я не жертва, Тоби. И он очень скоро в этом убедится. Лучше бы он переключил свою энергию на какую-нибудь более доступную женщину.

Сложность состояла в том, что, пока они шли по улице, она не раз бросала взгляд на его губы. И вздрагивала, вспоминая, как эти губы прикасались к ней – жаркие, влажные, даже соблазнительные. Ей хотелось еще раз ощутить на своих его губы.

– Нет, – твердо сказала она, идя на кухню вслед за Тоби, – в кресло нельзя.

Тоби вскочил в кресло и принялся устраиваться там со всеми удобствами.

– Самцы! – с отвращением проговорила она, занявшись огнем в очаге. – Все вы одинаковые. Слова “нет” в вашем словаре не существует. Оно для всех вас означает “да”. Как бы мне хотелось – ах, как хотелось! – чтобы можно было вообще прожить без вас.

И Тоби от имени всех самцов тяжело вздохнул и с умильным видом уставился на нее.

Он действительно был вовсе не уверен, что “нет” бесповоротно означает “нет”, когда его произносит миссис Уинтерс. Он с сожалением думал, что, возможно, это так и есть, но все же не был в этом уверен полностью.

"Наверное, это пустая трата времени – преследовать ее и дальше”, – подумал Роули. Но потом понял, что больше ему не на что тратить время. Как и ожидал, он с удовольствием проводил время с Клодом и Дафной; разумеется, общество друзей тоже было весьма приятно. Когда беседы в гостиной становились невыносимо пресными, они всегда могли удалиться втроем и завести разговор, требующий участия хотя бы малой доли их умственных способностей.

Но ему нужны развлечения.

Вряд ли ему удастся переспать с Кэтрин Уинтерс. А жаль! Ему очень хотелось уложить ее в постель. Но даже если это и не получится – у него не было уверенности, что случай безнадежен, – он все-таки получает удовольствие от разговоров с ней, от поддразниваний, от преследований, от того, что она злится, просто от того, что он на нее смотрит.

Конечно, нужно быть осторожным и не скомпрометировать ее. Клод что-то заподозрил, Кларисса – тоже, Нэт и Идеи более чем заподозрили. Не стоит пытаться увидеться с ней снова наедине, рискуя попасться кому-либо на глаза, как это чуть не случилось тогда, на мосту. А Кларисса перестала приглашать ее в дом.

Однако нужно как-то уладить эту проблему. Утром они отправились на продолжительную прогулку верхом. Он, как всегда, заставлял себя оказывать внимание мисс Хадсон, хотя и перепоручил ее заботам Нэта на обратном пути, заметив, что в обществе его друга она чувствует себя свободнее, чем с ним. Небо затянуло облаками, стало прохладно. Кларисса объявила, что остальную часть дня они проведут дома.

Значит, он никого не обидел, когда предложил Дафне и Клейтону прогуляться. Оба они славились спартанской выносливостью, в любую погоду занимаясь чем-либо вне дома. Лица у обоих явно посветлели. К счастью, к ним никто не присоединился. Когда же они вышли из дома, было совсем нетрудно направить их к задней двери в стене парка, о которой Дафна забыла, а Клейтон никогда не знал, и предложить пройтись по тропинке, ведущей к деревне, чтобы вернуться обратно через ворота парка, в которые он входил утром несколько дней назад.

Конечно, когда они вышли из калитки, было совсем просто заметить, что они находятся рядом с коттеджем миссис Уинтерс, и предположить, что ей, может быть, захочется прогуляться с ними. В конце концов, добавил Роули, он идет один, а Клейтон ведет под руку даму.

– Бедный Рекс, – сказала Дафна со смехом. – Тебе нужна жена.

Вот это ему нужно меньше всего. Но план его сработал. Она была дома. Значит, в этот день она не ушла вершить свои добрые дела. И Дафна, благослови ее Господь, взяла на себя труд убедить Кэтрин пойти погулять вместе с ними. К тому же Дафна повела дело так, будто это вообще была ее идея.

– Видите ли, – сказала Кэтрин Уинтерс, а вид у нее был просто восхитительный: в простом шерстяном платье, поверх которого был надет большой белый передник, на золотых волосах примостился кружевной чепчик, – я только что кончила печь кексы. Надеюсь, вы извините, что я в таком виде?

– Ах, конечно же! Какие пустяки.

– С удовольствием подышу свежим воздухом. Да и Тоби не гулял с самого утра. Вы не будете возражать, если он пойдет с нами?

– Какой он славный! – сказала Дафна, наклоняясь, чтобы погладить песика.

Через несколько минут, после того как Кэтрин сняла передник и чепчик и надела плащ и шляпу, тщательно продуманный план Роули принес плоды, и он опять оказался в ее обществе и вел ее под руку – не могла же она отказаться от этого, поскольку Дафну держал под руку Клейтон. И они, кивая налево и направо при встрече с местными жителями, прошествовали через деревню, болтая при этом всей компанией, перешли через мост и вышли за околицу. При этом он незаметно старался отстать, пока они не оказались настолько далеко от Дафны и Клейтона, что могли поговорить наедине.

– Я действительно прошу прощения, если навязал вам свое общество, – сказал он, прикрыв на миг ее руку своей ладонью. – К вашим дверям меня притащила моя сестра, я кричал и упирался, но вы ей нравитесь.

Кэтрин окинула его скептическим взором.

– С тех пор как я видел вас в последний раз, прошло два дня и три часа. Скажите, что вы соскучились по мне.

Она издала некий нечленораздельный, но вполне понятный звук, означающий сомнение.

– Да, – продолжал он, – я тоже по вас соскучился. – Ваша бальная карточка уже заполнена?

– Ах, – с негодованием проговорила Кэтрин, – как же вы славно развлекаетесь! Он усмехнулся.

– Я прошу два танца, – сказал он. – Первый вальс – я заставлю Клариссу включить в программу вальсы – и сверх того еще один вальс перед ужином. Вы оставите их за мной?

– Полагаю, – возразила она, – что именно эти танцы должны быть оставлены вами для одной леди.

– Вот именно. Значит, договорились.

– Я имею в виду мисс Хадсон!

Когда они пошли вслед за Дафной и Клейтоном в парк, он знал, что она узнает дорогу, по которой они шли несколько дней назад утром. Он нарочно прекратил разговор, чтобы ничто не отвлекало ее внимание от воспоминаний. Или его внимания.

Дафна и зять остановились на мосту.

– Рекс, а ты помнишь, как мы, балансируя на перилах, переходили с одного берега на другой? – окликнула его Дафна. – Удивительно, как мы не сломали себе шеи.

– Да. С этим мостом у меня связано много воспоминаний, Дафна. По большей части приятных.

Он почувствовал, как напряглась ручка, лежащая на его руке.

– Пойдемте с нами в дом пить чай, миссис Уинтерс, – предложила Дафна. – Я уверена, Кларисса обрадуется. Она вечно жалуется, что в обществе не хватает одной дамы.

– Нет, благодарю вас, – поспешно проговорила Кэтрин. – Со мной Тоби. И мне уже пора домой. Благодарю вас.

– Приятная была прогулка, – сказала Дафна и рассмеялась. – Видите ли, Рекс оказался без дамы и сетовал, что нет леди, которую он мог бы взять под руку.

Когда они подошли к подъездной аллее, настало время осуществить заключительную часть плана, задуманного Рексом.

– Дафна, вы идите с Клейтоном домой, – сказал он, – а я провожу миссис Уинтерс.

– Вот как! – проговорила Дафна, переводя взгляд с брата на миссис Уинтерс, и по ее глазам он понял, что она кое-что заподозрила. – Пожалуйста, извините нас, миссис Уинтерс, – произнесла она несколько смущенно. – Благодарю вас за компанию. И Тоби, разумеется. Он просто очарователен.

– Всего хорошего, миссис Уинтерс. – Клейтон почтительно прикоснулся к полям шляпы.

– Обещаю быть очень хорошим, – сообщил виконт, когда они остались одни. – Я проведу вас по садовой дорожке, миссис Уинтерс, но не к погибели. А просто до деревни. Не рискую предложить вам отправиться по укромной тропке к задней калитке. Боюсь, что на этот раз я действительно получу по физиономии. В воскресенье я был к этому весьма близок, не так ли?

Конечно, было бы крайне соблазнительно повести ее по другой дороге и попытаться вновь сорвать поцелуй под деревьями. Но множество глаз в деревне видели, как она шла, опираясь на его руку. И те же самые люди, или по крайней мере кое-кто из них, могли пронаблюдать за ее возвращением. Нельзя, чтобы видели, как они выходят из парка.

– Весьма близок, – согласилась Кэтрин. – Я до сих пор сожалею, что не сделала этого – побоялась свидетелей.

Несколько человек все же видели, как виконт, почтительно поддерживая под руку, провожает миссис Уинтерс до дому по подъездной аллее из Боудли-Хауса, проходя и по деревенской улице.

– Увы, – проговорил он, когда она оказалась по одну сторону калитки, а он – по другую, – лучше вам не приглашать меня на чашку чая, хотя вам этого очень хочется. Это ведь неприлично, а за нами наблюдают.

Кэтрин выразительно взглянула на него, и он невольно опустил глаза на ее губы.

– По этой же причине, – добавил виконт, – не стоит предлагать поцеловать меня на прощание. Может быть, в другой раз…

– После дождичка в четверг, – сказала Кэтрин. Он фыркнул:

– Ах, мадам, я ожидал от вас более оригинального замечания!

– Всего хорошего, милорд, – холодно проговорила она, повернулась и пошла по дорожке. Тоби бежал впереди. На этот раз дверь не хлопнула.

"Ах, – подумал он, – если бы! Он все еще не убедился окончательно, что вопрос решен. Но даже если и так, пикироваться с ней куда приятнее, чем заставлять себя ухаживать за Эллен Хадсон.

Он будет танцевать с ней на балу в пятницу два танца, думал Роули, даже если сейчас ей кажется, что это произойдет “после дождичка в четверг”.

Впрочем, к чему – целовать кого-то “после дождичка в четверг”? Чтобы согреться? Мысль не лишена привлекательности.

Глава 8

Сначала Кэтрин читала мистеру Кларквеллу, а потом внимала его рассказам о прошлом, слышанным ею уже не единожды.

– Не смейтесь над ним, – сказала миссис Кларквелл несколько поспешно и, по-видимому, с некоторым смущением. – К старости он стал скучен.

– О, мне нравится слушать, – ответила Кэтрин, радуясь, что старик не слышит их разговора. – Он кажется таким счастливым, когда говорит о прошлом.

– Да, я понимаю. – Невестка мистера Кларквелла возвела глаза к потолку. – И времена нынче не те, что прежде. И один Бог знает, куда мы идем.

Кэтрин ушла. Она собиралась еще навестить миссис Доунз, которая стала уж слишком плоха, чтобы ходить в церковь по воскресеньям. А заодно Кэтрин сможет поболтать с мисс Доунз, которая из дому не выходит из-за болезни матери, и поэтому радуется, если кто-то заглянет к ним.

А после полудня произошло нечто такое, после чего мисс Доунз будет совершенно счастлива в течение целой недели. Кэтрин не пробыла у них и десяти минут – даже чайник не успел закипеть, – как появилась леди Бэрд в сопровождении своего брата виконта Роули.

Мисс Доунз, вся трепеща от волнения, sotto voce[1] шептала Кэтрин, которая помогала ей сервировать чай:

– Какая невероятная честь нам оказана, миссис Уинтерс! Хотя это, конечно, заслуга моей дорогой мамочки. Мне самой, полагаю, тут нечем гордиться.

Миссис Доунз в течение всего чаепития разглагольствовала своим грубым, почти мужским голосом. Леди Бэрд щебетала за двоих. Мисс Доунз молча трепетала. Лорд Роули старался казаться приветливым. Кэтрин почти не раскрыла рта.

Конечно, Кэтрин почти сразу поняла, что все они знакомы уже очень давно. В те времена, когда будущий виконт, его брат и сестра частенько навещали своего деда и бабку в Боудли-Хаусе, мисс и миссис Доунз с преподобным отцом Доунзом жили в доме священника. Миссис Доунз с нежностью вспоминала этих чудесных, шаловливых детишек, которые всегда были не прочь воспользоваться каким-нибудь предлогом, чтобы забежать в дом к священнику и полакомиться ее кексами с корицей.

– Я испекла бы их, – сказала мисс Доунз, – если бы знала, что вы навестите нас сегодня. Я имею в виду и вашу светлость, милорд, разумеется. Мы так рады вашему визиту, это для нас великая честь. Но если бы я знала…

– Но ты не знала, Агата, – пробасила миссис Доунз. – Леди Бэрд хочет еще чаю.

Мисс Доунз опять затрепетала. Кэтрин поднялась со своего места.

– Мне пора домой. – Она улыбнулась миссис Доунз. – Я покидаю вас, мадам, и желаю вам приятно провести время с вашими гостями.

– Ах, погодите немного! – сказала леди Бэрд. – Мы собирались сделать два визита в деревне, не так ли, Рекс? Мы хотели побывать сначала здесь, а затем у вас. Правда, с вами мы уже повидались, но должна признаться, я хотела бы взглянуть и на ваш очаровательный коттедж. Вы позволите? Не подождете ли вы минут десять, не больше?

Сама не зная почему, Кэтрин взглянула на виконта Роули, а не на леди Бэрд. Неужели это его идея? Он же смотрел на сестру, подняв брови. Вид у него был довольный, но, может быть, немного удивленный. Словно он впервые слышит о предполагаемом визите.

– Если позволите, мадам, – сказал Роули. – Должен признаться, этот визит интересен мне не менее, чем моей сестре.

Негодяй! Кэтрин вспомнила, как он, сидя у нее на кухне, предлагал ей объединить усилия в борьбе со скукой, а точнее – стать любовниками. Она села.

А четверть часа спустя жители Боудли могли поглазеть на господских гостей, идущих вдоль по деревенской улице с миссис Уинтерс. При этом виконт Роули под руки вел двух леди.

В самом конце улицы они вошли в калитку миссис Уинтерс и исчезли в доме.

– Ах ты, милая собачка! – сказала леди Бэрд, когда Тоби тявкнул и бросился ей навстречу. Она легонько потрепала его за уши. – Я, пожалуй, украду тебя, когда поеду домой, Тоби.

– Не хотите ли зайти в гостиную? – спросила Кэтрин. Стоя в коридоре рядом с виконтом Роули, она чувствовала, какой он большой, какая сила исходит от него. – Я поставлю чай.

– Опять чай? – Леди Бэрд засмеялась, когда Тоби лизнул ее руку. – Думаю, не стоит, миссис Уинтерс. Мы утонем в чае, если выпьем еще, не правда ли, Рекс? – Она заглянула в гостиную, однако не переступив порога. – Думаю, я была бы счастлива жить в таком вот милом доме – с моим дорогим Клейтоном, конечно.

– И без прислуги, Дафна? – сухо спросил лорд Роули. – Да вы бы умерли с голоду через две недели. Леди Бэрд засмеялась.

– Ваш дом стоит у ручья, миссис Уинтерс, – сказала она. – Миссис Ловеринг говорит, что у вас очень красивый садик. Можем ли мы взглянуть на него?

Конечно, сад был еще не очень-то красив. Правда, на плодовых деревьях уже появилась листва, да и молодая трава была куда выше и зеленее, чем неделю назад. На клумбах, разбитых поближе к ручью, кое-где распустились первоцветы. Но клумбы у дома были почти пусты, не говоря уже об овощных грядках. Розы, которые вьются по стенам с обеих сторон, расцветут лишь через несколько месяцев. Но даже в таком виде ее сад был для Кэтрин самым лучшим местом в мире.

– Да, – сказала леди Бэрд, когда они вышли в сад. – Вот приют, в котором царят красота и покой. Здесь луга и холмы по берегам ручья. Мы с Тоби дойдем до воды. Вам вовсе не обязательно сопровождать меня. – И она, не оглядываясь, пошла вниз, к ручью.

Кэтрин осталась с лордом Роули наедине, на маленькой террасе позади дома. Она с некоторой тревогой смотрела вслед удаляющейся гостье, хотя сад был и не особенно велик.

– Я думаю, – в голосе виконта звучала скука, – наша дуэнья поступила так, как поступают все хорошие дуэньи. Она, сочувствуя нам, предоставила возможность некоторое время побыть наедине.

– Наша дуэнья? – Кэтрин насторожилась. – Значит, это вы устроили, милорд? И леди Бэрд согласилась быть вашей сообщницей? Она предоставит нам достаточно времени, чтобы подняться в спальню?

– О милостивый Боже, конечно же, нет! – сказал лорд. – К великому сожалению, Дафна – воплощение благопристойности. И честное слово, все это – ее идея. Мне об этом было известно не больше, чем вам. Полагаю, она подозревает, что я питаю к вам... хм… tendre, как говорят французы, “нежные чувства”.

И Дафна одобряет это? Она подстрекает своего брата к знакомству с женщиной неизвестного происхождения – с женщиной, которая живет одна в маленьком домике и даже без прислуги?

Кэтрин спросила:

– Ваша сестра, наверное, была бы шокирована, если бы ей стала известна истинная природа вашего интереса ко мне, милорд.

– Я почти уверен, что она взорвалась бы от гнева, – сказал виконт, – хотя Дафна не из слабонервных. Впрочем, как и вы.

– Тоби испачкает лапы и будет злиться, когда мне придется вытирать их, прежде чем впустить его в дом.

– Этому терьеру нельзя давать волю, мадам. Вы слишком много ему позволяете. Если вы не можете управиться с собакой... страшно подумать, как вы стали бы обращаться с ребенком.

Ее охватила ярость.

– Как я обращаюсь с моей собакой, не ваша забота, милорд, – заявила она. – А что касается второго – то как вы смеете что-либо предполагать на этот счет?

Лорд коснулся руки Кэтрин кончиками пальцев.

– По-видимому, я задел вас за живое, – сказал он. – Приношу свои извинения, мадам. Неужели вы не можете иметь детей?

Глаза Кэтрин расширились.

– Но это еще не все, – продолжал он, – Я весьма сожалею, миссис Уинтерс, что вы спутали меня с моим братом тогда, в день моего приезда. И очень жаль, что я неверно истолковал ваши улыбки. Вы растревожили меня.

– Полагаю, это ваше душевное состояние именуется не иначе, как тоска, – заметила Кэтрин. Вовремя спохватившись, она не стала называть вещи своими именами. Даже гнев не мог бы послужить оправданием подобной невоспитанности.

– Не могу с вами не согласиться. – Его взгляд блуждал по ее лицу. – Наша дуэнья дала нам всего-навсего – сколько? Пять минут? Она полагает, что этого более чем достаточно.

Леди Бэрд неторопливо пересекла лужайку.. Тоби вприпрыжку носился вокруг нее, будто они всегда были закадычными друзьями.

– Кларисса разрешила нам несколько вальсов послезавтра вечером, – сказал Роули. – Я надеюсь, вы оставите за мной те два танца, о которых мы договорились. Если же вас беспокоит, что я так мало ухаживаю за мисс Хадсон, то объясняю: мы с мисс Хадсон открываем бал, более того, мне придется пригласить ее танцевать и после ужина.

Виконт произнес это с надменным видом, тоном, не терпящим возражений. Кэтрин не могла припомнить, когда же она дала согласие на два танца. Сама мысль о том, что ей придется вальсировать с Роули, казалась невыносимой. Ноги Кэтрин стали словно ватные. И ей не хватало воздуха, она задыхалась.

– Очаровательно! – воскликнула леди Бэрд, приблизившись к ним и глядя то на одного, то на другого. Однако не объяснила, что именно представлялось ей очаровательным. – Мы отняли у вас слишком много времени, миссис Уинтерс. Нам пора идти, не так ли, Рекс? Я обещала Клейтону, что вернусь не позднее чем через час. Вы будете на балу? С нетерпением буду ждать встречи.

Кэтрин улыбнулась.

Она проводила их до калитки и помахала рукой на прощание. Да, она тоже с нетерпением ждет бала. Хотя не следовало бы… Она должна была отказаться от приглашения. Даже и теперь не поздно отправить письмо с извинениями. И все-таки очень хотелось потанцевать! И почувствовать себя молодой. Хотелось танцевать с ним!

Она поняла, что не отправит никакого письма.

Притворив дверь, Кэтрин прислонилась к ней и так стояла с минуту, закрыв глаза.

"Страшно подумать, как вы стали бы обращаться с ребенком”.

Кэтрин тихонько застонала. Она вспомнила, как держала на руках дитя, совсем крошечного ребенка. Но это длилось так недолго… Ах, так недолго… Ребенок прожил всего три часа, и поначалу она была слишком слаба и не могла взять его на руки.

Потом Кэтрин во всем обвиняла себя. Смерть ребенка – это была ее вина. Сначала она не хотела его. Она плохо питала его, пока вынашивала, – просто не смогла заставить себя питаться как следует. И слишком много плакала. В те дни она очень жалела себя. Повитуха сказала – слишком поздно сказала, – что ей нельзя огорчаться. И потом… Может быть, она спеленала его слишком тепло, а может, недостаточно тепло. Возможно, она обнимала его слишком крепко – или недостаточно крепко. Если бы она взяла его на руки сразу, как только он родился, то, может быть…

Он умер.

"Страшно подумать, как вы стали бы обращаться с ребенком”.

Кэтрин закрыла ладонями лицо, и с ней случилось то, что в последнее время случалось очень редко. Она заплакала.

Тоби уткнулся носом ей в ногу и заскулил.

Миссис Адамс потратила немало сил, готовясь к обеду и балу в Боудли-Хаусе. Она всегда считала, что в деревне приготовления к балу требуют гораздо больших усилий, чем в Лондоне. В Лондоне достаточно разослать приглашения “всему свету”, и можно надеяться, что гостей соберется столько, сколько необходимо, чтобы счесть вечер удавшимся. И гости всегда собираются. Ведь, в конце концов, Клод – брат и наследник виконта Роули. В деревне же приходилось приглашать всех без разбору, разве только не крестьян, и надеяться, что гостей наберется достаточно, что званый вечер не обернется катастрофой.

Кроме того, ранняя весна не самое лучшее время для балов. Садовых цветов еще очень мало, оранжерейных же едва-едва хватает. Лицо главного садовника вытянулось, когда ему приказали срезать огромное количество цветов, чтобы украсить дом ради одного-единственного приема.

Однако к вечеру пятницы бальный зал и столовая выглядели столь нарядно, что вполне подходили и для самого избранного общества. Оркестранты прибыли вовремя и теперь настраивали свои инструменты. Специально нанятые для этого случая помощники под присмотром повара готовили обед и ужин.

Во всем остальном пришлось положиться на благоприятное стечение обстоятельств. По крайней мере перестал накрапывать дождь, превратившийся после вчерашнего ливня в противную морось. Миссис Адамс сидела за туалетным столиком, и горничная, вносившая завершающие штрихи в убранство хозяйки, украшала бриллиантами ее шею и уши. Миссис Адамс посмотрела на свое отражение и, удовлетворенная, кивком головы отпустила девушку. Отпустила в тот самый момент, когда супруг ее отворил дверь, соединяющую обе спальни.

– Ах вы, красавица моя! – Он подошел к жене и положил руки на ее обнаженные плечи. – Вы хорошеете с каждым годом, Кларисса. Вы волнуетесь? – Он провел ладонями по ее плечам.

– Нет, – ответила она решительно. – К обеду приедут человек сорок. На бал же приглашено гораздо больше гостей. И безусловно, все они появятся. Ведь от приглашения в Боудли-Хаус не отказываются.

Мистер Адамс усмехался, глядя в зеркало.

– Вы действительно красавица, – сказал он. – Вы выглядите очень аппетитно. Не будет ли мне дозволено откусить кусочек? – И он наклонился, чтобы поцеловать жену в затылок.

– Мне очень жаль, – проговорила она, – что я не нашла какой-нибудь деликатный способ отказать миссис Уинтерс в приглашении.

Мистер Адамс поднял голову и уставился на отражение в зеркале.

– Миссис Уинтерс? – спросил он. – Чем она обидела вас, Кларисса? Только тем, что уродилась красивой?

– Она слишком возомнила о себе, – заявила Кларисса. – У нее слишком большие претензии. И вид у нее слишком высокомерный.

– Не сомневаюсь, что вы отыщете в ней множество изъянов.

– Роули интересуется Эллен, – продолжала миссис Адамс. – Это очевидно для всех. И они прекрасная пара. А миссис Уинтерс флиртует с ним. Она оставалась с ним наедине в музыкальной комнате на прошлой неделе. А когда я заехала вчера к мисс Доунз, чтобы справиться о здоровье миссис Доунз, к экипажу вышла сама мисс Доунз и упомянула о том, что днем раньше миссис Уинтерс была у них в доме – это когда Дафна с Роули навестили их. После чего они проводили миссис Уинтерс до ее дома и зашли к ней.

– Я уверен, моя дорогая, – сказал мистер Адамс, – что приличия не были нарушены, поскольку там находилась Дафна. Скорее всего это была ее идея. А вы что вообразили? Ведь вам известно, что я думаю о так называемом ухаживании Рекса за Эллен.

– Я нарочно устроила этот вечер, – сказала Кларисса. – Я полагала, Клод, что это будет самый удобный случай для оглашения помолвки. По крайней мере для того, чтобы прояснить ситуацию. И я не позволю разрушить мои планы.

– Но Кларисса! – воскликнул Адамс, и в голосе его зазвучали металлические нотки. – Ведь Рекс – не марионетка. Равно как и Эллен. И миссис Уинтерс. Я уверен, что сегодня вечером все они будут вести себя как должно благовоспитанным людям. А большего мы не вправе требовать. Невозможно свести Эллен и Роули, если они не испытывают взаимного влечения. И мы не можем запретить Рексу и миссис Уинтерс смотреть друг на друга. Или даже танцевать друг с другом, если они того хотят.

Она встала и повернулась к мужу:

– Я не допущу этого. Я не допущу, чтобы эта женщина улыбалась ему, строила глазки и завлекала его! Мы не знаем, Клод, кто она такая, что она за человек. Насколько нам известно…

– Нам известно, – резко перебил он, – что она арендовала у меня дом в деревне и что в течение последних пяти лет вела себя безупречно. Нам известно, что каждое ее слово и каждый поступок свидетельствуют о том, что она леди. Нам также известно, что мы не могли не пригласить ее на сегодняшний вечер. И ей будет оказан такой же любезный прием, как и всем остальным гостям, Кларисса.

– Ах, – вздохнула она, – терпеть не могу, когда вы вот так выпячиваете подбородок, а глаза у вас становятся такими жесткими! Такой вы похожи на Роули больше, чем когда-либо. Не нужно этого, Клод. Вы знаете, как я волнуюсь.

Он обнял ее и привлек к себе.

– Конечно, я знаю. – Вы беспокоитесь о сегодняшнем вечере и о будущем вашей сестры. Но все будет в порядке, если только вы успокоитесь. Почему бы нам просто не повеселиться? И оставьте первый вальс за мной. Я настаиваю. Будем считать это привилегией супруга. Пусть даже и считается, что супругам неприлично держаться вместе в то время, когда они исполняют обязанности гостеприимных хозяев. Вы будете танцевать со мной."

Кларисса вздохнула.

– Вы меня убедили, Клод, – сказала она. – Ах, я хотела бы танцевать с вами все танцы подряд. От вас так хорошо пахнет… Это новый одеколон?

– Который я купил, думая о своей жене, – отозвался Клод. – При этом я, развратный, надеялся, что у нас еще останется время до утра после ухода гостей. Надеялся соблазнить вас.

– Как будто для этого нужен одеколон, – улыбнулась Кларисса. – Роули пригласил Эллен на первый тур. Это обнадеживает, не так ли?

Клод хохотнул:

– Это означает только одно: они не будут подпирать стену, по крайней мере в начале бала. – Он взял жену под руку. – Пожалуй, нам пора спуститься, любовь моя, и встретить гостей, приглашенных к обеду.

Миссис Адамс снова пожелала, хотя на сей раз молча, чтобы Кэтрин Уинтерс не было в их числе.

Лорд Пелхэм и мистер Гаскойн собирались уехать на следующей неделе. Они объяснили, что не хотят злоупотреблять гостеприимством хозяев. Правда, они еще не решили окончательно, куда поедут, не решили даже, проведут ли всю весну и лето вместе. Лишь только Лондон был закрыт для обоих. Друзья могли бы отправиться в Данбертон в Корнуолле, в имение графа Хэверфорда. Он уехал туда еще до Рождества, и неплохо было бы повидать его.

Лорд Роули знал, как им надоело в Боудли-Хаусе, и едва ли мог винить их в этом. Гостей, приглашенных Клариссой, правильнее было бы назвать “собранием друзей и родственников”, и среди них было не так уж много дам, которые могли бы привлечь внимание холостых и полных жизненных сил джентльменов. Он подумывал: не уехать ли вместе с друзьями? Этим отъездом можно было бы доказать Клариссе, что она поставила совсем не на ту лошадку, желая заполучить жениха для своей сестрицы. Роули также предполагал, что Эллен Хадсон вздохнет с облегчением, если он избавит ее от своего общества.

Однако он никак не мог заставить себя уехать. Только не сейчас. Только после того, как не останется ни малейшей надежды…

Он, конечно, вел себя неосторожно, обхаживая красавицу вдову, чтобы сделать ее на время своей любовницей. Кому-кому, а Дафне вовсе не следовало знать о его целях. Не потому, что Дафна встревожилась. Возможно, она даже одобряла его. Хотя, конечно, Дафна не подозревала об истинных намерениях брата. А вот Кэтрин Уинтерс – та сразу все поняла.

– Не хочешь ли ты завтра прокатиться верхом со мной и Клейтоном? – спросила Дафна, когда они возвращались от Кэтрин. – Поскольку ты один, Рекс, мы могли бы пригласить миссис Уинтерс присоединиться к нам. Правда, у нее нет лошади. Хм-м... может, в таком случае совершить пешую прогулку? Это даже лучше. Вы сможете идти позади нас, чуть поодаль, как несколько дней назад, когда я впервые заметила, как ты смотришь на нее.

Однако вчера весь день лил дождь. Хотя Дафна и Клейтон все-таки отправились на прогулку, он отказался сопровождать их. Скорее всего он отказался бы в любом случае. Боже милостивый, не ухаживать же за миссис Уинтерс под надзором сестры, пусть даже столь снисходительной и наивной.

Но сегодня вечером – бал. И он оделся с особой тщательностью, выбрав черный фрак, панталоны до колен и белую рубашку, отделанную кружевом. Черный фрак в Лондоне уже казался несколько банальным, это верно, однако здесь, в Боудли-Хаусе, он смотрелся совершенно иначе. Единственным украшением была булавка с бриллиантом, которой он заколол галстук. Виконт всегда презирал денди и дендизм, а уж в этот вечер и вовсе не следовало наряжаться, иначе он мог бы выглядеть наряднее своей дамы.

Лорд Роули похвалил себя за предусмотрительность, когда увидел ее перед обедом – в другом конце гостиной. Кэтрин была одета точно так же, как и в прошлый раз, когда се пригласили к обеду. На ней было то же зеленое платье, на шее – нитка жемчуга, в волосах же – ни перьев, ни других украшений.

И так же, как на том обеде, она затмила всех присутствующих дам, в том числе Клариссу, всю искрившуюся бриллиантами, подаренными ей на свадьбу Клодом. Кэтрин улыбалась, беседуя с миссис Липтон, и с мужчиной, в котором лорд Роули узнал арендатора – они с Клодом посетили его примерно неделю назад. Этот холостяк – на вид не старше тридцати пяти лет – не позволил бы себе так смотреть на нее, если бы знал, чем это ему грозит.

Кэтрин перехватила взгляд виконта и ответила ему едва заметной улыбкой. А Роули задумался: может, она вновь приняла его за Клода? Как истолковать ее улыбку? Ведь он намеревается танцевать с ней сегодня… “Надеюсь, – думал Роули, – она не забудет о двух вальсах”. Сегодня вечером он намерен поцеловать ее во что бы то ни стало. Тот поцелуй, на мосту, никак не назовешь поцелуем, однако в результате пробудился голод, требовавший утоления. Господи, если с ней нельзя переспать, то уж поцеловать-то можно. Не лишит же она его хотя бы этой радости.

– Даже за противником, старина, вы не наблюдали бы столь пристально, – заметил лорд Пелхэм, проследив за взглядом друга. – Она продолжает упорствовать?

– Весьма вероятно, что вы с Нэтом тоже откажетесь от вашего намерения уехать после сегодняшнего вечера, – откликнулся виконт, окинув собеседника обычным своим взглядом – высокомерным и скучающим. – Похоже, что Кларисса ради такого случая пригласила великое множество хорошеньких женщин.

– Верно, Нэт уже приглядел себе рыжую, – сказал лорд Пелхэм, указав кивком головы в дальний угол гостиной, где среди прочих стояла миловидная молодая женщина, озиравшаяся вокруг широко распахнутыми и любопытными глазами. – Однако он, понятное дело, начеку, Рекс. Пытается выяснить, кто родители, сколько кузенов и дядьев – вы же знаете, многие стремятся взять Нэта в кольцо и потребовать отчета о его намерениях, стоит ему разок-другой улыбнуться девице.

Виконт Роули усмехнулся в ответ.

Глава 9

За обеденным столом у нее были приятные соседи: мистер Липтон с одной стороны и сэр Клейтон Бэрд – с другой. Хотя в приветствии миссис Адамс чувствовалась прохладца, джентльмены были учтивы и даже любезны. Кэтрин отогнала мысль о том, что выглядит куда проще любой из присутствующих дам. На ней было все то же зеленое платье, которое она надевала к каждому званому вечеру в течение последних двух лет. И были жемчуга ее матери. Теперь Кэтрин носила их очень редко, только в особых случаях.

Однако то, что она была одета слишком уж просто, не имело значения. Кэтрин пришла сюда не для того, чтобы привлекать к себе внимание, – пришла просто развлечься. Когда же гости после обеда направились к бальному залу и смешались там с теми, кто не был приглашен на обед, то, разумеется, оказалось, что одета она ничуть не хуже, чем кое-кто из жен и дочерей арендаторов.

В первом туре партнером Кэтрин был один из арендаторов. Она улыбнулась ему. Можно начинать веселиться. Кэтрин всегда любила балы – гром оркестра, аромат цветов и духов, кружение и блеск ярких шелков и атласов, игру драгоценных камней при свете свечей.

Она надеялась, что виконт Роули отказался от двух вальсов, на которые пригласил ее. Да, несомненно. Любой танец с виконтом, а тем более вальс – это привлечет всеобщее внимание. А два вальса? Несомненно, он откажется. Он не сделал ни малейшей попытки подойти к ней в гостиной перед обедом. За столом его посадили как можно дальше от нее. И в бальном зале виконт избегал ее. Вот и сейчас он танцует с Эллен Хадсон в противоположном конце зала.

Но ведь он так и сказал… Сказал, что ему придется открыть бал с мисс Хадсон. А что, если он не отказался и от остальных своих планов? Сердце Кэтрин забилось быстрее.

Сегодня вечером виконта невозможно было спутать с его братом. Мистеру Адамсу чрезвычайно шел костюм различных оттенков синего цвета. Лорд же Роули был просто неотразим – весь в черно-белом.

Мистер Гаскойн пригласил Кэтрин на следующий танец, на кадриль. Он пустил в ход все свое обаяние и преуспел. Кэтрин понравились его улыбчивые глаза, понравилась его стройная фигура. И опять она задалась вопросом: отчего один человек, не менее красивый, чем другой, к тому же куда более обаятельный и легкий в общении, – почему он не вызывает у нее ничего, кроме симпатии? Особенно если учесть, что другой…

Ладно, возможно, это особенность ее натуры, возможно, она постоянно ошибается. Два джентльмена, которые сделали ей предложения за последние три года, – оба они были люди весьма достойные и неплохо относились бы к ней. Однако ей, чтобы согласиться на замужество, необходима по меньшей мере любовь.

По меньшей мере. И это еще не все.

Затем она танцевала с лордом Пелхэмом.

– В конце концов, миссис Уинтерс, – сказал он, с поклоном приглашая Кэтрин на танец и одобрительно оглядывая ее своими необыкновенно синими глазами, – почему только Нэту можно танцевать с самой красивой дамой в этом зале?

– Ах вы, льстец! – ответила она с улыбкой. – Но такие люди мне по душе, милорд.

С ним было легко говорить и смеяться. Однако говорить и смеяться не очень-то удавалось – слишком быстрый танец требовал внимания.

– Я полагаю, следующим будет вальс, – сказал лорд, провожая Кэтрин по завершении танца. – Я рад, что миссис Адамс настолько просвещенная дама, что прививает этот танец в деревне. Я же предпочитаю его всем другим. Вы умеете танцевать вальс, миссис Уинтерс?

– О да, – ответила она. – Вальс – прекрасный танец. Романтичный.

Однако сердце ее билось отчаянно, и ей показалось, что в зале вдруг стало очень жарко и очень душно. Кэтрин пожалела, что у нее нет с собой веера. Наверное, подумала она, охваченная паникой, ей лучше сбежать в дамскую комнату и отсидеться там, пока вальс еще не начался. Виконт все это время танцевал только с мисс Хадсон, миссис Адамс и леди Бэрд. И было бы очень странно, если бы первый вальс он танцевал с дамой, совершенно чужой в этом доме.

Но в таком случае он скорее всего вообще не собирается танцевать с ней. Возможно, именно поэтому ей захотелось убежать и спрятаться. Было бы обидно видеть, как он приглашает на танец другую.

Но тут к Кэтрин подошел сэр Клейтон Бэрд. Он беседовал с ней минуты две, а затем пригласил ее на вальс. О Господи! Это по крайней мере смягчит удар. Она уже протянула сэру Клейтону руку, но тут у нее за спиной раздался голос:

– Весьма сожалею, старина, но я уже пригласил даму на этот танец. Может быть, миссис Уинтерс оставит за вами какой-нибудь из следующих танцев.

Кэтрин резко повернулась. Опершись на уже протянутую руку виконта Роули, она даже не взглянула на сэра Клейтона и позволила вывести себя на середину зала. Хотя они стали одной из первых пар, хотя все взгляды, без сомнения, были обращены на них, все равно она была ужасно рада. Ведь именно этого она и ждала, ради этого и явилась на бал.

– Вы едва не отдали вальс моему зятю, миссис Уинтерс, – сказал виконт, не сводя с нее взгляда своих темных глаз. Они стояли лицом друг к другу, стояли в ожидании – музыка еще не заиграла. – Я бы очень рассердился. Вы ведь не знаете, каков я, когда рассержусь, не так ли?

– Вы хотите сказать, что лучше бы мне не знать этого? – спросила Кэтрин. – Полагаете, затрепетала бы от страха? Думаю, вы ошибаетесь, милорд.

Мне известно, что вы были офицером-кавалеристом во время войны, но я-то вовсе не один из ваших необученных новобранцев.

– Я никогда не приглашал на вальс кого-либо из моих необученных новобранцев, – парировал виконт. – Вот это был бы настоящий скандал!

Кэтрин невольно рассмеялась и была вознаграждена веселым блеском темных глаз.

– Так-то оно лучше, – заметил виконт. – Вы слишком редко смеетесь, миссис Уинтерс. Интересно, было ли такое время, когда вы смеялись от души?

– Того, кто лопается со смеху по любому поводу, милорд, я могу счесть либо очень неумным, либо очень незрелым человеком.

– А я уверен, – продолжал Роули, не обращая внимания на ее слова, – что такое время, безусловно, было. До того, как вы приехали в Боудли. Но почему именно сюда? Вы, наверное, были тогда совсем еще молоды. Осмелюсь предположить, что вы были очень романтичны и очень привязаны к вашему мужу. Когда же его не стало, вы поклялись никогда больше не смеяться.

О Господи! Боже! Скорее бы зазвучала музыка – только бы не вспоминать о прошлом.

– Или еще… – неумолимо продолжал виконт. – Ваш брак оказался столь неудачен, что вы приехали сюда, в деревню. Однако так и не научились вновь смеяться от души.

А ведь сегодня вечером она явилась сюда, чтобы повеселиться. Кэтрин поджала губы.

– Милорд, – сказала она, – вы позволяете себе дерзости.

Его брови взметнулись:

– А вы, мадам, испытываете мое терпение. Это было не самое лучшее вступление к вальсу – к танцу, который она только что назвала романтичным. Но тут заиграла музыка, виконт шагнул к партнерше, левой рукой обнял ее за талию, правой же взял за руку. Кэтрин положила левую руку ему на плечо, и они закружились в танце.

Когда-то она танцевала вальс. Часто танцевала. Вальс всегда был ее любимым танцем. И она часто представляла себе: как это, должно быть, замечательно – вальсировать с мужчиной, который что-то значит для тебя! В этом танце есть что-то сокровенное и романтичное – вот оно опять, это слово.

Однако в вальсе с лордом Роули не было ничего романтичного. Сначала возникло ощущение – столь жгучее и всеобъемлющее, что ей показалось, она вот-вот лишится чувств. Его рука, лежавшая на ее талии, жгла огнем. Кэтрин ощущала жар всего его тела, хотя их тела не соприкасались. Она чувствовала запах его одеколона. И не только одеколона. Ей казалось, она чувствует его душу, его сущность.

А потом ее охватило ликование. Виконт был превосходным танцором, он кружил ее по бальному залу уверенно, не сбиваясь с ритма и не сталкиваясь с другими парами. Она же чувствовала, что еще никогда в жизни не была так близка к тому, что называют “танцем в воздухе”. И никогда не была так безмерно счастлива.

Но в какой-то момент Кэтрин почувствовала себя неловко. Она случайно перехватила взгляд миссис Адамс. Перехватила в тот момент, когда эта леди провальсировала мимо них со своим мужем. На лице миссис Адамс играла улыбка, в глазах же горела ярость.

Тут Кэтрин поняла, что кружилась в вальсе так, словно для нее не существовало ничего на свете, кроме мужчины, с которым она танцевала. Она вдруг осознала, что они кружатся по бальному залу, заполненному множеством гостей, и что этот танец когда-нибудь закончится. Танец закончится, но оставалась целая жизнь, которую ей придется прожить здесь, среди этих людей, – вот только виконта Роули, который очень скоро уедет, тут не будет.

Интересно, что же с ней произошло за эти пятнадцать – двадцать минут? Кэтрин посмотрела на виконта: что выражает его лицо?

Виконт смотрел на нее не отрываясь.

– Господи, как же меня тянет к вам, Кэтрин Уинтерс. – Однако слова эти, казалось, противоречили его холодному взгляду.

А Кэтрин подумала о том, что именно это имеют в виду те, кто осуждает вальс. Этот танец пробуждает страсти, которые не должно пробуждать. А ведь ей предстоит вновь вальсировать с ним перед ужином.

– Я вижу, милорд, – заметила она, – что вы начинаете повторяться. Мы уже говорили об этом. Вопрос исчерпан.

– Так ли? – Сейчас он смотрел на ее губы. – Так ли, Кэтрин?

Она понимала, что виконт – опытный и умелый соблазнитель. Повеса. Он был не первый такой в ее жизни. Роули знал, какой властью над ней обладает, когда произносит ее имя. И Кэтрин действительно была тронута.

Она промолчала. Потупившись, уставилась на булавку с бриллиантом, сверкавшую в складках его галстука.

– Я рад, – сказал виконт, когда музыка наконец смолкла и он вел Кэтрин через зал. – Рад, что вы не ответили на мой последний вопрос, мадам. Мне было бы крайне неприятно назвать вас обманщицей, Вальс перед ужином – не вздумайте отдать его кому-нибудь другому. Не сердите меня, вам понравится. – Он поднес к губам ее руку и поцеловал. Потом повернулся и отошел.

Кэтрин решила, что теперь уж ей необходимо уйти. Уйти, не дожидаясь последнего вальса перед ужином. Пора это прекратить. Рушится все, что она старательно создавала в течение нескольких лет. И возможно, потребуется еще пять лет, чтобы восстановить душевное равновесие, снова обрести покой, которого она лишилась несколько недель назад. И даже не исключено, ей никогда уже не удастся вернуться к той жизни, которую она вела. Потому что останутся воспоминания. Но и уехать она не может. Пугала сама мысль – начать все снова среди совершенно чужих людей. Впрочем, она в любом случае не смогла бы уехать. Ей следует остаться здесь – на всю жизнь.

Она приехала в Боудли-Хаус с его преподобием и миссис Ловеринг. Может, они соберутся домой, не дожидаясь конца бала, как это уже случалось, размышляла Кэтрин. Хотя маловероятно, что они откажутся от ужина ради того, чтобы пораньше лечь спать. Она искала их без особой надежды найти. Искала и не находила.

В конце концов дворецкий ей сообщил, что пастор уже отбыл, потому что его вызвали к миссис Лэмбтон, которая плохо себя почувствовала, а так как до фермы, где жила миссис Лэмбтон вместе со своим сыном Перси, не менее пяти миль, то пастор решил сначала завезти домой миссис Ловеринг. Стало быть, они уехали, либо забыв про нее, либо решили, что еще слишком рано и что она все равно захочет остаться. Ведь ее мог после окончания вечера отвезти домой и кто-нибудь другой…

Конечно, кто-нибудь найдется. Да любой из соседей был бы рад по пути домой подвезти ее до деревни, до самых ворот дома. Мистер Адамс, чтобы отправить ее домой, вызвал бы экипаж. Положение, в котором она оказалась, не было таким уж безвыходным. Даже пешком дойти – не так далеко, хотя сегодня облачно, и поэтому ночь довольно темная. Все-таки она побаивается ходить ночью одна. А для того чтобы в самый разгар бала попросить кого-нибудь отвезти ее домой, необходимо немедленно придумать себе какую-то ужасную хворь.

Похоже, ей не удастся уйти с бала до самого конца.

Кэтрин улыбнулась – сэр Клейтон направлялся к ней, чтобы пригласить на танец.

Она распалила его. Он и припомнить не мог, чтобы когда-нибудь оказывался во власти соблазнительницы – если Кэтрин Уинтерс действительно являлась таковой. Впрочем, он склонен был считать, что она не вполне понимает, что делает. Однако результат оказался именно таким, какого Кэтрин могла бы желать, если бы действительно хотела соблазнить виконта.

Она должна принадлежать ему.

Роули, однако, сомневался, что был бы так же одержим ею, если бы она стала его любовницей тогда, во время его первого посещения, хотя в то время был уверен, что она ею станет. Сейчас он ни в чем не был уверен. Конечно, если бы он овладел ею тогда и это уже продолжалось бы две недели, он бы чувствовал удовлетворение. Хотя, возможно, желание его все равно не угасло бы. А впрочем… Кэтрин, конечно же, необычайно красивая женщина, но, безусловно, он уже не был бы увлечен ею так же, как сейчас.

У него даже промелькнула мысль: не изменить ли свои планы? Ведь ничто не помешало бы ему сделать ей предложение, если уж таков его выбор, размышлял виконт. Однако он отбросил эту идею. Он не собирается жениться. А ведь всего три года назад Роули ухаживал за Горацией и даже с величайшей поспешностью обручился с ней… Однако этот опыт завершился для него плачевно. Он полюбил женщину, а она вскоре бросила его ради какого-то повесы. Тогда он плохо разбирался в женщинах, и худо пришлось бы ему, женись он на Горации. Нет, он не женится, пока не встретит женщину, которая станет частью его души.

Хотя, конечно же, все это романтическая чепуха.

Разумеется, он не женится на Кэтрин Уинтерс только потому, что это, возможно, единственный способ уложить ее в постель. Кроме того, он почти ничего не знает о ней. Взять в жены женщину, совершенно тебе неизвестную? Как бы хороша собой она ни была – это чистейшее безумие.

Однако все разумные доводы, все размышления, которым он предавался во время танцев, разговоров и нетерпеливого ожидания вальса перед ужином, – все это ничуть не охладило его пыл. Кэтрин нужна ему, и, видит Бог, чтобы заполучить ее, он пойдет на все. На все, кроме насилия.

Виконт был чрезвычайно раздосадован, внезапно обнаружив, что Кэтрин нигде не видно. А между тем другие джентльмены уже приглашали дам к последнему вальсу перед ужином.

– Эллен свободна, Роули, – раздался веселый голос Клариссы у его плеча. – Позвольте, я провожу вас к ней.

– Прошу прощения, Кларисса, – ответил виконт – ответил гораздо резче, чем ему хотелось, – но второй раз я танцую с ней после ужина. А на этот танец я ангажировал другую даму.

– Да? И кого же?

Виконт был слишком раздражен, чтобы оправдываться. И вообще, с какой стати ему оправдываться? Он все равно отыщет ее и будет вальсировать с ней на глазах у всех.

– Кэтрин Уинтерс, – ответил он.

– Миссис Уинтерс? – проговорила Кларисса. – Вот как! Она должна быть весьма довольна, Роули. Такое внимание с вашей стороны… Ведь это – второй танец, который вы собираетесь танцевать с ней?

– Еще раз прошу прощения, – сказал он, отходя в сторону.

Было совершенно очевидно, что Кэтрин нет в бальном зале. Может, она на террасе? А может, в гостиной, где играют в карты? Где она спряталась? Спряталась от него? Или сбежала? Уехала домой? Однако он собственными глазами видел, как его преподобие мистер Ловеринг уезжал и Кэтрин с ним не уехала. Поскольку же она приехала с пастором, то теперь ей нужно дождаться кого-то, кто отвезет ее домой после бала. Если она не ушла пешком. Нет, конечно, она не настолько безрассудна, чтобы решиться на это. Где же она?

И тут его осенило: единственное возможное место – музыкальная гостиная. Виконт заглянул туда.

В комнате было не очень темно – свет проникал через незанавешенные французские окна. Однако Кэтрин сидела довольно далеко от окна, и он с трудом разглядел ее. Она сидела за фортепьяно, лицом к клавиатуре, но не играла. Вальс, звучавший в бальном зале, был слышен и здесь. Она даже не оглянулась, когда он отворил дверь и вошел. Виконт пересек комнату и оказался рядом с ней.

– Это мой танец, не так ли? – спросил он.

– Я вовсе не хотела этого.

– Этого? – Он почувствовал, что надежда его оживает. Она не хотела этого, но это случилось?

Кэтрин молчала, легонько водя пальцами по клавишам.

– Мне двадцать пять лет, – сказала она наконец. – И живу здесь уже пять лет. У меня есть друзья и знакомые, а мой коттедж стал для меня настоящим домом. У меня есть собака, которую я люблю и которая любит меня. Я была счастлива.

– Счастливы? Кэтрин, неужели ваш брак был настолько невыносим, что ваша... нет, не жизнь, а подобие жизни, – неужели это казалось вам счастьем?

– Я не позволяла вам обращаться ко мне по имени, – сказала Кэтрин.

– В таком случае отплатите мне тем же, зовите меня Рексом, – парировал виконт. – Вас влечет ко мне так же, как и меня к вам.

Она невесело рассмеялась:

– Мужчины и женщины, они слишком разные.

Я хочу лишь одного – душевного мира и покоя.

– Какая скука! – усмехнулся виконт.

– Я думаю иначе. – Она не собиралась обсуждать с ним этот вопрос.

Виконт молча ждал.

– Вы были счастливы с вашим мужем? – спросил он, наконец.

Кэтрин с минуту молчала.

– Я не могу отделить счастье от несчастья, – проговорила она. – Одно слишком скоро проходит, другое слишком долго длится. Моя семейная жизнь не должна вас интересовать. И я не должна вас интересовать. Прошу вас, возвращайтесь в зал, милорд, и пригласите на вальс какую-нибудь другую женщину. Любая будет рада этому.

– Я хочу танцевать с вами, – сказал он.

– Нет.

– Отчего же? – Он пристально смотрел на нее сверху вниз. Даже очертания ее шеи, едва различимые в полумраке, казались соблазнительными.

Кэтрин пожала плечами.

– Я не нравлюсь себе такая.

– Какая? Живая? – спросил он. – Вы прекрасно танцуете, прекрасно чувствуете музыку и полностью отдаетесь ей.

– Я не люблю привлекать к себе внимание, – сказала Кэтрин. – Второй танец с вами – это будет воспринято как нечто чрезвычайное. Вашей невестке и первый-то пришелся не по душе. А мне здесь жить и жить. Всю жизнь. Я не могу позволить, чтобы меня коснулся хотя бы намек на сплетню.

Роули поставил ногу на табурет и уперся локтем в колено.

– Вам вовсе не нужно оставаться здесь, – сказал он. – Вы можете уехать со мной. Я найду для вас дом где-нибудь, и вам станет все равно, что о вас думают другие – все, кроме меня.

Кэтрин снова рассмеялась.

– Приют любви? – спросила она. – Чтобы радовать только одного человека? Ужасно заманчиво!

– И все же очевидно, что однажды подобное предложение вы сочли достаточно соблазнительным, – заметил он. – Когда вы вышли замуж. Если только ваше замужество не обусловлено чем-нибудь другим, а не любовью. Но такого я представить себе не могу.

– Это было давным-давно, – сказала она. – И пожалуйста, не нужно, чтобы кто-нибудь застал нас здесь. – Она глубоко вздохнула. – Пожалуйста.

– Это мой танец. Идемте. – Виконт убрал ногу с табурета и протянул ей руку.

– Нет, – сказала Кэтрин. – Слишком поздно. Вальс давно уже начался.

– В таком случае давайте танцевать здесь. Музыку слышно, места вполне хватает – и никаких ковров на полу.

– Здесь? – Только теперь она посмотрела на него.

– Пойдемте, – сказал он снова.

Кэтрин нерешительно поднялась с места. Когда же он обнял ее за талию и взял ее руку, она положила другую руку на его плечо, и они закружились по темной комнате в такт музыке – закружились легко и изящно. Кэтрин действительно прекрасно танцевала. Виконт вел, и она чутко отзывалась на его движения.

Они танцевали молча. Сначала танцевали по всем правилам, соблюдая надлежащую дистанцию. Но в какой-то момент, при очередном повороте, свет упал на ее лицо, и виконт заметил, что она танцует с закрытыми глазами. Тогда он привлек ее к себе, так, чтобы чувствовать ее бедра, чтобы время от времени ее груди касались его груди. Он прижимал Кэтрин к себе все крепче, а потом положил ее ладонь себе на сердце. Голова Кэтрин склонилась к его плечу, и она обняла виконта за шею.

Наконец музыка смолкла, и они остановились.

Он чувствовал ее хрупкость, ее податливость и тепло. От нее пахло мылом, и запах этот казался гораздо соблазнительнее аромата самых дорогих духов, которыми пользовались все прежние его любовницы. Он замер. И едва смел дышать, боясь нарушить очарование момента.

Но тут Кэтрин подняла голову и заглянула ему в глаза. Виконт не видел выражения ее лица, однако ощущал жар ее тела. Он склонил голову и поцеловал Кэтрин.

На сей раз губы ее были чуть приоткрыты. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на его поцелуй. Казалось, она полностью расслабилась – словно после любовных ласк. Но ведь это только видимость любовных ласк, подумал виконт с сожалением, когда Кэтрин наконец чуть отстранилась.

– У вас это прекрасно получается, – сказала она. – Полагаю, у вас все прекрасно получается. Вы, однако, опытный обольститель. Впрочем, довольно. Мне пора идти.

Выждать. Надо немного выждать. Не следует настаивать. Того, что было, пока достаточно. Но если это и произойдет – это не будет обольщением. Все произойдет с ее полного согласия. Наверное, она сама этого не осознает.

– Что ж, пойдемте, – предложил он. – Надо поспешить, пока там еще не все съели.

– Нет, – ответила Кэтрин. – Я говорю не об ужине. Я собираюсь домой.

– Кто вас проводит? – Он нахмурился. – Разве преподобный Ловеринг вернулся?

– У меня есть провожатый, – ответила Кэтрин. – Вот же, вы видите, я даже захватила свой плащ.

Виконт не взглянул, но предположил, что плащ висит на стуле.

– Вы не умеете лгать, – сказал он. – Вы намеревались идти пешком одна. Иначе зачем сидели здесь? У вас не хватило смелости?

– С чего вы взяли? У нас тут не водятся дикие звери, и грабителей нет. Бояться совершенно нечего.

Однако по ее тону он понял, что не ошибся в своем предположении. Кэтрин хотела уйти домой одна, но испугалась. А просить Клода или кого-нибудь еще отвезти ее в экипаже – слишком рано, как она полагала. Поэтому и спряталась в музыкальной гостиной, надеясь, вероятно, что ее не найдут здесь до самого окончания бала.

– Подождите меня здесь, – сказал он. – Я схожу наверх за плащом и провожу вас домой.

– Вы этого не сделаете! – воскликнула Кэтрин, в голосе ее звучало негодование. – Я пойду одна.

– Ждите здесь. – Роули прижал палец к ее губам. – И не вздумайте убежать, Кэтрин. Если вы сбежите, я подниму ужасный шум. Соберу людей на поиски, и мы обшарим всю округу. Вы попадете в неловкое положение. Вам лучше дождаться меня.

– Нет, – упорствовала Кэтрин. – Нет. Что, если нас заметят…

– Не заметят. – Уже в дверях он оглянулся. – Ждите!

– В таком случае я пойду к ужину, – заявила она. Однако виконт уже вышел. И закрыл за собой дверь, сделав вид, что не услышал ее последних слов. Даже если бы он заранее все рассчитал, ничего лучшего не получилось бы. Кэтрин же ничего заранее не рассчитывала. Роули был уверен в этом. Но он должен сделать так, чтобы она была рада случившемуся. Чтобы не жалела об этом. Кэтрин.

Он не помнил, чтобы когда-либо был так увлечен женщиной.

Глава 10

Кэтрин не понимала, как такое могло произойти, и изо всех сил противилась соблазну. Танцевать с виконтом Роули и пойти ужинать под руку с ним – это было бы рискованно для них обоих. Поэтому она ушла с бала и едва было не покинула Боудли-Хаус. Взяла свой плащ и отправилась в музыкальную комнату, откуда можно было ускользнуть незамеченной. И вот она стоит в дверях и боится выйти. Там так темно, а до дома идти больше мили, и в основном среди дубов, растущих вдоль нижней подъездной аллеи.

Она боится темноты – точно ребенок.

Поэтому и села на табурет у фортепьяно, пытаясь собраться с духом. А если ничего не получится, решила Кэтрин, придется просидеть здесь до конца ужина.

Разумеется, ее проблемы теперь еще больше усложнились. Его, конечно, хватятся. Проводить ее домой и вернуться обратно – на это уйдет почти час. А когда его хватятся, то заметят, что она, Кэтрин, тоже исчезла. Уж миссис Адамс – та наверняка заметит.

Следовало твердо ответить “нет” на его предложение проводить ее домой. Нужно было настоять на своем и вернуться в бальный зал. Даже теперь она еще могла выйти из дома одна. В темноте он не нашел бы ее. И она не верит, что он осуществит свою угрозу, что поднимет шум из-за ее исчезновения. Виконт не станет отправлять людей на поиски, Эта угроза рассчитана на женское легковерие.

Боже милосердный, она и не знала, что все еще настолько легковерна, что поддается на мужские уловки.

Когда Роули вернулся, Кэтрин по-прежнему стояла в нерешительности у порога музыкальной гостиной. Заметив, что виконт в плаще, Кэтрин, вдруг сообразив, тоже надела плащ. Накинув на голову широкий капюшон, она вздрогнула.

– Теперь, – бодро проговорил виконт, – можно идти.

– Это нехорошо, – возразила она. – Совершенно неприлично.

Он приподнял брови. Интересно, подумала Кэтрин, известно ли ему, какой надменный вид делается у него в таких случаях. Наверное, известно.

– Боитесь, миссис Уинтерс?

Она... она действительно боялась. Боялась его, боялась темноты за окнами, боялась вернуться в зал вместе с ним. И было очень неприятно чувствовать себя такой слабой и уязвимой. Кэтрин прекрасно понимала: если она сейчас выйдет из дома вместе с виконтом и об этом станет известно, общество ее осудит.

А чего, собственно, она боится? Все возможное зло общество ей уже причинило. И ведь никто здесь ничего о ней не знает. Да и глупо было бы теперь заботиться о своей репутации. Разве что…

– Миссис Уинтерс! – Виконт стоял у окна, положив руку на дверную ручку, а другую протянув к ней.

– Нет, – сказала она. – Я не боюсь, милорд. Она прошла мимо него и ступила на террасу. Он тотчас же закрыл дверь и обвил рукой ее талию, прикрывая при этом полой своего плаща. Они поспешно пересекли террасу, и виконт помог Кэтрин спуститься на темную лужайку. Она осматривалась в нерешительности. Разве они пойдут не по подъездной аллее?

– Здесь немного ближе, – объяснил виконт. – И полное уединение.

Полное уединение… Слова эти словно вспыхнули у нее в мозгу, и Кэтрин услышала, как застучали ее зубы. Рука, обнимающая ее, была горячей и сильной. Бедром она чувствовала его бедро – крепкое, мускулистое, очень мужское. Тело Кэтрин томилось от желания – после вальса и поцелуя, последовавшего за вальсом.

Полное уединение.

Сумеет ли она устоять перед ним? Захочет ли устоять? Хватит ли у нее силы воли? Ах, все это так похоже на…

Как темно! Ее глаза еще не привыкли к темноте, хотя она и просидела в музыкальной гостиной с полчаса, даже дольше. А он и во мраке двигался быстро и уверенно.

– Как темно! – проговорила Кэтрин. И тут же с досадой отметила, что голос ее дрогнул.

Виконт остановился, повернул ее лицом к себе и поцеловал. Поцелуй был долгий и страстный.

– С вами ничего не случится, – сказал он. – Я славился в армии своей способностью видеть в темноте. Кроме того, я часто приезжал сюда, когда был мальчишкой. И отыскал бы здесь дорогу даже с закрытыми глазами.

С вами ничего не случится. Она едва удержалась от смеха.

Когда они шли среди деревьев, стало еще темнее. Если вытянуть перед собой руку, то не увидишь ее, – подумала Кэтрин. А земля под ногами была очень неровной. Но виконт заботливо привлек ее к себе и чуть замедлил шаг. Он, кажется, и в самом деле знает, куда идти. И все же она ждала, когда он остановится. Ждала... что он попытается овладеть ею. Впрочем, Кэтрин не была уверена, что это случится. Она ни в чем не была уверена.

– Ну вот и пришли, – сказал он после долгого молчания. – Я знал, что не забыл дорогу.

Теперь она действительно видела почти все. Видела слабый отсвет пламени между стволами деревьев, на щеколде калитки. И видела ограду и дорогу, пролегавшую всего в нескольких шагах от ее жилища. Значит, он и в самом деле вывел ее прямо к дому. Кэтрин вздохнула с облегчением. Это ведь гораздо лучше, чем идти по подъездной аллее и потом через деревню. Хотя уже и поздний час, все равно в деревне их могли увидеть.

Ужасно неприлично находиться наедине с виконтом в такое позднее время.

Он подошел к калитке и открыл ее. Внимательно осмотрелся.

– Никого. – Он протянул ей руку. Теперь она уже отчетливо все видела. Калитка была открыта, а за ней виднелся кусочек неба. – Пойдемте.

Но Кэтрин отступила.

– Теперь я и сама дойду. Благодарю вас. Было очень любезно с вашей стороны проводить меня, милорд. Он усмехнулся.

– Что ж, настала моя очередь отвесить вам самый изящный из моих поклонов и произнести блестящую речь по поводу того, какое я испытал удовольствие и какую честь вы мне оказали. Пойдемте. Я провожу вас. Вдруг здесь, у самого дома, вас поджидает шайка или даже две шайки разбойников? Как же я смогу простить себе, если с вами что-то случится?

Через открытую дверцу в ограде на его лицо упал отсвет звездного неба. Он смеялся над ней. И был очень красив. Сегодня она с ним танцевала вальс – два раза. Сначала – в бальном зале, потом – в музыкальной гостиной, где вальс превратился в танец сладострастия. Музыка явилась лишь поводом для того, чтобы их тела, соприкасаясь, двигались в едином ритме. Роули поцеловал ее сегодня вечером, и она его поцеловала.

Если до этого еще и оставались какие-то сомнения, то теперь все они исчезли. И рухнули все стены, все бастионы, которые Кэтрин возводила вокруг себя последние пять лет. Кэтрин больше не могла делать вид, будто она не молодая женщина со всеми естественными желаниями. И наверное, эти желания не проходят сами по себе. Глупо было с ее стороны убеждать себя в обратном.

– Пойдемте, – повторил виконт, и она не смогла отказать ему.

Не замечая его протянутой руки, она проскользнула мимо него и вышла на дорогу, В этот момент все происходящее с ней казалось нереальным. Виконт шагнул следом за Кэтрин, закрыл, калитку и снова обнял ее за талию, укутав своим плащом.

Они подошли к коттеджу. Когда она взялась за ручку двери, залаял Тоби. Его лай, нарушивший ночную тишину, показался оглушительным. Кэтрин, поспешившая успокоить собаку, даже забыла повернуться к лорду Роули, пожелать ему спокойной ночи и закрыть дверь.

– Молчать, сэр, – проговорил виконт негромко, но твердо, и Тоби тотчас замолчал, завилял хвостом и потрусил на кухню – без сомнения, в свое уютное кресло-качалку.

Потом входная дверь закрылась, прихожая погрузилась в темноту, и Кэтрин оказалась в объятиях виконта. Он снова прикрыл ее плащом, и они снова целовались.

Однако этот поцелуй совершенно не походил на предыдущие. Во всяком случае, Кэтрин так казалось. Это было нечто невыносимо сокровенное, почти как… Его руки скользнули под ее плащ и коснулись груди, соски тотчас же набухли и отвердели, а все ее тело охватили дрожь и томление.

Потом его руки скользнули ниже и легли на ее ягодицы. Виконт крепко прижал Кэтрин к себе, и она ощутила, как он возбужден.

Наверное, так чувствует себя утопающий, подумала Кэтрин. Утопающий, отчаянно пытающийся выбраться на поверхность и глотнуть воздуха, хотя больше всего ему хотелось бы сдаться, прекратить борьбу, – и пусть случится то, что должно случиться.

– Кэтрин, – прошептал виконт с хрипотцой в голосе. – Кэтрин, какая вы красивая!

Мысли ее путались, и она никак не могла привести их в порядок. Она машинально ерошила пальцами его волосы, такие густые и шелковистые.

– Проведите меня наверх, – проговорил он ей в ухо. – Полагаю, там нам будет удобнее.

Удобнее… Там будет удобнее отдаться наслаждению. Хотя это никогда не доставляло ей наслаждения, она знала, что с ним его испытает. Сейчас. Сегодня ночью.

Она уже не помнила, почему прежде противилась желанию стать его любовницей. Ей так хотелось принадлежать этому мужчине… Именно этому. Он нужен ей.

Стать его любовницей? Надолго ли? На неделю-другую, пока он в Боудли? За это время она ему надоест. Виконт не возьмет ее с собой, хотя и предлагал это недавно. И она опять останется одна. Каково это будет – чувствовать одиночество и пустоту, побыв недолгое время его любовницей?

А может, она не останется совсем одна? Может, забеременеет?

Виконт целовал ее в шею, в подбородок, поцеловал в губы.

– Идемте, – сказал он.

– Нет. – В ее голосе не было уверенности. Но она знала, понимала, что должна отказать. – Нет, – повторила она.

Виконт чуть отстранился. Интересно, видит ли он ее в темноте? Его лицо казалось просто тенью.

– Вы ведь не собираетесь упрямиться, не так ли? – спросил он.

– Собираюсь. – Голос ее окреп. – Я упряма. И хочу, чтобы вы сейчас ушли. Прошу вас.

– Господи! – Она прижалась к стене, и он снова к ней приблизился. – Неужели я так глуп? Неужели у меня настолько разнузданное воображение, что я неверно истолковал вашу отзывчивость? Когда мы вальсировали в первый раз. И в музыкальной комнате. И по дороге домой. И здесь. Не мог же я вообразить все это. Вы пылаете так же, как и я.

– И поэтому мы с вами должны лечь в постель? Очень логично.

– Да, должны, – сказал он с раздражением в голосе. – Да, логично. Кэтрин…

– Я не стану вашей любовницей.

– Почему же? Почему же нет? Вы думаете, я буду плохо с вами обращаться? Но подобное не в моих правилах. Даже в этот момент ее пронзило предательское желание.

– Я не стану вашей любовницей. Ни за что! – заявила Кэтрин. – И я вовсе не должна объяснять почему. Я уже говорила вам об этом. Я пыталась скрыться от вас в музыкальной гостиной. Пыталась отговорить вас, когда вы хотели проводить меня домой. Хотела остановить вас, когда вы последовали за мной, выйдя из парка. Совершенно очевидно, что я вам отказывала.

– И столь же очевидно, что вас влекло ко мне, – проговорил виконт с досадой. – Вы хотите выйти замуж, не так ли, Кэтрин? Вы высоко цените ваши прелести. Что ж, я готов заплатить. Выходите за меня.

Потрясенная его словами, Кэтрин молчала.

– Вы готовы жениться на мне, – проговорила она наконец, – ради того, чтобы лечь со мной в постель?

– Вот именно, – ответил виконт. – Если нет другого способа. Вы удовлетворены?

– Да, удовлетворена, – сказала Кэтрин, внезапно успокоившись: теперь она уже не чувствовала прежнего желания. Он протянул к ней руки, но она отстранила их. – Я удовлетворена тем, что сохраняла здравомыслие на протяжении этих двух недель. Я, милорд, не просто привлекательная женушка. Не игрушка. И я никак не могу согласиться с вашими высокомерными утверждениями, будто несколько поцелуев – это вполне достаточно, чтобы закрепить за вами право пользоваться моим телом. С тех пор как я впервые обозналась, приняла вас за вашего брата и улыбнулась, вы только и делаете, что преследуете меня. Хотя я вполне ясно сказала вам “нет”, когда вы в первый раз приходили ко мне. Вы просто не в состоянии поверить, что найдется безумная женщина, которая вам откажет. Так вот, эта женщина предпочитает быть безумной, но не станет вашей собственностью.

– Идиотка, – проговорил виконт с любезной улыбкой. – Уверен, тебе нравится водить меня за нос. Но больше такой возможности у тебя не будет. Вы больше не будете меня мучить. Я убежден, что мы видимся в последний раз.

Тоби вышел в коридор и зарычал. Кэтрин опустила голову и с минуту молчала, глядя на собаку. Тоби заскулил.

– Ты хочешь выйти? – сказала она наконец. Голос ее звучал совсем буднично.

Как странно, думала Кэтрин. Неужели сейчас можно заниматься повседневными делами? Выпустить Тоби через заднюю дверь, пройти на кухню, зажечь лампу, развести огонь, поставить чайник… Хотя уже очень поздно, но она должна выпить чашку чаю. И еще хотелось немного посидеть на кухне среди знакомых вещей, прежде чем подняться наверх и лечь в постель – сейчас она могла бы лежать в этой постели с ним…

Кэтрин почувствовала головокружение. И подумала, что скорее всего не сможет выпить чаю. Роули назвал ее идиоткой. Никто никогда так ее не называл. Какое грубое слово! От одного этого может стошнить. Еще хуже, что он, возможно, не так уж не прав.

И он считает, что она намеренно его соблазняла. Так ли это? Неужели она его завлекала? Но ей так хотелось его ласк… Неужели ее желание оказалось столь сильным, что превратилось в призыв? Она не противилась, когда он сегодня целовал ее. И даже охотно ответила на его поцелуи, Она хотела его ласк… Даже сейчас хотела.

Это, наверное, ее вина – все, что случилось сегодня вечером. И в прошлый раз именно она была виновата.

Да, кажется, она и в самом деле соблазнительница. Завлекает мужчину и не желает мириться с последствиями.

Кэтрин опять возненавидела себя. Как быстро можно утратить самоуважение, обретенное в таких муках.

Тоби поскребся в дверь. Кэтрин впустила его и заметила, что чайник уже закипел. Она насыпала в чайник заварки, дождалась, когда чай заварится, и взяла чашку. Чай не успел завариться так, как ей нравилось, но сейчас Кэтрин было не до этого. По крайней мере можно напиться и согреться.

Она опустилась в кресло, и Тоби уселся у ее ног, глядя на хозяйку вопросительно.

– Нет смысла говорить “нет”, Тоби, – с горечью сказала Кэтрин. – Сколько бы я ни говорила “нет”, мне все равно никто не верит.

Тоби по-своему истолковал слова хозяйки. Он вскочил к ней на колени и свернулся калачиком. И тотчас погрузился в сон, чувствуя, как ласковая рука поглаживает его.

Покачиваясь в кресле-качалке, Кэтрин смотрела прямо перед собой. Она думала о том, что хорошо бы забыть обо всем…

Чай остыл, и она к нему так и не притронулась.

Виконт Роули вышел из дома Кэтрин злой и разочарованный. Он плотно закрыл за собой дверь, сочтя ниже своего достоинства хорошенько хлопнуть ею, и зашагал по дороге, к калитке в стене парка. Шел, не глядя по сторонам. Распахнув дверцу, он вошел и решительно задвинул щеколду.

Будь виконт так же насторожен, как по пути к Кэтрин, он, вероятно, услышал бы стук коляски и заметил бы ее – коляска приближалась к деревне с юга.

Как только открылась дверь коттеджа, сидевший на козлах человек натянул поводья, и лошадь остановилась.

– О Господи! – воскликнул Перси Лэмбтон немного погодя, когда закрылась дверца в стене. – Осмелюсь заметить, это неподходящее зрелище для ваших глаз, преподобный.

Преподобный Ловеринг нахмурился.

– Кто это? – спросил он. – Мистер Адамс?

– Нет, не он, – ответил Перси. – Виконт Роули, преподобный. Вышел из коттеджа миссис Уинтерс в такое время. А у нее окна совершенно темные. Очень подозрительно…

– Возможно, он провожал ее домой после бала, – предположил пастор. – Нам с миссис Ловеринг пришлось уехать рано из-за болезни вашей матушки. Полагаю, это весьма любезно со стороны его светлости. Но где же его карета? И почему он провожал ее один? Действительно странно…

Перси фыркнул:

– Это не для ваших ушей, преподобный, но все знают: они уже давно ведут себя легкомысленно. Тайком встречаются в парке. Если мне не верите, спросите у Берта Уэллера. И еще они прошли по деревне под ручку на глазах у всех. Просто бесстыдство! Что делал виконт в коттедже? По-моему, ясное дело. Жаль только, что вы его не видели.

Преподобный Ловеринг взглянул на коттедж и заметил, что в кухонном окне зажегся свет. Он помрачнел, нахмурился.

– Не такого поведения мы ждем от гостей Боудли-Хауса, Перси, – сказал пастор. – Пусть он даже и виконт. Я весьма разочарован, что его светлость позволяет себе такое поведение в наших местах, и уверен, что мистер Адамс и его любезная супруга тоже будут разочарованы, И не такого поведения мы ждем от достойных жителей Боудли. Все это очень меня беспокоит.

– Но ведь она не коренная жительница Боудли, верно? – сказал Перси. – Она живет здесь всего-то несколько лет. И кто ее знает, откуда она взялась и какую жизнь вела до того, как приехала сюда. Из того, что мы о ней знаем... она могла быть и шлюхой – простите мне такое слово, преподобный.

Они подъехали к пасторскому дому, и преподобный Ловеринг вылез из коляски.

– Возможно, мы не так поняли. Перси, – сказал он. – Завтра я зайду в Боудли-Хаус и поговорю с виконтом Роули и мистером Адамсом. Пока же будет лучше, если вы никому ничего не скажете.

– Кто, я? – изумился Перси. – Да ни за что на свете, преподобный! Терпеть не могу сплетен. И я всегда очень хорошо понимаю, когда нужно держать рот на замке. А это дело такое… Не беспокойтесь, не стану я марать свои губы и болтать про такое.

Пастор кивнул.

– Ваша матушка поправится, как это обычно с ней бывает. Когда она в следующий раз решит, что готова переселиться в лучший мир, подождите немного, прежде чем бежать за мной.

– Ладно, преподобный, – отозвался Перси, разворачивая свою коляску и выезжая на дорогу.

Проезжая мимо коттеджа Кэтрин, он бросил взгляд на кухонное окно и поджал губы. Шлюха в Боудли – он-то уж давно это знает. А теперь наконец в этом убедятся все. Давненько уже в их местах не случалось ничего интересного. Перси с нетерпением ждал, когда же настанет утро.

Когда виконт Роули вернулся, бал все еще был в разгаре. Невероятно! Ему казалось, что с тех пор, как он покинул дом, прошло очень много времени. Ему даже казалось, что на востоке вот-вот займется заря. На самом же деле он, наверное, отсутствовал не более получаса.

Виконт поднялся к себе наверх, вызвал слугу и велел ему упаковать свои вещи. Написав две записки, он сам пошел в комнаты к лорду Пелхэму и мистеру Гаскойну и положил записки на видные места, чтобы друзья сразу увидели их и прочли. Вернувшись к себе, он наконец-то лег, хотя о том, чтобы заснуть, не могло быть и речи.

"Сука!” – повторял он про себя снова и снова, словно для того, чтобы отогнать все остальные мысли.

«Я не стану вашей любовницей…»

Но ведь она не противилась, когда он целовал и обнимал ее.

"Так вот, эта женщина предпочитает быть безумной, но не станет вашей собственностью”.

Черт бы ее побрал, ведь он предложил ей выйти за него замуж. Безумен он, а не она. Он предлагает ей стать его женой, а она с презрением заявляет, что не желает быть “собственностью”. А ведь могла бы стать виконтессой Роули. Но предпочла безумие и свою ледяную добродетель.

Он ее ненавидит.

И тут виконт подумал о том, что в этом было нечто ребячливое. Он ненавидит женщину за то, что она отказалась лечь с ним в постель? Такое бывало и раньше, хотя и не часто. Но в подобных случаях он только пожимал плечами. В конце концов, существует множество женщин: если отказала одна, всегда можно найти другую.

И в этот раз ничего не изменилось. Если он отправится в Лондон, то сразу же найдет себе либо случайную подружку, либо любовницу из великосветских дам – в этом виконт не сомневался.

Он, должно быть, действительно спятил – предложить Кэтрин Уинтерс брак за право переспать с ней. Он же через месяц пожалел бы о своем решении. Как правило, месяца вполне хватало для того, чтобы ему наскучила женщина.

Но все же какая наглость! Раззадорить его, а потом отказать с таким презрением, с таким добродетельным видом… Отказать именно тогда, когда он меньше всего был к этому готов.

Действительно сука…

Но наконец в доме все стихло, и он немного успокоился.

Она не хотела танцевать с ним второй вальс.

Она не хотела танцевать с ним и не хотела, чтобы он провожал ее домой.

Она не хотела, чтобы он выходил вместе с ней из парка.

Она сказала “нет”, когда он предложил подняться в спальню.

Когда он думал об этом – хотя ему и не хотелось об этом думать, – становилось ясно: во всех ее действиях была злонамеренная последовательность.

Она отвергла его. Впрочем, физически ее, возможно, и влекло к нему. Виконт почти не сомневался, что Кэтрин желает его так же, как и он ее. Но она не захотела пожертвовать ради него своей добродетелью. Или своей свободой.

Она сказала “нет”. С самого начала она говорила “нет”.

Значит, во всем виноват только он. Если сейчас он разочарован, зол – и к тому же несчастен, – так в этом виноват он сам, потому что не поверил и не принял слова “нет”. Она была права, называя его высокомерным.

Признав свою вину, виконт не почувствовал себя лучше. Он лежал без сна, уставившись в потолок, – лежал и думал: следует ли ему извиниться перед Кэтрин до того, как он уедет? Но ему хотелось уехать на рассвете, во всяком случае, как можно быстрее. Конечно, сначала нужно повидаться с Клодом. И узнать, собираются ли Нэт и Идеи уехать или останутся еще на несколько дней, как намеревались раньше.

Кроме того, он полагал, что Кэтрин его извинения не очень обрадуют.

И уж конечно, у него нет ни малейшего желания снова ее видеть. Ни малейшего.

Нет, лучше оставить все как есть. Он уедет как можно раньше и теперь долго, очень долго не будет приезжать в Боудли. Миссис Уинтерс и этот досадный случай – все навсегда останется в прошлом, забудется.

Эта история одна из самых неприятных и позорных в его жизни.

Черт побери, думал виконт, пытаясь расслабиться и обрести душевный покой, ведь он до сих пор ощущает боль неудовлетворенного желания.

Глава 11

Стоя у кровати, Клод Адамс наклонился над спящей женой и нежно поцеловал ее в губы. Она что-то пробормотала и вздохнула.

– Я уезжаю по делам, – сказал он. – Успею вернуться к ленчу, а после ленча погуляю с детьми и гостями, как и обещал.

– М-м-м, – пробормотала она, не открывая глаз. Он стоял в нерешительности. Ему очень хотелось уйти, ничего не сказав жене. Но когда живешь с такой женщиной, как Кларисса, то поневоле привыкаешь обо всем ей сообщать. Не промолчал Клод и на сей раз.

– Рекс только что уехал, – сказал он. – Иден и Натаниел уехали вместе с ним.

На мгновение ему показалось, что удастся отделаться простым сообщением. Но тут Кларисса раскрыла глаза.

– Что? – Она нахмурилась, в последние дни она слишком часто хмурилась. – Куда уехал?

– Домой. В Стрэттон. Я не уверен, что все они поехали туда. Иден и Натаниел говорили что-то о поездке в Данбертон – там живет Хэверфорд. Это их друг, четвертый Всадник Апокалипсиса, как вы знаете. – Клод попытался улыбнуться.

Кларисса резко приподнялась. И тотчас же натянула на себя одеяло, хотя под этим самым одеялом супруги лежали нагие всего лишь час назад, причем дважды за ночь занимались любовью.

– Уехал? – Она почти кричала. – В Стрэттон? Уехал, когда к нам съехались гости? И когда он должен ухаживать за Эллен?

– Кларисса, – начал Клод, – вы же знаете…

– И это после того, как он с ней обошелся вчера вечером?

"После вчерашнего вечера брату уже ничего не нужно”, – подумал Клод, подавив вздох. Накануне вечером Клоду пришлось-таки проявить характер, чтобы заставить жену сохранять спокойствие во время бала: раздосадованная исчезновением лорда Роули, она так и порывалась вспылить в присутствии гостей. Клоду с величайшим трудом удалось заставить ее улыбаться и играть роль любезной хозяйки, ведь Рекс так и не появился после ужина, чтобы пригласить Эллен на танец. Кларисса прямо-таки позеленела от злости. Впрочем, и Клод был недоволен – такая нелюбезность просто непростительна, – и он поклялся, что утром непременно по душам поговорит со своим братом-близнецом. К счастью, сама Эллен, похоже, нисколько не расстроилась – пока длился танец, она сидела и болтала с сыном одного из самых процветающих арендаторов.

Гораздо хуже другое… Кларисса, заметив исчезновение миссис Уинтерс, совпавшее с исчезновением Рекса, пришла к выводу, что они куда-то ушли вместе. Клод не имел на сей счет определенного мнения и считал, что дела брата его не касаются. Правда, могла пострадать репутация этой леди, если бы все пришли к тому же выводу, что и Кларисса. А ведь он предупреждал Рекса…

– Ну? – спросила Кларисса, и в голосе ее прозвучали резкие нотки. – Вы собираетесь все утро простоять здесь молча?

– Реке попросил меня принести его извинения Эллен, – сказал Клод. – Он почувствовал себя плохо и лег в постель. Он не хотел ничего говорить нам, чтобы не испортить вечер.

Клод проглотил эту ложь, не задавая никаких вопросов, Рекс знал, что брат ему не поверил, но они поняли друг друга: именно это следует сказать дамам. Вид у Рекса был мрачноватый. Он был зол. Клод не сомневался: произошло нечто ужасное, вот брат и решил уехать так внезапно.

– Так он действительно уехал? – Похоже, Кларисса только теперь начала понимать значение этой новости. – А как же Эллен? Он же бросил ее! Она…

Клод присел на краешек кровати, стараясь проявлять твердость и вместе с тем успокоить жену – задача не из легких. И конечно, еще до того, как ему удалось уйти и с облегчением отправиться в путь, его супруга вспомнила, что Пелхэм и Гаскойн тоже уехали. То есть рухнули все ее планы, связанные с приглашением гостей.

– И во всем виновата эта женщина! – заключила Кларисса. Глаза ее метали молнии. – Клод, если вы не…

– ..Если не выброшу ее из коттеджа и не выгоню из деревни? – подхватил он, теряя терпение. – Я уже сказал вам вчера вечером: миссис Уинтерс не сделала ничего дурного. У нас нет доказательств, что этой ночью Рекс был с ней. Он плохо себя чувствовал и лег в постель. Она, без сомнения, устала и сама нашла дорогу домой, хотя я предпочел бы, чтобы она попросила меня подать экипаж и отправить с ней горничную. Нельзя злиться на нее, Кларисса, только потому, что она хороша собой.

Клод тут же понял, что последние его слова были весьма опрометчивы. Он никогда не сказал бы этого, если бы терпение его не истощилось. Но он слишком устал от споров, к тому же не выспался, и в результате отрицательные эмоции вырвались наружу.

Клариссу, разумеется, задело слово “злиться”. Как мог он предположить, что она руководствуется в своих поступках завистью и злобой? А если он находит миссис Уинтерс такой красивой, то, наверное, жизнь с такой уродливой женой, как она, для него сущее наказание.

Клод обнял ее и крепко поцеловал.

– Хватит об этом, Кларисса, – сказал он. – Наш спор просто смехотворен. Мне нужно успеть сделать кое-что до ленча. Я поехал.

И Клод ушел, хотя она и окликнула его, когда он уже открыл дверь спальни. Заключительные слова тоже неразумны, с грустью думал он, сбегая вниз по лестнице. Ну и пусть. На душе у него совсем не весело. Бог знает, когда он опять увидит Рекса. Всякий раз, когда они расстаются, ему кажется, что он лишился частицы своей души. Но Клариссе этого не объяснишь. Она просто не поймет.

Когда в то утро зашел преподобный Ловеринг, мистера Адамса не оказалось дома. Зато миссис Адамс охотно согласилась принять его. Она хотела задать пастору один очень важный вопрос.

Мистер Ловеринг, отвесив хозяйке поклон, заговорил о погоде, после чего наговорил кучу комплиментов – упомянул о нарциссах, цветущих в парке, о достойном обществе, которым миссис Адамс с мистером Адамсом украсили свой дом, тем самым оказав честь всей деревне, должным образом оценил великолепие бала, в заключение же извинился за то, что пасторские обязанности вынудили его уехать так рано. Кроме того, пастор поинтересовался, заметил ли кто-либо его отсутствие, не омрачил ли он общее настроение, так рано покинув дом.

– Сэр… – внезапно проговорила миссис Адамс, забыв о своей роли любезной хозяйки. – Сэр, когда вы вчера вечером отвозили домой миссис Ловеринг, провожали ли вы также и миссис Уинтерс?

Вот тут-то пастор и пришел в замешательство. То, что он намеревался сообщить, не предназначалось для ушей благородных леди, тем более для такой изящной и чувствительной леди, как миссис Адамс. Но честность побуждала его ответить по крайней мере на один вопрос. В конце концов, если нельзя положиться на то, что священнослужитель говорит правду, то тогда на что же вообще полагаться? Нет, он не провожал миссис Уинтерс домой.

– Это сделал кто-то другой, сударыня, – добавил он. – Возможно, я зайду к вам попозже, чтобы обсудить этот вопрос с мистером Адамсом. Вы хотите побыть наедине с вашими милыми детками, я уверен.

Наконец-то луч света промелькнул перед миссис Адамс в то серое утро. Липтоны, возможно, почувствовав, что злоупотребили гостеприимством хозяев, заявили, что собираются уехать домой в понедельник, то есть послезавтра. Эллен поведала Клариссе, как она рада, что Роули уехал, не сделав ей предложения. Она, дескать, ужасно боялась, что он предложит ей руку и она от страха согласится. Клод же назвал Эллен злобной, уродливой и глупой. Джулиана и Уильям капризничали, а их нянька рассердилась на них, после того как они подрались из-за какой-то кисточки, хотя кисточек в детской было более чем достаточно. Все разваливается. И причина всему – эта женщина. История, рассказанная смущенным и озабоченным пастором Ловерингом, оказалась, таким образом, чем-то вроде семени, упавшего на плодородную почву. Кларисса слушала пастора с живейшим интересом. Скандальное толкование событий она приняла без всякой критики, даже с удовлетворением.

Эта женщина – шлюха!

Кларисса Адамс ликовала. Ликовала, исполненная праведного гнева.

Она велела подать чай, после чего говорила с гостем еще с полчаса. Затем пастор откланялся, восхваляя мудрость и силу духа хозяйки.

Нет, сказала себе Кларисса, его преподобию совершенно незачем возвращаться и беседовать с мистером Адамсом. Она сама все сделает – так же, как он, пастор, в качестве духовного наставника их общины сделает свое дело.

После ухода мистера Ловеринга миссис Адамс вышла из комнаты и направилась прямо к лестнице. Она приказала лакею немедленно прислать к ней горничную и подать экипаж через полчаса.

Кэтрин заставила себя подняться в обычное время, хотя ночью она почти не спала и ей ужасно хотелось подольше поваляться в постели. Казалось, что и вставать-то нет смысла…

От воспоминаний же ей делалось еще хуже. От воспоминаний о том, что подобные чувства она уже испытывала. Ее сын умер. Ее руки пусты. Груди болят, они распухли от молока, ненужного мертвому младенцу. А рядом – никого, некому утешить ее, хотя все равно никто не смог бы этого сделать. Но ни одного слова сочувствия! И очевидно, жить дальше бессмысленно.

Как ей удалось вытащить себя из этого состояния? Она мысленно вернулась в прошлое, пытаясь вспомнить, как именно это произошло.

Как-то раз она добрела до чердака теткиного дома, вошла в пустую каморку, где когда-то жила прислуга. Открыла окно и посмотрела вниз – на мостовую. Падать придется долго. Но она не была уверена, что разобьется при падении. Может быть, только изувечится.

Тут-то она и поняла, что собирается сделать. В первый и единственный раз в жизни мысль о том, чтобы покончить со всем этим, вошла в ее сознание. Но через несколько мгновений Кэтрин поняла, что просто не сможет этого сделать, – как бы низко она ни пала, жизнь все равно остается бесценным даром, от которого невозможно отказаться.

Жить ей не хотелось, но расстаться с ней добровольно она не могла. А если ей все же суждено жить дальше – Кэтрин было всего двадцать лет, – то тогда следовало как-то изменить свою жизнь, сделать так, чтобы жизнь вновь обрела смысл – даже без Брюса и без всего, что ее прежде окружало и что она любила.

Она должна стать другой, должна начать новую жизнь. Да, вот так все и началось. Откуда-то появилась и решимость осуществить все это. Вскоре она перебралась в Боудли.

И была здесь счастлива. Обрела душевный покой. Здесь она снова почувствовала, что жить стоит.

Ну что же, решила Кэтрин, значит, придется проделать все это еще раз – иного выбора у нее нет.

Выбравшись из постели, она выпустила Тоби погулять. Затем умылась, оделась, причесалась и развела огонь. Заставила себя немного поесть и принялась печь кексы, чтобы взять их с собой, – во второй половине дня Кэтрин собиралась навестить трех стариков. Жизнь должна продолжаться. Сегодня она не останется дома. Эти старики привыкли, что Кэтрин навещает их раз в неделю, что всегда приносит кексы и книгу и читает им. Нельзя их огорчать.

В самом деле, ничего же не изменилось.

В дверь постучали, и Кэтрин вздохнула. Она вытерла передником руки и попыталась уговорить Тоби, чтобы тот прекратил лаять, – пес бросился в прихожую и выражал свое неудовольствие, сидя перед входной дверью.

Если это он, подумала Кэтрин, она захлопнет перед ним дверь: пусть идет своей дорогой.

Оказалось, явился лакей из Боудли-Хауса, тот, который обычно объявлял о посещении миссис Адамс. Кэтрин сняла передник, сложила его и приготовилась выйти к калитке. Визит хозяйки поместья – этого ей менее всего хотелось нынешним утром. Кэтрин тяжко вздохнула.

Миссис Адамс же совершила нечто небывалое: она выбралась из экипажа с помощью кучера. Кэтрин осталась стоять в дверях.

– Тише, Тоби, – сказала она.

Но пес по-прежнему ворчал.

Миссис Адамс не задержалась в дверях. Даже не взглянув на Кэтрин, она прошла прямо в гостиную. Кэтрин снова вздохнула и закрыла дверь.

– Доброе утро, – сказала она, заходя в гостиную. И тут же подумала о том, что уже, наверное, полдень. – Ах, Тоби, да замолчи же.

– Уберите вон эту собаку! – потребовала миссис Адамс.

Тон гостьи показался Кэтрин оскорбительным – ведь она у себя дома, как и Тоби. Впрочем, пес действительно мешал. Она подвела терьера к задней двери, и тот выскочил в сад, мгновенно забыв о своем неудовольствии.

Миссис Адамс стояла посреди гостиной и смотрела на дверь.

– Потаскуха! – выпалила она, когда Кэтрин вернулась. Кэтрин невольно вздрогнула. Сердце у нее неприятно забилось, в голове загудело; она надеялась, что это не предвестники обморока. Вскинув подбородок, она взглянула на гостью.

– Что вы сказали? – переспросила она с невозмутимым видом.

– Неужели к вашим порокам следует прибавить еще и глухоту? – осведомилась гостья. – Вы прекрасно слышали, что я сказала, миссис Уинтерс. Вы потаскуха и шлюха! И уберетесь из этого дома к концу следующей недели. И из деревни – также. Слишком долго вас здесь терпели. Вам отныне нет места среди порядочных людей. Надеюсь, я выразилась ясно?

Значит, их видели. Кто-то заметил, как они вместе вышли из дома. Он обнимал ее, прикрыв своим плащом. Кэтрин лихорадочно искала объяснений. Однако в голову совершенно ничего не приходило. Но и малодушно молчать она не собиралась.

– Не совсем ясно, – проговорила Кэтрин, сама удивляясь своему спокойствию. – В чем именно меня обвиняют?

Глаза Клариссы сузились.

– Я не намерена вести с вами долгие беседы. Скажу все сразу. Лорда Роули видели покидающим этот дом – неосвещенный дом – прошедшей ночью. Я же в течение двух недель наблюдала за вашим вызывающим поведением в его присутствии.

– Понятно, – кивнула Кэтрин. Ей казалось, что она как бы раздвоилась. Одна Кэтрин, потрясенная, утратила способность мыслить. Другая же рассуждала вполне здраво и сохраняла спокойствие. – А виконта Роули вы тоже выгнали из вашего дома и из деревни, не так ли?

Грудь миссис Адамс поднялась, ноздри расширились.

– Миссис Уинтерс, – отчеканила она, – да вы просто бесстыдница! У вас есть неделя, чтобы покинуть этот дом и эти места. Будьте благодарны за такую снисходительность. Не доводите меня до крайности. Если к концу следующей недели вы не уберетесь отсюда, можете ожидать посещения констебля и встречу с мировым судьей. Отойдите от двери. Я не желаю прикасаться к вам, выходя из вашего дома.

Кэтрин повернулась и направилась к задней двери. Хотя Тобп и сидел там, дожидаясь, когда его впустят, она не позволила ему войти. Кэтрин вышла в сад и закрыла за собой дверь. Тоби вскочил, отчаянно завилял хвостом и очень обрадовался, потому что хозяйка медленно зашагала по лужайке, направляясь к ручью.

Она старалась ни о чем не думать. Старалась ничего не чувствовать.

Но не думать и не чувствовать – конечно, это невозможно.

Его заметили ночью. Заметили, как он выходил из ее дома. И кто бы это ни был, он тут же сделал соответствующие выводы. Выводы, весьма недалекие от истины. Ее назвали шлюхой и потаскухой.

Не в первый раз.

Как же могло случиться, что это повторилось? Ведь она так старалась…

За прошедшие пять лет ей удалось убедить себя: в том, что случилось с ней тогда, не ее вина, виноват кто-то другой. Но наверное, это все же ее вина. И теперь виновата только она. Должно быть, в ней от рождения заложено что-то порочное.

Ей ведено уехать. Из этого коттеджа и из этой деревни. Придется. Через неделю.

Внезапно, уже у самой воды, она опустилась на колени и судорожно вцепилась в высокую траву. Вцепилась так, словно боялась, что вот-вот лишится чувств.

Она широко раскрыла рот. Она задыхалась.

Она не может уехать. Но это было одним из условий…

Что ей делать?

Куда ей деваться?

Она станет бездомной.

О Боже, о Боже! Склонив голову, Кэтрин отчаянно пыталась молиться. Но кроме слов “О Боже”, ничего не могла произнести.

О Боже!

И все же ей каким-то образом удалось заставить себя отправиться с визитами в то утро. Если она останется дома, думала Кэтрин, то, конечно, сойдет с ума.

– Мистер Кларквелл неважно себя чувствует, – заявила его невестка, приоткрыв дверь; лицо ее пылало, глаза смотрели куда угодно, только не в глаза Кэтрин. – Он в таком состоянии, что не может принимать гостей.

У Саймонсов никто не отозвался на стук, хотя белье, висевшее на веревке, и дым, поднимавшийся из трубы, свидетельствовали о том, что в доме кто-то есть. Кроме того, старая миссис Саймонс никогда не выходит из дома.

От третьей попытки Кэтрин отказалась и вернулась домой. У нее не было сил, чтобы погулять с Тоби, хотя он и поглядывал на хозяйку с надеждой, когда та вошла в дом.

У нее не было сил даже для того, чтобы поставить на огонь котелок. Опустившись в кресло, она сидела, предаваясь грустным раздумьям.

Знают. Все знают. Или думают, что знают. Возвращаясь домой, она встретилась с двумя знакомыми мужчинами. Оба отвернулись.

В дверь постучали.

Кэтрин по-прежнему сидела, прикрыв глаза. Может, визитер – кто бы он ни был – уйдет? Конечно, это не друг. Потому что друзей у нее, наверное, не осталось. Если же это он… Но вряд ли он придет сегодня, когда уже все всем известно. Конечно, его-то никто не осудит. Джентльмену нужно ведь утолить свой голод. Если это…

Стук повторился. На сей раз стучали громко и настойчиво. Слава Богу, Тоби где-то гуляет и не будет лаять. Она поднялась. Зачем ей прятаться? О чем ей еще беспокоиться?

Это оказался преподобный Ловеринг. Кэтрин с трудом удержалась от вздоха облегчения. Сейчас ее хоть немного утешат. Пастор и пасторша всегда были ее друзьями.

– Ваше преподобие, – она попыталась улыбнуться, – входите же.

– Я не переступлю порог этого дома! – торжественно заявил пастор. – Я считаю своим долгом, миссис Уинтерс, предупредить вас: люди, вступившие во внебрачную связь, как и прочие грешники, не будут встречены с радостью, если придут молиться вместе с праведниками в храм, служителем которого я являюсь. Весьма сожалею, что вынужден был посетить вас. Но я никогда не уклоняюсь от выполнения своего долга. Кэтрин улыбнулась:

– Вступившие во внебрачную связь и прочие грешники? Кто же тогда будет посещать церковь, сэр? Пастор сурово взглянул на нее.

– Легкомыслие не соответствует серьезности обстоятельств, миссис Уинтерс, – ответствовал он.

– Значит, вы тоже поверили этим россказням? Вы пришли сюда, чтобы бросить камень вместе с остальными?

– Миссис Уинтерс, – проговорил пастор, сохраняя суровое выражение лица, – я верю тому, что видел собственными глазами. А я видел, как лорд Роули вышел ночью из этого дома. Конечно, его нельзя обвинять. Мужчина, попавшийся в сети Иезавели, заслуживает скорее жалости, нежели осуждения. Его светлость осознал свою вину и покинул Боудли-Хаус.

– Всего доброго, ваше преподобие, – сказала Кэтрин и закрыла дверь.

Она долго стояла, прислонившись к двери, дрожа всем телом. У нее не было сил даже пошевелиться. Наконец она рухнула на пол. И еще долго пролежала на полу. Тоби скребся в заднюю дверь, но Кэтрин не обращала на него внимания – сейчас ей было не до него.

Дафна узнала обо всем, побывав в деревне, когда зашла к миссис Доунз. К ленчу она не пришла. Клод же сказал, что все это весьма удручающе. Всем было не по себе, особенно Клариссе, явно пытавшейся наказать мужа за опрометчивые слова, вырвавшиеся у него утром.

После полудня Дафна нашла его и все ему рассказала. Рассказала о слухах, распространившихся по деревне с быстротой пожара. А также о визите преподобного Ловеринга в Боудли. Поведала и о поездке Клариссы в деревню.

– Может ли это быть правдой, Клод? – спросила она, пристально глядя на него; вид у нее был несчастный. – Я знаю, что Рекс обожает ее. Я его поощряла. Мне и в голову не пришло, что у него могут быть бесчестные намерения. Клейтон часто говорит, что моя наивность опасна. Неужели они вступили в связь?

Клод тяжко вздохнул.

– Даже если и так, – ответил он, – не понимаю, какое нам до этого дело, а, Даф? Хотя я знаю, что люди смотрят на это иначе. Но если это так, если они вели себя столь неосторожно, что их заметили, то виноват только Рекс. Полностью. Он обязан заботиться о ее репутации… Значит, его видели ночью? Черт бы его побрал! Извини, Даф. – Клод сжал кулаки. – А мне, как назло, пришлось утром уехать!

– Почему же тогда он уехал?

– Не знаю, Даф. – Клод снова вздохнул. – Какая дьявольская путаница! Ясно одно: за ним придется послать. Нельзя же, чтобы она осталась одна, когда такое происходит. Ты говоришь, Кларисса побывала там? Пойду-ка узнаю у нее, что именно она ей наговорила. Ты не возражаешь, Даф?

– Нет, – ответила Дафна. – Я пошлю ее к тебе, Клод. Она вышла. Минуту спустя вошла Кларисса. Она взглянула на мужа, и на лице ее появилась торжествующая улыбка.

– Я вижу, вы все знаете, – сказала она. – Возможно, теперь вы согласитесь, что я была права, Клод.

– Что именно сказал вам утром преподобный Ловеринг?

– Что он видел, как Роули выходил из дома миссис Уинтерс прошедшей ночью, а в доме – совершенно темно. Всем ясно, что произошло, Клод.

– Вам, вероятно, ясно. Если только это вас касается…

– Если… – Кларисса пришла в ярость, но Клод, подняв руку, заставил ее замолчать.

– Вы заходили к миссис Уинтерс? – спросил он. – С какой целью, Кларисса?

– Разумеется, чтобы приказать ей убраться из коттеджа и из деревни к концу следующей недели. Нельзя же допустить, чтобы шлюха жила так близко от нас. У нас растут дети…

Клод уперся ладонями в столешницу; лицо его посерело.

– Что вы наделали?! – Но прежде чем Кларисса успела заговорить, он опять поднял руку. – Не надо, я слышал. На каком основании вы это сделали?

Кларисса с недоумением взирала на мужа.

– Вас не было дома, – проговорила она. – А это следовало сделать безотлагательно.

– Вам уже давно хотелось выгнать ее, – сказал Клод, даже, не пытаясь скрыть свой гнев. – И вот наконец вы воспользовались случаем… Меня не было дома, и я не мог вас остановить.

– Но это следовало сделать, – упорствовала Кларисса. – И преподобный Ловеринг согласился со мной.

– Вот как? – Клод обошел стол и подошел к жене. Она взглянула на него с вызовом – и вместе с тем нерешительно. – Кларисса, я очень недоволен вами.

– Вы не можете поверить в то, что о ней говорят, ведь так?! – воскликнула миссис Адамс. – И все потому, что она хороша собой!

– Я очень недоволен вами, – медленно повторил Клод. – Вы злы и жестоки, и вы суете нос не в свои дела. Мне придется как-то все это уладить. Хотя понятия не имею, как именно. Вы все предельно усложнили. Но больше вы не сможете никому навредить. Вы останетесь в этом доме до тех пор, пока не получите от меня дальнейших указаний. Это приказ.

– Клод! – Кларисса уставилась на мужа широко раскрытыми глазами. – Как вы смеете так разговаривать со своей женой?

– Смею именно потому, что вы моя жена, леди. Когда вы выходили за меня замуж, вы дали обет подчиняться мне. Прежде я никогда не требовал от вас подчинения. Теперь же я настаиваю… Мне нужно написать письмо, а потом сделать визит. Оставьте меня.

Она раскрыла рот, чтобы что-то сказать, однако промолчала. И поспешно вышла из комнаты.

Глава 12

В этот день в дверь Кэтрин стучали еще дважды, и она, ошеломленная случившимся, машинально открывала. К тому же ей нечего было бояться – большего унижения, чем она испытала, просто не существовало.

Но все же она невольно задрожала, увидев в дверях мисс Доунз. Из местных жителей мисс Доунз нравилась ей больше всех. Но ведь эта леди была дочерью прежнего пастора, старой девой средних лет, уважаемой всей общиной.

– Не нужно ничего говорить, – начала Кэтрин, подняв руку. – Кажется, мне все уже высказали. Всего хорошего, мисс Доунз. – И она прикрыла дверь, хотя за дверью оставался Тоби, обнюхивавший подол пасторской дочери. Песик любил мисс Доунз, потому что та всегда угощала его кусочками печенья, когда Кэтрин посещала ее и пила у нее чай.

– Нет, прошу вас… – Мисс Доунз тоже подняла руку.

Лицо у нее было бледное и утомленное. – Можно мне войти? – спросила она.

– Почему бы и нет? – Кэтрин раскрыла дверь пошире и направилась на кухню.

Мисс Доунз, последовав за ней, остановилась у порога. Кэтрин взяла кочергу и принялась разгребать угли.

– Я не знаю, что произошло на самом деле, – заговорила мисс Доунз. – Не знаю и знать не хочу. Это не мое дело. Но мое понимание веры – мое дело. Отец всегда учил меня: вера – интимное дело, и я не должна позволять даже духовному лицу, даже отцу, наставлять меня, если его слова противоречат моему пониманию веры. А истина – так всегда учили меня мама и папа, – истина заключается в том, что церковь существует для грешников. И только для них. Отец в шутку говорил: грешен – значит, он принадлежит церкви. Я принадлежу церкви, миссис Уинтерс. И этим все сказано.

Кэтрин поставила в угол кочергу и села в кресло, стиснув руки на коленях. Взгляд ее был устремлен в огонь.

– Мы с матушкой не осуждаем вас, дорогая, – продолжала мисс Доунз. – Нас не интересует, что именно вы сделали – или не сделали. Да, не интересует. Так что не беспокойтесь об этой связи… – Мисс Доунз залилась краской. – То есть я хочу сказать – в связи с этим.

– Я тоже принадлежу церкви, – проговорила Кэтрин. – Но этот грех за мной не числится, мисс Доунз.

– Так я и сказала матушке. И то же самое матушка сказала мне. Мы с ней совершенно согласны друг с другом. Миссис Уинтерс – леди, сказали мы друг другу. Но вам и не нужно ничего говорить, дорогая. Мне не нужно ничего знать. Я пришла не для того, чтобы любопытствовать. Я просто подумала – и матушка подумала, – что вам, вероятно, захочется немного поболтать и выпить чашку чаю. О Господи, да вы напекли на целую деревню! – Она взглянула на кексы, предназначавшиеся для стариков.

Кэтрин откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

– Не могу выразить, мисс Доунз, как я вам благодарна за вашу доброту. Но вы не должны здесь оставаться. Наверное, кто-то уже заметил, как вы входили ко мне. Если вы пробудете у меня дольше и люди подумают, что вы пришли ко мне с визитом, то вы и сами останетесь без друзей.

Мисс Доунз подошла к очагу и подняла крышку котелка. Заглянув в него, повесила котелок над огнем. В другое время пасторская дочь, будучи прекрасно воспитанной, никогда бы не стала заниматься этим в чужом доме, даже если бы умирала от жажды. Однако сейчас она осматривалась в поисках заварочного чайника.

– Папа говорил, что мы всегда должны следовать своему пониманию истины. – Мисс Доунз щедрой рукой насыпала в чайник заварки. – Если другие отвернулись от вас, значит, они просто осуществляют свободу воли, которую Господь в своей мудрости даровал всем нам. Я, миссис Уинтерс, могу делать только то, что считаю правильным. Как поступают другие – их дело. Я вижу, вы испекли кексы. Я ни у кого не ела таких вкусных кексов. Даже мамины не так вкусны, хотя при ней я никогда бы не сказала этого, чтобы не обидеть ее. Положить несколько штук на тарелку?

Кэтрин наконец открыла глаза и кивнула:

– Для себя. Я не голодна.

Мисс Доунз окинула ее критическим взглядом.

– Вы целый день ничего не ели, верно? Я разрежу один кексик для вас, миссис Уинтерс, на маленькие кусочки. Вот так, видите? – Отыскав нож, она разрезала кекс на крохотные кусочки. – Я делаю так для матушки, когда она отказывается от еды. Вот, дорогая. – Мисс Доунз протянула тарелку Кэтрин.

Каждый кусок напоминал вкусом солому. Каждый глоток чаю давался с трудом. Но Кэтрин старалась – в благодарность за доброту гостьи. Покончив с кексом, она вновь обнаружила у локтя чашку крепкого сладкого чая. Сколько же времени прошло с тех пор, как о ней кто-то заботился в ее собственном доме?

Хотя мисс Доунз и сочла возможным отступить от требований этикета, она все же пробыла у Кэтрин всего лишь полчаса, как и полагалось, если приходишь к чаю. Кэтрин проводила ее до прихожей.

– Я зайду завтра после службы, – сказала мисс Доунз. – Господь не виноват, что мои представления об истине не соответствуют представлениям пастора. Ах, миссис Уинтерс, нам с матушкой было очень трудно держаться любезно, беседуя с миссис Ловеринг – она заходила к нам сегодня. Действительно, необычайно трудно, но, кажется, нам это удалось. Ведь это совершенно непозволительно – невежливо разговаривать с людьми, особенно если они пришли к вам в гости, не правда ли?

– Мисс Доунз… – Во время ее визита Кэтрин не произнесла и десятка слов – говорила в основном гостья. – Мисс Доунз, благодарю вас. Мне очень жаль, но я не могу выразить словами свои чувства…

Худая, некрасивая, прямая, как шомпол, со строгим выражением лица, мисс Доунз отнюдь не относилась к людям, которых хочется обнять. Однако Кэтрин именно так и поступила.

– Ах, Господи… – Мисс Доунз вспыхнула. – Надеюсь, чай не показался вам слишком крепким, дорогая. Видите ли, мама любит очень крепкий чай, хотя я предпочитаю послабее. А после того как я положила вам две ложки сахара, я вспомнила, что вы обычно кладете одну.

Кэтрин немного постояла в дверях, глядя, как мисс Доунз решительно шагает по дороге. Неподалеку от коттеджа стояли какие-то люди. Наверное, еще кое-то смотрел из окон.

Мисс Доунз, суетливая старая дева, дочь бывшего пастора, только что совершила самый мужественный поступок в своей жизни.

Уже через пятнадцать минут снова раздался стук в дверь. Все-таки, подумала Кэтрин, устало направляясь к двери, ее общение с внешним миром сегодня вряд ли закончится на приятной ноте.

Неужели этот день будет длиться вечно? Ни на мгновение она не приняла этого человека за его брата. И все же сходство было столь поразительное, что у Кэтрин перехватило дыхание. К тому же это сходство еще более увеличилось. Обычно добродушный, сейчас мистер Адамс был бледен и угрюм. Как и леди Бэрд, стоявшая рядом с ним.

– Я полагаю, вам нечего больше добавить, не так ли? – с горечью проговорила Кэтрин. – Или вы пришли для того, чтобы велеть мне уехать не через неделю, а через день?

– Ах, Тоби, славная собака. – Леди Бэрд наклонилась и ухватила Тоби за морду. Пес заливался лаем. – Ты же меня знаешь. Мы же друзья, верно?

Тоби, похоже, согласился. Он замолчал и завилял хвостом.

– Миссис Уинтерс, – сказал мистер Адамс, – если позволите, мне бы хотелось поговорить с вами... не у порога. Сестра пришла вместе со мной, чтобы мой визит не показался неприличным.

Кэтрин невольно рассмеялась. Отступив в сторону, она провела визитеров в гостиную. Леди Бэрд подошла к окну. Мистер Адамс расположился перед потухшим очагом. Кэтрин, остановившись у порога, посмотрела ему в глаза.

Она не станет перед ним раболепствовать. И не отдаст на поругание “греховные” воспоминания о том, чем она занималась с его братом минувшей ночью в этом коридоре, ведущем к двери, у которой она теперь стоит. Неужели это действительно было минувшей ночью?

– Миссис Уинтерс, – проговорил мистер Адамс, – мне кажется, мой брат и моя жена... мы доставили вам слишком много огорчений за прошедшие сутки.

Слова эти оказались совершенно неожиданными; Кэтрин не нашлась с ответом.

– Я не знаю, что произошло между вами и Рексом вчера вечером, – продолжал мистер Адамс, – но полагаю, миссис Уинтерс, что вы совершеннолетняя, как и мой брат. Чем вы с ним занимаетесь наедине – это ваше дело. Меня это не интересует. Конечно, жаль, что люди видели брата, когда он выходил из вашего коттеджа. Люди будут говорить об этом, сплетничать. И осудят вас. И накажут. Моя жена действовала чересчур поспешно. Ей представили факты, и факты ее огорчили. Меня не было дома, и она не могла посоветоваться со мной. Она решила, что должна поступить так, как поступил бы, по ее мнению, я. Теперь она об этом сожалеет. Возможно, со временем вы простите ее... и меня. Надеюсь, вы забудете обо всем, что она вам наговорила. Ваш коттедж – он до конца года, и я буду весьма рад продлить договор после истечения этого срока.

– Миссис Уинтерс… – проговорила леди Бэрд; она по-прежнему смотрела в окно. – Миссис Уинтерс, я нарочно сводила вас с Рексом, и не один раз. Я знала, что он без ума от вас. Но... выходит, я плохо знала своего брата. Простите... простите меня!

Конечно, они считают ее виноватой. Но это не имеет для них значения. Они считают, что любовная связь между взрослыми людьми – личное дело этих людей. Мысль утешительная… Или станет таковой, когда она осознает то, что сейчас происходит. Миссис Адамс действовала не от имени мужа. Но очевидно, что он намерен как-то объяснить поступок жены.

– Лорд Роули проводил меня ночью домой, – сказала Кэтрин. – Я устала, а преподобный Ловеринг уже уехал. Я хотела уйти одна, но испугалась темноты. Лорд Роули нашел меня в музыкальной гостиной – в это время мы должны были с ним танцевать – и настоял на том, чтобы проводить меня. Тоби лаял, а час был очень поздний. Лорд Роули вошел в дом, чтобы успокоить его. Он ушел через несколько минут. – Пусть сами представят себе, что могло произойти за эти несколько минут. – Между нами ничего не произошло. – Ничего такого, за что ее стоило бы обвинять. Мистер Адамс кивнул:

– Может быть, и к лучшему, что Рекс уехал из Боудли сегодня утром. Уверен, что все эти события вынудили бы меня хорошенько отчитать его.

– А я помогла бы тебе, – добавила леди Бэрд.

– Ведь было бы крайне просто и к тому же гораздо приличнее, если бы он велел подать для вас экипаж, – продолжал мистер Адамс. – И если бы послал с вами горничную. Я прошу прощения за брата. Рекс всегда отличался несдержанностью и нередко совершал опрометчивые поступки, например, купил офицерский чин – а ведь он старший сын в семье.

– Он всегда говорил, что именно тебе, Клод, следовало бы стать носителем титула, – сказала леди Бэрд.

– Представляю, сколько вы пережили за сегодняшний день, – продолжал мистер Адамс. – Но сплетни стихнут, а моя жена лично принесет вам свои извинения. Вы – уважаемый член нашей общины. – Он улыбнулся. – Если вы уедете, Джули и Уилл не станут хорошими пианистами? Останетесь?

Уехать она не может. При мысли об отъезде ее охватила паника. Но и остаться невозможно… Как она останется?

– Я отверженная, – сказала Кэтрин. – Как мне остаться?

– Ах, милочка, – проговорила леди Бэрд, – люди бывают так злы! Они могут поверить чему-то, не имея никаких доказательств. И даже если бы и имелись доказательства…

– Завтра утром мы заедем за вами, – вмешался мистер Адамс; – Вы отправитесь в церковь вместе с нами, моя милая, и сядете на нашу скамью. Все поймут, что это значит.

Кэтрин на мгновение закрыла глаза.

– Мне запретили посещать церковь.

– Кто? – Брови его взметнулись. Никогда еще не был он так похож на своего брата.

– Преподобный Ловеринг.

Какое-то время мистер Адамс смотрел на Кэтрин, онемев от удивления.

– Я вижу, вы не преувеличивали, называя себя отверженной, – проговорил он наконец. – Я все улажу, миссис Уинтерс. Все это совершенно никуда не годится.

– Я все равно уеду, – возразила она. – Дайте мне только неделю-другую.

– Но куда вы уедете? – Леди Бэрд отвернулась от окна. Лицо ее выражало озабоченность. – У вас есть родственники?

– Да. – Кэтрин была тронута сочувствием мистера Адамса и леди Бэрд, но ей не хотелось, чтобы ее жалели. Она не станет играть роль беспомощной жертвы в этой игре. – Да, я знаю, куда ехать. Мне только нужно написать письмо – предупредить, что я еду. Я должна уехать. Я больше не смогу здесь спокойно жить.

– Я очень сожалею… – пробормотал мистер Адамс. – Но это произойдет не раньше чем через неделю?

– Не раньше. – Кэтрин почувствовала, что ее вот-вот опять охватит паника. Что ей делать? Куда она поедет? У нее ничего нет, и ехать ей некуда. Она глубоко вздохнула.

Леди Бэрд и мистер Адамс собирались уходить. Но перед уходом он снова заверил Кэтрин, что зайдет к ней еще раз и все уладит.

Разве он Господь Бог? Он ничего не сможет уладить. Никогда. Есть раны, которые не заживают.

Леди Бэрд в дверях задержалась и после некоторого колебания обняла Кэтрин.

– Будь моя воля, устроила бы хорошую взбучку, – сказала она.

Они сели в экипаж, стоявший у калитки, и уехали.

Кэтрин закрыла дверь и прислонилась к ней. Уж теперь-то, думала она, ничего больше не произойдет. Уж теперь-то ее оставят в покое.

Если она вообще когда-либо сумеет обрести покой.

Лорд Пелхэм и мистер Гаскойн отправились в Данбертон – навестить графа Хэверфорда. Они чувствовали себя ничем не связанными и не пожелали отправиться ни в Лондон, ни в Стрэттон. Совсем недавно они уже обременяли лорда Роули своим присутствием в Стрэттоне. Друзья попытались уговорить Рекса поехать с ними, но когда он отказался, никто не настаивал – мрачный и угрюмый, лорд Роули был сейчас не самым приятным попутчиком.

Друзья понимали, что нынешнее настроение Рекса не предмет для шуток. Поэтому они беседовали только на нейтральные темы, то есть никак не связанные с Боудли и с событиями последних двух недель.

Виконт и сам не знал, почему отказался ехать в Данбертон. Возможно, именно в этом он и нуждался – нуждался в перемене обстановки и в общении с самыми близкими друзьями.

Но его тянуло домой, в Стрэттон, где он мог бы в полном одиночестве зализывать раны. Впрочем, виконт скрывал свои чувства даже от себя самого. Он прекрасно проживет без таких женщин, как Кэтрин Уинтерс. Она – соблазнительница, и не важно, сознает она это или нет.

Кэтрин вынудила его играть жалкую роль, унизила его.

В Стрэттоне он о ней забудет. Забудет об унижении. К тому же весной в имении всегда много дел – если, конечно, он проводит весну в имении. Разумеется, у него прекрасный управляющий, но…

После того как лорд Роули продал свой офицерский патент, жизнь временами казалась ему пугающе пустой и бессмысленной.

Вернувшись домой, он обнаружил письмо из Боудли. Адрес был выведен твердой рукой Клода. Письмо лежало на серебряном подносе, который он заметил, едва переступив порог. Виконт решил, что брат в своем послании выражает от имени Клариссы негодование: мол, Рекс завлек Эллен Хадсон и бросил. Но разве он ее завлекал, с раздражением подумал виконт. Это Кларисса вообразила, что он ухаживал за ее сестрой. На самом же деле Эллен вгоняла его в тоску, так что едва ли он стал бы за ней ухаживать. А уж о браке и речи быть не могло.

Но Клод, человек чрезвычайно щепетильный, конечно же, подробнейшим образом излагает все соображения Клариссы, хотя сам, возможно, придерживается другой точки зрения.

Лорд Роули не стал читать письмо. Удалившись к себе, он с удовольствием принял горячую ванну, подремал с полчаса, лежа в постели, и оделся к обеду. Письмо же захватил с собой в столовую и время от времени с раздражением поглядывал на него, пока ел.

Виконт считал, что уж Клод-то должен был его понять. Понять, почему брат так внезапно уехал из Боудли, покинув своих родственников. Так зачем же еще и писать об этой истории? Господи, да ведь Клод, судя по всему, писал сразу же после того, как они с Нэтом и Иденом выехали с подъездной аллеи на дорогу.

Наконец, когда перед виконтом на столе остался только стакан портвейна, он взялся за письмо. Пусть только Клод попробует убедить его, что он обязан из соображений чести сделать этой девице предложение. Пусть только попробует!

Но спустя несколько минут Рекс судорожно смял вскрытое письмо и, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза. Он долго просидел в оцепенении, с письмом в руке. Когда же лакей подошел на цыпочках к столу, чтобы убрать грязную посуду, дворецкий поманил его пальцем и оба тихонько вышли из столовой.

Боже!

Мысли его путались.

Да и о чем тут думать?

Но он еще долго сидел за столом, пытаясь убедить себя в том, что ему есть о чем подумать – надо только собраться с мыслями.

Когда виконт вышел из столовой, он сразу же увидел дворецкого – тот с озабоченным видом топтался у дверей.

– Завтра, как только рассветет, я уезжаю в Лондон, Хоррокс, – сказал лорд Роули. – Оттуда проеду прямо в Дербишир. Проследите, чтобы все было готово, пожалуйста.

– Да, милорд. – Дворецкий поклонился. На его бесстрастном лице не выразилось ни малейшего удивления по поводу отъезда хозяина, приехавшего всего несколько часов назад.

– Я возьму экипаж, – добавил виконт, направляясь к лестнице.

– Да, милорд.

Прошло более недели. Кэтрин понимала, что дольше медлить нельзя. Она делала вид, что строит планы, что написала письма и теперь ждет ответа. Она притворялась, что выбирает наилучший из вариантов, что у нее голова идет кругом из-за необходимости обдумывать множество заманчивых предложений.

На самом деле никто ничего ей не предлагал.

В те долгие часы, когда Кэтрин была одна, она просто сидела, глядя прямо перед собой, думая о том, что в конце концов ей придется уехать из Боудли – уехать куда-то.

Но куда?

Просто ткни пальцем в карту и поезжай туда, говорила она себе. Но это невозможно… Что она будет делать, когда доберется до этого места? Каждые три месяца она получает небольшую сумму денег. От денег, полученных в последний раз, почти ничего не осталось. Их не хватит на дальнюю дорогу. Во всяком случае, к концу поездки денег совсем не останется. Не с чем будет начинать новую жизнь.

Наверное, она сумеет найти работу. В конце концов, многие женщины оказываются в подобных обстоятельствах. Она может учить детей, может стряпать, может выполнять различные поручения. Но как находят работу? Дают объявления? Она понятия не имеет, как за это взяться. Отправиться в контору по найму? Для этого нужно ехать в большой город. Ходить в поисках места от двери к двери?

Она никогда не работала по найму, у нее нет никаких рекомендаций. Наверное, мистер Адамс дал бы ей рекомендацию. И леди Бэрд. Но Кэтрин не могла заставить себя обратиться к ним. Она уже рассказала им о большой семье, где ее якобы примут с радостью. И теперь нельзя признаться во лжи.

Конечно, можно остаться. После своего субботнего визита мистер Адамс неоднократно говорил ей об этом. Если она останется, ежегодная аренда коттеджа будет оплачиваться, и ей по-прежнему будут регулярно приходить деньги. Таковы условия – ей помогают до тех пор, пока она остается жить там, где сама решила обосноваться. Вот если она уедет…

Кэтрин знала: ее переезд в подобных обстоятельствах вызовет неодобрение. Она должна вести жизнь тихую и незаметную. Не должна привлекать к себе внимание. Должна жить так, будто вовсе не существует. Только в этом случае ей будут помогать.

Если же она уедет, то станет нищей.

Но и остаться невозможно. Мисс Доунз, помоги ей Боже, заходит к ней каждый день и приглашает в гости. Но она отклоняет приглашения. Не следует усложнять жизнь своих друзей, им и без того трудно. Мистер Адамс и леди Бэрд, а иногда леди Бэрд с мужем – они тоже заходят каждый день. Сэр Клейтон и леди Бэрд даже приглашали ее несколько раз на прогулку. Сэр Клейтон шел, держа дам под руку. Один раз они так прошли целую милю. Впереди бежал веселый Тоби – бедняга, ему в последние дни не часто приходилось гулять. В другой раз по настоянию леди Бэрд они прошли через всю деревню и постояли немного на мосту, любуясь окрестностями, а потом неторопливо прошествовали обратно. Деревня при этом, казалось, обезлюдела.

Но все это ни к чему. Она не может остаться. Как можно жить здесь, если не решаешься выйти из дому одна? Как закупать провизию? Как жить среди людей, которые шарахаются от нее, словно она зачумленная?

Как-то в дверь к ней постучал мистер Ловеринг. Пастор принес ей свои извинения, держался же он официально. Он сказал, что допустил ошибку, неверно истолковав события той роковой ночи. Но было очевидно, что преподобный делает это только из страха утратить покровительство мистера Адамса. Больше он не заходил. Миссис Ловеринг вообще не зашла ни разу.

Кэтрин не пошла в церковь в воскресенье. И пропустила две службы подряд.

Она должна уехать.

Но она не знала, как это осуществить. Не знала, как выйдет из дому, закроет за собой дверь – и уйдет навстречу неведомому.

Вот она и тянет с отъездом.

Утром к ней заходила леди Бэрд в сопровождении горничной. Заходила и мисс Доунз, принесла ей сборник проповедей, которые очень любил ее отец и которые он советовал дочери читать для утешения. Может быть, они утешат миссис Уинтерс?

Других гостей Кэтрин не ждала. Но ближе к вечеру в дверь снова постучали. Может быть, это мистер Адамс? Он необыкновенно добрый джентльмен, хотя ему и не удалось сотворить в деревне обещанное чудо. Кэтрин с каждым днем все больше его уважала.

Открыв дверь, Кэтрин поначалу решила, что перед ней действительно мистер Адамс. Однако тотчас же поняла, что не он. Она пыталась закрыть дверь, но он успел придержать ее. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.

– Что вы здесь делаете? – спросила она наконец. И только тогда поняла, что за спиной лорда Роули стоит леди Бэрд.

– Пытаюсь не дать вам закрыть дверь, – ответил он со своим обычным видом. – Так что, Кэтрин, может быть, мы войдем?

Она перевела взгляд на леди Бэрд; та в смущении покусывала губу.

Тоби прыгал вокруг, но не тявкал – радовался приходу симпатичных ему людей.

Кэтрин повернулась и направилась в гостиную. Но леди Бэрд остановила ее.

– Нет, – сказала она, – я знаю, что вам будет удобнее на кухне, миссис Уинтерс. А мне удобнее в гостиной, так что идите с Рексом на кухню.

Кэтрин молча повиновалась.

Когда кухонная дверь тихо закрылась у нее за спиной, она стояла, пристально глядя в огонь.

Глава 13

– Так что же, а, Кэтрин? – проговорил виконт.

Она сильно изменилась за прошедшую неделю. Похудела, кажется. И побледнела – это очевидно.

Конечно, все было еще хуже, чем излагал в своем письме Клод. И дело не только в сплетнях и визите злобной Клариссы. Оказалось, что почти вся община осуждала Кэтрин, а преподобный Ловеринг запретил ей посещать церковь и даже прилюдно объявил об этом в воскресенье. Правда, Клод заставил его извиниться перед Кэтрин, но это уже ничего не меняло. И кроме того, подобные извинения стоят не много.

Теперь она стояла у огня, спиной к Роули, стройная и, как всегда, прекрасная. Виконт невольно вздохнул. Сложившаяся ситуация очень его угнетала. Он чувствовал себя... черт побери, чувствовал себя виноватым! И при этом злился на Кэтрин – хотя и знал, что сам во всем виноват. Временами ему даже казалось, что он ненавидит ее.

– Что вы здесь делаете? – снова спросила она. Он мог бы и на сей раз отделаться шуткой. Но время шуток миновало.

– Ответ, я думаю, совершенно очевиден. Я приехал, Кэтрин, чтобы исполнить свой долг. Я приехал, чтобы жениться на вас.

Он удивился, услышав ее смех. Впрочем, смех этот звучал невесело.

– Чудесное, романтическое предложение, – сказала она. – Предполагается, что я брошусь в ваши объятия и устремлю на вас сияющий взор?

– Только в том случае, если вам этого захочется, – отрывисто проговорил виконт. – Вряд ли стоит делать вид, будто все это нравится нам обоим. Но ведь мало что-то делать. Поэтому мы поженимся.

Кэтрин повернулась лицом к виконту. Какое-то время она смотрела на него. Под глазами у нее залегли синие круги. Глаза же казались темнее, чем обычно, а губы были почти такие же бледные, как и лицо.

– Вероятно, вы очень несерьезно относитесь к браку, – проговорила она наконец. – Ведь вы готовы вступить в брак, не испытывая никаких чувств.

О Господи! Всего лишь несколько недель назад ему казалось, что он в каком-то смысле еще больший романтик, чем Клод, который женился в возрасте двадцати лет. Конечно, он и сам едва не женился несколько лет назад, но потом отказался от мыслей о браке. Решил, что женится только в том случае, если полюбит по-настоящему. Но чем старше виконт становился, тем все больше сомневался в том, что обретет такую любовь.

Но теперь он должен жениться, потому что скомпрометировал эту женщину.

– Не важно, что я чувствую, – сказал он. – Главное – обстоятельства. Я полагаю, что вас теперь в деревне считают блудницей, для всех вы точно красный платок для быка.

Казалось, Кэтрин еще больше побледнела – если подобное было возможно.

– Что обо мне думают – мое дело, – сказала она. – И что это за вольности? Я не разрешала вам называть меня по имени.

Он прищелкнул языком.

– Не будьте смешной.

Она повернулась к огню и наклонила голову. Несмотря на свое раздражение, разочарование, на нежелание находиться в этом доме, виконт не мог не залюбоваться изящным изгибом ее шеи. “По крайней мере, – подумал он с неожиданным смирением, – жена у меня будет красивая”.

Жена! Едва Рекс мысленно произнес это слово, его охватила паника, И все же придется привыкнуть к мысли о том, что он – женатый человек. Он знает об этом уже почти целую неделю.

– Уходите, – сказала Кэтрин. – Я не хочу иметь с вами ничего общего.

Не следует ее уговаривать, надо уйти – уйти навсегда, подумал виконт. Да и как объяснить ей истинное положение дел? Ведь она сама уже все себе объяснила – это было написано у нее на лице. Виконт окинул взглядом кухню, которую она превратила в уютную комнату. Не хватало только собаки в кресле – Тоби находился с Дафной в гостиной. И всего этого скоро не станет – по его вине.

– Клод и Дафна сказали мне, что вы собираетесь уехать к родственникам.

– Да, – ответила она после недолгой заминки.

– Кто они? Где живут? Это семья вашего мужа или ваша семья?

– Это вас не касается.

– Клод мне сказал, – продолжал виконт, – что никто из них ни разу не навестил вас здесь и вы тоже никого не навещали. За... за пять лет, не так ли? Должно быть, вы очень близки с вашей семьей, если после такой долгой разлуки вас все еще что-то связывает. Вы вполне уверены, что они захотят принять у себя блудницу?

– Я не блудница. И вы прекрасно знаете. Кроме того, они меня любят.

Все это время ей приходилось очень нелегко, думал лорд Роули. Если бы у нес действительно была семья – хотя какая-то, – неужели она не уехала бы к ним уже давно?

– Никакой семьи у вас нет, не так ли? – спросил он. Она молча пожала плечами.

– И куда же вы направитесь? Что будете делать?

Начнет все сначала, наверное, в другой деревне, где никого не знает. Это будет просто.

Интересно, почему ей пришлось так поступить пять лет назад? Какая-нибудь ссора с семьей? Или у нее действительно нет семьи? Но все-таки должны же у нее быть какие-то друзья – хотя бы друзья мужа.

Кэтрин Уинтерс, его будущая жена, – загадочная женщина.

И она не отвечала на его последний вопрос.

– У вас нет выбора, – сказал он. – Вы выйдете за меня замуж, Кэтрин. Виконтессу Роули никто не посмеет оскорбить. Иначе придется иметь дело со мной.

Кэтрин обхватила плечи руками.

– Вы правы, – сказала она. – У меня нет семьи. И если я уеду отсюда, то потеряю... я останусь совсем без средств.

Виконт нахмурился.

– Но я не выйду за вас замуж. Мне недавно предложили работу. Если место еще свободно, я могу согласиться на нее теперь.

– Какое место? – проговорил виконт в раздражении, хотя, казалось бы, должен был обрадоваться – ведь появилась возможность как-нибудь все уладить и без брака…

– Любовницы, – ответила она. – Вы не раз предлагали мне это место.

Он уставился на нее не веря своим ушам.

– Вы не хотите выйти за меня замуж? Но хотите стать моей любовницей?

– Да, – ответила она без колебаний.

– Почему? – Виконт был взбешен, хотя и сам не знал, что привело его в такую ярость.

– Это будет деловое соглашение, – ответила Кэтрин. – Каждый из нас сможет расторгнуть его в любое время. Я только хочу оговорить условия… Обязуетесь выплатить мне определенную сумму, если захотите порвать первым, – разумеется, в том случае, если я буду выполнять свои обязанности добросовестно.

Выполнять свои. Черт побери! Как будто речь идет о должности экономки или секретаря. А он-то предложил ей стать его женой!

Кэтрин пристально посмотрела в глаза виконту.

– Мне нужна работа, – сказала она. – Ваше предложение остается в силе?

Его сестра находится совсем рядом, в гостиной, и ждет, когда он официально объявит о своей помолвке. Его брат ждет того же у себя в Боудли. Все они готовы приступить к действиям, как только он покончит с формальностями и всем станет известно: его отношения с Кэтрин Уинтерс сводились лишь к ухаживанию, а за время своей короткой отлучки он съездил в Лондон за специальным разрешением на брак – чтобы не откладывать бракосочетание ни на один день.

Требовалось изобразить, что они – страстно влюбленная пара, просто вели себя не очень осмотрительно.

А она как ни в чем не бывало предлагает себя в любовницы.

– Да. – Он подошел к ней. – Да, мое предложение остается в силе. – Он без особой нежности обнял ее за талию – она определенно похудела – и резко привлек ее к себе. Потом поцеловал ее, но и в его поцелуе не чувствовалось нежности.

Господи, промелькнуло у нее, если она станет его любовницей, придется отрабатывать свое содержание. Он прямо сумасшедший…

Но ведь она сама себя предложила… Кэтрин прижалась к виконту и тоже обняла его. Раскрыв губы, закрыв глаза, она ответила на его поцелуй. Однако не испытывала при этом абсолютно никаких чувств. Просто она уже была его любовницей, выполняющей свои обязанности.

Черт бы ее побрал!

– Я вернусь вечером, – сказал он, глядя ей в глаза и по-прежнему обнимая ее. – Приготовьтесь принять меня и отдохните как следует. Судя по вашему виду, вы нуждаетесь в отдыхе. Посмотрим, на что вы годитесь и как быстро обучаетесь.

Она и бровью не повела. Только тогда он понял, что сказал все это именно для того, чтобы заставить ее как-то отреагировать.

– Я приготовлюсь, милорд, – сказала она.

– Завтра мы уедем, – сказал он. – Я устрою вас в Лондоне. У вас будет свой дом, слуги и экипаж. Вы выходите в широкий мир, Кэтрин Уинтерс. Лондон вам понравится.

Что-то промелькнуло в ее глазах.

– Нет, – сказала она. – Только не в Лондон. Он поднял брови:

– Не в Лондон? А куда же?

– Только не в Лондон, – повторила она.

– Вы, очевидно, полагаете, что я отвезу вас в Стрэттон-Парк и поселю в своих апартаментах. Это, конечно, было бы очень удобно, но, боюсь, выглядело бы несколько скандально, могло бы показаться нарушением приличий. Или, может, вы намерены остаться здесь? Полагаете, я буду приезжать в Дербишир всякий раз, когда мне захочется переспать с вами?

Впервые лицо ее вспыхнуло.

– Я знаю, что требуется от любовницы, – сказала она. – Но прошу вас – не в Лондон.

Уж не страх ли заметил он в ее глазах? Она тут же потупилась и неловко уронила руки. Он отпустил ее и подошел к окну. Посмотрел на сад и ручей. Предполагалось, что дело будет улажено за две-три минуты. Дафна, наверное, не понимает, почему все так затянулось.

– Все это никуда не годится, Кэтрин. Если я приду к вам вечером, кто-нибудь обязательно увидит меня. Ваш коттедж, без сомнения, превратился в излюбленный объект для наблюдений. Вот почему я взял с собой Дафну. И если я вернусь, это не останется незамеченным. Если же вы уедете со мной завтра утром, нас увидят многие. И тогда уже вашу репутацию ничем не восстановишь.

Она засмеялась, но ничего не сказала.

– Я не могу этого допустить, – продолжал виконт. – Я вас скомпрометировал. И должен все исправить. Нет, я не возьму вас в любовницы. Только в жены.

Воцарилось молчание.

– Так как же? – спросил он, вопросительно глядя на Кэтрин.

Она стояла на том же месте, где он ее оставил. Стояла, полузакрыв глаза.

– Меня лишили возможности выбирать, не так ли? – спросила она.

– Да, – подтвердил он.

Его тоже лишили такой возможности. Он понял это, едва прочел письмо Клода. И теперь уже почти смирился с этим. Почти, но не до конца. Ему придется прожить всю жизнь с нелюбимой женой. Однако не стоит особенно задумываться об этом.

– Кажется, мы наконец-то обо всем договорились, – бодро заговорил он. – Мы обвенчаемся завтра. Здесь. Нас обвенчает преподобный Ловеринг. Это необходимо, чтобы восстановить вашу репутацию.

Она посмотрела на него с удивлением:

– Завтра?

– Я привез специальное разрешение. Еще до приезда сюда я понял, что нам необходимо вступить в брак. Бракосочетание состоится завтра в присутствии моего брата и сестры. Вы никого не хотите пригласить?

Она опять побледнела.

– Ваше специальное разрешение действительно?

Он нахмурился. Взглянул на нее вопросительно – Ведь на нем должно стоять мое имя?

– Разумеется. Кэтрин Уинтерс, вдова. Правильно?

– Я не вдова. Я никогда не была замужем. И моя фамилия не Уинтерс, а Уинсмор. – Она не сводила с него настороженных глаз.

Боже милосердный!

Она – леди, это совершенно очевидно. Но какого дьявола незамужняя леди живет среди совершенно чужих людей? И почему скрывает свое настоящее имя и свое истинное положение в обществе?

Леди, на которой он собирается жениться…

– Может быть, – проговорил виконт, прищурившись, – может быть, мисс Уинсмор, соблаговолите рассказать мне, кто вы такая?

– Нет. Это все, что вы должны знать. Можете отказаться от вашего брачного предложения, если желаете. Я не буду настаивать. Ведь, в конце концов, вы сделали предложение той, кого на самом деле не существует.

Он смотрел на нее какое-то время, затем шагнул к двери, рывком распахнул ее и позвал свою сестру.

Дафна тотчас же пришла. За ней по пятам бежал счастливый Тоби. Переступив порог, она вопросительно посмотрела сначала на брата, потом на Кэтрин.

– Дафна, – сказал виконт, – можете поздравить меня. Эта леди только что оказала мне честь, согласившись обручиться со мной. Познакомьтесь с мисс Кэтрин Уинсмор.

Сестра бросила на него такой взгляд, будто на плечах у него появились две головы. Затем снова посмотрела на Кэтрин.

– Уинсмор? – переспросила она. – Кэтрин Уинсмор? Кэтрин вновь вспыхнула.

– Да, Уинсмор.

Дафна как-то странно взглянула на брата, потом обратилась к Кэтрин.

– Вот как? – сказала она. Сделав над собой усилие, улыбнулась. – Ну что ж, вам обоим потребовалось немалое время, чтобы прийти к столь разумному решению. Я очень рада. Кэтрин, могу ли я звать вас по имени? Я просто в восторге… Мы станем сестрами.

Дафна стремительно пересекла кухню и обняла Кэтрин. Та взглянула на виконта из-за плеча его сестры и закусила губу.

– Благодарю вас, – пробормотала она.

– А вы зовите меня Дафной, – продолжала молодая женщина. Повернувшись к брату, она порывисто обняла и его. – Рекс, я восхищаюсь тобой. Вы будете счастливы, я уверена. А что, свадьба завтра? В таком случае у нас осталось ужасно мало времени.

– Нет, – сухо ответил он. – Я должен вернуться в Лондон. В моей лицензии значится не то имя. Дафна внимательно посмотрела на него:

– Да, конечно! Как это... неудобно. Чем мы объясним вторую поездку в Лондон?

– Тем, что мои тиранические сестра и брат, а также их супруги настаивают на тщательнейшей подготовке к свадьбе, – ответил виконт, не отрывая взгляда от лица Кэтрин. – Однако нетерпеливый жених не может выдержать подобных проволочек, поэтому изгнан на неделю к своим друзьям.

– Это подходит, – с глубокомысленным видом кивнула Дафна и улыбнулась. – Итак, Кэтрин, на всю следующую неделю нам предстоит чудесное развлечение. Мы будем готовиться к свадьбе. То есть я буду готовиться! – Она захлопала в ладоши. – Вам же на это время необходимо перебраться в Боудли-Хаус. И именно поэтому бедный Рекс должен уехать. Когда же он вернется, вам придется провести здесь еще одну ночь перед свадьбой.

– Вы согласны, Кэтрин? – спросил он.

Она была очень спокойна.

– Будет так, как вы пожелаете.

Покорная невеста. Остается надеяться, что Кэтрин не намерена играть роль покорной супруги, когда они обвенчаются. Это ему надоело бы через неделю.

– Прекрасно. – Роули подошел к ней. – Я уеду рано утром. Увидеться же с вами смогу только по возвращении.

Он не знал, как следует вести себя, прощаясь с невестой на глазах у Дафны. Но Кэтрин прекрасно сыграла свою роль. Она улыбнулась и сказала:

– Счастливого пути.

Он не понял, подняла ли она голову в ожидании поцелуя или просто так, чтобы посмотреть на жениха. Тем не менее, прежде чем повернуться, виконт поцеловал ее, едва коснувшись губ.

– Пойдем, Дафна, – сказал он.

Они направились к его экипажу, надеясь, что все, кто их заметил, истолкуют этот визит надлежащим образом. Виконт помог сестре сесть в карету, затем сел сам и закрыл дверцу. Чуть повернув голову, он увидел, что дверь коттеджа уже закрыта.

– Вот так, – сказал он, откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза. – Дело сделано.

– Рекс… – начала Дафна.

– Я бы предпочел помолчать, если ты не против, Дафна, – сказал он.

Они сидели рядом и молчали. Карета катила к Боудли-Хаусу.

– Так ли уж много существует женщин, которые носят имя Кэтрин и фамилию Уинсмор? – говорила леди Бэрд своему мужу тем же вечером. Она уютно устроилась на сгибе его руки – они лежали на маленьком двухместном диванчике в ее спальне. – Нет сомнений, Клей, она та самая Кэтрин Уинсмор.

– Да, полагаю, вы правы, – со вздохом проговорил Клейтон. – Бедная леди…

– Я тоже всегда сочувствовала ей, – сказала Дафна. – Не знаю, отчего это так, но почему-то всеобщему осуждению подвергаются именно женщины, а не мужчины, которые выходят сухими из воды. Хотя, как правило, на мужчине лежит основная тяжесть вины – как было и в том случае.

– Так создан мир, моя любимая, – сказал Клейтон.

– Да. – Голова ее покоилась на плече мужа. – Вы действительно полагаете, что нам лучше промолчать?

– Ее имя ничего не скажет ни Клоду, ни Клариссе. Ведь они не слишком много времени проводят в Лондоне. А Рекс если что-нибудь и знает, то не подает виду. Когда речь заходит о вашем брате, Даф, остается лишь строить догадки. Он хладнокровен, как рыба, – надеюсь, вы простите мне это сравнение.

– Его воспитывали как наследника – он все должен держать в себе и бороться с трудностями в одиночку, – с грустью проговорила Дафна. – Странное дело, но мне он всегда казался даже более ранимым, чем Клод.

– При других обстоятельствах, – продолжал сэр Клейтон, – возможно, мы должны были бы из соображений чести сообщить то, что нам известно. Однако леди скомпрометирована, и, без сомнения, Рекс виноват в этом гораздо больше, чем она. Он должен на ней жениться, независимо от того, знает ли он правду или нет. А мы не должны в это вмешиваться, Даф. Пусть они сами устраивают свою жизнь.

– Мне так хочется, чтобы они были счастливы, Клей, – сказала Дафна. – Я говорю о Рексе и Клоде. Я очень люблю братьев. А теперь Рекс вынужден вступить в брак не по любви, а Клод так холодно-вежлив с Клариссой…

– Если бы Кларисса была моей женой, – сказал сэр Клейтон, – она бы уже давно получила хорошую взбучку, Даф.

– О, какая чепуха! – Она ласково улыбнулась. – Вы не способны выбить пыль из ковра, не то что дурь из жены. Он рассмеялся:

– Жизнь продолжается, и так или иначе, но все встанет на свои места.

– Неисправимый оптимист, – сказала Дафна. – Кстати, прошло уже восемь дней. И это после двух лет замужества. Вы затаили дыхание, как и я?

– Это – замечательное известие, любимая, особенно если вы действительно дышите за двоих. Год назад мы договорились, что будем жить так, как живется, не правда ли? И будем счастливы, даже если на всю жизнь останемся вдвоем.

– Это так, – сказала она.

– Вот и великолепно. – И спустя несколько мгновений он снова рассмеялся:

– Но дыхание я затаил.

Жизнь становилась похожей на причудливый сон, временами – кошмарный. На следующее утро после помолвки карета виконта Роули, не останавливаясь, проехала мимо коттеджа Кэтрин. Она уже встала и видела это. Через два часа прибыла карета мистера Адамса, чтобы отвезти ее и Тоби в Боудли-Хаус. Она не хотела покидать свое жилище. Однако не спорила. Подчинилась.

Накануне Кэтрин решила: по крайней мере на некоторое время она просто отдастся течению событий, будет все принимать как должное. Она устала от попыток упорядочить свою жизнь, от попыток, приводивших к противоположному результату.

Она не хочет выходить замуж. Она не может выйти замуж. Это одно из поставленных ей условий. Однако она перестанет нуждаться в поддержке, как только выйдет за виконта Роули. Он, наверное, очень богат.

Она не хочет выходить замуж за него. Вероятно, если бы он не был столь привлекателен, если бы ее так не влекло к нему, она отнеслась бы к этому браку гораздо благосклоннее. Но она ненавидела его за бесчувственность и презирала за высокомерие. Роули ясно дал понять ей, что ему нужно только ее тело и что он вовсе не желает вступать в брак.

Она больше не будет думать ни о браке, ни о виконте, пусть все идет как идет. Хотя она и не ответила “да” на его предложение, но ведь другого выбора у нее нет. Кэтрин надеялась, что виконт Роули изменит свои намерения, как только она откроет ему ту часть правды, которую готова была открыть. В этом случае у нее появился бы выбор. Но он не отказался от своего предложения.

Кэтрин надеялась, что виконт кое-что вспомнит, узнав ее подлинное имя, и тогда откажется от своего предложения. Но этого не произошло. А она не чувствовала необходимости просвещать его на сей счет. Он вынудил ее вступить в брак. А ведь прекрасно понимал, что она рассказала о себе куда меньше, чем могла бы. Но он решил жениться на ней, несмотря ни на что.

Наконец Кэтрин приехала в Боудли-Хаус. Мистер Адамс встретил ее тепло и доброжелательно, миссис Адамс держалась с холодной любезностью; леди Бэрд же выказала искреннее дружелюбие, а сэр Клейтон ласково улыбнулся Кэтрин. Все, кто гостил в поместье, в том числе и Эллен Хадсон, разъехались по домам. Дети же решили, что постоянное присутствие учительницы в доме – это ужасно забавно, хотя Уильям сначала опасался: не станут ли теперь уроки музыки ежедневными?

Горничных леди Бэрд и миссис Адамс засадили за работу – шить туалет к свадьбе из доступных материалов и по имеющимся моделям. Повару мистера Адамса было поручено приготовить свадебный завтрак на столько персон, сколько найдется дворян в радиусе десяти миль – это не считая обитателей Боудли, которых недавно приглашали на бал. Столовую, свадебную карету – разумеется, экипаж мистера Адамса – и церковь решено было празднично украсить. Украшать храм предполагалось только нарциссами и другими весенними цветами, росшими в парке. А те немногие оранжерейные цветы, что уцелели в оранжереях после бала, предназначались для дома.

Три дамы лично нанесли визиты всем без исключения – всем тем, кого решено было пригласить на свадьбу. Глядя на улыбчивую и разговорчивую леди Бэрд и на высокомерную и величественную миссис Адамс, Кэтрин раз за разом убеждалась, что ни у кого не хватало духу отклонить приглашение. У нее не было ни малейшего желания быть признанной обществом на столь сомнительных основаниях, однако пришлось смириться.

И все, разумеется, были очарованы историей любви, столь внезапной и страстной, – леди Бэрд рассказывала об этом вдохновенно и не без остроумия. Впрочем, не исключено, что многие просто притворялись.

– Поверите ли, – доверительно сообщила леди Бэрд – подходя к кульминации рассказа, она неизменно разрумянивалась, и в глазах ее плясали веселые огоньки, – поверите ли, мой брат и в самом деле решил, что, неожиданно умчавшись на целую неделю, чтобы выхлопотать специальную брачную лицензию, он сможет вернуться в Боудли и отвести нашу дорогую Кэтрин в церковь на следующий же день? Он понятия не имеет о том, как это делается, несчастный человек! Что ж, могу вас заверить, мы с Клариссой кое-что сказали по этому поводу, не так ли, Кларисса?

При этих словах миссис Адамс всегда кивала головой в знак милостивого согласия.

– Именно так оно и было, Дафна, – подтверждала она.

– Мы пришли на помощь нашей дорогой Кэтрин. – Каждый раз в этом месте рассказа Дафна улыбалась своей будущей невестке. – Мы отослали Рекса – пусть поживет у друзей и потомится еще недельку.

Дафна чрезвычайно добра, постоянно думала Кэтрин. А ведь она, Дафна, все знает… Кэтрин не могла бы сказать, почему была так уверена в этом, но она не сомневалась: и Дафна, и Клейтон все о ней знают, хотя не сказали об этом ни слова.

Преподобный Ловеринг, которому вторила миссис Ловеринг, уверял всех и каждого: сочетать браком виконта Роули и дорогую мисс Уинсмор – причем никто не интересовался, каким образом миссис Уинтерс вдруг превратилась в мисс Уинсмор, – это для него, пастора, величайшая честь, и он ежедневно будет возносить Господу хвалу за то, что удостоился подобной чести.

Мисс Доунз была единственной, кого Кэтрин пригласила сама. Дочь бывшего пастора обняла Кэтрин со слезами на глазах, и та тоже прослезилась.

Виконт отсутствовал в течение недели. Однажды, ближе к вечеру, когда три леди возвратились домой после дневных визитов, они обнаружили его в гостиной в обществе мистера Адамса и Клейтона. Он встал и поклонился дамам; потом, глядя на Кэтрин, сказал, что она прекрасно выглядит. После чего сообщил, что их бракосочетание состоится на следующее утро. И еще добавил, что почтет за честь сопроводить Кэтрин домой, в коттедж.

Дафна же, всплеснув руками, заявила, что брат понятия не имеет, что нужно делать, и что она сама поедет в карете с Кэтрин и душкой Тоби.

И вот Кэтрин уже едет к себе домой, и Тоби клубочком свернулся у нее на коленях, а Дафна говорит, что она приедет к ней поутру, чтобы помочь одеться, прежде чем прибудет карета Клода, чтобы отвезти их обеих в церковь. Клейтон же, который согласился сопровождать Кэтрин, разумеется, прибудет в этой же карете.

Кэтрин на все была согласна. Все, что делалось для нее в течение недели, делалось без ее участия. Но все это не имело значения. Она была счастлива, что не нужно ни о чем думать.

Наконец она снова дома, снова наедине с Тоби.

До завтрашнего утра.

– Тоби. – Она опустилась на колени и обняла терьера, а тот завилял хвостом, радуясь, что вернулся в знакомый дом. – Тоби, ах Тоби!

Она заплакала, прижавшись к его теплой шерстке и чувствуя, как влажный собачий язык лижет ее ухо.

Глава 14

– Он выглядит так, будто собрался на прием в Карлтон-Хаус – самый консервативный клуб в Лондоне, – сказала Кларисса при виде виконта.

На нем были серые панталоны, синий сюртук – лучшая модель от Вестона, а также серебристый жилет и белая рубашка с кружевами на манжетах. Камердинер же Клода – своего он оставил в Стрэттоне – сотворил из шейного платка виконта нечто необыкновенное.

– Ты вполне похож на жениха, – сказал Клод, похлопывая брата по спине и посмеиваясь: теперь от Рекса только и будет слышно, что его шейный платок слишком туго завязан и что в комнате очень жарко.

Виконт чувствовал, что устал. Ему казалось, что это никогда не кончится. Ведь его ждал не покой, но свадьба, к которой следовало готовиться и на которой нужно выглядеть радостным.

Кэтрин же, безусловно, выглядела вчера лучше и в то же время – хуже. Тени под глазами исчезли. И она казалась не такой усталой, не такой встревоженной. Однако было в ней нечто такое… Что-то случилось с ее глазами. В них появилась пустота. Только так он мог назвать то, что увидел в ее глазах.

Его удивило количество людей, собравшихся в церкви. Впрочем, Дафна уже рассказала ему, чем они были заняты в течение всей недели, пока он отсутствовал: Клод и Клейтон объехали всех соседей, дамы же нанесли визиты всем окрестным леди и выпили столько чаю, что в нем мог бы потонуть корабль.

Виконт ждал у входа в церковь, стоя рядом с братом. Нет, это не она опоздала, это он прибыл раньше времени. Рекс жалел, что не может уехать, – вскочить бы в седло и умчаться куда-нибудь подальше! Он добрался бы до Данбертона, чтобы повидать Кена и остальных друзей. Как в старые добрые времена.

Она не хочет иметь с ним дело. Хотя Кэтрин и считала его на редкость привлекательным мужчиной, она никогда не желала его. И не хотела выходить за него замуж – теперь ему представлялось невероятным, что он на самом деле предложил ей брак только из отчаянного желания переспать с ней. Она тогда сказала “нет”.

И все-таки ей пришлось выйти за него. Потому что, раздосадованный отказом, он, выходя из ее дома, не удосужился проверить сначала, нет ли кого-нибудь поблизости. Его заметили – и в результате он женится на ней.

О, как ему хотелось бы оказаться как можно дальше отсюда!

Какая-то суета неподалеку от церкви привлекла его внимание. Это были Кэтрин с Клейтоном – Дафна шла следом за невестой, улыбаясь и что-то поправляя в ее туалете. Они направились к виконту.

Но Боже, как она прекрасна! Он был оглушен ее красотой, так же как и в тот раз, когда увидел ее впервые – она тогда стояла у двери и приветствовала Клариссу, ехавшую в карете, кивком головы; затем повернулась к нему, сделала реверанс и улыбнулась.

На ней теперь было белое атласное платье, сшитое по моде, – с высокой талией, со скромным вырезом впереди и с короткими рукавами-буфами. Две оборки на подоле и еще две, более узкие, на рукавах были расшиты золотыми бутонами роз, под стать букету, который она держала в руках.

У него промелькнула нелепая мысль: она похожа на невесту.

Но она и есть невеста…

Его невеста.

Когда она подошла поближе, он увидел, что лицо ее разрумянилось. Глаза же блестели – вчерашняя пустота ушла из них. И она смотрела прямо на него.

Впоследствии виконт удивлялся – он не помнил, кто присутствовал в церкви на обряде венчания. Не мог припомнить даже Клейтона, который вел Кэтрин – за отсутствием у нее родственника мужского пола, – не помнил и Клода, вручавшего ему обручальные кольца. Он не помнил даже того, как пастор совершил обряд.

Помнил только ее – хрупкую, прекрасную, стоявшую с ним рядом. Время от времени она опускала глаза – виконт заметил, что длинные ресницы несколько темнее ее золотых волос, – но чаще эти глаза были устремлены на него; рука же, которую он держал в своей, была прохладна. У нее были длинные тонкие пальцы, с короткими ухоженными ноготками – пальцы пианистки. Он вспомнил, что тогда удивился: как она сумела сохранить руки такими мягкими и красивыми, не имея прислуги, которая делала бы за нее всю черную домашнюю работу? Его кольцо ярко сверкало у нее на пальце.

И еще он помнил ее твердое “да”, когда она отвечала на вопрос, согласна ли взять его в мужья. Сказав это, она пристально посмотрела ему в глаза. Затем все тем же ровным голосом она поклялась любить и почитать супруга и повиноваться ему.

Вспоминая церемонию венчания, виконт понял: слова и клятвы, которыми они обменялись, со временем не стали казаться ни фарсом, ни кощунством. Перед Богом и людьми они обещали любить друг друга.

Губы Кэтрин были мягкими и прохладными, когда он ее поцеловал.

Она стала его женой. Эта женщина, чья красота поразила его, едва он увидел ее впервые, эта женщина, которую он желал с первого дня их знакомства, теперь принадлежала ему. На всю жизнь.

Позже он вспоминал, что не испытывал ни малейшего смятения. Был лишь какой-то странный восторг. Все произошло так быстро… Неужели это действительно не сон? Нет, не сон. Кэтрин принадлежала ему.

Она стала его женой.

Кэтрин всегда полагала, что виконт необычайно красив. Так же как и мистер Адамс – Клод. Теперь она должна назвать его по имени. Теперь он ее деверь.

Да, ее будущий муж – действительно красавец. Но сегодня от его красоты у нее перехватило дыхание. Точно влюбленная по уши девица, она была не в силах отвести от него взгляд, – с того самого момента, как Дафна поправила ее подол и она, взглянув в сторону алтаря, увидела его. И все же это была не любовь…

У нее промелькнула неожиданная, странная мысль… Он одет как придворный. Или как жених. Ради свадьбы виконт оделся с особой тщательностью. А ведь она была почти уверена: эта свадьба для него совершенно ничего не значит, и он мог бы явиться в храм даже в костюме для верховой езды…

Для нее же, как ни странно, этот брак оказался чрезвычайно важным. Она вспомнила, как, будучи девушкой, мечтала выйти замуж за красивого и любящего человека – мечта всех молоденьких девушек о грядущем вечном счастье. Она вспомнила, как ужасно огорчилась из-за того, что ее выезд в свет был отсрочен до поры, пока ей не исполнится девятнадцать, а фактически – навсегда. Потому что вскоре после первого выезда все ее мечты, все надежды на будущее – все было разрушено. И через восемь месяцев ее постиг жесточайший удар – смерть младенца. Потом пять лет она жила, ни о чем не мечтая, ни на что не надеясь. Жила, желая только одного – покоя.

И вот после всего этого она выходит замуж. За красивого и богатого виконта. Она знает, что он ее не любит и не хочет, чтобы она стала его женой. И все-таки теперь у нее есть муж, мужчина, с которым она будет спать, по крайней мере до тех пор, пока он не пресытится ею или пока она не подарит ему сына.

Возможно, у нее снова появится ребенок. Ребенок, которого она будет носить полные девять месяцев. Ребенок, который останется жить.

Она не любит человека, за которого выходит замуж. Он ей даже не нравится. Она не хотела выходить за него. Но выходит. И неожиданно в душе ее вновь зародилась надежда. Надежда на будущее – не просто на унылый покой.

Может быть, он подарит ей дитя…

Они довольно долго стояли у церковных ступеней, кому-то пожимая руки, с кем-то целуясь и всем улыбаясь. Позже Кэтрин поняла, что виконт задержал ее намеренно, – они могли бы сразу же уехать и принимать поздравления гостей дома. Он задержал ее у ступеней, чтобы их видели обитатели деревни, многие из которых собрались за воротами церкви, в конце дорожки, а иные вышли из своих домов и смотрели на церковь издали.

Молодые супруги ехали в Боудли-Хаус в разукрашенном свадебном экипаже – впервые наедине. Но оба молчали. Кэтрин положила руку ему на рукав, и он прикрыл ее своей ладонью. Она не знала, о чем говорить. Виконт же, казалось, ни в малейшей степени не был расположен к беседе. Он смотрел в окно. И только тут Кэтрин поняла, как чудесен этот день – синее небо и яркое солнце. Только тут она поняла, что ей совсем не холодно, хотя на ней не было ни плаща, ни даже шали.

И затем, во время завтрака и после него, он не отпускал ее от себя, улыбался, смотрел на нее теплыми и благодарными глазами и сделал так, чтобы они побеседовали с каждым гостем – а приехали все приглашенные, безусловно, ради того, чтобы видеть эту пару, чей брак предотвратил продолжение скандала. Несколько раз, когда они беседовали в присутствии посторонних, он обращался к ней со словами “любовь моя”.

Это был фарс, который он разыгрывал тщательнейшим образом, чтобы восстановить ее доброе имя и заставить всех забыть о скандале.

И Кэтрин поняла: виконт, как благородный джентльмен, защищает ее, потому и взял на себя все последствия собственной неосмотрительности. Она поняла все это и была благодарна ему. И обижена. Как беспомощны женщины… Заложницы мужчин… Сначала мужчина подставляет тебе подножку и бросает тебя в грязь, а затем другой мужчина подбирает тебя, очищает и ставит на ноги.

Но так устроен мир.

Гости остались до вечера. В такой погожий день можно было прогуливаться в саду Или беседовать и пить чай в гостиной. В бальном зале были устроены даже импровизированные танцы под фортепьяно, хотя зал и не украсили должным образом.

Наступили сумерки, невесте и жениху пора было уезжать. Первую брачную ночь они должны были провести в ее доме, а поутру отбыть в Стрэттон.

Карета Клода, все еще украшенная, ждала новобрачных у парадных дверей.

Дафна и плакала, и смеялась, крепко обнимая их обоих. Клод же, не говоря ни слова, долго сжимал брата в объятиях, прежде чем обратился к Кэтрин. Он ласково ей улыбнулся и расцеловал в обе щечки.

– Берегите его, Кэтрин, дорогая, – сказал Клод. – Вы же знаете, что он вовсе не законченный негодяй и очень дорог мне. – Его глаза наполнились слезами.

Это было нелепо, но она жалела о том, что невозможно вступить в брак со всем семейством, а не с одним из его членов. Она любила Клода и Дафну.

Клейтон и Кларисса также поцеловали ее, первый – подмигнув, вторая – деланно улыбаясь.

И гости тоже улыбались и кивали им – на террасе, казалось, собралась целая толпа.

Потом лорд Роули помог молодой жене сесть в карету и сам уселся рядом. Кто-то снаружи захлопнул дверцу экипажа, и они сразу окунулись в темноту и тишину. Карета, покачиваясь, тронулась с места.

Виконт Роули! Она уже могла думать о своих новых родственниках, мысленно называя их по именам. Но этот человек даже в мыслях ее оставался титулованной особой. Рекс? Она вовсе не была уверена, что когда-либо сможет произнести его имя вслух. Имя собственного мужа. Муж… Это слово вдруг показалось ей совершенно неуместным. А он сидел с ней рядом – сидел, откинувшись на спинку и прикрыв глаза.

– Ну что же, Кэтрин, – сказал он наконец, – ущерб, вам нанесенный, возмещен. Ваша репутация восстановлена.

Она сидела совершенно неподвижно. Если она пошевелится – то непременно ударит его. Со всей силы.

– Кэтрин Адамс, виконтесса Роули, – произнес он. – Уинтерс вы или Уинсмор – теперь это не имеет никакого значения.

Вот так. Она лишилась даже своего прежнего имени. У нее нет никого, кроме этого человека. Она носит его имя и стала его собственностью. Его имуществом. Имуществом, совершенно ненужным. Хотя, возможно, она нужна ему в постели и для продолжения рода. Кэтрин старалась держать себя в руках, дышала глубоко и размеренно. Нельзя впадать в отчаяние – она знала это по опыту.

Когда экипаж выехал на дорогу, проходившую через деревню, он снова заговорил. Глаза его все еще были закрыты.

– Скажите мне, Кэтрин, молодая супруга моя – девственница?

Кэтрин предполагала, что виконт уже сам сделал определенные выводы – ведь она жила инкогнито. Она ожидала, что он спросит ее об этом, прежде чем женится на ней, если у него имелись какие-то сомнения. Но видимо, понятия о чести запрещали ему задавать подобные вопросы одинокой женщине. И вот теперь он задал этот вопрос…

– Нет, – ответила она без всякого смущения, и, возможно, именно поэтому ответ ее прозвучал как вызов.

– Так я и думал, – сказал он с мягкой улыбкой.

Большую часть дня Тоби просидел взаперти, хотя мисс Доунз, судя по всему, заходила ближе к вечеру, чтобы выпустить его минут на пять. Терьер приветствовал хозяйку громким лаем – пес прямо-таки обезумел от радости. Он прыгал вокруг Кэтрин, а когда та наклонилась, чтобы погладить его, лизнул ее в лицо.

– Ему нужно выйти, – пробормотала она, и терьер бросился к входной двери, повизгивая от волнения.

Выпустив собаку, Кэтрин и сама вышла из дома. Она отсутствовала почти десять минут.

Виконт же тем временем зажег на кухне две свечи. С очагом возиться не стал, решив, что ночь не очень холодная, – к тому же он не собирался долго находиться внизу.

Виконт был не в духе. И не столько потому, что Кэтрин оказалась не девственницей. Об этом он и прежде догадывался. Более того, он удивился бы, услышав другой ответ. По крайней мере, рассуждал виконт, не будет досадных помех – стыдливости, боли и прочего.

Нет, его раздражало другое: она упорно отказывала ему, хотя уже принадлежала другому мужчине. Или мужчинам. Он не сумел ее соблазнить, и это нанесло удар по его самолюбию.

Конечно, теперь совершенно ясно, что с ней произошло. Она состояла в связи с мужчиной, который по какой-то причине не мог на ней жениться, и в качестве наказания семья заставила ее жить в деревенской глуши. Помощь же от семьи она получала до тех пор, пока оставалась там, где ей ведено.

Неприятно было думать, что эта жизнь нравилась ей больше, чем та, которую он ей предложил. Неприятно было сознавать, что он увозит ее из этого дома чуть ли не силой, против ее воли. И очень не хотелось думать о том, что он овладеет ею насильно, хотя насилие это и узаконено недавно свершившимся обрядом.

Черт побери! Еще совсем недавно он смеялся над тем, как удалось спастись Нэту, а потом и Идену, а для него спасения не было. Интересно, посмеются ли они над ним? Он написал им в Данбертон, сообщая о предстоящем бракосочетании. Впрочем, вряд они станут смеяться. Друзья поймут, в каких обстоятельствах он оказался и что он чувствует. Они отнесутся к нему с сочувствием.

Проклятие! Он нуждается в сочувствии!

Задняя дверь отворилась, и в кухню вбежал Тоби. За ним шла Кэтрин, но не так быстро. Ее атласное платье поблескивало при свете свечей; оно совершенно не соответствовало обстановке коттеджа.

Виконт задул одну из свечей и взял другую.

– Проводите меня в спальню, – сказал он, решив, что не стоит откладывать неизбежное. И тут же вспомнил о том, как обратился к ней с подобной просьбой всего лишь две недели назад. Тогда он весь пылал. Ну что же, он и теперь пылает. Но тогда ему казалось, что она испытывает то же самое.

Кэтрин повернулась и стала подниматься по узкой лестнице, ведущей в спальню. Спальня оказалась на удивление просторной и очень уютной. Над кроватью потолок был высокий, у противоположной стены – скошенный из-за ската крыши. Наверное, его присутствие здесь кажется странным, подумал виконт, поставив свечу на ночной столик и глядя в зеркало – в нем отражалось пламя. Действительно странно: в комнате, где она прожила в одиночестве пять лет, вдруг появляется мужчина.

Кэтрин повернулась и посмотрела на него. Она была спокойна. Да, его жене не откажешь в храбрости. Но ведь она не невинная новобрачная.

– Подойдите, – сказал он, поманив ее пальцем. Она подошла.

– Повернитесь.

На спине у нее оказалось чуть ли не две дюжины маленьких перламутровых пуговок, и каждая из них – в крохотной петельке. Он расстегнул все пуговки на платье, методично, аккуратно. Затем вытащил из ее волос все шпильки. Кэтрин вздрогнула, когда виконт повернул ее лицом к себе и платье, сверкая, упало к ее ногам. Он опустился на колени, чтобы стянуть с нее чулки. Помогая ему, она подняла сначала одну, потом другую ногу. После чего сделала шаг в сторону, выбираясь из вороха своих одежд. Он выпрямился и оглядел ее.

Она смотрела на него не мигая; на лицо ее падали золотые локоны волнами, почти до пояса, как он и ожидал.

– Если в вашей фигуре и есть какие-то изъяны, я их не вижу, – проговорил виконт.

– Поскольку вы связали свою жизнь со мной, – сказала Кэтрин, – хорошо, что вы довольны вашей собственностью.

Он поднял брови.

– Воистину так. – И провел тыльной стороной руки по ее щеке и подбородку.

Потом склонился над ней и легонько поцеловал ее в чуть приоткрытые губы. Виконт не торопился. Впереди – вся ночь. Он положил руки ей на бедра, затем – на полушария грудей. Ее груди были теплые и шелковистые, маленькие и крепкие. Соблазнительные. От его легкого прикосновения соски тут же затвердели. Руки его скользнули ей за спину и вниз; ладони легли на ягодицы.

Она вздрогнула, и он привлек ее к себе. Одна его рука вновь легла ей на грудь. На сей раз поцелуй его был страстным и продолжительным.

Прижимать к себе обнаженную женщину, будучи совершенно одетым, – в этом есть что-то особенное, промелькнуло у виконта. Он наслаждался этим ощущением, решил не торопиться, хотя инстинкт повелевал сорвать с себя одежду, уложить женщину на постель и овладеть ею.

Все крепче прижимая к себе Кэтрин, он чувствовал тепло ее тела. Затем почувствовал, как ее руки обвили его шею. Губы ее снова приоткрылись, и она потянулась к нему. Теперь уже Кэтрин прижималась к мужу.

Наконец он понял: ей хочется того, что сейчас произойдет. Значит, насилия не будет, если насилие в браке вообще возможно.

– На постель, – проговорил он прямо ей в губы. – Завершим брачные отношения там.

Она лежала и смотрела, как он раздевается. Он делал это не спеша, любуясь ее красотой, предвкушая наслаждение. Она наблюдала за ним без тени робости. Наконец он лег рядом с ней, лег, не погасив свечу.

Но она проявляла полнейшую пассивность. Совершенно не выказывала страсти. Была покорной и податливой, но не более того. Но ведь прошло целых пять лет! Он решил проявить терпение, дождаться, когда она вспыхнет. Да и некуда торопиться. К тому же предварительные игры всегда нравились ему не меньше, чем их продолжение. Ему нравилось, когда женщина пылает и задыхается от страсти.

Виконт решил подождать.

Наконец, не выдержав, он приподнялся на локте и посмотрел ей в глаза. Желание его усиливалось с каждой секундой. Он провел пальцем по ее влажным чуть припухшим губам и спросил:

– Сколько раз?

Она посмотрела на него с недоумением.

– Один? Дюжину? Сотню? Больше, чем вы можете вспомнить?

И тут она поняла, но ответила не сразу. Наконец, глядя на него пристально, прошептала:

– Один…

Ах, значит, она почти невинна! К тому же прошло пять лет.

Кэтрин закрыла глаза. Она оставалась безучастной, но все же ждала его.

– Не бойтесь, – сказал он. Потому что она все-таки боялась. – Расслабьтесь. Пусть это наконец произойдет.

Он овладел ею, не сводя глаз с ее лица. Она прикусила нижнюю губу, однако не вскрикнула и не поморщилась.

Виконт же по-прежнему не торопился. Он давал ей время почувствовать близость. Потом она узнает, чего еще он захочет от нее, даже потребует.

Она застонала и вздрогнула.

Он дождался, когда она полностью расслабится, и лишь после этого по-настоящему отдался наслаждению.

Он ужасно устал – вот его первая сознательная мысль. И он все еще лежал на ней. Наверное, задремал. Вероятно, ненадолго. Он ведь не перышко. Осторожно, с явной неохотой виконт скатился на простыню. Кажется, он мог бы провести здесь целую неделю. Постель удобная, женщина теплая и соблазнительная. Будет очень приятно обучать ее искусству любви и наслаждаться ею многие недели и месяцы. Она неопытна. Это открытие его обрадовало.

Виконт потянулся за простыней, чтобы накрыться. Он хотел подсунуть руку под Кэтрин и повернуть ее лицом к себе. Но она, опередив его, перевернулась на бок, спиной к нему.

Свеча уже почти догорела и теперь отбрасывала на стены длинные тени. Кэтрин не спала – он знал это, хотя не видел ее лица. Даже не слышал ее дыхания.

– Я сделал вам больно? – спросил он.

– Нет, – ответила она.

– Я вас чем-нибудь обидел?

– Нет.

Почему-то ему показалось, что она плачет, хотя плечи ее не содрогались и не было слышно всхлипываний. Немного помедлив, он протянул руку и прикоснулся к ее лицу. Она вздрогнула и уткнулась в подушку, но все же он успел почувствовать, что лицо у нее мокрое от слез.

Виконт похолодел. И в ярости сжал кулаки. Подобного он никак не ожидал.

Он встал и сгреб в охапку свою одежду. По дороге прихватил свечку и спустился вниз.

Тоби, лежавший на кресле-качалке, завилял хвостом.

– Убирайтесь отсюда, сэр, – приказал виконт и принялся облачаться в свой свадебный костюм.

Тоби повиновался.

Господи, как же он зол… Вот взял бы и побил все чашки, блюдца и тарелки. Ведь он был с ней осторожен и ласков, во всех его действиях не было и намека на грубость. И все равно все кончилось слезами.

А они связаны друг с другом на всю жизнь…

Но черт побери, он чувствует скорее усталость, нежели гнев. Виконт зевнул так, что челюсть свело. Он окинул взглядом кухню, но увидел лишь маленькую, расшитую узорами подушечку, лежавшую на кресле. Одеялом же могла служить только скатерть на столе. Подхватив эти “постельные принадлежности”, виконт попытался поудобнее устроиться в кресле. Поудобнее не получилось – даже когда Тоби забрался к нему на колени и стало немного теплее.

Накрывшись скатертью, виконт всю ночь продремал в кресле-качалке.

Глава 15

Как ни странно, но ей все же удалось немного поспать, хотя спала она урывками. Когда виконт вышел из спальни, Кэтрин поняла, что он останется внизу, что не вернется. Она знала, что совершила ужасную ошибку.

А ведь произошло нечто неожиданное... и это было подобно чуду. Если не считать потрясения, пережитого вначале, когда он раздел ее, если не считать того, что она оказалась неопытной, точно девственница, то все это действительно представлялось чудом: ничего подобного она еще ни разу в жизни не переживала.

Конечно, ей давно уже этого хотелось, ее влекло к виконту как к мужчине. И конечно же, она не ожидала, что будет испытывать такое наслаждение и что это будет продолжаться так долго…

После его ухода она лежала на спине, уставившись в темноту – ведь он унес свечку с собой. Внутри у нее все болело, хотя это была не совсем обычная боль – что-то там как бы пульсировало.

Кэтрин совершенно утратила представление о реальности. Она чувствовала только его, и это ощущение усиливалось с каждой секундой: ей казалось, что он ласкает ее, ласкает так умело, так откровенно… И казалось, что на свете ничего больше не существует – только она и он, только их обнаженные тела. Все остальное – все события, которые привели к этим мгновениям, – вылетело у нее из головы.

Он – ее муж, она – его жена, и они возлежат на брачном ложе в свою первую ночь. Как все это просто – и как удивительно.

Впрочем, не все оказалось так просто… Был момент невыносимого напряжения, когда она в ужасе почувствовала, что больше не выдержит. А потом вдруг – Кэтрин не понимала, как ему это удалось, – он словно открыл в ней какую-то дверь, и напряжение исчезло, будто смытое волной; ее охватило ощущение покоя, и казалось, что это будет длиться вечно.

Когда Роули расслабился, она почувствовала его вес – ее словно вдавило в матрас.

Она обнимала его, ощущая жар его тела, чувствуя странно волнующий запах – смесь мускусного одеколона и пота, – глядя, как на стенах и на скошенном потолке пляшут блики, отбрасываемые пламенем свечи.

А потом она вернулась к реальности. Он – лорд Роули – только что исполнил свои супружеские обязанности, причем оба они не желали этого брака. Она была не очень высокого мнения о его моральных качествах. Его же интересовало только ее тело – виконт никогда и не скрывал этого. Сначала он пытался сделать ее своей любовницей. Когда же она отказалась, виконт понял, что лишь женившись на ней, сможет овладеть ею.

И все же ее влекло к нему физически – виконт всегда казался ей необыкновенно привлекательным мужчиной.

По его дыханию она поняла, что он уснул. Кэтрин не шевелилась – ей было приятно ощущать на себе тяжесть его тела. Но она знала: то, что между ними произошло, – это всего лишь физиологический акт, не более. Впрочем, в этом не было ничего дурного, ведь они законные муж и жена.

И все же что-то угнетало ее. Разве достаточно того, что произошло? Разве когда-нибудь этого будет достаточно?

Он спал всего несколько минут. Потом скатился с нее на простыню. Она ощутила холод и пустоту, почувствовала одиночество. Кэтрин отвернулась к стене – она боялась заглянуть ему в глаза. А ведь этот мужчина – ее муж, человек, за которого она вышла замуж, человек, который до конца жизни будет о ней заботиться.

Кэтрин никогда не чувствовала себя такой одинокой.

Она ждала, что он скажет что-нибудь, прикоснется к ней, утешит. Тщетные ожидания… И все-таки она жаждала прикосновения его рук – так, как несколько минут назад она жаждала его тела. Когда же он заговорил, она тихонько заплакала. Однако поняла, что плачет, лишь когда его рука коснулась ее лица. Но вместо того чтобы повернуться к нему, она уткнулась лицом в подушку.

Как можно жаждать утешения и в то же время избегать его? Кэтрин сама себя не понимала.

Впрочем, нет, понимала. Но понимала и другое: от мужа глупо ждать утешения. Да и не станет она унижаться, объясняя ему, что именно ей нужно, о чем она мечтает. А ведь мечтала она даже не о любви – можно было бы прожить и без любви, если бы она почувствовала уважение к себе и дружеское участие.

Она может надеяться лишь на одно – на то, что произошло между ними совсем недавно. В минуты близости ей ничего больше не надо. Но после этого чувство одиночества только обостряется.

А потом он встал, взял свечку и спустился вниз. Поначалу ей показалось, что муж хочет уйти, подумалось, что он, возможно, уйдет и уже никогда не вернется. Но нет, не мог он уйти. Потому что женился на ней, чтобы обладать ею. Теперь она – его собственность, и он с ней не расстанется.

Кэтрин до утра пролежала на спине. Она ненадолго засыпала, потом просыпалась и, просыпаясь, думала о том, что совершила ужасную ошибку. Ошибка состояла в том, что она вышла за виконта замуж, а также в том, что не смогла принять свое замужество таким, каким оно было на самом деле. Хотя ночь казалась долгой и тоскливой, утро ее страшило еще больше. Ведь ей опять придется встретиться с ним.

Тоби спрыгнул на пол, и виконт, проснувшись, не сразу сообразил, где находится. Затекшие руки и ноги, боль в шее и ощущение холода – все это свидетельствовало о том, что он не у себя в постели. Виконт открыл глаза. Господи, да ведь он вчера женился! И это утро после его первой брачной ночи.

Кэтрин встала – он услышал, как звякнул замок в задней двери: она выпустила собаку. Но вернулась не сразу. Наверное, вышла вместе с Тоби, как вчера вечером. “Неужели этот маленький и плохо воспитанный терьер так много для нее значит?” – подумал он в раздражении.

Виконт зябко повел плечами – в кухне было холодно. Он нахмурился, вспомнив, какое пережил унижение, обнаружив, что довел ее своими ласками до слез. Такого с ним никогда еще не случалось. Позор, что такое случилось с ним и его женой.

Виконт пытался развести огонь, но без особого успеха – и тут наконец появилась Кэтрин.

– Я могла бы сделать это, – проговорила она с невозмутимым видом.

Он внимательно посмотрел на нее. Облачившись в синее шерстяное платье, собрав волосы в узел на затылке, она снова превратилась в миссис Кэтрин Уинтерс, вдову – Не сомневаюсь, – ответил виконт. – Но я и сам справлюсь.

Глядя на Кэтрин, трудно было поверить, что ночью она принадлежала ему. Она выглядела как всегда: стройная, красивая – доступная. И, как всегда, соблазнительная.

– Я заварю чай, – сказала она, проходя мимо него. – Хотите тостов?

– Да, с удовольствием. – Виконту было очень неловко. Черт побери, он чувствовал себя незваным гостем. – Убирайтесь отсюда, сэр! – крикнул он на Тоби.

Терьер, расположившийся в кресле, насторожился. Затем, виляя хвостом, спрыгнул на пол.

Только сейчас виконт заметил, что его одежда измята. И ему показалось, что от него пахнет потом. Он вспомнил, что взял с собой саквояж. Теперь следовало умыться, побриться и переодеться до прибытия экипажа, который отвезет его домой.

Отвезет вместе с женой. Эта мысль казалась странной; фантастической…

Будь здесь камердинер виконта, он вынул бы из саквояжа его платье еще вечером и позаботился бы о том, чтобы оно было в лучшем виде. Виконт же, разумеется, вспомнил об этом только сейчас. Уж очень ему хотелось поскорее отвести новобрачную наверх и уложить в постель.

Двигаясь уверенно и изящно, она налила воды в котелок, поставила его на огонь и нарезала хлеб, чтобы поджарить его на углях. Она ни разу не посмотрела ему в глаза. Виконт все больше раздражался.

– Я поднимусь наверх. Мне надо умыться и переодеться, – сказал он.

Там ли она умывается? Или здесь, в кухне? Он не заметил в спальне умывального столика.

– Умывальник в комнате напротив спальни, – сказала она, словно прочитав его мысли. Кэтрин насыпала в чайник заварки. – Если вы дождетесь, когда закипит котелок, то сможете умыться горячей водой.

Проклятие! Разумеется, здесь нет слуг, чтобы принести ему горячую воду для мытья и бритья. Как она может так жить? Как она приспособится к жизни в Стрэттоне? И вообще – сможет ли она приспособиться? Станет ли она настоящей хозяйкой в его доме? Если нет, то и черт с ней. Можно обойтись и без хозяйки.

Как ни странно, но во время завтрака – завтракали за кухонным столом – они поддерживали беседу. Виконт рассказывал о Лиссабоне, где как-то раз провел целый месяц, выздоравливая после ранения. Кэтрин же рассказала о том, как ходила на конюшню в Боудли-Хаусе, чтобы выбрать себе щенка. Из пятерых она выбрала Тоби, потому что он единственный стоял на коротких лапках и при этом грозно тявкал на незнакомку.

– Правда, он тут же принялся лизать мне руки и лицо, когда я взяла его на руки, – сказала она, рассмеявшись. – Что мне оставалось делать? Я взяла его себе – он покорил мое сердце.

Кэтрин задумчиво улыбнулась, – казалось, она видела перед собой крохотного нахального щенка. Лорд Роули не сводил с нее глаз. “Я бы не возражал, – подумал он, – если бы подобные улыбки предназначались мне”. Эта мысль вновь привела его в раздражение. Ведь она отвернулась от него ночью и заплакала!

Виконт отодвинулся от стола и встал.

– Экипаж подадут через полчаса с небольшим, – сообщил он, вынимая из кармана часы. – Мы должны быть готовы к отъезду, чтобы как можно дольше ехать при свете дня – дорога предстоит долгая.

– Да, – кивнула Кэтрин.

Виконт вдруг увидел, что ее чашка, стоящая на блюдце, дребезжит и что она спрятала руку, чтобы скрыть дрожь.

Ну что с ней опять? Неужели мысль о том, что она уезжает с ним, настолько чудовищна? Или она огорчилась, что приходится покидать коттедж, бывший ее домом в течение пяти лет? Да, конечно, неплохо здесь устроилась – даже и без прислуги.

Виконт взглянул на жену, пытаясь найти слова, чтобы выказать свое сочувствие. На мгновение он забыл о своем раздражении – подумал о том, что, возможно, виноват перед ней.

Неужели она действительно предпочла бы остаться здесь, снова в одиночестве? Неужели согласилась бы вести свою прежнюю скучную жизнь? Снова в одиночестве… Впрочем, не стоит об этом думать. Они вступили в брак, и она должна отправиться с ним в Стрэттон, вот и все.

Кэтрин встала, не глядя на мужа. Вылила воду из котелка в кувшин.

– Наверное, этого хватит, – сказала она, протягивая ему кувшин. – Можно смешать горячую воду с холодной, она наверху, милорд…

Кэтрин осеклась и вспыхнула, прикусив губу. Виконта же охватила ярость. Он резко повернулся и вышел из комнаты, держа в руке кувшин с водой.

"Милорд”.

Вчера она стала его женой. Ночью она лежала с ним на брачном ложе.

А потом плакала.

"Милорд”.

В экипаже прибыли мистер и миссис Адамс – Клод и Кларисса. Они объяснили, что домой собираются вернуться пешком. Дафна тоже хотела приехать с ними, но за завтраком ей стало нехорошо, и Клейтону пришлось увести ее.

– Это у нее из-за недавних волнений, – улыбаясь, объяснил Клод.

– Надеюсь, что дело только в этом, – сказала Кэтрин, встревожившись.

Хотя, говоря по правде, она обрадовалась, что нашлась тема для разговора. Ей было крайне неловко встречаться взглядом с деверем и невесткой – они появились так неожиданно… К тому же Кларисса поглядывала на нее с любопытством, хотя и пыталась его скрыть.

Кэтрин злилась. По румянцу было совершенно очевидно, что именно произошло накануне вечером.

– Я тоже надеюсь, – проговорила Кларисса. – Так не хочется, чтобы дети болели. Я уговаривала Клода послать за врачом, чтобы он осмотрел Дафну и детей, но он считает, что нужно подождать. – Кларисса казалась расстроенной.

Кэтрин коснулась ее руки. Она не испытывала к невестке особого расположения, но никогда не сомневалась в том, что Кларисса любит своих детей. А детей подстерегает столько опасностей, даже если им удается выжить при появлении на свет.

– Я уверена, что это просто от утомления, – сказала Кэтрин. – Дафна не присела ни на минуту за все время, что я гостила в Боудли.

– Да, надеюсь, что вы правы. – Кларисса попыталась улыбнуться.

Но прибытие кареты, конечно же, означало отъезд. Придется расстаться с домом, где она прожила пять лет. Расстаться со всем, что ее окружало. Она приехала сюда глупой девчонкой, здесь повзрослела и поумнела. И здесь обрела хоть какой-то покой.

– Ну что же, Кэтрин… – В дверях стоял ее муж. Кучер уже вынес из дома их багаж. Но ее мебель и все ее вещи оставались здесь. Клод и Кларисса стояли на дорожке, готовые проводить новобрачных.

Кэтрин внезапно охватил страх: ей казалось, что она вот-вот лишится чувств.

Виконт внимательно посмотрел на нее.

– Жду вас через пять минут, – сказал он и вышел, прикрыв за собой дверь.

Она прошла на кухню и осмотрелась. Кухня – ее любимое место в доме. Здесь она чувствовала себя в безопасности. Чувствовала себя почти счастливой. Она подошла к окну и посмотрела на цветы и фруктовые деревья, на ручей за садом, на луга и холмы за ручьем.

У нее перехватило дыхание. Появилось стеснение в груди, защипало глаза. Она зажмурилась и отвернулась.

Последний взгляд… Огонь в очаге уже погас. Тоби поскуливал и терся о ее ноги, требуя ласки. Казалось, он понимал, что они покидают свой дом навсегда. Кэтрин взяла с кресла подушечку и прижала ее к груди. Не хотелось оставлять подушечку здесь. Она сама расшивала ее узорами в те далекие дни, когда ей необходимо было чем-то заняться.

Кэтрин резко повернулась к двери и выскочила из кухни, затем – из дома. Она заставила себя улыбаться. Муж ждал ее у дверей. Взяв Кэтрин под руку, он повел ее к экипажу. В другой руке он нес подушку.

– Простите, что заставила вас ждать, – сказала она весело. – Я забыла одну вещь. Как глупо… Всего-навсего старая подушечка, но…

И тут она оказалась в объятиях Клода; он обнял ее так крепко, что у нее перехватило дыхание.

– Все будет хорошо, – говорил он ей на ухо, – обещаю вам, дорогая.

Глупо, если задуматься. Что может сделать Клод? Как он может обещать ей счастливую жизнь? Но она почувствовала огромное облегчение и готова была расплакаться.

– Кэтрин… – Кларисса тоже обняла ее, но без особой теплоты. – Я хочу, чтобы мы стали подругами. Очень хочу.

А потом ее усадили в экипаж. Тоби, очень взволнованный отъездом, уселся ей на колени, но виконт велел ему слезть. Тогда пес забрался на противоположное сиденье и навострил ушки, ничуть не испугавшись выговора, полученного от нового хозяина.

Наконец карета тронулась. Кэтрин, не оборачиваясь, смотрела в окно. Следовало бы помахать на прощание Клариссе и Клоду, но она не могла заставить себя оглянуться – потому что увидела бы дом, который покидала навсегда. Кэтрин крепко держалась за что-то. И вдруг поняла, что держится за руку мужа. Она осторожно убрала руку.

И тут Кэтрин все же оглянулась.

– Я забыла запереть дверь, – жалобно проговорила она. Тоби заскулил.

– Дверь надежно заперта, – сказал виконт. – Все будет в целости и сохранности, Кэтрин, пока мы не пришлем за вещами.

Было очевидно, что виконт старается успокоить жену. Но конечно, он понимал, что она беспокоится вовсе не за свои вещи. Вещи эти сами по себе почти ничего не стоили. Кэтрин лишилась своего дома, который создала сама для себя. Словно утратила какую-то частицу души.

Может быть, немалую частицу. Ей было страшно покидать коттедж.

Виконт взял Кэтрин за руки, она не противилась – в его прикосновении было что-то успокаивающее.

Клод повел жену домой через парк. Они молча шли рядом. Он взял ее под руку, но, когда они подходили к калитке, Кларисса высвободила свою руку. Клод пошел медленнее, чтобы приноровиться к ее шагам, хотя ему очень хотелось побыстрее добраться до дома.

Кларисса первая нарушила молчание. Она остановилась и с грустью посмотрела на мужа.

– Клод, – сказала она, – я больше этого не вынесу.

– Виноват, – отозвался он, взглянув на ее туфли, которые были весьма уместны в карете, но, конечно, не годились для пеших прогулок. – Следовало пойти по подъездной аллее. – Клод снова попытался взять жену под руку.

– Я этого не вынесу, – повторила она, не обращая внимания на предложенную руку.

Клод нахмурился. Разумеется, он сразу же понял, что речь идет вовсе не о неровностях тропинки. Он взглянул на Клариссу и убрал руки за спину.

– Мы больше двух недель не говорили друг с другом, – продолжала она. – Только обмениваемся нежными фразами. Вы не... вы все это время не выходите из ваших комнат. Я этого не вынесу.

– Мне очень жаль, Кларисса.

Она смотрела на него в нерешительности.

– Я предпочла бы, чтобы вы накричали на меня и рассердились. Я предпочла бы, чтобы вы меня ударили.

– И не подумаю, – сказал Клод. – Это было бы глупо. Я никогда не простил бы себе этого. И вы бы никогда меня не простили. Между нами выросла бы непреодолимая преграда.

– Значит, преграда, которая сейчас возникла между нами, – она преодолима?

– Не знаю, – ответил он после долгого молчания. – Я думаю, должно пройти какое-то время, Кларисса.

– Какое время?

Он медленно покачал головой.

– Клод, прошу вас… – Она смотрела на листву деревьев. – Я сожалею. Я очень сожалею.

– О том, что наш брак не удался? – спросил он. – Или о том, что вы чуть было не опозорили невинную женщину? Если бы Рекс не вернулся и если бы Дафна не предприняла таких решительных действий, Кэтрин действительно оказалась бы в ужасном положении. Пожалели бы вы ее в таком случае? Если бы я согласился с вами и не послал за Рексом, сожалели бы вы о содеянном? Или торжествовали бы вместе с пастором и его женой?

– Я надеялась, что Роули женится на Эллен, – сказала она. – Мне казалось, что миссис... что Кэтрин разрушила мои планы. И она действительно завлекала его и вела себя нескромно.

– Итак, – заметил Клод, – вернулись к тому же, с чего начали. Вот моя рука. Тропка здесь слишком уж неровная…

Кларисса прижалась лбом к его плечу.

– Я не вынесу этой холодности, – сказала она. – Разве вы не видите, как мне трудно смирить себя и умолять вас о прощении? Очень трудно. Прошу вас, простите меня.

Клод порывисто прижал ее к себе.

– Кларисса, – сказал он, еще крепче прижимая жену к груди, – мне тоже этого не вынести. И все мы... все живые люди... мы виноваты во множестве жестоких поступков по отношению друг к другу. Я перегнул палку в стремлении к справедливости. Простите и вы меня.

Она вздрогнула.

– Я по вас соскучился, – прошептал он. Она подняла голову. Лицо ее было бледным и осунувшимся. Он улыбнулся и поцеловал ее.

Потом они пошли дальше, и она опиралась на его руку. В последнее время супруги узнали друг о друге нечто новое. Клод узнал, что жена может быть не только себялюбивой и надменной – черты характера, которые он много лет терпел, к которым относился даже с юмором, – оказалось, что она способна совершить злое деяние. Кларисса же узнала, что, кроме доброты и снисходительности, муж обладает еще и твердостью.

Счастья до конца дней не получилось. Если раньше такая мысль изредка приходила им в голову, то теперь они уже в этом не сомневались. Но брак их, конечно же, уцелеет. Потому что оба они кое-чему научились и, возможно, кое в чем изменились.

Наконец-то они поговорили. И простили друг друга.

– Будут ли они счастливы? – спросила Кларисса, когда они вышли из парка на нижнюю лужайку.

– Если захотят. – Клод посмотрел на нее и улыбнулся своей доброй улыбкой. – Если оба захотят. И если оба будут каждый день добиваться счастья.

Она с грустью посмотрела на него:

– Это ведь нелегко, да?

– Совсем нелегко, – ответил Клод. – Но выбора у них нет.

– Нет, – согласилась Кларисса.

Глава 16

В дни, предшествовавшие свадьбе, виконт то впадал в уныние, то его охватывал страх. Он не хотел жениться, тем более на женщине, которую не любил, на той, которая упорно его отвергала. После его первого возвращения в Боудли, когда он предложил ей стать его женой, она совершенно ясно дала понять, что согласна на все – только бы не выходить за него замуж. Она даже предпочла бы стать его любовницей, потому что в этом случае ей не пришлось бы оставаться с ним всю жизнь.

Такое отношение нанесло серьезный удар по его самолюбию.

И конечно, их брачная ночь оказалась полным провалом. Виконт не мог вспоминать об этом без внутреннего содрогания – ведь своими ласками он довел ее до слез.

Однако он с удивлением обнаружил, что присутствие Кэтрин, сидевшей рядом с ним во время возвращения в Стрэттон, каким-то образом успокаивает его. Конечно, кое-что его разочаровывало, но в ней было и нечто интригующее… И вызывающее. А ведь именно этого не хватало в его жизни с тех пор, как он продал офицерский патент, – не хватало вызова, который избавил бы от житейской скуки. И конечно же, ему не пришлось скучать, когда он ехал с ней в Стрэттон.

Она носила все те же простенькие немодные платья, которые он видел на ней прежде. Впрочем, с его стороны глупо было бы ожидать, что, едва лишь они обвенчаются, она превратится в виконтессу с ног до головы.

– Придется отвезти вас в Лондон, к модистке, которая оденет вас во все самое лучшее, – сказал он как-то раз.

– Мне не нужны новые туалеты, – ответила Кэтрин, бросив на него негодующий взгляд. – Я вполне счастлива в том, что у меня есть.

Ему всегда казалось весьма забавным – и даже очаровательным, – когда она сердилась, негодовала.

– Вам нужны новые туалеты. – возразил он. – И я вовсе не счастлив видеть вас в том, что у вас есть. – Виконт кривил душой: простота ее туалетов лишь подчеркивала ее красоту. – Придется считаться с моими желаниями. Вы обещали повиноваться мне, помните?

Подбородок Кэтрин словно окаменел; спина же, и без того прямая, сделалась еще более прямой.

– Да, милорд.

Она быстро все усваивает – уже поняла: слово “милорд”, произнесенное слабым и покорным голосом, неизменно приводит мужа в раздражение. Но по имени она его никогда не называла. Виконт поджал губы.

– Мы поедем в Лондон, – сказал он. На самом деле ему вовсе не хотелось туда ехать. Модистку можно с таким же успехом привезти в Стрэттон. Но он смотрел ей в лицо. Он желал знать: действительно ли ей не хочется ехать в Лондон?

– Нет. – Она побледнела. – Нет, только не в Лондон. Он понял, что должен настоять на своем, должен узнать все. Когда Кэтрин сказала ему, что она не вдова и что ее фамилия Уинсмор, а не Уинтерс, – еще тогда он должен был расспросить ее. Смешно: жениться на женщине, у которой есть тайны. И не очень-то приятные тайны, если его предположения верны. Что, например, за страх перед Лондоном? Она боится ехать туда лишь потому, что никогда не была там? Или там с ней что-то случилось? Скорее всего второе.

– Почему же? – спросил он. Взгляд его упал на ее колени, где, как всегда, расположилась эта нахальная собачонка.

– Потому что, – ответила она. На редкость красноречивый и исчерпывающий ответ. Он не настаивал. Почему? – спрашивал себя виконт. Хочет ли он, чтобы его жена имела от него секреты? Разумно ли позволять ей уклоняться от ответа? Наверное, неразумно, решил он. Но забавно.

Они часто беседовали. Для женщины – особенно для женщины, несколько лет прожившей в деревне, – Кэтрин проявляла удивительную осведомленность по многим вопросам. И она не стеснялась отстаивать свою точку зрения, если та не совпадала с его мнением. Кэтрин много читала. И обменивалась с ним впечатлениями о прочитанном. Она часто рассказывала и о себе – о последних пяти годах своей жизни. Но на любой вопрос о ее жизни до Боудли отвечала уклончиво.

Виконт размышлял о ее фамилии. Уинсмор. Что-то эта фамилия означает для него. О чем-то напоминает. А может, и нет. Может, это просто потому, что он слишком часто размышляет о ее прошлом – вот фамилия Уинсмор и кажется ему знакомой. Возможно, она родилась и выросла где-нибудь далеко от Лондона и от Кента.

Интересно, как она приживется в Стрэттоне? В трактирах, где они останавливались, Кэтрин держалась очень непринужденно, но ведь и в Боудли-Хаусе она держалась так же. Она, безусловно, леди. Но Стрэттон – особое место. Во время путешествия он часто заговаривал об этом. Описывал величественную архитектуру Стрэттона – дом был выстроен в стиле итальянского архитектора Андреа Палладио, – описывал и великолепие просторных комнат, обставленных прекрасной мебелью и украшенных редкими произведениями искусства.

Где бы они ни останавливались во время путешествия, Кэтрин тотчас же отправлялась на прогулку с Тоби, чтобы дать ему возможность побегать. Причем непременно хотела идти с Тоби сама, даже если шел дождь или дорога была грязной, хотя муж говорил, что это может сделать грум. Поэтому виконту, разумеется, приходилось гулять вместе с ней. Впрочем, ему даже нравились эти прогулки – ведь после них на щеках его жены появлялся румянец, а в глазах – блеск.

С собакой она была бесконечно терпелива. Если Тоби в течение десяти минут обнюхивал то или иное дерево, она стояла и ждала, пока он закончит свое занятие. Так было даже в тот день, когда резкий ветер пронизывал их насквозь, к тому же моросил дождь.

Если Кэтрин так снисходительна и терпелива с какой-то псиной, размышлял виконт, то как же она будет обращаться с ребенком? Он не задал ей этого вопроса, вспомнив, что уже как-то раз затронул подобную тему и реакция была крайне болезненная. Наверное, она из тех женщин, которые во что бы то ни стало хотят нянчить своих младенцев сами, вместо того чтобы нанять няньку, как должна поступить каждая приличная леди. При мысли об этом виконт почувствовал какое-то странное беспокойство.

Действительно, нечего думать о младенцах, если в их отношениях ничего не изменится. Он ни разу не прикасался к ней после той злополучной брачной ночи. У него не было ни малейшего желания снова обнаружить, что лицо жены залито слезами – ведь именно так она отреагировала на его ласки.

Дважды им повезло, и они смогли снять в трактире две комнаты, так что у него была отдельная кровать. В другой раз, когда у них была только одна комната и одна кровать, он всю ночь провел в пивной, слушая рассказы старого солдата, так и не сообразившего, что перед ним ветеран, участвовавший в тех же сражениях, о которых солдат рассказывал с такими жуткими и не правдоподобными подробностями. Накачав солдата пивом, виконт обеспечил себе целую ночь развлечений. Наверху он не получил бы ничего подобного, подумалось ему.

Но как-то раз им не повезло. Супругам смогли предоставить только одну кровать и одну комнату, а все, кто находился в пивной, разошлись еще до полуночи. Поэтому лорд Роули провел ночь на полу, рядом с кроватью, на которой спала его жена. Впрочем, она тоже не спала, как он обнаружил после того, как тихонько разделся в темноте и соорудил себе постель из старого коврика и своего пальто. Когда спустя две минуты он улегся, на голову ему опустилась подушка.

– Благодарю! – рявкнул он. Она могла бы как-то дать ему понять, что не спит, когда он вошел, и ему не пришлось бы возиться в темноте, он не ушиб бы большой палец о ножку кровати.

Виконт услышал, как жена повернулась на другой бок. И вдруг с особой остротой ощутил, что она тут, рядом, над ним. Наверное, на ней ничего нет, кроме тонкой ночной сорочки. Наверное, она теплая. Его жена.

Он все-таки получил достаточно красноречивый ответ на вопрос, который часто задавал себе, размышлял помрачневший виконт. Почувствовал ли он удовлетворение после первого обладания ею? Обычно так бывало у него с женщинами, за которыми он ухлестывал. Но не на этот раз. Он обладал ею один раз – и вспоминать об этом было не очень-то приятно. Но он все еще пылал. Виконт скрипнул зубами и сжал кулаки. Он был возбужден, словно мальчишка.

Она его жена, черт возьми! Это ее обязанность и его право. Ему только и нужно, что встать на ноги, сделать один шаг и нырнуть к ней под одеяло…

Он считал овец, солдат, терьеров, пока не успокоился. Терьеры! Он слышал, как Тоби сладко посапывает наверху, где-то там, где должны находиться ее ноги.

Проклятая псина!

Наверное, он уснул, хотя на полу было не очень-то удобно. Разбудил же его какой-то шум. Кто-то разговаривал. Проснувшись окончательно, виконт понял, что никто не разговаривает, а просто, наверное, кто-то прошел по коридору. Он так и не избавился от привычки, приобретенной в армии, – мгновенно просыпался при малейшем шорохе. Вздохнув, он подумал: каково ему будет, если он ляжет на бок? Наверное, будет еще неудобнее, чем на спине.

– Брюс! – вскрикнула Кэтрин. Виконт уставился в темный потолок широко раскрытыми глазами. Тоби тихонько тявкнул.

– Брюс… – проговорила Кэтрин, на сей раз жалобно. – Не бросай меня. Не уходи. Мне так одиноко. Мои руки... так пусты. Не уходи. Брю-ю-юс…

Он рывком приподнялся и повернулся к кровати. Следовало встать и попытаться успокоить ее. Он хорошо знал, что такое кошмары. Знал по собственному опыту. Странно, конечно, но он, имея репутацию довольно сурового офицера, часто вставал по ночам, чтобы успокоить тех, кого терзали ночные демоны, в особенности новобранцев – юношей, которым следовало бы еще сидеть дома.

Но на этот раз виконт не поднялся. Ведь она назвала мужское имя. Имя того, кого любила. Того, кто бросил се. Брюс… Виконт стиснул зубы.

Судя по шороху, она снова перевернулась. Да, теперь Кэтрин лежала лицом к нему. Одеяло сползло с нее, и волосы рассыпались по плечам и по рукам, свисавшим с кровати, почти касавшимся его. Она не проснулась. И больше не говорила.

«Боже, – подумал он, – Боже, зачем я на ней женился? Куда меня завели необузданная похоть и беспечность?»

Брюс.

С каждой минутой пол казался ему все более жестким.

Но это последняя ночь, которую они проводят в дороге. Завтра, во второй половине дня, они будут в Стрэттоне. При мысли об этом виконт приободрился, хотя и провел бессонную и тревожную ночь. Более того, он был даже рад: ведь теперь ему не придется скучать.

Недели, предшествовавшие свадьбе, превратились в кошмар наяву. Кэтрин боролась с этими кошмарами, убивая в себе все чувства и отдаваясь на волю судьбы. День венчания, напротив, оказался, как ни странно, исполненным глубокого смысла. А брачная ночь была чудесной и удивительной, пока она сама ее не испортила, вспомнив, что все случившееся всего лишь следствие похоти и никаких иных чувств в этом нет. Потом он встал и вышел из спальни, не сказав ни слова. Отъезд из дома на другое утро оказался сплошным мучением. Опять начинать все сначала, начинать новую жизнь – это представлялось невозможным.

Но время залечивает душевные раны, возвращая человека к жизни. Хотя когда-то она полагала, что подобное невозможно. Становясь старше, Кэтрин обнаружила, что многое в жизни лишь кажется невозможным.

Сидя в карете рядом с мужем, Кэтрин прощалась с той жизнью, которую создала себе пять лет назад. И вдруг оказалось, что она – нет, не то чтобы получала удовольствие от новой жизни, но эта жизнь казалась ей все более интересной, все более заманчивой. Она уже забыла, что новые впечатления тоже могут радовать. Ей даже казалось, что она стала моложе, словно и не было прошедших пяти лет.

Странно, что она не хотела выходить замуж, что все связанное с замужеством страшило ее. После первой брачной ночи он не прикасался к ней. Это была, конечно, и ее вина. Но ей стало так одиноко, стало так жалко себя – вот она и расплакалась. Муж же находился совсем рядом и не мог этого не заметить.

И вообще он держался слишком надменно и был очень уж настойчив, оказывая ей знаки внимания, хотя и понимал, что ей они не нужны. Но за время путешествия она убедилась, что он очень интересный собеседник, человек весьма эрудированный. И при этом не настолько самодовольный, чтобы не слушать ее. Более того, он оказывал ей честь, вступая с ней в спор в случае несогласия, не пропускал ее слова мимо ушей – а ведь она женщина, низшее существо. Кэтрин соскучилась по беседам, и не только за последние пять лет.

И еще он был заботлив. Так странно, когда тебе помогают сесть в экипаж или выбраться из него, когда в трактире тебя провожают из комнаты в комнату, когда тебя сопровождают на прогулку с Тоби. Подобное внимание могло бы раздражать – как если бы при тебе постоянно находился страж, не оставляющий тебя ни на минуту. Но это, как ни странно, не раздражало. Она привыкла ценить свою независимость и с презрением относилась к попыткам видеть в себе слабую и хрупкую женщину, но все же ей было приятно, что ее опекают. Иногда даже казалось, что муж любит ее. Однако она решительно отбрасывала эту мысль: ничего, кроме боли, такая мысль не приносила.

Конечно, муж ее не любит. Когда они получали две комнаты, он спал один. Где виконт спал в одну из ночей, когда им не повезло с ночлегом, она не знала. Конечно, он не провел ту ночь с ней. Однажды он подошел к единственной кровати, на которой она лежала, притворяясь спящей, надеясь, что он ляжет с ней… Но виконт провел ночь на полу. Какое унижение! Неужели одной ночи оказалось достаточно, чтобы охладить тот пыл, с которым он преследовал ее до бала и во время бала? Может быть, все дело в ее неопытности? Или в том, что она не девственница? А может, все это из-за того, что она, охваченная чувством одиночества, отвернулась от него?

Он так хорош собой, так привлекателен! Жаль, что она его не любит. Конечно, глупо: так сильно его желать, так волноваться при мысли о супружеской жизни с ним, – и не любить его. В этом есть что-то... низменное. Но не стоит начинать новую жизнь в таком мрачном настроении, уговаривала она себя. Это ни к чему не приведет.

Кэтрин очень волновалась, думая о том, как приедет в Стрэттон-Парк. Она уже слышала об этом поместье, как об одном из самых величественных в Англии. А после рассказов мужа ее любопытство еще более возросло. Неужели она будет там жить, станет там хозяйкой? И не являются ли подобные мысли предательством по отношению к ее дорогому коттеджу? Но что толку хранить верность неодушевленному предмету?

Они прибыли в Стрэттон в солнечный день, под вечер. Кэтрин решила, что видит поместье во всей его красе. Сидя у окна кареты, она старалась не ерзать на сиденье и не выказывать охватившего ее волнения. Виконт же с невозмутимым видом сидел в углу экипажа и смотрел больше на жену, чем на окрестные виды. Во время путешествия он часто на нее смотрел, и это приводило ее в замешательство. Она едва удерживалась, чтобы не провести рукой по волосам. Может, какая-то прядь выбилась из прически?

– Ну как? – спросил он.

Все здесь было массивное, монументальное, величественное. Классических пропорций особняк из серого камня, с портиком, обрамленным колоннами. Огромный парк с лужайками, затененными старыми дубами, вязами и буками, с нарциссами и другими цветами. К дому вела довольно короткая и прямая подъездная аллея, усыпанная гравием; имелся и мост, также в стиле Палладио.

– Как красиво! – сказала Кэтрин, чувствуя, что просто не может выразить свои чувства. Неужели здесь будет ее дом? Неужели ей предстоит здесь жить?

Виконт негромко рассмеялся.

Тоби, сообразивший, что путешествие заканчивается, с тревожным видом встрепенулся на противоположном сиденье.

– Нас ждут, – сказал виконт. – Наш экипаж уже узнали. Миссис Кич, моя экономка, без сомнения, выстроит всех в холле, чтобы встретить новую хозяйку.

Виконт помолчал, улыбнулся.

– Все, что вы должны делать, – продолжал он, – это милостиво кивать и улыбаться, если захочется. На том ваши испытания закончатся.

Все… Мужчины просто невозможны, подумала она. Конечно, виконт оказался прав. Он помог жене выйти из экипажа, провел ее по мраморной лестнице, а она даже не сумела как следует рассмотреть холл с колоннами, потому что по обеим его сторонам выстроились слуги: с одной стороны мужчины, с другой – женщины. В центре, отдельно от всех, стояли двое пожилых слуг – мужчина и женщина – с лицами, исполненными достоинства. Мужчина поклонился, женщина присела.

Это были дворецкий и экономка – Хоррокс и миссис Кич. Виконт представил жене слуг. Она кивнула, поздоровалась. Потом посмотрела по сторонам и опять улыбнулась. После чего виконт взял Кэтрин за локоть и, сказав что-то миссис Кич насчет чая, повернул жену к широкому дверному проему, ведущему к лестнице.

– Миссис Кич, – сказала она, не обращая внимания на мужа, – я с удовольствием познакомилась бы со всеми женщинами, если вы их представите.

Экономка посмотрела на нее с одобрением.

– Да, миледи, – сказала она. И величественно прошествовала по холлу, называя каждую из женщин по имени.

Кэтрин знала, что ее муж идет следом. Но она думала только о том, чтобы запомнить имена и лица, хотя понимала, что, наверное, не скоро сможет всех запомнить. Для каждой из женщин у нее нашлось словечко. Когда они добрались до конца ряда и виконт снова взял ее за локоть, она обратилась к дворецкому с просьбой познакомить ее также и со слугами-мужчинами.

В конце концов Кэтрин позволила увлечь себя к двери, ведущей на лестницу. Впереди шла миссис Кич.

– Не покажете ли вы ее светлости ее апартаменты, миссис Кич? – сказал виконт. – И проследите, чтобы кто-нибудь подождал, пока ее светлость приведет себя в порядок. Пусть проводят ее в гостиную, когда она будет готова.

– Да, милорд, – пробормотала экономка.

– Мы скоро увидимся, любовь моя, – сказал он, отпуская локоть жены и склоняясь к ее руке. Судя по его виду, он опять развлекался.

В ее апартаментах, состоявших из спальни, туалетной комнаты и гостиной, поместились бы два коттеджа – этой мыслью Кэтрин забавлялась в течение получаса. Она мысленно улыбалась, вспоминая, как Тоби трусил рядом с ней вдоль шеренги слуг. А потом, прежде чем он успел последовать за хозяйкой наверх, виконт сгреб его в охапку. Когда же она наконец вошла в гостиную, он лежал на ковре у камина, но тотчас же вскочил и устремился ей навстречу, виляя хвостом.

– Тоби. – Кэтрин наклонилась, чтобы погладить его. – Все это кажется тебе странным? Ничего, привыкнешь.

– И вы тоже, – послышался голос справа. Он стоял у окна, но подошел к ней и указал на поднос с чаем на столе.

Кэтрин села, чтобы разлить чай. Гостиная поражала своим великолепием – расписной сводчатый потолок, мраморный камин, картины в золоченых рамах… Наверное, по большей части фамильные портреты, решила Кэтрин. Она чувствовала себя здесь очень неуютно.

Муж принял из ее рук чашку с блюдцем и сел напротив.

– Вам вовсе не было надобности обходить всех слуг, – сказал он. – И конечно, никто не думал, что вы обратитесь к каждому из них. Но все просто очарованы. Теперь у вас полон дом... даже не слуг, а скорее рабов, Кэтрин.

– Что же здесь смешного? – спросила она, – Что вас так забавляет?

– Вы, – ухмыльнулся виконт. – Вы похожи на детскую юлу, которую завели и которая вот-вот закрутится с бешеной скоростью. Не волнуйтесь. В доме нет хозяйки с тех пор, как восемь лет назад умерла моя мать. И, как видите, все идет хорошо. От вас потребуется очень немногое. Символическое одобрение меню и планов, которые будет вам излагать миссис Кич.

Ах, понятно! Муж думает, она не сможет вести хозяйство более крупное, чем то, что имелось у нее в коттедже…

– Это вам следует успокоиться, милорд, – сказала Кэтрин, делая ударение на слове “милорд”, поскольку только таким образом могла досадить ему. Она чувствовала себя смертельно оскорбленной. – Хозяйство будет вестись безупречно, вам жаловаться не придется. Утром я поговорю с миссис Кич, и мы обо всем договоримся, полагаю, к ободному удовольствию.

Улыбка исчезла с лица виконта. Но вскоре он уже опять улыбался, попивая чай и молча глядя на жену.

– Кэтрин, – сказал он наконец, – на днях вы расскажете мне о своем прошлом. Вас ведь терзают мысли об этом, не так ли?

– Вовсе нет, – ответила она без колебаний. Кэтрин давно уже жалела, что не рассказала ему все в тот день, когда открыла свое настоящее имя. Действительно, ведь не было причин что-либо скрывать. И она совсем не боялась, что виконт откажется от нее. Наоборот, тогда она даже надеялась, что он откажется. Но теперь ей было трудно рассказывать.

– Кэтрин… – Он допил свой чай и поставил чашку на стол. Заметив, что она собирает посуду на поднос, покачал головой и жестом остановил ее. Потом какое-то время молча смотрел на нее. Наконец снова заговорил:

– Кэтрин, кто такой Брюс?

Сердце ее на мгновение остановилось. Ей почудилось, что она вот-вот задохнется.

– Брюс? – Кэтрин казалось, что она слышит собственный голос как бы со стороны.

– Брюс, – кивнул виконт. – Кто это?

Как он узнал? Как он узнал это имя?

– Я обнаружил, что вы иногда разговариваете во сне. Значит, он снова начал ей сниться. Она обнимает его во сне и видит, как он прямо из ее объятий исчезает в пустоте. Наверное, это вызвано отчаянным, и неожиданным, желанием снова родить ребенка – желанием, появившимся вместе с замужеством. Хотя нет ни малейшей надежды на то, что это может случиться в скором времени.

– Полагаю, – проговорил виконт холодно и надменно, как при первом знакомстве, – это тот, кого вы любили?

– Да, – кивнула она, потупившись.

Теперь следовало бы все ему рассказать. Очевидно, он считает, что Брюс – это мужчина. Но как можно рассказать этому равнодушному чужому человеку о своей самой сокровенной любви? Она почувствовала, что глаза ее затуманились, и поняла, что они наполнены слезами.

Какое унижение.

– Я не властен над вашими прошлыми привязанностями. Только над настоящими и будущими. Впрочем, я не уверен, что смогу когда-либо властвовать над вами. Но хотя бы верности я имею право потребовать, Кэтрин. Думаю, что нельзя приказать себе забыть прошлую любовь, но вы должны понять, что это – в прошлом, что я не стану поощрять оплакивание прошлого.

Ее охватила ненависть – ненависть к нему. – Вы злой и жестокий человек, – прошипела она. Отчасти она сознавала, что несправедлива к нему, что он не правильно ее понял и следует все ему объяснить. Но ей стало так больно, что она не могла быть справедливой. – Я вышла за вас потому, что вы не оставили мне выбора. Я буду вам верна и предана до конца дней своих, если вам это нужно. Но сердца моего вы не получите, милорд. Мое сердце – все без остатка – принадлежит Брюсу навсегда.

Она вскочила и выбежала из гостиной. О да, она ужасно несправедлива – и знает это. Ну и пусть. Если ему угодно разыгрывать из себя деспотичного владыку и хозяина, она станет бороться с ним любым оружием, имеющимся в ее распоряжении.

И все-таки Кэтрин надеялась, что виконт бросится за ней вдогонку. Тщетно надеялась. А перепуганный Тоби трусил следом. Она направилась к лестнице, рассчитывая, что сумеет найти дорогу в свои апартаменты.

Глава 17

В гостиной стояло пианино. Хотя последние десять лет на нем играли нечасто, инструмент всегда был хорошо настроен. После обеда виконт попросил жену поиграть, и она, тотчас согласившись, просидела за пианино более часа. Вероятно, думал виконт, она испытывает такое же облегчение, как и он, когда имеет возможность чем-то заняться и уклониться от необходимости поддерживать разговор. Хотя за обедом все шло хорошо. Кажется, они вполне могут ужиться, если не будут касаться личных дел.

Кэтрин играла, а муж сидел и смотрел на нее. На ней было бледно-голубое вечернее платье – не новое, не модное и не вычурное. Волосы она уложила, как обычно, – узлом на затылке, хотя он позаботился, чтобы у нее была горничная, помогающая ей одеваться и причесываться. Но она осталась самой собой – прежней Кэтрин. Сначала она смущалась, хотя играла без ошибок. Но потом словно растворилась в музыке, как это было в музыкальной гостиной Клода в то давнее утро… Она могла бы быть профессиональной пианисткой, думал виконт.

Как странно, что она здесь, в Стрэттоне, вместе с ним. Тогда, в Боудли, она очаровала его, прекрасная, соблазнительная и недоступная миссис Уинтерс. Он пылал страстью. И твердо решил завоевать ее. Потому и не пожелал принять ее “нет” за ответ. И вот она здесь, с ним, в его доме, – его жена, виконтесса Роули.

Еще более странно, что по временам он торжествовал, даже ликовал, а ведь для торжества – тем более ликования – не было совершенно никаких оснований. Их брак всего лишь видимость. Она любила и всегда будет любить человека по имени Брюс. Он даже поймал себя на том, что пытается вспомнить: есть ли среди его знакомых человек с таким именем? Однако не вспомнил. Как это она сказала? Целиком и без остатка? Он нахмурился.

"Мое сердце – все без остатка – принадлежит Брюсу навсегда”.

А потом произнесла эту свою речь, назвав его злым и жестоким человеком. И все потому, что он посоветовал ей выбросить прошлое из головы и заменить его настоящим. Неужели это жестокость?

Она, когда выбежала из гостиной, должна была почувствовать, что он очень ею недоволен, – и она это почувствовала. Ему, однако, лучше не стало. Ему было больно. Хотя и не хотелось признавать, что она способна причинить ему боль.

Тоби, уже давно стоявший у табурета, виляя хвостом, решил, что существует более простой способ привлечь к себе внимание хозяйки. Он запрыгнул ей на колени и уткнулся носом в локоть.

– Тоби… – Она перестала играть и засмеялась. – Ты совершенно не уважаешь Моцарта. Наверное, ты не привык к такому сопернику? Видимо, тебе нужно выйти погулять.

Виконт встал и подошел к пианино. Она подняла на него глаза, которые все еще смеялись. И он не сказал того, что хотел сказать. Он хотел сообщить жене, что в доме достаточно слуг, чтобы выгулять собаку в любое время, когда это потребуется, и что виконтесса Роули не должна быть на побегушках у какого-то избалованного пса.

– Может, мы пойдем вместе прогуляться? – спросил он. – День был погожий – интересно, столь же приятен вечер? – На самом деле ему хотелось выяснить: как быстро он станет для прислуги предметом насмешек? Однако, решив проявить характер, он сурово проговорил:

– Вон отсюда, сэр. В вашем новом доме вы будете видеть мебель только на уровне пола. Ясно?

Но Тоби уже прыгал у его ног и взволнованно повизгивал. А Кэтрин снова засмеялась.

– Вы произнесли слово “прогуляться” в его присутствии, – пояснила она. – Это необдуманно. Виконт нахмурился, глядя на Тоби.

– Сидеть! – приказал он.

Тоби сел и уставился на него неподвижными настороженными глазами.

– Вот что значит офицерская выучка, – сказала Кэтрин, продолжая смеяться. – Я никогда не могла этого добиться.

Вскоре они вышли на террасу. Она взяла мужа под руку, и супруги медленно пошли вокруг дома. Кэтрин с любопытством осматривала дом и парк. Ночь была ясная, лунная и совсем не холодная. Тоби носился по лужайкам и обнюхивал деревья – знакомился с новой территорией.

"Когда вернемся, – думал виконт, – пора будет ложиться спать”. Первая ночь дома. Ночь, которая станет... образцом для всех ночей в будущем, судя по всему. Проведет ли он эту ночь в своей постели? И хочет ли он такого брака – брака, который является видимостью?

Даже думать об этом смешно. Она его жена.

Он возжелал ее с первого же взгляда. Кроме того, у него ведь имеются определенные потребности… С какой же стати ему удовлетворять эти потребности на стороне? К тому же он, возможно, к сожалению, полагает, что в браке нужно хранить верность. Да и глупо вести холостяцкую жизнь, состоя в браке. Он не монах.

Следует ли стеснять себя только потому, что она все еще любит человека из прошлого?

Подойдя к углу дома, виконт остановился. Здесь находилась аллея, обрамленная розами, – любимое место его матери.

– Кэтрин, – проговорил он, – почему вы плакали? Нелепый вопрос. Он намеревался начать совсем не с него. Он с удовольствием забыл бы ту ночь и свое унижение.

Она стояла, молча глядя на него. Боже, как она хороша – ее золотистые волосы казались в лунном свете скорее серебряными. По ее глазам он понял: Кэтрин знает, о чем идет речь.

– Без всякой в общем-то причины, – ответила она. – Я была... все было так непривычно… Просто расчувствовалась.

Виконт не был уверен, что она говорит правду.

– Вы отвернулись от меня, – сказал он.

– Я… – Она передернула плечами. – Я не хотела вас обижать. Но обидела.

– Я сделал вам больно? Обидел вас? Был вам неприятен?

– Нет. – Она посмотрела на него, нахмурилась. Хотела еще что-то сказать, но промолчала. Потом повторила:

– Нет.

– Может быть, – проговорил он с неожиданной горечью в голосе, – вы сравнивали меня…

– Нет! – Кэтрин закрыла глаза и судорожно сглотнула. Потом посмотрела на свои руки. Он заметил, что она вздрогнула. – Я никого ни с кем не сравнивала.

Виконт вспоминал ее слова, сказанные в гостиной за чаем. Он снова чувствовал себя неопытным юнцом. И злился на себя самого. Ведь он привык считать себя искусным любовником. Во всяком случае, женщины, с которыми он спал последние годы, придерживались именно такого мнения. Но конечно, она любит другого. Наверное, он здесь ничего не может поделать…

– Я не готов состоять в браке – и жить холостяком, – снова заговорил виконт.

Кэтрин взглянула на него в испуге.

– Я тоже… – начала она и прикусила губу. Интересно, покраснела ли она? При свете луны не разглядеть. Но ее слова приободрили его.

– Если сегодня ночью я приду к вам, – сказал он, – не буду ли я снова отвергнут со слезами?

– Нет.

Он провел по ее щеке тыльной стороной ладони.

– Вы знаете, что вы всегда вызывали у меня желание.

– Да.

Он почувствовал, что она опять сглотнула.

– Хотя о более тонких чувствах говорить не приходится, я полагаю, что тоже вызывал у вас желание.

– Да, – едва слышно прошептала она.

– Мы супруги, – продолжал он. – Никто из нас не хотел этого брака, но так произошло. Я даже готов взять вину на себя. Я виноват во всем. Но теперь это не имеет значения. Мы муж и жена. Возможно, нам удастся ужиться друг с другом.

– Да.

– И еще одно… – Он взял ее лицо в ладони и заглянул ей в глаза. Кэтрин встретила его взгляд без всякого смущения – как всегда. – Я признаю за вами право называть меня “милорд”, когда вы хотите досадить мне, – это чудесное оружие, и было бы несправедливо лишать вас его, поскольку мы, разумеется, будем ссориться и в дальнейшем. Но мне очень хочется услышать из ваших уст мое имя, Кэтрин. Она пристально смотрела ему в глаза.

– Рекс, – сказала она.

– Благодарю.

Он с удивлением отметил, что чресла его заныли, едва лишь она произнесла его имя. Возможно, он слишком много ночей провел без нее…

Виконт склонился к губам Кэтрин и поцеловал ее. Губы Кэтрин были мягкие и теплые. И они чуть дрожали, словно он никогда еще не целовал ее, словно не лежал с ней в одной постели. Виконт почувствовал, что его охватило пламенем. Он впервые встретил женщину, способную воспламенить его простым поцелуем.

– Полагаю, что мы дали Тоби достаточно времени, чтобы пометить каждое дерево в парке. Пойдемте в дом? – предложил он.

Кэтрин кивнула. Виконт узнал выражение, появившееся в ее глазах. Она хочет этого, догадался он. Желает его, думал он с ликованием в душе. Тоби, отозвавшийся на свист, тотчас же подбежал к ним.

Кэтрин тихонько засмеялась:

– Мне не очень-то нравится, что он так охотно вас слушается.

– Верю, – улыбнулся виконт, предлагая жене руку. – В отличие от своей хозяйки он узнает мой голос.

Она фыркнула, но промолчала.

Замечательно, с некоторым удивлением, подумал виконт. Он подшучивает, а она не обижается. Мелочи, конечно, но все же очень важные мелочи.

"Как странно, у меня опять появилась горничная. Мэри изо всех сил старается угодить мне, хотя, наверное, ее удивляет простота и скудость моего гардероба”, – думала Кэтрин. Горничная приготовила лучшую из ее ночных сорочек – ту самую, которую Кэтрин надевала в свою брачную ночь.

Она надела ее и теперь и принялась ждать мужа в своей спальне. Ждать Рекса – она уже начала привыкать к его имени. Конечно, он прав. Они супруги – на горе или на радость. Им остается лишь смириться с этим и попытаться привыкнуть друг к другу.

Спальня была просто великолепная – с изящной мебелью и мягким ковром на полу. Кровать же – огромная, а столбики, поддерживающие шелковый полог и занавески, были покрыты тонкой резьбой… Скоро появится Рекс, и они…

Кэтрин сглотнула. Она ждала мужа с нетерпением. И даже устыдилась своего желания, ведь она не забыла, какая ненависть к нему охватила ее всего лишь несколькими часами раньше, когда он заговорил с ней столь непозволительным образом. Вероятно, не следует подавлять в себе желание. Не стоит лишать себя даже этого, ведь в их браке и так мало приятного. Они желают друг друга – это, без всяких сомнений, было установлено там, в парке, совсем недавно.

Сегодня ночью она должна правильно понять его ласки и должным образом ответить на них. А если ее вновь охватит чувство одиночества, надо преодолеть его, нельзя давать волю слезам. Но может быть, она не так уж и одинока? Сама того не желая, сегодня вечером она убедилась: в нем есть и какое-то обаяние – надо только разглядеть его. Ей нравится беседовать с ним, он весьма образованный человек. Нравится, как он прямо, без околичностей говорит обо всем, хотя в этом, конечно, есть и обратная сторона. Так случилось сегодня вечером, когда он внезапно спросил, кто такой Брюс.

Как ни странно, но ей понравилось смеяться с ним вместе. Она никак не ожидала, что они буду смеяться вместе. А ведь смеялись…

И еще ей нравилось, что он хорошо относится к Тоби, хотя в этом она ни за что ему не призналась бы. Кажется, он считает, что это не по-мужски – проявлять доброту к какой-то псине. Она ласково взглянула на Тоби, который крепко спал, растянувшись перед горящим камином. Сразу по приезде виконт предположил, что Тоби будет удобнее на конюшне. Когда же она решительно воспротивилась, он не стал спорить.

Как может она жить без Тоби? И как сможет Тоби жить без нее?

Кэтрин повернула голову, внезапно услышав, как в дверь туалетной комнаты постучали. Потом дверь открылась, и вошел виконт. Как она предполагала, вторая дверь из ее туалетной вела в его туалетную. Он был в халате винного цвета. И выглядел совершенно неотразимо. Как замечательно, что он ее муж и что она, его жена, имеет на него законное право, невольно подумала Кэтрин.

Остановившись, он окинул ее взглядом.

– Я просто поражен, Кэтрин, – проговорил он. – Обычный батист на вас выглядит более обольстительным, чем самые тонкие кружева. И вы необычайно красивы с распущенными волосами. Нет, я неверно выразился… Вы божественно прекрасны!

Что можно ответить на это? Она почувствовала, что краснеет. Комплимент ей очень понравился.

– Да, вы прекрасны, – продолжал виконт, приближаясь к ней.

Он обнял ее за талию и поцеловал. Но не сорвал с нее сорочку сразу же, как в прошлый раз. Это ей тоже понравилось.

– Пойдемте, – сказал он, увлекая ее к постели.

На этот раз он задул свечи, прежде чем лечь рядом с ней, что опять-таки пришлось ей по душе. Нельзя сказать, что в прошлый раз Кэтрин была как-то особенно подавлена, и все же ей было неловко: она сознавала, что как бы... выставлена на обозрение. Но в эту ночь ей хотелось бы... раствориться в происходящем, как она растворяется в музыке, когда садится играть. Хотелось раствориться в красоте, гармонии и страсти.

Он был обнаженный, когда лег рядом с ней. Кэтрин закрыла глаза, и он поцеловал ее, а его руки принялись ласкать ее сквозь батист ночной сорочки. Она помнила, как он прекрасно сложен, помнила, что у него на правом плече шрам от удара саблей, а еще один – на правом бедре. Ей не нужно было видеть его – она чувствовала все его мускулистое тело. Чувствовала запах его одеколона, запах его мужского естества. Сегодня она решила насладиться всем, что он сможет ей дать.

– Кэтрин, – сказал он, – неужели у меня опять будет совершенно холодная любовница?

Она открыла глаза. Холодная? Разве он не чувствует, что она вся охвачена пламенем желания? Кэтрин изо всех сил крепилась, чтобы не прильнуть к нему извиваясь, чтобы не поглаживать его мускулистое тело.

– Вы же понимаете, я могу очень быстро получить то, что мне надо, – говорил он, расстегивая пуговки на ее сорочке. – Мне хватило бы нескольких мгновений.

Кэтрин прекрасно все понимала. Она задержала дыхание. Да, прекрасно все понимала.

– Я бы предпочел ласкать вас. – Его рука скользнула под батист. Сорочка сползла с ее плеча, и он коснулся его губами. – Но я знаю: высшее наслаждение приходит к женщине медленнее, чем к мужчине.

Неужели все мужчины это знают? И ведут себя соответственно? Нет, не все.

Ее сорочка сползла еще ниже. Он приподнял ладонями ее груди и припал губами к ее соскам. Глаза Кэтрин широко раскрылись; она вздохнула, застонала.

– Но более всего мне хотелось бы, – проговорил он, согревая своим дыханием ее грудь, – чтобы вы тоже ласкали меня.

Кэтрин оцепенела.

– Как? – прошептала она. И подумала: “Хорошо, что свечи погашены”.

– Ах, Кэтрин, – его губы снова оказались у ее губ, – как я рад, что вы все-таки невинны. Вот вы позволяете мне ласкать вас. Вам приятны мои ласки?

– Да.

– А вам не кажется, что и мне были бы приятны ваши ласки? Вы не испытываете желания прикоснуться ко мне?

– Испытываю. – Значит, прикоснуться к нему – так надо? Но это же... непристойно… Она чуть не рассмеялась нервным смехом.

– Тогда прикоснитесь ко мне. Ласкайте меня.

Он перевернул Кэтрин на спину и стащил с нее сорочку, которую тут же отбросил в сторону. Потом обнял ее одной рукой и снова повернул к себе.

Она провела ладонями по его груди – широкой, мускулистой, поросшей волосами. Соски у него были твердые, словно почки на ветвях; она принялась теребить их, то и дело прижимаясь губами к его груди. Он лежал не двигаясь, как и Кэтрин еще несколько минут назад. А она поглаживала его, ласкала, изучала его мускулистое тело.

Спина у него такая же крепкая, как и грудь. И теплая. Она нащупала на его бедре шрам от сабельного удара. Удар этот, судя по всему, едва не отрубил ему всю ногу. Но она постаралась не думать об этом. Рука ее скользнула дальше, чуть в сторону… Кэтрин отпрянула, оробев, но он удержал ее руку.

– Да, – сказал он, – да, Кэтрин. Прикоснитесь ко мне.

Крепкая и твердая, его мужская плоть, казалось, еще более отвердела под ее пальцами. Он шумно выдохнул; было очевидно, что ему приятны ее ласки.

– О Господи… – прошептал он. Теперь она опять лежала на спине, а он склонился над ней. – Лучше бы я связал тебе руки за спиной и не просил о ласках. Ты своими руками просто чудеса творишь.

– Все происходящее – чудо, Рекс, – прошептала она в ответ, привлекая его к себе.

Он овладел ею стремительно, порывисто, и Кэтрин вскрикнула, широко раскрыв глаза, словно в изумлении.

– С тобой я точно мальчишка, – сказал он. – Ты готова?

– Да… – Она задыхалась, ее ладони скользили по его спине. – О Рекс…

А потом были и громкие стоны, и восторг, и мука – была радость обладания. И Кэтрин уже не была холодной – она превратилась в неистовую и страстную любовницу, а ее последний возглас прозвучал одновременно с его возгласом. А затем она исчезла на мгновения, или на минуты, или на часы. – она не знала.

Очнулась же только тогда, когда перестала ощущать на себе тяжесть его тела и поняла, что он лежит рядом. И тут Кэтрин вспомнила… Вспомнила чувство, которое появилось у нее в ночь после свадьбы: ей казалось, что близость с мужем – это только телесная близость, казалось, что она по-прежнему одинока, возможно, даже более одинока, чем прежде, потому что тело ее больше ей не принадлежало. И сейчас она боялась: вдруг ощущение одиночества вернется.

– Кэтрин… – Он провел ладонью по ее плечу. Кажется, в его голосе звучит беспокойство? Нет, наверное, нет.

Кэтрин повернула к нему голову и сонно улыбнулась. Глаза ее привыкли к темноте, и она видела, что он внимательно смотрит на нее.

– М-м-м…

– Что значит “м-м-м”? Это одобрение – или напротив? – улыбнулся виконт.

– М-м-м… – снова пробормотала Кэтрин.

– Красноречиво. – Он протянула руку и накрыл ее и себя одеялом. И тут же просунул другую руку ей под голову.

Кэтрин повернулась на бок и прижалась к нему. Потому что теперь решила: надо притворяться, что близость, которую она только что испытала с ним, – это полная близость. Ничего дурного в таком притворстве нет. Во всяком случае, в эту ночь. Он горячий и потный. Удивительный…

И он что-то говорил. Но ей так хотелось спать, что она не расслышала.

– М-м… – В следующее мгновение Кэтрин погрузилась в сон.

Ему тоже хотелось спать. Но он немного продлил бодрствование. Коснулся ее шелковистых волос… Она спала – горячая и нежная. От нее пахло мылом и женщиной – пахло женским естеством.

Измучившись в трехнедельных раздумьях о будущем, он мысленно обратился к предшествующим событиям, которые привели к столь разительным переменам в его жизни. К катастрофическим переменам, как ему казалось… Когда? Всего несколько минут назад?

Он с самого начала хотел видеть ее своей любовницей. С которой можно спать, покуда он живет в Боудли, среди родственников и друзей. Конечно же, никаких длительных отношений с ней он не хотел, хотя – удивительно! – его желание было столь велико, что он даже предложил ей стать его женой еще до того, как его заставили это сделать.

А теперь он рад, что она не стала его любовницей. Кэтрин не из тех женщин, которые годятся только для постели, хотя – какая ирония! – понял он это только сейчас. Она из тех женщин, которые нужны на всю жизнь. Виконт и сам не совсем понимал, что значит для него подобное открытие, но он не мог как следует поразмыслить над этим – так ужасно хотелось спать. Однако ему казалось, что это очень глубокая мысль и что к ней стоит утром вернуться, когда он выспится и отдохнет.

Да, он рад, что впереди у них целая жизнь, состоящая из таких вот ночей, как эта, – и даже еще более чудесных. А ночь после свадьбы была ужасной… Да и нынешняя ночь могла бы быть получше, хотя всего несколько минут назад она казалась ему замечательной. Потому что все кончилось... слишком быстро. И все удовольствие досталось ему. Он почти ничего не сделал, чтобы доставить удовольствие ей, – сразу же овладел ею, охваченный вожделением.

Но Кэтрин, кажется, довольна. Даже выкрикнула его имя в момент наивысшего напряжения. И почти сразу уснула. Уснула в его объятиях. Более того, на этот раз она не отвернулась и не заплакала.

В следующий раз, решил он, все будет делаться для нее. Если нужно, он может сдерживаться целый час, чтобы дать ей все, что способен дать. Да, в следующий раз... возможно, этой же ночью, попозже. Надо только, чтобы она не пускала в ход свои волшебные руки.

Роули улыбнулся, уткнувшись в ее волосы. У него были женщины с руками гораздо более искусными, чем у нее. Почему же ее руки едва не довели его до конфуза?

Он очень устал. Нужно уснуть. Но конечно, в эту ночь он не уснет. Желание охватит его еще до наступления утра.

Какое счастье, что впереди у них вся жизнь… Он услышал, как зашевелился у камина Тоби. Пес громко зевнул, щелкнув зубами, и снова погрузился в сон. Лорд Роули чуть было не рассмеялся. Но удержался от смеха – слишком уж хотелось спать.

Глава 18

Кэтрин не надеялась на то, что ее ждет счастье или хотя бы нечто похожее на счастье. И не хотела выходить замуж за лорда Роули. Подобное замужество казалось ей кошмаром, хотя Кэтрин всегда тянуло к виконту – тянуло вопреки ее воле. Она думала, что будет скучать по своему коттеджу и по тихой, спокойной жизни, которую вела в этом коттедже.

И вдруг оказалось, что она была счастлива в эти две недели, проведенные на новом месте. Как замечательно – да, она не могла этого не признать – снова жить в большом доме, окруженном огромным и красивым парком. И как хорошо иметь целый штат прислуги, следящей за тем, чтобы везде царили чистота и порядок. Очень приятно было сознавать, что ты – хозяйка в Стрэттон-Парке, настоящая леди, виконтесса Роули.

На следующий день по приезде она Провела все утро с миссис Кич. Кажется, слуги удивились, что виконтесса встала так рано. Домоправительница сопровождала ее по всему дому, рассказала, как ведется хозяйство, показала хозяйственные книги и отвела вниз поговорить с кухаркой, Хозяйство велось разумно, меню было разнообразным и изысканным. Наверное, многие молодые жены из робости ничего не стали бы менять, не стали бы вмешиваться. Кэтрин тоже не стала вмешиваться, но уже через несколько дней всем было ясно: в Стрэттоне действительно появилась новая хозяйка.

Да, очень приятно вновь почувствовать себя хозяйкой большого дома.

В округе быстро распространились новости – вскоре уже все знали о том, что виконт Роули снова обосновался в своем поместье и привез с собой молодую жену. Всю первую неделю в Стрэттон приезжали гости, и почти каждый приглашал их к себе. А всю вторую неделю Кэтрин выезжала чуть ли не ежедневно, отдавая визиты, посещая обеды и приемы, на которые их приглашали. Судя по всему, светская жизнь здесь обещает быть насыщенной, размышляла Кэтрин, даже когда все привыкнут к появлению в Стрэттоне молодой хозяйки.

В первую же неделю нужно было навестить викария с супругой; кроме того, в деревне и в церкви следовало кивать и улыбаться местным жителям, а те таращили на супругов глаза и улыбались в ответ. Какое-то время спустя Кэтрин посетила некоторых арендаторов и местных дворян.

В первые две недели в Стрэттоне она была занята как никогда прежде.

Из Лондона прибыла модистка с помощницами. Кэтрин даже не знала, что они должны приехать. Но муж велел ей провести с ними все утро, и Кэтрин быстро вспомнила, какое это волнующее и утомительное занятие: с тебя снимают мерку, чтобы сшить платье, а ведь приходится еще выбирать ткани, отделку и фасоны для такого множества туалетов, что просто голова идет кругом. Относительно количества туалетов она не могла спорить – это за нее решал муж, а он считал, что у жены совершенно ничего нет.

Пять лет она сама шила себе платья и была удовлетворена своим гардеробом. Простенькие платья Кэтрин вполне соответствовали ее скромным потребностям. Но она понимала, что теперь должна одеваться иначе – соответственно своей новой роли. Впрочем, платья ей очень понравились – кое-что из новых туалетов было готово совсем скоро. Виконт распорядился, чтобы модистка и две ее помощницы оставались в Стрэттоне, пока не сделают все, что требовалось.

Как и следовало ожидать, мужа своего Кэтрин видела нечасто. Целый день у нее уходил на домашние дела и визиты. Виконт же занимался имением, и Кэтрин очень быстро обнаружила, что он вполне серьезно относится к своим обязанностям землевладельца и очень неплохо осведомлен о том, как ведутся дела в его поместье. Правда, по вечерам супруги вместе делали визиты или бывали на приемах, но из-за требований этикета даже в этих случаях не могли остаться наедине.

Однако они встречались за трапезами. А иногда даже находили время вместе погулять или отправиться на прогулку верхом.

И Кэтрин поняла, что в конце концов, наверное, начнет относиться к виконту с симпатией. У себя дома в Стрэттоне он уже не походил на того праздного и скучающего любителя удовольствий, каким казался в Боудли. И кроме того, теперь, когда они стали супругами, он уже не представлял для Кэтрин опасности. Судя по всему, в Стрэттоне к нему относились с уважением. Одна из арендаторских жен рассказывала, что отец виконта был бездельником и картежником. Когда наследник получил поместье, оно находилось в плачевном состоянии. Но его светлости удалось все привести в порядок за несколько лет, несмотря на то что он в то время воевал на Пиренеях.

Оставаясь вдвоем, супруги редко молчали. Если же все-таки молчали, то не потому, что общение было им неприятно – просто каждый задумывался о своем. Они беседовали на самые разные темы. И Кэтрин обнаружила, что ее муж чрезвычайно приятный собеседник.

Кажется, оба они решили: не стоит требовать от их брака того, что он дать не может, и нужно попытаться как-нибудь наладить совместную жизнь.

Каждую ночь до самого утра виконт проводил в постели жены. Кэтрин полагала, что в этом смысле их брак вполне удался – хотя чему удивляться?.. Еще в Боудли он преследовал ее с такой страстью, что и она почувствовала к нему физическое влечение. Он даже был готов жениться на ней еще до того, как ему пришлось это сделать, – лишь бы переспать с ней.

То, что происходило между ними в постели, вполне ее устраивало. Виконт был прекрасным любовником, весьма искусным. Он постепенно избавлял ее от всех внутренних запретов, и теперь она наслаждалась на супружеском ложе вместе с ним. Муж научил ее такому, чего она прежде не могла бы представить даже в самых смелых своих фантазиях, – а ведь каждая ночь приносила все новые и новые открытия.

Конечно, Кэтрин не думала, что это продлится долго. Ибо прекрасно понимала, за кого вышла замуж. Мужчина столь неотразимый – она видела, как смотрят на него все женщины, живущие по соседству, и молодые, и не очень, – и столь страстный, он не будет до бесконечности покоряться чарам одной и той же женщины. Рано или поздно медовый месяц закончится. Возможно, когда она забеременеет.

Она безропотно смирится со всем, что ей суждено, когда он в конце концов к ней охладеет. Она сумеет принять все – и все же будет здесь счастлива, хотя подобная мысль и представляется предательством по отношению к ее маленькому коттеджу. Однако нынешняя жизнь для нее привычнее. Ведь в Боудли она вела неестественную для себя жизнь. Если бы еще полюбить мужа…

И все-таки мысль о том, что его пыл угаснет, причиняет ей что-то... похожее на боль. Жизнь хороша такая... как вот сейчас. Порой, когда она углублялась в размышления об этой жизни, – к счастью, у нее почти не было времени для долгих раздумий, – она не могла не признать: ей приятно общество мужа, приятно видеть, с каким уважением относятся к нему окружающие, приятно сознавать, что женщины отдают ему должное как необычайно привлекательному мужчине. И знать при этом, что он – ее муж, ее любовник.

Да, ее муж действительно замечательный любовник. А ведь она так долго жила в полном одиночестве… Кроме того, приятно было сознавать, что в постели она имеет над ним определенную власть. Теперь она знала, как доставить ему наибольшее наслаждение, как заставить его задыхаться, потерять контроль над собой, стонать и вскрикивать. Ей нравилось, когда он сетовал на волшебство ее рук и грозился связать их у нее за спиной. Нравилось, когда он называет ее “колдунья”.

"Хорошо, что я не влюблена в него”, – думала Кэтрин. Когда наступит перемена – а перемена неизбежна, – ей станет больно, но все же не очень. Да, станет больно…

Но она слишком занята, чтобы подолгу предаваться тяжким раздумьям. Во всяком случае, сейчас она почти счастлива.

– Как здесь красиво… – проговорила она со вздохом. – Это самое красивое поместье в Англии! Или я пристрастна?

– Да, самое красивое в Англии. – Он усмехнулся. – Но, как вы понимаете, я тоже пристрастен.

Стоял прекрасный весенний день – один из тех дней, что скорее похожи на летние, но без летнего зноя. Небо было синим и безоблачным. И дул легкий ветерок.

Они стояли посредине моста, глядя на спокойную гладь реки, на свешивающиеся над рекой ветви плакучей ивы, на парк и на дом. Все виды, открывающиеся с моста, были очаровательны, поскольку так или иначе в них присутствовал дом с его колоннами и фигурной крышей. Мост этот построил дед виконта почти сто лет назад.

Сегодня виконт поспешил домой, оставив дела, которые могли бы заставить его опоздать к ленчу или задержать еще дольше. Он поспешил, потому что жена за завтраком сообщила: модистка собирается устроить последнюю примерку сегодня утром. Значит, Кэтрин никуда не поедет. Останется дома. Они взяли с собой на прогулку Тоби, чтобы тот побегал, – этого избалованного терьера все еще не выдворили на конюшню, и сейчас он носился по берегу, пытаясь поймать какую-нибудь мошку.

– Я подумала, не будет ли лучше, если в гостиной повесить более светлые гардины, – сказала Кэтрин. – Это чудесная комната, Рекс, но в ней что-то не так. Я долго размышляла об этом. Вчера мне пришло в голову: наверное, тяжелые бархатные гардины поглощают много света и... великолепия этой комнаты. Как вы думаете?

Она чуть поморщила лоб, очевидно, представляя себе гардины и общий вид гостиной. Одно его удивляло, сбивало с толку и интриговало: в таком поместье, как Стрэттон, Кэтрин чувствовала себя как дома. И с легкостью вела хозяйство. Миссис Кич относилась к ней с таким уважением, словно она была здесь хозяйкой уже лет десять. А соседи приняли ее так, будто она принцесса. В обществе же Кэтрин держалась непринужденно, не испытывая ни малейшего страха или неловкости, и притом без всякой надменности.

– Я думаю, что вы лучше меня разбираетесь в подобных вещах, – ответил виконт. – Если гардины нужно сменить, их нужно сменить.

Она еще немного помолчала, потом сказала:

– Я не собираюсь изменять весь облик вашего дома. Здесь все выглядит так благородно… И не намерена растрачивать ваше состояние. Но кое-что…

Он рассмеялся. Кэтрин посмотрела на него и тоже рассмеялась.

– Кое-что придется изменить, – докончила она. – Совсем немного.

Он к этому уже почти привык: всякий раз, когда она смотрела на него, улыбаясь, чресла его начинали ныть. Но ведь так и должно быть. Когда бы она ни взглянула на него, он почти всегда тоже смотрел на нее, даже когда они находились в обществе. Кто-то из соседей отпустил по этому поводу шутку, сказав что-то насчет супругов-новобрачных.

Но ведь это действительно дурной тон – постоянно пялиться на собственную жену, как будто ты загипнотизирован ее красотой и очарованием, а ведь предполагается, что ты занят светской беседой. И виконт запретил себе смотреть на нее слишком часто. Однако то и дело ловил себя на нарушении этого запрета.

Он ждал, что его одержимость пройдет. Каждую ночь она принадлежала ему – и зачастую не один раз. Это продолжается уже две недели, если не считать ночь после свадьбы. Пора уж, давно пора утратить к ней интерес. Куда это годится – быть привязанным к постели жены…

– Изменить совсем немного? – улыбнулся виконт. – Ну что ж, если речь не идет о полной перестройке дома или полной перемене меблировки, можно считать, что мне повезло.

Кэтрин все еще смеялась.

– Зато речь идет о партерных садах со всех сторон дома, – сказала она. – И должен быть мост под стать вот этому с трех остальных сторон. Да, еще мраморный фонтан с голеньким херувимчиком. И…

Он приложил палец к ее губам, призывая к молчанию.

– С трех остальных сторон реки нет. Или вы полагаете, что я должен выкопать вокруг дома ров?

– Да, можно еще кое-что добавить? – спросила она. И еще кое-что в их жизни удивляло виконта. Обычно они беседовали на вполне серьезные темы. Но иногда их разговоры становятся совершенно нелепыми... вот как сейчас. И они вместе смеются. Ему нравится, когда она смеется. Тогда он не так остро чувствует свою вину. Порой он спрашивал себя: не делает ли она просто-напросто хорошую мину при плохой игре? Не хочется ли ей вновь оказаться в своем идиллическом коттеджике на берегу ручья? И кроме того, он по-прежнему задавал себе вопрос: может быть, она все еще тоскует по человеку, которого зовут Брюс? Виконт пытался не думать об этом неизвестном, пытался забыть это имя, однако ничего не получалось, и ревность постоянно терзала его.

По крайней мере, размышлял виконт, очень хорошо, что он ее не любит, хотя вступать в брак без любви он никогда не хотел. Но вышло именно так, и он сознавал, что первые недели супружеской жизни принесли ему много страданий – и неожиданное счастье…

Они одновременно обернулись и посмотрели в сторону широких ворот в конце подъездной аллеи. К дому подъезжал экипаж.

– Кто это? – спросила Кэтрин. – Кто-то из тех, кого я еще не знаю?

Виконт улыбнулся. Взяв жену за локоть, он отвел ее в сторону, чтобы карета не сбила их. Тоби подскочил к ним с отчаянным лаем, как делал всегда, когда к ним приезжали с визитом, – он уже привык охранять свою новую территорию.

– Вы, Кэтрин, не знаете лишь одного из гостей. А с двумя другими, кажется, давно знакомы.

Сразу за мостом карета остановилась. Виконт подошел к ней, чтобы открыть дверцу. На землю тотчас же прыгнул лорд Пелхэм, который принялся похлопывать друга по плечу и пожимать ему руку.

– Рекс, старый греховодник! – воскликнул он. – Женился и даже не подождал, когда друзья приедут, разодевшись для свадьбы. Поздравляю, дружище Лорд Пелхэм повернулся к Кэтрин, а Натаниел Гаскойн занял его место – смеясь, он хлопал виконта по плечу и уверял, что тот счастливчик и что ему везет не по заслугам. Мистер Гаскойн заявил, что готов обнять и поцеловать новобрачную, раз уж он не был на свадьбе и не сделал этого раньше.

А потом из кареты выпрыгнул граф Хэверфорд, четвертый Всадник Апокалипсиса, – высокий, светловолосый и элегантный.

– Рекс, – сказал он, – дорогой мой, как же так?

Друзья обнялись. Они не виделись уже несколько месяцев. А ведь когда-то не расставались, сражались плечо к плечу – и оказывались на краю гибели чаще, чем могли теперь припомнить.

– Я прочел ваше письмо не без удивления, – проговорил граф. – А потом Нэт и Идеи сообщили мне, что у них ваш брак не вызвал особого удивления. Жаль, что вы не отложили свадьбу до нашего приезда. Хотя в таком случае мы, наверное, передрались бы, решая, кто будет вашим шафером. Полагаю, этой чести удостоился Клод?

Лорд Роули кивнул и усмехнулся.

– Три шафера, четыре, считая Клода, – это все же многовато, – сказал он. – Но вы решили, что обязаны приехать, все трое. И проделали путь из Корнуолла. Я польщен.

Граф Хэверфорд хлопнул друга по плечу и повернулся к Кэтрин – она улыбалась, беседуя со старым знакомым. Те расступились, чтобы дать графу возможность представиться.

Лорд Роули взглянул на друга, намереваясь познакомить его с женой, но вдруг заметил, что граф в изумлении смотрит на Кэтрин.

– Как, леди Кэтрин?.. – произнес он. Бросив взгляд на жену, виконт увидел, что она смертельно побледнела; в глазах ее был страх.

– Моя жена, виконтесса Роули, – проговорил виконт ровным голосом. – Кэтрин, это Кеннет Вудфолл, граф Хэверфорд. Я вижу, вы уже знакомы…

Кэтрин сделала реверанс.

– Милорд… – произнесла она, едва шевеля бескровными губами.

– Да, похоже, мы знакомы. – Кен заговорил громко и быстро. – Да-да, кажется, мы действительно были в Лондоне в одно и то же время несколько лет назад. Меня отправили домой с Пиренеев – из-за ранения. Значит, вы убедили Рекса вступить в брак – или это он вас убедил? Всю дорогу Нэт и Иден рассказывали мне, какой Роули счастливчик. Теперь я вижу, что они не преувеличивали. – Он склонился над ее рукой и поднес к губам.

– Я прекрасно понимаю, как мне повезло, – сказал виконт и взял жену за руку. Ее рука была холодна как лед. – Кажется, дорогая, у нас в доме поселятся мои друзья.

– Я очень рада… – Ей удалось улыбнуться. На лице ее даже появился румянец. – В Боудли я убедилась, что лорд Пелхэм и мистер Гаскойн – лучшие друзья моего мужа. Я счастлива познакомиться и с графом. Думаю, вам здесь не придется скучать, – Жаль, что этой собаки не было с нами в Испании, – заметил граф. – Она выгнала бы французов за Пиренеи еще до того, как произошло первое сражение. Это ваша, виконтесса?

С тех пор как карета въехала в ворота, Тоби носился вокруг в приступе ярости. Нэт хотел его успокоить, но тщетно.

Они направились к дому. При этом говорили все сразу – кажется, чуть громче, чем следовало. Было много смеха и много восклицаний.

"Леди Кэтрин”.

И в глазах у нее – страх.

Конечно, Кен пытался все исправить. Но слишком поздно.

"Леди Кэтрин”.

Кухарка поспешно приготовила ленч для гостей. За столом также много смеялись и говорили. После ленча Кэтрин предстояло нанести несколько визитов, мужчины же остались дома. Обед прошел почти так же, как ленч. А вечером все отправились к Бриксхэмам – поговорить и поиграть в карты. Незамужние леди, соседки виконта, были просто очарованы его друзьями.

Этот день прошел почти так же, как и все остальные дни. За исключением утреннего разговора на мосту и приезда гостей, все было как обычно.

Кэтрин разделась, готовясь ко сну. Мэри расчесала ей волосы, и она велела горничной идти спать. Затем, надев халат, прошла в свою гостиную и стала ждать виконта там, а не в спальне. Она заметила, что ее бьет дрожь, хотя друзья мужа говорили о том, что сегодняшний вечер не по-весеннему теплый.

Какие это приятные джентльмены… Они изо всех сил старались, чтобы ей не было с ними неловко, чтобы она смеялась, несмотря на то что оказалась единственной женщиной среди четверых мужчин. Особенно очарователен был граф Хэверфорд. Он не избегал ее, не держался с ней так, словно она зачумленная, а ведь она с той минуты, как узнала его, опасалась именно этого.

Кэтрин прекрасно помнила, каким он был в ту весну – необычайно красивым в своей красной полковой форме, романтично бледным после ранения, от которого чуть не погиб в Испании. Все светские молодые леди вздыхали по нему – в том числе и она, хотя лишь один раз танцевала с ним на каком-то балу.

– Тоби. – Пес запрыгнул на двухместный диванчик, хотя его и учили, что в присутствии виконта он не должен посягать на мебель. Она прижалась щекой к теплой шерстке терьера. – Ах, Тоби, это должно было случиться. Почему я сразу все ему не рассказала, до того как мы поженились? А потом, я немного... немного привязалась к нему… Ах, ведь я знала, что мне нельзя ни к кому привязываться. Совсем нельзя.

Тоби лизнул хозяйку в щеку. Но прежде чем пес успел принять дальнейшее участие в разговоре, дверь открылась. Тоби тут же спрыгнул на пол.

– Ах, вот вы где! – проговорил виконт. – Я, стало быть, правильно сделал, что пришел сюда, а не в спальню.

Вид у него был не очень сердитый. Впрочем, с какой стати ему сердиться? Он ведь понимал, что многого не знает о ее жизни. Он не пытался настаивать, чтобы она ему обо всем рассказала. И она никогда ему не лгала. Да, не лгала. Интересно, подумала Кэтрин, что рассказал ему лорд Хэверфорд после ленча? И тут же мысленно ответила себе: ничего. Он ничего не рассказал. Она встала.

– Итак, леди Кэтрин, – проговорил виконт, – теперь объяснилась хотя бы часть загадки. Вы вошли в жизнь Стрэттона так, словно вели такую жизнь с пеленок. И судя по всему, так оно и было. Вы собираетесь лечь в постель? У вас такой вид, будто вы готовы к сражению… Вряд ли я могу настаивать, чтобы вы выложили мне сейчас все, верно? Раз уж я не настоял с самого начала… И не сомневайтесь, Кен будет держать рот на замке.

– Меня зовут леди Кэтрин Уинсмор, – проговорила она. – Я дочь графа Пакстона.

Виконт молчал, стоя у двери, заложив руки за спину и поджав губы.

– Ах, – проговорил он наконец, – вы все же решились рассказать мне кое-что, не так ли? Тогда вам лучше сесть, Кэтрин, прежде чем вы упадете в обморок. Неужели это действительно такая ужасная история?

Кэтрин села, сложив руки на коленях. Да, она собиралась рассказать ему кое-что. Собиралась рассказать ему все. Она пыталась собраться с мыслями и решить, с чего начать, но в голове у нее вертелась лишь одна мысль – совершенно нелепая.

Кончилось тем, что она полюбила его, думала Кэтрин. И обнаружить это в такой момент!

Она его полюбила.

Глава 19

Он медленно подошел к креслу, стоявшему у камина, и сел – не очень близко от нее. Тоби фыркнул на его домашнюю туфлю, а потом улегся, положив на нее голову.

Виконт посмотрел на жену – бледна, собранна, смотрит на руки, сложенные на коленях. Он не был уверен, что ему хочется выслушать ее. Она была его женой в течение трех недель. И они уже стали привыкать друг к другу. Стали почти друзьями. При этом они были страстными любовниками, хотя совсем не знали друг друга. Только сейчас он узнал, кто она. Леди Кэтрин Уинсмор – ныне леди Кэтрин Адамс, виконтесса Роули, дочь графа Пакстона.

Пять лет она прожила в Боудли в качестве миссис Кэтрин Уинтерс, вдовы. Оказывается, она – незамужняя дочь графа. Он знаком с графом Пакстоном, просто забыл, что фамилия его – Уинсмор.

– Я стала выезжать, когда мне было девятнадцать лет, – заговорила Кэтрин. – Умер один из наших родственников, и это не позволило мне начать выезжать на год раньше. Я чувствовала себя старой. Чувствовала себя очень одинокой. – Она невесело рассмеялась. – Я была готова к ухаживанию, к любви, к замужеству. Но больше всего мне хотелось повеселиться, пока продолжается сезон. Когда ты молода, потеря родственника вызывает лишь досаду, особенно если речь идет о родственнике, которого ты толком и не знаешь и не можешь оплакивать всерьез.

Такова была Кэтрин пять лет назад. Наверное, это была красивая и пылкая девушка. Он же в то время находился в Пиренеях. Кэтрин начала выезжать в тот год, когда Кена из-за ранения отправили домой. Потом граф вернулся в Испанию и нарочно злил друзей, повествуя о молодых светских леди, с которыми флиртовал, танцевал и прогуливался. Возможно, Кэтрин была среди этих леди.

– Мне повезло, у меня оказалось несколько обожателей, – продолжала она. – Среди них выделялся один. Он очень скоро сделал мне предложение. Папа охотно дал свое согласие. Это была хорошая партия. Мне он нравился. Я была готова сказать “да”. Но... это так глупо, однако мне он казался немного скучноватым. Наверное, я в конце концов сказала бы “да”, но мне не хотелось связывать себя помолвкой, пока не кончится сезон. Мне хотелось, чтобы другие мужчины считали меня свободной. Я еще не закончила флиртовать. Ах, я была так глупа!

– Что глупого в том, что человек хочет наслаждаться жизнью, пока молод? – с невозмутимым видом заметил виконт.

Тоби, лежавший на полу, тихонько тявкнул, как бы в знак согласия.

– Был еще один человек, который интересовал меня гораздо больше, – продолжала Кэтрин. – Он был хорош собою, весел и обаятелен. А репутация гуляки и картежника делала его совершенно неотразимым. Говорили, что он проигрался за карточным столом, что ему грозит разорение и что он ищет богатую невесту. Меня предупредили, чтобы я держалась от него как можно дальше.

– Но вы этого не сделали. Она передернула плечами.

– У меня не было иллюзий относительно его интереса ко мне. Я не собиралась за него замуж. Я не была в него влюблена. Но когда тобой восхищается человек столь необычный и столь... запретный – это такой восторг! Я иногда танцевала с ним, бросая вызов тем, кто сопровождал меня на балы. Я переглядывалась с ним на концертах и в театрах. Иногда, полагая, что меня к нему не подпускают, он умудрялся передавать мне записки. Я даже ответила ему, но только один раз. Мне было не по себе: ведь я вела себя... ужасно неприлично. Я была... очень глупа.

Скверно, подумал виконт. Она так долго подбирается к сути… И за все это время ни разу не взглянула на него.

– Просто очень молода, – сказал он.

– Но в конце концов я совершила нечто ужасное. – Кэтрин опять передернула плечами и надолго замолчала. Наконец снова заговорила:

– Мы оба оказались в Воксхолле, каждый в своей компании. Он пригласил меня танцевать, но сопровождающая меня компаньонка сказала ему – очень строго и твердо, – что я занята на весь вечер. Он передал мне записку через официанта, в которой просил меня немного погулять с ним по саду. В Воксхолле так красиво, так замечательно, а я была там впервые… Но мои спутники хотели только одного – сидеть в ложе, есть клубнику и пить вино.

Никому не хотелось гулять или танцевать. Я была очень разочарована.

Теперь она говорила быстро, с горячностью. Виконт посмотрел на нее и кое-что начинал понимать. Хорошо, что она не вышла за скучного, респектабельного джентльмена, который “засушил” бы все восторги юного существа, только что начавшего выезжать в свет. Бедная девочка! Он прекрасно понимал, какие ее обступали соблазны. Конечно, то были вредоносные соблазны, которым она, без сомнения, поддалась. Наверное, они надолго остались одни, и репутация ее погибла. Впрочем, нет, подумал он, вспомнив ночь после свадьбы, здесь было кое-что посерьезнее.

– Я сказала, что хочу зайти к подруге в другую ложу, – продолжала Кэтрин, – и убежала так быстро, что никто не успел меня удержать. Я отправилась на прогулку, чего мне ужасно хотелось. – Она засмеялась и прижала ладони к щекам.

Он изнасиловал ее. Боже, он ее изнасиловал!

– Его ждала карета. Я не хотела садиться в нее, конечно, но он пообещал мне, что мы проедем совсем немного и он покажет мне огни Воксхолла с расстояния. Я так смутилась, что не стала поднимать шум, а надо было бы закричать, потому что он крепко держал меня за руку. В карете он... он что-то сделал со мной... а потом отвез меня прямо домой. Держался очень нагло. И рассказал папе, что мы любим друг друга, и что мы были вместе, и что он сбежал бы со мной, если бы не заботился о моей репутации. – Она умолкла.

Глаза ее были закрыты, руки снова лежали на коленях.

– Многие годы я убеждала себя, что не виновата. Нет, повторяла я снова и снова. Но ведь я вышла к нему по собственному желанию. И в карету села без особенного нажима с его стороны. Наверное, это нельзя назвать насилием. Никто никогда не называл это таким словом. Я во всем виновата.

– Кэтрин! – Виконт внезапно охрип. Она же наконец-то посмотрела ему в глаза. – Вы сказали “нет”. Вы не виноваты.

Она снова потупилась.

– Он подбирался к вашим деньгам? – спросил виконт, хотя ответ и без того был очевиден. – Почему вы не вышли за него, Кэтрин? Отец запретил вам?

Она горько рассмеялась:

– Я не захотела. Да, не захотела. Я бы предпочла умереть. Он, конечно, не делал тайны из того, что произошло, или, вернее, из того, что произошло с его точки зрения. Он хотел сделать так, чтобы у меня не было выхода.

Обесчещена. Обесчещена раз и навсегда. Как хватило у нее мужества не сделать то, что она была обречена сделать?

– И тогда, – проговорил он, – вас отправили в Боудли, чтобы вы прожили там всю жизнь под вымышленным именем, притворяясь вдовой?

Она ответила не сразу.

– Да, – сказала наконец.

– Кто это был? – прошептал виконт. Его охватила чудовищная ярость.

Она медленно покачала головой.

Он все равно узнает. Она скажет. Он найдет этого мерзавца и убьет его.

– Кэтрин!

И тут его осенило. Она не любила ни одного из них – ни того, с кем почти обручилась, ни того, кто ее изнасиловал. Она приехала в Лондон, ей очень хотелось провести там сезон – значит, дома у нее тоже никого не было. Черт побери, кто же такой Брюс?

Кэтрин не отвечала. Она сидела, запрокинув голову, закрыв глаза.

– Кэтрин, кто такой Брюс?

Тогда она посмотрела на него. Сначала во взгляде ее была пустота, а потом в нем появилась такая боль, что у "виконта перехватило дыхание. Она раскрыла рот, намереваясь что-то сказать, однако промолчала. Собравшись с духом, все же заговорила:

– Это был мой сын. – В голосе ее звучало отчаяние. – Плод этой... мерзости. Он родился на месяц раньше срока. И прожил три часа. Все говорили, что это очень хорошо... что он умер. Счастье для меня и для него. Но это было мое дитя. Мой сын. И он не был ни в чем виноват. Брюс умер у меня на руках.

Боже! Он словно врос в кресло. Словно окаменел.

– Ну вот… – Виконт не знал, сколько времени они молчали. Голос ее казался совершенно безжизненным. – Все это я должна была рассказать вам до того, как мы обвенчались. Вы должны были настоять на том, чтобы я все вам рассказала. Вы женились на женщине, обесчещенной дважды, милорд. Я не вышла за него замуж, даже когда стало известно, что я в положении. Меня отослали в Бристоль, к тетке. Но она не хотела, чтобы я жила у нее, и я не хотела жить там, потому что со мной обращались так, будто я до того порочна, что не заслуживаю даже виселицы. Поэтому я придумала, как мне жить дальше, чтобы избавить семью от своего присутствия, которое их так смущало. Я решила начать жизнь заново. Даже Боудли выбрала сама.

Виконт лихорадочно размышлял. Да, верно, Кена отправили в Англию шесть, а не пять лет назад.

– Кэтрин, – спросил он, – кто это был? Но она снова покачала головой.

– Оставьте, – сказала она. – Пусть это пройдет. Я поступила так, чтобы не сойти с ума.

– Кто это был? – Виконт поймал себя на том, что именно таким голосом говорил в те годы, когда был кавалерийским офицером. Услышав его голос, все подчинялись мгновенно. Она снова посмотрела на него. – Вы скажете мне, кто это был.

– Да, – отозвалась она. – Я должна сказать. Сэр Ховард Коупли.

Виконт похолодел. Ему казалось, он вот-вот лишится чувств. Неужели возможны такие чудовищные совпадения? Тут ему вспомнился разговор с Дафной, который состоялся не так давно. Коупли был известным охотником за приданым. Он был замешан в нескольких скандалах и даже дважды участвовал в дуэли. Почему-то – но так случается сплошь и рядом – высшее общество еще не отвернулось от него окончательно.

К тому времени, когда его помолвка была расторгнута, лорд Роули уже знал о Коупли все. Воспоминания об этом странным образом переплетались с событиями, связанными с Ватерлоо. Он слышал имена еще нескольких молодых леди, чья репутация была запятнана Ховардом Коупли. Помнит ли он теперь эти имена? Было ли среди них имя Кэтрин? Может ли он вспомнить? Дочь Пакстона. На которой Коупли по каким-то причинам не удалось жениться, хотя она и носила его ребенка;

Может быть, он сейчас выдумывает эти воспоминания? Или действительно они существуют глубоко в подсознании? Дочь Пакстона.

Кэтрин встала, Тоби тоже вскочил и вилял хвостом.

– Я иду спать, – проговорила она, не глядя на него. – Я очень устала. Спокойной ночи.

Тоби потрусил следом за хозяйкой. Виконт долго просидел в гостиной, но в конце концов поднялся и побрел в свою спальню, прихватив с собой свечу.

Она спала крепко, без сновидений. Проснулась же рано, удивляясь, что вообще сумела уснуть. Он не пришел к ней – впервые с тех пор, как они приехали в Стрэттон.

Это конец, без сомнения. Кэтрин отнеслась к этому совершенно спокойно. Ей казалось, что она всегда знала: в один прекрасный день она все ему расскажет либо он сам все узнает. И поскольку она знала это, то должна была знать и другое: это конец.

И не стоит обременять себя сознанием своей вины – ведь виконт знал, что у нее есть тайны. Он мог бы настоять, чтобы она раскрыла ему эти тайны в тот день, когда они с Дафной пришли в ее коттедж.

Ну что же, теперь он знает, что женился на женщине, которая никогда не сможет больше появиться в порядочном обществе.

Она не впадала в отчаяние, просто знала: это конец. Но ничего особенного не произошло. Она жила одна пять лет и даже была счастлива. Другое дело, если бы она любила его, – Кэтрин упрямо отказывалась вспомнить то, в чем призналась себе еще накануне вечером, перед тем как рассказала мужу свою историю.

Сегодня она спустится вниз попозже. Конечно, ей придется с ним встретиться, но пусть это произойдет не за завтраком. Ведь его друзья тоже могут оказаться за столом. Кэтрин повернулась на бок и заставила себя снова уснуть.

Проснулась она через час, опять удивившись, что ей удалось заснуть. Кажется, она освободилась от бремени, избавилась, от внутреннего напряжения.

Она вошла в комнату, где они обычно завтракали. И с облегчением вздохнула, увидев, что там никого нет – дворецкий сообщил, что его светлость и гости отправились на верховую прогулку. Хорошо бы они не возвращались все утро. После ленча у нее намечено три визита. Конечно, остается еще ленч. Но возможно, он пройдет так же, как вчерашние трапезы. Его друзья любят поболтать и посмеяться. А может, они стараются загладить неловкость, возникшую из-за открытия лорда Хэверфорда? Наверное, стараются.

Но ей не повезло – вопреки всем ее надеждам. Вернувшись наверх после переговоров с кухаркой – Кэтрин занималась этим каждое утро, – она обнаружила всех четверых джентльменов в холле. Они только что вернулись с верховой прогулки. Граф Хэверфорд подошел к ней и, взяв ее за обе руки, склонился над ними.

– Доброе утро, виконтесса, – сказал он. – Мы похитили у вас Рекса, чтобы проехаться верхом. Простите нас. Больше этого не повторится. Сегодня после полудня мы уезжаем в Лондон. Видите ли, мы заехали сюда только для того, чтобы пожелать вам обоим счастья. Но мы не станем злоупотреблять вашим гостеприимством.

Она посмотрела на графа, на лорда Пелхэма и мистера Гаскойна с некоторым сожалением. Ей не хотелось, чтобы они уезжали. И она была уверена: они намеревались провести в Стрэттоне неделю или даже больше.

– Очень жаль, что вы так скоро уезжаете, – сказала Кэтрин. – Может, передумаете?

Друзья наговорили хозяйке множество комплиментов. Но все они утверждали, что им не терпится попасть в Лондон именно теперь, когда сезон уже начался. И уверяли, что никому из них и в голову не пришло бы остаться в Стрэттоне дольше чем на день.

Вскоре уже супруги махали вслед уезжающим гостям. Они стояли на террасе, и внезапно воцарившаяся тишина казалась оглушительной. Виконт взял ее за локоть и повел по подъездной аллее к мосту, где они стояли вчера – неужели это было вчера? – когда все началось. Они не разговаривали.

День выдался не такой погожий, как накануне; по небу плыли облака, и дул прохладный ветерок. Вода в реке казалась грифельно-серой, а не голубой, и по ней ходила рябь. Тоби, как и вчера, носился по берегу, пытаясь отыскать врага.

– Теперь, когда я уехала из Боудли, – заговорила наконец Кэтрин, нарушив молчание, – мой отец не будет поддерживать меня. Таково было условие. И вернуться туда я тоже не могу. Но в Англии множество тихих уголков, а мои потребности очень скромны. Возможно, вы пожелаете поступить так же, как поступил мой отец пять лет назад. Я опять могу переменить имя. Я никогда не причиню вам никаких неприятностей.

– Мы едем в Лондон, – проговорил виконт.

– Нет! – Этого она ожидала в последнюю очередь – в самую последнюю. – Нет, только не в Лондон. Я не могу поехать туда. Вы же знаете, что не могу. И вы не захотите, чтобы вас видели там со мной.

– И тем не менее мы едем. Там нас ждет множество незаконченных дел.

– Рекс… – Она схватила его за руку. Рука была твердой как гранит, – Вероятно, вы не поняли. Все знают. Все говорилось открыто. Даже то, что я в положении. Я обесчещена. Это невозможно, я не могу туда вернуться.

Он посмотрел на нее; взгляд его был суров.

– Значит, вы виноваты? – спросил он. – Вы с этим согласны?

– Нет! – Неужели он ей не верит? Впрочем, какая разница? – Вы же знаете, женщина всегда оказывается виноватой, если перестает быть добродетельной. А я не захотела играть по правилам и восстановить свою добродетель и репутацию единственно возможным способом.

– Значит, дело еще не закончено. Мы едем, чтобы закончить его, Кэтрин.

Она покачала головой. Ей стало тошно в прямом смысле слова.

– Прошу вас… Прошу вас, Рекс! Позвольте мне уехать. Пусть никто не узнает, на ком вы женились. Ваши друзья ничего не скажут.

– Вы кое-что забываете. Вы – моя жена. Наверное, ее муж был хорошим офицером, промелькнула совершенно неуместная мысль. Наверное, все подчиненные знали: противиться его воле бессмысленно.

– Теперь вы должны сожалеть обо всем этом, – с горечью проговорила она. – Вы должны были настоять и выслушать меня, когда я назвала свое имя, Рекс. Вы должны были понять, что…

– Давайте говорить о настоящем, – перебил виконт. – Вы моя жена. Я хочу жить с вами. Я хочу от вас детей. Желание пронзило ее. Но она покачала головой:

– Я должна была открыться вам. Я знала все эти годы, что замужество для меня – невозможно. И знала, что мечтать мне запрещено. Я пыталась избавиться от вас, Рекс. Я снова и снова говорила вам “нет”.

Он побледнел, подбородок его отяжелел.

– Точно так же вы поступили с Коупли. Подходящее сравнение, Кэтрин.

– За исключением того, – проговорила она с горечью, – что в ту ночь, когда я сказала “нет”, вы ушли. Вы не взяли меня силой.

Он хрипло рассмеялся.

– Тогда давайте останемся здесь, – проговорила она с мольбой в голосе. – И будем надеяться, что нас никто никогда не найдет.

– Мы едем в Лондон, Кэтрин.

Кэтрин положила ладони на перила и уставилась на воду.

– Вы жестоки, – прошептала она.

– А вы малодушны.

– Малодушна? – Она резко повернулась к нему, глаза ее сверкали. – Нет, Рекс, просто я знаю правила игры. Я их нарушила – отказавшись выйти за него, согласившись выйти за вас. Но я знаю, что никогда не смогу вернуться в Лондон.

– Но вы туда поедете. Завтра утром. – Виконт повернулся и, не оглядываясь, направился к дому.

Кэтрин, однако, не поспешила за ним. Она стояла на мосту, пытаясь преодолеть слабость, тошноту и страх. Не следовало выходить за него замуж. Нужно было оставаться твердой, даже несмотря на всеобщее осуждение. Она должна была вынести все, как в первый раз. Почему, когда взрослеешь, мужественные поступки становится совершать все труднее? Может, потому, что с возрастом лучше узнаешь жизнь? Она отказалась стать женой сэра Ховарда… Но если бы знала, что ее ждет впереди, то неужели и тогда отказалась бы?

Рексу она не отказала – возможно, потому, что на сей раз знала, что ее ждет. Она утратила мужество и не смогла сделать то, что обязана была сделать.

Он назвал ее малодушной. Потому что она не хочет возвращаться в Лондон. Но для того чтобы знать, что ждет ее там, вовсе не нужна мудрость, приходящая с годами. Понимает ли он это? Понимает ли?

Она не может поехать. Кэтрин закрыла глаза и прижалась лбом к балюстраде. Не может.

Но ее лишили выбора – опять. Лишили всякого выбора. Она вышла за него замуж три недели назад. И поклялась подчиняться ему. Он только что сказал, что они едут в Лондон. Выбора у нее нет.

Ах, Боже милостивый, они едут в Лондон!

Он вовсе не был уверен, что поступает правильно. И понимал, что скорее всего обрекает свою жену на унижения и оскорбления, от которых она, возможно, никогда не оправится. И еще он прекрасно понимал, что может разрушить этим свой брак. Возможно – даже очень возможно, – что после этого она возненавидит его.

Но в одном виконт был уверен. Он был уверен, что поступает единственно возможным образом Она его жена. Если бы он разрешил, она нашла бы себе новый коттедж. Но этого он не разрешит. Никогда. Дома тоже нельзя скрываться. Рано или поздно станет известна вся правда. В любом случае он не позволит жене провести здесь всю жизнь – точно в западне. В конце концов у них могут появиться дети, которых надо будет вывозить в свет, – дети, которым придется иметь дело с прошлым их матери.

Поэтому он предпочитает покончить с этим раз и навсегда.

Он посмотрел из окна кареты на уже четко различимые лондонские окраины. Скоро они прибудут в Роули-Хаус – он послал гонца предупредить, чтобы дом отперли и все приготовили. Так что обратного пути нет.

Она сидела рядом с ним, как когда-то по дороге из Боудли. Сидела, словно мраморная статуя. Они почти не разговаривали, хотя ему очень хотелось как-то утешить ее. Но выяснилось, что он не в состоянии сделать это. Как можно утешить женщину, оказавшуюся в таком положении?

Кен, Иден и Нэт пытались убедить его вчера утром, что они и в самом деле намеревались провести у них всего лишь один день по пути в Лондон. Они громко веселились по этому поводу. Казалось, что между ним и ими – мощная каменная стена высотой в десять футов. Иден заявил, что ехать в Лондон безопасно. Его замужняя пассия с мужем отбыли к себе домой, на север, а Нэт решил, что его незамужняя пассия – или, точнее, ее многочисленное семейство – уже все поняла по его длительному отсутствию. И теперь он может спокойно вернуться в Лондон. Вокруг этого вся троица и вела разговор, точнее – болтала обо всем и ни о чем.

– Видите ли, на самом деле все в порядке, – сказал наконец виконт, внезапно обрывая нить беседы и вымученное оживление. – Я знал историю Кэтрин еще до того, как мы вступили в брак, Или вы думаете, что это не так? Как бы я тогда мог жениться на ней? В таком случае фамилия, стоящая на лицензии и в церковной книге, была бы ненастоящей. А брак – недействителен. Просто вчера я был ошеломлен тем, что Кену эта история тоже известна. И глупо с моей стороны пытаться защитить Кэтрин, заставляя ее продолжать спокойно жить в Стрэттоне.

По выражению лиц друзей он понял, что эту историю Кэтрин уже рассказали и Идену, и Нэту. Кен, зная друзей, был уверен, что дальше она не распространится.

– Знаете, Рекс, ведь это один из самых отвратительных мерзавцев в Англии, – сказал Кен. – Знаете хотя бы по своему предыдущему опыту. Я никогда не считал, что вина за все – полностью или в основном – лежит на леди Кэтрин. И так думали многие.

– Вам незачем защищать ее в моих глазах, – ответил виконт. – Она моя жена, и я ее люблю. На ней нет вообще никакой вины. Она подверглась насилию.

– И все же он не захотел на ней жениться? – в изумлении проговорил Нэт. – Почему же Пакстон не убил его?

– Она не захотела выйти за него, – ответил лорд Роули.

– Дьявольщина! – воскликнул Идеи. – Даже несмотря на… – Он осекся, проглотив ругательство.

– На то что она ждала ребенка, – спокойно закончил виконт. – Но она мужественная женщина, моя Кэтрин. Мне нужен ваш совет.

Наверное, не правильно было спрашивать совета у друзей в деле, касающемся брака. Но речь шла не о его личном интересе. А этим джентльменам он доверил бы свою жизнь – собственно, он и делал это уже неоднократно, сам не помнил даже сколько раз.

И все равно он не последовал бы их советам, если бы они не совпали с его решением. Но все четверо оказались единодушны: он должен отвезти ее в Лондон.

Но разговор с друзьями лишний раз доказал ему, какие ужасные последствия имело его бездумное преследование Кэтрин в Боудли. Ведь она была вновь обесчещена, потому что он, как и Коупли, не пожелал принять ее “нет” за твердое решение. О нет, он не взял ее силой. Хотя бы это его утешало. И все же он был безутешен. Она выбрала для себя определенный уклад и жила в деревне радостно и достойно. Он вмешался в ее жизнь и навлек на нее бесчестие.

Чем он может утешить ее? Он взглянул на жену, когда они подъехали к Мэйферу, к району фешенебельных особняков знати и богачей. Она даже не смотрела в окно. Он не смог прийти к ней ни вчера ночью, ни позавчера. Он не мог прикасаться к ней – только когда помогал сесть в карету. И разговаривать с ней он тоже не мог.

А сможет ли он когда-нибудь простить себя? Вряд ли.

Глава 20

Четыре дня, прошедшие со времени их приезда в Лондон, Кэтрин была предоставлена самой себе. Она почти не виделась с мужем – ни днем, ни ночью. Она не расспрашивала его, почему он так подолгу отсутствует, хотя и знала, что по ночам виконт бывает дома. Он спал в своей спальне, отделявшейся от ее спальни двумя туалетными комнатами.

Кэтрин не забеременела. Это стало ясно в тот день, когда они выехали из Стрэттон-Парка. Может быть, оно и к лучшему, подумала она, едва прошло первое разочарование. Хотя муж и отказался отослать ее, он, разумеется, согласится сделать это, как только поймет, к какому скандалу приведет ее появление в Лондоне. Он сказал, что хочет от нее детей, но он передумает, когда осознает всю сложность положения. И если бы сейчас она забеременела, это только безнадежно усложнило бы ситуацию. А теперь об этом и думать нечего – он больше не приходит на ее ложе.

Кэтрин не выходила за пределы дома и сада. Ей было жаль Тоби. Сад был невелик, и она знала, что ему очень хочется хорошенько побегать. Она отвезла бы его в Гайд-парк, но кто знает, кого она встретит там, даже если поедет туда рано утром.

Она опять пустила жизнь на самотек, как это было за неделю до свадьбы. Опять жизнь ушла из-под ее контроля, оказавшись в руках мужа. После того вечера на мосту, когда он сообщил ей, что они едут в Лондон, она не пыталась сопротивляться. Она только надеялась, что еще до того, как ей придется выйти из дома, он сам поймет: подобная ситуация немыслима, и единственное, что они могут сделать, – это вернуться в Стрэттон.

Но на пятый день надежды ее рухнули. Вернувшись домой уже утром, он нашел ее в утренней гостиной за дамским секретером. Она писала письмо мисс Доунз.

– Вот вы где, – сказал он, подходя к ней. – Я привез вам гостя, Кэтрин. Он в библиотеке. Пойдите и встретьте его.

– Кто? – Все внутри у нее сжалось. – Еще один ваш друг? Я не пойду, Рекс. Идите сами. Я останусь здесь и закончу письмо.

– Идите же. – Он положил руку ей на плечо. Голос у него был спокойный, но за месяц семейной жизни Кэтрин уже немного узнала своего мужа – а может быть, она узнала его даже еще раньше. У него несгибаемая воля. Он не предоставлял ей никакого выбора. – Тоби, вы останетесь здесь, сэр, и будете охранять комнату от грабителей.

Тоби повилял хвостом и остался.

Рука мужа лежала на ее талии. Лакей распахнул перед ними дверь в библиотеку. Она вошла.

Это был очень молодой человек, и, судя по всему, поджидая их, он ходил по комнате взад-вперед. Остановившись на полпути между письменным столом и окном, он повернулся к двери – молодой человек с золотистыми волосами и ореховыми глазами; должно быть, лицо его добродушно, когда он не охвачен беспокойством, как сейчас. Увидев ее, он побледнел.

Она едва узнала его. Когда она видела его в последний раз, ему было только двенадцать лет. Во время того сезона его не было в Лондоне, Он находился в школе.

– Кэти? – прошептал он.

– Хэрри. – Ее губы сложились, чтобы произнести его имя, но звука не получилось. Ах, это Хэрри! Какой красивый молодой человек!

– Кэти? – повторил он. – Это правда ты? Я едва мог поверить в это, несмотря на все заверения Роули. Я думал, что ты умерла. – Он побледнел еще сильнее, если это только возможно.

– Хэрри. – На этот раз звук получился. – Ах, Хэрри, ты же совершенно взрослый! – Кэтрин подошла к нему, толком не понимая, что делает, и протянула руку, чтобы коснуться лацкана его сюртука. – И такой высокий. – Внезапно глаза ее наполнились слезами.

– Ты ведь умерла от родов в доме у тети Филипс, – проговорил он. – Так мне сказал папа. Но мы не носили траур, потому что…

Она улыбнулась сквозь слезы.

– Может быть, мы сядем? – Это был голос ее мужа, холодный и трезвый. – Кэтрин, Перри. Вы оба потрясены.

– Виконт Перри, – сказала она, положив другую руку на лацкан сюртука. – Теперь, когда ты вырос, этот титул звучит великолепно. Хэрри, можешь ли ты…

Но она увидела, что в глазах у него тоже появились слезы. А потом он обнял ее и пылко привлек к себе.

– Кэти, – сказал он, – Роули объяснил мне в “Уайте-клубе”, что ты не виновата в том, что произошло. Я верю ему. Но даже если это и не так... да, даже если это и не так…

Она любила его и заботилась о нем, как мать, хотя была всего на шесть лет старше. Их мать занемогла после его появления на свет и умерла, не дожив до третьего дня его рождения. Всю нежность своего сердца Кэтрин изливала на маленького братика. С ним проводила она все свободное время. И он обожал ее. Она помнила, как в пятилетнем возрасте он объявил, что останется холостяком, когда вырастет, чтобы иметь возможность заботиться о ней всю жизнь.

Они сели рядом на диван, а Роули устроился в кресле у камина. Кэтрин держала брата за руку. Изящная, как и весь он, рука, но при этом по-мужски сильная. Пройдет немного лет, с гордостью подумала она, и он заставит трепетать не одно женское сердце.

– Расскажи о себе. – Она не сводила с него глаз, охваченная жаждой узнать все, что случилось с ним за эти годы. Брат считал, что она умерла. Она жила так, словно умер он, не делая никаких попыток связаться с ним или узнать о нем что-нибудь. Перед ней поставили еще и это условие. Но Кэтрин и сама не стала бы делать никаких попыток. Даже думать о брате было мучительно. – Расскажи же мне все.

– Как-нибудь в другой раз, – хотя и твердо, но не сурово, проговорил Роули. – Сейчас стоит поговорить о другом. Полагаю, теперь вы не можете не согласиться, что из вашего приезда в Лондон уже вышло что-то хорошее.

Кэтрин не была в этом уверена. Снова увидеть Хэрри, прикоснуться к нему, узнать, что его долгое молчание вызвано не нежеланием видеть ее, – все это сладостно-мучительно. И он сказал, что верит Рексу и что даже если бы не верил, все равно ее не осуждает. Но она не может позволить, чтобы его видели в ее обществе. Он молод, и ему нужно занять в свете определенное положение. Ему может помешать даже напоминание о сестре. Она же вернуться в общество не может.

– Роули сказал, что ты собираешься побывать сегодня утром у папы, – проговорил Хэрри. – Я думаю, это правильно, Кэти, раз ты вышла замуж.

– Нет! – резко бросила она, повернув голову к мужу. И наткнулась на его твердый взгляд. Лицо его было сурово, глаза сузились. – Нет, Рекс, – прошептала она.

– Все знают, что у меня есть жена, – сказал он. – Все сгорают от любопытства. Вы, вероятно, видели, какая куча приглашений пришла к нам вчера и сегодня. Для вашего первого появления в свете я выбрал бал леди Мин-дел, который состоится завтра. Там будут Иден, Кен и Нэт, а также ваш брат. И еще Дафна и Клейтон – я ждал их приезда в Лондон. Они приехали вчера вечером. Вас будут окружать друзья. Разумеется, и я буду с вами. Декорации, так сказать, готовы.

Кэтрин была в таком ужасе, что не могла выговорить ни слова. И даже не замечала, что вцепилась в руку брата.

– Но сначала мы действительно должны побывать у вашего отца. Нужно, чтобы он узнал о вашем возвращении, Кэтрин, до того, как это станет известно всем. Знает ли он, что вы уехали из Боудли? Вы ему писали?

Она покачала головой. Наверное, он выслал ей туда ее содержание за четверть года. Об этом она и не подумала.

– Сегодня утром я послал вашему отцу свою визитную карточку и сообщил, что зайду к нему во второй половине дня с женой.

Нет! Губы ее сложились, чтобы произнести это слово, но она его не произнесла. Для чего? Хочет она того или нет, будет ли умолять его или нет, он все равно повезет ее туда. Равно как и на бал к леди Миндел. Сезон для Хэрри пропал. Такова была единственная связная мысль, которая родилась в ее голове. Она посмотрела на брата.

– Я знаю, что ты в ужасе, Кэти, – сказал он. – Но думаю, Роули прав. Как подумаешь, через что ты прошла, а потом пять лет жила в полном одиночестве, потому что мне сказали, будто тебя нет в живых… В общем, когда я думаю об этом, то прихожу просто в ярость. Я всегда считал, что существующие правила несправедливы к женщинам. Даже если женщины не нарушают правил, им все равно достается больше всех. В то время как мужчины… Все это время он жил в свое удовольствие и поступал с женщинами точно так же. Хотя я не думаю, чтобы он с кем-то поступил таким же образом.

Взглянув мужу в глаза, она увидела, что они тверды, точно кремни.

. – Мужайся, Кэти, – сказал Хэрри, поднеся ее стиснутые руки к губам и целуя ее ладонь. – Ты всегда была такой храброй. Когда папа сообщил мне, что ты еще больше обесчестила себя, отказавшись выйти замуж за Коупли, я очень гордился тобой. Не знаю, какая еще женщина осмелилась бы так натянуть нос обществу.

Кэтрин какое-то время не сводила с него глаз, потом обратила взгляд на мужа. Оба молча смотрели на нее. В библиотеке воцарилось странное молчание. Словно у нее есть выбор. И они оба ждут ее решения, чтобы согласиться с ним.

Отец не защитил ее. Она не знала, поверил ли он ей. Он только делал все возможное, чтобы заставить ее выйти замуж за того, кто ее изнасиловал и обрюхатил. А когда она в конце концов уехала и от отца, и от тети Филипс, он сказал Хэрри, что она умерла. Но запретил Хэрри носить по ней траур, потому что она – падшая женщина.

Общество обрекло ее на вечное изгнание. Потому что ее изнасиловали и она не вышла замуж за насильника. А он имел возможность продолжать вращаться в обществе, хотя убежденные моралисты относились к нему неодобрительно, считая его повесой. В глубине души общество любит повес. Считается, что такое поведение допустимо для настоящего мужчины, если он пылкий искатель приключений. Хэрри только что сказал: он ведет себя по-прежнему. Он причинил страдания, возможно, обесчестил и других леди из общества, которые были так же наивны, как она, и которых увлекло его обаяние и слава повесы.

Никто так и не остановил его.

А теперь она замужем за человеком из высшего общества. Этот брак вначале был исполнен горечи, но быстро и неожиданно превратился во что-то сладостное и, без сомнения, дорогое им обоим. И теперь счастье этого брака, даже само его существование, висит на волоске. Потому что общество отвергло ее по одной причине.

И она все это приняла. Кротко. Даже униженно. Еще недавно она была совершенно унижена. Она просила и умоляла. Она позволила, чтобы ее бичевали, ее заставили смириться.

Но вдруг она поняла, что ей хочется бороться. Бороться из-за Хэрри. Теперь, когда они опять нашли друг друга, она не хочет потерять его. И бороться за Рекса, за их брак. Брак этот изначально не был совершенным, но за две недели, что они провели в Стрэттоне, он каким-то странным образом приблизился к совершенству. И за него стоило бороться. И за Рекса тоже стоило бороться. Мысль о том, что она потеряет его, теперь невыносима для нее. Она любит его – Кэтрин перестала гнать эту мысль от себя, как делала это недавно.

Она его любит.

И она хочет бороться за себя. Может быть, главным образом – за себя. Она не делала ничего такого, чего стоило бы стыдиться, – ни с сэром Ховардом Коупли, ни с Рексом. Возможно, кое-какие глупости она натворила, поддавшись слабости, но все-таки ничего такого, чтобы навлечь на себя позор. Из нее сделали жертву, и она вела себя как жертва – по крайней мере в последнее время. Ей не хочется ощущать себя жертвой, досадно, что она не может побороть это ощущение. А самоуважение – в конце концов, это самое ценное, что есть у человека. Если ты не в состоянии уважать себя и не нравишься самому себе, – значит, твоя жизнь кончена.

Молчание затянулось. А когда Кэтрин наконец взглянула на мужа, то увидела – он не сводит с нее внимательного взгляда, и в его глазах промелькнул отсвет чего-то неуловимого, пожалуй, одобрения, – Прекрасно, – сказала она, как если бы приняла решение самостоятельно, – я поеду к папе сегодня вечером, И как он отнесется к этому – его дело. А завтра отправлюсь на бал к леди Миндел. Примут меня там или нет – дело ее и ее гостей.

– Браво, любовь моя, – тихо проговорил Рекс. Хэрри погладил ее по руке.

– Вот теперь я узнаю тебя, – сказал он. – Теперь ты опять стала моей Кэти. Я уж подумал, ты изменилась, но вижу, что ошибся.

Если ей суждено потерпеть поражение, подумала Кэтрин, то по крайней мере она примет это с высоко поднятой головой и с вызовом во взгляде.

Граф Пакстон был заинтригован намерением виконта Роули посетить его вместе с женой во второй половине дня. Виконт понял это сразу же, едва их провели в гостиную и хозяин поднялся им навстречу. Брови его были подняты, выражая вежливое любопытство.

– Роули? – сказал он, наклоняя голову. – Очень рад.

Мадам?

Он взглянул на нее и похолодел. Быстрый взгляд, брошенный на жену, убедил лорда Роули, что она не упала в обморок. Она ответила ему твердым взглядом, высоко подняв голову. Как он гордился ею в эту минуту! И как восхищался ее красотой.

– Здравствуйте, папа, – спокойно произнесла она.

На миг воцарилось молчание.

– Что это значит? – спросил граф Пакстон, напряженно нахмурив брови.

– Ваша дочь оказала мне величайшую честь, став моей женой месяц назад, – проговорил виконт. – Мы провели некоторое время в Стрэттоне, а теперь часть сезона пробудем в Лондоне. Мы приехали, чтобы засвидетельствовать вам наше уважение, сэр. Граф не сводил глаз с дочери.

– Это безумие! – сказал он. – Полагаю, она вовлекла вас в это дело обманом, Роули?

Виконт почувствовал, что ему нужно приложить почти физическое усилие, чтобы сдержать ярость. Тут ярость не поможет.

– Да, если любовь – обман, сэр, – начал он. – Я полюбил ее. – Но ему не хотелось говорить о Кэтрин с этим человеком или с кем-либо еще в третьем лице, словно она неодушевленный предмет или слабоумная, которая не может ни понять, что речь идет о ней, ни принять участия в разговоре. Он посмотрел на нее и улыбнулся. – Разве не так, любовь моя?

Как глупо, что приходится все это говорить в самый неподходящий момент, когда он полюбил ее – сразу же или когда они вступили в брак? Сейчас это не имеет значения.

Она улыбнулась ему в ответ. “Как ей больно, – подумал он, – видеть такую реакцию отца!"

– Вы безумец, – сказал граф Пакетов. – Все это безумие. Вы должны покинуть Лондон немедленно, или мы все будем обесчещены. Мой сын…

– ..полагал все эти годы, что его сестра умерла. – Лорд Роули не смог удержаться от резких ноток в голосе. – Он знает, что она жива. Они встретились сегодня утром в Роули-Хаусе. – И он опять улыбнулся Жене.

– Это жестоко, папа! – заговорила она. – Я не умерла и ни в чем не виновата. Я согласилась уехать и не усложнять вам жизнь. Мы с Хэрри всегда были очень дороги друг другу. У вас не было никакого права лгать ему.

«Браво, любовь моя! – подумал виконт Роули. – Браво!»

Граф провел рукой по своим редеющим волосам. Виконт заметил, что им так и не предложили сесть.

– Мы отнюдь не собирались усложнять вам жизнь, сэр, – сказал он. – Завтра вечером я сопровождаю жену на бал к леди Миндел. Если вы намеревались быть на балу, у вас есть возможность не ездить туда. У виконта Перри тоже есть такая возможность, хотя я полагаю, что он уже принял решение быть на балу. Он заявил, что второй танец намерен танцевать с Кэтрин.

– Он просто молокосос! – заявил граф. – Он не понимает, что… – Но тут же осекся на полуслове и вздохнул. – Я должен был предвидеть, что в один прекрасный день произойдет нечто подобное. Вы, Кэтрин, всегда были самой упрямой женщиной из всех, кого я знал. Будь это не так, вы вышли бы замуж за того мерзавца и были бы несчастны с ним до конца дней своих. Но спасли бы честь семьи. Не могу сказать, что сейчас я сожалею, что вы этого не сделали.

– Папа, – тихо проговорила Кэтрин.

Граф переводил взгляд с дочери на ее мужа в полном отчаянии.

– Вы оба глупцы. Я думал, Роули, что вы умнее. Боудли принадлежит вашему брату, конечно. Ладно… Не стоять же вам здесь весь вечер. Давайте сядем и обсудим, что можно сделать, чтобы покончить со всем этим. Впрочем, покончить с этим нельзя. Поверьте мне. Бал у леди Миндел, говорите? Ну и выбор. Чудовищно! Одно из самых многолюдных сборищ в сезоне. Но вы ведь не передумаете, не так ли?

– Нет, сэр, – сказал лорд Роули, подводя жену к дивану, на который указал граф, и усаживаясь рядом с ней.

– Нет. – Граф кивнул. – Значит, мы должны сделать все возможное, чтобы… Позвоните, чтобы принесли чай, Кэтрин. Вы хорошо выглядите, должен отметить.

– Благодарю вас, папа, – сказала она, вставая и дергая за шнур звонка.

Понятно, где она научилась вести хозяйство. Через несколько мгновений именно она давала тихим голосом указания лакею, появившемуся на звонок. Ни ей, ни ее отцу не показалось странным, что она делает это.

– Хорошо, если бы вы приехали ко мне обедать завтра вечером, – сказал граф все еще раздраженным тоном. – Мы поедем на бал все вместе прямо отсюда. Разумеется, в том случае, если вы не облагоразумитесь до того.

– Мы приедем на обед, – сказал лорд Роули. – Благодарим вас за приглашение, сэр. Мы принимаем его.

Кэтрин снова села рядом с ним, лицо ее было бледно, но подбородок был все так же решительно вздернут. Он положил ее руку на рукав своего смокинга и стал согревать ее ладонью.

Она задула свечи, но еще не легла. Стоя у окна спальни, она смотрела вниз, на залитый лунным светом сад на площади. Сад был даже красивый, если не считать того, что вид у него совершенно городской. Когда-то она любила Лондон, ей очень хотелось побывать здесь еще, она упивалась лондонскими развлечениями и возбуждением, которое у нее вызывал город. Теперь она предпочитает сельскую глушь.

Интересно, что она будет чувствовать в это время завтра? В разгар бала? Останется ли она на нем? Или к этому времени все рухнет? Но странно – она чувствует себя спокойно, думая о таком исходе. Сегодня она поняла, что другого пути у нее нет.

Отец намерен поехать вместе с ними. За время их вечернего визита он не выказал к ней особенной нежности – впрочем, он никогда этого не делал, – но согласился по крайней мере помогать ей. Приятно было сознавать это. И Хэрри тоже будет там. Он собирается танцевать с ней. Она надеется, что не причинит ему вреда. Но ему девятнадцать лет, он уже мужчина, хотя еще и не достиг совершеннолетия. Хэрри сам решил приехать на бал и танцевать с ней.

Дафна и Клейтон считают, что она поступает правильно, хотя у нее и нет выбора. После того как они вышли из дома ее отца, Рекс велел кучеру ехать к ним. Дафна обняла ее, а Клейтон поцеловал в щеку. Конечно, они знали все еще до того, как она стала женой Роули. Кэтрин поняла это, хотя об этом никто не проронил ни слова. Узнав ее имя, они вспомнили старый скандал. Они добры, для них былой скандал не имеет значения.

Дафна была в положении – это случилось спустя два года после вступления в брак. Она просто с ума сходила от счастья и почти не пыталась этого скрыть, как это сделали бы большинство хорошо воспитанных женщин. Кэтрин радовалась за нее. Очень радовалась... и завидовала. Она прижалась лбом к оконному стеклу и закрыла глаза. Ах, взять на руки новорожденное дитя… Свое дитя.

За спиной ее отворилась дверь, и она в удивлении выпрямилась. Тоби переместился с уютного местечка посреди ее кровати на пол.

– А, вы еще не спите!.. – сказал муж, подходя к ней. Свечу он не принес.

– Нет, – ответила она. Неужели он останется? Она и не знала до этой минуты, как сильно ей этого хочется.

– Кэтрин, – подойдя к ней, он остановился, – ведь я ничего не принес в вашу жизнь, кроме крушения, не так ли?

Она открыла рот, собираясь заговорить, но потом решила смолчать. Как можно ответить на такой вопрос?

– Я назвал вашу жизнь скучной. Я не имел на это права. Вы ведь были счастливы, правда?

– Довольна, – ответила она. – Я смирилась с тем, что со мной произошло, и научилась снова нравиться себе. Я жила в согласии со всем миром.

– А потом я проехал верхом по деревне, – сказал он, – скучающий и ищущий, кто бы развеял мою скуку. А вы, к несчастью, приняли меня за Клода.

– Я была просто поражена, – проговорила она с полуулыбкой, – когда увидела вас рядом, хотя и знала, что у Клода есть брат-близнец.

– Слишком часто вы оказывались во власти жестоких мужчин, – сказал он. – Сначала Коупли, потом я. Противно ставить свое имя рядом с ним, но нельзя не сказать правду. Я даже не могу принести вам свои извинения. Извинения – это что-то явно недостаточное, чтобы исправить причиненное зло.

– Вы не должны сравнивать его с собой, Рекс. – Она закрыла глаза. – Я не сравниваю.

– Нет, должен, – возразил он. – Все это случилось из-за меня. Сначала вы выходите замуж за того, кого презираете. Потом этот кошмар – возвращение в обстановку, в которой вас впервые так несправедливо унизили. Вы понимаете, почему я был так жесток с вами эту неделю?

– Да… – Кэтрин смотрела на его лицо, белеющее при слабом свете, падающем из окна. – Да, понимаю, Рекс. Вы пришли за утешением? Хотите, чтобы вас утешили? Я понимаю. Но я все равно не изменю наших планов на завтра, даже если вы и предоставите мне выбор. Я должна это сделать. Так что утешьтесь. Я не сравниваю вас с ним.

Рекс тихо засмеялся.

– Я пришел, чтобы утешить вас, если это возможно. Но вы ловко побили меня моим же оружием. Я думал, что вам, может быть, одиноко и страшно, Кэтрин. Я думал, что вам, возможно, нужны мои объятия для поддержки. Почему именно мои, я не знаю, наверное, потому, что других нет.

Кэтрин поняла, что он чувствует себя виноватым. С той минуты, как узнал всю правду о ней. Ему казалось, что он ничем не лучше сэра Ховарда Коупли. Вот почему он держался так отчужденно, почему не разделял с ней ложе по ночам. А она думала, что вызывает у него отвращение.

Кэтрин подняла руки и обхватила ладонями его лицо. И удивилась, заглянув ему в глаза. Они блестели от слез.

"Значит, он любит, – вдруг подумала она. – Немножко... любит”.

– Мне нужны ваши объятия, – сказала она. – Мне было одиноко без них, Рекс. Я думала, вы вините меня за то, что я не рассказала вам эту отвратительную историю до того, как стала вашей женой. Я думала, что противна вам. Это ведь не так, да?

Он ответил ей, но не словами. Он порывисто обнял ее и привлек к себе, а она положила голову ему на плечо и закрыла глаза.

"Любовь бывает такой сладостной!” – думала она. Завтрашний день ее не тревожил. Ей даже не хотелось о нем думать. Или о том, что его нежность вызвана чувством вины. Его нежность она приняла как дар, который не подлежит сомнению, исследованию и разрушению.

Она приняла ее как дар.

– Останьтесь со мной, – сказала она. – Любите меня.

– Всю ночь, – тихо проговорил он у самого ее уха. – Каждую ночь, Кэтрин. До конца нашей жизни. Ах, какой это был сладостный, бесценный дар!

Глава 21

Почти целую неделю виконта Роули видели в разных местах, где бывает высшее общество. По несколько часов он проводил в “Уайте-клубе”. Прогуливался пешком и верхом в Сент-Джеймс-парке и в Гайд-парке в самые людные часы. Он сделал несколько визитов, в основном к пожилым матронам, имеющим наибольший вес в обществе. Он даже побывал на вечернем концерте в одном частном доме, – мероприятие, на котором молодые и легкомысленные люди не бывают.

Виконт был общителен и обаятелен, как никогда. Очевидно, полагали пожилые матроны с ласковой снисходительностью, это положительное влияние неизвестной леди, которая наконец-то поймала в сети одного из самых привлекательных женихов, завладев его сердцем. И с любопытством ждали встречи с виконтессой. Везде, где бывал виконт, он сообщал, что сопровождает ее на бал к леди Миндел.

Молодые леди были не так снисходительны. Виконт Роули был их любимцем по нескольким причинам. Кроме титула, он обладал еще богатством и красотой. К тому же виконт был кавалерийским офицером в армии герцога Веллингтона, ходили слухи, что у него в память об этом остались на теле шрамы, но шрамы не видны под одеждой, и сей факт страшно возбуждал женское воображение. К этому нужно прибавить еще один интригующий момент: виконт был одним из братьев-близнецов, а большинство молодых леди знали мистера Адамса и сожалели о том, что он вот уже ряд лет не приезжает на сезон в Лондон. Но самое волнующее – история его несостоявшейся женитьбы, обручения и обмана перед самым алтарем, в то время когда он находился в Бельгии, принимая участие во всех операциях, включая битву при Ватерлоо. Но история с алтарем казалась гораздо более драматичной. Мужчина с разбитым сердцем – ведь это так трагично и романтично, особенно если речь идет о красивом мужчине, а как заманчиво воображать, что именно тебе суждено залечить его сердечные раны.

И молодые леди, конечно, не пришли в восторг оттого, что лорд Роули внезапно женился на какой-то неизвестной особе. Но посмотреть на нее им было так же любопытно, как и пожилым леди, – узнать, достойна ли она награды, которую ей удалось получить, разобрать ее по косточкам мысленно, а также и в благопристойной беседе, если суждение о ней окажется неблагоприятным.

Джентльмены, менее интересующиеся женитьбой виконта, разве что молча сочувствующие ему – ведь джентльмен редко женится поспешно, это случается, если он вынужден это сделать, – тем не менее считали Роули славным парнем. Всю неделю он болтал с ними, смеялся, обедал и выпивал, спустив при этом немало денег за карточным столом. Они желали ему добра и задавались вопросом, пусть и без такой живости, как женская половина общества, какова та леди, которой удалось связать его узами брака.

Как лорд Роули заверил свою жену, декорации действительно были готовы. Возможно, было преувеличением утверждать, что свет ломился в особняк лорда Миндела на Ганновер-сквер единственно для того, чтобы посмотреть на виконтессу Роули. Общество все равно приехало бы на бал, поскольку бал этот неизменно слыл одним из самых престижных сборищ во время сезона. Но разумеется, уверенность в том, что они наконец-то увидят таинственную новобрачную, увеличивала притягательность этого события теперь, когда сезон подходил к концу и общество начало уставать от однообразия светской жизни.

Кажется, все модные экипажи Лондона выстроились в ряд поблизости от особняка Минделов, готовясь извергнуть из себя своих великолепно одетых владельцев. И еще казалось, что каждое окно в доме освещено тысячами свечей. И что все слуги и все гости собрались либо на тротуаре, либо на ступенях перед домом, либо в холле, либо на лестнице.

Спрятаться было негде – совершенно негде. Даже внутри кареты лорда Роули все было залито светом, когда экипаж, развернувшись, подъехал к особняку.

Кэтрин страшно хотелось опустить голову, уставиться в землю, стать мраморной статуей, бесстрастной и пассивной, пустить все на самотек. Но инстинкт подсказал ей, что это прямой путь к провалу. Провал, если он ее ждет, нельзя встречать со смирением. Она решила это еще вчера.

Кэтрин посмотрела на двух мужчин, сидящих напротив. Отец был чопорен и холоден. Но по крайней мере он здесь. Он поехал с ними. Она улыбнулась ему, но он не улыбнулся в ответ. Хэрри, молчаливый и бледный, улыбался ласково и ободряюще.

– Ты очень красива, Кэтрин, – сказал он, встретившись глазами с сестрой. Он уже говорил то же самое перед обедом и еще раз – перед тем как они покинули отцовский особняк. Он тоже выглядел замечательно – весь в светло-голубом и белом. Конечно, даже сейчас, хотя он еще очень молод, немало молодых леди вздыхают о нем. Брат Рекса женился в возрасте двадцати лет, подумала она, будучи всего на год старше Хэрри. Она хотела надеяться, что сегодняшний вечер не повредит ему в глазах света.

Кучер отворил дверцу кареты и опустил ступени. Один из лакеев лорда Миндела держался у подъезда на тот случай, если кому-то понадобится помощь. Час пробил! Отец и брат уже ступили на тротуар.

– Кэтрин, – негромко, но очень отчетливо проговорил муж, прежде чем выйти вслед за ними и подать ей руку, – вы очень красивы. Вы моя радость и гордость!

Удивление и благодарность не могли полностью стереть ужас, от которого подошвы ее бальных туфелек налились свинцом. Но от его слов лицо ее порозовело, как он, наверное, и ожидал. Во всяком случае, губы ее будут улыбаться, глаза – блестеть, а голова – высоко поднята.

Последним ее искушением было желание устремить взгляд на какой-нибудь отдаленный неодушевленный предмет. Противиться этому искушению было очень трудно, но она устояла. Она огляделась и посмотрела на людей, не избегая их взглядов. Но ее надежды, что, возможно, никто на нее и не смотрит, не сбылись. Каждый вновь прибывший гость вызывал естественное любопытство, а тут любопытство было особого рода – прибыла молодая супруга виконта Роули, – он не зря говорил ей, что все знают о его женитьбе. Да, в ее сторону устремилось множество взглядов.

Рядом с ней по одну сторону шли Хэрри и отец, по другую – муж. Рука ее лежала на его руке. Поднимаясь по широким ступеням, виконт свободной рукой накрыл ее руку, а голова его склонилась совсем близко к ее голове. Они вошли в холл. Он улыбался так, что при других обстоятельствах сердце перевернулось бы у нее в груди.

– Мужайтесь, любовь моя, – прошептал он. – У нас все получится. Обещаю вам.

Блеском глаз она выразила то, что чувствует к нему, и улыбнулась в ответ. Инстинкт подсказал ей, что она поступила правильно. Она должна смотреть на него именно так, пусть даже это было бы одним притворством.

Шесть лет – срок одновременно долгий и короткий. Во многих глазах она читала любопытство, но не узнавание. Она видела людей – множество людей, – которых никогда не встречала прежде. Но были глаза, в которых одновременно читались и любопытство, и смутное узнавание, – этих людей она тоже узнала. Взгляд некоторых выражал потрясение.

Шесть лет – короткий срок. Сама вечность оказалась бы короткой для света, который никогда не забывает тех, кто принадлежал к нему, нарушил его законы и был сослан в ссылку до конца дней своих.

Отец приветствовал знакомых громким, резким голосом. В тоне Рекса звучали спокойствие и уверенность. Хэрри, похожий на ангела, весь лучился любезной улыбкой.

Они были пока на лестнице, в очереди гостей, которая приведет их сначала к хозяевам, а потом в бальный зал. Удастся ли им пройти так далеко, думала Кэтрин. Или им с негодованием укажут на дверь? Рискнет ли кто-нибудь пойти на публичный скандал, отказавшись принять графа Пакстона, виконта Перри и виконта Роули? Неожиданно подступил смех, и она судорожно сглотнула. Муж поднес ее руку к своим улыбающимся губам, потом опять положил ее себе на руку.

Судьба, к счастью, распорядилась так, что Дафна и Клейтон находились в череде гостей чуть впереди них. Оставив свое место, они присоединились к вновь прибывшим. Клейтон был очень доброжелателен, Дафна начала оживленный разговор. Кэтрин показалось на минуту, что ее окружает надежная каменная стена. Но только на минуту.

И наконец они у цели. Напряжение немного отпустило ее. Конечно, ей следовало бы помнить: все слишком хорошо воспитаны, чтобы показать свои истинные чувства. Лорд Миндел, судя по всему, действительно не узнал ее. Он взглянул на них со слегка скучающим видом, словно говоря, что все это затеи его супруги, он же лишь молча покоряется ей. Леди Миндел на миг изумленно вскинула брови, на лице появилось надменное выражение; она приветствовала их ледяным и безукоризненно вежливым тоном.

– Даже перья у нее на голове чопорно выпрямились, когда она взглянула на меня, – шепотом проговорила Кэтрин, обращаясь к мужу. Юмор такого рода частенько помогал ей в общении с не менее величественной Клариссой. Он усмехнулся и похлопал ее по руке.

Но ее насмешливое настроение исчезло, едва она поняла, что они оказались в бальном зале и впереди у них – те же испытания, но возросшие в десятки раз. Кэтрин показалось – она была просто уверена в этом, – будто гул голосов на мгновение стих, а потом возобновился, но тема разговоров теперь стала одна, куда более интересная для всех.

Ей даже почудилось, что защита оставит ее и она останется одна среди враждебной толпы, выставленная на всеобщее обозрение. Но конечно, то был глупый страх. Рука Рекса по-прежнему удерживала ее руку. С другой стороны под руку ее держала Дафна, болтавшая безостановочно. Рядом с ней находился Клейтон – крупная фигура которого действовала странно успокоительно. Вставив в глаз монокль, он внезапно стал похож на грозного воина-защитника.

– Мне нравится, когда Клей пользуется моноклем, – весело сказала Дафна. – Вид у него сразу становится таким внушительным. Впервые я заметила его именно тогда, когда он навел на меня монокль.

Не прошло и получаса, как я его отчитала за это. После чего влюбилась – даже меньше чем через полчаса. – Она весело рассмеялась. Кэтрин тоже рассмеялась.

Хэрри на минуту отошел от них и тут же вернулся с неким юным джентльменом, который казался даже моложе своего товарища из-за волос цвета морковки, невероятно высокого кружевного воротника сорочки и алого румянца. Юношу представили Кэтрин.

– К-как вы п-поживаете, леди К-кэтрин, – проговорил он. – Оч-чень рад познакомиться. Я не знал, что у Х-хэрри есть сестра, и такая красивая, если вы не со-сочтете мои слова з-за дерзость.

Кэтрин приветливо улыбнулась сэру Катберту Смолли, и тот углубился в детальное, научно-утомительное обсуждение погоды, а Хэрри усмехался и подмигивал сестре из-за плеча друга.

Потом появились еще три джентльмена. Судя по всему, лорд Пелхэм, мистер Гаскойн и граф Хэверфорд только что прибыли. Каждый, беря руку Кэтрин, склонялся в почтительном поклоне. Лорд Хэверфорд поднес ее руку к губам. И все пригласили на танец. То же сделал и сэр Катберт.

Конечно, все это было продумано заранее. Идеи давал Рекс, а Хэрри помогал. Но она чувствовала глубокую благодарность ко всем этим людям. Она все еще не была уверена, что окружающие – когда пройдет первое потрясение – не предпримут каких-либо коллективных действий, чтобы избавить общество от ее оскорбительного присутствия. Но с каждым мгновением такой оборот дела становился все менее вероятным. Ее окружал настоящий бастион из влиятельных друзей.

Из надежных мужчин, исключая Дафну. Вдруг между Клейтоном и мистером Гаскойном проскользнула хорошенькая пухленькая светловолосая леди, одетая в бледно-розовое платье, которое, увы, придавало ее лицу желтоватый оттенок. Леди внимательно посмотрела на Кэтрин, потом испустила нечто похожее на писк:

– Кэти! Это ты! Кэти, я думала, ты умерла!

Она бросилась к Кэтрин, они обнялись, улыбаясь друг Другу.

– Я не умерла, Эльси, – сказала Кэтрин. – Уверяю тебя, я очень даже живая. Как я рада видеть тебя! – И знать, что по крайней мере одна из самых любимых и закадычных подруг юности не собирается рвать с ней.

– Добрый вечер, леди Уизерфорд, – проговорил Рекс.

– Эльси? – Кэтрин стиснула руки подруги. – Леди Уизерфорд?

– Ну да. – Эльси вспыхнула густым румянцем, ужасно не гармонирующим с цветом ее платья. – Обнаружилось, что я вовсе не ненавижу Руди так сильно, как мне казалось. На самом деле... ну да не важно. Я вышла за него замуж пять лет назад. У нас двое сыновей.

А это, разумеется, сам лорд Уизерфорд, над которым Кэтрин и Эльси частенько посмеивались, будучи девочками, называя его – прозвище придумала Эльси – чудом без подбородка. Но он всегда держался с достоинством, вполне восполнявшим отсутствие оного. Супруг Эльси отвесил общий поклон. Но он не взял жену за руку, как могло случиться, и не увлек ее решительно на другой конец зала. Он завел разговор с Клейтоном и лордом Пелхэмом, судя по всему, о клетчатых тканях, введенных в моду Таттерсолем, торговцем лошадьми. Кэтрин не могла расслышать точнее, потому что Эльси и Дафна вступили в соревнование – кто сумеет болтать оживленнее?

Наконец начались танцы. Бал открывался кадрилью, которую Кэтрин танцевала с мужем. Дафна и Клейтон, Эльси и лорд Уизерфорд танцевали рядом с ними. Никто из танцевавших поблизости не удалился от них, когда Кэтрин начала танцевать. Никто не попросил оркестрантов прекратить игру и не потребовал, чтобы Кэтрин прервала танец, ушла из зала и покинула этот дом.

"Кажется, нам все удалось, как выразился Рекс”. Она посмотрела ему в глаза, улыбнулась – и со смущением заметила, что взгляд его выражает восхищение, такое же, как в Боудли, и еще нечто большее, чем восхищение. Что то похожее на любовь. Разумеется, он притворялся – для публики, точно так же, как часто называл ее “любовь моя”, когда его могли слышать другие. Но все равно от этого взгляда ей стало теплее.

А может быть, взгляд этот вовсе и не был притворством? Ведь вчера ночью, когда они ласкали друг друга, их никто не видел. Но ласки эти изменились. Он ласкал ее не только умело, как всегда, не только стараясь доставить ей такое же наслаждение, какое испытывал сам, – в его ласках появилась нежность. Она в этом не сомневалась, даже несмотря на то что он ласкал ее молча, а потом она уснула так быстро, что они просто не успели обменяться даже несколькими словами.

Он что-то к ней чувствует. Он женился на ней вынужденно, подчиняясь чувству долга, позже – осознанию своей вины. Но она уверена, что нравится ему немного иначе, чем вначале. Это уже кое-что. Если только им удастся осуществить сегодня вечером свой дерзкий, отчаянный план, возможно, их брак и превратится в удачный.

Дай-то Бог!

Он танцует хорошо. Она даже забыла об остальных трех парах, находящихся рядом, – казалось, что они танцуют наедине. Она вспомнила о бале в Боудли-Хаусе, когда они дважды танцевали вальс: одни раз – в зале, другой – в музыкальной гостиной. Мучительные воспоминания о сладостных и о первых горестных моментах. Сегодня он удивительно красив, костюм его выдержан в коричневых и тускло-золотых тонах – под стать ее платью из золотистого атласа. Она заставила себя успокоиться и погрузиться в веселье бала.

Роули чувствовал, что напряжение постепенно спадает. Судя по всему, по крайней мере сегодня вечером их не ждут крупные, неприятности. Те мгновения, когда могло произойти что-то неприятное – когда они входили в дом и подошли к хозяевам, выстояв в веренице гостей, а потом оказались в бальном зале, – все эти опасные мгновения позади. Сейчас никто не собирается устраивать сцены.

Любопытно, чувствовала ли Кэтрин его страх. Он боялся не только того, что она может не выдержать напряжения. Случись это, и она, вероятно, никогда не оправилась бы. Но он все же верил в нее, помня, с каким спокойным достоинством она держалась при более сложных обстоятельствах в Боудли. Но чего он действительно боялся – так это каких-то публичных оскорблений, от которых он не смог бы ее оградить. Он никогда не простил бы себе такого. Это тоже могло оказаться совершенно непоправимым, могло бы перечеркнуть все ее будущее, и его, и будущее их детей.

Конечно, еще не все обошлось. Хорошее воспитание не позволит устроить сцену на глазах у всего общества, но завтра они оба могут оказаться изгоями. Возможно, что они не получат больше никаких приглашений. С завтрашнего утра их не будут замечать и узнавать в театрах, в парке, в модных лавках на Бонд-стрит или Оксфорд-стрит. Только завтрашний день даст окончательный ответ.

Но его и ее родственники, его друзья, а может быть, также лорд и леди Уизерфорд будут продолжать их поддерживать. Ему верилось в это. Может быть, им удастся постепенно вернуть Кэтрин в общество. Во всяком случае, он не позволит ей уехать из Лондона еще какое-то время. Посмотрим, что можно будет предпринять.

Если бы речь шла только о нем, он завтра же увез бы ее в Стрэттон и прекрасно прожил бы там с ней всю жизнь. Но Роули собирался попробовать… Он собирался попробовать вылезти из кожи – заставить ее полюбить его. Вчера ночью она была так нежна с ним, что он чуть не сошел с ума от вспыхнувшей надежды.

Со времени своей помолвки с Горацией виконт не испытывал такого страстного желания провести жизнь – сколько ему еще оставалось, – веря в любовь и исполняя свой долг перед этой любовью. Он хотел зачать с ней детей. И хотел быть с ней вместе, даже если детей у них не будет.

И вот он танцует кадриль со своей женой, видя только ее, освобождаясь от напряжения, не покидавшего его целую неделю, разрешив себе наконец повеселиться на балу.

Поглощенный собой и Кэтрин, Роули не очень внимательно смотрел на гостей. Но когда танец кончился и он увел жену из центра зала, а ее брат уже был готов танцевать с ней следующий танец, лорд Роули не без любопытства окинул взглядом зал. Интересно, все так же их группа привлекает к себе интерес гостей? И что за этим интересом?

И тут он увидел, что в зале присутствуют два человека, заслуживающих особого внимания. Один из них только что вошел в зал.

Неподалеку от него стояла Горация Эккерт с матерью и старшей сестрой. Горация обмахивалась веером и не смотрела в его сторону, хотя у него возникло ощущение, что та его видела и знает, что он на нее смотрит – красивую, изящную женщину с каштаново-рыжими волосами и большими темными глазами. Виконт почувствовал укол сожаления. Отвратительные события привели к тому, что любовь в его сердце сменилась ненавистью. В ответе на ее письмо, извещающее о том, что она разрывает помолвку, он назвал ее бессердечной кокеткой. А потом, когда он вернулся в Англию и оказалось, что она осталась одна, что ее роман закончился, он с презрением отверг ее попытки к примирению. Они не вызвали у него ничего, кроме ярости. Конечно, был год или около того, когда она не осмеливалась показаться в Лондоне. Свет не жалует тех, кто разрывает уже оглашенную помолвку. Ей повезло: она избежала полного остракизма.

Роули смотрел на нее лишь несколько мгновений. Он знал, что в этот вечер привлекает всеобщее внимание и что свет не забыл его отношений с Горацией. Но, устремив взгляд в противоположном направлении, к дверям, он увидел джентльмена, вошедшего в зал в полном одиночестве, и этот джентльмен смерил виконта наглым взглядом.

Лорд Роули знал, что он в Лондоне, хотя на этой неделе ни разу не попался ему на глаза. Судя по всему, сэр Ховард Коупли в эти дни не появлялся в высшем свете. Поговаривали, что долги его достигли астрономических сумм, и в клубах и даже в игорных домах он был не очень-то желанным гостем. В течение ряда лет он пользовался своим обаянием и красотой – теперь его репутация изрядно подпорчена, – безуспешно пытаясь поймать богатую невесту. Он запятнал свое имя грязными поступками, и у него уже не осталось шансов на приличный брак. Молодых леди с состоянием, а также без состояния так охраняли от сэра Ховарда Коупли, как если бы он в одном лице являл стаю голодных волков.

Но его, джентльмена по рождению, несмотря на явную деградацию, все еще не изгнали из общества, еще принимали на многолюдных светских раутах. И порой он появлялся на них, как говорили в свете, из желания выказать свое презрение строгим моралистам, а также чтобы просто позабавиться.

Лорд Роули смотрел через весь зал на того, кто совратил его первую невесту, обольстил и обесчестил ту, которая стала его женой. У него возникло странное ощущение восторга – прихлынувшей горячей волны – и вместе с тем холода, словно внутри у него образовался кусок льда.

Музыканты еще не начали играть очередной танец. В общей беседе настало странное затишье, за которым последовал взрыв оживления. Значит, появление сэра Ховарда Коупли и скрытый смысл этого появления не остались незамеченными.

Виконт встретился глазами с Коупли и долго, очень долго не отводил своего взгляда. Коупли какое-то время тоже смотрел на него; потом поднял бровь, и выражение его лица стало еще наглее. Он посмотрел на Горацию. Затем его взгляд переместился на Кэтрин, которая стояла к нему в профиль. И тут же его взор вновь обратился на лорда Роули. Кроме цинизма, в его глазах мелькнуло некое смутное выражение, после чего с ироничной полуулыбкой на губах он не спеша повернулся и вышел из зала.

Комок льда, образовавшийся в груди Рекса, вырос и добрался до сердца. Но и горячее ликование по-прежнему не покидало его.

Кэтрин рассмеялась каким-то словам брата, взяла его под руку. Сейчас начнется второй танец. Брата и сестру окутывала золотистая дымка невинности.

Глава 22

Кэтрин чувствовала себя на удивление уверенно. Конечно, она достаточно знала жизнь и свет, чтобы понимать: еще далеко не все кончено. Да, никто не устроил ей сцены, даже намека на неуважение она не почувствовала. Но далеко не все были с ней одинаково приветливы и дружелюбны. Эльси и лорд Уизерфорд, сэр Катберт, друг Хэрри, лорд Кокс, который шесть лет назад был одним из ее поклонников и теперь пригласил на танец перед ужином, – вот и все ее верные друзья.

Она понимала, что завтра свет может вновь отринуть ее. Без всякой злобы, без грубости – отгородиться от нее оглушительным ледяным молчанием. Это было вполне вероятно, несмотря на то что сегодня ее окружают столько именитых и влиятельных людей света, включая ее отца.

Но сегодня вечером Кэтрин решила не думать о завтрашнем дне. Она снова была в Лондоне на балу, в изумительном платье, с прической, которая так шла ей. Она вышла замуж за самого красивого в этом бальном зале человека – за человека, которого полюбила. И танцевала с ним первый танец и должна была танцевать последний – вальс, уже перед ужином. Кэтрин не оставалась без партнера, а сейчас она на глазах у всех вальсировала со своим отцом. В тот год, когда она впервые стала выезжать в свет, отец ни разу не появился в бальном зале.

– Я и не знала, что вы умеете танцевать, папа, – сказала она, улыбнувшись ему.

Насупившись, он только хмыкнул в ответ.

– Где вы научились танцевать вальс? – не отставала Кэтрин.

– Джентльмену положено делать то, что положено джентльмену, – усмехнулся он.

– Даже то, что вы сделали сегодня? – спросила она. – Вы появились со мной здесь – вам, наверное, это далось нелегко, папа? – Если бы он сейчас и ответил утвердительно, она не огорчилась бы. Сегодня он переломил себя ради нее. И хотя шесть лет назад отец не поддержал ее, в чем она так нуждалась, Кэтрин не возненавидела его. Он – отец, и она любит его.

Их глаза встретились. Граф танцевал вальс правильно, но как-то отрешенно.

– Вам повезло, Кэтрин, – помолчав, сказал он. – Я не знаю, почему виконт женился на вас вопреки вашим обстоятельствам. Конечно, вы хороши собой, а он человек молодой и отнюдь не слепец. Во всяком случае, я должен признать, что он поступил правильно, привезя вас сюда, на бал. Быть женатым на обесчещенной женщине – невыносимо, а для его детей – просто невозможно.

И ни слова о ее чувствах или ее детях. Она улыбнулась.

– Полагаю, он знает, – продолжал отец, – что это был Коупли?

– Да, – сказала она и вдруг поняла: больше всего она боится, что Коупли может появиться здесь, на балу. Это было бы выше ее сил снова встретиться с ним и сказать себе: это – отец Брюса. Она предпочитала думать, что Брюс только ее дитя – дитя без отца, не имеющее отношения к той мерзости, в которой был зачат.

– С какой стороны ни глянь, – продолжал отец, – вам повезло дважды, а вашего мужа дважды обманули.

Кэтрин заглянула ему в глаза, но он смотрел куда-то в сторону.

– Дважды? – переспросила она.

– Да. Ведь по вине Коупли когда-то была разорвана помолвка виконта, – пояснил он, – с дочерью Эккерта. Коупли не женился на ней, но помолвку с виконтом она все равно порвала. Она исчезла на некоторое время, но потом вернулась к прежнему образу жизни как ни в чем не бывало. Разумеется, ведь у нее не было незаконнорожденного ребенка.

Боль пронзила ее. Ее Брюс – незаконнорожденный! Резанули по сердцу слова отца: Рекс был обручен с другой. И эта другая разорвала помолвку! Из-за сэра Ховарда Коупли. Что за причудливое сплетение судеб! Что он должен был почувствовать там, в Стрэттоне, когда она рассказала ему свою историю? Любил ли он ту, другую женщину? Все ли еще любит ее? Вопросы и самые разные ответы на них проносились у нее в голове, но она продолжала невозмутимо улыбаться и двигаться в танце.

Но потом вернулась. Слова отца звучали у нее в ушах, повторяясь как эхо: вернулась.

– Она сегодня здесь, на балу? – спросила Кэтрин.

– Вон там. – Кивком головы он показал на девушку. – Маленькая. С темно-рыжими волосами.

Мисс Эккерт. Живая и очень красивая. Она смотрела на Кэтрин, и их глаза на мгновение встретились, затем мисс Эккерт отвернулась. Но даже за этот краткий миг и на таком расстоянии можно было заметить выражение ее глаз: в" них стояла печаль и, может быть, упрек. Но только не ненависть. И этот взгляд сказал Кэтрин, что есть другая женщина, которая все еще любит Рекса. Или, может быть, ее смятение заставило увидеть в ничего не значащем взгляде девушки то, что она ожидала увидеть?

Что было между мисс Эккерт и сэром Ховардом? И почему Рекс не защитил ее? И почему не простил? Возможно, мисс Эккерт не желала прощения. Кэтрин видела, что Рекс вальсирует с Эльси и, несомненно, все его внимание сосредоточено на партнерше. Но что он чувствует, зная, что в зале находится его прежняя невеста? Любил ли он ее? Продолжает ли любить? Эти вопросы повторялись вновь и вновь.

Кэтрин думала, что ее-то он никогда не любил. Ведь он ни разу не выказал ничего большего, чем вожделение. Он женился, потому что скомпрометировал ее. Но одно дело – понимать это и примириться с этим, и совсем другое – знать, что он был обручен с другой и, возможно, все еще любит ее.

Вальс кончился, и она вновь была рядом с мужем: ее рука легла на рукав его смокинга, покоясь там, пока они беседовали в ожидании кадрили. На этот танец ее ангажировал граф Хэверфорд. А следующим был последний вальс – перед ужином.

Когда лорд Хэверфорд вел ее в круг, она заметила, что муж вышел из зала. Лорд Пелхэм и мистер Гаскойн сопровождали Рекса. Она предположила, что муж оставил ее на попечение друга. Граф был выше Рекса и шире его в плечах. Любой мужчина дважды подумал бы, прежде чем связаться с ним, размышляла Кэтрин. И любая женщина – тоже. Ей чудилось, что его улыбающиеся серые глаза могли в одно мгновение вспыхнуть острой сталью, Не зря многие годы он прослужил в кавалерии.

Граф ко всему прочему был красив. Еще в Боудли Кэтрин задалась вопросом, почему она не чувствует ни малейшего влечения ни к лорду Пелхэму, ни к мистеру Гаскойну, хотя они были не менее красивы, чем Рекс. И безусловно, куда более обаятельны, чем он. Теперь Кэтрин спрашивала себя, привлек бы ее внимание лорд Хэверфорд, будь он там вместе со всеми друзьями. Ответа она не знала. Шесть лет назад она, пожалуй, не отказалась бы от мысли выйти за графа Хэверфорда, дай он хоть малейший повод к сближению. Теперь же Кэтрин воспринимала его красоту и обаяние совершенно отстранение. Ее никто не притягивал к себе, только Рекс.

– Может быть, – заметила она с некоторым кокетством, – вы предпочли бы последовать за вашими друзьями, милорд?

Его улыбка стала еще шире.

– Как же так? Если я имею счастье полчаса побыть в обществе прелестной новобрачной? Ни в коем случае, мадам.

Она рассмеялась.

– Получается, будто я напросилась на комплимент, – сказала она. – Во всяком случае, это было непреднамеренно. Полагаю, в вашей жизни было много интересного. Как и у всех ваших друзей. Мне хотелось бы пригласить вас всех вечером на обед и послушать замечательные истории.

– Кое-какие годятся даже для женских ушей, – смеясь вместе с ней, ответил он. – Хотя не сомневаюсь, что Рекс наложил бы вето на большинство этих историй. Но и так рассказов хватит на целый вечер, если вам это не наскучит. Я принимаю ваше приглашение.

Музыка загремела, и продолжать разговор стало затруднительно. А Рекс с друзьями вернулся в бальный зал только к последнему танцу.

Он успел как раз вовремя – к вальсу.

Да, безусловно, вновь подумала Кэтрин, она чувствует себя превосходно. А завтра будь что будет.

Он был в гостиной, где стояли карточные столы. Прошел туда из бального зала и больше не выходил. Мистер Гаскойн, лорд Пелхэм и граф Хэверфорд наведывались туда поочередно, каждые десять минут, сообщая о результатах своих наблюдений.

Скорее всего он так и проторчит в гостиной до конца бала. Торопиться не стоило, впрочем, как и откладывать задуманное. Серьезного скандала в разгар бала можно не опасаться. Судьба была благосклонна к друзьям – в карты играли в двух гостиных. Дамы и несколько пожилых джентльменов находились в одной из них. В другой собрались только мужчины, и можно было поручиться за то, что они будут держать язык за зубами, хотя бы ввиду особой ситуации и в силу хорошего воспитания.

Остаться в зале присматривать за Кэтрин был поручено графу. К тому же Рекс ангажировал ее только на вальс перед ужином. Оберегать Кэтрин особо уже не требовалось, они уже не ждали никаких неприятностей. В крайнем случае рядом находился брат, да и сэр Клейтон Бэрд, и леди Бэрд могли прийти на помощь. И все же они не хотели рисковать: один из них непременно должен быть при ней. На лорда Хэверфорда можно было положиться – если понадобится, он сможет взглядом заморозить цветущую ветку весной.

А троица двинулась в гостиную для карточной игры. Игроков в ней оказалось немного – меньше, чем обычно бывает по вечерам в клубе. Очевидно, дамы заставили своих кавалеров исполнять свои обязанности в бальном зале.

Сэр Ховард Коупли сидел за одним из столов с тремя другими партнерами. Груды долговых расписок и бумаг у его локтя говорили о том, что сегодня вечером удача повернулась к нему лицом. Войдя, друзья остановились у стола, все трое. Мистер Гаскойн и лорд Пелхэм по бокам, на достаточном расстоянии, однако так, чтобы он мог их видеть; виконт Роули остановился напротив. Все стояли неподвижно и молча смотрели на него. Их не интересовали ни другие игроки, ни ход самой игры. Они смотрели на него в упор: мистер Гаскойн и лорд Пелхэм изучали его профиль, виконт уставился в лицо.

Он не сразу узнал их. Бросил несколько косых взглядов по сторонам, посмотрел прямо перед собой, и взгляд его становился все более встревоженным. Он молча продолжал играть, но скоро стало ясно, что он уже не может сосредоточиться. Проиграл распасовку. Облизнул губы и сделал большой глоток из своего стакана. Проиграл и следующую распасовку.

Удивительно, как без единого слова можно сказать и понять все, подумал лорд Роули, пристально глядя в лицо Коупли. Конечно же, и в этой гостиной, где были заняты исключительно игрой, все знали, что Кэтрин на балу, что не так давно она стала его женой. Из памяти света еще не выветрилось, что именно Коупли погубил ее. Значение Происходящего было понятно здесь всем.

Особенная тишина пала на гостиную. Собственно, тишина царила в ней и до прихода трех друзей. Там, где идет карточная игра, обычно бывает тихо. Сейчас в этой тишине таилось напряженное ожидание.

Боковым зрением лорд Роули отметил, что игра за соседним столом тоже приостановилась.

Сэр Ховард Коупли, проиграв вторую распасовку, бросил свои карты и зло уставился на виконта:

– Что вам нужно?

Лорд Роули не ответил. Молчание стало зловещим.

– Какого дьявола вы уставились на меня? – Коупли потянулся за стаканом, но опрокинул его.

Коричневое пятно расплылось по скатерти. Никто не шевельнулся.

Коупли резко вскочил, оттолкнув стул.

– Прекратите немедленно! – взвизгнул он. – И вы тоже. – Он метнул взгляд на лорда Пелхэма, затем на мистера Гаскойна. – Убирайтесь отсюда, пока не поздно!

Лорд Роули все так же не сводил с него глаз. Его друзья не двинулись с места. Сэр Ховард Коупли вынул носовой платок из кармана и отер лоб.

– Я полагаю, – пряча носовой платок, сказал он с видимым усилием и одновременно с насмешкой, – вы, Роули, обнаружили в первую брачную ночь, что ваша невеста не совсем невинна. Я полагаю также, что она забыла сообщить вам об этом заранее. Не вините меня. Ей показалось, что моя мошна пустовата для ее аппетита. Получила удовольствие, а потом отворотила нос, словно она не графиня, а шлюха.

Вздох пронесся по залу. Единый вздох: все поняли, что пик напряжения достигнут, теперь – один-единственный выход из положения.

Виконт Роули снова ощутил холод и жар восторга, посетившего его ранее в бальном зале. Он медленно обошел вокруг стола. Нэт отступил, чтобы дать ему пройти.

– Я не взял с собой перчаток, Коупли, – произнес виконт, нарушив наконец тишину. – С вас хватит моей голой руки. – И тыльной" стороной ладони он хлестнул наотмашь по лицу Коупли так, что голова его мотнулась в сторону. – Назовите род оружия, время и место. Ваш секундант может обратиться к лорду Пелхэму завтра утром, чтобы обсудить детали.

Он повернулся, направляясь к двери, его друзья последовали за ним. Все расступились, чтобы дать им дорогу. Никто не собирался воспротивиться нарушению закона, которое воспоследует за вызовом. И никто не разгласит тайну, о которой, возможно, станет известно только другим джентльменам. Только джентльменам, вряд ли будут посвящены в нее женщины. Ведь это, в конце концов, касается только мужчин.

– Роули! – Голос сэра Ховарда заставил виконта на мгновение остановиться, хотя он и не обернулся. – Это будут пистолеты. Я в достаточной мере владею этим оружием и пользуюсь им не без успеха. Я убью вас с таким же удовольствием, с каким лишил невинности вашу жену, а потом и вашу невесту.

– Позор! – грозно пронеслось вслед сэру Ховарду. Виконт Роули с друзьями возвратился в зал, когда звучали последние такты кадрили. Они успели сделать свое дело.

После любовных ласк ей нужно было какое-то время, чтобы восстановить дыхание и силы, обрести способность разговаривать. Обычно Кэтрин легко соскальзывала в сон, но на этот раз она не хотела спать сразу же. Она чувствовала, что именно такие мгновения драгоценны для брака, если они намерены превратить его во что-то исполненное особого смысла для них. Между ними возникла нежность, и хотя ее рождала физическая близость, но сама по себе она имела не вполне физическую природу.

– Рекс! – Кэтрин положила голову ему на плечо, а руку – на грудь. Тело его было жарким и все еще потным после любовной игры.

– М-м-м? – Он потерся щекой о ее макушку. – Я уже задремал? Сегодня я не усыпил вас?

– Я пришла к выводу, – замурлыкала она, – что, засыпая сразу же, лишаю себя редкого удовольствия. Он хмыкнул.

– Вы быстро учитесь, – сказал он. – Кстати, я это давно заметил.

Ей нравилось, когда они начинали поддразнивать друг друга. Если двое любовников могут поддразнивать друг друга, у них появляется множество шансов облагородить отношения, а привязанность их возрастает.

– Я пригласила ваших друзей завтра к обеду, вы не возражаете? – спросила она. – Конечно, я должна была сначала посоветоваться с вами, но я предложила это лорду Хэверфорду, когда танцевала с ним. Так что дело уже сделано.

– Я поступил бы точно так же, – одобрил он ее, – но почел бы за обязанность пригласить равное количество дам. Хотя готов умереть от одной мысли, что в чем-то становлюсь похожим на Клариссу. И все же мне не хотелось бы докучать вам исключительно мужским обществом и сугубо мужской беседой.

– А мне хотелось бы знать побольше о ваших друзьях, – возразила Кэтрин, – и о том, что вы пережили вместе. Нет, я вовсе не собираюсь совать свой нос в ваши тайны или влезать в такую замечательную дружбу четырех мужчин. Я только хотела бы получше узнать вас, Рекс. О вашем детстве, о том, как вы жили – вы, Клод и Дафна. Я хочу понять, каково это – быть близнецами.

– Клод несчастлив, – проговорил вдруг Роули.

– А всегда казалось, что он доволен жизнью, – возразила Кэтрин.

– Я имею в виду последнее время, – пояснил он– Я не получал от него вестей с тех пор, как мы покинули Брудли, и все же, видите, я кое-что знаю о брате. Отчасти это и значит быть близнецами. Кэтрин какое-то время размышляла над его словами.

– И что же он знает о вас, теперешнем? – спросила она. И ей стало грустно, когда он не сразу нашелся, что ответить. Ей не хотелось, чтобы он лгал ради ее спокойствия. Но боялась услышать и правду, во всяком случае, здесь и сейчас.

– Он видел меня угрюмым и довольно ожесточенным, – спокойно сказал Роули. – Теперь, я полагаю, ему известно, что настроение мое изменилось. Теперь я доволен.

Доволен! Он мог бы употребить слово и похуже; утешила она себя.

– Кэтрин. – Он приподнял ее подбородок и нежно поцеловал в губы. – Я тоже должен научиться понимать вас. Вы слишком долго остаетесь для меня тайной. Я хочу знать о Хэрри. Это прекрасный молодой человек, И о леди Уизерфорд. Обо всех людях, которые что-то для вас значат. Я хочу понять, какой была леди Кэтрин Уинсмор. Но только не сегодня вечером. Ведь это может подождать до завтра? Боюсь, я слишком изнурен. Вы такая страстная любовница.

Его слова понравились ей. Она тоже была утомлена и почти уже спала. Однако не хотела остановиться на достигнутом. Между ними появилась некоторая сердечность, потому что они не только ласкали друг друга, но и стали искать пути к взаимной духовной близости. Нет, она должна была закрепить успех.

– Расскажите мне о мисс Эккерт, – попросила она, прижавшись лицом к его плечу.

После короткой паузы, он вздохнул. И она уже ждала вспышки его гнева.

– Хорошо, – сказал он спокойно, – все равно кто-нибудь сообщил бы вам об этом. Я сам должен был рассказать вам, и намного раньше. Я очень сожалею, Кэтрин. Все произошло в тот год, между кампанией на Пиренеях и битвой при Ватерлоо; мы обручились через месяц после того, как познакомились. Потом я ушел вместе с армией в Бельгию, а она вскоре написала мне, что разрывает помолвку. Она не вышла за... за человека, который встал между нами, но и наши отношения не восстановились. Все было кончено.

– Сэр Ховард Коупли… – произнесла она.

– Да. – Рука, обнимавшая ее, напряглась, затем вновь расслабилась.

– А он… Как это все произошло? – спросила Кэтрин.

– Точно я не знаю. Но предполагаю, что он рассчитывал на приданое большее, чем за ней действительно давали, а узнав об этом, решил, пока еще не поздно, отступить. Тогда-то я думал, что Горация была ослеплена его красотой и обаянием, не выдержала одиночества.

– Теперь вы в этом не уверены? – спросила Кэтрин.

– Я знал, что это мерзкий человек и повеса, – продолжал Роули. – Я слышал, что он запятнал репутацию и других женщин. Думаю, что и ваше имя тогда упоминалось. Однако, даже зная все это, я никогда – до самого последнего времени – не подозревал, что было что-то еще, кроме того, о чем Горация сообщила мне в письме. Она написала, что полюбила его.

– Вы думаете, это было не так? – решилась спросить Кэтрин. – Полагаете, она решила, что обязана разорвать помолвку, при этом выставив причину, которую вы бы приняли без всяких вопросов? – Она чувствовала сейчас страдания Горации Эккерт, как свои собственные.

Он глубоко вздохнул.

– Молю Бога, чтобы я был не прав, – проговорил он глухо. – Я не захотел ее видеть, вернувшись в Англию.

– На что она и рассчитывала… – откликнулась Кэтрин.

– Ах, это уже не имеет никакого значения! – воскликнул он.

Ей было страшно жаль мисс Эккерт и обидно за себя. И она задала вопрос, который не должна была задавать. Она прошептала:

– Вы все еще любите ее?

– Нет, – отвечал он твердо. – Нет, Кэтрин. Мне жаль ее, но жалость – это не любовь. И я чувствую свою вину за то, что не был столь проницательным, каким мог бы быть, чтобы догадаться о весьма очевидном обмане. Хотя я и сам был слишком поглощен собственной болью и обидой. Однако я не люблю ее. Она была сегодня вечером на балу, о чем, я полагаю, вам известно. И единственное, что я испытал, увидев ее, – жалость.

Кэтрин не могла противиться восторгу, охватившему ее, вопреки даже тому, что она помнила глаза мисс Эккерт, обращенные на нее.

– Она все еще любит вас, – молвила Кэтрин. И почувствовала, как он набрал воздуха, чтобы ответить ей, но так ничего и не сказал.

– Простите меня за допрос, – выговорила она. – Мне нужно было знать это.

– Конечно. – Он поцеловал ее в макушку. – Мне жаль ее, Кэтрин, но она должна теперь сама творить свою судьбу. Моя же судьба – в моих руках, вот здесь. – Он прижал ее к себе. – И кажется, мне придется отдать ей все силы. Не только телесные, как вы догадываетесь.

Да, она догадывалась. И ликовала, услышав драгоценные слова. Он обнадежил ее и взял на себя обязательства за их отношения. Всего лишь месяц назад, когда она выходила за него замуж, она не надеялась ни на что большее – только на то, что его имя защитит ее. Ни на что больше.

– Я радуюсь одному, – вздохнула она. – Радуюсь, что в этом году он не приехал в Лондон – говорю о сэре Ховарде Коупли. Я боялась, что он будет здесь. Надеюсь, что он никогда не вернется в общество. Очень надеюсь, что больше не увижу его. Никогда.

Его рука снова напряглась.

– Вам нечего бояться, Кэтрин, – откликнулся Роули. – Теперь у вас есть я, и я смогу вас защитить. То, чем я владею, буду защищать ценой собственной жизни. Если станет необходимо.

Отчасти именно этого она и боялась. Встретиться лицом к лицу с сэром Ховардом было бы действительно ужасно для нее. Но что будет, если Рекс когда-нибудь столкнется с ним – зная, что тот сотворил и с ней, и с мисс. Эккерт? Скорее всего последует вызов на дуэль.

Рекс не из тех, кто постарается избежать дуэли. Она задрожала.

– Мне действительно нужно поспать, – сказал Роули. – Вы озябли? Или одно только имя негодяя так подействовало на вас? Во всех случаях мне стоит подумать о том, как согреть вас, не правда ли?

Он повернул ее к себе и овладел ею сразу, без предварительных ласк, чего не случалось прежде. Он чувствует, что ей нужно, подумала она. Тяжесть его тела и его твердость, заполнившая ее лоно, волшебно успокаивали. И уже то, что он вновь возжелал ее, изгнало все темные мысли.

Она вздохнула, когда их губы встретились.

– Расслабьтесь, – сказал он. – От вас ничего не требуется. Это то, что я должен был дать вам.

Ах, ему известно и это! Он знает, что ей необходимы дары его тела и его сила.

Глава 23

Он всегда ненавидел день, предшествующий сражению, – хотя сражения не происходят по расписанию, но для бывалого бойца, как правило, очевидно, когда битва становится неизбежной. Он всегда ненавидел этот день, ведь несмотря на долгие и тщательные приготовления, все равно остается слишком много времени для размышлений и, увы, для страха. Он же всегда презирал тех солдат, которые утверждали, что не ведают страха, – эти люди убеждены, что мужчине стыдно бояться. А это ложь. В день перед сражением у него от страха пересыхало во рту и слабели колени. И живот подводило.

Страх посетил его и на следующий день после бала у Минделов, в день, предшествующий поединку с Коупли, хотя он сам же намеренно спровоцировал вызов. И конечно же, он отклонил предложение Нэта драться вместо него.

– В конце концов, Рекс, – сказал Нэт, небрежно пожав плечами, – у меня ведь нет никого, о ком я должен заботиться. И мне по сердцу добрая драка, особенно с таким ублюдком, как Коупли.

Нет, виконт ничуть не сожалел о том, что сделал. Повторись прежняя ситуация, и он поступил бы точно так же. И разумеется, это дело не из тех, которые можно перепоручить кому-либо, хотя бы даже ближайшему другу.

Но он боялся. Конечно же, он боялся умереть – только дурак притворяется, что не боится смерти. Но еще больше его страшило, что он не сможет отомстить за ужасающую несправедливость, за муки, которым подверглась Кэтрин, насилие и за смерть ребенка. И все же страх, как это уже случалось раньше, придал ему сил и прояснил голову. От этого он стал более внимательным к подробностям дуэли.

Зайдя утром к Идену, он убедился, что все готово. Секундант Коупли уже заходил, и все детали оговорены. Нэт и Кен тоже находились у Идена. Лорд Роули обсудил с ними свое новое завещание, весьма откровенно и спокойно говоря о своей возможной смерти. Его завещание полностью обеспечивало будущее Кэтрин. Отец и брат, он надеялся, поддержат ее в горе. А его друзья защитят ее, если это будет необходимо.

Вместе они отвезли завещание поверенному виконта. Потом в течение часа упражнялись в стрельбе из пистолета – Роули не брал в руки оружия с тех пор, как уволился из кавалерии.

Во второй половине дня они с Кэтрин нанесли визиты тем леди, у которых он оставил свою карточку накануне бала, и в несколько других домов, где, как они знали, в это время принимают. К тому часу, когда весь свет съезжался в Гайд-парк, двуколка виконта Роули оказалась там же. Коль скоро ему суждено умереть завтра, сегодня он сделает все, что в его власти, чтобы светское общество приняло Кэтрин. Им нигде не было отказано. И несколько приглашений прибыло сегодня утром.

Мужчинам, конечно, было известно о предстоящей дуэли. В их глазах читалось нечто, что убеждало лорда Роули: они все знают, но в присутствии леди никто не обмолвится ни словом. Дамы, разумеется, не знали ничего.

Вечером все друзья обедали у него, и все четверо, не смущаясь, говорили о своей дружбе и вспоминали о том, что вместе пережили на Пиренеях и при Ватерлоо. Они говорили все это для Кэтрин, которая с интересом слушала их рассказы. Она, по обычаю, не удалилась после обеда в гостиную, чтобы оставить мужчин наедине с их портером. Все вместе они сидели в столовой, а затем перебрались в гостиную и провели там еще час или около того.

Если бы ему пришлось выбирать, каким образом провести свой последний вечер, думал виконт, то он не мог бы придумать ничего лучшего – общество самых близких друзей и жены. Жгучая тоска по Клоду мучила его. Может быть, брат почувствует его тревогу? Может быть, он почувствует и… Однако он решил не давать воли таким мыслям.

Друзья не пожелали задерживаться допоздна. Они собрались, таково было их объяснение, встать завтра очень рано утром, чтобы верхом встретить восход солнца. Они разыграли целое представление, убеждая его проснуться с жаворонками и поехать с ними, прося прощения у Кэтрин и уверяя, что никогда больше не станут поднимать его в такую рань. Все трое были бесстыдно очаровательны. И она, конечно, заметила это и смеялась над ними. Однако ей не дано было понять истинных причин столь ранней прогулки.

Рекс долго и нежно ласкал ее, когда они легли в постель. Любил ее пылко и как-то особенно самозабвенно. И обнимая ее, уставшую и умиротворенную, был благодарен ей, что сегодня она не была столь разговорчива, как накануне. Ему самому хотелось сказать ей самыми пылкими словами то, что он только что говорил ей своим откровенным телом. Однако он боялся обременять ее словами. Ведь завтра ей, возможно, предстоит взвалить на свои плечи тяжкое бремя беды…

Он держал ее в объятиях, пока она не уснула, а затем претерпел долгие часы дремоты, тревожного сна и пробуждения – все, что всегда бывало с ним перед сражением.

– Тоби, – сказала Кэтрин, сжав в ладонях голову терьера, – я – брошенная жена. Рекс ушел еще до рассвета, он уехал с друзьями и, несомненно, завтракать будет с ними неизвестно где, а затем отправится с ними в “Уайтс-клуб”. Нам очень повезет, если ему удается вернуться к ленчу.

Тоби прижал уши, выражая нетерпение, пыхтел ей в лицо и вилял хвостом.

– Но я не в обиде, – продолжала она. – И ты не должен обижаться. Нет ничего плохого в том, что он живет своей мужской жизнью, а я – своей, разумеется, если только при этом мы проводим какое-то время вместе. Худо то, Тоби, что у меня нет моей собственной жизни, с тех пор как я вышла замуж. И это скучновато после стольких лет независимости, не правда ли? Тоби заскулил от нетерпения.

– Да, – сказала она. – Конечно, ты совершенно прав. Сейчас самое время решиться выйти с тобой на прогулку.

Это было просто невыносимо – стоять неподвижно в то время, когда голова у тебя зажата в ладонях хозяйки. Тоби вырвался и стал выписывать круги по гостиной, с надеждой приостанавливаясь у двери.

Кэтрин смеялась над ним.

– Если ты не хочешь идти со мной, Тоби, так прямо и скажи.

Вскоре они, включая горничную Кэтрин, уже шагали на прогулку. Тоби негодовал на мерзкий поводок, тянул его так, словно хотел вырвать руку Кэтрин. Когда же наконец его отпустили в Гайд-парке на свободу, он помчался с такой скоростью, что горничная рассмеялась, а Кэтрин следом за ней.

Людей в парке было очень немного и никого из знакомых Кэтрин. Но Кэтрин это нравилось: чудесно в Гайд-парке почувствовать себя, словно в сельской местности. Обстановка позволяла забыть, что совсем рядом шумит самый крупный, самый деловой город в мире. Утро было погожее, солнечное. Кэтрин пожалела, что вчера не попросила мужчин, чтобы они взяли ее с собой. А может быть, все правильно, подумала она. Нужно уважать дружеские отношения мужа, его желание чисто мужского общения, тогда муж будет уважать ее отношения с подругами – с Эльси, например. Она не должна постоянно висеть у него на шее.

Ей не хотелось возвращаться домой. Но куда еще она может пойти? К Эльси? Эльси жила слишком далеко. Для этого надо вернуться домой и вызвать экипаж.

Дафна жила ближе к парку – до нее можно дойти и пешком. Кэтрин повеселела. Она отправится навестить Дафну.

Когда Кэтрин, ее горничная и Тоби добрались через некоторое время до дома сестры Роули, путешественники приуныли. Дворецкий сэра Клейтона Бэрда вовсе не был уверен, что леди Бэрддома. Однако, вернувшись, он пригласил Кэтрин подняться в личную гостиную ее светлости. Тоби вновь вознегодовал, когда горничная, взяв его на поводок, повела непоседу на кухню.

Дафна, с глазами, покрасневшими от слез, бледная и дрожащая от страха, бросилась в объятия Кэтрин, прежде чем дверь успела закрыться у нее за спиной.

– Вам что-нибудь известно?! – вскричала она. – Что произошло? Он умер?..

– Дафна? – Кэтрин смотрела на нее в изумлении. – О чем вы?

Дафна дико глянула на нее:

– Рекс! Он умер? Клейтон ушел давно, очень давно, чтобы все узнать... но до сих пор не возвращается.

В голове у Кэтрин что-то загудело. Воздух гостиной вдруг показался ей ледяным.

– Рекс? – прошептала она еле слышно. И только после этого Дафна взглянула на нее с ужасом. Она подвела Кэтрин к ближайшему стулу и усадила ее.

– Так вы не знаете? – воскликнула она. – Ах, что я наделала! У Рекса дуэль с сэром Ховардом Коупли, Кэтрин. Сегодня рано утром. На пи-пистолетах. – Она заплакала.

Кэтрин была одна в холодном, темном конце длинного туннеля, на другом конце туннеля кто-то уговаривал ее, растирал ей руки, звал ее и исчезал. Потом раздались какие-то голоса, и что-то прижалось к ее зубам, и огонь низвергся в туннель и вынудил ее, кашляя и задыхаясь, вернуться к теплу и свету.

– Она приходит в себя, мадам, – произнес мужской голос.

– Да, – сказала Дафна. – Спасибо. Бренди как раз то, что нужно. Оставьте стакан на случай, если понадобится еще.

Дворецкий сэра Клейтона Бэрда покинул гостиную, уверив хозяйку, что будет рядом, за дверью, если он понадобится.

– Но сэра Ховарда даже нет в Лондоне, – пробормотала Кэтрин, словно их беседа не была только что прервана ее обмороком. – И почему?..

– Он был на балу, – ответила Дафна. – Вы просто не видели его. И конечно же, это Рекс вызвал его. Я узнала об этом только сегодня утром. Клейтон ушел, чтобы что-нибудь выяснить, но вот... еще не вернулся. Куда же вы?

Кэтрин встала, она покачивалась, в голове мутилось. Не понимала, куда надо идти. Знала одно: необходимо найти его. Она должна остановить его. Она должна…

– Я должна сказать ему, что люблю его, – услышала она свой голос. Какие дурацкие слова! Она прижала дрожащий кулачок к губам.

– Ах, Кэтрин!.. – Они обнялись и рыдали на плече друг у друга.

Искать его – уже слишком поздно. Остановить – невозможно. И может быть, даже слишком поздно говорить ему о своей любви. Дуэли, кажется, всегда происходят на рассвете. Он уехал из дома задолго до рассвета.

– Я должна идти домой, – сказала она. И внезапно ей до боли, до судорог захотелось оказаться дома. – Я должна идти.

– Я пойду с вами! – решительно заявила Дафна. Им и в голову не пришло подождать экипажа. Ждать они просто не могли. Они почти бежали, минуя одну улицу за другой, опустив головы и почти ничего не видя вокруг. Кэтрин даже забыла, что оставила горничную и собаку на кухне сэра Клейтона.

Теперь, когда настал час, страх уступил место ледяному спокойствию. Он знал, что так оно и будет. Так бывало с ним всегда. Он не сомневался, что ноги его не станут дрожать, а рука будет верна.

С Коупли прибыл один секундант. Нэт, Иден и Кен, окружившие Рекса, были мрачны и бледны. “Им всем гораздо хуже, чем мне”, – вдруг подумал лорд Роули. Они – по призванию бойцы, – не привыкли бездействовать накануне битвы. Не привыкли со стороны следить за исходом сражения. Это их и мучает. На место дуэли прибыл и хирург.

Виконт Роули не смотрел на Коупли, пока тот сбрасывал плащ, снимал сюртук и жилет. Он взглянул ему прямо в лицо, когда Иден и секундант Коупли обменялись условными знаками в попытке кончить дело миром. Роули отказался, Коупли лишь зло усмехнулся. Теперь они должны стать спиной друг к другу, сделать по двенадцать шагов, повернуться и стрелять по сигналу.

– Скажите Кэтрин… – сказал он Идену в последнюю секунду – он вдруг решил, что она должна знать, почему он дерется за нее. Он набрал побольше воздуха и закончил:

– Скажите ей, что я люблю ее.

– Вы сами скажете ей это немного погодя, – решительно отозвался Иден. Но все же согласно кивнул головой.

И вот уже лорд Роули отмеряет свои двенадцать шагов, держа пистолет на изготовку. Он решил целиться спокойно, не поддаваться порыву стрелять сразу и наудачу, торопясь опередить противника. Ведь у него всего один выстрел.

Коупли же принял совершенно иное решение. Едва противники повернулись лицом друг к другу, он поднял пистолет и, не дожидаясь сигнала, выстрелил.

"Удивительно полезная это штука – опыт”, – успел подумать лорд Роули. По опыту он знал: сильная боль означает, что рана не очень серьезная. В противном случае он не чувствовал бы никакой боли, по крайней мере в течение нескольких секунд. Шок надолго избавляет от боли. Сейчас боль в его правой руке была просто дьявольской… Даже не глядя, он знал, что рукав его белой рубашки окрасился кровью. Пуля попала в мякоть. Возможно, пуля прошла насквозь.

Лорд Роули целился, не обращая внимания на боль. Это не первое его ранение, он знал, что боль еще не убивает. А у Коупли не было выбора, ему оставалось стоять и ждать. Он и стоял боком, чтобы, будучи мишенью, стать как можно меньше.

Время остановилось. А расстояние сжалось, как при взгляде в окуляр телескопа. Он следил, как его пистолет медленно опускается на уровень белого как мел высокомерного лица Коупли. Рой мыслей, ворвавшись в его мозг, требовал за несколько секунд принять решение. Он устал убивать. Его тошнило, мутило несколько часов после сражения, он знал, что убивал людей, которые заслужили смерти не больше, чем он сам. Но он убивал, чтобы не быть убитым, чтобы защитить своих друзей и своих подчиненных от смерти. Сейчас ему смерть не грозила. И никому из друзей – тоже.

Но Коупли – насильник. Он изнасиловал Кэтрин и, возможно, Горацию. А может быть, и других женщин. Если его оставить в живых, даже если события этого утра вынудят его убраться из Англии в бессрочное изгнание, все равно где-то он будет творить то же самое. Будут страдать другие женщины, как страдали Кэтрин и Горация.

И он выстрелил. До самого последнего момента лорд Роули не был уверен, выстрелит ли он в воздух, показав все свое презрение к такому червю, каковым был Ховард Коупли, на которого жаль потратить пулю, или убьет его недрогнувшей рукой.

Да, рука его не дрогнула.

Потом он подошел к друзьям, оделся, сохраняя спокойствие, и даже не взглянул на хирурга и секунданта, склонившихся над неподвижным телом Ховарда Коупли. Но ему пришлось все же торопливо отойти в сторону – его тут же вырвало на траву. В голове мутилось от сознания, что он убил человека. Но может быть, впервые он не чувствовал никакого раскаяния.

Кэтрин отмщена. И другие женщины спасены от ублюдка, способного причинять им страдания.

– Завтракать, – решительно сказал он, повернувшись к друзьям. Хотя ему так же хотелось есть, как прыгать в огонь. – В “Уайтс-клуб”?

– В “Уайтс-клуб”. – Нэт успокаивающе похлопал его по здоровому плечу. – Ему все равно бы не жить, Рекс. Если не вы, то я сделал бы это.

– А если ко мне, а не в клуб? – предложил Идеи. – Побудем немного наедине.

– Я должен ехать немедленно, – заявил Кен. – Мне необходимо срочно вернуться в Данбертон.

Друзья смотрели на него в некотором недоумении. Лорд Роули заметил, что у Кена напряженный взгляд, он бледен.

– В Данбертон? – переспросил Рекс. – Сейчас, Кен? Сегодня же утром? Даже не позавтракав? Я полагал, что вы останетесь здесь до конца сезона.

Лицо его друга выражало беспокойство.

– Когда я вчера вечером пришел домой, меня ждало письмо. – Он попробовал улыбнуться, но это ему не удалось. – Похоже на то, что через шесть месяцев я стану отцом.

Дуэль была тут же забыта. Три друга удивленно уставились на Кена.

– Кто она? – спросил наконец Иден. – Одна из тех, кого мы видели, когда гостили у вас, Кен? Это леди?

– Ее вы не видели, – мрачно откликнулся Кен. – Она – леди, это правда. И я должен вернуться домой, чтобы жениться на ней.

– Отважусь заметить, что, судя по вашему виду, вы не очень-то этому рады, – сказал Нэт, хмурясь.

– Наши семейства враждуют с тех пор, как я себя помню. И вряд ли когда-либо я ненавидел женщину так, как ненавижу ее. И вот у нее дитя от меня. Я должен жениться. Пожелайте мне счастья…

Он наконец улыбнулся, и лорд Роули почувствовал жалость к этой неизвестной ему будущей невесте.

– Кен, – сказал он, хмурясь, – мы что-нибудь упустили?

– Ничего такого, что я хотел бы разгласить, – ответил тот. – Повторяю: я должен ехать. Рад тому, как обернулись дела сегодня утром, Рекс. Но прежде чем вы уйдете, нужно осмотреть вашу руку. Правильно, что вы не пощадили его. Я боялся этого. Насильники не имеют права жить.

И не сказав больше ни слова, он пошел к своей лошади. Не оглянувшись. И никто из друзей не окликнул его.

– Бедняга Кен! – проворчал Нэт.

– Бедная леди! – откликнулся лорд Роули.

– Мы должны заняться вашей рукой, Рекс, пока вы еще не погибли от потери крови, – сказал Иден, не глядя на их отбывающего друга. Голос его повеселел. – Хирург, я вижу, освободился.

Да, подумал лорд Роули, глядя на свою руку. Рукав рубахи был пропитан кровью от плеча до локтя.

И тут он подумал о Кэтрин. Он будет жить, он снова увидит ее. И скажет ей, что любит ее.

Они услышали, как открылась парадная дверь в холле, оттуда доносились голоса, хотя женщины сидели наверху, в гостиной. Но они не разобрали, кто говорит.

Кэтрин сидела на стуле, прямая и почти окаменевшая… Ноги не слушались ее, при всем желании она не могла бы выбежать на лестничную площадку, чтобы посмотреть, что происходит внизу. Ноги Кэтрин то наливались свинцом, то становились ватными. С Дафной, полагала Кэтрин, происходит то же самое. Они не обменялись ни словом, обратившись в слух.

«Кто это может быть? – спрашивала себя Кэтрин. – Кого могли послать к ней с вестью? Папу? Хэрри? Лорда Пелхэма? Или совсем незнакомого человека?»

А затем совсем тихо отворилась дверь, и вошел – он. В первое мгновение ее рассудок отказался понимать, кто стоит на пороге. Он был очень бледен. Правый рукав сюртука был пуст. А рука висела на белоснежной перевязи. Рубашка на нем была, судя по всему, чужая.

Воцарилась напряженная тишина. Дафна, вскочив на ноги, вцепилась в спинку стула.

– Что ж, – сказал он невозмутимо, – очевидно, нет никакого смысла рассказывать вам, что меня сбросила лошадь, не так ли?

– Рекс… – прошептала Дафна, нервно сцепив руки.

– Со мной все в порядке, успокойся, Дафна, – сказал он. – Рука, пустяковая царапина. Царапина. Но врач настоял на перевязи. Выглядит довольно внушительно. – Он усмехнулся.

– Ты знаешь, – сказала Дафна, – что мы пережили! Ожидание – это кошмарно, Рекс. А нам, женщинам, слишком часто приходится испытывать это.

Кэтрин казалась себе чем-то вроде бесплотного духа, со стороны наблюдающего за происходящим. Она не могла ни двигаться, ни говорить. Но вот он повернулся и прошел через всю комнату к ней. Стал на одно колено и взял ее руки в свои, высвободившись из перевязи. Его правая рука была холодна.

– Он больше не сможет причинить неприятности ни вам, ни какой-либо другой женщине, любовь моя, – сказал он мягко.

– Вы убили его? – Это был голос Дафны.

– Да, – прозвучало в ответ.

Дверь вновь распахнулась, и кто-то еще вошел в комнату. Дафна тут же громко заплакала.

– Ах, Клейтон, – говорила она, – вы обещали после этой ужасной битвы при Ватерлоо, что мне никогда больше не придется переживать ничего подобного.

– Так оно и есть, любимая, – сказал он. – Я только что узнал обо всем. Вас не было дома. Я догадался, где вы можете быть, особенно после того как обнаружил, что Кэтрин побывала у нас. Вы же знаете, волнение может повредить вам. Вы должны немедленно отправиться домой и лечь в постель. Тем более что Рексу и Кэтрин нужно побыть наедине.

Кэтрин не смотрела на них. Рекс тоже не смотрел. Они, сплетя руки, пристально глядели друг на друга. Прошла минута, другая – в комнате царила тишина.

Наконец она обрела голос.

– Его мерзкое присутствие в этом мире мне было бы гораздо легче перенести, чем ваш уход из него, – сказала она.

– Вот как? – Левой рукой он поднес ее ладонь к губам. – Это необходимо было сделать, любовь моя. И я сделал это.

– Кому адресовано это обращение, сэр? Не стоит так говорить, – заметила она печально.

– О чем это вы? – Он был озадачен.

– Вот вы называете меня “любовь моя”…

– Вы действительно моя любовь. – Он улыбался ей. – Что, это не стоит говорить, Кэтрин? Но я намерен потратить целую вечность, и даже не одну, чтобы завоевать право повторять вам это снова и снова. Моя любовь. – Он снова поцеловал ее руку. – Как? Слезы? Неужели все так плохо?

Она изо всех сил прикусила верхнюю губу, но это не помогло. Ее лицо позорно исказилось, и она спряталась у него на правом плече. И тут же отпрянула, когда он вздрогнул.

– Если вы любите меня, – вскричала она, – как могли вы сделать такую глупость?! Я ненавижу вас! Неужели вы думаете, что мне хочется видеть вас мертвым из-за вашего дурацкого понятия о чести? Как бы я могла любить вас – мертвого? Как я могла бы сказать вам, если бы было слишком поздно?

Он улыбался. Теперь она видела это – зрение ее прояснилось.

– Кэтрин, – сказала он мягко, – любовь моя.

– Единственное, о чем я могла думать, – продолжала Кэтрин, – так это о том, что я не успела сказать вам.

– Не успели сказать – о чем? – спросил он.

– О том, что я люблю вас! – выпалила она, но на этот раз не забыла – спряталась на его левом плече.

Подняла голову, когда почувствовала – она в кольце его рук.

– К черту эти игры, – сказал он, усмехнувшись. – Стало быть, в конце концов мы оказались любящей парой, не так ли?

Она кивнула, с нежностью глядя ему в глаза. Как же близко она была сегодня к тому, чтобы потерять его! В него стреляли, и он ранен. Она понимала, что память об этом останется с ней на долгое время.

– И мы одни. – Он притянул ее к себе и припал губами к ее губам. – Сюда никто не войдет без спросу, даже если дверь не заперта. А я вдруг почувствовал неодолимое желание, любовь моя. Это бывает, после того как минует опасность. Я полагаю, что жизнь таким образом утверждает себя.

Однако пока он говорил, прикрытая дверь стала раскрываться все шире, движимая незримой рукой, и через секунду в комнату влетел клубок шерсти и бросился к ним, исступленно лая.

– Сидеть, сэр, – строго приказал виконт Роули.

– Ах, Тоби! – воскликнула Кэтрин. – Ты вернулся. Тоби сидел около своего нового хозяина, громко пыхтя и колотя хвостом по ковру.

– Придется немного поучить этого терьера правилам приличия, – заметил лорд Роули.

– Нет, не придется, – откликнулась Кэтрин. – Я люблю его таким, каков он есть.

– Ну что ж, – сказал он, – может быть, мне удастся с большей пользой применить свою власть, когда разговор пойдет о ребенке. А этот разговор не продолжить ли нам в вашей спальне?

– Но ваша рука? – возразила она.

– Моя рука все еще растет из плеча и вполне способна обнять вас, – отвечал он. – Так вы идете?

Она кивнула.

Но прежде чем поднять ее на ноги, он поцеловал ее по-настоящему. Для обоих это был поцелуй откровенной, безоговорочной любви. Поцелуй, исполненный понимания, что нужно ловить момент, что жизнь слишком коротка и непредсказуема, чтобы можно было пренебречь самым дорогим в ней.

– Я счастлива, – сказала она, воспользовавшись передышкой, – что однажды, на краткий миг, я приняла вас за Клода.

– М-м-м, – откликнулся он. – Та ошибка вам прощается, моя любовь, при условии, что подобное не повторится никогда.

Тоби положил голову на вытянутые лапы, взглянул на них и зевнул, довольный исходом событий.

Примечания

1

вполголоса (ит.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23 . .