«Фортуна благоволит грешным»

Фортуна благоволит грешным (fb2) - Фортуна благоволит грешным [Fortune Favors the Wicked - ru/litres] (пер. Елена Кирилловна Денякина) (Королевские награды - 1) 2764K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Тереза Ромейн

Тереза Ромейн Фортуна благоволит грешным

Theresa Romain

Fortune Favors the Wicked

© Theresa St. Romain, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2019

* * *

Глава 1

Нигде на всем свете, от словенских земель до южных морей, воздух не пахнет так, как лондонский (когда только возвращаешься после долгого отсутствия и делаешь первый вдох). Здесь, в лондонских доках, воздух был едким от угольного дыма и тяжелым от запаха протухшей рыбы из вчерашнего улова.

Когда-то, когда Бенедикт Фрост был еще двенадцатилетним мальчишкой и новичком в Королевском флоте, этот запах казался ему запахом свободы, запахом освобождения из ограниченного пространства корабля. Но теперь, будучи взрослым мужчиной двадцати девяти лет, он бы предпочел, чтобы эти запахи его не встречали, а провожали в плавание – и чем длиннее плавание, тем лучше. Если корабль был маленькой клеткой, то Англия – тоже клеткой, только большой.

Бенедикт решительным шагом сошел на берег с борта «Ардженты». К счастью, ему не придется оставаться в Англии дольше нескольких дней – еще до конца недели «Арджента» покинет порт, и он снова окажется в своей привычной среде. А до этого предстояло сделать только одно – доставить свою рукопись Джорджу Питману и договориться об оплате. Драгоценные страницы, исписанные от руки, оттягивали его наплечную сумку, в правой же руке он держал трость орехового дерева, металлический наконечник которой гулко стучал по доскам корабельного трапа.

– Эй, Фрост!

Он сделал еще шаг – и остановился.

– Эй, Фрост! – раздался тот же голос, и голос этот, осипший от морских ветров, безошибочно выдавал моряка.

Бенедикт не узнал этот голос, но, придав лицу добродушное выражение, все же отозвался:

– Сам ты «эй». Как дела сегодня?

– Подумываю об охоте за сокровищем. А ты? Собираешься гоняться за королевской наградой?

«Что-о-о?!» – мысленно воскликнул Бенедикт. Стараясь скрыть растерянность под бесшабашной усмешкой, он ответствовал:

– Только не в этот раз. Зачем человеку гоняться за чужими сокровищами, если он создает свое? – В ответ послышалось хихиканье, но Бенедикт не обратил на него внимания и добавил: – А тебе желаю удачи.

Взмахнув тростью таким манером, что это можно было истолковать и как приветствие, и как «пошел к черту», он продолжил путь.

Но в доках что-то было не так – впрочем, как всегда. Хм… почему не слышно обычного гвалта и ругани? И куда подевались моряки, торгующиеся со шлюхами с их грубыми голосами. И где же возгласы и ругательства, которыми обычно сопровождается разгрузка судна? Вместо всего этого слышались приглушенные разговоры людей, сгрудившихся вокруг разносчиков газет; и все с шелестом передавали их друг другу.

Проходя мимо одной из таких групп, Бенедикт услышал, как кто-то пробормотал:

– Пишут, что это – ограбление века…

– Да, верно, – согласился кто-то. – Это ж какие надо иметь железные яйца, чтобы обворовать Королевский монетный двор.

«Скорее, золотые», – подумал Бенедикт. С тех пор, как началась война с Францией, Англию прямо-таки завалило золотом, его стало столько, что недавно пришлось пересмотреть всю систему денежного обращения. Но кредиторы все равно неохотно брали бумажные деньги и серебро. И Бенедикт их не винил. Его и самого не интересовали бумажные деньги.

И потому, шагая на запад от доков Уэппинга, он стал прислушиваться к разговорам чуть внимательнее. По мере того, как он шел по твердой земле, его походка моряка, привычного к качающейся палубе, становилась все более ровной.

И, шагая, он то и дело озирался, словно проверяя, насколько хорошо помнил Лондон. С каждой улицей город становился чуть-чуть другим, но звуки оставались все теми же самыми: повсюду – шелест газет и та же странная фраза, повторявшаяся словно эхо («кража века»!).

Однако же… Поскольку шел всего лишь 1817 год, такое заявление казалось несколько преждевременным. Шагая все дальше, Бенедикт накапливал подобную информацию, и в конце концов он вынужден был признать, что преступление, по-видимому, и впрямь было столь же дерзким, сколь и скандальным. Шесть сундуков с новенькими золотыми соверенами были украдены еще до того, как монеты пустили в оборот, – и при этом были застрелены четверо охранников. Украденное же оценивали в пятьдесят тысяч фунтов.

И это – все! Вот уже несколько недель не было ни единой зацепки относительно того, кто это сделал, и ни одна из украденных монет не была потрачена. Королевский монетный двор только что назначил за возвращение украденных денег крупное вознаграждение.

Так вот оно что?.. Это и есть та самая королевская награда, о которой говорили моряки? Видать, скоро Англия превратится в страну каперов, во имя Короны охотящихся за монетами.

Бенедикт задумался: а не присоединиться ли к ним? Ему ведь доводилось подниматься на холодный пик Монблана. И, уж конечно, он в состоянии провести несколько мягких майских деньков на своей родной земле, разыскивая спрятанные деньги. А награда, назначенная Королевским монетным двором, позволила бы ему увеличить приданое его сестры Джорджетты с жалкого до солидного. Заманчивая перспектива. Очень заманчивая! Сама мысль об охоте за наградой облегчила ноющую боль от пребывания в сердце Лондона. А что, это может быть… как будто он вовсе не в Англии.

Но его рукопись принесла бы ему такое же вознаграждение. И при этом он по-прежнему смог бы отплыть на «Ардженте». Как он и сказал тому моряку, он сам создал свое собственное сокровище. И теперь пришло время его получить.

И Бенедикт зашагал дальше, еще решительнее застучав тростью по тротуару. Он шел в направлении Патерностер-роу, где располагалась контора Джорджа Питмана, издателя.

Две недели спустя

– На нем была накидка с капюшоном, который скрывал лицо, – говорила служанка кучке жадно внимающих слушателей. – Но я заглянула под капюшон и увидела его глаза. О, глаза у него были как у демона – красные и горящие, как огонь!

Шарлотта невольно закатила глаза, в которых не было ничего демонического; цветом они напоминали скорее листву, чем пламя. Скрыв лицо под густой вуалью, она сидела в общем зале постоялого двора «Свинья и плед», полного охотников за вознаграждением, и снова и снова слушала рассказ Нэнси Гофф. С каждым новым пересказом рассказ девушки слегка менялся, обрастая все новыми и новыми подробностями, так что в конце концов стало ясно: не так-то легко будет отыскать правду в этом клубке «подробностей». И все же Шарлотта уже второй нескончаемо долгий день сидела в одиночестве в углу общего зала небольшого постоялого двора в Дербишире. «Свинья и плед» был заведением самым заурядным во всех отношениях – во всех, кроме одного: неделю назад в этой самой гостинице посетитель расплатился с Нэнси золотым совереном. Поскольку же золотых соверенов пока еще не было ни у кого, кроме Королевского монетного двора, а воры, укравшие шесть сундуков не выпущенных в обращение монет… и так далее.

Это была первая, причем – весьма прочная ниточка, связанная со знаменитой кражей, и Шарлотта последовала за ней. Так же поступила, казалось, и добрая половина Англии. Шарлотта приехала сюда из убогой комнаты, которую недавно сняла в Севен-Дайалсе. Впрочем, среди тамошних воров и головорезов она находилась в гораздо большей безопасности, чем в своем роскошном доме или же на улицах Мэйфера[1]. В Дербишире ей тоже угрожала опасность, но другого рода, поэтому она и скрыла лицо под вуалью. И поэтому сидела в одиночестве.

– Так я и знала… Похоже, думаю, с ним что-то неладно, – проворковала Нэнси, хорошенькая молодая женщина лет двадцати. Отбрасывая с плеча темные кудри, которые она сегодня, вопреки обыкновению, не покрыла чепцом, Нэнси лебедем плыла по залу постоялого двора, раздавая жаждавшим напитки и собирая монеты. – У него был такой вид… Ах, я так испугалась, что вся задрожала, аж до пальцев на ногах. Еле смогла донести до его стола эль, не расплескав.

Девушка проговорила это с необычайным восторгом, и Шарлотта невольно улыбнулась. Когда-то, десять лет назад, она была такой же восторженной. Но стала бы она пересказывать эту историю десять раз, каждый раз приукрашивая новыми деталями? Нет, она бы пересказала ее одиннадцать раз! Двенадцать! Рассказывала бы столько, сколько бы ее слушали! И, наверное, она очень походила бы на эту Нэнси. Ох, ведь даже сейчас ей ужасно хотелось присоединиться к ней! Даже сейчас ей было невмоготу сидеть в одиночестве. И было тоскливо прятать лицо под вуалью, упуская возможность следить, как менялось выражение лиц многочисленных слушателей.

Послушать драматическое повествование Нэнси и выпить эля собралось множество народа, однако место за столом, где сидела Шарлотта, никто не занимал. Возможно, серая вуаль перед ее лицом некоторым образом делала ее почти такой же пугающей, как незнакомец с «демоническими глазами», давший Нэнси золотой. Эта вуаль ужасно раздражала Шарлотту – смотреть сквозь нее было все равно что сквозь завесу дыма. Но за годы известности – не желанной известности – Шарлотта усвоила: уж лучше терпеть неудобство в виде вуали, нежели быть узнанной.

Качнув внушительным бюстом, Нэнси подобрала со стола оброненную кем-то монету.

– У меня пошли мурашки по всему телу – и не только из-за его глаз, – продолжала девушка. – Ведь еще – и этот его плащ… Кто же так кутается весной? Только тот, кому есть что скрывать.

Шарлотта усмехнулась и подумала: «А ведь смышленая девушка».

Тут дверь вдруг распахнулась, и в зале появился новый посетитель. Шарлотте с ее места было видно всех, кто входил, и потому… Ох, что-то необычное было в этом незнакомце. И даже сама его фигура, освещенная ярким солнцем за мгновение до того, как наружная дверь за ним закрылась, тоже казалась необычной. Это был высокий смуглый мужчина в форме моряка. Но сквозь вуаль Шарлотта не могла разглядеть детали, которые подсказали бы ей, в каком он звании. И однако же… Ведь моряку, будь он хоть лейтенантом, хоть адмиралом, совершенно нечего делать в далеком от моря Дербишире. Если только он тоже не охотился за украденными соверенами…

Должно быть, Нэнси подумала о том же самом, потому что она прервала свой рассказ и с благочестивым рвением принялась вытирать грязноватой тряпкой ближайший стол. Несколько монет – и она снова войдет в свою роль (словно механизм, который лишь следовало завести).

Стук… Пауза… Стук… Пауза…

Наконец гомон голосов окончательно стих, и теперь все смотрели на нового посетителя, шагавшего по залу. Причем каждый свой шаг он предварял ударом трости об пол – словно подчеркивая значимость своих шагов. И казалось, он говорил: «Я прибыл, черт вас подери, смотрите же в мою сторону!»

Да и кто бы мог на него не посмотреть? Его лицо с выражением решимости было подобно грозовой туче на весеннем небе, и, глядя на него, каждый знал: когда приближается шторм, лучше быть начеку. Но так продолжалось лишь до тех пор, пока он не дошел до середины общего зала и не заговорил (весьма приятным, между прочим, голосом):

– Приветствую всех. Проходя мимо, я услышал шум и гул, и это было так заманчиво, что я просто не мог не зайти. – Он чуть приподнял свои густые брови и добавил: – Вам не стоит отвлекаться из-за меня, я вполне приятный гость, уверяю вас.

Этого заверения оказалось достаточно, чтобы гомон возобновился, сначала – как слабое журчание, а потом – как рокот местного водопада Киндер после сильного ливня.

Как только Нэнси приняла у нового посетителя заказ на эль и продолжила рассказ о мужчине с «демоническим» взглядом, стук трости о дощатый пол стало почти невозможно расслышать. Пока этот звук не раздался рядом с Шарлоттой.

– Прошу прощения, можно сесть за ваш столик? – послышался вопрос незнакомца.

И в тот же миг перед Шарлоттой выросла широкоплечая фигура; голос же моряка звучал негромко и вполне учтиво. Но чтобы мужчина сел за столик к одинокой женщине, которой его не представили… Хм… это была такая дерзость. И потому Шарлотта на мгновение смутилась.

– Сюда?.. Со мной?.. – пробормотала она в растерянности. Однако во всем зале это было единственное свободное место, поэтому она кивнула: – Да, конечно, садитесь. – Ведь запретив ему сесть за ее столик, она привлекла бы к себе еще больше внимания. К тому же перочинный нож, скрытый в ее левом рукаве, придавал ей уверенности.

– Спасибо, мадам, вы очень добры. Уверяю вас, я не намерен вас беспокоить. А вы… вы совсем одна за этим столом?

– Как видите, – кивнула Шарлотта.

– Вот и хорошо… – пробормотал моряк. – Вот и хорошо… – Он отодвинул пустовавший стул и сел на него. Трость же, столь решительным стуком возвестившую о его появлении, он положил на колени. Шарлотта покосилась на него – и тут же отвела глаза. И действительно, с какой ей стати глазеть на мужчин – она и так их уже видела более чем достаточно.

Тут Нэнси проворно подошла к их столику и, поставив на стол кружку, назвала такую цену, что и Шарлотта, и моряк одновременно вздрогнули от удивления (с каждым часом цены в «Свинье и пледе» все росли и росли). Но насколько это было вызвано жадностью хозяина, возможно, пользовавшегося этим моментом славы, а насколько – хитростью служанки, заметившей редкую возможность пополнить свой карман, об этом можно было только гадать. «Смышленая девушка, очень смышленая, – мысленно отметила Шарлотта. – Но надо же знать и меру…»

– Благодарю. – Моряк достал из кармана с полдюжины монет, ощупал их подушечкой большого пальца и протянул две из них Нэнси, чем и заслужил ее сияющую улыбку и реверанс. После чего она упорхнула от их столика.

Моряк же склонил голову к плечу и, взглянув на Шарлотту, проговорил:

– Это не золотой соверен, но она вполне довольна. О, мадам, не желаете ли чего-нибудь? Может, позвать ее обратно?

– Спасибо, сэр. Сейчас мне ничего не нужно, – ответствовала Шарлотта.

На дощатом столе перед ней стояла глиняная кружка с кисловатым элем, и она потягивала этот напиток уже больше часа, хотя жена хозяина постоялого двора начала уже бросать в ее сторону негодующие взгляды. Так что было ясно: скоро ей придется заказать что-нибудь еще, чтобы сохранить за собой место. Возможно – еще одну порцию эля. Или, может быть, миску тушеного мяса.

Вуаль перед лицом Шарлотты качнулась от ее вздоха. Ох, как же сегодня душно! Она бы с радостью сняла вуаль и капор с широким ободом, однако же… Ей не хотелось рисковать. И вообще, может, безопаснее было бы уйти? Или все же остаться?..

– Спасибо за место, – прервал ее раздумья сосед по столику. – Мне, видите ли, пришлось некоторое время путешествовать, и я очень рад возможности перевести дух. А зовут меня Бенедикт Фрост.

– Из флота ее величества, как я вижу, – заметила Шарлотта. – А вы ведь путешествовали по морю, не так ли?

Шарлотта умела различать воинские звания, и теперь она могла как следует разглядеть своего соседа по столику. Его синий китель с высоким воротом был довольно хорошего качества, но золотые пуговицы и белые канты свидетельствовали о том, что он – всего-навсего лейтенант. Будь это в Лондоне, в ее прежней жизни, она бы обдала его холодным взглядом, отмахнулась бы от него веером и прошла бы мимо. Но сейчас… Сейчас она кое о чем задумалась… Вот эта его трость, например, и странная манера ощупывать монеты – отчего так? Может быть, у него плохое зрение? Если бы она могла откинуть вуаль и посмотреть на него – пристально посмотреть в его глаза, – она бы смогла понять это в одно мгновение. Для него это бы не имело значения, а вот для нее – да. Но, увы, ей приходилось прятать свое лицо…

– За последние две недели я путешествовал и по морю, и по суше, – отвечал со вздохом собеседник. – А также по реке. И еще – на колесах и пешком. А если бы имелись еще какие-то способы путешествовать, то я, вероятно, воспользовался бы и ими.

– Может, в седле, на любимом коне? – Шарлотта на мгновение задумалась. – А на страусиной упряжке не пробовали?

– О, вот тут вы меня поймали, – с усмешкой заметил моряк. – Знаете, я начинаю очень сожалеть, что никогда не путешествовал на страусиной упряжке.

Хм… Неудивительно. Ведь она, Шарлотта, только что придумала этот вид транспорта. Соскучившись по такому вот дружескому общению, она спросила:

– Лейтенант, а где именно вы путешествовали?

– Не так давно – по Франции, а потом был в Лондоне. Но я больше не служу во флоте. – На фоне загорелой кожи сверкнула белозубая улыбка. – Однако я все еще имею право носить морскую форму, и дамам, похоже, это нравится.

Какой-то бесенок подстегнул Шарлотту спросить:

– А как насчет мужчин?

– Вероятно, некоторым мужчинам – тоже. Но должен признаться, – Фрост с заговорщическим видом подался вперед, – истинная причина, по которой я ее ношу, состоит в том, что форма всегда в моде, так что мне нет нужды заботиться о сменах фасонов.

– О, вы не только привлекательны, но и практичны…

Моряк прижал руку к груди.

– Мадам, вы мне льстите.

– Нет, я просто повторяю ваши мысли.

– Но вы полагаете, что они верны. Вы признаете не только мою практичность, но и мое влияние на прекрасный пол. – Он снова усмехнулся – и как будто солнце блеснуло.

Ха! Что касается последнего, то Шарлотта действительно питала слабость к сильным мужчинам. А также к мужчинам, которые улыбались ей так, словно она и впрямь была восхитительна. Но, увы, такие солнечные улыбки всегда вызывали у нее желание раскрыться как цветок, что не раз приводило к тому, что ее… срывали.

А Бенедикт Фрост являл собой образец суровой элегантности, и его волосы, черные как сажа, были настолько же кудрявыми, насколько волосы Шарлотты были неисправимо прямыми. Кроме того – волевой подбородок и широкие плечи. И еще низкий приятный голос…

– Но с кем же имею честь?.. Если не секрет, – неожиданно спросил собеседник.

– На этом постоялом дворе никто никого не знает, и нам всем лишь остается верить, что мы те, за кого себя выдаем, – ответила Шарлотта. «Хотя вам-то не стоит верить, что я та, за кого себя выдаю». – Моя фамилия… Смит, – добавила она, чуть смутившись.

Она не могла назвать ему имя, знакомое местным жителям. А ее вымышленное имя – Шарлотта Перл – в Лондоне знали слишком многие, так что и его ей не хотелось называть.

Моряк сделал большой глоток из своей кружки и проговорил:

– Что ж, миссис Смит, рад нашему знакомству. Хотя я не всегда доверяю случайным знакомым, – заявил он все с той же ослепительной улыбкой.

– О, я не думаю, лейтенант Фрост, что положение этого требует, – заметила Шарлотта. – Да и вся эта толпа собралась здесь вовсе не потому, что во что-то верит. Их сюда привела… улика.

– То есть свидетельские показания служанки, – уточнил Фрост. – И, прошу вас, называйте меня просто «мистер», ведь я теперь уже не на службе.

Упоминание о служанке прозвучало на редкость вовремя, поскольку компания гостей, произношение которых выдавало жителей Блумсбери, уговорила ее в очередной раз рассказать о встрече с незнакомцем в плаще.

– У него были глаза… как у кота! – в возбуждении воскликнула молодая женщина. – И они светились в темноте!

И не важно, что в предыдущих версиях она упоминала о том, что «в лучах полуденного солнца было хорошо видно, из какой грубой ткани был его плащ». Кроме того, оказалось, что он оставил золотую монету примерно в то же время дня, что было сейчас, – только неделей раньше. Ах, если бы Шарлотта находилась тогда здесь и могла бы увидеть, как все происходило в действительности!

– Монета была вполне реальной, – заметил Фрост. – Так что это, возможно, действительно улика.

Говорил он довольно тихо, а движения его рук были размеренными и плавными (сначала он провел ладонью по краю стола, потом скользнул пальцами по столешнице, чтобы найти кружку). Такие движения и голос могли быть у человека, предпочитавшего слушать, а не быть услышанным. И теперь уж Шарлотта была уверена: он очень плохо видел. От этого открытия она испытала огромное облегчение – напряжение мгновенно спало. Невольно улыбнувшись, Шарлотта сказала:

– Сначала служанка говорила, что это была гинея, потом она об этом как бы забыла, но вчера утром, когда ее допрашивал сыщик с Боу-стрит, она в этом поклялась.

Тот лондонский сыщик все больше раздражался по мере того, как становилось все яснее, что Нэнси не могла сообщить никаких деталей, позволивших бы установить личность человека с золотым совереном. Возможно, именно поэтому Нэнси теперь с каждым пересказом добавляла все больше подробностей.

– Хм… значит, она за весь день ни разу об этом не упомянула… – в задумчивости протянул Фрост.

– Ну… возможно, она стыдится. Может быть, ей стыдно, что она не знает, как отличить одну золотую монету от другой. Или из-за того, что приняла монету, хотя, возможно, и понимала, что она – краденая. А сыщику потом солгала. В общем – одно из двух.

– Чего только не скроешь, чтобы избежать неприятностей, – заметил Фрост. – Или ради обещанной награды.

Он сделал еще один большой глоток из кружки. Шарлотта же не могла себя заставить пить этот эль – только потягивала. Ах, годы жизни в Лондоне сделали ее разборчивой…

– А ведь Смит – не настоящее ваше имя? – неожиданно спросил собеседник.

Шарлотта прижала ладонь к стене, чувствуя сквозь перчатку холодную шершавую поверхность кирпичной кладки.

– Мистер Фрост, почему вы так думаете?

– Потому что вы не задаете вопросы, которые задают все, кто со мной встречается. И это наводит меня на мысль, что вы сами не хотите отвечать на вопросы.

Шарлотта немного помолчала, обдумывая слова собеседника. Потом, пожав плечами, ответила:

– Вам тоже нет нужды отвечать на все мои вопросы.

И действительно, она даже не спрашивала его имя – он сам назвался. Да она бы и не спросила. Потому что задавать вопросы – значит заглядывать за вуаль собеседника. А она не могла ответить ему тем же.

– Все в порядке, миссис Смит. Вы, кажется, кое о чем гадаете. Так вот, мой ответ – «нет». Я совсем не вижу.

Пока Шарлотта пыталась придумать подобающий вежливый ответ, он улыбнулся ей и произнес:

– Ну, а теперь, когда с этим вопросом покончено, скажите мне, как здесь кормят? Мне нужно как следует подкрепиться, прежде чем пускаться на поиски денег.

Глава 2

– Здешнее тушеное мясо такого же качества, как и эль, так что выводы делайте сами, – отвечала миссис Смит с нотками смеха в голосе. – И поскольку вы сказали, что не видите… Возможно, вы не замечаете эту деталь, поэтому должна сообщить: вы совершенно правы насчет того, как ваша форма действует на женский пол. Миссис Поттер, жена хозяина «Свиньи и пледа», вам улыбнулась, и это была единственная улыбка, которую я за все это время увидела на ее кислой физиономии. А если вы хотите улыбнуться ей в ответ… Она сидит в противоположной части зала, по правую руку от вас.

Что ж, вот и все. Она узнала о его слепоте, приняла ее как факт и больше ничего не собиралась об этом говорить.

– Очень приятно сознавать, что я могу подсластить кислую мину на женском лице, – отозвался собеседник. – Спасибо, миссис Смит.

Бенедикт был благодарен своей собеседнице не только за ее оценку кухни в «Свинье и пледе». Ему потребовались годы, чтобы научиться идти по жизни без помощи зрения. Так же, как и на то, чтобы улыбаться, когда было совсем не до смеха, или же просить о помощи, когда хотелось проклинать темноту на чем свет стоит.

После отвратительного разговора с Джорджем Питманом у Бенедикта не было настроения улыбаться. Но сейчас улыбнуться оказалось не так уж трудно. Он даже повернулся направо, в направлении незнакомой миссис Поттер, и изобразил подобие улыбки.

А его собеседница вдруг заявила:

– Знаете, а вы правы, я вовсе не миссис Смит. Но я буду вам весьма признательна, если вы продолжите так называть меня.

– Очень разумно с вашей стороны, – отозвался моряк. – Украденные деньги не найдешь, если доверять важные секреты первому встречному.

– Мистер Фрост, мое имя – не какой-то важный секрет. – Шарлотта тихо рассмеялась.

– Я ни на что подобное и не намекал. Уверен, вопрос о том, кто вы такая на самом деле, – очень скучная тема. Только самые обычные люди, ведущие самую что ни на есть скучную жизнь, разгуливают под фальшивыми именами, скрывая лицо под вуалью. – Спросить, откуда он знал, что она носила вуаль, Шарлотта не успела. Собеседник взмахнул рукой и добавил: – Я знаю, что у вас что-то есть перед лицом. И это влияет на ваш голос.

– Проклятая вуаль влияет на обзор еще сильнее, чем на голос, – пробурчала Шарлотта достаточно тихо (чтобы моряк мог сделать вид, будто не услышал из ее уст слово, не подобающее благовоспитанной леди).

Это слово и в самом деле его удивило – как если бы он застал леди раздетой. А в том, что она – именно леди, Бенедикт нисколько не сомневался, пусть даже она сидела в одиночестве и скрывала свое настоящее имя. У нее был выговор весьма образованной женщины благородного происхождения, а в Англии речь – это все. «Боже, какая ужасная страна! – мысленно воскликнул Бенедикт. – Проклятые улицы, проклятые воры, проклятые дилижансы, которые не приходят точно по расписанию, которое человек запомнил! Но хуже всего – проклятый Джордж Питман!» Да-да, именно из-за которого он, Бенедикт, все еще торчал в Англии, а не бороздил весеннее море.

Отчет Бенедикта о его путешествиях Питману понравился, и издатель сказал, что готов опубликовать книгу, но только – как роман. «Не может такого быть, чтобы все это проделывал слепой, подобное исключено», – заявил Питман.

Издатель сидел за письменным столом, и стул под ним заскрипел, когда он откинулся на спинку. От его одежды исходил запах дешевого табака, ужасно раздражавший Бенедикта.

– Фрост, у вас великолепное воображение, но ведь всякому ясно, что это – ваше сочинение, а вовсе не мемуары. – Издатель тихо засмеялся и добавил: – Это увидит даже слепой.

И в итоге бесценные страницы его рукописи не остались у Питмана. И ни у какого другого издателя. Все они высмеивали Бенедикта так же, как и Питман. Высмеивали почти сразу же. Так что… увы, ему не заработать состояние самостоятельно. Во всяком случае – не при содействии лондонских издателей.

Бенедикт тяжко вздохнул и, сделав глубокий вдох, постарался успокоиться. А миссис не-Смит тем временем говорила:

– Я от кого-то слышала, что когда человек теряет зрение, остальные его чувства обостряются. Вы тоже такое обнаружили – или это ложь?

«Я обнаружил, что это полное дерьмо», – подумал Бенедикт. Но вопрос был задан вежливо, поэтому ответил он столь же вежливо.

– Да, я слышал нечто подобное. Обычно так говорят зрячие люди в качестве ненужного утешения. Но усилия, которые мне пришлось затратить, чтобы приспособиться к жизни в мире зрячих, убедили меня в обратном. Так что я бы сказал по-другому: я научился замечать вещи, которые другие не замечают.

– Например, женщину под вуалью?

– Мадам, сомневаюсь, что я – единственный, кто вас заметил.

Конечно, любому, заметившему женщину, которая прячет лицо под вуалью, станет любопытно. Даже после четырех лет жизни, в течение которых он мог полагаться только на слух и сообразительность, у Бенедикта не пропала привычка гадать, как человек выглядит. У миссис Смит был голос красивой женщины. Но как именно красивой? Была ли она пышной брюнеткой? Или стройной дамой с золотистыми волосами? А может, пышной и золотоволосой? Или же стройной брюнеткой? Ох, сколько же существовало вариантов женской красоты! И Бенедикт скучал по возможности видеть их все. Если бы он встретил ее в другое время, в другом месте, например, на приеме у посла или между длинных рядов полок в книжном магазине, когда-то принадлежавшем его родителям, он, возможно, мог бы позволить себе вольность прочесть черты ее лица кончиками пальцев.

– Я надеюсь, что это так, – сказала собеседница, и у Бенедикта промелькнула мысль, что она давала ему разрешение именно так и поступить.

– Прошу прощения… вы о чем? – пробормотал он, чуть смутившись.

– Я надеюсь, что вы единственный обратили на меня внимание. Я здесь для того, чтобы слушать, а не для того, чтобы привлекать к себе внимание.

Ах, да-да, конечно… Это звучало гораздо разумнее, чем если бы загадочная образованная женщина жаждала внимания грубых незнакомых мужчин.

– Мне бы хотелось того же, – с усмешкой заметил Бенедикт. – Но когда человек входит в комнату, стуча тростью в пол… в таком случае вполне можно ожидать, что на него будут смотреть.

– О да, это очень действенный способ объявить о своем присутствии. Думаю, в свете найдется немало мужчин и женщин, которые использовали бы такой же метод на балах, если бы им только пришло это в голову.

– Моей сестре двадцать лет, и она жаждет участвовать в нынешнем сезоне. Возможно, я посоветую ей прибегнуть к такому способу, чтобы стать заметной фигурой, – отозвался Бенедикт.

Его трость с металлическим наконечником, крепкая и надежная, не только помогала ему прокладывать путь в мире зрячих, но рассказывала о многом другом, например – о покрытии дороги. А движение воздуха в помещении подсказывало его размеры. В этой же общей комнате воздух был влажным и густым – Бенедикт чувствовал это кожей. Здесь явно собралось множество людей, и каждая пара легких была как кузнечные мехи, а каждое сердце – как маленький очаг. Людей можно было ощущать точно так же, как тростью – полы.

И еще он почувствовал, что толпа постепенно затихала. Как он сможет узнать их секреты, если одно его присутствие погружало их в молчание? Но, с другой стороны, как он смог бы добраться до королевской награды, если бы его окружал бесполезный гам и шепот сплетников?

Наверное, следовало начать с другого – воспользоваться рекомендательным письмом его друга Хьюго Старлинга к местному викарию, а не идти наудачу в общественное место. Какие улики он надеялся найти самостоятельно и что рассчитывал услышать? Ведь ему мог бы гораздо больше рассказать человек, много лет прослуживший здесь викарием. Друзья Хьюго, преподобный Джон Перри и миссис Перри, ожидали его сегодня. Так что он вполне мог бы уйти прямо сейчас. Да-да, нет смысла сидеть здесь дольше. Общение с женщиной, какой бы прекрасной она ни была, не принесет ему королевскую награду.

Отодвинув от стола свой стул, Бенедикт встал и проговорил:

– Мадам, мне нужно уходить. Желаю вам удачи в ваших поисках.

– Так скоро, мистер Фрост? Но вы же ничего не поели. – Шарлотта помолчала. – Уж простите мне мое замечание, просто я удивилась. Мне казалось, вы были решительно настроены подкрепиться, прежде чем присоединиться к орде искателей сокровищ.

– Но вы же мне сказали, что здешняя еда так же хороша, как и питье. А мне доводилось пить эль лучше этого даже на борту корабля после трех недель плавания. – Бенедикт усмехнулся. – Так что я, пожалуй, пойду. Здесь мне больше нечего искать.

Ему следовало быть осторожным и улыбаться, чтобы люди рядом с ним чувствовали себя непринужденно. Иначе он превратился бы в карикатурный персонаж – вроде героя из сказки «Красавица и чудовище». В детстве его сестре Джорджетте нравились эти старые сказки, она даже читала их в оригинале, на французском. Вот оно, преимущество того, что их родители владели книжным магазином. Преимущество читать слова, написанные на странице. Те же, кто воспринимал подобную возможность как должное, были просто глупцами.

– Я надеюсь, – проговорила миссис не-Смит бархатным голосом, – что здесь все-таки еще можно кое-что узнать. И я намерена отведать здешнего жаркого и подождать еще несколько часов.

– Вы полагаетесь на удачу? – осведомился моряк.

– Совершенно верно. Больше не на что.

– Что ж, спасибо за возможность с вами познакомиться. – Бенедикт поклонился на прощанье.

Обратный путь к двери был легким – он просто мысленно проделал тот же путь в обратном направлении, то есть прошел в переднюю и к выходу на улицу. И на сей раз ему не было нужды стучать тростью в пол, прислушиваясь к эху. Он мог уйти, не устраивая из своего ухода представление. А уходить было пора – следовало найти друзей Хьюго и узнать, что они могли ему рассказать. А потом – куда-то ехать и что-то делать, чтобы найти эти проклятые золотые соверены. А когда он их найдет, когда получит награду… Вот тогда он и сможет обеспечить себе и Джорджетте такую жизнь, какую они с сестрой заслуживали.

Весь мир может думать, что слепой не в состоянии написать книгу о путешествиях. Но даже самые отъявленные скептики должны понять: никто не сможет найти не замеченные другими пути лучше, чем человек, который не видит.

Стоило только Фросту уйти, как его место за столом Шарлотты занял мужчина, от которого пахло элем и табаком.

– Позвольте мне быть вашим спутником, – сказал он. – Не стоит хорошенькой даме оставаться одной. Тем более – в таком месте.

Это оказался тучный парень в домотканой одежде, щетина же на его подбородке была таковой, что ее при желании можно было бы назвать бородой. Он говорил с явным дербиширским акцентом, но Шарлотта не думала, что он из местных. Хотя, конечно, теперь она уже не могла сказать, что знала в лицо всех жителей Строфилда. С тех пор как она здесь жила, прошло десять лет, лица изменились, да и сами жители могли смениться.

Шарлотта тихо вздохнула.

– Откуда вы знаете, что я красивая и что я одна?

– Потому что малый, который тут с вами сидел, только что ушел.

– Он не был со мной.

– Значит, вы в любом случае одна. – Парень пожал плечами. – А я за вами присмотрю.

– В этом нет необходимости.

– Полно вам, мисс. Разве это по-дружески?

– А разве по-дружески навязывать свое общество женщине, которой вас не представили?

Парень в недоумении заморгал, потом заплетающимся языком пробормотал:

– А ты та еще штучка… Что ж, если хочешь, чтобы меня представили, давай кого-нибудь позовем.

Он повернулся и подался вперед – как будто собирался позвать кого-то из противоположной части зала. Шарлотта тотчас вскочила на ноги и проговорила:

– Нет-нет, не надо.

Должно быть, парень уловил ее движение краем глаза. Потому что снова повернулся к ней и, посмеиваясь, сказал:

– Да ты не стесняйся. Нэнси вон не стеснительная. – Он схватил Шарлотту за запястье своей мясистой рукой. – Может, она к нам присоединится. Эй, Нэнси!

Шарлотта всегда считала, что полупьяные мужчины – хуже всего. Трезвых можно урезонить, тех, кто пьян в стельку, легко оттолкнуть, а вот этот мерзавец находился в самом опасном состоянии, то есть на той стадии, когда мужчины забывают о хороших манерах и выходят из себя. Причем его пальцы все крепче сжимали ее запястье…

До сих пор все было в порядке, ни один мужчина не обращал на нее внимания, а сейчас дело выглядело так, будто Бенедикт Фрост заявил на нее права, а потом оставил. И теперь вместо того, чтобы быть самой по себе, самой себе хозяйкой, она оказалась открытой для любого, кто захотел бы на нее притязать. Или, во всяком случае, так думал этот… субъект.

Но Шарлотта не винила Фроста, ему же нужно было где-то сесть. Нет, она винила этого пропитанного элем мужлана.

– Отпусти! – процедила она сквозь зубы. – Или то, что последует дальше, тебе не понравится.

– О, мне понравится, – ухмыльнулся пьянчуга. Возможно, этот идиот превратно истолковал ее слова.

А Нэнси тем временем, услышав зов посетителя, уже пробиралась к столу Шарлотты. Любопытные же гости внимательно следили за служанкой. Тяжко вздохнув, Шарлотта осмотрелась в поисках сыщика с Боу-стрит. Этот невысокий мужчина с бородой выделялся среди посетителей своим произношением. Но сейчас Шарлотта его не слышала и не видела. Что ж, значит, она предоставлена самой себе…

Свободной рукой Шарлотта выхватила из рукава перочинный нож, прижала его к мясистому большому пальцу пьянчуги и проговорила елейным голосом:

– Дорожишь своим пальцем? Имей в виду, можешь остаться без него. Поэтому советую тебе немедленно убрать свою руку.

Но парень еще крепче сжал ее запястье. И тотчас же по его пальцу потекла капелька крови.

– Ах ты сука! – рявкнул он. И, разжав руку, стал сосать рану. – Стерва, ты меня порезала!

– Это ты сам себя порезал, когда сжал мою руку.

Шарлотта с отвращением посмотрела на нож, вытерла лезвие о свой рукав и снова спрятала нож. Слава богу, что на ней было платье из темно-синей саржи.

– Тот, кто винит в собственных промахах женщину, не мужчина, а его жалкое подобие, – добавила она, брезгливо поморщившись.

– Чертова шлюха! – прошипел парень.

– Возможно – куртизанка, – пробормотала Шарлотта. – Но это – совершенно другая профессия.

Когда он начал подниматься на ноги и сунул руку в карман плаща – уж не за своим ли ножом? – Шарлотта решила, что не стоит более тратить время на посвящение его в тонкости словаря содержанки. Бросив на стол несколько монет, она резко развернулась и ушла.

Нет, не убежала. Именно ушла.

И она действительно хотела уйти. Во всяком случае – была к этому готова. Ей следовало каким-то образом найти человека, давшего Нэнси золотую монету, но она понимала, что ничего не достигнет, слушая, как служанка раз за разом повторяет какую-то чепуху про демонов, котов и предчувствия. За два дня, потраченные зря, Шарлотта узнала только одно: Нэнси была падка на монеты и похвалу. Что ж, весьма распространенный тип женщин… И она ушла так поспешно вовсе не из-за подвыпившего мужлана. Просто ей хотелось на свежий воздух, вот и все. А то, что она шла быстрым шагом, – так это ее обычная походка, она всегда ходила быстро.

Шарлотта шла по знакомой – слишком знакомой! – главной улице. Шла, то и дело обгоняя прохожих. Солнце же светило не очень ярко, и ее вуаль изрядно трепал холодный ветер – вот почему на глазах у нее выступили слезы. Да-да, только от холодного воздуха, а вовсе не от какого-то глупого избытка чувств. Она слишком искушенная, слишком много повидала, так что грубость какого-то пьяного мерзавца не могла на нее подействовать. А то, что пришлось пустить в ход нож, – это совершенно ее не тревожило.

Шарлотта юркнула в просвет между двумя домами, сняла вуаль и капор, зажала их под мышкой и покрыла голову светлой шалью, свисавшей до локтей. Освободившись, наконец, от опостылевшей вуали, она осмотрелась – и заморгала, чувствуя, что все краски стали ярче.

Небо было до боли голубым, деревья уже покрылись густой листвой, дома из темного песчаника или потемневшего от времени красного кирпича были крыты сланцем или соломой, те же, которые покрыли дранкой, выглядели так, словно выросли из земли. На центральной лужайке, словно грибы после дождя, выросли палатки. А постоялый двор «Свинья и плед» заполнили приезжие, и некоторые местные жители стали сдавать внаем комнаты в своих домах (с каждым днем сюда прибывало все больше охотников за сокровищем).

До окраины деревни было недалеко, а оттуда Шарлотта собиралась пройти через земли Селвина. Каменистая земля Северного пика вовсю зеленела, позже овцы объедят почти всю растительность до самых корней, а оставшееся будет выжжено летним солнцем. Где-то там, в расщелинах старых камней на пустошах, должны быть спрятаны золотые монеты – наследство для маленькой девочки, жившей в доме викария. Если, конечно, все выйдет так, как хотела Шарлотта.

Она перелезла через каменную ограду, окружавшую земли Селвина, – так она срежет угол и быстрее дойдет. Минут на десять. Казалось, что глупо так спешить, ведь в конце пути ее ожидала все та же обстановка – напряженное молчание, пресная пища и одинокое сидение в каком-нибудь углу. Впрочем, на протяжении тех нескольких минут, что она разговаривала с Фростом, она не чувствовала себя одинокой. Но, увы, такое с ней случалось не так уж часто. Жизнь Шарлотты Перл – при всех ее удобствах и роскошествах – не позволяла расслабляться.

Шарлотта прищурилась и посмотрела вдаль. Какие-то три фигуры… Уж не отряд ли охотников за сокровищами шагал по земле Селвина? Ох, наверняка они… Даже издалека было видно, что эти люди несли кирки и лопаты. Что ж, удачи им. Если Эдвард, или леди Хелена, или кто-то из их слуг заметят, что они вторглись в частные владения, их потащат к судье. Сама же Шарлотта, пересекая земли Эварда, надеялась на его благосклонность – ведь они были старые знакомые. Несколько шагов по его земле – самая малая плата за то, что он ей должен, хотя она от него ничего не хотела. Во всяком случае – не сейчас.

Троица с лопатами и кирками подошла чуть ближе, и теперь их можно было различить вполне отчетливо. Причем тот, кто шел первый… В нем было что-то очень знакомое. Кого же он ей напоминал?

Да ведь это Рэндольф!

Ни секунды не раздумывая, Шарлотта перемахнула через вторую каменную ограду. И тут же пригнулась, спрятавшись за стеной. Руки ее дрожали, и, пытаясь унять дрожь, она крепко сжала кулаки. «Дурочка, это не может быть Рэндольф!» – мысленно восклицала она. Только не здесь, не с лопатой на плече. Маркиз – при его-то богатстве – не станет утруждать себя охотой за сокровищами. Хотя… Возможно, он притворялся, что охотился за ними, на самом же деле искал женщину, на которую, как он считал, имел полное право.

Нет-нет, не может быть! Конечно же, это не Рэндольф! Ведь когда она спряталась за каменной оградой, ей вслед никто не закричал.

Шарлотта стиснула зубы и осмелилась выглянуть из-за стены. Мужчины подошли еще ближе, и тот, которого она приняла за Рэндольфа… Шарлотта с облегчением вздохнула. Этот улыбающийся мужчина казался такого же крепкого сложения, как и Рэндольф. Но маркиз-то был темноволосым, а у этого мужчины волосы были светлые.

Шарлотта скользнула обратно в свое укрытие и прошептала себе под нос:

– Спокойно, спокойно, надо успокоиться…

Через минуту-другую она снова выглянула из-за стены. Потом, наконец, выпрямилась во весь рост. То, что ей на каждом шагу виделись знакомые лица, было вполне естественно. Когда возвращаешься туда, где ты родился, этого и следует ожидать. Даже если люди, которых ты когда-то видел или боялся увидеть, остались в прошлом.

Подождав еще немного, Шарлотта продолжила свой путь. Еще минута ходьбы – и вот она уже у границ сада за домом викария. А неподалеку горничная, натянув веревку, развешивала постельное белье.

Шарлотта остановилась.

– Сара?.. Почему ты развешиваешь белье? Я думала, мои родители отдают его в стирку прачке.

Поверх белья выглянула голова в чепце, и на Шарлотту взглянула пара темных глаз.

– Мисс Перри! – воскликнула горничная. – Не ожидала, что вы так скоро вернетесь.

Конечно, у Сары Баррет не было ни малейших оснований ожидать появления Шарлотты в какое-то определенное время. И вообще, это был ее первый визит в Строфилд за последние четыре года. Но они с Сарой были почти ровесницами, и горничная к тому же росла бок о бок с обеими сестрами Перри.

– Дело в том, что миссис Фанкот, – проговорила Баррет с величайшим презрением, – забыла убрать постиранное белье перед ливнем, который прошел этой ночью. А сегодня прислала его нам совершенно сырым. Сказала, что если мы хотим, чтобы она его досушила, то тогда она возьмет с нас деньги как за еще одну недельную стирку.

– Какая вымогательница! – возмутилась Шарлотта.

Горничная тут же закивала.

– Да-да, я тоже так подумала. Вот я и сказала ей, что пусть даже не думает, что она – единственная прачка в Строфилде.

– А разве не единственная?

– Нет, конечно. – Баррет фыркнула. – И давно пора ей об этом напомнить. Хозяйка дала мне свободу действий в таких вопросах, и уж я их решу, будьте покойны.

Шарлотта взяла с табуретки пригоршню прищепок и стала подавать их горничной по мере надобности. Баррет управлялась с простынями с непринужденной грацией, которой Шарлотте никогда не удавалось достичь. Сейчас, когда она об этом подумала, ей пришло в голову что она, в сущности, вообще не умела делать ничего полезного.

А вот Сара Баррет неплохо устроилась. Доходы викария были слишком малы, чтобы держать экономку, но положение в доме Баррет мало чем отличалось от положения экономки. У нее в помощниках была еще одна горничная плюс несколько слуг, работавших на кухне, и она всегда знала, что происходило в поместье викария.

– Как мой отец? – поинтересовалась Шарлотта.

Баррет выронила прищепку и тут же воскликнула:

– Ой, мисс Перри, простите! – Она скрылась за банным полотенцем. Когда же выпрямилась, подняв прищепку, ее щеки покраснели. – Со здоровьем у него все в порядке. Он только беспокоится, вот и все. Вы же знаете, какой он…

– Да, знаю, – кивнула Шарлотта.

– Это все из-за гостя, который к нам приедет, – продолжала горничная. – Он хочет, чтобы все было безупречно.

– В таком случае его ждет разочарование.

– И со всеми этими пришлыми людьми, что ищут золото, он был ужасно занят, – вновь заговорила Баррет. – Сегодня утром кто-то свалился с обрыва…

– Боже правый!.. – воскликнула Шарлотта. Местный водопад был невелик, но он пробивался сквозь россыпь острых камней.

– …И друзья этого человека рвались затащить его в гостиную, чтобы викарий над ним помолился.

– Докторам достаются пациенты, у которых есть надежда, а безнадежных получает церковь, – со вздохом заметила Шарлотта. – Ты ведь не позволила им затащить труп в дом?

– Ну, он был не совсем чтобы труп. Но нет, они отнесли его в конюшню, и ваш отец выходил к нему туда.

Что ж, и это имело смысл. Викарий не мог позволить себе содержать карету и лошадей, так что конюшня была всего лишь небольшим сараем для хранения всякой всячины, которой больше нигде не нашлось места. Там хранились инструменты, которые отдали церкви, потому что их уже невозможно было наточить, а также треснутые вазы, пожертвованные церкви. И каждый дар, каким бы он ни был бесполезным, надлежало принимать с благодарностью.

– Э-э… а тот мужчина все еще в конюшне?

– Нет, друзья его уже утащили. Может статься, что он все-таки остался жив. Сила молитвы и все такое…

– Да, верно, – пробормотала Шарлотта. – Полагаю, эти друзья не дали викарию даже шиллинга.

– Про это они, кажется, совсем забыли, – процедила Баррет сквозь зубы, потому что в этот момент держала в зубах прищепку.

Нашествие охотников за сокровищем стало благом для тех в Строфилде, кому было что продавать. А тем, кто отдавал бесплатно, как, например, викарий, оно несло только дополнительные труды и расходы.

– Хорошо бы они взяли что-нибудь у меня, – сказала Шарлотта. – Я имею в виду родителей.

Разумеется, у нее не было особых богатств, но все же… И ведь все последние десять лет преподобный Джон Перри и миссис Перри отказывались принимать от дочери хоть какую-то помощь. Отчасти из-за гордости, отчасти из-за чувства долга, но больше всего – из-за стыда. И теперь у Шарлотты возникало ощущение, что она нисколько не лучше тех, кто налетал на дом викария как саранча, много брал, но ничего не давал взамен. Но это – пока. И ненадолго.

Шарлотта уже хотела задать очередной вопрос, но тут Баррет сказала:

– Мисс Перри, если позволите заметить, не следовало вам заходить на земли Селвинов. Если леди Хелена вас застукает, она страшно рассердится.

– Значит, ты видела, как я пряталась? Знаешь, мне показалось, что я заметила ее работников. – Это было вполне правдоподобное объяснение происходившего у каменной ограды. – Как глупо с моей стороны… Оказалось, это были всего лишь трое искателей королевской награды с лопатами и кирками.

– Это леди Хелене тоже не понравится, – заметила Баррет.

– Разве ее муж не в поместье? – Ее мужем был Эдвард, который женился на дочери графа и наплодил сыновей. Шарлотта слишком часто видела его в Лондоне, и ей не хотелось увидеть его еще и здесь.

– Нет, он в гостях у какого-то благородного джентльмена, – ответила Баррет, презрительно фыркнув.

– Хорошо, очень хорошо… – закивала Шарлотта.

Отдав оставшиеся прищепки Баррет, она прошла по двору и подошла к обшарпанной двери парадного входа. Постучалась и подождала немного. Затем повернула дверную ручку. Служанка, как всегда, где-то пропадала, так что не могла открыть. Интересно, как родители такое терпели?

Сразу за дверью находилась прихожая – стены в ней были обшиты панелями, – которая переходила в узкий длинный коридор. Переступив порог, Шарлотта позвала:

– Папа, это я!

– Конечно, ты, – раздалось из маленькой гостиной слева от нее. – Только ты зовешь меня папой с тех пор, как умерла твоя сестра, упокой Господи ее прекрасную душу.

«Отец, как всегда, полон искрометного веселья», – мысленно вздохнув, Шарлотта заглянула в комнату, чтобы поздороваться с родителем.

Передняя гостиная была лучшей комнатой в доме, и Шарлотта старалась не смотреть на нее глазами лондонцев, которые заметили бы каждое пятнышко и старенькие обои в цветочек. Вязанные крючком ковры связали в детстве Шарлотта и ее старшая сестра Маргарет. А отец сейчас казался таким же поблекшим, как эти потертые ковры.

Преподобный Джон Перри отложил в сторону толстую книгу и снял очки. Посмотрев на дочь, тихо сказал:

– Не забудь, что в коридоре, за дверью кабинета твоей матери, нужно соблюдать тишину. Она очень не любит, когда ее отвлекают от работы над переводами. – Шарлотта еще не успела ничего ответить, как отец, неодобрительно цокнув языком, поднялся с кресла. – Дитя мое, тебе следует переодеться. Прими респектабельный вид, ведь сегодня к нам приезжает друг лорда Хьюго. Ты ведь не забыла?..

– Да, папа, конечно, я помню. – Она бы при всем желании не могла об этом забыть, поскольку за два дня, прошедшие с момента ее приезда, ей говорили об этом раз семьдесят пять. Лорд Хьюго Старлинг, младший сын герцога, был единственным светским человеком из всех знакомых ее родителей. Если, конечно, не считать супругов Селвин и саму Шарлотту (о ней-то родители постоянно забывали). Будучи одним из самых уважаемых молодых ученых, лорд Хьюго написал преподобному Джону Перри после того, как прочел один из переводов миссис Перри и пришел в восхищение. Последовавшая за этим переписка касалась множества разных тем – каких именно, Шарлотта понятия не имела. Однако же, когда Шарлотта прибыла в дом отца, тот не без гордости сообщил ей, что один из друзей лорда Хьюго написал книгу и что этому другу понадобилось место в Дербишире, где он мог бы на время остановиться. По состоянию здоровья ему было неудобно останавливаться в гостиницах, поэтому он остановится у доверенных корреспондентов – нет, у друзей! – лорда Хьюго.

Пастор ожидал, что дочь восторженно ахнет, но ее подобные вещи мало интересовали. Она не планировала задерживаться в Дербишире надолго и вовсе не собиралась общаться с этим, по всей вероятности, эксцентричным джентльменом.

– Папа, я помню абсолютно все, что ты мне говорил, – отчетливо проговорила Шарлотта. – Не беспокойся, все будет в порядке. Я буду вести себя прилично.

И она очень надеялась, что этот друг лорда Хьюго также будет вести себя прилично. Но на всякий случай она все же решила по-прежнему носить при себе перочинный ножик. И даже подумала о том, что, возможно, следовало дать такой же и Мэгги.

– Мне не нравится, что ты будешь спать в одной комнате с Мэгги, – пробормотал преподобный. – Видишь ли, это… Думаю, что это неприлично.

Единственная внучка викария и его жены, десятилетняя Мэгги, названная в честь их старшей дочери, занимала светлую комнату в верхнем этаже дома. Считалось, что эта комната не так хороша, как свободная спальня, которую держали для редких в доме гостей, но Шарлотта была бы рада жить в одной комнате с племянницей.

– Да, возможно, – кивнула она. – Но какие у нас варианты? Ведь если бы друг мистера Старлинга делил комнату со мной – это было бы еще менее прилично.

Преподобный закатил глаза.

– Дитя мое, не говори такие вещи! Никогда не знаешь, кто может тебя услышать.

Да, правильно. Единственная проблема – риск быть услышанным. Шарлотта не разделяла переживаний отца из-за приличий, но очень за него огорчалась. Бедный отец! Он выглядел таким худым… и совсем поседел. В его возрасте ему бы следовало наслаждаться спокойной жизнью где-нибудь в Бате, а не растить внучку. Или принимать в гостях блудную дочь…

– Папа, ты, похоже, устал. Пожалуйста, присядь, а я позабочусь о том, чтобы все было готово к приезду твоего гостя. Кстати, как его зовут?

Викарий все время называл гостя «другом лорда Хьюго», но вряд ли такое обращение будет уместным, когда этот джентльмен, наконец, появится в доме.

– Его зовут… Забыл! Но он солдат. Или нет… Кажется, моряк. В общем, он из тех, кто плавает по морям.

– Значит, моряк, – подсказала Шарлотта. И почему-то вдруг начала волноваться. Чуть помедлив, она спросила: – А он случайно не лейтенант?

– Похоже, что так, – отозвался пастор. – Хотя он не требует, чтобы его именовали по званию. О, теперь вспомнил! Его фамилия Фрост.

«О, черт!» – мысленно воскликнула Шарлотта. Она стянула с себя шаль, отбросила ее в сторону и, стараясь говорить как можно спокойнее, сказала:

– Что ж, с нетерпением жду встречи с ним.

Это была не совсем ложь – но и не совсем правда. Ей придется встретиться с ним, уже зная, что он искал украденные соверены, а он, в свою очередь, знал, что она тоже их искала. К тому же при их первой встрече она назвалась вымышленным именем. Но она-то знала, что он слепой, а вот ее отец, по-видимому, не знал. Интересно, он действительно друг сына герцога? И если так, то как же, черт побери, эти два столь далеких один от другого мира столкнулись в крохотном домике викария в небольшой деревушке, затерянной в глуши Скалистого края?

Причина всему – золото, обещанная королем награда. Она бы никогда сюда не вернулась – Шарлотта не могла даже в мыслях называть это место своим домом, – если бы не шанс получить пять тысяч фунтов для себя и Мэгги. А как только она их получит, то сразу сделается благопристойной незамужней тетушкой своей племянницы и поселится в какой-нибудь другой деревушке. Шарлотта Перл, Шарлотта Перри, миссис Смит – все они тогда исчезнут. Что ж, давно пора.

Шарлотта подняла с пола шаль. Она уже собиралась отправиться в спальню Мэгги, когда в дверь постучали.

– Это он! – воскликнул отец. – Раньше, чем я ожидал! – Пастор ужасно волновался и явно пребывал в растерянности. – Но такой громкий стук недопустим… Он мешает твоей матери. О, не приказать ли подать чай?..

– Сначала нужно открыть дверь, – резонно заметила Шарлотта. – Мне вызвать служанку – или открыть самой?

– Открой быстрее, открой сама. А Баррет тоже нет поблизости. И ведь понадобилось ей развешивать белье именно в тот момент, когда к нам прибывает гость. Что он подумал, увидев на веревках простыни?

– Папа, не думаю, что это его смутило.

Изобразив радостную улыбку, Шарлотта направилась к парадной двери. И она уже заготовила вежливое приветствие, теша себя слабой надеждой, что Фрост, возможно, не узнает ее по голосу. Но открыв дверь и увидев загорелое лицо морского лейтенанта, она вдруг почувствовала, что ее деланая улыбка внезапно сменилась совершенно искренней.

– Здравствуйте, мистер Фрост, – сказала Шарлотта.

Он приподнял брови и тоже улыбнулся.

– О, миссис Смит!.. Какая приятная неожиданность! Вы служите в доме викария?

– Не совсем так. – Вместо того чтобы сразу же впустить гостя в дом, Шарлотта вышла к нему за порог. – Прежде чем вы войдете, мне нужно вам кое-что сказать, мистер Фрост.

Глава 3

– Видите ли, в здешних местах я известна как мисс Перри, незамужняя дочь преподобного Джона Перри и его жены, – продолжала Шарлотта. – Я не живу в доме викария постоянно. Добрые жители Строфилда считают, что бо́льшую часть времени я провожу в путешествиях, занимаясь разными богоугодными делами.

Бенедикт молча кивнул, наслаждаясь мелодичным голосом собеседницы. Он не имел возможности любоваться округлостями женских грудей и линиями бедер, но ему очень нравился голос этой женщины и аромат, ее окутывавший. От миссис-Смит-она-же-мисс-Перри пахло свежим бризом, пропитанным обещанием дождя. Бенедикт с облегчением вдохнул. Его путь через деревню к дому викария был извилист и часто прерывался, потому что нужно было спрашивать дорогу у тех, кто попадался ему на пути. Но теперь он ликовал. Впервые за долгое время рекомендательное письмо Хьюго к мистеру и миссис Перри казалось ему большой удачей, а не просто еще одной тростью, на которую можно было опереться.

Мисс Перри молчала, явно ожидая ответа, и Бенедикт, улыбнувшись, сказал:

– Вы сообщили мне о том, что думают жители Строфилда, – но мне-то что следует думать о вас?

– Мистер Фрост, вы можете думать все что угодно, что пожелаете. Но все же поверьте, я действительно дочь хозяев этого дома, урожденная мисс Перри. Однако я редко здесь бываю.

– А что касается богоугодных дел, то это, выходит, неправда?

Собеседница снова улыбнулась – он услышал улыбку в ее голосе.

– Ну, это зависит от того, какие занятия считать богоугодными.

– Признаться, мисс Перри, вы меня заинтриговали своими рассуждениями о добродетели.

– Мистер Фрост, у нас говорят: «Когда ты в Строфилде – делай как строфилдцы». Что же до моих представлений о добродетели, то они в данный момент обсуждению не подлежат.

В данный момент – да, возможно. Но все же эта женщина вызывала у Бенедикта все больший интерес.

– Видите ли, мистер Фрост… – Шарлотта тихонько вздохнула. – Я не назвала вам свое настоящее имя прежде всего потому, что не рассчитывала когда-нибудь снова вас увидеть.

– Не кажется ли вам, что в таком объяснении нет логики? Ведь все наоборот… Люди чаще рассказывают правду именно тогда, когда ничем не рискуют.

– Но ко мне это не относится. Во всяком случае – здесь, где всем знакомо имя Шарлотты Перри, дочери местного викария, весьма скромного человека.

Значит, Шарлотта… Наконец-то его новая знакомая вдобавок ко всем своим фамилиям назвала и свое имя. Бенедикт уже мог сказать, что она среднего роста – среднего для женщины, конечно же. А звуки ее имени наводили на мысль о пушистых локонах, дерзко вздернутом носике и прекрасных голубых глазах. Возможно, он ошибался по всем этим пунктам, но все равно… Значит, Шарлотта. Ему очень нравилось ее имя. И он охотно принял ее объяснения.

– То есть вы хотите, чтобы местные жители знали вас только в роли дочери викария, верно?

– Да, именно так. Но я приехала сюда по тем же причинам, что и вы, мистер Фрост. Я ищу украденные монеты, чтобы получить королевскую награду.

– Значит, мы с вами союзники в нашем общем деле.

– Или конкуренты, – заметила Шарлотта.

Проклятие! Бенедикт не мог понять, шутила она или нет.

– Но как же мне теперь вас называть? – спросил он.

Шарлотта медлила с ответом. Наконец тихо сказала:

– Пока мы в доме викария, зовите меня мисс Перри. Но не думаю, что мы встретимся где-нибудь еще.

«Хм… насчет этого мы еще посмотрим», – подумал Бенедикт. Весело улыбнувшись, он произнес:

– А у меня везде одно и то же имя. Если хотите, можете называть меня просто Фростом. А теперь мне хотелось бы встретиться с остальными членами вашей семьи.

– Да-да, конечно, – отозвалась Шарлотта. – Мы и так уже слишком долго стоим у порога. Давайте пройдем в дом. Сделайте один шаг вперед, потом один вверх.

Бенедикт так и поступил. Затем протянул руку и провел пальцами по дверному косяку.

– А дальше?

– Прямо вперед… примерно три ярда. Потом будет поворот налево. Мой отец ждет вас в передней гостиной. – Шарлотта закрыла за гостем дверь и отступила в сторону.

Бенедикт стукнул тростью в пол – удар давал глухой отголосок, и, следовательно, они находились в прихожей. А теперь… Теперь, значит, три ярда. А потом она предоставила ему самому найти дорогу. Что ж, очень хорошо.

Шарлотта быстро прошла в гостиную и сказала несколько слов отцу. Викарий тотчас кивнул и проговорил:

– Лейтенант Фрост, для меня большая честь познакомиться с вами. Письмо от лорда Хьюго Старлинга… – Викарий на мгновение замялся. – В общем, он сообщил мне о ваших достижениях.

Но Бенедикт не знал, что именно Хьюго написал викарию. По-видимому, его друг упустил одну очень существенную подробность…

– Господин, викарий, это для меня огромная честь – познакомиться с вами. Спасибо за ваше гостеприимство. Надеюсь, вы меня простите, если вам покажется, что я говорю, не глядя вам в лицо? Видите ли, я совершенно слеп. – Бенедикт издал короткий смешок. – Полагаю, Хьюго забыл об этом упомянуть. Он иногда бывает очень забывчив.

– Вы зовете лорда Старлинга просто по имени?.. – изумился викарий. – Хотя… Да-да, конечно. Друг есть друг.

Бенедикту казалось, что преподобный Джон Перри занимал слишком узкое место в пространстве. И, судя по всему, он был довольно высок. К тому же викарий был явно не в своей тарелке. Потому что гость оказался не таким, как он ожидал? Или он всегда так себя вел?

– Э-э… а вы действительно написали книгу? – поинтересовался викарий.

– Я надеялся, что будет книга. Но пока это всего лишь рукопись. Отчет о моих недавних путешествиях по Европе.

– И вы… э-э… написали ее сами?

– Каждую строчку. – Викарий был так растерян, что Бенедикту стало его жаль. – Я использовал специальное приспособление под названием ноктограф. Если хотите, я позже могу вам показать, как оно действует. Ноктограф позволяет писать в полной темноте.

– Маме бы это пригодилось под конец работы, когда свеча догорает, – негромко заметила Шарлотта.

– О, это удивительный прибор. Если миссис Перри любит работать, когда уже темнеет, она может найти его весьма полезным, – сказал Бенедикт. – Она дома? Могу я познакомиться с хозяйкой?

– О да, конечно! – воскликнул викарий. – Только… лучше не беспокоить ее в кабинете.

– Мистер Фрост, моя мать будет счастлива с вами познакомиться, как только поймет, что вы приехали. Но это может произойти не сразу.

И снова Шарлотта пришла ему на помощь. Бенедикт мысленно улыбнулся и вновь заговорил:

– Я прекрасно все понимаю, поскольку дружу с лордом Хьюго. И еще потому, что я вырос при книжном магазине, которым владели мои родители. О, я знаю, каковы ученые… Вспышку вдохновения нельзя прерывать ни при каких обстоятельствах, кроме пожара или наводнения.

– Насчет наводнения не уверена, – заметила Шарлотта. – А пока… Не хотите ли чаю?

– Нет, спасибо. Я основательно подкрепился в «Свинье и пледе».

– А как же ваш багаж? Скоро он прибудет?

– Багаж остался в «Свинье и пледе». Хозяин обещал доставить его еще до обеда.

– Но вы, вероятно, захотите немного освежиться, – сказал викарий. И тут же шепотом обратился к дочери: – Шарлотта, я не знаю, заказала ли твоя мать обед.

– Папа, я об этом позаботилась. Все сделано. Мы обедаем в пять.

Мисс Перри сказала, что редко бывала в доме викария. Но он, Бенедикт, находился здесь всего несколько минут, а уже не мог представить, как ее родители управлялись без нее.

– Мистер Фрост, позвольте проводить вас в вашу комнату, – сказала она.

Викарий издал звук протеста? Или ему показалось? Если и издал, то мисс Перри явно решила поступить по-своему. И Бенедикт снова мысленно улыбнулся. Он с удовольствием пойдет с Шарлоттой Перри.

Как только они вышли в коридор, ее аромат в узком пространстве стал вполне отчетливым. Запах по-прежнему напоминал Бенедикту бриз и сочную траву после дождя. А если более прозаично… Вероятно, дело в том, что она шла по высокой траве. Но иногда проза бессильна.

– Кабинет моей матери – направо, – сказала Шарлотта. – Когда мама там, то дверь закрыта, и ее не открывают, если только, как вы предположили, не случится пожар или потоп. Она владеет древнегреческим так же свободно, как английским. Ее переводы высоко ценят по всей Англии.

– Да, это так, – согласился гость. – Они привлекли внимание и лорда Хьюго.

Казалось, на Шарлотту это имя не производило такого впечатления, как на ее отца.

– Столовая – чуть дальше, – продолжала она. – А здесь – лестница на второй этаж. Сосчитать для вас ступеньки?

– Да, пожалуйста.

Послышался тихий шепот Шарлотты.

– Всего – восемнадцать, – подытожила она. – И они низкие, так что ставьте ноги осторожно. Служанка не раз роняла поднос с чаем, оступившись на этой лестнице.

– Буду иметь в виду. Спасибо, мисс Перри.

Про себя Бенедикт отметил и другое: очевидно, слуги не пользовались черной лестницей. Интересно, почему? Наверное, дом викария был очень старый и ветхий, поэтому все ходили по одной лестнице. Вероятно, и комнаты здесь маленькие…

На втором этаже Шарлотта показала ему дорогу в ванную комнату и как действовать насосом. Оказалось, что для этого ручку следовало повернуть довольно мудреным способом. Затем она объяснила, где расположены спальни членов семьи, после чего сказала:

– А сейчас я объясню вам, где находится комната для гостей. Так, дайте-ка подумать, как описать вашу комнату… Ну, если входная дверь на юге, то выходит, что дверь вашей комнаты обращена на север. Да-да, дверь на севере, а камин… на западе. Поскольку день теплый, камин сейчас не горит, но вы можете позвонить слуге, если захотите, чтобы развели огонь. А на ночь, конечно, слуга растопит камин, – добавила Шарлотта.

Потом она стала объяснять ему расположение всего остального. Кровать, столик для умывания с кувшином и тазом, письменный стол и стул… Когда Шарлотта закончила объяснения, послышался вдруг тихий скрип двери в противоположном конце коридора – как будто дверь быстро открылась и закрылась.

– В доме есть еще кто-то? – спросил Бенедикт. – Я слышал, как скрипнула дверь.

– Это Мэгги, – пояснила Шарлотта. – Вы встретитесь с ней за обедом. Мэгги – внучка моих родителей, милая десятилетняя девочка.

– Ваша племянница?

– Да. Дочь моей покойной сестры Маргарет, названная в ее честь.

Человек зрячий, возможно, не уловил бы легкой дрожи в ее голосе. Но такой человек, вероятно, прочел бы что-то на лице, возможно – скорбь. А он слышал, что Шарлотте было больно произносить эти слова.

– Сожалею о вашей потере, – сказал Бенедикт.

– Благодарю вас. – После очень короткой паузы Шарлотта снова заговорила, на этот раз – скороговоркой. – Шнурок звонка для вызова слуги – справа, к северу от кровати. Чтобы задернуть занавески на окнах или полог на кровати, вы просто…

– Мисс Перри, остановитесь. Вы объяснили все, что я только мог пожелать, и даже сверх того. – Как будто у него могла возникнуть нужда задернуть шторы! С тех пор, как зрение стало его подводить, ухудшаясь с каждым днем, ему стало все равно, попадает ли солнце в комнату или нет.

Она на мгновение замерла. Затем села на кровать – судя по звуку. А потом вдруг вскочила и проговорила:

– Что ж, мистер Фрост, а теперь я вас покидаю до обеда. – Шарлотта направилась к двери.

Она явно была напряжена – с той самой секунды, как упомянула сестру и племянницу. А Бенедикту хотелось, чтобы она расслабилась.

– Прошу вас, подождите, – пробормотал он. – Скажите, какого цвета… все здесь?

– Простите, вы о чем?

– Ну, какого цвета покрывало на кровати, шторы… Как они выглядят? – Он замялся. – Видите ли, я лишился зрения всего лишь четыре года назад, и мне не хватает подробностей…

Она снова к нему приблизилась.

– Да, действительно, я ведь дала вам неполную картину, только контуры – и никаких красок.

– Вы говорите, как художник.

– О боже, нет, конечно! Но я довольно много времени провела среди этих ветреных созданий. – Шарлотта откашлялась. – А вы интересуетесь искусством? То есть раньше интересовались?

– Не больше, чем все остальные люди. Но теперь живопись для меня потеряна. Хотя… Если договориться с каким-нибудь другом, чтобы он отвлек смотрителя музея, то я еще смогу получить удовольствие, проводя пальцами по скульптуре.

Собеседница закашлялась, потом со смехом сказала:

– Что может быть большей честью для скульптора, чем знать, что его шедевр ощупывают.

Бенедикт тоже рассмеялся. Шарлотта же подошла к нему еще ближе и остановилась с ним рядом.

– Никто из нас не художник, – сказала она, – но думаю, вас вполне удовлетворит мое описание комнаты.

– Я тоже так думаю, – кивнул Бенедикт.

– Но с чего бы начать? – Шарлотта снова кашлянула. – Так, умывальник – из темного орехового дерева. Сверху на нем есть царапины, в том месте, где множество раз ставили кувшин и двигали таз, когда наливали и выливали воду. Драпировки на окне – оливковые, из окна же открывается вид на земли нашего соседа Селвина. Мы находимся на краю вересковой пустоши, а у Селвина есть прекрасные пастбища.

– Кто такой этот Селвин?

– Эдвард Селвин – местный сквайр. – Она на несколько шагов отошла. – Кроме того, он… В общем, это одна из тех легкомысленных художественных натур, о которых я упоминала. В наших краях Селвины – одни из самых крупных землевладельцев.

Бенедикт вытянул руку и нащупал кроватный столбик.

– А кровать? Как она выглядит?

– Покрывало на кровати – лоскутное, с цветочным орнаментом, светлого шелка. Остов кровати – из такого же темного ореха, как умывальник, но в лучшем состоянии. А кроватные шишечки часто полируют.

Бенедикт с трудом удержался от улыбки.

– Вы имеете в виду – на столбиках со стороны изголовья?

– Да, конечно. Что еще я могла иметь в виду?

– Не могу себе представить, – отозвался Бенедикт. Он вдруг понял, что ему очень хотелось провести пальцами по лицу Шарлотты. Словно она была той самой скульптурой, которую он с удовольствием бы ощупал в музее. Но если бы он начал к ней прикасаться, ему бы не захотелось останавливаться. А действительно, каково это – провести пальцами по ее лицу, проследить линию шеи, а затем – накрыть ладонью грудь и вдохнуть ее аромат… Конечно, такая женщина – с ее-то тайнами – никак не могла быть девицей. И если бы он попросил разрешения до нее дотронуться, то она вполне могла бы ответить «да». Но он не должен об этом просить. Он приехал сюда в поисках денег, а не ради возни между простынями. Привязать к себе женщину, будь то на день, на неделю или на всю жизнь, – в этом нет для него награды.

– Возможно, это будет слишком дерзко с моей стороны, однако… – Бенедикт на мгновение умолк. – Могли бы вы описать… свою внешность?

– Мистер Фрост, а имеет ли это значение?

Она явно насторожилась. Наверное, ему следовало бы ответить «нет», но все же…

– Конечно, имеет. По крайней мере – не меньшее, чем царапины на умывальнике, а о них вы мне рассказали с готовностью.

– Весомый аргумент. – Она вздохнула. – Итак, мой рост… Полагаю, вы его уже определили. А волосы у меня такие же темные, как у вас, но прямые, тогда как ваши вьются.

Значит, все-таки у нее темные волосы. Бенедикт помнил, что в волосах его отца проседь появилась еще до того, как отцу исполнилось тридцать. Интересно, седели ли его волосы таким же образом? Как странно – не знать оттенок собственных волос…

– А какого цвета ваши глаза?

– Зеленые, но не ярко-зеленые. И, предваряя ваш следующий вопрос, сообщаю: у меня нет веснушек. Нос же у меня среднего размера, все зубы на месте.

– Последнее обстоятельство особенно радует, – с усмешкой пробормотал Бенедикт.

Описание внешности Шарлотты казалось довольно подробным, но все же оно не давало представления о том, как она выглядела. Однако он понял: впечатление этакой воздушной мягкости оказалось совершенно ошибочным. Шарлотта Перри была не облачком, а бризом в человеческом обличье – освежающим и сильным, сильнее, чем можно было бы ожидать.

– У вас еще есть вопросы? – послышался ее голос.

– Ни одного, который я бы осмелился сейчас задать, – ответил Бенедикт с плутоватой улыбкой. «Пускай подумает над этой загадкой», – добавил он мысленно.

Тут донесся какой-то стук, и Шарлотта тотчас шагнула к двери.

– Вероятно, доставили ваш багаж из «Свиньи и пледа», – сказала она. – А слуги сейчас заняты обедом и стиркой, поэтому не подходят к двери. У нас так часто бывает. Мистер Фрост, может, мне спуститься и поговорить с человеком из постоялого двора? Или вы предпочитаете сами это сделать?

– А вдруг это какой-то гость к вам? Я не хочу мешать. Сделаем так… Я провожу вас до лестницы, а если потребуется, то спущусь.

Он сосчитал шаги от двери комнаты до лестницы. И всего лишь один раз коснулся стены. Шарлотта же быстро спустилась по восемнадцати ступеням, и вскоре с первого этажа донесся голос викария:

– Не могу допустить, чтобы этот ужасный стук беспокоил твою мать!

Затем входная дверь открылась, и раздался голос хозяина постоялого двора:

– Викарий, вы срочно нужны!.. – Причем этот человек говорил так, что было ясно: он немного запыхался. – Да-да, вы срочно нужны в гостинице, срочно…

– Мистер Поттер, – это был голос Шарлотты, – а вы привезли вещи мистера Фроста? Ведь вы же…

– Мне нужен викарий, – перебил взволнованный хозяин гостиницы. – Нэнси, мою служанку, ударили ножом. Мы уже сообщили об этом констеблю и сыщику с Боу-стрит. А также и вызвали доктора. Но они ничем не могут ей помочь. Викарий, придите и помолитесь над бедняжкой… на случай, если она скончается.

Глава 4

Где-то в коридоре второго этажа скрипнула дверь, и тотчас же кто-то тихо вскрикнул.

– Мэгги все слышала, – в ужасе прошептала Шарлотта. – Ах, папа, прошу меня извинить. Мистер Поттер, примите мои глубочайшие соболезнования. Я буду молиться за выздоровление Нэнси.

Поспешно сделав реверанс – все ее мысли были обращены к девочке на втором этаже, – Шарлотта стала быстро подниматься по лестнице. Потом, проскользнув мимо мистера Фроста, она вошла в спальню своей племянницы.

Мэгги сидела на кровати – худенькая миниатюрная фигурка в аккуратном платьице в цветочек. Буйные светло-каштановые кудряшки девочки чуть покачивались – было ясно, что она быстро подбегала к двери, а затем столь же быстро бежала обратно. А рядом с ней лежал Капитан – поджарая гончая лет пятнадцати. Капитан давно уже потерял гибкость и проворство, а его коричневатая шкура местами поседела. Мэгги погладила пса по голове, упорно глядя в пол, – хотя, наверное, слышала, как вошла ее тетя. Та села рядом с девочкой на кровать с таким же лоскутным покрывалом, как и в комнате мистера Фроста. Шарлотта и ее сестра сшили оба эти покрывала много лет назад. На шитье ушли недели кропотливого труда, и на протяжении всего этого времени Шарлотта ненавидела каждый стежок. Но сейчас она была рада этим покрывалам. Ей очень хотелось как-нибудь утешить племянницу, и она, собравшись с духом, проговорила:

– Ты ведь слышала, что сказал мистер Поттер, правда, дорогая?

Девочка со вздохом кивнула. Шарлотта тоже вздохнула и положила руку на плечо племянницы. Мэгги казалась такой худенькой, такой хрупкой… Но десять лет – уже не тот возраст, когда человек позволяет, чтобы его утешали, как утешают малышей. Поэтому Шарлотта просто похлопала девочку по плечу и снова вздохнула.

– Нэнси поправится? – послышался тоненький голосок из-за завесы кудрей. – По-моему, она была милая.

Шарлотта вполне могла представить, что Мэгги думала о Нэнси. Она вспомнила себя десятилетнюю – худую как палка и ужасно неловкую. В этом возрасте такая цветущая и яркая молодая женщина, как Нэнси, казалась бы ей прекраснейшим существом на свете.

– Она не была милой, она и есть милая, – поправила девочку Шарлотта. – Мистер Поттер сказал, что кто-то ее ранил, но он уже вызвал доктора. А папа, то есть дедушка, поможет ей успокоиться.

Вместо ответа Мэгги молча погладила темные бархатистые уши Капитана. Старый пес повилял хвостом и положил голову на колени девочки. Хотя имя Капитан дала питомцу тринадцатилетняя Шарлотта, когда отец принес домой щенка, этот веселый игривый пес всегда считался собакой старшей из сестер Перри. Она дала имя и второму щенку, ирландскому спаниелю с кудрявой коричневой шерсткой. Фриппери был спокойным и преданным псом, правда, он иногда угрожающе рычал, но никогда никого не кусал. Именно он стал другом и спутником Шарлотты, когда она бегала по Строфилду и украдкой проскальзывала на земли Селвинов, чтобы исследовать тамошние пещеры. А Маргарет больше нравилось дома, где Капитан часто укладывался у ее ног, когда она сидела за рукоделием.

Фриппери умер несколько лет назад, но Шарлотта в то время уже давно не жила дома. Маргарет же в первый год после свадьбы тяжело заболела и сошла в могилу вслед за своим молодым мужем. Остались только эта девочка с ее именем и уже старая гончая. И остался тот же самый дом викария, где родители Шарлотты с каждым годом все больше седели и становились все более рассеянными.

На стенах были все те же обои в мелкий цветочек, поклеенные еще во времена юности сестер, но над кроватью висела новая полка, на которой стояли книги и маленькая оловянная лошадка. Время неумолимо бежало вперед, и маленькая Мэгги менялась, подрастала… А ведь она, Шарлотта, даже не знала, какая у племянницы любимая книга…

Шарлотта быстро заморгала, смахивая слезы. Потом судорожно глотнула. Ей следовало успокоиться, чтобы поговорить с племянницей. Заставив себя улыбнуться, она спросила:

– Ты уже знаешь, что я поживу в твоей комнате?

Девочка кивнула и тут же прошептала:

– Тетя, зачем ты приехала?

«Ради тебя. Ради нас всех», – подумала Шарлотта.

– Видишь ли, я… Ведь я уже очень давно не приезжала. – Конечно, она не ответила на вопрос, но и не солгала. – Милая, ты помнишь, когда я приезжала в прошлый раз?

– Кажется, помню. Мне тогда было шесть лет. – Девочка снова погладила гончую. – Ты заплетала мне косички и вплетала в них шелковые ленты, да?

– Да, верно. Зеленые, под цвет твоих глаз.

Шарлотта прикусила губу. Сколько же ночей за прошедшие четыре года, ложась в постель, она молилась, чтобы ей приснился тот короткий визит… Она мысленно говорила: «Господи, дай мне снова ее увидеть – пусть даже только во сне. Дай мне вспомнить мягкость ее волос, вспомнить, как я сажала ее к себе на колени и обнимала…»

Шарлотта снова улыбнулась и тихо сказала:

– И я часто думала о том, что ты очень милая.

Девочка на мгновение замерла. Потом отбросила за спину свои распущенные волосы и покосилась на тетю. Шарлотта же вспомнила, как кто-то говорил, что «юная Мэгги Кэтлетт обещает вырасти красавицей». Полная чушь! Она уже была красавицей. Была красавицей с того самого дня, как появилась на свет.

– Ты тоже очень милая, – пробормотала девочка. Потом вдруг отвернулась и уставилась куда-то в пространство.

– Не знаю, надолго ли я смогу остаться, – снова заговорила Шарлотта. – Но потом, когда я уеду… Можно я буду тебе писать? Мне бы хотелось иметь подружку, с которой можно переписываться.

Мэгги кивнула и вновь покосилась на тетю. Над зелеными, как у всех Перри, глазами чуть приподнялись брови, и девочка спросила:

– А почему ты не пишешь бабушке и дедушке?

Шарлотта заставила себя рассмеяться.

– О, но они и так знают обо мне вполне достаточно.

Да уж, вполне достаточно… Все десять лет, прошедшие с тех пор, как Шарлотта покинула Строфилд, ее родителям следовало знать только одно: она жива и находится достаточно далеко, так что не будет ставить их в неловкое положение. Она им все-таки писала, но редко получала от них ответ. Шарлотта иногда задавалась вопросом: а читали ли родители ее письма?

Потрогав нитку, выбившуюся из шва лоскутного покрывала – наверняка это был один из тех стежков, что делала она сама, – Шарлотта сказала:

– Если хочешь, могу сегодня вечером расчесать твои волосы и заплести косички. Можешь сама выбрать цвет лент. Я привезла много разных… из своих путешествий. – Она чуть было не сказала «из Лондона».

– А ты мне расскажешь о тех местах, где побывала?

– О, я думаю, тебе будет скучно. Но я расскажу тебе разные истории. Как тебе такая идея?

Эти рассказы будут содержать отдельные крупицы правды о ее жизни – но только те, что подходили для ушей десятилетнего ребенка. Хотя она могла бы рассказать и о вечерах, наполненных вином и остроумием, а также о доме, где обои с позолотой, а вся мебель красная. Могла бы рассказать и о женщинах, у которых множество поклонников и которые, однако же, не могут выбрать одного-единственного.

Ей ужасно не хотелось лгать Мэгги, рассказывая о своей жизни, но рассказать девочке правду она никак не могла. И, конечно же, ей следовало скрывать свои чувства – беседуя с Мэгги, она должна была казаться спокойной и вполне уверенной в себе. А если ей удастся найти украденные монеты, если она сможет потребовать награду в пять тысяч фунтов… О, тогда она больше ни о чем не будет жалеть.

Ее лондонская жизнь хорошо оплачивалась, но этих денег хватило бы только на побег. Впрочем, теперь ее дом в Мэйфере опустел, она продала почти все, обратив вещи в деньги, которые, в свою очередь, пошли на взятки. В Строфилд она вернулась с несколькими сундуками вещей – их было ненамного больше того, что она десять лет назад увезла в Лондон – восемнадцатилетняя грешница, едва вступившая в пору женственности и увековеченная на полотнах Эдварда Селвина…

Тяжело вздохнув, чувствуя давно знакомую тяжесть на сердце, Шарлотта проговорила:

– Что ж, мне пора идти. Нужно проверить, как идет подготовка к обеду. К тому же… Полагаю, твой дедушка вернется домой усталый и печальный… Так что надо хотя бы покормить его как следует, правда? – Встав с кровати, Шарлотта присела на корточки рядом с девочкой. Откинув назад волосы, упавшие Мэгги на лицо, она спросила: – Ты со мной согласна?

Мэгги нахмурилась, потом кивнула.

– Тетя Шарлотта, а можно мне взять с собой вниз Капитана? – спросила она.

– Но его ведь обычно не пускают в столовую, не так ли? Так что лучше не надо. Но он может подождать в коридоре, за дверью. Приятно сознавать, что старый друг поблизости, правда? – добавила Шарлотта с улыбкой.

Мэгги ответила подобием улыбки, и ее тетя тотчас же вышла из комнаты.

Бенедикт Фрост стоял на пороге гостевой спальни, и нерешительное выражение его лица являло разительный контраст с военной формой.

– Мисс Перри… – пробормотал он.

– Да-да… – Шарлотта подошла к нему. – Мистер Фрост, чем я могу вам помочь?

Понизив голос до шепота, гость проговорил:

– Прошу вас, поверьте, у меня нет намерения за вами шпионить. Я всего лишь… не хочу ляпнуть что-нибудь невпопад. Поэтому у меня к вам вопрос.

Шарлотта насторожилась. По спине ее пробежал холодок.

– Я вас слушаю, – ответила она так же тихо.

– Скажите, мисс Мэгги знает, что вы – ее мать? – Бенедикт не жалел, что задал такой вопрос, хотя он подозревал, что это разрушит приятную непринужденность их общения.

И в тот же миг Шарлотта судорожно вцепилась в рукав гостя и, втолкнув его в комнату, тотчас закрыла за собой дверь.

– Нет, Мэгги не знает и не должна узнать, – прошептала она. – Но как вы… Как вы догадались?

Бенедикт не мог бы сказать, как именно он догадался. Возвращаясь в свою комнату после того, как Шарлотта вошла в комнату Мэгги, он услышал, как она разговаривала с девочкой, услышал, что ее голос стал другим – словно что-то задело струну, ведущую прямиком к ее сердцу. И точно так же изменился ее голос, когда она до этого заговорила о своей «племяннице».

– Я по вашему голосу понял, как сильно вы ее любите, – попытался объяснить Бенедикт. – Но дело не только в любви к этой девочке. Видите ли, в вашем голосе – такая глубокая боль, что ее, казалось, ничем невозможно утолить.

Судорожно сглотнув, Шарлотта проговорила:

– Если она услышит в моем голосе любовь, в этом не будет ничего плохого. Но она не должна узнать остальное. Если Мэгги считается ребенком моей сестры, которая была замужем, то она – законнорожденная. И тогда ей в жизни будет легче.

– А вам? – Бенедикту хотелось взять ее руку в свои, но он сдержался.

– Самое большее, что я могу сделать для своей дочери, – это быть ее тетей, – ответила Шарлотта, и слова ее были полны грусти… и решимости.

Протянувшись к ней, Бенедикт коснулся ее руки.

– Мисс Перри, вы очень храбрая, – пробормотал он.

– Мне пришлось стать такой, мистер Фрост, – ответила Шарлотта. Их руки на мгновение соединились. – И вам тоже пришлось стать таким же.

Через несколько секунд Шарлотта вышла из комнаты.

– Надеюсь, ваша поездка в Чешир не причинила вам неудобств. Я вызвал вас сюда как почитатель вашего таланта. – Маркиз Рэндольф, сидевший за письменным столом, откинулся на спинку стула и посмотрел на гостя из-под полуопущенных век.

– Да, милорд, – пробормотал Эдвард Селвин. – То есть… Я имею в виду, что нет, милорд. Никаких неудобств. Это большая честь для меня. – Такая честь, что он едва сознавал, что говорил.

Поместье Рэндольфа в Чешире казалось Эдварду воплощением роскоши. Если в его доме в Строфилде полы были из дерева или сланца, то здесь они были мраморные. Его стены были отделаны резными деревянными панелями или оклеены обоями, а у Рэндольфа дымоходы были мраморные, а стены декорированы расписными шелками. Но больше всего радовало то, что на почетном месте, на стене, у которой стоял письменный стол маркиза, висела одна из его, Эдварда, картин. Написанная маслом и навеянная произведениями Боттичелли, картина эта представляла Венеру, выходящую из морских волн. То была одна из его ранних работ, но по-прежнему – самая любимая.

– Милорд, это огромная честь для меня, что вы обратили внимание на мое искусство, – продолжал Эдвард, стараясь говорить одновременно и уважительно, и уверенно. – Для меня было бы большим удовольствием написать ваш портрет.

Рэндольф был сказочно богат, и он, несомненно, обладал огромным влиянием. Маркиз мог бы, наконец, взять Эдварда под покровительство, которого ему давно не хватало. И тогда он стал бы вторым Гейнсборо, вторым Лоренсом…

– Портрет – не совсем то, о чем я думал. – На письменном столе маркиза стоял графин с бренди, а рядом – два стакана. Рэндольф налил щедрую порцию в каждый из стаканов и протянул один Эдварду. – Я подумывал о выставке ваших работ. О большой выставке.

Запах бренди ударил Эдварду в нос. Он прибыл всего час назад и надеялся на обед или хотя бы легкую закуску. Для бренди было, конечно, слишком рано. Но у маркизов свои представления о том, что и когда положено. Эдвард сделал небольшой глоток и пробормотал:

– Превосходное бренди. И прекрасная идея… насчет выставки. Я знаю одну галерею в Лондоне, которая бы…

– Я еще не определился с местом, – перебил маркиз. – Но, скорее всего, это будет… не в Лондоне.

Эдвард в недоумении заморгал.

– Э-э… Но ведь Королевская академия художеств проводит выставки именно в Лондоне. Если стоит задача… – он кашлянул, – продвигать творчество художника, то логичнее всего было бы…

– Да-да, хорошо. – Рэндольф скрестил руки на груди. Заметив, что тот не притронулся к бренди, Эдвард поставил свой стакан на стол. – Честно говоря, мне нужна информация… о вашей модели, – добавил маркиз.

Эдвард почему-то поднял глаза и посмотреть на картину за его спиной. На темноволосую Венеру. Прямые пряди ее волос ниспадали водопадом на обнаженное тело, прикрывая его – и в то же время как бы открывая. А ее единственной «одеждой» было ожерелье из бриллиантов и изумрудов.

– Если вы сообщите то, что мне нужно, – добавил Рэндольф, – тогда я позабочусь о вашей выставке.

Эдвард колебался. С тех пор как он восемь лет назад женился на дочери графа, он привык иметь кое-какие секреты. Впрочем, секрет был только один.

Тут Рэндольф наконец-то поднял свой стакан и проговорил:

– Независимо от того, где состоится эта выставка, я обещаю: результат пойдет вам на пользу.

«Новый Лоренс… Новый Тернер… Так же хорош, как Гейнсборо…» – промелькнуло у Эдварда.

Снова взяв свой стакан, он чокнулся с хозяином поместья и спросил:

– Что вас интересует, милорд?

Глава 5

Во время обеда Бенедикт наконец-то познакомился как с Мэгги, так и с миссис Перри. Войдя в столовую, он поклонился внучке викария как взрослой женщине. Он помнил, что его сестре Джорджетте в детстве очень нравилось, когда с ней обращались как со взрослой.

– Мистер Фрост, – с улыбкой сообщила Мэгги, – я делаю вам мой самый лучший реверанс.

– Не сомневаюсь в этом. – Бенедикт тоже улыбнулся. Услышав чьи-то шаги, он повернулся к двери.

– А… слепой путешественник… – послышался незнакомый женский голос. – Мистер Фрост, добро пожаловать в дом моего мужа викария. И знаете… Обычное приветствие не даст вам почувствовать себя желанным гостем, ведь вы нас не видите. Может, нам стоит пожать друг другу руку?

– Да, если желаете. – Бенедикт протянул руку. – Хотя мне вполне достаточно ваших приветственных слов.

Зная, что жена викария посвятила жизнь ученым занятиям, Бенедикт ожидал встретить эфемерное создание с мечтательным голосом. Но оказалось, что у матери Шарлотты весьма решительный тон… и на удивление крепкое рукопожатие.

– А теперь все садитесь, – распорядилась миссис Перри. – Фрост, вытяните левую руку, и вы схватитесь за спинку стула. Вот так, правильно. Теперь мы можем начать трапезу. Поскольку все уже готово, нет причин дожидаться викария.

Бенедикт полагал, что человек, ушедший поддержать умирающую служанку в последние мгновения ее жизни, заслуживал хотя бы того, чтобы дома его ждал горячий обед и сочувствие родных. Но он не стал перечить хозяйке. Отыскав стул, он уселся за обеденный стол. Последовавшее затем шарканье и скрип стульев свидетельствовали о том, что его сотрапезницы также заняли свои места. Он догадывался, что Шарлотта и Мэгги сидели напротив него, а хозяйка – в торце стола.

Обед был сервирован на обычный французский манер, когда все блюда сразу выставляют на стол. Бенедикт уловил аромат жареной говядины и каких-то овощей в пряном маслянистом соусе.

– Мистер Фрост, – сказала Шарлотта, – описать вам расположение блюд по сторонам света?

Не удержавшись от улыбки, он спросил:

– А вы помните, в какой стороне север?

– О боже, для человека, у которого в голове пусто, это слишком сложно. Что, если я опишу вам стол как циферблат часов? – Бенедикт молча кивнул, и Шарлотта продолжала: – На девяти часах от вас стоит баранина, на трех часах – рыба.

Затем она объяснила расположение овощей, и Бенедикт довольно неплохо справился, накладывая еду на свою тарелку так же, как это делали другие. Один раз он промахнулся мимо блюда с горошком и царапнул вилкой по столу, но кто-то, ни слова не говоря, просто пододвинул горошек поближе.

Все блюда были простыми, но хорошо приготовленными, так что он был вполне доволен. К тому же о нем здесь заботились… А вот на борту корабля… О, там все по-другому.

Когда Бенедикт съел примерно половину всего, что положил себе на тарелку, открылась входная дверь. А затем последовала обычная возня – шорох одежды и шарканье подошв. Потом вдруг послышался какой-то стук – словно передвигали мебель. После чего – негромкий разговор. И входная дверь закрылась.

Через несколько секунд послышались шаги преподобного Джона Перри, а затем – его голос.

– О, вы сели за стол без меня! – воскликнул викарий.

– Но ведь все было горячим, – отозвалась его жена. – Я уверена, ты бы не хотел, чтобы труд кухарки пропал даром.

– Да-да, конечно, – пробормотал мистер Перри. – Фрост, слуга доставил из «Свиньи и пледа» ваш сундук.

Так вот что означал тот стук… Бенедикт кивнул и поблагодарил. Потом тихо спросил:

– А как… Нэнси? – Он вдруг сообразил, что не знал ее фамилии.

– Теперь она упокоилась, бедняжка, – со вздохом ответил викарий, занимая пустой стул во главе стола. – Будут проводить расследование. Коронер созывает суд присяжных. Меня вызовут как свидетеля, – снова вздохнув, добавил преподобный.

– Дедушка, у тебя неприятности? – с тревогой в голосе спросила Мэгги. – Тебе придется опять от нас уйти?

– Это нельзя назвать неприятностями, моя девочка. Им нужна помощь, вот и все. – Викарий помолчал, собираясь с мыслями. – Однако ума не приложу, что коронер захочет у меня узнать. Ведь я просто читал молитвы… Как вы полагаете, миссис Перри, они захотят, чтобы я вспомнил, какие именно молитвы? Но я уже не помню. Был очень взволнован, как вы понимаете…

– Нет-нет, папа, – сказала Шарлотта. – Не думаю, что в данном случае это имеет значение. Главное – ты находился с ней рядом в момент ее кончины.

– Но ее руки… Поттер хотел, чтобы я скрестил ей руки на груди, как только она скончалась. Имеет ли это значение? Я колебался, хотя мне, наверное, не следовало медлить. Но потом я, конечно, сделал все так, как хотел Поттер.

– Нужно будет сообщить ее родным, – сказала миссис Перри.

– У нее нет родных, – ответил викарий. – Она осиротела три года назад. И тогда же стала служанкой на постоялом дворе.

– Строфилд – вот ее семья, – тихо произнесла Шарлотта. – Постоянным посетителям «Свиньи и пледа» будет ее очень недоставать.

– Вероятно, один из них и совершил это… деяние, – пробормотал викарий. – Ужасное деяние. Нэнси мало что могла об этом рассказать. Она очень ослабела… и словно потеряла рассудок. Говорила что-то, но я не мог понять, что именно.

Бенедикту хотелось спросить, понял ли викарий хоть что-то из слов девушки, но он решил, что сейчас не следовало задавать такой вопрос.

– Жаль, что я не пошла с тобой, – заявила миссис Перри. – Возможно, я что-нибудь поняла бы.

– Может, и так, – согласился викарий. – Но я разобрал только отдельные слова. Она несколько раз повторила «кошачьи глаза» и «накидка». И все время дрожала. Вероятно, от холода. Ведь тепло жизни покидало ее… – со вздохом добавил викарий.

– Папа, поешь, – вмешалась Шарлотта. – Ты, должно быть, проголодался. Давайте обсудим все это позже.

– А разве нам нужно это обсуждать? – пробормотал викарий.

– Нет, конечно, если ты не хочешь. – Шарлотта немного помолчала, потом вновь заговорила, и в голосе ее тотчас появилась какая-то особенная теплота. – Мэгги, дорогая, положить тебе горошка или картошки?

– Я хочу погладить Капитана, – пробормотала девочка.

Бенедикт догадался, что это – та самая любимая старая гончая.

– После обеда, дорогая, – ответила Шарлотта.

Мэгги молчала, но Бенедикт не слышал скрипа стула, из чего заключил, что девочка осталась за столом. Возможно, даже ела. Казалось, Мэгги была очень послушной и не возражала, когда за ней кто-то присматривал. Впрочем, Бенедикт бы не удивился, если бы девочка проводила больше времени со слугами, чем с родственниками. Ведь ее дед был постоянно чем-то озабочен, а бабушку больше интересовало прошлое, а не настоящее. У него в детстве было почти так же. Повсюду – книги, которые, казалось, смеялись над ним из-за того, что ему никак не удавалось разобрать, что же в них написано, хотя читать-то он вроде бы умел… И Бенедикт часто убегал на кухню, где все было понятно и где было гораздо веселее.

Но потом, оказавшись на борту корабля, он первое время тосковал по дому – хотя, конечно, не в том смысле, что ему хотелось вернуться к «книжной» жизни в доме родителей. Нет, он тосковал по месту, где мог чувствовать себя непринужденно, где слышалось уютное звяканье горшков и где звучали хорошо знакомые голоса. Иногда его просили подать или принести, а потом хвалили за хорошо выполненную работу, которую он не должен был делать.

В детстве та старая кухня олицетворяла его мальчишеские представления о доме, но это был единственный дом в его жизни. А вот будет ли у него когда-нибудь другой дом – этого Бенедикт не знал.

– Мистер Фрост… – Голос жены викария прервал ее мысли. – Мистер Фрост, ваш друг сообщил в письме, что вы написали книгу. О чем же она?

– Лорд Хьюго, – уточнил Джон Перри. – Его друг – это лорд Хьюго Старлинг, хотя мистер Фрост зовет его просто по имени.

Невольно улыбнувшись – в голосе викария слышались и благоговение, и упрек, – Бенедикт утвердительно кивнул.

– Да, это так. Мы с лордом Хьюго познакомились в Эдинбурге через год после того, как я ослеп. Мы оба изучали медицину. Обладая необычайно живым умом, Хьюго просто хотел заняться чем-то новым. Ну, а я… Я знал, что не смогу больше служить во флоте, и потому решил…

– Но вы же не сможете быть практикующим доктором, – заметила миссис Перри. – С вашим зрением это невозможно.

– Совершенно верно, мэм. Я знал, что не смогу стать доктором, но это было лучше, чем сидеть в моей тихой комнате в Виндзорском замке.

– В замке?.. – прошептал викарий. – Вы жили в замке?..

Бенедикт откашлялся и проговорил:

– Ну, в реальности это не столь грандиозно, как можно подумать. В замках темно, а комнаты в них – очень маленькие. И вот я, как «Морской Рыцарь Виндзора», в качестве пенсии получил там жилье.

– Но сейчас вы, кажется, не в Виндзорском замке, – с улыбкой заметила Шарлотта.

– Совершенно верно. Я на время покинул свое жилище. И не в первый раз.

Конечно, он был благодарен за предоставленную ему комнату и содержание в несколько фунтов, на которое можно было жить, но, увы, ко всему этому прилагалось множество обязательств.

– Именно поэтому я смог провести какое-то время в Эдинбурге, – продолжал Бенедикт. – Но в конце концов я почувствовал потребность заняться чем-то другим… Знания ради самих знаний – это не совсем то, чего мне хотелось бы. Вот почему после года учебы я ее оставил и начал искать себе новое занятие.

– И на чем же вы остановились? – спросила Шарлотта.

– На путешествиях.

– Что в этом хорошего? – пробормотала миссис Перри.

– Вы спрашиваете, что хорошего в окружающем нас мире? Я не могу ответить на ваш вопрос, пока не побываю во всех его уголках.

– И в каких же уголках вы уже побывали? – допытывалась Шарлотта. – И что вы там нашли? – Бенедикт услышал улыбку в ее голосе.

– О, найти можно много интересного. Впрочем, те места, где я побывал, – не такие уж отдаленные. А книга о моих путешествиях – правда, пока это лишь стопка рукописных страниц – примечательна только тем, что ее написал слепой.

– Нет-нет! – возразила Шарлотта. – Ведь ее написал бывший моряк, к тому же – изучавший медицину. Таких людей не так уж много…

Бенедикту было приятно слышать, что о нем отзывались подобным образом. И ему очень хотелось спросить: «А что еще вы могли бы обо мне сказать?»

– Но как же вы писали, будучи слепым? – удивилась жена викария.

– При помощи ноктографа, – пояснил викарий. Казалось, он был рад возможности вставить слово в разговор. – Этот удивительный прибор позволяет писать в темноте.

– В самом деле?.. – В голосе миссис Перри звучал неподдельный интерес. – Мистер Фрост, мне хотелось бы узнать, как он работает.

– Я вам покажу после обеда, – пообещал Бенедикт.

Поскольку его сундук теперь стоял в доме викария, у него снова были при себе все нужные вещи, в том числе – и ноктограф. А вот его рукопись – из-за отношения к ней лондонских издателей – теперь уже не казалась ему столь уж ценной. Но стоило ли придавать значение мнению издателей? Ведь Шарлотта, наверное, права… И действительно, много ли еще найдется таких, как он? Его история уникальна. И нужно просто найти того, кто захочет, чтобы он ее рассказал.

После обеда Мэгги взяла собаку, дожидавшуюся за дверью, и повела ее на прогулку – в коридоре послышался стук собачьих когтей по паркету. А Бенедикт стал подниматься по уже знакомым восемнадцати ступеням, подтягивая со ступени на ступень свой сундук. Поставив сундук в ногах кровати, он отпер его и на ощупь нашел между аккуратными стопками одежды ноктограф. Прибор был уложен среди мягких вещей – для сохранности. Затем Бенедикт отнес ноктограф вниз и пошел на звук голосов. Все переместились из столовой в гостиную, где он впервые встретился с викарием. Войдя в комнату, Бенедикт приветливо улыбнулся и спросил:

– Кто хочет первым взглянуть на него?

– Первой его должна увидеть миссис Перри, – торжественно объявил викарий.

– Она сидит рядом с моим отцом, – подсказала Шарлотта.

У Бенедикта не было при себе трости, а без нее он не мог сразу сориентироваться в комнате. Поэтому, чуть помедлив, он пошел на голос викария, выставив перед собой ноктограф и молясь, чтобы на его пути не попались какие-нибудь оттоманки или чайные столики, на которые он мог бы налететь. К счастью, они не попались, и миссис Перри уверенно взяла из его рук прибор.

– Итак, мистер Фрост… Покажите, как он работает, – сказала она; сплошная деловитость – никаких сантиментов.

Что ж, Бенедикт предпочитал именно такой подход. Честно говоря, ему нравилось демонстрировать работу ноктографа. Этот прибор позволил ему освоить письменную речь.

У него за спиной послышались легкие шаги – подошла Шарлотта и заглянула ему через плечо. И теперь Бенедикт демонстрировал семейному трио прибор, казавшийся на первый взгляд небольшим деревянным столиком для еды в постели. Но затем, когда он открыл крышку, внутри оказалась металлическая рамка с линейками, за которую вставлялся лист бумаги. Сама же бумага была не простая, а особая, полностью покрытая чернильной краской, так что любое нажатие на нее оставляло след. Используя металлические линейки как направляющие, можно было стилусом выводить на бумаге слова, располагая их ровными рядами.

– Мне говорили, что сейчас мой почерк аккуратнее, чем был до того, как я потерял зрение. – Тут Бенедикт вставил и закрепил лист чернильной бумаги, на которой нацарапал два слова – «Дорогая Джорджетта». – Это моя сестра, – пояснил он. – Мне нужно написать ей и сообщить, что я доехал благополучно.

– Она за вас беспокоится? – спросила Шарлотта.

– Думаю, чаще дело обстоит наоборот, потому что она намного моложе меня. Если она пришлет ответ… Может, кто-нибудь из вас прочитает его мне?

– Да, конечно, – ответила Шарлотта. – Тем временем ноктографом снова завладела миссис Перри. – Я бы хотела прочесть вашу рукопись. В мире так много мест, которые я никогда не видела.

Бенедикт помнил ее слова о том, что она якобы занималась богоугодными делами в разных уголках света. Интересно, чем же она на самом деле занималась?

– Пожалуйста, читайте, – сказал он. – Может быть, вы могли бы почитать немного и мне. По прошествии времени… Видите ли, я не уверен, что все правильно записал. Я ведь многое когда-то видел.

– Мне нужно заказать такой прибор для работы по вечерам, – заявила миссис Перри. – Мистер Фрост, а вы знаете, что Тиресий был слепым?

– Прошу прощения, мэм, но это имя мне не знакомо.

– Это мифический пророк из Фив в Древней Греции. Богиня его ослепила, но в обмен он получил дар пророчества.

– Мне бы такой дар, – с усмешкой сказал Бенедикт. – А я получаю только половинное жалованье от Королевского флота и небольшую пенсию от «Морских Рыцарей».

– И еще комнату в Виндзорском замке, – добавил викарий.

А миссис Перри, явно оживившись, вновь заговорила:

– О, это захватывающая история! Либо у древних греков воображение было богаче нашего, либо мир в те времена был гораздо интереснее, чем сейчас. Тересия ослепили после того, как его просили разрешить спор между Зевсом и Герой относительно…

– Мама, можно мне взглянуть на ноктограф? – перебила Шарлотта. – Спасибо, мама. Просто передай через плечо. Да, вот так. Я его уже держу.

Почему же она перебила мать? Может, так заинтересовалась ноктографом? Бенедикту очень хотелось думать, что Шарлотту действительно заинтересовал прибор, без которого он теперь не мог обходиться.

Следующие несколько минут миссис Перри, как новоиспеченный эксперт, объясняла дочери, как работает ноктограф. Затем вдруг спросила:

– Мистер Фрост, почему вы лишились зрения?

Поскольку вопрос, казалось, был задан не из праздного любопытства, а из научной любознательности, которой были отмечены все прочие вопросы этой дамы, Бенедикт тотчас же ответил:

– Как-то раз, в Южной Америке, я заболел тропической лихорадкой. Не знаю, как она называется, но она влияет на людей по-разному. Некоторые становятся хромыми, некоторые умирают. У меня сильно болели суставы, а потом – голова. После чего стало слабеть зрение.

Все на некоторое время замолчали. Первая заговорила Шарлотта.

– А у вас до сих пор остались боли?

– Нет, боли прошли. Но это было небольшим утешением.

Сейчас Бенедикт говорил об этом совершенно спокойно, хотя кошмары тех дней ему не забыть никогда. Корабль тогда превратился в плавучую больничную палату, и малейший луч солнца резал глаза точно нож. Он закрывал крошечное окно каюты множеством занавесок, но ничего не помогало, и боль терзала его день за днем. А зрение все слабело, и в мир его пробиралась темнота, которая в конце концов поглотила его окончательно. Теперь для него больше не существовало света. Бенедикт горевал всю обратную дорогу до Англии. Он скорбел о потере зрения и о том, что плавания для него закончились. Когда же корабль прибыл в порт, он твердо решил, что должен забыть о жалости к себе. При содействии капитана Бенедикт подал прошение о пенсии. Получив первые деньги, он купил себе трость с металлическим наконечником и начал учиться ориентироваться в этом мире по звукам. И чем дольше он учился, тем больше ему хотелось учиться. Жена викария спросила, что хорошего в путешествиях. Он не мог ответить на этот вопрос, но в самих поисках ответа была определенная ценность. Любые поиски имели ценность, – иначе какой смысл жить?

Бенедикт подумал о Нэнси, молоденькой служанке, которую убили. А может, это убийство каким-то образом связано с королевской наградой? Впрочем, задавать подобные вопросы слишком рано. Сначала следовало кое-что выяснить. Однако и сейчас было ясно: поиски сокровищ сопряжены с опасностями, от которых не защититься притворным неведением и тростью с металлическим кончиком.

Глава 6

Осмотрев ноктограф, Шарлотта вышла из комнаты, чтобы посмотреть, где Мэгги. День клонился к вечеру, и в сумерках дорога казалась темной лентой. А на небольшой лужайке между домом викария и дорогой Мэгги играла с Капитаном. Она пятилась, помахивая перед собакой палкой, и что-то ей говорила.

Шарлотта расстелила на траве шаль и, усевшись на нее, крикнула:

– Мэгги, только не заходи на землю Селвинов!

Девочка кивнула и бросила палку. Капитан с любопытством повернул голову. Но мышцы старой собаки ослабели, и она не могла быстро бегать, поэтому тихонько потрусила в сторону палки рядом со своей юной хозяйкой.

Четыре года назад – Шарлотта тогда в последний раз была в Строфилде – она допустила ошибку, когда привезла с собой щенка. Это был кудрявый пудель, которого после долгих уговоров ей подарил один ее немецкий поклонник. Повязав на шею собачке большой бант из синей шелковой ленты, она представила Мэгги пушистого черно-белого щенка. «Дорогая, он составит тебе компанию, если что-нибудь случится с Капитаном». Но Мэгги заплакала и не успокаивалась до тех пор, пока щенка не увезли из дома викария. Шарлотта отдала его тому единственному человеку, которому могла сообщить о происхождение пуделя, – отдала Эдварду Селвину, чей приезд в Строфилд весьма неудачно совпал с ее визитом. Сосед заверил Шарлотту, что его дети будут любить собаку. Получив в ответ уничтожающий взгляд, которого его слова и заслуживали, он засмеялся и уточнил:

– Мои другие дети.

Последовал еще один гневный взгляд – ведь она не раз просила Эдварда никогда не говорить о таких вещах, особенно – после его женитьбы на ледяной леди Хелене.

У Шарлотты в юности был песик Фриппери, который очень ее любил. Капитан же относился к ней всего лишь с симпатией, которую собака проявляет к любому, кто с ней хорошо обращается. И отношение Мэгги к Шарлотте было примерно таким же – то была симпатия ребенка к родственнице, которую малышка едва знала. И вот Шарлотта решила, что если она сможет сделать так, чтобы Капитан ее полюбил, то, возможно, Мэгги последует его примеру.

– А можно мне бросить для него палку?! – крикнула она.

Мэгги замялась. Отбросив упавшую на лицо прядь волос, ответила:

– Тетя Шарлотта, я еще сама не наигралась. Я хочу еще побросать палку.

Шарлотта улыбнулась, скрывая боль, столь часто терзавшую ее.

– Ладно, хорошо. Ты замечательно бросаешь.

Подбросив вверх палку, Мэгги ловко поймала ее и подбежала поближе к Шарлотте.

– Я научила его разным трюкам, – сообщила девочка. – Хотите посмотреть? Он умеет ложиться всякий раз, когда я ему говорю.

«И во многих других случаях тоже», – подумала Шарлотта, глядя, как старая гончая, утомленная пробежкой, валяется на траве.

– Ой, смотрите! Наверное, Капитан услышал, что я сказала! – Мэгги отошла от Шарлотты и снова подошла к собаке. – Капитан, вставай ловить палку! – закричала она.

Собака нехотя поднялась. И в тот же миг дверь дома открылась, и на крыльце появился Бенедикт.

– Эта собака старше меня по званию, – сказал он с улыбкой. – Думаю, я должен отдать ей честь.

Шарлотта тоже улыбнулась.

– О, мистер Фрост, не думаю, что для Капитана важно, отдадите ли вы ему честь или нет, но Мэгги это понравится.

– Ваша матушка еще не готова расстаться с ноктографом и вернуть его мне. Можно к вам присоединиться?

– Да, конечно. Если хотите, можете сесть рядом со мной. Я расстелила на траве шаль.

Мистер Фрост спустился с единственной ступеньки и тотчас же – без малейших колебаний – направился к ней. Он был поразительно наблюдателен и очень хорошо все запоминал. Казалось, ни одна подробность не оставалась незамеченной или забытой. Этот слепой человек прокладывал свой путь в мире зрячих с необычайной уверенностью. Все-таки странно… Еще совсем недавно она, Шарлотта, не знала о существовании этого человека. А теперь он узнал ее секрет… Точнее – один из секретов. Она ничего о нем не знала, но думала – то есть надеялась, – что он не обманет ее доверия.

Он опустился на шаль рядом с ней, и в тот же миг Шарлотта почувствовала стеснение в груди, и даже дышать стало трудно.

– Мисс Перри, – прошептал Бенедикт, – перед тем как выйти из дома, я утащил из кухни говяжий хрящик. Можно мне угостить им гончую?

Таким образом он завоюет и сердце собаки, и сердце девочки. Как жаль, что она сама до этого не додумалась!

– Да, конечно. Отличная мысль! Собаку такого возраста, как Капитан, нужно баловать угощениями.

Бенедикт достал из кармана узелок, завернутый в носовой платок.

– Мисс Мэгги! Сэр!

– Я не сэр! – Мэгги снова бросила палку, потом, запыхавшись, подбежала к шали и вопросительно посмотрела на взрослых. – Мистер Фрост, почему вы назвали меня «сэр»?

– Не вас, мисс Мэгги. Сэр – это мое почтительное обращение к вашей собаке, – с серьезнейшим видом пояснил Фрост. – Ведь она – капитан, то есть старше меня по званию. Следовательно, я должен обращаться к ней уважительно.

– Наш Капитан – сэр… – Мэгги захихикала. – Но ведь это, наверное, ужасно глупо…

– Возможно. Но не желает ли сэр говядины? – Бенедикт протянул девочке небольшой узелок. – Ваша тетя подумала, что он не откажется.

– О, тетя Шарлотта, спасибо! Для Капитана это замечательное угощение! Сегодня он не стал ничего есть, но мясо ему понравится.

Мэгги взяла мясо и подошла к старой гончей, ноги которой давно уже ослабели. Собака подняла голову – и тут же уткнулась мордой в сверток. Мэгги радостно засмеялась; девочка была счастлива – ведь ее любимец с явным удовольствием принял угощение.

Шарлотта же усмехнулась и тихо, чтобы Мэгги не услышала, проговорила:

– Мистер Фрост, как вы ловко придумали – намекнули, что принести мясо – моя идея. Спасибо вам за это.

– Не за что, мисс Перри. Будучи путешественником, я остаюсь в жизни других людей лишь ненадолго, так что любые добрые чувства, направленные на меня, я вполне могу перенаправить на другого.

В его голосе слышались мечтательные нотки – или Шарлотте только почудилось, что она услышала в нем те же чувства, что переполняли и ее собственное сердце.

– Она любит Капитана больше всех на свете. Думаю, ей кажется, что эта собака связывает ее с матерью. – На сей раз она произнесла слово «мать» так, будто оно ничего особенного не значило. – То есть с моей сестрой. Покойной Маргарет Перри Кэтлетт.

– Да, понимаю, – кивнул Бенедикт.

Шарлотта хлопнула комара, севшего ей на руку, и принялась теребить кисточки по краю шали, на которой они сидели. Угощение, казалось, возродило Капитана к жизни, и он довольно резво побежал за палкой, когда Мэгги снова бросила ее. А девочка со смехом побежала следом за своим любимцем.

Тут Фрост повернулся к собеседнице, и в выражении его лица появилось что-то озорное.

– Мисс Перри, когда ваша мать начала рассказывать мне по слепого пророка Тиресия, вы сразу же ее отвлекли. Меня разбирает любопытство… Скажите, почему вы это сделали? Не хотите ли об этом рассказать?

Он поставил свой вопрос так, что она могла бы просто ответить «нет», если бы захотела. Но почему-то ей казалось, что сказать «да» – намного легче.

– Могу рассказать. Но я должна вас предупредить… Это довольно скандальная история. Моя мать не всегда задумывается о таких вещах, но отец бы очень расстроился…

Миссис Перри, как жене викария, следовало бы проводить больше времени с жителями деревни и меньше – с древними пророками. Но всякий раз, когда Шарлотта приезжала к родителям, оказывалось, что мать все больше отдалялась от современников, в том числе и от собственного мужа, так что теперь они с отцом превратились просто в добрых соседей, у которых мало общего друг с другом. Но ведь так было не всегда? Или она видела прошлое сквозь розовые очки девичьего неведения и совершенно не понимала отношений родителей?

– Не могу поклясться, что не отреагирую так же, – сказал Бенедикт с лукавой улыбкой. – Меня легко шокировать. Возможно, вам нужно держать меня за руку, чтобы потом сразу успокоить.

Шарлотта тоже улыбнулась.

– А мне почему-то кажется, что вы выживете. – Она подтянула к груди колени и обхватила их руками. – История же, которую, как ни странно, я узнала от матери, такова… За какой-то проступок против богов Тиресия наказали, превратив его в женщину.

– Я нахожу это оскорбительным, – с усмешкой заметил Бенедикт.

– Мне это тоже никогда не нравилось. Но древние греки ставили женщин еще ниже, чем наше современное общество.

– Похоже, это не такая уж неприличная история…

– Наверное, вы разочарованы. – Шарлотта рассмеялась. – Но это не та ее часть, которая вас, возможно, шокирует. Так вот, как только Тиресий снова стал мужчиной, его попросили разрешить спор между Зевсом и Герой относительно… – «Неужели я покраснела?» – подумала Шарлотта. Нет, не может быть. Уже лет десять ничто не заставляло ее краснеть. – …Относительно того, кто получает большее удовольствие от супружеского акта – мужчины или женщины.

Фрост откинулся назад и, опираясь на локти, рассмеялся.

– А я-то думал, что только лондонцы держат пари о чем угодно. Древние греки их переплюнули. Вероятно, мне не следовало бы спрашивать, каким был ответ, но я просто не могу не спросить.

– Женщины. И за то, что он так сказал, Гера его ослепила, но Зевс в качестве компенсации даровал ему дар пророчества. Хотя я-то думаю, что все зависит от мужчины, – добавила Шарлотта.

– Я тоже так думаю, – отозвался ее собеседник.

Она осмелилась бросить на него быстрый взгляд, но тут же вспомнила, что при общении с Бенедиктом Фростом можно о таких вещах не беспокоиться. И поэтому позволила себе окинуть его уже более внимательным взглядом. На нем были сапоги до колена… А ноги – сильные, мускулистые, обтянутые форменными бриджами. И еще – широкая грудь и такие же плечи. Черты лица – волевые, но это было лицо чувствительного человека. А его темные глаза… Увы, они ничего не видели, но казались умными и глубокими. Интересно, после потери зрения он имел любовниц? Шарлотта была в этом почти уверена. Его осторожное внимание походило на ласку, а в озорстве было нечто… сладостно-эротичное. Она покрепче обхватила руками колени. Ей не следовало забываться, ведь она – Шарлотта Перри, незамужняя тетушка внучки викария.

– Мисс Перри, вам не холодно? Хотите прикрыться моим кителем?

«Мне наверняка понравится смотреть, как вы его снимаете», – мысленно ответила Шарлотта.

– Нет-нет, спасибо. Со мной все в порядке. – Но ее пылавшим щекам было жарко. – Вы раньше бывали в Дербишире? – спросила она. Это был ничего не значивший вопрос, попытка отвлечься.

Бенедикт отрицательно покачал головой.

– Нет, никогда. Я мало путешествовал по Англии, ездил только в Лондон, да еще – по дорогам, которые ведут… куда-нибудь еще.

– Например, в Эдинбург?

– Да. – Он коротко кивнул. – Расскажите, что вам нравится в этом месте? Что отличает Строфилд от других мест?

Ответить на этот вопрос было труднее, чем могло бы показаться. Да, разумеется, Скалистый край отличается от Лондона абсолютно во всем, – но чем это тихое место могло похвастать? Конечно, здесь была Мэгги, которая сейчас с неиссякаемой энергией носилась вместе со своим любимцем по траве. Но Мэгги любое место сделала бы бесценным.

– Мне нравится здешняя трава, – сказала Шарлотта. – В городах это редкость, и, сказать по правде, здесь тоже редкость. Большая часть Скалистого края – это пустоши, поросшие кустарником, а трава в теплый сезон разворачивается точно живое одеяло.

– А что еще?

Фрост обхватил руками колени, невольно повторяя позу Шарлотты.

– А еще… Людям, которые любят звезды, здесь есть на что посмотреть. И закаты здесь прекрасные. Они не затуманены угольным дымом.

– Какого цвета сейчас небо?

Шарлотта ненадолго задумалась, потом ответила:

– Оно как край синяка в том месте, где лиловый цвет переходит в синий и персиковый. – Тихонько вздохнув, Шарлотта мысленно добавила: «Слишком много поэзии и созерцания небезопасны для души».

Бенедикт усмехнулся.

– Мисс Перри, вы прирожденный писатель.

– Возможно, это мой дар, – ответила она с усмешкой. – Дар описывать все в терминах постельного белья и травм. А теперь расскажите, каким вы воспринимаете мир? Вы ведь услышали в моем голосе те чувства по отношению к Мэгги, которых никто никогда не замечал. Должно быть, вы очень проницательный человек.

Бенедикт покачал головой.

– Нет-нет, самый обычный. Просто я, лишившись зрения, стал лучше прислушиваться ко всему, что меня окружает. – Он склонил голову к плечу. – Я, например, могу сказать, что Мэгги и Капитан возвращаются в нашу сторону и что собака начала прихрамывать на одну лапу. Ее шаги по сухой траве звучат неравномерно.

– Бедняга Капитан. Он намного старше Мэгги, и у него болят лапы.

– Но после того как он отдохнет, в его распоряжении будет вся комната, и он сможет бродить где пожелает. А вот я никогда не жил там, где было бы много свободного пространства. В магазине моих родителей мне всегда казалось, что меня вот-вот раздавят книжные полки.

– Смерть, подходящая для ученого. Моя мать сочла бы ее за честь.

– Что ж, вероятно, Хьюго это тоже понравилось бы, но я… Я никогда не был большим любителем чтения. А когда я вышел в море, мой мир сузился до парусинового гамака в деревянном ящике посреди бескрайнего океана.

Шарлотта мечтательно вздохнула. Ох, как прекрасно было бы и в самом деле странствовать по миру – путешествовать так, как она часто говорила, рассказывая о себе.

– Мне бы очень хотелось когда-нибудь уехать из Англии, – прошептала она.

Сказав это, она тотчас осознала свою ошибку. А Фрост тут же спросил:

– А как же отдаленные уголки мира, где вы занимаетесь богоугодными делами?

– Вы же знаете, что это неправда. Но это – удобная версия для моих родителей. Именно так они отвечают любопытствующим, тем самым сразу же пресекая все возможные вопросы. Кто захочет слушать скучную историю про старую деву и ее унылые добродетели?

В своих редких письмах к ней родители никогда не задавали вопросы о ее жизни. Шарлотта часто спрашивала себя: а не начали ли они сами верить в вымысел после того, как повторяли его множество раз? Но в одном она была уверена: родители давно перестали думать о Мэгги как о ее, Шарлотты, дочери. Девочка была их Маргарет, вот и все. Наверное, для Мэгги так было лучше, хотя в таком случае она, Шарлотта, оказывалась посторонней в жизни дочери…

В этот момент к ним подбежала Мэгги. Подбежала, запыхавшись и тяжело дыша.

– Мистер Фрост, хотите бросить палку для Капитана? – спросила она.

– С удовольствием, мисс Мэгги.

Бенедикт принял палку из рук девочки и бросил ее на приличное расстояние. Мэгги бросилась бежать за палкой, а собака поплелась следом за ней.

– Прекрасный бросок, – заметила Шарлотта, стараясь не расстраиваться из-за того, что ее дочка разрешила гостю участвовать в игре, тогда как ей, матери, было в этом отказано.

– Правда? – спросил Фрост. – Но, увы, бросание палки больше подходит для зрячих людей.

– А какую игру предпочитаете вы?

– В настоящее время – поиски украденных золотых соверенов стоимостью в пятьдесят тысяч фунтов.

– Да, я тоже в это играю. – Шарлотта попыталась рассмеяться, но смех получился натянутым. – Знаю, что не стоило этого делать, но я начала строить планы на королевскую награду так, словно она уже у меня в руках.

– Мисс Перри, вы не одна такая. Здесь сейчас множество тех, кто полон решимости найти эти монеты. А смерть служанки из «Свиньи и пледа» – тому доказательство.

– То есть Нэнси Гофф что-то об этом знала, не так ли? Знала нечто… очень важное, сама того не осознавая.

– Именно так, например – кошачьи глаза и накидка? Возможно – плащ. Но я не могу извлечь из этих ее слов ничего полезного, поэтому больше склонен полагаться на поиски в земле где-нибудь в окрестностях.

«Моя земля, мое золото!» – мысленно воскликнула Шарлотта, невольно сжимая кулаки.

– Желаю удачи, – сказала она с напускным безразличием. – Только знаете… Здешняя земля похожа на каменную губку, она пронизана пещерами и ручьями. Золото может быть спрятано где угодно.

– У вас есть другой план?

Шарлотта промолчала, и ее молчание сказало Бенедикту вполне достаточно.

– О, так вы всерьез считаете меня конкурентом? – осведомился он, и в его голосе слышалось сожаление.

Закат окрасил его лицо, но не в цвет синяка, а в цвет драгоценного камня, возможно рубина. Нет-нет, скорее – в цвет топаза, золотисто-оранжевый… и очень походивший на цвет золота.

Сделав глубокий вдох, Шарлотта разжала кулаки.

– Мистер Фрост, это для нее, – сказала Шарлотта, глядя на Мэгги и Капитана, на две маленькие фигурки в угасающем свете дня. – Получив эту награду, я бы смогла начать с ней все заново. Мы бы поселились в какой-нибудь маленькой деревушке как благопристойная тетя и ее племянница. Тогда мои родители смогли бы уйти на покой, а я… – Она внезапно умолкла.

– И вам не будет скучно? – удивился Фрост.

Шарлотта внимательно посмотрела на него. Откуда он знал, чего она боялась?

– Мне будет вполне достаточно Мэгги, – заявила Шарлотта. И тут же подумала: «А что, если нет? Будет ли это справедливо по отношению к нам обеим?»

Жизнь вместе с дочкой – это была ее мечта, ее идеал, но, возможно, она сама слишком далека от идеала, чтобы ее мечта стала явью.

– Прошу прощения, – сказал Фрост, – но я-то рассуждаю как бродяга, человек без корней. А ваши мечты – это ваше дело, вы знаете их лучше.

– Мечты не имеют ничего общего с «делом», вот почему они так хороши. Они вносят в жизнь приятное разнообразие…

Однако здесь, в Строфилде, разнообразия было маловато. Да, конечно, жизнь в Строфилде была тихой – но не в том смысле, в каком бы ей хотелось. Вместо лондонского шума, стука копыт по мостовой, громыхания экипажей и окриков возниц – почти постоянный бриз, сонное пение птиц и тихое жужжание насекомых… Как здесь спрятаться от собственных мыслей?

– Думаю, нам пора возвращаться, – сказала Шарлотта. – Капитан устал, Мэгги – тоже, хотя она ни за что в этом не признается. Мистер Фрост, если вы предпочитаете еще какое-то время оставаться здесь, то я не буду запирать входную дверь.

Бенедикт поднялся на ноги и помог Шарлотте встать. Потом наклонился, поднял с травы шаль и вручил ей.

– Я побуду здесь еще немного, – сказал он. – Хочу дождаться, когда солнце совсем сядет.

«Но вы не можете его видеть», – едва не вырвалось у нее. Впрочем, она тоже чувствовала, как темнело, и если это могла почувствовать даже она, то слепой человек – тем более.

Пожелав Бенедикту спокойной ночи, Шарлотта позвала Мэгги и Капитана и увела их в дом. Приближалась ночь, а с ней – страхи и обещания чего-то нового, того, что придет завтра; и Шарлотте очень хотелось поскорее уйти, закрыть за собой дверь и отгородиться от заката и от мистера Фроста.

Глава 7

Шарлотта спала очень беспокойно; когда же пришел рассвет, она поняла, что уже не уснет. Но зато теперь можно было начать поиски – оставалось лишь ускользнуть из дома викария. Шарлотта спустилась к завтраку пораньше, чтобы ни с кем не встречаться, кроме горничной Баррет. А та, увидев на Шарлотте грубые ботинки на толстой подошве и платье с широкими рукавами (чтобы прятать нож), восприняла ее наряд как нечто само собой разумеющееся. Еще в те времена, когда они были девчонками, Баррет усвоила: не стоило задавать Шарлотте вопросы, потому что ответ мог быть и такой, какой не очень-то хочется услышать.

Ступая как можно осторожнее, Шарлотта взяла из их общей с Мэгги комнаты свой ужасный бархатный капор с вуалью и направилась к лестнице. Вторая ступенька заскрипела под ее ногой, и она в досаде прикусила губу. Ей давно следовало бы запомнить скрипучую ступеньку, ведь еще девушкой-подростком она кралась по этой лестнице множество раз. Шарлотта осторожно ступила на следующую ступеньку.

– Уходите куда-то тайком, мисс Перри?

Она замерла на мгновение. Что ж, не стоило удивляться. Право же, не стоило. Но она все равно надеялась, что не столкнется с ним до выхода из дома.

– Доброе утро, мистер Фрост. Но в моем уходе нет никакой тайны. Я – как открытая книга, – проговорила она, не оборачиваясь.

– О, да, вы же знаете, что я не могу читать книги. Но если вы собираетесь выйти из дома… Полагаю, что добродетельной молодой леди вроде вас нужен сопровождающий.

Шарлотта медленно повернулась и внимательно посмотрела на Фроста сквозь вуаль. Он стоял перед дверью своей комнаты. И сегодня на нем снова был форменный китель. Шарлотта невольно вздохнула. В голове у нее то и дело проносились два слова – «восхитительно» и «проклятие».

– Я не нуждаюсь в сопровождающем, – пробормотала она. И тут же про себя добавила: «К тому же я не добродетельная молодая леди».

Конечно, она была бы не прочь иметь компаньона в каких-нибудь своих делах – но только не в этом. Она не могла пригласить Фроста с собой. И, конечно же, не могла сказать, куда именно направлялась. «Мистер Фрост, вы не должны идти со мной, потому что мне нужно проверить места, где Эдвард Селвин когда-то прятал тайну нашей любовной связи и где, боюсь, он мог снова кое-что спрятать. Дело в том, что он очень сентиментальный и очень внушаемый. И глаза у него – как у кошки. Ради моей дочери, хотя она никогда не должна об этом узнать, я должна убедиться, что он – не вор». Примерно так звучали бы ее объяснения.

– Вы действительно думаете, что вам не нужен сопровождающий? – с ироничной усмешкой спросил Бенедикт Фрост.

– Совершенно верно. Именно так я и думаю. Всего хорошего, мистер Фрост.

Шарлотта повернулась и стала спускаться по лестнице. Она успела спуститься лишь на одну ступеньку, когда он снова заговорил:

– Значит, вы и на сей раз закрыли лицо вуалью.

Шарлотта вздохнула.

– Вы так много замечаете, что это даже раздражает.

– Зрячий мужчина заметил бы намного больше, – сухо заметил Бенедикт.

– Не думаю. Зрячий мужчина замечал бы другие вещи. – За прошедшие десять лет она, Шарлотта, прекрасно изучила зрячих мужчин и их повадки – только этим и занималась.

Что же касается вуали… Она терпеть не могла эту проклятую вуаль, но сейчас ее не должны были узнать – ведь у мисс Перри нет причин бродить по окрестностям. Да и у Шарлотты Перл (точнее – Ла Перл) имелись все основания скрывать свое лицо. Ведь за ней все еще охотился Рэндольф. Или уже нет? Но Шарлотту не покидало ощущение опасности. Рэндольфа бесила даже такая мелочь, как проигрыш в «двадцать одно», – а тут он лишился куртизанки…

И вдруг ей почудилось, что сонный Строфилд стал слишком уж походить на Лондон – несколько знакомых лиц в окружении незнакомцев. Причем у каждого незнакомца – какая-то неизвестная история и какие-то неизвестные намерения. О Бенедикте Фросте она пока знала очень мало, но то, что знала, ей нравилось. Но она никому не позволит идти с ней, даже ему.

Придумав, наконец, отговорку, Шарлотта сказала:

– Ведь сегодня вы вместе с моим отцом будете беседовать с коронером. Полагаю, вам нужно подготовиться к этому.

– Мне нет нужды готовиться. Вряд ли меня можно назвать свидетелем. – Фрост прислонился к дверному косяку и добавил: – Ваша мать проводит с Мэгги утренние уроки. А вашего отца весь день не будет дома, поскольку после того, как викарий побеседует с коронером, он будет до самого дознания занят богоугодными делами.

Шарлотта откашлялась и пробормотала:

– Я думаю, нам больше не стоит говорить про это. Я имею в виду… богоугодные дела.

Фрост насмешливо улыбнулся и кивнул.

– Хорошо, хозяйка. Но вы должны понимать: сейчас здесь только мы с вами. И я хочу составить вам компанию.

– Мне очень жаль, мистер Фрост, но это невозможно. И вообще… мне пора идти.

– О, понимаю… Вы боитесь, что вас увидят в обществе грубого и неотесанного моряка, слепого к тому же.

– Ничего подобного! – воскликнула Шарлотта в возмущении. Она поднялась на одну ступеньку. – Я выбираю спутников по их манерам, а не по внешнему виду.

– У меня прекрасные манеры. Лучшие во всей Европе. Ну… если не считать нескольких человек в Париже.

– Неужели? – улыбнулась Шарлотта. – Те парижане, которых мне доводилось встречать, – все они были на удивление грубыми. Но знаете, мистер Фрост… Я совершенно уверена, что человек, исследовавший заморские края и даже написавший об этом книгу, способен сам себя занять несколько часов.

– О, я никогда не страдал от скуки. Я всегда могу найти способ занять себя чем-нибудь.

Шарлотта невольно вздрогнула. Что-то в низком голосе Фроста заставило ее сердце забиться быстрее.

– Но я думаю не о себе, а о вас, – продолжал он уже вполне серьезно. – Поймите, мисс Перри, была убита молодая женщина. И ведь Нэнси Гофф знала самую малость, лишь то, что могла узнать при случайной встрече с человеком, давшим ей украденную монету. Кто-то в Строфилде готов на все, и женщине, разгуливающей в одиночку, может угрожать опасность.

Шарлотта поднялась еще на одну ступеньку. Стоя прямо напротив Фроста, она проговорила:

– Но если я ничего не знаю, то разве мое неведение не гарантирует мне безопасность?

– Резонный вопрос. Но я бы не смог дать на него твердый ответ. Поверьте, я на вашем месте предпочел бы положиться не на свое предполагаемое неведение и не на логику убийцы, а на присутствие рядом крепкого мужчины с хорошими манерами.

«Да, он именно такой», – со вздохом подумала Шарлотта. И, сделав несколько шагов в его сторону, тихо сказала:

– Вы очень добры, мистер Фрост. Но я всегда ношу при себе нож.

На его губах заиграла улыбка.

– В самом деле? И где же вы его прячете? Впрочем, нет, не говорите. Мне не обязательно это знать. Я буду лишь молиться, чтобы мне никогда не пришлось с ним встретиться.

– Мистер Фрост, не могу представить, что я когда-нибудь использую его против вас. Однако я готова воспользоваться им ради вас.

Его улыбка стала еще шире.

– С каждой минутой я все больше убеждаюсь в добродетельности ваших занятий.

– Вот как? Вы полагаете, что я могу быть добродетельной?

Поддавшись минутному порыву, Шарлотта откинула вуаль – и все вокруг снова стало ярким и красочным. Сделав еще несколько шагов в сторону Фроста, она приподнялась на цыпочки и легонько коснулась губами его губ.

Ммм… Мята и мыло с ароматом грушанки. Накануне вечером из чулана вытащили старую медную ванну, в которой по очереди искупались все, кто жил в доме. И теперь от всех пахло одинаково – мятой и мылом с ароматом грушанки.

Прошло еще несколько секунд, и вот уже губы их слились воедино. Шарлотта медленно провела ладонями по его рукам, чувствуя под рукавами кителя твердые бугристые мускулы. А Фрост осторожно обнял ее за плечи – обнял как настоящий джентльмен, позволяющий даме играть главную роль. Губы же его были одновременно и нежными, и страстными, все более ее возбуждавшими. Когда поцелуют содержанку, она знает: поцелуй неизбежно и очень быстро приведет к финальному акту, ибо ее покровитель не может ждать, он должен побыстрее получить удовольствие. Но для Бенедикта Фроста она не была куртизанкой, и этот поцелуй… Ах, это был поцелуй ради самого поцелуя. И еще один. И еще…

В какой-то момент Шарлотта привлекла его к себе вплотную к телу и, прижав ладони к его спине, прикрыла глаза и всецело отдалась чудесным ощущениям – о, он был такой мускулистый, такой сильный… Его мужское достоинство отвердело, но он не делал никаких попыток овладеть ею, только целовал и целовал…

– Вы прекрасны, – внезапно прошептал он. – Позвольте мне остаться с вами.

Ах, фальшивые ноты! Как лязганье треснутого колокольчика. И в тот же миг плечи Шарлотты словно одеревенели, а глаза распахнулись.

Нет! Ведь он ее не знает, не может ее видеть. Сладкими речами он надеялся получить то, что хотел, а она… Ох, какая же она дурочка!

– Ммм… – вырвалось у нее.

Шарлотта издала притворный стон и приподнялась на цыпочки, чтобы прижаться к Фросту всем телом. Потом, вцепившись в него, повернула его так, что они оба оказались в дверном проеме его комнаты. После чего толкнула его, толкнула с такой силой, что он, пошатнувшись, попятился в комнату. А Шарлотта тотчас ускользнула от него и в то же мгновение захлопнула дверь. Ключ находился в замке, и она его повернула. Однако же… «Как такое могло случиться?» – спрашивала себя Шарлотта. И ведь она первая его поцеловала – просто не смогла удержаться. Ну, а потом… Бенедикт Фрост оказался слишком возбуждающим, и у нее вдруг появилось желание вести себя распутно.

Шарлотта на мгновение замерла и прислушалась. В спальне было подозрительно тихо. Чуть помедлив, она отвела руку от ключа, вернулась на лестницу и снова прислушалась. По-прежнему – тишина. Тишина.

А потом у нее за спиной вдруг послышался звон металла – словно что-то упало на пол. Затем раздался скрип петель, и дверь спальни внезапно распахнулась. Оглянувшись, Шарлотта увидела Фроста, стоявшего в дверях. Прислонившись к косяку, он усмехнулся и проговорил:

– Видите ли, у меня тоже есть нож. Хотя… Полагаю, правильнее назвать его стилетом. – Фрост показал небольшой кинжал, затем подбросил его и ловко поймал, ухватив за отделанную костью рукоятку. – Как раз подходящего размера для того, чтобы вытолкнуть ключ из замка. – Снова усмехнувшись, он плавным движением сунул нож за голенище сапога.

Глядя на него, Шарлотта невольно облизала губы. А Фрост нащупал на полу ключ, поднял его и, выпрямившись, сказал:

– Ну, мисс Перри, что будем делать? Пойдем искать украденные монеты? Или сначала еще немного потолкаем друг друга? Меня вполне устраивают оба варианта.

«Меня бы они тоже могли устроить», – подумала Шарлотта. Она, казалось, в тысячный раз, снова поднялась на те несколько ступенек, на которые успела спуститься.

– Я намерена идти одна, – заявила она, приблизившись к нему.

Тут Фрост вдруг схватил ее за руки и аккуратно развернул – словно исполняя движение в контрдансе. Когда же она оказалась в комнате, он закрыл дверь, а сам остался снаружи.

Шарлотта с силой хлопнула по двери ладонью.

– Черт бы вас побрал, Фрост! Выпустите меня!

– Если вы меня заперли, это еще не означает, что я вас запер, – раздался из-за двери его звучный низкий голос. – Единственный, кто удерживает вас в комнате, – это вы сами.

Шарлотта нажала на дверную ручку, и дверь открылась. Переступив порог, Шарлотта внимательно посмотрела на Бенедикта Фроста. Посмотрела не в глаза, куда обычно смотрят, чтобы понять истинные чувства человека; его-то глаза ничего не выражали, хотя оставались такими же темными и красивыми, как и всегда. Нет, вместо этого ей приходилось рассматривать черты его лица, а также… О, вот он снова скрестил на груди руки.

– Вы сердитесь, – догадалась Шарлотта. – Вам очень хорошо удается это скрывать, но вы действительно сердитесь. И причина тому – я?

– С моей стороны было бы не галантно ответить «да».

– Иными словами – я. – Шарлотта невольно вздохнула.

Он едва заметно улыбнулся и кивнул.

– Выходит, что так. Но я не вполне понимаю, мисс Перри, почему вы не желаете, чтобы я вас сопровождал. Боитесь, что я узнаю ваши секреты? Я ведь не способен увидеть даже собственную руку… Или вы просто думаете, что я буду вас задерживать?

Шарлотта отрицательно покачала головой, потом сообразила, что Фрост этого не видел. Ей вдруг стало ужасно стыдно за свое поведение, и теперь она уже просто не знала, что сказать. А Бенедикт вновь заговорил:

– До того, как потерять зрение, я много чего повидал во флоте ее величества. Кое-что было прекрасно, но далеко не все. Война, например, – это кошмар. – Он повертел в пальцах ключ. – Однако в любой обстановке, в любой ситуации я не встречал человека, который бы плохо думал обо мне после того, как по-настоящему меня узнал. Возможно, однажды с вами произойдет то же самое. – Фрост протянул руку, безошибочно нашел ее руку и вложил в нее ключ. – Куда бы вы ни пошли, мисс Перри, мне по силам пойти с вами. Не забывайте об этом, пожалуйста. – С этими словами он повернулся и шагнул к лестнице.

– Как вы смеете?! – воскликнула Шарлотта.

Фрост замер на том же самом месте, где она сама останавливалась уже не раз. Сделав над собой усилие, Шарлотта проговорила уже гораздо спокойнее:

– Как вы смеете предполагать, что я хочу идти одна только потому, что не верю в ваши силы? Как вы смеете, мистер Фрост, предполагать, что мое поведение вообще имеет к вам какое-то отношение? Ведь мы с вами только вчера познакомились. Поймите, я здесь родилась, и мое положение в Дербишире… Ах, вы ведь ничего об этом не знаете.

– Но кое о чем могу догадываться, мисс Перри, – ответил Фрост, склонив голову к плечу.

– Но все же запомните: что и как я ищу – это не ваше дело! Представьте, что я – взрослая женщина. И я сама сумею за себя постоять, если потребуется. И вообще, мои дела – это мои дела, понятно?! – По мере того как Шарлотта говорила, ее гнев все нарастал. Слишком долго она хотела сказать эти слова – и слишком многим. И теперь, уже не в силах остановиться, она продолжала: – Да-да, это мое личное дело… – От переполнявших ее чувств голос Шарлотты то и дело срывался, и казалось, что слова душили ее. – Где я живу и с кем – это мое дело! И хочу ли я пойти с кем-то или в одиночку – это тоже мое дело!..

Увы, все то, что она сейчас говорила, – все это никак не относилось к Шарлотте Перри, никогда не собиравшейся становиться Шарлоттой Перл. На самом деле она была рождена для простой и будничной жизни в доме викария, своего отца. И она никогда не собиралась стать известной, вернее – печально известной, однако же судьба распорядилась по-своему, и она стала известной куртизанкой, обнаженное тело которой было запечатлено на множестве полотен.

И тут ей вдруг почудилось, что платье слишком туго обтягивало ее, мешая дышать. Шарлотта привыкла к бледным шелкам и красному атласу – цветам элегантности и похоти, а простенькое платье из голубой саржи, которое она сейчас носила, казалось ей чем-то для нее чужеродным. Однако она чувствовала, что никогда больше не сможет снова стать той, кем так долго была. Она бы просто этого не вынесла, не пережила бы…

Тут Фрост, наконец, заговорил:

– Вы правы. Я прошу прощения. Мне не следовало строить предположения. С тех пор, как я потерял зрение, меня часто недооценивали или вовсе сбрасывали со счетов. Должно быть, теперь я слишком легко усматриваю пренебрежение там, где его нет.

– Мне знакомо это чувство, – сказала Шарлотта. – Именно поэтому я уверена: таким людям, как мы, всегда нужно иметь при себе ножи.

– Да, возможно. – Фрост похлопал ладонью по голенищу сапога, куда сунул стилет, потом добавил: – Но с моей-то стороны было бы глупо вас недооценивать. Ведь вы сначала целовали меня, а потом очень ловко заперли. Так что полагаю, вы вполне контролируете… эту ситуацию, мисс Перри.

– Мистрис, – прошептала Шарлотта.

– Хорошо, пусть мистрис. Что ж, не буду больше навязывать вам свое общество. Конечно, вы имеете полное право идти без меня. Да и без кого бы то ни было, если предпочитаете. – Фрост улыбнулся, но улыбка вышла довольно грустной. – Видите ли… Наверное, я просто хотел, чтобы вы находились в безопасности. – Он протянул руку и, коснувшись кончиками пальцев плеча Шарлотты, тихо добавил: – Мисс Перри, завернитесь получше в шаль, и пусть вам будет тепло. И знаете… Хотя нам с вами нужна одна и та же награда, я не буду вашим противником, поверьте.

Шарлотта промолчала, а мистер Фрост осторожно спустился по лестнице и куда-то ушел.

Снова набросив на лицо темную вуаль, Шарлотта вздохнула. Руки же ее дрожали. Именно в этот момент она поняла, что непременно возьмет Бенедикта Фроста в свою постель. Медленно спускаясь по лестнице, она прошептала:

– Вот только когда же это сделать?..

Глава 8

«Глаза как у кота». Шарлотта все время думала об этом, удаляясь от дома викария и приближаясь к каменной стене. Нэнси Гофф не раз произносила эти слова еще до своей гибели. И именно они стали ее последними словами… Что ж, выходит – «кошачьи глаза». У Эдварда Селвина глаза зеленые. И Шарлотта точно знала, что ради крупицы известности он сделает что угодно. Нарядиться в плащ с капюшоном, расплатиться со служанкой монетой, зная, что она украдена, – все это было очень похоже на Эдварда. Он всегда воспринимал жизнь как бал-маскарад. Но организовать кражу с Королевского монетного двора, застрелив четверых охранников… А потом еще и заколоть здоровую молодую женщину, которая, несомненно, должна была сопротивляться… Нет, вот это совсем на него не похоже. Он желал очаровать весь мир, а вовсе не управлять им. Нет-нет, конечно же, это не Эдвард. И все-таки Шарлотта знала, что почувствует себя гораздо спокойнее, проверив все потайные места, которые имели для Эдварда хоть какое-то значение. И не только потому, что он был отцом ее ребенка и художником, принесшим ей скандальную славу, но еще и потому… В общем, ей очень не хотелось думать, что она совсем не знала этого человека.

На протяжении следующих нескольких часов Шарлотта обшарила все тайники, в которых Эдвард прятал свои секреты. Сначала – щели за камнями стены со стороны дома викария, где они с сестрой, а позже они с Эдвардом когда-то прятали свои записки и прочие сокровища. Она вытаскивала из стены камни и раз за разом убеждалась, что в стене – пусто. Один раз из-за камня выглянула желтовато-коричневая ящерица с черными пятнами и показала ей длинный тонкий язык.

– И тебе того же, – прошептала Шарлотта, возвращая камень на место. Уж лучше обнаружить ящерицу, чем записку с признанием в преступлении. Или кучку украденных монет.

Но где же искать дальше?

У самого края деревни росло большое дуплистое дерево, в котором они не раз прятали записки и разные свертки. Возможно, то дупло достаточно большое, чтобы спрятать в нем часть монет. А то, что его всем видно… Так ведь это как раз и могло бы отвести подозрения.

Сделав большой крюк, чтобы не встретиться с редкими прохожими, Шарлотта дошла до того места, где долгие годы росло это дерево, но оказалось, что дерева уже не было. Остался только пенек, потемневший от времени. Должно быть, дерево сгнило и в конце концов упало.

Шарлотта долго таращилась на пень, то и дело вздыхая. Разумеется, она прекрасно понимала, что с каждым ее приездом что-то в деревне и окрестностях должно было меняться, но все эти перемены почему-то ужасно ее огорчали. Вот и многовековое дерево упало… Еще до этого ее любовник женился… А совсем недавно молодая женщина лишилась жизни всего лишь из-за одной золотой монеты…

Наконец, в очередной раз вздохнув, Шарлотта отвернулась от старого пня. И ей почему-то вдруг вспомнился Бенедикт Фрост, человек очень отзывчивый и добрый. Ох, а как он ее целовал!.. Целовал так, что у нее дух захватывало. Однако он не делал ничего такого, чего бы она сама не сделала первой. Если бы она встретила такого мужчину десять лет назад, ее жизнь могла бы сложиться совсем по-другому. Но она его не встретила. Вместо этого она встретила Эдварда.

Пробираясь на его земли, Шарлотта была очень осторожна – все время смотрела, не появился ли кто-нибудь из его людей. Один раз она заметила мужчину с лопатой, но он находился слишком далеко, и Шарлотта не могла бы сказать, был ли то садовник или такой же, как и она, нарушитель границ частных владений. У нее вдруг возникла мысль: а не вернуться ли в дом викария за лопатой? Ведь по эту сторону стены тоже было несколько тайников, которые также следовало проверить. Но потом она решила, что лучше не оставлять следов вскопанной земли. Отодвинуть некоторые камни она могла и голыми руками. В прошлом она всегда так и делала.

Но везде было пусто. Все тайники пустовали. Когда Шарлотта вернула на место последний камень, все ее руки были в царапинах и синяках. Да, она уже кое-что сделала, однако не успокоилась. Ведь в Строфилде и окрестностях имелось множество мест, где имело смысл искать соверены. Что же касается ее сегодняшних поисков, то они были нелепой затеей. Эдварду нет нужды воровать деньги. Леди Хелена Селвин, старшая дочь графа Макерлея, на которой он женился восемь лет назад, принесла ему богатое приданое и превратила Селвин-Хаус в местную достопримечательность.

«Глаза как у кота…» – говорила Нэнси. Но она говорила и другое: «Дьявольские глаза, красные, как огонь, они светились в темноте». Причем служанка даже на смертном одре все еще говорила о фигуре в плаще и кошачьих глазах. Как бы то ни было, случилось ужасное убийство. Ужасное и совершенно бессмысленное.

Шарлотта двинулась в обратный путь, стараясь идти так, чтобы ее никто не увидел. Хотя сегодня в этом не было необходимости. Тот человек с лопатой был единственным искателем сокровищ, которого она встретила. Если, конечно, это не был садовник. Беспечные охотники за королевской наградой, съехавшиеся в Строфилд, после убийства Нэнси поубавили прыть. Возможно, решили, что обещанное вознаграждение не стоило того, чтобы рисковать из-за него жизнью. Правда, некоторые из них бродили вокруг «Свиньи и пледа», надеясь взглянуть на убитую девушку. Или же хотели быть выбранными в суд присяжных.

Шарлотта поежилась и поплотнее закуталась в шаль. Несколько минут спустя, войдя в дом, она повесила капор на крючок возле двери. Потом, подумав, повесила туда же и шаль. Дверь в кабинет миссис Перри все еще была закрыта, и из-за нее доносился голос Мэгги: «Stin pragmatikótita, egó o ídios, me ta diká mou mátia, eída tin Sívylla stin Kými krémetai se éna boukáli…»

Значит, девочка учила греческий. А ведь она, Шарлотта, этого не знала. Ее драгоценный младенец сначала превратился в пухлого ребенка в ходунках, а потом – в худощавую любопытную девочку, повзрослевшую загадку. Неизменной в ее жизни оставалась лишь собака Капитан, теперь уже состарившаяся и поседевшая. Сейчас гончая лежала у двери кабинета.

Шарлотта наклонилась, чтобы погладить старушку. Гончая подняла голову и тихо гавкнула.

– Означает ли это, что ты замолвишь за меня словечко своей юной хозяйке? – проговорила Шарлотта, поглаживая собаку по голове. Капитан снова задремал, и Шарлотта тихо вздохнула. Она бы возвращалась в дом викария чаще, если бы осмеливалась. Но каждое ее письмо к родителям или оставалось без ответа, или ей отвечали, что «пока не стоит, может быть, на будущий год». И Шарлотта понимала, что это разумно – пусть в Строфилде забудут ее лицо. И было разумно, чтобы Мэгги росла, не слишком к ней привязываясь. Но на ее собственную привязанность это не влияло.

– Мисс Перри, если вам надоело таиться у двери кабинета, я бы хотел попросить вашей помощи, – раздался негромкий голос. – Мне нужно отправить письмо.

Шарлотта вздрогнула и повернула голову. В дверях маленькой гостиной стоял Фрост. Конечно же, он слышал, как она вошла. Его чуткий слух улавливает каждый шорох.

– Буду рада помочь, – ответила Шарлотта.

Она вдруг поймала себя на мысли, что не может смотреть на гостя. Ведь теперь он был не просто мистером Фростом, а мужчиной, которого она целовала. Мужчиной, к которому ей ужасно хотелось прикасаться… Однако он по-прежнему чинно называл ее мисс Перри – как будто она никогда его не возбуждала и как будто он ее не возбуждал. От этого воспоминания Шарлотта покраснела, но Фрост, слава богу, не мог видеть ее пылавшие щеки.

– Что за письмо, мистер Фрост? – спросила она. – Вам нужно его запечатать или только написать адрес?

– Письмо моей сестре, в Лондон. Адрес я уже написал, но мне нужен сургуч или печать. И если можно, положите его вместе с другой корреспонденцией…

– Да, конечно. – Шарлотта прошла мимо него, уверенная, что Фрост последует за ее голосом. – Но если вы возьмете письмо с собой в Строфилд, когда пойдете туда, чтобы присутствовать на дознании, то оно должно прибыть Лондон послезавтра. Ой, нет, ведь завтра воскресенье… Значит, тогда, наверное, через два дня, считая от завтрашнего. А все письменные принадлежности хранятся в письменном столе в дальнем углу этой гостиной.

– В юго-восточном углу или в юго-западном? – Фрост хлопнул письмом по ладони, лукаво улыбаясь.

– Может, вы сами мне скажете? – сухо поинтересовалась Шарлотта. – Пять шагов вперед – и вы налетите прямиком на него.

– Значит, в юго-западном.

Фрост обогнул диван и через несколько шагов остановился перед письменным столом. Шарлотта тотчас подошла к нему и передала ему резиновую печать. Он запечатал письмо и сказал:

– Мне давно уже следовало написать Джорджетте. Ведь она не знает, где я сейчас нахожусь.

– А обычно знает? Я думала, вы были очень заняты, когда совали свой…

– Мисс Перри!

– Когда странствовали в самых дальних уголках земли.

– Можно и так выразиться, – кивнул Фрост. Он обошел Шарлотту, нашел диван и взял лежавший на нем ноктограф. – Обычно сестра не знает, где я нахожусь. Но сейчас, вероятно, она думает, что я снова плыву на борту «Ардженты». Я ведь собирался провести в Англии всего несколько дней, то есть ровно столько, сколько потребовалось бы, чтобы сдать рукопись издателю и организовать передачу денег Джорджетте.

Шарлотта добавила письмо в стопку почты, ждавшей отправки.

– Что ж, поскольку вы сейчас не бороздите моря… Выходит, события пошли совсем не так, как вы рассчитывали?

– Вы правы. Издателей действительно интересуют отчеты о путешествиях, – но только не те, которые написаны слепыми. Даже если автор готов сам оплатить расходы на печать.

Шарлотта в недоумении заморгала.

– Но неужели им это не интересно?

– О, они говорят, что интересно. Но не как мемуары. Они думают, что я все это придумал. – Фрост сжал края ноктографа с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

– Как глупо с их стороны, – пробормотала Шарлотта. – Мне очень жаль…

– Значит, вы верите, что я говорю правду?

– Мне и в голову не приходило не верить вам. – Помолчав, Шарлотта шутливо добавила: – Особенно после того, как за вас поручился блистательный лорд Хьюго Старлинг.

Фрост пробормотал себе под нос что-то непечатное, но его губы изогнулись в улыбке. Шарлотта же продолжала:

– И запомните, мистер Фрост, считается, что я почти десять лет пробыла за границей. Но в действительности я никогда не покидала Лондона – не считая коротких поездок домой. – Шарлотта не собиралась в этом признаваться, но как-то вырвалось само собой, и она об этом не жалела.

Фрост с величайшей осторожностью опустил ноктограф обратно на диван и с усмешкой спросил:

– И что же, вы хотите написать фальшивые воспоминания? Не понимаю, к чему вы клоните.

– К тому, что человеку трудно удержать в голове уйму лжи и не запутаться в ней. Гораздо проще написать правду, если можешь.

– Легче ли слепому человеку куда-то поехать, чем остаться дома? Это вопрос, на который издатель Джордж Питман так и не сумел толком ответить.

– Я уверена, что путешествовать не так легко, как сидеть дома. Но я верю, что вы это сделали, мистер Фрост.

– Иногда уехать легче, чем остаться. – Он едва заметно улыбнулся. – Так бывает, когда у человека нет настоящего дома. Хотя вряд ли вы знаете, каково это, поскольку у вас, как выяснилось, по-прежнему остаются крепкие связи с Дербиширом.

Уловив упрек в его последних словах, Шарлотта проговорила:

– Связи, о которых я вам сказала, – они не из тех, за которые хочется держаться. Возможно, я понимаю вас лучше, чем вы думаете.

У нее ведь тоже не было дома. Конечно, у нее имелся дом в Мэйфере, но она больше не могла туда вернуться. Оказалось, что не так-то трудно покинуть Лондон, а также оборвать все связи с Рэндольфом и светом. Конечно, сам отъезд был делом трудным, ведь следовало о многом позаботиться. Но решение уехать она приняла почти без раздумий. Вот только… Куда же ей идти дальше? Увы, этого она не знала.

Шарлотта осторожно присела на подлокотник дивана, поджав одну ногу так, как если бы сидела в дамском седле.

– Мистер Фрост, зачем вам нужна награда монетного двора?

– Проще всего было бы ответить: «Потому что я хочу получить пять тысяч фунтов». – Фрост вздохнул и сел на другой подлокотник дивана. – И я действительно хочу получить пять тысяч фунтов, которые достанутся тому, кто найдет украденные монеты. Эти деньги мне нужны на приданое для сестры. Видите ли, как флотский рыцарь, то есть неженатый лейтенант с прекрасной репутацией, я получаю половинное жалованье и дополнительную пенсию из фонда флотских рыцарей. Но у Джорджетты нет ничего своего с тех самых пор, как умерли наши родители.

Шарлотта молчала. Ей, наверное, следовало бы высказать сочувствие по поводу трудной ситуации, в которой оказалась сестра гостя. Но больше всего ее поразила его финансовая дилемма. Он получил жилье, получал половину жалованья и еще – пенсию, но из-за этого должен был оставаться холостым и жить в комнате в Виндзорском замке. Такая договоренность отнимала не меньше свободы, чем давала. Подобное положение чем-то походило на жизнь куртизанки – только гораздо менее роскошную. С тех пор как Шарлотта навсегда рассталась со своей лондонской жизнью, она стала беднее, чем когда бы то ни было. Она сбежала, взяв с собой только самое необходимое, а все оставшееся было для нее недоступно. Но зато теперь она могла ложиться спать и вставать, когда хотела, ходить могла также, куда хотела, и общаться с теми, с кем сама желала. Причем все это ее вполне устраивало…

Немного подумав, Шарлотта спросила:

– Но что, если вы получите награду, а ваша сестра не захочет выходить замуж? Вы отдадите ей деньги и позволите ей жить независимой незамужней женщиной?

– Неужели ей это понравится? – в задумчивости пробормотал Фрост.

– Наверняка ей понравится иметь возможность выбора. Но вы знаете свою сестру, а я – нет. Возможно, у нее уже есть молодой человек, за которого она решила выйти замуж, и их браку препятствует только отсутствие приданого.

– Если такой мужчина существует, то в письмах она никогда о нем не упоминала, – заметил Фрост.

– А где она сейчас живет? – спросила Шарлотта.

– Там же, где всегда жила. – Он вздохнул. – У моих родителей был книжный магазин, а над ним – квартира. Я тоже там жил, пока мне не исполнилось двенадцать, а потом моя мечта сбылась, и я поступил во флот. После смерти родителей магазин перешел ко мне как к старшему брату.

– Значит, вы владеете книжным магазином, – подхватила Шарлотта. – О, как интригующе! Я не знала, что вы человек со средствами.

– Теперь вы начнете со мной флиртовать? – Фрост усмехнулся. – Что ж, я был бы счастлив, но не хочу, чтобы вы бросились мне на шею по ложным причинам. Так вот, книжный магазин я продал семье кузена с условием, что Джорджетта будет жить у них, пока ей не исполнится двадцать один год.

– Понятно… – отозвалась Шарлотта. – Вряд ли человек может управлять книжным магазином, пока он съезжает с горы в Альпах… или чем вы там еще собираетесь заняться.

– Да, верно, – кивнул Бенедикт. – Съехать с горы было бы заманчиво, но есть еще то обстоятельство, что слепые люди – плохие читатели.

Снова помолчав, Шарлотта сказала:

– Конечно, это не мое дело, но вы же могли отдать сестре деньги, полученные от продажи магазина, не так ли?

– Возможно, мне еще придется это сделать. – Фрост криво усмехнулся. – Видите ли, я собирался оплатить этими деньгами публикацию моей книги. Считал, что она станет популярной и будет продаваться тысячами экземпляров. Я рассчитывал, что доходы от продажи книги пойдут Джорджетте, а я продолжу путешествовать.

Шарлотта задумалась над словами собеседника. Она знала: издатели либо сразу покупают права на книгу, и на этом возможности автора получать прибыль заканчиваются, либо автор сам оплачивает стоимость публикации и выплачивает издателю комиссионные с каждого проданного экземпляра. Фрост, очевидно, выбрал последний вариант, хотя он мог не принести автору ни шиллинга.

– Это был неплохой план, – сказала наконец Шарлотта. – Хотя… Променять наследство на публикацию книги – это как игра, в которую можно выиграть, а можно и проиграть.

– Оказалось, что это игра, которую я не могу выиграть на моих собственных условиях. Поэтому я решил даже не делать ставку. – Фрост пожал плечами. – Возможно, когда-нибудь я напишу роман на основе моих путешествий. А может быть, и нет. Но это – когда-нибудь, а сейчас Джорджетте почти двадцать один год. – Он покачал головой. – Как странно это сознавать. Думаю, у нее все-таки может быть кавалер.

– У меня в двадцать один год уже был.

– Не сомневаюсь в этом. Думаю, у ваших ног лежал весь Лондон.

– Вообще-то не весь Лондон. – Шарлотта откашлялась. – Но я тогда довольно… близко общалась с одним из герцогов из королевской семьи.

К ее удивлению, Бенедикт рассмеялся.

– Уж не Кларенс ли это был – тот, который старая перечница?

– Нет, не он. Кларенс был предан миссис Джордан и их общим детям. – Насколько Шарлотте было известно, эта актриса никогда не была чьей-либо «миссис». Что ж, у каждой содержанки имелась своя вымышленная история.

– Не хочу показаться чрезмерно строгим старшим братом, но я очень надеюсь, что ни одному из герцогов королевской семьи Джорджетта не встретится на пути.

– Я тоже на это надеюсь, – сказала Шарлотта. – Ей ведь нравится жить с вашими кузенами в доме с книжным магазином?

– Сестра никогда не говорила, что ей не нравится, но она вполне определенно заявила, что не сможет оставаться там после своего совершеннолетия. Если придется, я пошлю ей наследство. Тогда она сможет на эти деньги снимать комнату с пансионом, но…

– Но это все равно может быть только временным решением, – подсказала Шарлотта. – До тех пор, пока она не определится со своей дальнейшей жизнью.

Именно так Шарлотта воспринимала и свое нынешнее пребывание у отца. Для нее слово «семья» вовсе не означало «дом». И ведь ее даже не встречали здесь с радостью… Родители никогда не отчитывали ее за сделанный ею выбор и принятые решения, они просто их игнорировали. Когда же Шарлотта возвращалась в их дом, она была просто тетушкой Мэгги.

Тут дверь в противоположном конце коридора открылась, и из нее донеслось последнее «Méchri ávrio» — голосом миссис Перри.

– Entáxei, – ответила Мэгги, потом воскликнула: – Капитан, ты меня ждал?! Ах, умница!

Миссис Перри вызвала Баррет, мастерицу на все руки, и приказала подать легкий ланч. Потом заглянула в дверь гостиной и сообщила:

– С уроками, наконец, закончено. У нашей девочки нет моих способностей к греческому, но она не лишена кое-какого таланта. Когда-нибудь из нее выйдет неплохой переводчик.

«У нашей девочки?» Шарлотта невольно вздохнула.

– Мама, а что, если она не захочет быть переводчиком с древнегреческого?

– Тогда она может переводить с современного греческого, – ответила миссис Перри. И тут же, нахмурившись, спросила: – А к чему вдруг эти вопросы?

Шарлотта не знала, что ответить, но точно знала одно: она считала своим долгом по отношению к Мэгги и даже по отношению к незнакомой ей Джорджетте Фрост потребовать для них свободы.

– Эти вопросы просто напрашивались, – ответила она наконец.

Ее мать, крепкая розовощекая женщина, лишь пожала плечами и пошла к выходу. Потом вдруг обернулась и спросила:

– Мистер Фрост, вы намерены пойти на дознание? Думаю, после ланча викарий может пойти с вами. Я ожидаю его возвращения с минуты на минуту.

– Да, думаю, я пойду, – ответил Бенедикт. – Возможно, викарию будет легче, если он пойдет не один.

– Тогда вы можете позаботиться, чтобы он не переутомлялся. Он вечно находит с кем еще поговорить и чей еще дом посетить.

– Мама, но отец же викарий… – вмешалась Шарлотта. – Люди обращаются к нему за утешением. Он же не пропадает где-то, часами играя в карты.

– А кто тогда должен поддерживать его собственную семью, если его вечно нет дома?

«А кто поддержит самого отца, если его близкие всегда или в Лондоне, или в Древней Греции?» – подумала Шарлотта.

– Этот вопрос тоже напрашивается, – пробормотала она.

– Да-да, вопрос… О, эврика! На следующем уроке нам с малышкой следует заняться вопросительными словами, – добавила миссис Перри. Она исчезла из дверного проема, что-то сказала на греческом Мэгги, затем стала подниматься по скрипучей лестнице.

Внезапно в гостиную заглянула Мэгги и спросила:

– Почему вы так странно сидите на подлокотниках дивана? – Ни Шарлотта, ни Фрост не успели ответить, а она добавила: – Я поведу Капитана на прогулку. Он не выходил на свежий воздух все утро, пока я была на уроках.

– Значит, собаке не хватает свежего воздуха? А как насчет ее хозяйки? – осведомился гость.

Осторожно соскользнув с подлокотника дивана – так, чтобы не задеть ноктограф, – Шарлотта заметила:

– Мне тоже не хватает. Только в это время года можно гулять без тяжелого колючего пальто или же не потеть от жары.

Мэгги с ее светло-каштановыми кудряшками и зелеными глазами была копией покойной Маргарет, и Шарлотте иногда даже хотелось, чтобы ложь, придуманная их семьей, оказалась правдой и чтобы матерью этого ребенка была ее сестра. Она знала, что ее собственная жизнь стала бы легче, если бы у нее в сердце не было места для Мэгги.

– Entáxei. – Мэгги улыбнулась и наморщила носик. – Это значит «все в порядке». Бабушка говорит, у меня ужасный акцент.

– Он гораздо лучше моего, – сказал Бенедикт.

Мэгги засмеялась и убежала, а мистер Фрост, тоже спустившись с подлокотника на диван, откашлялся и пробормотал:

– Мисс Перри, думаю, нам нужно поговорить о…

Шарлотта сильно сжала его руку, призывая к молчанию. Она уже привыкла из осторожности говорить о том, что у нее на уме, только за закрытыми дверями. Сцена у лестничной площадки второго этажа сегодня утром была редким исключением – да и тогда ее спровоцировали.

– Поговорить о дознании? – спросила она. – Что ж, нам действительно следует об этом поговорить. Очень любезно с вашей стороны, что вы поинтересовались, хочу ли я пойти с вами. Но думаю, что я не пойду. Там ведь будет мало других женщин. Так что мне, наверное, не подобает туда идти.

В действительности же причина была в другом. Шарлотта не хотела слышать, как о Нэнси заговорят в прошедшем времени, когда еще совсем недавно она была в настоящем. А присяжные будут смотреть на ее тело, подготовленное к погребению, и будут смотреть, где она умерла и где жила… Наверное, тщательно осмотрят ее комнатку в мансарде «Свиньи и пледа», где еще оставались остатки ее мечтаний – возможно, шелковая ленточка, какой-нибудь подарок ухажера, одна-две книжки или миниатюра с портретом родных. Дознание – это всего лишь еще один способ удовлетворить любопытство, и ни к какому правосудию оно не приведет. Она, Шарлотта, не раз была предметом разглядывания. Эдвард запечатлел на холсте ее нагое тело, прикрытое только драгоценностями, и на картины эти не раз глазели многие мужчины. Куртизанка и художник, они принесли друг другу скандальную славу, и Эдвард знал каждый дюйм ее тела.

– Если бы вы пошли, – вновь заговорила Шарлотта, – то вы, возможно, добыли бы какие-то ключики к разгадке тайны. Ведь то, что было известно Нэнси… Это может навести на следы похитителей, и тогда мы с вами…

– Мисс Перри, почему вы полагаете, что я поделюсь этой информацией с вами? – Рука Фроста каким-то образом нашла ее руку, и их пальцы переплелись поверх разлинованной поверхности ноктографа. – Ведь это подозрительно смахивало бы на сотрудничество, не находите? – Тут он стал поглаживать большим пальцем ее ладонь.

Сердце Шарлотты забилось быстрее, и она, судорожно сглотнув, проговорила:

– Вы же меня заверяли, что не будете моим соперником.

– Не буду. Я буду вашими ушами там, куда вы не сумеете пойти, а вы можете проводить время за своими… душеспасительными занятиями.

Шарлотта коротко рассмеялась, а Фрост, вставая с дивана и помогая ей подняться, спросил:

– Согласны ли вы быть глазами для нас обоих?

– Это звучит так, словно мы будем одной плотью, – пробормотала Шарлотта.

– Возможно, позже так и произойдет, – прошептал Фрост. Он все еще держал ее за руку. – И знаете, я начинаю думать, что вместе мы будем непобедимы. А вы как думаете? – Не дожидаясь ответа, он выпустил ее руку, затем взял ноктограф и свою трость, которую оставил возле двери. – Méchri áv rio, – изрек он. – То есть до завтра, как ваша мать сказала Мэгги.

– Вы тоже говорите по-гречески?! – изумилась Шарлотта. – Выходит, я осталась в меньшинстве.

– Я знаю лишь несколько слов. Запомнил в то время, когда мы плавали в районе Пелопоннеса. – Фрост подмигнул ей, что для слепого выглядело довольно странно, и добавил: – У меня замечательная память, знаете ли…

Отвесив легкий поклон, он вышел с улыбкой, которая словно отражала ее собственную.

– Значит, «непобедимы»… – пробормотала Шарлотта. Однако, ежась от томления, она чувствовала, что уже начинает сдаваться.

Глава 9

– Фрост, последний заход. Может, еще пинту перед тем, как мы закроемся на ночь? – Миссис Поттер, жена хозяина гостиницы, теперь говорила с Бенедиктом куда более доброжелательным тоном, чем в начале вечера.

И действительно, после дознания атмосфера в «Свинье и пледе» разрядилась. Тост следовал за тостом, табачный дым становился все гуще, а запах эля все сильнее. Умерла молодая женщина, а живые выслушали вердикт: «Убита неустановленным лицом или лицами». И теперь многие хотели утопить этот вердикт в спиртном. Последовали часы буйного веселья, и мужские голоса становились все более хриплыми от выпитого. Были тосты за Нэнси, а также за успех в поисках украденных соверенов. Раздавались и тосты за хозяев заведения и за сыщика с Боу-стрит Стивена Лайлака, прибывшего по поручению Королевского монетного двора. Кроме того, пили за коронера и даже за слепого гостя викария. Но ничто не могло бы заставить Бенедикта поднять стакан за этот последний тост.

– Гость викария – писатель, – заявил он. – К тому же лейтенант. И еще – медик.

Однако в действительности он не был ни первым, ни вторым, ни третьим, все было начато, но не доведено до конца. Поэтому ему пришлось мириться с дружескими похлопываниями по спине, в ответ на которые он то и дело улыбался или же весело смеялся. Это было ужасно – но необходимо, чтобы всем казалось, что он один из них, такой же, как они.

В ответ же на вопрос миссис Поттер Бенедикт сказал:

– Спасибо, мадам, мне больше ничего не нужно. Парень вроде меня не может себе позволить сильно напиться перед обратной дорогой домой.

Он и так уже чувствовал себя пьяным от напряженных усилий – ведь ему то и дело приходилось отличать один незнакомый голос от другого. Да и само дознание оказалось делом нелегким – все что-то говорили, и каждого из говоривших представляли, так что в конце концов у него разболелась голова.

Бенедикт порылся в карманах в поисках денег, затем тщательно ощупал монеты и добавил сверх счета еще шиллинг – необычайная расточительность! Теперь миссис Поттер сочтет его либо очень щедрым, либо пьяным. Возможно, и тем, и другим. Он нарочно пошатнулся, желая всем спокойной ночи, а затем ушел, тяжело опираясь на трость.

Ни один уважающий себя моряк, в дневной рацион которого входит полпинты рома или галлон пива, не захмелел бы в деревенском пабе. Но не помешает, если миссис Поттер и последние несколько человек, еще засидевшиеся в общей комнате, будут думать, что он пьян. Бенедикт не хотел, чтобы кто-то заподозрил, что он очень внимательно прислушивался ко всему весь этот день и весь вечер, переходивший в ночь.

Когда же он вышел за наружную дверь «Свиньи и пледа», его походка тотчас выровнялась. Бенедикт с наслаждением вдохнул полной грудью свежий майский воздух. И все вокруг было погружено в тишину.

Наконец-то долгожданная передышка! У него почти сразу же перестала болеть голова. А теперь – назад, в дом викария. Он не сильно погрешил против истины, сказав, что не может позволить себе опьянеть. Хотя для него не было разницы – идти ли в новолуние или под полуденным солнцем, – он не мог просто дрейфовать, погрузившись в раздумья и рассчитывая, что память вынесет его в нужное место. Ему требовалось внимательно считать шаги и помнить все повороты.

Вот запах пекарни, хлебный и сладкий даже в эти ночные часы. Затем шли три магазина слева от него, а справа – большая лужайка. «Надо идти на запад», – сказал бы он Шарлотте, и, возможно, ему бы даже удалось вызвать ее смех. Интересно, какой формы ее улыбка? Он уже знал, какие у нее губы, когда их целовал. Но какими же они были при улыбке?.. Проклятие! Он таки начал пьянеть, в этом не могло быть сомнения.

Бенедикт резко остановился, и при его последнем шаге раздался хруст гравия. Чуть помедлив, он достал из жилетного кармана часы и ощупал циферблат. Стрелки были направлены вверх. Почти полночь. Бенедикт захлопнул крышку часов – и замер. У этого звука не было эха. И это означало, что у его шагов тоже не было эха. Значит, за ним кто-то шел. Чтобы окончательно в этом убедиться, он сделал еще шаг, потом еще один и остановился. И тотчас же, через секунду после него, кто-то также остановился. Так, выходит, кто-то его преследовал… И что же из того? Уже не раз бывало, что за ним следили. Причем не только уличные воришки, но и ревнивые мужья, а также любовники. И вообще, улицы в портовых районах нигде и никогда не отличались добропорядочностью их обитателей. Конечно, все предыдущие встречи с преследователями происходили, когда он еще был зрячим. Но это не важно. Ведь у него в руке трость с металлическим наконечником, а в сапоге спрятан кинжал.

Бенедикт убрал часы обратно в карман, потом наклонился и вытянул из ножен кинжал. Крепко сжимая его рукоятку, он повернулся и проговорил:

– Приветствую тебя, человек, идущий по моим следам. Хочешь поговорить? Или у тебя другие цели на уме? – Последовал быстрый вдох, и Бенедикт оценил расстояние по звуку – примерно футов двадцать. – Действительно, – продолжал он бесстрастным голосом, – давай поговорим, если у тебя есть настроение. Я вполне готов, и у меня прекрасные манеры. Но о чем же ты хочешь поговорить? О моих деньгах? Можешь попытаться их взять, хотя я сомневаюсь, что тебе это удастся.

Еще два шага. И еще один вдох в тишине ночной улицы. А вокруг, казалось, не было никого – словно вся деревня погрузилась в сон.

– Должно быть, ты стесняешься. – Бенедикт еще крепче сжал костяную рукоятку стилета. – Что ж, к счастью для тебя, я не стеснительный. Может, ты хочешь поговорить о дознании, но не можешь набраться храбрости поднять эту тему? Ты был там сегодня? – Другой рукой Бенедикт сжимал рукоять трости и был готов взмахнуть ею в любой момент. – Ты принимал участие в дознании? Или, может, в убийстве Нэнси Гофф?

– Что тебе нужно? – раздался, наконец, мужской голос, грубый и хриплый; очевидно, этот человек старался изменить его.

– Тот же самый вопрос я могу задать тебе, незнакомец, – отозвался Бенедикт.

Но человек, шедший за ним, промолчал. Через мгновение Бенедикт отступил на шаг, потом – еще на один. Но незнакомец не последовал за ним. А через секунду-другую он вдруг набросился на Бенедикта. Конечно, он ждал нападения, но все равно оказался неподготовленным. Выронив нож, Бенедикт перехватил трость обеими руками и выставил ее перед собой как заграждение. Незнакомец налетел на трость, и что-то лязгнуло, наверное – зубы нападавшего. Но это ненадолго его задержало. В следующее мгновение раздался отчетливый щелчок, а затем – треск рвущейся ткани. Руки Бенедикта чуть повыше локтя коснулся прохладный воздух, и тут же по руке потекла горячая влага. Было ясно: его полоснули ножом.

– Мерзавец!.. – прорычал он. – Ты испортил форменный китель лейтенанта Королевского флота! Зря, парень, ты это сделал.

Бенедикт взмахнул тростью, и ее кончик вошел в соприкосновение с какой-то конечностью нападавшего. Тут снова последовал взмах ножа, но на этот раз его острие воткнулось в трость. Бенедикт тихо выругался. Его противник пытался вытащить лезвие из твердой древесины трости, а Бенедикт тем временем наугад выбросил вперед кулак. Удар, судя по всему, пришелся в живот противника, но у этого малого живот, должно быть, оказался железный. Он спокойно принял удар и нанес ответный. Бенедикт едва не задохнулся от боли, и у него на глазах выступили слезы. Но он не позволил себе расслабиться, так как теперь стало совершенно ясно: если он вдруг упадет, то уже никогда больше не встанет.

Чуть покачнувшись, он встал поудобнее, держа трость в одной руке. Хруст гравия послышался справа от него, потом – прямо перед ним. И в тот же миг Бенедикт выбросил трость вперед, выбросил как копье, стараясь нанести удар металлическим кончиком.

В следующее мгновение раздался звук, похожий на стон, а потом – хруст гравия. Судя по всему, его неизвестный преследователь рухнул на колени. По-видимому, кончик трости попал ему в живот или в пах. Но выронил ли он нож? И удастся ли ему самому найти свой стилет?

Бенедикт дал себе лишь три секунды на то, чтобы ощупать землю и схватить, что удастся.

Одна секунда… Но, увы, ничего, только земля и что-то липкое – его собственная кровь?

Две секунды… В результате – трава и несколько камешков.

Три – и снова ничего… Совсем ничего.

Чуть помедлив, он сказал себе: «Что ж, тогда – три с половиной».

Похлопав по земле ладонью, Бенедикт тотчас же накрыл ею тонкое лезвие. Схватив стилет, он привычным движением сунул его в ножны за голенищем сапога. После чего стремительно выпрямился и, крепко зажав трость под мышкой, бросился бежать к дому викария – бежал так, словно за ним гнался сам дьявол.

Бенедикт влетел в дом и, тяжело дыша, захлопнул за собой дверь.

– Шарлотта, – прошептал он. – Шарлотта, мне нужна ваша помощь.

Через секунду со стороны гостиной раздался ответ:

– Я здесь. Папа уже давно вернулся, но я ждала вас. Боже, у вас кровь!..

– Я в порядке. Заприте дверь. – Он поставил трость в угол таким образом, чтобы до нее можно было легко дотянуться от дверного проема. – И давайте придвинем к двери что-нибудь тяжелое. А также ко всем другим входам и выходам из дома – какие только имеются. Возможно, я не единственный человек в Строфилде, умеющий проходить через запертые двери.

– Я… Да-да, хорошо. – Послышалось лязганье ключа, поворачиваемого в замке, а затем – скрежет металла от задвигаемого засова. – Минуточку, ваша рана… Ох, она выглядит очень серьезной…

Бенедикт почувствовал, как его рану обвязывают какой-то тканью. И почти сразу жгучая боль в руке стала стихать. Затем Шарлотта помогла ему передвинуть комод из гостиной в коридор и приставить его вплотную к двери, «где он произведет страшный шум, если кто-нибудь попытается вломиться в дом», как она сказала.

После этого она провела Бенедикта в глубь дома, чтобы таким же образом заблокировать черный ход. Пока он двигал мебель, она проверяла, заперты ли окна, а потом тихо пробралась в помещения для слуг – вероятно, для того, чтобы и там запереть окна и, возможно, предупредить слуг.

Когда же они снова встретились в коридоре перед дверью столовой, то сошлись на том, что теперь уже никто не сможет тайно проникнуть в дом – так, чтобы никто не услышал.

– Но услышать сможем только мы с вами, а также слуги, – пояснила Шарлотта. – Отец после дознания был не в своей тарелке, поэтому мать дала ему успокоительное. Он тотчас уснул и выглядел столь умиротворенным, что мать решила тоже принять успокоительное, а также дать и Мэгги. Они обе очень тревожились…

– Его переживаний хватило бы на несколько человек, – согласился Бенедикт. Он несколько раз пошевелил пальцами левой руки – они немного онемели из-за тугой повязки, и их слегка покалывало.

– Мне нужно взять лампу и кое-что для обработки вашей раны, – сказала Шарлотта. Она куда-то удалилась, а через одну-две минуты вернулась. – А теперь пойдем в вашу спальню.

– О, вы определенно умеете утешить мужчину, – заметил Бенедикт, но шутка не удалась, так как его голос оказался слишком слабым – рука снова начинала болеть, да и удар в живот отзывался болью во всем теле.

– Да, умею. – Шарлотта пошла впереди него и стала подниматься по восемнадцати узким ступеням. – В данном случае я промою вашу рану и дам вам чистую рубашку. А вы тем временем расскажете мне, что произошло.

Бенедикт прошел в комнату и сел на край кровати. Пока он вкратце рассказывал о нападении, Шарлотта, тотчас закрывшая дверь спальни, суетилась вокруг него. Бенедикта удивляло время нападения, и он заметил:

– Такое впечатление, что кто-то специально меня ждал. Думаю, это имеет какое-то отношение к расследованию.

– Возможно. Хотя могла быть и другая причина. Например, тот факт, что вы гостите в доме викария. На вас могли напасть также из-за того, что вы – друг лорда Хьюго Старлинга. Но есть и более простое объяснение… Вы шли вечером один и кому-то показались человеком, у которого легко отобрать кошелек, вот и все.

Бенедикт покачал головой.

– Нет-нет, не думаю, что он напал на меня из-за этого. Уж скорее на меня напали из-за того, что я что-то знаю. Но что именно я знаю? О, проклятье! – воскликнул он, поморщившись от боли. – Прошу прощения, я не знал, что вы собираетесь развязать повязку на моей руке. – Теперь его онемевшие пальцы стали двигаться лучше, но из раны снова начала сочиться кровь.

– Моряк ругается? – пробормотала Шарлотта. – Какой сюрприз для меня! Я-то думала, что все моряки – образец учтивости и элегантности. – Она потянула его за рукав. – Придется снять китель и рубашку. Вам помочь раздеться?

– Я был бы дураком, если бы отказался. – Бенедикт пытался острить, но в действительности он очень сомневался, что смог бы раздеться так, чтобы рана снова не открылась.

Упершись ногами в пол, он стиснул зубы и кивнул в сторону Шарлотты. Тотчас она шагнула поближе к нему и проговорила:

– Поведите здоровым плечом, чтобы я смогла стянуть с вас…

– У меня оба плеча здоровые, – пробурчал Бенедикт.

– Ладно, хорошо. – Шарлотта нахмурилась. – Тогда вот так: поведите своим замечательным мускулистым правым плечом, и мы снимем с вас китель с этой стороны. Да, вот так… Теперь я смогу аккуратно… Нет-нет, теперь поднимите руку, а другой рукой прижмите к ране вот эту тряпицу. И прижимайте все время, пока держите руку поднятой.

Минуту спустя китель упал на пол возле кровати. Тяжелый, как мешок с картошкой.

– Поосторожнее с этим, пожалуйста, – проворчал Бенедикт. Он начал медленно опускать руку. – Я заработал этот китель годами безупречной службы.

– Нисколько не сомневаюсь в этом, но должна вас огорчить: на то, чтобы его испортить, потребовались лишь мгновения. Прореху в рукаве можно зашить, но белый кант никогда уже не будет прежним.

«А может, заштопать разрезанную ткань? – промелькнуло у Бенедикта. – Пожалуй, я мог бы с гордостью носить испачканный кровью китель, как другие моряки носят следы боевых ранений». Но он тут же отбросил эту мысль. Одеваться так – это был бы еще один способ устроить своего рода спектакль. Он ведь носил морскую форму лишь для того, чтобы не заботиться о моде и не тратиться на одежду. Но, возможно, пришло время оставить кое-что в прошлом. Пожалуй, он мог бы одеваться по-другому…

– Тогда отложите китель в сторону, – сказал Бенедикт. – Я позже решу, что с ним делать.

Пуговицы звякнули и царапнули по полу – Шарлотта подняла китель.

– Я повешу его на спинку стула возле письменного стола, – сообщила она. – А теперь, мистер Фрост… Позвольте снять с вас остальную испорченную одежду.

– Зовите меня Бенедиктом.

Она не ответила и начала расстегивать пуговицы на его жилете. Причем ее пальцы продвигались все ниже и ниже… Бенедикт вздрогнул и крепко зажмурился – но вовсе не потому, что ему было больно. Ему следовало сохранять хладнокровие, и он напомнил себе: «Только не опьяней снова». Хотя ужасно хотелось «опьянеть»…

– Да, хорошо, буду звать вас Бенедиктом, – сказала наконец Шарлотта, расстегивая очередную пуговицу на его жилете. – Бенедикт так Бенедикт…

Тут она наклонилась и сняла с него белый жилет, наверняка также испачканный кровью. В этот момент он еще немного опустил раненую руку, и его пальцы наткнулись на что-то мягкое и округлое.

– Это то, что греки называют derrière, – со смехом сказала Шарлотта. – У вас он тоже есть. Подвиньте, пожалуйста, руку. Нам нужно снять с вас рубашку, чтобы я могла промыть рану.

– Не уверен, что это греческое слово, – ответил Бенедикт. – Большинство интересных слов на греческом я знаю, а то, что я сейчас нащупал…

– Нащупали – и ничего страшного, раз уж так получилось. Ну вот… Осталось совсем немного.

Тут по его лицу прошелестел лен рубахи, и он уловил запах свежей крови. Когда же рукав скользил по ране на руке, вся рука словно горела. Через несколько секунд рубашка была отброшена в сторону и с тихим шорохом упала на пол.

В комнате горел камин, распространявший тепло, у Бенедикта напряглись соски. Теперь Шарлотта его видела… полуголого, но он-то понятия не имел, как выглядел в ее глазах… Ему ужасно хотелось, чтобы она к нему прикоснулась, и она действительно к нему прикоснулась. Правда, всего лишь влажной тканью, которую приложила к его ране.

– Ваш таинственный друг нанес вам узкую рану, – сообщила она, – но довольно глубокую. Ее бы надо зашить, но если я попытаюсь это сделать, мне станет дурно.

– А что будет, если ее не зашивать?

– Ну… Думаю, что если носить повязку и если вы не будете слишком часто много шевелить рукой, то рана заживет. Но может остаться шрам. – Она промокнула рану тряпицей. – К сожалению, я плохо разбираюсь в таких вещах. У меня куда больше опыта в том, чтобы сводить мужчин с ума, чем в обработке их ран после этого. Но ваша рана – чистая. Во всяком случае, настолько чистая, насколько можно этого добиться с помощью воды и…

– Проклятие! Что это было? Какая-то кислота?

– Бренди, – ответила Шарлотта.

Она протерла и его ладони, которые он оцарапал до крови, когда шарил по земле в поисках стилета. Когда же она накладывала повязку на его руку и затягивала узел, прядь ее волос коснулась его обнаженной кожи. Бенедикт попытался представить, как выглядели ее волосы. Интересно, распущены ли они? И в чем она сейчас? Что на ней надето? Ведь очень может быть, что она уже готовилась ко сну, когда он пришел… Мысленно застонав, он сжал кулак здоровой руки и постарался не думать о том… о чем очень хотелось думать.

Снова упершись сапогами в пол, Бенедикт, пытался спуститься с небес на землю. И тут он вдруг почувствовал, что правой ноге почему-то не очень удобно. Подвигав ногой, он понял, что неудобство причинял нож, который… Бенедикт вздрогнул, внезапно сообразив, что произошло.

– Мой нож… – пробормотал он. – Шарлотта, нож в моем сапоге – это не мой нож.

Послышался шорох, и матрас прогнулся – это Шарлотта села на кровать справа от него.

– А этот нож… Это нож того, кто на вас напал? – спросила она. – Вы убежали с ножом, которым вас ранили?

– Именно так. – Бенедикт криво усмехнулся и вытащил из сапога нож – тяжелый и гладкий, как змея. Держать его в руках было противно, и он, наклонившись, положил нож на пол возле кровати. – Скажите, как он выглядит?

Шарлотта придвинулась к нему поближе и пробормотала:

– Это кинжал. Тонкий, с прямым лезвием… и тусклой серебряной гардой. Рукоятка из перламутра и какого-то камня, но я не могу сказать, какого именно. Не могу разглядеть – здесь недостаточно светло.

– Значит, это игрушка богатого человека, – подытожил Бенедикт. – Возможно – аристократа.

– И очень может быть, что это тот самый нож, которым убили Нэнси, – подхватила Шарлотта, тяжко вздохнув.

– Боюсь, что так, – отозвался Бенедикт.

«Что тебе нужно?» – спросил его нападавший. И это был вопрос человека, который боится шантажа. Или разоблачения. Вероятно, незнакомец был уверен, что он, Бенедикт, знал о нем… что-то очень важное. Но он ведь знал только то, что знали все остальные, участвовавшие в дознании, не больше. Но не на всех же напали… На протяжении вечера в комнату многие входили и выходили, если бы кого-то еще ранили, то сразу поднялся бы крик. И это значит, что остальным обитателям Строфилда ничто не угрожало. Слава богу… Бенедикт вздохнул с облегчением.

А Шарлотта тем временем прижалась к нему и даже легонько приобняла его.

– Интересно, – произнес Бенедикт охрипшим голосом, – это тоже считается лечением моей раны?

– Нет, это для меня, если вы не возражаете. – Она положила голову ему на плечо, и ее длинные волосы упали шелковым водопадом на его руку, щекоча кожу. – Я не хочу ничего слышать о дознании. Пока не хочу. Понимаете, Нэнси напоминает мне меня саму. Так быстро все изменилось…

– Хорошо, мы не будем об этом говорить, – ответил Бенедикт.

Он обнял ее одной рукой, и они какое-то время сидели молча. Но было очевидно: что-то ранило ее в самое сердце – словно ножом. Тут она вдруг закинула ногу ему на бедра и тихо прошептала:

– Знаете, я…

– Мисс Перри, но вы же не…

– Внизу вы назвали меня Шарлоттой, – сказала она, чуть отстранившись.

– О, простите… Наверное, мне не следовало этого делать, пока вы не дали на то разрешение.

Вбежав в дом викария, он стремился как можно быстрее закрыть все двери и окна, поэтому в спешке назвал Шарлотту по имени – так, как называл мысленно с той самой минуты, как узнал ее имя.

– Считайте, что я вам его дала. – Она снова положила голову ему на плечо. – Пожалуйста, произнесите мое имя снова.

– Шарлотта.

Он произнес это имя медленно, словно пробуя каждый слог на вкус. А затем вновь обнял ее здоровой рукой. В ответ она провела рукой по его животу и положила ладонь на клапан его бриджей.

– Бенедикт, я…

– Шарлотта, вы правда этого хотите или используете меня, чтобы что-то забыть?

– А что, обязательно должно быть только одно или другое? – Пальцы ее скользнули ему за ремень, и Бенедикт лишь с трудом удержался от стона.

– Значит, отчасти и первое, и второе? – пробормотал он, судорожно сглотнув. – Ладно, это я могу пережить.

Бенедикт опустился на один локоть и уложил Шарлотту на кровать. Он уже готов был на нее наброситься, но тут она снова заговорила:

– Прежде чем вы ко мне прикоснетесь, я должна вам кое-что рассказать.

Глава 10

– О, женщина!.. – в отчаянии простонал Бенедикт. – Неужели вы именно сейчас хотите поговорить? Сколько же у вас секретов?

Тут она убрала руку с клапана его бриджей.

– Больше, чем нужно. Но так случилось, что самый большой из них вы уже узнали. Узнали, что Мэгги – моя дочь. А этот – второй по значимости.

– Что ж, в таком случае я уверен, что смогу его принять, – в некоторой растерянности пробормотал Бенедикт. – Вот только… Не представляю, что же это может быть. Но все же я слушаю. Итак…

Шарлотта резко приподнялась на локтях – и в тот же миг прижалась бедрами к его бедрам – так уж получилось. Бенедикт воспользовался возможностью, чтобы расстегнуть несколько пуговиц у нее на спине. Но она по-прежнему молчала, и он с беспокойством проговорил:

– Боже правый, так у вас есть еще одна тайная жизнь? Молю, скажите хотя бы, что вас действительно зовут Шарлотта. Я ведь уже привык называть вас этим именем.

Она засмеялась – как он и надеялся. А потом вдруг выпалила скороговоркой:

– Я десять лет была куртизанкой в Лондоне.

– Хм… Ладно. Понятно. – Он приподнял голову, чтобы ее поцеловать. – Это звучит… весьма убедительно. Я ведь и не думал всерьез, что вы были странствующим миссионером.

Она позволила ему коснуться губами ее губ и тут же, отстранившись, спросила:

– Неужели это… для вас это не имеет значения?

– Имеет ли для меня значение, что вы достаточно умны и интересны, чтобы зарабатывать на жизнь, очаровывая мужчин? – Он уронил голову на матрас. – Признаюсь, имеет. Я думаю, это просто чудесно.

– Нет, это не чудесно. Не было чудесно. – Она тяжело вздохнула. – Но теперь с этим покончено. Я оставила ту жизнь позади.

– Ради Мэгги?

– По многим причинам. Жизнь, полная удовольствий, на самом деле – вовсе не удовольствие. – Она немного помолчала. – Но могу вас заверить, я никогда не брала в покровители мужчину, у которого была проблема с… У которого были какие-то…

– Ох, какая застенчивая девочка. Вы хотите сказать, что у вас нет сифилиса? Что ж, у меня тоже.

– Вот и хорошо. – Она уткнулась носом в его мускулистый живот. – Вас не смущает, что у меня было множество других мужчин?

– Шарлотта, вы находитесь в нескольких дюймах от моей давно уже восставшей плоти, и я…

– Ладно-ладно, тогда все в порядке, – пробормотала она. – Я просто хочу, чтобы мы были честны друг с другом.

– Так и будет, Шарлотта. А теперь… Нельзя ли сделать так, чтобы между нами было поменьше одежды? Вы уже полчаса на меня глазеете, а я даже к вашей груди не прикасался.

– Глазею! Ну и ну! – Бенедикт слышал по голосу, что она улыбалась. – Вы, наверное, только для того и дали себя ранить, чтобы я сняла с вас одежду.

– Нет-нет, мне просто повезло, – со смехом отозвался Бенедикт. И тут он вдруг вспомнил нечто очень для него важное. – Шарлотта, вы позволите мне потрогать ваше лицо? – спросил он.

– Моя внешность имеет для вас значение?

– Разве не будет справедливо, если я узнаю, как вы выглядите? Вы же знаете, как выгляжу я. Думаю, теперь моя очередь разглядывать вас.

– Но если вы ощупаете мое лицо… Тогда я должна узнать ваши недостатки.

– Шарлотта, ваше лицо такое, каким его сотворил Создатель – так же, как и мои недостатки, если бы они были.

– А их нет? Ни одного?

– Ни одного такого, который имел бы значение в постели.

– Ладно, хорошо. – Шарлотта тихо рассмеялась и тотчас же, опираясь на локти и колени, чуть переползла по кровати и устроилась рядом с Бенедиктом поудобнее, положив голову ему на плечо. – Что ж, ощупывайте, – сказала она.

Бенедикт протянул к ней правую руку и коснулся ее лица кончиком указательного пальца. Первое прикосновение было легким и дрожащим – словно первая капля дождя упала в пруд. Но когда его палец заскользил по ее лицу, между ними словно прокатилась какая-то мощная горячая волна. И вот он, наконец, узнал очертания ее лица. Одна бровь, изогнутая озорной дугой. Потом – другая. А затем – очертания ее глаз, которые она, несомненно, не раз закатывала в ответ на какие-нибудь его слова. И, конечно же, – губы, охотно отвечавшие на его поцелуй. А ее нос… Ну, это был вполне обычный нос, прямой и, кажется, идеального размера для остальных частей ее лица. Потом он ощупал контуры ее подбородка и шею. И провел большим пальцем по окружности уха, а также погладил ладонью щеки, на одной из которых был небольшой шрам чуть ниже скулы.

– Так вот вы какая, Шарлотта, – прошептал он. – Я знал, что вы прекрасны, знал с первой минуты, как только вы заговорили со мной.

Она судорожно глотнула и, прослезившись, пробормотала:

– Да, вот она я… какая.

До нее легко было дотянуться, и Бенедикт нашел завязки ее корсета. Его пальцы развязали их в одно мгновение – пальцы моряка справлялись и с более сложными узлами.

– Полагаю, Шарлотта, вы собирались освободиться от этой одежды, не так ли? – прошептал он.

– Мне уже приходилось спать в корсете, но, конечно, я предпочла бы его снять, – прошептала она в ответ.

– Вот и хорошо. Однако же… Если вам не понравится то, что я делаю, – только скажите, и я остановлюсь.

– Нет-нет, не останавливайтесь, – поспешно ответила Шарлотта.

И он снова ее поцеловал – раз, другой, третий… Причем это были не просто поцелуи – таким образом он как бы изучал ее лицо, а также пытался узнать, каков ее душевный настрой. Хотела ли она утешения? Тогда он ее утешит. Хотела острых ощущений? Это он тоже мог ей дать. Несколько минут он покрывал ее лицо поцелуями, а потом, тихонько застонав, она вдруг вцепилась пальцами в его волосы и прошептала:

– Но мы не должны шуметь. Никто не должен нас услышать, понимаете? – Она взяла его за руку и поднесла ее к своей груди.

«Наконец-то!» – мысленно воскликнул Бенедикт. И, улыбнувшись, сказал:

– Если хотите, чтобы было тихо, то именно вам придется сдерживаться.

Он помог ей сесть, чтобы можно было освободить ее от лифа и корсета. Потом повернулся к ней лицом и стал исследовать ее тело так же нежно и осторожно, как до этого исследовал лицо. Вот ее плечи, которые он когда-то закутывал в шаль. А вот… Бенедикт легонько провел пальцами по ее животу, затем пальцы его скользнули ниже, и он осторожно надавил, отчего Шарлотта заерзала и снова застонала.

– Тихо, – напомнил он.

И тут же провел ладонью по ее спине, после чего уткнулся носом в одну из грудей. Ее мягкие округлости были восхитительно теплыми, и от них пахло душистым мылом. Он стал легко покусывать груди, затем припал губами к одному из сосков. Нежный бутон тотчас налился и стал тугим.

– Да, – прошептала Шарлотта, – вот так… – И дыхание ее участилось.

А Бенедикт продолжал ее ласкать, и вскоре она беспокойно задвигала бедрами, то и дело их приподнимая.

Бенедикт мысленно улыбнулся. Что ж, эта женщина пришла к нему за удовольствием, и уж он-то позаботится о том, чтобы она его получила.

– Соскользните по кровати, – сказал он, – и сядьте на мой дорожный сундук.

Бенедикт встал, подал ей руку и помог пересесть в изножье кровати, где стоял его морской сундук.

– Вы хотите, чтобы я села на сундук? – с улыбкой проговорила Шарлотта. – Что, собираетесь рассказать мне сказку?

– Гм… скажем так: я собираюсь ее разыграть. Думаю, она вам понравится, особенно концовка.

– Ладно, хорошо, – отозвалась Шарлотта.

Она села на плоскую крышку сундука, а Бенедикт присел перед ней на пол. Приподняв ее юбки, он тотчас же раздвинул ее ноги и тихо спросил:

– Можно?

Шарлотта поняла, что он имел в виду.

– Да, – шепнула она.

Скрипнуло дерево – это она привалилась к спинке кровати и еще шире раздвинула ноги.

Бенедикт не знал, розовая у нее кожа или бледная, и не знал, какого цвета волоски внизу ее живота, но ему было все равно. В такие моменты как этот, когда можно было вдыхать интимный аромат желания, зрение значило меньше всего. Он принялся ласкать пальцами ее влажное лоно, а затем, подавшись вперед, коснулся нежных складок губами и языком. Из горла Шарлотты вырвался стон, но она тотчас его сдержала.

– Молчание, – с улыбкой прошептал Бенедикт.

Чуть помедлив, он поцеловал Шарлотту в бедро, а затем раздвинул пальцами нежные складки. Где-то там находилась таинственная маленькая точка, которая могла вознести ее на пик блаженства. «Да, вот она!» Бенедикт понял, что нашел это место, потому что тотчас услышал глухой стон, вырвавшийся из груди Шарлотты. Тут он снова нашел губами ее бугорок, легонько сжал его, а затем лизнул. И в тот же миг Шарлотта содрогнулась, словно подхваченная штормом, выкрикнула «ох», потом зажала рот ладонью и, задыхаясь, прошептала:

– Бенедикт… о боже…

Он поцеловал поочередно каждое из ее бедер и, отстранившись, тихо произнес:

– Ах, Шарлотта, непослушная девочка, вы ведь не молчали…

– Даже святая не могла бы сохранять полное молчание, выполняя столь ответственную миссию, – ответила она с тихим смешком.

Тут зашуршала ткань – это Шарлотта опустила юбки. А потом она вскочила с сундука и шлепнулась прямо на него. Бенедикт этого никак не ожидал, поэтому откинулся на спину, растянувшись на полу, а Шарлотта оказалась на нем – сидела у него на бедрах.

В камине по-прежнему пылал огонь, и Бенедикт не чувствовал холода; более того, он даже забыл про боль в руке. Сейчас значение имело только одно: Шарлотта получила от него то, что хотела. Ей хотелось удовольствия, и он, Бенедикт, сумел доставить ей его.

Позже, той же ночью, он снова сел перед сундуком и провел пальцами по замку. Шарлотта давно ушла в свою комнату, а огонь в камине уже погас. После того как они несколько минут пролежали на полу, Шарлотта захотела доставить ему удовольствие, но Бенедикт отказался – героически, как он сам решил. Он тогда сказал:

– Слишком рискованно. Нас могут услышать. Я никак не смогу вести себя тихо, когда вы за меня возьметесь.

– О, вы неправильно меня поняли, – проговорила она, чуть смутившись. – Я буду делать это языком и губами.

– О, жестокая искусительница… – пробормотал Бенедикт. – И все же я думаю, что лучше не надо. Пока не надо.

Возможно, он, отказавшись, просто проявил глупое упрямство, но ему хотелось, чтобы Шарлотта получила удовольствие безо всяких обязательств с ее стороны. Вероятно, за десять лет такое с ней случалось не часто, если вообще случалось. И казалось, что она его поняла. Поцеловав его в щеку, Шарлотта сказала:

– Бенедикт Фрост, вы сама доброта. Значит, в другой раз, хорошо?

– Если «другой раз» действительно будет… Тогда я должен считать себя самым удачливым из смертных, – ответил Бенедикт с улыбкой.

Перед уходом она снова поцеловала его, и Бенедикт, оставшись один, несколькими быстрыми движениями удовлетворил себя рукой, сбросив, наконец, напряжение. С той самой минуты, как Шарлотта поцеловала его и втолкнула в спальню, каждая его мысль была окрашена похотью. И теперь, вздохнув с облегчением, он снял сапоги и вымыл руки. И вот он снова сидел перед своим сундуком… Потертый сундук с плоской крышкой был изготовлен из камфарного дерева – от сундука до сих пор исходил слабый аромат. Но маленький висячий замок уже давно заржавел, так что ключ поворачивался в нем с трудом. Бенедикт уже привык открывать сундук своим стилетом, но сейчас у него не было такой возможности. К счастью, он по-прежнему хранил ключ, который и вставил в замок. От морской соли металл стал хрупким и плохо поддавался, но в конце концов замок удалось открыть.

В искусно сделанных ящиках и отделениях этого сундука хранились все его пожитки – весьма жалкие: бриджи, чулки, льняные рубашки, запасной жилет, шляпа… Деньги же, вырученные от продажи семейного книжного магазина, и пенсия – все в виде серебра и золотых гиней – были довольно увесистыми; с тех пор, как Бенедикт потерял зрение, он настаивал, чтобы ему платили только металлическими деньгами. Для слепого человека бумажные деньги ничего не значили. Здесь же, завернутая в коричневую бумагу и перевязанная веревочкой, лежала его рукопись. Он приподнял ее, чувствуя приятную тяжесть. Рукопись была не только хроникой его путешествий, но и ценным подтверждением его владения письменным словом. Все те годы, что он был зрячим, буквы – и написанные пером, и напечатанные в книге, – казалось, шевелились и сбивались в кучу, в которой ничего невозможно было разобрать. Каждый том в книжном магазине его родителей словно являлся молчаливым укором для него – ведь он мало что мог прочесть. Что ж, в море грамотность была не нужна, имело значение только одно – следовало хорошо выполнять свою работу и быть частью команды, вот и все. Да, такова была жизнь в Королевском флоте, но потом, когда он ослеп…

Писать с помощью ноктографа – это оказалось очень занятным делом, – и стилус словно пришпиливал слова на нужные места. Когда Бенедикт работал рукой и головой, без всяких фокусов, которые прежде вытворяли его глаза, фразы приходили одна за другой, четкие и упорядоченные. Он чувствовал форму каждой буквы и четко пропечатывал ее. Конечно, он никогда не сможет перечитать свою книгу, но он знал, что писать-то точно может. Наконец-то! Это был неожиданный дар, преподнесенный ему слепотой. И возможно, написание книги было именно тем, что ему требовалось. Писание освежало его память, заставляя размышлять над тем, что он делал. После нескольких лет войны Бенедикт пересек пролив и свободно разгуливал по улицам Парижа. Он побывал на заснеженном Монблане и плавал в гондоле по мутным водам венецианских каналов. Как-то раз его ублажала одна французская вдова, вытворявшая своим языком и губами удивительные вещи, а он передал это новое знание некой синьоре в Венеции, назвавшей его лучшим из всех ее любовников.

Конечно, некоторые его приключения были слишком интимными, так что он не мог излагать их на бумаге, но тем не менее они составляли часть его прошлого. И он решил, что не будет публиковать свою книгу как роман – так, как будто ничего этого не происходило с ним в действительности. Но если его труд никогда не будет опубликован, то выходит, что рукопись не имеет совершенно никакой ценности… Тогда зачем же ему так за нее держаться? Может, это – просто стопка бесполезной бумаги? И если уж на то пошло, то зачем ему брать на себя труд снова отправляться в путешествие? Зачастую ему это и не нравилось – не нравились неудобства, связанные с путешествиями. Например – когда требовалось обменять деньги или найти дорогу в незнакомом городе, а рядом с ним не было человека, которому можно было бы доверять. И очень не нравилось часто слышать слова «слепой путешественник». Как было бы приятно погулять, не стуча на каждом шагу тростью и ощупью отыскивая дорогу. О, как приятно ходить широким шагом по городу, улицы которого он знает так же хорошо, как собственное лицо. И еще приятнее услышать, например, такое: «Это мой друг Бенедикт». Или, раз уж он так размечтался: «Это мой муж Бенедикт». «Дорогой, добро пожаловать домой!» «Папа, я по тебе скучал!»

У моряков не бывает таких мечтаний. У слепых – тоже. К тому же «флотским рыцарям» не разрешается жениться. А от мужчин, которые странствуют по свету, никто не ждет, что они обретут дом.

Но Бенедикт хотел всего этого… и даже больше. Его мечты, как и путешествия, были своего рода актом неповиновения тому миру, который смотрел на него зрячими глазами и говорил: «Ты не можешь». Но он-то мог, мог!..

Бенедикт сложил свои пожитки аккуратными стопками и снова положил рукопись в сундук. Еще одно «я могу». Пусть рукопись полежит без употребления еще некоторое время. А потом он придумает, что с ней сделать.

Но что же делать сейчас? Что ж, наверное, он начнет с того, что завернет чужой кинжал в грязную тряпицу, а завтра они с Шарлоттой решат, что с ним делать. Возможно, они передадут кинжал сыщику с Боу-стрит.

Он пошарил по полу и нащупал какую-то ткань. Парчовую ткань… Да-да, с кистями! Это была ее шаль! Та самая, в которую он закутал ее плечи, шаль, на которой они сидели и беседовали, когда он ввязался в ее жизнь, потому что, похоже, иначе не мог. Но неужели она… Да, верно, она перевязывала его рану своей шалью!

– Проклятие… – пробормотал Бенедикт, хотя, возможно, имел в виду нечто прямо противоположное.

Истории с кражей из Королевского монетного двора сопутствовали всевозможные опасности и смерть, но Бенедикт ничего не боялся, даже смерти. Однако Шарлотта Перри представляла собой опасность совсем другого рода. Рядом с ней ему угрожала опасность забыть о королевской награде и о том, что он должен позаботиться о будущем сестры… Более того, он чувствовал, что готов забыть о человеке, которым стал за эти трудные годы, и начать строить новые планы.

Глава 11

– Он не встает, не встает!

Шарлотта проснулась от крика дочери – впервые за десять лет. Проснулась – и тут же наморщила нос от резкого запаха мочи. Протирая глаза, она подняла голову от подушки.

– Мэгги, с тобой все…

– Это Капитан! Тетя Шарлотта, он сделал лужу и не хочет вставать! – в отчаянии кричала девочка.

Шарлотте потребовалось несколько секунд, чтобы выбраться из-под одеяла и, спотыкаясь, подойти к камину. Капитан лежал на своем любимом коврике возле камина. Бока собаки тяжело вздымались, а в темных глазах, обращенных к Мэгги, застыло удивление и страдание.

– Моя собака никогда раньше так не делала. – Девочка ласково погладила гончую. – Она очень умная собачка, она знает, что нужно выходить на улицу.

– Когда она была щенком, она делала это много раз, – сказала Шарлотта.

Бока собаки то поднимались, то опадали, и казалось, каждый очередной вдох приносил ей временное облегчение.

Покачав головой, Шарлотта сказала:

– Сейчас я принесу тряпку, и мы ее оботрем, хорошо?

– Да, хорошо. – Голос Мэгги был полон беспокойства.

Шарлотта надела поверх рубашки халат и открыла дверь спальни. Оказалось, что в коридоре, перед дверью, стояли ее родители и Бенедикт.

– Доброе утро… всем. Мэгги вас разбудила?

– Ничего страшного, – ответила миссис Перри. – Сейчас без четверти семь, так что всем давно пора вставать. До посещения церкви осталось чуть больше двух часов, а мы – как лежебоки.

Но миссис Перри уже была полностью одета. Викарий и Бенедикт тоже почти оделись, были в брюках и в рубашках.

– Да, конечно, – сказала Шарлотта. – Прошу простить мой неопрятный вид. Мне нужна какая-нибудь тряпка, чтобы убрать за Капитаном. Этой ночью собака… немного забылась.

– Вы можете взять мою рубашку, – сказал Бенедикт. – Родители Шарлотты молча воззрились на него. Должно быть, он каким-то образом почувствовал их взгляды, потому что тотчас добавил: – Я имею в виду испорченную. Я ее сейчас принесу.

Он скрылся в своей комнате.

– А что случилось с его рубашкой? – Миссис Перри посмотрела на дочь с подозрением – словно подумала, что та сорвала рубашку с их гостя.

Шарлотта в смущении откашлялась.

– Э-э… Эту историю вам расскажет сам мистер Фрост. – Было ясно, что Бенедикт лучше расскажет о событиях прошедшей ночи. Конечно, за исключением той части, когда он довел ее до экстаза. И она вовсе не срывала с него одежду, а сняла ее с величайшей осторожностью.

Ступени заскрипели под чьими-то шагами, и в коридор выглянула Баррет в белом чепце.

– История мистера Фроста имеет какое-то отношение к мебели, придвинутой к дверям? – спросила горничная. – Кухарка волнуется, не знает, как ей приготовить завтрак.

Тут вернулся Бенедикт и протянул Шарлотте порванную рубашку в пятнах крови.

– Наверное, рубашка выглядит ужасно, но Капитан не будет возражать, – пробормотал он.

– Зачем к дверям придвинули мебель? – спросил викарий. – Мистер Фрост, это… что-то морское?

– Это для безопасности, – ответила Шарлотта. – Мистер Фрост, может быть, вы расскажете им, что случилось? А я пока займусь собакой.

Бенедикт кивнул, потирая левый бицепс. Шарлотта же тотчас вернулась в комнату. Она присела на корточки рядом с гончей и всхлипывавшей Мэгги. Покосившись на дочь, спросила:

– Хочешь сама обтереть Капитана? Или мне это сделать?

– Нет, я сама, – сказала Мэгги. – Как только собака станет чистой, с ней все будет в порядке, правда?

Шарлотте не хотелось говорить «нет» и в то же время не хотелось обманывать девочку. Немного подумав, ответила:

– Дорогая, твоя собака уже не молода. Ей сейчас нужно больше отдыхать.

Мэгги отвернулась и стала обтирать собаку, а также вытирать лужу, образовавшуюся под ней.

Шарлотта же, пытаясь сменить тему, проговорила:

– Я никогда не заплетала тебе ленты в косы. Хочешь, заплету перед тем, как мы пойдем в церковь?

– Нет. И я не хочу сегодня идти в церковь, – пробурчала девочка.

Шарлотта едва не засмеялась. Как часто в детстве она сама говорила эту фразу родителям. Ей ужасно не нравилось сидеть в церкви, когда можно было бродить по воде в ручье у подножья водопада Киндер или плести из полевых цветов красивый венок на голову, чтобы произвести впечатление на мальчишку Селвина. Последняя мысль тут же стерла с ее лица улыбку.

– Полагаю, это был какой-то воришка, – услышала она голос Бенедикта. – К счастью, ваша дочь забинтовала мне руку, а потом мы в целях безопасности забаррикадировали двери. Ну, на всякий случай…

– Ох, до чего дошла наша деревня… – простонал викарий. – С тех пор как той служанке дали золотой соверен, кругом незнакомые лица, воровство и…

– Не волнуйтесь, преподобный! – перебила викария жена. – Не надо так волноваться.

Мэгги тихо всхлипнула, а Шарлотта пробормотала:

– Удивительно, как быстро хорошо знакомое место может стать незнакомым…

– Кухарка все еще нервничает, – напомнила Баррет. – Из-за того, что двери загорожены… и вообще.

– Да-да, конечно, – кивнул викарий. – И знаете, все это очень… Впрочем, я уверен, что все это ничего не значило и мистер Фрост теперь уже неплохо себя чувствует. А моя проповедь… Сегодня я буду говорить о благотворительности, а не о жажде наживы. Если, конечно, смогу найти мои заметки…

Шум за дверью стих, и Шарлотта, пытаясь улыбнуться, сказала:

– Теперь, Мэгги, давай одеваться, а потом спустимся на завтрак.

– Я сегодня не буду завтракать, – заявила девочка. – Капитан не сможет спуститься по лестнице, поэтому я останусь с ним.

Мэгги тяжело вздохнула и стала ласково поглаживать старую собаку. Капитан прищурился и едва заметно шевельнул хвостом.

«Что должна сказать в этой ситуации мать?» – спросила себя Шарлотта. Немного поразмыслив, проговорила:

– Тебе нужно поесть, дорогая. А потом вернешься к своей собаке.

– Но я не могу оставить ее одну!

– Но дорогая моя… – начала Шарлотта и тут же умолкла. Ох, ведь она вполне могла бы сказать: «Брось всю эту суету из-за собаки».

Шарлотта сделала глубокий вдох. К счастью, она удержалась от слов, которые наверняка были бы слишком резкими. Если она начнет спорить с расстроенной Мэгги, то девочка еще сильнее расстроится. Интересно, есть ли у Мэгги хоть какие-то друзья? О, друзья были редкостью и в те времена, когда она, Шарлотта, и ее сестра были детьми. Как дочери викария, они считались слишком респектабельными, чтобы играть со слугами, но слишком бедными, чтобы дружить с отпрысками местных благородных семейств.

Не торговцы, но слишком бедные для благородного сословия, они не подходили ни тем, ни другим, поэтому оставались одни. То же самое, должно быть, относилось и к Мэгги – девочка проводила время в обществе собаки и древних греков. Ей бы нужно было иметь с полдюжины братьев, сестер и кузенов, а также пообщаться с детьми торговцев, моряков и… Ну, может быть, еще исследователей-любителей.

Шарлотта тихо вздохнула и сказала:

– Ладно, давай посмотрим, сможем ли мы отнести ее вниз.

Кто-то забарабанил пальцами по дверному косяку. Шарлотта подняла голову и пробормотала:

– О, мистер Фрост…

Бенедикт, стоявший у порога спальни, проговорил:

– Я отодвинул всю мебель от дверей. Теперь вы позволите мне послужить моему капитану?

– Мистер Фрост, но вы не одеты, – пожурила его Мэгги.

Бенедикт был без лейтенантского кителя, порезанного и испачканного кровью, и на нем сейчас были только рубашка и жилет, а плотно облегавшие ноги бриджи и высокие сапоги дополняли наряд – он являл собой образец мужественности.

– Я одет настолько, насколько могу, – сказал он, состроив комичную гримасу. – Мой китель этой ночью пережил весьма неприятное приключение. Разве вы не слышали, как я рассказывал об этом вашим бабушке и дедушке? Давайте-ка я спущу Капитана вниз и расскажу вам самое страшное.

Мэгги вскочила на ноги и сказала:

– Да, хорошо. Капитан лежит возле камина, на плетеном коврике.

«Который придется выстирать или выбросить – как рубашку Бенедикта», – со вздохом подумала Шарлотта.

Бенедикт же подошел поближе к собаке и присел рядом с ней на корточки, бормоча что-то себе под нос, но так тихо, что его слова невозможно было расслышать. Это походило на тихое пение, и Шарлотта приблизилась к нему, надеясь расслышать хотя бы несколько слов, по которым можно было бы узнать песню.

– Хмммм-хмм-ммммм. Мисс Перри, не слушайте, – полусказал, полупропел Бенедикт. – Это моряцкая песня, и она не для женских ушей. Хмммм-хмммм…

Под эту песню Капитан снова зашевелил хвостом, и Бенедикт осторожно поднял его с коврика.

– Мисс Мэгги, – сказал он, – не будете ли вы любезны пойти вперед и открыть входную дверь? Я думаю, этот добрый сэр не прочь полежать некоторое время на солнышке.

Маленькая процессия медленно спустилась по скрипучей лестнице. Мэгги открыла входную дверь, и все трое, полуодетые, столпились на крыльце. Затем Бенедикт, сделав несколько шагов, положил собаку на влажную от росы травку. Коротко тявкнув, старая гончая вытянула лапы и перекатилась на живот.

– Вот, ей так же нравится на солнце, как и мне, – сказал Бенедикт.

– Мистер Фрост, вы очень добры к ней. – Мэгги крепко скрестила руки на груди – тонкая ночная рубашка была слабой защитой от утреннего ветерка. – У вас когда-нибудь была собака или кошка?

Бенедикт покачал головой.

– Нет, никогда. До двенадцати лет я жил в Лондоне, а потом ушел в море. На корабле нет места для собак и кошек.

Шарлотта улыбнулась.

– А как насчет крыс или попугаев?

– Гм… с крысами у моряков особые отношения – и совсем не дружественные. А попугаи… Разве попугаев заводят не пираты?

– Они самые. А также каперы, – Шарлотта снова улыбнулась.

Бенедикт фыркнул и пробормотал:

– Увы, я не пират и не капер. Но если я когда-нибудь остепенюсь, то мне придется завести питомца.

– Вам нужно завести собаку, – сказала Мэгги. – Они могут вынюхать что угодно. К тому же собака может выучить ваши маршруты и провожать вас, если вы забудете дорогу.

– А как собака узнает, куда именно я иду?

Этот вопрос заставил Мэгги задуматься, а Шарлотта проговорила:

– Может, дадим Капитану отдохнуть? Мы же пока оденемся и позавтракаем.

И – о чудо! – Мэгги согласилась и направилась обратно в дом. До того как Бенедикт последовал за ней, Шарлотта схватила его за рукав и тихо прошептала:

– Огромное вам спасибо. А то я уже не знала, что делать.

– Вы были с ней. Это все, что ей требовалось. – Он усмехнулся. – И знаете, я бы не смог отнести вниз собаку, если бы вы не забинтовали так хорошо мою руку.

Он ушел в дом, а Шарлотта осталась снаружи, чтобы немного побыть одной. Бенедикт сказал, что ему нравилось чувствовать солнце, и ей было интересно, сможет ли и она его почувствовать. Был конец весны, солнце вставало рано, но сейчас оно казалось далеким и не очень-то грело. Шарлотта закрыла глаза и вытянула перед собой руки ладонями вверх – чтобы уловить хоть немного тепла. При этом прислушивалась, пытаясь услышать какое-нибудь движение в окружающем мире. Внезапно ей показалось, что она услышала где-то вдали шаги. И какой-то дробный стук – будто что-то мелкое и твердое, вроде камешков, ударялось о каменную стену.

Собака чихнула и перекатилась по траве. Шарлотта открыла глаза и со вздохом прошептала:

– Вот вам и попытка понять окружающий мир…

А гончая уже стояла на длинных тонких ногах, задрав голову и к чему-то принюхиваясь.

– Я даже тебя, Капитан, не могу понять, – пробормотала Шарлотта. – Уж не затеял ли ты всю эту драматическую суету ради того, чтобы Бенедикт Фрост понес тебя на руках?

Собака тявкнула и помахала хвостом.

– Что ж, тогда ты молодец, Капитан, и я тебя не виню. Поваляйся еще немного по траве и приведи себя в божеский вид, хорошо? Боюсь, тебе придется еще некоторое время побыть здесь.

Шарлотта с любопытством огляделась, но, конечно же, не увидела ничего достойного внимания и вернулась в дом.

А горничная Баррет тем временем проследила за тем, чтобы в спальне убрались, а затем помогла Шарлотте зашнуровать корсет, дипломатично воздержавшись от вопроса о том, как она сумела расшнуровать его накануне вечером. Наконец все были одеты, умыты и готовы к завтраку – и викарий, и его жена, и Шарлотта с Мэгги. И Бенедикт Фрост, разумеется. Все собрались за столом в столовой, где их ждал самый простой завтрак – овсяная каша и чай.

Все происходившее до странности напоминало семейное собрание – такое… которого у них никогда прежде не было. Маргарет вышла замуж, когда младшей сестре было семнадцать лет, и она, Шарлотта, в то время уже уехала. А поклонника, который бы приходил обедать вместе с ее семьей, у нее никогда не было. Конечно, и Бенедикт Фрост не являлся ее поклонником, но он-то знал, кто она такая и кем когда-то была. Они друг друга понимали, и ей с ним было… спокойно. Более того, казалось даже, что он с ее близкими держался более непринужденно, чем она, Шарлотта.

– Как я понимаю, – сказал Бенедикт, поднимая ложку с кашей, – все мы уже почти готовы отправиться в церковь. Однако хочу заметить, что я остался без кителя…

Преподобный со звоном уронил ложку.

– Я не должен был позволять вам идти домой в одиночку!

– Ошибаетесь, викарий. И не забывайте, я ведь сам решил задержаться в общей комнате «Свиньи и пледа» допоздна. Так что весь риск – на моей ответственности.

– Страдательный залог, – заметила миссис Перри, – иногда очень труден для перевода.

– Знаете, мистер Фрост, – проговорила Шарлотта, – ваши слова очень разумны. Должно быть, кто-то мудрый не так давно сказал вам нечто подобное.

– В том, чтобы отстаивать свое право на неразумные поступки, и в самом деле есть некая мудрость. – Бенедикт подмигнул ей, что при его слепоте выглядело до странности очаровательно.

– На чердаке хранятся вещи моего отца, – сказала Мэгги. – Мистер Фрост, может быть, вы могли бы взять что-то из его одежды.

В этот момент Шарлотта была рада, что Бенедикт не мог бросить на нее пронзительный взгляд.

– О, Мэгги, прекрасная мысль, – сказала она. – Я попрошу одну из горничных принести что-нибудь для мистера Фроста.

Конечно, мужчина, которого Мэгги называла своим отцом, им не являлся, он был мужем Маргарет Перри Кэтлетт, и Шарлотта видела его всего один раз в жизни – когда приезжала на свадьбу сестры. Мистер Кэтлетт был респектабельным торговцем, близких родственников не имел, и жена пережила его всего на несколько месяцев.

– Мистер Фрост, вы не можете идти в церковь в таком виде, – решила миссис Перри. – В этот раз вам придется остаться дома.

– Тогда вы можете позаботиться о Капитане, пока нас не будет! – воскликнула Мэгги.

Бенедикт с серьезнейшим видом ответил:

– Мисс Мэгги, ваша тетя уже попросила меня этим заняться.

Ложь, конечно же, но Шарлотта была рада ей, потому что Мэгги посмотрела на нее с сияющей улыбкой.

– Не забыл ли я… Кажется, я забыл попросить Баррет подготовить к сегодняшнему дню корзинки, – сказал викарий. – Мне нужно сделать несколько визитов.

– Но преподобный!.. – Мать Шарлотты отложила ложку. – Предполагается, что сегодня день отдыха. Все визиты могут подождать до завтра.

– Нет, не могут, – возразил викарий. – Я должен был взять с собой эти вещи еще вчера, но…

– Вместо этого ты потратил время на дознание. – Жена викария вздохнула. – Перри, у тебя всегда какие-нибудь дела.

– В самом деле, миссис Перри. – Ее супруг тоже вздохнул. – Увы, нет покоя ни для грешников, ни от них. А я настолько устал, что уже не знаю, к какой группе сам отношусь.

Днем Шарлотта с отцом обходили деревню, а Бенедикт тем временем остался в доме викария. С тех пор, как он утром отнес вниз Капитана, никто ничего от него не ожидал, что предоставляло ему некоторую свободу, но в то же время и расстраивало. У Мэгги была ее собака, Шарлотта играла роль добродетельной дочери викария; к тому же она помогала отцу нести кучу корзинок, собранных Баррет. Но чем же заняться ему, Бенедикту? Письмо Джорджетте он уже написал. И у него не было ничего такого, о чем стоило бы написать лорду Хьюго. А остальные знакомые, с которыми он переписывался, были не настолько близкими, чтобы без причины тратить на них дорогую бумагу.

В конце концов Бенедикт зашел в кухню и неплохо провел час в обществе кухарки и горничной Колин, помогавшей на кухне и иногда по дому. Он вызвался почистить овощи, но женщины не разрешили. «Не потому, мистер Фрост, что вы слепой, а потому что вы джентльмен и гость викария». Поэтому он просто сидел, наслаждался ароматами жаркого из дичи и сладких тушеных фруктов и слушал беззлобные споры женщин.

Судя по дыханию и тяжелой походке, кухарка была женщиной довольно крупной. И она требовала от более молодой Колин точного исполнения своих распоряжений. Когда же их разговор перешел от дискуссии о том, кто мог зарезать Нэнси Гофф, к куда более горячему спору о том, какого цвета должен быть соус, Бенедикт удалился.

Проходя через столовую и выходя в коридор первого этажа, он столкнулся с хозяйкой дома.

– Добрый день, миссис Перри. Отдыхаете от своих троянцев?

– Ай-ай, мистер Фрост. Троянцы – враги. Я ведь специалист по древним грекам.

– Над каким переводом вы сейчас работаете?

Миссис Перри довольно долго молчала, и Бенедикт уже подумал, что, возможно, оскорбил ее своим вопросом.

– Ох, никто никогда меня об этом не спрашивал, – сказала наконец пожилая женщина.

– Но лорд Хьюго наверняка спрашивает в своих письмах.

– Я имею в виду людей, с которыми живу. – Еще одна пауза. – Не хотите ли обследовать мой кабинет? Можете стучать тростью по полу сколько угодно, главное – не задеть мои бумаги.

«С ее стороны это приглашение – любезность», – подумал Бенедикт. Он взял трость из угла возле входной двери и вошел в кабинет. Едва уловимое эхо от нескольких ударов трости помогло ему составить общую картину. Он понял, что комната небольшая, а эхо приглушалось книжными полками, стоявшими вдоль стен, и бумагами. Кроме того, он определил на ощупь, что в кабинете стоял письменный стол, а рядом – два стула.

– Садитесь-садитесь, – сказала миссис Перри. Он так и сделал. – Вы спрашивали, над чем я работаю. Над «Одиссеей». Но это – скорее для развлечения. Ее уже переводили раньше, причем не один раз. Я и сама ее переводила в первые годы замужества, когда только учила греческий.

– О, я думал, вы знали его гораздо дольше, – заметил Бенедикт. Если не считать ее любви к языкам, Бенедикт ничего не знал об этой женщине, хотя и жил в ее доме уже несколько дней.

– Нет, я занялась греческим, когда Перри получил приход в Строфилде. Я решила, что это – мое призвание. Жена викария должна ведь чем-то заниматься, пока ее муж опекает свое стадо… – Миссис Перри вздохнула и зашуршала бумагами. – Мне нравится идея «Одиссеи». Семья разделена, но в конце снова соединяется.

– Эта история длилась годы, не так ли?

– Да, верно. Но полагаю, я ждала дольше, чем Пенелопа.

Снова воцарилось долгое молчание, но теперь оно казалось мягким, как шерстяная пряжа.

– Что ж, не буду отвлекать вас от работы, которая дает вам успокоение, – сказал наконец Бенедикт.

Но давала ли? Он не был в этом уверен.

* * *

Проведя несколько минут в первом же доме, который они с отцом посетили, Шарлотта вспомнила, почему когда-то отказалась от «богоугодных дел».

Миссис Франкот, прачка, которая так раздражала Баррет, снимала несколько комнат за магазином. Как только человек входил в ее комнаты, в нос ему ударяли резкие запахи ее ремесла – мыла и красителей. Едва викарий с дочерью переступили порог, эта еще крепкая вдова, мать нескольких взрослых детей, тут же начала причитать:

– Ох, преподобный, вот бы кто-нибудь нашел эти золотые монеты. – Она утерла рукавом поблекшие глаза. – У моего внука Джека золотуха, а ему всего лишь три года. Ели бы потереть его язвы золотом, они бы враз прошли!

«Нет, не прошли бы, – со вздохом подумала Шарлотта. – Золото могло бы помочь золотушному ребенку только одним способом – пополнив карман доктора».

– Ну-ну, не расстраивайся, милая. – Викарий склонил седую голову и стал рыться в корзине. – Я пришел помолиться с тобой и принес тебе отрез фетра.

– Какой маленькому мальчику с золотухой прок от фетра? – Миссис Франкот высморкалась в рукав.

Викарий, казалось, смутился.

– Полагаю, никакого, – пробормотал он. – Но я… Когда я посещал вас в прошлый раз, вы упомянули, что вам нужна ткань для…

– Ох, викарий, мне нужно золото!

Последовала очередная серия стенаний, и вдова уткнулась лицом в фартук.

– Не тебе одной, – тихо пробормотала Шарлотта, затем, уже громче, сказала: – Я уверена, вы признательны викарию за эту ткань. Что ж, до свидания.

Взяв отца за локоть, она поспешно вывела его из дома.

– Ну, Шарлотта… – Преподобный покачал головой, моргая от яркого полуденного солнца, и на его худом лице появилось что-то вроде улыбки. – Мне никогда не удавалось так быстро закончить визит в дом миссис Франкот.

– А теперь удалось. – Шарлотта тоже улыбнулась. – Куда теперь?

Следующие несколько визитов были не столь унылыми и чуть более приятными. Люди, которые никогда не видели младшую дочь викария или несколько лет не встречали добродетельную – ха! – мисс Перри, бросали на Шарлотту удивленные взгляды. Ее отец шел к ним с молитвами утешения, а также с рулонами тканей и банками желе из телячьих ног. Пока викарий раздавал эти дары, Шарлотта позволяла разглядывать себя и даже один раз попыталась утешить раскапризничавшегося малыша. Малыш ее укусил.

– Почему о нуждах этих людей не заботятся Селвины? – спросила Шарлотта, когда они готовились совершить последний на сегодня визит. – Они же местные сквайры, и они должны…

– Они заботятся о своих арендаторах, – перебил отец.

Шарлотта молча кивнула. Она прекрасно понимала, что леди Хелена, дочь графа, восемь лет назад вышедшая замуж за Эдварда, была настолько же невеликодушна, насколько богата. Те обитатели Строфилда, которые не жили на ее земле, ее не интересовали. А вот отец – он был совсем другим человеком… Покосившись на него, Шарлотта сказала:

– Папа, давай я понесу корзину. Ты очень устал.

Взяв у него корзину, она постучалась в последнюю дверь в меблированных комнатах в дальнем конце главной улицы Строфилда. Здесь жила мисс Дэй, инвалид, которая когда-то была гувернанткой детей Селвина. Служанка мисс Дэй впустила Шарлотту и ее отца в единственную комнату хозяйки, где стояли кровать и стол. Все выглядело очень бедно, но повсюду было чисто. Однако здесь стоял запах дыма и жира из других комнат дома.

– О, какое утешение видеть вас, викарий. – Мисс Дэй попыталась приподняться и сесть прямо. – Вы принесли мое лекарство?

Шарлотта вопросительно посмотрела на отца.

– Да, мисс Дэй. В точности то, то прописал ваш доктор. По одной ложке три раза в день.

Шарлотта порылась среди всякой всячины, оставшейся в корзинке, и нашла бутылочку, закрытую пробкой. Она передала ее горничной, та сделала реверанс и стала готовить порцию лекарства.

– Сколько я должна доктору? – спросила мисс Дэй. – Боюсь, лекарство очень дорогое… – Она теребила тонкими пальцами лоскутное одеяло, которое, как отметила Шарлотта, было сшито гораздо лучше тех одеял в доме викария, которые сшила она сама.

– Ни фартинга, – ответил викарий. – Доктор хочет, чтобы вы не переживали из-за денег и побыстрее выздоравливали.

Если это был тот же самый лекарь, что лечил в детстве Шарлотту, – то он был не из тех, кто печется о чувствах пациентов. Она подозревала, что за лекарство заплатил отец.

– Как он добр, – сказала больная и проглотила порцию лекарства. – Вы передадите ему мою благодарность?

– Непременно передам.

Мисс Дэй тихо кашлянула.

– Знаете, леди Хелена обещала прислать мне немного крахмала и бульон. Как мило и великодушно с ее стороны. Хотя мне пришлось оставить работу в их доме… Но похоже… Кажется, она забыла прислать обещанное. Ее муж вернулся домой, и это, наверное, ее отвлекло.

Больная снова кашлянула.

Шарлотта почувствовала, как по спине ее пробежал холодок.

– Муж леди Хелены вернулся? – спросила она.

– Да, ночью или рано утром. Он приехал в карете с гербом. Говорят, сегодня утром карета стояла перед их домом. Вы же знаете, как быстро в деревне распространяется молва… – Снова последовал кашель. – Преподобный, не сердитесь на него из-за того, что он путешествовал в воскресенье. Кто же не поспешит вернуться домой к этим милым ангелочкам?..

Этим словом, как догадалась Шарлотта, мисс Дэй называла своих бывших подопечных. Детей Эдварда. Других его детей. Интересно, похожи ли они на Мэгги? Хотя… Пожалуй, она бы предпочла этого не знать.

Пока ее отец читал молитвы вместе с прикованной к постели мисс Дэй, а потом прощался с ней, Шарлотта стояла в стороне и старалась выглядеть скучной и благопристойной.

А потом была долгая дорога обратно до дома викария. Стало жарко, ужасно хотелось пить, и корзинка оттягивала руку. Их шаги оставляли колеи по краям дороги. Увы, здесь не было тротуаров, как в Лондоне.

Первым нарушил молчание викарий.

– Шарлотта, спасибо, что пошла сегодня со мной. Это… Очень хорошо, что ты мне помогла. – Отец умолк, а Шарлотте почему-то казалось, что он хотел сказать не совсем то, что сказал.

– Мне следовало бы больше тебе помогать, – пробормотала она. – Не сегодня, а все эти годы. Я не представляла, что ты… – У нее на мгновение перехватило горло. – Да-да, мне следовало больше тебе помогать, – повторила она.

Отец внимательно посмотрел на нее. Его глаза были такими же зелеными, как ее собственные, и смотрели они сейчас немного печально.

– А мне следовало позволить тебе это делать, – тихо сказал он.

Глава 12

Утром следующего дня стояла прекрасная погода, и Шарлотте очень хотелось чувствовать себя красавицей, ведь красота – лучшие доспехи женщины, даже если она, эта женщина, – дочь викария и старая дева.

И именно в это утро они с Бенедиктом собирались кое-что предпринять – договорились об этом за завтраком, когда Шарлотта рассказала о своем плане.

– Мы не можем охотиться за золотом, – сказала она. – Нам нужно охотиться за человеком, который знает, где оно спрятано.

– Я услышал слова «мы» и «нам», – отозвался Бенедикт. – Означает ли это, что я больше вам не противник?

– Вы никогда им не были. – Шарлотта глотнула черного, слишком крепкого чая и слегка поперхнулась. С тех самых пор, как она испытала с Фростом наслаждение – или он доставил ей наслаждение? – ее сердце по отношению к нему странным образом смягчилось. – И да, я сказала «мы». Я знаю, что вы тоже хотите найти соверены, но я пришла к мысли, что мы нужны друг другу для того, чтобы это сделать.

– Расскажите поподробнее, – сказал Бенедикт, упершись локтем в стол и подпирая ладонью подбородок.

– Ну… всегда ведь есть человек, который что-нибудь знает. Например, возница, который взял в свой экипаж сундуки. Или слуга, который погрузил монеты в сундуки. А также человек в монетном дворе, который смотрел в сторону, пока незнакомый кучер принимал в свой экипаж груз.

Бенедикт нахмурился и проворчал:

– И где же все эти люди? Либо мертвы, либо им хорошо заплатили за молчание. И если они в Лондоне, то…

– Нет, они не в Лондоне, – перебила Шарлотта. – По крайней мере, не были там позапрошлой ночью. – Той ночью, когда Эдвард Селвин вернулся в свой особняк. Хотя, конечно же, ей следовало выяснить, когда именно он прибыл.

– Да, понимаю… – кивнул Бенедикт. – Человек, который на меня напал, – один из тех, кому что-то известно, верно?

– Думаю, что так.

– И вы полагаете, что тот, кто убил Нэнси, был…

– Тем, кто расплатился украденной монетой. Но, должно быть, Нэнси что-то заметила или услышала… В общем, узнала что-то такое, чего не должна была знать.

– Но теперь, получается, что и я – тоже, – заметил Бенедикт. – Во всяком случае, убийца почему-то так считает.

– Вот почему я хочу, чтобы вы держались около меня, – сказала Шарлотта. – Вы можете стать мишенью.

– Или приманкой, – добавил Бенедикт. Казалось, подобная перспектива его веселила. – Вы же по-прежнему носите при себе нож?

– Да, захвачу, – пообещала Шарлотта.

Она поднялась на второй этаж, чтобы переодеться для выхода из дома. Вместо платья с длинным рукавом из голубой саржи она надела более легкое платье из светло-голубой ткани с рисунком из мелких черных цветочков и листьев. Это платье она купила готовым у одной подающей надежды портнихи через неделю после переезда в Севен-Дайалс. Платье, конечно, сидело не так, как сшитые на заказ, которые Шарлотта тайком распродала, однако оно было красивое, а она затосковала по красоте почти сразу же, как покинула Мэйфер. Имелась лишь одна проблема: платье было с коротким рукавом. Куда же спрятать нож? Вспомнив уловку Бенедикта, Шарлотта засунула маленький складной нож в ботинок. Оттуда его было не так-то легко достать, но это все равно лучше, чем ничего.

Приколов под самым горлом старинную фамильную камею, Шарлотта шпилькой закрепила на уложенных в узел волосах кружевную шапочку, потом надела простенький капор. После чего достала из ящика кинжал, с которым напали на Бенедикта, и положила его в сумочку. Маленький ридикюль стал казаться странно раздутым, но кому придет в голову предположить, что это – из-за ножа?

– Ты дочь викария и старая дева, – сказала Шарлотта своему отражению в зеркале. – Ты проводишь время, занимаясь богоугодными делами.

Она стала вприпрыжку спускаться по лестнице, и ее щеки порозовели.

– Похоже, что сегодня вы готовы завоевать мир, – заметил Бенедикт. – Я слышу это по вашему пружинистому шагу. Боюсь, я недостаточно элегантен, чтобы вас сопровождать, но я все равно собираюсь взять вашу руку.

Вместо испорченного лейтенантского кителя он надел сюртук, принадлежавший мужу Маргарет. Эзра Кэтлетт был таким же широкоплечим, но ниже ростом, поэтому его сюртук сидел на Бенедикте неважно – рукава оказались коротки на несколько дюймов. К тому же голубая ткань поблекла от времени, а пуговицы потускнели.

У Шарлотты болезненно сжалось сердце, но она заявила:

– Вы выглядите не хуже любого из модников, уж поверьте мне.

Он вскинул бровь.

– Мне нравится ваш нынешний настрой. Сделаю все, что в моих силах, чтобы его поддержать.

Перед тем как выйти за порог, Бенедикт взял свою трость. Он почти не пользовался ею со дня приезда, и Шарлотта успела забыть, какой строгий вид она ему придавала. Он снова стал высоким крупным незнакомцем из таверны – тем, кто заинтриговал всех посетителей, находившихся тогда в переполненном зале.

Это впечатление продержалось ровно до тех пор, пока Бенедикт не усмехнулся и не предложил ей свободную руку. И она тотчас растаяла – точно так же, как в тот момент, когда он впервые улыбнулся ей с противоположной стороны стола. Только на сей раз она растаяла еще сильнее, чем тогда.

По дороге они беседовали обо всем и ни о чем, и эта непринужденность явно противоречила их сегодняшним намерениям.

Когда же они, наконец, свернули на главную улицу Строфилда, Шарлотта стала всматриваться в каждое лицо. Те, кого она явно знала, – например, жена мельника и его старшая дочь, которая уже вышла замуж и родила малыша, а также торговец канцелярскими принадлежностями и продавец домашней птицы, – все эти люди приветствовали ее как мисс Перри, и она вовлекала их в разговор. И каждый раз, когда они проходили дальше, Бенедикт говорил:

– Не тот голос, на меня напал не он.

– Вряд ли можно ожидать, что годовалый сын миссис Бартон полоснул вас ножом, – с улыбкой заметила Шарлотта. – Но я рада, что вы хорошо помните голос и не станете обвинять этого мальчугана.

– Остановитесь. Кажется, это здесь, – неожиданно сказал Бенедикт и, остановившись, огляделся, вернее – прислушался и принюхался.

Шарлотта же замерла, стараясь не шевелиться и производить как можно меньше звуков. Наконец ее спутник кивнул и проговорил:

– Да, так и есть. Во всяком случае, все произошло недалеко отсюда.

– Значит, это то место, где на вас напали? – спросила Шарлотта. – Но откуда вы знаете? Нет, я вам верю, мне просто любопытно…

– Пустота деревенской лужайки по сравнению с магазинами, – тихо ответил Бенедикт. – Кроме того – запах выпечки. А дорога здесь становится мягче и идет немного под уклон, – вероятно, потому, что каждый раз во время дождя здесь образуются лужи. Что вы видите вокруг? Есть что-нибудь необычное? Что угодно – только бы иметь хоть какую-то зацепку…

Шарлотта осмотрелась и в некоторой растерянности пробормотала:

– Ну… я вижу грязь со следами множества ног.

– Какого размера следы? В какую сторону ведут? Есть ли какие-то отпечатки, которые исчезают как… – Бенедикт сделал какое-то резкое движение.

Шарлотта тяжко вздохнула.

– Мне очень жаль, но я не могу отличить одни следы от других. С тех пор здесь прошло так много людей, что следы наложились одни на другие.

– Есть пятна крови?

– Боже правый! Вы думаете, у вас было такое сильное кровотечение? – Шарлотта снова осмотрелась, пытаясь найти хоть что-нибудь достойное внимания. – Если пятна крови и были, то их втоптали в грязь, – сказала она, снова вздохнув. – Но я попробую поискать ваш стилет.

– Да, попытайтесь, – кивнул Бенедикт.

И Шарлотта какое-то время шевелила носком ботинка каждый кустик травы у дороги. Чтобы для любопытствующих прохожих все это выглядело вполне невинным занятием, она непрерывно щебетала, рассказывая о Строфилде – словно Фрост был богатым путешественником, осматривавшим местные достопримечательности.

Наконец ее поиски завершились, и она тихо сказала:

– Я не нашла ваш стилет, но нашла пенни, ореховую скорлупу и гвоздь от подковы.

– Явно следы каких-то дьявольских махинаций, – с усмешкой пробормотал Бенедикт.

– Возможно, вы и ваш противник обменялись ножами. Или его подобрал кто-нибудь, проходивший по дороге.

– Или стилет съела коза.

– Сомнительно, хотя возможно. Жаль… Я бы очень хотела найти его для вас.

– Все в порядке, не беспокойтесь. Без ножа мой сапог гораздо удобнее.

Шарлотта хмыкнула.

– Вы так говорите, чтобы я не расстраивалась.

– Нет, я пытаюсь не расстраиваться сам.

– И как, получается?

Бенедикт шагнул к ней и снова положил ее руку на сгиб своего локтя.

– Да, замечательно получается.

Не прошли они и дюжины ярдов, как Шарлотта заметила сыщика с Боу-стрит – тот находился в Строфилде с того самого дня, когда Нэнси дали золотой соверен.

– Я собираюсь окликнуть мистера Лайлака, – сказала она Бенедикту. – Думаю, стоит отдать ему кинжал, который вы подобрали.

– Передать конфиденциальную информацию соответствующим инстанциям? Ерунда, мисс Перри. Можно подумать, вы никогда не читали готических романов. Вам следует оставить кинжал у себя и самой выступить в роли детектива.

– И подвергнуть себя ненужной опасности? Ну уж нет. Я и так играю роль детектива, но только – в поисках денег. И я не собираюсь подвергать опасности вашу жизнью.

– У меня всего лишь порез на руке, – пробормотал Бенедикт, но тем не менее улыбнулся, когда его спутница окликнула сыщика.

Мистер Лайлак, невысокий мужчина с аккуратно подстриженной бородкой, протиснулся между женщиной в капоре, державшей в руке корзину с яйцами, и толстым мужчиной, пытавшимся раскурить трубку. Приблизившись к Шарлотте и Фросту, он приветствовал их.

Шарлотта слишком поздно осознала, что встречалась с мистером Лайлаком только как незнакомка в капоре с вуалью, а не как мисс Перри. Должно быть, Бенедикт подумал о том же самом, потому что он тотчас спас положение – поблагодарил мисс Перри за то, что та подозвала Лайлака.

– Мне посчастливилось познакомиться с сыщиком с Боу-стрит во время дознания по делу об убийстве мисс Гофф, – пояснил Бенедикт.

– Офицер полиции, с вашего позволения, – проговорил Лайлак, чей провинциальный выговор совершенно не вязался с проницательным взглядом его карих глаз. – Чем могу быть вам полезен этим поздним утром?

– Мистер Лайлак… – Шарлотта поколебалась. – Скажите, вы ищете убийцу Нэнси Гофф или украденное золото?

– Ну-ну, интересный вопрос… А почему вы об этом спрашиваете?

– Типично для сыщика, – пробормотал Бенедикт. – Ответ, который не дает вообще никакой информации. Не знаю, Лайлак, что вам на это сказать.

– Давать такие ответы, Фрост, – это моя работа. Так же, как ваша – узнавать новые ругательства, плавая по морям.

– Это не все, чем занимаются моряки. Хотя подмечено верно. А причина нашего вопроса вот в чем… Возможно, мы сможем помочь вам с одним расследованием, а с другим – скорее всего, нет.

– Ах, вот как?.. – протянул Лайлак. – Так что же вы хотите мне рассказать?

– Дело в том, что мы бы хотели кое-что вам показать, – вмешалась Шарлотта. – Но не на улице. Давайте зайдем… хотя бы вон в ту пекарню.

Еще в те годы, когда Шарлотте было лет пятнадцать, в одном из помещений пекарни установили несколько столиков, и эта небольшая зала стала первой кафе-кондитерской в Строфилде.

Как только Шарлотта переступила порог, в ноздри ей ударил сладкий запах выпечки, и она вспомнила, как часто ей хотелось в детстве сесть за один из этих столиков. И очень хотелось, чтобы ее попросили разделить с какой-нибудь подругой тарелку пирожных.

– Мисс Перри, мне не положено заходить за кексами в процессе расследования, – пробормотал Лайлак.

– В таком случае мы не будем заказывать кексы, – решила Шарлотта. Сама же она, конечно, давно уже переросла это желание. – Мистер Лайлак, вы пробовали здешний фруктовый торт? Человеку гораздо лучше думается, когда он наелся торта с джемом.

– Если это так… офицерам придется изменить свой рацион, – с улыбкой заметил Бенедикт.

Все трое заказали по куску торта. Кроме того, Шарлотта попросила подать чайник чая на троих, затем проводила своего спутника к столику. Усевшись в крошечные кресла, они осмотрелись. К счастью, в этот час других посетителей в кафе не было.

Дочь булочника подала им торт на маленьких белых тарелочках и тотчас же скрылась, оставив их одних.

– Сначала торт, потом дело, – сказал Бенедикт.

– Обычно я не так вела свои дела, – прошептала Шарлотта ему на ухо (всегда приятно, если кто-то поперхнулся от неожиданного смеха из-за твоей шутки), потом, уже громче, добавила: – Мистер Лайлак, это местное фирменное блюдо. Оболочка торта заполнена джемом и миндальным бисквитом.

– С джемом? – с сомнением переспросил сыщик. Но затем, когда он отправил в рот кусок торта, с его губ сорвался возглас восторга: – О-о-о!.. – У него даже глаза расширились.

– Хм… замечательно, – согласился с ним Бенедикт.

Тут и Шарлотта откусила от своего ломтика.

– Мммммм!.. – изрекла она. В детстве ей этот торт доставался только в качестве редкого лакомства – каждый год на день рождения и еще однажды, когда она сумела удержать в памяти строки из Библии достаточно надолго и пересказала их отцу. Она пыталась научить свою кухарку в Лондоне готовить такой торт, но ничего не вышло, так как оба они могли лишь догадываться о том, как это чудо готовилось.

– Мистер Фрост, – пробормотала она с полным ртом, – вы, кажется, спрашивали, что мне здесь больше всего нравится. Вот это, этот чудесный торт…

А мужчины тем временем помалкивали, собирая со своих тарелок последние крошки лакомства. Наконец, удовлетворенно вздохнув, мистер Лайлак проговорил:

– Что ж, мисс Перри, вы меня накормили, и я вас благодарю. Это было настоящее лакомство. А теперь… Не перейти ли нам к делу? Что вы желали мне показать?

Шарлотта выставила на стол свой ридикюль, и тот гулко стукнул о столешницу.

– Догадываюсь, что внутри не обычные дамские безделушки, – заметил сыщик. – Можно взглянуть?

– Да, пожалуйста. Но осторожно.

Лайлак заглянул в сумочку и присвистнул.

– Хорошенькую игрушку вы носите, мисс Перри.

– Это не ее, – сказал Бенедикт. – И не моя.

Он вкратце рассказал офицеру, как после дознания на него напали, как он отбился от нападавшего и как случайно взял вместо своего ножа его оружие.

– У вас есть другие доказательства этого нападения? – спросил Лайлак. – Ну… помимо ваших слов.

– Я видела, как он примчался в дом викария в панике. И у него на руке была рана, из которой сочилась кровь, – сказала Шарлотта.

Сыщик пристально посмотрел на нее, и она, вскинув подбородок, добавила:

– Да-да, и рана была довольно глубокая.

– Я вовсе не был в панике, – проворчал Бенедикт. – Но я действительно двигался довольно быстро, что вполне понятно… учитывая обстоятельства.

– Кроме того, я видела стилет мистера Фроста, – заявила Шарлотта, и Бенедикт едва снова не поперхнулся. – Так вот, это – не тот нож, который он привык носить при себе.

– Да уж, совсем не тот… – с усмешкой пробормотал Бенедикт.

Шарлотта невольно улыбнулась и ткнула его локтем в бок. Однако Лайлак, не обращая на них внимания, тщательно рассматривал кинжал. И Шарлотта, впервые глядя на него при ярком дневном свете, решила, что это очень красивое оружие. Она подробно описала его Бенедикту. Оказалось, что перламутровая рукоятка была украшена изумрудом, а на остром скошенном лезвии темнели какие-то неприятные на вид пятна.

– Боже правый, Бенедикт… – прошептала Шарлотта, чувствуя, что ее пальцы становятся липкими. – На лезвии – кровь! – Она тут же спохватилась и сказала: – Мистер Фрост, простите мне столь неофициальное обращение, просто я… Кажется, я сейчас упаду в обморок.

– Та-ак… – произнес Лайлак. – Я не помешаю леди упасть в обморок, если у нее есть на то причина. Скажите, мистер Фрост, как по вашему мнению, кровь на кинжале ваша?

Бенедикт пожал плечами.

– Не знаю, чья еще она могла бы быть.

– Но вы думаете, она может быть чьей-то еще?

Холодный пристальный взгляд карих глаз на Бенедикта, конечно, не подействовал.

– Да, думаю, может, – ответил он. Склонив голову в сторону Шарлотты, добавил: – Мисс Перри, думаю, сейчас вам было бы неплохо найти какого-нибудь знакомого, человека, с которым можно побеседовать. Где-нибудь в другом месте, не за этим столом.

– Вы собираетесь обсуждать какие-то ужасные вещи? Не бойтесь, я все-таки не упаду в обморок. – Шарлотта выпрямилась на стуле. – Но прошу вас, мистер Лайлак, спрячьте кинжал, пока в магазин кто-нибудь не вошел. Если хотите, можете взять мой ридикюль.

Сыщик криво усмехнулся.

– Вы предлагаете мне разгуливать с дамской сумочкой? – Он завернул кинжал в носовой платок и сунул в карман плаща. – Фрост, что у вас на уме?

– У меня есть кое-какое медицинское образование, – начал Бенедикт. – Я слышал показания свидетелей во время дознания, хотя, конечно, я не мог увидеть рану на теле Нэнси Гофф собственными глазами. Но, судя по описанию, смертельное ранение было нанесено тонким скошенным лезвием вроде этого.

– Это так. – Сыщик погладил свою бородку. – Однако на свете много тонких скошенных лезвий.

– Но много ли их в Строфилде? – спросила Шарлотта. – Причем – у людей, которые не могут удержаться, чтобы не пустить их в ход.

– Не думаю, что мисс Гофф хотели убить, – медленно произнес Бенедикт. – Единичный удар ножом обычно приводит к кровотечению, и может возникнуть инфекция. Но все же ребра – прекрасный щит для наших э-э… более мягких органов и…

– Все в порядке, – быстро проговорила Шарлотта. – Поверьте, я правда не упаду в обморок, так что продолжайте, мистер Фрост.

И Бенедикт продолжил объяснять Лайлаку, как, по его мнению, умерла Нэнси. Он полагал, что нож, к несчастью, скользнул между ребрами и проткнул легкое или же задел какую-то область сердца. Слушая его, Шарлотта подумала о том, что убийство Нэнси, возможно, не было связано с пропавшим золотом. Да, не исключено, что это – преступление на почве страсти. Возможно, ее ударил ножом ревнивый любовник. Она невольно потрогала пальцами шрам на своей щеке.

– Я вижу, вы много об этом думали, – заметил Лайлак, когда Бенедикт закончил объяснения. – Коронеру следовало вызвать вас в качестве свидетеля.

Бенедикт издал сухой резкий смешок, похожий на лай.

– Какой прок от слепого в качестве свидетеля?

Мистер Лайлак подобрал пальцем последнюю крошку торта со своей тарелки и с явным удовольствием отправил ее в рот.

– Тот, кому не интересно узнать ответ на этот вопрос, – просто дурак, – изрек сыщик.

Шарлотта решила, что этот человек, пожалуй, достоин того, чтобы разделить с ним тарелку пирожных, если когда-нибудь представится такой случай. Повернувшись к сыщику, она спросила:

– Мистер Лайлак, как вы думаете, нападение на мистера Фроста и нападение на Нэнси связаны между собой?

– Пока дело не закрыто, я не скажу, что думаю. Но вот каким вопросом я задаюсь… Как же вышло, что в сонной деревушке вроде Строфилда произошло убийство сразу после того, как была обнаружена украденная монета?

Шарлотта снова потрогала шрам на щеке. Лайлак, конечно, это заметил, и она, быстро опустив руки, сложила их на коленях. Немного помолчав, спросила:

– А как вы думаете?.. То есть прошу прощения, но не задаетесь ли вы таким вопросом: могла ли смерть Нэнси быть не связанной с монетой, о которой она рассказала очень многим?

Сыщик посмотрел на нее в упор.

– Нет, мисс Перри, этим вопросом я совсем не задаюсь.

Шарлотта с Бенедиктом сошлись во мнении, что их беседа с миссис Поттер, женой трактирщика, должна быть краткой. Конечно, Шарлотта вовсе не собиралась падать в обморок, но все же разговор с офицером полиции Стивеном Лайлаком очень ее взволновал. Ведь если Нэнси не должна была умереть, но все равно умерла, то, возможно, Бенедикта-то как раз намеревались убить, однако он остался в живых по чистой случайности. Она поделилась своими мыслями с Фростом, но тот с усмешкой заявил:

– В подобных рассуждениях нет ни малейшей логики.

– Да, наверное, – согласилась Шарлотта. Но она по-прежнему ужасно беспокоилась.

Миссис Поттер, крупная женщина с красным лицом и копной густых светлых волос, которые она то и дело взбивала, встретила Шарлотту с Бенедиктом у входной двери «Свиньи и пледа» и тут же заявила:

– У меня нет времени болтать со сплетниками. Нэнси Гофф оставила меня без помощников, а мы сейчас загружены как никогда.

Шарлотта удержалась от резкого ответа. Ей следовало все время помнить, что она – чопорная старая дева.

– Ох, как ужасно… – сказала она, не уточняя, что именно ужасно – смерть Нэнси или тот факт, что из-за этого дела в трактире шли очень даже неплохо. – И поверьте, я никогда не сплетничаю. Просто мой отец попросил передать вам слова утешения, – добавила она, дважды солгав.

Однако ее слова возымели действие, и миссис Поттер, явно смягчившись, проговорила:

– О, викарий очень добр… А ведь ему было так тяжело на дознании, я-то видела… Полагаю, это из-за того, что он очень мне сочувствовал. Ах, сколько неприятностей из-за Нэнси!

– Не сомневаюсь в этом, – бодро соврала Шарлотта.

Бенедикт скрестил на груди руки и с чарующей улыбкой сказал:

– Миссис Поттер, а мы не могли бы поговорить с вами в отдельном кабинете? – Он чуть раскрыл ладони, и в его пальцах блеснул серебряный шиллинг – словно подмигнул.

– Мистер Фрост – друг моего отца, – пояснила Шарлотта. – И еще – близкий друг лорда Хьюго Старлинга.

– Лорда? – Это волшебное слово произвело должный эффект. – Да-да, конечно, мистер Фрост. Я не сразу вас узнала без вашего красивого кителя, но, конечно же, я вас помню. Вы знаете цену хорошему обслуживанию. И понимаете, сколько должен стоить хороший эль.

– Полагаю, да, – кивнул Бенедикт.

Миссис Поттер в очередной раз поправила прическу, но, увы, ее кокетливый жест, конечно же, не произвел на Бенедикта ни малейшего впечатления.

– Пожалуй, я могу найти для вас несколько минут, – сказала она.

Она проводила их вверх по лестнице в маленькую, похожую на ящик комнату, находившуюся прямо над общим залом. Табачный дым, а также запахи пота и эля поднимались сюда снизу и заполняли комнатку. Шарлотта предложила миссис Поттер сесть в единственное кресло, казавшееся более или менее удобным, после чего они с Бенедиктом заняли два других.

– Ох, как хорошо дать отдых ногам, – со вздохом сказала хозяйка. – Сегодня я поставила официанткой одну из помощниц с кухни, но в зале от нее толку нет. С клиентами нужно общаться деликатно. И не помешает немного заигрывания, если вы не против, что я это говорю, мисс Перри.

Шарлотта постаралась изобразить смущение. Должно быть, у нее неплохо получилось, потому что трактирщица с улыбкой добавила:

– Мне, конечно, не стоит говорить это вам, ведь вы – дочка викария… Но знаете, Нэнси была не очень-то строгих нравов, и я махнула на нее рукой. Она брала с посетителей столько, сколько в голову взбредет, и я ей не мешала – даже если она встречалась в конюшне со своим молодым человеком. Встречалась всякий раз, когда ей удавалось ускользнуть…

Бенедикт встрепенулся.

– У нее был молодой человек?

– У всех же бывает, разве нет? – Миссис Поттер снова вздохнула.

– У меня никогда не было. – Шарлотта вновь изобразила смущение.

Трактирщица взглянула на нее с жалостью и тут же продолжила свой рассказ.

– Но на сей раз это был не какой-нибудь паренек из Строфилда. До недавних пор я его никогда не видела. Он тут появился незадолго до того, как нагрянули все эти охотники за сокровищами. – Миссис Поттер презрительно фыркнула – как будто не эти же самые люди наполняли ее кошелек, а она богатела (причем для этого ей даже не требовалось гоняться за королевской наградой). – И с тех пор, как Нэнси умерла, он мне тоже не попадался, – добавила хозяйка.

– Скажите, а он ходил в плаще? – Шарлотта насторожилась.

– Да какая разница?.. – удивилась хозяйка.

Шарлотта на секунду замялась, потом сказала:

– Ну, знаете, если бы его найти, то можно было бы выразить ему соболезнования по случаю этой потери. И дать духовное утешение, конечно же. Кажется, мисс Гофф в своих последних словах упоминала, что он носил плащ или накидку…

– Да, верно. Она все твердила о плащах и глазах как у демона. И как у кота. Твердила еще с тех пор, как получила ту золотую монету, – сказала миссис Поттер. – Наверное, в последние минуты своей жизни она просто страдала от угрызений совести – знала ведь, что ей не следовало отлучаться с работы.

– Ее последние слова?.. – Бенедикт нахмурил брови. – Мисс Перри, ваш отец, кажется, упоминал кошачий глаз… и плащ, не так ли?

– Вот видите?.. Опять эта болтовня про кошачьи глаза. – Миссис Поттер принялась поправлять свою прическу.

– Не совсем так, – сухо заметил Бенедикт. – Я понял так, что она сказала «кошачий глаз». Только один.

– Видать, была не в своем уме, – со вздохом пробормотала хозяйка.

– Да-да, должно быть, вы правы, – закивала Шарлотта. – Ведь Нэнси даже не могла повторять слова молитвы, которой мой отец поддерживал ее в последние минуты… – добавила она, с явным неодобрением и даже укоризной. – О, с каким же трудом давались ей эти слова!

– Вы бы узнали этого молодого человека, если бы увидели его снова? – спросил Бенедикт.

– Пожалуй, смогла бы, – ответила миссис Поттер. – Хотя я никогда к нему особо не приглядывалась. О, чуть не забыла! Есть же новость! Вы знаете, что мистер Селвин вернулся в Строфилд?! – Хозяйка с горделивой улыбкой повернулась к Бенедикту. – Вы, конечно, его не знаете, мистер Фрост, но он очень известный человек.

– Он художник, рисует портреты, – поспешно пояснила Шарлотта. Если бы одни только портреты…

Миссис Поттер пожала плечами.

– Ну, насчет этого я ничего не знаю. Но он женат на дочке графа! И у них прекрасный выводок ребятишек. Три мальчика.

«А также пудель», – мысленно добавила Шарлотта и заерзала в своем кресле. Ей не нравилось, что о ее первом любовнике говорили в присутствии ее последнего любовника, вернее – самого недавнего.

– У мистера Селвина нет дочерей? – поинтересовался Бенедикт.

Шарлотта бросила на него пронзительный взгляд, хотя он никак не мог на него подействовать. А миссис Поттер с усмешкой воскликнула:

– Ну зачем же ему дочери?!

– Девочки придают дому цивилизованность, – с серьезнейшим видом заявил Бенедикт. – Я вырос бы варваром, если бы не благотворное влияние моей младшей сестры.

– О, мистер Фрост! Ведь в доме викария вы должны были познакомиться с мисс Мэгги. Она очень миленькая…

– Моя племянница. Да, конечно, миленькая. – Шарлотта заставила себя улыбнуться. – Я очень рада, что мои родители ее хорошо воспитывают. То есть так, как хотела бы моя сестра.

– Ваша сестра была славной девушкой, – великодушно заметила миссис Поттер. – Жалко было, когда она уехала, выйдя замуж. И еще больше жалко, когда она скончалась. Но, по крайней мере, она оставила вам свою малышку как память о себе.

Шарлотта изобразила на лице выражение печали. И тут Бенедикт подвинул ногу вперед и носком сапога коснулся ботинка Шарлотты – в данной ситуации это было все, что он мог предложить в знак сочувствия и поддержки. Но и этого Шарлотте оказалось достаточно; она была очень благодарна своему спутнику… и любовнику. Со смерти ее сестры прошло десять лет, а она все еще спрашивала себя: «Что бы Маргарет обо всем этом подумала?» Ее сестра всегда была очень доброй, и – как старшая – она была очень серьезной и ответственной, всегда все делала наилучшим образом. Когда-то, в юности, Шарлотта посмеивалась над ней, а сейчас скорее восхищалась. Увы, болезнь отняла у нее мужа, потом она и сама заболела. Шарлотта поехала за ней ухаживать, и после этого у нее возникла идея: она решила, что ее еще не родившийся ребенок будет считаться ребенком ее сестры. Маргарет согласилась. И она продержалась достаточно долго, так что успела увидеть крещение племянницы в качестве своей дочери, а потом передала младенца заботам кормилицы. Увы, после этого она прожила совсем недолго…

И теперь уже печальное выражение на лице Шарлотты стало вполне естественным. Прощание с трактирщицей она предоставила Бенедикту, смутно отметив, что еще один серебряный шиллинг перешел из рук в руки. После чего миссис Поттер, вновь прихорошив прическу, горделиво вышла из комнаты.

Оставшись наедине, Шарлотта с Бенедиктом какое-то время сидели молча. Наконец, отбросив тягостные воспоминания, Шарлотта со вздохом сказала:

– Думаю, я нанесла достаточно визитов для одного дня. Бенедикт, вы спрашивали, что мне нравится в этих краях. Если не возражаете, я отведу вас в мои любимые места.

Глава 13

Даже в самое засушливое время года, когда водопад Киндер «съеживался» до тонкой струйки, Шарлотта всегда останавливалась, чтобы послушать шум воды, прежде чем увидеть сам водопад. А сейчас, в конце теплой и дождливой весны, он превратился в мощный поток.

Шарлотта подошла к нему в том месте, где вода почти отвесно падала в растрескавшиеся камни. Бенедикт же воткнул трость в землю и, наклонив голову, проговорил:

– Я сначала подумал, что это – просто сильный ветер. Как вы сумели устроить водопад на болотистой равнине?

Шарлотта рассмеялась.

– О, мне бы очень хотелось приписать все заслуги себе, но, увы, водопад Киндер сотворила не я. И вообще-то… Здесь не такая уж равнина… Рассказать вам об этой местности? Или вы предпочитаете сами все обследовать?

– И то, и другое. Поочередно.

На влажной и податливой, как губка, земле за пределами деревни от трости было мало проку, и Бенедикт зажал ее под мышкой. Шарлотта же знала: если бы дождей прошло чуть больше, они бы сейчас шли по щиколотку в грязи. Но пока что почва еще не раскисала. Впрочем, здесь-то под ногами у них был камень. Сначала – отдельные обломки тут и там, а потом все более и более крупные глыбы. И Бенедикт принялся оценивать размер одной из них. А трость и шляпу он положил на пятачок росистой травы. Слишком короткий сюртук действовал ему на нервы, поэтому он снял его и бросил туда же, где лежала трость. Потом ощупал довольно крупный растрескавшийся камень и, забравшись на него, прокричал:

– Шарлотта, идите сюда! Сядьте со мной и расскажите обо всем, что вы видите.

Она развязала ленты капора и, бросив его поверх Бенедиктова сюртука, вкарабкалась на камень. Устроившись рядом со своим спутником, проговорила:

– Мне тут очень нравится.

– Здесь проще находить дорогу, чем в любом другом месте в Строфилде, – заметил Бенедикт.

– Я тоже всегда так думала. – Шарлотта, прищурившись, посмотрела в даль. – И если бы я в детстве могла жить не в доме викария, а здесь… О, тогда бы я была самым счастливым ребенком. По крайней мере, до тех пор, пока не проголодалась бы, – добавила она со смехом.

Некоторое время они сидели молча. Потом Бенедикт попросил:

– Расскажите про водопад. Мне кажется, что течение речки не очень быстрое, верно?

– Да, не очень. Хотя после каждого дождя речка становится быстрее. И здесь повсюду в камнях трещины. Камень же серый, как… как спина слона.

– Никогда не видел спину слона, – сказал Бенедикт, – но серый цвет мне знаком.

– И это – благодарность за мою попытку быть поэтичной и описывать все в красках?! В следующий раз я опишу вам все предельно просто и сухо.

– Описывайте так, как вам нравится. Я хочу видеть все вашими глазами.

Шарлотта тихонько вздохнула.

– Никто не должен видеть мир так, как я его вижу. Вы же знаете, кто я такая. Вернее – кем была.

– Да, знаю, – кивнул Бенедикт. – Но я все равно хочу видеть то, кто видите вы.

Он заморгал, глядя в даль, которую не мог видеть.

Шарлотта же вдруг обнаружила, что тоже моргает. А ее ресницы стали мокрыми от слез.

– Ладно, хорошо. Тогда… вот что я вижу. – Сделав глубокий вдох, она вновь заговорила: – Тут почти все покрыто ковром из зеленого, желтого и коричневого цветов – это трава и разные другие растения, которые живут на болотах, только одни растут, другие умирают, а третьи еще не проснулись. А дорога сюда идет все вверх и вверх, но так постепенно, что этого не чувствуешь. Когда же оглянешься, то сразу видно, как высоко ты поднялся.

– Да, я это чувствую, – тихо произнес Бенедикт. – Когда вы мне об этом говорите, я чувствую все, что вокруг меня. А что еще? Как насчет неба?

– А небо такое светлое, что кажется почти белым, и облака с ним сливаются. Иногда облака низкие и мрачные, но сейчас они высоко и похожи на гигантские клочки ваты. И чем дальше смотришь, тем больше вокруг голубизны, так что в самом конце земля и небо сливаются воедино и становятся похожими на море. Или на то, что мне представляется морем. Никогда его не видела, видела только Темзу…

Они еще до этого держались за руки; когда же пальцы их переплелись, Шарлотта почувствовала, как по всему ее телу пробежала горячая волна.

– Слушая вас, я подумал, что вам бы стоило написать мемуары, – тихо сказал Бенедикт.

Шарлотта засмеялась и тут же фыркнула.

– Ах, глупости! Что интересного я могу написать?

– Что может написать бывшая куртизанка?.. О, я думаю, люди захотят прочесть все, что вы можете рассказать. – Бенедикт усмехнулся. – Уж я-то точно захотел бы, если бы мог читать. Но поскольку я читать не могу… Думаю, мне придется просить вас читать мне вслух.

– Вы бы захотели прочитать рассказ о моих отношениях с другими мужчинами? – Шарлотте подобное желание показалось странным.

Поерзав на камне, Бенедикт улегся на спину и, закинув руки за голову, проговорил:

– Хотел бы, но не ради самих рассказов, нет. Просто мне хочется узнать, как вы взяли штурмом светское общество. И было бы очень любопытно услышать ваш рассказ об этом… Ну, так что же?

Шарлотта молчала. Бенедикт, как всегда, выразился так, чтобы у нее была возможность сказать «нет». Однако же… Подтянув колени к подбородку и обхватив их руками – это была ее любимая поза, – Шарлотта проговорила:

– В этом нет никакой тайны. Все случилось… по необходимости. И происходило постепенно, день за днем.

– А с чего все началось?

– Началось с картины. С портрета, написанного с меня более десяти лет назад. Мне тогда было восемнадцать, и мне нравилось, когда мне говорили, что я такая красивая, что с меня можно писать картины. О, мне это настолько нравилось, что я даже не отказалась раздеться.

– Тот художник оказался счастливчиком, – заметил Бенедикт. Он вытянул перед собой ноги и скрестил их в щиколотках. – Вас рисовал житель Лондона?

– Нет, это был… – Шарлотта судорожно сглотнула. – Это был Эдвард Селвин.

Сопоставив сроки, Бенедикт должен был догадаться, что именно Эдвард – отец Мэгги. Но Бенедикт сказал совсем не об этом.

– А… ваш сосед? – пробормотал он.

– Да, он самый, – сказала Шарлотта. – Полагаю, Эдвард считает себя самым недооцененным живописцем Лондона.

– Как такое может быть, если он нарисовал вас? Думаю, он по праву должен считаться королем в художественном мире.

– Какой же вы льстец! – рассмеялась Шарлотта. – Позвольте вам напомнить, что вы не знаете, как я выгляжу нарисованная.

– Верно, не знаю. Но я проводил руками по самым знаменитым статуям Парижа, а они даже близко не приближаются к красоте ваших форм.

Шарлотта тихонько вздохнула.

– Ах, Бенедикт, когда вы говорите мне такое… Я даже не знаю, о чем рассказывать вам дальше.

– Тогда ничего не рассказывайте. – Он принялся поглаживать ее по спине – вверх и вниз, медленно и нежно… – И я скажу вам еще кое-что, мисс Перри. Кое-что правдивое, откровенное и, наверное…

– Фривольное, – подсказала Шарлотта.

– Да-да, именно так. Но сначала, если позволите, мне хотелось бы задать вам один…

– Можете спрашивать меня о чем угодно, – перебила Шарлотта. – Я готова ответить на любой ваш вопрос.

– Что ж, тогда…

– Спрашивайте, Бенедикт. О чем угодно.

– Видите ли, я знаю, что куртизанка – это прежде всего хозяйка и та, кто развлекает. Но когда у вас появляется покровитель, ваша роль должна была иногда приводить вас в спальню, не так ли?

– Да, так и было, – отозвалась Шарлотта. И тут же почувствовала, что лоно ее увлажнилось. «Какая же я развратная!» – воскликнула она мысленно.

А Бенедикт, по-прежнему поглаживая ее по спине, продолжал:

– Но как может быть… Ох, наверное, я не должен об этом спрашивать, ведь я…

– Теперь уже просто должны, – перебила Шарлотта. – Должны, раз уж начали. Так о чем же вы хотели спросить? О, я сгораю от любопытства!..

– Гмм… – протянул Бенедикт.

Шарлотта внимательно посмотрела на него. Он явно покраснел – это было заметно даже под загаром, покрывавшим его лицо.

– Ну, спрашивайте… – сказала она.

– Как можно заниматься любовью с человеком, к которому… который вас не привлекает? – пробормотал Бенедикт. Он задал этот тайный запретный вопрос, потому что ему было очень любопытно. Долго не решался спросить об этом – и вот теперь, наконец, решился.

Шарлотта откашлялась и проговорила:

– Ну… Если ситуация того требует, то… Тогда я нахожу в этом человеке хоть что-нибудь привлекательное. Возможно, от мужчины приятно пахнет. Или у него приятный голос. Может быть, он щедрый или добрый. Поверьте, почти в каждом можно найти что-нибудь привлекательное.

– Почти?

Медленное поглаживание по ее спине прекратилось.

– Один раз я передумала. Чем лучше я узнавала того человека, тем яснее становилось, что в нем ничто не может нравиться. – «Рэндольф!» – Даже несмотря на его богатство и красивое лицо…

Бенедикт снова стал поглаживать ее по спине, и теперь она даже чувствовала его ноготь сквозь тонкое платье и легкий корсет.

– Вы очень умная, – сказал он. – Нашли наилучший способ добиться успеха.

– Это необходимость. Но, увы, когда незамужняя женщина позволяет мужчине поместить часть его тела в ее тело, она становится менее ценной как человек. Под видом заботы о благопристойности люди одержимы интимными сторонами поведения молодых женщин. Вам это не кажется вульгарным?

– И вульгарным, и несправедливым. – Бенедикт вздохнул. – Впрочем, признаюсь, что я не слишком об этом задумывался. У меня период роста от мальчика до взрослого мужчины проходил на корабле, и мы никогда не говорили об утонченных дамах из высшего света. Несколько офицеров были женаты, но большинство моряков при каждой возможности мчались в порт для… – он откашлялся, – для душеспасительных занятий. И женщины выигрывали от этого столько же, сколько и мужчины. Во всяком случае, я тогда так думал.

Шарлотта невольно улыбнулась.

– А вы делали то же самое?

Бенедикт снова откашлялся.

– Скажем так: я был образцом добродетели.

Шарлотта рассмеялась.

– Да, пожалуй, что так, коль скоро вы приносили дамам столько же пользы, сколько получали сами.

Он перестал гладить ее спину.

– Думаю, что да. А иногда отдавал и вдвое больше.

Шарлотта бросила на него быстрый взгляд. А он усмехнулся и снова забросил руки за голову. И тут Шарлотта вдруг почувствовала, как лоно ее увлажнилось и… О боже, какая она распутная! Вспомнив о том, какое удовольствие он ей доставил – даже не прося ничего взамен, – она со вздохом пробормотала:

– Я тоже получала пользу. Пользу материального характера. Я превратилась в Шарлотту Перл, Ла Перл, превратилась в жемчужину – но только не чистую и белую, как снег.

– Снег холодный и скучный, – заметил Бенедикт. – Не могу осуждать вас за то, что вы делали. Скажите, вам часто дарили драгоценности?

– Иногда.

– У вас дома?

– Да, в основном. Дом – это самое главное…

– А слуги у вас имелись?

– Полный штат прислуги. У меня даже была специальная горничная, которая занималась только моим гардеробом. А другая – только моими волосами.

– Вы к ним когда-нибудь вернетесь?

– Нет, никогда. Я отпустила всех слуг, а дом… По разным причинам я не могу туда вернуться. И у меня есть состояние, к которому я не могу прикоснуться.

Помимо воспоминаний от этих лет жизни в роскоши… и в плену у нее осталась еще одна вещь – ожерелье. Его дал ей Эдвард, чтобы она его надела, когда он впервые писал ее обнаженной. Когда же искусство переросло в роман, он отдал его ей навсегда. И она снова и снова позировала ему в этом ожерелье. Позировала совершенно обнаженная, если не считать драгоценных камней на шее.

Шарлотта с радостью бы его продала, но оно было столько раз запечатлено на полотнах, что его тут же узнали бы как ожерелье Ла Перл. Она не могла допустить, чтобы Рэндольф выследил ее по этому ожерелью, поэтому сунула его в сундук со своими вещами – спрятала среди дешевых шерстяных чулок. Возможно, если она его разобьет, выломает из золота камни – то тогда сможет продать его по частям. Возможно, она так и сделает.

Ветер усилился, теперь он теребил пряди ее волос, а потом, наконец, сорвал с нее кружевной чепец.

– Ой! – воскликнула Шарлотта. Она попыталась схватить кружевной чепец, но шаловливый ветер унес его прочь, и Шарлотта махнула на него рукой.

– Что-нибудь случилось? – спросил Бенедикт.

– Ветер унес мой чепец. Наверное, я вынула шпильки, когда снимала шляпу.

– Хотите за ним погнаться?

– Нет. Сейчас у меня нет настроения одеваться как старая дева. – Она немного откинулась назад, надеясь, что ее спутник снова станет поглаживать ее по спине. – Что же касается дома… Видите ли, я не могу продать его без посредника. А любой посредник для меня – это дополнительная опасность. Получается, что я не могу сохранить дом, но и не могу его продать.

– Выходит, что профессия куртизанки – не такая уж легкая, – заметил Бенедикт.

– Верно, не такая уж… – согласилась Шарлотта. Она вытащила шпильку из непокрытых волос, потом – еще одну. – Видите ли, это такая профессия, про которую многие мужчины думают… Они думают, что имеют право на все.

– Тогда, наверное, не так уж и плохо быть просто мисс Перри, дочерью викария. Или таинственной искательницей сокровищ, чье лицо скрыто под шляпой с густой вуалью.

– Не так плохо – быть с вами, – вырвалось у Шарлотты.

– Сладкоречивая колдунья. – Бенедикт прищелкнул языком.

Она засмеялась и тихо сказала:

– Вы очень мне нравитесь. Все, что я о вас знаю, мне нравится. – Но «нравится» – это было слишком слабое слово для обозначения того, что она уже начинала чувствовать.

Бенедикт хотел сказать в ответ что-то веселое и лукавое, но не мог ничего придумать, к тому же к горлу его подкатил огромный ком, так что он в любом случае не смог бы ничего сказать. Всего неделю назад он не знал о существовании этой женщины. А теперь все чаще думал о ней, думал почти постоянно. Но почему он ей нравился? Только потому, что он был рядом, а она была одинока? Или потому, что она начинала в него влюбляться? А он, похоже, – в нее… Но, увы, в будущем «флотского рыцаря», чья жизнь ограничена строгими условиями его пенсии, не было места для романтической истории. Никакого романа с якобы старой девой, тетушкой, воспитывавшей племянницу. Придет день – возможно, это произойдет очень скоро, – и им придется расстаться, их пути разойдутся. Но он точно знал, что это расставание будет для него чертовски болезненным.

– Эта симпатия взаимна, – сказал он наконец. – Да, взаимна.

Бенедикт привык к скоротечным интрижкам для удовольствия, после которых просто уходил от женщины и жил дальше. Но эти разговоры с Шарлоттой… О, это было нечто другое. Даже просто желание вести такие разговоры – нечто совсем другое. Более того, ему ужасно не хотелось с ней расставаться – такого с ним тоже никогда не было.

А Шарлотта тем временем распускала волосы, и длинные шелковистые пряди со слабым ароматом грушанки касались его лица. Убрав руки из-за головы, Бенедикт поймал несколько прядей – в его пальцах они были словно шелковая паутина. Ему нравилось прикасаться к ее волосам и нравилось, что она разрешала ему это делать. Воздух же над этими пологими склонами напомнил ему земли вокруг Эдинбурга. Но холмистые поля Шотландии были более дружелюбными, чем здешние вересковые пустоши.

– Расскажите мне об этом камне, на котором мы так удобно устроились, – попросил Бенедикт. – Он – часть этой земли? Или он откуда-то упал?

Шарлотта легла на камень и прильнула к своему спутнику – именно так она уже ложилась ненадолго на его кровати в доме викария.

– Думаю, он когда-то упал сюда, а принес его водопад. Такие же огромные камни здесь повсюду, они – как пирожные, упавшие с противня.

– Замечательное сравнение, – с усмешкой произнес Бенедикт.

Шарлотта рассмеялась, уткнувшись лицом в его шею.

– Хорошо, тогда по-другому. Они – как кусочки льда, вернее – огромные кубы льда, которые потом разбивают по мере надобности.

– Вы хорошо знакомы со льдом?

– Я занималась душеспасительными трудами на леднике.

– Леденящая история! Ой, Шарлотта, не надо меня бить! – воскликнул Бенедикт. Он чувствовал, что все сильнее возбуждается. – Во всяком случае – не сейчас. – Он перекатился так, что его бедра встретились с бедрами Шарлотты. И тут она…

О, она делала удивительные вещи! Сначала она откинула клапан его бриджей и накрыла ладонью его возбужденную плоть. Бенедикт шумно выдохнул, а Шарлотта принялась его ласкать.

– Минутку… – прошептала она.

В следующую секунду Бенедикт почувствовал, как ее губы обхватили его пылающее копье. «Проклятие!» – мысленно воскликнул он, содрогнувшись и с трудом удерживаясь от стона. А Шарлотта все продолжала и продолжала, и это было восхитительно! Грешно, но восхитительно…

Через минуту-другую Бенедикт судорожно сглотнул и прохрипел:

– Прошу прощения, но я не могу больше сдерживаться, я… О, Шарлотта, пожалуйста… Это слишком. Позволь мне любить тебя.

Она тотчас же замерла. Чуть помедлив, подняла голову и спросила:

– Значит, ты хочешь любить меня?

– Да, хочу. Очень хочу… – с трудом выговорил Бенедикт.

И почти в тот же миг Шарлотта ловко передвинулась вверх, а затем послышался шорох ткани – это она подбирала юбки. Несколько секунд спустя он почувствовал по обеим сторонам от своих бедер ее колени – она направляла его возбужденную плоть в свои влажные глубины.

– Ты хочешь, чтобы я… – Бенедикт пытался найти подходящие слова. – Чтобы я вышел, когда…

– Не беспокойся, все в порядке, – сказала Шарлотта. – Я знаю, что делать.

Тут она опустилась на него, и их тела соединились так плотно, как только могли соединиться два тела. Бенедикт тотчас же взял ее за талию и стал входить в нее сильными быстрыми толчками, а она самозабвенно двигалась на нем. Они то и дело сталкивались, и они страстно любили друг друга – о, как же они любили! В какой-то момент шумное дыхание Шарлотты перешло в стоны, а потом она содрогнулась и громко вскрикнула в экстазе. И тогда Бенедикт, уже не сдерживаясь, излился в нее с рыком наслаждения и еще некоторое время продолжал медленные толчки, пока их последние содрогания не затихли. Потом он опустил ее так, чтобы она легла ему на грудь, но все еще не выходил из нее.

Несколько минут спустя – все это время Бенедикт чувствовал, как его лицо холодили крошечные брызги водопада – он блаженно улыбнулся и простонал:

– О Боже правый… Теперь это – и мое любимое место в Дербишире.

И он тут же почувствовал, как губы Шарлотты, прижимавшиеся к его шее, изгибаются в улыбке. О, как приятно было ее обнимать! Но пришло время – ох, слишком скоро! – отделиться друг от друга, оправить одежду и спуститься с камня, который стал для него, Бенедикта, своего рода якорем.

Приподнявшись, он нашел свой сюртук, шляпу и трость, однако оставил их там, где они лежали; ему еще не хотелось уходить из этого замечательного места. Поэтому он осторожно подошел к краю водного потока. Все еще словно хмельной от пережитого, он подошел слишком близко, так что один его сапог оказался в воде. Бенедикт тотчас убрал ногу и отступил на шаг. Потом присел на корточки и опустил пальцы в струящуюся прохладу воды. На краю речушки некоторые камни были острыми по краям, а значит – новыми, другие же раскололись давно, и вода уже обкатала их до гладкости. Его пальцы нащупали один, который оказался приятно гладким, он был словно уменьшенная копия огромной каменной плиты, на которой они с Шарлоттой недавно лежали. Бенедикт поднял камешек и спросил:

– Скажи, он красивый?

Шарлотта в это время возилась с капором. Потом Бенедикт услышал, как она отбросила его в сторону и пошла по траве и камням, направляясь к нему. Приблизившись, она сказала:

– Да, он красивый, если его приятно держать в руке.

И его действительно было приятно держать. Причем камень был довольно увесистый. Бенедикт усмехнулся и проговорил:

– Посмотри на него повнимательнее. Вдруг я нашел бриллиант? Если да, то мы сможем прекратить охоту за украденным золотом и жить как короли. Вернее – как король с королевой.

– Не уверена, что узнаю бриллиант, если он не ограненный. – Она присела на корточки рядом с Бенедиктом. Ее длинные волосы упали ему на руку и ласкали его обветренную щеку. – Но нет, нам не повезло. Бриллиантов такого размера в Англии не бывает. Кроме того, он коричневый. Хотя в нем видно несколько красивых зеленых прожилок. Похож на берилл.

– Что такое берилл?

– Это… один из видов камней с прожилками. Иногда его называют кошачий глаз. – Шарлотта вдруг вздрогнула и воскликнула: – Боже!.. – И камень выпал у нее из рук.

Подобрав его, Бенедикт пробормотал:

– Э… погодите. Как вы сказали? Неужели он называется…

– Да, кошачий глаз, – прошептала Шарлотта.

– Значит, это камень?.. – протянул Бенедикт. – «Кошачий глаз» – такой камень? Так, может быть…

– Думаете, Нэнси хотела сказать, что у человека, который ударил ее ножом, был берилл?

– А она бы узнала, если бы увидела? – спросил Бенедикт.

Шарлотта ненадолго задумалась.

– Да, возможно. Узнала бы именно как кошачий глаз. А вообще-то она даже не могла отличить гинею от золотого соверена.

– Понятно, – кивнул Бенедикт. – То есть она могла говорить о том, как драгоценность выглядела, но не знала названий, так?

– Да, именно так. И могла сказать, как выглядел кинжал, например. Тот, который мы отдали Лайлаку. В рукоятку был вставлен изумруд, разделяющий ее пополам. – Шарлотта встала и тихо пробормотала: – Но это же какая-то бессмыслица…

Бенедикт тоже поднялся на ноги. Пожав плечами, проговорил:

– А почему же она не назвала имя человека, который ее зарезал? Ведь она его знала. Если, конечно, это действительно был ее любовник?..

– Это был человек в плаще, вот и все, что мы знаем, – сказала Шарлотта. – Она говорила только про плащ и про кошачий глаз.

Бенедикт вздохнул и протянул камень Шарлотте.

– Что-то он мне разонравился, – пробормотала она.

– Мне тоже. – Бенедикт бросил камень в ручей и добавил: – Если бы все остальные так же внимательно слушали голоса, как я, тогда все проблемы этой деревни были бы решены. И состояние было бы у нас в руках.

– Все остальные никогда не смогут делать некоторые вещи так же хорошо, как вы, – сказала Шарлотта, прижав ладонь к его груди.

– Вот как? – Сердце Бенедикта громко ухнуло. – У вас есть какая-то проблема? И вы хотите, чтобы я ее для вас решил?

– Да, я надеюсь, что вы ее решите. – С этими словами Шарлотта поднесла его руку к своей груди.

Глава 14

Они возвращались в дом викария, держась за руки, – возвращались усталые, местами в ссадинах и синяках, но счастливые. Шарлотта знала, что ей следовало в ближайшее же время помыться с уксусом и заварить болотную мяту; для женщин ее профессии это была ежедневная необходимость. Но сейчас она думала совсем о другом… Шарлотта думала о Бенедикте Фросте и наслаждалась его близостью, хотя и сознавала, что не сможет удержать его при себе. Но какой же это был замечательный мужчина!.. Благодаря ему она сейчас чувствовала себя совсем другой – словно заново родившейся. И сейчас каждое движение доставляло ей удовольствие – казалось даже, что все ее тело пело от счастья и радости. Шагая рядом с любовником, она постоянно чувствовала свои груди и свое женское естество, к которому Бенедикт прикасался как чему-то бесценному…

«Позволь мне любить тебя», – сказал Бенедикт, и в тот момент ей ужасно захотелось понимать эти его слова буквально. «А может, когда-нибудь о Мэгги сможет заботиться не только тетушка – старая дева, может, у нее будут тетя и дядя?» – спрашивала себя Шарлотта. О, как же ей хотелось, чтобы эти мечты стали явью…

На губах Шарлотты то и дело появлялась улыбка, и ветер бросал из стороны в сторону ее длинные распущенные волосы, темные и прямые. И сейчас все было в точности как в детстве, когда она была девчонкой и жила одними лишь мечтами. Но она давно уже не девочка, и она знает, что не стоит жить мечтами. Шелка, атлас, драгоценности и особняки – все эти мечты никогда не воплощались именно так, как хотелось бы. Всегда возникала какая-то ловушка, даже если ее сразу не разглядишь. Иногда подвох не дает о себе знать годами, а потом в один прекрасный день ловушка захлопывается. И сегодня для Шарлотты пришел тот самый день…

Когда они с Бенедиктом вошли в дом викария, Шарлотта тотчас же увидела письмо в дрожащей руке отца. Запечатанное печатью, оно было адресовано не мисс Шарлотте Перри, а Шарлотте Перл. Позже, вспоминая эту историю, она решила, что ее отец мог бы подойти к этому вопросу более деликатно.

– Это… я не знаю, что это… Шарлотта, ты должна это взять!

Из кабинета миссис Перри выглянули головы Мэгги и самой мисс Перри.

– Что случилось? – спросила девочка. – Капитан уже вернулся в дом?

Миссис Перри выхватила из дрожащей руки мужа письмо, пробежала глазами адрес и отшвырнула его.

– Такого человека здесь нет, – заявила она. – Шарлотта, отправь его прямиком туда, откуда оно пришло.

– Но этого не может быть… – простонал викарий. – Я знал, что если мы позволим… Но вот… Почему же так случилось?

– Что случилось? – Мэгги подобрала с пола письмо. – Кто такая Шарлотта Перл? Они написали фамилию тети Шарлотты с ошибкой?

– Я уверена, это случайность, – сказала Шарлотта, стараясь говорить как можно спокойнее. – Имена не так уж сильно отличаются. Наверное, кто-то неправильно написал мое имя, то есть фамилию. Вот и все…

Но как же так? Ведь о том, что Шарлотта Перри являлась также и Шарлоттой Перл, знали только ее родители и Эдвард Селвин. А Эдвард… Конечно, он слишком уж важничает, но сердце у него не злое. Он не настолько жесток, чтобы предать гласности ее тайну.

– Кто принес это письмо в дом? – спросила Шарлотта.

– Баррет забрала почту как обычно, – проскрипел викарий. – И там было… оно. Как будто ему здесь место.

– Нет, ему здесь не место, – пробормотала Шарлотта.

У нее имелись кое-какие вопросы: например, знал ли кто-нибудь в деревне о лондонской куртизанке, исчезнувшей месяц назад? Но не спрашивать же об этом знакомых… «Самый секретный секрет секретной куртизанки вскоре будет раскрыт», – со вздохом подумала Шарлотта и тут же зажала рот ладонью, чтобы сдержать нервное хихиканье.

Бенедикт наклонился к ней и тихо прошептал ей на ухо:

– Какое-то письмо, как я понял. Это плохо? Я должен что-нибудь сделать? Или просто стоять здесь как статуя?

– Как статуя… пожалуйста. Прошу вас, не уходите. – Шарлотта сейчас не могла держать его за руку, но ей нравилось, что он находился рядом. – Дорогая, дай мне взглянуть, – сказала она, обращаясь девочке, по-прежнему разглядывавшей письмо.

Мэгги с готовностью протянула ей письмо, и Шарлотта перевернула его, чтобы посмотреть на печать и на штамп, указывающий, откуда письмо отправлено.

– Письмо франкировано, – пробормотала она.

То есть письмо не требовало почтовой оплаты, потому что было отправлено членом парламента или пэром. И теперь Шарлотта поняла, от кого оно. От маркиза Рэндольфа, у которого сердце маленькое и сморщенное, как грецкий орех.

– Я уверена, это ерунда, – снова сказала она, стараясь казаться беззаботной. – Прошу меня извинить, папа. Мама, Мэгги, прошу прощения, что мы прервали ваш урок.

– Lypámai, – произнесла Мэгги, весьма довольная собой. – Так люди извиняются в Греции, – пояснила она.

– Возможно, так некоторые люди выходят из затруднительного положения, – уточнил Бенедикт. – Но не те, что околачиваются в портах.

– Вы должны научить меня кое-каким словам из их словаря, – сказала миссис Перри.

Викарий со вздохом закрыл глаза. Шарлотта же обошла его и зашагала по коридору. Куда именно, она и сама толком не знала. Наверное, в первую пустую комнату, которая ей попадется. Там она вскроет письмо и узнает, что в нем. Она не хотела вскрывать письмо, но должна была это сделать. Да, ей придется его вскрыть.

Кто-то легонько коснулся ее плеча. Это был Бенедикт, и он тотчас спросил:

– Хотите, я составлю вам компанию, пока вы будете читать письмо?

Шарлотта кивнула.

– Да, хочу. А это письмо… Оно адресовано на мое лондонское имя, – добавила она, понизив голос.

Бенедикт тихо выругался, потом спросил:

– Ладно. Как насчет столовой? Там кто-нибудь есть?

В столовой никого не оказалось, и Шарлотта, переступив порог, подошла к стене в дальнем углу комнаты. Остановившись рядом с ней, Бенедикт тихо сказал:

– Я бы прочел это письмо за вас, если бы мог.

– Я знаю, спасибо. – Шарлотта тяжело вздохнула и добавила: – Ладно, лучше уж покончить с этим побыстрее.

Она сломала печать и едва не расхохоталась, увидев, насколько кратким оказалось это послание.

«Перл,

я не освобождал вас от нашего соглашения. Если вы вернетесь в свой дом в Лондоне до конца недели, все будет прощено.

Рэндольф».

– Этот человек немногословен как в спальне, так и вне ее, – пробормотала Шарлотта. Она сложила письмо и убрала его в карман платья. Потом пересказала Бенедикту содержание и тут же добавила: – Однако он ошибается. Все не будет прощено.

– Возможно, он простит, но для прощения нужны двое, – заметил Бенедикт. – И кто же такой этот Рэндольф?

Шарлотта задумалась. Как же лучше всего кратко описать этого человека? На первый взгляд – красивый. Мрачный и язвительный. Конечно, богатый, поэтому она и согласилась принять его в качестве покровителя. Тогда Шарлотта еще не знала, что он являлся рабом своего желания побеждать любой ценой. И не знала, как он жесток.

– Рэндольф – маркиз, – сказала наконец Шарлотта. – Это из-за него я сбежала из Лондона.

– И он написал вам сюда? – проворчал Бенедикт. – Проклятие…

– Вы ведь чувствовали шрам на моем лице, – продолжала Шарлотта. – Так вот, это Рэндольф меня порезал, когда я сказала, что не хочу больше иметь его своим покровителем. Он заявил, что никогда меня не отпустит. И что сделает так, чтобы я не годилась ни для кого другого.

– Что ж, он потерпел сокрушительное поражение. Но это из-за него вы носите с собой нож? Боже правый, какой же он негодяй…

– Не надо меня жалеть. Я ведь все-таки от него избавилась. По крайней мере – на какое-то время. Кроме того, вы тоже носите при себе нож. Вернее – носили.

– Да, конечно. Но я – большой сильный мужчина, который к тому же слеп. Мне придется защищать себя, если кто-нибудь вдруг решит, что я – подходящая добыча. Какой-нибудь воришка, например. – Бенедикт осторожно коснулся ее шрама, потом, опустив руку, спросил: – Откуда пришло письмо? Из Лондона?

Шарлотта проверила почтовый штемпель.

– Нет, из Чешира. Там находится одно из его поместий.

– Это тридцать-сорок миль отсюда. Значит – меньше дня пути, – пробормотал Бенедикт.

– Возможно, он уже здесь, – сказала Шарлотта. – И, следовательно…

«А ведь мисс Дэй упоминала, что Эдвард прибыл в карете с гербом! – внезапно вспомнила она. – В такой, в каких ездят аристократы. Ох, Эдвард, какой же ты дурак!»

Тут Бенедикт протянул руку и, отыскав угол стола, уселся на него как на стул.

– Что ж, давайте разберемся, – проговорил он. – Скажите, кто знает, что вы и Шарлотта Перл – одно и то же лицо?

– Мои родители и вы. А также Эдвард Селвин.

– Эдвард Селвин? – переспросил Бенедикт. – Хм… я уже не первый раз слышу это имя.

– В Строфилде его можно слышать довольно часто, – тихо ответила Шарлотта.

Какое-то время оба молчали. И Бенедикт ни о чем не расспрашивал. Именно поэтому Шарлотта решила все ему рассказать. Как всегда, он оставил это на ее усмотрение.

– Видите ли, Эдвард Селвин – отец Мэгги. Он рисовал мой портрет и… В общем, именно тогда все и случилось.

– Надо было мне стать художником. – Бенедикт вздохнул. – Боюсь, сейчас слишком поздно.

Шарлотта поперхнулась смешком.

– Вы довольно неплохо справляетесь и без кисти в руках.

Он пожал плечами, потом спросил:

– Селвин знает правду о Мэгги?

– Да, знает. Но он никогда не говорил об этом публично. Надеюсь, никогда и не скажет. Сейчас Мэгги живет как законный ребенок. А если станет известно, что она – незаконнорожденная… Внебрачный ребенок может надеяться найти место в обществе, если только отцом был герцог королевских кровей. Остальных незаконнорожденных детей ждет самое беспросветное будущее.

– Проклятая страна, – пробурчал Бенедикт. – Ладно, не будем об этом. Итак… После того как произошли некоторые события, вы уехали в Лондон, а Селвин продолжал и дальше писать ваши портреты, не так ли?

– В общих чертах – так. Но был еще один момент… Когда я ему сказала, что беременна, он отказался на мне жениться. У него были более высокие устремления, чем женитьба на дочери викария.

Бенедикт снова выругался – тихо, но весьма красноречиво.

– Это и положило конец нашему роману, – добавила Шарлотта.

– Могу себе представить, что чувствует женщина, когда ей говорят, что она недостаточно хороша, чтобы на ней жениться.

– Да уж… – Шарлотта провела указательным пальцем по обоям на стене, следуя извилистым линиям виноградных лоз. В детстве эти обои всегда производили на нее гнетущее впечатление и казались старомодными. – Впрочем, оказалось, что Эдвард был кое в чем прав. Ведь он действительно сумел найти себе лучшую партию. Его слава художника привлекла к нему внимание дочери графа.

– Это вы привлекли к нему внимание дочери графа. – Бенедикт соскользнул со стола. – Иногда наш мир бывает очень странным местом, Шарлотта Перри – Перл. Могу сказать только одно: может, он и завоевал руку женщины, которая богаче вас, но она не может быть лучше вас – такое просто невозможно.

Шарлотта промолчала, а Бенедикт добавил:

– Но если Эдвард Селвин знает оба ваших имени, то похоже, что он слишком много болтает. Может, надо расспросить его? Что скажете?

– Да, наверное, – согласилась Шарлотта. – Пожалуй, стоит с ним побеседовать.

– И раз так, – подхватил Бенедикт, – то вы завтра же нанесете ему визит… в подобающее время.

– Я могу нанести ему визит сразу после ланча. – Оставшиеся до этого часы казались бесконечными – и при этом слишком короткими.

– Вот и хорошо, – сказал Бенедикт, положив руку ей на плечо. – Знаете, когда я раньше получал какие-нибудь неприятные послания, мне всегда требовалось что-то для поднятия настроения. У вас так же?

– Нет, я… – Шарлотта покачала головой и невольно улыбнулась.

– Так я и думал. Давайте сходим в кухню.

– Но я не хожу в кухню, – пробормотала Шарлотта.

– Почему? – удивился Бенедикт.

– Потому что дочери хозяина дома этого не делают.

– Ах да, конечно… И вы никогда не делаете ничего такого, что не соответствовало бы правилам приличия, верно? – Его рука соскользнула с ее плеча. – Как глупо с моей стороны. Мне следовало помнить об этом, поскольку это – ваша главная отличительная черта.

Шарлотта громко рассмеялась и воскликнула:

– Вы правы, Бенедикт Фрост! Отведите меня в кухню и покажите мне, как поднять настроение.

Если бы у Бенедикта не было привычки в детстве убегать из родительского книжного магазина в кухню, эта привычка появилась бы у него после того, как он потерял зрение. Ведь кухня – это то место, где гораздо больше запахов и звуков, нежели того, что можно увидеть глазами. Кухня же в доме викария благоухала пряными запахами мяса и всевозможных соусов. А потом железная дверца духовки звонко стукнулась о кирпичную стену, и по кухне мгновенно распространился чудесный запах свежего хлеба. Колин, помощница кухарки, тепло поздоровалась с Бенедиктом, а потом вдруг воскликнула:

– Ой, разве так должно выглядеть масло?!

Повариха тотчас начала браниться, а затем в кухню вошла горничная Баррет и стала деловито отдавать распоряжения относительно обеда. Бенедикт же тем временем усадил Шарлотту на стул рядом с разделочным столом и тихо сказал:

– Вдохните эти чудесные запахи. А-ах… замечательно…

Шарлотта в ответ коснулась его руки, и тут вдруг Баррет, только сейчас заметившая ее, с беспокойством воскликнула:

– О, мисс Перри! У вас все в порядке?

– Да, все хорошо, – заверил горничную Бенедикт. – Я рассказал мисс Перри, какое удовольствие получил, побывав у вас в кухне, и ей захотелось посмотреть, не удастся ли стащить у вас несколько печений.

– Нет, на самом деле все не так, – сказала Шарлотта со смехом. – Мистер Фрост вас всех дразнит. Правда гораздо серьезнее. – Она помолчала. – По правде говоря, я надеялась получить ломоть хлеба.

Кухарка усмехнулась.

– Неудивительно, мисс Перри, что вы проголодались. Обед ведь все время откладывался… То викарию нужно было идти с визитами, а потом хозяйка заработалась. Колин, принеси масло.

– Но оно…

– Хорошо-хорошо, – перебила кухарка. – Тогда джем.

Раздался глухой стук керамического горшка о деревянную крышку разделочного стола. А затем Колин принесла нож и хлебную доску.

– Садитесь с нами, – предложил Бенедикт. – Съешьте кусочек. Ваш хлеб пахнет так аппетитно, что даже моряк отказался бы из-за него от своей обычной порции рома.

– О, я не могу, – ответила горничная. – Вы не представляете, что я натворила с маслом. Мне надо попытаться все исправить.

Она отошла от стола, а Бенедикт, повернувшись к Шарлотте, шепотом спросил:

– А что она сделала с маслом?

– Даже не представляю, – ответила Шарлотта так же тихо. – Но оно теперь… оранжевого цвета.

– Значит, у вас все в порядке? – проговорила Баррет, сновавшая по кухне. – Что ж, тогда я отнесу преподобному хлеба к чаю.

Баррет вышла из кухни, а Бенедикт с улыбкой заметил:

– Акцент у нее густой, как йоркширский пудинг, правда?

– Я думала об этом точно такими же словами. – Шарлотта соскребла с ножа джем. – Выходит, мы видим ее одинаково. То есть я хотела сказать…

– Все нормально, я понял, что вы имели в виду, – перебил Бенедикт. – Знаете, иногда во сне я вижу. А потом открываю глаза, ожидая увидеть утренний свет, – а вокруг темнота. И тогда я жалею, что проснулся. Как бы я хотел, чтобы эти несчастья не случались и чтобы моя жизнь никогда не сделала такой поворот…

Шарлотта взяла его за руку и положила ему на ладонь теплый ломоть хлеба.

– И что вы тогда делаете? – спросила она.

– Встаю и пытаюсь сделать так, чтобы моя жизнь обрела хоть какой-то смысл. В противном случае оставалось бы только одно – ждать смерти. – Он поднес хлеб ко рту. – Это означало бы, что пропадает человек, который уже многому успел научиться.

– Да, действительно, – согласилась Шарлотта. – И вдобавок очень скромный и красивый мужчина.

Бенедикт с удовольствием откусил от ломтя. Хлеб был свежий, горячий и очень вкусный. Прожевав, он сказал:

– Если бы я не потерял зрение, то не оказался бы здесь, в этой кухне, не ел бы этот хлеб. Так что некоторые повороты судьбы не так уж плохи.

– А что, если бы вы не ослепли? Так бы и продолжали служить во флоте?

– «Что если» – это плохая замена уверенности. – Бенедикт улыбнулся. – Но все же я иногда задаюсь этим вопросом. Думаю, мне бы понравилось по-прежнему ходить под парусами. Но, возможно, в мирное время я бы оказался списанным на берег. Без пенсии к тому же…

Руки Шарлотты то и дело двигались по столу – Бенедикт чувствовал это по легким вибрациям.

– Может, вы бы захотели жениться? – спросила она.

– Того, что со мной случилось, не изменить, – пробормотал Бенедикт. – А жениться я не могу, так как тогда потеряю звание «флотского рыцаря». Если же я потеряю его, то лишусь и половинного жалованья.

– Они загнали вас в узкие рамки… – в задумчивости проговорила Шарлотта.

– Да, именно так. Но я к этому привык. Что такое корабль, как не огромный ящик, плавающий по волнам?

– А что такое особняк в Мэйфере, как не огромный элегантный ящик? – с усмешкой проговорила Шарлотта.

Об этом Бенедикт как-то не думал, но, откусив еще один изрядный кусок хлеба с джемом, он решил, что это звучит вполне разумно. Любое место могло быть клеткой, но в то же время любое место могло быть и домом – если живешь там с подходящим человеком. За ощущение безысходности, которое он испытывал, возвращаясь на родину, Бенедикт винил Англию, но в действительности виновата была не Англия, а книжный магазин родителей, который казался ему не чем иным, как клеткой, местом, где любовь была условной, а разочарование – вечным. Но если бы он по-настоящему любил родителей, то тогда, возможно, его жизнь сложилась бы совсем по-другому…

К тому же за пределами книжного магазина были порты, улицы и парки, там был Лондон, огромный и неизвестный. И ему не обязательно было плавать по свету, чтобы найти другое место, где он мог бы преклонить голову. Но он слишком привык уезжать. Привык оставлять свою семью, свою страну. Потеряв зрение, он позволил «флотским рыцарям» его поддержать, но их он тоже оставил, ибо они хотели, чтобы он снова жил в клетке, на сей раз – в Виндзорском замке. Впрочем, «рыцари» проявили великодушие, они дали ему отпуск, чтобы он мог путешествовать; они не заставляли его оставаться в замке постоянно. И сейчас он находился там, где хотел находиться, поэтому…

Еще немного поразмыслив, Бенедикт спросил:

– А что, если я буду сопровождать вас завтра? Когда вы отправитесь с визитом к Эдварду Селвину?

В книжный магазин «У Фроста» на Патерностер-роу утреннюю почту доставляли рано. Кузина Мэри попыталась положить маленького Джонни, чтобы забрать корреспонденцию, но малыш заплакал. Он плакал и до этого, плакал почти всю ночь, и плач мальчика постоянно будил не только его родителей, но и Джорджетту.

– Бедняжка, у него режутся зубки, – со вздохом сказала девушка.

Кузина Мэри, вконец обессилевшая, со вздохом сказала:

– Джорджетта, заплати почтальону и запомни, сколько это стоило.

Джорджетта с радостью бросилась вниз – ведь можно было хоть на несколько минут сбежать от плачущего малыша. Затем, схватив из кассы несколько монет, она заплатила почтальону сколько положено. Часть почты была местной, в частности каталог аукциона по продаже библиотеки графа Вандовера (кузену Гарри это понравится). Было и несколько книг, завернутых в коричневую бумагу. И еще – письмо для Джорджетты. Причем имя было написано ровно по линейке, а у буквы «t» отсутствовала поперечная перекладина. Джорджетта знала этот почерк, измененный ноктографом, на котором было написано все послание.

– Бенедикт… Наконец-то… – пробормотала девушка. Она давно уже не получала от него ни строчки.

Джорджетта поспешно заперла дверь магазина, сунула письмо в карман и стала подниматься по лестнице.

– Кузина Мэри, принесли новые книги и каталог. Куда положить?

– Я сама открою! – закричала малышка Элиза, обожавшая разрывать упаковку книжных посылок.

Мэри же заправила за ухо выбившийся локон и, покачав плакавшего Джонни, пробормотала:

– Ох, не знаю, что делать… Магазин открывается через полчаса, а у меня еще столько дел…

– Я положу каталог на стол для кузена Гарри, хорошо? – Чтобы это сделать, Джорджетте нужно было убрать со стола остатки завтрака, так как горничная сейчас, вероятно, меняла подгузник кому-то из малышей или стирала.

Маленькая гостиная над лестницей была завалена вещами, в основном книгами – как и магазин на первом этаже. Явные признаки того, что дом полон детей, тоже вносили свою лепту в беспорядок; у огня сушились подгузники, на полу валялись игрушки, а некоторые книги были пожеваны по углам. У Мэри и Гарри Фандамент было четверо детей в возрасте до четырех лет. Причем кузен Гарри проводил много времени в разъездах, он частенько уезжал из Лондона, чтобы покупать книги в домашних библиотеках по всей стране. В доме же, где Джорджетта выросла, теперь постоянно раздавались детские крики и плач.

Но зато книжный магазин процветал. Бенедикт продал магазин кузенам за справедливую цену, и Джорджетта еще несколько недель будет жить у них, помогать им вести дела. Но что потом? Этого Джорджетта не знала, зато знала другое: кузенам ее спальня нужнее, чем ее помощь в магазине…

Невольно вздохнув, Джорджетта положила посылки перед маленькой Элизой – розовощеким ангелочком с вьющимися темными волосами.

– Осторожно с завязками, ладно? И бережно обращайся с книгами.

– Лиза бережная… – пропищала малышка.

Джорджетта улыбнулась девочке, затем повернулась к кузине.

– Я получила письмо от брата. Мне оплатить почтовые расходы?

– Ох!.. – Мэри закатила глаза. – А откуда оно было отправлено? Неужели снова из Франции?

Джорджетта пожала плечами и достала из кармана письмо. Поскольку доставку оплачивал получатель, за последние годы ей пришлось выложить за письма Бенедикта немалые деньги. Правда, когда брат изучал медицину в Эдинбурге, он пользовался франкировкой лорда Хьюго, так что эти почтовые расходы Джорджетте не надо было оплачивать.

Увидев, откуда пришло письмо, она чуть было не выронила конверт.

– Оно из Дербишира. Но я думала…

Она думала, что брат снова плавает на «Ардженте». Как же неприятно сознавать, что тебе даже не сообщают, на каком континенте находится твой брат.

– Тогда все в порядке, мы оплатим расходы сами. Видит Бог, ты очень много нам помогаешь. – Мэри вздохнула, затем улыбнулась. – Хорошо, что он тебе написал. Может быть, у него есть место, куда ты можешь приехать и жить с ним.

– Может быть, – кивнула Джорджетта. Но она знала, что такого места нет. К тому же они с братом были почти незнакомцами друг для друга. Он никогда не любил книги и уговорил родителей отпустить его в море. В возрасте двенадцати лет Бенедикт поступил на корабль юнгой. Ей тогда было всего три года, и за восемнадцать лет, прошедшие с тех пор, они никогда не жили в одном доме. Даже когда брат ослеп и чуть не умер, – он все равно не вернулся в Лондон. Он не вернулся даже и тогда, когда их родители заболели. А через год они умерли…

Бенедикт продал кузенам книжный магазин при одном условии: Джорджетте разрешалось жить с ними до тех пор, пока ей не исполнится двадцать один год. До этого дня оставалось меньше месяца. А что с ней будет потом? У нее ведь неброская внешность – блеклые светлые волосы, бледная кожа и светло-серые глаза. Казалось, она вся была такого же оттенка, как страницы книг. Она словно слилась с книжным магазином и стала его частью. Так что никакой надежды на то, что какой-нибудь покупатель войдет и, увидев ее, будет сражен наповал.

Впрочем, надежда была всегда. Хотя бы слабый лучик. Но год за годом эта надежда становилась все более призрачной. Джорджетта читала романы и сказки и занималась магазином. Иногда, сидя у окна, она наблюдала, как светская жизнь проносится мимо, проносится мимо нее…

– Кузина, я прочитаю мое письмо, а потом открою магазин, – сказала Джорджетта.

– Да, хорошо. Как только вернется мистер Фандамент. А потом я бы хотела немного поспать, – добавила Мэри.

– Лиза готова, – подала голос малышка, чрезвычайно гордая тем, что вскрыла посылки с непереплетенными книгами.

Тут девочка принялась перекладывать страницы из одной стопки в другую, и Джорджетта, чуть не застонав, проговорила:

– Кузина, я возьму все это вниз и разложу все по порядку.

Тут из большей спальни вышла горничная Полли. Она несла годовалого малыша и кучу дурно пахнувшей одежды.

– Сегодня нам понадобится прачка, это уж точно, – проворчала горничная.

Мэри помрачнела.

– У меня нет времени за ней идти. Полли, не могла бы ты…

– Я за ней схожу, – вызвалась Джорджетта.

– Тогда иди скорее. Я сама открою магазин, если ты не вернешься вовремя. – Мэри взглянула на часы и добавила: – Ох, чуть не забыла… Ты, конечно, хочешь сначала прочитать письмо.

Джорджетта молча кивнула. Она очень сочувствовала кузине, постоянно разрывавшейся между магазином и маленькими детьми. А вот раньше, когда родители были живы… О, тогда здесь все было по-другому. Конечно, в их семье не было настоящей теплоты, такой, какой хотелось. А все было по-другому, потому что мать с отцом были увлечены своим делом, то есть книгами. Джорджетта же осталась их единственным ребенком после ухода сына, и они доверяли ей. Она помогала им в магазине, и чем усерднее она трудилась, тем лучше шли коммерческие дела семьи. Своим усердием она даже завоевала несколько холодноватую любовь родителей. Оба были книгочеями, наверняка они и встретились, когда листали где-нибудь страницы книг. В конце концов родители всецело погрузились в чтение, а коммерческие дела предоставили вести Джорджетте. Когда же оба умерли от тифа, все плоды ее и их трудов пошли на пользу Мэри и Гарри. Что же касается брата…

Тихо вздохнув, Джорджетта отправилась в свою спальню читать письмо. Комнатка была совсем крошечная – в ней помещались только узкая кровать, письменный стол и сундук. Девушка села за стол, отодвинула в сторону лежавшие в беспорядке книги и газеты и пробежала глазами аккуратные строчки письма. Затем, в ярости шлепнув листком по столу, воскликнула:

– Ох, какой же он!.. – Она искренне пожалела, что не знала крепких ругательств – сейчас какое-нибудь из таких слов было бы очень кстати. Брат, оказывается, приезжал в Лондон, чтобы продать свою рукопись, но не зашел в книжный магазин, в котором вырос. Он даже не заглянул, чтобы поздороваться с ней! Вместо этого он помчался в Дербишир «по срочному делу». По какому такому делу? Ведь лорд Хьюго в Лондоне, а прочие друзья Бенедикта разбросаны по всему свету.

Сказать по совести, она получала больше вестей о брате от Хьюго, чем от самого Бенедикта. Лорд Хьюго Старлинг время от времени ее навещал, но его визиты были не регулярными и формальными. Совершенно ясно, что он предпочел бы пореже общаться со скучным существом женского пола вроде нее. Но, по крайней мере, всякий раз, когда лорд приходил в магазин, он покупал много книг.

Джорджетта снова взяла в руки письмо и стала читать дальше.

Дербишир… ни о чем не беспокойся… я скоро снова напишу.

– Да, конечно, напишет… – пробурчала Джорджетта; она могла быть уверена только в одном: ее брат действительно находился в Дербишире.

Джорджетта помассировала пальцами виски и стала рыться в ящиках стола в поисках пера и писчей бумаги. Затем, перекладывая лежавшие на столе газеты, она наткнулась на заголовок, напечатанный огромными буквами:

В ДЕРБИШИРЕ СОВЕРШЕНО УБИЙСТВО ДЕВИЦЫ ОДНИМ ИЛИ НЕСКОЛЬКИМИ НЕУСТАНОВЛЕННЫМИ ЛИЦАМИ.

ПРОСЛЕЖИВАЕТСЯ СВЯЗЬ С ДЕЛОМ О ПОХИЩЕННЫХ СОВЕРЕНАХ И ОБЕЩАННОЙ НАГРАДОЙ

Опять Дербишир! Конечно, ни охота за наградой, ни дело об убийстве Джорджетту не интересовали, вот только… События, о которых шла речь, происходили в Строфилде, графство Дербишир, и это… Она взглянула на штемпель на письме. Да-да, то самое место, где сейчас находился Бенедикт! Сомнений быть не могло: конечно же, он хотел найти украденные монеты и получить королевскую награду. Небось, думал, что делает это ради своей сестры. А потом, когда она будет устроена, он сможет снова делать вид, что у него нет никакой сестры и что книжный магазин их родителей не достался другим людям. О, какой же он, этот братец! Проклятие, проклятие, проклятие! С благими целями Бенедикт совершал отвратительные поступки!

Что ж, если так… Джорджетта ненадолго задумалась и пробормотала себе под нос:

– В таком случае я могу поступить точно так же. Примерно так же… – добавила она со вздохом.

Выглянув из спальни, Джорджетта прокричала:

– Кузина Мэри, мой брат пригласил меня в деревню в гости к нему и его другу лорду Хьюго Старлингу! Ну разве это не чудесно?!

– Просто замечательно… для тебя, – ответила Мэри. Выдержав короткую паузу, она спросила: – Нам сохранить для тебя твою комнату? Или тебя не будет больше трех недель? – Под этим подразумевалось следующее: «Как только тебе исполнится двадцать один год, не возвращайся».

– Вам нет нужды держать для меня комнату, – отозвалась Джорджетта. – Думаю, я смогу уложить все мои вещи в один сундук. – Она же Фрост, не так ли? И она упакует в сундук всю свою жизнь, а затем отправится в путешествие. Только сначала приведет прачку, чтобы та занялась горой грязных подгузников.

Глава 15

– Обещаю вести себя прилично, если они будут хорошо с вами обращаться, – сказал Бенедикт.

Но теперь, стоя перед массивной входной дверью Селвин-Хауса – Бенедикт определил, что она выше, чем обычно бывают двери, – он уже сомневался в том, что от него потребуются хорошие манеры. Уже сейчас их заставили ждать десять минут. Бенедикт мысленно порадовался, что надел порванный и испачканный кровью лейтенантский китель.

– Давайте начистоту, – сказал он Шарлотте. – От меня будет больше пользы, если я предстану перед ним этаким агрессивным безумцем, а не человеком, у которого даже нет собственного подходящего по размеру сюртука.

Шарлотта в ответ засмеялась – впервые за этот день. А Бенедикт снова постучал тростью в дверь, на сей раз – очень громко.

Наконец слуга открыл дверь, и Шарлотта вручила ему свою визитную карточку.

– Мисс Перри? – пробормотал слуга. И виду у него был такой, словно он съел что-то очень кислое. – Мисс Перри из дома и…

– Лейтенант Фрост. Из Виндзорского замка. – Бенедикт адресовал незримому слуге ослепительную улыбку.

После некоторых колебаний слуга – дворецкий, судя по надменному тону, – впустил их в дом.

– Сейчас я узнаю, принимает ли леди Хелена посетителей, – пробурчал он.

– Вообще-то нам нужен ее муж, – сказал Бенедикт. – Я, знаете ли, пришел для мужского разговора.

И в тот же миг пальцы Шарлотты крепко сжали его руку. Дворецкий же переспросил:

– Для мужского разговора? Ах… да-да, соблаговолите подождать здесь. – И он тотчас же удалился. Судя по гулкому эху его шагов, пол здесь был мраморный, отполированный до зеркального блеска. И еще в воздухе витал слабый аромат лимона, вероятно – от полироли для мебели.

– Значит, мужской разговор? – прошептала Шарлотта. – Что у вас на уме?

– Совсем ничего, – ответил Бенедикт. – Но если вы хотите что-то сказать Эдварду Селвину, то ведь нужно, чтобы он при этом присутствовал, вам не кажется?

Первая в вестибюль спустилась леди Хелена. Ее ноги ступали на каждую ступеньку совершенно бесшумно – словно шла кошка. Хотя, судя по голосу, она была женщиной отнюдь не худенькой.

– Друзья моего мужа из деревни? – осведомилась она. – О, как необычно!..

– Я вовсе не друг вашего мужа, – сказал Бенедикт.

– Да, понятно, – отозвалась леди Хелена. Тут она наконец-то вспомнила о правилах хорошего тона и пригласила их в гостиную.

Трость Бенедикта приятно звенела, ударяясь в мраморный пол, и этот звук отдавался эхом от потолка – необычайно высокого, точно в церкви. Потом трость стукнула по ковру гостиной, и мир сузился до крошечной, обшитой панелями клетки. Драпировки, мягкая мебель, ковры – все это поглощало звуки. В комнате же витал резкий запах мумифицированных цветов. Как, бишь, они называются? Попурри? Бенедикт мысленно содрогнулся.

Наконец все расселись по местам, но леди Хелена не приказала подать чай.

– У меня сейчас не слишком много свободного времени для посетителей, – заявила она. – Но, полагаю, я смогу уделить вам несколько минут. Видите ли, у нас гостит маркиз Рэндольф.

Бенедикт мог представить, что творилось сейчас в душе Шарлотты. Проклятие! Но она произнесла только два слова:

– Какая неожиданность…

– О, маркиз большой друг моего мужа, – с гордостью проговорила леди Хелена. – Мистер Селвин недавно гостил у лорда Рэндольфа в Чешире. В одном из его поместий, коих у него великое множество, как вы, наверное, знаете. Или, возможно, не знаете… – добавила хозяйка с холодком в голосе.

Бенедикт усмехнулся и сказал:

– Я об этом не знал. Что ж, спасибо за эту информацию. Видите ли, я долго путешествовал по Европе и писал мемуары, поэтому знаю только поместья моего друга лорда Хьюго Старлинга. Он сын герцога Виллингхэма, как вы знаете. – Бенедикт выдержал паузу и добавил: – Или, возможно, не знаете…

– Леди Хелена, ваш муж сейчас дома? – вмешалась Шарлотта.

– Они с маркизом совершали верховую прогулку. И недавно вернулись. Однако не думаю, что они сейчас принимают.

– А… вероятно, они в данный момент с ног до головы перепачканы дорожной грязью и навозом. – Бенедикт изобразил улыбку. – Что ж, с мужчинами, которые не очень хорошо держатся в седле, такое случается, но этого не стоит стыдиться.

Шарлотта кашлянула, подавляя смешок. А из горла леди Хелены раздались довольно странные звуки, и Бенедикт очень жалел, что не мог видеть выражение ее лица. Его же лицо сохраняло выражение безмятежного спокойствия.

Тут в гостиной раздались чьи-то шаги – это была тяжелая поступь крупного мужчины в сапогах, – а затем послышался и голос:

– О, Шарлотта! Маттерхорн сказал, что вы зашли. Как я рад вас видеть, Шарлотта!.. То есть… Я хотел сказать, мисс Перри.

Голос мужчины был полон самодовольства, и Бенедикт сразу же представил ухмыляющуюся физиономию так и не повзрослевшего мальчишки, считающего себя лихим повесой.

– Но что с вами? – Селвин подошел к стулу Шарлотты, неодобрительно цокая языком. – Этот шрам… Он очень портит впечатление от вашего лица. Как вы ухитрились его заполучить?

– Я получила его в процессе моей работы. Пытаясь защитить ребенка, – ровным голосом ответила Шарлотта.

Защищая Мэгги – именно это она имела в виду. Защищая от Рэндольфа. И такой ответ очень удачно подходил и для ее образа старой девы, занимающейся богоугодными делами.

– Как благородно! – заметил Бенедикт. – И очень смело. Конечно же, любой, кто подвергает опасности ребенка, – последний мерзавец.

Селвин переступил с ноги на ногу.

– Шар… то есть мисс Перри, это ваш друг?

А леди Хелена уже несколько минут сидела совершенно неподвижно. И она не произнесла ни слова с того момента, когда ее муж вошел в комнату. Но сейчас она вдруг заговорила:

– Он сказал, что он – друг лорда Хьюго Старлинга.

– Да, верно. Но сейчас это к делу не относится, – с жизнерадостной улыбкой заявил Бенедикт. – Я счастлив, когда меня представляют как друга мисс Перри. И я рад, мистер Селвин, что вы тоже считаете себя ее другом. Никто же не захочет причинить вред другу, не так ли?

– Нет, конечно, – тотчас же отозвался Эдвард.

– И никто не захочет обмануть доверие друга, – продолжал Бенедикт.

– А вы… Вы пришли с какой-то целью?

– О, нет-нет, это просто светский визит, – сказала Шарлотта. – Я решила навестить друга.

Теперь в голосе Шарлотты зазвучали нотки воодушевления – словно она действительно зашла в гости к старому приятелю. Но, увы, все было совсем не так. К тому же мужчина, от которого она скрывалась, находился сейчас в этом же доме…

– Скажите, мистер Селвин, а когда вы и ваш блистательный гость приехали? – спросил Бенедикт. – Не в субботу ли вечером? – Именно в тот вечер на него напали.

– Нет, скорее в воскресенье утром. Мисс Перри, только не рассказывайте об этом своему отцу! Я знаю, викарию очень не нравится, когда кто-то путешествует в воскресенье, – добавил Селвин со смехом; конечно же, он считал себя неотразимым.

– Не думаю, мистер Селвин, что для отца это имеет какое-то значение, – сказала Шарлотта. – Его беспокоит душа человека, а не его поездки.

– Да-да, хорошо-хорошо… – Казалось, Селвин лихорадочно соображал, пытаясь придумать остроумный ответ. – Да, знаете, я слышал, что мы упустили кое-что интересное. Убийство, дознание… и все прочее. Жаль, что меня здесь не было. С удовольствием бы насладился представлением.

– Глупости все это. Слишком много шума из-за какой-то горничной, – пробормотала леди Хелена. – Очевидно, она была не очень-то строгих нравов.

Бенедикт с трудом сдерживался – ему ужасно хотелось объяснить мистеру Селвину и его жене, кто они такие. Шарлотта же, сидевшая рядом с ним, была совершенно спокойна, но Бенедикту показалось, что ее дыхание участилось.

«Нестрогих нравов?» Черт побери, да кто они такие, чтобы судить других? Особенно Селвин, который брал от жизни все, что хотел. Считается, что моряки, много повидавшие и пережившие, либо черствеют, либо становятся весьма чувствительными. Очевидно, с Бенедиктом произошло последнее. Двенадцатилетний юнга среди пушечного огня… Шестнадцатилетний мичман, перевязывавший страшные раны своих товарищей… И двадцатипятилетний лейтенант, не сумевший уберечь своих людей от тропической лихорадки, унесшей их жизни, а его самого лишившей зрения…

– А не считаете ли вы, – проговорил он наконец, – что смерть этой девушки была связана с украденными с Королевского монетного двора соверенами, а не с какими-либо ее личными недостатками?

На монетном дворе были убиты четверо охранников. Нэнси стала пятой жертвой. Падет ли еще кто-нибудь по той же причине? Пятьдесят тысяч фунтов! Найдется множество людей, считающих, что человеческая жизнь стоит намного дешевле. При этой последней мысли Бенедикт немного смутился – ведь и он сам принимал участие в поисках сокровищ. Но ему следовало помнить, что он занялся этим только из-за Джорджетты. Да-да, только из-за нее он отправился в Строфилд. А в Селвин-Хаус пришел ради Шарлотты.

И в тот же миг она вновь заговорила – заговорила как дочка викария, с которой невозможно спорить.

– Я могла бы ожидать, что вы, как самая богатая семья в здешних краях, примете в этом деле участие. Разумеется, не дурным образом, а благородным образом…

– Да, конечно, наша обязанность…

– Не беспокойтесь, Селвин, – перебила мужа леди Хелен, – я уже отдала садовникам распоряжение, чтобы они отгоняли от наших земель всех искателей награды. Мы не имеем никакого отношения к тому балагану, что устраивают деревенские.

– Да, именно так, наверное. Хотя… – Селвин в смущении умолк, и было слышно, как он постукивал ногой по ковру.

Леди Хелена поднялась, шурша юбками.

– Благодарю вас за визит, но лорд Рэндольф…

– Только упомяни дьявола, и он тут как тут, – раздался чей-то оголос.

И под шуршание юбок леди Хелены, снова присевшей, к ним присоединился маркиз Рэндольф.

– О, милорд!.. – Подобострастно суетясь, Эдвард вскочил на ноги, поклонился, затем опять сел. – Мы с лордом Рэндольфом планируем устроить небольшую выставку моих работ, – сообщил он. – Портретов, конечно. Он ими весьма заинтересовался.

Это объяснение было, вероятно, предназначено для Шарлотты, но она пропустила его мимо ушей; в этот момент Шарлотта пыталась понять, что же она чувствовала, вновь увидев маркиза. Когда она видела его в прошлый раз, была ночь. Они тогда были наедине, и он в одной руке держал нож, а в другой – хлыст. И Рэндольф отказался ее слушать – он хлестал Шарлотту с холодной яростью, приводившей ее в ужас.

И теперь, при свете дня, в голубой гостиной Селвин-Хауса, маркиз смотрел на нее все с тем же холодным гневом, все тем же взглядом собственника. Губы его были плотно сжаты, глаза смотрели пристально, не мигая. Он уже успел переодеться; вместо костюма для верховой езды на нем теперь был сюртук из тончайшего сукна, атласный жилет и бриджи из оленьей кожи, выглядевшие совершенно безупречно – вероятно, он впервые их надевал. А его темные волосы были тщательно причесаны и блестели, – но все это не делало его джентльменом. Именно эта мысль и помогла Шарлотте смело смотреть ему в глаза и не трепетать под его пристальным взглядом.

– Ну-ну… – с усмешкой протянул Бенедикт. – Значит, дьявола? Какая честь для меня наконец-то с вами встретиться. Мне столько раз говорили идти к вам, сэр, что уж и не припомню…

– Мистер Фрост, вы что, не слышали?! – возмутилась леди Хелена. – Ведь это – маркиз Рэндольф!

Бенедикт стукнул тростью в пол.

– О, прошу прощения, моя ошибка. Слепой, знаете ли… А я-то подумал… Ну, он же представился как… гм…

Результатом его притворной растерянности стала самая настоящая растерянность, отразившаяся на лице Эдварда. Шарлотта же, заметив это, мысленно рассмеялась. Ведь Эдвард Селвин был из тех мужчин, которые хотели казаться неотразимыми красавцами – веселыми и легкомысленными. Но на самом деле он все тщательно просчитывал. И все в нем было нарочито – начиная от жестов и кончая… например, расположением кармашков для часов на его жилете. А его лиловый шейный платок, завязанный весьма замысловато, был заколот булавкой с бриллиантом, стоившим, вероятно, больше, чем ее отец получал за целый год. Светло-каштановые волосы Эдварда – такого же оттенка, как волосы Мэгги, – лежали ангельскими кудряшками; когда же он улыбался, на одной его щеке появлялась очаровательная ямочка, отчего он казался обезоруживающе молодым. Впрочем, он и был молодым, всего на три года старше Шарлотты. Когда начался их роман, ему было всего двадцать, и он был слишком молод, чтобы думать о браке, – так он тогда сказал. А когда родилась Мэгги, он едва достиг совершеннолетия. Самый молодой художник из всех, чьи картины были когда-либо почти приняты в Британский институт, как он любил говорить. Славу ему принесли ошеломляющие портреты женщины, ставшей известной под именем Ла Перл (хотя позже он закрепил свою известность более традиционной портретной живописью). У него был дар видеть в людях то, что он хотел в них видеть. Шарлотта на его картинах всегда выглядела страстной женщиной, которая только что занималась любовью или вот-вот займется. Но это наблюдение было точным только на его первом портрете – да-да, только на нем. И Эдварду никогда не приходило в голову, что он мог бы позаботиться не только о своих интересах и удовольствиях, но и, ком-то еще. После рождения Мэгги их с Шарлоттой отношения оставались лишь чисто… коммерческими. Известность, которая пришла к ней вместе с его славой, можно было использовать на благо им обоим. Но так было только до Рэндольфа, а потом…

Невольно вздохнув, Шарлотта покосилась на своего спутника. Бенедикт же, казалось, чувствовал себя здесь как дома – во всяком случае, держался вполне уверенно, как будто находился на каком-нибудь корабле и вовсе не был слепым. Более того, казалось, что в данный момент он получал истинное удовольствие, снова и снова разглагольствуя о том, какая для него огромная честь познакомиться с маркизом Рэндольфом, даже если тот и не был дьяволом.

– Как очаровательно, – пробормотал Рэндольф, протягивая в качестве приветствия один палец, чего Бенедикт, конечно, не мог видеть.

На пальце маркиза было кольцо с изумрудом в форме кабошона. И камень словно подмигивал – сначала желтоватым светом, потом зеленым. Как глаз кота… Кольцо с кошачьим глазом… Кинжал с кошачьим глазом… А мужчина с кошачьими глазами – это Эдвард, который сейчас, казалось, смущался из-за того, что сообщил Рэндольфу адрес Шарлотты. Однако ничто в этой сегодняшней встрече не имело ни малейшего отношения к соверенам с Королевского монетного двора. Что же касается Рэндольфа, то он, казалось, был полон решимости вернуть Шарлотту туда, где ей, по его мнению, и следовало находиться. С усмешкой взглянув на нее, он проговорил:

– Вы в последнее время много путешествовали, мисс… Перри? Мне вас так называть?

– Похоже, вы тоже, милорд, – ответила Шарлотта, изобразив улыбку.

Леди Хелена, полногрудая великанша, втиснутая в тонкий шелк, сдвинула светлые брови и пробурчала:

– Вы что, знакомы? – Причем говорила она таким тоном, словно чувствовала себя оскорбленной. – Но как маркиз оказался знаком с дочкой деревенского викария?

– Должно быть, его светлость, – тут же ответил Бенедикт с любезной улыбкой, – интересуется богоугодными делами. А ведь мисс Перри известна своими бескорыстными деяниями…

Шарлотта едва не разразилась истерическим смехом. Улыбка же на лице Эдварда сделалась несколько кривоватой.

– Скажите, мисс Перри… – Лорд Рэндольф сделал многозначительную паузу. – Скажите, вы намереваетесь в ближайшее время покинуть дом викария?

– Не думаю, что это произойдет, – тотчас же ответила Шарлотта. – Тем более – в ближайшую неделю.

– Что ж, понятно… – в задумчивости произнес маркиз, окидывая ее пытливым взглядом. Можно было не сомневаться, что он давно уже обратил внимание на ее скромное платье и поношенные ботинки. Наверное, сравнивал с шелками, в которых видел ее в прошлый раз, и думал о том, как низко она пала. Но именно по его милости эти шелка были порваны и испачканы кровью. А это платье – весьма симпатичное, в цветочек – шло ей гораздо больше.

– Что ж, если вы планируете задержаться в Строфилде дольше чем на неделю, – сказал Рэндольф, – то вы можете посетить выставку работ Эдварда Селвина. Мы устроим ее в… Как называется тот постоялый двор?

– В «Свинье и пледе»? – в изумлении пробормотал Эдвард. – Однако… Рэндольф, как же так? Ведь в Королевской академии… к тому же большинство аристократов, приехавших на сезон… Я вас не понимаю…

– Важно не то, где проводится выставка, а кто ее увидит. – Рэндольф говорил, обращаясь к Эдварду, но его взгляд не отрывался от Шарлотты. – И всего через неделю, Селвин, у вас будет столько блистательных гостей, восторгающихся вашей работой, сколько вы только можете пожелать.

Эдвард покосился на Шарлотту, затем спросил:

– Но это же будут портреты, верно? Мы же договорились сосредоточиться на моей портретной живописи?

– О да, портреты. Совершенно верно.

Маркиз улыбнулся. Когда-то такое выражение его лица казалось Шарлотте интригующим, намекающим на тайны и скрытые глубины. И сейчас она поняла, что была на сей счет права, но только с одним уточнением: все его тайны и скрытые глубины были омерзительны. Слава богу, он ни словом не намекнул на Мэгги. Должно быть, Эдвард сохранил ее происхождение в тайне. И, вероятно, он всегда будет об этом помалкивать. Ведь если леди Хелена узнает, что ее муж стал отцом ребенка женщины столь низкого происхождения… О, тогда она превратит его жизнь в кошмар.

– Замечательно! Восхитительно! – Бенедикт захлопал в ладоши над своей тростью. – Значит, художественная выставка. А будут ли там скульптуры?

– Н-нет… – ответил Эдвард в растерянности. – Ведь я, знаете ли, не ваятель…

– А жаль, – со вздохом пробормотал Бенедикт. – Что ж, я все равно постараюсь получить удовольствие. А сейчас, мисс Перри… Не пора ли нам уходить?

Шарлотта медлила с ответом. Она покосилась на Селвинов и Рэндольфа, и ей вдруг ужасно захотелось вскочить – и выбежать из комнаты. Но она, взяв себя в руки, чинно проговорила:

– Да, думаю, пора.

– Не желаете злоупотреблять гостеприимством? – с усмешкой спросил Рэндольф. – Уверяю вас, об этом можете не волноваться.

– Дело не в этом. – Бенедикт встал и стукнул тростью в пол. – Я знаю, что здесь у мисс Перри есть старые друзья, которые желают ей только самого лучшего. Но, понимаете ли, ее собака довольно серьезно больна. Эта гончая когда-то принадлежала ее сестре. Последнее воспоминание о дорогой почившей…

– Кажется, вы знаете об этой семье довольно много, – заметил Рэндольф.

Бенедикт пожал плечами.

– Только то, что вежливость позволяет знать тому, кто гостит в их доме.

– Мисс Перри, вы покидаете нас из-за собаки? – Казалось, Эдвард был искренне удивлен.

– Из-за собаки Маргарет, – заявила Шарлотта. – Мистер Селвин, вы должны помнить, как важна была для меня сестра.

– Да… в-верно, – явно смутившись, пробормотал Эдвард.

Шарлотта не осмелилась взглянуть ему в лицо, но она надеялась, что он понял ее предостережение. Они с Бенедиктом попрощались с хозяевами и маркизом, сумев при этом остаться в рамках вежливости. А Рэндольф напомнил Шарлотте, что она обещала посетить выставку работ Селвина.

– Впрочем, – тут же добавил он, – возможно, до тех пор я еще нанесу вам визит… в доме викария. Да-да, я знаю, где вас найти.

Наконец они вышли из дома Селвина. Ярко светило солнце, и было довольно тепло, но Шарлотта никак не могла унять дрожь. Когда же они спускались по лестнице парадного входа, Бенедикт подал ей руку и прошептал:

– Пожалуйста, успокойтесь. Возможно, они сейчас смотрят на нас из окна. И побыстрее выведите меня из этого великолепного поместья, – добавил он с улыбкой.

– Вы были ужасны, – проговорила Шарлотта, тоже улыбнувшись. – То есть я имею в виду, что вы были безупречны. Спасибо вам огромное.

– Мне?.. – Бенедикт вскинул брови. – Но разве я сделал что-нибудь необычное? Любой почел бы за честь познакомиться с дьяволом. Или если не с ним самим, то с тем, кто к нему ближе всех.

Пока они шли через земли Селвина, Бенедикт продолжал развлекать ее шутками. Он все время посмеивался и улыбался, говоря о Селвинах и их титулованном госте, однако Шарлотта по-прежнему никак не могла унять дрожь, не проходившую даже от солнечного тепла. Но кое-что ее все-таки радовало: в одной комнате с мужчиной, который ее погубил, и с мужчиной, который жаждал ей отомстить, находился еще и тот, кто был на ее стороне, тот, кто сейчас держал ее под руку. И она знала, что он будет держать ее руку столько, сколько она пожелает.

В какой-то момент, остановившись, Шарлотта приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Бенедикт в недоумении заморгал.

– Хм… спасибо. Но за что? – пробормотал он.

Шарлотта улыбнулась.

– За то, что вы – это вы.

– Да, эта роль удается мне лучше всего, – с усмешкой отозвался Бенедикт; он все еще выглядел озадаченным. – Мне жаль, что вам пришлось встретиться с Рэндольфом. Вы извлекли хоть какую-то пользу из этого разговора?

– Не знаю… – Шарлотта пожала плечами, и они продолжили путь. – Знаете, меня беспокоит эта выставка. За этим что-то кроется. Рэндольф не стал бы утруждать себя и делать что-либо для Эдварда только по доброте душевной.

Бицепсы Бенедикта напряглись.

– Даже в благодарность за то, что он привез его к вам?

– Полагаю, этого недостаточно. А Рэндольф… Он хочет причинить мне боль. Ему нравится причинять боль.

– Но как картины каких-то светских хлыщей могут причинить вам боль?

– Пока не знаю, – со вздохом ответила Шарлотта. Однако она начала подозревать, что догадывается. Ведь если Рэндольф нашел картины с ее изображением… Но нет, Эдвард все время твердил о «портретной живописи». И если картины на выставку предоставляет он… Конечно же, он за этим проследит.

Наконец они подошли к каменной стене, и Шарлотта тотчас перелезла через нее. Бенедикт передал ей свою трость, потом перепрыгнул через стену. Когда они проходили мимо конюшни, Капитан поднял голову и приветственно тявкнул.

– Ему все еще запрещено входить в дом? – спросил Бенедикт.

– Да, бессрочно, – сказала Шарлотта. – Таков мамин вердикт, потому что собака развела в доме грязь. Подождите, я хочу немножко ее приласкать, ведь это она дала нам предлог уйти из дома Селвина.

Забота о Капитане казалась ей почти тем же самым, что забота о Мэгги, – так можно было показывать девочке свою любовь, не проявляя чувств, которые могли бы показаться слишком сильными для женщины, считавшейся всего лишь тетушкой.

«Да, тетушкой…» При этой мысли колени Шарлотты подогнулись, и она, осев на землю рядом с собакой, пробормотала:

– Бенедикт, нельзя допустить, чтобы Рэндольф увидел Мэгги. Он сразу все поймет. Она слишком похожа на Эдварда – и цветом волос, и цветом глаз. Рэндольф очень проницателен. Он тотчас же поймет, что Мэгги – моя дочь.

Сейчас Шарлотту снова била дрожь, но на сей раз дрожь побудила ее к действию. С трудом поднявшись и путаясь в юбках, она заявила:

– Я должна уехать вместе с ней. Немедленно.

Бенедикт подошел к ней и тихо сказал:

– Если вы сбежите вместе с дочкой, Рэндольф тотчас поймет, что девочка вам очень дорога.

Шарлотта готова была завизжать от бессильного гнева. Стукнув кулаком по двери конюшни – так, что старый ржавый замок задребезжал, – она проговорила:

– Проклятие, я все равно не смогу уехать. У меня нет денег и ничего такого, что я могла бы быстро продать. Мой ножик… – Она усмехнулась. – Возможно, я могла бы получить за него несколько пенсов. Впрочем, есть и камея, которая когда-то принадлежала моей бабушке. И еще – мой дорожный сундук… Возможно, я могла бы его продать, а вещи сложила бы в картонные коробки…

– О боже, Шарлотта!.. – воскликнул Бенедикт. – Не надо вам становиться нищей, чтобы находиться в безопасности. Если вы хотите уехать из Строфилда, я дам вам взаймы деньги, которые вам нужны.

– Нет!

– Но почему?..

«Потому что я не хочу, чтобы ты помогал мне уехать от тебя», – мысленно ответил Шарлотта. Хотя, с другой стороны… Сделав глубокий вдох, она проговорила:

– Но как же ваша сестра?.. Ведь вы собирались послать деньги ей, разве не так?

– Сестра не пострадает. Ведь далеко не все мои деньги пойдут на оплату вашего путешествия. – Бенедикт улыбнулся. Его темные ресницы отбрасывали тени на темные глаза. – Кроме того… Я же дам вам деньги взаймы. Когда-нибудь вам придется их вернуть, и, следовательно, если вы сейчас уедете, то я должен буду увидеть вас снова.

Как легко этот человек пускался в авантюры! Но главное – он одобрял ее решение… Шарлотта невольно улыбнулась, а Бенедикт тем временем продолжал:

– Думаю, вы могли бы поехать в Эдинбург. Я могу написать письмо лорду Хьюго, и это будет для вас лучшее рекомендательное письмо при поисках нового жилья. Или даже работы, если вы надумаете там остаться. Возможно, вы могли бы остановиться в его доме. Я ведь упоминал, что у него есть там дом? Герцоги, знаете ли, такие люди… У них так много домов, что они даже раздают их всяким родственникам. Но вам, конечно же, придется ехать без дочери, – добавил со вздохом Бенедикт.

«Значит, Эдинбург? – думала Шарлотта. – Но как далеко Рэндольф мог дотянуться? Наверное, расстояние для него – не препятствие». Хотя имя герцога Виллингхэма могло бы послужить ей некоторой защитой.

Спокойная речь Бенедикта помогла ей справиться с дрожью. Что ж, у нее имелись варианты… И у нее был… друг – хотя, конечно же, ей хотелось назвать совсем другим словом этого чудесного человека. Но если она сейчас убежит, если расстанется с Бенедиктом Фростом… А что, если они тогда уже никогда не встретятся? Да и какой смысл в безопасности, если для этого нужно всегда быть одной?

Шарлотта надолго задумалась, потом сказала:

– У меня есть другая идея. И тогда мне не придется надолго расставаться с Мэгги. Но этот план надо обсудить со всеми моими домочадцами. Видите ли, я хочу… – Шарлотта тяжело вздохнула. – Я хочу попросить у них помощи.

Впустить в свою жизнь других людей, рассказать о себе то, что ужасно не хотелось рассказывать, – ведь именно этого она всеми способами избегала последние десять лет. Но теперь стало ясно, что в одиночку ей уже не справиться. И если так… Что ж, тогда она, наверное, кое-что изменит в своей жизни.

Тут Бенедикт предложил ей руку и тихо сказал:

– Тогда давайте войдем в дом и попросим.

Любой, кто видел у постоялого двора «Свинья и плед» вечерний почтовый дилижанс, не мог не заметить мисс Перри в простом платье и капоре. Она садилась в дилижанс вместе со своей горничной, закутанной в шаль.

– Моя служанка еще не совсем оправилась от инфлюэнцы, – громко сообщила она пассажирам. – Не могли бы вы немного потесниться, чтобы она села поудобнее?

Пассажиры особого восторга не проявили, но все же подвинулись. Затем дочка викария вручила кучеру свой сундук, а сыщик Стивен Лайлак обыскивал багаж каждого пассажира, покидавшего Строфилд. Он одобрительно кивнул, разрешая мисс Перри и ее горничной сесть в дилижанс.

Миссис Поттер любила смотреть, как приезжают и уезжают пассажиры. С любопытством наблюдая из окна постоялого двора за этим отъездом, она заметила:

– Эта Баррет из дома викария выглядит очень плохо. Никогда не видала, чтобы она была так сильно закутана.

Благодаря хорошей выручке миссис Поттер в этот день пребывала в благодушном настроении, и она только заметила, что если кто-то так скуп со своими слугами, как викарий, то ему не стоит удивляться, если они заболевают.

– Им еще повезет, если она вообще вернется из этой поездки с мисс Перри… уж не знаю, куда она там направляется. Не думаю, что заниматься богоугодными делами за границей хуже, чем здесь.

Мистер Поттер, однако же, считал, что викарий хорошо обращается со своими немногочисленными слугами. Но он спорить не стал, лишь покачал головой, забирая деньги из кассы, и проговорил:

– Она обязательно вернется. Она ведь здесь служит еще с тех пор, когда была совсем девчонкой.

И его предсказание оказалось верным, Баррет вернулась с почтовым дилижансом уже на следующий день. Она была все так же закутана, а ее лицо закрывал толстый шарф.

Поттер вышел и поздоровался с ней с порога «Свиньи и пледа».

– Возвращаешься без хозяйки? – Он никогда не упускал случая собрать сплетни. Для постоялого двора сплетни были таким же источником прибыли, как и эль, лившийся из кранов.

Баррет кашлянула и пробормотала с сильнейшим йоркширским акцентом:

– У меня жуткий озноб. Пришлось вернуться раньше, чем надо было. Но ничего страшного, мисс Перри встретила по дороге подругу, и та составит ей компанию в путешествии.

Поттер попятился и проговорил:

– Значит, ты больна?..

– Да, у меня инфлюэнца. Но мне не так плохо, чтобы отказываться от пинты эля, если вы предложите.

– Э-э… думаю, сейчас тебе лучше поскорее вернуться в дом викария, – проворчал Поттер. – Они, небось, волнуются за твое здоровье.

Горничная неохотно согласилась и ушла. А мистер Поттер вернулся в дом, бормоча себе под нос:

– Вид у нее совсем никудышный. И со вчерашнего дня, когда она уезжала, она заметно похудела. Видать, очень тяжелая у нее болезнь… – И на всякий случай, чтобы не подхватить инфлюэнцу, если Баррет еще заразная, он решил принять стаканчик джина – всего лишь разумная мера предосторожности.

Любой желающий мог видеть, как закутанная в шали женщина вошла в дом викария через кухонную дверь. И она жутко ругалась с сильным йоркширским акцентом, когда ее пальцы в перчатках не сразу сумели открыть задвижку.

Едва войдя в дом, женщина сорвала с головы шарф и, шумно выдохнув, воскликнула:

– Всем добрый день!

Бенедикт, дожидавшийся ее возвращения возле разделочного стола, тут же повернулся к ней и спросил:

– Шарлотта, вы?

– Она самая, – ответила женщина.

Кухарка и Колин бросили свои поварешки и подбежали к ней.

– Какой же это был волнительный день! – пропищала Колин. – Мистер Фрост не желал уходить из кухни, уходил только на ночь. Мы все за вас ужасно переживали.

– Я не волновался, – уточнил Бенедикт. – Я только хотел находиться поблизости – на случай, если будут новости. Итак… Как сработал план?

Шарлотта вновь шумно выдохнула. Боже правый, сколько же слоев одежды понадобилось надеть, чтобы не было понятно, что она не Баррет! Шарлотта все еще снимала с себя шали и разматывала бесконечный шарф, под которым прятала лицо.

– Все прошло замечательно, – сказала она. – Мы с Баррет расстались в Лидсе. Она поехала дальше на север в моей одежде и в капоре с вуалью. А также с сундуком со своими вещами. И у нее достаточно денег, чтобы добраться до дома ее сестры.

До того как предпринять все это, кухарка, Колин и Баррет тщательно обсудили и одобрили план. Женщины сочли его необходимой мерой защиты мисс Перри от какого-то злого человека, с которым она познакомилась во время своих путешествий. В беседе с родителями Шарлотта была более откровенной. Она призналась, что полученное ею письмо на имя Шарлотты Перл сделало необходимым побег упомянутой леди – отчасти и ради их собственного блага. Если все будут считать, что она уехала из дома родителей, жилище викария перестанет интересовать лорда Рэндольфа.

Когда служанки, наконец, вернулись к своим занятиям, Шарлотта, повернувшись к Бенедикту, тихо сказала:

– Поттер из «Свиньи и пледа» видел, что я, то есть Баррет, больна инфлюэнцей. Нужно только распустить слух, что бедняжка Баррет снова разболелась. И тогда я смогу оставаться дома, не вызывая подозрений.

– С этим все ясно, – кивнул Бенедикт. – Но что же вы выиграли в результате? Ведь вы теперь снова оказались в ловушке, то есть заперты в доме…

– Но на этот раз я не одна, – сказала Шарлотта. – Я буду со всеми вами. И все вместе мы решим, что делать дальше. – Она коснулась кончиками пальцев его щеки и с улыбкой добавила: – Как знать, может быть, мы еще найдем украденные деньги…

Глава 16

«Ага, вот она! Джорджетта Фрост!» – мысленно воскликнул Хьюго. Обыскав три постоялых двора, он сразу понял, что это она, понял, как только ее увидел. Ведь эти совершенно невероятные белокурые, словно у сказочной феи, волосы было невозможно ни с чем спутать, хотя она и упрятала их под кепи. Кажется, она думала, что переоделась мальчишкой. Кроме того, на ней были штаны и странная короткая куртка. Девушка сидела на своем дорожном сундуке, жевала соломинку и болтала с каким-то крепким малым в рабочей одежде. Однако он был не молод, в волосах виднелась проседь…

И она… Она плевала на землю!

Хьюго стиснул зубы и стал проталкиваться сквозь толпу пассажиров. Какой-то пьяный, пошатнувшись, налетел на него и плеснул на его сюртук чем-то… в общем, чем-то. Что ж, прекрасно. Теперь от него еще и разит дешевым спиртным, а на сюртуке – пятно. Значит, ему придется перед встречей в Сомерсет-Хаусе с Бэнксом, президентом Королевского общества, заехать в свой лондонский дом, чтобы переодеться. Еще одно непредвиденное дело, отвлекавшее его на какое-то время от научных занятий…

Тем не менее не могло быть и речи о том, чтобы не отправиться на поиски Джорджетты. И вот теперь, когда он обнаружил, где она, когда он наконец-то до нее добрался…

Возможно, лорд Хьюго положил руку на плечо девушки чуть более резко, чем намеревался.

– Привет, Джорджи! – прорычал он. – Не думаешь же ты, что тебе удастся так просто удрать.

– Лорд Хьюго! Как… Что вы здесь делаете? – пробормотала Джорджетта.

Ее новый знакомый окинул Хьюго подозрительным взглядом.

– Эй, малец, ты знаешь этого человека? – спросил он Джорджетту.

– Конечно, дев… то есть он меня знает. – Хьюго крепко схватил Джорджетту за воротник куртки. – Он мой племянник. – Это прозвучало вполне правдоподобно – разница в возрасте между ними была не меньше десяти лет. Входя в роль, Хьюго добавил: – Он украл серебро у своей умирающей матери и этим разбил ее сердце. Я пришел, чтобы забрать его домой и все исправить.

– Ничего подобного я не делал! – воскликнула Джорджетта. У нее получалось более или менее сносно имитировать ломающийся голос молодого человека. – Вы только посмотрите, в каком состоянии этот человек. Дядя пьян! Как обычно. Он сам не знает, что говорит.

Джорджетта стала вертеться, пытаясь высвободиться, но тут Хьюго положил ладонь на ее кепи, и это было предостережение – мол, если что, то ее сказочные волосы могут рассыпаться по плечам. Джорджетта тотчас это поняла и мгновенно замерла.

– Совсем пьяный, – повторила она с мольбой в голосе.

– Но ты, парень, назвал его лордом?.. – с некоторым удивлением пробормотал мужчина.

– Дяде нравится, когда его так называют, – тут же нашлась Джорджетта. – Но на самом деле он никакой не лорд. Я его так зову, чтобы он был доволен и не дрался.

– Ох, ради бога! – Хьюго скрестил на груди руки. – Поверьте, я действительно лорд. И вот мое кольцо с печатью. И я не дерусь, я не пьян. А этому молодому человек не следует здесь находиться.

Джорджетта уже была готова броситься наутек, но тут Хьюго снова схватил ее за воротник.

– Вот видишь? Он хочет удрать, чтобы не отвечать за последствия своего обмана. Ни одному слову, которое срывается с его губ, нельзя верить. «С прекрасных губ», – мысленно добавил Хьюго. Ему не верилось, что эта девушка смогла ввести кого-то в заблуждение своим мальчишеским нарядом. Но, может быть, люди просто видели то, что ожидали увидеть?..

Массивное золотое кольцо лорда Хьюго произвело, как обычно, должное впечатление, и пожилой мужчина, взглянув на Джорджетту, проговорил:

– Послушай, парень, я не могу вмешиваться в дела лорда. И если он твой дядя, то лучше тебе пойти с ним.

Хьюго потянул девушку за воротник и поднял на ноги. Она ухитрилась пнуть его в лодыжку, и тогда он снова угрожающе занес руку над ее кепкой.

– Джорджи, пошли же. Давай не будем устраивать здесь спектакль.

Хьюго потащил Джорджетту за собой, но тут она, упершись пятками в землю, закричала:

– Подождите! Мой сундук!..

– Ну так пойдите и возьмите его, – проворчал Хьюго.

Девушка скрестила руки на груди.

– Вы что же, милорд, не собираетесь мне помочь?

– Джорджи, но ты же большой и сильный парень, можешь и сам его нести.

В ответ Джорджетта едва заметно улыбнулась – уголки ее рта чуть-чуть приподнялись. И поэтому Хьюго взялся за ручки сундука, когда она дотащила его к нему из зоны ожидания. Себе же он сказал, что взял сундук исключительно из практических соображений – чтобы сэкономить время; его экипаж стоял недалеко, но если он сам понесет сундук, то они, конечно, дойдут быстрее.

Через несколько минут кучер спрыгнул на землю и помог им погрузить сундук. Они поднялись в экипаж и сели на мягкие, обитые бархатом подушки друг против друга. В этом интерьере маскировка Джорджетты выглядела еще более жалко – поношенный мальчишеский наряд совершенно не подходил к ее фигуре.

Когда карета тронулась с места, Хьюго спросил:

– Где вы взяли деньги на билет?

Вопрос прозвучал довольно резко, и Джорджетта, чуть приподняв бровь, проговорила:

– Я же украла у моей умирающей матери серебро, не помните?

Хьюго бросил на нее свирепый взгляд. Она закатила глаза и тихо сказала:

– Я накопила достаточно денег, чтобы купить билет и эту одежду. Кузина Мэри мне немного платила.

– Но недостаточно.

Заглянув как-то раз в книжный магазин «У Фроста» и увидев, что сестра Бенедикта носит тяжелые стопки книг и грязные вещи малышей, предназначенные в стирку, Хьюго был поражен. И все то время, что он находился в магазине, девушка снова и снова ходила вверх и вниз по лестнице. Судя по всему, Джорджетта Фрост работала больше, чем любая из горничных.

После этого Хьюго стал заходить в магазин так часто, как только мог. В конце концов, надо же человеку где-то покупать книги…

– Представьте мое удивление, – сказал он, – когда сегодня утром, наведавшись в книжный «У Фроста», я узнал, что вы уехали ко мне в гости, в мое загородное поместье.

Джорджетта вжалась в подушки сиденья.

– Что вы сказали моей кузине? Она очень встревожилась?

Судя по голосу, Джорджетта волновалась, – но не за себя, а за других. Хьюго вздохнул и проговорил:

– Не волнуйтесь. Я ей сказал, что у меня изменились планы и что я сам вас отвезу. – Он нахмурился. – И еще я сказал, что, по-видимому, был так рад скорой встрече с вами, что на радостях забыл послать вам записку. Полагаю, мои оправдания звучали жалко.

– Наверное, моя кузина совсем обессилела, если поверила вам.

– Думаю, ей просто очень хотелось мне поверить. Она хочет, чтобы у вас все было в порядке.

Джорджетта отвела взгляд и посмотрела в окно.

– Что ж, хотя бы одному человеку не все равно…

– Ваш брат тоже за вас беспокоится.

– Да, как же… – Девушка фыркнула и пробурчала: – Бенедикт так озабочен моим благополучием, что даже не потрудился заглянуть ко мне, когда был в Лондоне. – Она снова повернулась к Хьюго и в упор посмотрела на него своими серовато-голубыми глазами. – И все-таки я собиралась встретиться с ним в Дербишире. Я такая несчастная… что даже не знаю, что мне теперь делать.

Лорд Хьюго в смущении откашлялся. У него вдруг возникло чувство, что сегодня он пропустит свою встречу в Сомерсет-Хаусе.

– Я знаю, где ваш брат, – пробормотал он. – Но куда хотели бы поехать вы?

Следующая неделя напоминала Бенедикту пребывание в эпицентре шторма. Началась она с того разговора, которого Шарлотта страшно боялась. А в конце недели их ждала выставка работ Эдварда Селвина. Напряжение, казалось, вибрировало в самом воздухе, и беспокойство Шарлотты то и дело передавалось Бенедикту. Правда, поначалу, вернувшись из Лидса, она храбрилась, но на самом деле они не представляли, что им делать дальше. Шарлотта не могла покидать дом, поскольку считалось, что она – это Баррет, к тому же больна…

Бенедикт сходил один раз в деревню, но так и не смог разыскать Лайлака, чтобы расспросить про кинжал. И было ясно: искать золото в одиночку – совершенно бесполезно, ведь у него не было ни запаха, ни звука, так что Бенедикт мог бы стоять прямо над ним и не знать этого.

Таким образом, неделя превратилась в сплошное ожидание, а ожидание всегда заставляло Бенедикта задумываться об отъезде – о том, куда он мог бы отправиться дальше. Ведь стоило ему надолго задержаться где-либо, – и он сразу же чувствовал, что снова оказался в клетке.

И у него больше не было возможности остаться с Шарлоттой наедине, так как после отъезда Баррет у всех в доме прибавилось обязанностей. И все же однажды вечером они нашли время, чтобы посидеть в гостиной с его рукописью. И Шарлотта немного почитала ему вслух.

– «И вот я во Франции! Окруженный людьми, незнакомыми мне, говорящими на непонятном языке и для меня невидимыми. А рядом – ни одного живого существа, которое могло бы хоть сколько-нибудь заинтересоваться мною. Но я решил не поддаваться мрачным мыслям».

– Напыщенный болван, – пробормотал Бенедикт.

Шарлотта кашлянула, затем продолжила читать.

– «Поэтому я пожелал хозяину доброй ночи и, будучи предоставлен самому себе, вскоре снова обрел то умиротворенное состояние духа, которое столь важно для человека, намеревающегося пройти свой жизненный путь плавно и счастливо».

Бенедикт со вздохом откинулся на жесткую спинку дивана.

– Такое впечатление, будто все это происходило с кем-то другим, – пробормотал он.

Он смутно помнил, как писал эти слова, и совсем не помнил того головокружительного ощущения, когда чувствуешь, что ты абсолютно свободен – куда захочешь, туда и отправишься. А куда именно отправиться – решать только тебе самому.

Тут Шарлотта снова откашлялась.

– А мне очень понравилась та сцена в Кале, где горничная настояла, чтобы помочь вам раздеться, – проговорила она.

Бенедикт криво усмехнулся.

– Знаете, в тот момент, когда горничная помогала мне раздеться, мне все это тоже очень нравилось.

Шарлотта засмеялась. А потом она еще немного почитала вслух. Когда же закончила, Бенедикт был рад убрать рукопись обратно в сундук.

На следующий день Бенедикту пришло письмо, причем – франкированное. И это означало, что письмо – от лорда Хьюго.

Шарлотта встретилась с ним возле конюшни. Легкий ветерок шевелил их волосы, а Капитан приветственно лаял. Прочитав Бенедикту письмо, Шарлотта пробормотала:

– Выходит, он перехватил вашу сестру, направлявшуюся в Дербишир, и сейчас везет ее к своей матери, чтобы Джорджетта там остановилась. – Она с легким шелестом свернула письмо. – Но мать лорда Хьюго – герцогиня. Знаете, интересный поворот событий для вашей сестры… Как думаете, ей это понравится?

– Вероятно. Впрочем, не знаю. – Бенедикт взял у Шарлотты письмо и смял его – словно таким образом мог отчитать сестру за ее поступок. – Значит, она направлялась сюда? Такого я от Джорджетты не ожидал…

– Я была бы рада с ней познакомиться, – сказала Шарлотта.

– Мне тоже следовало бы с ней встретиться, – сказал Бенедикт. И он имел в виду именно то, что сказал. Да, ему следовало с ней встретиться, – даже если это означало, что пришлось бы войти в клетку. – Я очень давно ее не видел, но… Ох, ненавижу этот книжный магазин.

– Ваш семейный книжный магазин?

– Да, его. – Длинная цепь Капитана звякнула, и он протянул руку, подзывая собаку. – В детстве я так и не научился читать, не мог прочесть ни одного слова. Алфавит-то я выучил наизусть. И знал, как пишутся разные бесполезные длинные слова, вот только… Почему-то на страницах книг буквы извивались и опрокидывались – точно пьяные змеи.

– Разве змеи бывают пьяными? – Шарлотта присела на корточки, и Капитан, звякнув цепью, подошел к ней. – А впрочем – не важно. Образ очень живой… И мне немножко знакомы ощущения человека, который чувствует себя посторонним в собственной семье.

– Да, знаю. – Бенедикт повернулся к солнцу и прищурил невидящие глаза. – Я знаю, что вам это знакомо.

– А как насчет вашей сестры?

– Когда я ушел в море, ей было всего три года, но она уже и тогда читала лучше меня. Джорджетта очень умная девочка, и в этом книжном магазине она пропадает зря.

– Она тоже так думает?

Бенедикт со вздохом поднялся на ноги.

– Ох, не знаю, что она думает. Я знаю только одно: она считает, что мне нет до нее дела и что я не обеспечу ее будущее.

– И поэтому она решила сама о себе позаботиться. Это достойно восхищения.

– Достойно восхищения? Это еще почему?

Шарлотта тоже встала. Капитан тихо заскулил, явно недовольный тем, что его покинули.

– Бенедикт, не забывайте, с кем вы разговариваете. Я сама заработала собственное состояние. И прежде чем вы содрогнетесь от отвращения, сообщаю: не все я заработала лежа на спине.

– Я не испытываю отвращения к тому, что вы делаете. И к тому, что делали. – И это была чистейшая правда. Но поверит ли ему Шарлотта?

А та немного помолчала, потом тихо сказала:

– Но вы же не пожелаете своей сестре такой жизни, верно?

Бенедикт промолчал. Об этом он как-то не задумывался. Он думал только о том, как позаботиться о своей единственной родственнице. Но теперь, когда Шарлотта спросила… Он ненадолго задумался, затем проговорил:

– Скажите, а вы бы хотели такой жизни для Мэгги? Не только роскоши, но и грустных моментов… А также тех ситуаций, когда вам хотелось сказать «нет», а приходилось говорить «да». Я уж не говорю о том, что вам в конце концов пришлось продать все, чем вы владели, и покинуть дом, в котором жили последние десять лет…

– Нет, я бы этого не хотела! – Шарлотта пнула ногой цепь.

– Знаете, я рад, что жизнь привела вас в Строфилд, – сказал Бенедикт. – Ведь только поэтому я смог с вами познакомиться. Я знаю, что потом вы отправитесь в какое-нибудь… чудесное место. – Он тихо вздохнул. – Что же касается моей сестры… Если она с Хьюго, то он наверняка позаботится о ее безопасности.

Но ему все равно нужно раздобыть для нее деньги, чтобы обеспечить ее будущее, – каким бы оно ни было. Джорджетта не могла гостить у герцогини слишком долго. Невозможно вечно жить в качестве гостя, злоупотребляя добротой хозяев. Он знал это по собственному опыту.

К концу недели Шарлотте уже не терпелось выйти из дома, чтобы узнать новости. Поскольку же она не могла выходить ни под собственным именем, ни в качестве здоровой Баррет, она рискнула выйти под видом миссис Смит, скрыв лицо под густой вуалью.

Прибытие блестящих гостей, размещенных в величественном Селвин-Хаусе, отвлекло внимание жителей деревни от искателей золотых соверенов и королевской награды. Находившийся поблизости лорд был гораздо интереснее, чем какие-то эфемерные монеты с изображенной на них головой короля. Перед тем как отправиться в Строфилд за день до выставки, Шарлотта взяла с Бенедикта обещание пойти с ней на следующий день.

– Наверное, это будет ужасно, – сказала она, – но вы-то не будете знать, насколько ужасно.

– Почему это должно быть ужасно? – удивился Бенедикт.

Шарлотта взглянула на него с возмущением, и он, очевидно почувствовав ее взгляд, поднял вверх руки и проговорил:

– Да-да, понимаю… Ведь этот Рэндольф – дьявольская личность. И вообще, странное место для выставки. Вполне возможно, что…

– Бенедикт! – Шарлотта не хотела, чтобы он своими разговорами развеивал ее опасения. То есть не хотела, чтобы он попытался развеять ее опасения – и потерпел неудачу.

Немного помолчав, Бенедикт предложил:

– А может, попытаемся найти монеты побыстрее? Я могу выйти из дома ночью и стоять в одиночестве. А когда появится какой-нибудь человек, чтобы на меня напасть, мы его схватим и выбьем из него правду. Ну… узнаем, где спрятаны деньги.

План этот казался настолько нелепым, что Шарлотта невольно рассмеялась. Но тут же, вздохнув, спросила:

– Вы полагаете, что человек, напавший на вас, имеет какое-то отношение к краже с Королевского монетного двора?

– Стивен Лайлак так считает.

Шарлотта тоже так считала. Но какой смысл искать монеты? Ведь даже если они их найдут… Что, получить награду – и бежать? И ведь Рэндольф по-прежнему будет охотиться за ней. Он здесь, в деревне. Он как кот, который затаился и бьет хвостом, готовясь к прыжку.

Тогда получается, что она, Шарлотта, – мышка? Или пешка, которая может стать королевой? Возможно, и то, и другое. Да, конечно, быть храброй гораздо легче, когда ты храбрая ради дочери. Но что, если Рэндольф узнает про Мэгги? При мысли об этом ей становилось страшно и хотелось схватить свою дорогую девочку и немедленно бежать.

В тот же день, вернувшись в дом викария, Шарлотта сорвала с себя капор с вуалью и сразу направилась в сторону конюшни; она знала, что застанет там Мэгги с ее любимой собакой. Заворачивая за угол дома, она заметила собачью цепь, саму же собаку не увидела – видна была только спина Мэгги и ее растрепанные волосы. Девочка лежала на земле перед конюшней, свернувшись клубочком.

О боже! Ранена?! Убита?!

Шарлотта подхватила юбки и бросилась бежать. Запыхавшись, она подбежала к девочке и сразу же заметила то, что раньше ускользнуло от ее внимания. Колин, добрая горничная, гладила Мэгги по спине, а девочка молча лежала возле недвижного тела гончей.

Значит, это, наконец, случилось… Разумеется, Шарлотта знала, что такой день обязательно настанет, но сейчас от этого не становилось легче. У нее защипало глаза, и горло сдавил спазм.

Тут Колин подняла взгляд на Шарлотту, и ее милое лицо сморщилось – казалось, она вот-вот расплачется.

– Бедняжка Капитан, – пробормотала она. – Мисс Мэгги вышла из дома после уроков… и нашла ее такой.

А Мэгги лежала неподвижно с застывшим взглядом, и лицо ее совершенно ничего не выражало. Почему-то это выглядело еще ужаснее, чем если бы малышка горестно рыдала.

– Ох, дорогая… – Шарлотта села на землю рядом с девочкой и погрузила пальцы в ее нагретые солнцем кудри. – Мне очень жаль, дорогая…

– Это была собака моей мамы, – проговорила Мэгги бесцветным голосом. – Моя мама меня очень любила, а теперь у меня от нее ничего не осталось.

«Твоя мама тебя любит», – думала Шарлотта, но именно эта любовь заставляла ее держать рот на замке.

Шарлотта жестом отпустила горничную. Та встала, молча кивнула и направилась к дому. Мэгги же крепко обнимала гончую. Собака лежала, положив голову на вытянутые лапы, и казалось, что она просто отдыхала.

– Ты сделала ее счастливой, – сказала Шарлотта. – Моя сестра была бы рада, если б увидела, как ты заботилась о ее собаке.

Глаза Мэгги наполнились слезами, и она, заморгав, молча кивнула. Шарлотта же продолжала:

– А ты знала, что это я дала Капитану это имя? – Придвинувшись к Мэгги, она приняла свою любимую позу – подтянула колени к подбородку и обхватила их руками.

– Вы, тетя?.. – удивилась Мэгги. – Но ведь это была мамина собака… – Тут из ее глаз выкатились слезинки, и она тихо всхлипнула.

– Эта собака очень любила твою маму, – проговорила Шарлотта, тщательно подбирая слова, – но на самом деле она была моей собакой. Все дело в том, что я когда-то много путешествовала, и поэтому она должна была оставаться здесь. Ведь здесь ей было лучше и безопаснее.

– А что, если она хотела поехать с вами? – спросила девочка.

– Нет, не хотела. Ей нравилась та жизнь, которую она знала. Но я приезжала ее навещать, когда могла.

Мэгги повернулась к Шарлотте и посмотрела ей в лицо.

– Почему вам надо было уезжать?

На этот вопрос Шарлотта не знала ответа. Но каждый раз, когда она уезжала, ей было все труднее это делать, а барьеры, препятствовавшие ее очередному возвращению, казались все выше. И еще – молчание ее родителей, боязнь разоблачения, страх, что кто-то определит, что Шарлотта Перл и Шарлотта Перри – одно и то же лицо. Был также и вопрос, который она не знала, как задать. «Мэгги, ты бы хотела, чтобы я осталась?»

Во дворе послышались шаги, и Шарлотта подняла взгляд. Это был Бенедикт. Приблизившись, он проговорил:

– Колин мне сказала, что произошло. Мисс Мэгги, примите мои глубочайшие соболезнования.

После этих слов Мэгги, наконец, выпрямилась и заплакала уже по-настоящему, изливая в слезах всю боль детского сердца. Шарлотта плакала вместе с ней, оплакивая каждый упущенный день, каждый день, прожитый ею вдали от дочери.

Ближе к вечеру они собрались за конюшней, чтобы похоронить гончую. После некоторых сомнений относительно того, уместно ли это делать, отец Шарлотты согласился прочитать соответствующие молитвы. Солнце садилось, и небо стало огненно-красным.

– Благословенны скорбящие, ибо они утешатся, – начал викарий дрожащим голосом.

– Когда, дедушка? Когда это будет? – спросила Мэгги. Ее голосок охрип, нос покраснел, а лицо и волосы были испачканы в земле.

– Не знаю, дитя мое, – ответил викарий. – Я не знаю, когда придет утешение.

Конюшня была заперта с того дня, когда искатели сокровищ унесли своего умиравшего приятеля. Именно в тот день Шарлотта познакомилась с Бенедиктом. И теперь она нашла большой ржавый ключ, открыла дверь и осмотрелась в поисках лопаты. Конюшня была забита всякой рухлядью. Ох, чего здесь только не было! И треснутая ваза, и куча стульев без сидений, и китайская ширма, в которой не хватало одной секции… Что же викарий должен был делать со всем этим? Весь этот хлам копился здесь годами, и каждый предмет являлся как бы бальзамом для совести прихожан. «Пожертвуй для церкви!» Если бы конюшня принадлежала Шарлотте, она бы спалила ее дотла. Но она принадлежала не ей, а церкви. Ее родители отдали служению десятилетия своей жизни, но все, что они за это получили, – вот этот хлам. Они заботились о своих дочерях и потеряли обеих, хотя – по-разному. Она, Шарлотта, даже забрала у них Баррет, а они, в свою очередь, дали ей кров и приютили Мэгги.

Но где же эта проклятая… Ах, вот она! Вот лопата со сломанным черенком. К счастью, сохранившаяся часть была довольно длинной, так что лопатой можно было пользоваться.

Взяв лопату, Шарлотта вернулась в скорбный кружок, собравшийся вокруг собаки. Тут были мать с отцом, а также Колин и кухарка. И, конечно же, Мэгги. И еще – Бенедикт, который так быстро нашел свое место в этом доме.

Тут Шарлотта наклонилась, достала из ботинка складной ножик и протянула его Мэгги.

– Если хочешь, можешь положить его рядом с Капитаном. Так он всегда будет защищен.

Она отдала и свою шаль, чтобы накрыть собаку. Этой же шалью она перевязывала руку Бенедикта, когда он был ранен. Наконец-то эта часть ее туалета принесла хоть какую-то пользу.

Шарлотта бросила в могилу первую лопату земли, потом – еще одну. Ее отец по-прежнему что-то бубнил, а Мэгги все плакала и плакала… Шарлотта же, стиснув зубы, копала землю – копала даже тогда, когда от шершавого черенка у нее начали образовываться мозоли на ладонях.

Внезапно ее руки накрыла широкая мужская ладонь, теплая и шершавая.

– Позвольте, я вам помогу, – сказал Бенедикт. – Позвольте мне сделать это за вас.

Шарлотта отдала ему лопату и, отступив на несколько шагов, встала рядом с плакавшей Мэгги. И обняла ее. А Бенедикт начал копать, и он делал именно то, что следовало делать. Внимательно глядя на него, Шарлотта вдруг осознала, что влюбилась – теперь в этом уже не было сомнений.

Глава 17

Следующий день ознаменовался выставкой работ Эдварда Селвина в большом зале постоялого двора «Свинья и плед». Шарлотта с Бенедиктом специально пришли чуть позднее назначенного времени, и в тот момент, когда они поднимались по лестнице, лорд Рэндольф уже произносил речь по случаю открытия выставки (лицо Шарлотты, конечно же, скрывала густая вуаль).

– Некоторые, возможно, спрашивают: уместно ли проводить выставку картин в том месте, где совсем недавно проводилось дознание? – говорил маркиз. – Так вот, я с уверенностью отвечаю: да, вполне уместно, ибо только искусство может изгнать из этого мира тьму и ложь. Как лучше всего раскрыть тайны, если не с помощью правды, содержащейся в картинах?

В этот момент у Бенедикта возникло отчетливое ощущение, что будет плохо, очень плохо. Собственно, он и до этого уговаривал Шарлотту не приходить сегодня, говорил, что может пойти сюда один и постарается выведать все новости, касающиеся этой выставки, все до последней крупицы новости.

– Вы могли бы вернуться к Мэгги, ведь она сейчас очень нуждается в утешении, – сказал Бенедикт, предпринимая еще одну попытку.

Но Шарлотта тотчас же заявила:

– Нет-нет, он ведь думает, что я покинула Строфилд, поэтому не ожидает увидеть меня здесь. Я не могу не воспользоваться таким преимуществом.

Но если человек должным образом не подготовился, у него не будет преимуществ. Бенедикт напомнил ей об этом, но она заявила:

– Как бы то ни было, это мой выбор. Поймите, мне очень хочется узнать, что они обо мне говорят. И, возможно, я смогу им ответить.

Бенедикт не решился спорить и потому промолчал.

Селвин прислал в дом викария два билета на выставку. Если бы билеты пришлось покупать, то каждый обошелся бы в две гинеи. Такая заоблачная цена была установлена нарочно – чтобы на выставку могли попасть только сливки светского общества, заранее приглашенные Рэндольфом. Селвин же, вероятно, думал, что билетами воспользуются родители Шарлотты. И, конечно же, он считал, что скоро станет знаменитостью и любимцем высшего света. Но родителей Шарлотты работы Эдварда Селвина интересовали не больше, чем слухи о золотых соверенах на сумму в пятьдесят тысяч фунтов. Поэтому они остались дома. Отец – чтобы заниматься попечением своей паствы, а мать – чтобы работать над переводами.

Бенедикт с радостью поменялся бы местом с любым из родителей Шарлотты. На выставке он держался на некотором расстоянии от своей спутницы – чтобы никто не догадался, что они знакомы. Большой зал был совсем небольшой, и в нем было так же душно и многолюдно, как и во время дознания по делу о смерти Нэнси Гофф. Но сейчас, кроме обычных запахов постоялого двора, в воздухе витали также и ароматы помады и духов – ароматы, весьма любимые богачами. Их здесь собралось несколько десятков, и все они с нетерпением ждали, когда будут открыты для обозрения картины, развешанные по стенам. Привлечь в скромную деревню в Дербишире так много богачей из Лондона – со стороны Рэндольфа это был настоящий подвиг, и оставалось лишь гадать, какое же развлечение он им пообещал. Но, возможно, маркиз ничего им не обещал и использовал другие средства для привлечения посетителей – например, шантаж или подкуп.

– А теперь, – с улыбкой произнес Рэндольф, – давайте ознакомимся с экспозицией.

Раздались аплодисменты и шорох ткани – с первой картины сорвали покров. И тотчас же снова послышались аплодисменты, а затем – тихое перешептывание.

Бенедикт напряженно прислушивался. А может, он ошибался? Может, эта выставка вполне безобидна – просто выставка работ Эдварда Селвина, устроенная по каким-то причинам, известным только Богу, дьяволу… и Рэндольфу?

Тут сняли покрывало со второй картины, потом еще с одной – и так далее… По мере того, как падали покров за покровом, менялись и интонации зрителей.

– На всех картинах – только она, – раздался возмущенный женский голос. – Но почему?!

– Да-да, почему он нарисовал их так много?! И везде она обнажена, на ней нет ничего, кроме ожерелья! М-да… бедная женщина. И что думает об этом его жена? – Последние слова были произнесены не без злорадства.

– Послушайте, Рэндольф!.. – раздался вдруг громкий голос Эдварда Селвина. – Я ведь думал, на выставке будут представлены мои портреты!..

– А это разве не портреты? – Казалось, Рэндольф был удивлен. – Кажется, я не говорил, чьи именно портреты я собираюсь выставить. К тому же и эти портреты очень даже хороши.

«Вот как? Значит, дело плохо, очень плохо…» – вздыхая, подумал Бенедикт. Он немного жалел, что не мог видеть все эти картины, не мог видеть обнаженную Шарлотту в блеске и роскоши. Но главное сейчас – найти ее.

Повернувшись, он стал постукивать тростью по полу и толкать гостей, пока те не отходили в сторону, пропуская его; причем некоторые дамы при этом взвизгивали. Наконец, сделав несколько десятков шагов, он ощутил присутствие Шарлотты. Приблизившись к ней почти вплотную, Бенедикт тихо спросил:

– Миссис Смит, не так ли?

– Ох, если бы… – прошептала она тем же самым голосом, который очаровал его с первых же мгновение при их первой встрече.

– Скажите, а сколько здесь картин?

«Как будто это имеет какое-то значение», – подумала Шарлотта.

– Их тут очень много, – прошептала она. – Здесь больше картин, чем те, для которых я позировала. Я даже не подозревала, что их так много. Он рисовал… – Ее голос дрогнул. – Я не знала, что он все это нарисовал…

Бенедикт не сомневался: взятые по отдельности, все картины были очень хороши. Но собранные вместе, да еще в таком количестве… Вероятно, они производили скандальное впечатление. И, конечно же, он чувствовал настроение толпы – так фермер может предсказывать погоду, глядя на небеса. Было слышно, как гости переминались с ноги на ногу, и в тихом гуле их разговоров сквозила неуверенность. Они были скандализованы? И полагалось ли здесь что-либо покупать? Да, конечно, Рэндольф одобрил такие картины, но, с другой стороны… Жена художника, возможно, негодовала…

Шарлотта по-прежнему стояла рядом с ним, и ему хотелось как-то ее защитить, успокоить… Но было ясно: что бы он сейчас ни сделал, любые его действия привлекут к ней внимание. Так что лучше уж стоять тихо и помалкивать. Поэтому он стоял точно статуя – улыбающаяся статуя – и чувствовал себя словно в ловушке. Он тихо предложил ей уйти отсюда побыстрее, но она отказалась – возможно, испытывала нечто вроде собственнических чувств при виде этих картин. А зрители по-прежнему что-то бормотали и перешептывались. И тут вдруг…

Внезапно раздался знакомый голос – словно удар молнии!

– Боже всемогущий! – взвизгнула миссис Поттер. – Да это же портреты мисс Перри, дочери викария!

Но Шарлотта никак не реагировала на эти слова. Да и как она могла отреагировать? На протяжении десяти лет она была известна в одном мире как куртизанка, в другом – как дочь провинциального викария. И вот сейчас эти миры столкнулись – таков был план Рэндольфа. Маркиз не собирался обнажать ее снова и снова, он добивался совсем другого – хотел сорвать с нее покровы перед теми, кто знал ее не как куртизанку, а как благонравную дочку священнослужителя.

Но что, если… А может, ей самой сорвать с себя покров? Собравшись с духом, Шарлотта протиснулась сквозь толпу. Сорвав с головы капор с вуалью, она громко проговорила:

– Да, это действительно мисс Перри – и одновременно Шарлотта Перл.

Толпа смолкла, и теперь, осмотревшись вокруг без вуали перед глазами, Шарлотта поняла, что знала почти всех этих людей. Правда, из жителей деревни здесь была только миссис Поттер, хозяйка постоялого двора. Но все остальные были лондонцами, представителями элиты, знавшими ее как Ла Перл. И, вероятно, эти люди никогда не задумывались о том, кем она была до этого. Здесь был даже один герцог, которому она помогла решить проблему с эрекцией. Был здесь и граф, который как-то раз пришел к ней, чтобы поделиться своими опасениями из-за того, что ему нравились только мужчины. Пять лет назад ему удалось жениться благодаря «почетным» слухам о том, что он проводил время с Ла Перл (впрочем, его брак оставался бездетным). Приехала сюда и одна вдовствующая графиня, которая выпытывала у Шарлотты имя ее портнихи. Посетил выставку и джентльмен, часто бывавший на ее вечерах – когда играли в карты – и слагавший поэмы о ее глазах. А также карикатурист, посещавший ее каждый вторник, поглощавший дюжинами пирожные и хихикавший, слушая последние сплетни – публичные, конечно же; Шарлотта никогда не рассказывала о своих личных делах. И каждому из своих гостей она говорила: «О том, что между нами происходит, не будет знать никто, кроме нас с вами».

Куртизанка – это не шлюха. Куртизака – это хозяйка дома, назначающая приватные свидания. И куртизанка приобретала много друзей – так когда-то думала Шарлотта. Все эти люди знали ее как Шарлотту Перл, и им нравилось проводить с ней время.

Но сейчас они смотрели на нее совсем не так, как прежде; они казались… разочарованными. И смотрели на нее так, как смотрят на прислугу. Без блеска ее лондонской жизни Ла Перл была для них не более чем песчинкой. И еще здесь был Рэндольф, порезавший ей лицо. И сейчас улыбавшийся, весьма довольный эффектом, который произвело его представление. Был тут и Эдвард, судя по всему – ошеломленный произошедшим. Оказывается, он рисовал ее множество раз, намного чаще, чем она думала. Интересно, кто из них ранил ее больнее?

И, наконец, здесь был Бенедикт, стоявший в дальнем конце зала. И сейчас, в наступившем молчании, он кивнул ей – чувствовал, где она стояла. «Позволь мне любить тебя» – так он сказал после того, как все узнал. Но теперь это было невозможно. Нет-нет, это всегда было невозможно. Однако ее сердце по-прежнему билось. И она по-прежнему могла… могла что-то сделать. Но что именно сделать? Нужен был какой-то дерзкий поступок – в противовес поступку Рэндольфа.

Шарлотта осмотрелась. В зале был небольшой помост, на нем сидели музыканты, когда здесь устраивали деревенские балы. Шарлотта поднялась на этот помост и расправила плечи. Теперь она была Ла Перл, жемчужиной, – но не чистой. И в то же время она по-прежнему была Шарлоттой Перри.

– Благодарю вас всех за то, что вы пришли на выставку работ мистера Селвина, – сказала она. – Признаюсь, я ожидала, что нам покажут более разнообразные примеры его творчества, но… – она улыбнулась с озорным видом, – с совершенством не поспоришь.

Раздалось покашливание, а затем смешок – со стороны Бенедикта, благослови его Господь.

– Друзья мои, эти картины рассказывают всевозможные истории, – продолжала Шарлотта. – Я была Афродитой, была как Айрис под радугой, была Селеной с луной в руках…

– Но почему вы всегда были обнаженная? – раздался чей-то голос. И тут же послышались смешки.

– Ну, во-первых, обнаженная натура гораздо лучше продается. – Шарлотта сумела улыбнуться, а ее слова снова вызвали смех, – но уже более дружелюбный. – Кроме того, художник, видимо, рассчитывал, что вы увидите на этих картинах и немного от самих себя.

– Я уже лет сорок не надеюсь так выглядеть, – со вздохом проворчала пожилая графиня, которая так восторгалась платьями Шарлотты.

Напряжение начало спадать, и Шарлотта, приободрившись, отважилась посмотреть на Эдварда. Тот сейчас выглядел как собака, ожидавшая, что ее вот-вот ударят, но вместо этого получившая бифштекс. А леди Хелена стояла с красными щеками – словно ей надавали пощечин; ноздри же ее в гневе раздувались, и казалось, что она сейчас задохнется от возмущения.

Шарлотта отвела от нее взгляд и, посмотрев поверх толпы, громко проговорила:

– Поскольку все вы проделали такое долгое путешествие, чтобы присутствовать на этой выставке… Я надеюсь, вы оцените незаурядный талант мистера Селвина. Я полагаю, что его как портретиста ждет блестящее будущее. Он превосходно умеет рисовать одежду. Взгляните, как замечательно он нарисовал ожерелье!..

Слава богу, раздался веселый смех.

– И знаете, – говорила Шарлотта, – если кто-нибудь пожелает приобрести это ожерелье… Что ж, вы сможете сказать, что видели его в его естественной среде обитания, если можно так выразиться.

С этими словами она сделала реверанс, спустилась с помоста и ушла. Быстро, проталкиваясь сквозь толпу, пока никто ее не остановил. Чтобы скрыть дрожь, она крепко сжимала кулаки.

Что ж, вот это и совершилось. Это было ужасно… но она это сделала.

Шарлотта прошла в маленькую отдельную гостиную, где они с Бенедиктом совсем недавно беседовали с миссис Поттер. Она знала, что очень скоро ее кто-нибудь найдет, но сейчас у нее было несколько минут, чтобы хоть немного успокоиться. Ох, чего бы она сейчас только не отдала за кружку холодной воды, чтобы плеснуть в свое пылавшее лицо. Шарлотта осмотрелась, но поблизости не было ни кувшина, ни тазика – только стулья, стол, окно, камин…

Тут она повернулась к двери – и увидела лорда Рэндольфа, заполнившего дверной проем.

– Прекрасная речь, – проговорил он. – Я о-очень рад, что вы смогли прийти на выставку.

Шарлотта спрятала дрожавшие руки за спину.

– Вы сыграли жестокую шутку, милорд.

– Не более жестокую, чем вы заслуживаете за то, что сбежали от меня.

– Шутку не со мной, – Шарлотта криво усмехнулась, – а с Селвином. Вы поставили его в очень неловкое положение.

Рэндольф пожал плечами и переступил порог комнаты. Пристально глядя на Шарлотту, он приблизился к ней и проговорил:

– Селвин сам себя поставил в неловкое положение. Кажется, он вами слегка одержим, не так ли?

Значит, Рэндольф не знал. Не знал про Мэгги…

– Но разве вы можете его в этом упрекнуть? – Шарлотта изобразила улыбку. – Вы ведь тоже не смогли меня отпустить.

– Я всегда буду с вами. – Маркиз провел ладонью по ее щеке и коснулся пальцем шрама. – Перл, вы не можете вечно прятаться и притворяться той, кем не являетесь. И вы никогда не будете принадлежать никому другому.

Шарлотта стиснула зубы и с ненавистью в голосе процедила:

– Никому… кроме самой себя. Да, именно так. И так всегда и было.

Однако она ошибалась – и прекрасно об этом знала. Потому что она, Шарлотта, принадлежала еще и своей покойной сестре Маргарет. И она всем сердцем принадлежала своей дочери Мэгги, хотя девочка об этом даже не подозревала. Кроме того, она отдала себя Бенедикту Фросту – и отдавала день за днем. Но знал ли он об этом?..

Тут Рэндольф навис над ней – высокий и мрачный, – на лице его появилась гримаса недовольства.

– Что ж, еще одна прекрасная речь… Но не вам, Перл, решать, когда наш союз закончится.

– Вообще-то – мне, – заявила Шарлотта.

Резко развернувшись, она шагнула к двери, и в этот момент маркиз ударил ее по лицу тыльной стороной ладони, и кольцо с изумрудом, красовавшееся на его пальце, рассекло ей губу. От удара в ушах у нее зазвенело, голова закружилась, а рот наполнился кровью. Рэндольф же, глядя на нее, усмехался.

И тут она плюнула в него, забрызгав кровью его безупречную льняную рубашку.

– Подумать только… Ведь я когда-то называла вас «покровителем», – процедила она с презрением.

– Ты посмела плюнуть в пэра? – Маркиз вскинул подбородок.

– Для меня ты не пэр, – в ярости прошипела Шарлотта. – Я знаю, что ты ни о чем не заботишься, кроме собственной персоны. Что же касается твоей гордости… Возможно, я спасу ее, если скажу тебе следующее… Ты меня не теряешь, потому что я никогда не была твоей собственностью!

По косяку двери постучали, и в комнату заглянул Бенедикт.

– Мисс Перри? И лорд Рэндольф, если не ошибаюсь? Возможно, вы будете рады узнать, что этот идиот Селвин продал уже три картины.

Рэндольф эффектным жестом достал из кармана носовой платок. И вместо того чтобы предложить его Шарлотте – у нее кровоточила губа, – он стал вытирать свою рубашку, разумеется…

– Очень странно… – пробормотал маркиз. – Ведь на продажу выставлена только одна картина – та, что принадлежит мне. Остальные я взял на время у их владельцев.

– Что ж, думаю, он без труда сможет написать картины по заказу, – сказал Бенедикт. – Кажется, у него талант по этой части.

– Мы очень мило побеседовали, Рэндольф, – пробормотала Шарлотта. – Но, несмотря на это… Не думаю, что мы с вами когда-нибудь еще встретимся.

– Ах, Ла Перл, Ла Перл… – Рэндольф пристально посмотрел на Шарлотту и с улыбкой проговорил: – А ведь я мог бы из вас кое-что сделать…

– Я уже была кое-чем и до того, как мы с вами познакомились, – отрезала Шарлотта. Она повернулась к Бенедикту, все еще стоявшему в дверях. И он протягивал ей носовой платок, – по-видимому, понял по ее голосу, что она в нем нуждалась. Шарлотта взяла платок и, выплюнув в него кровь, спросила: – Мистер Фрост, вы проводите меня домой?

– Домой, говорите?.. – послышался у нее за спиной голос маркиза. – А как вы думаете, долго ли еще жилище викария будет вашим домом?

В этот миг Шарлотта поняла, насколько точно была рассчитана его месть. Устроив выставку в деревне, где жили ее родители, он добился того, что их спокойная благопристойная жизнь будет разрушена, даже если ей, Шарлотте, каким-то образом удастся сбежать. Рэндольфу нравилось причинять боль, и он уже оставил у нее на лице шрам. А теперь он намеревался нанести рану и ее близким.

Даже не взглянув на Бенедикта, Шарлотта проговорила:

– Мне нужно идти. Я должна уйти отсюда.

Напряженная как струна, она стремительно вышла из комнаты. Бенедикт сунул трость под мышку и последовал за ней, ориентируясь по звуку ее шагов.

Судя по звукам, улица была пуста. Пока пуста. Жители Строфилда собрались в общей комнате «Свиньи и пледа», а лондонские гости – на втором этаже. Но было ясно: скоро эти две половины общества встретятся и заговорят. Что, вероятно, уже и сделала миссис Поттер.

– Шарлотта, вы не сможете от этого убежать, – проговорил Бенедикт.

Шарлотта остановилась, затем развернулась к нему, и казалось, даже скрип гравия под подошвами ее ботинок звучал яростно.

– Что вы хотите этим сказать? Я могу уехать, куда хочу, и имею право делать, что я хочу…

– Но то ли это, чего вы хотите? – перебил Бенедикт.

Шарлотта тяжко вздохнула.

– Того, что я хочу, – этого никогда не будет. И не было…

Он подошел к ней вплотную и пальцем приподнял ее подбородок.

– Совсем никогда? Даже тогда, когда вы впервые уехали в Лондон?

Она отстранила его руку.

– Бенедикт, прекратите. Что же касается вашего вопроса… Всякий раз, когда я покидала какое-то место, я делала это только по необходимости. И сейчас – то же самое. Я не хочу уезжать из Строфилда, но…

– Не хотите из-за золота?

– Нет, не из-за золота. – Последовало несколько сдавленных вдохов – было ясно, что она изо всех сил старалась не расплакаться. – Все дело в том, что я… В какой-то момент я начала думать, что у меня может быть семья.

– С Мэгги?

– С вами, Бенедикт. – Она произнесла эти слова очень тихо, почти шепотом, – а потом вдруг истерически рассмеялась и добавила: – Ну вот… Теперь я вся обнажена. Возьмите мое сердце, Бенедикт, пришпильте его к стене, – пусть свет пялится и насмехается.

Он не знал, что на это сказать. Более того, не знал, что должен был чувствовать. И казалось, что сердце его на несколько мгновений остановилось.

– Шарлотта… – Бенедикт судорожно сглотнул.

– Не говорите ничего. Мне не следовало этого говорить, – прошептала она. Тем не менее это было сказано – и что же теперь?

– Шарлотта, ведь я «флотский рыцарь», и у меня нет своего жилья. Я получаю содержание только при условии, что живу в замковой комнате один. А семья – это то, чего я никогда не смогу иметь.

– Вы могли бы отказаться, – сказала Шарлотта. – И…

– И питаться воздухом? Или, может быть, жить за счет доброты посторонних людей? – Он сокрушенно покачал головой. – Впрочем, именно так я живу сейчас, но это не может продолжаться бесконечно. И знаете, я бросал одно дело за другим. Я никогда ничего не заканчивал. Единственное, что я умею по-настоящему, – это странствия.

Сейчас ему ужасно хотелось оказаться в каком-нибудь отдаленном уголке мира – только бы не говорить Шарлотте эти слова.

Она тихо вздохнула и кивнула.

– Да, понимаю. Просто я… Ну, мне просто пришла в голову такая мысль, вот и все. Такое со мной случается…

– Со мной тоже. Но я знаю, что эти мысли ни к чему не приведут.

Тут Шарлотта пошла дальше, и Бенедикту пришлось проделать остаток пути до дома викария в одиночку.

Шарлотта застала обоих родителей в передней гостиной – редкий случай. И они пили чай.

– Дитя мое! – Викарий встал; он был очень встревожен. – Что с тобой случилось?

Шарлотта не сразу поняла, что так встревожило отца. Затем, внезапно осознав, что до сих пор сжимает в руке испачканный кровью носовой платок – губа же ее была разбита и опухла, – в растерянности пробормотала:

– Выставка картин… – Она тяжко вздохнула. – Там была я. На всех картинах. – Но она не стала объяснять, какого рода были эти картины.

Но миссис Перри догадалась, о чем речь.

– О, Шарлотта! – воскликнула она. – Значит, теперь все… Господи помилуй… Неужели весь Строфилд знает? Что же они…

– Успокойтесь, миссис Перри, – сказал викарий. Он нахмурился и, взглянув на дочь, добавил: – Итак, Шарлотта, о твоей лондонской жизни узнали и здесь…

– Возможно, еще нет, но завтра точно все узнают.

Мать Шарлотты тихо застонала, а отец продолжал:

– Что ж, вероятно, я теперь потеряю приход, и нам придется отсюда уехать. – Причем он произнес это довольно спокойно – как если бы давно уже был готов к подобному повороту событий. А его жена снова застонала.

Не в силах выносить все это – ведь от нее в доме викария были одни только неприятности, – Шарлотта пробормотала:

– А где Мэгги? Мне нужно ей рассказать… что-нибудь.

Но она уже знала, где искать девочку. Не дожидаясь ответа родителей, Шарлотта выскочила из дома и побежала через лужайку, находившуюся между домом и конюшней.

Мэгги сидела возле холмика земли над могилой собаки. Сидела, подтянув к груди колени и обхватив их руками. Здесь был и Бенедикт; он о чем-то тихо разговаривал с девочкой. Услышав шаги Шарлотты, он встал и проговорил:

– Дамы, я вас оставлю, не буду вам мешать. Кажется, где-то возле каменной стены я унюхал запах полемониума. Думаю, это был бы прекрасный цветок для могилы Капитана.

С этими словами Бенедикт удалился. Шарлотта же села рядом с девочкой, в точности повторив ее позу.

– О чем вы с мистером Фростом говорили? – спросила она.

Шарлотта втайне надеялась, что Бенедикт уже сообщил Мэгги какие-то новости. Девочка пожала худенькими плечами.

– Он просто спросил, как я. Сказал, что знает, что я любила Капитана.

– Мистер Фрост – хороший человек, – сказала Шарлотта. Она помолчала, собираясь с духом, потом заявила: – А я – не очень-то хорошая женщина.

Разжав руки, Мэгги вопросительно взглянула на нее.

– Тетя Шарлотта, что вы имеете в виду? Что случилось?

– Во время своих путешествий я делала некоторые вещи, которые некоторым людям не нравятся, – со вздохом пробормотала Шарлотта.

– Какие вещи?

– Ну… Гм… – Шарлотта замялась. Как же объяснить это девочке? – Видишь ли, я брала деньги за то, что проводила время с людьми.

– Как на работе? – спросила Мэгги.

– Да, это и была в некотором роде работа. Но…

– Ну это же нормально… У многих людей есть работа. Вот дедушка, например, – викарий.

– Да, верно. Но, возможно, из-за моей работы, которую некоторые люди считают плохой, дедушке придется оставить здесь службу. Так что он уже не будет викарием.

– Я не понимаю… – пробормотала Мэгги. – Какое отношение ваша работа имеет к дедушке и к его делам в Строфилде?

«Хороший вопрос, девочка моя», – со вздохом подумала Шарлотта.

– Понимаешь, некоторые думают, что семья викария должна быть безупречной.

– Глупость какая… Никто не безупречен. Кроме Иисуса, конечно. Но даже Он иногда швырял вещи.

Шарлотта невольно улыбнулась.

– Ты замечательная девочка, Мэгги. И очень умная.

Малышка на несколько мгновений задумалась – и улыбнулась в ответ.

А Шарлотта снова вздохнула. Увы, она не заслуживала этой детской улыбки. Ей следовало рассказать своей дорогой девочке, что она, Шарлотта, очень перед ней виновата. Да-да, виновата! Она лишила свою дочь будущего!

Собравшись с духом, Шарлотта проговорила:

– Мэгги, есть еще кое-что… Я должна тебе кое-что рассказать. Мэгги, я… Я твоя мать.

Девочка вздрогнула – и замерла. Сейчас она была столь же неподвижна, как в те минуты, когда, лежа на земле, обнимала Капитана.

– Не понимаю… – прошептала она. – Вы же моя тетя…

– Я твоя мать. – Повторить это во второй раз оказалось гораздо труднее.

– Значит, вы с моим отцом… были женаты?

– Нет. – Шарлотта покачала головой. – Именно это и делает меня… не очень хорошей.

Как же трудно было рассказывать об этом девочке, к тому же – собственной дочери. А ведь Мэгги росла в тепличных условиях, может быть, даже слишком тепличных… Шарлотта протянула к дочке руку, но девочка отпрянула и рухнула на могилу Капитана.

Тяжело вздохнув, Шарлотта вновь заговорила:

– Вот почему мы всегда говорили, что ты – дочь моей сестры. Она была замужем, и тебя крестили как ее дочь. Поэтому ты считаешься… респектабельной, – такой, какой я никогда не смогу быть.

Мэгги отползла от холмика и, снова усевшись, внимательно посмотрела на Шарлотту.

– Значит, каждый раз, когда вы мне говорили про мою маму, – все это было вранье.

– Нет, все, что я говорила про мою сестру, – это была чистейшая правда.

– Но она не была моей матерью…

– Да, не была, – кивнула Шарлотта.

– А Капитан… не был маминой собакой, – пробормотала девочка. – Ведь так же?

– Мне всегда очень нравился Капитан, – ответила Шарлотта. – Эта собака очень тебя любила. Ты была к ней очень добра, вы с ней дружили и…

– И она умерла одна, без меня. – Мэгги порывисто вскочила на ноги и всхлипнула. – Эта собачка была моим единственным другом…

– Я знаю. – Шарлотта снова вздохнула.

Вот оно, наказание… Словно нож в сердце. Шарлотта не представляла, что это будет так больно. Она часто думала о том, что когда-нибудь расскажет Мэгги правду и дочка, радостно улыбнувшись, обнимет ее и скажет, что всегда это знала. Но, конечно же, это были просто мечты…

– А вы меня любите? – спросила Мэгги. И Шарлотте вдруг показалось, что ее дочь внезапно повзрослела, стала намного старше, чем несколько минут назад.

– Я люблю тебя больше всего на свете. Люблю так сильно, что даже отказалась от тебя – только бы обеспечить тебе достойную жизнь.

– Тогда откажитесь снова. Я хочу, чтобы вы снова отсюда уехали. – Резко развернувшись, Мэгги зашагала прочь – маленькая худенькая фигурка на фоне серой каменной стены, отделявшей землю викария от земли Селвина.

Шарлотта испытывала странное онемение от душевной боли – примерно так же она почувствовала себя сразу после того, как Рэндольф ударил ее по лицу. Мэгги вонзила ей нож в сердце, и если повезет, то она истечет кровью еще до того, как осознает, насколько ей больно. Но, по крайней мере, все, что она сказала, было правдой, особенно – последнее: Шарлотта безумно любила Мэгги и ради своего ребенка была готова на все. Готова была даже уехать, если это хоть немного уменьшит страдания Мэгги.

Глава 18

Поиски полемониума, конечно же, были лишь предлогом для того, чтобы уйти и оставить Шарлотту и Мэгги наедине. Бенедикт вовсе не надеялся найти эти цветы, так как в краю вересковых пустошей и болот они встречались чрезвычайно редко.

Под его сапогами то и дело хрустела жесткая трава, местами же попадались участки голой земли, и, наступая на них, Бенедикт чуть пошатывался. Металлическим кончиком трости он проводил по каменной стене, уходя вдоль нее все дальше от конюшни. То и дело вздыхая, он думал о Шарлотте. Увы, он не мог дать ей то, чего она хотела. А о том, чего хотел он сам… О, об этом даже думать не стоило. Неужели он действительно полагал, что сможет вырваться из клетки, в которую превратилась его жизнь? Нет-нет, все последние дни это была лишь временная передышка, отсрочка перед тем, как дверца клетки снова захлопнется.

Хлоп!

Громкий звук раздался столь неожиданно, что Бенедикт остановился и замер в изумлении. Потом он понял, что звук этот доносился со стороны конюшни. Развернувшись, Бенедикт поспешил обратно. Отыскав шершавую деревянную стену конюшни, он проводил по ней кончиками пальцев, пока не дошел до угла. Еще несколько шагов – и он оказался у двери. Дверь была распахнута настежь, и в воздухе висела пыль, щекотавшая ноздри. Тут снова раздался треск, а потом – несколько глухих ударов и невнятное бормотанье. Бенедикт шагнул в прохладу конюшни, вдыхая запахи сена и тления.

– Кому-нибудь нужна помощь? – спросил он.

– Я просто пытаюсь найти какой-нибудь сундук, – послышался голос Шарлотты; она находилась примерно в двух ярдах от него.

– Зачем вам сундук?

– С моим уехала Баррет.

– Шарлотта, вы знаете, что я имею в виду.

– Дело в том, что я уезжаю. Когда люди уезжают, им нужны сундуки.

– Но почему вы уезжаете? – Бенедикт сделал шаг вперед и наткнулся на что-то плоское – наверное, это была картина в рамке или ширма. – Нет-нет, вы сейчас не можете уехать из Строфилда, ведь жизнь ваших родителей вот-вот… Вы должны им помочь.

– Но если я останусь, как им это поможет? Станет ли кому-нибудь из нас легче, если нам ежедневно придется смотреть друг другу в лицо и видеть, как все мы страдаем?

Бенедикт снова пнул ногой какой-то плоский предмет.

– Значит, новость их очень огорчила?

Шарлотта помедлила с ответом.

– Вообще-то… не знаю. Я редко видела отца таким спокойным. Он даже по мелким проблемам… вроде жестковатого мяса за обедом, и то больше волнуется. – Снова раздался какой-то стук, потом что-то упало и покатилось по полу. – Но это не имеет значения. Я уезжаю не ради себя, а ради них.

– То есть вы уезжаете ради Мэгги, не так ли? Но что же случилось? Ей кто-нибудь что-то сказал про вас?

– Я сама ей все рассказала. Да, все!

– Рассказали, что вы – ее мать?

– Да. И она попросила меня уехать.

Бенедикт присвистнул.

– Так-так… Но вы все равно не должны уезжать. Дети порой говорят ужасные вещи, но в действительности они вовсе так не думают.

Внезапно раздался оглушительный грохот, сопровождавшийся звоном, и Бенедикт предположил, что Шарлотта специально что-то опрокинула – чтобы разбить. А потом она вновь заговорила:

– Мои родители сказали, что из-за меня им придется отсюда уехать. А Мэгги хочет, чтобы я уехала. Только я одна. И это мы еще не учли мнение добропорядочных жителей Строфилда. Как вы думаете, что скажет миссис Поттер, когда увидит меня на улице? Нэнси всего лишь встречалась с каким-то молодым человеком, и то миссис Поттер отзывалась о ней очень резко. Думаете, меня пустят в общий зал единственного в деревне постоялого двора? Вы думаете, кто-нибудь теперь придет в церковь моего отца?

– А вас это волнует?

– Да, волнует. Потому что Мэгги придется слышать все, что люди обо мне говорят. Сегодня она потеряла мать, которую считала совершенным ангелом, а взамен получила меня.

Бенедикт пнул носком сапога плотно утоптанный земляной пол. Где же та проклятая картина? Ему ужасно хотелось посильнее пнуть что-нибудь. И еще ему хотелось выть и ругаться. Однако он улыбнулся – на случай, если Шарлотта сейчас смотрела на него.

– Вы же преуспели в богоугодных делах, и это даже лучше, чем быть ангелочком.

– Не надо, Бенедикт, не надо… Ей всегда было лучше без меня, а теперь она к тому же знает почему. Им всем будет без меня лучше. – Раздался глухой стук, а затем – какое-то бормотание. – Поймите, это мой долг перед ними.

И Бенедикт понял. Это и есть любовь, не так ли? Уйди, если твоя любовь безответная. Он любил своих родителей, а вот любили ли они его? Этого он так никогда и не узнал. Во всяком случае, они не любили его таким, какой он был. Вот он и покинул дом, когда был лишь немногим старше, чем Мэгги сейчас. Покинул дом – и ушел в море.

Но в конечном счете это ничего не решило, и уход лишь отдалил его от Джорджетты. Он не хотел, чтобы и Шарлотта лишилась своих близких. Но сегодня на ее долю выпало слишком много огорчений, и он не мог с ней сейчас спорить.

Немного помолчав, Бенедикт тихо сказал:

– Я помогу вам найти сундук, если вы перестанете разбрасывать вещи. Я найду его с помощью трости, по звуку. А вы пока можете…

– Нет, не надо! Не помогайте мне уезжать! О, неужели я должна вынести еще и это?!

Его терпение лопнуло, и он прокричал:

– Ну так не покидайте меня раньше, чем вам придется это сделать!

– Бенедикт, пожалуйста, прекратите. – Теперь Шарлотта заговорила очень тихо. – Если вы точно знаете, что нам все равно придется расстаться, – то заканчивайте со мной побыстрее, не продлевайте эту боль, не терзайте меня минуту за минутой, час за часом…

Час за часом… А ведь именно так он терял зрение. Бенедикт замер, ошеломленный этой мыслью. А ведь Шарлотта права. Если уж терять что-либо – то лучше сразу, чем мучиться ожиданием того, что неизбежно должно случиться. И, следовательно, им с Шарлоттой действительно надо расстаться как можно быстрее. Тем более что они, судя по всему, просто не подходят друг другу, – пусть даже ему было очень приятно, когда Шарлотта в минуты покоя клала голову на его плечо.

Тихо вздохнув, Бенедикт проговорил:

– Ладно, согласен, вы правы.

Он повернулся и осторожно шагнул к дверям конюшни – вокруг валялось много всякого хлама, так что в любой момент можно было обо что-то споткнуться. И тут вдруг справа от него раздался мужской голос, но Бенедикт, ошеломленный только что произошедшим разговором, слышал его словно издалека. А затем послышался треск материи. В следующее мгновение Бенедикт почувствовал влагу, стекавшую по его правой руке, и выронил трость.

Кровь! Кто-то ударил его ножом! Это вернуло его к действительности, и он закричал:

– Что за чертовщина?! Кто здесь?!

– Слепой, что ты здесь делаешь?

Этот низкий голос был Бенедикту знаком. Поморщившись, он проговорил:

– Что ж, попробую угадать… Мой старый друг с улицы, верно? Как поживаешь? – Он нарочно говорил громко, чтобы Шарлотта его услышала и где-нибудь спряталась. – Приятель, что ты здесь делаешь? – Бенедикт поднял руку. – Постой-ка!.. Ты что же, только что порезал меня моим же собственным ножом?

– Мой ты забрал, – пробурчал в ответ мужчина.

– А ты забрал мой. Ну разве не восхитительный обмен?

Проклятие! Теперь у него не было ни ножа, ни трости. Но где же она? Он не чувствовал ее под ногой. Должно быть, она откатилась. А противник был совсем близко, и от него разило пивом и потом. К тому же у него был его, Бенедикта, стилет. Вполне возможно, имелся и пистолет. И вообще, кто он такой?

Стараясь выиграть время – ему помнилось, что где-то у него под ногами лежали вилы, – проговорил:

– Только не надо меня больше резать. – Он шагнул в сторону и чуть покачнулся, надеясь, что противнику покажется, будто он споткнулся. – На мне чужой сюртук. Ты, друг мой, очень плохо обращаешься с одеждой.

Вот, наконец-то! Бенедикт наклонился и сомкнул пальцы на рукоятке вил. А уже в следующую секунду он швырнул их в направлении противника, однако промахнулся – вилы ударились о земляной пол. Но где же этот тип? Ведь он пришел, чтобы напасть на него, не так ли?

Тут раздался оглушительный грохот, и какие-то предметы посыпались на пол. Бенедикт зажал себе рот ладонью – чтобы удержаться и не окликнуть Шарлотту. Спряталась ли она? В безопасности ли она?

– У тебя есть пистолет? – громко спросил Бенедикт. – Думаю, с твоей стороны будет очень любезно, если ты из него не выстрелишь.

– Я не ношу с собой пистолеты! – послышался ответ.

Ага, ясно! Теперь Бенедикт получил представление о том, где находился противник. Он стал придвигаться к нему очень осторожно, то и дело замирая на месте. Внезапно его нога на что-то наткнулась, по-видимому – на ту картину или раму. Он быстро наклонился и, подняв этот предмет, швырнул его в направлении голоса. Послышались проклятья, и Бенедикт понял, что на сей раз не промахнулся. Но противник почему-то не бросился на него. Вместо этого он стал двигать что-то тяжелое. Хм… странно…

– Друг мой, – сказал Бенедикт, – а ты-то что здесь делаешь?

Еще какой-то тяжелый предмет заскрежетал по полу, ударяясь о предметы, которые до этого раскидала Шарлотта.

– Ты что-то ищешь, – догадался Бенедикт. – Не так ли? И что же ты здесь спрятал?

Ему вспомнились слова сыщика с Боу-стрит. Стивен Лайлак считал, что нападение на Нэнси связано с золотыми соверенами. А Бенедикт был уверен, что нападение на него самого было связано с нападением на Нэнси. И это означало…

– Ты спрятал… какие-то улики, верно? Да-да, ты спрятал здесь улики, не так ли, мой друг? – проговорил Бенедикт. «Шарлотта, услышь меня! Иди за помощью!» – закричал он мысленно.

– Заткнись, слепой!

– Нас, конечно, друг другу не представили, и не скажу, чтобы я жаждал представиться, но мое имя Фрост. – Усевшись на ближайший предмет, которым оказалось седло, Бенедикт, притворяясь беззаботным, продолжал: – Я тут немного посижу, составлю тебе компанию. Если тебе захочется снова ударить меня ножом, можешь попытаться, но едва ли у тебя это получится. К тому же ты сейчас, кажется, очень занят.

Снова послышался грохот, а затем – снова ругательства; у этого субъекта был весьма впечатляющий словарный запас. Внезапно раздался глухой удар, потом – стон, и показалось, что на пол упало что-то тяжелое.

– Как же много тут шума… – пробормотал Бенедикт. – Мой друг, это все ты шумишь?

– Нет, это я, Шарлотта, – прозвучал ответ. Она тяжело дышала от напряжения. – Должно быть, он прокрался в конюшню, когда мы уже перестали разговаривать. Поэтому он и не знал, что я тоже тут. А вы его прекрасно отвлекали.

Бенедикт встал и попытался определить, где находилась Шарлотта.

– Вы его чем-нибудь ударили? – спросил он.

– Да, по затылку. Крикетной битой. Сломанной, конечно.

Бенедикт невольно улыбнулся.

– Но даже сломанной вы, кажется, прекрасно справились.

– Да, вроде бы. Ах, у вас кровь?..

– Да, рука, – пробормотал Бенедикт. – Но ничего страшного. – Он потрогал распоротую ткань на рукаве сюртука.

– А как вы? С вами все в порядке?

– Он мне ничего не сделал, но я сама порезалась каким-то осколком стекла. К счастью, кровь уже не идет.

– Скоро я смогу сказать о себе то же самое. Но что же нам делать дальше? Может, связать его? На случай, если он придет в сознание…

– Да, вы правы. – Шарлотта стала направлять Бенедикта, чтобы он смог обойти валявшиеся на полу предметы и дойти до сраженного битой противника. – Тут лежит его нож.

– Это мой нож, – с удовлетворением сообщил Бенедикт, когда Шарлотта вложила оружие в его ладонь. Он провел по нему кончиками пальцев, ощупывая каждую ямку и царапинку на рукоятке. – Я рад встрече, мой старый друг. – Сунув нож за голенище сапога, он спросил: – Может, вы видите где-нибудь здесь веревку?

– Нет, к сожалению, – чуть помедлив, отозвалась Шарлотта.

Осторожно ступая, Бенедикт вернулся к седлу и, отрезав от него стремена и отстегнув подпругу, принес все это Шарлотте.

– Кожа старая и гнилая, но все-таки это лучше, чем ничего. Вы сможете его связать?

– Поверьте, я умею связывать мужчин, – с усмешкой сказала Шарлотта.

Бенедикт улыбнулся, радуясь, что к ней вернулся ее обычный боевой дух.

– Отлично! Потом вы пойдете за Лайлаком, а я сяду на этого малого и буду вас ждать. Если он снова очнется, я его чем-нибудь стукну.

– Вот, Бенедикт, возьмите крикетную биту. Она оказалась очень полезной. – Шарлотта вложила в его руки деревянную биту, довольно увесистую. – Но что он здесь искал?

Он искал то, что вы завалили, когда искали сундук. – Бенедикт помрачнел. – Искал какую-то вещь, ради которой готов был пустить в ход нож.

Шарлотта судорожно глотнула.

– Неужели… Золотые соверены.

– Идите быстрее за Лайлаком.

Бенедикт уселся на спину человека, дважды нападавшего на него. Вероятно, этот же человек убил Нэнси. И оказалось, что сидеть на нем было удобнее, чем на сломанном седле.

Шарлотте не пришлось долго бродить в поисках Стивена Лайлака. Сыщик – в лихо заломленной шляпе – как раз направлялся к дому викария.

– Мистер Лайлак! – окликнула его Шарлотта. – А я шла вас искать!

Сыщик быстро подошел к ней и проговорил:

– А я искал вас, мисс Перри.

Шарлотта взглянула на него с удивлением.

– Меня?.. Но зачем я вам понадобилась?

– Видите ли… Как бы это сказать?.. – Сыщик пристально посмотрел на Шарлотту. – В деревне сегодня переполох, а вы – в самом центре скандала. В общем, миссис Поттер потребовала, чтобы я пошел к вам и узнал все остальные ваши страшные тайны.

– Ах, вот оно что… – Казалось, все это было давным-давно. – У меня секретов больше не осталось, во всяком случае – страшных. Мистер Лайлак, у вас есть пистолет?

Сыщик насторожился.

– А он может мне понадобиться?

Шарлотта тут же кивнула.

– Да, к нам в конюшню кто-то проник. Этот человек напал на мистера Фроста с его же собственным ножом, что означает…

– Да-да, понимаю. В первый раз на мистера Фроста напал этот же человек, – подхватил Лайлак, сразу ухвативший суть дела. – И, следовательно…

– Возможно, он и убил Нэнси.

– Полагаю, мне стоит с ним встретиться. – Лайлак криво усмехнулся. – Вообще-то у меня есть пистолет. И наручники имеются.

– Вы что, всегда носите с собой наручники? – удивилась Шарлотта.

– Обязательно, мисс Перри. Ведь они в любой момент могут мне понадобиться, такая уж у меня работа…

Когда они вошли в конюшню, Бенедикт по-прежнему сидел на спине незнакомца, к тому времени очнувшегося и крайне недовольного происходившим. Лайлак распахнул двери настежь, и Шарлотта впервые как следует рассмотрела непрошеного гостя.

– О, так я же его знаю… – пробормотала она. – То есть я уже где-то видела его…

– Когда и где именно? – спросил Лайлак.

Он присел на корточки, достал из кармана наручники и надел их на запястья мужчины.

Шарлотта задумалась. Где же она видела это лицо?.. Короткая бородка… волосы соломенного цвета… И казалось, что с этим человеком было связано что-то очень неприятное.

Тут Бенедикт встал, и они с Лайлаком подняли мрачно хмурившегося незнакомца на ноги. На Шарлотту пахнуло резким запахом пива – и в тот же миг она все вспомнила.

– Я видела его в тот день, когда погибла Нэнси. Он был в «Свинье и пледе». И он… он мне докучал.

– Отродясь тебя не видел, сука! – прошипел незнакомец.

И теперь у Шарлотты уже не было сомнений. Она не обладала такой памятью на голоса, как Бенедикт, но этот голос она запомнила. Глядя на незнакомца, Шарлотта отчетливо проговорила:

– Тогда я была в капоре с вуалью. Я тебе сказала, что не нуждаюсь в твоем обществе. Когда же ты мне не поверил, пришлось убедить тебя с помощью ножа.

– Как же вы все любите ножи, – с ухмылкой заметил Лайлак. – Нехорошо это…

– Верно, согласна, – кивнула Шарлотта. – Но я помню, что в тот день он подзывал Нэнси так, как если бы был с ней хорошо знаком.

– Нэнси?.. – Мужчина вздохнул. – Чудесная была девушка, милая…

– Кто ее убил? – спросил Лайлак.

Мужчина снова вздохнул и прикрыл глаза.

– Она не должна была умереть. Я только хотел ее малость припугнуть, чтобы заткнулась. Конечно, нам было нужно, чтобы приходили люди, но она все болтала и болтала… И начала болтать лишнее.

– Нужно, чтобы люди приходили? Зачем? – спросил Бенедикт.

Мужчина попытался скрестить руки на груди, но помешали наручники.

– Меня же все равно вздернут, как ни крути, – так чего ради я буду что-то вам говорить?

Как дочери викария, Шарлотте, вероятно, полагалось воззвать к его бессмертной душе, но она вместо этого решила обратиться к крошечной крупице чувства, которое он только что проявил.

– Ради Нэнси. Потому что она действительно была милой девушкой, и ты можешь помочь восстановить для нее справедливость.

Убийца довольно долго молчал, глядя на Шарлотту. Потом, понурившись, посмотрел на наручники на своих запястьях и прошептал:

– Я был тогда пьяный… Я не собирался ее убивать.

– Она знала, что это был ты? – тихо спросила Шарлотта.

Парень помотал головой.

– Нет, не знала. На мне был плащ с капюшоном. Она видела мой кинжал, но больше ничего. Я всего лишь хотел ее припугнуть…

– Кошачий глаз… – прошептал Бенедикт. – Я думал, это игрушка богатого человека.

– Была, пока я у него ее не украл, – пробормотал парень.

– Ты говоришь, что Нэнси слишком много болтала… – в задумчивости проговорила Шарлотта. – Болтала о той золотой монете, которую ей дали?

– Монету ей дал я. Она должна была показывать ее, чтобы все всполошились и повалили сюда охотиться за соверенами.

– Но зачем? – удивилась Шарлотта.

– Новые лица легче скрыть среди других новых лиц. Кто обратит внимание на четырех незнакомых мужчин, если в деревню приедет еще человек сто?

– Неплохо придумано, – заметил Лайлак. Он какое-то время молчал, внимательно слушая вопросы, которые Бенедикт и Шарлотта задавали арестованному, а теперь начал действовать. – Имя? – Сыщик пристально взглянул на парня.

– Смит. Джон Смит.

Шарлотта закатила глаза.

– О боже, снова Смит…

– В смерти Нэнси Гофф замешаны все четверо? – продолжал Лайлак.

– Нет, только я один. Все четверо участвовали в краже из монетного двора.

Карманы у Лайлака, казалось, были бездонные – теперь он извлек из них блокнот и огрызок карандаша.

– Значит, четверо… Очень хорошо… Выходит, ты и твои сообщники украли золотые соверены стоимостью в пятьдесят тысяч фунтов и во время ограбления застрелили четверых охранников. Я правильно понял?

– Не стрелял я из пистолета! Я никогда не пользуюсь пистолетом!

Лайлак вперил в арестованного строгий взгляд.

– Но ведь это не делает тебя невиновным, верно?

Парень посмотрел на свои наручники.

– Наверное, не делает.

– Зачем вы украли золотые соверены до того, как их выпустили в обращение?

– Я не знал, сколько они стоили. И вообще, я думал, что из монетного двора что ни укради, – все будет дорогое. Мы узнали, что взяли, только тогда, когда ушли и открыли эти сундуки. Тут-то мы поняли, что пока не сможем тратить эти деньги. Вот мы и решили спрятать их на время.

– И принесли украденные деньги сюда?

Арестованный пожал плечами.

– Я вырос тут неподалеку. В этих краях много мест, где можно что-нибудь спрятать. Здесь тихо… и от Лондона далеко.

– И теперь деньги здесь, в конюшне?

Парень нахмурился и, покосившись на Бенедикта, пробурчал:

– Должны быть здесь. Но мы несколько раз их перекладывали с места на место, так что точно не знаю. Мы друг другу не доверяли…

– Занятно, – прошептала Шарлотта.

– Сначала они лежали в леднике на земле того богача, что живет тут рядом, но стало теплеть, да еще смотритель стал слишком часто бродить вокруг, проверяя, не зашли ли на землю чужие. Так что золото пришлось перепрятать.

Шарлотта вспомнила, как видела какую-то троицу, проходившую через земли Селвина. Она тогда очень испугалась, потому что один из них напомнил ей Рэндольфа.

– Один из вас – светловолосый, а двигается как змея, верно?

– Насчет змеи не знаю, но насчет волос – верно, Смит блондин.

– Еще один Смит? – удивился Лайлак. – А его полное имя? И вообще, как зовут всех твоих сообщников?

– Смит. – Арестованный расплылся в улыбке, демонстрируя желтые прокуренные зубы. – Джон Смит – только так мы все друг друга и называли. Может, у них есть другие имена, но я их не знаю.

– А ты? Твое настоящее имя?

Арестованный пожал плечами.

– Для меня тоже сойдет Джон Смит.

Казалось, Лайлака это позабавило.

– Ладно, мистер Смит, вернемся к твоему рассказу. Значит, из ледника вы перенесли монеты в эту конюшню?

– Да, но к викарию приехал слепой. А мы знали, что он тоже ищет монеты.

– Моя фамилия Фрост, – сказал Бенедикт. – И вам вряд ли стоило опасаться, что я замечу золото.

– Но ты был к нему так близко, что мы не могли не беспокоиться. Я сказал, что попытаюсь выяснить, что ему нужно, и малость припугну его.

– Похоже, нравится тебе всех припугивать, – заметил Бенедикт.

– Ну, это бывает полезно. Нам не было нужды тебя убивать, слепой.

– Моя фамилия Фрост, – сказал Бенедикт ледяным тоном. – Между прочим, я два раза с тобой дрался. И оба раза победил.

– Но все-таки ты оставил наше золото в покое, верно?

Бенедикт усмехнулся.

– Просто мне не приходило в голову искать шесть сундуков золота в старой конюшне. Их ведь было именно шесть?

– Может, уже не шесть, – пробормотал парень со вздохом. – Каждый из нас взял по сундуку, но монеты-то тяжелые… Мы еще не успели все перетащить, когда возле конюшни появилась проклятая собака. И каждый раз, когда мы приближались, она лаяла.

– Да, Капитан, – кивнула Шарлотта. – Он часто сюда подходил.

У Лайлака оставалось еще несколько вопросов, а Шарлотта отошла от мужчин и зашагала вдоль стены, вспоминая Капитана. Капитан, чудесная добрая собачка… Если золото все еще находилось в этой конюшне, то лишь благодаря старой гончей.

Что ж, значит, Рэндольф приехал в Строфилд только из-за нее, Шарлотты. А она приехала сюда из-за золотых монет. Золото же попало в Строфилд потому, что Смит, один из четырех Смитов, когда-то жил в этих краях. И они спрятали золото в конюшне дома викария, потому что здесь было полно всякого хлама, которым никто никогда не пользовался. Вот только иногда кто-нибудь все-таки заходил в конюшню. Например – чтобы помолиться над умиравшим мужчиной. А сегодня – чтобы поискать сундук.

– Что же теперь, Лайлак? – спросил Бенедикт. – Наверное, нужно найти монеты?

– Да, Королевский монетный двор это бы оценил, – сухо заметил сыщик. – Смит, есть еще что-нибудь?

– Если вы снимете с меня эти наручники, я помогу вам искать.

Сыщик решительно покачал головой.

– Нет уж, сами найдем. Фрост, держите его покрепче. А вы, мисс Перри… – Он повернулся к подошедшей Шарлотте. – Вы не поможете мне пошарить здесь?

Шарлотта утвердительно кивнула. Она могла бы сказать сыщику, что из вещей она уже передвинула, когда искала сундук. Но тут Бенедикт проговорил:

– Может, мне помочь Смиту рассказать нам, где они спрятали золото? Ведь мой нож теперь снова при мне…

Сыщик со вздохом пробормотал:

– Ох уж эти ваши ножи… Пойдемте, мисс Перри. Давайте поищем вот здесь. Это вовсе не сундуки, а маленькие ящики, так что нужно смотреть внимательно, чтобы их не пропустить.

– Маленькие ящики… – эхом отозвалась Шарлотта. Она прежде не задумывалась о том, в чем хранились монеты. Но они, конечно, были очень тяжелые, так что их нельзя сложить в один большой сундук. – Что ж, значит, маленькие ящики, – повторила она. – О!..

Под корзиной, сделанной, кажется, из кожи слона, стоял какой-то металлический ящик. Раньше ей было противно трогать эту корзину, – да и зачем? Ей ведь требовался дорожный сундук, а вовсе не кожа бедного животного… И металлический ящик она тоже не искала. Фу, эта кожа… В следующее мгновение Шарлотта увидела еще два маленьких ящика.

– Мистер Лайлак! – закричала она. – Кажется, я их нашла!

Сыщик тотчас же подбежал к ней. Отбросив корзину в сторону, он стал подтаскивать металлические ящики поближе. Каждый был по размеру меньше шляпной картонки, но весил столько, что Лайлак пыхтел от напряжения.

– Они ужасно тяжелые, – пробормотал он, с трудом переводя дух. – И это – хороший знак. Каждый полный ящик с монетного двора весил сто пятьдесят фунтов.

– Да уж… – прошептала Шарлотта. – Представляю…

Она провела пальцем по крышке одного из ящиков, стирая с нее пыль и песок. На крышке был выдавлен королевский герб.

– Мистер Фрост! – позвала Шарлотта. – Помогите, пожалуйста, мистеру Лайлаку передвинуть эти ящики. А я покараулю нашего гостя.

– Возьмите мой пистолет. – Лайлак протянул ей оружие.

Шарлотта кивнула, взяла пистолет и отошла к арестованному.

Наконец, передвинув много всякой всячины, Лайлак и Бенедикт поставили три маленьких, но тяжелых металлических ящика у входа в конюшню, всего в футе от мрачного Смита, закованного в наручники.

– Что ж, давайте взглянем, – сказал Лайлак. – Есть здесь где-нибудь лом?

– Нет, не видела, – ответила Шарлотта. – Тут никогда не было ничего полезного.

– Но у меня снова есть мой нож. – Бенедикт достал его из сапога. – Лайлак, можете им воспользоваться, только потом обязательно верните.

– Обязательно, – буркнул сыщик.

Он возился с первым ящиком не так уж долго – вскоре ящик был открыт, а внутри него… Внутри было золото – яркое, блестящее, теплое, монета к монете…

– Это оно… – У Шарлотты пересохло в горле. – Бенедикт, это золото… наверное, вам стоит его потрогать.

Затем Лайлак вскрывал остальные ящики, а Шарлотта тем временем держала на прицеле Смита. Бенедикт же присел на корточки перед первым ящиком и погладил своими чуткими пальцами золотые монеты. Потом взял несколько штук и потер их большим пальцем, чтобы еще лучше почувствовать монеты на ощупь.

– Теперь все нужно снова запечатать, и в монетном дворе их пересчитают, – сказал Лайлак через несколько минут. – На глазок, здесь ровно половина всех монет, за вычетом соверена или двух, отданных невезучим служанкам.

Смит заскрежетал зубами, а сыщик, снова взяв блокнот и карандаш, проговорил:

– Как только все будет улажено, кто-то из вас получит половину королевского вознаграждения. Так кто же именно нашел золотые соверены на сумму в двадцать пять тысяч фунтов?

Бенедикт разжал пальцы, и монеты посыпались обратно в ящик. Бенедикт же, выпрямившись, проговорил:

– Нашел не я. Слепой не может ничего найти.

– Но Бенедикт!.. – воскликнула Шарлотта. – Бенедикт, зачем вы так говорите? Мы с вами вместе…

– Нет, это не мое, – перебил он. – Награда не моя. – Выражение его лица оставалось совершенно спокойным, но чувствовалось, что спокойствие давалось ему не так-то легко. – Мисс Перри, ящики нашли вы. Вы и получаете награду.

«Возьми это. Позволь мне любить тебя», – Шарлотте хотелось, чтобы он имел в виду именно это.

«Позволь мне уйти от тебя», – вот что она должна была сказать в ответ. И она непременно это скажет – как и планировала.

– Поскольку соверены были найдены на земле, на которой живут мои родители, – сказала Шарлотта, – награда должна отойти к ним.

Она покосилась на Лайлака, и тот, перехватив ее взгляд, проговорил:

– Итак, две тысячи пятьсот фунтов. В процентных бумагах это будет примерно сто фунтов в год. Неплохой доход для пожилой пары, которая хочет уйти на покой и поселиться в новом месте, если, скажем, ситуация здесь станет слишком напряженной для них.

– Да, неплохой доход, – кивнула Шарлотта. – Но и не такой уж большой… – И действительно, хотя золото было найдено, его оказалось недостаточно, чтобы радикально изменить к лучшему чью-либо жизнь. К тому же из-за этого золота была убита ни в чем не повинная девушка…

Но у Шарлотты была еще одна идея. До того, как уехать, она собиралась сделать еще кое-что, чтобы помочь своим близким. А затем она все-таки отыщет среди этого хлама дорожный сундук и отправится в путь.

Глава 19

– Я совершенно уверена, – читала Мэгги вслух дедушке с бабушкой и Бенедикту, – что леди Хелена купит это ожерелье – хотя бы только для того, чтобы его уничтожить. Не соглашайтесь меньше чем на семь тысяч пятьсот фунтов.

Чуть раньше, в этот же день, Шарлотта уехала. Ее дорожный сундук был такой старый, что пришлось приспособить подпругу от седла для того, чтобы его закрыть. Так Бенедикту сказал преподобный Джон Перри.

– Я просил ее не уезжать, – добавил викарий, – но она сказала, что должна. И отказалась взять деньги, совсем ничего не взяла, только немного мелочи на оплату дилижанса.

Почти сразу же после ее отъезда Мэгги нашла на столе в столовой записку, а рядом с ней лежала россыпь драгоценных камней – оказалось, что это было ожерелье. «То самое ожерелье, – думал Бенедикт. – То, которое сверкало на шее Ла Перл на всех картинах». Оно потеряло свою загадочность, когда Рэндольф настиг Шарлотту, а потом раскрыл ее тайну жителями деревни. Мерзавец… И оставалось только гадать, где он сейчас находился. Возможно, его карета с гербом уже отбыла, поскольку он сделал свое гнусное дело.

– Ваша дочь хочет о вас позаботиться, – сказал Бенедикт. – Этой королевской наградой и деньгами от продажи ожерелья она обеспечила вам достаточный доход для благополучной жизни. – Если они решат вложить эти деньги в процентные бумаги, то будут иметь четыреста или даже пятьсот фунтов годового дохода. То есть вполне достаточно, чтобы бросить все и переехать в другое место, если возникнет такая необходимость. Да-да, вполне достаточно, чтобы никогда больше не беспокоиться о деньгах. Но ведь всегда найдутся другие поводы для беспокойства…

Преподобный долго молчал. Наконец, тихо вздохнув, проговорил:

– Мне шестьдесят два года. Полагаю, и впрямь пришло время подумать о пенсии.

– Дедушка, что ты имеешь в виду? – спросила Мэгги.

– Да, действительно… – закивала жена викария. – Но если… Перри, а я-то думала, ты никогда не захочешь отсюда уехать.

– Верно, я бы предпочел не уезжать. – Викарий снова вздохнул. – Но о том, чтобы уйти на покой, я давно уже подумывал. Правда, мне долго казалось, что это невыполнимая идея. Однако же… Теперь-то все изменилось…

– О, Перри, я не знала, что ты согласишься.

– Не знала, потому что уже очень долго пребываешь в Древней Греции. – Бенедикт был почти уверен, что на лице хозяина дома появилась печальная улыбка. – Ты же не против моего выхода на пенсию? Для тебя же не имеет значения, где ты живешь – и даже в каком столетии.

– Разумеется, я не против, если ты так решил. Все, что надо тебе, надо и мне.

– Вот и хорошо, – сказал викарий. – И для меня очень важно, чтобы ты была со мной.

Почувствовав себя лишним, Бенедикт стал осторожно, шажок за шажком, продвигаться к двери. Уже приближаясь к лестнице, он услышал голос викария:

– Без Шарлотты все было бы гораздо сложнее…

Бенедикт был рад, что викарий сказал именно эти слова; он опасался, что родители Шарлотты скажут что-нибудь… совершенно противоположное.

Он складывал вещи в дорогу, когда вдруг услышал тихие всхлипывания и шмыганье носом. Прервав свое занятие, Бенедикт вышел в коридор. Дверь в комнату напротив была открыта, но он постучал по дверному косяку.

– Мисс Мэгги, не желаете ли, чтобы я составил вам компанию?

– Нет у меня никакой компании, – ответила девочка. Тоненький голосок доносился откуда-то снизу. Вероятно, она сидела на ковре перед камином – там, где любил лежать Капитан.

Бенедикт откашлялся и проговорил:

– Ну, на время я могу составить вам компанию, если хотите. Я всего лишь старый слепой моряк, который сегодня даже не смог найти никаких цветов. Но, может быть, моя персона все-таки лучше, чем совсем ничего?..

Мэгги шмыгнула носом.

– Да, конечно. Можете войти, если хотите.

Бенедикт вошел и прислонился к дверному косяку.

– Что вас беспокоит? – спросил он.

– Ох, ну почему все должно измениться? – с горечью в голосе сказала девочка.

– Гм… – Бенедикт снова откашлялся. – Я не знаю… Но кое-какие перемены мне совсем не нравятся.

Некоторые из них, конечно, ему нравились, но упоминать об этом сейчас было бы неуместно.

– Она оставила мне ленты. – Было совершенно ясно, кого девочка имела в виду под словом «она». – Зеленые шелковые ленты. Я думала, она забыла, что обещала заплести мне косы, но она не забыла. Просто не сделала этого.

– Возможно, она хотела, чтобы ты о ней помнила, – предположил Бенедикт.

– Нет, не хотела. Оставить что-нибудь после себя – это гораздо легче, чем остаться и о ком-то заботиться. – Мэгги снова шмыгнула носом.

– А что, если этот кто-то попросил ее уехать? – осторожно спросил Бенедикт.

И он тут же поморщился. Ох, это был неправильный вопрос. Вопрос, вызвавший новые потоки слез. Черт возьми, что он знает о том, как говорить с десятилетними девочками?

Бенедикт стал хлопать себя по карманам, пока не нашел носовой платок – свой последний. Ох уж эти женщины семейства Перри, на них носовых платков не напасешься…

Он присел и положил платок на ковер перед камином, рядом с Мэгги. Потом сел рядом и вновь заговорил:

– Знаешь, путешествуя, я встречал много разных людей. Так вот, на острове Таити жила одна семья, в которой была дочь. Вообще-то дочерей было две, но одна из них, как только выросла, сразу уехала с острова.

Сопение прекратилось – очевидно, Мэгги взяла его носовой платок. Весьма довольный таким результатом, Бенедикт продолжал:

– И эта дочка всегда хотела вернуться домой, но она знала, что сможет больше помогать своей семье, оставаясь там, где она находилась. Она посылала им деньги, продукты и другие вещи, которых им не хватало. А если бы она вернулась, то чувствовала бы себя обузой.

– Но одна же из сестер осталась…

– Просто ей повезло больше, – сказал Бенедикт. – Но, с другой стороны, уехавшая сестра повидала много нового и много узнала о разных уголках света, так что, может быть, ей тоже кое в чем повезло. И, следовательно, обе они находились именно там, где им нужно было находиться.

Мэгги долго молчала, потом тихо сказала:

– Мистер Фрост, вы все это придумали.

Бенедикт же вдруг уловил в голосе девочки интонации Шарлотты – смесь веселья и некоторого раздражения. Он усмехнулся и проговорил:

– Да, возможно. Но ведь хороший рассказ, верно?

Мэгги опять надолго умолкла. Потом вдруг спросила:

– Вы думаете, так бывает? Неужели человек может любить тех людей, от которых уехал?

– В некоторых случаях это именно так, – ответил Бенедикт.

– В моем случае? – прошептала Мэгги.

– Совершенно верно.

– А в вашем? – неожиданно спросила девочка.

– Ну… не знаю. – Бенедикт смутился. – Видишь ли, у меня только одна сестра, так что эта история к нам не подходит. У нас с ней – совсем другой случай.

Бенедикт вздохнул и надолго задумался. Он привык сам о себе заботиться еще с двенадцатилетнего возраста, но никогда не ожидал заботы со стороны Джорджетты. При этому ему хотелось, чтобы его единственная родственница чувствовала, что может на него рассчитывать. И он делал все от него зависевшее… В какой-то момент он уже держал в руках деньги для нее, но позволил им ускользнуть, так как знал, что найдет другой способ обеспечить будущее сестры. Он отдаст ей деньги, вырученные от продажи книжного магазина родителей, так что у Джорджетты все будет в порядке. А вот Шарлотта… Она чувствовала себя ужасно одинокой, и он хотел, чтобы награда досталась ей. Это был единственный способ показать ей, что она не одинока, – даже если она уедет.

И Шарлотта действительно уехала – а награду оставила. Оставила также целое состояние в драгоценных камнях. И своих близких, которых так любила.

И его, Бенедикта, она тоже оставила. И теперь он такой же одинокий, как и малышка Мэгги…

Бенедикт вздохнул и в задумчивости пробормотал:

– Думаю, тем сестрам с Таити надо было иногда меняться местами. Тогда они обе пожили бы с семьей и обе посмотрели бы мир.

– Они могли бы путешествовать всей семьей, – предположила Мэгги. – Если, конечно, это была настоящая семья.

– У некоторых счастливчиков семьи настоящие… – прошептал Бенедикт. – Да, у счастливчиков.

– Некоторые люди совсем никому не нужны, – проговорила девочка. И тоже вздохнула.

– Мисс Мэгги, что вы имеете в виду? Кто не нужен?

– Ну… кто-нибудь вроде меня. – Мэгги сглотнула, стараясь не расплакаться. – Я не нужна бабушке и дедушке.

– Нет-нет, это не так, – поспешно проговорил Бенедикт. – Поверьте, вы приносите им радость. Они о вас заботятся, потому что хотят, чтобы все в вашей жизни сложилось хорошо.

– Но моя… мама. Я ей не нужна. Она не хотела, чтобы я у нее была.

В этот момент Бенедикт нисколько не сомневался: если бы он мог видеть, то непременно прослезился бы; он знал, какое страдание было сейчас написано на личике девочки.

– Она никогда этого не говорила, – сказал Бенедикт. – Ваша мама любила вас каждый день вашей жизни. – Он помолчал, пытаясь найти какое-нибудь доказательство своих слов. И вдруг кое-что вспомнил. – Знаете, в тот день, когда я с ней познакомился… и с вами тоже, я случайно услышал, как она с вами говорила. Так вот, я тогда сразу понял, что она ваша мать. Она так сильно вас любит, что не может этого скрыть, и чувство звенит в ее голосе.

– Никогда не слышала, как оно звенит, – пробормотала Мэгги.

Бенедикт пожал плечами.

– Может, и не слышали. Но я-то, слепой, привык вслушиваться в голоса людей.

Надолго воцарилась тишина, а потом послышался какой-то странный звук – как будто скребли ногтями по ковру.

– Этот ковер сделала моя мама, – прошептала Мэгги. – Обе моих мамы.

– А… понятно, – пробормотал Бенедикт. И счел за благо ничего больше не говорить.

– Они тоже хотели, чтобы у меня была хорошая жизнь? – спросила девочка.

– Да, они хотели этого сильнее, чем собственного счастья. Это и есть любовь, – тихо ответил Бенедикт. И вдруг ощутил ужасающую пустоту в груди. Раньше, когда он плавал по морям в Королевском флоте, с ним такого никогда не случалось. Но откуда же это чувство зияющей пустоты и скорби?

И тут его осенило, и наконец-то все стало предельно ясно. Ведь он приехал в Строфилд в поисках золота, и он его нашел, нашел. Да, и отдал, потому что счастье Шарлотты было для него важнее его собственного счастья. Но это означало… Боже правый! Он действительно нашел сокровище, и этим сокровищем была Шарлотта! А он оказался настолько глуп, что отказался его принять. Он сказал Шарлотте, что у него не может быть с ней общего будущего из-за его… Из-за чего же? Из-за его обязательств, разумеется.

Да, действительно, если он откажется от звания «флотского рыцаря», то потеряет все, что заслужил за последние семнадцать лет жизни. Он лишится дохода, связей с флотом и права называться лейтенантом. Будет неотвратимо разорвано множество тех связей, на которые он еще двенадцатилетним мальчишкой променял дом и семью. Но что он сможет получить взамен? Похоже, кое-что он получит, и это кое-что… Но неужели он действительно сможет обрести дом и семью? Был ли на это шанс? Он хотел быть счастливым, но еще сильнее хотел, чтобы Шарлотта была счастлива. Так почему бы им не обрести счастье вместе? В какой-то момент, каким-то образом она поселилась в его сердце, возможно – когда флиртовала с ним за кружкой кислого эля, а может быть – когда перевязывала его руку. Как бы то ни было, случилось так, что он ее полюбил. Эта мысль прозвучала у него в голове так же отчетливо и гулко, как стук металлического наконечника трости по мрамору. Да, все совершенно очевидно. Теперь-то ему окончательно все ясно.

– Мисс Мэгги, – сказал он, – кажется, я кое в чем промахнулся.

Девочка шмыгнула носом.

Бенедикт улыбнулся ей, и она тихонько захихикала.

– Мисс Мэгги, не поможете ли вы мне послать письмо? Нет, посылку.

* * *

С тех пор, как Шарлотта уехала из Строфилда, прошел месяц. За это время ей удалось создать себе такую жизнь, которая ее более или менее устраивала. Когда-то Бенедикт посоветовал ей написать мемуары – именно так она и поступила. Причем мемуары получились весьма своеобразные. Не предназначенные для публикации. В качестве Ла Перл Шарлотта стала известной и уважаемой – в основном, как ей казалось, из-за ее лояльности к покровителям. Маркиз Рэндольф тоже пользовался уважением в обществе, возможно – из-за его скрытности. Но вот если бы люди узнали его по-настоящему…

Закончив мемуары, Шарлотта сделала две копии. Одну отдала на хранение адвокату в Лондоне, другую – адвокату в Эдинбурге, а оригинал отправила Рэндольфу с краткой сопроводительной запиской.

«Если вы снова ко мне приблизитесь, этот текст увидит свет».

Ответ маркиза был столь же немногословным.

«Мадам, верните вещи, которые я вам дарил, и я буду считать нашу договоренность расторгнутой». Прочитав это послание, Шарлотта усмехнулась. «Очень похоже на Рэндольфа, – подумала она. – Главное – оставить последнее слово за собой. Он всегда должен быть победителем».

Шарлотта вспомнила «вещи», на которые он ссылался. Несколько безделушек, ничего дорогого. Подарки не очень-то щедрого мужчины… Торопясь сбежать из Лондона – от Рэндольфа, – Шарлотта продала все эти побрякушки и получила за них всего несколько фунтов. Вложив деньги в конверт, она в ответ написала:

«Я их продала. Здесь сумма, которую я за них получила».

Отослав письмо, Шарлотта оборвала последнюю нить, связывавшую ее с маркизом, и почувствовала себя свободной.

Он думал, что победил, но она тоже чувствовала себя победительницей. Теперь, наконец-то успокоившись, она смогла продать свой дом в Мэйфере и за небольшую часть этой суммы, весьма приличной, купила в Эдинбурге двухэтажный каменный дом, очень даже неплохой. При доме имелся сад, огороженный стеной; имелись также и комнаты для слуг. Шарлотте нравилось жить за пределами Англии, пусть даже недалеко от нее. Все в Эдинбурге вполне ее устраивало, и даже погода здесь не очень отличалась от той, к которой она привыкла.

Как только у нее появился постоянный адрес, она написала Баррет и попросила горничную вернуться из Йоркшира в Строфилд, в дом викария. Но горничная ответила, что преподобный и его жена уехали из Строфилда, поэтому она, Баррет, приедет к ней.

Значит, родители уехали из Строфилда и даже не сообщили ей об этом? Новость серьезно омрачила настроение Шарлотты. Разумеется, по Строфилду она совсем не скучала – разве только по торту с миндальной крошкой, – потому что никогда по-настоящему не чувствовала себя там своей. Но она никогда не думала, что ее старые и усталые родители уедут из Строфилда.

Шарлотта написала Стивену Лайлаку, чтобы хоть что-нибудь узнать о родителях. И сыщик сообщил, что Королевский монетный двор уже получил найденные в Строфилде соверены и что ее родителям была выдана половина награды. Он написал также, что супруги Перри вместе с внучкой уехали в Бат, что они продали какие-то драгоценности и что Джон Перри отказался от должности викария в Строфилде.

Прочитав об этом, Шарлотта немного успокоилась. Что ж, по крайней мере она позаботилась о родителях, и у них все было в порядке, пусть даже они не смогли ее простить… Но что же стало с другой половиной украденных соверенов? Читая про них, Шарлотта весело смеялась. Оказалось, что в их возвращении важную роль сыграл лорд Хьюго Старлинг. Она никогда с ним не встречалась, но, возможно, когда-нибудь с ним познакомится. Впрочем, нет, она ведь больше не общалась с аристократами…

Как бы то ни было, все золотые соверены были введены в обращение, и лицом короля на монетах любовались многие его подданные. В положенный срок пришли месячные Шарлотты, и, конечно, это было огромное облегчение. Теперь она прочно утвердилась как мисс Перри, состоятельная незамужняя женщина. И больше никакой лжи!

От Бенедикта Шарлотта не получала никаких вестей, и это было не так уж плохо. Она уже привыкла к тому, что он исчез из ее жизни. Правда, в ее сердце образовалась болезненная пустота, но в конце концов она чем-нибудь заполнится…

– Я вполне довольна жизнью, – говорила Шарлотта всякий раз, когда Баррет ее расспрашивала. – С моей стороны было бы глупо желать большего.

Но Баррет не очень-то ей верила, так как именно она отправляла в стирку наволочки со следами ее слез. В конце месяца Шарлотта снова начала писать. На этот раз не мемуары куртизанки, а кое-что новое. Она решила, что напишет любовную историю. Историю с таким финалом, с каким захочет.

Как-то раз в дверь ее дома постучали, но для почтальона было слишком рано, а для торговца рыбой – слишком поздно.

– Баррет! – позвала Шарлотта.

Баррет, как обычно, находилась повсюду одновременно, но это означало, что в данный момент она никак не могла находиться именно там, где была бы полезна более всего. Шарлотта со вздохом отложила бумагу и перо. Пальцы ее были испачканы чернилами, но с этим сейчас ничего нельзя было поделать. Кто бы там ни стоял за дверью, ему придется с этим смириться.

За дверью же стоял Бенедикт. Да-да, Бенедикт Фрост!.. В прекрасно сидевшем на нем темно-синем сюртуке он выглядел безупречно.

– Бенедикт!.. – выдохнула Шарлотта.

Он улыбнулся – и стал самым красивым мужчиной на свете. Когда же его улыбка поблекла и на лице появилось выражение неуверенности, он стал даже еще красивее.

– Мисс Перри… – Он поклонился. – Вы видите перед собой уже не «флотского рыцаря», а совершенно другого человека.

– Но почему… я его вижу? – в растерянности пробормотала Шарлотта. – И как вы меня нашли?

Бенедикт снова улыбнулся.

– Видите ли, после длительных переговоров в конце концов я отказался от звания «флотского рыцаря», и это означает, что я больше не могу жить в замке. Замок – это только звучало красиво, а в реальности там было не так уж хорошо.

– Да, конечно, но… – Шарлотта осеклась. Она прекрасно понимала, что отказ от звания «флотского рыцаря» лишил Бенедикта не только комнаты в Виндзорском замке, но также пенсии и половинного жалованья. То есть он остался совсем без средств.

– Что же касается того, как я вас нашел… Просто узнал, где вас искать, у ваших родителей. Я уехал из Строфилда вскоре после вас – как только они решили, куда именно отправятся.

– Понятно, – кивнула Шарлотта. Но понимала она далеко не все. Не таким Бенедикт был человеком, чтобы явиться к ней в расчете на ее благотворительность. И потом, этот его элегантный сюртук… – Давайте, Фрост, выкладывайте. Как ваши дела?

С немного виноватым видом от ответил:

– Я сделал то… чего клялся никогда не делать. Но у меня имелась веская причина… Я продал свою рукопись Джорджу Питману, вернее – заплатил ему, чтобы он опубликовал ее на условиях комиссии. Питман разрекламировал мои писания как увлекательнейший из романов, и книга продается очень даже неплохо. Я уже заработал несколько сот фунтов, и Питман просит меня написать продолжение.

– Но вы… – Шарлотта снова растерялась. – Вы же так упорно работали, и эта рукопись – ваша жизнь…

– Всего лишь небольшая ее часть. – Он показал большим и указательным пальцами, насколько малой была эта часть. – Так что я напишу еще кое-что… В любом случае от напечатанной книги гораздо больше пользы, чем от рукописи, просто занимавшей место в моем сундуке.

– А как ваша сестра?

– Я отправил ей половину денег, полученных от продажи книжного магазина. Однако оказалось… – Бенедикт ухмыльнулся. – Оказалось, что Джорджетта сама о себе позаботилась. Когда же мы с ней встретились, она мне сообщила, что не брала ни фунта из моих денег, так как моя помощь ей уже не нужна. Но я ей напомнил, что эти деньги – наследство наших родителей, и сказал, что было бы несправедливо, если бы все отошло ко мне как к старшему. В конце концов она приняла деньги. С условием, что мы будем несколько раз в год приезжать друг к другу в гости.

– И вы… Вас это устраивает?

– Она счастлива, так что да, меня это устраивает. – Бенедикт откашлялся. – Но обо этом я расскажу позже, а сейчас… Можно мне войти?

Он просил разрешения переступить через ее порог. Неужели снова хотел стать частью ее жизни? Сердце Шарлотты – в котором, как она думала, осталась одна только пустота – гулко забилось.

– Но сначала я должна вам кое-что сообщить.

– Кажется, именно такие слова вы сказали, когда я впервые появился перед домом вашего отца. Так кто же вы сейчас?..

– Я как раз об этом. Теперь я – Шарлотта Перри, респектабельная старая дева. У меня есть друзья, я записана в местную библиотеку, и у меня имеется кредит в местных магазинах. И поэтому… – Она судорожно сглотнула. – Я не могу вас впустить, если вы собираетесь потом снова уйти.

– Что ж, если так… – Бенедикт лукаво улыбнулся. – Знаете, в Шотландии очень легко обвенчаться. Нет всей этой суеты с разрешением на брак, не надо ждать оглашения, в общем – никаких сложностей.

– Вы просите меня выйти за вас замуж?

– Нет. – Бенедикт опустился на одно колено прямо на каменном крыльце. – Я молю вас выйти за меня замуж. Я понимаю, у вас здесь дом и новая жизнь… И вы, возможно, во мне не нуждаетесь. Но я-то нуждаюсь в вас, вы давно уже поселились в моем сердце…

– О, у вас чудесное и очень доброе сердце, – едва слышно проговорила Шарлотта.

– Я никогда так не считал, – признался Бенедикт. – Я был скорее… эгоистом, думал лишь, чтобы жить в одиночестве, путешествовать в одиночестве – все один и один… Кажется, вам удалось заставить меня изменить взгляды на некоторые вещи.

– Ох, Бенедикт… Встаньте с коленей.

Он поднялся, опираясь на трость, и тут же спросил:

– Означает ли это, что ваш ответ – да?

– Не совсем. Как насчет мужчины, для которого Англия слишком мала? Могу ли я быть уверенной, что жизнь со мной не станет для вас клеткой?

– Не станет, потому что я сам ее выбираю. Если, конечно, вы возьмете меня в мужья. В этом случае мне не захочется никуда убегать – гораздо приятнее жить дома, с женщиной, которую я люблю. К тому же, – добавил он с улыбкой, – мы ведь не в Англии… Мне кажется, отсюда я даже слышу шум моря, так что если вы захотите… Возможно, в один прекрасный день мы с вами вместе сможем его пересечь. Когда я жил в Эдинбурге, изучая медицину, я был здесь почти счастлив. И если вы позволите мне остаться с вами… Думаю, что тогда я стану по-настоящему счастливым человеком.

– Что-то вы заболтались, – сказала Шарлотта. – Давайте-ка вернемся к той части нашей беседы, где говорилось о жизни с тем, кого любишь.

– А вам понравилась эта часть?

– Да, очень, – призналась Шарлотта.

– Вот и хорошо. Мне эта идея тоже нравится. – Бенедикт прислонил трость к стене дома. – Ах, Шарлотта, каким же я был глупцом! Я полюбил вас задолго до того, как сам это понял, задолго до того, как моя гордость позволила мне во всем разобраться и увидеть новый образ жизни. Теперь-то я точно знаю, что люблю вас, и надеюсь, вы дадите мне еще один шанс построить жизнь с вами.

Шарлотта улыбнулась, взяла его за руку и поднесла ее своему лицу, чтобы он мог почувствовать его выражение.

– Повторите-ка еще раз ту часть, где говорится про любовь, – прошептала она.

Осторожно проводя пальцами по ее лицу, Бенедикт тихо проговорил:

– Я люблю вас, Шарлотта Перри, и ваше имя звучит для меня как музыка…

– Не слишком к нему привязывайтесь. Потому что скоро я стану Шарлоттой Фрост.

– Значит, ваш ответ – да?

– Разумеется. Потому что я люблю вас, Бенедикт.

И все же кое-что угнетало, мешая счастью всецело заполнить сердце. Но уже в следующее мгновение лицо Шарлотты осветилось радостной улыбкой, потому что Бенедикт сказал:

– Если бы мисс Мэгги приехала к нам в гости, то это было бы очень хорошо, не так ли?

– Да, было бы замечательно.

С этими словами Шарлотта затащила любимого в дом. А затем целовала долго и страстно.

Эпилог

Лето сменилось осенью, и слава Эдварда Селвина – художника, когда-то писавшего обнаженную Ла Перл, – перешагнула границы Шотландии. В Эдинбурге был свой высший свет, а также имелись богачи, пытавшиеся не отставать от лондонской моды, так что было ясно: рано или поздно кто-нибудь из них непременно раздобудет картину с обнаженной Навсикаей или Боадицеей – это было неизбежно, и Шарлотта прекрасно об этом знала. Но время шло, и она уже начала забывать о своей прежней жизни – словно ее и не было никогда.

И вот однажды Бенедикт вернулся домой одновременно веселый и немного смущенный. Прислонив свою трость к спинке стула, он поцеловал Шарлотту в макушку и протянул ей небольшой пакет.

– Это вам, мадам Шекспир, новые перья, которые вы просили.

– Спасибо. – Заканчивая уже двухсотую страницу своего романа, Шарлотта истратила все имевшиеся в доме перья. Отложив свою работу в сторону и отодвинув стул от письменного стола, она спросила: – Над чем это ты так странно посмеиваешься, Ромео?

– Ха, видишь ли, выполняя твое поручение, я столкнулся с хозяином «Розы и шипа». – Это был ближайший постоялый двор с чистым и уютным трактиром. Шарлотта была немного знакома с женой хозяина, а Бенедикт бывал там несколько раз в неделю, так как сдружился с одним из конюхов. – Так вот, – продолжал он, – похоже, что «Роза и шип» приобрели картину с Шарлоттой Перл. Получили от одного клиента в обмен на его долг, который уже достиг размеров королевского выкупа.

– Как, меня выменяли на пиво?! Какое унижение!

– Обменяли на эль общей стоимостью в королевский выкуп. Но если честно… Не знаю, сколько нужно эля, чтобы внести выкуп за короля. Во всяком случае, очень много. – Бенедикт усмехнулся. – Но самое интересное было дальше. Когда хозяин повесил эту картину в трактире, кто-то сказал, что женщина на ней немного похожа на миссис Фрост. И вот он меня спросил, не сочту ли я это неприличным.

Шарлотта задумалась. Ее жизнь стала совсем другой, от прошлого почти ничего не осталось, так что… Пожав плечами, она проговорила:

– Не думаю, что это имеет какое-то значение. Но что же ты ему ответил?

– Сказал, что поскольку я слепой, то не могу сам судить о сходстве. Но, насколько мне известно, Ла Перл была очень красивой женщиной, а моя жена тоже красива. Правда, моя жена, в отличие от Ла Перл, – весьма респектабельная женщина.

– Со шрамом на лице, – сказала Шарлотта. – И вообще, у нее нет привычки появляться за пределами дома нагишом.

– Да, верно. Так вот, трактирщик сказал, что ты действительно очень красивая женщина и что картина тоже очень красивая. На том и порешили.

– На том и порешили? – переспросила Шарлотта. – Что ж, возможно, голая распутница, которая когда-то жила во мне, осталась на тех картинах.

– Голая распутница?.. – с улыбкой проговорил Бенедикт. – Дорогая моя, ты заставляешь меня жалеть, что с тебя не лепили скульптуры. Тогда бы я мог наслаждаться скульптурными изображениями.

Шарлотта тоже улыбнулась.

– Но ты можешь провести руками по оригиналу, если пожелаешь.

Бенедикт так и поступил.

…Обвенчались же они на следующий день после приезда Бенедикта в Эдинбург. А еще через день Шарлотта написала родителям в Бат – их адрес ей дал Стивен Лайлак. Ответ с поздравлениями и пожеланиями счастья, подписанный обоими родителями, прибыл так скоро, как только могла Королевская почта доставить добрые вести. Мистер и миссис Перри были очень рады за дочь, так как считали Бенедикта добрым и порядочным человеком. Они также благодарили Шарлотту за помощь. Им нравилось жить в Бате, и они только сейчас осознали, что уже давно хотели уйти на покой. Родители сообщали, что у Мэгги появилось несколько подруг ее возраста. А миссис Перри работала над новым переводом. Но лучше всего был конец письма – родители обещали, что скоро снова напишут. Для Шарлотты письмо от них было как бальзам на рану. Возможно, они, как и она сама, ждали, что другая сторона напишет первой.

Конечно, они по-прежнему были далеко друг от друга, но теперь это ощущалось по-другому. Поездка в карете – и они снова могли быть вместе, только теперь ее приезду обрадовались бы. Шарлотта, конечно, скучала по Мэгги, но это была старая привычная боль – она всегда скучала по дочери, постоянно скучала с тех самых пор, как передала младенца в руки своей сестры.

Потом пришло письмо от самой Мэгги.

«Дорогие мистер и миссис Фрост,

у меня в Бате все хорошо. Я начала переводить «Одиссею» с греческого на английский. Бабушка говорит, это ее любимая книга.

Мэгги Кэтлетт».

У Шарлотты было искушение сразу же излить свою величайшую радость в ответном письме, но она сдержалась. С помощью Бенедикта она сочинила полный нежности ответ, и следующее письмо от Мэгги было уже более длинным и более интригующим.

«Дорогие дядя Бенедикт и тетя Шарлотта,

бабушка рассказала мне конец истории про Одиссея. Пенелопа не забыла мужа, хотя его не было дома двадцать лет. Бабушка сказала, что Пенелопа думала, что ее муж не был ей верен. Когда я спросила, что это значит, бабушка очень сильно покраснела, но все же объяснила. Думаю, я поняла. Не все, что делал Одиссей, было хорошо, но это не значит, что он не любил жену. Я думаю, что он все равно ее любил, хотя долго находился далеко от нее.

Искренне ваша,

Мэгги Кэтлетт».

Когда они пригласили Мэгги в гости в Эдинбург, ответ пришел вообще без приветствия, и Шарлотта надеялась, что это признак радостного волнения.

«Я могу приехать в гости, меня привезет Колин. Через месяц мы будем у вас, и я могу остаться на Рождество, если вы не против».

«Конечно, мы не против», – ответила дочери Шарлотта, хотя ей хотелось написать: «Не уезжай от нас никогда».

В тот день, когда Мэгги и Колин должны были приехать, Шарлотта то и дело смотрела в окно.

– Я могу сказать тебе, когда их экипаж будет подъезжать, – пробормотал Бенедикт, выводя слова на ноктографе. Он писал новую сцену из романа о приключениях слепого путешественника. Теперь, когда ему не надо было строго придерживаться фактов, он получал от работы истинное удовольствие. – Я его услышу. И если уж на то пошло, то ты тоже услышишь, если будешь спокойно сидеть на месте. Иди сюда, сядь рядом со мной.

В последние недели у них появилась привычка сидеть рядом – при этом каждый работал над своим романом. Впрочем, Шарлотта не была уверена, что когда-нибудь сможет закончить свой, потому что теперь все ее герои хотели только одного – целоваться и прыгать от радости. Раньше, в период одиночества, писательство удовлетворяло какую-то ее внутреннюю потребность. А сейчас ее больше тянуло подглядывать через плечо Бенедикта в его текст и мысленно добавлять пикантные эпизоды, в которых слепой путешественник мог бы участвовать. Однако сегодня все было иначе: стоило ей только присесть, как она тут же вскакивала со стула и бежала к окну.

– Не могу я сидеть спокойно, – пробормотала Шарлотта. – Мне нужно чем-то заняться.

Она решительно пересекла гостиную, потом – коридор и через кухню вышла в сад, где находился и небольшой огород. Там она безжалостно выполола все, что дерзнуло вылезти из земли в неположенном месте. Здешние растения очень отличались от тех, что были в Лондоне и Дербишире, но Шарлотта довольно быстро поняла: если правильно подобрать цветы, а овощи и плоды подходящие к местной почве, – то все росло прекрасно.

Шарлотта усердно возилась в земле, стараясь ни о чем не думать. Сердце же ее словно разделилось – одна его часть оставалась с мужем в гостиной, а другая находилась на той дороге, по которой сейчас ехала ее дочь…

В какой-то момент позади нее открылась кухонная дверь – наверное, одна из горничных вышла, чтобы собрать овощи и сорвать пряности к обеду. Но шаги, которые затем послышались, были слишком легкими для горничной, то были шаги худенькой девочки. Шарлотта начала улыбаться еще до того, как повернулась. И тут она услышала самые прекрасные слова на свете:

– Здравствуй, мама.

Примечания

1

Мэйфер – фешенебельный район Лондона. – (Примеч. пер.)

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg