«Никогда не подсматривай»

Никогда не подсматривай (fb2) - Никогда не подсматривай 658K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Екатерина Бэйн

Екатерина Бэйн НИКОГДА НЕ ПОДСМАТРИВАЙ

1 глава. Она увидела убийство

С детства меня все, кому не лень, корили за рассеянность. Отец так прямо и говорил: «Сюзон, рассеянность — это твой единственный существенный недостаток». И был прав. Рассеянность мешала мне в детстве быть более живой и непосредственной девочкой, а сейчас она заставляет меня забывать о самых элементарных вещах. Доходит до того, что я могу внезапно очнуться посередине разговора, не помня ни слова из сказанного. Я пыталась с этим бороться, но увы, безрезультатно. Такая рассеянность иногда встречается у ученых, погруженных в обдумывание своей теории. А мои мысли витают в облаках. Честно говоря, я не могу даже толком объяснить, о чем, собственно, я думаю. Забавно, правда?

Итак, все дело в моей оторванности от реальности. Мне всегда казалось, что мои воображаемые миры куда интереснее реального. Ну разумеется, ведь выдумать можно все, что угодно. А на самом деле все не так, как хотелось бы. И все же, с другой стороны, нельзя сказать, что я мечтательна. Нет. Скорее всего, все дело в моей способности уходить от реальности и погружаться в некое подобие сна наяву. Я слушаю, но не слышу, я смотрю, но не вижу, я нахожусь в данном месте, но меня самой здесь нет. Вот так все обстоит на самом деле.

И поэтому я удивилась, когда мои родители отправили меня на службу к принцессе. Особенно, на этом настаивала мама. Она полна тщеславия, насколько я помню, она всегда хотела жить лучше, чем мы живем в данный момент, занимать ведущее положение в обществе, иметь много денег. Последняя проблема была и остается в нашей семье самой существенной. Денег нам никогда не хватало. Их всегда было катастрофически мало. Просто обида берет за наш род. Де ла Фонтэны в давние времена были очень влиятельны, даже сейчас считаемся одним из наиболее знатных родов. Знатных, но не богатых. Говоря проще, мы — почти нищие. И это качество не может искупить ни знатность, ни образование, которое дали нам наши родители. Нам, это мне и моей сестре Алиенор. Алиенор старше меня на три года, замужем, но как она сама говорит, своего мужа терпеть не может. Честно говоря, это меня не удивляет. Если бы вы видели ее мужа! Ему уже за сорок, лысеющий, толстый и одышливый мужчина, постоянно потеющий. Он и Алиенор — небо и земля. Моя сестра высокая, тоненькая, белокожая, с золотистыми волосами и карими глазами — настоящая красавица, и рядом с нею ее муж больше смахивает на гоблина. Мне жаль Алиенор до такой степени, что я иногда плачу, когда представляю себя на ее месте. Правда, мама говорит, что от меня с моим чересчур живым воображением нельзя ждать слишком многого. Я могу представить себе все, что угодно, забыв, что на самом деле все иначе.

Итак, что касается моей новой должности фрейлины. Честно говоря, мне трудно составить какое-то особое мнение об этом. Чтобы чего-то добиться, будучи фрейлиной принцессы, нужно обладать тщеславием матери. И в любом случае, как следует потрудиться. А я, мало того, что рассеянна, так еще и фантастически ленива. Признаюсь в этом без стыда, потому что это очевидно. О моей лени люди слагают легенды. Говорят, что мадемуазель де ла Фонтэн не встанет с кресла даже для того, чтобы поднять золотой слиток, потому что для этого ей придется пошевелиться. Не знаю, подняла бы я слиток, если бы мне повезло его увидеть. Наверное, все-таки подняла бы. Если только он не слишком тяжелый.

Прошла уже неделя, как я приступила к обязанностям фрейлины Ее Королевского Высочества. Я написала, кажется, что приступила к обязанностям. Точнее, пыталась приступить. Дениза Лагранж и Марселла де Монтале, которые служат вместе со мной, все время тормошат меня и пытаются направить на путь истинный. Возможно, они хотят, чтоб я с головой окунулась в их интриги. Честно говоря, эти интриги напоминают мне хитроумную старинную шкатулку, хранящуюся у мамы в укромном месте. Сама шкатулка достаточно большая и с виду вполне обычная, но вот внутри нее находится еще одна, в той — другая — и так до самой маленькой, в которой с трудом помещается кольцо.

Итак, я не стала принимать участие в интригах, хотя бы потому, что на то, чтобы понять их, мне потребуется лет сто, не меньше.

Поэтому я держалась особняком и, часто оказываясь одна, бродила по мрачным переходам Лувра, знакомясь с обстановкой. Ни Дениза, ни Марселла ни за что не согласились бы сопровождать меня в хождениях, которые были совершенно бесцельны. А они никогда не делали ничего бесцельного. Дениза, которая была мне немного ближе, чем Марселла, вероятно потому, что у нее было больше терпения, как-то спросила, почему я так странно провожу свое свободное время. Это был сложный вопрос, я сама этого не знала.

Следует также добавить, что меня никогда не пугали ни темные коридоры, ни пустынные переулки, ни лес. Я бродила как неприкаянная по всем вышеперечисленным местам и никогда не встречала ничего такого, что бы меня испугало. Жители в округе в уверенности, что я немного странная. Наверное, это так. Все зависит от того, что именно считать странным. Некоторым кажется странным вышивание крестиком. Впрочем, с таким же успехом можно называть странной всю нашу семью. Например, папа увлекается химией и тратит на это все свое свободное и несвободное время, а также деньги, которые и без того исчезают у нас с пугающей быстротой.

Так вот, в тот день, с которого началась эта история, я вновь бродила «где-то там». Днем я была свободна от своих обязанностей и, как обычно, отправилась побродить по замку. Кстати, выражение «где-то там» придумала Дениза, отвечающая на вопросы, где мадемуазель де ла Фонтэн. «Мадемуазель де ла Фонтэн? О, как обычно, бродит где-то там. Где именно? Понятия не имею».

Сейчас я уже не могу вспомнить точно, где именно я была. Помню лишь темные, длинные коридоры, комнаты, в которые я изредка заглядывала и лестницы, по которым поднималась или спускалась. Этот процесс длился довольно долго, может быть час, может быть два, точно не скажу. Я устала и решила отдохнуть. Идти обратно до моих апартаментов было слишком долго, поэтому я открыла первую попавшуюся дверь и оказалась в маленькой комнатушке. Оглядев ее беглым взглядом, я отметила кровать, шкаф и зеркало. На полу лежал пушистый ковер, в ворсе которого мои ноги тонули по щиколотку.

Больше в комнате ничего не было. Я подошла к окну и отодвинула тяжелую длинную портьеру. Окно было маленькое и узкое. Сквозь него я видела пустынный двор с аккуратно подстриженной травой и низкие кустарники. Все это было очень плохо видно сквозь пыльное стекло, к которому давно не прикасались. Я провела по нему пальцем, посмотрела на него и вытерла о портьеру. На стекле осталась длинная, узкая полоса.

Устроившись на подоконнике, я прислонилась спиной к стене и задумалась. На этот раз я думала о более конкретных вещах. Я думала об Алиенор и нашей с ней непохожести. Незнакомые люди никогда не угадывали в нас сестер. Как я уже говорила, Алиенор была высокой, белокожей и златоволосой. Меня же ростом Бог обидел. Я была маленькой. Многим женщинам я была по плечо, не говоря уже о мужчинах. И если бы это компенсировалось фигурой! Нет, фигурой я даже отдаленно не походила на гурию. Я имею в виду, никаких пышных грудей и бедер, тонкой талии — ничего похожего. Во мне узким было все, грудь едва намечалась. Алиенор смеялась надо мной и говорила, что меня унесет порывом ветра. Вполне возможно.

Я часто досадовала на свою внешность, глядя на отражение в зеркале. Начать хотя бы с цвета глаз. О нет, они не голубые, не зеленые, не серые, не карие, не даже черные. Они желтые, да, почти совершенно желтые, словно у кошки. Такой странный эффект дает смесь зеленого и желтого с примесью ореха. Ужас и кошмар, кошмар и ужас, утешает только то, что зрачки обычные, а не вертикальные. Могу считать себя счастливицей. Волосы тоже отвратительные, темная рыжина, и это при том, что я всегда ненавидела рыжих. Тощая, рыжая, желтоглазая ведьма, тьфу! Я уродина. Сейчас заплачу.

Плакать я не стала, просто не успела начать. Входная дверь скрипнула. Я легко соскочила с подоконника и спряталась в складках тяжелой портьеры. Теперь я уже не считала свою эфемерность недостатком. Благодаря ей я смогла остаться незамеченной.

Секунду спустя в комнату вошел незнакомый мне мужчина, держа за руку женщину. Он раздраженно захлопнул за собой дверь.

Я осторожно выглянула из-за портьеры, разглядывая их. Мужчина был высок, атлетически сложен, смугл, черноволос, с темными глазами. Оценив его с женской точки зрения, я решила, что он довольно симпатичен.

Потом я перевела взгляд на женщину. Скажу сразу, она была красива. Это был недосягаемый для меня идеал красоты. Она была великолепно сложена, а ее рост был тем, чем надо. Голубоглазая, белокурая, с таким лицом, за которое мужчины, не задумываясь, отдают жизнь.

— Вот, хотя бы здесь, — сказал мужчина.

В его голосе я не уловила трепетного восторга, который бывает у мужчин, когда они остаются наедине с самыми очаровательными женщинами. В нем было раздражение и едва сдерживаемая злость.

— Мне все равно, где с тобой разговаривать, — отозвалась женщина, — зачем ты затащил меня сюда?

— Сядь, — он почти толкнул ее на кровать.

Женщина с трудом удержала равновесие, ухватившись за спинку. Села, расправила складки платья. На ее лице появилась злость, но потом она согнала ее усилием воли и улыбнулась. Ее улыбка была обольстительной.

— Иди сюда, Гастон, — пропела она грудным голосом, пробирающим до самых печенок, — здесь есть кровать. Как ты думаешь, зачем ее поставили?

— Ты что, не понимаешь меня, Элиза? — фыркнул он от раздражения, — я хочу поговорить с тобой.

— Вот и поговорим. Потом, — она рассмеялась весьма привлекательным смехом.

— Дура, — процедил Гастон сквозь зубы.

Я сдавленно фыркнула, зажав рот рукой. Он был недосягаем для нее, несмотря на всю ее красоту и очарование. Либо все это уже потеряло для него свою прелесть.

— Что происходит, Гастон? — возмутилась Элиза, — как ты со мной разговариваешь?

— Так, как ты того заслуживаешь.

— Что-о?!

Она вскочила и кинулась к нему, намереваясь залепить пощечину, во всяком случае я бы точно так поступила, но Гастон успел схватить ее занесенную руку. Скрутив женщину, он встряхнул ее и проговорил, глядя на нее с нескрываемым отвращением:

— Эти штучки прибереги для мужа, поняла? Все еще воображаешь, что можешь дурить мне голову?

— Как ты смеешь? — задыхаясь, прошептала она.

Я поняла, что все это было куда более серьезно, чем я предполагала. Мне стало неуютно и хотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Но это было невозможно, поэтому я осталась.

— Ох, как я смею, — передразнил он ее, — считаешь, что это произведет на меня впечатление? Увы, Элиза, напрасно. Попробуй это на ком-нибудь другом, кто еще не успел изучить тебя. Хотя я сомневаюсь, что во Франции остались люди, для которых ты являешься недосягаемой.

С этими словами Гастон швырнул ее на кровать, на этот раз более удачно (или неудачно, смотря как взглянуть) и Элиза с криком упала.

— Негодяй!

Она подскочила, потирая предплечья, которые болели после его хватки.

— Я тебе этого никогда не прощу!

— И не надо, — скривился он, — невелика потеря. Я это как-нибудь переживу.

— Мерзавец! — Элиза была в ярости.

Она топнула ногой.

— Он меня бросит! Ха-ха-ха! Мне смешно, я просто умираю от смеха! Неужели, ты думаешь, болван, что я тебя когда-то любила? Да меня тошнит от тебя! И ты прекрасно знаешь, что мне было от тебя нужно.

Гастон стиснул кулаки и прошипел сквозь зубы очень мудреное ругательство. Я его даже не поняла сперва, но когда до меня дошло, то я ужаснулась.

— Да, да, — продолжала Элиза злорадно, — документы, которые ты для меня украл. Смешно было смотреть на тебя тогда. Ты же просто умирал от желания затащить меня в постель! Ну да, а теперь ты протрезвел. Как же. Теперь ты остепенился, может, еще и жениться надумаешь на какой-нибудь очень приличной девственнице из тех, которые не знают, чем можно заниматься в постели. Это тебе подойдет. Мерзавец. Еще никто так меня не оскорблял!

— Странно, — губы Гастона искривила усмешка, хотя даже издалека было видно, что он с трудом сдерживает ярость, — ты же прямо напрашиваешься на это.

— Еще одно оскорбление в мой адрес, Гастон — и тебе не поздоровится, — Элиза сузила глаза.

— Ты мне угрожаешь? Ты?

— Я. И я не шучу. Либо ты делаешь то, что я захочу, либо…

— Либо что? Чем ты думаешь заставить меня? Своим продажным телом? Ты думаешь, что стоит тебе скинуть платье, я буду делать все, что ты скажешь?

— Конечно, будешь. Еще как будешь, — протянула она угрожающе, — ты забыл, что ты у меня в руках. Вот здесь, — Элиза показала ему свой крепко стиснутый кулачок, — вот здесь ты у меня, негодяй. Одно слово — и все узнают, кто ты есть на самом деле. Преступник, вор, негодяй и предатель. А еще, изменник. Совсем забыла. Ты же передал те бумаги шпиону. Так что, тебе некуда деваться, ты сам загнал себя в ловушку и из нее нет выхода. Ты еще на коленях ко мне приползешь, умоляя о прощении.

— На коленях? — повторил он, делая шаг по направлению к ней.

Я никогда не видела мужчину в такой ярости. Он весь побелел, так, что кожа приобрела какой-то сероватый оттенок.

— Дрянь, — выдавил он из себя, хватая ее за горло.

Элиза, увидев, что с ним происходит, вскрикнула:

— Гастон, отпусти меня! Гастон, ты что, с ума сошел? Гастон, мне больно! О Господи…

Последний звук получился странно булькающим. Он сдавил ей горло.

Я смотрела на это расширенными глазами. Все это уже давно перестало меня забавлять. Я вцепилась руками в портьеру, словно она могла меня защитить и молила про себя Господа Бога, чтоб меня не заметили. И чтоб все это закончилось. Мне хотелось завизжать, но я подавила в себе это желание, зажав обеими руками рот. Кажется, я даже затолкала туда изрядный кусок портьеры.

Я не могла оторвать глаз от происходящего кошмара. Смотрела на бедную, глупую Элизу, которая хрипела, извивалась, дергалась всем телом. Ее лицо покраснело от нехватки воздуха. Через минуту голова откинулась назад, и она безжизненно поникла в руках убийцы. Все было кончено.

Очертания комнаты плыли у меня перед глазами, к горлу подкатывала тошнота. Я задыхалась так сильно, словно сама побывала в руках у Гастона. И я уже была готова в это поверить, как обнаружила причину удушья. Конечно, портьера. Вытащив ее изо рта, я глубоко вдохнула в себя воздух.

Тем временем, Гастон поднял с пола несчастную и понес к массивному шкафу. Открыв дверцу, он засунул труп женщины вовнутрь. Гастон тяжело дышал, лицо его искажала судорога, руки дрожали. Видимо, не каждый день ему приходится убивать женщин.

Он застыл посреди комнаты, как изваяние, обхватив голову руками. Мне хотелось только одного: чтобы он поскорее ушел. Я не могла больше оставаться здесь. Я едва стояла на ногах, чувствуя себя так отвратительно, словно все людские хвори, сговорившись, одновременно напали на меня.

Наконец, Гастон вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Я выпустила из рук портьеру и упала на ковер. Ноги меня не держали, они были словно ватные. Меня всю трясло. Я приподнялась на руках и доползла до угла, на большее меня не хватило. Меня вывернуло прямо туда. Честно говоря, таких спазм в желудке я никогда не испытывала. Не зря говорят: «вывернуло». Потому что, у меня было именно такое чувство: словно меня выворачивает наизнанку.

Наконец, я встала на ноги, которые тряслись словно желе. Вытерла рот платочком и зажала его в кулаке. И только теперь до меня дошло, что в комнате находится труп. Подумав об этом, я сглотнула, ощущая комок в горле. Мне вновь стало нехорошо.

Никогда еще я не видела трупы так близко. Бедняжка. А может быть, она не умерла, и я смогу ей помочь? Позову кого-нибудь. Нетвердыми шагами я направилась к шкафу и открыла дверцу.

В том, что Элиза была мертва, не оставалось никаких сомнений. Шея посинела и распухла, глаза выпучены, язык свешивается наружу.

Я издала сдавленный вопль и почти в беспамятстве вылетела за дверь. Как безумная, я пронеслась по коридору, поднялась по лестнице и сломя голову побежала к себе.

По пути в моем замутненном сознании всплыла мысль, что в этот час я должна быть у принцессы. Исполнять свои обязанности, чтоб их. Я резко остановилась, потом развернулась и помчалась в покои принцессы.

Ворвалась в помещение, словно шутиха. Услышав мои торопливые шаги, принцесса и две ее фрейлины обернулись. Дениза и Марселла сделали испуганные лица и жестами указали на мои растрепанные волосы.

Но это дошло до меня спустя лишь некоторое время. А тогда я не поняла их намеков. Я присела перед принцессой, которая состроила недовольную мину:

— Мадемуазель де ла Фонтэн, — раздельно начала она, — когда вы научитесь приходить вовремя, хотела бы я знать? И что это за вид у вас?

Я не имела возможности посмотреть на себя в зеркало, но могла представить. Потому я машинально пригладила волосы и оправила платье, хотя это уже не имело никакого значения.

— Прошу прощения, ваше высочество, — вновь присела я.

Принцесса что-то процедила сквозь зубы, видимо, у нее сегодня было не лучшее настроение. Впрочем, она никогда не отличалась мягкостью в обращении, во всяком случае, за то время, что я ее знала, она никогда не бывала доброй и ласковой.

Она махнула рукой, указывая на мое место. Я прошла туда и застыла. Больше всего мне сейчас хотелось упасть в обморок. Но мой организм был слишком крепким для этого.

Дениза продолжала прерванное занятие. Она читала вслух. Слова она выговаривала четко, но у нее начисто отсутствовало выражение. Эта монотонность усыпляла. Таким голосом читают молитвы, а не любовные романы.

Принцесса прикрыла рот веером и зевнула.

Марселла дернула меня за платье и прошептала:

— Что с тобой было, Сюзон? У тебя такой вид, словно ты увидела привидение.

В такой момент мне было не до откровенностей. Тем более, что я — не очень откровенный человек. Я лишь дернула бровями. Но Марселла не отставала.

— Почему ты бежала?

— Просто так, — прошептала я, мечтая, чтобы она этим удовлетворилась.

Но вы не знаете Марселлу. Так просто от нее не отвязаться.

— У тебя насмерть перепуганный вид.

— Глупости. Что ты выдумываешь?

— Де ла Фонтэн, — громко проговорила принцесса, — кажется, вы сегодня особенно разговорчивы. Займите место Лагранж и продолжите чтение.

Я присела и подошла к Денизе. Та указала мне ноготком предложение, на котором остановилась и, изумленно тараща глаза, отошла к Марселле.

Я взяла книгу, несколько секунд тупо на нее смотрела, потом села на стул. Предложение, отмеченное Денизой расплывалось перед глазами. Руки задрожали. И я с грохотом уронила книгу на пол.

Принцесса вздрогнула и сдвинула брови в одну черту.

— Мадемуазель!

— Простите, ваше высочество, — я поспешно подобрала книгу и сдув с нее несуществующую пыль, стала листать, стараясь поскорее отыскать то место, где остановилась Дениза. Книга прыгала у меня в руках.

В приемной воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц. Дениза и Марселла переглядывались, не понимая, что со мной происходит. Я стиснула зубы, пытаясь взять себя в руки. Принцесса еще сильнее сдвинула брови, сдерживая все растущее раздражение. Ее нога стучала по полу.

Наконец, я нашла нужное место:

— «О, моя дорогая королева, я готов отдать за вас жизнь! — воскликнул герцог», — мой голос звучал тускло и надтреснуто, язык с трудом повиновался.

Какая глупость! Какая в высшей степени дурацкая фраза. Боже мой, неужели на свете существуют люди, умеющие выражаться столь выспренно даже в повседневной жизни? Да если бы такие вдруг объявились, на них бы сбегалась посмотреть вся округа и за это зрелище брали бы огромные деньги. И звучит эта фраза насквозь фальшиво. Особенно, когда ее озвучила я.

Я подняла голову и заметила три пары глаз, неотрывно смотрящих не меня. Две из них излучали откровенную панику, а третья была готова испепелить меня.

— Мадемуазель, вы заснули?

— Да, то есть, нет.

Неужели, все это время я сидела как истукан? Должно быть, да, если они все так на меня смотрят.

— Простите. Я… да, конечно, — я низко склонилась над книгой, — где это? А, вот. «О, моя дорогая королева, я готов отдать за вас жизнь! — воскликнул герцог».

— Это я уже слышала, — отчеканила принцесса.

Дениза закатила глаза. Марселла тихо фыркала в кулачок.

— П… простите, Мадам. «О, моя до…». Простите.

— «Я готов отдать за вас жизнь! — воскликнул герцог», — закончила она, — мы учим эту фразу наизусть, де ла Фонтэн? Если это так, то мы ее уже запомнили, спасибо.

— Я прошу прощения, ваше высочество, — руки у меня еще сильнее задрожали, я впилась глазами в текст, лихорадочно отыскивая нужное место, — «… отдать за вас…». Нет. Ну, в общем, «он опустился перед ней на одно колено и пост… потч… поч-ти-тель-но…»

Ба-бах! Проклятая книга снова упала на пол, а я от испуга заревела. Сейчас что-то будет. Это точно. По-моему, я сделала все, чтобы меня с треском вышвырнули вон.

— Что с вами, мадемуазель? — спросила принцесса, — вы здоровы?

— Да, — ответила я, перемежая слова со всхлипами, — то есть, нет. Не совсем, ваше высочество.

— Идите к себе, — сказала она.

Я взглянула на нее и сквозь слезы увидела на ее лице выражение участия. Но скорее всего, мне это показалось. Очень уж хотелось, чтобы меня кто-то пожалел. Принцесса, разумеется, умирала от раздражения.

Я встала, присела и почти выбежала за дверь.

Просто ужасно! Я вела себя так безобразно, что даже нет слов, чтобы в достаточной степени выразить, насколько. Впрочем, этот вопрос недолго занимал меня. Когда я дошла до своей комнаты, то происшествие вылетело из головы.

Я села на стул. Мне было трудно дышать, и я немного ослабила шнуровку корсажа. Господи, неужели такие вещи происходят на самом деле? Конечно, происходят, дурочка. Очень часто. Только я предпочла бы, чтобы не на моих глазах. Убитая не выходила из головы. Она стояла передо мной: посиневшая, опухшая шея, одутловатое, искаженное ужасом лицо, выпученные глаза и раскрытый рот, откуда наружу свешивается язык.

Эта картина показалась мне настолько реальной, что меня вновь едва не стошнило. Я вспомнила руки убийцы на шее Элизы и, зажав рот рукой, едва не наполовину высунулась в окно. Глубоко вздохнув несколько раз, я подавила приступ рвоты. Только сейчас я заметила, что волосы почти полностью рассыпались, от прически ничего не осталось.

Я подошла к зеркалу и с минуту созерцала себя. Да, вид у меня был — хуже не придумать. Натуральная рыжая ведьма, только помела не хватает. Неудивительно, что принцесса подумала, что со мной не все в порядке. Лицо было бледным, словно бумага, глаза лихорадочно блестели, губы тряслись, волосы стояли дыбом. Вполне можно счесть, что я увидела призрак. Или целых два призрака. Не знаю, сколько, до сих пор еще ни одного не встречала. И не хочу. Но, если подумать, лучше было бы увидеть призрак, чем убийство.

Пугало. К моим внешним данным только дыбостоящих волос и не хватает. Хватит пялиться в зеркало, пользы никакой, только настроение портить. Хотя, что там портить!

Я взяла щетку и почистила платье. Потом как следует расчесала волосы и уложила их в прическу. Немного кривовато, правда, но сойдет. Придет служанка, уложит как надо.

В дверь постучали. Я бросила взгляд на свое отражение и нашла его приличным, то есть, таким, как всегда. Во всяком случае, люди не будут с воплями от меня шарахаться.

— Войдите.

В комнату вошли Дениза и Марселла.

— Сюзон, что с тобой произошло? — спросила Дениза, подходя ко мне и взяв за руку.

— Ничего, — отозвалась я, состроив безмятежный вид, невзирая на то, что руки предательски дрожали.

— Где ты была? — более определенно спросила Марселла.

— В саду.

И почему я все время вру?

— И что ты там делала?

Мне захотелось ее треснуть, но я сдержалась и только пожала плечами.

— Ничего. Гуляла.

— Гуляла? Неужели? А отчего волосы растрепались? Ты бежала? От кого? — не отставала от меня Марселла.

Характер у нее был въедливый. Ни за что не отстанет, пока душу не вытянет.

— Ни от кого я не бежала, глупости. Что ты от меня хочешь, Марселла?

— Я хочу знать, что с тобой случилось, Сюзон. Ты должна нам рассказать.

Девушки обступили меня так, что я не смогла бы вырваться, даже если бы и захотела.

— Может быть, ты влюбилась? — предположила Дениза.

Я хмыкнула в ответ. Ну конечно, Дениза, как обычно, только об этом и думает. Что ни случись, у нее все «влюбилась». Доходит до смешного. «Почему ты такая бледная, Сюзон?» «Живот болит». «Может быть, ты влюбилась?» Может. Но скорее всего, слопала что-то лишнее. У нее любой человеческий поступок может быть оправдан только любовью.

— Нет, не думаю, — ответила за меня Марселла, — у нее был насмерть перепуганный вид. Кто за тобой гнался, Сюзон?

— Призраки, — сердито отрезала я, — целая стая привидений, которые вдруг захотели немного поразвлечься.

— Очень смешно, — обиделась Марселла.

— Перестань, Сюзон, — Дениза покачала головой, — сейчас не время шутить. Скажи нам правду.

— Какую правду? Я и говорю вам правду. Я бежала, потому что знала, что опаздываю.

— И это все?

Марселла скептически усмехнулась. Она мне не верила. И правильно делала, между прочим. Я, конечно, говорила им правду. Но не всю правду.

— А чего тебе еще? Я же сказала…!

— Не сердись, — успокаивающе произнесла Дениза, — мы не хотели тебя обидеть. Но ты должна нам сказать, что с тобой случилось, Сюзон. Ведь мы же подруги.

— Со мной ничего не случилось, — ответила я.

— А почему ты плакала?

Ехидная Марселла все замечает и ничего не забывает. Отвратительная черта.

— Просто так.

— Просто так? — она приподняла брови, — интересно. Очень интересно.

Что интересного она в этом обнаружила, я не поняла. Зато поняла другое: если я в самое ближайшее время не придумаю более-менее правдоподобную причину, они меня со свету сживут своими вопросами.

— Ну, если ты так сильно хочешь знать, то я плакала потому, что мне вдруг захотелось домой.

Ничего более правдоподобного я не смогла придумать. Вероятно, от страха голова потеряла способность соображать. Бывает. Со мной еще не то бывает. Случай в комнате тому подтверждение.

Подруги переглянулись.

— Ну хорошо, — сказала Марселла, — пусть так. Хотя мне не верится.

— А мне все же кажется, что она влюбилась, — гнула свое Дениза.

— Ну конечно, — фыркнула я, — гуляла, гуляла, и вдруг влюбилась. В статую у фонтана.

Марселла расхохоталась, а Дениза надула губы.

— В этом нет ничего смешного. Сюзон, как обычно, морочит нам голову. Перестань, Марселла! Нечего ей потакать. Я утверждаю, что она влюбилась. Все признаки указывают на это.

Подруга залилась смехом еще громче.

— Разумеется, Дениза, особенно волосы, стоящие дыбом. У всех влюбленных они именно так себя и ведут.

— Но она плакала!

— От чего, по-твоему, она плакала?

— Прочла про любовь герцога и расстроилась.

Тут уже засмеялась я. Все это было до невозможности абсурдно.

— Может быть. Но мне кажется, что Сюзон плакала от страха.

— От страха?! — воскликнули мы с Денизой в один голос.

— Да, от страха, что принцесса выйдет из себя и наконец выгонит тебя с треском. Сколько еще можно терпеть, что у тебя все из рук валится.

— Не все, — возразила я.

— Ну, почти все. Будь внимательней, Сюзон, иначе это когда-нибудь случится.

На лице Денизы было написано упрямство. Она упорно продолжала считать, что я влюбилась. Знать бы, в кого.

— Говорите что угодно, но я в жизнь не поверю, что ты, Сюзон, не замечаешь, какими глазами на тебя смотрят мужчины.

— Дениза, будь правдоподобней, — захохотала Марселла, — если Сюзон вообще хоть что-нибудь замечает, я постригусь в монахини. Бьюсь об заклад, она не увидит даже бородавки у себя под носом.

— Нет у меня никаких бородавок, — обиделась я.

— Это я так, к примеру. Разумеется, у тебя нет бородавок. Но не отрицай, что ты рассеянна до изумления.

Этого я отрицать не стала. Но поинтересовалась:

— И какими же глазами смотрят на меня мужчины? Наверняка, полными ужаса.

Подруги фыркнули.

— Если ужаса, то только от того, что ты не замечаешь их стараний.

— Каких еще стараний?

— Привлечь к себе твое внимание, конечно.

— Глупости, Дениза, она не заметит этого, даже если они будут стоять на голове.

Марселла засмеялась. Дениза тоже, хотя несколько тише и деликатнее. Я рассердилась.

— Нечего надо мной издеваться!

— Никто над тобой не издевается, Сюзон. Мы просто пытаемся раскрыть тебе глаза. Ты же очень хорошенькая девушка. А главное, необычная. Конечно, мужчины пытаются завлечь тебя в свои сети.

Я посмотрела на них с изумлением. Надо же, какие хорошие у меня подруги! Говорят заведомую ложь только для того, чтобы я не расстроилась. Я едва не прослезилась.

— Вот если бы ты еще причесалась как следует, — спустилась с небес на землю Марселла, — и умылась, цены бы тебе не было.

Ну конечно, что еще ждать от Марселлы? Любой комплимент она низведет до уровня поучения. Причесаться и умыться, видите ли. Когда бы я успела это сделать, если только что пришла? Впрочем, если быть честной, то успела бы, если б захотела. А я даже не вспомнила об этом. Меня интересовали другие вопросы.

Вредное и коверное существо — Марселла. Она никогда еще не говорила ничего приятного. Точнее, даже приятные вещи она говорит с таким видом, словно это какие-то смертные грехи. Лицо у нее при этом такое ехидное, что невольно ищешь в ее словах какой-то подвох. К примеру, позавчера она сказала мне: «Какое у тебя хорошенькое платье, Сюзон!» И я тут же бросилась к зеркалу, чтобы оглядеть себя и найти какие-то погрешности. Кажется, ничего не нашла, но настроение совершенно пропало. Мне начало казаться, что у меня все же что-то не так. Может быть, фасон не столь моден, а может оборочки здесь совершенно лишние.

Вот такая она, Марселла. Никогда не знаешь, чего от нее ждать. Впрочем, и от нее иногда бывает польза. Сейчас, например, я перестала трястись от страха и прибодрилась. Ни к чему трястись от того, что уже прошло. Какой бы не была ситуация, из нее непременно существует выход. И я его уже видела. Мне нужно поскорее забыть обо всем и жить дальше так, словно ничего не случилось.

2 глава. Приезд сестры

Ночью я внезапно проснулась с сильно бьющемся сердцем и непреодолимым желанием завизжать. Села на постели и, тяжело дыша, пыталась подавить в себе это желание. Мне приснился ужасный сон. Будто бы я вновь в той комнате, стою перед шкафом и умираю от страха. А моя рука тянется к ручке, и я не могу ее остановить. Когда до нее осталась пара дюймов, дверь вдруг распахнулась и передо мной возникла Элиза. Но не та красавица, каковой она была при жизни. Нет, эта Элиза могла вызывать лишь ужас. Посиневшее, одутловатое лицо, бессмысленные, выпученные глаза, как у рыбы, полураскрытый рот и высунутый язык. Я отшатнулась и завизжала. И проснулась. Боже мой!

— Оставь меня в покое, — пролепетала я заплетающимся языком, — пожалуйста, оставь меня в покое. Я ничего тебе не сделала. О Господи, сделай что-нибудь. Заставь ее уйти.

Зажмурившись, я шептала про себя молитву в надежде, что мне станет легче. И помогло. Я в самом деле, почувствовала себя гораздо лучше. Приоткрыла глаза и перевела дух. Кажется, все. Это просто кошмар. Неудивительно, что он мне приснился после того, что я пережила.

Уже куда отважнее я окинула взглядом комнату и едва не заорала. Элиза стояла у окна, вся в белом и протягивала ко мне руки. Вжавшись спиной в изголовье кровати, я больно стукнулась головой о перекладину да так, что искры из глаз посыпались. Уговаривая себя не визжать, я вновь взглянула в щель между пальцами. Конечно, это была не Элиза. Всего лишь, луна и портьера, колыхающаяся на ветру. Я забыла закрыть окно.

Я обозвала себя идиоткой, соскочила с кровати и подбежала к окну. Захлопнула его, задернула шторы и вернулась в постель. Нервы никуда не годятся. А к ним еще и завидное воображение.

Я натянула одеяло на голову и закрыла глаза, пытаясь заснуть.

Прошло два дня, на протяжение которых я была как на иголках, ожидая чего-то ужасного. Я совершенно вымоталась от напряжения и снов, повторяющихся каждую ночь с завидной регулярностью. Я довела себя до такого состояния, что, если кто-нибудь неожиданно дотронулся бы до меня, завизжала бы на весь Лувр и подпрыгнула до потолка. Я ждала хоть чего-нибудь, но ничего не происходило. Не было никакого шума, никакой суматохи. Все было по-прежнему, словно ничего не произошло. Неужели, найденный труп не произвел никакого впечатления? Можно подумать, что в коридорах Лувра каждый день находят горы трупов и все так привыкли к этому, что и не удивляются. Подумаешь, еще один труп! Кто бы сомневался!

Меня это возмутило. Нельзя сказать, что я всегда была поборницей порядка, но такого вопиющего безобразия снести не могу. Убили женщину, и притом, красивую женщину. И ее до сих пор никто не хватился?

А может быть ее уже нашли, но я ничего не слышала. Такое вполне возможно. Возможно? Наверняка нашли. Можно подумать, я когда-нибудь что-то слышала. Но, впрочем, все это время я очень старалась хоть что-нибудь услышать. Либо Элизу не нашли, либо все дело в моей рассеянности.

Спросить у кого-нибудь, находили ли в последнее время какой-нибудь труп, я не могла. Поэтому, мне пришлось переходить к более решительным действиям. Я долго колебалась, раздираемая любопытством и страхом, но все-таки решилась. Сделать это было нужно. Даже необходимо. Кто знает, почему Элиза снится мне каждую ночь. Может быть, именно потому, что ее не нашли. Любой труп должен быть предан земле и обрести успокоение.

Когда я подходила к комнате, путь до которой навеки запечатлелся в памяти, колени у меня тряслись, ноги заплетались, а сердце стучало как сумасшедшее. Остановившись у двери, я приложила ухо к замочной скважине, надеясь уловить хоть какой-нибудь звук и броситься бежать без оглядки. Все, что угодно, лишь бы не видеть того, что в шкафу. В тот момент меня напугала бы даже крыса, шебуршащаяся в своей норе.

Однако, за дверью было тихо. Хотя я так надеялась, что все окажется наоборот. В глубине души, конечно, потому что я шла посмотреть на труп, а не на входную дверь.

Затаив дыхание, я потянула на себя ручку двери. Тихий скрип ее резанул по нервам, которые сейчас были словно натянутые струны. Вздрогнув, я заглянула вовнутрь.

В комнате никого не было. Там было пусто и тихо. Это меня немного успокоило, хоть и не до конца. Зато кое-что другое, напротив, сильно встревожило. Неприятно даже вспоминать об этом, но придется.

Запах. Отвратительный, чуть сладковатый, приторный запах, бьющий в нос. Он был тошнотворен. И меня сразу затошнило. Я достала платок, спрыснутый духами и зажала им нос. Это помогло мало, но все же запах стал не столь ощутим.

Я вошла в комнату, оставив дверь полуоткрытой, обеспечив себе путь к отступлению. Правда, я пока не знала, от чего мне следует убегать. Но предчувствие говорило мне, что это будет нелишним.

Устыдившись собственной слабости, я решительно подошла к шкафу. Сердце стучало уже где-то в голове, непонятным образом переместившись туда из грудной клетки. Память услужливо подкинула воспоминание: все это я уже видела. Во сне. Да, именно. Сейчас осталось только протянуть руку. Меня затрясло. Я поспешно спрятала руки за спину и открыла дверь ногой, подцепив ее снизу носком туфельки.

Запах стал таким невыносимым, что у меня все поплыло перед глазами. Мне не нужно было даже смотреть, я уже знала, что Элиза здесь, в шкафу. Она и была там.

Мерзкий запах, казалось, пропитал все вокруг, даже мое платье. Я тут же захлопнула дверцу, тем более, что вид трупа доконал меня окончательно. Особенно, жирные черные мухи, обосновавшиеся на лице Элизы, вернее, на том, что когда-то было ее лицом.

Я судорожно хватала ртом воздух, чувствуя себя словно рыба, выброшенная на песок. Потом завизжала и вылетела из комнаты. Помчалась по коридору со всех ног, зажав ладонями уши и зажмурившись. Остановилась лишь тогда, когда налетела на стену и больно ушиблась.

Удар привел меня в чувство. Я потерла лоб, потом несколько раз вдохнула и выдохнула, очищая легкие от «того» запаха, вернее, от воспоминания о нем. Потом тщательно вытерла руки платком и выкинула его в угол.

Господи, это ужасно! Это просто кошмар какой-то. Я не хочу это видеть, не хочу смотреть, хочу поскорее забыть. Но как? У меня всегда была хорошая память. Я помню все до мельчайших деталей. Нет, но почему ее никто не ищет? Это неправильно. Так не должно быть. Вряд ли, Элиза была одинока. У нее непременно есть родные: отец, мать, муж, дети, наконец. Где они? Им что же, неинтересно, куда подевалась Элиза? Быть того не может. Наверняка ее ищут, но до меня, рассеянной, эти слухи не дошли. Хотя должны были. Дениза и Марселла это непременно услышали бы и обязательно мне передали. Они мне все сплетни невзирая на то, хочу ли я их слушать или нет.

Значит, Элизу не ищут. Почему? Мысль о том, что она сирота, я отмела сразу. Она не тот человек. Тогда… Что же тогда? Я напрягла извилины и выдала еще одну идею. Ее не ищут потому, что еще не пришло время. Элизы не хватились. Некоторое время она должна быть вне дома. А это значит, что ее скоро начнут искать. Для меня главное — не пропустить этот момент.

Еще какое-то время я думала, как это осуществить. Очень просто. Нужно побродить среди людей и послушать их разговоры. Вдруг кто-то упомянет в беседе имя Элизы. Только вот, где мне найти этих людей, да еще и в большом количестве? Ну конечно, на королевском приеме. Ближайший прием в среду, то есть, на следующей неделе, через четыре дня. Господи, за эти четыре дня я совсем изведусь! Ни о чем другом думать просто не могу.

Однако, все оказалось не так плохо, как я думала. Меня навестила Алиенор.

Обнявшись и расцеловавшись, мы вышли во двор. На сестрице было бежевое платье, гармонирующее с ее глазами и вообще очень ей шедшее. А фасон был самым модным в этом сезоне. Оглядев ее, я восхищенно протянула:

— Какое платье, Нора!

Она небрежно махнула рукой:

— Эрнест очень щедр.

Забыла упомянуть, что так зовут ее мужа.

— Но это неважно, — Алиенор подхватила меня под руку, — как ты? Справляешься со своими обязанностями?

Мне было трудно ответить на этот вопрос. И я просто пожала плечами. Сестра засмеялась.

— Понятно. Отец попросил меня поинтересоваться твоим здоровьем, но я вижу, что ты в добром здравии. А мама, ты же ее знаешь, велела выспросить о полезных знакомствах, которые ты завела.

— Полезных? — я задумалась.

Наверное, это очень глупо, но я не знала, кого из моих знакомых можно назвать «полезными». И что вообще это такое. А главное, как этим можно воспользоваться.

— Я как-то не думала об этом.

— Уж можешь мне поверить, я это знаю, — Алиенор огляделась и добавила, — давай сядем сюда.

Мы направились к скамье под сенью какого-то раскидистого дерева. Я не разбираюсь в породах, да и не все ли равно. Дерево оно и есть дерево.

— Мамочка все еще думает, что ты возьмешься за ум и исправишься, — продолжала сестра, — а мы с отцом устали ее убеждать в том, что слово «исправление» к тебе совершенно не подходит. Единственное, что ты можешь сделать — это абсолютно изменить свой характер, а это невозможно. Поэтому, не будем больше об этом говорить, хорошо?

Я кивнула головой, соглашаясь с ней.

— Надеюсь, тебе здесь нравится, и ты не скучаешь.

— Нет, — отозвалась я, — хотя иногда мне хочется домой. Но в остальном, все неплохо. Я почти привыкла.

Алиенор кивнула.

— Уверена, здесь очень интересно и ты узнаешь много нового, — предположила она.

Я вспомнила об убийстве и подумала, что сказанное вполне подходит к этой ситуации. Уж обычной ее никак не назовешь. Другое дело, что такого я предпочла бы не узнавать, даже если б умирала от скуки.

— Я рада, что ты смогла наконец вырваться из домашней рутины и общаешься с людьми, — продолжала Алиенор, — ведь дома ты только и делала, что бродила где-то в полном одиночестве.

Я не стала ее разочаровывать, сообщив, что сейчас делаю то же самое. Я не испытывала особого желания общаться с людьми, мне нравится одиночество. В разумных пределах.

— И потом, тебе скоро пора будет выходить замуж, — в раздумье проговорила сестра, — мне бы не хотелось, чтоб ты пошла по моим стопам.

— Замуж? — повторила я, — я как-то об этом не думала. И потом, я никого не знаю настолько хорошо, чтобы выйти за него замуж.

Алиенор хмыкнула:

— Я знала Эрнеста и того меньше. Но ты права. Мы не должны идти на поводу у родителей и выходить замуж с закрытыми глазами. А потом маяться всю жизнь, — она вздохнула, — нужно искать такого человека, на которого по крайней мере было приятно смотреть.

Я посмотрела на нее с сожалением. Бедная Алиенор!

— Да, я согласна с тобой. Но внешность — это еще не главное.

— Это тоже правильно. Нужны еще деньги.

— И характер, — добавила я.

— Что? — сестра приподняла брови, — причем тут характер?

— Это должен быть человек, с которым приятно общаться, — пояснила я.

— Мне все равно, с кем общаться.

— А мне — нет.

— Прости, я совсем забыла, что ты — это не я. У тебя трудности с общением. Но это оттого, что ты еще слишком молода.

— Мне шестнадцать лет, — возразила я.

— Ну и что, ты хочешь сказать, что ты взрослая?

— Разве нет?

Алиенор улыбнулась:

— Я тоже так думала.

Я стала с ней спорить, потому что считала, что мой возраст вполне достаточен для того, чтобы характер успел сформироваться. И потом, я была уверена, что мои представления о жизни незыблемы и будут такими всегда.

Но Алиенор не поддержала спора, она только улыбалась и качала головой. А потом перевела разговор на другую тему.

— Ты даже не спросишь о новостях, Сюзон?

— Какие новости? — немного запальчиво отозвалась я.

— Отец познакомился с таким же чудаком, как и он сам. Теперь они проводят свои опыты вместе. В последний раз чуть было не подожгли дом.

Мне стало смешно.

— Кто это?

— Маркиз де Брейль. Ты его не знаешь. Эксцентричный человек, который курит трубку, а его пальцы постоянно в каких-то пятнах от той чепухи, которой они занимаются. Ты же помнишь, как отец облил чем-то свою рубашку, и она потом расползлась.

— Это была соляная кислота, — пояснила я.

— Неважно, что это было, важно, что рубашку пришлось выбросить. А этот ужасный запах!

— Что они делают?

— Я не разбираюсь в этих опытах, — Алиенор пожала плечами, — тебе это было бы интересно.

Мне уже было интересно, но я знала, что из Алиенор бесполезно что-либо выпытывать, когда она этого не понимает.

В это время я услышала чьи-то шаги и повернула голову. Ох, лучше бы я этого не делала! Сперва я окаменела, как будто увидела Медузу Горгону. А потом меня словно окунули в кипяток, а потом сразу же в ледяную воду. Сердце остановилось на секунду, а после забилось с новой силой, в десять раз быстрее.

Потому что к нам подходил Гастон.

Алиенор уже улыбалась и протягивала ему руку:

— Месье Гранден! Вы тут? Рада вас видеть?

Он поклонился:

— Добрый день, мадам Д'Эврэ. Я тоже не ожидал вас увидеть здесь в это время.

Я едва не завопила: «Ты знаешь это чудовище??!»

— Я навещаю сестру, месье Гранден. Кстати, познакомьтесь, моя сестра — Сюзанна де ла Фонтэн, — Алиенор указала на меня, — Сюзон, это месье Гранден.

Я хотела встать, но у меня отказали ноги. Они дрожали, как желе. Поэтому, в ответ я только кивнула.

— О Господи! — ахнула Алиенор, — тебе плохо, Сюзон? Вид у тебя такой, словно ты сейчас упадешь в обморок.

Это было не так уж далеко до истины. Она заботливо меня поддержала. Месье Гранден тоже встревожился:

— Быть может, вам помочь дойти до дому, мадемуазель де ла Фонтэн?

— О да! — с энтузиазмом поддержала это предложение Алиенор, помогая мне встать, — это очень любезно с вашей стороны, месье Гранден.

Но не успел он протянуть ко мне руку, как я подпрыгнула и отскочила назад:

— Нет! — это было похоже на вопль, так что все вздрогнули, — нет, я пойду сама! Со мной все в порядке.

Не передать, какой ужас я испытывала при мысли, что этот человек прикоснется ко мне теми самыми руками, которыми он не так давно душил Элизу. Меня передернуло.

Алиенор смотрела на меня с изумлением. Я поняла, что должно быть выгляжу ужасно, хуже не придумать, и поспешно сказала:

— Прошу прощения. Я неважно себя чувствую. Простите. Я пойду к себе.

И я почти побежала по дорожке, боясь оглянуться и убедиться, что они идут за мной.

Меня всю трясло. Я словно опять пережила ту страшную сцену в комнате. Меня даже начало подташнивать. Такого страха я еще никогда и ни перед кем не испытывала.

У себя в комнате я поплотнее закрыла дверь, выпила почти всю воду из графина и забилась в самый дальний угол. От этого кошмарного человека я была готова бежать на край света и еще дальше. Он внушал мне дикий страх, ужас, меня от него трясло, колотило и подбрасывало.

Я всегда думала, что тогда, в комнате, будь она неладна, видела Грандена в первый и последний раз, словно он был чем-то сверхъестественным, каким-то пришельцем из потустороннего мира. Но это все оттого, что я живу в придуманном мною же мире, где все подчиняется моим законам. А настоящий мир на него, увы, не похож.

С трудом обрела я способность здраво мыслить и начала обдумывать сложившуюся ситуацию. Во-первых и самых главных, я не должна слишком явно выказывать истинные чувства. Ведь Грандена я могу увидеть еще не раз (Господи помилуй!), и, если я постоянно буду пребывать в полуобморочном состоянии, это не может не обратить на себя внимания. Нужно быть поосторожнее. Нужно держать себя в руках. Я должна это суметь, иначе, о Господи, какой ужас, иначе он может догадаться. Ой, нет, только не это! Боже, если он узнает, он и меня убьет. Задушит, как Элизу. А потом по моему лицу будут ползать эти мерзкие твари. Ой, нет, пожалуйста, не надо!

Я обхватила себя руками. Господи, но я не хочу умирать. Брр! Какая ужасная мысль! «Раз не хочешь, тогда держи себя в руках, дуреха», — словно сказал мне кто-то со стороны, — «а то вид у тебя такой красноречивый, что и слов никаких не надо. Все на лбу написано».

В это время в дверь постучали. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг вообразила, что за нею стоит Гранден, уже обо всем догадавшийся, мрачный и неумолимый, словно смерть.

Я задрожала и ойкнула, зажав рот ладонью.

Нужно куда-то спрятаться. Но куда? Под кровать. Нет, там слишком пыльно. Или в шкаф? Дверца ужасно скрипит. В окно, да, точно, в окно, оно узкое, но я пролезу. Куда вот только деваться потом?

— Сюзон! — услышала я голос родной сестрички Алиенор и испытала огромное облегчение, — ты здорова?

— Да! — я была готова броситься ей на шею.

Я отперла дверь. Алиенор вошла вовнутрь и крепко взяла меня под руку.

— Что с тобой, Сюзон? Я не узнаю тебя. Ты не здорова?

— Я здорова, — ответила я, — не знаю, что со мной случилось. Наверное, от переутомления.

— Что? Переутомление? У тебя? Ты же здесь не землю копаешь. Боже мой, переутомление! Не смеши. Признайся лучше, что ты была смущена.

Я изумленно вытаращила глаза. Страх и смущение совершенно разные вещи. Спутать их невозможно. Но Алиенор стояла на своем.

— Ничего страшного в этом нет. Месье Гранден — очень привлекательный мужчина, и я не вижу ничего противоестественного в том, что он мог тебе понравиться.

— Мог мне… что?!

— Какое возмущение! Какой праведный гнев! Перестань, Сюзон, я ведь не вчера родилась. Знаешь, мужчины могут иногда нравиться. А иногда в них можно даже влюбиться. Просто потерять голову.

— Ты в своем уме, Нора? — резко отозвалась я.

— Да ты совсем еще ребенок, — искренне развеселившись, сестра отпустила меня и села на стул, — допускаю, в первый раз это всегда страшно. Непривычно, потому что раньше с тобой этого не происходило. Но ведь все бывает впервые, поэтому не надо делать трагедию на пустом месте, Сюзон.

— Бредни, — фыркнула я, — что ты еще выдумаешь? Мне этого и в голову не пришло бы.

— Ну конечно, не пришло бы! Сюзон, не надо водить меня за нос. Тебе понравился Гранден, ты смутилась и убежала. Я это так понимаю.

Такое объяснение моим страхам мне и не снилось. Я в растерянности захлопала глазами, не зная, как переубедить Алиенор.

— Но это же неправильно, Нора.

Она расхохоталась:

— Ну хорошо, хорошо. Он тебе противен, ты его терпеть не можешь.

Мне захотелось ее стукнуть.

— Да, вот именно. Единственная разумная вещь, которую я слышала от тебя в последнее время.

— О-хо-хо! Признайся честно, Сюзон, месье Гранден привлекателен?

Не зная, какими словами еще ее убеждать, я тупо смотрела на сестру. Привлекателен ли Гранден? Да какая разница, в самом деле! Причем тут его привлекательность, если он — убийца? Если в первую очередь я всегда вижу руки, эти руки на шее женщины, сжимающие ее тесным кольцом. Руки вместо лица.

Меня пробрала дрожь.

— Дитя! — Алиенор потрепала меня по плечу, — подумай об этом на досуге. Потому что, ты ему определенно понравилась.

— О Господи! — вырвалось у меня, — что ты говоришь? Он заинтересовался мной? Ужас!

Сестра засмеялась:

— Ну конечно, глупенькая. Ты ведь такая хорошенькая.

Боже, все пропало! Он догадался. Он обо всем догадался, иначе откуда интерес ко мне. Мне конец. Теперь он и меня убьет. Господи! Мне захотелось реветь, и я стиснула зубы.

— Дорогая моя, я не знала, что такая чувствительная. Только не плачь, ладно? По-моему, все идет отлично. Я даже тебе немного завидую.

— Не стоит, — мрачно сказала я, — я его бо… он мне абсолютно не нравится.

Я прикусила язык. Едва не проболталась. Алиенор нельзя говорить об истинном положении вещей. Ни в коем случае. Она не поверит, а если и поверит, то побежит у Грандена спрашивать, правда ли это. А то, я не знаю свою сестру. Именно так она и поступит. Нет, пусть лучше думает все, что ей будет угодно.

— Хорошо, — сдерживая смех, кивнула Алиенор, — не будем больше об этом.

Она сдержала свое слово и все оставшееся время мы провели, болтая о каких-то пустяках.

— Пришло письмо от тетушки Розалии, — сообщила она между делом.

— От тетушки Розалии? — повторила я, слегка придя в себя.

— Ну да. Ты ведь знаешь, что она в третий раз вышла замуж, — тут сестрица хихикнула, — кстати, я ею просто восхищаюсь. В таком возрасте выйти замуж — это гениально! Не каждому удается такое провернуть. Хотя, конечно, выглядит она прекрасно. Ни за что не подумаешь, глядя на нее, что ей уже тридцать девять. Я бы дала ей от силы лет двадцать пять. И это при том, что я знаю ее настоящий возраст.

Я припомнила эту достойную женщину, правда, смутно, поскольку она бывала у нас года два назад. В самом деле, Алиенор права, тете Розалии ни за что не дашь ее настоящий возраст. Тогда она выглядела, как молодая женщина, вышедшая замуж впервые и сияющая от счастья. А ей на самом деле почти сорок! Подумать только, сорок лет! Это же почти старуха. В этом возрасте у людей появляются внуки и жизнь можно считать прожитой.

— Что притихла? — спросила сестра.

— Вспоминала, как она выглядит.

Алиенор рассмеялась.

— Да, чего еще от тебя ждать. Никакого почтения к родственникам. Впрочем, справедливости ради следует признать, что и к остальным представителям человечества тоже. Кем же надо быть, чтобы ты обратила на него внимание! Наверное, двухголовым чудовищем. Сюзон, ты бы заметила двухголовое чудовище?

— Если оно подойдет ко мне достаточно близко, — отпарировала я.

И мы вместе расхохотались, позабыв о своих распрях. Не надо думать, что мы с ней постоянно ссоримся. Не часто. Но вот спорим постоянно. А если не спорим, то подшучиваем друг над другом. Алиенор была бы замечательной сестрой, если бы только иногда не раздражала меня до такой степени, что хотелось ее стукнуть.

— Ты бы слышала, что говорила мама, когда прочла письмо тети, — продолжала сестрица, — начала ворчать: «Старая дура! Все еще воображает, что ей восемнадцать! Пора бы уже и поумнеть. Трех дочерей выдала замуж, два внука на подходе, а все порхает как мотылек». Представляешь нашу мамочку, когда она говорит: старая дура? С таким видом! Я едва не умерла от смеха. Какая разница, сколько лет тете Розалии? Если на нее обращают внимание мужчины, то она еще в самом соку. Ведь не под дулом же пистолета она заставила на себе жениться этого Стефана. Да! Совсем забыла! Знаешь, сколько ему лет?

Я покачала головой. Откуда мне знать такие вещи? Ведь я не читала это замечательное письмо.

— Тридцать два, — торжествующе провозгласила Алиенор, — всего тридцать два, представляешь? Он моложе ее на семь лет. Вот это, я скажу тебе, штука!

— У тетушки большое состояние, — осторожно напомнила я.

— Глупости, — фыркнула сестра, — у этого Стефана оно еще больше. Не надо искать во всем только меркантильную основу. Совсем не в этом дело. Тетя Розалия очень красива. Правда, ростом не вышла. Совсем как ты. Вы ведь с ней почти одинаковы?

Я пожала плечами. Никогда не примерялась к тете специально, чтобы проверить это.

— Маму это совсем добило. Ходит и бормочет, какое коленце отколола ее старшая сестричка. Позор рода де Сен-Мартен.

Мы переглянулись и прыснули.

— Какие еще новости? — спросила сама себя Алиенор, — да, тетя Камилла снова заболела какой-то неизлечимой смертельной болезнью. Никто не знает, как она называется, включая ее домашнего врача.

— Как, опять? — удивилась я, — в прошлый раз, кажется, она обнаружила у себя признаки бубонной чумы.

— Правильно, — захихикала сестрица, — но дяде Арнольду и доктору удалось убедить ее, что это всего лишь обыкновенная простуда. Бывает, что симптомы похожи.

— Не вижу ничего общего.

— Ну, это ты не видишь. А тетя Камилла нашла. Она-то лучше всех разбирается в собственных хворях.

— Она уже переписала завещание? — съязвила я.

Моя другая тетя, кузина отца всякий раз, как находила у себя очередную смертельную болезнь, начинала переписывать завещание и раздавать родственникам предсмертные поручения, непременно всех прощая и благословляя. Это было очень забавно и являлось предметом для шуток всей семьи. Конечно, многие скажут, что грех смеяться над такими вещами. Согласна. Если б тетя Камилла действительно заболела чем-то серьезным, это никого бы не развеселило. Но единственная болячка, от которой она в самом деле страдает, это мигрень и повышенная вредность. На самом деле, причина в том, что тетя обожает быть в центре внимания и лучшего способа, как постоянно болеть, не нашла. Способ, конечно, действенный. В первый раз над ней носились все без исключения. Но со временем это стало приедаться. Мама, например, в прошлый раз отправила ей письмо с рецептом какого-то лекарства, истинной панацеей ото всех болячек. Тетушка Камилла обожает пробовать разнообразные лекарства, и тот факт, что ни от одного ей еще не становилось по-настоящему плохо, говорит о том, что у нее лошадиное здоровье. Так вот, тетя, разумеется, попробовала на себе мамин рецепт и позабыла про чуму. Неудивительно, ведь это оказалось слабительное. Тут не только о болезнях забудешь, но и о том, как тебя зовут.

— Что еще новенького? — уже с нескрываемым любопытством спросила я.

— Ничего. Ничего забавного, хочу сказать. Так, различные пустяки. Кузина Марианна выходит замуж. Уже третий месяц все никак выйти не может. Родители никак не договорятся о дне свадьбы. Снова назначили новый. Не пойму, почему они делают из этого такую проблему.

— А что говорит сама Марианна?

— Не знаю, я с ней не разговаривала. Наверное, ей не до того. Помню собственную свадьбу. Я была столь подавлена, что мне ни до чего не было дела. Я не замечала, идет ли время или стоит на месте.

— Почему ты думаешь, что Марианна расстроена?

— А какой еще она может быть, если ее мужу сорок восемь лет? Я, правда, его не видела, может быть, он не похож на старый пень, но это мало что меняет.

Я прыснула.

— Не смешно, — вздохнула Алиенор, — кто знает, каким будет твой муж? Или ты думаешь, что он будет похож на Аполлона?

— И не нужно на Аполлона, — отозвалась я, — я сама далеко не Венера, так что глупо требовать от жизни слишком многого.

Сестра расхохоталась так, что едва не свалилась со стула.

— Обожаю твое чувство юмора, — выдавила она из себя, когда смогла, — особенно, когда ты прохаживаешься по поводу своей внешности. Интересно, почему ты считаешь, что женщина красива лишь тогда, когда у нее пышные формы и высокий рост? И она обязательно должна быть блондинкой?

— Ненавижу рыжих, — мрачно сказала я.

— Это твое субъективное мнение. Надеюсь, твой муж не будет рыжим. Может быть, тогда твоя ненависть к нему будет более приглушенной.

— Да в твоих же романах, которые ты так обожаешь читать, все героини именно такие! — возмущенно заявила я.

— Откуда ты знаешь? — хитро прищурилась Алиенор, — ты ведь их терпеть не можешь? Все ясно. Почитываешь тайком, когда никто не видит.

— Я пыталась, — призналась я, — честно пыталась прочесть, но не осилила больше десяти страниц.

Сестра вновь начала потешаться, сегодня у нее было замечательное настроение. Тем более, что она нашла повод для шуток. Как обычно, этим поводом в который раз оказалась я.

— Вот, что я тебе скажу, — Алиенор немного посерьезнела и повернулась ко мне, — ты очень хорошенькая девушка. Говорю это не потому, что ты — моя сестра, а потому, что это правда. Красота — это нечто неуловимое и ее нельзя зафиксировать и подогнать под обычные рамки. Нет эталона красоты. Не спорю, Венера красива. Но равняться на нее глупо. К примеру, я тоже не обладаю пышными формами. А при дворе многие считают меня красивой.

— Ты красивая, — согласилась я.

— Ты тоже красивая.

Я презрительно сморщила нос.

— Вижу, тебя мои слова не убеждают. Что ж, может быть, мнение противоположного пола сумеет это сделать. Скажи, тебя часто приглашают на танцы?

— Чаще, чем мне этого хочется.

— О, удивила! Для тебя один раз — это уже много. Значит, часто? И о чем же это говорит? Что молчишь? Наверное, ты думаешь, что это говорит о человеческой вредности. Люди видят, что ты не хочешь танцевать и именно поэтому тебя и приглашают. Так? — Алиенор захихикала.

— Не знаю, что они там думают, — я нахмурилась, — не спрашивала.

— Ты еще слишком молодая и глупая, — подвела итог сестрица, — и думаешь много. Не о том, о чем нужно.

— А о чем нужно?

— Ну уж не о том, о чем думаешь ты. На свете столько интересных вещей, а ты сознательно от них уклоняешься. Поверь, Сюзон, у тебя еще будет время уйти в себя. А пока есть возможность, нужно брать от жизни все.

Я пожала плечами. Мне вовсе не нужно было все. Мне нужно было только то, что я хочу. Главное, следует сперва сформулировать то, что же я действительно хочу. Как-то запутанно получилось.

— Ладно, не буду тебя мучить, — хмыкнула Алиенор, — поступай так, как считаешь нужным. Полагаю, тебе хватает нотаций и без меня.

Это верно. Мне их хватало с лихвой. При случае я могла бы с кем-нибудь поделиться. К сожалению, никто не хотел взваливать на себя такую подозрительно заманчивую ношу.

— Что ж, полагаю, мне пора, — сестрица встала, — у меня еще куча дел, а я и не начинала ими заниматься. Счастливо оставаться, Сюзон, — она наклонилась и поцеловала меня в щеку, — поменьше думай и побольше ешь. А то, стала такая прозрачная, что сквозь тебя скоро с легкостью можно будет разглядеть все детали интерьера.

Я фыркнула.

— Я не морю себя голодом, как ты вероятно подумала.

— Глядя на тебя, этого не скажешь.

После того, как я передала приветы родителям, Эрнесту, а также дяде, двум теткам и многочисленным кузенам, Алиенор ушла.

Наверное, я сама виновата в том, что сестра подумала, будто я смутилась. Нечего вести себя так глупо. Если уж решила никому не говорить об этом, то держи себя в руках. В другой раз она подумает, что у меня не все дома.

3 глава. Безутешный вдовец

День приема ознаменовался неприятностью. Я едва на него не опоздала. Прибежала, теряя туфли, только тогда, когда принцесса и ее фрейлины уже были в парадной зале. Ужас! Мне было так стыдно! А принцесса посмотрела на меня с раздражением. Наверняка она думала, что зря согласилась принять меня к себе на службу.

Дениза сделала большие глаза и прошептала мне, что хотя бы в такой день я могла бы быть менее рассеянной. Увы, нет, не могла бы. И потом, не понимаю, чем этот день отличается от любого другого. А Марселла просто покрутила пальцем у виска.

Меня это не проняло. Голова была забита совсем другим. Передо мной стояла нешуточная задача: обойти всех людей, находящихся здесь. Народу на приеме было много и это было весьма досадно. Задача усложнялась. К тому же, могло быть хуже, тех, кто был мне нужен, сегодня вообще могло не быть.

Потихоньку отойдя от принцессы, я прошлась по зале. Раньше меня никогда не интересовало, о чем беседуют люди между собой. Я всегда была занята собой, своими мыслями, своими ощущениями. А сейчас, когда я впервые прислушалась к чужим разговорам, мне это показалось довольно забавным. Нет, правда. Это словно подглядывать в чужое окно или читать чужие письма. Не слишком деликатно, но потрясающе интересно.

Нужно сказать, что я услышала немало занимательного, кроме обсуждения пропажи Элизы. Просто поразительно, что такая красивая женщина, какой она была, могла остаться незамеченной. Прошло уже четыре дня и ее никто не хватился. Даже обидно, если подумать.

Я бродила по зале довольно долгое время, пока Дениза, отыскав меня, не взяла за руку и строго не проговорила:

— Так не годится, Сюзон. Где ты ходишь? Ее высочество гневается на тебя.

Честно говоря, я совсем забыла об ее высочестве. Так получается, что, когда я сосредотачиваюсь на конкретной проблеме, все остальное перестает для меня существовать.

— Прости, Дениза.

— Как ты легкомысленна! — упрекнула меня она, очень неожиданно на мой взгляд и непонятно, я ведь извинилась, — передо мной тебе вовсе не следует извиняться. Сердится принцесса, а не я. Тебе не мешает согласовывать свои желания с ее приказами.

Я опустила голову, демонстрируя полное раскаяние:

— Да, Дениза.

Мы так увлеклись обсуждением моего отвратительного поведения, что пропустили тот момент, когда в залу вошел король. И не успели вернуться в свиту принцессы. Поэтому, нам пришлось встать рядом с остальными придворными и склониться в поклоне. Дениза совсем расстроилась, испугавшись, что ее сочтут столь же безответственной, что и мадемуазель де ла Фонтэн.

Я оказалась рядом с пожилым мужчиной среднего роста. Он вызвал у меня симпатию тем, что я была ненамного ниже него и это избавляло меня от необходимости вставать на цыпочки, чтобы посмотреть ему в лицо. Какое это огромное облегчение! Поэтому, я без труда заметила на его лице тревогу, которую он даже не пытался скрыть.

— И здесь ее нет, — прошептал он с горечью.

Нужно отметить, что его слова меня не насторожили. За сегодняшний день я достаточно наслушалась подобных изречений, а также многого другого.

Но в это время мой сосед повернулся в другую сторону и сказал:

— Вы же ее муж, Жан-Поль, как это вы не знаете, где моя дочь? Почему вы отпустили ее одну?

Тут я заинтересовалась и посмотрела на них обоих.

Соседом стоящего со мной мужчины оказался довольно высокий молодой человек, шатен с голубыми глазами. Он был очень симпатичен, можно даже сказать, хорош собой. И я уже готова была допустить, что именно такой муж должен быть у Элизы. Очень красивая пара. То, что он — муж, несомненно. Вопрос в том, чей?

Дальнейшие его слова развеяли мои сомнения. Он произнес:

— Вы прекрасно знаете, маркиз, что Элиза никогда не отчитывается передо мной в своих действиях. Я думал, она поехала к вам.

— Что ей делать у меня? — возразил тесть, — Элиза никогда не была примерной дочерью.

— Только в тех случаях, когда дело не касается денег, — отрезал Жан-Поль, будучи немного в раздражении, — ей их постоянно не хватает и, зная, что я не собираюсь давать ей больше, чем обычно, она поехала просить их у вас, как не раз уже бывало.

Маркиз состроил унылую мину.

«Отлично», — порадовалась я про себя. Вот они, те, кого я так долго искала. Муж Элизы и ее отец.

Неизвестно, о чем еще они говорили, потому что в это время Дениза потащила меня к принцессе. Мне пришлось вынести приличную головомойку, так как ее высочество была сегодня весьма не в духе. Как обычно. Я привыкла сносить головомойки с завидным терпением. Прискорбно, правда, что не помню ни слова из сказанного. Впрочем, не думаю, что это сильно расширит мой кругозор.

Виновато кивая на гневные слова принцессы, я думала о том, что скажу родным Элизы. Не могу же я так просто подойти к ним и произнести: «Простите, вы ищете Элизу? Я случайно знаю, где именно она может быть. В шкафу на третьем этаже, совсем мертвая». Верх дипломатии, бездна деликатности. Маркиза тут же удар хватит. Нет, так нельзя, нужно придумать что-то другое.

Дениза дернула меня за рукав и сердито прошипела:

— Прекрати мотать головой. Принцесса уже пять минут как молчит.

Я очнулась и посмотрела на подругу.

— И наблюдает за тобой с огромным интересом, — ехидно добавила Марселла, — у нее даже настроение повысилось.

И она захихикала. Дениза обладала меньшей долей юмора, она с упреком глядела на меня.

— Я рада, — сказала я, не понимая хорошенько, что они мне говорят.

И вновь погрузилась в свои мысли. Правда, головой кивать перестала.

Около получаса я ломала голову над создавшейся проблемой, репетируя свою речь перед убитыми горем родными Элизы. Но все, что я придумала, звучало бы столь глупо, что меня немедленно следовало изолировать от общества. Приуныв, я вздохнула. Должны же быть такие слова, которые не повергнут их в нервный шок. Наверняка такие слова были, но я их не знала. Отчаявшись, я набрела на свежую мысль. Если слова нельзя озвучить, их можно написать.

Не думая о последствиях, я незаметно ускользнула из залы и, устроившись на подоконнике в коридоре, нацарапала несколько слов на клочке бумаги огрызком грифеля, который неожиданно обнаружила у себя в сумочке.

Свернув записку, я огляделась кругом и заметив проходившего мимо лакея, подозвала его к себе. Дав ему несколько указаний и дополнив их двумя монетами, ибо без этого ни один слуга не станет перед тобой расшаркиваться, я вернулась в залу. Предусмотрительно было велеть лакею, чтобы он говорил, что получил записку от мальчишки-слуги. Не знаю, правда, что он обо мне подумал, но посмотрел со скрытой усмешкой в глазах. Я не хотела даже гадать, мне было не до этого.

Записку я велела передать мужу Элизы, точнее, уже вдовцу, потому что он показался мне более выдержанным, чем ее отец, уже пожилой человек и наверняка с больным сердцем. Или не сердцем, но что-то же у него должно болеть в таком преклонном возрасте.

Поэтому, я с большим интересом наблюдала за развитием событий. Я видела, как лакей передал записку Жан-Полю. Он прочила послание, нахмурился и настороженным взглядом обвел залу, пытаясь определить, кто это ему прислал. Я поспешно опустила глаза, не собираясь выдавать себя.

Взглянув в другой раз, я увидела, что Жан-Поль направился к выходу. Значит, я все-таки добилась своего. Элизу найдут и похоронят. И она перестанет преследовать меня по ночам.

В ожидании возвращения Жан-Поля я ничего больше не замечала. Правда, меня никто не трогал. Подруги давно уяснили, что, когда я стою с отсутствующим видом, со мной лучше не разговаривать, потому что я все равно ничего не услышу.

Вскоре вернулся Жан-Поль. Его лицо было бледным. Бедняжка! Как я его понимала! Жуткое зрелище ему пришлось вынести. Врагу не пожелаешь.

Ну вот, можно было считать, что я выполнила свой долг перед покойной. Теперь Жан-Поль, а он показался мне человеком порядочным, сделает все необходимое.

Итак, долг был выполнен, но я продолжала наблюдать за ним уже просто из любопытства. По-видимому, Жан-Поль не спешил сообщать своему тестю, где находится его дочь. Наверняка этого не стоит делать на приеме. Представляю, какая поднимется суматоха, если маркиз от услышанного грохнется в обморок. Не стоит радовать окружающих видом своей слабости. Жан-Поль, наверное, тоже подумал об этом, поскольку он отошел от тестя подальше и погрузился в собственные мысли. Наблюдать за этим было уже неинтересно, и я отвела глаза.

Прошло еще какое-то время, и я почти забыла о происшедшем. К тому же, меня несколько раз приглашали танцевать. Когда я танцую, я не могу думать ни о чем другом. Только о том, как бы не наступить партнеру на ногу. Родители не нанимали для нас с Алиенор учителя танцев. Но сестрица живо овладела этой наукой, обладая врожденной грацией и пластичностью. А я, несмотря на свою эфемерность, походила на бегемота на коньках. Что говорить о танцах, когда все постоянно валится у меня из рук. Поэтому, когда мне во время танца задавали какой-нибудь особенно сложный вопрос, я могла сбиться с такта. Впрочем, это было еще полбеды. Хуже, когда я забывала, как считать до трех. Очень плохо, что рот и ноги у меня каким-то таинственным образом связаны между собой. Когда во время танца одно движется, второе отказывает напрочь.

Когда я отдыхала от третьего или четвертого по счету менуэта, клянясь себе, что сегодня больше ни за что не буду танцевать, ко мне подошел Жан-Поль.

Я окаменела от страха. У меня перехватило дыхание, и я схватилась рукой за первый попавшийся предмет, им оказалась спинка стула, на котором сидела принцесса. Благодарю Бога, что мне не вздумалось вцепиться в ее плечо.

Я открыла рот, чтобы отказаться, потом закрыла его, смотря на него с ужасом. Попалась. И опять открыла рот. Не знаю, зачем. Но тут Дениза подтолкнула меня к нему, прошептав:

— Не трусь, дуреха. Он такой симпатичный!

Я машинально присела, протянула Жан-Полю руку, вздрогнув от его прикосновения. И сильно разозлилась на себя за это. Дура! Неудивительно, что Алиенор подумала, что мне понравился жуткий Гранден, если я так ужасно себя веду. Буду продолжать в том же духе, Денизе придет в голову та же мысль насчет Жан-Поля. Нельзя же так выдавать себя.

Жан-Поль с минуту танцевал молча, не спуская с меня испытующего взгляда, под которым я ежилась и цепенела, а потом сказал:

— Наверное, мне следует представиться, мадемуазель. Жан-Поль де ла Рош к вашим услугам.

— Наверное, — отозвалась я.

Со слухом у меня тоже не все в порядке. Как и со всем остальным.

— Сюзанна де ла Фонтэн, — добавила я, надеясь, что он не заметил моих колебаний.

Это прозвучало очень тихо. Но месье де ла Рош, обладающий, видимо, острым слухом, не лишним в общении с такой мямлей, как я, расслышал и продолжал:

— Очень приятно, мадемуазель де ла Фонтэн. Прошу прощения, могу я задать вам один вопрос?

Начинается! Ну как, как я себя выдала? Неужели, у меня на лбу написано, что я все знаю, но никому ничего не скажу? Наверняка. И еще немало другой чепухи. Странно только, что до сих пор еще никто не догадался о том, что я видела.

— Какой вопрос? — спросила я, чтобы оттянуть время.

Может быть, я ошибаюсь. Может быть, он хочет спросить у меня о каком-нибудь пустяке. Очень надеюсь на это.

Увы, надежды мои не оправдались.

— Возможно, мой вопрос покажется вам странным. Наверняка покажется, если это не вы, так что заранее прошу меня извинить. Но если это вы…

— Это не я, — сказала я чересчур поспешно.

Надо бы упасть в обморок, чтобы отбить у него охоту задавать мне любые вопросы. Но увы, это искусство было мне недоступно. Никогда не умела терять сознание, точнее, делать такой вид, не ударившись и не сломав при этом какую-нибудь вещь. Даже если я нацеливалась прямо на диван, то падала все равно на пол.

Жан-Поль хмыкнул.

— Если это не вы, тогда вам нечего бояться, мадемуазель де ла Фонтэн, — проговорил он.

— А я и не боюсь. Я ничего не знаю, я ничего не видела. И вообще…

Если б я прямо призналась ему в том, что сделала, то все равно он не понял бы меня лучше, чем сейчас, после таких жутко глупых слов. Мне стало нехорошо. Я съежилась и со страхом ждала, что де ла Рош скажет мне на это.

— Значит, это вы написали мне записку, — догадался он.

Дурак бы догадался.

Я прерывисто вздохнула и огляделась в надежде, что случится что-нибудь, что избавит меня от необходимости отвечать. Но ничего подобного не случилось, как оно обычно и бывает.

Пока я ломала голову, что же мне делать, музыка смолкла и танцующие остановились. Что ж, это было лучше, чем ничего. Я решила спасаться бегством и поспешно направилась к стене, надеясь, что де ла Рош не пойдет за мной. Зря.

Повернувшись, я увидела его рядом с собой. Он преследовал меня с завидным упорством.

— Не ходите за мной, — выпалила я.

— Но мне хочется узнать, зачем вы это сделали, — резонно возразил он.

— Я ничего не делала. Я ничего вам не писала. Вы ошибаетесь.

— Напрасный труд, мадемуазель. Лакей указал мне на вас. И его описание к вам подходит. Вы ведь маленькая девушка с каштановыми волосами. Здесь больше нет таких.

Ну, это он мне льстит. Волосы вовсе не каштановые, они рыжие. Рыжие, ужасные, жуткие. Просто кошмар. Я тяжело вздохнула. Потом еще раз. Хотела было сделать это снова, но поняла, что и так выгляжу не лучшим образом. Тогда я решила не тянуть с этим и обреченно кивнула.

— Значит, это были вы, — утверждающе сказал де ла Рош, — что ж, тогда может быть, объясните, откуда вы об этом узнали?

— Это получилось случайно, месье, — честно ответила я, и это были единственные честные слова, все, что я сказала после, было отвратительной ложью, — я зашла в ту комнату, чтобы… э-э-э… ну, чтобы кое-что поправить, а там был такой жуткий запах! Наверное, я поступила глупо, но мне захотелось узнать, что именно так ужасно… Ну… и я открыла шкаф. А там… это… Вот.

— Не продолжайте, мадемуазель, — поморщился де ла Рош, — не стоит. Я видел. И поражаюсь вашему мужеству.

— Какое мужество! Я сбежала оттуда сломя голову.

— У меня было такое желание. Но как вы узнали, что Элиза — моя жена? Вы знали ее до того, как…

— Нет, я совсем ее не знала.

— Не понимаю, что плохого в том, что вы знали Элизу раньше. Ее многие знали.

— А я не знала.

— Тогда как вы догадались? Полагаю, на ней не было таблички с именем, правда?

— Ничего я не знала! Я случайно услышала, как вы обсуждаете ее пропажу с… ну, с вашим тестем. Вы говорили достаточно громко, а я стояла рядом с вами. Ну вот, я и решила…

На лице де ла Роша появилось понимание. Раньше он смотрел на меня с таким видом, словно я говорю на абсолютно незнакомом ему языке. Хотя, должна признать, что объясняла я не слишком понятно. Еще бы, я ведь не знала, что говорить, я даже не успела придумать это, не было времени.

— Я вспомнил, — сообщил де ла Рош, — вы действительно стояли рядом с маркизом, перед выходом его величества. Все ясно, мадемуазель. И я вам очень благодарен, что вы не передали ту записку моему тестю.

— Я хотела, но потом подумала, что он расстроится.

Прикусив язык, я ожидала грома и молний. Действительно, надо же такое сказать! Можно подумать, он не расстроился, когда узнал о смерти жены!

— Простите, — пролепетала я.

— Возможно, вас это удивляет, но я понимаю, что вы хотите сказать, мадемуазель, — усмехнулся де ла Рош, — да, эта новость расстроила бы его куда сильнее, чем меня. Хотя теперь вы поставили меня в очень неприятное положение.

— Почему? — удивилась я.

— Почему? — переспросил он, глядя куда-то в пространство и не спеша с ответом.

Кажется, я лезу туда, куда не просят. Нужно поумерить свое неуместное любопытство и потихоньку удалиться. Он вовсе не обязан объяснять мне, что именно ему так неприятно. Я не удивилась бы, если б де ла Рош посоветовал мне не совать свой длинный нос в чужие дела. Но он сказал совсем другое.

— Потому что, мне бы не хотелось, чтоб маркиз узнавал такое от меня, вот почему.

— Извините, — я начала отступать.

Это уже не мое дело. Ему и без того несладко. А тут еще любопытная девица задает неуместные вопросы.

— Не уходите, мадемуазель, — остановил меня де ла Рош, — меня совсем не раздражают ваши вопросы, как вы вероятно подумали. Мне кажется, вы имеете право знать. Хотя бы потому, что видели это жуткое зрелище. Видите ли, я не могу сказать маркизу об этом. Что он подумает?

— Что?

— Он подумает, что это я ее… Она ведь была убита, вы заметили?

— Нет, — уже смелее солгала я.

Во второй раз это получилось у меня гораздо естественней. Правильно говорят, что все приходит с опытом.

— А я заметил. Должно быть, дня три уже прошло. Она в таком состоянии..! — он поморщился, — но я ее не трогал, честное слово. Я совершенно не представлял, где она, пока вы мне это не сообщили.

— Я ее не трогала! — испугалась я, подумав, что де ла Рош решит, что раз я сообщила ему об этом, значит я ее и убила.

— Мадемуазель! — он сдержал смешок, — у меня и в мыслях не было вас обвинять в этом. Никому, глядя на вас, такого и в голову не пришло бы.

Я облегченно перевела дух. Значит, он не думает, что это сделала я. Уже лучше. В порыве благодарности за такое заявление я сказала:

— Вы не похожи на человека, который убил собственную жену, месье.

— Не думаю, чтоб такие люди чем-то отличались от остальных, мадемуазель, — со смешком сказал де ла Рош, — иначе их давно бы всех переловили. И убив свою жену, я не стал бы кричать об этом при всех. Но я не убивал ее. Хотя она того заслуживала, — тут он метнул на меня беспокойный взгляд, — нет, я не то хотел сказать. Я хотел сказать, что Элиза ужасно выводила меня из себя. Иногда мне хотелось отколотить ее. Но чтоб убить..!

— Я понимаю, месье. Но почему вы думаете, что ваш тесть решит, что это вы ее…

— А как я объясню, что нашел ее?

— Ну, допустим, вы просто прогуливались.

— У меня нет привычки прогуливаться по шкафам.

Я отвернулась. Ну вот, а у меня, видимо, эта привычка есть. Любопытная мадемуазель, всюду сующая свой длинный нос. Обидно. Я же не специально это видела.

— Мадемуазель, — в голосе де ла Роша слышалось веселье, — я не это хотел сказать. Сам не знаю, почему сегодня я постоянно говорю что-то не то.

Я удовлетворилась этим и снова предложила:

— Давайте я напишу ему записку.

— Не надо, — запротестовал он, — я не хочу хоронить сразу двоих. Особенно, если вы напишете ему то же самое, что и мне.

— Ну, я не знаю, как это вообще можно написать. Я пыталась, но…

— Да, конечно, — уже неприкрыто заулыбался де ла Рош, — вот, если бы маркиз сам ее обнаружил, это было бы выходом из положения. Но я не представляю, как убедить его это сделать.

— Его можно пригласить прогуляться, месье, — сообщила я очевидную вещь.

— Совершенно верно. Но под каким предлогом завести его в ту самую комнату?

Я поняла, чего он хотел. Ему нужен был повод. Так как я уже думала об этом, то мне не составило никакого труда выдать ему около дюжины самых разнообразных поводов. Правда, судя по реакции де ла Роша, думала я плохо. На первый повод он просто скривился. После второго начал фыркать, а на четвертый расхохотался.

— Ценю вашу фантазию, мадемуазель. Вижу, вы все продумали, кроме одной возможности. Мне остается только неожиданно потерять сознание.

Я надулась, а потом предложила:

— Сознание могу потерять я.

— Верно, но я не могу взять вас с собой.

— И не надо. К примеру, я прогуливалась там одна и вдруг мне стало плохо.

— Отчего? — полюбопытствовал он.

— Я не знаю. От духоты, к примеру. Моя тетя как-то потеряла сознание от духоты.

— Наверное, у нее была причина для этого.

— Да, она очень хотела, чтобы с ней начали носиться и предлагать нюхательную соль через каждые три минуты.

Де ла Рош снова начал фыркать, хотя я не поняла, почему это показалось ему таким смешным. Моя тетя — ужасная кривляка, обожает быть в центре внимания любыми способами.

— Хорошо, допустим, вы потеряли сознание. От чего, неважно. Но как об этом узнает маркиз?

— Я могу неожиданно крикнуть. О-о, — вдруг протянула я, меня озарило, — я потеряю сознание от страха. И закричу: «Помогите!» Тогда вы услышите.

— А вы справитесь? — задумчиво спросил де ла Рош.

Судя по всему, мой план начинал ему нравиться. Другого у него все равно не было. Если б был, он не стал бы тратить время, выслушивая чепуху, которую я молола.

— Что же тут сложного?

— Нужно еще сделать вид, что вы ничего не знаете, мадемуазель. Это не так просто, как кажется.

— Я постараюсь, — я пожала плечами, увидела скептицизм на его лице и поспешно добавила, — я сумею, честное слово.

— Нет, мне не нравится, что вы будете лежать на холодном полу.

— Пуховой перины там все равно не постелить. У маркиза могут возникнуть подозрения, вам не кажется?

Не знаю, что ему показалось, но де ла Рош снова начал смеяться.

— Вы абсолютно правы, мадемуазель, — отозвался он, когда смог, — чудесный план. Надеюсь только, что он удастся.

Я заверила его, что непременно удастся.

Но когда я направилась к злополучной комнате, чтобы подготовить мизансцену, то уже не была в этом так уверена. В присутствии де ла Роша задуманное казалось мне очень здравым и разумным. А когда я осталась одна и поразмыслила, то поняла, что большего идиотизма придумать было нельзя. Не понимаю, как такое могло прийти мне в голову. Нет, это я как раз понимаю. Не понимаю другого: как де ла Рош мог податься на мои уговоры. Он кажется очень разумным человеком.

Оказавшись на месте, я прислонилась к стене и огляделась по сторонам. Следовало приготовиться, пусть даже это и безнадежно глупо. Все мои приготовления свелись к тому, что я шепотом пыталась внушить себе, что у меня все получится. С каждой прошедшей минутой задача казалась мне все более невыполнимой. К примеру, как я упаду? Здесь кругом камень, ужасно твердо, а я не умею падать. Могу крепко стукнуться головой и в самом деле потерять сознание. Это, конечно, выглядело бы очень правдоподобно, но очень уж не хотелось этого делать.

Потом я просто бесцельно ходила из угла в угол, кусая пальцы и маясь от ожидания. Спустя полчаса я поняла, что они не придут. Де ла Рош понял, что ничего не получится. Или маркиз не захотел прийти. А я, как последняя дура буду стоять здесь и ждать их до посинения, а потом меня выгонят со службы. Впрочем, меня и так выгонят. Взгляды принцессы недвусмысленно говорили мне об этом вот уже неделю. Странно только, что она медлит.

Такие мысли настроили меня на самый пессимистичный лад. Я уже хотела вернуться в залу и сделать вид, что никогда оттуда не уходила. Но тут послушались чьи-то шаги. Осторожно прокравшись по стене, я выглянула из-за угла. Прежде, чем поднимать шум, нужно убедиться, что это именно те, кто мне нужен.

Услышав голос де ла Роша, говорившего что-то об отвратительной лестнице, я поняла, что это то, что нужно. Долго же они собирались! Я тут могла умереть от ожидания.

Я отошла к исходным позициям, набрала в легкие побольше воздуха и завизжала так, что едва не сорвала голос. Вопль получился образцовым, с меня могла бы брать пример корабельная сирена. Да куда ей до меня! Переведя дух, я вновь завопила что-то вроде «спасите, помогите!», ужасно глупо, конечно, но ничего другого не пришло мне в голову. Мне самой стало страшно, когда мой голос отразился от потолка и гулким эхом прокатился по коридорам. Кажется, я перестаралась. Сейчас сюда примчится целая толпа людей, так как меня наверняка слышно даже в парадной зале.

Падать на пол я не осмелилась, просто легла и закрыла глаза. Надеюсь, у меня вполне убедительный вид. Пусть теперь приходят. Все, кому угодно, хоть целая рота гвардейцев, я с места не сдвинусь.

Громкий топот дал мне понять, что меня услышали.

— Боже мой, что случилось? — прозвучал взволнованный голос маркиза совсем рядом, — кого убивают?

Браво, Сюзон! Визжать ты умеешь как никто другой. Дура, ну зачем было так орать?

— Смотрите! — вскричал де ла Рош.

Они оба подбежали ближе и наклонились надо мной.

— Что с ней? — задыхаясь спросил маркиз, — как вы думаете, Жан-Поль, она еще жива?

— Не знаю, — тот прикоснулся к моей щеке, — теплая. Кажется, она в обмороке.

— Тогда давайте внесем ее в комнату. Ни к чему бедняжке лежать на холодном полу.

Меня подняли. Я приоткрыла глаз и увидела, что это сделал де ла Рош. Лицо у него было встревоженным. Он шепотом спросил:

— Мадемуазель, с вами все в порядке?

Я едва заметно кивнула головой. Неудивительно, что он об этом спросил. Я визжала так, словно с меня живьем сдирали кожу.

Маркиз открыл дверь и меня внесли в комнату и положили на кровать. Де ла Рош усердно похлопал меня по щекам, пожалуй, даже слишком усердно, если принять во внимание, что я была в сознании, потряс за плечи, а потом поднес к носу нюхательную соль. Я не выдержала и чихнула.

— Она приходит в себя, — сказал маркиз, наклонившись ко мне, — как вы себя чувствуете, мадемуазель?

— Ужасно, — ответила я слабым голосом, поскольку именно так и обстояли дела.

Во-первых, я совсем не хотела, чтобы меня положили на эту кровать, а во-вторых, омерзительная вонь за короткое время проняла меня до самых печенок. Стараясь дышать ртом, я приподнялась на локте и огляделась.

— Что это такое?

— Вы в небольшой комнатке рядом с коридором. Что с вами произошло?

— О-о! — простонала я, закрывая лицо руками, не надеясь на свой весьма посредственный актерский талант (если он вообще у меня был когда-нибудь), — кошмар! Я такое видела… ужас!.. Даже не знаю…

— Вы не знаете, что видели? — участливо спросил маркиз.

Кошмар моего положения был не в этом. Я просто не могла придумать, что именно я видела. Пытаясь оттянуть время, я еще немного похныкала, надеясь, что решение придет само собой. Правда, хныканье мне в этом никогда не помогало.

— Я видела… видела привидение! — тут меня наконец озарило, — такое белое, то есть не белое, а прозрачное… ужасное! — меня передернуло от отвращения, гадкий запах опять попал в нос, но зато этот жест чудно подошел к роли и казался удачным подтверждением моих слов.

Де ла Рош сдавленно фыркнул и поспешно отвернулся.

— Поверьте, милочка, — маркиз взял меня за руку, — это вам лишь померещилось.

— Не знаю, — в раздумье отозвалась я, — но было очень страшно.

— Охотно верю, — тут маркиз поморщился, не выдержал, — какой здесь ужасный запах! Просто сил никаких нет.

Его зять, смешливость которого тут же прошла, изменился в лице.

— Дохлая крыса, наверное, — продолжал маркиз.

Мне стало нехорошо, и я судорожно сглотнула.

— Вам плохо, мадемуазель? Ну еще бы. Что же это может быть? — задумчиво произнес он и отойдя к окну, заглянул за портьеру.

Разумеется, там ничего не было. Это не успокоило маркиза, и он продолжил поиски. Заглянул под кровать, приподнял ковер и покачал головой. Я села на кровати, испытывая непреодолимое отвращение к ней и собралась было встать, но тут же об этом забыла, зачарованно наблюдая за пожилым мужчиной.

Де ла Рош замер посреди комнаты, глядя, как его тесть постепенно подбирается к шкафу. Мы оба следили за ним, не спуская глаз, как кошки за мышью. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь шагами маркиза.

Вот он подошел к шкафу и принюхавшись, поморщился:

— Тут не крыса, а нечто побольше, — предположил он неуверенно, — как вы думаете, Жан-Поль?

— Мгм, — сдавленно отозвался тот, побледнев, как полотно.

Видимо, его актерский талант тоже хромал на обе ноги.

Я зажала рот рукой.

Рука маркиза медленно потянулась к дверце. Я едва не взвизгнула, на сей раз непритворно, но успела подавить крик в зародыше. Он приоткрыл шкаф, заглянул, потом резким движением распахнул и вздрогнув, вскричал:

— Это немыслимо! Здесь труп! Жан-Поль, идите сюда! Нет, не идите. Лучше уведите отсюда мадемуазель. Ей ни к чему смотреть на это.

От изумления я вытаращила глаза и приоткрыла рот. Господи, он ничего не понял! Он что же, не узнал собственную дочь? Хотя… Вряд ли, она сейчас напоминает ту очаровательную женщину, которой была когда-то. Я повернулась к де ла Рошу и заметила, что он смотрит на меня с таким же изумленным выражением.

Встав, я осторожно вытянула шею, чтобы посмотреть через плечо маркиза и прежде, чем он загородил от меня шкаф, увидела останки. И сразу поняла его. Узнать Элизу было практически невозможно, если не знать, что это она.

— Мадемуазель, ступайте, — повторил маркиз, — Жан-Поль, что же вы стоите? Уведите ее. Не хотелось бы, чтоб она вновь упала в обморок.

Я попятилась к двери. Да, все получилось именно так, как обычно бывает у меня. Ничего путного, сплошная нелепица. И как теперь сообщить маркизу, что это Элиза?

Де ла Рош, очнувшись от столбняка, шагнул ко мне и взял за руку.

— Пойдемте, — сказал он и неуверенно посмотрел на тестя, — а вы, сударь?

— Я тоже, пожалуй, пойду, — отозвался он, — нужно сообщить об этом слугам. Какой ужас. Бедняжка.

Бросив последний взгляд, он уже хотел последовать за нами, но тут же остановился. Точнее, застыл как вкопанный.

— Что это?

— Где? — спросили мы с де ла Рошем в один голос.

Маркиз вновь шагнул к шкафу и, преодолевая отвращение, нагнулся к трупу и пригляделся.

— Не может быть! — воскликнул он, — это же… Элиза?!

— Элиза? — переспросил де ла Рош.

— О Господи, — маркиз на мгновение закрыл лицо рукой.

А когда убрал руку, то я поразилась тому, как оно постарело.

— Боже мой. Вот, как все закончилось. А ведь я ее предупреждал. Но она никогда меня не слушала.

Он повернулся к нам, стоявшим словно изваяния.

— Уведите мадемуазель, — повторил он устало и как-то обреченно, — это зрелище не для молодой девушки.

— А вы как же? — спросил де ла Рош.

— Со мной все в порядке. Почти.

И маркиз без сил опустился на кровать.

— Вы уверены?

— Да-да. Идите. Я разберусь с этим.

— Я вернусь, — сообщил ему зять и потянул меня за руку к выходу.

В коридоре я сделала несколько глубоких вздохов, пытаясь избавиться от вони, а заодно и от тошноты. Кому как, а меня как всегда тошнит. Никогда не могла с этим ничего поделать. Когда я волнуюсь, меня постоянно тошнит. И это еще не самое страшное.

Я поспешно достала платок и прижала к носу. Господи, как же избавиться от этого запаха! Кажется, он будет преследовать меня всю жизнь.

— Нужно отойти подальше отсюда, — сказал де ла Рош, — просто невыносимо.

Я низко опустила голову. Как отвратительно вышло. Мерзкая, идиотская и ужасно жестокая затея. Как я могла это придумать? Наверное, в тот момент у меня в голове помутилось. Нет, чтобы подумать о чувствах маркиза. Ведь это же его дочь! Нет, все-таки я жуткая эгоистка.

— Простите, пожалуйста, — пробормотала я, так как мне было одновременно стыдно и тоскливо.

— За что? — де ла Рош, кажется, удивился.

— За это. Ведь это я придумала. Как это отвратительно! Ужасно!

— Вы ошибаетесь, мадемуазель. Это я виноват. Я не хотел брать на себя слишком большую ответственность и ухватился за первую возможность этого избежать. А вы тут абсолютно не причем. Забудьте. К тому же, маркиз все равно узнал бы об этом рано или поздно.

— Ох, сначала я подумала, что он никогда ее не узнает. И правда, там уже такое… Странно, что он ее все-таки узнал.

— По фамильному кулону, — сдавленным голосом внес ясность он, — он узнал ее по фамильному кулону. Я тоже, кстати. Сперва я подумал, что меня разыгрывают.

Я вовсе не заметила там никакого кулона, но меня это и не интересовало. Я ведь изначально знала, кто это и никогда не приглядывалась. Мне вполне хватило того, что я успела заметить.

— Все равно, все это ужасно. Нужно было придумать что-то другое. Но мне в голову вечно лезет всякая чушь. Он так расстроился!

— Не так, как должен был, — хмыкнул де ла Рош, — Элиза выпила у него, наверное, пинту крови. Он давно уже не пытался ее образумить. Но все-таки, она была его дочерью, и он любил ее в глубине души. Пожалуй, он был единственным мужчиной, кто когда-либо любил ее.

От изумления я даже споткнулась и посмотрела на него, подумав, что ослышалась.

— Как, а вы?

Это вырвалось у меня помимо воли. Господи, опять я лезу не в свое дело! Дура, ну разве так можно! В конце концов, неужели так трудно держать язык за зубами?

Де ла Рош приподнял брови в ответ на мой вопрос:

— Я? Нет.

— Ой, я не это… ну… простите, пожалуйста. А почему?

— Я должен?

— Не знаю. Извините.

— Все-таки, почему вы так подумали? Очень интересно.

Он улыбался, наверное, мой вопрос позабавил его, а не разозлил, как я думала. И я решилась-таки сказать, меня просто раздирало любопытство.

— Она была красивая. Наверное, — поспешно добавила я, — во всяком случае, мне так показалось.

— Да, красивая, — согласился де ла Рош, — слишком красивая. Но это не причина для того, чтобы все любили ее.

Я открыла рот, чтобы задать очередной идиотский вопрос, но успела остановиться, не издав не звука.

— Этот вопрос закрыт? — поинтересовался он.

— Конечно, — согласилась я поспешно, — абсолютно. Обещаю, что больше ничего не буду спрашивать, месье.

— Нет, если хотите — спрашивайте, мадемуазель. Я никогда не делал из этого секрета. Наверное, вы считаете, что я веду себя как бесчувственное бревно. Но поверьте, прожив с Элизой пять лет, я слишком многое терпел. И в данный момент во мне ничего не осталось, кроме облегчения. И все-таки, мне хотелось бы знать, кто ее убил.

Я судорожно вздохнула и несколько раз переступила с ноги на ногу. Я-то знала, кто это сделал. Может быть, сказать ему и навсегда избавиться от этого груза? Да, но я совсем недавно нагородила такую кучу лжи. Просто стыдно признаваться в этом. И еще, я ужасно боялась, что Гранден узнает о моем присутствии за портьерой в тот злополучный день. И я промолчала.

— Но мне кажется, — продолжал де ла Рош, — я этого никогда не узнаю. Стены Лувра умеют хранить секреты. Если подумать, сколько людей здесь пропадало..!

Тем временем мы дошли до парадной залы, где он остановился.

— Идите, — сказал он, — хотя нет, стойте. Повернитесь.

Я повернулась, не понимая, зачем. Де ла Рош аккуратно отряхнул мое платье.

— Пыль, — пояснил он.

— Спасибо, месье.

— Не за что. Вам спасибо.

— А мне за что?

— За ценную идею.

— Вы издеваетесь! — вспыхнула я.

— Нет-нет, — поспешил заверить меня он, — мне жаль, конечно, что тесть расстроился, но для меня все обернулось очень удачно, если смотреть на дело с такой точки зрения. А теперь мне нужно вернуться туда, — он мотнул головой в противоположную сторону, — нельзя надолго оставлять его там одного.

— Да, конечно, — согласилась я.

— И спасибо вам еще раз, — взяв мою руку, де ла Рош слегка пожал ее и отпустил, — хорошо, не за вашу идею, а за вашу неоценимую помощь и сочувствие. Вы очень мужественная и смелая девушка. Я просто восхищаюсь вами.

Это я-то смелая? Этими словами он сильно меня удивил. Да я же трусиха, каких поискать!

— Вы ошибаетесь, месье, — возразила я, — я сто раз была готова умереть от страха.

— Это ли не настоящая смелость, — улыбнулся де ла Рош, — надеюсь только, что вы не сочли меня закоренелым эгоистом.

— Не больше, чем себя, — заверила я его и тут же об этом пожалела.

Утешила, нечего сказать. Быть эгоистом больше, чем я попросту невозможно. А в последнее время я открыла в себе необозримые глубины этого.

Но де ла Рош, по-видимому, не догадывался, какие пороки во мне скрываются и рассмеялся.

— Оревуар, мадемуазель, — сказал он на прощанье, повернулся и отправился назад по коридору.

Я вернулась в залу чрезвычайно раздосадованная собственным дурацким поведением. Давненько я не вела себя столь глупо. А уж идиотских вопросов задала, наверное, больше, чем за последние десять лет своей жизни. Ужасно стыдно за собственное слабоумие. Наверняка он сейчас потешается над этим. Так мне и надо.

4 глава. Поклонники

Прошло еще несколько дней и я поняла, что облегчения мне не дождаться. Я слишком много надежд возложила на родственников Элизы. Как будто мне стало легче оттого, что ее труп нашли. Так вот, не стало, ни капельки. Напротив, возникло ощущение, что стало еще хуже.

Я просто не представляю, что мне делать. Как поступить. Да что я могу? Ведь я слабая, беспомощная девушка. Мне становится дурно при виде крови, я до ужаса боюсь, что Гранден узнает… Я многого боюсь. Если я начну перечислять это здесь, мне места не хватит.

Но все же, меня грызло чувство, что кое-что я могу сделать. Например, сказать все де ла Рошу. Да, это сделать я могу. И подозреваю, что после этого мне станет гораздо легче. Но мешает то, что я уже солгала ему. Сказала, что понятия не имею, кто убил Элизу. Как я скажу ему, что это неправда? Как потом посмотрю ему в глаза? Нет, это совершенно невозможно.

Видно, не будет мне облегчения.

Что сделали бы на моем месте разумные люди? Они непременно подняли бы шум, сообщили об убийстве куда следует со всеми подробностями. Убийцу бы поймали и посадили в тюрьму, где ему и место. А сами они были бы в полной безопасности. А что делаю я? Я молчу, делая вид, что ничего не случилось, облегчая жизнь Грандену. И почему? Из-за дурацкой трусости. И кому от этого лучше? Только убийце, больше никому. Даже мне. Мне, если подумать, хуже всех, особенно если представить, как умело я умею скрывать свои чувства. С такими способностями меня нужно показывать людям для примера, как НЕ НАДО делать.

Сегодня я видела Грандена. Он подошел и пригласил меня на танец. Я услышала это, наверное, с пятой попытки, потому что от ужаса приросла к полу, оглохла и ослепла и лишь тупо повторяла: «Что?» Когда до меня дошел смысл вопроса, я с трудом смогла сдержать вздох облегчения. Со страху мне показалось, что Гранден спрашивает меня, зачем я смотрела, как он убивает Элизу или что-то в этом духе. Бог мой, что я, зациклилась на этом?

Но танцевать с ним не пошла. При мысли о том, что он возьмет меня за руку, меня начинало трясти. Свой отказ я сформулировала просто: помотала головой, уговаривая себя не падать в обморок. Вот потеха была бы людям! Человек пригласил девушку на танец, а она в обморок хлопнулась.

Когда Гранден отошел с недоумевающим выражением лица, Дениза наклонилась ко мне и спросила:

— Что с тобой, Сюзон? Уж не влюбилась ли ты в этого красавчика?

— Кто, я?! — ужаснулась я.

Спятили они все, что ли? Сначала Алиенор, потом Дениза. Что за наказанье! Неужели, им в голову не приходит ничего другого?

— Бедная девочка, — вздохнув, посочувствовала мне Дениза, — кажется, это серьезно.

— Что ты имеешь в виду?

— Чувства. Неужели, это с тобой наконец случилось?

— Что «это»? — уточнила я.

— Ты влюбилась.

— Кто?

— Да ты, глупышка.

— В кого?

Подруга посмотрела на меня и покачала головой.

— Сама знаешь.

— Ничего я не знаю, — упрямо заявила я, — глупости.

— Но это же видно невооруженным глазом.

— Твоему невооруженному глазу не помешали бы очки.

Дениза засмеялась:

— Сюзон шутит, значит она спустилась с небес на землю. Как бы то ни было, я ценю твой выбор. Потрясающий мужчина.

О да, тут я была с ней согласна. Гранден потрясал меня до спинного мозга. Мне уже начали сниться кошмары с ним в главной роли. В роли монстра.

— Ты, наверное, считаешь себя очень умной, — отпарировала я.

— Хочешь сказать, что я — дура? — обиделась Дениза.

— Не дура, но делаешь неправильные выводы.

— Не юли. Ты просто не хочешь признаваться. Не пойму только, что в этом стыдного.

Признаться, мне это надоело. Где ты, спокойная жизнь? Ни минуты покоя. Какие же нужны силы, чтобы все это выдержать. Алиенор, Дениза со своими глупыми, неправдоподобными догадками. И самое жуткое — Гранден. У меня такое впечатление, что он заменил дьявола. Только дьявол — это нечто страшное, но абстрактное. А Гранден — существо реальное, и что самое ужасное, находится чересчур близко от меня.

Когда мы с Денизой возвращались к себе, в коридоре опять наткнулись на Грандена. Я вцепилась в руку подруги так, что она едва не взвыла и прошипела:

— Пойдем отсюда.

— Погоди ты, — рассердилась Дениза, ничего не понимая и пытаясь освободить свое запястье, — не видишь, он хочет поговорить с тобой.

— Пойдем отсюда, — повторила я, начиная тянуть ее вперед.

— Стой, Сюзон, мне больно. Да остановись же! Не будь такой трусихой, по-моему, ты ему нравишься.

— Пойдем отсюда!

Ничего другого не приходило мне в голову. Я сдвинула наконец Денизу с места, преодолев ее сопротивление и мы начали подниматься по лестнице.

На повороте я выпустила руку подруги и почти бегом помчалась в свою комнату.

Господи, когда я прекращу так отвратительно себя вести? Если так будет продолжаться, он обо всем догадается. Нельзя выдавать себя с головой. Нужно взять себя в руки. Иначе, он задушит меня также, как задушил Элизу. Своими ужасными руками.

Я зажала рот рукой и почти упала в свою комнату, распахнув дверь. Кинулась к окну, потянула раму и жадно вдохнула в себя свежий воздух. Стало немного легче.

— Сюзон, — услышала я и обернулась.

Это была Дениза. Она, разумеется, и не подумала оставить меня в покое. Мне никогда не дождаться этого счастья.

— Что с тобой происходит, Сюзон? Ты ведешь себя как-то странно.

Она закрыла за собой дверь и села на стул, внимательно глядя на меня.

— Странно? — повторила я.

— Да, странно. Неужели, ты не видишь, что он тоже к тебе неравнодушен?

Это «тоже» меня умилило почти до слез. Я была готова рыдать от злости и отчаянья, что меня никто не понимает.

— Мне все равно, — злобно отозвалась я, — гораздо больше меня волнует, что на улице сильный ветер.

— Причем тут ветер? — она приподняла брови.

— Он растрепал мне волосы.

— А зачем ты открывала окно?

— Не знаю.

— Сюзон, на каком свете ты находишься? — Дениза закатила глаза, — нельзя быть такой рассеянной. Даже принцесса это заметила. Как-то она сказала, что приняла на службу блуждающего призрака.

— Я похожа на призрака?

— Я скажу тебе, на кого ты похожа! — вспылила подруга, — на человека, которого прибили поленом по голове, и он до сих пор не знает, на месте она или нет.

Сравнение у нее получилось очень образным. Я даже представила себе этого бедолагу, который никак не может сообразить, где же находится его голова и что с ним произошло.

— Не надо злиться, — сказала я наконец.

— На тебя невозможно не злиться, — в раздражении отозвалась она, — ты ведешь себя так, что очень хочется стукнуть поленом. Не думаю, что что-то изменится.

— Где ты возьмешь здесь полено? — спросила я с живым интересом, — сейчас лето.

Дениза подскочила, схватила с туалетного столика гребень и запустила им в меня. Я успела увернуться.

— Вот тебе вместо полена! — прокомментировала она свой жест.

— Что ты привязалась к полену?

Кажется, мы обе успели к нему привязаться, как к родному. Вот уже минут пять с полной серьезностью обсуждаем именно его.

— Это я привязалась к полену? — воскликнула она, — да я тебя сейчас отколочу!

Я огляделась по сторонам, надеясь найти хоть что-нибудь, чем можно было бы обороняться от взбесившейся Денизы.

И в этот момент открылась дверь и в комнату вошла Марселла. Она оглядела нас и сразу обо всем догадалась. У Марселлы нюх на такие события как у собаки.

— Эге! Вы кажется подраться собрались?

— Вовсе нет, — Дениза перевела дух и заулыбалась.

— Тебе показалось, — добавила я, поднимая с пола многострадальный гребень.

Однако, Марселлу так просто не проведешь.

— Мне не показалось, — твердо сказала она, — ну-ка, признавайтесь, что не поделили. Дениза, на тебя это не похоже. Здесь замешан мужчина? Так, Дениза?

Она не сводила своего инквизиторского взгляда с подруги. Дениза не выдержала и пяти секунд, с Марселлой тягаться — себе дороже.

— Это все из-за нее! — выпалила она, указав на меня.

— Она хотела треснуть меня поленом, — пожаловалась я.

— Каким еще поленом? Где вы взяли полено летом?

— Ненавижу это полено! — взорвалась Дениза, топая ногой.

— Успокойтесь, — прервала возобновляющуюся ссору Марселла, — Сюзон, оставь полено в покое. Дениза, объясни, в чем дело.

Трясясь от негодования к полену, та в нескольких словах выложила ей свою версию событий. Марселла слушала с огромным интересом, бросая на меня любопытные взгляды. Наконец, произнесла:

— Согласна. Сюзон, ты ведешь себя странно.

— Ну и что, — отозвалась я не слишком любезно.

Против Марселлы было два средства: уйти и не слушать, либо грубить в ответ. Уйти из своей комнаты я не могла, с какой это стати я должна уходить из собственной комнаты?

— Что за мужчина? — поинтересовалась Марселла.

— Я не знаю, как его зовут, — к Дениза постепенно начало возвращаться обычное расположение духа, — но он очень привлекателен: черные волосы, темные глаза, тонкий профиль. А фигура! — она даже зажмурилась, как кошка от удовольствия, — восхитительный мужчина!

Марселла усмехнулась.

— Надо же, кого себе выбрала наша недотрога! Нужно отбить его у тебя, Сюзон. Ты наверняка не знаешь, что с ним делать.

— Забирайте и оставьте меня в покое, — отозвалась я.

Они мне так надоели, что захотелось завизжать. А что, если и правда завизжать? Может быть, отстанут? Вряд ли. Я стиснула зубы и сжала кулаки.

Марселла засмеялась. Дениза мотнула головой в мою сторону:

— Вот, видишь? Она просто издевается над нами. Нет, чтобы рассказать, поделиться… Вцепилась мне в руку, аж искры из глаз посыпались. Точно, синяки будут.

— Покажи.

Марселла оглядела запястье подруги и вынесла вердикт:

— Не будут.

— Но они уже начинаются, — не успокаивалась Дениза, — вот, уже пятна появились. Здесь и здесь.

— Не махай у меня перед носом своей рукой. Сюзон, ты в самом деле влюбилась?

Я на мгновение закрыла глаза.

— А что, похоже?

— Очень похоже. Не нужно так переживать, детка. Это совсем не страшно, поверь мне. Я тоже влюблялась и, как видишь, жива и здорова.

— Рада за тебя, — процедила я сквозь зубы.

— Нельзя быть такой скрытной, — вступила Дениза со своей партией, — мы же подруги. И ничего от тебя не скрываем. Признайся, влюбилась?

— Ох, — застонала я, — я устала. Мне плохо.

— Он тебя обидел, да? — на лице Марселлы появилось искреннее участие, — каков наглец. Конечно, тебе плохо. Мне бы тоже было плохо.

— Да тут любому станет плохо, — заключила Дениза.

Меня уже и вправду начало мутить. Еще немного — и они смогут убедиться, как именно мне плохо.

— Я вас умоляю, пожалуйста, уйдите, хорошо?

— Мы не уйдем, пока ты не признаешься, — не согласилась Дениза.

— Ну хватит, — возразила Марселла, — ей и в самом деле нужно побыть одной. Может быть, она хочет поплакать. Но Сюзон, потом ты нам расскажешь?

— Непременно, — подтвердила я, глядя, как они продвигаются к двери.

Неужели, они уходят? Или мне мерещится? Я пообещала бы им все, что угодно, лишь бы они ушли и оставили меня в покое.

— Пойдем, — Марселла потянула Денизу за руку.

Та ободряюще мне подмигнула и открыла дверь.

Девушки вышли в коридор, я уже облегченно перевела дух, но не тут-то было. В самую последнюю минуту дверь приоткрылась, в щель заглянула Дениза и шепотом спросила:

— Скажи хотя бы, как его зовут?

— Пойдем, Дениза, — Марселла вытащила подругу в коридор и плотно закрыла дверь.

Спасибо и на том.

Ох, уж эти вездесущие подруги, сующие всюду свои любопытные носы! Ну, что я им сделала? Почему они выдумывают такие гадости обо мне?

Я подошла к столу, налила в стакан воду из графина и выпила ее залпом.

Последнюю неделю я чувствовала себя неважно. Была вялой и слишком рассеянной. До такой степени, что сидя за столом, забывала, поела я уже или нет. Это не могло закончиться добром. На меня уже начинали косо подглядывать. Впрочем, я и раньше считалась самой странной из всех фрейлин, которые были, есть и будут служить принцессе. Я вела себя нетипично для фрейлины, которые должны выполнять пожелания ее высочества, всюду приглядывать и наблюдать. А еще, большинство девушек, попадающих на службу к принцессе, весьма успешно принимали участие во всевозможных дворцовых интригах. Рассеянность для этого не подходит. Я же являла собой совершенно противоположный образ. Это за мной следовало приглядывать, чтобы я не выкинула что-нибудь по рассеянности. Так что, неудивительно, что меня всегда считали странной. Странно только одно: почему меня до сих пор не выгнали со службы. Вот, это загадка так загадка.

В конце недели мне выпала очередь почитать принцессе перед сном. Она вызвала только меня одну. Мне бы насторожиться, но я ни на мгновение ни усомнилась.

Я читала книгу, а принцесса сидела перед зеркалом и причесывалась, хотя обычно это делала одна из нас.

— Мадемуазель де ла Фонтэн, — вдруг сказала она.

Достаточно громко. Но надо знать мою рассеянность, я просто не обратила на это внимания, продолжала читать до тех пор, пока случайно не подняла на нее глаза и не увидела, что принцесса развернулась ко мне и смотрела в упор.

Я уронила книгу на пол, потом подняла ее и сунула подмышку.

— Д… да, ваше высочество?

— Вы вообще когда-нибудь слышите, что вам говорят?

— Да… м-м-м… конечно… чаще всего…

Я замялась, не зная, что добавить еще. Ясно, что мне неспроста задали этот вопрос.

— Чаще всего? Это интересно. Потому что, меня вы чаще всего не слышите. О чем вы думаете, мадемуазель де ла Фонтэн?

Я пожала плечами и едва не уронила книгу снова. Поймав ее на лету, я стиснула переплет обеими руками, прижав к груди.

— П… простите, ваше высочество.

— Положите же эту книгу куда-нибудь! — рассердилась принцесса, — что за наказание Господне!

Я сунула книгу под стул и выпрямилась, глядя на принцессу во все глаза.

— Глядя на вас, можно подумать, что умом вас Бог обидел, — продолжала она, — но я знаю, что это не так. Вы не глупы, но рассеянны ужасно, просто ужасно. И ничего вас не берет, — внезапно она рассмеялась, — я просто не знаю, что с вами делать. Боюсь давать вам самое простое поручение, потому что вы непременно все перепутаете и сделаете как раз наоборот. А как вы читаете! Просто уму непостижимо! Вы думаете, о чем вы читаете, мадемуазель?

— Конечно, ваше высочество, конечно, думаю, — поспешила заверить ее я.

— Неужели? Тогда повторите последнюю прочитанную фразу.

Вот тут она меня уела. Я ее не помнила, хоть убей. Принцесса приподняла брови, дожидаясь моего ответа, потом хмыкнула, понимая, что это напрасная трата времени.

— Скажите хотя бы, как называется эта книга.

— Сейчас, — я наклонилась, чтобы поднять ее, но принцесса махнула рукой.

— Господи! Сядьте, де ла Фонтэн.

Я послушно опустилась на стул. Принцесса продолжала, закончив причесывать волосы и откинув их назад:

— Когда вы поступили ко мне на службу, я видела, что вы рассеянны. Вместо того, чтобы слушать, вы рассматривали птичек за окном. Но сейчас это нечто немыслимое. Начать с того, что, когда я попросила вас подать мне флакон с духами, вы дали мне щипцы для завивки волос.

Я ужаснулась. Господи, неужели и правда перепутала? Как я могла! С ума сойти! Неудивительно, что она так злится.

— Простите, ваше высочество.

— Но это еще не все, — не замолкала принцесса, — после того, как я не взяла у вас щипцы, вы сунули мне румяна. А теперь, как выяснилось, даже не помните об этом. Что с вами происходит, де ла Фонтэн?

— Ничего, ваше высочество, — поспешно ответила я.

— Не пытайтесь меня в этом уверить. Вы, наверное, воображаете, что этого никто не замечает. Однако, вы ошибаетесь, мадемуазель. Вид у вас как у зайца, за которым бежит гончая. Чего вы боитесь?

Я замотала головой. Ни за что ей не признаюсь, даже если она начнет меня пытать. Хотя, пожалуй, это неудачное сравнение. Если начнет, то выложу все, даже то, чего не знаю. Ужасно боюсь боли.

— Собственно говоря, это ваше дело. Но хочу вас предупредить, де ла Фонтэн, что, если вы влезли в какое-то нехорошее дело, лучше прекратите. Это может быть опасно.

Я присела.

— Благодарю вас, ваше высочество.

— А теперь идите, — принцесса махнула рукой на дверь, — надеюсь, вы слышали хоть что-нибудь из того, что я сказала. Кстати, читаете вы скверно. Просто сил нет, слушать, как вы бубните. Хуже, чем Лагранж, честное слово. Ступайте же.

Я снова присела и выскользнула за дверь. Неужели, это так очевидно, что даже принцесса догадалась? А ведь ей нет до меня никакого дела. Вот так. Что же теперь делать?

Этот вопрос я задавала себе уже сотни раз и ни разу не ответила. Ну не знаю я, что делать, не знаю! Боже мой, почему это происходит именно со мной? Почему ни с кем-нибудь другим, с Марселлой, к примеру? Почему я так несчастна? О-о, какая я бедная, несчастная, перепуганная, слабая, маленькая девушка! И я заплакала, уткнувшись лицом в подушку. От такого любой бы заплакал. Как тут не расстроиться, если я совсем одна наедине с ужасной тайной, и никто не может мне помочь!

Выплакавшись, я вытерла слезы платочком и вспомнила о том, что сегодня утром мне принесли несколько писем из дому, и что я забыла их прочесть. Неудивительно, что забыла, я же сунула их в ящик стола. У меня есть неприятная привычка забывать о вещах, как только они исчезают с глаз моих.

Я развернула первое письмо, которое написала мама. Конечно, она как обычно учила меня, как следует заводить полезные знакомства и стать незаменимой. Как ребенок, ей-богу! До такой степени не знать собственную дочь. Даже если я и последую ее советам, стану пытаться разыскать тех людей, которые по мнению мамочки могут быть полезными, то ничего хорошего из этого не выйдет. Когда у меня что-нибудь выходило хорошо?

Читая ее письмо, я натолкнулась на следующие строки: «Сюзон, главное, не соверши глупости и не влюбись в абсолютно бесполезного человека». Неужели, Алиенор что-то ей сказала о том случае? Конечно, сказала! Некоторым женщинам нельзя доверять никаких секретов, все равно разболтают. И, как будто этого мало, еще и такого насочиняют, что волосы дыбом встают. Вот и Алиенор не смолчала.

Папа писал совсем о другом. Он старательно перечислил все новости, не забыл и про подожженный дом, правда, с его слов выходило, что загорелись только портьеры. «Только»! Слышала бы его мама, как бы она разозлилась! Это были ее любимые портьеры. Впрочем, я считаю, главное, что все остались живы и здоровы.

После новостей папа осведомлялся о моем здоровье и самочувствии, хорошо ли я кушаю и вовремя ил ложусь спать. В этом все мои родители. Мама плетет интриги, а папа заботится о более насущном. Точнее, он пытается это делать, но выходит это у него из рук вон плохо. Даже не знаю, в кого я собственно пошла. Возможно, во мне собралась вся их недальновидность и непрактичность, бесхозяйственность и откровенная лень. Папа весь в своих опытах, иногда он забывает поесть, если мы ему об этом не напомним. А мама вечно обдумывает интриги мирового масштаба, забывая о том, что нужно вести хозяйство и экономить деньги. Она — прирожденная интриганка, насущные проблемы выводят ее из себя.

Так уж получилось, что до замужества за домом присматривала Алиенор. А теперь все идет своим чередом. Вполне возможно, что мы вскоре совсем разоримся. Меня это почему-то не волнует. Чему удивляться, ведь я такая же непрактичная, ленивая и рассеянная, как и мои родители.

Третье письмо было от Бернарда, моего кузена. У нас с ним сохранились прекрасные дружеские отношения, и когда мы долго не видимся, то вознаграждаем себя письмами. Точнее, Бернард вознаграждает, а я вечно забываю написать ему ответ.

Итак, кузен писал по своему обыкновению только о себе, своих проблемах, удачах и поражениях. Слог у него легкий и приятный, я всегда зачитываюсь его историями. Но этот раз он подробно, на трех страницах описал свою только что приобретенную лошадь, все в деталях, только портрет не нарисовал. Какая она красавица, да какая она породистая, да как с места берет галоп. И что он уже успел проверить ее на выносливость и на скорость, и пришел в полнейший восторг. В общем, не лошадь, а клад. Потом сообщил мне, что та девушка, в которую он влюбился месяц назад, его глубоко разочаровала, и что это была совсем не любовь, а пустое увлечение. Зато новая девушка — просто прелесть и что он от нее в полном восторге.

За последние два года девушки у Бернарда сменялись с калейдоскопической быстротой, по крайней мере, в письмах. Только я запомню, как зовут одну, как непременно появляется другая. Вскоре я поняла, что запоминать их имена бессмысленно, оставила усилия и всех их именовала просто: «девушка».

Бернард старше меня на четыре года, сейчас ему двадцать один год. Жениться он в ближайшем будущем не собирается, участь холостяка его устраивает как нельзя лучше. Тем более, что жениться ему рано. У него еще ветер в голове гуляет, это даже я чувствую, не говоря уже о наших родителях, которые называют его прямо — повеса.

Впрочем, повеса или нет, но читать его письма очень весело. Я так смеялась, что совсем забыла о своих горестях. Потом сложила все письма в шкатулку, приспособленную специально для этой цели и убрала подальше. Письма я не даю читать никому. Не люблю этого, ведь они предназначены для меня одной. А у Марселлы и Денизы, особенно у Денизы есть нехорошая привычка считать все письма своими. Мало того, что они постоянно читают друг другу послания от поклонников, так еще и требуют того же от меня. Я всегда отговариваюсь тем, что у меня нет никаких поклонников. Но даже если б и были, никогда бы не стала читать подругам их послания. Не люблю, когда они начинают всюду совать свои любопытные носы.

Ко мне вновь вернулась задумчивость, но усиленно жалеть себя я перестала. Бессмысленное это занятие и очень вредное. И я знаю это, а всю сознательную жизнь только этим и занимаюсь.

В дверь осторожно постучали. Я в это время валялась на постели, сбросив туфли и потому подскочила. Стараясь нащупать ногой хоть один из предметов обуви, я лихорадочно оправляла платье, одновременно пытаясь пригладить волосы. Но ничего толком у меня не вышло. Одну из туфлей я загнала под кровать так основательно, что для того, чтобы достать его, понадобилось бы залезать туда до половины. Поправляя волосы, я случайно зацепила шпильку, она вывалилась и несколько прядей рассыпались. Так что, зрелище я представляла собой презабавное.

— Кто там? — с отчаяньем спросила я.

Делать все равно нечего. Нужно подать хоть какие-нибудь признаки жизни.

— Сюзон, — услышала я голос Денизы, — можно к тебе?

— Н… нет. Прости, Дениза, я… э-э-э… я…

Мои неуверенные и жалкие оправдания не произвели на нее никакого впечатления. Подруга открыла дверь и заглянула вовнутрь.

— Что ты делаешь? — спросила она, окидывая меня заинтересованным взглядом.

Я постаралась принять самый непринужденный вид.

— Пытаюсь причесаться, — отозвалась я, — так что, сама понимаешь…

— Пытаешься? — переспросила девушка, заходя и закрывая за собой дверь, — да, это заметно, что пытаешься. Может быть, тебе помочь?

Я кивнула, понимая, что от нее не отвязаться, а также то, что самой мне ни за что не справиться. Дениза подхватила гребень и принялась ловко орудовать над моей прической. Вскоре я стала походить на приличного человека, а не на пугало огородное.

— Ну вот, — заметила Дениза, — теперь куда лучше. Ты уже пришла в себя?

— А что случилось? — я приподняла брови.

— Ну, не надо, — она захихикала, — я все понимаю. Наверное, все глаза уже выплакала, думая о своем предмете страсти. Только вот, о котором?

Я молча смотрела на нее, ничего не понимая и начиная раздражаться. Кого еще она решила приписать мне в любовники? Оказывается, их много. Если хочешь узнать подробности своей личной жизни, обратись к подругам. Они тебя просветят так, как тебе и не снилось. Узнаешь много нового из того, чего никогда и не подозревала. В общем, подруги всегда выручат тебя в этом случае.

— Что ты имеешь в виду? — все же спросила я.

— Я вот вспоминала твою встречу с жгучим брюнетом и вдруг меня озарило.

— Да? — вежливо осведомилась я.

— Есть ведь еще один. Помнишь, на приеме ты еще пошла с ним танцевать, а потом так долго разговаривала, что я даже начала опасаться, как бы принцесса тебя не хватилась. А потом совсем куда-то исчезла. Так это он — твой избранник?

— Не помню, — отрезала я сердито.

— Ну, как же? Такой симпатичный шатен. Просто поразительно, какие мужчины обращают на тебя внимание! Один другого краше. Скоро ты приберешь к рукам всех более-менее красивых, а бедные женщины останутся ни с чем.

— Дениза, — начала я, но подруга меня перебила.

— И кому ты отдаешь предпочтение? Первому или второму? На твоем месте я предпочла бы брюнета. Он мне нравится больше.

— Дениза…, - снова попыталась я ее прервать.

Куда там! Если Дениза оседлает своего любимого конька, ей нет удержу.

— И потом, вместе с ним ты смотришься куда эффектней. Шатен тебя бледнит. И потом, мне кажется, он настроен как-то несерьезно. Все смеялся, забавлялся, а брюнет…

— Хватит, — отрезала я, сумев вклиниться в этот поток.

— Не сердись, — примирительно заметила Дениза, — ты им нравишься. Обоим. Я заметила.

Я без сил опустилась на кровать. Господи, когда же это закончится!

— Ну, признайся, кто из них тебе нравится больше, — настаивала подруга.

Мне уже хотелось ее пристукнуть. Или заткнуть чем-нибудь рот, чтобы она хоть немного помолчала. Я стала оглядываться по сторонам в поисках подходящего предмета. Ничего подходящего не обнаружила, кроме одинокой туфли. Не запихивать же ее в рот Денизе, в самом деле.

— Нельзя быть такой скрытной. Я тебе постоянно рассказываю о таких вещах.

— У меня болит голова, — сказала я.

— Ты плакала? Вот поэтому она и болит. Ничего, выпей воды, полегчает.

— Я не плакала.

— А что еще ты тут делала так долго?

— А что, тут больше делать нечего, кроме как плакать?

— В одиночестве — да, — она захихикала.

— Боже, — простонала я.

— Сюзон, — Дениза недолго думая, присела рядом со мной, — ты слышала последнюю новость?

— Нет.

— Ну конечно, кого я спрашиваю! Ты помнишь Луизу Фернье? Она тоже была фрейлиной ее высочества.

— Кто это?

— Сюзон, это уже слишком! Ведь вы знакомы. Марселла была с ней более близка, они считались подругами. Вспомнила?

— Должно быть, у нее железные нервы, если она могла терпеть Марселлу, — не смолчала я.

Дениза покачала головой. Кажется, она осуждала мою неумеренную язвительность.

— Марселла вовсе не такая плохая, — встала она на ее сторону, — правда, такая же язва, как и ты. Вот с ней ты быстро нашла общий язык. Да, она еще была помолвлена с каким-то молодым человеком.

— Кто, Марселла?

— Сюзон, — тут Дениза тяжело вздохнула, — спустись с небес и слушай. Разве я говорю о Марселле?

— Только что ты о ней говорила.

— С тобой нужно иметь огромное терпение, — она покачала головой, — я говорила о Луизе. Это Луиза была помолвлена с молодым человеком.

— Ты хочешь сказать, что теперь она вышла замуж за него?

— Я ничего подобного сказать не хочу. Она вообще не вышла замуж. Теперь она занимает куда более высокое положение, чем вначале. Всех оставила с носом.

Я пожала плечами, не понимая, что имеет в виду Дениза. От нее ведь можно ожидать чего угодно. Когда она начинает болтать, то остановить ее может лишь прямое попадание пушечного ядра. И в болтовне Дениза отличается непоследовательностью. Она перескакивает с одного на другое так скоро, что вы не успеваете следить за ходом ее мысли, для нее совершенно понятной, но тайной за семью печатями для остальных.

— Кто кого оставил с носом? — спросила я, пытаясь расставить точки над «и». Нужно в конце концов определиться.

— Сюзон, ты меня не слушаешь, — упрекнула подруга, — я уже полчаса пытаюсь тебе объяснить, что говорю о Луизе. О Луизе Фернье!

— Да, я помню. Так это она оставила всех с носом. Понятно. А каким образом?

— Иногда мне кажется, что ты сию минуту спустилась с Луны и не понимаешь, где находишься. Об этом уже неделю говорит весь Лувр! Луиза стала фавориткой короля!

— Понятно, — сказала я, — а что такого интересного ты хотела мне сообщить?

Дениза возвела глаза к потолку. На ее лице было ясно написано, что она не понимает, как со мной вообще можно разговаривать. А может, она искала там того самого пресловутого терпения, которого ей так не хватает?

— Ты просто невыносима, — заявила Дениза наконец, — это я и имела в виду. Простая фрейлина стала фавориткой короля. Разве это не удивительно?

— Наверное, она хорошенькая, — предположила я.

— Кто? Луиза? Ничего подобного!

— Хочешь сказать, что она страшная, как смертный грех? — изумилась я, — кошмар! Теперь понимаю, что об этом говорит весь Лувр!

Подруга схватила подушку и ощутимо треснула меня по спине.

— Прекрати! Ты еще хуже Марселлы. Не выводи меня из себя! Сама прекрасно знаешь, что таких страшных во фрейлины не берут. Луиза довольно мила, но нет в ней ничего особенного. Ее нельзя назвать ни красивой, ни хорошенькой. Так, не пойми что.

— Ты просто завидуешь, — догадалась я.

— Там абсолютно нечему завидовать. Если бы ты напрягла свою дырявую память вместо того, чтобы язвить, то сама вспомнила бы, как она выглядит. Я не преувеличиваю нисколько.

А вот в это я не верила. Слышала собственными ушами, как Дениза описывала невесту одного из мужчин, который ей как-то приглянулся. Услышав это описание, вы бы посочувствовали и бедной девушке, вынужденной жить с такими дефектами внешности, и несчастному жениху, который всю жизнь будет вынужден такое терпеть. А когда я увидела эту особу собственными глазами, то заметила, что она очень даже хорошенькая. Во всяком случае, не хуже самой Денизы. Так что, ее описанию Луизы я не поверила ни на грош. Тем более, что в памяти начали смутно оживать какие-то образы. Вроде бы, я начинала припоминать эту самую Луизу. Очень даже симпатичная девушка.

— Но конечно, мне жаль, что его величество обратил свое внимание на столь ничтожную особу, когда кругом столько красавиц. Ты, к примеру.

— Меня не припутывай, — предупредила я ее.

— Да, верно, с тобой бы ничего не вышло. Ты наверняка никогда не поняла бы, что именно тебе хотят сказать.

И Дениза расхохоталась самым возмутительным образом. Теперь была моя очередь схватить подушку и стукнуть ее по макушке. Она ничуть не обиделась, продолжая помирать со смеху.

— Ну, признайся, Сюзон, ты рассеянна до изумления. Никогда не забуду, как бедный виконт де Севинье пытался за тобой ухаживать. Мы с Марселлой едва не скончались от смеха. Да-да, сейчас ты спросишь, что еще за виконт и почему ты его не знаешь. Забудь.

И она продолжала веселиться. Глупое создание. Я кинула в нее подушку и сердито отозвалась:

— Ты такая же язва, как и Марселла. А может быть, даже хуже.

— Я пошутила. Но все же, Сюзон, нельзя быть столь оторванной от реальности. Нужно изредка прислушиваться к тому, что происходит. А то, так ты пропустишь собственную свадьбу. Ну, признайся же, в кого ты влюблена? В шатена или брюнета?

— В обоих сразу.

— Сама ты язва, — заключила Дениза, вставая, — никаких сил нет с тобой разговаривать.

Я не сделала никаких попыток смягчить впечатление. Может быть, теперь она уйдет.

Дениза ушла не сразу. Она еще минут пять пыталась разузнать о предмете моей страсти, но так как я сама не имела об этом ни малейшего понятия, то подруга так ничего и не выяснила, и ушла обиженной на мою скрытность.

Перед уходом она сказала:

— Никогда больше не буду ничего тебе рассказывать. Может быть, тогда ты поймешь, как некрасиво поступаешь.

— Ты не сумеешь, — хмыкнула я, — это выше твоих сил.

Злобно фыркнув, Дениза вылетела за дверь и громко ею хлопнула. Я не поленилась встать и запереть ее за ней. Хотя бы сегодня нужно быть уверенной, что ко мне в комнату больше никто не вломится требуя, чтоб я немедленно выложила, в кого же все-таки влюбилась. Ну, что за странное любопытство!

5 глава. Возвращение домой и сюрприз

Сегодня Дениза с Марселлой в свободное время вытащили меня на прогулку.

— Ни к чему, Сюзон, бродить всюду в одиночестве, — заявила Дениза, — хотя я, конечно, понимаю — любовная тоска.

— Да какая там любовная тоска! — фыркнула Марселла, — это у нее в крови. Она обожает бродить где попало.

Марселла как всегда попала в точку. Умеет она ляпнуть, как по заказу, этого у нее не отнять. Говорит все прямо, как на духу. Вкупе с наблюдательностью, живым умом и язвительностью это составляет гремучую смесь.

Мы прогуливались по дорожкам парка медленным шагом. Дениза и Марселла держали меня под руки с обеих сторон. Наверное, для того, чтобы я ненароком не сбежала. Погода была отличной: светило солнце, дул легкий теплый ветерок, а небо было изумительно голубым.

— Какая красота! — вздохнула Дениза.

Марселла подтвердила это кивком, хотя, как мне кажется, не обращала на погоду никакого внимания. Ее всегда интересовали люди, а не красоты ландшафта.

— Хорошо, что дождя нет, — заключила она.

— О нет, не надо о дожде, — взмолилась Дениза, — тебе нельзя даже думать о дожде. Как только ты скажешь слово «дождь», он появляется, как по заказу.

Марселла улыбнулась.

— Кстати, Сюзон, что тебе сказала принцесса? — спросила она у меня.

— Корила меня за рассеянность, — ответила я.

— У нее ангельское терпение, — фыркнула Дениза, — я бы не выдержала.

Марселла посмотрела на нее скептически:

— Ангельское, вот как? На мой взгляд, даже для человеческого оно слабовато.

— Перестань.

— Это ты перестань. Разве я говорю неправду? Все это знают. Так же, как и о рассеянности Сюзон. Впрочем, на этой неделе она превзошла себя. Кто пытался нащупать ручку двери на противоположной от нее стене?

Дениза фыркнула.

— Пять минут пыталась наколоть на вилку одну-единственную горошину, а потом сунула в рот пустую вилку.

— Сначала пыталась выпить воду из пустого стакана, а потом уже налила ее.

— Эй, я все еще здесь, — напомнила им я, уязвленная такими наблюдениями.

— Да, — Марселла обернулась ко мне, — не хочешь объяснить нам, что все это значит?

— Не хочу.

— Это понятно, — заявила Дениза, — любовь.

— Не верю я в это, — подруга упрямо тряхнула головой, — вчера весь вечер ломала голову. Не похожа она на влюбленную.

— Глупости, — отмела это Дениза, — каждый реагирует по-своему.

— Возможно. Но есть и общие признаки. Ты только вспомни, Дениза, как она себя ведет. Она не смущается, не краснеет, не опускает глаза, а трясется. Знаешь, что это мне напоминает? Страх. Сюзон, чего ты боишься?

— Крыс, пауков и тараканов, — отозвалась я, не покривив душой.

Дениза, сдвинув брови, посмотрела на меня:

— Перестань.

Марселла засмеялась:

— Ничего мы от нее не добьемся, даже если из кожи вон вылезем. Сюзон, можно подумать, мы выпытываем у тебя государственную тайну. Ты влюбилась или нет?

— Я уже сто раз отвечала на этот вопрос. Конечно, нет.

— Я так и думала.

— А что же ты тогда смотрела на него так, словно он вырывает сердце из твоей груди? — сердито спросила Дениза.

Я представила, как Гранден это делает, и мне стало нехорошо. Марселла поддержала меня за локоть.

— Тебе плохо, Сюзон?

— Немножко, — я втянула в легкие побольше воздуха, — совсем чуточку.

— С чего это вдруг? — подозрительно спросила она, — ну-ка, выкладывай. Что-то мне это совсем не нравится. Уж не водишь ли ты нас за нос?

Дениза радостно закивала головой, довольная, что подруга наконец встала на ее точку зрения.

— На какой вопрос я должна сперва ответить? — я приподняла брови, — почему мне плохо или не вожу ли я вас за нос?

— Вот, пожалуйста! — воскликнула Дениза, — из нее ничего не вытянешь. Ну, абсолютно ничего.

— Тебя тошнит? — настаивала на своем Марселла.

— Нет.

— У тебя что-то было с этим брюнетом?

— Господи! Да нет же! Мне надоело, что вы задаете одни и те же вопросы снова и снова.

Я отвернулась в сторону, начиная жалеть, что поддалась на их уговоры и отправилась на прогулку. Сидела бы сейчас в своей комнате, читала книгу или просто смотрела в окно, и никто бы меня не теребил. Как это утомительно!

— Мы их задаем для того, чтобы ты ответила хоть на один из них.

— Я отвечаю.

— Правдиво ответила, — уточнила Марселла.

— Хочешь сказать, что я лгу?

— Не сердись, — Дениза помотала головой, — Марселла хочет сказать, что ты отвечаешь уклончиво и мы ничего не можем понять.

— А вам и не нужно ничего понимать.

— Мне это нравится, — фыркнула Марселла, — недаром говорят, что не суди по внешнему виду. Посмотришь на нее и начинаешь думать, что она мягкая, неуверенная, скромная, застенчивая и легко поддающаяся влиянию девушка. А на самом деле…

— Что на самом деле? — спросили мы с Денизой в один голос.

Переглянулись и одновременно пожали плечами.

— На самом деле Сюзон тверда, как кремень. Она только делает вид, что очень слаба и вот-вот отдаст Богу душу. Для того, чтобы это сделать, придется немало потрудиться и то, не факт, что это произойдет.

— В тихом омуте черти водятся, — кстати припомнила народную поговорку Дениза.

— Как вы мне надоели, — простонала я.

Они захихикали.

— У меня есть тетушка, — заговорила Дениза, — так вот, она уже лет десять как собирается помереть и каждый месяц говорит об этом, стонет, жалуется на свои многочисленные болячки. «Погодите немного, — говорит она, — недолго вам осталось меня терпеть. Ничего, ничего, я скоро умру и освобожу вас от своего утомительного присутствия». Но вот только это еще не произошло. И вряд ли, произойдет в ближайшие сорок лет.

— У меня тоже есть такая тетушка, — припомнила я тетю Камиллу.

— О — о, — протянула Марселла, — так это у вас семейное.

И они вновь расхохотались, только на сей раз куда громче. Я тяжело вздохнула. Это не подруги, а божеское наказание. И почему они постоянно надо мной потешаются? Точнее, потешаются все время, свободное от назойливых выпытываний имени моего мифического возлюбленного.

— Мадемуазель де ла Фонтэн! — услышали мы чей-то голос, — мадемуазель де ла Фонтэн, подождите, пожалуйста!

Мы остановились и обернулись. По тропинке бежала моя служанка.

— Что случилось? — удивленно спросила я.

— За вами приехали из дому, мадемуазель, — запыхавшись, ответила служанка.

Меня удивили слова «за вами». Она сказала «за вами», а не «к вам» и это было странно.

— Иди, — Марселла мотнула головой, — наверное, что-то срочное.

Я кивнула им на прощанье и пошла за служанкой.

Приехал отец. Увидев меня, он расцвел радостной улыбкой и заключил в объятия.

— Сюзон, девочка моя, как я по тебе соскучился!

— Я тоже, папа, — отозвалась я счастливо.

— Как у тебя дела? Никто не обижает?

Я помотала головой.

— Мне кажется, ты похудела. Ты плохо кушаешь, Сюзон. Этак, от тебя скоро кожа да кости останутся.

Улыбнувшись, я взяла отца за руку и вдруг заметила, что она перевязана.

— Что это? — спросила я встревожено.

— Последствия одного опыта. Пустяки, — он махнул этой рукой, словно показывая, что беспокоиться не стоит, — Алиенор, наверное, рассказывала тебе.

— О маркизе де Брейле? Рассказывала, — подтвердила я, — что вы готовили на сей раз?

— Одну очень гремучую штуку. Колба взорвалась и меня задело осколком.

— Прямо, как на войне, — рассмеялась я, — мамочка не говорила, что вы подожжете дом?

— Она сказала, что из-за нас он взлетит на воздух.

Мы переглянулись и одновременно фыркнули.

Наконец, отец перешел к сути дела. Он обвел взглядом мою комнату и произнес.

— Вещей у тебя немного, слава Богу. Собирайся, Сюзон. Вели служанке уложить их поскорее. Мы уезжаем домой. Я уже обо всем договорился с ее высочеством. Она тебя отпускает.

— Ну, еще бы, — машинально отозвалась я и в изумлении вытаращила глаза, когда до меня дошел смысл его слов, — что случилось? Почему, папа?

— Дома тебя ждет приятный сюрприз, — он засмеялся и подмигнул мне, — даже Каролина одобрила его. Он ей очень понравился.

— Я не понимаю, папочка. Что понравилось маме?

— Узнаешь.

Он больше ничего не сказал и мне пришлось удовлетвориться этим. Любопытство меня так и распирало. Хотелось поскорее очутиться дома и узнать, что за сюрприз они мне приготовили.

— Но почему меня забирают со службы? — задала я последний вопрос, — это необходимо? И мама не была против?

— Мама выбрала то, что лучше для тебя, Сюзон.

Очень интересно. Что же все-таки произошло? Я была не в силах дожидаться служанку и принялась сама запихивать вещи как попало. Как же иначе, ведь я никогда ничем подобным не занималась. Отец, понаблюдав, как я пытаюсь утрамбовать шмотки в сундуке, не выдержал и присоединился ко мне. Крышка никак не желала закрываться. Совместными усилиями мы подналегли на нее и все-таки закрыли. Отец перевел дух и сел на сундук.

— Уф, — сказал он, — не понимаю, зачем тебе столько вещей, Сюзон. Ты вполне могла бы обойтись половиной.

— Не могла бы, — отозвалась я, — здесь только самое необходимое.

Он неопределенно протянул «Умм» с самым лукавым видом.

— Значит, ее высочество знает, что сегодня я уезжаю? — задала я интересующий меня вопрос.

— Да, я сам поговорил с ней. Мне пришлось долго ждать, пока она меня примет. Но зато мне совсем не пришлось ее уговаривать.

— Наверное, она смотрела на тебя, как на избавителя.

Я прыснула и рассмеялась.

— А что ты натворила, Сюзон?

— Ничего. Ее высочеству не нравится моя рассеянность.

— А кому она нравится! Помнится, дома ты обещала, что будешь следить за собой.

Кивнув, я уселась с ним рядом.

— Значит, ничего этого ты не делала. Надеюсь, ты хоть слышала, что тебе говорили?

Посмотрев на меня, отец понял, что нет. Он хмыкнул и понятливо кивнул.

— Ясно.

— Папочка, — я дернула его за рукав, — ты ведь не станешь говорить об этом маме?

— Конечно, не стану. Каро до сих пор не может понять, что тебя нельзя переделать по своему усмотрению. Нужно просто смириться. Как я.

— Я не попрощалась с подругами, — вспомнила я.

— Ничего, Сюзон. Надеюсь, они поймут, что ты не могла этого сделать.

— Я ушла и ничего им не сказала.

— А что ты могла им сказать? Ты ведь сама не знала, что уезжаешь.

— Да, — согласилась я, — но все равно, нехорошо.

— Напиши им записку, — предложил папа.

Я подумала и признала, что это хорошая идея. Несколько минут у меня ушло на то, чтобы отыскать в комнате хоть самый плохонький листок бумаги. Потом я долго думала, что же им написать. Так что, когда я наконец созрела, пришла моя служанка и нужно было поторапливаться. Поэтому, моя прощальная записка вышла какой-то скомканной. Я отдала ее горничной и велела передать Марселле. Уверена, читать они ее будут вместе.

Вещи снесли вниз, к карете. Отец подхватил меня под руку и повел следом.

— Папочка, что же все-таки за секрет? — спросила я, хотя понимала, что он мне ничего не скажет.

Но попробовать-то стоило.

— Дорогая, — улыбнулся он, — потерпи немного. Скоро все узнаешь.

Мучаясь любопытством, я сидела в карете с отцом и болтала о пустяках. Как только я пыталась подобраться к сути вопроса, он мигом замолкал и хитро улыбаясь, переводил разговор на другую тему. Я еще немного попыталась пробить оборону, но потом оставила свои попытки. Ничего, скоро мы приедем домой и там я все узнаю.

Настроение у меня было чудесным. Я возвращалась домой, что может быть лучше? Но было еще кое-что. Я покинула Лувр, а значит, конец истории с трупом и убийцей. Я никогда больше не увижу их обоих. Какое счастье! Теперь я наконец могу спокойно вздохнуть и сбросить напряжение, которое давило на меня на протяжение нескольких дней. Лишь тогда, когда напряжение покидает тебя, начинаешь понимать, как оно было невыносимо. Все позади, словно страшный сон. В самом деле, вполне можно считать, что мне приснился кошмар. Несколько затяжной кошмар, но он, слава Богу, позади. Неприятно, но не более того. Мало ли, что нам снится! Утром снова будет солнце и свет его прогонит нечисть из темных углов. Да здравствует солнце!

Дорога была достаточно утомительной для людей и с гораздо более крепким организмом, чем у меня. Так что, когда мы приехали домой, я чувствовала себя невыносимо усталой. Меня всю растрясло на нашей сельской дороге и слегка мутило. Это прошло нескоро, но уже когда я ступила на твердую землю, стало легче.

Мама вышла встретить нас на порог дома. Я сразу это заметила, ее четкий силуэт вырисовывался на фоне двери, и помахала ей рукой. Мама помахала в ответ.

Когда мы взошли на крыльцо, она обняла меня и спросила:

— Хорошо доехали?

— Да, мамочка, — согласилась я.

Отец поцеловал ее в щеку и вопросительно приподнял брови, словно задавая какой-то вопрос. Мама в ответ загадочно улыбнулась и кивнула головой. Их безмолвный диалог не ускользнул от моего внимания.

— Что происходит?

— Ты непременно обо всем узнаешь, моя дорогая, — засмеялась мама, — только сперва тебе следует отдохнуть с дороги, переодеться и пообедать.

Отдохнуть мне действительно следовало, а об обеде я думала с гораздо меньшим энтузиазмом. После долгих часов изматывающей тряски желудок с негодованием отвергал эту идею.

— А нельзя ли наоборот? — предприняла я последнюю попытку, — сперва новости, а потом все остальное?

— Нет, Сюзон. Пойдем же. Я очень рада, что ты приехала. Тебе понравилось в Лувре? Ты видела короля? Говорят, он очарователен.

— Вполне может быть, — отозвалась я.

— Но ты что думаешь?

Я призадумалась. Честно говоря, совсем запамятовала, как он выглядит. В мозгу плавало несколько смутных образов, но ни об одном из них я не могла сказать с уверенностью, что это король.

Мама терпеливо дожидалась ответа.

— Я не помню, — честно призналась я.

— Боже, Сюзон! Ну, как можно этого не помнить? О чем только ты думаешь!

Задав этот риторический вопрос, она подтолкнула меня к лестнице.

— Надеюсь, ты еще помнишь, где находится твоя комната.

Улыбнувшись, я отправилась наверх.

Служанка Анна просияла, увидев меня. Она долго тараторила, пересказывая мне последние новости, и при том ловко помогая мне приводить себя в порядок.

— Анна, — я бросила на нее любопытный взгляд, — ты знаешь о сюрпризе, который приготовили для меня?

— Конечно, мадемуазель, — кивнула она.

— Что это за сюрприз?

— Это секрет, мадемуазель. Мне не велели болтать об этом.

— Ну, Анна, ну пожалуйста! — взмолилась я, — скажи мне! Никто не узнает, обещаю.

— Нет, нет, мадемуазель, нельзя.

Я скорчила унылую гримасу, но сдаваться не собиралась.

— Ну хотя бы намекни, Анна.

— Я не могу, мадемуазель. Я дала слово, что буду молчать.

— Это просто невыносимо, — я вздохнула.

К обеду приехала Алиенор с мужем. Вид у них обоих был загадочный. Обняв меня, сестрица зашептала на ухо:

— Тебя ожидает сюрприз, Сюзон. Замечательный сюрприз! — и она засмеялась, так что я едва не оглохла.

Я потерла ухо рукой:

— Это так весело? У меня чуть голова не лопнула.

— Извини.

— Нет, ну скажи мне, Нора. Что еще за сюрприз и чем он так замечателен? Я имею право знать.

— Разумеется, имеешь, — с легкостью согласилась она, — и узнаешь. После обеда.

— Если не умру до этого от любопытства, — мрачно отозвалась я.

— Не умрешь, — Алиенор чмокнула меня в щеку, — я ужасно рада за тебя, котенок.

Мои родные проявили удивительную солидарность в попытках скрыть от меня новость. Если бы они столь же сплоченно взялись за наше хозяйство, оно было бы уже процветающим.

Вздохнув, я подступила к Эрнесту, он был последним. Но и здесь у меня ничего не вышло. Он лишь улыбался и качал головой:

— Нельзя, нельзя, Сюзон. Ваши родители просили меня молчать. И Алиенор будет сердиться.

Я прекрасно знала, как может сердиться Алиенор и прекратила свои расспросы.

За обедом все были веселы и оживлены. Я, как обычно, не принимала участия в разговорах. Меня никто не тревожил. Давно канули в Лету те времена, когда мама спрашивала: «Сюзон, детка, почему ты так плохо кушаешь?» В ответ я недоуменно приподнимала брови и осведомлялась: «Что ты сказала, мамочка?»

Но на этот раз я внимательно прислушивалась к разговорам, надеясь, что они потеряют бдительность и проговорятся. Но как назло, родные не проронили ни слова о загадочном сюрпризе. Это было очень досадно.

Наконец, обед закончился. Все встали из-за стола. Мама повернулась ко мне и сказала:

— Пойдем в гостиную, дорогая. Нам нужно поговорить с тобой.

Я облегченно перевела дух. Наконец-то я все узнаю!

С довольным видом я отправилась вслед за мамой в гостиную. Мы расселись на стульях. Эрнест пристроился рядом с Алиенор. Папа остался стоять у окна.

— Сюзон, детка, — начал он торжественно, — тебя ждет большая новость и, надеюсь, приятная.

Остальные заулыбались.

— Ну говорите же, не томите душу, — взмолилась я, — я уже устала ждать этого светлого момента.

Засмеявшись, Алиенор подмигнула мне.

— Я счастлив сообщить тебе, — продолжал отец, — что очень хороший человек попросил твоей руки.

Я осталась сидеть с раскрытым ртом.

Тут вмешалась мама:

— Очень приличный молодой человек со связями в обществе и состоянием. Он обещал позаботиться о тебе и найти место при дворе.

Конечно, мамочка взялась за свое, любимое. В ее понятии хороший человек — это тот, у кого много денег и связей и который сумеет устроить свою жену при дворе. Не учитывается лишь то, что мне это место нужно как прошлогодний снег.

Впрочем, эти мысли мелькнули и исчезли. Я размышляла, кто бы это мог быть. Молодой человек? В округе нет молодых людей, способных сделать мне предложение, за исключением молодого соседа. Но он никогда не станет этого делать. А даже если б и осмелился, мама быстро указала бы ему на его место и вредность непомерных запросов. Дело в том, что наши семьи трудно назвать не то, что богатыми, но даже со средним достатком. Моя мама никогда не отдаст меня замуж за бедного соседа.

Но если не он, тогда кто же? Уж не маркиз де Бреталь, в самом деле. Ему сорок пять, и жена, подобная блуждающей тени его никак не устроит. Его идеал — веселые, жизнерадостные, деловитые пышечки, лучащиеся здоровьем. На меня он смотрит с откровенной жалостью, мол, ваша стройность, мадемуазель, граничит с истощением.

Пока мама перечисляла достоинства моего жениха, я ее совершенно не слушала, занятая своими мыслями. Наконец, Алиенор потрясла меня за плечо:

— Очнись, Сюзон. Ты совсем окаменела от счастья.

— Я что-то пропустила? — очнулась я.

— Все, — фыркнула сестра, — но это не столь важно. О его достоинствах ты еще успеешь узнать, тем более, ты уже знаешь кое-что.

— Что? — не поняла я, — я его знаю?

Мама покачала головой:

— Сюзон, нельзя быть столь рассеянной.

— Ты называла его имя? Кто это? Как его зовут?

— Как, ты еще не догадалась? — удивился отец.

— Я не понимаю вас, — отозвалась я, вставая, — откуда мне знать, кто просит моей руки? Ко мне-то он не обращался.

Алиенор, довольная, словно кошка, слопавшая миску сметаны, снизошла до меня и сообщила:

— Его имя — Гастон Гранден, милая.

— Что? — я так и села и, кажется, мимо стула.

Мне показалось, что я падаю. Это имя отозвалось эхом у меня в ушах. В глазах помутилось. Смутно помню, как все засуетились и забегали. «Ей плохо! Дайте же воды! Анна! Воды! Сюзон, что с тобой?»

Придя в себя, я увидела отца, держащего в руке стакан с водой перед моим лицом. Он был встревожен.

— Выпей, Сюзон.

— Господи, что с тобой такое? — ахнула мама.

— Подождите, — тихо и размеренно сказала я, отодвинув от себя воду, — я что-то плохо расслышала имя. Как, вы сказали, его зовут?

— Месье Гранден, — тихо и испуганно повторила мама.

— Боже, — я закрыла лицо руками, — вы сошли с ума.

— Сюзон, ради Бога, — папа попытался обнять меня, но я стряхнула его руки и встала. Повернулась к Алиенор.

— Кажется, я знаю, чья это идея. Ты на самом деле думала, что меня обрадует эта новость, Нора?

— Сюзон, сядь, ты бледна, как смерть, — торопливо заговорила она.

— Нет, я не сяду! Не заговаривай мне зубы! Нора, я его не выношу! Не выношу, поняла? Как ты могла сказать им такое? Зачем ты это сделала?

Глаза Алиенор стали круглыми и испуганными:

— Но Сюзон, я не хотела ничего плохого, клянусь! Что с тобой, дорогая? Ты же влюбилась в него с первого взгляда!

Я выхватила стакан из рук отца, размахнувшись и облив себя водой, швырнула его в стену.

— Ты спятила! Никто не может влюбиться в это чудовище!

Мой поступок произвел на них впечатление разорвавшейся бомбы.

— Боже мой, Боже мой, — прошептала мама, — Сюзон, детка, пожалуйста, успокойся. Все девушки выходят замуж.

— Ну и пусть выходят. Пусть выходит за него, кто хочет. А я не хочу! И не выйду никогда! — я топнула ногой.

— Но дорогая…

— Ни за что, никогда в жизни!

— Но Сюзон, он приедет завтра. А твой отец уже дал свое согласие, — пробормотала мама.

— Вот пусть он за него и выходит!

— Он очень красивый мужчина, дорогая. Он тебе понравится.

— Меня от него тошнит!

— Сюзон, ты словно маленький ребенок. Успокойся. Нет ничего позорного в том, что ты влюбилась.

— Я не влюбилась!

— Детка, это происходит со всеми.

— О да, я помню, когда-то…

— В первый раз это всегда страшно.

Они кивали головами одновременно, словно сговорились свести меня с ума. Я не знала, что мне сказать еще, чтобы убедить их поверить мне и не делать этого.

— Вы не слышите меня! — завопила я, сжимая пальцами виски и завизжала так, что сама едва не оглохла.

Завизжала я от бессилия. Боже, мои родные сошли с ума! Они уверены, что я влюблена в Грандена и боюсь в этом признаться. И очень рассержена разоблачением. О-о, да это и представить страшно! Господи, я не могу их переубедить. Что бы я ни говорила, в ответ слышала лишь одно: «Нет ничего страшного в том, что ты влюбилась дорогая». Сама мысль о том, что я могу в него влюбиться, повергала меня в ужас.

Я визжала до тех пор, пока у меня не перехватило горло. Потом упала на стул и зарыдала. Перепуганные родственники не знали, что делать. Отец отнес меня в комнату, Анна отпаивала водой, мама гладила по голове и умоляла успокоиться. Я не могла успокоиться. Мне было плохо лишь от одной мысли, что я выйду замуж за убийцу. Что он обнимет меня своими руками, этими жуткими руками с длинными тонкими пальцами, напоминающими щупальца осьминога. Теми самыми руками, которыми он задушил Элизу. От них разило мертвечиной.

От подобных мыслей мне стало дурно и вырвало. Это еще больше напугало всех. Отец послал за врачом, невзирая на то, что денег было мало и вполне возможно не хватило бы до конца месяца.

Приехавший доктор дал мне успокоительное, отчего я вскоре заснула. Вернее, провалилась в темную, глубокую яму сна.

Мне снился Гранден с щупальцами вместо рук, росшими прямо из плеча. Такое зрелище вызвало бы судороги и у более выдержанных людей, чем я. Он подходил ко мне, жутко улыбаясь, так что кровь в жилах стыла, и говорил: «Сюзон, ты должна выйти за меня замуж. У тебя такая нежная шейка, душечка». При этом его щупальца угрожающе шевелились и тянулись ко мне.

Я проснулась с воплем, обливаясь холодным потом. Ну и жуть! Какая гадость мне снится в последнее время! Пытаясь справиться с собой и остановить дрожь, я обхватила себя руками.

Этот кошмар никогда не закончится. Я была глупа, когда думала, что все в прошлом. А когда я была умна? Вот оно меня и настигло. И не сбежать, не спрятаться. Я почувствовала, что схожу с ума. Подавив звук, вырвавшийся из горла и напоминавший поскуливание собаки, я встала с постели и подошла к окну.

Что мне делать? Что мне теперь делать? Мне нужно было сразу рассказать о случившемся, рассказать всем. Тогда Грандена посадили бы в тюрьму, а я была бы в безопасности. Как можно было быть такой идиоткой?

Рассказать всем? Но это и сейчас не поздно сделать. Конечно! Об этом нужно рассказать родным. Пусть они знают, за кого выдают свою дочь.

Я выскочила в коридор, забыв, что на дворе глубокая ночь и все спят.

Распахнув дверь родительской спальни, я подбежала к кровати. Мама, всегда спавшая чутко, уже проснулась и села на постели, с удивлением смотря на меня.

— Сюзон, что случилось?

— Мама, я должна вам это рассказать! — выпалила я.

Мама толкнула отца в бок:

— Проснись, Шарль. Ну же, — она потрясла его за плечо.

Отец с трудом открыл глаза и пробормотал:

— Ну, в чем дело?

— Мне кажется, снова нужно послать за доктором.

— Я здорова! — я топнула ногой, — но я должна вам это рассказать!

— Сядь сюда, Сюзон, — мама указала мне на место рядом с собой, — что ты должна нам рассказать?

— Боже мой, Сюзон, — простонал отец, — неужели, твоя новость не могла подождать утра?

— Нет, не могла, — отрезала я, — он — убийца и я не могу больше это скрывать.

— Я не пойму, о чем она говорит, — беспомощно развел руками отец, взглянув на маму.

Она погладила меня по плечу.

— Успокойся, Сюзон. Что произошло?

— Гранден — убийца. Он убил женщину, задушил ее голыми руками. Я сама это видела.

Мама вытаращила глаза, потом вздохнула:

— Господи, а я уж было подумала! Ей приснился плохой сон. Сюзон, дорогая, это всего лишь сон.

— Это не сон! — вскричала я, — это случилось на самом деле, мама!

— Пойдем, милая, — она встала и обняла меня за плечи, — пойдем, ты ляжешь в постель и постараешься заснуть. Плохие сны тебе больше не приснятся, обещаю.

Я бросила умоляющий взгляд на отца и едва не застонала. Он смотрел на меня с жалостью.

— Вы не верите мне!

— Ну конечно, мы тебе верим, — мама погладила меня по голове, — ужасный сон, а ты слишком чувствительная девочка. Успокойся. Сюзон, утром все покажется тебе совсем не страшным.

Я покорно позволила увести себя в комнату, уложить в постель и накрыть одеялом. Мама заботливо подоткнула его, словно я была маленькой девочкой. Она говорила успокаивающие слова, гладила волосы, поцеловала в лоб, а потом спросила:

— Все хорошо, милая?

— Ты думаешь, я лгу, мама? — я взглянула на нее, — или считаешь, что я не способна отличить сон от яви?

— Ночью со сна все слишком смазано, — туманно отозвалась она, — постарайся уснуть, детка. Тебе станет гораздо легче.

— Ладно.

Постояв еще немного у кровати, мама вышла за дверь. И вовремя. Еще немного — и я бы снова завизжала. Удержало меня лишь одно — снова поднимется суматоха, а назавтра меня, чего доброго, определят в дом для умалишенных.

В такой ужасной ситуации я никогда еще не оказывалась. Мне никто не верит, меня считают нервной, чувствительной и неуравновешенной. На все мои протесты и объяснения меня будут гладить по голове и говорить, что это всего лишь дурной сон. Или что я совсем сошла с ума от счастья.

Я не спала всю ночь, разглядывая потолок и опасаясь хоть на миг смежить веки. Я опасалась дурных снов. И жуткой действительности тоже. Неизвестно, что хуже. Мне почему-то казалось, что уж лучше кошмары. Во всяком случае, тогда я была бы уверена, что это всего лишь сон и утром все будет по-другому. А сознавать, что действительность еще хуже — это просто ужас.

Когда за окном начал брезжить рассвет, я встала и устроилась на подоконнике, поджав под себя ноги и водя пальцем по стеклу. Я всегда любила так сидеть. В детстве меня часто искали на самых различных подоконниках, если не обнаруживали в других местах. Я обожала прятаться за портьерой и отгораживаться от окружающего мира. Может быть, поэтому я и выросла столь рассеянной, ушедшей в себя. И конечно, именно из-за этой дурацкой привычки я и попала в такую ужасную историю.

6 глава. Приезд жениха

За завтраком я почти ничего не ела, лишь машинально ковырялась вилкой в тарелке и глядела в пространство. Алиенор с тревогой поглядывала на меня. А потом вполголоса заметила:

— Она не похожа на счастливого человека.

— Сюзон слишком чувствительна, — сказала мама, — она обиделась, что мы разгадали ее тайну. Нужно немного терпения, и все будет в порядке.

Кажется, она сама в это верила. Я сдержала смешок. Думаю, это выглядело бы нелепо.

— Сюзон нужно прийти в себя, — вмешался отец, — и я настаиваю не спешить со свадьбой. Пусть девочка привыкнет к своему положению.

— Надеюсь, месье Гранден поможет ей прийти в себя, — заключила Алиенор.

Услышав это имя, я сильно царапнула вилкой поверхность тарелки. Все вздрогнули от неожиданного скрежета.

— Сюзон, милая, ты ничего не ешь, — ласково заговорила мама, — скажи мне, что тебе хочется. Может быть, пирожных? Я испеку тебе самые вкусные пирожные, дорогая. Ешь на здоровье сколько хочешь. Хорошо?

Я помотала головой, не отрывая взгляда от тарелки.

— Она обожает фаршированную утку, правда, Сюзон? — подмигнул мне отец, — на ферме как раз подросли отличные утки.

— Хочешь трюфелей, дорогая? — осведомилась и Алиенор заботливо.

— Ничего я не хочу, — ворчливо ответила я.

Надо же, перечислили все то немногое, что я люблю и что готова есть в любых количествах.

— Я уверен, когда ты увидишь утку, сразу почувствуешь голод, — заявил отец.

Я подняла голову и оглядела их всех. Думают, что, если мой рот будет занят, я не смогу закатывать истерики. Ну и пусть.

— Ладно, — сказала я, — хочу утку. И пирожные тоже. И трюфеля.

По столовой пронесся вздох облегчения.

— Молодец, дорогая, — улыбнулся отец, — самое главное — это хороший аппетит. Он тебе просто необходим.

— Ты не ешь потому что расстроена? — поинтересовалась Алиенор.

— Сюзон всегда плохо кушала, — отозвалась мама, — сколько раз в детстве я уговаривала ее скушать еще хоть ложечку. Иногда на это приходилось потратить несколько часов.

Неожиданно я вспомнила один из таких завтраков. Мама сидит рядом со мной в детской и пристально наблюдает за тем, как я ем. Точнее, как я делаю вид, что ем. На это стоило посмотреть. Минут десять я ковырялась в тарелке, переворачивая пищу ложкой и ища наиболее подходящий кусочек. Но так как такого не существовало, по крайней мере, в моей тарелке, я наконец подцепляла на ложку микроскопическую крошку, клала ее в рот и принималась долго и тщательно пережевывать. На это у меня уходило не меньше пяти минут. После того, как я это прожевывала, обнаруживалось, что жевать в сущности было нечего и во рту у меня ничего нет. Так что, неудивительно, что у родных не хватало терпения выдерживать это. Самой настойчивой была мама. Она могла просиживать со мной по несколько часов и все-таки добивалась своего: я съедала хотя бы половину содержимого тарелки.

Насколько я помню, я никогда не отличалась повышенным аппетитом. Если б мне не напоминали, что я должна позавтракать, пообедать или поужинать я, наверняка, так ничего бы и не ела. И это в обычные дни. Что же удивительного в том, что сегодня я вообще не могла заставить себя хоть что-то проглотить. В горле застрял комок, а желудок чувствовал себя так, словно я недавно уже завтракала и притом весьма плотно. Один вид съестного вызывал у меня рвотный судороги. Я старалась не смотреть в тарелку, но приливу аппетита это не способствовало.

После завтрака я вышла в сад и села на скамейку под старым раскидистым деревом. Его тень полностью загораживала солнце и охраняло утреннюю прохладу. И главное, я могла не опасаться солнечного удара. Впрочем, сейчас меня это не волновало. Может быть, это и хорошо, пусть будет солнечный удар. Мне станет плохо и визит жениха хотя бы на сегодня отменится. Как мне было тошно, не передать словами. В голове были сплошь мрачные, беспросветные мысли и безумные идеи, как всего этого избежать. Ничего путного.

Будучи полностью поглощена размышлениями, я не услышала шагов и очнулась лишь тогда, когда почувствовала чью-то руку на плече. Повернув голову, увидела Алиенор.

— Начинается дождь, Сюзон, — сказала она, — пойдем в дом. Ты промокнешь. Я послала слугу за трюфелями. Они будут к вечеру, как раз к приезду твоего жениха.

Слово «жених» вызвало у меня непроизвольную дрожь. Я повела плечами, стараясь избавиться от руки сестрицы, но она крепко меня держала. Не убирая руки, она наклонилась ко мне и спросила, заглядывая в глаза:

— С тобой все в порядке, котенок? Скажи мне правду.

— Я постоянно говорю правду, а мне никто не верит. Нет, со мной не все в порядке, — отрезала я, — я чувствую себя просто гадко.

— Но ты ведь не собираешься закатить еще одну истерику? — встревожено заявила она, — знаешь, дорогая, истерики плохо сказываются на нервах. И потом, ни к чему демонстрировать свое дурное настроение нашему гостю.

— Почему? — вызывающе спросила я.

— Ты ведь не хочешь испортить впечатление, правда?

— Очень хочу. Просто мечтаю об этом. Не знаю только, что именно мне устроить. Завизжать или упасть на пол и задрыгать ногами.

— Сюзон, перестань, — поморщилась Алиенор, — уж передо мной-то можешь не разыгрывать комедию. Я ведь знаю, как ты к нему относишься.

— Неужели? — прищурилась я, — если б ты действительно это знала, то постаралась бы, чтоб я никогда в жизни с ним не встречалась.

— Вот уж глупость, — фыркнула она, — нужно учиться справляться со смущением. Подумай только, как ты будешь с ним счастлива. Он просто прелесть. Такой очаровательный мужчина. Если бы я не была замужем, то стала бы твоей соперницей, — она хихикнула, — и что бы ты тогда сказала, интересно?

— Я сказала бы, что ты — полная дура. Поскольку ты моя сестра и твое будущее мне небезразлично. Вот, что бы я сказала.

— Грубиянка, — нахмурилась сестрица, — не пойму, что с тобой творится. Неужели, тебе так трудно переломить себя и признаться, что ты влюблена в него?

— Мне не в чем признаваться.

— Ну, что ты за упрямица! Уж мне-то можешь сказать. Хотя я не вижу в этом ничего стыдного.

Я возвела глаза к небу. Такое впечатление, что мы говорим с ней на разных языках. Боже, что творится на свете!

— Послушай, Сюзон, твой жених — лучшее из всего, что было, есть и когда-нибудь будет. Тебе неслыханно повезло. Я уверена, когда ты познакомишься с ним поближе, то поймешь это.

Вот уж чего я хотела меньше всего, так это знакомиться с ним поближе. Все, что угодно, только не это! Встав, я отозвалась:

— Пойдем в дом, Нора. Начался дождь. Мы вымокнем.

— Хорошо, но сначала я хочу услышать от тебя одну вещь, — Алиенор подхватила меня под руку, — признайся, что любишь Грандена. Я никому не скажу, клянусь.

— Я похожа на влюбленную?

— Очень, — она засмеялась, — судя по твоему виду, ты просто изнываешь от любви. И не делай таких огромных глаз, меня не проведешь. Только не считай, что время тянется слишком медленно. Напротив, это лучшее время в твоей жизни. Прелюдия — самое замечательное место в любой симфонии. Когда выйдешь замуж за Грандена — вспомнишь мои слова.

— Представляю, как я буду чувствовать себя потом, если это лучшее время в жизни, — я стиснула зубы, — наверняка, как на сковородке у черта.

Развернувшись, я убежала в дом, оставив сестру в полной растерянности.

Кто-то из нас сошел с ума. Кажется, что родные, но судя по всему, я. Больше некому. Уж мне свихнуться — раз плюнуть. Я и так наполовину ненормальная, все об этом говорят.

Упав в кресло, я откинулась на спинку и застыла. Боже, что я такого сделала? За что мне это? Почему? Я не хочу выходить за него замуж, я боюсь его, боюсь до судорог, до дрожи в коленях, до тошноты. Чудовище. Ужасное, жуткое чудовище. Не хочу!

Не знаю, сколько бы я так сидела, если бы в комнату не вошла Алиенор. Должно быть, она подумала и решила, что мои слова не стоит оставлять без внимания. Сестрица приоткрыла дверь, заглянула вовнутрь и повертела головой, разыскивая меня. Отыскать было нелегко, потому что я сидела в глубине кресла, стоящего около окна. Но Алиенор всегда отличалась завидным зрением. Она меня, разумеется, увидела и сказала:

— А, вот ты где.

Закрыв за собой дверь, она прошла по комнате и подошла ко мне.

— О чем думаешь?

Я пожала плечами. Посвящать ее в свои мысли не собиралась. А выдумывать что-либо была не в состоянии.

Сестрица села рядом со мной и оправила платье на коленях. Она не торопилась начинать разговор, как будто ее что-то останавливало. Хотя я по опыту знала, что таких вещей не существует. Уж если Алиенор хочет что-то спросить, то она спросит и ничто ее не остановит, даже конец света.

Я была абсолютно права. Сестрица молчала недолго.

— Не нравится мне твое состояние, — заговорила она, — ты не похожа на восторженную невесту.

— Умоляю, не произноси этого слова, — отозвалась я.

— Какого слова? — она наивно распахнула глаза.

— «Невеста».

— Почему?

— Потому что я его ненавижу.

Алиенор улыбнулась.

— Тебе очень пойдет свадебное платье, Сюзон, — продолжала она, — ты в нем будешь самой очаровательной девушкой на свете.

— О Господи, — вздохнула я.

— Что? Что такого я опять сказала? Ни для кого не секрет, что скоро ты выйдешь замуж. Не понимаю твоего упрямства. Чего же ты хотела в таком случае? На что ты так рассердилась?

Я кинула на нее мрачный взгляд и отвернулась к окну. Бесполезно что-то ей говорить. Она меня не слышит. А то, что слышит, перетолковывает на свой лад, так, как ей это больше нравится.

— Может быть, ты хотела, чтобы Гранден сначала поговорил с тобой? — высказала догадку сестрица.

— Ничего я не хотела.

— Ну, перестань. Почему ты не хочешь мне сказать?

— Потому что я говорила это уже сто раз. Я не хочу выходить за него замуж. Не хочу. Не желаю! Я не испытываю к нему никаких пылких чувств. Ясно?

— Ха-ха, — кажется, Алиенор это здорово развеселило, — ну уж мне-то ты можешь этого не рассказывать. Я ведь видела, как ты себя вела, когда увидела его впервые. Это была любовь с первого взгляда.

— Ничего подобного! Не понимаю, как ты можешь так думать.

— У меня есть глаза и я делаю выводы.

— Остается только посочувствовать твоему зрению, — съязвила я, — а также твоему умению делать выводы.

— Вижу, тебе полегчало, — рассмеялась она, — ладно, не злись. Может быть, займемся чем-нибудь? Хочешь, я почитаю тебе стихи, которые мне посвятил один молодой человек?

— Какой еще молодой человек? — я приподняла брови, — а как же Эрнест?

— А что Эрнест? Он никогда не сочинял стихов. И слава Богу, по-моему. Представляю, что бы это было за убожество.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Уж поверь, я знаю своего мужа лучше, чем ты. И знаю, на что он способен. Он не то, что стихов, он двух слов связать не может.

— Просто ты относишься к нему с предубеждением.

— А как еще я должна к нему относиться? Думаешь, я была в восторге, когда выходила за него?

Алиенор замолчала, так поспешно прикрыв рот, что я почти слышала, как она шлепнула губами. С минуту мы молча смотрели друг на друга. Потом я медленно сказала:

— И теперь ты хочешь и мне такой же участи, Нора?

— Что? — воскликнула она, подскакивая, — как ты можешь так думать! Напротив, я хочу, чтобы ты была счастлива. Я не хочу, чтоб ты относилась к своему мужу так же, как и я. И потом, я знаю, что ты не сможешь к нему притерпеться и будешь еще несчастнее, чем я. Именно поэтому ты должна выйти замуж за Грандена, потому что ты его любишь.

— Нет! — почти выкрикнула я, — ну как ты не поймешь? Я его не люблю! Не люблю! Я его… я…

— Что? Ну что? Скажи, раз уж начала. Ты его ненавидишь, терпеть его не можешь, тебе от него дурно? Давай, не стесняйся. Если б ты его ненавидела, то не стала бы краснеть и бледнеть в его присутствии. И у тебя не был бы такой вид, словно ты сию минуту рухнешь в обморок. Дорогая, ты сама не знаешь, что к нему чувствуешь. Правда?

Вот это как раз была неправда. Потому что я прекрасно знала, что именно к нему чувствую. И это трудно было забыть. Я чувствовала к нему всепоглощающий страх, ужас и испытывала одно желание: бежать от него и как можно дальше. И я вполне могла бы выразить это словами. Но сказать такое Алиенор! Она ведь на этом не успокоится. Она захочет знать, что именно меня так напугало. И тогда мне придется все выложить. Да, но разве я не хотела этого еще вчера? Разве я не прибежала в спальню родителей с этой мыслью? Почему бы не рассказать Алиенор обо всем, что случилось? Возможно, она сумеет мне помочь.

Я уже открыла рот, чтобы начать, но вовремя опомнилась. Сказать такое Алиенор? Чтобы она немедленно не отправилась к Грандену, чтобы выяснить, говорю ли я правду? Нет, ни за что. Даже представить страшно, что тогда может случиться. Я совсем не хотела, чтобы мою сестру убили за то, что она не умеет держать язык за зубами.

Алиенор, оказывается, внимательно наблюдала за моим лицом и тут же прореагировала:

— Ну? Что? Сказать нечего?

— Знаешь, что, Нора, — произнесла я, — я хочу побыть одна.

— Это ни к чему. Тебе нужно отвлечься.

— От чего? От чудных мыслей о моем женихе?

Сестрица приподняла брови.

— Всегда говорила, что у тебя прекрасное чувство юмора. Правда, язвишь ты слишком часто. Чаще, чем следует.

— Но не чаще, чем хочу, — отрезала я.

— Не сомневаюсь в этом.

Она взяла со стола пустой стакан, повертела его в руках, разглядывая на свет, словно стараясь обнаружить какой-то дефект, потом поставила его назад и проговорила:

— Ты ведь знаешь маму, Сюзон. Ее трудно переспорить. Если она что-то вобьет себе в голову, то это обязательно претворится в жизнь. И если она решила, что ты должна выйти замуж, то ты выйдешь.

Я содрогнулась. Уж маму-то я знала. Алиенор была совершенно права. Характер у нее был несгибаемый. И она умела сломать кого угодно. В свое время она сломала Алиенор, хотя сестричка совсем не такая рохля, как я. Она упряма и своевольна и ее трудно заставить делать вещи, которые ей не нравятся. И тем не менее, она вышла замуж за Эрнеста. Я смутно помню, какая напряженная обстановка была тогда в доме. Алиенор громко выражала свои протесты относительно предстоящего брака, папа совершенно устранился от дел, подолгу просиживая в своей лаборатории, либо вообще уезжая из дома. Он никогда не спорил с мамой. Это было бесполезно. Он нашел единственно верное решение: всегда и во всем с ней соглашаться. Только так он сумел уберечь свой душевный покой. А если ситуация ему совсем не нравилась, он предпочитал вовсе в ней не участвовать.

— Я вышла замуж за Эрнеста, — сказала Алиенор, — не думай, что я этого очень желала. И не думай, что я сразу сдалась. Но просто я поняла одну вещь.

— Какую? — спросила я безнадежным голосом.

Мне уже было нехорошо от сознания того, что моя свадьба неминуема, если за нее взялась мама.

— Что мое замужество будет куда лучшей жизнью, чем та, которую мне устроит мама, если я все-таки не соглашусь. И знаешь, Сюзон, время показало, что я права.

— Ну, и что бы она могла сделать? — угрюмо задала я вопрос.

— К примеру, отдала бы меня в монастырь.

— Уверена, там было бы куда лучше.

— Ты говоришь так, потому что не понимаешь. Слово «монастырь» звучит для тебя, как шутка. А на самом деле, это жутко. Представь, каждый день у тебя расписан. Ты никогда не принадлежишь себе. Ты либо молишься, либо работаешь. Кругом ни одной знакомой души. Тебе даже поговорить не с кем, потому что любые праздные разговоры там запрещены. И в монастыре ты уже не сможешь бесцельно слоняться, нет. Жизнь монахини принадлежит Господу и только Он знает, как ею распоряжаться. Никаких балов, нарядов, украшений, никаких излишеств. Там тебе не подадут на ужин пирожные или жареную куропатку. Ты даже не сможешь читать там те книги, которые тебе нравятся. Библия — вот то, что ты должна читать каждый день, это твой пастырь, твой руководитель по жизни, да и сама твоя жизнь. Подумай хорошенько, хочешь ли ты так жить. Я подумала и решила, что нет. Жить в монастыре — все равно, что похоронить себя заживо. Я предпочла замужество. И знаешь, Сюзон, я нашла, что из замужества, даже из такого, как мое, можно извлечь удовольствие и выгоду. Я веду себя как хочу, я делаю, что хочу. Эрнест никогда ничего мне не запрещает. Хотела бы я посмотреть, как у него это получится! В нашей семье главная — я. И только я решаю, что мы будем делать. Так что, это не так плохо.

Наверное, это и не было плохо, но на меня после ее продолжительной речи напала тоска. Я представила себя на месте сестрицы и мне вдруг захотелось сжать голову руками и зарыдать от отчаянья и безысходности. Разве это жизнь? Разве это счастливая жизнь? А жизнь должна быть либо счастливой, либо не быть вовсе. Я не хочу так жить. Мне вовсе не нужен муж, которым я могла бы безнаказанно помыкать. И такой, который будет помыкать мной. А в данный момент я вообще не хотела никакого мужа, даже самого идеального. Я ничего не хотела, кроме одного: чтобы человек по имени Гранден исчез из моей жизни навсегда.

— Ну как? — спросила Алиенор, — теперь ты меня понимаешь?

— О да, — отозвалась я, — бедняжка.

Она фыркнула.

— Если кого и следует жалеть, так это Эрнеста. А меня не стоит. Я уже давно не считаю себя несчастной. Я уже говорила, что из всего на свете нужно извлекать выгоду. Нужно уметь приспосабливаться.

Я промолчала.

Сестрица некоторое время критически на меня смотрела, а потом заявила:

— Не сиди с похоронным видом. Твоя жизнь будет совершенно другой.

Я протянула руку и пододвинула к себе графин. Налила в стакан воды и поднесла ко рту. Ну уж нет. Я не хочу приспосабливаться к такому. Ни за что.

— Осторожно, — предупредила меня сестрица, но поздно.

Стакан каким-то образом вылетел у меня из рук и его содержимое разлилось по полу и моему платью.

— Ну вот, — Алиенор покачала головой, — как всегда. Когда ты перестанешь ронять стаканы, Сюзон?

— Не знаю, — я встала, чтобы стряхнуть воду с платья хоть немного, но добилась только того, что она размазалась по нему.

— Прекрасно, — хихикнула сестрица, — все равно, придется переодеваться. Не расстраивайся. Сейчас я позову Анну, она тебе поможет.

— Не надо, — я махнула рукой, — какая теперь разница.

— Но ты ведь не выйдешь к гостю в таком виде, правда? Нет, все-таки я предупрежу Анну, чтоб она проследила за этим. Представляю, что подумает Гранден, если ты покажешься в мокром платье.

— Он подумает, что я пролила на него потоки слез, — прошипела я, — хватит, Нора. Мне надоело слушать, как ты повторяешь все время: Гранден, Гранден. Как будто нет других тем для разговора.

— Колючка, — добродушно снесла это Алиенор, — ладно, не буду тебя смущать. Но Анна все равно придет, чтобы помочь тебе переодеться.

Она помахала мне рукой и отправилась восвояси. Я мрачно упала в кресло и насуплено смотрела в противоположную стену. Когда это закончится? Господи, когда это закончится? Что мне делать? Я ведь должна что-то сделать, иначе на моей жизни можно будет поставить большой и жирный крест.

Так я сидела довольно долгое время, пытаясь найти выход из положения и панически сознавая, что его не существует. До тех пор, пока вошедшая Анна робко напомнила мне, что пора переодеваться и спускаться к гостю.

Наверное, мой страх и отчаянье еще не достигло своего предела, так как я покорно позволила ей меня одеть и выпроводить за дверь. Упираться и оказываться соблюдать приличия — к такому я еще не была готова.

Самое комичное и вместе с тем ужасное зрелище — когда мои родные с сияющей улыбкой смотрели на гостя, а во взглядах, брошенных на меня, сквозило умиление. Какая красивая пара! Меня снова потянуло завизжать. — Чему вы так радуетесь! — хотелось мне крикнуть. Впору вопить от ужаса.

Я едва не выбежала вон. Помешало мне лишь то, что отец держал меня за руку.

Гранден сказал нечто вроде, что счастлив всех нас видеть и еще что-то добавил. Я не слушала. Мне было не до того. Я пыталась отнять свою руку у отца, но он сжимал ее крепко.

— Присядь, Сюзон, — велел мне он и подвел к стулу.

Я с упреком посмотрела на него и села. Моих натянутых нервов не хватит на то, чтобы все это выдержать. Но стоит попробовать. Ведь они не собираются выдать меня замуж прямо сейчас. До той поры у меня есть немного времени, и я должна что-то придумать. Хоть что-то.

Смотря прямо перед собой, я не слышала, о чем говорилось в гостиной. Впрочем, это и неудивительно, я редко что-либо слышу. Обычно, гостей это не удивляет. Все давно уже привыкли к моим выкрутасам. Даже родные уже не делали мне замечаний, бесполезно. Но сегодня было по-другому. Мама почему-то села рядом со мной и прошипела на ухо:

— Не веди себя столь ужасно. Он ведь к тебе пришел.

— А я его не приглашала, — огрызнулась я одними губами.

Мама стала похожа на рассерженную фурию. Но она помнила о приличиях и сдержала все те слова, которые рвались у нее с языка.

Гость присел со мной рядом, хотя я меньше всего этого хотела. Я постаралась отодвинуться от него как можно дальше, едва не свалившись со стула. Удержалась лишь в последнюю секунду, вцепившись пальцами в обивку. Ох, должно быть я выгляжу, как идиотка. И как удивляться, что родные считают, будто я влюбилась. Что тут еще можно подумать!

Потом был ужин, который я высидела с трудом. На тарелке я обнаружила кусок фаршированной утки, которую наша кухарка умеет готовить просто бесподобно. Запах от нее поднимался изумительный. Но мне в горло ничего не лезло. Я вилкой отщипнула микроскопическую часть и минут пять ее жевала, не ощущая вкуса. Словно бумагу.

Воздушное пирожное я искромсала ложечкой, так и не сумев его попробовать. А от одного вида трюфелей меня просто воротило.

Взгляды родных меня нервировали. В них застыла тревога и опасение, что я еще могу выкинуть.

Через некоторое время я оказалась на стуле в гостиной. Рядом сидел Гранден и, судя по всему, беседовал со мной. Как я узнала позднее, на все его вопросы я отвечала по порядку: «да, месье» или «нет, месье», даже когда он спросил, какую породу лошадей я предпочитаю.

Наконец, Алиенор решила вмешаться, видя изумление гостя. Она завела с ним непринужденную беседу, на протяжение которой я смотрела в окно, не слыша ни слова, хотя они сидели очень близко.

Всему на свете приходит конец рано или поздно, даже пытке. Окончился и этот бесконечный вечер. Прощаясь, Гранден спросил у меня:

— Мадемуазель не будет против, если я приеду завтра? Вы сделаете меня счастливым, если согласитесь прокатиться со мной верхом.

Алиенор толкнула меня в бок и я, припомнив, что говорила в последний раз «нет, месье», ответила:

— Да, месье.

Он поцеловал мне руку и удалился. Я выхватила платок и принялась тереть кисть в том месте, где ее коснулись его губы. Терла с остервенением, пока кожа не покраснела. После чего бросила платок на пол.

— Сюзон, — подошла ко мне мама, — что с тобой? Объясни мне. Почему ты так странно себя ведешь?

— Мне плохо, — сказала я и кинулась бежать.

Едва успела влететь к себе и перегнуться через подоконник. Меня стошнило.

Подняв голову, я увидела стоящую рядом маму.

— Это все трюфеля, — проговорила я, — наверное, они были несвежими.

— Шарль, — она обернулась к отцу, который тоже присутствовал здесь, — пошли за доктором. Немедленно пошли за доктором! Наплевать на деньги! Моя дочь больна, ты что, не видишь?

— Успокойся, Каро, — попытался остановить ее отец, — я все сделаю. Я все понимаю.

— Я не знаю, что с ней происходит. Сюзон, — мама усадила меня на стул и присела рядом, — скажи, что с тобой. Почему тебя все время тошнит?

— Не знаю, — ответила я.

— За доктором, быстро, — подскочила мама на ноги, поворачиваясь к отцу, — немедленно!

Доктор выслушал симптомы моей предполагаемой болезни, сосредоточенно нахмурился и заявил, что ему нужно осмотреть больную. Полагаю, этому решению очень способствовали шепотки мамы в коридоре. Не знаю, что такого она ему сказала. Но доктор удалил из комнаты всех и плотно закрыл за ними дверь. Потом наклонился ко мне и спросил:

— Мадемуазель, вы случайно не беременны?

Я посмотрела на него с изумлением:

— Что?

— Простите, — спохватился он, — простите, мадемуазель. Забудьте о том, что я спросил. Расскажите, что вы ели за ужином.

— Я не помню, — ответила я, — спросите у мамы. Она должна знать.

Должно быть, не следовало этого говорить. Доктор выпучил глаза и окинул меня куда более изумленным взглядом, чем мой.

— Это мама вас попросила спросить? — продолжала я, — о том, что я беременна? Да?

— М-м-м, — отозвался он, — забудьте, мадемуазель. Все это глупости и женские выдумки.

Бегло произведя осмотр, он вышел за дверь и его не было довольно долго. Наконец, он вернулся вместе с мамой, лицо которой было немного смущенным и вместе с тем испуганным. Она кивала головой и говорила:

— Да, да, хорошо, месье. Я все понимаю.

И при этом косилась на меня. Ох, не к добру такие взгляды! Что же он ей сказал? Впрочем, зачем долго ломать голову. Наверняка, он сказал, что у меня слишком неустойчивая психика, она очень ранима. Ее нельзя расстраивать. Малейшие волнения могут сильно повлиять на ее и без того пошатнувшееся психическое здоровье. Если уже не повлияли.

Доктор вскоре ушел. Я села на постели и спустила ноги на пол.

— Не вставай, милая, — подскочила ко мне мама, — тебе нужно отдохнуть. Все будет хорошо. Ты обязательно поправишься.

— Я больна? Чем?

— О, пустяки, дорогая. Совершенные пустяки. Просто небольшое переутомление от волнения. Это так естественно. Но все будет в порядке, если ты немного отдохнешь. И месье Гранден, я уверена, поймет причину, по которой мы откладываем свадьбу. Он благородный человек.

Господи, хотя бы сейчас она могла бы не поминать его! И без того в доме только и разговоров, что об этой треклятой свадьбе.

— Ты думаешь, что я сошла с ума? — выразила я вслух общее мнение.

— Нет-нет, — торопливо прозвучало в ответ.

Она могла бы сказать и «да-да», звучало бы одинаково. Ясно, что они считают.

Вскоре после ее уходя я заснула. Лучше бы я этого не делала. Хотя мой нынешний сон отличался от предыдущих кошмаров. Содержанием, а не произведенным эффектом. Сегодня мне приснилась Элиза. Она присела на край кровати и повернула ко мне распухшее лицо, вокруг которого кружились жирные черные мухи. Я подскочила и вжалась в спинку кровати, обхватив себя руками.

— Ну что, думаешь, тебе удастся отвертеться? — спросила Элиза сипло, — нет, моя дорогая. Такова твоя участь. Ты выйдешь за него замуж. Не скажу, что я в восторге, но с другой стороны, должна же и ты немного помучиться.

— Уходи, — прошептала я, трясясь от страха.

— Конечно. Сейчас, — согласилась Элиза, — я ненадолго. Только зашла тебя поздравить и пожелать всяческого счастья. Дай-ка я тебя поцелую, — раскрыв объятия, Элиза наклонилась ко мне.

Я громко завизжала и проснулась.

Открыв глаза, я резко села, прижав руки у груди. Окинула взглядом комнату. Она была пуста, отчего я облегченно вздохнула.

Где-то хлопнула дверь, послышались тревожные голоса. Потом в спальню вбежала Алиенор в прозрачном пеньюаре. Лицо у нее было сонным и испуганным.

— Сюзон, что случилось? Ты так кричала!

— Плохой сон, — ответила я.

— Ого, — сестрица села на кровать, — должно быть, это очень плохой сон. Ты перебудила весь дом.

— На тебе забавное неглиже, — прыснула я нервно.

Она нетерпеливо махнула рукой.

— Давай не будем о нем. Что тебе снилось?

— Распухший труп, — порадовала я ее подробностями.

Сестрица поморщилась.

— Да, теперь я понимаю…

Тут открылась дверь, прервав ее инсинуации и вошла мама.

— Сюзон, дорогая, плохой сон?

— Да, — согласилась я.

— Посидеть с тобой, пока ты не заснешь?

— Не надо, — я помотала головой, — со мной все в порядке.

Снова отворилась дверь, на сей раз пришел папа. Он был в ночных шлепанцах и колпаке, который сполз на одно ухо. Я тяжело вздохнула. Кто еще? Эрнест? Слуги? Они все придут сюда и будут глазеть на меня?

— Со мной все в порядке, — заговорила я, ловя на себе встревоженные взгляды, — и я хочу спать. Вам что, никогда не снились кошмары? Ни всегда снятся, когда особенно плотно поужинаешь.

— Да, если понюхать пищу называется плотным ужином, — тихо проворчала сестрица.

Отец с матерью переглянулись.

— Обещаю, что больше не буду кричать, — добавила я, помедлив.

— Выпей воды, дорогая, — посоветовала мне мама, — станет легче, поверь.

— Хорошо.

— Я налью, — Алиенор метнулась к графину и подала мне полный стакан.

Я выпила, чтобы не нервировать их еще больше.

— Ладно, идем, — сказала мама и потянула отца к выходу, — Нора, ступай к себе.

— Конечно, — кивнула сестра, — сейчас.

Но когда за родителями закрылась дверь, она не ушла, а наклонилась ко мне.

— Ты что-то знаешь, — прошептала она, — ведь так? Какую-то тайну? Скажи мне, пожалуйста. Я никому не скажу.

— Ничего я не знаю. Нора, я спать хочу.

— Подожди. Но ведь такие кошмары просто так не снятся. Ты чего-то боишься? Что-то случилось?

Я промолчала.

— Странно, что тебе приснился покойник. Это был кто-то знакомый?

— Нора, неужели, об этом нужно говорить именно сейчас?

— Да, я понимаю. Мне просто интересно. Говорят, покойники снятся к долгой жизни.

Я фыркнула. Интересно, к чьей долгой жизни? Потому что такие сны здорово сокращают твою собственную.

— А крысы снятся к гостям, — продолжала болтать сестрица, — это точно, потому что мне они как-то приснились. Очень неприятно. Я ненавижу крыс. И представь, на следующий день к нам в гости приехала тетя Розалия.

— Тетя Розалия, — задумчиво повторила я.

— Да, это было до того, как она вышла замуж в третий раз. Помню, на ней было такое шикарное платье! Мама просто позеленела о зависти.

— Нора, я спать хочу, — повторила я уже более нетерпеливо.

— Ладно, спи. Надеюсь, кошмары тебе больше не приснятся. Думай о хорошем. Помни о том, что завтра поедешь кататься с Гранденом.

И это она называла хорошим! Но я не стала ничего ей доказывать, просто кивнула, чтобы она поскорее ушла. Проводила ее взглядом, после чего долго смотрела на закрытую дверь. Сколько еще я могу терпеть все это? Сдается, что мое терпение на исходе.

Я встала, накинула на плечи шаль и подошла к окну. Больше я спать не буду. На сегодня с меня хватит кошмаров. Впрочем, ночной кошмар ничем не лучше кошмара наяву. Прислонившись лбом к холодному стеклу, я закрыла глаза. Господи, почему я сразу никому ничего не сказала? Почему решила молчать? Как это глупо! Почему ничего не объяснила де ла Рошу, уж он-то должен знать, что случилось с его женой! А теперь, что мне делать теперь? Притворяться больной и каждый день закатывать истерики? Так меня надолго не хватит. Я и без того не слишком выдержана.

Я боялась думать о будущем, потому что оно казалось мне сплошным черным пятном. Никакого просвета. И выхода из этого я не видела никакого, впору утопиться. И в самом деле, мне ничего больше и не остается. Если я не хочу выходить замуж за чудовище, значит, нужно покончить с собой.

Но как я не была расстроена и перепугана, такой выход мне совсем не нравился. О собственной смерти я думала с ужасом. Особенно, о смерти от собственной руки. Нет, я не смогу. Я для этого слишком слабая. Ничего не умею. Господи, но есть же хоть какой-то выход! Есть, просто я не могу его придумать.

Прошло, наверное, больше часа, прежде чем я набрела на одну идею. Глупую идею, если честно, но другой все равно не было. Раз я не могу переубедить своих родных не выдавать меня замуж, то мне следует сбежать из дому. О том, куда мне бежать, я не думала. Но когда нахлобучила шляпку на небрежно собранные волосы, придумала. Тетя Розалия! Она никогда не обращала внимания на мнение света и лишь смеялась на то, что ее поступки считались неправильными или неприличными. Может быть, она сможет принять меня и позволить пожить немного?

У меня не было времени, чтобы узнать ее мнение, я уже приняла решение, не откладывая в дальний ящик.

Выбравшись из комнаты, я потихоньку начал спускаться вниз. В этот час все спали самым глубоким сном. Меня никто не услышит.

Я так торопилась, что совсем не подумала о разнообразных мелочах. Вернее, это все казалось мелочью, когда это у тебя есть, но их отсутствие способно сильно отравить жизнь. К примеру, я не взяла с собой никаких вещей. А если быть совсем честной, то и денег тоже. А тетя Розалия жила довольно далеко. И если подумать, что и лошади я не взяла тоже, то мой поступок выглядел сплошным идиотством. Но повторяю, тогда все это не пришло мне в голову. Я просто стремилась оказаться как можно дальше от дома.

7 глава. Найден выход

И это мне вскоре удалось, так как шла я довольно быстро. Почти бежала, если быть точной, постоянно оглядываясь и опасаясь, что меня кто-нибудь увидит. Но все было тихо, наш дом сам выглядел спящим.

И лишь когда я свернула и спустилась вниз по склону, дом исчез из поля зрения, и я вздохнула свободнее. От быстрого бега я запыхалась и устала, поэтому замедлила шаг. Напрасно. Тут же дал о себе знать промозглый холод и мелкий противный, все усиливающийся дождик. Я только теперь заметила, что идет дождь, а шляпу я где-то потеряла, когда бежала. Я скоро вымокла так, что зуб на зуб не попадал, обхватила себя руками и тряслась, переходя с шага на бег и с бега на шаг, когда уставала. Только сейчас мне пришло в голову, что совершенно не приспособлена к пешим прогулкам. Я стала припоминать, где расположено поместье тети Розалии и с ужасом осознала, что не помню. Ну совершенно не помню, где оно может находиться.

Я даже остановилась посреди дороги, не в силах сдвинуться с места и смотря в пространство. Ох, ну и видок у меня тогда был! Мокрая, замерзшая, постукивающая зубами и с лицом последнего кретина.

И тут я услышала чей-то голос, раздавшийся откуда-то сверху. От неожиданности я подпрыгнула, так как, разумеется, не слышала никаких признаков приближения ко мне кого-либо.

— Мадемуазель, — сказал мне этот голос, — что вы здесь делаете, стоя посреди дороги?

Я обернулась, обнаружив рядом с собой лошадиные ноги. Подняв голову повыше, я заметила всадника, который и говорил это. Мне, конечно, в тот момент совсем отказали мозги, но додуматься до того, что вопрос мне задала лошадь, я еще не была способна.

— Извините, — отозвалась я и отступила в сторону, чтобы дать ему проехать.

Но всадник не спешил этого делать. Напротив, он немного поразмыслил, а потом спустился на землю и шагнул ко мне. Приглядевшись к нему повнимательнее, я вдруг узнала его. Это был месье де ла Рош. Господи, вот так встреча! Должно быть, он тоже узнал меня, хотя это было мудрено и вытаращил глаза.

— Мадемуазель де ла Фонтэн! — воскликнул он, — что вы здесь делаете?

— А вы что здесь делаете? — спросила я в ответ, потому что отвечать на его вопрос был сложно. В двух словах не объяснишь, что я тут делаю. А если объяснять так, чтоб он понял, то это вообще невозможно.

— Я ехал домой, — пояснил он, разглядывая меня со все увеличивающимся изумлением.

— Вы живете неподалеку? — продолжала я вести светский разговор, стуча при этом зубами.

— Да, мое поместье… мадемуазель, — де ла Рош вдруг резко сменил тему, — куда вы идете?

Я махнула рукой куда-то вперед, неопределенно обозначая направление. Точнее я не могла бы выразиться. Может быть, кто-то знает, где живет тетя Розалия, но только не я.

— Так, понятно, — пробормотал он, хотя было заметно, что ничего ему не понятно.

Сняв с себя камзол, де ла Рош накинул его мне на плечи. Я не стала возражать, так как страшно замерзла. Напротив, я поспешно в него закуталась. Теплее мне не стало, по крайней мере сразу, тем более, что я стояла в луже.

— Знаете, мадемуазель, — проговорил он, — на самом деле, я ничего не понимаю. Не понимаю, что вы делаете ночью на пустынной дороге одна, пешком и в такой дождь. Может быть, объясните. Только быстро.

— Почему быстро? — поинтересовалась я.

В данный момент меня занимал именно этот вопрос.

— Потому что, здесь холодно, вы стоите в луже, вся промокли и заболеете, если простоите еще хоть минуту. Так что, выкладывайте быстро.

— Я не могу быстро, месье, — вежливо отозвалась я, — вы ничего не поймете.

— Ладно, — де ла Рош подхватил меня и усадил в седло прежде, чем я успела запротестовать.

С моей ноги свалилась туфля и угодила прямо в вышеупомянутую лужу. Де ла Рош поднял ее, покачал головой и сунул ее в седельную сумку. Я открыла рот, чтобы спросить его, зачем он это сделал, но не успела. Он заговорил первым.

— Раз обстоятельства вашего дела столь сложны, что вы не можете объяснить в нескольких словах, мадемуазель, в таком случае ни к чему стоять тут до бесконечности. Поехали, — с этими словами он сел рядом, прямо за моей спиной.

— Куда? — спросила я.

— Ко мне домой. Здесь недалеко. Может быть, там вы объясните, куда и зачем вы идете.

— На самом деле, месье, я сбегаю из дому, — пояснила я наконец, набредя на нужные слова.

— О-о, протянул он, — это столь необходимо?

— Конечно. Иначе бы я не сбежала.

— Верю.

Больше он ничего не сказал, а я не пыталась ничего объяснять. Я просто ехала, смотря по сторонам и ежась от холодных струй дождя, затекающих мне за шиворот. От них не спасал даже камзол де ла Роша.

Он не солгал, когда утверждал, что живет неподалеку. Его поместье находилось в примерно в часе езды, и я подумала, что должна была слышать о его существовании раньше.

Спешившись, де ла Рош снял меня с седла и поудобнее перехватив, понес к входной двери.

— В такой час будить слуг ни к чему, — пояснил он, доставая из кармана ключ, — тем более, что их тут нет.

— Как, совсем нет? — спросила я, чтобы не молчать.

— Почти, — отозвался он уклончиво, — я давно тут не живу.

В холле меня поставили на пол. Я огляделась, но почти ничего не увидела, так как в доме было темно, хоть глаз выколи.

— Пошли, — велел де ла Рош, взяв меня за руку, — Господи, вы словно ледышка.

— Да, — согласилась я, — мокрая ледышка.

Хмыкнув, он завел меня в какое-то помещение.

— Садитесь в кресло поближе к камину, — произнес хозяин дома, — сейчас я разведу огонь.

— Не могу.

— Почему? — он, кажется, удивился.

— Не вижу никакого кресла. Вообще ничего не вижу. Тут темно.

На сей раз его веселье длилось несколько дольше. За это время он успел зажечь свечи, и я разглядела то самое кресло, о котором говорилось.

— Знаете, месье, я вся мокрая, так что, думаю, мне не следует туда садиться. Я испорчу обивку.

— Ерунда, — отмахнулся де ла Рош, — садитесь. Иначе, я сам вас туда усажу.

Я не стала спорить и села. В конце концов, это его дом и его кресло.

Вскоре огонь в камине был разведен. Он весело заполыхал, и я почувствовала исходящее от него тепло. Это было именно то, чего мне так недоставало. Я придвинулась к нему ближе и протянула руки, отогревая пальцы.

Между тем, де ла Рош протянул мне стакан с какой-то жидкостью.

— Выпейте, мадемуазель.

Я сделала глоток и узнала, что это коньяк. Не нужно думать, что я так часто пью коньяк, просто как-то мне удалось его попробовать. Причем, обстоятельства были почти такие же. Точнее, я тогда тоже была мокрая насквозь.

— Согрелись? — спросил у меня де ла Рош.

— Почти. Спасибо вам, месье.

— Может быть, хотите что-нибудь съесть?

— Нет, — я помотала головой.

— Хорошо, — тут он придвинул другое кресло и сел рядом, — а теперь может быть расскажете, почему вы решили сбежать из дома?

— Меня выдают замуж, — пояснила я.

Де ла Рош расхохотался громко, на всю комнату. Потом спохватился и поумерил свое веселье, видимо, не хотел будить тех немногочисленных слуг, которые присутствовали в этом доме. О том, что он хотел пощадить мои чувства, мне не приходило в голову. По-моему, ему в самом деле это казалось забавным.

— И это стоящая причина, по-вашему, чтобы сбегать из дому, мадемуазель? — спросил он, прыская, — вы могли бы сказать своим родным о том, что не хотите этого делать.

— Я говорила, — обиженно отозвалась я, — думаете, нет? Они и слышать ничего не хотят. Они почему-то уверены, что я без ума от этого чудовища.

— От какого чудовища? — де ла Рош приподнял брови.

— От моего жениха, — скривилась я.

— А почему они в этом уверены? В том, что вы от него без ума.

— Это все из-за моей безмозглой сестрицы. Она неправильно меня поняла и решила, что я в него влюблена. А меня от него тошнит.

Мои гримасы произвели на него впечатление. Де ла Рош уже не смеялся. Он кивнул головой.

— И что вы были намерены делать, мадемуазель? Куда бежать?

— Я хотела отправиться к тете Розалии, — продолжала я, — но тут вдруг вспомнила, что не знаю, где она живет. Вообще-то, я знаю, но почему-то совершенно не помню.

— А как называется ее поместье? — спросил он, сдерживаясь, чтобы не засмеяться.

— Не знаю, — я пожала плечами.

— Ясно. В таком случае, куда вы собираетесь идти теперь?

— Не знаю. Именно об этом я и думала, когда встретила вас.

— Тогда выслушайте меня, мадемуазель. Вам следует вернуться домой и объяснить своим родным, что вы не хотите выходить замуж. Я уверен, что они вас поймут. Ведь не могут же они выдать вас против воли.

Я посмотрела на него в изумлении. Никогда не думала, что он столь наивен. Не могут выдать меня замуж против воли? Еще как могут. И они это сделают, я знаю.

Я покачала головой.

— Могут, — повторила я свою мысль, — я знаю, что они это сделают. И чем больше я буду упорствовать, тем вернее. Меня это и не удивляет. После того, как мама выдала замуж Алиенор, я уже ничему не удивлюсь. Дело в том, за кого они хотят меня выдать.

— И чем же этот жених отличается от любого другого?

— Это Гранден, — выдавила я из себя.

До сих пор произносить его имя было невыносимо.

— Гранден? — де ла Рош нахмурился, — я его знаю. По-моему, он довольно симпатичен.

— Ну и что. Мне все равно, как он выглядит. Дело в том, что… что…

Я замолчала, потому что не знала, как быть дальше. Говорить ли ему о настоящем положении вещей или нет. Опустив голову, я водила пальцем по подлокотнику кресла. Де ла Рош ждал, когда я решусь продолжать и молчал. Я тяжело вздохнула пару раз, набираясь смелости.

— Дело в том, что я вас обманула, месье.

— Вот как? — осведомился он, — значит, вы сбежали из дому по другой причине?

— Нет. По этой. Я обманула вас в другом. В том, что касается смерти вашей жены.

— Элизы? А причем тут она?

— Ее убили.

— Я знаю.

— А я знаю, кто ее убил. Я это видела.

Если бы я швырнула в него стаканом и попала прямо по голове, у него было бы менее ошеломленное выражение лица. Он смотрел на меня минут пять, прежде чем я сумела найти в себе достаточно смелости, чтобы продолжить.

— Я знаю, что очень виновата перед вами, месье. Я должна была сказать сразу. Не знаю, почему я не сказала. Мне было страшно. Я не хотела иметь с этим никакого дела. А теперь это… коснулось меня и… и…

— Ее убил Гранден, не так ли? — заговорил де ла Рош, — поэтому вы и не хотите выходить за него замуж. Понятно.

— Да, — признала я.

— Вы видели, как он выходил из комнаты?

— Нет, я видела, как он ее… душил, — меня передернуло, — я стояла за портьерой. Глупо вышло. Я думала, что они скоро уйдут. И я совсем не хотела это видеть.

Де ла Рош еще некоторое время смотрел на меня со странным выражением.

— Я понял, — наконец сказал он, — вы случайно там оказались. А потом испугались увиденного. Это и в самом деле ужасно.

— Простите, — пробормотала я.

— Не пойму, причем тут вы. То, что вы видели, не значит, что вы это сделали. Но вы должны были сказать мне об этом сразу.

Я торопливо закивала. Конечно, должна была. И не только ему, а всем подряд. Но вот такая уж я дура.

— Значит, это сделал Гранден. Я знал, что у него была связь с моей женой. Элиза никогда не пыталась скрыть от меня свои интрижки. Напротив, она как будто похвалялась ими. Она… простите, мадемуазель, — спохватился де ла Рош, — все это отвратительно. Простите. И выбросьте из головы мысль о том, что совершили грех и должны за него расплачиваться. Вы в этом не виноваты.

Я знала, в чем я виновата. В собственной глупости и пугливости. Ничего бы этого не было, если б я в тот момент не пряталась за портьеру, а ойкнула или сделала вид, что хочу выйти из комнаты. Ничего бы тогда не было. Никакой ссоры не произошло бы.

— Согрелись? — де ла Рош обернулся ко мне.

— Да, — я немного покривила душой.

Мне до сих пор было холодно, не так, конечно, как раньше. Но я понимала, что в данное время он очень хочет избавиться от моего присутствия. Так и вышло.

— Тогда я отвезу вас домой. Не стоит сбегать из дома, если вы даже не знаете, куда именно направиться. А насчет вашего жениха, — тут он поморщился, — могу вам обещать, что за него замуж вы не выйдете.

— Как? — спросила я.

— Я еще не знаю. Но я непременно придумаю, как это сделать.

— Он совершил преступление. За это ведь положено наказание?

— Бедняга совсем не виноват в том, что на пути ему попалась Элиза.

— Что-о? Бедняга? — с ужасом повторила я, — да он чудовище! Настоящее чудовище!

Де ла Рош улыбнулся:

— Да, конечно, мадемуазель. Не обращайте внимания. Я, как обычно, говорю ерунду. Пойдемте. Скоро рассветет. Не хотелось бы, чтоб ваши родные обнаружили ваше исчезновение.

Я поднялась на ноги, обнаружив, что на одной из них не хватает туфли. Секунду спустя вспомнила, где именно она находится. В седельной сумке.

Не знаю, почему я не сказала об этом де ла Рошу. Почему молча ковыляла вслед за ним по полу, а потом по мокрой земле, то и дело попадая в лужи и морщась. Наверное, потому, что от меня всегда слишком много хлопот.

На голову мне нахлобучили какую-то шапку, хотя я пыталась возражать и говорила, что и без того достаточно мокрая и еще немного воды мне не повредит. Де ла Рош ничего не хотел слушать. Я совсем съежилась, с тоской размышляя, что же теперь будет. Конечно, избавиться от Грандена было бы замечательно, но что именно он намерен предпринять? Вдруг он скажет всем о том, что я видела? И все узнают, что я пряталась за портьерой и наблюдала за убийством, словно мне это было очень интересно. Какой кошмар!

Впереди показалось наше поместье. Оно выглядело спокойным и безмятежным. Все было тихо. Если б родные обнаружили мое исчезновение, то давно бы подняли бы всю округу на поиски. Значит, будем надеяться, хоть в этом мне повезло.

Де ла Рош спустил меня на землю. Окинул критическим взглядом и сказал:

— Да, вам сейчас бы не помешала горячая ванна. Бегите в дом поскорее и приводите себя в порядок. Если только не хотите посвящать своих родных в подробности вашего путешествия.

— Ни за что, — испугалась я.

— И не беспокойтесь о том, что вас выдадут замуж. Во всяком случае, не за Грандена.

— А вы, месье, вы ведь не скажете, что…

Он фыркнул:

— Ни за что. В этом могу поклясться.

Тут он наклонился ко мне и поцеловал в щеку. Я просто оторопела.

— Домой, — велел он, подтолкнув меня к дому, — если не хотите схватить воспаление легких.

Когда я кралась вверх по лестнице к себе в комнату, то напряженно прислушивалась к посторонним звукам. Мне очень не хотелось, чтоб меня обнаружили здесь в таком виде, мокрую, грязную, красную от холода и всю трясущуюся по этой же причине. Босую на одну ногу и в чужой шляпе. Господи, только сейчас сообразила! Я застыла посреди коридора. На мне же камзол де ла Роша! Мама дорогая! И куда я его дену?

Следующие полтора часа я была очень занята. Сперва приводила себя в порядок, лихорадочно пытаясь высушить волосы и смыть с себя всю грязь, и гораздо дольше думала о том, куда мне деть чужие вещи. Да и о своих подумать не мешало. Платье было мокрым. Если его увидит Анна, она сразу поймет, что я куда-то выходила в дождь. Достаточно того, что я потеряла свою шляпу, а мой туфель лежит в седельной сумке де ла Роша.

Впрочем, мне удалось найти выход. Все это барахло я как попало засунула на самое дно шкафа, зная, что Анна добирается до этого места лишь раз в полгода. До сей поры я сумею что-нибудь придумать.

Волосы все еще были немного влажными, но я сочла, что это куда лучше того, что было. У меня есть еще время, за которое они совсем высохнут. Хуже было то, что на полу я обнаружила засохшие грязные следы босой ноги.

Так что, до того, как слуги проснулись, я ползала по полу, вытирая грязь, словно последняя уборщица. Устала ужасно и думала только о том, как бы лечь в постель. Но едва переведя дух и стараясь прийти в себя, я услышала осторожный стук в дверь.

Это была Анна. Впервые за очень долгое время я была совсем не рада ее видеть.

— О мадемуазель Сюзанна, вы проснулись, — заметила служанка, — как ваше самочувствие?

— Хорошо, — отозвалась я, почти не покривив душой.

Признаков подкрадывающейся простуды я у себя не обнаружила. Была лишь усталость, но это вполне понятно, ведь последние три часа мне пришлось как следует потрудиться. Теперь я в полной мере оценила, как тяжело слугам, даже если они служат в таком доме, как наш. Бедные, несчастные люди! Каждый день так надрываться — это же кошмар!

— Давайте, я помогу вам одеться, мадемуазель, — предложила Анна, подходя ко мне и как бы невзначай оглядывая со всех сторон, — что это у вас волосы как будто сырые?

Странно, а я считала, что они давно высохли. Пришлось придумывать подходящую причину. А так как я так и не удосужилась придумать заранее оправдания своим поступкам, то как обычно сказала полную чушь.

— Пролила воду.

— Воду? — Анна заморгала.

— Захотела пить вот и пролила.

Служанка полминуты стояла как изваяние, соображая, как же это надо исхитриться, чтобы пролить воду из стакана на голову, но потом очнулась. За то время, что она у нас служила, пора бы было уже и привыкнуть к моим причудам.

При моем появлении разговоры в гостиной смолкли. Все уставились на меня.

— Сюзон, — прошептала мама, решившись заговорить первой.

Алиенор тут же выступила со своей партией:

— Зачем ты встала?

— Я здорова, — ответила я.

— Тебе нельзя вставать, Сюзон, — начала мама.

Но отец окинул меня внимательным взглядом и заметил:

— Она выглядит здоровой, Каро. Сюзон, с тобой все в порядке?

— Да, — согласилась я, — все в порядке, папочка.

— Слава Богу, — вздохнул он с облегчением.

Мне даже стало смешно, весь день они готовы были сдувать с меня пылинки. Преданно заглядывали в глаза и пытались предупредить любое желание. Даже неловко как-то, не так уж я была больна, если подумать. А если еще вспомнить, что ночью я предприняла неудачную попытку побега, то это вообще неуместно. Представляю, что бы они сказали, если б узнали.

После обеда приехал Гранден. В принципе, это никого не удивило, даже я припомнила, что он собирался сегодня нанести нам визит. Но все равно, мне стало холодно, хотя помещение достаточно хорошо отапливалось. Пытаясь скрыть свой страх от остальных, я подсела поближе к Алиенор и взяла ее за руку, чтобы чувствовать себя в безопасности. Нужно сказать, помогло это мало. Вот, разве что, сесть за ее спиной, а чтоб по бокам находились оба родителя. Мысль хорошая, но ведь не поймут.

Гранден, сев рядом с нами, для начала поболтал с кокетничающей сестрицей. Я не вставила в этот разговор ни слова, тем более, что ничего в нем не поняла, так как не слушала, думая только о том, когда он уйдет. Ведь не будет же он вечно здесь сидеть? Потом я долго размышляла на тему: что будет, если я сейчас встану и уйду к себе. Очень хотелось это сделать, но я все же не решилась. Чего доброго, родные опять пошлют за доктором.

Алиенор толкнула меня в бок и прошипела:

— Оглохла? Сюзон, проснись.

Я повернулась к ней с недоумением, увидела на губах очаровательную улыбку, а в глаза сестрице лучше было не заглядывать. Они готовы были испепелить меня.

— Что? — спросила я.

— Что? — повторила Алиенор с раздражением, — о прогулке верхом ты, конечно, забыла.

Ну конечно, забыла! Будто бы, день и ночь о ней думала и не спала!

— Ты собираешься прокатиться верхом, Нора? — уточнила я на всякий случай.

— Это ты собираешься, — подчеркнула она зловеще, — с месье Гранденом. И не делай вида, будто память совсем отшибло.

Тут я припомнила, что кажется вчера что-то слышала на эту тему. Бог мой! Прогулка верхом вместе с Гранденом! Может, в обморок упасть?

— Я поеду с тобой, — поспешно сказала я.

Она приподняла брови:

— Ты хочешь, чтоб я поехала с тобой? В качестве дуэньи?

Я кивнула и умоляюще посмотрела на нее.

Алиенор пригляделась ко мне и, по-видимому, заметила признаки начинающегося умственного расстройства. Она вздохнула:

— Ох, послал Бог сестричку! Ладно, я поеду с вами.

Кажется, Гранден остался недоволен этим решением, что сразу насторожило и напугало меня. С чего это он вдруг хочет остаться со мной наедине? Конечно, придушить, на это он мастер, и спрятать труп куда-нибудь в укромное место. Брр! Легче легкого это проделать. Справиться со мной ничего не стоит, я еще и облегчу ему задачу, рухнув в обморок. А родным моим он объяснит мое исчезновение просто. Я сама предоставила исчерпывающие объяснения. У бедняжки Сюзон не все в порядке с головой. Она убежала от Грандена и он не смог ее найти.

Такие мысли не прибавили мне бодрости. На всякий случай я стиснула руку Алиенор, поклявшись не отпускать ни в коем случае.

Отец с радостью дал свое согласие на прогулку, едва не благословляя нас и не пустив умиленную слезу. Я просто разозлилась. Как же они слепы! Все до единого! Неужели, я так похожа на счастливую невесту? Утром полчаса смотрела на себя в зеркало и ничего, кроме бледного, испуганного лица не заметила.

Во дворе Алиенор минуты две пыталась освободить руку, потом вышла из себя и прошипела:

— Дай мне хоть на лошадь сесть, Сюзон. Прекрати так себя вести.

Подумав, я признала ее правоту.

Когда сестрица с Гранденом сели в седла, я повторила их маневр, пристроившись рядом с Алиенор по правую руку. По левую, естественно, находился Гранден. Я старалась быть как можно дальше от него.

— Держись за уздечку, — съязвила сестра, заметив мои ухищрения, — дитя неразумное.

Я гневно посмотрела на нее и демонстративно убрала руки. Честное слово, Алиенор начала меня раздражать.

— Здесь очень красиво, — завел разговор Гранден, должно быть посчитавший, что на него пора обратить внимание, — не прогулка, а одно удовольствие.

— В самом деле, месье, — согласилась Алиенор, — у нас здесь очень живописные окрестности. Ты как считаешь, Сюзон? — она повернулась ко мне.

Я считала обсуждение окрестностей дурацкой темой, а что касается прогулки, то никакого удовольствия от нее не получала.

— Не знаю, — отозвалась я, — я не художник.

Сестрица окатила меня злобным взглядом искоса. Настроение у нее быстро портилось. Бедняга Эрнест! Ну, и достанется ему сегодня! Он всегда был громоотводом для гнева Алиенор и не всегда удачным.

— Неплохо было бы пройтись пешком, — невинно заметила сестрица, — месье Гранден, вы не против?

Он с радостью подтвердил это. Я немного подождала, ожидая, когда спросят меня, но не дождалась. По-видимому, мое мнение никого не интересовало.

— Прогуляемся, Сюзон. Хорошая погода, — Алиенор уже спустилась на землю.

Я поспешила за ней, опасаясь, как бы Гранден не предложил мне руку. Не дав сестрице опомниться, я схватила ее за локоть. Она немного подергалась, пытаясь освободиться, но ничего не вышло. Пусть я маленького роста и силой меня Бог не наградил, но со страху могу так вцепиться, что оторвать можно только с руками.

Поняв это, Алиенор оставила бессмысленные попытки и прошипела сквозь зубы:

— Прекратишь ты или нет?

— Нет, — отозвалась я с мрачной решимостью.

— Не будь дурой, — прямо заявила она, — что за детство, в самом деле! Не сегодня-завтра ты замуж за него выйдешь.

— Не выйду, — огрызнулась я.

— Опять? — грозно поинтересовалась Алиенор.

Я уже хотела было ответить в том же духе, но тут вмешательство Грандена все испортило. Оказывается, пока мы спорили, он пристроился рядом со мной и хотя за руку не взял (и на том спасибо), но разговор завести попытался. Я говорю «попытался», потому что скоро понял, что это бесполезно. На все его вопросы я по порядку отвечала: «Да, месье», «нет, месье» и «не знаю, месье», даже не вникая в смысл сказанного. Может быть, усомнившись в моей умственной полноценности, он предпочтет не жениться на убогенькой.

Алиенор слушала этот содержательный разговор со все растущим раздражением на лице. Должно быть, она терпела слишком долго, так как воспользовавшись секундной заминкой, ловко освободила свою руку и ахнула:

— О, простите меня, ради Бога! Кажется, я потеряла серьгу. С вашего позволения я пойду поищу ее.

Она сделала шаг назад, но я не дала ей сбежать.

— Обе серьги у тебя в ушах, — сообщила я ей ледяным тоном.

— Да? — Алиенор метнула в мою сторону злобный взгляд, — ну конечно, я оговорилась. Кольцо пропало.

— Три твоих кольца при тебе. Браслеты тоже на месте. Может, пуговицу потеряла?

Я уже не сдерживалась. Такая злость на меня напала! Сбежать вздумала! Предательница! Хочет оставить родную сестру здесь одну, чтоб Гранден ее придушил. Ну, погоди!

Наверное, Алиенор думала обо мне нечто подобное, потому что ее лицо исказилось от гнева, и она выпалила:

— Да когда же это закончится! Когда ты прекратишь, Сюзон? Никакого терпения не хватит тебя выносить!

— Когда у тебя было терпение? Тебе его не хватит, чтоб слово это выговорить.

— От тебя любого кондрашка хватит! — распалялась она, — ты же и святого из себя выведешь. Просто кошмар какой-то! У всего дома нервное расстройство! Дашь ты нам спокойно вздохнуть или нет?

— Это вы, вы все на меня давите! — уже не таясь завопила я, — а все ты, ты! Ты с твоей безудержной фантазией и болтливостью! Насочиняла с три короба и ни единого слова правды! Никто слушать меня не хочет!

— Я насочиняла? — Алиенор вытаращила глаза, — что за чушь!

— Чушь? Да ты лгунья!

— Ах, так! Я — лгунья? Нет, это просто невыносимо!

— Лгунья! Болтливая лгунья!

— Нет, я этого не вынесу!

— Ты еще не то вынесешь! — мстительно сообщила я, — здоровья у тебя — дай Бог каждому.

— Ну, знаешь ли!

— А что, не так?

— Ну конечно, ты у нас бедненькая, больная, несчастненькая, в чем только душа держится! Всех нас в могилу сведешь!

— Конечно, тебя сведешь! Долго трудиться придется. Это вы все меня уморите! Хотите сжить меня со свету? Ничего, недолго вам ждать осталось!

— Да прекратишь ты или нет? — взвизгнула она, позабыв все правила приличия, — иначе я тебя отколочу! Ты, никак, спятила?

— От тебя спятишь. Ты же любого уморишь. Посмотри на бедного Эрнеста. Как же он тебя терпит? Другой бы давно застрелился.

— Ах, ты… ты… хватит! — рявкнула Алиенор, — хватит вести себя, как дура!

— Сама дура!

— Идиотка!

— Кретинка!

Раз уж мы перешли к непосредственным оскорблениям, значит исчерпали себя. Алиенор уже была готова вцепиться мне в волосы, но тут нелегкая ее дернула вспомнить о Грандене. Она повернулась к нему и злость на лице сменилась такой яростью, что я опешила. Оглянулась на Грандена и тут же поняла, отчего сестрица так разозлилась. Он смеялся. Просто стоял и втихомолку хихикал, явно наслаждаясь нашей перепалкой.

— Очень смешно, — ледяным тоном произнесла Алиенор, испепеляя его взглядом.

Гранден попытался согнать с лица улыбку, но у него это плохо получилось.

— Это просто неприлично, стоять тут и слушать, — продолжала сестрица.

— Вот именно, — поддакнула я, подливая масла в огонь.

— Порядочные люди так не поступают. Отвратительно! Ужасно! Просто некрасиво!

Я стала осторожно пятиться к лошадям. Сестрица нашла новый объект, не нужно ей мешать, только себе во вред.

Я уже почти добралась до места, но тут за спиной грозный голос Алиенор припечатал:

— А ты куда?

Не таясь, я одолела оставшееся расстояние бегом, со второй попытки вскочила в седло и стукнула лошадь пятками в бока. Она сорвалась с места и помчалась вперед. Нет уж, хватит с меня на сегодня. Давненько я не ругалась с Алиенор, но прямо камень с души упал. Все-таки, я высказала ей все, что думаю. В другой раз будет знать, как выдумывать всякую чушь про родную сестру.

Дом уже был совсем близко. Я глубоко вздохнула. Нужно приготовиться к новой сцене, на этот раз в присутствии родителей. Алиенор наверняка все выложит, сгорая от праведного гнева.

Войдя в дом, я почти столкнулась с мамой, которая окинула меня внимательным взглядом и должно быть отметила мое состояние как не совсем обычное.

— Что случилось, милая? — спросила она.

— Ничего, — я помотала головой, старательно пряча глаза, — ничего, мамочка. Просто мне захотелось вернуться домой.

— Хорошо, — сказала мама, — нет ничего страшного в том, что тебе надоела прогулка. На улице слишком сыро после дождя.

Я кивнула и попыталась прорваться к лестнице. Мама остановила меня новым вопросом:

— Где Нора и месье Гранден?

— Они уже подъезжают, — ответила я, не сомневаясь, что это правда.

Что им там делать? Разве что, Алиенор еще не весь пар выпустила и ругает Грандена на чем свет стоит.

— Сюзон, гостиная направо, — предупредила меня родительница.

После чего мне пришлось покорно топать в указанном направлении.

Алиенор с гостем вернулись минут через пять. Сестрица была мрачнее тучи, а Гранден достаточно раздражен, чтобы сломать первое, что подвернется ему под руку.

— Как прогулка? — осведомился у них отец.

— Отлично, — отозвалась Алиенор, отыскав меня глазами.

Из ее взгляда я поняла, что главное впереди. Однако, она промолчала о грандиозной ссоре, которая произошла. Что ж, это радует. Впрочем, чему я радуюсь, глупая? Позже, когда гость уйдет, она возьмется за меня всерьез. Ох! Я тяжело вздохнула.

— Все в порядке, Сюзон? — тут же поинтересовался папа.

— Да, — поспешила я его заверить.

Мама завела с Гранденом беседу, в которую постепенно включился и отец. Сперва гость отвечал сухо и односложно, но потом все-таки разговорился. Алиенор молчала и кидала в мою сторону угрожающие взгляды. Я слишком хорошо знала им цену.

Я конечно в разговорах участия не принимала и в переглядки с сестрой играть не хотела. Сидела у окна и вытягивала длинные нити из узорчатой салфетки, лежащей на маленьком столике. Она была затейливо вышита заботливой рукой Анны. Бедная Анна! За каких-нибудь полтора часа я смотала ее салфетку в клубок. На столе лежал лишь уродливо скомканный комок материи со стянутым узором и безобразными дырами. Подошедшая мама мягко разжала мои руки и тихо проговорила:

— Достаточно, милая. Пойдем, пора пить чай.

Всеобщее приглашение разумеется пролетело мимо моих ушей. Но это никого не удивляло.

За столом Алиенор разговорилась, на время забыв, что злится на меня. В беседу втянулся даже робкий Эрнест, предпочитающий помалкивать в присутствии жены. Только я молчала, глядя на дно чайной чашки. Единственное, что отличало это чаепитие от любого другого, было мое внимание. Обычно, я не прислушиваюсь к разговорам, занятая своими мыслями. А тут в голове было пусто и я от нечего делать слушала, о чем беседуют остальные. Тему как обычно нашла мама. А так как ее интересуют лишь дворцовые интриги и большая политика, то естественно она завела разговор именно об этом.

Я выслушала немало дворцовых сплетен, преимущественно о людях, существование которых никогда меня не интересовало. Не скажу, чтоб это было особенно скучно, но все эти истории почему-то были очень похожи. Я уже хотела отвлечься и подумать о чем-нибудь другом, как вдруг мама завела речь о куда более знакомом лице. Я просто глаза вытаращила, глядя на нее ошеломленным взглядом. Она говорила о Денизе! Матерь Божья! Моя мама, давно не бывающая при дворе, знала о Денизе такое, о чем я, находившаяся с ней бок о бок в дружеских отношениях и понятия не имела.

Остальные заметили мое изумление. Отец спросил:

— Сюзон, что такое?

— Дениза Лагранж? — повторила я.

Алиенор приподняла брови:

— Да, а что случилось?

— Я ведь очень хорошо ее знала. А это впервые слышу.

Мама хмыкнула:

— Сюзон, детка, ты никого не удивила.

— Вы с ней разговаривали? — поинтересовалась сестрица.

— Конечно.

— О чем?

Я пожала плечами. Разве все упомнишь!

Разумеется, родные не нашли ничего лучше, как засмеяться. Им это показалось очень забавным. Гранден тоже присоединился к ним. Почему бы и нет? Я сдвинула брови и отвернулась от них. Почему я должна все помнить?

Допив чай, все вернулись в гостиную. Сидя рядом со мной, Алиенор снисходительно проговорила, обращаясь к гостю:

— Сюзон очень рассеянна. Мы давно к этому привыкли. Просто удивительно, что сегодня она хоть на что-то обратила внимание. Обычно, она витает в облаках. Сюзон, ты меня слышишь?

— Очень хорошо, — зловеще прошипела я, — спасибо, сестричка, за исчерпывающий доклад. Ты уверена, что ничего не упустила из виду?

Вряд ли, Алиенор могло это понравиться. Она тут же вспомнила о своем плохом настроении.

— Не начинай снова, — предупредила она тихо.

— Это к тебе относится. Нора. Ты начинаешь, а вовсе не я.

Гневно посмотрев на меня, она тряхнула головой и громко сказала:

— Скучно, правда? Сюзон, сыграй что-нибудь.

Мне захотелось ее стукнуть. Я только скрипнула зубами.

Родных захватила эта идея. Ну, еще бы.

— Да, милая, — улыбнулась мама, — сыграй, пожалуйста.

— Что-нибудь веселое, — добавил отец, подмигнув мне.

— Похоронный марш? — буркнула я себе под нос.

Никто этого не услышал.

— Хорошая мысль, — сказал и Эрнест, поймав гневный взгляд жены.

Я выслушала их всех по очереди, а после отозвалась:

— Не могу. У меня пальцы дрожат. Видите? — и я растопырила пальцы, которые на самом деле не думали дрожать.

Алиенор мне очень захотелось посоветовать поиграть самой, если уж ей так хочется музыки.

Папа хмыкнул, покосившись в сторону гостя. Мама закусила губу. А Алиенор разозлилась еще больше. Она сдвинула брови так, что на переносице образовалась маленькая складочка. Ох, и достанется мне сегодня!

Погрозив мне втихомолку кулаком, Алиенор демонстративно зевнула, прикрыв рот ладонью. Гранден тут же поднялся со своего места и начал церемонию прощания. Я видела, что мама была сердита на сестрицу за этот жест, но не могла ей посочувствовать. Зевок Алиенор был единственным ценным жестом из всех, которые она сделала за сегодняшний день.

Когда Гранден откланялся и ушел, я встала со своего места и заявила, что устала и хочу спать.

— Она хочет спать! — громкогласно воскликнула Алиенор, — утомилась, бедненькая.

— Прекрати, Нора, — сердито сказала мама, — Сюзон не виновата в твоем скверном настроении.

— Ты так думаешь? — скептически заметила та.

Махнув рукой, она продолжала:

— Скверное настроение в нашей семье прощается только Сюзон. Бедная, несчастная девочка! Носитесь с ней словно курица с яйцом. А она только и знает, что скандалы раздувать.

— Нельзя же так, Нора, — укоризненно сказал Эрнест.

И совершенно напрасно.

— Что-о? — протянула сестрица, — ты-то что вмешиваешься? Это наши семейные дела, к которым ты никакого отношения не имеешь.

Эрнест поник.

— Нора! — гневно прикрикнул отец, — достаточно на сегодня. Иди спать. Все идите спать. Уже поздно.

И вид у него при этом был очень решительный, словно еще немного — и он вытолкает всех нас вон в шею. Никто не стал с ним спорить. Мы поднялись со своих мест и, пожелав друг другу спокойной ночи, вышли и разошлись по своим комнатам.

8 глава. Вызов на дуэль

Я легла в постель и тут в дверь решительно постучали. Зная, кто это, я лишь приподнялась на локте и сказала:

— Входи, Нора.

Сестрица вошла, мягко прикрыв за собой дверь. Она пересекла комнату и села на край постели.

— Сейчас тебе от меня не отвертеться, сестренка, — проговорила Алиенор, — я хочу знать, в чем дело, и я это узнаю, даже если тресну. В конце концов, я имею на это право.

— Треснуть? — осведомилась я.

— Объясни мне, что все это значит. Ты поставила меня в дурацкое положение.

— Нет, это ты поставила меня в дурацкое положение! — я рывком села на постели, откинув со лба волосы, — и не просто в дурацкое, а в ужасное и безвыходное. Ты, со своим длинным языком!

— Нечего на меня кричать, — обиделась Алиенор, — фурия какая-то, а не девушка. На прогулке ты вела себя просто отвратительно.

— Зато ты была образцом для подражания, — не смолчала я.

— Хватит спорить. Хватит, я устала от шума!

Я возвела глаза к потолку. Она устала от шума, видите ли! А сама вопит за четверых.

— Ответь мне на один вопрос, Сюзон. Только честно.

— На один? — уточнила я, — ладно. Какой вопрос?

— Ты любишь месье Грандена?

О, Господи! Ну, сколько можно! Я тяжело вздохнула.

— Нет.

— Нет? Но… но это невозможно!

— Почему? — удивилась я, — что здесь такого особенного?

— Особенного, — повторила сестрица с непередаваемой интонацией, зачем-то покосилась в угол и наконец взорвалась:

— Ты понимаешь, что ты натворила? Из-за тебя я наговорила Бог знает чего этому несчастному человеку! Я была уверена, что ты от него без ума.

— Боже мой! — отозвалась я в том же духе, — с какой это стати ты была в этом так уверена? Я ни слова об этом не сказала, напротив, сколько раз я повторяла, что не выношу его! Думаешь, это означает нечто противоположное?

— Не кричи, — отрезала она и противореча себе, рявкнула, — ты его боишься, а не выносишь!

— Тише, — зашипела я, — мама услышит.

— Ну, и пусть слышит, — она все же сбавила тон, но так и полыхала от злости.

— Я хочу знать, в чем дело, Сюзон! Чем это он тебя так напугал?

— Не знаю, — брякнула я первое, что пришло в голову.

Разумеется, я знала. Но говорить сестре не собиралась. Тем более, что где-то в глубине души очень опасалась, что она мне не поверит и побежит за доктором. У Сюзон опять приступ! Ох, допекут они меня своей заботой!

— Не знаешь? Как это, не знаешь?!

— Не знаю, и все, — упрямо стояла я на своем, — как увижу его, так и трясусь от страха.

— Не морочь мне голову! — завопила Алиенор.

— Тсс, — прижала я палец к губам.

— Что за бред! — кипятилась сестрица, — ты думаешь, я в это поверю?

Я пожала плечами:

— Не знаю. Но это правда.

— Не верю. Это полнейшая чушь. У тебя богатая фантазия, тут я согласна. Но даже с ее помощью нельзя до такого додуматься. Людей не боятся без причины. Гранден причинил тебе какое-нибудь зло?

— Нет, — я мотнула головой.

— Он обидел тебя?

— Нет.

— Может быть, он был не слишком деликатен? Ну, ты понимаешь, позволил себе какую-нибудь вольность?

При мысли об этом я содрогнулась.

— Нет.

— Тогда в чем дело? В чем, черт бы тебя побрал, дело?

— В антипатии, — сообщила я ей с невинным видом.

— Я убью тебя, — пообещала мне Алиенор, — Господи, дай мне терпенья! Упрямая ослица. Я твоя сестра и не желаю тебе зла, понимаешь, Сюзон? Никто в этом доме не желает тебе зла.

— Только каждый понимает слово «добро» по-своему.

— Мы хотим, чтобы ты была счастлива.

— Может, следовало сначала меня спросить?

— Ну, конечно! Ты предпочитаешь чувствовать себя бедной, несчастненькой, никому не нужной сироткой! Вся в тетю Камиллу.

Очень хотелось обозвать ее дурой, но я сдержалась. Не потому, что пожалела ее. Алиенор ни за что не останется в долгу, и мы больше не будем способны ни на что другое, кроме ругани. Судя по опыту, это затянется часа на три, не меньше. А мне очень хотелось спать.

— Ты просто не умеешь быть счастливой! — разорялась сестрица.

— Я умею, но только не с Гранденом.

— Готова биться об заклад, — она кинула на меня гневный взгляд, — тоже самое ты скажешь о любом другом претенденте на твою руку. А, чтоб тебя!

Подскочив на ноги, Алиенор вылетела за дверь, образовав вокруг небольшой смерч.

Я проводила ее взглядом и легла поудобнее. Неужели, она права? Нет, это совсем не так. Я никогда не считала замужество несчастьем. С философским спокойствием понимала, что рано или поздно это случится, что все девушки выходят замуж и тому подобное. Но, честно говоря, никогда не представляла в роли мужа кого-то конкретного. Так просто, муж — некая абстрактная фигура мужского пола. Я даже контуры с трудом различала, твердо зная лишь одно: он не должен быть слишком высоким, но и не низеньким. Так, чтобы мне не пришлось бы вставать на табурет, чтобы разглядеть его лицо. Ну, а еще, пожалуй, не толстым. Это вовсе не потому, что я не выношу толстых, нет. Просто представьте себе тощую, заморенную низкорослую крошку рядом с таким. На такую пару все будут показывать пальцами. Ну, и не слишком старым, наверное. Вот и все.

Я закрыла глаза и в который раз попыталась представить себе своего будущего мужа. Просто так, к примеру. Я делала это иногда, чтобы при случае определиться. Хотя понимала, что это глупо. Всегда может случиться так, что твой идеал — это одно, а идеал твоего идеала — совсем другое, и вовсе не ты.

Итак, попробуем. Он должен быть выше меня на голову, светлый шатен, почти блондин, голубые глаза, тонкий профиль… Стоп, стоп, стоп! Кого это мне напоминает этот образ? Кто-то очень знакомый. Нахмурившись, я попыталась вспомнить и что вы думаете, вспомнила. Это же муж Элизы. Точнее, бывший муж, то есть, вдовец. Мамочка! Спятила я, что ли? Уж об этом и думать нечего. Если я была твердо уверена, что меня никогда не отдадут замуж за бедного, примерно на сто процентов, то вероятность того, что мне позволят выйти замуж за вдовца равнялась не то, что нулю, а нечто куда меньшему. Это просто невозможно, вот и все. К тому же, меня даже нельзя сравнивать с Элизой. Она-то была настоящей красавицей. После такой, как она мужчина никогда не глянет на кого-то худшего. А меня еще и разглядеть нужно. И вообще, все это глупости.

Хватит об этом думать. Всякий раз, когда я пытаюсь вспомнить, как выглядела Элиза до смерти, перед глазами встает опухший труп с лицом, засиженным мухами. Не лучшее видение, особенно перед сном. Память у меня была отличная, я тут же припомнила отвратительный, неприятный запах и по инерции зажала рукой нос. Убрала руку и принюхалась. Неприятный запах? Кстати о неприятных запахах. Тот запах и в подметки не годится к тому, чем здесь так ужасно пахнет. Жуть. Какая-то обволакивающая гадость, проникающая в ноздри, рот, глаза и уши.

Я закашлялась и вскочила на ноги. Сегодня я очень туго соображаю. Значить это могло только одно. Задав нос двумя пальцами, я вышла в коридор. Огляделась по сторонам, отмечая тишину и темноту. Судя по всему, запах еще не привлек ничьего внимания.

Я побежала по коридору, жмурясь от разъедающего глаза странного дыма. Что он опять учудил, Господи? Такого я что-то не припомню. Распахнув дверь отцовского кабинета, воскликнула:

— Папа, что ты делаешь?

Комната была заполнена дымом, имеющий слегка желтоватый оттенок, на полу валялись осколки разбитой колбы. Отец, кашляя и чихая, сражался с окном, никак не желающим поддаваться.

Наконец, ему это удалось. Он оглянулся на меня и сказал:

— А, Сюзон.

— Ты опять, папа, — укорила я его, — ведь мы же задохнемся. Что это за гадость?

— Не обращай внимания, детка, — отозвался отец, — сейчас сквознячком все вытянет.

Мне очень хотелось в это верить.

— Прекрасно, — я закашлялась.

— Мама не проснулась? — спросил он с тревогой.

— Пока нет, — я покачала головой, — если ты не будешь продолжать в том же духе.

— Нет, — он почти оскорбился, — совершенно исключено. Произошла случайная реакция. Не думаю, чтоб это повторилось.

Я оглядела стол и находящиеся на нем предметы. Ну, ну. Впрочем, я вовсе не подозреваю его во лжи. Он даже прав, если подумать. Это не повторится, разумеется, нет. Будет другое. И еще неизвестно, что предпочтительнее. Пожалуй, я бы выбрала что-то знакомое.

— Хочешь устроить еще один пожар, папа? Нужно быть осторожнее.

Отец кивнул, соглашаясь со мной.

— Все в порядке, Сюзон. Ничего страшного.

Он всегда так говорит. Уверена, если вдруг дом начнет рушиться нам на головы, отец скажет: «Да не волнуйтесь вы так! Все в порядке, ничего страшного».

— А этот дым не ядовитый? — решила все-таки уточнить я.

— Нет, конечно. Если только не вдыхать его достаточно долго.

Успокоил.

— Достаточно долго — это сколько? — насторожилась я.

— Ну… часа два, — отец озабоченно хмурился.

— Точно?

— Не беспокойся, Сюзон, я цел и невредим. Тебе лучше пойти спать.

— А ты?

— Я еще немного поработаю.

— Может быть, завтра? — предположила я.

Отец оглядел результат рук своих с долей обреченности.

— Да, ты права. Здесь следует немного прибрать, а потом уже я пойду спать.

Зная, что уборка может затянуться до утра, так и не начавшись, я не стала доверять его словам и предложила:

— Я помогу тебе.

— Помоги, — согласился он и сунул мне в руки несколько пробирок, — подержи, только не разбей.

— Не разобью, — пообещала я, зная по опыту, что это может быть опасно.

Как-то я уже разбила одну из пробирок, и вытекшая из нее жидкость воспламенилась, изуродовав ковер и изрядный кусок моего платья.

Кивнув головой, я перехватила пробирки покрепче. Держала их до тех пор, пока отец не закончил убирать на столе. Потом он по одному забрал у меня препараты и убрал их в шкаф.

Тем временем, неприятный запах почти исчез. Мы с отцом оглядели комнату, переглянулись между собой и облегченно вздохнули.

— Вроде бы все, — сказал папа.

Я не успела кивнуть в ответ.

Распахнулась дверь и на пороге возникла мама.

— Что это такое? — гневно осведомилась она, — вы решили отравить нас в постелях? Хорошенькое дело! Как тебе не стыдно, Шарль! — она перевела взгляд на бедного папу, — чему ты учишь Сюзон? Девушке ни к чему увлекаться химией. То за гадость ты пролил?

Мама всегда все знает, просто удивительно.

— Так, пустяки, — он махнул рукой, — почти не пахнет. Стоило ли поднимать такой шум!

— В коридор выйди, — посоветовала ему мама, — сколько еще это может продолжаться!

Я вышла за дверь, пока родители выясняли отношения и поняла, что мама права. В коридоре было невыносимо. Сквозняк выгнал запах из кабинета и заполнил все остальные помещения.

— Нужно открыть окно в конце коридора, — предложил отец, выходя за мной и принюхиваясь.

— Нужно прекратить эти бессмысленные опыты, — отрезала мама, — пока не сжил нас со свету. Когда-нибудь что-нибудь непременно взорвется.

— Ну что ты, Каро, я очень осторожен.

— Я это давно заметила, — съязвила она, — лучше бы ты писал стихи. Они не прожигают дыры в коврах и креслах, не оставляют на столах отвратительные пятна, не поджигают шторы и не вызывают приступов удушья. Правда, толку не было бы ни от одного, ни от другого.

Отец не стал возражать, лишь кивнул, зная по опыту, что это куда безопаснее. Мама тем временем открыла окно в конце коридора и отправила меня спать. Я не возражала, хотя эта история немало меня повеселила.

Утро следующего дня было ясным и солнечным. В такое утро кажется, что с тобой не может случиться ничего плохого. На душе покой и радость. Ее ничто не омрачало до самого вечера, все были веселы и приветливы, никто не ссорился, а главное, Гранден не наносил нам визита. Это очень повысило мое настроение.

Он не давал о себе знать целую неделю. Я уже начала думать, что он передумал на мне жениться, точнее говоря, тешила себя надеждой. Как же это было бы замечательно! Я настолько осмелела, что решила прокатиться верхом и получила от прогулки ни с чем не сравнимое удовольствие.

Но в один отвратительный день все изменилось. Приехал Гранден и заперся вместе с отцом в его кабинете. Они не выходили около двух часов. Я вся извелась от тревоги и нехорошего предчувствия. Бродила под дверью и кусала пальцы, пока Алиенор не взяла меня под руку и не отвела в сторону.

— Ты ведешь себя как ребенок, — сказала она, — пора взрослеть. Надеюсь, ты не подслушивала?

— Нора! — возмутилась я, — как ты можешь так думать! Тем более, там все равно ничего не слышно.

Сестрица рассмеялась.

— Откуда же ты тогда это знаешь? Ну ладно, ладно, не подслушивала. Сюзон, тебе пора избавляться от глупых иллюзий.

— Например?

— Например, что все в жизни будет так, как в романе, — съязвила она.

— Я не читаю романов, — отозвалась я, — это ты их читаешь.

— Опять ты споришь! Да, я читаю романы. Ну и что в этом плохого? Если бы ты их читала тоже, то перестала бы воспринимать жизнь столь трагично. Не стоит считать, что наступил конец света. Чего это ты так напугалась?

— Ничего, — буркнула я.

— Как ты думаешь, что они обсуждают? — Алиенор хитро посмотрела на меня.

— Не знаю.

— А ты подумай. Для того тебе и голова дана. Лично я считаю, что они обговаривают день свадьбы.

Я не выдержала, развернулась и ушла к себе.

Прошло еще полчаса и Гранден наконец ушел. Я услышала, как отъезжает его экипаж, сидя на подоконнике. Проводила его взглядом, полная мрачных предчувствий. И они начали сбываться с катастрофической быстротой.

Итак, отец пришел ко мне, сел на стул, кашлянул и подозвал меня к себе. Я посмотрела на его озабоченное лицо и судорожно вздохнула. Мне показалось, что я воспринимаю жизнь недостаточно трагично. Следовало избавиться лишь от одной иллюзии: что все в жизни заканчивается хорошо. Не все, далеко не все.

— Сюзон, — начал отец, сцепив руки, лежащие на столе, — мне нужно с тобой серьезно поговорить.

— Да, папа, — тоскливо отозвалась я.

— Приезжал месье Гранден.

Я кивнула, подтверждая очевидное.

— Он сказал мне нечто не очень приятное.

— Вот как? — я приподняла брови, — он обидел тебя, папа?

— Нет, дело не в этом. Но он открыл мне глаза на то, что я слишком плохо знаю свою дочь.

— Что ты хочешь этим сказать? — не поняла я.

— А ты не знаешь?

— Понятия не имею, — я пожала плечами и поймала его взгляд.

Отец смотрел на меня внимательно, слишком внимательно и пытливо, будто пытался увидеть, что у меня внутри. У меня похолодели руки. Что мог сказать ему Гранден? Неужели… неужели, правду?

— Я все больше убеждаюсь в том, что тебя не следовало посылать на службу, — наконец сказал он.

Я тоже так думала, но ничего не ответила. Конечно, не следовало. Какие мучения пришлось претерпеть принцессе в процессе общения со мной! Нехорошо так измываться над венценосными особами.

— У тебя появились знакомства, которые… их, конечно, нельзя назвать нежелательными, но все-таки мы, твои родители должны знать, по крайней мере, о том, с кем ты знакома и…, - отец запнулся, по-видимому, запутавшись.

Я тоже не совсем поняла смысл сказанного. О каких знакомствах идет речь? Марселла? Дениза? Сама принцесса? Это же смешно!

— И если уж ты… э-э-э… у тебя появился знакомый, которого ты отличаешь ото всех других, то могла бы сказать об этом нам и не ставить нас в дурацкое положение.

— Папочка, я не понимаю, о чем ты говоришь, — в недоумении заключила я, — какое еще знакомство? Что ты имеешь в виду?

Отец помялся, но все же сказал:

— У тебя есть знакомый, которому ты небезразлична, Сюзон.

— Кто? — немедленно спросила я, — я его знаю?

— Именно это я и хотел бы узнать.

— Может быть, будет проще, если ты расскажешь мне все по порядку?

— Может быть, — легко согласился отец, — я уже запутался.

— Я тоже, — признала я, — но что же случилось?

— Один человек, с которым ты без сомнения знакома, вызвал на дуэль твоего жениха.

От услышанного я едва не свалилась со стула. На дуэль?! Господи Боже мой! Де ла Рош! Зачем? Он с ума сошел! Я ничего не понимаю. Почему он это сделал, во имя всех святых?

— Теперь ты знаешь, о ком я говорю?

Я опустила голову и промолчала. Если б я ответила «да», это было б менее красноречиво. Отец разумеется сразу все понял.

— Сюзон, мы с мамой тебе не враги и не будем выдавать тебя замуж против воли. Но ты должна была все нам рассказать. Ты же вела себя так странно… Что же теперь делать? Месье Гранден не собирается от тебя отказываться. Он принял вызов. Неужели, ты хочешь, чтобы пролилась кровь?

Я помотала головой. Конечно, я этого не хочу. Мне не нужно, чтобы из-за меня проливалась кровь, равно как и из-за кого-нибудь другого. Но я все равно не понимаю, почему Гранден приплел меня к этому делу. У де ла Роша есть более веская причина для вызова на дуэль, и он не мог не сказать об этом. Или все-таки не сказал? Да нет, это выглядело бы полнейшим идиотством.

— Ну, и что теперь делать? — спросила я, посмотрев на папу.

Отец сокрушенно покачал головой.

— Сюзон, этот вопрос волнует меня чрезвычайно. Но мы ничего не можем сделать. Что вообще можно сделать в этом случае?

— Но ты сам сказал: прольется кровь или хуже, кого-нибудь убьют. Так нельзя!

Он неопределенно пожал плечами.

— Я понимаю, дорогая.

— А я не понимаю! Всегда есть какой-нибудь выход. Ну, подумай, папочка, прошу тебя!

— Нельзя отклонять вызов на дуэль, Сюзон. Это стало бы позором.

— Какая ерунда! — воскликнула я, — да, папа, а что, месье Гранден сказал, что его вызвали на дуэль именно из-за меня? Так прямо и сказал?

— Ну, не прямо, но дал понять, что ты играешь во всем этом не последнюю роль.

— Дева Мария! — вырвалось у меня, — это ложь!

— Он так сказал. Полагаю, он не стал бы такое придумывать. Сюзон, прошу тебя, подумай.

— О чем?

— Нужно что-то делать, Сюзон.

— Я уже полчаса тебе об этом твержу. Что делать?

— Поговори с Гранденом, объясни ему все. И еще, будет очень неплохо, если ты побеседуешь заодно и с тем молодым человеком, который… В общем, ты меня поняла.

Я кивнула.

— Но учти, я этого не говорил, — предупредил отец, — мне еще с Каро придется объясняться, а это не из легких.

— Ладно.

Он встал и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Я машинально проследила за тем, как он это сделал. Потерла лоб рукой. Господи, ну и положеньице! И что мне теперь делать? Последовать совету отца? Но все-таки, почему Гранден не назвал настоящей причины? О-о, идиотка! Ну, конечно, он ее не назвал! Еще бы он ее назвал! Как бы это выглядело в таком случае? «Месье, меня вызвали на дуэль из-за того, что некоторое время назад я придушил жену этого человека». Конечно, он так бы и сказал! Дура. Но зачем приплел меня? Мало ли, из-за чего его могут вызвать на дуэль! Причин тысячи. И я удивляюсь, что этого до сих пор еще никто не сделал. Конечно, он приплел к этому делу меня, потому что все знает. Он догадался о том, что я видела и решил отомстить. Негодяй!

Я довольно долго сидела на стуле не замечая, как летит время и держась пальцами за виски. У меня зверски разболелась голова от столь оптимистичных мыслей. Нужно была встать и позвать Анну, чтобы она принесла мне необходимое лекарство, но для этого пришлось бы встать, подойти к двери и все такое. А мне просто не хотелось шевелиться. Как все-таки некоторые люди жестоки и эгоистичны. Мало им собственных проблем. Так они еще и вмешивают в них посторонних. Гранден и сам мог разобраться с этим, так нет, меня припомнил. И мне теперь предстоит не больше, не меньше, как остановить дуэль. Никогда ничем подобным не занималась и просто не знаю, что делается в таких случаях. Ну, не умею я этого делать. Лучше скажи, что ты умеешь, это выйдет куда короче. Гораздо короче. Не займет и минуты. Ох, ну почему я такая эгоистка!

Дверь приоткрылась и в комнату заглянула Алиенор.

— Можно? — спросила она.

— Нельзя, — отрезала я, прекрасно зная, что она все равно зайдет.

И в самом деле, сестрица вошла и села напротив, разглядывая мою персону с интересом. Потом произнесла:

— Честно говоря, не ожидала от тебя, сестричка. Это на тебя не похоже. Из-за меня никто не сражался на дуэли. Надо же, как романтично!

— Романтично? — отозвалась я с изумлением, — странное у тебя представление о романтике, Нора. Что ты нашла в этом романтичного? Лично я ничего не вижу, абсолютно. Глупость какая-то, идиотизм!

— Не надо кричать, а то подумают, будто я тебя бью, — сестрица пододвинулась ко мне поближе, — как это тебе удалось? Расскажи, мне безумно интересно.

— Ох, — ответила я, — можно подумать, я только и мечтаю о том, как бы из-за меня устраивались всевозможные дуэли. А мне этого не нужно совершенно.

— Только представь, умереть с именем прекрасной дамы на устах, — протянула Алиенор и было непонятно, шутит она или нет.

Я посмотрела на нее, как на опасную сумасшедшую. Мне всегда казалось, что в такие минуты люди думают совершенно о другом. А если и о даме, из-за которой все это произошло, то несколько в ином контексте.

— Ты это серьезно? — спросила я.

— Не сердись, — она слегка погладила меня по плечу, — не надо нервничать. Не думаю, что дело дойдет до смертельного исхода. Но если и так… Интересно, за чью же жизнь ты опасаешься? Полагаю, не за Грандена, верно?

— Отстань, — проворчала я, не собираясь ее просвещать.

— Я не знаю, как владеет шпагой твой неизвестный обожатель, но за Грандена ручаюсь. Ему нет равных.

Вот так новость! Я уставилась на нее, не в силах произнести ни слова. Дело начинало обрастать все более неприятными подробностями. Теперь оказывается, что Грандену этот вызов совсем нестрашен. Что он легко справится с де ла Рошем. Но зачем тогда было поднимать такой шум?

— Они будут сражаться на шпагах? — задала я вопрос, совершенно не тот, который намеревалась задать.

— Почем мне знать! Но стреляет он тоже прекрасно.

— А ты откуда знаешь?

— У меня есть уши, в отличие от тебя, и я слушаю. За плечами Грандена уже семь дуэлей.

— И многих он убил?

— Троих.

— Меня это не удивляет, — мрачно припечатала я, — ведь ему убить кого-нибудь все равно, что муху прихлопнуть.

— Ну и мнение, — Алиенор покачала головой, — не слишком лестно для счастливой невесты. Впрочем, совсем забыла, ты не счастливая невеста. Ты злющая и истеричная невеста. Полагаю, будешь в восторге, если его убьют.

— Я не хочу, чтобы вообще кого-то убивали! — вскричала я, — и нечего надо мной издеваться! Если я терпеть не могу Грандена, это не значит, что я последняя дура!

— Иногда именно это оно и значит, — хмыкнула сестрица, — не понимаю, как можно добровольно отказываться от такого блестящего молодого человека.

— Если он такой блестящий, то пусть стоит в парке и освещает его, — сердито съязвила я, борясь с желанием треснуть Алиенор по темечку.

Она засмеялась, но быстро прекратила это делать, заметив выражение моего лица.

— Успокойся, успокойся, — поспешно сказала она, — это было глупо, признаю. Мне очень жаль, что это произошло. Я имею в виду эту злосчастную дуэль. Хочешь совет?

— Я уже наслушалась, — процедила я сквозь зубы.

— Перестань, — обиделась Алиенор, — я серьезно. Ты хочешь, чтобы дуэль состоялась?

— Конечно, нет!

— Тогда поговори с этим человеком, убеди его отказаться.

— Отказаться? Но ведь это же позор! Так папа сказал.

— Позор, если отказывается тот, кого вызывали. А если тот, кто вызывает, то это значит, что он передумал и решил, что дело можно решить миром. Поговори с ним.

— Я не могу с ним поговорить, — вздохнула я.

— Господи, почему? — удивилась Алиенор.

Поговорить с де ла Рошем? Господи, как она это себе представляет? Легко сказать, поговори с ним! Я же ничего о нем не знаю. Я даже не знаю, где он живет. Впрочем, это я знаю. Но если честно, совсем не помню туда дорогу. В тот момент я не ставила перед собой задачи запоминать. Боже, моя рассеянность меня погубит!

— Не могу, и все.

Это прозвучало очень вразумительно. Неудивительно, что сестрица вытаращила глаза. Еще бы!

— Ты не хочешь, чтоб он отказывался от дуэли?

— Наоборот, я хочу этого.

— Тогда в чем дело?

— Ни в чем. Оставь меня в покое.

— Сюзон, я не могу оставить тебя в покое, когда ты говоришь такое. Нужно ведь что-то делать. Если, конечно, ты не хочешь пустить все на самотек.

— Не хочу.

— Очень хорошо. Скажи, как зовут твоего обожателя, и я сама поговорю с ним, если ты боишься.

— Он вовсе не мой обожатель.

— Брось, — Алиенор хмыкнула, — зачем же он тогда вызвал Грандена на дуэль?

— У него есть другие причины для этого.

— Какие? — немедленно заинтересовалась она.

— Никакие.

— Нет, я не могу это так оставить. Ты говоришь загадками. В чем дело, Сюзон? Что еще за тайна? И не отмалчивайся, не поможет.

— Отвяжись, — повторила я, потому что ничего другого не приходило мне в голову.

— Очень оригинально, — съязвила сестрица, — ты так и будешь повторять: отвяжись да оставь меня в покое? Почему бы не объяснить мне все? Тогда я сама отстану.

— Не сомневаюсь.

— Хоть отправляйся к Грандену и спрашивай у него, — вздохнула она, — думаю, он окажется более сговорчивым.

— И не вздумай, — испугалась я, — я сама с ним поговорю.

Сказала и испугалась еще больше. Поговорить с Гранденом? Едва ли, на свете есть вещи, которых я боюсь больше. Я многого боюсь, но Грандена больше всех. А уж возможности разговора с ним…! От подобной мысли меня просто затрясло.

— Эй, — встревожилась Алиенор, — что с тобой?

— Ничего. Когда дуэль?

— Тебе плохо? — продолжала волноваться сестрица, — выпьешь воды?

— Не хочу я ничего пить. Скажи, когда дуэль?

— Через два дня. Сюзон, ты что-то плохо выглядишь. Ты уверена, что тебе хорошо?

— Мне просто отвратительно, — резко отозвалась я, — но сейчас это неважно. Вот что, Нора, мне нужна твоя помощь.

— Конечно, — тут же согласилась она, — какая?

— У тебя больше опыта в таких вещах, ты знаешь, как это можно осуществить.

— Что именно я должна осуществить?

— Сделать так, чтобы Гранден приехал сюда. Так, чтобы никто больше об этом не знал.

Алиенор сдвинула брови и окинула меня внимательным взглядом:

— Зачем это, Сюзон?

— Нужно. Я хочу с ним поговорить.

— От дуэли не принято отказываться тому, кого вызвали. Тебе лучше поговорить с другим. Как его имя?

— Никак, — резко бросила я, — оставь его в покое. Не хочешь мне помогать?

— Я очень хочу тебе помочь, Сюзон. Но лучше тебе знать заранее, что Гранден не отклонит вызова. Это позор.

— Ну и что?

— Не думаю, что он настолько сошел с ума. Ведь это же пятно на репутации, Сюзон. Трусость. Он ославит себя на всю Францию.

— Есть пятна похуже.

— Согласна, но… Постой, что ты имеешь в виду?

— Ничего, — я прекрасно знала, что Алиенор все хватает на лету, — в любом случае, я хочу поговорить с Гранденом.

— Странно, что у тебя вдруг возникло это желание. Раньше ты всеми силами старалась этого избежать.

— Не думай, что у меня возникло это желание от недостатка общения с ним.

Сестрица колебалась, поэтому молчала. Наконец, спросила:

— Ты ведь не наделаешь глупостей, правда?

— Не знаю, — ответила я чистую правду.

Откуда мне знать такие вещи! В последнее время, все, что я делаю, выглядит вопиющей глупостью.

Алиенор тяжело вздохнула.

— Ладно. Пусть будет так. Когда тебе нужно увидеть Грандена?

— Завтра.

— Вряд ли, получится так скоро. Послезавтра, идет?

Я кивнула. Так даже лучше. Не думайте, что мне так сильно хотелось увидеть Грандена. Но надо же что-то делать!

— Ох, не нравится мне все это, — проворчала Алиенор.

— Можно мне остаться одной? — не выдержала я.

Все эти разговоры у меня уже в печенках сидели. Мне хотелось спокойно подумать обо всем. Впрочем, спокойно не получится. Всякий раз, когда я начинала думать о Грандене, на меня нападал страх, а испытывая это чувство, трудно оставаться спокойной.

— Хорошо, — быстро согласилась сестрица, — уже ухожу. Не буду тебе мешать. Только сильно не расстраивайся, ладно?

Я кивнула. Может быть, она подумала, что я буду проливать потоки слез? Возможно, и буду. Но пока у меня не возникало такого желания. Зато очень хотелось что-нибудь разбить.

За Алиенор закрылась дверь. Я поднялась со стула и подойдя к ней, повернула ключ в замке. Не хочу, чтобы сюда пришел кто-нибудь еще. Мне нужно как следует подумать. Иногда полезно пошевелить мозгами. Главное, чтоб от этого была хоть какая-нибудь польза.

Устроившись на кровати и сбросив туфли, я подперла голову рукой. Итак, выхода у меня нет. Придется говорить с Гранденом, ничего не попишешь. На де ла Роша рассчитывать не приходится. Господи, как понимать этих мужчин? Зачем он вызвал Грандена на дуэль вместо того, чтобы сообщить об убийстве куда следует? Захотелось самому совершить возмездие? Ох, ну почему мужчины такие? Ведь его могут убить. Зачем лезть на рожон, когда знаешь, что не справишься с противником? Не проще ли предоставить возмездие тем, у кого есть на это право и возможности? Боже, я не готова допустить, чтобы из-за этой скверной истории пострадал де ла Рош. Он ведь ни в чем не виноват. Это Гранден должен расплатиться за содеянное. Но судя по всему, если я не вмешаюсь, ему этого не придется делать. Как обычно, поплатится невинный человек. Нет, я должна, должна вмешаться. Должна поговорить с Гранденом. Господи, дай мне сил это выдержать!

Судя по всему, сил для этого мне понадобится в избытке, потому что уже теперь меня прошиб холодный пот. И ничего удивительного, я еще помнила, как шарахалась от него в людном месте, будто бы он мог бы тогда причинить мне вред на виду у такого количества народа. Совершенно нелогично и не в его духе, но разве я могла тогда рассуждать логично? Я могу рассуждать логично лишь наедине с собой, когда мне ничто не мешает. В любых других ситуациях логика мне отказывает напрочь. И не только логика, но и все остальное тоже. Голова, к примеру.

Я поднялась, чтобы выпить воды, потому что от переживаний у меня пересохло горло. Некстати вспомнила, как отец сказал, что никто не отдаст меня замуж против моей воли. Если б это было так! Кого в этом доме интересует мое мнение? Меня еще ни разу не спросили, хочу ли я выходить замуж за Грандена. Меня просто поставили в известность, так сказать, предупредили. И на том спасибо. Слово «хочу» тут было неуместно. Я должна, должна и все тут. И что же они делают, в таком случае, как не отдают меня замуж против моей воли? Именно это они и делают. И мало того, все убеждены, что я противлюсь лишь из-за пустого упрямства и вредности, что они раньше разгадали мои замыслы.

Я тяжело вздохнула. Потом еще раз, хотя знала, что это не поможет. Никогда еще это не помогало, почему должно помочь сейчас? Я не создана для принятия решений, я предпочитаю выполнять то, что мне нравится и отталкивать другое. Сделать что-либо самостоятельно я не в состоянии. Что же вы хотите от такой рохли!

9 глава. Решающий разговор

О том, что Грандена вызвали на дуэль, вскоре узнали все мои родные. На следующий день мама долго допытывалась у меня, кто именно это был. Она просто изнывала от любопытства, но я молчала, словно в рот воды набрала. Ни за что не скажу. Это мое дело и решать его я буду сама. Должна же я хоть раз в жизни сделать хоть что-нибудь самостоятельно. Пора освободиться от иллюзий и начать жить своим умом. О Господи, было бы, чем! Это я-то буду сама принимать решения? Я могу только прятаться от них, рыдать и визжать, а то еще в обморок грохнуться. Отличное решение всех проблем сразу. Естественно, чего еще от меня ждать.

— Сюзон, — сурово продолжала мама, видимо, разглядев на моем лице колебания, — ты должна сказать, кто это.

— Почему должна?

— Потому, что это не только твое дело. Это наше общее дело. В какое положение ты нас поставила? Почему накануне свадьбы выясняется, что у тебя имеется ревнивый поклонник? Как это понимать? Ты подумала о своей репутации?

— Не понимаю, причем здесь моя репутация? Ведь это же не я вызвала месье Грандена на дуэль.

— Прекрати, — резко оборвала меня мама, — кто этот человек? Назови мне его имя.

— Не назову, — упрямо надулась я.

— Ты вынуждаешь меня пойти на крайние меры, Сюзон. Ты же не хочешь, чтобы я спросила об этом у твоего жениха?

— Он — не мой жених.

— Как это?

— Замуж за него я не выйду.

— Перестань, Сюзон. Это уже решенный вопрос.

— Кем решенный? Тобой? Ты, конечно, все за меня решила и перерешила на десять лет вперед. А я за него не выйду! Не выйду, не выйду! — я топнула ногой и вылетела за дверь.

В спорах с мамой я почти всегда проигрывала. Приходилось насильственно прерывать их, иначе бы она точно у меня все выпытала. А чтоб мама не остановила меня в коридоре, я бегом помчалась наверх.

Но сегодня все были против меня. У двери находилась Алиенор, которая вовсе не собиралась пропускать меня вовнутрь.

— Сюзон, — начала она, но я помешала ей, подлетев к двери и потянув ее на себя.

— Пусти меня.

— Сюзон, — Алиенор навалилась на дверь, — дай мне сказать.

— Что сказать? Дай пройти.

— Ты сама просила меня об этом.

— О чем? — я с беспокойством оглянулась.

— Передумала? Ты хотела поговорить с Гранденом.

Точно. На миг забыв о преследовании, я повернулась к ней.

— Ты договорилась?

— Конечно. Он будет здесь завтра.

— Когда ты успела? — я искренне удивилась, — ты же сидишь дома!

— Я послала ему письмо с нарочным, — слегка улыбнулась сестрица, — и уже получила ответ.

Разумеется, до такого гениального по простоте решения я не могла додуматься. Как просто, оказывается. Мне и в голову не приходило. Ну да, конечно, кого это может удивить?

— Видимо, тебе это уже неинтересно, — решила обидеться Алиенор.

— Нет, напротив.

— Тогда в чем дело? Почему ты так рвешься в комнату? Не хочешь поговорить со мной?

— Мама, — пояснила ей я.

— Что?

— Она тоже хочет со мной поговорить.

Алиенор громко фыркнула:

— Какая популярность!

— Сюзон! — раздался грозный голос родительницы, — как ты себя ведешь?

— Что случилось, мама? — повернулась к ней сестрица.

— Ох, Нора, у меня опускаются руки, я не знаю, что делать. Представляешь, она не хочет выходит замуж за месье Грандена! — воскликнула мама.

— Тоже мне, новость, — отозвалась Алиенор, — она это уже раз сто говорила, не меньше.

— Но я никогда не думала, что это серьезно.

— Конечно, — не выдержала я, — я обожаю шутить такими вещами.

— Это неслыханно! Мы с твоим отцом обо всем договорились, нашли тебе прекрасного жениха на зависть многим, а ты заявляешь, что не выйдешь за него замуж!

— Если он такой прекрасный, то от невест у него отбоя не будет, — съязвила Алиенор.

Мама посмотрела на нее тяжелым взглядом.

— Знаешь, Нора, у меня складывается впечатление, что ты не хочешь нам помочь. Это очень странно. Разве не ты предложила нам месье Грандена в качестве жениха?

— Я ошиблась, — вздохнула сестрица.

— Ошиблась? — мама начала походить на разгневанную фурию, — значит, ты ошиблась, вот как? И как прикажешь поступить мне? Сказать Грандену: «Простите, сударь, мы ошиблись, Сюзон не хочет за вас замуж»? Так, по-твоему, я должна сказать?

— Во всяком случае, это лучше, чем то, что ты сейчас делаешь с ней, — Алиенор указала на меня.

— Что я делаю?!

О, Господи! Я пожалела, что не спряталась под лестницей. Зайдя за спину сестрицы, я осторожно приоткрыла дверь, юркнула в образовавшееся отверстие и успела прикрыть ее, прежде чем услышала:

— Сюзон, почему я должна бегать за тобой по всему дому? Как ты можешь так себя вести? Открой дверь, мне нужно поговорить с тобой!

Как бы не так, мамочка! Я дважды повернула ключ в замке, сунула его в карман и села на подоконник — единственное место в комнате, где не слышно маминых воплей. Однако, сегодня она превзошла себя, принялась стучать, требуя, чтоб я открыла. Впрочем, это продолжалось недолго. Либо мама сама поняла, что это бесполезно, либо Алиенор ее убедила. Дождавшись желанной тишины, я пробралась к двери, прислушалась, приложив ухо к щели. Тихо. Значит, они ушли.

— Сюзон, — зашипело что-то, так что я даже подпрыгнула от испуга, — Сюзон, мама ушла. Ты меня слышишь?

Я перевела дух. Это была Алиенор.

— Да, слышу, — подтвердила я.

— Она в ярости. Сейчас отцу достанется, — она фыркнула.

— Бедный папа!

— Он привык. Впустишь меня?

— Мне не хочется разговаривать.

— Ну, как знаешь. Не забудь про ужин, иначе мама точно выломает дверь.

Я услышала ее удаляющиеся шаги. Меня на время оставили в покое. До ужина. И на том спасибо.

Впрочем, радовалась я рано. Перепалка с мамой так взвинтила меня, что я ни о чем и думать не могла, кроме как о том, что она мне скажет за ужином. А ведь там будут еще и другие. Папа, например. Мама хорошо его обработает за это время.

Итак, к ужину у меня абсолютно пропал аппетит. Я так медленно спускалась по лестнице, что вполне могла бы составить конкуренцию улитке. У дверей столовой стояла, наверное, минут десять, пока подошедшая Анна не открыла их передо мной.

Родные уже сидели за столом и встретили меня гробовым молчанием. Я мельком оглядела их и поняла, что сейчас будет нечто неслыханное. Мама была как грозовая туча. Отец с беспокойством поглядывал на нее, на меня и на дверь. На дверь особенно часто. Алиенор низко опустила голову над тарелкой. Эрнест втянул голову в плечи. Он никогда не принимал участия в наших спорах, но видимо атмосфера и на него повлияла.

Я с чрезвычайной осторожностью села на стул, словно там находился капкан, и я боялась в него попасть.

— Сюзанна, — сказала мама.

Она очень редко так меня называла, а в последнее время — никогда. Ясно. Что-то сейчас будет.

— Я хочу поговорить с тобой насчет твоего поведения.

— Да, мама, — кивнула я.

— Я никогда не думала, что ты не станешь считаться с мнением семьи. Неужели, все то, что мы говорим, для тебя пустой звук?

— Нет, мама.

— Я не думала, что ты способна забыть все правила поведения, которым мы тебя учили.

Отец тоскливо вздохнул. Мама окатила его гневным взглядом.

— Для тебя не секрет, Сюзанна, что наше положение далеко до благополучного. Да будет тебе известно, мы едва сводим концы с концами. Единственный выход из этой ситуации — это выдать вас с Норой замуж за людей, которые смогут обеспечить вам достаточный уровень жизни. Мы все сделали для этого. И что я вижу? Ты можешь быть настолько неблагодарной? Мы нашли тебе блестящего жениха, он богат, молод, красив, а ты нос воротишь? — ее голос постепенно повышался и наконец достиг критической высоты. Еще секунда — и сорвется на визг.

Теперь вздохнула Алиенор.

— В нем все достоинства, какие только мыслимы!

— Нет, не все достоинства! — вдруг рявкнула я, сама того не ожидая, — в нем нет главного: я не люблю его! Я его ненавижу, ясно? Ненавижу!

Наградой за эту тираду были изумленные глаза родных. Даже папа забыл о том, что хотел сбежать.

Мама пришла в себя первой, что совсем неудивительно.

— Ах, она его ненавидит! Какие глупости! Пора уже повзрослеть, Сюзон. Неужели, такие пустяки имеют значение?

— Для тебя может быть и не имеют. Ведь ты не выйдешь за него замуж. А для меня имеют.

— Все это пройдет быстрее, чем ты думаешь. Я уверена, Гранден сделает все…

— О да, разумеется, он сделает все! Но вот только у меня от таких мыслей мурашки по коже бегают.

— Ты отвратительно себя ведешь! — вскричала мама, — оставь свои девичьи бредни! Твоя свадьба — дело решенное.

— Я не выйду за него замуж! Я лучше в монастырь уйду!

— В монастырь?! — она вскочила, — да ты понимаешь, что говоришь, глупая девчонка? Ты была там хоть раз? Ведь это значит — похоронить себя заживо!

— Ну и что! Ну и пусть! Лучше умереть, чем выйти за него!

Этот аргумент сразил маму наповал. Она упала обратно на стул и схватилась руками за голову. Остальные смотрели на нее с испугом. Я стиснула кулаки, обнаружив, что давно стою на ногах, а стул валяется поодаль.

— Ты, конечно, думаешь, что ведешь себя правильно, — устало сказала мама, — но тебе лучше подумать, как следует и пересмотреть свои взгляды. Я не знаю, кто твой таинственный поклонник, но думаю, что порядочный человек не стал бы вызывать на дуэль месье Грандена для того, чтобы он отказался от тебя. Но Бог с ним, бедный малый, мне даже жаль его немного. Соперничать с месье Гранденом на шпагах ему не под силу.

— Мама, как ты можешь! — воскликнула Алиенор.

В другое время я зарыдала бы от таких жестоких слов. Но не сейчас. Сейчас я была слишком зла. Меня трудно разозлить, легче расстроить. Но уж если я разозлюсь..!

— Я буду счастлива, если он проткнет твоего очаровательного Грандена! С удовольствием приду на его шикарные похороны!

— Сюзон! — мама ахнула, — как ты можешь такое говорить?

— Так же, как и ты. Ты ведь можешь такое говорить, почему мне нельзя? Тебе даже нравится эта дуэль, верно? Твой Гранден утрет нос сопернику. Убьет он его или нет, тебе все равно!

— Это не так!

— Это так! Не хочу больше тебя слушать! Ты уже все за меня решила. Меня никто не спросил! Так что теперь тебя удивляет? Эгоистка! Ты — страшная эгоистка! Думаешь только о себе!

Я развернулась и покинула столовую с высоко поднятой головой. Молодец, Сюзон! В кои веки ты сумела постоять за себя.

В комнате я упала в кресло и пыталась восстановить дыхание и унять сильно бьющееся сердце. Может быть, тем, кто привык выяснять отношения каждый день, мое поведение покажется смешным. Надо же, какая неженка! Так волноваться из-за такого пустяка! Но для меня такие сцены чрезвычайно редки. А если честно, за всю свою жизнь не могу припомнить ни одной. Раньше мне всегда хотелось спрятаться под стол, когда я слышала громкие голоса и споры на повышенных тонах. А сегодня я одержала верх, пусть ненадолго, нечего тешить себя иллюзиями. Но все же одержала. А это значит, что в другой раз, возможно, я снова сумею это сделать.

Немного придя в себя, я припомнила все то, что сказала маме и ужаснулась. Даже рот рукой зажала. Господи! Я сказала ей, что она — эгоистка! Ужасно! Как я могла сказать такое родной матери? Как у меня язык повернулся? А ведь это еще не все. Я немало других слов ей сказала. Боже, что же завтра будет!

Зажмурившись, я принялась переодеваться ко сну. С закрытыми глазами это было очень неудобно делать, но я все еще пребывала в панике. Все валилось из рук. Кое-как нацепив на себя ночную сорочку, я плюхнулась на постель и до ушей закуталась в одеяло.

Уснуть я так и не смогла. Меня так беспокоила ссора, что я совершенно забыла о том, что завтра у меня будет кошмарная встреча с Гранденом. Вспомнила об этом я лишь под утро и это не добавило мне оптимизма. Словно я несла в гору огромную кучу камней и тут она стала в сто раз тяжелее.

Это меня доконало. Я подскочила на ноги и стала ходить из угла в угол, часто налетая на мебель в потемках. Господи, за что мне это? Ни один человек не в силах терпеть столько бед сразу! Он сломается. Впрочем, мне недолго осталось этого ждать. Еще немного — и я сама скажу маме, что готова выйти замуж за Грандена прямо сейчас, лишь бы избавиться от этого гнета. Уверена, когда я это скажу, все станут по отношению ко мне необыкновенно добры и предупредительны. Вот только мне после такого останется только удавиться.

Налетев на стул и оцарапав ногу, я поморщилась и огляделась кругом в поисках более безопасного места. Им оказался подоконник. Я всегда любила на нем сидеть. Сев, я поджала под себя ноги, задернула штору и прижала горячий лоб к стеклу. На улице было темно и ничего не видно. Но я и не хотела ничего видеть. Зачем мне это? Своим внутренним взором я могла представить себе все, что угодно. Это и пугало. Счастливы люди, у которых воображение отсутствует напрочь. Господи, все бы отдала, чтобы заснуть, а проснувшись обнаружить, что все это было лишь кошмарным сном!

Самое забавное, что на подоконнике, в самой неудобной позе на свете мне удалось заснуть. Но, как следствие этого, мне приснился кошмар. На сей раз в нем не фигурировал ни Гранден, ни Элиза, а было нечто совсем постороннее и даже не совсем понятное. Сейчас я просто не помню, что же мне такого снилось, но я махала руками, визжала и брыкалась, а когда открыла глаза, увидела перед собой бледное, испуганное лицо Анны, держащейся за щеку.

— Мадемуазель Сюзанна, — прошептала она, — что с вами? Простите, если я сделала что-то не так. Я хотела вас разбудить.

— Я ударила тебя? Ох, прости, — мне стало неловко.

Что за идиотка, Господи! Только такой дуре, как я, могут сниться такие сны, что совсем неудивительно. Ты бы еще на шкаф забралась.

— Плохой сон? — сочувственно произнесла Анна, — зачем же вы спали на подоконнике, мадемуазель?

На этот вопрос ответить было ничего нельзя. Я имею в виду, ничего вразумительного. Поэтому, я сказала:

— Дай мне умыться, Анна.

Начался самый ужасный день в моей жизни. Сегодня меня ждало столько сюрпризов, что впору было прикинуться умалишенной. Итак, сперва завтрак, как я могу об этом забыть! Сперва меня пропесочат там, притом, как следует. А потом то, что от меня останется, отправится на встречу с Гранденом. Там меня добьют окончательно. Надеюсь, останется, что похоронить. Впрочем, я в этом сомневаюсь.

Увидев меня, мама спросила, как ни в чем не бывало:

— Как ты себя чувствуешь, милая?

Я вытаращила глаза и внимательно посмотрела на нее. Она забыла? Нет, не может быть. Тогда в чем дело?

— Х… хорошо, — ответила я, не совсем уверенная, что правильно ее поняла.

Может быть, у меня начинаются слуховые галлюцинации?

— Ты плохо выглядишь, Сюзон. Бледная, осунувшаяся.

— Нужно лечь в постель, — заметил отец.

— Глупости, — решительно возразила Алиенор, — все, что ей нужно — это хорошая прогулка. Свежий воздух — лучшее лекарство. Ты ведь хочешь прогуляться, Сюзон?

Уже-е?! Я покрепче вцепилась в стул, чтобы не свалиться.

— Д… да, — через силу выдавила я, меняясь в лице.

— Тогда сразу после завтрака и пойдем, — заключила сестрица.

Завтрак меня и раньше не привлекал, а сейчас я просто не могла смотреть на еду. Вид приготовленной пищи вызывал тошноту. Я ковырялась в тарелке, делая вид, что ем. Не думаю, что мои маневры кого-то обманули. Всем давно известно, что любое переживание у меня быстро переходило в телесную болезнь. Начинало тошнить, раскалывалась голова, сильно билось сердце, руки и ноги отказывались повиноваться. Боже, и с такими-то силами я собралась разговаривать с Гранденом! Да он только глянет на меня, я и концы отдам. Бух — и Сюзон в обмороке! Красиво. А главное, мужчины это обожают. Им нравится, когда женщина показывает свою слабость, доказывая, что мужчина сильнее. Браво, Сюзон! Гранден будет в восторге. Какова же его неотразимость, если женщины при виде него тут же сознание теряют! Впрочем, давайте будем честными, в обморок я скорее всего не упаду. Ни разу у меня не выходило это действо. А вот стошнить меня может. А это уже не столь романтично.

— Сюзон, мне не нравится, как ты выглядишь, — мама подошла ко мне и положила прохладную ладонь на мой пылающий лоб.

— У меня нет жара, — поспешно сказала я.

— Ты ничего не ешь.

— Не хочется. Потом.

— После прогулки на свежем воздухе сильно разыгрывается аппетит, — поспешила вставить Алиенор.

— Тебе это будет просто опасно, — хмыкнула мама.

— Хочешь сказать, я много ем? Я — толстая, так? — завелась сестрица с пол оборота.

Называть ее толстой не поворачивался язык. Но женщин всегда задевают такие намеки. Разумеется, не таких, как я. Мне бы это, пожалуй, польстило. Но это была бы слишком грубая лесть.

— Нора, у тебя замечательная фигура, — постаралась утешить ее я, — правда, мама?

— Конечно, — она помедлила, глядя на меня. А потом вздохнула:

— Проследи за ней, Нора.

— Обязательно, — Алиенор взяла меня под руку.

Мы вышли в сад, немного прошлись по посыпанной песком дорожке в полном молчании. Наконец, сестрица сказала:

— Надо было хоть немного поесть, Сюзон.

— Не могу.

— Это я вижу, — она покачала головой, — не нужно так волноваться. Что особенного в твоей встрече с Гранденом? Зачем он тебе нужен?

— Нет, — я, наверное, позеленела от ужаса, — ничего подобного. Мне просто нужно с ним поговорить.

— О чем?

— Об одном деле.

— Сюзон, почему я должна каждое слово из тебя клещами тянуть? Что с тобой происходит? Вчера ты была явно не в себе. Перепугала родителей.

— Мама выглядела особенно напуганной, — хмыкнула я.

Алиенор фыркнула.

— Когда ты ушла — да. Она не могла допустить, что ты можешь возражать ей. А если на то пошло… ох, — вздохнула она, — я еще помню, как мама уговаривала меня выйти замуж. Думаешь, я хотела? Я просто сдалась.

Я сдержала дрожь в ладонях. Сдаваться не хотелось, но Алиенор права, мама сломает кого угодно. Что уж говорить обо мне.

— Но ты держалась на высоте, — продолжала сестрица, — молодец, не ожидала от тебя. Мне особенно понравились твои последние слова. Она едва в обморок не упала. Ты не могла так сказать. «Эгоистка»! Ха-ха-ха! Она в самом деле эгоистка, но еще никто ей об этом не говорил, кроме тети Розалии. А мама считает, что на слова тети не стоит обращать внимания. Для этого у нее слишком подмоченная репутация.

Мы помолчали. Я была потрясена собственной смелостью. Ведь могу, когда хочу. Значит, не такая уж я трусиха?

— Когда он придет?

— Кто? — не поняла сестрица.

— Гранден.

— Через три часа.

— А зачем ты меня тогда вытащила в сад?

— Чтобы ты немного развеялась.

— Давай вернемся в дом.

Алиенор приподняла брови:

— Передумала?

— Нет. Но я не собираюсь гулять по саду целых три часа.

— Хорошо. Тем более, тебе надо поесть.

Мы повернули к дому.

Три часа. Как мало времени и как много! Много, потому что я изведусь от неизвестности и мало, потому что я была склонна оттягивать неприятные события как можно дальше. Хочется, чтоб оно быстрее наступило и в то же время страшишься этого события. Идеальный вариант: чтоб все это было уже в прошлом и можно было лишь вспоминать. Увы.

В комнате я сперва села на стул и тут же вскочила. Три часа пролетят как одно мгновение, если я найду себе занятие. Я огляделась кругом, лихорадочно пытаясь придумать, чем же мне заняться. Но взгляд натыкался на абсолютно бесполезные вещи. И тут я увидела нож. Это был маленький ножик для разрезания бумаги, но острый как бритва. Я долго смотрела на него, не понимая, почему он привлек мое внимание. Взяла его в руки, повертела из стороны в сторону, проверила на остроту и порезала палец.

Порез наполнился кровью. Досадливо сморщившись, я сунула палец в рот и задумалась. А ведь нож мне может пригодиться. Я же иду на встречу с Гранденом, человеком, который в деле удушения женщин достиг небывалых высот. Именно поэтому мне нужно обезопасить себя. А такое тонкое, остро отточенное лезвие войдет в тело, как в масло.

— Ммм, — простонала я, закрыв глаза.

Картина, возникшая перед глазами была на редкость реалистична. Буйная фантазия не дает мне покоя. Поспешно спрятав нож, я глубоко вздохнула. Надеюсь, он мне не понадобится. Вряд ли, я сумею им воспользоваться. Ничего у меня не выйдет, только сама порежусь. Уже порезалась. Мелкая царапина, но какая противная. Господи, нужно быть с ножом поосторожнее. Не хочется ходить в боевых шрамах.

Наконец, я нашла себе занятие, заметив на столе корешок толстой книги. Нужно почитать. За чтением время летит незаметно.

Ценное наблюдение, но увы, я не смогла прочесть ни строчки. Смысл ускользал от меня, слова казались написанными на неизвестном языке. Я долго ломала голову над словом «чинный». И что это значит, скажите на милость? Наверное, все дело в том, что я не могла заставить себя сидеть на месте. Если б я умела одновременно читать и бегать по комнате из угла в угол, у меня бы все получилось. Я даже попробовала, но ничего не вышло. Я только споткнулась, едва не упала и выронила книгу из рук.

Тут же забыв о ней, я продолжила свою бесцельную ходьбу туда-сюда, от окна к двери и обратно. Иногда я останавливалась на несколько секунд, пытаясь все же как-то себя отвлечь, махала рукой и вновь ходила.

Обернулась на скрип двери. Пришла Алиенор. Я уставилась на нее с изумлением. Неужели, три часа прошли так скоро?

— Пора? — спросила я, похолодев и прижав пальцы ко рту.

Алиенор отрицательно покачала головой:

— Нет, еще очень рано. Просто я не могу сидеть одна и подумала, что ты тоже не можешь.

Я и в самом деле не могла.

— Давай поговорим, — предложила сестрица, садясь на стул.

— Давай, — с легкостью согласилась я, с облегчением падая в кресло, — о чем?

— О том, что меня интересует, ты как я понимаю говорить не будешь. Поэтому, давай поговорим о чем-нибудь нейтральном.

Я снова кивнула. Наконец-то занятие найдено.

Но Алиенор, всегда такая сообразительная, сегодня была не в форме. Пять минут она промучилась, силясь придумать что-нибудь нейтральное. Судя по ее лицу, ей это не удавалось.

— Э-э, — протянула она, потом с ожесточенным видом дернула себя за локон и заключила, — черт возьми. Ничего не могу придумать. Разве только…

Я с надеждой посмотрела на нее. Алиенор вздохнула так тяжело, словно испускала последний вздох и произнесла:

— Хорошая погода.

— Да, — хмыкнула я.

Отличная тема для разговора.

— Не лезет ничего в голову, хоть убей.

— Мне тоже.

— Ох, как подумаю, что ты ему скажешь..! Сюзон, может быть лучше пойти мне?

— А ты что ему скажешь?

— Уж я-то найду, что ему сказать. Гораздо сильнее меня интересует то, что ты ему скажешь. Да, месье?

— Почему? — не поняла я.

— Да потому, что ничего другого ты ему еще не говорила.

— Не может быть, — усомнилась я.

— Ах, да, еще «нет, месье». Кажется, я ничего не упустила. Просто не верится, что ты отважишься на более длинную фразу. К примеру, — тут она сделала эффектную паузу, — не знаю, месье.

— Издеваешься, да?

Алиенор фыркнула.

— Нет, но это уже тема для разговора, как ты считаешь?

— Об этом я говорить не хочу.

— Ну все-таки, Сюзон, о чем ты хочешь поговорить с Гранденом?

— Боже мой, — простонала я, — не начинай снова. Нора.

Она с досадой махнула рукой.

Мы замолчали, не в силах беседовать ни о чем другом. Кажется, мы даже думать ни о чем другом не могли. На лице сестры было написано жгучее желание узнать, о чем же я буду говорить с Гранденом. Надеюсь, она не будет подслушивать. Нужно выбрать открытое место, где поменьше кустов. Тогда я точно буду знать, что Алиенор не прячется где-нибудь поблизости. К тому же, мы тоже будем просматриваться, как на ладони и Гранден не посмеет причинить мне зло.

Алиенор покосилась на меня, ожидая, что я хоть что-нибудь скажу. Не дождавшись ни звука, она встала:

— Не могу больше. Из-за тебя я нервничаю. Боже, страшно подумать, что будет с Гранденом, когда он узнает, что ты любишь другого!

— О Господи, что опять тебе в голову пришло? Я не собираюсь говорить с ним о любви, Нора.

— А о чем же тогда? О дуэли?

Я покрепче сжала зубы и промолчала. Сестрица решила применить другую тактику под названием: метод исключения. Ну уж нет, не выйдет.

— Молчишь? Ну что ты за человек, Сюзон! Я ведь помогла тебе, организовала встречу, а ты даже намекнуть не хочешь. Ну, и не надо! Я и так знаю.

— Что? Откуда? — подскочила я.

— Тоже мне, тайна! Меня ты не обманешь. Конечно, будешь отговаривать его от дуэли. Будь с ним хоть чуточку мягче, Сюзон. Очень тяжело узнавать, что твоя невеста любит не тебя.

— Не понимаю, почему раньше он должен был думать нечто противоположное. И потом, есть вещи похуже любовных переживаний.

Сестрица вопросительно приподняла брови. Ясно, что она их не представляла.

— Например?

— Смерть.

Плохое слово, словно тяжелый камень. Неудивительно, что после него повисла пауза. Но Алиенор быстро наверстала упущенное:

— Смерть от любви.

— О Господи, — простонала я, — разумеется, люди умирают исключительно от любви.

— Тристан и Изольда умерли от любви.

— Одна-единственная пара на два тысячелетия. И то, выдуманная. На самом деле, люди умирают от более прозаичных вещей, от тифа, например. А от любви умирают лишь в романах, которые ты так любишь читать.

— Ты еще слишком молода, чтобы так думать, — возразила Алиенор, — ведь это же так романтично!

— Это глупо и смешно, вот и все. Лично я предпочту умереть от старости. Это звучит надежно.

Алиенор покачала головой. Мы снова замолчали, на этот раз надолго. Сестрица с отсутствующим видом листала книгу, а я ходила из угла в угол, то сжимая пальцы в кулаки, то разжимая их. Не знаю, сколько прошло времени за этим времяпровождением. Я уловила лишь момент, когда сестрица встала и сказала:

— Пора.

— Пора? — упавшим голосом повторила я.

— Пойдем, Сюзон, — Алиенор взяла меня за руку, преодолевая легкое сопротивление, — ты ведь так хотела этого разговора.

О нет, не так сильно. А если подумать, как следует, то совсем не хотела. Пусть лучше Алиенор сама поговорит с ним, у нее это прекрасно получится.

— Знаешь, я пожалуй…

Сестрица не дала договорить, потащив к выходу.

— Вперед, Сюзон. Поздно что-либо менять.

Мне ничего не оставалось, как пойти за ней. На сей раз уже покорно, словно овца на заклание.

— У тебя руки ледяные, — заметила Алиенор, — боишься?

Риторический вопрос. Я боюсь постоянно. А в последнее время это мое обычное состояние. Еще чуть-чуть — и я привыкну.

— Нехорошо заставлять человека ждать, — продолжала тем временем сестрица, — он наверное уже весь извелся. Странно. Понять не могу, почему он тебе не нравится. Такой милый, симпатичный, даже красивый. Будь я не замужем, давно прибрала бы его к рукам. Впрочем… когда замужество этому мешало?

— А Эрнест? — строго спросила я.

— А что Эрнест? — она дернула плечом, — он это заслужил.

— Нет, — я помотала головой, — Эрнест хороший, гораздо лучше Грандена.

— Впервые вижу женщину, предпочитающую моего муженька остальным, — легкомысленная сестрица рассмеялась, — так может это он — тот, другой?

Послушав ее смех, я отозвалась:

— Глупое создание.

Аллея приближалась с неумолимой быстротой. Я уже могла разглядеть силуэт мужчины среди зарослей, которыми наш сад справедливо мог гордиться. Алиенор остановилась и подтолкнула меня вперед.

— Дальше иди одна. Я не хочу, чтоб ты думала, что я желаю узнать, о чем вы говорите.

Я сделала два шага вперед, остановилась, потопталась на одно месте, а потом направилась назад, пытаясь обойти сестрицу. Но она не дала мне такой возможности. Схватила за руку и строго сказала:

— Не будь ребенком. Я буду здесь. Если что, дашь мне знать. Только не вопи «мама» на весь сад.

— Глупости, — обиделась я и это придало мне мужества.

Я глубоко вздохнула, набираясь решимости, словно она незримо витала в воздухе. Вздох не помог мне, только увеличил и без того большую тяжесть на сердце.

— Иди, — повторила Алиенор, — хватит сопеть.

— Иду, иду.

Махнув сестре рукой, я медленно (чрезвычайно медленно) пошла по заросшей травой дорожке.

Все-таки, как просто проникнуть в наш сад! Сомневаюсь, что Гранден затратил на это какие-то усилия. Даже через забор лезть не надо, достаточно поискать в нем подходящую дыру.

Хотя шла я ужасно медленно, Гранден приближался достаточно быстро. Сверхдостаточно быстро. Он стоял ко мне спиной. Но вот обернулся, словно почувствовал мой взгляд. Потом с преспокойным видом направился мне навстречу.

Я едва не завизжала «мама» на весь сад. То-то повеселилась бы Алиенор! В самом деле, хватит смешить людей. Я стиснула зубы и попыталась ускорить шаг. Впрочем, это уже не играло никакой роли. Гранден сам подошел ко мне. Я остановилась и низко присела, словно мы были на каком-нибудь великосветском приеме. Гранден не остался в долгу и отвесил мне церемонный поклон.

— Добрый день, мадемуазель де ла Фонтэн. Рад вас видеть.

— Добрый день, месье Гранден, — отозвалась я, с трудом разжав зубы и этим ограничилась.

Видеть его я была совсем не рада. Полагаю, хоть я этого и не сказала, это было достаточно заметно. И со стороны выглядело ужасно глупо.

Не зная, что еще добавить к сказанному, я замолчала и уставилась в землю, не решаясь поднять на него глаза.

— О чем вы хотели со мной поговорить, мадемуазель? — учтиво осведомился Гранден.

— Да, — согласилась я, едва не добавив: «месье».

Ох, дура я, дура.

— Это все? Не обижайтесь, мадемуазель, но на протяжение трех недель я ничего другого от вас не слышу. Вы постоянно со мной соглашаетесь, полагаю, даже не слыша, что именно я говорю. Не понимаю, почему вы так меня боитесь. Я сделал вам что-нибудь плохое?

— Нет, — я помотала головой, — ничего плохого.

— Тогда может быть вы объясните мне, что с вами такое происходит?

— Конечно, — я кивнула, — я все вам объясню. Непременно, месье. Именно для этого я сюда и пришла. Но сперва мне хотелось бы спросить вас кое о чем.

— Спросите. Только сначала посмотрите на меня и убедитесь, что я вас не съем.

— Не надо, — поспешно сказала я, — не надо этого говорить.

И чуть было не добавила: «У меня слишком хорошее воображение».

Кажется, пока все шло довольно гладко. Я сжала руки в кулаки. Пока. Да я ведь еще ничего не сказала. Приподняла голову, посмотрела на его камзол, что можно было считать большим прогрессом и осведомилась:

— Вас вызвали на дуэль, месье?

— Вы именно это и хотели у меня спросить, мадемуазель?

— Не только.

— Я думал, вы уже все знаете. Да, меня вызвали на дуэль.

— Кто?

— Это вы тоже должны знать.

— Представьте на минуту, что я не знаю. Кто?

— Месье де ла Рош. Все верно?

— Черт, — прошипела я себе под нос.

Кажется, Гранден это услышал. Иначе нельзя объяснить, почему он вдруг фыркнул. Меня это рассердило и я набралась смелости.

— Почему?

— Что?

— Почему месье де ла Рош вызвал вас на дуэль?

— Вы и этого не знаете, мадемуазель?

Мне снова невыносимо захотелось выругаться.

— Я попросила бы вас отвечать на мои вопросы, а не задавать новые, — прошипела я сквозь зубы, — мне нужно знать точно. От этого зависит, что я вам скажу.

— Наверняка это нечто ужасное, раз вы так шипите, — хмыкнул он.

— Очень смешно, — съязвила я.

Теперь я смотрела уже на его воротник. Поистине, злость творит чудеса. Если так будет продолжаться, то подберемся и выше.

— Он сказал, — медленно начал Гранден, — что я не должен жениться на его невесте. Все это довольно странно, мадемуазель, вы не находите? Когда я просил вашей руки, мне никто не говорил, что вы являетесь чьей-то невестой. Кстати, вы тоже.

— Невестой? — повторила я, вытаращив глаза, — не понимаю, зачем вам вздумалось приплести сюда меня. Причем тут я? Это все, что он вам сказал? Ничего не добавил?

— Почему же, добавил. Он сообщил мне, когда и где намерен со мной встретиться. Сказал, что согласен на любое оружие.

— Очень мило, но я не верю ни единому вашему слову.

Я огляделась по сторонам в поисках скамейки.

— Хотите присесть, мадемуазель? — заметил это Гранден.

И подхватил меня под руку. Я попыталась высвободиться, но ничего не вышло. Страх быстро вернулся и пока он вел меня к скамейке, я уж была готова заорать на всю округу. Помогло лишь то, что я сильно стиснула зубы и не сразу смогла их разжать. Только не прикасайтесь ко мне, только не это.

Наконец, Гранден усадил меня на скамью. Я спокойно вздохнула лишь тогда, когда он отпустил мою руку.

— Простите, — пролепетала я, — я вовсе не хотела вас утруждать.

— Пустяки. Вам легче, мадемуазель?

— Легче?

— Ну да, теперь, когда я выпустил вас?

Кажется, он видел меня насквозь. Я резко выдохнула из легких воздух и продолжала начатое:

— Я хочу знать, что он вам сказал, месье. Честно. Вы можете ответить мне честно? Была ведь какая-то другая причина, верно?

— Другая причина? — он приподнял брови.

И я заметила, что без помех смотрю в его лицо. Браво, Сюзон! Ты преодолела этот барьер и это оказалось совсем нестрашно.

— Да.

— Что именно?

— Так он говорил или нет?

— Нет. Ничего другого. Де ла Рош ясно сказал, что вызывает меня из-за вас.

— Бред какой-то, — вырвалось у меня.

Гранден вежливо ждал, пока я осмыслю сказанное. Наконец, я решила, что пока достаточно. Это все, конечно, странно, но в данный момент важнее другое.

— Ладно, — сказала я, — пока на этом все.

— Больше ничего не хотите у меня спросить, мадемуазель?

— Спросить — нет. Хочу попросить. Если это возможно.

— Возможно, я догадываюсь, о чем, — хмыкнул Гранден, — хотите, чтоб я отказался от вызова, не так ли?

Я со злостью пнула камешек. С таким отвратительным человеком вообще нельзя ни о чем разговаривать. Каким образом он научился читать мои мысли?

— К сожалению, это невозможно, мадемуазель. Меня вызвали, а не наоборот. Я не могу отказаться. Попросите лучше своего жениха.

Я не сразу поняла, кого это он имел в виду.

— Кто? А, месье де ла Рош! Но он — не мой жених. Он женат.

— Он был женат.

— Был? — переспросила я, метнув на него колючий взгляд, — что значит, был?

— Это значит, что его жена… м-м-м… умерла. Я что-то слышал об этом.

Кажется, это была для него больная тема. Вон, кажется, даже побледнел.

— Это не имеет никакого значения, — заявила я, — женат он или нет. Дело не в этом.

— А в чем же тогда?

— В том, что он не предлагал мне выйти за него замуж. Я это впервые слышу от вас.

— Это правда? — изумился Гранден, — но тогда почему он сказал…

— Мне тоже это безумно интересно. Мне интересно, зачем он приплел к этому делу меня. Может быть, потому, что я тоже виновата.

— В чем?

— В том, что… в том…

У меня громко застучало сердце. Я подобралась к самому главному. Теперь нужно подумать о том, как защитить себя. Я нащупала сумочку, которая висела у меня на поясе на легком шнурке. Там лежал нож для разрезания бумаги. Открыла ее, сунула туда руку… и обомлела. Ножа не было. Я более решительно порылась там, не обращая внимания на своего собеседника, потом вывалила ее содержимое себе на колени. Ножа не было. Совсем. Мне стало плохо.

— Вы ищете платок, мадемуазель? Вот он, — рука Грандена протянула мне вышеуказанный предмет.

— Мне он не нужен. Я не собираюсь рыдать, — отрезала я.

Мне был нужен нож, но его как раз не было. Черт, что делать? Теперь я абсолютно беззащитна перед ним. Он прихлопнет меня, как муху. Не бежать же за ножом домой. Что я ему скажу? «Простите, месье, я сейчас вернусь, только возьму что-нибудь потяжелее, чтобы проломить вам голову».

Похолодев от ужаса, я как попало запихала в сумочку свои вещи, затянула шнурок и отбросила ее от себя.

Сложив руки на коленях, я повернулась к Грандену:

— Все.

— Что? Вы все сказали?

— Нет, я закончила. Это я имела в виду. Значит, не было никакой другой причины? И вы не можете ее даже представить, пусть вам о ней и не сказали?

— Во всяком случае, из-за другой причины де ла Рош не стал бы вызывать меня на дуэль. Но мадемуазель, почему вы ищете какую-то другую причину? Возможно, он просто в вас влюблен.

— Нет, — отмела я это предположение.

— Почему? Вы считаете, что в вас невозможно влюбиться?

Я возвела глаза к небу. Господи, ну почему все постоянно говорят со мной о любви? Неужели, нет других тем для разговора?

— Дело не в этом, месье. Дело в том, что я знаю другую причину.

— В самом деле? Тогда почему вы меня об этом спрашиваете?

— Потому что все мои родные за эту неделю едва не свели меня с ума. Потому что вы назвали мое имя. Потому что меня так замучила эта история, что у меня просто нет сил. Я устала. Вот, почему. Вы знаете, почему вас вызвали, месье. Догадываетесь. А если и не догадываетесь… В общем, я сейчас вам скажу. Кое в чем вы правы. Де ла Рош вызвал вас из-за меня, то есть, не из-за меня, а из-за моих слов. Я знаю, что вы знаете, но вы кое-чего не знаете. Именно это я и сказала ему, потому что это просто невыносимо. Я не хотела этого знать. Меньше всего я хотела знать это.

— Я не понимаю вас, мадемуазель. О чем вы говорите? Вы знаете, что я знаю, но чего не знаю? Ничего не понимаю.

Я стиснула руки и выпалила:

— Я все видела.

— Что вы видели?

У Грандена был такой тон, словно он беседовал с умалишенной. Меня это снова разозлило и я уже не думала о том, что будет потом. Пусть делает, что хочет. Надоело. Мне все надоело. Довольно терпеть.

— Я видела, как вы это делали. Я стояла за портьерой. Но не думайте, что я специально за вами подглядывала. Я зашла туда совершенно случайно. Бродила по коридору, устала и хотела отдохнуть. Села на подоконник. Меня не было видно из-за портьеры. Она довольно широкая. И длинная. Черт меня дернул.

— Что?

Это было похоже на вопль. Я взглянула в его глаза и увидела, что они потемнели. Мне стало страшно, но я должна была завершить начатое.

— И я сказала об этом месье де ла Рошу. Потому что это была его жена. Но никому больше. Да мне бы все равно никто не поверил. Все думают, что я постоянно выдумываю различные истории.

— Что? — повторил он, хватая меня за руку.

— Мама! — взвизгнула я, — пустите меня! Это ваше личное дело. Я только не хочу в этом участвовать. А получается, будто я участвую и… Да пустите же меня!

Гранден отбросил мою руку в сторону.

— Вы видели?

Я поспешно отодвинулась на самый край скамейки и разумеется, свалилась вниз. Подскочив, я уже не стала садиться. Только не сюда.

— О Боже! — Гранден побледнел так, что мне было до него далеко, право слово. Словно бумага.

Я напряженно ожидала, каковы будут его действия, готовая бежать в любую секунду. И не просто бежать — лететь. Господи, я это сказала! Я это сказала! Я сумела!

Наконец, Гранден справился со своими чувствами и повернулся ко мне. Я на всякий случай отступила еще на шаг.

— Стойте, — сказал он, я как раз собиралась завизжать, — сядьте. Я понимаю, что вы меня боитесь, но я ничего вам не сделаю. Клянусь, ничего.

Я не была склонна вот так просто поверить ему на слово, но визжать передумала. У меня еще будет на это время.

— Сядьте, мадемуазель, — повторил Гранден.

Я помотала головой.

— Да не бойтесь же меня! — выпалил он, — то, что я убил Элизу, еще не значит, что это мое любимое занятие. Я не хотел убивать ее. Так получилось.

Может, он и был прав, но так скоро успокоиться я не могла. И поверить ему — тоже. Ведь я столько времени тряслась от упоминания одного упоминания его имени.

— Я постою тут, месье, — сказала я, — никуда не уйду. Пока.

— Обнадеживающе, — криво ухмыльнулся Гранден, — что ж, сказать, что вы меня удивили, значит, ничего не сказать. Никогда не думал обнаружить такой сюрприз здесь. Я думал, что вы будете говорить всякие глупости. Прошу прощения, мадемуазель. До сих пор вы еще не сказали ни одной глупости. Ладно, оставим это. Что вы искали в сумочке? Пистолет?

— Нож, — от неожиданности я сказала правду, — не понимаю, куда он мог деваться.

Гранден расхохотался, хотя в этом смехе не было веселья.

— Представляю, как я вас пугаю! Скоро мною можно будет стращать детей. Да, у меня есть кое-что, — он сунул руку за пояс и вытащил оттуда длинный кинжал.

Повертел в руках и подал мне.

— Держите. Может быть, теперь вы сядете.

Ругая про себя свое поведение как безнадежно глупое и идиотское, я взяла протянутый мне кинжал и осторожно уселась на край скамейки.

— Мне очень жаль, что я произвел на вас такое впечатление, мадемуазель. Очень жаль, что именно на вас. Поскольку мне очень хотелось найти девушку, которая ни единой черточкой не будет напоминать Элизу. Вы не знаете, что это была за женщина. Она могла довести до убийства кого угодно. Собственного мужа, к примеру. Ведь она его ни во что не ставила. Обожала обсуждать его привычки и насмехаться. Если б он услышал хоть некоторые из тех слов, то не исключено, что сам убил бы ее. Впрочем, — Гранден сделал небольшую паузу, — Элиза всегда говорила, что он никого не сможет убить, для этого у него кишка тонка. Он даже ни разу не ударил ее, хотя она просто напрашивалась на это.

Я молча слушала, не перебивая. Во-первых, мне нечего было сказать. Просто нечего, в голове не было ни единой мысли. А во-вторых, мне казалось, что будет лучше, если он выговорится. Я вертела в руках кинжал, не зная, что мне с ним делать. Положить на колени или рядом? Как ни кинь, все будет выглядеть полнейшим идиотизмом.

— Забавно думать, что Элиза все-таки нашла мужчину по своему вкусу. Который не только колотил ее, но и в конце концов убил. Не этого ли она хотела!

— Вы так говорите, словно всегда ее ненавидели, — заметила я, проводя по скамье длинную царапину ножом.

— Это правда. Я всегда ненавидел эту стерву. О, простите, мадемуазель.

— Ничего.

Мне ли поправлять его, ведь он в самом деле знал ее куда лучше, чем я. Я совсем не знала, что из себя представляет Элиза. Просто создалось впечатление, что она была не очень хорошей женщиной. Но не мне об этом судить. Я еще раз процарапала скамейку, что вышло у меня на удивление хорошо. Никогда не думала, что буду вот так сидеть рядом с убийцей и портить скамью его же ножом. Неизвестно, кстати, что именно он им делал. Наверняка не хлеб резал.

— Так, ладно, — проговорил Гранден после непродолжительного молчания, — итак, что я должен сделать? Отказаться от дуэли с де ла Рошем? Он вам небезразличен?

— Я не хочу, чтобы вы оба дрались из-за меня, поскольку я не имею к этому никакого отношения. И потом, я не понимаю, зачем вообще он затеял эту дуэль. Она уже мертва и с этим ничего не поделаешь.

— Это вы так думаете. Или я ошибаюсь, ваши мысли куда более кровожадны? Может быть, вы хотите отправить меня в тюрьму?

— Я просто не хочу, чтоб вы на мне женились, — честно призналась я.

— Все ясно. Ваша мысль проста, как все гениальное. Поверьте, я бы не стал этого делать без предварительного вашего согласия, но ваша сестра уверяла меня… не понимаю, почему она так подумала, но неважно.

— Она просто дура, — в сердцах выпалила я.

Гранден фыркнул.

— Хорошо. Слушайте, что я сделаю. Сегодня же напишу вашему отцу, что вы можете считать себя совершенно свободной, это раз. Потом де ла Рошу, что отклоняю его вызов. А потом…

Я повернула к нему голову, ожидая продолжения, но оно что-то затянулась. Тогда я рискнула спросить:

— А потом?

— А потом уеду куда-нибудь. В Америку, к примеру. Устраивает? Это, кажется, достаточно далеко, чтоб вы чувствовали себя совершенно спокойной.

Я плохо представляла, где находится Америка, но поверила ему на слово и кивнула. Между тем, мои руки жили какой-то отдельной жизнью. Как я потом обнаружила, я равномерно ударяла ножом по скамейке и последний оказался столь удачным, что лезвие застряло в дереве и не хотело оттуда вылезать. Я потянула за ручку, но безуспешно. Тогда я обратила на это внимание, опустила голову и узрела то, что сделала. Вместе с деревом я прищемила кусок своего платья. Отлично, Сюзон, лучше не бывает. Я вцепилась в рукоятку обеими руками и потянула раз, другой. Наконец, нож начал поддаваться. Или мне это казалось. Обрадованная, я дернула посильнее, нож вылетел и я вместе с ним рухнула на землю.

Сдерживающий смех Гранден подал мне руку. Сконфуженная, я поднялась на ноги и отряхнулась. Потом протянула ему нож.

— Вам опасно доверять оружие, мадемуазель, — заключил он, забирая кинжал, — хорошо, что не порезались.

Я наблюдала, как он убирал оружие в подходящее для него место. Странно я беседую с убийцей. Он что, даже не попытается меня придушить?

— Жаль, что именно вы были свидетельницей того, что случилось, мадемуазель, — сказал Гранден, — именно о такой жене, как вы я всегда мечтал. Ну что ж, видно не судьба. Прощайте.

Наклонившись ко мне, он поцеловал меня в щеку и развернувшись, ушел. Так скоро, что я не заметила, куда.

Постояв еще немного, я сделала несколько шагов по направлению к дому. Это все? Это действительно все? И этого человека я боялась так, что надолго отравила себе жизнь? Боялась до икоты, до дрожи в коленях, до тошноты? Господи, уж не спятила ли я?

Алиенор уже мчалась мне навстречу.

— Ну Сюзон, что? Что случилось?

Она подлетела ко мне и с разбегу заключила в объятия.

— Все в порядке, Нора. Пойдем домой.

— Ты выглядишь так, словно не понимаешь, где находишься. Что-то произошло? Он обидел тебя?

— Нет, — я помотала головой, — даже не пытался.

— Это же хорошо, — сестрица взяла меня под руку, — все в порядке, да?

— Конечно.

— Он будет драться на дуэли?

— Сказал, что нет.

— Как это звучит! — рассмеялась она, — ты не доверяешь его словам?

— Не знаю.

— Потрясающе! Каким же образом ты сумела его уговорить, Сюзон?

— Просто попросила. И еще, он сказал, что не будет на мне жениться.

— Серьезно? — Алиенор приостановилась и заглянула мне в лицо, — ты и об этом его попросила?

— Да.

— Глупая девочка! Он же не на шутку в тебя влюблен.

— Нет, нисколько. Я ему просто нравлюсь, вот и все.

— Вот и все? Как бы не так! Он не стал бы отказываться от дуэли, если б ты ему просто нравилась.

— Слишком много болтовни об этой любви, — с досадой отозвалась я, — как будто вам больше говорить не о чем.

Я стряхнула ее руку и быстрым шагом направилась к входной двери. Хватит с меня этой истории, я уже сыта ею по горло. По уши. Не хочу выяснять отношения еще и с Алиенор.

В своей комнате я упала в кресло и закрыла глаза. Я так вымоталась, что с трудом могла пошевелиться. За каких-нибудь полчаса я испытала столько разнообразных и противоречивых чувств, что теперь меня не хватило бы даже на элементарную вежливость.

Только теперь я поняла, что не стоило так бояться Грандена. Его даже можно было пожалеть. Очень ценная мысль, но как и другие ценные мысли, попадающая мне в голову по странному недоразумению. И откуда там взяться чему-нибудь умному, если я полная дура. Господи, человек с щупальцами вместо рук! Идиотка! Как это могло прийти мне в голову? Даже для меня это слишком. Видимо, я очень плохо себя знаю.

10 глава. Ее выбор

На другой день после полудня, когда я сидела в комнате и бесцельно пялилась в окно, открылась дверь и вошла Анна. В ее приходе не было ничего необычного, напротив, это вполне естественно. Странным было другое: выражение ее лица. Оно было загадочным и встревоженным одновременно. Это привлекло мое внимание настолько, что я не сводила с него глаз, словно зачарованная.

— Мадемуазель, — прошептала Анна.

— Что? — спросила я тоже шепотом.

Она подобралась ко мне ближе:

— Пообещайте сначала, что не выдадите меня.

Я заворожено кивнула, заинтригованная свыше меры и готовая пообещать что угодно, лишь бы она объяснила мне, что на нее так подействовало.

— В саду я встретила молодого человека, мадемуазель. Я ходила нарезать цветов, чтобы потом расставить их в вазы. Так вот, он спросил, дома ли мадемуазель де ла Фонтэн. Я ответила: «Да, месье. Она у себя. Как о вас доложить?» Но он покачал головой и сказал: «Ничего не надо докладывать. Просто попроси ее, чтоб она спустилась в сад». Вот, мадемуазель. И я очень удивлена, что в нашем саду находятся господа, желающие поговорить с вами. Ведь вы, насколько я знаю, помолвлены с месье Гранденом.

— Как он выглядит? — спросила я, хмурясь.

Что за нотации! Будто бы, мне мамы мало.

— Светлый шатен, голубоглазый, довольно высокий, — принялась перечислять Анна, — очень симпатичный, — добавила уже тише и с загадочной улыбкой.

Описание подходило к де ла Рошу. Я встала.

— Хорошо, иду.

— Только прошу вас, мадемуазель, — служанка не спешила уходить, — не говорите никому, что это я вас вызвала.

— Конечно, не скажу, Анна. Подожди меня здесь, хорошо?

Анна кивнула.

Я вышла в коридор и направилась к лестнице, стараясь идти как можно тише. Впрочем, не думаю, чтобы меня заметили. Мама с отцом были заняты каждый своим делом: отец был в лаборатории, а мама у себя в комнате, читала. Алиенор с мужем уехала домой еще вчера. Но на всякий случай я придумала отговорку, вдруг случится так, что меня увидят.

Де ла Роша я нашла у грядки с розами, где его оставила Анна. Обернувшись, он поклонился.

— Добрый день, мадемуазель де ла Фонтэн. Как вы себя чувствуете?

— Добрый день, месье де ла Рош, — отозвалась я, недоумевая, почему ему вздумалось спрашивать о моем самочувствии, я что, так плохо выгляжу? — все в порядке, спасибо.

Он еще раз поклонился. Я подумала, что обмен любезностями можно и сократить. Тем более, что я хотела спросить у него кое-что. Меня это безумно интересовало.

— Простите, месье, могу я задать вам один вопрос?

— Конечно. Какой?

— Зачем вы вызвали на дуэль Грандена?

Де ла Рош пожал плечами:

— Ничего другого в голову не приходило. А что еще я должен был сделать? Ведь вы не хотели выходить за него замуж, мадемуазель. Я не мог придумать ничего, чтобы заставить его отказаться. Но теперь этого не потребуется.

— Да? — переспросила я, — почему? Он отказался от дуэли?

— Что-то вроде этого, — согласился де ла Рош с несколько недоуменным видом.

— Что это значит? — теперь начала недоумевать я.

— Дело в том, что… В общем, расскажу все по порядку, если хотите.

Я, разумеется, хотела.

— Сегодня утром в шесть часов я был на месте дуэли. Мне не к лицу опаздывать, раз я сам его вызвал, не так ли? — тут он вздохнул, — со мной были двое моих друзей в качестве секундантов. Мы прождали Грандена почти полчаса, пока один из нас не предложил съездить к нему и узнать, в чем дело и что его столь задержало. Ведь не струсил же он в самом деле? У него репутация отчаянного дуэлянта.

Я кивнула, давая понять, что он может продолжать.

— Спустя некоторое время мой друг вернулся. Он сказал, что Гранден не сможет драться со мной на дуэли. И у него достаточно веская причина для этого.

— Какая? — спросила я, не выдержав.

Значит, Гранден сдержал слово хотя бы в этом. Что ж, это радует, потому что никакого письма с отказом на мне жениться отец не получал. Дома меня замучили беспрестанными нотациями и уговорами. Я уже была готова вновь сбежать.

Де ла Рош взглянул на меня, потом в сторону и повторил:

— Какая? Не знаю, стоит ли говорить вам об этом, мадемуазель.

— О нет, — я шагнула к нему ближе, — говорите, месье. Вы сами начали.

— Боюсь, это вас шокирует.

Я вытаращила глаза. Шокирует? Интересно, очень интересно, что же это за причина такая, которая может меня шокировать. Каким образом можно преподнести отказ от дуэли в шокирующей форме? К черту он его послал, что ли?

— Честное слово, месье, не шокирует, — пообещала я, надеясь, что это сумеет его убедить.

Не знаю, убедило его это или нет, но де ла Рош коротко фыркнул.

— Ну хорошо. Только сперва сядьте.

— Зачем?

— Так будет лучше.

Оглядевшись в поисках скамейки, де ла Рош взял меня за руку и отвел к ней. Я шла, спотыкаясь, потому что не могла отвести от его лица заинтересованного и любопытствующего взгляда. В голове уже мелькали сотни причин, но не думаю, что любую из них можно было назвать шокирующей. Наконец, я села, с нетерпением ожидая, пока он не присядет рядом и тут же спросила:

— Ну?

— Надеюсь, я правильно поступаю, — вздохнув, сказал де ла Рош, — хорошо, скажу вам. Он не сможет драться на дуэли со мной, потому что его нет.

— А, он уехал! — догадалась я, немало этим обрадованная.

Ведь если Гранден уехал, то теперь он точно не сумеет на мне жениться.

— Нет, мадемуазель. Он не уехал. Он… он умер.

— Что-о? Как умер? Отчего?

— Боюсь, что он сам приложил к этому руку, мадемуазель.

— Что вы имеете в виду? — я была такой дурой, что до сих пор ничего не понимала.

— Это самоубийство, мадемуазель. Гранден повесился.

Я поняла, почему он так хотел, чтоб я села. Если б сейчас я стояла на ногах, то непременно бы упала. А так я всего лишь покачнулась и вцепилась руками в скамейку, чтобы сохранить равновесие.

— Что?

Трудно сказать, что я испытывала. Это было почти невозможно описать. Перед моими глазами мелькали разнообразные картины, воспоминания происшедшего и обрывки фраз. И все это на фоне огромного недоумения. Повесился? Гранден повесился? Зачем, ради всего святого? Зачем? Он ведь хотел уехать в Америку!

— Я говорил, мадемуазель, вам не стоит этого знать. Успокойтесь. Зато теперь он никогда на вас не женится, правда? Бедняга, — де ла Рош помрачнел, — не знаю, что на него нашло.

— Боже, я совершенно не представляю, почему, — пробормотала я, — ведь мы обо всем договорились. Я ведь обещала, что ничего никому не скажу! Не понимаю, зачем?

— Что? — на сей раз изумлен до крайности был он, — что вы сказали? Кому вы обещали?

— Ему.

— Грандену?

— Ну да. Я разговаривала с ним.

— Когда?

— Вчера.

— Господи! О чем?

— О том, что я видела.

Глаза у де ла Роша стали такими большими, что казалось дальше уже некуда.

— Вы рассказали ему… Мадемуазель!

— Ну, — мне и без того было не очень хорошо, а теперь стало совсем гадко, — я не знала, что еще можно сделать. Я не думала, что все так будет. О, сейчас я понимаю, как все это ужасно!

— Да вы понимаете, что после такого он мог вас просто-напросто придушить вслед за Элизой?! — подскочил на ноги де ла Рош, — вы с ума сошли? Кто вас просил говорить ему это? Ведь это чудо, что вы до сих пор живы!

— Кто меня просил? — я была немало уязвлена, — а вы сами? Выдумали какую-то чушь, дуэль эту дурацкую, а сами даже постоять за себя не в состоянии!

— Я не в состоянии? Кто вам сказал такую ерунду?

— Я знаю, Алиенор мне сказала, что Гранден — признанный мастер, а все остальные в подметки ему не годятся.

— Ваша сестра ничего в этом не смыслит, а вы… вы…

Я подскочила на месте в ярости:

— Что я? Хотите сказать, что я дура? Можете не стараться, я сама это знаю!

Развернувшись, я собралась уйти, но де ла Рош задержал меня за руку.

— Так, стоп, — сказал он на тон ниже, — все, успокойтесь. Я пришел сюда не для того, чтобы ругаться с вами, мадемуазель. Вы совсем не дура, я хотел сказать, что вы смелы до безрассудства.

Если я хочу уйти, меня можно удержать только силой. Но после таких слов я не могла уйти. Я застыла на месте, не в силах переварить то, что он произнес секунду назад. Потом медленно развернулась и спросила:

— Что-о? Я смела до безрассудства? Да я жуткая трусиха! Я его боялась до судорог!

Де ла Рош громко прыснул.

— Тогда вы еще смелее, чем я думал. Сказать такое, испытывая страшные судороги — это просто подвиг. Ладно, ладно, не сердитесь. Может быть, сядете?

Несколько секунд я колебалась, не зная, что выбрать. Уйти или остаться. Наконец, выбрала последнее. Вернулась к скамейке и села, подобрав край платья.

— Это ужасно, — сказала я, — то, что я сделала — это просто отвратительно. Я просто попросила его не жениться на мне, вот и все. Откуда же я знала, что он после этого повесится!

— Перестаньте, мадемуазель. Вы опять обвиняете себя во всех немыслимых грехах. Вы здесь совсем не причем. Откуда вы могли знать, что он так поступит. Черт, зачем я вообще говорил вам это?

Я молча смотрела себе под ноги. Настроение у меня было просто похоронным. Я никак не могла осмыслить то, что произошло. Я ничего не понимаю в людях, особенно в мужчинах. Мне казалось, что все закончилось хорошо, все довольны и счастливы. А что получилось на самом деле? Как обычно, когда я начинаю думать, выходит очередная гадость. Все довольны и счастливы? Это я была довольна. Я ведь только о себе и думаю. Обрадовалась, что Гранден на мне не женится и не будет драться на дуэли с де ла Рошем. А то, что он при этом думал, меня просто не интересовало.

— Вы все еще казнитесь? — спросил де ла Рош, — о чем думаете?

— О том, что я жуткая эгоистка, — честно ответила я.

— Давно заметил в вас странную склонность к самобичеванию, мадемуазель, — хмыкнул он, — но если так уж хотите знать, то жуткие эгоистки никогда не испытывают угрызений совести. Так что, можете быть спокойны: вы не эгоистка. Но иногда вы способны на весьма рискованные поступки.

— Никогда, — я помотала головой.

— А кто сбежал из дому?

— А, вы об этом! Но что же в этом рискованного? Это же очень просто. Мне даже стараться особенно не пришлось.

Он закусил губу, чтобы не расхохотаться на весь сад, но при этом очень жизнерадостно фыркал.

— Разумеется, было бы куда заманчивее, если б вам пришлось спускаться из башни по веревочной лестнице.

Я представила это и подумала, что такой побег был бы очень сложным. А если честно, страшно неудобно спускаться по веревочной лестнице, особенно если ты этого никогда раньше не делала. А главное, где я возьму веревочную лестницу?

— Самое забавное в вас то, что вы изрекаете совершенно абсурдные вещи таким серьезным тоном, — заявил де ла Рош.

Тон у него был такой, словно он сделал мне самый изысканный комплимент. Я посмотрела на него, приподняв брови.

— Что я сказала абсурдного, месье?

— Да так. Забудьте. Это неважно. Вы просто прелесть.

По-моему, говоря об абсурдных вещах, он позабыл кое о чем. О том, что в умении изрекать абсурдность он может дать мне десять очков форы. Что значит, что я «просто прелесть»? Что я изрекаю абсолютно абсурдные вещи? Не вижу в этом ничего прелестного. Глупо. Но может быть, ему нравится, когда женщины изрекают глупости. Всякое бывает. Правильно, кто сказал, что женщина должна быть умной? Это ей ни к чему. Умом должны отличаться исключительно мужчины. А с женщин хватит того, что они красивы.

Результатом моих домысливаний оказалось то, что я стала сердиться на де ла Роша, словно он назвал меня глупой. Полагаю, что он сам и не подозревал о подобных вещах. Женская логика — страшная штука.

— Не нужно быть столь мрачной, — продолжал де ла Рош, — вам не стоит думать о таких вещах.

— Не знаю, о чем мне нужно думать, — немного запальчиво отозвалась я, — но мне в голову постоянно лезут исключительно мрачные мысли. Особенно сейчас.

Он снова рассмеялся, прерывая мои попытки настроиться на похоронный лад. Я понимала, что нельзя смеяться, когда кто-то умер, но не могла удержаться и прыснула.

— Вы постоянно меня смешите, — заявил он, — мне очень нравится ваше чувство юмора.

— Тогда вы — единственный, кому оно нравится. Все остальные считают, что я слишком много язвлю.

— Не слишком, — успокоил меня де ла Рош.

Помолчав, он добавил:

— Может быть, присядете, мадемуазель? Или вы считаете, что наша беседа закончена?

Я пожала плечами и села. Не знаю, что он называет беседой. Но до сих пор он еще ничего путного не сказал, за исключением сообщения о смерти Грандена. Вспомнив об этом, я спросила:

— И что теперь делать?

— О чем вы?

— О том, что произошло с месье Гранденом, конечно.

— А что теперь нужно делать? А мой взгляд, уже немного поздно.

— Господи, какой ужас! — вдруг воскликнула я, — когда мои родители узнают..!

— О чем? О том, что он умер?

— Конечно! Представляю, как рассердится мама!

— Интересно, — глубокомысленно проговорил де ла Рош, — на что она может рассердиться? У меня, например, не возникает ни одной причины для этого.

— Она рассердится, что он умер и теперь я не могу выйти за него замуж. Поверьте, месье, она обвинит во всем меня.

Он непонимающе взглянул на меня.

— Ваши родители знают?

— Нет.

— Тогда у них нет причин сердиться.

— Это вы так думаете. А на самом деле, мама именно так и подумает. Она скажет, что так долго старалась, искала для меня подходящего мужа, а он взял и умер. И это, конечно, потому, что от меня исходят какие-то вредные флюиды. Или еще что-то в этом духе.

— Забавно. Но всегда можно найти ему замену. Пусть не столь подходящую, но все-таки…

— Как, еще один? Ну нет, я не хочу, — я решительно воспротивилась этому допущению, — достаточно Алиенор, которую выдали замуж за человека, которого она вообще не знала.

— Тогда у меня есть на примете одна кандидатура, — сказал де ла Рош, на мой взгляд слишком легкомысленно.

Я, конечно, тут же захотела узнать, что это за кандидатура.

— Кто?

— Я.

— Вы? — я вытаращила глаза, — что вы имеете в виду?

— Только то, что сказал. Или вы считаете, что меня можно понять как-то иначе?

Я не знала, как его вообще можно понимать. Я сидела с таким видом, словно только что упала. Мне хотелось как следует потрясти головой, чтобы прийти в себя и задать свой вопрос еще раз. Для того, чтобы убедиться, что я ослышалась.

— Погодите, месье, — я помахала рукой, чтобы он не перебивал меня, — вы хотите сказать, что делаете мне предложение?

— Допустим.

— Что значит, допустим? Делаете или нет?

— Хорошо, делаю, если вам от этого легче.

Теперь я замолчала надолго. И не потому, что не знала, что сказать. Точнее, то, что я могла сказать, озвучивать было нельзя. Это не ругательства, нет, просто бессвязные междометия, что-то вроде «Господи помилуй!» и «Мамочка моя!». Ох, некстати я вспомнила маму!

— Может быть, что-нибудь скажете? — сказал де ла Рош, когда у него закончилось терпение.

— Что?

— Все равно, что. Например, Боже мой. Или нечто подобное. Отреагируйте как-нибудь.

— Вы не шутите? — спросила я на всякий случай.

— Как с вами трудно, — вздохнул он, — нет, я не шучу. С вами всегда так шутят?

— Нет. Простите. Просто я слишком ошеломлена. Никогда не подозревала, что вы…

— Я тоже.

Я повернулась к нему.

— Что, простите?

— Я тоже не подозревал, что когда-нибудь предложу кому-нибудь выйти за меня замуж. После Элизы. После этой невыносимой, ужасной и бессовестной женщины. Так что, считайте, что это произошло спонтанно.

— Как?

Замечательное слово. Вот, если бы только я знала, что оно означает!

Де ла Рош фыркнул.

— Неожиданно, — пояснил он.

Я кивнула, чтобы показать, что поняла.

— Вы всегда так делаете предложение?

— Нет. В первый раз.

— Как? А Элиза? Вы ведь делали ей предложение.

— Нет. За меня постарались родители. Точно так же, как и ваши. Они сами выбрали мне невесту. Все было решено без моего участия.

— О Боже, — простонала я, припомнив своих родных, — ох, не напоминайте мне об этом!

— О чем?

— Мама, — пояснила я, — она никогда не позволит мне выйти замуж за вдовца.

— Давайте поговорим об этом позднее. Сейчас я хотел бы узнать ваше мнение, мадемуазель.

— Вы не знаете мою маму. Ей все равно, что думают другие.

— Но вы согласны или нет?

— Да, конечно, — поспешно отозвалась я, потому что заметила, что он начал злиться, — но мама…

— Забудьте о своей маме, мадемуазель. Поверьте, я сумею ее убедить.

Как я не старалась, забыть о ней я не могла. Я слишком хорошо ее знала. И я не видела, каким образом он будет ее убеждать. Потому что я таких слов не знала.

— Давайте пройдемся, — предложил де ла Рош, — вы немного подумаете и примете окончательное решение. Только пусть мнение вашей мамы в этом не участвует. Договорились? Кстати, ваши родные не имеют обыкновения разглядывать сад через окно?

— Нет, — я помотала головой, — к тому же, они сейчас слишком заняты. Мама читает, а отец занят своими опытами.

— Что за опыты? — поинтересовался де ла Рош.

— Они у него всегда разные. В прошлый раз, к примеру, это был желтоватый дым, который заполнил весь дом за самое короткое время. Только не спрашивайте, зачем он ему нужен. Уверена, он сам этого не знает.

Он расхохотался:

— Все ясно.

— В его кабинете постоянно что-то взрывается. Надеюсь только, что он не придумает нечто такое, в результате чего наш дом взлетит на воздух.

— Я тоже на это надеюсь. Так значит, прогуляемся?

Я согласилась и встала. Мы медленно прошлись по тропинке вдоль забора и обратно. По пути я все ломала голову над тем, почему он хочет на мне жениться. Ведь не из-за моей неземной красоты. Уж чем-чем, а этим я не обладаю. Неужели, только из-за моего необыкновенного чувства юмора? Но ведь никто не женится по этой причине. Какая-то она ненадежная.

— Знаете, месье, — осторожно заговорила я, нужно ведь просветить человека, — у меня совсем нет приданого.

— Правда? — ахнул де ла Рош, — какой ужас! Как же я это упустил?

— Да, и еще…

— Только не говорите мне, что вы долгах. Я этого не перенесу.

— Как вы угадали? — я хихикнула, потому что все это было очень забавно, — папа всегда говорит, что в долгах мы по уши. Это его любимое выражение.

— Я понял, как влип, — согласился он, — по уши, это должно быть ужасно. Но делать нечего. Сказанного не воротишь.

— Но и это еще не все, — продолжала я с энтузиазмом, включаясь в игру, — вы просто не представляете себе, какая я недотепа. Я ничего не умею, у меня все валится из рук, потому что они дырявые и еще, я страшно рассеянна.

— Мадемуазель, — фыркнул де ла Рош, — вы полагаете, я хочу нанять вас в качестве горничной? Какое у вас странное представление о замужестве.

— Я вовсе не думаю, что… Но все равно, вы должны об этом знать.

— А что вы знаете о моих недостатках? Ничего. Давайте не будем раньше времени раскрывать свои карты. Я хочу сохранить за собой право удивиться, когда вы что-нибудь уроните.

— Это еще не самое страшное, — ободрила я его, — вам будет еще удивительней узнать, что я не слышала ни единого слова из того, что вы сказали.

— В таком случае, мне придется поменьше говорить, — сделал он вывод, — полагаю, вы слишком увлеклись, расписывая мне свои необыкновенные достоинства. Думаете меня напугать? Не выйдет, так просто вам от меня не отделаться.

Я снова захихикала. Потом спросила:

— А у вас какие недостатки? Или это страшная тайна?

— Нет. Я слишком много болтаю.

— В данном случае это достоинство. Должен же кто-то болтать, иначе будет слишком тихо.

Мы еще немного прогулялись, на сей раз молча. Должно быть, уже исчерпали себя. Даже де ла Рош молчал с его ужасной болтливостью. Я начала думать о том, что будет, когда мама узнает о смерти Грандена и что она при этом скажет. Впрочем, что зря гадать, все равно я это услышу собственными ушами.

— Что ж, — сказал де ла Рош, — думаю, вам пора. Нужно помнить о ваших родственниках. Боюсь, они вас потеряют и отправятся искать.

Я подумала о том же и признала его правоту. К тому же, мне вовсе не хотелось, чтоб они меня нашли здесь в его компании. Эту новость следует приберечь до более подходящего времени.

— Подождем, когда все уладится, — де ла Рош словно читала мои мысли, — недели через две — три.

— Да, пожалуй, — отозвалась я, — если только вы не передумаете.

— Я? — он приподнял брови, — этого не опасайтесь, мадемуазель. Скорее уж, вы передумаете, чем я.

— Ну уж нет, — заявила я, — и не подумаю. Вам придется на мне жениться.

Он рассмеялся и притянул меня к себе.

— Тогда до встречи, мадемуазель. Рад, что вы так решительно настроены. Вы вообще очень решительны.

— Я? — тут настала очередь удивляться мне.

Ничего не отвечая, де ла Рош чмокнул меня в щеку и подтолкнул к дому. Я направилась по тропинке к крыльцу, по дороге думая, зачем он это сказал. Ведь на самом деле я вовсе не решительна. Если б я была решительна, то ничего подобного бы со мной не случилось.

Все-таки, как странно! Никогда не думала, что он сделает мне предложение. Да и предложение ли это? Все как-то немного несерьезно. А что ты хотела? Бурных объяснений и жарких объятий, как в излюбленных романах Алиенор? Сама ведь кривилась и морщилась, когда их читала. Все это слишком напыщенно и нереально.

— Мадемуазель, — укоризненно сказала мне Анна, когда я вернулась в комнату, — почему вы так долго? Я уже извелась.

— Прости, Анна. Совсем забыла, что ты меня ждешь. Ступай.

— Надеюсь, вы хорошо себя вели, мадемуазель?

— Анна, — я поморщилась, — не говори со мной так, словно я ребенок.

— Это и настораживает.

— Что это ты имеешь в виду? — подступила к ней я.

Она пошла на попятный:

— Ничего, мадемуазель, ничего. Не сердитесь. Так я пойду?

Спрашивает, будто бы я уговариваю ее остаться!

— Иди.

Анна вышла, закрыв за собой дверь.

Весть о том, что Гранден умер, разнеслась по округе очень быстро. Уже на другой день отец, пряча глаза, сообщил мне об этом. Я очень старалась сделать вид, что это для меня новость.

— Думаю, что теперь твой поклонник наконец объявится, — заключил папа, — ты ведь теперь свободна.

— О чем ты говоришь, Шарль! — воскликнула мама, присутствующая при этом, — такое горе! Бедный месье Гранден! Он почти стал нашим зятем, — она сокрушенно покачала головой, — есть ведь приличия, наконец. Мы должны быть в трауре.

— Месье Гранден не стал нашим зятем, — возразил отец, — мне конечно тоже жаль, что с ним случилось несчастье. Но траур — это лишнее. К тому же, Сюзон не хотела выходить за него замуж.

— Хотела или не хотела, сейчас это неважно, — мама сурово посмотрела на него, ее глаза сузились, не предвещая ничего хорошего, — мы не можем забыть приличия настолько.

Она повернулась ко мне.

— А что касается твоего поклонника, Сюзон, то полагаю, он не осмелится здесь появляться.

Ну вот, начинается! Я так и знала. Каким же это образом де ла Рош надеется ее переубедить? Это же бессмысленно.

— Почему? — спросила я на всякий случай, чтобы показать, что слушаю.

— Я не позволю тебе выйти за него замуж.

— Почему?

— Довольно, Сюзон! Иди к себе. То, что случилось, должно послужить тебе уроком. Месье Гранден был бы лучшим мужем для тебя. Мне ли не знать!

— Интересно, что ты хочешь этим сказать? — осведомилась я.

— Потому что я тщательно выбирала тебе мужа. Ты еще молода и не разбираешься, что будет для тебя лучше. Этот молодой человек тебе не подходит.

— Но ты ведь его никогда не видела, — резонно возразила я, — ты его совсем не знаешь. Почему ты решила, что он мне не подходит?

— Потому что он мне уже не нравится, — отчеканила мама.

Как всегда, это было очень логично. Но чего вы хотите от мамы? Для нее логика существует лишь затем, чтобы опровергать мои доводы.

— Каро, — вмешался отец, — я тебя не понимаю. Для того, чтобы делать такие заявления, нужно сначала познакомиться с ним или хотя бы узнать его имя. Может быть, он тебе и понравится, как знать!

— Нет, — мама была тверда.

— Я знаю, почему, — вступила я, — потому что это мой выбор. Правда, мамочка? В нашей семье право решать предоставляется только тебе. Все остальные должны лишь молча слушать и повиноваться.

— Не дерзи! — вспылила мама, — как ты смеешь, негодная девчонка? Мне ли не знать, что для тебя лучше!

— Не тебе. Потому что ты — это не я.

— Так, — она быстро пришла в себя после такого нахального заявления, — немедленно иди к себе. И не нужно истерик, это тебе не поможет. Можешь сколько угодно рыдать и визжать, но замуж за этого скверного молодого человека ты не выйдешь.

Рыдать я не собиралась. А вот повизжать немного хотелось, поскольку я была слишком зла. И именно поэтому я и сказала, просто назло:

— А почему ты решила, что это молодой человек, мама? Ему уже сорок пять стукнуло.

— Сорок пять?! — с ужасом повторила она, — как ты сказала? Сорок пять?

— Да, — со злорадством подтвердила я эту заведомую ложь, — так что, это уже достаточно пожилой человек, пусть даже и скверный.

Папа молча смотрел на меня, не пытаясь вмешиваться. Но его взгляды казались мне слишком понимающими. Словно он видел меня насквозь.

— Но… но это немыслимо! — воскликнула мама, — сорок пять! Ты с ума сошла, Сюзон! Как ты могла связаться с таким человеком?

— Тебя не устраивает его возраст? А ведь он всего на пять лет старше Эрнеста, которого ты посчитала подходящим мужем для Алиенор. Ты непоследовательна, мамочка.

— Немедленно отправляйся к себе, — мама стиснула зубы, — и не смей больше заводить об этом разговоров. Никогда.

Я молча развернулась и вышла в коридор, стискивая кулаки. Конечно! Разумеется! Я ведь так и знала, что она это скажет! Я ее знаю, она не отступится, не пойдет на попятный. Будет стоять на своем лишь из чистого упрямства, чтобы доказать, что все будет так, как она захочет. Ну уж нет, мамочка! С меня хватит!

Я почти бегом добралась до своей комнаты и громко хлопнула дверью. Я слишком долго была инертной и покорной. Всем подчинялась и со всеми соглашалась. Но теперь этому конец. Я больше не стану терпеть мамины выходки. Если она так хочет настоять на своем, ей придется подыскивать кого-нибудь другого.

С грохотом выдвинув дорожный сундук на середину комнаты, я распахнула крышку и стала как попало сваливать туда вещи. Одна попытка сбежать из дома у меня уже была, пусть и неудачная. Но именно она и придала мне смелости. Раз у меня получилось один раз уйти из дому незамеченной, значит я сумею проделать это снова. Только в прошлый раз я плохо подготовилась. Ничего, сейчас я учту все свои ошибки и сделаю все как надо.

Роясь в шкафу в поисках нужных мне вещей, я почти ничего не слышала, увлеченная этим занятием и к тому же слишком взвинченная. Так что, совсем неудивительно, когда я обернулась, то увидела прямо перед собой папу. Разумеется, я не слышала, как он вошел.

— Что это ты делаешь? — спросил он достаточно спокойно.

Слишком спокойно для отца, который ловит свою дочь на месте преступления. Я поспешно спрятала за спину руки и отозвалась:

— Н… ничего.

— Конечно, — хмыкнул он, — совершенно ничего. А почему тогда здесь стоит твой сундук? Сюзон, мне бы очень хотелось, чтобы ты не делала глупостей, предварительно не посоветовавшись со мной.

— А если я посоветуюсь, тогда мне можно их делать?

Папа улыбнулся.

— Бегство — не выход, Сюзон. Это прописная истина. Но иногда другого выхода просто нет. Только не стоит делать это, не подготовившись хорошенько. Скажи мне, как его имя?

— Чье? — глупо спросила я, так как прекрасно понимала, чье.

— Того молодого человека, за которого ты хочешь выйти замуж. И не надо убеждать меня, что ему уже за сорок, все равно не поверю.

— Не скажу, — буркнула я, отворачиваясь, — с меня мамы достаточно.

— Поверь, Сюзон, я не хочу тебе зла. А то, что хочет сделать Каро, мне кажется очень плохим. Жаль, что я не сумею ее переубедить. Никогда и не пытался этого сделать, потому что это бессмысленно. Лично я всегда соглашался с ней, а делал так, как считал нужным.

Хороший совет. Именно так я и собиралась поступить.

— У меня возникла идея, — продолжал отец, — нужно поехать к нему и поговорить о случившемся. Вдвоем с ним мы примем решение и подумаем, как его осуществить.

— Ты хочешь помочь мне, папа? — не веря своим ушам, спросила я.

— Не знаю, почему ты думаешь, что я изверг, Сюзон, — отозвался он, — конечно, я хочу тебе помочь. Пусть это не самая хорошая идея, но другого выхода из сложившейся ситуации я не вижу.

— Папа! — я подпрыгнула и даже хлопнула в ладоши в порыве чувств, — ты просто прелесть! — с этими словами я повисла у него на шее.

Он с удовольствием обнял меня и похлопал по спине.

— Вот и прекрасно, дорогая.

— А мама точно ничего не узнает? — спросила я немного встревожено.

— Лично я ей ничего говорить не собираюсь. Советую тебе поступить также.

— Я ничего ей не скажу. Зачем? У меня и в мыслях этого не было.

— И кстати, Сюзон. Веди себя спокойней. Не серди ее. Соглашайся со всем, что она скажет. Не нужно вызывать у нее подозрения.

— Хорошо, — с легкостью согласилась я.

Ради того, чтобы избавиться от назойливой опеки матери, которая считала, что сделает меня счастливой не спросив, я была готова и не с тем согласиться.

— Умница, — похвалил меня папа, — значит, договорились.

Поцеловав меня в щеку, он вышел. Я поскорее задвинула сундук на место, чтобы не шокировать Анну и захлопнула дверцу шкафа. Если папа собирается советоваться с де ла Рошем, то неизвестно, к какому решению они придут. Может быть, мне не нужно уходить сегодня. Может быть, они назначат другой день.

Не в силах усидеть на месте, я немного прошлась по комнате из угла в угол, точнее пробежалась. Меня так и распирало веселье. Здорово придумал папочка. Он такой замечательный! Просто душка. Я его обожаю. Ни у кого нет такого прекрасного отца!

За ужином я собиралась вести себя как паинька, тихо словно мышка. И это не было лишним, потому что у мамы был замечательно развит нюх на такие дела. Она каким-то шестым чувством угадывала мои мысли. Да и не только мои. Так что, мне нужно быть поосторожнее.

Но по-видимому, я недостаточно хорошо умела скрывать свои чувства. Потому что за столом мама решила, что у меня слишком спокойный вид для неудавшейся невесты.

— Я нашла тебе нового жениха, Сюзон, — сообщила она, сверля меня взглядом, — очень умен, богат и занимает прочное положение при дворе. Он тебе подходит. Полагаю, на следующей неделе я смогу переговорить с ним.

— А как же траур? — невинно спросила я, хотя клялась себе не раскрывать рта.

Мама взглянула на меня еще более проницательно.

— Мне жаль месье Грандена, но Шарль прав, он не являлся нашим зятем, так что это лишнее.

Я промолчала, хотя у меня было, что сказать на это. Очень хотелось напомнить маме, что несколько часов назад у нее было абсолютно противоположное мнение по этому поводу. Но она всегда меняла его так, как ей это было удобно.

— Уверена, что мое предложение придется ему по душе, — продолжала тем временем мама, — ты всегда ему нравилась.

— Кому? — поинтересовалась я, кладя в рот кусочек мяса.

— Мишелю де Тревезу. Правда, ему уже тридцать, но это самый лучший возраст для мужчины.

— По сравнению с моим поклонником он отвратительно молод.

— Сюзон! — возвысила она голос, — твой сарказм неуместен!

— Конечно, мама, — согласилась я, — прости, пожалуйста.

— Забудь о своем поклоннике. Я ничего не хочу об этом слушать. Ты выйдешь замуж за того, кого я тебе выберу или не выйдешь вообще.

— Я всегда это знала, мамочка. Либо все будет так, как ты сказала, либо не будет ничего.

— Когда ты прекратишь дерзить! Ступай к себе и остынь. И советую тебе привыкать к мысли, что Мишель де Тревез будет твоим мужем.

Я отложила вилку и встала.

— Мне жаль, мама, — сказала я, — жаль, что ты не хочешь меня понять. Жаль, что тебя никогда не интересовало мое мнение. И ничье вообще.

С этими словами я развернулась и вышла из столовой. Мне было грустно. Ну почему она такая упрямая? Почему предпочитает испортить дочерям жизнь, чем признать свою неправоту? Было жаль, что мы можем расстаться с ней, так и не договорившись. И более того, в состоянии хронической ссоры.

Прошло два дня, на протяжение которых я все больше нервничала. Разговоры мамы о моем будущем замужестве меня ужасно злили и я все силы положила на то, чтобы реагировать на них должным образом. Не раз и не два мне хотелось сорваться и закричать, но я терпела, стиснув зубы. Никогда не думала, что сдерживаться бывает так сложно.

Но были и другие причины для беспокойства. Во-первых, я опасалась, что де ла Рош, прослышав о наших сложностях, решит решить все по-своему. А из этого ничего хорошего не выйдет. Надеюсь, что папа это понимает и помешает ему так поступить. Но все-таки, кто знает! Эти мужчины, кто поймет, что у них на уме. Иногда мне казалось, что там нечто совершенно противоположное тому, что находится в голове у женщин. Если женщина думает так, то мужчина совершенно наоборот.

К концу второго дня мне было еще хуже, чем накануне. Я из последних сил терпела, выслушивая мамины инсинуации насчет предполагаемого жениха. Она со смаком обсуждала его достоинства, напрочь игнорируя недостатки, словно их не было вовсе.

— Думаю, к концу следующей недели мы уже сможем пригласить его на обед, чтобы уточнить детали, — заявила она с самым что ни на есть радостным видом, — Сюзон, ты могла бы хоть что-нибудь сказать по этому поводу. Ведь это же твой жених, в конце концов.

— Да? — спросила я непередаваемым тоном.

— Не скрипи зубами, — посоветовала она, — пора уже привыкнуть к мысли, что ты выйдешь за него замуж.

— Ничего говорить не буду. Ты прекрасно знаешь мое мнение.

— Это все глупости, Сюзон. Тебе уже почти восемнадцать. Я в твоем возрасте была куда серьезнее.

— Хорошо, — процедила я сквозь зубы, — хочешь знать мое мнение по этому поводу? В самом деле?

Мама кивнула головой с таким видом, словно приготовилась выслушать самые изысканные комплименты в адрес Мишеля де Тревеза.

Не знаю, должно быть я была ужасно несправедлива к этому человеку. Я его совсем не знала и рассуждать о таких вещах было не слишком хорошо. Но в этом была виновата мама.

— Так вот, мамочка, более гнусного, мерзкого и отвратительного типа я еще не встречала. Одна мысль о том, что я могу стать его женой, вызывает во мне тошноту. Вот так. Ты это хотела услышать?

— Сюзон, прекрати, — отозвалась мама.

Ничего другого она сказать разумеется не могла. Я встала, стараясь двигаться как можно медленнее, потому что подозревала, что если не буду этого делать, то разнесу столовую до основания.

Поэтому, я медленно вышла за дверь, ничего больше не сказав примолкшей родительнице. Отец, сидевший тут же, тоже молчал, должно быть как всегда не желая вмешиваться.

В своей комнате я села на подоконник, прислонившись лбом к холодному стеклу. Нужно остыть, нужно прийти в себя. Ничего хорошего еще не выходило, когда я злилась. Хотя, почему не выходило? Я становилась смелее настолько, что меня называли безрассудно смелой. Надо же, меня безрассудно смелой! Я всегда считала себя редкостной трусихой.

В дверь постучали. Я повернула голову, прислушиваясь. Надеюсь, это не мама, пришедшая учить меня уму-разуму. Не стоит. Потому что ей я не открою. Наверное, я недаром ее дочь. В упрямстве я могла бы с ней поспорить.

— Кто там? — спросила я.

— Это я, Сюзон, — отозвался посетитель голосом отца.

Я соскочила с подоконника и направилась к двери.

Он вошел вовнутрь, окинул комнату взглядом и поплотнее прикрыл за собой дверь. Подумав еще секунду, запер ее на ключ.

— Опять вы с мамой поругались, — заметил он вполголоса, — она очень расстроена.

— Неужели? — фыркнула я, — чем же? Наверное тем, что я никак не могу согласиться с ее мнением, как единственно верным.

— Ты очень на нее похожа, Сюзон, — сказал папа, садясь на стул, — не внешне, а по характеру. Не могу сказать, кто из вас упрямее. Но достаточно об этом. Я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать черты твоего характера. Я виделся с де ла Рошем, Сюзон.

— Уже? Ну и как?

— Мы откровенно поговорили и пришли к одному выводу. Медлить нельзя. С Каро мне не сладить, я даже спорить с ней не буду. Есть, конечно, и другие препятствия. Оказывается, он был женат и его жена недавно умерла. Представляю, какой скандал закатила бы Каро, узнав об этом. Другое дело, что есть правила приличия, не позволяющие мужчине жениться в другой раз, не подождав некоторое время. Есть определенные сроки для этого. Но я всегда считал, что правила приличия должны помогать людям поступать правильно, а не мешать. Так что, собирай вещи. Сегодня вечером, когда мама уснет, мы уедем. Полагаю, моего согласия хватит за глаза.

— О-о! — протянула я, хлопнув в ладоши, — папа, как здорово! Неужели, я больше не буду выслушивать мамины поучения? Сегодня мне хотелось разбить огромное блюдо.

— Да, я заметил, что ты сдерживаешься изо всех сил, — хмыкнул он.

— А куда мы поедем?

— Жан-Поль договорится с местным падре, он вас и обвенчает.

— О-о, — снова сказала я.

— Не мешкай, Сюзон, начинай собираться. Время позднее. Нужно успеть.

— Да, конечно, — я метнулась к двери, — сейчас позову Анну.

— Нет, Сюзон, — остановил он меня, — ни к чему привлекать слуг к этому делу. Анна служит у нас слишком долго и очень привязана к Каро. Ей может не понравиться то, что мы задумали. Справляйся сама. Не думаю, что это так трудно. И еще, Сюзон, — шагнув к выходу, папа обернулся, — запри дверь, хорошо? На всякий случай.

Я залихватски подмигнула ему, вызвав в родителе приступ сдерживаемого смеха. Он так и ушел, фыркая в кулак. Я повернула ключ в двери и повернулась к ней спиной.

Итак, вещи. Нужно собрать вещи. Конечно, я справлюсь. Что в этом сложного? Анна, к примеру, тратит на это от силы полчаса. Надо думать, я не глупее ее.

Выдвинув сундучок на середину комнаты, я бросилась к шкафу и распахнула его. Сначала платья. Хорошо, что их не так много, как следовало бы. Срывая с вешалок, я бросала их в сундук. Потом туда же полетели и туфли, и все остальное, что могло мне понадобиться. Жаль только, что я плохо представляла, что может мне понадобиться.

Через некоторое время вещи, которые я отобрала перестали помещаться. Я пыталась впихнуть их, но у меня ничего не выходило. Как обычно. Господи, как слуги справляются с такой сложной задачей? Ну, как закрыть этот проклятый сундук?

Я так долго думала над этой нешуточной проблемой, что сгрызла ноготь большого пальца и обнаружила это, когда уже было поздно. Спрятав руки за спину, чтобы не искушать себя, я смотрела на кучу вещей, не желающих влезать в сундук. Странно. Когда меня собирали на службу к принцессе, вещей было больше, но они все влезли. Почему же они теперь не вмещаются? Боже, ну и дела. Что же делать? Надо что-нибудь вытащить. Придется, иначе нельзя.

Раздался стук в дверь. Я подпрыгнула от неожиданности. Следующие полминуты пыталась запихнуть сундук под кровать, но проклятая крышка мешала. От досады и бессилия я пнула его ногой.

— Сюзон, — послышался за дверью приглушенный голос отца, — ты не заснула там? Это я.

— Иду.

Впустив отца в комнату, я пояснила:

— Я думала, это мама.

— Нет, Каро спит давно. Ты готова?

— Почти. Не могу его закрыть.

— Что?

В качестве ответа я указала пальцем на сундук. Глаза папы расширились:

— Господи, Сюзон, что ты туда напихала?

— Вещи, — раздраженно отозвалась я, — проклятые вещи. Что делать, папа? Я не могу закрыть его.

— Вытащи что-нибудь, — посоветовал мне он.

— Что? Там только самое необходимое.

— Ох. К тому же, у нас мало времени. Ладно, сейчас, — он с минуту подумал, — ясно. Ну-ка, сядь на него.

— Зачем?

— Давай торопись. Надо спешить.

— Да, но как я сяду?

— Сверху. На крышку. А я попробую его закрыть.

Я почти бегом направилась к сундуку. Отличная идея! Почему я сама до нее не додумалась?

Сундук удалось закрыть с большим трудом. Не помогло даже то, что я села на него сверху. Пришлось как следует попрыгать на крышке, уже забравшись на нее с ногами. Наконец, отец замкнул запор и облегченно перевел дух, утерев рукой пот со лба.

— Уф! Ну и работенка. Ладно, хватит. Пошли. Нам пора.

Взявшись за ручку сундука, он оторвал его от пола и тут же уронил обратно со страшным грохотом.

— Тише, — зашипела я, замахав на него руками.

Папа посмотрел на меня внимательным взглядом.

— Сюзон, детка, признайся сразу, там булыжники?

— Папа, ну откуда здесь булыжники! Нет, конечно. Там вещи.

— А такое впечатление, что булыжники. Надеюсь, ты не прихватила с собой книги?

— Только две, — призналась я.

— Господи помилуй, должно быть каждая весом в три пуда. Ох. Хорошо. Надеюсь, я не упаду с лестницы, таща такую тяжесть.

— Ой, не надо, папочка, ты тогда точно всех разбудишь.

В ответ на эти заботливые слова он окатил меня гневным взглядом и предпринял вторую попытку оторвать сундук от пола.

Я виновато потупилась. Все-таки, почему он такой тяжелый? Не из-за портрета же, правда? Или из-за часов, которые подарила мне бабушка и я не могла с ними расстаться.

Бедный папа совсем выдохся, пока дотащил сундук до кареты и пристроил его так, чтоб тот не выпал. У него был такой замученный вид, что я сдержала хихиканье, потому что смотреть, с каким видом он это проделал нельзя было без смеха. Но я предприняла героическое усилие для этого. Боюсь, в данный момент ему напрочь отказывает чувство юмора.

Промокнув лоб платком, отец взялся за вожжи. Не оборачиваясь, он прошипел сквозь зубы:

— Если ты немедленно не прекратишь, Сюзон, я не знаю, что с тобой сделаю.

— А что я делаю? — спросила я сдавленным голосом.

— Не вижу тут ничего смешного. Родной отец надрывается, таща твои чертовы вещи, а тебе смешно! Безобразие просто!

Этого я выдержать уже не могла. Закрыла лицо руками и уже не таясь засмеялась. Помолчав немного, папа присоединился ко мне. Наверное, потому, что сундук перестал висеть над ним подобно дамоклову мечу.

— Скверная девчонка, — заметил папа, отсмеявшись, — нет, чтобы посочувствовать.

— Я сочувствую. Но у тебя было такое выражение лица..!

Мы снова захохотали, на сей раз громко, не сдерживаясь. Хотя бы потому, что дом был уже далеко и мама не могла бы нас услышать.

Так что, у меня было превосходное настроение, когда мы подъехали к поместью де ла Роша. Я огляделась по сторонам, отмечая, что окрестности мне знакомы, стало быть кое-что все-таки удерживается в моей дырявой голове.

Де ла Рош встретил нас у входа. Он подал мне руку, чтобы помочь выбраться и заметил:

— Мадемуазель, вы великолепно выглядите. Но полагаю, вам все же стоило надеть плащ. Сегодня холодно.

Я с недоумением воззрилась на свое платье. А ведь верно, я без плаща. Странно. Я совершенно точно отложила его, чтобы надеть при выходе. Так почему же я его не надела в таком случае? Наверное, потому, что тогда мне было не до этого.

— О, кажется, я забыла его дома, — сказала я.

— Ничего подобного, — вмешался отец, — его не было в твоей комнате. Я специально осмотрел ее, прежде чем выйти.

— Да? А где же он тогда?

— Ты у меня это спрашиваешь?

Я пожала плечами, а потом меня озарило.

— О-о, наверное он в сундуке!

— Хочешь сказать, ты пихала туда все подряд?

Я промолчала, потому что он был прав. В какой-то момент я совсем не думала, что туда складываю. Ох, моя рассеянность меня погубит!

— Нужно его вытащить, — предложил де ла Рош, подозрительно кривя губы.

— Да, наверное, — признала я.

Отец воззрился на меня с ужасом:

— Сюзон, ты ведь не собираешься снова открывать этот проклятый сундук? Только не это. Это выше моих сил.

— Ладно, ладно, — успокоила я его, — не буду. Не так уж и холодно, если подумать.

— Я не могу вам этого позволить, мадемуазель, — возразил де ла Рош, — наверное, в этом доме найдется какой-нибудь плащ. Надо только поискать.

Мимо нас прошли слуги, с трудом затаскивая в дом мой злосчастный сундук. Отец проводил их понимающим взглядом и фыркнул. Потом рассмеялся.

— Ради всего святого, Сюзон, признайся, что там?

— Ну не знаю я, что там, — отозвалась я, — вещи. Прости, папочка, не могу перечислить, потому как не помню. Ты сам сказал, чтобы я собрала вещи. Вот, я и собрала.

— Надеюсь, там нет парочки кресел, мадемуазель? — осведомился де ла Рош с самым серьезным видом.

— Вот кресел точно нет. Они бы туда не влезли. И вообще, я не умею собирать вещи.

Они переглянулись и расхохотались. Я прыснула и присоединилась к ним. Кажется, папа быстро нашел общий язык с де ла Рошем. Даже по имени его называет. Сейчас, например, они выглядят как два старинных друга.

Слуга, подчиняясь приказу хозяина, вынес добротный черный плащ. Накидывая его мне на плечи, де ла Рош вполголоса заметил:

— Надеюсь, вы не будете против, мадемуазель, если я буду называть вас по имени.

— Конечно, нет, — согласилась я, — особенно, учитывая то, что вы собираетесь на мне жениться. Или вы станете занудничать и обращаться ко мне по всем правилам?

Он сдавленно фыркнул и оглянулся на отца. Тот хмыкнул и демонстративно отвернулся. Мне хотелось спросить, зачем он это сделал, но через секунду я поняла это сама.

Оглавление

1 глава. Она увидела убийство

2 глава. Приезд сестры

3 глава. Безутешный вдовец

4 глава. Поклонники

5 глава. Возвращение домой и сюрприз

6 глава. Приезд жениха

7 глава. Найден выход

8 глава. Вызов на дуэль

9 глава. Решающий разговор

10 глава. Ее выбор Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg