«Пути любви»

Часть I

Глава 1

Англия, 1830 год

Мимо нее прошествовала миссис Трюсбейл, обмахивающаяся своим огромным страусовым веером и на Гейл повеяло приторным запахом ее мускусных духов. Она мученически прикрыла глаза и судорожно сглотнула. Ее тошнило.

Рядом кто-то рассмеялся. Фальшиво. Пьяно. С каким-то булькающим звуком. Гейл поспешно открыла глаза и тут же посторонилась, когда какой-то разодетый денди, споткнувшись, чуть было не пролил на нее полный бокал шампанского.

— Прошу прощения-а!

Раскланявшись, он пошел дальше, а Гейл с ужасом наблюдала, как неподвижные, построенные на века стены бальной залы, начали на нее надвигаться.

Этот роскошный, украшенный мрамором и позолотой зал, вдруг показался ей слишком маленьким, чтобы вместить в себя ее и еще четыреста гостей, приглашенных по случаю помолвки молодой мисс Морстон с достопочтенным сэром Энтони Ричфилдом. Лепной потолок прямо-таки обваливался, сгущая и без того насыщенный духами, пудрой и кислым запахом шампанского воздух. Не будь этого фонтана, украшенного пухлыми херувимами, из глаз которых, словно слезы сочилось игристое вино, распространявшее тяжелый терпкий запах, были бы раскрыты эти огромные окна, что украшали противоположную от нее стену, ей не было бы так дурно. Малейший ветерок, малейшая свежесть или прохлада — принесли бы ей спасение. Но его не было.

Вокруг нее сновали люди, обдавая ее своими запахами — мускус, цитрус, что-то въедливо-цветочное… Стоявший возле фонтана пожилой джентльмен, втиснувший свою разбухшую фигуру в тесный сюртук, обливался потом и вытирал вспотевшую лысину муслиновым платком.

Шум в ушах нарастал, маленькие черные мошки перед глазами мельтешили все быстрее и быстрее… Она скоро здесь задохнется.

Гейл словно со стороны увидела себя — свое бледное потное лицо, с яркими точками на щеках, и полубезумным взглядом, среди этой разнаряженной веселой публики, фланирующей из конца в конец в ожидании танцев. Уже шумел оркестр, словно пробуя свои силы перед началом танцев, дамы все быстрее обмахивались веерами, шуршали шлейфами, джентльмены перед ними расшаркивались, а она — Гейл Элизабет Уолден, готова была заляпать этот сверкающий пол только что съеденным ужином и опозорить себя на веки вечные.

Глубоко вздохнув в себя этот липкий жаркий воздух, она, словно сомнамбула, направилась к выходу, мысленно представляя себе дамскую комнату и спасительную прохладную воду. И впервые, за эти полгода порадовалась тому, что ее уход остался никем незамеченным.

Дамская комната пустовала, что неудивительно — ведь вот-вот должны были начаться танцы. Стянув лайковые до локтей перчатки, Гейл налила в фарфоровый таз воды, обмакнула в него полотенце и прижала его к лицу. Ей сразу же полегчало. Она повторила эту процедуру по меньшей мере десять раз, пока не почувствовала, что ее лицо окончательно перестало гореть.

Взглянув на себя в висевшее на стене зеркало, она отстранено поправила выбившийся из прически локон, но тот через мгновение вновь вернулся на свое место и она безнадежно вздохнула. Какая разница, если она будет выглядеть слегка растрепанной? Никто и не заметит.

К ее глубокому сожалению, в ней не было ни одной хоть сколько-нибудь запоминающейся черты лица. Сколь она не всматривалась, ее взгляд ни разу не натыкался на что-нибудь выразительное, что-нибудь настолько прекрасное, чтобы кто-нибудь увидев ее раз, тут же обернулся или по крайней мере запомнил.

Нет, нет, она вовсе не была уродливой, уж за это-то она должна была благодарить Бога, ее даже нельзя было назвать дурнушкой. У нее были вполне правильные черты лица, стройная, среднего роста фигура и довольно хорошие волосы. Но всему ее облику не хватало какой-то яркости, какого-то может быть недостатка, который приковывал бы к себе внимание. Даже какой-нибудь родинки, и той было бы достаточно, чтобы отличить ее от миллиона других женщин. Но к ее сожалению, Англия была богата на таких как она — сероглазых, да светло-русых девиц на выданье…

Для нее все было бы не столь печально, если бы ее ежеминутно не сравнивали с ослепительной красотой кузины. Хотя какое тут может быть сравнение? Никто себя этим и не утруждал. Взглянув лишь раз на безупречную кожу и искрящиеся изумрудом глаза, никому и в голову не приходило, оторвать от них взгляд, и заметить на этом искрящимся фоне, сероглазое, с бледной кожей существо, коим являлась она сама.

Не помогали, ни новые прически, ни новые платья, ни новые знакомства. Там, где царствовала несравненная Селина Монтегью, не было места ни одной другой женщине.

И почему вдруг отцу пришло в голову отправить ее сюда? Неужели, он надеялся, что его дочь покорит светское общество?

Гейл невесело усмехнулась. Ну что ж, пора, наконец, взять себя в руки и вернуться. С трудом натянув на себе перчатки, она проверила, не осталось ли морщинок, и убедившись, что ее внешний вид вполне приличен, вышла. Но стоило ей появиться на пороге залы, и отметить про себя, что танцы уже начались, как Гейл остановилась.

Рядом с ней, «подпирая стены» стояла стайка унылых девиц, облаченных в такие же, как и она белые платья, с мрачным отчаянием наблюдавшие за танцующими парами. Их мамаши одарили ее косыми взглядами. Ясно, как день, что ее приходу здесь не рады. В их глазах, она была еще одним препятствием, стоявшим на пути счастья их чад, взбреди какому-нибудь дураку пригласить ее на танец.

Резко свернув к стеклянным французским дверям, Гейл вошла в затемненную оранжерею. Здесь было не так душно, как в зале и все же экзотические растения, коими так гордились покойные родители мисс Морстон, раскинув свои листья-щупальцы, источали такие же запахи. Но по крайней мере, тут было тихо.

Внимательно оглядев темнеющий сад, Гейл заприметила скамью, полускрытую тенями. Достаточно далекую, чтобы ее могли заметить из залы и достаточно близкую, чтобы кому-нибудь пришло в голову, что она скрывается. Идеальное место для отдыха.

Из залы донесся чей-то смех и ей показалось, что сюда кто-то приближается.

Не хватало еще нарваться на какую-нибудь парочку. Придется обмениваться любезностями, всем будет неловко… Если она сейчас же спуститься по ступеням вниз и обойдет несколько кадок с пальмами, то вполне успеет скрыться, оставшись незамеченной.

Обернувшись, не видит ли ее кто, Гейл торопливо начала спускаться по ступеням в сад, но неловко оступившись и каким-то образом наступив на юбку собственного платья, вдруг полетела куда-то вниз…

Первой мыслью, которая пронеслась у нее в голове — какой позор, если кто-нибудь увидит, что она упала. Вторая так и не успела прийти ей в голову, ибо неожиданно она на кого-то налетала…

Первым, на садовую дорожку упал мужчина, следом, прямо на него, упала и она. Еще в полете, пытаясь уменьшить все собственного тела, она выставила вперед руки, и согнула ноги в коленях. Но приземлившись, ее согнутый локоть попал мужчине под дых и он с шумом втянул в себя воздух.

Какой позор!!!

— Че-е-е-рт! Простите, мистер…

Гейл быстренько скатилась с мужчины, и в ужасе взглянула на светившиеся стеклянные двери. Кажется, никто ничего не видел.

И только мгновение спустя поняла, что именно она сказала!

Мужчина, кажется, ругался себе под нос, но она не особенно слушала, чувствуя, как от стыда у нее горят уши и багровеют щеки. Гейл с трудом приняла сидячее положение, сдула с лица локон и попыталась как можно быстрее встать.

Ну вот и все, сейчас они разойдутся, но прежде она, конечно, принесет ему свои искренние извинения, и все будет позабыто. Как будто и не было.

Но незнакомец, будто и не собирался вставать. Так что ей пришлось встать так, чтобы ее юбки хоть как-то загораживали распластавшееся на земле тело от светящихся дверей зала. Она даже чуть склонилась над ним, пытаясь заглянуть в искаженное от боли лицо.

— Мистер? — позвала Гейл, пытаясь привлечь его внимание. Ей пришлось откашляться, так как голос ее предательски дрожал от испуга. — Мистер, вам плохо? — повторила она.

— Проклятье-е. — Он, кажется, застонал.

— Вам помочь? Возьмите мою руку, я помогу вам подняться…

Он опять проигнорировал ее.

— Мистер?

— Да отстаньте, черт вас подери!!!

Он с шумом тяжело вбирал себя воздух и как-то согнулся, словно его мучила ужасная боль.

— Вас могут увидеть. — Оглядываясь на освещенный зал, недовольно проговорила Гейл.

— Убирайтесь!!!

Гейл чуть было не сделала этого. В конце концов, он непозволительно груб. Но мысль, что из-за нее он мог пораниться, не давала ей покоя.

— Может быть, позвать на помощь?

«Только бы он не согласился, — тут же подумала она. — Иначе ей придется объяснять, как он оказался на земле».

Он еще раз пробормотал какое-то замысловатое проклятье, но все же приподнялся, а потом, проигнорировав ее протянутую руку, встал сам, и, поморщившись, начал отряхивать свой костюм.

Она так и не решилась уйти, хотя видит Бог, ей очень хотелось — но как бы то ни было это она свалила его с ног и хотя бы ради приличия должна была извиниться. Рассеянно оглаживая собственные юбки, она тем временем всматривалась в незнакомца и пыталась определить, действительно ли с ним все в порядке… Так и не разобравшись, она все же рискнула поинтересоваться:

— У вас все хорошо? Прошу великодушно простить меня, мистер… — так как он явно не намеривался назвать ей собственное имя, Гейл, решила не обращать на это внимание. — Мне очень жаль, что я налетела на вас и причинила вам такую боль…

Он, наконец, поднял голову и взглянул на нее, хотя вряд ли что мог увидеть. Гейл стояла спиной к стеклянным дверям, в то время как он, наоборот, был хорошо освещен золотистым светом из залы. От изумления, она даже забыла, что еще хотела сказать.

«Матерь Божья! Разве такие бывают?!»

Перед ней стоял самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела в жизни. Даже не красивый, нет, это обыденное слово не совсем подходило, для такого как он… обольстительный. Да, да, именно обольстительный, словно специально созданный Богом для того, чтобы смущать женские взоры и вводить их в грех…

Узкое загорелое лицо, прямой нос, стальные глаза, смягченными длинными светлыми ресницами и чувственный, четко очерченный рот — все это великолепие принадлежало разгневанному незнакомцу с поджарым, худощавым телом. Цвет его волос было трудно определить — они были слишком короткие, но, кажется, имели нечто среднее между темным медом, или корой дерева — сплав коричневого с золотистым. Порочный, сказочно красивый и ужасно разгневанный… Он прищурившись пытался разглядеть ее, и его красивый рот был иронично поджат, что явно выдавало его настроение.

— Ну что, налюбовались?!

Гейл закрыла рот. Вот уж повезло, так повезло! Ну почему, она не налетела на какого-нибудь пожилого добродушного джентльмена?

— Я не давала повода, грубить мне.

— Да что вы говорите? Разве это я сшиб с ног человека?

— То, что я оступилась, это не повод…

— Оступились? Мисс, да вы даже не смотрели куда идете. — Его тон был резок и язвителен, словно он отчитывал школьницу. — На вашем месте, я бы по чаще смотрел себе под ноги, а не выворачивал шею, чтобы поглядеть, следует ли за вами ваш поклонник.

Гейл уже было хотела сказать, что у нее нет никакого поклонника, но решила, что не стоить говорить этому грубияну об этом.

— Вам тоже не помешало бы смотреть, куда вы идете. Тогда я просто бы пролетела мимо!

Он ухмыльнулся. И его голос неожиданно смягчился:

— Вряд ли вам тогда понравилось ваше падение.

— А я и сейчас от него не в восторге. Я лучше упала бы на дорожку, чем на такого брюзгу, как вы!

— Вот это да-а, мисс. — Его ухмылка расползлась по всему его красивому лицу. Он даже повеселел. — Да вы к тому же и нахалка!

— А вы грубиян!

Он ей иронично поклонился.

— К вашим услугам!

Гейл подняла повыше юбки и, не дожидаясь, пока он закончит раскланиваться, пошла к вожделенной скамье.

Скрытый листьями гигантского папоротника, что рос в двух деревянных кадках, стоявших по обе стороны от его кушетки, Джослин Стэнфорд граф Мейдстон, в который раз кинул скучающий взгляд на стеклянные двери, выходившие в летнюю оранжерею. Там по-прежнему никого не было.

Осторожно переменив положение затекшего от неподвижности тела, он внутренне простонал и тут же невольно хмыкнул. Он и не подозревал, что эти хрупкие на вид девицы, могут оказаться такими тяжелыми.

Мимо него проплыла миссис Трюсбейл, бросив в его сторону негодующий взгляд. Она не одобряла его самого, и уж тем более его поведения. Зачем спрашивается, один из самых завидных холостяков Лондона, отсиживается в этом темном углу, тогда, как в этом зале так много юных незамужних девиц?

Он проводил ее беспечным взглядом, нисколько не беспокоясь по поводу того, что эта старая перечница, держащая в страхе весь город свой способностью в одночасье разрушить репутацию любого, несколько подозрительно взглянула на двери оранжереи. Наверняка, ее чуткий на сплетни нос, учуял, что здесь что-то не так. Но она не стала задерживаться, а прошествовала мимо. На сей раз, знаменитый «нюх» подвел ее.

Когда же, наконец, появится эта девица? Джослин еще раз вгляделся в темнеющие стеклянные двери. Вот уже более получаса прошло, как он сидит на этой неудобной кушетке, скрываясь от остальных гостей и караулит ее возвращение. Может быть, в саду есть запасной выход, и она уже ушла?

Он почувствовал досаду, даже некоторое разочарование, ведь он так и не разглядел ее как следует. Конечно, вряд ли она будет настолько ослепительно хороша, как Селина Монтегью… Хотя, чем черт не шутит, возможно она будет также красива — мало ли, вдруг она то самое открытие сезона, о котором он еще ничего не слышал? Но вряд ли ему повезло настолько.

Он даже легонько вздохнул, поняв, что такое везение действительно вряд ли возможно. В последнее время, такое понятие как «везение» вообще исчезло из его лексикона. С тех самых пор, как Энтони вконец решил остепениться…

И куда спрашивается, тот так спешит? Они с Беа знакомы с самого детства, они никогда не были страстно влюблены друг в друга и оба были еще довольно-таки молоды, по крайней мере тридцать лет для мужчины это еще не старость.

Однако с той поры — месяц назад, как Тони решил остепениться, его привычная жизнь полетела в тартарары. Оказалось, что не так уж и весело бродить одному в поисках приключений… Ему стало скучно.

Проклятый лицемер Энтони, нацепив на себя чопорный вид, вдруг объявил, что ему все надоело и он решил наконец жениться. С его — Джоса, точки зрения, это не лучший способ поменять жизнь, но он не намеривался встревать в намерения друга. Тот всю жизнь прожил с осознанием того факта, что он в конце концов женится и не на ком-нибудь — неведомой, мифической избраннице, а на Беатрисс Морстон. Только вот он никак не ожидал, что эти вот «намерения» лучшего друга, скажутся на нем самом.

Прослышав о помолвке, его матушка, словно с цепи сорвалась — денно и нощно разглагольствуя о радостях отцовства, ответственности перед потомками, о своей надвигающийся старости — что было очень смешно!, и наконец, начала приглашать к ним в дом незамужних девиц. Причем настолько унылых — помилуй Бог, он очень любил женский пол — что даже этой его любви оказалось недостаточно, чтобы он мог просидеть в их компании более получаса. Естественно он подозревал, что все это она делает нарочно, желая подтолкнуть его к поиску более подходящей кандидатки, но изо всех сил делал вид, что не понимает.

С невинным видом, он сообщал матушке, что отправляется на очередную встречу с мисс Темплетон, а затем зайдет и к мисс Вейрат. С видимым удовольствием шел сопровождать на прогулку Селину Монтегью, и каждый раз, уныло вспоминал Тони.

Даже эта помолвка, что так помпезно начиналась, превратилась в скучнейшее мероприятие. Ему приходилось отсиживаться на этой неудобной кушетке, скрываясь от надоедливых подружек его матери и мечтать о том, чтобы как можно быстрее отсюда убраться…

Да, ему было тоскливо. На его же глазах, его собственный друг гробил свою жизнь и пытался выглядеть довольным.

Не то чтобы он был против Беа, отнюдь, та была довольно привлекательна и вполне мила характером, она даже нравилась ему… в какой-то мере… но она была слишком спокойна, слишком хладнокровна для Энтони.

Джос услышал громкое перешептывание где-то слева от себя, затем послышалось хихиканье и стайка девиц в белых платьях, изо всех сил пытающихся привлечь его внимание, прошлась мимо него. Он не стал принимать скучающий вид — зачем?, ведь поблизости не было его матери, — и всем им задорно улыбнулся. Те еще больше оживились, заволновались, но так и не подошли к нему — не осмелились, хотя, случись это, они бы его чрезвычайно порадовали. Он проводил их внимательным взглядом, оценивая их шансы в предстоящей свадебной гонке и тут же увидел, как стеклянные двери зимнего сада приоткрылись.

На минуту, девицы в белом закрыли ему обзор, и он ничего не видел, кроме пенных белых юбок, затем они наконец удалились, и его пытливому взору предстала она…

Он был немного разочарован, ибо ожидал куда большего.

Вполне приятное лицо, но так, ничего особенного, разве что фигура, особенно грудь, была куда больше, чем можно было ожидать от такой малышки. В том, что эта была имена та особа, он уже не сомневался. Она отряхнула юбку своего белого платья, словно сомневаясь в его чистоте и подозрительно огляделась. При этом ее тонкие красивой формы брови нахмурились. Но наткнувшись на его внимательный взгляд, ее лицо тут же разгладилось и прямо-таки оледенело в свой неприступной высокомерности. Повыше задрав нос, и всем своим видом изображая оскорбленное достоинство, она решительно направилась к миссис Монтегью.

Джослин довольно улыбнулся. Впервые, на его памяти он встречал подобную нахалку. Пожалуй, она даже ему понравилась. По крайней мере, это было что-то свежее, особенно на фоне всеобщего лицемерия…

Заметив стремительно летящую к ней девицу, миссис Монтегью перестала хмуриться, и кажется, даже испустила вздох облегчения.

— Дорогая, где ты пропадала? — услышал Джос ее обеспокоенный вопрос, но она тут же поняла собственную ошибку и улыбнулась проходящей мимо старой карге миссис Трюсбейл. Та уже навострила уши, и даже оглянулась на оранжерею, словно надеясь увидеть там растрепанного поклонника этой девчонки. Но его там конечно же не было.

— Разве вы не видели меня, тетя? — Джос отметил про себя, что разговаривая с теткой, она все же нервничала, видимо догадывалась, что он прекрасно их слышит. — Я же кивнула вам, когда пошла подышать свежим воздухом, здесь так ужасающе душно…

— Да, ты права, я сама задыхаюсь… — Миссис Трюсбейл прошла мимо, решив, что такой разговор не заслуживает ее внимания и Алисия Монтегью тут же перестала делать утомленный вид. Но она понизила голос, так что Джос уже не мог расслышать, что именно она говорит своей племяннице, разве что догадываться, что говорили они именно о нем. Он испытал досаду, так как ему хотелось узнать, что о нем говорят, но именно в этот момент к нему подошли Тони и Беа, так что он был вынужден и вовсе отвлечься.

— Пока ты отсутствовала, — недовольно прошептала Гейл Алисия, покачивая своим шелковым тюрбаном, — ты пропустила самое интересное. Не часто наше общество удосуживается чести видеть перед собой графа Мейдстона. Обернись тихонько, вот он, сидит в углу на кушетке и разговаривает с женихом и невестой…

Гейл послушно обернулась. Сердце екнуло, когда она вновь взглянула на него, слава Богу, он уже на нее не смотрел. Увидев его при свете, она еще больше поразилась красоте этого мужчины. Он был не просто симпатичен, «смазлив», как хлестко иногда говаривала Алисия, давая характеристику какому-нибудь из поклонников Селины, нет, он был невероятно, божественно прекрасен и что очевидно, прекрасно осознавал это.

— Он несколько лет пропадал за границей, — продолжала Алисия, — но по слухам, матушка призвала его к себе, дабы он наконец, образумился и начал подумывать о будущем потомстве. В конце концов он не так уж и молод — тридцать, это кое-что, да значит. Но даже за этот год, что он провел здесь, он не сделал ничего путного. Естественно, аристократу, человеку с такой фамилией, — Алисия со значение протянула слово «такой», — не пристало заниматься делами, но даже его батюшка, упокой Господь его душу, был куда более серьезным человеком… Но ты и представить себе не можешь, какой ажиотаж вызвало его появление в свете — такой красавец, граф, да к тому же при деньгах! Его еще вполне можно образумить… при правильном, конечно же руководстве.

Тетка и племянница одновременно повернули головы в сторону толпы, плотно окружающую юную Селину Монтегью, пытаясь разглядеть ту, за спинами ее поклонников.

— Он прекрасно подойдет Селине, — холодно констатировала Гейл.

— Ты тоже так думаешь? Но я даже не заикаюсь об этом, ты же знаешь, она такая своенравная девочка…

И действительно, казалось более подходящей пары было трудно сыскать. О красоте зеленоглазой блондинки Селины Монтегью слагались легенды. Та могла одним лишь взмахом своих прекрасных ресниц заставить мужчину, не только потерять голову, но и сделать все то, что она считала для себя необходимым.

— Бог мой, Гейл, только не оборачивайся, — воистину Алисия обладала двойным зрением, ибо разглядывая свою дочь, она как-то умудрилась заметить, что твориться у нее за спиной, — к нам идет граф. Ну же, улыбнись, не надо так хмуриться, на нас же все смотрят.

Уже подходя к ним, Джос успел заметить, как она переменилась в лице и что-то залепетала о том, что плохо себя чувствует. Ясное дело, хочет удрать, но он не дал ей и шанса.

— Миссис Монтегью, как приятно вас видеть!

— Граф! — нараспев пропела Алисия и широко заулыбалась, подавая ему руку. Она чуть было от радости не шлепнула его веером, но вовремя удержалась. — Вы такой угодник, помилуй Бог, что мне даже не ловко…

— Ну что вы, мы же старые друзья. — Его взгляд шутливо сверкнул и он намеренно долго задержал свой взгляд на Гейл, так что Алисия сразу опомнилась и начала их представлять друг другу.

За это время Гейл уже успела прийти в себя, и поняла, что этот тип не намерен распространяться об инциденте, произошедшем в оранжерее. По крайней мере не при ее тетке. Однако, шутливые искры в его глазах не сулили ничего хорошего.

— Могу ли я пригласить вас на танец, мисс Уолден? — Джос слегка склонил свою голову, но перед этим не забыл сардонически улыбнулся.

Он прямо-таки издевался над ней.

— Нет. — В тон ему приторно-сладко заулыбалась Гейл.

— Гейл! — возмущенно пробормотала ее тетушка. Веер ее усиленно запорхал и она с ужасом посмотрела на графа. Ее небольшие от природы глаза, расширились, большая грудь колыхнулась, а открытая вырезом платья шея побагровела. Он отвел от нее взгляд и снова взглянул на мисс Уолден.

Ей же казалось, что он лишь забавляется. С его губ так и не слетала ироничная усмешка, а глаза, словно подначивали на еще большие глупости. В них так и плескались чертики, отчего Гейл, чувствовала приятное ощущение вседозволенности.

— И все же, не откажите мне в такой любезности… — граф снова склонил свою голову. И Гейл показалось, что он еле сдерживает себя, чтобы не засмеяться.

Заметив, что ее племянница вновь качает головой, Алисия поспешила вмешаться:

— Конечно, она согласна. — И для пущей уверенности даже подтолкнула ее к графу.

Гейл нехотя пришлось сделать небольшой реверанс. На них уже стали обращать внимание. Граф тут же собственнически взял ее под руку и вывел на середину залы, так что многие даже посторонились, освобождая им пространство. Оркестр, словно в угоду ему, заиграл вальс.

Некоторое время они молчали. Мисс Уолден игнорировала его усмешку и смотрела куда-то в сторону, он же, смотрел ей прямо в лицо, детально изучая каждую его черточку и ждал подходящего случая, чтобы заговорить.

При близком рассмотрении, у него оказалась прозрачная кожа цвета сливок, огромные темно-серые глаза и пара веснушек на переносице. Мягкие, пухлые губы — сейчас несколько настороженно поджатые, и как от отметил ранее — красивые разлетающиеся брови.

— Вы так и будите стыдливо молчать и делать отсутствующий вид, мисс Уолден?

Она встрепенулась.

— Что-то вы стали чересчур любезны, сэр. Ранее подобных глупостей я за вами не замечала!

Она сердито посмотрела на него и у нее вновь появилось то странное — восторженное выражение лица, которое ему так не понравилось еще тогда, в оранжерее. Меньше всего ему хотелось бы, чтобы она вообразила, будто влюблена в него. Но именно это сейчас и происходило, как впрочем со всеми впечатлительными девицами, стоило им увидеть его лицо.

Даже не подозревая о его мыслях, Гейл думала только о том, что вблизи он оказался еще более красивым, чем ей показалось вначале. У него были очень выразительные, прямо-таки гипнотизирующие голубовато-серые глаза, опушенные длинными стрельчатыми ресницами. И четко очерченные, словно вздутые и налитые кровью губы. Они хорошо, больше чем что-либо другое, передавали его настроение. Они могли улыбаться — обольстительно, холодно, презрительно, безразлично… понимающе. И сейчас они улыбаются понимающе, словно он догадывается о ходе ее мыслей. Она поспешно отвела от него взгляд, но было уже поздно.

— Не стоит так краснеть, мисс Уолден, — ехидно прошептал он ей почти в ухо, — иначе я подумаю, что чертовски вам нравлюсь.

Гейл с особым злорадством наступила ему на ногу — в отличие от него, у нее были каблуки. С его лица тут же исчезла самодовольная ухмылка и он поморщившись, сбился с шага, бросив на нее довольно хмурый взгляд.

— Ах, простите меня милорд.

Она невинно захлопала ресницами.

— Что-то я не слышу в вашем голосе ни капли сожаления.

— Ну что вы, я так искренне огорчена. — Она позволила себе улыбнуться, не дай Бог, он воспримет ее слова всерьез. — С моей стороны это так неуклюже, наступить вашей милости на его драгоценную ногу.

— Злюка! — пробормотал он. — Ну, ничего, мисс, придет и мой черед.

— О, это угроза?

— Всего лишь обещание. — Пробурчал он, прикрыв свои пытливые глаза длинными, почти что женскими ресницами.

Даже это легкое недовольство, не портило его внешней привлекательности. Но она заставила себя не разглядывать его, тем более с таким жадным любопытством — не дай Бог он заметит и опять скажет ей что-нибудь провокационное.

— Сегодня воистину у вас кровожадные планы. — Как оказалось, он был не в настроении «дуться», и вновь принялся подначивать ее. — Вначале вы пытались прикончить меня в оранжерее, теперь же захотели лишить ноги. Должен отметить, что впервые встречаю столь кровожадную мисс, как вы.

— Не стоит преувеличивать. — Гейл попыталась сказать это безразличным тоном, однако против воли опять покраснела, ей стало неловко, что он припомнил ей то падение в оранжерее.

— Преувеличивать? Отнюдь! — его рука, поддерживающая ее за талию, дрогнула. — У меня до сих пор болит все тело и я уверен, что завтра оно все сплошь покроется синяками.

— Это говорит лишь о том, что оно у вас слишком нежное. — Она уже хотела было иронично усмехнуться, чтобы еще больше подчеркнуть его изнеженность, как до нее дошло, что, то, что она только что произнесла, выглядело довольно двусмысленно. Она тут же с ужасом взглянула на него и ее догадки подтвердились.

— Как, как, вы сказали, — его правая бровь выгнулась дугой, а губы стали расползаться в улыбке, обнажавшей белоснежные зубы, — … нежное ? Подумать только, как быстро вы успели ощутить…

— Вы меня не так поняли!

Их разговор стал казаться ей еще более нереальным — неужели, они как ни в чем не бывало, разговаривают на столь деликатную тему? Но ему по-видимому, было все ни почем, ибо он с особым удовольствием, возразил ей:

— Что вы говорите. Хотя признаться, я не польщен. Честно говоря, даже огорчен, я уверен, что ни одному джентльмену, да впрочем, и не джентльмену, было бы неприятно узнать о их… мм, изнеженности.

То ли с ней сыграло шутку воображение, то ли он действительно после этих слов, еще крепче прижал ее к себе. Гейл нервно пробормотала:

— Сами виноваты. И потом, я вовсе не приглашала вас продолжить наше знакомство.

— Ну, вряд ли так можно это назвать…

— Вы так и будете подначивать меня? — ей надоело все время краснеть и выслушивать от него колкости. Она с вызовом посмотрела на него, давая понять, что не желает в таком случае продолжать их «знакомство»».

— Позвольте, дать вам один совет, мисс Уолден, так сказать на будущее…

Она деланно приподняла брови и нахально заявила:

— О, сейчас последует проповедь от умудренного жизнью и опытом человека!

Против воли, Джос почувствовал себя задетым. Вот тебе и юная провинциалка! Ее нисколечко не смущает, что она разговаривает с самим графом. Никакой почтительности. Высший свет такого поведения не одобрит, так что вряд ли ее ждет успешный взлет, особенно на фоне ослепительной красоты ее кузины.

— На вашем месте, я не отвергал бы так легко советы старших.

— Даже и не пытайтесь поддеть меня за счет моего возраста. Мне уже давно девятнадцать.

— Так много?

Теперь она вновь смутилась, а он почувствовал себя негодяем. Как это он забыл, что в его планы вовсе не входило чем-либо задеть ее. Совсем наоборот, он хотел приобрести ее в качестве своей подруги.

— Не бойтесь, я никому не скажу.

Она подняла на него свой взгляд и вдруг улыбнулась.

— А я и не боюсь. Мне все равно, тем более, что это вовсе и не секрет. — Ее улыбка стала еще более проказливой. — Танец закончился.

До него не сразу дошло, что именно она сказала. Он еще держал ее в своих объятьях и чувствовал себя сраженным — этим лукавым изгибом губ, преображающим все ее лицо, веселым искрам в глазах, легкому довольному румянцу. Опомнился он только тогда, когда она перестала улыбаться и выразительно посмотрела в сторону.

Что это с ним? Почему эта вполне обыкновенная девица, у которой к тому же веснушки, вдруг на какой-то миг показалась ему… красивой? Нет, нет, не то, скорее очаровательной.

Джос вновь по-хозяйски завладел ее рукой, и решительно идя сквозь толпу, быстренько препроводил ее к Алисии. На прощание, словно невзначай, он слегка сжал ее предплечье и тут же отпустил, обращаясь к ее тетке:

— Миссис Монтегью, ваша племянница покорила меня своей грацией, танцевать с нею было сплошное удовольствие…

Если бы Алисия, следила бы за ними на протяжении всего танца, то поняла бы, что это насмешка — об этом весьма ощутимо «говорила» его нога. Но та лишь горделиво кивнула. А он же, раскланявшись, тут же покинул их, даже не сделав попытки, задержаться подольше и продолжить беседу.

Гейл с некоторой тоской посмотрела ему вослед. Она так и не поняла этого последнего пожатия. Что это было — прощание или безмолвное обещание продолжить «знакомство»?

Никто из присутствующих и не догадывался, что за ослепительной улыбкой Селины Монтегью скрывалось отчаяние.

Эта улыбка так намертво приклеилась к ее лицу, что даже если она и захотела, то попросту не смогла бы перестать улыбаться. Ей стало казаться, что и по окончанию бала она будет улыбаться, и ложась спать, и во сне, и при пробуждении. Что теперь, эта маска лицемерного веселья будет с ней всегда.

И вот пока это лицо улыбалось, восхищая мужчин искрящимся блеском глаз и волнительным румянцем, отчего эти глупцы воображали, что она волнуется из-за кого-то одного из них, пока слышался ее легкий грудной смех и она кидала на кого-нибудь пронзительные взоры — ее душа разрывалась на части.

Стоило ей увидеть его — пожалуй, единственного мужчину в зале, кто был поглощен другой женщиной, а не ней, она в который уже раз задавала себе один и тот же вопрос — ну, почему?!

Зачем Энтони сделал это? Почему он предпочел ей — такой сказочно-красивой, как убеждали ее многие из мужчин, какую-то невзрачную Беатрисс?

Селине хотелось кричать, топать ногами, трясти Энтони как бездушную куклу, пока он не опомнится и наконец, по-настоящему не посмотрит на нее. По-настоящему, заинтересованно, как остальные мужчины — но, он проявлял редкостное безразличие. Его не волновало, что она окружена поклонниками, он не замечал, что большинство его гостей столпились в противоположной от жениха с невестой стороне, что становилось уже и вовсе неприличным. Нет, он не обращал на это никакого внимания, ибо был полностью поглощен своей невестой, которая в своей обычной ироничной манере что-то рассказывала ему, а он ей улыбался. Отнюдь не снисходительно, нет, такой улыбкой он улыбался только лишь ей — Селине, своей же невесте он улыбался по-настоящему.

Ее сердце разрывалось на части, каждый раз когда она видела эту его улыбку. Внутри нее с ужасающей быстротой образовывалась какая-то ледяная пустота, тело застывало и даже малейшее движение давалось ей с трудом — так что она напрочь отказалась от танцев. Она умирала, медленной мучительной агонией, с каждой его улыбкой обращенной не к ней, с каждым взглядом, кинутым на его будущую супругу. Впервые, она испытывала это беспомощное и такое беспощадное чувство, как ревность.

Но помимо этой пустоты, ревности и обиды, в ней довлел страх — страх, что все заметят ее состояние и начнут смеяться. Особенно женщины, которых она никогда не понимала, кроме разве что своей матери и Гейл, с которой выросла вместе.

Как бы смеялись все эти женщины, что сейчас подпирали стены, в ожидании своих мужчин, если бы поняли, что она страдает от ревности. Они бы злорадствовали, припоминая ей, все ее выходки, закатывались бы от хохота в истерике, видя, как она мучается, исподтишка наблюдая за женихом и невестой. А какая-нибудь сердобольная особа еще бы и пожалела ее!

Селина бросила короткий, пренебрежительный взгляд в сторону женщин. Нет, эти гусыни даже и не думают об этом. Но дай им только повод… Оступись она хоть раз и ее навеки заклеймят позором.

Она перевела взгляд на своего мучителя и против воли, выражение ее глаз изменилось. Но тут же вновь стало прежним, заметив рядом с ним его невесту.

Какая же эта глупость — выйти замуж за друга детства! Лорд Энтони Ричфилд, еще будучи несмышленым карапузом рос вместе с малышкой Беатрисс, и их родители еще тогда предвкушали подобный брак, мечтая объединить свои семьи. Состояние к состоянию, родословная к родословной.

При всем этом раскладе, Энтони просто не мог по-настоящему любить Беатрисс. Ведь они выросли вместе, чуть ли не как брат и сестра.

Селина увидела, как помолвленные двинулись в противоположный от нее угол залы, остановились возле кушетки и заговорили с каким-то человеком. Она еще не видела кто это, но заметила, что губы Беатрисс — у нее были тонкие губы, изогнулись слегка насмешливо и она протянула кому-то свою руку.

Селине загородили обзор чьи-то плечи и она слегка отошла в сторону, тут же бросив на владельца этих плечей игривый взгляд, тот вновь что-то заговорил, но она не вслушиваясь, улыбалась ему ничего не значащей улыбкой.

Этот кто-то был Мейдстон — лучший друг Энтони. О них часто говорили, что Мейдстон — был красив как бог, а Ричфилд — как дьявол.

И правда, в облике Энтони было что-то дьявольское. Смуглый, черноволосый, да к тому же с прожигающими насквозь синими глазами. От таких глаз ничего не скроешь — они вытягивают душу, видят самую твою суть и заставляют колотиться бедное женское сердце. Селина, как сейчас помнит тот момент, когда впервые среди множества по щенячьи влюбленных в нее глаз, заметила эти — все понимающие, и слегка насмешливые. Впервые, мужчина смотрел на нее без привычного для нее восхищения, но как ни странно, это не обидело ее, скорее наоборот, заинтересовало. Неприступный лорд прочно запал ей в душу, но как она и не старалась, ему она была безразлична.

Джослин же производил совсем обратное впечатление, но Селина не обманывалась на его счет. Да, казалось, что ему нравиться всеобщее обожание, что он открыт для всех, и любит побеседовать, но это тоже была маска. Селина любила Джослина, но вовсе не той любовью, которую принято понимать под этим словом. Если сталкиваешься с такими мужчинами, как Энтони и Джослин — то необходимо выбрать кого-то одного из них, второго же воспринимать как друга. Иначе нельзя — иначе ты просто сойдешь с ума. Так что половина женского населения Лондона была влюблена в Джослина, половина вздыхала по Энтони.

Как это ни странно, она ведь никогда не была солидарна с остальными женщинами, но сейчас, как и та, вторая половина — оплакивала эту злосчастную помолвку.

Ну, почему, Энтони?! Почему ты все-таки решил жениться?!!!

Нет, он никогда не давал ей повода думать, что между ними может быть что-то кроме дружбы. Скорей, будь она простодушна, этого можно было ожидать от Джослина, но никак не от Энтони.

Да, пару раз он сопровождал ее на прогулках; как и все остальные приглашал на танцы; а иногда, о, это было самым приятным! — случайно столкнувшись с ней на каком-либо рауте, предпочитал вести с ней длинные беседы, игнорируя остальных собеседников, так что она порой даже обманывалась на его счет, воображая того, чего не было. Безусловно, Энтони каждый раз с видимым удовольствием приветствовал ее и всегда был рад их «неожиданным» встречам. Однако, никогда, не при каких обстоятельствах, он не выходил за рамки необременительной дружбы. Даже сейчас — празднуя собственную помолвку, он включил ее в список приглашенных, как давнего друга…

— Кажется, мисс Монтегью, вы совсем не слушаете меня…

Селина вздрогнула, поняв, что смысл сказанной фразы дошел до нее лишь спустя тридцать секунд и ее «собеседник» молча ждет, заметила ли она это или нет.

— Даже не знаю, что и сказать вам на это, Джон. — Селина тут же опустила ресницы, зная, что он воспримет это как смущение и зная, что он залюбуется тем, какие они пушистые, черные, как красиво в их обрамлении смотрятся ее глаза.

— Ты ей наскучил, Реймонд! — засмеялся стоявший рядом другой поклонник. — Даже я устал слушать об этом Шекспире и твои неловкие попытки продекламировать что-нибудь из его пьес.

— А вот вы и ошибаетесь, мистер Хенли, — она намеренно обратилась к Хенли официально, в то время, как Реймонда — ее давнего поклонника, она вот уже как год позволяла себе называть просто по имени. — Мне нравится Шекспир!

— Тогда вы просто не можете отказаться от моего предложения! — Быстро произнес мистер Реймонд, явно обрадованный, что она встала на его защиту и уже успев позабыть, что не далее как минуту назад, она не обращала на него никакого внимания. — «Гамлет» в «Друри-Лейн» на следующей неделе — у меня там абонирована ложа.

— Но вы же понимаете, что я не могу пойти туда с вами одна, без маман и…

— Ну что вы, я имел в виду не только вас, моя очаровательная мисс Монтегью, но и конечно же и миссис Монтегью и мисс Уолден…

Селина опять перестала слушать, зная, что за этим опять последуют перечисления ее достоинств, уверения в уважении к ее матери, Гейл и… О, Боже!!! Неужели это Гейл танцует с Мейдстоном?!

Она постаралась скрыть собственное изумление, одарив Реймонда самой обещающей улыбкой, так что он даже застыл, мгновенно забыв, о чем он ей только что говорил. И пока он приходил в себя, она намеренно скромно отвела от него взгляд, словно застеснявшись своего поступка, хотя на самом-то деле, это была всего лишь уловка, для того чтобы она спокойно смогла рассмотреть танцующих.

Сомнений быть не могло — да, это была ее сестра. Именно ее шелковое белое платье с зелеными лентами, ее маленькую фигурку и обнимал своими руками «золотистый Бог Лондона». И сейчас, в эту минуту, Гейл вовсе не казалась несчастной.

Прибыв в Лондон, она очень изменилась. Из жизнерадостной кузины, которая вечно придумывала различные проказы, она превратилась в безразличную, угрюмую девушку, так что Селина и не знала, что с этим поделать. Она как могла, пыталась развлечь ее — таскала за собой на приемы и рауты, посещала с ней знакомых, вместе с ней встречала своих, ходила вместе по магазинам, совершала прогулки, но ничего из этого не помогало.

Ей было и невдомек, что рядом с ней, Гейл чувствовала себя невидимой. Теперь она была всего лишь дополнением к несравненной Селине. Неким приложением, нагрузкой, с которой не надо считаться, но надо терпеть, ибо по странной прихоти этой красавицы, она явно любила ее.

Никто и не подозревал, что будучи детьми, обе девочки воспитывались в провинциальном Хемпшире. И что из них обеих, более красивой считалась именно Гейл. В то время, Селина была слишком высокой — она быстро росла, и какой-то слишком худой. Острые коленки и локти, выступающие скулы и угрюмый характер — она самой себе казалось состоявшей из одних углов. Тогда как Гейл была очаровательным ребенком, которого все обожали брать на руки, сюсюкаться и предрекать ослепительное будущее. Маленькая, круглощекая, со светлыми кудряшками (ее мать денно и нощно накручивала эти тяжелые непослушные локоны), с большими доверчивыми серыми глазками и проказливой улыбкой ангелочка.

Но время шло, Селина расцветала, а Гейл так и осталась очаровательным ангелочком, разве что стала стройнее, да пропали ее округлые щечки. Селина после смерти отца переехала в Лондон, и к ней пришел долгожданный успех, а Гейл так и осталась в провинциальном Хемпшире…

Танцы прекратились и Джослин раскланявшись с ее матерью направился к Энтони. Тот что-то сказал ему и Джослин весело расхохотался. Ему в унисон заулыбалась Беатрисс и Энтони склонил к ней свое лицо…

Ну почему, Энтони?! Почему?!

Глава 2

— Я вас любил когда-то.

— Действительно, принц, мне верилось.

Джослин оторвался от лицезрения актрисы, которая играла Офелию и взглянул на противоположную от него ложу, туда, где, сжав перила балкона, сидела мисс Уолден. Он уже знал следующую реплику Гамлета, ему неоднократно приходилось смотреть сие бессмертное произведение Шекспира, но он хотел посмотреть, какое впечатление произведут эти слова на впечатлительную мисс Уолден.

Она очень напряженно смотрела на разыгрываемый перед ней спектакль. Чуть нахмурив лоб и сдвинув свои изумительно красивые брови. И, пожалуй, была единственной, кто так напряженно следил за сюжетом.

Нет, в «Друри-Лейн» играли великолепно, недаром этот театр получил привилегированное право ставить на своих подмостках Шекспира. Подобной чести удосужился только более современный «Ковент-Гарден». Но собравшаяся сегодня публика, казалось, была не расположена смотреть спектакль. Почему-то именно сегодня, все предпочитали обмениваться сплетнями, обсуждать своих соседей или показывать себя. Может оттого, что они уже не раз смотрели «Гамлета», или оттого что состав актеров был все тот же… Но как бы то ни было, чтобы привлечь внимание публики, актерам, наверное, надо было бы выбежать на эту сцену голыми.

— А не надо было верить. — Мисс Уолден вздрогнула. Но Джослин так и не понял, кого ей было жаль — принца, Офелию или их обоих. — Сколько ни прививай нам добродетели, грешного духа из нас не выкурить. Я не любил вас!

— Тем больней я обманулась. — С горечью сказала псевдо Офелия.

— Ступай в монастырь . — Безжалостно отвечал ей «принц Датский». — К чему плодить грешников? Сам я — сносной нравственности. Но и у меня столько всего, чем попрекнуть себя, что лучше бы мря мать не рожала меня. Я очень горд, мстителен, самолюбив. И в моем распоряжении больше гадостей, чем мыслей, чтобы эти гадости обдумать; фантазии, чтобы облечь их в вплоть, и времени, чтоб их исполнить. Какого дьявола люди вроде меня толкутся меж небом и землею? Все мы кругом обманщики. Не верь никому из нас.

Мисс Уолден по-прежнему внимательно смотрела на сцену и переживала. Это куда больше кричало о ее провинциальности, как если бы она сама во всеуслышание заявила об этом. И если бы сидящая в зале публика, удосужилась взглянуть в ее сторону, ее бы тут же обсмеяли. Лондонцы довольно часто посещали театр — он перестал быть для них «святилищем». Так что хорошо, что кроме него на нее никто не обращал внимания. Его «провинциалка» стала бы предметом ядовитых сплетен.

Совсем наоборот ее сестра — Селина. Большинство присутствующих здесь мужчин то и дело завистливо поглядывали на их ложу, и Джос был уверен, что даже актеры особенно старались, чтобы привлечь к себе внимание этой красавицы. Но напрасно. Та отчаянно стреляла глазами по сторонам, смеялась над какой-то неумелой шуткой мистера Реймонда — тот никогда не умел шутить «умело» — и напропалую кокетничала. Все взгляды были прикованы только к ней, мимоходом обходя сидящую рядом кузину. Серое размытое пятно, не более.

Спроси, какого цвета волосы у мисс Уолден, вон у того, жадно таращившегося юнца с низов, тот не ответит. Хотя ему приходится, аж голову выворачивать, чтобы со своего ракурса, видеть прекрасную мисс Монтегью, которую ему загораживала маленькая фигурка «провинциалки». А зря. У нее пшеничные, почти белокурые волосы. Очень насыщенный, красивый цвет, хотя, по мнению многих, не идущий ни в какое сравнение с золотистым блеском великолепной Селины. Яркой, ослепительной Селины.

Она нравилась и ему. Его восхищало ее умение постоять за себя и вынуждать мужчин говорить то, что хочет именно она, а именно, о ее красоте, уме и что там еще у нее имеется. К тому же она была очень, ну очень красива, и он сам не раз любовался чистотой ее кожи, да блеском этих изумрудных глаз. Но, с такими как она, этими красивыми самолюбивыми женщинами, ему быстро становилось скучно…

Чувствуя смутное беспокойство, Гейл нехотя оторвала свой взгляд от сцены, и тут же увидела его. Она вдруг так неожиданно обрадовалась, что ее бедное сердце на миг остановилось. Он здесь!

После того вечера, она очень долго не могла сомкнуть глаз, беспокойно ворочаясь в постели и вспоминая каждое слово этого повесы, припоминая его последние пожатие, гадая — значит ли это что-нибудь или нет, и в тайне, мечтая увидеть его вновь…

Почти целую неделю посещая бесконечные балы и светские вечера, она высматривала его в толпе приглашенных и каждый раз с разочарованием понимала, что его не было. Она наслушалась сплетен, узнала о его многочисленных романах, о всеобщей болезни под названием «Бог Лондона» и уже вконец уверилась, что для него она не более чем эпизод, а значит и для нее он тоже. Как вдруг, после этого самоотречения, после того, как она почти убедила себя, что он для нее ничего не значит, она видит его — и жизнь разом расцвела перед ней всеми своими яркими красками.

Он показался ей еще более красивым, чем она его запомнила. Худощавый, он не казался ни тонким и ни толстым. Широкие плечи, явно натренированные руки, она еще помнила их прикосновение, их силу. Непринужденная поза, так что сидевшие рядом с ним джентльмены, выглядели так, словно проглотили шомпол. Даже его жемчужно-серый сюртук, делал его более изысканнее и элегантнее остальных.

Странно, что ее так волновала его внешность. Она видела и других красивых мужчин, но никогда их красота так не действовала на нее.

И лишь мгновение спустя, когда первоначальный шок от встречи прошел, она заметила, что пока она любовалась его физиономией и элегантным покроем его одежды, этот тип не сводил своих глаз с Селины.

Ее окатила волна глупой ревности. Она разом почувствовала себя набитой дурехой. Он здесь, но даже не видит ее или не хочет видеть.

Лина тоже заметила его, Гейл услышала, как та шепотом произносит его имя и видимо кивком головы дала ему понять, что желает видеть его у себя, так как граф в ответ кивнул и ухмыльнулся. Этот тайный обмен взглядами полоснул ее словно нож по сердцу. И она сжала кулаки, чтобы хоть как-то дать выход своей злости…

Наступил антракт и Гейл беспомощно пронаблюдала за тем, как граф тут же встал и вышел из своей ложи.

— Кажется, — довольно проворковала Селина, — к нам сейчас присоединиться лорд Мейдстон.

Гейл вздрогнула. А Джон Реймонд, уже которую минуту топтавшийся вокруг Селины, в тайне надеявшийся, что она позволит ему увести ее из ложи, вздохнул. Наконец, поняв всю тщетность своих усилий, он без слов направился к выходу.

— А вы что же, мистер Реймонд, покидаете нас? — Голос Селины не был недовольным, но Реймонд, обрадовавшийся, что его уход заметили, решил, что ему необходимо оправдаться:

— Увы, но это всего лишь визит вежливости. Миссис Трюсбейл, как вам известно моя тетка и она не простит…

Гейл его не слушала. Она чувствовала самое настоящее отчаяние. Помилуй Бог, но она просто не вынесет вида того, как на ее глазах граф будет обхаживать Селину, и смотреть на нее — Гейл, как на воздух. Только не после того триумфа, что она испытала, отвечая на его язвительные выпады и чувствуя, что ему это нравится. Чувствуя, что она сама ему нравиться…

Но куда уж ей до ослепительной красоты Селины.

Чувствуя, что время идет и граф уже вот-вот должен появиться, Гейл, в отчаянной попытке избежать их встречи, вскочила:

— Простите, но я тоже покидаю вас. Удивительно, но кажется я увидела свою соседку из Хемпшира… — последние слова она произносила уже у выхода, надеясь, что по возращению, все позабудут ее нелепую ложь. Но вытянутые от удивления лица тетки и Селины, знавших всех соседей из Хемпшира, говорили о том, что на это не стоит особо надеется.

Но ее стремительное бегство, сразу же за мистером Реймондом, так ни к чему и не привело. Вернее привело, но совсем к другим последствиям. Гейл столкнулась с графом в дверях. Опять налетела на него, и он вновь был вынужден обхватить ее руками, чтобы она не упала. И он опять выругался.

И тут же резко, чтобы сидящие в ложе не увидели их, отвернул ее к стене и ногой закрыл злополучную дверь. Не спеша убрал руки и подперев одной из них стену — как раз напротив ее головы — ехидно поинтересовался:

— Моя дорогая мисс Уолден, моя драгоценная мисс Уолден, поверить не могу! Неужели, вы были так рады увидеть меня, что выбежали мне навстречу?.. Уж поверьте мне, я польщен. — Склонив голову набок мягко добавил: — Вы так скучали по мне?

Эти невыносимые серо-голубые глаза из стального сплава смотрели прямо на нее в упор. И они были так угрожающе близко, что ей стало казаться, что они видят ее мысли.

Значит, он все же помнит ее! И она вовсе не мимолетный фрагмент в его такой кипучей и увлекательной жизни. Эти глаза подначивали, подзадоривали и прямо-таки требовали ответить ему.

— Сэр, да меня тошнит от вас! — Гейл изобразила ту же улыбку, что заскользила и по его лицу. — И чтобы мне ненароком стало не хорошо, я была вынуждена уйти, только бы не столкнуться с вами.

В ответ он еще больше заухмылялся. Но так и не ответил на ее выпад, что несколько смутило ее. Он улыбался все той же подзадоривающей улыбкой, но ее глаза смотрели на нее как-то подозрительно нежно. Очень уж нежно.

— Дайте же мне пройти, я вам не уличная женщина, чтобы на глазах у всех вы подпирали меня к стенке. — К концу фразы ее улыбка окончательно растаяла, а тон утратил смешливость.

Но граф лишь медленно покачал головой. Его взгляд еще больше затуманился и почему-то остановился на ее губах. Гейл затаила дыхание. Неужели? Помилуй Бог, неужели он хочет ее поцеловать?! Ее, Гейл — серую мышь из Хемпшира!

Эти серые глаза все больше темнели, и он даже подвинулся к ней ближе, так, что она уже перестала что-либо видеть за этими широкими плечами. Он был так близко, что она видела и мелкие морщинки в уголках его глаз и четко разделенные длинные ресницы, чувствовала его дыхание, ощущая его на своем лице. У нее стали подкашиваться ноги. Гейл прерывисто вздохнула и ее грудь поднявшись при вздохе, коснулась его. Он был так близко. Так близко. Она закрыла глаза.

И тут же возмущенно пискнула, когда вместо поцелуя, он дернул ее за ухо.

Унижение. Вот что она почувствовала, когда открыла глаза, и увидела эти блестящие от смешинок глаза. На краткий миг ей почудилось в них сожаление, но она тут же отбросила эту мысль. Да какое там сожаление, он забавлялся!

На ее щеках проступили багровые пятна. Это же было сродни пощечине. Как он смел так унизить ее?! Как он смел?! Ее даже затошнило от ужаса, когда она поняла, какой дурой выставила себя перед ним. Идиоткой! Гейл отчетливо «увидела», с каким выражением глаз и с какой улыбкой, он будет рассказывать своим друзьям, что некая мисс из Хемпшира вздумала, что он будет ее целовать.

Она вновь прерывисто вздохнула — но на сей раз, как можно больше вжалась в стену, только бы не коснуться его. А затем, со всей яростью оттолкнула от себя это жаркое тело, вырвалась и побежала вон, подальше от его ехидной улыбочки

На встречу ей попадались люди, они недоуменно оглядывались и она перестала бежать, стараясь идти медленно с достоинством, тогда как внутри ее всю колотило. Но они все равно оглядывались, недоумевая, почему она идет одна, без сопровождения. Стараясь идти целенаправленно, Гейл с трудом подавляла унизительные слезы.

Как же ей хотелось отомстить! Прямо сейчас, сию минуту, пока ее унижение так полно! Сделать ему также больно, унизить также сильно, растоптать его гордость, как он только что растоптал ее. Будь у нее в этот момент пистолет, Гейл непременно бы застрелила его, даже если понятия не имела, как им пользоваться! Нет, лучше бы она искромсала его ножом, а затем упилась его кровью. От подобной мысли ее передернуло. Нет, ее наверняка бы стошнило.

Никакие способы убийства не помогали. Стоило ей только вспомнить, как он посмотрел на нее позже — жалостливо, словно ему было жаль ее! — ей хотелось бежать на край света. Ублюдок! Самый настоящий ублюдок! Как она могла так опозориться?

Ей все же пришлось вернуться. Да, несмотря на унижение и стыд, она заставила себя сделать это. Нельзя давать повод этому самовлюбленному павлину думать, что она страдает из-за него. Дудки!

С самым вызывающим и непреступным видом, Гейл величественно вернулась в свою ложу, в тайне моля про себя Бога, чтобы граф уже ушел. Не тут то было. Тот вальяжно, как только умел он один, устроился между двумя ее родственницами, развлекая их каким-то рассказом и даже не помышлял о том, что ему давно пора уйти на свое место. Тетя Алисия взирала на него, как на Бога, а Лина смотрела на него так, будто он показывает ей невиданные фокусы. Стэнфорд же наслаждался вниманием и напоминал довольного кота, съевшего все сливки.

Он первый заметил ее возращение. Обернувшись, на ее приход, он как-то странно посмотрел на нее, словно проверяя, все ли у нее в порядке и лишь затем «радостно» произнес:

— А вот, наконец, и мисс Уолден! Очень рад нашей встречи! Я как раз попросил разрешения у вашей тети, пригласить вас и мисс Селину, на завтрашнюю прогулку по Гайд-парку. Вы, надеюсь не возражаете, мисс Элизабет?

Гейл чуть ли не упала. Откуда он только узнал ее второе имя? Скептически посмотрев на его мнимый энтузиазм, она подумала, зачем ему это нужно? Зачем он делает вид, будто ничего не произошло, да вдобавок к тому приглашает их на прогулку. О, опять она самонадеянно подумала, что он приглашает «их». Никаких «их»! Ему, наверное, хочется прогуляться с Селиной…

— Возражаю. — Чопорно ответила она.

Все замолчали. Ее тетка даже рот открыла от такого ответа. Но ведь она не обязана быть любезной, после произошедшего. Разве не так?

— Гейл, дорогая… — Селина захлопала ресницами. — Но я уже дала согласие за нас обеих. Мама не может поехать, ты же знаешь, она приглашена в гости…

— Поверьте, вы не пожалеете. — Вклинился еще и Стэнфорд.

«И чего он так старается, явно же у него совсем другие цели», — сварливо подумала Гейл. — А может и надо согласится? Уж она то постарается испортить ему «прогулку», так что он двадцать раз подумает, прежде чем подойти к кому-либо из них.

— Ну что ж, раз вы обещаете… — кисло улыбнулась Гейл, стараясь не смотреть на графа.

Услышав ее ответ, Селина тут же от нее отвернулась. Алисия сразу же расслабилась, теперь она уже более спокойно обмахивала веером свое разгоряченное лицо.

— Вот и славно… — бормотала она. — Вот и славно…

К сожалению, тетка не видела, какими хищными глазами смотрел на ее племянницу достопочтенный граф Мейдстон, славный, милый и такой очаровательный Джослин Стэнфорд…

Глава 3

Он сразу же понял, что совершил непроходимую глупость, как только увидел выражение ее глаз. Лучше бы он ее поцеловал…

Джослин и сам не мог понять, как допустил ту ситуацию. С одной стороны он был бесконечно рад, что все-таки устоял перед соблазном, с другой — ругал себя за беспечность. В его планы никак не входило сделать мисс Уолден своей тайной любовницей. Он никогда не имел и не будет иметь дело с порядочными, девственно-чистыми и такими непогрешимыми девами, вроде мисс Уолден. Подобные связи не в его духе.

Нет, подобных дам, он коллекционировал совсем для других целей. Остроумные, забавные, милые, смешливые, добрые — все они, в конечном итоге, становились его подругами. С теми из них, кто так и не могли понять, что ему требуется от них только лишь дружба, он постепенно сводил свое общение на нет. Но никогда не порывал полностью, зачем сжигать за собою мосты?

Для более сладострастных моментов своей жизни у него были другие женщины. Он никогда не смешивал их. Никогда не совращал с пути истинного ту, кто в последствие станет добродетельной женой, матерью, столпом нравственного общества. Он всем давал шанс встретить человека, который полюбит их по-настоящему, который не будет играть с ними, как с игрушками и тешить свое самолюбие. Даже если они давали повод, даже если оступались и компрометировали себя, он никогда не пользовался «поводами», и никогда не завершал их падение. Зачем, когда так много женщин определенно сорта? Балерины, актрисы, куртизанки, гулящие вдовы — ему не нужны девчонки, едва вышедшие со школьной скамьи, которые будут предъявлять необоснованные претензии, угрожая его холостой жизни… Он еще не готов.

Но он чуть было не сделал этого с мисс Уолден. Почти.

Словно на время забыв, что она — никто иная, как невинная девчонка, пытающаяся играть во взрослые игры, даже не подозревая, что ставки здесь вовсе не таковы… Она «повелась» так быстро, так угрожающе быстро…

А ведь он ничего такого и не имел в виду. Тогда, на балу, он подошел к ней, только потому что его мучило любопытство — будет ли она вести себя также вызывающе в присутствии тетки? Он ожидал, что ее откровенное нахальство было следствием момента, неловкости. Что в конечном итоге, она окажется вполне рядовой, ничем не примечательной пигалицей… Однако, к собственному удовольствию, понял, что ошибся. Он просмаковал про себя все ее ужасающие выходки, но тут же отметил про себя, что иметь дело с такими как эта «юными леди», довольно опасно — они крайне непредсказуемы.

И вот надо же было ему за каким-то чертом, повинуясь внезапному импульсу решить продолжить знакомство! Его охватил просто какой-то мальчишеский азарт. Тот самый азарт, которого он не испытывал, казалось, уже несколько лет…

Теперь он и вовсе намеривался заполучить ее со всеми потрохами — привязать ее к себе стальными канатами дружбы, чтобы развлекать себя ее обществом во время этих длинных скучных светских вечеров. Он уже представлял, как будет пикироваться с ней во время этих нескончаемых обедов, философствовать в чужих гостиных, встречаться на официальных прогулках…

А если она ему наскучит, он может опять переключиться на мисс Тейлор, или на ту же Аглаю Темплетон, что до не давних пор, заменяли ему Энтони. В конечном итоге он сможет найти кого-нибудь еще, кто будет с таким же успехом развлекать его в светских мероприятиях, если мисс Уолден не попадется на его крючок. Он все-таки признавал, что не каждая женщина может согласиться только на дружбу.

Да, он сглупил, пожалуй впервые на своей практике, но все же он сделал это. То ли из-за неожиданности момента, то ли он и вправду испытывал к ней более нежные чувства, как бы то ни было, но после того как она неожиданно налетела на него (надо заметить уже во второй раз!), он вдруг почувствовал нечто странное. Увидев перед собой так близко эти глаза — такие большущие, мятежные, этот легкий лихорадочный румянец, что так шел ей, он почувствовал прилив необычайной нежности. «Моя девочка, — да, да, тогда он сказал себе именно так, — ты и не знаешь, на что напрашиваешься своей такой проказливой и вызывающей улыбкой». Какого черта он посмотрел на ее губы?!

Вот кто повел себя, как ему положено, так это она. В той ситуации, она ничего другого и подумать не могла. Ведь он же прижимал ее к стенке, буравил своим взглядом и таращился на ее губы. Любая другая подумала бы то же самое, что и она — он собирался поцеловать ее…

Но стоило ей закрыть свои глаза, как гипноз закончился. Он словно со стороны увидел самого себя — в общественном, многолюдном театре, он, граф Мейдстон, как какой-то школяр, зажимает в углу девушку и намеривается целовать ее до потери сознания, ни имея при этом никаких благородных намерений. Это было… низко.

Но все его благородные порывы тут же улетучились, как только она посмотрела на него. Помилуй Бог, но он захотел обратить время вспять и во чтобы то ни было не допустить подобной ситуации. Но это было не в его силах и теперь она чувствовала себя оскорбленной, разгневанной и прямо-таки жаждала отомстить.

Ох, уж эта его кровожадная мисс Уолден…

Джослин коротко вздохнул и взявшись за молоток, постучал в дверь. Он умышленно прибыл раньше времени.

Дверь ему открыл дворецкий. Джослин попросил не объявлять о его приходе, дабы обе мисс могли не беспокоиться и спокойно одеться к прогулке, и в сопровождении довольно дряхлого лакея, прошел в гостиную. Отказавшись от выпивки, он ни мало не смущаясь, удобно расположился в единственном кресле и закинул ноги на обитый розовым бархатом пуфик.

Ждать осталось не долго — всего то полчаса. И его мысли вновь потекли в том же направлении.

Несомненно, что теперь мисс Уолден будет дуться. Да, придется пережить пару неприятных моментов, вытерпеть несколько уколов, но если он будет держаться учтиво, давая ей понять, что сожалеет о своем проступке, то все обойдется. Надо лишь придерживаться одной линии поведения, и со временем она позабудет, что между ними было что-то неловкое, что-то недозволенное. Со временем, она привыкнет относиться к нему, как к другу… — В поле его зрения попали муслиновые юбки с набивным бежевым рисунком и подняв глаза выше, он увидел ту, что только что занимала его мысли.

— Мисс Уолден! Какая удача!

Она вздрогнула, увидев его и даже попятилась.

— Что вы здесь делаете?!

Тон у нее был холодным, а губы — те самые губы, что он чуть не поцеловал — сурово поджались.

— Как что? Жду, конечно. — Он позволил себе улыбнуться. — Надеюсь, вы не забыли о нашей прогулке?

— Нет, не забыла. — В ее глазах что-то промелькнуло, но он так и не понял что. Может досада. — Но насколько я помню, до нее еще около получаса.

— Вполне может быть и так. Я не в ладах со временем, знаете ли.

— Наверное, это ужасно мешает. — Ехидно заметила Гейл и тут же замолчала, неприятно пораженная тем, что как ни в чем не бывало шутливо препирается с ним и почти улыбается.

— А мисс Монтегью?

— Она еще не готова. — Резче чем хотелось, ответила Гейл и обвиняюще уставившись на его сапоги, ярким пятном выделяющиеся на розовом пуфе. Джослин тут же спустил ноги на пол.

— Ну, значит я был прав, сказав «какая удача!». Видите ли, моя дорогая мисс Уолден, я очень надеялся поговорить с вами наедине. Я…

Гейл в смятении посмотрела на него и испугалась того, что увидела. Его лицо выражала раскаяние, а глаза — такие глаза она видела лишь у преданной собаки, которая сама испугалась, что укусила своего хозяина. Его извинительный, слегка просящий тон, легкий наклон головы, все, абсолютно все говорило о том, что он желает извиниться. Только не это! Только не извинение! Она поспешно перебила его, пока он еще не начал:

— Я не желаю ничего слушать!

— Но позвольте, я все же…

— Нет.

Он коротко вздохнул и скромно опустил глаза.

— Раз вы настаиваете.

Он встал, сразу же став выше ее ростом и обманчивое впечатление, что она превосходит его, тут же исчезло. Смирение еще было на его лице, но поза стала намного уверение. Эта была лишь игра, маленькое представление, в котором он играл роль просителя. И она сама запретила ему «пресмыкаться», испугавшись тех слов, что он мог сказать в свое оправдание. Чего он и ждал от нее, умело дергая за нужные веревки.

Граф Мейдстон вновь надул ее!

Против воли, она улыбнулась.

— Чему вы так улыбаетесь? — он несколько озадаченно посмотрел на нее. Эта всезнающая улыбка его насторожила.

— Какой вы ловкий кукловод…

— Кукловод? — как попугай повторил он.

— О, вы уже здесь! — в гостиную впорхнула Селина. — Надеюсь, я не опоздала и не заставила всех ждать?

Она вопросительно взглянула на них обоих, и оба поспешно сменили напряженное выражение лица на более скучающее. Граф даже отошел подальше от Гейл, словно опасаясь находится с ней рядом.

— Напротив, это я прибыл несколько раньше! — Стэнфорд учтиво поклонился.

— Ну что ж, раз все в сборе, — Селина оживленно хлопнула по руке перчатками, — то в путь!

— Как прикажет, леди!

Он во второй раз поклонился и учтиво пропустил ее вперед, а затем на ходу начал разглагольствовать о силе женской красоты над умами мужчин.

Гейл приутихла. Эта парочка так оживленно флиртовала, что ей оставалось лишь молча их слушать и потупив взор, смотреть куда-нибудь в сторону. Так она и знала! Так и знала, что эта прогулка превратиться в нечто подобное…

Экипаж графа оказался превосходным. Сиденья были обиты кремовым атласом, на дверцах красовался золотистый герб, так что проезжавшие мимо, с любопытством оборачивались, пытаясь разглядеть, кому же принадлежит сие сокровище. Четверка лошадей была так же выше похвал — горячие чистокровные рысаки были покладисты и спокойны в руках возницы.

Гайд-парк был переполнен. Многочисленные экипажи с трудом могли разъехаться и то и дело приходилось ждать своей очереди, чтобы свернуть в нужный поворот. Все дамы укрывались за зонтами, сберегая свою белоснежную кожу от загара, в то время как мужчины вольготно предоставляли себя солнцу.

Гейл не участвовала в общем разговоре, да собственно этого и не требовалось, ибо Селина полностью завладела вниманием графа. Ей оставалось лишь молча кивать, встречая знакомых и придаваться унынию.

И зачем она согласилась на эту поездку? Ведь знала, чем это все закончиться! А ее пустые угрозы — показать графу где раки зимуют?.. Ей даже слово вставить не удается, не то чтобы…

Ее удрученные мысли прервало появление семейство Вендаллов, которые завидев экипаж графа, остановили свою коляску рядом с ними. Селина была вынуждена прерваться, а граф обратить внимание на знакомых. Гейл кротко улыбнулась, скрывая за этой улыбкой собственное злорадство.

Девицы Вендалл — Френсис и Роз, считавшиеся близнецами, но совершенно не похожие друг на друга, были известны тем, что завидев любого, мало-мальски привлекательного мужчину, начинали с ним отчаянно флиртовать. Отчаянно, до занудства. Это как раз именно то, что ей требовалось!

Но ее поднявшееся было настроение тут же упало. Она никак не ожидала, что этот павлин, так быстро распушит свой хвост и вновь примется за старое — купаться в всеобщем обожании. Граф, как будто чувствовал, что Гейл раздражает это всеобщее поклонение, и старался как можно более подчеркнуть свое превосходство. Он отпускал комплименты, с преувеличенным вниманием слушал их глупую болтовню и щедро улыбался. И если бы не веселые искорки смеха, которые Гейл подметила в его плутоватых глазах, то она никогда бы не заподозрил его в том, что он всего лишь забавлялся.

— Ах, мистер Стэнфорд, мы совсем недавно проезжали мимо вашего дома, — с придыханием ворковала Роз.

— Да, да, мы только что проезжали по Пикадилли, и могу вас заверить, что лучшего особняка не найти, — ей в такт добавила Френсис. — Настоящий дворец! Такая изысканность. Такие линии. Я могу лишь мечтать о том, чтобы жить в таком доме!

— Увы, мисс Ведал, если бы я смог, наконец, выбрать между вами и вашей сестрой…

Девушки захихикали.

— Бросьте ваши шуточки, граф. — Кокетливо покраснела Френсис.

— Ах, да, мистер Стэнфорд, мы же встретили и лорда Ричфилда, и знаете ли что он нам рассказал?

— И что же милые дамы?

— Будто у вас в доме есть прекрасная галерея картин, где собранны редчайшие шедевры. И что не так давно вы приобрели …. — в этом месте, Роз слегка помедлила и неуверенно продолжила, — Констебля. Увидев, что Джослин кивнул, она уверенно продолжила. — О, я его обожаю, он просто великолепен! Потрясающий художник! Я так завидую вам! — при этих словах она захлопала ресницами, а потом заискивающе произнесла: — И так мечтаю увидеть вашу галерею!

— Ну что ты, Роз! Граф наверняка очень занят, — наконец-то вмешалась миссис Вендалл, испуганная столь наглым напором. Бедняга даже покраснела от такой бестактности.

Но граф потому и пользовался репутацией «добродушного и милого джентльмена», потому как на эту бестактность, он лишь очаровательно улыбнулся и возразил:

— Отнюдь. Я лишь почту за честь показать свое скромное холостяцкое жилище. И надеюсь, мисс Монтегью и мисс Уолден, также присоединятся к нашей компании.

Селина величественно кивнула, в то время как согласие Гейл никого не интересовало.

Эти девицы Вендалл, уже начали действовать ей на нервы. Во время всего разговора с графом, они непрестанно хлопали своими ресницами, глупо улыбались и одаривали его такими взглядами, от которых Гейл становилось тошно. Это было так глупо и некрасиво с их стороны, тем более что его это очень забавляло. Но видимо кроме нее, этого никто не замечал…

Отдав распоряжение кучеру двигаться к дому и пригласив Вендаллов ехать следом за ними, Джослин улыбнулся сидящим напротив дамам, и заговорщески произнес:

— Я сильно сомневаюсь, что мисс Роз Вендалл знакома с творчеством Джона Констебля. У нее явно другой вкус.

Не ожидав от него такого признания Селина и Гейл не выдержали, и рассмеялись. Честно говоря, они так же плохо представляли, Роз Вендалл, восхищавшейся деревенскими пейзажами.

— О, да! Вряд ли мисс Вендалл вообще разбирается в художниках. — Селина заговорщески ухмыльнулась. — Я конечно тоже мало что понимаю, не то что Гейл, но не так глупа, что разглагольствовать о своих предпочтениях, даже не представляя о чем идет речь.

— А-а, значит, мисс Уолден кое-что понимает в этом деле? — граф хищно сощурился, словно внезапно обнаружил золотую жилу.

— Разве что кое-что.

— Не скромничай, Гейл. — Селина настойчиво взглянула на нее. — Она может различить да Винчи от Санцио, и сказать какая картина была написана ранее.

— А кого из них вы предпочитаете? — не смотря на то, что за нее отвечала Селина, граф не сводил своих глаз с Гейл. И та не утерпела, ответила:

— Да Винчи. Но не от того что мне больше нравится его стиль, я не настоль разборчива. Просто в свое время я увлеклась Джорджо Вазари, а он очень увлекательно писал о да Винчи. Так что после прочтения он стал мне более понятен, чем к примеру Рафаэль Санцио.

— Как все оказывается просто. — Он ей улыбнулся. — А вы откровенны, не всякий на вашем месте признался бы в этом…

— Но ведь я не хочу показаться глупой, разглагольствуя о предпочтениях, когда, не представляю о чем идет речь.

Только Селина и рассмеялась. Граф лишь печально улыбнулся.

— Ну что ж, будем считать, что вам нравится эпоха Возрождения. И надеюсь, вы не умрете со скуки, ибо у меня есть картины и да Винчи, и Санцио, и Микель-Анжело Буонарроти…

Гейл ничего не ответила. Она и так слишком забылась, раз разговаривает с этим негодяем, как ни в чем не бывало. Разглагольствует тут с ним о картинах, забыв, что решила превратить эту поездку в ад.

— Джослин, — позвала Лина, отвлекая его пристальное внимание от Гейл. Ей не понравилось как он смотрел на ее сестру — напряженно и озабоченно, словно между ними что-то существует. Что-то нехорошее. — Позвольте узнать, какую же картину Констебля вы приобрели?

Он ухмыльнулся:

— «Пейзаж со скачущей лошадью». Джон написал ее не так давно, и я тут же купил ее у него. Кстати, лорд Ричфилд так же хотел ее приобрести, но я заплатил больше. Думаю, он специально натравил на меня Вендаллов, неблагодарный негодяй!

Гейл не смотрела на Джослина, и потому первая заметила Ричфилда:

— А вот кажется и он!

Все обернулись, пожалуй, Селина более порывисто, но этого никто не заметил. Только что упомянутый сэр Энтони Ричфилд, на всем скаку мчался на огромном вороном жеребце по направлению к их экипажу. Превосходный наездник, он почти мгновенно приноровил бег своего жеребца к скорости экипажа. Поздоровавшись с присутствующими, он болезненно поморщился, когда услышал предложение Джослина присоединиться к ним, чтобы полюбоваться Констеблем.

— Негодяй! Простите дамы, но он беззастенчиво сыпет соль на мои незаживающие раны. А еще называется другом!

— Не задавайся, ты тоже не так прост, как кажешься! — Джослин слегка кивнул в сторону Вендаллов.

Как будто что-то вспомнив, лорд Ричфилд расплылся в довольной улыбке.

— Ну что ты Джос, я же знаю как тебе приятно женское общество. Я лишь оказал тебе услугу…

Силина ликовала — она не просчиталась в своих ожиданиях, принимая приглашение Джослина. Там где был один из них, рано или поздно появлялся и другой. Так что появление Энтони было делом момента.

Сегодня, тот был один, без своей нареченной. И прекрасно, ибо рядом с ней, она чувствовала себя какой-то подавленной. Как здорово, что сегодня ей удалось затянуть свою талию на один дюйм меньше, и она потратила лишние полчаса на свою прическу. Энтони должен оценить и ее новое модное платье — легкий муслин делал ее фигуру более эфемерной.

И он оценил. Задержав на ней взгляд больше чем на остальных, он ей даже улыбнулся. Это был хороший знак.

Не имело смысла тут же вступать в наступление. У Энтони было прекрасное настроение, Селина не обманывалась на сей счет, зная, что он в восторге от своей скачки, от гарцующего под ним нетерпеливого жеребца, от осознания своей силы над ним, оттого что он может укротить это превосходное животное. Он весело пикировался со Стэнфордом и не имело смысла перетягивать его внимание на себя. Пока, не время. Пусть почувствует себя в безопасности…

Так что они довольно беспечно прокатились до Пикадилли. Особняк Джослина действительно был великолепен. Селине нравились такие — производившие впечатление скорее дворца, чем обыкновенного дома, и больше поражающего изысканной чистотой и правильностью линей, чем вычурными и витиеватыми украшениями. В глаза бросался огромный парадный вход с многочисленными ступенями и белые величественные колонны со стрельчатыми окнами.

Да, этот дворец не шел ни в какое сравнение с их особнячком на Портмен-сквер. И впервые Селина задумалась о материальном — чтобы содержать такой дом, требовались немалые доходы…

С экипажа ей помог спуститься Энтони, Джослин тем временем снимал девиц Ведал. Селина же намеренно вышла последней, после Гейл, надеясь насладиться прикосновениями рук Энтони и по возможности задержать его. Она не дала ему и шанса, взять под руку Гейл и сопроводить ту к дому, намертво вцепившись в обшлаг его сюртука. Тот будто бы и не возражал.

Дверь им открыл дворецкий. В своей жизни она ни мало повидала дворецких, но этого можно было назвать одним из самых лучших. Но пожалуй сравнения с цербером, охранявшего вход в сокровищницу было бы достаточно, чтобы описать все его достоинства. Таким и должен быть дворецкий графа — невозмутимый и высокомерный.

Комнаты, вернее даже сказать залы, были огромными и величественными, подстать дому. Но на удивление они не подавляли ни размерами, ни роскошью, так как вся обстановка была подобрана со вкусом и располагала к удобству. По крайней мере, та часть дома, по которой они проходили.

Джослин, как радушный хозяин шел впереди и рассказывал о доме, построенным еще в семнадцатом веке его дедом. Но Селина почти его не слышала, все ее внимание было поглощено Энтони, который был так близко от нее. Как давно они шли с ним вот так, по-дружески беседуя и открыто говоря обо всем, что они думают. Как давно она не чувствовала его тела, его сильной руки, на которую можно опираться и не бояться показаться присосавшейся пиявкой. Энтони не терпел неискренних церемоний.

— И как? — внезапно спросил ее он.

— Прошу прощения…

Энтони смотрел на нее удивленно, словно не понимая, что здесь непонятного. И ее сердце забилось в более спокойном ритме — он вовсе не имел в виду свою внешность, ибо все это время она украдкой разглядывала его. Энтони никогда не задаст ей такого вопроса — как ей нравится он сам…

— Вам здесь нравится?

— Да. — Не колеблясь твердо ответила Селина.

— Так я и подозревал. — Он ей улыбнулся, все той же снисходительной улыбкой, что улыбался всегда.

— А вам что же, все это не по душе? Вас подавляет величие? — ее тон был насмешлив, тот тон какой он любил.

— Отнюдь, моя красавица. Я люблю этот дом, но жить в подобном не смог бы.

Ее сердце вновь забилось в учащенном ритме. «Моя красавица!» Все же, не смотря на все его дружелюбие, он видит, что перед ним не просто женщина, а красивая женщина. Называет ли он так свою нареченную?

— Но почему?

— Одному здесь слишком тоскливо…

— О-о, поэтому вы и решили жениться, ведь я слышала, что в приданое леди Беатрисс, дается почти такой же дворец.

Лишь после затянувшегося молчания, она сообразила, что ляпнула что-то не то. Энтони замедлил шаг, а затем и вовсе остановился, заставив остановиться и ее. Его лицо помрачнело.

— Кто вам такое сказал?

— С…слухи, не более чем слухи. — Промямлила Селина. — Может я что-нибудь не так поняла…

— Вы врете. — Он отвернулся от нее и повел ее дальше, но по его ускорившемуся шагу, она поняла, что он разозлился. — Мы с Беа помолвлены с детства и в условиях брачного контракта никогда не шла речь о подобном приданном.

— Простите меня, я не хотела… — Селина и вовсе стушевалась, не понимая, чем могла так задеть его. — Уж простите, но я никак не понимаю, какая вам разница, что говорят остальные, ведь даже я знаю, что вы богаты… А эти слухи… И… и как скоро, позвольте спросить, ваша свадьба?

— Переводите тему, моя дорогая?

О, нет! Как раз именно эта тема волновала ее больше всего, намного больше, чем какое то приданное леди Беатрисс…

— Вы не отвечаете? Хм, — он улыбнулся, — я всегда думал, что вы более остры на язык. Вы же знаете, я всегда восторгался вами, так что не дуйтесь на меня. Мужчинам знаете ли не приятно, когда их в глаза обвиняют в столь… корыстных целях. Вы еще дуетесь?

Он опять остановился, но теперь для того, чтобы пытливо посмотреть ей в глаза.

— Нет, в этих глазах сверкает что-то другое. Так что?

Ужас. — Подумала Селина. — Ужас оттого что он сейчас скажет.

— Может любопытство? — С трудом ответила она. — Вы ведь так и не ответили на мой вопрос.

— Ах да, о моей свадьбе. — Он вздохнул. — Ну, как и положено после помолвки, через год.

— Так скоро?

Энтони рассмеялся.

— Как вы прелестны в своей непосредственности. Не надо, моя красавица, не надо убеждать меня, что вы огорченны. Вы можете сколь угодно дурить головы свои поклонникам, ну уж давайте на правах старых друзей, говорить друг другу правду.

Она удивилась:

— Разве мы друзья?

— А разве нет? Лично я всегда считал, что мы прекрасно понимаем друг друга. И всегда думал, что и вы считаете так же. Мы ведь похожи, не так ли?

— Но вы никогда не говорили мне этого вслух, так что я могла и ошибаться.

— Не думаю, — он покачал головой, — у вас слишком трезвый склад ума. Остальные не хотят этого замечать, видя перед собой лишь вашу прелестную оболочку Вы для них слишком красивы. Совсем наоборот я. Я не никогда не льстил себя надеждой, что вы можете увлечься мной.

Это его заявление ее покоробило.

— Это почему же?

— А потому, моя прелесть, что прежде всего вы любите саму себя и только себя, и вряд ли будете терпеть рядом столь же самовлюбленную личность…

— Эй! Вы двое!

Они повернулись к звавшему их Стэнфорду.

— Мы уже обошли весь дом и осмотрели всю галерею, а вы так и стоите, как истуканы в коридоре. Пройдемте же в гостиную.

Она умела проигрывать с хорошей миной на лице. Энтони ясно дал понять, что никогда и ни за что, не свяжет свою жизнь с такой, как она. Он предпочитал жить с менее самолюбивой женщиной, которая на первое место будет ставить своего супруга. Этот разговор «мимоходом», вроде бы ничего не значащий обмен мнениями, разрушил все ее тайные планы и в прах развеял надежды. Ей оставалось лишь одно — как всегда претворяться…

Селина повернулась к Энтони и заговорщески ему ухмыльнулась, — мол, мы прекрасно поняли друг друга:

— Право, мы заболтались, лорд Ричфилд.

Затем все с той же улыбкой на устах, повернулась к Стэнфорду:

— Ну что ж, как-нибудь в другой раз, граф.

И уж напоследок, улыбнулась этой курице — мамаше Вендалл, которая подозрительно разглядывала ее, словно за это время она с мистером Ричфилдом успела совершить прелюбодеяние.

— Как вам галерея, миссис Вендалл?

Все поступили так, как она и планировала. Энтони вновь благодушно взял ее под руку. Джослин ухмыльнувшись повел за собой гостей обратно, уже не предлагая им повторно осмотреть картинную галерею и тем самым не поставил в неловкое положение свое друга. А семейство Вендалл отвлеклось, наперебой расхваливая то, чего они так и не поняли. Лишь позже, значительно позже, Селина осознала, что в этой гудящей толпе не было Гейл. Та просто исчезла…

Глава 4

Гейл огляделась. Она была одна.

Нет, нет она прекрасно слышала, как все уходили и как граф разговаривал с приотставшими Селиной и сэром Энтони, но почему-то, так и не пошла вслед за всеми. Она осталась стоять на месте, чтобы лишний раз убедиться в том, что о ней забыли. Джослин был слишком увлечен гостями, развлекая девиц Вендалл своими остротами, и то и дело поглядывая на коридор, где остался его друг, чтобы еще обращать внимание и на молчаливую Гейл. Ему было вовсе не до того. Увлекая за собой шумную компанию, замыкая которую под руку шли мамаша Вендалл с собственным сыном, он даже не оглянулся.

Ну и пусть, зато она без суматохи еще раз полюбуется «Мадонной с цветком» да Винчи и «Мадонной с щеглом» Рафаэля…

Дойдя со современных художников — Хогарт, Констебл и еще раз Хогарт, — Гейл обнаружила приоткрытую дверь. За ней так никто и не пришел, даже лакея не прислали, так что без всяких угрызений совести, она открыла дверь пошире и вошла. Это оказалась библиотека.

Как и все в этом доме, она потрясала своими размерами. Над камином висела воистину гигантская картина, изображавшая старинный замок. Все в ней было нарисовано с такой четкостью, что казалось реальным, почти ощутимым. Продуваемый ветрами, мрачный и неприступный замок оказывал гипнотическое воздействие, но оторвавшись от него сразу же замечаешь персидские ковры, удобные кушетки и маленькие круглые столики с витиеватыми канделябрами. А потом книги, море книг, от пола до потолка занимавшие две противоположные стены. Для удобства был приделан и второй этаж, на который можно было взобраться по деревянным лестницам.

Это было самое настоящее богатство, сокровищница, доверху набитая от старинных фолиантов до современных романов. А на одной из полок, Гейл даже заметила ветхий пергамент.

Подойдя к одному из столиков, Гейл раскрыла лежавшую на нем древнюю книгу и нахмурилась. Текст был не на английском, даже не на французском или латыни. Красочные иллюстрации создавали впечатление чего-то восточного…

Она вздрогнула, услышав вздох. Облокотившись о дверной проем, граф Мейдстон скептически разглядывал ее и как-то грустно улыбался. Ее сердце екнуло, так он был хорош в неярком освещении собственной библиотеки. Осознавал ли он, что эта поза еще больше подчеркивает его широкие плечи, обтянутые дорогим коричневым сукном или встал так непреднамеренно? Знал ли он, как на нее действует эта его ленивая улыбка?..

— А я то думал, куда же подевалась моя маленькая гостья, уж не потерялась ли она в дебрях моего большого дома, в бесплотных попытках разыскать меня? И что я вижу? Какое горькое разочарование понять, что маленькая пташка, предпочла мое внимание каким-то книгам!

Не смотря на жалостливые нотки, в его тоне сквозила все та же насмешка. И Гейл вскипела:

— Ваше внимание? Уж позвольте возразить милорд, но я что-то его не заметила!

— Ну, ну, — он коротко рассмеялся, — не надо говорить неправду, как гостеприимный хозяин я просто не мог…

— А вот и могли! — словно упрямый ребенок возразила ему она. — Вы были так заняты, развлекая своих гостей, что…

— Вы ревнуете?

— Что?! — она чуть язык не проглотила от такого предположения.

— Да-да, вы ревнуете! Это видно по вашему обиженному лицу, вон как вы надуваете губы.

— Негодяй! — как-то придушенно просипела Гейл, покрываясь алым румянцем с головы до пят.

— Вы сами негодяйка, моя прелесть. Причем отменная. Почему все время обзываете меня?

— Потому что вы этого заслуживаете.

— Лично я так не считаю. — Граф отлепился от косяка и лениво направился к ней. — Чтобы обзывать человека, необходимы причины. Взять к примеру ваше — «негодяй». Как возмущенно вы это произнесли, а почему спрашивается? За что? Ведь я не сделал и не сказал ничего кроме правды…

Он остановился перед ней и скрестив руки, вопросительно посмотрел на нее.

— Так как?

Гейл нечего было ответить, ибо в глубине души она понимала, что он действительно прав.

— Почему же вы замолчали? Вам нечего мне возразить?

Кинув на него убийственный взгляд, Гейл попыталась обойти его и направится к выходу. С нее довольно его нападок. Она их ничем не заслужила. То он флиртует с ней, то оскорбляет. Он жонглирует ее эмоциями, как ему тому удобно, и даже не задумывается о том, что это может быть больно.

А Джослин уже знал, что сжигает за собою мосты. Он чувствовал запах пороха. Но уже ничего не мог с этим поделать. Дьявол вселился в него и нашептывал свои правила.

С ней у него ничего не выйдет… Она слишком притягивала его для обыкновенной дружбы.

Бедная невинная овечка, эта девочка не понимала, из-за чего он вдруг накинулся на нее. Она не понимала, что именно ее вызывающе-обидчивое и молчаливое поведение, и вызвало эту волну. Джослин всеми усилиями следовал своему плану, намеренно не обращать на нее никакого внимания, но своим поведением, она останавливала его. «Остановись!» — говорили эти надутые губы, «Увидь меня!» — молили глаза. Он не мог не услышать…

Он не дал ей уйти. С какой-то нелепой дрожью в руках, он обнял ее за талию и притянул к себе. Она удивленно поглядела на него, но он не дал остановить себя этим «недоуменным» взглядом. Нет, уже слишком поздно, как только он пришел сюда за ней, стало слишком поздно…

Наклонив голову он впился в ее губы. Мягкие, податливые, они безвольно раскрылись и он тут же впустил туда свой язык. Обвел им ее зубки, такие ровные — верхний ряд, нижний…

Она прерывисто вздохнула через нос, но он не отпустил ее, чтобы дать ей отдышаться, прийти в себя. Нет, как утопленник пытающийся урвать последний глоток воздуха, он целовал ее, понимая, что это его первый и последний раз. Он поцелуют ее, так как ему захочется, ощутит все контуры ее тела, а потом сделает так, что она его возненавидит. Это был его последний раз и он использует из него все что можно.

С ней у него ничего не выйдет. По странной прихоти судьбы, именно эта невинная и невзрачная простушка вызывала в нем низменные инстинкты. Стоило ему увидеть ее, как он напрочь забывал, что хотел только лишь ее дружбы. Его мысли путались, стоило ему заглянуть в эти глаза, жизнь переворачивались и хотелось послать к черту свои принципы и нарушить все правила. С Аглаей, Мелани, с Мирандой и даже с Сел, ни с кем из них у него не возникало таких фантазий. А значит, надо послать к черту именно эту Гейл Уолден. Эту искусительницу, которая портит всю его жизнь…

Не подозревая, какие мысли бродят в голове этого мужчины, который с такой страстью целовал ее, Гейл ухватилась за его предплечья, чувствуя, как от нахлынувших чувств у нее подкашиваются ноги. Его рот сладостно терзал ее, а руки поглаживали ее спину, словно успокаивая, уговаривая расслабиться, уступить. Прикусив ее нижнюю губу, он приподнял ее, прижав к себе еще ближе, сделал с ней несколько шагов и опустил на кушетку. Посадил. А сам встал на колени, между ее ногами и многочисленными плотными юбками, но так и не отпустил ее рот.

Внутри ее просто трясло, и что-то скручивалось внизу живота плотными кольцами, медленно, подстать движениям его языка. Что с ней? Почему ей так страшно и одновременно так хорошо?

Ее руки дрожали, теребя его короткие волосы, его уже нет. Теперь они уверенно спускали вниз лиф ее платья, обнажая теплую сливочную кожу. И когда он успел расстегнуть пуговички? Стянув с плечей и сорочку, он оторвался от ее губ, и начал путешествовать своими губами по ее подбородку, по щеке, мельком прикусил мочку уха, и ее аж жаром обдало. Но он уже спешил вниз, по шее, еще ниже, остановился возле ложбинки, облизнул ее… А его руки уже приподнимают ее груди, сжимают — легко, совсем не больно, приятно, — теребят соски. И он вновь целует ее, прямо туда, засасывая к себе в рот, вызывая у нее головокружение…

Гейл за волосы тянет его голову вверх и он подчиняется, вновь целует ее губы. Вот так ей уже не страшно. Но незаметно, обманчиво легко его руки опускаются вниз, трогают ее юбки, приподнимают ткань, и уже касаются ее ног.

На какой-то краткий миг, Джослин думает, что он может позволить себе довести все до конца. Да, может! Она позволит, вон она как безвольна.

Но это миг, вспышка безрассудства. Затем она вновь одолевает его, но теперь он думает о другом — а может научить ее, как дать ему освобождение, без того, чтобы лишать ее девственности? Ему видится ее рот, дрожащий, алчущий… О, он позаботится и о ней, даст ей еще больше наслаждение, так что она будет кричать на весь его дом.

Его руки уже трогают ее колени, еще выше, и уже одна теплая плоть, без ткани чулков. Она тихонько стонет. И он сходит с ума.

Надо остановится. Пока не поздно, пока его руки не коснулись того… пока он сам окончательно не сошел с ума. Остановится. С трудом, но Джослин опускает руки. Приказывает себе успокоится. Дышать медленней, равномерней. Она должна возненавидеть его.

Он целует ее более небрежно, как бы нехотя, затем отстраняется и спокойно разглядывает ее. Почти спокойно.

Она открывает глаза и не понимает. Она не понимает, что сейчас должна отстранится от него. Нет, она просто сидит, сидит так как он ее оставил — с открытой налитой грудью и взъерошенными юбками, — и смотрит на него.

Он позволил своему взгляду оценить ее, так чтобы она это заметила и мимоходом, костяшками пальцев касается ее груди.

— У вас красивое тело. Куда красивее вашего лица. — Он заставляет себя улыбнуться. — Хотите стать моей любовницей?

Он знал, что сейчас за этим последует и позволил ей это. Пощечина прозвучала очень оглушительно, и его лицо откинулось от отдачи — у его простодушной мисс Уолден была тяжелая рука.

— Ну что ж. — Джослин поднялся, возвышаясь над ней и оглядывая ее снисходительно холодно. — Это ваш выбор, мисс Уолден. А раз так, приведите себя в порядок, у вас растрепанный вид.

Она и так уже судорожно поправляла на себе платье и он отвернулся от нее, словно ее вид был ему неприятен. Он только надеялся, что она не заплачет. Только не при нем. Она сильная, не даром она так бойко отвечала на его выпады. Такие не будут плакать, когда их унизят.

Когда она была готова, Джослин пошел вперед, указывая ей дорогу. Но вдруг остановился. Повернулся к ней.

— Надеюсь, когда я вас трогал — это слово не оскорбляет ваш слух, а мисс Уолден? — Она не ответила. — Так как, когда я вас трогал, у вас случайно не возникало мысли, что я захочу жениться на вас?

Теперь она посмотрела на него. Он внутренне содрогнулся, такое презрение было написано на ее лице.

— Вы мерзавец, сэр! Отъявленный и непроходимый. И вряд ли, вы теперь мои слова можете назвать незаслуженными. Даже такая грязная свинья, которая…

— Я понял вашу мысль. Можете не утруждать себя дальнейшим ее продолжением… Хочу лишь заметить, что всего несколько секунд назад, вы не считала меня грязной свиньей. — Его скулы напряглись. — Или может быть, вас наоборот возбуждают, такие как я — грязные свиньи?

Гейл вновь замахнулась для удара, но он остановил ее, схватив ее за руку.

— Думаю, на сегодня уже достаточно.

Она вырвалась и пошла вперед, и он вздохнул.

Теперь уж она точно возненавидит его. Он постарался изо всех сил, чтобы так оно и было.

Но так лучше. Ей уж точно так будет проще. Он же, в своей памяти будет лелеять другие моменты, вспоминать, как она тихо постанывала под его руками, какая гладкая на ощупь была ее кожа, как сладостен был ее рот и как она смотрела на него. Еще ни одна женщина не обладала таким гипнотическим взглядом. Да, он будет лелеять и вспоминать, и только.

Больше он уже не увидит мисс Уолден, а если случайно и столкнется с ней, то она сделает вид, что его не заметила. Как впрочем и он…

Завтра он навестит Аглаю Темплетон или мисс Тейлор. Он уже давненько не навещал их, они, поди уже и подзабыли его. Да, он непременно сделает это. Но завтра, это будет завтра. А сегодня он напьется, напьется — вдрызг, как сапожник и за стаканом подумает о том, почему же он такой мерзавец…

Уже наступил второй час ночи, а ей все никак не удавалось заснуть. В который раз, взбив промокшую подушку, Гейл перевернулась на другой бок. Слезы все никак не останавливались.

Но что хуже, она не знала, что больше угнетает ее — то, что граф Мейдстон оказался таким редкостным мерзавцем или то, что она никогда его больше не увидит. Их знакомство было недолгим, однако она уже успела привыкнуть к этому самовлюбленному павлину, к их препирательствам и тому приятному чувству оживленности, что она испытывала в его присутствии. И сколь не перебирала она в памяти все моменты их последней встречи, да и всех предыдущих, так и не могла понять, что же послужило поводом того, что он захотел ее так унизить.

Трудно оставаться со своим унижением наедине, тем более когда не можешь высказать столь же обидные слова, которые так и вертятся на твоем языке своему обидчику. Он уже давно ушел, и всего хуже — навсегда, так что она никогда уже не сможет узнать ни причину его поведения, ни высказаться в ответ.

То ли поздний час ночи, то ли уныние вперемешку с тоской, но ей стало казаться, что ее жизнь без этого обольстительного мерзавца, с которым она так весело смеялась, превратится в череду тусклых безрадостных дней. Она опять будет чувствовать себя придатком Селины и на нее опять будут смотреть, словно не видя ее…

Гейл вновь сбила одеяло, перевернулась на другой бок и тяжело вздохнула.

Стоило ей только вспомнить те моменты в библиотеке, как ее недоумение еще больше возрастало. Его руки дрожали, когда он впервые дотронулся до нее. Будут ли дрожать руки у опытного прожженного ловеласа? Нет. Такие не способны чувствовать волнение, а граф (Гейл была уверена в этом), граф волновался. Он с таким чувством целовал ее, словно она была запретным плодом, до которого он наконец добрался. Именно его страстность свела ее с ума, его неистовые прикосновения, горячие иссушающие поцелуи. Так почему же он передумал? Почему отступил, а затем и унизил ее? Что она сделала не так?

Дверь в ее спальню скрипнула и Гейл тут же поспешила закрыть глаза, опасаясь, что ее зашла проведать тетя Алисия.

— Гейл. — Шепотом позвали ее. — Ты не спишь?

Селина. Гейл открыла глаза и шмыгнула носом.

— Нет.

— Дорогая, ты что, плачешь? — та заговорила в полный голос, так сильно было ее удивление.

— Ну да…

Селина пролетела разделяющее их расстояние и плюхнулась к ней в постель.

— Ты должна рассказать мне все!

Теперь уснуть не могла она. Селина даже и не пыталась ложиться. После откровенного разговора с Гейл, она была так взбудоражена, что казалось, могла прошагать пешком аж до самого Хемпшира. Но не смотря на разыгравшиеся нервы, она не ходила из угла в угол, как это делала обычно, а словно лунатик, стояла возле окна.

Услышанное, повергло ее в шок. Да, да, теперь, когда не надо было притворяться перед Гейл, что ко всему услышанному она отнеслась спокойно, когда не надо было разыгрывать из себя старшую сестру, утешавшую младшую, она могла признаться себе — она шокирована. Слава Богу, теперь не надо делать вид, что ей все равно. Потому что ей отнюдь не все равно…

Невидящим взором смотря на ночное окно, она в который раз пыталась представить себе Гейл и Джослина вместе. В мыслях проносились фантастические картины одна за одной, но не одна из них не казалась реальной.

Неужели эти двое стояли так близко друг к другу, что их тела практически сливались? Да не только тела, но и губы, руки… Неужели Стэнфорд, этот «золотистый Бог Лондона», известный искуситель всех женских сердец трогал ее сестру, сводил с ума своими поцелуями и даже… предложил той стать его любовницей?

Да это же смешно! Нелепо. Ведь Джослин ее поклонник!

Это ее он приглашал на прогулки, именно с ней он танцевал, с ней, они не раз посещали «Ковент-Гарден», выставки, оперы. Ей он говорил о ее красоте, о власти женщины над мужчиной, ей он целовал руки и признавался в вечной преданности — ей, а не Гейл! Да неделю назад, он даже не подозревал о существовании ее кузины.

Да и сколько она его знала, с такими как Гейл, он предпочитал лишь разговаривать. А та, вовсе не относилась к женщинам того — другого сорта, за спинами которых шептались, на коих бросали косые взгляды, а мужчины втайне восхищаясь, мечтали заполучить их в свою постель. Нет, ее сестренка была добронравным, законопослушным существом — невинной девицей, на которую посмел посягнуть этот предатель.

Селина вздрогнула. Неужели она приревновала? Может она так зациклилась на ревности по отношению к Энтони, что теперь ревнует всех без разбору?

Но как же так — она же куда красивее Гейл, а вместо этого, та, «по этой части » познала, куда больше ее. Нет, конечно, она уже целовалась — и не раз, и не с одним. Она грустно ухмыльнулась, вспомнив эти поцелуи.

Первым был Резерфорд — в тот момент ему было двадцать, ей неполных шестнадцать. После их быстрого жаркого поцелуя — они очень боялись, что их кто-нибудь увидит — она даже некоторое время мечтала, что когда-нибудь выйдет за него замуж. Но прошел буквально месяц, и впервые войдя в водоворот светской жизни, она тут же позабыла о нем. Вторым был Ричард Гранвилл… Даже сейчас, по прошествии нескольких лет, она удивлялась самой себе — как она могла быть настолько беспечной? Ричард был уже взрослым мужчина, он даже был женат — но для нее тогда это не имело значения, она никогда им всерьез не увлекалась. Хотя он был красив, приятен в общении и многие дамы не раз втайне вздыхали, думая о его скоропалительной женитьбе, но почему-то он не действовал на нее так, как на остальных дам. Может быть это равнодушие и распалило его, кто знает? Но ему удалось, не зароняя в ней никаких подозрений, отвлечь ее в сторону от основной дороги — она прогуливалась вместе с друзьями по их регулярному саду — однако, стоило им оказаться наедине, как он тут же прижал ее к первому попавшемуся дереву. Тогда она даже не испугалась, и даже рассмеялась, такое у него было напряженное в тот момент лицо. Но как только он обрушился на нее своими поцелуями — ее смех застрял у нее в горле. Эти жадные, грубые поцелуи не имели ничего общего с поцелуями Резерфорда. Они даже не имели ничего общего с теми поцелуями, о которых мечтает юная девушка. Нет, это было неприкрытое насилие, и Селина не понимала, чем руководствовался Ричард, решившись на подобное. Она пробовала оттолкнуть его, но он был слишком силен. Шепча, как он сходит по ней с ума, он молил не отталкивать его и все сильнее прижимался к ней.

Неизвестно, что произошло бы в дальнейшем, если бы тогда ей на помощь не пришел Реймонд. Оттолкнув Ричарда, он гневно отчитал его, а затем, когда все немного успокоились, предложил рассказать всем, что причиной их длительного отсутствия, был он сам. Якобы, повстречав его, они так увлеклись разговором, что забыли о времени. И только это своевременное вмешательство и спасло репутацию неопытной Селины. Гранвилл извинился. А Джон Реймонд завоевал ее вечную благодарность и стал ее самым верным поклонником.

Да, тот случай она запомнила надолго. Может быть, именно после него, она и перестала быть наивной, и стала более трезво оценивать окружающих ее мужчин.

После Ричарда были и другие, кто не мог сдержать себя — все они сходили с ума, но она уже не пугалась их, не стояла словно застывшее изваяние, а со смехом отталкивала, не унижая их самолюбие, напуская на себя чопорный вид. Но это были не те поцелуи…

Каково бы ей было, если бы ее поцеловал Энтони? Когда не кто-то, а она сама потеряла бы голову…

Селина обхватила себя руками и что есть силы сжала их.

Чтобы она почувствовала, если бы он обнял ее?

Она представила его волевое лицо, его взгляд — не насмешливый и внимательный, а полный сладострастия, и вздрогнула. Ей никогда этого не узнать. Сегодня Энтони развеял ее последние надежды.

Через год он уже будет благополучно женат. У него появятся дети. Возможно, будут и любовницы. Вряд ли, Беа со своим насмешливым характером будет удовлетворять его в постели. Она не производит впечатление страстной женщины. А она, Селина…

Нет, она не будет убиваться по нему. В конечном итоге, эта болезнь пройдет, и она забудет его. О, она еще посмеется над Энтони, когда тот будет обременен женитьбой на своей Беа, отрастит животик и у него появится двойной подбородок!

Такие мужчины, как Тони и Джос не заслуживают, чтобы их любили. Эти двое повес — Ричфилд и Стэнфорд, приносят влюбленным в них женщинам одни несчастья. Это несправедливо. Они походя разбивают женские судьбы, улыбаясь в лицо, называют их своими подругами и шагают себе дальше, не задумываясь над тем, как больно становится оставшимся.

Вот и Гейл осталась на обочине. Джослин постарался сделать так, чтобы теперь она и близко к нему не подошла.

Каков однако наглец!

Но он ошибается. Да, да, ошибается! Потому что оставить все как есть, Селина ему не позволит. За свои действия надо расплачиваться.

Ей ни составит никакого труда написать ему письмо от Гейл и попросить его о встрече.

А ее сестре она пошлет записку от его имени. А вот затем, когда эти двое начнут выяснять отношения друг с другом, она туда и нагрянет со своей матушкой!

Будет достаточно и того, что Гейл без сопровождения находится в доме у холостого мужчины. Так что Джосу, не останется ничего другого, как сделать ее сестре предложение. И поделом, нечего распускать руки!

Лично ей ни капельку не стыдно, это возмездие!

И тут же сев за письменный стол, Селина преступила к своему плану. Надо сделать все поскорей, пока она не передумала…

Глава 5

Голова раскалывалась. Сказывались последствия веселенькой ночки в «Бруксе», где он неожиданно для себя выиграл довольно приличную сумму денег. И правду говорят — не везет в любви, повезет в деньгах…

Развалившись в кресле и медленно потягивая портвейн, Джослин крутил в руке надушенный конверт и морщился от сильного запаха. Не вытерпев, он кинул злополучное письмо на пол. Тут же его большие напольные часы пробили ровно шесть.

Итак, она придет сегодня. Почти сейчас. Войдет вот в эту самую дверь и…

Что будет после, он так и не смог придумать. Что она замышляет? Ведь он же постарался (да еще как постарался!), чтобы она даже имени его спокойно произнести не могла! А тут, она не только написала ему письмо (и это после того, что было!), но и осмелилась назначить ему свидание. Тайное свидание в доме у неженатого мужчины…

Может, он переоценил ее? И его мисс Уолден вовсе не та невинная овечка, что он навоображал себе?

Это походило на правду, ибо ничего другого ему и в голову не приходило, после столь недвусмысленных строк.

Я хотела бы продолжить наш разговор в библиотеке …

Только прочитав их, он подумал, что у него галлюцинации. Но нет, слова оставались на месте, не расплывались и не исчезали.

…продолжить наш разговор в библиотеке…

Насколько он помнил, а помнил он это очень хорошо, они там особо не разговаривали.

Вздохнув, Джослин от всей души понадеялся, что мисс Уолден знает и понимает, что именно она будет делать. Да и нет худа без добра. И даже странно, что вместо предвкушения, он чувствует глупую грусть. Потеряв мисс Уолден в качестве подруги, он вполне может приобрести ее в куда более заманчивом варианте — в качестве любовницы. И это уже будет не его вина, так что ему не придется поступаться своими принципами. Ведь она сама, первая, сделала сей шаг…

Но не смотря на все эти «бравые» мысли, он знал, что выгонит ее. Он только посмотрит, как далеко она собирается зайти и… выгонит ее. Прогонит, от соблазна подальше!

Минутная стрелка его часов переместилась на цифру пять. Секунды бежали за секундами, отчитывали минуты… Что-то она запаздывает. Уж не передумала ли?

Нет, не передумала — он услышал стук каблуков, приближающихся к библиотеке. Той самой библиотеки, где все и происходило. Специально ли он выбрал именно это место или просто так, по привычке?

Вошел Гарднер.

— Сэр, — в это короткое слово он вложил все свое осуждение, — к вам мисс Уолден!

Джослин сделал вид, что ничего не заметил, и лениво взмахнул рукой, велев впустить ее.

Та вошла довольно неуверенно, словно еще сомневалась в правильности своих действий, но это вполне могла быть и игра. Ведь провела же его она, изображая из себя невинную простушку.

То ли в подтверждение своей игры, то ли по каким-то иным причинам, она напялила на себя какое-то нелепое, даже лучше сказать дурацкое платье — отвратительного коричневого цвета, очень строгое и ужасно скромное. Оно ей не шло. Джослин даже скривился от такого убожества. Но затем кивнул ей головой в знак приветствия, и вопросительно поднял бровь, в ожидании ее дальнейших действий.

Гейл испуганно молчала. Она никак не ожидала, что он будет встречать ее в таком виде: взъерошенный, в полностью расстегнутой рубашке, обнажавшей его голую грудь, с мутными, как болото глазами, и со стаканом спиртного в руке.

Что-то здесь было не так. Его поведение казалось оскорбительным, прямо-таки хамским и он никак не походил на человека, который хотел попросить прощение и возобновить былую дружбу. Нет, он даже как-то вызывающе смотрел на нее, словно это она, а не он, должна начать разговор.

Гейл откашлялась.

— Ну что ж, мистер Стэнфорд, вот я и пришла. — Она ожидала от него хоть какой-нибудь реплики, но он лишь выжидательно ей улыбнулся. — …Теперь мы можем поговорить спокойно. — Она опять замолчала, ожидая, что теперь-то он наконец возьмет всю инициативу на себя и она перестанет чувствовать себя так глупо.

Знала бы она, как обернется эта встреча — ни за чтобы не пришла!!!

— Ну так начинайте, дорогуша. Я весь — внимание!

Ее покоробило это обращение. «Дорогуша» — да за кого он ее принимает? И почему смотрит на нее так выжидательно?

— Странно, — ее голос задрожал от волнения, — но мне кажется, что начинать должны вы!

Его голова дернулась и он болезненно сморщился. Да он пьян, тут же промелькнуло у нее в мозгу и Гейл невольно попятилась к выходу. Помилуй Бог, она совершила серьезную ошибку, восприняв его письмо всерьез! Он вполне мог написать его и под воздействием алкоголя. Она стала быстрее отступать к двери, но он даже этого и не заметил.

— Да-а? — протянул он. — Ну да ладно, хотя мне это тоже кажется странным, но наверное вы нуждаетесь в помощи. — Джослин сделал внушительный глоток, осушив свой бокал до дна, поставил его на ближайший столик и закинул ногу на ногу. — Итак, вы недвусмысленно дали мне понять, что раскаиваетесь в своей горячности и хотели бы начать наши отношения с начала, то есть, если говорить буквально, принять мое предложение, которое с таким негодованием вначале отвергли…

— Постойте! О… о чем вы? — Она остановилась на полдороге и застыла, как вкопанная. — Я раскаиваюсь? Я?!!! Да… да это вы…

— Что я? — он рассеянно перевел на нее свой мутный взгляд.

— Да это вы должны раскаиваться в своем поведении! Вы! Вы должны передо мной извиниться!

— Я?!

Его недоумение было неподдельным. Такое может быть лишь у младенца, да у опустившегося пьяницы. И вдруг Гейл осенила страшная мысль, заставившая, ее умолкнуть.

В своем письме он ничего не писал об извинениях, он только лишь «хотел объясниться ». Это ей пришло в голову, что он раскаивается. А на самом то деле (помилуй Бог, какая насмешка!), на самом то деле, это он ждет от нее извинений ! И это за то, что она не пала к его ногам и не позволила обесчестить себя до конца! Ну и самомнение у этого индюка!

Гнев на свою дурость, за то, что она прописала ему те качества, которыми он не обладает, стала разрастаться в ней с огромной силой.

Как же она в нем ошибалась! У нее даже руки зачесались надавать ему пощечин! О-о, сейчас она покажет этому тупице все, на что она способна!

Сощурив глаза, она обманчиво мягко спросила:

— Так что же мне сделать, чтобы вы простили меня?

— А, теперь вы наконец-то решили говорить на чистоту. — Граф взлохматил свои и без того взъерошенные волосы и тоже прищурился. — Так куда проще, моя дорогая мисс Уолден, а то вы чуть было не ввели меня в заблуждение. — Он ухмыльнулся. — Ну что ж, мы оба, и вы и я, прекрасно понимаем, что нас тянет друг к другу. Так зачем же сдерживать себя? Зачем друг перед другом притворяться? Я так понял, что вы не жаждете соблюдать условности, как впрочем и я, так что….

Вот что он значит думает! Ее затрясло мелкой дрожью и Гейл медленно стала продвигаться к нему, чувствуя, что от его признаний и предположений ее лицо стало не просто пунцовым, а свекольно багровым.

Этот человек без моральных принципов и понятий о чести, использовал ее как круглую идиотку! С самого начала, ему взбрело в голову потешить себя, а она ничего не подозревая, в тайне мечтала о нем и награждала его остроумием, обаянием, да добротой! И с чего она вообразила, что он может быть добрым? У этого человека даже чести нет!

«Золотистый бог Лондона » — это прозвище предполагало нечто божественное, величественное и что-то хорошее, и она, наивная идиотка считала, что оно очень подходит к нему. Как они все заблуждались! Стоило бы всем увидеть этого «золотистого бога» сейчас — с мутными от пьянства глазами, со сладострастной ухмылкой предвкушения, взъерошенным и извергающим из себя гадости — никто не усомнился бы, что перед ним сам дьявол.

— … и вы вправе положиться на меня, так как я не стремлюсь оглашать нашу связь в свете.

Это ее вконец доконало. Подойдя так близко к нему, что она почувствовала запах алкоголя, Гейл с размаху залепила ему пощечину, затем вторую и третью.

— Негодяй! Мерзавец!

Граф попытался остановить ее, но у него ничего не получилось — в такую она пришла ярость. Он попытался схватить ее за руки, но она неожиданно толкнула его кресло и он вместе с ним упал на пол.

Стукнувшись головой об пол, Джос подумал, что его наверное вырвет, но нет, ничего, прошло. По крайней мере, теперь его не хлещут по щекам. Краем глаза он видел ее юбки, и то, как она неподвижно стоит за ножками его кресла и видимо размышляет, наподдать ему еще или нет? Он предпочел лежать смирно и не привлекать ее внимание. Может она все-таки уйдет?

— Ненавижу вас! — Со страстью произнесла она. — Никогда бы даже не подумала, что так можно кого-то презирать, как я презираю вас.

— Ненависть и презрение совсем разные вещи. — Он чуть не прикусил себе язык, но было уже поздно.

— О-о, сейчас я испытываю к вам лишь презрение! Вы жалкий и ничтожный тип…

Джос попытался уговорить себя не обращать внимания на ее слова, но почему-то некстати подумал о том, что он, граф!!! валяется на полу в собственном доме, куда его кинула какая-то там мисс, которая смеет бросать ему в лицо оскорбления. В его собственном доме! Куда ее кстати никто не приглашал.

Пока она разглагольствовала, перечисляя все его недостатки, он незаметно скатился к краю кресла и дождавшись момента, когда она подойдет к нему ближе, схватил ее за лодыжку и сильно дернул. Его отнюдь не смутило, что она упала. Так ей и надо, нечего задирать так высоко свой нос. Она вскрикнула, но больше от неожиданности, чем от боли. С ловкостью, которую он сам в себе не подозревал, он тут же уселся на нее, удерживая коленями ее бока.

— Немедленно отпустите меня!

— Еще чего. Я что, похож на дурака?

— Естественно.

Он хмыкнул.

— Вы не ушиблись? — он знал, что вряд ли это возможно — таких пушистых ковров, как у него, наперечет в Лондоне, однако решил перепроверить, мало ли чего. Она кинула на него еще один ненавистный взгляд, но теперь это его уже так не трогало. — Вижу, что нет. Ну, и прекрасно…

Гейл внутренне застонала. Было не похоже, что он собирался отпускать ее. Сидит на ней с видом павлина, тогда как она чувствует себя полнейшей недотепой, и наслаждается своей силой.

— Ну, и долго я буду так лежать?

— Пока я не решу, что вы успокоились.

— Я спокойна.

— Нет, нет, вон у вас какой убийственный взгляд. А я сейчас не в том состоянии, чтобы достойно защищаться.

— К тому же и пьяница!

— Вот видите, вы сами подтвердили мои предположения.

— Отпустите меня!

— Нет.

— Я закричу!

Он безразлично пожал плечами.

— Кричите. Я буду только рад, когда мне на помощь прибегут мои слуги. Вы, сущая фурия, и я с особым удовольствием выставлю вас вон.

Вряд ли можно ненавидеть человека сильнее, чем она ненавидела его до этого, но кажется ему удалось достичь и этого.

Гейл внезапно изогнулась, пытаясь сбросить его с себя, но добилась лишь того, что он покачнулся и его лицо оказалась в опасной близости от ее. Он тут же схватил ее руки, направленные на его физиономию, и прижал их к полу.

— Ну-ну, полегче, милая, вы меня чуть не свалили.

— Отпустите меня, черт вас побери!

— Не надо так орать мне в лицо. Я чуть не оглох.

Она снова изогнулась, и согнув колени, ударила им по его спине. Он охнул.

— Какая вы злая женщина.

Она словно взбесилась от этих слов. Выворачиваясь и кусаясь, она все-таки скинула его с себя и они покатились по полу.

В голове у Джослина все перемешалось — только что он защищался от нее, пытаясь держать ее за руки и уворачиваясь от ударов ее ног, а теперь вдруг сам начал вести наступление. Правда не совсем обычным способом, зачем-то стягивая с нее одежду, но в данный момент это показалось ему правильным, наверное, из-за того что уж очень его раздражало это безвкусное платье, да и потом, он знал только один действенный способ успокоить взбешенную женщину.

Раздался треск разрываемой ткани, и пуговицы на вороте ее платья вмиг разлетелись в разные стороны. Гейл мстительно улыбнулась, когда одна из них угадила графу прямо в глаз, и тот выругался. Но она тут же перестала улыбаться, когда поняла, что это была вовсе не случайность и тот намеренно рвет на ней одежду. Разворотив края платья, Джослин принялся за ее нижнее белье и когда она с удвоенной от ярости энергией стала бить его по лицу, он тут же переключился на ее юбки, задирая их ей до талии и стягивая с нее панталоны.

Она как-то исхитрилась и вывернулась из этих цепких рук. Теперь она уже не нападала, она пыталась спастись бегством. Но Джослин с легкостью удержал ее, нажав на грудь ладонью, и вновь припечатал ее к полу. Оба бурно дышали, давая себе передышку в этом поединке, и только спустя минуту до обоих дошло, что его ладонь по-прежнему нажимает ей на грудь.

Джослин сильнее сжал ладонь, и почувствовав приятную наполненность, посмотрел Гейл в глаза. Странно, но ему показалось, что она тоже возбудилась. Под его рукой, чувствовался острый сосок, она бурно дышала и ее лицо окрасилось в тот необыкновенный розовый цвет — цвет возбуждения…

Он стал действовать нежнее, проверяя свою догадку, сжимая и разжимая ладонь, чувствуя, как под ней набухает нежная плоть. Задействовал и вторую руку. А потом и сам не заметил, как уже начал целовать ее…

А ее тело превратилось желе. В дрожащее желе. Гейл попыталась оттолкнуть его, но теперь, коснувшись его обнаженной груди, она словно впервые почувствовала, что касается обнаженной мужской плоти. Твердая, почти стальная и невероятно горячая. Она чувствовала, как сильно под ее рукой бьется его сердце.

Он начал целовать ее. Его губы были тоже горячими. Раздвигая ей губы, он вводил ей в рот свой язык и сводил ее с ума. Медленно, но настойчиво. А его руки…. Его руки были повсюду — то они на груди, то на бедрах, то они гладят ее колени, то ключицы.

Ей вдруг стало страшно, страшно оттого, что ее вновь затягивает этот омут наслаждения. Ведь она только что ненавидела его. Презирала. Как оказывается просто утопить в наслаждении свою ярость. Стоит лишь чуть уступить…

Это была последняя ее связная мысль. Потому что с бедер, его рука поднялась на живот и круговыми движениями, довела ее до безумного желания, так что когда он коснулся промежности, там уже все было влажно. Его рот вновь накрыл ее, так что у нее не осталась сил даже для того, чтобы стонать.

А Гейл уже давно не понимала, что она делает, то ли борется с ним, то ли притягивает, то ли протестует, то ли отвечает. Ее разум мутился, она забыла все и отдалась на волю тому восторгу, что заполнял все ее тело. Восторгу, который несли его руки, губы, его дыхание…

Он перевернулся на спину, так, что она оказалась сверху. И теперь уже она сидела на нем, пригвождая его тело к ковру, но она и не думала, воспользоваться этим. Совсем нет, теперь она целовала его, своими неумелыми жадными поцелуями. Обхватывая его бедра своими, она доводила его до умопомрачения. Она могла заставить его исполнить все, все что она потребует. Но она не требовала, а лишь высасывала из него поцелуи и постанывала под его ласками.

В какое то мгновение, когда спутанные распущенные волосы упали ей на лицо и она отодвинулась от него, пытаясь убрать непослушные пряди, в какое-то мгновение, она вскинула голову и… не поверила своим глазам.

Ее собственная тетка, из плоти и крови, с помертвевшим лицом и расширенными от ужаса глазами стояла на пороге библиотеки. Из-за нее выглядывала Селина. А рядом с ней!!! Рядом с ней стоял Джон Реймонд и с нахмуренным лицом взирал на происходящее…

Гейл закрыла глаза.

Кошмар! Это всего лишь кошмар!!!

Но и открыв глаза, она увидела все то же самое. Ее тело одеревенело, застыло, превратилось в сосульку.

Джослин по-видимому то же что-то понял — его тело также напряглось, но у нее пока не было сил подняться с него. Ноги ее не держали. Гейл взглянула на него и встретила его обвиняющий взгляд.

Медленно, словно любое неосторожное движение убьет ее, она встала, оправила юбку и попыталась соединить на груди свое платье. Поднялся и Джослин.

Напряженность, висевшая в комнате была прямо-таки ощутимой. Но каждый не спешил развеять это гробовое молчание.

Гейл искоса посмотрела на графа, пытаясь найти в нем хоть какую-то поддержку. Но он и не смотрел на нее. Тяжелым взглядом оглядывая непрошенных гостей, даже и не пытаясь одернуть на себе одежду, прищурив глаза и нахмурив брови, он наконец процедил:

— Могу ли я узнать, чем я обязан, столь неожиданному и внезапному визиту?

Его вызывающие слова, словно прервали оцепенение. Вздрогнув, Алисия, тем не менее твердо направилась к дивану и села, почти что рухнула на него. Остальные, неловко жавшись друг другу поближе, последовали за ней.

— Теперь это уже не важно. — Сухо и официально ответила тетка. — Самое главное сейчас, это определить на какой день назначить вашу свадьбу. Или вы уже определили?

— Свадьбу?! Вы что с ума сошли? Никакой свадьбы не будет!

Категоричный и злой отказ графа, казалось никак не подействовал на присутствующих, на всех кроме Гейл, но она промолчала, не в силах вмешиваться. Ей было стыдно, стыдно как никогда. Хотелось провалиться сквозь землю или умереть в сию же минуту.

— Вы что думаете, я женюсь на такой как она? — Эти слова он произнес холодно, почти безразлично. — Я как-никак граф, если вы запамятовали. А она… — Он не закончил фразу. Да в этом и не было необходимости, все и так знали, что у Гейл никогда не было титула, и уж тем более титулованных родственников. — Да и мисс Уолден сама пришла ко мне, собственной персоной, я ее не приглашал.

От дикой несправедливости, оттого что он так позорно отказался от нее, да еще и без зазрения совести и лжет, Гейл тоже не смолчала:

— Неправда, это вы пригласили меня и я пришла потому, что думала, что вы хотите извиниться за свое прошлое поведение!

— Да? — его глаза полыхнули презрением. — Тогда что это такое? — и он, подняв с пола конверт, помахал им перед носом присутствующих. — А это ваше письмо, мисс, где вы просите меня, принять вас в шесть часов в моем доме.

— Я ничего подобного не писала!

— Не надо лгать, мисс Уолден, у меня есть доказательства.

— Но…

— Хватит!!! — жестко прервала их Алисия. — Нам не интересны ваши переписки. Лучше приступим к делу.

Джослин перевел взгляд на Гейл и внезапная догадка, змеей стала заползать в его мозг.

Неужели эта девка, с самого начала решила женить его на себе? Написала письмецо, давая тем самым понять, что не прочь стать его любовницей, пришла, накинулась на него… А он повел себя как дурак, не заподозрив подвоха, повел себя, как мужчина в подобной ситуации, то есть соблазнился на нее, а в этот момент раз и свидетели — ее родственнички… Вот мерзавка!

Ему захотелось свернуть ей шею. Лживая дрянь, она прикидывалась невинным созданием, в то время как для собственной выгоды она была способная на все!!! Даже сейчас, она не отказалась от своей игры, и скромно потупив взор, смотрела на пол, изображая из себя невинную жертву.

Но нет уж, хватит! Хватит строить из себя дурака…

Окинув всех повелительным взглядом, и презрительно цедя слова, Джослин сказал:

— Я не женюсь на ней! А теперь, когда этот вопрос закрыт, прошу всех покинуть мой дом!

И не дождавшись их ухода, ушел сам.

Глава 6

Кто-то стучал…

Стук становился сильнее, настойчивее. Ее никак не хотели оставить в покое. Гейл разлепила набухшие веки, тут же зажмурилась от яркого света и нехотя встала. Оказывается, всю ночь она спала в одежде. Вот почему так ноет спина и ей всю ночь напролет снилось, что она задыхается. Корсет…

— Мисс Гейл!!! Да откройте!

А, она и дверь заперла. Гейл отперла замок и открыла дверь. В коридоре стояла Бетси.

— Мисс Гейл! — ужаснулась служаночка.

— Ну что еще? — проворчала она, чувствуя, как от произнесенных слов у нее раскалывается голова.

— Вы похожи на пугало!

— Какая разница…

— А такая, мисс, — бочком обходя застывшую фигуру хозяйки, продолжала говорить Бетси, — что к вам посетительница, и не кто-нибудь, а вдовствующая графиня Мейдстон! Миссис Алисия уже предложила ей чай, и велела позвать вас. Но в таком виде, вам нельзя спускаться…

— Какой кошмар! — За последние полмесяца, Гейл пожалуй по сотню раз на дню произносит это слово! Она тут же скривилась от этой мысли и со стоном произнесла: — Что ей от меня надо?

— Не знаю, мисс Гейл, не знаю…

Бетси уже не слушая ее, распаковывала чемоданы, вытаскивая один за другим хозяйские платья и бросая их на развороченную постель. Все, с таким трудом уложенные вещи — назавтра Гейл собиралась вернуться к родителям, — вновь высвободились на волю и теперь беспорядочной кучей валялись на постели.

Зараженная суетливостью служанки, Гейл сама налила в фарфоровый таз воды, и долго умывалась, пытаясь холодной водой привести себя в чувство. И уже с помощью Бетси, в рекордно короткий срок облачилась в новое платье, и причесалась. Выглядела она конечно не лучшим образом — красные глаза и припухшее с ночи лицо, но все же куда приличнее, чем до этого.

Выйдя из спальни, она поразилась, каким вдруг оживленным стал дом. Слуги сновали туда-сюда, с кухни доносились окрики кухарки, из гостиной слышались приглушенные голоса ее тетки и той женщины… За полмесяца проведенные в гнетущей тишине позора, Гейл отвыкла от этих привычных, суетливых звуков.

Ее тетка слегла от такого позора, а Селина ходила с красными от слез глазами, и смотрела на Гейл, как на побитого котенка, которому осталось жить считанные дни. Даже слуги, стремились как можно скорее исполнить свои обязанности и с усилием делали вид, что ничего особенного не произошло. Но стоило ей удалиться, как ее осуждали. Косые взгляды, тихие перешептывания. Как-то она услышала, что ей надо было бы покончить жизнь самоубийством, и таким образом избавить всех от позора. Но не смотря на случившееся, умирать ей не хотелось.

Ее теперь нигде не принимали, да и она сама не стремилась выезжать в свет. И хотя слухи о ее позоре ходили довольно туманные — Джон Реймонд так и не смог скрыть своего осуждения — они еще не совсем подтвердились. Но самым тяжелым было пожалуй не это, в нервную дрожь ее приводила мысль, что обо всем узнают родители. Отец отречется от нее, а мама… Мама просто не сможет такое пережить. И тем не менее, Гейл уже отослала им письмо, где писала о своем возращении.

Не успела она войти в гостиную, как тетя Алисия вышла ей на встречу и улыбнувшись подбадривающей улыбкой, удалилась. Слава Богу, тетка была еще на ее стороне, и не смотря ни на что, она ей сочувствовала. Чего не скажешь о вдовствующей графине — та оглядывала ее дерзким оценивающим взглядом, словно недоумевая, что в таком чучеле нашел ее сын.

— Так значит, вы и есть та самая, Гейл Элизабет Уолден, — секундная пауза, — которая пыталась соблазнить моего сына и обманом женить его на себе?!

От такого наглого тона, Гейл захлестнула волна негодования.

Ну почему, во всем обвиняют ее одну?! В том скандале они участвовали оба!

Однако она сумела сдержаться и ответила спокойно, с достоинством, которым уже не обладала:

— Вы не совсем правы миледи. Да, именно я — Гейл Элизабет Уолден, но я не соблазняла вашего сына, и у меня и в мыслях не было того, чтобы выйти за него замуж. И если вы пришли сюда, чтобы оскорблять меня…

— Браво! — вдовствующая графиня весело усмехнулась. Это сразу же преобразило ее надменное лицо и она стала копией своего сына — такой же упрямый подборок, та же улыбка, те же глаза. Видя недоумение своей собеседницы, она непринужденно присела и предложила присесть и ей. — Поверьте, я вовсе не собиралась оскорблять вас, простите мне мой тон! Я лишь хотела посмотреть, что у вас за характер. Видите ли, в одном я убежденна точно — мой сын никогда не будет счастлив с бесхарактерной женщиной. Так что я всего лишь хотела понять — достойны ли вы того, чтобы помочь вам…

— Помочь? В чем, я не понимаю…

— Дорогая, я слишком хорошо знаю своего сына. Он редкостный упрямец и всерьез думает, что все на свете должно крутиться только вокруг его персоны. Ему давно пора остепениться, а такого подходящего случая и не сыскать… — И она улыбнулась Гейл заговорщеской улыбкой.

Гейл совсем растерялась. Видимо за последнее время, предаваясь отчаянию, она совсем отучилась думать. Ей уж и вовсе было не понятно, как из пол минутной беседы, графиня сочла, что она — Гейл Уолден из Хемпшира, обладает стойким характером?! Это она-то, единственным занятием которой, было только то, что все эти полмесяца она проревела в подушку?!

— Графиня, прошу простить меня, но я не понимаю…

Но вдовствующая графиня думала почему-то иначе, ибо нисколько не смущаясь пассивностью своей слушательницы, охотно рассказывала:

— Ну что ж, начнем по порядку. Если вы не знаете, моя дорогая, после смерти мужа, я много путешествую. Месяц назад я уехала в Бат, там до меня и дошли непонятные слухи о той сцене в библиотеке моего сына. Я никогда не вмешиваюсь в его дела, но на сей раз он зашел очень далеко…

— А, значит, вы все-таки считаете, что это ваш сын…? — встрепенулась Гейл.

— Не совсем. — Графиня опять усмехнулась. — Вряд ли вы можете утверждать, что моему сыну легко отказать. Так что я не буду вставать ни на чью сторону.

— Понятно. — Ответила Гейл, хотя ровным счетом ничего не понимала.

— Мне не зачем было бы вам помогать, дорогая, но открою вам маленький секрет — я слишком хорошо знала вашу матушку, и уверенна, что она не могла воспитать свое единственное дитя плохо.

— Вы знаете мою мать?!!

Насколько Гейл знала свою мать, та никогда не покидала приделы Хемпшира. И уж тем более ее нельзя было заподозрить в знакомстве с графиней.

— Ну, это давняя история и довольно неприятная. — Графиня пожала плечами, но было видно, что она слегка сконфужена. — Мы учились вместе, жили в одной комнате и очень дружили. Наши матери тоже были подругами… Но по окончанию пансиона, мы обе влюбились в одного и того же человека. Эмма была помолвлена с ним, но он предпочел меня, и наши пути с ней разошлись. Это была, как я сказала, очень неприятная история и мы больше не общались.

Ее мать была помолвлена с кем-то другим?! Невозможно! Быть того не может!

— Это… это был ваш муж? — слабым голосом спросила графиню Гейл. — Отец Джослина?

— Да, это был он.

Значит, она могла быть и сестрой Джослина, или его не было бы вообще, а ее мать сейчас бы была вдовствующей графиней и у нее не было бы отца!

Гейл вздрогнула. Как причудливо порой поступает с людьми жизнь.

— Так что моя милая, то что я собираюсь предпринять, это своего рода искупление. Забавно, не правда ли, что вы и мой сын вместе…

— Вы говорите об этом так, словно это уже решенное дело. В то время как ваш сын видеть меня не хочет, что уж там говорить о женитьбе.

— Мой сын должен вести себя, как человек, достойный носить фамилию Стенфорд, и не порочить имя невинной девушки!

— То что он должен, и то что он будет делать, это совсем разные вещи, графиня.

— А вот в этом вы не правы. Уж поверьте мне, свадьба состоится. Может не так, как вам того хотелось — все будет более чем скромно, никаких помпезных выездов и сотни гостей, однако…

— Если честно, я совсем неуверенна в том, что она вообще будет, миледи…

— Зови меня лучше Викторией. Джослин уже получил специальное разрешение, так что не более чем через три недели…

— П… получил?! Вы сказали, что он уже получил? То есть он… он согласен?

Теперь уже графиня выглядела удивленной:

— А разве я не сказала?

— Что-о-о?!

Ему показалось, что его сейчас хватит удар. Джослин с ужасом уставился на мать, и впервые подумал, в своем ли она уме.

— Не надо смотреть на меня так, словно я сошла с ума! Я в здравом рассудке.

— Но… но… — его охватило удушье. Нет, не может же и в самом деле его мать предлагать подобное. Ему, ее собственному и единственному сыну! — Мама, — он вновь глубоко вздохнул, чтобы сдержаться и не выругаться во весь голос. — Вы кажется, не понимаете…

— Это ты не понимаешь, дорогой. Завтра — твоя свадьба. Все уже решено. Объявления в газетах сделаны, в церкви оглашение было, архиепископ разрешение дал, твоя невеста и ее семья — готовы, гости приглашены…

— Да какое мне дело?! — взревел он. — Я!!! Я ничего об этом не знал!!! Как вы могли проделать за моей спиной такое? Как?!

— Нечего кричать на меня! — Виктория царственно поднялась с кресла и приняла оскорбленную позу королевы. — Кто-то же должен был действовать здраво, и раз ты не собирался ничего предпринимать, то естественно, я взяла это на себя. Ты только и делал, что предавался пьянству.

Джослин закрыл глаза и выругался молча. Он любил мать, более того — уважал, и отец с детства привил ему оказывать той почтение. У нее был здравый смысл, волевой характер, целеустремленная натура и что самое главное — она всегда знала, как поступить правильно . Его отец всегда советовался с ней, словно та была гадалка-предсказательница, которая могла указать правильный путь. Но сейчас! То что его мать предприняла сейчас, выходило за всякие рамки.

— Неужели вы настолько разочарованны во мне, что решили женить на первой попавшейся девице? — он опустил голову и с горечью вцепился в свои волосы.

Глядя на своего сына, Виктория испытала жалость. Мальчик выглядел неважно. Изможденный, бледный, со следами бессонных ночей. После женитьбы, — подумала она, — он не сможет убегать из дома, и проводить свои ночи неизвестно где, в поисках приключений. Он остепениться, возьмется наконец за хозяйство…

— Я желаю тебе только счастья, ты же знаешь. И как я успела убедиться, твоя невеста вовсе не первая попавшаяся…

— Я знаю ее всего несколько дней!

— Ну, тебе и этого хватило, чтобы ты увлекся. И не отрицай, ты бы не скомпрометировал приличную девушку. С такими, как она, ты обычно заводишь э-э… не совсем понятные для меня отношения.

— Дружеские. — Пробурчал он.

— Не знаю, что это за дружба, когда они сохнут по тебе, а ты делаешь вид, что не замечаешь. Пора, взрослеть, мой дорогой. Браться за ум. Остепениться. И я считаю, что это вполне подходящий случай. Все, что были до нее, не вызывали у тебя желания соблазнить их. — Виктория наклонилась и поцеловала его щеку. — Постарайся не сердиться. — Она взъерошила его волосы, но он раздраженно отстранился. Она вздохнула. — Теперь уж от тебя ничего не зависит. И надеюсь, ты не опозоришь свою мать, не явившись на свадьбу.

Она вышла из комнаты, тихо прикрыв за собою двери. А он глухо застонал, ибо теперь ему было некого стесняться.

Как же так? Как же он мог допустить такое?

Надо же, он всегда сам смеялся над этими хлюпиками, которые позволяли управлять собственной жизнью. А теперь вдруг очутился в их же компании.

Удачное же время выбрала его мать, чтобы поведать о его будущем! Именно тогда, когда от каждого произнесенного слова, маленькие молоточки в его голове выстукивали барабанную дробь, голова словно раскалывалась надвое, а глаза готовы были лопнуть от напряжения. К тому же его тошнило. Желчь то и дело подступала к самому горлу — но вряд ли это было последствием похмелья…

Ошарашенный, удивленный, он все никак не мог поверить, что его мать сотворила с ним такое!

То-то он недоумевал, получая «двусмысленные», как ему тогда казалось, поздравления. Кто-то ехидно желал ему счастья, кто-то дружески подмигивал, кто-то пожимал ему руку. Он тогда не придавал этому особого значения

Те недели, он вообще много чему не придавал значения, он пытался жить своей прежней жизнью, что впрочем у него не получалось — на душе было тоскливо, и казалось, ничего не будет как прежде.

Да, будь у него больше времени, он непременно что-нибудь, да придумал бы…

Но как он мог проморгать столь очевидные вещи?! Ведь в газетах делали объявления, об этом знали его знакомые, его мать, и наверняка, даже слуги. Только он, главный участник «торжества» ничего не подозревал.

Даже Тони ему ничего не сказал! — зло подумал Джослин, но тут же осекся. Тот и не мог, так как последние недели они провели вместе, выпивая литры бренди, так что следующим утром у обоих раскалывалась голова и они утоляли боль все тем же способом. Тони все-таки не выдержал и сорвался, ему надоело изображать из себя всем довольным джентльмена, ушедшего на покой и желавшего остепениться.

Нет, он сам, собственными руками загубил свое будущее, пропустив тот момент, когда его мать взялась за это дело. А ведь, знал! Знал, что она так просто этого не оставит!

Ну почему он не заплатил этой семейке? Может быть тогда они успокоились и не стали бы лезть к его матери со своими бредовыми идеями замужества?

По Лондону уже давно ходили слухи, что его мать крайне обеспокоена холостяцким положением сына. Так что не надо обладать особым умом, чтобы обратиться к ней за помощью, выдавить несколько жалостливых слезинок и обвести ее вокруг пальца.

Но чего он никак не подозревал, так того, до чего настырной окажется эта мисс Уолден! Наглой, беспринципной и невероятно самонадеянной. Вроде с первого взгляда и не скажешь. Да даже со второго, и с третьего… Казалась тихоней. Милой, забавной девчушкой…

Вспомнив ее, черты ее лица, Джослин вконец, разозлился.

Во всем виновата только она! Не взбреди ей в голову, написать ему то письмо, и самым бессовестным образом напасть на него, а затем натравить на него своих родственничков — ничего бы не было…

Праздновали столь знаменательное событие в особняке Джослина.

В каком-то трансе, с натянутой улыбкой на лице, Гейл принимала поздравления гостей и невольно дрожала от спокойной холодности, находившегося рядом мужа.

«Муж — какое странное и необычное слово, теперь, должно быть ставшее ей привычным и повседневным. А ведь человек, с которым она должна прожить всю оставшуюся жизнь, ей практически неизвестен. Она и видела его, всего четыре раза до свадьбы. Четыре! Всего четыре дня! А теперь она должна жить с ним изо дня в день, спать в одной постели и рожать ему детей…»

Но если вначале их знакомства она с замиранием сердца мечтала выйти за него замуж (какая девушка не примеривает костюм жениха на понравившегося ей молодого человека?), то теперь с удивительной для себя ясностью понимала как никогда, что он вовсе не тот улыбчивый и обходительный человек, который ей так понравился. За этими улыбками скрывалась властная, непоколебимая натура, с радушием встававшая на сторону своих друзей и с беспощадностью преследовавшая своих врагов. В своем гневе граф Мейдстон был страшен.

Отрешенный, словно вся эта шумиха его не касалась, он стоял рядом с ней так, словно его приковали цепями. Его поведение было скандальным, прямо-таки вызывающим и ей приходилось одной спасать положение, что называется — делать хорошую мину при плохой игре.

Она сама цеплялась за его руку, чуть ли не повиснув на ней и только молила про себя Бога, чтобы он не выдернул ее в самый неподходящий момент. Гости бросали на них непонятные взгляды, а она одна улыбалась за них двоих и все цеплялась и цеплялась за его неподвижную руку.

Как только поздравления закончились, он тут же оставил ее, предпочитая компанию Энтони и выпивки. Она же осталась стоять одна и чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, пошла искать мать, поддержка которой ей была просто необходима.

Эммы в зале не было и Гейл вышла в коридор, надеясь найти ту в столовой. Идя вдоль гулкого коридора, в своем белом подвенечной платье, шлейф которого тянулся за ней мертвым хвостом, она чувствовала себя донельзя несчастной…

Буквально за день до свадьбы, Селина «облегчила» собственную душу и призналась во всем. Гейл даже сейчас не могла бы ответить, что она в тот момент испытала — ужас, или облегчение. Пожалуй, и то и другое одновременно. С одной стороны, она перестала винить во всем Джослина. Теперь его поступок — то, что он все-таки решил жениться на ней, стал казаться ей благородным. Однако с другой стороны, она начала чувствовать свою собственную вину. Это тяжелый груз так придавил ее, что даже сегодня, наблюдая за вызывающим поведением новоиспеченного мужа, она только с ужасом думала о том, что с ней он будет несчастлив. Ведь он не хотел жениться. А она вынудила его.

И даже мысли о том, что в том скандале они все-таки участвовали оба, никак ей не помогали. Не приди она к нему в дом, ничего бы и не было. Еще до того, Джослин стремился разорвать их отношения. И только ее глупое поведение — то, что она во всем призналась Селине — привело к тому, что сейчас они оба, вынуждены были расхлебывать «заварившейся» скандал…

— Не пойму, что он нашел в ней?

Гейл как раз проходила мимо будуара, но услышав этот вопрос, произнесенный голосом Роз Вендалл, остановилась как вкопанная.

— Я еще поняла бы, если бы он выбрал Селину — та действительно красива, но эта…

— Действительно, ей нечем похвастаться — ни титула, ни денег, ни лица… — поддакнула ей Френсис. — Она и поймала его в свои сети, только из-за того скандала.

Гейл покраснела и тут же воровато огляделась, не видит ли ее кто. Вряд ли ей будет приятно, когда ее застукают за подслушиванием, тем более когда о ней говорят столь нелестно.

— А я думаю, вы ошибаетесь. — Раздался неизвестный ей голос. Девушка говорила пренебрежительно и Гейл еще больше напряглась, думая, что и в этот раз в ее сторону посыплются нелицеприятные слова. — Как бы то ни было, граф и раньше проявлял к ней нешуточный интерес — ведь тот скандал, произошел и по его вине, вы не находите? Да и вряд ли, он женился бы на ней, если бы она его не привлекала?

Сестрицы Вендалл замолчали и звуки шагов из будуара стали приближаться. Видимо им не понравилось то, что сказала незнакомка, и они решали прервать беседу.

Но не смотря на любопытство — кто же встал на ее сторону, Гейл поспешила удалиться. Ей не хотелось сталкиваться с ними лицом к лицу и фальшиво расточать улыбки, хотя искушение было велико, если представить, какие у них будут физиономии, когда они поймут, что она их услышала.

Почти что вбежав в столовую, Гейл поклялась, что еще припомнит этим гусыням, все их слова.

Остановившись на пороге, она внимательно оглядела заставленный столами зал, но матери так и не нашла. Обменявшись несколькими вежливыми фразами с кем-то из приглашенных гостей, она вновь отправилась обратно. И тут же заметила ее, эту маленькую, как она сама, худенькую женщину в темно-зеленом платье, так подходящем к ее глазам. Эмма, увидев, что ее дочь одна, направилась к ней, взяла ее за руку и чуть сжала в знак поддержки.

Гейл нервно растянула губы в улыбке.

— Ну как ты, мама? Тебе здесь хорошо?

Взглянув в сторону Виктории, та ответила:

— Мне всегда будет хорошо, если с тобой все в порядке. Но если честно, Гейл, я не понимаю этой свадьбы. Ты выглядишь напуганной, а мой новоявленный сын — несчастным. И я никак не ожидала, что это будет сын именно Виктории…

— Мама… — Гейл растерялась. До сего момента у них не было возможности поговорить откровенно, ее родители успели приехать лишь за несколько часов до венчания. А сейчас она поразилась, как много знает и понимает ее мать. — Виктория очень раскаивается, мама. Она хотела бы многое исправить. Она мне так помогла, что если бы не она, то…

— Да, я знаю, что этим браком ты обязана ей. — Эмма невесело улыбнулась. — И благодарна ей за это!

Гейл в ужасе пролепетала:

— Ты знаешь? А-а, отец?

— Ты же никогда не считала меня глупой, золотце. И папа тоже догадывается, но предпочитает об этом не думать, он слишком счастлив. Он уже с Викторией начал какие-то дела… — Гейл взглянула в ту же сторону. Отец действительно выглядел счастливым. И понятия не имел о том, какое прошлое связывало Эмму с этой гордой и властной женщиной, иначе никогда бы не подошел к ней, зная, что это может причинить не нужную боль его жене. — … И он невероятно горд, что у нас теперь есть влиятельные друзья. Ведь ты как никак — графиня!

Мать сказала это легко, непринужденно, слегка иронизируя над ситуацией. Но Гейл удивилась своей реакции — ее сердце похолодело, еще за секунду до того, как она услышала:

— Я счастлив, что все получили то, чего желали!

Джослин. Он выбрал самый неподходящий момент, чтобы присоединиться к ней и ее матери, и тут же сделал еще один неверный вывод. Вряд ли она жаждала стать графиней и стремилась к тому так, как о том думает Джослин. Графиня — это не только титул, но и обязанности…

Гейл обернулась к нему и тут же в смятении опустила глаза. Его тон, да и теперь и взгляд, не оставляли сомнений — он испытывает к ним презрение.

— Моя дорогая теща, я хотел бы похитить от вас новоявленную графиню на танец.

Эмма так же обернулась к нему. И такое в ее лице сквозило недоумение, что Джослин опешил, даже смутился и уже более миролюбивым тоном пробурчал:

— После танца мы уедим, так что прощайтесь Нам уже пора…

Глаза у Эммы увлажнились, и сморгнув непрошенные слезы, она умоляюще взглянула на своего нового сына:

— Джослин, прошу вас, будьте с ней понежнее. Не обижайте ее.

Но тот проигнорировал ее мольбу, и молча взяв жену под руку, увел ее. У него был цепкий захват, но какой-то безликий. Словно он все делал так, как это требовали от него обстоятельства, но не более.

Обхватив ее за талию, он повел ее в танце. Бал был открыт. Через несколько минут к ним присоединились и другие пары.

— Надеюсь вы счастливы, дорогая? — с издевкой спросил ее он. И Гейл вздрогнула. Впервые за сегодняшний вечер он обратился к ней на прямую. Видимо ее взгляд выдал ее недоумение, так что он решил пояснить: — Вы же получили все, о чем мечтали. Теперь вы — графиня, причем очень богатая. В ваших руках власть и все эти люди завидуют вам… — его тон был вкрадчивым и каким-то спокойным. Но он пугал ее еще сильнее. — Неправда ли, наша свадьба, это своеобразный день вашего триумфа?

— Джослин…

— Советую вам хорошенько запомнить его, чтобы когда вы лишитесь всего и останетесь одна, вам было что вспомнить!

Ей не нравился ни его издевательский тон, ни его презрительный взгляд, ни осознание того, что ее муж — пьян. Однако от смысла его слов, ее все равно бросало в дрожь и тело холодело от неприятных предчувствий.

— Вы что же, собираетесь в ближайшее время убить меня? — пробормотала она.

— Ну что вы! — Он пьяно ухмыльнулся. — Я думаю, мне это не понадобится. Я лишь сделаю вашу жизнь настолько невыносимой, что вы сами не захотите надолго задерживаться на этом свете. Так что пока у вас есть эта маленькая минутка счастья… Улыбайтесь же, дорогая, на нас ведь все смотрят.

Она послушно разлепила губы в улыбке, а сама с затаенным страхом посмотрела в его глаза. Нет, он не шутил — в них светилась такая мрачная решимость, такое наслаждение при мысли о ее муках, что никаких сомнений у нее не осталась — его слова, не пустые угрозы.

— Джослин, я… я уже очень давно хотела вам объяснить. Рассказать о том страшном обмане, которому мы оба подверглись…

— Да неужели? Честно говоря, у меня сейчас не то настроение, чтобы выслушивать ваши лживые россказни.

Его ответ был таким безмятежным, что Гейл охватил гнев.

— Это не россказни, и уж тем более не лживые. И вы должны меня выслушать…

— Мне это неинтересно! — жестко, с нажимом осек ее он.

— Но вы должны же понять!

— Я ничего вам не должен, кроме одного… — Он мрачно посмотрел куда-то в сторону и желваки на его лице заиграли. — Смотрите, как ваш папаша бегает вокруг мой матери, он уже предвкушает, как получит кругленькую сумму за свою лживую дочь.

— Не смейте оскорблять моего отца! — приказала ему Гейл.

Тот стиснул от ярости зубы:

— Я буду делать что хочу, и когда хочу, и не вам указывать мне! Вы теперь моя жена и будите подчиняться мне, как жена подчиняется мужу! Это ваш выбор, моя дорогая, так что играйте по правилам.

— Да пошли вы к черту! — прошипела Гейл. — Я вам не раба, чтобы подчиняться!

— Вы будете куда как хуже… — уже спокойно возразил ей он и потащил ее прочь из бального зала.

Глава 7

Постель оказалась сырой. Даже раззаженный камин не спасал от сырости.

Гейл дрожа, улеглась в неуютную постель и со всех сторон подоткнула под себя холодное одеяло. Веки слипались, голова гудела, но ей все никак не удавалось согреться и уж тем более заснуть. Конечности оледенели и она все дрожала под одеялом.

События этого дня и ночи мельтешили перед глазами и она никак не могла от них отделаться.

После танца, когда Джослин, так настойчиво потащил ее к выходу, она еле успела переодеться, как он уже вел ее к карете. Багаж был еще не готов, но он пренебрег и этим. Безразлично пожав плечами на ее протесты, он дал лишь несколько указаний своему камердинеру и велел трогать.

У Гейл не было теперь и горничной, но она надеялась, что там куда ее везут, ей найдут новую. Бетси осталась с Селиной, так что на этот счет у нее не было возражений. Да и особо протестовать ей не хотелось. Ее муж и так был зол, как куча чертей…

В карете они провели чуть ли не всю ночь, но так и не обмолвились друг с другом ни словом. Джослин, все так же не обращал на нее внимания, лишь хмуро глядел в окно, да каждые полчаса основательно заправлялся виски.

В пять утра они прибыли в Мейдстон — фамильный замок Стэнфордов, где им предстояло провести медовый месяц. К тому моменту она уже заснула и проснулась оттого, что его пальцы, обхватили ее опустившийся во сне подбородок и подняли его вверх.

— Вставай, мы приехали!

Она с трудом разлепила глаза и непонимающими глазами уставилась на Джослина, будто видела его впервые. Он же хмуро разглядывал ее.

— Вставай, мы на месте.

Он отдернул руку, словно обжегся и вышел из кареты. Его слегка покачивало.

Она вышла следом, оглядываясь по сторонам и зябко поеживаясь от утреннего тумана. Подъездная дорога подходила прямо к подъезду особняка. При свете просыпающегося солнца, он казался величественным и неприветливым. Из холодного темного камня, в боковых стенах увитый плющом, он стоял в виде буквы «п», и оба его конца оканчивались башнями. Мейдстон-хаус состоял из двух этажей, но и этого казалось слишком много — дом имел довольно запущенный вид.

Не очень приятная резиденция и малопривлекательное место для проведения медового месяца. Но все оказалось еще хуже, чем она ожидала.

Когда они оказались внутри и какая-то женщина, по-видимому экономка, вела их сквозь комнаты на второй этаж, освещая путь единственной свечой, Гейл, поразила сырость и затхлость помещений. Складывалось ощущение, что здесь по крайней мере десяток лет не жили.

На то, что их все-таки ждали, указывал лишь раззаженный камин в ее спальне, да чистое постельное белье — отсыревшее в шкафах и так и не успевшее просушиться. Пришлось дожидаться, пока достанут какую-нибудь ночную сорочку, а затем одевать на голое тело ту же самую отсыревшую ткань.

Их с мужем спальни находились рядом, соединенные между собой дверью, но Гейл не беспокоилась по этому поводу. Поведение Джослина ясно давало понять — он ее не побеспокоит.

Но сейчас она сама бы не отказалась от теплого тела рядом…

Потерев голые ступни, Гейл сильнее поджала под себя ноги, свернулась калачиком и закрылась одеялом с головой.

Сегодня была ее брачная ночь. Ночь, которую она провела в карете. Одинокая, молчаливая и никому не нужная.

А совсем рядом, за соседней дверью находился ее муж. Номинальный муж. Она слышала его шаги, там, за этой дверью. Он что-то сердито бурчал. Слышался звук передвигаемой мебели.

Она как наяву, видела его ходящим из угла в угол, с недовольно поджатыми губами. Рассерженный, неугомонный, нетерпеливый… и такой невероятно красивый.

Все оказалась куда труднее, чем она себе представляла. И почему он не хочет выслушать ее? Почему напрочь отказывается ей верить?

Может со временем его гнев поутихнет и он начнет рассуждать более здраво? Ведь не может же он, злиться на нее без конца, когда им придется бок о бок жить друг с другом весь этот месяц? Или может?

Меньше всего она хотела думать о том, что у них будет такой брак.

Но на самый крайний случай у нее оставался последний вариант — Селина. Та сама расскажет ему обо всем, если узнает, что по ее вине, брак Гейл рушится. Но это последний вариант — ей не хотелось опять вмешивать Селину в свои дела, они и так расстались в натянутых отношениях. Легко ли простить сестру, которая способствовала твоему позору?

Следует самой попытаться наладить их отношения. Быть мягче, рассудительней и не обижаться по пустякам. Помнить, что должно пройти время… Или надо как-то заставить его выслушать ее. И тогда между ними не останется никаких недомолвок…

Завтра. Надо поговорить с ним обо всем завтра. Когда им не будут мешать…

Через две минуты она уже спала…

Настало время обеда и у нее заурчало в желудке — Гейл не ела со вчерашнего утра. Она еще не выходила из спальни. Все вчерашние смелые мысли испарились при свете дня, и она трусливо отсиживалась в своей комнате, тем более что и повод нашелся — наконец, прибыли ее вещи и она, вместе с новой горничной занималась свои гардеробом. Но с голодом не поспоришь. Пришлось запоститься храбростью и спросив у Мэг, где находится столовая, выйти.

Ее спальня уже успела прогреться, но выйдя в коридор, Гейл вновь замерзла. По коридорам гуляли сквозняки, а старые камни бывшего замка, практически не пропускали тепло с улицы. Почти на ощупь, так как света почему-то не было, она наконец дошла до лестницы.

Войдя в столовую, она не удивилась, застав там Джослина. Тот уже сидел за столом и молча жевал пищу. Кивнув ей на свободный прибор — на противоположном конце стола, он вызвал слугу.

Тот появился быстро, словно появился в воздухе, держа на подносе супницу, из которой доносился приятный аромат. Гейл съела первое, второе, угостилась десертом и все это при полнейшем молчании с обеих сторон. Вот тебе и утро после свадьбы.

А по ее мужу и не скажешь, что вчерашний вечер и всю последующую за этим ночь, тот пропьянствовал. Чисто выбритый, с аккуратно причесанной головой и ладно сидящем на нем синем сюртуке, еще больше углубляющим цвет его серо-голубых глаз, он хоть сейчас мог предстать перед двором его величества.

Никаких синяков под глазами, никакой одутловатости лица и уж тем более запаха перегара. Он выглядел отдохнувшим, свежим и у него было прекрасное настроение.

Может не все так плохо, как она себе напредставляла? Ну и что, что он молчит? Она никогда не обедала с ним ранее, так что не может судить по его сегодняшнему поведению — по-прежнему ли он сердит на нее или нет.

Но чутье или шестое чувство, подсказывало — не все так радужно, и не стоит упускать прекрасную возможность для того чтобы объясниться и расставить все точки над «и».

Гоняя по тарелке уже вторую порцию десерта, Гейл время от времени посматривала на Джослина и пыталась придумать, как же ей завладеть его вниманием.

Как только он закончил обедать и вытер салфеткой рот, Гейл одновременно с ним встала из-за стола и оба в унисон, произнесли одну и ту же фразу:

— Я хочу поговорить с тобой!

И оба тут же удивленно замолчали. Но Джослин опомнился первым, подняв левую бровь, он кивнул головой: — Следуй за мной.

Лакей торопливо убирал со стола, Гейл слышала, как в его руках нервно задребезжали хрустальные бокалы. Наверное, странную супружескую пару они представляли в глазах своих слуг. Но ее это не волновало. Вскоре, все наладится. По крайней мере она на это надеялась.

Идя вслед за мужем по темному коридору, она про себя подготавливала и подбирала те слова, сказать которые хотела, и с помощью которых, намеривалась устранить возникшую между ними холодность.

Но очутившись в кабинете — старой, захламленной комнате, единственной достопримечательностью коей был большой рабочий стол, у нее все разом вылетело из головы. А тем временем, плотно закрыв за собою двери, граф, наконец, обратил на нее внимание:

— Ну, и о чем ты хотела поговорить?

Ей некстати подумалось, что впервые они оба перешли на «ты».

— Джослин… — осторожно начала Гейл. — Я не хочу, чтобы между нами существовали какие-либо недомолвки. — Ей было трудно при этом смотреть ему в глаза, и она остановила свой взгляд где-то на уровне его груди. — Я понимаю, как тебе противна была наша женитьба, но теперь это свершившийся факт и…

— Ты в этом так уверенна?

— Что?… — Она запнулась, ее голос задрожал. — Ты хочешь расторгнуть… — ее голос опять прервался и она так и не смогла продолжить. Но теперь она уже во все глаза смотрела ему в лицо, пытаясь прочесть на нем ответы.

— Ты сама прекрасно знаешь, что нет. — Он перестал возвышаться над ней, как глыба и присел на краешек стола. — Вряд ли это возможно, моя дорогая, ведь на твоей стороне моя матушка, — он улыбнулся ей, но это была неприятная улыбка, — ты ведь очень постаралась для этого, не так ли?

— Не понимаю…

— Послушай, мое терпение не безгранично, хватит разыгрывать спектакли — здесь нет восторженных зрителей. Говори, что хотела сказать.

— Ты несправедлив… — она осеклась, ибо оскорблять его не было в ее намерениях. — Я говорила о том, что раз наша свадьба свершившийся факт и нам предстоит прожить всю оставшуюся жизнь совместно, — она опять заметила его улыбку, эту недобрую гримасу насмешки, — то нам необходимо разрешить наши разногласия. Мы же не может жить так. Воевать друг с другом, понимаешь?

— Что ты предлагаешь? — вместо ответа, задал он ей вопрос.

— Просто выслушать меня и поверить.

— Как многого ты просишь… — Джослин резко встал и отошел к окну, повернувшись к ней спиной, словно его интересовал раскинувшийся перед домом ландшафт.

— Не так уж и много, если посмотреть на это с моей стороны… Джослин, — она подошла к нему, но так и не посмела коснуться его. — Клянусь тебе, я не заманивала тебя в ловушку! Нас обоих обманули, тебя и меня. Я не писала тебе письма, и как теперь я знаю, ты тоже мне ничего не присылал. — Его плечи напряглись и застыли и она уже более торопливо заговорила: — Все это сделала Селина, она думала, что так будет лучше, и она привела тогда к тебе тетю! Она и подумать не могла, что все так обернется и если бы…

— Хватит! — он резко обернулся, и Гейл испуганно отпрянула, испугавшись ярости на его лице.

— Хватит принимать меня за идиота! Если следовать твоей логике, то, как тогда в нее вписывается Джон Реймонд?

— Они встретились случайно…Селина никак не могла от него отвязаться…

— Да что ты говоришь? А как она могла объяснить своей матери то, что идут в гости ко мне, когда я их не приглашал? И что там делала бы ты? Одна — без сопровождающих, а?! Ну и помилуй Бог, какая глупость — Селине нельзя было отвязаться от Джона Реймонда? Ты видела хоть когда-нибудь, чтобы Селина могла не сделать того, чего хотела? Тем более с Реймондом — послушной куклой в своих руках, с человеком, который просто не может осмелиться ворваться в чужой дом, а именно так, я себе это представляю! Ну?!

— Я… — Гейл сглотнула. — Я же не вру. Если ты мне не веришь, то спроси у нее!

— У нее? Подумай сама, твоя сестрица скажет все что захочешь ты. Какой же мне смысл слушать ту же ложь?

— Как, скажи мне?! Как мне убедить тебя? — взорвалась Гейл. — Ты не веришь ни одному моему слову, так скажи, чему ты будешь верить?!

— А я не собираюсь ничему верить, что исходит от тебя, моя дорогая. Собственно, об этом я и хотел с тобой поговорить…

Гейл судорожно вздохнула. От злости в глазах защипало. Она чувствовала себя раздавленной и обманутой. Как Селине удалось облапошить ее? Почему она поверила ее объяснениям, поверила про Джона?

Тогда это показалась ей убедительным. Она была слишком шокирована откровениями сестры, чтобы подумать о том, что та не договаривает истину или что-то скрывает. И была слишком обрадована тем, что Джослин здесь не причем. Она так радовалась этому, дуреха невежественная. Ведь ей было больно думать о том, что она выходит замуж за человека, который без зазрения совести предал ее, свалив на нее всю вину и оставил одну.

А теперь она стоит, слушает его обвинения и понимает, что ничего доказать и уж тем более объяснить не может, потому что и сама не знает всей правды…

— Значит, ты больше ничего не хочешь мне сказать? — уже более миролюбиво спросил ее он.

Но она не обманулась его тоном, уже нет. Она знала, что его гнев не остыл, он там, скрывается внутри его.

— Хочу, — вздохнув, пробурчала она. — Я хочу знать, когда мы отсюда уедем, мне здесь не нравится.

Да, оставаться в этом месте не было никакого смысла. Запущенный и неухоженный старый особняк навевал еще большую тоску. Если ему так нравится этот дом, то пусть в нем сам и остается, ее тут уже ничего не держит.

— Чем же тебе здесь не нравится? — он опять улыбнулся той горькой насмешливой улыбкой. Но она ему не ответила, все и так было слишком очевидно. — Ну что ж, вот мы и подошли, наконец, к тому моменту, который я и хотел тебе объяснить. Я думаю, ты не забыла — я обещал тебе невыносимую жизнь, ну так вот пожалуйста, она начинает осуществляться.

— Что за бред?

— Это не бред, моя дорогая, это реальность. Твоя реальность. Отныне это будет твой дом. Я конечно же как примерный муж, буду навещать тебя время от времени, раз в месяц — не чаще, так чтобы не пошли ненужные разговоры…

— Навещать?! Подожди Джослин, ты хочешь сказать, что оставишь меня здесь одну, а сам уедешь? — Она в ужасе посмотрела на его самодовольное лицо. — А как же родители, твоя мать, наши друзья? Как… как ты им это все объяснишь?

— Никак. Я никому ничего не обязан объяснять, даже тебе. Я лишь рассказываю, как ты будешь здесь жить дальше, радость моя, и не в твоих интересах перебивать меня.

— Я здесь не останусь! — запальчиво возразила ему она.

— Останешься. А для того, чтобы у тебя не было соблазна уехать, тебя здесь будут хорошо охранять. Я уже отдал необходимые распоряжения слугам. Главной здесь будет миссис Лей, это наша экономка, так что по всем вопросам ты будешь обращаться к ней. И запомни, та никогда не посмеет пренебречь своими обязанностями, иначе она будет уволена. Это относится и к остальным моим слугам. Все что ты предпримешь, будет тут же сообщаться мне, так что не советую делать глупости. — Он задумчиво нахмурил брови. — Хотя вряд ли ты послушаешься этого моего совета, однако ты быстро поймешь все последствия, так что если не мои предостережения, так последующие за этим новые правила, научат тебя послушанию.

— Ты сошел с ума, — прошептала Гейл, не веря тому, что он все это ей говорит.

— Ах, да, — он не обратил на ее слова никакого внимания, — насчет твоей переписки. У тебя будет строгий цензор и любое неугодное мне письмо, не будет отсюда отправлено. Так что если хочешь общаться со своими родственничками, уж постарайся писать им радужные письма. И последнее, ты не имеешь права здесь что-либо переделывать — я тебе уже говорил, что распоряжаться хозяйством и финансами будет здесь миссис Лей. И только с ней тебе будет позволено уезжать в церковь — больше никуда, ты запомнила?

— Так я что же, буду в тюрьме? Это же средневековье, Джослин, а ты сошел с ума!!!

Он ласково ей улыбнулся.

— Нет. Это лишь справедливое возмездие.

— Подонок! Ты не мужчина, раз…

— Успокойся, Гейл.

— Я ни в чем не виновата! Слышишь, ни в чем! Я только с дуру согласилась выйти за тебя замуж, и не подозревала, что ты сумасшедший!

— Тебя бы и это не остановило. Подумаешь, сумасшедший муженек — зато титул, положение и такие деньги!

— Ты зациклился на своем богатстве и ничего кроме него уже не видишь!

— Хватит кричать. Успокойся, а то тебе совсем станет плохо. Не дай Бог, ты сойдешь с ума, и мне придется отправить тебя в сумасшедший дом.

Она ахнула. Неужели он способен и на такое?

Господи! Это не честно, это так не справедливо, то, что он собирается проделать с ней!

— Я ненавижу тебя!

Но Джослин лишь усмехнулся:

— Поверь, наши чувства взаимны!

Гейл побледнела.

— Ну что ж, моя сладкоголосая лгунья, сегодня я покидаю тебя. Жди меня через месяц.

Он уже направился к выходу, но перед самой дверью остановился:

— Мне нужен наследник. Надеюсь, что после этого срока, я смогу дотронуться до тебя и не убить при этом. Жаль конечно, что у него будет такая мать как ты, но думаю, и это поправимо, ведь воспитывать ты его не будешь.

И после этих жестоких слов, он, как ни в чем не бывало, покинул ее.

Глава 8

— Не понимаю, миледи, как вы можете сидеть целые сутки и все время читать?

Вопрос, словно эхо, дошел до нее не скоро. Гейл медленно опустила книгу на колени и изумленно уставилась на собственную горничную.

За недели проведенные в Мейдстон-хаусе она уже привыкла к напряженной обстановке этого дома. Здесь с ней боялись разговаривать и уж тем более любезничать. Да и было отчего — после того как муж покинул ее на следующий же день после свадьбы, она тут же попыталась сбежать. Ее остановили, но после той попытки ее же собственная экономка установила за ней слежку. Неудивительно, что пошел слух, что с ней что-то не в порядке…

Да, ее поведение после отъезда Джослина, даже близко не походило на действия здравомыслящего человека. Тогда она была в ярости и плохо соображала, как именно воспримут ее поведение окружающие. Собственно, тогда ее это не волновало.

Тайно подкупив одного из слуг — ей пришлось отдать тому свои жемчужные серьги — она отправила вместе с ним возмущенное письмо Виктории.

Уж та не допустит, чтобы ее сын держал Гейл в заточении!

Она уже мысленно восхваляла свою изобретательность — она вовсе не так глупа, как думает ее муж, чтобы отправлять свои призывы о помощи явно. Она уже ликовала, предчувствуя ту мстительную радость, когда увидит физиономию взбешенного Джослина. Она уже не сомневалась, что ее скучные дни в Мейдстон-хаусе сочтены…

Однако, на следующее же утро, она нашла свое письмо в столовой рядом со сконфуженным лакеем и ухмыляющейся миссис Лей.

Между ними состоялся довольно неприятный и грубый разговор. Гейл возмущалась, а миссис Лей здравомысляще помалкивала, «вежливо» давая понять, что таково распоряжение графа. Вернувшись же в свою комнату, Гейл обнаружила, что у нее забрали все драгоценности, и когда она как фурия, спустилась вниз, чтобы разобраться с экономкой, той уже и след простыл.

Тем же вечером она решилась на побег. Собственно никакого плана у нее и не было, ей просто необходимо было выбраться из удушающей атмосферы этого дома. Да к тому же у нее еще оставалось обручальное кольцо, которое можно было бы заложить. Но ее остановили…

Пока она пыталась «взломать» входную дверь — та была заперта на несколько замков — и лязгала засовами, двое слуг, под предводительством все той же экономки, накинулись на нее сзади и усыпили с помощью лауданума, после того, как она начала сопротивляться. Крик и шум при этом стоял такой, что старые стены Мейдстон-хауса сотрясались.

Она писала разгневанные письма мужу, жалуясь, на произвол экономки, но в ответ получила единственную записку, где он высмеивал ее попытки к бегству, после которой, прекратила писать и ему.

Даже после посещения церкви, когда она попросила помощи у священника, тот только посоветовал ей смириться и запастись смирением…

Выбора у нее не было. Ее хорошо охраняли. Она не могла совершать дальние прогулки, не принимала гостей, не писала писем, у нее даже не было друзей, которым она могла бы пожаловаться на свое положение. Прислуга боялись оставаться с ней в комнате наедине, экономка подозревала, что она строит новые планы побега, старший конюх запретил подходить к лошадям, а арендаторы — те самые арендаторы, чьей хозяйкой она по сути являлась — задергивали шторы на окнах, стоило ей приехать в деревню, чтобы она не дай Бог, не зашла к ним дом. Те, кто были не так расторопны, мучительно отводили глаза, да ссылались на срочные дела, только бы поскорее она ушла из их дома, так что со временем она сама бросила свои попытки и перестала выезжать за пределы Мейдстон-хауса.

Ей ничего не оставалось, как заняться пожалуй единственным доступным ей занятием — чтением. Хоть это ей не запрещали, скорее, они даже вздохнули с облегчением, заметив, как она угомонилась — день за днем уединившись в собственной комнате…

Но вот этот, вроде бы вполне обыкновенный вопрос горничной, словно вывел ее из затянувшейся спячки и впервые у нее в душе зародилась надежда.

— Не понимаю, миледи, как вы можете сидеть неподвижно целые сутки и все время читать?

И этот вопрос ей задала Мэг! Та самая Мэг, которая на протяжении всей своей службы держалась замкнуто, с холодным достоинством, столь необычным для данной профессии и для девушки из деревни. Она единственная из всей прислуги, согласилась стать горничной столь странной госпожи, не побоявшись оставаться с ней наедине и четко, без нареканий со стороны, выполняла свои обязанности.

Гейл постаралась подавить свое ликование и даже довольно небрежно пожать плечами.

— Мне же больше нечего здесь делать.

Мэг отвернулась, словно все ее это не касалась и с удвоенной энергией начала полировать мебель. Гейл уже было подумала, что она зря обрадовалась, приняв обычное любопытство за проявление дружелюбия, как Мэг вновь заговорила:

— Все равно, вы так увлечены этим занятием, что порой и не спите. Я видела пару раз, что вы читаете и ночью.

Гейл подивилась ее наблюдательности. Сама она мало обращала внимание на присутствие слуг.

— А разве тебе никогда не хотелось дочитать книгу до конца и узнать поскорее развязку?

Установилось молчание. Долгое, почти осязаемое, так что Гейл показалось, что ей так и не ответят. Но она ошиблась. Оторвавшись от комода, Мэг критически оглядела проделанную работу, и почти безразлично ответила:

— Я не умею читать.

Она даже не повернулась, чтобы посмотреть на свою хозяйку, а вновь занялась комодом, углядев не отполированную до конца поверхность.

Гейл же коварно улыбнулась.

— Хочешь, я научу тебя?

Темные грозовые тучи, клубясь, с бешеной скоростью неслись по небу, то полностью заволакивая его, то оставляя светлые прорехи из-за которых виднелось светло-серые куски…

Ей нравилась такая погода. Нравилось смотреть, как ветер пригибает деревья, срывает с них листву, да поднимает мусор с земли. Нравилось смотреть, как причудливо изгибаясь, сверкают молнии. Чувствовать силу природы. Видеть ее разрушающую силу. Ей нравилось смотреть на окружающий мир, и чувствовать, что погода отвечает ее настроению.

— Миледи!

Гейл усмехнулась. Среди заросших кустов сада, ее почти не было видно. И если бы не следовавший в отдалении конюх — сегодня была его обязанность «сопровождать» ее на прогулке — она бы еще помучила экономку неизвестностью. Но тот уже откликнулся, давая понять, где они находятся.

— Миледи!

Миссис Лей, отчаянно сражаясь с расшалившимся ветром, который готов был унести прочь ее чепец, судорожно вцепилась в свои волосы. При этом ее юбки взметнулись выше колен и она неподобающе взвизгнула.

— Идите в дом, миледи! Пора уже обедать.

Гейл даже не взглянула на нее.

— Я не голодна.

Но так просто уступать было не в привычках миссис Лей. Строго взгляну на хозяйку, она еще более внушительней произнесла:

— Однако, уже поздно! Идите миледи, еда остывает… — Но видя, что хозяйка по-прежнему не слушает ее, пригрозила: — Если вы тотчас же не пойдете, то рискуете остаться без обеда! Вы уже два часа гуляете здесь…

— Вы что, мне угрожаете? — перебила ее Гейл, резко развернувшись в сторону экономки. Заметив на ее лице легкое беспокойство, она еще больше нахмурила брови, наслаждаясь ее испугом.

— Совсем нет! — заносчиво отпарировала женщина и глаза ее засветились триумфом. — Это новое распоряжение графа!

Старая кошелка!

Гейл отвернулась от нее, подумав о том, чего еще выдумал для нее Джослин. И ей захотелось послать их всех в преисподнюю. Ей надоело строить из себя сумасшедшую, видеть страх в глазах людей и находиться в этих чертовых стенах! Ей надоело находиться под постоянным присмотром и со страхом ждать приезда собственного мужа! Надеяться, гадать, верить, ждать и ожидать… Да пошли они ко всем чертям!

— В таком случае, я вообще отказываюсь от еды, так что потом сами объясняйтесь с моим мужем.

Она уже было решила гордо удалиться, как миссис Лей уже не скрывая собственного торжества, ответила:

— Тогда вы сами можете объявить ему о своем протесте. Этим же вечером. И не говорите, что я вас не предупреждала!

Гордо удалилась она сама, а Гейл, пораженная новостью, осталась стоять на месте. Застыла, словно соляной столб.

Значит, он уже приезжает! Уже сегодня…

Ее охватил страх. И уж совсем некстати, припомнились его слова:

Жди меня через месяц. Мне нужен наследник. Надеюсь, что после этого срока, я смогу дотронуться до тебя и не убить при этом…

Представив себе это наяву, она содрогнулась. Нет, нет, ни за что! Она еще слишком живо помнила свое унижение и во время свадьбы, и после нее. Ей вспомнились его глаза — он глядел на нее не просто с презрением, он ненавидел ее. Он обещал превратить ее жизнь в ад…

Лишь после того, как первоначальное волнение улеглось и она смогла рассуждать более здраво, она впервые подумала о том, что даже и предположить не могла, что он вернется так скоро. Странно, но ей казалось, что он будет как можно больше оттягивать момент их встречи. Но видимо, она ошибалась, так как с момента их расставания, прошел всего лишь месяц. Впрочем, он так ей и обещал.

Жди меня через месяц…

Надо срочно что-то придумать! Не может же она в самом деле, словно овца на заклание, ждать его возвращения и беспрекословно отдать себя ему в руки. Ну, нет, этого он не дождется!

Она сама его ненавидела! Всем сердцем, всей душой. Он научил ее этому, заставив пройти через унижение и одиночество.

Она устала ломать голову над тем, зачем же он женился на ней, раз так ненавидел. Ей легче бы было пережить позор в деревне, в своем доме в Хэмпшире, рядом с отцом и матерью и близкими друзьями, чем выйти замуж за графа и жить так, как она жила сейчас. Ее уже не интересовало, зачем он сделал это, раз его никто не заставлял. Зачем ему было мстить ей подобным образом?

Она его не понимала, но от этого ей было не легче. Ей надо бежать. Бежать, потому что она не может жить рядом с таким чудовищем, каким был ее муж.

Все же ей предстоит встретиться с ним лицом к лицу. От этой мысли ее передернуло. Но скрыться сейчас ей не удастся. Вон, этот старый Джон, как смотрит на нее, словно читает все ее мысли…

— Хмм, миссис… миледи! — позвал ее он. — Дождь начался, может вам лучше под крышу?

Гейл молча последовала в дом. В ее планы не входило заболеть. Нет, ее «бегство» было тщательнейшим образом продуманно и она хладнокровно готовилась к нему вот уже две недели. Только вот, она никак не думала, что для осуществления этого плана, ей потребуется все ее мужество. Одно дело думать, о том как она усыпит бдительность Джослина и под покровом ночи скроется из дома и совсем другое дело, думать о деталях, и гадать, где он может держать свои деньги?

Лауданум. Вроде бы все просто — достать лауданум, опоить им мужа, и когда тот заснет, обыскать его комнату, стащить деньги и добраться до Лондона. Но как опоить? Будет ли у нее возможность? Маленькая бутылочка уже давно дожидается своего предназначения, спрятанная за пыльными книгами в комнате Гейл. Но хватит ли у нее времени?

В полумраке своей комнаты Гейл внимательно изучала собственную внешность.

Ей не хотелось выглядеть в его глазах привлекательной. Вообще-то, ей всегда шел серый цвет, но только не темно-серый — тот, что делал ее похожей на испуганную мышь, а светлый, почти серебристый. К сожалению, такого платья у нее не было, и из всего гардероба она нашла только это — нечто среднее между серебристым и грозовым свинцовым небом. Оно было слишком нарядным и дорогим для деревни, и тем не менее, оно было единственным, что отвечало ее замыслам. Ей казалось, что в нем, она походила на добропорядочную и чопорную жену священника. А добропорядочные и чопорные жены священника, по ее глубокому убеждению, ни в ком не вызывали похотливых мыслей. Немного подумав, она украсила ворот старомодным белым кружевом. Вроде бы не так вызывающе чопорно, однако благообразно. Собственные волосы, она благоразумно заплела в косу и закрепила в пучок. Не надо давать повод Джослину, думать, что она все это сделала нарочно.

Нацепив на шею цепочку с массивным серебряным крестом и придав лицу постное выражение, она критически оглядела себя, скривилась, и тут же сняла с себя все это обратно. Джослин тут же поднимет ее на смех. Пожалуй, ей не стоит перебарщивать.

Граф уже как два часа находился в доме. И у него было совсем не радужное настроение. Зашедшая помочь ей одеться, Мэг, сообщила, что у графа сломалась карета и тот был вынужден идти пешком под проливным дождем. Гейл сама слышала, как он зашел в соседнюю с ней комнату, потребовал ванну, а потом поинтересовался у своего камердинера, выйдет ли его жена к ужину. Через некоторое время, к ней и зашла Мэг, которая и сообщила все эти подробности, а заодно и передала приказ графа, появиться в столовой в восемь часов вечера.

Сейчас было уже без десяти минут восьмого, а она все стояла перед зеркалом и нервничала.

Глупо надеяться, что за этот месяц гнев Джослина поулягся и он начал рассуждать более здраво. И все же ей хотелось в это верить. Где-то в глубине души у нее еще не умирала надежда, что он предложит ей начать все заново… Но судя по его поведению, по его резким отрывистым фразам, которые доносились из соседней комнаты, он не был настроен дружелюбно. И явно не стремился увидеть ее поскорей. Нет, он не смирится, пока не исполнит задуманное.

В тот раз, сразу же после свадьбы, она была слишком изумлена и испуганна, чтобы вести себя здраво. Теперь ей казалось, что тогда, возьми она себя в руки, она смогла бы переубедить его. Может быть, не начни она кричать и оскорблять его, он бы более спокойно воспринял бы ее доводы. Может быть…

Как бы то ни было, ей следует извлечь из происшедшего урок, и запастись благоразумием. А оно ей понадобиться. Она не должна становиться безвольной жертвой. И ни в коей мере, не позволит снова запугать себя.

Но даже убеждая себя в этом, она знала, что боялась. Его поведение непредсказуемо. Стоит ему захотеть, и он возьмет ее, не посчитавшись ни с ее чувствами, ни с ее сопротивлением. Захочет, и сделает это грубо, как с какой-нибудь шлюхой, а нападет на него блажь — он сделает это нежно, так что ей будет только стыдно. Он умел унизить…

Выйдя в коридор, Гейл на ощупь пробралась к лестнице и злорадно подумала, что даже приезд хозяина, не заставил миссис Лей раскошелиться на дополнительное освещение. Ей то конечно, не привыкать — за этот месяц она научилась ориентироваться здесь «в слепую», но не дай Бог, сиятельный лорд споткнется в темноте и расшибет свою драгоценную голову. Уж тогда то экономке не сдобровать. Эта мысль показалась ей крайне заманчивой.

В столовой она оказалась вовремя, едва открыв дверь, часы громким звоном пробили восемь. Здесь пылало аж два камина. Занавеси на окнах были плотно зашторены, так что беснующаяся непогода была словно отсечена от этого уютного кокона, но помимо каминов и двух подсвечников на столе, другого освещения не было.

При ее появлении, Джослин отбросил салфетку и небрежно откинулся на спинку стула, внимательно наблюдая за ее приближением. В столовой, кроме них никого не было.

Не смотря на непроницаемое выражение лица, по крайней мере, Гейл надеялась, что оно у нее непроницаемое, сердце ее стучало, как молот по наковальне. Ладони вспотели от напряжения, но она поборола желание, вытереть их о платье.

Он был по-прежнему очень красив. За этот месяц она уже успела забыть, и эти длинные ресницы, и эти глаза, и губы — что сейчас были иронично поджаты, и это сильное, поджарое тело, которое не могло не вызывать восхищение и страстное желание дотронуться. Она забыла его манеру преподносить себя — держаться уверенно и в то же время непринужденно. Забыла, что он всегда одевается со вкусом, тем вкусом, что присущ богатым, ни в чем не нуждающимся людям. Она почти все это забыла, но стоило ей увидеть его, как разом, все мельчайшие детали, коими она так любовалась раньше, всплыли в ее сознании и она с ужасом поняла, что все еще к нему не равнодушна.

Он был великолепен. Недосягаем.

Она остановилась возле противоположного конца стола, там, где для нее было приготовлено место и позволила ему оглядеть себя. Спокойно, с достоинством встретила его взгляд, но все же не смогла сдержать легкую усмешку, заметив, как выгнулась его бровь при виде ее наряда.

— Так, так, так, кого это мы изображаем? — он издевательски улыбнулся. — Монашку? Или старую деву?

Его пальцы забарабанили по столешнице. Ее же разобрала досада — она не ожидала, что он так быстро обо всем догадается.

— Не понимаю, о чем вы.

Он перестал барабанить по столу и поднес руку к подбородку, приняв позу оценивающего человека.

— Ну же, присаживайтесь, любовь моя, не стойте столбом. Вы допустили весьма досадный промах — вам следовало для пущего эффекта напудриться, а не радовать мой глаз своим свежим румянцем.

Гейл села, как ей и велели. Ее ноги так дрожали, что откажись она садиться, в конечном итоге рухнула бы на пол. Но он все еще рассматривал ее. Чуть склонив голову набок и сощурив глаза.

— Хотя, возможно вы правы — был бы явный перебор. Так, пожалуй, более правдоподобно…

Он сухо ей улыбнулся и позвонил в колокольчик, прерывая беседу. Тут же появился лакей, неся на подносе дымящуюся супницу. На некоторое время, ей дали передышку.

Значит, вот как. У него было «игривое» настроение. Он решил всласть поиграть в мурлыкающего кота и позабавиться над бедной мышкой. К сожалению, она никак не могла помешать ему в этом. После месяца разлуки, он не сказал ей ни «здравствуй», ни «как поживаешь?» — это его не интересовало. Он тут же сходу, вышиб ее из колеи, в прах разбив ее тщательные и продуманные усилия, а теперь, как ни в чем не бывало, спокойно поглощает свой ужин. Он не волнуется, как она, не осыпает ее оскорблениями, ни угрожает, а всего лишь забавляется, ясно давая ей понять, что он хозяин положения. У него еще будет время — и на то, и на другое, и это знает и он, и она сама.

К началу десерта, аппетит у нее и вовсе пропал. Лакей удалился — Джослин отпустил его, сказав, что он больше не понадобиться. И они опять остались одни. Гейл полностью сосредоточилась на своей тарелке, гоняя из стороны в сторону развороченный пирог.

— Вы хорошо себя чувствуете?

Вопрос застал ее врасплох и она с удивлением посмотрела на него. Как она и ожидала, он опять рассматривал ее, как-то странно, изучающе, словно перед ним было неизвестный породы насекомое, которое он прежде никогда не видел.

— Вполне. — Она вытолкнула из себя это слово и вновь уставилась в свою тарелку. Пусть глядит.

— Должен ли думать, что у вас скверный аппетит или вы всегда так мало едите?

Не могла же она сказать, что у нее скверный аппетит из-за его присутствия, чего доброго, еще подумает, что она боится. Но ее настораживали эти его вопросы. В них не было интереса, только издевка.

— Всегда. — Гейл ядовито улыбнулась и перестав притворяться, отодвинула тарелку подальше и смело взглянула в его глаза. Плевать. Он уже раскусил ее игру, так что теперь ей не надо изображать из себя ту, кем она не являлась. Она не послушанная жена священника, о, ни в коей мере, она строптивая жена!

— А зря, — он не улыбался, но в его глазах полыхнуло что-то, чему она не могла дать определения, — сегодняшней ночью вам понадобиться много сил.

Вот теперь, она вздрогнула. И ядовитая улыбка слетела с ее губ, словно и не было. Гейл не думала, что он так скоро возьмется за исполнение собственного плана. Она надеялась, что он захочет отдохнуть после путешествия…

— Разве… разве вы не устали? Я имею в виду, утомительное путешествие и…

— Разве это может остановить настоящего мужчину, любовь моя? — он вновь откинулся на стул и как-то криво ей ухмыльнулся. — Тем более молодожена?

Он в открытую забавлялся. И Гейл пождала губы. Пусть. Какое ей дело? Конечно, ей не хотелось осуществлять свой план в такую погоду. Но невелика беда, да и преследовать ее будет мало желающих…

— Насколько я припоминаю, раньше сама мысль об этом вызывала у вас отвращение. — Она встала из-за стола, холодно взирая на него свысока.

— Пожалуй, я и сейчас от нее не в восторге. — Он пренебрежительно смерил ее взглядом, давая ей понять, что она далеко не в его вкусе. — Но вы сами не оставили мне выбора. Теперь я женат, а моя матушка страстно желает внуков.

— Мерзавец!

— Я все ждал, когда же вы начнете оскорблять меня.

Гейл решила больше не оставаться с ним в комнате и направилась к двери. Драгоценное время истекало и пора было предпринимать меры.

— Идите, идите, маленькая трусиха. — Сказал он ей вдогонку. — Готовьтесь и ждите моего прихода в своей комнате!

Гейл хлопнула дверью.

Глава 9

— Миледи?

Ее рука, вливающая в графин с бренди лауданум, вздрогнула, и несколько капель пролилось на столешницу.

— Что? — Резко спросила Гейл и круто повернулась, впиваясь взглядом во внезапно появившуюся Мэг. — В чем дело?

Мэг спокойно вошла в спальню и тихо прикрыла за собой дверь. Ее взгляд не отрывался от бутылочки лауданума.

— Значит, вот она где. — Также тихо и спокойно проговорила служанка. — То-то миссис Лей перерыла весь дом.

Ее план провалился. Гейл мужественно удержалась, чтобы не выругаться, однако не оставила попытки спасти положение.

— О чем ты? Причем здесь миссис Лей?

Но Мэг не испугалась ни ее сурового лица, ни гневного взгляда. Она никогда не принимала ее за сумасшедшую. В ней было слишком много здравого смысла, чтобы верить той чепухе, что распространяла прислуга. Так она Гейл и сказала, уже на втором занятии, когда та учила ее читать.

— Будем вам, миледи. Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Не стоило вам оставлять свою дверь не запертой. Вместо меня, сюда мог войти и граф…

— А какая разница? — Гейл поставила бутылочку на столешницу и тяжко вздохнула. И действительно, почему она не закрыла за собой дверь? Ей казалось, что так она вызовет подозрение, да и думала, что услышит шаги, если кто-то будет подходить к ее двери. Шагов она не услышала, но теперь уже все равно. — Зачем ты здесь?

— Граф приказал мне помочь вам переодеться и передать вам, что он будет у вас через двадцать минут.

Мэг подошла к столику, взяла в руки графин и понюхала.

— Вы налили слишком мало. — Она поставила графин на место. — От такой дозы он заснет, разве что через час.

— Он? — Гейл внимательно вгляделась в спокойное лицо служанки. — С чего ты взяла, что это для него? Может быть, заснуть хочу я?

Мэг улыбнулась. Пожалуй, Гейл уже успела привыкнуть к ее улыбке, с тех пор, как начала давать ей уроки по чтению, та перестала сдерживать себя.

— Давайте, говорить начистоту, миссис Стэнфорд. Я уже давно поняла, что вы задумали — все эти уроки по чтению, они не задурили мне голову. — Мэг опять улыбнулась. — Я поняла, что вы все-таки решили бежать. Хотя, честно говоря, после того, как я увидела вашего мужа… он очень красивый мужчина. Не всякая женщина решит сбежать от такого красавца.

— Чего ты хочешь? — Сощурив глаза, перебила ее Гейл.

— О, мы поняли друг друга. — Мэг кивнула. — Я не собираюсь шантажировать вас, не бойтесь. Даже, если вы не согласитесь взять меня с собой, я вас не выдам.

— С собой? — Ее удивлению, не было конца. Гейл поверить не могла в собственную удачу.

— Вы, удивились? Напрасно, если бы вы знали, что меня ждет после вашего побега… — Мэг тоскливо посмотрела на окно, и хотя там ничего не было видно, Гейл догадалась, что та мысленно видит перед собой деревню. Но она быстро очнулась. — Вы конечно же никогда не задумывались, как здесь живется нам, простым смертным. Вы здесь всего месяц, а уже ненавидите это место и мечтаете сбежать. А вы представьте себе, что я живу здесь уже двадцать пять лет, и у меня нет ни мужа, ни семьи. И вообще, никакого будущего. Какие здесь перспективы? Самое лучшее, что произошло здесь со мной, это то, что меня взяли в господский дом служанкой. Я стала вашей горничной. Но какая из меня горничная? Да, я умею прибирать, стирать, но сделать элегантной леди прическу? Я даже читать не умею… Ладно, сейчас не время вдаваться в рассуждения, скоро придет ваш муж. Я предлагаю вам неплохую сделку — если вы возьмете меня с собой, я помогу вам.

— Поможешь в побеге? — пробормотала словно бы про себя Гейл.

— А почему бы и нет? Может быть у вас и есть план, но вряд ли вы так хорошо знаете окружающую местность. Вас тут же начнут искать. А я знаю дорогу, знаю, где можно будет остановиться, где можно найти дилижанс. Я даже знаю расписание, когда и куда отправляются дилижансы. Моя помощь вам понадобиться. Взамен я прошу лишь взять меня с собой и оставить при себе, куда бы вы ни подались.

Гейл не стала думать долго. О такой удаче она и не мечтала.

— Договорились. — И она протянула бутылочку лауданума Мэг.

Та вылила ее почти до конца, взболтала графин и поставила его на место. Кивнув на стоявший рядом бокал, спросила:

— Просто бренди для вас?

Гейл кивнула.

— Честно говоря, даже представить не могу, как заставить его выпить это? — Она нервно улыбнулась. — Может, если буду пить сама, он тоже захочет?

— Или вы можете сказать, что нервничаете и предложить выпить обоим. Главное, поставить столик на виду. — Мэг тут же перенесла его к камину и передником вытерла пролившийся лауданум. Освещенный пламенем камина, графин янтарно засветился и Мэг удовлетворенно кивнула.

— Помочь вам раздеться?

— Нет, нет, я не буду. — Гейл отрицательно покачала головой, представив себе последствия этого поступка. — Нет.

Мэг с любопытством взглянула на нее, но не задала вопроса.

— Как хотите, но мистер Стэнфорд будет недоволен. Cейчас это не в ваших интересах.

— Все равно. Я не уверенна, что он не наброситься на меня с порога. А так… так у меня останется время предложить ему выпить.

В коридоре послышались чьи-то шаги и в соседней комнате хлопнула дверь.

— Это уже он? — шепотом, сама себя спросила Гейл. — Нет, вроде не его шаги…

— Это Дженкинс. — Так же зашептала Мэг.

— Мэг, нам надо ведь договориться. Ты уж не ложись сегодня. — Гейл заметно занервничала и нахмурилась, пытаясь в уме переиграть свой план. — Я думаю, надо подыскать нам мужскую одежду, так легче скрыться, но этим я займусь сама. Да и деньги надо… — она осеклась. Может ли она до конца доверять своей служанке?

— На этой неделе, граф должен выдать прислуге ежегодное жалование. — Мэг усмехнулась, давая понять, что неоконченная фраза ей понятна.

— Замечательно. Значит, у нас будут средства. Ты должна достать ключи от черного хода, сможешь?

Мэг задумалась.

— Думаю, да. Вряд ли они будут осторожничать после приезда графа. На кухне уже все знают, что сегодня он посетит вашу спальню.

— Какой позор!

— Да полно вам, это только нам на руку. Я буду всю ночь не спать и ждать вас на кухне. Уж извините, но подняться сюда на смогу, это будет подозрительно.

Дверь опять хлопнула и они обе отчетливо услышали голос Джослина:

— На сегодня ты мне не понадобишься, Дженкинс. Можешь идти спать.

Тот что-то переспросил, но голос его звучал тихо, неразборчиво.

— Нет, я сам разденусь. Иди же.

Гейл похолодела. Вот, началось.

— Иди и ты, Мэг. Иди. Жди меня на кухне. Дай Бог, чтобы у нас все получилось!

Мэг послушно пошла к выходу, но у самой двери обернулась, и послала ей ободряющий взгляд.

— Удачи, миледи!

Дверь за ней закрылась. Гейл услышала, как та что-то сказала Дженкинсу, затем они оба удалились… Наступила тишина, только слышно было как потрескивали поленья в камине, да за окном стучали капли дождя по карнизу.

Гейл схватила бокал наполненный янтарной жидкостью и сделала глоток, для храбрости. В эту минуту и вошел Джослин. Облокотившись о порог между их спальнями, он деланно присвистнул.

— Уже пьем, радость моя?

Она посмотрела на него. Он успел снять сюртук и жилет, шейный платок обоими концами свисал ему на грудь, а рубашка была наполовину расстегнута. Манжеты также были расстегнуты. Этакий готовящийся к отдыху джентльмен.

— Кажется, я просил тебя раздеться.

— Как видишь, я одета.

— Это что, бунт? — Он отлепился от косяка и прошел в ее комнату. Огляделся, и вновь повернулся к ней. — Это не поможет, Гейл.

Они долго-долго смотрели друг другу в глаза, почти вечность.

— Как бы ты не надеялась, меня уже не остановить. — Тихо сказал он. — Я уже сказал, что мною движет и поверь, тебе будет проще согласиться. — Он помолчал, а потом обещающе ей улыбнулся. — Тебе понравится.

Ее передернуло. Он был слишком спокоен. Спокоен. И решителен. Он не был рассержен и он не собирался насиловать ее, как она себе это представляла. Нет, он все сделает как надо. Так, что ей действительно это понравится — но вот это и было пожалуй, самым отвратительным. Ей не хотелось, чтобы это ей понравилось. Это будет еще одним его оружием. Оружием против нее…

— Вначале, я предпочла бы поговорить.

— Зачем? Пустое время препровождение.

— И все-таки, мне это нужно. Не хочешь ли выпить? — И она тут же сделала большой глоток из собственного бокала, но так, чтобы там еще что-то оставалось.

— Не строй из себя светскую львицу. — Он сам подошел к столику и щедро плеснул себе бренди в бокал. Сделал большой глоток и поморщился. — Дрянь какая-то.

Гейл отвернулась, боясь, что заметив ее напряженный взгляд, он обо всем догадается.

— Нам так и не удалось поговорить после свадьбы.

— Ты опять об этом? — Он передернул плечами. — Перестань, мне кажется мы расставили все точки над «и».

— Я так не думаю. — Она упрямо вздернула голову. — Тогда мне не приходило это в голову, но после месяца, что я провела здесь, у меня было достаточно времени для размышлений. И сейчас я хочу это знать. Скажи, раз ты меня так презираешь, зачем ты все-таки женился на мне?

— Что?

— Ведь тебя никто не заставлял, зачем же ты это сделал?

Он гневно сощурил глаза и вся его мнимая сдержанность мгновенно развалилась на части. Он зло стиснул свой бокал.

— Не будь дурой, — процедил он. — Ты прекрасно знаешь, что я даже не знал об этой чертовой свадьбе. Я счастливо кутил все эти недели, пока за день до сего знаменательного события моя матушка не сообщила мне, что я должен появиться перед алтарем.

Забывшись, он сделал еще один внушительный глоток, почти выпив бокал до половины, и тут же поставил его обратно.

— Что за дрянь ты мне предложила?

Гейл попятилась. Она не знала, что больше испугало ее — его последний вопрос или открытие, что он вовсе не «делал» ей предложение. Его обманули, гораздо хуже чем ее — ведь, ей тогда казалось, что она знала, что делает, тогда как его просто поставили перед фактом!

— Как это не знал? Что это значит? — Она с ужасом смотрела в его рассерженное лицо. — Так не бывает. — Гейл покачала головой, отказываясь ему поверить. — Было объявление в газете, все знали… меня поздравляли люди, они… они присылали поздравления. А расходы? И приглашения? Там стояла твоя роспись!

— Наверное, их подписывал мой секретарь. Ты что, действительно не знала? — Теперь он не смотрел на нее с презрением, скорее с любопытством, легким, почти недоверчивым.

— Ты что, хочешь сказать, что твой секретарь умеет подделывать твою роспись? Ведь он может спокойно выписать себе чек на все твое состояние и…

— Я подписываю чеки и все документы совсем по-другому.

— Но тебя должны же были поздравлять! Я же помню, как сама миссис Трюсбейл говорила мне, что ее брат передавал вам их поздравления. Да, да, она еще говорила, что вы вроде бы смутились и это так на вас не похоже.

— Я говорил тебе, я был пьян. Я кутил все эти недели, а поздравления, мало ли с чем меня могли поздравлять. — Джос пожал плечами. — Помнится, я как-то поставил на кон, что мадам Мадлен выпьет две бутылки мадеры и не сможет после этого обслужить своих клиентов, и выиграл пари. Она уже тогда, была в стельку пьяна…

— Мадам Мадлен надо понимать — шлюха?

— Ну, да.

— И брат миссис Трюсбейл поздравлял тебя с этим пари?

Джос невесело хохотнул.

— Действительно, вряд ли столь достопочтенный джентльмен, стал бы… — Джос слегка покачнулся и легонько тряхнул головой. — Теперь это не имеет никакого значения. Ведь, в конце концов, ты вышла за меня и напомню тебе, если ты запамятовала — это было полностью твоя инициатива. А в отличие от тебя, я ничего не забыл.

Он направился в ее сторону. Взгляд у него был уже хорошо затуманенный, но Гейл все же попятилась от него. Но он быстро настиг ее и без всяких околичностей, положил ей свою ладонь на грудь, а второй, приобнял за талию. Она вскрикнула и попыталась вырваться, но он ей не дал.

— Я все помню, Гейл, моя сладость. — Зашептал он ей в ухо. — Так что дай мне насладиться моментом. Я обещал тебе наслаждение и дам его, хочешь ты того или нет.

Его губы вскользь поползли по ее скуле, нашли уголок губ, но как Гейл не уворачивалась, они вскоре накрыли весь ее рот. Ей стало жарко.

О, Боже! Боже! Боже! Помоги ей!

Она думала, что этого момента не будет, что выпив бокал, он тут же уснет. Она отвлекала его вопросами, временно нацепив на себя маску перемирия, но он поверг ее в шок своими признаниями. Как должно быть он ненавидит ее! Его вынудили, самым беспринципным образом и он верил, что она принимала в этом самое непосредственное участие. Он уже и думать о ней забыл, шляясь по шлюхам и заключая пари, и вдруг на тебе — словно ком на голову, женитьба! Ничего удивительного, что он хотел свернуть ей шею.

Будь у него хоть чуть-чуть времени на размышления, не будь его мозг затуманен лауданумом, он бы ей поверил. Но нет, он упрямо стремился наказать ее и неважно, так уж ли она виновата во всем или нет. Наказать наслаждением.

Она что-то протестующее замычала, упершись ладонями в его грудь и попыталась отстранить его от себя. Но Джос, воспользовавшись случаем, ввел в приоткрывшийся рот свой язык и всем телом пригвоздил ее к стене. Теперь ей никуда не вырваться.

Его рука, тем временем сминала полушарие ее груди, то приподнимая, то сжимая, то очерчивая круги, почти доходя до соска. Его ноги вклинились между ее ногами и он надавливал на нее своей нижней частью тела, но ее еще спасали плотные юбки.

— Прекрати… прекрати…. Я не хочу.

— Тсс.

И он вновь целовал ее. Жадно и в то же время нежно. Его губы посасывали ее, его язык то входил, то ускользал из глубин ее рта, его ладони совершали магические действия уже со всей ее грудью. А она сходила с ума. От ужаса, от облегчения, от его прикосновений.

Джос сдернул с нее старомодный воротничок и кинул его на пол. Нащупав пуговицы на ее спине, начал расстегивать — одну, вторую, третью… А тем временем, засосав ее нижнюю губу, он чуть прикусил ее, затем отпустил и занялся верхней.

Он был повсюду — его руки, его ноги, бедра, губы. Гейл почти не ощутила, как он стянул с ее плеч рукава, пока он не начал целовать ее оголенную шею. Она дернулась, прерывисто, натужно дыша, а он рванул сорочку и обнажил ее груди.

Словно в полусне, она дала ему прикоснуться к своей груди, как зачарованная наблюдая за его длинными пальцами. Потерев коричневый сосок между указательным и большим, он заставил его заостриться. Затем приподнял вверх все полушарие, склонил к нему свою голову и засосал ртом.

Ей стало еще жарче. То ли от близости камина, то ли ее охватила лихорадка. Его бедра терлись о ее и ей стало почти больно, так внутри что-то заныло, затянулось в узел, требуя удовлетворения. Когда же он остановиться? Как скоро он заснет?

— Джо-о-слин…

Он обхватил ее за талию, приподнял, так что его губы, оказались на уровне ее груди, а затем понес куда-то. У нее кружилась голова… Его глаза были полуопущены, так что длинные коричневые ресницы отбрасывали тени на его щеки. Он приподнял голову, взглянул на нее и тут же положил на кровать.

— Не делай этого. — Прошептала она. — Пожалуйста, не делай этого.

Она могла только просить, чтобы он остановился, потому что собственное тело ей уже не подчинялось. Оно требовало его, жаждало, алкало.

— Я должен, любовь моя. — На сей раз он сказал это мягко. Но от этого ей стало не менее больней. Для него все это — всего лишь месть. Пусть приятная, сжигающе приятная, но месть.

Он задрал на ней юбки, погладил раздвинутые колени, пробрался под панталоны. Гейл не шевелилась. Какой прок? Он все равно сделает все, что задумал. Через мгновение на ней не было и панталон. Раздвинув ее ноги, он устроился между ними, склонился над ней и вновь занялся ее грудью. Только теперь ее обнаженная кожа ощущала трение его панталон, его плавные — туда-сюда — движения. Он подхватил ее правую ногу под колено и закинул ее себе на бедро.

Ее грудь разбухла, словно выросла от его прикосновений, соски острыми пиками смотрели прямо ему в глаза. А он любовался всем этим, чуть-чуть лениво улыбаясь. Его веки дернулись, ресницы закрылись…

— Ты ведь хочешь меня? — Он вдавил свои бедра меж ее и она почувствовала его напрягшуюся плоть. — Скажи мне!

Его хриплый голос сводил ее с ума. Конечно, она его хотела! Всегда. С первой же встречи, с первого взгляда, как только увидела его.

Гейл смотрела на его расслабленное лицо, на полуопущенные веки, на его рот, который требовал от нее невозможного. Он должен уснуть. Прямо сейчас, пока она не растаяла окончательно и не призналась ему в своей любви.

Его бедра отодвинулись, он приподнялся. Просунул свою руку и положил ее на треугольный холм. Гейл задрожала.

— Скажи… — Медленно велел он. Его ресницы опять тяжело опустились и он на мгновение замер, словно уснул. Но затем, вновь упрямо потребовал: — Скажи мне это!

Она только покачала головой и закусила губы. Его пальцы двинулись ниже, раскрыли влажные складки…

— Нет.

Он усмехнулся, глядя прямо туда. Его палец проник внутрь. Гейл застонала.

— Смелее, моя прелесть. Не надо сдерживать себя.

Он медленно, так медленно, вытащил палец, прошелся им вверх, дотронувшись им до чего-то, отчего она чуть не умерла, а затем убрал руку совсем. Лег на нее, опять вдавил в нее бедрами.

— Да.

— Говори… говори…

— Да, Джослин.

Он удовлетворенно вздохнул и заснул. Ей же захотелось плакать.

Глава 10

— Ненавижу тебя!

Она пролежала наверное, еще с десять минут, пытаясь усмирить свое разгореченое тело, чувствуя тяжесть его веса и такт его дыхания.

— Подлый мерзавец!

Он спал. Прямо на ней. Положив свою голову на ее же подушку и тяжело дыша ей в ухо. С трудом, она столкнула его с себя, только бы не чувствовать его прикосновения, но даже не одернула юбки. Какого черта она так расклеилась?

Этот чертов мерзавец спал безмятежным сном, а она только что призналась ему, что хочет его.

— Я ненавижу тебя!

Но он ее уже не слышал. Гейл с трудом приподнялась с постели, одернула на себе платье, наконец встала, и на нетвердых ногах направилась в его комнату. В голове был полный сумбур.

Она уже знала, где в его комнате был расположен сейф. Такой сейф был и в спальне у тети Алисии, скрытый картиной, он был вделан в стену и открывался простым ключом. Только вот ключа у нее не было.

Гейл начала с ящичков бюро, затем перевернула все и на столе. Ключа не было. Она вздохнула. Руки у нее тряслись. Она занялась одеждой Джослина, той что валялась на его кровати, пошарила в карманах. По-прежнему пусто.

Взглянув на себя в висевшее над камином зеркало, она увидела свое встрепанное отображение и попыталась пригладить волосы. Что ей делать, если она не достанет денег? Ей нечем будет заплатить за ночлег, за еду, за проезд…

Почти отчаявшись, она вернулась к спящему Джослину. У него на руке сверкало кольцо. Сапфир. Очень подходит к его глазам. Разозлившись, она взяла его за руку и попыталась стащить его. Джослин что-то протестующее забормотал.

— Да замолчи ты!

Он послушно затих. И она не без труда, забрала кольцо себе. Это было малым утешением. Что она будет делать с этим? На это долго не проживешь, да и кто в этих местах купит его? У кого здесь есть такие деньги?

Гейл опять ушла в его комнату. Уже девять. В этой деревне все ложились спать довольно рано, но пройдет еще час, пока они решат отойти ко сну. У нее еще уйма времени. Она вновь занялась поисками ключа, перерыла заново все простыни, одежду, носовые платки его милости, но так ничего и не нашла.

Решив попробовать открыть замок шпилькой из волос, Гейл отодвинула картину, изображавшую какую-то безвкусную пастораль, попробовала вставить в щель шпильку и рот открыла от удивления.

— Вот черт!

Сейф был открыт. Причем, ее шпилька была здесь абсолютно не причем. Сейф был открыт давно, а она как идиотка искала от него ключ. Злополучный ключ лежал в сейфе.

В кожаных мешочках, туго набитых деньгами, лежала приличная сумма. Но куда больше, Гейл порадовали драгоценности. Тут были и ее, которая предусмотрительная миссис Лей забрала у нее, и что больше радовало — Джослина. В бархатных чехлах лежало изумрудное колье, серьги и браслеты. В кожаном мешочке — бриллиантовое колье, изумительной работы, выполненное в виде капелек воды. В другом мешочке она обнаружила серьги и браслет в пару. Несколько колец — от простеньких золотых, до украшенных драгоценными камнями. Им в пару серьги. Даже усыпанные бриллиантами часики. Гейл выгребла оттуда все, все до последнего фунта. Джослина будет ждать приятный сюрприз.

Порадовавшись своей находке, она запихнула найденные сокровища в кожаную сумку и на время отложила ее в сторону. Пора было заняться одеждой. Но прежде, она навела относительный порядок в его комнате. Ей не хотелось, чтобы Джослин сразу же догадался о пропаже этакой суммы.

Убедившись, что комната приобрела более или менее приличный вид, Гейл, наконец, подошла к гардеробу. Ей предстояла нелегкая задача — подобрать из обширного гардероба Джослина такую одежду, которая не слишком бросалась бы в глаза, и которую можно было хоть как-то подогнуть под ее маленький рост. С Мэг было проще — та была довольно высокого роста.

После долгих поисков — ей пришлось сразу же отказаться и от парчовых разноцветных жилетов, и от серебристо-голубых сюртуков — ей удалось найти более скромные бриджи из мягкой кожи, коричневый сюртук и белую рубашку. К сожалению, сапоги Джоса были ей велики. Ее ноги, обтянутые кожаными бриджами, болтались в них, как карандаши в широких стаканах, но других у нее не было. Гейл, понадеялась лишь на то, что прикрытая до ног плащом, она не будет выглядеть в них смешно. Однако, найти что-то поскромнее для Мэг, ей не удалось. Пришлось прихватить бежевые бриджи, да светло-коричневый сюртук. Зато с сапогами, той должно было повезти больше.

Собственную одежду ей пришлось запрятать в своей комнате. Но даже сделав всего несколько шагов по комнате, она поняла, что в сапогах с таким большим размером ходить невозможно. Они просто сваливались с нее. Пришлось запихнуть в носки сапог пару платков. После этого стало вроде полегче. Но проходя мимо кровати, она остановилась. Вид безмятежно спящего Джослина ее удивил. Она видела его всяким — веселым, циничным, разгневанным, но ни разу, она не наблюдала у него такого безмятежного выражения лица. Его губы не кривились, даже складки возле левого уголка губ не было заметно, лицо дышало умиротворенностью, брови не были нахмуренны. Он казался спокойным и… почти довольным. Несомненно, как только он проснется, он тут же припомнит все те унизительные подробности. В уме он будет смаковать ее признания, на его лице заиграет циничная усмешка, а потом… он обнаружит пропажу своего кольца! По крайней мере, Гейл надеялась, что он тут же обнаружит это…

Отвернувшись от мужа, она занялась собственной прической. Пришлось заколоть волосы наверх повыше, дабы затем спрятать под шляпой, отстригать их ей не хотелось.

Итак, все сделано. Время было уже за полночь. И все же, Гейл с опаской вышла в темный пустующий коридор. В одной руке она держала сумку, набитую драгоценностями, вместе с сапогами, в другой одежду для Мэг. Крадучись, она спустилась с лестницы, то и дело поминутно останавливаясь и прислушиваясь, не идет ли кто. Но видимо в ту ночь, удача решила не оставлять ее. Благополучно добравшись до кухни, она обнаружила там полусонную Мэг.

— Это вы, миледи? — шепотом спросила ее та.

— Кто ж еще, по-твоему?

— Ну и видок у вас! Да нас тут же разоблачат — вы так же похожи на мужчину, как я на королеву Франции.

— Ты еще не видела меня в плаще. — Гейл скинула одежду, предназначенную Мэг на кухонный стол, и облачилась в плащ. — По-моему, не все так плохо…

— Если я буду выглядеть также…

Мэг все же переоделась. Результат был куда лучше. Ее высокая стройная фигура, да довольно короткие рыжевато-коричневые волосы, которые не надо было прятать под шляпой, придавали ей куда более правдоподобный вид. Сапоги ей были также велики, однако на ней они смотрелись почти в пору.

Ее одежду пришлось взять с собой, так как девушкам не хотелось рисковать и возвращаться в комнату — Мэг делила ее с еще одной служанкой, и та могла проснуться.

— Ты ведь достала ключ?

— Конечно, миледи. Сегодня старый Джон выпил куда больше эля, чем обычно, так что запереть дверь доверили мне.

Они беспрепятственно вышли через черный ход и оказались на улице. Порыв ветра раздул ее плащ, и Гейл поежилась. Заметно похолодало. Дождь по-прежнему хлестал, а земля под ногами превратилась в жижу — худшей погоды невозможно представить. Однако, она храбро двинулась вперед, натянув шляпу по самые уши, вперед за Мэг, которая знала дорогу, тогда как Гейл не видела перед собой и дальше чем на пару дюймов…

Они ввалились в гостиницу грязные, уставшие и еле живые от холода.

Хозяин гостиницы с неприязнью уставился на них. Уже наступило утро, однако дождь все еще не прекращался. С их одежды стекала вода, образуя настоящие лужи, там где они стояли. Гейл попыталась сжать зубы, чтобы они так не стучали, но удержать дрожь, сотрясавшую все ее тело, она уже была не в силах.

В гостинице было тепло и относительно чисто — видимо название «Домашний очаг», было дано хозяином не просто так. Мистер Полгрей — небольшого роста, толстоватый человек, решительно подошел к ним и поинтересовался, что им угодно.

Вперед вылезла Мэг, и хриплым, словно у пропитого матроса голосом, ответила:

— Комната, еда и две горячие ванны!

Мистер Полгрей с сомнением оглядела их грязную одежду. На сапогах налипли комья грязи, плащи были также заляпаны, так что даже дождь не смог до конца отмыть коричневые разводы.

— Э-э…, молодые люди, уверены, что у них хватит денег?

Гейл молча вытащила из-под плаща руку и протянула ему заранее приготовленные деньги. От увиденного, у мистера Полгрея округлились глаза, такой щедрой оплаты ему еще никто не предлагал. С достоинством приняв деньги, он предложил им временно обогреться возле камина, пока он приготовит все необходимое.

— Позвольте взять ваши плащи, я…

— Нет. — Мэг, изображая из себя более старшего, небрежно отказалась. — Лучше побыстрее приготовьте нам комнату.

— И горячую ванну! — вклинилась Гейл, старательно копируя хриплый голос Мэг. — Если я сейчас же не залезу в горячую воду, я тут же сдохну.

— Будет сделано, господа, непременно. — Мистер Полгрей поклонился. — А то немудрено и заболеть в такую погоду.

Он наконец ушел. Гейл пришлось прождать еще с полчаса, пока наверх натаскают воду и приготовят постели. От их одежды уже стал подниматься пар, но даже он, не давал ей согреться. Ее все еще трясло от холода, как впрочем и Мэг.

Но та, в отличие от нее не бездействовала, пока служанки таскали ведра, она пристала к мистеру Полгрей на счет сухой одежды. Тот, развел руками, мол у меня ничего нет, однако, за дополнительную плату согласился поделиться своим гардеробом.

Через полчаса, преодолевая жуткую усталость и еле волоча в кровь избитые ноги, Гейл поднялась наверх, захлопнула за собой дверь, заперла засов и только после этого, стянула с себя надоевшую шляпу.

— Слава Богу! — простонала она, скидывая на пол и тяжелый плащ, и намокший сюртук и тяжелые сапоги. Стянув с ног чулки, она ужаснулась увидев свои ноги — посиневшие, с кровавыми мозолями. Сняв с себя все до последней нитки, она плюхнулась в ванну и блаженно застонала, чувствуя, как онемевшее тело потихоньку нагревается.

Мэг также не теряла времени даром, и уже через мгновение оказалась по соседству, только в отличие от Гейл, окунулась с головой. Вынырнув, она впервые за всю эту ужасную ночь, улыбнулась.

— Я и не подозревала, какое это блаженство — иметь деньги!

— Деньги — что за чушь? Ванна, вот это то, что надо!

— Миледи, меня не поняла. — Мэг счастливо вздохнула. — Только благодаря деньгам мы теперь имеем и ванну, и еду и чистую одежду.

— Зови меня лучше Гейл.

— Я постараюсь, но не обещаю. — Мэг лукаво улыбнулась. — Не так то сразу легко перестроиться.

Они поели прямо в ванной, поставив подносы на пол. И только после того, как вода стала остывать, они разморенные и отяжелевшие, наконец, выбрались из нее. Гейл пришлось заняться самой собственной одеждой — после того, что они вместе пережили с Мэг, ей было бы совестно вновь обращаться с той, как со служанкой. После этого ночного похода, она поняла, что без помощи своей бывшей горничной ей было бы не обойтись. Она наверняка свернула бы не туда, а то и смалодушничала бы и вернулась обратно.

В отличие от жестяных ванн, кровать в комнате была одна, однако это не помешало им, устроиться там со всем комфортом, завернувшись в разные одеяла.

Уже засыпая, Гейл, поинтересовалась:

— Мэг, ты не жалеешь?

— Нет. — Та заворочалась на своей половине. — И никогда не пожалею. До того как меня взяли в Мейстон-хаус, я жила в деревне вместе со своим братом. Наши родители уже умерли, а у него была своя семья — жена и трое детей, четвертый был на подходе. Мы все впятером жили в одной комнате, размером почти как эта. А зимой у нас жила и корова, правда не с нами, а на кухне…

Дальше Гейл уже ее не слышала. Она спала и снился ей Джослин.

Мистер Полгрей удрученно уставился в тарелку с лососем. Что за день! Не далее как час назад, он решил наконец-то поужинать, и надо же было именно в этот момент, явиться графу Мейдстону. Сначала он, конечно, обрадовался такому знатному посетителю, но это было только вначале.

Тот вел себя как сумасшедший, с безумными от ярости глазами, постоянно сыпавший ругательствами, он наводил на него ужас. Он начал его допрашивать, не появилось ли у него за предыдущую ночь новых постояльцев, кто именно, куда они уехали или в каком номере остановились. Не видел ли он двух женщин где-нибудь поблизости?

Мистер Полгрей ничего не понимал и с отчаянием думал, что граф перепугает всех его постояльцев. Он тяжело вздохнул. За эту ночь к нему прибыло только двое мальчишек, и две женщины — одна пожилая леди и ее компаньонка. Граф ворвался в комнату этих леди, произошел скандал и оскорбленные леди моментально съехали не заплатив за пребывание. И когда граф спросил где поселились мальчишки, мистер Полгрей, поспешно сказал, что их посещать не надо, так как один из них сидит за угловым столиком и обедает. Взгляну на парня, который в этот момент медленно потягивал вино и раскуривал трубку, граф наконец-то успокоился. А затем в раздражении бросив, что может быть еще вернется, ускакал на взмыленном коне. Все это было так не приятно, что у Полгрея напрочь пропал аппетит…

Все то время, пока Джослин бушевал и носился по номерам, Гейл сидела в своей комнате и тряслась от страха. Его голос сыплющий проклятьями был слышен даже отсюда. Он был не просто рассержен, он был в ярости. Бедняга мистер Полгрей, у того так дрожал голос, когда он беспомощно взывал « — Граф! Граф! Постойте!», что Гейл от всей души посочувствовала ему.

Джос только что ворвался в соседнюю комнату, где поселилась пожилая леди, по крайней мере мистер Полгрей уверял что она леди. Затем послышался неприличный визг, что-то с шумом разбилось, и Гейл услышала, как входная дверь хлопнула. Она уже хотела было забраться под кровать, вдруг ей повезет и Джос подумает, что в этой комнате никого нет, но тут ее спасло провидение.

— Ваша милость, в эту комнату нет надобности входить, — мистер Полгрей чуть не плакал, — вы и так распугали всех моих постояльцев. Ваша милость…

— Дай мне пройти, а иначе я снесу эту чертову забегаловку!

— Ваша милость, если вы так хотите… но… но мальчишки ужинают.

Гейл услышала, как Джос выругался, однако не стал настаивать и спустился вниз. Он еще мог прийти, не обнаружив второго мальчишку и она стала поспешно одеваться в одежду мистера Полгрея, которая ей больше подходила по росту. Нахлобучив на себя шляпу, она приготовилась ждать… но вместо Джоса, в комнату влетела Мэг.

— Иисусе сладчайший! Как я перепугалась! Вы бы только его видели…

— Он уехал? — слабым голосом спросила ее Гейл.

— О, да. Но вы бы его видели, казалось, разве что только искры от него не высекаются. Пожалуй, застукай он вас, вам было бы не сдобровать.

— О, да. — Гейл поежилась. — Могу себе представить. Пожалуй, сломанной шеей, дело бы не обошлось.

Мэг согласно закивала.

— Нам надо сваливать отсюда. После того, как он обыщет все гостиницы в округе и не найдет никаких следов, он может вспомнить, что так и не увидел второго мальчика… Надо побыстрее добраться до Лондона.

— Нет. — Гейл мрачно нахмурилась. — Именно с Лондона он и начнет свои поиски. Там он меня быстрее найдет. В Лондон я не поеду.

— Куда же тогда?

— Не знаю… — Гейл задумчиво уставилась в стену, затем вздохнула. — Куда направляется ближайший дилижанс?

— Кажется в Чатем.

Часть II

Глава 11

Два года спустя…

Уже чувствовалась весна. Словно бы в насмешку над ней, сквозь свинцовое небо выглянуло солнце и целый день парило так, что все многочисленные лужи и лужицы высохли, а почва, наконец, стала твердой. Еще с утра, гонимая волнением и беспокойством, она целеустремленно шла вперед, придерживая юбки и перепрыгивая через лужи, стесняясь своих замызганных грязью элегантных, как сейчас модно остроконечных башмаков с лакированными носами. Ей казалось, что каждый встречный смотрит не на нее, а именно на эти грязные туфли. К тому же волосы под модной муслиновой шляпкой вспотели, а пальто с короткой пелериной в крупную клетку (моду на них принесли венцы), теперь казалось не по погоде теплым. Отчаянно хотелось стянуть с себя перчатки, но до дома оставалось идти еще несколько минут.

Позади нее, нещадно отдувалась, пыхтела Бетси. Слава Богу, она наконец заткнулась и прекратила ныть, прося остановиться или идти помедленнее! Юбки Селины развевались, тяжелая пелерина то и дело распахивалась, шляпка вот-вот грозила свалиться назад, но она не обращала на это никакого внимания. Вперед ее гнал, словно сам дьявол. Что впрочем, было недалеко от истины — ибо всего десять минут тому назад, она заметила карету Энтони.

И почему она только думала, что все окажется не таким уж и страшным? О, сейчас она была в ужасе! Она почти и не вспоминала тот их поцелуй, из-за которого решилась на этот поступок. Да, ошибки прошлого ее ничему не научили…

Ей всегда были свойственны импульсивные поступки. Она долго не размышляла ни когда подделывала письма от Джослина к Гейл, ни тогда, когда пошла к Беа и разыграла перед той целый спектакль. И в том и в другом случае, ей казалось, что это были удачные идеи. В конечном итоге, Гейл вышла за Джослина. И это уже не ее вина, что та сбежала от мужа и теперь скрывается неизвестно где. Она много раз повторяла это про себя и уже почти в это поверила. Почти…

Завернув за угол дома, она замедлила шаг, стараясь идти респектабельней — навстречу попадались знакомые, и ей приходилось обмениваться улыбками и кивками головы. Бетси ее почти догнала, но все равно шла чуть поодаль.

— Мисс Селина, — шепотом взвывала она, — если вы хоть на чуть-чуть не остановитесь, вы пойдете до дома одна!

Селина прекрасно ее слышала, и прекрасно знала, чем ей это грозит — быть на улице одной считалось неприличным, но шаг не убавила.

— Мисс!!!

— Если ты только попробуешь отстать, — сквозь зубы, ответила ей она, — ты будешь сегодня же уволена!

Служанка замолчала, а Селина еще крепче сжала свою вязанную сумочку-помпадурку.

К черту недовольство Бетси! Уж она как-нибудь переживет ее ворчание. Сейчас она была слишком напугана, чтобы останавливаться. Какое-то время карета Тони следовала за ней, но она точно не знала, видел ли ее он или это было случайностью, однако свернув в ближайший проулок — туда, где дорога была настолько узка, что его карета не смогла бы проехать — она потеряла ее из виду. Но рисковать она больше не хотела.

Она и так, вот уже как два дня, бесцельно слоняется по паркам, навещает давно забытых знакомых, да ходит по малоизвестным магазинам — и все это ради того, чтобы избежать встречи с Тони.

Ее мать уже устала оповещать ее о его настойчивых визитах. Она каждый раз отмахивалась и придумывала себе новые маршруты, но теперь поняла — она слишком рисковала. Гораздо спокойнее отсидеться дома.

Можно сказать прислуге, что она не принимает, а лучше всего и вовсе приказать отвечать им, что ее нет дома. Он и не узнает, до поры до времени, конечно…

Селина завернула за последний угол дома, выйдя на прямую улицу и только спустя десять шагов, осознала, что перед подъездом ее дома стоит карета. И нет никаких сомнений, что это карета Энтони.

Он увидел ее и тут же вышел. Даже не дождался, пока лакей, опустит ему лестницу, а выскочил сам и прямо-таки гигантскими шагами направился к ней. Селина попятилась. Может, она еще успеет скрыться?

Но Тони не дал ей такого шанса. Настигнув ее, он крепко сжал ее руку.

— Кажется, вы хотели малодушно сбежать, моя прелесть?

Его рука крепче сжала ее запястье и он ей иронично усмехнулся. Впервые, на ее памяти, он был настолько зол.

— Э…Энтони, — промямлила Лина. — С чего вы взяли? — Она попыталась выдавить из себя улыбку, но у нее ничего не получилось — лицо словно окаменело от страха.

— Что ж, возможно мне показалось. А раз так, значит вы вовсе не против прокатиться в моей карете…

— Я не могу! — она отрицательно покачала головой и попыталась выдернуть запястье из его руки. Он видимо забыл, что держит ее. Но ее попытки не увенчались успехом. — Мне необходимо как можно скорее попасть домой…

Она даже сделала маленький шажок по направлению к дому, совсем маленький, потому что Тони, так и не выпускал ее руки. А ей не хотелось бы, чтобы со стороны это показалось кому-нибудь подозрительным. Она разлепила губы в извиняющейся улыбке:

— Так что мы могли бы позже…

— Может быть вы назначите время, когда будите готовы увидеть меня? — вкрадчиво поинтересовался Тони.

И Селина не заподозрив подвоха, согласно закивала, как китайский болванчик. О, она-то считала, что он силой потащит ее к этому «запечатанному гробу», но как видно, ошибалась.

— Да, да, может быть на неделе…

— Позвольте проводить вас хотя бы до дома. — Даже не дождавшись ее согласия, он протянул ее руку сквозь свою и намертво зажав другой ладонью, повел к дому. Она почти расслабилась, решив, что сегодня объяснение ей не грозит. Наплевать, что Тони кипит, как паровой котел, и каждое промедление будет ей чего-нибудь да стоить. Искоса взглянув на его лицо, Селина однако испугалась. В нем была такая решительная непреклонность, что казалось очень странным, что он так легко ее отпускает…

Слишком поздно она поняла, что ее обманули. Поравнявшись с каретой, Тони неожиданно подтолкнул ее к дверце и неприлично приобняв за место чуть ниже талии, прямо-таки подсадил ее вверх. Позади них взвизгнула Бетси.

— Заткнись идиотка, — Энтони повернул к ней свое разгневанное лицо и та попятилась в испуге, — нечего привлекать к нам внимание, иди в дом. А вы, моя дорогая, — он резко повернулся к Селине, которая пыталась дернуть противоположную от него дверцу, — даже и не думайте вылезать оттуда! Иначе, ручаюсь вам, вы об этом горько пожалеете.

Селина рухнула на жесткое сиденье.

— Энтони, позвольте мне взять с собой Бетси, я не могу находиться с вами одна!

— Что-то вы поздно об этом вспомнили, милая. Вам не кажется, что соблюдать приличия уже поздновато, тем более что внутри у вас растет наш ребенок!

Глаза Бетси и так круглые, округлились еще больше, она возмущенно вздохнула и застыла словно соляной столб. Энтони, не обращая на ту никакого внимания взлетел на облучку, хлопнул дверцей, и велел трогать. Высунувшись в окно, Селина успела скороговоркой проговорить, что вскоре вернется… Карета сделала крутой вираж, так что Бетси оказалась с противоположной стороны от ее окна, и Селина не удержавшись плюхнулась на сиденье. Она гневно посмотрела на Тони, словно он был виноват в том, что она так неудачно приземлилась. И уже через мгновение, она жалела, что не приказала глупой Бетси, молчать и беспокоить мать. Если служанка проболтается, мать наверняка хлопнется в обморок, узнав, что ее дочь «ждет» ребенка…

— Итак?!

Тони грозно рассматривал ее, словно некого противного червя и его напрягшаяся челюсть говорила о крайней степени ярости. Почему-то некстати вспомнилось его прозвище «Дьявол» — так его называли взбалмошные романтичные девицы, но сейчас это прозвище не казалось ей романтичным.

— Это что же, похищение? — Селина откинулась на неудобную спинку волосяного дивана.

— Хватит строить из себя неизвестно чего! — рявкнул Тони, взбешенный ее невозмутимым видом. — Отвечайте, что эта за чушь о нашем ребенке?

— Не понимаю о чем вы. — Она отвернулась к окну и стала наблюдать за проплывающими мимо домами. Но уже через мгновение вскрикнула, когда Тони схватил ее за предплечья и что есть силы затряс.

— Чертова кукла, вы сейчас мне все расскажете или клянусь, я выбью из вас всю правду!

Селина опять вскрикнула. Он оттолкнул ее от себя.

Вид она имела весьма плачевный — банты шляпки все еще крепко держались, тогда как сама шляпка съехала в бок, испортив прическу, так что несколько локонов неряшливо упали ей на лоб и глаза. Дрожащими руками развязав ленты, Селина стянула ее с головы, поправила волосы и вновь начала одевать шляпку… Энтони мрачно наблюдал.

— Вот уж не думала, что вы будите применять силу. — Не смотря на возмущение, ее голос предательски дрожал от обиды.

— Зачем вы сделали это? Ну, зачем? Вы понимаете, что своей ложью разбили ее жизнь?

Перед ее глазами тут же встал образ Беатрисс. Этой хладнокровной сучки Беатрисс, которая рассмеялась, услышав ее рассказ. Она рассмеялась, а потом отвернулась от нее, подойдя к портрету своих погибших родителей и надолго застыла Только потом, когда это все закончилось, Селина поняла, что та смеялась вовсе не над ней…

— Зачем вы наговорили эту чушь?

Энтони упорно спрашивал ее, а она также упорно молчала.

— Вы отняли у нее последнее, понимаете? Вы отняли у нее веру в меня.

Он что-то еще говорил и говорил ей, но Селина молчала.

Что она может сказать ему, когда он в таком состоянии? Признайся она в истинных причинах, он тут же отвергнет ее. Его не затронут ее искренние признания в любви. И ему будет все равно, что она напрасно прождала четыре года, пока он обратит на нее свое внимание. О, она готова была подождать и еще, но только он всерьез решил жениться.

Энтони неистововал, а она, словно бы отключившись, упрямо вспоминала их единственный, тот самый, неповторимый поцелуй, когда он целовал ее…

Они гуляли по зимнему саду. Пожаловавшись на холод, она попросила его принести ее шелковую шаль. Тони подошел сзади, начав укутывать ее плечи, и неожиданно повернув голову, она поцеловала его прямо в губы. Это был всего лишь порыв. Чувство, которое она упорно сдерживала на протяжении нескольких лет.

Он легонько отстранился, только на дюйм, продолжая держать руки на ее плечах. Его губы слегка кривились, но Селина боялась смотреть в его глаза и не отрывала взгляда от этих губ, наблюдала за тем, как они произносят слова.

— Вы не находите, что это слишком неудобная поза для поцелуя? — прошептал он. Селина слегка отвернула голову, так что его губы почти касались ее уха. Он положил ладонь на ее щеку и вновь развернул ее лицо к себе. Поцеловал опять, тем же легким, ничего не значащим поцелуем. — Я так подозреваю, что за пальмой прячется очередной ваш надоедливый поклонник?

Селина прикрыла глаза ресницами, так чтобы он не смог прочесть в них правду и солгала:

— Да…

Он усмехнулся, той самой, хорошо знакомой ей улыбкой от которой у нее всегда сосало под ложечкой. А потом начал отстраняться.

— Не могли бы вы поцеловать меня по-настоящему? — она сама не знала, как ей удалось выговорить это.

— Вы знаете, что такое настоящий поцелуй?

— Определенно, — пробормотала она, и со всей страстью впилась в его губы.

Он был удивлен, но недолго. Решив, что работает на публику, Тони охотно впустил в свой рот ее язык и даже повернул ее к себе поудобнее, так, что теперь она стояла, касаясь его своей грудью.

Они долго-долго целовались. Страстно. Как настоящие любовники, изголодавшиеся друг по другу. В этом поединке участвовали только губы, он не трогал ее руками, безвольно, почти невесомо держа их на ее талии. А ей хотелось большего. Она сама прижималась к нему, тершись выставленной напоказ грудью о его сюртук, чувствуя шершавую ткань сукна и золотые пуговицы. Ее безумно дорогая шаль упала с плеч на землю, но ее это не волновало…

— Мы сейчас же поедим к Беа, и вы во всем ей признаетесь. — Вклинилось в ее мозг его резкое приказание.

Селина моргнула.

— Я не куда не поеду!

— Еще как поедите!

— Как вы не понимаете! — Селина в ярости сжала ремешок помпадурки.

Не будет она унижаться перед этой Беа! Да ни за что на свете! Чего ей стоило врать той, глядя ей в глаза и униженно умолять расторгнуть помолвку.

— Я никуда не поеду, а если вы силой заставите меня, то клянусь вам, я выставлю вас полным дураком! Я буду утверждать, вы слышите, я буду утверждать, что у меня от вас ребенок!

— Только посмейте!

— Да, да, еще как посмею! Я расскажу ей о том, как вы меня соблазнили, как целовали в саду и вы знаете, что у меня найдутся свидетели.

— Ах, ты стерва!

— Будите оскорблять меня, я расскажу ей, как вы насмехались над ней за ее спиной. Везите меня к ней, я с радостью выложу ей…

Он дал ей пощечину. Не больно, но она заставила ее замолчать. На ее глаза навернулись слезы.

— Бессердечная стерва! Вы понимаете, что теперь никто не захочет жениться на ней?

Прижав руку к щеке, Селина презрительно возразила:

— Еще как захочет, у нее столько денег, что она никогда не останется старой девой! — Заметив, что от ее слов, он только скривился, добавила: — Да присмотритесь к ней повнимательнее — она же сама не хотела за вас замуж!

Тони мрачно смотрел в окно. Мимо проплывали ухоженные фасады домов, разодетые дамы, обрадовавшись хорошей погоде наконец-то вытащили на свет свои светлые шелковые зонтики[1] — там, за окном, все дышало умиротворенностью. В его же душе, зрело желчное желание убить сидящую напротив него красавицу.

Самодовольная, себялюбивая, заносчивая — в ней не было и грамма доброты, чего уж там говорить о жалости. Вместо того, чтобы устыдиться, почувствовать раскаяние, эта стерва смело возражала ему на все его претензии и даже угрожала. У него иссяк словарный запас, в его голове никак не укладывалось, как можно было быть настолько жесткой — эта же вертихвостка, сидела с непрошибаемым видом.

И как его угораздило связаться с ней?

Поначалу, едва познакомившись с ней, она его забавляла. Он видел насквозь всю ее коварную натуру — это жадное стремление повелевать, утвердиться, показать себя. Он походя разбивала мужские сердца. Если у нее было настроение, она могла поощрить, если такового не оказалось, могла запросто уничтожить. За свою жизнь он насмотрелся на таких вот женщин. С годами, жизнь их пообтесывала, а если этого не делали трудности, то за них справлялись года — старея, они теряли свою силу, и вот тогда они становились жалкими старухами, упорно стремящимся молодиться. Но эта была еще молода, так молода, что порой ему хотелось как-то повлиять на нее, остановить, заставить оглянуться…

Они подружились. Эта была странная дружба — он вел себя с ней по-отечески, скорее иронизируя над ней, чем проявляя заботу, с ее же стороны это было тщеславие. Поначалу, она пыталась кокетничать. Он впрямую высмеивал все ее уловки, не реагировал ни на ее румянец, ни на взмах прекрасных ресниц, ни на лесть, которой она пыталась опутать его мозг. Затем она успокоилась и перестала изображать из себя милую молодую леди — каковой она не являлась. Теперь она могла в открытую признаться, что некий мистер Х, не смотря на все свои миллионы, действительно болван, а прелестная мисс К., которой восхищается половина Лондона, ей и в подметки не годится. Он видел все ее недостатки и тем не менее ему доставляло удовольствие ее общество. До последнего времени…

Месяц назад, их отношения вышли за рамки допустимых. Он и сам не знал, что послужило тому причиной. Наслаждаясь приятной умиротворенностью, вдыхая в себя запахи зимнего сада, он рассказал ей о том, что наконец, женится. Она поздравила его. В тот вечер на ней было довольно открытое платье — небольшие рукава буфом из прозрачного газа и почти обнаженные плечи. Он любовался ее кожей. Да он всегда ею любовался. Любил смотреть на ее плавные движения, знал, что означает каждый взмах ее головы. Любил ее запах — нежный, лимонный, едва уловимый. На скамье лежала ее шаль, она попросила принести ее.

А потом она поцеловала его. Неожиданно и робко. Ему захотелось рассмеяться, высмеять ее, заставить отодвинуться, но она начала действовать так ловко, что он обо всем позабыл. Какого черта, подумалось ему тогда. Какого черта, ведь он еще не женат…

Почему тогда он не подумал о Беа? Сейчас он о ней думал. Он до сих пор видит ее глаза — огромные, в которых так и плескалась горечь, наполненные разочарованием и… тоской. Она никогда не смотрела на него так. Сколько он себя помнил, Беа всегда была на его стороне, она была его тылом, его другом, его невестой, почти женой.

— Если бы ты только дал понять, Тони… Мне противно, что за моей спиной, ты заводил интрижки. Как ты мог?! Она же девушка из приличной семьи!

Даже обвиняя его в мнимом предательстве, Беа, сочувствовала этой змее, что сейчас самодовольно заявляла, что расскажет его невесте «всю правду». Какую правду, когда он даже не притронулся к ней, хотя видит Бог, у него было такое желание!

Он был слишком поражен ее обвинениями, чтобы понять, что она не верит ему. Беа твердо отказалась от женитьбы, смертельно холодным тоном заявив, что сейчас в этом уже нет нужды. Он разозлился, обещая притащить к ней эту мерзавку и заставить в его присутствии повторить всю ту ложь, что она наговорила ей. Но Беа только покачала головой.

— Уходи. Я не хочу тебя видеть. Позаботься лучше о своем ребенке…

Прямо от нее он помчался к Селине, но прошло целых два дня — два дня!, пока ему удалось отыскать эту сучку.

— И долго мы так будем ездить по кругу?

Тони оторвался от окна и взглянул на Селину. На него в упор смотрели самые изумрудные глаза, которые он когда-нибудь видел. С таинственным продолговатым разрезом и темными длиннющими ресницами. Ему вновь захотелось убить ее.

Выхода нет. Как он сам этого не понимал?

Беа действительно не стремилась за него замуж. Не даром она откладывала женитьбу, а он ей это позволял. Он сам не мог представить ее в качестве собственной жены. Они были друзьями с самого детства — они вместе росли, вместе проводили каждое лето, их связывало какое-то дальнее родство, их родители были лучшими друзьями. Их столько связывало — воспоминания, проделки, образ мыслей, привязанность, любовь… но только не страсть. Он никогда не мог представить Беа в постели, нет он пытался, не раз и не два, но он просто не мог.

В то время, как эту, смотрящую на него с торжеством хладнокровную стерву, он запросто, хоть сейчас, мог представить постанывающую от страсти в его объятьях, и что самое омерзительное… он был бы этому рад.

Да, да, подспудно, на протяжении всех этих лет, он желал эту девушку…

— На Портмен-сквер! — каким-то скрипучим голосом приказал он кучеру в окошечко и вновь отвернулся к окну.

Ему надо поговорить с Беа. Если он жениться на этой мерзавке, репутация той будет уничтожена. Он был готов скрыться в какой-нибудь глуши, скрывая собственную женитьбу и ждать до тех пор, пока Беа не найдет себе достойную замену. Разрыв помолвки будет естественно только по ее желанию, что собственно и правда, сам бы он на такое никогда не решился.

Понадобиться время, что общество убедилось, что именно Беа отказала ему. Селину надо будет отправить подальше, чтобы та и носа своего не показывала. Затем он присоединиться к ней, они поженятся, но даже если им потребуются годы, даже вся жизнь — они не вернуться в Лондон, как муж и жена до тех пор, пока Беа не выйдет замуж. Это единственное, что он мог сделать для нее в такой ситуации.

Просчитывая свои дальнейшие действия, Тони и не заметил, как они подъехали к кирпичному особняку на Портмен-сквер. Он вышел из кареты, игнорирую слегка испуганный возглас Селины: — Что ты намерен делать? — и направился к ее дому, ведя ту под руку.

Лакей, открывший им дверь, все знал. Тони сразу заметил его испуганный взгляд на безупречно тонкую талию его будущей жены, словно боясь увидеть признаки беременности. Селина покраснела, пожалуй впервые за сегодняшний день.

— Я желаю поговорить с миссис Монтегью.

— Энтони, — испуганно подскочила Селина, — я считаю, что чем меньше людей будет знать, тем лучше это для вас. Мне конечно все равно, однако я…

— Наедине!

Ему навстречу уже шла сама Алисия. Кружева на ее пышном чепце раздувались в разные стороны, она стискивала руки в кружевных митенках и была готова к самому худшему. В коридоре пряталась испуганная Бетси…

Глава 12

Сбросив с плеч роскошную бархатную тальму[2], которую тут же подхватил предусмотрительный лакей, Гейл, уверенным шагом, начала подниматься по широкой лестнице, ведущей в бальный зал.

Сквозь прорези маски, она внимательно разглядывала присутствующих.

Глупая идея, отыскать малознакомого, почти неизвестного человека на карнавальном балу. Фантазия присутствующих была такова, что и родная мать, не узнала бы собственного ребенка, что уж там говорить об остальных. Но другого выхода у нее не было.

На ней самой был костюм наяды: легкая серебристая ткань со всполохами нежно зеленого и голубых цветов. На полуобнаженных плечах и груди, красовался ансамбль в виде капелек воды из бриллиантов. Такой наряд в молодости могла носить ее мать — тогда женщины могли позволить себе ходить в облегающем нижнем белье и просвечивающихся платьях, позволяющих видеть это самое облегающее белье, и демонстрировать вырезы чуть ли не до пупка… Но сколько Гейл не пыталась, ей была трудно представить Эмму в чем-нибудь вроде этого. Ее собственное платье, конечно же, не было прозрачным, даже рукава-буфы, пусть и крошечные, были не из газа, да и юбка не по моде почти волочилась по земле, однако вырез платья… Вырез платья оставлял желать лучшего. На ее беду, в салоне мадам Пуарье, было всего лишь одно готовое платье подходящего размера. Хоть как-то спасал парик из распущенных длинных волос голубого цвета, да бриллиантовый гарнитур, щедро закрывающий большую часть полуобнаженной груди.

Несмотря на самоуверенную походку, с которой она плавно поднялась в зал, ее одолевала нерешительность. Вот уже два года, как она не появлялась в Лондоне. Здесь, она всегда чувствовала себя слегка неловкой, слегка немодной и почти всегда незаметной… Только лишь на краткий миг, на какие-то недели, она позволила себе вообразить, что все может измениться и она тоже может кому-нибудь нравится, и вот к чему все это тогда привело…

Сегодняшний вечер — это не триумфальное возвращение, она все также стремилась сохранить инкогнито, опасаясь среди моря масок и карнавальных костюмов разглядеть знакомое лицо, которое внезапно, по странной прихоти узнало бы ее. И хотя она не изменилась — за два года с ней не произошло волшебного превращения в прекрасного лебедя, — Гейл все-таки трудно было представить какого-нибудь знакомого, кто мог бы узнать ее в таком «развратном» наряде. Но… чего в жизни не бывает.

Холодок, что щекотал что-то внутри нее, все не исчезал, однако она спокойно оглядела оживленный зал, ища знакомую фигуру немного неуклюжего мистера Эллиота.

Вечер обещал быть насыщенным. Море лиц и кричащие костюмы — здешняя публика уже давно была навеселе. Кое-кто танцевал, кто-то стоял отдельными группками. Проходящий мимо нее симпатичный паяц в голубом костюме, задержал на ней свой пристальный пылкий взгляд, но Гейл искала глазами другого…

Сюда ее привело любопытство. Ей хотелось своими глазами взглянуть на человека, который по неизвестной ей причине решил разрушить то, что она с таким трудом и так долго создавала…

После побега из Мейдстон-хауса, обосновавшись в Уотфорде, она вовсе не сидела там сложа руки и не горевала по поводу своего неудавшегося брака. О, нет! Она тут же взялась за обустройство своей новой жизни, решив придать ей новый смысл, и как следствие всего этого, стала хозяйкой фабрики по производству тканей, знаменитого на весь город ателье и престижного пансиона. Не плохо за какие-то два года! Правда стоит уточнить, что в последнее время ее преследуют неудачи, и знаменитое ателье перестало быть знаменитым… Но все поправимо, стоит только найти негодяя, который приложил ко всему этому руку, и она восстановит свою былую репутацию!

О, вполне естественно, что вначале она во всем подозревала собственного мужа. Но по здравым размышлениям тот не стал бы действовать исподтишка. Нет, найди ее, Джослин, тут же появился бы прямо перед ее носом, а затем без объяснений отвез бы в Лондон, или, что скорей всего, все в тот же Мейдстон-хаус. Но насколько она знала, он уже начал бракоразводный процесс, да и времени прошло… два года. Он уже не искал ее, и как ей писала мать, она могла уже ничего не опасаться и вернуться назад, домой.

Нет, это был не Джослин. Хотя, это было бы самое простое объяснение, ведь больше никто другой не приходил ей в голову… А так как других предположений у нее не было, ей приходилось полагаться на собственного управляющего. Пусть и неприятна ей была эта идея, но ее единственной зацепкой был Элиот. Именно к нему обратился ее враг с предложением купить фабрику.

Она, конечно, не могла ненавидеть человека, который всего лишь решил расширить сферы своей прибыли. Наоборот, она бы отметила его находчивость. Но получив отказ, тот все же дал Элиоту время на раздумья, бросив словно невзначай, что будет в Лондоне на бал-маскараде у господина Стюарта. Того самого Стюарта, известного всем своими тайными вечеринками, оканчивающимся в комнатах для гостей, где давались непристойные представления…

А затем, всего неделю спустя после этого возмутительного на ее взгляд предложения, этот мерзавец, не дожидаясь бала маскарада, устроил погром в ее ателье. Потом последовала кража товаров со склада фабрики, внезапно уволились сами рабочие, так что ей пришлось нанять женщин и детей, чтобы производство не остановилось. И пусть ей это не нравилось, как заверил ее Эллиот — это была крайняя необходимость. Упусти она всего один день… и она будет разорена!

Будь на ее месте кто-то другой, он впал бы в отчаяние. Но она собиралась бороться. Здесь она вовсе не для того, чтобы склонив голову, отдать свою собственность, о, нет! Она намеривается вычислить негодяя, найти его слабые стороны и действовать его же методами!

Ее душа рвалась в бой. Гнев раздувал ноздри, и она раздраженно постукивая веером по руке.

Только как найти этого мерзавца?!

— Миссис Фэнси?

Гейл обернулась. Пытаясь скрыться, она поменяла фамилию и теперь все ее знали под этим именем. Даже Эллиот не знал ее настоящего имени, бедняга даже не подозревал, что ее муж все еще жив, а не умер от несчастного случая. Но до сих пор, слыша это имя, она все никак не могла привыкнуть.

Эллиот Уайт вырядился в костюм разбойника с большой дороги. У него был столь нелепый вид, что Гейл едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Пухлый живот плотно обтягивала черная ткань, за поясом висел кривой ятаган, а один глаз закрывала повязка. Рыжие редкие волосы скрывала треуголка. Полупират-полуразбойник. Но он так мало походил, что на одного, что на другого, что Гейл искренне посочувствовала тому.

— Эллиот, неужели это вы? Вы совершенно на себя не похожи!

Тот грустно улыбнулся.

— Это все, что я смог для себя достать, миссис Фэнси.

Гейл стало его жаль и она решила не заострять внимания на его внешности. А потому, быстренько перевела тему:

— Ну, вы уже видели его? Он здесь?

Эллиот вздохнул.

— Нет. И честно признаться, хотя я вам уже неоднократно это повторял, это дурацкая затея. Вы посмотрите вокруг — среди всех этих масок, шляп, бород, усов — разве я найду его? Это невозможно!

— Эллиот, ну постарайтесь. Не надо отчаиваться, может быть нам повезет. Ведь не зря же он, упомянул это место. Может он сам вас найдет…

— Сомневаюсь, миссис Фэнси.

Теперь вздохнула Гейл. Ее управляющий был страшным консерватором, да к тому же скептиком. Он вечно осаживал ее и тормозил все ее начинания, приводя такие убийственно-похоронные доводы, что порой у нее опускались руки. Каких трудов ей стоило притащить его в Лондон и уж тем более уговорить пойти на этот бал! Проявляя редкостное непонимание, тот вначале наотрез отказался, пока она, в порыве гнева не пригрозила ему увольнением. Теперь старая песня похоже начиналась заново…

Мимо них прошел лакей. И Эллиот жадно схватил с его подноса два запотевших бокала с шампанским.

— Прошу вас. — Он протянул один ей, а свой осушил двумя огромными глотками.

— Эй, как там тебя, стой!

Лакей молча развернулся. На нем не было маски и Гейл ясно разглядела на его лице отвращение. Эллиот же, не обращая на него внимания, взял новый бокал, поставив вместо него опустевший, и небрежным жестом отпустил слугу.

Гейл сделала маленький глоточек из своего бокала.

— Может быть нам стоит разделиться? Тогда, если он узнает вас, он не побоится к вам подойти. А я буду наблюдать за вами, так что если…

Эллиот снова вздохнул, с тоской посмотрел на окружающее его веселье, а Гейл захотелось стукнуть того по голове, только бы тот пришел в себя и понял, наконец, как для нее это важно!

— Хорошо. — Он опять вздохнул. Допил шампанское и посмотрел на дно своего бокала, словно надеялся увидеть там истину. — Но я вас предупреждал, так что не обессудьте. — И он удалился, бормоча себе под нос, что-то по поводу странности костюмов.

И действительно, кого здесь только не было. И Генриха XIII, окруженный своими шестью женами, и мадам Помпадур — любовница Людовика XIV, и пастушка, и арлекин в цветастом наряде…

Гейл засмотрелась на первого, довольно правдоподобно изображавшего из себя Генриха XIII. Его дамы были как на подбор хороши. Статные, они о чем-то щебетали, склонив свои головки с разноцветными волосами. А тот, посверкивая своими светлыми глазами — отсюда было не видно, какого они цвета, просто серые или голубые — уже во второй раз задержал на ней свой взгляд.

Для Генриха XIII тот был худощав, однако шикарная борода, усы и продолговатая шапочка того времени не оставляли сомнений, что перед вами, сам, Его Величество . Да и его костюм — пурпурно-красный, расшитый золотом, с накидкой, отороченной бобровым мехом, никак не мог принадлежать кому-нибудь другому. Длинные сильные ноги в бежевых чулках, украшали золотистые подвязки, Гейл была не единственной женщиной в этом зале, что украдкой любовались этими мощными икрами.

У него был довольно пристальный взгляд. Очень пристальный и… одобрительный. Гейл прикрыла свою полуобнаженную грудь — коей так заинтересованно любовался «Генрих», веером и тут же увидела, как Его Величество неодобрительно покачал головой.

Она отвернулась, намеренно глядя на Эллиота, который рассекая толпу с мученическим видом, словно бы нарочно заглядывал каждому встречному в лицо. Его кто-то толкнул, а другая женщина рассмеялась и поинтересовалась, а не пришел ли он, забрать ее кошелек? Гейл поморщилась, представив себе, что ей придется выслушать от Эллиота после …

Краем глаза, она успела заметить, как «Генрих», что-то сказав своим дамам, направился в ее сторону. Дамы довольно захихикали. Гейл энергично начала обдувать свое разгоряченное лицо, а потом и вовсе дала деру, не желая встречаться с наглым незнакомцем. Но тот опередил ее, загородив дорогу и степенно поклонился. Бежать дальше было бы трусостью.

— Куда же вы убегаете, моя прекрасная наяда? — проговорил «Генрих» приятным, вызывающим мурашки бархатным тоном. — Неужели я испугал вас?

Гейл недовольно поджала губы.

Ясно. Перед ней законченный ловелас. Распутник. Бабник. И очередной повеса. Почему-то некстати вспомнился Джослин…

Но почему-то вместо того, чтобы развернуться и уйти, она присела в шутливо-ироничном реверансе и ответила:

— Совсем нет, Ваше Величество.

Пока она приседала, «Генрих» погрузил взгляд в ее декольте. Он даже слегка покраснел, словно увиденное, явно его «порадовало». Гейл как можно быстрее поднялась, досадуя на себя за глупость, и уже хотела тотчас уйти, как «Генрих», словно прочтя ее мысли, завладел ее рукой.

Поднеся ее к своему рту, он слегка защекотал ее бородой, но не поцеловал. Так, один жест. При этом он так и не отрывал своего взгляда от ее груди, до тех пор, пока Гейл не дернулась. Он тут же словно опомнившись, интимно зашептал:

— Вы так ослепительно прекрасны!

— Надеюсь, ваше зрение не пострадало! — едко парировала она, раздумывая, как бы вырвать от него свою руку.

Он вдруг расхохотался.

— Моя дорогая, да у вас еще и прекрасное чувство юмора!

И вновь поднес к губам ее руку, но на сей раз поцеловал, глядя прямо ей в глаза.

Да, если не кривить душой, то теперь, когда он перестал смотреть на нее так вызывающе неприлично, она могла признаться себе самой, что он… приятен. У него оказались серо-голубые глаза. Что впрочем, неудивительно, у нее была явная склонность к этому цвету глаз…

— Поверить не могу, что такое сокровище и совершенно одна…

В его тоне звучал легкий вопрос, он словно бы ждал ее опровержения, но Гейл уклончиво сказала:

— Зато вы пришли сразу со всеми шестью женами.

«Генрих» оглянулся на группку своих «жен».

— Забавно, не правда ли? Никак не ожидал подобной встречи. Вначале, ко мне подошла только одна и тут же заявила на меня свои права, а потом вдруг появилась вторая, третья… Я чуть было не разорвался на части, до тех пор, пока не увидел вас и не подумал — это мое спасение!

— О, вряд ли меня можно причислить к богиням спасания.

— И не надо, моя прекрасная фея! Самое главное, вы не имеете никакого отношения к моим женам.

Его голос на мгновение потерял свою бархатную тягучесть и в нем прозвучала издевка. Гейл недоуменно взглянула на него. Но она так и не успела понять, над ней он издевался или над собой, потому как тот, вновь заговорил своим обволакивающим тоном…

— Вы действительно сказочная фея. Потому, сколь не всматриваюсь я в ваше лицо, не слушаю ваш голос, я не узнаю вас.

Гейл забеспокоилась, лихорадочно припоминая всех бывших знакомых, но тут же была вынуждена признать, что могла сказать тоже самое и о нем…

— Вы разве знаете всех присутствующих?

Повернув голову, она с удивлением отметила, что перед глазами все закружилось.

Что это с ней? Откуда, это ленная истома, полыхающий жар и предчувствие чего-то тревожного?.. Она не так уж и много выпила…

— Более-менее. — Словно издалека донесся до нее голос «Генриха» и она вновь повернула к нему лицо. — А если не знаю, то уже видел когда-либо, или знаю кого-нибудь, кто может познакомить меня с ними. Здесь люди одного круга… И все же, вас я вижу впервые. Вы приезжая?

— Это допрос? — придя в себя, улыбнулась она.

— Скажем так, здоровое любопытство. — Он улыбнулся в ответ.

— Тогда ваше любопытство здесь не уместно — это маскарад, и вряд ли окружающие пришли сюда, чтобы быть узнанными.

— Какая вы, однако, бойкая на язык леди. Но, вы правы, я сомневаюсь, что большинство присутствующих могли позволить себе многое из того, что они сегодня себе позволили, не будь на лице у них масок…

Он тут же начал перечислять знакомых ему «масок», занимавших высокие посты или известных своей добродетелью, которые нацепив на себя костюмы, словно, напрочь забыли кем они являлись и пустившиеся во все тяжкие. К примеру, известный поборник добродетели, и в частности судья, присудивший однажды оступившуюся девушку к позорной казни, на их глазах, бегал за разряженной пастушкой — недавно вышедшей замуж в третий раз, и каждый раз настигнув ее, задирал на той юбки. Пастушка визжала и вновь убегала, якобы за помощью к какому-нибудь мужчине, кидаясь ему на грудь и прижимаясь самым неприличным образом…

Время от времени, поглядывая на Элиота, Гейл с интересом слушала то, что говорил ей «Генрих». Этот мужчина, явно умел увлекать женщин. Они плавно перемещались по бальной зале, находя все новые и новые поводы для разговоров, один раз он даже пригласил ее на танец, но Гейл отказалась, помня об Элиоте, который кидал на нее выразительные взгляды, словно обвиняя ее в том, что он здесь невыносимо страдает, а она развлекается.

Но уже через два часа, она поймала себя на том, что как зачарованная смотрит на незнакомца. За два часа этот мужчина — бабник, ловелас и она не сомневалась в этом — распутник, отчего то начал всерьез нравиться ей. В нем была некая игривая легкость, чарующий шарм, и при всем при этом какая-то ненавязчивость. Захоти она уйти, он бы, не смотря на все свое «огорчение» дал бы ей уйти. Но сейчас, пока она оставалась с ним по своей воле, он выкладывался весь — смотря на нее горящими от восхищения глазами (разве от такого взгляда может отказаться женщина?), смешил ее, ненавязчиво подавал напитки…

Будь он настойчивее, более напорист — она бы испугалась и ушла. Но он не пугал ее — ироничный, но осторожный, он ловко раскрепощал ее своими разговорами, не давая ей ни минуты почувствовать тревогу или неловкость.

Она перестала ощущать время, забыла для чего здесь находиться — она только купалась в лучах его восхищения и смеялась, смеялась, смеялась…

— Вы останетесь на представление?

Его внезапный вопрос, заставил ее вздрогнуть. Она словно бы очнулась.

— Представление? Ах, да я совсем забыла… — Она разом вспомнила зачем она здесь. Вспомнила Эллиота. Незнакомца. Оглядевшись, она наконец, заметила, что бал начал подходить к концу.

Как же она так забылась? Почему шутки о монархах и их любовницах, горячий взгляд и чарующий голос, который вызывал приятное покалывание где-то в районе ее груди и заставлял волноваться, как какую-то девчонку — почему все это, застило ей разум? Неужели, она так изголодалась по мужскому вниманию? И стоило очередному ловеласу обратить на нее свой изощренный взгляд , как она тут же растаяла?

— Так как, моя прекрасная фея?

Гейл торопливо нашла глазами Эллиота, который красноречиво кивнул на часы. Да, времени действительно оставалось мало…

— Останусь. — Небрежно, кивнула она. — А вы?

Она надеялась, правда надеялась, что он все-таки уйдет. Или что его позовут его дамы. Но он вновь завладел ее рукой и повел в те самые комнаты, в коих должно было устраиваться то самое таинственное представление. Часть гостей плавно следовало вместе с ними. Конечно не все, некоторые уже давно были там, другие напротив спешили по домам, кто-то же еще оставался в зале, предпочитая танцы зрелищам… Однако, Гейл, словно сомнамбула, безвольно следовала за «Генрихом». Она одновременно была рада и не рада, что все складывается таким вот прихотливым образом…

В этих таинственных залах было темно, окна, если они и существовали, были плотно зашторены. Зияющие дыры дверей вели казалось бы в еще более темные помещения, анфиладой переходившие одно в другое. Ярким пятном лишь освящалась некая сцена — небольшая площадка на возвышении, все остальное тонуло во мраке. Мрачный темный тоннель, здесь и не рассмотришь никого.

Гейл обернулась, безмолвно прося Эллиота последовать за ней, но тот ее уже не видел. Но он вскоре найдет ее — если он не отыщет таинственного незнакомца в зале, он последует сюда за ним. Здесь, в этих комнатах, вероятность найти его была еще более высока, ведь он ясно сказал Элиоту — в комнатах, где проходят представления…

— Здесь пять комнат. — Склонившись к ее уху, прошептал «Генрих». — Вы ведь ни разу здесь не были?

Гейл покачала головой. Она ждала, когда же они двинуться дальше, но монарх не двигался с места.

— Здесь пять комнат и вы не можете пройти одну, пока полностью не увидите представления в первой, затем во второй и в третьей и так до тех пор, пока не дойдете до конца.

— А когда мы выйдем из пятой комнаты?..

— А когда мы выйдет из пятой комнаты, мы попадем в коридор с множеством-множеством дверей…

— Зачем?

— А затем, моя фея, что не все любят присоединяться к представлениям, а предпочитают уединяться… — По его губам зазмеилась улыбка, но фальшивая борода, сделала ее добродушной.

Гейл не была настолько наивной, чтобы не понимать о чем идет речь, однако до сих пор не могла поверить в то, что все происходящее правда. Представления, уединения… она знала, зачем этот мужчина увлек ее сюда. Но она просто не позволит ему это. Она не знала его, она даже не знала, был ли он джентльменом, однако, не сомневалась что сумеет отказать ему. Почему в ней возникла такая уверенность, она и сама не знала, но с ним ей было спокойно.

Но на всякий случай она поинтересовалась:

— А если я захочу уйти из первой же комнаты?

«Генрих» указал на скрытую тяжелой драпировкой дверь.

— Тогда вы можете уйти через ту дверь. Она тоже ведет в коридор, эти комнаты идут кругом, но там, если поискать есть и обычный выход.

Его ответ, еще больше ее успокоил. Нет, этот мнимый монарх, вовсе не вцепился в нее как коршун, как показалось ей, когда они шли в эти комнаты. «Генрих» лишь любезно препроводил ее туда, куда она сама согласилась прийти…

— Посмотрите, сейчас за нами закроют двери, вы хотите остаться или как?

Взглянув на двери, она медленно моргнула. Странно, ей показалось, что комната поплыла, стены раздвинулись и ужасающая чернота начала наваливаться на нее своей тяжестью…

Она уже была готова сказать, что ей нехорошо и выбежать из комнаты, но в ту же минуту увидела Эллиота — тот, подслеповато щурясь, вошел в зал и сел в первое кресло у сцены.

Теперь она выругалась. Как он не понимает, что если будет сидеть рядом со сценой, то вряд ли что сможет увидеть за своей спиной! Так он никогда не увидит человека, которого они ищут.

Она решительно направилась к Элиоту, намериваясь дать понять тому, зачем они здесь, но «монарх» ловко отодвинул ее к дальнему дивану.

— Не надо спешить, любовь моя. Вы поступаете недальновидно, уж поверьте моему опыту, нам стоит занять это место. Здесь никто не будет за нами наблюдать, в то время как мы будет видеть всех.

Гейл послушно облокотилась о мягкие подушки. Диван был очень удобный и она позволила себе откинуться сильнее. С сегодняшнего утра она ни разу не присела, разве что в карете ей удалось отдохнуть целых пятнадцать минут. Но что такое пятнадцать минут, когда ты целый день на ногах? Незаметно, она вытянула ноги вперед и скромно прикрыла их юбкой. Здесь было так темно, что вряд ли кто из присутствующих назовет ее позу неприличной.

Двери комнаты закрылись, и гости расселись по местам, причем все стремились занять места, как можно ближе к сцене. Это ее несколько удивило, но она тут же подумала, что Эллиот оказался не так уж и неправ — некоторые мужчины предпочли стоять, только бы быть поближе к освещенному кругу. За ее спиной заиграла музыка. Гейл вздрогнула и оглянулась. Но высокая спинка дивана не позволила ей разглядеть музыканта, как впрочем и соседей, что справа, что слева — высокие подлокотники, словно ограждали ее от любопытных взглядов, однако она хорошо видела сцену.

«Генрих» придвинулся к ней ближе и положил ее руку к себе на колени. Гейл попыталась выдернуть ее, но он сжал ее руку и начал успокаивающе поглаживать тыльную часть ладони, исследуя пальцами тонкие линии. Почему-то ей стало лень говорить ему что-либо, возражать, да тем более отбиваться. Подумаешь, рука… Всего-то лишь рука, тем более это так приятно.

Представление началось. Как только Гейл увидела это, она с шумом втянула в легкие воздух и попыталась встать, но ноги ее словно налились свинцом и она так и осталась сидеть на месте, с ужасом глядя на происходящее.

Вместо фривольного представления, «ужасом» которого являлись бы скабрезные шутки, на «сцену» вышла обнаженная девушка…

Гости зааплодировали, а Гейл с ног до головы облилась потом. Куда она попала?!!

Обнаженная красотка взяла со стоящего на «сцене» дивана шляпу и томным голосом прорекламировала:

— Дамы и господа, прошу выбрать фанты!

Столпившиеся возле сцены мужчины придвинулись к девушке вплотную, выхватывая из черной шляпы цилиндра карточки. Кто-то пытался дотронуться и до девушки — ее щипали, трогали за грудь, но самым отвратительным, Гейл показалась женщина, которая выхватив свой фант, с жадностью поцеловала девушку в губы.

— Я хочу уйти отсюда. — Еле разлепив свои губы, прошептала Гейл.

Генрих отпустил ее руку.

— Так скоро, моя фея? Вы же еще ничего не увидели… — его голос показался ей издевательским. — Ну что ж, я показал вам где выход…

Он откинулся на мягкие подушки и уже на нее не обращал на нее внимания, а сощуренным взглядом наблюдал за жаждущими получить главный фант — обнаженную красотку, которая улыбалась бездумной улыбкой.

Гейл так и осталась сидеть на месте. Если она уйдет — таинственный незнакомец может исчезнуть и она так и не узнает, кто это был. Но куда страшнее, ей показалось уйти из этой комнаты, пройти неизвестно куда и искать выход. Там, в темноте что-то было… Она была уверенна в этом. Здесь же ей ничего не угрожает — «Генрих» не стал ее останавливать, она может закрыть глаза…

Но перед тем как закрыть глаза, она успела заметить, что фант достался седовласому мужчине, который с ловкостью вскочил на сцену и обнаженная красотка, встав перед ним на колени, стала ему раздевать…

Глава 13

В какую игру она играет?

Джос искоса взглянул на собственную жену. Неужели, она действительно его не узнала?

Он, конечно не мог видеть выражения ее лица, его скрывала маска, но по плотно сжатым губам, по тому с какой силой она сжимала ладонь в кулак, что лежал совсем близко от его бедра, он понял, что она жутко нервничает. Но не из-за него…

Ее внимание было полностью поглощено представлением — вернее ее остекленевший от ужаса взгляд, все никак не мог оторваться от совершающегося действа. Он мог бы поклясться всего пару минут назад, что такие представления для нее не впервой, однако сейчас, готов был дать голову на отсечение, что она готова смыться отсюда в любую минуту.

Сколько же любовников у нее было? Неужели ни один из них за эти два года, не научил ее спокойно воспринимать половой акт?

Джос тут же отбросил эти мысли, так как она покачнулась и ее губы беззвучно зашевелились. Наверное, она опять бормочет, что хочет уйти.

Но неужели она все-таки его не узнала? Он поверить в это не мог. Сначала он подумал, что она затеяла какую-то игру, но чем больше разговаривал с ней, тем больше убеждался, что она и понятия не имеет, с кем разговаривает. О, узнай она, кто он, Гейл бы тут же убежала.

В отличие от нее, он ее узнал сразу. Первым, его внимание привлекло ожерелье. Да и как не узнать фамильную ценность? Это ожерелье, вместе с такими же серьгами, браслетом и кольцом, когда-то его отец подарил матери. Как раз перед своей смертью. Буквально за день до нее. На следующий день, тот уехал в Мейдстон-хаус, заснул в собственной ванне и захлебнулся. Виктория так никогда и не носила эти украшения. Она отдала их сыну, чтобы тот подарил их своей жене, но он так и не сделал этого. А потом Гейл сама похитила их…

Он вновь взглянул на нее. Она сидела с полуоткрытым ртом, тяжело вбирая в себя воздух и с совершенно закрытыми глазами. Выглядела она странно.

Он наклонился к ней:

— Вы сегодня что-нибудь пили?

Гейл открыла глаза, против воли ее взгляд тут же устремился на сцену — там уже было два обнаженных тела, но мужчину почти не было видно. Развернув женщину лицом к публике, он спрятался за ее спиной, а сам трогал ее руками за грудь, медленно опуская их вниз ее живота. Гейл застонала.

— Пила? — ее сухие губы еле произнесли это слово. — Да, шампанское…

Джос нахмурился.

— Где вы его взяли?

— Мне дали. Эллиот остановил лакея и… — Она тут же осеклась, сообразив, что проболталась. Но он не подал виду, что заметил, хотя в ярости сжал челюсть. Значит, она была не одна!

Не одна! Пришла сюда с каким-то Элиотом — не с мистером таким-то, не с господином, не с графом, не с виконтом, а с Элиотом! Настолько близко знакомым Элиотом, которого она запросто называет по имени. С Эллиотом, который позволил ей флиртовать с другим мужчиной, который позволил увести ее в эти комнаты и который накачал ее какой-то дрянью, от которой она вскоре сама набросится ему на шею! В том, что в ее бокале было не просто шампанское, он был также уверен, как в том, что рядом с ним сидит его собственная жена.

— И где же сейчас ваш Эллиот? — словно бы невзначай, поинтересовался он.

— А он… он где-то здесь.

Джос внимательно пригляделся к каждому находившемуся здесь мужчине, но все они были словно на одно лицо — одержимые похотью, они жадно смотрели на разворачивающийся перед ним спектакль. Может, тот, что на сцене? Тогда, как она может спокойно наблюдать за проделками своего любовника?

Его жена вновь вздохнула, рассеяно дотронулась до своего горла, словно боясь удушья, вновь откинулась на подушки и закрыла глаза. Джос вновь взял ее руку и поцеловал в безвольно раскрытую ладонь. Она даже не запротестовала. Даже когда он легонько коснулся ее языком.

— Вам плохо, моя фея? — словно змий-искуситель, поинтересовался он, вкладывая в свой вопрос совсем обратный смысл. Его не интересовало ее «плохое» самочувствие. Отнюдь.

Она отрицательно покачала головой и он вконец осмелел.

Он так и этак чередовал поглаживания и поцелуи, один раз даже прикусил ее ладонь, но она никак не реагировала. Вернее, она безвольно полулежала на подушках, с по-прежнему закрытыми глазами и позволяла ему делать все, что ему взбредет в голову.

Женщина на сцене вскрикнула. Его жена на мгновение очнулась, вероятно предположив, что с «бедняжкой происходит что-то не то», тогда как та, уже блаженно постанывала, наслаждаясь размерами инструмента ее пылкого партнера…

— Еще! Еще! — бесстыдно требовала та.

— О, Боже! — прохрипела его жена и дернулась, почувствовав, как он положил ее руку в опасной близости от собственной вздыбленной плоти. Джос был так возбужден, что даже не усмехнулся, увидев в ее взгляде понимание.

— Я хочу уйти отсюда. — Затараторила она. — Мне наплевать, да, да, наплевать на этого… — она проглотила какое-то слово, хотя явно не понимала, что разговаривает вслух, — пусть обо всем позаботиться Эллиот. Я не могу находиться здесь. Просто не могу. Тем более я его даже не узнаю…

Она неловко вскочила. Пошатнулась, так что ей пришлось опереться на спинку дивана, беспомощно взглянула на него, затем, на темный угол с дверью, и вновь на него. Джос понял ее колебания и тут же встал.

— Позвольте, я провожу вас.

Его душа пела аллилуйя, тело предвкушало пир, но лицо оставалось благословенно беспристрастным…

Она же безропотно оперлась на его руку, совсем позабыв, что только что, в минуту просветления была готова убежать от него за сотни миль. В своем бреду, она уже ничего не помнила, не соображала. Ей только хотелось чего-то, чему она пока не отыскала названия, но то, что он прекрасно знал. Она хотела его. Или любого другого, кому хватит сообразительности не напугать ее, а плавно подвести к развязке. И он не будет таким дураком, чтобы отказаться от нее в пользу какого-нибудь Эллиота. Только не сегодня, когда она сама попалась ему в руки. Не сегодня, когда она так и не узнала его. Не сегодня… Нет.

Он приподнял занавес, открыв сквозной проход, от которого потянуло сквозняком, пропустил ее вперед. Она остановилась в нерешительности, оглядываясь кругом, смотря на десятки дверей, не зная в которой из них выход.

— Сюда… — Он шагнул к боковой двери, прошел через маленький коридорчик, открыл новую дверь, заслонив собой проход так, чтобы ей ничего не было видно. — Так, вы идете или нет?

Она еще колебалась, словно ее подсознание ей что-то слабо шептало. Она колебалась, оглядывая другие двери, в последний раз оглянулась на тот проход, откуда они вышли. Но вскрик, вскрик наслаждения, восторга, той самой голой женщины на сцене, этот вскрик решил все. Нагнув голову, она устремилась к нему, словно в нем было ее спасение. «Спасение», которое погубит ее, которое всего лишь воспользуется тем, что она ему «предложит»…

Она прошмыгнула мимо него, в ту темную спальню, что он закрывал от нее и остановилась. А он уже захлопнул за ней дверь.

— Присядьте.

Она молчала. Застыла как изваяние. На мгновение Джослин подумал, что просчитался, поторопился и ему не стоило действовать так явно. Пожалуй, стоило дать ей уйти, предложить карету, и уж затем увезти в неизвестном направлении… Но тут она спросила:

— Куда?

— Вот сюда, — он с облегчением взял ее за руку и потянул к кушетке. Она безвольно села.

— Здесь темно. Я ничего не вижу. Зачем вы меня сюда привели?

Джос помолчал, взвешивая свои шансы, а затем мягко привлек ее к себе и просто сказал:

— Для этого.

И поцеловал.

Странно, но он еще помнил, какие у нее губы. Мягкие, сочные, приглашающие… Она вначале, вроде бы оцепенела, словно рассудок прокричал ей «Берегись!», но то, что подлили ей в бокал уже достаточно охватило ее разум и она тут же сдалась, даже с жадностью приоткрыла свой рот, впуская туда его язык.

— Нет, подождите!

Он уже играл с ее языком, как она отстранилась, шумно дыша ртом.

— Подождите! Я…я не хочу! Что это вы надумали?

Джос сжал руки в кулаки.

— Мне показалось, что это вам необходимо.

— Что? — она истерично рассмеялась.

— …Разве вы не чувствуйте жар?

Она резко замолчала. Видимо, ей перехотелось смеяться.

— А как быть с тем зудом… потребностью… — Джос с трудом подбирал слова, боясь нечаянно оскорбить или испугать ее. — Ведь вы же… хотите?

— О чем вы?!

— Вам не надо лгать мне, я знаю то, что вы сейчас чувствуйте…

— Мне просто нехорошо. Жарко и… И все!

— А что вы чувствуйте, когда я делаю вот так? — Он взял ее руку и вновь начал целовать ее пальцы, пока не засосал один к себе в рот.

— Прекратите! Что со мной происходит? О, Боже! О чем я спрашиваю, я знаю…знаю… — Она вырвала свои пальцы и прижала их к своим губам. — Мне что-то подлили в шампанское?

Ее голос прозвучал по-детски обиженно.

Джос притянул ее к себе и погладил по щеке. Его рука натолкнулась на маску. Не раздумывая, он развязал тесемки и откинул шелковый кусок.

— Да. — Ответил он.

— О, Боже!

— Мне тоже. — Он скромно опустил глаза.

— О!

Джос порадовался, что здесь так темно. Солгав, он покраснел.

— Насколько я знаю, здесь не гнушаются такими напитками… Только я не ожидал, что сегодня их будут разносить лакеи… видимо мистер Стюарт решил как можно скорее «разогреть» своих гостей, не дожидаясь представления… наверное, желал усилить впечатление, если можно так сказать. — Джос с ужасом понял, что лепечет что-то невразумительное и остановился.

— Что же нам делать?.. — нерешительно спросила его она.

— Это вам решать. Но должен предупредить, что через несколько минут у вас наступит чуть ли не агония… мучительная агония, которую ничем не загасить, кроме…

— Кроме вас, да? — она усмехнулась. Горько, иронично. Как взрослая женщина, которая понимает, что ее обманывают, однако у нее не остается выбора, кроме как дать себя обмануть… — Вас тоже будет мучить агония? — Не смотря на то, что тон у нее по-прежнему выражал ироничность, она сама не заметила, как положила ему свою руку на колено. Джос решил особо не разглагольствовать, в конце-концов она далеко не дура и ответил коротко:

— Да.

Она вздохнула.

— Я даже не знаю вас.

— Я тоже.

Между ними восстановилась тишина. Тишина раздумий и принятия решений. Это было не дружелюбное молчание, не напряженное, нет, каждый из них решал для себя, как ему поступить дальше…

— Вы женаты?.. — Спросила у него его жена! — У вас есть семья?

И как скажите на милость ему отвечать?

— У меня нет семьи. — Выдавил он из себя. И тут же задал ей встречный вопрос. — А у вас?

— Н…нет, у меня тоже, нет. — И тут же, не успел он насмешливо ухмыльнуться, она, словно спеша забыть только что произнесенную ложь, поспешно спросила: — Вы любили когда-нибудь?

Довольно странный вопрос, тем более для женщины, которая готовится переспать «с первым встречным», по крайней мере, она думала, что он «первый встречный». Зачем она расспрашивает его? Ему что, рассказать ей свою краткую биографию? Ей так будет легче?

— Так вы любили когда-нибудь? — еще более настойчивее переспросила она.

— Скорее нет, чем да… — ответил ей он. — А вы?

Она улыбнулась. Он не увидел, а почувствовал это.

— Скорее да, чем нет.

Он не хотел об этом думать, но тут же против воли попытался угадать, кто это был. Он сам?! Он? Или кто-то другой?

— Вы были в Уотфорде?

Какого черта?! Он уже было потянулся к ней, надеясь поцелуем заглушить ту панику, что еще проскальзывала в ее голосе, как она вновь обрушилась на него с вопросами. Джос заставил себя выругаться молча.

— Был как-то раз, но у меня остались не очень приятные впечатления от этого городка. — Все это он проговорил скороговоркой и вновь потянулся к ней, только на сей раз, его целью была ее прелестная шейка.

— Да… — Она позволила поцеловать себя в шею, но вновь отстранилась. — И почему же?

— Какой-то весьма занудный тип, преследовал меня целый день и уговаривал купить его имущество. — Джос пальцем провел дорожку от ее губ к глубокому вырезу платья и нахмурился. Фамильный гарнитур из бриллиантов закрывал ее великолепную кожу. — Зачем мне спрашивается, какая-то ткацкая фабрика, когда я ни черта в этом не понимаю?

Его жена как-то странно напряглась, но он подумал, что ей не нравиться его действия с замочком ожерелья — он намеривался расстегнуть эту проклятую стекляшку. Джос тут же решил, что лучше спросить ее согласия.

— Вы позволите? — тихим ласкающим шепотом спросил ее он.

Она рассеянно кивнула. Джос расстегнул замочек и положил ожерелье на кушетку. Он и сам не понял, зачем ляпнул дальнейшее:

— Надутый индюк Эллиот Уайт.

— О, Господи! — Она прерывисто вздохнула. — А ателье он вам не предлагал?!

— И ателье, и гостиницу и золотые горы… — Джос попытался внимательнее вглядеться в нее, но конечно же ничего не увидел. — Я уже не помню.

Что произошло? Заведя этот бессмысленный разговор об Уотфорде, она вдруг сама завелась, словно речь шла о чем-то очень важном. Ее тело напряглось, от былой расслабленности не осталось и следа, она о чем-то напряженно думала.

Стоп! Она упоминала какого-то Эллиота! Уж не Эллиота Уайта?

— Вы тоже его знаете?

Его жена тут же виновато вздрогнула.

— Кого? А-а, Уайта… Это…это известное всем в городе посмешище… рыжее, — ее язык словно заплетался, она с трудом выговаривал слова, — рыжее, бестолковое посмешище. Он ко всем цепляется…

Джос склонил голову набок.

— Мне же он представлялся очень глубокоуважаемым господином… пусть и рыжим.

— О, Господи! — Вновь произнесла она и надолго задумалась.

Его же подозрение, что тот Элиот, с которым она пришла сюда на маскарад и был тем рыжим посмешищем, подтвердилось и все же он вкрадчиво поинтересовался:

— Значит, вы тоже живете в Уотфорде?

Она тут же, словно бы сбросила с себя оцепенение, быстро утвердительно кивнула и соблазнительно откинувшись спиной на кушетку, томно, как кошка, со вздохом произнесла:

— Ну, хорошо, приступайте…

Джос рассмеялся. Вот значит как?

— К чему, моя фея?

— Не надо смеяться надо мной. — Она вскинулась, вновь приняв вертикальное положение и жарко заговорила. — Я прекрасно знаю, что вы этого только и ждете. Я знаю такой тип людей, как вы. Вам надо только одно… — она вновь, на сей раз осознанно, положила свою руку ему на колено и слегка сжала, отчего вся кровь, что была в его теле, прилила к паху. Ее шепот был горячим: — Я согласна, я хочу того же… так что не надо лгать, притворяться… я не хочу!

Он позволил ей уйти от темы, сделал вид, что уже забыл об том разговоре, что им владеет уже одно вожделение, хотя тут он не притворялся, и скорее прохрипел, чем сказал:

— Я тоже не хочу никаких жертв. Начните сами.

Он не ожидал, что она тут же повинуется. Он приготовился к новым потокам уверток, размышлений, слов… А она наклонилась к нему и поцеловала. И отнюдь не быстрым поцелуем. Не невинным, не приглашающим, даже не зовущим, нет, жадным, иссушающим… Скинув с него шляпу, эту дурацкую шляпу с приколотым к ней цветком, она зарылась пальцами в его волосы, и только сильнее прижала его голову к своему рту. Касаясь ее губами, он подосадовал, что выбрал именно этот образ — с бородой и усами, сейчас они мешали ему, хотелось сдернуть их с себя, оторвать вместе с клеем…

Но вскоре он обо всем позабыл, и о шляпе, и о своем образе, Джос перетащил ее на свои колени и позволил безумию завладеть ими обоими.

Они долго целовались, так долго, что казалось, прошла вечность. Он знал, что женщинам нравятся поцелуи. Это мужчины готовы поспешно задрать юбки и очутиться, как можно быстрее у заветной цели. У женщин все по-другому. Им нравятся поцелуи, нравиться чувствовать медленные толчки языка, нравится скольжение, поглаживания, прикусывания… Им так все это нравится, что стоит только немного подождать, поусердствовать и они сами будут готовы содрать с тебя одежду и перехватить инициативу на себя… Он все это знал, умел, а потому беззастенчиво этим пользовался.

Он целовал ее так долго, не трогая при этом руками, что казалось, она уже должна была расплавиться оттого жара, что полыхал в ее теле. Заерзав бедрами, его жена что-то пробормотала, но он так и не понял что, потому что в этот момент его губы вновь накрыли ее рот, приглашая туда ее язык…

Его рука плавно скользнула по ее юбкам, а затем медленно, очень медленно скользнула под них, и стала подниматься по ее ноге, поднимая за собой шелестящий ворох. Он проследовал до колена, поднимался все выше и выше, и тут его осенило — на ней не было панталон!

— На вас нет нижнего белья!

Ее глаза, до этого томно прикрытые приоткрылись, а головка, которая лежала на его плече, приподнялась.

— Ну и что?

И вправду, что такого? Почему его тон звенит так обвиняющее, почему он разговаривает, как ревнивый муж? Какое ему дело до ее нижнего белья? У нее могло быть хоть сотня любовников, она пришла сюда с каким-то Элиотом, она пропадала неизвестно где целых два года, он собирался в скором времени окончательно с ней развестись, а его коробит оттого, что она идет на бал без нижнего белья!

Он не знал, что на это ответить, а потому просто поцеловал ее в нос, в маленький прелестный носик, словно успокаивая непослушное дитя. И пока он совершал этот почти невинный жест, его рука, свободно проникла ей между ног и приоткрыла повлажневшие складки.

Его жена застонала. Ее голова вновь откинулась ему на плечо, глаза закрылись, а руки судорожно сжали его плечи.

Джос медлил, теребя большим пальцем вспухший бугорок и целуя постанывающий рот. Она уже вся извивалась, почти ужа сама терлась об его руку, а он все не прекращал монотонность своих движений. Вдруг, она резко остановилась, подняла голову и взмолилась:

— Ну, давайте же! Давайте! Я уже не могу!

— Не так быстро, моя фея. — И откуда у него взялись силы произнести эти слова и уж тем боле им последовать?

Джос хотел, чтобы она запомнила этот вечер навсегда, чтобы она не могла вспоминать эту ночь без содрогания каждой клетки собственного тела, желая повторения, чтобы ни одни бывший до него любовник не мог сравниться с ним, и с этой ночью. И потому он медленно отнял свою руку, вытащил ее из-под ее юбок и пересадил ее так, чтобы она будто бы оседлала его. Притянув за шею ее голову, он вновь жадно, засасывающее поцеловал ее, а второй рукой начал нащупывать налитые спелые плоды, полу прикрытые корсажем. Дернув за вырез платья, он вытащил их на свободу и уже обоими руками, сжимал и поглаживал темные соски. Вскоре туда спустился и его рот.

Она замерла, словно нечто подобное происходило с ней впервые. Ее пальцы судорожно сжали его плечи, а грудь, ее тугая, полная, восхитительная грудь, подалась вперед, тыча острием ему в рот, понуждая его еще больше засосать эту сладкую окружность.

Может быть, если бы она не начала на нем ерзать, если бы она не начала гладить его плечи, грудь и живот, если бы она не начал стаскивать с него одежду, и неуклюже целовать обнажившиеся участки, он бы смог выдержать больше. Может быть… Но она была неумолима.

Его одежда кучкой сваливалась около их ног — плащ, рубашка, завязки, башмаки, чулки… Добравшись до панталон, она рывком сдернула их вниз, и погладила его обнажившиеся ягодицы.

— Какой ты красивый!

Он молча поднял ее руки вверх и схватив снизу юбки платья, снял его через ее голову. Расстегивать пуговички не было сил…

Джос слегка отступил, желая насладиться ее взъерошенным, невероятно притягательным видом. Он желал видеть то, чем позже намеривался насытиться.

Тугой корсет стягивал удивительно тонкую талию, поверх него торчала ее дерзкая грудь, с высунувшимися наполовину сосками. Бедра облепляла тонкая прозрачная ткань, такая короткая, что не закрывала коленей. Чулки, подвязки… было так темно, что он не мог различить какого они цвета.

Эта она была красивой. Сказочно ослепительной и невероятно эротичной. Зовущая сирена с распущенными голубыми волосами.

Как много мужчин видели ее такой?

Джос тряхнул головой, пытаясь отогнать подобные мысли. Какая разница, если сейчас она наконец-то будет принадлежать ему. Притянув ее к себе, он легонько поцеловал ее в рот.

— Ты настоящая фея…

Он нащупал крючки корсета, ловко сдвинул их и расстегнул. Спустил с плеч тонкую сорочку и она с тихим шелестом упала на пол. Его руки прошлись по ее позвонкам, спустились на обнаженные ягодицы, чуть сжали их. Она даже привстала на цыпочки, только быть ближе к нему, практически вжалась, впечаталась в его тело…

Он не захотел снимать с нее парик. Ему хотелось видеть ее такой — настоящей феей, русалкой, нимфой, волшебницей… Посадив ее на кушетку, он легонько толкнул ее в грудь, так что она упала на спину, а сам устроился между ее раздвинутыми ногами…

— Настоящая фея.

Его отвердевший, напряженный и готовый взорваться в любую минуту конец, терся о ее влажное лоно, ища вход. Туда в глубь, где было так жарко… Скользнув глубже, ему пришлось приложить немалое усилие, что протиснуться дальше. Боже! Какой она была узкой.

Она всхлипнула и напряглась. Он руками еще шире раздвинул вход и мощным толчком вошел в нее.

— О, Боже!

Он вышел из нее и вновь мощно вошел.

— О, Боже!

Кто это сказал, он или она?

Джос положил руки на ее грудь и начал пощипывать соски, не забывая двигать бедрами. Но вскоре одна его рука спустилась ниже и стала поглаживать ее промежность, а бедра все неустанно трудились вперед-назад, вперед-назад…

Он вспотел, дыхание прерывалось, перед глазами взрывались искры. Внутри, словно натягивалась пружина — все туже, туже и туже. Еще один мощный рывок. Он почувствовал, как все внутри нее сжимается, по ее телу прошла судорога и он окончательно потерял голову…

Его тело представляло собой осколки, разбросанные в разные стороны осколки. Неимоверно долго, он «собирал» себя, заново ощущая свои руки, ноги, голову… чувствуя, как сердечный ритм постепенно приходит в норму, а разгоряченное тело, наконец-то чувствует прохладу спокойствия…

Ну, вот и свершилось. Свершилось то, о чем он думал, на протяжении этих двух лет…

Глава 14

Наемный экипаж медленно катился по булыжной мостовой вдоль Пикадилли. Буквально за один вечер теплый и жаркий весенний Лондон, превратился в дождливый промозглый город. Редкие прохожие шарахались в стороны, стараясь избежать брызг, вылетавших из-под колес экипажа. Отсыревшая кожа сиденья холодила, а старенькая дверца экипажа противно поскрипывала. Вокруг все было серо, холодно и не смотря на утро, темно.

Гейл поплотнее закуталась в подбитую мехом накидку. Она слышала историю о том, как молодая мисс Ферчайлд, вышедшая с бала в одном платье на следующий день слегла в горячке, а потом умерла. Ей не хотелось оказаться на ее месте…

Моросящий дождь наводил на нее дремоту, экипаж равномерно раскачивало и она сама не заметила, как прикрыла глаза… И тем не менее, не заснула. Всякий раз, стоило ей закрыть глаза, как она заново представляла себе того «незнакомца», его поцелуи, его вездесущие руки, его запах, голос, движения — все, все, все, и каждый раз, вспомнив его, ее тело вздрагивало, ныло, а совесть душила, корчилась в муках. Как она могла?

Как ни странно, ей не было больно. Может быть чуть-чуть, в самом начале, да и то, взрыв ощущений от его движений внутри нее, заставил ее забыть об этом маленьком неудобстве.

«Вот как это бывает!» — Да, да, она тогда подумала об этом. — «Вот как это бывает!»

Уже значительно позже, она осознала, что отдалась неизвестному мужчине, да к тому же в чужом доме на обыкновенной кушетке. Не на кровати, при свежих шелковых простынях, со свечами по углам, а в темной комнате на кушетке.

Словно, прочитав ее мысли, мужчина поднял ее обнаженное вспотевшее тело, прижал к своему, такому же разгоряченному и вспотевшему, и отнес на кровать. Покрывало приятно холодило кожу, но Гейл предпочла забраться под него. Она думала, что сейчас незнакомец должен уйти и было бы несколько неловко, наблюдай она за его сборами в голом виде. Но тот и не думал ни о чем подобном. Напротив, приподняв покрывало, он также улегся на кровать и прикрыл им свое великолепное тело. Ни слова не говоря, он прижал ее к себе и начал рассеянно гладить по обнаженным плечам и спине. Ей захотелось расплакаться от умиления.

Но его движения были такими успокаивающе размеренными, что она не заметила, как уснула, уткнув лицо куда-то в его подмышку и мечтательно улыбаясь.

Ее разбудил смех. В ее доме, даже при полном скоплении жильцов, никогда никто не осмеливался «так» смеяться. В ее доме жили вполне добропорядочные люди, которые по ночам предпочитали спать. Да, ее дом наполняли всеразличные звуки — постанывания ступеней, поскрипывание половиц, шорох дверей. Старенький джентльмен мистер Пилокси страдал бессонницей и его шаги ночью, будили пожилую даму в круглых очках миссис Уилоби, которая имела несчастье поселиться внизу, как раз под комнатами мистера Пилокси. Иногда она просыпалась, услышав возмущенный стук палки миссис Уилоби, которой та стучала о потолок… Но в целом, ее дом дышал умиротворенностью, спокойствием, там никогда не смеялись ночью.

Она с трудом выкарабкиваясь из уютного кокона сна, приоткрыла глаза. Может быть ей пригрезилось? Но тут где-то рядом громко хлопнула дверь. Она услышала шаги, смех. Взвизгнула женщина, но не испуганно, нет, она тут же довольно засмеялась, и ей вторил мужской бас. Послышались стоны…

Соседняя с ней комната в наем не сдавалась. А единственная женщина, которая могла находиться с ней на третьем этаже, могла быть только Мэг. Но Мэг никогда так не смеялась!

Гейл рывком села в постели, с ее головы что-то сползло и она нащупала длинные фальшивые волосы.

Парик.

Ей даже не надо было оборачиваться, чтобы почувствовать, что рядом с ней в постели, все еще лежит незнакомец и безмятежно спит. Ее охватила ужас и одновременно паника.

Приподняв покрывало, она ступила босыми ногами на пол и начала судорожно отыскивать свою одежду. Дойдя до кушетки, Гейл начала натягивать на себя сорочку и лишь почувствовав на своем теле этот эфемерный кусок такни, хоть как-то успокоилась. Это было почти что смешно, но ей было страшно оставаться голой в присутствии незнакомого человека, который всего несколько часов назад где ее только не трогал. Мало того что трогал… целовал.

Сейчас, он вроде бы спал. Проснись он, открой глаза или хуже того, скажи ей что-нибудь — она с воплями бросилась бы прочь от него. Но он спал. Безмятежно, ровно дыша, не шевелясь.

О-о, она позже будет анализировать то, что произошло этой ночью. Позже. Не сейчас, когда ей так… страшно.

Гейл заставила свое оцепеневшее тело двигаться. И тем не менее, подбирая разбросанные в разных частях комнаты чулки, подвязки и туфельки — «Генрих» снимая их с нее, бросал все куда попало, она то и дело, спрашивала себя — «неужели это я?».

Неужели это она сама принимала такое живое участие в том действии, которое сейчас казалось ей давно прошедшим спектаклем? Неужели она сама с готовностью легла в постель к чужому, незнакомому мужчине?

Нащупав расстегнутый корсет, она поняла, что ни за что на свете сама его не оденет — как не вертись, самой застегнуть все эти крючки она попросту не сможет. Она бросила его на пол и оставила так — валящимся на полу. Плевать, что проснувшись, «Генрих», подумает о ней, как о неряхе. Натягивая на себя платье, она ужаснулась, услышав, как натянувшаяся ткань затрещала. Но все обошлось благополучно, по крайней мере швы держались и видимых прорех не обнаружилось. Оставалось лишь нацепить парик и молча скрыться. Гейл подошла к кровати, чувствуя, как покрывается липким потом от страха, что сейчас этот мужчина проснется, и тем не менее, попыталась достать свой парик, но рука незнакомца тяжело придавила большую его часть. Эту часть ее маскарада вытащить было невозможно…

Там, в коридоре, горел свет — под их дверью пробивалась полоска яркого света. Ее могут увидеть, узнать. Она даже представила себе эту сцену — головы присутствующих поворачиваются ей вслед, а потом все начинают шушукаться.

Идиотка! У тебя же есть маска!

Этот злой, испуганный голос внутри нее, не мог быть ее внутренним «я». И все же он им был. О, он еще будет изводить ее угрызениями совести и кошмарными подробностями этой ночи.

Отыскав маску, Гейл тут же завязала ленты и пошла к выходу. Открыв дверь, она кинула последний взгляд на своего ночного любовника, то ли желая убедиться, что он еще спит, то ли просто рассмотреть его как следует, чтобы затем всю последующую жизнь избегать его как чумы… Взглянула, да так и застыла, позволяя лучу света играть на мускулах его груди, высвечивать твердые губы и чуть подрагивающие закрытые глаза… ДЖОСЛИНА!

Ужас, шок, страх — парализовали ее. Пригвожденная к месту этим открытием, она даже забыла о том, что нужно дышать. Вероятно, в скором времени, она превратилась бы и в соляной столб, но тут ее муж пошевелился, чуть слышно вздохнул, будто бы просыпаясь и вот уже она мчалась со всех ног куда глаза глядят, подальше от этого места, от этого проклятого дома и почти бывшего мужа…

В голове ее только звучало одно его имя, стократным эхом все повторяя и повторяя — «Джослин! Джо-о-слин! Джослин! Это был Джослин!».

Уже значительно позже, она вспомнила, как он легкомысленно заявил, что у него нет семьи…

От резкого толчка, Гейл практически свалилась с сиденья.

Вцепившись в потертую кожу сиденья, она чудом осталась на месте. Глаза испуганно приоткрылись и на какое-то время ее оставили воспоминания. Она чутко вслушивалась в площадную ругань возницы с каким-то мальчишкой, который зазевавшись, чуть не угодил под копыта лошади…

Но она так и не рискнула выглянуть из окна, боясь быть узнанной, поэтому терпеливо ждала окончания этой жаркой баталии, даже не смотря на то что ей было холодно и так хотелось поторопить возницу.

Через пять минут, экипаж продолжил свой размеренный ход и ее вновь охватили воспоминания…

Она забыла в той комнате свое ожерелье. Она даже не вспоминала о нем, пока не достигла безопасности своей комнаты в «Олбани»[3], где на туалетном столике лежал раскрытый бархатный футляр.

Вместо того, чтобы бежать в комнату Элиота, что она намеривалась сделать в первую очередь, она села на стул перед этим футляром и разревелась. Не удели она своему «позору» так много времени, она бы успела перехватить Эллиота до того, как тот скрылся из города.

Перевернув страницу «Таймс» и пробежав глазами по заголовкам, Джослин отложил еще сырую газету в сторону.

Ничего интересного.

Закинув ногу на ногу, он не спеша оглядел комнату, в которой мужчины всех возрастов читали газеты, курили сигары или трубки — кто что предпочитал, и распивали чай.

Пожалуй, он был здесь единственным, кто начинал это утро с хорошего бокала «Шабли». И, пожалуй, впервые, его любимый клуб «Брукс» напоминал ему дамский кружок по рукоделию.

Нетерпение, что изводило его вот уже вторые сутки, не давало ему спокойно побыть дома и чтобы избежать тянущихся до бесконечности часов, он пришел сюда, надеясь, за разговорами или игрой в карты, убить время. Но как оказалось, по утрам в «Бруксе» — джентльмены предпочитали попивать чай, читать газеты и курить свои дурацкие сигары. Никто, кого он видел перед собой, не был расположен к разговору, и никто не выражал даже проблеска любопытства, когда он попросил лакея принести ему игральные карты.

Старые курицы!

Будь сейчас вечер, он бы уже со всех ног мчался бы в противоположную от этого фешенебельного и добропорядочного «Брукса» сторону, к славящемуся сомнительной репутацией «Георгу». По крайней мере, там бы он всласть размял бы свои затекшие от неподвижного ожидания кости — вышел бы на ринг и занялся бы боксом. Но сейчас было утро, это неподвижное, никуда не двигавшееся утро, а утром, как известно, такие сомнительные заведения, как «Георг» не работали…

Он устал ждать. Его снедало любопытство. Любое маломальское происшествие выводило его из себя. И тем не менее, он вынужден был скучающе поглядывать на местных джентльменов и… ждать.

— Милорд! — рядом с его левым плечом почтительно склонился лакей и Джос раздраженно поджал губы. — Прошу прощения, милорд, что отрываю… — Лакей говорил с таким важным видом, словно Джос не пил прохладное «Шабли» и глазел по сторонам, а обсуждал дела государственного значения, — но вас очень настойчиво спрашивает некий… — губы лакея едва заметно дрогнули, — …мальчишка.

Поскольку внешне Джос никак не отреагировал — слишком он был озабочен тем, как этому мальчишке удалось его найти, лакей поспешно спросил:

— Сказать ему, что вы заняты?

— Нет.

Джос поднялся, стряхивая с себя оцепенение.

— Вас проводить, милорд?

— Не надо, я сам.

Не обращая внимания на повернувшиеся ему вслед любопытные головы, он гигантскими шагами добрался до выхода и наконец, остановился, поеживаясь на пронизывающем ветру и исподтишка наблюдая за парнишкой.

Неопределенного возраста — ему вполне можно было дать как тринадцать, так и шестнадцать лет, худой, грязный, в потертых, доходивших до дыр лохмотьях, он, от нечего делать, кидал в бродячих собак камешки. Между тем, не смотря на всю свою грязь, он казался довольно симпатичным.

Можно было предположить, что у него светло-русые волосы, однако, по тому состоянию в каком находилась его голова, Джос мог и ошибаться. Худое, почти всегда хмурое лицо было с правильными, почти аристократическими чертами, если конечно не обращать внимания на белый шрам пересекающий левую бровь и нос, переломанный в драке. Но пожалуй, самым невероятным на этом лице были глаза — какого-то неестественного василькового цвета. Две яркие точки, на фоне грязи и подтеков.

Его высокая фигура ссутулилась, короткие штаны приоткрывали голые ноги и башмаки, сквозь которые были видны пальцы…

Джос почувствовал прилив жалости и сострадания, но вовремя вспомнил, что этот хулиган был профессиональным карманником и его жалкий вид, был частью его опасной игры.

— Как ты меня нашел?

Мальчишка повернулся и на его чумазом лице блеснули белоснежные зубы. Таких великолепных зубов у воришки с Ист-энда быть не могло.

— У меня повсюду свои люди.

Джос против воли усмехнулся — тринадцатилетний пацан вел себя как сорокапятилетний важный дядечка.

— Ладно, что ты узнал?

Разбойник, а именно таково было прозвище мальчишки, смачно сплюнул, растер плевок ногой и лишь затем, склонив голову на бок, ответил:

— Час тому назад ваша леди отбыла в Уотфорд.

— Вот как. — Джослин не был удивлен, так как уже давно ждал этого. — А мистер Уайт, ты нашел его?

— Этот прихвостень смылся еще три дня назад. Мы так и не видели его, он смотался задолго до того, как вы дали задание…

Собственно, он все так и предполагал. Разбойник не сообщил ему ничего нового, однако Джос, все же хотел перестраховаться — вдруг события стали бы развиваться не так, как им положено. Но Гейл все же поступила вполне предсказуемо — наконец-то, спустя два года, навестила свою тетку, а затем смылась из города.

Хотел бы он посмотреть на ее лицо, когда Алисия сообщила ей, что несравненная Селина сбежала с Энтони!

Естественно, он этого не сделал. Он предпочел затаиться и ждать, хотя видит Бог, при его нетерпении, это было не легко. Где-то в глубине души, у него зрела, нет, не надежда — на пустые надежды он был просто не способен, где-то в глубине души у него таилась мысль, что его заблудшая жена все же к нему вернется. Да, пусть это казалось смехотворным — после всего-то!, но он помнил тот ее взгляд, прощальный взгляд, которым она одарила его при своем уходе. Притворившись спящим, он прекрасно все видел и отлично все понял — она его все же узнала.

Он ждал, что когда она успокоится, она вернется — хотя бы для того, чтобы кинуть ему в лицо обвинения — что он ее обманул, надсмеялся. Или хотя бы для того, чтобы потребовать прекращения бракоразводного процесса. Теперь то, она имела полное право называться его женой! Он ждал день, другой, затем третий… а она удалилась в свой Уотфорд. Ни обвинений, ни торжества…

Заметив, что Разбойник выжидательно поглядывает на него, Джос опомнился.

— Ну что ж, ты хорошо справился со своей работой. — Опустив взгляд от слишком проницательных глаз юного воришки, Джослин достал из кармана пять гиней и отдал их Разбойнику. Тот, не поблагодарив, сжал грязный кулак и положил их в карман.

— Вы знаете, где меня найти.

Не распрямляя спины, он отвернулся от него и пошел прочь. Серая размытая фигура в утреннем вязком тумане…

При первой их встрече, этот карманник также воспользовался плотным туманом. Вынырнув откуда-то из-за угла, он срезал с него кошелек и преспокойненьким шагом побрел себе дальше. Джос думал, что без труда нагонит этого наглеца, но завернув за угол и оказавшись в тупике, он молча оглядел четыре пары волчьих глаз. Вместо одного, никуда не спешащего парнишки, в темном тупике оказалось четыре озлобленных жизнью парня, которые молча ждали от него ответных действий.

— Ого! — Джос присвистнул. — Да вас здесь много. Что ж, всего хорошего…

Он вроде бы начал отступать, но тут, резким движением, выхватив из трости лезвие, чем-то напоминающее шпагу, приставил ее к горлу, к одному из мальчишек.

Остальные дернулись.

— Не двигаться! — Джос прижал лезвие сильнее. Его не заботило, что у парня потекла кровь. В конце концов они первые начали. — Иди ко мне, парень. Ближе. Еще!

Прижав к себе исхудавшее тело, он подумал, что этому парню не больше десяти лет. Совсем ребенок.

— Возьмите свои деньги!

В него полетел собственный кошелек, и Джос еле успел подхватить его, прежде чем тот плюхнулся наземь. Тот парень, что украл его, теперь выступил вперед.

— Мы отдали вам деньги, сэр! — Он вскинул руки, словно сдаваясь. — Давайте без обид разойдемся.

Джос расхохотался.

— Как же, так я и отпущу его! Вы что, принимаете меня за глупца?

У тех, что стояли позади, лица приобрели еще более злобное выражение и только тот парень, что говорил, смотрел на него выжидательно и твердо.

— Отнюдь, сэр. Но мне очень дорог мой друг и мне хотелось бы обойтись без крови… — В отличие от его взгляда, голос его звучал подозрительно хрипло.

— Тогда все вперед. Как только я пойму, что вы отошли на безопасное расстояние, я отпущу его.

Парни переглянулись. Но самый старший — тот самый, что украл его кошелек, молча двинулся вперед. Мальчишка, которого Джос самым «нежным» образом прижимал к себе, шумно задышал.

— Разбойник! — беспомощно протянул он. — Не оставляйте меня с этим сумасшедшим!

Парни вновь остановились. И Джос в ярости стиснул зубы. Ему не хотелось из-за каких-то монет убивать детей, но у него не было никакой гарантии, что эти «дети» не убьют его самого.

— Я сказал, вперед! И ничего не говорил о том, чтобы вы останавливались!

— Разбой…

Джос прикрыл рот перепугавшемуся мальчишке, и вновь приказал:

— Живее!

Банда тронулась вперед и лишь старший, остановившись на мгновение, угрожающе произнес:

— Не бойся, Флинт! Мистер знает, что если он причинит тебе хоть какой-нибудь вред, ему самому не поздоровиться. И дело не обойдется одним лишь его кошельком.

Мальчишки ушли. Джос прислушивался к их шагам. Они специально топали, словно слоны, чтобы он их слышал. На руку, которой он зажимал рот у парня, упала слеза. Джос про себя выругался. Ему было жалко этого оборванца.

Но для достоверности он прождал еще пять минут — долгих пять минут угрызений совести и беспокойства, и лишь затем осторожно вышел из тупика, прошел еще одну улицу и лишь найдя более менее оживленный переулок, отпустил мальчишку. Тот дал такого стрекоча, словно следом за ним гнались сами дьяволы.

Лишь вечером, рассказывая Тони о своем похождении и демонстрируя тому злополучный кошелек, он не досчитал там и половины прежней суммы.

С тех пор, прошло немало времени. Как-то совершенно случайно, он успел обнаружить их местопребывание, завязал довольно-таки странные полу дружественные отношения, и даже один раз вытащил из кутузки самого Разбойника, но даже сейчас, общаясь с ними, он чувствовал угрызения совести, жалость и вечно опасался подвоха…

— Постой!

Разбойник, словно нехотя остановился.

— Я все давно хотел спросить тебя… У тебя есть родители, родные?

Разбойник отвел взгляд, пожал плечами.

— А что? Жалость разобрала? — Он вновь обернулся к нему и Джос поразился, такая в них сверкала ярость. — Уж не о приюте вы подумали, глядя на меня, а? Представляю ваши мысли — бедный мальчик, на улице так холодно… — Разбойник расхохотался. — Не стоит, милорд, не стоит! Я уже был там, и чтоб мне сдохнуть, тюрьма намного лучше этого…

Глава 15

— Хватит притворяться. Я знаю, что ты не спишь.

С нее рывком стянули покрывало и холодный воздух мгновенно коснулся ее обнаженной кожи. Селина яростно зашипела. Но не успела она вскочить с кровати, как теплое покрывало вновь плюхнулось на нее.

— Не стоит начинать утро, как дикая кошка. Я же предупреждал тебя…

Он возвышался над ней, как столб. Длинный, бесчувственный столб.

У нее прямо-таки слипались глаза и она так хотела спать, что ее даже слегка подташнивало. Сдернув с нее покрывало, Тони словно обдал ее арктическим холодом, по крайней мере, вся ее кожа покрылась противными мурашками и ее залихорадило.

Вызывающе завернувшись в теплое одеяло, она упрямо продолжала сидеть, однако позволила одному краю сползти, совсем чуть-чуть, но так, чтобы сквозь эту прорезь была видна часть ее сливочно-кремовой груди. Ничего особенного, так, один намек, однако и этого намека вчера ночью было достаточно, чтобы Тони окончательно потерял голову.

Она знала, что по утрам выглядела особенно соблазнительно. Припухшие глаза становились томными, ленивые движения кошки могли заворожить кого угодно… Она даже облизала пухлые губы. Ей не хотелось, чтобы Тони думал о ней, как о дикой кошке. Это отвратительно.

Пусть она на него рассерженна, но сейчас, когда он с высоты своего роста взирал на нее с непроницаемостью сфинкса, она чувствовала, что власть на его стороне. А пока он властвовал, у нее было всего лишь одно оружие — ее красота. О-о, когда-нибудь наступит и ее время! Когда-нибудь не он, а она будет повелевать им. Уж тогда-то она и припомнит ему эти сдергивания покрывал, язвительные шуточки, непроницаемый вид, она всласть потешиться над ним и… простит конечно, ведь она все-таки любит его, пусть он и делает все возможное, чтобы она почти забыла об этом.

Сквозь томно прикрытые веки, она смотрела на него, ожидая, когда ее безразличный взгляд вздрогнет или по крайней мере опуститься с ее лица ниже… туда, где маняще приоткрывалась обнаженная кожа. Она даже поглубже вздохнула, так, чтобы ее грудь еще больше натянула ткань и высвободившись, почти обнажилась до конца, до самых сосков. Ей казалось, что прошла минута, две… а он так и смотрел на нее, безразлично или почти снисходительно.

— Вставай, Лина!

Как он мог оставаться таким равнодушным? Вчера ночью он целовал ее с иступленной страстью, он боготворил каждый дюйм ее кожи, он говорил о том, как она бесконечно прекрасна… Правда, он также и смеялся, говоря о том, что она так же бесконечно самолюбива… но вчера это было по-доброму, словно он и не обвинял ее вовсе.

— Ну, Тони… — просящее мурлыкнула она и позволила одеялу окончательно сползти до талии.

Его взгляд все-таки дрогнул, но она не успела прочесть его выражение, да это было и не важно, потому что он уже наклонялся к ней. Но вместо того, чтобы соблазниться ее прелестями и завалиться в постель, Энтони рывком схватил ее под мышки, вытащил из под кокона одеяла и поставив на кровать, запечатлел пламенный поцелуй на животе. Подняв на ее лицо свои синие, завораживающие глаза и увидев на нем, хорошо знакомую ему, охватившую ее истому, он дьявольски улыбнулся, и толкнул ее обратно в кровать.

— Одевайся, моя прелесть. Мы тотчас же уезжаем. Если ты не будешь готова, через полчаса, я вынужден буду приять меры.

Он тут же развернулся и пошел к двери. Бездушный, всевластный, насмешливый. Глядя в его ненавистную спину, Селина в ярости кинула в него подушкой.

Словно почувствовав что-то, Энтони обернулся и легко поймав летящий пуховый предмет, отправил его обратно тем же путем. Злосчастная подушка, угодила Селине прямо в лицо, однако она успела выкарабкаться из-под нее, и крикнуть:

— Я ненавижу тебя, Тони! Слышишь меня, я тебя ненавижу!!!

Ответом ей послужила тихо закрывшаяся дверь.

Ну, почему он хотя бы ей не хлопнул? Тогда бы она поняла — в действительности ли он рассержен или нет?

Может сказать ему, что она беременна? Тогда он начнется носиться с ней, перестанет кидаться подушками. Может, он даже отвезет ее домой…

О, дом! Милый Лондон! Столица!!!

Как же она хотела вернуться обратно! В цивилизацию, к комфорту, к своим обожателям и к матери, блеску двора и веселью. Ей до смерти надоели эти изматывающие душу разъезды — изо дня в день он заставлял ее рано вставать, одеваться и тащиться по сырой погоде в трясущемся экипаже. Даже в его поместьях, разбросанных то тут, то там, они находились не более недели, где ей приходилось ждать его возвращения, потому что Энтони всегда был занят.

Черт его побери!!! Неужели, они всегда будут вести такую жизнь? Может, все-таки стоить ему сказать, что она беременна?..

Стуча высокими каблуками по вымощенному камнем бульвару, Гейл, стремительным шагом направлялась к собственному дому. Когда-то, это трехэтажное серое здание, увитое куцым плющом было ее гордостью. Расположенное между двумя улицами, один его фасад служил входом в ателье, другой — гостеприимно раскрывал двери в привилегированный пансион. Благопристойный особняк с одной стороны и модное современное ателье с другой. Она позаботилась, чтобы не смотря на дороговизну, первый этаж ателье украсили широкие стеклянные витрины, где стояли манекены с лучшими моделями ее модисток.

Ей особенно нравилась центральная композиция — подвенечный наряд, украшенный искусной вышивкой, белым бисером и кружевами. Голову манекена прикрывала двухъярусная фата из газа, а рядом на алой бархатной подушечке лежали дорогие перчатки, с точно такими же кружевами, что и на платье. Мимо этой витрины не проходил никто — молодые девушки застывали, воображая себя в столь дорогом и изысканном платье, женщины постарше, даже вдовы и бабушки, сентиментально вспоминали прошлое, а то и подумывали о будущем своих внучек и дочек.

Рядом соседствовали и другие, не менее красивые платья, которым так же уделялось внимание, но только эта витрина оставалась постоянной и подвенечный наряд никогда не сменяло какое-нибудь другое платье… Эта витрина являлась залогом ее успеха. Это был ее талисман.

Сегодня, как вчера и позавчера, и как две недели назад, подъезд перед ателье был безлюден. Ни одна уважающая себя дама не останавливалась, чтобы рассмотреть лучшую работу Ребекки, за стеклянными дверями не замечалось хоть какого-нибудь движения, а темные окна пансиона не освещала ни одна свеча. Ее все покинули. Даже те знакомые, коих она повстречала сегодня по пути, увидев ее, переходили на другую сторону улицы или же, молча отводили глаза. С ней никто не здоровался.

После того спектакля, когда в самый разгар рабочего дня, к ней в ателье явилось целое полчище дорого и безвкусно одетых шлюх, которые нагло потребовали вернуть им их деньги, за якобы тот ширпотреб, который сшили ее модистки, всех клиенток, а их было не меньше десяти, в том числе многоуважаемая и почтенная миссис Торнтон, всех ее клиенток, как ветром сдуло. Но им и этого было мало, раскричавшись, эти вульгарные «дамы» устроили пикет возле ее пансиона. Миссис Уилоби, надвинув на самый кончик носа свои круглые очки, и высоко вскидывая свою палку, которой она имела обыкновение стучать о потолок, покинула ее первой. Следом за ней последовал и мистер Пилокси — нарушитель ее спокойствия, страдающий бессонницей чудак.

Через два дня Гейл покинула и вся прислуга, испугавшись ночного поджога, который слава Богу, был вовремя обнаружен.

Возмущенная миссис Торнтон, на одном их благотворительных балов и вовсе потребовала изгнания этого хамелеона — миссис Фэнси, из города.

И как она могла нас так долго обманывать? — То и дело вопрошала эта почтенная и всеми уважаемая дама, которая еще на прошлой неделе заказывала у нее гардероб для своей племянницы, которую необходимо было вывести в привилегированное общество Уотфорда.

Но и этого злойдейке-судьбе показалось мало, ибо вернувшись из Лондона, Гейл обнаружила, что местная газета опубликовала обличающую статью под названием «На фабрике тканей Фэнси — трудятся дети!».

Что хуже всего, это было правдой, но что ужаснее всего — она об этом знала!

Когда-то, кажется, это было давным-давно, Эллиот заверял, что это вынужденная, но временная мера. Ни с того не с сего, рабочие стали увольняться, а малейшее промедление грозило ей крахом… Теперь же, прочитав статью, где во всех подробностях описывались ужасы труда девятилетних детей, она сама удивлялась, как она могла такое позволить?

Взбежав по каменным ступеням, Гейл открыла дубовую дверь ведущую в пансион и удивилась, услышав привычный звон колокольчика. Раньше, подобный звон предупреждал ее о появлении жильцов, теперь же, в пустом холодном доме он звучал как-то странно.

В холле все еще пахло гарью. Некогда лакированная стойка, за которой Мэг или кто-нибудь из прислуги, принимал вновь прибывших жильцов, обуглилась, но все еще стояла — она так и не успела до конца сгореть. Шторы и ковер пришлось убрать, они уже не подлежали восстановлению и походили на ненужные тряпки. Теперь, любой любопытствующий мог беспрепятственно заглянуть в голые окна пансиона миссис Фэнси и позлорадствовать.

Не раздеваясь и стараясь не задерживаться на первом этаже, Гейл поднялась по лестнице на свой — тритий этаж и тут же прошла в кабинет. Резким движением, сорвав с себя капор и скинув накидку, Гейл с остервенением начала стягивать с себя перчатки. В кабинет вошла Мэг.

— Ну что? Ты нашла его?

Не смотря на все неприятности, на голове у Мэг была ее ежедневная прическа — аккуратная, гладкая и немножко экстравагантная. Она была все в том же строгом «служебном» платье, в котором принимала посетителей и руководила кухней, и прачечной. От этого, такого привычного ей вида, Гейл испытала приятное чувство расслабленности.

— Нет. — Она даже покачала головой. В висках тут же заломило, и Гейл со стоном стиснула их руками. — Бог мой, Мэг, я ничего не понимаю. Эллиот как сквозь землю провалился. Я была у него дома, в конторе, даже в его любимом ресторане… — Гейл в задумчивости уставилась в пустоту. — Мне правда показалось, что я видела его возле фабрики. Он как раз садился в экипаж и пока я искала, на чем бы мне его догнать, он пропал из виду…

— Мне это не нравится. — Мэг нервно забарабанила пальцами по столу.

— Он меня избегает. — Все также в задумчивости, словно бы себе под нос пробормотала Гейл. — А раз избегает, значит, ему есть что скрывать… Прекрати барабанить, у меня голова болит.

Мэг послушно отошла от стола и скрестила на груди руки.

— Я просто не могу поверить, что он мог так поступить с нами!

— А я могу. — Возразила ей Мэг. — Он всегда казался мне подозрительным.

Гейл удивленно посмотрела на нее.

— Да с какой стати? У него же такие рекомендации…

— Вот-вот, слишком уж хорошие рекомендации. И почему тогда, те люди, что писали их, не оставили себе такого замечательного и умного управляющего, а? И вспомни, при всех своих замечательных качествах, он был до жути рассеян! Мы то и дело находили ошибки в бухгалтерских книгах.

— У него были здесь связи. Вспомни, мы же ничего и никого здесь не знали. А доход наш всегда был стабильным. А потом, я ничего не понимаю в управлении фабрики!

— А фабрику то, он уговорил тебя приобрести!

— Бог мой, Мэг, а вдруг мы ошибаемся? Может быть это не Эллиот…

Гейл в волнении заходила по кабинету.

— Если предположить, что мы все-таки решимся продать свою собственность, то откуда у него возьмутся такие деньги?

— Если верить твоему мужу, то он настойчиво ищет возможных покупателей, а может быть, уже нашел.

— И что с того, ему то какая выгода? — остановившись возле стола, Гейл сама забарабанила пальцами.

— Не знаю, откуда мне знать? Да какая угодно — ему предложат гораздо большую сумму, чем он заплатит нам, а всю выручку от продажи он положит к себе в карман.

— Это возможно… — Гейл вновь заходила по комнате. — Вполне вероятно, но глупо. За несколько лет работы на нас, он сможет заработать столько же. Зачем ему так утруждаться?

— Гейл, опомнись, ты придумываешь кучу причин, чтобы оправдать Эллиота! Пора посмотреть правде в глаза — он нас избегает. А раз избегает, значит, что-то скрывает. И я склонна верить твоему мужу, чем ему. Джослин ведь не знал, что ты — это ты…

— Не знаю. Я уже больше ничего не знаю. У меня такое ощущение, что мы живем на вулкане, готовом, вот-вот взорваться. Нас в любую минуту могут вышвырнуть отсюда.

— Ну что ты придумываешь, — мягко возразила ей Мэг и приобняла за плечи, — это же наш дом.

— Они могут устроить еще один поджог… Да все что угодно! Мэг, я уже боюсь ходить по улице! Видела бы ты их, Мэг! Они переходят на другую сторону улицы, если завидят меня. А некоторые даже говорят мне, что они удивлены, что я еще отсюда не убралась! Что нам делать? Как доказать этим людям, что мы ни в чем не виноваты, что нас подставили? О-о, добраться бы мне до этого Эллиота, и вытрясти из него всю правду!

— Успокойся. Все. — Мэг взяла в свои прохладные руки ее лицо и заставила взглянуть на себя, в свои ласковые карие глаза. — Ты сейчас слишком перевозбуждена, а в подобном состоянии, люди не принимают разумных решений. Уже поздно, лучше иди и отдохни. А завтра с утра мы придумаем, что делать.

Гейл чмокнула ее в щеку.

— Ты права, я чувствую себя совершенно разбитой. Я целый день гонялась за этим чертовым Элиотом, и сейчас просто валюсь с ног. У нас найдется, что-нибудь поесть?

— Даже не смотря на то, что наша кухарка ушла, я еще не разучилась готовить — сегодня вечером у нас будет даже десерт.

— Десерт — это чудесно. Да… — Гейл вздохнула, пытаясь заставить себя не думать о проблемах и переключиться на что-нибудь более приятное. — А потом я приму ванну.

— Ужинать будем в столовой.

Мэг ушла. Все такая же деловая и собранная, ей не было страшно оставаться в этом доме одной, где все еще пахло гарью.

Услышав звон колокольчика, Мэгган встрепенулась и поспешила спуститься вниз. Они с Гейл еще не привыкли жить одни. Раньше, когда дом был полон постояльцами и прислугой, внизу всегда кто-нибудь находился, и лишь на ночь входная дверь запиралась. Теперь же, то ли по забывчивости, то ли по привычке, они не заперли дверь и вот теперь у них… гости.

Ей было страшно думать, что это какой-нибудь хулиган, или заблудившийся пьяница, или процессия, которая станет требовать, чтобы они убрались из города. Она предпочла, чтобы это был хоть какой-нибудь постоялец. Ну, какой-нибудь… Ведь может же кто-нибудь захотеть у них поселится? Кто-нибудь, кому наплевать на репутацию, кто не знает про поджог, и кто еще не догадывается, что у них нет прислуги. Сейчас почти уже ночь, так что может быть кому-нибудь просто больше негде остановиться?

Примчавшись в холл, она с изумлением уставилась на груду чемоданов, стоявших обособленной кучкой рядом с опрятно одетым человеком. Он показался ей смутно знакомым. Но не успела она задать тому хоть какой-нибудь вопрос, как колокольчик вновь звякнул и в дверь вошел элегантно одетый джентльмен.

Явно знатного происхождения, тут же решила она про себя, оглядывая его дорожный костюм коньячного цвета. Она так же могла дать голову на отсечение, что этот мужчина из Лондона, так как покрой его костюма говорил сам за себя.

Мужчина, завидев ее, остановился, бросил несколько удивленный взгляд на неухоженный холл, на обуглившуюся стойку, поморщился и тут же тревожно оглядел свои чемоданы — уж, не запачкались ли?

Стоявший с чемоданами камердинер — а это мог быть только он — тоже обеспокоено посмотрел на чемоданы, словно опасаясь, как бы хозяйски взор не выглядел чего-нибудь этакого, но тут же расслабился, ибо джентльмен, переключил свое внимание на Мэг.

— Если не ошибаюсь, Мэгган?!

Услышав этот снисходительный и тем не менее ничуть не обидный голос, Мэг аж рот открыла от удивления.

— Мило-о-рд? — в замешательстве ахнула она. — Это… это вы? — Мэг начала заикаться. — Что вы здесь делаете?

— Странно, не правда ли? — Джослин картинно встал в позу, и элегантно отставил в сторону трость. — Конечно же я приехал за собственной женой. Кстати, где она? — он оглянулся, словно ожидая, что она где-то здесь.

Мэг молчала.

Заметив ее нежелание говорить, он перестал веселиться и упер в нее дьявольски тяжелый взгляд: она даже шагнула назад, хотя ее не так легко было запугать. Но что-то в этом взгляде, во всем его облике было зловещее. Зловещее и решительное.

— Где она? — чуть ли не по слогам, угрожающе переспросил он. Мэг нервно сглотнула. — Не советую обманывать меня, иначе…

Она перебила его, не желая выслушивать угрозы.

— Она в своей комнате, отдыхает. Сегодня был чрезвычайно тяжелый день…

— Будь добра, — так же перебил ее граф, — распорядись, что бы мне выделили лучший номер. Дженгинс, проследи. — Бросил он в сторону камердинера. — Но перед этим…, — он вновь вперил свой тяжелый взгляд в Мэг, — объясни, где находится ее комната.

Глава 16

Дом был странно тих. На его пути не попалась ни одна служанка, или лакей, даже ни один из жильцов пансиона не покидал приделов своей комнаты. Неживые они что ли?

Очутившись на третьем этаже, Джослин с удивлением обнаружил, что весь дом — от первого до третьего этажа был отделан в одном стиле. Бежевые, зеленые и желтые цвета. Эта непрактичность — слишком уж много светлого, создавала неожиданный уют. Он и не знал, что у его жены есть вкус. Впрочем, он многого чего о ней не знал… но узнает.

Джослин без стука приоткрыл дверь ведшую в ее покои и застыл на пороге. Вся комната тонула во мраке, лишь у одной стены, возле ярко пылавшего камина, образовалось красно-желтое световое пятно, позволявшее увидеть ванну и… сидевшую в ней женщину.

Она сидела к нему спиной и он мог видеть лишь ее шею, плечи и высоко заколотые волосы. С ее расслабленно вытянутой руки на пол падали капли воды, уже образовавшиеся в лужицу, в отражении которой плясали огоньки пламени. Она еще не видела его.

Вот она вздохнула, слегка приподнялась и опустила руки в воду. Вода заплескалась, приподнимая и надувая края белой простыни, что устилала днище и борта ванны. Она что-то взяла с подставки и опустила это что-то в воду. Затем начала тереть шею, руки и он, наконец, догадался, что это что-то — кусок мыла. Словно околдованный, он стоял на пороге не шевелясь, и безмолвно наблюдал за ней.

Намылив плечи, она перешла к груди. Джос чуть не застонал от эротичности ее движений. Ее маленькие детские ладошки, совершали кругообразные движения и хотя он, находясь за ее спиной, ничего такого не видел, его услужливая память рисовала ему картины той ночи, когда он сам, своими руками, трогал ее вот таким же вот образом…

Ее тело, разомлевшее от горячей воды и от близости жаркого пламени, казалось ей тяжелым и неповоротливым. Гейл одолевала сонливость, в голове было пусто… Вытянув из воды ногу, она намылила и ее, затем другую, стала тянуться за кувшином чистой воды, чтобы разом встать и окотить себя водой — не потеряв при этом ни частицы драгоценного тепла, но что-то ее остановило. Из-за спины тянуло сквозняком.

Зачем-то обернувшись, она увидела на пороге своей комнаты мужчину. Да и не мужчину будто бы, а высокую плотную тень. От неожиданности и испуга она вскрикнула. А потом ее крик так и повис в воздухе, едва она осознала, что находится в доме совершенно одна, наедине с тем человеком. Паника сжала горло. Нет, не одна, не одна, где-то на первом этаже находится Мэг, которая готовила ужин!

— Убирайтесь! — едва справляясь со своим дрожащим голосом, приказала тени Гейл. — Что вы здесь делаете? Немедленно убирайтесь!

Мужчина даже не шелохнулся, отчего ей стало еще более страшно.

— Я сейчас буду кричать… — ее голос визгливо завибрировал. — Вы слышите меня? Считаю до трех: раз, два…

Пока она считала, Джослин стоял, как громом пораженный и беспомощно моргал. Его такая соблазнительная со спины жена, повернувшись, предстала перед ним, взбешенной фурией со странным зеленым лицом, визгливо выкрикивая угрозы. Мегера!

— …Три!

Он увидел, как она широко раскрыла рот, готовясь звать на помощь, и поспешил выйти из мрака.

— Не надо кричать, это всего лишь я!

Гейл чуть ли не утонула в ванне. Широко раскрытыми глазами она молча таращилась на Джоса, прикидывая в уме, не сыграла ли с ней усталость злую шутку. Может быть, пока она нежилась в этой ванне, она заснула? И это просто дурной сон?

Но перед ней действительно был Джослин. Появившейся из ниоткуда, и как свойственно ему, внезапно.

— Э…Это… это ты? Боже мой, что… что ты здесь делаешь? — Едва опомнившись, она тут же постаралась, как можно глубже погрузиться в воду. Но к ее досаде, это ей не слишком удалось, и она как могла, прикрылась руками.

Ей казалось, что она сейчас умрет. Вот прямо сейчас, сию минуту.

— Что, что… Вы все здесь задаете однообразные вопросы. — В раздражении пробурчал ее муж. — Ты лучше скажи, что у тебя на лице?

Еще не оправившись от потрясения, и поэтому, не слишком хорошо соображая, Гейл дотронулась до своего лица. На руке оказалась какая-то зеленая масса. Она тупо смотрела на нее несколько секунд.

— Это маска. Отбеливающая… У меня веснушки, — зачем-то пояснила ему она.

Зачем она ему это объясняет?!

Ей все еще казалось, что ей снится плохой сон. Но вода в ванне была уж слишком реальной, да и дискомфорт оттого что она сидит в ней голой, и Джос, не стесняясь ее рассматривает, и подавно. От мысли «как долго, он здесь стоит и наблюдает?» ее кинуло в жар. Худшей встречи и не придумаешь!

Что же делать? Объясняться с ним, «принимая» ванну и глупо прикрывать выступающие из воды груди?

— Выйди, я хочу встать.

Она подождала, надеясь, что он все же выполнит ее просьбу, но он и не думал двигаться с места.

— Ну, чего ты ждешь?

— Зачем? — довольно-таки правдоподобно изображая удивление, спросил ее он. — Чего я такого не видел?

У Гейл же побагровела даже шея.

Как воспринимать его заявление?! Он знает, что в ту ночь с ним была она или же для него все женщины одинаковы?!

— Сквозит… — Ей показалось, что она нашла достойный ответ. — Ты мог бы при этом закрыть дверь.

Он молча вернулся к двери, но она пока не рискнула вылезти из ванны, решив дождаться его ухода. Но он лишь прикрыл дверь и вернулся в комнату.

Значит, не уйдет. Специально изводит ее. Уже небось предвкушает, как она будет его умолять, просить… Да, пошел он к черту!!!

Развернувшись к нему спиной, она резко встала и, схватив простыню, завернулась в нее. Про кувшин и чистую воду она уже напрочь забыла.

— Прекрасный вид. — Раздался хриплый голос у нее из-за спины. Она так и не поняла, был ли это комплимент или он по-прежнему издевался. Она судорожно придерживала простыню и пыталась выбраться из ванны.

— Хам! — на всякий случай пробормотала она себе под нос.

— Дорогая, давай не будем начинать нашу встречу с оскорблений! — донесся до нее его повеселевший голос. — И не будешь ли ты настолько добра, чтобы смыть с себя этот ужасный грим. Он тебе не идет, уж поверь мне.

Гейл из упрямства чуть ли не отказалось, но в действительности, ей и самой было неловко находится при нем в таком виде. Поэтому, пусть медленно, но она вымыла лицо и тщательно вытерла его полотенцем.

— Доволен? — ехидно поинтересовалась она, повернувшись лицом к нему.

— Абсолютно. — Он ей деланно улыбнулся. — Ты теперь такая покладистая… — Его губы дрогнули, в глазах заплясали смешинки и он тут же преобразившись в того прежнего Джослина, в которого она когда-то чуть было не влюбилась. — Не хочешь поцеловать меня? Нет? Я так и думал. Не смотря ни на что, ты не изменилась.

Это предположение ее разозлило. Еще как изменилась! Она стала совсем другим человеком, он ровным счетом ничего не понимает! Теперь ее не проймешь этими смешинками в глазах и чертовой улыбочкой!

Нахмурив брови, и скрестив на груди руки, она зло проговорила:

— Хватит пустой болтовни! Как ты нашел меня?

— Так ты удивлена? — Он беспечно пожал плечами. Но за его бесшабашным видом что-то скрывалось. Что-то, что сейчас внимательно подглядывало за ней, пытаясь разгадать одну ему неведомую загадку — А, по-моему, все очень просто. С того момента, как я встретил тебя на маскараде, я установил за тобой слежку…

Со слов «когда я встретил тебя на маскараде», Гейл, уже практически больше ничего не слышала. В голове зазвучал легкий звон, и с каждой секундой, ее душу наполнял непереносимый стыд. Злость испарилась, будто ее и не было, уступив осознанию собственной ничтожности.

«Он знал! Он с самого начала знал, что это я! Какой же дурой надо быть, чтобы не понять этого! Его наверное, до колик в животе, забавляла мысль, что я по собственной воле улеглась к нему в постель! Ну почему, Господи? Почему я такая идиотка? Почему у меня ничего не получается, как надо?»

Ее охватила такая жалость к себе, что до нее не сразу дошло, что сейчас, в подробностях рассказывая ей — как именно он нашел ее, Джослин подтрунивал над ней. Та ночь, сейчас, когда он рассказывал обо всем, казалась теперь дешевым фарсом. Чем, она по сути и была…

Жгучий, жалящий стыд, собственная глупость и ничтожность, все это разом обрушилось на нее, придавив своим грузом к самой земле, так что казалось — ей никогда не подняться. На глаза навернулись глупые слезы. Гейл сморгнула, пытаясь не зареветь, закусила губу, но ничего не помогало…

Ей захотелось ударить его. Изо всех сил, за то что он выставил ее на посмешище. Так сильно, чтобы он перестал улыбаться и как ни в чем не бывало разглагольствовать…

С яростью раненого зверя бросившись вперед, она наступила на волочащуюся простыню и упала… От дикой несправедливости жизни, от угнетенного состояния, в котором она пребывала уже несколько дней, она окончательно разревелась.

Как только она упала, Джос подскочил к ней и хотел поднять, но она начала яростно отталкивать его. Он отстранился, но тогда она зарыдала, да так горько, что у него сжалось сердце.

Не смотря на ее вялое сопротивление, он, как маленького ребенка, взял ее на руки, сел на кровать, и усадил к себе на колени. Прижав ее голову к своей груди, он начал ласково поглаживать ее по спине.

Ему даже стало стыдно за свое поведение. Гейл рыдала так отчаянно, с надрывом и истеричными всхлипываниями, что ему стало ее по-настоящему жалко.

Бедная девочка, значит, она все же надеялась, что я так ничего и не узнаю…

Он поглаживал ее по мокрой спине, слегка качая на своих коленях, шептал на ухо всякие глупости, и вновь успокаивающе гладил по спине. Она, наконец, затихла.

Его темный костюм, как оказалось вблизи, коньячного цвета, был влажным от слез, и от прикосновения ее мокрого тела. Она уютно сидела на его коленях, и ей хотелось, чтобы он так продолжалось всегда.

Но Джос появился здесь не для того, чтобы она выплакивала ему свои обиды, и уж вовсе не для того, чтобы она сидела у него на коленях. Хотя, она бы не возражала, если бы он сейчас ее поцеловал. Ха, не возражала бы! Да она до жути, до боли во всем теле, хотела этого!

Содрогнувшись от внезапно навалившегося на нее желания, Гейл отстранилась от него.

— Извини, — ее голос прозвучал хрипло и вяло. Она встала с его коленей. — Я просто ударилась.

Не смотря на столь явную, даже нелепую ложь, он только кивнул и по-прежнему смотрел на нее добрыми глазами. Его поведение было не подвластно никакому объяснению, а Гейл настолько устала, что это стало ее раздражать.

Какого черта он ее разыскал? Они благополучно разводились, и если бы он не обратил на тот инцидент никакого внимания, она бы тоже не стала…

— Я устала. Ты, наверное, тоже. — Ее язык заплетался, она отвернула от него свое заплаканное лицо и взмолилась, чтобы он ей не возражал. Только не сейчас! — Лучше поговорим завтра. Я хочу спать.

Она даже шпильки вынула, распустив волосы, как доказательство того, что намеривается тут же залечь. Безо всяких возражений, Джослин встал, пошел к выходу, и уже взялся за ручку двери, когда, словно вспомнив что-то, обернулся и сказал:

— Дай слово, что ты никуда не убежишь и я увижу тебя завтра утром. — И с нажимом на последнее слово, добавил: — Нам надо поговорить.

Гейл утомленно кивнула:

— Хорошо. Даю слово.

Он ушел, а она, скинув с себя простыню и зарывшись в пуховое одеяло, с удивлением подумала о том, что подобная мысль вообще ни приходила ей в голову. Она и не собиралась никуда бежать…

Бессонная ночь давала о себе знать. Глаза резало так, словно в них насыпали песка. Она то и дело зевала и все не решалась выползти из постели.

Проваляться бы так целый день! И не думать о том, что кто-то тебя ждет. Вообще, ни о чем не думать…

Часы показывали одиннадцатый час. Она попыталась представить, чем мог сейчас заниматься Джослин, но ей это не удалось.

Зачем он приехал?

Наказать ее? Вернуть обратно? Договориться о разводе?

Ни то ни другое, не попадало под его вчерашнее поведение.

В дверь осторожно постучали, а затем, голос Мэг неуверенно спросил, можно ли войти?

Гейл весьма удивилась предупредительности подруги, никогда раньше подобным качеством не отличавшейся.

— Входи!

Дверь не спеша приоткрылась и в комнату с подносом в руках вошла Мэг.

— Что это с тобой? — позевывая, поинтересовалась Гейл. — Ты пол часа стояла под дверью. Обычно ты вваливаешься и требуешь, чтобы я немедленно вставала. Ммм…что ты принесла, кофе?

— Кофе и бутерброды. У тебя ужасный вид.

Мэг поставила поднос на кровать и озабочено посмотрела на Гейл. Та же не обращала на нее никакого внимания, наливая себе кофе, и откусывая бутерброд.

— Ты всю ночь не спала?

— Угу.

— …Одна?

Гейл перестала жевать и изумленно взглянула на подругу.

— Глупее я ничего не слышала!

Она шумно, совсем не деликатно отхлебнула горячего кофе и возмущенно пробормотала:

— Чего ему здесь делать?

Мэг пожала плечами, достала из кресла домашний пеньюар и кинула его Гейл на кровать, красноречиво подняв бровь.

Гейл решительно отставила от себя поднос и стала выкарабкиваться из-под одеяла. Одев пеньюар и обув ноги в тапочки, она подошла к зеркалу и простонала.

— О, Боже!

Из зеркала на нее смотрело собственное лицо со спутанными волосами и красным рубцом на щеке от подушки. После непродолжительного молчания, она в задумчивости спросила:

— Мэг, зачем он приехал?

— По-моему, ты лучше должна знать, в конце концов, он твой муж, а не мой. — Мэг начала заправлять ее постель, взбивая подушки, и разглаживая морщинки на одеяле.

— Может быть, Эллиот, был все-таки прав?

— В чем? В том, что обвинил в грязных махинациях твоего мужа? Не знаю. Но ты тоже ничего не узнаешь, если будешь по-прежнему трусливо скрываться в этой комнате. Давно бы встала и все выяснила. Терпеть не могу все эти хождения вокруг да около!

— Так он мне прямо и сказал: «Знаешь, Гейл, это я тебя разорил! А тогда я все соврал!»

— Хватит паясничать! — Мэг скрестила на груди руки. — Ты думаешь, что если не выйдешь из комнаты, он сам к тебе не придет?! Тебе так хочется предстать перед ним в таком виде?

— Я что, так кошмарно выгляжу? — Гейл вновь обеспокоено стала разглядывать себя в зеркале.

— Ну не так, что бы очень…

— Ладно, ладно, убедила! С меня хватит и вчерашнего!

— О-оо, а что было вчера? — тут же заинтересовалась Мэг.

— Да просто кошмар! Когда он вошел, я вся была в мыле и с зеленой маске на лице.

— Что, правда? — Мэг расхохоталась. — И как он отреагировал?

— Он испугался! Прекрати смеяться! Мне было вовсе не смешно! Лучше помоги сделать прическу!

Джослин расслабленно сидел на краешке ее письменного стола. Но стоило ей войти в кабинет, его взгляд тут же приобрел озабоченность, словно он беспокоился за нее после вчерашнего вечера. Это привело ее в замешательство и она слегка покраснела.

«Черт, неудачное начало!», — подумала она.

— А ты не плохо здесь устроилась, — оглядывая кабинет, отделанный деревянными панелями, прокомментировал Джослин.

В глубине души его небрежное заявление ей польстило.

— Да, но мне это стоило не малых усилий. — Она чопорно поджала губы.

— И денег, как я полагаю… Скажи, а те побрякушки, что ты позаимствовала в моем сейфе, ты их все продала?

Ей захотелось солгать, но она все же сказала правду:

— Только некоторую часть. Ведь, как я понимаю, это были фамильные ценности, не так ли?

Он кивнул и вновь начал с любопытством оглядываться, оценивая взглядом дорогие книжные шкафы с прозрачными стеклами, обитые парчой кресла, камин, из темного мрамора, словно бы переоценивая их заново.

— Не удовлетворишь ли мое любопытство — как тебе тогда удалось найти столько денег? — Его губы неожиданно цинично искривились: — Надеюсь, для этого тебе не пришлось выходить замуж вторично, и вновь скрываться бегством, прихватив с собой небольшое состояние мужа?

«Ах ты, болван! Бесчестный завистник! Ты думаешь, что женщина может иметь успех только благодаря мужчине?!»

Гейл не на шутку разозлилась, и потому тоже не удержалась от ехидства:

— Ну, зачем же повторять пройденный этап, когда можно до конца использовать и первый? — она холодно улыбнулась. — Деньги дала мне твоя мать, и она же помогла приобрести здесь недвижимость.

На едва уловимое мгновение его лицо исказилось — выдав его удивление, но он быстро совладал с собой, и вскочив со стола, подошел прямо к ней.

— Браво, моя дорогая! — Его вкрадчивый шепот стал напоминать ей урчание кота: — Я рад, ведь двоемужество преследуется по закону. И поверь, мне бы искренне не хотелось, что бы остаток жизни, графиня Мейдстоун провела в Ньюгейтской тюрьме, так и не подарив мне законного наследника.

Гейл безнадежно вздохнула. Кажется, его ничем нельзя достать, он все равно повернет все так, как ему нужно!

— Скажи мне, Джос, зачем ты приехал?

— У меня такое ощущение, что ты мне не рада. — Он театрально вздохнул. — Подумай сама, дорогая. Весь Лондон гудит, как встревоженный улей — куда же подевалась молодая жена графа? Уж не убил ли ее он, в припадке ярости за то, что она женила его на себе? Мне даже стало неудобно общаться с друзьями, они все время настороженно смотрят на меня, ожидая, что я что-нибудь этакое выкину…

Итак, он не собирается говорить ей правду. Он будет паясничать, насмехаться, но никогда не скажет истинной причины своего приезда. Но она не позволит ему, увести ее в этот омерзительный Мейдстоун-хаус! Ни за что!!!

— Ну, так вот! Я с тобой никуда не поеду, даже не надейся! Так что можешь, собирать свои вещи, и сваливать отсюда!

— Фи, дорогая, — ее муж поморщился, — как это грубо с твоей стороны! Если ты не желаешь со мной никуда ехать, хорошо, тогда я останусь здесь с тобой. Мне кажется, тебе не помешает моя помощь. Жители этого городка, почему-то ужасно не любят тебя, да и наш бизнес, как я слышал, уже не процветает! В отличие от тебя, этим утром я не терял времени даром и прогулялся по городу…

— Подожди! Что ты сказал? Наш бизнес?! О чем это ты?

— Какая ты не догадливая! Подумай хорошенько, на чьи деньги ты приобрела гостиницу, ателье и фабрику, кажется, я ничего больше не упустил? — Джослин вопросительно посмотрел на нее. — Так вот, на мои, отсюда и вывод — мы совладельцы! Как видишь, я справедлив, а мог бы запросто присвоить все себе. Однако я принял во внимание то, что целый год одна ты управляла всем этим, так что сделал тебя полноправным партнером.

— Пар… партнером?! — Гейл задохнулась от подобной наглости. — Да как к тебе в голову, пришла подобная мысль! Я не хочу иметь с тобой ничего общего! И тем более, мы не являемся какими-то партнерами! Ты…

— Гейл!!! — прервал ее возмущенную речь, приглушенный возглас.

Входная дверь с грохотом распахнулась и Гейл обернула в ее сторону свое возмущенное лицо. Ее тело переполнял такой гнев, что она была готова выплеснуть свое негодование на кого угодно. Но она тут же обо всем позабыла, стоило ей увидеть Мэг — с растрепанными волосами, оторванным рукавом на платье и перекосившимся от ужаса лицом.

— Боже мой, что случилось?! — Гейл подскочила к подруге. — Мэгги?

— Там… там… там… — Мэг растерянно оглядывалась куда-то позади себя и беспомощно заикалась.

— На тебя напали?! — Гейл изо всех сил сжала ее руку. — Этот человек в доме?!

Но Мэг отрицательно покачала головой:

— Наше ателье… — наконец-то прохрипела она, — они его… они разгромили наше ателье.

Джослин среагировал быстрее всех. Пулей вылетев из кабинета, он бегом спустился на лестнице до первого этажа и выбежал на улицу. Пусто. Но, услышав рев толпы, обежал здание и остановился, увидев раскинувшееся перед ним побоище. Гейл, подхватив юбки, выбежала вслед за ним. Но и она остановилась, пораженная увиденным.

На площади, перед ее домом беспорядочной кучей расположилась бурлящая сквернословием и ругательствами толпа. Дорогущие стеклянные витрины ее ателье были разбиты, и пробравшиеся сквозь них существа — она бы не смогла назвать их людьми, настолько их поведение было бессмысленными — с дьявольской злостью разрывали на клочья, висевшие на манекенах платья. Из обрывков материи, уже готовились факелы…

Мебель крушилась. Ткани выкидывались на улицу и их разрывали на части, в яростной борьбе присвоить себе добычу. Кто-то успел поджечь стул…

Но стоило Гейл увидеть, как ее талисман, ее гордость, ее свадебное платье, рвут на части две обезумевшие женщины, как она не выдержала и заорала:

— Что вы делаете?! Остановитесь! — И она в бешенстве рванулась вперед.

Оценив ситуацию, Джослин, живо схватил ее за локоть и развернул лицом к себе.

— Идиотка! Да они сейчас разорвут тебя на части! — он зло встряхнул ее, ибо ее глаза выражали бешенство и непримиримое желание разобраться с беснующейся толпой. — Да, слушай же меня! Ты должна срочно бежать отсюда, пока они тебя не заметили! Позвать на помощь. Поняла?

— Кого? — В бешенстве выкрикнула она прямо ему в лицо. — Кто захочет нам помогать?!

— Хотя бы полицейские… О, черт!

Заметив, его разом помрачневшее лицо, Гейл обернулась, и ей разом поплохело. Несколько мужчин угрожающего вида решительно двигались в их сторону.

Какая-то женщина подбадривая незнакомцев, визгливо закричала:

— Вот она! Эта шлюха, которая развела здесь притон! Держите ее!

— Давай, — зло рявкнул Джослин, — проваливай отсюда!

— А как же ты?

— А я попробую их задержать. — И тут он впервые ободряюще ей улыбнулся. Но она отчаянно замотала головой, не обманувшись его показной беспечностью: — Ну же, давай! Иди! — и он с силой оттолкнул ее, так что она чуть не упала.

В последний раз оглянувшись, она высоко, почти до самых колен, задрала юбки и побежала прочь.

Мимо нее словно бы проносились дома, улицы, деревья… В правом боку закололо и ей пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание. Проклятый корсет так туго стягивал талию, что ей казалось, что она вот-вот задохнется. Пот застилал глаза, но не смотря на это, в конце переулка она все же увидела полицейского.

— Мистер! Помогите мне! — закричала она.

Обернувшись, тот взглядом оценил ее дорогое платье, и строго спросил:

— В чем дело, мэм?

Задыхаясь, глотая ртом воздух, она сбивчиво объяснила ему ситуацию.

— Успокойтесь, леди! Сейчас я соберу подмогу, и мы остановим эту толпу. Как вы думаете, пожарные необходимы?

— Не знаю! О, господи, пожалуйста, мистер, там мой муж и Мэгги. Они могут убить их!

Полицейский достал свой свисток и засвистел так, что у нее заложило в ушах. И не прекращая свистеть, он побежал к полицейскому участку, призывая подмогу.

В висках невыносимо стучало, а собственное тело казалось таким тяжелым, что ноги, просто отказывались его держать. И все же она заставила себя направиться обратно.

Она должна знать, что там происходит! Ибо ее до смерти, до дурноты, пугала мысль, что с Джослином и Мэгг могло произойти что-то нехорошее.

Как она могла оставить его на растерзание этой черни?!

Господи, только бы они были живы! Пожалуйста, Господи, пусть, все будет хорошо!

Ее ноги уже отказывались передвигаться, перед глазами стояла мутная белая пелена, и казалось, что ее легкие в любой момент могут разорваться. Ей казалось, что она бежала, но на самом деле, она шла.

Ей осталось только обогнуть угол дома, чтобы добраться до места, как ее схватил какой-то мужчина.

— Ого! Какая красавица? Куда же ты бежишь?

Усталая, с до предела натянутыми нервами, она попыталась вырваться, но у нее ничего не получилось. Хватка у мужика оказалось сильной и он только пьяненько рассмеялся над ее попыткой освободиться. И вот тогда, особо не раздумывая, Гейл, вмазала ему кулаком по его пьяной физиономии. Но вместо того, чтобы отпустить ее, мужик лишь крякнул, и влепил ей сильную пощечину.

— Сука! — прохрипел он. — Поганая шлюха! Сейчас ты будешь знать, как драться!

Испугавшись еще сильнее, ей, однако же, и в голову не пришло закричать и позвать на помощь — улицы казались пустынными.

Мужик вновь замахнулся, так что Гейл едва успела увернуться. И тут же, не давая ему опомниться, впилась своими ногтями в его руку. Мужик взвыл и отдернул руку. Высвободившись из захвата, Гейл тут же побежала. Но не успела, тот неожиданно ловко поймал за ее взметнувшийся подол платья и резко дернул на себя. И она с размаху, оцарапав ладони, упала на дорогу. Удар оказался настолько сильным, что на мгновение она лишилась дыхания.

Проурчав что-то одобрительное, мужик потащил ее за платье к себе, до неприличия высоко приподнимая ее юбки. Проволочил по дороге, от чего, она оцарапала всю правую сторону лица, а затем, схватив за растрепавшиеся волосы, поднял. Гейл в ужасе закрыла глаза, так как сил для сопротивления у нее уже не было. Она услышала довольную ухмылку и почувствовала сильный запах перегара. Ее тело сжалось и оцепенело в предчувствии удара…

Но к ее удивлению, он тут же ее отпустил. Она открыла глаза. Рядом стоял Джослин, и своими сильными руками, душил нападавшего. Тот побагровел, захрипел, посинел, побледнел… Его глаза, расширившись, казалось, готовы были вылезти из своих орбит… А ее муж со вздувшимися жилами, яростно продолжал свое дело.

— Джослин! Не надо, ты убьешь его!

Но он будто и не слышал ее, так что ей пришлось отдирать его руки от мужика и умолять, остановиться:

— Джос! Джос! Ну, пожалуйста, не надо! Не надо! Господи, не надо!

Сквозь безумный гнев, до него, наконец, дошло, что она стоит рядом, заламывает руки, и навзрыд рыдает.

Джослин ослабил захват и насильник мешком рухнул возле его ног. Пихнув его напоследок в живот, и пожалев, что не прикончил ублюдка, Джослин развернулся к жене.

Ужаснувшись ее виду, он притянул ее к себе, а затем, взяв на руки, понес к гостинице. Пройдя мимо полицейских, столпившихся вокруг разворованного ателье, он крикнул, что на его жену напали, и потребовал арестовать насильника. Тут же, трое полицейских, побежали за угол, в поисках своей добычи.

Джос пошел дальше, обеспокоено глядя на рыдающую Гейл. Войдя в холл, он громовым голосом позвал Мэг, а сам вбежал со своей ношей на третий этаж, и остановился только перед кроватью жены.

Усадив ее на кровать, он присев перед ней на корточки, и осторожно взяв ее руки в свои, спросил:

— Гейл, у тебя ничего не болит?.. Ты напугана или у тебя что-то болит? Он ничего тебе не сломал?

Она вдруг икнула, и в испуге зажав рот рукой, отвернулась от него.

— Гейл, ответь мне! Тебе больно?

Она отрицательно замотала головой:

— Уйди-и! Ик… Ради Бога, ик… уйди! Ик… Уу-у-у…

— Хватит рыдать! Успокойся, это нормальная человеческая реакция… — В его голосе послышись искорки смеха, и она еще пуще сжалась, стыдясь своей икоты. — Ну, все, хватит!

Он притянул ее к себе, и поцеловал в лоб.

— Все будет хорошо, слышишь? Сейчас мы тебя помоем, причешем, напоим… и ты придешь в норму. Да, моя девочка?

Стараясь не причинять ей боли, он аккуратно раздел ее, а потом положил в теплую ванну. Вода приятно сомкнула вокруг ее разбитого тела свои объятья и Гейл прикрыла глаза…

Ей пришлось подождать, пока нагреется вода и за это время, она уже успела успокоиться. Икота прошла.

Как она и не протестовала, но Джослин твердо решил послужить ей сегодня вместо горничной, так что ей пришлось смириться и с этим. Но почему-то, теперь ей уже не было стыдно оказаться перед ним голышом. В конце концов, он действительно все уже видел, а уж после того, как они перед ним икала и подавно!

Мягкой льняной тряпкой, он осторожно смывал грязь с ее разбитого лица. Гейл оставалось только морщиться и чуть постанывать от боли. При каждом стоне, лицо Джоса приобретало такой мученический вид, словно он своими движениями убивал ее, что Гейл уже больше притворялась, и с некоторым любопытством наблюдала на неожиданной реакцией своего странного мужа.

Вымыв ее с головы до ног, тот осторожно отнес ее на кровать и начал вытирать ее мокрое тело.

Полу прикрытыми глазами, Гейл наблюдала за тем, как Джос вытирает ее волосы. Он делал это старательно, но не ловко. Сам он был, чуть более чище, чем она сама была до купания. Но даже с растрепанными волосами в грязной белой рубашке, он по-прежнему напоминал золотистого бога.

Закончив с волосами, он принялся за ее плечи и руки, уделив особое внимание ладоням, а затем, с непроницаемым видом обтер ей грудь, талию и ноги.

Но в тот момент, как он начал вытирать внутреннею поверхность ее ног, состояние Гейл изменилось. Расслабленное до этого тело скрутила такая сильная волна желания, что Гейл непроизвольно вздрогнула и по ее телу пошли приятные мурашки, заставившие отвердеть ее соски.

Джослин, только что закончивший с ее ногами, и теперь внимательно оглядывавший ее тело, в поисках еще каких-нибудь ушибов, вдруг удивленно застыл, наблюдая за тем, как по ее телу прошла сладкая судорога.

Медленно, так медленно, что хотелось взвыть, он скользнул взглядом по всему ее обнаженному телу, а потом посмотрел ей в глаза. Томная, обольстительная улыбка украсила его губы. Его горячие руки, обхватили ее лодыжки и ласкающими движениями, начали подниматься вверх…

Гейл задержала дыхание, а Джослин понимающе улыбнулся. Он всегда наблюдал за ее реакцией на его ласки, только на сей раз, это ее не смутило, а лишь усилило ее возбуждение.

Раздвинув ее ноги, и очутившись между ее обнаженными бедрами, он навис над ней, опуская свою голову к ее груди. Но Гейл, обхватила его голову обоими руками и притянула к своему рту.

Ее изголодавшиеся по поцелуям губы, с силой впились в его рот, раздвигая его языком. Джос моментально ответил ей, придвинувшись ближе и подсунув руки ей под ягодицы. Обхватив их, он перевернулся на спину, захватив с собою и Гейл, при этом, она оказалась лежащей на нем сверху, плотно обвивая его бедра своими ногами.

Не отрываясь от его рта, ее руки лихорадочно сдирали на нем рубашку. Он же, гладил ее ягодицы и спину, а его язык, дразняще то входил, то ускользал из ее рта.

Джос вновь перевернулся, подмяв ее под себя, и оторвавшись от ее рта, поцеловал вздымающиеся груди. Вначале одну, затем вторую… и вдруг отстранился. Гейл протестующе пискнула, но он лишь ухмыльнувшись, начал медленно снимать с себя ботинки и брюки.

Она еле удерживала себя от того, чтобы в нетерпении, как маленький ребенок, не забить руками и ногами по кровати, требуя вернуть свою «игрушку» обратно. Ее кожа пылала, ее тело жаждало его прикосновений, а он все медлил и медлил, своими неторопливыми движениями сводя ее с ума.

Но едва он выпрямился во всю длину своего великолепного, обнаженного тела, как ей задохнулась от восхищения. В горле образовался дурацкий комок.

Он был прекрасен! Самый красивый человек на свете, при виде которого, все внутри сжимается в тугой узел. Высокий, гладкий, с приятными выпуклостями и впадинками, обозначающими натренированные мускулы… и с легкой полуулыбкой на лице, он направился к ней!

Их тела вновь сплелись, склеились между собой. В порыве страсти, Гейл закинула свои ноги на бедра Джоса и сильно обвила их. Его разбухший от желания член, коснулся ее повлажневшего естества, слегка вторгшись в него, но, не доходя до конца. От подобной пытки, Гейл вновь застонала, пытаясь сильнее двигать бедрами, чтобы почувствовать его еще больше. Но он вновь дразняще остановился, доводя ее до безумства. Гейл стукнула его по плечу, но он лишь рассмеялся.

— Нет, попроси меня…

— Иди ты к черту!

— Попроси меня…

— Никогда…ах! — воскликнула она, почувствовав новое движение, и тут же огорченно замолчала, поняв, что он лишь дразнит ее. — Ну, давай же! — приказала она ему.

Он расхохотался от ее приказного тона, и так, не переставая смеяться, вошел в нее. И тут же улыбка померкла на его лице, хохот оборвался… Его лицо преобразилось, приняло столь чувственное выражение, что Гейл, не выдержала и закрыла глаза, погружаясь в омут наслаждения…

Они не отрывались друг от друга два часа, а потом потные и уставшие, одновременно заснули.

Глава 17

Ей снился кошмар.

Она была одна. В самом центре мрачного холла Мейдстон-хауса и в ужасе глядела на то, как тот сужается в размерах… Старые каменные стены медленно, но неотвратимо сдвигались между собой, грозя расплющить ее под своей тяжестью. Она озирается, надеясь найти выход, но дверей почему-то нет. В бессильной попытке остановить стены, она вытягивает руки вперед и пытается заставить двигаться камни обратно. Но тщетно. Еще чуть-чуть и ее вытянутые руки были прижаты к бокам, и вот она уже всем телом ощущает шершавость холодного камня. Камень так сильно сдавливает грудь, что ей уже нечем дышать, она задыхается, но как силится вздохнуть поглубже, не может.

Больно. Страшно. Холодно. Очень холодно. Она повернула голову, но старый многовековой камень все равно царапает щеку. Она силится закричать, позвать на помощь, но поздно…

Поздно. Последний судорожный вздох и она умирает…

Гейл вздрогнула всем телом и проснулась. Открыв глаза, она прямо перед собой увидела лицо Джослина.

— Привет. — Шепнул он и улыбнулся ей медленной, чувственной улыбкой. — Проснулась?..

Она еще не отошла от кошмара. Ее всю еще трясло от пережитого ужаса, а сердце стучало так сильно, что ей казалось, оно вот-вот разорвется.

Как он может ей улыбаться?!

Гейл отвернулась, постепенно приходя в себя.

Разве этот сон не напоминание? Разве можно так просто забыть дни унижений? Отбросить горькие воспоминания, как ненужный хлам и… простить? Принять, как само собой разумеющееся их новые отношения и начать все с нуля?

Она смогла бы, да и, наверное, уже давно простила ему, их грустную свадьбу, ехидные перешептывания за спиной и молчаливые обвинения в глазах родственников, ведь отчасти была виновата во всем и сама. Но дни, проведенные в Мейдстон-хаусе? День за днем, когда за ней следили и унижали, когда ее чурались, ибо считали сумасшедшей, дни, когда она взывала о помощи, а он лишь подсмеивался над ней в своих письмах… Забыть?! Тогда, за каждое уничижительное слово, за каждый презрительный взгляд, она клялась самой себе, что Джослин ей за все ответит, радуясь в глубине души, хотя бы этой призрачной надежде. Нет, она не могла забыть все это, ради пары беспечных улыбок, и внезапно проснувшейся в нем и не понятной ей нежности.

То, что произошло между ними чуть ранее, было лишь… очередным порывом. В конце концов, она всего лишь слабая женщина. Слабая, испуганная женщина, готовая броситься на шею своему спасителю… на время. Понятная, пусть и глупая, и постыдная слабость.

Нет, не будет она отвечать на его улыбку. Не будет изображать томных и благодарных взглядов, которые он, по-видимому, от нее ожидает.

— Я хочу встать. — Сухо ответила она и, отодвинувшись от него как можно дальше, попыталась откинуть с себя одеяло.

Но он не позволил, верно, не распознал ее тон, или не захотел распознать, и своей рукой придавил ее обратно к постели.

— Зачем? Уже поздний вечер, добропорядочные граждане давно уже спят.

Она взглянула в окно, решив, что он обманывает ее. Но нет, сумерки в комнате были не из-за плотно задрапированных гардин, а из-за спустившейся ночи на город. Оттого и камин, затопленный с утра, давно погас, вот ей приснился этот дурацкий сон, отчего она так отчаянно мерзла.

— Все равно, мне нужно выяснить, что сталось с ателье. Я не могу позволить себе…

Он перебил ее:

— Я же тебе сказал, все уже давно спят. Что ты хочешь выяснить? Как? Выйти на улицу и полюбоваться?

— Может быть и так!

— От ателье ничего не осталось, — неожиданно мягко, как будто он знал, какую боль принесут ей его слова, сказал он. — Разве что стены…

Гейл все же удалось вскочить с кровати. Подбежав к шкафу, она выдернула оттуда халат и накинула его на себя. Быстро надев тапочки, она подбежала к двери, открыла ее и… Подобравшись бесшумно, Джослин рукой надавил на дверь, и захлопнул ее.

Гейл развернулась, чтобы сказать ему все об собственнических методах, о том, что она не желает слушать его доводов, ибо ей надо убедиться во всем самой… да так и застыла, уставившись на его абсолютно голое тело. Теперь она видела перед собой только его смуглую кожу — гладкую, теплую, упругую, дюймы и дюймы обнаженной кожи, которая обволакивала бугрившиеся мышцы, которая манила прикоснуться к ней, поцеловать, почувствовать ее вкус… В голове тотчас заплясали картины одна непристойнее другой, она вспомнила, как она стонала под ним, как сжимала ногами его бедра, те самые бедра, что сейчас так бесстыдно были оголены…

От резкого возбуждения она раскраснелась, пальцы рук непроизвольно сжались в кулаки и она вновь почувствовала, что начала терять волю. Страшный сон был позабыт, холод мгновенно улетучился, ибо от внезапно накатившего возбуждения, она вспыхнула, словно порох.

— Гейл, хватит метаться. Уже поздняя ночь, сейчас ты все равно ничего не сможешь разглядеть.

Она закрыла глаза. Как же он ее злил! Самоуверенный болван, возомнивший, что после пары совместных ночей, он может ей приказывать. Да они разводятся! Они не живут вместе уже два года!

— Это тебе хватит приказывать! — резко вскинулась она, и ткнула его пальцем прямо в обнаженную грудь. — Что ты возомнил о себе, что ты сам Господь Бог?! Хватит это, сделай то… Мне надоело! Я абсолютно счастливо жила без тебя целый два года, и как видишь, не умерла, а даже процветала! Но стоило мне связаться с тобой, как у меня начались неприятности!

— Ты что, хочешь сказать, что все это из-за меня? — в ее голосе прозвучало огромное удивление.

— Вот именно! Это тебе взбрендило в голову купить мою собственность. Откуда я знаю, может из-за того, что тебе отказали, ты и нанял этих проституток, чтобы облегчить себе задачу!

— Купить? Проституток?

— Приехал сюда и сразу начал качать свои права. Он меня облагодетельствовал — лег со мной в постель, и думает, что я все забуду!

— Да будь, наконец, справедлива! — Джослин в замешательстве смотрел на нее.

— Не буду!!!

Слова извергались из нее бурным потоком. Все подозрения и тайные мысли выплескивались на него, и Гейл уже не заботило, что они были абсурдными. Ей необходимо было освободиться от того угнетенного, подозрительного и испуганного состояния, в котором она прибывала в последнее время.

— Стоило мне только познакомиться с тобой, как ты сразу же начал причинять мне одни неприятности! А тот месяц, что я жила в твоем захолустном доме, где меня унижали все, кому не лень и по твоему указу? И при этом, я ни в чем, слышишь, я ни в чем, не была виновата! Мне пришлось сбежать, чтобы избавиться от тебя!!! — она в нервном возбуждении отошла от двери и заходила по комнате. — Я была так счастлива эти два года, свободна, мне никто не указывал, я была сама себе госпожа… И вот появляешься ты, и все рушишь! — она резко обернулась в его сторону. — Как я ненавижу тебя, если бы только знал!!!

Ее слова словно бы повисли в воздухе.

Джослин давно перестал улыбаться. Пока она извергала на него обвинения, он лишь напряженно хмурился, следя за ее метаниями по комнате, но после последней фразы, его лицо расслабилось и приобрело, так бесившую ее, непроницаемость.

Гейл вызывающе скрестила руки на груди, вперев в него самый мрачный взгляд, на который была способна.

— Надо тебе сказать, что я удивлен… — Наконец-то прерывая тишину, заговорил он, но в его голосе не было ни капли удивления, только безграничная холодность и презрение, которые сразу же напомнили ей, их «медовый месяц». — Как при такой ненависти, что ты испытываешь ко мне, ты так страстно отвечала мне в этой постели?.. — Он брезгливо поднял брови. — Ты удивительная притворщица, радость моя. Или я не прав, и когда тебя обует похоть тебе все равно, кто с тобой в постели?

— Убирайся. — Зашипела Гейл, чувствуя как от охватившего ее гнева, ее вот-вот хватит удар. — Убирайся отсюда! Видеть тебя не хочу!

— Как вам будет угодно. — С издевкой ответил он, и не мало не заботясь о своей наготе, резко распахнул дверь и вышел из ее спальни.

Психопатка! Она явно повредилась в уме!

Джослин метеором пронесся по коридору, и, достигнув отведенной ему комнаты, что есть мочи, хлопнул дверью. Вытащив из шкафа халат, он накинул его на себя и тут же обессилено рухнул в кресло.

Какого черта?! Кого он обманывает — хлопает дверьми, презрительно поднимает брови, цедит слова… Да он в ужасе ее слов! Он оскорблен, обижен, уязвлен. Неужели она действительно думает именно то, что сказала?..

А ведь он приехал в этот чертов Уотфорд, чтобы начать их жизнь с начала, так сказать с нового листа!

Он понял, что был не прав обвиняя ее во всех смертных грехах, и раз сделанного не изменишь, то почему бы и нет? Он в действительности, был настроен, облагодетельствовать ее, — при этой мысли Джослин невесело усмехнулся, своей глупости. — Он хотел постепенно завоевать ее доверие, влюбить ее в себя настолько, чтобы она напрочь забыла, об их неудачах в прошлой жизни.

Он был горд собственный благородством. Он — граф Мейдстон, великий Бог Лондона, решил стать примерным мужем и начать заботиться о своей невзрачной жене!

Дерьмо!!!

Когда все изменилось? На том маскараде, когда он вдруг узнал ее и почувствовал тот самый, уже давно забытый им вкус риска? Вчера, когда он увидел, как она беззащитна? Сегодня утром, когда узнал, как с ней обошлись жители этого захолустного городка? Или позже, когда она вошла в собственный кабинет, преисполненная воинственности? Или когда он увидел, как на нее напал какой-то проспиртованный козел, решивший поразвлечься?

Матерь Божья, как он испугался! Ведь она была такая хрупкая и маленькая, такая тоненькая, точно дорогая фарфоровая статуэтка, особенно на фоне этого здорового сильного мужика… От ужаса, что этот здоровый боров мог переломить или сломать ее, его охватила такая ярость, что он был готов на убийство — смять, раздавить, задушить…

Даже убедившись, что она цела и почти невредима, он еле-еле мог контролировать собственное тело, которое тряслось, словно в ознобе.

Он мог потерять ее. И осознание того, каким бы тогда стала его жизнь без нее, заставило его понять, что именно она для него значит! Все эти два года, он занимался самообманом, убеждая самого себя в том, что его жизнь течет по-прежнему. Он по-прежнему улыбался, по-прежнему кутил, по-прежнему беспечно тратил деньги… но уже никто, ни одна из дам, какой бы привлекательной она ни казалась, ни заводили его с пол оборота. Скучные, серые тени.

Он рефлекторно навещал мисс Темплетон, но теперь ее щебетание о философии наводило на него зевоту, он по-прежнему дружил с мисс Вейрат, но старался приходить к ней как можно реже, раз в две недели, а то и меньше, ибо ее хихиканье вызывало у него головную боль.

Женщины теперь казались ему такими предсказуемыми. Он знал, какие мысли бродят за их улыбками, чего они хотят, о чем мечтают. Они больше не удивляли, не поражали, они даже не заинтересовывали его. Он, известный на весь Лондон своей терпеливостью к глупому кокетству, начинал злиться, когда рядом с ним оказывалась какая-нибудь легкомысленная, пустая особа, которая не могла ни о чем думать, кроме своих тряпок и того впечатления, что она производит на окружающих. А ведь раньше ему нравились женщины! И красавицы, и пустышки, и умные, и не очень — все, все, все. Теперь же, все они стали для него на одно лицо.

И как оказалось, дело было все в ней. В его маленькой женушке, которая могла удивлять, забавлять, сердить, и безумно, страстно желать ее. Только такая как она могла решиться на побег и похититель его драгоценности, и что самое главное, не растранжирить их на светские мероприятия, а заняться обустройством собственной жизни — новое имя, пансион, ателье, и что и вовсе не мыслимо для женщины — фабрика!

С ней было не просто хорошо, с ней было интересно. Его забавляли их перепалки, он с предвкушением ждал ее очередного выпада, он выдумывал тысяча и одну подковырку, от которой бы она загорелась, как спичка и перестала разыгрывать из себя чопорную леди. Она была необузданна, нетерпелива и слишком требовательна… Слишком, оттого он и испугался. Сбежал от нее, весь преисполненный праведным гневом, а когда оглянулся, и сообразил, что к чему, было уже поздно — ее и след простыл. И он вновь убедил себя, что все что не делается, то к лучшему.

Только вот теперь эта поговорка ему не подходила. Он намеривался вернуть Гейл назад к себе. Вернуть обратно.

Только это оказывается не так-то и просто и забавно, как это он себе представлял…

При виде разгромленного ателье, она расплакалась.

Перед глазами замельтешили видения уютных примерочных и комнат ожидания с диванчиками, удобными креслами и маленькими полированными столиками с разбросанными на них журналы мод. Женские руки перелистывающие страницы, склоненные в любопытстве головы и жаркие обсуждения будущих фасонов…

Как она любила эту непринужденную атмосферу!

Теперь, ничего этого не было. Вместо стеклянных витрин, в которых стояли манекены, зияла пустота. Ее любимейшее свадебное платье, был изодрано на клочки, и грязными обожженными обрывками свисало с поваленного наземь манекена. От мебели остались лишь какие-то искалеченные детали. Нитки, иголки, ножницы, все это вперемешку с разбитым стеклом валялось на полу. Ничего ценного не осталось…

За что?! За что эти люди, так ополчились на нее? Какое они имели право разрушить все то, что она с таким упорством и трудом создавала?!

Мерзавцы. Сволочи. Нечеловеки. Нет, то были не люди. Толпа — тупая, жадная, безликая масса. Но кто подтолкнул их к этому? Эллиот?..

Озлобившаяся, преисполненная праведного негодования, Гейл на следующее же утро, направилась на поиски этой презренной твари, бывшей до недавних пор ее управляющим.

Уж она вытрясет из него всю правду! Чего бы ей это не стоило!

Но она так и не успела выйти из дома, когда, спускаясь по лестнице, натолкнулась на Мэг. Та аж рот открыла от удивления, увидев на ней шляпку с черной вуалью.

— Позвольте поинтересоваться, это куда-то вы в таком виде отправляетесь?!

— Чего так кричать? — раздраженным шепотом ответила Гейл, и даже оглянулась, ожидая, что вот-вот на лестницу выйдет Джослин. За эти дни он и так ей крови попортил, не хватало только того, чтобы он выскочил на лестницу и помешал ее планам. С него станется.

— Помилуй Бог, Гейл, что ты собираешься делать в такую рань?! — снизив тон, вновь атаковала ее вопросом Мэг.

Гейл решила не нужным скрывать правду:

— Мне надоело бездействовать. Я собираюсь найти Эллиота, и вытряси из него всю правду!

— Одна?! Ты лишилась рассудка?! — Мэг скептически поджала губы. — Признаться, я думала у тебя больше мозгов. Да ладно, мне то что, ты все равно не знаешь, где он прячется…

Обиженная ее недоверием, Гейл пробурчала:

— Сегодня на фабрике день выдачи зарплат, и он как управляющий обязан быть там.

— Ага, он такой дурак, что именно сегодня и вспомнит о своих обязанностях! — Фыркнула Мэг и вновь начала подниматься по лестнице.

— Он не дурак, но он будет там, вот увидишь. Элиот ни за что не упустит свой шанс заграбастать чужие денежки.

Мэг остановилась:

— И как ты себе все представляешь? Ты найдешь его, он тут же испугается и выложит тебе всю правду, и исправит содеянное?!

— Не будь идиоткой, я взяла с собой пистолет.

— Ты с ума сошла! Ты же не умеешь стрелять!

— Ну и что, — Гейл равнодушно пожала плечами, — я же не собираюсь убивать его, только попугать, всего-то!

— Значит так, — Мэг помахала перед ее носом указательным пальцем, — одна ты никуда не пойдешь! Я тебя не пущу!

— Еще чего… — вызывающе буркнула Гейл, в глубине души радуясь тому, что сейчас за этим последует.

— Либо ты берешь меня с собой, — угрожающе начала Мэг, — либо я поднимаю твоего мужа с постели, а вот он, будь, уверена, никуда тебя не отпустит!

Гейл покорно кивнула. А что ей оставалось?! Тем более что с Мэг как-то спокойней, она более хладнокровный и рассудительный человек, чем она. Но стоило девушкам выйти из дома и поймать экипаж, как Гейл тут же пожалела о своей «удаче».

— Гейл, должна сразу предупредить тебя, — усаживаясь на сиденье, равнодушным голосом сказала Мэгган, — когда я шла через кухню, то натолкнулась на Дженгинса, и мне пришлось сказать ему, что мы уезжаем на фабрику искать мистера Уайта.

— Зачем ты это сделала? — возмущенно вскрикнула Гейл. — Теперь он обязательно, доложит обо всем Джосу! А тот между прочим, запретил мне, высовываться на улицу!

Мэг пожала плечами:

— Должны же мы иметь какую-то страховку! Тем более, я попросила его, не говорить графу где мы, до тех пор, пока он сам не спросит. Если все пройдет хорошо, и мы вернемся до полудня, то он даже ничего не узнает, а если нет, то лично мне, будет как-то спокойней, если я буду знать, что твой муж в курсе событий!

Гейл промолчала. Она вовсе не была уверенна в том, что Элиот появиться на фабрике спозаранку. Так что скорей всего им придется подзадержаться, и очень может быть аж до самого вечера.

Они никак не уложатся до полудня. Абсолютно точно никак. Однако не стоит заранее предвосхищать события и расстраиваться от назревающего скандала с Джосом. Авось обойдется…

Ровно в полдень граф Мейдстоун, одетый в эффектный прогулочный костюм, пружинистой походкой вышел из печально известного пансиона миссис Фэнси. Тщательно выбритый подбородок и красиво уложенные волосы создавали впечатление молодого франтоватого повесы, в голове которого, нет, не единой мысли, кроме как о хорошеньких леди. Впечатление добавляла и трость с золотым набалдашником, своеобразное произведение искусства, которую граф элегантно выставлял вперед. Он был столь неотразим, что проходящая мимо пансиона женщина еще издалека залюбовавшись этим великолепным представителем мужского пола.

Красавец. Ну, просто Бог.

Но стоило графу сравняться с ней и поднять на нее свои блестящие серо-голубые глаза, как женщина тревожно вздрогнула. В этих глазах полыхала такая бешенная ярость, так не вязавшаяся с безмятежным выражение его лица, что ей невольно захотелось перекреститься, ибо ей показалось, что она увидела самого дьявола.

В этот момент красивый демон резко остановился, в опасной близости от нее, отчего душа бедной женщины чуть не убежала в пятки, но спустя мгновение, она с облегчением поняла, что он лишь остановил проезжающую мимо карету. Проследив взглядом за тем, как он усаживается на мягкое сидение, и говорит кучеру адрес, она в недоумении подняла брови.

Что нужно такому элегантному джентльмену в бедной и довольно опасной для богачей, части Уотфорда? Острых ощущений?..

Улица, на которой находилась фабрика, ей никогда не нравилась. Здесь царила мрачная, если не сказать, отравляющая атмосфера. Вдоль узкой дороги, вплотную друг к другу стояли покосившиеся дома, из которых выходили грязные, оборванные, а зачастую и пьяные люди. Воздух был затхлым, обильно смешанный с нечистотами, которые жители этой улицы выбрасывали прямо из окон своих домов. Цивилизация почему-то не дошла до этого места, поэтому никакой канализации и в помине не было.

— Знаешь, Гейл, мне теперь кажется, что идея, на счет того, чтобы пробраться на фабрику с черного хода, не была такой уж замечательной! — зажимая нос надушенным платком, простонала Мэгган.

Под ногами хлюпала какая-то жижа, но Гейл, как можно выше приподнимая подол юбок, не останавливалась:

— Ну да, я и сама это заметила… — Ей пришлось совершить довольно резкий прыжок, ибо наступить на ту зловонную кучу, что преграждала ей путь, она бы ни за что на свете не согласилась. — Но теперь уже поздно о чем-либо сожалеть, мы уже пришли!

Ей пришлось дождаться Мэг, и только после этого она с силой толкнула дверь, едва видимую на стене из-за слоя накопившейся на ней грязи и копоти. Как только они вошли в здание фабрики, дорогу им преградил огромный, с налитыми кровью глазами мужчина, одетый в грязную просаленную одежду.

— Что вам здесь надо, леди? — прозвучал мощный рык, от которого обе девушки чуть ли не подпрыгнули.

На мгновение Гейл испугалась, но к счастью она вовремя вспомнила, что является хозяйкой этого предприятия. Поэтому, задрав как можно выше голову, облила его просто аристократическим презрением:

— Кто ты такой, чтобы задавать мне подобные вопросы! Я — ХОЗЯЙКА этой фабрики! Так что пошел прочь!

Решительно обойдя чудовище, она бесстрашно ринулась вперед, от всей души надеясь, что у Мэг хватит сообразительности не остолбенеть на месте и двигаться вслед за ней.

Гигант по имени Герберт удивленно уставился на гордые спины неожиданных посетительниц. Медленно почесав затылок с рыжей шевелюрой, он действительно припомнил, что когда-то слышал от хозяина, что настоящим владельцем фабрики, является какая-то баба, правда, еще ни разу не появляющаяся здесь.

«Ну что ж, — наконец приняв решение, подумал он, — раз они здесь, то лучше всего отвести их к хозяину, от греха подальше!»

— Эй, леди, давайте-ка я лучше отведу вас к хозяину, а там вы сами с ним разберетесь…

Гейл, остановившись, величественно кивнула. Почему-то новость, что она увидит Эллиота, сейчас ее не так уж и обрадовала. Ее боевой запал прошел, испарившись при виде грязи, и этого монстра, что охранял врата фабрики, как какой-нибудь вход в преисподнюю.

Но ее страх еще больше усилился, стоило ей увидеть, как Герберт подошел к двери и надежно запер ее на массивный замок. Ее пальцы судорожно сжали ридикюль, в котором был запрятан пистолет.

Покончив с замком, Герберт жестом велел следовать женщинам за ним. Но чем дальше Гейл углублялась в здание, тем больше ее сотрясала дрожь праведного гнева и отвращения. У нее волосы встали дыбом, когда она поняла, что здесь был за ад!

В маленьких комнатах, в которых помимо грязи и страшного шума, царила невыносимая жара, работали ДЕТИ! И эти дети вовсе не походили на тех неопытных несмышленышей, которых ей описал Элиот, якобы неделю назад устроившихся к ней на работу. Истощенные, с бело-восковыми лицами от усталости, маленькие, не больше четырнадцати лет ребятишки, непрерывно двигались и работали, как проклятые, подгоняемые окриками надсмотрщиков.

Пораженная, она невольно остановилась, пытаясь осознать то, во что превратилась ее фабрика.

Стоявший за станком неподалеку от нее мальчик, тщедушный, маленький — не старше десяти лет, неожиданно сильно закашлялся и отошел от станка, согнувшись в сильном приступе кашля. К нему тут же подлетел низкорослый толстяк, и рявкнул:

— Ах ты, мерзавец, отлыниваешь от работы!

Отвесив мальчишке сильнейшую затрещину, от которой тот отлетел обратно к станку, толстяк устало вытер пот со своего лица.

— Я заставлю вас тварей работать!

Мальчик судорожно дернул рычаг станка и тот лязгнул железом. Толстяк аж подпрыгнул от такого «небрежного» обращения со станком и в бешенстве заорав:

— Ах, ты луддист[4] проклятый! — начал бить мальчугана ногами.

Гейл не раздумывая ринулась вперед на помощь к ребенку. Но ее опередила Мэг, во всю мощь своих легких заорав:

— Пре-кра-тить! Немедленно прекратить!

Ее истошный крик перекрыл клацанье железа, шум станков и крики надсмотрщиков. Толстяк изумленно оглянулся и только моргнул, как Гейл не удержавшись, стукнула его по вспотевшей башке своим ридикюлем.

Мальчик, дрожа, быстро отполз обратно к станку и принялся за работу, дрожащими руками дергая за тяжелые рычаги. Это лишь еще больше усилило ярость Гейл и она в ярости зашипела, надвигаясь на толстяка обезумевшей фурией:

— Ах ты, вонючий козел! Скотина безмозглая! Я сейчас же отправлю тебя в тюрьму! Но перед этим, будь, уверен, у тебя не останется ни одного живого места, я тебя покалечу! Ублюдок! Бить ребенка!!! Нет, я лучше сама, своими же руками убью тебя!

Она уже судорожно дергала за шнурки ридикюля, на полном серьезе намереваясь достать пистолет, но тут ее схватили огромные лапищи Герберта, и понесли прочь из этой комнаты.

Гейл брыкалась, плевалась, ругалась, но этому тупоумному ослу, было как будто все равно. Дотащив ее до какой-то конторы и ударом ноги открыв дверь, он тут же поставил ее на пол.

— Кто позволил вам врываться в мою… — возмущенно загрохотал чьей-то бас, который внезапно осекся и уже более знакомым, вкрадчивым тоном произнес: — Миссис Фэнси?!

За рабочим столом стоял крайне изумленный Эллиот. Гейл несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, что у нее не слишком получалось.

— Что здесь, черт раздери, происходит, Элиот?! Почему здесь до сих пор работают дети?! Откуда они, из работного дома?!

— Дорогая моя, — примирительным голосом начал Эллиот, — успокойтесь! Хотите стакан воды? Вам сразу станет легче…

Он обошел стол, взял из буфета графин и налил из него в бокал воды, а затем с успокаивающей улыбкой, как будто она была умалишенной, подал его ей.

Но она лишь смотрела на него, как будто видела впервые в жизни, при чем увиденное вызывало у нее брезгливость, смешанную с явным презрением, и молчала.

— Ну что же вы? — ласково, словно змея зашипел Эллиот.

Словно бы очнувшись от его слов, Гейл вытащила из ридикюля дуэльный пистолет и наставила его на Уйата.

— Все. Я все поняла — это ты тот мерзавец, что портил мне жизнь. Теперь, если ты не хочешь, чтобы я тебя убила, ты пойдешь со мной в полицию. А там с тобой разберутся!

— Не смешите меня! — И Эллиот действительно рассмеялся каким-то глумливым и развязным смехом, которого она никогда раньше у него не слышала. — Никуда я с вами не пойду, так что уберите эту игрушку!

— Я не шучу! Если вы меня не послушаете, я прострелю вам руку! — тон Гейл был вполне серьезен, так как она действительно чувствовала себя способной на это.

Но управляющий лишь вновь рассмеялся.

— В чем вы меня обвиняете, миссис Фэнси? Или правильнее сказать, миссис Стенфорд? Если кто кого и обманывает, так это вы: выдумали себе какой-то псевдоним, и прикрываясь им обманывали всех жителей города, меня и своего мужа в частности? А?

— Вас это не касается! По крайне мере, я не нанимала проституток и поджигателей, чтобы исподтишка уничтожить чужое ателье!

Прищурив глаза, отчего он стал похож на акулу, Эллиот с леденящей душу улыбкой, отчетливо проговорил:

— Ну, этого вы не докажите!

— Это мы еще посмотрим! — Гейл постаралась, чтобы ее голос звучал как можно тверже. — Все, хватит болтать, поднимите руки и идите вперед!

Эллиот вновь расхохотался, причем так убедительно, что не оставалось ни малейшего сомнения, ему действительно было смешно. Гейл смертельно надоело, что ее не воспринимают всерьез и вытянув руку вперед, прицелилась. Но выстрела так и не последовало. Кто-то, бесшумно подкравшись сзади, выбил пистолет из ее рук, и отшвырнул его ударом ноги в глубь конторы, пребольно схватил ее за руку.

Эллиот, моментально прекратил смеяться и теперь с одобрением поглядывал на Герберта.

— Ну, наконец-то! Я уже было подумал, что ты дашь этой дуре выстрелить в меня! Молодец, Берт!

Тот просиял умильной улыбкой, как будто его благословил сам папа Римский, хотя, если бы это действительно произошло, вряд ли бы это имело для него такое же значение, как похвала Уайта! Но, увидев, с каким отвращением на него смотрит Гейл, тут же изобразил серьезное лицо, и прохрипел:

— Там еще одна дамочка с ней пришла, ее я тоже утихомирил.

— Что ты с ней сделал? — Гейл дернувшись, с изрядной долей испуга, уставилась на этого злого великана.

— Заткни ее, Берт! — выругался Эллиот. — Кого же ты с собой привела, не Мэг ли? — и, обращаясь к кому-то за ее спиной, закричал: — Тащите ее сюда!

Буквально через минуту, в контору втащили безжизненное тело Мэгган. Гейл вскрикнула, и, вырвавшись, подбежала к ней. Склонившись над телом подруги, она простонала:

— Что вы с ней сделали?

Заметив вопрошающий взгляд хозяина, Герберт недоуменно пожал плечами:

— Мы лишь слегка ее оглушили. От нее было слишком много шума!

— Ну что, ты довольна, разворачивающимися событиями? — Эллиот цинично скривил свои тонкие губы. — Если бы ты сидела дома, и не высовывалась, ничего бы этого и не произошло! Тебе вдруг самой захотелось поруководить! Заняться мужским делом! Тебе и в голову не приходило, что можно спокойно сидеть дома, и собирать доходы, при этом ничего не делая! Не-е-ет, тебе все надо было делать самой, ты не захотела делиться!

— Делиться?! — изумленно прошептала Гейл.

— А ты что думала? Что я буду горбатиться за ту нищенскую плату, что ты мне предложила? Естественно, я кое-что брал себе. Все было прекрасно, пока ты не отобрала у меня все, кроме этой фабрики! Но и здесь ты поставила идиотские условия, при которых прибыль мы смогли бы получать, разве что через год! Я сделал все что можно, чтобы получать из этой захудалой фабрики максимальную прибыль.

— Да, — с отвращением сказала Гейл, — нанял детей, за нищенскую зарплату.

— Боже мой, как ты наивна! Берт, тащи ее за мной, я покажу ей, как делается бизнес!

Отодрав ее, от еще не пришедшей в сознание подруги, Герберт схватил ее за руку чуть выше локтя, и потащил за Эллиотом. Тот шел вперед через душные цеха, иногда останавливаясь и поясняя увиденное.

— Здесь работали и работают только дети и все они, все до единого, из работного дома. Это существенно увеличивает прибыль, потому что им не надо платить. Понимаешь? Не единого цента! Что было бы с твоей фабрикой, глупая ты корова, если бы я платил этим дохлякам деньги?! У нас и так шестнадцати часовой рабочий день, в то время как на других заводах — восемнадцать часов, но эти и такой темп не выдерживают, потому что мрут как мухи! Практически каждый месяц мне приходиться пополнять свои запасы. А это расходы!

Уайт остановился около того мальчугана, за которого недавно вступилась Гейл, презрительно обозревая своих рабов. В данный момент, на мальчика надевали кандалы, и она заметила, что рядом стоят еще несколько, с точно такими же отвратительными украшениями.

— От нас не возможно сбежать — все кто пытались, были сурово наказаны. И уж второй попытки мы им не давали. — Эллиот подошел к ребенку, и, приподняв за волосы его грязное личико, с безжалостной улыбкой, произнес: — Десять плетей и никакой еды двое суток! — и оттолкнул ребенка в руки палачей.

— Эллиот, не надо! Мальчик ни в чем не виноват… — Гейл осеклась, оглушенная пощечиной, которой наградил ее Уайт.

— Заткнись! Твои глупые мозги и длинный язык разрушают мою репутацию! Я применяю воспитательные меры, если они не будут бояться наказания, они не будут работать!

— Но мальчик только закашлял, — упрямо процедила Гейл, — а тот толстяк…

— Тебе лучше закрыть свой рот, иначе он получит не десять, а двадцать плетей!

Эллиот двинулся дальше и Герберт послушно поволок за ним Гейл. Они все шли и шли, а мимо мелькали комнаты, в одной из которых она увидела разложенные на полу тонкие подстилки на которых, по-видимому, эти дети и спали. В этом аду, попадались и женщины, выглядевшие древними старухами, запуганные и молчаливые.

— Вот это мужской бизнес, — вещал Эллиот, — вот что приносит мне доход, а не эти наемные рабочие, которым надо платить деньги и давать время на обед. Дай тебе волю, ты бы еще сократила их рабочий день и оплачивала им больничный! Но ты и это захотела у меня отобрать, последнее. Тебе надо было сунуть свой любопытный нос в мои дела. Я пытался выкрутиться и что же? Вместо того чтобы найти покупателя, натыкаюсь на твоего мужа! Вот уж везение, так везение, нечего сказать! Мне пришлось скрываться, давать взятки, совершать подкуп и все из-за того, что ты была слишком дотошна! Ну, кто тебя просил?! Кто?! Кто тебя заставлял? Никто. Ты сама, сама во всем виновата!

Он все говорил и говорил, а Гейл молчала. Ей больше не хотелось ни говорить, ни спорить, ни ругаться. Чем больше она видела, тем больше понимала, что отсюда ей не выбраться — Эллиот не позволит, не для того он открывал ей свои секреты, чтобы затем отпустить восвояси.

— Отсюда, миссис Стэнфорд, только один выход — ногами вперед! — Многозначительно улыбнулся ей Уайт. — Герберту приходиться хоронить покойников тайком на пустыре, глубокой ночью… — Он вдруг загоготал. — Но впрочем, у вас еще есть время, чтобы узнать все поподробнее, так сказать на собственном опыте!

Гейл отвернулся от его глумливой физиономии. Ее окутал такой животный ужас, что она словно одеревенела. Зато внутри нее все дрожало от отвращения, страха и накатывающей тошноты.

Герберт втащил ее обратно в контору и захлопнул дверь. Эллиот вновь уселся за свой стол. А Мэгган, которая уже пришла в сознание, уставилась на них, ничего не понимающими глазами.

— Итак, что же мы будем с вами делать? — вздохнул Эллиот. — Какие будут предложения?

Это его игра, как будто он еще раздумывает какое принять решение, хотя давно уже решил не оставлять их в живых, вывела Гейл из оцепенения:

— Ничего. Ты ничего не будешь делать, — угрожающе сказала она, — потому что сейчас сюда придет мой муж и убьет тебя своими руками!

— Дорогая, — хмыкнул Эллиот, — не надо врать. Твой муженек ни за что не отпустил тебя, если бы знал, куда ты направляешься. Он не такой дурак, так что оставим это.

В этот момент дверь конторы с треском распахнулась, как будто кто-то вышиб ее ударом ноги и в комнату спокойной походкой вошел Джослин.

— Ну, я не стал бы так беспечно надеяться, — направив в грудь Уайта два пистолета, процедил граф.

Внезапное появление Джослина настолько обескуражило противников, что они несколько секунд расширенными глазами наблюдали за ним, не пытаясь, что-либо предпринять. Он тут же решил воспользоваться своим преимуществом, пока они не пришли в себя и не отрывая от них глаз, тихо приказал жене:

— Гейл, возьми с собой Мэг, и вместе идите ко мне!

Дрожащей рукой взяв ладонь Мэг в свою, и не отрывая беспокойного взгляда от мужа, Гейл медленно начала двигаться в его сторону и потому не заметила, как Герберт, подставил ей подножку. Споткнувшись, она упала, но с помощью Мэг, быстро вскочила на ноги.

Бросив быстрый взгляд в их сторону, чтобы убедиться, что с Гейл ничего не произошло, Джос пропустил тот момент, когда Уайт вытащил из ящика стола пистолет и направил его на него.

Одновременно прозвучало два выстрела…

С расширенными глазами, Гейл увидела, как Эллиот с неестественной улыбкой, зажимает левое предплечье, из которого хлынула кровь. Но именно это дьявольская улыбка заставила зашевелиться волосы на ее голове, вызывая безотчетный ужас, и страх… страх обернуться и увидеть…

Неимоверным усилием воли она заставила себя сделать это и посмотреть. Она уже знала, что именно увидит, но все равно безотчетно надеялась, не в силах поверить в случившееся.

Привалившись к стене, Джос с мертвенно бледным лицом оседал на пол. Чем ниже он опускался, тем больше удлинялась дорожка кровавого пятна на грязной стене.

— Нет! — ей казалось, что она кричит, при чем так сильно, что у нее разрываются легкие, и она задыхается. На самом деле, из ее губ вырвался лишь легкий шепот, почти вздох.

— Джос! — на ватных, внезапно ослабших ногах, Гейл приблизилась к нему. — Джос! — склонившись над ним, вновь позвала она, надеясь, что он услышит ее и очнется. — Джослин! Ну, пожалуйста! — она слегка потрясла его за плечо, как будто он спал и его можно разбудить.

Он даже не моргнул, не вздохнул от боли, не пошевелился… А кровавое пятно под ним все расплывалось и увеличивалось в размерах, вот оно коснулось ее юбок, пропитало ткань…

— Любовь моя… Ну, пожалуйста, пожалуйста, очнись!!! Джослин, дорогой, ну не надо! Слышишь? Не надо! Не на-а-до!!! Джослин!!! — она больше не могла себя сдерживать и в испуге начала рыдать.

Ей казалось, что еще секундочку, может быть минуточку, и он очнется. Поэтому быстро смаргивала наступавшие слезы, внимательно всматриваясь в его лицо, надеясь уловить мельчайшие изменения. Но чем больше проходило времени, тем больше увеличивалась тяжесть на сердце, тем больше ее тело охватывали судороги рыданий.

«Он умер! Он умер! Он умер!» — раздавались в мозгу тысяча голосов.

— Нет. Этого не может быть. Просто не может… Нет!!! Не-е-е-е-е-е-т!!!!!!

Она как безумная раскачивалась из стороны в сторону, стоя на коленях перед его телом.

— Не-ет… Не-е-е-т! Не-е-е-е-е-т!

Кто-то отодрал ее от бездыханного тела и потащил. Она вырывалась, стремясь вернуться к нему обратно, пусть даже к телу, но к нему. Быть рядом, в последний раз взять его за руку, поцеловать его губы, обнять… Но ее лишь дальше тащили прочь, прочь от человека, которого она любила.

— Джослин… — в последний раз простонала она, а потом сильный удар, заставил ее потерять сознание.

Глава 18

Если кто-нибудь задал бы ей вопрос — довольна ли она своим браком, Селина без раздумий, ответила бы — нет.

Конечно, если бы она решила ответить честно, а такое вряд ли могло когда-нибудь произойти, ибо ни за какие коврижки, она не созналась бы, что несчастна. С другой стороны, будь у нее возможность повернуть время вспять, она все равно пошла бы к Беатрисс и соврала той, что ждет от Тони ребенка. Потому что, не смотря ни на что, представить себе жизнь без Энтони, она уже не могла.

Да, он не стал тем, кем она видела его в своих фантазиях. Селина напрасно надеялась, что после женитьбы, он сделается мягче, уступчивее, или, по крайней мере, обходительнее. Энтони и до этого никогда не смотрел ей в рот и не подчинялся ее капризам, что в основном и заинтриговало ее в первую очередь. А уж после женитьбы и подавно. Скорее наоборот, он стал язвительнее и жестче, и если раньше мог по-джентльменски, не обратить внимания на какой-нибудь ее глупый выпад, то сейчас начинал нещадно ее дразнить, высмеивать, а после поучать. И помоги ей Господь, она никогда не подозревала, что ему не нравится ее манера одеваться!

Он по-прежнему оставался заботлив и внешне благопристоен, но он словно бы держал ее на некой дистанции от себя. И лишь ночью, едва наступали сумерки, и она не успевала за прошедший день чем-нибудь его разозлить, он срывал с себя покровы благонравия, и превращался в того мужчину, от которого она сходила с ума — с жадным блеском синих глаз и плотоядной хитрой улыбкой. Тем, кто своими прикосновениями, растапливал ее тело, разрывал на куски сердце и превращал в поющий инструмент любви.

Нет, нет, все было не так уж и плохо. Он умел преподносить сюрпризы и радовать подарками. Не смотря на то, что он напрочь отказывался возвращаться в столицу, Тони каким-то образом умудрялся доставать самые модные в Лондоне шляпки и туфельки, или, проснувшись по утру, Селина обнаруживала на подушки бархатный футляр с прекрасным ожерельем или браслетом. Он старался не давать ей скучать — устраивал вечера в поместье, приглашал соседей…

Правда ему было не объяснить, что все эти соседи, казались ей страшными провинциалами и ей все равно было с ними скучно, что все эти модные туфельки и шляпки, все эти драгоценности было некому оценить, и что единственное, чего она по-настоящему желала и отчего бы чувствовала себя счастливой — вновь оказаться в Лондоне, он ей дать не мог. Из принципа, из дурацких убеждений, из чувства стыда и неуместной совести перед Беатрисс.

Селина проклинала его за эти качества, но ничего изменить не могла.

Жена должна во всем следовать своему мужу…

Но все изменилось месяц назад и как теперь ей казалось, в худшую сторону. Стоило им обоим узнать, что она забеременела, как Энтони начал относиться к ней, как хрупкой старинной вазе, готовой рассыпаться от малейшего дуновения. Он предупреждал каждое ее движение, следил за ее питанием, осыпал цветами, был необычайно сговорчив (если это, конечно, не угрожало, по его понятиям, ее здоровью) и что самое омерзительное, был донельзя любезен. Даже любовью они занимались так осторожно, словно он мог в ней что-то сломать. И если вначале ей это понравилось, то два месяца спустя, вызывало отвращение. А ведь когда-то о таком отношении она только мечтала!

К тому же, ее беспрестанно, ежесекундно тошнило. Малейший запах пищи и ее желудок выворачивался на изнанку. От запаха сигар Энтони, который она так обожала когда-то, она бежала в туалетную комнату к горшку. При тряске кареты, ей казалось, что проглоченный утром завтрак, отплясывает в ее желудке джигу. При духоте она тут же хлопалась в обморок.

Энтони запретил носить ей корсеты, так что теперь она не влезала ни в одно свое платье, вынужденная носить какое-то старье, в котором можно было распустить швы.

От всего этого ее настроение беспрестанно менялось, и все, абсолютно все ее раздражало. Она с каким-то злорадством, делилась своим раздражением с каждым, а Энтони лишь терпел.

Порой ей хотелось, чтобы он наорал на нее или превратился в того прежнего, язвительного Тони, которым одним лишь взглядом заставлял ее утихомириться и присмиреть. Но он позволял ей все что угодно и лишь целовал в макушку, когда она доведенная собственной раздражительностью до придела, рыдала от бессилия у него на плече. Утром она его любила до умопомрачения, а вечером проклинала до гроба…

Сейчас же, Селина с завистью глядела на мужа, который наслаждался ветром и скоростью, скача бешеным аллюром на своей новой кобыле. Презрев опасности, он заставлял ее перепрыгивать через овраги и ручьи, и пригнувшись к ее развивающейся гриве, словно не замечал низко нависших веток деревьев. Флав[5], полностью оправдывая свое имя — вытянувшись, словно легковесная стрела, и будто не чувствуя тяжести седока, стремительно неслась вперед.

Закусив губу от досады, Селина откинулась на удобное сидение кареты.

Как же ей хотелось, подобно мужу, скакать на резвой лошади и вдыхать свежий воздух убывающего лета! Скорость, напряжение, ветер в лицо… Она, наконец бы, почувствовала себя живым человеком, а не фарфоровой куклой, ожидающей прибавления…

Но Энтони, как всегда был непреклонен: никаких скачек, которые могут причинить вред ребенку! Нет, он нисколечко не думает о ней самой. Для него она лишь вместилище для его драгоценного наследника. Оболочка, которую он решил заточить, чтобы та, не дай Бог, не причинила себе какого-нибудь вреда.

Этот лицемер всего лишь делает вид, что его заботит ее настроение. Узнав от Джоса, что тот наконец нашел Гейл, он даже согласился отвезти ее в Уотфорд. Якобы эта поездка полностью ее идея. Как же! Он так обрадовался возможности повидаться с Джосом вне приделов Лондона, что поехал бы и в Индию, окажись тот там, естественно оставив бы Селину, хандрить одну в поместье…

Господи, как же она хотела вернуться в Лондон! Еще есть время, пока ее живот не вырос и для всех не стало очевидно ее положение. Насладиться собственным триумфальным возвращением — как-никак она прибрала к своим рукам лучшего из женихов столицы! Но эта глупая Беатрисс вероятно решила принять обет безбрачия, ибо почти за полгода, так и не нашла себе жениха. И это при ее-то деньгах!

Селина уже всерьез думала заплатить кому-нибудь, чтобы тот окольцевал эту наследницу. Тогда бы она смогла вернуться в Лондон…

А может быть, Тони захочет вернуться в Лондон, когда придет время родов?..

Она скажет ему, что в такой момент хочет быть рядом с матерью, вряд ли он ей при этом откажет, а уж когда она родит… Когда ее талия станет такой как прежде, он уже не сможет увезти ее оттуда… Надо же будет дать бал в честь рождения наследника… Крестин… Ее возвращения…

Но едва взглянув в сторону Энтони, Селина поняла, что все ее фантазии пустые надежды. Стоит ей заявить, что она хочет рожать в присутствии матери, Тони привезет ее мать из столицы. Если она потребует более квалифицированную помощь врачей, он привезет в свое поместье и столичных врачей.

Настроение, которое и до того было не радужным, окончательно испортилось. И Селина, ядовито подумав, что почему только у нее одной должно быть дурное настроение, тут же приказала кучеру остановиться.

Карета медленно, так как Энтони и здесь влез, предупредив кучера перед поездкой, не совершать резких движений, остановилась. Увидев, что Тони, это заметил, Селина тут же полулегла на подушки, томно прикрыла глаза и начала, усиленно обмахиваться платочком, безмятежно наблюдая за тем, как ее муж с обеспокоенным видом помчался обратно к своей супруге. Распахнув дверцу кареты, Тони жалостливо спросил:

— Дорогая, что с тобой?

Она с трудом сдержала улыбку и выдавила из себя слабый стон:

— Боже, Эн-то-ни! Мне дурно…

Она вновь усиленно замахала платочком и полностью закрыла глаза.

Кажется, ее трюк подействовал. Тони бережно взял ее на руки и вытащил из кареты, а она при этом беспомощно лепетала:

— У меня вдруг так закружилась голова, наверное это от беспрестанной тряски… В этой карете не хватает воздуха…

Затем они полчаса прогуливались вдоль небольшой полянки, дышали чистым воздухом, а бедный Энтони, выслушивал ее бесконечные жалобы. К концу прогулки она окончательно испортила ему настроение, отчего его лицо приобрело какое-то кислое выражение. Когда Сел хотела, она могла «достать» и святого.

Но, в конце концов, почему она должна страдать одна?! Ведь куда приятней делать это в компании…

Она вышла из кареты с помощью кучера. Энтони, стремительно спрыгнув с подножки, уже исчез во чреве серого здания, походившего на пансион. Эти последние два часа, что он был вынужден по ее просьбе провести с ней в карете, видимо окончательно его достали, так что в своей спешке, он даже не позаботился о ней и умчался вперед.

«А я, между прочим, беременна!» — с досадой и еще больше усилившимся раздражением подумала Селина.

Войдя в пустой холл, она недоуменно огляделась. Пахло гарью, отчего ее тут же замутило, а отсутствие мебели наводило на подозрительные мысли. К тому же, здесь не было и намека на каких-нибудь слуг.

— Тони! — как можно громче, позвала она мужа, опасливо косясь на почерневшую стойку. — Тони! Ты где?

Тот не отвечал и прекратив орать, Селина упрямо пошла вперед, решив, что как только она найдет своего бестолкового мужа, уж она ему устроит! Бесцельно продвигаясь вперед, она, наконец, добралась до столовой.

— Вот, ты где! — торжествующе начала она, готовая обрушить на его голову, стоявшую рядом вазу. — Ты, почему не отозвался, я же звала тебя!

Но Энтони по-прежнему ее игнорировал, с каким-то не наигранным напряжением слушая то, что ему говорит слуга. Хмуря брови, он задумчиво смотрела в окно и качал головой. Приблизившись, так как эти двое разговаривали очень тихо, Селина смогла уловить лишь конец их разговора.

— Ты знаешь, где это находится?

— Да. Хотите, я покажу вам?

Энтони согласно кивнул и эти двое, не удостоив ее ни единым взглядом, словно она была предметом мебели, или соткана из воздуха, направились к выходу.

— Энтони? — с изумлением выдохнула Сел. — Ты куда?..

Тот круто остановился, как-то рассеянно запустив руку в свою густую черную шевелюру, и избегая ее взгляда, ответил:

— Э-э…, дорогая, кажется у Джоса небольшие неприятности… Мне сейчас необходимо кое-куда уехать, но не волнуйся, я скоро вернусь.

— Да и не волнуюсь я! — Вскипела Селина. — Чего мне волноваться? Но что я тут буду делать одна? Где Гейл в конце концов? Разве это не ее дом?

Тони начал осторожно пятиться назад, явно надеясь, что она так увлечется своими обвинениями, что и не заметит его ухода, но Селина заметила:

— Стой на месте, Энтони Ричфилд! Я не собираюсь торчать в этом сгоревшем доме одна, так что еду с тобой!

— Ну, уж нет, — сощурив глаза, ответил ее муж, да так ответил, что она поняла — время ее стенаний закончилось, и он вновь решил превратиться в того спесивого индюка, который одним своим «нет», мог запретить ей все что угодно. — Ты останешься здесь и будешь умницей.

Решительно развернувшись, он чуть ли не выбежал из столовой, оставив Селину одну, молча переваривать услышанное.

— По-моему, она помешалась.

— Вот никогда бы не подумал. Я вообще сделал ей одолжение, прикончив ее благоверного, ведь они, как я слышал, не очень ладили между собой.

— Да-а?

— Как я слышал, он скомпрометировал ее, и вынужден был жениться, а после свадьбы запрятал ее в какую-то глушь. Не знаю как, но она от него сбежала, и практически целых два года скрывалась, но он все-таки ее нашел. Не понимаю, с чего это она впала в такую истерику?

— Наверное на нее так подействовало само убийство… Когда на моих глазах впервые это произошло, мне тоже было как-то не по себе…

— Да нет, здесь не то. Наверное, она любила его, раз сошла с ума.

Этот бездушный разговор никак не затрагивал ее сознания, Гейл вообще его не слышала, пребывая в совершенно ином, не известном счастливому человеку, мире боли.

Когда она очнулась, то с удивлением поняла, что находится в закрытом экипаже. Нахмурившись, Гейл тут же, чуть ли не застонала, так как правая сторона лица, мгновенно превратилась в сгусток боли, а во рту появился металлический привкус. Тупая, не осознанная со сна боль, превратилась в острую.

Но не это беспокоило ее. Она чувствовала, что произошло что-то ужасное, но никак не могла вспомнить, что именно.

Всмотревшись в полумрак, окутавший это тесное помещение, она увидела Эллиота, с безразличным видом смотревшего в окно. Его перебинтованное плечо в темноте отсвечивало белым тусклым пятном, на котором проступали маленькие пятна крови.

Кровь… Красная кровь на грязной стене.

Она мгновенно все вспомнила.

Джослин. Ее красивый и любимый Джослин был мертв.

Умер. Убит.

К горлу стремительно подкатила тошнота от той боли, что враз завладела ее телом.

О, Господи, он больше никогда не взглянет на нее своими удивительными голубыми глазами! Никогда не улыбнется ей, своей захватывающей дух, обольстительной улыбкой. Она никогда не почувствует его возбуждающих поцелуев, его ласковых рук, запаха его тела… Потому что его больше нет. Не существует…

Почему она никогда не говорила ему, как сильно она его любит?! Почему?.. Сейчас, она не могла найти ни одного убедительного довода.

А теперь его больше нет.

И ей не хотелось быть здесь одной, без него. Она не хочет быть здесь, не хочет… не хочет… не хочет…

На нее навалилась страшная, удушающая темнота и она перестала чувствовать что бы то ни было, кроме безграничного холода. Она словно застыла, окаменела и расширенными, ничего не выражающими глазами, уставилась в пустоту.

— Мне даже жутко на нее смотреть. Она как смерть — белая и бесчувственная.

— Ну, так не смотри на нее. — Эллиот раздраженно хмыкнул, ибо и ему становилось не по себе, стоило взглянуть в эти безумные от боли глаза.

— Может, ее лучше связать? — предложил Герберт, опасаясь, как бы эта полоумная вдруг не набросилась на него — люди в таком состоянии готовы на все.

— Зачем, дубина? В таком состоянии она ничего не сможет сделать.

— Не нравиться мне ее взгляд. А вдруг она меня сглазит?..

— Не говори чепухи. И лучше заткнись, Берт. Ты начал меня доставать.

— Не понимаю, зачем мы тащим их с собой, — проворчал Герберт, покосившись на Мэг. Та сидела рядом с безумной и спала, положив связанные руки на колени. — Не лучше ли было избавиться от них без свидетелей…

— Ну, уж нет, — впервые за эти часы на губах Эллиота зазмеилась улыбка, — у меня на этих крошек особые планы…

Глава 19

В подобных ситуациях выручала только быстрота реакции. Стоявший напротив него парень был выше ростом, и что хуже, гораздо плотнее. Но это Разбойника не пугало.

Быстро пригнувшись и опершись для опоры рукой о землю, он сделал тому подсечку. Парень, не ожидавший такого приема, плюхнулся на задницу, но уже через секунду вскочил на ноги и бросился на Разбойника с кулаками. Началась потасовка…

Подобное явление было вполне обычным для восточной части Лондона, где за Темзей ютилась беднота, и где не было роскошных особняков, как в Вест-Энде. Здесь мальчишки дрались ожесточенно, чуть ли не до смерти, понимая, что в другом случае, их не будут воспринимать всерьез. В ход шло и оружие: в основном, конечно, это было ножи, но не гнушались и камнями, и дубинами…

Сегодня, Разбойник сводил счеты с бандой Кривого. Тот в конец обнаглел, заявившись на его территорию, и на его же глазах, начал срезать кошельки у зазевавшихся прохожих. Но это была его, Разбойника, территория, его прохожие и его кошельки! И он не собирался спускать подобную наглость, пусть даже Кривой и подыхал бы с голоду.

Подав условный сигнал членам своей банды, он начал в обход подходить к Кривому, беря его в плотное кольцо. Но тот был настороже, — еще бы! он отлично знал, что забрался на чужую территорию, — и заметив его маневр, Кривой оглушительно свистнул три раза подряд. И тут же праздношатающаяся ребятня, вроде бы невзначай пристроившаяся поближе к кошелькам прохожих, мгновенно ринулась к своему предводителю. Эти ребятки была намного хилее Кривого, отличавшегося по-крестьянски бычьим телосложением, но их было на два человека больше, чем в банде Разбойника. Эти немощные доходяги начали со всех сторон обступать Разбойника, используя его же маневр, намериваясь вцепиться в него все разом. Сплюнув, с досады, Разбойник первым кинулся на Кривого, и сделал ему подсечку. Голд, Флинт и Ник, стараясь не отставать от главаря, тоже заработали кулаками.

Кусаясь, царапаясь, налетая сразу по двое на одного эти «доходяги» дрались отчаянно, но им было не сладить с давно закипевшей яростью банды Разбойника. Голд ногами, словно стаю разъяренных кошек, отбрасывал от себя «ребятишек», а Ник, точным ударом под дых — его коронных удар, подсмотренный им на ринге, наповал разил своих соперников. Флинт, кувыркался сразу с тремя напавшими на него детьми, мутузя куда попало кулаками и то и дело, сыпля ругательствами в адрес противоборствующей банды.

Не выдержав такого натиска, мальчишки Кривого стали расползаться в разные стороны, и лишь убедившись, что он остался один, Кривой отступил…

С торжеством, смотря на позорно убегающую банду Кривого, Разбойник рукавом вытер хлеставшую из носа кровь. Не смотря на боль во всем теле, он был страшно доволен: победить Кривого, получившего своего прозвище из-за косящего глаза, не каждый был способен!

— Не радуйся раньше времени, недоносок! — бросил на прощание Кривой и единственный из всей своей банды, медленно прошел прочь. — Мы еще встретимся…

Вслед ему послышались издевательские улюлюканья и свист, прекратившиеся лишь после того, как Кривой скрылся в переулке.

— Флинт! Ник! Голд! — обернулся к ребятам Разбойник. — У вас как, все в порядке?

Те дружно закивали.

— Вот это да! Мы победили Кривого! — Ник прямо раздулся от гордости. — Теперь все сто раз подумают, прежде чем к нам соваться! Правда, Голд?

— Угу. Надо Трухлявому сказать, он не поверит.

— Ага, он умрет от досады, что с нами не был!

— А, по-моему, нечего радоваться — на улице то, никого нет! Кого грабить-то? Есть-то мы, чего сегодня будем?! — буркнул Флинт.

Разбойник оглядел улицу — она была пуста, как его желудок. Люди, заметив потасовку, поспешно разбрелись.

— Ты Флинт, всегда отличался пессимизмом, — скрывая свое разочарование, дружески хлопнув того по плечу, дерзко улыбнулся Разбойник.

— Чего? Пес… песси…

— Пессимизм. Ну, это когда, человек во всем видит плохое, мрачное…

— А-а… — Флинт задумчиво почесал свой грязный затылок. — Понятно… Теперь мы значит, готовы разглагольствовать и поучать, бахвалиться своими знаниями, только вот умными словами, сыт не будешь!

— Дал бы ты ему в рожу! — посоветовал Разбойнику Голд.

— Или в ухо, а то он больно умного, начал из себя строить! — вклинился Ник.

— Да пошли вы оба, лизоблюды чертовы! — ощерился Флинт.

— Эй-эй, спокойно! — встал между разбушевавшейся бандой Разбойник. — Вы что, петухи, не остыли? Чего разорались?

— А чего он выеживается? — захорохорился Ник.

— Что он тут о себе думает, — напирая на Разбойника, заорал Голд, — что он самый умный?

— Спокойно, детки! — не сильно оттолкнув от себя Голда, велел Разбойник. — Давайте-ка по-хорошему разбредаться в разные стороны. Здесь нам все равно никакой улов не светит, так что встречаемся на нашем месте через два часа.

Убедившись, что мальчишки, пусть ворча, но разошлись в разные стороны, Разбойник поплелся прочь, в самую глубь Лондонских трущоб. Как назло, немногочисленные прохожие, завидев его разбитую физиономию шарахались от него в разные стороны. О том, чтобы пойти попытать счастья богатый Вест-Энд, не было и речи, там бы его оставил первый же полицейский. Чертыхаясь и злясь на весь свет, Разбойник в изнеможении присел на бочку, стоявшую возле трактира.

Уже смеркалось, сырой туман окутывал голые ноги. Добропорядочные граждане уже давно попрятались по своим домам, так что «ловить» уже было нечего, оставалось лишь надеяться, что ребятам повезло больше, чем ему самому.

Пустой желудок выводил рулады, от запахов доносившихся из трактира, текла слюна и он бессильно выругался. Лето кончалось, а с ним кончались и теплые деньги, когда можно было ночевать в пустых бочках возле трактиров, под мостом, на набережной, да в любом другом месте на свежем воздухе… Обычно к концу лета, им удавалась накопить хоть сколько-нибудь денег, чтобы при первых же заморозках, обеспечить себя на ночь ночлегом. Но не в этот год. Лондон наводнили голодные банды подростков, не гнушавшиеся не только воровством, но и убийством ради вожделенных денег. Драки за соперничество и деления территории, происходили чуть ли не каждый день, вот и Кривой, забыв о былой договоренности, решил попытать счастья на его месте. По слухам, его банду вытеснили с нажитого места какие-то новички, но Разбойнику не было до этого никакого дела. Он не намеривался ни с кем делиться своими крохами.

— Эй, малой! — прервал его невеселые размышления, хриплый, словно вышедший из самых недр подземелья голос.

Вздрогнув, Разбойник прищурившись, оглядел закрытый экипаж, из которого высовывалась огромная рыжая голова.

— В этом заведении, сдают комнаты? — пролаял незнакомец.

— Не-а… — безразличным голосом, протянул Разбойник

Голова злобно выругалась.

— Но если, мистер даст мне шиллинг, — дослушав ругательства до конца, нахально предложил Разбойник, в глубине души, опасаясь как бы этот злодей, не выскочил из экипажа и не вмутузил ему по первое число, — я смог бы посоветовать ему, где можно найти приличную комнату за небольшую плату…

Рыжая голова исчезла, не переставая сыпать ругательствами, но из экипажа, высунулся еще один человек с добродушным лицом.

— Вот, мальчик, возьми свой шиллинг.

Не будь дураком, Разбойник мгновенно поймал брошенную ему монету, и тут же отскочил на безопасное место от экипажа.

— Так, где же это место? — несколько не боясь, что стоявший перед ним оборванец, получив монету, тут же удерет, спокойно спросил добродушный господин.

— А как раз напротив, мистер. — Указав направление, ответил донельзя счастливый Разбойник. — Здесь хозяйка, миссис Ларсен.

Человек кивнул, выбрался из экипажа и вошел в указанный дом.

Разбойник сделал вид, что удалился, но сам затаился в тени трактира. Черт его знает, но вид хорошо одетого господина, явно при деньгах, настораживал и вызывал любопытство. Ибо что делать добропорядочным людям в этой части Лондона?!

Он дождался момента, когда этот господин вернулся обратно уже с ключами от комнаты, забрал свой багаж и подав руку, помог выйти из экипажа какой-то женщине. Напоследок обернувшись, он что-то быстро приказал рыжему и удалился вместе с дамой. И лишь убедившись, что его друг ушел, рыжий гигант выволок из экипажа еще одну даму и поволок ее к дому миссис Ларсен.

Картина, представшая перед его глазами, и так была довольно необычной, ибо у второй женщины были связаны руки, но что-то, еще больше усилило удивление Разбойника.

У него была отличная память, особенно на лица, и он был готов поклясться свои шиллингом, что вторую женщину, он знал!!! И хотя, правая сторона ее лица, представляла собой страшный синяк, а ее волосы клочьями спадали на лицо, он был уверен. Это была она! Жена графа! Женщина, за которой он, в течение трех дней вел слежку!

Только вот что она делает в этой трущобе?.. Связанная, избитая…

Убедившись, что странная парочка скрылась в чреве дома, Разбойник, тут же отправился к графу.

Вот уже две недели, Разбойник наблюдал за домом миссис Ларсен.

Ничего особенного он, конечно, не выяснил, но по-прежнему, терпеливо, изо дня в день приходил на свой пост, ибо графа Медстона он так и не нашел. Его напыщенный дворецкий, все-таки соизволил объяснить ему, что «господин граф в данный момент находится в Уотфорде, и по-видимому пробудет там долго». Впрочем, этого и следовало ожидать! Но почему, его леди здесь, а он там?!

Разбойнику очень не понравился тот рыжий тип, что волоком тащил графиню за собой. Настораживало и другое: за все прошедшие недели, он ни разу не видел, что бы графиня куда-нибудь выходила. Создавалось такое впечатление, что ее держали взаперти. Ведь тот, с добродушным лицом, который дал ему шиллинг, постоянно где-то шлялся. Но с другой стороны, он ведь был другом леди, и ее управляющим.

Разбойник как-то проследил за ним, так, от нечего делать, ведь постоянно сидеть на одном месте тоже надоедало. И увидел, как Уайт неспешно, но уверенно подошел к славящейся сомнительными сделками конторе. Проторчав около этого заведения более трех часов, Разбойник уже начал сомневаться, а нет ли здесь какого-нибудь черного хода? Но с облегчением, оттого, что его труды не прошли даром, он, наконец, увидел, как Эллиот вальяжной походкой, спускается с лестницы. Вид у него был чрезвычайно довольный, поэтому он не удивился, что следующим местом, которое они посетили, была церковь. «Наверное, хотел за что-то поблагодарить Бога» — решил Разбойник и засомневался, а нужно ли продолжать расследование? Ведь человек, посещающий церковь, вряд ли мог совершать плохие поступки!

В конечном итоге, он решился на крайний шаг. Комната, в которой расположилась графиня, находилась на третьем этаже, то есть под самой крышей дома миссис Ларсен. Так вот, сегодня же вечером, Разбойник и намеривался забраться на эту крышу, и выяснить, что же там, в конце концов, происходит?..

Из ступора ее вывел звук стукнувшихся друг о друга железных ведер.

В комнате уже давно царил полумрак, но ни кому и в голову не пришло, разжечь свечи, чтобы разогнать сгущавшиеся тени, и тем более разжечь камин, чтобы стало теплее. Все считали, что ей это не нужно, и по правде говоря, она действительно в этом не нуждалась.

Поэтому, Гейл с удивлением уставилась на вошедшего Герберта, который принес с собой два ведра, наполненных горячей водой.

Прошло слишком много времени с тех пор, как она в последний раз принимала ванну, расчесывалась, или даже умывалась. Про эти, столь элементарные вещи, она как-то забыла, полностью углубившись в свое горе. Ее не волновало, что от нее плохо пахнет, что ее спутанные сальные волосы висят клочьями, а голова чешется от грязи, что она давно не чистила зубы, и, кажется, тысячу лет не видела собственное изображение в зеркале.

Она с утра до ночи лежала на узкой не прибранной кровати, просыпаясь от беспорядочных кошмаров, где вновь и вновь видела, как умирает Джослин, а когда не спала, то ее расширенный взгляд не отрывался от расплывшегося жирного пятна на потолке. Утро — сменял день, день — вечер, вечер — ночь, но она и этого не замечала. Гейл забывала и о том, что надо есть, хотя еду исправно поставляли три раза в день, но она почему-то не чувствовала голода.

Она ощущала лишь странное безразличие: ей было все равно, что она находится в полной власти убийц, что вместе с ней опасности подвергается Мэг, которую она даже не видела с того дня, как приехала сюда. Но, по крайней мере, она точно знала, что та жива, так как каждый день слышала ее яростный голос за тонкой стенкой, отделяющей их комнаты, который звал ее и принуждал к какому-то действию. Но все это было ей безразлично, так как казалось, что она живет лишь в ожидании своей смерти, в ожидании конца, этого бессмысленного существования… без мужа.

Странно, до этого она совершенно спокойно жила без Джослина на протяжении всех этих двух лет, и даже временами была счастлива. Правда, она знала, что он жив-здоров, и где-то в глубине души надеялась… на новые встречи. Они и правда встретились, конечно, она была обижена, чтобы все забыть за пару-другую поцелуев, конечно, она действовала импульсивно, но тот, новый Джослин, которого она познала за эти несколько дней, нравился ей еще пуще прежнего. Его нежная забота, его изощренные ласки, заставляющие ее терять голову и разум, целый фантастически прекрасный мир плотской любви, что он открыл ей… все это давало надежду на скорое воссоединение. Ночами она мечтала, что вот еще чуть-чуть, она «помучит» его и простит. И тогда будет все так, как она уже давно мечтала — дом, дети, любимый муж… семья, счастье…

И именно на середине пути, когда до счастья было рукой подать, его у нее отобрали. Она уже устала корить себя за импульсивность, за безрассудный гнев, за то, что потратила отведенное ей время с ним впустую — на глупые ссоры. Если бы она знала!!! Если бы она знала, что судьба вновь повернется к ней спиной, она вела бы себя по-другому.

Боже, за что?! Почему умереть должен был именно Джослин?! Этот сильный, любящий жизнь и людей человек? Почему не она? За ней было столько грехов… все эти дети на фабрике, умирающие из-за ее лени и не внимательности, те изможденные женщины, покорно смотрящие на смерть своих детей. Почему карающий Бог, не призвал ее, а забрал Джоса?!

Ей хотелось, чтобы к ней побыстрее пришла смерть. Тогда не надо было бы думать, вспоминать и корить себя за все… Ей бы перестали сниться кошмары и те дети, тысячи детей, указывающих на нее пальцем… Тогда бы она опять увидела Джослина и смогла бы сказать ему все те слова, что она не успела произнести раньше. Он бы простил ее, она знала, что он непременно бы простил и понял, и у тешил, и она перестала бы чувствовать себя такой бесконечно одинокой…

В комнату, за Гербертом вошли еще двое мальчишек, которые, сгибаясь от тяжести, внесли железную ванну. С облегчением кинув ее по середине комнаты, они быстро удалились, даже не обратив внимание на обездвижено лежавшую на кровати женщину…

Герберт вылил в ванну воду и удалился, даже не прикрыв за собою дверь, настолько он был уверен, что пленница никуда не убежит. Так он приходил и уходил четыре раза, до тех пор, пока ванна не была полностью заполнена. Затем, мрачно взглянув на женщину, пролаял:

— Ванна готова! Так что иди, и мойся!

Гейл никак не отреагировала, устремив на него бессмысленный расширенный взгляд. Гигант даже попятился от нее, настолько он был уверен, что она наводит на него порчу. Бормоча под нос ругательства, он вышел из комнаты.

Через минуту в комнату вошел Эллиот. Было видно, что он только что вернулся с прогулки: одет он был скромно, чтобы не выделяться среди жителей Ист-Энда, и не привлекать их жадных и голодных взглядов, но все же аккуратно.

Удивительно, как он изменился с тех пор, как они познакомились. Он производил впечатление добропорядочного джентльмена, слегка занудливого, рассеянного, но в общем-то милого, смешного и доброго. Ей даже доставляла удовольствие мысль о том, что он в нее влюблен, и было так трогательно, когда он делал ей предложение руки и сердца.

Как трудно ей было поверить в его виновность, казалось, он просто не способен на это, подобная мысль была просто нелепостью! А на самом деле, за этим маскарадом скрывалась акула, мерзкое животное, питающееся падалью! Он был жесток и властен, он был готов на все, лишь бы добиться своей цели: убийство, пытки, издевательства, обман — это было его оружие! Как же она ошибалась! Ведь если бы она была более внимательна, если бы раньше поинтересовалась, что твориться на фабрике, Джослин бы остался жив!

Гейл моргнула, пытаясь отогнать от себя эту мысль. Теперь уже ничего не изменишь.

Эллиот присел к ней на кровать и брезгливо поморщился, оглядывая ее. Затем неожиданно, сильной рукой схватил ее за горло и больно надавил, перекрывая ей доступ воздуха. Непроизвольно, Гейл схватилась за его руку, пытаясь отодрать ее от себя, чтобы не задохнуться.

— Ну конечно, — Уайт осклабился в довольной улыбке, — ты же не хочешь умирать! На самом деле, не хочешь!

Он ослабил давление руки, так чтобы она могла свободно дышать, но не очень глубоко, как бы в напоминание. Вперив в нее свой холодный акулий взгляд, и убедившись, что она внимательно смотрит на него, заговорил:

— Слушай меня внимательно и хорошенько запомни, что я тебе скажу! Сейчас, ты вымоешься, приведешь себя в надлежащий вид, а завтра утром, тебе дадут соответствующее платье, и мы с тобой пойдем в церковь. — Тут он многозначительно замолчал, ожидая от нее реакции.

— Церковь? — прохрипела Гейл. — Ты хочешь, чтобы я замаливала твои грехи?

Эллиот рассмеялся, тем глумливым смехом, который приводил ее в дрожь, а затем вновь надавил на ее горло, да так, что перед ее глазами поплыл красный туман.

— Дура! Неужели ты не поняла, что я не хочу слышать твоих шуток! От тебя требуется только молчать и соглашаться! Ты поняла?

Убедившись, что теперь она полностью с ним согласна, он вновь отпустил ее и продолжил:

— Я решил, что мы должны пожениться! Ты, наверное, не раз удивлялась, почему я оставил тебя жить, не так ли? Теперь ты знаешь. Ты станешь моей женой, а все твое состояние, а также состояние, твоего покойного мужа, будет теперь моим. Жаль, конечно, что через жену не переходит титул, а то я был бы графом! Каково, а?! — вытащив из-под сюртука какие-то бумажки, он деловитым тоном, словно они обсуждали простую сделку, добавил: — Сейчас ты подпишешь соответствующие бумаги, о передачи собственности…

Ей на удивление вдруг стало спокойно. Теперь она точно знала, что умрет, так как она никогда не сделает того, что он хочет. Она никогда не допустит, чтобы этот мерзавец, получил доступ к ее деньгам, и богатству Джослина! Никогда этот убийца не получит желаемого! От подобной мысли, ей вдруг стало смешно: она отомстит, отомстит этому выродку!

— Нет! — ее голос был тверд и спокоен. — Я никогда не сделаю этого!

Эллиот с размаху дал ей пощечину, от чего ее голова чуть ли не оторвалась. Но она лишь только засмеялась над его беспомощностью:

— Ты ничего не получишь! Ничего!

Уайт, внимательно разглядывая ее, вдруг улыбнулся:

— Это ты так думаешь! Неужели я похож на дурака, и все тщательно не подготовил?! Ведь только женщины действуют под влиянием своих эмоций, я же, как видишь — мужчина! Возможно, ты и готова умереть, только бы мне не дать, того чего я хочу, но другие… Ты готова, к тому, что за собой в могилу потянешь еще кого-нибудь? Готова, смотреть, как на твоих глазах, будут жестоко пытать твою любимую подругу, и не час, не два, а нескончаемые дни? Сможешь ли спокойно видеть, как она кричит, и корчиться в страшных муках, умоляя только о смерти? А ведь если ты согласишься, вы обе останетесь, живы, а ее я даже отпущу!.. Ну, так как, ты хорошо подумала? Ты готова к ее смерти?

Из ее побелевших губ, слетело только одно слово:

— Нет!

Глава 20

Уайт ушел, а она осталась лежать на кровати, с расширенными глазами уставившись на грязный потолок.

На нее волнами накатывала тошнота.

Господи, за что?! Сначала Джослин, а теперь это… Разве сможет она спокойно смотреть на мучения Мэгган? Ей было легче умереть самой.

Преодолевая слабость, Гейл поднялась с кровати и на нетвердых ногах подошла к окну.

Бежать. Следовало немедленно бежать. Но как? Там, внизу, перед ней маячила темная пустота… На каком она этаже? Втором, третьем? Она не помнила. Решившись прыгнуть, не покончит ли она тем самым жизнь самоубийством? И что тогда станется с Мэг? Чем ее побег поможет бедняжке? Вряд ли этот подонок Эллиот отпустит ее подругу подобру поздорову. Нет, окно это не выход. Но и совершить побег через дверь, представлялось мало возможным. Едва Уйат ушел, как Гейл отчетливо услышала звук поворачиваемого в замке ключа.

Попробовать при следующем посещении Герберта огреть его чем-нибудь тяжелым по голове, а затем, вызволив Мэг, скрыться из дома? Глупо. Она едва достает до груди этого страшного великана, так что просто не дотянется до его головы, да и вряд ли удар падающей от истощения женщины, способен лишить его сознания.

Попробовать повозиться с замком?.. Гейл схватилась за волосы, намериваясь вытянуть из них шпильку, но тут же ее рука бессильно упала. Она давно растеряла все шпильки.

Вернувшись к кровати, Гейл тщательно ощупала всю ее поверхность, пока не нашла две шпильки, неизвестно как давно, выпавшие из ее волос. Опустившись на колени перед дверью, она на несколько секунд прикрыла глаза, стараясь справится с головокружением… Ей следовало поесть, но есть было нечего…

Засунув кончик шпильки в скважину замка, Гейл покрутила им, но ничего не добилась. И как воры ухитряются вскрывать замки? Что надо делать?! Засунув шпильку как можно глубже, Гейл вновь попыталась открыть замок, но тот не поддался.

Нет, здесь нужен ключ. Железный, прочный, с огромными зубцами…

Она все же не оставляла попыток, вертя шпилькой под разными углами, надавливая и нажимая на дверь, но у нее ничего не выходило. После получаса бесплодных попыток, в изнеможении опершись о дверь, Гейл вновь уставилась в черный омут окна.

Что же делать? Выйти замуж за этого ублюдка?..

Подобную перспективу даже рассматривать не хотелось. Нет, конечно, это самый последний вариант — она не допустит, чтобы с Мэг что-нибудь случилось — и если придется, она выйдет за него замуж, а после собственными руками покончит с Уайтом… или он с ней… Боже, что же делать?! Кто ей поможет?..

Надо самой… позвать на помощь. Как же она сразу не додумалась?! Завтра утром, едва завидев проходящего человека, она высунется в окно и начнет кричать. Кто-нибудь, в конечном итоге, да, поможет, ну, в крайнем случае, вызовет констебля. Шуму она наделает достаточного, чтобы на нее обратили внимания… Правда, к ней тут же прибежит Уайт… так что следует забаррикадировать дверь. Это его не остановит, но несколько минут она выиграет.

Поднявшись с пола, она несколько секунд обозревал скудную обстановку комнаты. Железная кровать, ванна, да старый комод, с потрескавшимся на дверцах лаком. Выбирать особенно не из чего.

Стараясь не производить большого шума, Гейл медленно, не спеша, начала передвигать кровать к двери. Сначала она переставит кровать, потом за ней последуют комод, ну и, наконец, венчать эту нехитрую баррикаду будет ванна…

Однако даже это нехитрое дело, оказалось крайне тяжелым. Дюйм, за дюймом передвигая железную громадину, она то и дело отдыхала, бессильно падая на продавленный матрас, и ловя горячим ртом воздух. Ее силы иссякали. В голове стоял гул, перед глазами плясали черные мошки, ноги и руки дрожали так, словно их кто-то постоянно дергал за веревочки…

Секунды текли, перетекая в минуты. Она вновь поднялась, и упираясь для упора ногами в пол, вновь изо всех сил начала двигать кровать вперед… И вдруг, неожиданно, она не слышала никаких шагов, в дверь настойчиво постучали. Замерев на месте, Гейл со страхом глядела на закрытую дверь. Кровать стояла еще не настолько близко, чтобы затруднить проход, но и не на своем прежней месте, так что Герберт или Уайт сразу же заметят, что ее пыталась сдвинуть…

От ужаса она не могла сдвинуть себя с места, словно парализованная глядя на дверь. Но время шло, а дверь так и не открывалась. Да и стали бы к ней стучать? Уайт или Герберт бесцеремонно отпирали ее дверь собственным ключом, так что вполне возможно у нее галлюцинации… Простояв в нерешительности еще какое-то время, Гейл вновь принялась за дело и вновь испуганно замерла, услышав повторившийся стук.

На сей раз, слух не обманул ее и повернувшись, она с изумлением уставилась на окно. Там, за стеклом, в самом верхнем углу маячила темная плотная тень. Волосы у нее на голове зашевелились. Стук повторился, на сей раз еще более настойчивый и выбирая из двух зол меньшее — страх перед Уайтом или неизвестным, Гейл предпочла последнее…

Едва она распахнула окно, как в комнату ввалилась та самая черная масса и она в испуге попятилась.

— Че-е-ерт! — простонала тень, шумно вбирая ртом воздух. — Ну и долго ж вы соображаете, скажу я вам, леди! Я чуть ли не поседел, ожидая, пока вы меня заметите!

Вглядываясь в съеживающуюся на полу фигуру, Гейл с изумлением поняла, что она принадлежит подростку, почти мальчишке и не скрывая своего удивления, спросила:

— Кто ты такой?

— Нет, ну надо же, я ей стучу, — не обратив на ее слова внимания, продолжал бурчать мальчишка, — а она, как околела, стоит и смотрит на свою дверь. А потом опять кровать потащила! Зачем вы кровать-то таскали, а?

— Я спросила тебя, кто ты такой?!

Мальчишка осекся, и, поднявшись, встал напротив нее.

— Какай разница, леди. Вопрос не в том, кто я, а для чего здесь…

— Ты не мог бы говорить потише?! — раздражаясь от его спесивого тона и своего беспричинного страха, от которого ее чуть кондрашка не охватила, зашипела на него Гейл. — Я не хотела бы, чтобы тебя услышали!

— Вы правы, леди, сейчас действительно не время. Лучше-ка двигайте свой зад к окну.

— Что?!

— Э-ээ, пожалуй, я не так выразился… — Разбойник рассеянно почесал лоб. — Нам пора двигать ноги, то есть… побег, вы понимаете меня, мы сейчас будем удирать.

Он разговаривал с ней, как с умалишенной, но она решила не обращать внимания на его тон и не задавать бесполезные вопросы. По крайней мере, сейчас, в этом доме. Вот как только она уберется отсюда…

— Понятно, понятно, — перебила его объяснения Гейл, — но как, скажи мне на милость?! Мне кажется, что прыгать довольно высоко…

— Еще бы, — хмыкнул мальчишка, — третий этаж!

— О-о, ты умеешь считать, — язвительно ввернула Гейл, но тут же осеклась, решив, что с ее стороны это не благодарно, и уже было хотела извиниться, но мальчишка, казалось, не обратил на ее слова никакого внимания.

Высунувшись в окно по пояс, тот начал шарить руками по стене, а потом показал ей веревку.

— Видите, эта веревка, мы спустимся по ней на землю… — Он уже занес одну ногу на подоконник, показывая ей пример, но Гейл схватила его за рубаху.

— Подожди, я не могу уйти вот так, здесь моя подруга и без нее я никуда не пойду!

— Подруга?! — с сомнением переспросил Разбойник. — Дама с рыжими волосами?

— Ты видел ее? — встревожилась Гейл. — Что с ней? Как она?

— С ней все в порядке, в отличие от вас… — Он осекся, словно решил не договаривать, а потом безразличным, скучающим тоном, продолжил он: — Что ж, тогда лезем на крышу.

Сказать это было проще, чем сделать. Ее ослабевшие руки упорно дрожали, так что если бы не Разбойник, втащивший ее за веревку наверх, Гейл просто-напросто бы свалилась.

На крыше их поджидала целая команда. Хватая ее за плечи, одежду и волосы, мальчишки вытянули Гейл на крышу и все вместе, сильно дыша от натуги, некоторое время молчали.

— Какого черта вы полезли наверх, — неожиданно взвился один из мальчишек, — мы же договаривались встретиться внизу?!

— Заткнись, Флинт, — беззлобно осек его Разбойник. — Леди надо в кое-чем убедиться…

Мальчишка пробубнил себе что-то под нос, но Гейл его не расслышала, ибо Разбойник уже схватил ее за руку, и осторожно ведя по шаткой черепице, повел к противоположной стороне дома.

— Но нам не туда, — остановила его она, — Мэг здесь — рядом с моей комнатой…

При этих словах из-под ее ног посыпалась черепица и взмахнув рукой, она чуть было не полетела вниз. Схватившись за каменную трубу, Разбойник дернул ее за подол платья на себя и в сердцах выругался:

— Осторожнее, черт вас раздери!!! Сейчас ваша подруга в другом месте, так что идите за мной и смотрите себе под ноги!

Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди, корсет немилосердно давил на бока и Гейл казалось, что она вот-вот грохнется в обморок, но теперь она послушно шла за своим то ли мучителем, то ли спасителем. Ужас, который она ощутила, очутившись на миг в невесомости, заставил ее прикусить язык. Не будь рядом этого мальчишки, она могла бы хоть тысячу раз махать руками, пытаясь сбалансировать собственное тело, но так бы и не взлетела, разве что вниз…

Добравшись до противоположной от ее комнат стороны, Разбойник знаками показал ей, как надо свесится вниз, чтобы не упасть и шепнув ей, что будет ее держать, приказал посмотреть, что там происходит внизу.

На первые несколько секунд, она определенно потеряла сознание. И лишь значительно позже, преодолевая панику, Гейл осторожно перебирая руками, подвинула свое тело так, чтобы заглянуть в светящееся окно.

Мэг этого стоит, — повторяла она про себя, в который раз напоминая самой себе, что ее подруга влипла в эту историю по ее вине.

Из-за перевернутого состояния, она не сразу сообразила где что, бесполезно обшаривая глазами пространство потолка, но голос Мег, сразу же приковал ее внимание.

— Ты чудовище, Эллиот.

— Кто бы это говорил.

Гейл сжалась, услышав Уйата, но тут же с облегчением поняла, что тот не увидит ее, ибо он сидел в кресле спиной к окну.

— Между нами не было уговора убивать ее! — Мэг яростно швырнула расческу, которой, по-видимому, только что расчесывала свои роскошные волосы и, наконец, вышла на середину комнаты, так что Гейл смогла увидеть ее.

Но при одном взгляде на нее, ее охватил куда больший ужас, чем она испытала только что, балансируя на крае пропасти. Ее подруга, ее Мэг стояла перед Уайтом в одном лишь соблазнительном пеньюаре! Перед Уайтом, который убил ее мужа!!!

— Никто не виноват, что все пошло наперекосяк. — Тем временем отвечал ей Эллиот. — И потом, кто говорит об убийстве? Если тебе так жалко свою подругу, — Эллиот встал с кресла и подойдя к Мэг, провел пальцам по ее щеке, — я могу и не убивать ее… Мы будет жить во грехе, в то время, как она будет моей законной супругой… — его палец спускался с ее щеки к шее, и дальше вниз, пока не очертил окружность груди.

Мэг дернулась и отступила.

— Еще бы, при любом удобном случае ты выбросишь меня в подворотню и будешь наслаждаться шлюхами!

— Мэг, Мэг, Мэг, — покачал он головой, — что ты говоришь?! Послушай себя. Ты отлично знаешь, что я не смогу без своей кошечки. Мне плевать на твою благодетельницу, если ты хочешь, чтобы она жила, Бог с ней, я готов быть ее мужем. Ты же знаешь, мне на нее абсолютно наплевать, ведь я люблю только тебя…

Уайт зашел за спину Мэг и обняв ее за талию, улыбнулся своему отражению в зеркале. Гейл, парализованная услышанным, не верящая своим глазам, смотрела, как его ручищи, поднявшись, смяли груди Мэг и тот зашептал ей что-то на ухо. А она, закусив губу, прикрыла глаза…

— Если бы я знала… — промямлила Мэгган, — знала, что все так случится, я бы не за что…

— Конечно, моя кошечка.

— Я бы никогда… никогда… Как… как никак, в свое время она мне помогла… О, Эл, что нам делать?!

Просунув руки в вырез ее пеньюара, Эллиот резко разорвал его на ней, и расхохотался, когда Мэг вскрикнула.

Большего Гейл выдержать не смогла и стала возвращаться наверх.

— О Боже, Боже, Боже… — чуть ли не завыла она, едва обретя равновесие.

— Спокойно, — сжав ей руку, тихо приказал Разбойник.

— За что?! — всхлипнула Гейл. — Как… — ее голос сорвался, — как она могла?!

— Что произошло?

— Она же моя подруга, понимаешь?! Мы же вместе делили и радость и горе… — из глаз полились слезы, но их не замечала. — Как она могла связаться с ним? Он же чудовище! Убийца! Маньяк! О, Боже…

Неожиданно этот скверный мальчишка прижал ее голову к своему плечу и неловко погладил по спине.

— Успокойтесь. Ради Бога, молчите!

Он сильнее прижал ее голову к своей груди, приглушая непроизвольные рыдания, но Гейл просто не могла остановиться. Новое потрясение вывело ее из состояния оцепенения и теперь неумолимо требовало выхода. Ее организм уже не справлялся со стрессом, и у нее началась самая настоящая истерика.

Комкая грязную ветхую рубашку, Гейл цеплялась за этого незнакомого ей мальчишку, который, казалось, был единственный в этом мире, кто понимал каково ей.

— Расскажите мне, что произошло. — Требовательно, совсем по взрослому велел он ей. — Почему вы оказались здесь?

— Он… — прорыдала Гейл куда-то в его грудь. — Это чудовище… он убил моего мужа…

— …Стэнфорда? — мальчишка прерывисто вздохнул, но Гейл этого не заметила.

— Он убил его, а потом притащил меня сюда, чтобы заставить выйти за него замуж. И Мэг ему в этом помогала! О, Боже, и сейчас она с легкостью согласилась, чтобы меня тоже убили…

— За что? За что? За что?… — стонала Гейл. — Что я ей такого сделала? Что им сделал Джослин?

Ее завывания становились все громче и громче, и Разбойник, выругавшись сквозь зубы, подумал о том, что та парочка, над чьими головами они сейчас находились, вот-вот обратит на них внимание. И тогда всем им не поздоровится…

На кой ляд, он связался с женщиной?!

Не долго думая, он дал леди Стэнфорд пощечину. Ошеломленная, та тут же затихла и схватилась за щеку.

— Так-то лучше. — Пробормотал Разбойник, избегая ее разъяренного взгляда.

Поднявшись с колен, он нерешительно протянул ей руку, опасаясь, что с негодованием отвергнет ее. Но женщина послушно встала и до него донесся ее странно спокойный шепот:

— Я отомщу. Жестоко отомщу им обоим. Они поплатятся за свои злодеяния. Я так этого не оставлю!

И началась сумасшедшая гонка.

Спуститься с крыши оказалось гораздо легче, чем лезть наверх. Предварительно мальчишки во главе с Разбойником забаррикадировали дверь в ее комнату, хотя Гейл все же надеялась, что Уайт до утра не обнаружит ее побега.

Как оказалось, Разбойнику не надо было объяснять, где она намеривалась искать спасения. Гейл вновь не стала задавать ненужных вопросов, полностью положившись на главаря этой странной шайки, и лишь послушно следовала за мальчишками. Тем они задали немалый. Они стремительно бежали, лишь иногда переходя на быстрый шаг, когда достигали темных извилистых закоулков Ист-Энда. Под ногами хлюпала грязь, грязными каплями разлетаясь во все стороны. С наступлением ночи воздух стал плотным от сырости, так что, после часа беспрерывного бега платье Гейл насквозь промокло и отяжелело, еще больше затрудняя движение. Она задыхалась, капли пота, стекая по лбу, застилали глаза…

К тому моменту, когда они достигли Пикадили, Гейл, уже была готова, отдать Богу душу. Легкие ее разрывались, во рту все пересохло, перед глазами стоял красный туман и все же, завидев величественный особняк Джослина, она задумалась о том, что все эти жертвы могли оказаться напрасными, если их побег успели заметить.

— Надо войти с черного хода. — Прохрипела Гейл, отчаянно вглядываясь в темноту. — Только я понятия не имею, где он находится… — растерянно пробормотала она, сообразив, что в доме Джослина за все время их знакомства, она была всего лишь пару раз.

— Я знаю! Пойдемте! — устало взмахнув рукой, сказал Разбойник.

Словно бесшумные тени они заскользили вдоль особняка, пока не добрались до крепкой дубовой двери, запасного входа для прислуги. Мальчишки, что есть сил заколотили в дверь. Им долго не открывали, но, наконец, сердитый голос за дверью, угрожающе воскликнул:

— Кому там неймется в столь поздний час?! Убирайтесь, или я выстрелю из ружья!

— Нет, подожди, — узнав в угрожающем возгласе, голос дворецкого, вскрикнула Гейл. — Это я, Гарднер, леди Стэнфорд!

— Какая леди, черт побери! Убирайтесь! Считаю до трех: раз…

Мальчишки испуганно переглянулись между собой и на всякий случай отошли подальше от двери.

— Ты что же, Гарднер не впустишь меня в дом? — вконец издергавшись, разозлившись, прядя в ярость, вскрикнула Гейл. — Да я прикажу уволить тебя, и ты мигом вылетишь отсюда…

— Два-а-а… — чуть более нерешительно продолжил дворецкий.

— Ну, ты сам напросился! — сжав кулаки закричала она, и пнула, что есть силы ногой по двери. — Ты уволен, болван!

Разбойник схватил ее за локоть и попытался оттащить от возможного выстрела, но она отчаянно вырывалась, ругаясь, на чем свет стоит.

— Как вы докажите мне, что это не обман? — донесся воинственный вопрос из-за двери.

— Ты можешь позвать на помощь всю существующую в доме прислугу, — вмиг успокоившись, ответила она, — и, наконец, впустить меня в дом.

Спустя две минуты, понадобившиеся для того, чтобы отпереть многочисленные засовы, дверь осторожно приоткрылась.

— Не пугайся, Гарднер, — с усмешкой предупредила Гейл, заметив, как тот, испуганно попятился, увидев ее друзей, — со мной мои гости. Проходите, мальчики.

Окинув взглядом столпившуюся за спиной Гарднера группку людей, она тут же начала отдавать распоряжения. Прислуга ошеломленно молчала, оглядывая ее взлохмаченные волосы, мокрую и измятую одежду. Но ей было не до сантиментов, и прикрикнув на особенно раззевавшихся, Гейл наконец добилась того, что ее приказания начали выполняться. И пока ей готовили ванну, разыскивали одежду, а сам Гарднер бежал за констеблем, она уединилась в гостиной с мальчишками.

— У меня нет времени ходить да около, — обратилась она к Разбойнику, — поэтому спрашиваю сразу же. Вы готовы свидетельствовать, что меня, графиню Мейдстон, силой удерживал в неизвестном мне доме?

— Я даже готов подтвердить, что он, угрожая смертью подруги, принуждал вас выйти за него замуж.

— Отлично. — Кивнула она, довольная его ответом. — Ну, раз в общем мы договорились, мне все же хотелось бы полюбопытствовать, как вы обо мне узнали?

Разбойник не стесняясь своей грязной одежды сел прямо на обитый светлой парчой стул и безмятежно вытянул ноги.

— Мне было поручено следить за вами еще в ваш первый приезд в Лондон две недели назад.

— Что? — несказанно удивилась Гейл.

— Ваш муж, леди Стэнфорд, приказал мне проследить за вашими передвижениями, что мы, — он кивнул на своею команду, которая последовала примеру своего предводителя и тоже удобно облюбовала мягкие сиденья, — охотно и выполнили, за соответствующую плату, конечно.

Гейл ошеломленно молчала, пытаясь свыкнуться с мыслью, что Джослин за ней следил. Значит, вот как он узнал, под каким именем и где именно она скрывается!

— В следующий раз, я увидел вас совершенно случайно. — Продолжил Разбойник. — Я тут же попытался доложить о вашем несколько странном прибытии графу, но его дворецкий объяснил мне, что граф по-прежнему в Уотфорде. Я продолжил наблюдать за вами, решив, что, вернувшись, граф опять не проявит себя жмотом… — голос мальчика осекся, но он тут же справился с собой. — Я проследил и за Уайтом, и видел, как он ходил в церковь, правда, не придал этому особого значения…

— Это хорошо, — в задумчивости пробормотала Гейл, — я надеюсь, вы подтвердите это и при констебле… — Она уже было хотела сказать что-то еще, как вдруг поняла, что мальчишка промолчал! И тут Гейл осенило. — За соответствующее вознаграждение, конечно…

— Конечно. — Легко согласился Разбойник. — Мы рады, что прекрасно поняли друг друга.

— Что ж, договорились.

Гейл взялась за ручку двери, намериваясь выйти из комнаты, но что-то ее удержало.

— Мне бы хотелось, чтобы до суда вы оставались здесь. Как-никак, я заплачу вам и хотела бы быть уверенна…

— Мы не против. — Встрял один из мальчишек, подскочив на стуле, и все как по команде, бросили на него сердитые взгляды. — А что я сказал? Разве не так?!

— Так вы согласны или нет? — нетерпеливо перебила начинавшуюся ссору Гейл, опасаясь, что Разбойник может передумать.

— Согласны. — Утвердительно кивнул Разбойник и вдруг язвительно добавил, явно обращаясь не к ней, а к мальчишкам: — Флинт выразил наше всеобщее мнение.

Ее мысли уже лихорадочно заскакали вперед, мысленно она вырабатывала тактику своего поведения с констеблем, представляла, что именно расскажет и о чем умолчит… Но какая-то неясность, какое-то гложущее чувство беспокойства, не оставляло ее в покое, и наконец, уцепившись за имя, она вспомнила:

— Флинт?.. О, Боже, я же не спросила как вас зовут…

— Разбойник, к вашим услугам, миледи. — Отвесив ей шутливый поклон, представился мальчишка, с легкостью подражая заправскому денди. — А это мои друзья — Ник, Голд, а с Флинтом вы уже знакомы.

— Это что шутка? Мне не нужны клички, я хочу знать имена, под какими вас будут представлять в суде…

Разбойник сощурился.

— Так уж вышло, что это наши настоящие имена, миледи.

— Тогда вам придется их изменить! — решительно возразила Гейл. — Черт с ними, пусть будет Ник, Голд и Флин, но ты будешь Роберт![6].

— Я… — протестующее начал Разбойник.

— Отличное имя, — опять вклинился Флинт, — он согласен, миледи.

— Послушай-ка, ты!

— Мне некогда вникать в ваши разногласия, — прервала Гейл наступление Разбойника, — мне надо перед встречей с констеблем привести себя в надлежащий вид, так что решайте, либо вы принимаете мои условия, либо нет…

Разбойник мрачно кивнул.

А Гейл уходя, подумала о том, кем же являются эти мальчишки, и что общего между ними и ее мужем. Откуда оборванцы почерпнули ужимки настоящих джентльменов?.. И откуда это «к вашим услугам»?…

Глава 21

Она рухнула в постель только к шести утра.

Констебль Пэлм, оказался на редкость твердолобым и недоверчивым полицейским. С холодными карими глазками и почти сливающимся с его светлой кожей редкими волосами, он переспрашивал и переспрашивал ее об одном и том же, заставляя нервничать от того, что они напрасно теряют время. Сверив ее показания, с показанием мальчишек он все же распорядился отослать отряд для ареста Уайта и Мегган Телман. Но и прошедшие в ожидании часы, Гейл провела не впустую. Снарядив со специально выделенным констеблем Пэлмом, молодым полицейским надежных людей из прислуги, Гейл отправила их в Уотфорд, с соответствующими распорядительными письмами. Она еще не теряла надежды найти тело Джослина… К тому же, не разрешенными оставались и дела, связанные с фабрикой. Но лишь получив записку о том, что задержание было успешным и преступники препровождены для допроса на Боу-стрит, Гейл поняла, насколько была взвинчена, то и дело нервно, до боли закусывая губы и стискивая руки до синяков. Это лихорадочное состояние на фоне истощения не прошло даром, и она буквально свалилась в обморок, едва достигнув кровати.

Она спала целые сутки, отчего экономка Джослина — сухощавая женщина средних лет, пришла в беспокойство и выразила желание вызвать доктора. Но доктор не потребовался.

Гей проснулась сама. Как ни странно, она не чувствовала себя отдохнувшей. Все тело болело, словно ее сильно избили, а режущий свет заходящего солнца, когда она отдернула гардины и вовсе вызвал головную боль.

Комната, в которую ее определила экономка, Гейл так и не запомнила ее имени, несомненно была хозяйской, одна из дверей вела в покои ее мужа. Но она не стала туда заходить, бросив лишь беглый взгляд на темно-лиловый полог кровати… может быть чуть позже, когда ей не будет так больно осознавать, что сюда ее муж уже никогда не вернется.

Босая, она направилась к противоположной двери, предполагая, что там должна быть гардеробная и не ошиблась. Открыв дверь, она действительно убедилась, что та полна ворохом одежды, картонными коробками из-под шляп, перчаток и стройными рядами многочисленной обуви. В сердце что-то нестерпимо защемило…

Все было именно так, как и говорил Джослин. Она даже вспомнила его холодный издевательский тон, каким он, сообщал ей об этом:

« — Все те роскошные платья, что моя матушка успела заказать тебе до нашей свадьбы, останутся в Лондоне, здесь они тебе не понадобятся!»

И он действительно хранил их здесь, в своем прекрасном особняке, в комнате, предназначенной для его жены, но которая, здесь никогда не жила… И зачем, она вспомнила это?

Сжав в руке юбку платья, Гейл опустилась на колени и разрыдалась.

Этим же вечером она стояла в комнате свиданий, рассеянно перекладывая из рук в руки ридикюль, ожидая, когда полицейские приведут к ней Мегган.

На нее снизошло удивительно спокойствие. Она не испытывала ничего, ни радость от осознания того, что виновные наказаны, ни горечь от предательства. Лишь спокойное безразличие.

Лязгнул засов, и она обернулась, успев заметить, как один из полицейских грубо толкнул застывшую на пороге Мег, но Гейл на это никак не отреагировала. Их оставили наедине, предупредив, что у них не более пятнадцати минут, но дверь так и не закрыли, так что их дверного проема Гейл могла видеть конвой, состоявших из двух полицейских.

Мег прислонилась к стене и, скрестив на груди руки, безразлично уставилась на маленькое зарешеченное оконце под потолком.

— Зачем ты пришла? — наконец не выдержав молчания, глухо спросила она.

Гейл пожала плечами. Она и сама неоднократно задавалась этим вопросом.

— Сама не знаю. Может посмотреть на твое лживое лицо…

— Ну что ж, посмотрела, а теперь убирайся! — взвизгнула Мег, неожиданно теряя напускное спокойствие. Ее бледное лицо пошло красными пятнами. — Уходи, слышишь! Видеть тебя не могу!

— Ну, еще бы, ты бы предпочла оплакивать меня, стоя у гроба, а не смотреть правде в глаза, не так ли?

— Дрянь!

Гейл стиснула в руках ридикюль, но заставила свои губы сложится в ироничную ухмылку:

— За что ты так ненавидишь меня, Мэг? Что я тебе такого сделала?

— А тебе не понятно? Ну конечно, ты вечно не видишь дальше своего аристократичного носа! Куда уж тебе снизойти до нужд таких безродных, как я!

— По-моему, ты меня с кем-то перепутала. Я сроду не принадлежала к аристократическому классу, и уж чем-чем, но снобизмом никогда не отличалась… Так в чем же дело, Мэг?

Но та отвернула свое разъяренное лицо и замкнулась в упрямом молчании. Бесплодно прождав ответа несколько минут, Гейл поняла, что больше ничего от нее не добьется.

— Прощай… — прошептала она, скорее обращаясь к той прежней Мэг, которую, как ей казалось, она знала, чем к этой безумной фурией, ставшей преступницей и зашагала к выходу.

Она сама не знала, зачем сюда пришла, на что надеялась… На чудо, что все это не более чем недоразумение? Ошибка?.. Ей было нестерпимо больно от потери Джослина, но в придачу к нему потерять и лучшую подругу? Кто же у нее остался?.. Пустой особняк, который никогда был ей и не нужен? Сомнительный титул — вдовствующей графини?..

— Ты всегда видела, только то, что хотела… — донеслись ей вдогонку слова, и Гейл остановилась, но так и не решила обернуться. — Ты никогда не знала, что такое жить в деревне, когда вместо пола под ногами студеная земля, рядом блеет корова, а по ногам ползают цыплята. Да ты представить не можешь, что за теплую ночь, ты готова переспать с кем угодно, только бы твои ноги не стыли! Ты не знаешь, каково это помогать рожать женщине, которая орет от боли, а ты сама ничегошеньки об этом не знаешь, а потом у нее рождается мертвый младенец, и в этом обвиняют тебя!!!

Гейл в гневе обернулась:

— Но не я сделала с тобой это!

— Не ты? Так подобные тебе! Я то думала, что моя жизнь изменится, что потом будет все по-другому. У меня наконец-то появятся деньги, и тогда уж я никогда не вернусь к прежней жизни. А что получилось? Я вновь была не более чем служанкой. На те жалкие гроши, что ты давала мне, я едва могла купить себе приличное платье, а на то, чтобы отложить на черный день и речи не шло. Произойти что угодно — найди тебя муж, умри ты или заболей, и я вновь осталась бы ни с чем! А Эллиот… — лицо Мэг исказила гримаса боли, — он дарил мне драгоценности. Пусть мелочь, но он водил меня в рестораны, дарил платья, кружева… Он… он подарил мне надежду на лучшее, что все еще может наладиться… Никто еще так не обращался со мной. Никто не видел во мне женщину, в которую можно влюбится, которую можно уважать…

— Не понимаю, — прервала ее излияния Гейл, — ты лжешь самой себе или устраиваешь этот концерт лично для меня?

— Что?

— Я видела тебя с ним в ночь побега. Не надо лгать — какое уважение, когда ты боялась, что он предпочтет тебя любой шлюхе…

— Это ты виновата, что заупрямилась! — вновь завизжала Мэгг. — Так ли тебе нужна была эта чертова фабрика, это ателье и пансион? Это же для тебя не более чем игрушки, но нет, ты заупрямилась, ты встала на дыбы, и напрочь отказала нам в нашем счастье. А потом еще твой муж. Я сразу же поняла, что он обо всем догадывается. Но мы не хотели никого убивать. Ты сама напросилась. Поперлась на эту фабрику, так что бедняге Элиоту ничего не оставалась, как избавится от свидетеля…

— Ты сумасшедшая…

— О да, конечно, я сошла с ума только из-за того, что хотела быть уверенной в завтрашнем дне. Такая малость, но тебе было жалко дать мне и это. Я ненавижу тебя и тебе подобных, слышишь?!

— Да простит тебя Господь.

— Лицемерка! — Мэгг вдруг истерично рассмеялась. — Паршивая лицемерка. Да я бы с радостью убила тебя и твоего мужа, а она… ха-ха-ха… да простит тебя Господь… да твоего засранца мужа надо было убить еще два года назад… подумаешь, сноб какой, побрезговал служанкой!

Гейл зябко обхватила себя руками. Нет, она больше не будет слушать. Мег точно повредилась в рассудке.

— Прощай…

— Да, да, убирайся! И не смей приходить на мои похороны, идиотка!

Выйдя из камеры, Гейл несколько раз глубоко вздохнула, опасаясь, как бы не грохнутся в обморок на глазах у конвоя, но нет, через пару секунд, минутная слабость прошла, и она прямиком направилась к констеблю.

— Что ей грозит? — без предисловий, спросила она, отмахиваясь от любезного приглашения, присесть.

— Прошу прощения, миледи, не совсем понял вас?

— Какое наказание грозит мисс Телман?

— Полагаю, хмм… — неловко откашлялся констебль Пэлм, — полагаю, если вина мисс Телман будет доказана, в чем я нисколько не сомневаюсь, ее ждет повешение, как и мистера Уайта…

— А нельзя ли смягчить приговор… для мисс Телман? Я что-то слышала о ссылке в колонии…

Констебль мгновенно побагровел, вперив в нее свой суровый взгляд, словно бы начал подозревать о сговоре, и сухо ответил:

— Это как будет угодно судье, графиня.

— Как его имя? — тем же тоном, поинтересовалась она, и получив ответ, с достоинством раскланялась.

Она успела вернуться домой к ужину. Голова раскалывалась, перед глазами то и дело маячила безобразная сцена, произошедшая в камере, а на душе было так мерзко, словно она в действительности была виновата во всем том, в чем ее обвиняла Мэгган.

Ей не хотелось никого видеть. Запереться в своей комнате, принять ванну и рухнуть в постель… но в холле ее уже караулила экономка.

— Миледи? Вам чем-нибудь помочь? — заметно оживилась та при ее появлении.

— Нет, спасибо, миссис…миссис… — Гейл покраснела, осознав, что так и не удосужилась, спросить имя экономки.

— Миссис Кросби, миледи. — Нисколько не обидевшись, подсказала пожилая женщина и суетливо начала расстегивать пуговички на ее однобортном рединготе.

— Да, да, миссис Кросби, простите, голова совсем не соображает… — Промямлила Гейл, чувствуя себя совсем скверно от этих маленьких ручек, что так проворно расстегивали пуговицы на ее одежде. — Я хотела спросить, о мальчиках…

— Молодые люди уже ужинают, — неожиданно поджав губы, ответила экономка и скорее утвердительно, чем вопросительно поинтересовалась: — Вас проводить в столовую?

У Гейл не был сил придумывать причину отказа и поэтому она покорно согласилась:

— Да, пожалуйста…

Отдав прислуге верхнюю одежду и перчатки, Гейл последовала за экономкой, которая словно ураган неслась впереди нее, и гадала, чем вызвано ее неудовольствие. Только этого ей не хватало. Сначала Джослин, потом Мэг, все эти расследования, сбор доказательств, необходимость рассказать о смерти сына матери… И почему на нее свалилось все сразу?..

Остановившись, вернее окаменев возле дверей малой столовой, миссис Кросби грозно посмотрела вглубь комнаты, явно отказываясь идти дальше. Гейл вздохнула и прошла мимо экономки.

За небольшим, рассчитанным всего лишь на десять персон столом, застланным белоснежной скатертью, уставленной хрусталем, фарфором и серебром, при свете десятка свечей в золоченых подсвечниках, напротив друг друга, расположилась банда чумазых чертенят, во главе с их невозмутимым предводителем.

Разбойник, хмуро уставившись куда-то в пустоту, сидел, скрючившись на стуле. Его неподвижность резким диссонансом выделялась на фоне образовавшегося вертепа. Сидевший рядом с ним Голд, шумно долизывал остатки подливы на тарелке, не обращая внимания на свои отросшие волосы, которые вместе с подливой лезли к нему в рот. Ник и Флинт, одновременно потянувшись руками за последним куском бекона, схватили его, и начали тянуть, каждый сам на себя. Более цепкий Ник, оторвав себе большую часть, свалилась с добычей под стол, но тут же поднялся, побыстрее затолкал в широко разинутый рот бекон, и начал громко чавкать. Нисколько не огорчившись, Флинт лишь смачно облизал свои жирные пальцы, и вытер их об белоснежную скатерть. При этом один из хрустальных бокалов опрокинулся и покатившись по столу, оставляя за собой багровые следы от вина, свалился на пол и вдребезги разбился.

— Дьявол и преисподняя! — всего лишь сказал он.

Голд, покончив с подливой, последовал примеру друга — то есть протер свое чумазое лицо скатертью и проворчал:

— На твоем месте я был бы поосторожнее, кто знает, сколько стоила эта штука.

Мельком взглянув на миссис Кросби, Гейл поняла, что та находиться на грани сердечного приступа.

— Добрый вечер! — спокойно произнесла она, и с самым невозмутимым видом устремилась к столу.

Мальчишки, услышав ее голос, мгновенно прекратили свою деятельность и виновато покосились на разбившийся хрусталь. Ник, отвесил смачный подзатыльник Флинту. А Разбойник, перебив вопль Флинта, тут же произнес, выдавливая из себя жалкую улыбку:

— Простите его мэм, он не нарочно.

— Да, да, мэм, это… — начал Флинт, но пара пинков под столом, заставили его опустить глаза долу и промямлить, — это вышло совершенно случайно.

— Ничего страшного, — уверила их Гейл, опасаясь, как бы на ее глазах не началась потасовка. — И миссис Кросби, — обратилась она к остолбеневшей экономке, — попросите кого-нибудь обслужить нас за столом, будьте добры.

Женщина покачнулась, словно ее ударили.

— Но мэм…

— Вы же видите, что еды не хватает, — перебила ее Гейл, — вы же не хотите, чтобы мои гости подумали, что в этом доме живут скупердяи?

Миссис Кросби не сказав более не единого слова, ушла. Но в столовой по-прежнему висела прямо-таки ощутимая тишина. Выбрав самое чистое место за столом, до которого еще не успели дотянутся жадные руки голодающих, Гейл с шумом отодвинула стул и взвизгнула от неожиданности, когда тот рухнул на пол, из-за отвадившейся совершенно неожиданнейшим образом массивной ноги.

— Я же говорил, что не прокатит! — раздался шепот Голда, которого моментально ударили под дых, от чего последнее слово, он произнес девчачьим голосом похожим на икоту.

С сомнением оглядев массивный дубовый стул — просто удивительно, как можно было его сломать этим на вид хлюпким созданиям, — Гейл осторожно отодвинула соседний и лишь убедившись, что все ножки целы, уселась на выбранном месте.

Наложив себе горошку и остывшего пюре, Гейл невозмутимо принялась за пищу, и прожевав первую порцию, напрямую спросила:

— Ну, в чем дело? Почему вы затихли?

После напряженного молчания, и красноречивого отвода глаз, ответить решил Разбойник:

— Вы же видите, что нам здесь не место. Мы хотим уйти!

— Это ты хочешь уйти, — взвился неугомонный Флинт, — лично мне здесь нравится! Тепло, обильно и хорошо кормят, удобная постель… — перечислял достоинства ее дома Флинт.

— Это неважно! — раздраженно сказал, словно отрезал Разбойник. — Мы уходим, потому что все это не для нас!

Но Флинт не унимался:

— Да почему мы должны все делать, как ты этого хочешь?! Подумаешь, стул нечаянно сломали. Что ей, жалко? Вон у нее сколько таких. Скажите же ему, Ник, Голд! Вам же тоже здесь нравится!

Но Ник, словно не слыша, увлеченно что-то дожевывал, а Голд лишь молча кивнул, не отрывая взгляда от тарелки.

— Предатели! — скривив презрительно губы, Разбойник резко встал из стола.

Гейл впервые повнимательнее пригляделась к нему. В отличие от своих друзей, он видимо воспользовался ванной, и сейчас поражал блеском белокурых волос, которые мягкими прядями падали на его лицо. Мальчик был невероятно хорош собой, и если бы не старая, повранная, грязная одежда, с успехом мог сойти за сына благородного дворянина. В отличие например от Голда, у которого была простоватая физиономия и крестьянский нос картошкой. А Ник и Флинт поражали такой грязнотой, что черты лица было трудно разобрать.

Гейл была настолько изумлена изменениями, произошедшими в Разбойнике, что не сразу сообразила, что тот уже подходит к двери.

— Стой! — остановила его Гейл и кивнула обратно на стул. — Сядь! А теперь спокойно, без всяких эмоций объясни мне все по порядку.

— Да неужели вы сами не понимаете? Ваши слуги следят за нами каждую минуту, опасаясь, что мы в любой момент, можем что-нибудь стащить. А тот хлыщ, что прислуживал за столом, сказал, что он отказывается прислуживать свиньям, что его помощь нам не нужна, мы и так все загадили! — в отчаянии, Разбойник резким жестом, указал на жирные пятна, расплывшиеся по скатерти. — Это место не для таких, как мы! Мы лишь все портим!

— Ты что Разбойник, забыл наш уговор? — гневно процедила Гейл и так стукнула ладонью по столу, что у мальчишек глаза на пол лица вылезли. — Ты решил нарушить свое слово? Тебя напугал какой-то хлыщ и ты тут же поджав хвост, решил сбежать?

Флинт захихикал.

Желваки на лице Разбойника заходили ходунами и он в гневе сжал кулаки:

— Это не так!

— А как? Как тогда все это понимать?!

— Я хотел, чтобы было как лучше для вас… да посмотрите вы на этих уродцев, посмотрите что они наделали…

Когда Гейл беспечно отмахнулась от сломанного стула и устрашающего беспорядка в столовой, Разбойник беспомощно простонал:

— Вы что не видите — они же грязные!

— И что же мешает им принять ванну?

— Думаете, я их не уговаривал?

Гейл обратила свой деланно-гневный взор на притихший мальчишек.

— Что ж, они вправе выбирать, что для них важнее — чистота, тепло, вкусная еда или… или жизнь на улице. Ты же, Разбойник, не пренебрег ванной, как я погляжу, так почему же ты должен уходить?

— Э-э, пожалуй, я пошел в свою комнату, — вставая из-за стола, подал голос Флинт, — там меня как раз ждет ванна… Ничего, что вода остыла со вчерашней ночи, я так даже больше люблю…

— Прекрати паясничать, — взревел Разбойник и Флинт застыл на месте.

— Чего…я не того, не паясничаю, я правда, вот и Ник, с Голдом тоже собирались, да ребята?

— Вот видишь, — невозмутимо продолжила Гейл, наблюдая, как мальчишки неохотно вылезают из-за стола, — все легко уладилось, так что не надо устраивать концертов.

— Это всего лишь ванна, но вы посмотрите, что они сделали с вашей столовой…

— Ну, — Гейл пожала плечами, — это они от не знания… правил. Со временем они научатся… Голд, дорогой, пожалуйста, положи вилку обратно на стол.

— Вилку? Какую вилку?

— Ту что у тебя за пазухой, да, да, с этими острыми зубцами.

Разбойник простонал.

— Да мне просто стало любопытно, — начал оправдываться Голд, — что это за штука…

— Все ко мне! Живо! — словно раненный бык, вновь взревел Разбойник. И когда порядком струхнувшие мальчишки подошли к нему, он лично ощупал каждого, вытаскивая то из штанин, то из-за пазухи, то из рукавов — серебряные ложки, ножи, вилки, держатели для салфеток и прочее добро, вываливая награбленное на стол.

— Все вон! Немедленно! Я остаюсь здесь один и мне плевать, что станет с вашими жалкими душонками!

— Разбойник! Мы по привычке… — Ник осекся.

Флинт поняв, что от Разбойника помощи не дождешься, подбежал к Гейл и плюхнулся на колени:

— Мэм, простите нас, мы больше не будем! Вспомните, мэм, мы спасли вас от смерти. Что стоит этот поступок по сравнению с этим грехом?..

Гейл рассмеялась:

— Фигляры! Разбойник, не надо ломать комедию, с меня на сегодня достаточно. Не забудь пожалуйста, вытащить из своего рукава ложки и я надеюсь, что подобных инцидентов больше не повторится… Я говорю первый и последний раз — если вы хотите здесь остаться, ведите себя соответственно, и тогда я позабочусь, чтобы вы больше не нуждались… А сейчас, джентльмены, вас всех ждет ванна.

Глава 22

В доме что-то грохнуло. Гул стоял такой, что можно было подумать, упал, по крайней мере, книжный шкаф, но, зная мальчишек, Гейл не сомневалась — одним шкафом дело не ограничилось. Последующая тишина стала почти ощутимой. Она явственно представила, как при этом грохоте миссис Кросби тревожно вытянула свою шею и выпучив от страха глаза ждет «продолжения», как прислуга на кухне перестала начищать серебро, которое уже в сотый раз перекочевывает из спален мальчишек обратно на кухню, затем в столовую, и вновь упорно рассовывается в укромных местечках их спален — в складках простыней, матрасах, ящиках столов, в углах между стенами и мебелью. Никакие уговоры, угрозы надрать уши, выгнать из дома и мрачный надзор не помогали Гейл избавить мальчишек от старых привычек. Но «продолжения» не последовало, то ли на место происшествия уже прибежала миссис Кросби, то ли мальчишки решили удрать на улицу от греха подальше.

Одно хорошо — они не предпринимали ни одной попытки сбежать по-настоящему. Каждый раз, наблюдая из окна за их прогулками по саду, Гейл тревожились о том, что в один прекрасный момент им надоедят условности и те немногие правила, что им упорно пытались вдолбить в горячие головы она сама и стойкая миссис Кросби, они пошлют к черту ее саму и этот дом, и скроются. Вместе с ее вилками, ножами и хрусталем. С них станется. Но то ли городские ночи стали холодными, то ли прислуга исправно лишала мальчишек «добычи», но те и не думали сбегать надолго, неизменно возвращаясь, если не к обеду, так к ужину.

Гейл просто не могла представить, что делала бы, как жила бы дальше… без них. Без извечно шума, крика, который заставлял ее раздражаться, хмуриться, кричать и… чувствовать себя живой, не ходячей куклой без оболочки. Человеком, способным хотя бы на такие эмоции. Но даже и от этих эмоций, она порой уставала. Вот как сейчас…

Она поежилась, поджала под себя ноги и укутала пледом приоткрывшиеся плечи. В огромной библиотеке в это время года было прохладно. Огромный пылающий камин не успевал обогревать помещение, так что она приказала прислуге принести сюда шотландский плед и устроившись на кушетке поудобнее, чуть ли не с головой закрылась этим шерстяным одеялом. Библиотека была единственным оазисом спокойствия в этом доме. Мальчишки, прямо-таки физически не переносили одного вида книг, за которые их грозились усадить в ближайшем будущем. Поэтому-то здесь можно было спокойно все обдумать. И кое-что вспомнить…

Не далее как два года назад, именно на этой самой кушетке, по крайней мере, Гейл казалась, что это была именно та самая кушетка, она впервые познакомилась со страстью Джослина. Со страстью, от которой разжижаются мозги, страдает сердце и полыхает все тело. Боже, как же она тогда захотела его!

Она как сейчас помнила тот его взгляд. Внешне беспристрастный, когда он пытался издевательски оценить прелести ее тела, но где-то глубоко внутри выдающий его волнение и смятение. Именно это не позволило ей сразу же осознать ситуацию, и она сидела перед ним, как глупая корова, хлопая глазами, и позволяла ощупывать взглядом ее открытую грудь. Его слова лишь подтолкнули ее к неправильным выводам:

— У вас красивое тело. Куда красивее вашего лица. Хотите стать моей любовницей?

Будь она опытнее, мудрее, он бы не сбил ее так легко с толку. Тогда же, как послушная марионетка она дала ему пощечину. Если бы только она поняла, что он просто испуган своими чувствами к ней, все могло обернуться по-другому. Не было бы этой поспешной унизительной женитьбы, того мрачного месяца в Мейдстон-хаусе, их обоюдной ненависти…

О Боже, как давно все это было! И как глупо! А сейчас два года спустя она сидит на той же самой кушетке, и думает, о том, как сказать матери о смерти ее сына…

Поначалу она малодушно собиралась препоручить это посыльному, затем попыталась написать письмо, но все выходило не то. Куча скомканной бумаги, на которой слова сострадания казались насмешливыми, а посыльный, человеком, не умеющем правильно подобрать выражения…

С констеблем Пылмом она договорилась держать смерть Джослина в тайне, так что в газетах об этом было ни слова. Но долго так продолжаться не могло, тем более что наследнику и приемнику титула уже давно пора приступать к своим правам и обязательствам. Она понятия не имела, что это за человек, но пребывание в уже «чужом» доме, казалось ей почти что преступлением.

Ничего, как только приедет Виктория, которую она ожидала со дня на день из Бата, она тут же отправится к своим родителям в Хэмпшир. Старый, старомодный, скучный Хэмпшир. Там ей будет хорошо. Никаких воспоминаний.

Гейл уже провела несколько подготовительных разговоров с Разбойником. И хотя тот не подозревал об истинной цели ее вопросов, не отрицал, что его абсолютно ничего не держит в Лондоне, и очень даже любит сельские просторы.

Гейл подтянула затекшие колени к подбородку и зарылась в плед носом. Нет, одной ей с ними не справится. Ее родители просто сойдут с ума от такого «прибавления», соседи начнут разводить догадки и сплетни. Мальчишки совершенно не управляемы. Ей стоит нанять какого-нибудь строгого гувернера… или двух. Иначе, если у старой миссис Чедвик в который раз пропадут ее очки, которые она всегда оставляет где-нибудь по рассеянности, в этом окажется виноват Разбойник, Ник, Флинт или Голд, а то и все вместе разом.

Где-то в отдалении послышался слоновий топот, и ее мысли, которые должны были вот-вот прервать очередной проказой, лихорадочно заметались.

Но как ей сказать обо всем Виктории? КАК? Как посмотреть той в глаза и выдержать ужас матери, потерявшей сына?

— Ге-е-е-ейл!

О Боже, она бы каждый час возносила ему благодарственные молебны, если бы у нее было для свекрови утешение — ребенок Джослина, его плоть и кровь. Она так надеялась, так молилась — о сыне, о дочке, у которых были бы глаза отца, улыбка отца, смех отца…

— Ге-е-ейл! Ге-е-ейл!

Но Бог не хотел ее благодарностей, сегодня, как по часам, у нее началось ежемесячное кровотечение. Излишнее подтверждение того, что Бог отвернулся от нее.

— Ге-е-е-йл! — в библиотеку ураганом ворвались Ник и Голд.

Гейл вздрогнула от их визга, и томик «Паломничества Чайльд-Гарольда» угрюмого Байрона, который она взяла для виду, грохнулся на пол.

Сделав несколько кругов вокруг ее кушетки, и умудрившись не свалить чайный столик, Николас, остановившись на безопасном расстоянии от Голда — то есть за спиной у Гейл, прокричал ей чуть ли не в самое ухо:

— К дому подъехал какой-то экипаж!

— К тебе кто-то пожаловал! — дернувшись в левую сторону поддакнул Голд, явно намериваясь схватить Ника, но тот ловко увернулся.

— Женщина? — поинтересовалась Гейл, с тяжелым вздохом стягивая с себя плед и понимая, что настал ее час расплаты — это наверняка была Виктория.

— Не знаем! — ответил Голд, и, схватив ее за локти, ловко толкнул в сторону Ника, который, приняв весь ее груз на себя, чуть ли не упал на спину.

— Прекратите, черт побери! — закричала Гейл, в тайне ужасаясь собственной грубости и некомпетентности — какой пример она подает мальчишкам, сквернословя? — Немедленно, остановитесь!

— Как только открылась дверь, мы сами за тобой побежали… — начал оправдываться Ник, едва сдерживая на своей физиономии улыбку.

— Я очень надеюсь, — строгим тоном обратилась к ним Гейл, — что до моего возвращения, вы сохраните библиотеку в прежнем виде! И вот еще что, ведите себя тихо, если я услышу малейший шум, я лично пинками выкину вас из этого дома… Мне предстоит очень тяжелый разговор…

— Ага! — перебил ее предупреждения Голд и бесцеремонно подтолкнул к двери.

— Не беспокойся! Все будет в порядке…— Вторил ему Ник, но глаза у этого дьяволенка оставались хитрыми-хитрыми.

Гейл возвела глаза к потолку. К концу недели эти демоны разрушат весь дом до основания, и что она тогда скажет его новому владельцу?! Извините?..

Она нервически затянула потуже поясок на пеньюаре и подумала о том, что ей, пожалуй, все же стоило пойти переодеться. Вдруг это не Виктория? А неизвестный ей наследник или еще хуже, какая-нибудь знакомая Джослина, решившая навестить его?

От нерешительности ее избавила тишина, столь несвойственная дому за последнее время. Это как-то настораживало… Слуги, словно вымерли, а ведь по здравым размышлениям, если к ней пожаловал гость, то кто-то должен был предупредить ее об этом.

Немного подумав, Гейл решила направиться в малую гостиную, расположенную ближе всех к холлу. Когда-то, Джослин впервые, вместе с другими гостями принимал ее у себя в доме, именно в этой гостиной. Она, как сейчас, помнила, любопытно рыскающих девиц Вендалл, самоуверенно-раскованную, ослепительную Селину, загадочного Энтони, и веселящегося Джослина…

О, Боже, Боже, Боже! За что ты наделил человека воспоминаниями? В этот доме каждый угол напоминал ей о Джосе…

Чем быстрее она расскажет все Виктории, тем быстрее она сможет уехать отсюда. Может быть даже сегодня… И ей не придется очередную ночь лежать в холодной, королевских размеров кровати и думать о соседней спальне…

Решительно войдя в гостиную, Гейл недоуменно огляделась. Та была пуста.

Неужели мальчишки просто пошутили? Ну, и сорванцы! Она как следует с ними разберется… Но может быть гость уже уехал?

Развернувшись, она неожиданно со всего размаху на кого-то налетела. Столкнувшись с неизвестным, она чуть ли не упала, так что ему пришлось поддержать ее за локоть. Вскрикнув от неожиданности и испуга, Гейл вскинула голову вверх, и остолбенела…

— Милостивый Боже…

Силы мгновенно оставили ее, и она бы тут же рухнула, не поддержи ее этот осунувшийся, со следами лихорадки и ужасного измождения человек. Он был подобен смерти. Бледный, с безумными глазами, под которых чернели провалы. Он был сам смерть. Потому что это был Джослин. Ее убиенный муж.

Этот ангел преисподней, неожиданно крепко прижал ее к своему телу, так что у нее затрещали кости и она стала неистово отклоняться. Не потому что боялась. Нет. Она боялась выпустить из поля зрения его лицо и понять, что ей всего лишь показалось.

— Ты… — всхлипывала она. — Ты…

— Жива… — шептали его лихорадочные губы, а руки крепко-крепко припечатывали ее к своему телу. — Я нашел тебя…

Ее рассудок мутился, перед глазами плясали какие-то полупрозрачные круги и она часто-часто моргала, пытаясь не упускать его из виду. Ее руки цепко вцепились в лацканы его сюртука, так что даже если бы он и захотел исчезнуть, она бы ему не позволила.

— Я сошла с ума? — бормотала Гейл и лихорадочно покрывала поцелуями любой попадавшийся участок его тела — щеки, шею, подбородок, плечи, лацканы сюртука… Слезы, потоком полились из глаз, но она их не замечала.

Каждой клеткой своего тела она впитывала его контуры. Пальцами, губами, глазами ощупывала, убеждаясь, что это правда и он жив! Жив! ЖИВ! Невредимый, живой, настоящий!

Слезы, рыдания, всхлипывания, бессвязные слова — ей казалось, что именно сейчас, сию минуту, она должна рассказать ему все, как она страдала, как любит, иначе в любой миг он может так же бесследно исчезнуть, испариться и она упустит возможность…

— О, Джослин! Я сейчас все скажу. Все, все, все скажу. Я думала, ты погиб. Умер. Мне было так плохо! Я как только вспоминала, как себя вела, какой была дурой… Идиоткой. Прости меня. Я больше никогда… — Он прерывал каждое ее слово поцелуем. Заглушал признания пальцами, которые дотрагивались до ее говорящих губ, словно бы не веря, что вот она, рядом с ним — живая и невредимая. И плачет от счастья. И говорит глупости. И что нос у нее покраснел, а глаза, как у кролика. — Знаешь, мне абсолютно все равно, если ты меня не любишь, правда-правда. Я буду рада, если мы просто останемся друзьями. Но молчать, нет, молчать я не могу. Я скажу: я так тебя люблю! Невыносимо. Лучше самой умереть, чем жить и знать, что я тебя больше не увижу. Это так больно…

О, неужели все это ей не грезится? И вот он стоит перед ней, целует ее и она ощущает, как лихорадочно горит его тело, как дрожат его руки, а лоб вспотел…

— Я очень-очень-очень тебя люблю! — Сжимая горстями ткань сюртука, горячо шептала Гейл, уворачиваясь от его пальцев, которые мешали сказать ей самое главное. — И если хочешь, я даже тебя оставлю, дам тебе немедленный развод, без всяких скандалов и деления наследства. Хочешь? Ты только скажи…

Он вдруг рухнул у ее ног. Словно подкошенный, пораженный громом. Она лишь глухо вскрикнула, не сумев удержать его и кинулась на пол, перетянув его голову к себе на колени. Он стал еще бледнее. Не дышал. Казалось, он умер. Снова. Еще раз.

Ее нечеловеческий вой огласил весь дом. Зарыдав, она подумала, что сейчас у нее разорвется сердце. Она этого больше не выдержит.

— Любимый, ну, пожалуйста, не умирай… Только не сейчас…Мне надо тебе еще столько сказать, Джослин!

— Что здесь происходит?!

Вокруг нее засуетились люди. Размытие пятна, не лица. Она никого не узнавала, не различала — где женщина, где мужчина, где ребенок. С десяток рук подняли ее с пола и понесли тело Джослина, за которым она последовала не раздумывая. Уложив его на кровать, ей позволили вновь приблизится к нему, и она вцепилась в его руку, прижав ее к своей груди и смотрела, смотрела, смотрела на его лицо… пока не уловила слабое дыхание.

Рассудок вернулся к ней. Нет, он не умер. Всего лишь потерял сознание.

— Скоро прибудет доктор, миссис Стэнфорд. — Сказала ей миссис Кросби. — Давайте разденем графа, ему должно быть удобно. Он сильно изможден.

Заглянув в глаза экономки, и не увидев в них страха, лишь озабоченность состоянием хозяина, Гейл, как сомнамбула встала с кровати.

Общими усилиями стянув с ног графа грязные сапоги, они принялись расстегивать на нем одежду. Сюртук еще не успел пропитаться кровью, чего нельзя было сказать о жилете, черное пятно на сером фоне уже успело достигнуть размеров чайного блюдца. Гейл лихорадочно расстегнула жилет и глухо простонала, увидев рубашку, прямо-таки алевшую от крови.

Разве при таких ранах живут? Разве от таких не умирают?..

Стоило ей добраться до его голой груди и увидеть толстый слой алых бинтов, и кровь стекающую вниз по животу, размазанную по коже, как она больше не выдержала и все же потеряла сознание.

Открыв глаза, она недоуменно моргнула. Перед ней стояла Виктория и прижав палец к губам, подавала знаки, приказывая ей выйти из комнаты. Бесшумно последовав за свекровью, Гейл обернулась, кинув обеспокоенный взгляд на Джослина, который по-прежнему спал, и скривилась, ибо шея от многочасового сидения на кресле немилосердно затекла. Но ничто, никакие неудобства в мире, не могли ее заставить не ночевать в его комнате. После злополучного обморока, из-за которого приглашенной доктор был вынужден заниматься сразу же двумя больными, прошла уже неделя. Но до сих пор Гейл неотлучно — днем и ночью находилась возле постели мужа, который по большей части спал, а если просыпался, то ненадолго.

Тихонько прикрыв за собой дверь, Гейл широко зевнула и поинтересовалась:

— Что случилось?

Виктория вот уже несколько дней, как вернулась из Бата. Правда, ее отношение к состоянию сына очень уязвило Гейл. Преспокойно поцеловав того в лоб и пробормотав, что-то вроде того, что он в хороших руках, она отправилась в свои апартаменты и больше из них не показывалась. Вот так-то вот! Ни слез, ни истерик, не беспокойства.

Виктория отступила на шаг и указала на зеркало.

— Вот это!

Не понимая, что та имеет в виду, Гейл шагнула ближе, но так ничего и не увидела.

— Ничего не понимаю… — пробурчала она и вопросительно уставилась на свекровь.

— Вот именно, что не понимаешь! А раз ты не можешь увидеть это сама, мой долг, как хорошей матери, помочь тебе разобраться.

Гейл еле сдержалась, чтобы насмешливо не пройтись на счет «хорошей матери», но все же промолчала.

— Видит Бог, я не хотела вмешиваться. Как бы мне не хотелось окружить сына заботой и вниманием, я все же смогла сообразить, что вы оба так настрадались, что никто другой вам больше и не нужен. Но так больше нельзя, Гейл. Ты только взгляни на себя. — Виктория взяла ее за подбородок и заставила Гейл взглянуть на свое отражение в зеркале. — В кого ты себя превратила? Пугало, и то симпатичнее будет. Разве тебе хочется, чтобы после пробуждения мой сын увидел эти всклоченные сальные волосы, темные круги под глазами и эту мятую тряпку, вместо платья?..

— Он еще так слаб…

— О Господи, какая ерунда! Да вы со своим доктором так часто пичкайте его снотворным, что неудивительно, что он только и делает, что спит!

— Да откуда вы знаете, как обстоят дела?!

— Не смотря на то, что я не сижу у изголовья больного, я все же интересуюсь его состоянием у доктора и Дженнингса. Послушай меня, Гейл. Довольно! Остановись! Джос сильный мужчина. Он не умирает…

Гейл задумалась. Да, конечно, она понимала, что Виктория права, но трудно пересилить собственное беспокойство. Сейчас, когда Джос слаб, еще можно обманывать себя и находить оправдания своему поведению. Но стоит ему очнуться и потребовать, чтобы она выполнила свои клятвы, то, что тогда?.. Если Джос напомнит ей об обещании покинуть его, разве от горя у нее не разорвется сердце?..

Виктории-то легко. Она не жила неделями с мыслью о том, что Джос умер. Ей легко поверить в его выздоровление, ведь она не видела, как в него стреляли, и в каком виде, тот пришел к ней. Смерть и то краше будет. А эта ужасная рана…

— Гейл, — еще более настойчивее сказала Виктория, — приди в себя!

Что ж, эта ситуация не могла продолжаться вечно. Она ведь отнюдь не трусиха! И не будет сознательно оттягивать конец, зная при этом, что занимается самообманом. Пора-пора расставлять все точки над «и». Но конечно, не в таком виде. Уж в этом-то Виктория права. О-о, она мудрая женщина. И инстинктивно угадала все.

Все эти дни, она так переживала из-за состояния Джослина, что была неспособна и думать об отдыхе. И как итог, в зеркале отражалось словно бы чужое, одутловатое, оплывшее лицо, с впавшими глазницами, потрескавшимся губами и ужасными, отвратительными волосами. И вот это страшилище и будет решать свою дальнейшую судьбу?

Гейл лихорадочно дернула за ленту звонка, вызывая прислугу и уже полчаса спустя, наслаждалась обжигающей ванной, наносила на губы мед, чтобы избавиться от сухости, намыливала волосы и нещадно терла жесткой мочалкой тело. Виктория, поняв, что ее замысел удался, удалилась «досыпать», ведь она встала в несусветную рань — пять часов утра!

Высушить волосы оказалось не так-то быстро, как Гейл на то рассчитывала, зато она успела в мельчайших деталях продумать свой гардероб.

Она надела розовое. Воздушный, легкий розовый шелк, украшенный лишь белыми гофрированными блондами[7] по вырезу платья, полностью открывавшим плечи. Гейл знала, что этот цвет придаст ее лицу несуществующий румянец, слишком смелый вырез для домашнего платья отвлечет внимание Джослина от ее запавших глаз, а запах розовой воды, прогонит запах лекарств и спертого воздуха. Уж если он и отвергнет ее, то по крайней мере не будет жалеть…

Джос нахмурившись, наблюдал за бесшумными движениями жены.

Недосказанность, да что там, нелепость, так и витала в воздухе.

Этим утром он считал себя самым счастливым человеком на земле. То, о чем он беспрерывно молил Бога все эти недели, сбылось. Тогда, за те недели, он был готов отдать за то желание все что угодно. А в итоге получил все за бесплатно. Ну, не радоваться ли ему? Его жена рядом, живая и здоровая. Этим утром он впервые не почувствовал тяжелого дурмана, от которого хотелось лишь одного — спать, спать и спать. Он даже с аппетитом поел, неслыханная роскошь за эти недели, когда он даже вкуса пищи не ощущал. Что там, он почувствовал себя окрепшим настолько, что сам, без чьей-либо помощи дошел до ванной комнаты и чуть ли не целый час наслаждался горячей благоухающей ванной. При этом швы на ране не разошлись, кровь не текла, и казалось, что наконец-то его дела пошли на поправку. Чего еще желать? Его враги повержены, справедливость восторжествовала. Все вокруг оказывали ему повышенное внимание и заботу. Все было бы хорошо, просто замечательно, если бы не одно «НО».

Джослин не закрыл глаза, когда Гейл мимолетно скользнула по нему взглядом, видимо желая убедится, что он все еще спит. Специально. Чтобы в который раз увидеть, этот непонятный, серьезный взгляд. Неужели все, что он помнит, ему всего лишь пригрезилось?..

— Привет, — ее губы тронула натянутая улыбка. — Ты уже давно не спишь?

Ему хотелось протянуть к ней руку и увлечь к себе на кровать. Поцеловать в эти сомкнутые губы, а потом поговорить по душам. Ему хотелось рассказать ей, что он чувствовал в те дни, когда думал, что потерял ее. Прижать к себе крепко-крепко и никогда больше не отпускать от себя дальше, чем на шаг. Чтобы чувствовать, как она дышит, как смеется, зевает, ест…

— Я только что проснулся, — вместо этого зачем-то солгал он. Ведь он не спал, когда она только-только вошла к нему в комнату, и осторожно прикрыв за собой дверь, начала бесшумно прибирать лекарства на прикроватном столике. За нее это мог сделать Дженкинс, горничные, но она почему-то предпочла все делать сама…

— Как ты себя чувствуешь? — задала она уже привычный ему вопрос.

— Великолепно. — Джос откинул одеяло и обнаженный встал перед ней во весь рост. Он ожидал чего угодно, что она покраснеет, убежит или вдруг начнет беспокоиться о том, что она слишком резко встал, простудится, ну, в крайнем случае, отведет взгляд. Но не того, что она начнет спокойно разглядывать все его тело. Именно, что СПОКОЙНО!

Резко повернувшись, предоставляя ей возможность хладнокровно оценивать его голые ягодицы, он сдернул с кресла стеганный халат и накинул его на себя. Нет, его терпение лопнуло!

Лишь только он отвернулся, как из ее ослабевших рук выпало полотенце, и Гейл схватилась за лоб, который неожиданно вспотел. Однако стоило взбешенному Джослину повернуться к ней лицом, как на ее лицо вновь застыло скучающее выражение. Она знала, что своим спокойствием выводит его из себя. Но так было лучше.

— Не пора ли нам наконец поговорить?.. — язвительно вопросил Джослин, и скрестил руки на груди.

— Да, конечно. Мы все в доме просто умираем от любопытства и гадаем, как же тебе удалось выжить?

Джос опешил. Он никак не ожидал, что она начнет именно с этого. Сейчас его интересовало не прошлое, нет, его интересовало настоящее.

— Выжить?.. — переспросил он и надолго замолчал, решая про себя, стоит ли сейчас продолжать эту тему, или сразу же приступить к другой. — …На самом деле все просто, но я усматриваю в этом провидение Господа, ибо здесь слишком много «если»… — Он опять замолчал, а потом решительно продолжил: — Как только я разузнал, что ты скрываешься в Уотфорде, я тут же послала Энтони письмо, в котором сообщил, что собираюсь навестить этот чудесный городок. Мне думалось, что тебе будет приятно увидеть старых друзей, тем более что об их женитьбе ты уже узнала.

— Так ты и это знал? Установил за мной слежку?

Джослин кивнул, но решил не развивать эту щекотливую тему и продолжил рассказ:

— Когда наш общий знакомый совершил свой роковой выстрел, я вполне готов был умереть, мне даже кажется, что я действительно умер… Но как бы то ни было, через некоторое время я очнулся от ужасающей боли и увидел перед собой лицо Тони. Они с Селиной как раз подъехали к твоему пансиону, где добряк Дженкинс рассказал ему о последних событиях и тот, как верный друг ринулся на помощь, сумев отвоевать меня из лап охранников, которые уже были готовы отвезти меня на кладбище… Два дня я пролежал в бреду, лишь на секунды приходя в сознание, а на третий, присоединился к Энтони, который уже облазил весь Уотфорд в поисках тебя. Мы вместе обыскали все трущобы, мы подняли на ноги всю полицию, оповестили газеты, но тебя и след и простыл… Был один момент, страшный момент… когда в церковном пруду нашли утопленницу… у нее были светлые волосы, и я подумал, что это ты. — Джос серьезно, так серьезно посмотрел на нее, что Гейл испугалась. Она видела в его глазах свое собственное безумие, которое охватило ее, когда она поняла, что он умер. Вселенская пустота и отчаяние. — Но у нее было голубое платье… а потом ее опознала жена священника… В общем, мы продолжили поиски. Вскоре мы перестали ограничиваться пределами Уотфорда, мы исследовали каждую милю, каждый дюйм, мы проверяли все слухи… пока мне в голову не пришла последняя мысль, за которую я уцепился, как утопающий за соломинку, поехать в Лондон. Я не знал, правильно ли я поступаю или нет. Жива ли ты еще, или лежишь в какой-нибудь канаве, а я хожу вокруг да около, и не замечаю. Я не нашел ни одной зацепке в Уотфорде, но все же еще существовала вероятность того, что ты можешь быть там. Поэтому я оставил Энтони продолжать поиски, а сам направился сюда. Я не знал с чего начать. Первым делом я кинулся к Алисии, но только напугал ее своим видом, потом мне пришла в голову мысль, зайти сюда…

— И ты нашел меня… — Гейл опустила голову, бессмысленно разглядывая свои судорожно сцепленные руки. Она слишком хорошо представляла себе его отчаяние. — Я рада, безумно рада, что ты нашел меня… — Прошептала она.

— Тогда почему?

— Что, почему?

— Почему ты ведешь себя так, словно всего лишь исполняешь свой долг? Что случилось, Гейл? — Он подошел к ней и нежно сжал ее плечи. — Неужели мне все почудилось?

— Что именно?..

Он резко отпустил ее и рассеяно взъерошил свои волосы.

— Что с тобой?! Тогда ты говорила, что любишь меня. Сильно любишь, тогда я видел, что это не притворство, но стоило мне начать выздоравливать, как ты словно заледенела…

— Я не понимаю тебя, Джослин…

— А что тут непонятного? Казалось бы, чего еще можно желать — ты жива, мы наконец-то вместе…

— И что?

— Ты ведь любишь меня, сама так говорила!

— Люблю.

— Так в чем же дело?! Почему мы не можем быть счастливы? Почему за этот день ты ни разу не улыбнулась мне… Мне кажется, влюбленная женщина ведет себя совсем не так.

Гейл пристально посмотрела на него.

— Я боюсь, Джослин. Раньше мне казалось, будь ты жив, и все остальное будет не важным, не существенным. Но оказалось, не так. Я боюсь. Сможем ли быть счастливы вместе?.. Может быть первое время, да, но что будет потом? Я полюбила тебя сразу, пусть не с первого взгляда, так со второго, когда ты подошел ко мне на балу у Морстонов. Тогда я подумала, вот этот мужчина напрочь лишен предрассудков. Он способен увидеть в невзрачной внешности человеческую душу. Ты был единственным из всей толпы, кто заметил меня. Я была очарована, я жила нашими остротами, я представляла себе так много… — Она невесело улыбнулась: — Сейчас то я понимаю, что вела себя как глупая романтическая дурочка. И что ты был, остаешься и будешь тщеславным павлином. Как бы ты не игнорировал мнение общества, ты все же так и не смог смирится, что твоей женой станет не мифическая красавица, которой будут восхищаться все и вся, а неприметная, неизвестная мышка… Не надо, — взмахнула Гейл рукой, предупреждая его возражения, — я все понимаю. Ты бы мог смирится с нашей женитьбой, будь я эксцентричной особой, пользующейся популярностью в свете. Но большей насмешки над собой, как вынужденная женитьба из-за приличий, трудно представить, не так ли? И ты возненавидел меня, а потом я тебя… Но все изменилось. Неожиданно, оказалось, что я стала той самой эксцентричной особой, которая может выкрасть драгоценности, скрыться на несколько лет, а потом восстать, как Феникс из пепла под другим именем… В тебе вновь возник интерес, который бы столь же быстро потух, если бы не Эллиот. Ты думал, что потерял меня, и нафантазировал много такого, чего нет и в помине. Уже через месяц ты начнешь тяготиться моей любовью, придумывать отговорки, почему задержался в своей мужском клубе и с честными глазами, утверждать, что мне просто показалось, что ты непозволительно долго беседовал с некой прелестной мисс Х…

Он не дал ей договорить, одним шагом приблизившись к ней и впившись ей в рот жарким поцелуем. Вдавливая ладонь в ее затылок, он не позволял ей увернуться.

— А разве это, я тоже придумал себе? — оторвавшись от ее распухших губ, спросил он.

— Ты всегда был страстным человеком…

— Как и ты, моя прелесть. — Джос неожиданно притянул ее руку к себе и поцеловал ладонь. — Какая же ты дуреха, Гейл. Нет, не вырывайся, дай досказать. Большей глупости, чем сейчас, я еще никогда не слышал. Может в этом виновато время — встреть я тебя лет пять назад, я бы даже не удосужился вспомнить твое имя, — не знаю, может дело в том, что я, наконец, понял, что мне нужно. Как бы то ни было, едва увидев тебя, я сразу был очарован твоим нахальством. Да, да, ничем иным, как нахальством. О, в тебе ключом била жизнь, ты была готова взорваться от любопытства, гнева, радости, от страсти. Ты все делала исключительно от сердца. В то время как я уже позабыл, что такое сильное чувство. Мною уже давно и прочно овладел сплин[8] и я беспокойно маялся от скуки. И вот появляешься ты, и я уже с нетерпением ждал каждой новой встречи. А потом, испугался. Я то думал, что вновь вернулся на старую колею, нашел новое увлечение, ведь нечто похожее было у меня и Сел, и с Аглаей Темплетон, и с Мелани… Да не вырывайся, черт побери. Я всего лишь хочу тебе объяснить. Ни с одной из них, я не чувствовал, что вот-вот готов сорваться и послать к черту свои принципы. И я сорвался. Правда, я был слишком глуп, чтобы понять, что ты для меня. Мужчине в тридцать лет нелегко избавиться от старых привычек. Я наделал глупостей. Но ты, моя милая, заставила меня понять истину. Я так негодовал из-за потери своей свободы, но стоило мне получить ее, как я заскучал. Все женщины стали для меня на одно лицо, игра в карты быстро прискучила. Я, мыслимое дело, занялся обустройством Мейдстон-хауса, хотя порой мне хотелось разрушить его до основания, ведь в этом замке произошло слишком много бед… Теперь ты его не узнаешь, — он горько ухмыльнулся ей куда-то в волосы, — если конечно захочешь когда-нибудь навестить это место. Я маялся от скуки, бросаясь то в одно дело, то в другое, но нигде не находил того, что мне нужно — вкуса радости, азарта, нетерпения. Пока вновь не встретил тебя. Признаюсь, первой мыслью, было наказать тебя, преподать урок — мыслимое ли дело, переспать с собственным мужем, и так и не узнать его?! Я был взбешен, гадал, сколько у тебя было любовников, но стоило мне только дотронуться до тебя… А потом ты опять скрылась, но я уже поклялся не отпускать тебя. Я установил за тобой слежку, я затаился, в глубине души мечтая, что ты сама придешь ко мне… Но ты конечно же ничего подобного не сделала, и тогда я сам приехал к тебе. Я уже тогда, до того случая с Элиотом, знал, что нам суждено быть вместе… — Он поцеловал ее в лоб. — Я влюблен, как школьник, Гейл. Я хочу наших общих детей. Жить с тобой бок о бок столетие, умереть в один день, поправлять плед на твоих коленях, когда ты станешь старой и безобразной…

— Я и сейчас не красавица.

Он энергично кивнул.

— Безусловно, не буду этого отрицать. Ведь влюбленность не делает человека глупцом. Ай, — вскрикнул он, когда она не шуточно, ткнула его в бок локтем, — ты забываешь о моих ранах!

— Мог бы по крайней мере для вида возразить!

— И не подумаю, а иначе мое признание в вечной любви превратиться в пускание слюней и ты тут же заподозришь меня в подвохе. Ты отнюдь не роковая красавица, давно не молода, за твоими плечами сомнительное прошлое, стой, — рассмеялся он, когда она вновь начала вырываться, — но я люблю тебя именно такой, какая ты есть! С твоими веснушками, с твоим необузданным гневом, с твоими скоропалительными выводами… Я люблю тебя всю, — он слегка отстранился и, заглянув его глаза, серьезно добавил: — даже не смотря на то, что ты не веришь в наше счастье…

— Глупый, если бы я не верила, стала бы я ночами дежурить у твоей постели и стоять с тобой сейчас и выслушивать весь этот бред о том, что я не красива?

Он долго-долго смотрел на нее, словно впитывая в себя контуры ее исхудавшего от волнений лица, заново знакомясь с гипнотическим воздействием этих колдовских глаз, узнавая лукавую улыбку, красивый разлет бровей и эти уже родные ему веснушки…

Отныне и навсегда все это сокровище принадлежало ему и только ему!

Джос улыбнулся…

Эпилог

Несколько лет спустя…

В небольшом празднично убранном зале, рассчитанным всего лишь на пятьдесят человек, стоял легкий гул. В этом шуме не было и ноты чего-то тревожного, лишь только отголоски искреннего смеха, радостного восклицания, и тихой приятной музыки — приглашенные музыканты, словно бы пробовали свои силы, не решаясь заиграть громче, настойчивее.

И Виктория наслаждалась всем этим, а также приятным зрелищем, которое она с удовольствием наблюдала, — в этот момент вдовствующая графиня достала подаренные ей изящные часики, украшенные искрящимися бриллиантами, — вот уже час. Затем она вновь обвела взглядом залу, задерживаясь на лицах любимых ею людей.

Со скрытым любопытством она рассматривала свою невестку, пытаясь по ее виду угадать, какой же сюрприз та приготовила ей в подарок. И вновь в который раз, подумала, что воистину, пути любви неисповедимы. Ибо кто знал, что ее излюбленный сын когда-то повстречает дочь Эммы, женится на ней, а потом со всей страстью, унаследованной от отца, влюбится в эту девчонку?

Она с самого начала полюбила ее за дерзость, ну и что греха таить, за то нескрываемое обожание, которое каждый раз светилось на ее лице, стоило ей увидеть ее сына — ну, какой матери не приятно? Лучшей пары просто невозможно представить.

Ее отвлек громкий, почти вульгарный смех Ника, который на вытянутых руках держал хохочущую двухлетнюю Джиневру Ричфилд, дочь Энтони и Селины. Ник периодически подбрасывал прелестную черноволосую малышку в воздух, отчего та приходила в неописуемых восторг. Уже через мгновение к веселящейся парочке подошла Алисия и что то строго выговорив юному оболтусу, поспешила унести любимое чадо к маме и папе. Джиневра, обернувшись, через плечо бабули посылала своему кавалеру воздушные поцелуи — проказница уже научилась понимать, что чудо, как хороша.

Чета Ричфилдов стояла в противоположном конце залы, поэтому Виктория видела их неясно, словно в легкой дымке — все-таки возраст брал свое и зрение у нее было совсем не то, что в молодости. Но ее это не обременяло, ибо она и без того знала, что именно сейчас последует.

Этот непрошибаемый сфинкс, лорд Ричфилд возьмет на руки свою не в меру разбушевавшуюся дочь, которая наградит его звонким слюнявым поцелуем, и прихватив с собой красавицу жену, незаметно удалится, якобы для того, чтобы уложить девочку спать. Но он будет отсутствовать слишком долго, чтобы все поверила в то, что он занимался только лишь этим. Правда, у него всегда был невозмутимый вид, но его с ног до головы выдавала собственная жена, она неизменно по возращении покрывалась румянцем, да и ее внешний вид был далек от безупречного. И епископу понятно, чем они занимались!

Но Виктория хитро улыбнулась: все понимали, но мало кто догадывался, что Энтони проделывает это специально. Подобным образом он демонстрировал всему обществу, а особенно ретивым поклонникам жены, что та бесконечно и преданно любит его, и только его! И что немаловажно, он отвечает ей тем же. Очевидным доказательством чего служил вновь округлившийся живот Селины.

Эти оба тоже были отличной парой, что многим казалось странным, слишком уж оба, были упрямы и самолюбивы. Но все же им удавалось как-то ладить друг с другом, чем не очередное доказательство, странностей любви?..

Едва парочка скрылась, как Виктория вновь принялась отыскивать любимые лица. Вон в правом углу, Флинт что-то шепчет на ухо Эдварду Стэнфорду младшему. Малыш подходит к Голду и протянув ручку, требует показать ему новые часы, которые Джос подарил тому за прилежную учебу. Но стоило Голду поддаться уговорам и отдать постреленышу подарок, как тот уже со всех ног несется к Флинту и с заговорщеским видом протягивает ему добычу. Флинт делает «нос» Голду и заливисто хохочет. Ясное дело, опять на что-то поспорили.

— Бабушка! — отвлекая ее от лицезрения проказ внуков, позвал Роберт, и элегантно склонившись, поцеловал руку. — Почему в столь праздничный день ты стоишь одна?

— Я вовсе не одна, мой дорогой. Вокруг меня почти пятьдесят гостей.

— Но посмотри, все они стоял небольшими группами, или хотя бы вдвоем, — он кивнул в сторону родителей, — а ты, виновница торжества, одна.

— Ладно, открою тебе маленький секрет: я просто устала слушать бесконечные поздравления. У меня минута покоя.

Разбойник окинул пожилую леди снисходительным взглядом.

— Но позвольте, миледи, вам еще рано на покой!

Виктория обреченно вздохнула:

— Милый мальчик, мне уже как-никак пятьдесят пять лет.

— Боже мой, неужели так много! — Разбойник шутливо округлил глаза. — Теперь я даже сомневаюсь, хорошая ли эта идея…

— Какая идея? — мгновенно загорелась Виктория, предчувствуя, что из этого мальчишки можно вытащить кое-какие секреты. — Ро-о-оберт? — просительно протянула она.

— О-о, теперь даже не знаю, а выдержит ли ваше сердце…

— Да в чем дело, черт побери!

— Бабушка! — Роберт не выдержал и рассмеялся, хотя негодник сам научил ее «выражаться». — Как не прилично, как никак вам уже пятьдесят пять лет, а ведете себя… — он вновь расхохотался, — ну прямо, как девчонка!

— Что за веселье? — подошел к смеющейся паре Ник.

— Этот разбойник доводит меня до белого каления! — пожаловалась Виктория.

— О, и как же это ему удается? — тут же заинтересовался дьяволенок.

— Ничего особенного, — деланно отмахнулся Разбойник, — я всего лишь упомянул о сюрпризе, который Гейл готовил бабушке.

— Ну и что это за сюрприз? — немедленно потребовала ответа Виктория. Что-что, а любопытство было ее главным пороком.

— Вы слишком любопытны миледи, — съехидничал Ник, — лучше бы поинтересовались, как у Гейл идут дела с приютом в Утфорде.

— Ну и как? — неохотно спросила графиня.

— Совсем неплохо, я даже бы сказал, что они с Джосом подумывают о расширении. Не далее, как вчера, граф самолично заявил мне, что на следующей же неделе, они с Гейл отдают нас в приют вместе с Эдвардом младшим. Якобы те фокусы, которым мы научили беднягу Эдварда…

— Какой позор…, — фыркнула Виктория, но не успела развить свою мысль до конца, ибо внезапно музыка прекратилась, голоса приглашенных затихли, а массивные входные двери начали медленно распахиваться.

На пороге стояла пара — мужчина и женщина. Виктория слегка нахмурилась и чуть подалась вперед, пытаясь разглядеть, кто бы это мог быть. Но лишь после того, как пара двинулась вперед, поняла.

Это были родители Гейл. Это была Эмма! Эмма — подруга ее детства и юности! Подруга, у которой она украла жениха в день ее свадьбы, и вместо нее вышла за того замуж. Подруга, поклявшаяся никогда в жизни не разговаривать с ней. И которая, даже на свадьбе своей дочери с ее сыном, не сказала ей «здравствуй»…

По мере того, как пара приближалась к ней, ее сердце стучало все громче и громче. Виктория беспомощно взглянула на Гейл и словно в тумане увидела ее счастливую, ободряющую улыбку. Ее невестка прижалась к мужу, который, подхватив на руки сына, нежно обнял ее за талию. Счастливая пара, которой когда-то была и она, вместе со своим мужем. Видел бы их сейчас Эдвард…

Графиня заставила себя перевести взгляд на прибывших и бремя вины вновь охватило ее. Она так виновата перед Эмми…

Но тут она совершенно отчетливо увидела, что Эмма, всегда такая серьезная и строгая Эмма, улыбается ей. Ей, не кому-нибудь, а именно ей — Виктории, и произносит:

— С днем рождения, Вик!

Примечания

1

В те времена были как летние зонты, предохраняющие кожу дам от солнца — изготовлявшиеся обычно из светлого шелка на белой подкладке, так и дождевые — из темной хлопчатобумажной ткани.

(обратно)

2

Тальма — разновидность манто для вечеров и балов, сделанное обычно из светлого бархата или стеганного узорчатого шелка.

(обратно)

3

Известный в Лондоне отель на улице Пикадили.

(обратно)

4

Луддист — так называли приверженца движения луддитов (разрушителей машин). Это движение возникло в 1811г., названное так, по имени подмастерья Неда Лудда, работающего в городе Лестере.

(обратно)

5

fluff (англ.) — пушинка

(обратно)

6

Robber (англ.) — дословно переводится, как Разбойник.

(обратно)

7

Дорогие кружева.

(обратно)

8

Сплин — тоска.

(обратно)

Оглавление

Часть I

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Часть II

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Эпилог . . . . . . . . .