«Единственная моя»

Время роз

В дреме заснеженной окована холодом Роза, как мертвая, голову клонит. Но время цветенья наступит – и молодость Трепетной радостью душу наполнит.  Так боль и страданье скрываем со страхом От ненавидящих взглядов нечаянных, И только любовь, как невинная птаха, Открыто летает в поступках отчаянных.  Лишь гнев отвести – и все будет возможно. Душою измученной жаждуя страстно, Любовь на двоих разделить будет можно, Как роза, она и свежа, и прекрасна.  Я, может, не та, кому сердце отдал ты, И мне бы другого любить было надо. Но мы принимаем от жизни те карты, В которые будем играть без возврата.  И стало вдруг сердце твое молчаливо, Оно, как и роза, весну поджидает. Лишь хлынет любовь к нему сладостным ливнем - Оно расцветает, оно оживает...

Джойс Джексон[1]

Глава 1

Ситуация складывалась абсурдная. Майлз Уорвик просто отказывался верить, что его сводный брат Дэмиен, граф Уорвик, барон Миддлхэм мог оказаться подлецом и устроить такую встречу.

Курьер прибыл в Брайтуайт Холл в половине первого с приглашением, которое гласило:

«Сэр, почту за честь принять вас в Девонсуике в три часа пополудни 6 ноября (сегодня) или в иное удобное для вас время.

С уважением Э. Девоншир.»

Майлз решил, что «Э» не кто иной, как Эмили, дочь лорда Девоншира, – прелестное белокурое создание с прескверным нравом. Майлз начал ухаживать за ней несколько лет назад, как раз перед тем, как она со своей старшей сестрой, которую он едва мог припомнить, отправилась на континент. Время от времени в Англию доходили слухи, что за златокудрой Эмили ухаживает такой-то граф, герцог или барон. Что ж, она, вне всякого сомнения, хороша, но Майлзу было жаль того беднягу, который попадется в сети этой прелестной маленькой стервы. Потом из-за границы поползли слухи о вопиющем нарушении приличий старшей из девиц. А еще позднее стали судачить о рождении внебрачного ребенка.

Какой скандал!

Но куда более скандальным был тот факт, что она предпочла оставить ребенка, а не сплавить его в какую-нибудь крестьянскую семью. Впрочем, едва ли это удивило бы свет после всех приплывавших через Ла-Манш щокирующе-грязных историй о старшей дочери Девонширов, то якобы пляшущей с цыганами в Румынии, то разгуливающей по трущобам Сингапура без компаньонки Поговаривали даже о том, что она будто бы отдалась в руки азиатского татуировщика.

Женщина с татуировкой. Ну мыслимо ли это? Позор.

Но Майлз всегда слушал сплетни в пол-уха. Во-первых, он почти не был знаком со старшей дочерью, а во-вторых, он и сам зачастую являлся мишенью для подобной клеветы. С ранней юности он возненавидел то чопорно-самодовольное выражение, которое сплетники приклеивают на свои высокомерные физиономии, распространяя, как правило, лживые слухи, всегда передавая их пониженными на октаву голосами, поскольку это добавляет драматизма. Будучи восьмилетним мальчиком он столько раз слышал, как чернят имя матери, что его начинало тошнить, едва он входил в комнату с чужими людьми. Ему и сейчас было слегка не по себе. В три часа Майлз вошел в теплую, хорошо освещенную галерею Девонсуика и сделал неприятное открытие. «Э. Девоншир» означало отнюдь не Эмили Девоншир. Приглашение прислал ее отец Эверетт, хитрый, как лис, и скользкий, как змея. Лорд Девоншир сразу же проводил его в свой кабинет. Стены помещения были отделаны высокими панелями красного дерева и гобеленами двенадцатого столетия, изображающими рыцарей в доспехах, выручающих из беды бледных дев. Без сомнения, они стоили целое состояние, равно как и другие старинные вещицы, украшающие комнату. Майлз начал подсчитывать в уме, во сколько бы оценили эти сокровища его «друзья», промышляющие на рынке антикварных товаров. Затем напомнил себе, что эти впустую растраченные дни остались позади. Этот визит к «Эмили» – его первая уступка прошлому за последние месяцы. Вот уже два года он всеми силами пытается привести в порядок свою жизнь.

Оставить свое грязное прошлое там, где ему и надлежит остаться, – в том же самом прошлом. Разумеется, образцом добропорядочности ему никогда не стать. Респектабельность – чересчур тяжкое бремя, и совершенно очевидно, он к нему не готов. Но он делает все, что может. Вся беда заключается в том, что время уходит, а ему позарез нужны деньги. Возможно, именно поэтому Майлз ответил на это идиотское приглашение приехать в Девонсуик. В глубине души он надеялся, что Эмили Девоншир изменилась в лучшую сторону и решила вновь заполучить его. Майлз даже подумал, что на этот раз не станет так сильно упираться. Приданое девчонки, несомненно, стоит целого состояния, и тогда было бы чем заткнуть рты кредиторам...

Если бы только дело обстояло именно так.

Майлз окинул взглядом лорда Девоншира, который сидел в кресле у камина. Старик сделал ему предложение, от которого глупо отказываться, учитывая его крайне затруднительное финансовое положение. Но жениться на шлюхе только для того, чтобы прибрать к рукам ее приданое? Боже милостивый. До чего он докатился!

– Как я уже сказал... – Девоншир прочистил горло и откинулся на спинку кресла. Его мясистые пальцы нетерпеливо барабанили по подлокотнику. – Не секрет, что репутация Оливии пострадала.

«Это, – подумал Майлз, – еще мягко говоря».

– Но девушка не без достоинств. С тех пор как умерла жена и мое здоровье ухудшилось до такого прискорбного состояния, Оливия весьма успешно управляется с делами в Девонсуик Холл. До своего довольно продолжительного пребывания на континенте она вполне грамотно вела хозяйство – у нее математический склад ума. Да, в самом Деле. Правда, нельзя сказать, что такое качество приветствуется в моем кругу, но учитывая ее другие недостатки... – Он выпятил губы в раздумье. – Как бы это сказать?

Майлз прищурился, безуспешно пытаясь вспомнить Оливию Девоншир. Их пути тогда едва пересеклись.

– Моя дочь отнюдь не красавица, хотя и не безобразна, – поспешил добавить Девоншир. – Просто... ну... непримечательна. Короче говоря, такой человек, как вы, счел бы мою старшую дочь более чем подходящей партией.

– Подходящей, за исключением ее ошибки?

«Ошибка» Оливии Девоншир дала выход ярости где-то на расстоянии. Морщинистое лицо лорда Девоншира было непроницаемым.

Майлз медленно поднялся. Жара в темной комнате была удушающей, голова гудела. Тепличные цветы, украшавшие несколько столов, и их упоительный аромат, смешиваясь с видом прозрачной кожи лорда Девоншира, вызывали нежелательные позывы в животе Майлза. Он подумал о том, что пожалуй, стоит распахнуть окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Но это будет дурным тоном. И кроме того, когда игрок не уверен в своих картах, а ставка – его жизнь и средства существования, он не спешит раскрываться.

Сунув руки в карманы, Майлз сосредоточился на своем отражении в окне, наблюдая, как его губы растягиваются в сардонической улыбке, столь характерной для Уорвиков. Пусть он не унаследовал ни денег, ни земли отца – графа Уорвика, но он стал наследником внешности и темперамента Джозефа.

Не оборачиваясь к хозяину, Майлз спросил:

– А скажите, ваша милость, что именно вы имели в виду под «таким человеком, как я»?

Кресло скрипнуло. Майлз наблюдал за отражением лорда Девоншира в стекле, когда старик подошел к нему сзади.

– Майлз... – Девоншир улыбнулся, понимая, что называя своего собеседника так, выказывает явное неуважение. – Вы человек без титула. Без наследства. Простите мою откровенность, но, строго говоря, вы являетесь незаконнорожденным отпрыском графа Уорвика и его парижской любовницы. У вас не было ничего до тех пор, пока ваш сводный брат Дэмиен не передал вам родовое имение Уорвиков, и то лишь благодаря тому факту, что он с семьей вскоре перебирается в Америку. Вам нечего предложить порядочной, благовоспитанной девушке, и тем не менее вы явно надеетесь возобновить ухаживание за моей дорогой невинной Эмили.

Майлз ответил на отраженный взгляд Девоншира холодной, непроницаемой улыбкой и невольно поднял бровь. У него чесался язык сказать этому старому кретину, что «ухаживание» не совсем то, что у него на уме, и что его «дорогая» Эмили отнюдь не невинна.

– Всем известно, что Брайтуайт Холл пришел в полный упадок. Известно также, что вы безуспешно пытаетесь возродить те старые, явно отработанные рудники, от которых ваш брат отказался как от безнадежного предприятия. Не говоря уже о ваших карточных долгах в Лондоне и Париже. Поговаривают, что вы имеете пагубную склонность к азартным играм и не упускаете случая наведаться в игорный притон, когда выпадает возможность. Ваш долг неуклонно растет, а ваш кредит, говорят, полностью закрыт. Вы больше не можете выплачивать жалованье, и только за последнюю неделю трое из ваших слуг сбежали от вас.

Майлз медленно повернулся к Девонширу. Рот старика скривился в злой усмешке.

– Если вы женитесь на моей дочери, приданое будет достаточно большим, чтобы покрыть все ваши долги и помочь вам продержаться в течение последующих нескольких лет. Если, конечно, вы будете разумно распоряжаться им.

– Могу я спросить, почему вы так спешите избавиться от девчонки?

Девоншир пожал плечами.

– Расчет. Видите ли, моя младшая дочь Эмили привлекла внимание маркиза де Клари. Мы оба понимаем, что такой человек, как он, не потерпит и намека на скандал. Будет очень неприятно, если ошибка Оливии каким-то образом повлияет на мнение де Клари об Эмили.

– Таким образом, выдав замуж Оливию, вам удастся прикрыть семейный позор?

– Именно. И кроме того, девчонке нужен муж. Вы живое доказательство того, что может случиться с ребенком, который растет без отца.

Майлз с трудом поборол в себе непреодолимое желание ударить кулаком по бледной, потной физиономии Девоншира.

– У меня был отец, – напомнил он старику, – иначе я бы здесь сейчас не стоял. Возможно, вы просто имели в виду законного отца. Что, в таком случае, я едва ли могу оспаривать.

Девоншир отошел и снова плюхнулся в кресло.

– Должен вам сказать, что Оливия своевольна и темпераментна. Несмотря на свою оплошность, она остается ужасно гордой и упрямой. Из нее мог бы получиться отличный сын, если б ей посчастливилось родиться мужчиной.

Он взял со стола серебряный колокольчик и позвонил. Тут же в дверях появилась горничная в черном форменном платье с белым накрахмаленным фартуком.

– Где Оливия? – поинтересовался старик.

– Она на прогулке, сэр. Должна вернуться с минуты на минуту.

Девоншир тут же отослал ее небрежным взмахом руки.

– Не имеет значения. Это может подождать, лучше немедленно приступить к обсуждению дела.

Майлз обошел стол.

– Не думаю, что нам есть что обсуждать, – заявил он. Девоншир молча уставился на него.

– Я никоим образом не заинтересован в вашем предложении, милорд. Да, я нуждаюсь в деньгах, но не настолько, чтобы жениться на женщине, которую я даже не знаю, да еще возложить на себя ответственность за воспитание ее внебрачного ребенка.

Он направился к двери.

– Подумайте над моим предложением, – сказал ему вдогонку Девоншир.

– Тут и думать не о чем. – Майлз остановился и оглянулся. – Шлюха она и есть шлюха.

Голос его звучал язвительно.

– А ублюдок он и есть ублюдок, да? – Глаза Девоншира сузились. – Чье бы имя не носил ублюдок, это не меняет того факта, что он был рожден вне брака.

Майлз резко и неприязненно кивнул и покинул комнату.

Лучше поскорее уйти, пока дело не приняло еще более гнусный оборот.

* * *

Детский плач, ворвавшийся в галерею из ближайшей комнаты, пригвоздил его к месту. Затем в дверях появилась Эмили Девоншир. Она раздраженно нахмурила свое хорошенькое личико, и резко потребовала:

– Ради Бога, Гертруда, сделай что-нибудь с этим ужасным шумом. У меня от него жуткая головная боль!

– Я делаю, что могу, мисс Эмили. Боюсь, маленький Брайан хочет спать.

– Так позаботься о том, чтобы он уснул. Разгневанно фыркнув, Эмили обернулась. Ее голубые глаза расширились при виде Майлза.

– Так, так, – произнес он. – Наконец-то мы снова встретились.

– Зачем ты сюда явился? – удивленно спросила девушка.

– Я предполагал увидеть тебя. Но у твоего папаши другие планы.

Эмили осторожно взглянула на служанку, которая подхватила упирающегося мальчика на руки и начала ходить по комнате, укоряя ребенка за непослушание. Эмили закрыла дверь и наградила Майлза убийственным взглядом.

– Ты не имеешь права быть здесь, – сказала она ему. – Во время нашего последнего разговора я ясно сказала, что никогда больше не желаю видеть тебя.

Он пожал плечами и изобразил ленивую полуулыбку.

– Я помню. Однако, женщины часто меняют свои решения.

Эмили вздернула подбородок, и длинные белокурые локоны заблестели от света лампы. Глаза ее были холодны, как голубой фарфор.

– К счастью, я не отношусь к женщинам подобного рода.

– Разве?

Он зло рассмеялся, вызвав краску на щеках Эмили.

– Убирайся отсюда, – прошипела она дрожащим от гнева голосом. Ее маленькие ручки сжались и спрятались в складках платья.

– В чем дело, милая? Или, подцепив маркиза, ты решила, что слишком хороша для нас, простых смертных? Раньше ты так не думала. Мне кажется, я уже никогда не смогу смотреть на грозу, не вспоминая, как выглядело твое прелестное личико со стекающими по нему дождевыми струями.

– О – о, ты негодяй, Майлз Кембалл!

– Уорвик, – ответил он мягким тоном. – На тот случай, если ты не знаешь. Я законно сменил имя на отцовское около года назад.

Эмили презрительно изогнула тонкую бровь.

– Это не меняет того, кто ты есть или, вернее, что ты есть. Уверена, твой сводный брат далеко не в восторге от перспективы делить имя Уорвиков с таким гнусным подлецом и развратником.

– Стерва, – бросил Майлз настолько безразлично, насколько позволяла закипавшая в нем злость. – Коли уж на то пошло, горшку перед котлом нечем хвалиться. Оба черны, не так ли?

Не сказав больше ни слова, Майлз повернулся спиной к Эмили и зашагал по галерее к массивным дверям, едва ли слыша собственные шаги, эхом отлетающие от стен и мраморного пола.

Служанка собралась было открыть перед ним дверь, но достигнув входа раньше перепуганной девушки, Майлз распахнул дверь с такой силой, что она с грохотом ударилась о стену.

На улице было холодно. Он с трудом припомнил, что забыл забрать плащ, но он скорее замерзнет, чем вернется.

Майлз не мог поверить, что оказался настолько глуп и наивен, что подумал, будто эта хорошенькая маленькая мегера действительно хочет его видеть, особенно после того, как их бурные отношения закончились коротенькой запиской: «Я, должно быть, сошла с ума, связавшись с таким, как ты!» А он, наверное, окончательно спятил, если явился сюда, хотя, впрочем, это и не удивительно. Уединенность Йоркширских пустошей может привести любого нормального теплокровного мужчину на грань отчаяния.

Опустив голову, он шел по кирпичному тротуару. Глаза его увлажнились от холода и тумана, мысли буквально жгли мозг.

Черт бы побрал его брата Дэмиена. Без сомнения, любезный граф Уорвик сыграл далеко не последнюю роль в этом возмутительном спектакле. Как только Дейм мог подумать, что он падет настолько низко, чтобы даже помыслить о женитьбе на какой-то развратной старой деве! Которая к тому же родила ребенка, не имея мужа, плясала с цыганами и с ног до головы покрыта татуировками!

Фигура в плаще с накинутым на голову капюшоном возникла так внезапно, что Майлз успел лишь слегка повернуться на каблуках, надеясь избежать столкновения. Но они все равно столкнулись. Женщина отскочила от него, попятилась назад и, заскользив подошвами по обледенелому тротуару, с легким вскриком приземлилась на зад.

– Вы болван! – закричала она.

– Надо смотреть, куда идете, – резко ответил Майлз.

– Скажите пожалуйста! – Глаза незнакомки, которые он едва мог разглядеть под мешковатым капюшоном, гневно сверкнули. – Я не привыкла терпеть оскорбления от незнакомцев в собственном доме!

Женщина протянула ему руку, но он оставил ее жест без внимания. С возгласом негодования и раздражения она с трудом поднялась, скользя, покачиваясь и изо всех сил стараясь устоять на ногах.

Наконец, выпрямившись, она встретилась с ним взглядом. Глаза ее сощурились, а затем удивленно распахнулись, когда она узнала его.

– Вы?

Это не было вопросом. Не было это и простым замечанием. Это прозвучало, скорее как гнусная инсинуация.

– А вы, – произнес Майлз с равным презрением, откидывая с нее капюшон, – должно быть, Оливия? Похоже, у всех Девонширов манеры Аттилы[2].

Девушка попятилась. Она снова натянула на голову капюшон, закрывая верхнюю часть лица, но Майлз успел заметить прядь густых, красновато-каштановых волос. Волосы были слегка растрепаны, как если бы она во время этой одинокой прогулки часто снимала капюшон и подставляла лицо ветру. Эффект оказался поразительным. Несколько прядей упали на лоб и виски, отчего ее большие глаза казались еще больше. Их сине-зеленый оттенок выгодно оттенялся яркими пятнами негодования на щеках – или, быть может, причиной румянца был лишь холод. Ее скулы так и пылали. Внезапное осознание врезалось в Майлза, как холодный северный ветер: если это действительно Оливия Девоншир, то она совсем не безобразна. Отнюдь.

– Что вы здесь делаете? – негодующе воскликнула она.

– Замерзаю, – ответил Майлз, пряча руки в карманы.

– Что вы здесь делаете? – повторила девушка.

– Я предполагал, что пришел повидаться с вашей сестрой, однако...

– И вы видели ее? Да? Видели? Отвечайте же, черт возьми! – Она нетерпеливо топнула ногой.

Майлз нахмурился, теперь уже ни капли не сомневаясь в том, что не холод – причина краски у нее на щеках. Глаза девушки полыхали огнем под черными дугообразными бровями, усиливающими гримасу раздражения. Он пересмотрел свое прежнее мнение. Боже милостивый, похоже, что девица так же взбалмошна и сумасбродна, как и вся их семейка.

– Да, – бросил он. – Я ее видел.

Руки, покрасневшие от холода, стиснули накидку, кровь отхлынула от лица девушки, она побледнела.

– Мальчик... – Слова замерли у нее на губах, но взгляд остался прикованным к нему.

Майлз вскинул бровь.

– Ах, да... мальчишка. – Он наградил ее своей прославленной, или, скорее, бесславной, улыбкой Уорвиков холодной, расчетливой и презрительной. – Я видел и его. Легкие, как кузнечные мехи. Судя по всему у него темперамент его мамочки. Или папочки... Вы знаете, кто отец ребенка, мисс Девоншир?

Женщина промолчала.

– Впрочем, если вдуматься, в нем, действительно, есть что-то цыганское – черные волосы, буйный нрав.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице. И тем не менее, стоя вот так, лицом к лицу с безмолвной женщиной, Майлз чувствовал, какая неистовая страсть клокочет в ее душе. Он видел такой же жестко сжатый рот, такой же стеклянный, немигающий взгляд неверия на лице матери. Он знал, что внутри у нее все дрожит.

Наконец, не сказав больше ни слова, она отвернулась и, ровно держа спину, зашагала по обледенелому тротуару с грацией канатоходца.

Заносчивая маленькая шлюшка. Задирает нос, будто, она лучше него.

– Мисс Девоншир! – крикнул Майлз.

Девушка приостановилась и оглянулась с плохо скрываемой досадой.

– А сколько у вас татуировок?

Подбородок девушки обиженно дернулся вверх, плечи подались назад. Подхватив юбки красными от холода пальцами, она бросилась к дому, не удостоив его даже бранного слова в ответ. На крыльце стоял дрожащий дворецкий с забытым плащом Майлза в руке. Оливия выхватила у него плащ, оглядела его и медленно повернулась к Майлзу. Снисходительно улыбнувшись, она заявила:

– Настоящий джентльмен никогда не позволит себе носить одежду, находящуюся в таком ужасном состоянии. Воротник совсем обтрепался, сэр.

С этими словами она швырнула подбитую атласом накидку, стоившую ему десять фунтов, в грязную лужу.

Оливия терпеливо ждала, пока седовласый мажордом снимал с нее плащ, бормоча себе под нос, что она схватит воспаление легких, если будет продолжать разгуливать в таком виде в такую жуткую погоду. Проворчав в ответ, чтобы он занимался своим делом и что это ее право, если она желает умереть таким способом. Они обменялись короткими улыбками, затем Джон, с аккуратно сложенным и повешенным на руку плащом, растворился в полумраке огромного дома.

Девушка бросилась в ближайшую комнату, откинула бархатную портьеру и ладонью расчистила круг на запотевшем окне. Майлз Кембалл Уорвик садился на лошадь. Вид у него был продрогший и злой. Мокрый плащ он набросил на плечи.

Майлз бросил взгляд в сторону дома.

Как он великолепен! Черные волосы, развевающиеся на ветру, обрамляют изящные черты лица, непреклонного и безжалостного в своей силе. Его аристократизм отчетливо проявляется в очертании высоких скул и благородного лба. Губы растянуты в презрительной и вызывающей усмешке – словно он бросает вызов всему миру.

В этот момент он развернул лошадь и поскакал сквозь мглу. Оливия еще долго стояла и смотрела ему вслед. После того как Майлз скрылся в тумане, она испытала быстро нарастающее волнение, прогнавшее холод, еще недавно заставлявший ее дрожать. Подумать только! Она стояла лицом к лицу с Майлзом Уорвиком и...

– Оливия!

Девушка обернулась и увидела стоявшую в дверях Эмили. Сестра прижимала изящный кружевной платочек к виску и раздраженно глядела на Оливию.

– Ребенок не перестает хныкать с тех пор, как ты ушла. Ты должна что-то сделать, иначе мне снова придется ложиться в постель с головной болью.

Отойдя от окна, Оливия подозрительно оглядела сестру.

– Что он здесь делал, Эмили?

Эмили заколебалась. На щеках девушки вспыхнул румянец, а глаза стали похожими на глаза испуганной лани.

– Кто? – Она изобразила недоумение.

– Кто? О, ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Я только что буквально врезалась в него на улице.

– Откуда мне знать, зачем Майлз Кембалл был здесь? Я его не приглашала.

Оливия сузила глаза. Эмили насупилась.

– Возможно, тебе следует поговорить с папой.

– Какое отношение имеет к этому папа?

– Он почти целый час провел взаперти с этой неотесанной деревенщиной. – Обмахиваясь платочком, Эмили позволила легкой улыбке слегка приподнять уголки губ. -И у меня такое ощущение, что разговор каким-то образом касался тебя.

Оливия не потрудилась ответить на это замечание. По выражению самодовольства, сияющему в глазах младшей сестры, она могла безошибочно определить, что неприятности не за горами.

Она прошла мимо сестры, которая продолжала лукаво поглядывать на нее, и, выйдя из комнаты, поспешила вверх по лестнице к детской. Гертруда уложила малыша в кровать и тихо напевала колыбельную. У Брайана Гамильтона Чизвелла Девоншира, названного так в честь отца ее матери, любимого деда Оливии, была внешность ангела и темперамент буяна. Эмили приписывала его озорной характер тому, что Оливия балует его, но сама Оливия так не считала. Брайан Гамильтон Чизвелл Девоншир унаследовал поразительную красоту отца, его самостоятельность и буйный нрав. И хотя черты его лица во сне выглядели ангельски безмятежными, оно в то же время было настоящим образцом проказливости.

Добродушная служанка, увидев Оливию, приложила палец к губам и, убедившись, что мальчик спит, на цыпочках подошла к ней.

– Немного капризничал, – прошептала Гертруда. -Думаю, после сна он будет спокойнее.

Оливия кивнула, не сводя взгляда с малыша. Она чувствовала себя выжатой, как лимон, и обессиленной. Шок от встречи с Майлзом Уорвиком, идущим по дорожке Девонсуика, после всех этих лет обрушился на нее, полностью парализуя волю.

– Майлз Уорвик был здесь, – сказала она наконец, взглянув на женщину.

Брови Гертруды удивленно приподнялись.

Так вот кто это был! Вот, значит, каков этот повеса.

– Не знаешь, зачем он был здесь?

– Нет, мэм. – Гертруда покачала головой. – Я занималась с юным Брайаном, потому что Беатрис уложили в постель. А Ваш батюшка дал строгое указание держать его подальше от посторонних глаз.

– Гм. С него станется.

– Прощу прощения, мисс?

– Я об отце. Будь его воля, он бы вообще убрал Брайана с глаз долой, чтоб не видеть и не слышать.

– Не стоит расстраиваться из-за такой ерунды, мисс Оливия. Несмотря на обстоятельства, ваш батюшка любит мальчика.

– Да? – Оливия вошла в комнату, тихо прикрыв за собой дверь. Только тогда она взглянула на розовощекую служанку и улыбнулась.

– Ты пока свободна, Гертруда. Почему бы тебе не пойти выпить чашку чаю?

– Вы очень добры, мисс. С удовольствием.

Отпустив женщину кивком головы, Оливия поглядела ей вслед и направилась в свою комнату, смежную с детской, задержавшись лишь для того, чтобы взглянуть на Беатрис, свою седую няню, которая приехала в Девонсуик двадцать семь лет назад, вскоре после рождения Оливии. Всю свою жизнь она заботилась о девочках и теперь, в возрасте семидесяти лет, жила в туманном мире. За исключением четырех лет, которые Оливия провела в Европе и Азии, Беатрис оставалась ее подругой и наперсницей. Теперь она заботилась о сыне Оливии.

Когда Оливия была девочкой, Беатрис обнимала ее и обещала, что однажды она встретит своего прекрасного принца.

Но этого не случилось. Да и с чего бы? Внешность ее далека от стандартов, признанных светом. Она не хрупка, как лепесток розы. Ее кожа не бледна, как фарфор. Ее лицо не имеет формы овала, как того требует мода, и она не лишается чувств от бранных слов.

Войдя к себе, Оливия заперлась и закрыла лицо руками.

– Спокойно, – сказала она себе. – Волноваться абсолютно не из-за чего.

Но она все равно волновалась. Поспешив к западному окну, она отдернула шторы и окинула взглядом пропитанную туманной сыростью округу. Из этого окна ей обычно были видны всадники, приближающиеся к Девонсуику с расстояния полмили. Но сегодня погода не позволяла этого, и слава Богу. Она не нуждалась в видимом доказательстве того, что несколько минут назад столкнулась нос к носу с Майлзом Кембаллом Уорвиком.

Время, увы, не изменило его. Он все так же высокомерен и дерзок, как всегда. И все так же сногсшибательно красив – как и все Уорвики. Однако, в то время как другие юные леди вздыхали и грезили о Рэндольфе и Дэмиене, она всегда была очарована Майлзом – отверженным сыном, который, как магнит железо, притягивал к себе скандалы. Оливия, сама будучи парией, всегда воображала, что ее любовь и понимание растопили бы гнев и боль в его душе.

С другой стороны, красивой была и Эмили, и роман с Майлзом Уорвиком являлся для нее игрой, чтобы доказать себе, что она может завлечь любого мужчину – будь он грешник или ангел, – на которого положит глаз. Но с Майлзом она получила больше, чем рассчитывала. Вместо того чтобы использовать, Эмили Девоншир в первый раз оказалась использованной сама. Ни одна из дочерей не заполучила его.

Выпустив штору из пальцев, Оливия оглядела комнату. Огонь, мерцающий в маленьком камине, уютно окутывал спальню. Большая кровать с пологом манила мягким пуховым матрацем и подушками, но спать ей не хотелось. Она была слишком встревожена. Прогулка взбодрила ее. И вдруг эта встреча...

Что он здесь делал, – недоумевала девушка. Какие дела может иметь отец с Майлзом Уорвиком? Всем известно, что все его попытки управлять рудниками потерпели крах. Рудокопы винят во всем его, и вся шахтерская деревушка Ганнерсайд хотела бы повесить Майлза Уорвика. И он не осмеливается снова показаться в Лондоне из-за страха, что кредиторы разорвут его на куски.

Беспокойно шагая по комнате, Оливия вытаскивала гребни из волос, позволяя тяжелым локонам рассыпаться по спине. Затем она сняла мокрое платье и отшвырнула его в сторону. Девушка вспомнила время, когда танцевала перед костром, обернутая в полупрозрачную ткань. Казалось, это была другая жизнь. Стоя перед камином, она наблюдала за игрой желтого и оранжевого света на коже, потом снова вспомнила, как выглядел Майлз Кембалл Уорвик с рассыпанными по плечам волосами, посеребренными каплями холодного тумана. Лицо его было бледно от холода – поразительный контраст с густыми черными кудрями. А его глаза... Она всегда была околдована его глазами. Несмотря на ауру опасностей и страстей, окутывающую фигуру незаконнорожденного сына Джозефа Уорвика, его пленительные глаза были безжизненны. Настроение его изменчиво. А внезапные вспышки неистовства в прошлом сокрушили не один джентльменский клуб. Ходили слухи, что однажды он провел целых две недели за решеткой за то, что сломал стул о полисмена, посланного забрать его из имения.

Как это ужасно.

Как интригующе.

Как волнующе.

Если бы ей посчастливилось родиться мужчиной, она бы, пожалуй, посоперничала с его непокорным нравом. В конце концов, мужчинам не обязательно заботиться о своей репутации, они порождают скандал и смакуют его последствия.

Слава Богу, годы не укротили Уорвика. Для высшего света, задыхающегося от собственной напыщенности, Майлз был бодрящим глотком свежего воздуха.

А теперь?

Она нахмурилась, не отрывая взгляда от огня. В сердце у нее поселилась тревога. Последнее, что им всем нужно, – это оказаться каким-то образом связанным с этим человеком.

Оливия направилась к двери, ведущей в детскую. Просторная комната, которую она украсила фресками с изображением персонажей детских стишков, слабо освещалась от мерцающего в камине огня. Мальчик лежал среди горы стеганых одеял и пуховых подушек и сонно разглядывал потолок. Услышав, как она вошла, он повернул голову и поглядел на нее большими карими глазами.

– Ай-ай-ай, – мягко пожурила она его, ложась рядом. – Вам ведь полагается спать, мистер Брайан.

Его розовый влажный ротик улыбнулся, когда он потянулся к ней ручками.

Оливия прижалась губами ко лбу малыша, позволив себе задержаться дольше, чем необходимо, и закрыла глаза, вдыхая знакомый, такой любимый запах теплой кожи и талька, и, слабый аромат апельсинового мармелада, который ребенок ел на завтрак. Она погладила его густые темные кудряшки и поудобнее устроила в одеялах, тихо напевая ему, пока веки малыша не отяжелели и глаза не стали закрываться. И все-таки он продолжал бороться со сном, предпочитая с любовью взирать на Оливию, крошечными пальчиками играя с атласными лентами ее рубашки.

– Цветок, – произнес он, дотрагиваясь до ее кожи прохладными кончиками пальцев.

– Роза, – объяснила Оливия, переводя взгляд на изящную бледно-розовую розу, вытатуированную на груди.

– Красивая, – прошептал малыш и погрузился в сон, оставив Оливию с тоской любоваться его ангельскими чертами и улыбкой. Ребенок видит красоту в том, что свет считает неприемлемым. Неужели человечество перестало видеть в чем бы то ни было хорошее, а лишь выискивает и смакует дурное?

Еще раз поцеловав мальчика в лоб, Оливия вернулась к себе. Она бы с удовольствием осталась с сыном и провела остаток этого унылого дня с ним. Увы, неотложное дело ждет ее.

Схватив расческу, она провела ею по волосам и бросила на трюмо, небрежными движениями заплела и закрутила волосы в узел и снова сколола их гребнями. Потом девушка порылась в гардеробе и выудила оттуда строгое серое платье, закрывающее ее от подбородка до кончиков пальцев.

Водрузив очки на нос, она пробормотала:

– Итак, лорд Девоншир, дорогой, милый папочка, вам придется ответить мне на пару вопросов.

Глава 2

Оливия уставилась на отца.

– Замуж? – повторила она, стараясь, чтобы ее голос не звучал слишком ошеломленным. – За Майлза Уорвика? Я... я не понимаю.

– Все очень просто, девочка. Тебе нужен муж. Мальчику-отец, а...

– Но Майлз Уорвик?! – Она в упор поглядела на сестру, желая выяснить, знала ли Эмили о планах отца. Но в округлившихся голубых глазах Эмили застыло такое же изумление. Ее обычно алебастровые щечки теперь стали белыми как полотно.

– Ну, ну, – проворчал лорд Девоншир, – не стоит делать такое лицо.

– Как вы могли, отец? Как посмели манипулировать моей жизнью таким недостойным образом, тайком от меня? Я уже давно не ребенок.

– Да уж, конечно, – пробурчал он.

– Вы должны были поставить меня в известность о своих планах, прежде чем приводить их в исполнение.

Лорд Девоншир поморщился.

– Я не бараний окорок, из-за которого можно торговаться.

– Я твой отец и имею право распоряжаться твоей судьбой.

– Возможно, если бы я была наивной девицей, умеющей только строить глазки, но, отец, мне ведь двадцать семь лет.

– Женщина с четырехлетним сыном без отца... Упершись ладонями о стол, лорд Девоншир тяжело поднялся из кресла и остановил на Оливии немигающий взгляд.

– Мы оба знаем, что я нездоров. Я слабею с каждым днем, Оливия.

– О ради Бога, отец. Только не говорите, что вы воспользовались такой неубедительной отговоркой для Уорвика. Вы жалуетесь на недомогание ежедневно все последние десять лет. Мы все знаем, что вы здоровы как бык.

Девоншир нахмурился и пробормотал:

– Дерзкая девчонка. Пусть так, но обещание, которое ты дала матери, когда она умирала, отнюдь не значит, что ты должна отказаться от...

– Не смейте! – Стукнув кулаком по столу, Оливия решительно тряхнула головой. – Не смейте говорить мне об обещаниях. Я пожертвовала годами своей жизни, чтобы выполнить их. Я поклялась матери на ее смертном одре, что буду как можно лучше заботится о вас и Эмили, и до этого момента меня вполне устраивало то, что я делаю!

– И ты делаешь это безупречно. Боюсь, даже чересчур. Моя зависимость от тебя развила во мне лень и, что более важно, породила во мне эгоизм. Когда мать просила тебя заботиться о нас, уверен, она не подразумевала, чтобы ты «жертвовала своей жизнью». Сожалею, что не могу вернуть тебе эти годы, если б я мог, тогда, возможно, нам бы удалось избежать твоей... ошибки. – Девоншир покачал головой, и морщины беспокойства и сожаления резко обозначились на его лице.

– Черт возьми, Оливия, если бы ты призналась в своем неблагоразумии до того, как умчалась с Эмили в Европу, все эти неприятности можно было бы поправить. Если бы ты сказала мне, кто отец..

– Никогда.

– Никогда. – Лицо его медленно залилось краской. -Если я когда-нибудь узнаю, кто этот подонок, который воспользовался тобой, я задушу его собственными руками. Я прикажу четвертовать его и повесить, но даже это будет для него слишком мягко! – Уставившись на нее, словно удав на кролика, он спросил:

– Он женат?

Оливия упрямо выпятила подбородок.

– Проклятый бабник, – пробормотал он. – Его мало кастрировать.

– Нет нужды обсуждать это.

– Когда это случилось? Хотя бы это мне скажешь? Здесь? Или в Лондоне? Не дай Бог, это один из моих арендаторов... Скажи мне, который из них, или я выстрою их всех перед тобой и буду пороть до тех пор, пока...

– Вы не сделаете ничего подобного! Просто оставьте Все как есть, отец. Что сделано, то сделано, и никакие проклятия и угрозы уже не исправят положение. У вас чудесный внук, которым вы должны гордиться. Он всем сердцем любит вас, как и я.

Эверетт Девоншир негодующе фыркнул и покачал головой. Сколько раз они препирались на эту тему. Он вышел из-за стола и подошел к окну.

– Если бы мы воспитывали тебя по-другому... – сказал он, обращаясь к темному оконному стеклу. – Но мы с Элизабет вечно пропадали в Лондоне. Каким нелепым кажется это теперь, когда я думаю, как мы оставляли тебя здесь на попечении старой няни. Потом родилась Эмили, точная копия своей мамы – такая маленькая и изящная, как фарфоровая куколка. Бог мой, я так любил твою мать, Оливия.

Оливия взглянула на Эмили. Младшая дочь подбежала к отцу и наигранно застенчиво подергала его за рукав.

– Я напоминаю вам маму, правда, папочка?

Он долго молча смотрел на нее, прежде чем вновь повернуться к Оливии.

– Нет оправдания тому безразличию, которое мы с матерью проявляли по отношению к тебе.

– Я была вашей любимицей, – улыбнулась Эмили, крепче ухватившись за отцовскую руку. – Ведь правда, папочка? Вы говорили мне это тысячи раз!

Слабый румянец заиграл на щеках Оливии. Она отвернулась. Та старая, знакомая боль вернулась, засосав под ложечкой.

– Конечно, ты его любимица, Эмили, – отозвалась она мягким, ровным голосом. – Скажите ей, отец. Все в порядке, вы же знаете. Нет ничего, чего бы я не знала или не слышала за последние двадцать два года своей жизни.

Но лорд Девоншир молчал. Лицо его стало пепельно-серым.

Оливия натянуто улыбнулась.

– Пожалуй, будет лучше, если ты подождешь у себя, Эмили. Мне нужно кое о чем поговорить с отцом наедине.

– Но...

– Всего несколько минут, Эмили. – Она подтолкнула сестру к двери и хотела закрыть ее, но Эмили уперлась плечом в притолоку и вопросительно заглянула в глаза Оливии.

– Я потом поговорю с тобой, – сказала старшая сестра и закрыла дверь.

Обернувшись, она обнаружила, что отец снова сел в кресло и овладел собой. Оливия плеснула бренди в бокал и подала ему.

– Я прошу извинения за твою сестру, – сказал старый Девоншир.

– Пожалуйста, отец...

– Мы испортили ее.

– Несомненно. Но она очень сильно любит вас. Она была бы убита горем, если б хотя бы на минуту подумала, что сделала что-то такое, что причинило бы вам неприятности или боль.

Уставившись в бокал, Девоншир откинулся на спинку кресла. Голос его был сильно встревоженным, когда он заговорил вновь.

– Я намеревался поговорить с тобой по поводу Уорвика после обсуждения дела с ним.

– Позволь мне угадать, – сказала Оливия. – Зная репутацию Майлза, уверена, что он послал тебя подальше.

Она затаила дыхание, ожидая его ответа. Молчание отца говорило красноречивее слов.

– Понятно.

Завиток темных волос выскользнул из узла на затылке. Она рассеянно запихнула его обратно, затем поправила очки и вздохнула.

– Итак, – с трудом выдавила девушка, – что же он сказал?

– Неотесанный болван, – недовольно проворчал отец и отхлебнул бренди. – Спесивый выскочка. Жалкий неудачник. Как будто у него есть право ждать чего-то лучшего. Я объяснил, что Бог наградил тебя острым умом.

– Мужчины редко считают острый ум достоинством женщин, отец, – Оливия натянуто рассмеялась. – Пожалуйста, продолжайте.

– Разумеется, пришлось затронуть вопрос о твоем неблагоприятном положении. Конечно, я сделал это как можно деликатнее, объяснив, что учитывая происхождение Майлза, едва ли есть место для порицания.

– И это не произвело на него впечатления? Могу себе представить почему. Скажите, отец, сколько вы ему предложили, чтобы сбыть меня и мою «ошибку» с рук?

– Ну, ну, – лорд Девоншир покраснел, – думай, что говоришь!

– Тогда будьте любезны сказать, сколько же я стою.

– Не имеет значения. Он отверг мое предложение. Сказал, что никакая сумма его не интересует. Тупоголовый осел. Воображает, будто стоит большего. Сказал бы спасибо, что хоть это предлагают...

Осознание того, что он только что сказал, словно кулак невидимки ударило его. Резко отставив бокал, он выругался и провел рукой по седым редеющим волосам.

– Черт побери, Оливия, не смотри на меня так. Ты знаешь, что я имел в виду.

Оливия повернулась к двери.

Распахнув ее, она кликнула Джона и распорядилась заложить карету. Затем она направилась к лестнице, где Эмили наблюдала за ней в крайней тревоге.

– Я собираюсь прогуляться, – сообщила ей Оливия.

– В таверну «Королевская рать», разумеется. Эмили схватила ее за руку.

– Ты едешь к нему.

Выдернув руку, старшая сестра стала подниматься по лестнице.

– Но ты не можешь! Не должна! Что ты скажешь ему, Оливия?

Резко повернувшись и схватившись рукой за перила, Оливия пристально поглядела в бледное лицо сестры.

– Я, несомненно, передам ему покорнейшие извинения отца за то, что он показал себя таким ослом. За то, что унизил меня, но более всего за то, что подверг унижению невинное дитя, спящее наверху.

Оливия зашагала дальше. Тело ее трепетало. Войдя к себе и захлопнув за собой дверь, она с трудом добрела до туалетного столика у противоположной стены.

Опустившись на стул и опершись локтями о тумбочку, она спрятала лицо в ладонях. Слезы потекли сами собой, она не могла сдержать их.

– Ну, ну, – послышался знакомый, ласковый голос Беатрис Фигмор.

Оливия поспешила вытереть слезы, наблюдая в зеркале за приближением старой няни. Седые волосы старушки, подобно клочьям ваты, обрамляли ее величественную голову. Она скорее ковыляла, чем шла, но ее улыбка была искренней и доброй.

– Ну, ну, – повторила Беатрис. – Что случилось с моей девочкой? Чем мама с папой так обидели мою малышку?

Оливия высморкалась в платок. Нет смысла снова растолковывать старой няне, что мать Оливии умерла двенадцать лет назад, это лишь еще больше расстроит и собьет с толку Беатрис.

– Не говори мне. – Беатрис неприязненно выпятила губы. – Эта маленькая разбойница опять что-то натворила. Дрянная девчонка. Но ничего, не плачь, детка.

– Боюсь, на этот раз виновата не Эмили, – отозвалась Оливия. Слегка повернувшись на стуле, она заглянула в потухшие глаза Беатрис и попробовала успокоить неровное биение сердца. Отец действительно хотел отдать ее за Майлза Уорвика. Как больно сознавать, что мужчина, которого она боготворила вое эти годы, считает ее безобразной, к тому же беспутной старой девой.

– Это из-за Майлза Кембалла... Уорвика. Из Брайтуайта. Ты ведь помнишь его, Беатрис?

Беатрис призадумалась. Затем лицо ее осветилось воспоминанием.

– А, да! Он влюблен в Эмили, верно?

Оливия почувствовала, что ее лицо вспыхнуло.

– Ты ведь больше не мечтаешь о таком как он, правда, детка? – поинтересовалась Беатрис. – Нехороший он, этот парень. Они с твоей сестрицей друг друга стоят, вот что я скажу.

Оливия долго молча смотрела в лицо старой женщины.

– Это было пять лет назад, – мягко произнесла она. -Я не интересовала его тогда, не интересую и сейчас. Как отец мог так смутить меня? И перед кем? Перед Майлзом Уорвиком? О Боже, кто угодно, но не он!

– Ты такая милая – в тебе столько страсти и обаяния. Любой мужчина может гордиться знакомством с тобой.

Беатрис повернула Оливию к зеркалу, и начала вытаскивать шпильки из ее волос. Старая няня так ловко и умело расчесала каштановые локоны своей любимицы, что они заблестели, как мех норки.

– Мне никогда не нравились желто-соломенные волосы твоей сестры. В самом деле похожи на сено, вот что я скажу.

– Майлз говорил Эмили, что ее волосы как солнечный свет.

– Ты пошла в отцовскую породу и лицом, и характером.

– Однажды я подслушала их. Я так боялась, что она выйдет за него. Не могла представить Майлза Кембалла в качестве зятя... Я мечтала, как он однажды заметит меня и забудет о ней. Этого, к сожалению, не случилось...

– Я давеча говорила твоей матушке, что когда-нибудь они пожалеют, что так избаловали эту девчонку.

– Маркиз де Клари со дня на день должен попросить ее руки, – сказала Оливия, забирая расческу из рук Беатрис и откладывая ее в сторону. Она сложила шпильки в аккуратную кучку и стала закручивать волосы на затылке.

Старая няня наклонилась и ее круглое лицо оказалось рядом с лицом Оливии в зеркале.

– Почему ты не носишь волосы распущенными, девочка? Они так красиво вьются у тебя по спине, и выглядишь ты намного моложе, совсем юной.

Воткнув шпильки в волосы так туго, что натянулась кожа на висках, Оливия сосредоточилась на своем отражении и постаралась не обращать внимания на разочарование в глазах Беатрис.

– Подай мне пальто, – приказала она. – Я еду на прогулку.

* * *

К тому времени когда Майлз добрался до дома своего брата, легкий слой изморози покрывал его волосы, лицо и плечи, а руки и ноги совсем закоченели.

Дворецкий отворил дверь только после настойчивого стука. Яркий свет и невероятно теплый воздух хлынули через дверной проем, но Стенли, узнав Майлза, стал в дверях, как скала.

– Его светлость, – заявил дворецкий, – занят гостями.

Услышав смех гостей, Майлз решительно шагнул в дверь. Испуганный дворецкий поспешно отступил в сторону. У Майлза от внезапно окутавшей его жары перехватило дыхание, уши, казалось, превратились в раскаленные добела угли. Пока он дошел до обеденного зала, изморозь растаяла и начала стекать с гривы спутанных темных волос.

При неожиданном появлении Майлза, Дэмиен Уорвик, сидящий в конце стола, поднял глаза. Все присутствующие ошеломленно уставились на него.

– Хей хо! – Воскликнул Фредерик Миллхауз. – Скорее прячьте свои драгоценности.

– Ну и ну, – присовокупил Кларенс Ньюман, – и кто сказал, что дьявол живет в преисподней?

С полдюжины других гостей разразились смехом. Бонни, беременная жена Дэмиена, сидящая рядом с ним, подскочила со стула, словно была готова броситься к Майлзу, но Дэмиен остановил ее, положив руку на запястье.

– Сядь, – твердо сказал он, и хотя ее лицо залилось краской негодования, она подчинилась ему.

Еще мгновение, и комната погрузилась в полную тишину. Вопросительные взгляды были устремлены на Майлза, который не сводил глаз с брата.

– Ты прервал нашу трапезу, – холодно сказал ему Дэмиен вежливым голосом.

– Полагаю, мое приглашение затерялось где-то по дороге, – отозвался Майлз также угрожающе вежливо.

Дэмиен откинулся на стуле.

– Чего ты хочешь, Майлз?

– А чего, по-твоему, я хочу?

– Драки, судя по твоему виду.

– Стойте! – подал голосе Фредерик. – Ставлю на Кембалла.

Взрыв нервного смеха снова прокатился по комнате, затем вновь тишина.

– Сегодня я был приглашен в Девонсуик, – сообщил Майлз, бросив беглый взгляд на Бонни.

Взгляд ее широко открытых глаз выражал озабоченность.

Дэмиен спокойно положил салфетку на стол рядом с тарелкой и отодвинул стул.

– Пожалуй, это нам лучше обсудить наедине.

– Не утруждай себя. Я только хотел сказать тебе, что ты можешь идти к дьяволу. Я сам сохраню Брайтуайт.

– И как же ты намереваешься это сделать? Ты уже растранжирил свое квартальное содержание...

– Я не продам душу какой-то шлюхе. Даже я заслуживаю большего.

– В самом деле? Кто тебе это сказал?

Филипп Фитцпатрик соскочил со стула, когда Майлз кинулся на брата. Белокурый лорд встал между ними и твердо положил руки на плечи Майлза.

– Джентльмены! Сейчас не время и не место для обсуждения такого деликатного вопроса.

– Это не обсуждение, Фитцпатрик, – ответил Майлз. -Я не женюсь на девчонке, Дейм, и презираю тебя за попытку манипулировать моей жизнью.

– К твоему сведению, – огрызнулся Дэмиен, – я не имею никакого отношения к этим так называемым манипуляциям. Лорд Девоншир обратился ко мне как к главе семьи с этим вопросом на прошлой неделе, и я дал добро.

– И что, черт возьми, дает тебе право распоряжаться моей личной жизнью? Ты мне не отец, граф Уорвик. Ты мой брат – о, прошу прощения, милорд – сводный брат. Мой младший сводный брат. Ты не имеешь права...

– Черта с два, имею.

Отшвырнув стул, Дэмиен, великолепный в безупречно скроенном вечернем сюртуке черного бархата и белоснежной рубашке, обошел стол. Отстранив с дороги Филиппа Фитцпатрика, он встал лицом к лицу с Майлзом, гневно сверкая глазами, стиснув кулаки.

– Я имею полное право, Кембалл. Несмотря на твою неспособность принять отвратительную реальность нашего положения, я глава этой семьи. Только благодаря моим попыткам внести хоть какую-то видимость перемирия в наши отношения, я до сих пор терпел твою безалаберность. Два года назад ты убедил меня, что если я дам тебе возможность доказать, что ты можешь наладить свою жизнь, ты сотворишь чудеса и с Брайтуайтом, и с рудниками.

– Брайтуайт так или иначе должен быть моим, Дейм. Я старший сын Джозефа.

– Черт тебя подери, Майлз! Как твоя глупая голова не может понять, что в соответствии с господствующими законами этой страны ты вообще не существуешь.

Грозовая тишина повисла в комнате. Даже у Фредди Миллхауза хватило ума промолчать.

Более сдержанным голосом Дэмиен продолжил:

– А что касается рудников, с тех пор как ты взялся ими управлять, шахтеры только и делают, что постоянно бастуют. И насколько я понимаю, это происходит из-за небезопасных условий труда.

– На ремонт нужны деньги, милорд. Вам это известно. Я вложил все до последнего шиллинга в эти чертовы шахты. Ты и вправду ждешь от меня чуда, Дэмиен. Я делаю все возможное.

– Да?

– Да, черт возьми! Меня уже тошнит от бесконечных, бесплодных переговоров с кучкой полумертвых шахтеров, которые, похоже, забавляются тем, что превращают мою жизнь в кромешный ад.

– Это не забава, Майлз. Ты им просто не нравишься. И они тебе не доверяют.

– Что тебя, несомненно, радует.

Дэмиен покачал головой и сказал более мягко:

– Нет, возможно ты удивишься, но меня это совсем не радует. Хочешь верь, хочешь нет, Майлз, но я надеялся увидеть в тебе хотя бы искру честолюбия Уорвиков. Я надеялся, что смогу уехать с семьей в Америку, зная, что оставляю Брайтуайт в надежных руках. Но неоспоримый факт, что дом пришел в еще больший упадок, чем до того как ты в нем поселился. И я подумал, что женитьба смогла бы положить хорошее начало твоей карьере.

Подошла Бонни, переводя взгляд с одного на другого.

– Пожалуйста, – взмолилась она, – подумайте о наших гостях, милорд. – Повернувшись к Майлзу, она одарила его теплой, но в то же время явно озабоченной улыбкой. – Я распоряжусь поставить еще один столовый прибор.

Он сухо рассмеялся.

– Ты шутишь, да? – И развернувшись на каблуках, направился к двери.

– Кембалл! – крикнул ему вслед Дэмиен, заставив Майлза резко остановиться. – Я слышал, Джозайя Либински проявляет интерес к покупке «Уорвик Майн Холдинге».

– Можешь сказать Либински и Девонширу, чтобы катились ко всем чертям. Я не продаюсь.

Майлз вышел из комнаты. Бонни бросилась вслед за ним, в то время как Дэмиен остался за столом.

По пути Майлз отодвинул в сторону дворецкого и заставил попятиться служанку.

– Подожди! – крикнула Бонни и схватила его за руку, когда он уже дошел до входной двери. Ее фиалковые глаза были полны тревоги.

– Ты не имеешь права сердиться на Дэмиена. Он не сделал ничего, чтобы обидеть тебя. Я присутствовала при их разговоре с лордом Девонширом, когда тот затронул вопрос о своей дочери.

Майлз попытался обойти Бонни, но та загородила ему дорогу.

– У тебя опять неприятности, да? Я же вижу. Ты вымещаешь свою злость и разочарование на всех, кроме самого себя – главной причины всего происходящего. Когда же ты научишься отвечать за свои поступки?

Вперив в нее ненавидящий взгляд, Майлз прорычал:

– Слова настоящего друга!

– Ты опять играл, да? – Нахмурившись, женщина покачала головой. – Черт бы побрал твою глупость. Сколько ты должен?

Он пожал плечами и отвел глаза.

– Десять тысяч. Лицо Бонни побелело.

– Я надеялся выиграть, чтобы вложить деньги в дом и дело. Поэтому поставил все свое квартальное содержание.

– О Боже! Ты знаешь, что будет, если Дэмиен узнает об этом. Он все заберет у тебя обратно, Майлз. Все. Брайтуайт. Дело. – Она изо всех сил ткнула его в плечо кулаком. – Слабоумный идиот, ты хоть знаешь, как трудно было убедить его дать тебе шанс доказать, что ты на что-то способен? Знаешь?

– Да, – ответил он, заглянув в ее большие глаза. Чувство вины и раскаяния навалилось на него с тяжестью гранитной плиты. Может, ему и наплевать, что окружающие думают о нем, но она – другое дело.

– Сожалею, – сказал он ей. – Я опять подвел тебя. Я не только жалкий пример неудачника, но и никудышный друг. – Отодвинув ее в сторону, он открыл дверь и выглянул в холодную, промозглую ночь. – Пожалуйста, передай мои извинения Дэмиену и вашим гостям.

– Я могу чем-нибудь помочь? – мягко спросила она.

– Я сам вляпался в эту грязь, мне самому и выбираться.. так или иначе. – Он стоял в дверях, не глядя на Бонни. Голова казалась странно пустой, а тело – оцепеневшим от прежнего гнева, который гнал его, словно безумца, через вересковую пустошь к дому брата.

Бонни тронула его за рукав.

– Ты мог бы подумать над предложением Либински.

– И продать свой единственный шанс сделать из себя что-нибудь путное? – Он нахмурился и покачал головой. -Я докажу, что я – Уорвик. Я добьюсь возрождения этих рудников, даже если это будет последнее, что мне удастся сделать, Бонни.

– Но Дэмиен говорит, что там осталось руды не больше чем на год.

– Я хочу рискнуть. В конце концов, я ведь игрок, верно?

– Очень неудачный игрок, – заметила она.

– Ах ты недоверчивая! – Он улыбнулся и дотронулся до ее щеки, коротко бросив взгляд на ее округлившийся живот прежде, чем отвернуться.

Наконец он запахнул мокрый плащ и вышел под холодный, моросящий дождь.

Глава 3

Когда Оливия покидала Девонсуик, туман угрожающе сгущался, делая узкую, извилистую дорогу еще более опасной. Время от времени до Оливии доносился голос возницы, понукающего испуганных лошадей. Пока Беатрис клевала носом, Оливия смотрела в темноту, то и дело спрашивая себя, зачем она рискует их жизнями, чтобы увидеться с Майлзом Уорвиком.

Унижение смешивалось в ее душе с гневом. То она представляла себе, как падает к его ногам и умоляет простить за отцовскую бестактность, то ей хотелось просто залепить пощечину, ударить в это снисходительное, красивое лицо за то, что он имел наглость подумать, что слишком хорош для нее или Брайана.

Потом она спрашивала себя, почему собственно ее волнует, что он думает о ней, ее отце или Брайане. Она уже давным-давно перестала прислушиваться к сплетням и домыслам, которые, порой, доходили до нее, смеясь над большинством из них или лукаво улыбаясь тем, которые были правдой. Однажды ей пришла в голову мысль, что раз уж сплетники вознамерились обвинить ее в безнравственности, почему бы не извлечь из этого удовольствие. В конце концов, женщине ее репутации не пристало заботиться о морали и этикете. Быть обвиненным в преступлении, не пожиная его плодов, просто глупо.

И все же, она не должна забывать об отце и сестре...

Девушка почувствовала, что карета повернула на дорогу, ведущую к Брайтуайту. Позади остались более гостеприимные лесистые равнины отца, а они углубились в самое сердце пустоши – бесконечных голых полей, поросших вереском и дроком, где буйные ветры воют и стонут, словно грешные души, затерявшиеся в ночи.

Вид за бархатной занавеской подтверждал их местонахождение. Старинные каменные ограды и живые изгороди, тянущиеся вдоль дороги на расстоянии почти полумили, вели к внушительным воротам Брайтуайта. Они были реставрированы вскоре после того, как Майлз поселился в доме... Прежде, чем он растратил деньги на игры и женщин. Огромные железные медведи, вызывающе вставшие на задние лапы и охраняющие вход испокон веков, были гербовым щитом Уорвиков. Еще с тех времен, когда первый из рода сражался на стороне короля Ричарда.

Наконец они свернули на широкую подъездную аллею, заросшую за годы запустения. Единственное пятно света пробивалось сквозь ветви деревьев, и лошади, почуяв тепло конюшни, припустили во весь опор, так что кучеру пришлось приложить немало усилий, чтобы остановить бьющих копытами и фыркающих животных.

Поплотнее закутавшись в накидку скорее из-за боязни замерзнуть, чем от холода, Оливия подождала, когда кучер откроет дверь и подаст ей руку. Оставив спящую Беатрис в карете, Оливия сошла в холодную ночь, взглянув на возвышающуюся громаду дома. Это был наполовину обычный особняк, наполовину замок с флигелями и остроконечными крышами, с черными окнами, которые, словно пустые глазницы, бессмысленно смотрели на свои бескрайние владения.

Оливия немного постояла на нижних ступенях особняка, взирая на серые каменные стены, исчезающие в низко нависшей мгле. Ивовая лоза потрудилась на славу, заполняя расширяющиеся трещины между камнями, но с наступлением холодов растения почернели и большей частью погибли. Они пощелкивали, словно игральные кости в чашке, когда холодный ветер яростно трепал их, ударяя о стену.

Она сделала глубокий, успокаивающий вдох и постучала в дверь.

Тишина.

Оливия снова постучала тыльной стороной ладони, на этот раз громче и решительнее. С упавшим сердцем она подумала, что, возможно, совершила ошибку, приехав сюда. Даже не «возможно», а совершенно определенно.

После довольно долгого промежутка времени, показавшегося ей вечностью, дверь неожиданно отворилась.

Отступив на шаг, Оливия разглядела неопрятную служанку в грязноватом перекосившемся чепце. Свисающие пряди волос, демонстрировали тщетную попытку скрыть слишком большие уши. Женщина изумленно уставилась на Оливию.

– Я хотела бы видеть мистера Уорвика, – сказала девушка.

Костлявая женщина, продолжая таращиться, вытерла руки о фартук.

– Я Оливия Девоншир, – подчеркнула она, – хотела бы повидаться с мистером Уорвиком, с вашего позволения.

– Он вас ждет? – последовал нахальный вопрос.

– Нет, не ждет. Однако...

Дверь начала закрываться. Оливия привалилась к ней плечом.

– Мистер Уорвик дома?

– Ему сегодня не до гостей.

Женщина налегла на дверь. Оливия толкнула ее назад.

– Он нездоров?

– Можно сказать и так.

– Возможно, я могла бы помочь.

– Никто не может помочь ему.

– Просто скажите ему, что я здесь.

– А я говорю он не станет...

– Я проделала долгий путь... и мне обязательно нужно поговорить с... ним...

Упершись одним плечом в дверь, другим – в дверной косяк, Оливия заявила:

– Если вы не доложите ему обо мне, я сделаю это сама! – с этими словами она ворвалась внутрь, отпихнув воинственную служанку в сторону.

– Эй, кто вы такая, чтоб вламываться в дом мужчины, как какой-нибудь королевский стражник?

Глядя на раскрасневшуюся от негодования женщину сквозь запотевшие очки, Оливия сунула руку в сумочку и вытащила визитную карточку, подавая ее настолько вежливо, насколько это было возможно, учитывая сложившиеся обстоятельства.

– Можете доложить ему обо мне.

Служанка ошеломленно наблюдала, как Беатрис проковыляла в двери, закутанная по самые глаза в шерстяные шарфы.

– Кис-кис! – громко позвала Беатрис. – Сюда, кисонька!

Повернувшись к Оливии, она воскликнула:

– О Господи, я потеряла его!

Оливия улыбнулась, глядя в обеспокоенные глаза старой женщины.

– Послушайте, милая. Мы приехали в Брайтуайт повидаться с мистером Уорвиком. Помнишь?

Беатрис непонимающе воззрилась на нее. У ближайшей стены стояло старое, потертое кресло. Оливия, мягко взяв Беатрис за плечи, подвела ее к креслу и усадила в него.

– Посиди здесь, – приказала она тихо, но твердо. – Не вставай с этого места, пока я не вернусь. Обещаешь мне? Я ненадолго. А тем временем, эта добрая женщина, может быть, принесет тебе чашку горячего чая.

– Нету у нас чая! – Огрызнулась служанка.

Изо всех сил стараясь скрыть свое отчаяние и нервозность, Оливия повернулась и окинула взглядом огромную галерею, уходящую в темноту.

Так вот какой он, Брайтуайт, – величественный господин пустынных полей. Когда-то это место называлось жемчужиной всего Йоркшира. Уже одно его наследие могло бы посрамить более скромные особняки, такие, например, как дом ее отца.

О, как она мечтала побывать здесь – об руку с Майлзом, конечно. Вместе они могли бы придать друг другу достаточно достоинства, чтобы держать головы высоко в подобии самоуважения перед неприятием света.

Милостивый Боже, дом именно такой, каким она себе его представляла. Величественный холл простирается вверх, и в сумрачных тенях над головой можно разглядеть изумительные лепные потолки, выполненные настолько искусно и замысловато, что они упоминались в исторических хрониках как одно из самых прекрасных произведений искусства Англии. Она рассматривала бледные, овальные лица танцующих херувимов, и у нее возникло ощущение, словно она увидела частичку небесного рая.

А широкая лестница – шедевр архитектурного мастерства эпохи короля Якова I[3], увитая и украшенная лепными изображениями плюща и животных! Она вела на верхние этажи комнат, в которых когда-то размещались короли и королевы во время своих визитов в Йоркшир. Сами эти стены были воздвигнуты из каменных глыб Мидлхэмского замка, где рыцари в сверкающих доспехах галантно ухаживали за своими дамами сердца.

Все здесь было именно так, как она и представляла, и даже еще более прекрасно. И все же, когда ее детские мечты и фантазии улеглись, уступив место реальности, образы обозначились еще резче. Она удивленно осмотрелась. На этих внушительных, обшитых деревянными панелями стенах можно было ожидать увидеть бесценные произведения искусства или, по меньшей мере, один-два семейных портрета. Но не было ничего, кроме пустоты и теней, которые подрагивали от сквозняка, врывающегося через открытую дверь и заигрывающего с пламенем двух свечей, являвшимися единственным освещением холла.

– Вы всегда так врываетесь в чужие дома? – послышался сзади раздраженный голос служанки.

– Нет, не всегда, – рассеянно ответила Оливия, все еще оглядывая каждый уголок дома. – Где он?

– Вы ведете себя так, будто имеете на это право... Тонкая полоска тусклого света пробивалась из-под двери дальше по коридору. Оливия направилась туда, не обращая внимания на возмущенные возгласы служанки.

Девушка слегка приоткрыла дверь, быстро-быстро окидывая взглядом комнату. Жаркий огонь пылал в камине. Напротив него стояло кресло с высокой спинкой, у камина, по одну сторону от кресла была сложена кучка дров. Приглядевшись, Оливия увидела, что поленья – не что иное, как ножки и подлокотники столов и кресел. Обитые тканью сиденья и спинка валялись возле двери.

Движение за спинкой кресла напугало ее, затем чья-то рука опустилась, схватила ножку кресла и швырнула ее в огонь, разметав ворох трескучих искр.

Она тихонько вошла, не сводя взгляда со спинки кресла и приостановилась, когда, наконец, показалась чья-то голова, а затем и плечи.

Опершись локтями о колени, опустив голову, Майлз Уорвик нетвердо держал бутылку виски в одной руке. Одежда его была мокрой и грязной. Рубашка из тонкого, дорогого полотна, казалась почти прозрачной и облепляла тело.

Он поднял глаза.

Ее сердце упало.

Он не проявил признаков удивления неожиданному появлению. Лицо его выглядело еще более изможденным и осунувшимся, чем днем. Эти чудные глаза изменчивого орехового оттенка прежде казавшиеся такими устрашающими, теперь были полны грусти.

– Вы больны? – спросила она. – Или просто пьяны?

Он отвел глаза и испустил стон. Ни секунды не раздумывая и не мешкая, Оливия охватила с каминной полки треснувшую вазу и сунула ему под подбородок.

Минуту спустя она повернулась к изумленной служанке, неуклюже топтавшейся в дверях.

– Я бы попросила вас принести вашему хозяину одеяло – он явно простужен – и какую-нибудь сухую одежду. И еще, у вас есть хлеб?

– Это все, что у нас есть, – последовал угрюмый ответ.

– Хорошо. Принесите мистеру Уорвику чашку горячей воды и хлеба. Поскорее, если можно, – подчеркнула она.

Служанка еще с минуту помедлила, но подчинилась.

Когда женщина ушла, Оливия вынула бутылку виски из руки Майлза и поставила ее вместе с вазой на стол. Затем встала немного поодаль, в то время как Уорвик продолжал держаться за голову.

Минута шла за минутой, Оливия уже начала думать, что он позабыл о ее присутствии или, возможно, уснул с открытыми глазами. Он не говорил и не шевелился, а просто продолжал неотрывно смотреть на пол между своих сапог, в то время как комната, казалось, становилась все холоднее, а тишина – напряженнее.

Где эта чертова служанка?

Наконец его голова поднялась. Уорвик еще раз оглядел свою гостью. Он рассматривал ее пристально и бесстрастно, и она почувствовала прилив краски к лицу.

Похоже, он был готов заговорить, когда появилась горничная с ворохом помятой одежды и одеялом. Беатрис семенила следом, неся поднос с хлебом и водой.

Женщина бросила одежду и одеяло на пол возле ног Уорвика, круто развернулась и вышла из комнаты. Беатрис, явно не зная что делать со своей ношей, в отчаянии воззрилась на Оливию. Та поспешила забрать у нее поднос и мягко приказала старой няне вернуться в холл и никуда не уходить. Беатрис послушно поплелась к двери, задержавшись только, чтобы сказать:

– Я еще не настолько глупа, чтобы не понять, что он пьян.

Оливия обернулась и обнаружила, что Майлз снова смотрит на нее. Она попыталась улыбнуться.

– Случается, на нее находит временное затмение, пояснила она, удивив саму себя.

– Кис-кис! – послышался голос Беатрис из холла. -Где ты, котик?

– Вам станет намного лучше, если вы что-нибудь съедите, – продолжила Оливия, чувствуя себя глупо оттого, что пыталась заглушить голос Беатрис, которая явно не собиралась тихо сидеть в коридоре.

– Эй! – закричала служанка Уорвика. – Туда нельзя!

Поставив поднос на стол возле кресла, Оливия старалась не думать о том, что ее лицо пылает. Хотелось бы снять с себя шерстяной плащ, но, с другой стороны, она не собиралась оставаться здесь дольше, чем необходимо, особенно учитывая то, как пугающе пристально разглядывал ее Уорвик.

– Хлеб впитает в себя виски, оставшееся у вас в желудке, – объяснила она и налила в чашку горячей воды. -А горячая вода поможет разбавить спиртное и согреет вас. Встретившись с его напряженным взглядом, она протянула ему чашку и блюдце, радуясь, что ее рука не дрожит.

Он проигнорировал и то, и другое. Девушка осторожно вернула чашку с блюдцем на поднос и спрятала руки в складках плаща. Возникло такое ощущение, будто у нее вместо позвоночника молния. Каждый нерв в теле, казалось, был наэлектризован. Наконец он заговорил.

– Кто вы, черт возьми? – спросил он хриплым, невнятным голосом.

Она ожидала чего угодно, но только не этого.

– Прошу прощения... – неуверенно отозвалась Оливия.

– Я говорю, кто вы такая, черт возьми? И что делаете в моем доме?

– Оливия Девоншир. Мы встречались сегодня.

– Вы не Оливия Девоншир, – прервал он. – Я встречал мисс Девоншир раньше и... – Нахмурившись, Майлз побледнел, нервно взглянул на вазу и сделал медленный, осторожный вдох. Прошла минута и он, казалось, расслабился. Лишь тогда его черные глаза вернулись к ней. Усталость тенью легла на его лицо.

– Днем вы выглядели куда симпатичнее, – равнодушно заметил он.

Почувствовав, что ее спина окаменела, девушка слегка вздернула подбородок и постаралась взять себя в руки.

– А вы – трезвее, – сухо ответила она.

Промолчав, он откинулся на спинку кресла, вытянув вперед свои длинные ноги. С сапог на когда-то великолепный ковер с замысловатыми турецкими узорами потекла грязь. Но несмотря на все это, было в его облике что-то царственное, заставляющее ее чувствовать себя рядом с ним невзрачной серой мышкой.

– Дело в очках, – наконец сказал он. – Это весьма нелестно для вас, мисс Девоншир, но они совсем не идут вам.

Ее первым побуждением было сдернуть очки с носа. Но она сдержала этот порыв.

Лицо Уорвика, повернутое в профиль к пылающему в камине огню, оставалось недвижимым в своей задумчивой сосредоточенности. Похоже, что он намеренно распаляет ее гнев, как сегодня днем.

– Если вы приехали сюда по поводу моей женитьбы на вас.., – начал он.

У Оливии отнялся язык.

– Не хотел бы показаться бессердечным, но я не женюсь на вас. Так что можете возвращаться к вашему отцу и передать ему это.

– Вы так подумали, сэр? Что я приехала сюда умолять вас жениться на мне? О, ну, разумеется, с вашим высокомерием меня это не удивляет. – Она рассмеялась настолько непринужденно, насколько позволил ее скрытый гнев. – Я приехала только для того, чтобы извиниться за поведение отца. Знай я, что он вынашивает мысль о нашем браке, я бы немедленно заставила его выбросить этот бред из головы. Это же просто смешно. Я вполне довольна своей жизнью. Просить вас жениться на мне, сэр? Когда я живу в теплом и сухом доме? Когда мой дом изобилует всяческой снедью? Не говоря уже о слугах, которые опрятны, уважительны и расторопны. Скажите, зачем мне отказываться от всего этого, чтобы выйти за какого-то нищего пьяницу, которого вся Англия называет аморальным типом, развратником и беспринципным негодяем?

Майлз пожал плечами.

– Чтобы спасти свое лицо, полагаю. Почему вообще женщины делают то, что они делают?

Взгляд его скользнул к огню, и долгое время Оливия любовалась пляской отраженного в его глазах пламени. Она чувствовала себя какой-то зачарованной и опустошенной. В его словах была доля правды. Причины, по которым она решилась на эту поездку, могли быть замаскированы под извинения за отца или даже под гнев на Уорвика за то, что он так надменно отверг его предложение. На самом деле она втайне надеялась, что он передумает. Даже если потом сама с презрением отвергнет его.

– Что ж, – заявила она решительным тоном, – я сказала то, что собиралась сказать. Оставляю вас один на один с вашим одиночеством.

– Но почему, мисс Девоншир? Вы же только приехали. – Улыбка на его красивых губах не затронула глаз. -Подозреваю, что последнее, чего бы вам хотелось, это снова пускаться в путь в такую погоду. Может, выпьете со мной?

Не давая ей возможности ответить, он поднялся с кресла. В его изящных, быстрых движениях не было и намека на недавнюю слабость. Это снова был беззаботным весельчаком.

Выплеснув воду из чашки в огонь, Майлз наполнил ее виски и подал ей.

Решится ли она?

– Почему бы и нет? – сказал он, словно читая ее мысли. – Едва ли ваша репутация пострадает от этого еще больше.

Она нехотя протянула руку за чашкой. Почти игриво он убрал ее.

– Одно условие, – сказал он. – Снимите плащ. Она покачала головой.

– Я не могу здесь больше оставаться.

– Ненадолго. Можете выпить и ехать.

– Хорошо.

Она сняла плащ. Он взял его и швырнул на спинку дивана. Внезапно она почувствовала себя слабой, незащищенной и уязвимой. Девушка неосознанно пробежала руками по своим темным, тщательно уложенным волосам, гадая, сравнивает ли он ее с Эмили, чьи волосы белокуры и полны солнечного света. Ну разумеется. Они все так делают. Мужчины, подобные Майлзу Уорвику, всегда предпочитают женщин изящных, светловолосых и белокожих. Таких, как Эмили. Таких, как ее мать.

Он молчал, стоя перед ней с чашкой в руке. Однако его глаза были красноречивее слов, лениво скользя от ее макушки до пальцев ног. Молчание затянулось, постепенно наполняясь незначительными звуками – потрескиванием огня в камине, тиканьем часов и едва слышным шуршанием снежной крупы о стекло.

Наконец он протянул ей чашку. Пожалуй, она приняла ее с чрезмерной готовностью.

– Предлагаю тост, – произнес Майлз, поднимая бутылку. – За двух неудачников, застигнутых бурей.

– Какой бурей? – поинтересовалась Оливия. – Той, что там? – Девушка махнула в сторону окна. – Или той, что внутри?

Он удивленно поднял брови. В его глазах что-то промелькнуло. Насмешка? Что бы это ни было, ее слова вызвали у него улыбку, хотя и ненадолго. Пальцы Оливии сжимали чашку с виски, как спасательный круг.

– Садитесь, – сказал он ей, указав на небольшое кресло у камина. – О, ради Бога, извините, – поспешил добавить он с ноткой сарказма. – Не изволите ли присесть, сударыня? Молю простить меня за нарушение этикета: у меня не часто бывают гости. Мало-помалу привыкаешь иметь дело с несговорчивыми слугами.

– По-моему, любая несговорчивость со стороны слуги требует немедленного увольнения, – отозвалась она, многозначительно взглянув в сторону двери, где за порогом все так же топталась горничная.

– Вы хозяин Брайтуайта?

Он ничего не ответил, а просто откинул голову на спинку обитого парчой кресла и уставился в пространство.

– Хозяин этого дома? Позвольте с вами не согласиться, мисс Девоншир. Никто не властен над Брайтуайтом. Кроме того, как можно быть хозяином пустоты?

– Вы хотели сказать одиночества, мистер Уорвик.

– Разве я похож на одинокого человека, мисс Девоншир?

– Думаю, если б я жила здесь одна, то стала бы бояться за свой рассудок.

Он издал какой-то тихий звук, а затем позволил мыслям раствориться в лучах пламени, где они и пребывали некоторое время, между тем как Оливия делала глоток за глотком из своей чашки и любовалась отсветом пламени, отражающимся на его словно высеченных из гранита чертах лица. Внезапно он поднял глаза и поймал ее взгляд.

– Что такого привлекательного вы находите во мне? – спросил Уорвик. – Только не говорите, что никогда раньше не имели сердечных дел с аморальным типом.

– Нет, – ответила она. – Полагаю, не имела.

– А-а. Стало быть только с цыганами и татуировщиками?

Он отхлебнул виски и ненадолго прикрыл глаза, потом махнул на кресло у камина.

– Пожалуйста, садитесь.

Помедлив, она все же села и почувствовала облегчение. Сколько она простояла, неподвижная, как статуя, сказать трудно.

– Итак, скажите мне, мисс Девоншир, это ваш первый визит в Брайтуайт?

– Да.

– Он таков, как вы ожидали? – Да.

Мужчина поднял голову и удивленно поглядел на нее.

– Как так?

– Он такой величественный.

– Это и дураку понятно. Лучше скажите, что вы думаете об этом? – Он обвел рукой комнату. – Как вы находите моих собеседников?

– Они мертвы, – ответила она, переводя взгляд с одного чучела животного на другое.

– А остальной дом?

– Холодный и темный.

– Что ж, вы попали в точку. Холодный, темный и полный мертвецов. Какое из живых существ обрекло бы себя на жизнь в подобном окружении, спрашиваю я вас?

Допив содержимое чашки, Оливия протянула ее Майлзу, чтобы наполнить вновь. Он сделал это и встретился с ее глазами, когда возвращал чашку.

– Личинка, – ответила она, дерзко вздернув подбородок. – Летучая мышь. Вампир. Даже хуже того. Слизняк. Жук. Червяк.

Он поднял руку, словно отклонял слова.

– Довольно. Личинка и червяк? Бог мой. Полагаю, мне следует сказать спасибо, что вы не назвали меня грибковой плесенью.

– Но у плесени нет ни сердца, ни разума, ни души, сэр.

Он рассмеялся хрипловатым смехом. От музыки этих звуков у нее перехватило дыхание.

– Ни сердца? Ни души? – Уорвик неубедительно нахмурился, что отнюдь не погасило веселых искорок в его черных глазах. – Если учесть, что меня всю жизнь называли бессердечным и бездушным негодяем, мисс Девоншир, пожалуй, я бы склонился скорее к плесени.

– Но ведь вы живы. Вы дышите. И даже смеетесь. Поэтому у вас должно быть сердце.

– Признаюсь, никогда не видел смеющейся плесени.

– Или личинки, или червя!

– Продолжайте. Ради Бога, продолжайте. Мое самоуважение растет с каждой секундой.

– Вы ходите на двух ногах?

– Как правило.

– А поскольку я не знаю четырехногого животного, которое предпочитает в одиночестве жить в темном, сыром и холодном доме, то остаются только люди. – Она помолчала, как бы размышляя. – Так что вы либо монах, либо отшельник.

– Кем бы я ни был, – ответил он, озорно вскинув бровь, – но монахом меня никак не назовешь, дорогая.

Оливия засмеялась. Вернее, захихикала. Это прозвучало довольно странно для нее самой, и девушка в изумлении взглянула на свою пустую чашку. Лицо горело. От огня камина ей стало жарко. Или, быть может, это из-за того, что Уорвик сидел в своем кресле, небрежно вытянув вперед, длинные, но изящной формы ноги. Рубашка его начала высыхать, но еще оставались места, где влажная ткань липла к коже, предлагая взору тончайшие очертания и движения тела под ней. Она поймала себя на том, что неотрывно смотрит на темное пятнышко в форме монеты на его груди и скоро осознала, что это сосок.

Взгляд девушки метнулся назад, к его лицу и обнаружил, что он наблюдает за ней с такой напряженностью, от которой искра благоразумия тут же словно молния ударила прямо из мозга в сердце. Что она делает, сидя в компании Майлза Уорвика в такой поздний час?

И почему он на нее так смотрит? С таким любопытством? С такой сосредоточенностью? Все опасности, которые она временно предала забвению, нахлынули на нее с новой силой, едва только слабая улыбка заиграла на его губах. Девушка моментально протрезвела, и у нее возникло желание немедленно убежать отсюда.

– Не беспокойтесь, – сказал Уорвик, – ваша прическа в полном порядке.

Не сознавая, что ее рука бессознательно приглаживает волосы, Оливия застыла.

– Очки сидят ровно.

Она все равно поправила их.

– Зачем вы носите их? – полюбопытствовал он.

– Потому что плохо вижу, – ответила Оливия.

– Черта с два. Сегодня днем вы были без них и отлично меня видели.

Сегодня днем? Сейчас, когда она сидела здесь у камина, а в окно стучал ветер, эта дневная встреча казалась такой далекой.

– Снимите их, – потребовал Майлз. – Они мне не нравятся.

– Меня это мало волнует, – отозвалась она.

– Они так искажают ваши глаза, что кажется, будто вы смотрите на меня из аквариума.

– Я не могу читать без них.

– Но сейчас же вы не читаете?

– Нет. – Она покачала головой. – Я не сниму их.

– Прекрасно. Тогда скажите мне, почему вы носите такую прическу?

– Прошу прощения?

– Она отвратительна.

– Я...

– И это платье на вас. Оно ужасно. Серый цвет вам не идет. Вы как будто в трауре. Или вы в трауре, мисс Девоншир?

– Не думаю, сэр, что вы имеете право оскорблять меня, когда сами сидите в грязных сапогах, мокрой одежде, с подозрительного происхождения пятном на рубашке.

Он молча глядел на нее. К своему ужасу, Оливия почувствовала, что глаза ее наполняются слезами. Она действительно слишком много выпила. Бели моргнуть, слезы потекут в два ручья. Но Оливия давно знала, что если продолжать смотреть прямо перед собой – не шевелить головой и не моргать, – то можно вполне успешно скрыть свои эмоции. Если она поспешит извиниться, то, может успеть добежать до кареты, прежде чем разревется.

Глава 4

Уорвик встал с кресла и стал ходить по комнате, отшвыривая и пиная все, что попадалось на пути. Он подошел к двери и встал там, спиной к Оливии.

– Были времена, – сказал он в полумрак, – когда в этом доме повсюду слышался шум, разговоры, смех. Большей частью прислуги, но это не имело значения. Я знал, что если громко закричу, кто-нибудь обязательно придет.

Оглянувшись на нее, он продолжил.

– Моей заветнейшей мечтой было, чтобы Брайтуайт принадлежал мне. Это стало навязчивой идеей. Я, бывало, лежал по ночам в постели и воображал, как я иду по этим холлам, оглядывая все вокруг, и пытался представить гордость, которую испытывал бы – чувство собственной значимости, захватывающее ощущение принадлежности чему-то, наконец...

Голос его умолк, но он не шевелился. Оливия тоже сидела не шелохнувшись и даже не дыша. Обида и смущение, испытываемые минуту назад, испарились в тот момент, когда она смотрела на широкую спину мужчины и черные, подсыхающие волосы, которые свободными густыми прядями рассыпались по воротнику рубашки. Ощущение какого-то странного, пьянящего восторга растеклось по жилам. Она осознала, что перед ней сейчас тот Майлз Уорвик, которого мало кто когда-либо видел. Нет сомнения, это говорило виски – она, разумеется, была знакома с воздействием, которое спиртное оказывает на здравомыслие человека, – но также знала, что в нем заключается истина.

И все же он говорил не как пьяный. Слова были вполне разборчивы.

– Потом мой отец умер, и все перешло к Рэндольфу. Когда Рэндольф погиб от несчастного случая на охоте, я надеялся – молился, – что каким-то образом дом перейдет ко мне. Дэмиен, в конце концов, поселился на Миссисипи и не проявлял интереса к Брайтуайту. Но, разумеется, он вернулся и завладел всем. Внезапно я даже перестал быть желанным гостем в доме, в котором вырос. Заметьте, мисс Девоншир, я ничуть не виню Дэмиена. Я никогда не был образцовым братом.

Повернувшись к ней, Майлз прислонился к дверному косяку и провел рукой по волосам.

– Вы, конечно же, слышали слухи о том, что я покушался на него. Что ж, – бросил он с ноткой вызова в голосе, – это правда.

Наконец Майлз поглядел на нее в упор, и прекрасное божество мгновенно исчезло в мрачной пучине раскаяния.

– Как, мисс Девоншир? Ни испуганного возгласа? Ни обморока? Возможно, то, что я о вас слышал, тоже правда?

– Возможно, – просто сказала она и поправила очки. -Продолжайте же, мистер Уорвик.

– Ей-богу, вы исключительная девушка, мисс Девоншир. Прекрасно. Я пытался убить его дважды. Один раз на охоте, разумеется, притворившись, что ружье дало осечку. Во второй раз я разрезал подпругу его седла. Он отделался сломанной ногой, и только. Вы все еще не в обмороке от ужаса, мисс Девоншир?

– Полагаю, вам бы этого хотелось. В конце концов, разве вы не создали свою репутацию с помощью людей, которых легко шокировать? Или, быть может, вы просто пытаетесь напугать меня, полагая, что я в ужасе убегу и больше никогда не появлюсь в Брайтуайте. В самом деле, сэр. Вам нет нужды прибегать к таким крайним мерам, уверяю вас. – Она вскинула брови и улыбнулась. – Кроме того, меня не так легко шокировать. Да и как это возможно, учитывая мою собственную репутацию?

– Да, действительно. – Он задумчиво разглядывал ее. -Тогда, может быть, если я скажу вам, что это из-за меня Дэмиен потащился в ту богом забытую страну, называемую Миссисипи, вы измените свое мнение. Видите ли, я спал с его невестой в ночь перед свадьбой, и он застукал нас. Это была всецело идея девушки – она просто не хотела выходить за Дейма. Однако, думаю, в конце концов, все обернулось к лучшему. Когда через пять лет Дейм вернулся в Англию, он встретил Бонни.

От выражения, промелькнувшего на лице мужчины, у Оливии неприятно защемило в груди. Она слышала слухи и о Бонни – якобы Майлз был тайно влюблен в женщину.

Он отошел от двери и приблизился к окну.

– Идите сюда, мисс Девоншир.

Суровая непреклонность его голоса застигла девушку врасплох. Она была слишком поглощена захлестнувшей ее волной болезненных эмоций, которые он всколыхнул, упомянув имя другой женщины. Как иронично, подумала она, учитывая, что его попытки шокировать ее не произвели на нее ни малейшего впечатления.

– Идите сюда, – повторил он.

Отставив чашку с блюдцем в сторону, Оливия заставила себя встать. Ноги были ватными. Это же просто нелепо. Она никогда не была трусихой.

– Мисс Девоншир?

Оливия подошла и встала рядом, разумеется, соблюдая почтительное расстояние, глядя на огромный сад засохших и почерневших розовых кустов.

– Раньше, – начал он, – с наступлением лета этот сад превращался в трепещущую, мерцающую радугу цветов. Бог мой, какая это была красота. Моя спальня выходила окнами в сад, и в течение тех месяцев, когда розы цвели, я просыпался по утрам, а их аромат был таким сильным, что у меня начинала кружиться голова.

Оливия изо всех сил пыталась представить этот безжизненный сад в цвету. Но глаза ее упорно продолжали видеть лишь отражение мужчины в темном, залитом дождем окне.

На мгновение ей почудилось, что она увидела мальчика, любующегося благоухающим розовым садом.

– Я, бывало, сидел на окне и смотрел, как мать Дейма ухаживает за цветами. Я смотрел на ее руки, как нежно они касались крошечных бутонов. Она дотрагивалась до своих детей с такой же нежностью, и я ловил себя на том, что хотел бы...

Нахмурившись, он прижал палец к капельке влаги выступившей на стекле и с ожесточением потер ее словно изо всех сил пытаясь стереть тот мысленный образ, который возник из глубин памяти.

– Если розы доставляют вам такое удовольствие, почему вы позволили им погибнуть? – неуверенно спросила Оливия.

– Они были уже мертвы к тому времени, как я поселился здесь.

– Вы уверены?

Уорвик взглянул на нее, и она, не решаясь встретиться с его взглядом, продолжала смотреть на отражение в окне.

– Из этой комнаты есть выход в сад? – спросила она.

Он указал на французские двери в углу. Оливия подошла к ним и, найдя их незапертыми, открыла и вышла на веранду. Стена дома преграждала здесь путь порывам ветра, и, хотя ледяная крупа продолжала сыпать с черного неба, холод не казался таким невыносимым.

Свет из окон слабо освещал выложенные кирпичом дорожки, разделяющие сад на аккуратные участки. Сойдя с веранды в сырую полутьму, девушка отыскала ближайший куст и присела рядом с ним. Сорняки и опавшие листья, накопившиеся за годы запустения, лежали толстым слоем вокруг основания куста. Расчистив его с некоторым усилием, Оливия обнаружила единственный шип, торчащий на стебле.

– Мистер Уорвик! – крикнула она. Не получив ответа, девушка взглянула через плечо и на фоне окна увидела силуэт его высокой фигуры.

– Идите сюда, – попросила она. – Побыстрее, если можно. Мне не хотелось бы окончательно закоченеть, пока вы будете стоять там и предаваться тоске.

Он неохотно подошел и опустился на колено рядом. Указав дрожащим пальцем на стебель, она сказала:

– Он еще жив. Видите? Вон там, где я оторвала шип. Держу пари, что если расчистить весь мусор, вы обнаружите, что у вашего сада еще есть надежда.

– Вы так думаете?

Его голос прозвучал совсем рядом с непривычной мягкостью и надеждой.

– Конечно.

Нет, ее голос не дрогнул, но сохранил безразличную монотонность, которую она оттачивала годами.

– Как только все это очистится и пригреет солнце, уверена, ваши розы оживут. В конце концов ничего хорошего не выходит из полнейшей темноты.

Он молчал и не шевелился, между тем как холодные крупинки шелестели по опавшим листьям, пестрым ковром устилающим землю. Наконец, не в силах удержаться, она медленно перевела взгляд на лицо мужчины, в волнении обнаружив, что тот смотрит на нее, а не на растение. Она глядела на него сквозь влажные стекла очков и не дышала, отчаянно жалея, что не сняла очки, как он просил. И что на ней это платье, но, с другой стороны, у нее нет ничего лучше. Тратить деньги на модную одежду для себя всегда казалось ей пустым расточительством.

Поднявшись, Оливия, насколько возможно вытерла грязь с рук и поспешила обратно в дом, к камину. Затем закрыла глаза, позволяя теплу огня согреть ее. Прошло несколько мгновений, прежде чем дверь позади закрылась. Сейчас он скажет ей уходить и напомнит, что она нежеланный, незваный гость. И что не ее дело копаться в его мертвом саду и...

– Вы простудитесь, – услышала Оливия его голос. Одеяло легло ей на плечи. Укутавшись в него и уставившись в огонь, она попыталась сказать спасибо, но к ее ужасу у нее не выпело ничего кроме беззвучного шевеления губ.

Они стояли некоторое время молча, глядя в огонь, в то время как ножки и ручки кресла потрескивали, медленно превращаясь в угольно-красные головешки.

– Это было очень красивое кресло, – сказала она.

– Да.

– У вас нет денег на топливо?

– Нет.

– И что вы теперь будете делать?

– Наверное, сожгу диван.

Оливия рассмеялась и взглянула на Уорвика. Его лицо освещал золотистый свет огня, и впервые она заметила крошечные морщинки, лучиками разбегавшиеся из уголков глаз. Две вертикальные полоски виднелись между бровей. Лицо заросло щетиной. От него исходил слабый запах виски и дождя.

Очень медленно Майлз протянул руку к ее очкам и снял их с крайней осторожностью.

– Так лучше, – сказал он. – Мне гораздо больше нравятся ваши глаза, когда их выражение не искажено гневом. У вас очень красивые глаза, мисс Девоншир.

Они стояли так несколько мгновений, застигнутые врасплох внезапной вспышкой чувственности, которая возникла между ними так же ярко, как языки огня в камине.

Неужели он действительно может находить ее, хотя бы в самом отдаленном смысле, привлекательной, недоумевала Оливия. Или это просто еще одна уловка, чтобы смутить ее? Чтобы вынудить ее убежать отсюда и больше никогда не появляться на пороге этого дома?

О Боже, думал он. Либо он слишком долго был без женщины, либо Оливия Девоншир куда привлекательнее, чем он представлял. С этим лицом, омытым дождем, с бусинками влаги, прилипшими к шелковистым черным ресницам. Изгиб ее груди ничем не был обязан тем хитростям, к которым часто прибегают женщины. На какой-то миг он вдруг представил как захватывает их в плен своих рук, возможно, прячет лицо в их мягкой пышности... а ее длинные ноги обвиваются вокруг него. Или, может, она предпочитает, чтобы все было грубо, бурно и несдержанно, в конце концов, она ведь парадокс, женщина в обличье старой девы с сердцем и душей шлюхи. Может, она пришла сюда совсем не для того, чтобы склонить его к браку. Возможно, у нее на уме не было ничего, кроме кувыркания в простынях. В этом случае...

– Скажите, – начал он. – Зачем вы, на самом деле, пришли сюда, мисс Девоншир?

Оливия тоскливо взглянула на очки, свисающие с его указательного пальца.

– Я же сказала вам. Чтобы извиниться...

– Бросьте. Я был с вами более чем откровенен. Думаю, что заслуживаю такого же отношения.

Сложив очки, он положил их в карман брюк, не сводя с нее взгляда. Огромные глаза девушки с каждой секундой становились еще больше. И все же, когда он обхватил ее одной рукой за затылок, то почувствовал, как она вздрогнула и затрепетала, и на какой-то миг ему показалось, что девушка сейчас убежит.

Но она не убежала. Просто оставалась совершенно неподвижной. Ее дыхание участилось, а мягкие розовые губы приоткрылись, испуская слабый возглас удивления. Или, быть может, это было просто желание.

Он шагнул к ней, прижимаясь к ее телу своим, в то время как пальцы нежно стиснули затылок Оливии, скользнув выше, в узел волос, который от легкого нажима освободился от удерживавших его шпилек и рассыпался по плечам и спине. Она вытянула руку в слабой попытке сопротивления, вызвав у него ту дьявольскую улыбку, которая заставляла трепетать от сладостного восторга самых невинных девственниц.

– Не надо, – с усилием прошептала она. – Вы не должны. Вы просто стараетесь снова шокировать меня и...

– Разве это я делаю, милая? – он тихо рассмеялся, недоумевая сам. – Возможно, вначале, но не сейчас...

Скользнув рукой вокруг талии девушки, он крепко прижал ее к себе. Короткое мгновение она отчаянно сопротивлялась, испуганно глядя в его глаза. Как изменилась она за какую-то секунду с этими густыми, мягкими волнами волос, обрамляющими лицо с запрокинутой головой, частично обнажающей изгиб шеи. О, да. Он мог представить себе, как эта женщина соблазняет целый табор цыган. Или, быть может, одного из арендаторов своего отца. Или даже какого-нибудь не слишком благородного аристократа – такого, как он сам, – который утонул в водовороте ее глаз. Если б он был умнее, то отослал бы ее к отцу с запиской, что Майлз Кембалл Уорвик не дурак, когда дело касается женщин, что его не так легко обвести вокруг пальца, но в этот момент он отнюдь не чувствовал себя таким уж умным. И он чертовски долго был без женщины...

Он выдохнул прямо ей в ухо.

Она ахнула.

Он мягко прикусил нежную, ароматную кожу за ухом.

Она растворилась в его объятиях.

Он поцеловал ее, вначале робко, слегка коснувшись ртом уголка ее рта, затем медленно, легко скользнул по ее дрожащим губам, которые оказались намного мягче, чем он представлял. Затем язык мужчины коснулся ее языка. Его рука утонула в ее волосах, гладя изгиб головы и удерживая ее твердо, по-собственнически, между тем как нервные окончания его тела оборачивались мельчайшими точками наслаждения и боли.

Оливия застонала от пьянящего восторга, мгновенно лишившего ее силы воли и способности двигаться. Тепло и влага его рта были восхитительными, захватывающими. Она даже не представляла, что это будет так необыкновенно. Так божественно. Всю жизнь ждала она этого момента.

Ее разум затуманился, а тело жадно откликалось на ласки, прижимаясь еще теснее, с готовностью раскрывая губы навстречу его языку, навстречу ритму, от которого тело ее превращалось в трепещущую, безвольную массу. Поколебавшись лишь мгновение, она обхватила его руками за шею и погрузила пальцы в его чудесные волосы. Она мечтала об этом большую часть своей жизни и ответила на поцелуй с такой несдержанностью, которая поразила бы ее саму еще минуту назад.

Он оторвался. Резко. Тяжело дыша. Глаза его пылали страстью.

Реальность камнем обрушилась на нее.

Майлз отступил. Несколько секунд они стояли друг против друга в неловком молчании. Наконец Майлз отошел. Прислонившись к столу, он скрестил руки на груди и вперил в нее суровый взгляд, не в состоянии скрыть своего волнения.

– Кто он был? – требовательно спросил он. – Вернее, кто он такой?

Оливия нахмурилась и в отчаянии взглянула на шпильки, разбросанные по полу. Думать она не могла.

– Не прикидывайтесь дурочкой. Вы знаете, о ком я. Об отце мальчишки. Кто он?

Этот внезапный поворот разговора взволновал Оливию больше, чем все предыдущее. То, что он заговорил на эту тему так прямолинейно, сделало комнату невыносимо жаркой.

– Это не ваше дело, – наконец выдавила она.

– Ваш отец сделал его моим.

– Вы отвергли предложение моего отца, поэтому это не ваше дело.

– Вы любили его?

Где же ее накидка? На диване. Чтобы взять ее, придется пройти мимо него. Она не была уверена, что сможет, ибо колени ее подгибались, а сердце, как загнанный заяц, прыгало в груди. Как глупо было подумать, что она сумеет противостоять такому недисциплинированному мужчине, как Майлз Уорвик, и надеяться уйти невредимой.

Она попыталась сосредоточить свои мысли на побеге.

– Я знаю его? – не унимался он.

– Мне действительно пора. – Она направилась к дивану.

– Он здешний?

– Мне не следовало приезжать. Это, конечно же, было глупо.

– Он знает о мальчишке?

– Мальчика зовут Брайан.

– Он помогает содержать мальчишку?

– Брайана. Его зовут Брайан, – подчеркнула Оливия со все возрастающим чувством тревоги.

– Он женат? Очевидно, женат, иначе бы женился на вас. Вы все еще любовники?

Шагнув в сторону, он преградил ей путь к дивану, заставив резко остановиться. Все равно она отказывалась смотреть ему в глаза и попыталась обойти его. Майлз снова остановил ее, шагнув в сторону.

– Я вежливо задал вам вопрос, – сказал он.

– А я так же вежливо ответила вам, что это не ваше дело.

– Должно быть, вы очень сильно любили его, если продолжаете защищать его имя и репутацию, тогда как от вашей не осталось камня на камне.

– Мне действительно пора. С вашего позволения.

– Я понял. Вы думали, что, попав в эту переделку, заставите негодяя жениться на вас, тем самым избавив вас от прозябания в обществе вашего отца и сестрицы. А! Я, должно быть, недалек от истины. Ваши глаза вспыхнули, а щеки порозовели.

– Эта тема разговора совершенно неприемлема.

– Нет, мадемуазель, это ваша репутация неприемлема. Ваш приезд сюда – на ночь глядя – неприемлем. Ваша манера одеваться неприемлема. Ваше поведение неприемлемо. Ваши попытки соблазнить меня, чтоб заставить жениться, неприемлемы. Продолжать? Ваш отец сказал мне, что вы дали своей матери клятву заботиться об отце и сестре. Когда стало очевидно, что вам уже вряд ли удастся выйти замуж и покинуть Девонсуик, вы завели интрижку, думая, что беременность поможет вам уйти из-под опеки сестры и отцовского самодурства.

– Вы закончили? – отчеканила Оливия.

– Пожалуй, нет еще. Дайте мне подумать пару минут. А пока присядьте и налейте себе еще.

– Я скорее умру от жажды и холода, чем снова сяду в это кресло перед этим камином и стану пить с вами. -Она сделала шаг в сторону, обходя его. На этот раз он ее не остановил. Схватив накидку, она направилась к двери, на ходу надевая ее.

Где Беатрис? Остановившись, Оливия поглядела в одну сторону, потом в другую, не увидев ничего, кроме сумрачных теней, маячивших на стенах.

– Проклятье, – тихо пробормотала девушка. – Где же она?

– Наверное, ищет своего кота, – произнес Уорвик позади нее. – Возвращайтесь сюда, мисс Девоншир, к теплу. Я даже брошу еще один стул в огонь.

– Беатрис! – позвала она.

– Знаете, этот дом имеет обыкновение пожирать людей.

– Беатрис!

– Здесь она! – послышался голос сверху. Горничная показалась на верху лестницы. Чепец сполз ей на лоб.

– Зга глупая женщина здесь, – произнесла она тоном, в котором сквозило раздражение.

Оливия побежала вверх по ступенькам, стараясь не обращать внимание на то, что Майлз следует за ней по пятам, перепрыгивая через две ступеньки.

К отчаянию Оливии, служанка привела ее в большую спальню, где Беатрис уснула. В спальне Майлза. В его постели. Она мирно посапывала, положив свою седую голову на его подушку и натянув одеяло до подбородка.

– Полагаю, кота она не нашла, – заметил Майлз, стоя в дверях.

Оливия стояла у подножия огромной кровати с пологом, и с нежностью глядела на свою старую няню, гадая, стоит ли рассказать их хозяину, что кот Диккенс умер шесть лет назад. Чувство подавленности охватило ее. Внезапное осознание того, что она стоит в спальне Уорвика, не помогло. Как и появившаяся на его лице улыбка кота, сожравшего канарейку.

– Мне очень жаль, – натянуто произнесла Оливия. – Беатрис расположилась здесь как дома.

– Похоже.

– Если вы поможете мне, я подниму ее.

– Не стоит.

– Но вы не понимаете. Беатрис любит поспать. Бели она уснула, то проспит всю ночь.

– Обычно все так и делают.

Все больше расстраиваясь, Оливия бросила в его сторону раздраженный взгляд. Он лишь пожал плечами.

– Похоже, что вам все-таки придется задержаться.

– И снова позволить вам оскорблять меня? Не думаю. Беатрис! Беатрис! Проснись.

– А если я пообещаю быть любезным?

– Сильно сомневаюсь, что такое слово существует в вашем лексиконе, мистер Уорвик.

– Ну, хороню. Если я просто пообещаю не заводить разговор о ваших любовниках?

Оливия снова неистово тряхнула старуху. Беатрис только забормотала во сне.

Майлз подошел сзади и мягко, но решительно взял ее за руку.

– Пусть спит, – повторил он.

– Уберите руки, сэр.

– Я пришлю ее домой утром. Бог мой, а вы, оказывается, умеете кусаться, если вас раздразнить.

– Именно поэтому я не советую вам дразнить меня. Она выдернула руку и направилась к двери, позабыв и о Беатрис, и о том, что ее очки все еще остаются у него. Угрюмая служанка отскочила в сторону, когда Оливия вышла из комнаты. И только пройдя порядочное расстояние, она поняла, что идет не в ту сторону. Со стоном она повернула обратно. Вернувшись, обнаружила Уорвика на верхней площадке лестницы. С мизинца у него свисали ее зацепленные за дужку очки.

– Так скажите же мне, – начал он, когда девушка подошла к нему. – Вы рассердились, потому что я сказал, что без этого вы выглядите лучше? – Он указал глазами на очки. – Или потому что я спросил об отце мальчишки? Не хочу думать, что это из-за поцелуя, потому что вам явно понравилось. Или, может быть... – голос его почти понизился до шепота, а лицо стало серьезным, – вы думали о нем, когда я целовал вас?

– Не говорите глупостей. – Оливия попыталась взять очки. Он быстро отдернул руку.

Вздернув подбородок, девушка развернулась и зашагала вниз по ступенькам.

– Прекрасно, – бросила она с вызовом. – Можете оставить их себе на память.

Майлз спустился вниз раньше нее и встал, загораживая дорогу. Он был похож на пирата в своей небрежной одежде, с растрепанными ветром и все еще влажными от дождя волосами. Была в нем какая-то бесшабашность, какая-то необузданность, вспыхнувшая в глазах, которая вновь зачаровала ее. Оливия поняла, что если он снова попытается поцеловать ее, она, пожалуй, сдастся.

– Не уезжайте, – наконец сказал он. – Я прикажу Салли состряпать что-нибудь.

– У нас не из чего стряпать, – последовал колкий ответ сверху.

– Ну, тогда мы поедим хлеба с водой.

– Я... я думаю, нет, учитывая обстоятельства.

– Если вы имеете в виду поцелуй, то не волнуйтесь. Я не думал ни о чем таком. Если, конечно, вы сами не хотите этого?

– И что это должно означать? Он пожал плечами.

– Оставайтесь на ночь, если хотите.

– Сэр, неужели вы намекаете на то, что я думаю? Глаза ее расширились, и он ухмыльнулся. Она попыталась проскочить мимо него, но он выбросил в сторону руку, преграждая ей путь.

– Ладно, – сказал Майлз, когда девушка взглянула на него глазами, полными нарастающего раздражения и негодования. – Я уступаю, мисс Девоншир, – продолжил он спокойно и бесстрастно. – Признаюсь, что позволил своему эгоизму взять надо мной верх. До вашего приезда я хандрил и распустил нюни от жалости к себе. Не Брайтуайта желал я всем своим существом. Права старая пословица: остерегайся своих желаний.

– Да, возможно, не самого дома вам всегда хотелось, ответила она.

Он ничего не сказал, и Оливия ощутила слабую наэлектризованность воздуха. Выражение его лица было одновременно растерянным и сердитым.

– Боюсь, я слишком задержал вас, мисс Девоншир. Могу я пожелать вам доброй ночи?

Глава 5

Утро было холодным, сырым и туманным. Всю ночь шел снег. Длинные ледяные сосульки свисали с ветвей деревьев, окружающих Девонсуик, делая их тяжелые голые ветви похожими на заколдованные плакучие ивы из сказки.

Оливия проснулась с жуткой головной болью. Она почти не спала, перебирая в памяти все подробности встречи с Майлзом Уорвиком, а отрывочные сны вносили в них странные изменения. В половине пятого, она, в конце концов, поднялась с кровати и прошла на кухню, где молоденькая служанка приготовила ей крепкий чай и поставила тарелку оставшихся от ужина оладий. Оливия ела, сидя перед камином, и мысленно отчитывала себя за поездку в Брайтуайт.

Дура. Идиотка. Много она наделала глупостей за свою жизнь, но никогда еще ей так не хотелось повернуть время вспять. Без сомнения, он весь вечер смеялся над ней. Это же надо так прямо и заявить, что она пытается склонить его к браку! А как нахально он заговорил о Брайане! И в довершение всего она позволила ему некоторые вольности. Какой стыд!

Увы, того, что сделано, не вернуть. Как и не забыть восторга от его поцелуя, захватывающего дух наслаждения от прикосновения его губ к ее губам, разорвавшего добровольные оковы, за которыми она благополучно скрывала свои чувства все эти годы.

Следуя собственному строгому распорядку дня, она искупалась и оделась к семи часам утра. Затем спустилась в отцовский кабинет, где распечатывала и читала корреспонденцию, прибывшую вчера... или, по крайней мере, пыталась. Заниматься этим без очков было непросто.

Только на полпути домой вчера вечером, она вспомнила, что забыла очки. Единственная надежда, что Уорвик пришлет их с Беатрис. А до тех пор любая попытка читать была совершенно бесполезной. И все же она пыталась. Как бы сильно не приходилось напрягать глаза, это все же лучше, чем постоянно представлять, как она унижается перед Уорвиком.

Уорвик! Господи, ну почему она не может выбросить его из головы? Сколько бы она не сидела здесь, уставившись на колонки цифр, единственное, о чем она могла думать все утро, – это то, какими настойчивыми, горячими и влажными были его губы и как запах его кожи буквально превращал ее тело в безвольную массу.

В четверть одиннадцатого дверь распахнулась, и вошла Эмили. Она держала в руках охапку платьев, прошелестевших по комнате, как весенний ветерок. Белоснежное лицо девушки пылало воодушевлением. Она уложила свои золотистые волосы на затылке и покрыла их бледно-розовой шелковой сеточкой, которая идеально гармонировала с утренним платьем. Ее маленькие ножки были обуты в изящные кожаные туфли.

Отложив бумагу и перо в сторону, Оливия сцепила пальцы, попытавшись хотя бы на секунду позабыть о головной боли и улыбнуться.

– Доброе утро, Эмили. Что это у тебя?

– Платья, разумеется, – ответила Эмили с веселым смехом. – Мне просто необходимо твое мнение, Оли. Сегодня ожидается маркиз с визитом. Какое из них, по-твоему, мне больше к лицу? – Она швырнула несколько платьев на кресло, но они, не долетев, грудой упали на пол. Не обратив на это внимание, Эмили приложила одно из платьев к себе и повертелась перед Оливией.

– Ну разве не божественно, Оли? Как ты считаешь, лорду Уиллоуби это понравится?

– Уверена, ты понравишься ему, Эми, если только он не слеп и не глуп.

Платье улетело в сторону, и Эмили примерила другое.

– А как насчет этого? Насколько я знаю, бледно-желтые рюши и крошечные первоцветы вдоль декольте высший шик сезона в Париже.

Встав со стула, Оливия подошла к разбросанной на полу одежде и принялась подбирать ее. Там было желтое платье с атласным лифом и верхней газовой юбкой, окаймленной золотым кружевом. Очень дорогое изделие. Эмили просто молилась о таком несколько месяцев назад. Но Оливия знала, что сестра даже не примерила его с тех пор, как оно прибыло из Парижа, завернутое в ворох бумаги и разноцветных ленточек.

– Я просто убеждена, что лорд Уиллоуби будет говорить сегодня с отцом, – сказала Эмили. – С чего бы еще ему выезжать в эту отвратительную погоду? Оли, дорогая, что ты делаешь?

Оливия приложила к себе сшитое в Италии платье. Она встретилась с изумленным взглядом сестры и почувствовала, что краснеет.

– Ни глупи, – фыркнула Эмили и выхватила платье у нее из рук. – Ты слишком стара для такого платья, цвет совсем не идет к твоему оливковому оттенку кожи. Да и потом, куда ты можешь его одеть? Будешь заигрывать в нем с отцовскими гроссбухами? Или, может, – она снизила голос до шепота и глаза стали холодными, как стекло, – отправишься на свидание с Майлзом Уорвиком? Оливия повернулась к своему стулу и взяла ручку.

– О чем ты думала, отправляясь в Брайтуайт? Тебе что, мало было знать, что папа пытался подкупить этого неисправимого негодяя и женить на тебе? Ты можешь представить Майлза Уорвика членом нашей семьи?

– Учитывая то, что он отверг папино предложение, Эм, не думаю, что у нас с тобой есть повод для беспокойства. А теперь, пожалуйста, мне нужно закончить работу, у меня раскалывается голова. Если тебе хочется поговорить о Майлзе, поговори с отцом.

Послышался стук в дверь, и вошел Джон. Он вскинул брови на Эмили и улыбнулся Оливии.

– Мисс, юный Брайан готов для прогулки.

Обрадовавшись возможности уйти, Оливия отложила перо и откинулась на спинку стула.

– Спасибо, Джон. Распорядись, чтобы Дитс подал карету. И тебя не затруднит принести мою накидку?

Эмили нахмурилась.

– Ты собираешься гулять в такой холод, Оливия?

– Немного холода никому не вредит, Эмили, и, кроме того, Брайан всегда с нетерпением ждет этих прогулок. Ребенку нужен свежий воздух и движение, чтобы он рос здоровым. Быть может, ты как любящая, преданная и заботливая тетя хочешь поиграть с ним?

Лицо Эмили вспыхнуло, и она отвела глаза. Оливия позволила себе чуть заметно улыбнуться. Не так часто у Эмили хватало такта показать свое смущение.

Джон кашлянул, и Оливия оглянулась.

– Что-нибудь еще? – спросила она.

– Да, мисс. У нас гость. -О?

– Майлз Уорвик.

– Уорвик? – Переспросила она.

– Да, мисс.

– Э... понятно. Ну, что ж, скажи ему, что отец...

– Он не к отцу, мисс!

Оливия взглянула на Эмили. Голубые глаза Эмили удивленно округлились, а розовые губки сложились в гримасу неудовольствия. Тряхнув белокурыми локонами, она заявила:

– Я отказываюсь видеть его. Скажи ему, чтоб убирался, Джон, я...

– Прошу прощения, мисс Эмили, но он не к вам. Он желает поговорить с мисс Оливией.

Ощущение, подозрительно сходное с радостным волнением, охватило Оливию. И это после того, как она провела целую ночь, убеждая себя в том, что Майлз Уорвик не стоит того, чтобы беспокоиться, что он о ней думает. Расправив плечи, она сделала глубокий вдох и сказала:

– Скажи ему, что я не могу его принять. Брайан ждет, в конце концов, и... ну, просто скажи ему это, и все.

Джон кивнул и вышел.

Перешагнув через груду платьев, Эмили встала перед столом и, наклонившись к Оливии, возмущенно спросила:

– Что он здесь делает?

– Привез Беатрис, я уверена. Успокойся, Эми, у тебя такое лицо, словно ты увидела призрака.

– У тебя не лучше, – отрезала сестра. – Или, может, этот румянец на щеках у тебя от возбуждения, а не от беспокойства?

– Не болтай чепухи.

Заламывая руки, Эмили бросила отчаянный взгляд на дверь.

– О Боже! А если он задумал встретиться с лордом Уиллоуби? Зная Майлза, не сомневаюсь, что он получил бы огромное удовольствие, рассказав его светлости все гнусные подробности наших отношений. Избавься от него, Оли, пока он не разрушил все мое будущее!

Оливия направилась к двери как раз в тот момент, когда смех Брайана зазвенел по коридору. Ребенок бросился в ее объятия, весь светясь от радости.

– Мамочка, – закричал он, – кухарка приготовила мне пудинг!

Оливия опустилась на одно колено и крепко обняла тепло закутанного мальчика. От него пахло апельсиновым мармеладом, а на верхней губке остались похожие на усы следы от молока. Она засмеялась и поцеловала его, сразу же позабыв об Уорвике, пока не услышала слабый голос Джона.

– Милостивый государь, мисс Оливию нельзя беспокоить!

Она повернула голову, а он уже стоял тут, слегка расставив ноги, в плаще, свободно свисающем с плеч. Джон стоял чуть позади него, беспомощно глядя на Оливию. Она отпустила его кивком головы и медленно поднялась.

– Вы всегда без спроса врываетесь в дом? – спросила она Уорвика.

– Если приходится. А вы всегда заявляетесь в дом мужчины по ночам и без приглашения?

Оливия заставила себя сделать медленный, глубокий вдох.

– Полагаю, вы привезли Беатрис?

Он кивнул, и черный локон небрежно упал ему на лоб.

– Что ж... пожалуйста, примите мою благодарность, мистер Уорвик. Вместе с извинениями за причиненные неудобства. Теперь, с вашего позволения мы...

– Я бы хотел поговорить с вами, – прервал он.

– Увы, это невозможно. Я собираюсь уходить, как видите. С сыном.

Она увидела, как взгляд Уорвика опустился на ребенка, прижимающегося к ее ноге, и прячущего свое маленькое личико в юбках.

– У нас так заведено, – поспешила добавить Оливия, отвлекая внимание Уорвика. – Я вожу его на прогулку каждое утро.

– Как трогательно. – Слова Майлза прозвучали шутливо, но лицо его не изменилось. Глаза оставались колючими, выражая непреклонность и создавая у Оливии впечатление, что несмотря ни на что, он все равно скажет то, что хотел.

Видя, что от него не так легко избавиться, она сказала:

– Можете присоединиться к нам, если хотите. Эмили, которая оставалась в кабинете, тихо ахнула.

По правде говоря, Оливия и сама была немало ошеломлена своим предложением. И все-таки лучше, если он скажет ей то, что собирается сказать наедине.

Молчание длилось, казалось, бесконечно. Взгляд Уорвика перемещался от нее к мальчику и затем опять к ней.

– Хорошо, – наконец ответил он.

* * *

Майлз собирался только проводить Беатрис. У него и в мыслях не было встречаться с Оливией. Особенно после прошедшей ночи, когда он выставил себя полнейшим идиотом. Вначале тем, что здорово перебрал, а потом еще и расплакался о своем горе.

И вдобавок этот поцелуй.

Майлз никак не мог отделаться от мысли, что ему это понравилось.

Даже очень.

Фактически, он полночи проходил по дому, думая об этом.

Карета подпрыгнула на кочке, возвращая смятенные мысли Майлза к настоящему моменту времени. Он сидел напротив Оливии, которая закуталась в накидку с лисьим воротником. Рядом с ней сидел мальчик, розовощекий от холода, его ноги были накрыты одеялом. Широко распахнутые зеленые глаза мальчугана глядели прямо на него. Маленькие, но пухленькие пальчики малыш послушно сцепил на коленях.

– Итак? – послышался голос Оливии, снова привлекая к себе внимание Майлза. В полумраке кареты ее лицо, частично скрытое капюшоном, казалось, приобрело оттенок бархатистого крема, а большие глаза были очерчены густой каймой черных, длинных ресниц.

– Что вы хотели сказать, мистер Уорвик?

Он на мгновенье задумался, потом полез в карман, доставая ее очки. Постучав ими по колену, он снова взглянул на мальчика, затем протянул их Оливии.

– И это все? – Она не улыбнулась. – Вы могли бы переслать очки с Беатрис или оставить у Джона.

Он пожал плечами и положил ногу на ногу, коснувшись при этом ее колен.

– Если вам есть что сказать, сэр, тогда говорите. Можете не беспокоиться о Брайане, если, конечно, не собираетесь рассуждать о его происхождении. Это тема, обсуждать которую я не намерена.

Майлз наблюдал, как пальцы женщины, затянутые в перчатку, играют с дужками очков. Оливия не спешила надеть их.

– Возможно, я просто в настроении немного поболтать, – сказал он.

– Сомневаюсь. Вы не производите на меня впечатления человека, находящего удовольствие в пустой болтовне.

– Вы очень прямолинейны, юная леди.

– Я уже далеко не юная леди, сэр, и не часто развлекаюсь тем, что кокетничаю. Я уже стара для игр и превыше всего ценю откровенность.

– Откровенность часто беспощадна и может ранить больнее, чем ложь. Я убедился на собственном опыте, что люди предпочитают ложь, мисс Девоншир.

– Включая вас, мистер Уорвик? Он слегка улыбнулся.

– Боюсь, я тоже страдаю прямолинейностью, мисс Девоншир. В этом отношении мое имя не пользуется большой популярностью.

Карета покачнулась. Дитс, кучер, щелкнул кнутом и подбодрил лошадей резким свистом.

Они сидели в неестественном молчании, а Брайан играл со своими пальцами, продолжая неотрывно смотреть на Майлза, который отвечал на любопытные взгляды мальчика тем, что высоко поднимал брови. Несомненно, ребенок унаследовал множество характерных черт Девонширов. Майлз поймал себя на том, что переводит взгляд с мальчика на мать, сравнивая их глаза, нос, губы. Очень похожи. Однако, волосы, должно быть, отцовские. Никто из Девонширов не мог похвастаться такой густой копной курчавых темно-каштановых волос.

Нахмурившись, Майлз заставил себя посмотреть в окно и попытался отогнать образ Оливии Девоншир, пляшущей обнаженной с целым табором цыган.

* * *

Скала Маргрейв Блафф, огромный серый массив голого камня, выдающийся над извилистой рекой Уз, была самой высокой точкой Колстердальской пустоши. Глубокие каналы врезались в склоны утеса, они были образованы сотни лет назад, когда первые рудокопы запруживали ручьи, в надежде обнаружить свинцовые жилы. Это был, конечно, старинный способ, изобретенный до появления первых шахт и штолен – еще до того, как рудокопы оставили всякую надежду найти залежи руды в окрестностях и переместились в Ганнерсайд Джилл.

Однако время и атмосферные явления не до конца уничтожили следы тех дней, потому что окружающие взгорья и долины были усеяны обломками камней и завалами отходов. Местные старожилы клялись, что в холодные зимние ночи можно слышать, как здесь поют духи погибших рудокопов.

В ясный день с вершины утеса видна вся дорога на Миддлхэм, проложенная через пустынные равнины коричневого, зеленого и желтого цвета. Сейчас ветер немного разогнал туман, открывая взору остроконечные двускатные крыши того, что когда-то было Калдбергским работным домом, и поверх него, крыши и каминные трубы особняка Брайтуайт.

Спрятав руки в карманы и отвернувшись от ветра, Майлз оглядывал эту панораму недоумевая, какого дьявола он вообще здесь делает, тем более с Оливией и ее сыном. Земля хрустела от мороза, а резкий ветер обжигал лицо. Пальцы рук и ног, а также лицо буквально коченели на ветру, однако мальчуган, похоже, этого не замечал. Обмотанный вокруг шеи шарфом, в теплых рукавичках, Брайан съезжал с длинного, пологого склона на своей маленькой попке, а его мать неподвижно стояла на вершине, опустив руки, словно какое-то ледяное изваяние, которое рассыплется от малейшего прикосновения.

Несомненно, Оливия Девоншир – скучная, неинтересная особа. Чванливая и неприветливая... если, конечно, не выпьет две порции виски, как вчера. Следует отдать ей должное, большинство дам лишились бы чувств от одного лишь запаха этого напитка.

Он наблюдал, как она сложила ладони рупором и крикнула сыну, приказывая ему отойти от обледеневшего края реки. Мальчик отбежал, поскользнулся, упал, затем вскочил на ноги, и снова шлепнулся, пыхтя при этом, как паровоз. Майлзу на мгновенье вспомнились те времена, когда он приходил сюда, посидеть в одиночестве на вершине холма и поразмыслить о жизни и о любви. Это случалось по крайней мере до тех пор, пока он не повзрослел, чтобы понять, что жизнь может быть без жизни – «существование», наверное, будет более подходящим словом. А любовь? Ее не было никогда, насколько он мог припомнить. Стоя сейчас здесь, на завывающем холодном ветру, он силился вспомнить, играла ли с ним мать где-нибудь на заснеженных парижских полях.

Едва ли. Наверняка она была увлечена своим очередным любовником.

Оливия повернулась и посмотрела на него. В этот момент ветер обрушился на вершину утеса, поднял ее накидку, взъерошил пучки бурой травы, выглядывающие из-под снега словно камыш на глади спокойного озера. Затем она направилась к Майлзу, не сводя с него глаз и не разыгрывая притворную беспомощность, как многие женщины, из-за того, что могут испачкать туфли и подол платья. Его вдруг осенило, что Оливия Девоншир не красавица в общепринятом смысле, и все же, в чертах ее лица есть что-то благородное. Хотя у нее довольно крупный нос и упрямая челюсть, а губы посинели от холода. Остановившись на расстоянии вытянутой руки от Уорвика, она ничего не сказала, а просто смотрела на него решительным взглядом, словно приглашая его завязать разговор.

– Я стоял и думал, – вдруг неожиданно для самого себя заявил Майлз. – Гадал, что бы вы делали, если б меня здесь не было.

– И что же по-вашему? – спросила девушка. Он пожал плечами.

– Могу представить, как вы снимаете капюшон и подставляете лицо ветру. Возможно даже распускаете волосы. Почти уверен, что вы катались бы с горки так же, как мальчишка.

– И вы, разумеется, нашли бы такое поведение скандальным и неприемлемым.

– Едва ли я в том положении, чтобы судить вас. – Именно.

Майлз запахнул плащ поплотнее и поднял воротник, закрывая уши. Мысль потопать ногами, чтобы согреть их, казалась заманчивой, но он устоял. Ее, в конце концов, холод, похоже, совсем не беспокоит.

– Зачем вы здесь? – спросила она, не сводя с него проницательного взгляда.

– Не знаю, мисс Девоншир. Я спрашиваю себя о том же. Я чертовски закоченел, а вы явно предпочитаете общество своего сына.

– Брайан – самый главный человек в моей жизни.

– Он единственный человек в вашей жизни, не считая вашего отца и сестры, которых едва ли можно назвать приятной компанией.

– Вы, определенно, так не считали четыре года назад, когда ухаживали за моей сестрой.

– Ухаживал? Не уверен, что это верное слово.

– Разумеется.

– Не похоже, чтобы она убивалась из-за этого.

– Боюсь, Эмили не тот человек, который будет убиваться из-за чего бы то ни было. При всей моей любви к ней я не могу не видеть ее недостатков.

– Как ваш отец, например?

– Эмили умеет ослеплять мужчин.

– И она не единственная в этом отношении. У меня такое впечатление, что женщины приходят в этот мир с врожденной хамелеонской способностью перевоплощаться в кого и во что угодно, лишь бы привлечь желанного избранника.

– Вы несправедливы к нам. Не все из нас живут исключительно ради мужской любви. И не все жертвуют достоинством, чтобы завлечь ничего не подозревающего глупца в ловушку брачного союза, – многозначительно сказала она. – Кроме того, не могу представить, как можно любить мужчину, который не любит тебя. Мне это кажется непростительной тратой времени.

– Я начинаю понимать.

Лоб девушки слегка нахмурился в раздумье.

– Возможно, мы все несправедливо обвиняем отца мальчика. Быть может, его единственным преступлением, не считая обольщения, было отсутствие сердечной привязанности. Возможно, он и хотел жениться на вас, в конце концов, но вы не согласились ни на что, кроме брака по любви. Моя дорогая мисс Девоншир, знаете ли вы, сколько браков не состоялось, если бы любая из сторон ждала, когда стрела Купидона поразит его или ее? Бог мой, боюсь человечество, в таком случае давно бы вымерло.

– Вы отрицаете, что браки по любви существуют?

– Напротив. Взять хотя бы моего брата и его жену. Они души друг в друге не чают.

– Как и мои родители. Хотя, с другой стороны, мама была немыслимой красавицей. Внешне Эмили – ее точный портрет.

Черты ее едва заметно изменились. И это отразилось в ее глазах. Они стали отстраненными и какими-то печальными, – этот зеленый колодец грусти, который заставил его на время позабыть о ледяном ветре. В краткий промежуток времени – не больше трех-четырех секунд – она молча глядела вдаль на равнину, затем вновь перевела взгляд на Майлза, с ее лица исчезли следы всех эмоций, но разница все же была. Плечи девушки теперь не казались такими сильными, с них словно свалился неподъемный невидимый груз. Майлз видел все это, эту реальность. Она звенела в воздухе, как ветер, хлещущий вокруг бумажного змея – все те же причины, по которым Оливия Девоншир так безропотно принимала свою репутацию старой девы и всего остального.

Именно тогда раздался крик. Возможно, кроншнепы или вороны. Однако, на небе не было видно ни одной твари, а беглый взгляд на равнину не обнаружил никаких признаков животного или человека. И вдруг до него дошло...

– Брайан? – позвала Оливия. – Где он? Брайан! Нахмурившись, Майлз устремил взгляд на реку. Там не было ничего, кроме ледяного пространства с торчащими кое-где верхушками сухих камышей.

– Брайан! – Оливия закричала громче, поворачиваясь во все стороны в отчаянной попытке отыскать внезапно исчезнувшего мальчика. Она побежала к обрыву. Плащ ее развевался, ноги путались в юбке и пучках густой травы, покрывающей пустошь.

– Мисс Девоншир! – закричал Майлз, увидев, как она споткнулась и упала. Он побежал вверх по склону, добежав до Оливии в тот момент, когда она поднялась на ноги.

– Пустите меня! – закричала она, когда он схватил ее за плечи. – Мой сын пропал!

– Вы не поможете ему, если полетите вниз головой с этого обрыва. Послушайте меня! – Он встряхнул ее.

Крик послышался снова, и Оливия оттолкнув Майлза, помчалась к вершине утеса, громко вскрикнув, когда стайка куропаток сорвалась со своего потаенного места под кустом шиповника. Выругавшись, Майлз догнал Оливию, схватил ее сзади и крепко держал, оглядывая усеянную камнями поверхность утеса и дно расщелины, проверяя не свалился ли мальчик с обрыва.

Никого.

Оливия вырвалась и побежала вниз по склону, выкрикивая имя Брайана и зовя Дитса, который, услышав крики, уже мчался к ним. Тяжело дыша, Майлз оглядывал бескрайнюю снежную равнину, лихорадочно пытаясь сообразить, куда так бесследно мог исчезнуть ребенок. Он сам в детстве играл здесь, и насколько мог вспомнить, не принимал во внимание обрыва, здесь не было больше никаких опасностей... кроме...

Майлз бросился бежать, наполовину скользя вниз по обледеневшему склону, порвав плащ и отшвырнул его в сторону, чтобы бежать быстрее. Между тем его глаза торопливо обшаривали складки местности, а слух изо всех сил напрягся в надежде расслышать детские крики.

Есть!

Он чуть не свалился в расселину, прежде чем его глаза заметили зияющую черную яму. Перепуганный плач Брайана заглушался глубиной пещеры и густой растительностью. Упав на колени, Уорвик стал вглядываться в темноту и позвал Брайана. Мальчик ответил испуганным всхлипом.

– Не двигайся, Брайан, – приказал Майлз как можно спокойнее. – Сейчас мы с мамой вытащим тебя отсюда. Было слышно лишь сопение малыша. Пару секунд в тишине. Затем дрожащий голос произнес:

– Обещаешь? Майлз улыбнулся.

– Обещаю.

Он поднялся на ноги как раз, когда подбежала Оливия, а за ней и Дитс. Белая как мел, с остекленевшими от страха глазами, она хотела проскочить мимо, но он удержал ее и встряхнул так, что волосы рассыпались у нее по спине.

– Послушайте, – сказал он. – Истерика не поможет вашему сыну, мисс Девоншир. Ему ничего не грозит, если он не будет двигаться.

– Это, что какой-то колодец? – спросил Дитс, заглядывая через край ямы.

– Шурф. В этих скалах полно таких. Некоторые из них образовались в результате того, что крыши подземных пещер провалились вниз.

– Он глубокий? – Оливия схватила его за рубашку.

– Не могу сказать, но кажется, с мальчиком пока все в порядке. – Взглянув на Дитса, он сказал:

– Мне нужна веревка.

– За ней придется съездить в Девонсуик, – ответил кучер.

– На это нет времени! – закричала Оливия. Обойдя ее, Майлз снял пиджак, закатал рукава рубашки, затем опустился на колени.

Дитс сделал то же самое, и когда Майлз свесился с края ямы, кучер крепко ухватил его за лодыжки.

Повиснув вниз головой, царапая лицо, руки и грудь об острые выступы, Майлз вытянул руки к неясному силуэту ребенка, съежившемуся внизу.

– Дай мне руку, – спокойно приказал он. Когда мальчик отказался, он повторил приказание более строгим тоном и попытался продвинуться еще дальше. Послышалось невнятное бормотание, проклятия, какая-то лихорадочная возня наверху, и Майлз почувствовал, что соскальзывает еще глубже в яму. Он отчаянно пытался ухватиться за что-нибудь, лишь бы остановить падение, но секунду спустя окунулся головой вниз в холодное, вонючее болото в дюжине футов внизу.

Высоко над ним тревожно вскрикнула Оливия. Дитс, забывшись, отборно выругался и тут же рассыпался потоком извинений за свою неуклюжесть. Рядом выл от страха Брайан. Побарахтавшись в грязи, Майлз выкарабкался на выступ, где сидел мальчик. Теперь они оба сидели на узком уступе, дрожа, уставившись в темноте на смутные очертания друг друга.

Наконец, Майлз протянул руку, и мальчик забрался к нему на колени, спрятал лицо на груди Майлза и всхлипнул.

– Ну, ну, – пробормотал Майлз, часто моргая, чтобы отряхнуть грязь, попавшую в глаза. Он неуверенно обнял рукой маленькое детское тельце и поглядел на круг серого неба над головой.

– Мистер Уорвик! – Позвала Оливия. – Вы меня слышите?

Он кивнул.

– Мистер Уорвик!

– Я слышу вас, черт побери!

– Брайан в порядке?

– Лучше, чем я, – пробормотал он. – По крайней мере, он сухой.

После длительных манипуляций Майлзу удалось вызволить Брайана, вначале поставив его себе на плечи, а потом ухватив за лодыжки и приподняв настолько, чтобы Оливия и Дитс смогли дотянуться до его рук. Послышался хор радостных возгласов, которые постепенно удалялись, между тем как Майлз стоял, балансируя на узком выступе, дрожа от холода, и ожидая своей очереди.

Тишина.

– Эй! – закричал он. – А как же я? Эй, есть кто-нибудь?

Снова тишина, потом какой-то всплеск под ногами. Наконец над краем провала появилась голова Дитса и он крикнул:

– Вам подать руку, сэр?

С большим трудом Майлзу удалось отыскать опору для ног среди острых камней, чтобы подняться выше и дотянуться до протянутой руки Дитса. Выкарабкавшись на поверхность, Майлз мгновенно заледенел на пронизывающем ветру. Сняв с себя плащ, Дитс накинул его Майлзу на плечи и помог ему встать. Далеко впереди Оливия и Брайан, завернутый в накидку Майлза, садились в карету.

Внутри кареты было значительно теплее. Пока лошади неслись в сторону Девонсуика, Оливия держала сына на коленях и растирала ему руки и ноги. Румянец постепенно возвращался к лицу мальчика, а дрожь утихла. Но Оливия все равно крепко прижимала его к себе, то и дело целуя его маленькую головку, и время от времени неохотно поднимая глаза на Майлза.

– В конце концов, хорошо, что я поехал с вами, – сказал он наконец.

– Если б вы не поехали, – парировала она, – этого бы не случилось.

Его брови взметнулись вверх.

– Фактически, – продолжила она уже более ровным голосом, – вы отвлекли меня.

– Я сижу здесь, весь мокрый, в грязи, закоченевший, и вы еще обвиняете меня? Посмотрите на меня, – добавил он, взмахнув оцарапанными руками. Его рубашка была разорвана в нескольких местах.

Брайан, поерзав, сел, затем посмотрел прямо на Майлза и протянул ручки.

Снова воцарилась тишина. Карета покачнулась. Майлз нахмурился. Не говоря ни слова, Брайан соскользнул с материнских колен и залез к Майлзу. Прижав свою маленькую, влажную головку к груди мужчины, он продолжал взирать на него большими серо-зелеными глазами.

– О Боже, – пробормотал Майлз, ощутив как что-то слабо шевельнулось у него где-то в области сердца. Несомненно, страх. Он даже никогда не разговаривал с ребенком, не то что держал его на коленях. Или, быть может, это просто неприязнь. Ибо для него дети всегда были вынужденным неудобством, необходимым, главным образом, для продолжения рода, совершенно непонятным мужчине с сомнительным происхождением.

Оливия ничего не сказала, но тело ее напряглось. Она наблюдала за ними с напряженностью, граничащей с паникой. И все же было в этом что-то еще. Какое-то пробуждение.

Она забрала мальчика с колен Майлза, когда карета остановилась у парадных дверей Девонсуика. Дитс, соскочил, чтобы открыть дверцу и опустить ступеньки, помог Оливии и ее сыну сойти, затем поспешно проводил их в дом. Майлз медлил. Он говорил себе, что надо уезжать, свою миссию, каковой она бы ни была, он выполнил. К тому же он насквозь мокрый. Затем до его слуха донеслись возбужденные голоса. Очевидно, слуги спеша ли позаботиться о мальчике.

Он вошел в дом в тот момент, когда Эмили подошла к сестре и племяннику у подножия лестницы. Она словно выпорхнула из какого-то парижского салона, паря в облаке жемчужного шелка, окаймленного черным кружевом, резко контрастирующего с простым коричневым платьем Оливии.

– Что ты делаешь?! – воскликнула она с негодованием.

– Брайан упал в какую-то ужасную яму и...

– Ты испачкала грязью весь пол, Оли! Посмотри, что ты натворила! Лорд Уиллоуби должен быть с минуты на минуту!

Держа Брайана на руках, Оливия повернулась к сестре.

– Разве ты не слышала, что я сказала, Эмили? Брайан мог погибнуть. У тебя что, совсем нет капли жалости к этому ребенку? Силы небесные, Эмили иногда я начинаю всерьез сомневаться в твоей порядочности.

С этим Оливия повернулась и понесла ребенка по лестнице. Только тогда Эмили заметила Майлза, стоящего у дверей. Она пришла в ужас.

– Не припомню, чтобы приглашала тебя войти, – вымолвила она, придя в себя.

– Ничего удивительного, – равнодушно ответил он, скривив рот в холодной усмешке.

Эмили ринулась к нему, резко остановившись и при крыла нос платочком. Ее голубые глаза окинули его фигуру, заметив мокрую, заляпанную грязью одежду и сапоги. Она ничего не сказала, однако, подняла взгляд и прошипела.

– Убирайся из этого дома. Ты слышишь? Вон отсюда!

– В чем дело, милая? Боишься, что мое присутствие расстроит лорда Уиллоуби? – Он засмеялся, и злость заблестела в глазах. – Ты покорила его своей невинностью? Насколько я помню, у тебя это неплохо выходит. Эмили вспыхнула.

– Убирайся немедленно!

– А если не уберусь?

– Тогда я прикажу вышвырнуть тебя вон.

– А кто помешает мне подождать Уиллоуби на дороге? Может, рассказать ему, что у его ангельской возлюбленной родинка в форме сердца на внутренней стороне левого бедра, и что она особенно чувствительна на прикосновение языка к...

– Шантажист! – в ярости прошипела она. – Чего ты хочешь, чтобы больше никогда не появляться на пороге этого дома? – Внезапно она задумалась, затем глаза ее сузились. Приблизившись вызывающей походкой, она попыталась неуверенно улыбнуться.

– Не трудись, – сказал Майлз. – Ты мне совершенно безразлична.

– Ненавижу тебя, – злобно прошипела Эмили.

Он подмигнул, поправил рукава грязного пиджака и решил, что плащ подождет. Хватит с него этих Девонсуиков на сегодня.

– Мистер Уорвик.

Оглянувшись, он увидел Оливию, стоящую возле лестницы. На ней снова были очки. Волосы, однако, по-прежнему, очаровательно обрамляли ее лицо.

Развернувшись, Эмили направилась к ней, но остановилась только для того, чтобы сказать:

– Избавься от него, Оливия, пока не приехал лорд Уиллоуби, иначе я тебе этого никогда не прощу.

С этими словами она выскочила из холла в ближайшую комнату, захлопнув за собой дверь.

Прошло мгновение, прежде чем Оливия вновь обратила взгляд на Майлза.

– Ваш плащ, – ровным тоном произнесла она и подошла к нему с аккуратно сложенной накидкой. Ему пришло в голову, что Оливия, пожалуй, из тех женщин, которые помешаны на аккуратности. Несомненно, если б он поднялся по лестнице и зашел к ней в комнату, то обнаружил бы, что все кружевные штучки в ящиках комода находятся в строгом порядке и разложены по цветам. Хотя, с другой стороны, судя по ее манере одеваться, у нее, возможно нет кружевного белья.

– Ваш плащ, – повторила она, останавливаясь перед ним. По ее глазам он мгновенно понял, что она прекрасно знает, что только что произошло между ним и ее сестрой.

Он взял плащ.

Оливия отошла и скрестила руки на груди.

– Боюсь, я проявила явную скупость в выражении своей благодарности. Вы спасли Брайану жизнь. Единственным извинением за мое дурное поведение может быть то, что я позволила своему страху затмить чувство вежливости.

– В извинениях нет необходимости, мисс Девоншир. Как и в вашей благодарности. У меня такое ощущение, что вы прекрасно справились бы с ситуацией и без меня. Единственная разница, что я свалился в яму вместо вас.

Искра веселья зажглась в ее глазах и заиграла у нее на губах. Черт побери, у нее красивые губы. Приятные на вид, полные, розовые и мягкие. Он гадал, сколько мужчин целовали их так же горячо, как он вчерашним вечером.

– Ваша одежда, – произнесли эти губы. И улыбнулись. – Я совсем забыла о ней. Если вы пришлете ее, я позабочусь, чтобы она была должным образом заштопана и выстирана, а ваши сапоги начищены.

Майлз взглянул на свои ноги и грязные следы, которые оставил на полу и покачал головой.

– Нет, благодарю вас.

Не сказав больше ни слова, он резко повернулся, вышел из дома и постоял на крыльце, дрожа от холода, пока его кучер подгонял карету. Забравшись в нее, он опустился на кожаное сиденье, отодвинул бархатную занавеску и увидел Оливию, стоящую в дверях и глядящую ему вслед.

Она сняла очки.

Глава 6

Майлз оставался холостяком в свои тридцать девять лет, потому что, как ему казалось, он ждал появления своего идеала. Она, разумеется, должна была быть сногсшибательно красивой и очень умной.

Как с этим обстоят дела у Оливии Девоншир?

Во-первых, думал он, мисс Девоншир отнюдь не лишена привлекательности. Фактически, с соответствующей одеждой и прической она, пожалуй, могла бы соперничать со своей сестрой.

Ум? Это, возможно, необоснованное требование. Большинство женщин мало сведущи в чем-либо, кроме науки обмана и кокетства – Оливия Девоншир в этом счастливое исключение. По словам ее отца, кое в чем она могла бы превзойти даже его кембриджских профессоров по экономике... А помощь в этой области ему бы совсем не помешала.

Майлз откинул голову на край ванны, затянулся сигарой и нахмурился.

Конечно, у его жены должно быть прекрасное чувство юмора.

В этом маленьком чопорном существе – Оливии Девоншир – нет ни на йоту веселости. Без сомнения, лицо ее треснет, если она попробует засмеяться.

Хотя, с другой стороны, у нее, пожалуй, было не слишком много поводов для смеха. Кто-то должен научить ее не принимать жизнь слишком серьезно... это могло бы оказаться весьма интересным и приятным делом...

Женщина, на которой он мог бы жениться, должна быть из уважаемой семьи. Ее безупречная репутация и положение в обществе обеспечили бы ему уважение и максимальный успех, который всю жизнь проскальзывал у него между пальцев. Разумеется, все это весьма и весьма проблематично. Ни одна женщина такого общественного положения не пожертвовала бы для него и минутой своего времени, не говоря уже о приданом.

И оставался еще вопрос любви.

Он верил в институт брака. И несмотря на свои прежние слова о том, что множество браков заключаются без любви, он всегда представлял себя любящим женщину, с которой проведет остаток жизни. Он и в мыслях не допускал, чтобы делить ее со спутницей жизни, которая ему неприятна. По этой причине его романы были лишь серией коротких интрижек, не затрагивающих чувства.

Несомненно, он больше похож на мать. Хотя у Элисон Кембалл было множество любовников и ей не раз представлялась возможность выйти замуж, она любила лишь одного мужчину, и это был Джозеф Уорвик. Она не могла быть женой Джозефа, поэтому не стала ничьей женой.

Это вновь вернуло его мысли к Оливии Девоншир. И ее сыну.

Он взглянул на кучу грязной одежды на полу и вспомнил неловкость, возникшую от пристального взгляда мальчика во время поездки на Маргрейв Блафф. Вероятно, он увидел мгновение из своего прошлого – мальчик без отца, сидящий рядом с мамой и спрашивающий себя, не это ли его отец. Станет ли он его отцом? И где, черт возьми, его отец?

Бедный мальчуган. Он заслуживает лучшего. Кажется вполне смышленым. Хорошенький, маленький постреленок. Такой милый и ласковый, а какой храбрый! Он держался молодцом, даже лучше, чем он сам, когда они ждали помощи, сидя на дне ямы. Качество достойное восхищения. Его отец мог бы гордиться им.

Майлз бросил сигару в воду и вышел из ванны, дожидаясь, когда Салли обернет ему полотенце вокруг талии. В комнате было холодно, окна замерзли. Салли торопливо развернула шелковый халат, который завязывался широким поясом и помогла продеть руки в рукава. Затем подала ему серебряный кубок с подогретым вином.

– Чего-нибудь еще? – спросила она, вытирая руки о фартук.

Он улыбнулся и заглянул в ее глаза, узнавая в них искру интереса. В другой раз он бы, возможно, и сделал ей одолжение.

– Нет, – ответил он, – спасибо.

Она пожала плечами и вышла из комнаты. Майлз уставился на дверь, подумав, не позвать ли ее обратно. Но что-то остановило его. Он выпил вино и подошел к кровати. Прошли месяцы с тех пор, как он последний раз принимал гостей в Брайтуайте. Тогда его гостями было не больше дюжины знакомых с карманами набитыми деньгами. Ко времени их возвращения в Лондон он уже был рад избавиться от них и просто наслаждался тишиной и одиночеством.

Но прошлая ночь была ужасной.

Он опять пил.

По какой-то странной причине, едва только Оливия Девоншир закрыла за собой дверь Брайтуайта, пустота завыла волчьими голосами из каждого темного коридора, лестничного проема и порога. И пока Беатрис храпела в его постели, он ворочался и метался в другой комнате, изо всех сил пытаясь забыть, как приятно было ощущать Оливию в своих объятиях.

Ты, должно быть, свихнулся от одиночества, старина, подумал он. Наверняка он выдумал и преувеличил ее податливость. Хотя, с другой стороны, учитывая ее прошлое, чему тут удивляться?

Сдвинув брови и снова задумавшись о сыне Оливии, Майлз допил остатки вина и поставил кубок на стол с разбросанными на нем игральными картами. Будь Оливия просто невзрачной старой девой, стремящейся выйти замуж единственно ради того, чтоб не увянуть, как какой-нибудь пустоцвет, тогда он бы еще мог подумать о женитьбе, хорошо понимая, что это будет исключительно брак по расчету: каждый из супругов волен жить своей жизнью и при этом не зависеть от партнера и иметь любовников, если пожелает.

Но ребенок – это такая огромная ответственность... и неприятное напоминание о грязном прошлом его матери.

Хотя мальчик не виноват в неблагоразумии своей матери... как не виноват был сам Майлз.

Он оделся к чаю. Как всегда. Привычки трудно ломать, а кроме того, больше нечего было делать. Он думал поехать к Дэмиену и дать гостям брата свеженький повод для сплетен, но после падения в яму все тело ныло.

Спустившись в кабинет, Майлз расхаживал по комнате без какой-то определенной цели, затем бросил в огонь подлокотник от кресла французской работы семнадцатого столетия и стал смотреть, как искры взлетают в дымоход. Потом, сев за стол, стал просматривать пачки корреспонденции, большинство из которой лежало здесь уже недели, а то и месяцы. Несколько писем было из Ганнер-сайда с жалобами на условия труда шахтеров; ничего нового, все те же старые угрозы забастовки, требования увеличить зарплату и перечисление факторов, делающих работу в шахтах опасными.

Также было письмо от Джозефа Либински, которое он швырнул в мусорную корзину, даже не распечатав. Майлз не собирается продавать рудники, пока не удостоверится на все сто процентов, что эти чертовы копи отработаны до дна.

Ослабив узел галстука, Майлз бегло просмотрел с дюжину писем, содержащих требования от кредиторов, которые пролежали неделями, и собрался уже было отправить их вслед за посланием Либински, когда простой и краткий обратный адрес на конверте, затерянном среди других, привлек его внимание.

«Дж. Р. Мэттьюз Лондон. Англия».

Майлз прикрыл глаза. Сколько же это письмо пролежало здесь?

Он сломал печать и открыл конверт, стараясь успокоить дыхание и сожалея о том, что бросил ножку кресла в огонь.

Воздух в комнате стал невыносимо душным.

«Любезный мистер Уорвик! Как вы помните из предыдущей корреспонденции, существует проблема денежной задолженности...»

Майлз потер глаза и долго глядел в потолок, прежде чем продолжить чтение.

«Таким образом к нашему глубочайшему сожалению мы вынуждены прервать связь...»

Черт. О, черт.

«Если это ведомство не получит от вас сообщений по поводу денежной задолженности до первого ноября, можете ожидать моих коллег и их подопечную в Брайтуайте не позднее 15 ноября. С глубочайшими и искренними извинениями за возможно причиненное вам неудобство...»

* * *

Оливия уснула в очках. Она не собиралась спать, но напряжение трудного дня выбило ее из колеи.

То погружаясь в дремоту, то выплывая из нее, стараясь позабыть прошедшие часы, особенно тот момент на верху лестницы, когда она взглянула вниз и увидела Майлза и Эмили, стоящих друг перед другом и переговаривающихся горячим шепотом.

– Оливия! Оливия, проснись!

Оливия с усилием открыла глаза. Но за исключением горящей лампы, стоящей на дальнем столе, комната была темна.

Очки соскользнули с носа и болтались на одной дужке. Поправив их, она попыталась сосредоточиться на силуэте, маячившем перед ней в полумраке.

Эмили? Привстав на локтях, Оливия вгляделась во встревоженные черты лица сестры, мгновенно запаниковав.

– О Боже, что-то с Брайаном, да? Что-то с...

– Он вернулся, Оливия. -Кто?

– Майлз. Вот уже два часа он торчит у папы в кабинете.

Оливия попыталась стряхнуть с себя сонное замешательство.

– Чего он хочет?

Стиснув кулаки и выкатив глаза, Эмили закричала:

– Чего, по-твоему он хочет, идиотка? Тебя! Испытав вначале шок, потом раздражение, Оливия откинула одеяло и спустила ноги с кровати.

– Не говори глупостей, Эмили.

– Я говорю глупости? Тогда почему они с папой сидят вместе, смеются и поют, как закадычные друзья? И почему, – присовокупила она, приблизив лицо к лицу Оливии, – папа только что передал мне, чтобы я подняла тебя, чтобы ты оделась в свое лучшее платье и спустилась в кабинет через десять минут?

Оливия даже не моргнула; это могло каким-то образом выдать бурю волнения, бушевавшую внутри нее.

Волнения или радости?

Пожалуйста, Боже, только не надежда. Она отказалась от нее давным-давно.

Все еще рассеянная после сна, Оливия подошла к лампе и отвернула свет, затем забегала по комнате, зажигая сферические лампы до тех пор, пока комната не замерцала от ярко-желтого освещения. Зола в камине посерела. Оливия шевелила ее кочергой до тех пор, пока не затеплились языки пламени, затем подбросила совок угля, добавив еще и порцию торфа.

– Ты это несерьезно, – сказала Эмили. – Ты ведь не пойдешь туда?

– Обычно я не оказываю неповиновения отцу. С какой стати? Распахнув дверцы гардероба, Оливия стала оглядывать свой скудный выбор платьев, по крайней мере, попыталась. Мысли девушки разлетались в тысяче направлений, но неизменно возвращались к одному трепетному вопросу: «А что, если?..»

Выбрав белую блузку и коричневую юбку, Оливия оделась, между тем как Эмили продолжала нервно метаться по комнате.

– Как он посмел? – взвизгнула она. – И именно сегодня, как раз после того, как лорд Уиллоуби попросил моей руки.

Схватив щетку, Оливия провела ею по волосам, затем заплетающимися пальцами попыталась закрутить тяжелую гриву в узел.

Эмили опустилась на стул и закрыла лицо руками.

– Что подумает лорд Уиллоуби, если ты выйдешь за этого негодяя? О Боже, он все узнает!

– Ты торопишься с выводами, Эм. Возможно, отец пригласил Уорвика, чтобы выразить ему благодарность за то, что вытащил Брайана из той ямы сегодня утром.

– Для всех было бы лучше, если б он просто оставил его там!

Оливия ринулась через комнату и, прежде чем Эмили успела удивленно округлить губы, с силой стиснула ее руки. Когда сестра вскрикнула от боли, Оливия застыла. Эмили уставилась на нее, слишком ошеломленная даже для того, чтобы заплакать.

Оливия и сама себе ужаснулась. Всю жизнь она была опорой сестры. Скрывая ее ошибки от отца, а в особенности от светского общества, принадлежностью к которому Эмили так дорожила, Оливия потакала всем эгоистичным капризам сестры, наивно веря, что поступая так, внушит любовь отцу.

Но пожелать смерти Брайану, даже если это было сказано в запальчивости... Боже, это уже слишком.

Эмили ударилась в слезы и, вскочив со стула, выбежала из комнаты. Оливия смотрела ей вслед, и сердце ее разрывалось от жалости... к сестре ли, к себе или Брайану... она не могла сказать.

* * *

Оливия стояла перед отцовским столом, чувствуя себя ребенком, пойманным за кражей яблок из сада. Лицо его выглядело очень строгим, однако была какая-то печаль в глазах, когда он улыбнулся, улыбка не смягчила суровость его черт.

– Замуж? – переспросила Оливия, чувствуя, что колени подгибаются. Она не глядела на Майлза Уорвика, который стоял у камина, небрежно опираясь локтем о каминную полку и в упор разглядывая ее.

– Да, – отозвался отец, – замуж. Уорвик вернулся в Девонсуик просить моего разрешения взять тебя в жены. Я, разумеется, дал ему свое благословение. Окончательное решение за тобой.

– Замуж за Майлза Уорвика? Отец кивнул.

Наконец девушка заставила себя взглянуть на Уорвика. Как мог он вот так стоять, предлагая пожениться без малейшего следа эмоций на лице, как если бы покупал корову?

– Прошу прощения, – вымолвила она. – Я просто несколько озадачена. Не далее как вчера...

– Понятно, – сказал Уорвик и повернулся к отцу. -Не позволите ли поговорить с мисс Оливией наедине.

– Конечно, конечно.

Отец поднялся и вышел, закрыв за собой дверь. Молчание тянулось бесконечно. Казалось, целую вечность она ждала, когда же он заговорит и нарушит эту неловкую тишину. Но он продолжал стоять, одетый в светло-серый костюм, сшитый так превосходно, что подчеркивал ширину его плеч, узкую талию и бедра. Глаза его казались очень темными и идеально сочетались с жилетом китайского шелка цвета лесной зелени, расшитого золотой нитью.

– Итак, – произнесла она голосом, в котором так явно слышалась нервозность, – смею я спросить вас, не переусердствовали ли вы снова с виски? Или, быть может, отец повысил ставки, сделав вам предложение, от которого только такой богач, как принц Эдвард, мог отказаться?

– Нет, – ответил он просто.

– Но вы же не думаете, что я поверю, будто вы пришли сюда с претензией на чувство?

– Нет.

– Что ж, вы не преувеличивали свою откровенность.

– Мне жаль, если я задел ваши чувства.

– Мои чувства не так легко задеть, сэр.

Краем глаза она увидела, как он прошел к окну позади стола и устремил в него взгляд. Его густые черные локоны вились над воротником, и свет отражался в золотистых искорках среди роскошных прядей. О!.. Она не могла дышать! Оливии пришлось стиснуть пальцами крышку стола, чтобы устоять.

– Ваш отец весьма высоко отзывается о ваших деловых качествах, – сказал он, не оборачиваясь. – Вы прекрасно управляете этим домом.

Он медленно повернулся лицом к ней, и все, о чем она могла думать, это как белизна его мастерски завязанного галстука подчеркивает бронзовый оттенок кожи. Майлз Уорвик любит солнце – уж это-то она знает. Когда-то она смотрела, как он вихрем носился по пустоши на своих арабских скакунах, которых так любит. Еще она знает, что ему пришлось продать почти всю конюшню, чтобы расплатиться с долгами.

– Вам нужен муж, – сказал он и почти устало добавил:

– А мне жена.

– Вам нужны деньги, сэр.

– Не могу этого отрицать.

– Наверняка есть более молодые и красивые женщины, чьи отцы были бы так же щедры.

– Сомневаюсь.

Она удивленно подняла глаза.

– Их отцы никогда бы не одобрили меня в качестве зятя.

Она поправила очки, чтобы они удобнее сидели на переносице.

– Наш брак будет не первым браком без любви, пояснил он.

Она кивнула.

– И нужно подумать о мальчике...

– Я хорошо знаю свои обязанности. Поэтому должна просить вас не вмешивать его в это. Если уж мы решили быть абсолютно откровенными, должна сказать, что будь обстоятельства иными, я бы искала более уважаемого человека в качестве поддержки моему сыну.

Майлз прислонился к подоконнику, отметив, что щеки Оливии зарделись при первом же упоминании о мальчике. Забавно, как ее обычно стоический вид уступает место растерянности, едва он заводит разговор о ребенке.

– Верно. Никому из нас не стоит привередничать. Короче говоря, не будь я такой жалкой партией, я бы искал женщину целомудренную, а не ту, про которую говорят, что она веселилась с цыганами и татуировщиками-азиатами.

Ее подбородок слегка дернулся вверх, плечи назад. Глаза приобрели тот яркий оттенок зеленого, который он видел, когда они столкнулись на дорожке.

– Хотя, когда я смотрю на вас, то не могу поверить, что эта сдержанная женщина, стоящая передо мной, та самая, которая вызывает столько самых невообразимых пересудов. Скажите, дорогая, – добавил он с кривой усмешкой, – это правда?

– Что? – резко отозвалась она.

– Вы действительно танцевали с цыганами? Отдались в руки татуировщика?

– А это имеет значение?

– Пожалуй, было бы лучше, если б мы вступали в благословенное состояние супружества полностью разоблачившись, так скажем.

– Похоже, вы считаете само собой разумеющимся, что я принимаю ваше предложение, сэр.

– А это не так?

– Не знаю. Тут есть о чем подумать.

– О чем, например.

– О вас. Ни для кого не секрет, что вы бабник. Игрок, про которого говорят, что он мошенничает. Вы не в ладах со своей семьей и вечно ищите повода для ссор с родственниками. Все эти слухи верны?

– Все, кроме одного.

Она удивленно взглянула на него.

– Я не мошенничаю в картах.

Оливия вздрогнула, когда он внезапно направился к ней. Майлз наблюдал, как она немного попятилась вдоль стола, прежде чем взяла себя в руки. Вернув лицу то же упрямое и вызывающее выражение, она глядела на него с тревогой загнанной лисы: убежать или развернуться к этому большому злому волку и попытать счастья? Остановившись у угла стола, он сказал:

– Теперь ваша очередь, мисс Девоншир.

Она гневно зыркнула на него из-под очков. Волосы были так туго стянуты у нее на висках, что внешние уголки глаз казались вытянутыми. Она явно в спешке укладывала волосы: узел на затылке, обычно безупречно аккуратный, сейчас больше напоминал взъерошенного ежа. Одна шпилька торчала, и его охватил почти непреодолимый соблазн вытащить эту штуковину и дать волосам рассыпаться по плечам, как это было вчера.

– Я жду, – напомнил он.

– Это правда. Все. – Она сделала глубокий судорожный вдох, однако глаз не отвела. – Я действительно танцевала с цыганами.

– Обнаженной?

Она помолчала, в то время как яркий румянец пробирался вверх по шее от высокого воротничка блузки.

– Небольшое преувеличение. Я... была завернута в шарфы и тюль. Что касается татуировщика... это тоже правда.

– Действительно?

– Вам неприятно, сэр?

– Это зависит от обстоятельств. Как выглядит татуировка? Или сколько их там у вас? Или, точнее, где они? И, коли уж на то пошло, какие они?

– А какая разница? Сделанного не поправишь.

– Я бы хотел быть готовым к вероятности наблюдать, как моя жена демонстрирует свое тело с изображенными на нем огнедышащими драконами или черепами со скрещенными костями.

– В вашем положении, полагаю, вы должны быть рады тому, что можете получить.

– В вашем положении, полагаю, вы должны чувствовать то же самое.

– Вот видите, сэр, какое же счастье могут такие потерянные души найти друг в друге?

– Дружеское общение.

– Но общение у меня есть и здесь, с отцом, сестрой и сыном. Не говоря уж о Беатрис.

– С отцом, который готов сбыть вас с рук такому неудачнику, как я, лишь бы обеспечить положение младшей дочери? С сестрой, которая каждый день напоминает вам, что вы существуете в этом мире исключительно для того, чтобы являться по первому ее зову. С полоумной старухой, которая разговаривает с невидимым котом и сыном, чья жизнь обречена, потому что на нем клеймо сына падшей женщины.

– В то время как вы наслаждаетесь обществом призраков из прошлого, паутины и мебели, используемой на растопку! – ответила она в запальчивости. – Ваши единственные собеседники – непочтительные слуги и бутылка виски. Я не наивная дурочка, сэр. Вы ищете не общения, а средств покончить с вашей бедностью, выкупить назад свое доброе имя, возродить мечты относительно Брайтуайта и при этом прочно утвердиться в среде джентри[4], что вам было недоступно, потому что вы, сэр, отпрыск «падшей женщины».

Он долго молчал. Постепенно тишина сменилась равномерным шумом дождя за окном и чуть слышным гудением пламени в камине. Наконец он натянуто улыбнулся.

– Нет сомнений, что реши мы вступить в это... рискованное предприятие, иначе не скажешь, между нами не останется ни малейшей тени лицемерия. Это правда, что я не люблю вас. Я часто спрашиваю себя, способен ли я вообще любить.

– Так скажите мне: если этот союз будет заключен исключительно по расчету, означает ли это, что вам должна быть предоставлена свобода в отношении внебрачных связей?

Он вгляделся в ее ничего не выражающие черты и тонкий золотой ободок очков там, где они сидели на носу.

– Если мне будет угодно, – в конце концов ответил он твердым тоном, в котором она уловила готовность занять оборонительную позицию.

Оливия лишь изогнула бровь, демонстрируя некое подобие агрессивности, и скрестила руки на груди.

– Полагаю, мне будет предоставлена такая же свобода, – сказала она.

Он встретился с непреклонным взглядом девушки, мысленно представив себе картину: Оливия Девоншир... Уорвик, крадущаяся среди ночи на свидание с любовником. Эта мысль была просто смехотворна. Хотя, с другой стороны, напомнил он себе, что несмотря на то, что Оливия внешне выглядит как чопорная старая дева, налицо тот факт, что под этим пуританским фасадом скрывается весьма соблазнительная женщина – и где-то есть, по крайней мере, один мужчина, который небезразличен ей настолько, что она пожертвовала своей репутацией ради него. Как глупо с его стороны постоянно забывать об этом.

Оливия наблюдала, как лицо Уорвика темнеет и его самодовольное выражение плавится, как воск от огня.

– Ну? – напомнила она. – Так как же? Не отвечаете? Не может же быть, чтобы вы передумали. Вполне логично предположить, что то, что вы вернулись в Девонсуик с предложением о браке означает, что вам срочно понадобились деньги – возможно, некоторые из ваших самых настойчивых кредиторов пригрозили засадить вас за решетку? Но ведь это к делу не относится. Не понимаю, почему вас должны волновать мои любовные похождения, если я не буду выставлять их напоказ?

Он отвернулся и пошел вдоль стены к книгам, время от времени останавливаясь якобы для того, чтобы прочесть какое-нибудь заглавие. Подойдя к столику со спиртными напитками, он задержался, провел вверх-вниз вдоль горлышка хрустального графина, затем сказал:

– Кажется, я все время забываю о вашем положении. Полагаю, прошлым вечером вы упоминали имя мужчины?...

– Нет, не упоминала.

– Уверен, что да. – Он повернул голову и окинул ее любопытно оценивающим взглядом. – Вне всяких сомнений. Как раз, когда вы допили вторую порцию виски.

– Нет, ничего подобного.

– Думаю, было бы только справедливо, чтобы я знал происхождение мальчика.

– Это ни к чему не приведет, уверяю вас.

Снова повернувшись к ней, он бросил на девушку гневный взгляд.

– Ну и черт с ним, но, по крайней мере, скажите, вы любили его?

– Это что-то изменит?

– Просто скажите, черт побери.

– Да, я любила его.

– Ясно. И все еще любите?

– Люблю ли я отца Брайана? Вы это спрашиваете, мистер Уорвик? Он кивнул.

– Признаю, что бывают моменты, когда я испытываю бесконечную нежность к отцу Брайана. Но временами, когда я думаю о том, что он за человек, я испытываю разочарование, если не сказать отвращение.

– И что же он за человек?

– Непорядочный, разумеется, иначе он никогда бы не воспользовался беззащитностью незамужней девушки, какой бы слабой она ни была.

– Значит, он обаятелен, да?

– Без сомнения, но только когда считает нужным.

Прислонившись к краю стола, она ответила ему таким же пристальным взглядом. И все-таки колени девушки под муслиновой юбкой снова дрогнули, когда она поняла, что только что опять влезла в это. Но, впрочем, может, это и к лучшему. Причины, по которым он делает предложение, оставляют желать лучшего, и она не намерена уступить то малое достоинство, которое у нее еще осталось. Будущее и счастье Брайана важнее всего.

Уорвик направился к двери, и Оливия выпрямилась так поспешно, что стол вместе со всем, что было на нем, заходил ходуном.

Он задержался в дверях и, не оглядываясь, заявил:

– Если вы хоть в малейшей степени заинтересованы в моем предложении, дайте мне знать к этому времени завтра или можете забыть, что я был здесь.

С этими словами он вышел.

Она уставилась в пустой дверной проем. Сердце так бешено колотилось в груди, что было трудно дышать. Затем она бросилась в дверь и увидела его в холле. Он принимал плащ из рук Джона.

– Мистер Уорвик, – крикнула она, заставляя Майлза обернуться. – Позвольте вам заметить, сэр, что ваши манеры оставляют желать много лучшего. Нельзя просто войти в дом женщины, как какой-то пещерный человек, и предъявить ей ультиматум, особенно, когда дело касается такого важного вопроса, как брак.

Кустистые брови Джона взлетели вверх.

– Брак! – воскликнул он и повернулся к служанке с совиными глазами, которая замешкалась возле лестницы. – Вот радость-то! Мисс Оливия помолвлена!

– Это не так! – возразила Оливия в панике.

– Мисс Оливия помолвлена! – послышался голос где-то дальше по коридору.

Слегка опустив голову, она решительным шагом направилась к Уорвику. Он даже не шелохнулся, лишь смотрел на нее прищуренными глазами.

– К вашему сведению, – сказала она никому в отдельности и всем сразу. – Я еще не согласилась выйти за этого человека.

– Что вас так расстроило? – протянул Уорвик. – Неужели то, что я не вручил вам цветы и конфеты и не встал на колено?

– Не говорите ерунды, сэр. Мне совершенно безразличны эти женские банальности.

– Да? Тогда, возможно, вы просто не привыкли иметь дело с людьми, которых не можете подчинить своей воле. Или просто боитесь.

– Вас?!

Это не было вопросом.

– Мира за этими дверьми, мисс Девоншир. Знаете, что я думаю? Я думаю, вы все это выдумали. Не было никаких цыган и никакого татуировщика. Вы создали их вот здесь, в своей голове.

Он постучал ей по виску пальцем. Она ахнула, и лицо девушки приняло с десяток оттенков красного. Она ощущала это так отчетливо, как чувствовала, как ее самообладание испаряется под горячим натиском негодования.

– Фактически, – присовокупил он с нарочитой паузой, – вы такая правильная, что я бы не удивился, если б вы даже солгали насчет происхождения Брайана.

Ее рот открылся и закрылся, не произнеся ни звука. Сердце, казалось, подскочило к горлу – явный признак паники – а волосы на голове зашевелились.

Опустив к ней голову и скривив чувственный рот в саркастической полуулыбке, подчеркивающей выпуклость одной скулы, он сказал:

– Я мог бы поставить свою жизнь на возможность того, что он появился на свет в результате невинного зачатия.

Напряжение соскользнуло с плеч, она едва не рухнула на пол. Если б ее тело все еще не дрожало от пережитого, она могла бы рассмеяться. Но у нее вышла лишь самодовольная улыбка, и нарочито медленно она стала расстегивать маленькие перламутровые пуговки блузки, начав с воротника и опускаясь вниз, между тем как глаза Уорвика сузились, а точеные черты лица окаменели, когда блузка распахнулась, обнажая вначале шею, затем ключицы и, наконец, кружевную кайму сорочки, прикрывающую грудь.

Когда его черные глаза медленно вернулись к глазам девушки, она вгляделась в их поразительно напряженные глубины и тихо произнесла:

– Просто, чтобы все было предельно ясно, сэр... Зацепив тонкую ткань кончиком пальца, она слегка потянула ее вниз, открывая взору бледную, мастерски выполненную розовую розу, которая изящно изгибалась вверх на груди.

– Уверяю вас, мистер Уорвик, что все до единого слухи обо мне верны.

Его взгляд снова опустился на грудь и остался там, в то время как молчание затянулось, и Оливия почувствовала первую вспышку неловкости и досады, обратившую ее тело в пламя.

Наконец губы Уорвика изогнулись, и у Оливии перехватило дыхание, когда он слегка прижался кончиком пальца к розовому стеблю и медленно потянул палец вверх, выше, до розового цветка, где задержался, подняв глаза к ее лицу.

– Очень мило. Если я закричу «бис», вы снимете что-нибудь еще?

Оливия рывком запахнула блузку.

– Очень скоро вы узнаете, что меня не так легко шокировать, мисс Девоншир. Совсем не так легко, как вас.

– Что вы хотите сказать?

– То, что ваше лицо заалело, как маков цвет, едва только я коснулся вашей груди. Интересно, насколько сильно вы бы покраснели, если бы я погладил вашу...

– Всего доброго, мистер Уорвик.

Оливия повернулась спиной к Майлзу и, держа спину неестественно прямо, зашагала к лестнице.

Ее отец, цветущий и довольный, вышел из ближайшей комнаты и широко развел руки.

– Значит, быть свадьбе! Благослови, Господи, этот день, когда обе мои дочери обручились!

– Мисс Девоншир! – крикнул Уорвик. Оливия замедлила шаги.

– Эти ужасные очки запотевают, когда вы злитесь. Просто подумал, что вам было бы неплохо знать об этом.

– Идите к черту! – огрызнулась она, заставив отца резко остановиться.

– Верно, – парировал Уорвик. – Там и увидимся. Затем хлопнула передняя дверь, потом еще и еще вверх и вниз по коридору и по всему дому, когда подслушивающие слуги внезапно обнаружили, что спектакль закончился. Оливия стояла у основания лестницы, злясь на себя за то, что позволила эмоциям выйти из-под контроля, и на Уорвика за... за все на свете.

За то, что не встал на колено просить ее руки.

За то, что нисколько не уважает ее и даже не притворяется.

За откровенность.

За надменность.

За то, что он так убийственно красив и одинок и так болезненно тоскует по прошлому – как и она по своему. Что она готова забыть об осторожности и благоразумии и согласиться выйти за него замуж, как бы громко ни звучал его голос у нее в голове, что она не должна.

Она пошла к передней двери сначала неуверенно, потом быстрее.

– Оливия! – Эмили летела вниз по лестнице, одной рукой хватаясь за перила, а другой поддерживая юбки. -Не делай этого! Ты не должна! Ты знаешь, о чем я, Оливия! Я больше никогда не буду с тобой разговаривать!

Эмили нагнала Оливию у самых дверей и, схватив за руку, развернула к себе.

– Он не любит тебя! – крикнула Эмили. Оливия взялась за дверную ручку.

– Он женится на тебе только по одной причине. Из-за приданого. Он растратит твои деньги на любовниц, карты и лошадей и эти развалины, а когда деньги кончатся, он вышвырнет тебя, как старую чайную заварку.

– Уйди с дороги, Эмили.

– Ради Бога, – рявкнул отец, – отойди, Эми, и оставь сестру в покое.

– Скажи ей, папа. Скажи, чтобы не выходила за него! Умоляю тебя!

Изумленно уставившись на припухшее от слез лицо сестры, Оливия покачала головой.

– Неужели ты отказываешь мне в одном и, возможно, в единственном шансе на свободу, Эмили?

– Он негодяй!

– Когда-то ты так не считала.

– Подумай о Брайане.

– Именно о нем я и думаю.

– Ну, ну, Эмили. – Девоншир взял дочь за плечи и попытался отодвинуть в сторону. – Ей-богу, ты ведешь себя так, как будто ревнуешь.

– Ревную! – Эмили засмеялась и заплакала одновременно, отпихнув его руки. – Ревную к ней? Его? Ты конечно же шутишь, папа. Ведь это меня он любит. Просто он пытается отомстить мне за...

– За что? – насторожился отец.

Эмили вновь обратила горящие глаза на Оливию и, приблизив лицо к уху сестры, резко прошептала:

– Как ты сможешь жить, зная, что твой муж и сестра были любовниками, что когда он спит с тобой, то, без сомнения, думает обо мне.

– Что такого я сделала тебе, чтобы ты так меня возненавидела? – печально спросила Оливия сдавленным голосом. – Я растила тебя и любила, как мать. Я пожертвовала всем, чем дорожу, чтобы ты могла выйти за такого богатого и влиятельного человека, как лорд Уиллоуби, и все равно ты жалеешь для меня этой единственной возможности.

– Но Брайан заслуживает...

– Не смей даже произносить его имя, ты недостойна. Прибереги свое лицемерное проявление заботы о моем сыне для того, на кого это произведет впечатление. А теперь... уйди с дороги.

Проскользнув мимо сестры, Оливия распахнула дверь, охнув и отступив назад, когда порыв холода охватил ее. Подобрав юбки, она сбежала по ступенькам на дорожку, щурясь, чтоб разглядеть удаляющуюся карету Уорвика.

– Стойте! – закричала она и побежала по подъездной дорожке, уверенная, что кучер не услышит ее из-за топота копыт и звона сбруи. И все же она еще раз крикнула, спеша по скользкой земле.

Оливия едва не врезалась в задок кареты, прежде чем заметила, что та остановилась. Дверца распахнулась, и Уорвик грациозно спустился на тротуар.

Она задыхалась от бега и теперь, достигнув цели, внезапно оказалась во власти сожаления за подобную импульсивность.

– Проклятье, – пробормотала она и, когда Уорвик направился к ней, закрыла глаза от унижения. О Боже, какой дурой должна она выглядеть с заляпанными грязью ногами и юбкой, с растрепанными волосами и распахнутой, прилипшей к телу блузкой!

– Мисс Девоншир.

Она резко повернула голову на голос Уорвика.

Он протянул руку к очкам и осторожно снял их с лица девушки. Мир мгновенно восстановил свою ясность. Уорвик смотрел на нее, вскинув бровь, а его руки протирали запотевшие линзы о лацкан пальто.

– Вы хотели мне что-то сказать, – напомнил он.

Она уставилась на цепочку карманных часов, засунутых в карман жилета. Странно, что она раньше не заметила ее; сейчас она поблескивала.

– Да, – наконец с усилием выдавила она. – Я... Она сглотнула и попробовала дышать, обнаружив, что волнение делает это довольно затруднительным.

Уорвик поднял очки кверху и, прищурившись, внимательно оглядел стекла. Удовлетворенный, он посадил их Оливии на нос и заложил дужки за уши. Пальцы его коснулись волос на висках и скользнули вдоль края уха.

– Я же говорил, что эти очки запотевают, когда вы злитесь. Ведь говорил, мисс Девоншир?

Она кивнула.

Майлз стал застегивать ей блузку, а она стояла как статуя и любовалась тем, как угасающий свет очерчивает каждую линию его лица. Сердце девушки забилось в два раза быстрее, когда его пальцы коснулись ее груди.

– Я по-прежнему считаю, что вы лучше видите без этих чертовых штуковин, но это неважно. Вы гнались за моей каретой не для того, чтобы обсуждать зрение. Я так понимаю, вы внезапно и резко изменили свое отношение к моему предложению. Она снова кивнула.

– И, полагаю, вы решили, что союз между нами послужит чем-то вроде спасательного круга для нас обоих.

Оливия кивнула еще раз.

– И вы согласны, что чем скорее это произойдет, тем лучше для нас?

Еще один кивок.

– Прекрасно. Я поговорю с суперинтендантом магистрата. Обычно, насколько мне известно, устанавливается трехнедельный срок до свадьбы, но я знаком с регистратором Харгривсом и, думаю, при соответствующем размере некоего стимула, он согласится посмотреть сквозь пальцы на формальности. Как вы посмотрите на то, чтобы церемония состоялась через неделю в помещении магистрата?

– Неделю?

– Я понимаю, что это слишком короткий срок для подготовки, но, с другой стороны, учитывая наши обстоятельства, в обычной церемонии нет необходимости.

Оливия снова кивнула.

Он долго стоял и молча смотрел на нее. Она начала дрожать, но от холода ли, или от осознания того, что только что согласилась выйти замуж за Майлза Уорвика (через неделю и не сказав никому ни слова), Оливия не знала. Зубы ее стучали, а холодная сырость пробиралась вверх по чулкам к коленям.

Сняв с себя плащ, Майлз обернул его вокруг плеч девушки и запахнул у горла. Дорогая шерсть и поношенная атласная подкладка еще хранили тепло его тела. Еще она различила слабый запах его одеколона.

– Спасибо, – пробормотала она.

Он коротко улыбнулся и, казалось, задумался, прежде чем слегка наклониться и коснуться губами ее губ.

– Всегда пожалуйста, – прошептал он.

Он повернулся к карете, где у подножки ждал кучер, и вскочил в нее с грацией акробата.

– Доброй ночи, мисс Девоншир, – послышался его голос изнутри. – Я дам вам знать.

Кучер захлопнул дверцу и взобрался на козлы.

– Доброй ночи, – отозвалась она, глядя как карета покатила вперед и исчезла в темноте.

Глава 7

– Уверен, вы можете понять причины, по которым я так поступаю, Уорвик. Не хочу оскорбить ваши чувства, видит Бог, ведь мы же мужчины, а мужчины всегда гордятся тем, что сами являются хозяевами своей судьбы. Несомненно, условия, которые я поставил перед вами первоначально будет трудно принять, однако... – Девоншир прочистил горло и вперил в Майлза пронизывающий взгляд. – Уверен, вы можете понять, что мною движет. Мой долг думать о будущем Оливии. При этом я не могу не принять во внимание ваше прошлое. Вы питаете определенную слабость к азартным играм. У вас нет деловой хватки. Однако, – поспешил добавить он, – вас нельзя за это винить, учитывая ваше воспитание... Вы меня слушаете, Уорвик?

– Конечно.

Тон Майлза был язвительным, но сдержанным. Оливия подумала, что ей еще никогда не доводилось видеть столько ярости, заключенной в одном человеке.

– Таким образом, я поставил перед вами условия этого приданого. Оливия должна иметь полный контроль над финансами. Она, разумеется, будет должным образом обеспечивать все ваши потребности.

– Значит, вы хотите сказать, – обратился Майлз к Оливии, – что мне придется клянчить у вас денег.

Она сглотнула.

– «Клянчить» – такое неприятное слово, – сказал Девоншир. – Пожалуйста, попытайтесь взглянуть на все это с другой стороны. Учитывая вашу репутацию...

– Но так не делается. Жены не содержат мужей на пособии. Наоборот.

Девоншир встал между Оливией и Майлзом и улыбнулся.

– Вы, наверное, понимаете мои опасения. Помилуйте, сколько можно услышать историй о кутилах, которые спускают состояние жен, которые вынуждены прозябать в бедности весь остаток своих дней. Безусловно, это не брак по любви. Было бы преступлением, если бы Оливия проснулась однажды утром и обнаружила, что она и ее сын выброшены вон ради другой женщины.

Глаза Девоншира стали жестче, а улыбка еще более искусственной.

– Возьмите, к примеру, вашу мать и отца. История верности Уорвиков оставляет желать много лучшего.

Разговор потянулся дальше. Оливия почти не слушала. Она вглядывалась в лицо своего будущего мужа, наблюдая, как его выражение переходит от изумления к гневу, от гнева к пугающей ярости. Внутренний голос шептал ей, что она должна бы находить удовольствие в этой сцене – в конце концов, причины, по которым он женится на ней, далеки от рыцарских. Так почему же это не так? Почему ей хочется подскочить и закричать на отца, что идея ей самой распоряжаться своим состоянием нелепа? Гордость Майлза и без того достаточно уязвлена этим вынужденным браком. Он имеет полное право забрать назад свое предложение просто из принципа. Но сделает ли он это? И, кроме того, насколько отчаянно его положение?

Оливия вспомнила, как всю ночь ворочалась на постели, страшась этой встречи, боясь реакции Уорвика на эти контракты, в которых безобразная реальность его положения изложена языком закона.

Ей снилось, что он отказывается от условий договора и в негодовании покидает дом.

Еще ей снилось, что он падает на колени и говорит о своей бесконечной нежности и любви и о том, что готов согласится на что угодно, лишь бы она стала его женой.

Пока ни того, ни другого не произошло.

– Скажите, Уорвик, вы согласны на эти условия? – спросил Девоншир.

Майлз сидел в кресле с прямой спинкой так спокойно, словно этот нелепый поворот событий ничуть не волновал его. Каким сдержанным и надменным он выглядел сейчас, одетый в свой лучший сюртук синего сукна с золотыми пуговицами, кожаные бриджи и до блеска начищенные ботфорты. Только его глаза выдавали его ярость.

Пока она ждала его ответа, часы в холле отсчитывали секунды молчания, и звук каждого качания маятника становился все громче и громче в этом безмолвии.

– Похоже, что у меня мало выбора, – наконец ответил он. Девонсуик улыбнулся и протянул руку. Майлз не принял его рукопожатия.

С погасшей улыбкой отец Оливии произнес:

– Есть еще один вопрос.

– Не говорите, попробую угадать. Я должен разрезать себе запястье и подписать этот договор кровью?

– Никаких крайностей. Фактически, это касается мальчика. – Он порылся в бумагах. – Если случится, что брак между вами будет расторгнут, его мать сохраняет опеку.

В ответ Майлз лишь рассмеялся. Затем он поднялся со стула и обратился к Оливии.

– Я говорил с официальными лицами магистрата. Остальное предоставляю вам, поскольку вы, похоже, склонны всем руководить.

Он круто повернулся и вышел из комнаты, даже не попрощавшись. Оливия бросилась за ним.

– В котором часу? – крикнула она ему вслед.

– В полдень, – последовал короткий ответ.

Она пошла за ним в холл, где Джон стоял с плащом и перчатками Майлза. Старый дворецкий помог ему надеть плащ и открыл дверь.

– Мистер Уорвик, – окликнула она его. Задержавшись в дверях, Майлз оглянулся. Он был явно разгневан. Оливия хотела было сообщить ему, что условия этого дурацкого контракта были идеей отца, но что в этом толку?

– Я... понимаю, что вы должны чувствовать, но никто не станет приставлять пистолет к вашей голове и заставлять пройти через это.

– Это как сказать.

Оливия сделала глубокий вдох.

– Ваше положение, должно быть, крайне отчаянное, сэр.

Майлз пожал плечами и стал неторопливо натягивать перчатки.

– Не больше, чем ваше, полагаю.

Она нахмурилась и расширила глаза, когда Уорвик медленно направился к ней. Ветер через открытые двери обрушивался ему на плечи и трепал волосы. Глаза Майлза сверкали, как огненные искры.

– В самом деле, ваше положение, должно быть, крайне отчаянное, если вы выходите за меня, мисс Девоншир, сказал он пугающе безразличным тоном. – Потому что я не из тех, кто добровольно поступается своим достоинством. Стоит только взглянуть на мое весьма бурное прошлое, и вы поймете, что я имею в виду. Те, кто пытался уложить меня на обе лопатки, обычно сами утопали по уши в собственной глупости.

– Это угроза? – возмутилась она.

– Я не угрожаю, мисс Девоншир. Я же не американская гремучая змея, которая трещит хвостом, предупреждая какое-нибудь злополучное создание, что она собирается наброситься на него. Я намного хитрее.

Оливия застыла, когда он слегка коснулся пальцем ее груди точно в том месте, где под блузкой скрывалась татуировка, и медленно скользнул пальцем вверх по шее к затылку, где его большая ладонь погрузилась в волосы. Он наклонил к ней голову, и ее сердце забилось чаще. Она не могла ни дышать, ни шелохнуться. Глаза мужчины гипнотизировали, и она могла лишь смутно догадываться, страх или восторг превращают ее колени в вату.

– О, я куда хитрее, – тихо повторил он. – Я скорее гадюка, мисс Девоншир. Я заползаю в вашу постель и сворачиваюсь среди простыней. Я дожидаюсь момента, когда вы становитесь наиболее уязвимы, прежде чем ужалить.

– Если вы пытаетесь запугать меня...

– Не думаю. Просто дружеское предостережение. Мы ведь друзья, не так ли, мисс Девоншир?

Она попробовала кивнуть.

Позади нее отец вышел из кабинета и остановился как вкопанный при виде Оливии и Майлза.

– Эй, – послышался его встревоженный голос. – В чем дело?

Не отрывая глаз от Оливии, Майлз сказал:

– Просто поцелуй на прощание. Полагаю, у меня есть на это право, милорд. Как вы считаете? В конце концов, что за жених я был бы, если б не продемонстрировал своей сердечной привязанности моей единственной любви?

Оливия наблюдала за ним с легким оттенком страха, отражающимся на ее лице. О, да, она была напугана он преуспел в этом. И неуверенна, хотя и не испытывала враждебности, которую он мог бы ожидать от более слабой женщины.

Она удерживала его взгляд своими непроницаемыми глазами, казалось, целую вечность, пока его гнев на нее и ее коварного отца не обратился на себя самого.

Он наклонился и поцеловал ее в губы – как раньше, открывая свои и пробуя на вкус кончик ее языка.

Дыхание его перехватило.

Он оторвался.

Резко повернувшись, Майлз вышел из дома.

* * *

В субботу утром Оливия проснулась с ощущением пустоты в желудке. Это был день ее свадьбы, а она не получала никаких известий от своего жениха с тех пор, как он ушел из дома пять дней назад.

Накануне вечером она приготовила свой свадебный наряд, скромный, как весь ее гардероб: платье домашнего пошива без кружев, обычно украшающих платье невесты, простые чулки, которые она носила всегда, а не тонкие шелковые с вышитыми на лодыжках цветочками. Служанка хорошенько начистила ее туфли и заменила испачканные кружевные ленточки новыми. Утром ее несколько раз охватывал соблазн спросить Эмили, нельзя ли одолжить у нее пару туфель из ее внушительной парижской коллекции, но она не решилась. Такая просьба только расстроила бы сестру. Эмили легла в постель, сославшись на сильную головную боль. Она просто не смогла бы вынести эту пытку – стоять в качестве свидетельницы Оливии на церемонии. Оливии пришлось попросить об этом Беатрис.

Часть утра Оливия провела с сыном. Они совершили свою традиционную прогулку по дорожкам поместья, затем спустились к пруду. Когда они сидели обнявшись на мраморной скамейке, Оливия попыталась объяснить сыну, какая перемена в жизни ожидает их.

– Мы будем там счастливее? – спросил мальчик.

– Да, – ответила она. – Мы будем очень счастливы.

– У меня будет папа.

– Совершенно определенно.

– А он тебя любит?

Оливия улыбнулась, наблюдая, как заяц бежит по снегу.

Брайан обхватил ее лицо своими маленькими ручками. Глаза его были большие и испытующие, и много умнее, чем полагалось в его возрасте.

– Он любит тебя, мамочка?

– Да.

– А меня?

– Конечно. Он любит нас обоих... иначе он бы не женился на нас, верно?

Эти слова преследовали ее все утро, пока она мылась и одевалась. Сидя перед зеркалом, Оливия глядела на свое отражение, пока Беатрис причесывала и укладывала ей волосы. Щеки ее были мертвенно-бледными, глаза пугающе безжизненными.

Словно прочитав ее мысли, Беатрис успокаивающе обняла ее.

– Это вполне естественно, дитя мое. Это называется предсвадебной лихорадкой. Ты же не передумала выходить за Уорвика, нет? Нет?

– Конечно, нет. Просто... – Оливия пожала плечами и отвела глаза. – Думаю, мне только немного себя жаль.

Взяв Оливию за руку, Беатрис подвела ее к кровати, где они сели рядышком. Сегодня у Беатрис было полное просветление.

– Расскажи Беатрис, что случилось, девочка. Оливии не хотелось вдаваться в подробности, ведь все равно Беатрис через час забудет.

– Как забавно, что все так вышло, – задумчиво произнесла она со слабой улыбкой. – И все же... – Она повернулась к Беатрис, которая все так же вглядывалась в ее лицо. – И все же, если когда-то я бы выбрала брак с Майлзом при любых обстоятельствах, то теперь...

– Что теперь, милая? Скажи Беатрис, что тебя тревожит?

Оливия вздохнула.

– Теперь я бы предпочла, чтобы он любил меня.

* * *

Проведенная в другую комнату в помещении магистрата, Оливия сидела на стуле и смотрела на фарфоровые часы, сделанные в форме колокольчиков. Комната была украшена специально для свадеб. Окно, дверь и картины с изображением влюбленных пар на стенах обрамляли гирлянды из листьев, переплетенные белыми лентами. Обычно свадебные банты раскладывались здесь, а потом переносились в комнату для гостей. Не зная, пригласил ли Майлз кого-то в качестве свидетеля, Оливия сделала всего дюжину бантов, состоящих из белой ленты, кружева, цветов и серебряных листьев. И без пятнадцати двенадцать прибыл только один гость, брат Майлза, граф Уорвик, который поздравил ее и извинился за то, что его жена не смогла прийти. Графиня Уорвик ожидала появления на свет третьего ребенка.

Церемония была назначена на полдень. Брайан забрался на пуфик у окна и заверил ее, что сообщит сразу, как только его новый папа прибудет.

Часы пробили двенадцать. Гости, сидящие в свадебной комнате, ждали прибытия жениха, а жених все не появлялся.

В четверть первого Оливия все так же сидела на краешке стула, время от времени поигрывая рукавами платья, а Майлз все не появлялся.

Двенадцать тридцать. Брайан продолжал глядеть в окно, ерзал на сиденье и то и дело спрашивал: «Мама, когда же он придет? «.

– Скоро, – отвечала она голосом, от которого в горле и в груди делалось так больно, что она не могла вздохнуть.

– Мамочка, – позвал Брайан, своими маленькими пальчиками сжимая ее руку. – Почему ты плачешь, мамочка?

* * *

Таверна «Пес и очаг» была на редкость переполнена для такого раннего часа. Мужчины теснились поближе к бару, время от времени поднимая кружки в шутливом тосте за жениха и невесту Брайтуайта.

– За этого ублюдка Кембалла, который за всю свою никчемную жизнь палец о палец не ударил. Пусть теперь они со своей женушкой пожинают плоды его труда!

– Старик Кембалл знает, как их собирать, а?

Они опять разразились оглушительным хохотом.

– Давненько не видал я эту девку Девоншир, но слыхал, она страшна, как крокодил.

– Да еще и с пацаненком, которого прижила, говорят, от румынского цыгана.

– Говорят, у нее вытатуирована пара драконов на заднице. По одному на каждой половинке. Когда она идет, то кажется, будто они пляшут ирландскую джигу.

Снова хохот, сотрясающий стены прокуренной таверны.

Мало-помалу смех затих, когда головы, одна за одной, стали поворачиваться к двери, где стоял граф Уорвик, великолепный в своем дорогом, прекрасно сшитом сером смокинге и брюках в полоску. Персикового цвета галстук, однако, был завязан немного косо, черные волосы растрепаны.

Тишина упала камнем, когда Дэмиен перевел недобрый взгляд с раздосадованных физиономий бражников на Майлза, который сидел, ссутулившись, в темном углу комнаты, обхватив горлышко бутылки виски.

Послышались приглушенные возгласы: «Почему мне никто не сказал, что он здесь?» и «Я и сам не знал». Майлз наградил разинувших рты завсегдатаев тонкой усмешкой и приветственно поднял свою бутылку. Затем он поднял глаза на брата, который подошел и остановился возле столика.

– Вы только поглядите, кто здесь, – протянул Майлз. -Какими судьбами, Дейм?

– Уверен, ты прекрасно знаешь, который час.

Он вытащил карманные часы из кармана жилета и открыл крышку.

– Половина первого.

– Ты ничего не забыл?

Майлз налил себе еще стакан и оттолкнул бутылку.

– Вообще-то, милорд, я сижу здесь и вспоминаю многое.

Дэмиен начал было говорить, Майлз отмахнулся и поерзал на стуле, взглянув на открытый циферблат часов, которые положил на стол возле бутылки.

– Надо признать, что решения, которые я принимал в молодости, не отличались мудростью. И теперь, когда я не так молод, я могу оглянуться на свои ошибки с некоторым пониманием и сказать себе, что не повторил бы их... будь у меня такая возможность.

– И какое отношение все это имеет к Оливии? – поинтересовался Дэмиен.

Майлз провел рукой по волосам и устало потер глаза. Наклонившись над столом, Дэмиен сурово заглянул в лицо Майлза.

– Кажется, я знаю. Ты считаешь, что она недостаточно хороша. Теперь, когда ты из кожи вон лезешь, чтобы стать настоящим джентльменом, возможно, ты чувствуешь, что, учитывая ее прошлое, она будет напоминанием о твоем. В этом дело, да, Кембалл? Как можно завоевать уважение, когда у тебя на шее сидит жена с таким же сомнительным прошлым, как и твое? Несомненно, она будет постоянным напоминанием того, что тебе снова пришлось довольствоваться объедками.

Майлз нахмурился.

Дэмиен отодвинул стул и опустился на него.

– Не возражаешь? – спросил он и, схватив бутылку, поднес ее ко рту. – Может, ты и прав, Кембалл. То есть я не могу представить вас двоих вместе.

– Нет?

Дэмиен покачал головой.

– Нет. Кто захочет жену, которая плясала в чем мать родила вместе с цыганским сбродом?

– Она не была в чем мать родила, – огрызнулся Майлз.

– Но...

– На ней были шарфы.

– А... Ну, так еще эти ее татуировки...

– Они не видны, так какое это имеет значение? Откинувшись на спинку стула, Дэмиен пожал плечами.

– Ее никак не назовешь хорошенькой.

– Напротив. Бывают моменты, когда она очень даже ничего.

– В самом деле? Когда же?

– Когда снимает очки. Когда волосы ее слегка растрепаны ветром. Когда гнев или смущение – или спиртное – разрумянят ее щеки или когда она копается в саду с розами.

– Гм. Хорошенькая, говоришь.

– Ничуть не хуже своей испорченной сестрицы, Дэмиен посмотрел, как Майлз опорожнил свой стакан и снова наполнил его.

– Конечно, остается еще вопрос ее репутации.

– Ну и что из того?

– У нее мальчишка.

– Его зовут Брайан.

– Никто не знает, кто отец мальчика.

– Брайана. Его зовут Брайан.

– На тебя ляжет тяжкая ответственность растить чужого ребенка. Могу себе представить, каково нести такой тяжкий крест...

– На что, черт побери, ты намекаешь?

– Ну... он ведь ублюдок.

Майлз медленно поднялся со стула.

– Не называй его так.

– Ну, значит, незаконнорожденный. Взгляни правде в глаза, Кембалл, он был рожден вне брака...

Майлз легко наклонился над столом и, схватив Дэмиена за пиджак, сдернул его со стула, разбросав бутылки и стаканы.

– Ты намекаешь, что из-за беспечности его родителей Брайан меньше достоин понимания, чем любой другой ребенок? Мне известно, что Брайан, помимо того, что он очень красивый мальчик, исключительно воспитанный, и любой мужчина мог бы гордиться тем, что называет его своим сыном.

Дэмиен, не моргая глазом, уставился в покрасневшие глаза Майлза.

– Похоже, ты ужасно чувствителен в отношении мисс Девоншир и ее сына. Не понимаю, почему, особенно в свете этого факта, Кембалл, ты заставляешь их ждать у алтаря?

Медленно Майлз разжал руки, сжимавшие пиджак Дэмиена. Вокруг них посетители пивнушки стояли как вкопанные, уставившись в свои бокалы делая вид, что не слышат разговора братьев. Некоторые все же наблюдали с нахмуренными лбами и влажными от темного, прохладного эля усами. Не было слышно ни звука, кроме скрипа половиц под тяжестью Майлза и Дэмиена.

– Черт бы тебя побрал, Дейм, – пробормотал Майлз. Дэмиен только пожал плечами и одернул пиджак.

– Ты в состоянии дойти до магистрата?

– Я... не знаю.

– Если поторопимся, то, возможно, придем прежде, чем невеста убежит, окончательно опозоренная.

– Давай кое-что уясним прямо сейчас.

– Прекрасно.

– Я женюсь на девчонке только по одной причине: чтобы заполучить ее приданое.

– Я верю тебе, Кембалл.

– Уорвик.

Дэмиен расправил плечи и разгладил манжеты.

– Забавная штука с этим именем, Уорвик. С того самого времени как первый Уорвик сражался на стороне короля Ричарда, ни один из этого рода никогда не женился на женщине, которую не любил бы всем сердцем. Считай это традицией.

Майлз бросил на Дэмиена гневный взгляд и выскочил из таверны, оставив ее в полнейшей тишине.

* * *

Чиновник магистрата говорил торжественно и быстро, пока Оливия и Майлз стояли рядом, пытаясь сосредоточиться на словах и всеми силами стараясь не обращать внимания на напряжение, электризующее атмосферу между ними.

Оливии с трудом удавалось совершать глотательные движения из-за комка в горле, но она уже давно научилась тому, что всему на свете полагается свое место и время. Выйти из себя на людях – значит, только упасть в глазах окружающих, которые и без того невысокого мнения о ее репутации.

Господи, Майлз явно провел последние часы в какой-нибудь таверне. От него пахло кислым пивом, виски и табаком. Он даже не потрудился переодеться, а пришел в куртке с заплатанным локтем, кожаных бриджах и ботфортах, заляпанных грязью. Он стоял, слегка покачиваясь из стороны в сторону, и бормотал слова брачной клятвы так, что никто, кроме него самого не мог их разобрать. Так почему же она терпит все это? Майлз прилагал невероятные усилия к тому, чтобы сфокусировать взгляд на строгом чиновнике и сосредоточиться на его словах. Однако, глаза его то и дело возвращались к женщине слева от него. Оливия ни разу не взглянула на него, тогда как он, скорее всего, не мог оторвать от нее взгляда. Куда девалась невзрачная старая дева, прятавшаяся за толстыми линзами очков?

Он заранее отрепетировал извинение, не сомневаясь, что она отвергнет и его извинения, и его самого. Она отказалась видеть его, когда он пришел в магистрат, лишь сказав отцу: «Давайте покончим с этим».

Прекрасно. Так тому и быть. Не дала ему возможности солгать и почувствовать себя не таким ослом, каким он выставил себя.

Он всячески распалял свой сарказм и злость, но едва только увидел ее, входящую в комнату в простом, но очень красивом свадебном платье, вся его заранее установленная линия обороны рассыпалась. Ее волосы были массой пышных, ниспадающих каскадом красновато-каштановых кудряшек и локонов, которые обрамляли гладкое, как фарфор, лицо. Она шла за руку со своим сыном, который сейчас стоял рядом с ней и поглядывал на Майлза большими зелеными глазенками, в которых читалось замешательство и надежда.

– Мистер Уорвик.

Он заставил себя поднять глаза на главу магистрата, который вопросительно вскинул брови.

– Я спросил, сэр, берете ли вы эту женщину... – Конечно, беру, иначе я бы тут не стоял. Дэмиен прочистил горло.

Оливия с каменным лицом смотрела прямо перед собой.

Сэр Харгривс выпятил губы и перевел взгляд с одного на другого.

– Мисс Девоншир, берете ли вы этого мужчину себе в законные супруги?

Молчание.

Кто-то снова прокашлялся – без сомнения, Дэмиен пытается сдержать смех. Секунды шли, и становилось все очевиднее, что Оливия пересматривает свое решение.

Вот оно, начинается, подумал Майлз. Конечно. Мог бы догадаться. Он унизил ее, не появившись в назначенное время, теперь пришел ее черед. Сейчас она объявит растерявшимся гостям и строгому чиновнику, что скорее в аду замерзнет, чем обменяется супружескими клятвами с этим ублюдком Брайтуайта.

Брайан поднял глаза на мать и потянул ее за юбку.

– Пожалуйста, мамочка, – прошептал он. – Да, – сказала она тихо. – Беру.

Закрыв глаза, Майлз медленно выдохнул, только сейчас осознав, что все это время не дышал.

Было произнесено еще несколько монотонных фраз, за которыми последовал неловкий момент, когда чиновник попросил кольцо невесты.

– Я... – Чувствуя как лицо его похолодело, а потом запылало, он пробежал руками по жилету, сунул руки в карманы куртки, потом опустил их и стиснул в кулаки. – У меня его нет, – признался он.

– Ясно... Тогда объявляю вас мужем и женой. Мистер Уорвик, можете поцеловать свою жену.

Майлз уставился на него и не шелохнулся.

– Сэр, вы могли бы сделать, по крайней мере, это, подчеркнул чиновник с явным раздражением и неодобрением.

Майлз скованно повернулся к ней, и она сделала то же самое, предпочитая, однако, смотреть на его рубашку, а не встречаться с его виноватым взглядом. Он неуклюже взял ее за плечи и вгляделся в лицо девушки. Она не подняла головы и даже не предложила взамен ни малейшего поощрения.

– Оливия, – произнес он тихо и, возможно, несколько неуверенно, впервые назвав ее по имени. Потом нежно поймал подбородок девушки кончиком пальца и приподнял ее лицо к своему. – Прости, – прошептал он в ее холодные глаза, и когда наклонил голову, чтобы коснуться губ, Оливия повернула голову так, что он скользнул по ее щеке.

Дело сделано.

Глава 8

Оливия и Майлз находились в кабинете директора магистрата: она стояла у окна, взирая на шпили старых церквей, а Майлз метался по комнате, как тигр в клетке.

– Какая тут холодина, – пробормотал он.

Оливия поежилась, но это не имело отношения к холоду. По правде говоря, она завидовала деревенским жителям, которые шагали вверх и вниз по булыжной мостовой, закутанные в шерстяные шарфы и плащи, время от времени останавливаясь, чтобы поговорить с подругой или знакомым, а затем помахать им на прощанье. Она завидовала их жизни. Их друзьям. Самой обыденности их существования. Боль обручем сковала ее грудь, и хотя девушка старалась глубоко дышать, она не проходила.

Майлз слегка коснулся ее плеча.

Оливия подскочила и обернулась. Майлз не сводил с нее глаз, словно пытался загипнотизировать ее.

– На улице холодно, – сказал он и потянулся, чтобы закрыть окно. – Ты простудишься.

Оливия отошла в сторону.

– Тогда вы станете очень богатым вдовцом, не так ли, мистер Уорвик?

– Мне кажется, мы уже прошли стадию мистера и миссис, разве нет?

– Как ты смеешь? – проговорила она сквозь стиснутые зубы. – Как ты смеешь делать вид, что все идет прекрасно?

– Я не хотел...

– Полагаю, тебе все равно, что ты унизил меня.

– У нас будет масса времени, чтобы обсудить это позже.

– Я не желаю обсуждать это позже! Я хочу обсудить это сейчас!

– Бога ради, у тебя же истерика, – отрезал он. Шагнув к нему так, что ее грудь прижалась к его груди, а голова откинулась назад, она холодно произнесла:

– Сегодня день моей свадьбы, сэр. У меня есть полное право на истерику. Еще у меня есть полное право узнать радость и восторг начала новой жизни, для себя и моего сына. У меня есть право наслаждаться букетами и конфетами и любовными стихами в мой свадебный день. У меня есть право окружить себя любящей семьей и друзьями, которые бы брались за руки и хором желали мне сказочной жизни. Но более всего я заслуживаю мужа, которому я не безразлична. – Затем, не выдержав, Оливия срывающимся голосом закричала:

– Если ты не заметил, будь ты проклят, ничего этого у меня не было, и я ненавижу тебя за это. Ты меня понимаешь? Ненавижу!

– Чудесно! – в ответ крикнул Майлз, остановив взгляд на побелевшем, разъяренном лице своей жены. – В случае, если до вас еще не дошло, миссис Уорвик, мне глубоко плевать, какие чувства вы ко мне испытываете. Таково было условие, если вы помните. Этот так называемый брак был заключен по двум причинам: облегчить мои денежные страдания и содействовать восстановлению вашей репутации, которая лопнула по всем швам, когда вы раздвигали ноги перед отцом Брайана!

Она ахнула. Отшатнулась назад. Уставилась на него так, словно он выстрелил в нее. Затем рука ее взметнулась со свирепостью жалящей змеи и ударила его по щеке с такой силой, что ей показалось, будто весь мир вокруг нее стал красным.

Кто-то кашлянул.

Оливия заморгала, приходя в себя.

Майлз, взбешенный, с горящей адским пламенем щекой, отвернулся.

Суперинтендант Харгривс прикрыл дверь и с видом полнейшего замешательства подошел к своему столу, где лежал раскрытый регистрационный журнал, ожидавший подписей жениха и невесты. Достав из кармана очки, он надел их на нос и сделал вид, что изучает страницу. Наконец чиновник поднял глаза на Оливию.

– Полагаю, мне следует пояснить вам, что в том случае, если вы решите не подписывать этот документ, предшествующая церемония будет объявлена недействительной.

В коридоре послышался смех пар, ждущих своей очереди, и голоса приглашенных ими гостей, наперебой произносивших поздравления. Майлз стоял у стола, сжимая его край побелевшими от напряжения пальцами, уставившись через плечо директора на портрет королевы Виктории в позолоченной раме. Он видел отражение Оливии в стекле. Щеки ее пылали, выражение лица было вызывающим. Что-то похожее на тревогу зашевелилось у него в груди.

– Итак, – сказал Харгривс, угрюмый, как владелец похоронного бюро, – мисс Девоншир?

Оливия бросила сердитый взгляд на Майлза, затем наклонилась над книгой, чтобы поставить в ней свою подпись.

* * *

Они присоединились к своим гостям в переполненном людьми коридоре – к лорду Девонширу, Беатрис и графу Уорвику. Брайан бросился в объятия Оливии и чмокнул мать в щеку.

Лорд Девоншир оттащил Майлза в сторону и тихо объяснил, что долг обязывает его вернуться в Девонсуик.

– Это из-за Эмили. Я беспокоюсь о ней. Она такая хрупкая, а после смерти жены... ну, вы понимаете.

Майлз смотрел на своего тестя и молчал. Лицо у Девоншира было мясистым и одутловатым. Он законченный эгоист, подумал Майлз. Доверить жизнь своей дочери такому негодяю, как он, – и все ради счастья Эмили.

– Ну, я пойду, – заявил Девоншир и повернулся к двери.

– Как! – воскликнул Майлз, заставив Девоншира резко остановиться и медленно обернуться. Старик стоял, слегка покачиваясь и тяжело дыша. Майлз продолжал:

– Никаких строгих наставлений от отца, как мне следует обращаться с его дочерью? Ни вежливых угроз относительно того, что будет со мной, посмей я оскорбить ее чувства?

– Ну, я...

– Ни слова ей на прощанье? Ни заверений, что если ее жизнь со мной станет невыносимой, у нее всегда есть место, куда она может обратиться за поддержкой? Думаю, ласкового поцелуя в щеку было бы достаточно.

– Едва ли вы имеете право критиковать, сэр, учитывая ваше прискорбное поведение сегодня и всю последнюю неделю, если уж на то пошло. Я вообще удивляюсь, как Оливия стерпела все это. Вы знаете, как говорят, Кембалл: тому, кто живет в стеклянном доме, не стоит бросаться камнями.

С этими словами он развернулся и, вскинув голову, покинул помещение.

– Связать бы этого старого ублюдка да высечь, – заметил Дэмиен за спиной у Майлза.

Он оглянулся на брата через плечо. В этот момент он внезапно осознал, что семью Оливии мало заботят ее чувства и благополучие, тогда как Дэмиен, несмотря на происхождение Майлза и все неприятности, которые он причинил Уорвикам за все эти годы, пришел сегодня поддержать его.

– У тебя руки чешутся врезать ему кулаком по зубам, да? – сказал Дэмиен.

– С чего бы мне делать это, Дейм. Этот сукин сын вот-вот сделает меня очень состоятельным человеком.

– Потому что где-то внутри твоей здоровенной, но пустой груди все же бьется человеческое сердце. Я часто подозревал, что оно есть там, хотя и отказывался поверить, потому что не слишком тебя жалую. Но знаешь, как бы ни было неприятно признавать мне это, мы с тобой во многом похожи. Когда я вернулся из Америки, то был самым холодным, расчетливым и гнусным ублюдком из всех, кого знал. Но это было до встречи с Бонни. Ты чувствуешь себя виноватым?

– Да.

– Хорошо. Это значит, что есть надежда или может быть, если Оливия простит тебя. А я подозреваю, что простит. Она как-то не показалась мне злопамятной, мелочной женщиной. Если б это было так, полагаю, отец Брайана уже давно ощутил бы действие суровой руки закона. Кто знает, может, ты, в конце концов, и будешь счастлив.

В этот момент что-то с силой ударилось о ногу Майлза. Он взглянул вниз и обнаружил Брайана, взирающего на него своими широко распахнутыми зелеными глазенками.

Дэмиен засмеялся.

– В чем дело, папа? У тебя такой вид, будто ты никогда не видел детей.

– Так и есть. И не называй меня так. Я не его папа, добавил он только для ушей графа Уорвика.

Улыбка Дэмиена не дрогнула.

– Держу пари, что он не кусается.

– Ты уверен?

– Похоже, ты ему нравишься, Кембалл. Чего ты боишься?

– Я слышал, что дети непредсказуемы.

– Поскольку ты сам так и не повзрослел, думаю, вы отлично поладите.

Майлз удивленно посмотрел в сторону Дэмиена. Тот лишь рассмеялся.

Опустившись на колено, Майлз изобразил улыбку для любознательного малыша. Что там говорят четырехлетнему ребенку? Внезапно до него дошло, что он будет видеть перед собой лицо этого мальчика в течение многих последующих лет, отчего в животе у него появилось странное ощущение. Не то чтобы ему хотелось вскочить и убежать, но что-то близкое к этому.

Брайан пробормотал что-то, потом опустил глаза.

Майлз наклонился ниже и пристальнее вгляделся в маленькое личико Брайана.

– Я не расслышал, что ты сказал.

Мальчик робко приподнял подбородок и прошептал:

– Мама из-за тебя плакала.

– Мне жаль. Я не хотел.

– Но она плакала.

Сделав глубокий вздох, Майлз взглянул на Дэмиена, который наблюдал за ним и мальчиком. Его взгляд говорил: «Выйди из этого положения достойно».

– Брайан, – начал он, – я просто уверен, что все мы будем счастливы в Брайтуайте. – Он приподнял подбородок мальчика одним пальцем. – Может, мы когда-нибудь покатаемся верхом. Или я покажу тебе несколько потайных местечек, где я, бывало, прятался и играл, когда был маленьким.

Глазенки мальчика заискрились любопытством.

– Потайные места?

– Укромные комнаты и коридоры, где я воображал себя королем замка в окружении рыцарей в сияющих доспехах.

– Моя мама говорила, что однажды приедет доблестный рыцарь и заберет нас от дедушки и тети Эмили. -Сморщив свой маленький носик и скривив на бок розовые губки, он прошептал:

– Они меня не очень любят.

Дэмиен перестал улыбаться.

Майлз положил руку на плечо мальчика и ощутил, что в душе у него возникло какое-то неясное чувство. Чувство гнева. Даже не гнева, а ярости. Волнения. Смущения за мальчика. Сочувствия, окутанного болезненной пеленой понимания.

Внезапно глазенки Брайана округлились, когда радость осветила его лицо.

– Только мы получили кое-что получше, чем рыцарь, правда, сэр? Самого короля!

Брайан помчался по коридору, словно на крыльях.

– Очень мило, – заметил граф Уорвик. – Не удивительно ли будет обнаружить, что дети любят тебя? Или еще удивительнее, что ты любишь детей.

– Дети любят меня? Ты, конечно, шутишь, Дэмиен. Мы оба знаем, что я из тех, от кого дети в страхе бегут, как от чумы.

– Он и убежал. Но не от страха. Я действительно верю, что ты сделаешь мистера Брайана очень и очень счастливым. Подозреваю, что сегодня во сне он будет побеждать драконов и спасать прекрасных дам.

Майлз поднялся; он одернул куртку и удивился странному выражению на лице Дэмиена. Граф глядел на него с явным оттенком любопытства и чего-то такого, чего Майлз не мог разобрать.

– Скажи-ка, – тихо произнес граф Уорвик, еще раз взглянув в сторону дверей, куда убежал Брайан. – Кажется ты говорил, что несколько лет назад встречал Оливию?

– Да.

– Насколько близко ты был знаком с ней?

– В то время я был влюблен в ее сестру и не обращал на нее никакого внимания.

– В Эмили? – Граф передернул плечами. – Бог мой, не понимаю, что мужчины находят в этой маленькой мегере. Хоть убей меня, но я не представляю, что такого неотразимого де Клари нашел в ней.

– Ничего удивительного. Для тебя не существует никого, кроме Бонни. – Он ухмыльнулся.

– Как долго ты встречался с Эмили?

Майлз небрежно вскинул плечи.

– Точно не помню. Да и какая разница. Несколько недель, а может месяцев. Это было так давно...

– Когда именно?

– Лет пять назад, плюс-минус пару месяцев.

– Явно до того, как они с Оливией уехали в Европу. Майлз нахмурился и поискал взглядом жену.

Его жена. Странно, что он уже называет ее так. Странно, поскольку все утро усиленно пытался избегать ее.

Засунув руки в карманы, он двинулся по коридору к комнате бракосочетаний, которая теперь была занята новой врачующейся парой и их гостями – простой деревенский народ с огрубевшими и обветренными лицами. Невеста, однако, вся светилась, а жених выглядел немного неуверенным, но вполне счастливым. Среди них стояла Оливия, прикалывая свои букетики к их одежде, и улыбаясь в ответ на их поздравления.

Когда, наконец, она подошла к нему, он сказал:

– Что ты здесь делала?

– У меня было слишком много букетиков, – ответила она. – Было бы жаль, если б они пропали зря. – И оставила его стоящим в коридоре и глядящим ей вслед.

* * *

Поездка домой длилась, казалось, целую вечность. Дорогу развезло, да и пейзаж не отличался разнообразием: повсюду, куда хватало глаз, тянулись нескончаемые пространства бурой травы и скалистых утесов. Но Оливия не отрывала взгляда от окна, делая вид, что любуется монотонной картиной местности, хотя нервы ее были напряжены до предела.

Майлз распорядился, чтобы Брайан и Беатрис ехали в Брайтуайт в другой карете, подчеркнув с несколько язвительной улыбкой, что сегодня, как-никак, день его свадьбы. В конце концов, новобрачные имеют право на уединение. Когда кучер открыл дверцу и подал Оливии руку, она осторожно спустилась и оглянулась, ища взглядом карету с сыном.

– Они подъедут позже, – сообщил Уорвик, стоявший позади нее.

Салли встретила их в дверях, как обычно, непричесанная, неряшливая и недовольная. Она взяла плащ у Оливии, затем повернулась к Майлзу, когда тот тоже разделся.

– Я приготовила на ужин пирожки с мясом и чай.

Думаю, вам на двоих хватит. Надеюсь, вы любите пирожки с мясом, ведь ничего другого я стряпать не умею. Не больно-то люблю стряпать, да и не для этого меня нанимали.

– Уверена, они мне понравятся, мисс?...

– Пинни, – отозвалась Салли.

– Мисс Пинни. И можете не беспокоиться, что нам не хватит. Я не очень голодна.

– Как угодно. Салли отвернулась.

– Мисс Пинни, – позвала Оливия.

– Чего вам? – буркнула Салли, не оглядываясь и не замедляя шага.

– Мисс Пинни.

Салли остановилась и оглянулась, нахмурившись.

– Я вас еще не отпустила, – подчеркнула Оливия. Недоумение промелькнуло на лице служанки. Уорвик наблюдал за ними, стоя со скрещенными на груди руками и поднятой бровью.

– До тех пор, пока я не найду повара, с этого момента будьте добры согласовывать со мной меню на весь день. Уверена, мне не составит труда найти повара. Насколько мне известно, первоклассный повар-француз только что уволился из поместья в Скрэфтоне. Завтра я напишу ему.

– Угу, – буркнула Салли. – Это все? – добавила она с ноткой сарказма.

Оливия кивнула, и служанка удалилась, бормоча что-то себе под нос и волоча плащ Майлза по полу.

– Вижу вы с Салли чудно поладите.

Уорвик стоял в полутьме и свет от факела на стене образовывал тени на его волосах и плечах. Весь вестибюль казался жутко мрачным и холодным.

– Боюсь, ваша челядь излишне разъелась и обленела, сэр.

– Салли и есть вся моя челядь.

– Значит, я постараюсь исправить эту ситуацию как можно быстрее.

Глаза Майлза сузились, рот скривился. Оливия подумала, не слишком ли далеко зашла, потом решила, что нет.

– Что ж, за это стоит выпить. Идем, и я угощу тебя стаканчиком, Оливия.

Она пошла за Майлзом по галерее до небольшой комнаты, выходящей окнами на запад.

– Пожалуйста, садись, – сказал он ей, а сам открыл шкафчик с напитками и налил им обоим по чуть-чуть бренди в два бокала. Оливия силилась сосредоточить внимание на вересковой пустоши, простирающейся за заросшими парками Брайтуайта, а не на своем муже.

Ее муж.

Пресвятая дева, подумать только, что всего неделю назад она была уверена, что ее жизнь начинается и заканчивается в Девонсуике. А теперь она замужем.

– Оливия?

Она оглянулась и увидела Майлза возле ее стула. В своей вытянутой вперед руке он держал бокал с бренди. Оливия взяла бокал, но пить не стала.

Майлз опустился на стул рядом с ней и поболтал жидкость в бокале.

– Тебе нравится эта комната? – поинтересовался он.

– Она очень милая.

– Она типично женская. Мать Дэмиена когда-то часто приходила сюда. Она часами сидела в этом кресле и читала своим детям вслух.

– А где был ты?

– Подслушивал за дверью.

– Тебя никогда не приглашали присоединиться к ним?

– Довольно часто.

– Но ты отказывался.

– Я никогда не позволял себе верить, что они на самом деле хотят, чтобы я был с ними.

– Это было очень глупо.

– Я был всего лишь ребенком. А кроме того, мне хотелось, чтобы моя родная мать читала мне вслух.

Оливия поставила свой бокал.

– Ты очень зол на свою мать.

Нет ответа. Майлз резко встал и прошел к столу, покрытому толстым слоем пыли. На нем лежала книга, тоже вся в пыли. Он раскрыл обложку и торопливо закрыл ее.

– Ты излишне прямолинейна, – произнес он наконец, не глядя на нее.

– Тебя это беспокоит?

Он пожал плечами, и тень гнева промелькнула на его лице.

– Я привел тебя сюда не для того, чтоб говорить об Элисон Кембалл.

– В самом деле? Насколько я помню, ты первый заговорил о ней. Однако, быть может ты желаешь поговорить о делах? Прекрасно. Мы можем начать с книг...

– Оливия...

Майлз отставил бокал и вгляделся в профиль жены, смотревшей на темнеющий пейзаж за окном. Он почувствовал... какое-то волнение. Странную нервозность. Растерянность от собственной неуклюжести.

– У нас впереди уйма времени, чтоб заниматься делами Брайтуайта. Сейчас, я чувствую, мы должны поговорить о нас.

Он гадал, расслышала ли она его, ибо продолжала сосредоточенно вглядываться в какую-то далекую темную точку за окном. Легкое движение головы вверх показало, что она ждет, чтобы он продолжил.

– Это же день нашей свадьбы, верно?

– Забавно, что ты напоминаешь мне об этом.

– Есть определенные нюансы в нашем с тобой соглашении, которые следует обсудить.

Румянец залил ей щеки. Она потянулась к бокалу, который прежде отставила.

– У меня создалось впечатление, что наш союз не более чем деловой контракт – исключительно брак по расчету.

Сухая, бесстрастная интонация ее голоса на мгновенье озадачила его.

– Значит, возможно, я не достаточно ясно выразился.

– Ты выразился более чем ясно. Я должна предоставить тебе право иметь любовниц, тогда как ты не склонен дать мне такую же свободу. Ты не любишь меня, поэтому и не желаешь спать со мной.

– С каких это пор любовь стала решающим условием плотских отношений между мужчиной и женщиной?

– Не могу представить это иначе.

Ее откровенность моментально лишила Майлза дара речи. Наконец он сказал:

– А как насчет желания ради желания?

– Желания? – Ее темные брови сошлись над переносицей. – Как можно желать человека, который тебе не нравится?

– Я никогда не говорил, что ты мне не нравишься.

– Но и никогда не говорил, что нравлюсь.

– Я тебя не знаю.

– И тем не менее женился на мне.

– Так что ж, казнить меня теперь за это? В конце концов, ты тоже вышла за меня замуж и тоже меня не знаешь.

– Я знаю тебя. Знаю уже много лет. Мы встретились пятнадцать лет назад, когда мне было двенадцать. Тебе года двадцать четыре, двадцать пять. Я наткнулась на тебя на Маргрейв Блафф. Ты стоял на вершине и смотрел в сторону Брайтуайта. Ты рассердился, обнаружив, что я подглядываю за тобой из-за ствола старой рябины. – Девушка, наконец, взглянула на него. – Ты сказал: «Ты кто, черт возьми, и почему прячешься за деревом?».

Заинтригованный, Майлз спросил:

– И что ты ответила?

– Боюсь, я была слишком поражена, чтобы что-нибудь ответить.

– Поражена чем? Страхом? Я был таким грозным?

– Для деревенской девушки, которая еще ни разу не была в Лондоне, ты был очень грозный. Надменный. Искушенный. Такой аристократичный. Я была уверена, что ты какой-то галантный рыцарь. В конце концов, ты был верхом на том прекрасном гнедом жеребце...

– Гданьске.

– Я считала, он великолепно подходит тебе.

– Мы с ним были одного нрава. Необузданные и строптивые. – Он улыбнулся воспоминаниям.

Оливия не отрывала взгляда от янтарной жидкости.

– Ты был воплощением всех моих фантазий, – тихо произнесла она голосом странно уязвимым, более уязвимым, чем он мог представить. – Ты был красивым и вызывающим. Свободным. Я приезжала к Маргрейву каждый день в надежде увидеть тебя. Иногда я даже скакала без седла и изо всех сил погоняла мою маленькую кобылку по пустоши, воображая, что я – это ты, а она – черный жеребец, быстрый, как ветер.

Поднеся бокал ко рту, она слегка смочила губы и глубоко вздохнула, словно находя силы в аромате бренди.

– Потом ты на несколько лет уехал из Брайтуайта и редко возвращался. Всякий раз оказываясь на Маргрейв, я думала о тебе и представляла, какой должна быть твоя жизнь за границей. Я даже надеялась, что если буду продолжать бывать на Маргрейв, то, в конце концов, увижу тебя снова. Так что, как видишь, ты для меня отнюдь не незнакомец.

Майлз мягко отставил свой бокал и подошел к Оливии. Он присел рядом с ее стулом и, оказавшись чуть ниже, заглянул ей в лицо.

– Почему ты вышла за меня, Оливия, если так хорошо знала меня? Неужели мои недостатки, мое происхождение, моя репутация и поведение тебе не противны?

Отвернувшись, она опустила глаза – всего на миг, так что посторонний и не заметил бы.

– Потому что, – ответила она убежденно, – в глубине души я чувствую, что ты стоишь того, чтобы спасти тебя.

Глава 9

Майлз положил руку ей на колено. Оливия поглядела ему в лицо, заглянула в глаза – в глаза, которые принесли ей столько бессонных ночей. Что она увидела там? Неверие? Замешательство? Неужели он внезапно разгадал ее и понял, что она любит его, любит с того самого дня, когда он обнаружил ее подглядывающей за ним из-за ствола старой рябины много лет назад?

– Я стою того, чтобы меня спасти? – переспросил он мягко, задумчиво. На лице мужчины было написано изумление, однако губы цинично скривились. – Ты так думаешь, Оливия?

Почувствовав непреодолимое смущение, Оливия отвернулась. Она открыла для себя слишком много. Без сомнения, он будет смеяться над ней, может даже презирать за ее наивность и детский романтизм.

Но почему он продолжает смотреть на нее?

– Посмотри на меня, – приказал Майлз, а когда Оливия не сделала этого, приподнял подбородок девушки пальцем. Глаза его странно блестели. – Почему? – просто спросил он.

– А почему нет? Ты мой муж, разве это не моя обязанность?

– Обязанность? Ты чувствовала себя обязанной угодить отцу и сестре, поэтому и вышла за меня? Ты чувствовала себя обязанной сделать жизнь своего сына лучше, поэтому вышла за меня. И ты сидишь тут и хочешь, чтобы я поверил, будто ты заключила этот брак, чтобы спасти меня – как будто я действительно тебе не безразличен. – Горечь закралась в его голос, когда он продолжил, но уже чуть тише. – Никто никогда не считал, что я достоин чего-то лучшего, милая моя. Так как же я могу поверить тебе? Тебе, которая чужая мне, несмотря на то, что мы мимоходом встречались лет сто назад.

На это у нее не было никакого ответа за исключением правды, а эта правда казалась нелепой даже для нее самой. Поэтому она промолчала, переведя взгляд на руку на ее колене, тепло которой согревало ее, словно солнце.

В этот момент в комнату вошла Салли, а вслед за служанкой вбежал Брайан, заставив ее отступить в сторону.

– Мамочка! – закричал мальчик и забрался к Оливии на колени. Обняв его, она взглянула на Майлза, который стоял и наблюдал за ними с некоторой холодностью.

Затем в комнату вошла Беатрис. Брайан захихикал.

– На нее опять нашло, – сказал он. – Она заставила Дитса остановиться посреди дороги и искать котика.

– О Боже, – пробормотал Майлз и вернулся к столу, где поставил свое виски.

– Не могу представить себе, куда он запропастился, печально пробубнила Беатрис.

Обращаясь к Оливии, Майлз заявил:

– Ты не говорила, что она приедет с вами.

– Это подразумевалось само собой, сэр. Она няня моего сына.

– Она не опасна?

– Нисколько, уверяю вас.

– Я хочу есть, – объявил Брайан.

– Мисс Пинни приготовила на ужин пирожки с мясом и чай.

– Я не люблю пирожки с мясом.

Салли фыркнула и выскочила из комнаты.

– Возможно, сегодня ты мог бы сделать исключение.

– В этом доме холодно, темно и странно пахнет. Тут живут привидения?

– Думаю, нет.

– Я хочу посмотреть свою комнату. Оливия взглянула на Майлза.

– Вы приготовили ему комнату, сэр?

– Это не пришло мне в голову.

– Значит, я сделаю это. Какую комнату вы позволите ему занять?

Поставив бокал на стол, он резко бросил:

– В этом доме двадцать спален. Выбирайте любые.

Взяв малыша на руки, Оливия направилась к двери, взглянув на угрюмое лицо мужа с какой-то смесью осторожности и любопытства.

– Идем, Беатрис, – сказала она и вышла.

* * *

Майлз решил не ужинать вместе со всеми. Он предпочел забаррикадироваться в кабинете и стоял у окна, задумчиво глядя на жалкое зрелище, которое представлял собой розарий. Непосильная ответственность нависла над ним, неотвратимая, словно дамоклов меч. Одно дело взять себе жену – пусть даже такую решительную и независимую, как Оливия. Но еще и маленького ребенка и помешанную старуху в придачу?

Он застонал. Дети, похоже, как-то умеют отличать правду от притворства и видеть человека насквозь.

Подумать только, этот маленький сорванец спрашивает, не водятся ли в доме привидения.

Майлз усмехнулся, затем нахмурился, внезапно вспомнив вечер, когда он впервые приехал в Брайтуайт. Ему было восемь лет. Он был один. Он никогда раньше не видел своего отца. С зажатой в руке запиской он стоял один в холле, изумленно уставившись на огромную лестницу. В тот момент он был уверен, что дух короля Ричарда набросится прямо на него. Никакой призрак, разумеется, не появился. Только его отец, чья суровость и раздражение привели его в неописуемый ужас.

Держа руки в карманах, Майлз вышел из кабинета и побрел в столовую, обнаружив там лишь старый стол, уставленный грязной посудой. Без сомнения, Оливия привыкла, чтобы слуги убирали за ней после еды.

Салли вошла в столовую вслед за Майлзом.

– Меня в жизни так не оскорбляли. – Она схватила фарфоровую чашку с блюдцем, расплескав при этом холодный чай себе на фартук. – Надо бы мне все бросить и поглядеть, кто, дьявол ее дери, позаботится о ее треклятой ванне.

Майлз недоуменно поднял бровь, когда она с грохотом поставила чашку на стол и, уперев руки в пышные бедра, окинула хозяина взглядом крайнего негодования.

– Я не намерена терпеть от нее такое обращение, ясно вам, сэр!

– Какое обращение?

– Ведет себя, ну чисто королева, ей-богу. Я, видите ли, должна принести наверх ванну с горячей водой. Я что, похожа на ломовую лошадь? И как будто этого ей недостаточно, она заявила мне, что с этих пор я не должна показываться ей на глаза, если не буду чистой. Чистой! Она говорит, что от меня пахнет!

– Понятно.

– Она говорит, что у меня такой вид, будто я валялась со свиньями. Нет, это ж надо! Разве так обращаются с преданными, трудолюбивыми слугами? Говорит, моя внешность – оскорбление ее чувствам, и спросила, когда я последний раз выводила вшей. Ну и наглость. И как будто этого мало, она приказала мне постричь волосы или зачесать их назад и забрать в сетку. Говорит, это негигиенично. Волосы, видите ли, могут попасть в еду. Ну и ну! Мало того, еще и этот нахальный мышонок заявил, что мои пирожки с мясом на вкус как свиные помои.

«Нахальный мышонок был прав», – подумал Майлз, но не осмелился сказать это вслух. Сказать по правде, он с трудом удерживался от улыбки.

– Они устроились в своих комнатах? – поинтересовался он.

Салли кивнула и вновь принялась за уборку стола, гремя посудой и бормоча что-то о чванливых аристократах. С руками, занятыми стопкой тарелок и чашек, она направилась к дверям, остановившись лишь для заключительного обвинительного акта.

– Она потребовала булочек на завтрак. Я сказала, что если б даже умела их печь, мне бы потребовалось на это полночи – но раз я не умею, ей придется довольствоваться гренками. Знаете, что она сказала?

Он покачал головой.

– Что будет рада показать мне, как печь булочки. Я сказала, что не имею никакого желания учиться, особенно если она собирается нанять какого-то там расчудесного повара-француза. Она сказала, что все равно хочет булочки, поэтому мне уж придется постараться. И просит апельсинового мармелада. Я говорю, что в этом доме уже лет пять, как его не было. А она заявляет, чтоб я съездила в Девонсуик и привезла банку. Как будто мне мало дел греть ей эту треклятую воду для ванны, морить у себя вшей и печь булочки, когда я не знаю как. Когда же бедной девушке спать, спрашиваю я вас? И вдобавок ко всему, эта полоумная старуха просит блюдце теплого молока для своего дурацкого кота.

– В таком случае советую тебе отнести блюдце с теплым молоком в комнату Беатрис как можно скорее.

Салли посмотрела на него так, словно у него внезапно вырос хвост.

– Вы ненормальный, как и все они, – пробормотала служанка и вышла из комнаты.

Майлз еще немного послонялся по комнате, надеясь убить время, потом вышел в галерею и постоял возле лестницы, вглядываясь в полумрак и прислушиваясь.

Вот оно. Слабый звук. Голос, проглоченный громадой старинного дома. Он закрыл глаза. Детский смех. Он затаил дыхание.

Терпеливые, но настойчивые увещевания матери успокоиться.

Потом послышались голоса матери и ребенка. Смех, подобный звону двух веселых колокольчиков.

Он выскочил из дома без плаща, предпочитая ощутить холод. Смех Оливии. Это же надо, нелепо, но он никогда раньше не слышал смеха своей жены. А что его музыкальность подействовала на него так странно, казалось еще более нелепым.

Конюшни когда-то были величественным каменным строением с арочными окнами и кирпичным полом, таким же чистым, как и полы в особняке. Панели красного дерева украшали стены, а дюжина конюхов каждое утро стелила свежую солому на пол. Теперь здесь все было грязным и запущенным.

Он остановился на пороге и вгляделся в темноту. В нос ударил резкий запах прелого сена. Единственный свет горел возле подсобки. Майлз пошел навстречу ему, сосредоточившись на пьяном бормотании своего старого конюха, чистившего стойла, в которых еще держали лошадей.

– Хорошая девочка. Умница. Вот так. Ну, ну, тише, тише, малышка. Мастер Уорвик будет рад, когда твоя нога заживает. Точно, будет рад.

Чарльз Фоулз выпрямился и, заметив Майлза, прислонившегося к столбу стойла, заулыбался.

– Эй, погляди-ка, кто здесь, Жермин. Бьюсь об заклад, это сам хозяин пришел проведать нас.

Майлз взглянул на гнедую кобылу, которая вскинула свою изящную голову и тихо заржала. Это, несомненно, была красавица, с гордо изогнутой шеей и раздувающимися ноздрями. Серебристо-белая грива блестела в свете фонаря словно тончайший шелк. Стать ее была безупречной, и, обрадовавшись при виде хозяина, она заплясала на месте, вскидывая над спиной свой белоснежный хвост.

Майлз протянул руку, и она тут же ткнулась в нее своей бархатистой мордой.

– Она здорова? – спросил он конюха.

– Как новенькая. – Чарльз бросил несколько яблок в корзину и прислонил грабли к стене. – Слышал, вас можно поздравить, сэр.

Майлз улыбнулся. Не многие в Англии обращались к нему «сэр». Со дня его появления в Брайтуайте тридцать лет назад Чарльз всегда относился к нему уважительно.

– Скоро я буду знакомиться с леди?

– Конечно.

Чарльз подмигнул и протянул чуть дрожащую руку к уздечке на стене. Перебросив ее через плечо, он заковылял к подсобке, усмехаясь про себя.

– Не успеем и глазом моргнуть, как услышим здесь топанье детских ножек.

– Раньше, чем ты думаешь, – буркнул Майлз себе под нос. – У нее есть сын, – добавил он громче и стал ждать реакции старика.

Чарльз вышел из подсобки и закрыл дверь.

– Эй, ну не здорово ли? – сказал он и вытер грязные руки. – Жду не дождусь, когда познакомлюсь с ним.

Майлз смотрел, как старик проковылял к стулу с фляжкой виски, торчащей из заднего кармана. Как это похоже на Чарльза, принять новость его внезапной женитьбы на женщине с ребенком, даже не приподняв брови от удивления.

– Сдается мне, скоро у нас тут кое-что переменится. -Чарльз со вздохом плюхнулся на стул.

– Кое-что.

– Может, вы даже бросите пару-тройку шиллингов на этих старых лошадок, чтобы малость украсить это местечко. – Он поднес фляжку ко рту и сделал большой глоток, затем вытер рот рукавом. – Не удивлюсь, если вы даже заглянете на тот аукцион через две недели и выкупите того гнедого дьявола, которого так любили. Как, бишь, его звали?

– Как будто ты и в самом деле забыл. Ты же помнишь его еще жеребенком.

– Ага, а еще я помню, как он поддал мне копытом под зад. Чертов зверь. С тех пор не могу хорошо ходить. Но неважно. Он был великолепным самцом. Хороших детишек наделал этот Гданьск. Ну, так как же, будете выкупать его, сэр?

Майлз не ответил, повернулся к конюху спиной и по очереди зашел в каждое из стойл, где оставшиеся четыре арабских скакуна нетерпеливо затанцевали при виде хозяина.

– Пойду на покой, сэр, если вы не против, – послышался голос Чарльза.

– Спокойной ночи, – отозвался Майлз, слушая как старик поднимается по ступенькам в свою комнату, которая была его домом последние пятьдесят лет.

Оставшись один, Майлз окинул взглядом источенные червями панели, пол с оторванными кое-где досками, сломанные стойла и представил себя, стоящего перед женой с протянутой рукой.

Он выругался себе под нос.

Вернувшись в дом, Майлз прошел на кухню и обнаружил Салли над тазом с липким тестом. По всему полу вокруг нее была рассыпана мука. Она коротко взглянула на него, на мгновенье приостановив свое нападение на несчастную смесь теста и муки. Любой сарказм, который она могла бы изречь, остался невысказанным, ибо она сразу заметила, что хозяин не в духе.

– Можете сказать Ее Высочеству, что у нее будут на завтрак эти треклятые булочки, – осторожно сказала она.

Майлз не ответил, и прошел мимо к черной лестнице, по которой поднялся на второй этаж. Здесь он пересек темный коридор, и направился к спальням, расположенным по обе стороны галереи. Пройдя прямиком к себе в спальню, он нашел ее пустой.

А чего, собственно, он ждал?

Развернувшись, Майлз подошел к соседней комнате и постучал, потом еще раз, чуть громче. В этот момент дверь спальни напротив распахнулась, и Брайан, одетый в просторную белую рубашку, с визгом выбежал из комнаты. За ним последовала Оливия, одетая так же, как и сын, с разметавшимися по плечам волосами. Ни ребенок, ни мать не заметили Майлза и помчались по коридору -Брайан впереди, Оливия за ним.

– Не догонишь, не догонишь, – поддразнил мальчик. – Это мы еще посмотрим! – ответила Оливия и в два прыжка догнала сына и схватив его на руки, закружила, отчего ребенок звонко рассмеялся.

Майлз наблюдал за всем этим, затаив дыхание.

Потом Оливия, повернувшись к комнате Брайана, заметила его, стоящего спиной к дверям ее спальни. Лицо ее раскраснелось от бега, глаза буквально искрились смехом, который, казалось, повис в воздухе между ними и еще теснее прижала мальчика к груди, словно он был щитом, защищающим ее от реакции Майлза – или, может, просто чтобы защитить сына.

– Сэр, – сказала Оливия, – нам сказали, что вы гуляете.

– Гулял.

Оливия взглянула на него поверх всклокоченной головки сынишки, и грудь ее поднималась и опускалась с каждым вздохом. Затем, ничего не сказав, она поспешила назад в комнату Брайана. Майлз пошел вслед за ними.

– Теперь тише, – прошептала она, укладывая неугомонного мальчика в кровать. – Боюсь, мы потревожили Уорвика. Он не привык к маленьким шалунам, бегающим по его дому.

– Но он ведь любит маленьких мальчиков, правда? спросил Брайан, выглядывая из-за материнского плеча на Майлза.

– Конечно, любит. Да, я уверена в этом.

– А как я буду его называть, мамочка? Я буду звать его папой?

Хлопотливые руки Оливии застыли, но она так и не взглянула на Майлза.

– Я поговорю с ним об этом, – наконец ответила она и стала еще дальше подсовывать край одеяла вокруг беспокойного детского тельца. – А пока почему бы не обращаться к нему «сэр»?

– Хорошо. – Повернувшись на бок и подтянув вверх колени, малыш положил свою пухленькую щечку на подушку и поглядел на Майлза краешком глаза. – Спокойной ночи, сэр.

– Спокойной ночи, – отозвался Майлз.

Выпрямившись, Оливия бросила на Майлза быстрый взгляд, потушила свет и поспешно вышла из комнаты. Майлз пошел вслед за ней, замешкавшись, когда она скрылась в комнате, точнее двух маленьких комнатах – спальни и небольшой гостиной, – которые она, очевидно, выбрала для себя. Когда она не появилась, он подошел к двери и увидел ее сидящей у трюмо. В торопливо наброшенном поверх ночной рубашки халате она, не мигая, смотрела на свое отражение в зеркале и расчесывала волосы, цвет которых напоминал цвет выдержанного виски.

– Оливия...

– Прошу прощения, если мы потревожили вас, – прервала его она слегка запыхавшимся голосом. – Обычно Брайана трудно уложить спать. Он легко возбудим, как большинство детей его возраста.

– У тебя красивые волосы, – сказал он, ненавидя себя за почти тоскливое звучание собственного голоса. Он не желает эту женщину, уверял себя Майлз. У него есть полное право презирать ее и все, что она собой представляет. Он не желает ее, однако вот он, стоит тут как вкопанный, и вид изгибов ее тела под мягкой фланелью вызывает легкую испарину на лбу и напряжение в паху.

Оливия на миг задержала руку с расческой, потом продолжила:

– Не удивлюсь, если он еще подскочит до конца вечера. Ему здесь очень нравится. Вскоре после ужина я обнаружила его на верхнем этаже сражающимся с воображаемыми драконами. Бог наградил – или наказал – его очень пылким воображением.

Она наконец повернула голову, и ее глаза встретились с его изучающим взглядом. Он не шелохнулся и не отвел глаз, упиваясь видом женщины, сидящей на маленьком пуфике в блузке, застегнутой высоко на шее и на запястьях. Ткань отливала бледным золотом в свете свечей.

– Ты не против, что я взяла эту комнату? – тихо спросила она.

– Я думал... – Он покачал головой. – Нет, с какой стати?

Оливия положила расческу на столик.

– Завтра утром первым делом мы возьмемся за книги.

– Хорошо. – Он не хотел никакого напоминания об этих дурацких книгах сейчас.

– Боюсь... – Плечи ее поднялись и опустились. – Я произвела плохое впечатление на мисс Пинни.

– Я знаю.

Она не пошевелилась, но вскинула вверх свой подбородок и сцепила руки на коленях, словно ожидая, что он бросит свое осуждение именно к ее ногам.

– Ты будешь получать булочки на завтрак, – сказал он. – Правда, апельсинового мармелада не будет.

Оливия притворно нахмурилась:

– О Бог мой, я не знаю, переживу ли я это.

Они оба рассмеялись, но затем вдруг одновременно затихли. В комнате повисла тишина, которая скоро сделалась вполне осязаемой. Первым нарушил молчание Майлз:

– Я могу войти? – наконец спросил он.

Оливия быстро поднесла руку к щеке, потом прижала ее к горлу. Что-то промелькнуло на ее лице. Удивление? Тревога? Нервозность? Он не привык иметь дело с пугливыми женщинами. И кроме того, она не имеет права изображать из себя перепуганную девственницу. Не ей изображать из себя подобное с ее-то прошлым.

Все так же застыв на краешке стула, она наблюдала за тем, как Майлз приближается к ней. Губы ее слегка приоткрылись, рука по-прежнему сжимала край трюмо. Остановившись перед ней, Майлз сказал:

– Ты боишься меня, Оливия?

– Я просто не понимаю, зачем ты здесь?

– Я бы ответил тебе, милая, но это ведь понятно и без слов.

Оливия резко поднялась, прошла в дальний угол комнаты и остановилась там, сделав вид, что смотрит в окно.

– Я думала... что нам по крайней мере надо узнать друг друга...

– Это он?

Она повернула голову и холодно посмотрела на него:

– Не понимаю...

– Возможно, ты думаешь о другом своем любовнике. Отце Брайана. Если ты беспокоишься, что я буду обвинять тебя за это сегодня...

– Нет, я... – Она сглотнула. – Ты должен понять. Все это, – она обвела комнату рукой, – случилось так быстро. Прости меня, но я не из тех женщин, которые легко отдаются мужчине, не испытывающему к ней ни малейшего чувства, что бы ты обо мне ни думал.

– Разве тебе мало, что я женился на тебе? Что предоставил тебе и твоему сыну дом?

Она долго, не мигая, смотрела на него.

– Если б я думала, что ты испытываешь ко мне хоть чуточку симпатии, тогда... – Она поглядела на свои руки, которые казались такими тонкими и белыми в полумраке. – Я нравлюсь тебе хоть чуточку?

Он смотрел на нее, чувствуя, как кровь бушует в жилах, словно пожар. Как смеет она требовать от него чувства, отказываясь выполнять свои супружеские обязанности? Он имеет полное право требовать их от нее. В конце концов, он дорого за все это заплатил. Заплатил своей гордостью. Своим мужским достоинством. Но она требует какой-то лицемерной клятвы любви, требует для собственного успокоения.

– Мамочка! – неожиданно закричал Брайан вдребезги разбивая напряженную тишину.

Малыш промчался через комнату и, схватив Оливию за руку, неистово потянул.

– Скорее! Идем же! Там внизу сумасшедшая тетя... Оливия нахмурилась.

– Тише! Тебе приснился дурной сон. Ты не должен был вставать с постели...

– Пожалуйста! – повернув к Майлзу свои округлившиеся глазенки, Брайан заявил:

– Там двое дядей держат какую-то сумасшедшую тетю. Они говорят, что они из...

– ...Амершемской частной клиники, – послышался возбужденный голос Салли.

Майлз обернулся. Взволнованное лицо служанки было испачкано мукой, к рукам прилипли комья теста.

– Мальчик прав, – добавила Салли. – С ними какая-то сумасшедшая.

Майлз на секунду закрыл глаза.

– О Боже, – прошептал он, и, выйдя из комнаты, зашагал по коридору, глядя прямо перед собой, чувствуя, как бешено колотится его сердце. Этого не может быть. Ведь эти ублюдки дали ему срок до пятнадцатого числа.

Приостановившись на верху лестницы, схватившись левой рукой за балюстраду, он заглянул вниз на незваных посетителей, ожидавших внизу. К ним присоединился четвертый, одетый во все черное, с мрачным, похоронным лицом. Вглядываясь сквозь полумрак, человек сказал:

– Мистер Уорвик, полагаю...

– Что, черт возьми, вы здесь делаете?

– Меня зовут Пибоди, Дуайт Пибоди, и я из Амершемской частной лечебницы.

Майлз медленно спускался, переводя взгляд с мрачного Пибоди на двух его ассистентов в белом, и, в конце концов, на обезумевшую старуху, которую они придерживали за руки.

– Майлз, – закричала она. – О, мой дорогой, любимый Майлз. Пожалуйста, помоги мне!

– О Боже. – Тихо ахнула Оливия позади него. – Кто это несчастное создание?

– Моя мать, – прорычал он.

Глава 10

На следующее утро Оливия проснулась и обнаружила, что Майлз покинул Брайтуайт. По словам Салли он уехал на рассвете, взяв с собой кое-что из вещей и не сказав ни слова, куда едет и когда вернется.

Их последний разговор предыдущим вечером был резким и неприятным.

– Она страдает слабоумием. Иногда бывают периоды просветления. Но в остальное время она живет в каком-то воображаемом мире, где разговаривает сама с собой и глядит невидящими глазами в пространство, – объяснил Майлз, пробежав рукой по волосам. – Почему ты так смотришь на меня? – спросил он Оливию.

– Потому что теперь понимаю.

– Понимаешь?

– Почему ты так спешил жениться на мне. Ты думал поехать в Амершем и заплатить долг до того, как они ее выпустят. Но ее отпустили раньше, и теперь ты думаешь, что зря женился. – Плотнее запахнув халат, она уставилась прямо перед собой, пытаясь унять внутреннюю дрожь, от которой стучали зубы. В конце концов, когда муж ничего не ответил, Оливия оставила комнату и стала медленно подниматься по лестнице, остановившись на первой площадке, чтобы успокоить колотящееся сердце и учащенное дыхание, вспоминая, как она заглянула в лицо этой несчастной и узнала эти поразительно знакомые глаза.

А теперь он ушел.

В течение следующих дней она как могла пыталась отвлечь мысли от своего блудного мужа, занимал их домашними делами – отбором персонала, планированием нового бюджета, уплатой старых долгов. Известие о женитьбе Майлза явно разлетелось на крыльях ветра, ибо в течение недели ей нанесли визит несколько личностей довольно сомнительной репутации.

Среди них были месье Сидней и Лоренс. Вид их обоих не внушал Оливии доверия. У Сиднея были поросячьи, близко посаженные глазки. Лоренс имел черты бульдога: глаза навыкате, приплюснутый нос и обвислые щеки. Они были почти лысыми.

– Мы надеялись потолковать с Кембаллом, – заявил мистер Сидней с оттенком раздражения, которое лишь подчеркивало его и без того напыщенное поведение.

– Воистину так, – выпалил мистер Лоренс. – Я не для того тащился на этом проклятом поезде от самого Лондона, чтобы быть принятым женщиной, которая ничего не смыслит ни в делах, ни в деньгах, ни в тонкостях честной игры. Не в обиду вам будь сказано, мадам.

Оливия не мигая смотрела на Лоренса до тех пор, пока он не заерзал на стуле и нервно задвигал своими бревноподобными ногами. Затем они заявили, что Уорвик должен им в общей сумме две с половиной тысячи фунтов.

– Может, да... а, может, и нет, – ответила Оливия с терпеливой, но недоверчивой улыбкой. – Но вы не предъявляете мне никаких доказательств. Не думаете же вы, что я заплачу по расписке, которая может существовать, а может и нет. Это было бы не слишком разумно, не так ли?

Они сошлись на пяти сотнях каждому.

Следующим был лейтенант Брертон. Он объяснил, как проиграл крупную сумму Майлзу и его «бесчестным приспешникам». Потом лейтенант предъявил клубные поручительства вместе с письменными показаниями свидетелей, которые при этом присутствовали.

– Я должен получить удовлетворение, мадам, – завил он. – Надеюсь, вы понимаете.

– Понимаю, – ответила она более мягким голосом чем тот, которым говорила с Сиднеем и Лоренсом. -Тысяча фунтов – значительная потеря для такого молодого человека, как вы. Уверена, ваше годовое жалование не превышает этой суммы.

Он кивнул и продолжал смотреть прямо перед собой.

– И я подозреваю, что если вы не оплатите ваши расписки в клубе, то будете вынуждены просить отца о помощи.

Его кадык заходил вверх-вниз, но он даже не моргнул.

– Мой отец умер. Я буду вынужден говорить с матерью...

– И, конечно, ваша матушка будет убита горем, узнав, что ее сын лишился денег при таких обстоятельствах. Это, возможно, поставит ее собственное финансовое положение под угрозу.

Он кивнул.

– И, разумеется, такое черное пятно не слишком хорошо отразится на вашей военной характеристике.

– Действительно.

Оливия улыбнулась молодому человеку, взяла ручку и выписала чек.

– Могу я посоветовать вам, лейтенант, воздержаться от столов, пока вы не научитесь лучше держать себя в руках?

Выражение облегчения промелькнуло на его лице, моментально смягчив маску невозмутимости. Он уставился на протянутый чек, словно не веря своим глазам. Рука молодого человека слегка дрожала, когда он брал его.

– Мадам...

– Не стоит благодарности, лейтенант.

Разумеется, она проводила как можно больше времени с матерью Майлза и Брайаном, заверяя их обоих, что Майлза вызвали по срочным делам и он может вернуться в любой момент. Однако, наедине со своими мыслями Оливия не была так уверена.

Что, если он не вернется?

Она убеждала себя, что это не имеет значения. В конце концов, она его жена. Они с сыном живут в лучшем из домов Йоркшира. Их финансовое положение не зависит от Майлза. И все же тревога, словно облако, парила, над ней. Она ловила себя на том, что мысли возвращаются к тому моменту в день свадьбы, когда он стоял перед ней с чем-то сродни желанию.

Господи, сколько же лет она мечтала о таком мгновении? Она, выросшая на острове одиночества, окруженная морем равнодушия, проявляемого к ней родителями и сестрой, никогда еще не испытывала такой пронзительной тоски по нежному прикосновению, доброму слову, искреннему слову любви, как в тот момент, когда смотрела в глаза мужа...

Но она отвергла его.

В часы, свободные от занятий с сыном и забот об Элисон, Оливия зачастила в конюшню, находя радость в обществе Чарльза Фоулза, не говоря уже о лошадях.

Она с первого взгляда влюбилась в арабскую кобылу по кличке Жермина. Лошадь была истиной красавицей, с черными пятнами, и ее огромные карие глаза вспыхивали безумным огнем диких предков. Оливия взяла за обыкновение выскальзывать из Брайтуайта перед рассветом в одном шерстяном платье и плаще. Она забиралась на кобылу без седла и, распустив по плечам волосы, мчалась через пустошь к Маргрейвскому утесу, а там, глядя на восходящее солнце, представляла, что вот сейчас она обернется и увидит мужа, вернувшегося, наконец, домой.

Но он не возвращался. И Оливия удвоила свои хлопоты по дому.

Она начала восстановление старого дома с помещения объявлений в Миддлхэме о найме опытных слуг. Ее послание повару-французу имело успех. Через два дня Жак Дюбуа появился на пороге Брайтуайта вместе с багажом.

Следующим делом Оливия наняла плотников и маляров. Вскоре Брайтуайт наполнился стуком молотков, визгом пил, звуками шагов, хихиканьем горничных и посвистыванием рабочих. Иногда Оливия уединялась в тиши кабинета Майлза, садилась в кресло Майлза или за стол Майлза и глядела на жуткие, набитые опилками звериные головы с оскаленными зубами и стеклянными глазами, глядящими на нее со стен. Типично мужская комната вплоть до ружейного шкафа, содержащего внушительную коллекцию оружия, включая огромный охотничий нож с резной рукояткой слоновой кости, арбалет и несколько ружей.

Стол явно был реликвией, доставшейся от какого-то дальнего предка, который, видимо, предпочитал, чтобы мебель была непомерно массивная и чересчур витиеватая. Каждая сторона этого сооружения была украшена замысловатой резьбой, изображающей витые листочки и желуди, из-за которых выглядывала белка. Ореховое дерево почернело от бесчисленного количества полировок. Она, разумеется, предпочла бы что-то более изящное и утонченное, например, что-нибудь в стиле королевы Анны с изящными ножками. Тот стол, что стоит у нее в спальне в Девонсуике, прекрасно подошел бы. Однако...

Откинувшись на спинку кресла, Оливия обвела взглядом кричащую, но странным образом успокаивающую комнату, нехотя позволив себе задуматься над тем, что она осмелилась начать реконструкцию Брайтуайта, не спросив у мужа. Страшно даже подумать, как он отреагирует, когда вернется домой.

Если вернется.

Оливия оперлась локтем о стол и спрятала лицо в ладонях, сдвинув очки набок. Где же, черт возьми, носит ее мужа? Жить с его равнодушием это одно, но чувствовать себя брошенной – совсем другое. Потом она напомнила себе, что как бы там ни было, ее жизнь теперь значительно лучше, чем в Девонсуике.

Свобода.

Достоинство.

Полезность.

Если бы только...

Поднявшись, Оливия подошла к окну и посмотрела на розарий. Ей вспомнилось выражение глаз Майлза, когда он присел возле нее в саду, и то чувство сожаления, которое она испытала в отношении своей внешности. Сейчас, вглядываясь в свое отражение в окне, Оливия попыталась представить себе, как бы она выглядела, будь у нее узенький, чуть вздернутый носик Эмили, ее губки бантиком, без резких, угловатых контуров, которые делали ее скулы и подбородок слишком крупными. А ее тело... оно чересчур высокое. При росте в пять футов семь дюймов она смотрела большинству мужчин прямо в глаза. Может, именно поэтому ее всегда восхищал Майлз. Он возвышался над ней, по меньшей мере, на шесть дюймов.

Вздохнув, девушка прислонилась лбом к стеклу и закрыла глаза. Какая она глупая. Главное – это будущее Брайана, в конце концов.

В дверях появилась Салли.

– Ваша сестрица пожаловали, – объявила она.

Оливия глядела на нее до тех пор, пока служанка не принялась смущенно переминаться с ноги на ногу.

– Извиняюсь... мэм. – Она сделала попытку неуклюже поклониться. – Мисс Эмили Девонсуик спрашивает, дома ли вы, мэм. Вы принимаете гостей?

Оливия кивнула и наградила Салли милой улыбкой, которая держалась лишь до тех пор, как служанка не исчезла.

Эмили влетела в комнату облаком шуршащей тафты, с волосами, заплетенными в шелковистую косу, которая была небрежно переброшена через плечо.

– Ну, наконец-то! – воскликнула она. – Будь проклят этот день, когда мне пришлось тащиться через всю пустошь лишь для того, чтобы увидеть тебя.

– Что-нибудь с папой? – забеспокоилась Оливия.

– О, фи. Конечно, нет. Папа может плакаться о своей немощи, но мы-то с тобой знаем, что он здоров как бык. Проблема в тебе.

– Во мне?

– Мы совсем тебя не видим, Оливия. В такой важный период моей жизни ты торчишь здесь, в этой дыре и возишься с этим старьем.

– Это теперь мой дом и моя обязанность.

– Но ты совершенно забросила нас.

– Не думаю. И, кроме того, вам с папой пора научиться самим о себе заботиться. Я теперь замужем, Эми.

– Замужем? – засмеялась Эмили. – Оливия, ты выглядишь совершенно несчастной. Без сомнения, ты закончишь разводом или вновь окажешься объектом всеобщего презрения.

– И когда же ты, наконец, поймешь, что мне абсолютно наплевать на общество и его мнение обо мне. -Обходя стол, Оливия наблюдала, как лицо сестры покрывается румянцем. – Не дай мне Бог даже вообразить себя членом вашего почтенного круга. Как ты напоминаешь мне большую часть моей жизни, я недостаточно привлекательна и недостаточно воспитана – разумеется, где уж мне, ведь я все время была слишком занята твоим воспитанием. К тому же нельзя забывать о Брайане.

– Замолчи! – взмолилась Эмили и заткнула уши. Она опустилась в кресло с несчастным видом. Оливия нахмурилась, позабыв о своем раздражении.

– Ох, Оли, ради бога. Я пришла не для того, чтобы ругаться. – Эмили готова была расплакаться.

Забеспокоившись, Оливия села рядом с младшей сестрой и взяла ее за руку.

– Что случилось, Эмили?

– Это все лорд Уиллоуби. Мы с ним повздорили, Оливия.

– Такое время от времени случается со всеми, Эми.

Шмыгнув носом, Эмили огляделась в поисках чего-нибудь, чем вытереть глаза. Заметив носовой платок, засунутый под аккуратную стопку гроссбухов, она схватила его и высморкалась.

– Я получила письмо от Каролины Кобб, которая знакома с Марсией Хатчинсон, которая знает Белинду Делфрис. Белинда утверждает, что лорд Уиллоуби влюбился в другую, что его даже видели с ней в театре.

– Сплетни, – мягко отозвалась она.

Нижняя губка Эмили задрожала, и слезы хлынули по щекам.

– Это правда! – взвыла она. – Я спросила его об этом сегодня утром, когда он навестил меня. Ее зовут Дженель Шередан, и он находит ее восхитительной, но утверждает, что они друзья и ничего больше. – Еще раз высморкавшись, девушка выразительно добавила:

– Она вдова, если ты понимаешь, что это значит.

– Она старше?

– Старше и опытнее, если понимаешь, о чем я. Ей тридцать пять. Практически, старуха.

– А сколько лет Уиллоуби?

– Сорок пять.

– Он говорил о расторжении помолвки? Эмили покачала головой.

– Но я боюсь, это только вопрос времени. Мы установили срок обручения восемь месяцев, а когда я намекнула, чтобы перенести эту дату, он отказался.

– Но ведь так много нужно спланировать...

– Этот старый хрыч не молодеет, Оли! Он уже дважды овдовел, и ни один брак не дал ему потомства. Не мешало бы ему поторопиться с этим. В конце концов... – Плечи ее затряслись, она всхлипнула:

– Все мы знаем, что он женится на мне только для того, чтобы я родила ему наследника.

– Глупости. Если дело было в этом, Уиллоуби мог бы выбрать кого угодно. Но он этого не сделал, потому что все знают, что ты самая красивая девушка в Англии. Какой мужчина устоит перед тобой?

Промокнув глаза, Эмили выдавила улыбку.

– Что ж... полагаю, ты права. И все же... – Она нахмурилась. – Мы обе знаем, что нет никаких гарантий, когда дело касается мужчин. Должен быть какой-то способ убедить его перенести свадьбу на более близкий срок.

Из коридора послышался стук и взрыв хохота маляров, резко вырвав Эмили из задумчивости, она окинула взглядом комнату и сморщила носик:

– На твоем месте, Оли, я бы приказала этим рабочим тщательно убрать эту комнату и все здесь переделать. Она так типична для Уорвиков.

– Согласна, Эмили, но именно это мне в ней и нравится.

Поднявшись, Эмили сунула использованный платок в руку Оливии и прошла к двери, откуда выглянула в коридор, где маляры покрывали свежей краской стены, а слуги, стоя на коленях, драили полы щетками.

– Мне не нравится этот оттенок голубого цвета, который ты выбрала для этих стен. – Чуть-чуть наклонив голову в сторону Оливии, Эмили наградила ее вздохом неудовольствия. – Ты никогда не отличалась хорошим вкусом в отношении цветов, одежды и мужчин. Кстати, о мужчинах, где твой муж, Оли?

– В отъезде.

– В отъезде? По словам слуг, которых ты прислала в Девонсуик за своими личными вещами, не говоря уж о продуктах, твой муж находится «в отъезде» уже почти две недели. Мне неприятно говорить, что я тебя предупреждала, Оливия...

– Тогда и не говорите, – раздался негромкий голос из коридора.

Эмили удивленно обернулась и обнаружила Элисон Кембалл, держащую за руку Брайана.

Оливия поспешила забрать сына, пока Эмили холодно разглядывала нежданную гостью. Элисон, очень худая и бледная, слабо улыбнулась Оливии.

– Мы собирались пойти в соседнюю комнату и попить чаю с печеньем. Мы надеялись, вы составите нам компанию.

– И кто это, позволь тебя спросить? – возмущенно фыркнула Эмили.

Когда Брайан обхватил маленькими ручками шею Оливии, она еще крепче обняла его.

– Это мать Майлза. Эмили не шелохнулась.

– А вы, должно быть, тетя Эмили, – заключила Элисон, слегка приподняв бровь. – Брайан так много рассказывал о вас.

– Оливия, я бы хотела поговорить с тобой, – резко бросила Эмили и снова вошла в кабинет.

Опустив Брайана на пол, она обратилась к Элисон.

– Встретимся за чаем через десять минут.

Она улыбнулась, глядя вслед удаляющейся по коридору парочке, заметив, с какой осторожностью Брайан сопровождает бабушку.

– Как ты могла позволить этой ужасной женщине поселиться в доме? – возмущенно осведомилась Эмили. -Не удивительно, что Майлз сбежал. Ты хоть представляешь, что он презирает ее?

– Она очень больна.

– Если граф Уорвик узнает об этом, что ж... Просто не стоит и говорить, что он может сделать.

– Брайан любит ее. Он называет ее бабушкой.

Эмили побледнела.

Взяв сумочку Эмили со стула, Оливия протянула ее сестре и улыбнулась.

– Теперь, с твоего позволения, я собираюсь попить чаю с сыном и его бабушкой. Всего доброго, Эмили. Мои наилучшие пожелания папе.

Глаза Эмили на миг расширились, и ничего не сказав, она выскочила из комнаты.

Глава 11

«Вставая и одеваясь, я обдумывала то, что произошло, гадая, не пригрезилось ли мне все это. Я не могла быть уверена в реальности событий до тех пор, пока не увидела мистера Рочестера вновь и не услышала, как он повторил свои слова любви и обещания».

Элисон осторожно закрыла потрепанное издание «Джейн Эйр» и немного устало улыбнулась Брайану, который уснул на руках Беатрис.

– Как он похож на Майлза, – произнесла она задумчиво, поворачивая лицо к полоске солнечного света, который пробился сквозь тучи и влился в окно. – Я часто думала, каково было бы смотреть в лицо ребенка и видеть в нем черты своего сына. Мне кажется, я бы ужасно баловала своих внуков, надеясь компенсировать то, что я недополучила от Майлза. Теперь, похоже, у меня уже не будет такой возможности.

Оливия отпустила Беатрис легким кивком и продолжила пить чай, пристально наблюдая за матерью мужа. Со дня приезда в Брайтуайт душевное состояние Элисон значительно улучшилось. Оливия подозревала, что лечение, применяемое в Амершеме для снятия болей, также воздействовало на ее мозг. Эти дни она, казалось, находилась в совершенно ясном сознании.

– Только вообразите, Оливия, после всех этих лет я, наконец, обрела дом в Брайтуайте. Вы с Майлзом и не представляете, как осчастливили меня, приведя сюда. Моей заветной мечтой было, чтобы все это когда-нибудь принадлежало моему сыну. Теперь эта мечта сбылась и я могу, наконец, примириться с собой за то, что отослала его сюда, когда он был ребенком. Он все еще ненавидит меня за это?

– Я не могу говорить за мужа.

– Вы очень тактичная девушка. Конечно же, ненавидит. Ненавидит за то, что произвела его на свет и заставила нести по жизни бремя незаконнорожденного. За то, что я так любила его отца, что пожертвовала своей жизнью и его ради нелепой надежды, что Джозеф оставит свою семью и женится на мне. За то, что любила его так, что отказалась от него. Скажите, Оливия, счастлив ли он? Все ли у него хорошо? Мой сын для меня незнакомец. Он хороший муж и любящий отец?

Оливия долго смотрела на Элисон, прежде чем ответить:

– Да, – промолвила она наконец. – Он чудесный муж и отец.

– А вы любите его?

– О, да, очень.

– А он вас? Конечно, конечно. Даже дикое существо можно усмирить нежной и терпеливой рукой.

* * *

Оливия ни за что бы не поверила, что Эмили способна на такую подлость, как отправиться прямиком к графу Уорвику и под предлогом посещения графини с поздравлениями по поводу рождения их третьего сына, сообщить новость о приезде Элисон Кембалл. Однако Оливия поняла в ту же секунду как граф Уорвик появился на пороге Брайтуайта следующим утром, что именно это она и сделала.

Оливия приняла Уорвика в гостиной, сдвинув на нос очки, готовая к сражению. Не успел он остановить на ней один из прославленных уорвикских взглядов, как она выпалила:

– Я уважаю ваши чувства, милорд, а вы должны уважать мои. Вы же не заставите меня выбросить ее на улицу. У нее нет дома, нет денег. И она очень больна. Это умирающая старая женщина, которую нельзя винить за то, что она любила мужчину, который не любил ее. И кроме того... – Она сделала вдох. – Брайтуайт дом моего мужа. Как жена Майлза, я должна поддерживать его решение позволить его матери остаться здесь.

Уорвик даже бровью не повел, а как и его брат, продолжал стоять, расправив плечи, буравя ее своими черными глазами.

– Весьма впечатляюще, – сказал он наконец. – Просто великолепно. Удивляюсь, почему вы продолжаете защищать его, когда, насколько я понимаю, он покинул этот дом две недели назад и до сих пор не появлялся.

– Он мой муж.

Уорвик скрестил руки на груди. Выражение его лица выглядело зловеще.

– Не уверен, что знаю хотя бы одну такую женщину, которая бы так жертвовала собой ради семьи.

– Едва ли проявление милосердия к больному и престарелому можно назвать жертвой.

– Я говорил не о больных или престарелых. Я говорил о вашей семье вообще.

Оливия сдвинула брови.

– Вы говорите загадками, сэр.

– Вы вышли замуж за моего брата, чтобы удовлетворить желание своего отца. Интересно, насколько далеко вы бы зашли, чтоб защитить сестру?

– И какое отношение все это имеет к матери Майлза?

– Только то, что вы упорно настроены защищать тех, кого любите, любой ценой, включая собственное доброе имя и репутацию. – Расслабившись, он оглядел свежевыкрашенную комнату, прежде чем продолжить. – При том, что мысль об Элисон Кембалл, живущей в этом доме, отнюдь не доставляет мне удовольствия, признаю, что я приехал не из-за нее. Мадам, я здесь лишь для того, чтоб сообщить вам, что вы можете найти своего мужа в Ганнерсайде.

– Ганнерсайде?

– На шахтах. Там произошел несчастный случай...

– О! – почти беззвучно вскрикнула Оливия. Граф Уорвик шагнул вперед и взял ее за руку.

– Насколько мне известно, не с Майлзом. Но по причине возрастающего недовольства среди рабочих за ним немедленно послали.

– Послали? – Оливия нахмурилась. – А вы знаете, где Майлз был?

Дэмиен придвинулся чуть ближе, словно чтоб предложить дальнейшую поддержку.

– Он снимает коттедж недалеко от Ганнерсайда. Иногда он уезжает туда, когда чем-то озабочен или хочет побыть один.

– Вы знакомы с этим местом? Знаете, где оно находится?

– В нескольких милях от Ганнерсайда. В этом доме жила моя жена до смерти отца. Мне следовало сообщить вам о возможном местонахождении Майлза сразу же, как только услышал, что уехал. Но я был занят рождением моего сына и, кроме того, не мог быть уверен, что он там... и один ли.

– Вы имеете в виду любовницу.

Он пожал плечами и казался немного раздосадованным.

– Насколько я знаю, у Майлза нет любовницы. Он не может себе ее позволить. Однако...

– Вы подумали, что лучше не менять существующее положение, милорд?

– Что-то в этом роде.

– Вы говорите, исходя из собственного опыта, разумеется.

Их глаза встретились. Улыбка растянула уголки губ мужчины.

– Думаю, нам не следует углубляться в наше прошлое. Вы согласны, миссис Уорвик?

Оливия отвернулась.

– Я подумал, вам надлежит знать о рудниках, – продолжил граф Уорвик. – Похоже, без моего вмешательства не обойтись. Бог не наградил вашего мужа талантом тактично выбираться из подобных неприятностей.

Оливия кивнула, но когда Уорвик повернулся уходить, она оглянулась.

– Я буду готова через пять минут, милорд. Пожалуйста, не пытайтесь меня отговорить. Вы знаете, что это не так легко. Как вы сами сказали, я решительно настроена защищать тех, кого люблю... любой ценой. Кроме того, если вы откажетесь, я просто-напросто поеду одна.

– Не сомневаюсь.

Наградив его слабой улыбкой, Оливия решительно пошла к двери.

* * *

Майлз изо всех сил напрягал глаза, чтобы лучше видеть стены старых шахт. Джейк Делани стоял справа от него, Герберт Уоллис – слева. Оба они были ниже Майлза ростом, но вдвое шире его в обхвате, их торсы, руки и плечи напоминали камень, окружающий их, и были, несомненно, такими же крепкими. Оба работали в рудниках с детства.

Из глубины шахты доносился равномерный скрежет кирки о камень и болезненные стоны мужчин, поднимающих куски камней на тележки, которые использовались для вывоза породы из шахт. Джейк снял фонарь с крюка, торчащего из стропила над головой, и поднял его перед собой, отбрасывая длинные, гротескные тени на усыпанный камнями пол. Вперив в Майлза разъяренный взгляд, он положил руку на спину Майлза и легонько подтолкнул.

– После вас, мистер Уорвик... сэр. Майлз осторожно двинулся вперед.

– В чем дело, мистер Уорвик? – осведомился Герберт угрюмым голосом. – Вы же ничего не боитесь, а? То, что вчера двоих насмерть завалило в шурфе, не значит, что такое случится снова – это же был, без сомнения, несчастный случай, верно? Разве не это говорил капитан в прошлом месяце, когда пятеро рабочих едва не попали в обвал?

Уставившись на груду обвалившихся камней, Майлз покачал головой.

– Я вложил достаточно средств в эти шахты в прошлом году, чтобы обеспечить их безопасность, мистер Делани. – Он оглянулся на своего управляющего, или капитана, как называли рудокопы надсмотрщика, Боба Макмиллана, который стоял неподалеку. – Что произошло, Боб?

Здоровяк пожал плечами и крепко потер бородатое лицо.

– Не могу точно сказать, пока не раскопаем, сэр. Похоже, перекрытия просто не выдержали, – пояснил он, имея в виду брусчатые настилы над штольнями, куда сгружали тонны пустой породы.

– Я дал строгое распоряжение три месяца назад устранить неполадки. Что же, черт побери, случилось с новым крепежом?

– Он не пришел, сэр.

– Не пришел... – Майлз подошел к управляющему. -Объясните, мистер Макмиллан.

Макмиллан нервно оглянулся и понизил голос.

– Мне сказали, сэр, что ваш кредит ненадежен.

– Но они согласились в этом случае...

– Они передумали, сэр.

– Вот то-то и оно, – сказал Джейк. – Сдается, все ваши красивые слова и обещания никуда нас не привели, мистер Уорвик. Сэр.

– Точно, – поддакнул Уоллис. – Разве что к могиле. Джейк схватил Майлза за рукав и резким рывком развернул.

– К могиле и голоду, – прорычал он. – Вот уже два года мы слышим ваши расчудесные обещания улучшить нашу жалкую жизнь. И что же? Скоро мы все подохнем. Бедняга Билли – лучший парень на руднике. Все любили его, все мы, и он только год, как женился. Нам пришлось выносить его наверх в одеяле.

– Я очень сожалею о потере и, разумеется, выплачу денежную компенсацию семье. Но ремонт требует времени, мистер Делани.

– А сколько людей погибнет тем временем?

– Чего же вы хотите от меня? – в отчаянии закричал Майлз. – Закрыть рудник?

В этот миг пыль и камешки дождем посыпались с потолка, перекрытия застонали.

Джейк ухмыльнулся.

– Я скажу вам, что можете сделать, хозяин, можете продать его Либински.

– Либински! – Майлз резко рассмеялся. – Вы болван. Если я продам рудник Либински, Ганнерсайд умрет.

– Да? С чего это вы взяли?

– Сколько, по-вашему, вы проработаете на человека, который обращается со своими работниками как с животными? Который выбрасывает с работы тех, кому больше тридцати пяти? Три четверти здешних рудокопов потеряют работу раньше, чем высохнут чернила на контрактах.

– Ах, какие речи, – съязвил Уоллис. – Как будто мы поверим, что этим проклятым Уорвикам есть до нас дело.

– Ага, ты прав на этот счет, – согласился Джейк, придвигаясь ближе к Майлзу. – Учитывая то, что наши жены и дети уже который год голодают, думаю, они были бы рады смене руководства.

Майлз взглянул на своего управляющего, который по-прежнему оставался высокомерным, затем отвернулся от Делани и Уоллиса и покинул шахту. На выходе его тут же окружили две дюжины рудокопов с лицами, почерневшими от въевшейся пыли. Непосильный труд и недоедание сделали их похожими на скелеты с мускулами и бочкообразной грудью из-за чрезмерно раздутых легких, которые силились вдыхать то немногое количество кислорода, который оставался глубоко под землей. Хуже того, тут были и женщины с детьми.

– Убийца! – закричали они, потрясая кулаками. – Мы сыты по горло твоим бестолковым ведением дел!

Кто-то швырнул в него овечьим пометом, другой камнем, рассекая Майлзу кожу под правой бровью. Внезапно все вокруг превратилось в красный туман, когда толпа хлынула вперед, поглотив его потоком молотящих кулаков и пинающих ног, заставив его опуститься на колени и прикрыть лицо.

– Прекратите! Прекратите! – послышался женский голос.

Затем прогремел ружейный выстрел, и беснующаяся толпа затихла.

Медленно покачиваясь, Майлз поднялся на ноги и попытался вытереть рукавом кровь с лица. Позади толпы на тележке возвышались две фигуры: мужчина в развевающейся накидке с винтовкой в руке... и женщина о Боже – в мантилье с лисьим воротником, с закрученными в узел волосами и очками на носу... Она ткнула хлыстом в толпу, словно это был штык.

– Люди! – крикнула Оливия. – Вы похожи на стаю злобных гиен.

– Кто это такая, черт побери? – проворчал кто-то. Майлз застонал, и у него промелькнула мысль отдаться на милость кровожадной толпы.

Дэмиен спрыгнул на землю, затем помог сойти Оливии. Высоко вскинув подбородок, глядя прямо перед собой, она шагнула прямо в толпу, поднимая брови на любого, кто осмеливался встать у нее на пути. Наконец, подойдя к Майлзу, она посмотрела на него.

– Возможно, вы соизволите представить меня своим коллегам.

В ответ Майлз лишь холодно улыбнулся.

– Что ж, прекрасно. – Повернувшись, она сказала:

–Я жена мистера Уорвика.

Тишина, потом кто-то гоготнул. Кто-то прошептал:

– Я ее знаю. Это дочка лорда Девоншира. В Миддлхэме ее называют «старым люнетом»[5].

Толпа попятилась, давая ей больше места. Дэмиен подошел и хлопнул Майлза по плечу.

– Вижу, ты демонстрируешь свой обычный такт и дарование, Кембалл.

Майлз закрыл глаза.

– Что, черт возьми, вы здесь делаете?

– Полагаю, не имеет значения, что мы с твоей женой только что спасли твою шкуру.

Он осторожно дотронулся до рассеченной губы, разбитой челюсти и распухшего века.

– Похоже, ты немного опоздал, Дейм. Это было случайно или намеренно?

– А ты как думаешь?

– Думаю, ты, возможно, подстрекал их.

– Не угадал. Я не наблюдатель. Я больше склонен к человеческому участию. Я бы сломал тебе челюсть.

Оливия бросила на них суровый взгляд через плечо.

– Думаю, джентльмены, сейчас не время и не место для колкостей. – Обращаясь к Майлзу, добавила:

– Осмелюсь заметить, сэр, что вам следует поскорее выйти из этого довольно опасного положения, иначе они внезапно вспомнят, что они больше злы на вас, чем ошеломлены моим появлением здесь.

Дэмиен усмехнулся.

Майлз сердито посмотрел на него.

– Добрые люди, – сказала Оливия достаточно громко, чтобы быть услышанной сквозь новый гул недовольства. – Убийство вашего работодателя крайне недостойный добрых христиан поступок. И какую пользу вам оно принесет?

– Доставит мне большое удовольствие, – выкрикнул кто-то.

– Могло бы доставить... если бы вы не оказались после этого без работы – или на виселице. Сладок ли окажется вкус мести, когда ваши дети будут умирать с голоду?

– Наши дети уже и так умирают! – крикнула женщина.

Гул одобрения пронесен по толпе. Повернувшись к Дэмиену, Оливия сказала:

– Думаю, нам следует найти нейтральную почву, милорд. Боюсь, мы ничего не добьемся до тех пор, пока эта ситуация не будет разрешена.

* * *

Нейтральной почвой оказалась таверна «Белая Лошадь». После длительных препирательств двери были закрыты для всех кроме Делани, Уоллиса, Макмиллана, Дэмиена, Майлза и Оливии. Рассевшись по обе стороны стола они все молча ждали, пока хозяин таверны поставит на стол кружки с темным пивом. Затем трактирщик встал, уперев руки в бока, недовольно поглядывая на Майлза и Дэмиена. Дэмиен ответил ему взглядом, в котором явно читался совет держать свое мнение при себе. Майлз, однако, не отрывал глаз от Оливии, когда она взяла свою кружку и поднесла ко рту, взглядом скользнув к нему поверх края кружки.

– Это все напрасная трата времени, – проворчал Джейк. – Я не привык иметь дело с женщинами.

– Ага, – поддакнул Герберт. – С каких это пор Уорвикам требуется, чтобы за них говорила баба?

– Поймите, я ни за кого не собираюсь говорить, – ответила Оливия. – Но очевидно, что вы, джентльмены, расходитесь с моим мужем по вопросу руководства этими рудниками.

– Чертовски верно, – отозвался Джейк. – Того что мы сыты по горло пустыми обещаниями.

– Понятно. Мы с графом Уорвиком пространно обсуждали этот вопрос, и, надеюсь, мы все согласны, что основная проблема состоит в недостатке денежных средств у моего мужа... и плохом руководстве.

Майлз сузил глаза.

– Таким образом, – продолжала Оливия, – я здесь для того, чтобы гарантировать вам, что будет сделано все возможное, чтобы обеспечить благополучие рабочих и их семей.

Герберт холодно взглянул на нее.

– А как вы собираетесь это сделать, мэм?

– Подписав контракт, в котором мы с мужем гарантируем определенные права и привилегии каждому работнику, включая гарантию прибыли, реконструкции, ремонта и...

– Прошу прощения, – вмешался Майлз, поднимаясь со стула. Холодно улыбнувшись Оливии, он мягко обхватил ее руку своими поцарапанными пальцами и добавил:

–Я бы хотел поговорить с тобой наедине.

Оливия взглянула на лица своих собеседников, отражающих противоречивые чувства, и последовала за Майлзом в заднюю часть таверны. Он не отодвинул для нее стул, но уселся на свой верхом, спиной к дверям и сверлил ее взглядом до тех пор, пока она не села, сплетя пальцы вокруг сумочки, лежащей на коленях. Она спокойно и открыто встретила его взгляд.

– Во-первых, я благодарю тебя за помощь, но зачем, черт побери, ты лезешь в это дело?

Оливия открыла сумочку и, достав носовой платок, протянула его Майлзу.

– У тебя на лбу кровь, вытри.

Он не обратил внимания на платок. Оливия пожала плечами и убрала платок обратно в сумочку.

– Я думаю, тебе пока есть чем заняться в Брайтуайте.

– Ты имеешь в виду свою мать, полагаю. Он бросил взгляд на графа Уорвика.

– Предполагаю, он знает об Элисон. Она кивнула.

Майлз на мгновение прикрыл глаза. Он выглядел осунувшимся, как если бы мало спал последние недели.

– Это дело тебя не касается, – сказал он.

– В самом деле? – Ее взгляд пробежал по нему. -Неприятности налицо и...

– И вы с моим братом убеждены, что я не способен справиться с ними. Проклятье! – Он стукнул кулаком по столу так, что Оливия подпрыгнула. – Я не закрою эти рудники и никогда не продам их Либински.

– Граф Уорвик упоминал, что шахты практически отработаны. Это кажется разумным решением твоей дилеммы, – заметила она.

Майлз откинулся на стуле и устало воззрился на старые перекладины низкого потолка.

– Не могу понять. Сколько бы денег я не спускал в эти проклятые шахты, ничего не могу добиться. Рабочие не трудятся упорнее. И несмотря на все мои усилия обеспечить их безопасность, несчастные случаи продолжаются.

– Так зачем упорствовать? Почему не продать?

– В противоположность тому, что ты обо мне думаешь, меня волнует судьба этих людей. Если Либински завладеет шахтами, он привезет сюда кучу своих горилл для работы в штольнях, и люди Ганнерсайда будут уволены и забыты. Такое уже было.

– И все же они предпочитают рискнуть, чтобы избавиться от тебя. – Оливия оглянулась на мужчин. – Возможно, если я поговорю с ними...

– Нет. – Выпрямившись, Майлз положил свои испачканные руки на стол и презрительно скривился. – Боюсь, ты сделала уже достаточно.

– Гордыня до добра не доведет, – ответила Оливия, решительно подняв подбородок. Затем поднялась со стула и вернулась к собравшимся.

– Джентльмены, – заявила она, решительно шлепнув сумочкой по столу. – Мы с мистером Уорвиком пришли к решению, что надо принять меры по исправлению неблагоприятной ситуации, сложившейся на уорвикских рудниках. – Майлз подошел сзади, и атмосфера заметно накалилась, однако ей удалось сделать успокаивающий вдох и продолжить. – Мистер Макмиллан, прошу вас.

Управляющий Уорвика заерзал на стуле, но не поднял на нее глаз.

– Я бы хотела посмотреть ваши книги и побеседовать с вами, – сообщила ему Оливия.

Макмиллан взглянул на Майлза, потом на своих людей, которые в упор смотрели на Оливию, словно она была какой-то экзотической букашкой, усевшейся им на кончик носа.

– И, – добавила она, – я хочу осмотреть шахты.

Все ошеломленно выпрямились на стульях. Все, кроме графа Уорвика, который сидел, развалясь, со своей знаменитой ухмылкой на лице.

– Вы рехнулись, – воскликнул Джейк Делани. – Ни одна женщина не спускалась в недра рудников с тех пор, как комиссия лорда Эшли издала указ, запрещающий женщине работать под землей.

– Это опасно, – добавил Герберт Уоллис.

– Не говоря уж о том, что бессмысленно. – Макмиллан покачал головой и скрестил руки на груди. – К тому же, замараете это ваше красивое платьице.

Мужчины довольно загоготали. Оливия поправила очки и смотрела на них до тех пор, пока они не замолчали.

– Я все равно осмотрю шахты, – заявила она. Они неуверенно переглянулись.

– Мистер Делани, я бы посоветовала вам поговорить с остальными. Кому-то будет нужно выступать от их имени, когда придет время переговоров. А до тех пор мистер Уорвик любезно просит, чтобы все работы были прекращены до дальнейших распоряжений.

Макмиллан подскочил.

– Эй, погодите-ка. Вы не можете вот так явиться и закрыть нас. Этим людям надо кормить жен и детей!

– Согласна. Поэтому нам всем следует поторопиться исправить эту неприемлемую ситуацию.

После долгих споров Оливия согласилась перенести осмотр рудников на завтрашнее утро. Однако, весь остаток дня она провела в магазине, деревянном домике, под крышей которой располагалась кузня и шахтерский магазин, с Бобом Макмилланом и Уорвиками, и пришла к заключению, что не испытывает к Макмиллану ни симпатии, ни доверия.

С наступлением сумерек она, извинившись, покинула мужскую компанию и поспешно вернулась в «Белую Лошадь». Узнав, что муж снял жилье в магазине, она сняла комнату, радуясь возможности остаться одной в крошечной комнатушке, оклеенной веселенькими обоями в цветочек. Сейчас, когда она лежала в полутьме, закрыв глаза, прошедший день казался каким-то расплывчатым, и девушка попыталась унять дрожь. Суставы адски болели от езды верхом всю дорогу от Брайтуайта до Ганнерсайда, а остальную часть дня спина и плечи – да и все ее тело – были напряжены, как тетива лука.

Майлз ужасно зол на нее за то, что она здесь.

За то, что помогла ему.

Ну, а чего же она ожидала? Что он будет скакать от радости, потому что она и его брат вмешались в ту отвратительную историю и спасли его красивую голову? Неужели ей и графу Уорвику следовало просто стоять и смотреть, как разъяренные рудокопы убивают Майлза?

– Оливия.

Она открыла глаза и прислушалась к шороху ветра за окном. Сердце ее учащенно билось, звуки пьяного смеха из таверны докатились до нее громовым раскатом.

– Оливия, – снова послышался голос Майлза, потом стук в дверь.

Сколько она проспала?

Девушка соскользнула с кровати, и тихо ахнула, когда ее босые ноги коснулись холодного пола. Она поспешила к двери и приоткрыла ее, увидев за ней угрюмое лицо Уорвика.

– Извини, – сказал он и вошел в комнату. – Я тебя разбудил?

Оливия бросила взгляд на дверь.

– Закрой, – приказал он. Когда она заколебалась, он взглянул на нее с усмешкой в глазах. – Ну, ну, дорогая, ведь можем же мы побыть наедине.

Он показал пальцем на дверь, и она закрыла ее, прислонившись к ней спиной, и наблюдая за тем, как он медленно поворачивается.

Майлз сощурился. Оливия расстегнула верхние пуговки платья, прежде чем лечь в постель. Теперь оно распахнулось, обнажая полоску белого тела и розовый бутон татуировки на груди. По растрепанным, выбившимся из узла волосам и слегка припухшим глазам было очевидно, что она спала.

– Вы пьяны? – спросила Оливия несколько хрипловатым голосом. – Если да, сэр, то лучше сейчас же уходите. Я не имею ни малейшего желания общаться и спорить с пьяным.

– С чего ты взяла, что я пришел спорить?

Она подозрительно нахмурилась и облизала губы кончиком языка.

– Мой братец вежливо приказал мне составить ему компанию за выпивкой перед ужином – событие, как ты понимаешь. Подозреваю, что он намерен словесно высечь меня за то, что моя мать живет в Брайтуайте. Он, без сомнения, напомнит мне, что Брайтуайт принадлежит мне лишь на испытательный срок, а именно, если я не продемонстрирую платежеспособности к концу следующего года, собственность вернется к нему. И, таким образом, он имеет полное право требовать, чтобы Элисон Кембалл была удалена из дома. А как послушный сын и законопослушный гражданин я должен оставить свои мечты владеть Брайтуайтом и покинуть его, чтобы до конца дней жить счастливо с женщиной, которая вышвырнула меня вон, когда мне было восемь лет. Однако, будучи внимательным мужем, я сказал ему, что должен проконсультироваться с тобой перед нашим тет-а-тет. Кроме того, нам так много надо наверстать. Не так ли?

– Именно. – Она прочистила горло и сунула руку в карман платья, доставая очки. Пальцы девушки путались, разворачивая дужки, потом поднесли их к носу.

Майлз засмеялся и покачал головой. Он двинулся к ней, наблюдая, как глаза ее сделались больше, а затем еще больше за толстыми линзами.

– Сегодня ты не спрячешься за этой дрянью.

Не успела она опомниться, как он сорвал с нее очки и швырнул их на пол, потом придавил их каблуком, раздавливая стекла.

Оливия ахнула.

– Идиот! Что ты делаешь?

– Вот что.

Взяв жену одной рукой за горло, он прислонил ее спиной к двери, наблюдая, как сине-зеленые глаза вспыхнули в равной степени страхом и вызовом, а рот приоткрылся. Она вцепилась в его запястье обеими руками. На мгновенье злость мужа на ее с Дэмиеном вмешательство в его жизнь и дела была забыта. Нежданная волна желания к этой несносной женщине захватила его.

– Сэр, вам меня не напугать. И, – добавила она выразительно, – дома у меня есть еще одни очки.

Его рот скривился в улыбке, он приблизил к ней лицо.

– О, я не собираюсь причинить тебе вред, моя милая. Стены слишком тонки. Могут быть свидетели. Нет, я пришел сюда за кое-чем, что потерял сегодня.

Оливия медленно заморгала и, казалось, смутилась, потом занервничала, потом вздрогнула, когда он протиснул колено между ее бедер и прижал ее спиной к двери. Взгляд девушки остановился на его лице и, сделав резкий вдох, она в отчаянии попыталась перехватить его руку, скользнувшую вниз, чтобы поднять край платья.

– Ч-что ты делаешь? – возмутилась она сдавленным голосом.

У нее ничего не было под платьем. Бедро было теплым, гладким и крепким.

– Я же сказал тебе. Боюсь, я потерял кое-что сегодня или может в тот момент, когда согласился на условия твоего отца относительно приданого. Ты еще не догадалась, что я ищу, моя дорогая женушка? Гмм? Тогда позволь мне сказать тебе. Я ищу свои яйца. Ты кастрировала меня сегодня перед всеми этими людьми, вот я и подумал, может ты здесь их прячешь.

Ее глаза встретились с его глазами, губы приоткрылись. Она лишь охнула, когда его рука обхватила ее влажную, чувствительную плоть.

Он ожидал борьбы, язвительных колкостей, слетающих с ее хлесткого языка или сурового выговора за столь грубое обращение с ней. Он хотел шокировать ее. Заставить ее почувствовать унижение, которое он испытал. Но она стояла, подобно лани, застывшей под дулом ружья, а тело ее становилось горячим и податливым под его прикосновением. Хотя, впрочем, чему он удивляется? В конце концов, такова ее репутация.

Нахмурившись, он вспомнил те минуты, когда целовал ее, снова испытывая то тревожащее наслаждение, которое обнаружил во вкусе и прикосновении ее губ. Если он постоит здесь еще, вспоминая о ее мягких губах, открывающихся навстречу ему, словно лепестки розы, тянущиеся к солнцу, они пробудят в нем обезумевшее от страсти животное, и он позабудет причины своего гнева. Он совершит какую-нибудь глупость, например, швырнет ее на кровать и проникнет в ее тело... возьмет то, что по праву брачного закона принадлежит ему. Проклятье, она такая соблазнительная. Его пальцы нежно играли с ней до тех пор, пока лицо ее не вспыхнуло, а чувствительная плоть не стала влажной и горячей. Тишину прерывало лишь ее неровное дыхание. Глаза ее покрылись поволокой, сочные губы приоткрылись, а бедра шевельнулись – едва уловимое движение навстречу его руке.

Ей нравится это. О да. Он гадал, что же еще она любит, ждет ли от секса мягкой нежности или первобытной страсти, как нравится ему. Необузданной. Дикой. Взрывной.

Если бы только он был сейчас немножко пьянее... то мог забыть, как она манипулировала, распоряжалась кастрировала его перед всем Ганнерсайдом. Но он слишком зол.

Убрав руку, он дал краю платья упасть, затем отступил, ослепив ее улыбкой, которая пригвоздила ее к двери с той же силой, что и его тело минуту назад. Все тело ее заметно задрожало, лицо побледнело. Какой юной и уязвимой казалась она в этот момент. Будь она другой женщиной – девственницей, – он мог бы истолковать ее дрожь испугом его сексуальной агрессивности. Но наверняка это распутство заставило ее покраснеть от жаркой страсти. Несомненно, она думала об ином времени и месте, возможно, о другом мужчине. Однако, глаз она не отводила. Взгляд ее не дрогнул. Прошло несколько безмолвных мгновений. Наконец она взяла себя в руки и поглядела на него с прежним вызовом, словно говоря: «Ну что же ты? Давай, возьми меня, желай меня такую, какая я есть!». – Приятных тебе снов, милая, – сказал он и взялся за ручку двери.

Глава 12

Оливию разбудил низкий, равномерный звон церковных колоколов. Устало, ибо она мало спала, девушка встала с постели и выглянула в окно.

Вдоль деревенских улиц и дальше, по холмам, тянулась процессия одетых в черное людей. Все шли с опущенными головами и выражением скорби на изможденных, покрасневших от ветра лицах. Они безмолвно продвигались группами к церкви. Дети были аккуратно одеты, а их родителя шли в меланхолическом беспорядке. Морщины печали, глубоко избороздили их суровые лица.

Оливия торопливо спустилась по лестнице и заметила хозяина таверны, который натягивал черный сюртук поверх темно-серой рубашки и жилета.

– Любезный сэр, – обратилась она к нему, – зачем все эти люди идут к церкви?

– Так сегодня ж похороны, мэм. Шахтеры хоронят бедняжек Билли и Айана. – Он покачал головой и застегнул сюртук. – Бедные, бедные парни, они были на глубине двести саженей, когда пласт земли отвалился с крыши и раздавил их, несчастных, в лепешку. Их товарищи вывозили тележку с рудой наверх, а когда вернулись, бедняжки Билли и Айан... – он вытер глаза, – они уже были мертвы. Шини Килпатрик, он был их дружком, поднялся наверх, так пять минут не мог слова вымолвить, а потом позвал капитана Макмиллана. Капитан помчался туда, да что он мог сделать. Они, бедолаги, были конечно мертвы, и капитану оставалось только сообщить их вдовам и матерям. Это был печальный день, но не печальнее, чем этот.

Оливия прошла за ним к дверям, стала на крыльце, наблюдая, как сотни мужчин, женщин и детей молча идут по улицам.

– Но откуда они все? – тихо спросила она.

– Из соседних деревень, мэм. С соседних рудников. Когда один из них погибает, это тяжелый удар для всех них, потому как все они понимают, что в следующий раз может задавить их или их близких. – Наглухо застегнув сюртук, хозяин таверны вышел на улицу и через секунду был поглощен двигающимся потоком.

* * *

Оливия также присоединилась к процессии, двигавшейся от церкви к кладбищу. Похоронный звон, звучавший некоторое время, прекратился и священник встал перед огромным скоплением людей и произнес:

– Земля к земле, пепел к пеплу. Пожалуйста, склоните головы в молитве.

Дрожа, Оливия отыскала глазами широкую спину мужа, который не склонил голову и не молился, а смотрел на скорбящих с непроницаемым лицом и стиснутыми в кулаки руками.

Когда церемония закончилась, Майлз направился через редеющую толпу к вдовам. Увидев его, они вновь залились слезами, прижимая к себе детей.

Со своего места у входа на кладбище Оливия наблюдала, как ее муж взял руки женщин в свои.

Он говорил. Они плакали. Дети прятали свои озябшие личики в материнских юбках.

– Он заверяет вдов, что ни они, ни их дети не будут голодать, – послышался мягкий голос позади Оливии. -Обычно к нему присоединяется капитан, но сегодня Макмиллан торопится на обед.

Женщина подошла и встала рядом с Оливией. Оливия взглянула на поразительно красивую брюнетку.

– Разумеется, их главной заботой будет, как прокормить детей, – продолжила она. – Прежде, если не было сыновей, которые могли бы занять отцовское место на руднике, это делали женщины. А три года назад Макмиллан разрешил детям, не старше этих, работать на отцовских местах в шахте. Ваш муж незамедлительно положил конец этому. Это, конечно же, противозаконно, чтоб дети работали, но Макмиллан всегда говорил, что нет ничего страшного, пока закон об этом не знает. Уорвик, разумеется, даст указание этим женщинам держать его щедрость в тайне. – Женщина слегка понизила голос. -Мужчины иногда умирают не только от несчастных случаев. Некоторые, доведенные до отчаяния непосильным трудом, просто прыгают в глубокие шурфы.

– Самоубийство? – Оливия нахмурилась.

– Если мужчины узнают, что после их смерти Уорвик позаботится об их семьях, боюсь, случаи самоубийства участятся. Эти шахтеры работают в поте лица, чтобы прокормить свои семьи. Посмотрите на их лица, миссис Уорвик. После многих лет безбожного ковыряния в брюхе этих гор, разве смерть не покажется долгожданной передышкой? Затем, разумеется, случаются несчастья исключительно по небрежности. Мужчины пьют и дерутся. Нельзя ожидать, чтобы владельцы рудников платили за человеческую глупость.

Оливия покачала головой и плотнее укуталась в пальто.

– Но они все так злы на моего мужа.

– Не все. Но здесь так много горя и разочарования, а это, как известно, порождает злобу. Вот что я скажу, миссис Уорвик. Есть такие, которые подогревают недовольство среди людей для собственных целей.

– Вы имеете в виду Либински?

– Других, поближе к Майлзу, и дела идут все хуже.

– Вы говорите загадками, мадам. Вы говорили об этом моему мужу?

– Очень скоро вы поймете, миссис Уорвик, что несмотря на внешнюю циничность Майлза, он может упрямо, и часто глупо, держаться за доверие мужчине... или женщине... пока не будет поздно. Поэтому, когда близкий человек, или любимая, или деловой партнер предает его, это делает их предательство еще горше.

– Вы, похоже, хорошо знаете моего мужа, миссис?...

– Хупер. Дженет Хупер.

* * *

Раньше Оливия слушала рассуждения отца о йоркширской горнорудной промышленности без особого интереса. Она знала, что условия труда на рудниках оставляют желать много лучшего. Она также знала, что механизация вместе с реформой рудничного дела во многом помогли улучшить ужасные условия, в которых шахтеры были вынуждены работать.

Стоя между Майлзом и графом Уорвиком, Оливии удалось довольно храбро держаться, когда они вместе с Делани, Уоллисом и Макмилланом спускались в самые недра земли.

– Руками не размахивайте, держите их поближе к себе, – втолковывал Делани Оливии. – Иначе останетесь без рук.

– И не свистеть, – добавил Уоллис. – Плохая примета.

Оливия глядела через перила подъемника и наблюдала, как вода кружит вокруг колес. Когда тележка въехала в темноту, Делани наклонился ближе и прошептал:

– Если повезет, мы не увидим эльфов.

– Эльфов? – переспросила она.

– Ага. Маленьких человечков, – пояснил Делани. – Они что-то вроде сказочных существ мужского пола. Ужасно любят озорничать.

Склонившись ближе к ухмыляющемуся лицу Делани так, что они оказались практически нос к носу, она отрезала:

– Чушь, мистер Делани. Если вы надеетесь напугать меня подобными глупыми суевериями, не стоит беспокоиться. В такие сказки верят только люди недалекие и необразованные.

Макмиллан усмехнулся и ткнул Уоллиса локтем.

– А она не робкого десятка, а, Герберт?

Герберт Уоллис скорчил гримасу и взглянул на Майлза, который сидел, упираясь локтями в колени и не сводя глаз с Оливии. До сих пор он не сказал ей ни слова.

Прислушиваясь к скрипу подъемника, стонущего под тяжестью груза, Оливия наблюдала, как свет тамбура уменьшается и тускнеет по мере погружения в шахту, и от непреодолимого ощущения, словно тебя медленно заживо хоронят в эти тесные каменные стены, она почувствовала легкую слабость.

Размеры штольни, в которую они опускались, были чуть больше шести футов на четыре. На Оливию произвел впечатление каменный арочный свод, который придавал шахте аккуратный, упорядоченный и безопасный вид.

– Эта каменная кладка должна стоить целое состояние, – заметила Оливия скорее самой себе, чем мужчинам.

– А точнее шестьсот двадцать пять фунтов на укрепление сводов и стен каждой штольни, – ответил ее муж, возвращая на себя ее взгляд. Может, он больше не злится на нее за то, что она здесь.

– Огромная сумма, – отозвалась она. – Но это необходимо.

– Абсолютно, если мы не хотим увеличить риск для людей, не говоря уж о проблемах вывоза руды и шлаков на поверхность.

Оливия наблюдала за его лицом, пока он внимательно оглядывался вокруг. Время от времени они проезжали сальную свечу, которая была прикреплена к стене кусочком глины. Тусклый свет отражался от его лица, делая его похожим на ребенка, мечтающего о тарелке со сладостями, когда он говорил о руднике, как о живом существе.

– Брусчатая кладка не дешевле кирпичной. В основном по той причине, что дерево постоянно гниет и трескается или вообще нуждается в замене. У более крупных компаний, таких как, например, «Лондонская свинцовая компания», есть свой лесной склад, а у некоторых и собственные участки леса. Но нанять монтажников или слесарей стоило бы еще полторы тысячи фунтов.

Когда они достигли входа в ближайшую штольню, Оливию охватило чувство облегчения, и она с трудом сделала глубокий вдох в разреженном воздухе.

Делани и Уоллис вышли первыми и сняли фонарь, который был не более чем мерцающим огоньком в угнетающей темноте. Майлз шагнул вслед за ними, оглянувшись на Оливию, прежде чем подать ей руку.

Оливия вышла в ствол шахты и тут же оказалась по щиколотку в грязи. Испугавшись, она поглядела на свои ноги, потом на Майлза. Он лишь еще раз предложил ей руку, и на этот раз она взяла ее.

Она скоро узнала, что беды, подстерегающие людей в шахтах намного разнообразнее, чем она ожидала. С потолками настолько низкими, что Майлзу и графу Уорвику приходилось слегка пригибаться, чтобы не удариться головой, шахты представляли собой катакомбу сплошных бедствий, только и ждущих подходящего момента, чтобы отобрать жизни шахтеров.

Оливию охватила паника. Но ведь она сама просила – требовала – этого осмотра. Она должна понять проблемы Майлза.

Вонь сделалась настолько невыносимой, что пришлось прикрыть нос надушенным платочком. Поддерживаемая слева Майлзом, а справа графом Уорвиком, она продвигалась вниз по тусклым серым тоннелям, а Макмиллан тем временем объяснял, как руда транспортируется по крутым скатам на поверхность вдоль деревянных поручней. Время от времени они проходили другие штольни, которые были не более чем черными дырами с крошечными желтыми огоньками, мерцающими на дне.

– Там, внизу, то, что мы называем преисподней. Рабочие, которые вызываются работать в аду, подписывают свой смертный приговор. Если они не утонут, или их не придавит, или болезнь не доконает их, то это сделает удушливый газ. Туда только один путь по лестнице.

Осмотр продолжался. Условия ухудшались. Невыносимая жара скоро подорвала силы Оливии и высушила горло. Термометр показывал, что температура воздуха сто восемь градусов[6].

Когда стало уже совсем невыносимо, Оливия повернулась к графу Уорвику.

– Сэр, я слышала о вашей склонности к филантропии, равно как и о попытках содействовать преобразованию промышленности страны. И, вместе с этим, вы допускаете, чтоб ваши собственные рабочие трудились в таких ужасных условиях. Вы не можете позволить людям перекладывать всю вину на вашего брата. Эти проблемы существовали задолго до того, как вы передали их моему мужу, сэр.

– Согласен, мадам. Однако, должен подчеркнуть, что я неоднократно предлагал закрыть эти дьяволовы чертоги. Как вы сами видите, стоимость ремонта значительно превзошла бы прибыль, которую мы еще можем получить от оставшейся свинцовой руды. Если она вообще еще осталась.

– Руда еще есть, – отрезал Майлз. – Голову даю на отсечение. А наличие руды гарантирует нам повышение безопасности и увеличение зарплаты. Но чтобы достать ее, потребуется разрабатывать новые шурфы.

– И на это нужны деньги, – подчеркнул Делани. -Как, дьявол побери, вы надеетесь открыть новые шахты, когда у вас нет денег на ремонт тех, которые уже открыты? Говорю вам, – вы окажете всем нам услугу, если продадите рудник Либински.

– Только через мой труп, Делани. Я...

В этот момент послышались крики мужчин, и участок земли и камней обрушился со стены. Когда шахтеры бросились врассыпную, Оливия внезапно почувствовала, что ноги ее оторвались от земли – это Майлз схватил ее одной рукой за талию и оттащил в сторону, прочь от падающих камней и спотыкающихся мужчин. На мгновение они, казалось, застыли на месте, она прижималась к его груди, его лицо было над ней, а глаза отражали свет фонаря на стене.

Так же быстро он благополучно передал ее графу Уорвику, который подхватил ее на руки и понес подальше от ненадежно шатающихся глыб, которые, казалось, обрушивались камень за камнем на грязный пол штольни. Майлз бросился к юноше не старше восемнадцати, который споткнулся и растянулся в грязи. Обхватив его за плечи, Майлз помог ему подняться на ноги и поспешно отвел на безопасное расстояние.

К счастью, стена больше не обвалилась, и, словно ничего не случилось, Макмиллан заорал на людей, чтобы возвращались к работе, рявкая приказания и оскорбляя тех, кто замешкался.

Когда рабочие подняли кирки и побрели обратно в тоннель, Оливия взглянула на графа Уорвика и заметила:

– Милорд, вы можете поставить меня на ноги. Я прекрасно могу сама ходить.

Он поставил ее на ноги. Сердце Оливии клокотало от гнева. Гнева на невыносимые условия труда в шахте, не говоря уж о бессердечности Макмиллана. Она испытывала возбуждение и шок от того, как Майлз спас ее от возможной опасности. Она подняла глаза на графа Уорвика и не без удивления обнаружила, что он улыбается.

– Не вижу причин для улыбок, милорд.

– Я просто думал, что вы напоминаете одного очень близкого и дорогого мне человека.

– О? Кого же?

– Мою жену. Думаю, вы с ней подружитесь. Вернулся Майлз в сопровождении шахтеров. Макмиллан с раскрасневшимся от жары и злости лицом и стиснутыми в кулаки руками замыкал шествие.

– Вы совершаете ошибку, – рявкнул Макмиллан Майлзу, который остановился и повернулся к нему. – Вы вытащите этих людей отсюда и они не вернутся на работу.

– Судя по виду этих перекрытий, им повезло, что они еще живы, Макмиллан. Что, черт побери, вы делаете с деньгами, которые я направляю на решение этих проблем?

– С таким же успехом вы могли бы швырнуть свои деньги в эти чертовы ямы, – ответил он.

– Мы уже сказали, – заговорил Джейк. – Самым разумным будет продать рудник Либински. Или закрывайте его – и дело с концом.

– Идите вы оба к черту, – огрызнулся Майлз и схватив Оливию за руку потащил к подъемнику.

* * *

Несколько последующих часов Оливия оставалась в своей комнате, глядя в окно на пропитанную дождем округу, между тем как мысли ее блуждали далеко-далеко. Ее сын жив и здоров в Брайтуайте, но она скучала по нему и надеялась, что и Майлз скоро вернется.

По крайней мере, с Майлзом все в порядке, и она была почти уверена, что он придет домой. Ей вспоминалось, как Майлз заключает ее в свои объятия и целует... как он спускается в ту темную, мокрую и опасную яму на Маргрейв Блафф, чтобы спасти Брайана. Полжизни она предавалась фантазиям о Майлзе Уорвике. Страдала от ревности и безмерной печали, когда узнала, что Эмили завела с ним роман. А теперь... теперь Оливия постигает, что брак без ответной любви может быть много хуже, чем его отсутствие.

Стук в дверь вывел ее из задумчивости.

– Кто там? – отозвалась она.

– Я хочу поговорить с тобой, – послышался голос Майлза.

Оливия схватилась за очки, почувствовав себя глупо, когда пальцы нащупали оправу без стекол. Она взглянула на себя в маленькое зеркальце, висящее над умывальником, проверяя, в порядке ли волосы, убрала несколько выбившихся прядок на место и расправила юбку руками.

Девушка слегка приоткрыла дверь. Он стоял в полутемном коридоре с бутылкой виски в одной руке и двумя чашками в другой. Глаза казались черными как ночь, а рот чуть изогнут в знакомой сардонической усмешке.

– Миссис Уорвик, – сказал он. – Судя по вашему виду, вы не прочь выпить.

– Я, сэр?

Он толкнул дверь плечом и вошел в комнату. Оливия наблюдала, как он подошел к маленькому столику, за которым она делала кое-какие записи о руднике в последние несколько часов, поставил бутылку и чашки и взял бумаги.

– Скажи мне, – Майлз взглянул на нее и швырнул бумаги обратно на стол, – ты любишь детей, Оливия?

Удивленная вопросом, Оливия кивнула. – Мне кажется, это очевидно... Он отмахнулся от ее ответа.

– То, что у тебя есть ребенок, не обязательно должно означать, что ты любишь детей. Существует масса причин, почему люди производят потомство, последняя из этих причин – любовь друг к другу и к детям. Уж ты-то, как никто другой, должна это знать.

– Почему ты спрашиваешь?

Майлз налил виски в чашки, потом сделал большой глоток прямо из горлышка. Полоски угасающего света образовывали узоры на полу у его ног, и он долго, не отрываясь, глядел на бутылку, прежде чем взглянуть на нее.

– Я никогда особенно не задумывался над этим до последнего времени.

– Неужели?

Он подал ей чашку с виски, она взяла ее и стиснула обеими руками.

– Я никогда не проводил много времени с детьми. Конечно, у меня есть племянники, но учитывая то, что я нежеланный гость в доме графа Уорвика, у меня не было возможности поближе узнать мальчишек. Они производят впечатление прелестных малышей.

Он снова выпил, на этот раз из чашки, потом выдвинул из под стола стул, – на котором перед этим сидела Оливия, и предложил его ей. Сам он сел на кровать. Прислонившись спиной к стене и вытянув вперед свои длинные ноги, скрещенные в лодыжках, он ждал пока Оливия присядет на краешек стула. Он посмотрел на ее босые ноги.

Спрятав пальцы под край платья, Оливия спросила:

– Вы пришли, чтобы поговорить о детях или о делах, сэр?

– В нашем случае, я думаю, и то, и другое взаимосвязано. Ты не согласна?

Оливия поставила чашку на стол и взяла бумаги. Она чувствовала себя слишком уязвимой, не в ладах со своими эмоциями. А то, что он смотрел на нее с напряженностью, которая могла бы растопить свинец, который он так боготворит, отнюдь не помогало.

– Я уверена, ты понимаешь, каких колоссальных затрат требует восстановление этих шахт, – сказала она, меняя тему.

Майлз заглянул в чашку.

– Не говоря уж об увеличении жалования, которого эти люди заслуживают. Но это не главное.

Встав со стула, Оливия зашагала по комнате, перебирая бумаги в руках.

– За последние пять лет этот рудник принес нулевую прибыль, несмотря на вложенные тобой деньги. Попытки ремонта и обеспечения мер безопасности оказались тщетными. Несчастные случаи утроились только за последний год. Не понимаю, как ты можешь еще на что-то надеяться?

Майлз бросил пустую чашку на кровать и стал наблюдать за Оливией, грациозно двигающейся по комнате, с босыми ногами, выглядывающими из-под грязного края платья. Интересно, не пьян ли он. Да, должно быть. Иначе эта маленькая сценка не доставляла бы ему такого удовольствия. Жаровня с углями, стоявшая в углу, хорошо натопила комнату. Фонарь на столе освещал стены бледно-желтым светом, а дождь тихо стучал в окно и по крыше. Злость на Оливию теперь казалась такай же неприятной, как и погода.

Возможно, он просто устал, или, быть может, проиграл. Все, что говорила маленькая мисс Всезнайка, было абсолютно верно.

– Ты права, конечно, – сказал он, заставив ее резко остановиться посередине комнаты. – Ну, ну, милая, не надо так удивляться. Я же не совсем глуп.

– Я отнюдь не имела этого в виду, сэр. Я только хотела отметить...

– Не стоит трудиться. Все последние годы Дэмиен говорит мне то же самое. И его брат Рэндольф говорил, и наш отец тоже.

Оливия схватила маленький стульчик и подвинула его к кровати. Она села на него, прямо держа спину и сцепив пальцы на коленях. Глаза ее казались огромными, губы влажно блестели.

– Тогда почему ты упорствуешь? – спросила она.

– Потому что верю в этот рудник. Не могу сказать тебе почему, но вот здесь, – он показал на сердце, – я чувствую, что мы только добрались до самого богатого слоя этих копей. – Спустив ноги с кровати, он взял ее руку, заставив девушку вздрогнуть от удивления и неожиданности. – Ты когда-нибудь хотела чего-нибудь настолько сильно, Оливия, что готова была рисковать всем – своей гордостью, репутацией, деньгами, – чтобы получить это?

Она заморгала своими огромными сине-зелеными глазами, а он вскочил с кровати и потянул ее за собой к окну.

Оконные стекла запотели от тепла. Майлз пальцами протер круг, разбрызгав холодные капли воды на босые ноги Оливии.

– Посмотри туда, – сказал он ей. – Скажи, что ты видишь?

Привстав на цыпочки, она взглянула в окно на унылую деревушку.

– Мокрые дома и пустые улицы, – ответила она наконец.

– Когда-то население этой деревни было втрое больше, чем сейчас. Представь, какой бы она могла стать вновь, если мы нашли новый пласт руды.

– Но опасности...

– К чертям опасности. При хорошем ремонте опасность исчезнет. Здесь, в округе, пять рудников, которые мой отец вынужден был полностью закрыть из-за целой серии взрывов, вызванных ламповым огнем. С тех пор была изобретена лампа, которая устранит опасность работы в этих шахтах. Их можно вновь открыть, Оливия. Мы могли бы нанять еще пятьсот человек для работы на этих рудниках.

Он протер еще одно стекло и, схватив ее за плечи, прижал спиной к своей груди.

– Ты видишь вон те две горы и долину между ними? Если проехать прямо на восток по этой долине миль двадцать, увидишь рельсы. Железнодорожные рельсы.

Протерев круг пониже, Оливия пристальнее вгляделась в туманный горизонт.

– Понимаю, – произнесла она задумчиво. – Да... понимаю. Поезд, идущий через Ганнерсайд, сотворил бы чудеса с деревней.

– И уже появились усовершенствованные паровые насосы, чтобы откачивать воду, и вентиляторы, чтобы разгонять метан. А бессемеровский конвертер значительно облегчит весь процесс.

Оливия повернулась, слегка откинув голову назад, и заглянула ему в лицо. Слабый румянец тронул щеки девушки, а свет лампы золотил рыжеватые пряди.

– Эти усовершенствования будут стоить огромные деньги. Потребуется все, что я имею, до последнего шиллинга и даже больше. Одни мы с этим не справимся. Однако...

Протиснувшись мимо него, Оливия прошлась по комнате, чуть опустив голову и устремив взгляд на пол в глубокой задумчивости. Майлз поймал себя на том, что улыбается ее искреннему интересу.

– Инвесторы, – воскликнула она, и глаза ее сверкали, когда она повернулась к нему. – Мы можем продать доли в рудниках – лишь столько, чтобы помочь финансировать ремонтные работы и усовершенствования. И, разумеется, банки...

– Можешь забыть об этом. Если помнишь, милая, я не кредитоспособен.

– Зато я кредитоспособна. С моим денежным обеспечением и влиянием отца они не посмеют отказать нам.

Майлз нахмурился.

– Я не хочу, чтобы твой отец участвовал в этом.

– Но...

– Нет, – отрезал он. Двинувшись к ней, он заметил, как она слегка попятилась.

Взяв себя в руки, Оливия вскинула подбородок и расправила плечи.

– Вначале главное, сэр. Я еще не согласилась предложить полную или какую бы то ни было помощь в этом деле. Мои комментарии по этому вопросу были чисто гипотетическими. Кроме того, я отнюдь не убеждена, что в этих горах еще остался свинец. У вас нет доказательств, только чувства.

– Свинец здесь есть, – процедил он сквозь зубы. – Я знаю это. Либински тоже знает, иначе так не стремился бы купить рудник у меня.

– Тогда, быть может, стоит дать ему возможность рискнуть. Он может позволить себе неудачу. Мы – нет.

Майлз свирепо уставился в упрямое лицо Оливии.

– Стоит подумать об этом с другой стороны, – сказала она несколько язвительно. – С деньгами, которые вы получите от продажи рудника, вам не будет необходимости оставаться женатым на мне. У вас будет достаточно денег, чтобы заплатить долги и жить в достатке весь остаток жизни, если, конечно, будете держаться в стороне от игорных домов.

– Бог ты мой, – пробормотал он. – Я об этом не подумал.

Оливия сглотнула.

Они стояли посреди комнаты, слабо сознавая стук дождя по стеклу и гул пьяных голосов, доносившийся снизу, из таверны.

– Что ж, – наконец промолвил он с сардонической усмешкой. – Кажется, ты дала мне тему для размышлений на весь вечер.

Несмотря на волну отчаяния, охватившую сердце Оливии, она всеми силами пыталась сосредоточиться на чертах лица Майлза, не позволяя ему даже на миг заметить, что она потрясена до глубины души собственным идиотским высказыванием.

Он обошел ее, взял бутылку виски со стола и направился к двери. Не оборачиваясь, она сказала:

– Майлз.

Он остановился.

– Если не ошибаюсь, мы должны встретиться с Делани и Уоллисом в половине восьмого утра?

– Правильно.

– До того времени нам обоим нужно принять решение.

– Обоим?

– Ты должен решить, что для тебя важнее: свобода и достаточное количество денег, чтобы безбедно жить до конца жизни, если ты решишь продать рудник Либински, или ты рискуешь, что я не соглашусь финансировать ремонт этих шахт.

– В любом случае, похоже, я проиграю, – сказал он и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Оливия стояла, не в силах пошевелиться, чувствуя холод, пробирающийся в комнату с тех самых пор, как угли в жаровне погасли и превратились в золу. Затем она упала на кровать и заколотила кулаком по подушке.

Глава 13

Майлз стоял у окна, засунув руки в карманы, глядя, как два десятка мужчин и их семьи толпятся у входа в «Белую Лошадь». Близилось время выйти к ним. Эта задача не привлекала его. После вчерашнего – нет, не привлекала.

Он сделал глубокий вдох и приготовился выйти к ним. Когда он уже собрался покинуть комнату, послышался стук в дверь. Не успел он отозваться, как дверь открылась и вошла Оливия несколько неуверенным шагом. Майлз отметил, что она очень бледна, под глазами круги от недосыпания. Платье, которое она носила последние два дня, нуждалось в стирке, но было аккуратно, насколько это возможно.

– Доброе утро, сэр, – произнесла она сухим тоном. Майлз прислонился к подоконнику и взглянул на нее.

– Оливия.

– Надеюсь, вы хорошо спали? Он пожал плечами.

– А ты?

– Прекрасно, благодарю.

Заглянув глубоко в ее глаза, он усомнился в этом. Еще никогда прежде не встречал он человека, который мог бы так искусно скрывать свои мысли и эмоции. Это было почти пугающе – подобное отсутствие предсказуемости.

– Полагаю, сейчас каждый из нас должен принять решение относительно нашего будущего, – сказала она.

– Действительно.

– Вы продаете рудник Либински или идете на риск, что я не соглашусь финансировать восстановление шахт.

– Да.

Она смотрела на него и ждала, расправив плечи и сцепив руки перед собой. Секунда шла за секундой, а голоса за окном становились все громче и нетерпеливее. Майлз подумал, что из Оливии вышел бы отменный карточный игрок. Большинство женщин на ее месте были бы сейчас слишком нервозны, особенно в ее положении, когда будущее ее и ее сына зависело от его решения, что для него важнее, чем рудники: свобода или брак с ней. Вчера она была абсолютно права: женившись на ней, он продал свою душу. Продав рудники, продаст свои мечты. Какое же из двух унижений меньше?

– Я не продаю шахты, – тихо вымолвил он. Оливия и глазом не моргнула.

– Я сказал... – Майлз отвернулся от Оливии. – Я не продаю шахты. Я добьюсь успеха с твоей помощью или без нее.

Какое-то время Оливия помолчала, потом спокойно сказала:

– Согласна, сэр. Рудники будут по-прежнему работать...

Майлз нахмурился, когда она подошла к нему и встретилась с ним взглядом своих больших зеленых глаз.

– Рудники будут по-прежнему работать, – повторила она, – и вам будут предоставлены любые необходимые средства для ремонта и усовершенствования шахт. Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам.

– При условии, что будешь распоряжаться...

– Нет. Пожалуй, мы просто будем рассматривать мою финансовую помощь как... заем. Когда вы найдете новую рудную жилу, надеюсь получить свои деньги обратно с выгодой.

– Ты можешь все потерять, Оливия. Она пожала плечами.

– Или очень много выиграть. Жизнь – это всегда игра, не так ли, супруг? Фокус в том, чтобы твердо верить, что все обернется к лучшему. Без надежды и веры в свои мечты какое унылое существование мы все влачили бы.

Несколько неуверенно Оливия положила ладонь ему на руку и улыбнулась в его напряженные, настороженные глаза. Отражение каких чувств она увидела там?

– Ваши работники ждут, сэр.

– Ты, конечно, пойдешь со мной.

– Думаю, нет. Я уверена, что вы можете прекрасно справиться с ситуацией. Просто сообщите им, что будут предоставлены все необходимые средства для восстановления и усовершенствования шахт. Пожалуй, стоит также сказать им, что с сегодняшнего дня их заработная плата увеличивается. Поторопитесь, сэр. Я подожду их ответа здесь.

* * *

К вечеру на горизонте наконец показался Брайтуайт. Всю дорогу от Ганнерсайда моросил дождь. Лошадь Майлза захромала, и последние пять миль до дома пришлось ехать шагом.

Сразу за Миддлхэмом они распрощались с Дэмиеном и оставшиеся несколько миль до Брайтуайта ехали в молчании. Она так и не набралась смелости рассказать ему о ремонте дома, который она сделала в его отсутствие. Со времени их неловкой встречи нынешним утром отношения оставались натянутыми.

Они остановились у парадной двери. Майлз поймал поводья Жермины и взглянул на Оливию. От сильной влажности его черные волосы превратились в сотни мокрых колечек. Стиснув челюсти, чтобы сдержать раздражение, он встал рядом, обхватил ее руками за талию и снял с седла, резко поставив на землю.

В тот же миг дверь распахнулась, разливая свет по ступенькам, тепло окатило их приветливой волной. Высокий, худой незнакомец появился на пороге, одетый в черный костюм и белоснежную рубашку, редеющие седые волосы были зачесаны назад. Он оглядел Майлза поверх своего внушительного, крючковатого носа.

– Господи боже, – пробормотал Майлз, затем поднялся но ступенькам, оказавшись лицом к лицу с мужчиной.

– Кто вы, черт возьми? – возмутился Майлз.

– Дворецкий, конечно. А кто, позвольте узнать, вы будете?

Майлз медленно повернулся и уставился на Оливию, которая выглядывала из-за лошадиной морды. Он поманил ее пальцем. Она покачала головой.

– Иди сюда, – приказал он.

– Мадам Уорвик! – послышался возглас из дома. Майлз отошел в сторону, когда Жак Дюбуа выскочил в двери в поварском колпаке и одежде, пахнущей свежевыпеченным хлебом. – Мадам Уорвик, какое удовольствие вновь видеть вас дома.

Оливия закусила губу, видя, как недоуменное выражение лица Майлза сменилось на ошеломленное. Жак поцеловал ей руку, затем галантно помог подняться по ступенькам.

– Вы как раз к ужину. Я приготовил свои особые блюда: миндальный суп, заливное из устриц, кнель из куропатки и на десерт лимонный пудинг. Magnifique, oui?[7] – Подведя ее к суровому мажордому, он улыбнулся. – Мадам будет приятно познакомиться с моим кузеном Арманом. Надеюсь, вы утвердите его в должности дворецкого. Он весьма опытен, знаете ли. Он десять лет работал в Тюильри.

– Неужели!

Она сосредоточилась на лице дворецкого, упорно отказываясь взглянуть на Майлза.

Арман щелкнул каблуками и слегка поклонился, затем вновь повернулся к Майлзу, закрывая ему путь в дом.

– А кто, сэр, будете вы?

– Я Уорвик, – ответил Майлз хриплым шепотом.

Брови Армана взлетели вверх, а ничего не выражающие глаза окинули Майлза взглядом с макушки мокрой головы до кончиков грязных ботфортов. Он обратился к Оливии, не поворачиваясь:

– Позвать лакея, мадам?

– У меня нет лакея, – ровным голосом проговорил Майлз.

– Есть, – ответил Арман.

– Нет.

– Есть, – вмешался Жак, закивав так энергично, что его колпак съехал на лоб, затем отступил в ярко освещенный холл, хлопнул в ладоши и крикнул:

– Гюстав!

Пожав плечами, он засмеялся и добавил:

– Это сын Армана, oui?

Худенький юнец выбежал в коридор, поправляя свою ливрею, которая была ему явно не по размеру, и спотыкаясь в слишком больших для его ноги сапогах. Он не говорил ни слова по-английски, а что-то возбужденно залопотал Арману, который что-то ответил и указал на грязные сапоги Майлза с гримасой отвращения.

Майлз сощурился и, обойдя дворецкого, вошел в холл, где леса и лестницы громоздились вдоль стен, а банки с краской, кисти, молотки и пилы усеивали пол. Рабочие двигались по дому, как муравьи. Его руки сжались в кулаки, плечи напряглись, лицо угрожающе потемнело.

– Вы свободны, – сказала Оливия любопытным слугам, затем обернулась к мужу, когда они растворились без слов.

– Что, черт побери, здесь происходит? – загремел Майлз.

– Вы недовольны?

– Похоже, ты решила все здесь прибрать к рукам, пока меня нет.

– Я...

– И кто, скажи на милость, дал тебе право распоряжаться в моем доме и вбивать хотя бы один гвоздь без моего разрешения?

– Я...

– Ты так привыкла верховодить над Девонсуиком, включая и своего отца с сестрой, что решила, что можешь делать то же самое и здесь.

Он двинулся на нее. Она попятилась.

– Ну? – заорал он.

– Вам нет нужды повышать голос...

– И кто, черт побери, по-твоему, будет платить за все это?

Вскинув подбородок, она спокойно ответила:

– Я, разумеется.

Одна бровь взлетела вверх.

– Ты? – язвительно процедил он сквозь стиснутые зубы. – Конечно. Как я мог забыть? Ты же у нас с деньгами. Власть. Влияние. А я всего лишь нищий с протянутой рукой.

Они разъяренно уставились друг на друга. Глядя в побагровевшее от злости лицо Майлза, Оливия ждала, что его макушка взлетит к потолку в любую секунду, а Майлс думал, что у нее такой вид, будто она только что откусил кусок зеленой хурмы.

– Совершенно очевидно, – начала она более уравновешенным тоном, – что если это отсутствие понимания указывает на то, каким будет наш брак с тобой, не думаю, что он меня интересует.

Он уставился на нее.

Она удостоила Уорвика тусклой улыбкой и зашагала к лестнице.

– Что это ты делаешь, хотел бы я знать? – возмутился он.

– Иду в свою комнату, конечно.

– Ну уж нет, постой-ка, – бросил он позади нее. – Я не дам тебе просто так упорхнуть отсюда. Я собираюсь сказать тебе парочку слов.

– Каких же именно?

Вздернув подбородок, она взглянула на Майлза через плечо. Он стоял посреди холла, слегка расставив ноги, в мокром плаще, с которого грязная вода капала на идеально чистый пол. Рот Майлза был плотно сжат, глаза метали громы и молнии.

– Возможно, – сказал он более сдержанно, – ты откажешься пойти со мной в кабинет, где мы сможешь обсудить это наедине.

С побледневшим лицом он зашагал по коридору, перешагнув через лестницу и ногой перевернув банку с краской. Глубоко вздохнув, Оливия пошла вслед за ни» на безопасном расстоянии.

Он упал в кресло за столом, заметно расслабившие после того, как оглядел кабинет и обнаружил, что все на своих местах. Он удостоил лишь беглого взгляд! стопку гроссбухов, аккуратно сложенных с одной стороны стола.

– Я признаю, что переступила границы дозволенного, сэр. Я прошу прощения. Мое единственное оправдание – безграничная любовь к... этому дому и желание угодить вам. Если я оскорбила ваши чувства, мне искренне жаль.

Майлз устало закрыл глаза.

– О Господи! Что мне с тобой делать? Я еще никогда не встречал женщины, которую в одну минуту мне бы хотелось придушить, а в следующую...

– А в следующую, сэр?

Он оглядел ее из-под отяжелевших век, затем поднялся со стула и прошел к столику с напитками. Он плеснул немного в бокал и опрокинул его в горло, потом резко поставил его на стол и налил еще.

– Скажи мне, как моя мать? Без сомнения, вы с ней сделались большими друзьями в мое отсутствие. Она всегда умела заводить... друзей.

– Я думала, что к этому времени ты уже привык к мысли, что она останется здесь.

– Значит, ты знаешь меня далеко не так хорошо, как думаешь, милая. – Он выпил еще, на этот раз медленнее. – Забавно, правда? Что женщина, которой было наплевать на меня, когда мне было всего лишь восемь лет, теперь зависит от меня.

– Уверена, у нее были свои причины...

– Разумеется. Не могла же она заводить интрижки, имея ребенка, путающегося у нее под ногами. Как тебе хорошо известно, любовь моя, ублюдки имеют обыкновение мешать интимной жизни женщины.

Это едкое замечание на миг поразило Оливию.

– Это очень немилосердно, – мягко проговорила она.

– Но верно.

Сцепив руки, она подошла к Майлзу.

– Ты ненавидишь ее за то, что она сделала?

– Ты имеешь в виду, за то, что бросила меня или что родила меня?

– За то, что родила.

Он поднял голову и его грозный взгляд встретился с ее глазами.

– В чем дело? Тебе пришло в голову, что твой милый сынок, когда вырастет, будет презирать тебя за своего отца, точнее, за отсутствие такового? Думаю, тебе не стоит беспокоиться, милая. – Он обхватил ее щеку своей большой ладонью. – Есть разница между тобой и моей матерью. Ты любишь своего сына.

Мимолетная боль, отразившаяся в глазах Майлза и тоне его голоса, заставила сердце Оливии екнуть. А от того, что он держал в ладони ее лицо так нежно – почти с любовью, – у нее перехватило дыхание.

Салли появилась в дверях в свежевыстиранном форменном платье. Волосы ее были причесаны, собраны в узел на затылке и закреплены черной сеточкой и атласным бантиком. Она изобразила книксен и вежливо сказала:

– Добрый вечер, сэр и мадам. Арман говорит, что мистеру Уорвику нужна ванна.

Оливия наградила послушную горничную улыбкой и самодовольно вздернула бровью при виде ошеломленного лица Майлза.

– Арман прав, Салли. Пожалуйста, позаботься об этом.

– Вы хотите, чтоб я помогла ему с купанием? – спросила Салли, заставив Оливию взглянуть на нее, потом на Майлза.

– А ты обычно прислуживаешь мистеру Уорвику во время его туалета? – поинтересовалась она, заметив румянец, заливающий шею девушки.

– Ну, мэм, у него же нет лакея...

– Понятно. – Оливия неодобрительно надула губы. Картина того, как эти двое резвятся в какой-нибудь грязной игре, вызвала жгучую краску у нее на щеках. – Полагаю, мистер Уорвик вполне способен искупаться сам, ответила она как можно безразличнее. – Просто позаботься о горячей воде, пожалуйста.

* * *

Оливия обедала с Брайаном, Беатрис и Элисон. Майлз блистал своим отсутствием. Оливия, конечно, как могла, старалась найти оправдание для своего мужа: срочное важное дело. Просто переутомился и, должно быть, уснул.

К тому времени, когда Жак внес лимонный пудинг, у Оливии пропал всякий аппетит. Было очевидно, что Элисон приложила немало стараний, готовясь к этой трапезе. Беатрис заплела ей волосы и уложила в корону над головой. Она оделась в одно из платьев Оливии, которое буквально болталось на ней.

В конце концов, не в силах больше выносить боль в глазах женщины, Оливия извинилась и отправилась на поиски мужа.

По словам Салли, она могла найти его в ванной комнате – огромной мраморной комнате, расположенной в восточном крыле дома. Оливия была там всего один раз во время своего первого осмотра Брайтуайта.. Помещение состояло из двух больших комнат, в каждой из которых имелся бассейн, один так называемый холодный, а другой горячий, наполняемый водой из горячего подземного источника. В ее первое посещение комнаты и бассейны были пустыми и холодными и вызвали у Оливии сравнение с мавзолеем. Однако сегодня, когда Оливия прошла через коридор и вошла в комнату с холодным бассейном, свет факелов на стене отражался золотистыми разводами на поверхности воды.

В холодном отделении Майлза не было, поэтому она сделала глубокий вдох и вошла в парильню, но резко остановилась, когда резкая волна жара окатила ее с ног до головы. Девушка осторожно прошла к краю бассейна и попыталась разглядеть что-нибудь сквозь густую завесу пара.

– Майлз, – позвала она. – На пару слов, пожалуйста. Тишина.

– Сэр, я знаю, что вы здесь. Я хочу поговорить с вами и не уйду, пока не сделаю этого.

Послышался всплеск у дальнего конца бассейна. Сняв запотевшие очки, Оливия вгляделась и сквозь клубы пара наконец заметила мужа, полулежащего на мраморных ступенях бассейна по пояс в воде.

– О, – произнесла она и выпрямилась при виде его обнаженного, блестящего торса.

– А чего ты ожидала? – поинтересовался он мягким, немного пьяным голосом. – Разве мужчине запрещается купаться голым в собственной ванне?

– Пожалуй, мы поговорим позже. – Поспешила ретироваться Оливия.

– Мы поговорим сейчас, – отрезал он, заставив ее остановиться, когда вода вновь заплескалась и стало очевидно, что он вылезает из бассейна.

Глядя прямо перед собой, с отчаянно колотящимся в груди сердцем, Оливия прислушивалась к звукам стекающей на мраморные плиты воды. Затем послышался легкий звон стекла о стекло, когда он наливал себе очередную порцию выпивки из какого-то графина, скрытого клубами пара.

– Ты, конечно, составишь мне компанию, – протянул он, и девушка вновь услышала звон стекла. – Мужчина может не иметь слова как хозяин этого дома, но как муж он имеет слово, когда от жены требуется составить ему компанию за выпивкой. Будучи женой, ты, разумеется, затеешь спор по этому вопросу.

– Я не имею ни малейшего желания спорить с вами, сэр.

– Нет? Тогда что ты здесь делаешь? Ты вряд ли намеревалась составить мне компанию в бассейне, хотя признаю, что нахожу эту идею привлекательной. Скажи мне, Оливия, ты когда-нибудь купалась с мужчиной? Ну, ну, милая. Мне-то ты можешь сказать. Я ведь твой муж, в конце концов.

Оливия уставилась прямо перед собой и ничего не говорила.

– В самом деле, дорогая. Женщина, которая может плясать с цыганами и украсить грудь татуировкой, наверняка должна была искупаться голой с мужчиной. Тебе понравилось?

– Я пришла просить вас о снисхождении, – сказала она.

– К кому?

– К вашей матери.

– А, конечно. Без сомнения, она жалобно всплакнула над своим кнелем из куропатки.

– Нет.

Он молчал.

– У нее есть собственная гордость, – добавила Оливия.

– У кого же ее нет, милая?

Еще больше расстроившись, Оливия повернулась и обнаружила Майлза развалившимся на постели из гобеленовых подушек с пестрыми кисточками. Не считая красного полотенца, обернутого вокруг чресл, он был совершенно голым.

Поставив ее бокал на пол рядом с собой, он улыбнулся ей.

Потерявшая дар речи Оливия какое-то время могла лишь глупо таращиться на мужа, вдруг слишком отчетливо ощутив угнетающую жару и неудобство тяжелой шерстяной одежды, липнущей к ее влажной, раскрасневшейся коже.

– Почему вы такой злой? – возмущенно бросила она.

– Я не злой, я пьяный. Предупреждаю тебя сейчас, потому что я ужасно непредсказуем, когда пьян.

– Неужели вам не приходило в голову, что ваша мать просто хочет помириться с вами?

– Моя мать хочет успокоить свою совесть перед смертью. Несомненно, ее ужасает мысль, что придется вечно гореть в аду за свои грехи. Кроме того, я ни на секунду не поверил, что ты здесь из-за этого.

– Не понимаю...

– Ты пришла сюда не для того, чтоб говорить об Элисон. О, ты может быть и использовала ее как предлог. Наверняка ты злишься, что я не упал перед тобой на колени в знак благодарности за твое великодушие.

– Я не думала об этом.

Он рассмеялся тихо, недоверчиво.

– Если причина, по которой вы схоронились в этой... могиле, в моем вмешательстве в ваши дела с рудником, сэр, тогда проблему можно легко решить. Я могу спокойно умыть руки.

Майлз выпил шерри, не отрывая от нее глаз.

– Шантаж идет тебе, любовь моя. Он придает огня твоим зеленым глазам и румянца щекам. Ты настоящая красавица, когда злишься.

– Я не собираюсь шантажировать вас, сэр.

– Какая жалость. Я так люблю пикироваться со своими противниками. Когда-то у меня это здорово получалось, но это было еще до того, как я похоронил себя в этом доме и попытался изменить свою жизнь – оставить свои гедонистские замашки и начать все заново. А когда-то я был очень и очень испорченным человеком, правда. Не желаешь ли посмотреть, каким испорченным я могу быть, милая?

Нахмурившись, чувствуя себя выбитой из колеи его неустойчивым настроением, Оливия попыталась оторвать от него взгляд.

Но не обратить внимания на его обнаженное, разгоряченное тело оказалось выше ее сил. Плечи Майлза блестели капельками пота и отсветами огня свечей. Грудь его была упругой и твердой, а мышцы живота казались твердыми и плоскими, как пол, на котором он сидел.

– Я согласна помочь вам всем, чем смогу, и сделаю это, – с трудом выдавила она. – Вы узнаете, что я не из тех, кто нарушает свое слово. И не из тех, кто не протянет руку помощи нуждающемуся.

– Разумеется. Наверняка лет, эдак, через сто религия возведет тебя в святые. Вопрос в том... святая чего? Святая Оливия, защитница больных и умирающих? Или разоренных и обнищавших? Или всех на свете ублюдков?

– Почему вы так ненавидите меня, когда все, что я хочу, это помочь вам?

– Ненависть – такое грубое и неприличное слово. Я отнюдь не ненавижу тебя, дорогая.

– Но вы не любите меня.

– Ты не должна принимать это на свой счет. Я никогда никому не клялся в таких чувствах.

– Вы не способны на любовь, сэр, или просто боитесь ее?

– Боюсь?

– Что вам не ответят взаимностью. Возможно, вы все еще тот маленький мальчик, который всем сердцем любил свою мать, но не чувствовал ответной любви. Вы страшно боитесь еще раз испытать эту боль.

Он схватил ее бокал и опрокинул его содержимое себе в рот, задержавшись лишь, чтобы сказать:

– Ты слишком много говоришь, милая. Кроме того, ты приписываешь мне то, чего у меня нет. Тебе уже следовало бы понять, что я не очень хороший человек.

– Я не согласна. По словам Дженет Хупер, вы очень заботливый и добрый.

– А... – Он сверкнул белозубой улыбкой. – Ну, вот мы и добрались до сути этого визита. Ты хочешь знать о Дженет.

– Я...

– Ревнуешь, милочка?

Внезапно ей захотелось убежать. Она почувствовала себя так глупо, досадуя на то, что он понимает ее побуждения даже лучше ее самой.

– Ну? – не унимался он. – Ты ревнуешь?

– А мне следует?

– Ты хочешь знать, не любовница ли она мне. Не отрицай. Я почуял, что тебя что-то тревожит с тех пор, как ты появилась в Ганнерсайде. Вначале я приписал твое настроение раздражению моими внезапными отлучками. Потом я подумал, что ты обиделась на то, что я не появился за обедом. А оказывается, вот в чем дело. Дженет, – сказал он и непринужденно рассмеялся.

– Итак? – напомнила она.

– Итак, что? Любовники ли мы? – Он улыбнулся. – Вот что я тебе скажу, милая. Если ты покаешься в своих грешках, я покаюсь в своих.

Он встал, и красное полотенце упало на пол. Оливия словно приросла к месту, слабо сознавая, что тело ее стало таким же неподвижным, как те изваяния нимф, взирающие на нее из полутемных, затуманенных углов комнаты.

Глава 14

Майлз приближался к ней, похожий на античного бога, совершенный по форме – намного совершеннее, чем она представляла, – с телом гладким, влажным и возбужденным.

– Так скажи мне, жена... – Его рука скользнула на затылок. – Какое имя или имена будешь ты выкрикивать, когда я займусь с тобой любовью? Не делай такого ошеломленного лица. Подтверждение нашего брака было неизбежно. Мы оба хотим этого, и, разумеется, это необходимо. Если желаешь, можешь закрыть глаза и представлять, что я – это кто-то другой. – Приподняв ее подбородок, он улыбнулся. – Вот почему ты на самом деле пришла сюда, не так ли? В брачную ночь ты решила поиграть в скромницу, а потом, когда поняла, что я могу удовлетворять свои потребности с другой женщиной, ты решила, что лучше взять то, что есть, пока еще не слишком поздно. Я еще не встречал женщины, которая, однажды вкусив вкус запретного плода, не испытывала желания еще раз насладиться этой сладостью. Тут нечего стыдиться, милая. Нравится тебе признавать это или нет, но ты живой человек. Твой сын тому доказательство.

Оливия безуспешно пыталась разобраться в этом внезапном повороте событий. Что именно он делает?

Пальцы Майлза двинулись к пуговицам блузки, и он игриво подергал их, не отрывая взгляда от ее глаз. Кажется, насыщенный паром воздух раскалился и стало трудно дышать. Внезапно она словно начала тонуть.

– Сними это, – мягко приказал он, имея в виду блузку, и потянул назад грубоватую влажную ткань, обнажая прозрачную сорочку под ней. – Я хочу видеть, что я приобрел. Меня мучит любопытство со дня свадьбы, когда я увидел, как ты бегаешь, как девчонка, во фланелевой рубашке по коридору. Ты вся соткана из противоречий, миссис Уорвик. В одно мгновение ты железная дева, а в следующее – распутница, пылающая страстью. Однако распутница дрожит от испуга, когда ее касается мужчина. Ты боишься, милая? Ты говоришь мне о боязни любви, когда не я требую пустых заверений в твоих чувствах.

Оливия попыталась отвернуть лицо. Он не позволил этого, но, твердо держа ее за подбородок, заставил посмотреть в его потемневшие, бездонные глаза. Он вглядывался в нее с напряженностью, которая ее пугала. Все ее инстинкты били тревогу, и все-таки она заставила себя сохранять спокойствие, ибо он, конечно же, просто хотел напугать ее, как тогда, в таверне.

Он стащил блузку с ее плеч и отшвырнул в сторону, потом показал на юбку.

– Сними ее.

– А если не сниму?

– Тогда я сорву ее с тебя.

Оливия сняла юбку и осталась перед ним в рубашке, чулках и туфлях. Майлз улыбнулся и, взяв ее за руку, подвел к подушкам, жестом велел лечь, потом налил в бокал шерри и подал ей.

Не в состоянии ясно мыслить, Оливия устроилась среди подушек и продолжала завороженно наблюдать, как ее муж двигается среди клубов пара, и его мышцы вздуваются и перекатываются одновременно с каждым гибким, грациозным движением. Где-то в отдаленных уголках мозга промелькнула мысль, не очутилась ли она во власти эротических грез. Признаться откровенно, внезапная тревожащая сумятица чувств шокировала ее, перехватила дыхание и вскружила голову.

Запах горящего масла от факелов на стене щекотал ноздри, а желтый свет отражался от мраморного пола подобно огню. Ложе, покрытое подушками, отбрасывало смутные блики разных оттенков: золотистого, пурпурного, красного. Гладкий прохладный шелк и узловатое плетение одновременно притягивали и отпугивали ее. Эмалевые миниатюры, изображающие экзотическую эротику Востока, украшали стены. Они не шокировали ее. Она видела подобные картины и раньше.

И все же она пришла сюда не соблазнять и не быть соблазненной. Крошечный молоточек разума навязчиво стучал в ее голове: бежать, бежать. Она не готова к этому, что бы ни чувствовало ее сердце и тело.

Майлз спустился в бассейн, шаг за шагом погружаясь в прозрачную голубоватую воду. Капли влаги срывались с потолка и образовывали крошечные кружочки на поверхности.

– Оливия, – сказал он, и голос эхом разнесся по огромной, напоминающей пещеру комнате. – Иди ко мне.

– Я... думаю, нет. – Но я настаиваю.

– Ты не можешь заставить меня.

– Подумай хорошенько. – Он ударил ладонью по поверхности воды, подняв брызги.

Внезапно она поняла, что значит для него эта обстановка. Осторожно отставив бокал, она стала расшнуровывать туфли, упорно избегая взгляда Майлза, тщетно пытаясь унять волнение, от которого дрожали руки. Ее муж прав. Этот момент был неизбежен. Она отгоняла эту мысль, убеждая себя, что Майлзу Кембаллу Уорвику не нужно от нее ничего, кроме ее денег. Эмили знала об этом. Эмили предупреждала ее. По ночам она просыпалась ожидания и страха, и предостережения сестры звучали у нее в ушах, заставляя сердце гулко стучать, а тело гореть.

Отбросив в сторону чулки и туфли, Оливия встала и подошла к бассейну, смутно сознавая, что тонкая ткань рубашки стала прозрачной, прилипнув к влажной коже. Она вошла в горячую воду, постепенно погружаясь в ее парящую пучину, тихо ахнув, когда жар стал взбираться вверх по лодыжкам, икрам и бедрам, проникнув, словно жидкое пламя, между ног.

Стоя в середине бассейна в клубах пара, Майлз наблюдал за ней. Его черные волосы были отведены назад, завиваясь за ушами. Он показал на ее волосы и приказал:

– Распусти их.

Она подняла руки и непослушными пальцами стала вытягивать гребни. Наконец волосы тяжелой и влажной массой упали на плечи и прилипли к ее часто вздымающейся груди.

Майлз опустил голову и оглядел ее так, что у нее по спине забегали мурашки.

– Восхитительно, – нежно протянул он, и все же сама нежность его голоса заставила ее вздрогнуть и оглядеться в поисках скорейшего пути к бегству. – Иди сюда, скомандовал он.

Она шла, чувствуя, как вода плещется о ягодицы, и скоро оказалась перед ним, словно восточная рабыня перед своим повелителем, – презирая это ощущение власти над собой и в то же время приветствуя его. Она чувствовала слабость и вместе с тем радостное возбуждение. Каждая клеточка ее существа наполнилась трепетным восторгом жизни. В то же время Оливия понимала, что в любой момент может полететь в бездну, из которой нет пути назад.

Он протянул руки и положил ладонь на грудь девушки, нежно касаясь соска кончиком пальца. Оливия застонала и закрыла глаза, когда обжигающая молниеносная стрела желания пронзила каждый пульсирующий нерв ее тела. Показалось, будто она вот-вот лишится чувств. Нет, она не может... Не должна... Потерять самообладание теперь...

Потом кончики пальцев мужчины нежно коснулись розового цветка на коже.

– Есть еще? – спросил он.

С неимоверным усилием она медленно покачала головой.

– Нет.

– Повернись и дай мне посмотреть.

Она неторопливо поворачивалась в воде, позволяя ему разглядеть ее со всех сторон. От горячей воды, жары и духоты кожа ее пылала, словно охваченная пламенем пожара. Если он еще раз дотронется до нее...

Когда она вновь оказалась лицом к нему, он улыбнулся и мягко, чуть-чуть невнятно произнес:

– Никаких драконов. -Что?

– Говорят, что у тебя сзади вытатуированы драконы.

– Уверена, что обо мне много чего говорят. Ты всему веришь?

– Они, похоже, знают тебя лучше, чем я.

– Думают, что знают.

– Тебе нравится это? – спросил он, нежно сжав ей грудь.

Она сглотнула. Вернее, попыталась. Опустив глаза, она смотрела, как его большая ладонь ласкает ее. Какой смуглой кажется его рука на ее белой коже. От этой картины она задохнулась. Почувствовала опасную беззаботность.

– Ты перестанешь, если я скажу «нет»? – пробормотала она.

– Тебе нравится? – повторил он настойчивей. Оливия кивнула и с шумом втянула в себя воздух и, положив свою руку поверх его, прижала сильнее, пока сосок не напрягся и не затвердел.

– Да, – ответила она наконец.

– Тогда почему ты дрожишь? Тебе очень хочется заняться любовью?

Она ничего не сказала, наблюдая, как капелька воды скользнула по его шее и исчезла в мягкой, шелковистой поросли на его груди. Он смотрел так, будто в его зеленовато-карих глазах действительно таилась какая-то нежность. Или, как он выразился, это просто природный инстинкт заставляет мужчин быть неразборчивыми в выборе возлюбленных.

О, как ей хотелось коснуться его. Но осмелится ли она? Ощутить хотя бы на мгновение свою руку на его твердом, гладком теле. В конце концов, он же ее муж.

Поймав ее руку, Майлз положил ее на свою плоть. Глаза его сузились, дыхание участилось. Мощный орган зашевелился в ее пальцах, и низкий звук, похожий на рычание, вырвался из его груди.

– Хорошо, – прошептал он и мягко поводил ее рукой вперед-назад, пока этот ритм не разогрел не расплавил ее изнутри.

Кто-то застонал. Может, она. Может быть, он. Оливия не была уверена. Жара, пар, тусклый свет факелов, мерцающих во мгле, отклик собственного тела – все приводило ее в замешательство. Сдержанность проскальзывала сквозь решимость, как вода сквозь пальцы. Если она не остановится теперь, то наверняка пожалеет об этом.

Но, несмотря на все доводы рассудка, Оливия не могла сдвинуться с места. Майлз внезапно обхватил ее руками и поднял на твердый мраморный край бассейна, где она смогла лишь закрыть глаза и тряхнуть головой в тщетной попытке сопротивления.

– Пожалуйста. Она застонала.

– Пожалуйста, – повторил он тихо. – Пожалуйста, что, милая? Дать тебе почувствовать себя женщиной?

Он уложил ее спиной на плиты, а она устремила свой взор сквозь завесу пара на тусклое небо, просвечивающее сквозь стеклянную крышу, чувствуя теплые капли воды, дождем падающие на ее лицо, слыша плеск воды с каждым движением и бешеный стук собственного сердца от каждого его прикосновения.

Его прикосновения – о Боже – они были повсюду одновременно. Его руки ласкали ее грудь, живот, бедра, заставляя ее тихо вскрикивать и вздрагивать. Мысли ее были в смятении, чувства кружили вихрем незнакомых ощущений.

– Посмотри на меня, – скомандовал он, и, заставив себя открыть глаза, Оливия увидела его над собой, наполовину находящегося в воде, наполовину снаружи, словно какое-то морское божество, соблазняющее обычную женщину. Черные волосы завивались вокруг висков, ушей и шеи, а свет факела отражался от его влажного лица и плеч. Майлз коленом раздвинул ей бедра, и пальцы скользнули вверх, заставив ее громко вскрикнуть от внезапного, пугающего пробуждения.

– Скажи, что ты любишь меня, – послышался его голос сквозь застилавший ее мысли туман. – Это? – Пальцы потянули ленточки сорочки и сдвинули мокрую тонкую ткань, полностью обнажая грудь.

Опустив голову, он сомкнул губы сначала вокруг одного соска, затем другого, втягивая затвердевшие розовые орешки в рот, покусывая их зубами до тех пор, пока она не изогнулась навстречу и не задышала резко, прерывисто, мысленно молясь о том, чтобы это не было фантазией – одной из тех, которые так часто мучили ее со дня их свадьбы.

Но это была реальность. Явь. Реальность восхитительной волной прихлынула к чувственным берегам сосков, разбросав нежные любовные покусывания вдоль всего живота, горячим дыханием обдав прозрачную ткань, прикрывающую ее женственность.

Ей захотелось кричать, плакать, смеяться. Каким греховным, восхитительно порочным был этот поцелуй!

Голова ее металась из стороны в сторону. Она погрузила пальцы в его мокрые черные волосы и почувствовала, как приподнимается навстречу, приглашая его ближе, глубже – это действительно было куда прекраснее фантазий. Никогда в самых безумных грезах не представляла она этого...

Он приподнялся и вгляделся в нее с чем-то сродни пляшущему пламени в глазах. Он, должно быть, сам дьявол, подумала она, если пробуждает в ней такие порочные, распутные чувства. Ей захотелось прикрыться. Захотелось раздвинуть ноги шире и умолять его продолжать.

Вода заколыхалась, когда он подтянулся еще выше.

Затем последовал нажим, ошеломляющее подталкивание, ощупывание, обследование его плоти в ее влажном, томящемся сладостной болью преддверии страсти и на мгновение мысль поддаться искушению момента заставила глаза женщины встретиться с его глазами в неприкрытом желании и приглашении.

Потерявшись в пространстве и времени, сцепленные в клубок взаимного желания, они смотрели друг на друга, как им показалось, целую вечность – хотя это длилось не больше нескольких мгновений, – прежде чем Оливия покачала головой и тихо всхлипнула:

– Я не могу.

Она откатилась в сторону и прижала сорочку к груди.

– Я не могу, – повторила она, слыша, как ее слова эхом отразились от мраморных стен. – Пожалуйста, не проси меня. Я не могу до тех пор пока не...

– Пока что? – закричал он позади нее.

Кое-как поднявшись по ступенькам бассейна, она оглянулась и увидела на его лице лишь недоумение и ярость.

– Пока что? – снова закричал он, прижав ее к своему мокрому возбужденному телу так, что грудь ее прижалась к его груди, а лицо оказалось чуть ниже его. – Что с тобой, черт тебя побери? Ты моя жена, Оливия. Я имею полное право ждать и требовать от тебя исполнения супружеских обязанностей. Ты приходишь сюда, раздеваешься, дразнишь меня своим телом, а потом заявляешь, что не можешь! – Он встряхнул ее. – Или ты просто пытаешься сделать из меня дурака? Да? Ты ненавидишь меня или мужчин вообще?

Она отвернулась, иначе наверняка позабыла бы свои идиотские страхи и позволила ему все, чего он так отчаянно хотел.

– Пусти меня, – выдавила она.

Майлз отпустил ее. Резко, внезапно, позволив ей упасть на твердый пол, так что пришлось подниматься на четвереньки. Она осторожно пятилась, между тем как разум и сердце вели битву, которую никто не мог выиграть.

– Я... сожалею, – промямлила она. – Возможно, позже...

– Позже. Конечно. Прекрасно, дорогая. Ты дашь мне знать, когда будешь готова, не так ли? Клянусь, что больше не притронусь к тебе до тех пор, пока ты не будешь сама умолять меня об этом.

Оливия бежала и не останавливалась до самых дверей спальни, где она прислонилась к ним спиной. Вода ручьями стекала с нее на пол. Она не могла забыть разъяренного лица мужа, когда убегала, и его клятвы больше не прикасаться к ней.

Закрыв плаза, вспоминая тот неизъяснимый восторг его рук и рта на своем теле, Оливия мечтала о том дне. Почти в той же степени, как и страшилась его.

* * *

Пришла зима, а вместе с ней пришли холод, ветер и дожди, превратив окрестности в тусклые, обледенелые пустынные равнины. Поездки куда-либо дальше ближайшей деревушки стали практически невозможны. Ночь за ночью Оливия лежала в постели, уставившись в потолок, прислушиваясь к гулкому стону ветра и стуку дождя по стеклу. Один бесцветный унылый день безрадостно переходил в другой, потом в следующий. Все дни были заполнены скучными повседневными делами... как это было в Девонсуике. Иногда она проводила время с сыном и Эдисон, чье здоровье ухудшалось с каждым днем.

После того как Оливия так по-детски убежала от мужа, она оказалась замужем за отшельником. Она редко виделась или разговаривала с Майлзом. Днем он спал, а по ночам бродил по дому, писал письма на рудники или скакал по промерзшей пустыне верхом. Даже Чарльз Фоулз начал выражать тревогу за душевное состояние хозяина.

Оливия винила себя за беспорядочное поведение Майлза. Она забрала его дом. Большую часть его дела. Его мать. Она навязала свое странное поведение и нежелательное общество мужчине, который хотел всего лишь обычной нормальной жизни.

Как ужасно, что она, которая так мечтала о том же, губила шанс на свое – и его – счастье из-за глупого страха. А впрочем, чего она ожидала? Выйдя за Майлза Уорвика, она приперла себя к стене, и единственный путь исправить положение – это откровенно признаться во всем.

* * *

Рождество и Новый год прошли спокойно, и январь принес легкую перемену погоды. Иней на деревьях растаял, и дороги больше не были скользкими от ледяной корки. Оливия взяла за правило каждый день выезжать за Жермине, направляя кобылу через пустошь к Маргрейву, где сидела на утесе, обратив лицо к солнцу, и пытаясь разобраться в своей жизни. Нельзя по-прежнему остаться чужой человеку, который является ее мужем. Не ее характере убегать от проблем, однако именно это она делает. Убегает от неизбежного.

Возвращаясь в Брайтуайт после очередной прогулки Маргрейв, Оливия убедила себя в том, что пришло время правды.

К ее огромному удивлению, она обнаружила, что в голубой гостиной ее ждет Эмили.

– Господи помилуй, Оливия, что за привычка исчезать из дома в такой ранний час? – приветствовала ее негодующая тирада сестры, сидевшей в кресле возле камина.

– Доброго дня тебе, сестрица, – отозвалась Оливия.

– В нем нет абсолютно ничего доброго. Что за нелепая мысль! На улице жуткий холод и, судя по облакам на небе, к ночи опять пойдет дождь. – Приложив платочек к носу, Эмили нахмурилась. – Оливия, ты ужасно выглядишь.

– Спасибо. – Оливия отшвырнула стек в сторону. -Ты тоже выглядишь не лучшим образом, Эми.

– Ты похудела.

– А ты нет.

– По твоим глазам можно предположить, что ты плохо спишь.

– Ты становишься наблюдательной. Будешь пить чай? Салли!

Служанка появилась в тот же миг, и, сделав книксен, вопросительно посмотрела на хозяйку.

– Мы будем чай с печеньем...

– Я предпочитаю гренки. И мармелад. У меня не было времени позавтракать, – добавила Эмили, – и побольше молока и сахара в чай.

Оливия нахмурилась, усаживаясь в кресло напротив сестры.

– Обычно ты пьешь чай без сахара, Эми.

Эмили опустила глаза и нервно скомкала платочек.

– Я соскучилась по тебе, Оливия. Правда. Папа ужасно обижен, что ты не даешь о себе знать.

– Я пишу отцу регулярно. Мне представляются забавными ваши нынешние чувства, ведь вы вдвоем не могли дождаться, когда избавитесь от меня.

– Как там твой Брайан? Оливия удивленно заморгала.

– Бог мой, Эми, да что это на тебя нашло? Ты никогда раньше не интересовалась Брайаном.

– Не нужно быть такой злой и мстительной, Оливия.

– Я и не знала, что я такая. По-моему, просто правдивая.

Эмили надулась и продолжала комкать платок.

– Ты изменилась, Оливия. Ужасно.

– Как же?

– Ты ожесточилась. Не отрицай. Это прямо-таки написано у тебя на лице. Ты несчастна. В самом деле, ты изменилась даже внешне. Посмотри на свои волосы. Они растрепаны.

– Я только что вернулась с прогулки верхом.

– А этот отвратительный верховой костюм, который сейчас на тебе! Где, скажи на милость, ты его откопала?

– Он когда-то был твоим. Если не ошибаюсь, этот костюм ты потребовала, когда мы были в Венеции, но так ни разу и не надела его. Он стоил папе целое состояние, насколько я помню. Кто-то же должен был им воспользоваться.

Эмили встала с кресла и на секунду оперлась о его подлокотник, приложив платок к щеке, затем продолжила более усталым голосом:

– Я пришла сюда не для того, чтобы обменяться с тобой оскорблениями, сестра.

– Разве? Тогда зачем ты приехала, Эмили? Ее сестра сделала глубокий вдох.

– Я скучаю по тем дням, когда мы были друзьями.

– Друзьями? – Оливия про себя рассмеялась и сказала мягче:

– А мы были друзьями, Эмили?

Эмили бросила нетерпеливый взгляд на дверь.

– Где эта чертова горничная с чаем и гренками? Ей-богу, сегодня ужасно трудно найти хороших слуг. Все мало-мальски приличные слуги бегут в Лондон, где, говорят, жалование выше.

– Я так понимаю, что у тебя неприятности со слугами.

– Болваны. Они постоянно обманывают меня. Ты их ужасно избаловала, Оливия.

– Я всего лишь благоразумно обращалась с ними. Ты тоже можешь попробовать.

Отмахнувшись от замечания, Эмили прошлась по комнате, шурша юбками.

– Ты совсем несчастлива, правда, Оли? – заявила она.

– Почему ты спрашиваешь?

Эмили повернулась. Щеки ее были бледны, глаза напоминали голубые замерзшие озера.

– Ты жалеешь о своем решении?

– В мире все зависит от наших решений.

– Ну же, Оливия, мы обе знаем, что и ты и я сделали в жизни выбор, который повлияет на всю нашу дальнейшую жизнь.

– Прекрасно, Эми. Да. Думаю, пока мы живем и дышим, мы будем принимать решения, о которых когда-нибудь пожалеем. Почему ты спрашиваешь? Что-то не так? Что-нибудь случилось?

Выдавив неуверенную улыбку, Эмили подбежала к Оливии и, опустившись на колено, взяла руку сестры и прижала ее к своей холодной щеке.

– Эмили. – Оливия коснулась гладкого лица девушки. – Случилось что-то ужасное, да? Что?

– Помнишь время, когда мы с тобой болтали долгие часы напролет? Ты всегда помогала мне, поддерживала меня. Всегда! Какую бы глупость я ни вытворила, ты всегда оправдывала меня, ободряла, защищала. Я скучаю по тем дням, когда мы доверялись друг другу. А ты?

– Конечно. – Оливия улыбнулась и приподняла согнутым пальцем маленький подбородок сестры. – Только сегодня утром я думала, как здорово было бы снова иметь рядом кого-то, с кем можно было бы поговорить, доверить свои секреты.

– Ты так же одинока, как и я, Оли? Она кивнула.

– И пошла бы на все – на все, что угодно, – лишь бы покончить с этим ужасным одиночеством, если б могла?

– В пределах разумного. Эмили... что случилось. Что ты сделала?

В этот момент вошла Салли с подносом, уставленным чайными приборами и тарелкой с гренками. С одной стороны примостилась маленькая баночка лимонного желе. Сев в свое кресло, Эмили бросила раздраженный взгляд на баночку и сдвинула брови.

– Я просила мармелад, а ты принесла мне желе, недотепа. Я не буду его есть. Унеси обратно.

Салли вытаращила глаза.

– И корочки с гренок не обрезаны.

Отпустив служанку кивком головы, Оливия протянула руку к гренке.

– Желе тебе понравится, а корочку я тебе обрежу. Не стоит вымещать свою злость на слугах.

– Фи! Ты обращаешься с ними, как с ровней. Это так неприлично, Оливия.

Выхватив гренку из руки сестры, Эмили намазала желе на хлеб. Затем насыпала щедрую порцию сахара в чай и плеснула туда молока, после чего залпом выпила все это, обжигая рот. Закрыв глаза, девушка расслабилась и откинулась на кресле, прижав платочек к губам.

– Не сердись, – сказала она наконец. – Последние дни я просто не в состоянии сдерживать свои эмоции. Я извинюсь перед тобой, если хочешь.

– Никогда не слышала, чтобы ты перед кем-то извинялась, – ответила Оливия, размешивая сахар в своей чашке.

Сделав глубокий вдох, Эмили прикрыла глаза, давая Оливии возможность сделать глоток чая и обрезать гренку треугольником. Когда она подняла глаза, то обнаружила, что сестра разглядывает ее с каким-то странным выражением.

– Как Майлз? – поинтересовалась Эмили.

– Думаю, хорошо.

– Думаешь? Разве ты не знаешь?

– Почему ты спрашиваешь? У меня создалось впечатление, что ты была бы рада, если бы он внезапно упал замертво.

– Я слышала, как слуги сплетничали в Девонсуике. Болтают, что он почти не бывает дома и что вы почти не разговариваете и никогда не спите вместе. Поэтому ты так несчастна?

Оливия слабо улыбнулась.

– Мне явно надо быть осмотрительнее в выборе слуг. Боюсь, они слишком много сплетничают.

– Это правда?

– Ты была бы довольна, если да?

Откусив кусочек гренки, Эмили пожала плечами.

– Меня это не удивляет. Я говорила, что он сделает тебя несчастной.

– А тебя удивит, если я скажу, что Майлз не виноват в этом?

– Тогда кто же? -Я.

– Почему?

– По всем тем причинам, на которые ты указывала, когда я выходила замуж.

Эмили отложила гренку.

– Значит, вы, на самом деле, женаты только на бумаге. – Она сухо рассмеялась. – Бог мой, Оли, я никогда не встречала женщины такой поразительной стойкости, особенно в свете твоих чувств к ублюдку.

Оливия поморщилась при этих словах, но решила не бранить сестру. Какой в этом прок?

– У меня нет выбора, Эмили. Я согласилась выйти за Уорвика, потому что он утверждал, что наши отношения будут строго деловыми. Я была настолько наивна, что поверила, что так и будет.

– Значит, он желает тебя?

Оливия взялась за чашку, отказываясь встретиться с вопросительным взглядом сестры.

– Я не удивлена, – мягче проговорила Эмили.

– Почему? Потому что он похотливый варвар?

– Потому что ты очень привлекательная женщина. Пораженная Оливия откинулась в кресле. Эмили рассмеялась почти печально.

– Да не удивляйся ты так. Я же не сказала, что ты сногсшибательная красавица, как я... – Она закатила глаза, передразнивая себя. – Но ты довольно симпатичная. Этому спесивому идиоту еще и повезло.

– Что ж... – Оливия отставила чашку. – Это не имеет значения. Я отвергла его дважды. Вряд ли он простит и забудет это.

– Соблазни его.

– Не могу. Во всяком случае не при сложившихся обстоятельствах. Сделать так, значит поставить под угрозу все, Эмили. Я не стану рисковать, когда дело касается тех, кого я люблю.

– Из любых обстоятельств есть выход, Оли. Я знаю кое-кого, вполне надежного и очень приличного. Он может помочь тебе с твоей проблемой, и твой муженек никогда не узнает правды.

Оливия поднялась. Эмили тоже вскочила, поймав сестру за руку.

– Ты предлагаешь мне завести интрижку? – возмутилась она. – Что за игру ты ведешь, Эми?

– Видишь ли, есть причины...

– Я так и подумала.

– Я также признаю, что была плохой сестрой. Я действительно не представляла, насколько зависела от твоей силы и поддержки, пока ты не ушла. Теперь нет никого, Оли, и впервые я осознала, как одинока ты, видимо, была все эти годы. Я никогда не поддерживала тебя, я сожалею об этом. Сможешь ли ты простить меня еще один раз?

– Эмили... – Оливия взяла руку сестры в свою. – Я так хочу верить во все, что ты говоришь, но не могу не задаваться вопросом, откуда эта внезапная перемена в тебе.

Щеки Эмили сделались пепельно-серыми.

– О Господи! – ахнула Оливия и, подхватив сестру, усадила ее обратно в кресло. Выхватив платок из рук Эмили, она прижала его ко лбу девушки.

Глаза Эмили помутнели, но все же она сделала попытку улыбнуться бесцветными губами.

– Милая Оливия. Я знала, что ты не покинешь меня. Несмотря на все мои грехи, ты любишь меня.

– В чем дело, Эм? Что случилось? Ты больна? Позвать доктора Уитмена?

– У меня беда, Оливия. Ужасная беда. Ты поможешь мне выбраться из нее, правда? Поможешь сказать папе?

Присев на корточки, Оливия вгляделась в белое лицо и испуганные глаза сестры, и холодный озноб пробежал по спиле.

– Что с тобой?

– Я беременна, – прошептала Эмили.

Глава 15

Слабый стук дождя по стеклу просочился в сознание Майлза, пробуждая его ото сна. Предыдущий день он ездил в Ганнерсайд и вернулся около полуночи, до смерти уставший и промерзший до костей. Он обнаружил жену спящей на кушетке в голубой гостиной. Образ ее красно-каштановых волос, ниспадающих на пол, до сих пор горел перед его мысленным взором... как и воспоминание ее полуобнаженного тела, когда она стояла перед ним в бассейне.

Он открыл глаза и затаил дыхание.

Брайан лежал рядом, положив свою маленькую головку на подушку возле его головы.

– Мама плачет, – сказал мальчик. Майлз заморгал и поднял голову. -Что?

– Мама плачет. Она все время плачет после того, как тетя Эмили вчера уехала.

– Что ж. Тогда понятно.

Повернувшись на спину, Майлз протер глаза и потянулся. Брайан сделал то же самое.

– Ты поиграешь со мной, когда дедушка уедет?

– Дедушка? Лорд Девоншир здесь?

Брайан кивнул и сел на Майлза верхом, как на лошадь, скача у него на животе.

– Ты еще не показал мне потайные ходы. Он поморщился и поймал мальчика.

– Что здесь делает твой дедушка?

– Не знаю. Он сказал, чтобы я пошел с глаз долой, захлопнул дверь и стал орать на маму. Ты возьмешь меня покататься на лошадке?

– Дождь идет. Какого дьявола ты вообще делаешь в моей спальне?

– Помогаю Беатрис найти кота. Можно мне теперь называть тебя папой?

Нахмурившись, Майлз снял Брайана с кровати, поставил на пол, и отбросил одеяло.

– Можно? – не унимался мальчик.

– Что можно?

Взяв зеленый шелковый халат с вышитыми драконами, Майлз поднялся.

– Называть тебя папой?

– Нет.

– Почему?

Майлз рывком запахнул халат и затянул пояс.

– Почему? – настаивал Брайан.

– Ты задаешь слишком много вопросов.

– Бабушка говорит, что ты проводишь мало времени со мной и мамой.

– Бабушке, – саркастически заметил Майлз, – не мешало бы научиться не лезть не в свое дело. Кроме того, не ей критиковать.

* * *

– Беременна. Ради Господа Бога, как она могла так со мной поступить? – Лорд Девоншир бросился в кресло у камина и закрыл лицо руками. Лоб его был красным и покрылся испариной, когда он снова поднял глаза на Оливию. – Мало было нашей семье одного скандала. Как тебе удалось так повлиять на нее? Скажи мне, девочка. Без сомнения, это все результат какой-то интриги, которую ты затеяла...

– Едва ли меня можно винить за это, – горячо возразила Оливия.

– Ты думаешь, я поверю, что Эмили согрешила без твоего поощрения? Не знаю, кого мне высечь первым. Тебя или этого ублюдка де Клари. – Обмякнув в кресле и схватившись за сердце, Девоншир покачал головой. – Мне бы следовало вызвать его на дуэль – после того, как он женится на ней, разумеется.

– Кто-то оказался использованным, папа, но это была не Эмили.

– Ты намекаешь, что Эмили...

– Папа, – Оливия подошла к отцу и опустилась на колено перед ним, – Эмили была в отчаянии. Де Клари стал уклоняться от назначения даты свадьбы, и она боялась потерять его. Мы хорошо знаем, что причина этого брака – дать де Клари наследника, и именно это Эмили и делает.

– Ты хочешь сказать, что Эмили намеренно забеременела.. чтобы подловить негодяя?

– Именно так, папа.

Он в ярости уставился на нее, потом ударил по лицу с такой силой, что она отлетела и растянулась на полу. Поднявшись с кресла, стиснув кулаки и дрожа, Девоншир прорычал:

– Ты пытаешься запятнать репутацию сестры, чтобы доказать, что она не лучше тебя. Признай это. Конечно же, этот ублюдок изнасиловал ее...

– Это не так!

– Ну, ничего, я позабочусь о том, чтобы он пожалел, что появился на свет. Я подам в суд...

– Он намеревается жениться на ней как можно скорее.

– Дрянная девчонка. Ты с самого детства завидовала сестре. Ты готова сказать и сделать все, что угодно, чтобы очернить ее в моих глазах. Признайся!

– Это не правда, папа.

– Не сомневаюсь, что это какая-то интрига, которую ты сплела, чтобы отомстить мне за то, что отдал тебя Уорвику. Все в графстве знают, каким несчастным ты его сделала. Где он сейчас? Развлекается с любовницей?

– Он стоит прямо за Вашей спиной, – раздался бесстрастный голос Майлза.

Девоншир обернулся, а Оливия села, прижав руку к пылающей щеке.

Майлз стоял на пороге в наполовину застегнутой рубашке. Волосы его являли собой беспорядочную курчавую массу, которая обрамляла его худое лицо и вилась по плечам. Он перевел непроницаемый взгляд на Оливию, потом снова на ее отца.

Не говоря ни слова, Майлз подошел к Оливии и подал ей руку. Она уставилась на нее, застигнутая врасплох его внезапным появлением не меньше, чем безрассудным поведением отца. Наконец Оливия вложила свою руку в его протянутую ладонь, и он помог ей встать. Лицо, однако, она при этом отвернула.

Взяв ее за подбородок, Майлз приподнял голову Оливии и увидел красное пятно на ее щеке.

– Вы ударили ее? – угрожающе тихо спросил он Девоншира.

– Не лезь в это, Уорвик. Это не твое дело.

– Позвольте с вами не согласиться, милорд. Когда вы врываетесь в мой дом и оскорбляете мою жену, это, определенно, мое дело. Это мне следует вызвать вас на поединок за то, что вы здесь сделали.

– Он расстроен, – попыталась объяснить Оливия, но Майлз резко прервал ее, подняв руку. Он медленно, по-кошачьи, стал надвигаться на ее отца, который стал пятиться назад, пока не уперся в кресло.

Возвышаясь над Девонширом, Майлз пригвоздил тестя яростным и угрожающим взглядом сверкающих глаз. Взглядом, который был одновременно и взбешенным и сдержанным.

– Расстроен, – повторил он низким голосом. – Из-за своей дорогой, любимой, невинной Эмили. Милорд, я расскажу вам о вашей дорогой, любимой, невинной Эмили...

– Нет! – Оливия схватила его за руку. Он повернул голову и посмотрел на нее.

– Прекрасно, детка. Тогда расскажи сама. Она покачала головой.

– Расскажи или я сделаю это.

– Что рассказать? – потребовал ответа Девоншир.

– Что Эмили шлюха, – швырнул Майлз ему в лицо. Девоншир охнул и застонал. Он вскинул руку, чтобы ударить Майлза по щеке, но тот ловко уклонился от удара. Вскрикнув, Оливия бросилась на отца, но муж поймал ее и оттолкнул в сторону.

Схватив Девоншира за грудки, Майлз приподнял его.

– Мне бы следовало убить тебя, Девоншир. Но я этого не сделаю. Твоим наказанием станет то, что ты сейчас узнаешь: я трахал твою ненаглядную доченьку Эмили несколько лет назад. А если этого мало, чтобы вывернуть тебе кишки, то могу добавить, что я был не первым.

– Лжешь! – заорал Девоншир. – Эмили никогда не позволила бы тебе подобных вольностей!

Майлз рассмеялся и схватил его еще крепче.

– В самом деле? Тогда откуда я могу знать, что у нее изящная маленькая родинка на бедре...

С воплем ярости Девоншир вырвался из рук Майлза и бросился к двери. С выкаченными от бешенства глазами он повернулся к Оливии.

– Как ты можешь стоять и позволять ему порочить твою сестру? Дрянь! После всего того, что я сделал для тебя... больше я не желаю тебя знать. Ты слышишь? И не смей даже приближаться к Эмили, иначе...

Резко развернувшись, Девоншир выскочил из комнаты. Оливия побежала за ним.

– Папа, ты ошибаешься. Пожалуйста... Внезапно ноги ее оторвались от пола, когда Майлз подхватил ее на руки и затащил обратно в комнату.

– Он мой отец, черт побери. Я не могу позволить ему так уйти!

– А я твой муж! – заорал он ей в лицо. – Ты будешь делать так, как я скажу, а я говорю, что больше не позволю ему позорить и обижать тебя.

Но все же он отпустил ее, дав ей добежать до двери, прежде чем остановил словами:

– Если пойдешь за ним, Оливия, можешь забирать с собой своего сына и его чокнутую няню.

– Что это значит?

– Проще говоря, дорогая, выбирай – твой отец или я. Засмеявшись почти истерически, Оливия покачала головой.

– Какой трагический ультиматум вы мне выдвигаете, сэр. Выбор между двумя мужчинами, которым совершенно наплевать, жива я или умерла, которым я принесла несчастье своими идиотскими попытками помочь им.

– Может, командовать ими, милая?

– О! В этом твоя проблема, мой супруг? Из-за этого ты днями где-то пропадаешь? Поэтому бродишь по дому мрачнее тучи? Поэтому ведешь беспорядочную жизнь, забывая о том, что ты женат...

– Женат? – Он хохотнул и направился к ней. – Ты говоришь мне о браке и его обязанностях, когда сама избегаешь супружеской постели, словно я какой-то прокаженный, чье прикосновение тебе противно.

Оливия закрыла уши руками. Он отдернул их и прижал к ее бедрам, когда она подняла голову и встретилась с его разъяренным, обвиняющим взглядом.

– Ты так сильно тоскуешь по нему? – выдавил Майлз сквозь стиснутые зубы.

– О чем...

– Не прикидывайся дурочкой, милая. Мне кажется, что есть только одна причина, по которой такая женщина, как ты, может отвергнуть мужа – ты все еще любишь отца Брайана.

Оливия покачала головой.

– Ты можешь опровергнуть это? Странно, что ты никогда не говоришь о мужчине, ради которого пожертвовала своей жизнью. Я устал от твоих уверток и отговорок. Если ты все еще так любишь его, возвращайся к нему, Оливия. Если можешь.

* * *

За окнами мела метель, а где-то вдалеке гремел гром. Оливии казалось, что небо упало и придавило ее своей тяжестью, когда она смотрела, как плачет сестра.

– Изверг! – кричала Эмили на Майлза. – Презренный негодяй! Рассказать отцу о нашей связи! О! Я бы убила тебя, если б могла! Я сделаю это! Клянусь, что убью тебя, когда ты будешь спать. Я вырежу твое подлое сердце, как ты сделал с моим отцом.

Обратив свой обезумевший взгляд на Оливию, Эмили подбежала к сестре и упала на колени возле кресла Оливии и схватила ее за руку.

– Умоляю тебя, Оливия, пойдем домой. Ты не должна оставаться ни минуты с этим ужасным человеком. Возвращайся в Девонсуик, туда, где твой дом. Ты нужна мне. Ты нужна папе. Он обезумел. Я боюсь, Оливия. Ужасно боюсь. Я никогда не видела его таким рассерженным. Он никогда не был таким со мной.

Оливия оцепенело отвела глаза.

– Я не могу, – сказала она. – Я люблю тебя, Эмили. Но я не могу помочь тебе. Не в этот раз. Если я оставлю Брайтуайт н мужа ради тебя и папы, что потом будет со мной? Ты скоро выйдешь замуж, а что же я? Что будет с Эмили вскочила на ноги и бросила злобный взгляд на Майлза, который стоял к ней спиной, неотрывно глядя на огонь в камине. Со скоростью молнии Эмили метнулась к столу и, схватив медный нож для разрезания писем, угрожающе замахнулась им. Майлз обернулся и ловко выбил нож у нее из руки.

– Эмили! – закричала Оливия, вскочив со стула. -Арман! Гюстав! Быстро!

Слуги материализовались из ближайших теней. Указав на сестру, Оливия сказала:

– Выведите ее отсюда. Позаботьтесь, чтобы она благополучно вернулась домой.

Вывернувшись из рук Уорвика, тяжело дыша, Эмили прошипела:

– Я никогда не прощу тебе этого, Оливия. Никогда! Арман твердо взял Эмили за правую руку, Гюстав за левую.

Они деликатно повели ее к двери.

– Если ты отвернешься от меня сейчас, Оли, я сделаю так, что все узнают... все! Во всей Англии не останется ни души, которая не узнает о твоих фокусах, включая твоего мужа... и твоего сына.

– Тогда мы с тобой пойдем ко дну вместе, не так ли, дорогая? – ответила Оливия спокойно, с оттенком грусти.

Через несколько показавшихся вечностью минут все затихло, кроме унылого завывания ветра. На негнущихся ногах Оливия прошла к окну и выглянула на улицу, глядя, как густые снежные хлопья метаются по замерзшему розарию.

– Дорога сейчас небезопасна, – тихо сказала она. -Может, мне не следовало отпускать ее.

– Она уехала, – сказал Майлз.

– Да. Уехала. Полагаю, я должна бы радоваться... но почему же мне так грустно? И страшно. У меня такое чувство, будто я выброшена в открытое море. Одна.

– Ты не одна, – промолвил он так тихо, что Оливия подумала, не ослышалась ли она.

– Нет, ты не одна.

Оливия обернулась. Мать Майлза, выглядевшая крайне болезненно, стояла, опираясь на трость, с которой стала ходить последнее время. Лицо женщины казалось бескровным.

– У тебя есть друзья, – сказала Элисон. – Как гласит пословица: судьба дает нам семью, выбор – друзей.

Оливия поспешила помочь Элисон сесть в ближайшее кресло.

– Ну разве не ирония, что нам все время приходится признавать наши прошлые ошибки?

– Заметь, как она смотрит на меня, когда говорит об ошибках, – насмешливо сказал Майлз Оливии.

– Глупенький, – ответила Элисон. – Ты предпочитаешь оставаться в прошлом, нежели перенестись в настоящее. Предпочитаешь плакать над сожженными мостами, чем собраться с силами и построить новые.

– Мы стали мудрыми к старости? – поддел Майлз.

– У возраста есть свои преимущества, – отозвалась она, улыбнувшись Оливии. – В молодости мы настолько надменны, что думаем, что знаем все, что надо знать, и что мудрость старости – не что иное, как цинизм состарившихся душ или дряхлость ума.

Элисон схватила руку Оливии и сочувственно ее сжала.

– Ты расстроена.

– Да, – ответила та.

– Ты не должна переживать за свою сестру, дорогая. По крайней мере, этот человек собирается жениться на ней.

– Я чувствую себя так, будто бросила ее.

– У нее будет муж. Совершенно ясно, что ей в жизни постоянно нужна сильная рука. Возможно де Клари удастся то, что не удалось твоему отцу. Предполагается, что мужья умеют это делать, – добавила она многозначительно, глядя на Майлза.

Майлз наградил ее холодной улыбкой.

– Ты, разумеется, прекрасно разбираешься в мужьях.

– Разумеется. Твой отец научил меня многому в отношении брака.

– Например, то, как обманывать?

– Совсем наоборот, – тихо возразила Элисон. – Он научил меня ответственности и принятию решений тактично и с достоинством. Он учил меня жить будущим вместо того, чтобы цепляться за то, чего уже не изменить. Печально, но этот урок не пошел мне на пользу. Но мне не нужно учить этому Оливию. У меня такое чувство, что она лучше всех знает, что такое обстоятельства и ответственность, подразумевающаяся под ними.

Оливия повернулась и устало улыбнулась свекрови. Элисон слегка расслабилась в кресле. Ее тонкие белые пальцы поигрывали набалдашником трости.

– Я попросила Жака приготовить нам чай с песочным печеньем, – сказала она. – Брайан и Беатрис составят нам компанию. И, обращаясь к Майлзу, она добавила:

– Надеюсь, ты тоже присоединишься к нам.

Майлз окинул мать взглядом, холодным, как ледяной ураган, завывающий за окнами.

– Думаю, нет, – наконец ответил он, но тон его был мягким.

Когда он направился к двери, Элисон заметила:

– Мне так нравится проводить время с твоим сыном, Майлз. Мы становимся большими друзьями. Мне бы не хотелось ничего больше, как быть и твоим другом.

Замедлив шаг, Майлз остановился на пороге.

– Боюсь, ты опоздала на тридцать девять лет, – ответил он.

– Это никогда не поздно, – сказала она. – Никогда... если человеку удается найти в своем сердце прощение.

* * *

Оливия стояла в темноте, любуясь спящим Брайаном. Где-то в доме часы пробили три. Какое-то движение в тени привлекло ее взгляд. Беатрис появилась из дальнего угла комнаты и раскрыла объятия Оливии. Не говоря ни слова, Оливия скользнула в них.

– Я так боюсь, – прошептала она.

– Я знаю, девочка.

– Такой я видела Эмили только один раз, Беатрис. За что она меня так ненавидит? Боюсь, она все погубит. Меня. Брайана. Мое счастье с Майлзом.

– Надо верить, что все образуется.

– Одно время меня мучили кошмары, будто я прихожу в комнату Брайана, а его там нет. Теперь эти сны могут стать явью.

– Не думай об этом, – успокоила ее Беатрис.

– Не знаю, что я буду делать, если она заберет его у меня.

– Ей нужен де Клари, детка. Она родит ему своего сына и оставит твоего в покое. Кроме того, она не захочет, чтобы кто-нибудь узнал правду, что это она родила Брайана. Особенно де Клари.

– Но вдруг что-нибудь случится.

– Ничего не случится, милая.

Закрыв глаза, Оливия постаралась расслабиться.

– О Боже, – прошептала она. – Надеюсь, ты права.

Глава 16

Оливия распечатала письмо от Дженет Хупер и стала читать его:

«Я организовала изготовление вдовами сальных свечей для «Уорвик Майнинг Компани» по 100 шт. в месяц. Стоимость для компании составит приблизительно 30 шиллингов на шахтера каждые четыре недели, что на 225 фунтов в год меньше по сравнению со стоимостью свечей, поступаемых по контракту из Йорка. Женщины очень довольны и признательны за эту возможность заработать дополнительные деньги».

Сняв очки, Оливия откинулась в кресле и закрыла глаза.

Забавно, но за последние недели они с... подругой ее мужа стали союзницами в попытке помочь людям Ганнерсайда.

Брайан промчался мимо двери, размахивая воображаемым оружием, прыгая, увертываясь, нанося удары и выделывая всевозможные пируэты.

– Берегись! – крикнул он и испустил такой душераздирающий вопль, что Оливия закрыла уши и засмеялась.

Она подбежала к двери как раз в тот момент, когда Майлз выскочил из-за угла в стальном шлеме от доспехов, который сильно нуждался в полировке.

– О Боже, – ахнула Оливия, не веря своим глазам.

– Твои дни сочтены, Черный Рыцарь! – объявил Брайан, размахивая своим невидимым мечом в воздухе. -Теперь я буду защищать этот замок от драконов. И я буду волочиться за служанками.

– Волочиться за служанками? – повторила Оливия. -О Боже.

С пронзительным воплем Брайан пришпорил своего воображаемого коня и понесся по коридору, нацелив свой верный меч на коварного врага.

– Получай! – крикнул он, вонзая меч в рыцаря в шлеме.

Майлз согнулся пополам и, держась за живот, попятился по коридору с криком боли, споткнулся, крутнулся на каблуках и рухнул на пол, преувеличенно раскинув ноги и руки.

Победоносно улыбнувшись Оливии, Брайан отвесил ей церемонный поклон.

– Смотрите, моя королева, я убил Черного Рыцаря.

– Да, сэр Брайан, – ответила она, подходя к распластанному на полу телу мужа.

– Что вы дадите мне в награду за это? – поинтересовался Брайан, почесав свой маленький носик.

Остановившись возле Черного Рыцаря, Оливия вгляделась в его лицо, скрытое шлемом.

– Вы уверены, что он мертв, сэр Брайан?

Брайан насупился и наклонившись, подцепил забрало пальцем и поднял его на лоб Майлза. Лицо Майлза было красным и потным, глаза закрыты.

– Я могу убить его еще раз, – предложил Брайан. -Ну, чтобы уж наверняка.

– Думаю, одного раза вполне достаточно. Кроме того, ты опаздываешь на чтение к бабушке. А Жак приготовил тебе сливовый пудинг.

– Пудинг?

Тут же позабыв о поверженном Черном Рыцаре, Брайан умчался вперед по коридору.

Майлз открыл сначала один глаз, потом второй.

– Ушел?

– Полетел как на крыльях. – Оливия улыбнулась. -Тебе помочь выбраться из этого? – Она показала на шлем.

Майлз сел. Оливия взялась за тяжелые рыцарские доспехи и стянула их через голову. Волосы Майлза лежали свободными влажными прядями, и Оливия с трудом удержалась, чтобы не коснуться их.

– Ты умираешь очень натурально, – сказала она ему.

– Спасибо. Это всего лишь дело практики.

– О? Ты часто умираешь?

– Каждый день последние три недели. Иногда по два или три раза в день. – Он провел руками по волосам и, забрав у нее шлем, ослепительно улыбнулся.

– Странно, что я не замечала, – задумчиво произнесла Оливия.

– Если б вы когда-нибудь оторвались от дел, то могли бы заметить очень многое, миссис Уорвик.

– Я была очень занята.

Он встал и сунул шлем под мышку.

– Чем, например?

– Я организовала изготовление свечей для шахтеров деревенскими женщинами. Это будет намного дешевле, чем приобретать их в других местах, и деньги останутся в Ганнерсайде.

Они бок о бок пошли по коридору.

– Мы получили письмо от Боба Макмиллана. Поставка строевого леса, который мы заказали, задерживается. К счастью, несчастных случаев больше не было, и, поскольку жалованье поступает регулярно и вовремя, отношение шахтеров к компании намного улучшилось.

Они прошли немного в молчании, прежде чем Оливия сказала:

– Я слышала, что Эмили и де Клари поженились на прошлой неделе.

– Как? И нас не пригласили?

Оливия не нашла ничего смешного в его словах.

– Совет да любовь, – с усмешкой проговорил Майлз.

– Говорят, папа был с ней. Полагаю, он, в конце концов, простил ее.

– А ты в этом сомневалась?

Остановившись перед дверью в свою комнату, Оливия водрузила на нос очки и поглядела на мужа. Много дней прошло с тех пор, как они были вместе, и глядя сейчас на его профиль, она поняла, что он сильно изменился.

Лицо его казалось менее напряженным. Черные как смоль брови, темные глаза и выразительные черты лица не были такими непреклонными, как раньше. Он смотрел на нее таким взглядом, от которого в ее сердце забрезжила надежда.

Она уже надеялась прежде, страдала, каждой клеточкой своего существа желала, чтобы он полюбил ее. И все ее ожидания смело разочарование.

Больше она не смела надеяться.

Майлз смотрел, как Оливия вошла в комнату, где Элисон и Брайан сидели в кресле у широкого окна. За последние недели Эдисон сильно похудела и сдала. Правой рукой она уже не владела. Поэтому Брайан держал для нее книгу и сам переворачивал страницы. Стоя в холле, прислонившись спиной к стене, Майлз закрыл глаза и слушал, возвращаясь мыслями в детство, когда он мечтал вот так проводить время с матерью.

– Майлз, милый, ты не принесешь маме чашечку чая? У меня пересохло в горле.

Брайан взглянул на мать, потом слез о колен Элисон и принес чашку с блюдцем. Элисон улыбнулась и погладила малыша по розовой щечке.

– Такой хороший мальчик, – сказала она усталым, мечтательным голосом, которым разговаривала последнее время. – Если б я не жила ради тебя, не знаю, что бы я делала. Ну, иди сюда, садись к мамочке на колени и я почитаю тебе еще что-нибудь из Байрона.

Сидя в кресле и грея озябшие пальцы о чашку горячего чая, Оливия слушала, как Элисон читает ребенку, которого в какие-то минуты считает своим сыном, и не сводила глаз со смутного отражения в серых оконных стеклах.

Думая, что его никто не видит, Майлз стоял в коридоре, все так же прислонившись спиной к стене, закрыв глаза, и жадно ловил каждое слово.

Возможно, сегодня она наберется смелости и пригласит его присоединиться к ним послушать чудесное чтение Элисон. Но осмелится ли она?

Оливия поставила чашку и встала с кресла, стараясь двигаться как можно тише, чтобы не потревожить чтения и не спугнуть тайного слушателя.

Она коснулась его руки. Его глаза медленно открылись.

– Майлз, – прошептала она. – Ты прячешься здесь во время чтения Элисон каждый день вот уже две недели. Ты не присоединишься к нам?

– Скажи, для чего?

– Ради удовольствия. И ради нее. Разве не ты говорил мне, когда привез в Брайтуайт, что твоим самым заветным желанием было сидеть рядом с матерью и слушать, как она читает тебе? Так слушай же теперь. Болезнь дает ей возможность наверстать те потерянные часы с тобой. Неужели твое сердце не позволит ей этого?

Она ждала, затаив дыхание.

Наконец Майлз выпрямился, и, продолжая держаться за руки, они вошли в комнату, в которой звучали стихи Байрона.

Глава 17

Тоненькая нить мира, протянувшаяся между Майлзом и его матерью, становилась все крепче. Оливии казалось, что ее отношения с мужем с каждым днем тоже все больше и больше улучшаются. Они часами просиживали в кабинете и обсуждали дела. К взаимному согласию, они разделили обязанности, связанные с рудничным делом. Ремонтные работы в шахтах шли достаточно гладко. Началась разработка новых шурфов, и боевой дух шахтеров заметно возрос. Сам Брайтуайт сиял как начищенный медный таз. И все, кто в нем обитал, тоже.

Когда приближался вечер и обсуждение дел на рудниках сокращалось до отдельных незначительных замечаний и уже почти нечего было говорить о доме, воцарялось напряженное молчание.

Много раз Оливия замечала, что муж наблюдает за ней как бы издалека взглядом крайне напряженным, почти отчаянным... или, быть может, это ей лишь казалось. Ночами она порой слышала, как он бродит по дому до рассвета, иногда подходя к двери смежной спальни и пробуя открыть ее. Но дверь была всегда заперта.

Часто, лежа в постели в темноте, вспоминая тот странный и восхитительный случай в бассейне, Оливия хотела отпереть дверь.

Но это, разумеется, было невозможно. Она по-прежнему не решила, как преодолеть свою главную проблему. Поскольку Майлз – человек, который превыше всего ценит искренность, она боялась, что история появления на свет Брайана разлучит их навсегда. Мысли об этом лишали ее сна.

Однажды, после одной из таких бессонных ночей, Оливия проснулась очень рано. Рассвет едва пробивался сквозь портьеры и заливал комнату тусклым светом. Оливия оделась и устало направилась в кабинет. Надо будет разобрать почту, обсудить с Жаком меню на неделю и попробовать еще раз установить контакт с Эмили, хотя не вполне понятно зачем. Ее последние три письма вернулись нераспечатанными.

Оливия остановилась как вкопанная в дверях, увидев Майлза, который, присев на край стола, отхлебывал из чашки горячий кофе.

– Доброе утро, – угрюмо приветствовал он ее.

– Вот так сюрприз, – ответила она.

– В самом деле? Это почему же?

– Я не знала, что ты так рано встаешь.

– Я поднимаюсь рано каждое утро. Ты просто не замечаешь. Хочешь кофе?

Оливия согласно кивнула и вошла в комнату.

Майлз налил и подал ей чашку. Оливия села за стол. Достав из кармана юбки очки, Оливия нацепила их на нос и с недоумением оглядела чистую поверхность стола.

– Я вижу, что книги исчезли, – заметила она.

– Верно, – подтвердил он.

Несмотря на всю ее решимость, она не могла оторвать глаз от его лица. За последние солнечные дни оно еще сильнее загорело. Теперь он стал похож на цыгана – смуглый, с вьющимися, длинными черными волосами.

– Ты знаешь, где они? – Спросила Оливия.

– Я их убрал. – Сунув руку в карман, он достал ключ. – Запер в надежном месте на некоторое время.

– Но зачем?

– Чтобы тебе проводить больше времени с семьей. Нахмурившись, Оливия изо всех сил попыталась не обращать внимание на то огромное удовольствие, которое она испытывала, обнаружив себя центром внимания своего мужа.

– Вы намекаете, сэр, что я провожу недостаточно времени со своей семьей?

– Вот именно.

– Это звучит смешно.

– Неужели? Когда ты последний раз со мной, Брайаном и Чарльзом слушала чтение моей матери? Чаще всего по вечерам ты обедаешь здесь.

– Ты преувеличиваешь. Я обедала с вами не далее как... – Она закусила губу.

– В воскресенье, – подсказал Майлз. – Пять дней назад. Может быть, ты избегаешь меня?

– Не говори ерунды. У меня нет причины избегать тебя.

– В самом деле? А я мог бы назвать несколько. Те же причины, по которым наши разговоры строго ограничиваются делами. Ты стараешься уклониться от любой возможности нашего... сближения.

– Глупости. Теперь дай мне, пожалуйста, ключ.

– У тебя очки запотели, милая.

Когда Оливия потянулась за кофе, он накрыл ее руку своей. Она сдавленно охнула и отдернула руку, спрятав ее на коленях.

– Чего, черт побери, ты боишься, Оливия? Я дал тебе время. И, видит Бог, выполнил все условия твоего отца. В чем дело?

Она вскочила со стула и обошла стол. Майлз встал перед ней, загораживая ей дорогу.

– На этот раз ты не сбежишь от меня, дорогая. Ты не закроешься в этой комнате и не уткнешься в эти проклятые книги. Мне понравилось играть в Черного Рыцаря. Я помирился с матерью. Я даже привык к бесконечным поискам кота Беатрис. Но я еще не завоевал тебя. Я хочу попробовать.

– Это очень мило с твоей стороны, но, боюсь, сегодня я слишком занята, – сказала она и попыталась проскочить мимо него.

– Э нет, не выйдет, милая.

В следующую секунду она взвизгнула и поняла, что Майлз перебросил ее, как куль с картошкой, через плечо.

– Что ты делаешь? – закричала она.

– Провожу время со своей женой. Совершенно случайно Жак приготовил нам корзинку с едой, Джон оседлал лошадей, и мы с тобой отправляемся на прогулку.

– Но, может быть, я не хочу этого.

– Мне плевать на то, чего ты хочешь или не хочешь. Я живу в этом чертовом доме с тобой уже пять месяцев, и мы не провели и часа наедине. Это, моя дорогая, надо изменить.

– Но...

– Замолчи, – бросил он и шлепнул ее по заду.

* * *

Они не выбирали какого-то определенного направления, а просто ехали не спеша по улице, затем поскакали по скалистым холмам, давая возможность лошадям размяться. Вокруг зеленели поля, а вдали виднелись шпили и трубы Брайтуайт-Холла.

Когда они спустились в долину, Майлз спешился и снял с лошади удила, отпуская животное попастись. Потом он помог Оливии спуститься на землю и повторил процедуру с Жерминой, наблюдая, как она, вскинув голову и задрав хвост, грациозно заплясала на траве, демонстрируя свою удивительную диковатую красоту.

Расположившись на почерневшем от мха гранитном валуне, возвышающемся над лугом, Оливия и Майлз отдали должное круассанам Жака, мясным пирогам, чеширскому сыру и вину. Оливии кусок не лез в горло. Сколько раз она мечтала о таком вот дне, но когда он наконец пришел, она поняла, что ужасно нервничает.

Вытянув перед собой свои длинные ноги, Майлз остановил на Оливии взгляд.

– Расслабься, – сказал он. – Я не собираюсь набрасываться на тебя, хотя, должен признаться, эта мысль иногда приходит мне в голову.

Оливия проморгала.

– Я еще не выразил тебе благодарности за помощь с Брайтуайтом и горнорудной компанией. Если причина твоей меланхолии кроется в чувстве недооцененности...

– Нет.

– Тогда почему ты так чертовски несчастна, Оливия?

– Я не несчастна. Брайтуайт стал для меня настоящим домом.

– А как насчет меня?

– Насчет тебя?

– Кем я стал для тебя?

Она помолчала, лихорадочно подыскивая подходящий ответ.

– Другом, я думаю.

– Другом. Опиши мне свое понятие дружбы. Кто такой друг?

– Наперсник. Товарищ. Единомышленник.

– Наперсник? Ты никогда не открывалась мне, девочка, ни в чем.

– Ты конечно же, ошибаешься.

– Ты никогда не говорила мне, какие чувства ты на самом деле испытываешь от разрыва со своей семьей? Или о том, что касается моей роли во всем этом. Ты злишься на меня? Я почти ничего не знаю о твоем прошлом. Даже не знаю истории с этой татуировкой.

Оливия почувствовала, что краснеет, и бросила на Майлза раздосадованный взгляд. Он усмехнулся.

– Только не говори мне, что твой любовник был азиатом-татуировщиком.

– Едва ли. Но этот джентльмен был крайне настойчив. Он уверял, что у меня экзотическая красота, которую такое произведение искусства возвысит до немыслимых высот. – Вскинув бровь, она отвела взгляд, обвела глазами долину, позволяя ласковому ветру охладить жар смущения на ее щеках. – Это мое тело, – произнесла она задумчиво. – Какое право они имеют презирать меня за то, что я захотела сделать с ним нечто такое, что не нарушает законов и никому не делает плохо? Некоторые женщины размалевывают лица краской, пудрой и румянами. Я захотела иметь маленькое изображение розы на груди, потому что это позволяет мне чувствовать себя... особенной. Необычной. И... чувственной.

Оливия снова взглянула на Майлза. Взгляд его внезапно сделался напряженным.

– Мое признание не слишком шокирует вас, сэр? – с подчеркнутой язвительностью спросила она.

Он медленно покачал головой.

– А тебя не будет шокировать, если я скажу, что и сам нахожу эту татуировку крайне чувственной? – Губы его вызывающе скривились, и сердце Оливии вздрогнуло.

Майлз мягко рассмеялся, словно играл с ней. Она бы не удивилась, если б он дотронулся до нее в этот момент. Однако этого не случилось. Он растянулся на земле и ответил ей вопросом на вопрос.

– Какой ваш любимый цвет, миссис Уорвик? – Он посмотрел на ее платье. – Полагаю, коричневый.

– Голубой.

– Но у тебя нет ни одного голубого платья.

– А что мне даст голубое платье?

– Доставит удовольствие.

– Возможно. – Оливия подняла глаза на безоблачное небо. – Мне попалось однажды одно платье в маленьком парижском магазинчике. Очень красивое, светло-голубое, с кружевами цвета слоновой кости. Я представляла, как бы выглядела в нем, всякий раз, как мы приходили туда с Эмили на ее примерки. Однажды я даже надела его, оно сидело на мне безупречно. Единственный раз в жизни я действительно почувствовала себя красивой.

– Почему же не купила его? – спросил он мягко.

– Нужно было многое купить для Эмили. Да и отцу была нужна новая обувь. И потом, – она небрежно пожала плечами, испытывая одновременно радостное волнение и беспокойство от этой новой близости с Майлзом. – Не думаю, что голубое платье согрело бы меня зимой. Или принесло прохладу летом. Разве голубой цвет красивее, чем коричневый? Сомневаюсь.

– Может, и нет. Однако шелк гораздо приятнее ощущается на коже, чем ситец.

Оливия наконец прямо взглянула на мужа.

– Ты намекаешь на то, что я недавно дала указание твоему портному сшить тебе рубашки из ситца, а не из шелка? Ситец намного дешевле и лучше соответствует возможностям нашего бюджета.

– Полагаю, это относится и к моим сапогам?

– В Миддлхэме прекрасный сапожник, который может сшить сапоги за треть стоимости твоего лондонского мастера.

– Продолжай.

Оливия заметно оживилась.

– И кроме того, если мы будем вкладывать деньги в местный бизнес, уверена, горожане станут относиться к нам с большим уважением.

– С чего ты взяла, что мне есть дело до отношения к нам горожан? Лично мне нравятся мои сапоги, сшитые в Лондоне. Мило Джонс шьет мне сапоги с незапамятных времен.

– Похоже, что ты консерватор, противник перемен. Прекрасно. Если ты настаиваешь...

– О Господи. – Майлз выплеснул свое вино и бросил кружку на землю. – Ты, должно быть, еще несчастнее, чем я думал.

– Прошу прощения?

– Мне даже не удается втянуть тебя в спор. Впрочем, неважно. Вернемся к разговору о дружбе. Я заметил, что ты не доверяешь мне своих тайн. Кроме того, ты избегаешь меня при каждой возможности. Разве друзей избегают?

– Мы же вместе сейчас.

– Но у тебя такой вид, словно в любой момент ты готова вскочить и удрать от меня, как перепутанный кролик. Стоит мне приблизиться к тебе хотя бы на дюйм, как ты вся настораживаешься. Как будто приближение мужа к жене – величайший из грехов. Объясни мне, как ты можешь считать мужчину подходящим для того, чтоб выйти за него, но не подходящим для того, чтобы спать с ним?

Она неловко заерзала на гранитном валуне и сделала вид, что любуется лошадьми.

– А Чарльз Фоулз, кажется, не на шутку привязался к твоей матери. Он стал писать ей стихи.

– Ответь на мой вопрос, – настаивал Майлз.

С большим трудом Оливии удалось сделать глубокий вдох.

– Проще говоря, наш брак был заключен строго по расчету... по крайней мере, так я думала.

– А иначе не вышла бы за меня?

– Я не собираюсь перебирать все эти «если». Это ни к чему не приведет. Что сделано, то сделано.

– Так какого дьявола ты боишься?

Оливия отложила в сторону недоеденный круассан и стряхнула крошки с колен. Боится? Да, у нее масса невысказанных страхов. К ее лицу хлынул жар, с каждой секундой становясь все горячее, а тело напряглось. И все же... сердце колотилось от сознания того, что Майлз Кембалл Уорвик хочет ее сейчас так же сильно, как в тот вечер в бассейне. Это проявлялось в его напряженно застывшей позе и горящем взоре.

Встав с камня, Оливия немного прошлась и подставила лицо теплому ветру. Майлз подошел сзади. Она чувствовала жар, исходящий от его тела, пронзительность взгляда. В этот момент она подумала: если он коснется меня, я пропала. Я признаюсь во всех своих грехах, раскрою всю ложь. Я растаю в его руках, как теплый воск, как тогда в бассейне. – Оливия...

Она прошла выше по склону, где ветер был резче и свежее.

– Посмотри на меня, – послышался голос Майлза. Оливия медленно повернулась. Майлз стоял среди высокой травы, ветер трепал рукава белой рубашки и пряди черных волос.

– Я хочу любить тебя, – сказал он.

Она прикрыла глаза, охваченная переполняющим восторгом этих слов... и потрясенная ударом желания.

– Нет, – тихо ответила она.

Лицо его потемнело, сделалось почти жестоким.

– Я хочу знать почему.

– Мы договорились, что этот брак...

– К черту наши старые договоры! Бог мой, я начинаю уставать от этого бега по кругу, Оливия. Два глубоко отчаявшихся незнакомца... но мы больше не чужие друг другу, Оливия. – Он поднялся по склону, разбрасывая ногами камешки.

Оливия попятилась.

– В свадебную ночь, – начал он с напряженным терпением, – ты спросила меня, нравишься ли ты мне хоть немного. Другой мог бы солгать тебе. Мог бы наврать с три короба, наговорить всяких нежностей, лишь бы заполучить тебя в постель. Я не сделал этого. Теперь, если ты спросишь меня, нравишься ли ты мне, я с радостью отвечу... да. Ты мне очень нравишься, Оливия. Я привязался к этой полоумной старой няньке, я очень привязался к твоему сыну. Когда-то ты сказала, что я стою того, чтобы меня спасти. Тогда я подумал, что ты ненормальная меня уже не исправить. Но в последнее время... Боже, Оливия, я чувствую себя другим человеком. Мне нравится то, как я живу. Нравится проводить время с твоим сыном и с тобой. Впервые за долгое время я чувствую надежду. – Он рассмеялся коротко, почти зло. – Послушай меня. Я изливаю перед тобой душу, а ты стоишь, как деревянная. Пожалуйста, не молчи. По крайней мере, подтверди, что у нас есть будущее.

Ей хотелось зажать уши руками. Ей было невыносимо слышать подобные его признания. Лучше бы он сказал, что презирает ее. Тогда было бы легче жить с этой постыдной ложью.

Неожиданно Майлз подошел к ней и крепко схватил ее за руку. Она попыталась отвернуться, но он повернул ее к себе лицом, опустив к ней голову.

– Скажи мне правду, черт побери. Ты все еще любишь отца Брайана?

– Почему наш разговор всегда должен возвращаться к нашему прошлому? – возмутилась она и попыталась вырваться.

Майлз лишь еще крепче стиснул ее руку.

– Потому что часть твоего прошлого делает тебя такой, какая ты сейчас. Потому что ты так крепко привязана к своему прошлому, что не можешь впустить меня, твоего мужа, в свое сердце.

Она беспомощно посмотрела на него, не в силах что-либо ответить.

– Ты чувствуешь хоть что-нибудь, Оливия, или же он поработил тебя – ту женщину, которая любила его так сильно, что пожертвовала своей жизнью, – своей репутацией, своим сердцем так, что больше уже просто не способна любить?

Оливия по-прежнему хранила молчание, наблюдая, как в его полном мольбы взгляде отразилось отчаяние, которое затем переменилось бешенством.

Схватив ее обеими руками, он до боли впился в них своими пальцами. Он тряс Оливию до тех пор, пока она не закричала:

– Перестань. Умоляю тебя, перестань!

– Умоляешь? Та Оливия Девоншир, которую я впервые встретил, никогда бы ни о чем меня не стала умолять. Она бы расцарапала мне лицо. Бог мой, я бы предпочел быть женатым на развратнице, которая плясала с цыганами, чем на ледышке, в которую ты превратилась.

– Но ты не понимаешь, как это все безнадежно... Наконец, он отпустил ее, и Оливия отвернулась. Она стояла спиной к ветру, не оборачиваясь, обняв себя как можно крепче руками и моля, чтобы чувства, бурлящие внутри нее, не выплеснулись наружу. Где же найти решение? Ведь они не могут жить дальше в этом кошмаре.

Немного так постояв, она оглянулась и увидела, что Майлз спускается вниз, к лошадям. Она так хотела броситься следом за ним – ей так хотелось признаться ему во всем.

Если бы только она не была уверена в том, что правда погубит ее.

Глава 18

Брайан выскочил из-за двери, подпрыгнул и повис у Майлза на плечах.

– Я поймал тебя, Черный Рыцарь! – он издал воинственный клич и захихикал, довольный тем, что удивил Майлза и Оливию, только что вошедших в дом.

Жак стремительно выбежал из кухни, окутанный ароматным облаком свежевыпеченного хлеба, от которого текли слюнки.

– Мадам! Месье! Вы как раз поспели к моему завтраку.

– Я не голоден, – буркнул Майлз пораженному повару и опустил Брайана на пол.

– Извините, Жак, может быть, позже, – сказала Оливия.

Она взяла Брайана за руку, и они молча пошли по галерее к утренней комнате. Подойдя к двери, Оливия приостановилась и крепче сжала руку сына, внезапно охваченная дурным предчувствием.

Элисон сидела в своем кресле. Утреннее солнце изливалось сквозь сверкающие оконные стекла, теплое, желтое, как свежее масло. Оно растекалось по лицу и закрытым глазам Элисон, по рукам, безвольно лежащим на коленях.

Оливия перевела взгляд на мужа.

С книгой в руке он стоял рядом с Элисон и глядел вдаль, на вересковую пустошь. – Бабушка спит? – шепотом спросил Брайан.

Оливия закрыла глаза от внезапных жгучих слез. – Пойди найди Беатрис и Чарльза, – приказала она ему ласково, но твердо.

– Но...

– Быстро, Брайан!

Мальчик побежал. Его торопливые шаги постепенно затихли.

Оливия молча подошла к Майлзу, который продолжал неотрывно смотреть в окно. – Похоже, она умерла спокойно, – сказал он.

Оливия очень неуверенно коснулась его руки.

Он напрягся.

– Мне ужасно жаль, – сказала она.

Он сделал глубокий, судорожный вдох, но на лице не отразилось эмоций.

– Мы только стали ближе... она покинула меня.

– Она освободилась от боли.

– Она освободилась, – повторил он. – А как же моя боль? Никому никогда не было никакого дела до меня и моей боли.

Его пальцы крепче стиснули книгу – так крепко, что побелели кончики пальцев, потом он сделал неуклюжую попытку перелистать страницы, чтобы найти стихотворение, которое Элисон отметила атласной лентой.

– Что, черт возьми, мне теперь делать? – прошептал Майлз.

* * *

Решение увидеть графа Уорвика и просить его дать разрешение похоронить Элисон в фамильном склепе Уорвиков было опрометчивым. Единственное, о чем думала Оливия, – это облегчить душевные страдания мужа. Она не подумала, какой невообразимо глупой покажется эта просьба человеку, который так неодобрительно отзывался о матери Майлза. И все же, как это часто случалось в последнее время, Дэмиен Уорвик уступил, хотя и крайне неохотно.

Оливия вернулась в Брайтуайт с чувством облегчения, которое мгновенно обратилось в шок, едва она открыла двери дома.

– Он был как безумный, – заявила Салли, выметая осколки стекла, усеявшие пол в холле.

– Видела я Уорвика всяким, но таким никогда. Пьян в стельку. Швырял вазы, ломал мебель, как бешеный. Ужас, да и только.

Оливия оглядела разгромленную комнату с упавшим сердцем. Арман спокойно стоял среди этого разгрома и руководил уборкой. Какую же сильнейшую эмоциональную боль должен испытывать ее муж, если дошло до такого. О чем она думала, оставляя его сейчас, когда он явно не способен справиться с потерей?

– Где Брайан и Беатрис? – спросила Оливия.

– Убежали в свою комнату и заперлись. С тех пор еще не выходили, – пояснила Салли.

– Да и что ж тут удивительного. Он был как бешеный.

– Где он сейчас?

– Ушел на конюшню минут десять назад.

Осторожно обойдя осколки стекла, Оливия выбежала из дома и помчалась по кирпичной дорожке к конюшням. Чарльз стоял у двери, собираясь сесть на Жермину.

– Постой! – крикнула Оливия, и старик оглянулся.

Тяжело дыша, Оливия подбежала к нему.

– Куда уехал мой муж?

– Туда. – Чарльз махнул в сторону пустоши. – Я еду за ним. Его нельзя оставлять одного в таком состоянии, девочка.

Оливия вырвала у него поводья. Чарльз схватил ее за руку.

– Я не видел его таким с тех пор, как умер его отец. Даже и тогда он так не убивался. Тебе нельзя быть с ним одной, милая. Ты же знаешь, как этот его чертов нрав может завладеть им.

– Он мой муж, – возразила Оливия. – Он не причинит мне зла. А теперь подсади меня, Чарльз Фоулз, или мне искать подножку?

Чарльз неохотно подхватил согнутую ногу Оливии и подсадил ее в седло. Лошадь нервно заплясала. Секунду спустя кобыла уже неслась вперед, вытянув шею, в направлении пустоши.

Оливия неслась по полю, и ветер бил ей в лицо и свистел в ушах.

Инстинкт привел ее на Маргрейв Блафф. Лошадь Майлза мирно паслась среди высокой травы. Оливия спешилась и, даже не привязав кобылу, пошла вверх по склону к вершине утеса. Она нашла Майлза стоящим на краю. Он подставил лицо ветру и заходящему солнцу.

– Как ты узнала, где меня найти? – голос его звучал невнятно.

Она спокойно подошла, встала рядом и протянула руку.

– Есть более безопасные места для скорби, – сказала она.

– Скорби? Из-за чего мне скорбеть? Из-за того, что Элисон мертва? Тысячи раз в жизни я желал ей смерти. Когда здоровье ее ухудшилось и я поместил ее в Амершем, я представлял, как она умрет там такая же одинокая и несчастная, каким сделала меня.

– Но ты любил ее, иначе не переживал бы так тяжело ее смерть.

Его темные брови сошлись.

– И ты простил ее, – добавила Оливия.

Майлз сосредоточился на каком-то далеком предмете и долго молчал. Каким ранимым казался он в этот момент: ребенок, внезапно осиротевший и так отчаянно одинокий. Как ей хотелось прижать его к груди, стереть растерянность и боль с его лица. Но решится ли она? Поступая так, она рискует всем. Всеми тайнами, которые она так отчаянно пыталась скрывать все эти месяцы.

– Она не должна была умирать сейчас, – задумчиво пробормотал он. – Мы только начали узнавать друг друга. Столько потерянных лет... Боже мой. Вое эти годы я проклинал ее. – Он закрыл глаза. – Я хочу вернуть все обратно и не могу.

– Ты смог! Ты сделал это! Последние месяцы ты был так добр и заботлив с ней. Она поняла. Она обрела покой, зная, что ты простил ее.

Он покачал головой и качнулся, чуть не потеряв равновесие. Сердце Оливии чуть не выпрыгнуло из груди, когда он, на мгновение, навис над каменистым обрывом. Она осторожно взяла его за руку и попыталась оттащить от края. Майлз выдернул руку.

– Уходи, – пробормотал он пьяным голосом.

– Не уйду, пока ты не отойдешь от обрыва.

Сверкнув глазами и скривив губы, Майлз резко повернулся к ней, сбросив камешки с края обрыва и заставив Оливию отшатнуться.

– Ты что, не понимаешь? – закричал он, и его слова эхом разнеслись по пустынной долине. – У меня больше никого нет. Ни семьи, ни единой души, которую я мог бы назвать своей. Я один, черт побери, я боюсь!

– Один? Я твоя жена. Ты не один.

– Жена? Хочешь знать, что мне моя жена? Она подпись на грошовом клочке бумаги. Она предмет за столом, который подсчитывает бюджет, цифры и проценты, и, без сомнения, складывает дебет с кредитом во сне. Она мученица, посвятившая свою жизнь отцу и сестре, которым наплевать, жива она или нет, но для меня у нее не найдется и минуты.

Одной рукой он схватил ее за руку, а другую просунул в волосы так, что тугой узел рассыпался, и густые пряди прошли сквозь его пальцы и упали ей на спину. Притянув ее ближе – так близко, что она почувствовала сильный запах виски в его дыхании, – Майлз выдавил:

– Она отвергает меня.

Оливия коснулась его лица пальцами. Его боль дала ей силы открыть то, что было у нее на сердце.

– Я не мечтаю ни о ком другом, – ответила она твердо. – Только о тебе.

Он резко рассмеялся и жестче охватил ее за волосы.

– Ты лжешь, – прорычал он.

– Ты. Только ты. Клянусь. Неужели ты настолько слеп, что не видишь этого? Каждый мой шаг, все, что я делаю эти последние пять месяцев, я делаю для тебя, чтобы помочь тебе, чтобы подбодрить, чтобы поддержать тебя. Я люблю Майлза Уорвика. Никакой другой мужчина никогда не владел моим сердцем.

Он оттолкнул ее, лицо его было пугающе злобным.

– Ты смеешься надо мной. Оливия покачала головой.

– Ни за что на свете я бы не стала смеяться над тобой.

– Ты заявляешь, что любишь только меня, однако есть еще Брайан. Ты отказываешься говорить о своем любовнике и о его предательстве. Что за жизнь может быть у нас, что за любовь может быть между нами, если у тебя от меня есть тайны? Почему, черт побери, ты не можешь понять, что твое прошлое больше не имеет для меня значения, Оливия? Все, чего я хочу, – это искренности. Без нее у нас нет будущего.

Неуверенно улыбнувшись, с колотящимся в груди сердцем Оливия шагнула вплотную к мужу и нежно коснулась его жесткой щеки. Наслаждение прокатилось по ней теплой волной. Она вздрогнула.

– Любовь и привязанность значат больше, чем отцовство или материнство. Я мать Брайана, потому что захотела быть ею. И ты тоже стал настоящим отцом Брайану. Отец Брайана – мужчина, способный на безграничную нежность, страстную любовь и сильный гнев. Каждая клеточка его существа дорога мне так же, как и мой сын.

Привстав на цыпочки, она нежно прижалась губами к его губам и задохнулась. Я... понимаю язык его души и тела, ибо мы похожи, мы оба отчаянно желаем будущего и семьи, которой можем быть.

Она снова коснулась его губами, задержавшись у его рта до тех пор, пока не почувствовала, как он задрожал в ответ на ее прикосновения. Она читала в его каре-зеленых глазах муку, ярость, неверие и желание.

– В моем сердце никогда не было другого. И пока я жива, никогда не будет. Я люблю тебя.

– О Боже! – он застонал, словно от боли.

Она поцеловала его со всей силой своей любви, отсекая его слова, погружаясь руками в его густые волосы, как часто делала в мечтах, лежа ночью в пустой кровати и глотая слезы тоски и желания. Она целовала его до тех пор, пока мир вокруг не закружился, и небо, облака, долина не превратились в калейдоскоп цветов, кружащийся вокруг нее и тянущий ее вниз.

Она тянула за собой мужа до тех пор, пока его лицо и плечи не загородили небо, а руки не оказались на ее обнаженной плоти. Они нетерпеливо отбрасывали ее одежды и, казалось, разрывали тело на тысячу частей. В конце концов они оставили от нее не больше чем болезненное, напряженное ощущение долго сдерживаемого желания, отчаянную потребность забыть обо всех глупых страхах, которые не давали ей всецело познать своего мужа. Какими нелепыми казались эти страхи в тот момент, когда его пальцы скользнули в нее и он поцеловал ее сладким от виски ртом. Она отбросила бы осторожность, даже если бы он не был пьян и охвачен страстью к ней, и скорбью по матери, таким сильным было ее желание.

– Люби меня, – выкрикнула она, не в силах больше ждать ни секунды, не обращая внимания на назойливые предостережения мозга.

– Люби меня, – молила она, глядя в его лицо. В его чертах, казалось, была боль, но на губах и в глазах играла улыбка, а руки ласкали ее с такой безграничной нежностью, что хотелось кричать.

И ее тело отозвалось. Глубоко зародившаяся страсть стала мягкой, горячей и тягучей, а страх неизвестного испарился с наплывом желания. Она почти не заметила короткой вспышки боли, когда он погрузил в нее свое тело, но громко вскрикнула в триумфе завершения.

О Боже, наконец-то.

Они лежали среди высокой, колышущейся травы на вершине утеса, и небо было голубой чашей над их головами, их волосы слегка раздувались ветром и легкими, плавными движениями его тела. Как он великолепен! Как красив! Она любит каждую черточку его лица. Она боготворит ощущение его обнаженной кожи на своей гладкой плоти, грубоватые черные волосы, мышцы ягодиц, сжимающихся с каждым погружением. Внезапно она затерялась, как никогда раньше, беспомощная перед этим падением, перед захватывающим течением жидкого пламени, пронзающего ее чресла и выбивающего воздух из легких.

Она пламенно отвечала на его поцелуй, открывая рот навстречу его горячему языку, даже когда движения его стали почти яростными, принося с каждым глубоким толчком совершенно новое ощущение наслаждения, боли и неудержимости. Стиснув его волосы пальцами, она приподнималась навстречу каждому движению его плоти, отвечая на его любовь с лихорадочным пылом, который была не в силах больше сдерживать.

Ее мир превратился в безграничное наслаждение и радость. Его поцелуй раскрывал ее душу, и она отдавалась телом и душой до тех пор, пока не достигла желанного апогея, сделавшего ее беспомощной и, наконец, свободной.

Глава 19

Майлз медленно открыл глаза. Утреннее солнце, проникавшее в комнату через окно, ослепляло его. Голова раскалывалась, а воспоминания предыдущего дня расплывчатыми образами проникали в его пульсирующий мозг.

Боже. Сколько же он провалялся пьяным? Привстав на кровати, он поглядел на смятые простыни рядом с собой и, притянув подушку к лицу, различил слабый аромат фиалок.

Он скатился с постели и постоял немного, пока голова перестала кружиться. Затем окинул взглядом разбросанную по полу одежду – сапоги, бриджи, рубашки. Наклонившись, поднял женский чулок и усмехнулся.

– Брайан, сейчас же слезь с этой стены, – послышался издалека голос Оливии.

Майлз прошел к окну и выглянул из него как раз в тот момент, когда Оливия снимала сына со стены. На мгновенье мать и сын закружились вместе, громко смеясь, словно радуясь яркому утреннему солнцу.

Он быстро оделся, испытывая ощущение, будто его голова и тело существуют сами по себе, и поспешил вниз по лестнице. Слуги ходили на цыпочках, бросая на него опасливые взгляды. Увидев Салли, выглядывающую из-за двери, Майлз остановился и нахмурился.

– Иди сюда, – приказал он.

– Только если вы пообещаете, что больше не будете ничем в меня швырять.

Подняв бровь, Майлз повторил:

– Иди сюда... пожалуйста.

Служанка неохотно приблизилась, остановившись на безопасном расстоянии.

– Я бы хотел чашечку очень крепкого черного кофе. Я выпью его у себя в комнате.

Она недоуменно посмотрела на него.

– Сэр... ваша мать...

– Моя... боже. Ну, тогда ладно.

Майлз прошел по коридору к кабинету и вышел через дверь в сад, где Оливия стояла, держа в руках садовый совок и перчатки, а Брайан собирал камешки, которые выковыривал из земли. Подойдя к жене сзади, Майлз обнял ее за талию, отчего она подпрыгнула и уронила перчатки.

– Доброе утро, – прошептал он ей на ухо.

– Кто это? – спросила она наигранно строгим голосом.

– Твой муж, конечно.

– О, и всего-то? А я подумала, может, это конюх из соседнего имения. Мы встречаемся здесь каждое утро в десять.

Он засмеялся и отвел ее распущенные волосы в сторону, обнажая изгиб шеи.

– Я никогда не замечал, что ты душишься фиалковой водой за ушами.

Вы многого во мне не замечали, сэр. Он повернул ее к себе лицом. Его взгляд охватывал её черты, а затуманенный мозг медленно отмечал поразительные перемены в женщине, стоящей перед ним. Щеки Оливии цвели румянцем, глаза сияли, как изумруды. Распущенные волнистые волосы отражали утреннее солнце, как отполированная медь, и ему ужасно хотелось запустить в них руки. Но она улыбнулась немного неуверенно и отстранилась.

– Как ты? – поинтересовалась она, пожалуй, чересчур формально, наклонившись, чтобы поднять перчатки.

– Голова гудит, и все как в тумане.

– Не сомневаюсь. – Она оглянулась на Брайана, который продолжал складывать камешки.

– Что за чертовщина была тут вчера? Все смотрят на меня, будто я двухголовый теленок.

– Я бы сказала, это прекрасно определяет твое поведение. Так ты ничего не помнишь? – Оливия направилась к дому.

– Кое-что помню, – ответил он, нагоняя ее.

– Что именно?

Внезапно остановившись, Майлз взял ее за руку и развернул к себе лицом. Глаза ее расширились, а розовые губы приоткрылись за миг до того, как он поцеловал ее, вначале нежно, потом страстно, лишая ее дыхания и вызвав трепетный восторг, когда их языки соприкоснулись.

– Я помню все главное, – мягко прошептал он у ее рта.

– Что именно вы помните, сэр? – так же тихо отозвалась она.

– Не много. Но я думаю, все это постепенно ко мне вернется. Однако, я совсем не прочь набраться новых впечатлений.

Оливия высвободилась и печально улыбнулась в ответ.

– Твоя мать...

– Я договорюсь в Миддлхэме.

– Я уже обо всем позаботилась, – прервала она его. – Я говорила с графом Уорвиком. Он дал разрешение похоронить Эдисон в фамильном склепе. Рядом с твоим отцом. – Взяв его за руку, она добавила. – Священник будет здесь в два часа.

* * *

Элисон Кембалл обрела вечный покой рядом с Джозефом Уорвиком в его фамильном склепе. Граф Уорвик и его жена присутствовали на церемонии похорон, хотя держались на расстоянии друг от друга. Они приехали исключительно ради Майлза, а не для того, чтобы отдать дань уважения женщине, которая когда-то чуть не разрушила семью Уорвиков. Оливия стояла рядом с Майлзом, и ее присутствие придавало ему сил. Брайан стоял по другую сторону, держа Майлза за руку.

Когда похороны закончились и они покидали кладбище, Майлз поглядел на брата, который стоял в отдалении. Их взгляды ненадолго встретились, затем граф повернулся, и они уехали.

Майлз смотрел им вслед.

– Никогда бы не подумал, что он приедет, – сказал он Оливии. – Он оказал мне огромную услугу. Не могу представить, чем он, должно быть, пожертвовал.

– Разве не странно, как смерть может сблизить друзей?

– Ты имеешь в виду меня и брата, или нас с тобой?

– И то и другое. – Она улыбнулась ему и пошла вперед по тропинке.

* * *

Майлз проснулся с колотящимся сердцем, весь мокрый. За исключением бледной полоски лунного света, пробивающейся в окно, в комнате было темно. Какое-то движение у окна привлекло его внимание.

Оливия появилась в полосе лунного света.

– Майлз, – прошептала она. – Ты не спишь? Майлз заморгал и снова вгляделся. Оливия стояла у кровати, ее волосы струились по обнаженным плечам. Грудь мерцала словно алебастр в тусклом сумеречном свете.

Она забралась на кровать, вытянув свое стройное тело рядом с ним и пробежала рукой по его обнаженной груди вниз, под одеяло. Ахнув, он цепко поймал ее запястье.

– Тише, – прошептала она и прикоснулась коленом к бедру мужчины.

– Ты хоть представляешь, сколько я ждала этого? выдохнула она ему в ухо, и игриво прикусила мочку зубами.

Он молчал. Но его тело говорило за него. Плоть его запылала огнем. Прежнее оцепенение сменилось изысканнейшими ощущениями. Он потянулся к ней, но Оливия покачала головой и, сев на него, стала ритмично раскачиваться. Майлз вскоре застонал от удовольствия и потянул ее к себе, заставив Оливию рассмеяться хрипловатым смехом, от которого стрела дикого желания пронзила все его тело.

– Моя очередь, – сказала она просто.

Слегка приподнявшись, она снова села на него, тихо вскрикнув при этом.

Он обхватил ее тоненькую талию руками. Голова девушки была откинута назад так, что волосы великолепным шелковистым потоком растеклись по его бедрам. Ее близость и жар ее тела делали совершенно безумной потребность обладания, и все же ее негромкие стоны смутили его.

– Тебе больно? – спросил он озабоченно.

Тяжело и прерывисто дыша, отчего ее великолепная грудь вздымалась и опускалась, она ответила.

– Это из-за царапин на бедрах. – Поймав его руки, она поднесла их к царапинам на ногах. – От вчерашней травы.

– Я сожалею.

– А я нет. – Она опустилась на всю его длину, медленно, словно прокладывая путь в неизвестные глубины. На лице ее отражалась одновременно неуверенность и нетерпение, боль и экстаз.

– Бог мой, – пробормотал он. – Неужели я был так груб с тобой?

– А ты не помнишь?

Она слегка закачалась, и он затаил дыхание, зажмурив глаза и гадая, не снится ли ему все это. Но сны, от которых он проснулся с бешено бьющимся сердцем не были такими великолепными – они были путанными и вызывавшими странное смущение... Хотел бы он вспомнить.

– О Боже, – простонал он, когда она начала свой ритм, отбрасывая все остальные мысли.

* * *

Письмо от отца пришло сразу после десяти утра. Прочитав торопливо нацарапанные слова, Оливия испытала такое чувство, словно земля разверзлась у нее под ногами. Эмили вернулась в Девонсуик. Она потеряла ребенка, и де Клари отправил ее домой.

Она нашла Майлза и Брайана у конюшен. Мальчик сидел на лошади, а Майлз, держа поводья, рысью гонял ее по кругу. Увидев эту картину, Оливия остановилась как вкопанная.

Как прекрасны они вместе, с сияющими на солнце черными волосами, с лицами, выражающими возбужденный восторг. Как хорошо сидит Брайан! Пятки опущены, ноги расслаблены, маленькое тельце покачивается от мягкого, равномерного движения лошади. Скоро Майлз будет брать его с собой на верховые прогулки.

Заметив мать, Брайан весело помахал рукой.

– Привет! Смотри, чему меня папа научил! – крикнул он.

Папа?

Оливия наблюдала за реакцией Майлза. Ее муж лишь г рассмеялся и помахал ей рукой, а затем снова обратил все внимание на Брайана.

– Выше голову! – приказал он. – Хорошенькие леди не должны нарушать сосредоточенность истинного наездника!

Папа. Почувствовав головокружение, Оливия опустилась на каменную скамейку. Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как подошел Майлз и, лишь подняв глаза, увидела, что он стоит рядом, напряженно вглядываясь в нее.

– У тебя такой вид, как будто ты только что видела привидение, – заметил он.

Оливия устремила взгляд мимо него. Брайан продолжал скакать по кругу на арабском жеребце.

– Это не опасно? – спросила она. – Он еще такой маленький. А вдруг упадет?

– Обязательно упадет... Когда-нибудь. Нельзя научиться хорошо ездить верхом, не сломав при этом парочку костей. – Майлз сел на скамейку рядом с ней. -Ты, кажется, расстроена. Если это из-за того, что он ездит верхом, то...

– Дело не в этом, – ответила она резче, чем ей хотелось бы. – Наконец ей удалось оторвать глаза от сына, и она увидела, что Майлз сиди г, опершись локтями о колени и смотрит в землю.

– Наверное, тебе не понравилось, что он назвал меня папой, – тихо сказал он.

– Просто я думала, что ты против.

– Похоже, это очень много для него значит, вот и все.

Когда Майлз выпрямился, рот его был сжат от раздражения.

– Нет, не правда, – продолжил он. – Неожиданно, по какой-то причине, то, что он называет меня папой, стало очень много значить для меня. Иногда я смотрю на него и...

– И что?

– Представляю, что он мой сын. Сомневаюсь, что я любил бы его больше, если бы он был моим. – Его глаза вернулись к ней. – Ты ведь никогда не заберешь его у меня, нет?

Горячность и настойчивость в лице Майлза вызвала замешательство у Оливии. Однако, она не успела ответить, потому что в этот момент подбежал Гюстав, спотыкаясь в больших, не по размеру сапогах. В руке он держал письмо, которое с преувеличенной торжественностью вручил Майлзу. Несмотря на дурные известия об Эмили, Оливия не могла не улыбнуться неуклюжести мальчика, не обращая внимания на то, что Майлз разрывает конверт и про себя читает послание.

– О Господи, – пробормотал Майлз, переводя дух. – О Боже!

– Что случилось? – спросила Оливия голосом, граничащим с паникой. – Дорогой, что...

Улыбка растянула губы Майлза, а щеки вспыхнули ярким румянцем. Внезапно он подхватил Оливию и радостно закружил ее, между тем как Брайан, оказавшийся позади них, остановил коня и соскользнул на землю, затопав своими маленькими ножками по дорожке, чтобы тоже принять участие в этом импровизированном празднике.

Подхватив мальчика на руки, Майлз кружил Брайана и Оливию, заразительно смеясь при этом. Оливия не удержалась и рассмеялась вместе с ним.

– Ты скажешь наконец, какое чудо произошло, чтобы я знала, над чем смеюсь, как ненормальная?

– Расскажи нам, папа, – попросил и Брайан, обняв Майлза за шею.

– Мы богаты, – заорал Майлз. -Что?

– Богаты! Боже мой, Оливия, я куплю тебе тысячу голубых платьев и две тысячи пузырьков самых дорогих французских духов. Моя жена никогда больше не будет душиться фиалковой водой. И, Брайан, у нас будут деньги, чтобы послать тебя в самый престижный в мире университет. Милые мои, я был прав! – Он снова закружил Оливию и Брайана. Целуя Оливию до тех пор, пока у нее не захватило дух.

– Я был прав, – повторял он снова и снова.

– Прав насчет чего?

– Насчет рудника. Они нашли новый пласт, радость моя, крупнейший в стране за последнюю сотню лет.

Глава 20

Приехав в Ганнерсайд, Майлз и Оливия ожидали увидеть всеобщее ликование. Но их приветствовали угрюмые лица шахтеров и деревенских жителей, плачущие женщины и дети, а также дюжина мертвых тел, лежащих на земле перед церковью, – последствия взрыва.

Майлз стоял у дверей магазина и смотрел на перепуганных и растерянных шахтеров, толпящихся возле входа в шахту. У некоторых были обожжены лица, у других перебинтованы головы, руки и ноги. Оливия и Дженет Хупер находились среди них, оказывая помощь тем, кто в ней особенно нуждался.

– Вот, значит, – рассказывал Джейк Делани. – Только что мы поздравляли друг друга с отлично сделанным делом и собирались отпраздновать удачу в «Белой Лошади», и тут вдруг... как будто ад разверзся у нас под ногами. Тем, кто был сзади, удалось убежать, другим не так повезло.

– Метан?

Джейк поднялся со стула и подошел к Майлзу.

– Сэр, мы спускались в эту штольню каждый день последние четыре месяца вплоть до сегодняшнего утра. И, сэр... все было в норме.

Майлз нахмурился.

– Где Макмиллан?

– Уехал, сэр.

Майлз поглядел на Делани.

– Почему, черт побери, он не на работе?

– Сказал, у него дела в Ньюбиггине. Собирался нанять еще людей для новой шахты.

– Я не давал распоряжения нанимать новых людей.

– Я говорю только то, что он мне сказал, сэр. Отвернувшись от двери, Майлз спросил:

– Все люди найдены?

– Пятеро пропали.

– Почему не начаты поисковые работы?

– Люди боятся копать глубже. Да и мало надежды, что они живы. Если еще раз наткнутся на газ...

– Не газ вызвал взрыв, Делани. Думаю, тебе это известно. Ты сам сказал, что все было в норме.

– Они боятся, сэр. Боятся, и все тут. Многие из этих парней потеряли отцов и братьев – мы все были друзьями. – Лицо Джейка омрачилось. – Герберт Уоллис – один из пропавших.

– А что, если эти люди живы? Джейк покачал головой.

– Люди отказываются идти туда, сэр. Они все твердят, что эти чертовы шахты прокляты эльфами.

– Это смешно. Они же взрослые люди!

– Большинство заявляют, что сыты по горло «Уорвик Майнинг Компани». Что плевать им на новый пласт мертвому мало проку от нового пласта.

– Проклятье.

Майлз вышел из лавки и направился ко входу в шахту, где поднял с земли жестяное ведро и палку и принялся ударять ею о ведро до тех пор, пока растерянные шахтеры не вышли из оцепенения и не обратили на него внимания.

– Мне нужны добровольцы, чтобы спуститься вниз! прокричал он. – Там осталось пять человек.

– Меня туда больше ни за какие коврижки не загонишь, – послышался чей-то голос.

– Меня тоже, – присоединился к нему другой.

– Что, мало народу угробили в этих треклятых шахтах? – крикнул кто-то. – Вам надо всех жен сделать вдовами, чтоб убедиться, что там опасно?

Майлз бросил ведро на землю.

– Это новая штольня. Были приняты все возможные меры безопасности.

– Эти чертовы шахты прокляты!

Ругнувшись, Майлз резко развернулся и зашагал к главному входу, на ходу закатывая рукава и перешагивая через груды мусора.

– Майлз! – закричала Оливия. Она подбежала сзади и схватила его за руку. – Ты же не пойдешь туда?

– Кто-то должен пойти.

– Ты не можешь сделать это один. – Там могут быть живые люди.

– Тогда я пойду с тобой.

Он остановился и оглянулся. Лицо ее было испачкано грязью, платье в пятнах крови.

– Черта с два.

Джейк Делани вышел из лавки, сжимая кирку в одной большущей руке.

– Я пойду с вами, сэр, – заявил он, потом окинул взглядом напряженные, подозрительные лица шахтеров и направился к воротам.

– Там наши отцы, братья и друзья, – крикнул он. Какой-то здоровяк с перебинтованным лбом поднялся с земли.

– А ты по-другому запел, Джейк Делани. Не так давно ты орал громче всех, что надо закрыть эти проклятые крысоловки.

Делани встал рядом с Майлзом и Оливией.

– Да, не прошло и суток, как все вы хлопали друг друга по спине и провозглашали тосты за Уорвика, сокрушаясь, что доставили ему столько неприятностей и превозносили до небес его деловое чутье. – Немного понизив голос, он добавил:

– Признаю, что был одним из самых громких протестующих, но как ни крути, а факт есть факт – мы смотрим на этот новый пласт, как на гарантию нашего будущего и будущего наших детей. Подумайте, что это может дать Ганнерсайду.

Дженет Хупер поднялась, переводя взгляд с одного мужчины на другого и на жен, столпившихся возле своих раненых мужей.

– Мои муж и сын погибли в этих шахтах. Они знали о риске. И вы все знаете.

Мужчины заворчали.

– Билл Фостер! – крикнула Дженет, указывая на мужчину, который только что поднялся. – Твой кузен умер, работая на лондонскую свинцовую компанию. Райли Девис, твои брат и тесть погибли на болтсбергском руднике в Рукхоупе, когда обрушились перекрытия.

– Ну и что это доказывает? – огрызнулся Девис.

– То, что все шахты опасны. – Дженет повернулась к Майлзу и Оливии. – Я иду с вами.

Какая-то женщина встала рядом со своим мужем.

– Если бы это мой Квинтон был там, я бы сходила с ума, гадая, жив он там или нет.

Мало-помалу мужчины, не пострадавшие от взрыва, направились к воротам шахты, оставляя своих плачущих жен. Оливия подняла глаза на мужа с выскакивающим от страха и тревоги сердцем.

– Пожалуйста, – попросила она как можно тише и спокойнее. – Не ходи.

Майлз криво усмехнулся и коснулся ее щеки.

– Радость моя, если ты будешь продолжать так смотреть на меня, я и вправду смогу поверить, что ты меня любишь.

Он наклонился и нежно поцеловал ее в губы. А потом ушел.

* * *

Шли часы. Оливия не находила себе места, пытаясь отвлечься тем, что помогала раненым шахтерам или старалась утешить семьи погибших шахтеров. Все это время тревога ее росла, а глаза то и дело обращались к воротам шахты, наперекор всему надеясь, что она скоро увидит, как ее муж выходит из проклятых штолен.

Ну почему же нет никаких вестей от мужчин, которые рискнули спуститься в шахту, чтобы отыскать пропавших?

Ходили всевозможные слухи относительно причины взрыва? но никто не знал наверняка. И только когда Боб Макмиллан вернулся из Ньюбиггина, ужасное подозрение стало закрадываться в мысли Оливии. Макмиллан вернулся в Ганнерсайд не один.

С ним был Либински, и он, не теряя времени даром, сразу же принялся выводить потрепанных, расстроенных и злых рабочих из состояния шока и оцепенения. Он встал перед двумя сотнями шахтеров и их семьями, лавочниками, фермерами и священниками, которые горячо молились над умершими, умирающими и ранеными.

– Я могу обещать вам, что ничего подобного не случится, если будете работать на меня, – заявил он встревоженной толпе. – Я счастлив сообщить, что в моей компании не было зарегистрировано ни одного несчастного случая за последние три года, и могу добавить, что на моих рудниках применяются самые совершенные на сегодняшний день средства, обеспечивающие безопасность труда.

Оливия наблюдала за полными решимости лицами шахтеров, слушающих откровенную агитацию Либински, направленную против компании ее мужа, и приняла решение.

* * *

Оливия спускалась в штольню, придерживаясь вагонеточных рельсов. Вот уже шесть часов наверху ничего не слышали от спасательной группы. Некоторые предполагали, что их убил газ. Другие уверяли, что их придавило осевшим пластом. А с появлением Либински начался просто ад кромешный.

Тяжело дыша от быстрой ходьбы, Оливия остановилась, чтобы перевести дыхание. На ней, кажется, не осталось ни одной сухой нитки: ноги ныли от того, что она часто спотыкалась о камни. Капающий жир от свечи, которую она несла, обжигал пальцы. Где же Майлз?

Неужели она не правильно свернула в темноте? Где ответвления штольни? Неужели она, как утверждали многие наверху, пришла слишком поздно? Закрыв глаза, Оливия остановилась, отказываясь верить, что ее мужа больше нет в живых.

Женщина оглянулась назад. Темнота и безмолвие надвигались на нее сзади, такие же мрачные и угрожающие, как и те, что простирались впереди. Снова закрыв глаза, она постаралась не поддаваться панике, грозящей овладеть ею.

Какой-то звук.

Оливия затаила дыхание. Органы чувств обострились до предела, и на какое-то мгновение ее бешено колотящееся сердце цимбалами загремело в ушах, заглушая все остальные звуки.

Держа свечу перед собой, она побежала вдоль узкоколейки, изо всех сил напрягая зрение, слух и пытаясь сохранить ясность мыслей. Вот, опять какой-то шум!

– О Господи, – прошептала она, побежав быстрее, когда звук сделался громче и она узнала мужские голоса и услышала звон лопат о камень. Наконец впереди забрезжил свет, становясь ярче по мере того, как она приближалась, до тех пор, пока тени на стенах не приняли четкие очертания и, в конце концов, не оказались настоящими людьми.

– Майлз? – Закричала она. – Ты здесь?

Майлз вырос перед ней внезапно, словно возник из-под земли, до неузнаваемости грязный и ошеломленный ее появлением.

– Какого дьявола... Оливия?

Засмеявшись от радости и облегчения, она бросилась к нему в объятия, уронив свечу на пол. Майлз крепко прижал ее к своему мокрому телу.

– Они там все говорят, что вы умерли, – пробормотала она.

– Устали, но не умерли. – Он отодвинул ее на длину вытянутых рук. Лицо его было осунувшимся, но счастливым. – Они живы. Мы пробьемся к ним с минуты на минуту.

Нахмурившись, он заглянул через плечо жены.

– Кто еще с тобой?

Она покачала головой.

– Ты пришла сюда одна? – возмущенно спросил он.

– Мне пришлось... Беда... – Оливия сглотнула и попыталась перевести дух. – Макмиллан вернулся из Ньюбиггина, и он не один... он привез с собой Либински.

* * *

К тому времени когда Оливия и Майлз выбрались на поверхность, ее легкие жгло от напряжения, а в ушах звенело молчание Майлза. Она хорошо понимала, какие мысли проносятся в его голове. Их будущее зависело от исхода этого противостояния.

Возбужденная толпа аплодировала и шумела, но затихла, как только Майлз вышел из ворот шахты и направился прямо к Либински. Какая-то женщина вскочила на ноги и закричала:

– Где мой муж, сэр? Вы нашли моего мужа? Какой-то мужчина схватил ее и оттащил в сторону, плачущую и ждущую известий о заточенных под землей шахтерах. Либински медленно повернулся, глаза его расширились при виде грязного, мокрого, окровавленного Майлза, угрожающе надвигающегося на него. За какой-то миг на лице Либински отразилось изумление, замешательство и испуг.

В следующую минуту Боб Макмиллан шагнул между Майлзом и Либински, резко остановив Майлза. Стоя лицом к лицу со своим управляющим, Майлз гневно уставился в глаза Боба и процедил сквозь зубы:

– Почему, черт возьми? Ты работал на мою семью восемь лет. Мы взяли тебя из шахты и поставили управляющим.

– Тут нет ничего личного, сэр. Вы были ко мне очень добры. Но человек должен думать о своем будущем, а мистер Либински предлагает мне долю в этом деле.

– Доля пшика – это пшик, Макмиллан. Я не намерен продавать шахту. С какой стати мне делать это, когда мы только что откопали новый пласт? У Либински не хватит денег, чтоб заплатить мне столько, сколько стоит теперь компания.

– Пока вы не вытащите людей наверх, сэр, ваша компания ничего не стоит.

Оливия подошла к Майлзу и взяла его за руку. Майлз коротко взглянул на нее, потом перевел взгляд на Либински.

– Так вот в чем дело. Ты настроил против меня людей, чтобы вынудить меня продать компанию за бесценок.

Либински пожал плечами и ухмыльнулся с преувеличенной важностью. Седые кустистые бакенбарды, низко спускающиеся на скулы, делали его похожим на паука. Он сунул большие пальцы за проймы жилета и улыбнулся.

– Ну, без гроша-то ты не останешься, – сказал он. – В конце концов, у тебя есть денежки твоей жены.

Майлз ринулся на него, но Макмиллан схватил его сзади и швырнул на землю с такой силой, что воздух с шумом вырвался из его легких. Он услышал крик Оливии, потом какая-то тяжесть навалилась ему на спину.

Придавив Майлза коленом, Макмиллан сказал:

– Думаю, мы должны дать людям решить, на кого они хотят работать. А вы как думаете, сэр?

– Ублюдок, – бросил Майлз сквозь зубы. – Если они уйдут, я найму других.

– Сомневаюсь. Это с такой-то дурной славой этих шахт? Вряд ли кто согласится работать здесь, по крайней мере, пока мистер Либински не возьмет дело в свои руки и не обеспечит нашу безопасность.

Закрыв глаза и стараясь дышать, Майлз попробовал сосредоточиться на чем-то кроме боли и чувства безнадежности и отчаяния, стучащих у него в висках. Он подошел так близко – так чертовски близко – не только ради себя, не только чтоб доказать, что он может добиться успеха: но и ради Оливии и Брайана. На несколько коротких часов он испытал счастье заглянуть в будущее, в котором он мог бы не только брать, но и давать тем, кого любит.

– Ну-ну, сэр, – послышался голос из темноты. – Негоже так обращаться с таким джентльменом, как мистер Уорвик. И это после того, как он рисковал своей жизнью, чтобы спасти наших друзей?

Толпа притихла, когда Джейк Делани вышел из ворот шахты, сжимая в руке кирку. За ним шли оборванные, покрытые синяками шахтеры, пропавшие после взрыва в штольне.

Какая-то женщина радостно вскрикнула и вырвалась из напирающей толпы, бросившись в объятия своего улыбающегося мужа который обхватил ее ослабевшими руками и пытался кружить. На мгновенье воцарилась электризующая тишина, которая тут же взорвалась ликующим ревом. Шахтеры живы! Мужчины, женщины и дети хлынули вперед, накрывая выживших словно волной прилива.

Либински нахмурился и медленно опустил руки. Макмиллан отпустил Майлза и отошел в сторону, тревожно поглядывая то на Либински, то на мужчин. Оливия протиснулась сквозь толпу и упала на колени рядом с Майлзом, взяв его лицо в свои руки.

Уорвик поднялся в тот момент, когда Делани вскочил на штабель досок. Он дождался, когда затихло последнее «ура» и все глаза обратились к нему.

– Я опрашиваю вас, какой другой хозяин стал бы рисковать своей жизнью, чтобы спасти этих людей? Либински? Не думаю. Бьюсь об заклад, он бы прежде отправил туда всех вас. Надо ли напоминать вам, что вы с готовностью списали этих людей со счетов? И если бы не Уорвик, они бы умерли там.

– Но несчастные случаи! – крикнул кто-то из толпы. Герберт Уоллис, прихрамывая, подошел к Делани.

Джейк подал руку и помог своему ослабевшему и раненому другу подняться на штабель.

– Может быть, вам стоит послушать Уоллиса об этих «несчастных случаях», – сказал он.

Герберт поднял почерневший, деформированный кусок какого-то предмета.

– Это не были несчастные случаи, – объявил он. – Мы наткнулись на это, когда пробивались из завала.

Мужчины придвинулись ближе.

– Динамит, – объяснил Уоллис.

– Что это такое? – крикнул кто-то. – И какое отношение оно имеет к взрыву?

– Прямое, – ответил Джейк. – Это взрывчатка.

– Никогда не слыхали ни о каком... динамите, – крикнул кто-то еще.

– Он был запатентован в прошлом году шведским химиком Альфредом Нобелем. Он напичкан нитроглицерином, а мы с вами хорошо знаем, на что способна взрывчатка. Этот динамит был заложен в штольне, чтобы саботировать разработку нового пласта. Я знаю только одного человека, который использует динамит для прокладки шахт. Это Либински.

Либински попятился и повернулся к Макмиллану, который прирос к месту, явно готовый в любой момент развернуться и дать тягу.

– Идиот! – прорычал Либински. – Я не давал тебе указаний прибегать к таким крайним мерам. Я только хотел напугать их.

Майлз медленно встал и отодвинул от себя Оливию. Дженет Хупер появилась из толпы, обхватила ее руками за плечи и не отпускала.

– Ах ты сукин сын. – Майлз двинулся на Либински, который попятился, но наткнулся на стену стоящих плечом к плечу шахтеров.

– Так это ты стоял за всеми этими несчастными случаями. Как удобно. Что из того, что умрет какая-нибудь пара-тройка парней! Бьюсь об заклад, это ты задерживал мои кредиты и строевой лес. Вы с Макмилланом позаботились, чтобы все меры безопасности, которые я принимал, оказывались тщетными и, без сомнения, Макмиллан постарался, чтобы слухи о твоем авторитете дошли до людей.

Взмокнув от страха, Либински затряс головой.

– Я никогда не приказывал Макмиллану подвергать опасности кого бы то ни было. Скажи ему, Макмиллан!

Все головы повернулись к Макмиллану. Он попятился, когда шахтеры двинулись на него, подняв ломы и лопаты.

– Эй, кто-нибудь, приведите шерифа, – крикнул Майлз.

Глава 21

На следующий день в полдень, Оливия с Майлзом приехали домой в Брайтуайт. Голова Оливии гудела от недосыпания, а тело обессилило от недавней тревоги за жизнь мужа, не говоря уже о скорби по погибшим шахтерам. Ей не терпелось поскорее погрузиться в горячую расслабляющую ванну. Майлз с перебинтованными руками, в разорванной одежде устало поднимался по ступенькам вместе с ней. Парадная дверь распахнулась и Беатрис с окаменевшим от горя лицом выбежала им навстречу.

Оливия и Майлз остановились.

– Я не знала что делать, деточка, – запричитала Беатрис. – Она явилась без предупреждения и сказала, что ты разрешила ей взять его.

Оливия обхватила руками трясущиеся плечи старой женщины.

– Беатрис, о чем ты говоришь?

– Брайан.

Холодок пробежал по спине Оливии.

Майлз резко схватил Беатрис.

– Что ты несешь? Говори, черт бы тебя побрал, и перестань бормотать. Где Брайан?

Беатрис, белая как мел, с обезумевшими глазами, ответила:

– С Эмили. Она приехала вчера днем и сказала, что ты разрешила взять его на прогулку верхом. Она уверяла, что вернет его в Брайтуайт через час.

– О Боже! – Оливия покачнулась. Майлз подхватил ее и крепко обнял.

– Когда она не привезла его, я отправила мистера Фоулза в Девонсуик. Эмили сказала мистеру Фоулзу, это Брайан захотел остаться с ней на ночь, и она привезет его домой рано утром. Когда она не привезла его, я опять послала мистера Фоулза...

Беатрис снова расплакалась.

Оцепенев от пережитого и не в состоянии ясно мыслить, Оливия отвернулась и посмотрела на длинную подъездную аллею. После ночи тревог, страха и боли каким приятным казалось утро. И вдруг мир Оливии снова сделался серым, глаза перестали замечать пурпурные аврикулы и золотистые анютины глазки, розовые армерии и бордовые астры, кивающие своими пышными головками от малейшего дуновения ветерка.

Постепенно голоса проникли в ее сознание.

– ...подать карету... еду в Девонсуик... пожалеет, что родилась на свет... она ответит перед судом за похищение ребенка...

Руки Майлза нежно обняли ее. Он прижал ее голову к своей груди и стал гладить волосы. Только тогда она осознала, что начала беззвучно плакать.

– Успокойся, – прошептал он ей на ухо. – Все будет хорошо. Мы найдем нашего сына и привезем его домой. Я клянусь тебе, Оливия.

Она попыталась дышать глубже, старалась сосредоточиться на ускоренном биении сердца мужа, надеясь, что оно успокоит нарастающий безрассудный страх, скапливающийся в груди. Конечно, Эмили не причинит вреда Брайану. Какие бы ни были у нее недостатки и пороки детоубийство не входит в их число.

Она позволила Майлзу отвести себя в дом, где он усадил ее на кушетку и приказал служанке принести горячего чаю.

Оливия покачала головой.

– Я ничего не хочу.

Майлз с минуту понаблюдал за ней, убитый горем. Он видел, как ее маленькое тело сжалось и окаменело. Вчера она сходила с ума от тревоги за него, но страдания, которые она испытывала сейчас, были больше, чем просто тревога. Они возвращались в Брайтуайт с единственной мыслью разделить свое обретенное счастье с ее – их – сыном.

И вот теперь это несчастье.

В комнату вошел Арман.

– Сэр, вас ждет экипаж. – И нахмурившись добавил:

–Может, вы хотите переодеться перед отъездом?

– Нет времени.

Когда Майлз направился к двери, Оливия подняла глаза.

– Куда ты едешь?

– К твоему отцу. Она побежала за ним.

– Я с тобой.

– Об этом не может быть и речи.

Оливия, белая как мел, с полными непролитых слез глазами, покачала головой.

– Неужели ты думаешь, я могу оставаться здесь, не зная, что с Брайаном? Если отец как-то замешан в этом, я должна знать. Если мы найдем Эмили, я должна сама разобраться с ней. Она не станет тебя слушать.

Взяв ее лицо в руки, Майлз спросил:

– Черт возьми, почему она сделала это? Раньше ей было наплевать на Брайана.

– Она... расстроена и запуталась. – Оливия изо всех сил старалась успокоить дыхание. – Эмили потеряла ребенка, и де Клари намерен развестись с ней. Он отправил ее домой в Девонсуик.

– Но при чем тут Брайан?

Оливия отвела глаза. Прошло несколько мгновений, прежде чем она смогла заговорить.

– Боюсь, она... в отчаянии. Без сомнения, она пережила сильнейшее потрясение и разочарование от потери ребенка и неудачного брака. Женщина в таком отчаянном положении может испытывать очень сильные эмоции...

– Она способна обидеть его? – спросил Майлз. Когда лицо ее стало еще белее, он встряхнул ее и потребовал.

– Ответь мне, Оливия! Эмили может причинить какой-то вред Брайану?

– Нет, – сказала она. – Думаю, она хочет забрать его.

* * *

После получасового ожидания в фойе Девонсуика, лорд Девоншир принял Оливию и Майлза в официальной гостиной, предназначенной для приема гостей. Майлз был вне себя от ярости, и Оливии с трудом удалось удержать мужа от того, чтобы он не набросился на ее обезумевшего от горя отца.

Подойдя вплотную к отцу, Оливия произнесла как можно спокойнее:

– Скажи, куда Эмили увезла Брайана?

– Откуда, черт побери, мне знать? – огрызнулся он, покрываясь потом. Глаза его запали и то и дело метали нервные, яростные взгляды на Майлза.

– Ты лжешь.

– С какой стати мне лгать, скажи на милость? Девчонка совсем свихнулась после того, как де Клари выгнал ее. Все время бормочет что-то о мужьях и детях даже во сне. Силы небесные, я больше не узнаю свою дочь. – Опустив глаза, он устало добавил:

– Подозреваю, что никогда не знал. Эмили превратилась в...

– В кого, отец?

– В незнакомку. В... чудовище. Обвиняет меня в том, что я хотел от нее слишком многого. Кричит, что я любил ее только потому, что она напоминает мне мать. Она имела наглость сказать мне, что я «задушил» ее своим вниманием, требуя, чтобы она была достойна репутации матери.

Девоншир опустился на диван. Оливия села рядом и взяла его за руку.

– Пожалуйста, папа. Если ты имеешь хоть малейшее представление, куда она могла поехать, скажи мне.

Он встретился с ней взглядом. Лоб его собрался морщинами, в глазах отражался сумбур вопросов и сожаления.

– То, что она говорила мне о себе... – сказал он тихо.

– Отец, – прошептала Оливия, сжимая его руку. -Пожалуйста.

– Это правда? Черт побери, скажи мне правду, Оливия. Неужели Эмили способна на такие вещи? Ложь? Обман? Сколько раз ты прикрывала ее? Защищала? – Он закрыл посеревшее лицо руками и заплакал. – Как я, должно быть, обижал тебя, какую боль тебе причинял, когда обвинял тебя, насмехался над тобой, стыдил тебя. А ты все это время только и делала что защищала свою сестру и меня, зная, какие страдания причинит мне правда о ней и как она погубит ее.

Оливия мягко отняла отцовские руки от лица и попыталась улыбнуться.

– Мы забудем обо всем и не будем это вспоминать, папа, если ты только поможешь мне найти Брайана.

Его глаза вернулись к ней.

– Если бы я был хотя бы наполовину таким родителем тебе и Эмили, как ты Брайану, все могло бы быть по-другому, скольких страданий можно было бы избежать. -Он заморгал, и слезы вновь потекли по лицу.

– Ладно, – сказал он хрипло. – Она что-то говорила о пикнике на утесе... а потом собиралась вернуть мальчика его законному отцу...

* * *

Майлз смотрел в окно кареты на проплывающий мимо пейзаж и изо всех сил старался сосредоточить мысли на бесконечных взгорьях и долинах, а не на событиях, разворачивающихся вокруг него. Вот уже час Оливия, холодная и отчужденная, сидела на сиденье напротив и немигающим, застывшим взглядом смотрела прямо перед собой, отказываясь признавать его существование. Оливия словно погрузилась в оцепенение в тот момент, когда ее отец признался, что Эмили собирается отыскать отца Брайана.

Прикрыв глаза, откинувшись головой на спинку сиденья, Майлз старался дышать ровно и спокойно, между тем как забинтованные руки непроизвольно сжимались в кулаки, заставляя его морщиться от боли. Почему Оливия не приказала кучеру ехать на Маргрейв, куда Эмили, предположительно, повезла Брайана на пикник? Однако не этот вопрос жег его мозг?

Уорвик посмотрел на жену. Все кости и мышцы ныли от усталости после вчерашних спасательных работ в шахте, не говоря о бессонной ночи. Он чувствовал себя разбитым и смертельно уставшим.

– Я хочу знать правду, – произнес он мягко.

Тень улыбки промелькнула на лице Оливии. Она слегка коснулась его щеки кончиками пальцев.

– Прости меня. Но мой разум и сердце в смятении. Я не знаю как и с чего начать. Не перестаю думать, как счастливы мы были последнее время, как искренне ты полюбил Брайана, не говоря уже о твоем успехе с рудниками... Это все из-за моей глупости. Мне следовало знать, что это случится. Это было неизбежно. Я знала, но все равно молилась, чтобы как-нибудь оттянуть это на целую жизнь или до тех пор пока наша любовь не окрепнет настолько, чтобы быть в состоянии выслушать правду.

Майлз снова откинулся на сиденье.

– Оливия, ты знаешь, куда поехала Эмили? Если да, скажи мне пожалуйста.

– Как сказал папа, к отцу Брайана, – ответила она, спокойно глядя на него.

– Значит, я наконец узнаю, кто он.

– Боюсь, мне едва ли удастся и дальше скрывать это от тебя. Я лишь надеюсь, что ты не возненавидишь меня слишком сильно. После того, как мы найдем Брайана, все прояснится.

* * *

Дальше они ехали в молчании. Оливия глядела в окно, наблюдая, как солнце садится за горизонт, а Майлз не отрывал взгляда от профиля жены до тех пор, пока сгущающиеся сумерки едва не сомкнули отяжелевшие веки. Они становились все тяжелее и тяжелее и наконец закрылись.

Ему снилось, что Оливия, считая, что он крепко спит, открыто расплакалась, тихо всхлипывая в ладони и то и дело шепча.

– Я не хочу потерять никого из вас. Я просто не вынесу этого. Вы двое, все что у меня есть в этой жизни.

Потом ему пригрезилось, как он сонно ответил ей:

– Я убью любого, кто попытается отнять вас у меня.

– Сэр.

Он проснулся. Оливии не было. Карета стояла.

Кучер, одетый в свою лучшую ливрею, стоял у дверцы кареты, озабочено глядя на него. Яркий свет выливался из окон дома позади него. Майлз медленно и неуклюже сел, потер затекшую шею и спросил:

– Где моя жена?

– Уже в доме, сэр.

Прогнав из головы туман, Майлз сосредоточил взгляд на парадной двери и вышел из кареты.

* * *

Стоя на коленях в холле, Оливия крепко прижимала Брайана к себе. Майлз вошел в дом. Она слышала его приближающиеся шаги и медленно подняла глаза, когда он остановился рядом. Взгляд его был еще немного рассеянным, но счастливым оттого, что он нашел их.

– Где Эмили? – спросил он.

– В утренней комнате, – послышался голос Беатрис, появившейся у дверей. Потом нянька подбежала к Оливии и обняла своих подопечных. Черты ее лица казались совершенно ясными и решительными.

Не сказав больше ни слова, Майлз медленно пошел к утренней комнате. Оливия не могла заставить себя взглянуть на него, но все равно поняла, что он вошел в комнату, поняла по молчанию, что он, в конце концов, встретился с сестрой.

– Закрой дверь, – послышался приглушенный голос Эмили.

– Что, черт побери, происходит? – возмутился Майлз. – Мне бы следовало заявить на тебя в полицию за похищение ребенка.

– Я сказала, закрой дверь.

После довольно долгой паузы дверь со щелчком закрылась.

Оливия медленно встала, не убирая руки с головки Брайана, который все еще крепко обнимал ее, пряча заплаканное личико в складках материнской юбки. Оливия взглянула на Беатрис.

Беатрис протянула руку к Брайану. Он оттолкнул ее и почти в отчаянии ухватился за Оливию. Беатрис попыталась увести его.

– Иди, – прошептала Оливия и успокаивающе улыбнулась. – Мы почитаем чуть позже. Обещаю.

Наконец Брайан позволил няньке увести его из холла, и Оливия, сделав поверхностный, судорожный вдох, побрела по галерее к утренней комнате. Приглушенные голоса из-за двери становились все отчетливее. Они сделались достаточно громкими и Оливия смогла слышать каждое слово из того, что говорила Эмили.

– Я потеряла ребенка де Клари, и доктор сообщил мне, что иметь детей будет для меня равносильно самоубийству. Тогда мой муж выгнал меня, заявив, что с нашим браком покончено. Поначалу я запаниковала. Я искренне верила, что если я подарю ему ребенка – любого ребенка, – он примет его, как своего. Я была настолько самоуверенна, что у меня не было и тени сомнения в том, что де Клари из любви ко мне примет как своего сына другого мужчины. Но он не принял его, а правда вышла наружу.

– Что, дьявол побери, ты хочешь мне сказать? – недоуменно воскликнул Майлз.

– Я мать Брайана, разумеется.

Оливия закрыла глаза. Колени стали ватными, лицо пылало. Страх так сдавил ей грудь, что она едва могла дышать.

– Ты сошла с ума, – послышался наконец ответ Майлза. – Оливия...

– Его тетя. Молчание.

О Боже! Ну почему он не скажет что-нибудь. Наконец, он произнес низком, натянутым голосом:

– Ты лжешь.

– Ты же знаешь Оливию, она всегда жертвует собой ради других. Временами это становится противным просто до тошноты. Она никогда не догадывалась, как я завидовала ей. Нет, не ее красоте. Красотой ей со мной не тягаться. Я всегда ненавидела, как папа превозносит ее ум. Я терпеть не могла, как ее уважают слуги. Я презирала то, как она храбро справляется с проблемами, не проронив при этом ни единой слезинки. Бывали случаи, когда я с радостью отказалась бы от своей красоты, чтобы иметь такой же ум, как у Оливии. Быть такой же мудрой. И смелой, как она. Она даже прошла через этот фарс брака с достоинством, зная, что нужна тебе только из-за денег... И тем не менее...

Тем не менее ей удалось наладить отношения между вами. Я слышала, что вы с Оливией стали... очень близки. Впервые за всю свою жизнь Оливия испытала счастье. Ну не забавно ли, что она вляпалась в эту историю из-за меня... и теперь все закончится тоже из-за меня.

Оливия медленно отворила дверь. Стоя на пороге, она встретилась глазами с сестрой.

– Эмили, я никогда ни о чем тебя не просила. Но сейчас прошу. Я умоляю тебя. – Прикрыв глаза, Оливия боролась со слезами отчаяния и страхом, от которого дрожал ее голос. Еще никогда не приходилось ей видеть такой ненависти в глазах сестры, такой злонамеренности. – Ради Брайана. Ради меня. Будь милосердной. Я не могу потерять их сейчас.

Встав с кресла, Эмили проплыла по комнате в розовом облаке тафты и белоснежных кружев. Ее светлые волосы были уложены на затылке, покрыты черной сеткой и украшены атласной лентой того же цвета. Она буквально повисла на Майлзе, который как бы окаменел в ее объятиях.

На дрожащих ногах Оливия вошла в комнату, не отрывая глаз от картины, открывшейся ее взору: обнимающая Майлза – ее мужа – сестра. Его взгляд, сверлящий ее лицо, мрачное и потемневшее, как грозовая туча, от гнева и смятения. Наконец он сомкнул ладони вокруг рук Эмили и с силой оттолкнул ее.

– Не приближайся ко мне, черт возьми, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

– Ну же, Майлз. Ты же сам знаешь, что всегда любил меня. В тот день в ноябре, когда ты откликнулся на письмо отца, ты сам сказал, что подумал, будто это я написала его. Ведь ты женился на ней только потому, что она моя сестра. Наверняка ты можешь понять, почему я решила выйти за де Клари. Только из-за денег, уверяю тебя.

Майлз повернулся к Оливии. Глядя в его лицо, она хотела коснуться его последний раз и молить о прощении.

– Она утверждает, что это она родила Брайана, – сказал он.

Оливия попыталась улыбнуться, кивнуть, но смогла лишь молча смотреть в недоуменные глаза мужа, между тем как сердце ее разрывалось на части от горя.

– Я... сделала то, что считала лучшим для всех. У отца были такие надежды на Эмили, такие грандиозные планы в отношении ее замужества. А я была убеждена, что никогда не выйду замуж. Я слишком невзрачна, этакий синий чулок. Мои запросы в жизни слишком непритязательны. И кроме того, – продолжала она, глядя ему прямо в глаза, – был только один мужчина, которого я любила. И если он не мог принадлежать мне, я просто отказывалась довольствоваться меньшим. Поэтому беременность Эмили оказалась настоящим чудом для меня. Если я не могла выйти замуж за мужчину, которого любила, то, по крайней мере, могла быть матерью его сына... и любить его всем сердцем.

Какое-то время Майлз глядел на нее, не мигая, потом от лица его медленно отхлынула краска, а тело оцепенело. Тысячи эмоций неслись по его чертам в эти несколько мгновений. Гнев. Неверие. И каждая с напряженностью, которая кромсала душу Оливии словно нож.

Он схватил ее за плечи, стиснув пальцами. Огромная боль читалась в его каре-зеленых глазах. Он попытался заговорить и не смог.

Не отводя глаз, она тихо сказала:

– Ты отец Брайана.

– ...А Эмили...

– Его мать. Он никогда не был по-настоящему моим.

Эмили подошла и взяла Майлза за руку. Словно автомат, он повернулся к ней, белый от потрясения или ярости.

Боже милостивый, как он должен ненавидеть ее, подумала Оливия, попятившись к двери.

Под пронзительным взглядом Майлза губы Эмили дрогнули.

– Ты же понимаешь, почему я не сказала тебе, Майлз. Единственное, о чем я могла думать, – это поскорее убраться с глаз отца, пока он не узнал о нас с тобой... и о нашем ребенке. Поэтому Оливия предложила пожить во Франции до рождения ребенка, ну, чтобы никто не узнал. После этого я могла бы отдать его какой-нибудь семье, желающей усыновить ребенка. И только когда мы поселились под Ле Забль Д'Олонном, Оливия подала идею выдать ребенка за своего. Это, разумеется, было идеальным выходом. Моя репутация не пострадала. Это была абсолютная случайность, что отец выбрал именно тебя в мужья Оливии. Но уверена, ты согласишься, что наша семья должна быть вместе. Мать. Сын. И его отец...

Оливия повернулась к галерее и обнаружила Армана, Салли, Жака, Гюстава и новых слуг, стоящих в тени. Неловкость, озабоченность и сочувствие были написаны на их лицах.

– Оливия! – раздался голос Майлза. Она застыла на месте.

– Посмотри на меня!

На деревянных ногах она повернулась к нему. Майлз стоял в конце галереи с крепко сжатыми кулаками. Грязная, разорванная рубашка свисала с плеч. Великолепные черные волосы рассыпались в буйном беспорядке на лбу и воротничке. В этот момент Оливия подумала, что он самый красивый мужчина на свете, даже еще красивее, чем был тогда, много лет назад, когда она впервые увидела его на маргрейвском утесе, когда она могла только мечтать о том, что когда-нибудь будет любить его, обнимать его, стать его женой.

– Это правда? – спросил он хриплым, срывающимся голосом. Даже на расстоянии она видела, что он дрожит, черные глаза блестели слезами надежды. – Брайан мой сын?

Кивнув, она ответила:

– Да.

Эмили выпорхнула из комнаты и уцепилась за него.

– Мы поженимся... – начала она.

Он оттолкнул ее и зашагал по коридору к Оливии, которая внезапно не смогла найти в себе сил, чтобы отступить. Если он решит убить ее за обман – что ж, так тому и быть. Лучше умереть, чем жить с мыслью, что он ненавидит ее за то, что она так сильно его любит.

Остановившись перед ней, прежде чем заговорить, он помолчал несколько секунд, борясь со своими мыслями.

– Почему ты не сказала мне?

– Я... боялась. Ты прямо сказал, что не любишь меня, когда мы поженились.

Ее плечи затряслись. Она не могла ничего с собой поделать. Вся сила, казалось, ушла из ее ног. Оливия опустилась на пол, упершись локтями в колени и спрятав лицо в руках. Она открыто расплакалась, стыдясь отвратительного хлюпанья носом и неудержимого потока слез, струившихся по ее щекам.

– Потом я боялась, что если ты узнаешь правду, то станешь презирать меня за ложь. Я тешила себя мыслью, что ты останешься со мной, пока нуждаешься в деньгах. Я понимала, что с открытием нового пласта на шахте ты становишься сказочно богатым, и я не буду нужна тебе. И я больше не нужна тебе.

Майлз медленно опустился на колени перед ней и взял ее лицо в свои руки.

Не в силах остановить текущих слез, она крикнула:

– Вы оба мои, черт побери! Может, я и не родила Брайана, но я растила его. Я любила его. Я не могла бы любить его больше, чем собственного сына. Он часть того мужчины, которого я люблю... он часть тебя.

Силясь овладеть собой, внезапно разозлившись на свою постыдную слабость, Оливия оттолкнула руки мужа и попыталась встать. Он не позволил ей, крепко прижав к груди и одной рукой погрузившись в ее растрепанные волосы. Закрыв глаза, Оливия позволила себе наслаждаться его близостью и его запахом, думая, что может умереть от этого мучительного блаженства.

Наконец она прошептала:

– Пусти меня. Эмили была твоей первой избранницей, когда-то ты любил ее. Ты женился на мне только из-за денег. Возможно, ты привязался ко мне, потому что у тебя почти не было выбора. Но теперь он у тебя появился. В Англии нет такой женщины, которая не назвала бы тебя своим желанным избранником. Разве ты не понимаешь, Майлз? Ты можешь начать все заново, и на этот раз сделать все, как положено. Ты можешь жениться на женщине, которую действительно любишь, жениться по любви, а не по расчету.

Эмили, которая до этого неподвижно стояла в дверях, просияла и направилась к Майлзу, но Арман и Гюстав внезапно обступили ее с двух сторон и схватили за руки.

– Как вы смеете! – зашипела она. – Сейчас же уберите от меня свои руки. Что вы себе позволяете! – Остановив горячие как угли глаза на Майлзе, она взвизгнула:

– Сделай же что-нибудь, идиот!

– О, непременно, Эмили. – Он улыбнулся и поглядел на слуг, выстроившихся вдоль коридора. Лица их были озабочены. Салли стояла, уперев руки в бока, с перекосившимся чепцом, и гневно смотрела на него из-под насупленных рыжих бровей. Жак застыл в дверях столовой, с головы до ног перепачканный в муке.

Затем Майлз поднял глаза на лестничную площадку, где стояла Беатрис с Брайаном на руках. Затем сделал глубокий вдох.

– Будьте свидетелями того, что я, Майлз Кембалл Уорвик, находясь в здравом рассудке... – Он медленно повернулся к Оливии, которая продолжала ждать, парализованная слабостью, с бешено колотящимся сердцем, когда он опустился перед ней на колено и взял ее за руку. – Находясь в здравом рассудке, настоящим прошу Оливию Девоншир Уорвик, мать моего сына, быть моей женой, моей любовью – моей единственной любовью – на всю оставшуюся жизнь, до конца дней моих.

Оливия закрыла глаза, слишком растроганная облегчением и радостью, чтобы говорить.

– Скажи «да», мамочка, – прозвенел детский голосок сверху, – потому что я ни с кем больше не буду играть в Черного Рыцаря.

– О, – выдохнула она. – Да.

* * *

Свадебное торжество было устроено в розарии Брайтуайта, среди сверкающих цветов, которые наполняли июньский воздух упоительным ароматом. Небо было безоблачным и нежно-голубым.

На церемонии присутствовали три сотни гостей.

Были гости из Ганнерсайда. Из Миддлхэма. Из Лондона. Они растянулись по огромному саду Брайтуайта, окружающему дом, и смотрели увлажнившимися глазами, как Оливия и Майлз стоят на усыпанной розами террасе и повторяют свои клятвы перед священником. Когда Майлз надел золотое обручальное кольцо на палец Оливии, над садом пронесся гул одобрения.

Жак был на седьмом небе от счастья, когда гости стали шумно выражать восторг, вызванный его семислойным свадебным тортом, шампанским и пуншем. Арман жаловался, что придется пристраивать новое крыло, чтобы сложить все свадебные подарки, а Салли сильно опьянела, допивая оставшийся на дне стаканов пунш.

Когда дневные торжества подошли к концу, Оливия и Майлз стояли в принимающем ряду и пожимали руку каждому гостю, проходящему мимо. Граф Уорвик, выбранный шафером, стоял рядом с Майлзом. Дженет сопровождала Оливию, но время от времени отходила, чтобы поговорить с Чарльзом Фоулзом, которому, похоже, доставляло огромное удовольствие объяснять ей особенности управления первоклассной конюшней.

Один раз, к своему ужасу, Оливия обнаружила Брайана и старшего сына графа Уорвика – Патрика – катающимися по земле клубком. Майлз и Дэмиен растащили мальчишек и поставили на ноги, между тем как Бонни, графиня Уорвик и Оливия стояли с одной стороны, неодобрительно сдвинув брови.

– Эй! – послышался голос из толпы. – Ставлю на Брайана!

– А я на Патрика!

– Тут и говорить не о чем, – заявил третий голос. -Ставлю шиллинг на ничью!

Филипп Фитцпатрик и Кларенс Ньюман, друзья Майлза и графа Уорвика, обступили мальчиков и горячо заспорили, кто из кузенов кого одолеет. Майлз и Дэмиен смотрели друг на друга несколько долгих, напряженных секунд, потом расхохотались. Дэмиен протянул Майлзу руку и сказал:

– Добро пожаловать в семью, мистер Уорвик.

По традиции, когда все гости разъехались, слуги Брайтуайта выстроились в ряд и принимали подарки от Оливии. Это были новые чепцы и фартуки для служанок и новые перчатки для мужчин. Каждый просиял от удовольствия и пожелал счастья Оливии и Майлзу. Слуги ушли, а Беатрис задержалась в сторонке, что-то бормоча себе под нос и украдкой поглядывая на хозяев. Майлз подмигнул Оливии и сказал:

– Подойди сюда, Беатрис.

Седая старая няня заковыляла по холлу и остановилась перед Майлзом. Взгляд, которым она окинула его, был несколько скептическим.

– У меня есть кое-что и для тебя, – объяснил он.

Ее и без того круглые глаза расширились от удивления и удовольствия.

– Брайан! – позвал он.

Брайан вышел из гостиной, с трудом удерживая жирного, рыжего кота в своих маленьких ручках. Глаза Беатрис наполнились слезами, и она захлопала в ладоши.

– О Иисусе! – воскликнула она. – Вы нашли моего...

– Котика! – хором сказала Оливия, Майлз и Брайан. Вложив мурлыкающего кота в руки Беатрис, Майлз сказал:

– Уверен, вы с Брайаном найдете чем развлечь Диккенса до конца вечера. Верно, дорогая?

Беатрис улыбнулась.

– Конечно. – Взяв Брайана за руку, няня повернулась и зашаркала к двери, остановилась и лукаво бросила:

– Диккенс был черным.

Майлз сунул руки в карманы брюк.

– Неблагодарная старуха, – пробормотал он. – Мне бы следовало уволить ее.

– Но ты же этого не сделаешь? – Оливия обвила рукой руку мужа и улыбнулась ему в лицо.

– А теперь твой свадебный подарок.

– Свадебный подарок для меня? – Он улыбнулся как их сын. Глаза его плясали от радостного возбуждения.

Оливия вывела его в открытые двери, где ожидал Арман, очень представительный в своем черном костюме и белых перчатках.

Оливия с Майлзом вышли на крыльцо. Сумеречный свет отбрасывал вокруг розоватое свечение, а у подножья ступенек стоял Чарльз Фоулз, делая вое возможное, чтобы успокоить приплясывающего, бьющего копытом верного арабского скакуна, который заржал, едва завидев Майлза. Майлз остановился как вкопанный.

– Гданьск.

– Потребовалось несколько месяцев, чтобы найти его, пояснила Оливия, крайне тронутая чувствами мужа.

– С тех пор как он был продан с аукциона в декабре, его продавали еще три раза. Похоже, он никому кроме тебя не позволит ездить на нем. Я думаю он станет прекрасным отцом для жеребят Жемчужины.

Майлз закрыл глаза, затем без предупреждения подхватил ее на руки и вернулся в дом. Когда он поднимался по лестнице, смеющаяся Оливия заявила, что он непременно сломает себе спину прежде, чем доберется до самого верха.

Но он даже не запыхался к тому времени, когда опустил ее на пол в спальне. Они долго стояли перед зеркалом, любуясь своим отражением в зеркале. На ней было изысканное свадебное платье, которое бесчисленное количество жен Уорвиков надевали до нее, включая жену Дэмиена – Бонни. А он, Майлз Кембалл Уорвик, ее муж, был одет в сногсшибательно красивый синий фрак с бархатным воротником, окантованным шелковым шнуром. Жилет был сшит из белоснежного атласа, а брюки имели голубовато-серый цвет. Бело-розовая бутоньерка выглядывала из петлицы пиджака.

– Я люблю тебя, – вымолвил он наконец.

Оливия закрыла глаза, купаясь в трепетном восторге, который перехватывал дыхание.

Его пальцы медленно двинулись вдоль спины, освобождая каждую пуговку до тех пор, пока платье с легком шуршанием не соскользнуло с плеч на грудь, обнажив бледно-розовый цветок на белой коже.

Майлз нежно коснулся его, обведя контуры кончиками пальцев. Все это время он не сводил глаз с ее отражения в зеркале.

– Я когда-нибудь говорил тебе, что обожаю розы? – спросил он.

Она кивнула, и Майлз легким движением руки сдвинул платье ниже, так, что оно соскользнуло к талии, прошуршало вокруг бедер и веером легло у ее ног на полу. Все ее органы чувств сосредоточились на волшебстве его рук, творящих чудеса с ее телом, сладкой болью отзывающимся на его ласки, томящимся в ожидании его любви.

Майлз нежно куснул ее чувствительную кожу за ухом.

– Когда я брал тебя в первый раз, я причинил тебе боль, – пробормотал он. – Ты была девственницей, но я тогда оказался слишком пьян и расстроен, чтобы понять это. И все же ты простила меня. Ты спасла саму мою жизнь, а я отплатил тебе болью. Мне не хватит жизни, чтобы загладить свою вину перед тобой.

Она молчала. Она чувствовала себя такой восхитительно слабой. И такой полной жизни.

Оливия не заметила, как он снял с нее корсет и белье, потом туфли и тонкие шелковые чулки – настолько поглотило ее безмерное ощущение счастья. Затем муж положил ее на постель среди белых шелковых простыней и разбросанных по ним розовых лепестков.

Очень скоро он присоединился к ней, обнаженный, лаская, возбуждая, дразня до тех пор, пока она не вскрикнула и не затрепетала от восхитительного экстаза любви, переполняющей сердце, душу и тело, пьянящей, как аромат роз за окном, и безграничной, как вересковые луга, тянущиеся до самого горизонта.

Потом они лежали, обессиленные, но счастливые, дрожа от ночного ветерка, влетающего в открытое окно.

– Спасибо, – наконец сказал он. Оливия улыбнулась.

– За что?

– За то, что веришь в меня. Но, главное, за то, что любишь. – Он снова заключил Оливию в свои объятья и держал так до тех пор, пока тепло ее тела не смешалась с его теплом, пока страсть не вспыхнула с новой силой, и он перевернул ее на спину, рассыпав волосы словно мерцающее пламя среди подушек и лепестков. И они снова слились – медленно, возвышенно, в гармонии душ и тел, раскрывающихся навстречу друг другу.

– Спасибо за моего сына, – произнес Майлз.

Она ахнула и вздохнула, охваченная таким сильным порывом чувств, что казалось, вот-вот разлетится на тысячи кусочков восторга.

– Есть только одно, что могло бы сделать меня счастливее, чем я есть теперь, – послышались его нежные слова сквозь пелену блаженства.

– Скажи мне, – выдохнула она. – Скажи быстрее, любимый, и я сделаю все, чтобы это сбылось.

Майлз поцеловал ее легко, нежно и, погружаясь в ее манящие глубины, прошептал:

– Дочка, похожая на тебя.

Примечания

1

пер. Тамары Лосевой

(обратно)

2

Аттила – король племени гуннов – азиатского народа, появившегося в IV веке в Европе и вызвавший великое переселение народов. Известен своей воинственностью.

(обратно)

3

Яков I – английский король, правящий страной с 1603 по 1625 гг.

(обратно)

4

Джентри – нетитулованное дворянство.

(обратно)

5

Люнет – старинный род укреплений.

(обратно)

6

по Фаренгейту.

(обратно)

7

Великолепно, не так ли?

(обратно)

Оглавление

Время роз

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21 . . . . . . . .