«Ветер пыльных дорог»

Ветер пыльных дорог (fb2) - Ветер пыльных дорог (Излучина судьбы - 1) 3083K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Гилл

Марина Гилл ВЕТЕР ПЫЛЬНЫХ ДОРОГ

ЧАСТЬ I. АПРЕЛЬ — НАЧАЛО МАЯ 1215

Глава 1. Отъезд

Юная Матильда, дочь сэра Эдмона Марильяка, пробивала себе путь сквозь густую листву деревьев, то и дело цепляясь за кусты и спотыкаясь о камни. Впрочем, неудобства при перемещении она едва ли замечала: в лесу Матильда бывала часто и ко всему уже привыкла. А сегодня она исследовала малоизвестный ей участок леса, по которому ей прежде не доводилось часто гулять.

Легко перешагнув очередную корягу, Матильда улыбнулась промелькнувшей в голове мысли, что, быть может, могила великого волшебника Мерлина находится где-то рядом или что, сделав ещё несколько шагов вперёд, она обнаружит какое-нибудь загадочное существо или даже магический источник. В голове её невольно закружились все те истории, которыми охотно делилась старушка Риннон. Матильда верила в них и верила в то, что в один прекрасный день ей откроется в лесу настоящее чудо.

А пока перед её глазами расстелилась небольшая поляна, где она решила передохнуть. Обернувшись, посмотрела на своего спутника — красивого и стройного Герика, разделявшегося её страсть к подобным вылазкам, — а затем взгляд её упал на нечто большое и тёмное за его спиной, не до конца скрытое пышной листвой, и она восторженно выдохнула.

Догадка её была верна, ибо, стоило раздвинуть ветви дерева, как она увидела огромный валун выше её роста и восторженно замерла.

— Мерлинова Борода! — донёсся шёпот Герика.

— Просто удивительно, как мы раньше проходили мимо!

Матильда осторожно приблизилась к валуну. Ей всегда казалось, что возле таких мест, словно отмеченных всемогущей дланью Творца, должна витать особая необъяснимая сила… Она немного страшилась находиться рядом с такой древностью, но вместе с тем её тянуло к ней, и она всегда радовалась, когда натыкалась на неизведанное в любимом лесу.

Матильда начала обходить громаду, ведя по камню ладонью. Он был прохладный и тёплый одновременно. Такой контраст всегда её поражал. Интересно, а смотрят ли сейчас на них с Гериком лесные духи; негодуют ли, что их святыня оскверняется чужим прикосновением? Она почти поверила в своё предположение, когда внезапно раздался шорох. Сердце Матильды мгновенно ушло в пятки, она бросила испуганный взгляд на Герика, который тоже выглядел настороженным.

Через пару секунд Матильда, однако, поняла, что только человек может производить столько шума, а никак не дух. Верно, кто-то из деревни, ибо разбойников тут сроду не водилось или, во всяком случае, Матильда никогда прежде с ними не сталкивалась; наверное, кто-нибудь решил проследить за ними, да только зачем?… И Матильда вздохнула, поняв вдруг, кто и зачем. Она бросила недовольный взгляд на друга.

Однако Матильда несколько ошиблась в своём предположении, потому как вскоре перед ними возникла симпатичная девушка с тёмными волосами и тёмными же глазами. И была она старшей сестрой Матильды, а вовсе не влюблённой по уши в Герика дочерью кузнеца.

— Уф, всю дорогу за вами следила! Чуть ноги себе не попереломала, — тут же высказала она своё скопившееся раздражение. — Как только тебе может нравиться здесь?

Матильда одарила её снисходительным взглядом. Аньес никогда не понимала, как прекрасен окружающий Крэйвек лес.

— И зачем же ты следила за нами? — нехотя поинтересовалась Матильда.

— Затем, что… — Она на секунду замерла, потом договорила, но явно не то, что хотела сказать сначала: — Матушка волнуется, ты же знаешь. Скоро стемнеет, а ты обещала, что никогда впредь не будешь так сильно задерживаться, так?

Матильда уныло кивнула. Раньше она часто возвращалась домой уже по темноте, но мать не так давно вырвала у неё обещание приходить пораньше. К тому же, на следующий день отец уезжал в Англию, и этим утром мать особенно настойчиво просила, чтобы дочь не задерживалась. Матильда вздохнула.

— Ты права. Спасибо, что напомнила.

Аньес тем временем с интересом поглядывала на валун. Видимо, и её он впечатлил.

— Надо сказать, — заметила она, — я ужасно устала, пока шла за вами несколько часов кряду. Не мешало бы и передохнуть.

С этими словами она примостилась на небольшой выступ на камне.

— Ты с ума сошла?! — только и охнула от такого святотатства Матильда.

— А что такого? Мне уже и присесть нельзя? Ну и зануда же ты, сестра моя, — обиделась Аньес.

— Нельзя сидеть на этих камнях, — охотно пояснил Герик, пытаясь поймать взгляд старшей сестры. — Никогда не знаешь, что за сила скрывается за их безобидным видом.

Аньес с удивлением посмотрела на парня, как будто только сейчас его заметила, и беспечно махнула рукой:

— Господи, я думала, что серьёзнее… Опять эти бредни, рассказанные старушкой Риннон.

Матильда не считала истории Риннон бреднями, но спорить на эту тему уже давно перестала.

— Всё, пойдёмте домой, — отрезала она и, потянув за руку Аньес, двинулась в обратный путь.

Аньес, непривыкшая к походам по лесу, иногда чуть не падала и только задерживала спутников. Матильда тихо ворчала себе под нос, поглядывая исподлобья на сестру. Если она и огорчит мать опозданием, так это будет по вине Аньес. Герик часто останавливался, помогая Аньес преодолеть очередное препятствие, созданное прихотливой природой. При этом он не упускал случая погладить её по бедру или фамильярно обнять. Аньес сердито хмурилась, но ничего не говорила.

Так их путь продолжался около часа и пришли они домой к десяти, когда уже совсем стемнело. Алан, старый сторож, спросил, кто идёт, но, увидев хозяйских дочерей и их друга, пропустил молодых людей, недовольно ворча, дескать, и старшую приобщили к полуночным прогулкам. Аньес только захихикала и поспешила в дом, расположенный в центре деревни.

Герик сразу же свернул направо, попрощавшись с сёстрами. Но и Матильда, и Аньес успели заметить, как из одного из домов вышла светловолосая девушка и окликнула Герика. Матильда искоса глянула на Аньес, но та не показала ни малейшего признака расстройства. Сестра никогда не считала дочь кузнеца Лоану своей соперницей, но всё же Матильда замечала порой, что Аньес ревнует, если Герик с той заговаривал. Теперь же Аньес, казалось, было всё равно.

— Ох, Матильда! На кого я похожа? Выгляжу отвратительно.

Аньес и в самом деле выглядела потрёпанной и расцарапанной, но при всём этом — очень даже милой.

— Нет, не для меня жизнь в этой глуши! — продолжила, вздыхая, она. — Тебе вот не кажется, что это несправедливо? В конце концов, моя мать была дочерью барона…

— Ну, конечно же, ты заслуживаешь большего, — язвительно согласилась с ней Матильда. — Тут только у тебя мать была дочерью барона.

Аньес тут же смутилась и взяла её за руку.

— Только не обижайся, Матильда! Я люблю нашу мать как родную и всегда называю её матушкой, тебе ли не знать! Просто порой размышляю, почему мне здесь так неуютно, почему преследует ощущение, что я не на своём месте, — и прихожу к выводу, что кровь той моей матери даёт о себе знать.

Матильда смягчилась и погладила сестру по спине.

— Я понимаю. И, наверное, ты права.

Обе они вошли в свой дом. Их встретил слуга Вилли, забравший у Аньес плащ. Матильда одевалась как можно легче, чтобы ничто не мешало свободно передвигаться по лесу. Входя в общую комнату, которая так же служила и кухней, Аньес тихо сказала сестре:

— Мне недавно пришла в голову одна мысль…

Она замолчала, словно забыв о том, что вообще начала говорить.

— Какая? — подтолкнула её Матильда.

— Скоро узнаешь.

Задумчивый вид Аньес сменился лучезарной улыбкой, и она покинула Матильду, поспешив в свою комнату, пока никто не успел заметить её в таком неприглядном виде.

В общей комнате сидели отец с матерью и младшая сестра Беатрис, занятая шитьём. Они не заметили промелькнувшей, как тень, Аньес, а мявшуюся до сих пор на пороге Матильду увидели. Мать неодобрительно глянула на неё.

— Явилась-не запылилась, — заметила она. — Спасибо и на том, что не за полночь.

Матильде стало стыдно.

— Прости меня, пожалуйста, — подошла она к матери и опустилась на колени перед креслом, в котором та сидела. — Я обещаю… нет, я клянусь, что больше никогда не вернусь домой после наступления сумерек.

Матильда была как никогда уверена в своих словах.

— Я очень хотела бы на это надеяться, — улыбнулась Гладис, погладив дочь по голове. — Иди переоденься, а потом спускайся на ужин. Сегодня поздно садимся, но ничего.

— Очень хочу есть, — улыбнулась в ответ Матильда, поцеловала мать в щёку и быстро взбежала по лестнице на второй этаж.

Их с сёстрами комната была большой и просторной. Когда Матильда вошла, Аньес стояла у окна и любовалась на себя в зеркало. Матильда коротко усмехнулась и бросилась на свою кровать. Зря она дала такую клятву матери. Лес был её страстью, а от страсти не так-то просто отказаться. Она снова улыбнулась, поглядев на свою старшую сестру. Уж Аньес-то знает, что такое страсть! Правда, в несколько ином виде. Сегодня, если бы ей не нужно было спешить домой, она бы поплутала по лесу подольше ради забавы. Герик не был бы против, а вот Аньес наверняка взбесилась бы. Матильда чувствовала, что что-то случилось между молодыми людьми. Может быть, Аньес уже и потеряла интерес к Герику, хотя вот ещё несколько дней назад всё было хорошо: Матильда сама была тому свидетельницей.

В воскресный день она зашла в амбар взять корм курам и увидела эту парочку, лежащую на полу в тесных объятиях друг друга. Аньес тогда сказала нечто вроде:

— Интересно, что сказала бы моя дорогая сестричка Матильда, если бы увидела нас с тобой сейчас?

— Гм… Думаю, перестала бы дружить со мной, — ответил Герик.

— Я бы даже сказала — и разговаривать перестала бы! — засмеялась Аньес. — Пощади моё любопытство, зачем ты вообще ходишь с ней в лес? Вот уж никогда бы не подумала, что тебя интересуют все эти сказочки.

— Это только показывает, насколько плохо ты меня знаешь, — заметил Герик, вмиг посерьёзнев. — Как скоро ты меня покинешь?

Аньес небрежно поцеловала Герика в щеку и сменила тему:

— А что бы подумала моя чопорная сестрица Беатрис? — и сама себе ответила: — Наверное, она бы долго мучилась, решая, что ей предпринять, и, в конце концов, кому-нибудь да рассказала бы. Скорее всего, Матильде.

Тут сама Матильда заметила, что слишком долго слушает непредназначенное для её ушей и поспешила уйти. И Аньес, и Герик были не правы: она вовсе не перестала дружить с Гериком, узнав, чем занимается он с её сестрой. Да, Матильда была удивлена и поражена тем, как легко отдалась Аньес её другу, даже не будучи горячо в него влюблённой. Но это была жизнь сестры, не её, потому Матильда посчитала нужным не вмешиваться.

И, тем не менее, выбросить этот случай из головы было сложно даже по прошествии нескольких дней. Поэтому и сейчас, лёжа на кровати, Матильда задумалась, отчего никак не забудет сплетённую в объятиях парочку. Она честно признавалась себе, что испытала что-то вроде лёгкой зависти… Она тоже хотела бы быть любимой… конечно, не Гериком, но каким-нибудь другим достойным молодым человеком.

В последнем и была загвоздка, ибо в себе Матильда не видела особых изъянов. Характер у неё был очень даже приятный. Врагов она никогда не имела, со всеми вела себя дружелюбно, умела кому угодно поднять настроение и, при надобности, замять неудобную тему. Да и на внешность ей было грех жаловаться. Светлые волосы мягкой волной спадали до талии; нежный овал лица украшали круглые щечки и маленький носик. Тёмные, длинные, загнутые ресницы и яркие, пухлые губы выделялись на белоснежной коже, привлекая к себе внимание. Но самой главной гордостью Матильды были глаза, а вернее их цвет — такие же светло-зелёные, как орошённые утренней росой листья ольхи, в изобилии растущей вокруг их дома.

Неудивительно, что молодые люди с лихвой одаряли её вниманием, но Матильде всё было не то. Один раздражал её отсутствием чувства юмора, другой, напротив, — постоянной улыбкой, открывающей не стройный ряд не белых зубов. Третий разбрасывался пошлыми намёками и распускал руки, четвёртый преданно заглядывал в рот, у пятого был слишком высокий для мужчины голос, шестой вообще считал, что она должна сидеть дома и вышивать. Так что Матильда до сих пор не сумела ни в кого влюбиться. Иногда, как сейчас, ей становилось тревожно, что со своими капризами она так и останется одна. Но, не склонная к унынию, она быстро выбрасывала подобные мысли из головы.

Встав с кровати, Матильда принялась раздеваться. Надо хотя бы на ужин не опоздать. И ради матери, и ради отца, пусть тот никогда не выказывал ей особой любви. Ей очень хотелось, чтобы отец гордился не только своей старшей дочерью, но и ей тоже. Она часто задавала себе вопрос, почему же отец, обожая Гладис, более всех любит не её дочерей, а свою старшую от первой жены? Наверное, потому что мать Аньес была дочерью барона. Матильда фыркнула. Ей уже надоела эта напыщенная фраза, повторяемая сестрой каждый божий день. Матильда знала, что Аньес говорила так не нарочно, чтобы позлить, просто на самом деле считала, что ей не место «в этой глуши».

После того, как мать Аньес умерла в родах, Эдмон Марильяк решил не возвращаться в Англию, а отдохнуть на полученной им в благодарность от короля земле — в этой самой деревеньке, Крэйвек, где Матильда провела своё детство. Нового короля он не больно жаловал и тосковал по тем временам, когда участвовал в крестовом походе с королём Ричардом и французским Филиппом-Августом. Здесь отец познакомился с местной девушкой Гладис, которая очень скоро стала ему верной женой и подарила двух дочерей и сына.

Любимицей отца, однако, оставалась старшая Аньес, двух остальных он порой совсем не замечал. Тем не менее, Матильда отца любила: если мать его любит, значит, есть за что, справедливо полагала она.

Раздался стук в дверь, и Матильда вздрогнула: так задумалась, что даже не заметила, как Аньес ушла.

— Входи, — разрешила она, уверенная в том, что это Тристан.

Так и оказалось: в комнату нерешительно заглянул её младший десятилетний брат.

— Проходи, дорогой, — улыбаясь, пригласила его Матильда. Он был немного застенчив, и потому она всегда старалась быть с ним мягкой и ничем его не обижать. — Ты что-то хотел?

— Все собрались уже, Матильда. Тебя только ждём, — сказал он и в сильнейшем смущении уставился на неё, широко раскрыв глаза.

— Ой, а что, Аньес не могла сказать? — возмутилась Матильда. — Вечно она ленится лишний раз по лестнице подняться.

— Да мне не трудно, — пролепетал Тристан, так и не отрывая изумлённых глаз от неё. При этом смотрел он вовсе не на лицо, а куда-то ниже. Проследив за его взглядом, Матильда заметила, что одевая к ужину котту [1], забыла скрепить её у горловины, занятая своими размышлениями и воспоминаниями, поэтому большая часть груди была открыта для взора ребёнка. Матильда смутилась не менее мальчика и сразу же бросилась поправлять котту.

— Тристан, не смотри ты так на меня, — сказала она, поворачиваясь к крайне смущённому мальчику. — Рано тебе ещё такими делами интересоваться.

— Прости, Матильда! Просто сегодня… сегодня я разговаривал…

— С кем? — заинтересовалась она, приведя себя, наконец, в надлежащий вид.

Тристан помолчал, явно раздумывая, делиться историей с сестрой или нет. Но потом всё же решился и выпалил:

— С Гериком. Он сказал мне, что я уже взрослый…

Матильда подавила желание хихикнуть. Ну да, как же. У неё уже имелись мысли относительно того, что наговорил её брату Герик.

— Продолжай, — подтолкнула она Тристана.

— Вот он и сказал, что я уже большой и спросил, интересуюсь ли я девушками… Я ответил, что нет, потому что они скучные, и с ними толком не поиграешь никогда. И тогда Герик сказал мне, что покажет наглядно, как с ними можно играть. Он повёл меня в дом на окраине, а там была женщина… — Матильда улыбнулась мальчику, подбадривая. Он был так смущён… «Я убью Герика», — гневно подумала она. — Я её не видел раньше. И она отличалась от тебя и Аньес, и Беатрис… Так ярко разодета, а кое-где и раздета… Герику она обрадовалась, а вот мне разозлилась.

Матильда фыркнула, прерывая речь брата. Странно, что девушки находят в Герике?… Она столько времени гуляла с ним вместе по лесу и ничего особенного в нём никогда не замечала, чтобы терять голову. Красивый, правда, и говорить с ним приятно, но не единственный же он такой в Крэйвеке.

— И что же было потом?

— Ну… — замялся мальчик. — Он и показал мне.

— И как много он тебе показал? — с оживлением спросила Матильда. Конечно, это отвратительно, что Герик растляет маленького мальчика, но с другой стороны ей было очень интересно узнать, что же увидел её брат.

— Он стал раздевать её, — перешёл на шёпот Тристан. — И потом…

— Что? — быстро спросила Матильда, блеснув глазами.

— Матильда, я не могу о таком говорить с тобой…

Он был неимоверно смущён. Матильда понимала, что лучше всего сейчас сказать ему, чтобы не забивал себе голову ерундой и больше не ходил ни в какие дома на окраине с Гериком или с кем-либо другим, но она была слишком заинтригована, чтобы закончить разговор на этом этапе.

— Дорогой братик, — ободряюще улыбнулась она, обняв его и погладив светлые, как у неё, волосы. — Не волнуйся, я никому не расскажу.

— Потом я увидел…

Тристан всё ещё нерешительно смотрел на неё, не зная как далеко можно зайти в своих рассказах.

— Продолжай, — внезапно севшим голосом проговорила Матильда.

— Когда на ней не осталось одежды, он поцеловал её в губы…

— А дальше?… — поторопила она.

Поцелуи — дело очевидное. Что бывает после поцелуев — это по-настоящему интересно!

— Дальше он целовал её шею, одна рука его лежала ниже её спины… А вторую я не знаю, куда он дел, — пробубнил Тристан.

Матильда хихикнула, вызвав удивлённый взгляд мальчика.

— Ничего, продолжай.

— Потом он целовал её грудь, при этом женщина сильно стонала, как от боли. Я испугался за неё и подбежал к ним, дёргая Герика за рукав и напоминая, что он сюда играть пришёл. А Герик разозлился и выставил меня за дверь, сказав, чтобы я намотал на ус всё, что здесь увидел.

Матильда, не выдержав, расхохоталась. Она представила себе, какое лицо должно было быть при этом у Герика, да и у той женщины. Вытерев слёзы, выступившие от смеха, она спросила смущённого Тристана:

— Так вот почему ты так смотрел на меня?

— Нет, конечно… ты ведь моя сестра… просто ты мне напомнила это всё, — нерешительно улыбнулся он.

— Ладно, теперь не важно. Но ты не должен больше так смотреть ни на кого. По крайней мере, ближайшие года три-четыре. — Она направилась к двери: всё же они порядком задерживались к ужину, — но остановилась на полпути и добавила: — И ещё. Не ходи никуда с Гериком.

— Хорошо, Матильда, — пообещал Тристан.

Когда они спустились, Эдмон о чём-то тихо переговаривался с Аньес и как будто не соглашался с её высказываниями. Гладис то и дело бросала на них обеспокоенные взгляды. Беа же сидела неподалёку, опустив взгляд на своё шитьё.

— Ну что, все садимся, — громко объявила Гладис.

Семья уселась за накрытый стол и принялась есть лёгкий ужин из травяного супа и хлеба с сыром.

— И, как вы думаете, отец, надолго вы уезжаете? — спросила Матильда.

С отцом она всегда говорила так, будто они находились в высшем обществе, а не в кругу семьи.

— Как обычно, через полгода должен вернуться. Времена неспокойные, однако, шут его знает, как выйдет. А тут ещё, — с деланным недовольством поглядел он на Аньес, — твоя неугомонная сестра уговорила меня взять её с собой.

Несмотря на столь нелестный эпитет, Эдмон любовно посмотрел на неё, а сама Аньес обняла его и поцеловала в щёку.

— Я знала, папа, что ты мне не откажешь мне!

— Ещё бы, — тихо хмыкнула Матильда и уже громче добавила: — Отец, я вам сочувствую: проблем с ней не оберётесь!

Аньес послала сестре убийственный взгляд, но промолчала.

— Мне жаль, что ты тоже уезжаешь, — вступила в разговор Беатрис. — Без тебя здесь будет по-другому…

— Да… — насмешливо протянула Матильда. — Без тебя здесь всё будет совсем не так. Мы все будем скучать, а особенно — Герик!

— Ах ты… — взъярилась Аньес.

Эдмон не дал договорить старшей дочери.

— Ну что за балаган вы тут развели! Мы уезжаем с Аньес, — и это решено. Как говорится, после долгой разлуки встреча во сто крат слаще.

— Папа, — лукаво улыбнулась Аньес, — так вовсе не говорится: это ты сам придумал!

— Нет уж, — притворно возмутился он. — Это народная мудрость, только я её выразил на свой манер.

— Потому что забыл истинные слова сей мудрости? — невинно осведомилась Беатрис.

— Господи Иисусе, — закатил глаза Эдмон. — Что за дочерей я вырастил? Сущие дьяволята!

— Папа, ты оскорбляешь нашу святую невинность Беатрис! Как ты можешь! — в притворном ужасе воскликнула Аньес.

— Да уж, — проворчал он. — Скоро соловьём запоёшь, что и ты — божественный агнец!

— Но это так и есть!

За таким лёгким разговором прошёл ужин, и, когда все закончили трапезничать, отец семейства возвестил:

— Так, пора отправляться на боковую! Мне не нужна завтра сонная муха, — обратился он к Аньес. — А то я тебя знаю: испортишь всем настроение, если не выспишься.

С этими словами он встал и, благословив всех дочерей и сына, пошёл в их с женой комнату, которая находилась за стеной. Гладис с обеспокоенным видом последовала за ним: так она выглядела всегда накануне его отъездов в Англию. Аньес, внемля советам отца, уже убежала в сестринскую комнату, да и Тристан тоже успел скрыться наверху.

Остались только Матильда и Беатрис. Последняя взяла в руки отложенное в сторону прежде шитьё.

— Беа, а ты не хочешь пойти спать?

— Не особенно. Мне не нужно завтра никуда ехать, высплюсь ещё.

— Но и заниматься шитьём в такое время тоже необязательно, — справедливо заметила Матильда. — Оно никуда не убежит. И поэкономнее со свечами: матушка же говорила, что их не так просто теперь достать.

— Да, это правда… — вздохнула Беа.

Она снова отложила работу и, встав со стула, подошла к окну. Снаружи царила непроглядная тьма.

— Тебя что-то беспокоит? — осторожно поинтересовалась Матильда.

— О нет, — ответила сестра. — Просто я думаю о том, что будет лучшим для меня.

— И из чего состоит выбор?

— Выходить мне замуж или удалиться в монастырь.

— Беа! — ошеломлённо воскликнула Матильда. Младшая сестра, конечно, всегда была чересчур набожной, но эта её причуда ни в какие ворота не лезла! — Не говори глупостей. Какой ещё монастырь, когда у тебя есть любимый человек? И любящая семья, между прочим.

Беатрис тяжело вздохнула, но не выглядела виноватой.

— Понимаешь, Матильда, я не уверена в том, что хочу быть с Эдгаром. Что же до вас, то монастырь — это не чистилище, не навсегда расстанемся.

— Ты любишь его? — прямо спросила Матильда.

— Боже, причём здесь это? — Беа как будто даже обиделась вопросу. — Разве это имеет значение? Я боюсь… То есть, я не хочу быть зависимой от мужа.

— Но почему? — удивлённо посмотрела на неё Матильда. Она понимала её всё меньше и меньше. — Все женщины, так или иначе, зависимы от мужчин. Но и защищаемы ими тоже. Разве это плохо?

— Не знаю, — слабо улыбнулась Беатрис. — Наверное, не плохо, но, может быть, плохо для меня. И ещё я вынуждена буду делить с мужем ложе.

— Но, говорят, это бывает приятным, — вставила Матильда.

— Возможно, но откуда мне знать, как это будет с Эдгаром? Алиса говорила, что её муж — просто грубый зверь. Она каждую ночь с ним мучится.

Алиса была крестьянкой и подругой Беатрис. Матильда про себя отругала эту Алису, которая рассказывает подобные вещи незамужней пока девушке.

— И ещё, мне придётся рожать детей, — добавила Беа.

— Ну а в этом-то что ты плохого нашла?

— Как что? Не помнишь, как Ида рожала? Боль, крики, мучения в течение нескольких часов… К тому же, грязь, кровь, спёртый воздух… Нет, я готова умереть от мысли, что мне придётся это пережить. Или я могу и не пережить этого вовсе. Мать Аньес умерла в родах, не забыла?

Матильда сначала не нашлась с ответом. Она тоже помнила, как рожала Ида. Ида была дочерью подруги их матери, и так уж вышло, что они оказались рядом с ней в тот час. Крики и впрямь были страшными, и Матильда очень сочувствовала мучениям Иды, но она знала, что это обычное дело, многие женщины прошли через это.

Об этом она и сказала Беатрис:

— Но не ты первая, не ты последняя. Это же естественно. Бог ведь не зря послал женщинам такое… бремя. — Она знала, что этот довод очень весомый для сестры. — И не всегда всё сопровождается грязью или спёртым воздухом. И длятся роды не всегда так долго. И у тебя крепкое здоровье, так что ты точно не умрёшь.

— Откуда ты всё это знаешь? — с досадой спросила Беа.

— Риннон рассказывала, — улыбнулась Матильда, — да и в деревне чего только не увидишь да не услышишь. Так это всё, что отталкивает тебя от замужества?

— Ну да, — неуверенно признала Беатрис. — Но это немало. И ещё мне кажется, что у каждого человека есть своё предназначение. По-моему, мне уготовано судьбой стать монахиней.

Матильда фыркнула:

— Не дури, Беа… Я не позволю тебе стать монахиней, так и знай. И Эдгар, я уверена, будет от этого не в восторге. И, если уж на то пошло, то мама с отцом также не обрадуются. А Тристан? И Аньес?… Нет, Беа, ты не имеешь права так поступать со всеми нами. И это я не говорю про твою красоту, которую просто грех прятать в монастырских стенах.

— Я пока только думаю, — отступила Беа. — А теперь пойдём спать. У меня пропало настроение для шитья.

— Слава богу, — засмеялась Матильда.

Сёстры взяли друг дружку под руки и направились к себе.

На следующее утро вся семья Марильяк собралась во дворе. Помимо них также пришли попрощаться и некоторые другие: хорошие знакомые Эдмона и Гладис, друзья Аньес. Был Герик, который стоял немного в отдалении. Выглядел он очень опечаленно. Рядом с ним вертелась Лоана, довольная как никогда, ведь главная соперница теперь уезжала. Матильда наткнулась взглядом и на крестьянина Донана: крепкий и по-своему симпатичный, он последнее время уделял Матильде немало внимания, но она его избегала. Он раздражал её своей неуклюжестью.

Двое их слуг, Вилли и Пьер, загружали старую повозку. Аньес бегала между ними, то и дело крича и приказывая им переставлять сундуки или бежать в дом за забытыми вещами. Пьер и Вилли уже выбились из сил, начищая старую повозку так, чтобы она выглядела достойно. А сейчас и вовсе не посидеть на месте, таская туда-сюда вещи хозяйской дочки, — они явно были не в духе, бросая острые взгляды на Аньес.

— Дорогой, будь осторожен, — заговорила Гладис, нежно глядя на мужа. — На дорогах сейчас неспокойно.

— Разумеется, не волнуйся.

— Отец, зря ты взял с собой Аньес, — вступила в разговор Матильда. Её гложило нехорошее предчувствие относительно этой поездки. Или, скорее, относительно сестры в этой поездке. Но Матильда не собиралась об этом никому рассказывать, потому весело улыбнулась: — Не представляю, через сколько лет вы доберётесь на такой загруженной повозке до Англии! И… возвращайтесь скорее, отец.

— Матильда, а ты не хочешь, чтобы Аньес вернулась скорее? — спросил её Тристан.

Этот вопрос заставил всех рассмеяться.

— Что ты, — улыбаясь, проговорила Матильда. — Конечно же, хочу. Но вот хочет ли она сама этого?…

— Неважно, — сказала Беа. — Здесь её дом, а значит, она должна вернуться.

Гладис с умилением посмотрела на свою младшую.

— Аньес! — позвала она падчерицу. — Дорогая, попрощайся хоть с нами. Вещи без тебя не уедут.

— Матушка, вы правы, — подошла к ним Аньес. — Но эти олухи ничего не могут сделать нормально. За ними только глаз да глаз! — Один из олухов, Вилли, послал убийственный взгляд в сторону девушки. — Папочка, поехали! — тем временем торопила отца Аньес. — А то я ещё что-нибудь вспомню, — шутливо добавила она.

Эта фраза заставила всех пошевелиться, и Матильда первая обняла сестру.

— До свидания, Аньес. Надеюсь, ты хорошо проведёшь время.

— А как же иначе, — улыбнулась в ответ Аньес.

Потом повернулась к Тристану.

— Тристан, когда я приеду, ты будешь уже совсем большой. Я знаю, ты захочешь себе настоящий меч. И не спрашивайте меня, откуда я это знаю, — предупредила она отца и Матильду, которые очень любили по-доброму придираться к её словам. — Я привезу тебе этот меч. И ты пойдёшь в крестовой поход… Ты станешь знаменитым, милый, — потрепала она его по щеке. — Я верю, что однажды ты окажешься при королевском дворе, и все будут относиться к тебе с глубоким уважением!

Она обняла довольного этой речью мальчика, затем снова посмотрела на сестёр:

— Ну что же, сестрицы, чувствую я, не скоро мы с вами увидимся. Надеюсь, что вы не будете терять времени даром, и, когда я вернусь, выйдете уже замуж.

— Аньес! — грозно проговорил Эдмон, но видно было, что он еле сдерживается, чтобы не улыбнуться. — Без моего разрешения никто не будет помолвлен.

— Это жестоко, папа, — кротко проговорила Аньес. — Ведь неизвестно, когда ты вернёшься: и что же, Матильда с Беатрис будут всё это время одни?…

— Твои сёстры ещё молоды, и лишние полгода только пойдут им на пользу.

Матильда заметила, как отчаянно покраснела Беа. Наверное, уже сто раз пожалела, что рассказала об их с Эдгаром отношениях. Но и, должно быть, рада такому решению отца: это даст ей времени разобраться в себе.

— Ах, папа… — вздохнула Аньес. — Как скажешь. Но тогда к моему возвращению помолвлена буду я!

Матильда кашлянула, пытаясь заглушить смех, а Герик покраснел от ярости.

— Тут ты права, — сказал Эдмон. — Именно поэтому я согласился взять тебя с собой.

— А я-то думала это всё потому, что ты хотел доставить мне радость.

— Это и доставит тебе радость, — улыбнулась ей Гладис.

— Думаю, вы правы, матушка.

Аньес сердечно обняла её, ещё несколько минут ушли на то, чтобы попрощаться с друзьями и знакомыми, и, наконец, она направилась к повозке. Эдмон последовал за ней, на прощанье поцеловав жену и благословив детей.

Перед тем как залезть в экипаж, Аньес обернулась и помахала тем, кого оставляла позади. Правда, сделала она это несколько небрежно. Наконец-то она покидает этот край! Теперь её жизнь будет полной чудесных и интересных событий, отец выдаст её замуж за богатого вельможу, и она будет счастливо и в достатке жить при английском дворе.

Они с отцом уселись в экипаж, и кучер Пьер, который должен был сопроводить их до Сен-Мало, тронул лошадей. Повозка заскрипела и двинулась в путь. Аньес блаженно вздохнула.

Она ещё не знала, что при английском дворе её ждёт совсем не то, чего она так желала. Ей также не было известно то, что по случайности, говоря прощальные слова родным, она в какой-то мере предсказала последующие события. Она не знала ничего из этого, потому с наслаждением вдыхала свежий, утренний воздух и смотрела вдаль. В мыслях она уже расхаживала в богатом парчовом платье в резиденции короля Джона, восхищая всех своей красотой, а некий рыцарь целовал ей руку, расточая комплименты…

Глава 2. Прибытие в столицу

Путешествие прошло на удивление удачно и без каких-либо приключений. Расставшись в Сен-Мало со своим верным слугой и старым добрым экипажем, отец и дочь Марильяк сели на корабль, направляющийся в Дувр, и вполне благополучно ступили на английскую землю. Теперь путь их лежал в столицу королевства — Лондон.

Для Аньес это было первое путешествие. Раньше она вообще никуда не выезжала из Крэйвека и потому теперь готова была прыгать от счастья, что ей удалось выбраться из глухой деревни. С распахнутыми от восхищения глазами она выглядывала из окна нанятого экипажа, не уставая любоваться прекрасными видами. Погода в это время года была, — против обыкновения, по заметке отца, — тёплая и ясная.

— К сожалению, мы не успеваем в Лондон до заката, придётся остановиться в какой-нибудь таверне, — сказал Эдмон, сидевший напротив дочери.

Аньес расстроенно нахмурилась. Как же ей не терпелось ко двору! Эти вынужденные задержки так раздражали её!.. Если бы только она могла, то ехала бы до самого Лондона без остановки… Аньес на самом деле готова была так поступить, но останавливало её главным образом риск прибыть в запыленной одежде на взмыленном коне… Не так она представляла себе свой въезд в столицу!

— Эй, парень, — крикнул Эдмон, обращаясь к кучеру. — Есть ли тут поблизости какая таверна?

— Да, милорд, — ответил тот. — «Хитрюга Родж», в стороне от главной дороги. Если изволите свернуть, то тотчас же попадёте прямёхонько туда. Уж там кормят на славу, точно говорю. И постель у них мягкая.

— В таком случае — сворачивай, — повелительно сказал Эдмон.

Аньес заметила, что отец весь расцвёл после обращения «милорд». Видимо, поведение у отца и впрямь как у благородных людей. Ведь не зря он столько времени в молодости провёл при английском короле!

Аньес мечтала, чтобы к ней обращались когда-нибудь, скажем, «графиня»! Она позволила увести себя мечтам… Несомненно, в скором времени она уже будет помолвлена. Конечно, её избранник будет титулованным и богатым англичанином — иначе и никак. От предвкушения этого «скоро» Аньес задрожала. И да, он обязательно будет красивым, куда без этого.

Экипаж тряхнуло, и Аньес оторвалась от мечтаний. Кучер уже свернул с тракта. Не прошло и десяти минут, как они остановились перед аккуратным зданием с немного покосившейся вывеской. Время было под вечер, и во дворе сновало приличное количество людей.

Эдмон спустился и помог выйти дочери.

— Держи, — дал он кучеру два фартинга. — Ещё столько же получишь, если дождёшься нас до завтра, — сказал Эдмон.

Четыре фартинга были довольно хорошей платой для кучера, поэтому сомневаться, что он их дождётся, не приходилось.

— Спасибо, милорд, — поблагодарил тот. — Буду ждать вас до самого полудня.

Эдмон, удовлетворённый таким ответом, кивнул и, взяв под руку дочь, двинулся ко входу.

Когда они зашли внутрь, Аньес поразилась внутреннему убранству, довольно роскошному для простой таверны, стоящей в стороне от дороги. Изящно отделанные стулья, столы; на стенах закреплены горящие факелы… Здесь был какой-то свой, особенный дух. Аньес на миг показалось, что она попала или в далёкое прошлое, или в какую-то сказочную страну.

Отец, так и не выпуская её руки, продвигался к свободному столу. Усадив дочь, Эдмон огляделся, раздумывая, не будет ли слишком опасно оставить Аньес на несколько минут с тем, чтобы найти хозяина. Однако хозяин появился уже через пару секунд сам, справляясь, чего желают путники, и рассыпаясь в уверениях, что в таверне «Хитрюга Родж» они найдут всё, что только можно.

— Нам поужинать и переночевать. Завтра с утра уже уедем, — сказал Эдмон.

Хозяин кивнул, уверив, что вскоре им подадут ужин и подготовят для них единственную оставшуюся комнату.

Тем временем двое за соседним столом затянули песню:

Жила старуха в Ашерс Велл, Жила и не грустила, Пока в далекие края Детей не отпустила.

Аньес стала прислушиваться к песне: она рассказывала историю, в чём-то перекликающуюся с тем, что происходило сейчас в их семье. Гладис, правда, совсем ещё не была старухой, да и не детей она в далёкие края отпустила… а всего лишь падчерицу… Песня предполагала, видимо, плохой конец, так как поющие пытались состроить печальное выражение на лице.

— Позволите присоединиться к вам? — послышался глубокий голос прямо над ухом у Аньес.

Оглянувшись, она увидела высокого, зрелого человека с мужественными, но грубыми чертами лица, на котором выделялись тёмные глубоко посаженные глаза и нос с заметной горбинкой. Одет он был в котту из лилового бархата с рукавами разных цветов: такого красивого одеяния на мужчине Аньес ещё не приходилось видеть.

— Пожалуйста, — сказал Эдмон.

За столом могли разместиться как раз трое. Устроившись напротив, мужчина прошёлся взглядом по лицу Эдмона, потом перевёл его на Аньес и легко улыбнулся ей. Аньес тоже ответила ему улыбкой. Она не могла поверить в свою удачу: времени-то прошло всего ничего, а она уже встретила благородного красавца!

— Вы из Франции, я полагаю? — поинтересовался незнакомец.

— Именно так, — кивнул Эдмон. — Ко двору Его Величества направляемся.

— Что ж, тогда разрешите представиться — Роберт де Феррьер, граф Дерби. К вашим услугам, — и снова бросил взгляд на Аньес, которая лучезарно ему улыбалась.

Быть того не может, сам граф! В мыслях её промелькнуло недавнее желание стать графиней… Что это, как не знак судьбы? Неужто этот человек может стать её мужем? Аньес понимала, что слишком быстро записала графа Дерби себе в мужья, но мысль ей эта очень пришлась по душе.

— Сэр Эдмон Марильяк, — представился отец. — Моя дочь, Аньес.

Аньес едва слышала, что он говорит или что говорят другие. Она зачарованно смотрела на графа Дерби и уже видела их свадьбу. Было бы неплохо, если бы её семья смогла приехать и лицезреть это счастливое событие… но вряд ли у них получится. Слишком затратно, да и на кого землю оставить?…

— Значит, из Франции? — спрашивал тем временем граф Дерби.

— Бретань, — кивнул Эдмон. — Вот уже восемнадцать лет живу там…

Видимо, отца расположил вид графа Дерби, и он начал ему рассказывать об их жизни в Бретани. Аньес этот рассказ было скучно слушать, и она приступила к еде, которую к тому времени уже принесли на их стол. Каплуны, зажаренный гусь, свежие листья капусты, два кувшина гасконского вина… Аньес не знала, за что и взяться сначала. Дома они с таким размахом никогда не ели.

Прости-прощай, наш старый дом И весь наш край родимый!

Всё также тянули двое мужиков за соседним столом. Многие уже стали на них шикать, но те, замолкнув на несколько секунд, начали исполнять ещё более заунывную песню. Аньес пожелала, чтобы их выставили или заставили замолчать. Ей не хотелось грустить: наоборот, она была полна предвкушений, искоса поглядывая на графа.

Она гадала, что он здесь делает. Тоже держит путь в Лондон или нет? Она бы спросила, да только её отец всё говорил и говорил без остановки, а когда наконец умолкал, граф Дерби интересовался у него чем-нибудь ещё. Неужели ему может быть интересно подробное описание жизни в деревне? Или он просто настолько вежлив, что не может прервать собеседника? Она задумчиво смотрела на него, надеясь, что он вновь обратит свой взгляд на неё, но граф был поглощён разговором с отцом.

Аньес разочарованно вздохнула и продолжила кушать, одновременно глядя по сторонам. Судя по серой и невзрачной одежде таких знатных персон, как граф Дерби, здесь больше не наблюдалось. В основном за столами кучками сидели крестьяне, попивая эль и заедая его краюхой хлеба. Аньес также заметила кучера, что должен был везти их завтра в Лондон: он громко смеялся, ударяясь кружками со своими приятелями.

— Да, пора ей выходить замуж, — вдруг услышала Аньес.

Повернувшись, она увидела покрасневшее лицо отца, который выпил явно больше, чем следовало. Граф Дерби, однако, выглядел так же трезво, как и при встрече. Аньес это не понравилось. Во-первых, её вовсе не прельщало потом нести отца с чьей-либо помощью наверх. Во-вторых, она чувствовала неловкость перед графом за родительское поведение.

— Папа, может, не стоит столько пить?

В её голосе послышался плохо скрываемый гнев.

— Сколько? — возмутился Эдмон. — Вот видите, милорд, какая она из себя, моя Аньес? Трудно мужу будет совладать с её характером. А замуж-то уже пора! Её мать так и вовсе беременной в её возрасте ходила…

— Что ты такое говоришь? — прошипела Аньес ему на ухо. — Пойдём в комнату… Я не хочу здесь оставаться.

— Ну что вы, — улыбнулся ей граф Дерби, судя по всему, услышав последние слова. — Посидите с нами ещё немного, леди Аньес. Мне очень интересно то, что рассказывает сэр Эдмон.

— Благодарю, милорд, — пьяно улыбнулся отец. — Так о чём это я… а, о Мэри, моей жене… бывшей жене… Она рано умерла.

— Она умерла, давая рождение мне, — резко вмешалась Аньес. — Так что, папа, твоё сравнение вышло, я бы сказала, крайне неудачным.

— Неудачным? Может быть, однако времена меняются…

Аньес уже не понимала логику отца, а это могло значить только одно: он очень сильно пьян. Понимая, что уговорами ничего не добьёшься, а граф Дерби по некой причине доволен положением вещей, Аньес притихла.

Ей пришлось сидеть за столом ещё полчаса, слушая бессмысленные речи отца. С некоторым опасением она поняла, что он рассказал графу Дерби о себе и своей семье почти всё. Но больше всего именно о ней. Это обрадовало бы Аньес, если бы отец говорил о ней в хорошем тоне, а не упоминал по несколько раз её тяжёлый характер, упрямство и лень. Аньес-то понимала, что отец пьян и не вполне осознаёт, что и перед кем говорит, а вот граф Дерби мог решить, что она не достойна быть его женой… Красная от гнева и от невозможности приструнить отца, Аньес про себя молила, чтобы пытка скорее закончилась.

В конце концов, молитвы её были услышаны. Отец не смог самостоятельно подняться на ноги, и по приказанию графа наверх его повели двое слуг. Аньес было вздохнула с облегчением и последовала за отцом, но почему-то не смогла сделать и шага от стола. Растерянно она поглядела вниз, пытаясь обнаружить то, что мешало ей сдвинуться, и тут же покраснела от ярости.

— Милорд! — воскликнула она. — Прошу пропустить меня…

Подол её платья был зажат между ногами графа Дерби. Он — подумать только! — сидел перед ней, насмешливо глядя на неё и лениво улыбаясь, и не подумав освободить её. Аньес враз забыла о том, что мечтает быть графиней: такое наглое поведение мужчин её всегда раздражало. Конечно, она могла бы резко рвануться и убежать, но тогда весь подол платья остался бы между ног у графа… «Бог мой, какой будет позор!», — подумалось ей, когда она представила себе это зрелище. Не хватало ещё попасть в нелепое положение прежде, чем она предстанет при дворе Его Величества!

— Лапочка, — небрежно уронил он. — Почему бы тебе не присесть и не поговорить со мной… по душам?

— Это почему я должна говорить с вами по душам? — надменно поглядела она на него сверху вниз.

Такого поведения от благородного человека Аньес никак не ожидала. Он вёл себя, словно выпивоха в Крэйвеке! И эти пошлые намёки, от которых Аньес всякий раз воротило. Она поглядела вниз и заметила, что осторожными движениями граф Дерби тянет её платье так, чтобы со временем она не смогла удержаться на ногах и плюхнулась ему на колени.

— Хорошо, — с яростью выдохнула она. — Я посижу с вами… немного.

— Вот и прекрасно, — тут же выпустил её граф.

«Ну и дурак», — чуть не расхохоталась ему в лицо Аньес и, развернувшись, быстрым шагом направилась к лестнице. Неприятно, конечно, что её поспешный уход, или скорее даже побег, кто-нибудь мог заметить, но пережить можно. Аньес кипела от гнева на отца, который поставил её в такое неудобное положение. И надо же было ему напиться именно сегодня! О чём он думал? Ведь знал же, что оставляет её одну среди незнакомых мужчин!

Она недоумённо вскрикнула, когда на верхних ступенях лестницы её перехватили. Обманывая графа Дерби, Аньес почему-то даже и не подумала, что он может действовать так же нечестно, как и она. Оказавшись через несколько секунд прижатой к стенке в полутёмном коридоре, Аньес в полной мере осознала свою оплошность.

— Не ожидал, не ожидал… — довольно усмехнулся граф. — Я думал, ты честная и порядочная девушка.

— Я так же думала о вас сначала, — гневно ответила ему Аньес, пытаясь высвободиться. Однако сдвинуть его она была не в силах, к тому же, чувствуя её сопротивление, он только крепче прижимал её к себе. — Хорошо, теперь говорите, что вы от меня хотите, и скорее завершим наше знакомство, — попыталась найти приемлемое развитие событий Аньес для них обоих.

— Тебя.

— Меня? — не поняла Аньес. — Меня… это то, о чём я подумала? — в бешенстве переспросила она. — Да как вы смеете предлагать мне такое! Вы, быть может, считаете, что я соглашусь на это… из-за денег… потому что мы бедны… но это не так!

Ей отчего-то было трудно говорить, воздуха не хватало… да ещё она не видела лица этого негодяя, но была совершенно уверена, что он ухмылялся, глядя на неё.

— Чего ты всполошилась? — спросил он. — Я же видел желание в твоих глазах там, внизу.

— Желание?… — почти спокойно повторила Аньес, уже всерьёз задумываясь над тем, чтобы расцарапать ему лицо. Такого оскорбления она ещё ни от кого не терпела! «Клянусь всем, что имею, я никогда ему не прощу! — запальчиво пообещала она себе. — Я отомщу за это оскорбление!» — Я полагаю, в Англии простой заинтересованный взгляд расценивается как желание. Но, смею вас уверить, я не смотрела на вас внизу так, чтобы сейчас вы вели себя подобным образом. Поэтому оставьте свои глупые догадки при себе. Я уверена, что вам не составит труда найти для себя более подходящую… персону. Меня же прошу отпустить.

— Мне сейчас нужна только ты, — неожиданно нежно проговорил граф, погладив её по щеке. Аньес этот жест, однако, нисколько не впечатлил. — Тебе будет хорошо, я обещаю. Пойдём… Твой отец ничего не заподозрит, если ты этого боишься.

По всему выходило, что граф Дерби был очень самоуверенным человеком. Аньес с неохотой призналась себе, что, наверное, этот вкрадчиво-нежный тон убедил бы её пойти за ним, если бы не его прямолинейное поведение ранее. Он посмел разговаривать с ней так, будто она была дешёвой шлюхой.

Она молчала, и граф Дерби немного ослабил свою хватку, решив, что победа уже на его стороне. Аньес же сдаваться не собиралась: извернувшись, она со всего размаху влепила ему пощёчину. От неожиданности граф отпустил её, хватаясь за щёку и ругаясь так же «изящно», как её знакомые деревенские парни. Аньес засмеялась.

— До свидания, милорд, — громко сказала она ему на прощанье и вскоре скрылась за дверью их с отцом комнаты.

Всю ночь Аньес спала беспокойно, то и дело ворочаясь в кровати и тревожа отца, который постанывал от боли в голове, а потом, не выдержав, и вовсе вышел из комнаты, да так и не возвратился до самого утра. Почти сразу же после того, как Эдмон ушёл, в сон девушки пробрался какой-то посторонний звук. Она сразу же проснулась и в удивлении огляделась по сторонам. Казалось, будто кто-то постукивает в окно. Но ведь оно находится на втором этаже?…

Аньес встала и подошла к окну, заспанными глазами выглядывая во двор. Сон тут же выветрился из её головы, глаза расширились, а из груди вырвался прерывистый вздох. Через секунду глаза её уже полыхали яростью.

Под её окном угадывалась чья-то тень… и она могла точно сказать, что это был граф Дерби. Он бросал комки земли в окно в надежде её разбудить! Вот подлец! И разбудил же… К счастью, Аньес не могла разглядеть выражение его лица. Если бы она увидела, как этот негодяй улыбается, то бросила бы на него что-нибудь сверху. Аньес даже оглядела комнату и с удовлетворением заметила на столе тяжёлый подсвечник.

Она отошла от окна, пытаясь успокоиться, и вернулась в кровать. Странно, всего несколько часов назад она рассматривала графа Дерби как мужа, а теперь была готова поклясться, что чувствует к нему ненависть. Граф показал свою истинную личину под красивой и нарядной одеждой, и личина эта Аньес пришлась не по вкусу. Жаль, однако, что именно этого самовлюблённого графа не посчастливилось им с отцом встретить первым! Аньес желала бы никогда его больше не видеть.

Что больше всего выводило из себя девушку, так это то, что он посмел сказать ей нечто про желание и сделать недостойное её положения предложение! Да за кого он её принял?… И не потому ли опоил отца, чтобы иметь возможность остаться с ней наедине? Она снова почувствовала гнев на отца за то, что так легкомысленно позволил себя одурачить.

Со злостью бросив взгляд на окно, Аньес залезла с головой под одеяло и сверх этого ещё бросила на себя подушку. Теперь ничто не должно помешать её сну!

Поутру её разбудил отец и сказал, чтобы она быстрее вставала, потому как, если будет медлить, вполне может статься, что они опять не поспеют к вечеру в Лондон. Вскочив с постели, хотя после почти бессонной ночи соблазн наплевать на всю Англию и живущих в ней людей был велик, она, умывшись, наскоро проглотила лёгкий завтрак, поданный в комнату, а потом с тщательностью оделась.

— Ты готова? — спросил её Эдмон, снова заходя в комнату.

— Да, папа, — сказала она, не сумев при этом подавить зевка.

— Эх ты, засоня, — увидев это, весело сказал Эдмон. — Скоро тебе придётся отвыкать нежиться по утрам в кровати. А ещё — даже удивляюсь: как я раньше об этом не подумал? — что, если тебе стать фрейлиной Её Величества, королевы Изабеллы?

Аньес, до того наводящая последние штрихи в своём одеянии, застыла посреди комнаты. В самом деле, как они раньше об этом не подумали?… Это же отличная возможность, просто превосходная!.. Быть всё время при королеве… и, конечно, при короле… Всегда в гуще событий…

— Ах, папа… Я этого безумно хочу! — вскричала она с восторгом в глазах. — Я уже не раз замечала, что наутро после попойки тебе приходят в голову блестящие идеи! Но что нужно сделать для того, чтобы стать фрейлиной Её Величества?

— О, ничего невозможного, — загадочно улыбнулся Эдмон, что сразу же заметила Аньес. — Я поговорю с Его Величеством, и он всё устроит.

— Но с чего ты взял, что король станет тебя слушать? — поинтересовалась она.

— Королю сейчас нужны такие люди, как я. А теперь пойдём, дочка, надо поторапливаться. Ещё одной остановки на подобном этому постоялом дворе я не выдержу, — поморщился он.

Аньес кивнула и пошла вниз за отцом, хотя ей было очень любопытно узнать, что всё это значит и какое влияние имеет на короля её отец, но она решила пока отложить расспросы. Её отец был очень упрямым, поэтому, надоедая ему вопросами, она рисковала никогда не получить на них ответы. Тут нужно действовать умнее: немного выждать, а потом начать осторожно дознаваться до правды… Против такой тактики у отца нет защиты — это также было хорошо известно Аньес.

Подходя к стойке на первом этаже, Аньес услышала, как прощается и расплачивается с хозяином отец. Впервые за это утро она вспомнила о графе Дерби. Ею тут же овладела злость, смешанная с неким страхом, в чём, конечно же, сама себе она не призналась. Незаметно оглядев зал, Аньес с облегчением поняла, что графа нигде нет.

Хозяин таверны произнёс:

— Его сиятельство граф Дерби сегодня, где-то за час до этого, тоже выехал в Лондон.

— Жаль, — вздохнул Эдмон, — что мы не встали раньше, — и укоризненно посмотрел на дочь.

— В Лондон? — вмешалась Аньес, надеясь, что ослышалась.

— Да, миледи, — кратко ответил хозяин.

Аньес нахмурилась. Скорее всего, новой встречи с графом не избежать. Но хотя бы до этой встречи у неё есть время, чтобы собраться с силами и при случае дать достойный отпор.

Говорить более было не о чём, поэтому, попрощавшись, отец и дочь вышли из таверны. Сев в уже приготовленный экипаж, они тронулись в путь. Впереди лежал Лондон, и настроение Аньес с каждой минутой, приближающей её к столице, становилось почти таким же приподнятым, каким было до злополучной остановки в «Хитрюге Родже».

Расположившись удобнее, насколько это было возможным в неудобном экипаже, Аньес закрыла глаза и почти сразу же провалилась в глубокий, на этот раз ничем не нарушаемый, сон.

Разбудили её настойчивое потрясывание и толчки в плечо. Еле разлепив глаза, Аньес поглядела на отца.

— Вставай, Аньес, мы прибыли, — говорил он.

— Так быстро?… — Выглянув в окошко, она поняла, что на землю уже опустились сумерки. — Я что, весь день проспала?…

— Что ты делала ночью, остаётся только спросить? — Вопрос, судя по всему, был риторическим, так как, не дожидаясь ответа, Эдмон продолжил: — Ну, давай, выходи. Нас довезли до моего дома.

— До твоего дома? — спросила Аньес уже на пути к особняку, стоящему в конце этой улицы, название которой Аньес пока ещё не знала. — Разве у тебя тут есть свой собственный дом? Я не знала… И, мне кажется, никто не знал, — с подозрением глянула она на него. — Откуда он у тебя? И почему ты о нём никому не рассказывал? Даже мне… хотя прекрасно знал, что я его всё равно увижу, рано или поздно.

— Я его приобрёл в последний свой сюда приезд, и о нём кое-кто знает, твоя мать, например, — улыбнулся он ей.

Они зашли в дом. Подбежавшая служанка приняла их плащи. Вышедшая откуда-то старая женщина, была, по-видимому, экономкой. Она засеменила следом за Эдмоном и стала докладывать ему о текущем положении дел в доме.

— Оставь, — махнул рукой он. — Завтра, если будет время, расскажешь. А пока распорядись, чтобы нам приготовили на стол.

— О, сэр Марильяк, — замялась старушка. — Понимаете, мы не думали, что вы приедете именно сегодня… По нашим расчётам, вы должны были появиться здесь где-то через недели две… — тяжело вздохнув, она закончила: — Я хочу сказать, что готового ужина нет.

— Ничего, мы можем подождать, — сказал Эдмон.

— Тогда мы постараемся сделать всё побыстрее! — уверила она его. — Извольте пожаловать в ваши комнаты. Правда, для вашей… — Поняв, что не знает, кем приходится ему Аньес, она, чуть замявшись, сказала: — вашей спутницы комната не готова, так как мы не знали, что вы прибудете, против обыкновения, не один. Но скоро всё будет сделано, — успокоила она их. — Эй, Тереза, — тут же прокричала она. Выбежавшая девушка лет двадцати с лишним остановилась перед ней, почтительно склонившись перед хозяином и его спутницей и ожидая приказаний. — Пойди приготовь комнату леди…

— Леди Аньес, моя дочь. Она проживёт здесь довольно долгое время, так что к ней надо бы приставить служанку.

— О, это не трудно, леди Аньес, — улыбнулась ей старушка. — Ходить далеко не надо, вот хотя бы Тереза… Она трудолюбива и покладиста. С ней вы можете ни о чём не беспокоиться! Уж Тереза сделает всё как надо, и даже лучше.

Служанка чуть покраснела и нерешительно улыбнулась. Аньес эта девушка сразу понравилась. Было что-то в ней такое, что притягивало взгляд. Внешность Терезы была ничем не примечательной: светлые прямые волосы, спрятанные под чепец, но несколько прядей выбивались из-под него и ложились идеально ровно вокруг щёк; глаза болотисто-зелёного цвета, чуть раскосые; лицо круглое, нос вздёрнутый, а на губах играет немного печальная, но добрая улыбка.

Аньес, по натуре любопытная, решила во что бы то ни стало узнать о причине этой грусти, так и сквозящей в каждом движении девушки и словно бы затаившейся в каждой чёрточке её лица.

— Конечно, я не возражаю, если ею станет Тереза, — согласилась она. — Пока комната не готова, я хотела бы выйти в сад. Ты не против, папа?

— Да-да, иди погуляй, Аньес.

Аньес, не торопясь, вышла из дому, обогнула его и вошла в сад, где почти не было никаких растений — одна лишь скамейка одиноко стояла посреди пустой земли. Присев на неё, Аньес прикрыла глаза, наслаждаясь прохладным, вечерним ветерком.

Как всё же прекрасно, что она здесь! Если бы она не уговорила отца взять её с собой, то в жизни ещё долго не случилось бы ничего интересного. А так… само путешествие, предстоящая жизнь при дворе в качестве фрейлины… И она, кстати говоря, должна ещё спросить отца о том, почему королю сейчас нужны такие люди, как он. Она знала, что для короля каждый рыцарь на счету, однако эта фраза отца прозвучала загадочно… и он наверняка имел в виду нечто другое.

А ещё встреча с графом Дерби…

Но Аньес тут же осадила себя. С графом Дерби ей лучше бы и вовсе никогда не встречаться. Если бы она только знала, что он станет вести себя с ней столь недостойно… А она поначалу даже посчитала его привлекательным… Теперь Аньес краснела от стыда, вспоминая, как приглянулся ей граф в первые минуты знакомства.

С трудом Аньес отогнала от себя эти мысли и перешла к более приятным. Совсем скоро состоится её первое появление при дворе! Она так долго ждала этого, что теперь, когда была как никогда близка к своей мечте, её пуще прежнего охватило нетерпение. Но так как ждать всё равно приходилось, Аньес развлекала себя мыслями о своём успехе. В мечтах несколько красивых рыцарей всегда склоняли перед ней головы, словно признавая её власть над ними, а сама она величественно отдавала свою руку тому, кто выглядел наиболее достойно из них.

— Миледи, — послышался нежный женский голос. — Ваша комната уже готова. Если хотите, я провожу вас.

Аньес посмотрела на Терезу. Как она умудрилась не заметить её прихода?… Должно быть, Тереза ходит, как мышка.

— Нет, не хочу, — неожиданно для самой себя сказала Аньес. — А ты, Тереза, присядь сюда и поговори со мной.

— Я? — словно бы испугалась она. — Что вы, миледи, я ведь простая служанка: как я могу…

— Если я прикажу — можешь, — пожала плечами Аньес. — Ну, давай же.

Она подождала, пока Тереза устроится рядом. Та примостилась на самом краешке скамьи, и Аньес удивилась, как служанка удерживается в сидячем положение. Весь вид её выражал, что стоит малейшему звуку прорваться в сад, и она тотчас же вскочит и убежит.

— Чего ты боишься? — спросила Аньес.

— Я? — снова спросила Тереза.

Аньес уже стала раздражать её нерешительность.

— Ты.

— Я ничего не боюсь, миледи. Просто дорожу этим местом. Мне будет трудно найти новое, — ответила Тереза.

— Трудно? Я думала, в этом нет никаких трудностей…

— Что вы знаете о трудностях? — неожиданно зло спросила она, чем сильно удивила Аньес. — Работали ли вы когда-нибудь, миледи? Приходилось ли вам жить впроголодь? Испытать предательство? Любовь?…

Аньес сидела на скамейке, как громом поражённая. Таких чувств в Терезе она не ожидала увидеть. Служанка, поняв, что далеко зашла, тут же принялась вымаливать прощение за неслыханную дерзость.

— Значит, любовь и предательство, — медленно повторила Аньес, заинтригованно глядя на неё. — И каково же это — любить?

— Лучше бы вы спросили, каково испытать предательство, — неловко ответила Тереза, отводя взгляд. — Это гораздо хуже всех неудач в жизни. А любить… обычное дело. Каждый в своей жизни любит.

— Но не каждый в любви разочаровывается, как ты, — резонно заметила Аньес.

Тереза встала и с прежней вежливостью и почтением сказала:

— А вы, миледи, не такая, как остальные. Обычно до служанок никому нет дела.

— А ты, Тереза, не очень-то походишь на простую служанку, — в тон ей ответила Аньес. Чуть помедлив, она добавила: — Знаешь, те, кто хоть как-то со мной связан, будь то родственные узы или какие-либо другие, те всегда могут рассчитывать на мою помощь…

— Мне не нужна ваша помощь, благодарю.

— А я и не настаиваю, — пожала плечами Аньес, тоже поднимаясь со скамейки. — Проводи меня в мою комнату.

Тереза кивнула и пошла впереди. На пути они не перемолвились и словечком. Каждая была занята своими мыслями, одна — тревожными, другая — радужными.

Аньес ещё не успела войти в комнату, как её уже позвали к столу.

— Передайте отцу, чтобы он меня дождался. Я быстро!

Вскоре ей принесли колодезную воду. Помывшись после долгого пути и переодевшись в одно из своих простых платьев, Аньес спустилась вниз.

— А вот и ты, дочка, — улыбнулся ей Эдмон. — Как себя чувствуешь?

— Просто превосходно. Папа, у меня появился один вопрос, ответ на который мне очень бы хотелось знать…

— Конечно, спрашивай.

Посмотрев по сторонам, Аньес заметила, что в столовой находятся несколько слуг. Если их выгнать, то они всё равно будут подслушивать под дверью. А ей бы этого очень не хотелось.

— Этот разговор неудобно вести за столом. Лучше я поговорю с тобой чуть позже, наедине. Если возможно, то сегодня.

— Возможно, — не очень довольно ответил Эдмон. Видимо, заподозрил, что, как только они останутся одни, из Аньес градом посыпятся вопросы. — В моей комнате поговорим, после ужина.

— Отлично, — улыбнулась Аньес и приступила к еде.

— Итак, — с серьёзным видом начала Аньес, ступая по дощатому полу в отцовской комнате. — Ты мне должен всё рассказать.

— Всё? И с чего мне начать? — усмехнулся Эдмон, наблюдая за ней.

— Начни с того, почему ты считаешь, что король прислушается к тебе, когда ты изъявишь своё желание видеть меня фрейлиной Её Величества.

— Видишь ли, — после секундного замешательства, ответил Эдмон, — в Англии зреет мятеж. Я не хотел тебе говорить об этом, ибо надеялся вернуться домой раньше, чем события выйдут из под монаршей власти… Да только ты всё равно узнаешь.

— Мятеж?! — воскликнула Аньес, пропустив всё остальное мимо ушей.

— Да. Церковь и многие бароны недовольны политикой Джона. Да что это я: не только они, но и простые горожане. Неудачная война с Францией, непомерные налоги, пренебрежение законами — и это только малая часть ошибок, сделанных нашим королём. Однако даже при таком положении вещей у Его Величества остались верные сторонники, к коим отношусь я сам и наш недавний знакомый граф Дерби. Но таких людей, к несчастью, не слишком много… Поэтому, я полагаю, Его Величество сделает так, чтобы ты стала фрейлиной. Не думаю, что ему захочется обидеть верных ему людей.

Аньес кивнула. Теперь ей была понятна уверенность отца, но мятеж…

— Мятеж, надо же. Именно поэтому тебя вызвал король?

— Не совсем. Я каждый год прохожу определённую службу у Джона, ты же знаешь. Это обязанность всех его рыцарей.

— А если мятеж захватит нас с тобой?

Эдмон нахмурился. Видимо, и сам себе задавал этот вопрос не раз.

— Надо надеяться на лучшее, — наконец ответил он. — Но мы под защитой Его Величества.

Аньес последнее не казалось такой уж защитой. Если чуть ли не вся страна против короля, то держаться его стороны не значит быть под защитой. Но отцу она этого говорить не стала: для него английский король (и не важно, как он именуется: Ричардом ли, Джоном ли) был чем-то вроде бога на земле.

— А ещё, папа… Ты сказал, что граф Дерби тоже верный сторонник Его Величества?

— Таких ещё поискать, — подтвердил Эдмон. — Было бы прекрасно, если бы ты стала его женой…

— Боже, папа! — в ужасе воскликнула Аньес. — Не говори таких вещей!

И только сказав это, Аньес вспомнила, что отец ничего не знает о предложении графа в таверне. И ему-то, конечно, партия с графом Дерби кажется очень достойной, а её заявление выглядит просто смешно, так как она никогда не скрывала ни от кого своего желания стать графиней.

— Я хочу сказать, не стоит загадывать заранее, — улыбнулась она.

«Ну уж нет, — ожесточённо подумала Аньес, — такого муженька я не потерплю!»

Глава 3. При дворе

— Ты взяла те самые светло-голубые ленты?

— Да, миледи.

Тереза подняла над головой Аньес ленты, чтобы та смогла в зеркале увидела их.

— Как там продвигаются дела? — взволнованно спросила Аньес, имея в виду причёску, что сооружала на её голове Тереза.

— Всё хорошо, миледи, — постаралась успокоить её Тереза. — Только вы не вертитесь, пожалуйста.

Обычно не способная усидеть и полминуты на месте, Аньес сразу же притихла. Уже через два часа им нужно прибыть ко двору, и примерно столько же времени понадобится, чтобы добраться до Виндзора…

— Скоро, Тереза? — почти простонала Аньес. Не хватало ещё опоздать на такое грандиозное событие своей жизни!

— Скоро. Вы обязательно поспеете вовремя, миледи. Вы почти готовы, а лошади у вашего отца одни из лучших! Он выиграл их у самого лорда Мюррея, а лорд известен на всю Англию своей любовью к лучшим породам лошадей. Так что, когда вы прибудете в Виндзор, все начнут любоваться прекрасным экипажем, запряжённым такими же прекрасными лошадьми, а потом выйдете вы — и все взгляды будут уже направлены на вас…

Терезе, как ни странно, удалось ободрить Аньес.

— А у тебя богатое воображение, — сказала она служанке.

Аньес оценила себя в зеркале и пришла к выводу, что выглядит замечательно. Нежно-голубое сюрко идеально сидело на ней, подчёркивая красивую форму плеч и скрывая всю остальную фигуру. Подобранная по бокам длинная юбка закалывалась на бёдрах, позволяя узреть нижнее шёлковое платье, чуть темнее цветом.

— Теперь всё, — сказала Тереза, и Аньес тут же вскочила. Ещё раз осмотрев себя в зеркале, она улыбнулась донельзя довольная общим видом.

— Ты — волшебница, Тереза.

— Спасибо, миледи.

— Мой отец уже готов к выходу?

— Да, миледи.

Аньес тут же покинула комнату и побежала вниз. Именно побежала, а не пошла, как того требовало её новое положение. Она не могла себя сдерживать. Казалось, что, прибыв в Виндзор, она очутится в каком-то совершенно ином мире, определённо, лучшем, чем этот… И она будет там блистать, в этом Аньес не сомневалась. Предвкушение новой жизни торопило её лучше всяких слов.

— Поехали же, папа!

Когда церемониймейстер объявил имя сэра Эдмона Марильяка и его дочери, леди Аньес, они вместе с отцом вошли в переполненный тронный зал. Хоть она и была уверена в себе, всё равно испытывала сильное волнение. Оглядев зал, Аньес убедилась в пристальном внимании к своей персоне. На пути к королевскому трону до неё долетали обрывки фраз.

— Какая хорошенькая.

— Она понравится…

— …Его Величество оценит…

— Как смешно она идёт!

— Оставалась бы в своей глуши…

Сначала она пыталась понять, из чьих уст выходят эти слова, но почти сразу же бросила бесполезное занятие. Куда бы она ни посмотрела — везде её встречали обманчиво любезные улыбки. Возмущаясь про себя таким обсуждениям, Аньес не сразу заметила, что они с отцом уже достигли конца зала, где стоял трон короля Джона, а рядом с ним трон чуть поменьше — очевидно, обычно занимаемый королевой Изабеллой, которая по некой причине сегодня отсутствовала.

Отец низко поклонился, и Аньес следом за ним поспешила сделать реверанс. Ей подумалось, что над её реверансом многие посмеются, ведь она толком и не знала, как его делать. Отец наскоро проинструктировал её вчера, но почему-то она сомневалась, что он сам был таким уж знатоком женских реверансов.

— Позвольте представить Вашему Величеству мою старшую дочь — леди Аньес.

Аньес стояла, склонив голову вниз. Она знала, что после этого представления нужно было дождаться милостивого кивка короля и удалиться в толпу придворных. Почувствовав скользнувший по ней заинтересованный взгляд короля, она поняла, что не только глаза Его Величества прикованы к ней. Разумеется, все в тронном зале с интересом наблюдали за ходом церемонии представления, но взгляд, что она ощутила, был каким-то другим, и Аньес еле удержалась от того, чтобы не обернуться в поисках человека, который так на неё смотрит.

— Мы очень рады видеть вас при нашем дворе, леди Аньес, — проговорил король. — Мы помним вашу мать, женщину высоких нравов… И в уважение к её памяти и к вам, её единственной дочери, мы предлагаем вам стать фрейлиной нашей почтенной супруги, Её Величества королевы Англии и графини Ангулемской.

— Благодарю, Ваше Величество, для меня это огромная честь, — с трудом выдавила из себя Аньес и в замешательстве взглянула на короля. Она и не предполагала, что ей предложат должность фрейлины при таком скоплении народа. По-видимому, такого никто не ожидал, поскольку до неё долетали удивлённые перешёптывания людей. Король смотрел на неё как-то странно, и Аньес невольно поёжилась. Ей вовсе не хотелось становиться предметом внимания Джона. Медленно кивнув, он тем самым, наконец, позволил им с отцом отойти.

Смешавшись с толпой, Аньес выдохнула, только сейчас заметив, что всё это время сдерживала дыхание. В двери зала стали входить другие люди, которые также должны были представиться королю, но Аньес уже не интересовалась ходом церемонии. В собственных чувствах был переполох. Как оказалось, при дворе вовсе не та жизнь, о которой она мечтала. По крайней мере, она и не думала, что в первую же секунду появления её будут обсуждать за спиной, а в глаза улыбаться. Да и заинтересованность Джона тоже не предвещала ничего хорошего.

Почувствовав спиной тот же взгляд, что и недавно у трона, Аньес осторожно обернулась. И почти сразу же поняла, кому он принадлежал. Возле галереи менестрелей стоял мужчина, пристально разглядывая её. Но, в противовес королевскому взгляду, этот нисколько её не смущал, а даже словно бы притягивал, и Аньес в свою очередь тоже стала рассматривать мужчину.

Он был высоким и красивым. Пожалуй, Аньес могла бы назвать его самым красивым из всех виденных ею мужчин. Лицо его со впалыми скулами, продолговатой формы глаза, чёрные густые брови — всё это производило какое-то магнетическое впечатление.

Сообразив, что обмен столь долгими взглядами может вызвать ненужное ей внимание со стороны, Аньес поспешно отвернулась и едва не застонала от разочарования. Граф Дерби уже шёл к ним. Вскоре он склонился над её рукой и, как показалось девушке, задержался в таком положении чуть дольше положенного времени.

— Сэр Эдмон, — коротко кивнул он её отцу. — Луис Альдиго просит вас пройти в гостевую комнату в восточном крыле.

Луис Альдиго был, насколько помнила Аньес из рассказов отца о дворе, камергером Его Величества. Эдмон нерешительно посмотрел на неё.

— Не беспокойтесь, — сказал граф Дерби. — Вы можете оставить леди Аньес на моё попечительство. Обещаю вернуть её вам в целости и сохранности.

Эдмон согласно кивнул и, к ужасу Аньес, удалился. Оставаться с графом наедине ей очень не хотелось, и она, даже не скрывая своего презрения, посмотрела на него, в надежде, что тот сам всё поймёт и оставит её.

— Фрейлина Её Величества… — протянул Дерби. — С чего бы такое к вам расположение со стороны Его Величества?

— Мой отец попросил Его Величество об этом, и Его Величество милостиво согласился, — процедила она, глядя в другую сторону.

— Его Величество обратил на вас внимание.

— Ещё бы, я стояла перед самым его носом.

Дерби рассмеялся. Несколько стоящих рядом людей бросили на них заинтересованные взгляды. Одна девушка, примерно того же возраста, что и Аньес, посмотрела на неё, как на врага. Аньес с радостью бы дала графу Дерби ещё одну оплеуху, чтобы он не позорил её на людях.

— Должен вам сказать, — прошептал он ей на ухо, — вам не следует шутить о короле. Он этого не любит. А вы можете поплатиться.

— Разве вам есть хоть какое-то дело до того, поплачусь я или нет за свои слова? — уничтожающе посмотрела на него Аньес и отодвинулась на безопасное расстояние.

— Само собой, ведь я ещё не уложил вас в постель.

Он взял Аньес под руку и куда-то повёл. Она машинально последовала за ним, поражённая откровенными словами. Конечно, после их знакомства в «Хитрюге Родже» она должна была ожидать от него подобные высказывания. Однако же в её первый день при дворе, в окружении стольких людей, которые могут его ненароком услышать, зная, что поблизости находится её отец!..

— Даю вам совет на будущее — не привлекайте к себе внимание короля, — доброжелательно улыбнулся ей Дерби.

— Я не нуждаюсь в ваших советах, — сухо ответила Аньес. — Внимание короля любой девушке будет лестно.

— Так ли уж любой? — с сомнением посмотрел он на неё. — У меня сложилось впечатление, что вам внимание короля будет так же неприятно, как и моё.

— Если Его Величество настолько же несносен, насколько и вы, то, полагаю, в таком случае вы правы, — понизив голос, подтвердила она. — И хватит вести себя так, словно вы единственный мужчина, достойный женского внимания!

— А вы уже кого-то приметили?

— Разумеется!

— И кого же? — подтолкнул её граф Дерби к откровениям.

— Не ваше дело, — отрезала Аньес.

— Отчего же не моё? Врагов надо знать в лицо.

К этому времени граф привёл её в сад. Только почувствовав, как прохладный ветерок коснулся её разгоряченных щёк, Аньес опомнилась и поняла, что граф Дерби просто заговорил её и сумел увести подальше от любопытных ушей.

— Вы не должны были приводить меня сюда. — Аньес попыталась вырваться, но граф Дерби схватил её за руку и настойчиво повёл дальше. — Немедленно отпустите меня! — прошипела она. — Я закричу, я…

— Вы только представьте, что скажут люди, — пожал плечами Дерби. — Так что насчёт моего возможного соперника?

Впрочем, почему бы и не сказать ему, подумалось Аньес. Тот человек внешне ничем не уступал графу, даже превосходил его… Может, хоть это собьёт с Дерби спесь!

— О… я пока не знаю его имени… Он очень высок, во всяком случае, выше вас, — с тайным удовольствием проговорила она, хотя не вполне была уверена в своих словах. — И уж точно красивее вас. Его лицо более мужественно, чем ваше, его кожа прекраснее, чем ваша, а к тому же, у него превосходные зубы…

Аньес осеклась и подавила улыбку.

Граф выпустил её руку, но, получив свободу, Аньес не ушла. Ей было крайне занимательно наблюдать за тем, как изменялось лицо Дерби во время её маленькой речи. Похоже, ей удалось поубавить его самоуверенность, ибо выглядел он очень зло и раздражённо.

— Это Чарльз Лэнгтон, виконт Товертон, — сказал он немного погодя.

— О, как благородно звучит это имя! — восторженно сказала Аньес, едва удерживаясь от смеха. — А вам он, я вижу, не нравится. Впрочем, ничего удивительного, вы же почти во всём ему уступаете, — сочувственно отозвалась она.

Уже через мгновение она пожалела о своих словах. Не нужно было заходить так далеко… Если до этого граф Дерби был просто зол, то теперь в его взгляде пылала ярость. Она поспешно отступила, намереваясь уйти, но было уже поздно.

Дерби схватил её за локоть и рванул на себя.

— Уступаю?

Аньес собиралась уже наплевать на свою гордость и ответить: «нет, простите, я была не права», но Дерби не дал ей такой возможности.

— Предлагаю вам на деле сравнить, уступаю я Лэнгтону или нет…

И он поцеловал её в губы, яростно сминая их своим напором. Поначалу Аньес сопротивлялась изо всех сил, но вскоре поняла, что ничего этим не добьётся. Она расслабилась и позволила графу целовать её, гадая, когда ему надоест.

Когда всё изменилось — она и сама не поняла. Но вдруг обнаружила себя самозабвенно отвечающей на поцелуи Дерби. Теперь не было ярости, не было столь грубого напора, хотя нежностью тоже не пахло. Аньес чувствовала, как жар разливается по всему её телу. Ей хотелось большего… Она не осознавала, что целуется с мужчиной, которому поклялась отомстить за оскорбление.

Дерби стал покрывать поцелуями её шею. Аньес застонала от нетерпения, от желания почувствовать его руки на груди, его губы… его самого. И тут её оттолкнули. Не поняв, почему всё прекратилось, она недоумённо огляделась. Рядом никого не было, а значит, так бесцеремонно оттолкнуть её мог только… Дерби. Дерби… Дерби!

Аньес в ужасе отшатнулась от него. Так стыдно и противно от самой себя ей ещё никогда не было. Щёки её горели, а руки тряслись от желания то ли спрятать в них лицо, то ли ударить Дерби, который выглядел, в отличие от неё, невозмутимо.

— Так я и знал. — Теперь уже Дерби смотрел на неё с презрением, и это ударило Аньес невидимым хлыстом. — А сейчас, дорогая, заведите в укромный уголок Лэнгтона и попросите, чтобы он проделал с вами всё то же самое… И тогда можно будет говорить о том, кто кому уступает.

После этих слов ярость штормовой волной поднялась в Аньес. Дерби ни то что не собирался извиняться за все свои слова, он продолжал оскорблять её! И это после того, как первый набросился на неё с поцелуями! И где — в саду, куда каждый мог выйти! И из окон дворца их мог увидеть кто угодно!

— Конечно же, вы! — звенящим от напряжения голосом ответила она. — И дело не в поцелуях, а в вашем отвратительном характере, — бросила Аньес и направилась обратно к залу. К счастью, Дерби не последовал за ней.

В душе её царило полное смятение. Оказалось, что после мирного проживания в Бретани очутиться в Англии, где с ней каждую минуту что-то приключалось, — не так уж и желанно, как когда-то. Во всяком случае, Аньес немедленно хотелось уехать из Виндзора. Ей не понравилось при дворе.

Осознав это, Аньес поражённо покачала головой. Не понравилось при дворе! Это казалось столь нелепым, но именно так и обстояли дела. Ей не нравились придворные лицемеры, беспокоило внимание короля, раздражал Дерби… Ещё и назревал мятеж…

Передумав возвращаться в шумный зал, Аньес свернула на маленькую тропку в саду и медленно пошла по ней, погружённая в размышления. К сожалению, из Виндзора она не сможет уехать ни сегодня и уж тем более ни в ближайшие дни. Скорее всего, уже с утра ей нужно будет приступить к новым обязанностям. Аньес искренне надеялась, что ей удастся подружиться с фрейлинами Её Величества. Если нет, то она просто зачахнет в окружении стольких недоброжелателей.

Постепенно хорошее настроение стало возвращаться к девушке. В конце концов, граф Дерби не задержится надолго, возможно, уже сегодня он уедет! Да и король… конечно же, ей померещилось его особое внимание к ней, а Дерби своими словами только усугубил её неверное впечатление. С чего бы вдруг Его Величеству обращать на неё внимание?…

— Ой! — Аньес столкнулась с кем-то. — Простите… — Она подняла глаза и обомлела. — Милорд, — еле удалось договорить ей.

Перед ней стоял тот человек, что пристально смотрел на неё в зале… Чарльз Лэнгтон, если Дерби не соврал ей. Ростом он и правда был повыше Дерби, зато уже в плечах, нежели граф. Вблизи он показался ей ещё более красивым, чем издалека.

— Чарльз Лэнгтон, виконт Товертон, — представился он, целуя ей руку.

— Аньес…

— Ваше имя я знаю, — мягко перебил он её и улыбнулся. — Пожалуй, с моей стороны это будет дерзостью, но я бы хотел, чтобы мы звали друг друга по именам.

Попроси её об этом Дерби, она, вне всяких сомнений, отказала бы ему. Вежливая же просьба Чарльза заставила девушку улыбнуться, и она ответила:

— Конечно… Чарльз.

— Превосходно выглядите, Аньес… Как только вы появились в зале, я не смог отвести от вас глаз.

— Я заметила, — довольно ответила она.

— Не составите мне компанию? — Он снова улыбнулся, и плохое настроение Аньес куда-то испарилось. Чарльз был полной противоположностью графа Дерби! Как это приятно встретить столь обходительного мужчину после такого негодяя, как Дерби.

— Разумеется.

Чарльз взял её под руку, и они медленно последовали по садовой дорожке.

— Я видел, что вы были здесь с графом Дерби, — внезапно сказал ей Чарльз.

Аньес с некоторым опасением посмотрела на него.

— Вам стоит избегать его общества, — продолжил он. — Могут поползти слухи…

— Граф Дерби — пока единственный знакомый мне человек при дворе. Думаю, нет ничего плохого в том, что мы всего лишь прогулялись, — резковато ответила ему Аньес.

Чарльз нежно улыбнулся ей:

— Вы ещё не знаете придворную жизнь, Аньес. В том, где для вас нет ничего плохого, сплетники всегда найдут скрытый смысл. Особенно в случае с Дерби.

— Почему вы так говорите? Неужели у него настолько плохая репутация?

— Плохая репутация? — рассмеялся Чарльз. — Нет, едва ли. Просто он отъявленный любитель женщин. Вы не сумеете и представить, сколько любовниц он имел за всю свою жизнь. Женщины от него без ума, король ему покровительствует… но есть и люди, которые его ненавидят.

— К последним относитесь вы? — затаила дыхание Аньес.

Они развернулись и пошли обратно. Аньес нравилось то, что он разговаривал с ней на равных. Вряд ли кто-либо ещё здесь стал бы так непринужденно говорить о любовных связях графа Дерби, не боясь показаться в невыгодном свете перед юной девушкой.

— Вполне возможно… — Немного помолчав, он продолжил: — Аньес, вы стали фрейлиной Её Величества, ваш отец — приверженец короля, как и граф Дерби, стало быть, и вы тоже… Естественно, что вы считаете Его Величество лучшим королём на всём белом свете, однако вы не ведаете, как обстоят дела на самом деле… Вы не знаете, как живут простые горожане, как притесняют феодалов и купцов. Никогда ещё Англия не знала такого позора.

Сначала Аньес недоумённо хмурила брови, пытаясь понять, почему он так резко сменил тему, но, как только он произнёс последние свои слова, испуганно посмотрела на него:

— Вы с ума сошли! Вас могут услышать!

— Дорогая Аньес, я не боюсь, что меня могут услышать. Я этого хочу.

Он точно сошёл с ума, подумала Аньес, не отрывая от него ошеломлённого взгляда. Желать, чтобы тебя казнили?… Ведь именно такой исход будет, если его слова дойдут до короля.

Аньес огляделась по сторонам и, убедившись, что рядом никого нет, спросила:

— То, что вы сказали… Я хочу знать, как живут простые горожане, феодалы и купцы.

Она и сама толком не понимала, зачем ей это, но всё же ей хотелось знать, чем так недоволен и Чарльз, и многие другие.

Чарльз глубоко вздохнул и на несколько минут погрузился в молчание. Аньес услышала приглушённый шум из зала. Ей стало интересно, там ли король или уже ушёл.

— Повысились налоги, — проговорил, наконец, Чарльз, когда Аньес уже и перестала ждать ответа, — особенно это касается щитового сбора [2]. Рыцари недовольны законодательной системой, церковь хочет освободиться от гнетущего влияния короля. Простые люди недовольны постоянными неудачами во внешней политике и тем, что король проводит в праздности жизнь в своих резиденциях.

— И чем недовольны именно вы?

— Всем. Такой король только позорит честь нашей Англии. К сожалению, сбросить его с престола никто не в силах, но наши требования мы заставим его выполнить.

— Как?

Ещё не дождавшись ответа, Аньес поняла. Мятеж, о котором говорил отец… Значит, Чарльз строит заговор против короля… Но ведь это неправильно! Или правильно?… Конечно, внешняя политика у Джона на самом деле была никудышной. После Бувина [3] многие стали роптать, но саму Аньес это не трогало. Тогда она жила в Бретани, то есть во Франции. А Бретань, хоть и была подчинена Англии, всё же всегда лояльно относилась к обеим державам.

Налоги увеличивал каждый король во время войн или просто распрей, так что и в этом Аньес не видела ничего постыдного. То, что Джон проводил время в праздности, — так это не он один, многие короли поступали так же. Не должен же он работать, как какой-нибудь йомен [4]! Но церковь… Притеснения английской церкви крайне плохо характеризовало короля в глазах Аньес. «Но ведь это не достаточный повод для мятежа!», — подумала она с сомнением.

— Вы на стороне короля, — печально улыбнулся ей Чарльз. — Я вас понимаю. Вы ещё не видели жизни, но когда-нибудь поймёте, насколько я был прав.

Они уже подошли к дверям, ведущим в залу, где находились король и его окружение.

— Вы не должны здесь быть, — тихо сказала ему Аньес. — Я не хочу, чтобы вас казнили…

— Мне очень приятно ваше беспокойство обо мне. — Чарльз галантно поцеловал ей руку. — Я не один, дорогая Аньес. Многие здесь, — он открыл двери и провёл её в зал, — думают так же. А теперь позвольте распрощаться с вами.

Он легко поклонился ей и ушёл. Аньес растерянно застыла, оглядывая собравшихся людей. Неужели это правда, что многие из них собираются подняться против короля?…

Она посмотрела в сторону трона. Джон всё ещё сидел там с кубком вина в руке и наблюдал за своими подданными, и первое, что пришло в голову Аньес при виде на него — праздность. О чём и говорил ей Чарльз…

* * *

На следующий день, с самого раннего утра, Аньес приступила к своим новым обязанностям. Не привыкшая вставать чуть свет, она то и дело подавляла зевки. Сначала ей пришлось присутствовать на церемонии одевания королевы. В распоряжении Её Величества было двенадцать фрейлин, Аньес стала тринадцатой. И каждая из девушек выполняла свою определённую функцию: одна одевала королеве туфельки, другая наносила белила на лицо, третья подбирала одежду… «Глупости какие-то», — недоумённо думала Аньес. Она бы и сама всё это могла сделать, ну, в крайнем случае, одной служанки ей бы точно хватило. Хотя Аньес могла не жаловаться, ей досталась наиболее почётная должность — мастерить причёску королеве!

Фрейлины суетились и пытались делать всё одновременно, однако то и дело наступали друг другу на шлейфы платьев или нечаянно больно толкали. Аньес медленно закипала, чувствуя, что на боках вскоре появятся синяки.

Ей с трудом удавалось выглядеть невозмутимо. Мало того, что по утрам у неё всегда бывало дурное настроение, так она ещё и предположить не могла, понравится ли королеве то, что у Аньес получалось. Она обожала делать причёски и дома нередко сооружала что-нибудь интересное на головах сестёр, но одно дело дома и сёстрам и совсем другое — королеве Англии. Одно радовало, волосы у королевы были превосходными: мягкими, шелковистыми и блестящими. Одно удовольствие даже просто держать их в руках.

— Леди Аньес? — вдруг спросила её королева.

— Да, Ваше Величество.

— Сколько вам лет, леди Аньес?

— Семнадцать, Ваше Величество.

— В семнадцать я уже ждала Генри [5]… — с ностальгией произнесла Изабелла. — Хороший возраст.

Аньес едва не передёрнуло. Она и представить себя беременной пока не могла. И ей казалось, что семнадцать лет не такой уж и подходящий возраст для рождения детей. Впрочем, с ней мало бы кто согласился.

— А я бы не прочь быть постарше. Больше свободы… в некотором роде, — добавила она, с опасением взглянув на Её Величество.

Королева рассмеялась и положила руки на живот. Она была беременна уже пятым ребёнком, однако выглядела молодой, как юная девушка. Аньес подсчитала, что королеве сейчас должно быть двадцать семь лет.

Аньес вдруг подумалось, что это даже странно. Она столь молода, но ей выказывают такое почтение… Тогда как мачеха Аньес гораздо старше, но, окажись она здесь, её едва ли заметили бы. Разумеется, это всё потому, что сидящая перед ней женщина была королевой. «А что если бы королями и королевами назначались самые старшие люди в королевстве? — улыбнулась она про себя. — Тогда короли и королевы менялись бы каждый год, а то и раньше!».

— Вы мне нравитесь, леди Аньес, — с улыбкой посмотрела на неё королева. — Я бы хотела, чтобы завтрашний день вы провели вместе со мной. Мы бы познакомились с вами поближе.

— Благодарю, Ваше Величество, — польщённо ответила Аньес. — Мне будет очень приятно провести в вашем обществе целый день!

Её Величество едва заметно кивнула и принялась рассматривать себя в большом, круглом зеркале. Аньес с тревогой ожидала её вердикта, но так ничего и не услышала. Королева через некоторое время встала и степенно направилась к двери.

Все двенадцать фрейлин последовали за ней, и Аньес вслед за другими поспешила за королевой. Однако Её Величество обернулась в дверном проёме и сказала:

— Оставайтесь здесь, леди. Это неофициальный визит.

Аньес показалось, что после того, как королева ушла, напряжение в комнате спало. Она огляделась, раздумывая, к кому лучше подойти. Три молодых девушки стояли в кучке у амбразуры и, склонив светловолосые головы, о чём-то перешёптывались, поминутно хихикая. Ещё одна девица прошла к флейте, стоящей в углу, и, взяв её, стала наигрывать какую-то мелодию. Звуки, издаваемые флейтой, звучали так волшебно, что Аньес невольно заслушалась. Девушка не пела, хотя Аньес могла бы поклясться, что и голос у неё ничуть не хуже, чем умение играть на музыкальном инструменте. Она не могла разглядеть эту фрейлину как следует, только видела её неестественно прямую спину и собранные на макушке светлые волосы.

С трудом оторвав взгляд от девушки с флейтой, Аньес посмотрела в другую сторону и увидела ещё двух фрейлин. Одна тасовала колоду карт, а другая завороженно следила за движением рук напарницы.

— Мой брат заядлый игрок, — сказала та, что тасовала карты. Она выглядела высокомерно и отстранённо, однако расцветшая на лице улыбка вмиг её изменила, и теперь она казалась живой и смешливой девушкой. — Он меня научил играть… ох, я забыла название…

— Как интересно, — сказала другая, маленькая и пухленькая блондинка. — Мои родители никогда бы не позволили мне заниматься подобным. Они надеются…

— О, я знаю, — пожала плечами первая. — Мой брат тоже надеется выдать меня замуж. Пожалуй, я готова сделать что угодно, лишь бы помешать его планам на мой счёт.

— Какой кошмар, — насмешливо фыркнула ещё одна девушка, которая, к ужасу Аньес, устроилась в кресле, в котором только что восседала королева, и наносила какую-то мазь на лицо. — Ему бы не понравились эти слова.

— Да, ему не понравятся эти слова, — кивнула та, что была с картами. — Но меня это не волнует. Так и передай.

Аньес тряхнула головой, чувствуя, что начинает запутываться. Осмотревшись, она с удивлением отметила, что несколько девушек ушли, а она и не заметила, куда и когда. Только те трое так и перешёптывались и чему-то смеялись, да всё так же играла девица на флейте. А ещё… Аньес сначала не заметила её, тихо сидящую на стульчике в тёмном углу комнаты. Отчего-то вид этой девушки сразу же расположил Аньес к себе, к тому же, наверняка ей тоже было одиноко, и Аньес решила к ней подойти.

— Здравствуйте, — улыбнулась она и представилась: — Леди Аньес Марильяк.

— Леди Рене д'Антремон, — с ответной улыбкой посмотрела на неё девушка. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Она указала на стул рядом с собой. Аньес, подобрав шлейф платья, устроилась рядом.

— Вы скучаете здесь?

— Да, немного. Я здесь недавно и пока не нашла ни с кем общего языка. Если быть точнее: ни с кем из окружения Её Величества.

— Почему же? Мне эти девушки кажутся милыми и доброжелательными.

Аньес оглядела всех фрейлин ещё раз. На самом деле она не сказала бы, что все они доброжелательны, но на взгляд Аньес они были ничуть не хуже, чем некоторые девушки из Крэйвека. Ей вдруг вспомнилась Лоана, которая ревновала её к Герику и из-за своей ревности готова была делать любого рода пакости, лишь бы досадить Аньес.

— Возможно. Но я не люблю вмешиваться в чьё-то общество. Например, — она кивнула на трёх шептавшихся девушек, — три сестры Лагранж всегда ходят вместе и почти ни с кем не разговаривают. Они постоянно о чём-то перешептываются и беспрерывно смеются. Их считают странными.

— Да, я тоже так посчитала, — согласилась Аньес, и они обе рассмеялись. — А фрейлина с флейтой?

— О, это Жюли де Марсье. Мне она не нравится. Она слишком гордится тем, что её предок прибыл в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем, и смотрит на всех свысока. А её взгляд… дрожь пробирает, — поёжилась Рене.

— Но играет она прекрасно.

— Да, этого у неё не отнимешь, — кивнула Рене. — Она часто играет для королевы.

Чувствуя себя одной из сплетниц, которые приходили к ним домой в Бретани пообсуждать жителей деревни, Аньес всё же не удержалась от вопроса:

— А те трое? — И она показала на двух фрейлин, которые уже играли в карты и на одну, которая до сих пор прихорашивалась перед зеркалом.

— О… Та, что маленькая и блондинка, это Лили Мэджен из богатой семьи, стала фрейлиной только для того, чтобы скорее найти себе мужа. С виду милая и даже стеснительная, а на деле пойдёт на всё, чтобы добиться своих целей. Когда на меня обратил внимание какой-то рыцарь, я уж и не помню его имени, она тут же отбила его у меня. Да и все мы знаем, что она нынче в связи с графом Дерби…

Аньес вздрогнула, но промолчала. Как он мог, будучи любовником этой девушки, делать ей то возмутительное предложение в таверне и так вести себя с ней в саду? А эта Лили Мэджен… Аньес только сейчас и узнала её. Вчера она заметила, как Лили зло посмотрела на неё во время их разговора с Дерби.

— Однако, кажется, она до сих пор не понимает, что для графа она лишь временная забава, — продолжала говорить Рене. — А рядом с ней Мари Аэрсперг. Её родители жили при дворе баварского герцога, а когда умерли, то Мари и её брату пришлось переехать к родственникам в Англию. Её брат любит выпивку и азартные игры, промотал почти всё состояние и хотел выдать свою сестру за одного своего друга, такого же мота. Правда, то было давно, а теперь он вознамерился отдать её самому богатому человеку, какого найдёт.

— Очень недальновидно было бы выдать её за его друга, — не удержалась Аньес. — От его состояния вскоре бы ничего не осталось.

— Да, но брат Мари, я думаю, поумнел с тех пор. И каков красавец! Видела бы ты его… — Аньес с удивлением заметила, что в голосе Рене проскользнули мечтательные нотки. — Аманда Эвертон, — кивнула она через некоторое время на девушку у зеркала, — его любовница. Она ненавидит Мари и всё время рассказывает её брату обо всём, что ей удаётся узнать о его сестре.

— Это подло.

— Да. Но, позвольте спросить… Для чего вы стали фрейлиной?

— Не знаю, — не задумываясь, ответила Аньес. За сутки, проведённые в Виндзоре, она уже несколько раз задавала себе этот вопрос, но так и не нашла ответа. Вернее он был — она всего лишь хотела попасть ко двору, почувствовать вкус роскошной жизни. Однако то, от чего она бежала, а именно от деревенской жизни, теперь ей казалось гораздо привлекательнее всех интриг. Может быть, это граф Дерби так сильно повлиял на неё? Отвратил уже одним своим присутствием неподалёку от придворной жизни? Может быть, именно он — та самая причина, по которой она разочарована в этом месте?

— Понимаю, — улыбнулась Рене. — А мой отец отправил меня к английскому двору, чтобы я «научилась манерам леди», — передразнила она голос отца. — Вы, возможно, не поверите, но ещё год назад я даже не знала, что к королеве нельзя обращаться «Ваше Высочество».

— А я не так давно ко всем обращалась «сэр» и «мадам», даже к нашим крестьянам, — рассмеялась Аньес. — Леди Рене, я бы хотела попросить…

— Рене, можно просто Рене. Что вы хотели попросить?

— Я… я не совсем понимаю, в чём состоят обязанности фрейлины, — смущённо сказала Аньес, чувствуя себя как никогда глупо. — Мы уже так долго сидим здесь и ничего не делаем.

— О, ни в чём особенном, — уверила её Рене. — Только следить за внешним видом королевы, прислуживать ей, развлекать её и присутствовать на всех официальных встречах с её участием. Не очень-то сложно, не правда ли?

Внезапно в комнату вошла Её Величество, и все девушки мгновенно поднялись и присели в лёгком реверансе. Королева зорким взглядом осмотрела комнату и недовольно спросила:

— Где остальные? Где леди Энн, Джоан, Полли, Сибила и Эвелина? Разве я отпускала их?

Все промолчали.

— Отвратительно поведение. Леди Мари? — Её Величество вопросительно посмотрела на невозмутимо стоящую девушку. — Леди Мари, что это у вас запуталось в складках платья?

Аньес взглянула в сторону девушки и тут же поняла, что это карта.

— Где? — Мари в беспокойстве огляделась, при этом наступив на подол платья стоящей рядом Лили. Послышался треск ткани, и та, не удержавшись, плюхнулась на диван, на котором незадолго до того сидела и играла в карты. Этот маленький спектакль позволил Мари благополучно спрятать карту. Причём сделала она это так ловко, что даже Аньес не заметила, когда Мари убрала карту и куда.

— Ох, прости, дорогая, — сочувственно посмотрела Мари на поднимавшуюся с дивана Лили. Платье её было безнадёжно испорчено, порвано от самого подола чуть ли не до бёдер.

— Леди Аэрсперг, — холодно обратилась королева к Мари, — я не потерплю этого у себя в покоях, как и во всём дворце. Если вы продолжите этим заниматься, я буду вынуждена отказаться от ваших услуг.

— Ваше Величество… — подала голос Лили. — Вы позволите?…

— Идите к себе, — досадливо махнула королева. — А потом спускайтесь в главный зал восточного крыла. И вы, — она посмотрела на трёх девиц Лагранжев и Рене д'Антремон, — следуйте за мной.

Когда королева вышла вместе с девушками, Аньес, слишком взбудораженная, чтобы одиноко сидеть в уголке, огляделась, в поисках того, с кем можно побеседовать. В комнате остались лишь Жюли де Марсье, Мари Аэрсперг и Аманда Эвертон. Аньес решила подойти к Мари, которая сидела на диванчике с отстранённым видом. Леди Аманда ехидно на ту поглядывала. Аньес подошла и села рядом с картёжницей, подбадривая своей улыбкой.

— Вы новая фрейлина Её Величества, — констатировала Мари.

— Да.

Аньес чувствовала себя не совсем уютно от острых взглядов Аманды, внимание которой переключилось на новенькую. Да и Жюли, оставившая игру на флейте, смотрела на неё пристальным, ничего не выражающим взглядом, словно перед ней было творение какого-нибудь скульптора, а не живой человек.

— Скажите, леди Мари, разве нельзя покидать комнаты королевы, когда она отсутствует?

— Можно, но вы должны быть поблизости на случай, если понадобитесь Её Величеству. Или хотя бы предупредить кого-нибудь, куда вы направляетесь.

— Слава Богу, — с жаром сказала Аньес, уже было подумавшая, что ей придётся сидеть здесь взаперти весь день. — А Её Величество часто в таком настроении?

— Не особо, — холодно отвечала Мари. Казалось, её тяготило присутствие рядом Аньес.

— Наверное, я рискну и выберусь погулять по дворцу, — улыбнулась Аньес, почти осязаемо чувствуя напряжённость в воздухе.

— Хорошо, — серьёзно кивнула Мари. — Я могу вас прикрыть.

— Благодарю, это было бы замечательно.

Аньес почти выскочила из комнаты. И в самом деле, за дверьми покоев даже дышать стало легче. Она на секунду пожалела Мари, а потом, забыв о ней, направилась наугад по коридору, с любопытством глядя на стражников, стоявших словно статуи, спешащих слуг в королевских ливреях, редких придворных…

Спускаясь по лестнице, она столкнулась с Чарльзом Лэнгтоном.

— Простите, — улыбнулась Аньес.

— Аньес, — поклонился он. — Вам не за что просить прощения. Я рад вас встретить, — отвечал Чарльз.

«Какой он милый, — подумала она. — В отличие от этого неотёсанного грубияна Дерби».

— Вам нравится ваша новая придворная должность? — поинтересовался Чарльз.

Оглядевшись по сторонам, Аньес наклонилась к нему поближе и тихо сказала:

— Честно говоря, я немного разочарована. Я ожидала чего-то другого.

— Я знал, что так будет, — серьёзно кивнул он. — Посмотрите вокруг, Аньес. Что вы видите?

Аньес снова огляделась. Всё вокруг выглядело красивым и величественным. Она так и сказала Чарльзу.

— Вы правы, — с грустью улыбнулся Лэнгтон. — Вся красота, всё богатство сосредоточено там, где находится король. В то время как остальная страна страдает от гнёта неразумного властителя.

Аньес помнила, что и вчера Чарльз распространялся на тему плохого правления короля. Должно быть, это его всерьёз беспокоит. Сама Аньес не чувствовала в себе ни неприязни к королю, ни особой жалости к народу, ни чувства патриотизма.

— Вы любите Англию, — с улыбкой сказала она.

— А вы разве нет?

— Не настолько, насколько вы, наверное, — уклончиво ответила Аньес.

Их разговор прервал подбежавший к ним слуга. Он протянул Чарльзу свёрнутую бумагу.

— Милорд, вам срочное послание от…

— Я понял, — перебил его Чарльз. Аньес удивилась тому, насколько собранным он вмиг стал и какое сосредоточенное выражение приняло его лицо. — Началось… — сказал он загадочным тоном, а затем повернулся к Аньес. — Простите меня, милая Аньес. Я вынужден отлучиться… Но я хотел бы просить вас увидеться с вами завтра…

— Завтра я весь день проведу с королевой.

— Как жаль, — расстроился Чарльз. — Ну что ж, тогда в другой раз. А сейчас ещё раз прошу простить меня.

Он раскланялся с ней и поспешил вниз, оставив её одну на лестничном пролёте. Впрочем, она ещё даже не успела решить, куда направиться, когда перед ней вырос граф Дерби. Она сухо кивнула ему, намереваясь пройти мимо, однако Дерби схватил её за руку: совсем не больно, но достаточно крепко.

— Отпустите, милорд, — прошипела Аньес.

— Я уже сделал однажды такую ошибку, и вы убежали от меня, — усмехнулся он. — У меня к вам важный разговор, леди Аньес.

— Так говорите же поскорее.

Аньес холодно посмотрела в его тёмные глаза. Его насмешливое выражение лица сбивало с толку. О каком важном разговоре может идти речь? Важность подразумевает под собой серьёзность, а в графе, похоже, нет и капли серьёзности.

— Вы не должны встречаться с Лэнгтоном.

Аньес улыбнулась с прежней холодностью.

— Если это всё, то позвольте мне уйти. Я не принимаю вашего совета.

— Я сказал «не должны», — мягко проговорил граф. — Это не совет, стало быть, а…

— Приказ? — с потемневшими от гнева глазами уточнила Аньес.

— Именно, — невозмутимо кивнул Дерби.

— И почему же я не должна встречаться с Чарльзом?

— Чарльз… Однако, вы уже с ним на короткой ноге… Он один из недоброжелателей короля, а вы — дочь вашего отца, не так ли? Для вашей репутации опасно разговаривать с ним, что уж говорить о встречах.

— Даже если он мятежник, это не имеет никакого значения, — запальчиво проговорила она. — А я вовсе не… Я вполне могу… — Аньес вздохнула, с трудом заставив себя замолчать, пока не наговорила лишнего врагу. — Между прочим, встречи с вами мне тоже грозят потерей репутации.

Дерби медленно растянул губы в улыбке.

— На вашем месте я бы предпочёл себя, а не Лэнгтона.

— Слава богу, что наши мнения в этом вопросе расходятся. Я ни за что вас не предпочту. Вы будете последним, к кому я обращусь за помощью, если вдруг такие времена настанут.

— Если такие времена настанут, — снисходительно посмотрел на неё граф Дерби, — я буду единственным, кто вам поможет.

Аньес презрительно скривила губы.

— А теперь, милорд, позвольте мне пройти. Я не должна надолго отлучаться.

— Наверняка быть фрейлиной — ужасно скучное занятие, — вдруг сказал Дерби.

Аньес вспомнила о Лили Мэджен, любовнице графа, и ответила ему в том же тоне:

— Наверняка вам это очень хорошо известно.

Граф расплылся в самодовольной улыбке:

— Вам вовсе не зачем ревновать, Аньес. Вы легко можете занять её место.

— Занять её место? Это было бы для меня худшим наказанием.

— Вы так говорите, потому что ещё не знаете меня, — заметил граф Дерби.

— И не хочу знать, — твёрдо сказала Аньес. — Я прибыла ко двору, чтобы выйти замуж. И мне не нужны случайные связи до брака. Особенно с вами.

— Это вызов, моя дорогая. — Похоже, его совсем не задели слова девушки. — Я могу доказать, что вы не устоите перед «случайной связью» до брака. Особенно со мной.

— Вы — самонадеянный глупец, — пожала плечами Аньес. — Оставайтесь при своих мечтах, а мне нужно идти.

— Я вас провожу.

— В этом нет необходимости…

Но Дерби уже не слушал её и, взяв под руку, повёл к покоям королевы.

— Я не ваш дорогой Чарльз, Аньес. И я не могу бросить молодую прекрасную леди под предлогом якобы неотложного дела.

— Я уверена, что это по-настоящему неотложное дело. Вы не видели, какое…

— Какое?… — подтолкнул её Дерби, когда она резко замолчала.

— Не важно.

— Жаль, что вы не хотите ко мне прислушаться. Лэнгтон вас использует. С чего вдруг, вы думаете, он проявил к вам такой интерес?

— Хватит, — остановилась Аньес и, наконец, выдернула свою руку из крепкой хватки Дерби. — Вы не имеете права в чём-либо обвинять Чарльза. Это скорее я должна спросить у вас, почему вы меня преследуете и какие цели движут вами? Чего вы хотите от меня?

— Зачастую откровенная ложь честнее скрытой истины. Надеюсь, вы поймёте это не слишком поздно, — загадочно произнёс он. — И мы уже на месте. Желаю вам приятного дня.

Глава 4. Зёрна сомнений

— Я немного утомилась. Закончим наш разговор. Вы свободны, леди Аньес.

Аньес присела в реверансе и поспешила покинуть покои королевы. Она точно так же, как и Её Величество, утомилась от бесконечных вопросов. Направляясь ко внутреннему дворику замка, Аньес размышляла, зачем королева Изабелла так настойчиво интересовалась её жизнью в Бретани, её семьёй, путешествием в Англию; спросила она также и о том, как ей понравилось при дворе. Аньес пришлось следить за своим языком, высказывая только восторг, которого на самом деле не чувствовала. Конечно, ей нравился сам замок: огромный, древний, мрачный; нравился и дворик, в который она сейчас шла; нравилось ходить по дорожкам, погружаясь в свои мысли, вдыхать аромат цветов. Но в остальном…

Для Аньес было непривычно оказаться в среде, где нельзя открыто выражать свои чувства. После разговора с королевой чувство того, что она должна держать все свои мысли при себе, только усилилось. К счастью, она подружилась с Рене. С ней можно было говорить о чём угодно и не бояться, что та посмотрит на неё, как на сумасшедшую, услышав слишком вольные рассуждения. И, наверное, был ещё Чарльз, с которым Аньес могла бы найти общий язык… Он нравился ей, но не только внешне: нравилось, что он так обходителен и мягок, нравилась его безрассудная смелость и та открытость в разговоре, которую она ценила. Однако её настораживало то, что Чарльз выступает против Его Величества, что он среди тех, кто готовит мятеж. Выходило, что он ей враг, раз её отец — верный подданный короля, а она — дочь своего отца.

И всё же Аньес хотелось увидеться поскорее с Чарльзом. Она, правда, немного опасалась встречаться с ним, потому что королева Изабелла, среди прочих вопросов задала ей и такой, на который она не нашлась с ответом.

— Есть ли кто-нибудь при дворе, кто кажется вам приятным?

Так как Аньес, опустив глаза, молчала слишком долго, королева продолжила:

— Одна из моих фрейлин видела вас в саду вместе с графом Дерби. Ей показалось, что ваш разговор с ним был слишком… дружеским.

Если бы Аньес не боялась, что могут повлечь за собой слова королевы, то засмеялась бы. Дружеские отношения с Дерби — надо иметь большую фантазию, чтобы увидеть их прогулку в таком свете. Аньес поняла, что доносчиком была Лили Мэджен, ревнивая любовница графа.

— Да, мы прогуливались, Ваше Величество, — медленно ответила она. — Мой отец вынужден был отлучиться по просьбе Его Величества… А я решила выйти в сад и попросила графа Дерби составить мне компанию.

— Вы попросили мужчину сопровождать вас в сад? — переспросила королева, не скрывая своего изумления.

— Да, Ваше Величество, — смутилась Аньес, — я подумала, что так будет лучше, чем если бы я пошла одна.

Королева покачала головой.

— Это всё ваше воспитание, ваша жизнь, которая была слишком далека от двора. Леди, подобной вам, нельзя отлучаться одной с мужчиной! — наставительно произнесла она. — Есть два исключения из этого правила: родственники и король. Запомните это.

Аньес подавленно кивнула. При следующей встрече с Дерби именно об этом она ему и скажет! Кажется, он позабыл, что она леди.

— Во всяком случае, — смягчившись, произнесла королева и даже взяла Аньес за руку, — никто не должен вас видеть ни с графом Дерби, ни с кем-либо другим.

Аньес в смятении посмотрела на неё, раздумывая, правильно ли поняла её. Неужто королева намекнула, что ей можно встречаться с кем угодно наедине, только чтобы никто этого не увидел?

Её Величество улыбнулась ей и убрала свою руку.

— Вам нужен кто-то, кто посветит вас во все тонкости. Я заметила, что у вас уже сложились хорошие отношения с леди Рене, однако же она не так давно находится при дворе. Лучше будет, если вы попросите объяснить вам всё, в чём сомневаетесь, леди Мари. Она уже год является моей фрейлиной, а до того бывала при дворе герцога Людвига [6]. Её знания помогут вам.

— Благодарю вас, Ваше Величество.

Аньес вышла во дворик и направилась по одной из дорожек, что вели вглубь сада. Она заметила удаляющуюся Мари Аэрсперг, но не стала её догонять, как не собиралась и потом просить её помощи, ибо была уверена, что Рене ей вполне хватит…

— Аньес!

Она едва не вскрикнула, когда перед ней внезапно появился Чарльз. Прижав руку к чуть не выпрыгнувшему сердцу, она виновато улыбнулась ему и склонила в приветствии голову.

— Простите, что напугал вас, — сказал он, глядя на неё с восхищением.

Аньес было очень приятно ловить на себе подобные взгляды. К тому же, сегодня Чарльз показался ей ещё красивее, чем прежде. Его зелёные глаза выглядели особенно ярко при дневном свете, а чёрные брови и ресницы оттеняли их, так что Аньес было трудно отвести от него взгляд.

— Я вас ждал.

— Ждали? — удивилась Аньес. — Но ведь я говорила, что весь день проведу с Её Величеством.

Вспомнив свой недавний разговор с королевой, Аньес осторожно осмотрелась, но не заметила никого поблизости. У Чарльза, наверное, не было ревнивой любовницы при дворе, но кто знает… Та же Лили Мэджен может просто назло донести на неё снова, если увидит с Чарльзом. Или кто-нибудь другой, преследуя ему одному ясные цели.

— Я знал, что вы найдёте способ сбежать, — улыбнулся ей Чарльз. — И, как видите, не ошибся в вас.

— Я не сбежала, — шутливо возмутилась Аньес, — Её Величество освободила меня пораньше.

— К счастью для меня! — воскликнул Чарльз. — Иначе мне пришлось бы весь вечер просидеть здесь в ожидании вас.

Аньес послала ему игривый взгляд.

— И откуда же вы знали, что я приду именно сюда?

— Я чувствовал, что вам понравилось это место. И мы поговорили впервые где-то на этих дорожках…

Аньес с улыбкой поглядела в сторону и ничего не ответила. Некоторое время они прошли молча. Она радовалась возможности идти рядом с ним, наслаждаться прекрасным, тёплым весенним днём и знать, что Чарльз не отрывает от неё взгляда.

— Я хотел бы пригласить вас прогуляться… до Лондона.

Чарльз первым прервал молчание. Аньес резко повернулась к нему, округлив от изумления глаза.

— Вы с ума сошли! Два часа только уйдёт на то, чтобы добраться туда и столько же — обратно. А до темноты я уж точно должна вернуться! К тому же, что мне делать в Лондоне? И я не могу появляться на людях с вами наедине…

Чарльз рассмеялся:

— Вы так рьяно протестуете! Это наводит на мысль, что вы желаете покинуть этот мрачный замок и съездить в Лондон. И как вы можете спрашивать, что там делать? Это же Лондон! Для такой красивой молодой девушки, как вы, в столице обязательно найдётся, чем заняться. Что же касается того, что нас увидят вместе наедине… Не беспокойтесь — не увидят. Мы поедем с Элизой, моей кормилицей, так что поводов для сплетен не будет. Единственным вашим возражением может быть только то, что вы сами опасаетесь ехать со мной куда бы то ни было, — добавил он после секундного раздумья.

— О нет, — засмеялась Аньес, радуясь, что Чарльз нашёл такие убедительные доводы в пользу поездки, — вас-то я уж точно не боюсь! И вы правы, мне ужасно хочется покинуть Виндзор хотя бы ненадолго. Но вы забыли, что я могу понадобиться королеве.

— О, милая Аньес, это ерунда. Вы всего два дня при дворе, Её Величество не станет на вас гневаться за такой маленький промах, как отсутствие.

Аньес с сомнением отнеслась к этим словам. Ей показалось, что королева не терпит подобных отлучек. Однако слова Чарльза уже раздразнили её, и она была согласна.

— Вы меня уговорили, — сдалась она, протягивая ему руку, которую тот незамедлительно сжал. — Однако вам придётся подождать, пока я поднимусь к себе и захвачу с собой деньги.

— Нет-нет, — мгновенно отозвался Чарльз, — я предложил вам это маленькое приключение, мне же и платить за него. Как в прямом, так и в переносном смысле. Но надеюсь, что только в прямом.

— Ну хорошо, — быстро согласилась Аньес. И всё на самом деле так хорошо оборачивалось: она посетит ещё раз Лондон, который не успела толком рассмотреть, одновременно отдохнёт от завистливых и лицемерных придворных, да ещё и приобретёт что-нибудь не за свой счет. Аньес не страдала излишней скромностью и никогда не упускала своего. «И ещё, — добавила она про себя, и сердце её при этом стало биться чуть быстрее, — я еду с Чарльзом!».

Вместе с Чарльзом они вернулись в замок и поспешили ко внешнему двору, где, как поведал ей Чарльз по пути, их уже ждал экипаж и кормилица Элиза.

— Вы не сомневались в том, что уболтаете меня, — шутливо обвинила его Аньес. — Как нехорошо с вашей стороны!

— Ну что вы, дорогая Аньес, я ведь только подтолкнул вас к этому. Вы не меньше меня желали покинуть Виндзор.

— Вы правы, — улыбнулась она и с помощью Чарльза залезла в экипаж.

Внутри спала полная женщина лет шестидесяти.

— Это и есть Элиза, — пояснил Чарльз, устраиваясь напротив.

Аньес тихо рассмеялась: как хорошо он придумал, они будто и не вдвоём поехали в Лондон, но на деле всё-таки вдвоём.

Она ещё помнила тот ужасный путь из Лондона до Виндзора, который, казалось, длился вечность. Тогда она не знала, чем занять себя и буквально умирала от волнения от предстоящего ей появления перед Его Величеством и остальными, но теперь всё было иначе. Она не успела и оглянуться, как они прибыли в столицу. Весь путь они рассказывали друг другу смешные случаи, которые приключались с ними или с их друзьями и знакомыми. Когда кучер открыл перед ней дверцу, лицо Аньес на несколько мгновений приняло разочарованное выражение. Она как раз хотела рассказать Чарльзу, как её сестра Матильда однажды спутала приора с якобы привидевшимся ей дьяволом. Тогда рассерженный святой отец чуть не наложил на бедняжку епитимью [7].

— Ещё только разгар дня, поэтому не беспокойтесь о том, что не успеете вернуться в Виндзор, — сказал Чарльз, когда они вышли из экипажа перед старинным особняком на Олдвиче.

— Это ваш дом? — поинтересовалась Аньес.

— Да. Как говорит мой отец, он построен ещё во времена римлян.

— О! Тогда ему, должно быть, уже около тысячи лет.

— Или даже больше, — добавил Чарльз. — Но по нему этого не скажешь.

Аньес мысленно согласилась с ним, дом и впрямь выглядел ничем не примечательным: двухэтажный, деревянный, холодный. Единственное, что Аньес понравилось в его внешнем виде — два вырезанных по дереву ангела с арфами, прибитые по обеим сторонам от входной двери.

Им открыла розовощёкая женщина лет сорока. Она очень обрадовалась своему хозяину, с готовностью приняла его плащ, а потом и Аньес.

— Грэйс, мой отец дома?

— Нет, он ушёл по делам.

— Спасибо.

Экономка провела их в гостиную, где Чарльз покинул Аньес на несколько минут, сказав:

— Подождите меня здесь, Аньес. Я должен оставить записку своему отцу.

— Мы приехали сюда только ради этого?

— А для чего же ещё я мог привезти вас сюда?

Аньес смущённо замолчала. Она и не думала, что Чарльз мог привезти её в свой дом ради дурных целей, но из-за её неосторожного вопроса у него, должно быть, сложилось именно такое впечатление.

Он поднялся по лестнице на второй этаж, а Грэйс провела её в гостиную и налила вина.

— Спасибо, — поблагодарила Аньес.

Ей понравилось, что Чарльз вежливо обращается с Грэйс, как наверняка и со всеми остальными слугами. Аньес не считала, что слуги не заслуживают хорошего отношения: она была воспитана в довольно бедной семье, и слуг у них было всего ничего, но все — почти члены семьи. У неё даже к каждому было своё особенное отношение: Пьера, конюха, она ненавидела, а со служанкой Ли они были чуть ли не подругами. Но она всегда думала, что аристократы считают ниже своего достоинства даже запоминать имена прислуживающих им людей. Отец рассказывал, что многим слугам даются определённые имена как раз для того, чтобы не приходилось утруждать себя и запоминать.

— Что-нибудь ещё, леди Аньес?

Грэйс всё ещё стояла рядом.

Аньес покачала головой, а потом удивлённо взглянула на неё. Откуда той знать её имя? У Чарльза вроде как не было времени её представить.

Грэйс дружелюбно улыбнулась, поняв, о чём думает Аньес.

— Чарльз успел шепнуть мне об этом перед тем, как подняться наверх.

Аньес поражённо застыла. Чарльз? Служанка назвала своего хозяина, лорда Лэнгтона, просто Чарльзом? Даже у них в семье все к ней и её сестрам обращались не иначе как с добавлением «леди», хотя её младшие сёстры по рождению вовсе и не были ими.

— Вы удивлены тем, что я так своевольно говорю о своём хозяине, — хмыкнула Грэйс. — Правда в том, что наш хозяин не такой, как все. Он такой же, как и мы.

— То есть? — не поняла Аньес.

— Он не строит из себя напыщенного вельможу, как все остальные люди его круга. Он обходится с людьми, вроде нас, как с членами своей семьи. Мне кажется, если бы у Чарльза была полная свобода действий, он мог бы посадить нас за столом, за которым ест сам!

— Надо же, — пробормотала Аньес.

— Мне так повезло, что я нашла такого хозяина! — продолжала Грэйс, устремив благодарный взгляд вверх. — Несколько месяцев назад меня выгнали с прежней должности только за то, что я посмела роптать против непомерно маленького жалования и непомерно большой работы. И я бы стала одной из тех, что ходят по улицам Лондона и просят милостыню. Но вот что я вам скажу, леди Аньес: это просто подарок судьбы, что Чарльз проходил мимо! Он — вы только представьте себе! — подошёл ко мне и спросил, не нуждаюсь ли я в чём-нибудь. Я так и обомлела и сначала не могла выговорить ни слова, но потом, как на духу, рассказала всю свою историю, и Чарльз пожалел меня. Нет, вы только представьте, леди Аньес! Пожалел какую-то, можно сказать, нищенку! А потом и вовсе предложил мне работу. И какую работу! Я стала экономкой. Чарльз мне сразу сказал, что, если я войду в его дом, я стану его жителем. Полноправным жителем! Мне казалось, что я попала в сказку, в одну из тех, что мне рассказывала мать, когда я была маленькой. Да я и сейчас ещё сомневаюсь во всём этом. Иногда кажется, что это сон…

Аньес слушала её, затаив дыхание и представляя всё то, что она говорит. Кто бы мог подумать, что Чарльз такой! Нет, она, конечно, знала, что он на порядок выше всех этих высокомерных придворных, вроде Дерби, и на порядок их благороднее, но чтобы вот так! Неудивительно, что Грэйс всё это казалось сказкой, Аньес и сама с трудом могла в это поверить.

Но тут она вспомнила, о чём ей говорил Чарльз в виндзорском саду. Он говорил о плохом отношении короля к простым людям, о податях, сыплющихся на них со всех сторон, и о том, что это не правильно и всё надо менять. Она вспомнила о готовящемся мятеже некоторых аристократов и всего простого народа против короля. И вспомнила самого короля, сидящего на роскошном троне с кубком вина в руке и с довольной улыбкой наблюдающего за людьми в тронном зале.

И это в то время, когда простые люди просят милостыню! Когда людей ни за что выгоняют с их работ, с мест их жительства. А все эти благородные люди пируют! И наверняка большинство и не ведает о лишениях народа, потому что ничего их не интересует, кроме собственного благополучия. Но не всех. Есть Чарльз. И есть ещё подобные ему.

Аньес впервые так сильно возмутилась теми, к кому принадлежала сама, и восхитилась теми, с кем был заодно Чарльз.

— Простите, леди Аньес, — вывел её из задумчивости смущённый голос Грэйс. — Не знаю, что на меня нашло, когда я стала вам всё это рассказывать. Просто я подумала, что, раз вы вместе с Чарльзом, значит, разделяете… Ох, что я говорю, простите, пожалуйста.

Она выскочила из гостиной, прежде чем Аньес смогла сказать хоть слово. Она ещё не успела привести в порядок свои мысли, когда вошёл улыбающийся Чарльз и сказал, что они могут ехать.

Аньес задумчиво осмотрела его. Он вовсе не был похож на человека, который занимается делами простого народа. На самом деле, она скорее подумала бы, что он такой же праздный человек, как и все остальные при дворе. Но она ещё помнила, как изменилось его лицо, когда ему принесли некое послание. Тогда оно вмиг посерьёзнело, улетучились всякие признаки веселья. Он даже бросил её одну на лестнице. И ещё он перебил слугу, когда тот хотел назвать имя человека, от которого было письмо. Естественно, что он ещё не доверяет ей и не хочет, чтобы она знала имена тех, кто замешан в мятеже.

— Вы как-то погрустнели, — заметил Чарльз, обеспокоенно глядя на неё. — Что-то случилось за то время, пока меня не было?

— Нет, — натянув на лицо улыбку, ответила Аньес, — всё хорошо. Куда мы сейчас направимся?

— На Бонд-стрит, это замечательная торговая улица. Уверен, вам там понравится.

Хмурые складки на лбу Аньес разгладились: она тоже считала, что ей там должно понравиться! Ей уже не терпелось поглядеть на разнообразные товары и, возможно, что-нибудь приобрести.

— Это далеко?

— Нет, через несколько кварталов. Оглянуться не успеете — будем на месте.

Она и вправду не успела оглянуться, как они уже прибыли на Бонд-стрит. С восторгом в глазах Аньес вышла на улицу, полную торговцев, покупателей и попрошаек. Прямо напротив неё расположилась лавка, где продавались разного вида ткани. Аньес, не оглядываясь на Чарльза, сразу, как завороженная, пошла туда.

— Что желает юная прекрасная леди? — обратился к ней хозяин, как только она подошла. — Ткани из Египта, Италии, Голландии и Прованса — всё на ваш вкус. Посмотрите, великолепный китайский шёлк!

— Спасибо, я… — начала Аньес.

Но тут её прервали громкие возгласы стоящей в противоположном конце помещения женщины.

— Ловите его! Ловите! — кричала она. — Этот бродяга украл мою сумку!

Всё задвигалось внутри помещения. Один мужчина, видимо спутник кричавшей женщины, побежал за вором. Все покупатели и сам хозяин стали наперебой утешать женщину и возмущаться воровством в общественных местах у добропорядочных жителей. Аньес растерянно оглядывалась, ища взглядом Чарльза, но его нигде не было. Она вспомнила, что оставила его у экипажа и даже не посмотрела, следует ли он за ней.

Прошло минут пять, в течение которых обсуждения происшествия ни на миг не утихали, и, наконец, появился мужчина, тащивший за руку упиравшегося мальчишку-подростка. Воришка что-то бурчал себе под нос, но его никто не слушал. Рассерженные покупатели тыкали в него пальцами и немедленно требовали наказания.

— Его должны судить за воровство! — истерично воскликнула женщина и выхватила сумку, до сих пор находящуюся в руках ошеломлённого мальчишки. Тот смотрел на всех с таким испугом и удивлением, что у Аньес зародилось в голове предположение о его невиновности.

— Полностью вас поддерживаю, мадам, — говорил хозяин. — Я не потерплю такого безобразия в своей лавке! Нет, нет и нет! Нужно немедленно доставить его в здание суда!

Все снова загалдели, одобряя слова хозяина, и мужчина, приведший мальчика, схватил воришку за шкирку и повёл к двери. Но прежде чем дошёл до неё, его остановил властный голос с порога:

— Вы никуда не выйдете отсюда, сэр.

Аньес поняла, что это Чарльз. Он стоял в дверях лавки, загораживая тем самым проход любому, кто захотел бы покинуть её. Сейчас Чарльз не выглядел смешливым человеком: вид его был угрожающим, и он с обвинением смотрел на мужчину, державшего мальчика. Аньес невольно загордилась своим спутником.

— Я — виконт Хёзел, и вы не смеете мне указывать, — заносчиво проговорил мужчина с воришкой.

— А я — виконт Товертон, — стальным голосом отвечал Чарльз. — И я обвиняю вас во лжи.

По толпе прокатился удивлённый «ах». Виконт Хёзел опешил, но через несколько секунд взял себя в руки.

— На каких основаниях вы это утверждаете?

— Я видел, как вы выбежали из этой лавки и, пробежав некоторое время, нашли на дороге валяющуюся сумку. Вы подобрали её, а затем поймали вот этого мальчишку, который мирно шёл мимо, и повели его сюда, дабы обвинить в воровстве.

— Вздор, — отрезал мужчина, но глаза его забегали, словно он искал выход из лавки.

— Нет, это правда, — подал голос мальчишка, осмелевший от того, что нашёл защитника. — Я шёл домой, когда этот мужчина схватил меня и всунул в руки какую-то сумку. Я и опомниться не успел, как он меня прямо сюда и привёл! А потом они говорили про суд и хотели меня туда отвести.

Говоря всё это, он смотрел только на Чарльза, и на последних словах в голосе его уже слышались слёзы. Чарльз поманил его к себе. Мальчишка вырвался из рук растерявшегося Хёзела и, подбежав к Чарльзу, спрятался за его спиной.

— Господи, Рэй, — поражённо уставилась на Хёзела пострадавшая. — Зачем ты это сделал?

Тут уже по толпе пронёсся ропот недовольства таким ужасным поступком, но Аньес было не интересно выслушивать дальнейшее. Чарльз сделал ей знак следовать за ним, и она, подобрав шлейф, подошла к нему и мальчику.

— Где вы были, Чарльз?

— Я немного задержался, Аньес, но зато эта задержка помогла мне спасти ни в чём не повинного человека.

— И я вам, сэр, всегда буду за это благодарен! — незамедлительно воскликнул мальчик.

— Как тебя зовут? — ласково спросил Чарльз, потрепав его за торчащие во все стороны волосы.

— Эрик, господин. Я живу по Лейн-стрит, как раз напротив здания суда, вместе с больной матерью.

— Ну, Эрик, желаю тебе больше не попадаться в руки нечестным людям, а вот это тебе и твоей матери.

Чарльз вложил мальчику в ладонь один шиллинг [8]. И у Эрика, и у Аньес расширились от изумления глаза, когда они увидели, сколько дал Чарльз денег. Слишком уж много для ребёнка! Аньес подумала, что мальчик мог и соврать им насчёт больной матери.

— А теперь беги, — подтолкнул его Чарльз, и не успела Аньес опомниться, как того и след простыл.

— Вы слишком добры, — со смешанными чувствами посмотрела на него Аньес.

Чарльз тяжело вздохнул и посмотрел в сторону лавки, где всё ещё не утихали обсуждения недавнего события.

— Мне так больно видеть этих несчастных людей, которых обвиняют во всех грехах только потому, что они бедны и не могут постоять за себя. Частое явление, но нельзя просто мириться.

— И вы всем помогаете?

— Если я вижу нуждающихся, то безусловно. Но вы и сами понимаете, что я не могу уследить за всем, что творится под небом Англии.

— А почему виконт Хёзел обвинил этого мальчика? — подумала вслух Аньес.

— Ну, тут всё просто, — развёл руками Чарльз, — хотел покрасоваться перед дамой своего сердца. Если бы он вернулся с пустыми руками, то наверняка не произвёл бы впечатления.

Чарльз взял её под руку.

— Но давайте, дорогая Аньес, забудем об этом неприятном происшествии. Куда вы хотите сейчас пойти?

— Никуда, — ответила Аньес, потерявшая уже весь настрой что-либо делать или куда-либо идти. — Я хочу обратно в Виндзор.

— Вы уверены? — внимательно посмотрел на неё Чарльз, но, увидев, что никакие уговоры сейчас не помогут, вздохнул и повёл её обратно к экипажу. — Мне жаль, что всё так вышло. Но вы позволите мне надеяться, что когда-нибудь мы повторим нашу прогулку более удачным образом?

— Да, конечно, с удовольствием, — ободряюще улыбнулась она ему.

Чарльз усадил её в экипаж и сам устроился напротив. Настроение у Аньес было хуже некуда, и она сама не до конца понимала почему. Она бы никогда не подумала, что способна думать о положении бедных людей и осуждать богатых. А может, рассуждения Чарльза так повлияли на неё? Но теперь она была готова согласиться с ними. И её преследовало воспоминание о короле, сидящем на позолоченном троне в просторной зале своей резиденции. Она вспомнила и богатые одежды придворных, и их высокомерие. Но Чарльз и в самом деле был иным.

Весь путь до Виндзора внутри экипажа было тихо, как в могиле. Бывшая кормилица Элиза, бодрствующая первую половину поездки, затем снова погрузилась в крепкий сон. Чарльз сначала пытался разговорить Аньес, но, поняв, что все попытки тщетны, замолчал.

Когда Аньес вышла из экипажа, на землю уже опускались сумерки. Она надеялась, что королева не заметила её отсутствия. Повернувшись к Чарльзу, она сказала:

— Спасибо, Чарльз, за этот день. Мне было очень приятно провести его с вами. Я думаю, сейчас нам нужно расстаться, чтобы никто не увидел нас вместе.

— Да, конечно, — ответил Чарльз и поклонился ей на прощание.

Аньес пошла к замку и почти тотчас же увидела человека, спешащего ей навстречу.

Аньес обернулась назад, но с облегчением увидела, что Чарльза и его экипажа уже нет. Однако это не исключало возможности, что их видели вместе. Она замедлила шаг, приглядываясь к человеку, но, когда он подошёл достаточно близко, поняла, что ни разу его ещё не встречала.

— Леди Аньес, — поклонился он ей. — Позвольте представиться — Луис Альдиго, камергер Его Величества. Его Величество просит вас следовать за мной.

— Но я должна…

— Его Величество настоятельно просит.

Это был уже явный намёк, что она не может отказать. Аньес кивнула и последовала за камергером. То, что её вызвал король, не предвещало ничего хорошего. Провиниться она перед ним ничем не могла, разве что своими мыслями на его счёт, но он же не мог их прочесть. Наверное, это как-то связано с Чарльзом…

Пока камергер через сеть путаных коридоров вёл Аньес к апартаментам короля, её беспокойство доросло до такой степени, что она приходила ко всё более пугающим догадкам.

— Проходите, — подтолкнул её Альдиго и закрыл за ней дверь.

Аньес обернулась и услышала, как щёлкнул замок. Всё это уже всерьёз начинало её пугать. Она медленно повернулась и оглядела комнату. Это было что-то вроде гостиной, роскошно, по-королевски, обставленной, но, несмотря на красоту, Аньес предпочла бы сейчас оказаться где-нибудь в другом месте.

— Ваше Величество, — громко произнесла она.

Короля нигде не было видно, и это действовало ей на нервы.

Аньес прошлась по комнате, рассматривая портреты на стенах, видимо каких-то королевских предков. Но она не могла сосредоточиться на этом занятии, потому что мысли её были вокруг того, зачем её сюда привели и заперли. И где король? А может, это всё ловушка? Но зачем?

— Это моя мать, Элеонора Аквитанская, — послышался голос позади, и Аньес, чуть не подпрыгнув, обернулась.

Облокотившись на спинку кресла, в противоположном углу стоял король Джон и пристально за ней наблюдал. Аньес забыла, что правила хорошего тона требуют от неё реверанса, и просто застыла, настороженно глядя на короля.

— Простите, — очнувшись, пробормотала она. — Вы хотели меня видеть.

— Да, леди Аньес, я хотел вас видеть.

Аньес ждала, пока он объяснит причину, но король молчал, похоже, ожидая с её стороны расспросы. Так они и стояли молча несколько минут, за которые Аньес чуть с ума не сошла от беспокойства. Она уже заранее начала придумывать, как ей выбраться отсюда, но ничего дельного в голову не приходило.

Когда молчание стало совсем невыносимым, она не выдержала и спросила:

— Зачем… Ваше Величество?

— Вы присядьте, дорогая, и я вам расскажу.

Голос прозвучал чересчур вкрадчиво, но Аньес не оставалось ничего, кроме как подчиниться, тем более что от волнения ноги и так подкашивались. Она уселась на один из стульев, в то время как Джон обошёл своё кресло и устроился в нём.

— Я поражён в самое сердце, леди Аньес, — взвешенно начал король, пристально глядя на неё, отчего Аньес почувствовала себя загнанной дичью. — Вчера вас видели одну в обществе графа Дерби, а сегодня вы на несколько часов неведомо куда исчезли вместе с виконтом Товертоном. Вы быстро освоились, должен признать.

Аньес от страха не могла выговорить и слова в своё оправдание. Тогда, когда Чарльз уговаривал её покинуть Виндзор, всё казалось довольно просто, и, даже если возникли бы проблемы, Аньес полагала, что ей не составит большого труда их решить. А теперь она сильно сомневалась, что ей удастся выйти сухой из воды.

— Первый — мой верный подданный, — продолжал король, — которому я доверяю безоговорочно, но второй… его я склонен подозревать в измене. Однако, дело даже не в этом, — резко повысил он голос. — Вы, дорогая леди Аньес, не успев прибыть ко двору, два раза оказываетесь замечены одни в обществе взрослых мужчин, что, вы должны понимать, влечёт за собой слухи и сплетни, способные испортить не только вашу жизнь, но и жизнь вашего отца. Подобное ложится клеймом на всю семью, вы, конечно же, должны это понимать.

Аньес слушала его, и с каждым словом сердце её всё больше сжималось. Разумеется, Его Величество был прав. И она сама это знала… и королева её сегодня предупредила, что она должна вести себя крайне осмотрительно, а она вместо этого… И что скажет отец, когда узнает? Наверное, пожалеет, что взял её с собой и отправит домой. А дома все убедятся в том, что она всегда всё портит…

— А также, вы, дорогая леди Аньес, как оказалось, плохо выполняете свои обязанности, на что мне совсем недавно пожаловалась моя августейшая супруга.

Аньес поняла, что это конец. Если уж и Её Величество, которая так хорошо к ней отнеслась поначалу, нажаловалась на неё, то ничто её не спасёт от наказания.

— Но, — продолжал тем временем Джон, всё так же не сводя с неё взгляда, — вы мне нравитесь. И я не хочу, чтобы на вас легла хоть малейшая тень.

Аньес с изумлением уставилась на Его Величество, не смея верить, что он это всерьёз сказал. Неужели он просто отпустит её, наказав, чтобы она больше не делала ничего подобного? В сердце Аньес затеплилась надежда.

— Но для этого вы должны, — добавил король, и Аньес поняла, что рано обрадовалась, — позволить мне наслаждаться вашим обществом так же, как вы позволили то графу Дерби и виконту Товертону.

— Что? — ошеломлённо переспросила она.

Король тоже, как и Дерби, принимал её за девицу, которая с радостью откроет ему объятия! Она что, так похоже на безотказную девушку? Или Его Величество так решил из-за её неосмотрительного поведения?

— Вы ошибаетесь, — произнесла она, — я не оказывала расположения ни графу Дерби, ни виконту Товертону. Мы всего лишь разговаривали… и я не вполне понимала, как это может быть воспринято со стороны. Но теперь я понимаю и впредь не совершу подобной ошибки.

— Тем лучше, — улыбнулся ей Его Величество, — если вас ничего не связывает с обоими мужчинами. Вы понравились мне сразу же, и мне было крайне неприятно узнать о ваших прогулках с графом и виконтом.

Аньес кивнула и опустила глаза, надеясь, что он скажет ей заветную фразу: «вы можете идти», но король молчал. Тогда Аньес осмелилась спросить:

— Могу ли я идти, Ваше Величество?

— Я сказал вам, что хочу вашего общества, — незамедлительно отозвался Джон. — Вы понимаете меня, моя дорогая?

Аньес похолодела. Она подняла голову и посмотрела на короля. Ему почти перевалило за пятьдесят, и он был полноватым, в волосах виднелись кое-где седые пряди. А сальный блеск его глаз отталкивал её. Нет, она не сможет лечь с ним в одну постель. Королю, наверное, нельзя отказывать, но… ни за что она не будет с ним спать!

Проговорив это категорично про себя, Аньес обрела некоторую уверенность. Она вспомнила Чарльза с теплотой в сердце. Как он был прав в том, что у Англии недостойный правитель. Под пристальным взглядом Джона Аньес приняла решение.

— Это очень лестно с вашей стороны, Ваше Величество, — смущенно улыбнулась Аньес. — Но заслуживаю ли я такой чести?

— Вы красивы, и я хочу вас.

Аньес невольно сжала кулаки, но постаралась нацепить на лицо счастливую гримасу.

— Конечно, я согласна, — восторженно воскликнула она. — О, но… но, простите за откровенность, Ваше Величество, могу ли я рассчитывать на какие-нибудь… подарки?

— А что бы вы хотели, моя дорогая?

Король расслабленно откинулся на спинку кресла, и Аньес с удовлетворением отметила, что он был напряжён во время их разговора.

— Я всегда хотела дом! Да, огромный дом в сердце Лондона! Я хотела бы ещё пополнить свой гардероб и много-много драгоценностей!

Аньес едва не скривилась от собственного тона и слов. Может быть, она немного и перегнула палку, но король едва ли разозлится. Аньес видела, что он доволен её согласием и пока не прочь терпеть все её прихоти.

— Это решаемо, — лениво взмахнул он рукой. — Значит, вы согласны, дорогая?

— Ну, конечно, Ваше Величество! Кто же откажется?

— Тогда пойдёмте.

Король подошёл к двери, которую Аньес поначалу не заметила и, открыв её, сделал приглашающий жест. Аньес со своего места была видна в той комнате великолепная кровать на четырёх столбиках с тёмно-бардовым балдахином. Она бы не отказалась когда-нибудь поспать на такой, но… господи, не с этим похотливым стариком!

— Ваше Величество, — лукаво улыбнулась ему Аньес, — что за потрясающее зрелище открылось моим глазам! Я даже не могу себе представить, как оскверню это королевское великолепие своим телом. Не могли бы вы позволить мне принять ванну?

— Да, пожалуй, — окинул её плотоядным взглядом король, чем привёл Аньес в бешенство. — Идёмте, я покажу вам комнату.

Он прошёл внутрь, и Аньес последовала за ним, хотя опасалась подвоха со стороны королевской особы. Может быть, она переиграла?

Но нет, король прошёл дальше кровати и указал ей на дверь.

— Я пришлю вам служанку.

— О, это было бы превосходно! — поблагодарила Аньес и зашла в комнату.

Закрыв двери, она немного постояла, приходя в себя, а затем огляделась вокруг.

Комната была совершенно без окон. Как же ей отсюда выбраться? Обойдя всю комнату и прощупывая стены, она не заметила никакой потайной двери, а служанка должна была вот-вот прийти!

Аньес вернулась к единственной двери, через которую она вошла, и осторожно выглянула. Короля нигде не наблюдалось! Трудно было поверить в такую удачу! На цыпочках она прошла в гостиную, куда её в самом начале завёл Альдиго. Но тут возникла сложность: камергер запер дверь — единственный выход отсюда!

Аньес заметалась по комнате. Она была уверена, что вот-вот должен прийти Его Величество собственной персоной или служанка, за которой он послал.

Как будто в ответ на её мысли, по другую сторону двери Аньес услышала шаги. Встав возле двери так, чтобы входящий её не заметил, Аньес приготовилась. Как только дверь откроется, она убежит. А вот что будет потом? Вряд ли король так просто спустит ей это с рук… Но о «потом» она потом и подумает.

— Сюда, — приказал сварливый женский голос из-за двери. Дверь отворилась, и двое слуг стали медленно вносить тяжёлый таз с водой. Аньес затаила дыхание и вжалась в стенку. Слуги и женщина прошли мимо, оставив дверь открытой.

— Ваше Величество, — услышала Аньес в соседней комнате подобострастные приветствия слуг, ещё не заметивших, что короля там нет.

Нельзя было терять время. Аньес подобрала шлейф платья и выбежала из покоев короля. Она неслась по коридору, сначала не разбирая дороги, а потом остановилась: отчасти, чтобы передохнуть, и отчасти, чтобы решить, куда ей двигаться дальше.

Королева нажаловалась на неё, значит, видеть её будет совсем не рада и никак не защитит от посягательств со стороны короля. Да Аньес в любом случае не хотела оставаться здесь. Грязное предложение короля окончательно повернуло её против всего двора.

Она снова побежала по коридорам замка. Аньес здесь пробыла не так долго, чтобы запомнить, как выбраться, но приходилось надеяться на удачу.

— Леди Аньес!

Завернув в один из коридоров, она лицом к лицу столкнулась с камергером Его Величества, за которым шли двое слуг.

От неожиданности Аньес вскрикнула и, развернувшись, бросилась наутёк.

Альдиго мигом понял, что она сбежала от короля и приказал:

— Немедленно поймать.

Двое молодых и рослых парней в ливреях погнались за девушкой. Аньес неплохо бегала, и, если бы на ней не было надето платье, для неё не составило бы труда ускользнуть от них. Но она была в платье, и это всё меняло.

«Чёрт, где же здесь выход?», — лихорадочно думала она, чувствуя, что вот-вот попадётся в руки преследователей. Ей слышалось их тяжёлое дыхание прямо у неё за спиной. Но она из последних сил бежала, надеясь, что сейчас где-нибудь появится спасение.

Но появилось не спасение, а с точностью наоборот. С размаху Аньес налетела на графа Дерби и застонала от досады. Ну всё, теперь она пропала!

Слуги уже нагнали её.

— Милорд… — начал один из них, но Аньес перебила его.

— Дерби, вы обязаны вывести меня отсюда. На мою честь покушаются.

Дерби, ничуть не впечатлённый её командным тоном, повернулся к двум парням.

— Почему вы за ней гонитесь?

— Камергер Его Величества приказал её поймать…

— Может быть, он внезапно сошёл с ума? — предположила Аньес. — О, граф, я так испугалась! — воскликнула она, прижимаясь к его телу и ненавидя себя за этот фарс. — Пожалуйста, уведите меня отсюда.

— Граф Дерби… — послышался ненавистный голос.

Луис Альдиго выплыл из соседнего коридора и остановился перед ними.

— Леди Аньес вызвал к себе король, а она от него сбежала. Я просто обязан доставить её обратно, — пояснил он, разводя руки.

— А, так это вы Его Величества так испугались? — насмешливо поинтересовался у неё Дерби. — Пожалуйста, ведите её обратно.

Он с наслаждением отцепил руки Аньес от своего сюрко, любуясь её искривлённым от ужаса лицом.

— Нет! — протестующе воскликнула она. — Король… король покушался на мою честь! Ваш король грязный и похотливый…

Аньес было уже всё равно, что она несёт. Раз вокруг одни враги, к чему притворяться в своей якобы польщённости отвратительным предложением Его Величества.

Но граф Дерби был вовсе не намерен слушать оскорбления в сторону своего сюзерена, и, когда Аньес почувствовала удар на своей щеке, её охватило не меньшее возмущение, чем и его.

Задохнувшись от ярости, она, приложив всю свою силу, ударила его кулаком в живот и, проскочив мимо него, бросилась бежать дальше. Изумлённые слуги некоторое время стояли на месте, но потом, очнувшись, снова бросились за Аньес. Альдиго подошёл к Дерби.

— С вами всё в порядке, граф?

— Отлично, — процедил сквозь зубы он, согнувшись вдвое, — а если эта ведьма попадётся мне в руки, будет ещё лучше.

Аньес бежала по нескончаемым коридорам. Не разбирая дороги из-за пелены ярости перед глазами, она бежала куда-то вперёд. Слуги остались далеко позади, возможно, потеряли след, но ей всё равно нужно было убираться отсюда.

— Аньес!

Обернувшись, она увидела Рене д'Антремон, и от радости её ноги чуть было не подогнулись. Схватившись за стену и пытаясь отдышаться, Аньес поглядывала по сторонам, опасаясь увидеть преследователей.

— Аньес, где ты была всё это время? Мы уже с ног…

— Потом, — перебила Аньес и схватила Рене за руку. — Рене, выведи меня отсюда. Мне срочно нужна лошадь. И… чёрт, ещё же мои вещи…

— Хорошо, — тут же нашлась Рене, — я сейчас сбегаю и соберу твои вещи, благо, что их не очень много. А ты пока иди к конюшне.

— Где эта конюшня находится?!

— О Господи, подожди… — Рене приложила руку ко лбу, пытаясь вспомнить. — Так, поверни сейчас направо, увидишь лестницу, спускайся по ней вниз до самого конца. Потом повернёшь налево, там столовая. Пересечёшь её — и чёрный выход выведет тебя к конюшням. Жди меня там.

— Но я не могу ждать…

Рене уже не слушала и неслась в комнату, отведённую Аньес.

Аньес, опасаясь, что слуги её нагонят, побежала по указанному Рене пути. По дороге ей почти никто не встретился, а те, кто встретились, казалось, не обращали на неё никакого внимания. Достигнув конюшни, Аньес вбежала под навес и перевела дух.

Но ей всё время казалось, что вот-вот из-за поворота покажется гнусное лицо Альдиго и его прихвостней и её отведут обратно к королю. Не в силах просто стоять на месте, Аньес заходила по помещению. Ну где же Рене? А вдруг её заметят и не дадут вынести её вещи? А как она выберется отсюда? Украдёт лошадь?

Аньес остановилась и задумчиво посмотрела на огороженные стойла, за которыми слышался мерный храп лошадей. В обычное время эти звуки успокоили бы её, но сейчас нервы девушки были натянуты, словно струна…

Прошла целая вечность, прежде чем в конюшню вбежала Рене.

— Боже, Аньес! Давно я не испытывала столько приключений! Мне еле-еле удалось избежать Её Величества, а на выходе я нос к носу столкнулась с камергером Его Величества, он спросил у меня, где ты, но я ответила, что не видела тебя с утра. Когда я удалилась от него на достаточное расстояние, он вдруг позвал меня, спросив, что это я несу, но я уже сделала вид, что не услышала и, повернув за угол, бросилась сюда, что есть сил! В общем, они могут в любую минуту прийти и увидеть тебя… Но что случилось-то?

— О, они и правда могут сюда заявиться? — обеспокоенно спросила Аньес. — Рене, мне нужно срочно уехать отсюда. И я никогда больше не вернусь ко двору! Я осмелилась пойти против воли короля, но ничуть не жалею об этом. Однако, боюсь, ничего хорошего не выйдет, если меня поймает Альдиго.

— Ты мне должна будешь потом всё рассказать…

Рене обернулась ко входу, и Аньес тоже туда посмотрела. Пока никого не было, но это не значило, что и дальше никто не появится. Аньес вдруг поняла, что вряд ли они когда-либо с Рене ещё встретятся. Рене, видимо, тоже об этом подумала, и, снова повернувшись к ней, сказала:

— У меня есть своя собственная кобыла, мне её отец подарил месяц назад… Можешь одолжить её… Но куда ты направляешься?

— В Лондон… Завтра я пошлю сюда кого-нибудь вернуть тебе лошадь…

Рене кивнула и, пройдя глубже в помещение, открыла одно из стойл, поманив Аньес.

— Вот, она совсем не норовиста, но довольно вынослива. А теперь поторопись, а то, чего доброго, меня ещё уличат в помощи тебе.

Аньес быстро вскочила на лошадь, взвалила свою небольшую поклажу и, взяв поводья, с благодарностью посмотрела на Рене:

— Спасибо… Я очень обязана тебе.

— Ничего, — улыбнулась Рене. — Мне было только в радость помочь. Иногда кажется, здесь можно зачахнуть… Желаю удачи! И… до встречи.

— До встречи…

Аньес помахала рукой на прощанье и выехала из конюшни.

Глава 5. Отречение

Когда прибыл гонец из Виндзора, Эдмон Марильяк завтракал в столовой. Было около шести часов утра, и любой гость в такое время вызвал бы удивление. Но Эдмон не сильно удивился: может, Аньес что-то натворила. Оставалось надеяться, что ничего особенно страшного.

— Проведи его сюда, — сказал он экономке и вздохнул.

Оставив незаконченный завтрак, Эдмон встал, подошёл к окну и выглянул на улицу. Целую ночь лил дождь, и улица украсилась лужами. Эдмон подумал, что дороги наверняка размыты, но, тем не менее, не собирался отказывать себе в утренней верховой прогулке. Только получит весть от гонца — и можно отправляться.

— Сэр Марильяк, — поклонился гонец, когда вошёл. — Срочное послание от Его Величества.

Он протянул Эдмону письмо с королевской печатью.

— Мне приказано сопровождать вас в Виндзор, — добавил он.

— Сопровождать? Приказано? — переспросил Эдмон. — Полагаю, я не имею возможности отказаться?

— Нет, не имеете, сэр.

Гонец стоял по струнке, взгляд направлен прямо на Эдмона, и лицо ничего не выражает. Если он что-то и знает, вряд ли выдаст ему, начни Эдмон расспрашивать.

Его гложило предчувствие, что это как-то связано с назревающим мятежом. Заговор баронов уже не был чем-то призрачным, и скоро произойдёт восстание, в этом он был уверен. Королю в любом случае нужны такие люди, как он, — преданные и умелые. Так почему же тогда всё выглядит так, будто его хотят заточить в темницу?… Снова кольнуло подозрение, что, возможно, дело в другом — в Аньес.

Сломав печать, Эдмон развернул пергаментный лист, исписанный красивым каллиграфическим почерком. Не иначе, как за Его Величество поработал писец. Послание содержало следующее:

«Любезный сэр Марильяк,

Этой ночью случились непредвиденные обстоятельства, которые требуют Вашего немедленного присутствия. Просим Вас немедленно прибыть к Нам в Наш замок Виндзор для обсуждения дел не только государственной важности, но в большей мере важности личностной.

Его Величество, король Англии и герцог Аквитании»

Эдмон нахмурился. Письмо совсем не приоткрыло завесы тайны, а только больше заинтриговало его. Какие непредвиденные обстоятельства могли случиться? Да ещё и личностная важность… В одном он уверился точно: здесь как-то замешана его дочь.

— Если вы будете меня сопровождать, — обратился он к ожидавшему ответа гонцу, — то прошу подождать меня здесь. Я скоро вернусь.

Гонец кивнул, и Эдмон пошёл наверх. Одев один из своих самых лучших сюрко — как-никак предстоит личная встреча с самим королём! — Эдмон, не теряя более ни минуты, спустился вниз.

— Идёмте, — сказал он гонцу.

Эта утренняя прогулка, конечно, будет отличаться от предыдущих, думал Эдмон, садясь на своего коня. Обычно он ездил верхом только в Хэмпстед-Хите [9] и не более получаса, к тому же такие прогулки не представляли собой опасность. Хотя с чего бы вдруг встреча с королём могла быть опасной для него? «А с того, — хмуро ответил он себе, — что Аньес несомненно что-то натворила, и это коснётся меня». Но, если дело настолько важное и Аньес, в самом деле, провинилась, то что сейчас с ней?… Эдмон переживал за дочь.

По прибытии в резиденцию Эдмона провели в королевские апартаменты. Перед ним открыли двери стражники, а в кабинет короля его пригласил камергер Луис Альдиго.

Его Величество вальяжно сидел в кресле и лениво пролистывал какие-то бумаги. На вошедшего король Джон даже не взглянул, продолжая заниматься своими делами. Эдмон стоял у дверей минут пять, ожидая пока на него обратят внимание, когда, наконец, король поднял голову и в упор посмотрел на посетителя.

— Вы приехали. Мы этому рады, — медленно проговорил он. — Хотите увидеть свою дочь?

— Конечно, — осторожно сказал Эдмон. — Но для начала я бы хотел узнать, почему Ваше Величество столь срочно меня вызвали.

Джон повертел в руках лист пергамента, а потом вдруг спросил:

— Знаете, что это?

— Что именно? — не понял Эдмон.

— То, что мы держим в руке?

— Не имею понятия, Ваше Величество.

— Конечно, конечно… — пробормотал Джон, утыкаясь взглядом в строки исписанного листа и внимательно читая.

Эдмон вздохнул, приготовившись к ожиданию. Хоть бы присесть предложил! Бросив взгляд на короля, он скривился. Да, Эдмон был предан английскому королю, но только из-за памяти к его отцу и брату — истинным и великим правителям Англии. Этот же отпрыск Плантагенетов [10] был никчёмным предводителем, и глубоко внутри Эдмон симпатизировал именно мятежникам. Лучше будет, когда, наконец, сменится правитель! За те шестнадцать лет, что Джон сидел на троне, страна видела одни только бедствия.

— Папа Иннокентий написал нам, уверяя, что мы всегда можем на него положиться. — Он снова замолчал. Это уже начинало давить Эдмону на нервы. До сих пор было не ясно, чего же он от него хочет. — Как вы думаете, можно ли ему верить?

— Разве я могу советовать, когда вы лучше меня знакомы с Его Святейшеством? — застигнутый врасплох, отозвался Эдмон.

— Разумеется, нет, — криво усмехнулся король. — Впрочем, ничего другого нам не остаётся… Сегодня пришло известие из Нортемптона [11]. Бароны подступили к стенам города. Донесения были правдивы: около месяца они строили планы в Брэкли [12], и вот теперь решились. Сегодня же наши подозрения оправдались: мы поняли, что в замке есть те, кто поддерживает мятежников. Большинство из них ускользнули ещё позавчера, некоторые вчера. — Немного помолчав, он добавил: — А некоторые умудрились сбежать ночью.

Эдмон похолодел. «Этой ночью случилось непредвиденное…». Уж не это ли «непредвиденное» имел в виду король?

— Вы… вы хотите сказать, что моя дочь вместе с мятежниками?

Король пристально поглядел на него и кивнул.

Эдмон с недоверием улыбнулся.

— Но такого просто не может быть! Моя дочь так стремилась ко двору… Это просто немыслимо!

— Видите ли, вашу дочь склонили к переходу на другую сторону. Есть один человек в нашем королевстве, Чарльз Лэнгтон, виконт Товертон. Мы подозревали его в измене, но доказательств не было. Теперь они есть. Вашу дочь видели позавчера в обществе Лэнгтона, и её предупредили об опасности. Однако же… Вчера она вместе с виконтом исчезла на весь день, а вернувшись… успела оскорбить Наше Величество и ударить графа Дерби, который, как известно, всегда был к ней добр.

Эдмон в бессилии закрыл глаза. Оскорбила, ударила, связалась с мятежником!.. Права была Матильда, когда говорила, что Аньес ещё натворит здесь дел. Главный вопрос — что теперь с ней?

— Конечно, после её побега мы сразу же поняли, к кому нужно заглянуть в первую очередь. Однако в доме Лэнгтона уже никого не было, когда мои люди туда приехали. Очевидно, они направились в Нортгемптоншир, в лагерь восставших.

Из всех слов Эдмон понял только одно: ей удалось сбежать. Слава Богу! Эдмон еле удержался, чтобы не перевести дыхание от такого известия. Но всё же опасность до сих пор витала в воздухе.

— Благодаря одной нашей верной подданной мы нашли человека, который помог вашей дочери бежать из Виндзора. Одна из фрейлин, леди Рене д'Антремон.

— И что теперь ждёт эту девушку? — спросил Эдмон, чтобы хоть как-то выиграть время перед тем, как ему придётся отвечать за поступок дочери.

— Пока она в темнице, и мы не решили, как с ней поступить. Сейчас есть более важные дела, требующие нашего внимания. Вас же, сэр Марильяк, мы вызвали, чтобы предупредить. За вашим домом будут наблюдать. Если вы чем-либо поможете вашей дочери, а она, мы уверены, придёт к вам за помощью, мы истолкуем это как измену. И знайте, что ваш первый долг, как подданного Короне, выдать предателя. Невзирая на родственные отношения.

Теперь король уже не выглядел праздным и ни на что не годным. Как верного подданного Эдмона это обрадовало, как отца — нет. Он знал, что всё сделает так, как ему сказали. Это и правда его долг. А если Аньес смогла вот так уйти от прежней жизни, не подумав об отце, то она заслуживает подобного наказания.

— Отныне у меня нет одной дочери, — сказал он, и в голосе прозвучала почти незаметная горечь. — Можете положиться на меня, Ваше Величество.

— В таком случае, вы свободны, — милостиво махнул рукой Джон.

Эдмон поклонился и вышел.

* * *

Стоило закрыться двери за Эдмоном Марильяком, как через ещё одну, в другом конце комнаты, тут же вошла фрейлина Её Величества, леди Аманда Эвертон.

— Ваше Величество, — сделала она реверанс.

— Брось, Аманда, — махнул холёной рукой король. — Здесь нас никто не услышит, так что можешь без церемоний.

— Хорошо, — улыбнулась она.

Она подошла к диванчику у окна и присела там, разглаживая несуществующие складки на платье. Король не отрывал от неё взгляда.

— Ты, как всегда, прекрасна, Аманда, — сказал он. — Оставь этого осла Аэрсперга.

Аманда хитро улыбнулась.

— Мне нравится Доминик. Я, может быть, даже люблю его…

— Ты любишь только то, что он тебе даёт, — поправил её Джон. — Я же обещаю, что дам тебе куда больше.

— Не сомневаюсь, — протянула фрейлина. — Позвольте спросить, что вы всё-таки собираетесь сделать с леди Рене?

Король поморщился.

— Неужели тебя интересует судьба этой девушки?

— Едва ли… Обычное любопытство, — пожала плечами Аманда.

— Ты ведь слышала мой разговор с Марильяком, я ещё не решил. Пусть пока посидит в Тауэре.

Аманда задумалась, а потом спросила:

— Вы верите тому, что Марильяк на самом деле отказался от своей дочери?

— Верю, — твёрдо сказал Джон.

— Но мне показалось, он очень привязан к ней…

— В первую очередь он предан Короне. Поверь, я знаю таких людей. Они будут стоять за меня горой. И пока в моём стане есть подобные люди, я непобедим.

— Значит, вы считаете, что быстро подавите этот мятеж? — обеспокоенно спросила она.

Аманда знала, что Доминик подумывает о том, чтобы перейти к оппозиции короля, потому как это сулит ему большие выгоды, нежели нынешнее положение. В глубине души Аманда симпатизировала мятежникам, да и сам Доминик нравился ей куда больше стареющего короля. На миг в глазах фрейлины мелькнуло презрение, но она тут же ослепительно улыбнулась Джону. Король прав: связь с ним должна быть для неё предпочтительнее связи с дворянином, кошелёк которого худел на значительные суммы каждый прожитый им день.

— Вне всякого сомнения, — уверенно сказал король. — Вот увидишь, не пройдёт и месяца, как от мятежа останется одно лишь неприятное воспоминание.

Аманда была далеко не так в этом уверена. Конечно, неплохо стать фавориткой короля хотя бы на короткое время, однако есть вероятность того, что власть захватят мятежники. Нет, она не собиралась обрубать все концы с Домиником.

И у неё был кое-какой план.

— Насчёт вашего предложения… — вкрадчиво начала она. — Главная сложность в том, что Доминик до ужаса ревнив.

— Да? — скептично поинтересовался король. — Не слышал об этом раньше.

— Потому что ревнует он только ко мне, — быстро нашлась Аманда. — Но… возможно, если дать ему то, что позволит обуздать его ревность…

— Говори сразу, сколько.

— Я имела в виду не деньги! — оскорблённо воскликнула Аманда. — Вернее, не деньги из вашей казны. Вы ведь знаете, что у него есть сестра Мари, фрейлина нашей королевы. Он давно хочет выгодно выдать её замуж, и я подумала, что, если удовлетворить это его желание, то ему будет легче смириться с потерей в лице меня.

— Всего-то, — хохотнул король. — И у тебя наверняка кто-то есть на примете для его сестры?

— Да, — лукаво улыбнулась она. — Эдмон Марильяк.

Джон в изумлении приподнял брови:

— Он женат, не титулован и не особо богат. Трудно найти более неподходящего для чаяний Аэрсперга мужа.

— Но, послушайте, Аэрсперги — аристократы Баварии. А что такое Бавария в сравнении с Англией? Не хватало ещё титулованным англичанам на иностранках жениться! — убедительно говорила Аманда. — К тому же, на титул Доминик особого внимания не обратит: ему важно, чтобы жених был богат. Но, опять же, с чего вдруг мы должны отдавать баварской девушке состоятельного англичанина? Достаточно будет лишь сказать Доминику, что Марильяк богат и имеет земли во Франции.

— Всё так, — согласился король. — Но Марильяк уже женат, это ты помнишь?

— А разве это нельзя решить? — невинно поинтересовалась Аманда.

— Можно, но не в данном случае, — категорически заявил он. — Марильяк — один из немногих, кто мне верен. А в таких делах всё всегда может открыться в самую неподходящую минуту.

— Но…

— И даже не смей об этом думать, — предупредил король.

— Хорошо, Ваше Величество. Мне можно идти?

Джон только махнул рукой, усыпанной перстнями.

Аманда встала. Как только она повернулась к нему спиной, лицо её тут же приняло досадливое и, вместе с тем, решительное выражение.

Конечно, для сестры Доминика она могла найти и лучшего жениха, чем Марильяк, однако дело было в личной неприязни к Мари. Забавно будет посмотреть на лицо этой выскочки, когда она узнает, за кого ей предстоит выйти замуж!

И, что бы там ни говорил король, то, что Эдмон Марильяк уже женат, никак не помешает её плану!

* * *

Подъехав к дому, Эдмон отдал свою лошадь конюху и прошёл в дом. Весь путь от Виндзора его занимали мысли о разговоре с королём. Неужели Аньес и правда в стане мятежников? Но почему?… Хотя, что за вопрос — она молода и порывиста, а сейчас любому здравомыслящему человеку понятно, что королю не место на троне. Чуть-чуть влияния — и Аньес уже готова пойти против вся и всех. Она всегда такой была, а он сглупил, взяв её с собой в этот бурлящий котёл.

Но он, как бы то ни было, не предаст короля. А значит, они по разные стороны, и, если Аньес будет иметь глупость сюда заявиться, то вынудит его передать её во власть короля. «Только бы она не пришла», — взмолился он про себя.

Эдмон не знал Чарльза Лэнгтона, с которым она сбежала. Вдруг он плохой человек? Аньес всегда была слишком доверчивой… Теперь она в Нортемптоне, и нет никакой возможности узнать, что с ней… Он всё-таки ещё надеялся, что это ошибка, досадное недоразумение…

Однако вряд ли.

Эдмон остановился перед первыми ступенями лестницы. Он вспомнил, как вчера писал Гладис о том, что они с Аньес хорошо здесь устроились, что всё в порядке… А сегодня ему снова придётся садиться за письмо, но теперь уже во Францию придут плохие вести. Если бы было возможно, он постарался бы скрыть от семьи всё произошедшее здесь, но существовала вероятность того, что Аньес может вернуться домой, и тогда об этом узнает король. А если узнает, чего только может не случиться!

Прежде всего — его долг. Перед королём и семьёй. И, как бы он ни был привязан к Аньес, ради неё не может рисковать всем остальным.

— Сэр, — отвлёк его голос девушки.

Он обернулся и увидел Терезу, служанку Аньес. Уже бывшую.

— Теперь ты никогда не будешь прислуживать моей дочери, — сказал он ей.

— Почему? — осторожно поинтересовалась она, очевидно опасаясь, что её могут выгнать.

— Потому что она здесь больше никогда не будет жить. — Отвечая на немой вопрос в глазах Терезы, он продолжил: — Она пошла против короля.

— О Боже! — выдохнула Тереза, округляя от ужаса глаза.

Эдмон вздохнул. Да, слуги также должны знать, что отныне даже говорить об Аньес для всех них опасно.

Он стал подниматься по лестнице, неосознанно приговаривая:

— Лэнгтон, Лэнгтон… Кто же ты такой.

— Лэнгтон? — воскликнула Тереза.

Обернувшись вновь, он увидел, что служанка близка к обмороку.

— Ты знаешь его? — удивлённо спросил Эдмон.

— Я… да… Я работала на него… до вас, — еле пролепетала она.

— И что же? — жадно спросил он. — Каков этот Лэнгтон?

Поведение Терезы настораживало. Не дай Бог, Аньес связалась с плохим человеком!

— Я не знаю, — жалобно сказала она. — То есть, он благородный человек, это точно, но… почему вы упомянули его имя?

Решив, что признание никак и никому уже не навредит, Эдмон ответил:

— Лэнгтон — тот человек, с которым моя дочь сбежала из Виндзора.

Он снова стал подниматься по лестнице, стараясь выбросить из души беспокойство за дочь. Но более чем странное поведение Терезы не позволяло ему расслабиться. Однако, когда он уже добрался до второго этажа, услышал слабый отклик девушки:

— С ним ей нечего опасаться…

Наверное, она сказала это для себя, а не для того, чтобы успокоить его, но он почувствовал облегчение. Если она работала на него и делает такой вывод, значит, есть надежда, что Аньес не попадёт снова в какую-нибудь переделку.

* * *

Когда они прибыли в Брэкли уже ночью, то увидели город почти полностью опустевшим.

Аньес смотрела из окна экипажа на безлюдные улицы и грязные дороги после прошедшего дождя. Изредка виделись прохожие, но и то быстро исчезали за дверьми домов.

Она рассчитывала, что уже сегодня они присоединятся к лагерю восставших. Однако, похоже, возникла сложность… Ясно было, что оппозиция короля уже сменила место своей остановки.

Всю дорогу Чарльз пытался развлечь её разговорами, но Аньес по большей части его не слушала. Всё это время она думала о предстоящей ей жизни, стараясь этими мыслями заглушить другие — о доме, об отце, о короле… Конечно, она понимала, на что идёт, ещё тогда, в покоях Его Величества. Но это не мешало ей ощущать в себе страх. Ведь теперь она, по сути, совершенно одинока… Хотя она точно знала, что Чарльз не оставит её одну, и, находясь рядом с ним, она могла чувствовать себя в полной безопасности. Недаром именно к нему она направилась, покинув Виндзор.

— Мы остановимся здесь на ночь? — спросила его Аньес.

Повернувшись к Чарльзу, она разглядела его хмурое и задумчивое выражение лица. Он был недоволен тем, что они не успели вовремя. И Аньес почувствовала себя отчасти виноватой, потому что подозревала: Чарльз оставался в Лондоне лишь ради неё, ради того, чтобы склонить её на свою сторону.

— Да, — ответил он. — Передохнём — и снова в путь.

— А куда?

— Я разузнаю точно, — уверил её Чарльз. — А пока поедем на ближайший постоялый двор.

Он назвал кучеру адрес, и тот повёз их по одинокой дороге.

Аньес снова уставилась в окно. Во всём этом, думала она, есть хотя бы тот плюс, что теперь ей не придётся скучать, а также видеть графа Дерби и короля.

— Думаете, за нами погоня? — спросила она ровным голосом.

— Не думаю. Подданным короля крайне опасно теперь показываться в этих местах.

Экипаж остановился; Чарльз вышел, а затем помог спуститься Аньес. Она глубоко вдохнула прохладный воздух, посмотрев на небо. Похоже, опять будет дождь. Но им с Чарльзом нужно ехать, несмотря на немилость погоды.

— Дайте леди самую лучшую комнату, — распорядился Чарльз вышедшему на крыльцо хозяину.

— А вы? — спросила Аньес, поворачиваясь к нему.

Чарльз слегка поклонился ей и улыбнулся, отчего вся тревога её почти без следа ушла.

— Я только уточню, куда все направились, и вернусь, — пообещал он ей. — А вы отдохните, пока есть время.

Аньес кивнула и, опустив голову, двинулась следом за слугой, который должен был провести её в комнату. Она не смотрела по сторонам; ей не хотелось встречаться взглядами с немногими посетителями, обосновавшимися внизу. Да и вообще, она так устала за последние дни, что теперь с радостью была готова последовать напутствию Чарльза.

Закрыв за собой дверь, она, не мешкая, скинула с себя одежду и пошла к кровати, но дойти не успела: раздался стук в дверь. Аньес разочарованно вздохнула. Однако, открыв дверь, она уже улыбалась, пропуская внутрь служанок с бадьёй горячей воды.

— Спасибо, — поблагодарила она их, когда те поставили тяжёлую бадью на пол. — Расстелите мне, пожалуйста, постель и можете быть свободны.

Аньес улыбнулась самой себе. Отныне она станет предельно вежлива и добра ко всем тем, кто ниже её по статусу. Ведь теперь она примкнула к мятежникам, которые представляют интересы простых людей.

Когда девушки вышли, Аньес закрыла за ними дверь, прошла к бадье и опустилась в горячую воду. Блаженно вздохнув, она откинула голову на деревянный край ванны. И, видимо, сразу же задремала. Проснулась она от того, что вода попала ей в рот, и она закашлялась. Наскоро помывшись, она вылезла из воды, обтёрлась полотенцем, надела ночную рубашку и юркнула в кровать. Укутавшись в одеяло, которое скорее похоже было на тряпку, она тотчас же провалилась в сон, успев подумать: «хоть бы Чарльз подольше разузнавал о том, куда уехали мятежники!».

Проснулась она от настойчивого стука в дверь. Сначала Аньес спрятала голову под подушку, однако стук всё равно доносился до её слуха, и ей пришлось встать.

— Сейчас, — сонно откликнулась она.

Ещё не разлепив глаза, она стала в темноте шарить руками в поисках того, чем могла бы прикрыться, но ничего так и не смогла найти. В итоге она прошла в одной только рубашке к двери и открыла её.

— Миледи, — обратился к ней женский голос, — милорд Товертон приказал сообщить вам, чтобы вы собирались и через десять минут были внизу.

— Спасибо, — пробормотала Аньес и закрыла дверь. — Ненавижу тебя, Чарльз, — зевая, сказала она.

Посмотрев в окно, она заметила на горизонте едва видневшуюся светлую полосу. Вот ещё по чему она скучала — дома она могла спать сколько угодно, а в Англии ей каждый раз приходилось вставать чуть свет, и она до сих пор к этому не привыкла.

Одевалась она очень медленно: так как не выспалась, то еле могла себя заставить шевелить руками. Поэтому и спустилась она вниз на пять минут позже, чем должна была.

— Простите, — сказала она, подходя к Чарльзу, который ожидал её за одним из столов.

— Ничего, — рассеянно улыбнулся он ей.

— Вы узнали, куда все уехали?

— Да, — кивнул Чарльз, — к Нортемптону. Если выедем сейчас, то уже через три часа окажемся на месте. При условии, что ехать будем без остановок.

— Без остановок, — согласилась Аньес, не выказывая энтузиазма.

— Потерпите, Аньес, — мягко посмотрел на неё Чарльз, — скоро вы будете жить в относительном спокойствии и спать, сколько захотите.

Она постаралась улыбнуться, но порядочно болела голова, а глаза так и норовили закрыться, и сил даже на улыбку уже не оставалось.

— Завтракайте пока, — указал ей на разложенную на столе снедь Чарльз, — а я пойду проверить лошадей.

Столько времени, проведённое почти безвылазно в экипаже, сделало своё дело. Если бы Чарльз не помог ей спуститься, она бы точно упала, поскольку земля зашаталась у неё под ногами, а перед глазами всё поплыло.

— Аньес? — обеспокоенно взглянул на неё Чарльз, когда та тяжёло оперлась на него и низко опустила голову, почти положив её на его плечо.

— Всё хорошо, — успокоила его она, стараясь дышать глубоко. — Просто, кажется, я немного разбита, — попыталась она улыбнуться.

— Наверное. — Взгляд Чарльза всё ещё выражал тревогу. — Идти можете?

— Конечно!

Выпрямившись, она обвела взглядом раскинувшиеся на всём пространстве, куда достигали её глаза, палатки, и затем упёрлась взором в стены осаждаемого замка.

— Лэнгтон! — вскричал кто-то.

Аньес вместе с Чарльзом обернулись в ту сторону, откуда послышался голос.

— Ноллис! — приветственно пожал руку Чарльз подошедшему к ним мужчине. — Рад, что тебя встретил первым. Ты-то мне и расскажешь, что к чему.

— Охотно, — кивнул Ноллис.

Он настороженно взглянул на стоявшую позади Чарльза девушку, и Чарльз пояснил:

— Леди Аньес Марильяк, барон Ноллис, — представил он их друг другу. — Леди Аньес теперь с нами, — многозначительно посмотрел он на Ноллиса.

— Ты зря время не терял в Лондоне, — усмехнулся мужчина, пристально глядя в глаза Аньес.

Её это не смутило и не оскорбило: она понимала, что едва ли ей сразу станут доверять. Но ничего, она успеет ещё доказать всем этим людям свою преданность.

— Давай пройдём в палатку, — предложил Ноллис, — и я тебе всё подробно расскажу.

— Леди Аньес идёт с нами, — предупредил Чарльз и ободряюще улыбнулся ей.

Ноллис кивнул и, развернувшись, повёл их к палатке.

Когда все устроились внутри, Ноллис, не мешкая, начал говорить:

— Мы выжидали до последнего, пока все наши возвратятся из Лондона. Почему тебя так долго не было?

— Дела, — отмахнулся Чарльз. — Так что же, решили начать с Нортемптона?

— Да, — кивнул Ноллис, — а затем освободим и другие замки от наёмников короля! С этим, — махнул он в сторону сокрытого от их глаз замка, — дело почти решено. Мы застали их врасплох, продовольствия у них мало, вооружение плохое, а завтра будут переговоры, которые всё и решат.

— Самое главное для нас — взять Лондон, — заметил Чарльз.

— Разумеется. Мы туда и держим путь, но и про остальные города не забываем. Ты не хуже меня знаешь, как важно разорить оплоты королевской власти. А сегодня утром из Лондона прибыли наши послы. Товертон, горожане за нас. С такой мощной силой взять столицу — дело плёвое. Мы ещё заставим короля позорно бежать из своей резиденции!

Ноллис говорил с воодушевлением, глаза его светились предвкушением будущих побед. Аньес сама не замечала, что её глаза горят так же. Она была искренне рада за союзников, хотя и не сомневалась в их силах после того случая с мальчиком, который якобы украл сумку у знатной женщины. Новость, что горожане на стороне мятежников, её нисколько не удивила. Так и должно быть: разве станут люди терпеть притеснения, когда есть те, кто готов их освободить?

— Этот замок принадлежит Тилли, не так ли? — уточнил Чарльз, чуть нахмурившись.

— Именно.

— Откуда тогда такая уверенность, что замок быстро сдастся? Насколько я знаю, Тилли очень верен своему сюзерену.

— Всё так, — согласился Ноллис, — однако не забывай про консилиум [13], что учредил здесь Джон. Они далеко не так ему верны, как можно подумать со стороны. За деньги и обещанную им свободу продадут своего короля, как пить дать. А Тилли не сможет противостоять сразу одиннадцати людям. К тому же, он прежде всего благоразумный человек, и понимает — город долго не продержится. А Джону сейчас не до того, чтобы присылать им подмогу. Он скорее будет готовиться к нашему нападению на стены Лондона.

— Надеюсь, вы всё хорошо просчитали… — сказал, наконец, Чарльз. — Пока я был в Лондоне, совсем отстал от жизни. Зато… — Он взглянул на задумчивую Аньес. — Я привёз нам новую союзницу.

Ноллис посмотрел на неё без особой радости. Он не понимал, зачем им эта союзница и почему Лэнгтон так рад ей, если никакой пользы от неё не предвидится.

— Ваш отец… — обратился к ней Ноллис. — Не Эдмон ли Марильяк?

— Да, сэр Эдмон Марильяк — мой отец, — вскинув голову, ответила Аньес, внутренне сжимаясь от неодобрительного взгляда Ноллиса. — И он не на вашей стороне, к моему большему сожалению. Однако я здесь потому, что разделяю ваши интересы.

Чарльз ободряюще улыбнулся ей и похлопал друга по плечу.

— Мы с тобой позже поговорим…

— Очень хорошо. Но откуда же мне знать, что вы — не подосланная королём шпионка? — сузив глаза в подозрении, Ноллис наблюдал за ней, будто выискивая подвох в её поведении.

Рука Чарльза крепко сжалась на плече союзника.

— Ноллис! Ты переходишь все границы.

Ноллис не обратил внимания на это высказывание и продолжал смотреть на Аньес, ожидая ответа. Аньес же замешкалась. Откуда им знать, что она, в самом деле, на их стороне? Только Чарльз может поручиться за неё… Но, если к ней все отнесутся с таким же недоверием…

Аньес, не отводя от него взгляда, медленно ответила:

— Чарльз мне верит. Для вас это единственное доказательство моей верности. Но если вам его недостаточно, вы вольны поступить так, как пожелаете.

На миг ею завладел страх, что Ноллис так и сделает: возьмёт и выгонит её. Но Ноллис сдержанно улыбнулся и подошёл ближе, останавливаясь перед самым её лицом.

— Вы не правы. Я не волен поступать с вами так, как желаю. Если остальные решат, что вы достойны доверия, вы останетесь с нами. Так что, Товертон, я советую вам прямиком отправиться к Фитцуолтеру и поговорить о леди Аньес.

Он слегка поклонился ей и вышел.

Чарльз подошёл к ней и взял за плечи, заставляя посмотреть на него.

— Он недоверчив. Не обижайтесь, вскоре он примет вас, как и все остальные.

Аньес согласно кивнула, однако в душе не ощущала себя такой уверенной, как ещё час назад.

Когда они с Чарльзом немного отошли от палатки Ноллиса, Аньес остановилась и повернулась к нему.

— А что, если мне скажут уйти?

— Не скажут, обещаю, — мягко улыбнулся ей Чарльз. — Главное, Аньес, — посмотрел он на неё уже обеспокоенно, — когда будем в Лондоне, ни за что не идите к своему отцу. Даже если его уже не будет там, это всё равно могут расценить как измену.

Аньес усмехнулась. Куда ни взгляни, что ни сделай — теперь ей всегда нужно опасаться, что её поведение расценят как измену. А она-то, наивная, думала, что с мятежниками её ждёт более-менее спокойная жизнь.

— Но я в любом случае не позволю, чтобы вам причинили зло, — тихо сказал ей Чарльз.

Она вздрогнула и подняла на него глаза. Возможно, то была лишь игра света, но ей показалась неподдельная нежность в его взгляде. На сердце у неё потеплело.

— Ваши дела в Лондоне… из-за которых вы не прибыли вовремя в Брэкли… Они касались меня?

Чарльз не стал юлить и ответил прямо:

— Да.

— Но зачем вам всё это? Я ведь не принесу никакой пользы.

— Этого никто не может знать, Аньес, — задумчиво сказал Чарльз, — может, вы принесёте нам победу. Кто знает?… А теперь, — сказал он уже обычным, лёгким тоном, — пойдёмте к Фитцуолтеру.

Аньес кивнула, и они пошли дальше по лагерю. Многие воины устроились перед палатками и либо чистили оружие, готовясь к возможному завтрашнему бою, либо переговаривались друг с другом, изрядно подпитывая свою беседу не особо приличными шутками.

Чарльз ускорил шаг и потянул её за собой, очевидно, желая уберечь её уши от грубой речи мужчин. Аньес заулыбалась и нарочно зашагала медленнее. Недовольные и осуждающие взгляды Чарльза её веселили.

— Ну вот, наконец-то дошли, — он кивнул на одну из палаток.

— А откуда ты знаешь, что это именно та, где барон Фитцуолтер?

— По гербу перед ней. К тому же, его палатка должна находиться в центре лагеря, так как он наш лидер. Перепутать невозможно даже только что прибывшему.

Отогнув брезентовый занавес, Чарльз прошёл внутрь, а Аньес следом за ним.

Первым, что она заметила из-за спины Чарльза, был огромный мужчина, очевидно, сам барон Фитцуолтер. Казалось, он занимает собой всё маленькое пространство палатки.

— Милорд, — поклонился ему Чарльз.

— А, Лэнгтон, — сказал тот небрежно, — прибыл наконец-то. Кого ты там за спиной держишь?

Чарльз отступил в сторону, открывая Аньес.

— Леди Аньес Марильяк.

Аньес сделала глубокий реверанс и пристально посмотрела в глаза мужчине, как и незадолго до того в глаза Ноллиса. Однако сам барон на неё не смотрел. Он склонился над сундуком, на котором был разложен чертёж. А Аньес, оглядевшись получше, поняла, что барон Фитцуолтер не такой уж огромный, как ей показалось в начале. Он был крупным и внушительным мужчиной, да ещё отчего-то сейчас облачённый в доспехи, но и палатка была заставлена множеством сундуков так, что свободного пространства оставалось совсем мало.

— Вот, значит, из-за кого задержался, — ухмыльнулся тот. — Всё ясно. Лэнгтон, мне тебя не доставало. Ты у нас хороший стратег, и мне нужна твоя помощь.

— Всегда готов, — ответил Чарльз.

— Значит, леди Аньес теперь с нами? — проговорил Фитцуолтер и, подняв взор от чертежа, пристально взглянул на Аньес.

— Да, она…

— Всё позже, — отмахнулся барон, как будто успев прочитать нечто в её глазах, — у меня сейчас есть дела поважнее.

— Я только хочу знать… — неуверенно проговорила Аньес, — могу ли я чем-нибудь помочь?

Барон Фитцуолтер выглядел таким грозным, что ей было даже немного страшно отвлекать его от дела.

— Единственное, чем вы можете помочь, — залатать одежду рыцарям.

Она взглянула на Чарльза, который уже был готов сказать, что это занятие вовсе не для леди. Она и сама так считала. Однако всё же с радостью ухватилась за возможность получить хоть какую-то работу.

— С удовольствием, — согласилась она и, сделав ещё один реверанс, поспешила выйти из палатки.

Через минуту показался Чарльз и посмотрел на неё несколько осуждающе.

— Зачем ты согласилась? Фитцуолтер так пошутил.

— Не думаю, что пошутил. Одежду на самом деле нужно чинить. А кому? Только женщине. А их здесь, я полагаю, немного.

Она поглядела на раскинувшиеся перед её взором палатки. Вот она — её новая жизнь. И как долго она продлится, как скоро она сможет увидеть отца и остальную семью? Аньес чувствовала смятение в душе. Она не могла сказать, что рада, находясь здесь. И почему каждый раз, когда она стремится к чему-то и достигает этого, — почему всякий раз ей кажется, что это не её, что не того она хотела?

Она обернулась к Чарльзу и поймала его настороженный взгляд. Во всяком случае, теперь рядом с ней человек, которому она верит, а враги её далеко и не могут причинить ей вреда.

ЧАСТЬ II. КОНЕЦ МАЯ — НАЧАЛО ИЮЛЯ 1215

Глава 6. Убийство

Матильда шла по размытым тропинкам, наслаждаясь каждым вдохом; запахи леса после дождя приводили её в восторг. Сзади неё с не меньшим удовольствием, написанным на лице, шагал Герик. Этот смутьян, известный на весь Крэйвек своими проделками, отъявленный бабник и лучший друг разделял все её чувства. И сейчас хорошее настроение Матильды омрачало лишь то, что она собиралась ему сказать.

Она размышляла, как подступиться к этой непростой теме. Ей было жаль, что Герик всё ещё вспоминает о её старшей сестре, возможно, надеется на какое-то будущее с ней, но Матильда отчётливо понимала, что для Аньес Герик лишь крохотный эпизод её юности. Аньес уехала, чтобы начать новую жизнь, и в этой новой жизни места Герику не найдётся. Сначала Матильда полагала, что Герик и сам всё понимает, но вот уже более месяца прошло с отъезда сестры, а Герик всё это время ходил как в воду опущенный.

— Нет никаких вестей от Аньес? — спросил вдруг Герик.

Матильда еле подавила вздох облегчения. Как хорошо, что он сам поднял этот вопрос.

Письмо прибыло сегодня утром. Отец рассказывал о путешествии, которое прошло очень хорошо, о некоем господине, который повстречался им в одной из таверн и, кажется, обратил внимание на Аньес. Рассказывал и о том, что Аньес была принята при дворе и стала фрейлиной английской королевы. Когда Матильда прочла эту новость, ей показалось, что связующая их нить ослабла. Не верилось, что её сестра достигла всего этого. Не верилось, что ещё несколько недель назад Аньес ходила по этому самому лесу в поисках её и Герика.

— Утром мы получили письмо от отца, — ответила она Герику, избегая на него смотреть. — Аньес стала фрейлиной Её Величества королевы Англии!

— Да неужели?

Матильда услышала в его голосе неподдельное удивление.

— Да, всё именно так… Отец говорит, что на неё обратил внимание один благородный человек… Он надеется, дело дойдёт до свадьбы. А учитывая желания самой Аньес, я считаю, что так оно и будет.

После недолгого молчания Герик сухо заключил:

— Вот как.

Матильда повернулась к нему. Ей было грустно видеть, как лицо друга вмиг стало отрешённым: она хорошо знала, что это говорит о его боли, поэтому подошла к нему и крепко обняла в попытке утешить.

— Она всегда мечтала о такой жизни, Герик… Тот мир ей подходит.

— Ты права. У неё свой мир, у нас свой. Я всё понимаю. — Он улыбнулся ей. — Помнится мне, где-то здесь есть менгиры [14].

Матильда обрадовалась, что Герик не стал долго унывать. Конечно, вряд ли он враз позабудет о её сестре, но со временем точно излечится от своих чувств к Аньес.

— Правильно помнится, — улыбнулась она ему.

Свернув с главной тропы, по которой они шли, они направились к месту, где в кругу стояли, наверное, уже более тысячи лет, менгиры. Друзья часто приходили туда, поскольку там было очень красиво и тихо. Там они чаще всего разговаривали и делились чем-то сокровенным друг с другом.

О том месте в деревне знали, но никто туда не ходил. Наверное, потому что никто не интересовался историей своих предков; люди просто жили, не замечая волшебства окружающего. Но, возможно, это и к лучшему… По крайней мере, никто не мешал ей и Герику наслаждаться природой.

Вскоре они вышли к поляне, посередине которой полукругом расположились валуны высотой в пять футов [15]. Они не стали входить в круг, образуемый ими, потому как это считалось плохой приметой, а сели на траву неподалёку от них.

— Как у тебя дела, Герик? — спросила его Матильда. — Прости, что я несколько дней с тобой не встречалась… Я не могла оставить Тристана.

— Нашла за что извиняться. Надеюсь, ему уже лучше?

— Да, сегодня ему гораздо лучше, поэтому я и здесь сейчас.

Пять дней назад Тристан простудился да так, что два дня его лихорадило и вся семья боялась отойти от него хоть на миг. Местная целительница Риннон дала мальчику какое-то зелье и уверила семью в том, что с мальчиком будет всё в порядке через день. И правда, вчера Тристану стало гораздо лучше, а сегодня он и вовсе не пожелал лежать в постели и, пока все ещё спали, убежал гулять с деревенскими ребятишками.

— У меня-то всё хорошо, — говорил Герик. — Отец, правда, хворать начал… Риннон и ему даёт какое-то пойло, но что-то оно пока не особо помогает…

— Поможет, — уверенно сказала Матильда. — Риннон знает толк в своём деле.

— Мне бы твою веру, Тильда, — грустно улыбнулся ей Герик.

Она видела, что обычно весёлый парень сегодня был очень печальным. Наверное, его отец и правда серьёзно болен, а тут ещё известие об Аньес… Матильда спросила себя, не была ли она слишком жестокой, преподнося ему истину? Но нет, Герику лучше сразу понять, что с Аньес у него нет никакого будущего.

— Не раскисай! — приказала ему Матильда, беря его за руку. — Я бы с радостью поделилась с тобой своей верой, только вот так?…

Лицо Герика осветила улыбка, и он произнёс:

— Кажется, я знаю способ… Мне рассказывала о нём Лоана.

Встав, парень протянул руку Матильде, чтобы помочь и ей подняться. Матильда отряхнула юбку и мрачно взглянула на друга:

— Как ты с ней можешь даже просто разговаривать? Она же такая глупая.

— Мне хватает одной умной девушки для общения, — многозначительно посмотрел он на неё. — Хотя ты права, с Лоаной сложно разговаривать.

Ответом ему был насмешливый взгляд светло-зелёных глаз.

Герик повёл её куда-то вглубь леса. Матильда знала эти места, как свои пять пальцев, и не могла понять, что нового может открыть ей Герик.

Ветви деревьев переплетались, загораживая проход, но не зря оба столь долго ходили по лесам. Уж они-то знали, как пройти там, где, казалось бы, пройти вообще нельзя.

Поняв, что всё равно не поймёт, куда ведёт её Герик, пока он сам не покажет, Матильда стала смотреть по сторонам, зорко улавливая жизнь обитателей леса.

С первого взгляда могло показаться, что лес необычайно тих, но Матильда намётанным глазом видела, как прошмыгнула белка в зарослях дрока, видела притаившуюся ящерицу, слившуюся с землей, разглядела торчащее ухо зайца из-за мощного ствола дуба. Она также наткнулась взглядом на два чёрных глаза в разросшихся кустарниках. Сначала сердце девушки пропустило удар, когда она подумала, что это глаза корриля [16]. Но тут же она расслабилась: всего лишь лисица, её выдавал пушистый рыжий хвост, выглядывающий из листвы.

— Мы на месте, — прервал её от созерцаний Герик.

Матильда огляделась в поисках чего-нибудь необычного, но ничего не увидела кроме деревьев таких же, как и на той поляне, где они только что сидели.

— И зачем ты привёл меня сюда? — непонимающе поглядела она на него.

— Посмотри на это дерево, — указал Герик на то, что было ближе всего к ним. — Видишь что-нибудь?

— Ничего не вижу, — мотнула головой она.

— И не увидишь, — ухмыльнулся он. — На первый взгляд это обычное дерево, ничем не примечательное, но у него есть одно волшебное свойство.

— Постой-ка, — перебила его Матильда, — это самое свойство, может быть, всего лишь выдумано Лоаной?

— Это такая же легенда, как и легенды о Моргане [17] или Анку [18]. Мы никогда не узнаем, правда ли это. Но мы верим в них, не так ли?

— Да, — улыбнулась она, — так в чём же состоит волшебное свойство?

— Под этим деревом обручаются молодые люди, клянясь друг другу в верности. Говорят, что, если они обменялись клятвами здесь, то связаны на всю последующую жизнь.

Матильда громко фыркнула.

— Ай, Герик, ну как ты в это-то мог поверить? Лоана точно всё выдумала. Все знают, что она хочет тебя под венец затащить. Видимо решила, что ты поверишь в эту чепуху…

— И отведу её сюда? Не думал, что ты за идиота меня держишь.

— Это она тебя за идиота держит, — засмеялась Матильда. — Но зачем ты меня сюда привёл? Мы ведь не влюблённые.

— Это действует не только для влюблённых, Тильда, — пояснил Герик. — Просто сюда приходят в основном, чтобы обменяться клятвами любви, но здесь также можно обменяться клятвами дружбы. Суть та же — мы будем связаны на всю жизнь. Мы будем чувствовать, когда одному из нас плохо или требуется помощь… Будем ощущать с полуслова настроение друг друга… И не сможем предать друг друга.

Матильда слушала его, затаив дыхание. Было бы просто великолепно обменяться здесь клятвами с любимым, но его нет… Есть Герик, её лучший друг. И она была согласна.

— Конечно, давай! — с энтузиазмом воскликнула она. — Вот Лоана обзавидуется мне, если узнает.

Герик рассмеялся.

— Не думаю, она-то уж не хочет быть моим другом. А теперь давай сюда свою правую руку.

Герик достал из чехла на поясе маленький кинжал, провёл лезвием по своей ладони, потом сделал такой же надрез на руке Матильды и после этого соединил их руки вместе так, чтобы его и её кровь смешались.

Крепко обхватив её ладонь своей, Герик, закрыв глаза, стал читать вполголоса заклятие на старобретонском, который мало кто знал теперь. Сама Матильда понимала лишь некоторые слова, но этого было не достаточно, чтобы различить общий смысл того, о чём говорил сейчас Герик.

Он бормотал заклятие минуты три. Матильда уже начала уставать от монотонности его речи, да и Герик сжимал её ладонь так крепко, что порез начал сильно болеть.

Но вот он замолчал и чуть ослабил хватку. Он прижал свою и её ладони к коре дуба и отчётливо произнёс заключительные слова, которые Матильда смогла примерно перевести.

«И ты, отец дуб, соедини нас, двоих почитателей земли, в союз столь крепкий, как кора на твоём стволе, и да всели веру в наши сердца».

Потом Герик убрал свою руку, и Матильда последовала его примеру. Они постояли несколько минут молча; силы как будто покинули их после этого ритуала. У Матильды закружилась голова, и потемнело в глазах. Она посмотрела на свою руку и увидела кровь, размазанную по всей ладони, и грязь, попавшую в рану.

Она отошла чуть в сторону от Герика и через пару секунд вернулась с двумя листками мяты. Один приложила к своей ладони, другой — к Герика.

— Вернёмся в деревню? — спросила она, слишком опустошённая для дальнейшей прогулки.

— Да, — просто ответил Герик.

В молчании они шли весь оставшийся путь до дома. Как всегда, они забрели слишком далеко, и теперь уже минул час, а они всё ещё шли по лесу.

На душу Матильды опустилось умиротворение. Она поверила в то, что теперь их связь с Гериком станет воистину неразрывна. Они и так были близкими друзьями, а теперь и вовсе станут почти как брат с сестрой. Она надеялась только, что он быстро позабудет об Аньес. Ей не хотелось, чтобы Герик страдал.

— Чувствуешь? — спросил её вдруг Герик. — Запах чего-то сладкого, мёда…

— Знаешь ли ты, что здешние камни источают мёд? [19] — лукаво посмотрела на него Матильда.

— Это не мёд, это земляника! — осенило Герика.

Он скрылся в листве кустарника. Матильда не пошла за ним следом, оставшись на тропе. Но через минуту, уже издалека, послышался голос парня.

— Эй, Тильда, я был прав! Иди сюда, — звал он.

Она пошла по следам Герика, и вскоре вышла на поляну. Земляничную поляну! Герик уже расположился среди ягоды и ел её горстями. Матильда рассмеялась, последовав его примеру, тоже уселась на траву и стала поглощать лакомство.

— Первая в этом году, — с улыбкой сказала она. — И мы первые, кто её попробовал.

— Скажи спасибо моему носу, — с набитым ртом проговорил Герик. — Без него мы бы были не первыми.

— Точно. Спасибо, нос! — засмеялась Матильда, щёлкнув парня по носу.

Они опустошили почти всю поляну, изредка перебрасываясь фразами и смеясь. Когда же, наконец, им стало уже плохо от съеденного, они ушли и снова побрели к деревне.

К счастью, Крэйвек был уже близко. Подходя к деревне, Герик опять спросил девушку:

— Чувствуешь?

Но на этот раз голос его звучал обеспокоенно. Пахло дымом.

Матильда с опаской взглянула на него.

— Это ведь не может быть пожар…

Герик ответил ей красноречивым взглядом. Они ускорили шаг и вскоре вошли в деревню. Здесь и правда недавно случился пожар. Несколько домов на окраине были сожжены дотла, дым ещё витал в воздухе. Матильда бросила взгляд на видневшийся дом Герика и с облегчением заметила, что он не пострадал. Их же дома не было видно из-за загораживающей его часовни.

— Что случилось? — спросила Матильда у старика-крестьянина, как только вошла в деревню.

— Деточка, несчастье, — сказал он гнусавым голосом. — Несчастье какое приключилось!

Он смотрел в сторону одного из догоравших домов, и Матильда поняла, что он принадлежал старику. Но тут он посмотрел на неё и, резко вскрикнув, схватился за крест, висящий на его груди.

— Бог ты мой! Да ведь ты дочка Марильяков!

Сердце Матильды замерло. Она поняла, что случилось что-то очень плохое. Медленно она прошла вниз по дороге так, чтобы увидеть свой дом, который вскоре был как на ладони. Он тоже сгорел. Вид обугленного остова привёл её в неописуемый ужас.

Матильда сорвалась с места и, как ветер, полетела к дому. Она чувствовала, что Герик не отстаёт от неё ни на шаг, но, даже если бы он не последовал за ней, она не придала бы этому значения. В её душе царил беспредельный страх. Она знала, просто знала, что сожжённый дом — это ещё не всё.

Достигнув дома, Матильда на миг остановилась, в оцепенении разглядывая место, где жила с самого детства. Место, где родилась, где прошли самые счастливые часы в её жизни, где…

Она заставила себя пойти к нему, но ноги отказывались ей служить. Они будто приросли к земле и не хотели двигаться дальше. Ужас сковал всё её тело.

Вокруг собралось много народу, однако ей все уступали дорогу. Несколько сильных крестьян бегали с вёдрами и тушили остатки пожара. Среди них она заметила Донана, во взгляде которого, обращенного на неё, плескалось сочувствие.

Кто-то положил ей руку на плечо, останавливая, хотя она и так ни шагу не могла сделать. Она услышала голос Герика позади себя, но всё было как в тумане, и она не могла различить, что он говорит, что говорят другие. В глазах стоял остов её дома…

Тут она поняла, что вот-вот провалится в обморок, чего никак нельзя было допустить.

К счастью, кто-то сильно стал трясти её за плечо.

— Тильда! — почти кричал Герик. — Тильда, послушай!

Она заморгала. Глаза стали слезиться от дыма, и в горле запершило. Закашлявшись, она посмотрела на Герика, потом перевела взгляд на старую Риннон, что стояла рядом с ними. Она обняла девушку, как то часто делала, когда Матильда была маленькой девочкой.

И Матильда не сдержалась. Крупные слёзы медленно потекли из её глаз. Она крепко ухватилась за Риннон и та держала её, поглаживая по голове.

— Бедная моя девочка, — приговаривала она. — Бедная ты моя, такое несчастье…

— Что случилось, Риннон? — взволнованно спросил её Герик.

Матильда была благодарна за то, что он задал этот вопрос. Сама она, казалось, потеряла способность производить какие бы то ни было звуки.

— Внезапно нагрянули солдаты, — отвечала Риннон, не переставая гладить Матильду по голове. — Они никого не тронули поначалу, прошли сразу же в ваш дом, девочка. Мы уж не знали, что и подумать… но всё случилось так быстро. Они вышли и подожгли ваш дом, а пламя быстро перекинулось и на другие. Хвала духам, удалось потушить до того, как вся деревня не сгорела.

— А что с матерью Матильды? — торопил Герик. — С Беатрис и Тристаном?

Матильда к этому времени пришла немного в себя. Она отступила на шаг от Риннон и решительно посмотрела в старческое лицо, вынуждая говорить всё, без утайки.

— Сеньору Марильяк убили ещё раньше. Мы сразу бросились в дом, как только солдаты ушли, думали спасти кого… А там было её тело, огонь её ещё не успел тронуть.

У Матильды подкосились ноги. Герик успел вовремя подхватить её. Остекленевшими глазами она смотрела на Риннон, на Герика, на других, что были неподалёку и слышали их разговор. На чистое голубое небо и на сгоревшие дома. Этого не могло случиться, не могло случиться с её матерью, не могло такого случиться.

— Где её тело?

Слова давались с трудом. Внутри всё жгло от боли, от непролитых слёз, от дыма, оседающего в лёгких.

— У дома старосты её положили, — ответила ей Риннон.

Матильда собралась с силами и пошла к дому старосты. К счастью, он был недалеко. Герик уже отпустил её, но она и не заметила. Уже издалека она увидела лежащее на земле тело, вокруг которого собралось с десяток человек.

Она подошла к трупу своей матери, опустилась перед ним на колени. Гладис застыла навечно с выражением страха на лице, и Матильда была уверена — страха не за себя, а за детей. Она нашла холодную руку матери и сжала её, отчаянно желая, чтобы та пошевелилась, чтобы сжала её в ответ. Но Гладис продолжала лежать без движения.

Слёз не было, она просто смотрела на мать и прощалась с ней. Оставляла эту страницу своей жизни, страницу детства. Понимала, что больше никогда и ничто не будет просто, что прежняя её жизнь завершилась. Матильда нагнулась к лицу матери и поцеловала её в лоб, затем закрыла ей глаза.

Время замерло, может быть, на несколько мгновений, может, минут или часов… Она не знала. Но когда встала, всё было так же: суета, люди, дым, сгоревшие дома. Вокруг сочувственные лица, пожатия рук, слова соболезнования.

— Беатрис и Тристан спаслись бегством, — говорил ей Герик, уводя прочь от тела матери и от остальных людей. Он говорил тоном спокойным, рассудительным, надеясь вернуть ей разум, и у него это получалось. — Я расспросил людей. Их видел только кузнец. Они выпрыгнули из окна и убежали в лес. На север.

— На север, — повторила Матильда. — Я должна… — Вновь слёзы подступили к глазам, а в горле стал нарастать комок. — Должна похоронить её.

Она стиснула руки, стараясь не впасть в отчаяние.

— Ты нужна сестре и брату, — твёрдо сказал Герик. — Мёртвым уже не поможешь.

Слова эти прозвучали жёстко, но, как ни странно, именно они помогли ей прийти в себя. Матильда посмотрела на Герика и твёрдо сказала.

— На север.

* * *

Беатрис сидела в своей комнате, вышивая на вязаном полотне. Занятие это приводило мысли в порядок, в чём она сильно нуждалась, ибо должна была обдумать предстоящий разговор с Эдгаром.

Несколько недель непрерывных размышлений привели её к следующему решению: она не выйдет замуж за Эдгара. Он был хорошим юношей: молодым, красивым и серьёзным. Он ей нравился, и она ему, кажется, тоже. Но… Было столько «но», мешавших ей соединить с ним судьбу, что она не знала, с чего и начать разговор.

По большей части, все её сомнения любой назвал бы надуманными. Беатрис и сама чувствовала, что её отговорки не особо убедительны. Но одного только предчувствия, что брак этот станет ошибкой, хватило, чтобы отказаться от Эдгара. Ей повезло с родителями: ни мать, ни отец не стали бы заставлять принять ни это предложение руки и сердца, ни какое-либо другое. Однако они, несомненно, решительно воспротивятся её уходу в монастырь, тогда как она желала этого всей душой. Как только научилась читать и первой рукописью, что попала ей в руки, стала Библия, Беа захотела посвятить свою жизнь Богу. У них с Матильдой разница была всего лишь в год, и мать заставляла читать их Библию вместе. Иногда Гладис читала им сама: тогда Матильда засыпала на первых же строках, а Беатрис неизменно слушала мать до конца и частенько просила почитать ещё.

Беа выросла серьёзной, начитанной и набожной девушкой. В то время как многие резвились и играли на улице, она предпочитала читать дома. А потом у неё появилось и другое любимое занятие — вышивание. Её работы чаще всего отображали сцены из Священного Писания, и лишь изредка проскальзывали пейзажи местности.

Возможно, иногда ей становилось одиноко, но ненадолго, ибо она знала, что, когда уйдёт в монастырь, одиночество станет ей вечным спутником. Она жила в ожидании того мига, когда станет невестой Христа.

Однако природа наградила её красивой внешностью и, как иногда с лёгкой завистью говорила Аньес, «привлекательной большей частью для мужчин»: светлые, льняные волосы, небесно-голубые глаза, маленький носик, высокие скулы. Когда на неё смотрели местные парни, она замечала в их глазах огоньки похоти. Она боялась таких взглядов, и это только укрепляло её решение уйти в монастырь.

Но был один, кто не смотрел на неё так поначалу. Беатрис встретилась с ним случайно, когда пошла в лавку к булочнику. Эдгар был красив такой же классической красотой, что и она: тёмные до плеч волосы, синие глаза, лицо, несомненно, мужественное, но в нём проглядывало что-то от мальчика, каковым он, по сути, и являлся.

Она выходила тогда из лавки, неся в руках свёртки с только что испечённым хлебом, и столкнулась с Эдгаром, который шёл в эту же самую лавку. Он взглянул на неё мимолётом, и во взгляде его не проскользнуло ни малейшего интереса, что тогда очень поразило девушку, привыкшую к другому отношению к ней мужчин. А вот она стояла, не в силах оторвать от него глаз! Как будто молния пронзила всё её существо, она даже задрожала от непонятного чувства. Только когда парень мягко, но настойчиво отодвинул её от входа, она очнулась и поспешила домой.

С тех пор её покой нарушился. Первую ночь после встречи она не спала, мучаясь мыслями о том, что с ней происходит. Даже когда его не было рядом, сердце сладко замирало. Это было столь глупо, ведь они даже словом не перемолвились, да и она его совсем не заинтересовала, но, тем не менее, она не могла уснуть, раз за разом прокручивая ту встречу в голове.

На следующий день она снова пошла к лавке булочника в надежде его встретить, однако надежды эти не оправдались. Она не увидела его ни тогда, ни во все последующие дни, хотя неизменно бывала там. Такое странное поведение уже стало удивлять всех домочадцев и, когда Матильда, с которой они были особенно дружны, спросила, в чём дело, Беатрис рассказала ей как на духу.

Матильда весьма удивилась, услышав такую историю от своей холодной на первый взгляд сестры. Потом она сказала, что это Эдгар, старший сын одного сеньора из Машекуля, оказался здесь проездом и уже завтра покидает Крэйвек.

Для Беатрис это оказалось ударом. Завтра уезжает! И она, скорее всего, никогда больше его не увидит! Это известие заставило Беатрис действовать. Узнав от сестры, где он живёт, она, несмотря на все последующие возражения Матильды, пошла к Эдгару. Она не знала, что ему скажет или как будет действовать, что-то вело её за собой, не давая отступить.

Ей не пришлось заходить в его дом, потому что, когда она подошла, он собирался куда-то уходить, и они снова столкнулись в дверях. Беа застыла, не зная с чего начать, но тут сам Эдгар улыбнулся ей и предложил с ним прогуляться. Конечно же, она согласилась.

В тот день они очень хорошо провели время, разговаривали и — до этого Беатрис считала, что не способна на такое, — дурачились. Выяснилось, что Эдгар был очарован ею с первого взгляда, но не решился заговорить. Она была так счастлива в тот день…

Эдгар уехал в Машекуль, но от него постоянно приходили письма. Беатрис с воодушевлением отвечала на каждое его послание. А через два месяца Эдгар снова приехал к ним в деревню, но уже не проездом, а к ней, именно к ней…

А дальше всё развивалось так быстро, что позже Беатрис даже не верила случившемуся. Эдгар сделал ей предложение и, более того, получил благословение родителей! Но их помолвка держалась в тайне, хотя слухи о ней и ходили по деревне.

А потом… Было очень трудно и сейчас вспоминать это «потом»… Ей нужно было насторожиться ещё тогда, когда она увидела тот самый дьявольский огонёк в его глазах, но она так любила Эдгара…

Его поцелуи и ласки были приятны ей, однако как только он начал раздевать её, а прикосновения к её голой коже становились всё настойчивее, на неё накатил вдруг такой ужас, что она стала вырываться изо всех сил. Эдгар отпустил её сразу, скорее всего от неожиданности. Она убежала и отказывалась с ним видеться следующие несколько дней.

Беатрис сама не понимала, почему так вышло, но чувство к Эдгару пропало. Ушло бесследно. Она пыталась отыскать в себе хоть крохи симпатии к нему, но новая встреча ничего не решила. Они отдалились друг от друга.

Он уехал, но уже на днях должен был вернуться. А она так и не ведала, как сообщить ему о том, что свадьбы не будет. А ведь потом нужно дать об этом знать и остальным… Вся деревня уже догадывалась, что их свадьба не за горами, и сплетен не избежать, но это волновало Беатрис меньше, чем разрушенная собственными руками судьба.

Очень часто она задавалась вопросом, что случилось. Почему вдруг всё так резко изменилось? Почему она тогда так испугалась? И почему потом не ощутила в себе прежней любви?…

На глаза накатили слёзы непонимания.

И тут она услышала голос матери внизу. «Интересно, кто пришёл?», — мелькнуло в голове. К ним вообще часто заходили гости, потому что мать была добрым человеком, всегда готовым выслушать, пожертвовать своим временем или оказать помощь. Но сейчас сердце Беатрис гулко забилось, подсказывая, что это не обычные посетители.

Она сорвалась с места, выбежала на лестницу, ведущую вниз, и осторожно спустилась до середины, откуда уже можно было увидеть происходящее в главном зале. А происходило там немыслимое! Десять вооруженных воинов заполнили скромных размеров комнату, а Гладис, едва заметная за широкими спинами, что-то отвечала им с невозмутимым видом.

Беатрис прислушалась.

— …ваши дети, мадам, — говорил один из них.

Все десять были похожи друг на друга как капли воды, и оставалось не ясным, кто из них главный. Быть может, тот, кто говорил сейчас с матерью. Высокий — Беатрис редко приходилось видеть таких высоких мужчин — с суровым, мужественным лицом и светло-голубыми глазами.

— Моих детей сейчас нет дома, господа, — говорила Гладис. — Но позвольте узнать, в чём причина вашей настойчивости?

— Мадам, мне приказано поговорить с вашими детьми, и я знаю точно, что все они находятся здесь.

— Не все, моя старшая дочь в Англии, а остальные на улице, гуляют и резвятся, как и другие дети.

— Насколько мне известно, уехавшая в Англию девушка вам не дочь. Что же касается остальных, мы их вполне можем подождать. Вы ведь разрешите нам остаться здесь до их прихода?

Мужчина оглядел гостиную, потом бросил взгляд на лестницу, и Беатрис еле удержалась, чтобы не броситься назад в комнату. Он не мог её увидеть со своего места.

— Вы их вполне можете подождать, только скажите для начала, что вам от них нужно, — настаивала на своём Гладис.

Главарь оглядел своих людей, как будто молчаливо спрашивая совета, а потом повернулся к бретонке и сказал:

— Мадам, мне приказано забрать ваших детей. Мой господин весьма заинтересован в их подобающем воспитании, поэтому вам не о чем беспокоиться. Их ждёт лучшее будущее под опекой моего господина.

— То есть забрать? — не поняла Гладис и посмотрела на него, как на сумасшедшего.

— Забрать с собой и привезти к нему, — пояснил воин. — Вы, однако же, должны остаться здесь.

Гладис потрясённо смотрела на него, а потом спросила:

— И вы всерьёз полагаете, что я соглашусь отдать своих детей какому-то господину?

— У вас нет выбора, мадам, — пожал плечами воин. — Либо вы отдаёте их нам добровольно, либо… это случится не по вашей воле. И тогда пострадавшей стороной окажетесь вы.

— Хорошо, — сказала она, — можете подождать здесь.

Беатрис широко раскрыла глаза. Господи, да что же матушка творит? Матильда ведь и в самом деле ушла, и её никто не сможет остановить, предупредить… И Тристан… Хотя она точно не знала, может, Тристан в своей комнате: после недавней болезни он проводил время дома чаще, чем обычно. Но тут ей в голову пришла идея, что именно она может и предупредить сестру с братом, чтобы они не приходили домой, пока воины не уйдут!

Решив так, она поднялась на несколько ступеней. Вдогонку ей донеслось:

— Я знал, что вы примете верное решение, мадам. Но всё же позвольте осмотреть комнаты.

Ладони Беа стали влажными. Она слышала, как шаги приближаются к лестнице. И шаги не одного человека, а нескольких.

— Нет, — громко сказала Гладис. Шаги замерли. — Я не позволяю. Это мой дом, и вы не имеете права осматривать комнаты.

— Простите, мадам. — В голосе главаря слышалась насмешка. — Но я почти уверен, что кто-то из ваших детей, несомненно, случайно оказался в этот час не на улице, а в доме. Прошу вас, отойдите.

— Нет!

— Прошу вас, мадам, не совершайте глупости.

— Только через мой труп, — гордо заявила Гладис.

— Ну, труп так труп, — разъярённо сказал кто-то из свиты главаря.

Беатрис осторожно спустилась на несколько ступенек и выглянула. Увидев, как один из воинов вытаскивает окровавленный нож из тела матери и как тело Гладис безвольно опускается на пол, Беатрис тихо вскрикнула. К счастью, её не услышали, но ноги приросли к полу, а глаза были прикованы к телу матери… Нужно было бежать отсюда, но она не могла. Она останется здесь и умрёт рядом с матерью…

— Чёрт побери, Хью, мы же договорились, без надобности никого не убивать! — рявкнул главарь, гневно сверля глазами одного из воинов.

— Да как её не убить, если она мешала нам действовать? — возмутился Хью. — Такая бы всё равно своих детей не отдала, а это любезное разрешение остаться, сдаётся мне, было всего лишь уловкой.

— Хватит и того, что нам скоро придётся убить невинных детей. С уловками матери можно было как-нибудь и справиться без пролития крови.

— Ты чего, Филип, как будто первый раз человека убивать собрался! — засмеялся кто-то.

Беатрис стояла, гневно сжимая кулаки. Они солгали её матери, никуда они везти их не собирались, они хотели их убить! Но Гладис должны были оставить живой… Она прерывисто вздохнула, решаясь спуститься, как вдруг со второго этажа послышался шёпот Тристана:

— Беа, кто там?

Он был здесь! Её брат, оказывается, был здесь. И это всё меняло. Позволить убить себя, значит, позволить убить и его. Она никогда не допустила бы такое.

Быстро поднявшись по лестнице, она схватила Тристана за руку и повела в сестринскую комнату.

— Очень плохие люди, — прошептала она, дрожа всем телом.

Сзади уже слышалась тяжёлая поступь.

— А мама где?

Мальчика охватил страх, и от этого голос его с шёпота перешёл на обычный, который сейчас казался столь громким, что Беатрис подумала: «Мы пропали!».

Зайдя в комнату, она закрыла дверь на щеколду и выглянула в открытое окно. Было невысоко.

— Нужно прыгать, — сказала она Тристану.

Тот опередил её, спрыгнув первым. Беатрис не замедлила последовать его примеру. Только она приземлилась, как воины стали дёргать дверь её комнаты, пытаясь открыть…

— Бежим! — вскричала Беатрис и бросилась к кромке леса. Ей казалось, что только там можно найти спасение. Но сказать было легче, чем сделать. Подол платья мешал её бегу, и она то и дело запиналась, чудом удерживаясь от падения. Тристану приходилось всё время возвращаться.

— Давай, Беа! — подгонял он её, и она бежала из последних сил. Оглянувшись, она увидела лица воинов в проёме окна. На чистом поле они с Тристаном были как на ладони. Теперь всё зависело от их с Тристаном сноровки.

Добежав до опушки, Тристан практически втащил её под сень деревьев, и только здесь Беа позволила себе немного отдохнуть. Не будь этого белого платья, она бы пробежала сколько угодно! А в нём ей не скрыться от преследователей вовсе, ибо его легко заметить издалека.

— Что случилось? — серьёзно спросил Тристан.

Беатрис замялась, не зная, говорить ли ему правду. Она опасалась, как бы он не вернулся обратно к тем воинам и не напал на них. Уж тогда ему точно грозит смерть… Но и не сказать про мать она не может. Тристан не такой уж маленький, чтобы поверить, будто эти люди не причинили матери никого зла…

— Эти люди пришли, чтобы нас убить, — сказала Беатрис наконец. — И мы должны бежать от них, дорогой.

— А мама? И Матильда? — спросил он.

— Они ушли раньше нас. Но мы пересечемся с ними чуть позже.

Она старалась говорить убедительно, и, кажется, у неё получалось.

— Значит, с ними всё в порядке?

Беа кивнула. Глаза Тристана тотчас же загорелись при мысли о том, что у них будет самое настоящее приключение и им придётся скрываться от самых настоящих злодеев.

— Но тогда я должен вернуться в деревню, — сказал мальчик, — и раздобыть немного еды и одежду для тебя.

— Нет! — воскликнула Беатрис. — Это слишком опасно.

— Всё будет хорошо, Беа! — озорно улыбнулся ей Тристан и сорвался с места.

Она проводила его долгим взглядом и, как только он пропал из её поля зрения, принялась за молитву Святому Иву [20], прося защиты. Потом она прочитала заупокойную для матери и дала себе волю немного поплакать.

Как мог мир так внезапно измениться? Ей всегда казалось, что мать будет жить вечно, что она будет рядом и всегда защитит её… Но эта защита дорого обошлась Гладис. И теперь она мертва, а Беа даже не сможет похоронить дорогого человека. С матерью не будет никого из родных рядом в день похорон… Отец и Аньес в Англии и узнают о произошедшем только через несколько недель. Матильда… сестра, скорее всего, попадётся в руки убийц! Наверное, несколько человек останутся, ожидая её прихода. Но если даже ей удастся спастись, то всё равно придётся скрываться… А они с Тристаном…

Но где же Тристан? Слёзы высохли, Беатрис обеспокоенно огляделась. Прошло уже довольно много времени, а его всё не было. Вдруг и он попался в лапы преследователей? Нет, не может столько несчастий навалиться разом на её плечи…

Ей стало страшно. За своими печальными думами, она не подумала о том, где находится. А была она в лесу, который таил в себе так много опасностей и вёл свою, неизвестную ей жизнь. А те воины видели, куда они бежали, значит, вполне могут вскоре появиться здесь…

Прошло минут двадцать, прежде чем, наконец, вернулся Тристан.

— Где ты был?! — закричала Беатрис. — Я так волновалась!

— Задержался немного, — объяснил он. — Просто я подумал, что лучше никому не показываться, поэтому еду и одежду было не так-то просто добыть.

Он протянул ей свёрток с одеждой, и Беатрис машинально приняла его. Она заметила, что за плечом у него висит котомка, в которой, вероятно, находилась еда.

— Я бы вернулся раньше, но не смог удержаться и прошёл мимо нашего дома. Вернее, того, что от него осталось…

— То есть?

— Его сожгли. И многие другие дома тоже сгорели, потому что огонь с нашего перекинулся на них. А ещё я увидел тех людей. Я насчитал их десять! Они стояли и что-то обсуждали, и я подошёл ближе.

— Боже, Тристан, как ты мог! — воскликнула Беатрис. — Что, если они увидели бы тебя?

— Но не увидели ведь, — отмахнулся Тристан. — Я услышал только конец разговора… Они собирались идти в нашу сторону. А двое должны остаться, чтобы дождаться Матильду. Но Матильда ведь точно вместе с мамой?

— Да, точно, — судорожно кивнула она.

— Тогда переодевайся и идём!

Тристан отвернулся, и Беатрис стала быстро снимать с себя платье. Сделать это было не так-то просто, и, под конец, она просто разорвала его, лишь бы скорее освободиться. Натянув на себя мужскую одежду, оказавшуюся ей впору, она сказала:

— Я готова!

Глава 7. Уловка

Наступил вечер, а они за эти несколько часов ни разу не остановились. Беатрис, не привыкшая к подобным «прогулкам», уже еле-еле передвигала ноги. Тристан держался лучше, но тоже выглядел несколько утомлённым.

Беа задыхалась, ступни жгло от боли, руки и лицо были в царапинах. Она уже несколько раз успела упасть, разодрав колени и локти. Но всё же двигалась вперёд, сама толком не зная, когда и где они остановятся. Страх быть пойманными гнал её всё дальше в лесные дебри, заставляя обходить стороной небольшие деревушки на пути. За каждым стволом дерева ей мерещились злобные лица наймитов, в каждом шорохе чудились их перешептывания. Всё это мешало ей думать о погибшей матери, о дальнейшей судьбе Матильды, и она была даже рада этому, потому что мысли о произошедшем только ослабили бы её.

И, к тому же, она была не одна. Ради брата ей нужно оставаться сильной, чтобы он и на минуту не заподозрил страшную правду. Потом когда-нибудь она расскажет ему всё, а сейчас было не время.

Она споткнулась и привалилась к дереву. Ноги словно вросли в землю и не желали двигаться дальше.

Тристан, убежавший немного вперёд, сразу же вернулся, обеспокоенно глядя на сестру.

— Пять минут, — только и сказала она.

Присев прямо на землю и облокотившись о ствол дерева, она прикрыла глаза, стараясь выровнять дыхание. Навалилась вдруг такая усталость, что она всерьёз засомневалась, сможет ли идти дальше, не растянутся ли пять минут на гораздо большее время.

Тристан сел рядом, но она не услышала от него ни звука. Хорошо хоть то, что он с ней. Одна бы она точно не выдержала. Да и если бы не он, она была бы уже мертва, лежала бы рядом со своей матерью…

Гладис, может быть, уже покоится в земле. Хоронили людей сразу же или, в крайнем случае, на следующий день. Беатрис закусила губу, боясь разреветься при мысли о том, что так и не попрощалась с матерью, не сказала ей, что любит…

Она представляла, что будет с отцом и Аньес, когда они обо всём узнают. Но им хотя бы не довелось пережить этот кошмар: увидеть наяву, как убивают мать.

Слёзы всё-таки покатились по её лицу, когда она подумала ещё и о Матильде. Два человека остались там, дожидаясь её… Сестра придёт, увидит сожженный дом, а потом к ней приблизятся двое воинов… Беатрис всхлипнула, представив, что будет дальше. Маловероятно, что сестре удастся спастись. Единственная надежда на то, что рядом с ней будет кто-нибудь, Герик, например… Хотя, что он сможет против двоих сильных мужчин?

— Беа… — тихо позвал её Тристан. — Беа, ты ничего не слышишь?

Голос мальчика был настороженным. Беа передалось его беспокойство, и она стала напряжённо вслушиваться. Стояла тишина… Однако вскоре она услышала звуки, которые привели её в состояние оцепенения.

Чьи-то шаги, похрустывание ветвей, приглушённый разговор…

Беатрис затаила дыхание и стала медленно подниматься. Шум, производимый ею, казался ей сейчас оглушительным. Встав, она прислушалась: ничего не изменилось, разве что голоса казались уже ближе.

Тристан тоже встал и посмотрел на неё, взглядом спрашивая, что делать дальше. Как будто она сама знала!

Лес… Будь здесь Матильда, она бы придумала, что делать, куда идти, как спрятаться, а вот она ничего не знала, поэтому и стояла, лихорадочно выискивая пути отступления. Что здесь можно сделать? Для спасения нет ничего, кроме деревьев…

А что, если залезть на какое-нибудь дерево и переждать, пока кто-то, может быть даже не те воины, пройдут мимо? Это очень рискованно, но она вряд ли сейчас могла придумать что-нибудь лучше.

Нагнувшись ближе к брату, она прошептала:

— Лезем на дерево.

Тристан кивнул и, осторожно ступая, направился к ближайшему дубу. Беатрис тем временем оглядела место их «привала» и, не обнаружив ничего, что могло бы указать на их местонахождение неизвестным, последовала за братом.

— …на следующей неделе, — говорил кто-то.

Теперь Беатрис уже могла слышать весь разговор. Тристан залез на нижние ветви раскидистого дуба и протягивал ей руку, за которую она, не медля, ухватилась. Как хорошо, что она была в мужской одежде! Было не так трудно, даже с непривычки, залезть на дерево. Как только она оказалась рядом с Тристаном, тот стал влезать на дерево ещё выше. Потом снова протянул ей руку, но было уже поздно.

В её поле зрения показались несколько мужчин. Много! Слишком много! Она стремительно спряталась за ствол, так и оставшись стоять на довольно хрупких ветках в неудобной позе. Но залезть сейчас к Тристану она ни за что бы не решилась.

Тем временем мужчины уже проходили мимо того дерева, на котором они затаились.

— Было бы неплохо, — говорил один из них.

— Но как-то не верится, — вступил в разговор второй. — Всё началось не слишком удачно, как бы мы тут не застряли дольше, чем рассчитывали.

— Застрять дольше — это ещё ничего, — сказал ещё один мужчина, и Беатрис узнала этот голос. Голос человека, который убил её мать. — Главное, чтобы господин не был недоволен этой задержкой.

— Не думаю, что он будет недоволен, — сказал Главарь (Беатрис также узнала его голос). — Мы сделаем всё, как надо, а у него сейчас есть проблемы и поважнее — мятеж…

— Так он в стане мятежников? — спросил кто-то.

— Да-да, — подхватил другой. — Филип, ты ничего нам не рассказываешь. Мы даже имени его не знаем, так хотя бы скажи — за кого он?

— Он платит вам хорошие деньги, — отрезал Главарь, — этого достаточно, больше знать и не нужно.

— Ну да, ты прав, — проговорил Убийца, — за те деньги, что он нам даёт, грех не работать. И давайте уже остановимся на привал. Всё равно девчонка с мальчишкой не уйдут слишком далеко.

— Они не очень-то дальновидны, — усмехнувшись, добавил кто-то. — Девушка могла бы получше спрятать своё платье.

— Зато мы знаем теперь, что нужно искать двух мальчиков.

— А толку: в лесу всё равно не у кого спросить.

— Но тут же не бескрайний лес! — возразил Убийца. — Есть поселения, где и можно будет порасспрашивать жителей.

— Привал, — пресекая все разговоры, возвестил Главарь.

У Беатрис всё внутри сжалось от ужаса, когда она поняла, где они собираются сделать привал. Под тем самым деревом, на котором находились они с Тристаном…

Ей вдруг показалось, что ещё чуть-чуть — и ладони разожмутся, а она упадёт прямо на место их привала. Нет, она не должна двигаться, чтобы её ненароком не увидели. Не должна… но руки в буквальном смысле соскальзывали, и опора под ногами вдруг показалась ей чересчур хрупкой…

Она не могла больше не двигаться. Очень осторожно она поставила ногу на другую ветку. Стало чуточку удобнее. Она замерла, страшась взглянуть вниз и увидеть поднятые вверх головы преследователей.

Как назло, внизу воцарилось молчание. Ей снова начало казаться, что ещё немного, и она упадёт. Руки от столь долгого держания на весу частично потеряли чувствительность. Было противное ощущение, словно она ни за что и не держится вовсе.

— Филип, когда найдём детей, нам возвращаться в ту деревню, чтобы встретиться с Винсом и Недом? — спросил чей-то голос.

Беатрис переполнило такое облегчение, что сердце, казалось, разорвётся. Осторожно выдохнув (всё это время она неосознанно задерживала дыхание), она посмотрела наверх и увидела белое лицо Тристана.

Только бы эти люди не сказали случайно о том, что мать мертва! Она не могла и представить, как поведёт себя брат в таком случае. Едва ли останется спокойно стоять и слушать… А если он выдаст их присутствие, случится ещё одно, двойное, убийство.

— Нет, — ответил Главарь. — Кто-нибудь из вас вернётся предупредить, что справились с делом, а затем все встретимся в ближайшем городе… Ренне, допустим.

Беатрис вдруг посетила мысль, как можно обдурить воинов и уйти от их преследований. Мысль эта показалась довольно разумной и не сложно выполнимой. Только бы скорее они ушли, иначе всё пойдёт прахом.

— До Ренна ещё далеко, — выразил своё недовольство Убийца, — а я рассчитываю, что уже сегодня или не позднее завтра, мы нагоним их.

— Ты рассчитываешь? — спросил его Главарь таким голосом, что Беа стало не по себе.

— Но, конечно, всё зависит от тебя, — тотчас поправил себя мужчина.

— И от вас также, — сказал ему Главарь, — так что нечего рассиживаться. Идём!

«Слава Богу!». И только она подумала это, как ветка под её ступнёй хрустнула. Она еле сдержала себя, чтобы не вскрикнуть. «Уже уходят, уже уходят, уходят…», — повторяла она себе снова и снова. Было бы просто несправедливо, если бы они заметили её сейчас.

— Слышали? — спросил кто-то, и сердце Беатрис ушло в пятки.

— Что? — спросил Главарь.

Молчание. Молчание, в течение которого Беатрис чуть не сошла с ума. Она была уже уверена, что всё кончено, что кто-нибудь посмотрит вверх и увидит её, но мужчина медленно проговорил:

— Да нет. Показалось.

Беа уже боялась даже перевести дыхание. Закрыв глаза, она взмолилась, чтобы они скорее ушли. Она слышала, как они поднимаются, переговариваются о чём-то… слова замирали вдали…

— Беа, — позвал её Тристан, — можешь спускаться.

Открыв глаза, она убедилась в том, что враги ушли, и стала осторожно слазить с дерева, а когда, наконец, оказалась на земле, глубоко вздохнула. Тристан тут же оказался рядом и выжидающе посмотрел на неё.

Беатрис вспомнила мысль, посетившую её, пока она была на дереве.

— Тристан! — прошептала она, оглядываясь, потому что ещё боялась, что воины решат вернуться. — Они пошли на север, значит, мы пойдём на юг!

— Точно! — сверкнув глазами, воскликнул Тристан.

— Тише, — ещё раз осмотрелась по сторонам испуганная Беатрис. — Идём. Мне кажется, они довольно скоро поймут, что мы задумали.

Тристан кивнул и сказал:

— Я знаю одно место, оно не очень далеко от Крэйвека… Мы можем остановиться там ненадолго.

— Что за место?

— Я покажу, — пообещал мальчик.

Прошло два часа изнуряющей ходьбы по лесу, пока они с Тристаном не вышли на небольшую поляну, посередине которой располагались три маленьких хлипких домика.

Беатрис с сомнением взглянула в их сторону. Подозрительно тут было… Может быть, воины, преследующие их, как раз отсюда? Или, может, люди, живущие здесь, какие-нибудь опасные преступники, иначе бы зачем забираться в такую глушь и жить отшельниками?

Оглянувшись назад, туда, откуда они пришли, и увидев погруженный в ночную мглу лес, Беатрис вздохнула. Из двух зол выбирать надо было наименьшую, а таковой ей сейчас казалась остановка в каком-нибудь из этих домов, а не в лесу.

— Пойдём, Беа! — потащил её за руку Тристан. — Не бойся, я знаю этих людей.

— Знаешь?! — с удивлением воззрилась на него сестра.

Удивление через несколько секунд переросло в праведный гнев, но она постаралась подавить в себе это чувство. Всю дорогу Тристан и слова не проронил о месте, в которое они шли, и на все её вопросы отвечал односложно. Мог бы хоть сказать, что знает тех, к кому они шли! Тогда она не была бы так взвинчена, не ломала себе голову, стоит оно того или нет.

Будто прочитав её мысли, мальчик виновато взглянул на неё:

— Я не хотел тебе говорить о них, потому что думал, что ты откажешься сюда пойти.

— Почему я должна была отказаться? — осторожно спросила Беа, посмотрев в сторону трёх домиков. Интересно, знают ли их обитатели о нагрянувших гостях?…

— Эти люди скрываются от королевской власти.

У Беа немного отлегло от сердца. От королевской власти многие скрывались: порой наветы были слишком несправедливыми, чтобы молча смириться с ними и отдать себя правосудию, так что скрывающихся от королевской власти везде хватало.

— Это неважно. Мы же остановимся здесь только на одну ночь, а потом продолжим наш путь.

Тристан закивал и пошёл в сторону домов. Беа, стиснув зубы, последовала за ним. Её единственной мечтой сейчас было прилечь и заснуть. Казалось, что она бродит по лесу уже целую вечность, а не один день. И кратковременные привалы нисколько не улучшали её состояния.

Тристан постучал в один из домов, ничем не отличающийся от двух других. Покосившаяся дверь почти тут же отворилась, показывая за собой настороженное и грубоватое лицо женщины лет тридцати. Она сердито уставилась на Беатрис и уже набрала в грудь побольше воздуха, явно не для того, чтобы поприветствовать путников, когда Тристан своим детским звонким голосом произнёс:

— Привет, Надия!

Взгляд её опустился ниже, наткнувшись на мальчика, и вид её тотчас стал дружелюбным. Она ласково погладила мальчика по голове.

Беатрис с удивлением взглянула на Тристана.

— Это моя сестра, — представил её мальчик. — Беа, а это Надия, мой друг.

Последние слова он произнёс с такой гордостью, что невольно вызвал улыбку обеих женщин.

— Очень приятно, — улыбнулась ей Надия, даже виду не показав, что удивлена её мужской одежде. — Что же вас привело к нам?

Ни Беа, ни Тристан не успели ответить, потому что из глубин домика послышался старческий кашель. Надия как-то сразу погрустнела и только махнула им рукой, позволяя войти.

Переступив порог, Беатрис огляделась, отмечая крайне убогую внутреннюю обстановку и малое пространство. По сути, внутри не было ничего, кроме двух шкур, расстеленных на полу и служивших, очевидно, кроватями, небольшого очага, покосившегося стола и двух стульев.

— А где Виницио? — с оживлением спросил Тристан.

— Бродит где-то, скоро должен вернуться, — улыбнулась ему Надия. — У нас тут как раз ужин — хотите присоединиться?

— Я — не особо, — ответил Тристан, — а вот Беа очень голодна. Я пойду поищу Виницио, хорошо? — спросил он, обращаясь в большей степени к Надии, чем к родной сестре, что в другом случае не понравилось бы Беа, а сейчас она просто не обратила на это внимания.

О том, что Тристан оставил её одну с незнакомым ей человеком, она поняла только тогда, когда брата и след простыл. Ей стало слегка не по себе, хотя эта женщина не показалась ей опасной.

Беа осторожно присела на стул, опасаясь, что он развалится. Она стянула сандалии, чтобы дать отдохнуть уставшим ногам.

— Виницио… кто он?

— Мой сын. Он того же возраста, что и Тристан, и ваш брат любит играть с моим Виницио. Они очень сдружились за те полгода, что знают друг друга.

Беа удивилась тому, что Тристан в течение полугода приходил сюда, но в семье об этом никто не знал. Беа всегда думала, что Тристан бегает где-то в пределах Крэйвека, но только теперь поняла, что глупо было так полагать. Не все маленькие детишки такие же, какой была она: усидчивые, послушные, боящиеся далеко отойти. Тристан скорее был похож на Матильду своей жаждой к приключениям и открытию новых мест.

— Вам здесь спокойно живётся? — поинтересовалась она.

— О да, к нам редко заходят гости. В чаще нас сложно отыскать, только если случайно наткнуться.

— И вы собираетесь провести здесь остаток своей жизни?

Беа только сейчас подумала, что это небольшое семейное поселение живёт той же неторопливой жизнью, что и монастырь. Разве что в монастыре её будут окружать стены, а не лес, да и не настолько она будет отрезана от внешнего мира, как Надия и Виницио. В такой непроглядной глуши даже стремившаяся к одиночеству Беа остаться не пожелала бы.

— Всё меняется, когда на смену старому королю приходит новый, — ответила ей Надия. — Нам всем остаётся надеяться лишь на это. Но мой Виницио… Я боюсь, что он станет нелюдимым из-за недостатка общения с ребятами его возраста. Нам так повезло, что Тристан появился в нашей жизни. Для Виницио он стал тем другом, что моему сыну всегда не хватало.

Беа поёжилась. В голосе Надии было столько горечи и боли за сына. Что станет с нею, когда она поймёт, что Тристан не скоро вернётся сюда, если вернётся вообще? И стоит ли говорить ей об этом?

— Вы, видно, в беду попали, — проницательно посмотрела на неё Надия. — Надолго у нас не задержитесь?

— Нет, — пообещала Беа. — Если позволите, мы бы с Тристаном провели у вас ночь, а наутро снова двинемся в путь.

— Конечно, — кивнула Надия.

Они немного помолчали. Беа стало уютно в этом месте: в очаге разгорался огонь, Надия хлопотала вокруг, то убирая что-то со стола, то бросая в котёл кусочки кроличьего мяса. Беа потянуло в сон, она даже глаза прикрыла, но что-то не давало ей полностью погрузиться в дрёму.

Она встрепенулась:

— Где Тристан?

Она испугалась, что брат убежал в лес, а там на него могут наткнуться убийцы… да и темнота уже стояла на улице. Она хотела было уже сорваться с места, но Надия успокаивающе положила ей руку на плечо.

— Всё в порядке. Виницио никогда не заходит далеко в лес. У него есть любимое место неподалёку отсюда, и Тристан об этом знает. Я уверена, что они сейчас там.

— Нет, вы не понимаете! Мы в опасности! В лесу для него очень опасно. Я должна убедиться…

Надия вдруг посмотрела в небольшое окошко за спиной Беа и улыбнулась.

— Посмотрите и убедитесь, — махнула она рукой.

Беа оглянулась и увидела, как на поляне перед домами Тристан и никогда прежде не виденный ею мальчик залазят на дуб. От увиденного зрелища Беа поёжилась, ещё слишком хорошо помня сегодняшнее её лазание по подобному этому дереву.

— Ужин готов. Ешьте.

Надия уже разливала по тарелкам суп из зайчатины. Аромат, поднимающийся от него, щекотал обоняние Беа. Она очень сильно проголодалась. Желудок, жалобно сжавшись, требовал своё.

Но прежде чем она притронулась к еде, услышала кашель, исходящий откуда-то справа. Чуть не подпрыгнув от неожиданности, Беатрис посмотрела в ту сторону. Сначала она никого не увидела, но, приглядевшись, заметила, что на шкуре кто-то лежит, прикрывшись тряпьём.

— Мой отец, — пояснила Надия, проследив за её взглядом. — Он тяжело болен…

Беатрис ничего не ответила, только с жалостью посмотрела на отца Надии, а потом и на неё саму. Старик снова разразился кашлем, и Беа подумала, что это, наверное, очень тяжело — видеть, как кто-то дорогой и близкий тебе так мучается. Перед глазами тут же всплыло лицо матери, а затем и её распростёртое на полу мёртвое тело.

Надия отвлекла Беа от горьких раздумий, открыв входную дверь и громко прокричав мальчикам:

— Бегом сюда, на ужин!

Прошло всего несколько секунд, как Тристан с Виницио ворвались в дом, весело смеясь и делясь впечатлениями. Разглядев сына Надии поближе, Беа заметила, что он — точная копия своей матери. Ей стало интересно, где сейчас его отец. Но у Надии она бы точно о таком не решилась спросить.

Пока Беа и мальчики ужинали, Надия сидела около своего отца и помогала ему есть. Беа старалась не смотреть в ту сторону, чтобы не лишиться аппетита при виде немощности старика.

Тристан и Виницио быстро разобрались со своими порциями и снова выбежали, получив перед этим наказ от Беа далеко не уходить. Тристан пообещал ей это, на миг посерьёзнев, и Беа поняла, что он не будет пренебрегать своей безопасностью почем зря.

К тому времени, как и Беа закончила есть, Надия отошла от отца, который, кажется, заснул, ибо уже не было слышно его надсадного кашля.

— А кто живёт в двух других домиках? — спросила Беа, вставая голыми ногами на пол.

— Мои брат и сестра с супругами, — ответила она. — Мы здесь всей семьёй поселились.

— Ясно.

Беа полюбопытствовала про себя, что же такого натворила Надия или кто-то из её семьи, что им всем пришлось бежать от королевской немилости.

— И куда вы пойдёте с Тристаном? — спросила её Надия.

— На север, — не задумываясь, солгала Беа. — В столицу.

Надия внимательно взглянула на неё, но больше ничего спрашивать не стала.

— Спасибо за ужин, — запоздало поблагодарила её Беа.

На неё вдруг навалилась такая сонливость, что она, казалось, могла бы упасть прямо на пол и уснуть там же. Зевнув в кулак, она подошла к окошку и выглянула. Тристан и Виницио сидели на полянке и о чём-то разговаривали, живо жестикулируя.

— Уже поздно…

Открыв дверь, она снова позвала мальчиков. Было так непривычно. На миг она почувствовала себя матерью, а не сестрой, и это разбередило её чувства. Она погладила Тристана по светлым волосам, затем Виницио — по курчавым, каштановым, и улыбнулась.

— Тристан, нам нужно выспаться. Завтра выйдем с самого раннего утра. Так что, пожалуйста, давай укладываться.

Надия поддержала её. Она расстелила уже лежавшую шкуру так, что её хватило бы для двух человек, и указала Беа и Тристану на неё. Беа попыталась отказаться, ибо понимала, что тогда Надии и Виницио придётся спать на голом полу, но Надия настаивала, а Беа не имела сил, чтобы спорить.

Они с Тристаном легли рядом у очага. Беа прижала мальчика к себе и посмотрела на язычки пламени. Так тепло и уютно… и они с Тристаном пережили этот сложный день.

Глава 8. Смерть в лесу

— Ну и что теперь? — убито спросила Матильда.

Они ночевали под открытым небом. Разведённый костёр освещал тьму вокруг и при случае мог бы отогнать хищных зверей. Матильда сидела на земле, тяжело облокотившись о ствол дерева. Она не чувствовала себя усталой, однако весь энтузиазм во что бы то ни стало найти брата и сестру пропал за прошедшую неделю бесплодных поисков.

Они прочесали с Гериком все окрестные деревни, заходили в каждую, расспрашивали всех без исключения о девушке и юноше. Если таковых не видели, то они спрашивали, видели ли они вообще каких-нибудь путников недавно. Не исключено, что Беа с Тристаном могли как-то замаскироваться.

Однако же с каждым днём они удалялись всё дальше и дальше на север, но так и не могли набрести хоть на какое-то подобие следа. И теперь поневоле стали закрадываться сомнения: по правильному ли пути они идут?…

— Спи, Тильда, сейчас ночь, — сказал ей Герик, — завтра подумаем.

— Не хочу спать, — упрямо покачала она головой. — Ты ведь и сам понимаешь теперь, что Беа с Тристаном нет ни здесь, ни где-либо рядом. Только ума не приложу, куда они могли подеваться.

Она думала о возможности того, что их могли нагнать убийцы и довершить своё грязное дело, но что-то ей подсказывало: это не так, а ей очень сильно хотелось верить своим чувствам.

— Ладно, давай подумаем ещё раз, — подпёр подбородок рукой Герик, уставившись в огонь. — Деревни отметаются сразу. Видимо, они испугались показываться на людях. Их же преследуют.

— Может быть, они сумели скрыться от них? — предположила Матильда. — Как мы…

Они смогли уйти от преследований сразу же, как только вышли из родной деревни. Тогда Матильда успела до смерти напугаться, едва увидев двух здоровых воинов, идущих им навстречу. И до сих пор она удивлялась, откуда только силы взялись в Герике справиться с обоими? Он не убил их, лишь оглушил, но и этого было достаточно, чтобы уйти. И потом Герик вёл её такими тропами, о которых даже она не ведала, а те двое тем более. И хотя Матильда очень сомневалась, что те не идут по их следам, всё же не особо их боялась. С Гериком ей было не страшно.

— Не знаю, — с сомнением протянул Герик. — Не хочу хвалиться, но у тебя есть я, а у Беатрис только маленький Тристан. Он смелый, но далеко не сильный, чтобы справиться хотя бы с одним. А если верить Риннон, их преследует поболее человек.

Матильда мрачно кивнула, соглашаясь с ним.

— Дальше… на север? Вполне может быть. Бретань под протекторатом английского короля… Неизвестно, кто те наймиты — французы или англичане, но Беатрис вполне могла подумать, что герцог бретонский обязан предоставлять защиту своим подданным.

— А ведь точно!.. — воскликнула Матильда. — Герцог бретонский может помочь нам. Я имею в виду, мне и Беа с Тристаном.

Герик состроил сомнительное выражение лица.

— Я всегда считал, что сильным мира сего нет дела до остальных. Хотя твой отец рыцарь. Но я больше склоняюсь к югу.

— А на юге у нас что?

— Рано или поздно они попадут на территорию французов. А это может обернуться бедой, если они сознаются в том, кто их отец. Но это могло и привлечь их. Самый непредсказуемый ход…

— Беа бы так не сглупила. Или, по крайней мере, она не стала бы подвергать Тристана опасности сознательно. Может, они на запад пошли, вглубь леса? Там есть хорошая возможность сбить след. К тому же, в лесу так хорошо, — довольно зажмурилась Матильда.

— Это тебе хорошо, — с улыбкой взглянул на неё Герик.

— Да, ты прав. Беа говорила мне, что лес её пугает. А она не из тех, кто легко преодолевает свои страхи.

— И надо не забывать, что Тристан мог её уговорить пойти туда, куда она не пошла бы одна, — добавил Герик. — Он не такой малыш, как тебе кажется.

Вспомнив историю, рассказанную ей братом накануне отъезда отца и Аньес, Матильда сощурила в гневе глаза и ответила:

— Прекрасно помню, как ты это доказывал ему самому. Вместо того чтобы такие вещи ему показывать, лучше бы научил… охотиться, что ли, — сказала она первое пришедшее в голову.

— Да ладно, — удивлённо посмотрел на неё Герик. — Охотиться? Вот для этого он и впрямь мал. Да и нет пока в этом нужды.

— Как и в том, — веско заметила Матильда.

Герик посмотрел на неё с такой ехидцей, что она почувствовала себя не в своей тарелке.

— Ошибаешься, Тильда. Ты просто ничего в этом не понимаешь.

Матильда смешалась и покраснела. Сейчас она особенно остро осознала, что Герик и старше, и опытнее её.

— Много там понимать надо, — пробубнила она и тут же сменила скользкую тему: — И ты всё же полагаешь, что они пошли на юг?

— Тристана вдохновило бы путешествие, полное опасностей, — подтвердил Герик. — Он бы предложил ей пойти на юг.

— Но Беа должна была подумать о бретонском герцоге! — заспорила Матильда. — Это гораздо логичнее. Если идти на юг, то… куда бы она в итоге пришла?

— Нант, Ансени, — начал перечислять Герик, — Машекуль…

Матильда охнула. Герик бросил на неё вопрошающий взгляд.

— Машекуль. Эдгар из Машекуля.

— Это ты про её жениха? — уточнил Герик.

— Да-да, про него!

— Ну вот, значит точно на юг, — подытожил Герик и опустился спиной на землю, устремляя взгляд в небо.

Матильда бросила на него короткий взгляд, потом посмотрела на огонь и протянула к пламени озябшие руки. Она вспомнила, как Беа поведала ей о своих сомнениях, о том, что хочет уйти в монастырь, а выходить замуж за Эдгара уже и не рвётся. Зачем же тогда она пошла бы в Машекуль? К человеку, за которого уже не хотела выходить? Тогда как Ренн — город, в котором находился бретонский герцог, — был гораздо ближе Машекуля. Да и как мог им помочь Эдгар? Если только приютить… Тогда как герцог имеет возможность найти убийц и защитить их всех.

— Герик, она разлюбила Эдгара, — произнесла Матильда. — Она не пойдёт к нему.

Герик привстал на локте и внимательно посмотрел на неё. Ей стало интересно, разлюбил ли он уже Аньес. О ней они не говорили с того самого дня, который перевернул жизнь Матильды, но про себя она часто думала о старшей сестре и об отце, которым пока ещё не было ничего известно.

— Слушай, Тильда, нет уже смысла наматывать круги по лесу. Пойдём в Ренн, если тебе кажется, что и Беатрис с Тристаном пошли туда.

— Да… пойдём в Ренн.

И всё же сомнения мучили её. Что, если они не найдут в столице Беа с Тристаном?… Скажи им хоть кто-то, что видел кого-нибудь, похожих на них, им с Гериком было бы легче. Однако брат и сестра словно сквозь землю провалились. И Герик был прав: им нужно двигаться вперёд.

— Даже если их там нет, — добавил Герик, прочитав её мысли, — то герцог уж точно там. Так что ты сможешь обратиться к нему за помощью.

— Да, точно, — кивнула Матильда.

Они обменялись улыбками. Матильда решила поднять себе настроение, представляя свою встречу с Беатрис и Тристаном, затем разговор с герцогом, который обеспечит им всем самую надёжную защиту, а после и отец с Аньес не заставят себя ждать. И всё будет снова хорошо. Только без матери…

Она встрепенулась, поняв, что вновь стала думать о плохом. Сосредоточилась на свете от огня, на ощущение тепла от его пламени и прикрыла глаза.

— Тильда, ложись уже, — снова сказал ей Герик.

Матильда потёрла глаза, которые и впрямь уже слипались, но отмахнулась:

— Не хочу спать.

А мама будет навещать её иногда во снах. И она будет наблюдать за своими детьми с неба и радоваться их счастью. Она улыбнётся, увидев, что мечта Аньес сбылась и падчерица вышла замуж за какого-нибудь красивого и молодого графа. Она будет стоять незримым препятствием между Беатрис и монастырём. Она поможет Матильде найти свою любовь. И отец станет мягче и добрее, потому что она хотела бы этого… всегда хотела…

— Тильда…

— Да что ты прицепился ко мне, — возмутилась она, — я же сказала: не хочу!..

Она бросила гневный взгляд на друга, но резко осеклась, заметив его настороженный взгляд, направленный к дороге. Они не забирались слишком глубоко в лес, чтобы иметь возможность следить за дорогой и всеми, кто по ней движется. И вот теперь Герик уловил какие-то звуки… Матильда прислушалась с нарастающей в душе тревогой.

Неужели их отыскали? Она с испугом поглядела на Герика. Его сосредоточенное лицо немного успокоило её, но всё же не настолько, чтобы не трястись от волнения.

И тут её словно кто-то ударил. Она панически прошептала:

— Огонь!

Но Герик покачал головой со слабой улыбкой и показал пальцем на своё ухо, как бы приказывая ей прислушаться повнимательнее. Она прислушалась и уловила скрип телеги. Теперь она бросила на Герика взгляд, полный ужаса. Сердце разом упало куда-то вниз. Появилось непреодолимое желание бежать подальше от этого места, не оглядываясь, однако ноги вмиг стали деревянными, и она так и осталась сидеть, не в силах шевельнуться.

Однако когда телега, медленно переваливаясь по ухабам, почти поравнялась с тем местом, где сидели они с Гериком, она обрела способность двигаться и предприняла попытку встать. Но Герик остановил её. Рука его была холодна, как лёд, и она вздрогнула.

— От смерти не убежишь, — выдавил он, — может быть, Он не за нами.

Матильда кивнула и осталась на месте, только ближе придвинулась к другу. Казалось, все звуки исчезли, лишь тихий скрип колёс слышался в ночи. Этот скрип действовал Матильде на нервы, и ей было крайне сложно сидеть сложа руки и ждать своей участи.

— Может, всё-таки уйдём? — умоляюще прошептала она, сжимая ладонь Герика.

Тот только мотнул в отрицании головой.

Показавшаяся через несколько минут в поле зрения телега подтвердила их с Гериком догадки. Даже если бы они потушили огонь, тот, кто правил телегой, смог бы разглядеть одиноких путников без труда.

Это был Анку, собиратель душ. Говорили, что тот, кто однажды его увидит, неминуемо погибнет. А иногда Анку забирал души тотчас же при встрече. Поэтому Матильда и дрожала от страха, но пыталась уговорить себя, что Анку проедет мимо и даже не посмотрит на них с Гериком. Ей ещё рано умирать. Герику — тоже.

Однако к её неописуемому ужасу, Анку повернул голову в их сторону и остановил телегу. Показались его длинные белые волосы; Матильда также разглядела в его правой руке косу. Не могло быть никакой ошибки.

— Подойдите, люди, — тихо проговорил Анку, но Матильда услышала это так отчётливо, будто он стоял прямо перед ней.

Она не смогла бы подняться, чтобы подойти, хоть и понимала, что лучше не гневить Анку. Герик, однако же, нашёл в себе силы встать на ноги и почти потянул Матильду за собой.

Она уже прощалась с жизнью, молясь про себя всем святым, каких знала. Что ж, видно, судьба ей умереть так рано.

Они остановились перед Анку. Взгляд Матильды упёрся в колёса телеги и никак не желал подняться выше. Она боялась взглянуть на Анку. Но через несколько долгих секунд, что Матильде показались минутами, она всё же на него посмотрела, поскольку что-то вдруг неодолимо потянуло её поднять опущенную голову.

Лица Анку видно не было: его затеняла шляпа с широкими полями и окружающий полумрак; тела — тоже: оно было сокрыто лохмотьями. Но этому Матильда только обрадовалась, поскольку увидеть вместо живой плоти скелет ей вовсе не хотелось. В глаза она посмотреть не посмела. А наткнувшись взглядом на косу, снова опустила голову, чувствуя, как ужас захватывает всё её существо.

— Где находится ближайший постоялый двор? — мертвецким голосом произнёс Анку.

Если бы это был не собиратель душ, Матильда решила бы, что он пошутил. Какой к чёрту постоялый двор, крутилось у неё в голове. Зачем он Анку?

— Мы не здешние, — ответил Герик с лёгкой дрожью в голосе, — не ведаем.

Матильда была благодарна ему, поскольку сама не смогла бы разомкнуть сейчас челюсти.

— Ты, — указал вдруг Анку на Матильду, — подойди ближе.

На ватных ногах она сделала несколько шагов вперёд, всё так же не поднимая головы. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Анку сказал:

— Тебе ещё долго жить.

Она поспешила отскочить назад, удивлённо глядя на мрачную фигуру Анку, а телега тем временем двинулась дальше, не переставая скрипеть. Матильда и Герик смотрели ей вслед с непередаваемым облегчением на лицах. Подумать только — встретили самого Анку и выжили!

Она повернулась к Герику и обняла его, чувствуя, как постепенно страх отпускает её. Герик погладил её по голове и усмехнулся так, будто до сих пор не верил в свою удачу. Но потом он прошептал:

— Подожди-ка…

Матильда удивлённо посмотрела на него, но Герик уставился на телегу, отдаляющуюся от них.

— Что такое?

Герик не ответил; сорвался вдруг с места и побежал за телегой. Матильда застыла, не понимая, что он делает: они избежали самой Смерти, всё уже закончилось, а он…

— Герик! — закричала она, вне себя от страха.

Не медля более, Матильда последовала за ним. Приходилось смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться и не растянуться на земле. Перед глазами всё вертелось: мощные силуэты деревьев, тёмно-синее звёздное небо, земля и камни.

Когда же она добежала до места, то увидела, что Герик за шкирку держит Анку. Она застыла от изумления, глядя на человека, оказывается совсем ещё молодого парня, который притворялся собирателем душ.

Парик со шляпой валялись на земле, лохмотья частично спали, обнажая голое тело, коса сменила владельца, оказавшись в цепких пальцах второй руки Герика.

— Кто ты такой? — с явной угрозой в голосе тихо спросил Герик.

— Эй, парень, отпусти меня сначала, вот тогда и поговорим, — возмутился тот.

— Ты мне условия не ставь…

— Герик, пожалуйста, — попросила его Матильда.

По правде говоря, ей хотелось рассмеяться. Они с Гериком так перепугались, думая, что увидели Смерть, а это оказался… какой-то проходимец! И так умело он вёл себя, что в её душу и доли сомнения не закралось.

Герик нехотя послушался её и выпустил парня. Но косу оставил при себе, с явным намёком держа её наготове.

— Кто ты такой? — повторила вопрос друга Матильда.

— Путешественник, — отвечал тот, дерзко оглядывая её с ног до головы. — Нарядился я так, чтобы спокойно добраться до Ренна. И не прогадал: едва услышав скрип колёс, все бросались от меня в противоположную сторону. Но не вы.

Он подозрительно осмотрел обоих, затем пошарил руками на дне телеги и достал оттуда верхнюю одежду. Многозначительно глянув на неё, он стал одеваться. Матильда только сейчас поняла, что смотрела и говорила с чуть ли не полностью обнажённым парнем. Впрочем, в окружающей тьме сложно было что-то толком разглядеть.

— Зачем ты сказал, что я ещё долго проживу? — поинтересовалась Матильда, с любопытством рассматривая его.

— Искал повод для того, чтобы ты подошла поближе и я смог рассмотреть тебя получше, — широко улыбнулся тот, подмигнув ей.

— Я тебя этой косой… — начал Герик, угрожающе поднимая орудие смерти.

— Как ты осмелел-то! — присвистнул парень, явно не испугавшись. — А не так давно едва в штаны не наложил при виде меня.

— При виде Анку, — прошипел Герик.

— Стой, Герик, — положила руку на плечо друга Матильда, предотвращая любые его действия в сторону насмешника. — Не обращай внимания. Пускай едет дальше. Но, — повернулась она к парню, что приглаживал свои взъерошенные и торчащие в разные стороны чёрные волосы, — зачем тебе постоялый двор? Перепугать всех до смерти хочешь?

— Я решил, что пора заканчивать это представление, — деловито ответил ей он, поднимая с земли парик и шляпу. Парик он бросил в телегу, а шляпу нахлобучил на голову. — Ренн уже не так далеко.

— Пять дней, если пешком, — сказала скорее самой себе Матильда.

— Так вы тоже в Ренн? — обрадовался парень.

Он хлопнул свою клячу по худому боку, а потом, взяв её за уздечку, развернул и повёл к тому месту, где собирались заночевать Матильда и Герик.

— Эй-эй-эй, — остановил его Герик, встав перед ним с косой. — Куда это ты направился?

— Ну, разве не очевидно? Мы пойдём в Ренн вместе!

Матильда только рот открыла от такой наглости. Герик, однако же, не задумываясь, перебил:

— Ты нам не нужен, так что проваливай.

Парень внимательно посмотрел в лицо Герика, будто проверяя, выдержит он его взгляд или нет, потом пробежался глазами по Матильде с головы до ног.

— Я понимаю, — наконец сказал он, — что вдвоём-то вам лучше, зато со мной будет безопаснее. Я могу и дальше притворяться Анку, если хотите.

Матильда задумалась. И впрямь, удачно он придумал эту затею с Анку. Может быть, те воины и не суеверны, однако же, они всё равно ищут двух путников, а не трёх. Но стоит ли доверять этому парню? Он выглядел довольно безобидно, но всё же Матильда немного сомневалась.

Она подошла к его телеге и заглянула внутрь. Кроме волчьей шкуры и пращи в ней ничего больше не было. Она обернулась и посмотрела на парня, вопросительно приподняв брови.

— Шкура — подарок одной дамы в опасный путь, — объяснил он. — А праща на всякий случай. Так что, дадите мне уже пройти к огню? Я замёрз.

Матильда только сейчас и поняла, что тоже порядком замёрзла. Она поймала взгляд Герика, который яснее всяких слов говорил ей о том, чтобы она не соглашалась. Но Матильда решила принять этого парня в их небольшую компанию. В конце концов, они с Гериком будут следить за ним, чтобы не убил их чего доброго во сне.

— Хорошо. Иди к огню.

Герик нехотя отступил, пропуская его.

— Благодарю, прекрасная фея, — сказал притворщик и побрёл к огню.

Матильда и Герик двинулись следом за ним. По пути Матильда тихо объяснила другу, почему согласилась на предложение незнакомого парня, и Герик, хоть и был недоволен, согласился, что в какой-то мере это разумно.

— Но я ему не доверяю, если хочешь знать, — добавил он, перехватывая в другую руку косу, — глаз не сомкну сегодня ночью.

— А следующей ночью я, — кивнула Матильда.

Парень привязал клячу к дереву неподалёку от костра, затем уселся прямо перед пламенем и протянул к нему руки, блаженно вздыхая. Герик и Матильда устроились напротив, не спуская с него настороженных взглядов. Парень, немного отогревшись, поднял голову и посмотрел на них.

— Меня Пьером зовут, — жизнерадостно промолвил он, — а тебя, красавица?

— Матильда. А это Герик…

— О, какое прекрасное имя. Я однажды знавал одну Матильду…

Герик вспылил:

— Хватит болтать не по делу. Рассказывай давай о себе.

— В легендах обо мне уже всё рассказано, — величаво махнул он рукой, заставляя Матильду и Герика обменяться понимающими взглядами. — А вообще, чего рассказывать? Кто такой и куда путь держу — вы уже знаете. Лучше вы про себя расскажите. Сбежала из родительского дома? — предположил он, обращаясь к Матильде. — Ради вот этого Герика? Так себе вкус у тебя, я скажу.

Матильда рассмеялась, ткнув в бок друга. Предположение ей показалось очень забавным, однако Герик её веселья не разделял: он мрачно и исподлобья глянул на Пьера, с явным трудом удержавшись от язвительного ответа.

— Давайте так, — сказала Матильда. — Мы просто отныне путники, идущие вместе в Ренн. Нам не интересно знать о твоей жизни, а ты не должен интересоваться нашей.

Герик, наверное, не согласен с ней, подумала она. Однако если потребовать Пьера поведать им свою историю, он потребует того же от них, а на это Матильда не была готова.

— Вот это отлично, — одобрил Пьер. — Ну а раз вы не настроены на общение, я буду спать.

Он свернулся прямо на земле у огня, и Матильда через пару минут последовала его примеру, оставляя Герика бодрствовать.

Глава 9. Новый спутник

Оторвавшись от созерцания стен города, Беатрис посмотрела на брата. Тот, облокотившись спиной о ствол дерева, подрёмывал. Ей тоже отчаянно хотелось спать, но она не могла позволить себе этого здесь, так близко от дороги. Хоть они так и не увидели своих преследователей за прошедшие дни, Беатрис чувствовала, что опасность ещё витает в воздухе.

Вот когда они попадут, наконец, в Нант, найдут ночлег, поужинают… вот тогда она сможет немного расслабиться и отдохнуть. А пока — чем скорее они войдут в город, тем лучше. Беа собралась с силами и потормошила Тристана за плечо. Даже он, обычно бодрый, сейчас явно с трудом поднялся на ноги, морщась от яркого солнечного света.

— Надо идти, — сказала Беа и сделала несколько шагов вперёд. Затем остановилась на несколько секунд, поскольку голова закружилась, и она даже испугалась, что может упасть в обморок. Но после нескольких глубоких вдохов стало чуть лучше.

Всё, казалось, было против двух путников. Мало того, что последние дни нещадно палило солнце, проникая своими безжалостными лучами даже сквозь плотные кроны деревьев, так и продовольствия им пополнить было негде. То, что дала им Надия, исчезло в их желудках уже на следующий день. А все остальные дни они с Тристаном питались тем, что смогли отыскать в лесу. И хорошо, что с ней был Тристан, который уберегал Беа от ядовитых ягод, по случайности чуть не съеденными ею дважды. Однако в это время года даже в лесу особо нечем было поживиться. И потому теперь и Тристан, и она были голодны, как волки.

Спали они всего лишь по три часа в день каждый. С самого рассвета и до полуночи они шли, лишь делая несколько коротких привалов, а потом заваливались на голую землю и спали, как убитые. Разумеется, не одновременно. Сегодня Беатрис, зная, что они уже близки к Нанту, решила и вовсе не будить Тристана посреди ночи, давая ему возможность поспать чуть дольше. Она резонно посчитала, что если сомкнёт глаза, то брат её вряд ли добудится. По этой же причине она и сейчас стояла на опушке и смотрела на стены города, ожидая, пока Тристан передохнёт.

— Ты в порядке, Беа? — с беспокойством спросил мальчик.

— Да, — улыбнулась она, надеясь, что улыбка не вышла слишком вымученной.

С каждым шагом, приближающим к Нанту, ей становилось труднее идти; всё чаще посещали заманчивые мысли о хорошей еде и здоровом сне. Еле передвигая ногами, она оглянулась, чтобы убедиться, что сзади никого нет. И, хоть она никого не заметила, Беатрис отчего-то насторожилась и, как могла, ускорила шаг.

Вскоре они вышли на главный тракт, запруженный пешими людьми и повозками. Беатрис, схватив Тристана за руку, поспешила затесаться в самый центр людского потока. Она не могла понять почему, но ей казалось, что за ней наблюдают.

Проходя мимо стражников, Беатрис опустила глаза в землю, боясь, как бы в ней не узнали женщину. Стражники только обменялись шутками насчёт её скромного вида.

Оказавшись по ту сторону стен, Беатрис внимательно осмотрелась и наугад пошла по самой многолюдной улице, где и протолкнуться было довольно тяжело. Тристана она не отпускала от себя, опасаясь, что может его потерять. В духоте ей стало ещё хуже, на ноги то и дело кто-то наступал, её всё время толкали, несколько прохожих даже что-то недовольно сказали. Самые разные запахи города обрушились на неё: и от мясных отделов, мимо которых она проходила, и от кожевенника, бодро шагающего впереди, и от коней, коих на улице было множество, и от щедро припудренных дам в экипажах. Рука её стала влажной, и Тристан вырвался из её захвата.

— Нет, — прошептала она, даже не в силах обернуться. Да и не смогла бы она при всём своём желании: людской поток увлекал её всё дальше. Ногами она передвигала уже механически и была уверена, что через пару секунд упадёт посреди дороги и её просто-напросто затопчут.

Кто-то схватил её за рукав и потянул назад. Слава Богу, Тристан не ушёл! Однако… это не мог быть Тристан. Уж слишком крепко держали её эти руки. Извернувшись, она взглянула на своего спасителя, но успела лишь разглядеть, что это мужчина и мужчина молодой, а потом провалилась в забытье.

Первым делом до неё донёсся восхитительный запах стряпни. Глаза не хотелось открывать, она лежала на мягком матрасе и улыбалась. Давненько не было так хорошо, спокойно и удобно… и тепло… Давненько.

Распахнув глаза, она села и осмотрелась кругом. Находилась она в каком-то непримечательном домике, состоящим всего из двух комнат, отделённых друг от друга занавесью. В той, другой комнатке она услышала незнакомый женский голос и Тристана. Облегчение накатило волной. Всё-таки он никуда не убежал тогда…

— Добрый день, мадемуазель.

Вздрогнув, она внимательно осмотрела комнату и заметила стоящего у закрытого ставнями окна мужчину. В комнате горела лишь одна свеча, и из-за царившего здесь полумрака она не могла разглядеть его лица, но заметила его выдающийся рост.

Сердце гулко забилось в груди. Ещё недавно она видела такого же высокого мужчину, и это был Главарь… Мысли лихорадочно закрутились в голове. Неужели это он? Что теперь делать? Как бежать? И почему Тристан за занавесью щебечет, как ни в чём ни бывало?

— Не беспокойтесь, ваш секрет останется при вас, — уверил её мужчина, очевидно неправильно разгадав причину её взволнованного и испуганного вида.

— Какой? — спросила она, в ступоре сидя на месте.

Но тут её осенило: голос у мужчины был иным, значит это не Главарь. Она немного расслабилась, убрала спутанные пряди с лица и медленно поднялась.

— То, что вы — женщина, — пояснил мужчина.

— А… Понимаю. Спасибо.

— Я шёл по улице, когда увидел, что вы вот-вот упадёте. Я успел вовремя подхватить вас, а тут и ваш брат подоспел. Он сказал, что вам негде остановиться, и я привёл вас сюда.

— Сюда — это куда? — поинтересовалась Беатрис, хмурясь от головной боли. Очень сильно хотелось снова улечься и поспать, но она и так наверняка немало времени провела в постели.

— Ко мне домой, — пояснил мужчина. — Как только вам станет лучше, можете сразу уйти, я не причиню вам вреда, — уверил он её, видимо заметив, что она до сих пор бросает на него опасливые взгляды. — Пойду скажу вашему брату, что вы пришли в себя. Он будет рад.

С этими словами незнакомец вышел, и Беатрис перевела дыхание. Кажется, и правда — вреда ей здесь причинять никто не собирался.

Ворвавшийся в комнату Тристан за какие-то доли секунды преодолел разделявшее их расстояние и бросился ей на шею.

— Беа! Наконец-то ты очнулась! — радостно сказал он.

— А сколько времени? — спросила она, прижимая его к себе.

— Около полуночи. Ты, наверное, есть хочешь? Я что-нибудь принесу, — тут же вызвался он.

— Нет, подожди, я сама, — остановила его Беа, — а ты мне лучше расскажи, что это за дом и что за человек, который привёл нас сюда?

— Его зовут Клодом! Он мне сказал, пока шли сюда, что он — воин. И, представляешь, он был при Бувине [21]! И только теперь возвратился… А этот дом принадлежит ему, и он сказал, что мы у него можем остановиться на сколько угодно.

Тристан рассказывал с воодушевлением на лице, и Беа поняла, что симпатию брата этот Клод уже заполучил. Тристан любил всё, связанное с войной, и сам хотел стать воином.

— А ещё, — добавил он восхищённым шёпотом, — он обещал мне подарить самый настоящий меч!

— Надеюсь, он сдержит своё обещание, — улыбнулась Беатрис, совсем не уверенная в этом: настоящие, хорошие мечи стоили очень дорого, а этот Клод, судя по его дому, был не богат.

— Конечно, сдержит! Но… — Тристан прошептал ей следующие слова на ухо: — Он сражался за французов.

— Что же он делает в Нанте? [22] — удивлённо спросила Беатрис.

Но этого брат уже не знал.

В любом случае, надолго они здесь с Тристаном не задержатся. Во-первых, она испытывала врождённую неприязнь ко всем французам; во-вторых, существовала большая вероятность того, что преследователи знают, где они с Тристаном сейчас находятся, потому как мужчина, несущий на руках потерявшего сознание юношу, неминуемо должен был привлечь внимание даже в той суете, какую она наблюдала, только войдя в город; и, наконец, в-третьих, — она считала, что на одном месте долго оставаться крайне неразумно.

— Да, Беа… — Тристан подошёл к сундуку, на котором лежало серое льняное платье. — Мартина мне сказала, что здесь ты можешь платье носить, тебя вряд ли кто увидит, потому что дом находится почти что на окраине, и в районе этом только бедняки и живут. А ещё твоя одежда грязная, и её нужно постирать.

— Мартина?

Взяв платье из его рук, она подождала, пока он отвернётся, а затем быстро переоделась. Ей пришло в голову, что если собрать волосы под чепец, то можно и вовсе не надевать на себя потом мужскую одежду. Она будет выглядеть как непримечательная горожанка и, к тому же, воины ищут теперь юношу и мальчика, так что могут и запутаться, если она вновь оденется в платье.

— Та, кто держит этот дом, пока Клод в походах, — пояснил Тристан. — И готовит она вкусно, я уже проверил, — довольно добавил он.

— Это просто превосходно, — мягко улыбнулась ему Беа. — И тебе тоже дали другую одежду? — осмотрев его, спросила она.

— Ага, — кивнул мальчик. — Беа, а когда мама с Матильдой к нам присоединятся?

Этот вопрос заставил её замереть посреди комнаты. Она отвернулась, начав поправлять платье и пытаясь справиться с волнением. Лгать — страшный грех. Но… не могла она пока сказать Тристану правду.

— Скоро, дорогой мой, скоро, — не поворачиваясь, ответила она.

— А где? — не отставал Тристан.

— Я думаю, ты скоро узнаешь, — улыбнулась Беа, поглядев на разочарованное личико мальчика. Он, очевидно, подумал, что его считают недостаточно взрослым для того, чтобы доверить такую тайну. Возможно, он стал бы допрашивать сестру дальше, только Беа уже отодвинула занавесь и вышла в другую комнату.

Та была довольно большого размера, и в ней вмещались сразу прихожая, кухня и общий зал. Внутреннее убранство было бедным и не поражало разнообразием. У них в Крэйвеке так крестьяне жили. Что ж, воин вполне может быть выходцем из низких слоёв общества.

Беатрис поспешила на кухню, где уже заметила женскую фигуру: похоже, той самой Мартины, которая вкусно готовит. А прежде всего Беа хотелось сейчас именно хорошо поесть, а ещё это был отличный повод не отвечать на расспросы Тристана. Тот, хоть и был ещё маленьким, но очень даже смышлённым для своих лет, а порой и проницательным. Если учитывать, что врать Беа особо не умела, то можно было всерьёз опасаться, что Тристан узнает правду о матери и сестре преждевременно…

— Добрый вечер, — поздоровалась она, отвлекая внимание женщины от кастрюль на себя.

— Ох, добрый вечер… мадемуазель?

— Бринье, — ответила она с небольшой заминкой. «Я опять вру!», — промелькнуло в голове. Но она не могла рисковать и называть своё настоящее имя. — Благодарю вас за платье. Надеюсь, мы с Тристаном не слишком стеснили вас…

— Что вы, нисколько! — воскликнула Мартина и стала быстро передвигаться по маленькому пространству, выставляя на стол всю снедь, какая была в доме. — Кушайте на здоровье.

Беатрис благодарно улыбнулась ей и присела на краешек стула. Хоть еда и была непритязательной, Беатрис она показалась самой вкусной, когда-либо пробованной ею.

— Вы надолго у нас остановитесь? — поинтересовалась Мартина, отвернувшись от неё и снова принимаясь что-то чистить и скрести.

— Если позволите, то до послезавтра.

Беа решила, что раз уж довелось им найти пристанище, то нужно отдохнуть здесь хотя бы два дня, а потом с новыми силами пуститься в дальнейший путь.

— Так скоро? — разочарованно прошептал ей на ухо Тристан, присевший незадолго до этого на соседний стул.

— Вы можете остаться и подольше, — сказала Мартина, — я тут одна в основном, и мне только в радость, если кто-нибудь ещё станет здесь жить. Клод, он редко приезжает. Да и вот скоро опять в дорогу собирается… — расстроенно подытожила она.

— А кем вам приходится?… — Беа запнулась, не зная как называть этого Клода. Не по имени же? Слишком неприлично для незнакомых друг другу людей.

— Я была его кормилицей, — пояснила женщина. — Я так хотела защитить его от войн, хотела, чтобы он жил в спокойствии и здравии…

Кажется, Мартина совсем расчувствовалась, и из глаз её готовы были потечь слёзы. Беатрис стало неловко.

— А вы, мадемуазель Бринье, — спросила вдруг Мартина, — вы-то француженка?

При этом слове Беатрис скривилась. Ей было неприятно, что её могут причислить к этому народу, однако она вовремя подумала, что так даже лучше: если она будет называться француженкой мадемуазель Бринье. Это тоже может сбить преследователей с толку.

— Да, — кивнула она, опуская голову.

— А акцент у вас бретонский, — заметила Мартина.

— Я… живу… вернее, я жила в… Машекуле… с детства. Но родилась я в… Париже. И парижанкой себя считаю.

Её история обрастала новыми подробностями, а сама Беа чувствовала, что её уже затягивает в трясину лжи. Посмотрев на Тристана, она заметила его недоумённый и вопрошающий взгляд и отвела свои глаза.

Ей стало ещё более стыдно. С красным лицом она сидела, понурив голову так, словно её уличили в чём-то страшном, а она не знает, как оправдаться. «Господи, прости меня за всё это притворство, — взмолилась она про себя, — ты видишь, что я делаю это не со зла, а как мне кажется, во благо… прежде всего, Тристана».

— Это хорошо. А то эти англичане… Пришли и завоевали исконно французскую землю! Как жаль, что мне довелось жить в это время, когда моя родина принадлежит захватчикам…

С каждым словом Мартина распалялась всё больше и уже начала жестикулировать руками, в одной из которых держала деревянную ложку. Беатрис резко встала, но попыталась смягчить положение своей улыбкой.

— Простите, мне, кажется, нужно подышать свежим воздухом.

Не дожидаясь ответа, она выскользнула из домика и стала мерить шагами крыльцо. Лицо её всё горело, но теперь уже не от смущения, а от гнева. Она была воспитана английским рыцарем и не считала, что её народ был захватчиком на этой земле. И почему её спас от падения именно француз? Это не нравилось Беа.

Появившийся из темноты Клод заставил её вздрогнуть. Гнев начал затихать. Теперь ей снова стало стыдно за то, что позволила себе разозлиться на ни в чём не повинного мужчину. Куда ведёт её путь? Ей казалось, что с каждым днём она всё быстрее удаляется от бога: начинает лгать, гневиться по малейшему поводу, притворяться…

— Вы уже поужинали? Вам лучше?

— Да… Благодарю вас, — рассеянно ответила она.

— Ночь сегодня прохладная, а вы легко одеты, — заметил он. — Лучше бы вам возвратиться в дом.

— Да, пожалуй, — согласилась Беатрис.

Она вошла в открытую Клодом дверь и, обернувшись, пожелала ему добрых снов. Тот вежливо ответил ей тем же. Скрывшись в комнате, в которой проснулась менее часа назад, Беатрис села на краешек матраса и задумалась.

Они с Тристаном не могут скитаться по лесам вечно, и потому, так или иначе, нужно искать выход из сложившегося положения. Прежде, когда они шли к Нанту, она особо не задумывалась на этот счёт, поскольку были дела понасущнее — как выжить, не попавшись в руки преследователей, а также не подвергнуться нападению диких зверей. Но теперь, обретя на время спокойствие, Беатрис должна была подумать о том, как действовать дальше. Прийти в Нант — эта цель вела её всё это время, но что дальше? Куда идти теперь?

Ясно, что без помощи она не справится, а помочь ей может лишь один человек — отец, который сейчас в Англии. Но где он остановился в Лондоне, знала только мать и старый его друг, проживавший в Париже. Беатрис помнила, как отец рассказывал, что с тем другом, сэром Нойнером, он когда-то вместе участвовал в Крестовом походе и что с тех пор их дружба крепка, и они ведут постоянную переписку, несмотря на то, что живут под властью двух не редко враждующих между собой королей.

Оглядевшись, Беа увидела над изголовьем распятие. Опустившись на колени перед ним, она с замиранием сердца спросила Бога — способна ли дойти одна, через всю разворошенную, словно улей, страну до столицы Франции? То, что пойдёт одна, — не подлежало сомнению. Тристана она за собой точно не потащит. Она несёт за него ответственность и обязана его защищать.

Каким образом она защитит его — Беа уже придумала. У неё была тётка в Лавале, настоятельница аббатства Нотр-дам д'Авениэр матушка Клеменция, которая была для Беатрис тем идеалом, к которому она всегда стремилась. С ней она могла не опасаться оставить Тристана — уж там он будет в большей безопасности, чем на дорогах Франции. А она… продолжит дальнейший путь, только уже совершенно одна. Она не знала, где именно живёт сэр Нойнер, однако верила в справедливость поговорки «у кого есть язык, тот дойдёт до Рима». Главное — попасть в Париж, а уж после этого найти друга отца — не столь тяжёлое задание. Она справится. Затем напишет письмо отцу, который, несомненно, сразу же приедет, и жизнь станет почти, как прежде.

На несколько секунд Беатрис задумалась — почему бы ей не остаться у своей тётки? Там же она может принять постриг… она так давно этого хотела. Казалось бы, судьба; так зачем тогда она собирается в Париж? Но, твёрдо посмотрев на распятие, Беатрис решила не поддаваться этим мыслям. Были причины, по которым она обязана предупредить отца, — он должен знать о судьбе своей семьи; а от кого же ему всё узнать, как не от собственной дочери, что была очевидцем в тот день… Да и теперь, когда никого из их семьи не осталось в деревне, кто-нибудь запросто сможет захватить принадлежащие им земли, а отец узнает об этом, лишь когда вернётся… Нет, она должна пойти в Париж и выполнить свой дочерний долг.

Как бы страшно ей ни было при мысли о предстоящем «приключении»…

Следующий день прошёл тихо и мирно, как и все дни, когда она жила дома. Тристану она позволила несколько часов побегать по двору, но всё это время не отходила от окна и настороженно осматривала улицу. Тристан, свободу которого так резко ограничили, дулся на неё весь остаток дня и более охотно разговаривал со своим, как он говорил ей торжественным тоном, новым другом Клодом. Под вечер они даже скрылись в довольно просторной конюшне, внутри которой обитала лишь одна лошадь, и Клод стал обучать мальчика некоторым боевым приёмам. Поначалу Беатрис попыталась возразить, но в итоге махнула рукой. В конце концов, Тристану это когда-нибудь пригодится. Глядя на его удаляющуюся к конюшне спину, она задумалась, каким он вырастет, как будет выглядеть, останется ли таким же добрым и отзывчивым, как сейчас?…

Спала Беатрис спокойно всю ночь, помолившись перед тем и попросив у Бога заступничества, когда она отправится в путь одна.

Однако следующий день она встретила с тревожным чувством в груди. Приподнявшись на матрасе и щурясь, Беа огляделась вокруг, но не заметила ничего, что могло бы оправдать её беспокойство. Да и что можно было заметить? Она была в доме Клода, который не желал им с Тристаном зла. Да и в любом случае — сразу после завтрака она покинет это место… Беатрис чуть расслабилась, поняв причину своего волнения, — это всё оттого, что она не знает, как пойдёт её жизнь дальше.

Она встала, оделась и, отдёрнув занавесь, на цыпочках вышла в другую комнату. Мартина уже ставила на стол миски с салатом и варёными яйцами. Тристан сидел тут же, временами зевая и ковыряя ложкой в миске, поставленной перед ним.

— Доброе утро, — улыбнулась ему Беатрис.

Мартина, полуобернувшись, внимательно поглядела на неё. Подождав, пока Беатрис усядется, она и перед ней поставила миску с едой, а затем сразу же исчезла. Беа не обратила внимания на странную молчаливость женщины.

— Ты помнишь, что сегодня мы уходим отсюда? — спросила она мальчика.

Тот бросил на неё угрюмый взгляд и кивнул.

— Поэтому поешь хорошенько, — продолжала Беа, глядя, как он без энтузиазма ковыряется в еде.

Тристан снова кивнул, но совету не последовал. Отчего-то Беатрис опять стало тревожно; да и Тристан себя вёл как-то не так.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Нет.

— А где… Клод?

Тристан как-то неопределённо махнул рукой, ничего не ответив.

Завтрак они закончили молча; вошедшая под конец Мартина убрала миски со стола и поставила перед гостями небольшие кувшинчики с парным молоком.

— Я собрала вам провизию в дорогу, — сказала она Беатрис. — Вы отправляетесь прямо сейчас?

— Да, — ответила Беатрис, вставая. — Спасибо вам большое за всё, — благодарно улыбнулась она женщине, чувствуя себя весьма неловко за то, что не может отплатить ей и Клоду чем-то, кроме слов.

Мартина, заметив её смущение, слегка улыбнулась и придвинула ближе котомку, в которую сложила всю снедь.

Ещё раз поблагодарив, Беатрис обернулась к Тристану и протянула тому руку.

— Мы даже не подождём Клода? — недовольно спросил он.

— Я уверена, Мартина передаст ему нашу горячую признательность, а больше задерживаться не имеет смысла. Пойдём же.

Взяв его за руку, она вышла из домика и быстро спустилась с крыльца. Отчего-то тревога вновь нахлынула на неё, стоило закрыть за собой калитку, отделяющую двор от одной из улиц Нанта. Впрочем, попав в водоворот движения, она и думать забыла о странном одолевающем её чувстве.

Она шла, низко опустив голову вниз, крепко держа за руку Тристана и стараясь не наступать в грязные лужи, коих после прошедшего ночью дождя было множество. Стояло раннее утро, но жизнь в городе уже давно кипела. Мимо неё то и дело сновали горожане, изредка проезжали экипажи с благородными особами, но больше всего было купцов и разного рода бродяг.

По правде говоря, она не знала, где находятся ворота. И куда они выходят. Она чуть замедлила шаг, наблюдая за тем, куда направляется основная масса людей, и двинулась в ту же сторону.

Рядом проезжала повозка, и Беатрис не успела вовремя отскочить. Понуро посмотрев на свой теперь уже грязный подол, она пошла дальше. Всё та же повозка, однако, ехала рядом. Правил ей мужчина лет сорока с довольно объёмным пузом и достаточно добродушной улыбкой. Обернувшись, он предложил подвести их с Тристаном, если, конечно, их пути лежат в одну и ту же сторону.

— Нам нужно к городским воротам, — сказала Беатрис.

— Садитесь-садитесь тогда, — радушно махнул рукой мужчина. — Мне тоже нужно выехать из города. Вот, отправляюсь к брату в Анжер…

Мужчина попался словоохотливый и, до тех пор, пока они доехали до ворот, успел рассказать очень много не только о своей семье, но и о семье брата, к которому ехал. Сначала Беатрис охватила радостная дрожь, когда она услышала, что ему нужно в Анжер, но после она твёрдо отказалась от мысли набиваться в его попутчицы. Уж слишком всё это опасно — доверять почти незнакомцу.

О том, как добраться до Лаваля, она ничего не знала, за исключением того, что этот город расположен где-то между Мэном и Анжу. В любом случае, двигаться им с Тристаном нужно вверх по Луаре, так что пока можно было особо не задумываться на этот счёт — лишь не отходить от реки, и тогда они не заблудятся.

Ворота Нанта как раз выходили на восток; стражники, позавчера смеявшиеся над её скромным видом, сегодня приветливо поздоровались с мужчиной — судя по всему, он был видным и далеко не последним человеком в городе.

Они выехали за пределы города; Беатрис и Тристан, не медля, сошли с повозки. Сердечно поблагодарив мужчину, Беатрис попрощалась с ним, и вместе с Тристаном они постояли ещё некоторое время, наблюдая за тем, как исчезает спина торговца вдали.

Оглянувшись, Беатрис упёрлась взглядом в мощные стены Нанта и отчасти пожалела о том, что ушла оттуда, где у неё было хоть какое-то подобие покоя. Впрочем, она не стала травить душу и в задумчивости снова посмотрела на дорогу, а потом — направо, где вдалеке виднелась водная гладь Луары. Сейчас по дороге сновало множество людей, но ведь потом тут не будет так людно, и преследователям не составит большого труда их отыскать. Не лучше ли спуститься к реке и идти всё время вдоль берега? Однако велика ли разница? Ведь в случае нападения они не бросятся в реку, потому как Беатрис не умела плавать, и леса рядом не находилось, чтобы найти укрытие в нём. А на дороге была всё же вероятность встретить кого-нибудь, кто мог отнестись к бедным путникам с сочувствием. Да, лучше они двинутся по тракту, а на ночь будут спускаться к реке — так ей показалось безопаснее.

— Ну что, пойдём? — преувеличенно бодрым голосом спросила она.

Тристан кивнул. Пока они шли не одни, ей было спокойно, но через несколько часов на главной дороге уже никого не осталось; все рассеялись по малым, отходящим во все стороны света, тропам. И не мудрено — кто же теперь пускается в такие далёкие путешествия пешком? Да ещё и девушка с мальчиком… На сердце вновь стало тревожно.

Пытаясь отвлечься, она стала думать о предстоящем пути. Должно быть, через день-два они покинут территорию Бретани и вступят в графство Анжу. Пройдёт ещё пара дней, и они достигнут его столицы — Анжера. Тут она сожалеюще вздохнула: если бы приняла предложение того доброго мужчины, то в Анжере они могли бы быть дня на три раньше, чем доберутся пешим ходом. После Анжера же они двинутся на север, к Лавалю.

Когда путь уже более-менее наметился в её голове, она осознала, насколько давящая тишина стоит вокруг. Косо взглянув на Тристана, идущего чуть впереди, она настороженно оглянулась, но не заметила ничего подозрительного.

— Что-то ты молчалив сегодня, — заметила она брату.

— Не выспался, — пожал тот плечами.

Беатрис хотела было ещё что-то спросить, но позади послышался дробный перестук копыт нескольких лошадей. Не сговариваясь и Тристан, и Беа бросились в придорожные кусты и затаились, ожидая пока неизвестные путники проедут мимо. Однако те, выехав из-за поворота, натянули поводья и остановились чуть дальше того места, где спрятались Беатрис с Тристаном.

Чуть высунувшись из зарослей дрока, она разглядела пятерых всадников. Привычным взглядом осмотрев их, она не заметила никого высокого и отчасти успокоилась. Слепящее солнце, однако, мешало ей рассмотреть людей лучше. Зато она прекрасно могла слышать то, о чём они говорят.

— Ты ведь видел их, а, Рис? — спросил смутно знакомый голос, и Беа вновь насторожилась, неосознанно сжимая ладонь брата.

— Да клянусь кровью Христовой! — с энтузиазмом воскликнул Рис.

— Но, — заметил кто-то ещё, — это была какая-то крестьянка с сыном, скорее всего. Ведь та девчонка примерила мужскую одежду. — В голосе явно послышалась ухмылка.

— Она где-то в Нанте просидела целый день, там наверняка и переоделась в женскую одежду, — возразил тот самый голос, что показался ей знакомым.

И Беа вдруг осенило — это же убийца её матери! Конечно, это именно он… и все эти люди, несмотря на её и Тристана ухищрения, смогли напасть на их след.

— Хватит молоть языками, — заговорил Убийца; Беа вспомнила, что его звали Хью. Это имя казалось ей самым мерзким из всех, что она знала. — Это определённо была девчонка с мальчонкой, что нам нужны. Очевидно, услышали, что кто-то едет, и притаились в кустах.

Выглядывающая до того Беатрис еле удержалась от того, чтобы стремительно не опустить голову вниз, к земле. Потому что все пятеро, как один, повернулись в сторону как раз тех кустов, за которыми скрывались они с Тристаном.

— Обыщем всё здесь, — сказал Хью, оставшийся, видимо, за главного в маленьком отряде. Но думать сейчас о том, куда делся высоченный главарь и почему количество желающих их с Тристаном смерти с восьми уменьшилось до пяти, ей было некогда. Все мужчины разбрелись по разным сторонам, и именно Хью пошёл в их сторону, не сводя пристального взгляда с придорожных кустов. Наверное, он заметил её. Не стоило всё же выглядывать столь явно…

В голове мелькнула мысль, что ей суждено умереть от руки убийцы своей матери. И не только ей, но и Тристану… Мысль о брате заставила её выйти из оцепенения. Она стала лихорадочно искать пути выхода. Броситься вниз по склону? Выбежать к реке? А что дальше?… Да её догонят, не дав и пяти шагов пробежать. Но Тристан бегает быстро, и у него есть возможность спастись. А если ещё она отвлечёт всё внимание на себя…

Все эти мысли промелькнули в её голове во время одного шага Хью в их сторону. Нагнувшись к самому уху брата, она прошептала:

— Сейчас я побегу вниз. Когда закричу, немедленно бросайся назад по главной дороге.

Тристан покачал головой, не соглашаясь, но Беа посмотрела на него таким строгим взглядом, что Тристан сдался. К тому же, умный мальчик понимал, что сейчас не время для пререканий. Шаги Хью слышались уже совсем рядом.

В последний раз сжав руку Тристана, Беатрис, глубоко вздохнув, вскочила и побежала вниз. Правда, через два шага она запуталась в подоле, упала и дальше уже покатилась. От неожиданности она закричала, хотя планировала сделать это позже, когда всё внимание пятерых мужчин будет точно приковано к ней, и Тристан сможет беспрепятственно убежать. Она подумала, что теперь-то её поимка — дело секундное, однако, наоборот, кувырком она спустилась вниз гораздо быстрее, чем если бы бежала, придерживая подол и стараясь не оступиться.

Оказавшись внизу, она ещё некоторое время откашливалась, пытаясь встать. В глазах всё плыло и никак не желало вставать на место. Оглянувшись, она увидела смутные силуэты, которые, казалось, были достаточно далеко. Почему так далеко? Неужели они заметили Тристана и решили, что главнее поймать его? Но это предположение опроверглось через какую-то секунду; зрение обмануло её, потому что пятеро преследователей вдруг оказались слишком близко, и она смогла даже разглядеть выражение злобного торжества на их лицах.

Еле сдержавшись, чтобы снова не вскрикнуть от страха, она со всей прытью побежала дальше, не оглядываясь. Впереди был небольшой лесок, что вёл к реке, и Беатрис, чтобы не упасть, теперь хваталась за стволы деревьев. Всё это напоминало тот сумасшедший день побега, когда убили мать. И деревья словно бы те же самые…

В воздухе чувствовалась близость реки, и Беа на ходу умудрялась думать над тем, что же станет делать, когда достигнет воды. Силы уже были на исходе, она слышала не только своё тяжёлое дыхание, но и, точно такое же, у преследователей.

Деревья закончились внезапно, и перед ней открылся вид широкой и спокойной Луары. Она остановилась у самого берега, нерешительно замерев. И этой заминки хватило, чтобы сзади её сбили с ног.

Упав прямо в воду, она закричала, отчего в нос и рот попала вода. Та обожгла ей горло, нечем стало дышать, и Беатрис уже прощалась с жизнью, когда её совершенно неожиданно вытащили на поверхность. Кашляя до саднящей боли в горле, она подняла взгляд, рассчитывая увидеть… да кого угодно, но не всё те же лица! Зачем они вытащили её из воды, ведь их целью было убить её?

— Ну-ну, не реви, — сказал ей Хью.

Она с ненавистью поглядела на него. Точно боров: низкий, плотный, да ещё и рыжий. У него не только имя отвратительное, он и на вид не менее отвратителен. И что за ерунду он несёт? Разве она ревёт? Похоже, всё-таки да. Иначе отчего она так отчаянно закусывает губы, чтобы они не дрожали?…

— Ты вроде как набожна.

Один его тон вызвал в душе Беатрис клокочущую ярость. Никогда и ни к кому она не чувствовала такой силы ненависть. И никогда она не хотела кого-либо убить. Она отдала бы очень многое, чтобы рядом оказался нож. Но тут даже камешки были настолько малы, что и ребёнку не причинили бы вреда.

— …так что молись и прими смерть с христианским смирением.

Трое из пятерых, не стесняясь, расхохотались, и Беатрис бросила на них уничтожающий взгляд. Богохульники!

— Мы вовсе не так жестоки, как тебе может показаться, — продолжал Хью, будто издеваясь. — С радостью бы позабавились с тобой, но ты уже в печенках у нас у всех сидишь.

Беатрис отпрянула, почувствовав на себе похотливые взгляды всех пятерых.

— Да ладно, Хью, — сказал один из них, — с чего вдруг нам отказываться от такой красивой девочки?

Этот воин положил руку ей на плечо и повёл вниз, к вырезу платья. Беа испуганно сбросила её.

— Стой. Ничего мы с тобой не сделаем и убьём тебя быстро, — обратился к ней Хью, — но сначала ты нам скажешь, где твой брат. Куда ты его дела, а?

Сердце заколотилось, как бешеное, причиняя при этом физическую боль. Во взгляде её, наверное, отразился страх. Хью наклонился ближе, заставив Беа неосознанно отодвинуться ближе к воде так, что она приятно захолодила пораненные руки после недавнего спуска к реке.

— Будь же умницей.

— Он… он…

Она опустила голову и замолчала.

— Продолжай.

Подняв голову и посмотрев снизу вверх всё с тем же ужасом в каждой черте лица, она дрожащим голосом смогла всё-таки выговорить:

— Он пошёл вперёд.

Мужчины недоверчиво переглянулись.

— Мы вас видели, — выплюнул Хью.

— Я забеспокоилась, — продолжала лихорадочный рассказ Беа, прерывая его кашлем, — и сказала ему, чтобы он бежал вперёд, когда услышала, что кто-то едет позади. А он… бегает очень быстро…

Рыдания сдавили грудь; должно быть, получилось натурально. Она надеялась, что они поверят ей и поедут вперёд. Конечно, обман раскроется быстро, но, возможно, эта отсрочка поможет Тристану скрыться… как-нибудь…

— Хорошо, — медленно проговорил Хью. От его взгляда девушке стало не по себе. Наконец тот сделал знак кому-то за спиной, и Беа услышала, как сзади этот кто-то подошёл к ней ближе.

Она похолодела; лёгкий ветер коснулся шеи и затылка, когда ей приподняли распущенные волосы. От осознания того, что сейчас случится, её заколотило. Христианского смирения перед неизбежным ей явно не хватало; да и о Боге она думала в последнюю очередь. Сейчас ею безраздельно владел страх перед смертью. Сквозь пелену слёз была видна голубизна неба и зелёные вершины деревьев. Руку до сих пор приятно ласкала вода. И скоро она ничего не увидит и не почувствует?! Невозможно…

От бессилия из груди её вырвалось ещё одно рыдание. Ещё чуть-чуть, и она стала бы умолять этого бездушного человека о пощаде.

Лезвие ножа прикоснулось к её коже; она замерла, широко распахнув глаза. Хью всё ещё сидел перед ней и смотрел на неё так спокойно… и течение реки такое же спокойное…

Он встал и отвернулся.

Это был знак того, что для неё настал неизбежный конец. Она в последний раз вдохнула и… выдохнула, а потом ещё раз вдохнула. Лезвие у её горла исчезло; Хью оглянулся, и лицо его теперь было отнюдь не так безоблачно, как пару секунд назад.

А вот у неё не было сил даже обернуться. Распластавшись на земле, она глубоко дышала, не веря, что осталась жива. Крики позади, звон стали и ещё что-то… такой звук она слышала, когда местные лучники выпускали стрелы…

Ей удалось избежать опасности, хоть на время, а вот что с Тристаном?… Поразившая её мысль заставила подскочить. Не мог же Тристан быть так безрассуден, чтобы прийти ей на помощь? Одновременно с этой мыслью острая боль прострелила плечо, и Беа снова повалилась на землю, теряя сознание.

— Тристан… — прошептала она, силясь посмотреть на сражающихся. Но тело её уже приняло горизонтальное положение, и всё, на что упал взгляд, было лишь полуденное солнце…

Очнулась она от сильной боли в плече. Застонав, Беатрис открыла глаза и поначалу бессмысленно смотрела на знакомое лицо, которое никак не ожидала увидеть рядом с собой. Тристан был тут же и выглядел обеспокоенно.

Недавние события за секунду промелькнули перед её глазами; и теперь она уже смотрела на спасшего её во второй раз мужчину с удивлением и вопросом.

— Простите, — сказал Клод, — рану нужно было обработать и перевязать.

— Рану?… — переспросила она, чувствуя, как пробежала по телу дрожь. Ей почему-то казалось, что она не успела получить никаких увечий.

— Порез, — поправил он себя. — Один из них метнул в вас нож перед тем, как сбежать. — Внимательно посмотрев на неё, он добавил: — Вам повезло, что вы приподнялись с земли, иначе бы нож угодил прямо в спину.

— Понятно… — потрясённо выговорила она, дрожа всем телом и стуча зубами.

Через несколько минут она решилась спросить:

— Как вы здесь оказались?

— Давайте поговорим об этом позже, — предложил Клод, — нужно уходить отсюда, пока они не вернулись.

Оглядевшись, Беа поняла, что они сидят почти у самой дороги. Значит, от реки Клод её оттащил… И слава богу! Ей совсем не хотелось видеть то место вновь.

— Да, конечно! — встала она с земли. — Нам с Тристаном нужно немедленно идти дальше.

Тристан открыл рот, чтобы что-то сказать, но Клод опередил его.

— Тристан сказал мне, что вы направляетесь в Париж.

Если бы не пережитое потрясение, Беа несомненно испепелила бы брата взглядом.

— Я тоже; нам по пути, поэтому для вашей же безопасности я буду вас сопровождать.

— О, вы ошибаетесь, нам не по пути, — начала Беа, надеясь разрешить дело вежливым образом. — Мы дойдём до Анжера, а затем повернём на север, к Лавалю…

— И об этом я тоже знаю, — спокойно кивнул Клод. — Торопиться мне некуда, поэтому я могу пойти не прямой дорогой.

— Но я бы предпочла идти без вас, — прямо сказала Беатрис, стараясь выдержать непроницаемый взгляд мужчины. Затянувшееся молчание после её слов заставило Беа прояснить: — Видите ли, я не могу доверять людям, которых не знаю…

— Вы вправе не доверять мне, но как бы то ни было, я не могу отпустить вас одну, и, если вам не важна собственная безопасность, то вы должны подумать о брате. Я, в отличие от вас, способен его защитить. — Немного помолчав, он веско добавил: — Как вы думаете, что бы стало с Тристаном, не подоспей я вовремя? На самом деле надеетесь, что его бы не отыскали в этот же день? Или на следующий? Думаете, ваш брат не вернулся бы за вами? А именно это он и собирался сделать, когда я увидел его.

Беатрис побледнела. Она на самом деле не думала об этом… Да и когда? Главным было спасти Тристана, и она, видит бог, старалась сделать всё, что могла. А сейчас… не поступает ли она опрометчиво, отказываясь от помощи?

— Хотя бы позвольте мне увезти вас отсюда, — сказал Клод, протягивая ей руку.

Беатрис неуверенно вложила свою ладонь в его, а затем он резко притянул её к себе, но лишь для того, чтобы подсадить на коня, стоящего тут же. Оказавшись в седле, Беатрис попыталась унять бешеное сердцебиение и нормализовать дыхание.

— Пусть лучше Тристан… — начала она.

— Вы ранены.

Клод сказал всего лишь два слова, но таким тоном, что дальнейших возражений с её стороны не последовало.

Взяв поводья в руки, Клод пошёл вперёд. Беатрис ехала первое время, думая о том, что недавно случилось, но через некоторое время, когда несколько успокоилась, почувствовала боль в плече и разодранных коленях и ладонях, а также холод, потому как подол платья был оборван, и ветер щекотал её лодыжки, а сверху оно было насквозь промокшим. Пытаясь отвлечься от физических неудобств, она стала смотреть на проплывающий мимо пейзаж, пока не поняла, что он ей знаком.

— Подождите! Разве мы не едем обратно? — обратилась она к Клоду, идущему рядом с ней.

— Скоро свернём, не доходя до Нанта, — пояснил он. — Вы с Тристаном подождёте меня в укрытии, а я зайду в город, оставлю коня там, и вернусь. Мы пройдём кратким путём и выйдем сразу на Ансени. А дальше — посмотрим.

Беатрис кивнула, и только через несколько минут поняла, что ещё не давала своего соглашения на его дальнейшее присутствие рядом. Однако Клод решил всё за неё, и Беатрис не хотела спорить.

— Укрытие? — слабо спросила она, чувствуя огромное желание заснуть.

— Да. — Его губы чуть растянулись в улыбке, когда он взглянул на неё. Затем он обернулся назад и посмотрел на небо. — Хорошо, что вы не ушли слишком далеко. До заката успеем точно.

— А когда вы вернётесь, мы сразу пустимся в путь? — спросил Тристан. Он шёл позади и теперь совсем уже не так жизнерадостно держал себя.

— Нет, на рассвете, вам обоим отдохнуть нужно, — ответил Клод.

Беатрис мысленно согласилась с ним. Она еле удерживала прямую осанку; желание опустить голову на холку коня было настолько велико, что ей еле удавалось противиться ему. Стараясь отвлечься, чтобы не заснуть прямо на ходу, она стала спрашивать Клода о том, как случилось, что он оказался рядом и спас её. Он пояснил.

Оказалось, те наймиты напали на их след ещё вчера, но видели издалека и потому расспросили получше Мартину, когда она возвращалась днём из города. Та, ничего не подозревая, рассказала им о том, как появились у них временные жильцы. Она потом ещё несколько раз видела, что всё те же люди ходят вдоль их улицы и не спускают глаз с дома, но рассказала об этом Клоду почему-то только тогда, когда Беатрис с Тристаном ушли. К счастью, он не стал терять времени и, чувствуя неладное, поехал той же дорогой, какой, предполагал он, последовали и они.

— Рано или поздно мне нужно было отправляться в Париж, чтобы вернуться в армию, — пояснил он своё рвение. — Я вовремя увидел Тристана, когда он уже собирался броситься вниз, туда, куда побежали и вы. А потом уже мы вместе поспешили вам на помощь.

— Вы одни справились с ними? — спросила Беа.

Она едва ли могла поверить, что Тристан был способен победить хоть одного из тех мужчин. А Клод… С таким-то ростом да с явно различимыми мускулами, проступающими на руках под батистовой тканью… Да и в плечах широк — положи Беатрис свою ладонь на его плечо, та бы показалась совсем миниатюрной. Так как это самое плечо находилось в пределах досягаемости, Беа сжала руки, чтобы побороть внезапное желание воплотить эту мысль в жизнь.

— Тристан мне помог. Я дал ему лук со стрелами и, пока всё внимание было им отвлечено, я сумел подобраться ближе и пустить в ход меч.

Беатрис с гордостью посмотрела на брата, но тот и не повернул головы в их сторону, будто вовсе не слышал их разговора.

— Один из них убит, а другой — серьёзно ранен, — добавил Клод.

Тут, наконец, Беа вспомнила, что до сих пор не поблагодарила мужчину.

— Спасибо вам большое, — тихо сказала она.

Клод ничего не ответил, лишь оглянулся назад на Тристана, чуть нахмурился, а потом снова стал смотреть вперёд. Озадаченная Беа тоже посмотрела на брата, странно молчавшего весь путь и избегающего взгляда… на неё? Что с ним такое? Она решила, что поговорит с ним, как только Клод оставит их одних.

Вскоре вдали показались башни Нанта, и через некоторое время Клод свернул с главной дороги. Они попетляли ещё несколько минут среди холмов, пока не вышли к ветхому домику с прохудившейся крышей.

— Я вернусь через несколько часов, — сказал Клод, помогая Беа спуститься с коня. — Не волнуйтесь, здесь вас никто не побеспокоит.

Проведя их внутрь домика, он наказал Тристану охранять сон сестры, пока сам не вернётся. Тристан мрачно кивнул.

После ухода Клода Беатрис, как была в одежде, упала на кровать и тут же заснула, не имея сил поговорить с братом, как планировала. «Будет ещё время…», — подумала она, закрывая глаза.

Глава 10. Два вздорщика

— Эй, ты хочешь сказать, ничего уже не осталось?

Матильда закатила глаза. Она сидела чуть поодаль от костра и плела венок из дубовых листьев. Настойчивые комары так и вились вокруг неё, и она досадливо их отгоняла, время от времени поглядывая на двух парней.

Вот уже два дня прошло с тех пор, как Пьер присоединился к ним, а Герик так и не нашёл с ним общий язык. Правда, Пьер и сам всегда будто нарочно задевал его, чтобы спровоцировать ссору. И Матильде всё время приходилось становиться между ними, напоминая о том, что они не враги, а просто путники, у которых одна цель.

— С твоим-то аппетитом провизии никогда надолго не хватает.

— Пока ты не появился, нам с Тильдой всегда всего хватало.

— То есть я вас объедаю?… Ха! Да ты посмотри на меня: я худ, как щепка. В меня бы столько еды не влезло. А вот в тебя запросто!

Пьер встал к Герику боком, показывая, насколько он строен. Герик тоже встал, но с другими намерениями. Схватив Пьера за грудки, он нагнулся к нему и с кровожадной улыбкой что-то проговорил.

Матильда закончила венок, надела его себе на голову, взяла с земли ещё два точно таких же, сплетенных прежде, и встала. Пора было вмешаться в очередную ссору Герика и Пьера.

— Да ты мне просто завидуешь, — отмахнулся Пьер, когда она подошла совсем близко. — Правда ведь, Матильда?

Она бросила на него сомнительный взгляд, затем одела один венок на его голову, а второй — на Герика.

— Успокойтесь уже. Эти оладьи доела я. — Она расхохоталась при виде изумления и недоверия, написанном на лицах молодых людей. — И именно поэтому я сплела для вас венки, — указала она на голову Пьера, — чтобы загладить свою вину.

— Ты нам предлагаешь съесть венки? — протянул Пьер, сняв свой с головы и с интересом рассматривая его, будто и в самом деле подумывал им закусить.

— Я предлагаю вам поносить их, — снисходительно улыбнулась Матильда. — А сегодня вам придётся немного поголодать.

— С ума сойти! — воскликнул Пьер. — Она съела нашу еду, — и посмотрел на Герика, ища его поддержки.

Герик усмехнулся и снова уселся на землю. Матильда последовала его примеру и уже снизу насмешливо посмотрела на Пьера.

— А вот если бы вы не были так заняты своими препирательствами, то заметили бы, как я доедаю оладьи. Возможно, и вам бы что-нибудь досталось.

Они переглянулись с Гериком и улыбнулись друг другу. Пьер, заметив это, тоже устроился рядом на земле и недовольно сказал:

— Ладно уж, попробую подстрелить куропатку утром. Или зайдём на постоялый двор какой, м?

— Посмотрим, — пожала плечами Матильда.

Немного помолчав, Пьер одарил задумчивым взглядом Герика, а затем обратился к Матильде:

— Ты, Матильда, будешь сегодня спать со мной.

— С тобой? — с холодным недоумением приподняла она брови. — Я собираюсь, как и обычно, спать одна.

— Гм… я пропустил слово «рядом». И не нужно отнекиваться — ведь для твоей же безопасности! Только посмотри, какой голодный взгляд у твоего дружка — да он же ради того, чтобы набить своё пузо, людоедом стать может.

— Если мне так сильно захочется есть, первым на очереди будешь ты, — чистосердечно уверил его Герик.

— Во мне мяса мало, всё больше кости. Ты точно не насытишься.

— М-да, скорее подавлюсь.

Матильда не знала то ли ей злиться, то ли смеяться. С одной стороны слушать их перепалки было забавно, с другой — слушать их по сто раз на дню надоедало. Одно её радовало, что при таких спутниках ей было совсем некогда раздумывать о том, какая участь постигла их семью. Порой только перед сном она представляла свою встречу с Беатрис и Тристаном в Ренне, а потом засыпала с улыбкой на устах.

— Так, хватит, — прервала она их. — Давайте укладываться. Надо хорошенько выспаться, чтобы завтра пройти как можно больше миль.

— Дело говоришь, Матильда, — одобрительно похлопал её по плечу Пьер и прошёл к телеге Анку.

Герик яростно проводил его глазами. Матильда, заметив это, подсела к нему поближе и тихо сказала:

— Ну почему тебе обязательно нужно вздорить с ним? Он просто шут, только и всего. Не воспринимай его всерьёз.

— Он выводит меня из себя. Зря мы позволили ему остаться с нами.

— Если вы не прекратите так вести себя, то я тоже решу, что зря, — вздохнула Матильда.

Герик ничего на это не ответил. Возможно, потому что к ним уже вернулся Пьер с волчьей шкурой. Честь спать на ней принадлежала Матильде как единственной девушке. Пьер же с Гериком ютились на голой земле.

Пьер расстелил для неё шкуру, поймал её взгляд и медленно улыбнулся, выставляя на обозрение все свои зубы. Матильда вспыхнула, скорее устроилась на ложе и повернулась к спутникам спиной.

Правда, хоть Герик и Пьер затихли, видимо уснув, Матильда ещё долго не могла сомкнуть глаз. Она всё думала о Пьере, о том, почему он к ним присоединился. Он-то в попутчиках не нуждался. Это только им с Гериком было выгодно совместное путешествие. Лишь заслышав скрип телеги и завидев долговязую фигуру в лохмотьях, суеверные бретонцы бросались врассыпную, не успевая разглядеть двух человек рядом с якобы Анку.

Дважды они с Гериком заходили на постоялый двор и запасались провизией, пока Пьер ждал их в лесу. Однако чем дальше они углублялись в чащу, тем реже и реже попадались им постоялые дворы, и Пьеру уже пришлось показать свои навыки охотника. Сегодня они только что и питались подстреленной им куропаткой да купленными оладьями, что она доела, не предупредив об этом молодых людей.

Вспомнив, как они из-за этого ссорились, Матильда сдавленно хихикнула.

— Ты не спишь, Матильда? — прошептал Пьер. — Как это хорошо. Мне тоже чего-то не спится. Поболтаем?

Она перевернулась на другой бок и в свете костра разглядела улыбчивое лицо Пьера. В таком свете он показался ей очень привлекательным, хотя до этого она едва обращала внимание на его внешность. Его лицо было худощавым с высокими скулами, прямым носом и острым подбородком. Тёмно-карие глаза всегда полнились весельем или насмешкой, а порой окидывали Матильду таким взглядом, что она терялась. Короткие чёрные волосы всегда торчали в разные стороны, и он имел привычку их приглаживать, отчего они становились ещё больше растрёпанными.

Пьер нравился Матильде. Правда, она не могла сказать, что влюбилась. Она точно не относилась к нему так, как, например, Герик к Аньес или Беатрис к Эдгару. Она просто находила его забавным, ей нравилось выслушивать его хвастливые истории, да и явное к ней внимание тоже было приятным.

— Давай, — прошептала она, метнув взгляд на Герика.

Тот лежал с закрытыми глазами и выглядел так, словно крепко спит. Матильда так и решила. Конечно, неодобрение Гериком Пьера никогда не влияло на её решения, однако она знала, что Герику эта ночная беседа не понравилась бы, а ей не хотелось его злить понапрасну.

— Хочешь замуж?

— Что? — от изумления спросила она в полный голос.

Однако поспешно глянув в сторону Герика, поняла, что его это не разбудило.

— Да я просто спрашиваю, чего ты всполошилась.

— Я не думала о таком даже. Вопросы у тебя странные.

— Это я так хотел узнать, собираешься ли ты замуж за вот этого молодчика, — кивнул он в сторону Герика.

Матильда приглушённо засмеялась.

— Ты дурак. Мы с Гериком друзья.

— Замечательно!

Матильда хотела было поинтересоваться, что он замечательного в её словах нашёл, но Пьер зашебуршился, принимая более удобную позу, а через некоторое время сказал:

— Я всё думаю, что ты скрываешь.

— Надо же, я тоже об этом думаю. О том, что скрываешь ты, — призналась Матильда.

— Ты уверена, что я скрываю что-то?

— Не уверена, но мне так кажется. Расскажешь?

Пьер отрицательно мотнул головой.

— Ночью с девушкой хочется поговорить о чём-нибудь другом. Ты знаешь, я ещё ни разу не встречал подобных тебе.

Матильде почему-то стало смешно оттого, что он заигрывает с ней.

— И что во мне такого, чего нет в других?

— Не знаю, — честно ответил Пьер. — Просто ты другая. Я рад, что встретил тебя. Ещё б ты одна была…

Герик шевельнулся, и Матильда бросила на него подозрительный взгляд. Ей показалось, что он не спит. Пьер, кажется, разделял её догадку. Он странно усмехнулся и снова обратился к ней.

— А ты рада, что встретила меня?

— Не решила ещё, — пробурчала Матильда, отворачиваясь. — Всё, на сегодня разговоры закончены. Я спать хочу.

Она солгала. Спать ей теперь совсем не хотелось. Зря она согласилась поболтать с Пьером. И Герик, похоже, притворялся лишь спящим, а сам слушал, что они говорят. Матильда раздражённо вздохнула. Порой терпения не хватало на этих двух парней.

— Матильда, — шепотом позвал Пьер.

Она решила, что он снова попытается втянуть её в бессмысленную беседу, однако тон Пьера был не таким безоблачным, как обычно. Резко сев, она обернулась и посмотрела на него. Пьер уже тоже сидел, впрочем, как и Герик. Оба вслушивались. Матильда тоже напрягла слух и тогда поняла, что неподалеку кроме них был кто-то ещё. Под чьими-то ногами время от времени похрустывали ветки. Неведанные путники явно старались не шуметь, но всё же в полной тишине сложно было подкрасться совсем не заметно.

Матильда перепугалась, поняв, кто может оказаться здесь в такое время. Герик и Пьер одновременно встали. Герик осторожно подошёл к ней и указал на телегу. Матильда поняла, так же осторожно подошла к телеге и забралась внутрь. Через секунду Пьер набросил на неё волчью шкуру.

— Лежи и не шевелись, — прошептал он ей на ухо и, воспользовавшись случаем, чмокнул в шею. Только страх быть обнаруженной заставил Матильду смолчать на такую вольность.

Теперь Матильда имела возможность только слышать, что происходит вокруг. Пьер и Герик уселись возле телеги, облокотившись о неё. Она пыталась понять, насколько вероятно то, что это просто некие путники, которым и дела до неё нет. И понимала, что напрасно надеется. Только ищущий кого-то человек забредёт вглубь леса ночью.

Раздался особенно громкий звук, как будто кто-то обо что-то запнулся, и затем сдавленное ругательство.

— Чёртов пень!

— А ну тихо.

Матильда беспокойно дёрнулась. Телега покачнулась и чуть проехала вперёд, придавив руку Герика. Он выругался. И Матильда сразу поняла, что их услышали. Стало очень тихо. Матильда готова была ударить себя за то, что выдала их. Сказал же ей Пьер спокойно лежать!

— Вечно из-за тебя всё наперекосяк.

Осуждающий голос Пьера разорвал гнетущую тишину. Теперь уже Матильде хотелось ударить Пьера, а не себя.

— Из-за меня?

Голос Герика, напротив, звучал изумлённо. Матильда уже ничего не понимала. Но, наверное, у Пьера и Герика был какой-то план.

— Теперь из-за тебя меня, может быть, убьют, а я ещё в грехах своих не успел покаяться, — громким шёпотом заговорил Пьер.

— Я скажу этим людям «спасибо», — съехидничал Герик.

— Не радуйся, тебя тоже вряд ли живым оставят.

— Я могу откупиться хотя бы… а у тебя за душой нет ничего, кроме этой телеги и старой клячи.

— Ха! Чем откупиться? Что-то не замечал у тебя особых богатств.

— А как же кольцо? Забыл, а?

— Да это поддел…

Тут разговор парней прервали. К ним подошли несколько людей. Матильда чувствовала, что их больше двух. Испуг снова захватил всё её существо. С двумя ещё можно было бы справиться… а так Пьер и Герик совершенно беспомощны. О ней и говорить нечего.

Хоть вокруг и было темно, Герик встал чуть позади Пьера, чтобы его не узнали. Он уже догадывался, что среди этих воинов есть те двое, которые собирались убить их с Тильдой в самом начале их пути.

Пьер вёл себя невозмутимо: низко поклонился подошедшим, льстиво улыбнулся и сказал:

— Чем могу быть полезен, господа?

Мужчины явно были озадачены, что нашли каких-то двух бродяг мужского пола, да ещё и болтливых, словно торговцы на рынке.

— Кто вы? — спросил один из них.

— Меня зовут Пьер, — охотно начал говорить парень, — я простой парень с юга Франции, спешу в Ренн, к родителям. Это — друг моего друга. Мой друг попросил сопроводить сюда своего друга, поэтому мы и здесь сейчас. Дороги-то нынче небезопасны, вот и приходится пробираться лесом. А вы, позвольте узнать, не нас ли ищите?

— Возможно.

Один из них выступил вперёд, собираясь разглядеть парней поближе. Правая рука его лежала на рукояти меча. Пьер с готовностью подошёл к воинам поближе, заодно и Герика потащил за собой. Герик внутренне сжался, уверенный, что его тотчас же узнают.

Однако сдаваться так легко он был не намерен. Герик попытался так же развязно и прямо смотреть на наймитов, как и Пьер. Он был прав — двое из пятерых были те покушавшиеся на них с Тильдой воины.

— Ты… — ткнул в него пальцем один из его старых знакомых, — именно тебя мы и ищем!

— Его? Да вы, верно, ошибаетесь, — тут же затараторил Пьер, весьма ощутимо толкнув Герика локтём в бок, — я ведь встретил его три дня назад в деревеньке Рийе, где мы и договаривались.

— Где девушка? — спросил его самый высокий из воинов, подходя к Герику вплотную и совершенно не принимая во внимание Пьера, который, оживлённо жестикулируя, стал объяснять что-то остальным воинам.

Так как особого выбора у него не было, Герик решился на полную импровизацию. Неожиданно для всех собравшихся он упал на колени перед высоким наёмником и рыдающим голосом сбивчиво начал рассказывать историю о том, как оказался случайно в Крэйвеке, как познакомился там с девушкой, увидев её плачущей перед сгоревшим домом, как та решилась идти на поиски исчезнувших брата и сестры, как он не смог устоять перед её слезами (здесь он на свой страх и риск добавил: «…как, надеюсь, не сможете и вы остаться равнодушными к моим…») и вызвался сопровождать её и оберегать от бед. Как после они подверглись нападению, и он, естественно, сделал всё, чтобы спасти девушку и спастись самому. Как после девушка показала свой характер и совершенно не желала слушать его, открыто показываясь во всех встречающихся ей постоялых дворах и расспрашивая о сестре с братом, как он пытался образумить её и как она, не вытерпев его наставлений, ушла одна ночью в неизвестном направлении, а он и не стал её искать, потому что девица уже успела истрепать ему все нервы. И вот на следующий уже день он добрался до Рийе, где и встретился с Пьером, и теперь они вместе идут в Ренн, а где девушку носят черти — он и понятия не имеет.

— …Она, очевидно, пошла на юг, — закончил он, — ей почему-то казалось, что её брат и сестра там.

Он понял, что именно последние его слова попали в яблочко. Воины многозначительно переглянулись между собой. Герик едва дышал от облегчения. Кажется, ему удалось отвести опасность от Тильды.

— Ну что вы, в самом деле! — возмутился Пьер. — Друг моего друга такой впечатлительный, его до слёз довести — раз плюнуть! Сейчас всю дорогу придётся выслушивать его рыдания.

Герик еле удержался, чтобы не послать в его сторону убийственный взгляд; вместо этого он выдавил из себя ещё пару «рыданий» и опустил голову, делая вид, что утирает ладонями слёзы.

— Весь сон чёрту на рога! — продолжал сокрушаться Пьер, заламывая руки. — Хотя уже рассветает. Пора нам отправляться в путь. Вы не имеете к нам больше вопросов? — обернулся он к пятерым застывшим мужчинам.

— Поезжайте, — рассеянно сказал самый высокий, тот, что выслушивал рассказ Герика.

Пьер не медля уселся на козлы и ударил лошадку. Та послушно поплелась вперёд. Герик с лёгкостью обогнал бы её, но приходилось тащиться рядом. Вероятно, для животного спрятанная в телеге ноша оказалась едва по силам. Пьер ещё около пятнадцати минут нёс какую-то ахинею про своего якобы друга в Ренне и про то, что Боженька его совсем не любит, раз навязал в попутчики нытика, пока, наконец, наёмники не остались далеко позади.

Потом он резко замолк и уже совершенно другим голосом сказал:

— Матильда, можешь вылезать.

Матильда откинула шкуру и соскочила с медленно трясущейся по ухабам телеги.

— Господи, как я испугалась! — выдохнула она.

— Кажется, обошлось… — успокоил её Герик.

— И за это нужно благодарить меня, — самодовольно заметил Пьер. — Хотя, вынужден признать, твои рыдания тоже пошли на пользу. Ты так убедительно рассказывал! Должно быть, часто давить на жалость приходилось.

Герик поджал губы и промолчал. Не услышав ответа, Пьер обратился к Матильде:

— Ну, красавица, рассказывай, что это такое только что было? Кому ты насолила?

— Не знаю, — искренне пожала плечами она. — Но они не остановятся, пока не найдут меня и не убьют.

Пьер косо взглянул на неё.

— А ведь это было не честно с твоей стороны, Матильда. Ты не предупредила меня, что находясь с вами рядом, я тоже буду подвергаться опасности.

— Ну, прости.

— Да ладно уж. Тебе я это вполне могу простить, — лучезарно улыбнулся он ей.

Матильда ответила ему натянутой гримасой, мало похожей на улыбку. Она взяла Герика за руку, и он, пытаясь приободрить, сжал её холодную ладонь. Он мог себе представить, как она испугалась. Сам-то уже был уверен, что они пропали. Однако выкрутились в итоге, и, как бы он к Пьеру ни относился, заслуга его в том была большая. Но благодарить заносчивого «Анку» он никогда бы не стал.

Глава 11. На лугу Раннимед

Две недели для Аньес прошли незаметно. Она, в самом деле, быстро привыкла к походной жизни, как и предрекал Чарльз. И, хотя она всё ещё ощущала себя лишней среди мятежников и, кроме Чарльза, никто не относился к ней дружелюбно, ей нравилась такая жизнь. Она с некоторым страхом ехала к Лондону вместе со всеми, опасаясь того, что там её может ожидать. Как бы ни бахвалились восставшие, для Аньес авторитет короля был силён, несмотря ни на что, и ей сложно было поверить, что кампания увенчается успехом.

Чарльз поведал девушке, что сам Папа Римский поддерживает короля, и лишь этой угрозы стоит им всем опасаться.

— Зато мы можем рассчитывать на помощь французов, — тут же добавлял он, замечая, как лицо Аньес становится обеспокоенным.

Как бы то ни было, а у Аньес было плохое предчувствие, и, увидев, наконец, на горизонте стены Лондона, она еле удержалась, чтобы не повернуть кобылицу, на которой ехала, назад.

Осады не было вообще. Горожане открыли ворота города, как только мятежники подошли к нему. Аньес глядела на довольные лица окружавших её людей, но сама не испытывала никакой радости.

— Бог благоволит нам, — сказал ей подъехавший Чарльз.

Похоже, так оно и было. Все замки по пути подчинились воле мятежников; сам архиепископ Кентерберийский и, по совместительству, дядя Чарльза, был идейным вдохновителем восстания; стоило взглянуть на его решительное лицо — и все сомнения в победе уходили безвозвратно. Роберт Фитцуолтер также был не последним лицом среди мятежников. Ещё в Нортемптоне все бароны единогласно выбрали его своим генералом и теперь его именовали не иначе как «маршал армии Бога и Святой Церкви». Сама Аньес редко видела его, да и когда они пересекались на территории лагеря, он проходил мимо, бросая на неё равнодушные взгляды и не отвечая поклоном на её приветствие. Казалось, что он всё время что-то планирует, и, возможно, так оно и было, поскольку дела мятежников пока шли отлично.

Они вошли в Лондон, но ни короля, ни многих его сторонников там не оказалось, как и в расположенном неподалёку от столицы Виндзоре. Впрочем, это мало огорчило баронов. Особо приближённые к Фитцуолтеру и архиепископу остановились в Вестминстерском дворце. И Чарльз, и Аньес были среди этих немногих. Аньес пыталась не попадаться на глаза ни Фитцуолтеру, который её устрашал, ни дяде Чарльза, который посматривал на неё каким-то странным взглядом. Аньес не могла понять, что он думает о ней. Во всяком случае, впервые увидев её, он чуть усмехнулся, а потом долго говорил наедине с Чарльзом и уже после — бросал на неё непонятные взгляды.

— Вы говорили обо мне? — спросила она тогда у Чарльза.

— Да, о тебе, — вздохнул он.

— Мне и он не доверяет?

— Нет, не в этом дело… Право, Аньес, разговор касался семейных дел скорее. Мой дядя отчего-то решил, что я… намереваюсь жениться на тебе.

Казалось, Чарльз был искренне смущён. Аньес засмеялась и уже больше не думала о странном поведении архиепископа Кентерберийского.

Был ещё один человек — тот самый Ноллис, что встретил их с Чарльзом по приезде в Нортемптон. Они виделись каждый день, и он всегда находил для неё какое-нибудь едкое замечание, которое, конечно же, было хорошо скрыто за вежливыми словами.

Однажды, когда Чарльза не было рядом, и Аньес шла по переходам Вестминстерского дворца к своей комнате, она столкнулась с Ноллисом лицом к лицу.

— Как это замечательно, что я встретил вас сегодня! — заговорил он, отвесив ей поклон.

Аньес вымученно улыбнулась, раздумывая над предлогом, под которым смогла бы скорее от него уйти.

— И наконец-то одну! — продолжал он со скрытой насмешкой в глазах. — У меня к вам очень серьёзный разговор, дорогая леди Аньес. Не уделите мне несколько минут?

— Разумеется.

Они пошли дальше по коридору, и Ноллис начал разговор, благо, что рядом всё равно никого не было, чтобы подслушать.

— Леди Аньес, знаете ли, я безмерно вас уважаю.

— Спасибо, — слегка удивленная таким вступлением, ответила Аньес.

— Не каждая девушка вашего возраста смогла бы быть настолько смелой: рискнуть ослушаться короля, отказаться от семьи и от своего прежнего положения, вступить в ряды мятежников и жить, не зная, что ожидает её в дальнейшем. Даже заниматься починкой рыцарской одежды. Это достойно восхищения!

Аньес молчала, не зная, что на это отвечать. Она была растеряна, и ей виделся какой-то подвох в его словах. Она не знала, чего хочет от неё Ноллис и зачем говорит всё это, и оттого чувствовала себя неуютно.

Так как Ноллис долго молчал, она всё же недоумённо переспросила:

— Что вы хотели сказать этим?

— Я хотел сказать лишь, дорогая леди Аньес, что никакой поступок не бывает без причины, и каждый человек преследует определённую цель. Я хочу узнать вашу. Давайте сразу проясним: я не собираюсь вас кому бы то ни было выдавать, вы всего лишь скажите мне, для чего вам понадобилось присоединиться к нам. Хотя, это и так ясно; лучше расскажите, что посулил вам король и что именно вы должны выведать. И да — меня также интересует наличие сообщников.

Всё это он произнёс обыденным тоном и смотрел на неё так, будто ожидал, что она ему вот так всё и выложит. Аньес же была поражена этими словами и так и остановилась посреди коридора, не зная, что и ответить на столь откровенное обвинение. Конечно, нужно было уверить, что она вовсе не предательница и что нет у неё никаких сообщников, но разве ей убедить Ноллиса?

— Ну же, признайтесь, леди Аньес, — говорил ей Ноллис, словно отец, намеревающийся сначала вырвать признание о проделке у дочери и уже потом наказать. — Вы же умная девушка, и должны понимать, что Бог на нашей стороне, а значит, ваша деятельность в любом случае не поможет ни вам, ни королю.

— И что же вы со мной сделаете? — спросила Аньес. — Если я признаюсь?

Ноллис внимательно посмотрел на неё и чуть улыбнулся.

— Вот так лучше: вы уже ничего не отрицаете. Всё очень просто, дорогая моя, я дам вам сумму, которая вас в должной мере устроит, а взамен этого вы тихо, не привлекая к себе внимания, уедете и больше никогда не покажетесь на глаза никому из нас.

— Совсем никому? — усмехнулась Аньес. — Даже Чарльзу?

— В особенности Чарльзу, — кивнул Ноллис. — Итак? — подтолкнул он её, вопросительно приподняв бровь.

Аньес хотелось рассмеяться. Хотя предложение Ноллиса было неплохим. Единственное, что ей жить негде, но ведь он сказал, что даст ей деньги, а там уже можно будет перебраться через пролив и вернуться в семью. Да и в Англии разве держит её что-то? Только лишь отец… Но к отцу возвращаться слишком опасно: наверняка, за его домом следят… А может, его, как и многих верноподданных короля, уже нет в Лондоне. Аньес и спросить не решалась, даже у Чарльза.

— А если же я буду всё отрицать?

— Для вас в этом совсем не будет никакой пользы, — пожал плечами Ноллис, — уж поверьте, я найду способ уличить вас во лжи и объявить об этом во всеуслышание.

— Несомненно, даже если я не лгу?

— Без сомнения, вы лжёте, — в тон ей ответил Ноллис.

Аньес замолчала. Против такого упрямого неверия она не знала что сказать. Как доказать, что она здесь по собственной воле, а не монаршей? Если бы Чарльз был рядом, он уже давно бы поставил Ноллиса на место, не позволив тому высказывать подобные предположения на её счёт… Только вот Чарльза теперь не было рядом, а она, оказывается, очень привыкла к тому, что он всегда при ней и готов помочь.

— И вы, любезный барон, даже не дадите мне времени подумать? — со спокойной улыбкой спросила она.

— Что вы, дорогая леди Аньес, думайте… Но я буду ждать вашего окончательного ответа в скором времени, — ответил он, благосклонно улыбаясь.

После этого разговора Аньес стала избегать и Ноллиса. Лучшим бы для неё было уехать не только из-за того, что она приобрела себе врага в лице Ноллиса, но и ради своей же безопасности. В Бретани, вместе с семьёй, она зажила бы по-прежнему: без всяких интриг, спокойно и размеренно. Но согласиться — значит, признаться в том, в чём она не виновна. А это уже претило натуре Аньес, и потому она решила остаться в Лондоне. Дело было лишь за тем, чтобы не встречаться наедине с Ноллисом и не заводить неприятные разговоры.

Так прошли недели две; ничего не менялось. Фитцуолтер и архиепископ Кентерберийский начали уже волноваться. Король Джон не собирался сдаваться! Он спрятался в одном из своих замков с кучкой верных людей, и теперь готовил планы наступления, писал жалобы папе Иннокентию и вполне серьёзно намеревался вернуть утраченные замки, а затем снова отдать их своим рыцарям. И это несмотря на то, что многие города добровольно выходили из-под королевской власти и примыкали к мятежникам.

Барон Фитцуолтер созвал совет, на котором долго обсуждалось, как же действовать дальше. Найти выход из заколдованного круга было непросто. Единственное решение, как рассказывал Аньес после совета Чарльз, состояло в том, чтобы призвать на английскую землю сына французского короля Луи, но это не входило в изначальные планы мятежников — для них главным было найти компромисс с нынешним королём.

Тогда же Аньес узнала об истинной причине войны. Она поверила Чарльзу, когда он говорил, что цель их восстания — получение прав и свобод прежде всего для простых людей. Но в действительности же каждый преследовал свои цели, каждый хотел получить выгоды для себя. Однако вникнув лучше в суть дела, Аньес не могла их винить. Политика Джона отталкивала от себя всё большее и большее количество его подданных. Каждый год король Джон собирал скутагий [23], и рано или поздно этим должны были возмутиться. Последней каплей стала неудачная операция против французов в 1214, после которой Джон потребовал со всех рыцарей, не участвовавших в войне, определённый налог, а тех, кто отказывался платить (и таких было подавляющее большинство) — брал под арест без суда.

— Что же вы решили? — спросила Аньес, когда они с Чарльзом утром ехали по Хэмпстеду.

Стояли первые дни лета. Копыта коней тонули в мягкой, зелёной траве; ветви дубов, сосен и лиственниц были отягощены молодыми листьями; яркое солнце пробивалось сквозь верхушки деревьев к земле. Тишина и умиротворённость царили в этой части деревеньки, по которой ехали сейчас Аньес и Чарльз. Рядом никого не было; ничто не нарушало их уединения, кроме стрекотания кузнечиков и чириканья птиц.

Чарльз молчал. Аньес собиралась переспросить его, но отчего-то язык не слушался, и они продолжали ехать, не разговаривая.

— Фитцуолтер уже послал своего человека к Джону, — сказал он, наконец, — если Его Величество согласится, начнутся переговоры, и там уже что-нибудь решим.

— А если не согласится?

— Тоже что-нибудь решим, — улыбнулся ей Чарльз.

Аньес казалось, что он не всё ей поведал, но она понимала, что Чарльз и так слишком много ей рассказывает, потому не требовала сейчас от него полной правды.

— Аньес, хотел тебя спросить… какие у тебя отношения с Ноллисом?

Этот вопрос застал её врасплох, она даже потянула поводья, останавливая коня. К сердцу подкралось нехорошее предчувствие.

— Никакие, — ответила она. — Мы и не видимся с ним почти.

— Он мне уже не первый день говорит о том, чтобы я не доверял тебе, — вздохнул он. — Ищет всё доказательства твоей верности королю. Пока впустую.

Аньес не удержалась от торжествующей улыбки. Как же ей хотелось увидеть лицо мерзкого Ноллиса, когда он поймёт, как ошибался на её счёт, и начнёт просить прощения, которого она ему, разумеется, не даст.

— Почему ты улыбаешься?

— Просто так, — покачала головой Аньес. — Так ты склонен ему верить?

— Нет, что ты, конечно же, нет, — успокоил её Чарльз. — Только ведь неспроста он начал выяснять о тебе и пытаться найти доказательства твоего предательства. Что случилось между вами?

— Честно, Чарльз, я не знаю, — вздохнула она. — Он меня с первого взгляда невзлюбил, и я понятия не имею, в чём причина этой неприязни. Он твёрдо уверен, что меня подослал в ваш лагерь король, а также, что у меня есть какие-то сообщники. Удивляюсь, как он тебя ещё в мои сообщники не приписал, — хмыкнула она.

— А знаешь, что он мне говорит? — спросил Чарльз, не поддерживая её лёгкого тона и глядя на неё как никогда серьёзно.

Улыбка сползла с лица Аньес, она отрицательно мотнула головой.

— Он говорит, что ты околдовала меня, и именно поэтому я тебе так безоговорочно верю.

— И что же, я тебя на самом деле околдовала? — засмеялась Аньес, но Чарльз снова не поддержал её веселья.

Ей стало немного неловко от его изучающего взгляда; она отвернулась и попыталась сосредоточиться на проплывающем мимо пейзаже.

— На самом деле, — ответил Чарльз, и голос его показался ей незнакомым.

Аньес задрожала, сама не зная от чего. Она и боялась, и хотела одновременно, чтобы он подъехал ближе, и…

— Чарльз, давай отложим этот разговор до лучших времён. Сейчас есть дело поважнее.

— Мне кажется, что, кроме тебя, для меня нет ничего важнее.

— Да, Чарльз, — беззаботно улыбнулась ему Аньес, — дело в том, что тебе кажется. Именно кажется.

Она засмеялась и пустила коня в галоп, надеясь избежать таким образом ненужный ей пока разговор. Обернувшись, она увидела, что Чарльз пустил коня вслед за ней и наверняка скоро догнал бы её, поскольку всадницей она была весьма посредственной. Она остановилась сама на дороге от Хэмпстеда к Лондону и обернулась к Чарльзу с радостной улыбкой.

— Прекрасная скачка! Не представляешь, как мне скучно порой бывает сидеть целыми днями в Вестминстере.

— Потерпи немного, скоро мы уедем отсюда, — сказал ей Чарльз, сохраняя на лице выражение серьёзности, что раздосадовало Аньес. Ей ужасно не хотелось возвращаться к тому разговору. Она не любила то состояние, когда не знаешь, как вести себя и что именно сказать.

Аньес не сразу поняла, что он сказал «мы», а когда поняла, то стала думать над тем, что же он имел в виду — всех мятежников или только их двоих? И куда они уедут? И почему скоро, когда на горизонте не предвидится никакого выхода из сложившегося с королём и оппозицией положения?

Но она не стала ничего спрашивать, потому что ответ Чарльза мог бы привести к теме его «околдованности» ею.

Весь обратный путь они проделали в молчании, и Аньес даже стало чуть совестно за то, что она посмеялась над почти что признанием Чарльза.

Следующие несколько дней они и вовсе не виделись, но Аньес знала точно, что Чарльз её не избегает, просто суматоха по всему Лондону стояла страшная.

Король Джон согласился на переговоры! Не последнюю роль в этом, как говорили некоторые, сыграло то, что, в отличие от гордого и оттого «слепого» Джона, его немногочисленные подданные понимали опасность, нависшую над целой страной, опасность вторжения французов, а это было посерьёзнее, нежели чем вражда с непокорными баронами, ещё и учитывая то, что большая часть вины в этом лежала на самом короле. Аньес не знала так ли это на самом деле, потому что привыкла доверять лишь Чарльзу, но, во всяком случае, то, что Джон и мятежники встретятся на лугу Раннимед, неподалёку от Виндзора, было известно точно. Об этом сказал сам Фитцуолтер, когда вновь собрал совет баронов.

Для Аньес стало большим удивлением то, что она получила приглашение явиться на этот совет. Правда, она пробыла там всего лишь десять минут, в которые Фитцуолтер поставил её в известность, что она отправляется на переговоры вместе со всеми.

— Не лучше ли, если леди Аньес останется здесь? — подал голос Ноллис.

— Я знаю лучше, как будет лучше, — гневно ответил Фитцуолтер и попросил Аньес выйти.

Закрыв за собой двери, Аньес улыбнулась, вспомнив, какое было лицо у Ноллиса после не очень мягкого ответа Фитцуолтера.

— Так тебе и надо, — прошептала она, шагая по коридору.

Она была рада, что они наконец-то уезжают из уже опостылевшего ей Вестминстера. Единственное, что ей было неприятно — они будут находиться рядом с Виндзором, от которого у неё остались не самые лучшие воспоминания. «Но теперь со мной Чарльз», — успокоила она себя и вновь улыбнулась. Касательно Чарльза она уже приняла решение и теперь желала поскорее с ним встретиться, чтобы поставить его в известность.

Через неделю состоялась встреча английского короля Джона и его подданных и мятежных баронов на лугу Раннимед. Два лагеря остановились на противоположных сторонах, будто перед началом военных действий. Аньес прибыла туда на два дня позже свиты Фитцуолтера вместе с немногочисленными и более низкими по званию участниками мятежа. Она сразу заметила настороженность, царившую между людьми. Также в глаза бросалось, что мятежники гораздо превосходили числом королевских людей и были лучше вооружены.

Архиепископ Кентерберийский проводил её к Чарльзу.

Когда она вошла, Чарльз поднял голову от карты, разложенной на столе, и обернулся. Заметив её, он прямо-таки засветился радостью, что очень польстило Аньес.

— Аньес! — воскликнул он, подходя к ней и беря за руку.

— Добрый день, — улыбнулась она. — Ты занят?

— Не так сильно, чтобы не поговорить с тобой. Садись. — Он указал ей на единственное место, где можно было присесть, — лежащий с левой стороны матрас.

Аньес воспользовалась приглашением и прошла к матрасу, осторожно усаживаясь.

— Как идут переговоры? — спросила Аньес.

— Пока трудно сказать.

В сущности, она не имела понятия о ходе дел, потому что некому было просветить её по этому вопросу. Зато теперь Чарльз весьма подробно рассказал ей о том, что Джон со своими сторонниками прибыл на два дня позже Фитцуолтера, поначалу пытался сопротивляться некоторым требованиям баронов, значительно ограничивающих его власть, но, в итоге сдался, и сегодня, буквально через несколько часов, должен был подписать хартию, где бароны высказали все свои требования.

— А какие именно требования? — с интересом спросила Аньес.

Как она и ожидали, свободу по этой хартии получали духовенство, рыцари и, разумеется, сами бароны. Простые же люди не получали почти никаких вольностей.

— Его Величество так сопротивлялся сначала, — снова повторил Чарльз, задумчиво подперев подбородок, — и затем так резко и легко согласился на все требования, что это кажется подозрительным.

— Но, если хартия будет подписана им самим, значит, вы, наконец, достигнете своей цели, не так ли? — спросила Аньес. — И ведь король не сможет уже отказаться выполнять те требования?

Чарльз посмотрел на неё как-то странно, потом хмыкнул и перевёл взгляд на карту.

Аньес встала и подошла к нему с намерением взглянуть на карту. Но она мало что успела разглядеть, потому что Чарльз резко встал и сложил её в несколько раз. Аньес обиделась, что он скрывает от неё что-то, но не подала виду.

— Король, к сожалению, может всё, — сказал Чарльз. — Но пока наши дела идут отлично, поэтому не будем о плохом.

Он отошёл от неё подальше, и Аньес сама удивилась тому, как больно и обидно ей от этого стало.

— Что-то не так? — мрачно спросила она, отчего-то теряя всё желание рассказать ему, что она тоже… тоже любит его, как поняла за недолгое время разлуки.

Чарльз посмотрел на неё с вопросом в глазах, а потом отрицательно мотнул головой и сказал:

— Всё отлично. Пожалуй, пойду к Фитцуолтеру, нам много о чём переговорить надо. И, Аньес, ты не должна присутствовать, когда Джон будет подписывать хартию.

— Я и не горю желанием, — пожала плечами Аньес. — Думаю, мне не стоит пока показываться ему на глаза, ведь он ещё не забыл, как я… — Тут она внезапно осеклась, потому что впервые вспомнила о графе Дерби, впервые за последний месяц, и это отчего-то её поразило, и ей стало страшно. Особенно, когда она вспомнила, что он — преданный королю человек.

— Что-то не так? — Теперь настала очередь Чарльза беспокоиться.

И Аньес ему ответила точно тем же жестом, что и он, — покачала головой. Она не рассказала Чарльзу о том, что граф Дерби тогда ударил её. Слишком унизительно. И она вообще не хотела вспоминать об этом мерзком человеке. И ещё — она на самом деле боялась его. Так, что, вспомнив о нём сейчас, почувствовала, как ослабели колени от страха перед ним.

— Нет, Аньес, я же вижу, что ты… боишься? — предположил Чарльз, подходя к ней ближе и пристально вглядываясь в лицо.

— Я… нет, что ты… правда… Я только хотела… — Она замолчала на несколько секунд, а потом неожиданно для себя и, тем более, для Чарльза, выпалила: — Я только хотела сказать, что долго думала о том разговоре в Хэмпстеде.

Запала хватило только на эту фразу, а потом она сама ужаснулась своей откровенности и подавленно замолчала. Она намеревалась сказать это как-нибудь не явно, намёками… а не вот так, в лоб.

А всё потому, что мысли о графе Дерби настолько вывели её из равновесия! И ненависть, обжигающая и холодная вместе с тем, вновь захватила всё её существо, как и в тот день, когда она погоняла лошадь Рене из Виндзора к дому Чарльза в Лондоне.

И тут она ойкнула и прижала ладонь к губам. В глазах её отразилось отчаяние.

— Как же я могла забыть! — заговорила она. — Я обязана узнать, где теперь Рене. Рене д'Антремон, — пояснила она Чарльзу, — я рассказывала тебе про неё. Она была одной из фрейлин Её Величества и помогла…

— Да-да, я помню.

— Я даже не знаю о её дальнейшей судьбе! Вдруг король понял, что она замешана в моём побеге из Виндзора? Вдруг её… — Продолжать свою мысль она не стала, потому что мысль эта была ужасна, и ей хотелось верить, что с Рене всё в порядке.

— Если о её содействии и узнали, то, вероятнее всего, заточили в Тауэр. Ноллис просматривал списки заключённых, когда мы вошли в Лондон, и освободил всех, кто на нашей стороне.

— Но… Рене-то не на нашей, — тихо сказала Аньес.

— Значит, она до сих пор в своей камере, — ответил Чарльз. — Нужно спросить Ноллиса. И если это так, то, когда вернёмся в Лондон, сможем вытащить леди Рене из Тауэра.

— Правда? — улыбнулась Аньес. Хотя не было никаких доказательств того, что она в тюрьме, да и, возможно, никто её ни в чём не заподозрил, уверенный тон Чарльза успокоил Аньес.

— А теперь — скажи, что ты думала? — пытливо посмотрел ей в глаза Чарльз, подходя ещё ближе.

— Сначала ты скажи, — вскидывая голову, произнесла Аньес, отвечая на пристальный взгляд тёмно-зелёных глаз.

— Я скажу то же самое, что и тогда, — ты очень дорога мне.

— И это всё? — недовольно фыркнула она и сделала попытку обойти его. Чего он, конечно, не позволил, поставив руки на стол по обе её стороны. Аньес чуть отклонилась; её вдруг бросило в жар от близости его тела. И в палатке было так сумрачно и душно. Она задышала чаще, желая прижаться к нему ближе. Встретившись с Чарльзом взглядом, она и вовсе разомлела. О каких словах может идти речь, когда его глаза так явно говорят ей всё то, о чём она просит сказать его вслух?

— Ты хочешь сказать, что не догадываешься о том, как пленила меня? Как я не сплю ночами, мечтая о тебе? И — как я люблю тебя?

От счастья Аньес хотелось прыгнуть ему на шею. Узкое пространство, оставленное ей руками Чарльза, было недостаточным для этого маневра, поэтому она осталась стоять, счастливо сверкая глазами. Уверенная в своей власти над ним, она решила чуть-чуть покапризничать.

— Скажи прямо.

— Я люблю тебя.

— Правда?

— Правда.

— И я, — на выдохе призналась она.

— Правда, — утвердительно кивнул Чарльз, и Аньес рассмеялась, обнимая его за шею и подставляя губы для поцелуя.

Чарльз крепко прижал её к себе, а через несколько секунд Аньес оказалась сидящей на столе. Она отвечала напористым поцелуям Чарльза так, что дыхания не хватало, а ещё она была так счастлива, ощущая под пальцами его мягкие волосы, а затем водя руками по спине в кольчуге. И ей было совершенно всё равно, что кольчуга оцарапала ей ладони. Когда Чарльз оторвался от неё, она едва ли могла связно мыслить, и весь её кругозор ограничивался одним лишь его телом.

— Чарльз, — вздохнула она, не зная сама, что хочет сказать.

— Аньес… — почти прошептал он. — Теперь я не отпущу тебя от себя ни на шаг.

— И я рада этому, не представляешь как!

Её буквально распирало от эмоций; она снова рассмеялась и, соскочив со стола, почти запрыгала. Теперь она совсем не была похожа на чопорную леди Аньес, а снова стала старшей, бесшабашной дочерью сэра Эдмона из бретонских лесов.

Они снова слились в долгом поцелуе, замерев посреди палатки, но Чарльз всё же отстранился от неё и, погладив по щеке, сказал:

— Мы всё решим позже, хорошо?

Аньес кивнула, не особо интересуясь этим «всё».

— А теперь мне нужно идти, я и так провёл слишком много времени с тобой.

Она подняла на него недоумённый взгляд, совсем позабыв, где они находятся. А снаружи вскоре должно было состояться важное событие, которое, как все надеялись, остановит назревающую гражданскую войну.

— Да, конечно, — кивнула она, приходя в себя. Ей даже стало немного стыдно за свою горячность, но нежность во взгляде Чарльза приободрила её. — Мне подождать тебя здесь?

— Нет, давай я провожу тебя к твоей палатке, — сказал Чарльз.

Когда они вышли, то стало заметно, что за последний час обстановка на раннимедском лугу изменилась. Всюду сновали люди, большинство из которых были вооружены. Она вдруг занервничала, подумав, что, наверное, по её виду заметно, чем они с Чарльзом занимались в палатке. Но сам Чарльз шёл невозмутимо рядом с ней.

— Лэнгтон, — окликнул их Ноллис.

Аньес совсем не хотелось встречаться с этим человеком, и она быстро спросила Чарльза, где находится её палатка. Когда он ей сказал, что прямо за углом направо, Аньес произнесла:

— Это не так далеко, я и сама дойду. А ты иди. Удачи вам, — сказала она напоследок и, не дожидаясь ответа, быстро пошла в указанную им сторону.

Она даже и не подозревала, что избегая встречи с Ноллисом, устраивает себе встречу с куда более опасным человеком. Казалось бы, всего лишь минута — и она уже в своей палатке. Но вставший на её пути граф Дерби отрезал путь к спасительному прибежищу, а обойти его не было никакой возможности.

Какие-то секунды они смотрели друг другу в глаза, а затем Аньес обернулась назад, в поисках Чарльза, однако он уже скрылся, как и Ноллис, чья компания для неё сейчас была более предпочтительной.

Пряча даже от себя охвативший её страх, она направилась прямо к графу. Нечего показывать перед ним свою слабость! И только пусть попробует поднять на неё руку, как в Виндзоре, — теперь за неё есть кому постоять. Да, она не одна, и потому ей совсем не стоит опасаться графа Дерби.

Все эти разумные мысли, однако, совсем её не успокоили, и сердце стало биться только чаще, когда она поравнялась с графом, и тот, приветственно поклонившись ей, взял её под руку, любезно предлагая проводить до палатки.

— Приятно встретить вас здесь, — сказал он ей, бережливо ведя через толпу.

— И мне — вас, — вежливо ответила она.

— Вы необычайно красивы, как и всегда.

— Спасибо. Вы тоже.

Если бы она сейчас не шла в опасной близости от него, то рассмеялась бы от такого количества лицемерия в своих словах и словах графа.

Палатка её уже была близка, и Аньес чуть успокоилась. Значит, граф не собирался ни оскорблять её, ни делать вещи похуже. Всего лишь проводил. Возможно, он хотел таким способом извиниться за своё поведение?

Она хотела сказать графу, чтобы он остановился возле её палатки и не прошёл дальше, потому что сама не в состоянии была управлять своими действиями: крепкая рука графа неуклонно вела её вперёд. Но граф Дерби остановился сам, не дожидаясь её слов, — значит, точно знал, что это её палатка. И настороженность вновь вернулась к Аньес.

— Вы очень любезны, граф, — улыбнулась она ему как можно более благосклонно. — До свидания…

И она попыталась осторожно высвободить свою руку из его захвата.

Всё остальное случилось столь быстро, что опомнилась Аньес, уже стоя в своей палатке, закрытая от остальных людей и прижатая к какому-то предмету графом Дерби. Вернув себе дыхание, она начала вырываться, но Дерби был куда как сильнее её.

— Что вы себе позволяете? — возмущённо вскрикнула она.

— Я хочу поговорить с вами, прекрасная Аньес, — всё тем же ровным тоном произнёс Дерби. Как жаль, что в полумраке ей не было видно его лицо! Но то, что и её оставалось скрыто, всё же радовало.

— Другого места вы не могли выбрать?

— Я выбрал наиболее удобное для нас место.

Это «нас» прозвучало для Аньес настолько же отвратительно, насколько приятно звучало несколько дней назад «мы» Чарльза.

— Видите ли, здесь мы скрыты от посторонних глаз и ушей, и на этот раз вам не удастся сбежать, — продолжал граф.

— Вам это так просто с рук не сойдёт! — попыталась устрашить его Аньес, чтобы самой не ощущать предательскую дрожь во всём теле.

Дерби понял её состояние и улыбнулся. Она не видела, но каким-то образом поняла это.

— Что вы, милая Аньес, неужели думаете, что я настолько безрассуден, чтобы в такой день и в таком месте посметь покуситься на вашу жизнь или… — чуть помедлил он, — …или вашу честь? О нет, вы можете не беспокоиться.

— Отлично. Тогда давайте быстрее перейдём к разговору, и вы оставите меня.

«Лучше, если навсегда», — досказала она про себя.

— И, отпустите меня, пожалуйста, — холодно произнесла она. — Обещаю, что не убегу.

Граф Дерби тут же отошёл, освобождая её, а Аньес осталась стоять на своём месте. Главным было то, что граф Дерби теперь находился от неё на некотором расстоянии, и она могла вздохнуть свободно. Да и место было удобным: стоит ей сделать два шага, и она вырвется из палатки. Хоть она и обещала графу Дерби не убегать, но если что… «Да и не обязана я сдерживать данные ему обещания», — подумала она, с ненавистью буравя его взором.

— Итак, дорогая моя, — начал Дерби, передвигаясь внутри палатки. Через несколько секунд Аньес поняла, что он просто ходит взад-вперёд. — Итак, — повторил он, — вы прекрасно помните нашу последнюю встречу. Поверьте, Его Величество так же прекрасно помнит нанесённое ему оскорбление.

Позабыв о ненависти к этому человеку, Аньес отчего-то стала оправдываться:

— Неправда! Это мне нанесли оскорбление, когда Его Величество предложил… предложил мне…

Она замолчала; язык не поворачивался сказать, что именно предложил ей развратный король. Но Дерби, без сомнения, и сам понял.

— Вы, — сказал он с нажимом, и в голосе его прозвучало обвинение, — должны быть рады оказанной вам чести.

— Рада? — ошеломлённо переспросила Аньес. — Рада стать шлюхой короля?

— Бог мой, — насмешливо протянул Дерби, — ни за что не поверю, что девушка вашего возраста и положения не польстится на почести, которые последуют ей за принятое предложение Его Величества.

— Тогда, смею заметить, вы ни разу в жизни не встречали настоящей леди! — гордо сказала Аньес.

Дерби только усмехнулся и сказал:

— Принимать знаки внимания от короля не означает перестать быть леди. Впрочем, закончим этот глупый спор. Я хотел вам сказать, что ни Его Величество, ни я не забудем того дня в Виндзоре. И, перейдя на сторону мятежников, вы окончательно порвали связь с королевским двором.

— Но если две стороны заключат мир… — начала Аньес.

Дерби перебил её саркастическим смешком.

— Кто вам рассказывает эти сказки? Наверное, наш старый добрый друг Лэнгтон?

И отвечать не нужно было: Аньес была уверена, что Дерби сам уверен в своей правоте.

— Хотя можете верить им. — Она не заметила, когда он успел подойти так близко, и теперь он снова навис прямо над ней, но Аньес подавила желание отодвинуться. — Однако помните — вы порвали с вашей прошлой жизнью. И, если только попадётесь в наши руки, мы — я хочу сказать, либо Его Величество, либо я — найдём особое удовольствие в том, чтобы примерно вас наказать за вашу дерзость.

— Ваши угрозы совершенно не к месту, — сказала Аньес, но голос предательски дрогнул. — Я не собираюсь возвращаться к прошлой жизни, и, если вы не будете путаться у меня под ногами, — осмелела она, хоть и чуть зажмурилась, опасаясь удара, — то никогда меня не увидите.

— Вот и хорошо, — сказал Дерби.

Сейчас он должен был выйти, потому как разговор явно закончился, но он продолжал стоять напротив, и она видела блеск его глаз, устремлённых на неё.

— Аньес, — сказал Дерби каким-то неопределённым тоном, — право, даже жаль вас. Вскоре вам некуда будет пойти, и никакой Лэнгтон вас не спасёт. Вы останетесь совсем одна. Совсем…

— До свидания, граф, — сухо произнесла она.

Прощание Дерби сбило её с толку. Он неожиданно сгрёб её в охапку и жадно поцеловал, как и тогда, в виндзорском саду. Но тогда она наслаждалась поцелуем, а сейчас…

Через секунду его уже не было в палатке, а Аньес потрясённо приникла к какому-то предмету спиной, с ужасом поняв, что и сейчас его поцелуй нашёл в ней отклик.

Глава 12. Помолвка

Аманда скучала в обществе глупых фрейлин и не могла дождаться, когда, наконец, освободится и сможет переговорить с Его Величеством, со своим бывшим любовником Домиником Аэрспергом, а также с его сестрой. Сегодня у неё были воистину замечательные новости, и ей не терпелось поделиться ими!

Взглянув в сторону сестры Доминика, она торжествующе улыбнулась. Долго эта выскочка ей глаза мозолила, но теперь она получит то, что и заслуживает.

Все фрейлины сейчас занимались вышивкой, нудной и никчёмной работой, но Её Величество, у которой уже подходил срок рожать, в последнее время заставляла их шить так, словно они ткачихи, а не благородные леди! И сколько времени на это уходило! Аманда склонилась над шитьём, чтобы скрыть злость в глазах.

Жаль, что Мари сидела не рядом, иначе она развлеклась бы, донимая её намёками на будущее. Снова посмотрев в её сторону, Аманда еле скрыла улыбку: у девчонки такой умиротворённый вид! Тем интереснее будет взглянуть на неё, когда она узнает, что её ожидает. А уж в том, что именно она будет осведомителем, Аманда не сомневалась.

К счастью, вскоре королева утомилась и милостиво разрешила фрейлинам удалиться. Аманда выскочила из королевских покоев быстрее всех, но затем степенным шагом направилась в правое крыло замка. Именно там находился Джон. Вытащив из лифа небольшой клочок бумаги, она спрятала его в кулаке и, вся светясь торжеством, продолжила путь.

Его Величество принял её сразу. Аманда ухмыльнулась: ещё бы, ведь они каждый вечер проводили несколько часов вместе, и она очень старалась, чтобы после таких вечеров король с нетерпением ожидал следующих.

— Ваше Величество, — сделала она реверанс, войдя в его покои.

Джон стоял у окна со свитком в руке и выглядел обеспокоенным. Аманда была посвящена во всё, что теперь творилось в Англии. То, что не рассказывал ей король, она выведывала у Доминика, с которым тайно всё же продолжала встречаться. Доминик весь свой досуг проводил за выпивкой и картами, поэтому в суть происходящего в королевстве не особо вникал, но кое-что рассказывала ему сестра, а сестре рассказывала подруга, которая была любовницей графа Дерби, приближённого короля. Вот таким образом Аманда и знала, как обстоят дела.

— Аманда, сегодня мне не до тебя, — сказал ей Джон, едва удостаивая взглядом. — Завтра у меня тяжёлый день. Эти чёртовы бароны и их чёртова хартия…

Аманда состроила сочувственное выражение лица, однако в душе была довольна. Доминик останется в замке, и она сможет провести с ним гораздо больше времени, чем обычно. А так как в последнее время Доминик стал избегать её, заодно и уверит в том, что нечего опасаться Его Величества. Ведь они будут осторожны.

Король её вздох растолковал иначе. Он отложил свиток и подошёл к ней. Взгляд его стал теплее. Аманде пришлось потерпеть, пока он облобызает её, выразив свою нежность, а затем она перешла к волнующей её теме:

— Не смею отвлекать вас, Ваше Величество, однако дело не терпит. Я узнала…

Тут она достала клочок бумаги и, развернув его, протянула королю.

Тот подозрительно осмотрел его, брезгливо взял и прочёл содержимое.

— Надо же! И как тебе стало известно об этом раньше, чем мне?

— Так получилось, — пожала она плечами, не желая рассказывать королю, что обошла его запрет и послала человека, чтобы он освободил дорогу её планам. Проще говоря — убил жену Эдмона Марильяка.

— Не с твоей ли руки она погибла? — с подозрением взглянул на неё король.

— Что вы! Разумеется, нет, — убедительно сказала она. — Просто Бог на нашей стороне. И теперь… Теперь ведь мой план вполне осуществим, не так ли? — спросила она, затаив дыхание.

Джон кивнул и вернул ей бумажку.

— Источник достоверный?

— Да.

— За что ты ненавидишь эту девушку? Леди Мари Аэрсперг?

Тут Аманда затруднялась ответить даже себе. Когда-то Мари выступала против того, чтобы она, Аманда, встречалась с её братом. Да и потом, между ними установилась неприязнь с первого взгляда; Её Величество считала Мари одной из самых образцовых своих фрейлин, ставя всегда в пример ей, Аманде. И Аманде хотелось, чтобы Мари, наконец, исчезла с её глаз долой, выйдя замуж. Доминик добивался той же цели, поскольку все его доходы таяли с каждым днём. А сэр Эдмон Марильяк не был совсем уж беден. И у него имелись земли в Бретани, что немаловажно. Так что этот брак был выгоден для всех, кроме самой Мари. Но последнее-то Аманду и радовало.

— Истоки нашей взаимной неприязни, я полагаю, будут вам совсем не интересны.

— Что ж, будь по-твоему, — сказал Джон. — Сегодня же переговорю с сэром Марильяком и леди Мари.

— О, с леди Мари могу поговорить и я, — тут же вызвалась Аманда. — Зачем вы будете занимать своё драгоценное время?

— Хорошо. Ступай, — величественно махнул король рукой.

Сделав ещё один реверанс, Аманда вышла из его покоев и быстрым шагом направилась на поиски Мари. Она была уверена, что та в большом зале. Они с глупышкой Лили Мэджен часто проводили там свободное время. Однако, спустившись, она не нашла их там, зато увидела Доминика и сделала ему знак, чтобы он следовал за ней.

Раз уж он ей встретился, то сначала она поговорит с ним, а потом уже принесёт Мари потрясающую новость.

Выйдя из большого зала, она повернула направо и встала рядом с нишей в стене, чтобы, при случае, скрыться. Нравы при дворе Джона не были особо строгими, однако какой-нибудь «доброжелатель» вполне мог донести Его Величеству, что видел её наедине с Домиником.

Бывший любовник не заставил себя ждать. Вскоре он появился перед ней и застыл напротив с вопросом в глазах.

Аманда украдкой вздохнула, любуясь его стройным, молодым телом, которым стареющий Джон уже не обладал. Да и в постели Доминик восхитителен, в отличие от того же короля, после которого Аманда чувствовала себя отвратительно и испытывала желание помыться.

— Ты так и будешь на меня пялиться? — недовольно поинтересовался Доминик. — Я занят, а ты меня отвлекаешь.

— Чем? — засмеялась Аманда. — Опустошением своих карманов? Да-а, достойное занятие. Не волнуйся, скоро продолжишь. К тому же, новость, которую я хочу сообщить, тебе будет приятно услышать.

— Говори уже, — томно потребовал Доминик.

— Жена Марильяка погибла, — понизив голос и чуть наклонившись к нему, сказала она.

— Ого! — удивился он. — Быстро твой человек справился.

— Я здесь не причём, — обиделась Аманда. Отвечая на вопросительный взгляд Доминика, она пояснила: — Я только отправила человека, которому смогла доверить это ответственное дело, когда узнала, что кто-то постарался до меня. Теперь твоя сестра может выйти за Марильяка замуж. И лучше поспешить, поскольку земли его остались совсем без присмотра, и любой может их захватить.

Доминик нахмурился, наверное, представив, сколько денег и времени уйдёт, если придётся возвращать силой законные земли.

— Да, — задумчиво согласился он, — свадьбу нужно скорее справить. Мари уже знает?

— Нет, я как раз и шла рассказать ей.

— Надеюсь, ты не будешь грубить моей сестричке? — с подозрением посмотрел на неё Доминик.

— Конечно, нет, — мило улыбнулась ему Аманда. — Завтра Его Величество покидает замок, и мы можем встретиться сразу после его отбытия, — добавила она.

— Зачем? — поинтересовался Доминик, внимательно глядя на неё. — О дате свадьбы и прочих вещах я и у Мари могу узнать.

— Я не для этого хотела с тобой встретиться…

— А ничто другое нас больше не связывает, дорогая, — нагло усмехнулся он и направился прочь, даже не попрощавшись.

Аманда догадывалась, что он в обиде на неё за то, что она променяла его на короля. Но неужели он не понимает, что она не могла поступить иначе? Какая девушка в здравом уме откажется от подобной возможности?

— Доминик! — окликнула она его, и в голосе её прозвучали панические нотки.

Мужчина не обернулся и скрылся за поворотом, а Аманда со вздохом пошла в сад, подумав, что Мари, вероятно, там.

Она не любила Доминика, но его отказ очень огорчил её. Она надеялась, что сможет вытерпеть дряхлого короля, если Доминик будет с ней. А теперь… Но тут она приободрилась: она красива, а значит, может найти более благодарного поклонника, нежели Доминик.

В самом деле, Доминик поступил неблагородно. Она столько сделала для него! Разве вышла бы его сестра замуж за Марильяка, если бы не она? И разве получил бы он ещё где столько денег, которые поступили ему из королевской казны за то, чтобы их с Амандой отношения прекратились?

Чем больше думала обо всём этом Аманда, тем больше она злилась и, когда увидела вдалеке Мари, злость к ней и её братцу смешались, поэтому ей стоило больших усилий нацепить на лицо приветливую улыбку.

— Гуляете, леди Мари? — спросила она.

— Да, — отрезала Мари, показывая, что не желает продолжать разговор.

— Вы в плохом настроении, кажется? — участливо спросила она. — Наверное, до вас уже дошли вести?

Мари продолжала идти по садовой дорожке.

— Вести, касающиеся вас, — вкрадчиво добавила Аманда.

— Меня? Очень интересно.

— Тогда я вам всё расскажу! — радостно воскликнула Аманда и стала наблюдать за лицом Мари, чтобы не пропустить то мгновение, когда она потеряет свою невозмутимость. — Сэр Эдмон Марильяк овдовел…

— Простите, не знаю, кто такой сэр Эдмон Марильяк, — перебила её Мари.

— Это весьма состоятельный рыцарь, владеющий землями в Бретани, и верный сторонник Его Величества.

— Ах, я вспомнила, — кивнула Мари. — Это отец леди Аньес, которая перешла на сторону мятежников? — Она насмешливо улыбнулась. — Несомненно, сэр Эдмон Марильяк — верный союзник.

— В вашем положении ни к чему так говорить. Он отказался от своей беспутной дочери. И что самое главное — сейчас он свободен, а Его Величество намерен в скором времени женить его на одной из своих подданных. Знаете, на кого пал его выбор? — коварно улыбнулась Аманда.

Мари недоверчиво посмотрела на неё, но, увидев торжество на лице Аманды, отвернулась, пожав плечами:

— Могу предположить — на меня?

— Да!

— Не без вашей помощи, разумеется?

— Разумеется, — согласилась Аманда.

Так как рядом никого не было, она не стала скрывать правду. Пусть знает, каково переходить ей дорогу!

Мари повернулась к ней со спокойной улыбкой и сказала:

— Вы рассчитывали, что меня это расстроит? Вы ошиблись, Аманда. Только вообразите — я стану женой богатого рыцаря, освобожусь от власти прожигающего жизнь брата. И я не стану хоронить себя в этом замке, прислуживаясь перед Её Величеством. У меня будет свой собственный дом, собственные слуги… Мы будем иногда бывать и во Франции, в Париже… — Мари говорила это вдохновенным тоном, а лицо Аманды с каждым словом становилось таким, будто она съела что-то очень кислое. — А вы? — Мари бросила на неё взгляд, полный жалости. — Лучшие свои годы вы проведёте при дворе. Так как вы — любовница короля… — Аманда отшатнулась и огляделась: никто ещё не говорил ей об этом в открытую, хотя наверняка многие догадывались о причине её частых посещений королевских покоев. — …то всегда будете бояться потерять это положение. И, может быть, через несколько лет вам удастся стать женой какого-нибудь небогатого дворянина. Как мой брат, хотя бы, — добавила она, лучезарно улыбаясь, поскольку точно знала, что с Домиником для Аманды теперь всё покончено. — Так что я должна вам сказать большое спасибо за мою устроенную судьбу!

Мари весело рассмеялась и почти побежала в замок. Аманда, не ожидавшая такой речи, потерянно осталась стоять на дорожке. Неужели она на самом деле устроила такую хорошую судьбу ненавистной ей выскочке?…

* * *

Такое показное веселье далось Мари очень трудно. Вбежав к себе в комнату, она тут же упала на кровать и залилась слезами. То, чего она боялась, случилось. Брат, подначиваемый змеей Амандой, наконец-то нашёл ей мужа. Мари видела этого Марильяка однажды, когда была на представлении его дочери Аньес ко двору, но сейчас она не могла вспомнить, как он выглядел.

В её воображении уже рисовался уродливый (наверняка он участвовал в сражениях и получал раны, от которых осталось много шрамов!), старый (отец девушки её возраста) и злой. О последнем она никак не могла знать наверняка, но отчего-то именно злым представляла будущего мужа.

Около пятнадцати минут она горько плакала над своей судьбой, но затем немного успокоилась. Она ведь знала, что рано или поздно её выдадут замуж. Знала, что брат попытается найти ей богатого жениха… Он уже представлял ей несколько кандидатур; все они были, как на подбор: грузные мужчины под пятьдесят, с сальными глазами наблюдавшие за каждым её движением. Спасло её лишь то, что все они перешли на сторону оппозиции короля.

А потом, казалось, Доминик забыл о том, что нужно выдавать её замуж. Она решила, что брат, наконец, начал выигрывать, и теперь не нуждается в деньгах. Но это было всего лишь затишье, как теперь она поняла. Хотя, возможно, если бы не козни Аманды, она бы и сейчас жила спокойно… Однако всё равно не долго.

С Марильяком такая история, как с остальными «женихами» не пройдёт. Мари вспомнила, что слышала о нём ещё и от своей подруги, которая совсем недавно перечисляла преданных королю Джону людей. Значит, этот брак — дело решенное.

Но она тут же не согласилась сама с собой. Ещё ничего не решено! Всё лишь на словах. Она найдёт какой-нибудь способ избавиться от ненавистного замужества. Только какой? Она могла бы попытаться чем-нибудь отвратить от себя Марильяка, но Аманда ведь сказала ей, что король принял это решение. А воля короля — закон.

Мари ещё полчаса думала над тем, каким же способом избежать замужества, и, так как ничего ей не пришло в голову, на место слёз пришла злость. Она буквально вырвалась из своей комнаты и разъярённым шагом направилась в большой зал. Она настолько была выведена из равновесия, что даже не подумала о том, как выглядит сейчас, и о том, что многие придворные уже перешёптываются, глядя на её заплаканный вид.

Как она и предполагала, Доминик оказался в большом зале. Он сидел в кругу таких же беспечных молодых людей, попивая вино и что-то со смехом рассказывая.

— Извините, — звенящим голосом прервала его речь Мари, подойдя ближе. Собеседники брата уставились на неё изумлёнными глазами, но Мари этого не заметила. Обычно она не показывала своих чувств, сохраняя спокойствие при посторонних, а при дворе считалось, что отношения между братом и сестрой очень хорошие. Но сейчас Мари своим видом и поведением опровергала всё это. — Не могли бы вы уделить мне несколько минут, милорд?

— Конечно, Мари, — непринужденно улыбнулся ей Доминик и встал.

В зале стояло полное молчание, пока там находились Доминик и Мари Аэрсперги, но, как только они вышли, все тут же разом заговорили, обсуждая странное поведение фрейлины Её Величества и размышляя над тем, о чём идёт разговор между братом и сестрой.

Мари же, пройдя чуть далее, остановилась почти на том же самом месте, где и Аманда часом ранее. Развернувшись, она с яростью уставилась на улыбающегося брата и начала сыпать на него обвинения:

— Как ты мог отдать меня этому старику?! Как ты можешь слушать эту мегеру, которая желает моей смерти? Ведь это с её руки король решил именно меня выдать замуж за сэра Марильяка! Мне противно на тебя смотреть, Доминик! Как ты мог опуститься до того, чтобы спать с любовницей короля и получать от этого выгоду? Как ты мог продать родную сестру? Неужели для тебя ничего не значат последние слова нашего отца?…

Если бы не гнев, она бы расплакалась, особенно после упоминания о покойном отце. Доминик, до того небрежно облокотившийся о стену и невнимательно слушавший истерику Мари, выпрямился, и вид его не предвещал ничего хорошего.

— Я тебе могу простить всё, что угодно, сестра, — сказал он, — но только не обвинения в ослушании последней воли отца.

— Но именно это ты и сделал! — в отчаянии воскликнула Мари. — Ослушался!

— Ты немного не понимаешь сути дела, дорогая, — холодно выговорил он. — Отец просил, чтобы я заботился о тебе и чтобы устроил твою судьбу. Разве, выдавая тебя замуж за состоятельного английского рыцаря, я не выполняю тем самым завет отца?

— Под «устроить мою судьбу» отец имел в виду не только выдать меня замуж за наиболее толстый кошелёк, он хотел, чтобы я была счастлива! А я не буду счастлива вместе с этим Марильяком, которого я уже ненавижу! Что же касается заботы — от тебя я не видела её. Ни-ког-да, — по слогам договорила она.

Доминик стоял с окаменевшим лицом. И Мари вдруг вспомнила то время, когда они с семьёй жили в Баварии. Там брат был совсем другим. Он редко злился на неё, но, когда это случалось, смотрел на неё как раз таким же взглядом, как сейчас, и Мари всегда пугалась и замолкала.

— Ты не можешь знать, что имел в виду отец. И сейчас ты просто не в состоянии мыслить разумно. Как только успокоишься — поговорим. А сейчас иди и приведи себя в порядок, чтобы не смешить людей.

Мари отшатнулась от него, как от прокаженного, и, послушавшись, побрела обратно к себе. Всплеск гнева совершенно опустошил её, поведение брата неимоверно расстроило, а будущие перспективы стать женой Марильяка виделись в чёрном цвете.

Она заперлась у себя и большую часть дня провела в размышлениях, не отвечая, когда её звали к Её Величеству. Какая разница, если она не придёт? За это не казнят. А замуж выйти всё равно придётся. Разговаривать с кем-либо, а тем более с братом, не хотелось, однако он сдержал своё обещание и около шести вечера настойчиво постучался в дверь, требуя её открыть.

Мари после минутного размышления открыла ему и тут же отвернулась, не желая встречаться с ним взглядом. Она была всё ещё зла, но более всего ей было стыдно за своё поведение несколько часов назад.

— Теперь готова говорить, как взрослый человек? — снисходительно спросил он, развалившись на её кровати.

Сама Мари стояла у окна и, мельком взглянув в его сторону, поморщилась. У брата всегда были отвратительные манеры.

— Сам-то ты не особо похож на взрослого, — язвительно сказала она.

— Но тебя-то я в любом случае старше, — резонно заметил Доминик. — Готова меня слушать?

— Говори.

— Я решил ответить на твои вопросы. О твоём замужестве с Марильяком я подумывал ещё с прошлого месяца… И, когда он овдовел, я не мог упустить возможности выдать тебя замуж.

— Продать, — вставила Мари.

— Нет-нет, дорогая сестра, именно выдать, — медленно выговорил Доминик последнее слово. — Да, Аманда любезно согласилась помочь мне в этом деле и попросила Его Величество разрешения на брак. Я успел уже поговорить с королём… Он обещал, что помолвка состоится сегодня. Что же до свадьбы… — Тут он неопределённо махнул рукой. — Пока Джон и его сторонники вынуждены уехать, но, как только всё наладится и как только пройдёт траур жениха, вы обвенчаетесь.

— Траур? — оживилась Мари. Она как-то совсем выпустила это обстоятельство из виду… Значит, время у неё ещё есть.

— Траур, — кивнул Доминик, — только тебе не удастся избежать замужества, — будто угадывая её мысли, продолжил он. — Неужели ты до сих пор не поняла, что это тебе же во благо?

Мари хмыкнула. Она очень даже понимала плюсы этого брака и сама же расписала их перед Амандой.

— А какая в этом выгода для тебя? — спросила она. — Ты ведь что-то получаешь за это? Не может быть, чтобы ты не позаботился о себе.

— Ты хорошо меня знаешь, — ухмыльнулся Доминик. — Выгоду свою я уже получил, можешь не беспокоиться. А когда дождусь твоей свадьбы, я уеду в Баварию, в наш замок, — неожиданно сказал он.

— Зачем? — изумлённо поинтересовалась Мари, оборачиваясь к нему.

— А это тебя уже не касается, — отрезал он, вставая с кровати. — Ах да, забыл сказать, что как раз сейчас Его Величество беседует с твоим будущим мужем. Вероятнее всего, тебя скоро вызовут… И не смей закрываться.

С этими словами он вышел, а Мари беспокойно заходила по комнате, обдумывая всё то, что говорил ей брат. Уже сегодня должна была состояться помолвка, а это практически то же самое, что и свадьба. Она уже не будет свободна… Если только… Она посмотрела в сторону двери, жалея, что Доминик уже ушёл. Надо было спросить его, будет ли Марильяк сражаться за короля. И если да…

Мари не озвучила эти мысли про себя, потому что они ей показались кощунственными. «Всё в руках Божьих», — вздохнула она, вновь останавливаясь у окна и глядя в сад, по которому ходило несколько человек, среди которых она заметила и Лили Мэджен и ещё несколько фрейлин, но Аманды в их числе не было. Если ей представится возможность, решила Мари, то она сделает всё от неё зависящее, чтобы избежать свадьбы.

В дверь постучали. Это оказался камергер Его Величества, Луис Альдиго. Он никогда не нравился Мари: уж слишком хитрое у него было лицо. И именно он обвинил одну из фрейлин, Рене д'Антремон, в том, что она помогла бежать леди Аньес. Мари допускала, что так оно и было, поскольку эти две девушки сблизились с первого же дня знакомства, но и не могла смотреть без жалости, как уводят под стражей растерянную и едва не плачущую Рене. Девушке ещё повезло, что до неё пока никому не было дела.

Она пошла за камергером по многочисленным коридорам замка, и через несколько минут они уже прибыли на место. Постучавшись, Мари вошла в королевские покои, сделала глубокий реверанс и застыла у двери. В комнате находилось четверо людей, не считая её, — сам Джон, сэр Эдмон Марильяк, Доминик и Аманда.

— Проходите, леди Мари, — сказал ей король и милостиво указал на кресло перед столом, за которым восседал он сам.

Мари прошла под пристальными взглядами всех присутствующих и уселась там, где ей указали, рядом с сэром Марильяком. Она украдкой взглянула на него, отмечая, что он, по крайней мере, не толст и не выглядит особо старым. Встретившись с ним взглядом, она сразу же отвела свой. Не только из скромности, а ещё и потому, что в глазах его было столько горя и тоски, что ей стало больно. Она только сейчас впервые подумала о том, что и этому человеку брак с ней не доставит удовольствия. Ведь он, скорее всего, совсем недавно узнал новость о гибели жены…

— Леди Мари, вы посвящены в то, что сейчас происходит, не так ли? — скорее ради формальности спросил Джон.

Мари кивнула, не поднимая головы, чтобы скрыть неожиданные слёзы. Тем они были неожиданнее, что вызвала их не своя судьба, а горе человека, сидящего рядом с ней. «Как же они все жестоки! — думала она. — Зачем так спешить? Ведь ему требуется время, чтобы прийти в себя…»

Король начал что-то говорить про заключаемый договор, но она не слушала, а только смотрела себе на колени. В какой-то миг она подняла взгляд и увидела, что брат уставился на неё без всяких эмоций на лице, Аманда злорадно улыбалась, а Джон, похоже, ожидал ответа.

— Да, — ответила она, сама не зная, с чем соглашается.

— Очень хорошо.

После этого Марильяк и Доминик, выступавший свидетелем с её стороны, расписались на бумаге, поданной королём. Его Величество сказал ещё что-то и под конец добавил:

— Теперь вы можете переговорить несколько минут наедине с вашим женихом. Только в соседних покоях, — уточнил он.

Мари ничего не оставалось, как встать и последовать вместе со всеми к выходу. Обернувшись, она увидела, что Джон уже говорит что-то Альдиго, видимо, зашедшему через другую дверь, и ему нет дела до того, что только что здесь совершилось.

— Я зайду через пару минут, — сказал ей Доминик, и они вместе с Амандой вышли, оставив жениха и невесту в прихожей королевских покоев.

Мари не знала, что и сказать. Она стояла, глядя куда угодно, только не на Марильяка. Тот тоже молчал, и Мари решила, что они уже так и простоят, не говоря ни слова, до прихода брата. Но сама же, неожиданно для себя, сказала:

— Простите… Я тоже не желала бы… Я очень сочувствую…

Она начинала говорить что-нибудь, но на середине фразы выдыхалась, и ей казалось глупым то, что она ему собиралась сказать.

— Вы ни в чём не виноваты, — отстранённо ответил ей Марильяк и вышел, столкнувшись в дверях с Домиником.

Брат вопросительно посмотрел на неё, но Мари отвернулась и не заговаривала с ним в этот день и несколько последующих.

Глава 13. Ночь в Ансени

Клод вернулся через несколько часов. Пройдя внутрь дома, он увидел спящую на кровати девушку и Тристана, сидящего у разведённого в очаге огня и неотрывно смотрящего на языки пламени. Он обернулся на звук открывшейся двери, а затем вновь занялся созерцанием.

Пройдя к ветхому столу, Клод снял с себя кольчугу, оставшись в одной рубахе, отстегнул меч, положив тот на стол, вынул из сапог острый кинжал и снял с плеча колчан со стрелами и лук. Он обернулся к мальчику, почувствовав на себе его взгляд.

— При Бувине я потерял почти всё своё вооружение, — сказал он.

— Французы же победили, — наивно заметил Тристан.

— Победителям порой приходится тяжелее, чем побеждённым. Или я не так удачлив. — Он помрачнел при последних словах и отвернулся. — Можешь ложиться спать, — сказал он Тристану, — ты молодец! — Он подошёл к мальчику и похлопал его по плечу.

— Если бы не ты… Я думал, что я могу… защитить сестру, — тихо договорил он. — А оказалось, что я ничего не могу.

— Мы вместе спасли твою сестру. — Клод наклонился и пристально посмотрел в глаза Тристану, словно пытаясь его убедить. — Без тебя бы я не справился. В твоём сердце есть сила, которая одна решает, выиграешь ты бой или нет. Это самое главное. Физическая сила придёт к тебе позже.

Они оба помолчали некоторое время, а затем Клод продолжил:

— Нет толка терзать самого себя. Я уже говорил, что могу тебя обучить. Но ты должен понимать — только от тебя зависит, будет ли это иметь хоть какую-то пользу. Ты должен очень сильно стараться.

Глаза Тристана загорелись. Он слушал внимательно и соглашался с тем, что говорил ему Клод. Весь этот день он ощущал себя самым никчёмным человеком из-за того, что был так беспомощен перед лицом опасности, и за то, что наверняка не оправдал надежд Беатрис (перед сестрой ему было особенно стыдно), но слова Клода принесли ему некое утешение.

— Завтра нам предстоит долгий и изнурительный путь, — говорил Клод, — и мало ли что может нас поджидать на дороге… Если мы вдруг подвергнемся нападению, а ты будешь вялым из-за бессонной ночи, нам придётся очень туго.

— Да, да, ты прав! — закивал Тристан. — Я буду спать.

Он пообещал это так серьёзно, что Клод улыбнулся и взлохматил ему волосы.

— Давай, укладывайся.

Тристан лёг на овчину рядом с кроватью, на которой спала его сестра, а Клод занял его место у очага и, как и до этого Тристан, стал смотреть в огонь. Ему тоже не мешало бы заснуть, но мысли, пришедшие в голову во время разговора с мальчиком, не давали покоя. Когда-то и он был почти таким же восторженным, как сейчас этот мальчишка, и так же верил в свои силы, был окрылён… Но годы всё изменили. И сам он уже не тот. В свои двадцать три он чувствовал себя стариком. Он не был способен беззаботно чему-нибудь смеяться и даже улыбаться не всегда мог.

Но, разглядев в Тристане юного себя, он поклялся, что будет охранять мальчика весь путь до Парижа. Его и его сестру. А свои клятвы Клод всегда держал.

Беатрис проснулась с первыми петухами. Всё тело затекло от неудобной позы на жёсткой кровати. Ей также было очень жарко, потому что она легла спать, не снимая одежды. Промокшее вчера платье высохло прямо на ней, но теперь ощущение его на теле, прикрытом одной лишь нижней рубашкой, было не особенно приятным. Грязный, оборванный подол также не добавлял радости, и сейчас Беа безумно хотелось помыться.

Встав с кровати, она едва не наступила на Тристана. Обойдя его, она вышла из домика и постояла некоторое время, наслаждаясь тихим утром. Здесь было так пустынно, и эта местность чем-то напоминала ей Крэйвек, отчего в душе разливалось спокойствие.

Но она недолго любовалась мирным пейзажем: через минуту она заметила Клода, направляющегося к дому в одной рубашке и шоссах. На поясе были прикреплены ножны, из которых торчала рукоять меча. Выглядел Клод одновременно и изнурённым, и бодрым. Заметив её, он на секунду остановился, очевидно, решая, подойти или нет, и в итоге всё-таки подошёл.

— Доброе утро, — поздоровалась Беа. — Вы куда-то уходили?…

— Недалеко, — лаконично ответил он, больше ничего не проясняя.

Беа показалось, что он не желает с ней разговаривать. На секунду она забеспокоилась, как бы он не посчитал слишком утомительным сопровождать её и Тристана. Хотя ещё вчера она была не в восторге от перспективы идти до Лаваля вместе с малознакомым мужчиной, но теперь, при мысли о том, что он может их покинуть, ей стало страшно.

— Когда мы выходим? — дрогнувшим голосом спросила она.

— Чем скорее, тем лучше. Позавтракаем — и в путь. Но перед этим нужно сделать вам перевязку. Не болит плечо? — спросил он, окинув её цепким взглядом.

— Нет, — пробормотала Беатрис. — Совсем немного…

— Хорошо, — кивнул Клод. — Вам повезло, что рана не серьёзная, иначе пришлось бы остановиться здесь на несколько дней… — Немного помолчав, он добавил: — А голова не кружится? Сегодня будет жарко. — Он поднял голову и всмотрелся в безоблачное небо. — Вам может стать плохо…

— Нет, не беспокойтесь! Со мной всё в порядке, поверьте.

Клод кивнул и прошёл мимо девушки, скрываясь в доме. Беа, постояв ещё пару секунд и подышав свежим воздухом, тяжело вздохнула, предчувствуя тяжёлый путь, и вошла в дом вслед за Клодом.

Тристан уже не спал. Он с видимым возбуждением поглощал немудрёный завтрак, состоящий из одних оладий.

— Беа! Хорошо себя чувствуешь? — поинтересовался он.

— Да, отлично, — тепло улыбнулась ему она. Сегодня Тристан выглядел таким весёлым, что она уже и позабыла о его вчерашнем странном поведении.

— Мадемуазель Бринье, подойдите сюда, пожалуйста, — сказал Клод.

Он постелил на столе чистый отрезок ткани и сейчас держал в руках листья какого-то растения.

— Что это? — спросила Беа, подходя к нему и усаживаясь рядом на стул.

— Подорожник. В походах его всегда прикладывают к ранам воинов. Очень часто помогает.

— Но не всегда… — продолжила Беа его мысль.

— Да, не всегда. Чаще люди умирают, а не выздоравливают. Но вы не беспокойтесь: ваш случай совсем не смертельный.

Беатрис подавленно кивнула.

Пока Клод аккуратно разматывал вчерашнюю повязку на её плече, Беатрис украдкой рассматривала его и представляла, как он жил там, в походах, каким он был на полях сражений… Интересно, часто ли его ранили? И как тяжело ему было?… А ведь он вполне мог и умереть… «Почему ты позволяешь смерти так глупо и ни за что забирать людей?…», — обратилась она мысленно к Богу. «Почему ты не спас её?…». Глаза наполнились слезами, и Беа отвернулась, чтобы Тристан случайно их не увидел. Она не будет думать пока о матери… А когда приедет к тётке-настоятельнице, долго простоит на коленях перед распятием, молясь за упокой её души.

И за душу Матильды… У неё оставалась надежда, что Матильда смогла выжить, но с каждым днём эта надежда становилась всё более призрачной, и Беатрис уже смирилась с тем, что навсегда потеряла сестру.

— Вот и всё, готово, — сказал Клод.

— Спасибо, — прошептала Беатрис.

— Вам так больно? — с сочувствием спросил Клод.

Он увидел её слёзы и внутренне обругал себя за то, что был недостаточно аккуратен.

— Нет, всё нормально, — чуть помедлив, сказала Беатрис.

Она встала, незаметным жестом вытирая слёзы, и направилась к дверям.

— Тристан, ты готов?

— Конечно! Я был готов ещё вчера… — с бравадой начал он, вызвав улыбки Клода и Беатрис. — …но я понимаю, что тебе нужно было отдохнуть, — важно закончил он и бросил на неё обеспокоенный взгляд. — Почему ты плакала, Беа?

— Грустно… — сказала она первое пришедшее в голову. — Грустно покидать родную Бретань… Ведь мы скоро выйдем за её пределы.

— Не стоит грустить раньше времени, — заметил Клод. — До Ансени, ворот в Бретань, как называют этот город, мы доберёмся только сегодня к вечеру, если всё пойдёт хорошо. Мадемуазель Бринье, вы уверены, что в состоянии преодолеть такое расстояние?

— Да, — кивнула Беа. — Я не буду вас задерживать.

И она на самом деле так думала. Она чувствовала в себе прилив сил и сейчас готова была согласиться идти хоть до ночи, ни разу не останавливаясь на привал.

Закинув за плечо котомку с едой, Тристан первым выбежал из дома.

— Твой конь… — недоумённо повернулся он к Клоду, стоящему на пороге.

Беатрис встревожилась и тоже обернулась к мужчине. Ведь он же говорил им, что они здесь в безопасности! А пока они спали, получается, кто-то обокрал их…

— Видимо, вы вчера очень сильно устали, — заметил Клод. — Я же говорил вам, что оставлю коня в Нанте. Он будет только обузой в нашем пути, ведь, так или иначе, все трое мы на нём не уместимся и далеко не уедем. Ко всему прочему, то, как мы все одеты, предполагает, что мы — крестьяне, а значит, не можем разъезжать на коне. Видите, я и сам снял кольчугу.

Беатрис поглядела на него: он был всё в той же рубахе и шоссах.

Уже идя по пыльной дороге, изредка тревожимой проезжавшими мимо купеческими повозками и — один раз — каретой с дворянским гербом, Беатрис позавидовала ему. В своём платье она ощущала себя так, будто варится в котле. У неё было непреодолимое желание стянуть чепец с головы и снять платье, но она, разумеется, понимала, что это невозможно, и продолжала мучиться.

Тристан то и дело убегал вперёд и пару раз заикался о том, почему они с Клодом так медленно идут, но тут же переводил тему, виновато глядя на сестру. А Беатрис, стиснув зубы, опускала взгляд в землю и старалась ускорить шаг. Похоже, зря она так уверяла Клода в том, что не будет их задерживать. Сам Клод, однако, не сделал ей ни одного упрёка и шёл с ней в ногу, хотя она была уверена: не будь её, он бы уже, как и Тристан, мог оказаться где-то далеко впереди.

Что хуже всего — она стала сильнее ощущать боль в раненном плече, а также лёгкое головокружение. Чтобы не думать обо всём этом, она стала мысленно считать свои шаги, но вскоре сбилась со счёту, и мысли стали скакать по недавно произошедшим с ней событиям. Она вспоминала о том, как они с Тристаном шли к Нанту. И ведь тогда им было гораздо тяжелее, но она пережила! Тогда им даже еды едва хватало, да и идти по лесу было гораздо затруднительнее, чем по дороге. Хотя, с другой стороны, под кронами деревьев не так ощутимо палило солнце, и, когда было особенно трудно, можно было придерживаться за стволы, тогда как здесь единственное, за что она, при случае, могла бы ухватиться, избегая падения, — Клод. Но Беатрис знала точно, что никогда не позволит себе этого.

Ей казалось, что они идут уже очень долго, но спрашивать Клода о том, когда будет привал, она не решалась. Беатрис вообще решила поменьше говорить, опасаясь услышать раздражённый тон Клода. Она не стала бы винить его за это, но боялась, что он может бросить их с Тристаном одних прямо на дороге.

С надеждой она смотрела в спину Тристана. Когда брат устанет, он не станет церемониться и прямо заговорит об отдыхе. Только, казалось, Тристан ещё очень не скоро устанет: шаг у него был почти таким же бодрым, как и тогда, когда они только выходили.

Иногда Тристан шёл рядом с ней и Клодом и заводил какой-нибудь разговор, но отвечал ему лишь Клод, а Беатрис молчала, стараясь совладать с тяжёлым дыханием. С каждым часом она ощущала себя всё хуже и хуже, и вскоре уже опасалась, что может упасть в обморок.

К счастью, Бог вскоре сжалился над ней. Или, вернее сказать, — сжалился Клод, объявляя о привале.

Все оставшиеся у неё силы Беатрис приложила на то, чтобы спокойно дойти до дерева, осторожно опуститься на землю и спросить:

— На сколько?

— Минут пятнадцать…

Беатрис прикрыла глаза, облокачиваясь спиной о дерево. Так хорошо было, наконец, оказаться в тени, скрыться от безжалостного солнца и протянуть уставшие от долгой ходьбы ноги. Она сняла свои сандалии и положила ступни на траву. Так хорошо… И ей так не хотелось вставать и снова идти, идти и идти… «Хоть бы эти пятнадцать минут закончились не скоро!», — подумала она и тут же погрузилась в дрёму.

…Вряд ли она проспала более пяти минут. Тристан разбудил её, протягивая ей лепёшки и воду во фляге. Только при виде этой скудной пищи, Беатрис поняла, как сильно проголодалась, и съела всё без остатка, не чувствуя, однако, свой голод утолённым.

— Ну что, идём, — сказал Клод.

Беатрис быстро натянула на ноги обувь и встала, чуть пошатываясь. В глазах сначала потемнело, но вскоре стало нормально, и она даже улыбнулась внимательно поглядевшему на неё Клоду. Она отбрасывала всякие мысли о долгой дороге и сожаления о том, что вообще здесь оказалась. Таким настроением всё равно не поможешь и не сделаешь путь легче.

На этот раз она решила действовать по-другому. Чтобы не замечать донимающей её жары и боли в плече, она без умолку говорила с Тристаном и с Клодом (хотя теперь он всё больше молчал) и таким образом легче переносила все неудобства.

Так, она даже не заметила, когда солнце стало клониться к горизонту. А заметив, почувствовала, будто открылось второе дыхание. День прошёл удачно! Они не натолкнулись на тех воинов, что хотели убить их с Тристаном, и скоро, должно быть, войдут в Ансени. Ведь Клод обещал, что вечером они уже доберутся до этого городка.

— Думаю, часа через два будем на месте, — сказал ей Клод. — Главное, успеть бы до закрытия ворот.

— А если не успеем? — спросил Тристан.

— Будем думать.

Подул прохладный северный ветер, поднимая серую пыль с дороги и бросая в глаза путникам. Выбившиеся пряди волос из-под чепца хлестали Беатрис по лицу, и она по большей части шла с закрытыми глазами: всё равно вокруг было мало что видно, да и не на что смотреть. Уж Ансени-то они в любом случае не пройдут мимо.

Уже начали опускаться сумерки, когда вдали показались ворота Ансени.

— Видите?! — вскричал Тристан. Он обернулся к Беатрис и Клоду и указал рукой в сторону города. — Мы всё-таки успели до заката!

— Всё равно нужно поторапливаться, — сказал Клод, — уже темнеть начинает.

Поторапливаться? Беа и так шла, еле двигая ногами, ещё и ветер дул прямо в лицо, затрудняя каждый шаг. Но она утешала себя тем, что вскоре сможет передохнуть. Главное, войти в город…

К воротам они подошли как раз тогда, когда стражники уже собирались их запирать. Как последние прибывшие, выглядевшие, к тому же, так, будто идут несколько дней кряду, некоторые подозрения они всё же вызвали, и один из стражников обыскал Клода, не обратив должного внимания на Беатрис и Тристана.

— Что это здесь? — спросил стражник, взвешивая в руке котомку, которую нёс с собой Клод. В той, что была у Тристана, хранилась еда, а в эту Клод положил свою кольчугу. Заглянув внутрь, он спросил: — Откуда это у крестьянина?

— Я не крестьянин, я воин. Так одет, потому что жара больно сильная стояла днём, и идти в воинском облачении не было никакой мочи.

— Надолго в Ансени? — поинтересовался стражник, видимо, поверив словам Клода.

— На одну ночь.

— Проходите.

Беатрис перевела дыхание только тогда, когда ворота с характерным скрежетом затворились за ними. Внимание стражника к Клоду испугало её, и теперь ей даже не верилось, что их пропустили.

— Не беспокойтесь вы так, — сказал ей Клод, когда они шли по грязным улочкам города в поисках постоялого двора.

Однако беспокойство никуда не уходило, и она настороженно осматривалась по сторонам. Могло ли случиться так, что их преследователи уже здесь?… Вспоминая свои предчувствия в Нанте, которые оправдались, она уже не могла безмятежно радоваться тому, что они добрались до Ансени.

— Беа, Клод, идите сюда! — позвал их Тристан.

Стоя в шагах десяти впереди них, он указывал на здание с вывеской «Уютный очаг». Уже одно название заставило губы Беатрис растянуться в радостной улыбке. В полутьме, среди серых однообразных домов, грязи и, в большинстве своём, пьяных прохожих, слово «уютный» особенно радовало, а уж в сочетании с «очагом»… Жара, что стояла днём, ушла бесследно, и теперь на улице было прохладно.

Как только все трое вошли внутрь, хозяин оказался перед ними, услужливо спрашивая, чего посетители желают и собираются ли остановиться на ночь. Затем, оглядев всех троих внимательным взглядом, он несколько поумерил свою добродушную улыбку и в упор уставился на Клода, ожидая от него ответа.

— На ночь бы остановиться, — сказал Клод, оглядывая помещение, в котором сейчас были заняты все столы, и стоял гул пьяных, громких голосов. Забрели они явно не в Бог весть какое место, но искать другой постоялый двор было уже поздно.

— Деньги-то есть заплатить? — спросил хозяин, не двигаясь с места.

— Вот. — Клод достал из-за пазухи одно денье. — Нам нужны две комнаты, ужин подать туда же.

— Хорошо, замечательно, превосходно, — затараторил мужчина, у которого при виде денег загорелись глаза. Теперь добродушная улыбка вновь заиграла на его лице, и он повёл всех троих за собой к лестнице.

Больше ни Клод, ни Беатрис и уж тем более ни Тристан не смотрели в зал, где собрались завсегдатаи, потому не заметили, как за дальним столиком двое мужчин, отставив кружки с вином в сторону, переглянулись, а затем один из них кивнул другому, и тот незаметно покинул постоялый двор, скрываясь в надвигающейся ночи.

Комната, что досталась им с Тристаном, оставляла желать лучшего, но Беатрис отметила это мельком. Она настолько устала, что главным для неё было наличие в ней кровати. Хотя желание улечься сию же минуту было огромным, Беа решила дождаться ужина и воды, чтобы помыться. Сняв с себя грязное и пыльное платье, она осталась в одной рубашке.

— Господи, как я надену его потом?… — грустно посмотрела она на своё истрёпанное платье. Её далеко не радовала мысль, что ей снова придётся идти в нём завтра.

— Надо попросить у Клода… — начал Тристан.

— Нет, ни за что! — строго посмотрела на него Беа. — Клод тоже не богач, чтобы разбрасывать деньги на ветер.

К тому же, ей бы гордость не позволила просить у него деньги. Но вслух этого говорить Беатрис не стала. Она смутно догадывалась, что её гордость сейчас попросту смешна, но ничего не могла с собой поделать.

— Беа, спокойной ночи! — сказал Тристан, заваливаясь на пол, устеленный соломой.

— Тристан, ложись на кровать.

— Нет, на кровать ложись ты, а мне больше на полу нравится, — категорично заявил он и отвернулся. Уже через минуту он спал, а ещё через две пришла горничная. Она поставила на стол поднос с жареными кусками утки на нём, двумя мисками с похлёбкой из бобов и кувшином воды, после чего ушла.

В первую очередь Беатрис как следует насытилась и утолила жажду. Она попыталась разбудить Тристана, чтобы и он поел, но тот ни в какую не хотел вставать. Подойдя к кувшину, Беатрис потрогала оставшуюся воду — холодная. «А что я надеялась здесь встретить?», — осуждая себя, подумала она. Если станет монахиней, то ей часто придётся испытывать лишения. И уж о горячей воде ей точно придётся забыть.

Кое-как обмывшись с помощью такого малого количества воды, Беатрис подошла к двери. Запора не было, и она осмотрелась вокруг. Немного подумав, она передвинула тяжёлый сундук к самым дверям. На это ушло минут пять, и в итоге Беатрис совершенно обессилела.

Однако она более-менее успокоилась. Нехорошее предчувствие не покидало, и она боялась, что кто-нибудь может беспрепятственно зайти к ним в комнату и убить. Если кто-то на самом деле вздумает сюда пробраться, то пока он откроет дверь, Беа уже проснётся. А когда проснётся…

Зевнув, Беа подошла к кровати и упала на неё. Накрыться было нечем, и она просто сжалась в комок, чтобы на дольше сохранить тепло.

…А когда проснётся… придумает что-нибудь…

Ей показалось, что не прошло и минуты, как кто-то стал настойчиво трясти её за плечо.

— Беа!!! Просыпайся!

Только неподдельный страх в голосе брата заставил её приоткрыть глаза. Вокруг стояла тьма, и ей виден был лишь силуэт Тристана, стоящего возле кровати.

— Вставай, Беа! — воскликнул он, отбегая к двери. — Нам нужно уходить.

— Я так и знала, — прижав ладонь ко рту, прошептала она. Через минуту она уже натягивала на себя платье. — Что происходит? — спросила она суетящегося Тристана.

— Кто-то ворвался в комнату Клода, и теперь он сражается с ними… Их, кажется, двое. Мы должны уходить.

— Как? — похолодев, спросила Беа.

Тристан подбежал к окну. Распахнув ставни, он выглянул наружу, измеряя на глаз расстояние до земли.

— Тут невысоко. Будем прыгать.

Сейчас своей собранностью и рассудительностью Тристан напоминал Беа Клода. Правда, в глазах брата всё же был испуг. Дверь уже дрожала от напора чьих-то тел. Повсюду стояли крики, снизу слышались звуки драки, а прямо за дверьми — звон мечей. Очевидно, Клод не пропускал наймитов к их комнате.

— Давай же, Беа, — поторапливал её Тристан.

Подхватив подол платья, Беатрис кое-как пролезла в узкое отверстие окошка и спрыгнула вниз. Приземлилась она довольно удачно. По крайней мере, не вывихнула ничего, а пара царапин на ладонях — ерунда. Через пару секунд рядом с ней уже стоял Тристан.

Взяв её за руку, он потянул её куда-то в сторону. Они побежали по безлюдной дороге. К счастью для них, никто не видел их поспешное бегство. Погони вроде бы тоже не было. Однако Тристан не останавливался и всё тянул и тянул Беатрис вперёд.

— Подожди, Тристан, не могу больше, — задыхаясь, сказала Беа.

Мальчик остановился, оборачиваясь назад и осматриваясь вокруг.

— Давай сюда.

Он втолкнул её в нишу в одном из домов. Беатрис, прижатая к стенке, пыталась отдышаться.

— Куда мы бежим?

— Не знаю, куда-нибудь подальше, — ответил Тристан, не сводя глаз с тонувшей во мраке улицы.

Беа только сейчас осознала, что ей не страшно. Потому что рядом с ней был Тристан… И она уже не могла воспринимать его как маленького брата, который не способен защитить себя сам. Он ещё как способен. И не только себя, но и её. Когда они шли по лесам Бретани, Беатрис думала о том, что это её обязанность — защищать брата. А на деле оказалось, что они поменялись с Тристаном местами.

— А как же Клод? — спросила Беа.

Мальчик обернулся и расстроенно посмотрел на неё.

— Может быть, он найдёт нас как-нибудь…

— Если выберется… — поёжилась Беа, вспоминая, что он сражался с двумя нападающими, когда они убегали.

Двумя… Куда же делись остальные? Почему сначала их было восемь, потом стало пять, и вот теперь — двое? Куда они все исчезают? А может быть, не исчезают, а всего лишь разделяются на маленькие группы, чтобы быстрее найти их… Но тогда, получается, что вскоре к тем двоим на помощь подоспеют остальные, и Клоду точно придётся туго.

— Господи, спаси его, — прошептала она, обращая глаза к тёмному небу.

Она не знала, чего в этой просьбе больше: искреннего желания того, чтобы он был невредим, или эгоистичной потребности в его сопровождении. Задумываться было некогда.

— Тристан, пошли, — твёрдо сказала она.

Беа сделала шаг вперёд, чтобы выйти из тени дома на дорогу, но Тристан остановил её.

— Кто-то идёт, — прошептал он.

Беатрис застыла, напряжённо вглядываясь в непроглядную тьму. Никого она не увидела, но вот еле слышимый звук шагов различила. Человек шёл один. Может быть, это Клод? Но Беатрис не решилась поделиться догадкой с Тристаном, опасаясь, что это не так, и их обнаружат. Она молчала и старалась даже не дышать, чтобы случайно не выдать себя.

Человек шёл медленно, так медленно, что за то время, пока он поравнялся с ними, Беатрис боялась, что сойдёт с ума. Нервы были напряжены до предела, и страх в ней возрос до такой степени, что она еле удерживала себя от того, чтобы не броситься со всей стремительностью прочь.

Неизвестный прошёл в каком-то шаге от них. Кто он такой — Беатрис различить не смогла, но была точно уверена, что это не Клод. Его бы она узнала, да и Тристан тоже. А мальчик стоял так же неподвижно, как и она.

Они простояли так ещё минут пять, пока странный человек не скрылся из виду. А потом одновременно выдохнули и переглянулись.

— Может, это просто… прохожий? — спросила Беатрис.

— Может быть… Если бы искали нас, то, наверное, этот человек не шёл бы так медленно?

— Да, наверное… А может, его ранили? Ранил Клод?

— А мне кажется, — продолжал делиться мыслями Тристан, — что Клод не оставит там никого в живых.

Насчёт этого у Беатрис были сомнения, но она промолчала.

— Да, скорее всего это просто прохожий, — попыталась успокоить она себя.

— Беа, я сбегаю назад. Надо всё-таки узнать, чем всё закончилось.

— Нет, Тристан! — категорично не согласилась Беатрис.

Мальчик проворно отпрыгнул в сторону так, чтобы сестра не дотянулась до него.

— Я быстро, Беа! — воскликнул он, уже поспешным шагом направляясь в ту сторону, откуда они пришли.

— Тристан, погоди! — шёпотом закричала Беатрис.

Но мальчик уже перешёл на бег, и вскоре она перестала его видеть.

Теперь ей стало очень страшно. Если раньше рядом был Тристан, то теперь она осталась совсем одна. Одна в чужом городе, ночью, без всяких средств и, к тому же, преследуемая убийцами.

Она вжалась в холодную стену и медленно съехала по ней, опускаясь на землю. Вокруг было так темно… Безумно хотелось спать, а она очень боялась заснуть. Так она останется совершенно беспомощной. Нужно лишь дождаться Тристана. И надеяться, что он приведёт с собой Клода. Но даже если нет… Тристан вернётся. Он не будет там слишком долго, ведь он понимает, как ей здесь страшно одной.

Её вдруг пронзила мысль, от которой она вся похолодела, — что, если Тристан не найдёт к ней путь? Вдруг, когда они бежали, он не запоминал дорогу?… Но тогда он и до постоялого двора не доберётся. Однако, зная Тристана, Беа была уверена — цели своей он достигнет. Только времени на это уйдёт много.

Ей казалось, что сидит она так уже очень долго. Со сном бороться становилось всё труднее и труднее, и Беатрис резко поднялась и сделала несколько шагов вперёд. От слабости закружилась голова. Плечо также разболелось. Прижав руку к нему, а потом поднеся её к лицу, она увидела, что та вся в крови.

— Ну когда же ты придёшь? — спросила она со слезами на глазах. — Я уже не могу ждать…

Начинало светать, а никого до сих пор не было. Вскоре Беатрис снова пришлось забиться в нишу дома, чтобы на неё не наткнулись случайные прохожие. К счастью, таких было немного, но изредка кто-нибудь да проходил.

Сидя безвылазно в своём укрытии, она всё-таки вскоре уснула. На этот раз никто не разбудил её, и она смогла выспаться. Проснувшись, она слегка прищурилась: солнце, которое уже было почти над её головой, светило прямо на то место, где она сидела.

Если бы кто-нибудь прошёл мимо, то, несомненно, увидел бы её. Значит, враги мимо не проходили. Но и Тристан с Клодом — тоже.

— Господи, где же они? — задала она вопрос в никуда.

Ждать их больше не было сил. Она должна была как-то действовать. «Я пойду на тот самый постоялый двор, — решила она. — Вряд ли меня будут там поджидать. Но даже если будут — каким-нибудь образом я выведаю, что случилось с ними обоими». Но вот что, если Тристан с Клодом придут сюда, а её здесь не будет? Что, если они просто по-глупому разминутся? Как ей найти их в этом городе, который не был большим вообще, но казался ей огромным сейчас?

«Вернусь на постоялый двор всё же», — подумала она. И, боясь растерять остатки решимости, быстрым шагом направилась в ту сторону, куда ушёл Тристан. Она с удовольствием покидала место, где ей пришлось столько часов провести в страхе и ожидании, но всё же не удержалась, чтобы не оглянуться. Если она не найдёт брата на постоялом дворе и если никто не скажет ей, что видел его, а также если её не схватят, она, вероятнее всего, вернётся сюда на ночь.

Но она очень надеялась, что до такого дело не дойдёт.

Беатрис не запоминала дорогу, которой они бежали с Тристаном, но каким-то образом шла в нужном направлении и вскоре узнала здание постоялого двора и даже окно, из которого они выпрыгнули вместе с Тристаном.

Народа здесь было довольно много, и несколько взглядов остановилось на ней, явно привлечённых её растрёпанным видом.

Заинтересованные взгляды, впрочем, вскоре стали брезгливыми. Беатрис вся покраснела, подумав о том, кем её посчитают в таком виде. Но с другой стороны это было и на пользу — вряд ли в ней сейчас можно узнать вчерашнюю посетительницу, которая тоже выглядела неважно, но всё-таки гораздо лучше, чем сейчас.

Зайдя внутрь, она попыталась тут же занять какой-нибудь угол, чтобы её не заметили. Однако вездесущий хозяин тут же подошёл к ней и, даже не спрашивая ни о чём, замахнулся на неё тяжёлой кружкой, что держал в руке. Вскрикнув, Беа заслонилась руками от ожидаемого удара, но его не последовало. Последовала долгая речь, полная ругательств, где хозяин практически кричал о том, чтобы она убиралась и не марала собой его приличное заведение.

— Пожалуйста! — заплакала Беа, глядя прямо в его озлобленное лицо. — Скажите, что стало с мужчиной, в комнату которого сегодня ворвались двое вооруженных людей.

Такие слова удивили хозяина. Он, открыв рот, воззрился на девушку, которая каким-то образом узнала о первопричине драки, которая охватила ночью всё здание от самого основания. Все те пьяницы, половина из которых сейчас бессознательно валялись на полу в комнатах второго этажа, вряд ли помнили о том, с чего всё началось, как и те, что уже ушли, но лишь потому, что им досталось меньше других и они были в состоянии это сделать.

Хозяин был довольно сообразительным, поэтому догадался о личности этой девицы. А приглядевшись к ней, и вовсе признал.

— Так это вы! — сказал он. — Из-за вас-то тут вчера всё и началось, — неодобрительно посмотрел он на неё. Схватив её за руку, он, лавируя между столами, повёл её к двери возле стойки. Затолкав девушку внутрь, он зашёл следом, цепким взглядом осматривая тех немногих, кто сейчас находился тут же, и закрыл за собой дверь. — Вас ищут, вы знаете?

— Д-да, — кивнула Беа. Она испугалась, что этот человек с резкими перепадами настроения может отдать её в руки преследователей, но желание узнать о брате и Клоде было сильнее страха, и она стояла, с ожиданием глядя на мужчину. — Скажите мне, прошу вас, что стало с моим братом? И с тем человеком?…

— Какой ещё брат, девушка? О чём вы? Вы же вместе с братом вашим и исчезли этой ночью. Выпрыгнули из окна, так?

— Да, так, — призналась Беа. — Но… он вернулся…

— Он не возвращался, — отрицательно покачал он головой. — А вот насчёт вашего сопровождающего… Он одного нападающего убил. А другой пробрался к вам в комнату и, когда понял, что вас там и в помине нет, тоже выпрыгнул из окна. Судя по ругательствам, раздавшимся после этого прыжка, приземлился он не очень удачно, — загоготал мужчина, но Беатрис не поддержала его веселье. — А тут, — продолжал он, — и внизу посетители начали буянить, и к этим двум ещё несколько человек на подмогу откуда-то явились, так что вашему…

— Другу.

— Ага, другу вашему не повезло. В конце концов, его оглушили и оставили на лестнице.

— Он жив? — с замиранием сердца спросила Беатрис.

— Жив-жив, но досталось ему очень прилично, — поцокал языком хозяин. — Однако оклемался он быстро, — с явным одобрением добавил он тут же, — и вот буквально час назад, не слушая никого и ничего, ушёл…

— О нет, — простонала Беа, бессильно опуская руки.

Страхи её были небезосновательны: всё-таки разминулись…

— А те, другие, сказали, что, если вы придёте, мне нужно дать им знать об этом.

Беа перевела на него усталый взгляд.

— И вы?…

— Если бы они попросили меня вежливо и дали что-нибудь в задаток… — гневно сощурился он. — Нет, не дам я им знать, но уходите скорее, потому что они могут быть где-нибудь рядом.

— Спасибо вам, — пробормотала Беа.

Мужчина потеснился, пропуская её к дверям.

— И… скажите, вы точно не видели, как возвращался мой брат?

— Точно. Может, он и приходил сюда, но в той суматохе, которая здесь была, я его вряд ли смог бы заметить.

Ничего не ответив, Беа вышла. Не глядя ни на кого, она быстро пересекла зал и вышла на улицу.

Глава 14. Граф Рэндуилл

Матильда сидела на земле и с неудовольствием смотрела на стоящих чуть в отдалении друг против друга Герика и Пьера. Они снова ругались, но в отличие от всех предыдущих их споров, тема, которую затронул сейчас Герик, была интересна и самой Матильде. Но пока она отмалчивалась, только наблюдая за двумя парнями.

Прошло около недели с тех пор, как преследователи чуть было не нашли её. Матильда долго думала над тем, зачем кому-то могло понадобиться её убийство. Что у неё было такого ценного? Или у её семьи? Потому что теперь не могло быть и сомнений в том, что попытка убить её, убийство матери и пропажа Беа с Тристаном связаны между собой. Только как именно — сколько ни думала, Матильда не могла прийти ни к одному хоть сколько-нибудь разумному умозаключению.

Мысли обо всём этом легли тенью на её лицо. Заметивший это Герик обвинил Пьера, который, разумеется, не мог промолчать против такой несправедливости. Впрочем, их ругань не мешала Матильде. Ей не хотелось, чтобы Герик, всегда хорошо чувствовавший её настроение, начал расспрашивать, о чём она думает. Ей не хотелось обсуждать с ним ни все её бесплодные гадания о личности убийцы, пославшего наймитов, ни ту пустоту и боль в душе от потери разом всей семьи, ни страх перед неизвестностью, перед предстоящим путём, ни опасения, что не сможет связаться с отцом, ведь она знала лишь то, что он живёт в Лондоне. И ещё она боялась, что, возможно, и с отцом и Аньес что-нибудь случилось…

Неизвестность убивала её. А этот пейзаж, раньше так радовавший глаз, теперь вызывал отвращение, потому что сквозь деревья не виделось ни единого просвета, точно как и в её жизни теперь.

И Герик, и Пьер, как ни пытались, не могли её приободрить, и от этого стали только больше придираться друг к другу.

После того случая, когда их чуть было не поймали, все единогласно решили, что пора расставаться с телегой и лошадью и что, пока не доберутся до Ренна, Матильде нельзя появляться на людях. Ведь преследователи могли засомневаться в том представлении, что устроили для них Герик и Пьер, и броситься в погоню.

Чтобы и здесь подстраховаться, Пьер предложил пойти не по главному тракту, а свернуть в чащу и кратким путём добраться до столицы.

— Доберёмся за день-два! — уверял он.

А так как долго пребывать в неизвестности Матильде не хотелось, она была лишь рада, если их путешествие закончится скорее. И потому не приняла во внимание все предупреждения Герика о том, что не стоит настолько доверять Пьеру. И, возможно, он был прав в этом… Потому что прошло уже четыре дня, а они всё ещё бродили в глуши бретонских лесов. И, казалось, не будет этому конца и края…

Матильда не понимала, зачем Пьеру нужно было заводить их сюда? Неужели он заодно с теми людьми? Но она не верила в это, не могла поверить. Зачем такая сложная игра, когда он мог там же и отдать её в руки наймитов? Какие вообще цели относительно их с Гериком может иметь Пьер, если они не так давно встретились и совершенно случайно? Но тогда, почему же они всё ещё не в Ренне, как он обещал?

Матильда прислушалась к разговору попутчиков. Герик, стоя напротив Пьера, обвиняюще направил в его сторону указательный палец и гневно сказал:

— Зачем ты нас сюда завёл, ещё раз спрашиваю? Хватит увиливать.

Тяжело вздохнув, Пьер ответил ему тоном великого мученика:

— Я надеялся завести вас дальше в лес, а затем убить. Зачем? Да просто так, ради развлечения.

Не давая высказать Герику ни слова, а обрушить на Пьера он явно собирался целый водопад слов, Матильда сказала:

— Скажи серьёзно, почему мы ещё не в Ренне?

— Ох, господи ты боже мой! — устало воскликнул Пьер, возводя глаза к небу. — Что ж вы всё про этот Ренн заладили? Ну, ошибся я в своих расчётах. Ну, больше времени наш путь займёт. Ну и что же теперь, сразу не доверять мне?

Он с обвинением глядел на Матильду, очевидно рассчитывая пробудить у неё совесть, но она не отвела своего взгляда, только чуть выше приподняла брови в иронии, когда спросила:

— А новые расчёты ты не проводил?

— Тильда, не стоит доверять его расчётам, — вставил Герик. — Он уже показал, какой он хороший счетовод.

— Это ты на что здесь намекаешь? — возмутился Пьер. — Благодаря своему дяде я очень хорошо умею считать.

— А обсчитывать, поди, ещё лучше, — съехидничал Герик.

Чтобы предотвратить новую стычку, Матильда встала между ними — это становилось привычкой — и, бросив выразительный взгляд на друга, повернулась к Пьеру:

— Хватит дурака валять. Ты собираешься нас вывести к Ренну или нет?

— Конечно! — закивал он. — Я даже уверен, что через день будем на месте.

— Странно, но я почему-то совсем в этом не уверен, — не преминул высказать своё мнение Герик.

— Я думаю, мы так задержались только потому, что идём пешим ходом, — проговорил Пьер, обращаясь к Матильде. — Да не беспокойся ты так, — фамильярно похлопал он девушку по плечу, — успеешь ещё столичным пейзажем восхититься.

— Вряд ли, — пробормотала она. — Ну что, пойдёмте дальше? — посмотрела она на парней.

Оба кивнули. Все были налегке, кроме Герика, который нёс за плечом котомку с едой. Благодаря, возможно, этому, Матильда почти не уставала и могла идти наравне с Гериком и Пьером, не отставая от них.

— …А однажды я прогуливался по мостовой Руана и увидел, как навстречу мне идут двое бенедиктинцев…

— Наверняка это ужасно занимательная история! — перебила Матильда. — Но мне кажется более интересным услышать от тебя, зачем ты направляешься в Ренн. Ты рассказываешь обо всём, кроме цели своего путешествия.

— Нечисто с ним что-то, определённо, — задумчиво проговорил Герик.

— Ну вот! Снова подозрения… — неодобрительно покачал головой Пьер. — Что мне рассказывать-то? Еду к дяде…

— Тому самому, который считать тебя научил? — ухмыльнулся Герик.

— К другому, — небрежно ответил Пьер. — А зачем… Это останется между нами? — понизив голос, внимательно посмотрел он сначала на Матильду и, дождавшись её кивка, перевёл взгляд на Герика, который слегка помедлил, прежде чем кивнуть в знак согласия. — Отец у меня всю жизнь мечтал, чтобы я по военной стезе пошёл. Хотел запихнуть меня в отряд бургундского герцога, один из соратников которого является другом отца. И вот, чтобы избежать этой ужасной участи…

— Ты попросту отказался служить Франции? — презрительно скривился Герик.

— Ну и хорошо, что отказался, — вступилась за него Матильда. — Зачем нам лишний противник?

— Да как будто он своим присутствием в армии что-то решил бы, — небрежно махнул рукой Герик.

— Ничего бы не решил, — согласился с ним Пьер, — меч в руках не держал ни разу… О! Нет, один раз всё же было: когда меня попросил об этом мой хороший знакомый кузнец. Его тогда срочно вызвали…

— О, прошу!.. — взмолилась Матильда. — Лучше расскажи о том, что всё-таки будешь делать в Ренне.

Пьер помолчал секунд пять, словно раздумывал, как лучше ответить на этот вопрос, а затем широко улыбнулся и, лукаво посмотрев на Матильду, утвердительно сказал:

— А ты заинтересовалась мной.

От этого заявления Матильда резко остановилась и с изумлением уставилась на Пьера, не находя подходящих слов для ответа.

— Ну ты наглец! — воскликнула она наконец.

— Нахожу нужным заметить, — невозмутимо произнёс Герик, однако взгляд его полыхал гневом, — что, в отличие от некоторых, меч я в руке держал и умею им пользоваться.

— Нахожу нужным заметить, что меча здесь нигде поблизости нет, как и любого другого оружия, — весело возразил Пьер.

— Если захотеть, можно и найти что-нибудь.

Матильда видела, что Пьер настолько разозлил своим поведением Герика, что тот близок к состоянию, когда человек уже не может взвешенно обдумывать свои поступки и действует лишь на эмоциях. Это несколько удивляло девушку, поскольку раньше она не замечала в Герике такой несдержанности. Сама она, несмотря на неподобающее к ней отношение, не принимала всё это близко к сердцу. А теперь и вовсе рассмеялась, вызывая удивлённые взгляды внезапно замолкшего Герика и нагло ухмыляющегося Пьера.

— Что тебя так развеселило, красавица? — поинтересовался Пьер.

Он всё чаще обращался к ней так, будто не замечая, как Герик от этого буквально закипал.

— Пьер, ты невозможный человек! Ты снова перевёл тему, да так, что я не сразу это и заметила. Нет, что ни говори, но ты точно не всё нам рассказываешь.

— Да?… Это вышло непроизвольно, — серьёзно ответил он ей. — Видишь ли, я и сам точно не знаю, что буду там делать. На месте разберусь… А знаете, что меня больше всего радует? — Он посмотрел на Матильду и Герика искрящимся взглядом и продолжил: — То, что в Ренне наши пути не разойдутся и мы сможем продолжить наше знакомство!

Матильда не нашлась что ответить, Герик же не постеснялся своим мрачным взглядом выдать всё своё отношение к этому:

— Ты находишь в этом радость?…

Этот день обещал пройти так же спокойно, как и почти все до этого. Настроение у Матильды было лучше, чем обычно, она много разговаривала с Пьером, который иногда был очень приятным собеседником. Матильда замечала, что Герик смотрит на их разговоры с неприязнью, и потому пыталась и его втянуть в беседу, но скоро бросила свои попытки, поскольку Герик своими колкими замечаниями только накалял обстановку.

Как-то вышло, что Герик ушёл чуть вперёд. Заметив, что они, наконец, избавились от неусыпного ока наблюдающего за ними парня, Пьер остановился, вынуждая и Матильду сделать то же самое.

— Матильда, ты говорила, что вы друзья.

Порой Пьер менял темы разговора так резко и непоследовательно, что Матильда терялась.

— Ну да, — с опаской согласилась она, не понимая, в чём подвох.

— Лгать нехорошо, — обиделся Пьер.

— Почему?

— Потому что человек, которому ты лжёшь…

— Почему лгу? — нетерпеливо прервала его Матильда.

— Потому что я всё вижу! Ладно, я могу ещё поверить, что ты к нему как к другу относишься, но он-то… — Пьер многозначительно понизил голос. — Он-то глаз с тебя не сводит!

Невольно Матильда перевела взгляд на Герика, который как раз остановился в шагах двадцати пяти от них, явно недовольный тем, что они отстали да ещё и шепчутся о чём-то. Наверняка и догадывался, что о нём.

— Зачем ты всё это выдумываешь? — Матильда зло прищурила глаза, в упор глядя на Пьера.

— Я не выдумываю. Просто ты не хочешь глаза раскрыть. Почему мы всё время ругаемся с ним, а? Да только лишь потому, что он ревнует!

— Потому что ты невыносимый задира! — отрезала Матильда. — Не понимаю, зачем ты завёл этот разговор, но даже если ты так считаешь, то ты ошибаешься. Герик всегда относился ко мне так, и мы всегда были друзьями.

Она оттолкнула его, потому что он загораживал путь вперёд, и быстрыми шагами направилась к Герику. Не хотелось ей сейчас разговаривать с Пьером. Она и сама толком не понимала, почему этот короткий разговор так разозлил её. Ведь Пьер не прав. Но… Она всё-таки солгала ему: Герик не всегда относился к ней так. Она и сама замечала его странное в последнее время поведение… Но ей и в голову не приходила идея о том, что это связано с ней.

Да нет же, заблуждается Пьер! Заблуждается сам и её ввёл в заблуждения. Возможно даже, нарочно… С него станется.

— Что он там тебе наплёл? — спросил Герик, когда она подошла к нему.

— Ничего серьёзного, — отмахнулась она.

— Если он смеет…

— Не смеет.

Её тон не располагал к продолжению разговора, потому Герик прекратил дальнейшие расспросы. Пьер же, как ни в чём не бывало, нагнал их и, подделывая свой шаг под её, стал идти по правую сторону от Матильды.

— О чём мы говорили-то? — жизнерадостно спросил он. — Ах да, про то, как я ухаживал за леди Мари…

«Ненавижу болтунов!», — подумала Матильда, тяжело вздыхая.

Она уже приготовилась слушать наверняка выдуманную самим Пьером историю о том, как его полюбила благородная леди, готовая бежать с ним на край света, когда какое-то животное стремительно выбежало на дорогу, заставляя её отскочить назад и испуганно вскрикнуть. Это была лиса. Она явно от кого-то убегала, и скоро Матильде стало ясно, от кого.

Она ещё не успела прийти в себя от неожиданности, когда послышался мягкий перестук копыт, звон шпор и хриплое дыхание наездников.

Герик только успел оттолкнуть её ближе к деревьям, но времени спрятаться уже не было, да и Матильду словно обездвижило: она не могла и пальцем шевельнуть, не то чтобы куда-то бежать.

Через несколько секунд перед путниками появились трое запыленных всадников. С невыразимым облегчением Матильда осознала, что это точно не их преследователи, однако же их богатые одежды выдавали в них влиятельных особ. Вероятно, лес, по которому они шли, являлся владением какого-нибудь дворянина, и этот самый дворянин с парой других развлекался охотой.

Опасность такой встречи была очевидной для Матильды. За промысел на чужой земле карали очень жестоко, а они, выглядевшие, точно бродяги, могли вызвать подозрения. Взгляды всадников, поначалу изумлённые неожиданной встречей, теперь стали хмурыми и подозрительными.

— А добыча-то ускользает, — вдруг заметил Пьер.

Выехавший чуть вперёд всадник собрался было вонзить шпоры в бока коня, но опомнился и натянул сильнее поводья.

— Кто вы такие? — спросил он хорошо поставленным голосом.

Он внимательно оглядел троих путников, задержав взгляд на Матильде дольше, чем следовало бы, отчего она сжалась. Ничего хорошего эта встреча им не принесёт, как день ясно.

— Мы держим путь в Ренн, к нашим семьям, — ответил Пьер.

— Почему вы оказались на территории графа Рэндуилла? — спрашивал всё тот же человек.

Несмотря на всё своё волнение, Матильда стала невольно приглядываться к нему. Его лицо было молодым, едва ли ему больше двадцати пяти лет. Его посадка, то, как высоко и уверенно держал он свою голову, а также цепкий взгляд выдавали в нём не обычного человека, а человека, наделённого определённой властью.

Вероятно, всадники не так давно преследовали свою добычу, потому как кони не выглядели уставшими. Тот, на котором восседал допрашивающий их мужчина, более других порывался бежать дальше.

— Потому что наш путь пролегает через эти земли, — спокойно ответил Герик, хотя его слова могли показаться излишне дерзкими.

Его ответ не понравился мужчине. Возможно, он и был тем самым графом Рэндуиллом.

— Что у вас там? — подъезжая ближе, он кивнул на котомку за плечами Герика.

Тот снял её и протянул мужчине. Матильда затаила дыхание, вспомнив, что сейчас там покоились остатки подстреленной ими куропатки. «Боже, спаси нас!..». Проверив содержимое, мужчина недобро прищурился, глядя поочерёдно на всех троих.

— Охотитесь на землях графа Рэндуилла, — утвердительно сказал он.

Никто не нашёлся с возражениями. Тогда мужчина сообщил им:

— Вы идёте с нами.

Сердце Матильды упало. Она так сильно перепугалась, что готова была тут же припустить в сторону спасительных деревьев, однако смогла удержаться и осталась на месте, в страхе прокручивая в голове возможные выходы.

Выходов не находилось, а выжидать всадники не собирались, поэтому уже через десять секунд Матильда, Герик и Пьер шли куда-то, окруженные со всех сторон. Граф Рэндуилл — хотя Матильда не знала наверняка, но склонялась к тому, что тот человек, разговаривающий с ними, он и есть — ехал впереди; двое его спутников позади. Таким образом, пойманные не могли никуда убежать, а если бы даже попытались, то получили бы лишь дополнительные проблемы.

Матильда, никогда не покидавшая родной деревни, мало что знала о законах, царствовавших за её пределами. Однако ей припомнилось, что она слышала от отца, будто бы за промысел на дворянской земле, бывает, и казнят.

А ведь они совершенно бесправны и беззащитны. Матильда задрожала, с ужасом представляя, что их могут казнить. Она взглянула на Герика, в надежде поймать его взгляд и понять, о чём он думает и что собирается делать, но Герик смотрел себе под ноги. Тогда Матильда перевела взгляд на Пьера: тот, в отличие от Герика, шёл развязной походкой, прямо и смело глядя вперёд.

Безотчетный страх понемногу отпускал Матильду. Ещё недавно она раздумывала над тем, не ошиблась ли она, доверившись этому пройдохе, но теперь, как никогда отчётливо, поняла, что с ним она уж точно не пропадёт.

— Отличный конь, Ваша светлость! — воскликнул вдруг Пьер, похлопав по крупу коня впереди ехавшего всадника. Может, он тоже догадался о личности этого человека, и нарочно «наградил» его более высоким титулом; даже вероятнее всего. — Герцог Хессен — возможно, вы слышали о нём — разводит отличные породы лошадей! Он англичанин, но уже более десяти лет живёт в Бургундии и, хотя для человека его положения это занятие не является достойным, он продолжает выводить всё более великолепные породы…

Матильда вздохнула, чувствуя, что грядет ещё одна бесполезная и длинная история Пьера, однако не привыкшие к такой болтовне вельможи слушать о герцоге, разводящем отличные породы лошадей, не собирались.

Граф Рэндуилл слегка обернулся в сторону Пьера, бросив на него взгляд исподлобья, и сказал:

— Про герцога Хессена мы с удовольствием послушаем после того, как узнаем, почему вы оказались именно здесь.

— Почему? — удивился Пьер. — Так мы же вам ответили! Наш путь лежал через эти земли…

— Разберёмся на месте, — отрезал граф Рэндуилл, не желая выслушивать Пьера. — А пока — ведите себя тихо.

Судя по красноречивому взгляду, которым он наградил Пьера, это был явный намёк на него. И Пьер проглотил начало очередной истории, которой собирался развлечь путников.

Несмотря на то, что постоянная болтовня Пьера раздражала Матильду, сейчас она отдала бы очень многое, лишь бы он говорил хоть что-нибудь и не стояла такая напряжённая тишина.

Однако с тишиной пришлось смириться. Весь путь никто не проронил ни слова, и Матильда волей-неволей погрузилась в безрадостные мысли. Мало того, что их поймали на чужой земле, так ещё и этот инцидент откладывает на какое-то время (либо вообще делает невозможным) их прибытие в Ренн. А значит, она не скоро сможет уведомить обо всём случившемся отца. А это, в свою очередь, значит, что ещё не скоро убийцы её матери понесут заслуженное наказание и не скоро найдутся Беатрис с Тристаном.

Было так странно, что ещё месяц назад она жила вместе с семьёй и даже и не предполагала, что когда-нибудь в её жизни всё настолько переменится. Никогда бы она не подумала, что ей придётся скитаться по лесам Бретани не в своё удовольствие, а потому, что так нужно, потому, что нет иного выхода.

И как же теперь она была рада, что хотя бы отца и старшей сестры не было тогда дома! При мысли, что она могла потерять их всех, сердце её сжималось. А ещё она думала о том, что могла тоже быть тогда в доме и в таком случае не шла бы сейчас здесь, а лежала погребенной в земле. Эта мысль ужасала её, как и вообще любая мысль о том, что её жизнь подвергается опасности. Как сейчас, например… Но присутствие рядом Герика и, особенно, никогда не унывающего Пьера немного успокаивало.

К счастью, путь не был особенно долгим, и уже через полчаса пешего хода они прибыли в поместье графа Рэндуилла. Завидев издали выстроившиеся вдоль дороги дома с соломенными крышами и возвышающийся над ними обнесенный частоколом дом самого хозяина, Матильда невольно замерла. Это была, в целом, деревня, каких много в этом крае, однако что-то вызвало в ней неприятный холодок, прошедший вдоль позвоночника и оставивший в ней стойкое предчувствие надвигающихся неприятностей.

Несмело она двинулась дальше, подталкиваемая идущими сзади мужчинами. Обернувшись, Матильда заметила, что лица их теперь не так суровы, как были раньше, а один даже слегка улыбался. Однако заметив, что пленница на них смотрит, они оба приняли прежний непроницаемый вид.

В воротах граф Рэндуилл перекинулся парой слов со сторожем, но так тихо, что Матильда не услышала ни слова. С некоторой опаской она пошла по дороге к дому, оглядываясь по сторонам. Был только день, и множество людей сновало по улице. Матильда заметила, что многие побросали свои дела и стали заинтересованно наблюдать за прибывшими.

Смесь разных звуков витала в воздухе: Матильда слышала и громкий стук молота по наковальне — очевидно, что они проходили мимо кузницы, — и густой бас торговца, что-то выговаривавшего своему юному помощнику, и противный скрип ворота: одна из женщин доставала ведро из колодца.

Матильда хотела опустить глаза в землю, чтобы не замечать лиц людей, которые не выражали никакого к ним сочувствия, всего лишь интерес, однако против воли взгляд её обегал людей, мимо которых они проходили, останавливаясь на некоторых дольше, чем на других, но она была до такой степени взволнована, что не запомнила ни одного лица.

Правда, одна увиденная ею картина чётко запечатлелась в голове: мужчина в колодках, одетый в какие-то лохмотья, сидящий к ней спиной, на которой виднелись красные кровавые полосы от недавнего наказания розгами. Матильда поёжилась, но не отвела взгляда, просто не могла. Этот человек, в чём он провинился? Она желала бы спросить это вслух, но понимала, что едва ли ей кто-то ответит, а если и ответит, то едва ли ей понравится полученный ответ. И потому она промолчала, насилу отводя встревоженный взгляд от сгорбленной спины мужчины.

Когда они вошли в хозяйский дом, навстречу им вышел управляющий, который приветливо улыбнулся графу Рэндуиллу и двум его спутникам.

— Всё-таки не вернулись без добычи, как и обещали, — сказал он, со смешком кивая в сторону Пьера, Матильды и Герика.

Весь вид его выражал добродушие, но Матильде стало неуютно от его улыбки, полной сахару. Да и не выветрился ещё из головы образ наказанного в колодках.

— Добыча, — хмыкнул граф, поворачиваясь в сторону молодых людей и останавливаясь взглядом на Матильде. Девушке стало не по себе: уже второй раз именно она привлекает к себе внимание, несмотря на то, что старается оставаться незаметной. — Я предпочёл бы другого рода добычу, собственно за которой мы и отправлялись сегодня утром.

— В полдень, — поправил управляющий с не сползающей с лица улыбкой.

— Ну, это уже не по моей вине, — ответил Рэндуилл, отворачиваясь от Матильды. Она перевела дыхание, поняв, что уже не подвергается пристальному осмотру. — Так или иначе, благодарен тебе, Дарьен, — похлопал он по плечу одного из своих спутников, — ибо, если бы не твоя задержка, мы бы не выловили этих молодых людей. В подвал их, — приказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, и, не оглядываясь более, удалился из комнаты.

Двое мужчин-сопровождающих направились вслед за ним, оставляя пленных на попечительство управляющему. Глядя на его такую же сахарную улыбку сейчас, Матильда отчего-то ни на секунду не усомнилась в том, что, как только выйдет последний мужчина, эта улыбка, по меньшей мере, сползёт с его лица, а то и вовсе превратится в зловещую.

Матильда пропустила то мгновение, когда появилось несколько стражников, хотя выглядели они, как обычные слуги. Они грубо схватили её, Герика и Пьера за плечи и потащили вглубь дома.

— Я провожу вас до ваших… покоев, — захихикал управляющий где-то позади, и от его мерзкого и почти пискливого хихиканья Матильде захотелось заткнуть уши.

Даже известие о том, что их ведут в подвал, не напугало её настолько, как окружающая обстановка, как тот человек в колодках, как мрачный граф Рэндуилл и как смех его управляющего.

Она не запомнила дороги, которой их вели в подвал, и пожалела об этом, когда уже стало поздно. Она сомневалась, что им удастся отсюда бежать, особенно, когда увидела железные двери с мощным засовом на них, и всё же не было бы лишним запомнить возможный путь бегства. Она надеялась, что Герик и Пьер оказались более внимательными, чем она.

Дверь со скрежетом отворилась, обдавая пленников затхлым, сырым запахом давно не проветриваемого помещения, от которого Матильда закашлялась. Слуги впихнули её и парней внутрь, но закрывать дверь повременили.

Потирая ноющую от крепкой хватки одного из слуг руку, Матильда обернулась назад, глядя на стоящего на пороге управляющего, который, не скрывая своего отвращения, разглядывал, как он это назвал, покои. Затем он перевёл взгляд на Матильду и улыбнулся ей, улыбнулся так, что она не смогла понять значение этой улыбки. Она не предвещала ничего плохого, но и хорошего — тоже.

— Вы здесь первые посетители за последние пять лет, так что — извините за неудобства.

Слабый шорох и еле различимый писк привлёк взгляд Матильды к полу, где она увидела прошмыгнувшую у стены крысу. Вскрикнув и подпрыгнув от испуга, Матильда только насмешила этим управляющего и вызвала ухмылки на лицах слуг.

Наконец дверь захлопнулась, и Матильда немного расслабилась. Теперь можно было разговаривать свободно. Подумать только: она безумно соскучилась по голосам так надоевших ей за весь их путь Герика и Пьера, хотя и не слышала их всего несколько часов.

— И что же нам делать? — спросила она дрогнувшим голосом, не решаясь сдвинуться с места, с опаской глядя туда, где увидела крысу.

— Надо подумать, — почесал затылок Пьер.

В отличие от Матильды, застывшей посреди подземелья, он по-свойски развалился на полу, облокотившись о стену, и теперь глядел на неё снизу вверх с задумчивым выражением лица.

Герик же подошёл к Матильде и, взяв её за руку, подвёл к расстеленной им на полу своей котте, на которую усадил девушку.

— Ты не замёрзла?

— Пока ещё нет, — покачала она головой, не сомневаясь, что скоро уже будет стучать зубами. Здесь не только было холоднее, чем на улице, но и явно сквозило. — Вы чувствуете? — спросила она друзей. — Ветер гуляет… Надо исследовать стены.

— Бесполезно, — не одобрил Пьер. — Если и обнаружим какую-то небольшую щель — что это нам даст? Да и вероятно, сегодня или — самый крайний срок — завтра мы предстанем снова перед этим графом и будем оправдываться. Вот что нам нужно обдумать: как убедить его в том, что мы — всего лишь путники, случайно забредшие в его лес?

— Ага, и охотились мы тоже случайно, — невесело хмыкнул Герик. — В первую очередь нужно подумать, как сбежать отсюда, — заявил он категорично.

Матильда и не удивилась: похоже, это редкая удача, когда мнения Герика и Пьера совпадают.

— Ну, так и думай, — пожал плечами Пьер, — а я буду обдумывать более реальный вариант развития событий. Ты как, Матильда? Со мной? — спросил он.

— С вами, — вздохнула она устало, — с обоими. Я считаю, что нужно обдумать все идеи. Правда, я не знаю, как мы можем оправдаться, но, если у тебя есть какие-то мысли на этот счёт, — посмотрела она на Пьера, — то выскажи их, прошу тебя.

— Если леди просит — я готов высказать очень много мыслей, причем самого разного характера, — лукаво подмигнул он ей. — У вас двоих есть какое-нибудь имя, которым вы можете прикрыться? Которое доказало бы, что вы — не просто бродяги?

— Допустим, — кивнула Матильда, переглянувшись с Гериком, который уже опустился на пол рядом с ней. Он сидел так близко, что она чувствовала исходящее от его тела тепло, и ей невольно вспомнились слова Пьера, который говорил, что отношение Герика к ней не такое, какое должно быть у друга. Возможно, это и было причиной того, что ей на несколько мгновений стало душно в холодном «склепе», однако она смогла выбросить мысли о том разговоре из головы и сосредоточиться на словах Пьера. — Но имя не столь знатное, чтобы могло защитить меня. К тому же, насколько я знаю, в Бретани двойственное положение: официально она принадлежит английскому королю, но герцог бретонский — на стороне Франции.

— Именно так, хоть, говорят, герцог и готов дать англичанам поддержку против мятежных баронов.

— Баронов? — приподняла в удивлении бровь Матильда.

— А тебе-то откуда такие подробности известны? — подозрительно прищурился на него Герик.

— Много где бывал и много чего слышал, вот и весь мой секрет, — не потрудившись даже взглянуть на Герика, он посмотрел на Матильду, обращаясь к ней одной. — А вообще, нам не важно знать всю эту политическую обстановку. Так что там у тебя? — посмотрел он на девушку. — Есть в знакомых какой-нибудь знатный француз?

— Единственный человек из тех, имя которого могло бы как-то меня защитить, — мой отец. Он английский рыцарь…

— Плохой он, видать, рыцарь, если земли ему отдали в таком нестабильном месте, как Бретань, — не удержавшись, усмехнулся Пьер.

— Мой отец — отличный рыцарь, — возмущённо взглянула на него Матильда. Но, несмотря на свой тон, она не чувствовала никакой злости от слов Пьера. — Он участвовал в Крестовом походе вместе с королём Ричардом, у которого был на хорошем счету, что и позволило ему позже жениться на единственной дочери английского барона. Правда, она умерла в родах вскоре после этого…

— Твоя мать?

— Нет, — покачала головой Матильда, ежась от холода, — я — его дочь от второго брака… на простой бретонке…

Глаза её наполнились слезами при последних словах, потому что она вспомнила свою мать, её лицо без признаков жизни… Руку её крепко и ободряюще сжали, и она опомнилась. Сморгнула слёзы и прямо посмотрела на Пьера, который, в свою очередь, многозначительно смотрел на соединённые руки Матильды и Герика.

Она раньше не обращала внимания на такие взгляды Пьера, но после того, как он намекнул ей о том, что у них с Гериком вовсе не дружеские отношения, хоть то и было откровенной ложью, ей становилось неуютно, когда он так смотрел на них. Однако же прикосновение тёплой ладони Герика к своей ей было приятно, и потому она не стала высвобождать свою руку.

— Так вот, если этот человек приверженец английского короля, то я могу назвать имя своего отца и его, хоть и скромную, но должность.

— Граф Рэндуилл, — вздохнул Пьер, — нет, Матильда, он истинный подданный французского короля, и значит — такой ход отпадает.

Сейчас Пьер настолько отличался от беспечного парня, которого она привыкла видеть, что ей пришла в голову мысль — а не притворялся ли он всё это время, показывая себя болтуном и задирой? И если да — с какой целью?

— Так ты знаешь этого графа? — спросила она, удивленная уверенностью его тона.

— Слышал о нём, — улыбнулся ей Пьер, и улыбка его была прежней: задорной и вызывающей, такой, будто говорили они сейчас не о том, как им выбраться отсюда, а флиртовали в парадной зале.

— И что же ещё ты о нём слышал?…

— Больше не припомню о нём ничего, — нахмурился Пьер. — Ладно, давайте ощупывать стены.

Брови Матильды поползли вверх от такой перемены в нём. Герик громко хмыкнул: таки признал этот выскочка его правоту.

— Знаю я, о чём ты сейчас думаешь, — враждебно посмотрел на него Пьер, — и сказал я это только для того, чтобы без дела мы все не сидели. Вот и согреется красавица моя как раз.

Он встал и, проходя мимо неё, ненавязчиво и легко погладил её по голове. Матильда сдержалась и ничего не сказала, а потом подумала, что сейчас, наверное, было бы проще всего по взгляду Герика определить его истинные чувства к ней. Только посмотреть она не решилась; тут был и страх перед тем, что слова Пьера окажутся истинными, и… неужели разочарование?

«Почему же я так много об этом думаю?», — раздражённо спросила она себя, резко вставая, пытаясь таким образом выбросить мысли о Герике из головы.

— Если мы просидим здесь дольше дня, то, вероятно, смертельно простудимся, — заметила она.

— Вероятно. Но будем надеяться, умертвить нас таким способом — не их цель, — ответил Пьер, приступая к осмотру стен.

Тяжело вздохнув, Матильда последовала его примеру, стараясь не смотреть на Герика, который, к счастью для неё, держался в некотором отдалении.

Сколько уже прошло времени, Матильда и не предполагала. Вечер уже минул, но и утро ещё не настало. Может быть, около полуночи… А впрочем — какая разница? С каждой прошедшей минутой становилось ясно, что сегодня их вряд ли позовут на допрос.

— Эй, Матильда, ты там трясёшься, а нам жарко! — громко и весело сказал ей Пьер, который стоял у стены и вытирал со лба пот. — Если бы ты с нами рядом находилась, то и тебе стало бы жарко.

Герик, привалившийся к стене, хрипло дышал, а после слов Пьера хохотнул. Матильда с лёгкостью могла прочитать его мысли: несомненно, слова Пьера, которые тоже едва ли были случайно сказаны именно таким образом, он переиначил на свой лад. И тут же она вспомнила все его похождения в Крэйвеке, о которых была наслышана, вспомнила о его увлечении своей сестрой, которую он навряд ли забыл, а также и то, как совсем недавно он пытался и её маленького братика пристрастить к… Вспомнив рассказ смущающегося Тристана, Матильда покраснела, и теперь, если её и трясло, то не от холода, а от прилившего к телу жара.

Зачем, зачем же она такое вспоминает? И почему так себя чувствует? Разве раньше было подобное? Разве раньше… «Да это же Герик!..», — простонала она про себя. Ведь он ей друг, так почему она слишком много думает о нём и отчего нечто похожее на ревность рождается в её сердце, когда она вспоминает о его многочисленных пассиях?…

Матильда от всего сердца была рада тому, что вокруг стоит тьма, а также тому, что, не дождавшись от неё ответа, парни продолжили свою работу. И, слушая их кряхтенья, Матильда уже не могла сдержать улыбки, и мысли сами собой перескочили на насущные проблемы. Во всём остальном можно разобраться и потом, если она будет в состоянии.

— Ну, как у вас там? — поинтересовалась она спустя несколько минут, когда холод с новой силой стал донимать её. Отвлекаться от физических неудобств лучше всего было разговором. Несмотря на свои недавние слова, Пьер — и Герик тут был с ним согласен — не позволил бы Матильде работать. Да и она сама не сказать, чтобы рвалась особенно.

В стене между двумя кирпичами они заметили небольшое отверстие. Всё это время Герик и Пьер своими силами пытались вынуть хотя бы один кирпич, но, как того и следовало ожидать, у них ничего не выходило.

Встав, Матильда подошла ближе к парням. Она остановилась рядом с еле различимым силуэтом, пытаясь угадать, кто это — Пьер или Герик? В темноте они были так похожи: почти одинакового роста и одинаковой комплекции.

— Плохо, — послышался голос Пьера чуть левее и снизу. Значит, она всё-таки рядом с Гериком стояла. Как странно, что за несколько часов, проведённых здесь, ей уже неловко находиться вблизи друга детства!..

— Нет, это бесполезно, — говорил Пьер, и Матильда была ему благодарна, потому что его живой, громкий голос не давал сосредоточиться на своих мыслях. — Тут крепкие стены, и одними пальцами ничего не расковыряешь.

— Как жаль, что здесь нет ничего… — вздохнула Матильда, которая уже успела ещё при свете тщательно просмотреть весь пол на наличие чего-нибудь, что могло бы им помочь.

— Единственное, что у всех у нас есть — нательные кресты, — сказал Герик. — Так ведь? — спросил он через мгновение, обращаясь, само собой, только лишь к Пьеру.

— Так, — глухо ответил он в пол. Затем встал рядом с ними во весь свой рост и добавил: — Есть ещё кое-что! У меня шляпа моя осталась, которую за пазуху успел заткнуть. А то бы отобрали, черти!..

— Какая удача! — съязвила Матильда, которая после первых его слов успела уже поверить, что не всё потеряно. — Твоя шляпа поможет нам отсюда выбраться?

— Я же сам Анку, забыли? — надменно сказал Пьер, задетый её тоном. — И шляпа моя не так проста, как кажется. Хоть в данном случае не поможет, — признал он в итоге.

— Очень интересно, в каком же случае эта шляпа может помочь? Когда требуется напугать добрых жителей своим видом? — хмыкнув, спросила Матильда.

Намечалась новая стычка с участием всех троих, ибо все они были взвинчены и расстроены тем, что выбраться на волю своими силами не смогут.

Но на последние слова Матильды Пьер не успел ответить, поскольку послышались гулкие шаги, спускавшиеся вниз, очевидно для того, чтобы их освободить.

— Ой! — только и смогла выдавить из себя Матильда, чувствуя страх перед предстоящим разговором с графом Рэндуиллом. И, хотя Пьером и Гериком было оговорено, что она будет молчать, а говорить лишь они, Матильда всё равно затряслась от страха.

— Выходите, — сказал им чей-то голос, не слышимый ими прежде.

Матильда обрадовалась хотя бы тому, что за ними пришёл не тот мерзкий управляющий.

— Вот так просто? — поинтересовался Пьер. — А если убежим?

— А вы попробуйте — и узнаете, — ровным тоном ответил пришедший за ними человек.

И действительно, любая попытка бежать закончилась бы провалом, потому что впереди, как только они поднялись по лестнице, стояли те самые двое мужчин, бывших сегодня на охоте вместе с графом. Завидев пленных, они пошли впереди, показывая тем самым, чтобы Матильда, Герик и Пьер следовали за ними. Сзади их шествие замыкалось тем человеком, который их выпустил из подвала.

За всё время, пока их вели вперёд, Матильда углядела довольно много людей, но всё это были слуги и маловероятно, что вооруженные. Двое мужчин, шедших впереди, выглядели щегольски, что также вызывало сомнения в том, что под их одеждой может скрываться какое-нибудь оружие. Назад она оглядываться не стала. Но мысль о том, что у них есть совсем крохотная надежда… Правда, что об этом думать теперь? Вряд ли она сможет хоть слово передать Пьеру или Герику, да и сомневалась она, что её юные друзья смогут одолеть таких взрослых мужчин. Нет, это было невероятным.

В очередной комнате их, наконец, остановили. Матильда стала оглядываться в поисках графа Рэндуилла, но не увидела его. Голос его послышался сзади и заставил и её, и Герика, и Пьера резко обернуться.

Он сидел в обитом бархатом кресле с кубком вина в руках и, медленно вертя его в руках, внимательно глядел на всех троих.

— Дарьен, Ратьян, останьтесь, — сказал он.

Матильда мысленно отметила, что против них три человека. Равное число противников, однако же далеко не равные силы.

— Итак, — через пару секунд обратился к ним граф, — давайте начистоту. Кто вас послал сюда?

Матильда ожидала обвинений в том, что они посмели охотиться на его земле, но никак не подобного вопроса, и она растерялась: о чём он? кто их мог сюда послать?…

— Очевидно Господь Бог, — заявил Пьер, — хотя и не могу утверждать со всей уверенностью. Возможно, и Дьявол. Я не догадался спросить.

— Без шуток, — опасно сощурил глаза граф Рэндуилл. — Я их не люблю.

— Какие же тут могут быть шутки? — невинно поинтересовался Пьер. — Разве не все наши поступки определяются свыше?…

— Об этом вы побеседуете с кем-нибудь другим, если, конечно, сможете, — спокойно произнёс граф, хотя Матильда могла бы поклясться, что он чрезвычайно раздражён, — но сейчас я требую конкретных ответов. Иначе и разговаривать с вами не буду: тебя, — кивнул он Пьеру, — как самого болтливого, казню, его, — теперь кивок предназначался Герику, — в колодки, а девушку… — Он многозначительно замолчал. Фраза и не нуждалась в продолжении. Даже неопытная Матильда знала прекрасно, как поступают с совершенно бесправными девушками.

Она постаралась не унывать духом, однако после слов графа леденящий страх пронзил её сердце. Прежде она не думала об этом, избегая пугающих мыслей, но теперь… Должно быть, виной всему исходящая опасность от графа, которую она ощутила с той самой минуты, как впервые его увидела, и, особенно, когда вошла в его дом.

— Я мог бы применить более действенные методы для того, чтобы развязать вам языки, — продолжал граф Рэндуилл. Встав, он медленно направился в сторону пленных, поочерёдно останавливая свой взгляд на лицах каждого из них. — Но я предлагаю вам возможность рассказать всё самим, по доброй воле. Поведайте мне, кто прислал вас сюда и с какой целью. И тогда… Я посмотрю, как с вами поступить.

— Иными словами, — сказал Герик, — вы не даёте нам никаких гарантий того, что мы выйдем отсюда живыми?

— Верно, — вкрадчиво согласился граф. — Но у вас и нет другого выхода, кроме как сказать мне всю правду.

Он остановился напротив Пьера, который стоял к нему ближе остальных. Матильда поблагодарила бога за то, что сама она находится дальше всех от этого человека. Она обернулась назад, почувствовав на себе чей-то взгляд, и увидела рассевшихся в таких же креслах, в каком восседал только что граф Рэндуилл, двух его… Кто они? Матильда, сама не зная зачем, запомнила их имена: Дарьен и Ратьян.

— Единственная правда в том, что мы направляемся в Ренн, и ваша земля оказалась на нашем пути.

— В столицу идут по дороге, а не через лес, — сказал Рэндуилл.

— Ну, знаете ли, обстоятельства бывают разными, — не согласился Пьер. — Нам в Ренн нужно добраться скорее, вот мы и выбрали наикратчайший путь.

— Наикратчайший? — переспросил граф Рэндуилл, чуть улыбнувшись. Так, словно бы подловил их на лжи. Матильда от одной этой улыбки насторожилась, ожидая дальнейших его слов. — Мои земли лежат севернее Ренна. И столицу вы уже давно миновали.

— Как?! — вырвалось у Матильды. Они уже могли бы быть в Ренне! Она уже отправила бы письмо отцу! А теперь… кто знает: может, подобное промедление будет стоить жизни Беатрис и Тристана?

Но сейчас у Матильды не было возможности как следует подумать о том, почему же они прошли мимо Ренна. Случайность это или во всём виноват Пьер?…

Своим возгласом она привлекла к себе пугающий её взгляд графа. И решила, что кем бы ни был для них с Гериком Пьер: врагом или другом, гораздо большую опасность сейчас представлял собой граф Рэндуилл.

— Недурно, — сказал он ей, — однако не достаточно правдоподобно, чтобы я поверил.

Матильда вспыхнула от обвинения в притворстве. Как же доказать этому упёртому человеку, что они говорят правду? Очевидно было, что он желает услышать от них только один ответ: имя мнимого человека, который их сюда якобы послал.

— Вы не просто оказались на моей земле, — сказал граф Рэндуилл, отходя от них и возвращаясь к своему креслу, — в случайность чего я смог бы ещё поверить, но вы оказались вблизи…

Метнув взгляд в сторону Дарьена и Ратьяна, он осекся, и Матильда в первый раз увидела его неуверенность, проглянувшую за внешней собранностью.

— Пора заканчивать этот разговор, — непреклонно заявил он и с особой жёсткостью, вызванной, вероятно, тем, что едва не проговорился о чём-то важном в присутствии посторонних. — Вы отказываетесь признаться в том, что пришли на мою землю с определённой целью?

— Разумеется, нет! — поспешно воскликнул Пьер. — Да, мы признаёмся, что оказались здесь с определённой целью. И цель эта — попасть скорее в Ренн. Мы и не предполагали, что уклонились так далеко на север…

— Я ещё раз повторяю свой вопрос, — не обращая на Пьера никакого внимания, граф остановился взглядом на Матильде, словно бы ожидая ответа именно от неё.

Она промолчала и постаралась не отвести своих глаз. Однако не смогла выстоять в этом поединке и через несколько секунд опустила свои глаза в пол, словно бы отвечая положительно на его вопрос.

— Отлично, — скривился в усмешке Рэндуилл. — Дарьен, Ратьян, выведете молодых людей и прикажите отвести их обратно в подвал. Девушка останется со мной.

Сердце Матильды на несколько мгновений прекратило свои удары. Мысли стали хаотично проноситься в голове: что ей делать? что собирается с ней делать он? неужели никто её не спасёт? не защитит?

Она с мольбой посмотрела на Пьера, а потом и на Герика, хотя понимала, что при всём своём желании они не смогут ей ничем помочь. И ей стало только в разы хуже, когда она увидела непроницаемый взгляд Пьера и взгляд Герика — полный боли за неё.

В отчаянии она посмотрела на направляющихся к ним Дарьена и Ратьяна, как будто они могли что-то для неё сделать. Глупо. И неоткуда ей помощи ждать. Но и мириться она не собиралась. Что-нибудь она сделает… Как-нибудь избежит быть обесчещенной. «Всё будет хорошо», — пообещала она себе, стараясь успокоить бешеный стук сердца.

Попытки внушить себе уверенность увенчались некоторым успехом: во всяком случае, отчаяние уже не заставляло её бесполезно оглядываться по сторонам, являя собой испуганную и потерянную девушку. И наверняка доставляя этим удовольствие графу Рэндуиллу.

Поглощенная своими мыслями, она даже не сразу заметила, что что-то не так. Как только Дарьен положил руку на плечо Герику, придавливая того к низу, а Ратьян подтолкнул Пьера в спину к выходу, оба парня воспротивились.

Герик резко схватил Дарьена за руку, которую тот, не ожидая никакого сопротивления, расслабленно положил ему на плечо, и вывернул её, заставляя мужчину застонать от пронзившей его боли. С трудом удержавшись на ногах, Дарьен смог собраться уже через секунду, а через пару секунд сдавил Герика в своих стальных руках. Не обладавший большой силой Герик не мог ему ничего противопоставить, кроме внезапного нападения, чем воспользовался уже сполна и которое, увы, ему не помогло.

Пьеру повезло больше: он успел нанести болезненный удар Ратьяну в живот, отчего тот согнулся пополам, а затем ударить того и по спине, заставляя упасть на пол. Однако Ратьян потянул за собой самого парня, отчего на полу завязалась схватка, следить за которой Матильде помешало то, что её кто-то резко схватил сзади за волосы, притягивая к себе. Вскрикнув, она едва не упала от неожиданности, но руки графа вовремя придержали её, прижимая к своему твёрдому телу.

Его руки, большие и горячие, обхватили её маленькую шею, сжимая, словно тиски. Они не душили, однако обхватывали шею с такой силой, что Матильде было очень затруднительно дышать. Хватая ртом воздух, скорее от страха, чем от его нехватки, она пыталась вырваться из рук графа Рэндуилла, но всё это были бесполезные попытки.

Через некоторое время она смиренно затихла в его руках, перестав вырываться, но в душе её отнюдь не было смирения. Она посмотрела на Пьера, который каким-то чудом стоял над поверженным врагом. Ратьян лежал на полу, а Пьер, для верности поставив ногу ему на грудь, откинул волосы, свесившиеся ему на глаза, и довольно улыбнулся своей ловкости.

— Мои поздравления, господин болтун. — Почти над самым ухом Матильда услышала ненавистный голос графа Рэндуилла. Своей фразой он привлёк внимание Пьера к себе и, соответственно, к ней тоже. Герик, не имеющий возможности двигаться, взирал на графа с ненавистью и, будь у него сейчас возможность, убил бы того, ни на секунду не задумавшись. — Ты победил. Но как насчёт неё? Мне ничего не стоит свернуть её шейку. И ты можешь попытаться уйти, если её жизнь для тебя ничего не значит. И жизнь твоего друга, разумеется.

Матильда перевела взгляд на Герика, к горлу которого ни больше ни меньше был приставлен кинжал. Значит, они всё-таки не были безоружными.

— Дьявол! — Это проклятие послышалось снизу, от поверженного Ратьяна, который через секунду уже поднялся, потирая спину. — Что за…

Последовавшие затем ругательства заставили Матильду поморщиться. Ещё никогда она не слышала такое их количество за столь короткий срок из уст одного человека.

Ратьян нагнулся, поднимая что-то с пола. Матильда не могла разглядеть что именно, потому что глаза её застилали слёзы и от беспомощности, и от того, что граф Рэндуилл не ослабил свою хватку, и горло уже начинало саднить от впечатанных в её кожу, словно стальных, пальцев.

— Шляпа какая-то.

Матильда закрыла глаза. Схватившись за руки графа Рэндуилла, она попыталась разжать их и завоевать тем самым возможность полно вдохнуть.

— Не дёргайся, — прошипел он ей на ухо, чуть сильнее сжимая шею.

Ей уже было совершенно всё равно, что происходит вокруг. Она чувствовала себя словно наполовину повешенной: возможности дышать практически не было, однако толика воздуха всё-таки проходила в лёгкие, не давая ей умереть. И это состояние было отвратительным: как будто её медленно и с наслаждением убивают.

В то время как Матильда пыталась разжать пальцы графа Рэндуилла, Ратьян тщательно осматривал шляпу Пьера, пытаясь понять, что впивалось ему в спину. Для Ратьяна не составило особого труда обнаружить искомое — в подкладку шляпы был зашит какой-то предмет и, разорвав сильным движением рук подкладку, он вытащил кольцо, которое секунды три повертел в руках, удивляясь, как подобная вещица могла оказаться у бродяги, а потом разглядел его получше и сказал:

— Невероятно… Мордьерн, тебе стоит посмотреть на это.

Он бросил кольцо по направлению графа Рэндуилла, полностью уверенный, что тот его поймает. Чтобы освободить руки, граф выпустил из своего захвата Матильду и поймал брошенное кольцо.

Жадно хватая ртом желанный воздух, Матильда, скорчившись и чуть ли не упав на колени, не видела, как обнаружение странного кольца изменило положение вещей.

— Отпусти его, Дарьен, — сказал граф Рэндуилл, и Матильда только через несколько мгновений поняла, что речь идёт о Герике.

Глава 15. Судья

Маленькие и узенькие улочки, по которым она шла, пугали Беа. Ей казалось, что за ней следят. Она не могла объяснить это странное ощущение, но уже доверяла ему, поскольку за прошедшие недели оно ни разу её не подвело.

Народа вокруг было очень мало. Во всяком случае, после многолюдных улиц Нанта, так показалось Беатрис. В одной из улиц, в которую она хотела свернуть, она и вовсе не разглядела ни души. Беа не решилась туда пойти, повернула назад, чуть не столкнувшись с грозного вида мужчиной, толкающим перед собой пустую телегу, прошла немного вперёд и остановилась.

Ей некуда было идти. Она не знала этот город, не знала, где здесь безопасные места и есть ли вообще такие, не знала даже примерно, куда бы могли пойти Тристан и Клод. Зато она знала, что их с Тристаном кто-то хочет убить и не отступится от своего намерения так просто. А она была совершенно одна, и поймать её теперь не представляло никакой сложности. Возможно, это и произойдет вскоре, если она так и продолжит потерянно стоять посреди дороги.

Беа свернула направо. Чем дальше она шла, тем больше и больше становилось народу, и в итоге она вышла на рыночную площадь. На неё заинтересованно посматривали некоторые прохожие, и это не вызывало у Беа удивления. Видели её здесь впервые, одета она была как попало, да и бледная наверняка, потому что рана в плече до сих пор болела, а её испуганный взгляд едва ли мог не привлечь внимание.

Беатрис на ходу обернулась назад. Хотя людей вокруг стало больше, ей не стало ничуть спокойнее. Беа до сих пор казалось, что кто-то прожигает её затылок взглядом. Она обошла глазами всех, кто был сейчас на небольшой площади. И, наконец, заметила его.

Сердце Беа ушло в пятки. Она узнала его, помнила, что он был рядом с убийцей её матери в тот день, когда ей самой чуть не перерезали горло. Мужчина стоял, облокотившись об одну из построек вокруг площади, и пристально смотрел на неё. Вид у него был такой невозмутимый и спокойный, словно он даже не сомневался в том, что она попадётся скоро в его руки. Он не переменил своего выражения лица даже тогда, когда понял, что она его заметила и узнала.

Несколько мгновений Беатрис стояла, не в силах отвести от него взгляда, точно так же и он уставился на неё, не предпринимая никаких действий.

Кто-то оттолкнул Беа со своего пути, возмущаясь тем, что она загораживает проход. Беа тихо вскрикнула, поморщившись, потому что толкнули её в раненное плечо. Пришлось подождать, пока не пройдут разноцветные точки боли перед глазами.

Поглядев вновь в сторону мужчины, она заметила, что тот всё так же стоит на своём месте и не спешит направляться в её сторону. Однако это было ещё более пугающим, чем если бы он сразу начал как-то действовать.

Беа сглотнула, облизав пересохшие губы, схватилась за плечо, словно таким образом пытаясь утихомирить боль. Кровотечение, может, уже и прекратилось, но платье всё равно запачкалось в крови. А теперь и руки.

Подняв руки к лицу, Беатрис внимательно поглядела на них, обдумывая возникшую мысль. Запах собственной крови вдруг резко ударил в нос, и она схватилась рукой за первое попавшееся, чтобы устоять на ногах. Оказалось, что она почти навалилась на грузную женщину, которая, к счастью, не оттолкнула Беа, а попридержала, обеспокоенно вглядываясь в её лицо.

— Что с тобой, милочка? — спросила она, потормошив её за плечо.

Беа застонала: ну почему все так и норовят задеть плечо, да и ещё раненное?! Женщина перепугалась ни на шутку и стала озираться вокруг, как будто решая, то ли позвать кого, то ли усадить девушку куда-нибудь в тенёк.

— Всё… в порядке, — выдохнула Беа сквозь стиснутые зубы. Она снова перевела взгляд на мужчину, который теперь с открытой усмешкой наблюдал за ней с другого конца площади. Он был совершенно уверен в том, что ей не удастся спастись, но Беа не собиралась сдаваться. Она не может позволить себе такой роскоши, пока в ответе не только за себя, но и за Тристана. — Я немного ранена. Вы не подскажите, где можно найти лекаря?…

— Конечно! — с облегчением сказала женщина, получив хоть какой-то ответ. — Я проведу тебя к нему. Это мой хороший друг, он не откажет тебе в помощи.

Она взяла девушку под руку и повела вперёд, продолжая говорить о том, какой добрый и внимательный человек этот лекарь.

— Спасибо вам огромное, — прошептала Беа, вкладывая в эти слова всю свою искреннюю благодарность к женщине.

Внешность женщины не располагала к себе с первого взгляда: с тяжелой комплекцией, грубыми чертами лица и одетая в глухое красное платье. Но, когда та улыбнулась Беа и посмотрела на неё с ободряющей улыбкой, лицо её преобразилось и стало в какой-то мере симпатичным. Беа ответила ей слабой улыбкой.

Она обернулась вновь, но уже не нашла взглядом наймита, и сердце понеслось вскачь от испуга. Он ведь не посмеет напасть на неё средь бела дня да ещё и когда она не одна?! Беа крепче вцепилась в женщину и спросила:

— А далеко ли до него?

— Нет, недалеко. Кто ж тебя так? — сочувственно поинтересовалась она.

— Я… попалась под горячую руку, — невнятно ответила Беа. — А слышали ли вы о том, что случилось прошлой ночью в «Уютном очаге»?

— А-а, так ты там была прошлой ночью? Слышала, как же… Муж мой был там, принесли его на утро мертвецки пьяным и изрядно побитым. Говорят, драка была.

— Не знаете, отчего драка произошла?

— Нет, милочка, не знаю, — покачала головой женщина. — Это ведь не редкость, в таких местах драки очень часты.

Дальше женщина засыпала её вопросами, на которые Беа отвечала размыто, не рассказывая ничего толком о себе и о том, что с ней случилось. По счастью, идти на самом деле было недалеко, и вскоре перед ними показался небольшой, неказистый домик.

Женщина подтолкнула Беа в спину, говоря, что здесь и живёт лекарь, а самой ей нужно идти по делам. Как бы ни хотелось Беа задержать её, она лишь кивнула, снова поблагодарив за помощь.

Женщина скрылась за поворотом, а Беа подошла к деревянной двери и, чуть помедлив, постучала в неё. Затем она оглянулась, проверяя, не следит ли за ней наймит. Но она не заметила никого поблизости. Тем не менее, Беатрис не расслаблялась, потому что не верила, что её оставят в покое. Она продолжала настороженно осматриваться вокруг до тех пор, пока ей не открыли дверь.

За ней показался маленький, сухонький старичок. Он зло сощурил на девушку свои водянистые глаза и грубо спросил, что ей нужно.

Беа слегка растерялась от такого приветствия. Она думала, раз уж это лекарь и такой хороший человек, как сказала та женщина, то он должен был незамедлительно пустить её внутрь, едва увидев, насколько она изнурена.

— Простите, мне сказали, что здесь живёт лекарь…

— Кто это вам сказал? — резко спросил он, пытливо вглядываясь в её лицо.

Беа с готовностью описала внешность помогшей ей женщины. Имени её она спросить не догадалась, но надеялась, что старик и без этого догадается. И правда — как только Беа закончила говорить, он расплылся в довольной улыбке, обнажающей беззубый рот.

Старик выглядел на редкость отталкивающе. Голос его был скрипучим, кожа — жёлтого больного оттенка, под ногтями грязь, на тело надета лишь замызганная, бывшая раньше белой, рубаха. Глаза — колючие и внимательные.

Он не был похож на лекаря и не понравился Беатрис. Нехорошее предчувствие закралось в душу. Но Беа не знала, что лучше: остаться с этим старичком или вновь бродить по городу одной, в страхе оглядываясь каждые пять минут.

— Извините, похоже, мне неправильно сказали, — пробормотала Беа, отступая на шаг.

Но старик резко схватил её за руку и потащил в дом. Она попыталась высвободить руку, но он будто впился в неё своими жилистыми пальцами и отпускать не собирался. Не успела Беа опомниться, как дверь захлопнулась за ними, и она оказалась в убогой обстановке бедняцкого домишки.

— Что вы делаете?! — испуганно воскликнула она, прикладывая все свои усилия, чтобы вырваться. Но сил-то у неё как раз сейчас не было, поэтому старик без затруднений повёл её в самый дальний угол и только там выпустил.

— Да, я лекарь, — сказал он уже не так недовольно, как на пороге.

Беа с безумно колотящимся сердцем от пережитого страха смогла разглядеть полочки на стенах, сплошь заставленные пузырьками разных размеров. Рядом стояли маленький столик и одинокий стул. Судя по всему, это на самом деле был лекарь, но, тем не менее, Беа уже не желала оставаться с ним под одной крышей.

— Знаете, я решила, что моё дело не так уж… — начала она, поворачиваясь к нему спиной.

Старичок остановил её, положив руку на раненное плечо, и Беа не смогла сдержать тихий стон боли. Если кто-нибудь ещё дотронется до него, то она точно упадёт в обморок, подумала Беатрис.

— Простите дряхлого старика за такой приём! — извинялся он, усаживая её на стул. Беа в своём нынешнем состоянии совсем не могла ему сопротивляться. — В последнее время здесь редко бывают посетители.

— Почему? — выдавила из себя Беа, насторожившись.

Как бы то ни было, ей нужно немедленно уходить. Этот человек вёл себя странно, он не нравился ей, ей вообще это место не нравилось, и она чувствовала себя здесь слишком беззащитной.

— Нашлись мастера лучше меня. У вас что-то с рукой, верно?

Беа кивнула, а после настойчивых расспросов старика рассказала ему о своём ранении и о том, как она «лечилась» до этого. Он посетовал над её небрежностью, затем промыл ей рану, смочил отрезок чистой ткани в каком-то травяном настое и перевязал ей плечо.

— Рана несерьёзная, — успокоил он её. — Но нужен непременно уход. Через несколько дней она уже не будет причинять вам неудобств.

Беа перевела дыхание, когда «пытка» закончилась. Тревожное чувство немного отступило, когда лекарь быстрыми и отточенными движениями делал ей перевязку. Дело он своё знал, это было очевидно, да и все эти пузырьки с травами вокруг служили подтверждением. И всё же надо было уходить.

— Спасибо, я благодарна вам за помощь, — сказала Беатрис, приподнимаясь.

Но старичок мигом подскочил к ней, усаживая обратно.

— Не торопитесь. Я дам вам одно зелье, — подмигнул он ей. — Оно унимает боль. Выпейте его сейчас, ведь после перевязки вам наверняка нелегко.

И правда, Беа была едва в силах сидеть прямо и совсем не представляла, как будет передвигать ногами, когда встанет. Но пить она ничего не хотела. Старик уже не вёл себя враждебно, но Беа всё равно никак не могла избавиться от подозрений на его счет.

Она хотела было отказаться от этого чудодейственного «зелья», но не стала: нутром чувствовала, что это бесполезно. Лекарь, судя по всему, был настойчивым до невозможности и её слова не примет к вниманию.

— Я добавлю его в сидр, так будет лучше, — сказал он, махнув у неё перед носом каким-то пузырьком, и вышел.

Беа сразу же поднялась с места и заковыляла следом, радуясь в душе представившейся возможности. Уходить, не попрощавшись, её не прельщало, но благоразумие подсказывало поступить именно так в этот раз.

Но, то ли она была слишком слаба, то ли лекарь — слишком шустрым, но не успела она подойти к двери, как тот уже оказался рядом с ней.

— Все вы, больные, так спешите сбежать из-под опеки, — мягко пожурил он её, с открытой улыбкой протягивая ей чашу с сидром и с добавленным в него содержимым пузырька.

— Спасибо, но…

— Поверьте, если вы не выпьете это сейчас, то свалитесь где-нибудь на дороге минут через десять, — увещевал он её. — Ну же, это для вашего блага.

Делать было нечего, и Беа взяла из его рук чашу. Она только слегка глоток и тут же вернула напиток старику.

— Спасибо ещё раз, — натянуто улыбнулась она и отвернулась с намерением покинуть дом.

Она сделала шаг, другой… Уже коснулась ручки и потянула дверь на себя. Странная слабость внезапно закружила ей голову, и Беа с ужасом поняла, что предчувствие её и на этот раз не обмануло. Старик её чем-то опоил.

— Зачем вы?…

Она не успела договорить, рухнув на пол.

Очнулась она, лежа на чём-то твёрдом. Беа сразу вспомнила о том, что случилось перед тем, как наступила темнота, и похолодела. Голова очень болела, а в теле была неприятная слабость.

Она слышала отдалённые голоса: мужской и женский, но не удивилась бы, если бы слух её обманул, и они находились рядом. Осторожно приоткрыв глаза, она увидела те злополучные полки с пузырьками. Стул, на котором она сидела ранее, сейчас пустовал, а сама она валялась на полу. Медленно повернув голову влево, морщась от резкой в ней боли при этом движении, она поглядела на входную дверь. Она была далеко, очень далеко для её ослабшего тела. И Беа не знала, сможет ли вообще встать.

Неподалёку от двери стоял старик с какой-то женщиной. Приглядевшись, Беатрис узнала в ней ту самую, которая так любезно провела её к лекарю. Слёзы подступили к глазам. Почему они желают ей зла? Что им вообще от неё нужно? Тоже хотят её убить? Или они заодно с преследователями?

Она отвернула голову, возвращаясь в то положение, в каком пришла в себя. И как раз вовремя: послышались шаги в её сторону, замершие у самой головы.

— Она не простудится, на полу-то лёжа? — спросила женщина.

В её голосе чувствовалось неподдельное беспокойство, и Беа на миг воспрянула, но потом сникла. Беспокойся она о ней на самом деле, не привела бы к этому старику.

— Скоро очухается, и поведем ее к Адели, — произнёс старик. — Подозрительная девица попалась, кое-как заставил её выпить чуть-чуть «лекарства». Как бы ни пришла в себя раньше времени. Нужно дождаться темноты.

— Старый кретин, — обвиняюще сказала женщина, — что, не мог внушить ей доверие к себе?!

— Да она совсем больной выглядела, когда пришла! Сама знаешь, Адели такие не нужны. Это уже потом я увидел, что ничего серьёзного с ней нет, — зло оправдывался старик.

Зашуршала ткань платья, и голос женщины послышался почти над самым ухом Беатрис.

— Она бледна. Нужно будет подрумянить её, дать ей хорошо поесть и переодеть. Её платье грязное и в крови.

— Конечно, — согласился старик. — Где ты откопала-то её?

— На улице. Схватилась за меня и попросила провести к лекарю, — хмыкнула она, поднимаясь. — Я на неё сначала и внимания не обратила, а потом подумала, что девочка не плоха и не при смерти, значит сойдёт.

— Надеюсь, Адель даст нам за неё прилично, — задумчиво проговорил старик.

— Определённо, — уверила его та.

Голоса отдалились от Беа. Она даже дышать перестала, пока слушала этот разговор. Её хотят… продать! Какой-то Адели!..

— Она симпатичная, — донеслось до неё. — Тело хорошее, да ещё и блондинка. Такие очень ценны.

Беа в ужасе распахнула глаза. Они собираются продать её… в один из тех домов?! Публичных домов, так они назывались. Беа слышала что-то о подобных местах. На окраинах многих крупных городов находились подобные дома, в которых посетителям предлагали за плату тела женщин.

Неужели её ожидает именно эта участь?!

Беа приподнялась, глядя в сторону говорящих. До темноты, они сказали, до темноты… Сколько ещё у неё есть времени?

— …пойду я, вернусь через несколько часов. Она ведь к этому времени должна проснуться? — говорила женщина, и Беа, стараясь не делать резких движений, снова опустилась на пол, закрывая глаза.

Ей нужно было успокоиться, чтобы придумать, как отсюда выбраться. Но как успокоиться, когда её собираются продать? Зачем, ну зачем она выпила это «зелье»?! Зачем доверилась этой женщине? Почему не ушла, как только увидела этого отвратительного старика?!

«Клод…», — подумала она невольно, чувствуя, как скапливается влага в глазах. Он спасал её уже несколько раз. Он один был способен её спасти, но теперь его не было рядом. Ни его, ни Тристана. Они её ищут, конечно, но вряд ли им придёт в голову искать её здесь.

— Раньше, — ворвался в сознание голос старика. — Она выпила очень мало. И часа не пройдет, она уже придёт в себя. Но она слаба, поэтому я с ней справлюсь.

— Следи, чтоб не убежала, — наказала ему женщина.

Дверь захлопнулась. Наступила тишина, от которой у Беа прошёл мороз по коже. Она чувствовала, что старик буравит её взглядом со своего места. Неужели так и будет продолжаться всё то время, что осталось до темноты? Как же тогда ей ускользнуть?

Старик прошаркал к ней, и Беа внутренне напряглась, молясь про себя Господу, чтобы он не догадался: она уже в сознании. Цепкие пальцы схватили её за щёки и повернули голову в другую сторону — так, чтобы он мог разглядеть её лицо во всех подробностях.

Воздуха в груди не хватало. Он не проходил в лёгкие, застревая где-то на полпути. И Беа боялась, что сделает судорожный вдох и выдаст себя. Замереть и не двигаться, только спокойно дышать — было не так-то просто.

Старик поворачивал её лицо в разные стороны, осматривая товар и проверяя на изъяны.

— Даже красива…

В его голосе прозвучало довольство. Он встал, и Беа услышала, как через несколько секунд скрипнул стул. Худшего быть не могло: он сел рядом с ней! И теперь не будет отводить от неё взгляда. Ей и так казалось, что вот-вот — и она моргнёт, выдавая себя.

Похоже, у неё не выйдет выбраться, пока она здесь. Только потом… Уже когда её куда-то поведут под покровом тьмы, лишь тогда у неё появится возможность хотя бы попытаться улизнуть. Беа очень сомневалась, что они повезут её в повозке. Судя по всему, и тот и другая были бедны и только тем и жили, что тела продавали.

Но был ещё один выход. Нужно дождаться, пока старик на что-нибудь отвлечётся, вскочить и побежать со всех ног к двери. В этом плане была единственная и значительная загвоздка — она была совсем не уверена, что старик её тут же не нагонит. Да и если выберется на улицу, это ещё не будет значить, что она спасена. Вдруг рядом никого не окажется и никто не услышит её крики о помощи? А даже если кто-то услышит — откликнется ли?

Беа заставляла себя думать и думать над тем, как выбраться. Так она забывала о том, что старик на неё смотрит и готов подметить любое её неосторожное движение. Однако ничего более ей в голову не приходило. Оставалось либо ждать подходящего случая, либо начать действовать прямо сейчас. И она не могла решить, что лучше. А время не стояло на месте.

— Ты уже пришла в себя, — сказал вдруг старик.

Беа показалось, что она сорвалась в пропасть. Он всё-таки догадался, что она притворяется! И как давно он это заметил? Почему не сказал раньше? И понимает ли, какие мысли сейчас в её голове?

Беатрис открыла глаза и наткнулась на колючий взгляд старика. Она стала подниматься с пола под его внимательным взором и поняла, что убежать у неё вот так, как она хотела, не получится. Только если он отвернётся хотя бы секунд на десять.

— Зачем я вам? — спросила она дрожащим голосом.

Старик, увидев её страх, обнажил в улыбке гнилые зубы и ответил:

— Мне ты не нужна. Я тебя всего лишь отведу в то место, где ты будешь жить.

— У меня есть дом, — прошептала Беа. — Если вам нужны деньги, я…

Старик стукнул по столу, и Беа вздрогнула. Сил в нём было гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд. Она не понимала, почему он так разозлился. Из его разговора с женщиной, было ясно, что ему нужны деньги.

— У тебя не будет столько, милочка, — сказал он.

— Откуда вы знаете?! Мой отец…

— За дурака меня держишь?! — подскочил он к ней и ухватил за волосы, приближая к ней своё лицо. — Будь у тебя отец, способный за тебя заплатить, ты бы не оказалась в таком состоянии здесь.

— Вы не правы, — взволнованно заговорила Беатрис, избегая взгляда старика. — Мой отец не в этом городе сейчас, но я напишу ему, если позволите.

Он хмыкнул и отпустил её.

— Надо накормить тебя. Вредничать не будешь? — спросил он, подозрительно глянув на неё из-под седых бровей.

Она отрицательно помотала головой. Старик отвернулся и направился к дальнему столу, на котором стояло какое-то яство. Беа поглядела на дверь, потом на спину старика и, наконец, поплелась за ним. Он даже не опасался, что она убежит, потому что знал — у неё не получится. Она всё ещё слаба, и у неё до сих пор кружится голова при резких движениях. Может быть, если поест, ей станет лучше?

Увидев, что подсовывает ей старик, Беа сильно засомневалась, что подобным сможет насытиться. Здесь была одна лишь похлебка, если можно было так назвать воду с плавающей в ней зеленью и одним крохотным куском мяса.

— Чьё это?… — спросила она, глядя в миску.

Старик сдавленно рассмеялся и толкнул её в спину, чтобы она села и не упрямилась.

— Не людское, а больше тебе знать и не нужно.

— На этот раз я не усну? — поинтересовалась Беа, опасливо придвигая к себе миску.

— Не уснешь, а то кто ж тебя потащит до Адели?

Беа взяла миску руками и отпила немного похлебки. От её отвратительного вкуса у неё замутило желудок, и ей пришлось приложить усилия, чтобы отогнать тошноту. Похоже, еда была далеко не первой свежести.

— Кто такая Адель? — спросила она.

— Твоя хозяйка.

Беа поставила миску на место и в упор уставилась на старика.

— О чём вы? Я свободный человек.

— Получается, что уже нет, — сухо засмеялся он.

Беа вдруг подскочила к нему и, сделав самое жалостливое лицо, на какое была способна, сложила руки в умоляющем жесте.

— Прошу вас, отпустите меня! Я отдам вам все свои богатства, что у меня есть, только отпустите меня!

— Богатства? — перепросил он, насмешливо вздёрнув бровь. — Не вижу их у тебя. Кроме одного, но не мне оно достанется.

Она медленно опустила руки и снова уселась на стул, придвигая к себе еду. Конечно, она не рассчитывала, что он вот так просто выпустит её отсюда, но попытаться стоило.

Доела она в молчании. Чувства сытости не было, но ей показалось, что силы всё-таки вернулись к ней. Совсем немного, но и это уже хорошо. Наверное, вскоре придёт та женщина, а значит, ей следует поторопиться.

— У вас вода есть? — спросила Беа, уныло глядя в стол.

Всем своим видом она старалась показать обречённое смирение перед мрачным будущем. Старик был проницательным, но не исключено, что он обманется и потеряет бдительность.

Старик подал ей кувшин с водой, и Беа, прежде чем отпить, заглянула внутрь. Кувшин был только наполовину заполнен водой. Не очень много, но вполне достаточно.

— Не отравишься, пей, — сказал он, заметив её нерешительность.

Беа сделала вид, что глотнула воды, а потом, собравшись с силами, резко вылила всю воду прямо в лицо стоящему рядом старику. Тот отшатнулся и упал на деревянный пол. Беа подскочила к нему и, зажмурившись, ударила его пустым уже кувшином по голове.

Он затих. Беа испугалась, не убила ли его, но проверять не стала и сразу же бросилась к двери, спотыкаясь и хватаясь за стены, чтобы не упасть. Она уже предвкушала свободу, как вырвется из этого мрачного ада на свежий воздух и быстро понесётся прочь. Куда понесётся — она ещё не знала, но и не это было сейчас главным.

Открыв дверь, она побежала вниз по улице, но путь ей внезапно перегородила чья-то тень. Узнав женщину в красном, Беа не сдержала крика, испугавшись, что вновь придётся вернуться туда, откуда она только что выбралась.

Она стала отталкивать женщину, но ничего не выходило. Та стояла, как стена, перегораживая путь вперёд, а попытки Беа проскользнуть мимо разъярили её. Женщина умудрилась заломить ей руки и, повернув к себе спиной, начала толкать её обратно в дом.

— Нет!!! Отпустите! — кричала Беа, молясь, чтобы кто-нибудь её услышал и пришёл на помощь.

Но уже не надеялась на это. В дверях дома появился согбенный старик, который ругал её самыми последними словами, а женщина закрыла ей рот ладонью.

И тут раздался голос. Женщина остановилась, словно вкопанная, а старик испуганно выпятил глаза и стремительно захлопнул дверь, скрываясь в доме.

— Освободите девушку.

Оправившись от неожиданности, Беа отскочила от женщины. Затем медленными шажками стала отходить подальше и от неё, и от нежданного спасителя. Это не был Клод. И не наймит тоже. Мужчина был одет в длинное разноцветное платье, которое на талии перехватывал богатый серебряный пояс. На лысой голове красовалась белая полотняная шапочка. По всему было видно, что это судья.

— Гийом, — сказал мужчина, — уведи девушку в дом.

И только тут Беа заметила, что рядом с ним стоит мальчик лет десяти и большими глазами смотрит то на неё, то на женщину в красном.

— А вы, Сабина… Я так просто это не оставлю. Один раз вам всё сошло с рук, но больше этого не повторится. Не смейте покидать город или скрываться. И готовьтесь к тому, чтобы посетить здание суда.

Мальчик подошёл к Беа и пробормотал «пойдёмте». Затем он, не оглядываясь на неё, пошёл вперед. Беа посмотрела ему вслед, не до конца уверенная, что ей стоит идти за ним. Лучше бы ей не связываться с городскими властями: начнут допытываться, как она здесь оказалась, с кем пришла, почему одна и ранена. Но с другой стороны — вдруг ей помогут отыскать Клода? Всё лучше, чем ходить одной по улицам незнакомого города. Тем более, начали опускаться сумерки, а где-то совсем неподалёку наверняка бродили и наймиты, поставившие себе целью её убить.

Она оглянулась. Судья подошёл ближе к женщине и что-то говорил ей, но Беа уже не вслушивалась. Самое главное она поняла — женщина понесёт наказание. Но кто заслуживал большего наказания, так это старик, что опоил её. Она перевела взгляд на дверь его дома и вздрогнула. Резко отвернулась и быстрым шагом поспешила за уже прилично удалившимся мальчиком. Правда, тот и сам остановился на повороте, дожидаясь её.

— Вы не пострадали? — спросил он, когда они уже прошли несколько довольно оживлённых улиц.

Беа настороженно смотрела по сторонам, но нигде не видела знакомых лиц. Ни Клода с Тристаном, ни наймитов. Последнее её порадовало, правда знала, что только в судейском доме ей будет по-настоящему безопасно, поэтому мечтала поскорее туда добраться.

— Нет… Спасибо за участие, — слабо улыбнулась она.

Мальчик, шедший чуть впереди, оглянулся, окинув её сомневающимся взглядом, и отвернулся.

— Тогда почему вы ранены?

— О… — Беа скосила глаза на свое плечо и заметила, что кровь на её платье весьма хорошо выделяется. — Это…

Она замолчала. Что-то остановило её сказать правду. В таком случае, будет только больше вопросов. Пусть считают, что она пострадала от того старика и женщины. Ведь это в каком-то смысле на самом деле так. Но всё равно казалось, что она в который раз лжёт. Ей просто необходимо исповедаться. Ведь в Ансени должна быть церковь. Потому что до аббатства тётушки добираться ещё очень долго, а груз грехов усугублял её плохое самочувствие.

— Меня Гийом зовут, — проговорил мальчик, сворачивая влево.

Теперь они вошли в какой-то небольшой дворик, по периметру которого было расположено несколько домов, один из которых, крайний справа, оказался судейским.

— Беатрис, — представилась она, входя в открытую для неё Гийомом дверь.

Пожилой мужчина, вероятно слуга, подошёл к ним и обратился к мальчику:

— Где же его честь?

— Он скоро подойдёт. А пока приготовьте комнату для этой девушки, — показал он на Беа. — Беатрис, пойдёмте в кухню.

Она кивнула и прошла мимо слуги за Гийомом. Там он усадил её за стол, и по его приказу кухарка дала ей немного свежего хлеба и молока. Беа с благодарностью поела, невольно вспоминая ту отвратительную похлебку, которой накормил её старик. Как только с едой было покончено, Гийом отвел её в небольшую комнатку, убранство которой состояло из кровати, большого сундука и пары кресел в углу.

Мальчик наказал ей отдохнуть, отметив, что отец будет говорить с ней завтра. Отцом, как поняла она, и был её спаситель. Запора на двери, за которой скрылся Гийом, не было, и потому Беа ощущала себя не в такой уж и безопасности. Но создавать «баррикаду», как на постоялом дворе, она не решилась. Всё-таки она в гостях, а не в оплаченной ею (а вернее Клодом) комнате.

Она прошла к небольшому окошку и выглянула. Оно выходило как раз на тот самый дворик. Было уже совсем темно, и она никого не увидела, но на всякий случай отошла подальше от окна. Этот город был каким-то мрачным. Может, ей так показалось только потому, что он был ей незнаком, или потому, что она подверглась здесь опасности. Но отчего-то казалось лучшим не подходить к окошку. Свеча, оставленная Гийомом в комнате, разливала вокруг мягкий, приглушённый свет, но с улицы Беа было не разглядеть в обрамлении этого света. И всё же… Если тот самый наймит проследил за ней досюда, то смог бы без труда понять, в какой комнате её искать.

Она боялась уже всего. Здесь было довольно уютно, но это успокаивало её расшалившиеся нервы лишь отчасти. В любое мгновение кто-нибудь мог войти, а в окно… Составит ли труда влезть в окно её преследователю или даже нескольким? Оно находилось на втором этаже, но вряд ли такая мелочь их остановит. Остановить их может только то, что она находится в доме не последнего в городе человека. И если их поймают, то им придётся худо. Не настолько же они рискованные?

Беа прошла к кровати, отогнула покрывало и провела рукой по чистой простыне. До неё доходил слабый аромат лаванды. Казалось, так давно она спала в нормальной кровати. Из глаз упало несколько слезинок, оставшихся влажными точками на белой простыне. Беа прикрыла глаза ладонью.

Она так тосковала по дому. Как же хорошо там было! Так просто и легко: вся её жизнь. Она вставала рано утром, на рассвете, и помогала матери по хозяйству до самого обеда. Мать была уже не так крепка здоровьем в последние годы и, хоть и не признавалась в том, ей было тяжело справляться с домашними делами одной. Беа помогала ей и тем самым теряла много своего времени, которое могла бы потратить на общение и игры со сверстниками. Но сама Беа не воспринимала это как потерю. Её всё устраивало. Пусть Матильда днями напролёт бродит по лесу, а Аньес кружит головы местным парням. Ей было хорошо дома. И от одиночества она совсем не страдала. А после обеда она посвящала всё своё время шитью. И тогда уже погружалась в свои мечты: но не о рыцаре, который бы влюбился в неё с первого взгляда, а о служении богу. И, сидя под величественным буком неподалёку от дома, она представляла себе свою будущую жизнь в монастыре.

Только теперь… Всё это в прошлом. И времени на мечтания уже нет. А может быть, и душа её после такого количества лжи уже не может быть принята в святых стенах обители…

Вскоре в комнату вошла служанка, которая помогла ей подготовиться ко сну. Наконец-то Беа смогла вымыться и снять это проклятое платье. Дождавшись, пока девушка уйдёт, Беа задула свечу и улеглась. В темноте было неуютно, и страхи наступали с новой силой. Но она надеялась, что скоро заснёт и что ночь пройдёт спокойно. Уткнувшись носом в подушку и накрывшись одеялом с головой, Беа и правда вскоре погрузилась в сон.

Встала она, когда кто-то потряс её за плечо. Это оказалась та же самая служанка, что приходила вчера. На этот раз она сменила ей повязку и помогла облачиться в чьё-то платье. На возражения Беа она ответила только, что так ей приказали и она не смеет ослушаться. Оставалось только причесать волосы, после чего Беа стала готова к выходу.

Служанка тут же объявила ей, что его честь ожидает её в своем кабинете. Проводив гостью до этого кабинета, она удалилась, а Беа нерешительно постучала в дверь.

— Войдите, — послышалось приглушённо.

Беа открыла дверь и сделала шаг вперёд. Обстановка внутри внушала невольный трепет: всё выглядело так, как и должно у наделённого властью человека. По всему было видно, что судья человек далеко не бедный. А сам он выглядел не менее внушительно за массивным столом. Поглядев на неё исподлобья, он приглашающе указал на стул напротив него.

Беа закрыла за собой дверь и медленно прошла к столу. Усевшись на указанное ей место, она сложила руки на коленях и опустила голову. Вчера она не успела обдумать, что будет отвечать на расспросы, а с утра ей попросту не дали времени на размышления, и теперь она лихорадочно прокручивала в голове свою историю, решая, о чём можно поведать судье, а что лучшим будет скрыть.

— Как вы? — спросил судья.

Он опустил локти на стол и поглядел на неё уже прямо, полностью сосредоточившись на её персоне и забыв о письме, которое писал до того, как она вошла.

— Спасибо, хорошо.

— Мне сказали, вы ранены.

— Ничего серьёзного, — ответила Беа.

— Отлично, тогда перейдем к другому вопросу — вам есть куда идти?

Вопрос был неожиданным для Беа. Ей казалось, что и так понятно: идти ей некуда. Она чуть помедлила с ответом, а потом просто покачала головой.

— Так я и думал. В таком случае вы можете остаться у меня, Беатрис, но взамен мне кое-что от вас нужно.

Беа испуганно посмотрела на него и вцепилась в колени руками. О чём он хочет попросить? Что она может сделать для него?

— Не пугайтесь, Беатрис. Вы умеете читать? — спросил он.

— Да…

— Тогда прочтите вот это.

Он протянул ей пергамент, который Беа приняла за письмо, и она осторожно взяла его в руки. Подняв глаза, наткнулась на спокойный взгляд судьи и затем углубилась в чтение. Строчки, одна за другой, проплывали перед её глазами, и Беа поражалась всё больше.

— Но это неправда! — воскликнула она, сжимая пергамент в руках.

Судья невозмутимо забрал его из рук Беа и чуть подался вперед, внимательно глядя ей в глаза.

— Неправда, — согласился он, — но они — плохие люди, разве вы не поняли это сами? Они заслуживают наказания.

— Но…

— Они бы продали вас в публичный дом, если бы я не проходил мимо, а вы их защищаете?

— Я не защищаю! — помотала головой Беа. — Но что же вы от меня хотите?

— Вы — свидетель. Распишитесь.

Беа отшатнулась, с испугом глядя на судью. Неужели он по-настоящему хочет, чтобы она расписалась под этой клеветой?!

Судья вздохнул и откинулся на спинку своего стула. Он внимательно посмотрел на исписанный пергамент, потом перевел взгляд на неё, затем обратно.

— Та женщина, которой вас хотели продать, имеет в Ансени покровителя, имеющего большее влияние, чем я. Считается, что девушки у неё оказываются только по своей доброй воли. И я не могу прямо заявить о том, что вас собирались продать ей, а она была совсем не против купить. И, тем не менее, тех людей необходимо наказать. Разве вы против правосудия?

— Вовсе нет, — ответила Беа, нахмурившись. — Но и правосудие с клеветой вещи несовместимые.

— Вы ошибаетесь, — отрезал он. — И, в конце концов, вы должны поставить здесь подпись. Я спас вас, и вы мне должны за это.

Беа поникла. Он имел право требовать от нее благодарности за спасение в такой форме. Да и она признавала, что надо наказать того старика и женщину. Ведь ей совсем не хотелось, чтобы на её месте когда-нибудь оказалась другая девушка.

— Хорошо, — вздохнула она и придвинулась ближе к столу.

Судья подал ей чернила и пергамент. Ещё раз пробежав глазами текст, Беа несмело поставила свою подпись. Взяв пергамент обратно, судья прочел её фамилию и задумчиво взглянул на неё.

— Мадемуазель де Бринье. Это ведь не настоящее ваше имя?

— С чего вы взяли? — с трудом сохраняя невозмутимый вид, поинтересовалась она.

— Вы можете идти к себе, — не отвечая на ее вопрос, взмахнул он рукой.

— Но… я не могу у вас оставаться, — сказала Беа.

— Вот как? — удивился судья. — Куда же вы пойдёте?

— Я шла в Лаваль с двумя спутниками. Но мы все потерялись в этом городе, потому что на постоялом дворе, где мы остановились, ночью завязалась драка. Один из моих спутников невольно стал ее участником, а другой, вытащив меня снаружи, вернулся к нему. Это было прошлой ночью. С тех пор я их не видела больше и совершенно не знаю, где искать.

— Я слышал об этом, — поморщился судья. Увидев изумленный взгляд девушки, он пояснил: — О драке, а не о вашей истории. Вы не возвращались туда, чтобы узнать, что с ними случилось?

— Возвращалась! — кивнула Беа. — Но мне сказали, что они ушли неизвестно куда. — Она не стала вдаваться в подробности и говорить, что Тристан так и не вернулся туда, а потерялся где-то по дороге. — Как вы думаете, смогу ли я их отыскать?

— Конечно, отыщите, — уверил её судья. — Для начала пошлю своего человека, чтобы опросил стражников на воротах. Только вы дайте подробные описания внешности ваших спутников. Хотя, конечно, их могли и просто не запомнить…

— Мне кажется, они где-то в Ансени, — проговорила Беа. — Они бы не бросили меня здесь и тоже стали искать. Только… я боюсь… Вдруг с ними могло случиться что-нибудь плохое.

— Не волнуйтесь раньше времени, — сказал судья, вставая. — Я помогу вам найти их, а вы пока оставайтесь в моём доме, раз уж вам всё равно некуда идти.

— Спасибо! — признательно поблагодарила его Беа, тоже вставая и следуя за ним на выход. — Вы очень добры ко мне.

— Я рад помочь вам, Беатрис.

— А вы… — остановилась на пороге она. — А вы не скажете ли мне своё имя?

Он обернулся и слегка улыбнулся ей, затем ответил:

— Простите, что забыл представиться. Меня зовут Жерар Рошер и, как вы уже, вероятно, догадались, я — судья Ансени.

Глава 16. Посланец из Бургундии

Матильда и Герик сидели в безызвестности уже второй день в подвале дома графа Рэндуилла. После обнаружения кольца в шляпе Пьера, их с Гериком поспешно отвели обратно, а Пьер остался в гостиной, чтобы вести разговор с графом. И с тех пор ни Матильда, ни Герик понятия не имели, где сейчас Пьер и что собираются делать с ними самими.

На все их вопросы тюремщик — тот же человек, что вывел их в первый раз — не отвечал ничего определённого. Поэтому они мучились догадками, обдумывая их про себя и высказывая друг другу. Одно теперь оставалось несомненным — как они и подозревали, Пьер оказался не так прост, как им показалось. Тем не менее, Пьер, судя даже по его последним действиям в гостиной, не был их врагом. Так почему он, наверняка не ограниченный в своих действиях, в отличие от них, не спешит им на помощь? Матильда не могла поверить, что этот проныра не нашёл бы способа вытащить их отсюда.

Хотя, быть может, у Пьера сейчас есть дела поважнее. Не зря ведь граф Рэндуилл пожелал говорить лишь с ним. Матильда и Герик даже обсуждали вероятность того, что Пьер может оказаться вельможей.

Герик был уверен в этом, доказывая свою точку зрения тем, что уж слишком хорошо Пьер разбирался в политической обстановке, слишком много знал аристократов и слишком много где бывал. Насчёт двух последних пунктов Матильда напоминала ему, что он сам не так давно считал, будто Пьер все эти истории о своих похождениях и знакомствах попросту выдумывает. Герик нехотя признавался, что вполне мог и ошибаться раньше.

Матильде же отчего-то казалось, что Пьер такой же простой человек, как и они. Другое дело, что он мог быть весьма приближён к какой-нибудь знатной особе. В противном случае, откуда бы появиться у него такому кольцу? Матильда сама его не разглядела, а вот Герик, находившийся тогда к Пьеру гораздо ближе, чем она, говорил, что кольцо явно было дорогим. Теперь и не удивляло, что Пьер никогда не рассказывал им о цели своей поездки в Ренн. Конечно же, его ждало там какое-то важное дело. Возможно, с этим кольцом и связанное. И, вероятно, у него были веские причины никому сию драгоценность не показывать.

Матильда также думала о том, что, может быть, положение Пьера сейчас ничуть не лучше, чем их. Убить-то его вряд ли убили, а вот использовать в своих целях вполне могли. А ещё она не могла не думать о том, почему они прошли мимо Ренна. Как ни крути, Пьер был странной и загадочной личностью. С трудом верилось, что он заплутал. Возможно, он целенаправленно шёл к землям Рэндуилла. Ведь проговорился же граф, что они оказались вблизи чего-то важного.

Но и тогда оставалось непонятным — зачем Пьер напросился им в попутчики? Не проще ли было ему продолжать свою игру в Смерть, а про них забыть вовсе, оставив на дороге? Впрочем, именно это он, кажется, и собирался сделать поначалу. И, если бы Герик не понёсся за ним вслед, желая выявить его обман, они бы не были сейчас здесь. Они бы уже давно были в Ренне.

А теперь Матильда даже думать боялась о том, когда же вновь увидит белый свет. Они находились в подвале два дня — не так много, в общем-то, но этого времени хватило, чтобы в голову Матильды стали пробираться мрачные мысли о не менее мрачном, ожидающем её будущем. И всё чаще всплывала картинка того человека в колодках с израненной спиной, которого она увидела в день прибытия. Вдруг и их с Гериком ожидает подобная участь?

Немного успокаивало только то, что им принесли две овчины, и теперь не приходилось сидеть на голом полу. А также молодые люди могли видеть лица друг друга, потому что к стене прикрепили факел. Ко всему прочему, их кормили и кормили неплохо. Два раза в день, зато очень обильно.

И всё это могло значить то, что ни убивать, ни причинять им какие-либо увечия не намереваются. Но тогда для чего же их держат здесь? Не забыл ли граф о том, что у него «гости» в подвале обосновались? Хотя с графом-то как раз Матильда не особо хотела встречаться вновь. Мало ли что ему в голову взбредёт, когда он её увидит? На шее до сих пор красовались синяки от его рук, и при воспоминании о том дне, она буквально чувствовала, что, как и тогда, задыхается. Он легко мог бы убить её… Кем бы ни оказался Пьер, она должна быть ему благодарна. Ведь именно найденное Ратьяном у него кольцо спасло её жизнь и честь.

И было кое-что ещё, что не давало ей покоя. Она чувствовала себя неловко. Очень неловко. И даже не могла себе толком объяснить почему. Раньше она никогда не испытывала неудобств в общении с Гериком, но теперь не было ни одной темы, которую она бы могла затронуть или поддержать. Кроме разговоров о Пьере и графе Рэндуилле, они не говорили больше ни о чём.

А ведь когда-то они часами болтали о чём угодно и даже не замечали, как быстро пролетало время! Но то раньше… Когда она ещё была беспечной и счастливой. До того, как потеряла мать. До того, как отправилась на поиски сестры и брата. И, если уж глядеть в самый корень, — до того, как уехали отец с Аньес. Возможно, останься тогда отец дома, те наймиты не осмелились бы и близко подойти к их дому… А если бы и подошли, то всё бы не окончилось так плачевно. И мать была бы жива, и сестре с братом не пришлось бы убегать, а она сама просто вернулась бы в спокойный и тихий дом…

Возвращаясь мыслями к Герику и странной отчужденности, появившейся между ними, Матильда вспоминала слова Пьера. Прав ли он был, утверждая о симпатии к ней Герика — её друга?… Но ведь Герик был без ума от её старшей сестры, и она отчётливо помнила, как расстроил его внезапный отъезд Аньес в Англию. И помнила также, как несчастно он выглядел после. Ему было плохо в разлуке с ней, вдали от Аньес… И Матильда, вероятно, причинила ему боль, когда рассказала о письме от отца, о том, что у Аньес появился поклонник. Но ей хотелось, чтобы он, наконец, перестал тешить себя бесплодными надеждами. Ей было совершенно ясно, что Аньес никогда не будет относиться к нему серьёзно. А может быть даже, и не вернётся никогда домой. Если выйдет замуж там, в Англии… Ей не будет смысла возвращаться сюда.

Возможно, он прислушался к тем её словам. Возможно, он выбросил мысли об Аньес из головы. Но даже в таком случае, он не мог так скоро переметнуть своё внимание на неё. Это было не похоже на Герика, во-первых. А во-вторых, она всегда была рядом с ним, но он, тем не менее, никогда не смотрел на неё как на девушку. Что могло внезапно заставить его это сделать?…

Это просто забота. Забота по отношению к ней — его подруге, с которой он проводил так много времени и которая попала в большую беду. И, может быть, помогая ей, он думал об Аньес, о том, что она, Матильда, — её сестра, и хотя бы поэтому он должен за ней приглядывать. Вот этим-то чувством и вызваны все его косые взгляды в сторону Пьера и вечные с ним препирательства. Этим и ничем иным!

И Матильде удалось убедить себя в этом.

Но в другом убеждать себя смысла не имело — она сама стала иначе относиться к Герику. И в голове у неё перекрутилось очень много разных мыслей, прежде чем она поняла и призналась себе в том, что влюбилась в Герика. И когда только успела — она не знала… Однако она точно помнила, что после разговора с Пьером стала слишком много думать об отношении к ней Герика. И о своём — к нему. Тогда, быть может, она невольно внушила себе, что влюблена?

Как бы то ни было, в какую-то минуту сердце Матильды сладко замерло. Она когда-то давно, кажется, будто в прошлой жизни, так мечтала испытать это чувство… Так хотела, чтобы нашелся тот, на кого бы она неустанно смотрела влюбленными глазами, любуясь каждой чёрточкой лица… Тот, с кем бы она всегда находилась рядом и на чью грудь так приятно было бы склонить голову… И она почувствовала бы, как горит её тело от одного прикосновения любимого, о чем ей как-то поведала Аньес. И она узнала бы, как сердце может набатом стучать в груди при одном звуке его голоса — так говорила ей Беатрис…

И вот теперь, сидя в полутёмном подземелье, не зная, что ждёт её в будущем, испытавшая самое большое несчастье в жизни — она смотрела на того, кого привыкла все это время видеть лишь другом. Она не могла сказать, что испытывает те чувства, которые, ей казалось ранее, она должна была бы испытывать. Но, тем не менее, она ловила себя на желании дотронуться до его руки, которая лежала так близко к её руке, или порой ей отчаянно хотелось, чтобы он повернулся к ней и посмотрел на неё… как на остальных девушек.

Он никогда не смотрел на неё так, как на других. Она помнила, какие взгляды он бросал на других девиц, мимо которых они порой проходили вместе. С другими он всегда преображался: на лице сверкала какая-то особенная улыбка, какую он никогда не обращал к ней; глаза светились какой-то особой радостью, не той, которою он делился с ней; и разговаривал он с другими тоже по-особенному — не так, как с ней…

Её не волновало это раньше. Она снисходительно смотрела на все его разговоры с другими девушками, которые, бывало, происходили при ней. Усмехалась, когда видела, как девицы тают только при одном его взгляде на них. И никогда не понимала, что они все нашли в Герике. То есть она, разумеется, признавала, что он очень приятный в общении человек; и внешность имел довольно красивую, и тело было ладным. Но, может быть, потому что сама никогда не смотрела на Герика заинтересованно, Матильда не могла тогда понять, что видят в нём другие.

Почему же всё так внезапно изменилось? Почему она вдруг обратила на него внимание? Ей не хотелось думать, что Пьер открыл ей глаза. Получается, что, если бы не он, она бы так и продолжала считать Герика только другом и не смотрела бы сейчас на его спину так пытливо, молчаливо призывая его повернуться к ней?…

Она непроизвольно громко вздохнула, и Герик обернулся. Его лицо было как на ладони: прекрасно видно в отбрасываемом факелом свете, и Матильда с особым вниманием стала разглядывать его. Конечно, она знала, как он выглядит. Но… С огромным стыдом Матильда поняла, что даже не имела точного представления о цвете его глаз. Оказалось, что они были темно-серого цвета — темнее, чем у Аньес. Она досадливо поморщилась при этом невольном сравнении и тут же ужаснулась: она, кажется, ревнует к собственной сестре! Это было так нелепо… и очень плохо.

Также Матильда не замечала раньше, что брови у него темнее, чем волосы, и вразлет, а нос, как оказалось, — с едва заметной горбинкой. Лицо было узким, а щёки чуть впалыми — хотя бы это не стало для нее новостью, с облегчением подумала она. А вот на его губы она никогда прежде не смотрела так. Когда он что-то говорил ей — да, но это вполне естественно. И уж тогда она не рассматривала их форму, не отмечала, что нижняя чуть полнее верхней, а когда они растягиваются в улыбке — невозможно оторвать взгляд и хочется… поцеловать их. Поймав себя на этом бесстыдном желании, Матильда покраснела.

И только тут поняла, что Герик смотрит на неё и улыбается. Осознав это, она поглядела на него почти с испугом: понял ли он, догадался ли, о чем она только что думала? Она проклинала себя за то, что щёки стали гореть еще больше. Но это ведь мог быть и просто жар от огня. Что, конечно, странно, учитывая, что большинство времени, проведенного здесь, она дрожала от холода.

Матильда не могла отвести от него взгляда. И он не отводил. А она вдруг подумала, что ей на самом деле холодно — кисти рук были совершенно ледяными. Зато горели щеки и ещё… где-то внутри было очень тепло. Просто оттого, что он смотрел и улыбался ей.

Она переплела свои пальцы, крепко сжимая их в замок, и опустила взгляд на них. Дышать стало труднее, как будто по помещению не ветер гуляет, а духота стоит. Она чуть приоткрыла рот, чтобы облегчить дыхание. Но легче не стало. Она чувствовала на себе взгляд Герика, но не могла оторвать глаз от своих сцепленных пальцев.

Никогда прежде она не чувствовала подобного смущения в присутствии Герика. Но теперь посмотреть ему в глаза казалось пыткой. Она и отвернуться почему-то не могла. Так и продолжала смотреть в одну точку, не поднимая головы, хотя шея уже затекла находиться под таким углом. Сколько прошло времени она не знала, но была уверена, что Герик все ещё не отрывает от неё своего взгляда.

Она была не права?… Иначе бы почему?…

Он вдруг зашевелился, и она вздрогнула от неожиданности. Боковым зрением Матильда увидела, что он поднялся с другого конца овчины и сделал шаг к ней. Сердце затрепыхалось в груди. Беатрис ей рассказывала о чём-то таком! Она не могла сейчас вспомнить точные слова сестры, но сказала она тогда что-то вроде: «когда он делает шаг мне навстречу, я одновременно пугаюсь не знаю чего и наслаждаюсь этим коротким мгновением перед тем, как он коснётся меня. А сердце так и скачет!..». Кажется, она сейчас чувствовала себя почти так же…

Тень упала на неё, когда Герик остановился и пристроился рядом с нею. Она непроизвольно отодвинулась, глядя на него широко распахнутыми глазами. Но застыла, когда он снова улыбнулся ей — на этот раз по-другому… с грустью?

Матильда уже полностью запуталась в чувствах и не доверяла своему зрению. Теперь будет казаться невесть что!

— Тебе холодно.

Она, словно со стороны, наблюдала за тем, как он берет её руки в свои. И в первый раз поняла, какие большие у него ладони по сравнению с её. И кожа у него более загорелая, чем у неё. Наверное, лишь потому, что она по настоянию матери каждый день мыла лицо, руки и шею ромашковым отваром: чтобы кожа не была так вызывающе темна. Сначала она спорила с матерью, не понимая, зачем ей быть бледной, но потом сдалась. Ей было несложно пойти на уступку в такой малости. Да и какая ей, в сущности, разница?…

Так странно, что подобные мысли приходят к ней сейчас. Он греет её руки, а она думает о цвете своей кожи!.. Невольно Матильда улыбнулась и сжала его пальцы, наслаждаясь разливающимся по телу теплом.

— Ты изменилась, — заметил Герик.

— В самом деле? Тебе кажется, — отмахнулась Матильда, стараясь выглядеть невозмутимой.

Если он ещё ничего не понял, так скоро поймёт, потому что она совершенно не умела притворяться. Она даже чуть-чуть жалела, что рядом нет Пьера. По крайней мере, его болтовня отлично отвлекла бы.

— Не кажется, — помотал головой Герик. — Изменилась. После того, как он что-то наговорил тебе.

Матильда опустила голову, чтобы Герик не разглядел выражения её лица. Конечно, для него её скованное поведение не могло пройти незамеченным. И трудно было не понять, после чего вдруг всё так поменялось. Но он даже и не представляет, о чём говорил ей тогда Пьер…

— Пьер всегда несёт чепуху, — только и сказала она.

На этом их короткий разговор окончился.

Они посидели так в молчании еще некоторое время. А потом Матильду заклонило в сон. И, уже в полудрёме, она облокотилась на плечо Герика и улыбнулась, когда он обнял её, прижимая к себе крепче.

Однако долго поспать ей не дали. Матильда подскочила от гулкого звука шагов за дверью и переглянулась с Гериком. Парень выглядел, как и она, настороженным. Еду приносили всего несколько часов назад, и это значит, к ним идут с иной целью.

Послышался лязг открываемой двери, а затем в проёме показалось уже хорошо знакомое пленникам лицо тюремщика. Всё это сопровождалось каким-то мягким звяканьем. Тюремщик тут же исчез из их поля зрения, уступая место тому, которого почему-то и Матильда, и Герик никак не ожидали здесь увидеть.

В подвал вошёл Пьер. И несколько последующих минут Матильда и Герик не могли выдавить из себя ни слова: настолько поразительным выглядел Пьер здесь, в этом мрачном подвале.

Дверь за ним с характерным скрежетом затворилась. Пьер поморщился и перевёл взгляд на бывших спутников. Те смотрели на него, будто не узнавая, и это чрезвычайно развеселило Пьера. Но он удержался от смеха и сделал шаг им навстречу.

Матильда же, увидев, что Пьер с видимым усилием удерживает на лице серьёзную гримасу, пришла в себя. Похоже, прав был Герик, а не она. Потому что едва ли простой человек мог позволить себе нарядиться вот так, как сейчас был одет Пьер.

Его ничем не примечательное сюрко сменилось другим — из дорогой, бархатной красной ткани с расшитыми на ней многочисленными узорами. Поверх него красовался короткий зелёный котарди с расшитой серебряной нитью горловиной и низом. Помимо прочего, на нём были узкие чёрные штаны и чёрные же туфли с длинными острыми носками. К последним и были прикреплены два серебряных бубенчика, издававших услышанный ими чуть ранее звон.

Совсем не обязательно было так наряжаться для того, чтобы спуститься в подвал и переговорить с пленниками. У Матильды мелькнула нехорошая мысль, что он таким образом хочет показать своё нынешнее превосходство над ними. Но, как бы то ни было, даже в таком образе она была рада, наконец, его увидеть. Но свою радость показывать не спешила, а так и продолжала молча глядеть на него, ожидая, что скажет он.

— Когда я здесь находился, было хуже.

Он заинтересованно осматривался вокруг себя, подмечая изменения, произошедшие после его отсюда освобождения. Его зоркие и внимательные глаза, разумеется, не могли не заметить не только наличие уже потухающего факела и двух овчин, но также то, насколько близко друг к другу сидели Герик и Матильда. Последняя выглядела так, будто её только что разбудили, а парень хмуро глядел на Пьера из-под сдвинутых бровей.

— Что-то вы совсем не рады старому другу, — недовольно пробурчал он, переводя взгляд с одного на другую и обратно.

— А друг ли ты нам ещё? — резонно поинтересовался Герик.

Матильда коротко и укоризненно взглянула на Герика и затем сказала:

— Надеюсь, ты пришёл, чтобы объяснить нам всё, что происходит?

Пьер подошёл к ним и уселся рядом. Матильда с радостью отметила, что он не ведёт себя, как зазнавшаяся особа, и не брезгует сидеть в подвале на одной лишь овчине, постеленной на холодный пол.

— Ну, почти, — ответил он ей. — У меня к вам обоим важный разговор. Но прежде… — Он широко улыбнулся и неожиданно ловко подсел к Матильде, хватая её в охапку. — Ой, Матильда, я так соскучился по тебе!

Матильда начала усиленно отталкивать его.

— Ты чего, пьян, что ли?! — прохрипела она, так как слишком уж сильно сдавил он её в объятиях.

— Разумеется. Я опьянел от одного твоего вида, — согласился он. — Эй…

Последний возглас относился к Герику, о котором он, похоже, успел забыть. Тот схватил его за плечи, рывком отрывая от девушки. Однако Пьер каким-то образом смог удержаться и не выпустить Матильду.

— Убери руки.

— Какого черта?! Ты сам за меня схватился, — возмутился Пьер. Глаза Герика только угрожающе потемнели. Он не был настроен шутить, и, поняв это, Пьер сдался, отпуская Матильду: — Ладно, зануда, сделаю, как ты скажешь. Только лишь потому, что нам троим необходимо поговорить.

Матильда осталась на своём месте, но чуть отодвинулась от Пьера. Тот сделал вид, что не заметил этого, и поправил своё одеяние, которое подверглось нападению Герика. Сам же Герик устроился рядом, не спуская взгляда с Пьера.

— Объясни, что здесь творится, — сказала Матильда. — И неужели ты не мог прийти раньше?

— Нет, не мог, — с важным видом отрицательно мотнул он головой. — Я был весь в делах.

— Делах? — нахмурилась Матильда.

— Ага. В общем, слушайте! Граф Рэндуилл — наш друг. В смысле, он мой друг, но может стать и вашим.

— С какой стати он твой друг? — тяжело взглянул на него Герик.

— Не могу сказать вам всего, но вам и не нужно знать всё. Если вкратце, то я еду в Ренн с той же целью, которую преследует и граф Рэндуилл. Так что мы с ним в некотором роде союзники.

— Ну, то, что не враги, — это видно, — выразительно обвёл взглядом его наряд Герик. — И что за цель-то такая?

— О, это очень важная и секретная цель, и я не могу вам о ней рассказать. — Заметив, каким взглядом одарили его и Матильда, и Герик, он счёл нужным добавить: — К сожалению.

— Если ты не скажешь нам, то мы с тобой и разговаривать не станем, — пригрозила Матильда.

Всем троим было ясно, что условия здесь может выдвигать только Пьер, но сам он промолчал и как будто задумался над словами Матильды.

— А если с меня взяли клятву не распространяться по этому поводу? — спросил он. — К тому же, твой отец, — посмотрел он на девушку, — как ты говорила, — подданный английского короля, не так ли?

— И что? — не поняла она.

— А то, что об этом нужно молчать. Если Рэндуилл узнает, незавидной твоя судьба будет.

— Хватит говорить загадками! — возмутилась Матильда. — Может, хотя бы поведаешь, какая вообще судьба нас с Гериком ожидает?

— Не совместная, я надеюсь, — буркнул он еле слышно, а потом громче продолжил: — Если будете послушными, то по прибытии в Ренн наши дороги разойдутся. Вы ведь этого очень хотите, не так ли?

— Так что ты там предлагаешь? — оживился Герик.

— Просто поехать со мной и графом в Ренн. Всем вместе.

Матильда невольно вздрогнула. Ей совсем не хотелось продолжить дальнейший путь в обществе устрашающего графа.

— И если мы откажемся?

— Останетесь здесь, — ответил Пьер, — и тогда только от графа Рэндуилла будет зависеть ваша дальнейшая судьба. Кстати говоря, знаешь ли, моя красавица, почему я не появлялся раньше? Всё для тебя. — Он многозначительно умолк, оглядев вопросительные лица друзей, и только потом пояснил: — Ты графу, видишь ли, немножко понравилась, — сделав насмешливое ударение на «немножко», сказал он, — и я всячески отвлекал его от твоей персоны эти два дня. Но, когда сегодня он оповестил меня, что завтрашним утром мы отправляемся в путь, я так и заявил ему, что вы оба поедете с нами, потому что являетесь моими близкими друзьями.

От этого определения Герик поморщился, будто съел что-то невероятно кислое. Пьер широко усмехнулся и перевёл взгляд на Матильду. Та сидела скованно и задумчиво глядела куда-то перед собой.

— Спасибо, очень… мило с твоей стороны, — отстранённо поблагодарила она.

— Да, очень благородно ты поступил, — хмыкнул Герик. — И что же, за эти два дня Рэндуилл потерял к Тильде интерес?

Матильда не смогла сдержать проступившего на лице удивления от этого сокращения своего имени. Герик всегда обращался к ней «Тильда», но… Уже давно он вообще к ней по имени не обращался, и потому сейчас было странно услышать это из его уст. А может быть, тому причиной её недавние мысли о нём и его к ней отношении.

— Да думать уже позабыл, — махнул рукой Пьер. — Я сказал, к тому же, что она — дочь прославленного рыцаря, но в силу определённых причин не может пока открыть своё имя.

— Зачем ты это сказал? — ужаснулась Матильда.

— А что, твой отец не был прославленным рыцарем? — невинно поинтересовался парень. — А в остальном я вроде бы не солгал.

— Ну… да, был прославленным… — стушевалась она. — Но всё равно можно было и поменьше болтать, — негодующе посмотрела она на него.

— Попробуй ты меньше болтать, когда от тебя ждут чётких ответов на вопросы! — обиделся Пьер. — Между прочим, не моя бы болтовня — Рэндуилл уже давно бы дознался до истины. А так он считает меня глуповатым и неспособным соврать.

— Прости, — совсем поникла Матильда, понимая, что Пьер и в самом деле сделал как лучше, а она теперь ему обязана по гроб жизни.

Заметив, что Матильда уже не злится на Пьера и готова ему безоговорочно поверить, Герик взял дело в свои руки.

— Нам ты зубы не заговоришь, — прямо сказал он ему, — так что выкладывай для начала, какого чёрта мы прошли мимо Ренна.

Матильда сжала руки в кулачки и выжидающе уставилась на Пьера. И если только у него не было для того уважительной причины, она забудет про то, что должна быть ему благодарна.

— А-а, — протянул Пьер, — я знал, что кто-то из вас об этом спросит. Тут все просто: я заблудился.

Матильда гневно задышала и, не удержавшись, дала ему подзатыльник. Обиженно ойкнув, Пьер вопросительно поглядел на неё.

— Ты опять идиотом прикидываешься?! — яростно воскликнула она.

— На этот раз мы не поверим в этот бред, — поддержал её Герик. — Не похож ты на человека, который может заблудиться.

— Мне это, конечно, льстит, — гордо выпятил подбородок Пьер, — но я здесь впервые. Полагался только на наставления, которые мне дали. Правда, изначально я планировал ехать по главной дороге, но из-за вас пришлось свернуть в лес.

— Теперь ещё и мы виноваты?! — продолжала изливать свой праведный гнев Матильда.

— Ну да, ваша вина во всём этом тоже есть, — пожал он плечами. — У меня с собой было кое-что важное, а за вами кто-то гонялся с целью убить, как я понял. Мне незачем было рисковать.

— Нужно было уйти от нас в таком случае.

— Эх, — тяжело вздохнул Пьер. — Как я мог уйти от тебя, Матильда?… — жалобно округлив глаза, посмотрел он на неё.

Матильда закатила глаза и демонстративно отвернулась. Как же он её раздражал! Вечно строит из себя влюблённого, лишь для того, чтобы позлить и Герика, и её. Наверное, и забавляется над ними каждый раз!

— Что за важная вещь? То кольцо? — не терял нити разговора Герик, не обращая внимания на дурачества Пьера, потому что знал: с этим плутом отвлекаться нельзя, иначе так и не узнают они с Тильдой всё, что хотят узнать.

— Да! — развернулась обратно Матильда. — Почему ты раньше не показал это кольцо Рэндуиллу? Тогда бы всё не дошло до… такого.

— Вообще-то мне было велено не показывать его каждому встречному, пусть тот и является в некоторой степени союзником.

— В некоторой степени… что значит эта оговорка? — спросил Герик.

— И вовсе это не оговорка! Вы оба слишком подозрительны ко мне и ищите в каждом моём слове подвох, — насупился он.

— То есть…

Матильда замолчала, передумав продолжать фразу. Не было нужды спрашивать, было ли случайностью её спасение из лап Рэндуилла. Конечно, да. Её спасла только удача. Пьер бы не стал рисковать ради неё, хотя и делал вид, что она ему нравится. И даже зная, что кольцо это могло спасти её, он бы не показал его Рэндуиллу добровольно.

— А теперь самый главный вопрос, — сказал Герик. — Кто ты?

Пьер ответил не сразу, задумчиво потёр подбородок, решая, говорить правду о себе или нет, потом всё-таки нарушил молчание:

— Посланец.

Матильда еле сдержала мученический стон от неопределённости его ответа.

— Откуда и куда? Хм, впрочем, про «куда» мы уже наслышаны, — усмехнулся Герик.

— Из Бургундии. И всё, что я вам рассказывал о себе во время нашего долгого пути… ну, или почти всё… было правдой! — воскликнул он и для убедительности с достоинством кивнул. — Я — младший сын одного знатного человека… имя которого я вам не открою даже под пытками, — сразу предупредил он. — Мой отец и впрямь, как я рассказывал раньше, хотел впихнуть меня в отряд Эда [24], но я придумал кое-что получше, случайно вникнув… Э-э… В общем, вместо того, чтобы махать мечом, я выбрал куда более почётную на мой взгляд миссию — поехать ко двору бретонского герцога с определённым посланием.

Матильда и Герик переглянулись, будто спрашивая друг друга, можно ли верить его словам. В целом, вроде бы всё сходилось, но… Разве можно доверять словам этого скользкого парня? Никак не различишь, где он искренен, а где — нет.

— Может, мне вам на бубенчиках поклясться в том, что здесь я не вру? — раздражённо воскликнул Пьер, пошевелив ступнёй правой ноги, отчего подвал наполнил мелодичный звон. — А что, они мне дороже жизни.

Матильда и Герик оставили без внимания его язвительность, продолжая «переговариваться» взглядами. Сначала они и впрямь «спрашивали» друг у друга как быть, но через несколько секунд Герик просто уставился на неё безо всякого выражения на лице, а Матильда поняла, что уже совсем не думает о Пьере и его недавнем рассказе.

Она мысленно поблагодарила бога за то, что факел уже почти потух, и краска на её щеках не заметна. Повернувшись к Пьеру, она ответила:

— Хорошо. Ехать с тобой и Рэндуиллом в Ренн куда лучше, чем сидеть здесь. Так ведь, Герик?

— Угу, — подтвердил он.

— Можешь передать это своему… союзнику, — поморщилась она. — И, я думаю, нам теперь должны дать куда более подходящие для нас покои? Всё-таки я дочь прославленного рыцаря, — совсем не радостно улыбнулась она.

— Конечно, — уверил Пьер. — Я позабочусь об этом.

Глава 17. Случайный взгляд

У Клода раскалывалась голова, и горело огнём тело. Ему казалось, что на него надели железные шлем и кольчугу, которые вдавливались ему в тело, вызывая жгучую боль. Но сил не было даже на то, чтобы застонать. Или попросить воды. Потому что в горле было сухо, как в сарацинских пустынях, и воздух, проходящий в лёгкие при каждом слабом вдохе, обжигал его внутренности.

Он понятия не имел, где находится и есть ли кто-нибудь рядом с ним. Он даже не мог понять по своим ощущениям, на чём лежит. Был лишь непроходящий жар, охватывающий каждую частицу его тела, и пульсирующая боль в нескольких местах. Мыслить в таком состоянии не было никакой возможности. В сознании царил беспорядочный хаос из обрывков воспоминаний и ещё чьих-то образов. Чтобы как-то избавиться и от них, и от невыносимого жара, он беспорядочно метался на чём-то жёстком и колючем. И это только добавляло болезненности его ощущениям.

Он не мог ни открыть глаза, ни даже приподняться. На какое-то время его накрыла темнота, и он перестал что-либо чувствовать.

В следующий раз, когда очнулся, Клоду стало получше. На лбу он чувствовал прохладную тряпицу, а тело обдувал такой же прохладный ветерок. К тому же, к его губам сразу же поднесли чашку с водой, к которой он немедля прильнул. Выпить много ему не удалось, глотать получалось плохо, как будто он вдруг разучился это делать, и большая часть воды стекла по подбородку вниз.

Тело уже не горело так сильно, но слабость всё ещё присутствовала. И, выпив воды, он снова то ли уснул, то ли потерял сознание, так и не сумев разузнать, где он находится и кто за ним ухаживает.

При его третьем пробуждении, которое было вызвано взорвавшейся в теле резкой болью, он не смог удержать громкого стона. Его будто подвергали пытке дыбой, бил холодной пот, отчего он дрожал, как при самой лютой зиме, и кости ломило нещадно. В ушах стоял шум, не позволяющий ему ничего услышать. Но, возможно, тогда просто стояла тишина, потому что позднее он различил слабый голос.

— Отец, он не выживет. Вам стоит прочесть отходную.

— Если переживёт эту ночь…

Остаток фразы где-то потерялся, и снова в голове был слышен один лишь шум, а тело продолжала сотрясать сильная дрожь.

Он успел только подумать, что пережить эту ночь не сможет. Но люди, бывшие в это время рядом, видимо, вознамерились во что бы то ни стало оставить его в мире живых. Он чувствовал, что ему меняют компресс на лбу, а тело протирают влажной тряпицей, но вместе с тем озноб, казалось, становился только сильнее, а температура оставалась на прежнем уровне.

Он сгорал в лихорадке. И теперь уже спасительная тьма не накрывала его сознание, а с губ всё чаще срывались уже не громкие, а слабые стоны.

К губам его вновь прислонили чашку, и он принялся жадно пить поданную ему воду. Он думал, что это вода. Но как только горло ему обожгло какое-то пойло, прошедшее горячей лавой по пищеводу, стало ясно, что это совсем не вода. Он подавился, каким-то образом сумел увернуться от чашки, но ему продолжали вливать питьё насильно.

Как ни странно, именно после него Клоду стало несколько легче. Покрытое испариной тело всё ещё вздрагивало, но уже не тряслось, как в припадке, а голова безвольно откинулась, и губы его не шевелились, хотя до того что-то бессвязно шептали.

— Как вы думаете, он оправится? — спросила старая женщина, сидящая подле раненного и непрерывно водящая по его телу намоченной в стоящем же рядом тазу с водой отрезком ткани.

— На то воля божья, — ответил ей с противоположного конца полутёмной кельи пожилой священник.

Он стоял у образов и перебирал чётки, бормоча себе под нос молитвы о спасении подобранного им на улице раненного молодого воина. В том, что человек этот — воин, сомнений у священника не было. Многочисленные шрамы от ран на его теле были тому подтверждением. К тому же, на его левой ладони присутствовала мозоль, какая появлялась у каждого, кто провёл большую часть жизни в руках с оружием. А уж о мече, луке, колчане со стрелами и кинжале говорить было нечего.

— После отвара, приготовлённого братом Стефаном, ему стало гораздо лучше, — сказала женщина. — Надо было давно его попросить.

— Надобно меньше говорить об этом человеке, — ответил священник, отрывая свой взор от образов и тяжело вздыхая. — Мы можем навлечь беду на нашу обитель, если о его нахождении здесь узнают его враги, кои у него определённо имеются.

— Вы так уверены в этом, — заметила она.

Он чёрной тенью подошёл к тюфяку, набитому сеном, на котором и лежал сейчас раненный, посмотрел внимательно, будто по одному взгляду на него мог понять всё, что было в его прошлом, и снова вздохнул.

— Он бредил, сестра Агния. Прошлой ночью непрестанно говорил о том, что ему нужно кого-то найти и спасти от убийц. И его рана на голове не могла появиться лишь от удара о мостовую.

Сестра Агния коротко посмотрела на него, а потом перевела свой взгляд вновь на беспомощное, распростёртое перед ней тело.

— Нынче днём он шептал про предательство, которого не ожидал.

— По этой причине я и говорю, что стоит молчать о том, что мы приютили его за монастырскими стенами. По всему видно, человек он не простой, и невольно может навести на нас беду.

— Быть может, вы правы, отец Бенедикт. Но, вероятно, его уж никто не ищет. Ведь этот мальчонка, Поль, нашёл его почти мёртвым. Одно слава богу — неподалёку отсюда.

— Это и не слава богу, — покачал головой святой отец, — если вдруг в городе станет известно, что он жив.

Сестра Агния промолчала и, смочив тряпицу в воде, вновь стала проводить ею по телу мужчины.

— И всё-таки не можем мы скрывать его присутствие здесь ото всех. Возможно, будет лучше, если мы расскажем о нём судье Рошеру? Он что-нибудь решит. Но пока нужно подождать, когда наш гость окончательно придёт в себя.

— Разумеется, — кивнул отец Бенедикт, — будем молиться, чтобы он скорее оправился и покинул наши стены. Что же до судьи… Я подумаю об этом позднее.

Сестра Агния кивнула и, взглянув в сторону узкого, над самым потолком, оконца, сказала:

— Мне пора, отец Бенедикт. Надеюсь, что эта ночь пройдёт спокойно.

— С божьей помощью.

Женщина встала, освобождая низенький табурет для святого отца, и вышла из кельи. А он остался у лежанки раненного, продолжая задумчиво смотреть в изнурённое четырёхдневной лихорадкой лицо. До вчерашнего вечера он был на грани смерти, и отец Бенедикт сам едва верил, что тот выживет. Однако же мужчина попался крепкий и, должно быть, постепенно будет идти на поправку.

Священник присел на табуретку и задумчиво потёр свою щёку, не отрывая взгляда от раненного. Он не рассказал обо всём сестре Агнии: о том, что говорил в бреду этот мужчина. А говорил он многое, и причём такое, что можно услышать лишь на исповеди, и теперь отцу Бенедикту было неловко за то, что он услышал вещи, непредназначенные для его ушей. Однако более всего его волновало то, что случилось с этим мужчиной недавно.

Из его бессвязных слов святой отец смог понять, что он путешествовал не один, а с неизвестными ему «Тристаном и мадемуазель Бринье», которым угрожала опасность быть убитыми и которых он должен обязательно спасти. У отца Бенедикта были сомнения, что есть ещё кого-то спасать. Потому что Поль, мальчик-прислужник в монастырской кухне, который и нашёл его, не увидел рядом никого другого.

Святой отец вспомнил, как около полуночи примчался взбудораженный мальчик и сбивчиво поведал ему о своей находке. Отец Бенедикт сразу решил, что о том лучше молчать. Это он и наказал Полю, который был не прочь поделиться новостью с любым, готовым его слушать.

Но, придя к месту, где лежал этот мужчина, отец Бенедикт понял, что дело почти безнадёжно. И всё-таки он не мог оставить человека умирать, и потому с помощью Поля удалось пронести его через монастырский двор и дальше — в одну из свободных, удалённую от остальных келью. Таким образом, о том, что в обители появился гость, знало совсем немного людей, и со всех них он взял слово, что они будут молчать.

Но кто-то должен был ухаживать за раненным, потому что отец Бенедикт не имел достаточно свободного для этого времени. Пришлось вызвать на помощь давнюю знакомую, сестру Агнию из соседней же обители святой Катерины. Она очень хорошо разбиралась в травах, и её помощь оказалась неоценимой. Однако даже у неё с трудом получалось удерживать в этом теле жизнь, и тогда отец Бенедикт обратился к одному из монахов, тоже весьма одарённого во врачевании, с просьбой помочь. После его-то отвара раненному стало значительно лучше.

И теперь тот, кажется, приходил в себя. Его веки начали подрагивать, словно он силился их поднять, но никак не мог. Руки заметались по тюфяку, а из горла стало вырываться громкое прерывистое, хриплое дыхание.

Святой отец нашёл его руку и сжал, пытаясь успокоить этим жестом. Но раненный, напротив, разволновался ещё больше, попытался приподняться, что, разумеется, у него не получилось, и открыл рот, собираясь что-то сказать ему.

Отец Бенедикт нагнулся к самому его лицу, чтобы расслышать, что тот шепчет своим слабым голосом.

— Где я?…

Он несколько раз повторил эту короткую фразу, стискивая его руку сильнее. Подняв голову, святой отец увидел, что раненный уже открыл глаза и теперь ими, ещё мутными, смотрит прямо на него.

— Где я? — ещё раз повторил он, но так же тихо, как и до этого.

— В обители святого Франциска, — ответил ему отец Бенедикт, стараясь тоже сохранять негромкий тон.

Больше тот ни о чём не спросил. Снова закрыл глаза и тотчас же уснул, успокоившись после полученного ответа.

Клод проснулся несколько минут назад, но до сих пор не мог заставить себя о чём-нибудь подумать. Просто смотрел в низкий потолок и слушал монотонное пение, доносящееся откуда-то издалека. Он стал прислушиваться к нему, пытаясь понять, кто поёт и зачем, и тут вспомнил, о чём ему сказал священник во сне.

Он думал, что это был сон, но тот короткий разговор случился на самом деле. И он сейчас находится в монастыре. Как он здесь оказался, этого Клод понять не мог. Последним его чётким воспоминанием было то, как он шёл по улицам Ансени, напряжённо раздумывая над тем, где искать мальчика и его сестру. Но полученная накануне рана давала о себе знать, и ему приходилось хвататься за стены домов, чтобы вообще удержаться на ногах.

Что было после — этого Клод пока никак не мог вспомнить. Неужели он дошёл до этой обители сам и попросил о помощи? Вероятно, так. Иначе каким бы образом ему здесь оказаться?

Он оглядел всё то, что попало в поле его зрения. Аскетичная обстановка обычной кельи. На левой стене прибито распятие, и больше ничего ему не удалось здесь приметить.

На этот раз рядом с ним никого не было. Как раз тогда, когда у него имелось слишком много вопросов, чтобы оставаться одному и мучиться смутными догадками. Ко всему прочему, ему сильно хотелось есть и пить.

Клода не радовало нынешнее состояние. Он был слаб, как новорождённый котёнок, даже не мог приподняться, а в глазах прыгали чёрные точки. Однажды он уже чувствовал себя так — во время похода в Святую землю, где его тоже сразила лихорадка от полученной от неверного раны. Тогда ему было лишь десять лет, и он служил простым оруженосцем графа де Жуиньи. Когда сей рыцарь выронил свой меч в пылу одной из стычек, бывший начеку Клод ворвался в самую гущу тел, пробираясь к своему патрону. Ему удалось помочь выбраться графу, но сам при этом был ранен в живот, и тогда провалялся, сотрясаемый лихорадкой, в течение целой недели, прежде чем пошёл на поправку.

А сколько времени прошло сейчас? Клод и предположить не мог.

Ему необходимо набраться сил. После чего отыскать Тристана и мадемуазель Бринье. Ведь без его помощи они не сумеют избежать всех опасностей, подстерегающих их в пути. Особенно, если эти самые опасности преследуют их по пятам с очевидным намерением умертвить.

Он отчего-то не сомневался, что его спутники живы, но времени терять, разлёживаясь здесь, не следовало. И Клод стал думать над тем, каким бы образом их разыскать. Пока в голову ничего не приходило, но он был рад уже и тому, что в его голове вообще стали появляться связные мысли, а не один только порождаемый тяжёлым прошлым бред.

Спать уже не тянуло, а просто лежать было не в характере Клода. И, несмотря на боль в правом боку, эхом разносящуюся по всему телу, и трещавшую при малейшем движении голову, он принял сидячее положение.

Закрыв глаза, потому что перед ними вдруг всё поплыло, Клод стал мерно вдыхать и выдыхать воздух, собирая все свои силы, чтобы встать на ноги. И только он упёрся руками в тюфяк, на котором лежал, полный намерения оттолкнуться, как его прервал спокойный, старческий голос.

— Я рад, что вы пришли в себя, сын мой.

Клод резко открыл глаза и повернул голову вправо, к двери. На пороге кельи стоял тот самый священник, который сказал ему о том, где он сейчас находится. Клод ничего не ответил, только продолжал смотреть на него.

Тот вздохнул и прошёл внутрь. За ним следовал мальчик возраста Тристана с подносом в руках. Клод не успел ещё увидеть его содержимое, но желудок его уже скрутило при одной только мысли о еде.

Похоже, священник понял это. Он жестом отпустил мальчика, когда тот оставил свою ношу на полу рядом с Клодом, а затем обратился к самому Клоду, сказав, чтобы тот сначала утолил голод. Клод не заставил просить себя дважды, и уже через минуту еды на подносе не осталось. Ему стало гораздо лучше, и теперь он был полностью готов к тому, чтобы услышать от священника ответы на все свои вопросы.

— Я нахожусь в обители святого Франциска, — утвердительно сказал он, вперив взгляд в священника, — но как я сюда попал?

— Мы вас нашли неподалеку, — чуть помедлив, пояснил святой отец. — Вы были ранены в правый бок и в голову. Последнее ранение и поспособствовало тому, что вы пробыли в лихорадке пять дней…

— Пять дней?! — выпалил Клод, даже подавшись вперёд от этой новости. Резкое движение отозвалось острой болью во всём теле.

— Это не самый большой срок, — заметил священник. — К тому же, вы были при смерти ещё вчера. Вы должны быть благодарны богу за то, что остались жить, несмотря на очевидное…

— Я благодарен, — отрезал Клод.

Он понимал, что не имеет права так грубо разговаривать со святым лицом, да и просто с человеком, который пять дней заботился о нём, не давая умереть. Но сейчас Клод не мог сдержать глухого раздражения, вызванного тем, что прошло уже столько времени… Что могло случиться за это время? Всё, что угодно! А он все эти дни провалялся без дела в келье.

— Я полагаю, мы должны представиться друг другу, — прорвался в его мысли голос священника. — Отец Бенедикт. — После чего он многозначительно взглянул на Клода, вынуждая и его ответить.

— Называйте меня просто Клод. — Он видел, что отец Бенедикт хочет задать ему какой-то вопрос, но опередил его. — Когда я буду в состоянии уйти отсюда? Сегодня? Завтра?

— Вы слишком торопите время, — сказал священник. — Послезавтра. И то — если на это будет воля Господа.

Клод отрицательно мотнул головой и твёрдо сказал, будто лишь от его слов всё зависело:

— Завтра.

Отец Бенедикт ничего на это не ответил, но подошёл к нему ближе.

— Не хотите ничего мне поведать? — поинтересовался он. — В бреду вы говорили о многом… Например, о том, что должны кого-то спасти.

При первых его словах Клод застыл, гадая, как много он успел рассказать в своём состоянии. Но не спрашивать же об этом прямо, и потому Клод ответил лишь на последнее утверждение.

— Это так. И именно по этой причине мне необходимо как можно скорее уйти отсюда.

— Мы вас не задержим, — сухо ответил отец Бенедикт. — Но не опасаетесь ли вы, что те, кто вас ранил, отыщут вас вновь?

— Даже если так — вы предлагаете мне всю жизнь здесь отсиживаться? — вопросительно посмотрел на него Клод.

Благодаря рассказу священника, он вспомнил. Вспомнил, как шёл по улицам Ансени, не зная толком — куда именно, оглядывался по сторонам, будто надеялся увидеть в проходивших мимо него людях Тристана и его сестру. И так ходил он довольно долго. Уже начинало смеркаться, люди попрятались в своих домах, а он всё не сдавался и продолжал поиски, хотя любому стало бы понятно, что они окончатся провалом. Если мальчик или мадемуазель Бринье так же, как и он, бродили где-то в городе, то, как только стемнело, они наверняка где-то спрятались. И вероятность на них наткнуться была слишком мала.

Тут-то, видимо, он и столкнулся с кем-то. Всё случилось очень быстро. Кто-то напал со спины, но ему, безоружному, удалось отпрыгнуть в сторону за секунду до того, как его пронзили бы мечом. Противников было, кажется, двое. Один, однако, почему-то стоял в стороне, а вот второй, как бы ни сопротивлялся Клод, вскоре оглушил его. И, выходит, подумал, что Клод мёртв. Иначе какой был смысл нападать на него? Явно не за тем, чтобы бросить у монастырской ограды.

Клод потёр лоб. До сих пор мучила головная боль, да и всё произошедшее запутало его окончательно. Конечно, он не имеет права требовать от мадемуазель Бринье объяснений, почему за ними охотятся. И, тем не менее, — разве не должен он узнать, во что ввязался, взявшись им помогать? Ведь гораздо легче ему будет, если он поймёт, против кого идёт. Действовать вслепую было не для него. Ему нужно было чётко знать, что, как и почему. Однако если сестра Тристана не пожелает ему рассказать их историю, он не в силах требовать от неё этого.

— Как вы собираетесь их искать? — снова нарушил его размышления отец Бенедикт.

Клод поднял на него свой взгляд и задумался: а может ли ему помочь чем-то святой отец? Он-то, во всяком случае, знает этот город. Правда и самому Клоду приходилось здесь бывать два раза, но он останавливался только на ночь, и потому, можно сказать, что Ансени был ему совершенно не знаком.

— Завтра воскресная месса, — оповестил его тем временем священник. — Я мог бы устроить вам встречу с судьёй нашего города. Мало что проходит мимо его глаз и очень вероятно, что он знает что-то о ваших спутниках.

Клод не очень обрадовался его словам. Конечно, с одной стороны это неплохо, с другой — насколько он мог судить из своего опыта общения со служителями порядка — толку от них мало. Да и не хотелось ему связываться с судьёй, поскольку при любом раскладе так просто выбраться из города потом не удастся. Лучшим бы было найти девушку и её брата самому. Но он не был настолько уверен сейчас в своих силах, чтобы пренебрегать какой бы то ни было помощью.

— Это было бы очень кстати, — сказал, наконец, Клод.

— Я рад, что вы согласны, — отступил отец Бенедикт. — А пока отдыхайте и набирайтесь сил.

Он уже почти вышел, когда Клод остановил его.

— Спасибо вам за всё. И извините за причинённые неудобства.

— А я думал, не дождусь от вас этих слов, — пошутил вдруг священник и затем вышел, оставив Клода одного.

Клод несколько секунд смотрел ему вслед, а затем перевёл взгляд на висевшее распятие. Он никогда не был особенно набожным. И мессы посещал только потому, что так нужно делать всем верующим. А сейчас он отчего-то чувствовал большое желание прочесть молитву о том, чтобы найти мальчика, чьё жизнелюбие ему так импонировало, и его сестру… Просто потому что она женщина. Женщина, которую каждый уважающий себя рыцарь должен защищать.

* * *

Беатрис смахнула одинокую слезинку и глубоко вдохнула.

Так должно было случиться. И она сама приложила к этому руку. И они этого заслужили. На самом деле заслужили. Нет причин расстраиваться. Но почему-то ни один из этих доводов не успокаивал её. И долго сдерживаемые слёзы, как бы ни старалась она удержать их, потекли по щекам.

Она обхватила плечи руками и зажмурилась, желая выбросить из памяти последние несколько часов. Она никогда прежде не была в здании суда. И, хотя знала все законы, никогда особо не задумывалась о тех людях, которые их нарушают и вынуждены платить по счетам.

Но у неё был выбор. Она могла не подписывать ту бумагу. Могла отказаться, но предпочла уступить натиску судьи. И тогда ей казалось, что она поступает правильно. Или то ей внушил Жерар Рошер. Но после сегодняшнего дня она не могла успокоиться. Потому что эти люди не заслужили такого наказания. Это было слишком жестоко. И неправильно. Хотя бы потому, что она солгала. И добровольно согласилась на обман, организованный судьёй.

Она пыталась успокоить себя тем, что такова цена за его помощь. И он, в самом деле, помогал ей! Его слуги прочесали за эти несколько дней весь город, но не нашли ни единого следа Тристана или Клода. Они словно сквозь землю провалились! И Беа боялась с каждым днём всё сильнее. Куда они могли запропаститься? Вот так просто покинуть Ансени, когда она осталась здесь? Если Клода она почти не знала и могла предположить, что он оставил её здесь, то Тристан — она была в этом уверена — сделал бы всё в его силах, чтобы отыскать её. А если его вообще нигде в Ансени нет, это может означать, что случилось самое плохое…

Но о таком Беа запрещала себе думать. Она пыталась уверить саму себя, что всё будет хорошо, что Тристан обязательно отыщется и что они смогут благополучно выбраться из этого города и так же благополучно добраться до аббатства Нотр-дам д'Авениэр в Лавале. Но иногда у неё словно разом пустело в душе — и в голове билась одна только мысль: «а что, если Тристан не отыщется?», и тогда находило такое отчаяние, что она не знала, как избавиться от него, как вновь вернуть себе слепую веру в лучшее.

Ко всему прочему она чувствовала себя бесполезной, потому что все эти дни просидела в доме судьи, не высовывая нос. Жерар Рошер убедил её, что она ничем помочь не сможет и толку не будет никакого, если она сама примется расхаживать по городу.

— И я не могу приставить к вам кого-нибудь, а мне не хочется, чтобы с вами вновь случилась беда. Думаю, как и вам, — заключил он, отметая все её возражения по этому поводу.

Беа внутренне соглашалась с ним. Тем более что она могла встретить где-нибудь на улице своих преследователей, о чём судья понятия и не имел. И потому самым безопасным и разумным для неё было просто отсиживаться здесь и ждать. Но она не могла больше выносить своё бездействие. Ей казалось, что как раз в то время, как она коротает очередной день в бесплодных мыслях и мольбах Господу Богу, Тристан нуждается в её помощи. И если что-то с ним случится, она никогда себе этого не простит…

Слёзы так и текли горячим потоком по её щекам.

Тот старик и женщина, что хотели продать её в публичный дом… Никаких доказательств их злонамерений не было. Но судья заставил её подписать бумагу, где говорилось о том, что они её обворовали. Через своих сподручных он подсунул им какую-то ценную вещь, и оставалось дело за малым — её признание. Но Беа была уверена, что подписью её участие в этом деле и ограничится. Однако ей пришлось присутствовать, когда Жерар Рошер выносил обвинение, в зале суда. Довольно распространённое наказание для вора — карнаушание. И она обрекла на это двух, пусть и чуть не продавших её, людей…

Беа упала на кровать, утыкаясь лицом в подушку и заглушая свои рыдания, которые не могла больше сдерживать. Она бы отказалась. Прямо там и отказалась бы от своего признания и не посмотрела бы на то, какие толки вызовет её такое странное поведение. Ведь она считалась пострадавшей, к тому же судья выставил её перед всеми своей дальней родственницей, которая приехала к нему погостить на пару дней. Но, когда Жерар Рошер посмотрел на неё строгим и предупреждающим взором, она не смогла проронить ни слова. Потому что боялась: в противном случае он перестанет ей помогать.

И вот теперь она лежала на кровати, содрогаясь от рыданий, и думала о том, что совершила страшный грех, и никогда не сумеет его замолить. Но она… она исповедуется, да! Сделает то, чего не делала уже так давно. Завтра, прямо завтра она и исповедуется, и пусть святой отец назначит ей то наказание, которое она заслуживает.

Мысль о том, что скоро она освободит хотя бы эту тяжесть с души, рассказав о ней на исповеди, немного привела девушку в чувство. Она успокоилась, рыдания прекратилась, и теперь Беа просто лежала, как кукла, на кровати. Почти без всяких мыслей.

Это её состояние нарушила открывшаяся дверь. Беа приподнялась на кровати и обернулась. В комнату вошла служанка, которая обычно приносила ей поесть. Беатрис так и не удосужилась спросить её имя. И сейчас, подумав об этом, она безразлично взглянула на неё и ничего не сказала.

— Его честь просит вас сегодня спуститься на ужин, мадемуазель, — сказала служанка, стоя на пороге. — Ужин через час. Вам помочь приготовиться?

Беа машинально кивнула и приняла сидячее положение. Ей стало интересно, с чего бы вдруг судье понадобилось, чтобы она спустилась вниз отужинать? Обычно он этого не требовал, даже дал ей понять, что лучше, если она меньше будет высовываться из своей комнаты.

И тут её словно бы осенило: ведь этому может быть только одна причина! Значит, он что-то разузнал о Тристане! Или хотя бы о Клоде! Беа подскочила и, не слушая возгласов служанки за спиной, метнулась к кабинету судьи. Никогда бы раньше она не позволила себе врываться вот так и нарушать чью-то работу. Но сейчас ей было важным узнать, есть ли вести о брате. Она не сможет ждать целый час до ужина, мучаясь догадками.

— Ваша честь! — воскликнула она с порога взволнованным голосом.

Судья поднял голову. Он стоял у окна, выходящего во внешний двор, и задумчиво смотрел на улицу. Беа была рада хотя бы тому, что в это время он не занимался чем-то важным.

— Что с вами, мадемуазель Бринье? — вопросительно приподнял брови Жерар Рошер, имея в виду её заплаканный и растрёпанный вид.

Беа смутилась, только сейчас подумав, в каком виде предстала перед ним, но тут же все остальные мысли вытеснила только одна — о Тристане.

— Всё хорошо, — сказала она быстро, делая шаг вперёд и прикрывая за собой дверь. — Простите, что помешала вам. Мне сказали, что вы хотели видеть меня сегодня внизу за ужином…

— Это так, — согласился он. — Хотите узнать почему?

— Да… Я подумала, что, может быть… — сбивчиво объясняла своё поведение Беатрис. — Может быть, вы что-то узнали о… моих спутниках, — закончила она, обращая к нему тревожный взгляд.

О том, что одним из них был её брат, она так и не рассказала. Даже не могла толком объяснить почему, но не хотела открывать это судье, а тот и не интересовался. Наверное, он должен был догадываться, что оба пропавших мужчин — её родственники, потому что одна или с незнакомыми людьми девушка её возраста и положения не могла позволить себе путешествовать.

— А, я должен был подумать об этом, когда просил передать вам про ужин, — сказал судья, направляясь к ней. — Нет, ничего нового я не узнал. Никого похожего на ваших спутников нигде в Ансени не видели. Возможно, они всё-таки ушли из города без вас?

Он остановился перед ней и пытливо поглядел ей в глаза. Беа опустила их, в попытке скрыть, какую боль испытывает оттого, что её надежда рассыпалась в прах. Ибо за эти несколько последних минут она успела поверить, что у него есть для неё хорошие новости.

— Я… не думаю, — выдавила она из себя и отвернулась. — Простите ещё раз за беспокойство. — Она взялась за ручку двери, но помедлила: — А зачем всё-таки вы хотите видеть меня сегодня на ужине?

— У нас гости, мадемуазель, и будет странным, если моя родственница не спустится, чтобы поприветствовать их.

Беатрис бессмысленно мерила шагами комнату. Она только-только вернулась из столовой, где проходил ужин, и теперь испытывала странное, снедающее душу беспокойство.

Наверное, всё дело в том мужчине, которого принимал сегодня судья. Он должен был приехать вместе со своей женой, но она внезапно захворала и осталась дома. Беа не могла себе объяснить, почему он показался ей таким неприятным и скользким человеком, но впечатление о нём у неё сложилось именно такое.

Однако причин беспокоиться не было. Арман Сальен, как его звали, не взглянул в её сторону почти ни разу. Лишь тогда, когда судья представлял её, он поднял на неё свои глубокие карие глаза и слегка улыбнулся. Его глаза были очень красивыми, а улыбка преображала лицо, делая чуть ли не красавцем, но Беа уже тогда невольно передёрнуло. Впрочем, никто этого не заметил.

Ужин прошёл спокойно. Беа всё время молчала, изредка раскрывая рот, когда судья обращался к ней с ничего не значащими вопросами. Остальное же время Жерар Рошер обсуждал с Сальеном какие-то свои дела, которые Беатрис были совершенно не интересны. И вот, наконец, ужин закончился, она смогла беспрепятственно удалиться в свою комнату, и теперь отчего-то тревога всё больше захватывала всё её существо.

Сердце билось в груди громко и сильно, руки дрожали, а дыхание было рваным. Она не могла успокоиться и именно по этой причине ходила из угла в угол, не находя себе места.

С улицы донёсся приглушённый шум, и Беа подскочила к окну. Как она и думала, это собирался отъезжать Арман Сальен. Во дворе уже стояла его закрытая повозка, на козлах которой сидел совсем ещё молоденький мальчик, а сам её хозяин прощался с судьёй, вышедшим на улицу его провожать. Как поняла ещё ранее Беатрис, они были неплохими друзьями, а Арман Сальен считался дорогим гостем в этом доме. Беа даже заметила, что служанки посматривали на него благосклонно, и юный Гийом относился к нему с уважением. Похоже, только одной ей он не понравился.

Беспокойство нарастало с каждой секундой. Она не могла стоять на месте, чувствовала острую потребность что-то сделать, но так и продолжала смотреть в окно, в попытке разглядеть что-то, что вызывает в ней это смутное ощущение опасности. И тут взгляд её метнулся к мальчику на козлах. Всё это время он сидел сгорбившись, спиной к ней, но потом повернулся к идущему к повозке Сальену, и Беатрис увидела его профиль.

Она шумно выдохнула и подалась вперёд, забыв о такой явной преграде, разделяющей её и брата. Как… как он мог оказаться там?! Когда его ищут повсюду? Почему он разъезжает с незнакомым им обоим доселе человеком и, кажется, совсем не противится своему новому занятию?

Эти мысли промелькнули в голове девушки за считанные секунды, а потом она сорвалась с места и выбежала из комнаты. Она буквально слетела с лестницы и понеслась на улицу настолько быстро, насколько могла. Она так боялась, что не успеет, что Тристан уедет прежде, чем она выскочит за входные двери и даст ему о себе знать. И страхи её не были безосновательны: на пороге она столкнулась с возвращающимся судьёй, и тот удержал её, не давая выйти за пределы дома.

Беа попыталась его оттолкнуть, но это было бесполезно, потому что её сил явно не доставало, чтобы сдвинуть с места такого взрослого и сильного мужчину, который, к тому же, не собирался ей этого позволить.

Послышался шум отъезжающего экипажа, и Беа закричала, чтобы он пропустил её.

— Там мой брат! Тристан!!! — кричала она, не оставляя попыток проскользнуть мимо судьи. — Тристан, не уезжай! Тристан…

Она обречённо прошептала его имя и безвольно опустила руки. Из-за плеча Рошера она разглядела, что Арман Сальен уже уехал. И Тристан вместе с ним.

Её глаза будто остекленели, и она продолжала в течение нескольких секунд смотреть в одну точку — в то место, где ещё не так давно был Тристан. Это её состояние прервал судья, хорошенько встряхнув её.

— Да придите же вы в себя, наконец! — грубо сказал он.

Беатрис перевела на него всё ещё отрешённый взгляд. Брат был так близко! И так неожиданно было его появление. Если бы она случайно не выглянула в окно, то увидела бы его в следующий раз неизвестно когда, а теперь…

— Зачем?… — сдавленно прошептала она, будто потеряв голос. Она взглянула осмысленным взглядом в лицо Жерара Рошера и вдруг толкнула его в грудь, да так, что тот, не ожидавший от неё подобного, отступил на шаг. — Зачем вы это сделали?! — тихо, но угрожающе спросила она.

Она не чувствовала себя прежней. Ей отчаянно хотелось сделать ему больно. Хотелось отомстить за то, что удержал её. Если бы он так некстати не возник на её пути, Тристан был бы уже с ней.

Беатрис развернулась и медленно направилась к лестнице.

— Мадемуазель, постойте…

Она не хотела его слушать, не собиралась этого делать. Еле подавив в себе желание попросту заткнуть уши, она ускорила шаг, а потом и вовсе побежала к своей комнате, потому что по звукам определила — судья направляется за ней.

Она вбежала в комнату и закрыла дверь. Засова не было, поэтому она привалилась к ней спиной, полная намерений не открывать её.

— Мадемуазель Бринье, позвольте мне войти, — говорил судья по другую сторону двери. — Позвольте объяснить…

— Оставьте меня, — твёрдо сказала Беа, — я не хочу сейчас ни о чём говорить. — И добавила после секундного замешательства: — Я прошу вас.

Послышался тяжёлый вздох с той стороны, а потом и удаляющиеся шаги. Беатрис ещё больше навалилась на дверь и закрыла веки, из-под которых медленно потекли слёзы.

Но безысходности она теперь не чувствовала. Одну только опасность, нависшую над её младшим братом. И теперь, зная, с кем он, она обязательно его спасёт! Вытерев тыльной стороной ладони мокрые щёки, она отошла от двери и снова стала ходить из угла в угол.

Она не понимала, почему судья остановил её. Неужели он заодно с её врагами и всё это время только притворялся её союзником в поисках Тристана? Беа не хотела в это верить. Ей было страшно поверить в это, потому что, если эта догадка верна, она больше никогда и никому не сможет доверять. Разве может быть такое, что все вокруг желают ей зла?

Но гораздо более этого ей было интересно, почему Тристан не откликнулся на её зов. Несмотря на то, что Жерар Рошер не дал ей проскочить мимо него, он ведь не закрыл ей рот. Она кричала и кричала достаточно громко, чтобы её услышали. Почему же Тристан уехал?

Ей стало страшно. Она и представить боялась, почему брат так странно повёл себя. Ведь он мог не уезжать. Он не должен был этого делать. Он должен был вернуться, вернуться к ней, своей сестре, — так почему же он не сделал этого?

Беа взволнованно мяла ткань своего платья и мучилась этими вопросами. Но вскоре решила, что это не имеет смысла. Главное, спасти брата, потому что ему совершенно определённо угрожает опасность рядом с этим человеком — Арманом Сальеном. Не зря её гложило неприятное чувство, когда она ужинала за одним с ним столом.

Подумать только: она ужинала, а Тристан в это время был совсем близко. Так близко, что, решись она выйти на улицу, то увидела бы его сразу и, конечно, переговорила бы с ним. Но тогда ей не пришло это в голову, а сейчас было уже поздно.

И на ночь глядя она ничего не может предпринять. Да она вообще одна ничего не может предпринять, поэтому нужно обязательно узнать, кто ей судья — союзник или враг. Она пожалела, что так опрометчиво отказалась его выслушать несколько минут назад.

Беатрис вышла из своей комнаты и твёрдым шагом направилась к кабинету судьи. К счастью, он был там и даже не удивился её скорому приходу.

— Я ожидал, что вы вскоре остынете, — сказал он, знаком приглашая подойти ближе и присесть. Но Беа не могла сидеть и опять принялась ходить туда-сюда, но при этом выглядела так спокойно, как будто ничто не способно взволновать её в этой жизни.

— Вы хотели мне что-то сказать. Я вас слушаю.

— Как вы думаете, зачем я пригласил к себе сегодня этого человека?

— Не задавайте мне такие вопросы! — резко сказала Беа, поворачиваясь к нему. — Просто объясните мне, что происходит.

— Хорошо, — тут же согласился он. — Я узнал, что у этого человека появился несколько дней назад маленький слуга и подумал, что это может быть тот мальчик, которого вы ищете. Поэтому и самым любезным образом пригласил месье Армана отужинать сегодня в моей компании. Я ничего не сказал вам, потому что был уверен — вы всё испортите своими чувствами. И не ошибся.

— Испортила? — переспросила Беа. — Я испортила?! Если бы не вы, Тристан уже давно был бы здесь. Он бы не уехал.

— Почему же ваш Тристан сделал вид, что ничего не услышал? — спросил вдруг Жерар Рошер и слегка улыбнулся, видя, как растерялась Беа от этого неожиданного и саму её волнующего вопроса.

— Не знаю. И это не важно, потому что я должна вернуть его как можно скорее. Я чувствую, что ему грозит опасность рядом с этим человеком.

— Вполне возможно… — задумчиво проговорил судья, глядя на пламя свечи в канделябре, который стоял тут же, на столе.

Весь его вид выражал, что он знает что-то такое, о чём не ведает она. И Беатрис подошла к столу, склоняясь над ним и пристально глядя в лицо судьи. Такое дерзкое поведение никогда не было характерно для неё, но сейчас она стала словно сама не своя.

— Кто этот человек? — спросила она.

— Вы разве совсем не слушали наш разговор за ужином? Это торговец мехами. Он недавно вернулся из своего второго путешествия в восточные страны и…

— Мне это не интересно! — потеряв терпение, воскликнула Беатрис. — Вы понимаете, что, кем бы он ни был, я не оставлю ему своего брата?

Она и не заметила, как проговорилась о своих родственных связях с мальчиком, хотя, конечно, судья не был таким глупцом, чтобы не дойти своим умом до этой очевидной истины.

— Я это говорю не просто так, поверьте, — заметил он. — Он уже давно вызывает у меня подозрения… Впрочем, отложим наш разговор до завтра, — отрезал он. — И не спорьте со мной, мадемуазель. Вы ведь разумная девушка и должны понимать: сегодня уже ничего не сделаешь. А завтра, после того, как посетим обитель Святого Франциска, мы вернём вам вашего брата. Поверьте мне, я искренне хочу вам помочь.

— Я могу вам так просто поверить? — дрогнувшим голосом спросила Беа.

— Мне показалось, вы хорошо разбираетесь в людях. Да и нет у меня никакой причины, чтобы желать вам зла.

— Хорошо. Но я не пойду в этот монастырь. С самого рассвета нужно ехать за Тристаном.

— Постойте, вы просто ещё не знаете. Кажется, отыскался другой ваш спутник. Сегодня отец Бенедикт передал мне записку через прислужника, что у них в обители вот уже пять дней находится раненный мужчина.

— Клод… — невольно прошептала Беатрис.

И внезапно нахлынуло такое облегчение, что она даже сама удивилась. А потом улыбнулась, не сумев скрыть своей радости. Клод! Это единственный человек, которому она способна верить безоговорочно. И с ним она обязательно найдёт Тристана и спасёт его! Даже то, что Клод ранен, прошло мимо сознания Беатрис. Эти слова и не задержались в её голове. Клод жив и завтра она с ним увидится!

— Вижу, вы рады этому.

Беатрис стёрла с лица улыбку и умудрилась сдержанно ответить:

— Да, я рада. Я обязательно пойду в эту обитель завтра. Но потом не собираюсь откладывать и, согласны вы или нет, будете мне помогать или нет, я стану искать Тристана.

— Вам нужно отдохнуть, — снисходительно сказал судья. — Вы сейчас не способны даже задуматься о том, что понятия не имеете, где искать Армана Сальена, ведь мальчик находится у него в услужении. Да и что вы сделаете одна? Ворвётесь в его дом и силой утащите вашего брата? Идите спать, мадемуазель, а завтра на свежую голову мы подумаем обо всём.

Беатрис сочла за лучшее согласиться и не стала спорить. Она была уверена, что не уснёт и всю ночь только и будет что думать о брате.

Однако, уже оказавшись в своей комнате и приготовившись ко сну, Беатрис услышала стук в дверь. Это была служанка, которая принесла ей какой-то травяной напиток, настоятельно прося девушку выпить. Беатрис взяла в руки протягиваемую ей чашу, чувствуя по запаху, что это маковый отвар.

Она решила, что снотворное как раз кстати, потому что стоит поспать и набраться сил перед завтрашним днём, который может принести ей так много всего… Но она не осушила всю чашу — всего лишь на треть, ибо боялась: её могут поутру и не разбудить.

А затем выпроводила служанку и направилась к кровати.

Глава 18. Цепь неудач

Добраться от поместья Рэндуилла до Ренна не должно было занять слишком много времени. Если бы, разумеется, по пути не возникла пара непредвиденных обстоятельств.

Ранним июньским утром несколько всадников выехали за ворота поместья. Помимо графа Рэндуилла, Герика, Пьера и самой Матильды, к ним присоединились вечные спутники графа, как окрестила их про себя Матильда, — Дарьен и Ратьян, — а также шесть вооружённых… человек. Воинами их назвать у Матильды не поворачивался язык. Эти шестеро явно были простыми деревенскими жителями и при случае едва ли смогли бы защитить даже самих себя.

Матильда осталась довольна тем, что едет наравне со всеми. Трястись в повозке у неё не было никакого желания. Однако и следовать за всеми на норовистой кобылице, при этом не отставая, было не так уж и легко: приходилось всё время пригибаться, чтобы не цепляться за ветви деревьев. Хотя без этого всё равно не обходилось, и на лице Матильды уже красовались две красные полосы царапин.

Герик всегда был рядом и помогал ей, если приходилось, но при этом неизменно молчал, а если заводила разговор она, то отвечал односложно, ясно показывая, что не хочет беседовать. Это угнетало её не меньше, чем редкие взгляды Рэндуилла, который порой оборачивался, чтобы проверить, не отстала ли она. Это было, однако, излишним, ибо чуть позади неё и Герика ехали также Дарьен и Ратьян — его глаза и уши, судя по всему.

А впереди, во главе небольшого «отряда», красовался Пьер, как всегда активный, весёлый и неунывающий. Он то и дело перебрасывался шуточками с парой охранников, и через два часа пути стало казаться, что все они стали закадычными друзьями. Определённо, Пьер умел ладить с людьми. И Матильда сейчас не могла сказать, радует ли её то, что с ней Пьер так и не перемолвился словечком. Наверное, нет, потому что её раздражал его оживлённый голос в то время, как она сама была вынуждена терпеть монотонную езду и чувствовать на себе взгляды не спускавших с неё глаз Дарьена и Ратьяна. Ещё и Герик, который был и рядом, и далеко одновременно.

Но потом пошла просто цепь неудач. Началось всё с того, что под копытами одного из коней, на котором восседал охранник, проскочил какой-то мелкий лесной зверёк, и тот взбрыкнулся. Мужчина потерял контроль, и конь понёс его куда-то вперёд, напролом через лес. Ему удалось соскользнуть с крупа и приземлиться по счастью в мягкую траву, но конь пропал, а искать его слишком долго ни у кого не было желания. Посему решили, чтобы оставшийся без коня пристроился к любому другому охраннику.

Не прошло и получаса как позади послышалось громкое мужское чертыханье. Обернувшись, Матильда лицезрела Ратьяна, спрыгнувшего на землю и осматривающего копыто своего коня. Оказалось, что у того повреждена подкова, и животное не может продолжать путь. Рэндуилл приказал, чтобы один из охранников отвёл коня обратно в деревню. Ушли они недалеко, до заката время ещё было, поэтому отправили его пешком. А Дарьену пришлось поместиться, чтобы позади мог устроиться его друг.

Но на этом ничего не закончилось. Пьер вдруг издал громкий возглас и объявил, что ему срочно необходим привал. Причиной было его неожиданное ранение. Спешившись, Матильда раздражённо направилась к нему. Она была уверена, что Пьер придуривается, как обычно, и что какая-то там царапина не повод задерживаться. Но увидев степень его увечья, её даже слегка затошнило. От запястья почти до локтя тянулся порез, который очень сильно кровоточил. Не было сомнений, что шрам останется да приличный, ибо «царапина» оказалась глубокой.

Матильда набросилась на него, требуя всё объяснить. Оказалось, что он хвастался перед одним из охранявших мужчин своим клинком, а в это время на пути попался небольшой овраг, который его конь и перепрыгнул. Пьера, естественно, хорошо тряхнуло, нож почти соскользнул, при этом оставив глубокую царапину.

И теперь Матильда, кипя от гнева, перевязывала ему руку, еле сдерживаясь, чтобы не наговорить чего-нибудь нехорошего. Пьер же имел всё тот же цветущий вид, но охать и жаловаться на непроходящую боль не переставал.

— Ну, извини, не могу ничем помочь здесь, — огрызнулась она после страдальческого стона «Матильда-а…».

— Можешь, — с мученическим видом уверил её Пьер. — Одно твоё прикосновение снимает всю боль.

Матильда и ответить ничего не успела, как её оттянули от Пьера.

— Ты заслужил чуть-чуть помучиться, — послышался голос Герика.

Она не удержалась от улыбки и прижалась спиной к другу. Хотя так странно было про себя называть его другом. Ведь теперь он стал для неё кем-то большим. Но называть его возлюбленным Матильда не решалась и при одной только мысли краснела, сама ругая себя за это.

Герик отошёл почти сразу, сказав лишь, что ей не помешает подкрепиться.

Они все наскоро перекусили и через несколько минут уже продолжали путь, но по прошествии некоторого времени вынуждены были вновь его прервать, потому что их остановил другой, более многочисленный и лучше вооружённый отряд. При их появлении Матильда перепугалась, подумав, что они могут искать её, но оказалось, что им руководил знакомый графу Рэндуиллу рыцарь. Этот человек чем-то напомнил Матильде Пьера. Наверное, своей кипящей деловитостью и неуёмной болтливостью. Но это, скорее всего, объяснялось тем, что они давно не виделись с графом Рэндуиллом и, возможно, имели много что сказать друг другу.

Новый попутчик предложил заехать в его поместье, которое располагалось неподалёку, и, к удивлению Матильды, граф немедленно согласился. Она же не сказала ни слова, решив, что лучше не привлекать внимание Рэндуилла. Он до сих пор её пугал и ей не казалось, что её страхи напрасны. Однако оставаться в тени ей всё же не пришлось. Она сразу заметила, что знакомый графа поглядывает на неё с видимым интересом, и потому не удивилась, когда он подъехал к ней.

— Что за прекрасная леди едет с тобой? — поинтересовался он, склоняя кудрявую голову и глядя на неё своими лукавыми, тёмными глазами.

Граф Рэндуилл, потянув за поводья, остановил шаг коня, и недовольно поглядел на них обоих.

— Эту прекрасную леди зовут Матильда. А сей доблестный рыцарь, — уже обращаясь к ней, проговорил Рэндуилл, — сэр Гуго де Лур.

— Очень приятно, — кивнула ему Матильда.

— Как и мне, — очаровательно улыбнулся ей де Лур. — Но отчего же такая скрытность? Почему просто «леди Матильда»?

— Видишь ли, леди Матильда скрывает своё имя, — ответил Рэндуилл с долей сарказма в голосе, — но не сомневайся, это очень достойная и очень благородная леди.

Гуго засмеялся, недоумённо покачав головой, но ответил на это только:

— Смею надеяться, что когда-нибудь вы поведаете мне, почему столь скрытны.

— Не могу запретить вам надеяться, — натянуто ответила Матильда.

Дальнейший путь она провела в молчании, предпочитая слушать то, о чём говорят остальные. Ничего дельного она не услышала: Пьер, как и всегда, болтал о том-о сём с кем придётся, а граф Рэндуилл и Гуго беседовали о дворе бретонского герцога и об общих знакомых, делясь светскими новостями. Матильду немало удивило, как оживлённо Рэндуилл обсуждал тех или иных персон. Не вязалось это с его характером. Впрочем, не ей, знавшей этого человека так мало, было судить о его характере.

— … но я тоже собираюсь ко двору в самое ближайшее время, — говорил де Лур. — Вот только нужно решить кое-какие дела здесь. Не был тут около двух месяцев!..

— Позвольте поинтересоваться, где же вы были всё это время? — решила всё-таки вступить в разговор и Матильда.

— О, в Пуату, навещал своих родственников. Но, право слово, тамошний край не то, что этот! Ничто не сравнится с Бретанью! — пафосно изрёк он.

— Воистину, сэр Гуго! — весело подтвердил Пьер, полуобернувшись.

— Но, вероятно, мы все доставим вам неудобство…

— Что вы, леди Матильда, ничуть! Я предупредил о своём приезде, и — может быть, вы не заметили — после нашей встречи выслал своего человека предупредить о гостях. Так что можете не беспокоиться, никаких неудобств!

Матильда вежливо улыбнулась. Очевидно, незапланированной остановки было никак не избежать. Оставалось только надеяться, что она не затянется надолго. Чуть отстав от графа и Гуго, Матильда поравнялась с двигающимся позади Гериком. Он единственный не открыл рта за прошедшие часы, и это всё больше настораживало Матильду.

— Мне кажется, сам Бог против того, чтобы мы попали в Ренн, — невесело хмыкнула она.

— Просто удача отвернулась от нас, — пожал плечами Герик, глядя мимо неё. — Рано или поздно доберёмся. Думаю, и графу Рэндуиллу, и Пьеру нет смысла оттягивать со въездом в городские ворота. Скорее всего, этот Гуго…

Он осёкся, вспомнив о том, что на достаточно близком от них расстоянии сзади находятся Дарьен и Ратьян, которые слышат весь их разговор. Но Матильда и по недоговорённой фразе догадалась, что имел в виду Герик. В самом деле, если Гуго как-то связан с тем тайным делом, которое объединяет графа и Пьера, то нет ничего удивительного в том, что Рэндуилл сходу согласился остановиться у него на некоторое время.

Где-то через полчаса они прибыли в поместье сэра де Лура. Матильда очень порадовалась отдельной комнате и приставленной к ней слуге, которая помогла ей вымыться и принесла новое платье взамен её собственного, уже изрядно пообтрепавшегося в дороге. А после этого её ожидал вкусный ужин, пусть и в обществе графа Рэндуилла, но ведь помимо него рядом сидел Герик, а во главе стола не переставал что-то рассказывать Гуго де Лур. Матильда поймала себя на мысли, что этот человек очень приятен и нравится ей.

Ночь прошла спокойно, Матильда выспалась, наутро проснулась бодрой и была готова пуститься в самый тяжкий путь. На табурете рядом с изголовьем кровати стоял таз с прохладной водой. Матильда умылась, оделась во вчерашнее платье, повешенное на спинку, и подошла к окну, выходившему на задний двор. Окинув взглядом сновавших по нему людей, она устремила свой взор дальше — к лесу, в ту сторону, в которой должен был находиться Ренн. Когда же, наконец, она туда попадёт?… И удастся ли ей связаться с отцом?… И как скоро она встретится с ним и Аньес, с Беатрис и Тристаном?…

С одной лишь матерью ей уже никогда не доведётся повидаться…

Кроны деревьев помутились в её глазах. Она поморгала пару раз и вздохнула, приказывая себе успокоиться. Пока она не узнает, где Беатрис и Тристан, нельзя поддаваться слабости. Отвернувшись от окна, Матильда направилась к двери. Выйдя из комнаты, она пошла по коридору, намереваясь спуститься вниз и узнать, когда именно они трогаются в путь.

Одна из дверей по правую от неё сторону оказалась приоткрытой, и оттуда доносились знакомые голоса. Матильда замешкалась на несколько секунд, но затем подошла ближе.

— …конечно, не просто так, верно? — говорил Гуго де Лур.

— Верно, — отвечал Пьер. — Я сразу подумал об этом. К тому же, никогда не знаешь, кто окажется со временем полезен.

— Всё так, но ты очень рискованный, — вступил в разговор Рэндуилл. — Ладно, не будем говорить об этом здесь и сейчас. Идёмте вниз.

Матильда, как сумасшедшая, бросилась обратно к себе. Захлопнув за собой дверь, она выдохнула и закрыла глаза. Сердце почти выпрыгивало из груди. И какое-то нехорошее предчувствие закралось в душу. О чём они говорили? И что скрывает от неё и Герика Пьер? Друг ли он им ещё, как спросил недавно Герик?…

Раздался стук в дверь.

Она подпрыгнула на месте. Сердце, уже чуть успокоившееся, снова стало сильно и часто биться в груди. Конечно, её стремительный побег не мог пройти бесшумно, а значит, все трое совершенно определённо поняли, что кто-то подслушивал их разговор. Кто именно — об этом догадаться совсем не трудно.

Заставив себя дрожащими пальцами открыть дверь, Матильда, приняв как можно более спокойный вид, подняла взгляд. В глазах её промелькнуло изумление.

— Герик?…

Она довольно громко выдохнула от облегчения, что это Герик, а не, например, Рэндуилл. Но, поймав вопросительный взгляд парня, улыбнулась и попыталась вернуть себе невозмутимый вид. И только когда Герик прошёл внутрь, подумала о том, что скрывает от него услышанное. Почему? Ведь он единственный, кому она может доверять здесь… Один из немногих, кому она может доверять вообще.

— Что-то случилось? — спросила она, глядя в спину остановившегося посреди комнаты Герика.

Сердце вдруг забилось быстрее, и она сжала в кулаки повлажневшие ладони. Он здесь и хочет поговорить с ней о чём-то. Наверняка о том, что послужило причиной его хмурого настроения все последние дни. И она не могла сказать, хочет узнать об этом прямо сейчас или же нет.

Матильда заволновалась так сильно, что даже колени ослабли. Она обошла Герика, задев при этом нечаянно рукав его котты, и присела на кровать. Ей казалось, что по одному её взгляду Герик легко сможет понять все обуревающие её чувства и потому опустила глаза в пол. Сцепив пальцы рук в замок, она глубоко вдохнула и спросила ещё раз:

— Герик, что случилось?

На этот раз он ответил сразу же.

— Ничего. Просто хочу поговорить.

Герик подошёл к окну, встав к ней спиной, и Матильда теперь имела возможность беспрепятственно смотреть на него и не бояться себя выдать.

— Просто поговорить? — Она даже слегка растерялась. — Без причины?

— Раньше нам не нужны были причины, чтобы просто поговорить, — хмыкнул он, резко поворачиваясь к ней.

Он посмотрел ей в глаза так пристально, как, наверное, никогда раньше. Во всяком случае, Матильда не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь прежде его глаза так пронизывали её, добираясь до самой глубины сердца. Ей стало очень неловко. Натянув на лицо улыбку, она ответила, пожав плечами:

— Они и сейчас не нужны.

Она не понимала, почему бы Герику сразу не перейти к сути. Было очевидно, что зашёл он не для того, чтобы поговорить о какой-нибудь мелочи. И он сам должен понимать, что Матильда знает об этом, как никто другой. Если бы тема предстоящего разговора была самой обычной, он бы не вёл к ней так долго, не оттягивал бы этот разговор. Но сейчас Матильда была в какой-то степени этому и рада, потому что чувствовала: ей не понравится то, что скажет Герик.

— А знаешь, — сказала она вдруг, поднимаясь и подходя к другу, — в последнее время кто-то не горел желанием вообще со мной разговаривать.

— Это не так… — начал оправдываться Герик, но Матильда окатила его таким сомневающимся взглядом, что он тут же замолчал. Вздохнув, он согласился с ней: — Ну, хорошо, ты права, я не горел желанием разговаривать. Но не именно с тобой, а ни с кем вообще. Я догадывался, что ты можешь обидеться на меня за это.

— Твоя смекалка просто поражает, — съязвила Матильда, отворачиваясь.

Он положил руку ей на плечо, и Матильда слабо улыбнулась. Он всегда так делал, когда собирался извиняться за что-либо. Но никогда раньше ей не было настолько приятно ощущать на плече тепло и тяжесть его ладони.

— Прости, — вздохнул Герик.

— Ладно уж, прощаю, — ворчливым голосом отозвалась Матильда. — Как у тебя настроение? — жизнерадостно поинтересовалась она.

— Отличное. Ты как? Хорошо спалось?

— Да, очень даже хорошо. Я уже отвыкла от подобных удобств.

— Это плохо, — заключил Герик.

Матильда хотела было продолжить этот незамысловатый разговор и уже собиралась задать следующий вопрос, как Герик прервал её фразой, которая вышибла из неё весь дух.

— Я много думал о нас в последнее время.

Каким чудом она удержалась на ногах после этих слов Матильда и сама не знала. Эти слова настолько ошеломили её, что она стремительно повернулась к нему с плескавшимся в глазах изумлением. Более того, она потрясённо прошептала:

— О нас?…

Герик взглянул на неё как-то странно: вероятно, не ожидал, что его слова так взволнуют её, — и Матильда пожелала провалиться сквозь землю. Не таким образом она хотела бы выдать свою влюблённость к нему. Да и вообще не была уверена, что хочет этого. Вернее, что это будет разумно.

— Да, Тильда, — кивнул он. — Я думал о том, что совсем скоро мы прибудем в Ренн, а дальше… Скажи, что дальше?

Матильда с трудом могла уловить смысл того, о чём он говорит. Думал о них, а теперь спрашивает про Ренн. К чему он клонит?! Она с огромным трудом заставила себя сосредоточиться на его вопросе и сказать хоть что-то в ответ.

— Я… не думала об этом… пока, — выдавила она в итоге.

Герик вопросительно приподнял бровь и въедливо посмотрел на неё.

— Ты тоже сама не своя в последние дни. И, кажется, я даже знаю, кто тому причина.

Рот Матильды непроизвольно открылся. Он говорит таким спокойным голосом о том, что раскусил её?! И его это совсем не трогает, судя по безразличию, сквозившему в интонации? Или попросту она запуталась в своих ощущениях и уже ничего не понимает?

— Боже… — выдохнула она и потрясла головой, пытаясь хотя бы таким образом привести свои мысли в порядок. — Как ты понял?

— Трудно было не понять, — зло отозвался Герик. — Но я не об этом пришёл сюда говорить, — пресёк он дальнейшие вопросы, которые уже готовы были на него посыпаться. — Скажи мне, что будет, когда мы приедем в Ренн?

— Что за странный вопрос? — с неменьшей злостью проговорила Матильда. — Конечно, я разузнаю о том, где находятся Беатрис и Тристан…

И чего он про Ренн заладил? Как вообще можно говорить о чём-то таком, если он только что дал ей понять, что догадался о её чувствах? Как он может быть таким… равнодушным? Матильда обиделась так сильно, что даже слёзы выступили на глаза, но она попыталась спрятаться за справедливым гневом. Не хватало ещё показывать Герику, как задели её его слова!

— А если их вообще там нет?

Возможность этого уже не раз возникала в её голове, но Матильда старалась даже в мыслях не допускать того, что сестры и брата может не оказаться в столице. Куда им ещё идти, в самом деле? Не было и выбора особого, кроме Ренна. Там они могли попытаться найти защиту. Да и затеряться в большом городе было не слишком сложно: Беатрис не могла не подумать об этом. Где ещё ей и Тристану быть, как не в Ренне?

— Конечно, они там! И я их найду.

Герик покачал головой.

— Что?! — гневно воскликнула Матильда. — Зачем ты заражаешь меня своими сомнениями?

— Я не заражаю. Я думаю только о том, что мы сделали большую ошибку, когда взяли себе в попутчики Пьера. Все наши проблемы от него и наверняка впереди ожидает ещё большее их число. Посуди сама: пойди мы тогда своим путём, уже давно были бы в Ренне, не попали бы в руки графа Рэндуилла и сейчас не тратили бы здесь время впустую. Да, ты ведь наверняка ещё не знаешь, что сегодня мы никуда не поедем?

— Почему? — удивилась она.

— Ответить мне на этот же вопрос не посчитали нужным, — скривился Герик. — Рэндуилл сказал, что причина у него есть тянуть с отъездом, и я не имею права требовать от него объяснений.

Ярость нарастала в ней. Этот подслушанный разговор, в котором ей было ничего не ясно, кроме того, что они с Гериком явно используются в качестве пешек; теперь и задержка, вызванная причинами, которыми никто не желает с ними делиться.

— Знаешь, ты прав! Мне это надоело. Надоели эти тайны, этот долгий путь и все эти лгуны-посланники! Уедем сегодня, и пусть они остаются одни здесь со своими секретами! — запальчиво проговорила она.

— Вряд ли нам теперь удастся вот так просто взять да уехать, — спустил её на землю Герик. — Только ты заявишь им о своём желании, как нас сразу же возьмут под стражу. И это в лучшем случае, а про худший я и говорить не буду.

— Но… — стушевалась Матильда. — А если поговорить с Пьером…

— Пьеру мы зачем-то нужны, иначе бы он не стал так настаивать на том, чтобы ехать всем вместе в Ренн.

Матильда внутренне с ним согласилась, вспомнив подслушанные слова Пьера: «никогда не знаешь, кто окажется со временем полезен». Теперь они представились ей в таком мрачном свете, что Матильда вздрогнула и впервые подумала о том, как зависима от Пьера, графа Рэндуилла и даже от этого де Лура. Они могут распорядиться её судьбой и судьбой Герика, как пожелают, а она и сделать-то ничего не может. Кроме как…

— Теперь я поняла, зачем ты пришёл, — подняла она голову. — У тебя возникла какая-то идея, ведь так?

— Да, идея есть, — подмигнул ей Герик и улыбнулся так по-светлому, что завладевшие ею страхи сразу рассеялись. Она не могла не улыбнуться в ответ, забыв на миг про свою обиду.

— Ну так делись же этой идеей скорее!

— Выход один — бежать. Когда мы въезжали, я заметил, что на воротах всего один стражник. У служанки мне удалось выведать, что второй умудрился ногу сломать два дня назад, и замену ему то ли забыли, то ли не пожелали найти. Одного стражника будет совсем не трудно опоить. Я уже и договорился с той самой служанкой, — спешно начал рассказывать Герик, понизив голос.

Матильда почувствовала укол ревности, представив, каким именно образом он мог уговорить служанку.

— И я хорошо запомнил все коридоры и даже знаю, как быстрее всего выбраться во двор. Здесь есть одно невзрачное ответвление от главного коридора, которое ведёт на кухню, а уже из кухни сразу попадаешь во двор. А там только обойти спящего стражника, открыть ворота…

С каждым словом голос парня становился всё более и более воодушевлённым, но Матильде отчего-то это чувство не передавалось.

— Почти гениально, — прервала его Матильда. — Но не всё так просто. Пока мы будем идти по коридорам, нас могут заметить, ведь нам даже не известно — вдруг они охраняются? Должны же они были подумать о том, что мысль о бегстве придёт нам в голову. А вдруг кто-нибудь окажется на кухне? И даже если мы выберемся во двор, не так-то просто будет его пересечь, даже учитывая спящего стражника. Да и здесь я бы не стала сразу доверять этой служанке: а вдруг она не поможет, а только предупредит де Лура о том, что мы сбежать надумали? Ко всему прочему, даже добравшись до ворот, мы не откроем их так, чтобы никто не заметил. Но даже если это каким-то чудом нам удастся, далеко мы уйти не успеем. Нас найдут сразу же.

— Э-эй… Что с тобой, Тильда? — с долей разочарования посмотрел на неё Герик. — Ты стала слишком вдумчивой. Что нам остаётся, как не положиться на удачу? Если поймают, так уж не убьют точно, потому что если бы хотели — сделали бы это уже давно. Ну и к тому же, всё не так плохо, как ты представляешь. Насчёт стражника и вправду волноваться не стоит: уж поверь, он выпьет вино, как миленький, и будет спать сном младенца. До ворот доберёмся как-нибудь, а вот открыть их — да, — будет не так-то просто… — задумался Герик. — Определённо кто-нибудь заметит, а пешим ходом мы далеко не убежим…

— Вот и я о чём говорю, — расстроенно вздохнула Матильда.

— Подожди унывать! До ночи ещё далеко, я успею что-нибудь придумать. А пока веди себя как обычно и постарайся удивиться натурально, когда узнаешь о том, что погостить у де Лура придётся ещё день, как минимум. И да, чуть не забыл, — не позволь Пьеру обдурить себя снова.

Он обошёл её и направился к двери.

— Почему снова? — не поняла Матильда, но Герик не ответил и вышел.

А она так и простояла ещё минут пять, глядя на закрывшуюся за ним дверь и думая о том, что Герик обо всём догадался, но продолжает вести себя, как будто ничего не изменилось в её отношении к нему. Она сохранила его дружбу, но становилось бесспорным — ему плевать на её чувства.

Матильде стоило больших усилий держаться как ни в чём ни бывало, когда Пьер объявил ей о вынужденной задержке.

Где-то через пятнадцать минут после ухода Герика в комнату постучались. Матильда вздрогнула от резкого звука, ворвавшегося в её размышления, и громко сказала:

— Входите.

Дверь отворилась, и показался Пьер. Матильда не смогла сдержать свой недовольный взгляд, но поджала губы и промолчала.

— Кажется, ночь прошла без приключений? — дружелюбно поинтересовался Пьер.

— Какие уж тут могли быть приключения? — косо посмотрела на него Матильда. — Ты хотел мне о чём-то сказать? Когда мы выезжаем?

Пьер хмыкнул и прошёл на середину комнаты, встав почти в том же самом месте, где и некоторое время назад Герик. Матильда следила за его перемещениями раздражённым взглядом. Конечно, этому виной было то, что он, очевидно, обманывал их с Гериком. Но вместе с тем, она не могла отрицать, что не последнюю роль в её настроении сыграл Герик, который так пренебрежительно отнёсся к её чувствам. И сейчас она невольно переносила свою обиду на Пьера.

— Да, вот об этом и хотел сказать, — кивнул Пьер, почесав макушку. — Сегодня мы никуда не поедем. Ты рада?

Он посмотрел на неё так, будто бы ожидал, что она запрыгает по комнате от радости. Матильда осадила его лучезарную улыбку тяжёлым взглядом.

— Это ещё почему, позволь узнать?

— Ну как, — пожал плечами Пьер и подошёл к ней ближе, — встретились двое старых друзей, вот и не могут расстаться друг с другом так скоро.

— А как же слова сэра де Лура о том, что он тоже направляется в Ренн? — спросила Матильда, едва ли не скрипя зубами от ярости.

Как он может находиться здесь, такой весь цветущий, и делать вид, что ничего не знает, продолжать лгать?! Если бы не сегодняшний план побега, Матильда высказала бы ему всё, что о нём думает, всё, что накопилось у неё в душе за эти долгие недели пути.

— Вот я и подумал, что, возможно, в этом всё дело. Наверняка де Лур решил присоединиться к нам, но не может позволить себе вот так сразу уехать из поместья вновь.

— И мы будем его ждать?! — вспылила Матильда. — Если ты до сих пор не понял, мне некогда медлить… — Она остановила себя на середине фразы и продолжила уже более спокойно: — И, если ты настоящий посланец, то тебе тоже некогда в чужих поместьях рассиживаться. Или, может быть, у меня неправильные представления?

— У меня есть время, — явно недовольный тем, что разговор перешёл на него, отрезал Пьер. — Поверь, Матильда, — тут же смягчив тон, обратился он к ней, подходя ещё ближе и останавливаясь в каком-то шаге от неё, — я не знаю, почему мы задерживаемся. Не думай, что Рэндуилл рассказывает мне о всех своих делах.

— Хорошие вы союзники, — усмехнулась она, отворачивая голову. — Ну, тогда почему бы тебе не помочь нам с Гериком выбраться отсюда?

Воцарилось молчание.

За окном, во дворе, слышались голоса переговаривающихся жителей, стук кузнечного молота и топора; звон пустых ведёр; и другие обычные для деревни звуки. Всё было пропитано миром, покоем, уютом… Всего того, чего на самом деле не было в жизни Матильды и чего она не чувствовала с того самого дня, как наймиты сожгли её дом и убили мать. И сейчас, когда рядом стоял Пьер — пожалуй, самая непонятная личность, встреченная ею за пока ещё недолгую жизнь, — а в воздухе повис слишком многозначительный вопрос, все эти звуки, доносящиеся до её уха, были столь нелепы и, вместе с тем, пробуждали память о других, более спокойных и радостных днях, что глаза Матильды наполнились слезами. Уже в который раз она приложила все свои силы, чтобы оставаться невозмутимой. С каждым разом делать это становилось всё труднее и труднее.

— Потому что тебе что-то нужно, — хмыкнула она, сама же отвечая на поставленный вопрос, — но ты не хочешь об этом говорить. Правильно Герик предупреждал меня: не стоило тебе доверять.

— Вон оно что! — усмехнулся Пьер. — Герик опять наговорил про меня гадостей? Он ведь был сегодня у тебя, не так ли?

— А ты что, следишь за нами? — спросила она слегка насмешливо, внутри вся замирая в ожидании ответа. Если он знает о том, что Герик был у неё, возможно, и о том, что они побег планируют, тоже знает. Вдруг он подслушивал? Или кто-то — для него? Они ведь с Гериком даже не позаботились проверить, стоит ли кто за дверьми.

— Не трудно было догадаться. Послушай, Матильда, просто доверься мне.

Он взял её за руку, и Матильда едва поборола первый порыв — высвободить её.

— Послушай, Пьер, — тем же тоном сказала она, повернув к нему голову и взглянув в глаза, — я не могу доверять человеку, который всё время обманывает меня. И даже не пытайся сейчас лгать мне снова, говоря, что это не так. Если тебе больше нечего мне сказать, то просто уйди. Я хочу остаться одна.

— Хорошо, — согласился он сразу же. — Но просто помни, что я не желаю тебе зла.

С этими словами он вышел, а Матильда без сил повалилась на кровать, совершенно вымотанная двумя, такими сложными разговорами.

С Гериком она увиделась лишь за ужином. Почти весь день Матильда провела в комнате, не ответила на приглашение де Лура спуститься вниз, сославшись на недомогание, а потом была вынуждена терпеть ежечасные заглядывания служанки, которая интересовалась, стало ли ей лучше и не нуждается ли она в чём-нибудь. К ней относились так, будто она была драгоценной гостьей, и это настораживало Матильду ещё больше.

Она с нетерпением и с огромным волнением ждала ночи и молилась богу, чтобы побег удался.

И вот настал ужин. Она решила спуститься, отчасти потому, что ей надоело сидеть в одиночестве, да и к тому же хотелось увидеть Герика. Возможно, он подаст ей какой-нибудь знак, ведь он должен был получше обдумать план побега.

Ужин прошёл на удивление оживлённо. Разумеется, Гуго де Лур был не тем человеком, за столом у которого можно было бы хранить молчание. Он не позволял тишине завладеть его территорией и на секунду. Большей частью он говорил с Рэндуиллом, но граф сегодня был явно не в духе, потому что отвечал без явной охоты и даже с некоторым раздражением. Минут через десять он и вовсе смолк, а потому де Лур завязал разговор с Пьером, к которому, к большому изумлению Матильды, присоединился и Герик.

Эти трое с таким воодушевлением обсуждали нынешнее положение дел в Англии, что Матильда совсем сникла, не понимая ровным счётом ничего. Если быть точнее, то говорили мужчины о том, что мятежники выступили против Его Величества английского короля и заняли Лондон. О том, что король и мятежники пришли к хрупкому перемирию, никому из сидящих за столом пока ещё не было известно. Новости долго добирались до глухих уголков, каким можно было считать леса Бретани.

Матильда, рассеянно слушая их разговор, не могла не вспомнить о своём отце и сестре, которые находились сейчас в Лондоне. Как они там? Судя по ярым высказываниям сэра де Лура, мятежники имели намного больше сторонников, нежели король, и это вызывало в ней невольные опасения за судьбу отца и Аньес — сторонников Джона.

Матильда вздохнула, подумав о том, как бы повернулась их жизнь, останься тогда, несколько месяцев назад, отец и Аньес дома. Но такая мысль посещала её уже не в первый раз, и Матильда пришла к выводу, что бесполезно об этом думать. Что случилось, того уже не изменишь… По крайней мере, все эти события помогли ей осознать, как дорог ей Герик…

Она перевела на него задумчивый взгляд и слегка улыбнулась. Он, в отличие от горячившегося де Лура и несерьёзного Пьера, выглядел так взросло и мудро со своей прямой осанкой, подпёртым кулаком подбородком и серьёзным взглядом из-под сведённых бровей. Матильда удивилась, откуда он может быть в курсе творящихся в Англии дел. Догадка, тут же пришедшая ей в голову, Матильде не понравилась, и она помрачнела, отодвигая от себя кубок с вином. Звук при этом получился слишком громким, и все тут же обратили к ней вопросительные и внимательные взгляды.

Матильда улыбнулась и сказала:

— Простите, я устала. С вашего позволения.

Она поднялась, заставив подняться и всех остальных, и бросила мимолётный взгляд на Герика, но он уставился куда-то в сторону. Матильда отвернулась и поспешила наверх. Что ж, Герик не подал ей никакого знака, но оно и понятно, — если бы они многозначительно переглядывались за столом, это наверняка стало бы заметно другим.

Она закрыла за собой дверь комнаты и прислонилась к ней спиной. Теперь оставалось только ждать.

Лишь через час Герик постучался. За это время в голове Матильды промелькнуло столько мрачных мыслей, что она всё больше и больше сомневалась в успехе задуманного. Даже понимая, что подобными сомнениями отпугивает удачу, она не могла избавиться от них.

Матильда поспешно открыла дверь, посторонившись, чтобы Герик проскользнул внутрь.

— Готова? — спросил он сразу же.

— Да, — прошептала она. — Придумал что-нибудь насчёт ворот?

— Нет, — радостно отозвался Герик. — Но Бе… э-э… я нашёл брешь в стене, — смутившись, продолжил он, — через которую мы и выберемся. Правда, нужно будет не только пересечь двор, а ещё и обойти весь дом.

Матильда, отбросив прежние обиды, сжала руку Герика, черпая таким образом решимость, и кивнула. В комнате уже царила тьма, и Герик, вероятно, не увидел её жеста, поэтому она сказала вслух.

— Хорошо.

— Тогда действуем так. Я иду первым, чтобы выведать обстановку. Ты выходишь минут через пятнадцать. Помнишь как идти? — Не дожидаясь ответа, он стал пояснять: — Сразу направо, затем свернёшь в первый по правую сторону коридор, дойдёшь до кухни, дальше во двор. Нужно будет пересечь двор, это самое сложное. Попытайся не попасться никому на глаза. Я буду ждать тебя у конюшни.

— Хорошо, — ещё раз повторила она, тщательно откладывая в памяти всё то, что он сказал.

— Тогда я пошёл, — объявил Герик. — Удачи нам.

— Да, удачи…

Если попадутся, то, что бы там ни говорил Герик, вряд ли они отделаются простым заточением, как и прежде. Особенно Герик.

Пятнадцать минут прошли как целый час. Каждая минута длилась так долго, что Матильда буквально сходила с ума. Она то подкрадывалась к окну и выглядывала в него, рассчитывая увидеть Герика, то подходила к двери и прикладывала к ней ухо, вслушиваясь, нет ли посторонних звуков.

Наконец, по её расчётам, пятнадцать минут минуло, и она, глубоко вздохнув, осторожно открыла дверь. Еле слышный скрип петель показался ей оглушительным. Она замерла с громко колотящимся сердцем и выждала пару секунд. Ничто не нарушало пронзительной тишины.

Стараясь ступать как можно тише, Матильда пошла по коридору, слегка касаясь пальцами правой стены, чтобы ненароком не пропустить тот самый, едва приметный коридор. Передвигаться в темноте было крайне затруднительно. Нервы были напряжены до предела: её не покидало ощущение, что за ней кто-то следит. Всё время казалось, что сейчас кто-нибудь схватит за руку, и весь их с Гериком план рухнет. Потому что едва ли Герик сбежит без неё.

Пальцы нащупали пустоту. Она повернула направо и вступила в коридор. Что ж, можно сказать, первая часть пути пройдена. От этой мысли Матильда немного приободрилась. Она стала идти уже более уверенно, несмотря на то, что в этом коридоре тьма была ещё гуще, чем в предыдущем, и теперь она не видела ничего, даже своих рук, которыми продолжала хвататься за стены.

Сердце пропустило удар, когда нога её зависла над пропастью. Она едва удержалась на месте. Затем осторожно поставила ногу на первую ступеньку, ведущую вниз. Как же она не подумала, что здесь должна быть лестница. Её комната ведь на втором этаже расположена.

«А Герик мог бы и предупредить!..», — недовольно подумала она.

Крепко ухватившись за перила, она стала осторожно спускаться вниз. На чётвёртой ступеньке сверху она почувствовала что-то неладное. Отчётливо показалось, будто сзади кто-то есть, хотя она и не слышала ничего подозрительного.

Она застыла, не находя в себе силы повернуть голову назад. Даже думать не хотелось, что она не одна на этой тёмной лестнице. В голове уже пронеслась картина её сброшенного вниз тела, да так отчётливо, что она задрожала от страха.

«Нет, мне кажется, — уверяла она себя. — Мне только кажется». Она сделала шаг вперёд. Нога прочно встала на пятую ступеньку. Сколько их ещё осталось? Наверное, столько же. Ладонь, державшаяся за перила, вспотела и заскользила. Матильда ухватилась ещё крепче, так, что даже мышцы слегка свело. Стиснув зубы, она спустилась на ступень ниже. И вновь остановилась.

Вот теперь было бессмысленно убеждать себя, что ей только кажется. Сзади неё кто-то был.

От осознания этого душа Матильды ушла в пятки. Если здесь кто-то есть и этот кто-то следит за ней… Значит, и Герик наверняка попался в руки этого некто. Но почему он медлит и даёт ей спокойно спускаться по лестнице к спасительной двери? Впрочем, то, что она является спасительной, вызывало сильные сомнения.

Что ей было делать? Остановиться и ждать, когда её схватят? Или попробовать бежать, произведя при этом не малый шум? Думать над этим было некогда, и Матильда поступила так, как ей подсказывало сердце.

Слишком резко и неожиданно даже для самой себя она буквально слетела вниз и схватилась за ручку кухонной двери, но дёрнуть её на себя времени уже не оставалось. Кто-то схватил её, отталкивая назад и прижимая к стене. Рот её мгновенно был запечатан чьей-то ладонью, а над ухом прошелестели:

— Не двигайся и молчи.

Понадобилась всего одна секунда, чтобы понять, кому принадлежит голос. Она оттолкнула от себя руку, что явилось неожиданным для «пленителя».

— Зачем ты это делаешь? — прошипела она, тут же осознавая, какой глупый вопрос задаёт.

— Иди к себе, Матильда.

— Нет, — звонко ответила она и вздрогнула от того, как громко прозвучал её голос…

Пьер, а это был именно он, снова закрыл ей рот, гневно сопя где-то над ухом Матильды.

— Я тебя не спрашиваю. Если выйдешь сейчас во двор, сделаешь своему ненаглядному только хуже. Поняла?

Матильда кивнула, сверля тьму гневным взглядом. Жаль, что он ничем не поможет, даже не собьёт спесь с Пьера.

— Вот и хорошо, иди.

Он отпустил её и подтолкнул к лестнице.

— Что будет с Гериком? — спросила она, готовая сделать что угодно, лишь бы ему не грозило никакое наказание за этот неудавшийся побег. Судя по отношениям между ним и Пьером, Герику вряд ли сойдёт с рук их авантюра.

— Он сбежит, — насмешливо проговорил Пьер.

— Он не сбежит без меня, о чём ты говоришь? — гневно прошептала Матильда.

— А вот и посмотрим, — многозначительно проговорил Пьер, и она могла поклясться, что сейчас на его лице красуется та довольная и самоуверенная улыбочка, которая всегда её раздражала.

Пьер открыл дверь, ведущую в кухню, отчего вокруг стало светлее, но через секунду она уже затворилась, и всё вновь погрузилось во тьму. Матильда стояла, не в силах заставить себя сдвинуться с места. Мыслями она была там, куда шёл сейчас Пьер…

Пьеру ничего не стоило беспрепятственно пересечь двор. Он даже перебросился шуточками с несколькими людьми по дороге. И это не стоило ему слишком больших усилий, даже несмотря на то, что внутри он кипел от гнева и желал придушить того, кого собирался отпустить.

Герика он нашёл на конюшне. Тот расслабленно сидел на небольшой куче дров и задумчиво смотрел в землю. При его приближении, Герик поднял голову и тут же опустил её, даже не изменив своей позы. Казалось, будто Герик совсем не удивился внезапному появлению недруга, и Пьер не мог не восхититься его выдержкой.

— Значит, подслушивал? — спросил Герик небрежно.

— После ужина, где вы оба вели себя так странно, даже и подслушивание не понадобилось бы, — усмехнулся Пьер. — Но это и не важно теперь. Беги, что ли.

Герик посмотрел на него безо всякого выражения, встал и направился обратно к дому. Это покорное движение так возмутило Пьера, что он еле сдержал себя оттого, чтобы не врезать ему в лицо, как давно уже мечтал. Вместо этого он схватил его за локоть и преградил дорогу.

— Э, да ты не понял! У тебя выбор между тем, чтобы вновь оказаться в подвале, и тем, чтобы спокойно уйти, а потом попытаться высвободить свою красавицу из лап чудовища, — снисходительно пояснил он.

— С чего бы тебе быть таким добреньким? — прищурился Герик.

— Есть причины. Ты уж сам решай, что для тебя лучше.

Герик ещё с минуту сверлил его внимательным взглядом, раздумывая над тем, как ему поступить. Он перевёл взгляд туда, где находилось окно Матильды, но из-за крыши конюшни оно было толком не видно.

Он снова посмотрел на Пьера, который уже начинал злиться из-за долгого молчания.

— Передумаю сейчас, — пригрозил он.

Герик ухмыльнулся и отступил назад. Пьеру эта странная усмешка совсем не понравилась. Он хотел было ответить на неё что-нибудь язвительно, но Герик уже исчез за стеной конюшни.

Матильде понадобилось секунд двадцать, чтобы прийти в себя. И как только она поняла, что там, во дворе, возможно, решается судьба Герика, она стремительно взлетела по лестнице, спотыкаясь и чуть не падая. Обратный путь прошёл намного быстрее. Она уже не заботилась о том, какой шум производит, и темноты как будто не замечала, даже умудрилась ни разу не запутаться в своём платье и не упасть. Влетев в комнату и не позаботившись закрыть дверь, она стала лихорадочно открывать ставни, чтобы выглянуть из окна. Оно выходило во двор, а значит, она может разглядеть, что там сейчас творится.

Конюшня, конюшня… Она и не замечала её, когда прежде выглядывала из окна.

Матильда распахнула ставни и до пояса высунулась из окошка. Беспокойный взгляд охватил весь двор в уже спустившихся сумерках. Но, конечно, на улице было несоизмеримо светлее, чем на той злополучной лестнице.

Она подалась вперёд, когда разглядела спину Пьера. Он был едва заметен, но не узнать его даже со спины было просто невозможно. Уж слишком хорошо она изучила эту манеру держаться: он и стоял с какой-то одному ему свойственной бравадой. Герика она не увидела, но знала, что он стоит там, рядом.

Матильда высунулась ещё сильнее, надеясь хоть мельком увидеть Герика, и одновременно напрягала до невозможности слух. Она бы очень многое отдала, чтобы только услышать, о чём они говорят. Но до уха её доносились лишь неясные звуки со двора.

Только через пять минут бесплодных вглядываний она различила, как Пьер зашагал обратно. Один. Что это может значить? Неужели Герик на самом деле покинул её? Она вцепилась в подоконник, сверля настойчивым взглядом едва различимое лицо Пьера. И, когда тот, словно почувствовав, остановился и посмотрел вверх, Матильда поняла, что её догадка верна. Пьер поклонился ей с таким насмешливым изяществом, словно говорил: «вот видишь, я не солгал на этот раз».

Она отпрянула от окна, закрыла ставни с той же лихорадочностью, а затем уткнулась лбом в холодное дерево и уже не смогла сдержать слёз.

Глава 19. Воссоединение

Трясясь в повозке судьи, которая двигалась к монастырской обители, Беатрис еле сдерживала нетерпение. Наутро она проснулась полная сил, так как, благодаря маковому отвару, выспалась, наверное, на несколько дней вперёд, и теперь ей стоило большого труда сидеть напротив судьи с видом каменной статуи. Недоверчивость, которая, казалось, прилипла к ней, словно вторая кожа, не давала ей расслабиться настолько, чтобы в полной мере показать свои чувства: радость и предвкушение от встречи. Сейчас именно эти чувства были в ней сильнее, хотя нередко мелькали тревожные мысли о том, как там сейчас её брат, но Беатрис верила, что вместе с Клодом они быстро вызволят его из плена.

Ещё до того, как экипаж был готов, и подошло время выезжать, Беатрис успела побеседовать с судьёй и кое-что узнать об Армане Сальене. Как оказалось, пока этот человек находился где-то на Востоке, его сын трагично погиб, сгорев в занявшемся в ветхом сарае пожаре. От чего случился пожар, так и осталось тайной, однако вернувшийся Сальен был уверен, что его сына убили. После этого случая он немного помешался. Хотя и вёл себя, как прежде, но чуть ли не в каждом встречном ему виделся «его мальчик». Если какой-либо ребёнок имел что-то общее с «его мальчиком», как то цвет волос или худощавость, он тут же принимал его за своего погибшего сына, и стоило больших трудов разубедить его в этом заблуждении. Жерар Рошер один раз присутствовал при таком «обознании», и впечатления у него остались не самые лучшие. Но обращаться в высшие инстанции ему не хотелось, ибо тогда Армана Сальена наверняка признали бы одержимым бесами, а там можно и догадаться об исходе… А Арман всё же был давним знакомым, даже приятелем Жерара.

Беатрис после этой истории посетила догадка, почему Тристан у него, и судья подтвердил её, когда поведал, что сын у Армана Сальена был светловолосым и голубоглазым мальчиком, примерно десяти лет. Точно как Тристан. Но что этот жалкий человек мог сделать её брату? Отчего же Тристан не откликался на её крики? Что могло заставить его притворяться чужим ей человеком? На это судья отвечал глубокомысленным молчанием.

Единственным, что слегка разбавляло тревожные мысли Беа, было ожидание встречи с Клодом. Она думала о нём, вспоминала их совместный путь из Нанта в Ансени, такой недолгий, но такой… надёжный. Надёжный, как и он сам. И его забота о ней, о Тристане… То, как он перевязывал ей плечо и справлялся о самочувствии. Как защищал их за дверьми комнаты в «Уютном очаге»… А потом исчез. И, судя по тому, что был раненным и пять дней провёл в обители, ему пришлось очень туго после того, как их дороги разошлись.

Пять дней спокойствия для него. И они наступили лишь тогда, когда её не было рядом. Совесть и вина перед ним удушливой волной захлестнули Беа, сдавили дыхание. Быть может, лучше и вовсе не встречаться с ним более? Просто уехать. Отыскать Тристана самой, забрать его и вдвоём продолжить свой путь до Лаваля. Ведь так она и планировала поступить, пока случай не свёл её с Клодом. Или не случай, а судьба…

Но каково им с Тристаном придётся без Клода? Без его защиты? В начале пути ей представлялось не таким уж и страшным идти вдвоём через несколько французских графств. Вернее, страшным, конечно, но она полагала, что справится. А теперь, пережив столько всего, она была уверена, что не справится одна.

По сути то, что она вообще дошла до Нанта — чистая случайность. А уж после Нанта… Если бы Клод не подхватил её тогда на улице, — где бы она была сейчас? Если бы потом не спас её у вод Луары, она бы уже валялась на дне реки и никогда не увидела бы солнечный свет. А тот сложный путь до Ансени, который в памяти остался расплывчатым пятном из-за невыносимой боли и усталости? Выдержала бы она его, если бы не Клод? Если и да, то в Ансени её бы точно убили, и никакой сундук, придвинутый к двери, не спас бы её и Тристана от вторжения в комнату.

Она не имеет права втягивать такого хорошего человека, как Клод, во все обрушившиеся на неё бедствия. Если бы только всё касалось её одной… Если бы не нужно было беречь Тристана, а затем и связаться с отцом, дать знать ему обо всём случившемся… возможно, найти Матильду… Она бы исчезла из его жизни навсегда, и это было бы к лучшему. Но сейчас она не могла себе позволить такого благородного жеста. Пока Тристан не попадёт в надёжные руки её тётки, и думать нечего о том, чтобы пренебрегать помощью.

Но, быть может, сам Клод уже предпочтёт продолжить свой путь в одиночку, после всего-то, что случилось? Такая мысль была как ушат ледяной воды. Беатрис бы поняла Клода… но как же ей хотелось, чтобы он остался с ними! Он нужен ей. И нужен Тристану…

И снова она возвращалась к мыслям, которых стремилась избежать. К своему брату, к Тристану. На пути к церкви, в которую повёз её судья, сказав, что они не могут пропустить воскресную мессу, она перебирала в голове все возможные варианты развития событий после того, как Тристан убежал от неё. В голову приходило столько разных мыслей, что Беа не знала, на какой остановиться. Впрочем, она верила, что всё станет ясно уже сегодня. И, в лучшем случае, сегодня же она покинет этот ненавистный город, который принёс ей и брату… и Клоду столько бед.

Путь до церкви прошёл скоро. Беатрис вздрогнула, вырываясь из трясины размышлений, когда экипаж остановился. Она вышла и с особым трепетом оглядела скромное строение. Впрочем, для неё, не видавшей более никаких церквей, кроме той, что находилась в её деревне (красотами Нанта ей было некогда любоваться), эта казалась большой и величественной. Она подождала, пока Жерар Рошер направится ко входу, и пошла чуть позади него. Как же давно она не входила в освящённое место! И теперь, переступая порог, Беатрис чувствовала почти страх, как будто Бог мог отказаться от неё только из-за того, что она не посещала ежевоскресную мессу последние недели.

Но это чувство прошло сразу же. Только оказавшись под церковными сводами, она ощутила то спокойствие и умиротворённость, которые испытывала всегда в таких случаях. Народу собралось много, почти все места были заняты, но Жерар Рошер повёл её куда-то к первым рядам, где для них, очевидно, были заранее приготовлены места. Так и оказалось. Вскоре Беатрис устроилась на деревянной скамье, прямо напротив священника, и приготовилась наслаждаться мессой.

Святой отец не заставил себя долго ждать. Он вышел, седой и отстранённый, сопровождаемый песнопениями. Беатрис сжала руками ткань платья и чуть подалась вперёд. Всю первую часть мессы она провела в такой позе, слушая звучный голос священника, глядя на Христа позади него и молясь о том, чтобы ей удалось добраться до Парижа; чтобы Тристан оказался скорее в безопасности; чтобы Матильда каким-нибудь чудом смогла выжить, если ей это удалось тогда, в день их побега; чтобы отец с Аньес вернулись из Англии, и их жизнь могла наладиться; чтобы мать обрела покой на небесах… И ещё она подумала о Клоде. Но отчего-то смутилась, что в мыслях о семье, возникла мысль о незнакомом, пусть и так много сделавшем для них с Тристаном, человеке.

Она откинулась чуть назад, моргнув и переведя взгляд на священника, который читал Новый Завет. Сосредоточиться теперь почему-то стало очень сложно, но Беатрис честно пыталась. Однако, видимо, опасения за брата не давали ей вновь погрузиться в ход литургии, и всё оставшееся время до окончания мессы Беатрис сидела сама не своя, чувствуя при этом недоумение и стыд, что думает в эту минуту о земных тревогах.

Наконец, прошли завершающие обряды, и Беатрис поднялась со скамьи, прилагая все силы, чтобы подавить в себе нетерпение.

— Мне нужно исповедаться, — панически шепнула она судье.

Тот понимающе кивнул и повёл её к исповедальням. Беатрис дрожащими руками отодвинула занавесь и ступила в ограниченное пространство. За решетчатым окошком была видна чёрная сутана, и Беа завороженно глядела на неё, собирая решимость в кулак. Было сложно вновь вернуться ко всем тем событиям, что произошли с ней со времени последней исповеди. Она даже ощутила постыдное желание уйти, пока имеется таковая возможность, однако оно вскоре исчезло, и Беатрис присела на табуретку, собираясь с духом, прежде чем начать каяться.

— Что беспокоит тебя, дочь моя? — послышался приглушённый голос из-за перегородки.

— У меня на душе есть грех, святой отец. Много грехов…

И после этой, так тяжело давшейся ей фразы Беатрис уже не смогла остановиться, пока не рассказала священнику обо всех своих прегрешениях и даже о будущих, которые не сможет не совершить.

— Я причиняю столько вреда, — говорила она. — Мой брат не должен жить так, как живёт сейчас. Он не должен бродить по дорогам, скрываясь от наёмников, и попадать к сомнительным людям. Он должен быть в безопасности. И я клянусь, что сделаю всё для его безопасности. Только бы добраться до монастыря в Лавале: там он будет под присмотром настоятельницы — нашей родственницы… И этот отважный рыцарь… Я втянула его во все свои злосчастья. Из-за меня он едва не погиб и сейчас тяжело ранен. Я поступила непозволительно, приняв его помощь, ведь теперь ему угрожает та же опасность, что и нам. Я не прощу себе, если он…

Она выдохнула, опуская голову.

— Грехи твои не столь страшны, ибо совершены они были не в дурных целях, а в целях сохранения брата твоего. Ты не виновна в смерти своей матери и в том, что, твоими же словами, бросила сестру. В твоём случае нельзя было поступить иначе, чтобы спасти жизнь близкого тебе человека. И в том, что брату своему и рыцарю, вас сопровождавшему, ты причиняешь один вред, ты также не права, ибо не твоя вина в том, что ты оказалась в этом положении. Однако… У тебя имеется один грех, за который ты должна искренне раскаяться, — ложь против неповинных людей. Пусть они пытались убить тебя, но ты оклеветала их в том, чего они никогда не делали. Бог же велит нам прощать ближнего своего. Только всепрощение и христианское терпение даруют нам мудрость.

— Я понимаю, святой отец. И я раскаиваюсь, искренне и чистосердечно. Я пришла сюда потому, что не могу более держать этот и другие грехи в своей душе. Мне нужно… освободиться от их тяжести.

— Ты правильно сделала, что исповедалась при первой возможности. — Похоже, он сознательно умолчал, что подобная возможность имелась в Нанте, но Беа ею пренебрегла просто потому, что не вспомнила. — И я вижу, что раскаиваешься ты от чистого сердца. Я отпускаю тебе грехи твои, дочь моя. Но тебе тоже следовало бы остаться в монастыре Лаваля, а не продолжать столь тяжёлый и опасный путь. Однако лишь тебе решать, какую дорогу выбрать.

— Спасибо вам, святой отец, — прошептала Беатрис сквозь подёрнутые пеленой глаза и, в последний раз взглянув на видневшуюся в окошке чёрную сутану, выскользнула из исповедальни.

Судья ожидал её на выходе. Беатрис подошла к нему, и вместе они выбрались на солнечный свет. Было где-то два часа пополудни, и, какой бы оторванной от мира ни чувствовала себя Беатрис сейчас, она не могла не вспомнить, что нужно встретиться с Клодом и немедленно ехать к тому торговцу, чтобы вызволить Тристана.

— Вам легче? — спросил Жерар Рошер.

— Да, — коротко ответила Беа. — Но где же?…

— Идите в экипаж, Беатрис, — улыбнулся ей судья.

— Но мы же…

— Просто послушайте меня.

Обеспокоившись, Беатрис прошла к экипажу, оглянувшись в последний раз на церковь. Рошер открыл перед ней дверцу, и она, не готовая вот так уехать, не узнав, где Клод, собиралась было потребовать конкретного ответа, как взгляд её наткнулся на пристроившегося в глубине мужчину.

Беа обомлела, сначала не поверив своей первой догадке, но через секунду замешательства, сомнений оставаться не могло — это был Клод. Он повернул голову в её сторону и, хоть наверняка знал, что она вскоре придёт, тоже как будто замер.

— Садитесь же, Беатрис, — поторопил её Жерар.

Она, не чувствуя ног, забралась внутрь и села напротив Клода, так и не отрывая от него своих глаз. Он тоже глядел на неё, будто видел впервые в жизни, и она заметила в его глазах искреннюю радость. Беатрис не знала, может ли он заметить что-то в её взгляде, однако она была настолько счастлива, что едва сдержала порыв тепло поприветствовать его и взять за руки. Вместо этого она только улыбнулась и сказала:

— Я безмерно рада вас видеть! Как вы себя чувствуете?

— Уже гораздо лучше, спасибо, мадемуазель Бринье. Позвольте поинтересоваться и у вас о вашем самочувствии, — ответил он таким же предельно вежливым голосом.

— Благодарю, у меня всё хорошо. Но Тристан…

— Я знаю, — глухо ответил Клод. — Сегодня он уже будет с нами.

— Да, — подтвердила Беа.

Уверенность в его голосе обнадёжила её ещё больше. Но вот холодная любезность его тона охладила радость встречи. Пусть она и понимала, что Клод не может проявить свои чувства в открытую по отношению к почти незнакомой девушке, да ещё и при свидетеле, а она сама не должна ждать чего-то подобного, но сердце больно кольнуло.

Судья тем временем переводил взгляд с Беа на Клода и обратно. Он заметил некоторую напряжённость в их позах и догадался, что главная тому причина — он сам. Но не оставлять же ему было свою якобы родственницу наедине с мужчиной? Он только удивился, что может их связывать. На брата и сестру они похожи не были, а о другого рода отношениях Жерар Рошер и предполагать не решался, уж слишком добропорядочной показалась ему мадемуазель Бринье.

— Мы сейчас едем к Арману Сальену, — сказал он вслух. — Не будем терять время зря.

Чем быстрее они уедут, тем будет лучше. Его слегка пугало то, насколько он погряз в этом деле, насколько затронула его эта история. У него и так дел полно, а тут эта свалившаяся на голову «родственница», чей брат находится у малость свихнувшегося человека.

Беатрис с энтузиазмом закивала.

— Вы расскажете мне о том, что случилось за то время, пока меня не было? — спросил Клод у неё. — И, самое главное, где сейчас Тристан? У некоего Армана Сальена, я правильно понял?

Беа метнула взгляд на судью, который даже не пытался сделать вид, что его не интересует то, о чём они говорят. Он пристально смотрел то на неё, то на Клода и внимательно слушал. Впрочем, после всего, что он для них сделал, подумала Беатрис, Жерар Рошер имел на это право.

— В ту ночь Тристан вернулся за вами в таверну. Вернее, он собирался вернуться, но потерялся по дороге, как я потом узнала. Что касается меня… — Предупредительно посмотрев на судью, она после короткой заминки продолжила: — Я встретила его честь, который мне очень помог в поисках. И да, вы правильно поняли, Тристан сейчас у торговца Сальена…

— Почему он у него?

Беатрис промолчала, предоставив говорить судье. Он объяснит это лучше неё. Она будет только сбиваться от волнения.

Судья чуть наклонился вперёд, облокотившись о своё колено, и обвёл обоих задумчивым взглядом.

— Если кратко, то Арман Сальен наверняка принял Тристана… — Он вопросительно взглянул на Беатрис, словно спрашивая, может ли он называть так мальчика. Беа кивнула, — за своего погибшего сына. Он слегка помешался после неожиданной гибели сына в пожаре. Но я уверен, мне не составит труда уговорить вернуть мальчика вам.

— А почему вы не сделали это тогда, когда он был так рядом? — спросила Беа.

Удивление Клода осталось без внимания. Он чувствовал себя слепым котёнком, который не может ступить и шагу самостоятельно. За эти пять дней он пропустил так много…

— Я не знал об этом. Мне стало известно, что у Сальена появился новый слуга-мальчик, но о том, что Арман возьмёт его с собой, я не мог и догадываться. Тогда я хотел лишь поговорить с ним о том, как и где он нашёл вашего брата, а дальнейшие действия предпринять на следующий день. Собственно сегодня. Поспешность никогда и никому не делает чести.

Он откинулся назад и перевёл взгляд на занавеску.

Беатрис не знала, что и сказать. Возможно, Жерар Рошер и прав, говоря о поспешности, но ей было сложно судить, потому что любое промедление в отношении её брата казалось ей смерти подобным. А мысль, что уже сейчас он мог бы быть с ней, придавливала её своим грузом к земле.

Клод пытался на ходу понять всё, что пропустил, но давалось ему это не так-то просто. Он отёр рукой вспотевшее лицо и перевёл дух. Прав был отец Бенедикт, когда говорил, что Клод ещё не совсем оправился для поездки. Сейчас это ощущалось в полной мере. Хотя он сидел, стараясь лишний раз не шевелиться, но внутренности как будто переворачивались при каждом толчке экипажа. Да и голова продолжала болеть. Возможно, ещё и оттого, что он усиленно думал.

— Каковы наши действия? — перешёл к сути Клод.

— Ну, не «ваши», а «мои», — поправил его Жерар Рошер, намекая на то, что сам Клод сейчас был ещё бесполезнее, чем Беатрис. — Я объясню Арману всё, как есть, и попрошу отдать мальчика. Мы с ним старые знакомые, так что он примет во внимание мои слова.

— А если нет? — спросила Беа.

Экипаж остановился, в последний раз подпрыгнув на ухабе. Клод выдохнул сквозь стиснутые зубы и прикрыл глаза. Если нет, то будет очень плохо, поскольку он пока не в состоянии что-либо предпринять.

Беа взволнованно посмотрела на него, вероятно, заметив его состояние.

— А если нет, значит, заставим, — успокоил её судья.

Открыв дверцу, он спрыгнул на землю и, бросив прощальный взгляд на девушку, закрыл её за собой.

Беатрис помедлила несколько секунд прежде чем подсесть поближе к Клоду. Она несмело взяла его за руку и обеспокоенно вгляделась в его лицо. Он слегка улыбнулся.

— Не волнуйтесь, со мной всё в порядке. В монастыре меня хорошо подлатали.

И снова Беатрис стали мучить угрызения совести. Если так он выглядит после того, как его «подлатали», то что же было до этого? Сколько ещё он переживёт из-за неё — из-за неё и Тристана? Если останется…

— Вы не бойтесь, с Тристаном всё будет хорошо. Я клянусь вам.

Беатрис с благодарностью посмотрела на него и выдавила улыбку. Разумеется, она верила ему, но от страха избавиться так просто не могла. Ведь там сейчас её брат… Где-то совсем близко. И где-то так же близко Арман Сальен, который сошёл с ума после гибели сына.

Она очень сильно опасалась того, как пройдёт разговор с этим человеком. Несмотря на слова Жерара Рошера о том, что Сальен его старый приятель и всё должно благополучно разрешиться, Беа не исключала вероятности того, что выпутаться из этой истории будет не так-то просто.

Она украдкой взглянула на Клода, который задумчиво рассматривал пол. Он вдруг показался ей таким взрослым и мужественным. Так много пережившим… Сколько ему лет? Он выглядел и молодым и зрелым одновременно. Возраст его было сложно определить по лицу. В уголках глаз и рта, на лбу явно выделялись морщинки, глаза не блестели теми искорками, что свойственны молодым людям, — они были усталые и хранили слишком много боли. Почему раньше Беа не замечала этого так отчётливо? Скорее всего потому, что не приглядывалась. Собственные проблемы не позволяли ей присмотреться внимательнее к тому, кто столько времени находился рядом, шёл с ней бок о бок.

Клод, вероятно, почувствовал её осмотр и поднял взгляд. Беа смутилась и слишком резко отвернула голову. Ей неожиданно вспомнился Эдгар и то смущение, которое она испытывала, когда он смотрел ей в глаза. Но в его глазах было что-то такое… что-то другое… Его взгляд не был таким спокойным и уверенным, как у Клода.

К чему все эти сравнения? Зачем? Неужели она может… могла?… Беатрис покраснела, и ей стало крайне неуютно в тесном пространстве экипажа. Просто она слишком рада его видеть, ничего больше.

Изнутри дом Армана Сальена был таким же неброским, как и снаружи. Жерар Рошер, ожидая появления хозяина в небольшой комнате, не преминул осмотреться вокруг. По обстановке сложно было сказать, что Сальен имеет большие средства. Однако Жерар Рошер был полностью уверен в том, что Арман не столь беден, как пытался всегда казаться.

— Кого я вижу! — послышался голос с порога.

Жерар Рошер оглянулся и окинул Сальена взглядом. Тот выглядел слегка озадаченным таким скорым визитом, но отнюдь не испуганным. Хотя чего бы ему бояться?… Судья помрачнел.

— Дело у меня к тебе есть, Арман.

— Какое же?

Арман прошёл в комнату и устроился на стуле напротив судьи. Он внимательно смотрел на Рошера, ожидая продолжения. Вероятно, подумал, что это как-то связано с торговлей. Но на этот раз Жерар Рошер его удивил.

— У тебя в слугах недавно мальчик светловолосый появился. Лет десяти. Не так ли?

Арман Сальен чуть отодвинулся назад. В глазах появился вызов.

— И что же? Ты его знаешь?

— Да. Этот мальчик потерялся. Но теперь человек, с которым он оказался в этом городе, случайно увидел его у тебя и обратился ко мне с просьбой его вернуть.

— Этот мальчик потерялся? — переспросил Сальен. — Вовсе нет. Ты, вероятно, путаешь что-то. Он уже давно бродяжничает. Сам мне так сказал, когда я его нашёл на дороге. И сам просил меня позволить ему остаться здесь.

Жерар Рошер задумчиво потёр лоб. То ли Арман лжёт, то ли говорит правду. Быть может, мадемуазель Бринье показалось, что она узнала своего брата? Хотя такое совпадение было бы весьма странным.

— Ты можешь позвать его сюда?

— С какой стати? — воспротивился Арман.

Судья строго взглянул на него.

— Если всё так, как ты говоришь, то тебя совсем не затруднит моя просьба. Ведь так?

— Я и не знаю наверняка, где он сейчас. Не далее как час назад я позволил ему прогуляться по городу. Наверняка он воспользовался этим разрешением и уже ушёл.

— Вдруг нет? Пошли кого-нибудь проверить, есть ли он дома.

Арман Сальен выражал явное недовольство своим хмурым взором и плотно стиснутыми губами. После недолгого промедления он встал и, открыв дверь гостиной, окликнул проходящего мимо слугу.

— Позови Жака.

Услышавший эти слова Жерар Рошер встал и заходил по комнате. Жаль, что тот молодой человек, Клод, слишком слаб, чтобы присутствовать здесь. Если что, он опознал бы мальчонку, и тогда никаких лишних вопросов не понадобилось бы. А так… мало ли чем Арман мог запугать мальчика. Сейчас он придёт и, возможно, будет говорить, что на самом деле бродяжничает с детства и знать не знает никакую мадемуазель Бринье. Но не звать же ему теперь сюда эту девушку, которая для всех являлась его родственницей? Это уже будет не на руку ему, Жерару, и его репутации. Хоть он и согласился помочь мадемуазель Бринье и её брату, но и о себе забывать не был намерен.

— Значит, его зовут Жак? — невзначай спросил он.

— Он отказался называть своё имя, — нехотя пояснил Сальен. — Поэтому да, его зовут Жак.

Жерар Рошер украдкой улыбнулся, теперь окончательно уверенный в своих догадках. Погибший сын Армана был того же возраста, что и брат мадемуазель Бринье, и так же светловолосый и голубоглазый. И, кроме того, его звали Жак. Всё сходилось. Наверняка Сальен увидел на улице мальчика, очень похожего на своего сына, мальчика, который показался ему бродягой, и не смог пройти мимо, оставил себе. А уж почему этот самый мальчик не назвал своё имя и был совсем не против присоединиться к обществу незнакомого человека, — это ещё предстояло узнать.

Если Тристан признается в том, что приехал сюда с сестрой или просто выскажет желание уйти, то предмет беседы будет тут же исчерпан. Как бы ни хотел Арман оставить Тристана у себя, он не имел на это право.

— А что за человек, позволь узнать? — прервал его мысли Арман. — Я припоминаю странный случай. Вчера твоя родственница — мадемуазель Беатрис, не так ли? — выкрикивала чьё-то имя, когда я отъезжал. Необычное имя… Тристан. Уж не его ли она звала? Хотя что я говорю — это ведь невозможно. Какое отношение она может иметь к этому бедному мальчишке?

Жерар Рошер косо взглянул на него. Да, своими выкриками его «родственница» усложнила дело. Какое отношение она может иметь к этому мальчику? Да никакое. Не должна иметь, будучи связанной с ним.

— С чего ты взял, что это была моя племянница? На самом деле это была одна из моих прислуг, и я говорил именно о ней. А этот мальчик, Тристан, её брат.

— Но голос… — подозрительно взглянул на него Арман. — Я точно помню, что голос был твоей племянницы.

— Похож, только и всего.

Он не убедил этими словами Армана Сальена, но это и не имело значения. Доказать тот всё равно ничего не сможет. Он и не видел даже мадемуазель Бринье, потому что Рошер успел вовремя загородить ей путь и не выпустить на улицу.

После этого короткого диалога они замолчали и уже не заговаривали друг с другом, пока дверь не отворилась и в комнату не вошёл мальчик. Он с подозрением взглянул на незнакомого человека, а затем вопросительно — на Армана Сальена.

— Вы хотели меня видеть?

Жерар Рошер, имевший возможность беспрепятственно рассматривать его, теперь не имел сомнений в том, кто перед ним стоит. Сходство с мадемуазель Бринье было поразительным, даже в манере держаться проскальзывало нечто общее.

— Тебя хотел видеть этот человек. Это судья, Жерар Рошер.

Тристан удивлённо посмотрел на судью, очевидно не понимая, зачем такому человеку говорить с ним.

— Тебя зовут Тристан, не так ли? — мягко спросил Жерар Рошер.

— Нет.

Это прозвучало так скоро и так твёрдо, что судья даже растерялся. Он мельком глянул в сторону Армана Сальена, который выглядел донельзя довольным.

— Послушай, не стоит опасаться меня. Я желаю лишь добра. Тебе и твоей сестре. Она обыскалась тебя уже, а ты зачем-то притворяешься другим человеком. Почему вчера ты не откликнулся на её зов… Тристан?

Теперь растерялся Тристан. Он затравленно посмотрел назад, словно собирался вот-вот сорваться с места и убежать. Жерар Рошер медленно двинулся в его сторону.

— Я знаю, что ты боишься довериться мне. Но подумай о том, что твоя сестра находится сейчас очень близко и ждёт тебя…

— Хватит нести чушь, — вмешался Сальен. — Естественно он боится тебе довериться. Его зовут не Тристан, а Жак. И сестры у него никогда-то и не было…

Его слова остались без ответа. Тристан даже и не взглянул в его сторону. Похоже было на то, что он мучительно решает, как поступить ему дальше. И Рошер, замечая это, продолжал мягко убеждать его.

— Давай выйдем из дома, Тристан. В экипаже сидит твоя сестра. Если она всё же окажется не твоей сестрой, ты просто вернёшься сюда. Это ведь не сложно для тебя?

— А почему она не с вами, а в экипаже?

— Она сама пожелала там остаться, — приврал Рошер. — Ну так что? Давай скорее покончим с этим, Тристан.

Мальчик перевёл настороженный взгляд на Сальена, который, кипя гневом, уставился, в свою очередь, на гостя. Тристан не удивился этому. Сальен, конечно же, не хотел, чтобы он исчез из его жизни. Те дни, что он прожил под одной крышей с этим странным человеком, доказали ему, что Сальен отчего-то привязан к нему. И Тристан, обрадовавшись своей удаче, пользовался этим отношением к себе, чтобы ездить с торговцем по Ансени и пытаться вызнать, где сестра и где Клод. Однако разговоров никаких не ходило, на его осторожные вопросы, которые он задавал украдкой, чтобы Сальен не заметил, никто внятно не отвечал.

Но вчера… Он и не ожидал, что услышит Беатрис. Его сестра в доме судьи? Для Тристана слово «судья» отдавало каким-то суеверным страхом. Если его сестра у судьи, значит дело плохо. Ведь не по доброй же воле ей там оказаться? В первые секунды, когда он только услышал, как Беа зовёт его, Тристан растерялся. Он замешкался, сжимая вожжи руками.

— Чего ты медлишь? Поехали, — раздражённо сказал тогда Сальен.

И Тристан, не особо понимая, что делает, послал лошадей вперёд. Потом он оглянулся и смутно увидел, что в дверях судейского дома что-то происходит, а последний зов Беатрис донёсся слишком уж приглушённо. И тогда он решил, что поступил правильно. Чем он поможет Беа, если вернётся? Ничем. Зато он теперь знал, где она находится, а за те долгие скучные часы, что он ожидал Сальена, успел как следует разглядеть дом судьи… На следующий день он намеревался освободить Беа. И вот сегодня он был решительно настроен на то, чтобы под покровом ночи по-тихому уйти от Сальена и во что бы то ни стало спасти сестру.

А потом вместе бы они нашли Клода… Тристан невообразимо скучал по своему старшему другу. Только с Клодом он мог говорить о чём угодно, делиться с ним всеми своими мечтами и планами на будущее. Кто, как ни Клод, мог понять его стремление стать воином? И кто, как ни Клод, мог помочь ему, мог научить его стать воином? Тристан скучал и по их занятиям.

И теперь этот самый судья, которого со вчерашнего вечера Тристан считал врагом, говорит, что он хочет лишь помочь ему и Беа встретиться. Это было так неожиданно, что он и не знал, верить словам судьи или нет. Вдруг это ловушка? Самому-то Тристану было не страшно попасться в злодейские руки: он всё ещё по большей части воспринимал происходящее как приключение, — но Беа надо было вызволять из «плена», и лучше сделать это поскорее.

— Хорошо, — сказал он, наконец, и быстро вышел из комнаты.

Оказавшись на улице и не дожидаясь спешивших за ним судью и Сальена, он мигом отыскал взглядом крытый экипаж и побежал к нему. Грум, ошеломлённый такой наглой ретивостью, опомнился только тогда, когда Тристан уже открыл дверцу. Разумеется, он бы не оставил подобное без внимания, и кнут, который он уже начал поднимать, многозначительно говорил о том, что собственность хозяина он отстоять сумеет, но вовремя появившийся в его поле зрения Жерар Рошер, отрицательно махавший руками, спас Тристана от незавидной участи.

Сам Тристан, тем временем, звонко и громко закричал: «Беа!» и бросился ей на шею. Беатрис, толком не придя в себя, со счастливом смехом прижала брата к себе, гладя его волосы и шепча что-то о том, как она рада его видеть. Жерар Рошер решил пока уладить дело с Сальеном и объяснить разозлённому торговцу, что, к сожалению, Жак оказался на самом деле Тристаном. А Тристан, оставив в покое сестру, перенёс свой пыл на Клода, принявшись было и его обнимать, но стон, который Клод не смог удержать, остановил его.

— Клод ранен, — опомнилась Беатрис. — Боже, Тристан, как ты там оказался? Почему?…

Она схватила лицо брата ладонями и всмотрелась ему в глаза, ожидая ответа.

— Он спас меня, подобрал на улице, и я жил у него некоторое время, пытаясь отыскать вас… — увлечённо начал рассказывать Тристан.

Через некоторое время к ним присоединился судья, и все вместе они поехали к нему домой. Рассказ Тристана занял весь путь. Он в подробностях описывал, как ему жилось все эти дни. Беатрис не могла его наслушаться. Её радовало, что Тристан не пострадал за эти дни. Даже то, что он оказался у сумасшедшего Сальена, на него никак не повлияло. Хотя Беа преувеличивала, должно быть, называя Сальена сумасшедшим. Тристан, во всяком случае, говорил о том, что Арман был добр и заботлив.

В такой же суетливой радости прошёл ужин, а после него, несмотря на все попытки Жерара Рошера отговорить их, Беа, Клод и Тристан решили покинуть Ансени.

— Дождитесь утра хотя бы, — увещевал судья. — Кто отправляется в дальнюю дорогу на ночь глядя?

— Я не могу уже находиться здесь, — призналась Беа. — Мы безмерно благодарны вам за вашу доброту и помощь… Как бы я хотела отплатить вам тем же, но не имею такой возможности…

— Бросьте, — отмахнулся Рошер. — Я делал это не ради вознаграждения.

Беа тепло улыбнулась ему и пожала руку. У крыльца стояли два гнедых коня. Их одолжил им Жерар Рошер, чтобы было на чём добираться. Он не мог отправить их пешком. Беатрис же пообещала ему, что коней они вернут, как только окажутся в Лавале.

Клод всё ещё чувствовал себя плохо, и Беатрис поначалу сомневалась в том, стоит ли им так спешить с отъездом. Но Клод напомнил ей о том, что их кто-то убить пытается, значит нельзя задерживаться на одном месте долго. Что же до него, то ему не привыкать. Да и чувствует он себя гораздо лучше.

Тристан радовал глаз своей живостью. Он не мог и секунду усидеть на месте, всё бегал куда-то, даже с Гийомом успел подружиться. Правда, не особо расстраивался скорому расставанию.

— Наконец-то мы уезжаем из Ансени, — сказал он. — Я не люблю этот город. В нём нас разлучили.

Клод, стараясь выглядеть здоровым человеком, забрался на коня без посторонней помощи. Беа, наблюдая за ним, была готова тут же броситься на выручку, но, к счастью, не пришлось. Тристан устроился в седле перед Клодом. Всё-таки чтобы управлять лошадью Клод не имел ещё достаточно сил. Беатрис, с помощью грума, забралась на второго коня, чувствуя себя как-то странно. С этими животными она никогда особо не ладила, хотя управлять ими умела.

— Может быть, его стоит любить? — светло улыбаясь, спросила она у брата. — Ведь в нём же нас и воссоединили.

Тристан задумался.

Беатрис оглянулась на Жерара Рошера и кивнула ему, прощаясь. А затем втроём, как и прежде, они отправились вниз по улице Ансени, спеша покинуть город до того, как ворота закроются.

Глава 20. Ноллис торжествует

Мир воцарился в Англии с того тёплого июньского утра, когда на раннимедском лугу была подписана хартия Вольностей. Но мир шаткий, и Аньес не нужно было даже объяснений Чарльза, чтобы понять это. Все мятежники находились в состоянии готовности к войне, которая, по их словам, неминуемо разразится в скором времени.

Аньес оставалась в стороне от этих событий. Она не хотела слишком часто встречаться с союзниками и друзьями Чарльза, которые едва ли начали испытывать к ней доверие. На самом деле в первые дни по возвращении в Лондон, у неё было одно-единственное желание — побольше времени проводить с Чарльзом. Однако теперь он был слишком занят, и они даже не каждый день виделись, несмотря на то, что жили в одном доме. Его доме.

Теперь Аньес было всё равно, что могут подумать о ней люди, когда узнают, что она живёт в одном доме с мужчиной. Главным было то, что саму её очень радовало такое близкое соседство с любимым. Однако радость её не продлилась долго. В редкие встречи с Чарльзом, он держался с ней несколько холодно, но Аньес это не удивляло. Весь его вид выражал усталость, и она могла понять, что у него попросту нет сил расточать ей нежности.

С того дня на раннимедском лугу они больше не целовались. Ей хотелось ещё раз ощутить те непередаваемые эмоции, снова прижаться к его телу и зарыться пальцами в тёмные волосы. Однако смелости на такое действо ей не доставало, а сам Чарльз с виду не особо горел желанием снова целовать её.

Серые будни Аньес скрашивало только присутствие в её жизни подруги. Теперь она без сомнения могла назвать Рене д'Антремон подругой. Ей было стыдно, что она забыла о той, которая помогла ей сбежать из Виндзора, и, возвратившись в Лондон, она несколько раз напоминала Чарльзу о том, что Рене необходимо освободить.

И, когда, наконец, Рене вошла в дом Чарльза, Аньес была готова броситься ей на шею. Она была так рада её увидеть ещё и потому, что умирала от скуки. Чарльз, разумеется, сказал ей, что она вольна брать кого-нибудь из слуг и гулять, где пожелает. Однако Аньес вскоре наскучило выезжать по утрам на верховую прогулку. Она не была хорошей наездницей, поэтому, выезжая на каурой кобылице, больше думала о том, как бы удержаться в седле да совладать с лошадью, если та вдруг начнёт противиться понуканиям. Да и след от той бешеной скачки из Виндзора в Лондон ещё остался в душе.

Были ещё многочисленные походы по торговым рядам, где Аньес с восхищением глядела на разные товары, привозимые также с заморских стран, но в приобретениях себя ограничивала. Деньги, выделенные ей отцом на её нужды (как она была благодарна сейчас, что отец так позаботился о ней!), были не вечными, а просить Чарльза оплачивать счета ей не хотелось.

Об отце она думала часто. Она отдала бы очень многое, чтобы узнать, как он сейчас. Несколько раз ей приходила в голову мысль навестить тот дом, его дом, в котором она провела так немного времени. Однако она удерживала себя от такого безрассудного шага. Кары короля ей теперь можно было не опасаться, но она помнила ещё разговор с Ноллисом. Ей совсем не улыбалось быть отвергнутой ещё и мятежниками. Теперь, когда Чарльз так мало находился рядом, положение её было не особо устойчивым, и потому она решила для своей же безопасности быть тише воды, ниже травы.

Решить было легче, чем сделать. Она поделилась своими тревогами с Рене, и та дала ей самый лучший совет, который отчего-то не пришёл в голову Аньес раньше.

— Попроси Чарльза! Не думаю, что он откажет тебе, или доложит о твоей просьбе Ноллису.

Аньес, помимо прочего, рассказала Рене и о своих отношениях с Чарльзом. Она вообще многое поведала Рене, абсолютно доверяя девушке после того, как она настолько рисковала своей головой ради неё, Аньес. Единственное, о чём она умолчала, — Дерби. Но о нём ей и про себя думать не хотелось.

В тот же день она с опаской завела с Чарльзом разговор об отце. На её удивление, тот согласился сразу же и обещал, что выведает всё, что только можно. Ей так хотелось подойти к нему ближе и выразить свою благодарность, однако Чарльз выглядел настолько погружённым в себя, словно бы забыл уже о её присутствии, и она не решилась.

Потекли размеренные, скучные дни, в которые единственным развлечением Аньес были разговоры с Рене. Та только и говорила о том, что творится в стране.

— Боже, Аньес, я так боюсь! Лондон похож на разворошенный улей. И весь полнится слухами.

— Какими же? — вяло поинтересовалась Аньес, глядя в окно.

Окошко выходило на переполненную людьми и экипажами улицу. Порой было очень занятно наблюдать за всеми, однако чаще, как теперь, на неё накатывала меланхолия. Она не была создана для того, чтобы сидеть взаперти и только наблюдать за кипящей снаружи жизнью.

Как-то Рене предложила ей заняться вышиванием. Она с воодушевлением рассказывала, какие потрясающие гобелены они создавали вместе с матерью, когда она ещё жила с родителями. Но Аньес только кривилась: ей и при дворе хватило этой нудной работы.

— Неужели ты не знаешь? Разве Чарльз не рассказывает тебе?

— Когда бы он мне рассказывал? Он слишком занят, да и я не спрашивала. Слышала только, что Его Величество отнюдь не доволен той клеткой, в которую его заманили.

— Виндзор? — засмеялась Рене.

— И это тоже. Но я выразилась не в прямом смысле. Власть его всё-таки теперь сильно ограничена. Тот комитет из двадцати пяти баронов не даст ему спуску.

— Существует угроза, что Джон просто не будет соблюдать все те требования, с какими согласился не так давно, — понизив голос, сказала Рене. — Ты ведь знаешь, что папа Иннокентий на его стороне. Пока он не предпринимает никаких действий, однако король, возможно, сможет его убедить объявить хартию недействительной.

— Да, не сомневаюсь, — кивнула Аньес, — что Его Величество не отсиживается в своём замке, а плетёт интриги. Едва ли он так просто смирится с тем, что за ним надзирают. И, разумеется, он не оставит столицу своего королевства в руках мятежников.

— Есть вероятность, что столица не будет ни в его руках, ни в руках мятежников, — заметила Рене. — Поговаривают, что сын французского короля готовится вторгнуться в Англию.

— Да… — рассеянно согласилась Аньес, — я что-то слышала об этом.

— Аньес! Ты как будто совсем не заинтересована во всём, что творится вокруг тебя. Неужели ты не можешь порасспрашивать Чарльза? Возможно, что это снова сблизит вас. Ты не думала об этом?

— Честно говоря, нет… — вздохнула она, отходя от окна и присоединяясь к Рене, которая сидела на кровати, разбирая недавно купленные ленты. — Знаешь, мои мысли сейчас совсем о другом.

— Об отце? — сочувственно взглянула на неё Рене. — Но ведь Чарльз обещал тебе, что узнает о нём, неужели ты ему не веришь?

— Верю, конечно. Не знаю, я не могу даже себе объяснить этого странного чувства… Просто что-то не даёт мне покоя. Ведь он в безопасности, Рене? — внезапно схватила она подругу за руку, с вопросом глядя ей в глаза.

— Аньес, дорогая… — погладила та её руку. — Нет никакого смысла в том, чтобы накручивать себя. Скоро ты всё узнаешь. Однако я считаю, что всё твоё беспокойство совершенно безосновательно. Королю сейчас не до того, чтобы наказывать твоего отца за предательство дочери. Видишь, даже меня всего лишь посадили в Тауэр, несмотря на то, что вина моя очевидна. А твой отец очень пригодится Джону, когда настанет время войны.

— О, не напоминай!.. — вскочила с кровати Аньес. — Я не хочу думать, что мой отец будет вынужден воевать за этого… этого… короля.

Рене только пожала плечами, ничего на это не ответив.

Через несколько дней после этого разговора в комнату Аньес постучала служанка, оповестив, что лорд Лэнгтон желает её видеть и ждёт в гостиной. Полностью уверенная в том, что Чарльз что-то разузнал об отце, Аньес стремительно выбежала из комнаты, даже не удостоверившись, что выглядит не как попало.

— Чарльз! — воскликнула она вместо приветствия, быстрым шагом врываясь в гостиную.

Тот ходил из угла в угол и явно нервничал. Сердце Аньес тревожно сжалось. Очевидно, предчувствие её не обманывало и хороших вестей ждать не приходилось.

— Чарльз, что ты узнал? — севшим голосом спросила она.

— Успокойся, милая. Я хочу сказать тебе кое-что…

Его мельтешения перед глазами вовсе не успокаивали Аньес, а скорее наоборот, заставляли и саму нервничать. Ещё чуть-чуть — и она попросту не выдержит. Она была очень зла на Чарльза, который тянул со своим «кое-что».

— Это не касается твоего отца. Это касается нас.

На секунду Аньес расслабилась, услышав про то, что такое состояние Чарльза никак не связано с новостями об отце, но тут же снова напряглась. Если бы Чарльз сказал так до того признания в палатке, Аньес была бы полностью уверена в том, что бояться ей нечего. Однако после того, пусть и невольного, отчуждения, возникшего между ними в последние недели, она опасалась его последующих слов.

— Хватит уже! — воскликнула она, не выдержав давящего молчания и устав наблюдать за перемещениями Чарльза. — Что о нас? Хочешь, чтобы я ушла?

Она чуть не зажала себе рот после того, как вылетели эти слова. Ей было очень неловко, что она не сдержала себя. А ещё и стыдно: потому, что если её предположение верно, Чарльз поймёт, что она уже давно об этом подозревает, но, тем не менее, оставалась всё это время под его кровом.

Чарльз, как вкопанный, остановился перед ней. Аньес не решалась поднять на него глаза, чувствуя, как краска приливает к щекам.

— Аньес… — Его потрясённый шёпот всё-таки заставил её поднять голову и взглянуть ему в глаза. — Как тебе в голову такое могло прийти?

Она видела, что для Чарльза и правда её слова оказались неожиданными. «Выставила себя дурой», — расстроенно подумала она. Но вместо того, чтобы попытаться замять эту тему, стала оправдываться.

— А что ещё мне думать, Чарльз? Вот уже скоро месяц с тех пор, как мы вернулись в Лондон. С того дня, как… Словом, весь этот месяц мне кажется, что ты избегаешь меня. О, не говори! Я понимаю, что тебе сейчас не до того, чтобы возиться со мной, да я этого и не требую. Но неужели нельзя найти время для того, чтобы хотя бы спросить, как я себя чувствую?

— Извини, Аньес… Право, я не думал, что ты обижена на меня. Знаю, что это глупое объяснение моему невниманию, но я весь завален делами, которые не могу переложить на другие плечи, либо отложить до лучших времён.

Она молчала, ничего не отвечая. Конечно, она не была обижена на него, и сейчас, видя его таким растерянным, ей хотелось только одного — дотронуться до него. Он, как будто подслушав её мысли, подошёл к ней ближе. Приподняв её лицо за подбородок, заставил взглянуть в свои тёмно-зелёные глаза.

— Аньес? Я не достоин твоего прощения?

— Что ты говоришь, — покачала она головой со слабой улыбкой. — Это ты меня извини, я, кажется, немного не в себе в последнее время. Очень волнуюсь за отца.

Чарльз тяжело вздохнул, отводя свои глаза.

— Пожалуй, я должен сказать тебе об этом сейчас. Я хотел сначала… Впрочем, не важно. Об отце твоём я узнал всё, что только возможно. И, полагаю, тебе не понравится то, что я узнал.

Он тяжело вздохнул, вновь возвращаясь взглядом к её встревоженному лицу.

— Твой отец продал дом в Лондоне и уехал, куда — не известно. Уехал не один, а со своей молодой женой.

Поначалу Аньес недоумённо смотрела на него, потом встряхнула волосами.

— Что за ерунду ты говоришь? Такое просто невозможно.

— Аньес, мне очень жаль… Видишь ли, я также выяснил, что твоя мачеха была убита. Как только закончился траур, твой отец женился на одной из фрейлин Её Величества…

Аньес уже не слушала его. Она не могла поверить в то, что её мачеха убита. Кем? Кто её мог убить?!

— Нет! Ты ошибся, — замотала она головой в отрицании.

Сочувственный взгляд был ей ответом.

Злые слёзы потекли из её глаз.

— Ты не прав! Он не мог жениться! И матушка не могла быть убита!

— Аньес, любовь моя, — привлёк её к себе в объятия Чарльз, — успокойся. Я понимаю, как тебе больно сейчас…

— Ты не понимаешь… — прошептала она ему в плечо. — Чарльз, пожалуйста, скажи, что это не так. Я не хочу этому верить, — всхлипнула она.

Он промолчал, и тогда Аньес не выдержала и разрыдалась прямо на его плече.

— Аньес, я думала, тебе станет легче.

Рене вместе с подругой шли по залитой полуденным светом площади. Они только что были в церкви, где Аньес молилась за упокой души мачехи и за то, чтобы её сестры и братья смогли выжить.

До сих пор всё это казалось Аньес страшным кошмаром. Трудно было поверить в то, что нет больше Гладис. У неё никогда не были особо близкие отношения с мачехой, однако она любила её как родную мать. Ей было горько осознавать то, что она больше не увидит её и никогда не поговорит… «Ну зачем, зачем же я уехала?», — не переставала корить она себя. Возможно, если бы не уехала, то и Гладис осталась бы жива?…

Насчёт же Тристана и сестёр, Чарльз сказал ей только то, что их тела не были обнаружены, а это могло значить, что они остались живы, но где-то схоронились. Со вчерашнего дня Аньес только и делала, что молилась, чтобы так оно и было.

Но кто убил её мачеху? Кому это могло понадобиться? Аньес бесчисленное количество раз задавала эти вопросы Чарльзу, и тот обещал ей, что сделает всё возможное, чтобы выяснить ответы на них.

— Мне ничуть не легче, — ответила она Рене, не отрывая глаз от мощенной булыжником дороги.

И в самом деле, молитва не принесла никакого облегчения. Ей стало только хуже, когда она в полной мере осознала, что потеряла, погнавшись за захватывающей жизнью в Англию.

— О, Аньес… э-э… мне кажется… — замямлила Рене, останавливаясь посреди дороги и заставляя то же самое сделать и Аньес.

— Что?

— Граф Дерби впереди.

Эти несколько слов смогли вывести её из ступора. Аньес заскользила взглядом по толпе, пытаясь высмотреть графа. К несчастью, Рене не ошиблась: это и впрямь был он. Дерби, несомненно, заметил их и теперь шёл в их сторону.

— Мне только его сейчас и не хватало, — пробормотала Аньес.

— Аньес, нужно как-то избежать встречи… Лучше не иметь никаких отношений с теми, кто настолько близок к королю.

Близок к королю… Аньес выдернула руку из захвата Рене и покачала головой. Встреча с Дерби, конечно, не обрадовала её, однако сейчас он мог быть ей полезен. Она не имела понятия, что нужно Дерби от неё, но сама уже знала, что ей нужно от него. И теперь главным было склонить его согласиться на её просьбу, а также…

— Рене, я думаю, что тебе лучше уйти, — сказала она, не отрывая глаз от Дерби.

— Но почему?… — удивилась Рене. — Неужели ты не доверяешь мне?

— Доверяю, но это… это касается только нас. Прости, — посмотрела она, наконец, на подругу с извинением в глазах. — Я расскажу тебе обо всём позже. А ты лучше иди.

— А если…

— Леди Аньес, леди Рене… — послышался ненавистный голос графа Дерби.

Невольно Аньес напряглась. Из памяти не исчезло ни воспоминание о прошлой встрече, ни та обида и злость, когда он посмел поднять на неё руку. Она поклялась себе, что отомстит ему, поклялась несколько месяцев назад, но до сих пор не знала, как воплотить в жизнь свою месть. Во всяком случае, сейчас можно было и не думать об этом: Дерби ей нужен.

— Добрый день, граф, — кивнула Рене, в то время как Аньес стояла, словно обездвиженная, глядя куда-то мимо него. — Прошу прощения, однако я вынуждена покинуть вас.

Она с беспокойством посмотрела на Аньес, совсем не уверенная в том, что поступает правильно, оставляя её одну. Чуть поколебавшись, она решила, что подождёт где-нибудь неподалёку, не теряя их из виду, и если что случится — Аньес не останется в беде одна.

Граф Дерби сказал пару любезных слов Рене на прощание, и та ушла.

Аньес вздрогнула, понимая, что теперь всё внимание графа привлечено именно к ней. Его взгляд казался ей дьявольским: тёмный, пристальный и выжидающий. Каждая встреча с ним нарушала её душевное спокойствие, и она уже устала трястись от непонятного страха в его присутствии. Как хорошо, что у неё есть достаточно сил, чтобы скрывать это от него.

— Леди Аньес… — снова повторил он своим вкрадчивым тоном.

— Позвольте, граф, узнать, — открыто улыбнулась она ему, — как ваша жизнь?

— О, превосходно. Смею надеяться, ваша — так же?

— Разумеется. Никогда в жизни я ещё не была так счастлива, как сейчас.

Она постаралась вложить в свою улыбку как можно больше мечтательной задумчивости. Она хотела что-то добавить про Чарльза, но передумала, посчитав, что это лишнее. По её тону и так можно понять, кто именно составляет её счастье.

Аньес сама с трудом понимала, зачем затеяла эту игру и чего ждёт от Дерби. Возможно, её действия слишком провокационны, поскольку граф неоднократно показывал свою заинтересованность в ней, однако после случившегося разрыва с королём их отношения можно было назвать лишь враждебными.

— Так вы, похоже, не знаете ничего о вашем отце? — поинтересовался Дерби.

В его взгляде вроде бы промелькнуло сочувствие, однако Аньес успела разглядеть и торжествующую злорадность, скрывающуюся в нём. Вероятно, уже обдумывал, как бы преподнести ей сокрушительную новость.

— Ох, вы о его женитьбе? Мне это известно, — кивнула она безмятежно.

Она и не знала, где научилась так играть, или это, скорее, было природным талантом. На самом деле только при упоминании о предательстве отца ей стало плохо. Но она не хотела показывать это Дерби.

— Как легко вы отвечаете, — удивился Дерби. — Впрочем, я с самой нашей первой встречи понял, что вы не способны на глубокие чувства.

Аньес проглотила этот выпад, продолжая улыбаться.

— Скажите, граф, что привело вас в Лондон?

— Рассчитываете услышать, что вы? Ошибаетесь.

— Вы слишком несправедливы ко мне! — притворно обиделась Аньес. — Однако же, вы не будете спорить с тем, что, увидев меня здесь, зачем-то подошли, хотя могли пройти мимо?

Дерби внимательно посмотрел на неё. Она не понимала, куда уж ещё внимательней разглядывать её, но граф, кажется, вознамерился проникнуть своим взглядом ей в душу. От глупой улыбки у Аньес уже болели скулы, а пальцы дрожали от напряжения. Впрочем, она спрятала их в складках платья и могла теперь не беспокоиться, что Дерби заметит их дрожь.

Она огляделась по сторонам, только сейчас подумав, что кто-нибудь из знакомых может увидеть её здесь с Дерби. Аньес заволновалась сильнее. Пора было прекращать этот разговор с Дерби.

— Знаете, дорогая Аньес, несмотря на всю свою внутреннюю пустоту, вы чем-то меня привлекаете.

Она удивлённо приподняла брови и улыбнулась, отлично зная, что это не ложь. И это не просто льстило её самолюбию, но давало иллюзию того, что и она имеет какую-то власть над этим человеком.

— Запретное всегда привлекательно. Только лишь поэтому, я полагаю. Так вы не хотите мне признаваться, зачем подошли?

— Это останется моей маленькой тайной, — улыбнулся ей граф. — Впрочем, вы, возможно, узнаете её когда-нибудь. Когда мои предположения сбудутся. Ну а пока — можете считать, что я был не в силах удержаться от соблазна подойти к вам ближе и вновь лицезреть вашу ослепительную красоту.

— О, Дерби, — засмеялась Аньес, — ваши комплименты так неискренни, что не доставляют совершенно никакого удовольствия!

— Но у меня и не было в целях доставить вам удовольствие, — сказал он, чуть наклонив голову на бок. — По крайней мере, пока. — Не давая ей времени ответить, он подхватил Аньес под локоть и повёл вперёд. — Не стоит заставлять людей обходить нас. Где ваш экипаж?…

Аньес настороженно шла рядом с ним. В прошлый раз Дерби затащил её в собственную палатку и потом… Ох, лучше и не думать о том поцелуе, при воспоминании которого её до сих пор бросало в краску стыда. Но сейчас-то он ничего неподобающего не мог себе позволить: уж слишком много народа вокруг.

— Вы же и сами прекрасно понимаете, что меня не должны видеть рядом с вами, — сказала она ему. — Поэтому не беспокойтесь: до своего экипажа я доберусь своими силами.

Только сейчас она подумала о том, что экипажа-то и нет уже на месте, ибо Рене уехала в нём.

— Пожалуй, я и так слишком задержалась с вами, — добавила она. — Однако, должна признаться вам, что очень рада была вас встретить.

— Вот как? — равнодушно посмотрел на неё граф, всё так же идя вперёд. — Очень неожиданно.

— О, не удивляйтесь, у меня есть причина для этой радости. Видите ли, у меня имеется к вам… дело.

— Даже так!.. Надо заметить, это ещё более неожиданно, — усмехнулся Дерби. — Что ж, готов выслушать, в чём заключается это дело, но сначала попрошу скрыться от посторонних взглядов в моём экипаже. Дела, какие бы они ни были, не следует обсуждать на улице. Кроме того, не в ваших же интересах, чтобы нас кто-то увидел вместе, не так ли? Вы сами сказали об этом только что.

Аньес подумала, что гораздо больше не в её интересах, если кто-нибудь увидит, как она скрывается в экипаже графа Дерби. Однако вполне возможно, что её и так уже с ним видели. На миг ей стало страшно, потому что она даже и представить себе не могла, что будет, если об их с Дерби разговоре узнает Чарльз.

Она нерешительно остановилась перед экипажем. Дверца уже была услужливо распахнута перед ней. Граф Дерби целенаправленно вёл её сюда — но зачем? Не намерен же он, в самом деле, похитить её? Отвезти на расправу королю? Непроизвольно глаза её расширились от ужаса. Это не прошло незамеченным для Дерби.

— Не волнуйтесь, леди Аньес. — Она только сейчас заметила, как, хоть и не слишком явно, он каждый раз выделяет это «леди» перед её именем. — Мне нет резона похищать вас сейчас, когда в стране временно воцарился мир.

— Разумеется, вы бы не совершили такую глупость, — согласилась она, наконец забираясь в экипаж. Через несколько секунд напротив неё устроился и граф. Задёрнув занавески, чтобы снаружи никто не увидел их, они остались в полутьме, и это нервировало её.

Аньес молчала, не решаясь заговорить. Она очень боялась, что Дерби рассмеётся над её просьбой и откажется её выполнить. Ведь, в сущности, какая ему во всём этом выгода? Никакой. А за невыгодное для себя дело он не возьмётся. Тем более ради неё.

Экипаж тронулся, и Аньес подскочила на месте, с недоумением глядя на графа. Неужели он и правда заманил её сюда с целью отвезти к королю? Или ещё куда-нибудь?… Она задрожала от страха.

Рука графа легла поверх её ладони, вроде для того, чтобы успокоить её. Но она с отвращением отдёрнула свою руку.

— И провидцем не нужно быть, чтобы понять, что вы остановились у Лэнгтона. Туда мы сейчас и направляемся. Вы выйдете в двух кварталах от дома, чтобы ваш драгоценный Чарльз не увидел нас вместе.

— Какая забота, — сухо усмехнулась Аньес. — Вам проще было бы сделать так, чтобы нас наверняка увидели вместе.

— Вы меня сегодня удивляете, право, — откинулся назад Дерби. — Зачем же мне это нужно? Я не настолько жесток, поверьте. Не к вам — это точно.

— Вы меня очень успокоили, — съязвила Аньес. Экипаж остановился. Церковь была неподалёку от дома Чарльза, поэтому их путь не занял долгое время. Они уже на месте, а она всё ещё не затронула интересующую её тему. — Но достаточно пустых разговоров. Я хотела попросить вас передать кое-что моему отцу.

Она быстро проговорила эти слова, скомкав конец фразы, и выдохнула, ожидая, что последует за этим.

— Что?

— Что, простите? — удивилась она, никак не думая, что услышит такой спокойный голос графа и такой короткий вопрос.

— Вы хотите, чтобы я что-то передал вашему отцу. Что именно?

— Хочу, чтобы он оторвался от своей молодой… жены, — не смогла сдержать она презрения в голосе, — и разыскал своих детей. Я знаю, что все они пропали и, возможно, им грозит большая опасность…

Она замолчала, даже не стараясь скрыть слёзы, текущие по щекам. Она была уверена, что Дерби здесь не перехитрить.

— Просто скажите, согласны вы или нет? — выдавила она из себя.

Ресницы её были опущены, и она не увидела, а услышала, как Дерби наклонился к ней. Она ожидала, что он поднимет её лицо, заставляя взглянуть ему в глаза, но он просто застыл на мизерном расстоянии перед ней и сейчас, очевидно, изучал её лицо.

— Так вы, выходит, не такая уж и чёрствая леди, какой кажитесь, — хмыкнул он.

Аньес резко подняла голову, чувствуя, что задыхается от гнева. Чего-чего, но насмешки она не ожидала.

— Вы — бесчувственная скотина! Я жалею, что вообще заговорила с вами сегодня.

— Как интересно! А не так давно вы были рады нашей встрече.

Он забавлялся над ней, она это понимала. И выдержать такое ей было явно неподвластно. С гордостью смириться она не могла да и не хотела. Насчёт внутренней пустоты Дерби, вероятно, был прав, как и насчёт её беспросветной глупости, о чём не раз намекал.

— До свидания, граф, — из последних сил сохраняя нейтральный тон, сказала она. — Полагаю, нет больше смысла утомлять вас своим присутствием.

Она потянулась, чтобы открыть дверцу, но Дерби перехватил её руку на полпути.

— Неужто вы обиделись, моя милая?

— На таких, как вы, не обижаются, им только сочувствуют, — вложив как можно больше яда в свой голос, ответила она.

Дерби рассмеялся.

— Вы определённо мне нравитесь, леди Аньес! Я более чем уверен, что Лэнгтон не ценит вас так, как ценил бы я…

Аньес невольно вспомнилось пренебрежение Чарльза к ней в последнее время, но она выкинула мысли об этом из головы. Не хватало ещё соглашаться с этим Дерби! К тому же, у Чарльза были на такое поведение причины.

— Вас не касаются наши отношения с Чарльзом. И отпустите меня, наконец!

— Куда же вы так спешите? Ведь ещё не услышали моего ответа?

— Я, кажется, знаю его наперёд.

— И ошибаетесь. Потому что я согласен.

Аньес невольно приоткрыла рот от изумления. Несмотря на то, что она решилась унизиться и просить его, она мало верила в то, что он согласится. Потому-то теперь была неимоверно удивлена его словами. Но она постаралась поскорее вернуть себе обычный вид.

— Только позвольте узнать сначала, чем вы намеревались отплатить мне?

Аньес вздохнула, отворачивая голову. Она вообще об этом не задумывалась.

— Предлагаю вам назвать свою цену. А я посмотрю, соглашаться с ней или нет.

— Порой мне кажется… — Она задрожала, когда он провёл пальцем по её щеке. По той самой, по которой когда-то так беспощадно ударил. Странно, но она так отчётливо почувствовала ту боль, как будто он это сделал прямо сейчас, а не несколько месяцев назад. Медленно он обвёл контур её губ и спустился до подбородка. Повернув к себе её лицо, он посмотрел ей прямо в глаза, до сих пор влажные от слёз. — …что ради вас я готов сделать что угодно лишь за одно искреннее «спасибо».

Сглотнув ком в горле, Аньес выдавила:

— Я… не верю вам.

Она не могла отвести от него глаз. Чувствовала, что должна вырваться и убежать, но теперь не могла себе этого позволить. Ведь Дерби уже согласился. Хотя, быть может, она делает ошибку, доверяя ему? Быть может, он не передаст отцу её слов?

— И правильно, — медленно кивнул он, не отводя своих глаз. — Не верьте мне никогда. Особенно, всему тому, что я говорю о вас.

Он склонился к ней ещё ближе, переводя взгляд на её губы. Аньес еле справлялась со своим дыханием. Ей казалось, что она задыхается от этого узкого пространства вокруг и оттого, конечно же, что почти всё оно заполнено Дерби. Дерби, который так близко… Опасно близко. Не стоило ей совершать такой глупости.

— Насчёт цены… Когда-нибудь вы отплатите мне в полной мере… за всё. Но сейчас… Сейчас мне не нужно от вас ничего… Кроме, разве что…

Она закрыла глаза, не желая наблюдать, как медленно он приближает свои губы к её. Ей было противно то, что он сейчас её вновь поцелует. Ей было заранее до тошноты плохо оттого, что она знала, как повлияет на неё этот поцелуй. Слёзы снова потекли из её глаз, на этот раз от бессилия.

— Дерби, ну зачем вам я? Вы легко можете найти себе любую, ведь почти все девушки наверняка без ума от вас. А я вас ненавижу.

— Милая моя, — мягко усмехнулся он у самых её губ. — Это-то мне и нравится.

— О боже, — простонала она, — если бы я знала, то только и делала бы вид, что…

Продолжение поглотили его губы, наконец-то прильнувшие к её. Она задохнулась от напора этого грубого поцелуя, невольно хватаясь за плечи Дерби. Конечно же, в слабой попытке оттолкнуть его от себя. Но он лишь прижал её крепче, поглощая любые протесты и покоряя этим поцелуем, завораживающим и ненавистным.

Когда он оторвался от неё, Аньес задыхалась.

— Я вас… терпеть не могу, — выдавила она.

— Знаете, моя милая, после вашего поцелуя мне кажется, что Лэнгтон в этом деле весьма никудышен.

— Идите вы к чёрту!!!

Аньес буквально вылетела из экипажа и понеслась прочь.

Дерби рассмеялся ей вслед, нагло и торжествующе. Она побежала не в ту сторону, но он не стал её окликать. Поблуждает да выберется в итоге.

— Ну, теперь не долго осталось ждать, — хмыкнул он себе под нос в предвкушении того времени, когда она будет полностью в его власти.

* * *

— Немедленно оповестите о моём присутствии милорда.

Чарльз услышал эти слова, открывая дверь в гостиную. Его экипаж уже был готов, и он собирался поехать в Вестминстер, где остановился его дядя. Разговор с родственником предстоял тяжёлый, но был необходим. И лучше справиться с ним раньше, чем он заведёт об этом речь с Аньес.

Он нахмурился, понимая, что кто-то точно его отвлечёт от намеченной цели. И по голосу уже мог определить кто именно.

— Ноллис, — сказал он, имитируя радушный тон, — рад тебя видеть.

— Полагаю, радость эта скоро испарится, — усмехнулся он. — У меня к тебе срочный разговор. Без свидетелей.

Чарльз вздохнул про себя. Он знал точно, о чём поведёт речь Ноллис. В общем-то, все их разговоры с ним вертелись только вокруг двух тем: собственно того, что сейчас творилось на политической арене, и Аньес. Торжествующая улыбка и нетерпение говорили Чарльзу о том, что дело касается Аньес.

— Видишь ли, я очень спешу, Ноллис. Могу уделить тебе только пару минут.

Чарльз взмахом руки отослал слуг, находившихся сейчас в гостиной, прочь. Затем прошёл к креслу и опустился в него, кивком указывая Ноллису на другое. Тот явно не был доволен таким холодным приёмом. Однако радостный блеск в глазах померк только на пару секунд, вспыхнув затем вновь.

— Это место не подходит для такого серьёзного разговора.

— Не беспокойся, Ноллис, тут нас никто не подслушает.

Сзади прошуршала ткань платья, и Чарльз обернулся. В комнату вошла Рене, бледная, с большими, испуганными глазами, и остановилась подле него.

Чарльз встал, приветствуя девушку. Как и с Аньес, в последнее время он редко встречался с ней, и уж тем более почти никогда не заговаривал. Однако, сколько помнил, ещё никогда он не видел её такой.

— Леди Рене определённым образом связана с тем, о чём я хочу тебе поведать, — пояснил Ноллис. — Присаживайтесь, леди.

Рене, ничего не отвечая, медленно прошла к креслу напротив Чарльза и опустилась в него. Руки её были крепко стиснуты и лежали на коленях, а сама она опустила голову. Чарльз нахмурился снова, чувствуя, что вести плохие. Появившаяся Рене подтверждала своим видом, что что-то определённо случилось с Аньес.

— Не тяни уже, — перевёл он взгляд на Ноллиса. — Я не шутил, когда говорил, что очень спешу.

— Как скажешь, — пожал плечами Ноллис, тоже усаживаясь, — ты, конечно, помнишь о моих подозрениях насчёт леди Аньес…

— Без вступлений, пожалуйста, — раздражённо поторопил его Чарльз. — Об этом я знаю как никто. И что же, ты нашёл какие-то доказательства?

Он сказал это с насмешкой, не особенно веря, что какие бы то ни было доказательства предательства Аньес существуют. Он верил ей безоговорочно и знал, что та верна безоговорочно ему. А значит, и всем мятежникам, поскольку он принадлежал к их числу.

— Да! Мы с леди Рене имели счастье наблюдать, как леди Аньес разговаривает посреди многолюдной площади с графом Дерби, а затем садится в его экипаж и отбывает в неизвестном направлении.

Чарльз выслушал его, внимательно глядя на полного энтузиазма мужчину и тихую девушку, так и не поднявшую глаз.

— На многолюдной площади? — переспросил он. — Аньес бы не сделала такую глупость.

— И, тем не менее, она сделала эту глупость! — упорствовал Ноллис. Он встал и начал ходить из угла в угол. — Горе способно заставить человека делать множество глупостей. Очевидно, она была вне себя.

— Рене? — посмотрел Чарльз на девушку. — Ты ведь была вместе с Аньес тогда?

— Я… да… — нерешительно сказала она.

— Это правда? Что Аньес была с графом Дерби?

Последовало молчание, в продолжении которого Ноллис чуть не испепелил взглядом притихшую Рене, а Чарльз подался вперёд, как будто намеревался проникнуть в её душу и таким образом узнать истинное положение вещей.

— Говорите, леди Рене, — нетерпеливо подтолкнул её Ноллис. — Не имеет смысла скрывать правду. Она рано или поздно выплывет наружу.

Она продолжала молчать, только крепче стиснула руки вместе, всё так же избегая взглядов обоих мужчин.

Чарльзу это начало порядком надоедать. Он уже не думал о предстоящем разговоре с дядей. Теперь ему было важно узнать, правда ли то, что говорит Ноллис. У него никогда не было оснований не верить своему приятелю. Единственное, что сейчас заставляло Чарльза сомневаться в правдивости его слов — настойчивое желание Ноллиса уличить Аньес в предательстве. Ради этой цели он мог если не обмануть Чарльза, так, по крайней мере, воспринять всё не так, как было на самом деле. Именно поэтому Чарльзу было важно услышать, что скажет подруга Аньес.

— Да, это правда! — воскликнула, наконец, Рене, вскакивая со своего места.

Обстановка вокруг была настолько напряжённой, что она не выдержала и сорвалась. Намеренная до того молчать при любом раскладе, потому что уже раскаялась, что рассказала обо всём Ноллису, она всё-таки призналась Чарльзу. И теперь ей было страшно, но не за свою участь и даже не за то, как встретят вернувшуюся Аньес. Она боялась, как посмотрит на неё подруга, когда поймёт, благодаря кому её встреча с Дерби стала известна Чарльзу.

— Почему она… — начал было спрашивать Чарльз, но она не дала ему договорить.

— Не знаю! Я больше ничего не знаю и ничего не скажу! — срывающимся голосом проговорила она и стремительно выбежала из гостиной, пока очередной вопрос не достиг её ушей и ей не пришлось на него отвечать.

После её бегства вновь повисло долгое молчание. Теперь Ноллис уже не выказывал прежнего нетерпения. Он снова уселся на своё место и стал наблюдать за Чарльзом, который мыслями сейчас находился явно не здесь.

Ноллис был рад, что наконец-то смог открыть другу глаза на ту, в кого тот так опрометчиво влюбился. Теперь он опасался только, что Аньес сможет каким-нибудь образом вымолить прощение Чарльза, и тогда всё их дело встанет под угрозу.

Чарльз же и в самом деле позабыл о присутствии Ноллиса. Неужели он ошибся в ней, и Аньес — предательница? Чарльз не мог поверить в это, потому что сам видел, какой испуганной была она в ту ночь, когда приехала на взмыленном коне из Виндзора в его дом. После того, что предложил ей король, она не могла верно служить ему. Может быть, она и имела какие-то секреты, но он знал её характер уже достаточно, чтобы понять, что она не способна оставаться на стороне того, кто чуть было её не обесчестил.

А это может значить только то, что с Дерби она заговорила по совершенно иной причине. Глаза его потемнели, а рука, лежавшая на подлокотнике, сжалась в кулак при мысли, что все её слова о любви были ложью.

— Лучше узнать об этом раньше, чем позже… — заговорил Ноллис в попытке утешить его, но Чарльз, пару раз глубоко вдохнув, в упор посмотрел на мужчину, заставляя его подавиться своими словами.

— Уходи.

Ноллис был довольно благоразумен, потому безо всяких слов встал и направился к выходу. Однако не успел дойти до двери, как ту с другой стороны открыл кто-то другой.

Непроизвольно Ноллис отступил на шаг, но затем улыбнулся, пропуская даму вперёд. Аньес — а это была она — посмотрела на него несколько затравленно и прошла мимо. Ноллис же, не оборачиваясь, закрыл за собой дверь и, только миновав прихожую и выйдя на улицу, позволил себе тихо рассмеяться под нос. В таком состоянии, какое у Чарльза сейчас, Аньес не светит никакое прощение!..

Глава 21. Предложение и изгнание

Только через несколько минут она поняла, что дома Чарльза поблизости нигде нет. То ли Дерби её завёз куда-то не туда, то ли она, поглощённая своим гневом, прошла мимо. Повернув назад, Аньес двинулась обратно, надеясь, что экипажа Дерби там уже нет.

На душе было отвратительно. Эта встреча с человеком, которого она ненавидит, его насмешки, унизительные намёки… Всё это она вытерпела лишь для того, чтобы через него передать пару слов отцу. Заплатила ту мерзкую цену, которую он потребовал. Однако уверенности, что до отца дойдут её слова, не было. Дерби сам признался, что ему не стоит верить.

Теперь она сожалела о своём поступке. Возможно, она была не права, когда посчитала, что Чарльз ей не помощник в этом деле. Она думала, что он ни за что не согласится связываться с её отцом, потому что это было опасно прежде всего для неё. Чарльз неоднократно предупреждал её об этом. С другой стороны, она могла вообще не обращаться к отцу. Она могла попросить Чарльза сделать всё возможное, чтобы найти сестёр и брата. Но в последнее время он стал столь далёк от неё, что она не решилась вешать на него все свои проблемы. Заниматься поисками своих детей должен отец, а не кто-то другой.

А её отец вместо этого наслаждается жизнью в обществе новой жены. Каждый раз, когда думала об этом, Аньес чувствовала всё возрастающую ненависть к родителю. Она не могла простить его малодушия, не могла простить того, что он забыл о своей семье. Порой она осаждала себя, ведь она не могла знать наверняка, что чувствует отец. Но, как ни посмотреть, выглядело всё так, словно отец с радостью освободился от досаждающих ему оков и теперь начал новую жизнь.

Не могла она не думать и о том, что её вина во всём, что случилось, определённо есть, и вина эта — большая. Была ли она права, когда так легко отказалась от прежней жизни? Когда оскорбила короля и примкнула к мятежникам? Если в первые дни после бегства из Виндзора она утешала себя тем, что мятежники борются за правое дело, то после она убедилась, что никакого правого дела нет. Что один лагерь, что другой — все стремились за собственной выгодой. А она… У неё не было совершенно никакой выгоды. Единственное, что она обрела, — любовь в лице Чарльза. Но и в этом теперь уже не была так уверена.

Очнувшись, она осмотрелась вокруг. Это место она уже знала и знала, что дом Чарльза где-то совсем рядом. Остановившись на пару секунд, она пригладила волосы, поправила платье, нацепила на лицо безмятежное выражение, и уже после продолжила путь. Она надеялась, что её приход останется незамеченным. Как надеялась и на то, что, кроме пары слуг, никто не заметит, что Рене вернулась домой одна.

Заволновавшись, она ускорила шаг. Не слишком ли долго она отсутствовала? Что может, при случае, придумать Рене, чтобы объяснить её задержку и то, что они вернулись домой по отдельности? «Быть может, зря я волнуюсь, — попробовала она успокоить себя, подходя всё ближе к дому, — Чарльз наверняка занят и ничего странного не заметил. Если только ему не донесли…».

Она вспомнила Ноллиса и его уверенность, что он сможет доказать её измену. Для Ноллиса это была отличнейшая возможность исполнить свой замысел. Если только он узнает о том, что она говорила с Дерби… Всё будет плохо.

Дверь ей открыла Грэйс. Она выглядела взволнованно, схватила Аньес за руку, что само по себе было странно, и быстро повела её в сторону кухни.

— Что случилось, Грэйс? — обеспокоенно спросила Аньес, покорно идя за ней следом.

— Этот человек в доме, — прошептала она, останавливаясь на полпути и оглядываясь по сторонам, чтобы никто случайно не оказался рядом и не подслушал. Сама Грэйс любила подслушивать, но не терпела, когда это делают другие. — Барон Ноллис.

Аньес побледнела, отшатнувшись от женщины. Самые худшие опасения подтвердились. Но как, как он мог узнать?! Неужели следил за ней? Или случайно оказался на той площади, где пересеклись они с Дерби?

— И что он говорит? — выдавила Аньес.

Грэйс поколебалась несколько секунд. Признаваться в открытую, что подслушивала, ей не хотелось, но хоть как-то подготовить Аньес она считала нужным, тем более, ей очень нравилась эта девушка. А что было самым главным, Аньес нравилась Чарльзу. И Грэйс совсем не хотелось, чтобы эта милая пара разругалась из-за злых наветов «друга». Ноллиса она никогда не жаловала.

— Он сказал, что видел вас с каким-то графом. Как я поняла, он — наш враг.

— И Чарльз ему поверил? — с замиранием сердца спросила Аньес.

Всё-таки, как мог доказать Ноллис, что она разговаривала с Дерби так долго? А вдруг Чарльзу и не требуются никакие доказательства? Вдруг он настолько доверяет Ноллису? Гораздо больше, чем ей?

— Так он подругу вашу привёл! Та сначала молчала, но потом призналась, что Ноллис говорит правду. Когда Чарльз подробностей стал допытываться, она буквально вылетела из гостиной. Я еле отскочить успела! А тут и вы подошли.

Аньес прикрыла глаза ладонью. Всё ужасно. Всё было просто ужасно. Ноллис добился своего и теперь торжествует победу над ней. А Рене… Неужели та, которой она так верила, предала её?

Дерби, Ноллис, Рене… Вокруг одни недоброжелатели. Почему почти все к ней так плохо относятся? Почему этот Дерби унижает её с первой встречи? Почему так невзлюбил её Ноллис? Почему Рене оказалась вовсе не подругой?

Чувствуя, что к глазам подступают слёзы, Аньес решительно вскинула голову, встречаясь с сочувствующим взглядом Грэйс. «Хотя бы экономка не против меня», — мелькнула в голове мысль, но такая поддержка не особо-то успокаивала.

Предстоял серьёзный разговор с Чарльзом, и она была полна решимости не позволить возникнуть между ними разладу. А потом она позлорадствует над Ноллисом, когда тот поймёт, что остался в дураках!

— Спасибо, Грэйс, что рассказала мне всё это, — улыбнулась она экономке.

Затем развернулась и, пока не пропал запал, быстро направилась в сторону гостиной. Ноллис ещё там, вероятно, уверяет Чарльза, как он ошибся на её счет. Отлично! Своим приходом она заставит его замолчать и уйти. А Чарльз, наконец, выслушает её! И он поверит ей, потому что… потому что, она надеялась, любимому человеку всегда верят…

Распахнув дверь в гостиную, она вздрогнула, столкнувшись нос к носу с Ноллисом. Тот тоже явно был удивлён, отступил даже, но затем на губах его заиграла высокомерная улыбочка. Она вошла, парализованная этой улыбкой Ноллиса, как будто говорящей, что для неё всё кончено и объяснений её слушать не будут.

Стало ещё хуже, когда она увидела спину Чарльза. Не ясно, каким образом, по одной только спине она смогла определить примерное состояние Чарльза, но поняла, что яд, вливаемый в него всё это время Ноллисом, достиг своей цели и поразил Чарльза в самое сердце. Позади захлопнулась дверь, а она всё так и стояла, с силой сжимая пальцами ткань платья и глядя в спину Чарльзу.

Может быть, он настолько погружён в свои мысли, что не заметил, как она вошла? Или просто ждёт, когда она что-нибудь скажет? В любом случае, начать разговор предстояло ей.

Она прошла к нему, останавливаясь за спиной. Чарльз не обернулся, хотя теперь сомнений быть не могло, что он её услышал. Однако Чарльз не пошевелился даже. Аньес стало ещё более не по себе. Разговаривать с таким Чарльзом — это новый для неё опыт. И она желала бы, чтобы таковой никогда не случался в её жизни. Но судьба распорядилась иначе.

Она не стала обходить его, так и осталась за спиной. Протянула руку, чтобы коснуться его плеча, но передумала. Ей будет невыразимо больно, если он её скинет.

— Чарльз… — произнесла она и запнулась.

Она лихорадочно думала, что сказать. «Ты должен выслушать меня», «Позволь мне объяснить, как всё было на самом деле», «Не верь Ноллису, а верь мне»? Все эти слова казались ей лишними и ненужными. Для начала ей хотелось задать только один вопрос, ответ на который ей было важно услышать.

— Что ты собираешься делать со мной теперь?

Одним этим вопросом она словно подтверждала всё то, в чём уверял Ноллис Чарльза. Но она задала его, потому что хотела знать, как хочет поступить с ней Чарльз. Безоговорочно ли поверил он Ноллису или жаждет услышать её объяснения?

— Ты удивительная, Аньес, — произнёс Чарльз. — Даже не хочешь объяснить, зачем говорила с Дерби? Зачем позволила себя увидеть? Зачем сама же распустила Ноллису руки?

Аньес вздохнула, признавая про себя уже в который раз всю глупость своего недавнего поступка.

— Хочу, — ответила она. — Я встретила Дерби случайно. Мы с Рене шли из церкви, когда вдруг появился он. Мне пришла в голову мысль, что Дерби может мне помочь. Я хотела, чтобы он передал пару слов моему отцу. Ведь я не могу даже написать ему… — произнесла она на одном дыхании, пытаясь высказать всё и сразу.

— Зачем? — снова спросил Чарльз. — Мы с тобой столько раз об этом говорили. Ты должна забыть о своём отце.

Никогда прежде он не выражался так ясно. Не говорил в открытую, что она и думать не должна о своём отце. Всегда щадил её чувства, давая надежду, что когда-нибудь всё изменится, а пока ей стоит быть осторожной.

— И не стой у меня за спиной. Сядь.

Аньес послушалась и присела в кресло рядом с ним. Она не смогла удержаться от колкого замечания:

— Теперь опасаешься, что я могу вонзить нож в спину?

Он посмотрел на неё так, будто она несусветную чепуху сказала. Аньес прикусила язык. Ей бы радоваться, что Чарльз вообще разговаривает с ней, а она язвительность свою обуздать не может.

— Чарльз, я бы не стала этого делать, если бы не мои сёстры и брат… Они пропали, и их нужно отыскать. Это должен сделать отец! Я не могу вынести саму мысль о том, что он ничего не делает. Я уже смирилась с тем, что он вновь женился, но, если он не сделает всё возможное для спасения своих детей, — я его никогда не прощу! Я уповала на то, что получив моё… послание… он одумается.

— С чего ты взяла, что он сидит, сложа руки? — поинтересовался Чарльз, не отрывая взгляда от неё.

Аньес смутилась неожиданному вопросу, потом задумалась и, наконец, с вопросом посмотрела на него.

— Ты что-то знаешь об этом?

— Ответь сначала на мой вопрос, — уклонился он.

— Отец говорил, что сейчас никак не может покинуть Англию, учитывая то, что здесь творится. Он верен королю и потому будет оставаться здесь, пока Его Величество снова не станет полновластным правителем в своём королевстве, — объяснила она. — А послать кого-то на розыски он просто не может, ибо и людей-то у него почти нет.

— Тогда что изменилось бы, дойди до него твои слова?

— Я думала, что-нибудь… Он что-нибудь придумает…

Чарльз вздохнул. Несколько минут они помолчали. Тишина давила на уши Аньес, но она не заговаривала, ожидая, что скажет ей Чарльз. А он снова ушёл с головой в свои мысли, уставившись в одну точку.

Через некоторое время он встал и подошёл прямо к ней. Взяв её за руки, он посмотрел Аньес в глаза, словно пытаясь что-то прочитать в них.

— Ты даже толком не можешь объяснить, на что рассчитывала. Не думал я, что ты настолько беспечна.

— Чарльз! — воскликнула она. — Откуда мне было знать, что Рене всё расскажет твоему Ноллису?! Я ей доверяла…

— Помнишь, я говорил тебе как-то, что не доверяю никому? Тебе бы поучиться у меня стоило.

— Наверное, ты прав, — вздохнула Аньес. — Я не буду столь доверчивой впредь. Но… ты хочешь сказать, что и мне не доверяешь тоже?

Она спросила это, затаив дыхание. Взглянула прямо в глаза Чарльзу, пытаясь прочитать ответ по ним.

— Ты — исключение, — ответил Чарльз. — Это непростительно для меня, однако я верю тебе. Но прежде… Скажи мне… Почему ты доверяешь Дерби?

Вопрос застал Аньес врасплох. Она откинулась на спинку кресла и отвела взгляд. Разве она доверяет Дерби? Отнюдь. И всё-таки…

— Дерби здесь вообще не причём, — как можно спокойнее ответила она, — просто я его знаю и он оказался рядом в ту минуту. Я… даже не уверена… передаст ли он мои слова отцу.

Чарльз внимательно наблюдал за ней. И почему-то Аньес показалось, что он догадывается, что всё не так просто и легко, как она говорит. Только бы про поцелуй он не догадался!

— И с чего бы ему соглашаться на это? — поинтересовался недоверчиво Чарльз.

— Наверное, я ему нравлюсь… поэтому… — промямлила Аньес, вжимаясь глубже в кресло. Худшего ответа и придумать нельзя.

Чарльз нависал над ней, и Аньес стало неуютно. Её руки всё ещё находились в плену его, и ей захотелось высвободить их. Чарльз в эту же секунду сжал их сильнее, словно угадав её желание.

Этот Дерби!.. Он всегда приносит ей одни проблемы. Она даже в глаза Чарльзу теперь смотреть не может, потому что чувствует вину за тот поцелуй. Тогда, в палатке, она хотя бы была против, а сегодня согласилась сама…

— Ты могла попросить меня.

— Что? А, да, я думала об этом…

— Так почему не попросила? — настаивал он.

— Я подумала, что это слишком: просить тебя ещё и об этом… К тому же, мы не особо ладили в последнее время. — С каждым словом голос её становился всё тише и тише.

Сейчас Чарльз её пугал. Слишком злым он выглядел! Было гораздо проще говорить с ним, когда он сидел в отдалении, а не стоял так близко к ней.

— Не особо ладили? — переспросил он, приподнимая брови. — Кажется, с этим мы уже всё прояснили.

— Прояснили, — кивнула Аньес. — Но, знаешь, всё равно ты от меня так далёк… Так не было до того дня на Раннимеде. Ты словно изменился с тех пор. Я понимаю, говорила несколько дней назад об этом, и сейчас ничего не изменилось, — понимаю, что ты слишком занят, вы всё строите какие-то планы, а Рене говорила мне, что дело, возможно, дойдёт до вторжения сына французского короля… А это значит, что всё очень серьёзно… Но, даже при таких условиях, даже учитывая всю твою занятость… Ты просто… просто забыл обо мне. Что бы ты ни говорил… Ты забыл обо мне.

Она замолчала, чтобы перевести дух. Дала возможность ответить Чарльзу на это что-нибудь. Но он молчал, словно подтверждая тем самым её слова.

— Мне кажется, что, получив мою любовь, ты успокоился. Может, потерял интерес? Несколько дней назад ты уверил меня, что это не так… Но… Но всё выглядит так! И я не могу думать иначе, когда почти не вижу тебя, а когда вижу — мы и поговорить не всегда можем! — гневно посмотрела она на него. Чарльз продолжал молчать, и поэтому она ещё больше разошлась, давая волю скопившейся в ней злости. — Думаешь, легко мне обратиться к тебе после этого за помощью? И этот Ноллис всё поблизости рыскает!..

Она снова умолкла, но и Чарльз хранил молчание и как-то странно на неё смотрел. Ей даже на несколько секунд показалось, что он попросту забавляется над её истерикой. Это подпитало злость и она сказала самое ужасное, что только могло ей прийти в голову.

— Я, видимо, настолько тебе уже не нравлюсь, что ты и поцеловать меня не хочешь…

Она не поверила своим ушам, когда Чарльз после этих слов сдавленно рассмеялся. Увидев недоумение на её лице, Чарльз, уже не таясь, захохотал в голос. Оскорблённая его весельем, Аньес попыталась оттолкнуть его. Чарльз, справляясь со своим смехом, резко поднял её на ноги. Если бы он не удерживал её, то она определённо упала бы на пол от неожиданности.

Приподняв её над полом так, что их лица оказались на одном уровне, Чарльз, делая внезапно серьёзное лицо, проговорил:

— Это твоя основная обида, не так ли? Стоило сказать об этом раньше, я бы не церемонился.

— Церемонился? — переспросила она, нахмурившись.

Но Чарльз предпочёл не отвечать, а исполнить то, чего ей так не хватало. Он и впрямь без всяких церемоний приник к её губам, заставляя ухватиться за его шею. Все её домыслы были глупы. Это становилось очевидным, когда он целовал её так жадно, так неистово, почти грубо. Как будто сдерживал себя от подобного очень долго.

— Я скучал… по твоим губам, — прошептал он, на миг оторвавшись от неё.

Не дав и слова сказать, он снова стал целовать её, но теперь уже не как изголодавшийся человек: нежнее, трепетнее, и… так чувственно. Аньес плавилась в его руках. Хотя, незаметно для неё, Чарльз уже опустил её на пол, она всё равно висела на нём. Всё тело было размякшим и не способным держаться на весу самостоятельно. Ей нужна была поддержка Чарльза. Во всём.

Проложив дорожку поцелуев от губ до уха, он тихо поинтересовался:

— Для начала… этого достаточно?

Прерывисто вздохнув и зарывшись пальцами в его волосы, она довольно улыбнулась, уткнувшись ему в плечо.

— Вполне, — со всей серьёзностью ответила она. Дыхание не пришло ещё в норму, и она была несколько ошеломлена, что именно так закончился их разговор. Вспомнив лицо Ноллиса, когда он выходил отсюда, теперь уже засмеялась Аньес на удивление Чарльза. Вот бы поразился Ноллис, узнав, к чему привело его вмешательство!..

— Теперь ты рада? — спросил Чарльз, отстраняя её от себя и глядя в её улыбающееся лицо.

— Вполне, — снова кивнула она. Затем посчитав, что этого недостаточно, добавила: — Очень-очень рада! Если ты будешь и дальше холоден ко мне, я… хм… я буду продолжать делать глупости!..

Угроза была неудачной, потому что это возвращала их к той нежеланной теме о её сегодняшней встрече с Дерби и её последствиях.

Чарльз прикрыл ей ладонью рот и покачал головой.

— Глупостей с тебя хватит. Пора умнеть.

Она сделала обиженное лицо, но в душе была полностью согласна с его словами.

— А насчет холодности, — продолжал он, гладя её по волосам. — Да, я сказал тебе не всю правду… Не только дела тому причиной. Видишь ли… Чёрт возьми, я не хотел говорить об этом так. Может, позже?

Он просительно посмотрел на неё, но Аньес взглядом показала, что именно сейчас нужно окончательно разобраться в отношениях. Чарльз определённо нервничал и даже прекратил мерные движения руки по волосам. Поэтому Аньес была донельзя заинтригована, что же такое скрывал Чарльз.

— Я сдерживал себя, потому что хотел, чтобы у тебя всё было, как у обычных девушек. То есть… Когда ты выйдешь за меня замуж, — закончил он и пристально уставился ей в лицо.

Аньес смешалась, не зная, что и сказать. Это было ещё большей неожиданностью, чем всё случившееся раньше. Она открыла рот, чтобы что-то спросить, но потеряла мысль, и продолжала молчать, глядя в вопрошающие и ожидающие ответа глаза любимого мужчины.

Чарльз заговорил, давая ей время прийти в себя.

— Я решил переждать некоторое время, надеялся, что после подписания хартии и впрямь будет мир. Но этим надеждам не суждено пока оправдаться. Ни сейчас, ни в скором времени. Я думал, что ты не станешь выходить за меня без благословления отца…

— Благословление… — с грустью произнесла Аньес. — Оно теперь не важно. Да и ты сам говорил, что мне опасно с ним связываться любым образом.

— И это значит?… — нетерпеливо подталкивал Чарльз.

Аньес закрыла глаза, позволяя себе несколько минут насладиться этим мгновением. Всё-таки не каждый день делают предложение руки и сердца! Пусть это и нельзя в полной мере назвать предложением. По крайней мере, не так она себе это представляла в мечтах. И всё же!..

Открыв глаза, она увидела разочарованное лицо Чарльза. Тем приятнее ей было произнести:

— Да!

Не дав и опомниться Чарльзу, она сама набросилась на него с поцелуями. И отстранилась от него только тогда, когда стало не хватать воздуха. Затем просто замерла на его груди, нежась в объятиях и мечтая о счастливом совместном будущем.

— Но Аньес… Это невозможно в ближайшее время.

— Почему? — не поняла она.

Она подняла к нему обеспокоенное лицо. Чарльз хмурился, о чём-то усиленно раздумывая.

— Потому что ты должна на время покинуть Лондон.

— Что?! — вскричала Аньес, отступая от него на шаг.

Сегодня был день, полный неожиданностей. Не успевала она прийти в себя от одной новости, как на неё обрушивалась другая.

— Я верю тебе, Аньес, но остальные… Два человека утверждают, что видели тебя вместе с Дерби. Отношение к тебе и так было подозрительным, а теперь… Если ты не исчезнешь, тебя посадят в тюрьму. И это самое малое, что может случиться. Ты должна исчезнуть, затаиться на время.

— Чарльз… — растерянно прошептала Аньес.

Она выглядела, как маленький заблудившийся ребёнок. Ему было жаль говорить ей это, особенно после того, как она согласилась стать его женой. Притянув её к себе, он погладил её по щеке, затем убрал выбившуюся из прически прядь и ободряюще сжал холодную ладошку.

— Тебе в любом случае опасно находиться в самой гуще событий, — сказал он. — Я хочу отправить тебя в мой дом в Рочестере. Там ты будешь в безопасности. А как только обстановка в стране станет менее напряжённой, мы поженимся, и тогда уже никто не посмеет подозревать тебя в измене, — пообещал он ей.

— Менее напряжённой? — спросила она, с трудом сдерживая слёзы. — Но ты ведь сам сказал, что этого не будет в ближайшее время. Сколько же мне придётся пробыть там? Месяцы?! А может, и дольше?… — От ужасной перспективы одна слезинка всё-таки скатилась по щеке. Она с мольбой смотрела на Чарльза. — Неужели нет другого выхода? Ведь ты имеешь большее влияние, чем Ноллис. Если ты поручишься за меня…

— Я и так за тебя ручался всё это время, — вздохнул Чарльз, стирая влагу с её щеки. — Именно поэтому ты жила спокойно.

Аньес отвела от себя руку Чарльза и упала в стоящее позади кресло. Силы разом покинули её. Почему всё настолько плохо? Только-только она была так счастлива, а теперь…

— Мы же… так долго не увидимся…

— Не надо так говорить. Рочестер не столь далеко от Лондона. Как только представится возможность, я буду навещать тебя.

— Представится возможность?! — воскликнула она. — Да когда я у тебя под боком находилась, этой возможности не находилось. Что уж говорить о том, когда я буду в Рочестере?!

— Аньес, успокойся, пожалуйста, — попросил Чарльз. — Я и сам не рад, что именно так всё повернулось. Всё было бы иначе, если бы сегодня ты не стала обращаться с просьбой к самому неподходящему человеку.

— Мне это воспринимать, как собственное наказание? — невесело усмехнулась она. — Раз нет иного выхода…

Оба вздохнули в унисон. Аньес смотрела на юбку своего платья, внимательно разглядывая складки. Потом стала их разглаживать, попутно думая о том, каково ей будет вдалеке от Чарльза. Она с трудом пережила этот месяц, утешаясь только общением с Рене. А там и её не будет. Впрочем, теперь она и не желала, чтобы Рене и дальше оставалась с нею рядом.

— И с этим нельзя медлить, — добавил Чарльз. — С твоим отъездом. Поэтому иди к себе, отдохни… А твои вещи за это время соберут.

* * *

Аньес всё ещё не могла поверить в случившееся. Радость от того, что Ноллис не смог настроить Чарльза против неё, от того, что Чарльз сделал ей предложение, эту радость полностью затмило плохое предчувствие, сковавшееся сердце.

Оставаться здесь она больше не могла. Едва ли Ноллис так просто успокоится, да она и не хотела, чтобы у Чарльза из-за неё возникли проблемы. Однако ей отчаянно не хотелось уезжать в Рочестер. Что-то подсказывало, что если она уедет сейчас, то не скоро встретится с Чарльзом вновь.

Открывая дверь в свою комнату, Аньес пыталась убедить саму себя, что всё будет хорошо. В конце концов, с ней едва ли что-нибудь плохое произойдет в доме Чарльза. Никто ведь из врагов не будет знать, что она там. С Чарльзом тоже должно быть всё в порядке. У него очень хорошие отношения с Фитцуолтером, да и дядя его — не последний в Лондоне человек. А если Чарльз слишком долго не будет навещать её в Рочестере, так она ему напомнит о своём существовании! И, к тому же, надо верить, что король смирится с ограничением своей власти, а французы не посмеют посягнуть на Англию, и в королевстве настанут спокойные времена.

Аньес подняла голову и неожиданно встретилась взглядом с Рене. Она замерла на месте, собирая мысли в кучу.

— Что ты делаешь в моей комнате? — скорее удивленно, нежели раздраженно, спросила она.

Рене стояла у окна и взволнованно смотрела на неё. Её глаза были полны раскаяния, но это не тронуло Аньес.

— Я хотела… попросить прощения, — нерешительно сказала Рене, сделав шаг ей навстречу.

— Зря, мне это не нужно, — ответила Аньес.

Оставшееся ей время она хотела, как и посоветовал Чарльз, отдохнуть, потому что тряска в экипаже, как она уже знала, не даст ей этой возможности. Да и история с Дерби… Хотелось забыть её, как страшный сон, а не опять обсуждать с кем-то ещё.

— Может быть… Но я должна это сделать, — настаивала Рене.

— Не нужно, — ещё раз и уже громче повторила она.

Аньес резко отвернулась и прошла к комоду. Она стала вытаскивать оттуда мелкие вещицы, которые намеревалась взять с собой. Кое-что она оставит и здесь, ведь не навсегда же она в Рочестер переезжает, скоро вернётся обратно. Такие действия тоже были одним из способов убедить себя в этом.

— Ноллис выпустил меня из Тауэра, ты же помнишь, — сказала Рене позади.

Аньес сжала позолоченный гребень в руках, глубоко вдохнула пару раз, и положила его обратно. Она решила, что возьмёт простой, а этот оставит здесь.

— Но перед этим он говорил со мной… Он обещал, что я снова окажусь в темнице, если не… если скрою, что ты имеешь какие-то отношения с королевскими людьми.

Аньес зажмурилась, пытаясь отогнать слёзы. Было до боли обидно, что она считала Рене подругой. Доверяла ей почти всё, а та переваривала полученную информацию, и что-то из её рассказов доходило до Ноллиса. Ей не хотелось слушать её, не хотелось разочаровываться в ней ещё больше. И не только в ней, но и в себе тоже: она не должна была ей верить, не должна была настолько открывать свою душу, не должна была…

— Аньес, поверь мне…

— Поверь?! — обернулась она, зло глядя на девушку. — После этого ты ещё говоришь мне «поверь»? Никогда не поверю. И не вижу смысла в твоих объяснениях. Я уже и так всё поняла. Можешь уходить.

— Я понимаю, что ты считаешь, что я тебя предала, — покаянно опустила голову Рене.

Аньес тяжело дышала от душивших её слёз и гнева. И сейчас она чувствовала непреодолимое желание задушить Рене, которая смела ещё появиться перед ней, признавала свою вину и, очевидно, рассчитывала получить прощение.

— Так и есть, я не буду этого скрывать. Но я бы не сделала этого… Я ничего не рассказывала Ноллису о тебе и не рассказала бы никогда, — продолжала Рене, — но сегодня он оказался рядом… Я столкнулась с ним, когда уходила от тебя, и он начал меня расспрашивать, где ты… Я не смогла ему соврать… Прости меня за это.

— Это всё? — сухо спросила Аньес, вновь отвернувшись.

С нынешнего дня она не собиралась никому, кроме Чарльза, показывать свои истинные чувства. Лучше оставаться для всех холодной и отстраненной, и тогда меньше людей смогут её ранить. Никогда больше она не позволит случиться подобному тому, что случилось сегодня. И о Рене она забудет. О своей первой и, наверное, теперь уже единственной подруге.

— Да… — тихо ответила Рене. — Ты не простишь меня, верно?

— Верно, — холодно ответила Аньес, молясь про себя, чтобы этот неприятный разговор скорее закончился. Она держалась из последних сил и не была уверена, что выдержит с достоинством эту пытку до конца. — Оставь меня. Я сегодня уезжаю и мне нужен отдых.

— Куда? — поражённо спросила Рене.

Аньес усмехнулась, глядя на изумрудный перстень, красовавшийся на её безымянном пальце правой руки. Это было одной из её собственных покупок в последний месяц. Она помнила, что в тот день была не одна, а с Рене, и именно та посоветовала ей приобрести его. «Оно так идёт тебе!», — восторгалась та, а ювелир, не переставая, кивал, подтверждая, что так оно и есть. И Аньес взяла его, поддавшись уговорам, взяла его, хотя ей была не по душе его громоздкость. Она до сих пор не привыкла ощущать его на пальце. Казалось, что оно тянет её к низу.

— Это тебе совсем не обязательно знать, — сказала она. — Ноллису будет достаточно и того, что я просто уехала.

— Аньес! — воскликнула Рене. — Я ничего не собираюсь ему докладывать!

В этом Аньес была уверена. Сейчас Рене не решится пойти к Ноллису, а потом будет уже поздно. Сняв с пальца перстень, Аньес покрутила его несколько секунд в руках, затем подошла к Рене и вложила ей его в руку.

— Что?… Зачем? — не поняла та.

— Не хочу, чтобы оно было у меня, — пожала Аньес плечами, — а тебе оно понравилось, насколько я помню. Теперь уходи.

К счастью, постучала служанка, которую отправил Чарльз, и Рене, бросив последний взгляд на Аньес, направилась к двери.

К тому времени как служанка помогла ей раздеться и расчесала волосы, Аньес думала, что уснёт. Мыслей о Рене, об отъезде, о Ноллисе — уже ни о чём не было. И это радовало, потому что в противном случае она совсем бы расклеилась. А ей нужно быть сильной, сейчас особенно.

Оставшись, наконец, одна, она направилась к кровати, но стук в дверь прервал её путь.

— Леди Аньес! Леди Аньес, откройте, пожалуйста.

Наверное, служанка забыла что-то ей передать, решила Аньес. Кляня девушку про себя всеми известными словами, она подошла к двери и открыла её. Девушка протянула ей какой-то круглый предмет.

— Это кулон. Он выпал из вашего платья. Наверное, зацепился. И как я только не заметила?…

Аньес недоуменно взяла круглый кулон, на котором алмазами был «нарисован» сокол в полёте, точно зная, что он просто не может принадлежать ей. Она перевернула его и наткнулась взглядом на выгравированную надпись на обратной стороне. Вглядевшись, Аньес прочла её. Наверное, только потому, что чувствовала себя совершенно изнурённой, внешне она никак себя не выдала, даже смогла слабо улыбнуться.

— Спасибо. Да, наверное, зацепился…

Закрыв дверь, Аньес облокотилась о неё спиной, чувствуя, как сильно колотится сердце. С волнением она поднесла кулон дрожащими пальцами прямо к глазам, глядя на надпись «граф Д.». Она не могла поверить, что Дерби посмел подсунуть его. С какой целью? Чего он хотел этим добиться? Возможно, рассчитывал, что эту вещь обнаружит у неё Чарльз?

— Как же я ненавижу тебя, подлец… — прошептала она, опуская руку с зажатым в ней кулоном.

Нужно его выбросить. Ничего хорошего не будет, если кто-нибудь прознает, чей он на самом деле. Сегодня ночью, когда уедет отсюда, тогда же она избавится от этого доказательства её встречи с Дерби. Чарльз был прав: уезжать отсюда нужно немедленно.

Аньес стало не по себе. В её руках была вещь, принадлежавшая Дерби, а в соседней комнате находилась Рене, словам раскаяния которой она, разумеется, верить не собиралась. Один неосторожный шаг — и жизнь её круто изменится. И даже Чарльз не сможет спасти её.

Аньес ещё минут десять ходила по комнате кругами, раздумывая, куда спрятать этот кулон до отъезда. В итоге она запихнула его под матрас и немного успокоилась. Да и чего она вообще так всполошилась? Дверь-то заперта… Но смутное предчувствие беды не давало ей потерять бдительность. Даже сон ушёл, и она ещё минут пятнадцать проворочалась в постели, придумывая, каким бы образом отомстить Дерби. Только когда мысли её перешли к Чарльзу, она расслабилась и, наконец, уснула.

Глава 22. В Ренне

— Вот мы и добрались!

Эти слова отозвались музыкой в сердце Матильды. Добраться наконец-то до Ренна, до цели своего долгого и полного опасностей пути, было невероятно радостным событием. Вот только радость эта всколыхнулась где-то в глубине души и там же осталась, никак не отразившись на её лице.

За те два дня, что они пробыли в пути, она настолько вымоталась, что сейчас мечтала лишь об одном: поскорее избавиться от сомнительной троицы и поспать. С того самого дня, как Герик сбежал, ей так и не удалось нормально отдохнуть. Ту злополучную ночь она провела без сна: первую половину рыдала, вторую — думала. И к утру пришла к выводу, что Герик не смог бы так жестоко поступить с ней.

Герик — её друг, всегда таковым был и не раз доказывал свою преданность. Он не бросил её в беде, которая так внезапно обрушилась на её плечи, не оставил одну, перенёс все тяготы пути вместе с ней, стараясь по возможности оградить от опасностей. Он всегда не доверял Пьеру и не уставал предупреждать её о том, что она должна быть осторожна. И он был прав! Она не могла не убедиться в этом, когда по вине Пьера, пусть и косвенной, они с Гериком оказались в подвале Рэндуилла. А потом стали узниками то ли Рэндуилла, то ли де Лура, то ли самого Пьера, а то и всех вместе взятых.

Герик не мог вот так бросить её. Ведь именно он подал идею устроить побег! Если бы хотел уйти без неё, то вообще не стал бы предупреждать о своём плане. А все его слова — о дружбе, о том, что всё будет хорошо, всё наладится — неужели они могли быть ложью? Матильда не могла в это поверить.

Скорее было похоже на то, что Герик решил вырваться на свободу хотя бы сам, а уж потом намеревался как-то помочь и ей. Возможно, и она бы поступила так же на его месте. Возможно, Герик даже не подозревает, что она могла расценить его действия как предательство. И не этого ли добивался Пьер? Он всегда хотел рассорить их с Гериком, посеять зерно раздора… Что ж, на некоторое время ему это удалось, но к утру Матильда была совершенно уверена в том, что Герик вернётся за ней.

Следующие дни в поместье де Лура прошли как в тумане. Матильда ходила по поместью, гуляла по саду, не переставая ощущать на себе взгляды и с каждой минутой убеждаясь всё больше в том, что она и впрямь пленница. Она хотела как-то подойти к конюшне, просто чтобы посмотреть на то место, где ждал её Герик в ночь побега, но возникший словно из-под земли Ратьян остановил её, заявив, что к конюшне подходить возбраняется.

Совместные ужины проходили так, словно ничего не случилось. О Герике не было сказано ни слова, Пьер продолжал вести себя как ни в чём ни бывало, де Лур являл собой образчик радушия, а Рэндуилл оставался всё таким же хмурым и озабоченным.

Только дней через десять граф объявил, что наутро они отправляются в Ренн. Как показалось Матильде, Гуго де Лур был несколько недоволен таким решением, но промолчал. А сама она, разумеется, чрезвычайно обрадовалась этой новости и стала с нетерпением ожидать утра.

Но, только выехав за пределы поместья, Матильда почувствовала смутные опасения, которые затем перешли в настоящий страх. Если Герик появится, то ему несдобровать, она была уверена в этом. Но, исходя из её недавних размышлений, получалось, что показаться он должен точно. И потому Матильда вздрагивала от каждого шороха, невпопад отвечала, если к ней обращались, и не переставала обводить окрестности внимательным взглядом.

За всем этим она даже забыла о подслушанном ею разговоре. В тех интригах, что плели Рэндуилл, де Лур и Пьер, она запуталась окончательно, да и разбираться в них желания не было. К чему, если в Ренне её оставят в покое? Ведь так ей обещал Пьер… Она всё же хотела ему верить хотя бы в этом.

С Пьером отношения оставались на прежнем уровне, разве что Матильда пыталась его не замечать. Получалось это у неё из рук вон плохо, потому что порой невозможно было промолчать, когда он начинал её подначивать или рассказывать что-нибудь настолько забавное, что она не выдерживала и прыскала со смеху. Пьер же вёл себя так, словно ровным счётом ничего не случилось на той лестнице, словно и не он разлучил их с Гериком. И Матильда, в общем-то, была ему даже благодарна за это. Лучше уж так, чем выяснять отношения и ругаться.

А Герик… Герик так и не появился. В те долгие дни, что провела у де Лура, она и не ожидала его увидеть. Как бы он пробрался в дом? Да и стоило ли рисковать, когда с таким трудом удалось выбраться? Но почему-то она полагала, что, только покинув поместье, получит какой-нибудь знак от него. И хоть её и должен был снедать страх, ведь ничего хорошего Герику не сделают, если он покажется, но на деле присутствовали в большей степени недоумение и обида. Почему он не появлялся? Куда подевался? Во время кратких остановок, Матильда гуляла по полянам, не отходя далеко от остальных путников, и украдкой с надеждой всматривалась в зелёную стену леса. Был ли Герик где-то рядом? Её чувства молчали на этот счёт.

И вот теперь Матильда прибыла в Ренн. И хотя ни Беатрис с Тристаном не нашла, ни с отцом не связалась, чувствовала себя уже безмерно усталой. А ещё — невероятно одинокой.

— Ну что ж, здесь наши пути расходятся, — вновь заговорил Пьер.

Они чуть отъехали от городских ворот, их кони медленным шагом шли по главной улице.

— Да-да, — согласился де Лур. — С вами, Пьер, мы ещё встретимся при дворе, и с вами, Рэндуилл, разумеется. А вас, дорогая леди Матильда, мне будет крайне не доставать, — с искренним сожалением обратился он к ней.

Матильда постаралась доброжелательно улыбнуться.

— Мне тоже жаль, сэр.

Де Лур поклонился и свернулся направо, медленно удаляясь с горсткой своих слуг. Рэндуилл последовал сразу за ним, попрощавшись с Пьером и с Матильдой без лишних слов. Поцелуй руки, наклон головы, короткое «до встречи» — и след графа Рэндуилла, а вместе с ним Ратьяна и Дарьена, простыл. Матильда вздрогнула, от всей души надеясь, что «до встречи» относилось лишь к Пьеру.

— А ты куда? — спросил Пьер.

Они оба соскочили с коней и пошли прямо по дороге, ведя их в поводу.

Матильда понятия не имела, куда направиться для начала. И денег-то у неё при себе не было совсем. Но просить помощи у Пьера она не собиралась. Её терзало нетерпение поскорее остаться одной, почувствовать себя окончательно свободной.

— Тебя это не касается, — заявила она. — И не такая я дура, чтобы говорить тебе, где остановлюсь. Ещё не хватало, чтобы ты пришёл меня навестить.

— А что такого? Навестить друга — не вижу в этом ничего плохого, — рассуждал Пьер, забавно жестикулируя. — Будет очень приятно как-нибудь заглянуть к старой знакомой и разделить с ней трапезу.

— Это только если старая знакомая будет рада такому гостю. Сомневаюсь, что это наш случай, — заметила Матильда.

— Ладно уж, я просто интересуюсь. Если захочу тебя потом отыскать, то ничто меня не остановит.

— Отлично, спасибо, что предупредил, — бросив неприязненный взгляд в его сторону, Матильда отступила вправо, чтобы уступить дорогу двум крупным мужчинам с тюками шерсти за плечами.

— У тебя ведь денег нет. Куда ты пойдёшь? — не отставал Пьер.

— Может, у меня здесь родственники, — отрезала она.

— Но их же нет?

Матильда резко обернулась к нему и гневно сощурила глаза.

— Тебе есть что предложить?

Пьер закивал.

— Я знаю одно место, где ты можешь остановиться. Это очень надёжное место даже для одинокой девушки. Я заплачу за тебя, если ты не против. И совсем не обязательно возвращать мне долг, — предупреждая её слова, воскликнул он, поднимая вверх ладони. — В конце концов, это я должен тебе за всё, что ты пережила по моей вине.

Матильда не ожидала от него такого благородства. Распахнув глаза, она с недоверием глядела на него. Нет ли здесь какого подвоха? Впрочем, идти и впрямь было некуда и жить не на что, так что, как бы ни хотелось ей отказаться от помощи Пьера, но иного выхода, как принять её, она не видела.

— Хорошо. Всё равно я скоро уеду отсюда, так что не столь уж и важно, что ты будешь знать, где меня найти.

Она сказала это нарочно, чтобы немного ввести его в заблуждение. Пусть думает, что она скоро уедет. На самом же деле Матильда и предположить не могла, когда покинет Ренн. Вероятно, не в ближайшее будущее, ибо возвращаться ей тоже было некуда. Уж не в Крэйвек точно: без отца ей там делать нечего.

Заведение носило название «Лесной зверь» и снаружи выглядело очень прилично. Оставив лошадей на слугу и предупредив, чтобы не отводил их в стойло, Пьер вошёл внутрь, а за ним и Матильда.

— Прости, но с лошадкой тебе придётся распрощаться. Рэндуилл вряд ли будет рад расстаться со своим имуществом.

Матильда не ответила. Животное ей сейчас ни к чему, да и не хотелось, чтобы что-то связывало её с Рэндуиллом.

Внутри «Лесной зверь» выглядел так же приятно, как и снаружи. Пока Матильда оглядывалась по сторонам, Пьер успел переговорить с подошедшим хозяином и заплатить за девушку на неделю вперёд с учётом пропитания. После чего он привлёк к себе внимание Матильды фразой:

— Ну вот, теперь прощай.

Это прозвучало так печально из его уст, что Матильда и сама немного пожалела, что он уходит. Всё же она очень привыкла к его вечным шуточкам и подколам.

Может быть, поэтому она не стала сопротивляться и отталкивать его, когда он неожиданно притянул её к себе. Уткнувшись лицом в его плечо, она прощалась с ним так, как он того, наверное, не заслуживал. Через полминуты она отстранилась. Народу в заведении было мало, и на странные объятия обратил внимание только сам хозяин, с интересом поглядывавший на них из дальнего угла.

— Прощай, Пьер.

Она отвернулась, чувствуя смущение за то, что так размякла. Подумаешь, прощается с попутчиком, к которому уже привыкла. Так ведь и должно было случиться. Да и чего расстраиваться? Он разлучил её с Гериком. Из-за него они попались Рэндуиллу. Из-за него… много чего случилось из-за него. Так что — слава богу, что их пути расходятся!

Матильда поднималась на второй этаж вслед за служанкой, и с каждой ступенькой разум возвращался к ней. Она была рада, что добралась до Ренна и что избавилась от Пьера, Рэндуилла и де Лура. Предстояло самое сложное… Предстояло справляться со всем одной.

Оказавшись в своей комнате, она тут же упала на кровать и проспала до вечера. А проснулась оттого, что кто-то поглаживал её по щеке. Это прикосновение было приятным, и она, не размыкая век, потёрлась щекой о чью-то ладонь, не соображая со сна, что делает. Только через секунды три до неё дошло, где она находится, а затем и то, что рядом не может быть никого, кроме того единственного, кто знает, где её найти.

— Пьер! — воскликнула она гневно, подскакивая в кровати. Правда, из-за хриплости голоса скорее было похоже на то, что она озадачена.

Ещё до того, как она успела осознать ошибку и поверить своим глазам, прозвучал ответ:

— Огорчу тебя, но это всего лишь я.

Матильда, открыв рот, глядела на Герика. Удивление её было столь велико, что она так и сидела молча без движения ещё некоторое время. Герик… ничуть не изменившийся, любимый Герик. Она с трепетом касалась взглядом его загорелого лица, впалых щёк, острого подбородка. Такой родной, такой тёплый… Ну почему же раньше она не видела всего того, что видит в нём сейчас? И почему он не испытывает к ней тех чувств, которые она едва в силах держать в себе?…

Однако самым главным было то, что он всё-таки вернулся за ней! Но как он нашёл её? Где был всё это время?… Эти вопросы, по всей видимости, отразились на её лице, потому что Герик ответил:

— Я не герой из легенд, чтобы одному освободить тебя из кольца вооружённых врагов. Следовал за вами, не теряя из виду, так и узнал, где ты теперь.

— Прости… — пробормотала Матильда. — Я просто ожидала, что ты подашь мне какой-нибудь знак… Я ведь так волновалась… боялась, что ты покинул меня.

— Тильда… — мягко протянул он. — Я никогда не покину тебя, пока буду тебе нужен. Помнишь ту клятву, которую мы принесли у старого дуба?

Матильда, опустив голову, кивнула. Было больно вспоминать тот день, когда погибла мать, а брат с сестрой пропали, но сейчас она воскрешала в памяти то, что было до того, как они с Гериком вернулись в деревню из леса. Она подняла правую руку ладонью вверх и всмотрелась в тонкий шрам, тянущийся вдоль неё.

Герик взял её ладонь и аккуратно провёл большим пальцем по следу от пореза.

— Вижу, что помнишь. Я держу свои клятвы, поверь.

— Я верю… Конечно, я верю… И я так рада, что ты снова со мной!

В прежнее время она бы бросилась ему на шею, но сейчас что-то её удерживало. Наверное, всё та же нерешительность, которая охватывала её с недавних пор всякий раз, когда она оставалась наедине с ним. Она вцепилась в его руку и попросила:

— Побудь со мной. Пожалуйста.

— Не думаю, что это лучшая идея, — с сомнением протянул Герик.

— Я не хочу сидеть здесь в одиночестве. Просто побудь со мной, давай поговорим, как раньше. Как будто ничего не было, ничего не изменилось, и мы всё ещё те, какими были месяц назад.

Она умоляюще взглянула на него.

— Конечно, — замявшись, ответил он. — Если ты так этого хочешь. Но сначала поешь. Тебе тут еду принесли недавно, но она, должно быть, уже остыла.

Матильда взглянула в сторону столика у окна и кивнула. Есть хотелось сильно, поэтому предложение Герика было резонным. Герик легко соскочил с кровати и принёс ей поднос. Матильда поблагодарила его улыбкой и немедленно принялась за еду.

— А ты уже ел?

— Ага, — кивнул он, глядя на неё как-то странно.

— Что такое? — смутившись, спросила она.

— Я подумал, что ты совсем не изменилась, и сейчас ешь так же поспешно, как и раньше: как будто у тебя вот-вот заберут тарелку.

Матильда оторвалась от куриной ножки и обиженно посмотрела на Герика.

— Я просто голодна! И вовсе не всегда я так ем.

— Ну-ну… — многозначительно протянул он.

Матильда отложила поднос в сторону и с гневом уставилась на Герика.

— Если уж на то пошло, то ты тоже не особо с едой церемонился.

— Да? Что-то не помню. Я всегда ем, как настоящий лорд.

— Ха-ха, — рассмеялась Матильда, — тебя хоть сразу ко двору, лорд несчастный!

Герик тоже засмеялся.

— И обязательно когда-нибудь там окажусь, вот увидишь! Ты ещё услышишь о лорде Герике — непревзойдённым покорителе дамских сердец!

— И это всё, на что ты способен? — фыркнула Матильда.

— Это главный мой талант, — скромно признал Герик.

— Что ж, а ты тогда услышишь когда-нибудь и обо мне — о том, что я вышла замуж за знатного рыцаря и имею трёх красивых детей.

Она сказала это в отместку ему, забывая, что ему-то всё равно, за кого она выйдет замуж, ведь он не влюблён в неё…

— И мы будем счастливы друг за друга, да? — спросил Герик.

Матильда хотела ответить «да» в прежнем, шутливом тоне, но это простое и короткое слово так и не сорвалось с её губ. Ей удалось лишь кивнуть и натянуто улыбнуться.

— Это всегда была твоя мечта… — тихо продолжил Герик. — Найти свою любовь. Я никогда этого не понимал. Нам, мужчинам, вероятно, никогда не понять ваше, женское, стремление любить кого-либо до самой смерти.

— Вероятно. В жизни есть куда более важные вещи, чем любовь. Например, гоняться за каждой симпатичной юбкой, или путешествовать в виде Смерти с тайной целью, или же плести какие-то интриги…

— В твоих устах это звучит ещё более глупо, чем мечты о любви, — заметил Герик.

— А ты, — вдруг сказала Матильда, — ты никогда не говорил мне о своих мечтах. Неужели тебя устраивала жизнь в деревне?

— Почему бы она должна меня не устраивать? У меня там было всё, что нужно для нормальной жизни.

— Значит, ты хочешь вернуться? — тихо вопросила Матильда.

— Я был бы не против, конечно. Очень скучаю по отцу и волнуюсь, ведь оставил его не в самом здоровом виде…

— Боже… — пробормотала Матильда. — Я и забыла…

— Эй, Тильда, не нужно только чувствовать себя виноватой, — оборвал Герик, подсаживаясь ближе и обнимая её за плечи. — На тебя столько всего навалилось, так что было бы странным, если бы ты помнила о неприятностях других. Да и к тому же, ты свято верила в то, что отец поправится. Так оно уже и случилось, я думаю.

Матильда положила голову ему на плечо и вздохнула.

— Почему всё так происходит? Ведь мы не заслужили этого… Не заслужили, правда ведь?

— Не заслужили, — согласился Герик. — Но скоро всё наладится… И мы вернёмся домой.

К полудню следующего дня они уже решили, как будут действовать дальше. Герик должен был обойти все таверны и постоялые дворы в Ренне, расспрашивая о двух путниках: молодой девушке и мальчике. Скорее всего, Беатрис с Тристаном приложили все свои силы, чтобы скрыть следы, но всё же… Надо было начинать с чего-то поиски.

Матильда же тем временем намеревалась просить встречи с герцогом Бретонским. Хотя правительницей Бретани официально считалась герцогиня Аликс де Туар, на деле же истинным правителем являлся муж этой юной и кроткой особы — предприимчивый и хитрый Пьер де Дрё. Насколько было известно Матильде, король Франции женил его на наследнице Бретани с тем, чтобы иметь союзника в неспокойном герцогстве, являвшемся вассалом английского королевства. Но Матильда от всего сердца надеялась, что герцог верен английскому королю, ибо если нет, то можно и не рассчитывать на его помощь.

Герик, разумеется, не хотел отпускать её одну, но Матильда посчитала, что так будет лучше. Труднее объяснить, почему она путешествовала наедине с молодым человеком, чем то, что осталась совершенно одна и выбора у неё как такового не было. Герик отпускал её крайне недовольный и предупредил, что, если она не появится этим же вечером, он заявится прямо к герцогу и заберёт её. В этом было больше юношеского бахвальства, но Матильда буквально засветилась после этих слов. С Гериком она не пропадёт… Главное, чтобы он оставался с ней рядом. Пусть и в качестве друга.

Денег не было совсем, и Герик уже подыскивал кого-нибудь, кому нужны работники. У Матильды, правда, оставалась подаренная когда-то отцом золотая цепочка, покоившаяся на груди рядом с нательным крестом, которую можно было бы продать, но Матильда надеялась, что обойдётся без этого. Расставаться с вещью, которая в какой-то степени связывала с семьёй, ей не хотелось.

Она вышла из «Лесного Зверя» и пешком направилась к резиденции герцога. Дорогу найти было не сложно. По сути Ренн был всё равно что её деревня, разве что гораздо больше. К замку герцога, точно как и к их дому в её деревне, можно было прийти из любого уголка города. Матильда не отходила от маленькой речушки, протекающей через город: та должна была вывести её к сердцу Ренна. Улицы были грязными до жути, и Матильде стоило больших трудов оставаться незапятнанной. Хотя подол и так не безупречного платья был всё же испорчен. Матильда опасалась, как бы её не выгнали в таком виде, не начав даже слушать, но с другой стороны подобный вид только подчёркивал её крайне тяжёлое положение. Он как будто кричал о том, что ей требуется помощь. Не оставит же герцог де Дрё свою подданную в беде?…

Она шла по улицам Ренна, окутываемая тяжёлым воздухом. Это был первый город, который она посетила в своей жизни. Впервые она видела так много людей самых разных сословий: и бедняки, тащившие на себе поклажу, и измотанные стоявшей жарой ремесленники, и упитанные купцы, и благочестивые священники, сжимавшие в руках четки. Один раз мимо Матильды проехала повозка с открытыми занавесками — в ней сидела знатная особа, свысока наблюдавшая за простыми смертными, которые не могли позволить себе такой роскоши как разъезжать в экипаже. Матильде пришлось поспешно посторониться, прижимаясь к стене деревянного дома. Улицы Ренна не давали выбора: либо подпереть спиной стену, либо попасть под колёса.

Когда добралась до замка, Матильда чувствовала себя уставшей так, как никогда не бывало при долгих переходах по лесу. Всё же столь шумное скопище людей явно не её стихия. Не зря она всегда сбегала в тихие лесные просторы.

На воротах её остановили, как она и ожидала. Матильда назвала своё имя и попросила провести её к герцогу по срочному делу. Видимо, она не выглядела так уж плохо, потому что один из стражников, мрачно оглядев её, поспешил во внутренний двор. Матильда осталась на воротах, стараясь собраться с мыслями и силами. Она и сама толком не понимала, на какую помощь рассчитывала. Герцог мог не знать, как связаться с отцом. О том, что он выделит людей на поиски Беа и Тристана, она и не рассчитывала, но надеялась, что какой-нибудь выход будет предложен.

Матильда отошла к самому краю дороги, чтобы не мешать въезжать и выезжать другим людям. Она, должно быть, в глазах всех этих людей выглядела ещё одной нищенкой, каких здесь собралось немало, разместившихся по обеим сторонам дороги и вымаливающих милостыню. Она чувствовала, как их руки иногда задевают её платье. Но к ней не обращалась, понимая, что она сама от них не далеко ушла. Откинув влажные волосы с лица, Матильда почувствовала дурноту. Солнце поднялось высоко в небе и грело сегодня необычайно сильно, напоминая о разгаре лета. Грубое платье Матильды было плотным и почти не пропускало воздух. Её душили жара и страх перед предстоящим разговором.

Наконец стражник вернулся, коротко кивнув ей. Герцог желал её видеть.

Матильда подавила облегчённый вздох и прошла в ворота вслед за ним. Стражник проводил её через внутренний двор и ввёл в сам замок. Матильда была не в том настроении, чтобы рассматривать всё вокруг и восхищаться, но не могла не отметить, что гранитные стены тёмного замка выглядят внушительно, а внутреннее убранство выдавало высокое положение своего владетеля.

Ступая по каменному полу, Матильда отсчитывала стук собственного сердца, в тщётных усилиях пытаясь совладать с волнением и страхом. А что, если она здесь встретит графа Рэндуилла? Или сэра Гуго де Лура? А может даже, и Пьера… Ей этого не хотелось. Точно не первого. И вряд ли второго, хотя он и мог бы поддержать её. К де Луру она относилась бы совсем хорошо, если бы не тот подслушанный разговор и не уверенность в том, что он замешан в интригах Рэндуилла и Пьера. Что касается Пьера, то тут она не могла сказать наверняка, была бы рада или, наоборот, не рада, если бы вдруг встретила его сейчас. Она до сих пор не определила его роль во всём, что случилось с ней и Гериком, но чувствовала, что он не желает ей ничего плохого. К тому же, в памяти было живо их прощание: такое тёплое и дружеское.

Но Матильда не встретила никого из своих случайных попутчиков. Стражник остановился перед тяжёлой дверью и, открыв её, объявил, что пожаловала леди Матильда Марильяк. Имя её прозвучало непривычно для слуха Матильды, потому что полным именем её называли крайне редко. И вот теперь она под этим именем вошла в вычурный зал, у дальней стены которого стояло кресло, похожее на трон, с сидящем в нём мужчиной лет двадцати пяти-тридцати.

Ноги её дрожали от волнения, и она очень осторожно делала каждый шаг вперёд, направляясь к Пьеру де Дрё. Краем уха она уловила тихие голоса и поняла, что они не одни, здесь находились также придворные, которые, вне всяких сомнений, не спускали с неё заинтересованных взглядов. Матильда чувствовала себя настолько лишней в этом зале, что с трудом удерживала себя от того, чтобы не убежать. Она думала, что говорить с герцогом будет наедине, но выходило, что свидетелями её рассказа станет множество людей. Это было невыносимо.

Возможно, среди этих людей есть и Пьер? Или Рэндуилл? Или де Лур? Вот они удивились, наверное, увидев её здесь. Но она не стала проверять, находится ли кто-нибудь из них в зале. Она смотрела только на герцога и боялась соскользнуть с него взглядом.

Она подошла настолько близко, насколько это было возможным, нерешительно поклонилась. Её манеры были далеки от безупречных, она и сама это чувствовала. Но какая разница? Не ради того, чтобы показаться, она сюда пришла. Ей нужна помощь. Только об этом и следует думать.

Матильда расправила плечи и смело посмотрела в глаза герцогу. Пьер де Дрё имел довольно мягкие черты лица, однако глубоко посаженные глаза и твёрдый подбородок выдавали в нём человека целеустремлённого и даже жестокого. Он смутно напомнил Матильде Рэндуилла, и ей стало совсем не по себе.

Герцог же тем временем внимательно осмотрел Матильду с ног до головы и затем слегка кивнул. Что это могло означать — Матильде оставалось лишь догадываться.

— Зачем вы пожаловали к нам, леди Матильда? — спросил он гаркающим голосом.

Голос этот настолько не вязался со всем его внешним видом, что Матильда вздрогнула от неожиданности. На какую-то секунду ей показалось, что заговорил не герцог, а кто-то другой.

— Ваша светлость, — учтиво произнесла она. — Возможно, до вас уже дошли те новости, что принесла с собой я. Земли моего отца, сэра Эдмона Марильяка, подверглись нападению. Наш дом был сожжён, моя мать убита, а младшие сестра с братом бесследно исчезли. — И как ей удавалось так сухо излагать всё это? Внутри била дрожь, а очертания герцога немного расплывались перед глазами. — Одной мне удалось чудом спастись. С большим трудом я смогла добралась до вас, ваша светлость, с тем, чтобы попросить помощи. Ведь мой отец является, прежде всего, вашим вассалом, и вы единственный, к кому я могу теперь обратиться. У меня никого не осталось… И я даже не знаю, как связаться со своим отцом…

— Мне об этом ничего не известно, — слегка нахмурился герцог. — Почему мне об этом ещё не известно? — обратился он не ясно к кому.

Через секунды две откуда-то справа послышался нерешительный ответ:

— Быть может, прошло слишком мало времени, чтобы вести успели дойти.

— Однако эта девушка уже здесь. Сколько времени прошло с вашего несчастья? — обратился он уже к Матильде.

— Уже около месяца…

— Это вы так долго добирались до Ренна? — изумился герцог. — Нечего сказать, хорошо мне служат — столько времени не ведать о том, что земли моего подданного были сожжены!

Возникло неловкое молчание. Матильда почти осязала нерешительность и опасение всех собравшихся.

— И вы проделали весь путь одна? — обратился к ней герцог снова.

Матильда замешкалась. Вообще-то она собиралась сказать, что одна. Но вдруг её обман раскроется? Вдруг она себя выдаст чем-нибудь?

— Ваша светлость, — послышался знакомый голос, — леди Матильда путешествовала вместе со мной.

— Вот как, граф?

Герцог перевёл взгляд ей за спину, а Матильда не могла сдвинуться с места, не зная, радоваться ей или огорчаться такому своевременному вмешательству.

— Именно так, ваша светлость. — Гулкие шаги раздались по каменному полу и остановились немного поодаль от Матильды. — Я как раз проезжал мимо Крэйвека и, по счастью, встретил леди Матильду. Я не мог бросить её одну в беде и потому взял на себя смелость быть её спутником. Неизвестно, как скоро она добралась бы до Ренна, если бы отправилась сюда одна. И удалось бы ей это вообще.

— Леди Матильда как никогда нуждается в вашей защите, — вступил в разговор ещё один знакомый ей голос. Матильде казалось, что она сходит с ума. Она не ожидала такого. Сначала Пьер, а вот теперь и Рэндуилл! Ещё де Лура не хватало. — Пока сэр Марильяк не вернётся в Бретань, лучше будет, если вы возьмёте её под свою опеку.

— И вы, граф, знакомы с леди Матильдой? — В голосе де Дрё прозвучало нескрываемое удивление.

— Не совсем. Я знавал её отца.

— Да, сэр Марильяк… Он сейчас в Англии, на службе у нашего дорогого Джона, — кивнул герцог. — Но может и не вернуться.

— Нет! — воскликнула Матильда, выведенная из ступора этой холодно брошенной фразой. — Он вернётся. Только нужно, чтобы он узнал поскорее обо всём. Я полагала, что вы, возможно, знаете, где он остановился. Или же… Вы можете написать самому королю Англии.

Пьер де Дрё взглянул на неё несколько снисходительно, но ничего не ответил на это высказывание.

— Что ж, мы ещё раз поговорим об этом позже. Времени у нас предостаточно. Отныне вы будете находиться при дворе и под моим непосредственным покровительством. Шалон, позаботьтесь о девушке. Сеньоры, не смею вас задерживать, — обратился он к остальным. Дюжина ног побрела к выходу. — А вы, Рэндуилл, останьтесь.

Только когда двери закрылись за ними, Матильда смогла перевести дыхание. Вот и получила помощь, но ту ли, которой так желала? Герцог не дал ей никаких обещаний насчёт того, что свяжется с отцом. Про Беа и Тристана он даже не спросил, как будто они были всего лишь незначительной деталью её рассказа. Зато с этих пор она находится под его покровительством и, наверное, этому стоит радоваться. Теперь уж её точно никто не попытается убить. Да и легче, опять же, действовать, организовать поиски сестры и брата.

Только вот Герик… Как он к этому отнесётся? Возможно, посчитает, что теперь не нужен ей и уедет? А если она попросит его быть рядом? Но как — когда она будет здесь, когда она отныне под покровительством герцога Бретани, а он — всего лишь незначительное лицо из далёкой глуши?

— Пьер… — прошептала Матильда, двигаясь позади него. Он не обернулся. — Зачем ты соврал?

— Тише, Матильда, никто не должен об этом узнать, — продолжая идти вперёд, ответил он. — К тому же, частично это было правдой. Я только хотел помочь тебе. Согласись, всё вышло как нельзя лучше.

— А граф Рэндуилл? С чего вдруг он замолвил за меня словечко? И правда ли, что он знал моего отца?

— Этого я не знаю, спросишь потом у него сама, — отрезал Пьер.

Матильда только сейчас поняла, что всё не так. Или не всё, а он, Пьер, — не такой. От прежней насмешливости не осталось ни следа, и тон, и голос, и интонация — всё как будто изменилось. Даже походка. Теперь он шёл чинно, а не размашисто, быстро, а не медленно. Он и руками не размахивал, как раньше.

— Шалон… Пьер де Шалон — вот, значит, как тебя зовут? — тихо поинтересовалась она.

— Да, так и зовут. Теперь ты знаешь.

— Мне ничего не известно об этом имени, так что мог бы и не скрывать этого раньше.

— Я не скрывал, Матильда. Просто не считал нужным говорить об этом.

— Как и о многом другом.

Он не ответил, продолжая идти вперёд. Матильда вздохнула и стала осматриваться. Коридоры замка были мрачными и недружелюбными. Её не особенно радовало, что ей придётся жить здесь. Даже дома на неё давили стены, а здесь… И что-то ей подсказывало, что о спокойной жизни ей придётся забыть. Она часто будет видеть как Пьера, так и Рэндуилла, а ведь они плели какие-то интриги. И не потому ли они так рьяно поддержали её? Но, наверное, она ошибается, ибо вряд ли они могли предположить, что она появится при дворе.

— Я должна вернуться в «Лесного зверя»…

— Зачем? Тебя ничего там не держит теперь.

Что-то подсказывало Матильде, что, если она признается ему, кто именно её там держит, то Пьер приложит все свои силы, чтобы не выпустить её из замка. Поэтому она соврала.

— Я оставила там кое-что.

— Что же?

— Я обязана отвечать?

Пьер, наконец, обернулся к ней и окинул настойчивым взглядом. Матильда вздрогнула. Это был не его взгляд и даже будто не его глаза. Как он мог настолько измениться? Или же его талант к притворству так велик, что весь тот образ, который сложился у неё прежде в голове, — в корне не верен, ошибочен?

— Хорошо. Съездим туда вместе через два часа. А пока приведи себя в порядок.

Матильда скривилась от этих слов, которые напоминали о том, как она выглядит сейчас.

— У меня нет больше одежды, ты ведь знаешь.

— Скоро будет, — слегка улыбнулся Пьер.

И эта улыбка… Сдержанная! Подумать только, он улыбался сдержанно! Не открыто, до ушей, как всегда, а слабо, еле заметно. Матильда с трудом верила своим глазам.

Тем временем они остановились у дверей одной из комнат. Матильда не могла и предположить, в какой части замка они находятся. За дорогой она опять следила невнимательно и надеялась, что на этот раз подобная рассеянность не сослужит ей плохую службу.

Пьер открыл дверь, пропуская её вперёд. Как настоящий… граф! Боже, ведь он и есть граф! Но как ему удавалось так натурально изображать все свои простецкие ужимки?

Матильда огляделась и увидела, что комната почти совсем пуста. Здесь была лишь кровать без балдахина, пара запыленных кресел и туалетный столик без зеркала.

— Сейчас я отправлю тебе служанок. А за то время, пока мы будем отсутствовать, комнату окончательно обустроят для тебя. Согласен, пока здесь не очень уютно.

Она обернулась и увидела, что тот так и стоит на пороге, очевидно, собираясь с секунды на секунду уйти.

— Кто ты такой?…

Пьер недоумённо приподнял брови.

— Граф Пьер де Шалон, к вашим услугам, — ответил он ей и поклонился.

— А того Пьера, которого я знала, больше не существует? — помедлив, уточнила Матильда.

— Отчего же. Если он был, то не мог так просто исчезнуть.

И он вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

Процесс приведения её в божеский вид занял больше времени, чем два часа. Но затраченные время и усилия того стоили. Матильда уже давно не чувствовала себя настолько свежей. Вымывшаяся, прилично одетая в одно из принесённых ей платьев и расчёсанная, Матильда вышла из своих новых покоев. Пьер отправил к ней слугу сообщить, что будет ждать её во дворе. Она спустилась на удивление быстро, не заплутав в переходах.

Пьер никак не выказал своё отношение к её новому образу. И во взгляде, брошенном на неё, не читалось ни одобрения, ни восхищения, ничего вообще. Почему-то это расстроило Матильду.

Пьер провёл её к повозке и любезно пригласил сесть внутрь. Представляя, сколько времени займёт тряска в неповоротливой махине и насколько проще было бы дойти пешком, Матильда обречённо вздохнула. Пьер устроился рядом, кивая молодому пареньку на козлах.

Повозка тронулась по застывшей с утра грязи. Матильда сложила руки на коленях и уставилась на свои пальцы. Она думала о Герике, о предстоящем разговоре. И ещё о том, возможно ли каким-либо образом удержать Пьера от того, чтобы он не зашёл в её комнату. И не будет ли ошибкой позволять им обоим встречаться? Кто знает, на что способен этот новый Пьер?… Ведь он никогда не любил её Герика.

Но и не приехать сюда она не могла. Герик сказал, что, если она не вернётся, он сам пойдёт в замок, а чем всё это может закончиться Матильде и думать не хотелось.

— Расстроена, что с дружком своим расстаться придётся?

Она подняла голову и наткнулась на пристальный взгляд Пьера.

— Ты всегда этого добивался… — покачала она головой.

— Зачем бы мне этого добиваться?

— Не знаю. Мне казалось, что я нравлюсь тебе, и поэтому…

Пьер коротко рассмеялся.

— Я не права?

— Не совсем. Всё гораздо проще. Мне было скучно, и я хотел таким образом развлечься во время нашего путешествия. Прикинуться влюблённым в тебя и ненавидящим твоего любимого Герика. Знаешь ли, извечные пикировки с ним неплохо развлекали, да и тебя дразнить забавляло. Я настолько привык к себе влюблённому, — заметил он, снова рассмеявшись, — что даже забыл по приезде о дожидающейся меня невесте.

Матильда поперхнулась.

— Невесте? Боже…

— Что такое, дорогая? Неужто я тебе успел понравиться?

В его игривом тоне проскользнула извечная самоуверенность. Наверное, только в этом он всегда был искренен.

— Поразительно, как много лжи ты сочинил для нас. Только потому что тебе было скучно! Хорошо мы тебя повеселили? — негодующе спросила она.

Пьер бросил на неё пренебрежительный взгляд и промолчал. Это взбесило Матильду. И откуда возникло такое огромное желание встряхнуть его, чтобы он не смел пропускать её слова мимо ушей и улыбаться так снисходительно? Она еле сдерживала язвительные слова, которые готовы были сорваться с губ.

Что ж, и её вина есть в том, что всё так случилось, в том, что они с Гериком послужили невольными шутами при его милости графе Пьере.

Пьер де Шалон, чёрт бы его побрал.

Матильда злобно буравила взглядом бархатный плащ Пьера.

Больше он не сказал ей ни слова, даже не взглянул ни разу. И кипевшая в ней ярость сама собой потухла через несколько минут. Матильда вновь вернулась мыслями к Герику. Как он воспримет новость? Она вспомнила о его отце. Каково было Герику столько времени находиться вдали от родителя, зная, что тот болен? И он ни единым словом не попрекнул её. Однако же он желал вернуться домой. Всё то время, что был рядом с ней, он определённо желал вернуться. И сейчас этого хочет…

Повозка остановилась, в последний раз подскочив на ухабе. Матильда выбралась из неё так быстро, что не дала Пьеру возможности ей помочь. Стремительным шагом она направилась к дверям «Лесного Зверя», приподняв подол платья. Платье принадлежало некой благородной леди, которая собиралась почтить Матильду своим присутствием ближе к вечеру. А пока Матильде не назвали её имени, впрочем, Матильда и не настаивала: едва ли оно что-нибудь бы ей дало.

Пьер обогнал её и открыл дверь. Матильда готова была стукнуть его за эту подчёркнутую предупредительность, но, разумеется, удержалась. Теперь он граф как-никак. Она усмехнулась, вспоминая, как он спал на земле и подстреливал им на обед и ужин куропаток.

А вот здесь они вчера попрощались, подумалось ей, когда она быстрым взглядом окинула помещение. Знала бы она только, что они ещё встретятся! Да так скоро… Впрочем, ведь вчера и вправду было прощание. Того Пьера, каким он был ещё вчера, она уже вряд ли когда-либо увидит.

Хозяин даже подходить к ним не стал, только издали кивнул Пьеру. Видимо, последний не был здесь столь уж редким посетителем.

Они оба пошли к лестнице на второй этаж. Запахи жаренного мяса и овощей из кухни щекотали нос Матильды. Она не ела с самого утра, и теперь чувствовала себя ужасно голодной. Поднимаясь по поскрипывающим ступеням, Матильда волновалась. Как глупо! Сейчас она появится перед Гериком в обществе этого шута и сделает ему тем самым неприятно.

— Может, тебе лучше остаться за дверью? — намекнула она, бросая на Пьера косой взгляд.

— Не думаю, что так будет лучше.

— Так будет лучше, и ты это знаешь, — настаивала Матильда.

Пьер вернул ей тот же косой взгляд и пожал плечами.

— Тогда я тем более хочу присутствовать при вашем милом разговоре.

— Ты невыносим! — в бешенстве остановилась Матильда на последней ступени. — Игра закончилась, разве нет? Так что всё это не имеет смысла. Просто подожди внизу. Я ведь не убегу, в конце концов.

— А вдруг он украдёт тебя?

Матильда не могла спорить с ним, сейчас ей явно не хватало для этого сил. Пусть слушает, раз так хочет, но если он только вмешается с каким-нибудь язвительным замечанием, мало ему не покажется.

Сначала Матильда толкнула дверь своей комнаты. Она не забыла, что вернулась сюда якобы за оставленной вещью в первую очередь. Правда, что-то подсказывало ей, что Пьер догадался о несуществовании этой таинственной вещи, но признавать своё враньё ей не хотелось.

Однако всякие мысли об этом выветрились из головы, когда она увидела сидящего на сундуке Герика. С сосредоточенным видом он точил невесть откуда взявшийся нож. Звук открывшейся двери привлёк его внимание, и он поднял голову, а потом и встал на ноги, с вопросом и непониманием глядя на Матильду. «Что он здесь делает?», — она читала этот вопрос в его глазах.

— Помнится, раньше его у тебя не было, — сказал Пьер, кивая на нож.

— А теперь он появился, и мне как раз надо испробовать его в деле, — отрезал Герик. — Ты очень вовремя.

Пьер засмеялся и облокотился о дверь, сложив на груди руки.

— Как-нибудь в другой раз, а сейчас отложи ножичек и попрощайся с подружкой.

Он говорил с Гериком, будто с ребёнком. Вновь унижал его, но если раньше только на словах, да и то они звучали как безобидные подначки, то теперь уже и своим высокомерным тоном, отточенными жестами и ехидной улыбочкой, о наличии у него которой Матильда и не подозревала.

— Я не смогла от него отвязаться, прости, — пробормотала Матильда, опуская глаза. Она чувствовала себя виноватой перед Гериком и не могла прямо ответить на его взгляд. — Герцог сказал, что я должна находиться под его опекой, пока мой отец не вернётся из Англии… А это значит, что я буду жить в его замке, и… а ты…

Она замолчала, мучительно подбирая слова. Что ещё? Что ещё должна она сказать?

— Понятно, — ответил Герик, когда она уже собиралась добавить что-нибудь.

Матильда несмело взглянула на него и увидела, что тот снова взялся за заточку. И это всё? Вот так и прошёл их короткий разговор?

— У меня не было выбора… — тихо произнесла она.

— Я знаю.

— Но так будет лучше…

— Да, лучше.

— И мы сможем видеться…

Герик промолчал. Свист металла по камню раздался слишком громко в наступившей тишине.

Матильда подошла к нему и положила ладонь на его плечо, заставляя остановиться. Как ей хотелось, чтобы он обнял её, чтобы понял, чтобы улыбнулся ей! И чтобы всегда был с ней, чтобы не пришлось им расставаться через считанные минуты.

— Герик?…

— Не уверен, что стоит это делать, — сказал он, наконец. — Мы теперь не в лесу и даже не в нашей деревне. Дружба между нами будет выглядеть странной в глазах тех людей.

— Мне всё равно.

— А мне нет.

Их взгляды скрестились: её умоляющий и его непреклонный. Они оба забыли теперь о присутствии третьего. Она вспомнила в эти мгновения, как равнодушно он воспринял её чувства, а он не мог не подумать о том, кто значил для неё больше, чем он сам.

— Но я буду здесь, — медленно произнёс Герик, убирая её руку со своего плеча. — И тоже буду искать твоих сестру и брата. Сегодня — ничего…

Матильда подавленно кивнула, а он отвернулся, показывая, что разговор окончен.

Глава 23. Договор

С тоской поглядев на расстилающийся справа от неё луг с зелёной, мягкой и ещё влажной после утреннего дождя травой, Беатрис вздохнула и сжала коленями бока коня сильнее. За все те дни, что они провели почти не вылезая из седла, она уже приноровилась управлять своим гнедым, избегая по возможности пользоваться шпорами. Она чувствовала жалость к бедным животным, которым приходилось терпеть такую боль. Возможно, конь был благодарен ей за это и потому не проявлял своенравие, а возможно сам по себе являлся послушным. Во всяком случае, неприятных сюрпризов, как то падение, Беатрис удавалось избегать.

Клод и Тристан ехали впереди, и ветер доносил до неё воодушевлённый щебет брата. Хотя Клод чувствовал себя уже гораздо лучше, и Тристан мог бы ехать с ней, но мальчику компания старшего друга была более предпочтительной. Беа это даже радовало, потому что очень часто ей просто не хотелось разговаривать, а с Тристаном вряд ли было бы возможно молчать. Да и её уныние могло передаться брату, чего Беа не хотела. А так Тристан был в восторге от историй, которые ему рассказывал Клод: о чести, о бесстрашии, о войне. Беа и сама порой ими заслушивалась, если не была погружена в себя. Кроме того, Клод продолжил обучение Тристана, и Беа доставляло невыразимое удовольствие следить за успехами брата. Она, разумеется, мало что понимала во всех этих выпадах да кружениях вокруг противника, но всё же зрелище её захватывало. Ей также нравилось наблюдать за Клодом, который двигался с грацией дикого животного и, казалось, становился кем-то другим, стоило ему только поднять меч.

А потом Клод начал учить Тристана стрелять из лука так, чтобы наверняка поразить цель. И Беатрис, сама себя удивляя, попросила и её научить тоже. После тех косых взглядов, что бросили сначала на неё и Клод, и брат, Беа была готова отступить добровольно, но Тристан вдруг подхватил эту идею, а Клод только потому и не отказал, наверное. Позже Беа долго размышляла над тем, почему вдруг высказала столь странную идею, и, в конце концов, решила, что умение владеть хоть каким-то оружием ей, быть может, когда-нибудь пригодится.

Занятия с луком продолжались всего три дня, и Беа понимала, что за это время не достигла никаких успехов. Разве что совсем уж незначительных. Так, например, когда она целилась в дерево в пяти туазах [25], она частенько вообще не попадала. Тристан же, напротив, схватывал всё налету и уже спокойно мог с такого же расстояния сбить с ветки листик. И всё же Беа не сдавалась, и с твёрдой решимостью идти до конца говорила себе, что всё у неё будет получаться через какое-то время. Клод говорил то же, очевидно, лишь для того, чтобы утешить, хоть Беа и не подавала вида, что расстраивается из-за неудач. Клод неизменно поправлял лук в её руках, показывал, как натягивать тетиву, и заставлял порой стоять её в изготовительной позе по несколько минут, пока она не делала всё так, как полагалось, и потом терпеливо и упорно объяснял, в чём её ошибки и недочёты.

В первый день он делал ей послабления ввиду её недавнего ранения. Но Беа удалось его убедить, что порез уже окончательно затянулся и она не чувствует никакой боли. И она говорила правду. Быть может, та мазь, которой обработал рану осужденный после старик, поспособствовала более скорому заживлению, а быть может, просто время.

Они непрерывно двигались сначала на восток, потом на север, подбираясь всё ближе и ближе к Лавалю. Анжер они проехали стороной, сделав небольшой круг. Хоть это и заняло больше времени, но Клод настаивал, что нужно действовать менее предсказуемо.

О том, почему их преследуют, Беатрис ему так и не рассказала. Возможно, спроси её об этом Клод ещё раз, она бы не выдержала гнёта молчания, но он только кидал порой вопросительные взгляды, которые Беа было легче и предпочтительнее не замечать. Единственное, что её удивляло, так это то, что Тристан умудрился до сих пор не поведать обо всём Клоду.

Что касается Тристана, то он внезапно поднял старую тему, о которой Беа успела позабыть. В очередной из привалов, когда Клод ненадолго покинул их, чтобы собрать выпущенные стрелы, Тристан вдруг спросил:

— В Лавале мы встретимся с ними, да?

Сначала Беа не поняла, о ком он говорит. Прошло так много времени с тех пор, как между ними последний раз мелькали имена матери и Матильды. И вот теперь брат снова спрашивал о них. Имела ли она право лгать ему дальше? Возможно, нет, а быть может, и да… Но в одном Беа была уверена наверняка — она не хотела, чтобы весёлость Тристана и его хорошее настроение превратились в скорбь и горе. Она хотела видеть на его лице улыбку, а не затаённую в глазах печаль. В Лавале, да, именно в Лавале, в монастыре их тётки, там она поведает Тристану правду. Быть может, в святых стенах ему будет легче справиться с болью утраты.

— Да, — прошептала она, пустыми глазами глядя на далёкую полосу горизонта.

Скоро истина откроется. С каждым часом они всё ближе подбирались к северу графства Анжу. И после вопроса Тристана Беа уже не могла сказать наверняка, что очень этому рада. Рада она была одному только — весь их путь от Ансени проходил на удивление спокойно. Ей хотелось надеяться, что Бог смилостивился над ними и больше не станет посылать им тяжкие испытания.

Небо на западе уже окрашивалось в тёмные цвета заката, и Беа, краем глаза следя за уходящим солнцем, думала только о том, как бы поскорее лечь на землю и дать своему телу отдохнуть.

— Беа! — крикнул Тристан, показывая влево, на небольшую полянку — идеальное место для ночного привала.

Гнедой перешёл в галоп, вероятно, почувствовав, что вскоре его также ждёт отдых. Беа уже не испугалась: только сильнее вцепилась пальцами в холку и пригнула голову как можно ниже, скрываясь от ударов ветра. Клод держался чуть позади и правее, чтобы предотвратить в случае чего её падение. Но Беа добралась до поляны благополучно, слезла с седла и, чувствуя невыносимую боль в мышцах, отошла подальше, где упала на траву и затуманенным взглядом уставилась в тёмное небо. Поднявшийся ветер хлестал её выбившимися из косы прядями по лицу.

— Постели для сестры, — услышала она приглушённый голос Клода.

Надо будет сказать ему, чтобы называл её Беатрис. К чему его постоянное «мадемуазель», когда он обращался непосредственно к ней, и «твоя сестра» в разговоре с Тристаном? Они так много пережили вместе… Глупо продолжать так церемонно вести себя друг с другом.

Она увидела, как Тристан расстелил шерстяную материю рядом с ней, и перелегла на тёплую ткань, благодарно улыбнувшись брату.

— Ты будешь есть? — спросил он. — У нас ещё осталось солёное мясо.

Жерар Рошер снабдил их не только средством передвижения, но также и едой на несколько дней вперёд.

Беа кивнула. Она не особенно хотела есть, но вот погреться у костра не мешало бы. Сегодня почему-то не хотелось спать, как обычно. Пусть на этот раз сначала отдохнут Клод и Тристан. Но пока она продолжала лежать, зная, что пройдёт какое-то время, пока Тристан насобирает достаточно валёжника, а Клод разведёт огонь.

Ей так нравилось просто лежать и смотреть в темнеющее на глазах небо, на котором уже выделялись яркими точками звёзды. Ей хотелось думать, что в это же мгновение отец, Аньес и, быть может, Матильда тоже обращают свои взгляды к небу, вспоминая о ней. Когда они все встретятся? Когда всё это закончится?… Она сжала замёрзшими пальцами траву и зажмурилась. В этот миг отчаянно хотелось оказаться рядом с семьёй. Отец, Тристан, Аньес, Матильда, она… А Эдгар, когда-то её возлюбленный?… Теперь она почти не вспоминала о нём и была уверена, что после всего случившегося, Эдгар сам не захочет связывать с ней свою жизнь. Но это ничуть не огорчало Беа. То, что она когда-то чувствовала к Эдгару, было наваждением, не более чем ошибкой её молодого и неопытного сердца…

Когда костер был разожжён, Беа встала и с трудом проковыляла до него. Долго такого темпа она не выдержит, просто не сумеет. Слишком уж выматывало это путешествие.

Она устроилась рядом с братом, протягивая ладони к огню. Клод сидел напротив, о чём-то думая.

— Возможно ли, чтобы уже завтра вечером мы прибыли в Лаваль? — спросила Беа.

— Только если не будем останавливаться с самого рассвета, — ответил Клод, — что, сами понимаете, невозможно. Потерпите немного, послезавтра к полудню вы уже будете в стенах монастыря.

— В монастыре, наверное, так скучно… — протянул Тристан, ковыряя веточкой в земле.

— Зато безопасно, — резче, чем следовало, возразила Беа.

— И там нас будут ждать мама с Матильдой! Я уже так соскучился по ним.

Клод посмотрел прямо в глаза Беатрис, как будто мог догадаться о том, что она лжёт брату. Ей стало не по себе, и она обхватила озябшими пальцами свои плечи, словно стараясь отгородиться от его подозрений этим жестом.

— А тебя, Клод, кто-нибудь ждёт?

Какой же он ещё маленький и глупенький, её Тристан, несмотря на всю свою смелость! Беа смутилась, как будто это она только что задала такой личный вопрос.

— Меня ждёт мой долг, — ответил Клод, заговорщицки ему улыбнувшись.

— Я же о людях, — настаивал Тристан.

Клод ответил не сразу, и Беа воспользовалась возникшей заминкой.

— Хватит, Тристан.

Мальчик, встретив её непреклонный взгляд, замолчал, а потом и отвернулся.

Она тепло улыбнулась Клоду, словно заглаживая вину за расспросы брата. Беа полагала, что поднятая тема болезненна для Клода. Быть может, Мартина — единственный человек, что упорно дожидается его дома в Нанте. Быть может, на войне нет место дружбе и привязанности, ведь она ничего не знает о той жизни, которой он живёт бог знает сколько лет. И о том, кто он такой, ей тоже, по сути, не известно. Только его имя и то, что он рыцарь…

Они поужинали в молчании. Тристан, по-видимому, обиделся, и Беа чувствовала вину перед ним. Ему и так предстояло вскоре узнать страшную новость, а она могла бы говорить с ним помягче.

— Уже поздно, — сказал Клод, — идите спать.

Обычно первую половину ночи дежурил он вместе с Тристаном, да и то мальчик засыпал раньше, чем поспевала «замена». После их сменяла Беа, хотя Клод и опасался оставлять её бодрствующей одну, но Беа настаивала на этом.

Сегодня ей захотелось поменяться местами. Она чувствовала, что сон не придёт к ней в ближайшие часы, а потому не имеет смысла и ложиться. А вот Тристан уже клевал носом, хоть и пытался это скрыть.

— Сначала вы, — сказала она. — Мне пока не хочется спать.

Тристан кивнул и уже через минуту расположился на постеленном на земле плаще. Клод же остался на своём месте, продолжая смотреть в огонь.

— Почему вы не ложитесь? — поинтересовалась Беа, когда поняла, что Клод не собирается уходить.

— По той же причине, что и вы.

Беа обняла руками колени и последовала его примеру, уставившись на язычки пламени. Она не любила, когда ей нечего было делать, кроме как сидеть и охранять сон Тристана. Вновь возвращались мысли о прошлом, о будущем, о настоящем — она прокручивала в голове всё то, о чём и так думала последние недели. А вспоминать то, что было, и предполагать, что будет, ей уже надоело.

Однако сейчас совершенно иные мысли бродили у неё в голове, и виной этому был сидящий напротив человек. Его молчаливое присутствие рядом не давало ей расслабиться. О чём он думает сейчас? И что он думает о ней?…

Беа вновь пожелала, чтобы они скорее добрались до Лаваля. Чем быстрее они расстанутся с Клодом, тем лучше. Лучше для неё, потому что она не могла лгать себе: Клод занимает слишком много места в её сердце, слишком часто она думает о нём, слишком часто её взгляд останавливается на нём. Это не приведёт к добру.

— Это правда, что в Лавале вас ждёт ваша семья?

Беа вздрогнула от неожиданности и подняла на него глаза. Клод, впрочем, не смотрел на неё, и Беа снова опустила взгляд. Ей не хотелось больше врать никому, а тем более Клоду, и она, обернувшись назад и убедившись, что Тристан крепко спит, ответила:

— Нет, но я пока не могу сказать ему правду.

— Что же с вами случилось, от кого вы бежите? Не бойтесь, я умею хранить секреты.

— Я не знаю, от кого, — покачала головой Беа. — Но знаю, что эти люди хотят убить нас с Тристаном…

— Неужели вас некому защитить, не к кому больше обратиться?

— Мой отец сейчас в Англии, а мать… уже мертва.

— Сожалею, — отступил Клод. — Простите за вопросы, я не должен был их задавать.

— Напротив, вы должны были сделать это ещё в самом начале.

Клод хмыкнул, явно не считая так.

— Я помню, вы говорили как-то про Париж. Вы собираетесь туда пойти?

— Да, я хотела, но теперь понимаю, что лучше для Тристана остаться в монастыре, где он будет в безопасности.

— И для вас, — добавил Клод.

— И для меня… — пробормотала она, пряча взгляд. Конечно, он не подумает, что она способна уйти одна.

— Париж — слишком опасный город для одинокой девушки и маленького мальчика, — сказал Клод, задумчиво глядя на неё. — Без покровительства знатных господ или хотя бы родителей, делать там нечего.

— Я понимаю это. А вы уедете из Лаваля сразу или остановитесь на некоторое время?

— Возможно, остановлюсь, но ненадолго.

Беа кивнула, хотя и не обрадовалась его ответу. Было бы гораздо лучше, если бы он сразу исчез из их жизни. Спокойнее… по крайней мере, душе. Ей хотелось верить, что вскоре она позабудет его, вернее те невольные чувства, которые испытывала к нему. Но его доброту и бесстрашие она не забудет никогда. И если когда-нибудь ей доведётся стать невестой Христа, она будет молиться за него каждый божий день.

— Позвольте спросить… Какое ваше полное имя? Не подумайте ничего плохого, я просто хочу знать, кого именно мне благодарить в своих молитвах.

— Я отказался от своего имени. Поэтому простите — но даже для себя я просто Клод, — ответил он непреклонно.

— А если вы выделитесь когда-нибудь на поле битвы и вас пожелают наградить, разве не назовёте вы своё имя? — удивилась Беа.

— Сделаю всё, чтобы избежать этого, — улыбнулся Клод.

Беа нерешительно улыбнулась ему в ответ. Отсветы от огня придавали его лицу мягкое выражение, и сейчас он казался ей совсем юным. Отросшие за несколько недель волосы небрежно падали на его склонённое вниз загорелое лицо. Каре-зелёные глаза с затаённой на глубине печалью смотрели мимо неё. Он был прекрасен, он казался ей как никогда притягательным в этом неровном свете, и она не могла оторвать от него взгляда.

Пользуясь тем, что Клод не смотрит на неё, Беа тщательно впитывала в себя каждую чёрточку его лица, запоминала так, словно видела последний раз в жизни. Ведь кто знает, что случится завтра? Она должна быть готова ко всему и к непредвиденному расставанию в том числе…

Кажется, она всё-таки задремала. Подняв будто налитые свинцом веки, Беа поглядела на восток. Рассвет уже скоро… Она так и не разбудила ни Тристана, ни Клода, который уснул на том же месте, где и сидел. Вероятно, сегодня ей придётся особенно трудно из-за недосыпа.

Она глубоко вдохнула туманный воздух и вдруг насторожилась. Что-то заставило её пробудиться и это что-то предвещало опасность. Беа посмотрела на посапывающего брата, перевела взгляд на так же мирно спящего Клода, потом оглянулась вокруг себя. Повсюду утренний туман, с трудом видно другой край поляны. Оставшиеся от костра угли слегка дымились.

Послышалось фырканье, и Беа с замиранием сердца медленно поднялась на ноги. Двое их коней переступали с ноги на ногу, тревожа влажную траву, и время от времени похрапывали. Она понятия не имела о повадках животных, но точно знала, что ещё никогда они не вели себя так беспокойно. Подойдя к ним, она погладила сначала одного, а потом и другого по морде, еле слышно шепча успокоения. Сердце трепыхалось в тревоге, но она не слышала больше никаких других звуков, не видела никакого движения. И ведь они сами не могли быть видны в тумане издалека?

Животные, однако, не успокаивались. Беа отчаянно напрягала слух, и то ли потому, что ожидала чего-то, то ли это было на самом деле, но она уловила отдалённый стук копыт.

— Боже мой…

Стараясь не двигаться слишком резко, она подошла к Клоду и едва успела дотронуться до него, как он уже открыл глаза. Стремительно поднявшись, он схватил её за руку и сделал знак молчать. Беа кивнула, дрожа всем телом.

Клод быстро стал засыпать землёй остатки костра и собирать вещи, но делал всё при этом так тихо, что Беа казалось, она находится в кошмарном сне. Вязкая тишина вокруг, нарушаемая лишь похрапыванием коней и еле слышным шорохом травы под ногами Клода, — и неприкрытая опасность, нависшая над их головами.

Один из коней негромко заржал, но этот звук разорвал царящую тишину, и Беа поняла, что надо что-то делать, а не стоять, ожидая, пока их найдут. Она опустилась рядом с Тристаном и потрясла его за плечо. Брат с неохотой открыл глаза и хотел было что-то сказать, но Беа положила ладонь на его рот, взглядом давая понять, что следует молчать. Клод тем временем успокаивающе погладил по крупу того коня, что наверняка их выдал, и отвязал его. Тристан, толком ничего не понимая, ещё заспанный, взобрался в седло.

— Держись крепче, — приглушенно напутствовал Клод.

Потом он подсадил Беа на второго коня и прислушался. Неизвестные были уже совсем рядом, и участившийся стук подков по земле свидетельствовал о том, что их заметили.

— Скачите на север, постарайтесь оторваться от них. Если будет нужно, сверните в сторону — всё, что угодно, главное не попадитесь им в руки, — быстро заговорил он. — Я оставляю вам лук. Он может пригодиться.

— А ты? — воскликнула она, в страхе глядя на него. От волнения она даже не заметила, как перешла на «ты».

— Я задержу их.

— Я не могу оставить…

— Уезжай, — процедил Клод, — и не смей возвращаться.

Он резко хлопнул по крупу её коня и тот сорвался с места, заставляя Беа распластаться на его спине. Тристан последовал за сестрой. В отличие от Беа, он, видимо, понял, что если они останутся, то могут погибнуть. Клод был способен защитить себя, но вот всех троих разом — это ему вряд ли удастся. А незваных гостей было явно немало. По звукам Клод определил, что не менее пяти, а то и больше.

Послышался воинственный крик, когда преследователи поняли, что добыча ускользает. Клод устремился к дороге, на ходу вытаскивая из ножен меч. Его появление вызвало секундное замешательство, но всадники быстро опомнились. Их было семь, и четверо из них тут же потеряли к Клоду всякий интерес. Пронесшись мимо него, они погнались за едва различимыми впереди двумя силуэтами. Нелегко придётся Беатрис и Тристану. Едва он успел подумать об этом, как пришлось уворачиваться от массивной булавы с шипами.

Клод прыгнул вперёд, рискуя попасть под копыта животного, но добился, чего хотел. Конь встал на дыбы, как только увидел впереди препятствие, а всадник не удержался в седле и упал. Клод подскочил к нему и, не медля, вонзил острие в глотку поверженного.

Это случилось так быстро и неожиданно, что двое других и предпринять ничего не успели. Но теперь, поняв, что Клод совсем не прост, они не собирались дремать. Их снедала ярость и жажда крови. Клоду лишь чудом удалось увернуться, но меч одного из них успел оцарапать ему правое плечо. Это заставило подняться клокотавшую внутри него злость. Несмотря на то, что противников было двое и, в отличие от него, они не были пешими, Клод не сомневался в своих силах.

Его меч скрестился с одним из вражеских. Второй просвистел над головой. У Клода было одно неоспоримое преимущество перед врагами — бóльшая манёвренность. Пока те разворачивали коней, он успел оценить обстановку и перебежать на другое, более выгодное место. Один из всадников находился теперь рядом и вновь атаковал его, нанося удар, который при худшем состоянии дел разрубил бы Клода от плеча до рёбер. Но Клод опять увернулся и, пока тот поднимал тяжёлый меч для нового удара, полоснул его по правой руке, отчего оружие выпало из его кисти.

Второй тем временем только обогнул приятеля и теперь метил Клоду прямо в голову. Его лицо было перекошено бешенством, а глаза налиты кровью.

Клод резко ухватился за обезоруженного всадника, подтянулся и уселся позади него. Ветер бросил ему в лицо терпкий запах крови и пота. Всадник такому соседству был отнюдь не рад и, достав из седельной сумки кинжал, попытался вонзить его Клоду в живот, но не успел. С перерезанным горлом он вывалился из седла, нелепо взмахнув руками.

Третий зарычал от ярости, но это не могло испугать Клода. Он прокрутил оба меча в руках, разминая затёкшие мышцы. По опыту Клод знал, что в таком неуравновешенном состоянии проще простого наделать ошибок. Порывистость редко когда была на пользу, и может потому, что неизменно действовал с холодной головой, Клод и дожил до настоящей минуты.

Предположения его оказались верными. Удары посыпались на него с невероятной частотой, но они были беспорядочны и бессмысленны, и Клоду не составляло труда отражать их. Он терпеливо ждал, пока мужчина выдохнется, и, когда это наконец-то случилось, без особых усилий выбил меч из его рук.

Затем приставил остриё к его горлу. Мужчина замер, с ненавистью глядя Клоду в лицо.

— Кому ты служишь?

Как Клод и ожидал, ответом ему было молчание. С поджатыми губами, поверженный противник твёрдо смотрел ему в глаза и ничего рассказывать, казалось, не собирался. Но эта смелость была явно на показ. Нажав сильнее на кожу, Клод вопросительно приподнял бровь.

— Я не знаю, — прохрипел он, сдаваясь окончательно. — Этот человек не показывает нам своего лица и не называет имени.

— Где он вас нанял?

— В Лондоне.

Клод удивился. Он ожидал услышать, что в Бретани или где-нибудь на севере Франции. Кажется, Беатрис и Тристан птицы куда более высокого полёта, чем ему казалось до этого.

— Зачем ему убивать девушку и мальчика?

— Я не знаю, зачем ему это нужно, — процедил он, — но нам заплатили достаточно денег за исполнение, чтобы мы ещё объяснения требовали.

— Каким образом вы до сих пор не потеряли наш след? — продолжался допрос.

Мужчина замялся, и Клод надавил ещё сильнее. По горлу тоненькими струйками побежала кровь.

— Мы ждали вас в Анжере, но когда вы там не появились, поняли, что вы пошли в обход. Наш главный считал, что вы двинулись на север, поэтому мы и оказались на этой дороге. А вчера вечером мы на пастуха наткнулись, который и сказал, что видел, как вы проезжали мимо несколько часов назад.

Клод внимательно посмотрел на него, вспоминая, имеются ли у него ещё какие-то вопросы. На ум больше ничего не приходило.

— Ладно, слезай давай.

Он дождался, пока тот встанет на землю, затем, свесившись из седла, подобрал лежащий в траве неподалёку меч. Оглядев поле боя, он заметил, что лошадь первого уже исчезла. Тем лучше, ибо оставлять её врагу не хотелось, а прихватить с собой не смог бы более одной.

Эту одну он и взял за поводья и сорвался с места, оставляя обезоруженного противника с унижением глядеть ему вслед.

Она поняла, что позади слишком много преследователей. Встающее на востоке солнце и рассеивающийся туман уже не могли скрыть их с Тристаном. Она испытывала страх, но вместе с тем была полна решимости спасти если не себя, так брата.

— Скачи ещё быстрее! — прокричала она державшемуся рядом мальчику. Она была уверена, что он просто не хочет покидать её. — Я задержу их! — повторила она сказанные совсем недавно Клодом слова.

Она надеялась, что он послушался. По крайней мере, с перекошенным от волнения лицом, он промчался мимо неё вперёд. Она же развернула коня, одновременно хватая со спины лук и вытаскивая стрелу из колчана.

— Получится, обязательно получится, — шептала она, не сознавая слов.

Всё её внимание сосредоточилось на натягивании тетивы. Всё, как учил её Клод. Так ей казалось сейчас. Она прицелилась в ближайшего преследователя и выпустила стрелу. Та пролетела рядом, но мимо.

Беа быстро закинула оружие обратно за спину, и развернула коня к северу. На этот раз она использовала шпоры и делала вообще всё, что было в её силах, чтобы скакать быстрее. Тристан наверняка скрылся за поворотом, куда уводила дорога.

Нужно было попробовать ещё раз, иначе уйти от преследования не удастся. Она считала секунды до поворота. Только повернуть — и она хотя бы ненадолго пропадёт из их поля зрения. Она понимала, что это вряд ли поможет, но не переставала надеяться на что-то.

И вот, взрывая копытами землю, конь повернул влево. Беа едва не упала. На миг перед глазами всё смешалось: светло-коричневая конская грива, его уши на фоне светлеющего неба, пыльная дорога, кромка леса…

— Ну же! — вскричала она, погоняя коня в сторону деревьев. Совсем чуть-чуть от дороги, она успеет.

Спрятавшись за вторым рядом деревьев, она приготовилась. Она не должна промахнуться! Не должна! Руки дрожали от напряжения, но виделось всё предельно чётко и так ярко, что глазам было больно. Дыхание с хрипом вырывалось из горла, тело сводило судорогой, пот лил градом по лицу. Время, что прошло, пока первый всадник не вывернул на дорогу, показалось ей вечностью. И когда, наконец, это случилось, Беа выпустила стрелу. Ей показалось, что она вновь промахнулась, но нет — та сразила врага, и он упал с коня, волочась за животным с одной ногой в стремени.

Не теряя времени, Беа вложила вторую стрелу в тетиву и прицелилась в ещё одного всадника. Пока те были растеряны от случившегося нападения, которого они никак не ожидали, Беа не составило особого труда попасть в ещё одного врага с такого близкого расстояния. Он схватился за горло, из которого торчало древко стрелы, и стал заваливаться на бок, издавая предсмертные хрипы.

Как ни странно, Беа не испытывала сейчас ни ужаса, ни раскаяния — только мрачное удовлетворение, что ей это удалось. Оставалось ещё двое, но один из них, как могла теперь разглядеть Беа, уже до этого был тяжело ранен и восседал с бледным лицом на своём скакуне. Очевидно, долгая скачка его окончательно вымотала, и сейчас он был едва ли не слабее Беа. А второй — второго она узнала. Именно он говорил с её матерью в тот злосчастный день.

Она оставалась на своём месте, но знала, что деревья её вовсе не скрывают. Бежать она не собиралась, да и не получилось бы у неё, потому что у дороги эти двое или, скорее, один точно перехватил бы её.

Но тут, к её изумлению, главарь спешился и отбросил в сторону меч, за которым последовали два ножа, заткнутых за пояс. Второй последовал его примеру. Он едва держался на ногах.

— Мы признаём, что вы одолели нас, — прокричал Главарь.

Беа плотнее сжала губы и выехала им навстречу, не опуская лука. Это было мало похоже на правду. Вот так легко сдаться ей, девушке, которая едва умеет стрелять?

— Зачем вы преследуете нас? — спросила она, остановившись на некотором расстоянии.

— Чтобы убить.

Беа знала об этом, но не могла не вздрогнуть, услышав равнодушный ответ.

— Почему? — натянутым от волнения голосом допытывалась она.

— Не могу сказать вам этого, мадемуазель.

— Если вы не ответите мне, то умрёте, — пригрозила Беа, хотя знала, что не сможет убить безоружных. Главарь, похоже, тоже это понимал.

— Отпустите нас, — спокойно попросил он.

— Если отпущу, вы снова найдёте нас? Будете пытаться убить?

Он промолчал, но ответ был и так ясен. Если ему было приказано убить их с Тристаном, то он не отступится. И что же ей делать теперь, если убить их она не может? Дожидаться, пока Клод появится? А если не появится?… Думать об этом было страшно, но всё же — что, если он убит или ранен?… А те, другие, могут заявиться в любую минуту.

Беа не знала, что и делать. Руки уже затекли находиться на весу. Главарь внимательно наблюдал за ней.

— Можно договориться, — предложил он. — Мы исчезнем на неделю. За это время вы сможете уехать очень далеко.

Это пришлось Беа по вкусу. Однако неделя не такой уж и большой срок… Тем более, если предположить, что цель их путешествия им известна.

— Две, — уточнила она.

— Десять дней, и не больше, — отрезал Главарь.

Беа перевела взгляд на его спутника, который выглядел настолько измученным, что, казалось, ничего не замечал вокруг. Но поняв, что две стороны пришли к какому-то соглашению, вяло возмутился:

— А как же наше оружие и кони? Мы не можем оставить их, Филип.

— Придётся.

Дальнейших пререканий с его стороны не последовало после столь однозначного ответа.

Беа кивнула. Выбора, по сути, у неё не было.

— Десять дней — вы клянётесь в этом?

— Клянусь всем, что имею.

Чувствуя подвох, Беа потребовала:

— Поклянитесь вашей преданностью тому, кто приказал нас убить.

— Клянусь преданностью моему господину, — чуть помедлив, произнёс он.

— Теперь уходите. Быстро! — приказала она.

Главарь взял за плечо второго и, обойдя Беа, направился в сторону деревьев. Она не опускала лук, пока они не скрылись среди деревьев, а после соскользнула с коня и быстро начала собирать брошенное на землю оружие. Прикрепив оба меча к подпруге и заткнув сразу три кинжала за пояс, она на слабеющих ногах подошла к поверженным. Один из них был мёртв наверняка, так как наконечник стрелы вонзился ему в горло, а другой ещё дышал. Словно почувствовав, что кто-то рядом, он открыл глаза и уставился на Беа. Стрела торчала у него из груди, а из уголка рта текла струйка крови. Скоро и он преставится.

Беа, не в силах отвести свой взгляд, отступила. Лицо её перекосилось от ужаса. Это был Хью, тот самый, что убил её мать! И теперь она убила его.

— Ты, — прохрипел он, — ты тоже сдохнешь. — Из груди его вырывались булькающие звуки, а кровь залила уже весь рот. — Как она… как они.

Беа зажмурилась и отвернулась. Страх снова заключил её сердце в свои когтистые объятия. Забравшись на своего коня, она взяла одного вражеского за поводья и, не мешкая и не оглядываясь, отправилась обратно. С Тристаном всё будет в порядке, а вот Клоду до сих пор могла угрожать опасность.

Солнце уже поднялось выше в небе и грело всё сильнее. Беа и так умирала от жары: сказывалось маленькое сражение, окончившееся её победой.

Она погоняла животное вперёд, вглядываясь во всё, что охватывал её взор. Она не помнила, как долго скакали они с Тристаном прежде, чем она решилась воспользоваться луком. Узнает ли она сейчас ту небольшую полянку в стороне от дороги?…

Вдалеке она вдруг заприметила движение. Навстречу ей во весь опор кто-то двигался. Сколько оставалось противников с Клодом? Беа не заметила, когда в спешке покидала ту поляну. Он ли это?… Сердце замерло в страхе и надежде.

Она остановила коня, поставив ладонь козырьком к глазам и вглядываясь в смутный силуэт, который с каждой секундой становился всё ближе и ближе. Беа узнала Клода и едва не потеряла сознание от счастья и облегчения. Он жив! Жив и снова с ней!

Спешившись, она стала дожидаться его на земле. Когда Клод подъехал ближе, он тоже соскочил на землю и широкими шагами направился к ней. Выглядел он слегка потрёпанным, а ткань его рубашки на плече была в крови, но в целом он не пострадал, даже улыбнулся ей утешительно.

Он остановился прямо перед ней, с волнением вглядываясь в её лицо, стараясь прочитать на нём, всё ли в порядке с ней, с Тристаном, почему она здесь одна, где те, что преследовали их с братом… Но Беа не могла ему ответить, не могла вымолвить ни слова. Весь страх и волнение, что перед лицом опасности отступили, спрятались где-то внутри неё, теперь готовы были выплеснуться наружу, перед Клодом, который смотрел на неё с таким искренним, неподдельным беспокойством.

Она поняла, что плачет, когда лицо его стало расплываться перед глазами. Она пыталась остановить всхлипы, но у неё не выходило. Ею овладел ужас только что произошедшего и того, что могло случиться при ином раскладе. А опасность, которой сознательно подверг себя Клод, чтобы прикрыть их с Тристаном, и которой подвергались они с братом, ускользая от наёмников!.. И убийства… Она убила двух людей! Но даже сейчас не чувствовала должного раскаяния. И на руках Клода тоже была кровь только что убиенных, в этом не могло быть сомнений.

Она благодарно прильнула к Клоду, когда тот, в неуклюжей попытке утешить, осторожно обнял её за плечи. Он, должно быть, хотел что-то сказать, но не знал что, а потому молчал, давая ей время успокоиться. И, тем не менее, и он, и она понимали, что находиться на дороге всё ещё опасно, а оставлять надолго одного Тристана тем более не следовало. Он мог попросту заблудиться или наткнуться на оставшихся в живых наёмников.

Беа отстранилась, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. Клод, несомненно, ждал от неё каких-то объяснений, и она вкратце дала ему их.

— Тристан в порядке, он уехал вперёд.

Клод кивнул, не требуя пока ответов на остальные вопросы. Он помог Беа забраться в седло. Она подождала его и затем двинулась вновь на север. Уже в третий раз за сегодня проезжала она этот ничем не примечательный равнинный с редким леском пейзаж.

Галопом они понеслись к тому месту, где был заключён договор. Перед тем, как свернуть налево, Беа замешкалась. Она вдруг вспомнила рыжего Хью, который сказал, что и она умрёт… Убийцу, который ещё был жив, когда она поспешно уехала. Её забила дрожь, поводья заскользили в потных ладонях.

Клод заметил её состояние и, не дожидаясь, первым достиг поворота. Он остановился, как вкопанный, а затем перевёл на неё ошеломлённый взгляд. Беа понимала его. Ей самой было отвратительно за себя и ещё больше отвратительно за то, что совесть её до сих пор молчала.

Она взяла себя в руки и подъехала к Клоду. Окинув взглядом «поле боя», она не смогла сдержать испуганного вскрика. Суеверный страх накрыл её с головой, а слова Хью зазвучали с новым смыслом: «Ты тоже сдохнешь!».

— Что происходит?!

Терпение Клода подошло к концу. Беа перевела на него бессмысленный взгляд.

— Он исчез! — прошептала она. — Он был почти мёртв, я думала, что он умрёт!

— Успокойся. — Клод дождался, пока она снова посмотрит на него, и продолжал: — Расскажи обо всём, что случилось. Где ещё трое?

Беа не могла успокоиться. Она всё ещё будто смотрела в подёрнутые пеленой смерти глаза Хью, а теперь не видела никого на том месте, где он лежал минут пятнадцать назад! Ни его коня, ни его самого. А вдруг он притаился за деревьями и сейчас смотрит на них оттуда?

Клод снова что-то сказал ей, призывая собраться. Он, конечно, понимал, что она напугана, но едва ли представлял насколько. Сбивчиво, глотая некоторые слова и окончания, Беа за какую-то минуту поведала Клоду всё, чему была свидетелем. Она говорила очень тихо и то и дело оглядывалась к деревьям.

— Там никого нет, — сказал ей Клод. — А за тем, что исчез, наверняка вернулись другие двое. Видимо, он был ещё жив, потому они и забрали его с собой, а второго оставили — зачем им лишний груз?

Беа посмотрела на него с непониманием в глазах, а потом медленно кивнула. Это было разумно. Да, именно разумно! И ничего кошмарного и неестественного в этом исчезновении нет.

— Сомневаюсь, что такие люди буду держать своё слово, — продолжал Клод. — И теперь они не совсем пешие. Поэтому нужно срочно найти Тристана и ехать до монастыря.

Беа молча кивнула и сжала бока коня коленями. Об убийце матери она подумает позже, а сейчас и впрямь необходимо найти Тристана. Они понеслись дальше вдоль дороги, рядом друг с другом, размышляя над тем, где может быть Тристан. Возможно, он до сих пор напуган и несётся вперёд, не останавливаясь? Но это было мало похоже на него. Скорее стоило ожидать, что Тристан вернётся за ними или на крайний случай станет дожидаться их где-нибудь у дороги.

Через десять минут непрерывной скачки они убедились в своей правоте. Тристан вылетел им навстречу из-за деревьев и ликующе закричал. Громкий звук его голоса напугал Беа. Их враги всё ещё были где-то рядом. Наверняка они услышали. Но предпримут ли какие-нибудь действия?

— Я уже думал о том, чтобы вернуться! — тараторил Тристан. — Да я бы давно так и сделал, но боялся, что всё испорчу. Если бы я только был таким, как ты…

Он с восхищением посмотрел на Клода, который в его глазах выглядел непобедимым воином, а потом с любовью — на сестру, которая была очень бледной и напуганной.

— Нам нужно поторопиться, — напомнила она дрожащим голосом. — Я готова хоть совсем не останавливаться, как ты говорил вчера, — обратилась она к Клоду, — но добраться этой ночью до Лаваля.

— Не знаю, получится ли, — заметил он, с сомнением окинув и её, и Тристана задумчивым взглядом.

— А это аббатство, где именно оно находится? — поинтересовался Тристан.

— Если это крупное аббатство, то оно, скорее всего, расположено за чертой города, — ответил Клод. — Нам не составит труда его найти. А теперь в путь!

День казался мучительно долгим и вместе с тем невероятно коротким. Они и в самом деле почти не останавливались до ночи, всего только раз — на полчаса, чтобы перекусить и немного размять мышцы. И хотя очень хотелось отдохнуть подольше, а Беа знала, что стоило только попросить — и Клод, и Тристан ничего не сказали бы против, но страх подгонял её вперёд. Из головы никак не мог уйти образ умирающего Хью, затем исчезнувшего, его слова… Его слова… Он сказал не просто «ты умрёшь», а ещё добавил «как они». Что это могло значить? Кто они? Неужели он имел в виду её мать и Матильду?… Матильду! А она надеялась…

Так и подходил к концу этот день — в мыслях обо всём произошедшем, в догадках. Беа даже не сразу заметила, как стемнело. Сегодня никто из них не проронил почти ни слова. Даже Тристан приуныл. Беа снова стало больно, как только она подумала, что ждёт его в монастыре. И как после этого он посмотрит на неё — на ту, которая столько времени ему лгала?…

Аббатство Нотр-дам д'Авениэр, как и полагал Клод, найти было совсем не сложно. Они как раз добрались до него к началу ночной службы и смешались с несколькими верующими, идущими в столь поздний час помолиться и исповедаться. Никто не посмотрел на них особенно заинтересованно, хотя, несомненно, они выделялись из общей массы. Даже если преследователи каким-либо образом узнают, что они в монастыре, то, конечно же, ни за что не сунутся сюда. Беа была твёрдо убеждена в этом.

К ней будто прилили новые силы от близости монастыря, в котором все они будут в безопасности. Какое-то время не придётся быть начеку, оглядываться, бояться… И она увидится со своей родственницей, по стопам которой хотела пойти! Конечно, мать Клеменция поймёт её, ведь она тоже является частью их семьи. Она выслушает всё, что накопилось у Беа на душе, наверняка даст ей дельные советы и благословит её на дальнейший путь.

С таким воодушевлённым настроем она и прошла вслед за Тристаном и Клодом в монастырские ворота.

ЧАСТЬ III. КОНЕЦ АВГУСТА — СЕНТЯБРЬ 1215

Глава 24. Поручения короля

Его Величество был вне себя.

В главном зале резиденции короля, что находилась на острове Уайт, собралось не более десяти человек. Эдмон Марильяк, стоя почти у самых дверей, неподалёку от застывшего камергера Луиса Альдиго, не мог не нервничать. Столь странное приглашение явиться сюда вряд ли могло закончиться чем-то хорошим. В прошлый раз оно привело к свадьбе с неизвестной ему доселе девушкой. А что на этот раз? Пока Эдмон мог лишь мучиться догадками.

Его Величество сидел на троне, опершись одной рукой о подлокотник и поставив на сжатый кулак свою венценосную голову. Глаза его горели гневом, а дряблые щёки порой подёргивались, словно он что-то пережёвывал. Трон рядом с ним пустовал. Королева Изабелла вместе с одномесячной дочерью пребывала в Глостере.

По левую руку от Джона стояли Жоффрей де Буттивиль, Савари де Молеон и граф Дерби. Именно эти трое были сейчас более остальных приближены к королю. Крайне редко можно было узреть Джона без сопровождения хотя бы одного из них.

Отчаяние, смешанное с изрядной долей злости, недолго владело Джоном после памятного дня на Раннимеде. Уже спустя две недели он стал лихорадочно рассылать письма во Фландрию, Пуату, Гасконь и Брабант, созывая преданных ему людей. Отозвалось значительно их число, что не могло не радовать тех, кто был с королём тогда рядом. И Эдмона в том числе.

В течение последнего месяца на остров Уайт прибыло так много отрядов верных ему рыцарей, что Его Величество воспрянул духом. К тому же, не далее как две недели назад пришло письмо от папы Иннокентия, который аннулировал подписанную почти два с половиной месяца назад королём хартию. С тех пор Его Величество не был связан ничем и никем. Даже поднявшиеся восстания в Ирландии и Шотландии не могли омрачить его настроения.

Но сегодня стало известно, что мятежники осадили Рочестер и благополучно вошли в город. Эдмон полагал, что это послужит толчком к действиям Джона. Слишком долго он сидел здесь, на острове, слишком долго вынашивал планы в своей голове. Настало время им воплотиться в жизнь, иначе скоро вся Англия будет захвачена мятежниками. А что они станут делать с полученной ими властью? Пригласят на трон наследника французского короля? Немыслимо!

Однако пока Джон о чём-то размышлял, изредка переговариваясь со стоявшими рядом рыцарями. Ещё несколько подданных так же, как и Эдмон, оставались в стороне и от безделья слонялись по залу, не зная, на чём остановить взгляд. Аманда Эвертон, любовница короля вот уже несколько месяцев, стояла позади трона. Она не последовала за своей королевой в Глостер, как должна была, предпочтя остаться с королём и тем самым во всеуслышание объявить об их связи. Аманда стояла в тени, скромно спрятав ладони в складках платья и опустив глаза в пол.

— Рочестер! — громко произнёс Джон. В зале воцарилась тишина. Все ждали, что последует за этим восклицанием. Большинство жаждали поскорее перейти к решительным действиям. Тем, кто приехал сюда в числе первых, порядком надоело «прятаться», как они сами это называли. Да и другим, присоединившимся несколько недель назад, тоже наскучила монотонная жизнь на острове Уайт. Джон знал, кого нанимать, — люди, что служили ему, были большими любителями битв и кровопролитий. Эдмон даже опасался, как бы Англия не погрузилась в пучину войны с такой-то королевской силой, которая покарает без снисхождения не только виновных, но и невиновных тоже — вилланов и свободных людей, что будут попадаться им на пути. — Они закрыли нам путь к столице! — продолжал тем временем Джон, сжимая мясистыми пальцами подлокотники. — Лондон должен снова стать нашим. Теперь мы готовы.

Все находившиеся в зале оживились. Послышался тихий, одобрительный гул. Даже Аманда Эвертон подняла сверкнувшие торжеством глаза. Ей-то чего радоваться? Она всё равно останется здесь. Ведь не пойдёт же Джон отвоёвывать страну с любовницей под боком? Это ещё больше настроит против него его же народ. И поддержки папы Иннокентия недолго лишиться, ведя себя подобным образом. Эдмон надеялся, что его король понимает это сам.

— Вы правы, Ваше Величество. Поверьте мне, и Рочестер, и Лондон обязательно вскоре станут снова вашими, — с мягким французским акцентом ответил ему Буттивиль. — А затем и северные графства!

Джон поморщился. Северные графства досаждали ему не менее южных. То, что начиналось как небольшой заговор нескольких недовольных баронов, достигло огромных масштабов, и теперь вся страна поднялась на мятеж против короля. Почти вся…

— Разумеется, — раздражённо согласился Его Величество. — Дождёмся лишь сэра Бака. С ним должно прибыть ещё три отряда верных нам рыцарей.

Невысказанное разочарование ещё одной задержкой повисло в воздухе.

— Вы уверены в том, что стоит тратить время на ожидание? — осторожно спросил Савари де Молеон. — Они присоединятся к вам чуть позже. А пока мы осадим Рочестер, и путь к Лондону станет свободен. Если возьмём Лондон, то вернём Англию. Подавить восстания в северных графствах не представит большой сложности.

— Мы должны выступить все вместе, — упрямо заявил Джон.

На этот раз никто не стал перечить. Большинство из присутствующих знали, что, если король в чём-то убеждён, то он ни за что не отступится. А это значит, что придётся снова ждать и ждать… Эдмон не мог сказать, что это его не радует. Но и, разумеется, довольным он тоже не был от такого поворота дел.

Гораздо больше его волновала судьба своей дочери… единственной оставшейся у него дочери, быть может. Он ничего не знал об Аньес, не слышал о ней. Его жена писала порой своему брату, который придерживался нейтральной позиции и оставался в Лондоне, и спрашивала его об Аньес по просьбе Эдмона, но Доминик не видел её с тех пор, как она являлась фрейлиной. До сих пор ли Аньес с Лэнгтоном? Эдмон интересовался даже у графа Дерби, когда тот вернулся после своей короткой разведывательной поездки в столицу, но тот сообщил ему, что не встречал её.

— Мы направимся в Дувр, — говорил Джон. — Но не все. Некоторые из вас возьмут под своё руководство небольшие отряды и наведут порядок в западных графствах. А после того, как вернём Лондон, все вместе бросимся отвоевывать Север.

Это заявление подняло боевой дух. Быть лицом короля, вернуть под руку Его Величества непокорные графства — это было не менее почётно, чем стоять по его правую сторону и осаждать Рочестер. И теперь присутствовавшие ждали, кого же именно выберет Джон.

— Сэр Таргейт, вы отправитесь в Корнуолл, — посмотрел король на подтянутого мужчину средних лет с ярко-голубыми глазами. — Вы, сэр Кэрринг, в Девоншир, — ещё один взгляд на молодого и невзрачного рыцаря, выходца как раз из графства, в которое его сейчас отправляли. — В Дорсет же и Глостершир поедет сэр Марильяк, — короткий взгляд в его сторону, и Эдмон застыл.

Ему показалось, что всё внимание приковано к нему. Наверное, так оно и было. Никогда прежде Джон не выделял его среди других, не давал ему каких-то особых поручений, а уж после того, как Аньес сбежала к мятежникам, отношение к нему многих окружающих было не вполне доверчивым. И вот теперь он поедет от имени Его Величества в два значимых западных графства, чтобы вернуть их под королевское знамя.

Он коротко кивнул, принимая оказанное ему доверие внешне хладнокровно и невозмутимо. Но, пожалуй, кое-кому не составило труда догадаться о его истинных чувствах. Граф Дерби окатил его особенно внимательным взглядом, но почти сразу отвернулся.

Заседание продолжалось ещё несколько минут, а потом король отпустил всех, кроме Дерби и Молеона. Даже Аманда была вынуждена выйти, недовольно поджав губы. Видимо, и от неё у короля были свои секреты. Это порадовало Эдмона: он считал, что никакую женщину не стоит посвящать в дела такой важности, как управление целой страной.

Эдмон вышел из залы и поспешил наружу. Покинув замок, он глубоко вдохнул солёный влажный воздух и уже чуть медленнее направился в сторону конюшен. Ему было необходимо привести свои мысли в порядок, и ничто не помогало ему в этом лучше, чем утренняя верховая прогулка.

Сейчас, однако, было около полудня, но это не имело значения. В любом случае возвращаться в те покои, что отвели ему в замке, Эдмону не хотелось.

Он зашёл в конюшню, где витал резкий и спёртый запах животных и сена. Внутри было сильно душно, и лёгкие Эдмона отозвались болезненными спазмами. Сдаёт он, сдаёт… Что и говорить — уже более пятнадцати лет он не участвовал ни в каких военных кампаниях! И вот теперь, наконец, настал его час, уже при новом короле…

Выведя коня из стойла на волю, Эдмон тяжело вздохнул и забрался в седло. Взгляд его скользнул по окну в западном крыле замка. То была комната его жены. Эдмон покачал головой и послал коня вперёд, к большой дороге, что вела из замка в ближайшую деревеньку.

И всё же он был рад, что уезжает. По крайней мере, не будет теперь этих странных отношений с Мари. Нет, он относился к ней доброжелательно, она к нему — с должным уважением. И, свершись их союз в другое время и при других обстоятельствах, быть может, они были бы и счастливы вместе… Но Эдмон уже не мог. А что уж говорить об этой юной девушке, которая разрыдалась во время брачной ночи?

Он пытался встречаться с ней как можно реже и больше не ложился с ней вместе, предпочитая уклоняться от супружеского долга. Неосознанно они с Мари стали придерживаться скорее отцовско-дочерних отношений. Он неизменно делился некоторыми своими мыслями о происходящем, спрашивал её мнения. Порой он настолько забывался, что ему казалось, будто перед ним сидит Аньес, с которой он любил проводить время подобным образом. Но слабая улыбка Мари и взгляд её непроницаемых голубых глаз возвращал его на землю. Это была его жена.

Такая же жертва обстоятельств, как и он…

Мари, однако, не распространялась о своей прежней жизни, а он и не настаивал. Наверное, Мари была ему благодарна за столь щадящее к ней отношение и потому соглашалась писать брату и спрашивать об Аньес. Ведь до того она с ним не разговаривала совсем, лелея одной ей известную обиду. И она никогда не отказывала Эдмону в том, чтобы рассказать всё, что помнила об Аньес. Только рассказывать ей было почти и нечего. Он оживился, услышав от неё о некой Рене д'Антремон, с которой Аньес сдружилась, будучи фрейлиной, но Мари тут же уточнила, что Рене, вероятнее всего, находится в Тауэре… Что касается виконта Товертона, о нём она не знала ровным счётом ничего.

Так что о том, чтобы хоть что-нибудь выведать об Аньес, пока не могло быть и речи. Она словно сквозь землю провалилась, как и сам Лэнгтон. А остальные его дети… Ему было известно, что их тела не нашли, в отличие от тела его Гладис. Однако же и в округе их нигде не оказалось, поэтому, как сообщил ему Его Величество, надежды, что они живы, почти нет. Наёмники, скорее всего, настигли их, даже если они сумели сначала скрыться.

Ему до сих пор было больно вспоминать о том дне, когда он услышал всё это из уст короля. Он не смел показывать в присутствии других всё то, что ощущал тогда в душе. Но как же сложно было оставаться и дальше равнодушным после того, как ему объявили о помолвке с леди Мари Аэрсперг. И как бы он ни пытался отговорить Его Величество от подобного решения, тот был непреклонен. А потому уже через полтора месяца они с Мари сочетались браком здесь, на острове Уайт.

Эдмон долго думал над тем, кто мог отправить наёмников убить его семью. Какова цель? Просто насолить ему? Таким невероятно жестоким способом? Эдмон не припоминал у себя столь страшных врагов. Или же дело касалось его земли? Ведь этот некто должен был знать, что Эдмон не сможет выбраться из Англии в скором времени, а значит, земли его останутся без присмотра. Недолго и присвоить их себе! С другой стороны, вышло бы почти как признание в совершенном злодеянии…

Но нет, на землю его никто не посягал. Брат Мари послал сразу после помолвки верного человека приглядеть за ними, и тот отчитался, что всё в порядке. Доминик и сам собирался навестить вскоре Крэйвек, как сообщал в последнем письме.

Эдмон сжал поводья крепче, заметив, что уже довольно далеко отъехал от замка. Крики чаек и шумный рокот волн доносились слева, где плескались воды пролива. Этот пролив, который разделяет его и его дом… Дом, в котором уже нет его семьи… Как бы то ни было, но Эдмон собирался попросить Доминика прочесать всю округу снова. Ведь невозможно, чтобы все разом сгинули… Ему хотелось верить в то, что это невозможно.

Развернув коня, он галопом направился обратно. Жаль, что сам он не может покинуть Англию. В пору было проклинать тот день, когда он уехал из Бретани, да ещё и Аньес с собой взял. К чему всё это привело? Сплошные беды, несчастья, потери… И что-то ещё будет впереди? Что ждёт его, Аньес, страну?… Будущее казалось сплошным тёмным маревом.

Вернувшись в замок, он всё-таки вошёл в покои жены.

Мари сидела на обитой бархатом скамеечке, держа в руках письмо. Похоже, очередное от её брата. Услышав, что кто-то вошёл, она повернулась к двери и слабо улыбнулась мужу.

— Всё прошло хорошо?

Эдмон не сразу понял, что речь идёт о его вызове в залу совещаний. Он кивнул, затем прокашлялся и, остановившись около неё, сказал вслух:

— Да, хорошо. Более того, Его Величество поручил мне искоренить смуту в Дорсете и Глостершире. Так что скоро нам придётся расстаться.

Мари встрепенулась и быстро подняла на него взгляд, сжав письмо крепче тонкими, бледными пальцами.

— Я рада, что вам оказано такое доверие, — с искренностью произнесла она. — А что же Его Величество и все те рыцари, которые ждут-не дождутся покинуть это место?

Эдмон присел с ней рядом. От него не укрылось, как Мари отодвинулась подальше, и это заставило его тяжело вздохнуть. Что за проклятый брак?… Она желает держаться от него подальше, несмотря на всё его доброе к ней отношение, а он желал бы найти в ней Гладис, которую потерял. Только не похожа была Мари на Гладис, ничуть не похожа…

— Скоро и Его Величество покинет Уайт. Замок совсем опустеет, и вам придётся поскучать.

Мари неопределённо кивнула, а потом протянула ему письмо. Эдмон принял его, скользнув настойчивым взглядом по взволнованному лицу девушки.

— Это от Доминика, — пояснила она. — Он пишет, что через неделю покидает Лондон…

— Так скоро, — удивлённо буркнул Эдмон, углубляясь в написанное.

— Да… Я не ожидала, что это случится так скоро… Он мой единственный родной человек во всей Англии. Если он уедет, я останусь совсем одна. Ведь вы тоже уедете и не известно насколько…

В голосе её послышались слёзы, но, когда Эдмон посмотрел ей в глаза, то нашёл их совершенно сухими. Вернув ей письмо, в котором не было ничего, кроме короткого сообщения об отплытии на нанятом судне в Бретань и вопросов о жизни сестры, он упёрся ладонями в колени, склонившись всем корпусом вперёд. Он мог понять Мари, но не мог ничего сделать, даже и сказать ничего не мог, чтобы утешить её. На такую жизнь их обрекли обоих, и не оставалось ничего, кроме как смириться.

Он поднялся, избегая смотреть на подавленно опущенные плечи жены.

— Я должен узнать, когда мне выезжать.

Мари кивнула, складывая письмо брата. Эдмон, чувствуя себя не в своей тарелке, вышел из покоев жены и с облегчением выдохнул. Как странно, что порой ему очень нравилось проводить с Мари время, а порой он готов был ненавидеть и себя, и её, и проклинать обстоятельства, которые послужили их союзу.

Он не знал, свободен ли сейчас король или всё ещё обсуждает дела с Дерби и Молеоном, но надеялся, что тот его примет и скажет, что необходимо отбыть сейчас же. Разговор с Мари произвёл на него совершенно угнетающее впечатление, и он чувствовал позорное желание сбежать.

Камергер, которому Эдмон изложил свою просьбу, скрылся за дверью, ведущую в тот же зал совещания, в котором Эдмон стоял не более двух часов назад. Последнее время Его Величество предпочитал проводить большую часть своего времени там. Эдмон вообще редко видел его за пределами этого зала.

Через минуту вернулся камергер Альдиго, кивком головы показывая, что можно проходить. Эдмон, весь подобравшись, ступил внутрь, высоко поднимая подбородок. Савари Молеона рядом с королём уже не было, а вот граф Дерби всё ещё находился здесь. Он стоял рядом с огромным камином у дальней стены и глядел в огонь, прокручивая на указательном пальце перстень с фамильным гербом. Король же как раз опускался в тронное кресло, когда Эдмон вошёл.

Окинув его тяжёлым взглядом из-под сдвинутых бровей, Джон вопросил:

— У вас возникли какие-то вопросы, сэр Эдмон?

— Есть один, Ваше Величество. Когда я могу покинуть Уайт по вашему поручению?

— Так не терпится?

Король различил в поспешном потоке слов надежду на то, что ответ будет «скоро» или «сейчас». Граф Дерби лениво поглядел на Эдмона и оторвался от своего занятия, подходя ближе, словно опасаясь что-либо пропустить.

— Не терпится увидеть Англию прежней, а не такой, какой она предстаёт сейчас.

Король одобрительно кивнул, давая понять, что оценил ответ.

— Не может не радовать, что в королевстве ещё остаются люди, настолько преданные родине, — сказал он. — Не правда ли, Дерби?

Дерби чуть склонил голову и обратился к Эдмону:

— Жаль, что вам придётся оставить свою молодую жену. Бедное дитя, она ещё не успела насладиться семейной жизнью.

Эдмон выдержал его непроницаемый взгляд. Удивительно, что Дерби упомянул о Мари, как будто для него не очевидно, какие странные отношения царят между ним и его молодой женой. Уж Дерби всегда подмечал всё, что происходило вокруг него, и едва ли история Эдмона стала исключением.

По правде говоря, граф для него являлся настоящей загадкой. Он так и не смог понять, какие цели двигали Дерби, когда в их первую встречу он так по-дружески отнёсся к нему и Аньес. А потом, после того, как Аньес сбежала, стал поглядывать на него, Эдмона, так, словно бы знал что-то такое, что не было известно никому больше.

— У нас будет предостаточно времени после, чтобы насладиться мирной жизнью, как внутри семьи, так и вне её, — ответил он Дерби. — Так что же, Ваше Величество, вы скажете мне?

— Довольно тянуть, — проговорил король, прикрыв веки. — Раз вы так этого желаете, то езжайте сегодня же вечером.

Эдмон отвесил церемонный поклон Джону, сухо кивнул Дерби и вышел, весьма довольный, что получил королевское согласие.

* * *

Как только двери за Эдмоном Марильяком закрылись, король раздражённо постучал пальцами по подлокотнику своего кресла.

— Дерби, ты помнишь его дочь? — спросил он неожиданно громко.

Дерби подошёл поближе к трону, не торопясь с ответом. Об Аньес он, разумеется, помнил, при том был уверен, что они ещё встретятся и не раз, но обсуждать эту девушку с королём ему не хотелось. Тот был известен своей злопамятностью, а значит, если сейчас он вдруг вспомнил об Аньес, ничего хорошего для неё это не сулило.

— Да, Ваше Величество.

— Она нам нужна, — резко сказал Джон. — Мы не доверяем этому Марильяку, но если он будет знать, что его дочь у нас, мы будем уверены в его преданности.

Дерби промолчал, потому как считал, что преданность Марильяка после всей истории с Аньес и так очевидна. Впрочем, иметь Аньес при себе для него и самого было очень желанно. После того, как та столь нагло отвергла его внимание и предпочла ему выродка Лэнгтона, он поклялся, что Аньес будет его.

— Но мы не знаем, где она… — пробормотал Джон.

Дерби задумчиво поглядел на своего короля. Джон хотел держать Аньес при себе, но едва ли только ради того, чтобы убедиться в верности своего вассала. Гораздо более вероятно, что он, равно как и сам Дерби, не забыл нанесённого ему оскорбления и теперь хотел отыграться, получив Аньес в полное своё распоряжение. И, разумеется, если бы Его Величество знал, где находится Аньес, именно его, Дерби, он бы и отправил за ней. А там… чего только может не случиться. Особенно с такой неразумной девушкой, как Аньес.

— Нет, знаем, — поправил его Дерби. — Она в Рочестере.

— Рочестер! — вспыхнул в один миг король. — Рочестер преследует нас повсюду. Но откуда тебе известно?

— Я полагал, что вы ещё вспомните о леди Аньес и захотите вернуть её Вашему Величеству, — слегка усмехнулся Дерби.

Король ответил на эту фразу широкой и довольной ухмылкой.

— Да ты не промах, Дерби! Благословен тот день, когда ты впервые появился при нашем дворе. Что касается леди Аньес… Дерби, ты привезёшь её к нам.

Граф улыбнулся про себя. То, чего он и ожидал.

— Сюда, на остров, Ваше Величество?

— Гм… — задумался король. — Да, сюда, Дерби. Однако мы не будем дожидаться твоего приезда, я полагаю. Тянуть уже некуда. Но ты присоединишься к нам в Дувре или, по крайней мере, на пути к Рочестеру. Тогда же дадим понять Марильяку, какую птичку мы словили.

— Всё сделаю, Ваше Величество, — отозвался Дерби, у которого в голове уже складывался безупречный план. — Когда мне выезжать?

— Сегодня и ни днём позже!

Король, казалось, был в предвкушении той минуты, когда Аньес окажется в его руках. Его маленькие глазки засветились, а сам он сел прямее, как будто Аньес должны были ввести в зал тотчас же. Дерби украдкой улыбнулся. Что ж, желание короля — закон.

На третий день Дерби уже был в Рочестере. Он не часто останавливался в пути, стремясь поскорее добраться до города. Ему не терпелось увидеть Аньес так же, как и королю. Но, в отличие от Джона, желание обладать ею в прямом смысле этого слова было для него не на первом месте. При мысли об этой девушки его охватывали гнев и желание отомстить. Иногда, правда, как сейчас, когда он медленно ехал по главной улице Рочестера в опускающихся сумерках, он злорадствовал, потому что знал кое-что, чего не знала она и знание чего поставит её на колени.

В том, что она в Рочестере, он был уверен, ибо его человек, приставленный следить за домом Лэнгтона в Лондоне, стал свидетелем того, как Аньес уезжала в экипаже, и слышал последние слова, что сказал скрытой за тёмными занавесками девушке Лэнгтон. «Я буду навещать тебя часто, обещаю». Это могло значить только то, что Аньес отослана недалеко. А учитывая то, что Рочестер был теперь полностью во власти мятежников и находился всего в нескольких десятках миль от столицы, Дерби был полностью уверен в местонахождении Аньес. Не точного, конечно, но с этим он разберётся завтра. А пока он даст отдохнуть себе в хорошей гостинице.

Он свернул налево и, проехав ещё немного, увидел аккуратную вывеску «Птичий глаз», приколоченную к деревянному двухэтажному зданию. Здесь было шумно, как он и помнил, но он знал, что ему в любом случае обрадуются. Жена хозяина трактира была неизменно приветлива к нему с самой первой их встречи. Когда он вошёл, то именно она подбежала к нему с немым восторгом в глазах. Женщине выглядела лет на двадцать пять и была прехорошенькой. Наверное, и поклонников имела немало.

Он улыбнулся ей:

— Здравствуй, Аннет. Всё так же прекрасна, как я тебя помню.

— Ах что вы, ваша милость! — Она слегка покраснела. — Я так рада, что вы заглянули к нам, наконец!

— Представляю, — хмыкнул Дерби. — Ну что ж, раз ты так рада, милая Аннет, то не откажешь мне в ночлеге и вкусном ужине?

— Конечно же, не откажу, ваша милость, — откликнулась она с готовностью. — Сию же минуту… Тереза! Тереза! — закричала она. Появившаяся вскоре девушка в сером платье и собранными в косу длинными светлыми волосами смиренно выслушала приказы Аннет и ушла. — А теперь пройдёмте в вашу комнату, ваша милость, — обворожительно улыбнулась ему хозяйка. — Я сама прислужу вам.

— Не видать твоего мужа, — заметил Дерби.

— О, уже и не увидите. Он умер несколько месяцев назад. Подагра его совсем замучила в последние годы жизни.

Аннет ничуть не казалась расстроенной, что было понятно. Старика-мужа она не любила, а тот своей смертью оставил ей в наследство таверну, которой она, должно быть, неплохо управляла.

— Значит, ты со спокойной совестью можешь остаться со мной этой ночью, — прошептал ей на ухо Дерби, ущипнув за пухлую руку.

— Когда я с вами, моя совесть всегда спокойна, — засмеялась в ответ Аннет.

В довольно просторной и чистой комнате Дерби увидел мягкую кровать, на какую сложно было надеяться в таверне. Разумеется, Аннет не давала эту комнату всякому приезжему. Она оставила его одного минут на десять, чтобы принести ему самое лучшее из еды. Он снял верхнюю одежду и уселся на кровать, понимая, как устал. Сегодня он позволит себе как следует выспаться, но только после того, как узнает всё необходимое у Аннет. А уж завтра Аньес будет в его руках.

Аннет вернулась с большим подносом. Еда и впрямь оказалась отменной: грибной суп, кусок баранины, ароматный сыр, только что испеченный хлеб и кружка крепкого сидра. Насытившись под любовным взглядом Аннет, он поставил пустой поднос на пол и подозвал к себе хозяйку движением руки. Та пристроилась рядом, прижимаясь к нему всем телом.

— Я скучала по вам очень сильно, — произнесла она глубоким голосом.

Дерби не ответил. У него уже давненько не было женщины и теперь, когда такая аппетитная особа оказалась настолько близко, он не мог думать ни о чём, кроме как об удовлетворении своего желания.

Уже после граф смог вернуться мыслями к более важным вещам. Он лежал на спине, а Аннет игриво гладила и целовала его грудь. Зажав её шаловливую ручку в своём кулаке, он сказал:

— Мне, конечно, очень хочется провести так всю ночь, однако прежде я должен кое-что узнать.

— Что именно, ваша милость? — улыбнулась Аннет.

— Что ты знаешь о Чарльзе Лэнгтоне, племяннике архиепископа Кентербери?

— М-м… — задумалась она. — Он никогда не останавливался у меня, потому что у него здесь имеется дом.

— Даже так? Там, случаем, не появился ли новый житель?

— А как же! Кажется, какая-то любовная история, — лукаво подмигнула она, прижавшись губами к его подбородку. — Эту девушку почти не видно в городе, она живёт, словно затворница. Зато Лэнгтон стал гораздо чаще приезжать сюда. Уже три раза за последние два месяца! Моя мать работает в том доме, но даже она не может сказать ничего больше. Наверное, тайная любовь. Возможно, девушка сбежала из семьи и теперь скрывается, — мечтательно вздохнула Аннет. Верно, ей чудилось в этом что-то романтичное.

— Отлично.

Дерби был доволен. Конечно, он так и ожидал, что Аннет знает о Лэнгтоне. Она вообще много чего знала и была очень наблюдательной, так что зачастившиеся появления Лэнгтона в городе едва ли могли пройти для неё незамеченными. Тем более при матери, что живёт в одном доме с Аньес.

— Отлично, — повторил он, целуя пальцы Аннет. — Ты выполнишь мою просьбу, милая Аннет?

— Любую, — сразу же согласилась она.

— Завтра ты пойдёшь навестить мать и под любым предлогом попытаешься вывести Аньес на улицу.

— Аньес? — но заметив, что Дерби начинает раздражаться, как бывало всегда, когда ему задавали несущественные вопросы, исправилась: — Хорошо, я навещу мать, но я совсем не знаю эту Аньес. Как я могу вывести её на улицу?

— Придумай что-нибудь. Я ведь знаю силу твоего убеждения.

— Эта сила действует только на мужчин, — засмеялась Аннет. — Но ради вас я постараюсь!

— Можешь начинать стараться прямо сейчас, — заметил Дерби, сжимая пальцами полную грудь и впиваясь в губы Аннет настойчивым поцелуем.

Глава 25. Покинутая

В тот вечер, когда граф Дерби прибыл в Рочестер, Аньес сидела у себя в комнате у окна. На коленях у неё лежала рукописная книга, где в подробностях рассказывалось об истории города, в котором она теперь жила. Иногда Аньес было интересно, но чаще она скользила глазами по строчкам, просто чтобы хоть чем-нибудь себя занять. Вечера в этом доме у неё почти всегда были одинокими и безрадостными.

Она со вздохом перевернула страницу и принялась читать, не вникая в смысл. Мыслями она была в Лондоне, рядом с Чарльзом. Когда она покидала тайно столицу, он обещал ей, что будет часто наведываться сюда, к ней. Возможно, его приезды раз в две-три недели и были для него частыми, но Аньес так не казалось. Конечно, у него там много дел. Он рассказывал ей кое-что об их с мятежниками деятельности, так что Аньес понимала, что Чарльзу есть чем заниматься, кроме как сидеть возле неё. Но вдруг так будет продолжаться всю жизнь? С Чарльзом они не говорили о будущем, а вот про себя Аньес размышляла о нём постоянно.

Перевернув ещё одну страницу, Аньес застыла глазами на выведенной чернилами заглавной букве. Единственное, о чём она старалась не думать, так это о своей семье. Старалась не вспоминать о Гладис, потому что воспоминания о ней заставляли её плакать. Она не уделяла мачехе достаточно внимания, больше кичилась высокородной настоящей матерью. И только здесь Аньес многое поняла. Поняла, как недостойно вела себя дома, как мало заботилась о семье, как мало проводила с ними времени. Сейчас бы она отдала многое, чтобы вновь войти в двери своего дома, обнять родителей, поговорить с сёстрами и братом… Раньше ей было неинтересно с ними. Матильда вечно убегала в лес с Гериком, Беатрис витала в облаках, Тристан только и говорил о мечах, драках и о своих маленьких друзьях. А Аньес не было до всего этого дела. Если бы она могла вернуться в прошлое, то стала бы хоть иногда гулять с Матильдой и выслушала бы всё-всё, что только мог бы ей сказать Тристан. А с Беа они могли бы поговорить о парнях, ведь у сестры имелся жених, а у Аньес уже был за плечами некоторый опыт в общении с противоположным полом.

Жаль, что ничего из этого ей не приходило в голову раньше…

Ещё одна страница — и она подумала об отце. Что он сейчас делает? Где он? Пытается ли разыскать своих детей? Переданы ли были ему её слова?…

И, как всегда, мысли её привели к Дерби. Его она вспоминала чаще, чем ей хотелось бы. Возможно, дело было в том, что его кулон всё ещё находился с ней. По какой-то непонятной ей самой причине она оставила его у себя, положила в шкатулку со своими украшениями. Никто, кроме неё, туда не заглядывал, так что она не опасалась разоблачения. Опасалась она самого Дерби.

В тишине и спокойствии этого дома, когда у неё стало столько свободного времени, которое нечем было занять, Аньес вспомнила одну вещь. Она была настолько поглощена своими волнениями, что совсем забыла: не она нашла Дерби, а он нашёл её. И это не могло быть случайностью. Тогда, на площади, он шёл к ней явно с какой-то целью, а не для того, чтобы в очередной раз обменяться колкостями. Но как бы подробно Аньес ни вспоминала их разговор, не могла отыскать в словах Дерби причину его появления. Только если… если причина не была в этом кулоне, который не мог случайно зацепиться за платье. Но зачем Дерби нужно было отдавать ей этот кулон? Сначала Аньес подумала, что Дерби, быть может, рассчитывал, что Чарльз увидит у неё этот кулон, но теперь ей казалось, что слишком уж глупо было рассчитывать на счастливую случайность, и Дерби не мог этого не понимать. Значит, что-то иное? Но вот что?

Аньес перевернула ещё одну страницу. В любом случае, если только, не дай бог, когда-нибудь представится возможность, она вернёт эту вещицу законному владельцу.

Взгляд её упал на кусок пожелтевшего пергамента, воткнутого между двумя страницами. Аньес вытащила его и с удивлением поняла, что это небольшая записка. Посвящалась она Чарльзу, а почерк был явно женский. Аньес незамедлительно приступила к чтению:

«Чарльз,

Граф узнал о нас и донёс Его Величеству. Моя судьба теперь предрешена. Я выхожу замуж на рассвете следующего дня. Ты, слава богу, не успеешь приехать. Я бы не выдержала, если бы ты был рядом в самый несчастный день моей жизни…

Не говорю тебе имени своего будущего супруга, чтобы ты не смог меня найти. Так проще будет забыть.

Я люблю тебя больше всего на свете.

М. А.»

Аньес громко выдохнула и выронила бумажку из рук. Та упала ей на колени, и Аньес скинула её и оттуда с таким выражением, будто увидела отвратительное насекомое. Встав со стула, Аньес прошлась несколько раз по комнате, потом упала на кровать.

Любовная записка! У Чарльза был кто-то ещё… Пусть и давно. И всё, по-видимому, закончилось плохо. Но Чарльз наверняка любил эту девушку. Осознание того, что Чарльз уже любил кого-то до неё, было как ушат холодной воды. А что, если он любит ту девушку до сих пор? В глазах Аньес застыл ужас.

Лэнгтон вас использует.

Фраза вспыхнула перед её глазами. Именно это когда-то пытался доказать ей Дерби. Возможно, он имел в виду любовь Чарльза к этой девушке? Аньес подскочила и в гневе швырнула подушку в стену. Нет, не может быть: глаза, движения, все действия Чарльза не могли ей врать! Чарльз не мог ей врать о своих чувствах!

Лэнгтон вас использует. Лэнгтон вас использует. Лэнгтон вас использует…

— Нет! — вскрикнула Аньес. — Чёртов Дерби…

Она крепко зажмурилась и закрыла лицо ладонями. Она не будет прислушиваться к словам Дерби. Дерби что угодно мог наговорить о своём враге. Он всегда ненавидел Чарльза.

Но если Дерби всегда ненавидел Чарльза…

Аньес настороженно подошла к валявшейся на полу записке и опустилась рядом с ней на колени. Взяв её в руки, она прочитала ещё раз. «Граф узнал о нас и донёс Его Величеству». Мог ли это быть граф Дерби? Ведь Дерби чуть ли не правая рука Его Величества. И он вполне мог расстроить счастье возлюбленных, потому что ненавидел Чарльза! Всё совпадало.

Аньес просидела на полу долго, глядя сквозь написанное. Если Чарльз до сих пор любит загадочную М. А… Она помотала головой, изо всех сил пытаясь выбросить эти мысли из головы. Чарльз — единственное хорошее, что осталось в её жизни. Она не может в нём сомневаться, а он не мог её… использовать.

Желание поделиться с кем-нибудь своими бедами было так велико, что Аньес чуть не разрыдалась от невозможности это сделать. Ну почему, почему Рене так поступила с ней? Она могла бы быть сейчас в этом доме, могла бы помочь ей разобраться со всем, дать дельный совет…

Но Аньес сама от неё отказалась и теперь осталась совершенно одна…

На следующий день Аньес встала рано. Слуги ещё спали, и она решила, что незаметно уйдёт из дома побродить по городу. Подумав, что все они встревожатся, когда обнаружат её исчезновение, Аньес удовлетворённо улыбнулась. Вот бы ещё Чарльз узнал об этом её поступке. Хотя, наверное, и узнает, когда приедет.

Одевшись и прихватив с собой пару монет на всякий случай, Аньес беспрепятственно покинула сонный дом и двинулась к главной улице. Было ещё слишком рано, поэтому людей встречалось немного. В основном, лишь торговцы, устанавливающие лотки, да редкие прохожие, идущие к собору. Аньес подумала, что, может быть, и ей стоит пойти послушать утреннюю службу. Однако, вместо этого, она шла по улице и рассматривала товары, которые предлагали торговцы. На самом деле, она ничего не собиралась покупать, но ей было интересно. Чарльз просил её как можно реже покидать дом, и она беспрекословно подчинялась ему, поэтому здесь бывала нечасто. И теперь её интересовало всё, вплоть до разговоров незнакомых ей людей между собой.

Рочестер был городом гораздо меньшим, чем Лондон, однако достаточно большим, чтобы никто не обращал внимания на одинокую, никуда не торопящуюся девушку, внимательно осматривающуюся вокруг. Народу с каждой минутой становилось больше, и Аньес совсем затерялась среди толпы. Иногда она подходила к какой-нибудь лавке, и хозяин начинал рассказывать про свой товар, настаивая на покупке. Аньес тут же уходила: разговаривать ей совсем не хотелось.

Когда она приблизилась к суконной лавке, её окликнул смутно знакомый голос:

— Леди Аньес?

Аньес недоумённо огляделась. Сначала она не заметила никого знакомого, но потом наткнулась взглядом на девушку с корзиной овощей в руках и тут же узнала её.

— Тереза! Что ты здесь делаешь?

Она подошла к бывшей служанке и удивлённо воззрилась на неё. Тереза теперь держалась более уверенно, хотя всё ещё выглядела несчастной. Для Аньес стало большой и приятной неожиданностью встретить здесь кого-то из старой жизни, кто не относился к ней с ненавистью или предубеждением.

— Я теперь работаю помощницей трактирщицы. Ваш отец рассчитал меня после того, как вы… покинули его дом.

Аньес горько улыбнулась. Отец порвал с ней все связи, даже от служанки её избавился. Было больно столкнуться лицом к лицу с живым тому подтверждением.

— Простите, леди Аньес… — заговорила Тереза, выглядя смущённой. — Я не должна задавать вам такие вопросы, но… Вы и правда сбежали из дворца с мятежником?

— Да, правда.

— С Чарльзом Лэнгтоном? — осторожно добавила служанка.

Аньес с подозрением посмотрела на неё.

— Да. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что… Вы любите его?

И как только Тереза настолько осмелела, чтобы интересоваться у неё подобным? Но Аньес не разозлилась, наоборот, ей захотелось произнести вслух то, что она чувствует к Чарльзу, как будто это избавило бы её от сомнений, что поселились в душе со вчерашнего дня.

— Мы любим друг друга, — с вызовом ответила Аньес.

Лицо Терезы изменилось. Она, казалось, была охвачена суеверным ужасом, даже отступила на шаг.

— Но вы не можете!..

— Да знаю я, что не можем, — досадливо отмахнулась от неё Аньес. — Ладно, Тереза, я пойду.

— Подождите! — схватила её за руку перепуганная служанка, когда Аньес уже было повернула в обратную сторону. — Вам нужно бежать из того дома, где вы живёте.

— Что? О чём ты говоришь? — нахмурилась Аньес.

— Просто поверьте мне, пожалуйста! В таверну, где я сейчас работаю, вчера прибыл какой-то благородный человек и он намерен похитить вас. Моя госпожа проговорилась, потому что доверяет мне… Она назвала ваше имя и имя Чарльза Лэнгтона. А я не знала, где вы остановились, чтобы предупредить… но судьба послала меня вам навстречу!

Аньес отшатнулась. Рука её метнулась к щеке, куда её когда-то ударил Дерби. Неужели столько времени никак не дававший о себе знать Дерби решил снова испортить ей жизнь? Но почему? Почему именно сейчас?

А может быть это не он, в слепой надежде подумала она.

— Ты знаешь его имя?

— Нет, не знаю… — опустила голову Тереза.

Но, несмотря на этот ответ, оставляющий простор для догадок, Аньес поняла, что это не может быть никто, кроме Дерби.

— Но я не могу бежать, — пробормотала Аньес себе под нос, — мне некуда бежать.

Тереза смотрела на неё с непониманием. На какой-то миг ей даже почудилась, что в глазах бывшей служанки мелькнуло презрение, но Аньес была слишком напугана и растеряна, чтобы обратить на это должное внимание.

— Я предупредила вас, леди Аньес, — быстро проговорила Тереза, оборачиваясь назад. — Я вижу свою хозяйку. Если она заметит нас вместе, меня наверняка выгонят. Я должна идти.

Аньес отстранённо кивнула, не глядя на неё.

— И подумайте о…

Аньес подняла голову. Тереза замерла посреди фразы, видимо, не зная, как закончить начатую мысль. Ещё раз оглянувшись, она, наконец, договорила:

— Подумайте о том, к чему приведёт ваша греховная связь с Чарльзом.

Она отвернулась и стремительно исчезла в толпе. Только тогда Аньес поняла, что стоит посреди людной дороги. Если всего полчаса назад её это утешало, так как она была уверена, что никто не обратит на неё внимания, то теперь она поняла, что и здесь её подстерегает опасность.

Она стала прокладывать себе путь назад. Выйдя с площади, повернула к дому Чарльза. Что бы ни говорила Тереза, но она не может убежать. А Дерби не может вот так просто зайти в чужой дом и выкрасть любого, кого пожелает. Весь небольшой путь до дома, Аньес затравленно оглядывалась, опасаясь увидеть где-нибудь злорадное и торжествующее лицо Дерби. И, только закрыв за собой двери, она смогла немного успокоиться.

— Леди Аньес! Где вы были? Почему вы не предупредили нас о своём уходе?… Мы так волновались… — встретил её голос экономки Жанетты.

Аньес, не отвечая, бегом взобралась на второй этаж и вошла в свою комнату.

— О боже, — схватилась она за голову.

Дерби, этот дьявол Дерби нашёл её и хочет похитить! Аньес не задавалась вопросом, зачем ему это нужно. Она примерно понимала, какие он испытывает к ней чувства: нечто схожее с тем, что она сама испытывала по отношению к нему. Для него попытка похитить её, не важно, с какой целью, как для неё отомстить ему — также, не важно, каким образом.

Аньес подошла к прикроватной тумбе и дрожащими руками открыла шкатулку с украшениями, стоящую на ней. Достав с самого дна кулон Дерби, она сжала его в руках и подошла к окну. На секунду возникло сильное желание его выкинуть, но она не стала. Бессмысленное действо. Этим жестом Дерби не остановить…

Глядя вниз, на прохожих, Аньес вспомнила день своего знакомства с Дерби. Тогда он разбудил её ночью, бросая камешки в её окно. Аньес поёжилась и отошла от окна. Нет, Дерби может и отсюда её выкрасть, если ему это надо. Не остановит же его кучка слуг, в самом деле! Но что предпринять ей? Она бы с радостью убежала, если бы было куда, но здесь её единственный дом…

Аньес долго размышляла над тем, как ей защитить себя от Дерби, но в итоге ни к чему дельному не пришла. Ей придётся оставаться в этом доме, и, если Дерби только сунется сюда, она будет звать на помощь. Должен же кто-нибудь отозваться! А там Дерби ещё и первый убежит. Аньес улыбнулась, представив, как Дерби спешно выпрыгивает из окна её комнаты, а она бросает вдогонку его кулон. Но улыбка тут же исчезла.

А не могла ли Тереза соврать? К чему только ей лгать, однако же… Тут-то Аньес и вспомнила о странном, не совсем доброжелательном взгляде бывшей служанки и её поспешности. Вдруг это было частью плана Дерби? Послать служанку к ней, чтобы та наплела ей что-то такое, что заставило бы Аньес бежать? Может быть, граф уже сейчас сидит где-нибудь в засаде и ждёт, когда Аньес попытается выбраться из дома.

Нельзя теперь никому доверять, решила Аньес. Тереза была хорошей служанкой, но времена изменились, и кто знает, что теперь у неё в голове. К тому же, она, кажется, была недовольна тем, что Аньес любит Чарльза. Аньес фыркнула. «Подумайте о своей греховной связи…» Скоро эта связь перестанет быть греховной! Она попытается уговорить Чарльза приблизить день венчания. После новости о Дерби у неё теперь был сильный довод в пользу скорой женитьбы. Ведь будучи замужем за Чарльзом, она окажется под его полной защитой. И времени прошло уже достаточно, чтобы она вновь могла появиться в Лондоне, в качестве жены Чарльза.

А ведь Тереза тоже назвала её любимого Чарльзом… Так фамильярно; это могло говорить только об их близком знакомстве. Но насколько близком? Может быть, потому Тереза была так недовольна тем, что Аньес сбежала именно с Чарльзом, потому что сама того любила? Кажется, она даже спросила у Аньес в самом начале их знакомства: «приходилось ли вам любить?». Но, как бы то ни было, её любовь наверняка осталась безответной. Она же простая служанка, только и всего.

Аньес покачала головой. За день она уже узнала о двух девушках, которые любили её Чарльза. Отчего-то раньше Аньес даже не задумывалась на этот счёт, совсем не думала о прошлой жизни Чарльза. Ей всегда казалось, что судьба только и вела их обоих навстречу друг другу, а всё, что было до того, — не важно. К примеру, сама Аньес совсем не вспоминала о своих бывших симпатиях. Если у неё они и были, то в десятки раз слабее того, что она испытывала сейчас к Чарльзу. Пожалуй, до Чарльза выделялся один только Герик, который ей очень нравился одно время, но потом чувство прошло, и Аньес была благодарна сестре, с которой Герик исчезал в лесу чуть ли не каждый день и тем самым избавлял Аньес от своего общества.

Проголодавшись, Аньес решила спуститься вниз и перекусить, а потом и занять себя чем-нибудь. Но, как только она убрала кулон в шкатулку, послышался какой-то шум во дворе. Аньес вздрогнула и опасливо подошла к окну. Так рано столкнуться с Дерби она была не готова… Но, к её огромному счастью, прибывшим оказался не Дерби, а её Чарльз.

Аньес с широкой улыбкой наблюдала за тем, как он спешивается, а потом, сломя голову, бросилась вон из комнаты. Ей не терпелось обнять его. Она добежала до двери как раз тогда, когда Чарльз в неё входил. Аньес влетела в него и прижалась как можно теснее, пряча лицо на его плече. Чарльз тоже её обнял, поцеловав в лоб.

— На такой приём я даже в самых смелых своих мечтах не надеялся, — произнёс он со смехом в голосе.

Аньес ничего не ответила, лишь улыбнулась ему в плечо. Через несколько минут она отстранилась. Лицо Чарльза выражало вопрос.

— Мне нужно срочно поговорить с тобой. Это очень важно!

— Хорошо, — просто ответил он. — Выйдем?

— Нет, — поспешно отказалась Аньес. — Лучше у меня в комнате.

Она прошла вперёд, не дожидаясь Чарльза. От волнения у неё тряслись руки. Она собиралась говорить с ним не только о Дерби, но и о найденной записке, может быть, даже о Терезе. Но главным, разумеется, было оповестить его о Дерби, а также настоять на их скорой свадьбе.

Войдя к себе и закрыв дверь после Чарльза, она глубоко вздохнула, собираясь с духом, и выпалила:

— Я люблю тебя, я так скучала, я не могу здесь находиться, не оставляй меня больше.

Проговорив всё это, как на духу, она с ужасом поняла, что вот-вот разрыдается. Видимо, и Чарльз тоже это понял, потому что тут же снова обнял её и, когда она задрожала от слёз, начал гладить по голове.

— Не плачь, — произнёс он неуверенно. — Послушай меня.

Аньес готова была слушать, но плакать не перестала. Это было не очень-то похоже на неё, и ей стало немного стыдно оттого, что потеряла власть над собой.

— Пожалуйста, — пробормотала она, — не бросай меня здесь одну.

— Не брошу, — сразу же выпалил Чарльз. — Что случилось? Ты плачешь только потому, что скучала без меня?

Аньес заставила себя отстраниться от него и вытерла мокрые щёки ладонями. Наверное, выглядела ужасно с заплаканными глазами, но сейчас быть красивой в глазах Чарльза казалось ей не самым важным, и потому она твёрдо посмотрела на него.

— Я скучала, это правда. Кое-что случилось сегодня утром…

Она вкратце рассказала ему о своём разговоре с Терезой и, закончив, ожидала увидеть озабоченное лицо Чарльза, но он, напротив, рассмеялся. Аньес открыла рот от удивления, но затем захлопнула его уже от гнева.

— Но, любовь моя, с чего ты взяла, что эта девушка говорила правду?

Аньес чуть замешкалась, но потом честно ответила:

— Я не знаю, говорила ли она мне правду. Но я чувствую, что Дерби здесь.

Чарльз задумался, убирая её спутанные пряди с лица.

— Глупо с его стороны было бы приезжать сюда. В знатных кругах его лицо знакомо, а из знати здесь только его враги. Конечно, он мог скрыть своё лицо, скажем, под капюшоном. Или не выходить днём. Но зачем ему ты сейчас?

— Не знаю. Но я не хочу здесь больше оставаться без тебя. И нигде не хочу находиться без тебя, — добавила она. — Я подумала, что мы должны пожениться скорее. Тогда я бы смогла поехать с тобой в Лондон. И даже Ноллис не посмеет ничего сказать против жены своего союзника.

— Всё так, — согласился Чарльз, но не ответил ни согласием, ни отказом.

Он отошёл к кровати, провёл пальцами по деревянному изножью и глянул в сторону окна. Аньес подождала примерно минуту, прежде чем сказать:

— Конечно, решение за тобой. Но, надеюсь, ты понимаешь, что, приехав сюда в следующий раз, можешь меня не обнаружить?

Чарльз повёл плечами, будто её слова ему были не приятны.

— Но я не хочу жениться в столь неспокойное время, — ровным голосом ответил он ей. — Вообрази, каково тебе будет, если я погибну в войне.

— Не хочу такого воображать, но даже если, не дай господь, подобное случится, неужели ты думаешь, я буду счастливее оттого, что так и не успела познать с тобой супружеской жизни? К тому же, я останусь совсем одна, без чьей-либо защиты…

— Мой дядя… — он запнулся.

— Что? Твой дядя тоже меня не жалует?

— Нет, мой дядя вскоре покинет Англию. Возможно, надолго.

— Вот видишь! — воскликнула Аньес. Молчание Чарльза удручало её. Ей подумалось, что она как будто напрашивается Чарльзу в жёны, несмотря на то, что он сам сделал ей предложение два месяца назад. — Почему ты всё усложняешь? — спросила она устало. — Мы любим друг друга. Нам ничто не мешает пожениться тотчас же. Может быть, ты всё ещё любишь кого-то?

Чарльз резко повернулся к ней. В его взгляде на миг промелькнуло что-то такое, чего Аньес прежде не замечала в нём.

— О чём ты? — требовательно спросил он.

— О той женщине, которая когда-то написала тебе записку, где говорила о том, что вынуждена выйти замуж за другого и навсегда тебя покинуть, — пояснила Аньес. — Лучше нужно хранить свои секреты.

— Я совсем забыл о той записке. О том, что она здесь и что её можешь обнаружить ты, — будто оправдываясь, пробормотал Чарльз. — Это была моя первая влюблённость. С тех пор много воды утекло, и теперь я люблю тебя.

— Тогда я тебя не понимаю! Не верю, что ты сам веришь во все свои отговорки! Ты или что-то скрываешь, или просто не хочешь меня, — обвинительно указала она на него.

— Ты знаешь сама, я не люблю принимать не взвешенные тщательно решения.

— Ясно, — сухо ответила Аньес. — Тогда, пожалуйста, сделай хоть что-нибудь, чтобы оградить меня от Дерби.

Не дожидаясь ответа, она отвернулась и вышла. Аньес не знала куда себя деть от гнева, обиды и страха. Их отношения, казавшиеся такими безоблачными, единственно прочными в сравнении со всем, что творилось вокруг, теперь пошатнулись. Чарльз не хотел видеть её своей женой. Если бы хотел, то ему было бы плевать: сегодня, завтра, через месяц или через два жениться на ней.

Пообедал Чарльз без неё. Затем он уехал по делам, и она, наконец, смогла утолить свой голод. Аньес не знала, что теперь будет, когда и Чарльз в своём роде отказался от неё. Наверное, всё можно было бы решить, если бы она извинилась перед ним за то, что поспешила в обвинениях и в требованиях. Но Аньес всё ещё гложила обида и злость, поэтому она не спустилась встретить Чарльза, когда тот вернулся, и поужинала в своей комнате. Какая-то часть её ожидала, что Чарльз войдёт к ней, но нет — она услышала, как он прошёл мимо её комнаты в сторону своей.

Это уже разозлило Аньес не на шутку. Значит, вот так он с ней. Не хочет жениться, не хочет просить прощения, видеть, судя по всему, тоже не горит желанием… Аньес прищурилась, обдумывая пришедшую к ней мысль. Не очень благородно с её стороны будет поступить так, но всё же… Ведь они любят друг друга, так что этот поступок пойдёт во благо. И она уже давно хотела попробовать то, что когда-то начинала делать с Гериком, но так и не позволила дойти ему до конца.

Самое главное — это Чарльз, и она не могла его потерять.

Решившись, Аньес вышла из своей комнаты и, не мешкая, вошла в соседнюю. Она застала Чарльза лежавшим на животе в одежде, в которой он был утром. Он подскочил на кровати, как только понял, что в комнате есть кто-то ещё, затем, увидев, что это Аньес, хрипло спросил:

— Что ты здесь делаешь?

Аньес сделала вид, что задумалась над его вопросом, тем временем подходя к нему ближе. Чарльз заметно напрягся и отодвинулся подальше. Либо так уж не хотел её, либо, напротив, хотел очень сильно и боялся, что не сдержится. Аньес склонялась ко второму и потому довольно улыбнулась. Руки её потянулись к подолу платья, но прежде чем она взяла его, Чарльз схватил её за запястья.

— Что ты делаешь?

Голос его был полон угрозы, но Аньес хотелось смеяться. Сейчас она чувствовала такую над ним власть, что на душе стало очень хорошо и тепло. Она попыталась мягко высвободить руки, но Чарльз держал её крепко. Пожав плечами, Аньес опустилась на кровать и поцеловала его в губы. Он не ответил на её поцелуй, но расслабил нажим, и Аньес смогла высвободить руки.

— Какой ты стал холодный, — недовольно сказала она, начиная медленно поднимать платье, — даже не поцеловал меня при встрече. И сейчас не целуешь.

— Аньес… Зачем ты это делаешь? Ты же понимаешь, что это грех. Мы ещё не женаты, а последствия могут быть…

Аньес хотелось ответить ему, что теперь-то он со своими принципами точно на ней женится, но опасалась, что Чарльз сможет взять себя в руки и выставить её за дверь. Так что пока Чарльз бормотал что-то про возможные последствия, Аньес сняла с себя платье и предстала перед ним совершенно голой. Заметив, каким взглядом он смотрит на неё, внезапно утратив голос, Аньес улыбнулась ещё шире.

Обняв его за шею, она приникла к его губам и на этот раз получила полный долго сдерживаемой страсти ответ. Его рука сомкнулась на её груди, и Аньес довольно выдохнула. А потом она оказалась под ним, и Чарльз гладил её везде, куда мог дотянуться, а она стонала, подаваясь ему навстречу. Мгновение, когда он сделал её своей, запомнился ей резкой, ослепительной болью, которая на несколько мгновений вернула её на землю. Но потом боль схлынула, оставив их с Чарльзом наслаждаться близостью дальше. И, хотя Аньес показалось, что она не получила удовольствия сполна, она чувствовала себя очень счастливой, устраивая голову на его плече, когда он скатился с неё и лёг рядом.

Она уснула почти сразу же, а Чарльз ещё долго лежал, глядя в потолок и рассеянно поглаживая Аньес по щеке.

Аньес проснулась, когда за окном было уже совсем светло. Она вспомнила о том, что случилось вчера ночью, почти сразу же и попыталась найти рукой Чарльза, но его не оказалось рядом. Наверное, опять ушёл по делам. Аньес быстро поднялась, умылась в тазике с тёплой водой, которую кто-то сюда принёс, затем оделась и вышла из комнаты. В свою заходить не стала, сразу спустилась вниз, надеясь, что Чарльз всё-таки дома.

К её разочарованию, Чарльз ушёл. Аньес расстроенно вошла в кухню. Жанетта, что-то мешавшая в большой кастрюле, увидев её, тут же сказала:

— Вы наконец-то встали. Милорд уехал рано утром, сказал, что у него возникли сложности. Но он скоро вернётся.

Наверное, последнее она уже придумала сама, заметив, как побледнела Аньес. Жанетта поставила перед ней кружку горячего молока с мёдом, и Аньес выпила её, не почувствовав вкуса.

Ей не хотелось верить в очевидную истину. Но какие вдруг сложности могли возникнуть у Чарльза рано утром? Она поинтересовалась у Жанетты, приходил ли кто к ним, но та ответила отрицательно. Выходит, Чарльз придумал. И это после их совместной ночи! Она отдала ему себя, а он её оставил, тихо сбежав на рассвете. Даже не вспомнил о Дерби. Неужели ему всё равно, что с ней станет?…

Она вышла из кухни, не видя ничего перед глазами. В голове возникла мысль, но она не была пока ещё уверена, хватит ли ей смелости воплотить её в жизнь. И гордости, пожалуй. Стоит ли вешаться Чарльзу на шею, если он избегает их свадьбы, как чумы? И всё же, зло подумала Аньес, поднимаясь наверх, он лишил её девственности и поэтому ему придётся отвечать. И, если он думает, что она покорно будет дожидаться его здесь, то он глубоко ошибается.

Аньес решила не медлить. Войдя к себе, переоделась в свежую одежду, бросила в кошель на поясе немного своих драгоценностей, в том числе и кулон Дерби, и все свои деньги. Подумала о еде, но незаметно её взять не получилось бы, значит, придётся потратиться.

Она не собиралась уходить из дома тайком, пусть лучше Жанетта и остальные думают, что она просто пошла побродить по городу и вернётся через несколько часов. Однако Аньес показалось, что её ухода всё же никто не заметил. Она вспомнила свои вчерашние страхи насчёт того, что Дерби может следить за ней, но отбросила их.

Аньес быстрым шагом направилась к городским воротам. Пешком она, конечно, быстро не доберётся, но за два дня, наверное, управится. Она догадывалась, что дорога из Рочестера в Лондон сейчас должна быть заполнена торговцами, крестьянами и просто странниками, поэтому опасаться ей особенно нечего. Если только Дерби, но он же не сможет догадаться, куда именно она пошла. А если догадается, то не так скоро…

Аньес прокручивала эти мысли в голове для того, чтобы благоразумие не взяло верх. Она не была дурой и понимала, что одной проделать такой путь на самом деле очень опасно. И ещё неизвестно, что ждёт её в Лондоне. Как показали последние события, её ожидания часто не оправдывались. И всё же у неё не было выбора. Оставаться в Рочестере и почти наверняка попасться в руки Дерби? Аньес мутило при одной только мысли об этом. А в Лондоне Чарльз… Если он мог куда-то уехать, то только туда. И, кто знает, быть может, у него и вправду возникли какие-то сложности…

Конец лета в Англии выдался жарким, и Аньес, одевшая шерстяное платье, задыхалась от жажды, едва дойдя до ворот. Там она заметила пузатого торговца сидром и купила у него кружку. Стало немного легче, и она бодро вышла за ворота и отправилась по главному тракту на северо-запад. Первые несколько часов пути прошли почти незаметно. Аньес даже отвлеклась от своих невесёлых размышлений, глядя на всё то, что окружало её. Она будто снова, как и вчерашним утром, окуналась в настоящую жизнь; всё было таким новым, странным, незнакомым, но привлекательным. И ей было ничуть не скучно, хоть она и шла одна и не говорила ни с кем. В Виндзоре, к примеру, она частенько скучала, хотя всё время была окружена людьми… В эти первые несколько часов пути она немножко приблизилась к пониманию того, почему некоторые люди любят подобную жизнь и не стремятся к высокому положению.

Однако ближе к вечеру, когда дорога опустела на глазах и пошёл моросящий дождик, Аньес уже с тоской вспоминала тёплые и безопасные покои во дворце. Или хотя бы в доме Чарльза, который она покинула. Ей стало тревожно, начали приходить на ум слышанные когда-то истории о разбойниках, поджидающих своих жертв на пустынных дорогах. Аньес огляделась по сторонам. Позади неё никого не было, а вот далеко впереди поскрипывала повозка, и Аньес, собрав все свои силы, поспешила нагнать её. Всё лучше, чем остаться совсем одной.

Одиноким путником оказался старик лет шестидесяти, который понукал пони, сгорбившись под дождём. Аньес он показался мирным, и она решила присоединиться к нему. Изложив свою просьбу, она получила короткий кивок и забралась в повозку.

— Ты-то, конечно, устала, поди, за день, — заметил старик. Он обернулся к ней и его немного косые глаза вперились в её лицо. — Да и я тоже, чего уж тут, но останавливаться на ночь не собираюсь, нет, — покачал он головой, — иначе не попрощаюсь с сыном.

Как выяснилось, сын у старика — строитель — упал с лесов и получил травму головы. Наверняка умрёт, но пока ещё держался, и старик спешил повидать сына прежде, чем тот покинет землю.

Пока старик (его звали Джо) рассказывал свою историю, Аньес размышляла о том, как скоро прибудет в Лондон и как встретит её там Чарльз. Думать о том, что он разозлится, ей не хотелось. Она попыталась отвлечься рассказом Джо, но так как говорил он только про то, как хорошо им когда-то было и как тяжко сейчас после многочисленных смертей в семье, Аньес приуныла. Она кивала, вежливо выражала сочувствие, охала, когда это приходилось к месту, и Джо был очень доволен, что нашёл такую отзывчивую собеседницу.

— Вы-то хорошо одеты, — заметил он, остановив взгляд на её кошеле. Аньес в первый раз за весь с ним разговор насторожилась. — Отец-то, небось, хорошее пузо наел на торговле? Или уж муж у вас?

Аньес улыбнулась, вспомнив подтянутого отца и его не слишком положительное отношение к торговле. И ещё она вспомнила Чарльза, сбежавшего после их первой ночи любви.

— Я осталась одна, — не вдаваясь в подробности, ответила она, — мои единственные родственники в Лондоне, потому я иду туда сейчас.

— Всё одно, везде несчастья, — забормотал Джо.

Больше он у неё ни о чём не спрашивал.

Аньес удивилась, как быстро они доехали до Лондона. К полудню следующего дня, усталая и невыспавшаяся, но определённо воодушевлённая скорой встречей с Чарльзом, Аньес рассталась с Джо в нескольких кварталах от Олдвича, где находился особняк Чарльза. Она уже мечтала о том, с каким удивлением встретит её Чарльз, а она скажет ему, что очень вымоталась и ей нужно поспать, но потом они серьёзно поговорят и уж точно поженятся.

Однако её ждало большое разочарование. Чарльза дома не оказалось. На пороге Аньес встретила Грэйс, которая всегда относилась к ней дружелюбно, но теперь даже не пригласила внутрь.

— Это вы, — сказала она изумлённо, но в этом изумлении слышалась не радость от встречи, а скорее расстройство. — Вы должны быть в Рочестере.

— Рада видеть тебя, Грэйс. Может Чарльз встретить меня?

— Он уехал.

— Он уехал несколько дней назад в Рочестер, — уточнила Аньес. — Но должен был вернуться вчера.

— Нет, — странно посмотрела на неё Грэйс. — Он уехал в Рочестер, но не возвращался оттуда.

Аньес смотрела на неё во все глаза. Эта новость огорошила её. Она представляла себе различные развития событий, но уж точно не такое, где бы оказывалось, что Чарльз и вовсе сюда не приезжал.

— Но он должен же скоро вернуться, — успокоила саму себя Аньес. — Он никогда не покидал столицу надолго, ведь так? Все мятежники здесь… По крайней мере, Фитцуолтер, Ноллис… да и архиепископ Лэнгтон ещё не мог уехать!

Грэйс посмотрела на неё с сочувствием:

— Не думаю, что на этот раз Чарльз вернётся слишком скоро. Кажется, намечается нечто серьёзное, многие покинули Лондон. Ноллис точно уехал.

— И что же мне делать? — простонала в отчаянии Аньес. — Я могу остановиться здесь, — тут же ответила сама себе.

И правда, она подождёт Чарльза в его доме. Будет сидеть тише воды, ниже травы: никто и не узнает, что она снова в Лондоне. И слуги никому не скажут. Но Грэйс выглядела теперь совсем несчастной, и у Аньес сжалось сердце в предчувствии чего-то плохого.

— Вы не можете остановиться здесь… Чарльз продал этот дом.

Аньес не нашлась, что сказать. Грэйс добавила:

— Мне очень жаль. Я и сама уезжаю в родной Солсбери, не знаю, удастся ли мне теперь хорошо устроиться…

Аньес кивнула и отвернулась. Медленно спустившись по ступеням крыльца, закрыла глаза и подумала, что может упасть в обморок. У Грэйс был родной Солсбери — у Аньес теперь не было ничего. Чарльз уехал, не дождавшись, пока она проснётся, а до этого продал свой дом, но и слова ей не сказал об этом. Похоже, Дерби был прав, и Чарльз никогда не любил её.

Аньес ушла с Олдвича, ни разу не оглянувшись на дом, в котором познала и счастливые, и горькие минуты. Странно, но мысль о предательстве Чарльза не отозвалась болью в сердце. С недоумением Аньес поняла, что в глубине души всё же ищет оправдания ему, продолжает надеяться, что всё это лишь цепочка недоразумений, начавшаяся с появлением снова в её жизни Дерби. Как он умудряется испортить всё, будучи даже так далеко?

Она буквально валилась с ног. Если и упадёт в обморок, то только от усталости. Она чувствовала себя опустошённой, просто сил не было ни для гнева, ни для ужаса, ни для горя. Но не ложиться же ей прямо посреди улицы? Аньес собралась и усиленно подумала о всех своих лондонских знакомых. Сейчас она могла бы простить Рене и пойти к ней, но не знала, где та находится. Через минуту Аньес поняла, что совсем никого не знает в городе. Если бы она не рассталась так скоро с Джо, то могла бы попросить у него помощи.

Аньес огляделась и поняла, что находится на Бонд-стрит, почти напротив той лавки, в которой когда-то произошла небольшая стычка между Чарльзом и другим мужчиной, обвинившим невинного мальчика в воровстве. Столько всего случилось с тех пор, а улица совсем не изменилась. Такая же шумная и людная.

Аньес прижала руку к поясу, чтобы кто-нибудь не срезал кошелёк. Теперь она должна быть крайне осторожной. И снова вспомнился тот день и Чарльз, давший целый шиллинг мальчишке. Аньес вдруг нахмурилась, пытаясь ухватить нужное воспоминание. Тот мальчик назвал своё имя, но Аньес его уже не помнила, а также сказал, что живёт с больной матерью… И, кроме того, он сказал, где живёт!

Аньес заволновалась и спросила у первого попавшегося человека, где находится здание суда. Оказалось, не так далеко, и минут через двадцать Аньес была уже на месте. Искомое здание суда Аньес ничуть не заинтересовало, а вот в дом напротив она постучала тут же, не давая себе времени на сомнения. Открыл мальчик, которого Аньес сразу узнала. Она тепло ему улыбнулась, но он продолжал смотреть на неё настороженно.

— Здравствуй, — сказала Аньес, — ты должен помнить тот день, когда один благородной господин спас тебя от обвинения в воровстве. Он дал тебе шиллинг, чтобы ты смог позаботиться о себе и своей матери.

Лицо мальчика тут же прояснилось, и он выдохнул:

— А я вас теперь узнал! Вы были тогда очень красивой.

Аньес слабо улыбнулась. Сейчас-то она не выглядела очень красивой.

— Я оказалась в трудном положении, — призналась она. — Мне негде остановиться.

— Так проходите же, — пропустил её в дом мальчик. — Ваши деньги очень нам помогли.

Деньги Чарльза, поправила про себя Аньес. Только краем уха услышала, что он говорил о недостатке места и о том, что с пропитанием всё равно проблемы, но это было не важно. Она опустилась на солому и сразу же уснула.

Глава 26. Наёмник

Таверна «Дождь из эля» всегда пользовался большой популярностью, возможно, благодаря удачному расположению: она находилась на дороге, ведущей от церкви Св. Жиля у северных ворот к сердцу города. Обычными её посетителями являлись рабочие и не слишком зажиточные горожане, каковых в столице имелось предостаточно, но это место также облюбовали и те, кому было необходимо незаметно провернуть тёмные делишки. В переполненной таверне это не представляло трудности. Внимательный взгляд наблюдателя без труда смог бы уловить, как потрёпанный матрос ожесточенно объясняет что-то грузному торговцу или как некий человек в чёрном плаще, прикрыв лицо, передаёт монеты в руки худому пареньку с горящими глазами, который поспешно кивает.

В этот прохладный, пасмурный вечер в начале сентября за дальним столом сидел один посетитель, который явно не стремился быть узнанным. Он был одет в длинный плащ из чёрного сукна, а на голову натянул широкий капюшон, который оставлял на виду лишь мощный, выступающий вперёд подбородок. Поставив локти на стол и согнувшись в спине, он сидел перед полной кружкой с элем, а взгляд его, вероятно, был прикован к двери, то и дело открывающейся и впускающей новых посетителей.

В таком положении человек просидел минут десять, прежде чем, наконец, выпрямился. Это было вызвано тем, что в таверну вошёл один высокий мужчина, бедно одетый. Лицо, развитая мускулатура, повадки, движения — всё выдавало в нём человека, прожившего половину своей жизни с мечом в руках. К нему тут же подскочил хозяин, розовощёкий коротышка по имени Майк, и, поприветствовав, указал на стол, за которым сидел человек в капюшоне. Воин кивнул хозяину и двинулся к дальнему столу.

По тому, как свободно воин сел напротив и как коротко кивнул дожидавшемуся его мужчине, можно было предположить, что это не первая их встреча. Они молчали до тех пор, пока воину не принесли кружку эля и тот не отпил из неё.

Затем мужчина в капюшоне тихо заметил, чуть подавшись вперёд:

— Ты заставил себя ждать.

Голос его был мягким, а интонация доброжелательной, но воин, которого звали Филип, подобрался, извинился и перешёл к делу.

— Не всё идёт гладко. Одна из сестёр теперь при дворе бретонского герцога и, сами понимаете, подобраться к ней непросто. Другая, как вы и полагали, прибыла в монастырь под Лавалем. Мальчика пристроили в соседнем.

Человек в капюшоне немного помолчал, потом тем же спокойным тоном поинтересовался:

— Значит, ты со своей бандой не смог убить каких-то двух девиц и мальчишку?

Филип поморщился и отпил эля. Ему явно не понравилось, как это прозвучало, хотя это и было правдой.

— К той, что в монастыре сейчас, по пути привязался молодой воин, — оправдался он. — Он стоит нескольких из моей команды. С ним не так-то просто справиться.

— Вас около десятка, — прошипел наниматель, изменяя своей выдержке. — Не просто им справиться… Похоже, я ошибся, доверив это дело тебе и твоим никчёмным парням.

— Парни и в самом деле оказались никчёмными, — согласился Филип. — Я бы подобрал получше, если бы вы так не торопили меня.

— На этот раз я не тороплю тебя, так что найди самых способных. Мне нужно видеть их всех мёртвыми, — жёстко процедил он. — За исключением той, что в монастыре. Мать Клеменция надавит на неё, чтобы та приняла постриг. Если каким-то образом план сорвётся, то и она должна быть устранена. Это ясно?

Филип кивнул.

— Странно, что мальчик до сих пор в монастыре. Ты уверен в этом?

— Прежде чем вернуться в Англию, я около месяца следил за тем, останутся они в монастыре или уйдут. Но он не может провести там всю жизнь, так что это ненадолго.

— Уж постарайся не упустить его на этот раз, — скривился наниматель. — До другой девушки тоже нужно добраться, и не важно мне, насколько это возможно или не возможно. Я заплачу столько, сколько тебе и не снилось, если всё сделаешь, как надо.

Филип снова кивнул, но спросил:

— А если она замуж успеет выскочить?

— В этом и твоя задача: чтобы не успела. Сложности не нужны.

Филип осушил кружку до дна. Его же собеседник к своей так и не притронулся.

— Сколько ты потерял людей?

— Пятерых, — нехотя протянул Филип. — Один едва жив, правда рвётся прикончить будущую монахиню.

— Пусть на другую сестру свой пыл переведёт. А ты не забудь про то, что нужно найти самых способных людей. Я дал тебе достаточно денег и не для того, чтобы ты тратил их на эль.

Филип, которому только что поднесли вторую кружку, криво улыбнулся.

— Как скажите.

— Раз мы всё выяснили, то я ухожу, — сказал тот и, опустив капюшон ещё ниже — так, что и подбородок едва виднелся, добавил: — Если возникнут проблемы, знаешь, как со мной связаться.

Филип в которой раз кивнул и, провожая его взглядом, осушил вторую кружку эля. Связывались они через младшего брата Филипа, Эрика. Тот знал, как найти его нанимателя, но Филипу не говорил: всегда надувался от гордости от того, что владеет тайной, которую не знает он, Филип. Теперь у Эрика прибавилась ещё одна тайна. Пока Филипа не было дома, тот приволок в дом какую-то девицу и не пожелал отвечать, с какой стати. Девушка была красивой, имела немного своих денег и держалась особняком, поэтому Филип не стал высказываться против такого соседства, тем более всё равно вскоре собирался уезжать.

Он решил, что завтра найдёт хороших ребят, которые согласятся за достойную плату отправиться во Францию, а сегодня, пока есть возможность отдохнуть, он этим и займётся.

Через несколько часов изрядно выпивший Филип вышел из таверны и отправился домой. Ночные улицы Лондона не пугали его, он всегда имел при себе оружие, а с годами приобретенная сноровка позволяла ему защищать себя даже в таком, крайне нетрезвом, состоянии. А вообще Филип никогда не был против ввязаться в драку и потому, когда увидел, как несколько бродяг пристают к одинокой девушке, немного взбодрился.

Их было трое. Когда Филип их только заметил, те просто шли следом за девушкой и что-то говорили ей, разражаясь то и дело сальными смешками. Потом один из них схватил её за локоть и попытался поцеловать. Девушка возмущённо вскрикнула. Филип в душе тоже возмутился, словно ему было какое-то дело до неё, и, вытащив меч, поспешил на выручку.

К тому времени, как подошёл к ним нетвёрдой походкой, девушку уже прижали к стене дома и с энтузиазмом ощупывали. Та протестующе мычала: ей закрыл рот ладонью один из молодых людей. Филип выдал странный возглас, на который насильники обернулись. Увидев меч, все трое переглянулись и бросились в узкую улочку между двумя домами. Филип взбесился от того, что они убежали от драки, но ему ничего не оставалось, кроме как убрать меч в ножны, что получилось у него лишь со второго раза.

Затем он посмотрел на девушку, которая всё ещё стояла у стены, будто парализованная, и смотрела на него благодарно, но с примесью страха. Она была крайне миловидной, и гнев Филипа как рукой сняло; вместо него всколыхнулось желание. Он пьяно улыбнулся и, приблизившись к ней, обнял за талию.

Однако выпитое вдруг резко ударило ему в голову, и он понял, что знакомство с девушкой не состоится. Тяжело завалившись на неё, он невнятно пробормотал:

— Как не вовремя.

* * *

Мари очень испугалась, когда к ней привязались трое пьяных парней. Она только приехала в Лондон и решила пешком добраться до дома брата, несмотря на то, что уже был вечер.

Как только она получила письмо от Доминика, чуть с ума не сошла от того, что он её покидает. Он ведь говорил ей ещё до её замужества, что собирается вернуться в Баварию. И хотя в последнем письме он умолчал о том, вернётся из Бретани в Англию или нет, Мари была уверена, что брат поедет сразу домой.

Конечно, не покинь её муж Уайт, не будь все окружающие так заняты выступлением против мятежников, Мари никогда бы не решилась на подобную авантюру. Однако все обстоятельства были ей на руку, а ей очень сильно хотелось повидать брата, и она рискнула приехать в Лондон одной. Мари никому не рассказала о своих планах, письмо брата сожгла, поэтому едва ли кто-нибудь поймёт, куда она запропастилась. Единственным свидетелем её ухода был мальчишка-грум, который дал ей небольшого пони. Затем Мари перебралась через узкий пролив в Дувр, а там уже на нанятом экипаже прибыла в Лондон.

Доминик будет в ярости, когда узнает, какой опасности она себя подвергала в пути. Да и тому, что, не рассказав ничего мужу, уехала в столицу, тоже не обрадуется. И всё же Мари, несмотря на скверный характер брата, любила его и не могла не попрощаться. Он оставлял её во враждебной стране, одинокую и несчастную, неизвестно, на какой срок, так что она не хотела без толку сидеть на острове, когда Доминик отбывает из Англии.

Теперь Мари ускорила шаг, чтобы скорее добраться до дома брата. Всего пересечь несколько улиц — и она будет на месте. Но те парни, что сначала держались позади и только перешучивались между собой, теперь подобрались совсем близко.

Один из них ухватил её за локоть и прижался мокрыми губами к её щеке. Мари отступила и возмущённо вскрикнула. Но их было трое, а она одна, и вскоре те прижали её к стене. Рот ей кто-то из них закрыл вонючей ладонью, и она могла только беспомощно мычать, а те тем временем начали шарить руками по её телу. Мари в ужасе предпринимала попытки вырваться, но они были тщетны.

Неожиданно мучение завершилось, и неудавшиеся насильники будто сквозь землю провалились. Мари даже не заметила, в каком направлении они скрылись. Перед ней же теперь стоял молодой и высокий мужчина, который смотрел на неё, сверкая глазами. Мари это не понравилось, хотя она, разумеется, была очень благодарна ему за спасение. Она хотела было уже выразить эту благодарность словами, когда тот подошёл к ней и, сделав попытку обнять, просто завалился на неё всем весом.

Мари чуть не упала. Только находившаяся позади стена помогла ей удержаться на ногах. Она попыталась отодвинуть от себя мужчину, но тот будто врос в землю.

— Простите… — сказала она дрожащим от страха голосом. — Вы можете идти?

Тот пробормотал нечто невнятное.

Мари огляделась. Рядом никого не наблюдалось, да и вряд ли бы она рискнула звать на помощь. Ей было хорошо известно, что добропорядочные люди с наступлением темноты запираются в своих домах, так что она сама виновата, разгуливая по ночному городу.

— Вы должны идти! — панически прошептала она. Как ей потом оправдываться перед Домиником? Мало того, что без предупреждения, так ещё и посреди ночи с пьяным мужчиной. — О, пожалуйста!..

Мимо как раз проходили две девицы лёгкого поведения; они засмеялись, услышав её последний возглас. Мари продолжала отталкивать от себя мужчину, но уже без слов. Тот был в себе, даже поднял на неё замутнённый взгляд и широко улыбнулся. Мари смутилась, а потом и возмутилась. Бросить этого пьяницу здесь — и поделом! Но он всё-таки спас её, да и неблагородно это — бросать беспомощного человека на улице.

В итоге Мари сумела выскользнуть из-под него и теперь пыталась поставить его ровно на ноги.

— Вы притворяетесь, — прошептала она ему на ухо. — Знайте, что я оставлю вас здесь, если вы не пойдёте за мной.

Мужчина приободрился.

— За вами, — кивнул он и снова растянул губы в улыбке до ушей.

Мари поджала губы и, придерживая его, направилась к дому брата. Пьяница, как она и ожидала, тут же обвил её шею и даже попытался опустить ладонь на грудь, но Мари больно ударила его по рукам. Сама обняла его за талию, потому что так было удобнее его вести, но чувствовала себя при этом крайне неловко.

Путь в несколько улиц, который Мари собиралась проделать минут за десять, затянулся. По её расчётам, прошло уже около получаса с тех пор, как на неё напали. Мужчина мало того, что плёлся, едва переставляя ноги, так ещё иногда вставал посреди дороги, не желая двигаться вперёд, и Мари приходилось все свои силы прилагать, чтобы заставить его идти.

Когда показался дом брата, Мари убрала руку с талии мужчины и его руку убрала со своих плеч. Тот сразу пошатнулся, но Мари уже не собиралась ему помогать. Ещё не хватало, чтобы Доминик увидел её в такой близости к незнакомому мужчине.

— А теперь стойте здесь, — сказала она ему. — За вами вернутся через пару минут.

Про себя Мари пожелала, чтобы пьянчуга не дождался и успел уйти раньше: всё меньше проблем. Не оборачиваясь, она бегом направилась к спасительному дому.

Когда Доминику доложили о поздней гостье, он едва не выронил из рук фарфоровую вазу. Перед этим он складывал необходимые вещи в небольшой сундук, а все ненужные откладывал в сторону, намереваясь до отъезда сбыть. Аккуратно поставив вазу на стол, он поспешно спустился вниз и, ещё не до конца придя в себе, обнял сестру. Та крепко прильнула к нему и долго не отпускала.

— Я так не хочу, чтобы ты уезжал! Но я знаю, что ты всё равно уедешь. Я приехала, чтобы попрощаться. Муж разрешил мне, — уверила она его тут же, — но я без него. Он крайне занят сейчас.

— Ты здесь одна? — недоумённо поинтересовался Доминик. — Совсем без сопровождения?

— Ну да, — смутилась сестра. — Я знаю, ты сейчас очень разозлишься, но кое-что случилось, пока я добиралась сюда…

— И что же? — на удивление спокойно спросил Доминик.

— Меня оскорбили на улице несколько мужчин. — Увидев, как сузились глаза брата, она поспешно добавила: — Только на словах! И, к счастью, в это время рядом появился другой мужчина, который их разогнал. Он, правда, оказался пьяным…

Доминик с каждым словом закипал всё больше. Мари боялась его, когда он был так зол, но одновременно и радовалась, потому что это могло говорить только о том, что брат её любит и волнуется за неё.

— Но он ничего мне не сделал, — уверила его Мари. — Он был настолько пьян к тому времени, что попросту едва передвигался. Ты же понимаешь, я не могла бросить его в таком состоянии после того, как он спас меня…

— Спас?! — Мари зажмурилась, приготовившись выслушивать его крики. — Ты совсем не соображаешь? Да если бы он не был настолько пьяным, он бы в первую очередь тебя изнасиловал. Острых ощущений захотелось?! Не могла его бросить? И что же ты сделала? Не отблагодарила ли, случаем?

Он схватил её за плечи и встряхнул. Мари вытерпела гневную тираду молча. Когда он закончил, она как можно спокойнее возразила:

— Это всё твои догадки. Он помог мне, и я бы не хотела оставлять его на улице этой ночью. Пусти его…

— Ни слова больше, — отрезал Доминик. — Я, по-твоему, последний идиот, чтобы пускать пьяного мужлана в свой дом? Хочешь на следующее утро проснуться и обнаружить, что в доме ничего не осталось, кроме голых стен?

— Но, Доминик… — воскликнула Мари, надеясь ещё уговорить его. — Он едва…

— Я сказал, разговор окончен. Иди наверх, я прикажу принести тебе поесть. Завтра поговорим.

И он ушёл, оставив её у подножья лестницы одну. Мари с сожалением поглядела на входную дверь. Жаль, что Доминик не послушал её, и жаль, что всё же усилия оказались напрасными. Было также неприятно, что она нарушила своё обещание, и невольный спаситель, возможно, ещё ждёт, пока кто-нибудь придёт, но только зря…

Вздохнув, Мари поднялась на второй этаж, зашла в комнату, в которой некогда обитала: до того, как стала фрейлиной королевы, и упала на застеленную кровать. На душе было горько и одновременно приятно. Встреча с братом произошла не гладко, однако он всё же был рядом с ней, как в старые времена, и Мари улыбнулась. Путь проделан не зря.

На следующее утро Мари с Домиником поговорили уже без криков. Оба предпочли не упоминать о случившемся вчера разногласии. И хотя Мари не переставала думать о том, как провёл ночь тот мужчина, мысли свои оставляла при себе.

Доминик, конечно же, не одобрил идею Мари приехать к нему в Лондон одной, но не стал скрывать радость. Он признался, что и в самом деле планировал из Бретани сразу отправиться в Баварию, а в Англию может и наведается когда-нибудь, но только если ради сестры. Мари приуныла, слушая эти откровения. Она могла понять Доминика, которого тянуло на родину, потому что и сама не прочь была бы вернуться, но грустила, потому что разлука предстояла долгой.

Заметив её безрадостный вид, Доминик переменил тему и стал расспрашивать о том, как живётся ей в качестве жены. Он справедливо упрекнул её в том, что в письмах Мари не рассказывала подробно об этом, но она просто и не знала, что сказать. И сейчас они лишь сухо поведала о том, что Марильяк — достойный человек и с ним интересно беседовать. Доминик, возможно, что-то сумел понять по её тону и снова замял неудобную тему.

Потом они поговорили о том, что творится в стране. Доминик был обеспокоен и приказал Мари не медля возвращаться на остров, как только он уедет. Он собирался отдать ей двух своих слуг и одну служанку, чтобы она не подвергала себя опасности. Мари согласилась. Она знала лучше Доминика о том, что грядут далеко не мирные времена. Скоро Его Величество высадится в Дувре, и наверняка начнётся гражданская война…

Наконец, Доминик сказал ей, что ему нужно заняться продажей оставшихся вещей, и Мари ушла к себе. Она проследила в окно, как Доминик ушёл с помощником, выждала некоторое время и, взяв с собой служанку по имени Мариса, направилась в церковь.

Не то чтобы ей вдруг захотелось посетить службу, просто она желала убедиться, что вчерашний пьяный бедолага точно ушёл. И к тому же, ей было нечем заняться. Доминик отплывал завтрашним утром, тогда же уедет она. А пока всё равно не мешало сходить в церковь и очиститься от своих грехов: таких как самонадеянность, беспечность и зависть. Она завидовала Доминику, который был свободным, в отличие от неё…

Через пару часов они с Марисой возвращались домой. Настроение у Мари было приподнятым. Она раздала все мелкие монеты, бывшие при ней, в руки нищих, и те наговорили ей много хороших слов в благодарность. Болтовня Марисы тоже была девушке в радость. Как хорошо, что эта девочка отправится с ней на Уайт, может, с ней не будет так одиноко.

Тяжёлый воздух города, однако, несколько угнетал её. Мари помнила, что ей сначала не понравилось здесь, когда она только-только прибыла в Англию. После родной Баварии со свежим, горным воздухом, в столице она почувствовала себя, как в клетке. Потом привыкла. А теперь после морского воздуха Уайта, снова ощущала неприязнь к Лондону.

— Добрый день.

Мари вздрогнула и обернулась. Приветствие, произнесённое хриплым голосом, явно было обращено к ней. В первую секунду она не поняла, что нужно от неё привлекательному, высокому и мрачному мужчине, но потом погрузилась в его чистые голубые глаза и сразу вспомнила. Да это же вчерашний её спаситель, которого она бросила на улице! Протрезвевший он выглядел гораздо красивее.

Он смотрел на неё с ожиданием, и Мари поняла, что не поздоровалась.

— И вам добрый день…

И снова поняла, что не обязана с ним даже разговаривать после того, как он наглым образом завалился на неё и распускал руки.

— Вы со служанкой, — кивнул он на Марису, стоявшую чуть позади и с восторгом пялившуюся на статного воина. Мари только сейчас поняла, что он не просто пьянчуга или бродяга какой. На поясе висели ножны, а из них выглядывала рукоять меча. Да и вчера он разогнал всех мечом, вероятно, да только она от страха этого не заметила. — Значит, леди?…

— Это вас не касается, — вежливо ответила Мари, про себя расстраиваясь, что в мужья ей не достался молодой и красивый человек, как этот воин. — Я рада, что сегодня вы в состоянии идти самостоятельно. Однако же это не повод продолжать наше знакомство.

— Филип, — поклонился он ей, будто совсем не услышав её слов.

Мари с изумлением уставилась на него, не ожидая такой дерзости. Наверное, стоило возмутиться, но отчего-то ей понравилась его настойчивость.

Она улыбнулась и слегка наклонила голову вбок, будто задумавшись о чём-то. В конце концов, она сказала своей служанке:

— Мариса, пойди пока позади нас. Мы побеседуем с… Филипом, — с особым ударением на его имени произнесла она.

Вместе с тем она развернулась и, не оглядываясь, пошла вперёд. Филип последовал за ней, держась чуть позади, но достаточно близко, чтобы это волновало Мари. Она не совсем понимала, что творит, но… Она вспомнила своего стареющего мужа, и её передёрнуло. А этот человек, Филип… В памяти всплыла вчерашняя ночь, когда она обнимала его за талию, а он её за плечи. Мари разволновалась ещё сильнее; к щекам прилила кровь.

— Вы вчера бросили меня одного… — сказал ей Филип.

— Я не смогла уговорить брата пустить вас. Понимаете, ему не понравилось то, что вы были пьяны и мне пришлось помогать вам идти.

Она улыбнулась ему через плечо, с тайным удовольствием отмечая, что Филип не сводит с неё глаз.

— Справедливо, — заметил он. — Если бы я был вашим братом, не только не пустил бы, но…

— О, пожалуйста, — остановила его Мари взмахом руки. — Я примерно могу представить, что вы способны сделать. Но к чему вы всё ещё говорите со мной? Вы разве не поняли — у меня очень грозный брат?

Она с вызовом усмехнулась, бросив на него взгляд.

— Не уверен, что ваш брат способен меня остановить. А мне бы очень хотелось с вами встретиться ещё раз, не скрою. Вы станете запрещать мне, — утвердительно произнёс он.

— Разумеется.

На самом деле ей не хотелось отговаривать его, и это при том, что она была замужем, а если только Доминик увидел бы их сейчас, ей пришлось бы очень не сладко. И всё же, было в этом Филипе что-то, отчего Мари чувствовала себя так, словно выпила кубок крепкого вина.

Она развернулась, заставляя его остановиться. Шагах в пяти позади них замерла Мариса.

— Вы приятный молодой человек, — с мягкой улыбкой произнесла она. — Но я замужем, поэтому не нужно создавать и мне, и себе проблемы. Помимо этого, мой брат явно не обрадуется, что некий Филип ищет со мной встреч. Вы понимаете меня, не правда ли?

Филип внимательно выслушал её и кивнул.

— Понимаю вас прекрасно. Но и вы поймите, что я не смогу вас так просто теперь забыть.

Так же вежливо улыбнувшись ему, как и прежде, Мари ответила:

— Очень лестно оставаться в памяти людей так надолго. А теперь до свидания.

Она дала знак Марисе следовать за ней и, не дожидаясь, пошла вперёд. К её облегчению, Филип не последовал за ней. Однако она не могла врать себе, что желает новой с ним встречи.

Мариса вскоре нагнала её. На губах её виднелась мечтательная улыбка, и весь оставшийся путь до дома она не проронила ни слова. Красавец, что так приглянулся Марисе, шепнул ей на ушко место и время встречи, и та была в предвкушении.

На следующий день Мари и Доминик обнимались на лондонской пристани. Мари поймала себя на желании никогда не выпускать брата из объятий. Она заплакала, а Доминик, который не выносил слёз, особенно сестринских, поспешил поскорее взойти на борт.

— Я люблю тебя, — крикнула Мари. Народу в ранний час было совсем мало, поэтому Мари позволила себе так вольно выражать свои чувства. — Удачного пути!

— И я люблю тебя, — прокричал ей Доминик весело. — Удачи и тебе во всём.

Мари простояла на пристани довольно долго. И когда судно скрылось, она смотрела туда, где оно было ещё некоторое время назад, и прощалась с братом. Затем она села в экипаж, который должен был доставить её в Дувр. Напротив неё уже давно устроилась Мариса, выглядела она расстроенно и так, будто скрывала что-то.

— Миледи, я должна признаться… Вчера Филип… вы должны его помнить… он попросил меня встретиться с ним. Я думала, что я ему понравилась, но оказалось, что он хотел узнать кое-что о вас…

Мари тяжело вздохнула. Мысли об этом человеке не выходили у неё из головы всю ночь. Она была очень взбудоражена этим знакомством. Филип был красивым, молодым — не то, что её супруг… И в нём чувствовался мужской стержень, внутренняя сила, которая не могла не привлечь Мари. На самом деле единственное, что её пугало, это то, как повёл бы себя Доминик, если бы узнал. Но Доминик уехал и не узнает… Так что она с замиранием сердца вспоминала слова Филипа о том, что он не сможет её так скоро забыть, и гадала, увидит ли его вообще и, если увидит, то скоро ли.

— Продолжай, — сохраняя невозмутимое лицо, приказала Мари.

— Он спросил ваше имя и имя вашего мужа, и где вы живёте, и надолго ли в Лондоне…

Мари слегка приподняла брови. Похоже, она и в самом деле очаровала его, если он так серьёзно подошёл к делу.

— Простите меня! — чуть не плакала Мариса. — Я рассказала ему всё, что знала. О том, что вас зовут леди Мари и что ваш муж — сэр Эдмон Марильяк, а также о том, что вы завтра, то есть уже сегодня, покидаете Лондон и возвращаетесь на остров Уайт, где вас ожидает ваш муж.

— Ты так много рассказала ему… Как он тебя отблагодарил?

Мариса покраснела. Вопрос госпожи был для неё неожиданным, впрочем, как и для самой Мари. Служанка ничего не ответила, но Мари и не стала требовать. Она знала или догадывалась во всяком случае. Шальная мысль мелькнула в её голове: каково это было бы с ним, а не с…

«Муж. У меня есть муж…».

Мари подалась вперёд и взяла служанку за руки. Та замерла и подняла на неё испуганный взгляд.

— Спасибо, Мариса, что рассказала мне об этом. Ты хорошая девушка и нравишься мне, и я бы очень хотела, чтобы ты прислуживала мне и дальше. Но ты должна запомнить, что я не буду с тобой так мягка, если ты ещё когда-либо расскажешь что-нибудь обо мне любому пожелавшему этого незнакомцу.

Мариса радостно закивала.

— Я обещаю вам, миледи! Никогда и никому!

Глава 27. Прояснение

Свадьба Пьера, графа де Шалона, была намечена на пятнадцатое сентября и обещала поразить своим великолепием, во многом благодаря тому, что невеста Пьера являлась крестницей герцога Бретани. Матильда часто думала, что будь леди Эмма её крестницей, она ни за что не позволила бы ей выйти замуж за такого прохвоста, как Пьер. Но затем одёргивала себя: Пьер был графом — а это для многих поважнее, чем то, что у человека внутри.

За день до торжества Матильда решила прогуляться по городу. С ней вместе всегда ходила покладистая и добрая служанка по имени Эдит, и Матильда очень полюбила её общество.

Жизнь при герцогском дворе оказалась не так уж плоха. Матильда провела в замке более двух месяцев, и ничего плохого за это время не случилось. Пьер, казалось, забыл о её существовании: они лишь изредка пересекались и с холодной вежливостью кивали друг другу. Гуго де Лур после недолгого пребывания в Ренне вернулся в своё поместье.

Граф Рэндуилл удивил Матильду своим неожиданным подарком в виде птенца сапсана. Он, однако, не счёл нужным извиниться за то, что продержал её пару дней в своём подвале, но Матильда, почти не раздумывая, приняла его дар. Её привела в восторг мысль о том, что она будет иметь собственную птицу. Далеко не каждый мог позволить себе такую роскошь. И хотя поначалу с Дымком (она назвала его так из-за окраски) было непросто, со временем они нашли общий язык, и теперь подросший сокол слушался её. Завтра же, после церемонии бракосочетания, герцогский двор отправлялся на соколиную охоту, и Матильде не терпелось испытать своего маленького друга в таком серьёзном деле.

Помимо Дымка, она приобрела ещё пару друзей. Одной из них была Эдит, которая не только прислуживала ей, но и давала дельные советы, а также объясняла некоторые нюансы придворной жизни. Прежде Эдит служила другой молодой особе, которая вышла замуж и покинула двор. К своему удивлению, Матильда также очень сблизилась и с будущей женой Пьера. Эмма была полной противоположностью Пьера — открытой, милой и честной. Матильда порой гадала, какой у них с Пьером выйдет брак. Сложно было представить их вместе.

Во многом благодаря Эмме, Матильда узнала кое-что и о Пьере. Так, она выяснила, что Пьер уже был как-то в Ренне (а он уверял их с Гериком в обратном!); тогда же состоялась их с Эммой помолвка. На кольце Пьера — том самом, что спасло когда-то Матильду и Герика в доме Рэндуилла, — был выгравирован горностай, герб бретонского герцога. Немногие имели подобные кольца, только приближённые к герцогу люди. Именно потому поведение Рэндуилла тогда столь резко переменилось: граф и впрямь являлся, как выразился Пьер, его союзником. А вот о том, почему Пьер скрывался под личиной Анку и до самого конца не выдавал Матильде своего имени, Эмма понятия не имела. Она немало удивилась, когда услышала историю Матильды — сильно сжатую, но совершенно правдивую.

Так что, несмотря на то, что некоторые вещи прояснились, Пьер всё равно оставался для Матильды загадкой. Впрочем, она и не собиралась выяснять о нём что-то ещё. Уже завтра он женится на Эмме и уедет из Ренна. Надолго ли — неизвестно, но Матильда надеялась, что её здесь к тому времени, как он вернётся, уже не будет.

С Пьером де Дрё, герцогом Бретани, ей удалось поговорить всего лишь раз за всё это время. Он сказал, что из-за напряжённой политической обстановки в Англии, не может связаться с её отцом. Что же до Беатрис и Тристана, которых, как Матильда скоро поняла, в Ренне не было, герцог отрезал, что не может заняться их поисками. А когда Матильда без надежды поинтересовалась, может ли она сама заняться этим, герцог не на шутку разозлился и категорически запретил ей покидать пределы столицы.

Обеспокоенная Матильда поделилась этим разговором с Эдит, и та ей всё объяснила. Выходило, что раз её отец, держатель земель, находился в Англии и из-за грядущей войны (в этом уже мало кто сомневался) едва ли мог вскоре вернуться, за землями должен кто-то присматривать. Отец всегда возлагал эту задачу на свою жену, но теперь, когда её не стало, а все дети являлись несовершеннолетними, эту ношу брал на себя герцог. Он, разумеется, не мог следить самостоятельно за владениями Марильяка; в подобных случаях, герцог имел полное право выдать замуж наследницу, а её муж, таким образом, был вправе держать земли до тех пор, пока (или если) не вернётся исконный владелец. По этой-то причине исчезновение Матильды было совсем не на руку герцогу.

Матильда пришла в ужас. О таком она и помыслить не могла. Да если бы знала только, ни за что бы сюда не сунулась! Становилось сразу ясным, почему около дюжины придворных оказывали ей настойчивые знаки внимания: наверняка все они надеялись стать её мужем. Но себе Матильда пообещала, что не согласится ни на одно предложение. Если она и выйдет когда-либо замуж, то только за Герика…

Герик не разговаривал с ней с того самого дня, как она переехала жить в замок. Матильда пыталась встретиться с ним и убедить в том, что ей неважно мнение остальных насчёт их дружбы, но ей редко удавалось его хотя бы увидеть, а уж поговорить и вовсе не представлялось возможным. Герик избегал её, и Матильда на некоторое время бросила попытки достучаться до него. По крайней мере, он не уехал, хотя должен был уже понять, что Беатрис и Тристана здесь нет. Вряд ли его могло здесь что-то задержать, кроме неё, так что Матильда набралась терпения: так или иначе всё у них с Гериком наладится.

Вошла Эдит, а за ней в комнату буквально влетела Эмма.

— Матильда! Знаю, ты хотела уйти, но, пожалуйста, останься! Мне нужно поговорить с тобой.

Выглядела Эмма очень взволнованно, даже испуганно. Матильда отпустила Эдит и повернулась к подруге:

— Что случилось?

— Ничего, — выдохнула Эмма. — Пока ничего, а завтра случится! Я с ума схожу от волнения.

Матильда ободряюще улыбнулась.

— Не волнуйся ты так. Ты же давно знала, кто станет твоим мужем. Граф де Шалон тебя вполне устраивает, не так ли?

Эмма кисло кивнула, теребя рыжую косу, и заходила по комнате:

— Конечно, я выйду за него замуж. Он кажется достаточно добрым… А с тобой я хочу о нём и поговорить! Ты с ним провела немало времени, расскажи ещё раз подробнее о том, каков он!

И Эмма схватила Матильду за руки, с мольбой глядя ей в глаза.

Матильда почувствовала себя загнанной в ловушку. О Пьере ей ничего не хотелось рассказывать, потому что хороших вещей для неё он сделал мало, а плохо отзываться о нём перед невестой перед самой свадьбой — совсем не дело. И всё же Матильда не могла не помочь подруге. Сосредоточившись, она медленно проговорила:

— Он… весёлый. Знает много забавных историй. Легко может поднять настроение… — Матильда даже нахмурилась, пытаясь вспомнить что-нибудь ещё. — Куропаток подстреливать умеет.

— Ты издеваешься надо мной? — разочарованно протянула Эмма. — Я не прошу тебя рассказать о том, какой он хороший, но о том, какой он в целом.

— Прости, Эмма. Он много мне врал, мне кажется, я так и не узнала его настоящего. Так что не мне тебе о нём рассказывать.

Она совсем сникла, но потом чуть приободрилась.

— Тогда я буду задавать тебе вопросы, а ты мне отвечать на них, хорошо?

Матильда без энтузиазма кивнула.

— Он жесток?

— Скорее нет, — неуверенно ответила Матильда. — Давай присядем.

Эмма отстранённо кивнула, обдумывая то, что хотела спросить. Девушки устроились на стульях у окна, и Эмма снова спросила:

— Благороден?

— Конечно, он же граф. Ладно, успокойся, — улыбнулась она, заметив, каким взглядом одарила её Эмма. Она вспомнила, как повёл себя Пьер в поместье Рэндуилла до обнаружения у него кольца, и заметила: — В пределах разумного, я бы сказала. Пока благородство не мешает его планам.

— Смел? Храбр?

Матильда вспомнила, как он напал на Ратьяна, друга Рэндуилла, и даже смог его одолеть.

— Да, смел, — признала она. — Ещё и смекалистый, — добавила она, когда в голове мелькнуло воспоминание того, как они с Гериком обдурили преследовавших их воинов.

— Это хорошо, — даже улыбнулась Эмма. — Как думаешь, он меня полюбит? Я даже не знаю, нравлюсь ли ему хоть чуть-чуть. Он вежлив, приветлив, интересуется моими делами. Однако же… — засомневалась та.

Матильда далеко не была уверена, что Пьер вообще способен полюбить. Он столько рассказывал им с Гериком о своих похождениях да влюблённостях, но всё это было несерьёзно. Матильда думала, что нравилась ему, а оказалось, что он только делал вид, чтобы повеселиться над ней и Гериком. Может быть, он притворится, что любит Эмму, но едва ли полюбит её по-настоящему.

— Откуда я могу знать? Ты красивая и добродетельная. Тебя легко полюбить, а сердце у Пьера свободно, так что это вероятно.

— Я вот сама его не люблю, — призналась Эмма, вздохнув. — А ты кого-нибудь любишь, Матильда?

Матильда на несколько мгновений потеряла дар речи. Эмма порой бывала уж слишком откровенной. Но почему бы с ней и не поделиться своими чувствами к Герику? Хоть кому-нибудь поведать о том, как ей плохо без него…

— Люблю… Только всё у нас сложно.

— Да? А почему сложно?

Матильда и сама не заметила, как выложила подруге всю их с Гериком историю. Эмма пребывала в восторге. Лесное путешествие двух влюблённых показалось ей весьма романтичным, даже несмотря на присутствие третьего лишнего (о роли Пьера Матильда, правда, умолчала), а когда она услышала о том, что Матильда провела с возлюбленным два дня наедине в подвале, то и вовсе захлопала в ладоши.

— Как интересно! — воскликнула она. Матильда не могла не улыбнуться: сама до сих пор с дрожью вспомнила подвал Рэндуилла, но, должно быть, звучит всё для ушей иного человека по-иному же.

Ту часть их истории, когда они с Гериком пытались бежать, но не вполне успешно, Эмма слушала с раскрытым ртом. Матильда невольно ощутила себя сказочницей. Кажется, именно так выглядела она сама, когда слушала истории старушки Риннон.

— Он убежал, — расстроенно выдохнула Эмма. — Как он мог тебя бросить?

Но Матильда тут же объяснила логику возлюбленного, и Эмма не пожалела эпитетов для Герика, назвав его и бесстрашным, и находчивым, и способным пожертвовать собой ради любви…

— Подожди-ка, — остановила поток её слов Матильда. — О какой любви ты говоришь? Он считает меня своей подругой, как и раньше.

Эмма поглядела на неё, как на сумасшедшую.

— И с чего ты это взяла?

— В тот день, когда мы решили бежать, Герик сказал мне, что знает, из-за кого я стала сама не своя… Но, когда я попыталась поговорить с ним об этом, он разозлился и перевёл тему на другое…

Эмма задумалась.

— А с Пьером тебя точно ничего не связывало?

— Упаси боже! — слишком поспешно воскликнула Матильда. Поймав внимательный взгляд подруги, она вздохнула: — Пьер оказывал мне некоторое внимание. Но, поверь, я никогда не давала ему поощрения! К тому же, потом он сам признался, что просто развлекался, строя из себя влюблённого.

— Каков подлец, — воскликнула Эмма возмущённо. — А какие он знаки внимания тебе оказывал? Говори как на духу, не стесняйся. Я же сказала, что не люблю его, так что и ревновать не буду.

— Ладно… Ну, он делал мне порой комплименты, обнимал меня иногда, говорил всякие бредни про то, что без меня ему невмоготу, — хмыкнула Матильда.

— А ты?

— Я ничего.

— То есть ничего? — допытывалась Эмма.

— Вот так — ничего! Все его красивые слова пропускала мимо ушей, в ответ обняла только раз, когда мы в Ренн прибыли и прощались с ним. На самом деле он всё это делал да говорил только чтобы Герика позлить…

— Вот же оно! — победно вскричала Эмма. Когда Матильда, не разделяя её торжества, продолжила недоумённо смотреть на неё, Эмма принялась объяснять: — Ты хоть раз пробовала посмотреть на всё это с точки зрения Герика? Он часто видел, как Пьер увивался за тобой, а ты ни разу его даже не осадила! Конечно же, он посчитал, что ты принимаешь эти ухаживания. Поэтому он и держался отстранённо. Всё же началось тогда, когда к вам Пьер присоединился? Ну вот, — удовлетворённо сказала она, когда Матильда ошарашенно кивнула, — точно так же, как ты заметила его молчаливость, он заметил и твою влюблённость, да только подумал, что к Пьеру она относится. И что точно он сказал тебе в день вашего побега?…

— Знает, из-за кого… Он выразился не ясно…

— Вот именно! А ты-то и подумала, что он догадался о твоих к нему чувствах, а он имел в виду не себя, а Пьера! — Эмма впала в раж. Теперь потрясающая история Матильды представала в ещё более запутанном и оттого прекрасном свете. — Матильда, ну как ты всего этого не заметила? Герик точно любит тебя так же сильно, как и ты его. Все его действия говорят за это! Он пытался отгородить тебя от Пьера, потому что ревновал, он подрался с заведомо сильным противником, чтобы освободить тебя, он устроил побег, чтобы спасти тебя, а после следил за тобой, чтобы быть уверенным в том, что ты в безопасности. А теперь… кстати, где он теперь?

Матильда уже не слушала. В устах Эммы она увидела всё, что происходило, в другом ключе. И замкнутость Герика, и злость к Пьеру, и многое-многое другое. Неужели они, как два дурака, всё это время мучились ложными догадками? Матильде с трудом верилось в это. Как всё могло настолько запутаться, чтобы оба оказались одураченными самими собой и друг другом же? Но Пьер знал… И впрямь всё началось с него… А тот день, когда Герик нашёл её в Ренне! Она проснулась и сказала «Пьер», а Герик тогда ещё разозлился… Для него это было ещё одно подтверждение её якобы чувств к Пьеру! А сам Пьер мог бог знает что наговорить Герику в день побега или даже раньше.

Она закрыла лицо руками и пригнулась к коленям. Невероятно, какой она была дурой…

— Матильда! — пробился в её сознание взволнованный голос Эммы. — С тобой всё хорошо? Позвать Эдит, она принесёт воды?

Она покачала головой.

— Ну-ну, не плачь, Матильда…

Судя по голосу, плакала как раз Эмма. Наверное, решила, что Матильда плачет, спрятав лицо, но это было не так. Она просто не могла прийти в себя от такого потрясения.

— Я расстроила тебя… Но в любом случае, незачем теперь горевать!

По звукам Матильда догадалась, что впечатлительная Эмма утирает слёзы рукавом платья.

— Я люблю тебя, Эмма. Ты такая замечательная…

После этих слов их обоих поглотили рыдания. Они обнимались и пытались друг друга успокоить. Эмма гладила её по голове и приговаривала, что теперь у них с Гериком всё наладится, а Матильда, всхлипывая, кивала.

Через некоторое время им удалось успокоиться.

— Ну, слава богу, я думала, мы затопим весь дворец, — пошутила Эмма, улыбнувшись. — Ты обязательно должна поговорить с Гериком. Он, надеюсь, в городе?

— Да! — почти выкрикнула Матильда и засмеялась. Всё неожиданно показалось таким простым. Прямо сейчас, пока ещё есть время, она пойдёт к Герику, сделает всё возможное, чтобы встретиться с ним, затем расскажет ему, как всё было на самом деле, а потом они наконец-то будут вместе! — Я должна пойти к нему немедленно!

Матильда встала и уже двинулась было к выходу, но Эмма вовремя схватила её за руку.

— Постой, не так скоро! Счастье тебе совсем разум помутило. Выглядишь ты, прости, кошмарно. Ох, пресвятая Богородица, — вскричала она, — у меня завтра свадьба, а я точно в таком же виде! Эдит!

Эдит, которая обитала в комнате, прилегающей к спальне Матильды, тут же показалась на пороге.

— Смотри, Эдит, как отвратительно мы обе выглядим.

Эдит улыбнулась. Матильда поняла, что та, должно быть, слышала, как они здесь с Эммой горевали, поэтому их вид не стал для неё неожиданностью.

— Сейчас я принесу компрессы, которые снимут опухоль и покраснение. Завтра вы будете самой прекрасной невестой, — уверила она Эмму.

Матильда вмешалась:

— Скоро эти компрессы подействуют? Я бы хотела сегодня ещё кое-куда сходить.

— Думаю, успеете. Ещё только пять пополудни.

Матильда немного расслабилась, но не могла скрыть своего нетерпения скорее покинуть замок и найти Герика. Когда Эдит вернулась через несколько минут с компрессами, она сказала ей, что сегодня им нужно во что бы то ни стало отыскать одного человека.

— Того, что в «Лесном звере» живёт? — уточнила Эдит, обмакивая тряпицу в травяной отвар и накладывая сначала на лицо Матильды, затем другую — на лицо Эммы. Эдит, хоть и не знала всего, но была свидетельницей попыток Матильды встретиться с Гериком.

— Да! Мне нужно с ним срочно поговорить.

— Лучшего дня не найти, — заметила Эдит, когда закончила. — Никто не обратит внимания на то, что вы ушли, приготовления к завтрашнему торжеству занимают всех. Не убирайте ближайшие полчаса, — указала она на компрессы.

— А мне в голову пришла неплохая мысль, — вдруг сказала Эмма. — Ты, Эдит, знаешь его в лицо? — Служанка кивнула, и Эмма продолжила: — Тогда пойди одна и отыщи его, а когда найдёшь, скажи, что Матильда хочет с ним поговорить.

— Не пойдёт, — ответила Матильда, — он отказывается со мной разговаривать с тех пор, как я здесь поселилась. Считает, что может навредить мне своей дружбой…

— Ну и не страшно, — не унывала Эмма. — Тогда пусть Эдит ему скажет, что у тебя возникли серьёзные проблемы или, наоборот, ты получила хорошие вести о своей семье.

— Нет, хорошие вести о семье — это слишком серьёзно, чтобы врать о таком, — покачала головой Матильда, — а вот про проблемы неплохо. Эдит, скажи ему, что только он в силах мне помочь. И ещё! Скажи, что дело касается нашего общего друга. Пусть он немедленно придёт в «Лесной зверь», а потом и мы туда с тобой отправимся.

Эдит кивнула, пообещала, что сделает всё, как надо, и постарается вернуться поскорее. Когда она вышла, Эмма улыбнулась:

— Это ты Пьера вашим общим другом назвала? Отлично придумала, уверена, что он примчится на место встречи быстрее, чем Эдит вернётся к нам.

Матильда была до такой степени благодарна Эмме, что не могла и словами выразить. После того, как та открыла ей глаза и так помогла, Матильда готова была отвечать на все мыслимые и немыслимые вопросы о Пьере. Эмма, наверное, немного разочаровалась в будущем супруге из-за того, какую роль он сыграл в судьбе Матильды, но виду не подавала.

Они беседовали, пока не вернулась Эдит.

— Он ждёт вас.

Эти слова вознесли её на невиданную волну счастья. Они вместе с Эммой радостно засмеялись, затем обнялись.

— Я умру от любопытства, — призналась невеста, — но, наверное, сегодня мы уже не увидимся, а завтра и вовсе некогда будет поговорить. А потом мы с Пьером уедем…

— На охоте поговорим! — пообещала Матильда, целуя подругу в щёку. — Я расскажу тебе всё-всё. А ты не тревожься, завтра будет самый чудесный день твоей жизни!

Матильда едва могла замечать дорогу, которой они шли к «Лесному зверю». Она вся тряслась от волнения. Так давно не говорила с Гериком, так давно не могла вдоволь насмотреться на него, и теперь наконец-то сможет сделать и то, и то другое, и всё ему разъяснить. Эдит, угадывая состояние госпожи, молчала, но изредка улыбалась, глядя на озарённое внутренним светом лицо Матильды.

Подойдя к «Лесному зверю», Матильда остановилась и быстро сказала:

— Ты подождёшь меня внизу, ладно? Не знаю, как надолго затянется наш разговор.

Эдит кивнула. Они только вошли, а хозяин уже появился подле них, предлагая отобедать его мягкой телятиной и гороховым супом. Матильда попросила принести одну порцию для Эдит, потому что той придётся, наверное, довольно долго ждать, а сама отправилась наверх, в ту памятную ей комнату, где остановился Герик.

Перед дверью она помедлила. Сердце трепыхалось так же сильно, как у её Дымка, когда она только начинала приучать его к себе. Дрожащими руками отворила, наконец, дверь и вошла. Герик стоял прямо напротив, видимо, до того сверля дверь взглядом. Теперь его взгляд остановился на ней, и Матильда, поначалу замершая, бросилась к нему на шею.

Она никогда не обнимала его так, хотя уже давно желала. И влюблённый в неё Герик тоже должен был желать такой близости: он крепко прижал её к себе, правда, первым же и отстранился.

— Что за проблемы у тебя? Чего этот… Пьер натворил?

Матильда улыбалась, глядя на его искривлённое беспокойством и гневом лицо, такое любимое и родное лицо, которое она так давно толком не видела. Не сдержавшись, она провела ладонью по его впалой щеке, а когда Герик изумлённо застыл, осмелела вконец и сделала то, чего желала ещё сильнее, чем объятий.

Она поцеловала его. Для Матильды это был первый поцелуй. Она и не знала, как точно нужно себя вести, прижалась губами к его губам, начала ждать, что сделает Герик. А Герик, тот Герик, которому деревенские девушки никогда не давали продыху, после секундного замешательства, прижал её к себе снова, ещё крепче, и стал так сладко и нежно её целовать, что у Матильды едва не подкосились ноги.

Она обняла его за шею, ещё ближе приникла к нему, и Герик застонал. Поцелуи стали совсем другими и полностью ошеломили Матильду. Позже ей казалось, что в неё кто-то иной вселился, потому что она не могла поверить, что сама целовала Герика так жадно и так раскованно, будто и не в первый раз. Если бы не Герик, который снова отстранил её от себя, неизвестно, чем бы всё закончилось.

Оба тяжело дышали. Матильда потрогала ледяными пальцами свои горящие губы, Герик смотрел на неё, как на незнакомку.

— Я люблю тебя, Герик, — произнесла она, наконец, тихо. — Тебя, а не Пьера или кого-либо другого. Ты ошибался всё это время… И я ошибалась, потому что думала, что тебе всё равно на меня.

— Меня? — повторил Герик, словно не расслышав.

Матильда кивнула.

— Знаю, почему ты не так всё понял. Теперь уже понимаю. И прости, что вела себя неправильно с этим Пьером. Мне он никогда не нравился, я просто молча терпела его. Я и не думала, что мы сможем так запутаться в трёх соснах.

Герик выглядел потрясённым. Матильда подумала, что и она, наверное, выглядела так же ещё несколько часов назад.

— Не знаю, правильно ли так говорить, но всё Пьер виноват. Он признался мне как-то, что только забавлялся, притворяясь влюблённым в меня и раздражая тем самым тебя. Если бы не он, всё было бы по-другому.

— Да ладно… — выдохнул, наконец, Герик, тряхнув головой, словно проясняя мысли. — Впервые я считаю виноватым себя, а не Пьера. Ты не шутишь? Правда любишь меня?

— Ага, — закивала она с улыбкой до ушей. — А я услышу подобное из твоих уст?

— Думаю, не раз, — тоже улыбнулся Герик. — Я люблю тебя. Никого никогда не любил так, как тебя.

— Даже Аньес? — сдуру спросила Матильда и прикусила язык.

Герик смутился.

— Трудно было не увлечься ею. Но это было несерьёзно. А ты… ты другое дело.

— Почему?

— Потому что тебя я люблю, а до тебя не любил.

Он привлёк её к себе, и Матильда умиротворённо положила голову ему на грудь. Дважды он сказал, что любит её. И это после нескольких месяцев страданий, когда она думала, что её любовь безответна!

— Мне было очень плохо без тебя, — призналась она. — Ты отказывался говорить со мной.

— Думал, лучше так будет. Мне лучше не стало, конечно, да и тебе тоже… Но у тебя новая жизнь началась, мне в ней было не место.

— В любой моей жизни тебе место! — возмутилась, но без запала, Матильда. Ей было слишком хорошо, чтобы спорить. — Не решай больше за меня.

— Хорошо. Да и не смогу уже повторить этот подвиг: так долго тебя не видеть и не слышать, — признался он, поднимая её лицо за подбородок. — Расскажи мне, как тебе жилось всё это время. И что за проблемы возникли с Пьером?

Матильда рассмеялась.

Очень долго они просидели на кровати Герика, разговаривая. Матильда подробно рассказала ему о том, как жилось ей, он — о том, как жилось ему. Герик стал помощником кузнеца, получал небольшое жалование, которого хватало на оплату комнаты и пропитания. Матильда тогда и заметила, что его тело стало более сильным и мускулистым. Она слушала его и гладила по груди и плечам через тонкую ткань рубахи.

Потом они снова целовались, в перерывах думая о своей будущей жизни.

— Мы поженимся и вернёмся домой. А вскоре приедет отец, а потом найдутся Беа с Тристаном…

— Тебя зовут леди Матильда, — напомнил ей Герик, — я не дотягиваю до тебя.

— Что за глупости… — Но она приуныла, понимая, что он прав. — Всё равно я не буду больше ничьей женой.

— Ничего, решим как-нибудь, что нам делать дальше.

Им пришлось расстаться, когда в дверь постучала Эдит. Она предупредила, что уже скоро стемнеет, и надо вернуться в замок, пока никто не заметил её долгого отсутствия. Тепло попрощавшись теперь точно и всецело со своим возлюбленным, Матильда вышла из «Лесного зверя».

Они договорились встретиться здесь же и в то же самое время, через день.

Следующий день выдался суматошным. С утра проходили последние приготовления к свадьбе. Матильда сначала навестила Дымка в соколятне, чтобы убедиться, что всё хорошо и он готов к грядущей охоте; затем вернулась к себе и долго наряжалась. Она надела новое, сшитое портнихой на заказ небесно-голубое платье, с богатой вышивкой по подолу. Герцог был щедр, предоставив ей немало денег на нужды. Правда, ей приходилось отчитываться всякий раз, на что те уходят. Волосы Матильда оставила распущенными и без каких-либо украшений.

Само бракосочетание прошло не особо примечательно. Матильда, наблюдая за тем, как Эмма и Пьер приносят друг другу клятвы, молилась, чтобы подруга была счастлива в семейной жизни. Наконец, жених и невеста стали мужем и женой. Они поцеловались под аплодисменты всех присутствующих, и Матильда заинтересовалась, что почувствовала Эмма. Вряд ли ей было так же хорошо, как вчера Матильде, когда её целовал любимый Герик.

Затем все вышли из часовни и прямо во дворе стали поздравлять новобрачных. Матильда была одной из первых, кто пожелал счастливой и долгой жизни молодожёнам. Эмма кратко пожала ей руку с благодарной улыбкой, Пьер тоже улыбнулся ей, и это было приятным изменением, учитывая его холодное отношение в последние два месяца. Вообще сегодня Пьер напоминал ей того Пьера, каким он был до прибытия ко двору. Он непрестанно смеялся, шутил и в целом производил впечатление счастливейшего человека на земле.

После многочисленных поздравлений герцог подал знак готовиться к охоте. Матильда немедленно направилась к соколятне, пока какой-нибудь из поклонников не вздумал к ней присоединиться по пути. К несчастью, она не успела далеко уйти, как её нагнал граф Рэндуилл. Несмотря на его щедрый подарок, Матильда не стала относиться к нему лучше, только старалась не показывать неприязни в открытую.

— Как поживает ваш сокол? — поинтересовался он, подстраиваясь под её шаг.

— Превосходно. Благодарю вас ещё раз.

Рэндуилл отмахнулся.

— Трудно вам пришлось, приручая его в одиночку?

Он предложил ей свою помощь в обучении, когда преподнёс свой дар, но Матильда отказалась, не желая выдерживать присутствие Рэндуилла во время встреч с Дымком.

— Непросто, — согласилась она, — но сокольничий помогал мне, когда я сталкивалась с трудностями.

Она поняла, что ошиблась, когда Рэндуилл как-то странно (возможно, зло) посмотрел на неё и оставил на полпути к соколятне идти туда в одиночестве. Наверное, этого спесивца разозлило, что она отвергла его помощь, но воспользовалась услугами сокольничего, подумала Матильда.

Эдит, уже ожидавшая её на месте, принесла перчатку на левую руку. Матильда натянула её, затем сняла Дымка с насеста и поспешила спуститься во двор.

Многие уже были готовы начать охоту, но герцог пока не показывался, а без него никто никуда поехать не мог. Матильда, оседлав коня, подаренного ей Его светлостью, осмотрелась вокруг. Неподалёку она заметила Алана де Гранье, своего самого настойчивого ухажёра, и на всякий случай отъехала подальше. Так случилось, что они пересеклись с Пьером, и он широко улыбнулся ей.

— Как чувствуешь себя, Матильда?

— Волнуюсь, — честно призналась она. — А ты? Наверное, очень счастлив.

— Давно не был так счастлив, — кивнул он и, пригнувшись к ней, заговорщицки прошептал: — Наконец-то уеду отсюда.

Матильда засмеялась, но потом немного погрустнела. Она завидовала Пьеру: тоже хотела бы покинуть двор навсегда, но, наверное, не скоро это случится.

Пьер отъехал, легко поклонившись ей, и Матильда продолжила свой путь верхом, осматриваясь в поисках Эммы. Подругу она нашла рядом с герцогиней Аликс. Обе были поглощены разговором.

Герцогиня Аликс не разделяла всеобщей любви не только к соколиной, но и к любой другой охоте, а сегодня присутствовала здесь только ради новобрачных. Матильда не любила её общество: та была слишком угрюмой и любила говорить лишь о состоянии своего слабого здоровья.

Вздохнув, Матильда смирилась с тем, что ей придётся провести несколько часов в обществе какого-нибудь поклонника. Друзей при дворе у неё больше не было, к которым бы она могла присоединиться. Однако к её неудовольствию, к ней снова подъехал Рэндуилл.

— Он прекрасен, — кивнул Рэндуилл на птицу на её руке. — Как вы назвали его?

Матильда отчего-то смутилась, но подняла повыше подбородок:

— Дымок.

Рэндуилл усмехнулся.

— Позволите сопровождать вас?

— Конечно. Я участвую в охоте только благодаря вам, так что вы самый подходящий для меня спутник.

И это на самом деле было так. К тому же, Рэндуилл если и желал её, то никогда не показывал этого. Алан, например, любил поглядывать на неё, как на жареную куропатку, которую ему не терпелось съесть. И если бы только Рэндуилл не был таким мрачным, то она, возможно, и не бегала бы от него, как от огня. А может, то, что случилось в его доме, никогда не сотрётся из её памяти. Трудно быть доброжелательной к человеку, который тебя едва не задушил…

До болотистой местности за чертой города, где должна была проходить охота, они добрались довольно быстро. Посланные вперёд слуги с собаками уже растревожили жителей камышей. Матильда воодушевлённо погладила жёсткие перья Дымка и улыбнулась самой себе.

У каждого была своя очередь запускать птицу. Хотя Матильда не была в числе первых, она с огромным интересом следила за другими. В основном, многие соколы ударяли в полёте куропаток, и когда питомец Пьера тоже забил одну из куропаток, Матильда и Эмма переглянулись и засмеялись в ладонь.

Матильде доставляло огромное удовольствие следить за птицами в полёте. Некоторые, расправив крылья, долго кружили в небе, высматривая добычу, другие почти сразу стремительно бросались вниз в камыши, завидев жирных уток и длинноногих цапель. Не обошлась охота и без курьёза: сокол Алана, покружив некоторое время в небе, улетел в сторону леса, издавая режущие слух крики, и после пяти минут ожидания, когда тот не вернулся, все позволили себе в открытую рассмеяться. Алан тоже смеялся, хотя за его весельем и проглядывало смущение. Матильда порадовалась тому, что назойливый поклонник так оплошался.

Вскоре подошла и её очередь. Матильда волновалась очень сильно, когда снимала клобучок. Вот будет позор, если её Дымок тоже улетит и не вернётся! С замиранием сердца она вскинула руку и свистнула, напуская Дымка на добычу. Её сокол показался ей самым прекраснейшим из всех, что уже взлетали с рук хозяев. Она с особым восторгом наблюдала за его мощными крыльями, поворотами в воздухе, когда он стал осматривать болотистую местность внизу. Матильда затаила дыхание, про себя подбадривая птицу.

Дымок кружил в небе, наверное, с минуту, или для Матильды время текло медленнее, чем для остальных. Наконец, он бросился вниз, да так резко, что Матильда чуть не подскочила в седле. Она взяла поводья в руки и рысью помчалась к нужному месту — за ней все остальные.

Оказалось, что жертвой стала упитанная утка. Её Дымку один из слуг уже кинул дохлого голубя (коих запасено было с целую корзину) в качестве награды, и тот принялся за еду. Матильда подождала, пока Дымок поест, затем позвала его, и сокол послушно сел ей на перчатку. Надев на него клобучок, Матильда отправилась в обратный путь. Как и всех охотников до неё, Матильду тоже поздравляли, восхищаясь тем, что она самостоятельно обучила сокола так хорошо. Но особенно лестно ей было получить скупую похвалу от Рэндуилла, который, вероятно, и не думал, что её Дымок на что-то способен.

После удачной первой охоты время для Матильды стало бежать очень быстро. В ней проснулся азарт, и она с нетерпением ждала второго круга.

— Я вижу вам по душе охота, — сказал Рэндуилл. Он всё ещё был рядом, но сейчас Матильду почти не тяготила его близость.

— О да! Это невероятное удовольствие, — воскликнула она, глядя в небо, где сейчас парил сокол Пьера.

— В первый раз не стоит сильно утруждать птицу, — заметил Рэндуилл.

Матильда поморщилась от его нравоучений, но ответила мягким тоном:

— Да, я собираюсь напустить его в последний раз.

И во второй раз Дымок показал себя превосходно. Несколько бросков — и он забил цаплю. Подозвав его к себе, Матильда погладила перья и радостно огляделась. Теперь можно было и поговорить с Эммой, как она вчера обещала ей.

Эмма не участвовала в охоте, но находилась рядом с Пьером. Когда Матильда подъехала к ним, Эмма очень обрадовалась и сразу спросила:

— Ну как?

Матильда с подозрением посмотрела на Пьера, почему-то уверенная, что он внимательно слушает.

— Прекрасно!

Эмма, правильно поняв её лаконичность, повернулась к Пьеру:

— Вы не возражаете, если я оставлю вас, чтобы присоединиться к Её светлости?

Пьер улыбнулся ей и кивнул. При этом он бросил долгий взгляд на Матильду, как будто догадываясь о чём-то, но ей уже было всё равно. Завтра Пьер покинет двор и столицу, и никто не помешает им с Гериком видеться.

Эмма и впрямь направилась к герцогине Аликс, но по пути Матильда успела кратко поведать ей, как прошла встреча с Гериком.

— Поздравляю! — воскликнула Эмма. — Я очень рада за тебя. За вас обоих! Только будь осторожна. Не нравится мне, что вокруг тебя целая стая мужчин вьётся. Особенно этот мрачный граф Рэндуилл, — поёжилась она, метнув взгляд в ту сторону, где он находился.

— Думаешь, мне это нравится? — вздохнула Матильда. — Но ничего, теперь мне гораздо легче выносить их, когда мы с Гериком всё уладили между собой.

— Я представляю, — пожала ей руку Эмма. — А сейчас я посижу с герцогиней, а то Пьер и так странно поглядывает в нашу сторону.

Матильда не стала оборачиваться, чтобы проверить, только кивнула и вернулась на своё место к Рэндуиллу.

Возвращались все в замок в приподнятом настроении, за исключением Её светлости, которая плохо себя чувствовала и уверяла, что точно простудится после лёгкого дождика, не продлившегося и десяти минут, а также Алана де Гранье, который не слишком удачно притворялся, что не огорчён потерей птицы.

Рэндуилл всё не отставал от неё, и в соколятню они снова пошли вместе. А на обратной дороге в большой зал, где должен был проходить свадебный пир, Рэндуилл ей сказал:

— Вы сегодня были прекрасны.

— Вы имеете в виду моего Дымка?

— Нет, я о вас. Вы были прекрасны.

Матильда озадаченно посмотрела на него. Она не помнила, чтобы Рэндуилл прежде делал ей комплименты, потому и не знала, как ответить. Ошеломлённо пробормотала «спасибо», а потом увидела неподалёку бредущего Алана де Гранье и впервые обрадовалась при его виде.

Поспешно объяснив, что должна поддержать расстроенного Алана, Матильда отошла от Рэндуилла.

— О, прекрасная леди Матильда, — восторженно сказал Алан, когда она присоединилась к нему. — Как изумительно вы выглядите!

У Матильды насчёт этого были большие сомнения, ведь она даже не переоделась после охоты, впрочем, как и многие, решившие сразу отправиться в зал, где всё уже было подготовлено к празднеству.

Они вместе вошли в зал, и глаза Матильды сразу отыскали Пьера и Эмму.

— Они хорошо смотрятся вместе, — заметил Алан, наклонившись к ней.

— О да, полностью с вами согласна.

— Глядя на них, я не могу не представлять себя на месте счастливого жениха…

Матильда ошарашенно взглянула на него.

— Вы хотите сказать, вам нравится леди Эмма?

— Что вы, разумеется, нет! На месте невесты мне хотелось бы видеть только вас.

Она досадливо нахмурилась. Ей не понравилось, что разговор зашёл о её собственном замужестве.

— Я ужасно проголодалась.

Алан воспринял это как знак к действию и провёл её к самому большому столу, заняв место по её правую сторону. Столы изобиловали таким количеством разнообразных блюд, что Матильда не знала, на чём и взгляд остановить. Помимо большого стола, возвышающего над остальными, было ещё два поменьше: для гостей менее знатных или, скорее, менее приближённых к герцогу и герцогине.

Были приглашены менестрели и трубадуры, которые исполняли красивые песни о любви, и Матильда, представляя в роли трубадура Герика, непрестанно улыбалась. Она только жалела о том, что самого Герика здесь не было… А Алан де Гранье, всё время подкладывавший ей еды в тарелку и цветисто и образно говоривший о своих искренних и вечных чувствах, лишь забавлял её.

Ушла Матильда очень рано, не дождавшись проводов жены и мужа до покоев. Она устала, но то была приятная усталость. И к тому же, её гораздо больше прельщало в тишине своей комнаты помечтать о завтрашней встрече с Гериком, а не терпеть общество Алана ещё несколько часов.

Глава 28. Последний рывок

Около тридцати монахинь и послушниц вскоре должны были пройти через монастырский двор. После повечерия у них имелось несколько часов до полуночи, чтобы отдохнуть, а потом их ждала заутреня.

Но в этот день Беатрис была не со всеми. Она стояла у узкого окошечка, выходящего во двор, и ждала. Работая в скриптории этим днём, она притворилась, будто упала в обморок, что позволило ей не присутствовать на последующих службах. Так что теперь, когда все считали, что она лежит больная в своей келье, Беатрис на самом деле молилась, чтобы всё прошло гладко.

Наконец служба закончилась, и двор заполнился монахинями. Так как моросил дождь, они брели, низко опустив головы к земле. Скоро и ей придётся идти через этот двор, только на неё едва ли кто-нибудь посмотрит из окна. Часы, предназначенные для сна, проходили быстро, поэтому никто не растрачивал их понапрасну.

Когда внизу опустело, и Беа услышала, как тихо открываются двери келий, она принялась собираться: одела поверх платья послушницы тёплый шерстяной плащ черного цвета, прикрепила к поясу кожаный мешочек с несколькими денье, взяла котомку с едой и библией — и то, и другое принесла ей мать Клеменция, спрятала светлые волосы под капюшон и прислушалась снова. Теперь уже ничто не нарушало тишины, кроме шума дождя, и Беатрис, осторожно взяв в руки связку ключей, вышла из кельи.

Пока проходила анфиладу келий, а затем пересекала двор, Беа полностью погрузилась в себя. Здесь прошли целых два месяца её жизни, именно в этом месте она наконец-то приблизилась к своей давней мечте стать монахиней и здесь же поняла, что уже не способна отгородиться от всего света за этими мрачными стенами. И не потому, что слишком привыкла к нормальной, полной жизни, но потому, что ей нужно было разобраться со всем тем, что происходило в её жизни, начиная с убийства матери.

Когда Беатрис только прибыла в аббатство Норт-дам д'Авениэр, она и не полагала, что задержится здесь надолго. Однако мать Клеменция, настоятельница монастыря, была столь рада её видеть, что уговорила Беа стать послушницей. Ей было нелегко принять это решение, но в итоге она поддалась уговорам тёти и стала вести жизнь послушницы.

Мать Клеменция, выслушав рассказ о злоключениях племянницы и племянника, предложила решение, которое Беатрис пришлось по нраву. Сама Беа должна была стать монахиней, и тогда всякая опасность перестала бы угрожать ей; Тристан, которого настоятельница отправила в соседнее мужское аббатство, должен был оставаться там до тех пор, пока не вернётся из Англии их отец; сама мать Клеменция обязалась написать письмо лондонскому епископу — тот имел возможность и встретиться с их отцом и объяснить ему, в какую беду попали его дети. Наконец-то оказавшись в условиях, где все решения за неё принимает кто-то более опытный, Беа успокоилась и с головой окунулась в привлекательную для неё монастырскую жизнь.

Но перед этим по разрешению настоятельницы она встретилась с Клодом и всё ему объяснила. За прошедшее время Клод стал для неё настолько близким человеком, что расставаться с ним вот так было очень болезненно, но ей пришлось взять себя в руки и стойко поведать ему о том, что они прощаются навсегда. Клод не выказал особого огорчения, и в глубине души Беа это очень расстроило.

В тот же день она прощалась и с Тристаном. Мать-настоятельница сказала ему, что его мать и сестра не смогли долго сидеть в бездействии и вернулись в Бретань. Беатрис сильно опасалась, что Тристан этому не поверит, однако мальчика, казалось, объяснения устроили. Сил и её, и настоятельницы больше ушло на то, чтобы сдержать его порывы броситься вслед за якобы уехавшими матерью и сестрой. Несмотря на то, что обещание тихо и спокойно сидеть в монастыре Беа у него всё же вырвала, опасения, что Тристан совершит какой-нибудь глупый поступок, оставались.

Она также волновалась, как брат воспримет её побег. Что сделает, когда узнает о нём? Будет ли продолжать послушно сидеть на месте, как до этого? Мать Клеменция, конечно, что-нибудь придумает, чтобы объяснить её побег… и всё же… Впрочем, мужской монастырь окружали высокие, крепкие стены; а ворота и прочие выходы запирались. Так что Тристану будет не так-то просто последовать её примеру.

Всё изменилось несколько дней назад. Никакого ответа от отца не приходило, и Беатрис мало-помалу начинала чувствовать неладное. Мать Клеменция отвечала на все вопросы, что Беа слишком торопится. Она объясняла, что отец её до сих пор не приехал лишь потому, что у него есть обязанности перед королём и он не может всё сразу бросить. Беатрис, сама не понимая, почему ей пришло это в голову, спросила тогда у неё прямо, отправляла ли настоятельница письмо на самом деле. И хотя мать Клеменция возмутилась, что-то в её глазах убедило Беа в верности своей догадки. После недолгих уговоров мать Клеменция рассказала всё, что скрывала от Беа прежде: как ещё до их с Тристаном приезда, ей доставили письмо (от кого — Беа, как ни старалась, не смогла выведать у неё), в котором говорилось, что её племянница, которая точно прибудет к ней вскоре, должна стать монахиней, иначе её ожидает одна только судьба — преждевременная смерть.

Подобное откровение поразило Беа. Выходило, что с самого начала её убийцам было известно, куда они направляются. Так что они могли бы и не плутать с таким завидным упорством по пути сюда… И ещё выходило, что враг их могущественен, если может отдавать приказания настоятельницам крупных монастырей. Только кто бы это мог быть? Беа голову сломала, но так ничего и не поняла. Одно было ясно совершенно точно — всё началось тогда, когда уехали отец и Аньес…

Что же до не отосланного письма тёти отцу, та объяснила это так: она уже отправляла письмо лондонскому епископу, как только получила то самое послание, касающееся Беатрис (к слову, о Тристане там ничего не было сказано), ибо была взволнована и ничего не понимала. Ответом ей стало, что сэр Эдмон Марильяк из Лондона уехал и сейчас, должно быть, находится на острове Уайте, вместе с остальными приверженцами короля. Было письмо туда передано или нет, этого мать-настоятельница уже не знала.

Таким образом, вопросов у Беа появилось слишком много, чтобы закрываться от них за стенами монастыря. Она поняла, что ей нужно выбираться отсюда. Недруг их семьи, пославший на них столько несчастий, знал о её местонахождении, и это пугало Беа. Теперь, конечно, её путешествие в Париж становилось бессмысленным, ибо с отцом связаться становилось почти невозможно, но… О друге-то отца убийцы знать не должны? У него она сможет остановиться на некоторое время, а потом действовать дальше…

Беа не знала, как именно будет действовать дальше, но знала, что обязана разобраться во всём, что случилось, докопаться до истины. А для этого ей нужно было бежать отсюда. Без помощи со стороны она этого не смогла бы сделать, поэтому пришлось делиться своим планом с настоятельницей. Разумеется, мать Клеменция не обрадовалась такому её решению, но всё же поддержала. С тоской Беа поняла почему: она боялась, что из-за племянницы у неё могут возникнуть проблемы, ведь Беатрис теперь ни за что не собиралась принимать постриг, а человеку, который того требовал, только это и нужно было.

Мать Клеменция отдала ей ключи сразу после того, как Беатрис в «полуобморочном» состоянии уложили в келье. Когда она уйдёт через садовую калитку, оставив ключи рядом, все подумают, что она их украла у матери-настоятельницы, в келье которой бывала нередко на правах родственницы.

Беа как раз уже подходила к заветной калитке. Её отсутствие заметят только завтрашним утром, когда мать-настоятельница «обнаружит» исчезновение своих ключей. До этого у Беа было много времени, чтобы уйти отсюда подальше. Но, странное дело, как только она открыла калитку и вышла за границы монастыря, её тут же покинула решимость, и очень сильно захотелось вернуться под защиту святого места.

Совладав с собой, Беа прикрыла калитку и направилась в сторону леса. Мать Клеменция объяснила ей, какой путь лучше выбрать, чтобы скорее добраться до Парижа. Ей теперь всё время необходимо было двигаться на северо-восток, минуя такие крупные города как Ман и Шартр. Мать Клеменция посоветовала ей идти напрямик, а не по главной дороге, и обойти Ман стороной, но заглянуть в Шартр.

Её, конечно, станут искать, как только распространится весть о побеге, и логичнее всего будет искать её в каком-нибудь крупном городе поблизости — либо Анжере, либо Мане, но вряд ли наёмники решат, что она двинется в обратный путь, то есть через Анжер. Не обнаружив её в Мане, те, скорее всего, решат, что она направилась в Нормандию, может быть, для того, чтобы сесть на корабль до Англии, вернее до острова Уайта… Беатрис сначала так и хотела поступить, но потом подумала, что это будет слишком. Во-первых, у неё и денег не так много на подобное путешествие, во-вторых, неизвестно, что её будет ожидать в Англии. Особенно в свете последних разговоров о надвигающемся восстании в соседнем королевстве.

Ещё Клод учил её действовать наименее предсказуемо. Наёмникам будет не просто догадаться, что она направилась в столицу Франции. Если о существовании её тёти кто-то знал, это вовсе не значило, что этот кто-то также ведает и о старом друге её отца.

С этими мыслями она и подошла к кромке леса. Лес её пугал всегда. Она по-хорошему завидовала Матильде, которая его обожала и днями напролёт могла гулять там. Беа же едва не мутило при осознании, что сейчас она войдёт под кроны деревьев и будет идти совсем одна, не имея возможности даже толком осмотреться. Если вдруг за ней кто-нибудь следит…

Но Беа в который раз приказала себе успокоиться и пошла вперёд. Лес — не самое худшее. Худшее будет, когда она окажется одна в большом городе. Ещё неизвестно, в какую передрягу она может попасть, ведь даже в Ансени, стоило ей остаться одной, как её чуть не продали в публичный дом. При этом воспоминании Беа поёжилась и поплотнее запахнула плащ.

Ночь стояла прохладная; небо застелено тучами так, что и звёзд не видно. Дождь уже прекратился, но казалось, вот-вот начнёт снова. Беа ступала по мокрой листве, вздрагивая от каждого шороха. Стрекот кузнечиков, который всегда её успокаивал, теперь действовал на нервы. Вскоре, дорога свернула направо, а ещё через полчаса Беа дошла до развилки. Мать-настоятельница строго наказала ей пойти по левой тропинке, выводившей к дороге, которую в своих путешествиях часто использовали паломники. Дорога та вела напрямик к Шартру.

Она ступила на левую тропинку и снова пошла вперёд. В голову ей непрестанно лезли мысли о том, как она выходит на дорогу паломников, а там её уже поджидают головорезы… или, что страшнее, выживший Хью. Беа вздрогнула и перекрестилась. До сих пор воспоминание об убийце её матери и его последних словах приводило её в суеверный ужас.

Она шла долго, и страх уже стал отпускать её, особенно когда начало светать, но потом её словно что-то выдернуло из размышлений. Она остановилась, будто споткнувшись, и огляделась по сторонам. Вроде бы всё, как прежде, но ей почудилось, что кто-то наблюдает за ней из-за деревьев.

Беа попыталась вразумить себя, что это невозможно. Ну кто бы это мог быть? Не могли же наёмники знать, что она именно этой ночью решила бежать. А кроме них, больше и некому за ней следить…

В любом случае стоять и терять время Беа не намеревалась. Осторожно она двинулась вперёд, поглядывая по сторонам и прислушиваясь. Шорохов было много, да только теперь они не казались ей исходящими от лесных жителей. Ветки иногда так громко хрустнут, как будто на них тяжёлым сапогом наступили… А Беа и не знала, что делать: то ли не обращать внимания, то ли… бежать? Правда, тропинка выведет её к дороге — возможно, пустынной в этот час. А бросаться в гущу деревьев было попросту глупо: убежать далеко всё равно не получится.

Сердце билось, как у загнанного зверька. Может, и не наблюдает за ней никто вовсе, старалась она убедить себя. Но предчувствия её редко обманывали.

Беа резко остановилась и принялась ждать. Если услышит что-нибудь подозрительное — побежит вперёд так быстро, как только сможет. Если же нет — то попеняет себе за излишнюю подозрительность и поспешит дальше.

К несчастью, её опасения подтвердились. Кто-то нагонял её: шёл тихо, но всё же слышно. Беа, сама удивившись своей резвости, припустила с места, но уже через пару секунд поняла, что проиграла. Её нагнали чуть ли не сразу, прижали к себе и, прежде чем она закричала, знакомый голос тихо проговорил:

— Тише, это я, Клод.

Беа оказалась на свободе и тут же развернулась к неожиданному «пленителю». Это и в самом деле был Клод! Она настолько сильно обрадовалась, что в первое мгновение, не задумываясь, обняла его, но потом сразу же отступила. Она даже не посмотрела в глаза Клоду, очень смутившись своему поведению.

— Как ты нашёл меня? Почему ты вообще ещё здесь?

Беа полагала, что Клод сразу после их прощального разговора уехал в Париж. Но выходило, что два месяца он провёл в Лавале по какой-то причине… Беа, впрочем, уже догадывалась, по какой. И это снова приводило её в смущение.

— Я должен был убедиться, что вы с Тристаном в порядке, собирался дождаться, пока ты примешь постриг… и только в этом случае уехать.

— А как ты узнал, что я сегодня решила сбежать?

— Мать-настоятельница передала мне через служку… Она знала, что я остался в городе.

Беа промолчала, про себя поражаясь смекалке тёти. Та знала, что племянница может быть в безопасности с этим молодым человеком и попросила присмотреть его за ней. А Беа ещё удивлялась, почему мать Клеменция так легко приняла весть о том, что она в одиночестве пойдёт до Парижа.

— Понятно, — сказала она. — Думаю, нам надо идти. Скоро станет известно, что я сбежала. И не только монахиням, но и всему Лавалю…

— И тем, кто хочет убить тебя, — добавил Клод.

Беа кивнула.

Вскоре они вышли на дорогу паломников. Конечно, по ней ходили не только паломники, но и люди, которым сподручнее было добраться этим путём, а не главным, что вёл в Ман. Большую часть дня Беа и Клод провели на дороге в одиночестве. Для неё стало в какой-то мере открытием, что они с Клодом могут так хорошо и просто общаться. У них, вообще-то, никогда не возникало сложностей в этом плане, но чаще всего Клод и Тристан вели несерьёзные разговоры, а Беатрис просто слушала или не слушала в зависимости от настроения. Теперь же Беа как будто заняла место своего брата, за исключением того, что с Клодом они говорили не о войне, сражениях или турнирах, а друг о друге.

О ней Клод уже знал немало, а вот для неё история Клода стала откровением. Он оказался бастардом одного бретонского сеньора, именем которого не желал называться, но обучался военному искусству вместе со своими законнорожденными братьями. Беа могла представить, что ему жилось нелегко: редко когда рождённые не в браке бывали счастливы, особенно если отцы ставили их на одну ступень с рождёнными в браке.

— Мне пришлось доказывать не только себе и отцу, но и всем вокруг, — говорил он безоблачным тоном, глядя куда-то за горизонт, — что я достоин находиться рядом с ними, с моими братьями, быть равным им. Но клеймо незаконнорожденного осталось со мной навсегда. Такое никогда не забывается, как бы хорош ты ни был. А потом отец отдал меня в оруженосцы графу де Жуиньи, и там мне жилось немногим лучше. Граф де Жуиньи относился ко мне, как к своему сыну, но моих товарищей это только злило, так что и я, в конечном счёте, от такого расположения графа мало радости находил. Но потом он отправился в крестовый поход — и все оруженосцы вместе с ним. Мне удалось отличиться, и граф это запомнил. Так я и стал рыцарем.

— Мой отец тоже участвовал в крестовом походе, — заметила Беа.

— И его звали? — с лёгкой улыбкой посмотрел на неё Клод.

Беа вспомнила, что настоящее своё имя ему так и не раскрыла.

— Его зовут сэр Эдмон Марильяк. Но я предпочитаю оставаться мадемуазель Бринье. Не для тебя, конечно, для всех остальных… — добавила она.

Её сердце забилось быстрее, когда боковым зрением она заметила, что Клод взглянул на неё после этих слов.

На ночь они остановились в стороне от дороги и развели огонь. Беа опасалась, что их могут заметить: вряд ли наёмники дремлют, скорее всего, уже идут по их следу… Вдруг они не обманулись и пошли по этой же дороге? Но ночи теперь становились холодными, так что без огня было никак.

Они наскоро поужинали запасами, что взяла с собой Беа, а потом устроились на земле рядом друг с другом. Клод лежал к ней так близко, едва не касаясь её, и это выводило Беатрис из равновесия. Она смотрела в снова чернильно-тёмное небо без звёзд и думала о том, что ей делать со своими чувствами. Не так давно Беа была уверена, что больше не встретится с Клодом и уже смирилась с этим… но теперь Судьба давала ей возможность всё изменить… или же она испытывает её вновь?

— Клод… — прошептала она.

Имя прозвучало так странно для слуха. Наверное, потому что раньше она никогда не обращалась к нему по имени… Как и он никогда не называл её «Беатрис» или «Беа»…

— Прости… за всё, что случилось после нашей встречи…

Она проговорила это очень тихо и была уверена, что Клод не услышал. Но через несколько секунд Клод взял её правую руку и поднёс к своим губам. Беа повернула голову и различила во тьме его силуэт. Он поцеловал её пальцы, и она вздрогнула от неожиданности и удовольствия.

— Тебе не стоит извиняться, — приглушённо ответил он. — Я рад, что мы встретились.

Осмелев, она сжала его руку и улыбнулась, а затем вновь перевела взгляд в небо. Она тоже была рада тому, что судьба свела их вместе… Но к чему всё это приведёт? Она не знала, сможет ли когда-нибудь быть счастлива с мужчиной… с Клодом… Не знала, хочет ли этого вообще.

Три дня до Шартра прошли без происшествий. Видимо, их с Клодом уловка удалась, и наёмники пошли по главной дороге в Ман. Теперь у них уйдёт немало времени, чтобы нагнать их.

В Шартре Беа и Клод провели одну только ночь, а на следующий день продолжили свой путь на северо-восток, к Парижу. Они шли по равнинной местности, что очень не нравилось Беа. Их можно было увидеть со всех сторон… Не сказать, правда, что они так уж выделялись, да и не одиноки были в своём стремлении попасть в столицу. Им даже и поговорить с Клодом открыто не всегда удавалось, потому что рядом то и дело находились чужие уши. А ещё Беа надеялась, что наёмники будут искать одинокую девушку, а не женатую пару.

Беа было очень неловко, когда Клод предложил ей притвориться молодоженами. Самому Клоду, как показалось Беатрис, тоже было несколько неловко предлагать ей такое, но он полагал, что так они вызовут меньше вопросов. Беа согласилась, но из-за этого обмана им пришлось делить одну комнату в гостинице Шартра. С одной стороны это было очень удобно: и денег меньше платить, и Клод всю ночь рядом. Она ещё не забыла, что случилось в гостинице Ансени, когда они с Тристаном и Клод разбрелись по разным комнатам. Однако в условиях своей влюблённости в Клода Беа смутилась, оказавшись с ним наедине не на природе, где это казалось естественным, а в замкнутом пространстве, некоторую часть которого занимала кровать.

Она воспользовалась кроватью, а Клод устроился на полу рядом. Беа хотела бы поступить благородно и сказать Клоду, чтобы и он тоже разделил с ней кровать, но она могла догадаться, как воспримет это предложение Клод. В конце концов, он был мужчиной, пусть и на порядок благороднее многих других. А Беа часто теперь вспоминала, какое отвращение испытала, когда Эдгар пытался зайти дальше, чем одни поцелуи. С Клодом она даже и не целовалась, но всякий раз думала об этом «дальше», что так её пугало.

— А что ты будешь делать, когда мы придём в Париж? — спросила Беа, когда они остановились передохнуть.

Беа вытащила из котомки фляжку эля и передала её Клоду, затем достала два ломтя хлеба и два небольших куска свежего сыра.

Утолив жажду, Клод ответил ей:

— Не знаю точно. Поживу пока… Для воина дело найдётся быстро. Кто знает, может, наш король воспользуется междоусобицей в английском королевстве…

Клод уже не первый раз говорил «наш король», «наша столица», «наша земля», хотя знал, что Беатрис родиной считала Бретань и Англию и уж никак не Францию. А слушать про войну ей было особенно неприятно. Её приводила в ужас мысль, что отец может погибнуть на поле боя, и она никогда не радовалась тому, что Тристан хочет пойти по стопам родителя. И вот теперь Клод…

Но, к счастью, Клод редко говорил о войне при ней.

— А ты?

Беа не хотелось отвечать, ведь она и сама наверняка не знала, что будет делать. Сэра Нойнера, она, конечно, отыщет и поговорит с ним. Может быть, он сумеет чем-нибудь помочь дочери своего друга…

Она сделала глоток эля и повернулась к Клоду, чтобы ответить, но с губ её так и не сорвалось ни слова. Лицо Клода было так близко к её, что она едва не стукнулась лбом о его подбородок. Её взгляд скользнул по его губам и поднялся к глазам. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, а потом Клод обхватил её лицо одной ладонью, и Беа показалось, что они вот-вот поцелуются. Она хотела этого так же сильно, как глотка воды жарким днём или согревающего вина зимним утром… но, едва понимая свои действия, стремительно отвернулась.

Казалось большой удачей, что за всё это время с ними не случилось ничего плохого. Поэтому когда ранним утром следующего дня их остановила группа разбойников в три человека, Беа не удивилась. Сначала она испугалась, что эти люди собираются их с Клодом убить, но потом поняла, что их просто хотят обокрасть. Беатрис это даже заставило улыбнуться: кроме пары су и остатков еды в котомке разбойникам было совершенно нечем у них поживиться. Однако и на такую мелочь они позарились и, только когда Клод угрожающе вытащил меч, они засомневались и сочли за лучшее дождаться других, более беззащитных и богатых путников.

Однако настоящих врагов до сих пор не наблюдалось. Беа порой думала: неужто они решили, что она точно станет монахиней и исчезли? А что же до Тристана? Он ведь им тоже был нужен… его они тоже желали убить. И наверняка знали, что тот сейчас в соседнем, мужском монастыре. Но там им его не достать… только бы брат был достаточно благоразумен, чтобы оставаться за надёжными стенами!

В этот день Беа и Клод снова ночевали на открытом воздухе. С каждым днём ночи становились всё холоднее и холоднее. Она очень сильно мёрзла, и даже близость костра не спасала от пронизывающей прохлады. В этот раз Беа придвинулась к костру настолько близко, насколько это было возможным. Протянутые к пламени руки приятно обдавало теплом, но стоило их убрать, как они сразу же коченели. Ноги тоже были ледяными, и их согреть представлялось сложнее, чем руки.

Она чихнула и съёжилась, пытаясь сохранить тепло. Промозглый сентябрьский ветер дул ей в спину.

Клоду приходилось не так тяжело. Он и одет был легче, чем она, а сидел хоть и близко к костру, но не дрожал непрестанно. Заметив её состояние, он встал, обошёл костёр и сел рядом с ней. Беа показалось, что ей стало гораздо теплее от одной его близости, а уж когда он взял её заледеневшие руки в свои, то и вовсе почувствовала, как жар приливает и к ним, и к лицу, и ко всему телу.

— Плохое время для путешествий, — заметил Клод, глядя на их сплетённые руки. — Как бы ты не простыла.

— Не простыну, — тихо сказала она, отнюдь не уверенная в своих словах.

И Клода не убедила. Он стал растирать по одному её пальцы, и Беа едва не жмурилась от удовольствия. Он бросал на неё время от времени взгляды, смысл которых Беатрис был очень даже понятен. Но, представив, как неловко им будет обоим, если она вдруг, как ошпаренная, отскочит от него, как то когда-то случилось с Эдгаром, Беа отводила глаза, делая вид, что ничего не замечает.

— Давай спать, — наконец сказал Клод, отпуская её руки.

Беа подавила вздох разочарования. Спать и впрямь сильно хотелось. Но ещё больше хотелось быть укутанной его теплом, теплом Клода… Она с огромным сожалением смотрела на него, пока он подкидывал в костёр сухие ветки.

Но затем он повернулся к ней, да так неожиданно, что Беа и взгляд отвести не успела. Она слегка покраснела, но не стала отворачиваться.

— Если хочешь, ложись ко мне ближе, — помедлив, сказал Клод, — так будет теплее.

Сдержанно кивнув, Беа воспользовалась его приглашением и легла рядом, вжимаясь в его правый бок. Она очень обрадовалась этому предложению, но потом подумала, что не стоит ей больше быть к нему так близко… если она всё ещё думает расстаться с ним по приезде в Париж.

Но если не расставаться? С ним было так хорошо…

Она запуталась, а разбираться в себе не было ни сил, ни желания. В этом деле ей хотелось положиться на волю господа, ничего не предпринимая самой.

Следующее утро Беа встретила не так, как обычно.

Ночью, видимо, чтобы спастись от холода, она прильнула к Клоду ещё ближе, спрятав руки под его котту и прижавшись носом к его горячей шее. Проснувшись, она не сразу и поняла, в чём дело, но потом почувствовала, как рука Клода поглаживает её волосы, и у неё перехватило дыхание. Наверное, Клод понял, что она проснулась, потому что поглаживания прекратились.

Беа осторожно подняла голову и наткнулась на его нежный взгляд. Пожалуй, никогда раньше она не видела, чтобы он смотрел на неё так… чтобы кто-либо смотрел на неё так…

Она отвернулась и приняла сидячее положение. На глаза наворачивались слёзы от неспособности понять саму себя и то, что её останавливает всякий раз ответить Клоду и своим чувствам прямо, в лицо, не отворачиваясь и не избегая…

Клод тоже сел, она услышала это. Беа не сомневалась, что он смотрит ей сейчас в спину. Ей стало интересно, о чём он думает… Принимает ли её поведение за обычную стеснительность юной девушки? Или же догадывается, что всё гораздо сложнее?

Закрапал мелкий дождик. Беа враз замёрзла и пожалела, что проснулась так рано. Запахнувшись покрепче в плащ и надев капюшон, она уставилась невидящим взором вдаль.

— Я долгое время был влюблён, — сказал Клод так резко, что Беа вздрогнула, но всё же не повернула к нему головы, — в дочь графа де Жуиньи… того самого, чьим оруженосцем некогда был. Она отвечала мне взаимностью, обещала дождаться того времени, когда меня посвятят в рыцари, а затем выйти за меня замуж. Но потом ей сделал предложение другой рыцарь, и союз с ним показался более выгодным и ей, и её отцу. Наша любовь была ею позабыта.

Беа слушала его внимательно, но пока не понимала, к чему он клонит и зачем рассказывает ей об этом. Неужели до сих пор влюблён в эту девушку? Беа стало ещё холоднее и тоскливее.

— Уже несколько лет прошло с тех пор. Я думал, что ничто в жизни не доставит мне радости и никто не вызовет моей любви. А потом я встретил тебя.

Глаза Беатрис наполнились новыми слезами.

— Сначала я недоумевал твоей безрассудности, не одобрял рискованного поведения. А потом — восхищался твоей смелостью, решительностью, выдержкой и верой. И с каждым днём я узнавал тебя лучше, наблюдал тебя уставшей, радостной, одухотворённой, печальной, обеспокоенной. Но в каком бы состоянии ни находилась, ты никогда не теряла головы. Ты была опорой для Тристана, а для меня ты стала…

Беа поднялась, тем самым прерывая его.

— Прости, Клод, но я не знаю… не знаю, что сказать. Я не могу говорить об этом сейчас… Мы вернёмся к этому позже. А пока нам надо идти… Уже пора.

Она подняла с земли котомку и уже сделала было шаг к дороге, но Клод остановил её, схватив за руку.

— Нет. Нет, Беа. Послушай. То, что я хочу сказать, важно.

Она покачала головой и сдавленно улыбнулась.

— Ты ошибся. Решимости и смелости во мне совсем мало.

— Это не так. Тебя просто что-то волнует, — проницательно заметил он.

Беа посмотрела на его сильную руку, что всё ещё удерживала её, и пожелала, чтобы он просто обнял её, укрыл от натиска собственных мыслей и сомнений. Но Клод ждал ответа. Она опустилась рядом с ним на колени и глубоко выдохнула.

— Хорошо, я скажу тебе, что меня беспокоит. Не так давно я тоже была влюблена… Но потом, очень скоро… моё чувство исчезло. Просто исчезло, как будто его никогда и не было.

Клод явно хотел что-то сказать ей, но она положила руку ему на плечо, взглядом приказывая, чтобы он не прерывал её.

— Я думаю… И я почти уверена в том, что права… Я думаю, что это всё не для меня. Понимаешь, все эти чувства, любовь к мужчине. Мне всегда казалось, что моё предназначение быть невестой Христа. С тем человеком я была счастлива поначалу, но потом… — Беа приложила ладонь к горящему лбу, не зная, как и продолжить. — Потом, когда… когда он… О, Клод, я не могу.

Она закрыла ладонями лицо, словно это помогло бы ей скрыться от того смущения и стыда, что она испытывала. Клод привлёк её к себе, и Беа с благодарностью спрятала пылающее лицо у него на груди, желая оставаться в его объятиях вечность и никогда больше не возвращаться к этому разговору… Что подумал о ней Клод? Она едва не расплакалась.

— И не надо, — тихо сказал он, поглаживая её по спине, — не надо. Я понял, что ты хотела сказать. Поэтому ты решила уйти в монастырь?

— О нет! — горячо воскликнула она. — Вовсе не поэтому. Я всегда этого хотела, с самого детства.

— Но сейчас не хочешь, — заметил Клод.

Беа немного отодвинулась и удивлённо посмотрела на него. А потом вдруг поняла, что он прав, и теперь, когда она вновь с ним, ей совсем не хочется возвращаться в монастырь.

— Да, похоже, что так… — выдохнула она.

— Беа… — Клод обхватил её лицо ладонями и убеждённо посмотрел ей в глаза. — Я люблю тебя и поэтому никогда не сделаю ничего, что не понравилось бы тебе. Веришь ли ты моему слову?

— Конечно, я верю, — кивнула Беа, — и, по-моему, тоже люблю тебя…

Как только это признание сорвалось с её губ, сразу же стало легче. Она несмело улыбнулась и погладила его по щеке. А Клод подался вперёд и приник к её губам, и на этот раз она не стала отворачиваться.

К вечеру Беа и Клод уже подходили к Парижу. Они выбрали первую попавшуюся гостиницу со свободными местами, а на завтра намеревались войти в столицу. Они опять остановились в одной комнате, но Беа чувствовала, что всё будет по-другому этой ночью. Она не хотела занимать кровать одна, и не благородство тому было главной причиной.

Они поужинали наверху, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Хоть внизу и толпилось множество людей, но Беа и Клод всё равно считали, что осторожность не помешает. Враги их не были простаками, а значит, не следовало расслабляться.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — внезапно сказал Клод.

Беатрис едва не поперхнулась элем. Отставив от себя кружку, она с удивлением воззрилась на него. Впрочем, уже через секунду она поняла, что ничего странного в его предложении не было. Если они оба любят друг друга, то ничего другого и не остаётся, кроме как пожениться.

— Но без разрешения моего отца… — начала она.

— Думаешь, он был бы против?

Беа улыбнулась. Она не сомневалась, что отец одобрил бы Клода. Как можно было не одобрить такого сильного, благородного и любящего её человека?

— Нет… Однако же, без его ведома…

— В нашем случае можно обойтись без родительского благословления, ты не считаешь? — снова перебил её Клод, протягивая руку через стол. Беа с готовностью вложила в неё свою ладонь. — Ты отныне никогда не останешься одна, и я всегда смогу быть рядом, чтобы защитить тебя…

— Не всегда, — покачала она головой. — Ты говорил, что хочешь вернуться в армию.

— Не вернусь, пока всё не наладится, — пообещал Клод.

— А где мы будем жить, если поженимся?

— Купим дом в Париже.

— Это дорого…

— Но у меня есть средства.

Беа снова бросила на него удивлённый взгляд, и Клод пояснил:

— Мне хорошо платили за службу.

— О… а почему же ты тогда выглядишь так… я помню, ты говорил, что потерял всё своё вооружение?…

— Всё верно, — кивнул Клод, — потерял и сразу вернулся в Нант, к единственному близкому человеку. Но мои деньги хранятся здесь, в Париже, у тамплиеров. И на дом, как и на новое вооружение, их хватит.

— Ох, ясно, — вздохнула Беа. — Но… У меня уже есть жених. Мои родители дали благословление другому…

Клод откинулся на спинку стула и постучал пальцами по столу.

— Хочешь сказать, ни за что не нарушишь слово, данное другому?

В его голосе отчётливо послышалась горечь, и Беа поспешно разуверила его:

— Вовсе нет! Я не собиралась выходить за него замуж. Я как раз думала о том, чтобы отказаться от свадьбы, когда с нами приключилась эта беда…

— Тогда выйдешь ли ты за меня замуж? — спросил он, поддаваясь вперёд и укрывая её правую руку в своих ладонях.

— Так скоро… — пробормотала она.

Она не могла снова не вспомнить об Эдгаре и о том, что когда-то испытывала к нему. Вдруг и с Клодом когда-нибудь случится нечто подобное? Но они уже будут навсегда связаны… Конечно, сейчас она его любила, но продлится ли это чувство вечность, как поётся в песнях и рассказывается в легендах?

— Могу я ответить позже? — спросила она.

— Нет.

Беа вскинула голову и поражённо посмотрела на него, но потом заметила, что Клод силится сдержать улыбку, и снова покачала головой.

— Я отвечу тебе завтра. Прости, но это слишком внезапно для меня… Мы только сегодня утром объяснились, и я не думаю, что настала пора предпринимать такой серьёзный шаг… Но учитывая наш случай, — добавила она, — одной ночи мне на раздумья хватит.

Клод встал, обошёл стол и остановился позади неё. Он начал расплетать её косу, а Беа допивала эль, чувствуя, как тепло разливается по всему телу. Но уже знала, что это всё из-за близости Клода.

— Где мне провести сегодняшнюю ночь? — глухо спросил он.

Беа закрыла глаза, прислушиваясь к своему сердцу, которое замерло при его словах в страхе и предвкушении. Ей опредёленно нравилось, что Клод поставил вопрос именно так. Это ещё раз доказывало его благородство… Он не посчитал, что, раз она призналась в любви, ему теперь всё позволено.

Она встряхнула головой, отчего светлые волосы рассыпались по плечам.

— Ты так красива, — тихо проговорил Клод и, нагнувшись, поцеловал её в щёку.

Беа слегка обернулась к нему, и их губы встретились. Она потянулась к нему сама, вставая со стула, не в силах противиться желанию. В его объятиях она чувствовала себя такой хрупкой и нужной, что совсем не хотелось и на секунду отрываться от его тела. Время будто остановилось, и она не знала, как долго они стояли посреди комнаты, прижимаясь друг к другу и целуясь.

Очнулась она лишь тогда, когда оказалась на кровати, придавленная сверху Клодом. Он уже снял рубаху, и она могла прикасаться ладонями к его горячему, загорелому и мускулистому телу. Страхи, что её обуяет вдруг отвращение к такой близости, казались ей теперь нелепыми. И когда Клод оголил её ноги, проникая рукой под платье, она могла только часто дышать и шептать его имя…

День задался с самого начала, когда она проснулась и поняла, что Клод держит её в крепких объятиях. Некоторое время она просто лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь мгновением, но потом стала подниматься, с сожалением вспоминая, что им нужно двигаться дальше.

Клод остановил её, обвивая руками талию.

— Ты, конечно, всё равно будешь моей женой, но всё же — что ты решила за эту ночь?

Беа рассмеялась. Он был прав: после совместной ночи выбора вроде как и не оставалось. Но Беа теперь хотела, чтобы они поженились и чтобы Клод всегда был с нею рядом.

— Да, — ответила она. — Но только когда окажемся в Париже, хорошо?

— Как пожелаешь.

Она чувствовала себя такой счастливой, и ещё больше — оттого, что видела: Клод счастлив не менее её. Они вышли из гостиницы, держась за руки и не обращая ни на кого внимания. Беа едва могла отвести от Клода взгляд, да и он то и дело останавливал на ней полный нежности взор.

Только когда они, наконец, ближе к вечеру вошли в Париж через ворота Сен-Жермен Беатрис отвлеклась. Никогда прежде она не видела так много народу в одном месте. Особенно у ворот было не протолкнуться, и Беа крепко держалась за Клода, чтобы не потеряться или не упасть. Она уже видела нечто подобное в Нанте, но здесь всё было в разы хуже. Клод вёл её вперёд, а она только и думала о том, как бы поскорее выбраться на свободу. Мало того, что запахи, исходящие от некоторых людей, были зачастую непереносимыми, так и само разнообразие лиц, мелькающих перед ней, вызывало головокружение.

— Надо было войти через другие, — обернувшись к ней, сказал Клод, — здесь всегда так людно, потому что и рынок ещё рядом.

Беа кивнула, поторапливаясь за Клодом и с силой сжимая его ладонь. Она оглядывалась по сторонам, но не видела конца и краю толпе. Наверное, Клоду с его высоким ростом было проще, а её будто прижимали не только по сторонам, но и сверху тоже.

Озираясь вокруг, она заприметила что-то рыжее, и сердце её пропустило удар.

— Клод, — воскликнула она испуганно.

— Что такое?

— Мне кажется, нас нашли…

Клоду пришлось нагнуться, чтобы расслышать её севший от страха голос. Раньше они встречались с врагами на более-менее пустынной местности, где была возможность ускользнуть, а в такой толпе и передвигаться еле удавалось.

Она продолжала оглядываться по сторонам. Клод теперь присоединился к ней и тоже настороженно осматривался, но ни он ничего не замечал, ни она больше не видела рыжеволосую голову убийцы. Она уже было подумала, что ей померещилось, как, посмотрев налево, совсем близко наткнулась на злые глаза Хью.

Беа закричала, но этот крик не помог ей. Проворно прыгнув к ней, Хью вонзил кинжал куда-то в район ребер. Колени её подкосились. Резкая боль, прошедшая по всему телу, была настолько сильной, что она почти тотчас же потеряла сознание.

Глава 29. Кулон

Аньес опустила голову на сложенные руки и застонала от бессилия.

Сегодня она была в ветхом домике одна. Мальчик Эрик всегда пропадал где-то целыми днями, а его мать умерла за несколько недель до того, как Аньес здесь поселилась. Около месяца назад ещё останавливался брат Эрика на пару дней, но и он уже давно уехал.

Аньес оглядела серые стены, немытый пол и потолок в паутине. Здесь было грязно и холодно. Эрика это не трогало. Его не трогало и то, что в матрацах уже давно завелись клопы, а по ночам к ним порой наведывались крысы. Для Аньес же это было сущим кошмаром. Первые несколько дней она вообще не могла уснуть, потому что её то и дело кусали клопы или пугали красные блики от глаз крыс и шуршание их хвостов по полу. Она с радостью ушла бы от Эрика, вот только идти было некуда, поэтому и оставалась здесь.

И даже учитывая то, что Эрик не требовал от неё платы за проживание, деньги уже испарились. Почти все они ушли на еду. Она ходила каждое утро на рынок, покупая там свежее молоко и стряпню, но вскоре её уже начало тошнить от однообразного и скудного питания. Тогда она не выдержала и стала покупать мясо и овощи.

У неё не осталось ничего, кроме кулона Дерби, который она хранила до последнего, обдумывая, во сколько ей обойдётся его продажа. Кулон на вид выглядел совсем просто, однако то, что он принадлежал Дерби, наверное, делает его ценным. Так что тот человек, которому она решит его продать, должен дать ей немалую сумму за вещь, принадлежащую графу. С другой стороны, он может решить, что она украла этот кулон.

Аньес вздохнула и потёрла глаза. Всю ночь она не спала, обдумывая, что ей делать дальше. Даже если удачно продаст этот кулон. Оставаться жить здесь, в этом ужасном доме с клопами и крысами? Её передёрнуло. Она больше не желала этого терпеть.

Иногда у неё мелькали мысли, что она могла бы вернуться в Рочестер. Возможно, всё, что случилось, было лишь недоразумением… Чарльз просто не успел предупредить её о продаже дома в Лондоне, а исчез после их ночи любви по какому-нибудь важному делу… И, может быть, он вернулся позже, но не нашёл её… Может быть, он всё ещё ждёт её там, может быть, он даже искал её…

Однако она слышала, что вроде бы король Джон собирается вскоре осадить Рочестер, и это её останавливало. Если она вернётся, а Чарльза там снова не окажется или его дом тоже будет продан, а тут ещё и король Джон вместе с ненавистным Дерби войдут в город… это будет гораздо хуже, чем ночи с клопами.

Но и оставаться здесь было бессмысленно. В конце концов, она не какая-нибудь нищая горожанка, она — дочь рыцаря, возлюбленная виконта… даже король положил на неё глаз. А она влачит жалкое существование в этом месте! Нужно было как-то вернуть себе достойное положение. Но как? Она была уверена, что встреть она сейчас Чарльза, всё бы решилось. Однако где был Чарльз? Как его найти?

Аньес достала кулон Дерби из опустевшего кошелька и вперилась в него взглядом. Зачем Дерби дал ей этот кулон? Может быть, как раз на такой случай… на случай, когда у неё ничего не останется, кроме него. Ей вспомнилась их давняя словесная перепалка. Она тогда сказала, что он будет последним, к кому она обратится за помощью, а он ответил, что будет единственным, кто поможет ей. Она усмехнулась, вспомнив это. Дерби как будто заранее всё знал. Знал, что она окажется совсем одна. Он говорил ей это и в тот памятный день на лугу Раннимеда. И не потому ли дал ей этот кулон? Как частицу себя…

Но это было слишком благородно для Дерби. Он её ненавидел. Быть может, он посчитал, что это унижение для неё — воспользоваться его даром. Но Аньес не чувствовала себя ни капли униженной, раздумывая, сколько денег выручит за эту вещицу. Так или иначе, но Дерби оказался прав: он, а вернее некая часть его, — последнее, что может ей помочь. Последнее и единственное.

Аньес сжала кулон в руке, затем спрятала его в кошель, и встала. На улице едва-едва накрапывал дождь. Она вышла и тут же обхватила себя руками в попытке защититься от пронизывающего ветра. Посмотрев в серое, беспросветное небо, Аньес уныло подумала, что такая погода продлится весь день.

Она направилась к знакомой ей торговой улице, а вернее к одному человеку, которого за прошедший месяц успела неплохо узнать, — продавца мёдом Саймона. Удивительно, но мёда она у него так ни разу и не купила, однако это не помешало им в какой-то мере подружиться. Однажды она просто подошла к его лавке, с грустью размышляя о том, как хочется чего-нибудь сладкого, но останавливая себя мыслями о необходимой бережливости, а Саймон ненавязчиво завёл с ней беседу о ценах, о погоде, о бытовых мелочах. И незаметно для себя они разговорились. А потом Аньес каждый раз, проходя неподалёку, заглядывала к нему. К её удовольствию, Саймон порой угощал её вкуснейшим мёдом, а иногда и вовсе приглашал на ужин домой. Аньес охотно пользовалась его добротой, правда, в его маленьком домике, где он жил вместе с женой, тёщей и тремя детьми, чувствовала себя немного скованно, ибо занимала и так небольшое свободное пространство.

Несмотря на непогоду, народу на торговой улице было довольно много. Аньес с трудом пробилась к Саймону, пару раз получив недовольные толчки и окрики из-за того, что лезет без очереди. Однако Саймон, заприметив её, подозвал помощника, чтобы тот заменил его место продавца, а сам втащил её под навес и отошёл вглубь лавки, где их разговор никто не смог бы услышать.

— И чего тебе в такую погоду дома не сидится? — спросил он, недовольно косясь на неё.

Аньес улыбнулась. Хоть Саймон и был не старше сорока лет и выглядел довольно моложаво, но она воспринимала его кем-то вроде дяди. И его забота её очень грела.

— Не представляешь, как часто я сижу дома в последние дни. Хотя ты прав, погода не для прогулок… Но мне нужно было узнать у тебя кое-что.

— И что же?

Аньес достала кулон и передала его в руки Саймону.

— Я бы хотела продать это, но не знаю кому.

Саймон поднёс кулон к глазам, внимательно рассматривая. Аньес не сомневалась, что Саймон ничего не понимает в таких вещах, но терпеливо дожидалась его вердикта.

— Вроде непримечателен, — сказал он наконец, — но, кажется, не так прост…

Аньес знала, что читать он не умеет, а значит, не поймёт, что кулон принадлежит графу Дерби, однако же сокол в полёте должен был навести его на некие догадки.

— Так ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы выкупить его у меня?

— Знаю, — кивнул Саймон, возвращая ей кулон. — Старый еврей Эзра. Он собирает подобные вещицы, а потом куда-то их сбывает, не знаю уж куда. Но он тот ещё скупердяй, так что много ты не получишь.

— Посмотрим, — задумчиво отозвалась Аньес. — И где он живёт?

— У старых северных ворот. Там спросишь, кто-то да скажет. Его побаиваются. Говорят, он имеет влиятельного покровителя. Ты пойдёшь к нему прямо сейчас?

— Да, — кивнула она, отмечая про себя, что путь не близок.

— А ну ещё простудишься? Отложи уж до завтра, — посоветовал Саймон, но Аньес только головой покачала.

Поблагодарив торговца и пообещав, что зайдёт к нему на обратном пути, Аньес двинулась вниз по улице. В голове её уже в который раз прокручивались мысли, на сколько ей хватит вырученных денег и что делать потом. Выход из создавшегося положения был где-то на поверхности, она чувствовала это, но найти пока не могла.

Незаметно для себя она вышла к набережной Темзы. Порывы ветра здесь были сильнее, и Аньес совсем приуныла, уже успев порядком промёрзнуть. Однако она пошла вдоль реки, поглядывая на множество рыбацких лодок, бороздящих водную гладь. Что-то снова заставило её сердце трепыхнуться внутри, как будто какая-то мысль искала выход наружу. И вскоре Аньес осенило.

Она подходила к пристани, и внимание её привлекло несколько кораблей. В голове тут же всплыло воспоминание, как на похожем корабле они с отцом прибыли в Англию. Она будто споткнулась на ровном месте. И как же ей раньше в голову не приходило?! Хотя она тут же вспомнила, что один раз всё же подумывала о возвращении — когда Ноллис предлагал деньги за её исчезновение. Но тогда она не любила ещё Чарльза так, как сейчас, и тогда её родные спокойно жили в деревне… Сейчас же, несмотря на поступок Чарльза, она часто с тоской вспоминала о нём и очень мечтала о встрече. А в Крэйвеке её никто и не ждал…

Однако, вопреки своим размышлениям, она выбрала на вид самый маленький и невзрачный корабль и, подойдя к одному из рыбаков, спросила:

— Не знаете ли вы, где можно найти капитана вот этого корабля?

Она вновь оглянулась на судно, но из-за дождя и тумана не смогла разглядеть его название.

— А, «Лунный берег»-то? Капитан Джон Нелл. Он часто бывает в пабе «Осёл и старуха». Это рядом. Только Тауэр обогнуть, — и он махнул на высившуюся позади Аньес крепость.

Паб она нашла скоро. Войдя в переполненное и оттого тёплое помещение, она немножко постояла, оглядываясь по сторонам. Внимание на себя она обратила тут же, и несколько пьянчуг уже потянули было к ней руки, но Аньес проворно отскочила и двинулась в сторону хозяина заведения.

— Чего желает милая леди? — добродушно задал он обычный вопрос.

— Я ищу капитана Джона Нелла. Он сейчас здесь?

— Да, во-он там.

Аньес посмотрела в указанном направлении и с облегчением выдохнула. За одним из дальних столов сидел мужчина за сорок, попивая эль. Хотя лицо его пересекали два отвратительных шрама, он не внушил ей опасений, и Аньес смело подошла к нему.

— Извините, вы капитан Джон Нелл?

— Ну, я.

Её окатили недовольным взглядом, но Аньес это не смутило.

— Ваш корабль наверняка направляется во Францию, я права?

— Я не беру женщин на борт, — отрезал мужчина, но что-то в его взгляде давало Аньес понять, что в этот раз он отступит от своих правил.

— Сколько вам нужно?

Капитан внимательно посмотрел на неё, казалось, задумавшись, затем ответил:

— Три шиллинга.

Аньес постаралась сделать вид, что цена её не удивила. Впрочем, она вообще не думала до этого, во сколько ей может обойтись путешествие. А сейчас вдруг засомневалась: получит ли она за кулон больше, чем три шиллинга?

— Когда?

— Завтра в полдень.

А вот это Аньес полностью устраивало. Теперь ей не терпелось поскорее попасть домой, и она уже удивлялась, как целый месяц смогла прожить одна, ограничивая себя во всём. И пусть мачеха мертва, а сёстры и брат исчезли неведомо куда, всё равно Крэйвек оставался её домом… И там её знали, там ей обязательно помогут.

— Ну что решила? — вклинился в её думы голос капитана. — Пришвартуемся мы в Сен-Мало.

— Это как раз то, что мне нужно!

Когда они с отцом ехали в Англию, то садились на корабль в Сен-Мало. Этот порт был самым близким к её дому.

— Завтра в полдень я приду, — твёрдо сказала ему Аньес.

Дождавшись кивка капитана, она поспешила выйти из сомнительного заведения. Пока всё складывалось очень даже хорошо, и Аньес повеселела. Её радовала сама мысль, что уже меньше чем через неделю она будет дома. Только бы еврей согласился купить у неё кулон Дерби.

Она пошла вверх по дороге, ведущей к Старым воротам. На полпути она вспомнила о Чарльзе и вновь приуныла. Это единственное, о чём она будет сожалеть, покидая Англию. Если уедет, то наверняка не встретится с ним больше… А может, ему и не нужны теперь никакие встречи. Не с ней.

Вновь в голове предательски закрутились намёки Дерби о том, что Чарльзу не стоит верить. Но откуда Дерби мог знать? Откуда он вообще так много всего знал? Или просто предполагал… но очень верно предполагал. Вот бы он позлорадствовал, увидев её сейчас, подумала Аньес. Как всегда в ней вспыхнула злость, стоило вспомнить его надменное и усмехающееся лицо. Как всё-таки хорошо, что она избавится от этого чёртового кулона! Возможно, и надоедливый образ Дерби и его едкие слова исчезнут из памяти точно так же, как и кулон из кошеля.

Через полчаса она была на месте. Спросив первую попавшуюся горожанку, где живёт еврей Эзра, Аньес постучала в указанную дверь и стала ждать. Открыла ей грузная женщина лет под пятьдесят.

— Чего вам?

Аньес проглотила грубость с видимым усилием и коротко сказала:

— Я пришла к Эзре по делу.

Женщина, кивнув, провела её в маленькую комнатушку, где и оставила ждать еврея. Несмотря на размеры помещения, комната была уютной. На стене висело чучело оленьей головы, напротив красовался камин, к тому же сейчас затопленный, три кованных сундука были сплошь заставлены серебряными кубками, резными шкатулками и прочими мелкими вещами. Здесь также стояло кресло, обитое бархатом, и два стула с высокими спинками. Еврей был очень богат, становилось ясно сразу. Если бы Аньес была на его месте, то не стала бы так рисковать, оставляя здесь незнакомого человека — вдруг украсть вздумает?

— Любуетесь моими сокровищами?

Аньес вздрогнула и обернулась. В комнату вошёл подвижный пожилой мужчина весьма приятной наружности. Он дружелюбно улыбнулся ей, затем указал на стул. Когда оба уселись, Аньес, не мешкая, достала кулон и показала его Эзре.

Еврей, повертев его сухощавыми длинными пальцами, заметил:

— Он принадлежал графу Дерби, — и хитро посмотрел на неё.

Аньес осторожно кивнула, пытаясь унять бешеный стук сердца, испугавшегося одного только имени врага. С опаской она присмотрелась к еврею: казалось, его не волновало то, что кулон Дерби находится сейчас у неё, а не у графа.

— Сколько вы можете дать мне за него?

— Хм… Дайте-ка подумать. Сделан из меди, — поцокал он языком, — однако гравировка стоящая. И, к тому же, вещь принадлежала графу. Пожалуй, я могу дать вам два шиллинга.

От подобной цены Аньес опешила. Саймон был ещё как прав, говоря о скупости.

— Но этого слишком мало! Вы полагаете, что граф Дерби оценил бы этот кулон всего в два шиллинга?!

— Ну, — мягко засмеялся Эзра, — граф, может быть, и нет, однако сделку совершаем мы с вами.

— Четыре шиллинга, — вздернув подбородок, промолвила Аньес, прямо глядя в глаза старичку.

Как она и ожидала, Эзра снова засмеялся.

— Четыре шиллинга для меня целое богатство.

Аньес демонстративно огляделась вокруг.

— Вы не производите впечатления бедного человека.

— Тогда, по-вашему, я произвожу впечатление транжиры? Этому кулону самая цена два шиллинга.

— Четыре.

— И где только леди выучили торговаться? — усмехнулся Эзра. — Два шиллинга и шесть пенсов.

— Торговаться я как раз не собираюсь. Четыре шиллинга и не пенсом меньше.

— Тогда мы с вами не договоримся, — развёл руками еврей.

Аньес лихорадочно думала. Три шиллинга ей точно нужно было как-то выторговать, чтобы капитан взял её на корабль. Но, помимо этого, нужны были деньги и на еду, и на то, чтобы добраться из Сен-Мало до дома… И Аньес почему-то подумала, что, если она чуть понизит цену, еврей точно так и будет стоять на своём.

— Я могу найти другого человека, кто возьмёт у меня этот кулон за четыре шиллинга.

— Тогда ищите. Мне это кажется весьма сомнительным. Кто станет тратить столько денег на обычный кулон?

— Это не обычный кулон! — вспылила Аньес.

— Да-да, он принадлежал графу Дерби, — отмахнулся Эзра. — Но для большинства это не имеет никакого значения. Его не съешь и, как одеялом, им не укроешься. А скоро зима.

Аньес на некоторое время замолчала. В этом он, конечно, был прав. Однако не один же он такой в Лондоне? Она и в самом деле могла бы найти другого покупателя. Да только время поджимало…

— Три шиллинга и десять пенсов, — твёрдо сказала она, поднимая на еврея взгляд.

— Да я вижу, вам очень нужны деньги. Но я не добрый волшебник, чтобы дать вам столько, сколько вы запросите. Кто посоветовал вам прийти ко мне?

— Саймон с Чипсайда. Он сказал, что с вами трудно договориться. Теперь я вижу, что он говорил чистую правду.

Эзра расхохотался и похлопал себя руками по бокам. Аньес почему-то захотелось улыбнуться его весёлости. Упёртость еврея злила, но она не могла отрицать, что находиться рядом с ним было приятно: от него будто исходили лучи тепла и доброты. Впрочем, Аньес понимала, что впечатление это обманчиво.

— Ладно. Я хотел взять его у вас за два шиллинга, вы продать — за четыре. Остановимся на трёх шиллингах. А, как вам?

Аньес тихонько выдохнула под нос. По крайней мере, теперь будет чем заплатить капитану.

— Я рассчитывала на большую сумму. Три шиллинга и пять пенсов. Как вам?

Эзра почесал подбородок, глядя на неё, затем взял в руки кулон и снова начал пристально рассматривать его. Аньес сидела как на иголках. Наконец еврей ответил:

— Отлично. Три шиллинга и пять пенсов. Ждите меня здесь.

Когда он вышел, Аньес от облегчения откинулась на спинку стула. Пять пенсов — это очень мало… Но, учитывая первоначальную цену, она и в самом деле неплохо поторговалась. Даже удивительно, что еврей вообще ей уступил. Она сначала побаивалась того, что с женщиной он, как и многие мужчины, не захочет иметь дела.

Эзра скоро вернулся и отсчитал ей серебряные монеты. Аньес скрупулёзно пересчитала их ещё раз и, убедившись, что сумма ровно три шиллинга и пять пенсов, ссыпала монеты в кошель, попрощалась и ушла.

Дождь стал сильнее. Аньес постояла некоторое время на пороге, вдыхая свежий воздух и слушая шум капель. С души свалилась огромная тяжесть. Теперь у неё были деньги, чтобы заплатить Джону Неллу, а кроме того, она наконец-то избавилась от кулона Дерби! Это стоило отпраздновать хорошим ужином!

Но тут Аньес приуныла: сегодня ей было совершенно нечего есть, а тратить и так небольшую сумму, ещё не покинув Англии, не хотелось. Она прижала руки к кошелю, хорошо зарубив себе на носу, что воришек в Лондоне много, и пошла под дождём в сторону дома. Ветер теперь пробирал её до самых костей. Она на секунду задумалась: а не спуститься ли к реке — посмотреть на «Лунный берег», на борту которого поплывёт завтра домой? Но желание укрыться скорее в доме было сильнее, поэтому она пошла напрямик.

Вспомнив, что по пути находится лавка Саймона и она обещала заглянуть к нему, Аньес прибавила шагу. Ей не терпелось поделиться с Саймоном новостями. Она так и не привыкла всё держать в себе, поэтому часто приходила к нему рассказать о чём-нибудь, что её впечатлило. Иногда Саймона заменял Эрик, но его она видела довольно-таки редко, только ближе к ночи или совсем уж ранним утром.

На этот раз очереди к Саймону не было. Вся промокшая и продрогшая, она вошла под навес и присела на стульчик, заботливо поставленный рядом Саймоном.

— Ну как всё прошло?

— Неплохо! — воскликнула она, обхватывая плечи и пытаясь согреться. — Я продала этот кулон, а завтра… завтра я уезжаю, Саймон!

— Куда?

Торговец выглядел несказанно удивлённым, и это почему-то насмешило Аньес.

— Домой, Саймон! Наконец-то домой.

— Во Францию! — поражённо воскликнул он.

И Аньес счастливо подтвердила:

— Во Францию! Завтра в полдень… Бог мой, как теперь дожить до завтра?

— Но почему ты не уезжала раньше, если сейчас так этому рада? — недоумевал Саймон.

— Не знаю, — нахмурилась Аньес. — Наверное, что-то держало здесь. Но теперь прошло уже слишком много времени… и если бы я нужна была…

Она вздохнула. О Чарльзе она, разумеется, Саймону ничего не поведала и теперь не собиралась. Но то, что она ему только что чуть не сказала, было верной мыслью. Если бы она была ещё нужна Чарльзу, он бы её не бросил или уже нашёл к этому времени. Даже Дерби умудряется как-то находить её: а ведь им движут более низкие чувства, чем любовь, — месть и желание. Она вообразила, где бы сейчас была, если бы Дерби её по-настоящему любил. Но, опомнившись, едва не подскочила. Как она только додумалась до такого?

— Не хочешь поужинать сегодня с нами? — спросил Саймон, отвлекая от раздумий.

Аньес так сильно обрадовалась этому предложению, что едва не запрыгала на месте.

— Очень хочу! Ведь мы, наверное, больше и не увидимся никогда.

— Может быть, — кивнул Саймон, немного опечалившись. — Но, если будешь когда-нибудь в Лондоне, заглядывай к нам.

— С удовольствием. Никогда не забуду твою доброту, — искренне ответила она.

Рабочий день вскоре должен был закончиться. Покупателей уже почти не оставалось, и Аньес с нетерпением ожидала ужина в доме Саймона. В первую очередь, конечно, потому, что очень хотелось есть, но также и потому, что ей просто нравилось там бывать. Его жена и тёща ей не особо приглянулись: они то и дело ругали непоседливых детей, а в остальное время обсуждали насущные проблемы, совершенно ей не интересные. Но детей Саймона она полюбила, и они её тоже, чему Аньес немало удивлялась поначалу. Раньше она не замечала, чтобы дети к ней тянулись. После ужина Аньес иногда играла с тремя девочками Саймона во дворе. И нравились эти игры всем, даже наблюдавшим со стороны матери и тёще. Про Саймона и говорить нечего.

Словно прочитав её мысли, он сказал:

— Малышки будут скучать по тебе. Они и так иногда требуют, чтобы ты к нам поселилась.

Аньес засмеялась. Было бы, наверное, просто счастьем жить у них, но дома всё равно лучше. Хоть её дом и сгорел, но кто-нибудь в деревне приютит её на первое время. Тот же Герик, например.

— И я буду очень сильно по ним скучать, по всем вам. Даже грустно вдруг стало, — призналась она. Наверное, и непрекращающийся дождь тоже был этому причиной.

Саймон ободряюще улыбнулся ей, а вскоре и начал собираться домой. Дом его находился на соседней улочке, поэтому долго идти по лужам не пришлось. И всё же ноги Аньес основательно вымокли. Поэтому она так и обрадовалась, когда, наконец, вошла в тёплый дом торговца. Её тут же окружили девочки, и она с удовольствием провозилась с ними некоторое время, пока не накрыли на стол. Ей было жаль говорить им о том, что они видятся в последний раз, и потому она возложила это на плечи Саймона, который расскажет им всё позже.

Наелась она так, что живот заболел. К счастью, бегать во дворе с детьми не пришлось из-за непогоды. Да и задерживаться тоже было ни к чему. Снаружи уже опускались сумерки, а идти по темноте Аньес побаивалась. Тепло попрощавшись со всеми домочадцами, она покинула их и побрела к дому Эрика. Ей стало вдруг интересно, как он отнесётся к её уходу? Вроде и мешать ему она не должна, но и особой радости от её соседства мальчик никогда не выказывал.

Когда Аньес вошла в мрачный и холодный дом, её настроение тут же упало. Дров у них не было, чтобы растопить очаг, поэтому она всё время мёрзла. И сейчас Аньес показалось, что в доме так же холодно, как и на улице. Она села на свой тюфяк, прижав колени к груди, и уставилась в тёмную стену напротив.

В ней так и бурлил энтузиазм. Быстрее бы прошла эта ночь! Ей так не терпелось уйти, покинуть этот дом и Англию. Может быть, она когда-нибудь и вернётся… Но сейчас ей не хотелось здесь находиться. И про Чарльза нужно забыть… Как бы трудно это ни было, надо выкинуть мысли о нём из головы. Иначе, чего доброго, передумает ещё уплывать.

Дверь распахнулась, впуская ледяной ветер, и в домик вошёл Эрик. Прошло некоторое время, прежде чем его глаза привыкли к темноте и он заметил Аньес.

— Вы не спите!

— Нет. Я уезжаю завтра, Эрик!

— Куда?

И Аньес охотно рассказала ему куда, когда и каким образом. Даже некоторыми своими мыслями поделилась на этот счёт, а также вспомнила о своём первом путешествии с отцом. Эрик слушал её заинтересованно сначала, но потом ему явно наскучило, и он стал всё чаще зевать. Аньес замолчала, догадавшись вдруг, что Эрик и так за день устаёт, чтобы ещё её истории выслушивать.

Она так и осталась сидеть, когда мальчик уже лёг и уснул. В голове крутилось столько всего, что казалось невозможным последовать его примеру. Она слушала, как за окном накрапывал дождь, а в доме вели ночную жизнь грызуны. Пару раз она начинала чесаться, проклиная про себя клопов. Время тянулось так медленно… Она закрыла глаза, отмечая, что дождь наконец-то закончился. Может быть, ей удастся уснуть, и время тогда пролетит быстрее…

Она почти проснулась, когда послышалась какая-то возня в доме. Сонно подумала, что Эрик уходит, и перевернулась на другой бок, надеясь поспать ещё немного. Её раскрытой ладони коснулось что-то прохладное, но ей было так лень открывать глаза, что она только крепче зажмурилась.

Прошло всего несколько секунд, и Аньес резко сжала ладонь, подскакивая в кровати. Сон как рукой сняло. Она бросила взгляд в сторону Эриковой лежанки и убедилась, что он ушёл. Затем Аньес перевела взгляд на свой сжатый кулак и увидела тянущийся книзу шнурок. В душу закралось страшное предчувствие.

Несколько мгновений она набиралась смелости, чтобы открыть ладонь и убедиться в том, что её догадка верна. Наконец она резко разжала пальцы и, не удержавшись, вскрикнула.

На ладони лежал кулон Дерби. Это так её напугало, что она вскочила голыми ногами на холодный пол и побежала к двери, сама не зная, что точно сделает, когда её достигнет. Наверное, выбросит этот чёртов кулон. Она недоумевала: как он мог к ней вернуться?!

Ответ на этот вопрос нашёлся сразу же. У дверей она с кем-то столкнулась и, ещё не подняв взгляд, сразу поняла, кто загородил ей выход.

— О нет… — простонала она, отступая на шаг.

Дерби! Он появился и нарушил все её планы. Как он мог появиться именно сегодня? Как он мог узнать о том, что она собирается уплыть на корабле домой? Словно дьявол… всё знает и всегда готов помешать.

— Я застал тебя врасплох…

Он произнёс это таким вкрадчивым тоном, что Аньес стало совсем плохо. Отступив ещё на пару шагов, она стала осматриваться в поисках выхода. Конечно, это было ни к чему, она, как никто другой, знала, что только через дверь выйти можно. Но из-за стоящего на пороге Дерби это было теперь невозможно.

— Как ты нашёл меня?

Она думала, что голос не будет её слушаться, однако он даже не дрогнул.

Дерби, отметивший её блуждающий по сторонам взгляд, бросил:

— Не убежишь теперь, дорогая леди Аньес. Поверить не могу, что нашёл тебя здесь. И где же теперь гордая фрейлина Её Величества? И где её обожаемый Лэнгтон?

Его голос так и сочился злорадной насмешливостью. Она понимала, что он издевается над ней нарочно, и только это заставило её промолчать, хотя на языке так и крутились язвительные фразы.

— Как ты нашёл меня здесь? — более отчётливо и оттого грозно повторила она.

Собственный тон каким-то непостижимым образом воодушевил её. В конце концов, до полудня время ещё было. Возможно, ей удастся выбраться отсюда и ускользнуть от Дерби. Однако весь вид Дерби уверял её в обратном.

— А ты догадайся, глупая.

Сегодня он был ещё более гадким, чем обычно. Его насмешливость раздражала, его уверенность злила, его оскорбления выводили из себя. Аньес едва сдерживалась. И сдерживало её лишь понимание, что она совершенно ничем ему навредить сейчас не сможет.

Она сжала кулаки от терзающих её изнутри чувств и поняла, что кулон всё ещё у неё в руках. Отбросив его, словно тот вдруг обратился в крысу, она, скривив губы, ответила:

— Эзра. И ты — тот самый влиятельный человек, который ему покровительствует.

Теперь её душила злость по отношению к еврею. Дружелюбный и добродушный! Не зря она чувствовала, что впечатление, которое он производил, обманчиво. И торговался с ней, скорее всего, смеясь при этом про себя. Наверное, Дерби пришлось выкупить кулон по более высокой цене, нежели она продала его еврею.

— И я сказала ему про Саймона! Что ты сделал с ним? — воскликнула она, с ужасом впиваясь в него взглядом.

— Ничего. Он в порядке. Завела себе нового поклонника, моя леди? — усмехнулся он, делая шаг к ней.

Аньес сразу испугалась. Почему-то когда он просто стоял и насмехался было не так страшно, но теперь у неё ноги подкашивались при каждом его шаге в её сторону. И самым отвратительным было то, что отступать ей было некуда.

— А Эрик? — лихорадочно воскликнула она, молясь про себя, чтобы он остановился.

Но Дерби продолжал очень медленно надвигаться. Ему явно доставляло удовольствие видеть её смятенной и испуганной.

— Есть ещё Эрик? — хмыкнул он.

— Мальчик, что живёт здесь со мной! Где он?

— Ушёл. Ему хватило нескольких монет, чтобы оставить тебя одну… наедине со мной.

Ухмылка, показавшаяся на лице графа, вселила в Аньес животный страх. Она впервые испытывала подобное чувство: хотелось без оглядки бежать, бежать так быстро, как только сумеет, и так далеко, как только возможно. Будто для того, чтобы вывести её из равновесия окончательно, Дерби так и продолжал делать медленные шаги в её сторону. Его тёмные глаза при этом неотрывно наблюдали за ней, отчего Аньес пробивала дрожь.

— Тебя всё время оставляют, Аньес… — сочувствующе произнёс Дерби, наконец-то останавливаясь в трёх шагах от неё. Аньес непроизвольно выдохнула. — Уже все тебя оставили. Как я и ожидал: скверный характер, глупые поступки, поспешные выводы… И рядом с тобой теперь только я.

— И зачем же ты рядом со мной? — напряжённо спросила она, незаметно отступая ещё на шаг и едва не вжимаясь в стену.

Дерби, казалось, задумался на несколько мгновений. Он сделал ещё пару шагов к ней и теперь стоял так близко, что Аньес пришлось закинуть голову, чтобы смотреть в его алчные глаза. Её тошнило от его пристального взгляда и от наглой ухмылки во всё лицо. Не задумываясь, подняла руку, и Дерби её тут же перехватил.

— Это занимательно, — проговорил он, только крепче сжав её запястье, когда она попыталась вырвать руку из его захвата. — Зачем тебе нужны деньги? Эзра поведал о твоей настойчивости.

Аньес промолчала. У неё вдруг мелькнула мысль, что если только Дерби сейчас расслабится и отпустит её руку, она сможет проскользнуть мимо него и броситься к двери. А там и скрыться, глядишь, получится. Аньес приободрилась.

— Не хочешь спросить, что я с тобой стану делать?

— Зачем? Ты всё равно это сделаешь, — пожала она плечами. Заметив довольную усмешку Дерби, Аньес мысленно похвалила себя за правильные слова. — Как ты здесь оказался? Я слышала, Его Величество идёт к Рочестеру. Разве ты не должен быть с ним?

— Его Величество очень хочет тебя видеть.

— Неужели он всё ещё помнит обо мне? Когда такое творится… — изумлённо проговорила она, недоверчиво глядя на Дерби.

— Сложно забыть, — хмыкнул Дерби. — В моей памяти тот день тоже отложился. И именно поэтому… только поэтому наши планы с Его Величеством не совпадают.

Аньес начинала запутываться, но вникать в логику Дерби не собиралась. Ясно было одно: ей в любом случае нужно бежать. И Дерби, увлёкшись разговором, как раз отпустил её руку.

— И что же приказал тебе Его Величество? — спросила она, делая вид, что ей очень интересно. Разумеется, Аньес и было интересно, но сейчас думала только о том, как бы ухитриться проскользнуть мимо него, успеть добежать до двери и выскочить наружу прежде, чем он её поймает.

— Привезти тебя в его замок на острове, — ответил Дерби. — И ты будешь находиться там до тех пор, пока он не войдёт в Лондон и все его противники не будут повержены.

Аньес, не удержавшись, хихикнула.

— Иными словами мне придётся провести там всю свою жизнь.

— С тобой иногда нужно быть глухим. Для твоего же блага, — заметил Дерби, и Аньес мысленно с ним согласилась, вспомнив вдруг, как он ударил её за оскорбление короля. — Но не беспокойся. На Уайт мы не поедем…

Дерби вдруг стал медленно поворачиваться к ней спиной, при этом расписывая её будущее, и Аньес поняла, что пора действовать. Сорвавшись с места, она бросилась к двери. Но сделала только шаг, как на что-то наткнулась, а потом оказалась в объятиях Дерби. Это случилось так быстро, что она и удивиться не успела.

— Я знал, что ты это сделаешь, — засмеялся ей на ухо Дерби. — Все твои ходы легко просчитать. Хоть на дверь бы меньше смотрела.

Она стала вырываться, потому что не было сил терпеть его так близко рядом с собой. И к тому же, мириться с его планами на свой счёт она не собиралась.

— Отпусти меня, мерзкий прихвостень!

Дерби приказал:

— Обувайся и уходим.

— Я не буду.

— Хорошо, — на удивление легко согласился Дерби.

Он посмотрел на пол и заметил валявшийся кулон. Подобрав его, он взял её за руку и потащил к двери. Аньес пыталась всячески замедлить его путь, всем своим весом откидываясь назад. Она бы и схватилась за что-нибудь, да только в домике у Эрика было совсем пусто. Дерби без труда довёл её до порога, а вот там Аньес крепко схватилась за косяк, намеренная не отпускать его, как бы Дерби ни старался.

Поняв, что по-хорошему Аньес идти так и не желает, Дерби грубо перехватил её за талию, отрывая ноги от земли, и резко дёрнул на себя. Опешившая Аньес тут же отпустила косяк. Она уловила в нескольких шагах от них вороного жеребца и стала вырываться с удвоенными силами. Поняв, что это бесполезно, она пустила в ход ногти, стремясь добраться до ненавистного лица. Удалось ей это не сразу, но она поцарапала щёку Дерби. Тот сдавленно зашипел и, поставив её на землю, встряхнул её и так сжал плечи, что она вскрикнула от боли.

— Мне надоело с тобой возиться, — угрожающе процедил он. — Если думаешь, что сможешь сбежать, то ты глубоко ошибаешься. Слишком долго я ждал, чтобы упустить тебя теперь. Для Его Величества леди Аньес отныне мертва. И для всех остальных тоже. Ты жива теперь только для меня.

— Что ты несёшь?

Воспользовавшись замешательством, Дерби усадил её в седло, и Аньес, как бы горько ей ни было это признавать, поняла, что Дерби победил.

— То, что ты едешь со мной в одно место, где никто о тебе ничего не знает. И где все будут молчать о том, что ты там появилась.

— Мы можем договориться, — воскликнула она первое, что пришло ей в голову.

— Даже не пытайся.

— Его Величество не поверит.

— Поверит.

— Мой отец…

— Отказался от тебя.

— Чарльз…

— Я могу сказать тебе, где он, — проговорил Дерби со злорадной улыбкой.

— Не надо. Тебе нельзя верить.

— Да ты чему-то научилась наконец-то.

Он уселся позади неё и пришпорил коня. Ветер хлестнул в лицо, и одновременно с этим из глаз Аньес брызнули слёзы отчаяния.

Глава 30. Тайное венчание

Матильда рассмеялась, услышав позади себя растерянные крики Алана. Не обращая должного внимания на его зов вернуться, она припустила в сторону леса, где у неё была намечена встреча с Гериком.

Прошло уже две недели с тех пор, как они всё выяснили между собой. Вернее, не всё, оставалось ещё кое-что, однако же теперь они не сомневались друг в друге, и это было настоящим счастьем.

Первое время они встречались в «Лесном звере», но затем осторожность взяла верх, и они стали назначать свидания в разных местах. Сегодня это был берег Вилена, неподалёку от того места, где в него впадала маленькая речушка Илль.

Матильда собиралась приехать сюда только с Эдит, однако Алан, случайно услышавший конец их разговора, захотел присоединиться. Она даже не расстроилась его вмешательству: напротив, план побега сразу созрел в её голове, и она была в нетерпении обвести Алана вокруг пальца, так что погулять они отправились втроём. Матильда подбила Алана поехать в лес, и вот теперь, ускользнув чуть ли не из-под его носа, она ехала по едва приметной тропинке, полностью уверенная, что та выведет её к реке: на такие вещи у неё было превосходное чутье. Матильда забавлялась, представляя выражение лица Алана, когда он увидел её удаляющуюся спину. Конечно, она понимала, что придётся придумывать какое-нибудь объяснение, но отложила это на потом. Пока же она сгорала от нетерпения увидеть Герика.

За два дня, что они не виделись, Матильда очень по нему соскучилась. В первую неделю, сразу после отъезда Пьера — в общем-то, единственного, кто всегда ставил им палки в колеса, — они встречались каждый день. И что за прекрасные то были дни! Она узнавала нового Герика… или просто ту его часть, что раньше была для неё закрыта. Они всё ещё могли часами говорить о чём угодно, как старые друзья, но теперь старались быть так близко друг к другу, как только возможно. Он почти не выпускал её из объятий, а она не отводила от него глаз. А кроме того, они зашли и дальше, что одновременно привело её в восторг и напугало возможными последствиями. Но, будучи рядом с любимым, ей никогда не хотелось думать о сложностях, что были и будут. Она будто враз обо всём забывала и, когда Герик пытался говорить о чём-нибудь серьёзном, всякий раз прерывала его. В конце концов, они вполне могли наслаждаться новыми ощущениями без оглядки хотя бы некоторое время.

Тропинка, как она и предполагала, вывела к реке. Матильда нередко гуляла вдоль берега в течение всего лета и потому сразу узнала это место. Оставалось проехать с милю на юг — и она будет на месте. Взглянув в небо, Матильда слегка погрустнела. Солнце уже стояло высоко в небе, а это значило, что Герик давно на месте и ждёт её. Если бы не Алан, она бы не опоздала.

Однако же, несмотря на всё своё желание поскорее оказаться рядом с Гериком, Матильда не могла отвести взгляд от казавшихся жёлтыми издалека деревьев, от усыпанных пожухшими листьями дорожек. В воздухе пахло осенью, и Матильда с восторгом вдыхала этот пленительный аромат. И как же радовало её то, что, несмотря на время года, погода была великолепной: очень тепло и сухо. Матильда бросила задумчивый взгляд на реку: сверху вода, конечно, нагрелась, а вот в глубине, должно быть, холодная. Но в ней всколыхнулось желание во что бы то ни стало искупаться, и она хитро улыбнулась, подумав, что купаться одна не будет точно.

Наконец, туазов в пятидесяти от неё, Матильда разглядела Герика. Он сидел к ней спиной, глядя куда-то вниз, и она, спешившись, осторожно пошла в его сторону, надеясь «напугать» его неожиданным появлением. Привязав коня неподалёку, она сняла башмаки и в первое мгновение поморщилась от прохлады, но скоро привыкла. Листья под босыми ногами мягко шуршали, и Матильда непроизвольно улыбалась. В мрачном замке герцога она вскоре совсем забудет, как прекрасен мир снаружи!

За несколько шагов, что разделяли её и любимого, Герик встрепенулся и поднял голову. Теперь Матильда уже видела, что он чертил что-то на земле. Поняв, что парень вот-вот обернётся и заметит её, Матильда прыжком преодолела разделяющее их расстояние и с визгом упала на него, обнимая за шею. В округе раздался их задорный смех.

Матильда вскоре отпустила Герика и села около него, как всегда очень близко, а он, как обычно, прижал её к себе, обняв за талию.

— Долго же ты, — обдал он её ухо горячим дыханием, уже зная, что Матильда от этого теряла голову. — Заплутала?

— Ещё чего! — возмутилась она тут же, шутливо стукнув его по плечу. — Едва удалось вырваться.

И, не дожидаясь его вопросов, Матильда сразу же пояснила, что к ней присоединился Алан, чтобы в очередной раз надоедать ей глупыми разговорами, а потом она ждала, пока он отвлечётся от неё и позволит ей ускользнуть.

— Тильда…

Судя по тону Герика, он собирался снова начать разговор о насущных делах, но Матильда прервала его:

— Не волнуйся, он, если и станет меня искать, то точно не найдёт. С ним Эдит, а уж она сделает всё, чтобы он не приблизился к этому месту.

Вообще же эта часть берега всегда была безлюдной, поэтому Матильда нисколько не боялась, что их покой и уединение кто-нибудь нарушит.

— Помнишь, у нас сегодня мало времени? — с намёком приподняв бровь, поинтересовалась она. — Герцог устраивает пир.

— Герцог любит пиры, — усмехнувшись, вставил Герик.

— Ага. У нас есть часа два, может, немного больше… Так что раздевайся!

Она расхохоталась над ошеломлённым выражением лица Герика и сама начала быстрее снимать с себя платье. Подобная откровенность, не важно, из чьих уст, обычно смущала её, но сейчас ей очень уж хотелось искупаться. Освободившись от одежды, она бросила короткий взгляд на снимавшего рубаху Герика и с трудом смогла отвести глаза.

— А теперь за мной! — бодро воскликнула она, когда Герик тоже остался нагишом. Хотя она уже не раз его таким видела, как и он её, но всё равно было как-то непривычно, и потому Матильда стремглав бросилась к воде, не дав Герику и опомниться.

Вода оказалась гораздо холоднее, чем она думала. Если бы не нырнула с разбегу, то, наверное, потихоньку бы войти у неё не получилось. А так к ледяной воде она привыкла очень быстро и уже плыла туда, где её ступни не доставали илистого песка. Порядочно отплыв от берега, она обернулась, намереваясь махнуть Герику рукой, подзывая ближе, однако он и так был уже рядом. Весело взвизгнув, Матильда захлопала руками по воде. Она видела, что своим неожиданно ребячливым поведением очень удивляет Герика, и ей это нравилось. Она будто возвращалась назад в прошлое, когда вела себя так же беззаботно. Когда они оба с Гериком и были беззаботными молодыми людьми. Теперь времена, как и они сами, изменились, но сейчас Матильда чувствовала себя прежней, и ей хотелось расшевелить Герика, чтобы и он отринул нынешнего себя, уступив место прошлому.

У неё вышло. С радостным смехом она стала уворачиваться от брызг, что обрушил на неё Герик. Их водный бой продолжался не менее десяти минут и по окончании его Матильда совсем выдохлась. Улучив секунду, она нырнула, с головой скрываясь под водой, а через несколько секунд и Герика потянула за ногу. Увидев под водой притворно разъяренное лицо парня, Матильда едва не рассмеялась, но вовремя сдержалась. Повернувшись к нему спиной, она намеревалась поплыть в сторону, но не тут-то было. Герик подхватил её за талию и резко выбросил на поверхность.

Глотая воздух, она обернулась к нему, чтобы учинить ещё какую-нибудь маленькую пакость, но Герик приник к её губам жадным поцелуем, и она обо всём забыла. Стоило ей вспомнить, что они совершенно нагие в воде, а рядом нет никого, кто мог бы им помешать, как в ней поднялось неудержимое желание. Видно, и в Герике тоже, поскольку, оторвавшись от её губ, он стал целовать шею и ключицы, крепко держа теперь за ягодицы. Её тело настолько разомлело под его ласками, что она, не в силах ждать, обхватила ногами его талию, прошептав настойчиво-страстное «Герик».

— На берег, — выдохнул он ей на ухо.

И Матильда с охотой рванула обратно. Вылезая из воды, она поскользнулась и скатилась вниз, снова плюхаясь в воду. Они оба засмеялись над её неуклюжестью. Герик помог ей подняться, а потом снова притиснул к себе, впиваясь поцелуем в мягкие и податливые губы.

Она и не заметила, как оказалась на земле. Неудобства её ничуть не смущали. Ничто не смогло бы смутить её в такой момент. Она сгорала от желания, и потому медлительные ласки Герика сводили её с ума.

— Нет, так нельзя.

Герик отстранился. Матильда резко села, недоумённо ловя его решительный взгляд. Это заявление было настолько нелепо, что она не знала, то ли ей рассмеяться, то ли разозлиться.

— Уедем отсюда и поженимся. Иначе не получится, — пояснил Герик, отодвинувшись подальше, но уверенно глядя ей прямо в глаза.

— Я не могу уехать так просто, ты же знаешь, — раздражённо ответила Матильда.

— И что тебя останавливает?

— Это же очевидно!

Она была полна гнева, что Герик завёл этот разговор в самую неожиданную для неё минуту. Ведь всё так хорошо сначала шло… они так приятно проводили время… а теперь вся радость и возбуждение схлынули, уступая место досаде и злости. На спину падали холодные капли с мокрых прядей, и она, перекинув волосы через плечо, отжала их.

— Когда мой отец приедет…

— Что, если не приедет?

Матильда, уже натягивающая на себя платье, поражённо уставилась на Герика, едва рот не открыв. Как он мог такое сказать? Как такое предположение могло зародиться в его голове?

— Ты не видишь, где мы находимся? Где ты находишься? — настаивал Герик, тоже начиная остервенело одеваться. — Этот недотёпа не зря рядом с тобой крутится. И герцог не просто так запретил покидать Ренн. Всё же ясно, как день Божий: тебя собираются использовать! Им всем выгодно, чтобы твой отец не вернулся. Тогда земля достанется кому-нибудь из верных людей герцога. Так почему ты думаешь, что он вернётся?

— Потому что он должен! — вскричала Матильда. — Потому что я знаю! И почему именно моему мужу достанутся земли отца? Что, если найдётся Тристан?

— Он слишком мал.

— Тогда Аньес! Уж она-то точно скоро замуж выйдет. А мне нельзя уходить. Если я уйду, то отцу придется искать ещё и меня! И потом, здесь я под защитой герцога — никто ведь больше не пытается меня убить! Но, когда я уйду, у меня станет слишком много врагов! Те неизвестные, и герцог, который захочет меня вернуть.

Они стояли друг против друга, яростно сверкая глазами и пытаясь переубедить один другого. Казалось непостижимым, что так прекрасно начавшийся день заканчивался ссорой. И Матильде было невыносимо обидно, что любимый человек не захотел или не смог её понять.

— Но мы не сможем быть вместе, — отрезал Герик. — Пока ты здесь, никогда не сможем.

— Почему нет?…

В голову ей пришла превосходная мысль. Она медленно улыбнулась. Это же разрушит все их планы — герцога и её поклонников!

— Ты что-то придумала, — тут же понял Герик, внимательно наблюдая за тем, как изменяется выражение её лица.

— В отличие от некоторых, я не опускаю руки так быстро, — пробубнила она. — Тайное венчание! Им всем придётся смириться, когда они узнают.

— Я думал об этом уже. — Ожидания Матильды, что он обрадуется её смекалке, не оправдались. Похоже, Герик видел какие-то препятствия. — Во-первых, нас могут не обвенчать.

— Заплати — и тебя хоть с козой обвенчают, — фыркнула она.

— У меня пока нет таких денег.

— У меня есть. Ну, не сами деньги, но я могу что-нибудь продать. Коня, например.

— А во-вторых, всё равно придётся сбегать, — мрачно произнёс Герик. — Как ты до сих пор не можешь понять, что все эти люди пойдут на что угодно лишь бы добиться своего. Они хотят земли твоего отца — они её получат. Один человек — не препятствие. Его уберут — и путь снова свободен.

Матильда нахмурилась.

— Ты хочешь сказать, они убьют тебя? Но это же…

Она замолкла, вдруг поняв, что Герик прав. Такие, как герцог или Рэндуилл, и в самом деле пойдут на всё. Быть может ещё, Алан и не настолько жаждет её земли, но большинство других ухажеров уж точно обратили внимание на неё только потому, что знали, какое приданое их ждёт.

Матильда отвернулась и пошла вдоль берега. Настроение у неё вконец испортилось. А ведь сегодня ещё пир предстоял… Она бы с радостью покинула его сразу после начала, но это было бы крайне невежливо по отношению к приехавшему ко двору гостю — графу Марш. А потому ей снова придётся терпеть рядом тучу поклонников. Впрочем, она подумывала о том, чтобы всё своё время отдать Алану. Он порой злил её своей надоедливостью, но из всех остальных казался самым искренним. Его ещё можно было как-то вытерпеть…

Она обернулась и увидела, что Герик идёт от неё на некотором расстоянии, не спуская глаз. Как же всё теперь сложно стало… Если бы они влюбились друг в друга ещё в Крэйвеке, всё было бы по-другому… Но приходилось мириться и искать приемлемые решения. Что бы ни говорил Герик, но она верила, что станет только его женой. Ну не смогут же её заставить принести клятвы другому? Не смогут, конечно же. А значит, не стоило и волноваться. Так она думала прежде, а сейчас, после разговора с Гериком, нашла новый повод для беспокойства: прознай кто о любимом — и ему будет грозить нешуточная опасность.

Но смогут ли они долго скрывать ото всех свою связь? Ещё хорошо, что она редко сидела в своих покоях и раньше, поэтому и сейчас её частые прогулки не вызывали подозрений. Но что, если Алан вернётся и расскажет, как она сбежала? Ей это не сойдёт так просто с рук…

Она резко остановилась и пошла в обратную сторону. Герик тоже остановился, ожидая её, но она миновала его, следуя дальше. Матильда глубоко погрузилась в размышления. Если бы Пьер всё ещё оставался здесь, он бы сразу смекнул, с кем она проводит своё время. К счастью, он уехал, и Матильда надеялась, что вернётся он не раньше весны. Потому что, если вернётся раньше и кто-нибудь поделится с ним своими наблюдениями, — Пьер, как пить дать, её выдаст. Стоило, наверное, прекратить на время встречи с Гериком, однако Матильда и сейчас знала, что не выйдет. Она не смогла бы не видеть его долго… И два дня она с трудом провела вдали от него, а чтобы пустить всем пыль в глаза, потребуется разлука подлиннее. Может быть, несколько недель… У неё не получится!

Но ведь на кону была безопасность любимого человека… Ради него она должна постараться.

Снова обернувшись, уже она стала дожидаться, пока Герик к ней подойдёт. И, как только он оказался рядом, Матильда быстро выпалила, опасаясь, что потом передумает:

— Нам нужно прекратить встречаться на некоторое время. Я не переживу, если с тобой случится что-нибудь плохое.

К её удивлению, Герик усмехнулся.

— Нет, Тильда. Что-нибудь плохое со мной и через некоторое время может случиться. Но скорее с тобой за это время что-нибудь случится. У тебя только два выхода: остаться здесь и питать ложные надежды на хороший исход или уйти со мной. Прямо сейчас.

— Но куда мы пойдём? — опустошённо воскликнула она, прикладывая ладонь ко лбу.

— Куда угодно! — Герик взял её за плечи, и Матильда было подумала, что он её встряхнуть собирается, но он только привлёк её к себе. Она благодарно прильнула в ответ, пряча лицо на его груди. — Лес — наш дом родной, разве не так? В нём мы всегда сможем скрыться.

— Ты прав, — глухо произнесла она. — Мы можем в нём скрыться, но жить в нём всегда — не сможем. Нам придется всё время двигаться вперёд, не останавливаясь на одном месте дольше нескольких дней. А я хочу жить спокойно!

— Спокойствие здесь.

— Нет! Спокойствие настанет, когда мы будем счастливо жить вместе в каком-нибудь уютном домике на лесной опушке. И снова убегать — не выход. Мы должны придумать что-то другое…

Она подняла голову и с мольбой посмотрела в тёмно-серые глаза, надеясь на понимание. Герик легко поцеловал её, но взгляд его блуждал где-то далеко. Он тоже что-то решал для себя, и Матильда терпеливо ждала, как и Герик минутами ранее, наблюдая за её прогулкой вдоль реки.

— А если ты беременна? — наконец спросил он.

Матильда и сама об этом уже думала. Вернее, думала только о том, что подобное может случиться, но вот о том, что она будет делать, если забеременеет, она не думала совсем.

— У меня не останется выбора… — тихо сказала она. — Послушай, я должна… мы оба должны ещё раз всё хорошенько обдумать. Потом я отправлю к тебе Эдит, мы встретимся и снова поговорим. Ладно?

— Я не хочу тебя отпускать, — вздохнул Герик, снова прижимая её к себе. — Обещай, что не будешь думать слишком долго.

— Обещаю! — поспешно воскликнула она и поцеловала его в щеку. — Вот увидишь, всё наладится.

Обычно эти слова ей повторял Герик, а вот теперь настал её черёд произнести их. Она взъерошила парню волосы и, поднявшись на цыпочки, прильнула к его губам в долгом, прощальном поцелуе.

— Мне уже пора, — вздохнула она, отстраняясь. — Ты ещё побудь здесь немного, а потом езжай в противоположную сторону.

— Хорошо, — кивнул Герик.

Они молча дошли до её привязанного коня. Матильда обулась, только сейчас заметив, что ноги заледенели. Потом они постояли немного с Гериком, просто обнявшись и не говоря ни слова. Ей тоже не хотелось отпускать его. Всё же, как бы ни сопротивлялась, а предложение уехать отсюда очень её привлекало. Может быть, именно так она и поступит в конце концов…

Герик усадил её в седло и хлопнул по крупу коня. Матильда поехала в обратный путь. Несколько раз она оглядывалась, выхватывая у берега силуэт Герика, но вскоре он перестал быть ей виден. Расстроенно вздохнув, она припустила коня рысью.

Сердце её тревожно забилось в груди, когда, въезжая в ворота, она увидела направляющегося к ней графа Рэндуилла. По всему выходило, что он её ждал. А это значило, что Алан уже вернулся и всё рассказал.

Рэндуилл всегда выглядел угрожающе, но сейчас он, казалось, полыхал едва сдерживаемой яростью, и Матильде приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы выглядеть достойно перед лицом опасности. Такой Рэндуилл её очень пугал.

Она только успела ступить на землю, а граф уже схватил её за руку и повёл в сам замок. Матильда послушно следовала за ним. Народу во дворе было порядочно, и ей не хотелось привлекать к ним внимание, пытаясь вырвать свою руку из захвата Рэндуилла. Да и потом, она решила вести себя так, будто и не догадывалась даже, что о её «побеге» могут подумать придворные и, собственно, сам герцог.

Рэндуилл вёл её куда-то около пяти минут, и к этому времени у Матильды и рука уже заболела, и дыхание сбилось, потому что поспевать за ним было крайне затруднительно. По пути им попадались, в основном, слуги и стражи, которые делали вид, что не замечают их. Но, помимо них, им встретились ещё два знакомых Матильде рыцаря, которые не упускали возможность провести с ней хотя бы несколько минут. Оба с затаенным гневом проводили её и Рэндуилла взглядом. Будь они посмелее, а Рэндуилл не таким пугающим, наверное, вступились бы за неё или хотя бы поинтересовались, нужна ли ей помощь.

Он завёл её в тупик. Матильда с удивлением осмотрелась. В этом коридоре горел один лишь факел, отбрасывающий тусклый свет вокруг. Стражи поблизости не наблюдалось, да и слуги здесь не ходили. Матильда об этом месте ничего не знала. Она вообще думала, что в замке нигде нельзя побыть одной, кроме как в своих покоях, и потому сейчас приятно изумилась. Ещё бы Рэндуилла рядом не было, и она бы вдоволь насладилась полумраком и тишиной.

Но Рэндуилл был рядом и уже не собирался молчать. Он навис над ней, словно скала, и процедил:

— Где же вы были, леди Матильда?

— Я гуляла, — легко улыбнулась она, смело глядя в его тёмные, зловещие глаза. Подавшись вперёд, она тихо прошептала: — Прошу вас не говорить этого лорду Алану, но его общество немного утомило меня, и я решила продолжить прогулку в одиночестве.

— Вы смеетесь надо мной.

Похоже, Рэндуилл совсем ей не поверил. Матильда внутренне сникла, но внешне никак не показала своих чувств.

— Я отправил своих людей искать вас. Я собирался уже рассказать Его светлости о вашем исчезновении. Вы хоть представляете, какой бы переполох тут был?

Матильда подавленно кивнула.

— Простите меня, — раскаянным тоном произнесла она. — Я поступила неразумно и понимаю свою ошибку. Этого более не повторится.

Рэндуилл вперился в неё внимательным взглядом, словно пытаясь увидеть признаки лжи, но Матильда с честью выдержала испытание: в её глазах на самом деле читалось понимание и раскаяние.

— Хорошо. Очень хорошо, что вам не нужно объяснять всё на пальцах.

Он внезапно ухватил её за подбородок, заставив задрать голову ещё выше, и наклонился к ней. Матильда остолбенела, широко распахнув глаза. Неужто он осмелится и попробует её поцеловать? Но она ошиблась. Рэндуилл вкрадчиво поинтересовался:

— И вы гуляли одна, леди Матильда?

— Разумеется, — тут же солгала она. — Я часто гуляю, всегда со своей служанкой, и сегодня впервые так случилось, что я оказалась наедине с собой. Я уже признала, что поступила опрометчиво.

— А в том, что некоторое время назад вы ежедневно пропадали в таверне «Лесной зверь» вы до сих пор не признались, — заметил он.

Матильда не сумела остаться невозмутимой после такого заявления. Непроизвольно отшатнувшись, она вызвала тем самым довольный оскал Рэндуилла. Наверное, не сегодня он об этом узнал. Выходило, уже давно следил за ней и её передвижениями. Но знает ли он что-нибудь о Герике? Вернее о том, что их с Гериком связывает?

— Если в моих действиях нет ничего предосудительного, я не вижу смысла признаваться в них кому бы то ни было. А теперь позвольте мне уйти. Я очень устала.

На одно долгое мгновение ей показалось, что Рэндуилл не сдвинется с места, но она снова ошиблась: отступив, он дал ей дорогу, и Матильда поспешила убраться подальше.

В комнате её ожидала бадья с горячей водой. Эдит, бывшая тут же, помогла Матильде снять платье и тут же подтолкнула к бадье. Было приятно снова погрузиться в воду, только теперь уже горячую. Уставшее за день тело постепенно расслаблялось. Эдит, как и обычно, подкинула в воду лаванду, аромат который был ей по душе, и Матильда довольно прикрыла глаза.

Как же не хотелось спускаться вниз и присутствовать на очередной пирушке. После сегодняшней вылазки в лес было особенно неприятно возвращаться к ставшему уже обыденным образу жизни. Но, конечно, можно было найти в этом и хорошую сторону: в лесу она никогда бы не смогла понежиться в горячей воде, и к тому же, в замке вкусно кормили, а она успела очень сильно проголодаться.

— Вас никто не видел? — мягко спросила Эдит, начиная расчесывать её волосы.

— Видели, конечно. Я даже успела с графом Рэндуиллом побеседовать… Он знает о «Лесном звере». Может, и ещё что-нибудь знает…

— Он спрашивал у меня о вас, — призналась Эдит, тяжело вздохнув. — Я ничего ему не рассказала, не беспокойтесь. Но всё равно будьте осторожны, иначе он узнает о вашей любви.

— Спасибо, Эдит, — благодарно улыбнулась Матильда. — Я буду осторожна. Мы решили не встречаться пока с Гериком.

— Вот и славно, — одобрительно кивнула Эдит.

Уже через час Матильда шла в большой зал. По пути к ней присоединилась вдова леди Элен. С этой молодой женщиной она неплохо общалась, но дружбой их отношения нельзя было назвать. Просто на таких мероприятиях они держались вместе и приятно проводили бы время, если бы Матильду всё время не отвлекал какой-нибудь рыцарь. Леди Элен страдала от повышенного внимания в значительно меньшей степени: за душой у неё был лишь годовой доход в пятьдесят фунтов.

Они переговаривались о всяких мелочах, пока не дошли до зала. Там уже Матильду перехватил граф Рэндуилл и повёл к герцогскому трону. Она бросила на него вопросительный взгляд: неужели всё же Пьеру де Дрё стало известно, что она убежала от Алана в лесу? Но Рэндуилл смотрел прямо вперёд, и Матильде не оставалось ничего, кроме как следовать за ним, также глядя вперёд. По правую руку от герцога сидела его супруга, с кислым видом переговариваясь с одной из своих леди. По левую же сидел неизвестный Матильде человек лет тридцати: темноволосый, бледный и с большими глазами — он вроде бы и был симпатичным, но вместе с тем что-то в его внешности показалось ей болезненным.

Рэндуилл уже подвёл Матильду к герцогу, и она сделала реверанс ему, герцогине, а потом и незнакомцу. Догадаться о том, кто он, было не сложно.

— Моя подопечная, леди Матильда, дочь сэра Марильяка, — представил её герцог.

Незнакомец порывисто встал и с улыбкой поклонился ей.

— Гуго де Лузиньян, граф Марш, — представился он. — Мой дорогой друг, — бросил он короткий взгляд на герцога, — поведал мне о вашем несчастье. Я искренне соболезную и надеюсь, что вы скоро соединитесь с вашей семьёй.

У Матильды почему-то на сердце потеплело от этих слов. Она уже давно не верила в искренность придворных, но сейчас ей показалось, что граф Марш искренен.

— Благодарю вас, ваша милость, — склонила она голову, одарив его тёплой улыбкой.

Стоило ей отойти, и улыбка стерлась с лица Матильды. Граф Рэндуилл не собирался её оставлять. Они уселись за стол рядом, и граф стал накладывать ей еду, что обычно было обязанностью рыцаря по отношению к своей даме. Вздохнув, Матильда принялась есть, стараясь отвечать Рэндуиллу односложно. Его внимание к ней всегда было ей особенно неприятно. К счастью, Рэндуилл никогда не слыл разговорчивым человеком.

Наевшись, Матильда принялась наблюдать за танцами и слушать менестрелей. Это занятие скоро ей наскучило, и она заскользила взглядом по собравшимся. Через некоторое время она заметила Алана, который хмуро глядел куда-то вниз. Вспомнив о том, как поступила с ним сегодня, Матильда решила извиниться. Она неотрывно смотрела на молодого человека, пока тот, почувствовав её взгляд, не поднял голову. Матильда благосклонно улыбнулась ему и кивнула, что было знаком её доброй воли или, проще говоря, знаком подойти.

Алан с видимым удовольствием подскочил с места и направился к ней.

— Не уделите ли мне минуту вашего внимания? — изрёк он, вырастая перед ней.

Бросив вежливую улыбку Рэндуиллу, который, впрочем, даже и не взглянул в её сторону, Матильда встала и направилась к выходу из зала. Не хотелось говорить с Аланом при таком шуме, что царил внутри, да и голова у неё разболелась от постоянного напряжения из-за присутствия рядом Рэндуилла.

Оказавшись в зале поменьше, где сейчас находилось всего несколько пар, ведущих фривольные разговоры, Матильда задумалась, не зря ли она привела сюда Алана. Мало ли, что ему в голову взбредёт… Никакой надежды она ему давать не собиралась.

— Я хотела попросить у вас прощения за сегодняшнюю прогулку. Видно, свежий воздух так повлиял на меня.

— О, что вы, прекрасная леди Матильда, — горячо воскликнул Алан, — вам не стоит просить прощения. Я ничуть не в обиде! Для меня каждое проведённое рядом с вами мгновение — уже истинное счастье. Как же вы могли подумать, что я смею быть на вас в обиде?

— Это превосходно, — улыбнулась ему она. — Раз для вас это истинное счастье, то мы можем посидеть здесь немного.

— С превеликим удовольствием! — подхватил её предложение Алан.

Они уселись на стулья. Алан хотел было придвинуться к ней совсем близко, но Матильда предупреждающе подняла руку, смягчая свой жест ещё одной улыбкой. И Алан не стал настаивать.

— Вы не заблудились в лесу, слава богу, — произнёс он.

— Нет, я почти сразу выехала к реке. И, кроме того, я прожила вблизи леса всю свою жизнь и часто там бывала. Для меня невозможно заблудиться, поверьте.

К своему удивлению, они хорошо поговорили с Аланом. Она зачем-то стала ему рассказывать о том ворохе чувств, что обрушиваются на неё в лесу, а он отвечал ей так понимающе, будто и сам испытывал нечто подобное. В общем и целом, вечер снова становился приятным, ибо у Матильды всегда повышалось настроение после интересного разговора.

В зал вошёл паж с подносом, на котором стояли кубки с вином. Сюда им тоже вменялось в обязанность заглядывать, ибо зал этот никогда не пустовал. Так как они с Аланом сидели ближе всего, первым делом он подошёл к ним, остановившись возле Матильды. Она качнула головой, отказываясь, а вот Алан схватился за самый ближний кубок так, будто внезапно в нём проснулась дикая жажда. Мальчик замялся, не спеша отходить, и Алан бросил:

— Ну чего встал? Иди.

Паж ушёл, а Алан тем временем залпом осушил кубок. Матильда смотрела на его действия с лёгким недоумением.

— Не стоит пить так много, — добродушно сказала она.

— Мне сейчас нужна смелость, что даёт вино, — ответил ей Алан и вдруг упал перед ней на колени, отставив уже пустой кубок в сторону.

У Матильды сердце подскочило к горлу. Она поняла, что собирается сказать Алан и теперь проклинала себя за то, что предложила ему посидеть здесь. Украдкой оглядевшись, она заметила, что никто даже и не смотрит в их сторону. Это немного утешило её. Не хотелось, чтобы потом судачили о его предложении и об её отказе.

— Милорд, прошу вас, поднимитесь, — прошептала она.

Вместо этого, однако же, Алан пошёл дальше. Он положил руки ей на колени и с силой сжал ткань её платья.

— Что вы себе позволяете? — ошеломлённо вопросила она, пытаясь подняться.

Но Алан теперь навалился на неё всем весом, и тогда-то только до Матильды дошло, что он не пристаёт к ней.

— Алан! — громко закричала она, пытаясь поднять его.

Он захрипел. От ужаса всё замерло у неё внутри, а потом оборвалось. Матильда с трудом выбралась из-под него. Стул, на котором она сидела, повалился с громким стуком на пол. Опустошённый кубок со звоном покатился в сторону дверей, когда Алан упал на спину и задел его.

Матильда услышала, как находящиеся в зале зашевелились и стали перешептываться. Она же не могла отвести взгляда от лица Алана. По нему шла судорога, оно побледнело, а руки и ноги бились в конвульсиях. И тут он закричал. После этого Матильду словно оглушили. Все вокруг задвигались, в соседнем зале затихли звуки музыки, но разговоры стали громче. Двери с грохотом распахнулись. А она только и могла что стоять и смотреть на то, как Алан умирал. Она знала, что он умирал.

Её заставили отвернуться от этого зрелища. Она даже не видела кто, потому что в глазах продолжало стоять искривлённое болью лицо Алана.

— Что случилось?!

— Отравлен!

— Леди Матильда!

Все вокруг суетились, громко разговаривали, какая-то женщина вскрикнула. Кто-то приказал привести врачевателя. Однако, несмотря на весь этот шум, Матильда могла расслышать предсмертные хрипы Алана. Она попыталась высвободиться и подбежать к нему, но ей не дали этого сделать.

— Отыскать мальчишку, — приказал голос Рэндуилла у неё над ухом.

— Он не умрёт? — подняв на него глаза, спросила Матильда.

Его лицо она едва видела из-за застилающих слёз. Но, прежде чем Рэндуилл ей ответил, она поняла, что больше не слышит хрипов Алана.

— О нет, — простонала она, прикрывая рот ладонью.

— Он уже мертв.

Рэндуилл повёл её вон из зала, где вдруг все стали интересоваться ею и о чём-то спрашивать или что-то говорить. Матильда едва замечала череду лиц. В голове не укладывалось, что подобное могло произойти — хуже того, что подобное на самом деле случилось. Ещё минут десять назад они беззаботно разговаривали, а теперь он мёртв! Кому он мог помешать? И, только задав этот вопрос себе, она поняла: отравить хотели её, а не его.

Она не заметила, как оказалась в своей комнате. К ней сразу же бросилась Эдит. Она усадила её на застеленную кровать, укрыла сверху меховым плащом и унеслась к себе в комнатушку, пообещав, что через минуту вернётся.

В тёмной и пустой комнате Матильде вдруг стало очень страшно. Она с ногами забралась в кровать и опустила мокрое от слез лицо в мех. В голове билась одна сводящая с ума мысль: «он мёртв из-за меня!». Когда Эдит вернулась с кружкой какого-то напитка, Матильда залпом выпила содержимое, не заметив вкуса, но надеясь, что это ей поможет.

— Не уходи! — снова заплакала она, когда Эдит отвернулась.

— Я только свечи зажгу, чтобы не было так темно, — тепло ответила ей Эдит.

Она и в самом деле лишь зажгла несколько свечей, оставаясь в пределах видимости Матильды, и вернулась к кровати. Словно почувствовав, что сегодня можно отойти от привычных рамок, Эдит забралась в кровать рядом с Матильдой и обняла её за плечи.

Она ничего не знала о случившемся, ибо дожидалась свою хозяйку в комнате, как и обычно в подобные вечера. Граф Рэндуилл просто привёл Матильду, на которой лица не было, и не сказал Эдит ничего, кроме как «позаботься о своей госпоже».

— Он ни в чём не провинился, — всхлипывала Матильда. — Если бы я только знала, Эдит!.. Я не предложила бы ему посидеть там, ни за что не предложила бы! Это я должна была его выпить — я, а не он!

Её не трогало, что речь была сбивчивой и малопонятной. Главным было рассказать об этом кому-нибудь, поделиться своей болью и растерянностью и избавиться от образа Алана перед глазами. Но последнее теперь вряд ли было возможным.

— Мы с ним говорили… Он хотел… он хотел предложить мне стать его женой. Эдит, — простонала она, утыкаясь в плечо подруге и служанке в одном лице, — а я разозлилась на него! Я оттолкнула его, когда он нуждался во мне… Но я так испугалась! Я так сильно испугалась…

Эдит гладила её по голове, и Матильда чувствовала, что постепенно успокаивается. Рыдания прекратились, а вместо лица Алана она теперь видела весело тянущийся кверху огонёк свечи, на котором сосредоточила всё своё внимание.

— Он отравился, — произнесла она немного погодя ожесточённым тоном. — Мне поднесли вино, но я не стала пить. А он выпил, чтобы набраться смелости сделать мне предложение.

— Это первый раз? — тихо поинтересовалась Эдит.

Не спуская взгляда с горящей свечи, Матильда кивнула. По сути это и правда был первый раз, когда она видела, как умирает человек. Такой молодой, полный сил и устремлений, часто раздражающий, но на самом деле ведь неплохой. Сейчас Матильда готова была терпеть его увивания рядом с собой хоть до скончания жизни, лишь бы он вернулся. Но вернуться он уже никогда не сможет…

— Не вините себя… То, что случилось, — только случайность. Вы не заставляли пить его это вино.

Матильда соскочила с кровати и заходила из стороны в сторону.

— Но, если бы кто-то не хотел убить меня, не погиб и он! Эдит, вдруг это повторится? Вдруг снова повторится?

— Этого человека найдут. Точно найдут, уверяю вас. Никто не смеет убить благородного человека под носом у герцога. Вам пока нужно отдохнуть, поспать… Наутро будет легче.

Возможно, Матильда и приняла бы её совет, но в комнату постучали, и она сама побежала открывать — ещё один паж, который передал ей приказ спуститься в тот зал, где недавно пировали. Матильда, не мешкая, последовала за ним. Напиток, что дала ей Эдит, давал о себе знать: она понемногу успокаивалась.

Она вошла в раскрытую перед ней дверь и быстрым шагом направилась к задумчивому Пьеру де Дрё. Помимо него здесь также находились озабоченная герцогиня Аликс и яростный граф Рэндуилл. Стоило Матильде взглянуть на последнего, и её одолел страх. В таком виде она боялась Рэндуилла до одурения. Но ведь не мог же он быть в ярости на неё? Однако, скорее всего, его неуравновешенное состояние было вызвано именно ею, потому что смотрел он прямо на неё, прожигая взглядом до самого нутра.

— Леди Матильда, — неожиданно, но первой с ней заговорила герцогиня Аликс. Она встала со своего места и спустилась вниз. Взяв Матильду за руку, она слегка сжала её, показывая своё сочувствие. — Нам всем очень жаль, что вы стали свидетельницей этого несчастья. Вам сейчас следовало бы отдохнуть, однако то решение, к которому пришли мой возлюбленный муж и я, не может быть отложено до завтра.

Матильда бросила на неё взволнованный взгляд. Неужели её собирались выгнать со двора? Она и не знала, обрадовало бы её такое решение. Ещё несколько часов назад — скорее всего, да, но сейчас…

— Мне жаль давить на вас, моя дорогая, — скорбно произнесла юная герцогиня. — Но вы более не можете находиться в безопасности под опекой одного только герцога. Он не имеет достаточно времени, чтобы уследить за вами. Вам нужен муж…

— Граф Рэндуилл будет тем мужем, который сможет защитить вас и оградить от любой опасности, — вступил в разговор Его светлость. — Вы можете не волноваться: мы сделаем всё, чтобы виновного нашли. Для нас — однако же, только для нас, находящихся сейчас в этом зале, — не тайна, для кого предназначалось отравленное вино. Того пажа сейчас пытают, чтобы выбить из него…

— Прошу вас, милорд, — воскликнула герцогиня Аликс, — леди Матильде и так непросто.

— Когда что-нибудь станет известно, вы об этом узнаете в числе первых, — пообещал Пьер де Дрё. — Пока же я распорядился привести священника, который не медля обвенчает вас с графом…

— Нет! — громко сказала Матильда.

Герцогская чета уставилась на неё с непередаваемым удивлением, однако граф Рэндуилл только прищурился в ответ на её заявление. Матильда же отступила на шаг, словно порываясь убежать. Не медля обвенчаться! И с кем — с Рэндуиллом! Что они себе вообразили — что она согласится?!

Гнетущее молчание нарушила герцогиня:

— Я полагала, что для вас это окажется ещё одним потрясением, ведь это так неожиданно. Однако же вы давно знаете графа и хорошо с ним ладите — поверьте, такая поспешность вам только на пользу.

— Я не выйду замуж за графа, — ледяным тоном осадила её Матильда.

Герцог хотел было сказать что-то гневное, но граф Рэндуилл опередил его.

— Ваша светлость, я прошу вас оставить нас поговорить с леди Матильдой наедине. Уверяю, мы придем к обоюдному согласию.

Судя по решимости в глазах Рэндуилла, Матильда сильно сомневалась, что они придут хоть к какому-нибудь согласию. Однако герцогу эта идея пришлась по вкусу. Он довольно кивнул, видимо, ничуть не сомневаясь в графе. Герцогиня ободряюще улыбнулась Матильде и последовала за своим мужем.

Как только они вышли, Рэндуилл в несколько огромных шагов спустился к ней.

— Я не выйду за вас замуж, — сразу начала Матильда, — можете и не просить, и не убеждать. Вы знаете, что я вас ненавижу и никогда — никогда и ни за что — не выйду за вас.

Эта маленькая речь отчего-то очень разозлила Рэндуилла. Он схватил её одной рукой за затылок, потянув к себе, и, впиваясь в неё бешеным взором, процедил одно только слово:

— Выйдете.

— Нет.

Какое-то время они испепеляли друг друга взглядами, полными ненависти, а потом Рэндуилл, сделав большое усилие над собой, отстранился и усмехнулся.

— Вы ненавидите меня. Но я хочу видеть вас своей женой, и больше меня ничего не интересует. Мне не нужно ваше согласие. Мне плевать на ваши чувства. Вам ясно? Именно поэтому мы обвенчаемся. Прямо сейчас. Священник уже должен нас ждать в часовне.

Не дав опомниться и переварить эти слова, Рэндуилл схватил её за руку и потащил на выход.

— Вы не можете! — закричала Матильда, пытаясь с помощью свободной руки разжать пальцы графа. — Я не отвечу согласием перед лицом господа…

— Ваше согласие не требуется, вам до сих пор не ясно?

— Но вы не посмеете! Герцог не позволит!

— Да что вы? — зло рассмеялся Рэндуилл, не сбавляя шага. — Он с удовольствием ушёл, оставив меня действовать по своему разумению.

Матильда не могла поверить, что всё это происходит наяву. Герцог тащил её по коридору в сторону замковой часовни, а она не могла ничего с этим поделать. Её сопротивление ничуть не мешало Рэндуиллу.

И всё же она стала кричать и вырываться, царапаясь, кусаясь и даже пинаясь, лишь бы Рэндуилл выпустил её. Стояла ночь, но ведь пир закончился совсем недавно, да и гибель Алана должна была всех взбудоражить — вряд ли хоть кто-нибудь спал. Неужели её не слышат? Или просто не хотят слышать?

Рэндуилл, устав бороться с ней, остановился и с размаху влепил ей оплеуху. Она закричала и зарыдала одновременно. Кожа, казалось, запылала от удара. У неё подкосились ноги, и она завалилась на пол. Рэндуилл, не теряя времени, поднял её и закинул себе на плечо. В глазах Матильды потемнело, и она ненадолго потеряла сознание, а когда очнулась, то уже стояла перед алтарём. Рэндуилл до боли сжал её руку, а священник начал монотонно читать необходимый текст.

— Я не хочу! Как вы можете? — со слезами на глазах спросила Матильда, глядя на священника. Он не поднял головы и не сбился.

Рэндуилл держал её так крепко, что она даже не могла пошевелить рукой — не то, что освободиться. С ужасом, отчётливо читаемом в её глазах, она следила за лицом священника, не в силах поверить, что ему всё равно на то, что её принуждают оставаться здесь.

— Согласны ли вы?…

— Да, — яростно рыкнул на него Рэндуилл, без труда надевая ей на палец кольцо.

— Согласны…

— Нет! — ответила Матильда, тоже не дав ему договорить. — Нет!

— Тогда…

— Нет!!! — в бешенстве закричала Матильда. — Я не согласна! Нет!

— …мужем и женой.

Рэндуилл рывком развернул её безвольное тело к себе, ибо после этих слов сознание покинуло Матильду.

Глава 31. Клятвы верности

Приняв полусидячее положение в кровати, Беатрис задумчиво перевела взгляд со стены на пустой подоконник. Остановиться глазу было в общем-то больше не на чем. И она уже несколько дней прожила здесь, чтобы привыкнуть к виду этой комнаты.

Ранение не оказалось слишком серьёзным: лезвие не повредило никаких внутренних органов. Однако же выздоровление всё равно занимало порядочно времени и проходило довольно болезненно — особенно это касалось первых трёх дней. Беа с трудом помнила, как провела те дни, — к тому же, отсутствие рядом Клода угнетало и без того неважное самочувствие. Лишь переехав в этот дом, купленный на днях Клодом, она стала оживать.

Сегодня утром, прежде чем уйти, Клод сделал загадочное заявление, поведав, что её ждёт необычный день. Должно быть, он имел в виду то, что она наконец-то встанет с постели. По крайней мере, Беа очень хотелось в это верить, ибо она не знала, сможет ли терпеть бездействие теперь, когда будто сам Бог дал ей знак, чтобы она начала хоть что-то делать.

Случай на площади вызвал немалый переполох. Странным образом Хью удалось тут же исчезнуть, даже несмотря на его приметную рыжую шевелюру. Кто-то подсказал Клоду, что неподалёку живёт врачеватель, к которому Клод с Беа на руках тотчас же и направился. Этот врачеватель сразу сказал, что никакой угрозы для её жизни нет. А вскоре после этого известия Клод покинул его дом, перед тем заплатив не только за уход за Беа, но и за то, чтобы тот распространил слух о её смерти. Сам же Клод все те дни, что Беа страдала от раны и одиночества, ходил по городу, разыскивая убийцу и не забывая делиться своим горем от потери возлюбленной с каждым, с кем заговаривал.

Самой Беа никогда бы в голову не пришла эта идея. Если бы не задумка Клода, этот покой был бы только краткой передышкой, а затем — снова преследования, попытки убить, которые рано или поздно увенчались бы успехом, потому что бегать постоянно у неё не вышло бы. Но теперь получалось, что ранение стало для неё спасением, потому как и недели не прошло, а Клод напал на след Хью. Тот, видно, поначалу скрывался, но потом, когда толки о смерти Беатрис дошли до его слуха, решил отпраздновать свою месть. В одной из таверн на северо-восточной стороне города Клод узнал, что Хью весело провёл там время, хвалясь, что выполнил задание, с которым не справился никто другой. А после он уехал из Парижа — уехал, думая, что Беа мертва.

Между тем Клод купил дом в другом конце города, где о происшествии если кто и знал, то не в подробностях, — слишком уж часто совершались убийства, чтобы о них долго и повсеместно судачили. И, когда опасность перестала висеть над Беа, Клод — на всякий случай тайно — увёз Беа из домика врачевателя.

Казалось, всё начинает налаживаться: они с Клодом могут теперь спокойно жить, не опасаясь более преследований. Однако если бы дело было только в них… Она должна была узнать личность того, кто так сильно желал их убить, должна была сделать безопасной и жизнь Тристана, не только свою. Она должна была связаться с отцом, пусть не в скором времени, но как только это станет возможным. Она должна была хотя бы попытаться узнать, выжила ли Матильда. Столько дел, столько проблем ещё оставалось, чтобы наслаждаться тихим счастьем с Клодом…

Но, пока она лежала в постели и Клод настаивал на её отдыхе, она могла себе это позволить: всё своё внимание отдавать ему. Однако когда его не было рядом, ей приходилось трудно. Гнетущие мысли тут же одолевали её: сотни раз она прокручивала в голове всё то, о чём уже и так не единожды думала. Беа устала от этих мыслей, но не могла выкинуть их из головы: каждый раз, когда оставалась наедине с собой, они возвращались. Возможно, если она встала бы на ноги, походила по дому, у неё получилось бы отвлечься от них. Но Клод просил её не делать этого, а ослушиваться она не хотела.

Раздались шаги на лестнице, и Беа опасливо глянула в сторону двери. Конечно же, это не мог быть никто иной, кроме Клода, но, судя по всему, она уже привыкла бояться каждого шороха.

Дверь отворилась, и на пороге, в самом деле, показался Клод. За последние дни что-то неуловимо изменилось в нём. Беа видела, что он очень устал: порой его вид был едва ли не болезненнее, чем её, и Беа знала, что вина в этом только её. Именно она, а вернее сложности, связанные с ней, не дают ему покоя. Сначала он целыми днями бродил по городу, выискивая Хью, а потом тоже часто куда-то уходил, но пока не рассказывал куда, обещая, что вскоре она всё узнает.

Клод подошёл и опустился на кровать рядом с ней.

— Как себя чувствуешь, моя радость?

— Очень хорошо. Можно я встану? Я так устала лежать, — призналась она, вопросительно глядя на Клода.

— Можно.

Он нежно погладил её по щеке, и Беа довольно прикрыла веки: каждое касание Клода было для неё сродни празднику. Казалось немыслимым, что раньше она могла обходиться без его любви и заботы, без тепла и ласки. Какое же счастье, что она встретила его тогда, в Нанте…

— У нас было интересное знакомство, — сказала она, улыбнувшись. — Ты помнишь?

— Помню. Я ведь даже не знал поначалу, что ты девушка. Только потом, когда нёс к своему дому, смог получше разглядеть твоё лицо, и всё понял.

— А я думала, что смогу сойти за юношу, — вздохнула Беа, в который раз осознавая, как часто подвергала себя опасности. Хорошо, что теперь всё это было позади.

— Слишком мягкие черты для юноши. И ещё… — Клод нагнулся к ней ближе и стал покрывать поцелуями её лицо. — Уже тогда я испытал что-то, отдалённо напоминающее влюблённость.

— А если бы я оказалась юношей? — рассмеялась она.

— Думать о таком не хочется. Послушай, Беа, — чуть помедлив, продолжил Клод, глядя на неё так, словно раздумывая, стоит ли говорить ей это, — есть кое-что, о чём я забыл тебе сказать. Помнишь тот день, когда на нас напали близ Лаваля?

— Да, — настороженно отозвалась Беа.

— Тогда я оставил одного наёмника в живых. И он сказал мне, что ваше убийство заказали в Лондоне.

Она медленно кивнула. Слова Клода только подтверждали её смутные пока догадки. Беа ещё в монастыре поняла, что всё произошедшее как-то связано с отцом и Аньес. Ибо ничто другое, кроме их приезда в Англию, не могло повлечь подобные действия по отношению к их семье. Возможно, её отец нажил страшного врага, который в целях отомстить решил убить всю его семью? Или, может быть, отец кому-то отказал в руке Аньес и обиженный тоже решил отомстить? Конечно, всё это могло быть так… Но Беа почему-то казалось, что ни одна из её догадок не верна.

— Не страшно. Я подозревала об этом, — сжала она руку Клоду. — Я должна всё выяснить… Если раньше у меня оставались какие-то сомнения, то теперь я вижу знак Господа в этом ранении. Точнее в том, что меня отныне считают мёртвой.

— Мы попробуем всё выяснить. Попробуем. Но это не значит, что ты снова бросишься в опасную дорогу, — твёрдо заявил Клод, и интонацией, и взглядом показывая, что в этом он останется непреклонен.

— Нет, — пообещала Беа. — Ни за что не брошусь. Мне хватило уже.

— Вот и правильно. А теперь давай я помогу тебе встать.

Беа в душе запрыгала от счастья. Она так устала лежать, что сначала стала слишком быстро и резко подниматься. Боль тут же скрутила её — не сильная, но ощутимая. Клоду было не трудно прочитать это по её напряжённому лицу.

— Осторожнее…

Она кивнула и стала подниматься медленнее, опираясь при этом на руку Клода. Выпрямившись и сделав пару шагов, Беа неуверенно улыбнулась. Она уже соскучилась по этому. После стольких дней сплошной ходьбы вдруг перестать это делать было непривычно и в какой-то мере болезненно.

— Ну как, готова спуститься вниз? — спросил Клод, держась немного позади. — Нас ждёт гость.

— Гость? — переспросила Беа. — Всё это время?

— Да, — смутился Клод. — Некрасиво получилось, но я всегда обо всём забываю рядом с собой.

— Только потому что хорошо тебя понимаю, не стану ругать, — улыбнулась она, вставая на цыпочки и обнимая любимого за шею. — А что за гость?

— Увидишь, — загадочно ответил Клод, поцеловав её в нос.

Беа отстранилась, жалея, что некий гость не позволяет ей побыть с Клодом наедине подольше. Впрочем, впереди у них должно быть много времени для этого…

Когда она спустилась вниз, то немного утомилась, но всё же чувствовала себя превосходно. Клод придерживал её за руку ненавязчиво, совершенно не мешая свободе перемещения, но она знала, что стоит ей покачнуться, — и он точно не даст ей упасть.

На первом этаже была одна единственная комната, поэтому ещё на середине лестницы Беа разглядела сидящего на стуле гостя. Им оказался мужчина под пятьдесят: обрюзгший и полысевший. Беа с недоумением посмотрела на Клода, ожидая объяснений, но он кивнул вперёд, словно говоря, чтобы она шла дальше.

— Прошу прощения, что заставила вас ждать, — сказала она, привлекая к себе внимание толстяка.

— Ничего-ничего, леди Беатрис, — поспешно ответил он, поднимаясь со стула. — Ваш супруг рассказал мне о том, что вы были ранены.

Беа бросила растерянный взгляд на Клода. Мало того, что он о ранении зачем-то рассказал этому человеку, так ещё и соврал про пока несуществующую между ними связь.

— Я вижу, вам ещё неизвестно, кто я, — спохватился гость. — Меня зовут сэр Генрих Нойнер. Я друг вашего отца.

Беа не смогла сдержать удивления. Сэр Нойнер внешне был полной противоположностью отцу, а она отчего-то думала увидеть некую копию отца, только с иными чертами лица. Сэр Нойнер с трудом походил на рыцаря: скорее на зажиточного торговца.

Она снова посмотрела на Клода. Дар речи на какое-то мгновение покинул её. Она лишь мельком упомянула Клоду о друге отца, но он запомнил! Запомнил, отыскал и привёл его сюда.

— Я чрезвычайно рад свести с вами знакомство, леди Беатрис, — продолжил сэр Нойнер, привлекая к себе её внимание. — Обстоятельства к радости не располагают, разумеется, но вы в безопасности — и это замечательно.

— И я рада, — поборов замешательство, ответила она. — Спасибо большое, что пришли. Я очень хотела вас увидеть! Присаживайтесь, пожалуйста.

Сэр Нойнер кивнул и благодарно опустил своё грузное тело на стул. Беа устроилась на соседнем, а Клод остался стоять позади неё.

— Вы, вероятно, уже всё знаете?

— Я знаю, почему вы здесь, и знаю, что вам нужна помощь. Поверьте, я сделаю всё, что только смогу, чтобы помочь вам! Однако же не ожидайте от меня того, что я могу заставить вашего отца вернуться. Прежде всего он — рыцарь, и сейчас его служба требуется английскому королю. Поэтому я бы не надеялся на вашем месте на его скорое возвращение.

Беа не ожидала от него иных слов. Она и сама понимала, что надеяться на это глупо, да и не собиралась просить сэра Нойнера о чём-то подобном. Она вообще так и не решила, какая помощь ей нужна от этого человека.

— Тогда чем же вы можете мне помочь? — спросила она его задумчиво.

Сэр Нойнер тяжело вздохнул, не спеша с ответом. Беа напряжённо наблюдала за его лицом, пытаясь догадаться, о чём он размышляет. Быть может, он увидит какое-нибудь решение, которое никак не могла найти она?…

— Вашему отцу ещё не известно о том, где вы?

— Я полагаю, нет… Моя тётушка писала ему в Лондон, но к тому времени он уже уехал из столицы. Вы предлагаете написать ему ещё одно письмо? — с сомнением поинтересовалась она.

— Да. Но на этот раз оно будет доставлено, — уверенно заявил сэр Нойнер. — Я отправлю его с одним своим слугой — поверьте, он не вернётся, пока письмо не окажется в руках Эдмона.

— Это было бы чудесно! — воскликнула Беатрис. — Даже если отец не сможет тотчас же вернуться, он хотя бы узнает, что со мной всё в порядке… Он должен знать всё то, что знаю я.

Конечно, она понимала, что надеяться на удачный исход не стоит. Возможно, слуга и в самом деле не вернётся, пока не отдаст письмо её отцу… или пока не случится что-нибудь, что помешает ему и отдать письмо, и вернуться. Но если только письмо достигнет отца!..

Видимо, поняв её состояние, сэр Нойнер кашлянул и сказал:

— Я подумал, что у вас не было времени, чтобы приобрести подобное… — Он начал рыться в небольшой сумке на поясе. Вытащив через пару секунд сначала свернутый кусок пергамента, а затем чернильницу и перо, он улыбнулся Беа: — Не стоит откладывать то, что можно сделать немедленно.

— Но вы?…

— Не беспокойтесь, у меня есть немного свободного времени. А пока вы будете писать письмо, мы поговорим с вашим супругом.

Беа обернулась и подняла глаза на Клода. Он кивнул и сжал её плечо.

— Благодарю вас, — сказала она, принимая письменные принадлежности из рук сэра Нойнера.

Не спеша Беа поднялась к себе. Усевшись за стол, она обмакнула перо в чернила и застыла над листом пергамента.

Немного подумав, она начала с подробного рассказа о том, что случилось после убийства матери, но не вплоть до сегодняшнего дня, а лишь до той минуты, как она скрылась в монастыре. Говорить о том, где она сейчас, Беа не стала: хватит упоминания о том, что его верный старый друг знает, где её найти.

Она запнулась лишь на описании своих чувств к Клоду. Она хотела показать Клода таким, каким он и был на самом деле, — но сухие слова мало передавали его сущность. Благородный, смелый, решительный, заботливый, способный защитить их с Тристаном, полюбивший её человек… и человек, без которого она себя уже не представляла. Отец должен будет понять. «Я скоро выйду за него замуж…» Она задумалась на миг и затем зачеркнула это предложение. Даже думать про себя о бракосочетании Беа опасалась: вдруг что-нибудь случится, что помешает ей и Клоду соединиться перед Господом? Лучше уж не загадывать наперёд…

Заканчивала она письмо с мольбой вернуться как только, так сразу. Ибо хоть её и считали отныне мёртвой, но Тристан всё ещё был в опасности. В конце она также добавила: «Если это будет возможным, я бы с радостью получила новости о вас и об Аньес». Если все беды связаны с отцом или Аньес или с обоими сразу, то едва ли им живётся спокойно.

Отложив перо, Беа перечитала письмо ещё раз, представив себя на месте врага. Убедившись, что не посвященному человеку будет невозможно догадаться о том, где она наверняка, Беа успокоилась. Аккуратно взяв пергамент, чтобы не смазались ещё не высохшие чернила, Беа вновь спустилась вниз.

Как только она показалась в поле зрения обоих мужчин, те сразу перестали говорить, повернув головы в её сторону.

— Я закончила, — сказала Беа.

— Замечательно! Если возникнет опасность, мой слуга уничтожит его прежде, чем оно попадёт в чужие руки.

— Спасибо вам ещё раз…

— Не стоит благодарностей, — отмахнулся сэр Нойнер. — Вы можете обращаться ко мне в любое время, как только пожелаете. Поверьте, я никогда не откажу в помощи дочери своего старого друга.

Беа признательно улыбнулась ему. Отдав ему письмо и чернильницу с пером, она сказала:

— Вы отправите вашего слугу сегодня?

— Я собирался завтра на рассвете, но если вы желаете сегодня…

— Нет, можно и завтра, — прервала его Беа. — Главное, чтобы оно дошло…

— Поверьте, всё будет хорошо.

Сэр Нойнер послал ей ободряющий взгляд, кивнул на прощание Клоду и через несколько мгновений покинул их дом.

Беа смотрела на закрывшуюся за ним дверь довольно долго, пока Клод не тронул её настойчиво за плечо. Вздрогнув от неожиданности, Беа повернулась к нему и рассеянно улыбнулась.

— Что тебя беспокоит сейчас? — поинтересовался Клод, заметив её состояние.

— Ничего… Кажется, я немного устала.

— Это плохо. Тебе срочно нужно поспать и набраться сил, потому что вечером тебя ждёт кое-что ещё…

Эти слова заинтриговали Беа. Она-то думала, что на посещении сэром Нойнером их дома сюрпризы закончились.

— Что ещё может меня ждать? — спросила она, недоумённо глядя на Клода.

Но он не стал отвечать. Вместо этого, осторожно подхватив на руки, он понёс её наверх.

Беа уснула уже на полпути к комнате.

Запрокинув голову, она с удивлением смотрела в темнеющий высоко над головой расписной потолок. Прежде ей не доводилось бывать в подобных местах, но Беа сразу поняла, что находится в огромнейшем замке. Она услышала сдавленные и тихие рыдания и опустила голову. Оглядевшись вокруг, Беа заметила сидящую на полу рядом с растопленным камином девушку. Тёмные волосы спускались до самого пола, скрывая лицо, плечи подрагивали. Беа сделала пару шагов к ней, и девушка, услышав их, подняла заплаканное лицо. Она узнала в ней Аньес, и вместе с тем было трудно узнать в этой исхудавшей, постаревшей девушке свою сестру. Аньес окатила её безумным взглядом красивых тёмно-серых глаз и пронзительно закричала. Подскочив с пола, она вдруг стала беспорядочно бегать, то пытаясь куда-то залезть и до крови расцарапывая себе о камень ладони, то прыгнуть в полыхающий огонь, но отступая, как только жар опалял её кожу. Аньес кричала всё громче и громче, так, что у Беа начала раскалываться голова. Она зажала уши и зажмурилась, отступая на шаг. Она не хотела видеть эту сумасшедшую, которая только внешне походила на её старшую и жизнерадостную сестру…

Крики затихли, и Беа осмелилась приоткрыть глаза. Её тут же ослепил сочный зелёный цвет. Сейчас она находилась в лесу, и, несмотря на то, что было светло, Беа стало не по себе. Она затравленно озиралась, но рядом не было никого, кто мог бы ей помочь, а вокруг — сплошная стена деревьев, без единого просвета. Совсем отчаявшись, Беа хотела уже позвать на помощь, но неожиданно услышала голоса. Она обернулась и заметила неприметную тропинку, по которой не медля пошла. Несколько мгновений — и она увидела другую свою сестру, Матильду. Беа сковал ужас от того, что она узрела. Матильда, сидя сверху на некоем мужчине, ударяла его камнем по голове: раз за разом, снова и снова… Мужчина пытался скинуть её сильными руками наземь, но почему-то у него ничего не выходило. Лицо Матильды было искажено от ярости, в глазах светилась жажда крови… И кровь вскоре появилась, заливая лицо мужчины, отчего на губах сестры заиграла радостная улыбка. Мужчина уже не двигался, но Матильда, словно не замечая этого, продолжала опускать на его голову камень: раз за разом, снова и снова… Не выдержав, Беа отвернулась и стремительно побежала по тропинке в обратную сторону, желая вырваться из этого зелёного ада.

Тропинка вывела к придорожной таверне. С облегчением Беа побрела к ней, надеясь скрыться за стенами от того кошмара, которому стала свидетелем. Однако прежде, чем она смогла войти, её отвлекло какое-то движение чуть левее. Повернув туда голову и сделав пару шагов, Беа прикрыла ладонью рот, сдерживая испуганный возглас. Её отец сражался с высоким мужчиной в доспехах. Сам отец был одет в одну лишь рубаху и выглядел так, будто только поднялся с постели. Его противник же стоял к ней спиной, но Беа была уверена в том, что он ей знаком. Она не могла смотреть на то, как её отца побеждают: ибо он уже с трудом поднимал меч, чтобы защитить себя. Его рубаха в нескольких местах была обагрена кровью, дыхание с хрипом вырывалось из легких. Беа стала лихорадочно искать что-нибудь на земле, что помогло бы ей отвлечь противника отца. Ведро, небольшая куча дров, пыльная земля… которая вдруг перешла в каменный пол.

Моргнув, Беа подняла свой взгляд и ахнула. Она оказалась в келье, до боли напоминающей её собственную, но у распятия стоял мальчик, её брат. Тристан обернулся тотчас же и, злобно прищурив глаза, пристально посмотрел на неё. Радость от того, что видит его, схлынула, и Беа стало страшно, потому что она разглядела в его глазах обвинение и ненависть. Он знал, что она врала ему, и он не простил того, что она покинула его. Его лицо стало стремительно изменяться, взрослея и преображаясь. Вскоре перед ней стоял молодой человек, лишь отдалённо напоминающий маленького Тристана. В руке его оказался меч и он, зловеще усмехнувшись, направился к ней…

Кто-то встал на его пути, загораживая Беа обзор. Она подняла взгляд и заплакала от облегчения. Клод, с трепетом обводивший контур её лица, был единственным, что осталось в её жизни, был единственным, кто остался прежним. Он взял её за руку и, развернув, повёл вперёд. Их ждал священник у алтаря. Беа с восторгом поняла, что они вот-вот поженятся. Священник начал долго и монотонно говорить необходимые слова, а она смотрела на Клода и утопала в его взгляде, теряя ощущение времени и пространства. Но снова что-то неуловимо изменилось. Лицо Клода ожесточилось, он выдернул свою руку и отвернулся. В страхе Беа перевела взгляд на священника, но его и след простыл.

— Ты должна была стать моей.

Беа оглянулась и встретилась с синими глазами своего бывшего жениха. Он схватил её в охапку и приник губами к её губам. Отвращение захлестнуло Беа, но вырваться у неё не получалось. Её будто приклеили к Эдгару, а Клод не мог ей помочь… Эдгар отстранился от неё, и, как только он сделал это, Беа поняла, что на самом деле это не он, а Хью. Лицо убийцы расплылось в довольном оскале. Слишком поздно она заметила в его руке нож, слишком поздно…

Она резко села в кровати, тяжело дыша. Хлопнула дверь, впуская в комнату обеспокоенного Клода.

— Что случилось?

Беа не могла ответить. Она не помнила, чтобы когда-либо ей снились настолько яркие сны. Как будто всё, что увидела, она пережила на самом деле. И самым страшным было то, что во сне от неё отвернулись и Клод, и Тристан. Она боялась этого с той самой минуты, как полюбила первого и начала обманывать второго. Но неужели всё может так далеко зайти? Неужели Тристан возненавидит её, а Клод когда-нибудь уйдёт? И всё остальное… вновь появившийся Хью, Эдгар… до неузнаваемости изменившиеся Аньес и Матильда… едва держащийся на ногах отец…

— Я не хочу в это верить… — слабо произнесла она, закрывая лицо ладонями.

Клод подошёл к ней и, усевшись рядом, крепко обнял.

— Это был всего лишь сон. Ты слишком много пережила в последнее время, поэтому тебе снятся плохие вещи. Когда-то и мне снились кошмары.

Беа отстранилась и настойчиво впилась взглядом в его лицо.

— Правда? Расскажи!

Клод замешкался, но Беа не собиралась отступать. Ей было важно услышать, что это на самом деле только кошмар и ничего более.

— Когда я только начал убивать по-настоящему и когда увидел слишком много смертей, — кратко ответил Клод, отводя взгляд. — После этого мне снились кошмары. Недолго. Это пройдёт, я обещаю.

Беа немного успокоилась после этих слов. Она сжала его руку, словно стараясь почерпнуть таким образом уверенность Клода. Ей тоже не так давно довелось убить человека, но прошло уже какое-то время — почему сейчас? И, к тому же, убиенного в её сне не было…

— Я видела свою семью, — призналась она. — Но они все изменились, очень сильно изменились. Тристан возненавидел меня за то, что я врала ему и что оставила его в монастыре. Аньес и Матильда будто с ума сошли. А отец сражался с кем-то, кто намеревался убить его.

— Я могу понять, что во сне всё было очень страшно, — произнёс Клод, склоняясь к ней ближе. — Но твой сон — это просто сон. Ты боишься, что Тристан тебя не простит, боишься, что не скоро увидишь сестёр и они сильно изменятся, боишься, что твой отец погибнет, не успев всё узнать или помочь. Твои страхи ожили во сне, это случается. Я знаю.

Беа видела, что Клод уверен в своих словах, а она сама верила ему. Понемногу она начала успокаиваться. Клод всё правильно сказал о её страхах касательно семьи. И она могла сама себе объяснить, почему увидела Хью с ножом — это же недавние события, которые просто иначе обыгрались в её воображении. Но бракосочетание с Клодом, прерванное появлением бывшего жениха… Она уже хотела было рассказать Клоду и об этом, но всё-таки передумала.

Лучше забыть об этом поскорее.

Через несколько часов, когда уже опускались сумерки, Клод вывел её на улицу. Беа, как ни старалась, не смогла выбить из него, куда они идут. Только на полпути он заметил ей: «ты согласилась», и в душу Беа закрались подозрения. Эти подозрения подтвердились через каких-то пять минут, когда Клод вывел её к небольшой церкви. Он решительно направился ко входу, потянув за собой и Беа, но она воспротивилась.

— Но как?… Ты не предупредил меня, — растерянно произнесла она.

— Прости. Ты бы отложила это до лучших времен, но у меня нет сил ждать. Пойдём?

Беа нерешительно посмотрела на высившийся церковный шпиль. В душе поселился безотчётный страх, что что-нибудь помешает им соединиться в браке. И всё же она не могла теперь повернуть назад — не могла, потому что хотела быть с Клодом так же сильно, как и он с ней.

Она кивнула и пошла за ним, время от времени озираясь по сторонам. Клод заметил это и спросил:

— Думаешь, нам может кто-то помешать?

— Может быть… — тихо ответила она. — А священник нас точно обвенчает?

— Конечно. Не тревожься, я всё усмотрел.

Он мягко улыбнулся ей и открыл дверь. Беа вошла, оглядывая полумрак помещения. В другом конце она заметила стоящего у алтаря священника и, когда подошла так близко, что смогла разглядеть его лицо, выдохнула от облегчения. Он не был похож на священника из сна.

Они взялись с Клодом за руки и стали слушать речь служителя церкви. Пока он читал положенный текст, Беа пыталась осмыслить то, что происходило. Она хотела этого, без сомнения, но всё вышло так неожиданно. Никогда бы она не подумала, что будет венчаться вот так: далеко от дома, далеко от своей семьи, далеко от всех людей, что знала с самого детства. Но теперь она понимала, что это и не важно: главное, что рядом с ней стоял любимый человек.

Священник замолчал и протянул ладони, на которых лежали два гладких золотых кольца.

Клод взял кольцо и, медленно надевая его ей на палец, стал говорить:

— Клянусь, что с этой минуты и до конца своих дней буду любить и оберегать тебя. Твоё счастье и покой отныне становятся моим счастьем и покоем. Даю тебе это кольцо в знак своей безграничной любви, как отдал тебе несколько месяцев назад своё сердце. Я знаю, что и то, и другое теперь в надёжных руках.

Лицо Беа осветилось улыбкой, а в глазах стояли слёзы счастья. Она зачарованно смотрела на кольцо на своём пальце, стараясь запомнить этот миг на всю оставшуюся жизнь, запомнить все свои ощущения. Взяв у священника второе кольцо и подняв взгляд на Клода, который с любовью смотрел на неё и ждал ответа, Беа со всей искренностью проговорила:

— Мой любимый супруг… — Она замерла на несколько секунд, наслаждаясь звучанием этих простых и важных слов. — Больше всего на свете я желаю, чтобы ты был счастлив. И я клянусь, что сделаю всё для этого. Я буду любить и заботиться о тебе так, как ты всегда это делал в отношении меня. Я даю тебе это кольцо вместе со своим сердцем и я знаю, что и то, и другое теперь в надёжных руках.

Она опустила взгляд на их переплетённые пальцы и заплакала. Никогда прежде она не ощущала такого покоя и благодати в душе, такого ошеломляющего и упоительного счастья. Они наконец-то были вместе, во всех смыслах этого слова — вместе.

Клод наклонился к ней и приник к губам в опьяняющем поцелуе.

Ничто не помешало им.

Ничто уже не могло помешать их любви и счастью…

Конец первого тома

Примечания

1

Котта — европейская средневековая туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами.

(обратно)

2

Щитовой сбор — вид денежного сбора в средневековой Англии, взимаемого с рыцарей взамен их личной службы в армии короля.

(обратно)

3

Бувин — город во Фландрии, где в 1214 году произошла битва между войсками французского и английского королей, в результате которой Англия проиграла.

(обратно)

4

Йомены — свободные мелкие землевладельцы, самостоятельно обрабатывающие землю.

(обратно)

5

Имеется в виду будущий король Англии Генрих III (1216–1272) — первый сын Изабеллы Ангулемской и Джона Безземельного.

(обратно)

6

Людвиг I Кельгеймский — герцог Баварии (1183–1231)

(обратно)

7

Епитимья — исполнение исповедовавшимся христианином, по назначению духовника, тех или иных дел благочестия; имеет значение нравственно-исправительной меры.

(обратно)

8

В то время на один шиллинг можно было купить целую свинью.

(обратно)

9

Хэмпстед-Хит — лесопарковая зона на севере Лондона, между деревнями Хэмпстед и Хайгейт.

(обратно)

10

Плантагенеты — королевская династия французского происхождения. Родоначальником династии стал Генрих II, отец Джона Безземельного.

(обратно)

11

Город в графстве Нортгемптоншир.

(обратно)

12

Брэкли — город, в котором собрались мятежники и из которого повели войну.

(обратно)

13

Консилиум — совет из двенадцати человек, учреждённый в Нортемптоне королём Джоном. Во главе его стоял Уильям Тилли.

(обратно)

14

Менгир (men — камень, hir — длинный) — простейший мегалит в виде установленного человеком грубо обработанного, либо дикого камня, у которого вертикальные размеры заметно превышают горизонтальные.

(обратно)

15

Фут равен 0, 3048 м.

(обратно)

16

Корриль — разновидность духов в кельтской мифологии. Часто проказливы и капризны, но, в общем, дружелюбны и веселы.

(обратно)

17

Моргана — сводная сестра короля Артура, ученица Мерлина и искусная колдунья.

(обратно)

18

Анку — предвестник смерти в фольклоре жителей полуострова Бретань.

(обратно)

19

Высказывание кельтского монаха Сан Бернара о лесе Броселианде.

(обратно)

20

Святой Ив — покровитель полуострова Бретань.

(обратно)

21

Битва при Бувине — сражение 27 июля 1214 года между французами и англичанами, где последние проиграли.

(обратно)

22

Нант хоть и находился на территории Франции, подчинялся непосредственно английскому королю.

(обратно)

23

Скутагий — налог на освобождение от воинской обязанности.

(обратно)

24

Эд III — герцог Бургундии (1192–1218)

(обратно)

25

Один туаз равен 1,949 метров.

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ I. АПРЕЛЬ — НАЧАЛО МАЯ 1215

  Глава 1. Отъезд

  Глава 2. Прибытие в столицу

  Глава 3. При дворе

  Глава 4. Зёрна сомнений

  Глава 5. Отречение

ЧАСТЬ II. КОНЕЦ МАЯ — НАЧАЛО ИЮЛЯ 1215

  Глава 6. Убийство

  Глава 7. Уловка

  Глава 8. Смерть в лесу

  Глава 9. Новый спутник

  Глава 10. Два вздорщика

  Глава 11. На лугу Раннимед

  Глава 12. Помолвка

  Глава 13. Ночь в Ансени

  Глава 14. Граф Рэндуилл

  Глава 15. Судья

  Глава 16. Посланец из Бургундии

  Глава 17. Случайный взгляд

  Глава 18. Цепь неудач

  Глава 19. Воссоединение

  Глава 20. Ноллис торжествует

  Глава 21. Предложение и изгнание

  Глава 22. В Ренне

  Глава 23. Договор

ЧАСТЬ III. КОНЕЦ АВГУСТА — СЕНТЯБРЬ 1215

  Глава 24. Поручения короля

  Глава 25. Покинутая

  Глава 26. Наёмник

  Глава 27. Прояснение

  Глава 28. Последний рывок

  Глава 29. Кулон

  Глава 30. Тайное венчание

  Глава 31. Клятвы верности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg