«Доказательство любви»

Доказательство любви (fb2) - Доказательство любви (пер. Е. Г. Толмачева) (Кархарт - 1) 1210K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кортни Милан

Кортни Милан Доказательство любви

Эта книга является художественным произведением. Имена, характеры, места действия вымышлены или творчески переосмыслены. Все аналогии с действительными персонажами или событиями случайны.

Посвящается Тессе и Ами. Вы верили в меня. Вы подгоняли меня. Вы научили меня не обращать внимания на неприятности и радоваться хорошим известиям. И когда для меня настали очень, очень плохие времена, вы взяли меня за руку и помогли двигаться вперед.

Глава 1

Лондон, апрель 1838 года

Двенадцать лет занятий этим ремеслом научили Дженни Кибл не полагаться на волю случая, если речь шла о создании особой, тщательно продуманной атмосферы, царящей в ее кабинете. Легкий запах сандалового дерева, едва заметный дымок, вьющийся над курильницей, добавляли некое ощущение загадочности и таинственности, не слишком назойливое, но, безусловно, экзотичное. Она машинально проверила черную дешевую хлопковую драпировку, скрывавшую расшатанный деревянный столик. Будничным жестом расправила висевший на стене красочный гобелен, приобретенный ею у цыган.

Каждая деталь – паутина, намеренно оставленная в углу комнаты, полупрозрачная ткань на окне, сквозь таинственную дымку которой едва проникали солнечные лучи, – вкрадчиво шептала входящему, что именно здесь – место, где работает магия, где духи дают мудрые советы.

Что ж, именно такого эффекта Дженни и намеревалась достигнуть.

Так почему же ей так хочется сбросить этот костюм? Откровенно говоря, юбка в ядовитую красно-голубую полоску в сочетании с зеленой блузкой совсем не украшали ее. Многослойные одежды полностью скрывали талию, делая молодую женщину похожей на огромный арбуз. Ее кожа страдала под толстым слоем пудры, румян и туши. Однако причины ее беспокойства лежали гораздо глубже, чем слой крема и пудры.

Раздался резкий стук в дверь.

Именно ради этого Дженни трудилась двенадцать лет. Двенадцать лет осторожной лжи и вкрадчивой полуправды, проведенные в кропотливом взращивании клиентов. Однако что точно недопустимо при ее профессии, так это неуверенность. Она сделала глубокий вдох и отбросила в сторону все сомнения Дженни Кибл. Нет, Дженни Кибл здесь не место, за столом сидела невозмутимая и уверенная в себе мадам Эсмеральда. Женщина, которая видит все, может предугадать все и не остановится ни перед чем.

Твердо решив не расставаться больше с этой личиной, Дженни открыла дверь.

На пороге стояли два джентльмена. Одного из них, Неда, своего любимого клиента, она ожидала увидеть. Высокий, худой и неуклюжий юноша, едва переступивший порог отрочества. Копна светло-каштановых волос оттеняла его мальчишеские черты. Его лицо озарила открытая, приветливая улыбка. Дженни охотно ответила бы тем же радушием, но рядом с ним внезапно заметила другого, неизвестного ей человека. Незнакомец был очень высоким, даже выше Неда. Он стоял, отступив от юноши на несколько шагов и заложив руки за спину, с видом явного неодобрения.

– Мадам Эсмеральда, – произнес Нед. – Извините, я не предупредил вас, что приду не один.

Дженни изучающе взглянула на незнакомца. Его сюртук был небрежно расстегнут, однако, похоже, портному пришлось провести часы, добиваясь того, чтобы он безупречно сидел на владельце, не только не сковывая движений, но и выставляя в самом выигрышном свете все достоинства его фигуры. Рыжевато-коричневые волосы казались слегка взъерошенными, галстук повязан самым простым узлом. Детали его гардероба свидетельствовали о высокомерной небрежности, с которой тот относился к костюму, словно говоря, что внимание его не может быть занято столь незначительными и приземленными вопросами.

В данный момент все это внимание досталось Дженни, да так, что у нее пробежал холодок по спине. Одним хищным взглядом он окинул ее с ног до головы. Она вздрогнула.

– Мадам Эсмеральда, – представил их Нед, – это мой кузен.

Легкая гримаса неудовольствия застыла на лице последнего, и Нед издал сдержанный вздох.

– Да, Блейкли. Ты позволишь мне представить тебе мадам Эсмеральду? – проговорил юноша ровным голосом, даже не подразумевая вопроса. – Мадам, это – Блейкли. То есть, на самом деле, – Гарет Кархарт, маркиз Блейкли и так далее и тому подобное…

Мрачные опасения промелькнули в сознании Дженни, присевшей в почтительном реверансе. Нед и раньше упоминал о своем кузене. Судя по его описаниям, она представляла себе маркиза старым и дряхлым, одержимым циф рами и фактами. Кузен Неда казался ей холодным, отстраненным, устрашающе нелюбезным сухарем, настолько замкнувшимся в своих интересах, что его абсолютно не интересовали другие люди.

Но этот мужчина был совсем не отстраненным. Даже находясь от него на расстоянии не более ярда[1], она явственно ощущала, как кожа ее покрылась мурашками. Не был он и старым. Высокий, но не костлявый, с самодовольным и самоуверенным выражением лица. Более всего обращала на себя внимание его настороженная сосредоточенность, холодное любопытство. Она часто думала, что у Неда глаза терьера – теплые, влажные и преданные. Глаза же его кузена определенно принадлежали льву – рыжевато-карие, свирепые и беспощадные.

Дженни мысленно возблагодарила Бога, что она не газель.

Она повернулась и махнула рукой в царственном приветствии:

– Проходите. Садитесь.

Вошедшие мужчины разместились на стареньких стульях, заскрипевших под их весом. Дженни продолжала стоять.

– Нед, чем я сегодня могу вам помочь?

Юноша улыбнулся ей, радостно и открыто.

– Знаете, Блейкли и я поспорили. Он уверен, что вы не способны предсказать будущее.

Так же думала и сама Дженни, однако с негодованием отвергала это предположение.

– Мы договорились, что он волен воспользоваться своей наукой, чтобы засвидетельствовать точность ваших предсказаний.

– Засвидетельствовать? Научно? – Слова сорвались с ее уст, и что-то кольнуло внутри. Дженни прислонилась к стоящему перед ней столу, ища опоры. – Ну хорошо. Это будет… – Неприятно? Неуместно? – Это будет… У меня нет возражений. А как он собирается это сделать?

Нед кивнул кузену:

– Давай же, приступай, Блейкли. Спроси ее что-нибудь.

Лорд Блейкли оперся о спинку стула. До этого момента он не произнес ни единого слова, хотя и скользнул презрительным взглядом по комнате.

– Ты хочешь, чтобы я спросил ее о чем-нибудь? – Он говорил медленно, делая ударение на каждом слове. – Я обычно спрашиваю логику, а не старую шарлатанку.

Нед и Дженни одновременно воскликнули.

– Она не шарлатанка! – возмущенно заявил Нед.

Однако Дженни разгневанно уперла руки в бока совсем по другой причине.

– Тридцать, – заявила она, – это совсем не старость!

Нед посмотрел на нее округлив глаза. Мертвая тишина воцарилась в комнате. Можно представить, до какой степени она раздражена, если полностью позабыла роль мадам Эсмеральды. Нет, она говорила как оскорбленная женщина.

И это не укрылось от внимания маркиза. Взгляд золотисто-карих глаз скользнул по ее повязанной платком голове, остановился на кричащей юбке, полностью скрывавшей талию. Этот взгляд словно обладал способностью видеть сквозь многочисленные слои ее жалких одежек. И оценивал он ее определенно как мужчина. У Дженни задрожали руки.

Он отвернулся. Странная ухмылка, презрительный вздох… Она, похоже, его больше не интересовала.

Дженни была не леди, ее социальное положение ничего не значило для лорда Блейкли. Она вовсе не та женщина, при встрече с которой на улице принято приветственно снимать шляпу. Ей следовало бы уже давно привыкнуть к такому отношению, но под всей броней из множества юбок она почувствовала себя хрупкой, как кучка высушенных картофельных очисток, готовых разлететься от любого дуновения ветра. Дженни так сжала кулаки, что ногти буквально впились в ладошки.

Мадам Эсмеральду не должны заботить мужские интересы. Мадам Эсмеральда никогда не позволяет себе сердиться. Дженни проглотила комок в горле и таинственно улыбнулась.

– И я к тому же не шарлатанка.

Лорд Блейкли вопросительно поднял бровь.

– Это еще надо доказать, а поскольку у меня нет никакого желания спрашивать вас о себе, думаю, Нед сделает это вместо меня.

– Я уже спрашивал! – Нед принялся оживленно жестикулировать, – Спрашивал обо всем на свете. О жизни и смерти.

Взгляд лорда Блейкли выражал крайнюю степень изумления. Несомненно, он воспринял драматическое восклицание Неда как свойственную юности любовь к преувеличениям. Но Дженни было известно, что это – правда. Два года назад Нед вошел к ней в комнату и задал простой вопрос, изменивший жизнь их обоих: «Можете ли вы назвать причины, по которым мне не стоит убить себя?»

Вначале она не хотела брать на себя какую-либо ответственность. Ее первым побуждением было отгородиться от мальчишки, заявить, что на самом деле она совсем не способна предвидеть будущее. Однако, чуть поразмыслив, поняла, что просьба Неда не относилась к категории вопросов, которые девятнадцатилетние юноши часто задают незнакомцам, пытаясь рационально решить проблему выбора жизненного пути, поиска своего призвания, нет, мальчик спрашивал ее просто потому, что оказался в тупике.

И Дженни солгала. Она сказала, что видит в его будущем только счастье, что у него есть много причин, чтобы жить. Он поверил ей. Со временем юноше удалось справиться с постигшими его несчастьями, и теперь он стоял перед ней, практически полностью довольный самим собой.

Это можно было бы рассматривать как личную победу, как доброе дело, которое, несомненно, в свое время зачтется Дженни. Однако в тот первый раз она не только забрала его отчаяние. Она взяла и его деньги. И с тех пор они оказались связанными тесными путами золота и лжи.

– Жизнь и смерть? – Лорд Блейкли брезгливо дотронулся пальцем до дешевой ткани, накинутой на расшатанные стулья. – Ну, тогда у вас точно не будет проблем с моим гораздо более прозаичным предложением. Я уверен, вам известно, что Нед должен заключить брак. Мадам… Эсмеральда, кажется, так вас называть? Почему бы вам не сказать мне, мадам Эсмеральда, имя женщины, его будущей избранницы?

Нед напрягся, у Дженни пошел по спине неприятный холодок. Одно дело советы, окутанные дымкой мистики и тайны. Но Дженни прекрасно знала, что Нед избегает супружества, и на это у него были основания. Она вовсе не хотела поставить его в неловкое положение.

– Духи не могут раскрыть мне подобных деталей, – ответила она туманно.

Маркиз достал из кармана свинцовый карандаш и облизнул его. Он согнулся над альбомом для записей и сделал в нем пометку. «Не может предсказывать будущее с точностью». Он косо посмотрел на прорицательницу:

– Это будет чертовски быстрая проверка ваших способностей, если вам не удастся предложить нам что-нибудь более стоящее.

Пальцы Дженни конвульсивно сжались в приступе гнева.

– Нет, я могу вам сказать, – медленно начала она, – в космическом смысле вещей он встретит ее скоро.

– Вот! – торжествующе провозгласил Нед. – Вот тебе твоя точность.

– Гм. – Лорд Блейкли нахмурил брови, рассматривая только что записанные им слова. – Выражение «космический смысл» следует понимать как то, что космос не знает времени и возраста? Не важно, что за девушку и когда встретит Нед, вы всегда сможете утверждать, что это произошло «вскоре». Пойдем, Нед. Ты все еще считаешь, что она обладает тайными знаниями?

Дженни сжала губы и резко повернулась всем корпусом так, что ее юбки со свистом взвились над лодыжками. Блейкли невольно проводил ее взглядом, однако, когда Дженни украдкой посмотрела на него, он отвернулся.

– Конечно, я могу приоткрыть вам и гораздо более точные детали. В древние времена предсказательницы прорицали грядущее по внутренностям мелких животных, например голубей или белок. Я познала и это искусство.

Лорд Блейкли посмотрел на нее с явным сомнением:

– Вы собираетесь потрошить голубя?

У Дженни екнуло сердце в предвкушении открывшейся ей перспективы. Она так же была не способна выпотрошить голубку, как и честно добыть средства на жизнь. Но что ей сейчас настоятельно необходимо, так это смутить заносчивого маркиза, отвлечь его внимание.

– Мне надо достать необходимые инструменты, – сказала она.

Дженни нырнула за полупрозрачную темную занавеску, скрывавшую повседневную обстановку ее жалкого жилища от глаз клиентов. Ей на глаза попался мешок, стоящий на маленьком столике в углу комнаты, в котором лежали только что принесенные с рынка покупки. Она подхватила его и вернулась к клиентам.

Джентльмены внимательно уставились на Дженни, которая внезапно появилась из облака полупрозрачной ткани, держа в руках холщовый мешок. Его она поставила перед Недом и торжественно провозгласила:

– Нед, в этом мешке сокрыто ваше будущее. Ваши руки должны послужить инструментами судьбы. Что ждет вас? Вы сами узнаете это, раскройте его.

Нед поднял голову и внимательно посмотрел на нее. Взгляд его влажных карих глаз встретился с ее настороженным взором.

Лорд Блейкли изумленно уставился на предсказательницу:

– Вы держите зверюшку в мешке, просто на всякий случай? Что же за ужасное вы создание?

Дженни безжалостно подняла бровь.

– Я ожидала вас обоих. – Поскольку Нед все еще колебался, она вздохнула. – Нед, мои советы когда-либо причиняли тебе неприятности?

Увещевания Дженни возымели свое действие. Нед задержал дыхание и осторожно просунул руку в мешок, скривив губы от отвращения. Выражение его лица быстро менялось, переходя от тошнотворного ужаса к смущению. Отбросив колебания, он решительно схватил что-то рукой. Недовольно покачав головой, он вытянул руку и разжал кулак.

На мгновение оба мужчины застыли, уставившись на предмет всеобщего внимания. Он был очень яркий. Он был круглый. Это был…

– Апельсин? – Лорд Блейкли недоуменно потер лоб. – Не совсем то, что я ожидал. – Он сделал еще одну запись.

– Мы живем в просвещенные времена, – пробормотала Дженни. – Теперь вы знаете, что делать. Приступайте. Распотрошите его.

Нед повертел фрукт в руках.

– Никогда не думал, что в апельсинах есть потроха.

Дженни оставила это замечание без ответа.

Лорд Блейкли выудил из сюртука изящную коробочку и достал оттуда блестящий серебряный перочинный нож. Его лезвие покрывала гравировка с изображением лавровых листьев. А что еще можно ожидать, ведь даже нож свидетельствовал о благородном происхождении его владельца. Его сиятельство, без сомнений, избрал этот рисунок, чтобы еще раз подчеркнуть, сколь высокое положение занимает он на социальной лестнице. Маркиз вытащил орудие из ножен с такими же формальностями, будто собирался поупражняться на шпагах.

Нед благоразумно последовал его примеру. Он положил жертвенный цитрус перед собой на стол и одним осторожным движением рассек его. Юноша глубоко пронзил апельсин и, твердо держа в руках нож, начал кромсать его на мелкие кусочки. В какой-то момент Дженни поймала себя на мысли, что она сожалеет о напрасно потраченном времени на послеобеденную уборку стола, поскольку все вокруг оказалось испачканным брызгами сока и мякотью апельсина.

– Достаточно. – Она потянулась вперед и задержала рукой следующий удар. – Он уже мертв, – серьезно объяснила предсказательница.

Нед отдернул руку и кивнул. Лорд Блейкли забрал нож и аккуратно протер его носовым платком.

Дженни задумчиво взглянула на «тело». Это был апельсин. Некогда он был весьма сочным, и придется потратить немало времени, чтобы привести все в порядок. Самое главное, у нее появилась возможность присесть и подумать, чего бы сказать такого мистического и таинственного, право дело, единственное оправдание всего этого абсолютно бесполезного упражнения.

Лорд Блейкли требует деталей. Однако в профессии Дженни детали всегда являлись врагами.

– Что же вы видите? – спросил Нед взволнованным голосом.

– Я вижу… я вижу… слона.

– Слона, – повторил лорд Блейкли, записывая ее слова. – Надеюсь, ваше предсказание этим не исчерпывается, если, конечно, мой дорогой Нед, ты не планируешь жениться на Genus Loxodonta[2].

Нед моргнул:

– Локсо что?

– Относящейся к толстокожим.

Дженни проигнорировала этот обмен репликами.

– Нед, у меня возникли некоторые сложности с созданием мысленного образа леди, на которой вы должны жениться. Скажите мне, пожалуйста, каков ваш идеал женщины?

– О, она в точности такая же, как вы, – проговорил Нед, не испытывая ни малейшего сомнения, – только чуть моложе.

Дженни недоуменно сглотнула.

– Что вы имеете в виду? Она умная? Остроумная?

Нед в затруднении почесал подбородок.

– Нет, я имею в виду, она должна быть надежная и честная.

Мгновенно таинственная улыбка испарилась с лица Дженни, и она уставилась на него, не в силах прийти в себя от смятения и ужаса, буквально сразивших ее. Если это пример того, как Нед оценивает людские характеры, то он женится в лучшем случае на уличной воровке.

Рука лорда Блейкли замерла над его записями. Бесспорно, его мнение на этот счет полностью совпадало с мнением Дженни.

– Что? – возмущенно произнес Нед. – Почему это вы оба так уставились на меня?

– Я, – заговорил наконец лорд Блейкли, – это я – надежный. А она, она…

– Вы, – внезапно перейдя на вы, резко возразил Нед, – вы – холодный и расчетливый. Я знаю мадам Эсмеральду уже целых два года. И за это время она стала для меня семьей, семьей в настоящем смысле этого слова, более чем кто-либо еще. Поэтому будьте добры больше не говорить о ней в таком тоне.

Взгляд Дженни затуманился, а голова поплыла. У нее никогда не было возможности почувствовать, узнать, что такое семья. Все, что она помнила, – так это незабвенный пансион, обучение в котором было оплачено неизвестным благодетелем. Будучи еще совсем маленькой девочкой, Дженни Кибл осознала, что она одна против всего мира. Это и привело ее к занятию такой профессией – твердая уверенность в том, что ей никто и никогда не поможет, а лишь обманет и погубит. Единственным и «честным» выходом представлялось ей лгать всем в ответ.

Однако слова Неда пробудили в ней затаенную тоску, страстное желание несбыточного. Семья представилась ей полной противоположностью той одинокой жизни, которую вела она, жизни, где даже друзья достаются обманом и фальшью.

Но Нед еще не закончил гневную отповедь кузену:

– Ты смотришь на меня как на подобие инструмента, орудия, которым можно воспользоваться, когда тебе удобно. Довольно, я устал от этого. Найди себе жену. Роди своих наследников. Я больше не могу служить для удовлетворения твоих эгоистичных интересов.

Дженни смахнула слезы и снова взглянула на Неда. Его знакомые юные черты стали твердыми как гранит. Она понимала, конечно, что, несмотря на всю эту браваду, он боится старшего брата. Однако мальчик победил свой страх и повел себя как мужчина. Ради нее.

Она не была семьей Неда. Она не была даже его настоящим другом. Невзирая на все, что произошло между ними, она по-прежнему оставалась мошенницей, вытягивающей из него фунты в обмен на фальшивые банальности. А теперь он просит ее еще об одной порции лжи.

Хорошо. Дженни отбросила бесполезные сожаления. Если обман – это все, что у нее есть, она воспользуется им. Однако она спасала жизнь Неда вовсе не ради удобства его высокопоставленного кузена.

Лорд Блейкли негодовал. Едва сдерживаемая ярость, надменное и холодное выражение плотно сомкнутых губ свидетельствовали о том, что для него Нед был всего лишь вещью. Его сиятельство, лорд Блейкли, полагал, что своим интеллектом и происхождением превосходит любого, находящегося в этой комнате, и он заставит их жалкие умишки признать этот несомненный факт.

Значит, он считает себя неизмеримо выше своего двоюродного брата? Хорошо, маркиз пожалеет, что он вообще завел речь о подробностях.

– Нед, вы недавно получили приглашение на бал, не правда ли?

Он приподнял бровь.

– Да, это так.

– А что это за бал?

– Очередное дурацкое скопление входящих и выходящих людей, полагаю. У меня нет ни малейшего желания туда ехать.

Событие предполагало быть многообещающим. Вне всяких сомнений, на нем обязательно будет присутствовать множество юных леди. Дженни почти почувствовала сладкий вкус мести на кончике языка.

– Вы пойдете на этот бал, – произнесла она, а потом широко простерла руки, указывая на обоих джентльменов. – Вы оба пойдете на этот бал.

Лорд Блейкли выглядел сбитым с толку.

– Я не вижу супруги Неда в апельсине. Но я настаиваю на том, что ровно в десять часов тридцать девять минут вы, лорд Блейкли, увидите женщину, на которой женитесь. Женитесь обязательно, если подступитесь к ней так, как я вам укажу.

Скрип карандаша лорда Блейкли гулким эхом отдавался в наступившей тишине. Закончив писать, он аккуратно убрал все письменные принадлежности в карман.

– Милорд, вам было угодно возжелать провести научный эксперимент? – Дженни удовлетворенно сложила руки на столе. – Вот он перед вами.

Если бал окажется таким же многолюдным, как обычно это бывает, то он увидит вокруг себя дюжину молоденьких девушек. Ему никогда не удастся проследить за всеми ними. Она представила, как он переписывает их имена в альбом для записей, как, понуждаемый своим научным методом, пытается завязать разговор с каждой, хотя бы для того, чтобы просто исключить ее. Его сиятельство достигнет высшей степени раздражения. И никогда не сможет доказать, что она ошиблась, поскольку кто скажет, что ему удалось переписать всех женщин?

У Неда от удивления открылся рот. Его рука медленно потянулась, чтобы скрыть торжествующую улыбку.

– Вот, – произнес он, – тебе довольно деталей?

Лорд Блейкли поджал губы.

– По чьим часам?

Одно возможное оправдание было выбито из рук Дженни. Не стоит беспокоиться, у нее есть и другие.

– Я думаю, ваши карманные часы вполне подойдут.

– У меня их двое, и я ношу их время от времени.

Дженни нахмурилась.

– Но одни из них достались вам по наследству от отца, – предположила она.

Лорд Блейкли кивнул.

– Должен отметить, это невероятно детализированное предсказание. Исключительно в научных целях, объясните мне, пожалуйста, как вы получили все это из слона?

Дженни округлила глаза с видом оскорбленной невинности.

– Почему бы и нет, лорд Блейкли. В точности так же, как я получила слона из апельсина. Духи открывают сценки и образы перед моими глазами.

Его передернуло. Дженни не могла дать волю своему триумфу, поэтому выражение ее лица оставалось таким же неизменным и таинственным, как обычно.

– Так что же? – возобновил прерванную беседу Нед, обращаясь к своему двоюродному брату. – Ты согласен?

Лорд Блейкли моргнул.

– Согласен с чем?

– Если ты найдешь ту самую молодую леди, о которой мы сейчас говорили, и влюбишься в нее, то тебе придется признать, что мадам Эсмеральда не шарлатанка.

Лорд Блейкли снова моргнул.

– Я не собираюсь влюбляться. – Он говорил об этом чувстве голосом столь же деревянным и недвижимым, как старое, рассохшееся лошадиное корыто.

– А если все же это произойдет? – настаивал Нед.

– Если так случится, – медленно произнес лорд Блейкли, – я признаю, что случай ее лживости не получил научного подтверждения.

Нед хмыкнул.

– Ну, для тебя это равноценно признанию. Следовательно, ты прибегнешь к услугам мадам Эсмеральды сам и позволишь мне это делать.

Долгая пауза.

– Это очень большая ставка. Если бы это было пари, что бы ты поставил?

– Тысячу гиней, – немедленно отозвался Нед.

Дженни впала в состояние близкое к шоку. Она считала себя необыкновенно богатой, имея всего лишь четыре сотни фунтов, которые ей удалось сэкономить всеми правдами и неправдами и хранить в надежном месте. Она не могла и представить себе сумму в тысячу фунтов, а Нед был готов выбросить ее, как яблочный огрызок.

Лорд Блейкли презрительно взмахнул рукой.

– Деньги, – скривившись, произнес он. – Что проку нам от этой ничтожной суммы? Нет. Ты должен рискнуть чем-то действительно ценным. Если ты проиграешь, то никогда больше не обратишься за советом к мадам Эсмеральде или любой другой предсказательнице судьбы.

– Согласен, – улыбаясь, произнес Нед. – Она всегда оказывается правой. У меня нет шансов проиграть.

Дженни не могла заставить себя посмотреть юноше в глаза. Он, безусловно, останется в проигрыше. Что случится, если он усомнится в своей многолетней уверенности в Дженни? Если обнаружит, что обязан всем своим нынешним счастьем сомнительной пользе ее выдумок? И Дженни не могла не внести в этот список еще один, очень личный вопрос: что случится, если Нед узнает правду и разорвет их нынешние тесные отношения? Он оставит ее, и Дженни окажется одна.

Снова.

Она сделала медленный вдох, надеясь, что холодный воздух поможет ей успокоиться. Джентльмены отправятся на бал. Лорд Блейкли будет внимательно смотреть вокруг себя. Насколько она себе это представляла, он мог даже жениться на женщине, которую встретит. А если Блейкли отвергнет всех женщин, чьи имена ему удастся переписать, она скажет ему, что он видел нужную женщину в назначенное время, но не заметил ее.

Сделка не состоится, и она не увидит, как разлитая в глазах Неда пылкая признательность превратится в презрение. Пульс Дженни замедлился, ее дыхание стало ровным.

Лорд Блейкли вновь уселся на стул.

– Мне только что пришла в голову одна мысль.

От мелькнувшего в его взгляде дьявольского огонька у Дженни похолодела кровь в жилах. Что бы ни собирался сказать этот ужасный человек, вряд ли он придумал это сейчас.

– Что помешает ей заявить потом, что я предназначался совсем иной женщине? Что в условленное время я встретился с двумя леди и выбрал не ту?

Он видел ее насквозь. По пальцам Дженни побежали мурашки.

Нед нахмурился:

– Я не знаю. Думаю, если это случится, мы разорвем пари.

Маркиз покачал головой:

– У меня есть идея получше. Поскольку мадам Эсмеральда уже все рассмотрела в своем апельсине, она сможет немедленно подтвердить личность девушки.

Он встретился с ней глазами, и все мысли Дженни – беспокойство за Неда, сковавшее ее одиночество, – проступили наружу под его пристальным, инквизиторским взглядом.

Губы его сложились в сардоническую усмешку.

– Мы возьмем ее с собой.

Глава 2

Гарет Кархарт, лорд Блейкли, отводил на это мероприятие не более часа. Пятнадцать минут, чтобы добраться до шарлатанки, пятнадцать минут на дорогу домой. Получаса, полагал он, будет вполне достаточно, чтобы доказать лживость и фальшивость ее предсказаний.

– Я не могу пойти. – Голос мадам Эсмеральды звучал мягко и неуверенно.

– Ну а почему бы и нет? – Нед повернулся к ней, сгорая от любопытства. Юный кузен Гарета сидел, положив руки на колени, повернувшись к этой женщине всем корпусом. И именно в ней заключались основные проблемы Гарета.

Когда Гарет покинул Англию много лет назад, Нед был еще ребенком, плачущим и стремящимся забраться на ручки при всякой возможности. Теперь ему почти двадцать один год, но он по-прежнему был столь же уязвим и беспечен. И верил каждому ее слову.

После смерти отца Гарет остался единственным его старшим родственником с мужской стороны. Лорд посчитал себя ответственным за Неда и не мог позволить, чтобы его юный кузен попал в руки лживой гадалки.

– Я уверен, что у мадам Эсмеральды есть вполне законный повод отклонить наше предложение. – Гарет вздернул бровь и внимательно уставился на женщину, потом усилил хватку. – Полагаю, у нее уже назначена другая встреча на это время.

Надо позволить ей согласиться. И когда она это сделает, он спросит у нее место и дату бала. Задачка окажется ей не по зубам, и, несмотря на всю свою хваленую силу, она будет вынуждена положить конец этой глупой шараде, даже толком ее не начав.

Но она не воспользовалась предложенным ей легким выходом. Ее ноздри гневно раздулись, губы сжались.

– Вы пытаетесь посмеяться надо мной, милорд.

Гарету едва удалось скрыть удивление, гордо воздев подбородок.

– Уверяю вас, – произнес он холодно, – у меня не было подобных намерений.

Она округлила глаза.

– Вы желаете, чтобы это был научный эксперимент? Пусть это будет научный эксперимент. Но не устраивайте никаких словесных капканов. И никогда мне не лгите. Вы задумывали именно это.

Ее гневная вспышка настолько наэлектризовала атмосферу вокруг них, что он ощутил легкое покалывание вздыбившихся на руках волосков. Мадам Эсмеральда близко наклонилась к нему, подхватив юбки руками. Уже давно никто не позволял себе разговаривать с ним таким тоном и в такой манере. Да, он лгал ей, он хотел завлечь ее в ловушку ее же руками. Он только не ожидал, что она так быстро разгадает его замысел.

– Вы пытаетесь отойти от темы, – обвинил он Дженни. – Почему вы отказываетесь пойти на бал?

– Потому что я не была на него приглашена, – выпалила она и смущенно посмотрела в пол. – А кроме того, мне нечего надеть.

Нед издал громкий смешок.

И неудивительно. Абсурдная, типично женская отговорка. Блейкли снова окинул ее взглядом. И в тот самый момент, была ли тому причиной игра света или внезапная вспышка возбуждения, изменившая выражение ее глаз, – Гарет почувствовал резкий толчок. Да, мадам Эсмеральда – не леди, но она определенно женщина, да еще какая. Она скрывает свою женственность под слоем жуткой косметики и пестрым платком. Опять ложь, на этот раз выраженная в тряпках и пудре, а не в словах. Он представил себе, как будет выглядеть эта роскошная масса волос, если распустить их и снять дешевый платок. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом.

Гарет не верил в предсказания судьбы. Он был ученым и провел много лет в научных экспедициях в джунглях Бразилии. Вернуться в Англию новоиспеченного лорда Блейкли заставила кончина его деда и последовавшая вместе с титулом ответственность перед семьей. И здесь он оказался именно из-за той же самой ответственности, требовавшей вырвать юного кузена из лап коварной мадам Эсмеральды. Было это еще и делом его личной гордости, простого самоуважения, для удовлетворения которого следовало разорвать, уничтожить мыльный пузырь нелогичных суеверий, воплощенных в этой женщине.

Однако разоблачение лживых речей мадам Эсмеральды могло потребовать гораздо более одного часа, самоуверенно отведенного на это Блейкли. Он был раздражен, он был взбешен, но не мог вывести на чистую воду эту чертову мадам.

За тот год, что провел в Англии, лорд Блейкли еще ни разу не сталкивался с настоящими трудностями, с достойными его интеллекта задачами. Теперь это случилось, и ему доставит высшую степень морального удовлетворения разоблачить подлинную сущность мошенницы.

Он уже с удовольствием представлял, как ему предстоит помериться с ней интеллектом, как он добьется от нее правды.

Гарет щелкнул пальцами.

– Приглашение, – сказал он, – я устрою. И одежду – устрою. Во имя науки я готов и на большее.

– О нет. Я не могу, – снова отвернулась она. – Не могу позволить себе…

Разрозненные фрагменты стали постепенно складываться в сознании Гарета в единую картинку. Реверанс, который она исполнила с правильностью, доведенной до автоматизма. Интонации и манера построения фраз, выдававшие образованного человека. Отвращение, с которым она встретила предложение от мужчины купить ей одежду. Все эти факты могли свидетельствовать только об одном – мадам Эсмеральда получила образование, обычное для девушек из высших слоев общества. Что же, во имя всего святого, могло заставить ее заниматься предсказаниями будущего?

– Конечно вы сможете, – настаивал он. – Мадам Эсмеральда, если это научный эксперимент, вы также не должны меня обманывать.

Что-то промелькнуло в ее глазах. Она тряхнула головой – не отрицательно, а таким легким, коротким движением, будто раскладывая все по полочкам. И когда она снова взглянула на него, лицо ее было спокойным.

Она что-то задумала, догадался Гарет. Она нашла выход из неприятностей, в которые он ее вовлек.

Ему следовало бы обеспокоиться.

Но он не мог дождаться, как бы поскорее разрушить ее планы.

* * *

И очень скоро Гарет пожалел о своей поспешности. Он не мог себе представить, что поиск для мадам Эсмеральды достойного туалета обернется тяжелым испытанием. Нед решил, что ему просто необходимо самому сопроводить гадалку к портнихе. Гарет прекрасно представлял, что достаточно всего на мгновение оставить его с этой женщиной, как она немедленно придумает, чем задурить ему голову.

Именно поэтому в конечном итоге Гарет и оказался на следующий день в своем тесном экипаже в компании кузена, занятого непрерывной болтовней, мошенницы и все более усиливавшейся головной боли.

– Так вот, – продолжал заливаться соловьем Нед, – мы собираемся на бал в следующий четверг, и там обязательно встретим будущую женушку Блейкли. Хотел бы увидеть его влюбленным. Просто не могу дождаться.

Мадам Эсмеральда повязала голову платком, на этот раз – красным, и бросила внимательный взгляд на Гарета.

– Опознание.

– Опознание? – повторил недоуменно Нед. – Что вы подразумеваете под опознанием?

– Нам надо будет опознать искомую молодую леди. Я никогда не говорила, что ваш кузен обязательно встретит ее в этот день. На самом деле, время их встречи еще не приспело.

Гарет раздраженно выдохнул:

– Не приспело? Да сколько это может продолжаться?

В ее глазах промелькнула едва заметная улыбка.

– О, не могу сказать с уверенностью. Время в данном случае будет измеряться не годами, а задачами. Три задачи.

– Задачами, – недоверчиво повторил Нед.

– Задачами? – резко воскликнул Гарет. – Вы раньше ничего не говорили про задачи.

– Да? И что же я, интересно, говорила? – спросила она, невинно возведя очи вверх.

Гарет достал свои записи и открыл нужную:

– «Ровно в десять часов тридцать девять минут вы увидите женщину, на которой женитесь, если подступитесь к…». – Он поперхнулся и поднял глаза.

Невинное выражение испарилось с ее лица. Она прекрасно помнила, что сказала в тот раз, и вовлекла его в это, чтобы, несомненно, выставить дураком.

– Если я подступлюсь к ней указанным вами образом. – Она улыбнулась. – Ну а я предписываю задания.

Он чувствовал себя таким умным, расставив ей ловушку и принудив произнести легко опровергаемое утверждение. Все, что ему оставалось, думал он, – так это ни на ком не жениться. Всю предшествующую жизнь ему это прекрасно удавалось. Он был слишком уверен, слишком убежден, что загнал ее в угол.

Лорд Блейкли недооценил Дженни. Он так хотел поскорее выиграть, опровергнуть ее утверждения, что не заметил лазейку, которую она себе оставила.

Он мог бы бросить эту затею в любой момент. Но если он так поступит, ее влияние на Неда останется непоколебимым.

– У меня никогда не было заданий, – обиженно пробормотал Нед.

– Естественно, не было, – утешила его мадам Эсмеральда. – Только представьте себе, сколь грандиозным предприятием будет для вашего кузена убедить даму позаботиться о нем. Если я не дам ему заданий, он применит свою логику, и вы можете себе представить, чем это для всех обернется. Вам не нужны задания. Все и так любят вас.

Гарет стиснул кулаки, едва сдерживая гнев, и впился костяшками пальцев в кожаные подушки экипажа.

– И в чем же, – отрывисто произнес он, – заключается первое задание? Вычистить авгиевы конюшни? Убить льва? Или я должен вырубить целую плантацию цитрусовых?

Она прижала палец к губам.

– Конечно, немного рановато открывать вам эту тайну, но, полагаю, это никому не повредит. Вы должны будете вырезать фигурку слона из кости.

– Слона? – Гарет возвел очи к потолку. – Ну почему же всегда одни слоны?

Экипаж замедлил ход и остановился. Лакей открыл дверцу, и хлопья пыли взвихрились в ярких лучах солнца, осветивших лицо мадам Эсмеральды. Она выглядела… выглядела таинственно, черт бы ее побрал.

– Я, – сказала мадам Эсмеральда, – всего лишь жалкий канал, по которому духи транслируют свою волю. Ну а вы будете каналом для слонов. Вы подарите своей будущей жене слона, когда впервые ее встретите.

Ее глаза светились лукавством, а весь вид выражал высшую степень покорности и повиновения. Гарет издал жалобный стон.

Несомненно, он придумает, как вручить столь странный подарок, не уронив своего достоинства. И если она решила сделать из лорда Блейкли дурака, то она просчиталась. Однако скорее всего она просто хочет поставить его в тупик. Если она выдумает еще парочку столь же эксцентричных заданий, то эта проклятая гадалка уверена, что он отступится. А поскольку ее задания окажутся невыполненными, у него не будет доказательств ее мошенничества – и его кузен останется верен ее дурацким советам. Неприемлемо.

Судя по торжествующей поступи, с которой Дженни поднималась по ступенькам магазина, она придерживалась того же мнения.

Едва лорд Блейкли вошел в лавку, мозг его принялся лихорадочно искать выход из создавшегося положения. Он не обращал внимания на разговоры Неда и мадам Эсмеральды о какой-то, совершенно не относящейся к делу чепухе. Отрезы ярких многоцветных тканей украшали помещение, однако в его сознании они казались серыми тенями. Он даже не заметил, что бесцельно меряет шагами комнату, и едва разглядел мадам Эсмеральду, скрывшуюся в примерочной, расположенной в другом конце лавки. Ему хотелось сорвать со стены картинки с модными нарядами и порвать образцы тканей, разложенные в произвольном порядке на столе.

Гарет не любил проигрывать. Нет, он не даст одолеть себя какой-то обманщице. Ему нравилась эта игра, пока лорд был практически уверен, что победил цыганку. Однако ситуация сильно изменилась не в его пользу, и именно тогда, когда он почти предвкушал радость победы.

Задачи. Нет, это не может так дальше продолжаться.

Он повернулся к Неду, ерзавшему в нетерпении на краешке стула.

– Нед, – обратился к нему Гарет.

Юноша внимательно посмотрел на него.

– Как ты думаешь, мадам Эсмеральде понадобится шаль?

– Полагаю…

– Так иди и купи ее ей. – Гарет достал из кошелька несколько банкнот.

Нед нахмурился, его пальцы нервно согнули купюру.

– Почему бы модистке не подобрать ей что-нибудь подходящее? Все, что мне известно о женских шалях, можно вместить…

Гарет окинул Неда холодным взглядом:

– Думаю, шаль будет больше значить для нее, если ты выберешь ее лично. Как считаешь?

Несмотря на то что Неду эта идея не пришлась по душе, Гарет быстро справился с его робкими протестами, и вскоре кузен покинул лавку.

Дверь в мастерскую оставалась открытой. Оттуда показалась одна из портних, держа в руках красочный отрез шелка.

Гарет сделал глубокий вздох. Эта дурацкая шарада слишком затянулась.

– Мадам в состоянии меня принять?

Она чопорно вздохнула:

– Да, милорд. Как пожелаете, милорд.

Он остановился на пороге указанной служанкой комнаты. У ближайшей стены стояло большое зеркало, и отраженный в нем силуэт заставил маркиза поперхнуться, буквально застыв на месте.

Округлые бедра, высокая грудь. На мадам Эсмеральде не было надето модное платье. На ней не было надето практически ничего – кроме тонкой прозрачной длинной рубашки. Скорее всего, швея решила, что он любовник предсказательницы, иначе никогда бы не позволила ему сюда войти. Он непроизвольно сделал шаг вперед, устремившись к ней всем телом, подобно тому, как растения тянутся к солнцу.

Господи! Под этими цветастыми юбками, валявшимися теперь жалкой кучкой у ее ног, у мадам Эсмеральды была талия. У нее была потрясающая грудь. Находясь от нее на расстоянии пяти ярдов, он видел очертания ее ног, просвечивающие сквозь полупрозрачный муслин. Гарет разглядел даже твердые шишечки сосков. Роскошная грива волнистых волос скрывала спину, доходя до талии.

И она вовсе не относилась к популярному в обществе типу грациозной сильфиды. Нет, ее можно было скорее сравнить с греческой богиней плодородия, с округлыми, нежными формами. Ее полуоткрытые яркие губы замерли на мгновение, она словно застыла в ожидании кого-то, готовая увлечь его за собой…

Конечно, это ожидание вовсе к нему не относилось.

Слабый зов разума заставил Гарета остановиться. Однако в его голове больше не было места рациональным суждениям, нет, все, что там осталось, – это жадная страсть обладания. Его губы пересохли, и каждый мускул застыл в предчувствии, в ожидании явившегося ему чуда.

Дженни замерла, ее глаза расширились от охватившего ее ужаса. Если бы она была леди, он бы немедленно горячо извинился и покинул комнату. Однако ее принадлежность к иному социальному слою вовсе не способствовало благородству его реакций. Его сердце бешено забилось, и причиной тому был не просто представший пред ним образ прекрасной полуобнаженной женщины. Нет, он воочию ощутил, что именно так должно выглядеть искушение, которое она являла; оно манило его и подрывало его спокойствие. Уже давно никто не мог себе позволить потягаться с ним в интеллекте. Все это вызвало в нем страстное ожидание обладать, владеть ею. Заставить подчиниться во всем, в чем только женщина может подчиняться мужчине. Это была страсть, похоть в чистом и неприкрытом виде.

Эта женщина пытается сделать идиота из Гарета и простофилю из его юного кузена. Однако еще многое в ее личности было ему неясно. Поэтому он решил, что лучше всего будет спрятать его столь очевидную физическую реакцию под маской ледяной вежливости и светского поведения.

– Мадам Эсмеральда, – произнес Гарет, – вы победили. Не надо больше заданий. Не надо слонов.

Ее глаза сузились.

– Убирайтесь.

– Сотня гиней, если вы признаетесь Неду в своем обмане и исчезнете из нашей жизни.

Она набрала в легкие воздуха, ее грудь вздымалась от гнева и возбуждения. Она указала на дверь:

– Немедленно убирайтесь! Вон!

– Обдумайте мое предложение. Сомневаюсь, что вам удалось вытянуть из него больше за все ваше с ним знакомство. Скоро Нед перерастет ваши советы, а на эти деньги вы сможете прожить годы.

Дженни сделала глубокий вдох, ее потрясающие груди стали еще заметнее сквозь полупрозрачную рубашку.

– Я не уйду за сотню, – начала она.

Гарет попытался скрыть охватившее его желание за безразличным пожатием плечами.

– Две сотни.

Ее губы презрительно скривились, она гневно вскинула голову.

– Даже ни за две тысячи. Ни за десять.

– Да? – Он окинул оскорбительно-фамильярным взглядом ее рубашку. – Вы бы сделали это за десять тысяч, но вы сделаете это и за две сотни.

Она уставилась на него, ее пальцы сжались. Да, он заслужил пощечину, заслужил даже большего за нанесенные оскорбления. Если Гарет прав, и эта женщина действительно получила хорошее воспитание, она не потерпит клеветы, только что высказанной им в отношении ее характера. Но он не мог позволить, чтобы она оставалась так близко подле него. Он боялся своей реакции, боялся того, что может случиться, если она окажется на расстоянии вытянутой руки.

– В самом деле, мадам, если вы оставите свой праведный гнев, то и сами поймете, что это лучшее решение для всех.

Гарет склонил голову в сардонически вежливом поклоне и отступил в сторону дверного проема. Он закрыл за собой дверь, и оскорбительно-насмешливое выражение исчезло с его лица.

Задыхаясь от бешенства, он прислонился к стене. Поединок между ними был уже не просто конфликтом из-за будущего Неда. Нет, он стал чувственным, стал сексуальным.

Мадам Эсмеральда обладала выдающимся интеллектом. Она была лживая, беспринципная особа. И если она только поймет, как на него действует, то непременно воспользуется открывшимися преимуществами. Однако еще более идиотским было его желание того, чтобы она так и поступила. Он хотел, чтобы она дурачила его, одурманивала его разум, пока он не потеряет контроль и возьмет ее.

Гарет сжал руки в кулак. В свое время, путешествуя по джунглям Бразилии, он собрал коллекцию из более тысячи насекомых. Теперь он заставил их предстать перед своим мысленным взором. Тараканы. Ядовитые, мохнатые гусеницы. Личинки. Он думал о самых отвратительных созданиях, населяющих землю. Он представлял, как они ползают, роятся, окутывают ее тело, ее кожу. Он запретил себе думать о чем-либо еще, пока возбуждение не спало и образ ее тела не испарился из памяти.

* * *

Дженни так и не обрела хладнокровия к тому моменту, когда, трясущимися руками, завершила облачение в многочисленные драпировки шутовского наряда мадам Эсмеральды. Она была крайне обеспокоена тем фактом, что весь этот эксперимент привел к распространению лживого образа мадам Эсмеральды за пределы обычной сферы деятельности Дженни. Ко всему прочему, ей пришлось молча стоять, пока швея, заподозрившая худшее в ее отношениях с лордом Блейкли, презрительно примеряла ей новый наряд, втыкая многочисленные булавки и подшивая ткани черновыми стежками.

Однако вершиной всего стало победоносное явление маркиза, поведшего себя так, будто уже овладел ее телом. Он даже не побеспокоился прикрыть глаза. Дженни не знала, что показалось ей более оскорбительным – взгляды, которыми он ее одаривал, или его предположение, будто она согласится бросить Неда, если только маркиз предложит ей достаточно высокую цену.

Никогда с того самого первого дня, первого часа ее не привлекали деньги Неда. Она просто не могла допустить, чтобы бедный мальчик страдал, находясь под властью своего бездушного кузена.

Дженни вбежала в приемную комнату с распущенными волосами, разметавшимися по плечам.

Лорд Блейкли стоял прислонившись к стене рядом с раздетым манекеном. Его глаза удивленно раскрылись, когда она раздраженно захлопнула за собой дверь. Она не дала ему пошевелиться, ткнув его пальцем в грудь и разгневанно уставившись на его сиятельство.

– То, что вы игнорируете все вокруг себя, за исключением сухих и бездушных фактов, вовсе не означает, что все можно измерить цифрами.

Он потрясенно взглянул на нее.

– Какого черта?

Дженни снова толкнула его пальцем в грудь.

– Существуют вещи, которые не поддаются исчислению. Вас не интересует, что на самом деле беспокоит вашего кузена или зачем он решил ко мне обратиться. И не важно, какие бы цифры вы избрали – вы никогда не сможете понять его. Ни при помощи сотни гиней, ни даже за тысячу.

– Очень хорошо. – Маркиз глотнул воздуха, устремив глаза в потолок. Он даже не потрудился взглянуть на нее. – Я больше не буду пытаться вас подкупить.

– Этого недостаточно. Если вы не будете считать деньги, то займетесь другими исчислениями. Посчитаете, сколько раз я сделала точные предсказания, вычислите, насколько подробно я описала то, что должно случиться. Да прибавьте сколько угодно цифр в наши с Недом отношения, вы все равно ничего не поймете.

Нед доверял ей. Будь она проклята, если продаст его доверие за деньги. Она не позволит лорду Блейкли опустить ее до такого уровня.

Блейкли выпрямился.

– Вы можете отрицать факты хоть целый день, но именно на них строятся доказательства. Цифры и факты лишь основа для определенных выводов.

– Так вы называете то, что вы делаете, доказательствами, – резко возразила Дженни. – Нет, вы просто хватаете, протыкаете и пришпиливаете. Вам совсем неинтересно действительно подтверждать что-либо.

– Да что вы понимаете в научных доказательствах?

– О да, вы относитесь к тем ученым, что ловят жучков и пришпиливают их на картонку, чтобы изучить. А потом после нескольких месяцев упорных исследований их иссушенных останков делаете потрясающее открытие – оказывается, изучаемая особь мертва! И вы еще можете утверждать превосходство научных методов над человеческими эмоциями и чувствами!

Лорд Блейкли поднял голову и посмотрел на нее, словно пытаясь постичь некий скрытый смысл выражения ее лица.

– Я изучаю поведение животных. И для меня непременное правило – не убивать предмет исследований. Мертвые попугаи редко собираются в стаи.

– Нет нужды убивать аналогии, передергивая их, в дополнение к другим вашим прегрешениям.

Он окинул ее взглядом.

– Единственный вопрос, который меня волнует, – верите ли вы в собственную ложь или просто пытаетесь обмануть Неда. Я думаю, вы можете расценивать как комплимент с моей стороны идею, что вы слишком умны для последнего.

– Естественно. Вы не можете поверить в то, что невозможно попробовать или потрогать.

– Я верю в теорему Пифагора, хотя не могу попробовать ее. Я уверен, что есть некоторый смысл в теории Ламарка о наследовании приобретенных признаков. Но нет, я не верю в судьбу или предсказания будущего.

– В судьбу, предсказание будущего или в… чувства. – Дженни щелкнула пальцами перед его лицом. – Самые важные в жизни вещи нельзя собрать как пачку бумаги, чтобы сделать монографию.

Безразличие на его лице превратилось в холодную сталь.

– Монографию?

Она вздрогнула.

– Послушайте себя. Вы цитируете Ламарка вместо того, чтобы говорить о будущем вашего кузена. Я никогда не слышала вашего смеха. Я даже не видела, как вы улыбаетесь. Неудивительно, что Нед предпочитает слушать меня. Вы – холодный, бездушный автомат.

– Автомат? – Он пожал плечами и холодно отвернулся.

Дженни уже не было дела до его реакций.

– То, что вы столь же бесстрастны, как сухая коряга, и высохли, словно старая кость, вовсе не означает, что все вокруг вас должно одеревенеть и иссохнуть.

– Иссохнуть? – Его ноздри гневно раздулись, и подбородок пополз вверх, будто механическое повторение произносимых ею звуков предоставляло ему блестящие аргументы. Он взглянул на свою правую руку, непроизвольно сжавшуюся в кулак. Мускулы его шеи затвердели. Дженни отступила, слегка беспокоясь, что, возможно, перегнула палку. Мадам Эсмеральда никогда не позволяла гневу овладеть собой.

Он взглянул на нее, и ее сомнения замерзли, словно вода на морозе. В его глазах отразилась холодная, необитаемая пустыня, где гуляют вихри и кружат хлопья снега. Дженни почувствовала, как холод проник даже сквозь многослойный цыганский костюм, и ее пробила дрожь.

Когда лорд Блейкли заговорил, в его голосе совсем не чувствовалось эмоций.

– Вам бы следовало взять две сотни гиней. После всего того, что вы здесь устроили, мне доставит огромное удовольствие разоблачить вашу ложь.

* * *

К тому времени, когда карета подъехала к дому Блейкли, расположенному в сердце фешенебельного Мейфэра, где он жил в одиночестве, окруженный лишь многочисленной челядью, начал накрапывать дождь. Это был совсем не тот теплый тропический дождь, которым он привык наслаждаться в Бразилии, а холодная и безразличная изморось, типичное бедствие Лондона. Мелкие редкие капли проваливались в землю.

Так значит, он – холодный, бездушный автомат? Странно, почему тогда его так душит ярость. Гарет скрипнул зубами, вываливаясь из кареты. Слуги быстро окружили его, торопя зайти внутрь, прочь от непогоды.

Он отмахнулся от протянувшихся к нему рук.

– Оставьте меня. Я собираюсь на прогулку, – отрывисто бросил Гарет.

Слуги обменялись многозначительными взглядами – а его слуги часто обменивались взглядами, – но никто не мог помешать пэру[3] делать то, что ему вздумается.

Прогулки – эксцентрическая привычка, усвоенная им еще в Бразилии. Для него это был единственный способ спокойно предаться размышлениям. Вернувшись на родину, он привез эту привычку с собой. Однако она доставляла ему в Лондоне гораздо больше неудобств. Улицы были покрыты мусором, не было ставшей уже привычной «крыши» над головой – ни раскидистых деревьев джунглей, ни плотного балдахина. Но в таком состоянии, как сейчас, – когда мысли его находились в полном разброде и витали в облаках, а тело готово воспламениться, словно большой кусок трута, – ему просто необходимо было побродить в одиночестве по пустым улицам Лондона.

Гарет нырнул в окутавшую его темноту. Холодный дождь ручьями лил ему за ворот, но даже он не мог затопить охватившее его пламя бешенства. Бесчувственный, как деревянная колода?

Мадам Эсмеральда ошибалась. Вовсе не наука убивает эмоции и чувства. Нет, виновато это проклятое место, эти люди, этот титул. Он провел годы в дождливых джунглях, где жизнь и цвет немедленно появлялись, если существовал лишь малейший шанс на выживание. А здесь одни геометрические кирпичные здания следовали за другими геометрическими кирпичными зданиями, отделенными друг от друга лишь постоянно растущими кучами грязи. Задвинутые ставни окон, свернувшиеся листья редких деревьев, пучки еле живой травы. Лондон казался безжизненным. Дождь смыл все вокруг, кроме въевшихся городских запахов – угольной вони и специфического душка холодного, влажного камня.

Если город казался одиноким и заброшенным, его обитатели были еще хуже. Он покинул Лондон одиннадцать лет назад, поскольку светское общество действовало на него удушающе. Лишь строгая логика научных рассуждений, четкость доказательств, контроль, который, как ему казалось, удалось получить над окружающим его пространством, не давали умереть его жизненным силам, подпитывали его ум и сердце после возвращения в этот ненавистный город. Он понял уже давно, что никогда не сможет почувствовать себя здесь своим. В течение последних месяцев только по утрам, проводимым им за изучением научных дневников, которые вел в Бразилии, он имел возможность удостовериться, что в нем еще сохранилось что-то от Гарета. Все остальное, что оставалось ему, – бесконечные обязанности лорда Блейкли, пэра Англии.

Гарет смахнул капли дождя с плеч и, вздохнув, огляделся. Он пробирался через кучи грязи и глины уже более получаса. Он промок до костей и, несмотря на яростные мысли и быстрый шаг, жутко замерз.

Неосознанно ноги привели его в ту часть Лондона, где жила мадам Эсмеральда. Улицы здесь были грязнее, чем в родном районе Гарета, коричневые ручьи окаймляли обильно покрытые лошадиным навозом камни мостовой. Однако квартал этот вовсе не относился к числу опасных. Жившим здесь семьям было далеко до респектабельности, но они стояли чуть выше черты бедности.

Он нашел ее окна. Почти у самого фундамента, под лестничным маршем. Они светились оранжевым светом, напомнившим ему о горячем чае и пылающем камине. Чувство гнева, горячее и нерациональное, поднялось в нем, когда он подумал, что она сидит в теплой, уютной комнате, а он рыщет под дождем, как какой-то грязный, мокрый африканский хищник.

Его реакция на нее была столь же нерациональной и нелогичной, как и сама мысль о гадалке, вопрошающей духов о грядущих событиях. Это было так же глупо, как и ее предложение посвататься к леди с фигуркой слона, вырезанной из кости. Так же необъяснимо, как отказ обманщицы взять несколько сотен гиней за ничегонеделание. Наверное, именно поэтому он направился к ее двери, тяжело ступая по холодной, мокрой лестнице, ведущей вниз.

У него внезапно возник образ того, как он спорит с ней, доказывает ей, объясняет сущность научных доказательств и доводов. Ему хотелось так же вышибить из нее дух своими словами, как это недавно сделала она с ним. Он мечтал, чтобы она почувствовала тот же дисбаланс, который сейчас ощущает он сам. Он надеялся победить, доказать ей, что она – не права, а он прав. Как глупо, как непродуманно, как…

Он постучал в дверь.

Он ждал.

Мадам Эсмеральда открыла дверь. Она держала в руках высокую свечу, пламя которой освещало ее лицо; он заметил, как расширились ее зрачки, когда женщина увидела, кто стоит на пороге. Она не произнесла ни слова – не пригласила его войти, просто встала в дверях и уставилась на него с нескрываемым любопытством.

На ней уже не было этого идиотского цыганского костюма. Напротив, ее фигура оказалась практически скрыта под простым темным шерстяным платьем. Лишь узкая полоска рубашки едва виднелась в горловине выреза. Эта деталь напомнила ему о дневном происшествии. О ее прекрасном, нежном теле, которое отделяло от его руки лишь два слоя одежды и немного проклятого воздуха. Комок застрял у него в глотке, темный туман окутал голову, затмив в сознании тщательно продуманную гневную филиппику.

Она обхватила себя рукой, словно это ей надо было защищаться от него.

– Знаете, как я докажу, что вы обманщица? – отрывисто бросил Гарет сиплым от волнения голосом.

Она продолжала с удивлением смотреть на него.

– Потому что вы не правы. Вы совершенно, абсолютно не правы.

Он попытался вспомнить заготовленную речь. «Наука – это поиск ответов. Именно это возвышает нас над теми, кто не задается вопросами».

Но прежде, чем начать, Гарет совершил колоссальную ошибку – он посмотрел в глаза мадам Эсмеральды. Он думал, что у нее черные глаза цыганки, но сейчас, с расстояния всего восемнадцати дюймов[4], при ярком свете свечи он понял, что на самом деле они насыщенно голубого цвета.

От этого простого наблюдения кровь отлила от головы. Вся его четко спланированная защита научного строя мышления мгновенно испарилась. Вместо этого Гарет шагнул ей навстречу. Он позволил защитной завесе упасть с его глаз, позволил ей увидеть, что за ад творится в его душе.

Она втянула воздух.

– Почему вы сказали, что я не права? – Ее голос задрожал на последнем слове.

– Я – не автомат. – Слова возникли откуда-то из самой его глубины, возможно из области солнечного сплетения, во всяком случае, за их появление явно не был ответственен полностью отключившийся разум.

Гарет шагнул еще ближе. Она по-прежнему смотрела ему прямо в глаза, так же как и он не в силах отвести взгляд. Ее грудь поднималась и опускалась в соответствии с модуляциями ее голоса. Он чувствовал вкус ее дыхания, ловил губами его сладость.

Дотянуться и потушить свечу было действием, показавшимся ему актом самосохранения. Он надеялся избавиться от чувственных образов, прежде чем они охватят безумием его плоть. Гневное шипение, и свет растворился в его влажных пальцах. Ее глаза исчезли в плотной ночной темноте.

Но это не помогло. Он по-прежнему ощущал ее, чувствовал сладость ее дыхания на кончике языка. И уличный фонарь давал достаточно света, чтобы увидеть, как она облизывает губы. Жар охватил его.

– Я сделан вовсе не из дерева! – снова воскликнул Гарет.

На этот раз его рука дотянулась до теплой кожи ее щеки. И опять эта глупая женщина не отодвинулась, не скрылась прочь. Она даже не пошевелилась, когда он приподнял ее подбородок. Вместо этого ее губы сложились в нежное, робкое приветствие. Дыхание ее уст достигло его обоняния и уничтожило остаток разума. Прикосновения его пальцев, казалось, воспламенили ее плоть. Он наклонил голову, и ее губы оказались в соблазнительном дюйме от него.

– Однако более всего, – проговорил Гарет хриплым голосом, – будь я проклят, если позволю называть себя бесстрастным.

Глава 3

На мгновение Дженни провалилась в темноту, поэтому губы лорда Блейкли настигли ее. Мадам Эсмеральда отступила бы назад тот час же, когда он задул свечу. Мадам Эсмеральда никогда не позволила бы себе близкое соседство со столь яростной жаждой и желанием.

Если бы у нее было хоть пять минут, чтобы подумать, она непременно оттолкнула бы его. Ее личина, ее маска требовали такого поведения. Но ей была отведена лишь секунда, и ее мысли приняли совсем иное направление. Жар его пылающих губ. Вспышка, заставившая ее вздрогнуть, когда он коснулся ее щеки рукой, мокрой от дождя.

Но в большей степени нечто исконно женское в ней, жалкий бутон, которому она не давала распуститься долгие годы лжи и отрицаний, убедило ее остаться. Мадам Эсмеральда подавляла ее, ей были не нужны чувства. Присутствие этой проклятой мадам изгоняло любые более или менее человеческие контакты из ее жизни в течение многих лет. Дженни устала не обращать внимания на чувства.

Дженни осталась.

И даже больше чем осталась. Она сделала шаг вперед, привстала на цыпочки и оказалась в грубых объятиях лорда Блейкли. Он вовсе не удивился ее неожиданной смелости, граничащей с бесстыдством. Нет, его руки обхватили ее бедра, он поднял ее в своих объятиях и поцеловал.

Несмотря на контролируемую силу мощных рук, державших ее, их уста сомкнулись с потрясающей нежностью. Его губы медленно и нежно ласкали ее губы. Мягкий, чувственный укус, потом еще один. Манящий, притягательный. Так, будто он просто пил ее дыхание, пробовал ее губы.

Он действовал медленно, но решительно. Он принуждал ее раскрыть все секреты, и Дженни не могла ему противостоять. Каждое новое ощущение – касание его языка ее нижней губы, легкое соприкосновение ее сосков с его грудью, поглаживание его рукой ее бедра, его сомкнутые на ее талии объятия – все находило отклик в ее жаждущем теле.

Она раскрыла уста, и он ворвался, самоуверенный, как наступающая армия. Он задержал ее язык своим языком, и все теплое и женственное в Дженни поднялось ему навстречу.

Не прерывая поцелуй, он проскользнул в комнату. Три шага, и ее спина прижалась к грубой поверхности стены, его губы и язык дразнили ее, желали ее, домогались ее ласки. Он крепко сжал ее в объятиях, каждым пальцем ощущая нежную плоть ее бедра сквозь тонкое платье.

Дженни жаждала всего, что не позволяла себе долгие, долгие годы. Она желала этого последними ростками женственности, спрятанными под многочисленными пеленами шутовского цыганского костюма. Она хотела трогать его, ощущать сладкое чувство соприкосновения плоти с плотью. В эту минуту, всего лишь минуту, она хотела надеяться, что находится в безопасности. Со всех точек зрения глупым было позволять себе подобные фантазии с любым мужчиной, особенно с этим.

Но она это сделала.

Лорд Блейкли разжал объятия, мимоходом закрыв дверь одной рукой. Резкий щелчок захлопнувшейся двери пробудил Дженни ото сна.

Маркиз снова посмотрел на нее.

Всего лишь один взгляд в его сторону, и Дженни явственно осознала всю глупую, непростительную наивность своего поведения.

Выражение его губ больше не было зловещим, на нем еще оставался отпечаток теплоты и нежности. Однако ничто не смогло укрыться от стремительного взгляда его настороженных и внимательных глаз, ни ее чуть приоткрытый рот, ни жест ее руки, тянувшейся, чтобы удержать его объятия. Несмотря на безудержную страстность, что она вообразила в его поцелуе, его взгляд был взвешенным, задумчивым, умным. Ничто даже не нарушило его дыхания, ровного и спокойного.

Дженни неуверенно улыбнулась ему, сердце бешено колотилось в ее груди.

Выражение его лица не изменилось ни на йоту.

Она проглотила застрявший в горле комок и опустила взгляд. Только что Дженни сказала ему все, не произнеся ни слова. Жизнь жестока и несправедлива, и ей давно бы уже было пора к этому привыкнуть.

– Думаю, вы достигли своих целей. – Она чувствовала горечь и стыд в каждом произносимом слове. Ему потребовалось лишь несколько секунд, чтобы сломить ее тщательно возведенную защиту. Мгновение, чтобы убедиться, что может управлять ее женским началом. Несколько часов, чтобы раскусить обман.

В воцарившейся тишине были слышны лишь частые удары ее сердца, Гарет молчал и оставался недвижим.

Потом он вытянул вперед руку.

– Осталось прояснить лишь несколько деталей. Дай мне свою руку.

Безразличие, с которым он произнес свою просьбу, потрясло ее. Она отступила.

– За сегодняшний вечер у вас было достаточно возможностей касаться меня. Теперь я должна подумать.

Его взгляд скользнул по ее платью. Еще не схлынувшее возбуждение наполнило твердостью ее соски, и он не мог не заметить их нежные бутоны, призывно торчащие сквозь мягкую ткань платья. От его взора не укрылся и горячечный румянец, проступивший на ее лице.

Гарет медленно покачал головой:

– Да, полагаю, тебе следовало бы подумать. Но ты этого не делаешь. Тебя столь же жадно тянет ко мне, как и меня к тебе.

Дженни попыталась судорожно поймать ртом воздух.

– Я… Я не…

– Не трудись мне лгать. – Его голос, низкий и глубокий, царапал ее чувства, словно острые кусочки гравия. – Ты уже сказала мне все, что я хотел услышать. Ты – не гадалка.

Лорд Блейкли прислонился спиной к двери. Она глянула ниже, но проклятый узкий покрой его брюк не давал ни малейшего намека на его реальное физическое состояние, он выглядел потрясающе спокойным для предположительно возбужденного мужчины. Похоже, Дженни одна была одержима желанием. Он прав. Она хотела снова ощутить сладость его прикосновений, отчаянно стремилась к этому.

Он поманил ее пальцем.

– А теперь иди сюда. Дай мне руку. Обещаю, что не буду кусаться.

Она запнулась.

– Правда? Зачем тогда она вам?

Искра понимания промелькнула в его глазах.

– Я собираюсь читать линии твоей ладони.

Дженни охватило смятение.

– Но вы же не верите в предсказания судьбы.

Он оторвался от двери и подошел к столу, приподнял двумя пальцами дешевую хлопковую тряпку за край.

– Я не верю в это.

Он сдернул тряпку, и она с шелестом опустилась на пол.

Лорд Блейкли повернулся к медному подносу, на котором мадам Эсмеральда возжигала свои благовония. Она недавно очистила его от пепла и наполнила свежими кусочками сандалового дерева, ожидая следующего клиента. Он взял в руку щепотку благовоний.

– И в это я тоже не верю.

Гарет разжал горсть, и сандаловые палочки упали на черную ткань.

Лорд Блейкли повернулся к ней лицом. Черты его были по-прежнему напряжены и неподвижны. Избегая ее взгляда, он бесцельно водил глазами по комнате.

– Позволь мне сообщить тебе, во что я действительно верю. Я верю в интеллект. Я верю в умные трюки. И я убежден, что тебе не откажешь ни в том ни в другом.

Еще два шага вперед, и он опять оказался от нее на расстоянии вытянутой руки. Он снова потянулся к ней.

– Дай мне руку, и я продемонстрирую, как работают твои трюки.

Дженни покачала головой.

Он не позволил ей избежать его настоятельной просьбы. Вместо этого его пальцы вцепились в ее запястье и потянули к себе. По коже Дженни пробежала горячая волна, обозначая его присутствие. Но лорд Блейкли не воспользовался преимуществом ее близости. Вместо этого он повернул ее руку ладошкой вверх и принялся изучать ее с поистине научной дотошностью.

– На самом деле между нашими методами чтения линий руки нет особой разницы. За исключением космических параллелей. Говоря научным языком, я объясню тебе, откуда берутся мои слоны и апельсины.

Он провел кончиками пальцев по четким линиям ее ладони.

– Прежде всего, я вижу по твоей руке, что ты получила хорошее образование, вероятнее всего в одном из маленьких провинциальных пансионов благородных девиц.

Дженни взволнованно воскликнула:

– Я! Что дает вам право…

Он продолжил, загибая в подтверждение каждого своего тезиса по пальцу на ее руке:

– Ты знакома с жуками, приколотыми на картонку. Тебе в точности известно, как следует обращаться к маркизу. Когда ты сердишься, используешь такие слова, как «иссохнуть» и «монография». Сидишь так, будто тебя долгие годы муштровали с книгой на голове. Говоришь как молодая леди из высшего общества, четко произнося все звуки, с идеальными интонациями, ни слова кокни. – Он остановился, зажав ее мизинец. – У меня закончились пальцы, но еще не закончились соображения.

Дженни попыталась вырваться из его рук, но он не ослабил хватки.

Вместо этого провел пальцами по ее ладошке. Годы стирки собственной одежды, которой она вынуждена была заниматься, огрубили кожу ее рук. Дженни казалось, в своем ужасном уме он уже скрупулезно подсчитал точное количество произведенных ею стирок.

– Сомневаюсь, чтобы в твоей семье было много денег, – возможно, обучение оплачивалось за счет благотворительных пожертвований.

У Дженни перехватило дыхание, и ее пальцы конвульсивно сжались.

Он распрямил их между своими ладонями.

– Или по завещанию. Покровитель. Ты должна была стать гувернанткой. В этом состояла цель твоего образования?

Днем, стоя перед ним в одной рубашке, Дженни ощущала себя менее обнаженной.

– Либо ты решила этого не делать, либо произошло нечто, вынудившее тебя расстаться с праведной жизнью и похоронить все надежды быть гувернанткой.

О нет, господи, пусть он никогда не узнает правды. Это даст ему над ней столько власти. Если только он обнаружит, что однажды она пала… если он узнает, что однажды чуть не стала содержанкой. Нет, только не это, ведь тогда он непременно решит, что она всегда готова к подобного рода предложениям.

Он перевел взгляд с ее лица на стену.

– Полагаю, вероятны обе возможности. Мне сложно предположить, что ты спокойно смирилась бы со своей судьбой. Если бы ты хотела стать гувернанткой, то нашла бы много способов для достижения своей цели. Но ты целуешься как соблазнительница.

Дженни бросило в жар. Она целовалась как идиотка. Бессердечный демон, вот он кто, она в этом абсолютно уверена.

– В любом случае, держу пари, что ты не пользовалась популярностью среди подружек по школе.

У нее перехватило дыхание, и она в ужасе отшатнулась от него. И снова он не выпустил ее руку из своей стальной хватки.

– Если бы дела обстояли иначе, – рассудительно произнес он, будто бы его пальцы и не сжимали ее яростно пульсирующее запястье, – то тебе были бы открыты иные перспективы, кроме как зарабатывать на жизнь обманом. И если мы пойдем глубже, то для того, чтобы только задуматься о возможности такой профессии, ты должна была бы еще в очень раннем возрасте открыть для себя ту истину, что все вокруг лгут. Тяжело узнать об этом, если ты любимый ребенок. Сколько тебе было тогда лет?

– Девять. – Слова против воли сорвались с ее уст. Так она впервые вслух подтвердила все его подозрения. Теперь он знал. Он знал все. Дженни закрыла глаза, не желая видеть его торжество.

Его пальцы продолжали сжимать ее запястье. Другой рукой он коснулся линии ее подбородка. Она неохотно подняла веки. Лорд Блейкли не отводил взгляда от ее губ. Он должен был бы просто светиться от восторга. Однако в его глазах не читалась победа.

– Рановато, – наконец произнес он, отвернувшись. – Мне было двадцать один. Столько же, сколько и Неду.

Она внезапно осознала, что в его голосе не было ни намека на самодовольство. Он звучал так же логично и ровно, словно Гарет читал перед аудиторией скучную и длинную лекцию. И все же некоторая его скованность свидетельствовала о том, что воспоминания эти значили для него нечто большее, чем строгие научные факты. Дженни неудержимо захотелось поцеловать руку, сжимающую ее запястье.

– Думаю, я могу так же легко прочесть твое будущее, как и прошлое. – Гарет снова опустил голову, рассматривая ее ладонь. – Ты скажешь мне твое настоящее имя. Уж точно тебя зовут не Эсмеральда.

– Нет? Почему?

Он пожал плечами:

– В небогатой английской семье никогда не назовут девочку столь вычурно. А, кроме того, все эти дурацкие костюмы и сандаловые палочки. «Эсмеральда» – это слишком удобно. Всего лишь одна из твоих обычных уловок. Скажи мне свое настоящее имя.

Дженни сжала губы и бешено замотала головой.

– Маргарет, – предположил он. – Мэг, чтобы быть кратким.

– Эсмеральда, – продолжала настаивать Дженни.

Сардоническая улыбка снова сковала его губы.

– Так не пойдет, Мэг. В конце концов ты скажешь мне свое имя.

– Если Эсмеральда это и не мое имя, почему я должна открыть вам правду?

Он бережно сжал ее пальцы.

– Потому что я не могу позволить тебе называть меня Гаретом, пока ты этого не сделаешь.

Он произнес это так буднично.

– Почему… – Дженни запнулась и распрямила плечи. – Милорд, с какой стати я буду звать вас по имени?

– Я вижу это будущее здесь… – он дотронулся до линии ее ладони, – и здесь, – он погладил рукой ее щеку, – и здесь…

Палец его коснулся ее губ, и ее рот приоткрылся в ответном жесте. Но все равно, хладнокровие и сугубо научный вид по-прежнему не покидали его.

– Я не женюсь ни на одной из тех несчастных девиц, на кого бы ни пал твой выбор, – мягко произнес Гарет. – Твои предсказания моего будущего развеются в дым, а я, в свою очередь, предсказываю тебе, что ты будешь звать меня Гаретом. Когда я затащу тебя в постель, Мэг, будь я проклят, если тебе удастся выкрикнуть что-нибудь еще.

– Если вы пытаетесь доказать мне, что вы не автомат, – заметила Дженни, – вам неплохо было бы научиться хотя бы менять интонации. Таким же голосом можно, наверное, обсуждать цены на картофель или…

Гарет прервал ее речь нежным поцелуем. Да помилует господь ее душу, но она не смогла устоять. И когда он оторвался от нее, губы ее продолжали к нему стремиться.

– Видишь, – прошептал Блейкли, – ты уже стонешь…

– Но мы ведь уже согласились, что я не бесстрастна. Хотелось бы знать – что вы собираетесь предпринять?

На мгновение он встретился с ней глазами. Его золотые зрачки яростно сверкнули. Это было вторым проявлением эмоций, которое она заметила у него за сегодняшний день. Когда же он снова посмотрел на нее так, будто перед ним пустое место, Дженни почти показалось, что все это ей только привиделось.

Он отпустил ее запястье, разорвав связь, установившуюся между ними. Потом мотнул головой, и Дженни осознала, что они уже достаточно долго стоят в холодной прихожей. Она же даже не чувствовала холода.

Теперь дрожь охватила ее.

Он взялся за дверную ручку.

– Ты хочешь узнать, что произойдет, когда ты окажешься в моей постели? Я выиграю. – Он повернулся к ней спиной и открыл дверь.

Дождь кончился, и улицы окутала туманная, серая дымка. Несколькими мгновениями позже он окунулся в ночь. Туман заглушил звуки его шагов и поглотил неясные очертания фигуры.

Дженни захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, закрыв лицо руками. Но как бы плотно она ни зажмуривала глаза, не могла избавиться от ощущения его губ, касавшихся ее плоти, от вкуса его поцелуев.

Что за напасть. Он уже почти победил.

Он понял все, все, начиная со строгих порядков в том пансионе, где она получила воспитание, до ее несчастного влечения к нему. Дженни не произнесла ни слова, но всего лишь одного его поцелуя оказалось достаточно, чтобы сорвать тщательно возведенные ею завесы лжи.

За несколько часов он раскрыл все самые заветные ее тайны. В том числе и те, что она скрывала даже от самой себя. Желание чужого прикосновения. Желание быть желанной.

Один поцелуй, и она подтвердила все пренебрежительные подозрения, что лорд Блейкли когда-либо имел в отношении своего кузена. Потому что своим предсказанием лорд Блейкли не просто констатировал тот факт, что она обязательно окажется в его постели, но и подтверждал нереальность горячей и преданной защиты Неда.

Да, ее профессия казалась игрой. Не важно, какую ложь она говорила клиентам. Помимо всего прочего, лишь очень малая их часть действительно верила ее предсказаниям. Для большинства они были лишь небольшой встряской, развлечением, которому можно предаться между матчем по боксу и походом в оперу.

Но с Недом совершенно иное дело. Кому могли бы повредить ее предсказания о том, что он станет сильным и уверенным мужчиной, умелым и надежным?

Когда Нед поймет, что она его обманывала, лорд Блейкли никогда не забудет о его глупости. Он поместит эту идею в своем мозгу, где-то рядом с теориями о миграциях гусей или что он там еще изучает. И он непременно приведет ее в качестве неопровержимого доказательства, если Неду вновь вздумается проявить независимость.

Несмотря на все разговоры лорда Блейкли об их взаимном влечении, от него следует держаться подальше. Безусловно, он с удовольствием затащит Дженни в постель. Он, кроме всего прочего, еще и мужчина. А это именно то, что мужчины обычно делают. Исходя из того опыта, что он произвел губами и языком, у нее не возникало и сомнения, что он заставит ее кричать, стонать от восторга, если получит ее.

Если? Скорее когда.

Он обнимал ее. Он ее целовал. Он обещал, что она будет кричать в его постели, и к ее стыду, она жаждала, чтобы так и было. Но одного Дженни не видела ни разу за несколько часов наблюдений за лордом Блейкли, – она не видела, чтобы он улыбался.

Дженни глубоко вздохнула и молча сделала еще одно предсказание. Прежде чем он затащит ее в постель, она сломает броню лорда Блейкли. Она заставит его сиятельство понять, что Неду, для того чтобы примириться и стать его будущей опорой, нужно от него нечто большее, чем постоянные обиды и превосходящий интеллект. Ему нужно его уважение, и она заставит Блейкли уважать своего младшего кузена.

Черт возьми, она обязательно это сделает!

Дженни уже почти проиграла. Но это вовсе не означало, что маркиз выиграл.

* * *

Господи, да он никогда этого не добьется, безнадежно подумал Гарет, внимательно рассматривая поднос, который его сестра, леди Лаура Эдмонтон, накрыла в ожидании его визита. Песочное печенье. Сэндвичи с огурцами со снятой кожурой. Однажды, много лет назад, ему понравилось и то и другое. А теперь они лежали ровными рядами, свидетельства разгоревшегося сражения. Гарет мог надеяться в лучшем случае лишь на рокировку и бесславное бегство.

Его сестра – его сводная маленькая сестренка, если быть совсем точным, – улыбалась ему. Однако глаза ее излучали не надежду и счастье, нет, где-то в их глубине затаился страх.

– Чай?

Сражение всегда сопровождалось чаепитием.

– С удовольствием, – отвечал он.

Не испытывая ни малейшего колебания, он вел многочисленные дела в своих поместьях. Он проводил месяцы в джунглях Бразилии в сезон дождей. Но эта тихая комната, задрапированная в розовые шелка, мелодичный плеск маленького фонтанчика во дворе… Следует признать честно, она действовала на него подавляюще.

И даже не столько комната, сколько Лаура. Ее губы были напряженно сжаты, когда она осторожно добавляла сливки в чай Гарета – именно столько, сколько он предпочитал.

Каждый месяц Лаура выбивалась из сил, чтобы его порадовать. Сегодня она надела свое самое лучшее утреннее платье, сшитое из тончайшего, прекрасно выделанного хлопка, с широкими, тяжелыми рукавами и многочисленными оборками. Ее песочного цвета волосы были забраны в безупречную прическу.

Лаура так колдовала над чашкой и молочником из полупрозрачного китайского фарфора, будто этот чай мог магическим образом исцелить пропасть непонимания, воцарившуюся между ними. После того как родилась Лаура, Гарет был слишком занят наукой быть маркизом, чтобы призадуматься об искусстве быть братом. Теперь, когда оба они стали взрослыми, их отношения превратились в этот застывший, нелепый фарс.

Нелепый?

Каждый месяц она приглашала его на чай. Каждый месяц он принимал это предложение. И каждый месяц… Назвать эти несчастные тет-а-теты нелепыми было бы слишком сдержанно, слишком вежливо и формально.

Их встречи всегда начинались одинаково. Гарет изо всех сил старался завязать разговор, а Лаура пыталась не замечать его угрюмой неловкости, разговаривая за них обоих.

– Вам нравится мой ридикюль? – Она поставила молочник на стол с тихим клацаньем и достала нечто напоминающее ворох розового шелка. Она протянула розовый сверток ему для осмотра.

Предмет их интереса был украшен розовыми розами с розовыми листьями. Он был такого размера, что в нем едва ли могли поместиться визитные карточки – розовые визитные карточки. Розовые перья были пришиты снизу сумочки. Она была не просто розовая, она была фатально розовая.

Гарет запнулся, подыскивая достойное положительное определение.

– Он выглядит… удобным?

Она сморщила носик.

– Ох, я взяла его с собой, когда мы Алексом отправились на конную прогулку, а он сказал, что сумочка может напугать лошадей. И попросил меня сидеть на ней всю дорогу. В результате мы сделали лишь один круг по парку. – Лаура снова посмотрела на Гарета.

Этот ее взгляд – этот проклятый взгляд, который говорил о том, что, несмотря на все промахи, мнение Гарета имеет для нее значение, – вынуждал его виновато опустить плечи. Заставлял отчаянно желать сделать что-нибудь, чтобы действительно заслужить его. Мадам Эсмеральда обвинила его в том, что он бездушный автомат. Рядом со своей сестрой он чувствовал себя неуклюжей марионеткой, с деревянными руками и ногами, неспособной к выполнению простейших задач. Как бы она посмеялась над ним, если бы увидела его сейчас.

– Вы думаете, лорд Блейкли, – едва слышно спросила Лаура, – мой жених ненавидит этот ридикюль?

Подобного рода вопросы представлялись ему гораздо более рискованными, чем компания турок-мародеров. Гарет не мог подобрать на них правильного ответа, никогда. И все-таки попытался.

– Наоборот, скорее всего, он ему понравился. Просто он мужчина. Он не может тратить время на разговоры о вышивках и цветочках, даже если женится на вас.

Только заметив, что его сестра нахмурилась, Гарет осознал, что «тратить» – это в данном случае не совсем подходящее слово. Его необдуманное высказывание придало беседе совершенно неподходящий тон. Еще не было ни одного чая с огуречным сэндвичем, будь те огурцы с кожурой или без, за которым удалось бы избежать подобного рода тщетных попыток. Это был Гарет. Он не имел понятия о розовом шелке и вышивках. И, черт бы его побрал, он не имел ни малейшего представления о женщине, сидящей перед ним. Кроме того, что она его сестра, единственная плоть его и кровь. В остальном же она оставалась совершеннейшей для него загадкой.

Они играли эту сценку еще с тех пор, когда Лауре было четыре, а Гарету двадцать. Во время одного из его редких визитов в поместье отчима она пригласила его принять участие в чаепитии вместе с ее куклами. Ему казалось тогда, что едва она немного подрастет, едва маленькие стульчики в ее комнатке обретут нормальные размеры, он сможет беседовать с ней.

Но теперь ей было девятнадцать, и она стала уже слишком взрослой леди, чтобы кричать на него и забрасывать печеньем за то, что он испортил ей вечер.

Лаура повернула голову, делая вид, что внимательно рассматривает могучие вязы, видневшиеся в широком окне. Ее руки продолжали сжимать тонкий шелк ридикюля, стискивая его сильнее и сильнее, пока вышитые лепестки не превратились в едва заметную линию.

– А что мне делать, – почти неслышно произнесла она, – если я ему совсем разонравлюсь?

Если ты боишься этого, не стоит выходить за него замуж.

Но говорить это ей показалось слишком глупым и очень эгоистичным. Гарет никак не мог избавиться от страха, что едва она выйдет замуж, то совсем перестанет нуждаться в нелепом и смешном старшем брате. Решит, что такие чаепития лишь пустая трата времени. Ее приглашения станут приходить не раз в месяц, а раз в два месяца, и постепенно их встречи перейдут в разряд краткого обмена приветствиями в опере. Собственно говоря, если бы Лаура мыслила рационально, она бы перестала приглашать его еще много лет назад.

Настоящий старший брат знал бы, как успокоить сестру, как вернуть ей уверенность в столь сложный момент. Он смог бы одним словом развеять ее нервозность и волнение, заставлявшие судорожно сжимать этот проклятый розовый шелковый комочек. Он бы шутил, рассказывал забавные истории, он бы мигом решил все проблемы. Но у Лауры не было настоящего брата, а лишь сердитый, неуклюжий маркиз Блейкли, и Гарет не имел ни малейшего понятия, что ему с этим делать.

С тем же постоянством, что она приглашала его, Гарет старался что-то предпринять.

– Если вы действительно беспокоитесь, Лаура, что перестанете устраивать своего жениха, я могу удвоить ваше приданое.

Ее глаза расширились, губы задрожали.

– Что? – спросила она. – Что вы сказали? Так вот как вы думаете обо мне, Блейкли? – Она едва сдерживала рыдания. – Вы хотите подкупить Алекса, чтобы он заботился обо мне? Вы думаете, меня никто не полюбит, если вы ему не заплатите?

Нет.

Гарет сам надеялся купить любовь Лауры. Как еще он мог получить возможность постоянно видеть ее? Каждый раз он клялся себе избегать таких ситуаций, и каждый раз их встречи кончались ее слезами. Если беседа шла ко дну, оставалось лишь покинуть корабль. Однако долгий опыт подсказывал ему, что вообще ничего не предпринимать в таких ситуациях означало только умножить в ее сознании ее мнимые «прегрешения». Однако каждый раз, когда он начинал объяснять, что имел в виду совсем другое, это звучало как «Ты – глупая, нерациональная гусыня».

И вместо того, чтобы развеять ее страхи, он остался сидеть на стуле, судорожно сжимая блюдце, пока хрупкий кусок фарфора не треснул в его руках.

Он надолго замолчал, совершая еще большую ошибку.

– Очень хорошо. – Голос Лауры задрожал сильнее. – Пожалуйста, удваиваете, мне все равно.

Ничего не изменилось с тех пор, как ей было четыре, разве что стулья. Он по-прежнему разрушал все, к чему прикасался.

Сумасшествие, как-то сказал Гарету врач, есть повторение одного и того же действия в надежде достичь разных результатов. Именно поэтому Гарет не боялся, что когда-нибудь сможет влюбиться, что бы ни пророчествовала мадам Эсмеральда. Любовь – смотреть, как его сестра глотает слезы. Любовь – надеяться, что через месяц она пришлет ему еще одно приглашение. Любовь – верить, что, несмотря ни на что, однажды он поведет себя правильно, сможет заговорить с ней как брат, а не как тот холодный и бесчувственный человек, которым он, по ее мнению, являлся.

Короче говоря, любовь – это безумие и сумасшествие.

Глава 4

Однако он впадает в новый вид безумия, подумал Гарет, усаживаясь на мягкие подушки тесного экипажа. Наступил вечер того самого бала, на котором они с Недом собирались присутствовать. Прошла почти неделя с тех пор, как он покинул квартирку мадам Эсмеральды, и то непреодолимое влечение, которое она вызвала тогда в нем, должно было бы давно позабыться. Сегодня он сделает первый шаг к тому, чтобы разрушить ее власть над Недом.

И все равно…

Он думал, что ему удалось раскусить мадам Эсмеральду. Классифицировать ее, определить ее вид и породу. Первоклассная мошенница, снедаемая жаждой наживы. Эти амбиции, вероятно, зародились у нее в раннем детстве, когда она не смогла занять достойного положения в тесном кругу воспитанниц пансиона благородных девиц. И, к счастью для него, она также оказалась подвержена тому пламенному влечению, что неожиданно возникло между ними.

Осознав и идентифицировав проблему, он пришел к очевидному решению: следует выполнять все ее задания с максимальной расторопностью и минимальными возражениями, открыв в конечном итоге глаза Неду на ее предательство. Затащить ее в постель, утолив свое ненасытное желание и победив тем самым это проклятое к ней влечение самым приятным для себя способом.

Он бросил взгляд на соседнее сиденье. Мадам Эсмеральда села самым достойным образом, сдвинув ноги чуть в сторону, дабы избежать всяческого соприкосновения с ним. Она также весь вечер старательно не смотрела в его сторону. Так, не произнеся ни слова, эта лжецыганка разрушила гипотетическую идентификацию, которую он для нее выдумал. Она стала аномалией. А Гарет приказывал разуму избегать аномалий.

Небольшое уточнение: Гарет любил аномалии. Аномалии были для него научной загадкой, которую необходимо изучить. Для него это означало встречу с доселе невиданным явлением, и если правильно и с должной научной тщательностью его исследовать, то вполне можно оказаться первым человеком в мире, подобравшим к нему ключ. Нет, ученый в Гарете обожал головоломки. И лишь маркиз, ответственный лорд Блейкли, опасался последствий.

Потому что в данных условиях было бы в высшей степени неудобно и неблагоразумно обожать в ней хоть что-нибудь.

Прежде всего, ему не давал покоя вопрос: почему она выбрала такой наряд? Конечно, он всегда терялся в новых правилах касательно дамского гардероба. Гарета вряд ли можно было бы назвать арбитром моды, но даже он знал, что его современницы всячески подчеркивают талию, затягивая ее в корсет. Линия горловины изысканного дамского платья выставляла грудь в самом выгодном свете, а рукава были раздуты, как гигантские морские рыбы.

Честно признаться, он с надеждой ожидал увидеть, как ее замечательная грудь станет еще роскошнее в обрамлении модного низкого ворота. Он уже представил себе свой заинтересованный взгляд или случайное касание рукой ее открытой ключицы. Современные наряды предоставляют проворному ценителю массу возможностей для подобного рода «случайностей».

Напротив, наряд мадам Эсмеральды казался коричневым, почти черным в полумраке экипажа. Ворот был не по-современному высоким, а рукава лишь слегка расширенными. Ни вышивки, ни лент, ни модного золотого плетения. Ни одна линия ее выдающейся фигуры не была подчеркнута.

Ее выбор бального платья столь же сбивал с толку, сколько разочаровывал. Днем позже ее гневной отповеди в ателье модистки он сидел за столом в своем кабинете, разложив бумаги и углубившись в научную работу. Когда же к нему явилась разъяренная швея, он попросту отмахнулся от нее. Лорд Блейкли полагал, что мадам Эсмеральда не преминет извлечь пользу из его безразличия. Помимо всего прочего, она сможет прожить неделю на деньги, вырученные с продажи одной ленты с золотой вышивкой. Вместо этого, она, судя по всему, выиграла настоящую битву с портнихой за возможность появиться в столь непритязательном наряде. И Гарет очень хотел бы знать почему.

Первоклассная мошенница, снедаемая жаждой наживы, заказала бы золотое шитье и заставила бы Гарета приобрести ей сапфиры, оттеняющие блестящую голубизну ее глаз. Поступать иначе было бессмысленно.

Гарет откровенно рассматривал ее с той самой минуты, как она вошла в карету. Она же бросала на него редкие, короткие взгляды, которые жгли ему кожу, даже после того, как она отворачивала голову. Поцелуй должен был бы придать ей власти над ним, открыть перед ней его слабости. Первоклассная мошенница воспользовалась бы любой возможностью обольстить его. Она бы не сводила с него глаз и делала бы соблазнительные намеки каждым движением своих хорошеньких бровок. Она бы не преминула извлечь пользу из полумрака, царившего в карете, и расположила бы свои прелестные ножки в опасной близости от Гарета. Иначе, как же было бы заслужить ей вознаграждение и по возможности затуманить суждения Гарета, склонив его в свою пользу?

Он уже совсем приготовил себя к тому, чтобы противостоять ее домогательствам, как…

Мадам Эсмеральда попросту игнорировала его, игнорировала настолько, насколько это было возможно, находясь на расстоянии всего в два фута, и беседовала с Недом. Он даже не знал, что тревожило его больше – его желание, чтобы она попыталась затуманить ему разум, или тот факт, что разум его и так достаточно затуманился безо всяких усилий с ее стороны.

Ее поведение не соответствовало никаким стандартам. Ничто в ней не соответствовало стандартам.

– Нед, – между тем проговорила она. – Не забудьте о том, что вам предстоит сделать сегодня вечером.

Нед сцепил руки перед собой, едва сдерживая волнение.

– Мы собираемся встретить будущую жену Блейкли. Как бы мне ее поприветствовать?

Гарет нахмурился. Порой его кузен был слишком склонен к экзальтации. Он мог только представить, сколько неприятностей принесет его юношеская порывистость.

Очевидно, мадам Эсмеральда тоже вполне представляла себе это. Она покачала головой:

– О, Нед. Ведите себя вежливо и уважительно. И помните, что лорд Блейкли не сможет ее поприветствовать, пока не будет готов преподнести ей слона.

– Ну хорошо. – Нед неуклюже ссутулился и убрал руки. – Но только потому, что вы это сказали.

Гарет не привык к тому, чтобы его игнорировали. Особенно та женщина, которую он целовал. Его уже все это утомило.

– Мадам Эсмеральда.

Она неохотно взглянула на него.

– И как скоро после того, как я выполню третье задание, вы предрекаете, что я влюблюсь в назначенную вами леди и сделаю ей предложение?

– Через месяц. – Ее голос неуверенно дрогнул в конце предложения.

– Итак, все, что мне остается сделать, – так это выполнить три ваших задания, подождать месяц, и, если я не женюсь, Нед узнает, наконец, что вы обманщица? – Он затаил дыхание. Если она сейчас согласится, он получит именно то, чего так добивался. Поддающееся проверке представление с предсказуемым финалом. А самое главное, желаемый и вполне достижимый результат, который вознаградит его за все выпавшие на его долю унижения, связанные с выполнением ее нелепых заданий.

– Существует и иная возможность – вы последуете указаниям духов и женитесь на ней.

Гарет фыркнул.

Нед в темноте пнул ногой кожаный полуботинок Гарета.

– Давай же, поспеши с резьбой.

И это была третья аномалия, если рассуждать логически. Нед выполнял все, что бы ему ни сказала мадам Эсмеральда. Если бы она попросила его вручить ей десять тысяч фунтов и броситься с Лондонского моста, привязав к ногам свинцовые гири, Нед уже давно кормил бы рыб на дне Темзы. Для первоклассной мошенницы она делает ничтожную работу, вытягивая жалкие гроши.

– Не стоит и напоминать об этом, Нед, – заметил Гарет. – Мне вовсе не нужно начинать заниматься вырезанием.

– Но твое задание! – Нед чуть не задохнулся от возмущения.

– Нет нужды начинать, поскольку я уже закончил. Я решил разделаться с этим как можно быстрее.

Гарет потянулся в карман фрака и достал оттуда кусок кости. Свет уличных фонарей осветил ее поверхность.

Мадам Эсмеральда сделала встречное движение, и он вручил ей свою поделку. Она взяла ее в руки и поднесла ближе к глазам, недоуменно рассматривая бесформенный осколок с разных сторон. Этот кусок кости был круглым, широким, покрытым многочисленными, сделанными перочинным ножом насечками и царапинами. Ее губы скривились, будто она откусила лимон.

Следовало все-таки прибегнуть к объяснениям. Гарет показал пальцем на кость:

– Слон.

– Господи! – Она повертела фигурку. – А не могли бы вы сделать его более… гм… слоновым?

Безусловно, Гарету не очень нравилось признавать свои недостатки в какой бы то ни было области. Тот факт, что он не умел вырезать, вовсе не лишил его присутствия духа. Кроме того, его совсем не заботило, что она подумает о его способностях в этой области. Ее мнение значило не слишком много. Да и искусство резьбы по кости не входило в число приоритетов заносчивого маркиза. Он сложил руки на груди, и его лицо приобрело самое холодное выражение.

– Предложенное мне задание не имело отношения к моим достоинствам.

Она фыркнула:

– На что вы надеетесь? Прельстить леди геометрической фигуркой?

– Обольщение? – Гарет бросил взгляд на ее грудь. – Я думал, мы говорим о браке.

Мадам Эсмеральда покраснела и поспешила вернуть ему костяную фигурку.

– Постойте, – возмутился Нед. – Дайте же и мне посмотреть.

Гарет протянул ему кость. Он пристально уставился в глаза своего юного кузена, постаравшись вложить в свой взгляд самое откровенное обещание многочисленных кар и бедствий, грозящих ему в том случае, если юноша поднимет его на смех.

Нед спас свою жизнь, недоуменно нахмурившись:

– А где же, мм… где же хобот?

Гарет порылся в кармане и выудил оттуда тонкий осколок.

– Отвалился. В процессе резьбы.

Мадам Эсмеральда уставилась на новую деталь и покачала головой:

– Хорошо. Я полагаю, этим вечером вам придется заниматься многочисленными делами, которые, как вы выразились, не имеют отношения к вашим достоинствам.

– Да, – с шумным вздохом произнес Гарет. – Мне придется вручить этого слона любой ужасной дебютантке, на которую вы укажете.

Мадам Эсмеральда покачала головой:

– И…

– А существуют «и»?

– Лорд Блейкли, даже если не существуют «и», существуют «но». Уберите этого несчастного слона. Пожалуйста, попытайтесь сделать другую вещь. Улыбнитесь.

– Улыбнуться? – Он во все глаза уставился на нее. – Это следующее задание? Скалить зубы, как какой-то псих?

– Это не задание, – произнесла мадам Эсмеральда. – Это пожелание.

– С какой стати я должен улыбаться?

Нед протянул Гарету жалкий образчик его художественного таланта.

– Улыбка – это то, что большинство людей делают со своими губами, чтобы продемонстрировать радость или веселье. – Он обернулся к мадам Эсмеральде: – Вы просите невозможного. Вы – жестокая женщина.

Карета медленно остановилась, ливрейный лакей открыл дверь. Холодный ночной воздух ворвался в сгустившийся полумрак, и беседа приостановилась, пока конфликтующие стороны покидали экипаж.

Гарет бережно положил костяную пластинку в карман.

– Я не собираюсь изображать веселье. Или радость.

– Как я и говорил, – беспечно произнес Нед. – Невозможно.

Мадам Эсмеральда расправила юбки.

– А вы сами испытываете когда-нибудь подлинное веселье?

– В этом месте? В этой компании? – Гарет взглянул на сверкающий огнями парадный подъезд. – Нед совершенно прав. Это невозможно. – Он протиснулся вперед, оставив Неда и мадам Эсмеральду позади.

– Смотрите-ка! – Нед сквозь зубы присвистнул ему вслед. – Какой сухарь.

Если бы он только знал.

* * *

– Лорд Блейкли. Миссис Маргарет Бернард. Мистер Эдвард Кархарт. – Представление мажордома едва было услышано в шумной, залитой огнями зале, открывшейся перед Дженни.

Она, нахмурившись, посмотрела на лорда Блейкли – указания мажордому давал именно он. Ее сиятельный спутник наклонился и шепнул ей на ушко:

– Поздравляю, Мэг. Вы стали вдовой, а также моей очень отдаленной кузиной. Постарайтесь хотя бы здесь не заниматься предсказаниями. – Он взял ее за локоть одетой в перчатку рукой и повел вперед.

Блейкли поступил так, будто она – всего лишь обманщица, будто выбрала это ремесло, поскольку, едва открыв рот, не могла удержаться от вранья. Да у нее ушли годы, чтобы довести до совершенства характер мадам Эсмеральды, и почти десять лет, чтобы достичь такого уровня профессионального мастерства, когда людская молва заме няла рекламу. Она не могла принять любую личину по малейшему его капризу.

Однако прежде, чем Дженни смогла придумать, чем бы отплатить лорду Блейкли, она вошла в залу, и все другие мысли выветрились у нее из головы. Казалось, комната просто пылает огнем, так ярко она была освещена.

Она видела газовые фонари на улице, тусклые оранжевые шары, отбрасывавшие смутные тени. Она иногда даже сама пользовалась масляной лампой – долго мучаешься, чтобы ее разжечь, да и горит она с противным рыбным запахом. Но Дженни доводилось лишь проходить мимо домов, освещенных так же, как этот. Казалось, ночь отступила, исчезла в свете блестящих люстр, сияющих с необычайной интенсивностью.

Она никогда не видела ничего подобного. Вся комната была залита светом тысячи золотых солнц. Словно в жаркий полдень. Ни одного угла во всем огромном зале не осталось погруженным в тень. Единственным отличием газового освещения от солнечного был сильный желтоватый оттенок, в свете которого ее коричневое платье казалось просто грязным.

Грязь, да, именно так она себя чувствовала рядом с лордом Блейкли.

Его роскошный наряд был специально подобран, чтобы воспользоваться всеми преимуществами блестящего освещения. Темно-красная вышивка на его черном жилете притягивала свет. Искусно вырезанные из черного гагата пуговицы искрились в свете тысячи люстр и канделябров. Яркий свет обнажил изысканную, богатую текстуру ткани его черного фрака. И на фоне всей этой ослепительной черноты еще ярче полыхали золотые вспышки в его глазах.

Она никогда еще не чувствовала себя столь жалкой и убогой. Ее платье было гладким, без кокетливых вырезов и складок. Простые линии, легко надеть и снять. Только такую одежду может позволить себе женщина, живущая одна и не пользующаяся услугами горничной. И поскольку лишь женщина, чье социальное положение было на ступеньку выше нищеты, могла бы приобрести платье подобного кроя, Дженни выбрала благоразумный и ноский коричневый. Любой другой цвет представлялся ей неуместным. Но неуместной в этом роскошном собрании оказалась именно она.

Когда же она огляделась, ее ощущение непригодности только усилилось. Она считала очень умным и находчивым свой способ укладки прически, украшенной скромными лентами и завитками, полученными в результате накручивания волос на бумажные папильотки накануне ночью. Однако вокруг себя Дженни видела идеальные, пышные локоны изысканных причесок, украшенных шелковыми и живыми цветами, лентами, окрашенными в цвета гораздо более богатые и экзотичные, чем розовый и свекольный, который использовала она.

Когда двигались другие леди, каждое колебание пышных нарядов излучало грациозность. Их платья казались кристально чистыми и даже чуть хрустящими в складках. Даже находясь от них на расстоянии нескольких футов, она чувствовала запах амбры и богатой пищи.

И наконец, бальная зала. В ней было столько же народа, сколько на самой оживленной лондонской улице. Дженни никогда не видела таких просторных комнат. Она проследила взглядом ряды ионических колон, устремленных высоко-высоко вверх, прямо к украшенным золочеными орнаментами потолкам, сияющим на просто невообразимой для Дженни высоте более пяти человеческих ростов. Ее бросило в пот. Казалось, у нее, твердо стоящей на своих ногах, не должно быть никаких причин испытывать головокружение.

И все-таки именно так оно и было.

Она уцепилась пальцами за локоть лорда Блейкли.

– Не бойтесь, миссис Бернард, – холодно проговорил он, – мы выдадим вас замуж моментально.

Дженни потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и вспомнить, что ее зовут миссис Бернард.

– Что?

– А разве не для этого мы вас сюда привезли? Как думаешь, Нед? Разве мы не захватили с собой сюда нашу отдаленную кузину в поисках нового мужа? Мы должны договориться о какой-то легенде, прежде чем двигаться дальше и приступить к представлениям.

– Чушь, – заявила Дженни. – Мой обожаемый супруг скончался лишь год назад. Я совсем не собиралась снова выходить замуж, вы же любезно решили как-то меня развлечь и ободрить.

– Любезно? – спросил Нед. – Блейкли? Придумайте хотя бы сказку, в которую поверит общество.

Дженни улыбнулась Неду и перенесла свою руку на его локоть.

– Тогда это ваша идея, дорогой.

Лорд Блейкли прижал к себе локоть, словно стараясь увернуться от ее прикосновения.

– Заметь, Нед, как легко она лжет.

Дженни сделала глубокий вздох. То, что она выглядит, как корова в окружении стаи лебедей, вовсе не означает, что она позволит лорду Блейкли ее запугать.

– О, лорд Блейкли, – заметила она. – Вы не улыбаетесь. Что бы такого придумать, чтобы усилить вашу радость от этого события?

Он только открыл рот, как Дженни перебила его возможные возражения восхищенным хлопком в ладоши.

– Я знаю! – вскричала она. – Вот вещь, которая поднимет ваш дух. Сверим часы?

Лорд Блейкли глянул на большие напольные часы, стоявшие у стены, но она покачала головой.

– Ваши карманные часы.

Помолчав, он достал из кармана тяжелые золотые часы. Щелкнул застежкой и взглянул на циферблат.

– Ну что же, миссис Бернард. Делайте свое черное дело. Сейчас 10 часов 38 минут.

Когда его кузен оторвался от своих часов, Нед почувствовал острый приступ волнения. Как, осталась всего лишь одна минута? Наконец-то Нед увидит своего кузена в состоянии влюбленности. Тогда Блейкли сможет жениться и произвести на свет наследников. Он найдет себе другую жертву, с которой будет обращаться, будто с подчиненным, подавлять холодным видом и совершенными манерами. Самое важное, мадам Эсмеральда, да и сам Нед, будут оправданы.

Неужели минута еще не кончилась? Нед подавил секундное намерение посмотреть на свои часы. Мадам Эсмеральда сказала, что следует руководствоваться часами Блейкли, значит, так и нужно поступать.

Но этот проклятый упрямец уже стал убирать их обратно в карман. Одним быстрым движением Нед дотянулся и выхватил золотой диск из пальцев Блейкли. Однако они выдержали его рывок.

Блейкли скорчил недовольную гримасу.

– Нед, возможно, ты потрудишься вспомнить, что они на цепочке.

Да как же он может быть столь дьявольски спокойным.

Нед стиснул зубы.

– Мои извинения, – невнятно пробормотал он, снова сделав попытку рвануть на себя цепь вовсе не в примирительном жесте. А поскольку Блейкли продолжал стоять как ни в чем не бывало, не проявляя ни малейшего желания оставить контроль над часами, Нед добавил: – Ты не мог бы отцепить эту штуку? Она нужна нам здесь.

– С превеликим удовольствием, – саркастически произнес Блейкли. Он с преувеличенным тщанием принялся расстегивать крючок, потом медленно достал цепь из кармана. Но все эти задержки не имели значения, поскольку времени было…

По-прежнему тридцать восемь минут одиннадцатого. Нед вздохнул. Хорошо, прошло еще недостаточно времени. Не следует удивляться, что минута еще не кончилась.

Но Нед снова взглянул на часы, просто для того, чтобы быть уверенным. По-прежнему 10 часов 38 минут. Нед разочарованно вздохнул и посмотрел по сторонам, пристально вглядываясь в окружающих. Ему было интересно, какая из многочисленных прелестных леди предназначена для его кузена. Однако ни одна из них не представляла, с его точки зрения, особого интереса.

– Нед, – прошептала мадам Эсмеральда. – Вы помните, что я говорила вам о терпении?

– Я просто воплощение терпения, – возразил Нед.

Она кашлянула.

– Ваши ноги.

Нед моргнул и посмотрел вниз. Его чертовы ноги приплясывали от нетерпения. Усилием воли он остановил этот безумный танец, а потом, поскольку прошло еще две секунды, позволил себе снова взглянуть на циферблат.

– Все еще тридцать восемь минут? Блейкли, эта чертова штуковина сломалась?

Однако прежде, чем его кузен одарил его ответом, это случилось. Минутная стрелка вздрогнула, словно кошка, готовящаяся к прыжку. Она зашевелилась. И наконец… Она сдвинулась с места. Мурашки пробежали по спине Неда, и он взглянул на мадам.

– Назначенное время настало. 10 часов 39 минут, – провозгласила мадам Эсмеральда.

– И кажется, оно настало, так сказать, не вовремя. Какая жалость, что вокруг нас одни мужчины. – Загадка, как Блейкли умудряется стоять с таким скучающим видом, когда вся его судьба на кону.

Но мадам Эсмеральда обязательно со всем справится. Нед взглянул на нее с надеждой.

Она внимательно рассматривала окружающих.

– Здесь, – произнесла она наконец, указав пальцем на небольшую группку людей. – Это она. В голубом. Около стены.

Нед проследил взглядом за ее указательным пальцем. Он выпучил глаза. Потом закашлялся, не в силах снова обрести дыхание от охватившего его ужаса.

– Вы, вероятно, имеете в виду леди в наряде, украшенном этими восхитительными перьями? – Блейкли не собирался столь же явно выдавать себя, как его кузен, впавший в настоящую панику. – Она прекрасна. Я думаю, я уже влюблен в нее.

– Она… Я… Это… – Нед повернулся к мадам Эсмеральде, его пальцы конвульсивно дрожали. Поток неясных звуков, слетающих с его губ, никак не мог оформиться в убедительное возражение. Он и раньше испытывал сомнения, глядя в ее мудрое и знающее лицо. Но тогда он сомневался в себе. Он не знал, удастся ли ему справиться с той тьмой, что время от времени вцеплялась в него железной, беспощадной хваткой.

На долю секунды холодные пальцы неопределенности сдавили ему шею, и Нед засомневался в ней. Если бы она указала на свинью, он бы поверил, что та просто заколдована, что на нее наложены чары из разряда тех, что снимаются поцелуями. Но она указала на женщину, которая просто не может выйти замуж за Блейкли.

– Конечно не ее, – уничижительно парировала она.

Нед перевел дыхание.

– Я имела в виду даму в бледно-голубом. Вот она – проходит. Здесь.

Нед посмотрел налево. Ему удалось разглядеть только украшенный лентами белокурый локон и голубое с белыми полосками платье. Сзади дама выглядела молодой. И казалась стройной. Когда она повернулась, и ее наряд засверкал в ярком свете многочисленных светильников, он понял: то, что издалека принял на полосы белой ткани, на самом деле – жемчужины. Кем бы она ни была, она оказалась весьма состоятельной.

– Проклятье, – заявил Блейкли. – А я-то уже отдал свое сердце Перышку.

Нед заметался взглядом по зале. Кажется, будущая невеста Блейкли собирается открыть ту дверь? Да, так. Сердце Неда сжалось. Она собиралась покинуть бальную залу.

– Послушай, Нед, – произнес, наконец, Блейкли, не выказывая никакой заинтересованности тем фактом, что его будущая жена их покидает, – ты все испортил. В следующий раз пусть мадам Эсмеральда обойдется без твоих подсказок.

Нед на секунду задумался над этим таинственным замечанием, но решил оставить его без внимания.

– Чего же мы ждем. Вперед.

Ни один из его спутников не пошевелился. Нед положил одну руку себе на пояс и показал другой рукой, в которой все еще были зажаты карманные часы Блейкли, в сторону удалявшейся леди в голубом:

– Она покидает зал.

– Какая жалость, – проговорил Блейкли расстроенным голосом. – Она прелестна. Но что поделать?

Нед подпрыгнул на месте от нетерпения.

– Чушь. За ней!

Блейкли учтиво вынул свои часы из пальцев Неда и опустил их вместе с цепью в карман.

– Успокойся, Нед. Мы привлечем внимание к себе гораздо больше, чем заслуживает это событие, если все втроем будем бегать по бальной комнате, словно стайка борзых на охоте.

Нед нахмурился.

– Мадам Эсмеральда, – протестующе заявил он. – Скажите Блейкли, чтобы он поспешил. То, как он поступает, просто неуважительно.

Мадам Эсмеральда задержала на нем взгляд:

– Нед, передохните и успокойтесь.

– Я вовсе не… – начал Нед, но вовремя сообразил, что действительно готов лопнуть от переполнявшего его волнения. Он закрыл рот, слегка клацнув зубами.

– А вы, лорд Блейкли, возможно, соблаговолите передвинуть одну ногу за другой, что было бы весьма разумным с вашей стороны, поскольку если вы собираетесь дожидаться ее возвращения, то вам придется дарить ей вашего слона на глазах у всей скучающей публики.

Блейкли скривил губы, выражая самую откровенную неприязнь.

– С вами нельзя не согласиться.

После этого кузен Неда повернулся и зашагал к выходу, через который исчезла неизвестная блондинка. Нед мгновенно опередил его, вклинившись между удивленной парой и высоким джентльменом в жутком жилете. У него ушло совсем немного времени, чтобы распахнуть незаметную дверь в стене.

Он попал в пустынный коридор для слуг, производивший впечатление темного и тусклого после сияющей огнями бальной залы. Стены коридора были покрыты простой побелкой, перед ними открывался узкий, неизвестно куда ведущий проход. И что ей было здесь надо?

Не важно. Что бы она ни собиралась предпринять, она еще не успела уйти далеко. Их разделяло всего футов пятнадцать. Она двигалась едва слышно. Несмотря на простой дощатый пол и неукрашенные стены, тихий стук ее шагов удалялся прочь от гула веселившейся в зале публики.

Раздались шумные и тяжелые шаги идущего позади него Блейкли. Она услышала звук и остановилась.

Блейкли воспользовался ее замешательством.

– Прошу прощения, – окликнул ее он.

Леди медленно обернулась. Очень медленно. У Неда снова перехватило дыхание. Она была даже моложе, чем он. Черты ее лица казались слишком резкими, слишком выделяющимися. Однако ее большие глаза светились умом и внутренней силой. Даже несмотря на то, что она оказалась застигнута врасплох в темном коридоре тремя незнакомцами, ее голова была высоко поднята, а плечи прямые. Она не пыталась заговорить первой. Вместо этого она кивнула, словно давая бестактным преследователям молчаливое согласие приблизиться. Это равнодушное спокойствие делало ее резкие черты почти прекрасными.

С таким заносчивым поведением она могла бы стать превосходной маркизой Блейкли. Нед бросил взгляд на кузена, но на того ее элегантность, казалось, не произвела никакого впечатления.

– Уверен, вы обронили это в бальной комнате, – ровным голосом произнес Блейкли, держа безобразный кусок слоновой кости в руке, и шагнул ей навстречу.

Нед не знал, что было большим кощунством – пренебрежение Блейкли заданиями мадам Эсмеральды или его способность оставаться безучастным, стоя лицом к лицу со своей будущей женой. Встревоженный, Нед протиснулся ближе к своему кузену.

Леди нахмурилась, едва Блейкли подошел поближе.

– Я потеряла что-то? Как это неловко с моей стороны.

Ее голос звучит словно колокольчик, подумал Нед, совсем не имея в виду грубый металлический звон сигнального колокола. Мелодичные трели ее речи напомнили ему музыкальные переливы звонких церковных колокольчиков, раздающиеся в солнечный морозный день.

Она коснулась взглядом неописуемого объекта, лежащего в протянутой руке Блейкли. Ее идеально очерченная бровь изумленно поползла вверх.

– Я уронила это? Думаю, нет. – В ее колокольчики проник диссонанс.

Блейкли пожал плечами:

– Как пожелаете, – и отвернулся от нее.

Каков нахал! Он даже не попытался дать и единого шанса предсказанию мадам Эсмеральды.

Нед схватил кузена за запястье и заставил его снова повернуться к даме.

– И все-таки я думаю, это вы его потеряли. Откуда же еще он мог взяться?

Из кармана Блейкли. Или еще из пятнадцати других источников, сразу же приходящих на ум.

– Уверяю вас, – немного сурово промолвила она, – если бы этот объект принадлежал мне, я не стала бы дожидаться бала, чтобы его выбросить. Даже если бы я его и обронила, то никогда не призналась бы в принадлежности мне этой… вещи.

– З… знаете. – Нед с трудом выдавил из себя первое слово и расправил плечи. – Если и не вы потеряли это, то вы должны это принять.

Она поджала губы.

– Почему?

Почему? Проклятье.

– Не могу придумать этому ни одной причины, – перебил Блейкли. В его взгляде и интонациях сквозила едва уловимая насмешка. У Неда все похолодело внутри. Его кузен так и будет продолжать исполнение заданий в этой своей безразличной и издевательской манере. У него вовсе не было намерений воспринять слова мадам Эсмеральды всерьез. Он собирался проделать минимум и не более.

Но мадам Эсмеральда права. Она видит будущее. Она должна это делать. Потому что если она ошиблась в судьбе Блейкли, тогда и ее предсказания относительно Неда также окажутся под сомнением. А этого он просто не вынесет.

Нед выхватил костяную пластинку из рук своего кузена и взял ее в свою руку. В таком случае существует лишь одно решение. Он должен сам проделать всю работу.

– К сожалению, – вздохнул Нед, – для этого нет никаких достойных причин. Вы просто должны, вы обязаны принять эту вещь, как бы то ни было.

Она всмотрелась в несчастную пластинку.

– Как бы то ни было, мне хотелось бы, прежде всего, узнать, что это?

– А как вы думаете?

Леди протянула тонкий палец и коснулась поверхности «изделия». Она немедленно отдернула палец, будто бы дотронулась до горячей кухонной плиты.

– Это похоже на какой-то круглый, пупырчатый, незаконнорожденный, опаленный боями… цитрус?

– Ты видишь? – Не в силах скрыть переполнявшего его восторга, Нед схватил Блейкли за лацканы. – Она знала! Она знала, что это был слон! Ты больше не сможешь отрицать силу мадам Эсмеральды!

Это, по крайней мере, вызвало хоть какую-то реакцию Блейкли. Он зажмурил глаза и прикрыл лицо рукою.

Молодая леди нахмурилась.

– Апельсин – это слон?

Она выглядела строго и элегантно. Нед представил, каким он выглядит в ее глазах. Мальчишески тощий. В тени своего высокого и значительного кузена. Неуклюжий, неловкий и, в самое неподходящее время, слишком громкий. Скорее всего, именно сейчас. Его охватил трепет.

– Да, – произнес Нед. Его голос по-прежнему звучал слишком громко.

В тот же самый момент Блейкли отрезал:

– Нет.

Она изумленно воззрилась на двух джентльменов.

– Вы, – сказала она, ткнув пальцем в Неда, – сумасшедший. Вы, – она показала на Блейкли, – заодно с ним. А вы, – на этот раз она имела в виду мадам Эсмеральду, стоящую позади них, – очень тихая. Что же до меня, я вас покидаю.

Если она уйдет сейчас, то никакая судьба и все небесные ангелы не сведут ее больше с Блейкли.

– Подождите, – взмолился Нед. – Мы не были вам представлены! А вы не взяли своего слона.

Она обернулась снова:

– Да, мы не были представлены, и я определенно не могу принять дар от незнакомца.

Нед закусил щеку и пожелал немедленно – пожалуйста! – провалиться сквозь землю.

– О, это глупое правило не относится к данному случаю. Оно применимо только к прелестным вещицам. Таким как одежда, украшения и тому подобное. Это же просто безделица, мусор.

Она взглянула на Неда и покачала головой.

– Вы и в самом деле сумасшедший.

– Да, – согласился он сквозь зубы. – А теперь посмейтесь над безумцем и возьмите этого чертова… то есть, я хотел сказать, этого проклятого слона.

Она долго-долго смотрела на него. Потом, неожиданно, на ее щеках появились ямочки. Она не улыбалась, но ее глаза сияли. И она протянула руку в перчатке ладошкой вверх.

Он положил в нее костяную бляшку.

– Это, – произнес Нед, – теперь ваш собственный незаконнорожденный кусок цитруса.

Она посмотрела на него. Ее глаза были серыми, и Неду внезапно показалось, что она смотрит ему прямо в сердце, которое бешено затрепетало под ее взглядом. Нед перевел дыхание.

Девушка сделала реверанс.

– Благодарю вас, – вежливо сказала она и повернулась.

Нед наблюдал, как она удаляется по темному коридору. Молодая леди ступала уверенно, словно королева. Нед чувствовал себя униженным и разоблаченным. И только когда она дошла до угла коридора, осознал, что они так и не были представлены. Конечно нет. Он только что повел себя как самый большой дурак в Лондоне. Кто же захочет завести с ним знакомство?

Но это уже не имело значения. Она была предназначена судьбою Блейкли. Тот сможет ее получить. Тот завоюет ее, его пугающее превосходство найдет достойного соперника в ее холодной элегантности. Нет сомнений, Блейкли обязательно полюбит ее.

Он обернулся к своему кузену.

– Однажды, – горько произнес Нед, – ты поблагодаришь меня за то, что я сейчас для тебя сделал.

Блейкли язвительно усмехнулся:

– На твоем месте я вряд ли бы делал на это ставки. А теперь я буду тебе очень благодарен, если мы поскорее вернемся на бал.

Глава 5

Однако прежде чем замыкавшая их маленькую компанию Дженни сделала шаг по направлению к бальной зале, их окликнули. Едва лорд Блейкли приоткрыл дверь, ведущую в освещенную огнями комнату, раздался голос.

– Блейкли, – задала вопрос юная леди, – почему вы прячетесь на людской половине? И почему не сказали мне, что будете здесь сегодня?

Лорд Блейкли так внезапно остановился, что Дженни почти врезалась в него сзади. Она задержалась у входа в залу, ослепленная внезапно нахлынувшим на нее океаном огней. Прошло несколько секунд, пока глаза ее привыкли к свету после полумрака коридора, и, когда она обрела способность рассмотреть, кто их окликнул, вернее, кто окликнул маркиза, она закашлялась.

Это была Перышко. Та самая женщина в голубом, на которую она указала, прежде чем столкнуться с шоком Неда и неожиданно легким согласием лорда Блейкли, убедившим ее изменить свое мнение.

Перышко нельзя было назвать привлекательной. Несмотря на присущую юности свежесть, черты ее лица были слишком угловатыми. Однако она вся светилась таким ровным, ярким блеском, который сделал бы даже самую невзрачную леди достойной внимания. Она выглядела почти так же впечатляюще, как и лорд Блейкли, одетая в роскошное голубое платье, вышитое цветами и украшенное шелковыми бутонами. Ослепительный жемчуг оттенял белизну ее шеи. Песочного цвета волосы были уложены в сложную прическу с невесомыми, воздушными локонами, подчеркнутыми тремя пышными перьями, давшими ей это прозвище.

Она определенно не была красива, но что-то знакомое притягивало к ней взор.

Удивительно, но Перышко не выказывала ни йоты самоуверенности, приличествующей ее костюму и положению. Еще более юная, чем Нед, она запрокидывала голову и улыбалась – верный признак того, как страстно желает она радоваться сама и радовать своим вниманием других.

Здесь заключалась какая-то загадка. Несмотря на ее прекрасные манеры, поведение лорда Блейкли непреложным образом свидетельствовало о том, что эта леди была по какой-то причине неприемлема для брака. Однако леди окликнула его дружески «Блейкли», а надменный маркиз не поправил ее со своим типичным холодным презрением.

Наконец тьма рассеялась. Теперь Дженни поняла, почему черты ее показались ей знакомыми. Неудивительно, что лорд Блейкли так хотел, чтобы Дженни выбрала эту женщину.

– Лорд Блейкли, – обратилась к нему Дженни. – А вы мне никогда не говорили, что у вас есть сестра.

– Видишь? – Нед резко взмахнул руками. – Как ты можешь в нее не верить? Я не сказал ей об этом ни слова.

Перышко оглядела Дженни с неприкрытым любопытством.

– По залу прошел слух, что эта леди – наша отдаленная кузина. Я и не знала, что в нашей семье были Бернарды.

Лорд Блейкли скривился:

– Веди себя достойно, Нед. Не забывай, что мы находимся в очень многолюдном месте. И, Лаура, она не ваша кузина.

Юная леди вздохнула.

– Со стороны Кархартов? Все равно, ваша кузина, это и моя кузина тоже. – Она посмотрела на Дженни и улыбнулась почти стыдливо. – Не правда ли, это так в духе моего брата игнорировать меня всякий раз, когда я столь очевидно прошу его о представлении? А о чем это болтал Нед?

Нед сердито расправил плечи.

– Не спрашивайте у великого маркиза Блейкли объяснений. Или представлений. Он даже не побеспокоился доставить своих собственных слонов. Он не верит ни во что, пока это не окажется у него под носом.

Голубые перышки в прическе леди согласно взметнулись.

– О, можно подумать, мне это неизвестно. – Она снова взглянула на Дженни, а потом продолжила в доверительном тоне: – Он даже не позволил моему жениху управлять в будущем моим состоянием. Он не верит ни во что, что не может увидеть, понюхать и попробовать.

Лорд Блейкли никак не выказывал своего отношения к происходящему – он ни бранил ее, ни попытался развеять очевидное беспокойство младшей сестры о том, как он воспримет ее насмешки.

– На самом деле, – убежденно заметила вмешавшаяся в разговор Дженни, – он даже еще более разборчив.

Лорд Блейкли расправил плечи. Его губы сжались, глаза яростно горели. Дженни встретила его разгневанный взгляд и лениво прищурила один глаз.

– Поверьте мне, – сказала она. – На самом деле он не доверяет даже тому, что пробует на вкус.

Лорд Блейкли раскрыл рот. Его взгляд упал на ее губы, и он, несомненно, вспомнил горячий и страстный поцелуй, случившийся между ними. Он застыл, будто охваченный приступом внезапной боли. А потом случилось чудо.

Он улыбнулся.

Улыбка полностью преобразила его лицо, превратившееся из холодного и застывшего в теплое, тронутое легким румянцем волнения. Произведенный эффект оказался немедленным и изумительным. Он выглядел так, будто помолодел лет на десять. У Дженни едва не подогнулись ноги в этих неудобных сапожках на каблуках и перехватило дыхание.

Неудивительно, что этот человек никогда не улыбался. Он мог бы нанести серьезный урон женской половине человечества, если бы делал это более чем один раз в десять лет.

Он в ужасе заморгал, внезапно осознав, что он делает. Уголки его губ резко поползли вниз, складываясь в сердитую гримасу. Он выдохнул и резко повернулся к своей сестре:

– Если я и не поприветствовал тебя раньше, Лаура, так это именно потому, что надеялся избежать подобной ситуации. У меня нет желания знакомить тебя с этой женщиной.

Дженни чувствовала себя так, будто внезапно покрылась сосульками. Будто она снова вернулась в свой пансион. Будто девочки опять заговорили об этой Дженни Кибл, презрительно отказываясь принять ее в свои ряды.

Перья поникли, когда Лаура склонила голову.

– Уверена, в семье…

Лорд Блейкли встал между Дженни и своей сестрой. Он понизил голос, но произносил слова достаточно отчетливо, чтобы Дженни их слышала. У нее не было ни малейших сомнений в его намерениях довести до ее сведения каждое слово своего полного ненависти высказывания.

– Она также и не кузина со стороны Кархартов. Она не имеет никакого отношения к нашей семье. Она лживая предсказательница судьбы, которая вцепилась своими когтями в Неда и не достойна того, чтобы вы ее знали.

Не достойна, не подходит, не соответствует. Эти слова с раннего детства вошли в ее жизнь. Каждое из этих слов полностью соответствовало правде. Они до сих пор причиняли ей боль, растравливая рану, которая была все еще свежей, несмотря на прошедшие с тех пор годы. Дженни сбежала из пансиона, чтобы не слышать обидных замечаний о ее происхождении и вероятной судьбе. И даже спустя столько лет эти слова жгли ее словно раскаленное железо.

– О, моя дорогая. – Лаура перегнулась через склоненную к ней фигуру маркиза. – Вы и вправду предсказываете будущее? Можете сделать мне предсказание? Вы посещаете клиентов на дому или мне самой к вам зайти?

Дженни могла только представить, как заскрежетал зубами лорд Блейкли.

– О, она просто великолепна, – ответил Нед. – Прошло два года, как мы знакомы, и она ни разу не ошиблась. А сейчас она предсказала женитьбу Блейкли.

Маркиз содрогнулся.

– Замолчи, – взревел он. – Совершенно нет нужды кричать здесь о…

Однако в глазах его сестры уже плясали яркие искры.

– Так вы хотите женить Блейкли? Грандиозно! Я знала, что вы мне понравитесь! – Она обошла брата и протянула руку Дженни.

Дженни смотрела на свою руку в руках молодой леди. Она была слишком потрясена, чтобы произнести хоть слово, и изумленно таращилась на Лауру. Она не ожидала увидеть дружелюбное, улыбающееся лицо после холодной отповеди маркиза. Комок встал у нее в горле.

Естественно, лорд Блейкли не замедлил вмешаться.

– Миссис Бернард. – Он холодно подчеркнул это имя, предлагая ей свою руку. – Я полагаю, нам следует кое-что обсудить. Лаура, я увижусь с тобой… я увижусь с тобой через месяц.

Улыбка медленно соскользнула с лица его сестры, когда она осознала, что ее в очередной раз проигнорировали. Она высвободила свою руку, которой поддерживала Дженни под локоть, и остановилась лишь, чтобы тепло пожать ей руку на прощание. Ее брат буквально почернел, заметив этот жест.

Он открыл дверь, ведущую к черному ходу, откуда они только что появились, и протащил Дженни на несколько шагов вперед, не давая ей высвободиться из его железной хватки. Потом он резко вырвал свою руку, прислонил Дженни к стене и угрожающе навис над ней.

– Одно дело Нед, – яростно произнес лорд Блейкли. – Я несу за него ответственность. Не сомневайтесь, что бы еще ни случилось между нами, я уничтожу ваше на него влияние. Но моя сестра…

– Ваша сестра производит впечатление прелестной молодой женщины.

Его губы скривились.

– Мисс Эдмонтон, – холодно подчеркнул он, – вас не касается. Она моложе меня на шестнадцать лет, и я не намерен наблюдать за тем, как кто-то причинит ей вред. И это с моей стороны предупреждение, а не приглашение. Только попробуйте связаться с моей сестрой, я и вас уничтожу.

Дженни встала уперев руки в бока.

– Значит, так вы считаете? Я, по-вашему, вижу в ней свою потенциальную жертву, безмозглую простофилю?

– Я заметил, как вы посмотрели на нее, когда Лаура взяла вашу руку. Так, будто она протягивает вам подарок.

Дженни опустила глаза, чтобы скрыть острую боль, промелькнувшую в ее взгляде. Она чувствовала себя словно переплетенные волокна коврика, валявшегося у ее ног, – изношенной и истертой. В блестящем мире лорда Блейкли и ему и ей давно уже следовало бы отправиться к старьевщику. – Я преклоняюсь перед вашим особенным талантом, лорд Блейкли. Должно быть, это требует специального склада ума видеть исключительно самое плохое во всем, что вас окружает.

– Вы думаете, я об этом сейчас с вами разговариваю? – Он схватил Дженни за подбородок и приподнял голову, чтобы она не могла избежать его инквизиторского взгляда. – Я не могу рисковать, что вы солжете мне на этот счет.

Ложь. Дженни проглотила стыдливый комок, поднявшийся откуда-то изнутри. Он осудил ее так просто. Хотя в известном смысле ей не следовало удивляться. Она всегда знала, что думает о ней так называемое приличное общество.

Она перестала быть хорошей, потому что ее поведение не имело никакого значения. Не важно, насколько доброй, или хорошей, или искренней она может быть, они все и всегда будут обвинять ее в том же самом. Не важно, что она совершит, она все равно останется незаконнорожденной девочкой, никогда не знавшей своих родителей. Что она теряла, став мошенницей?

И если джентльмен и видел в ней нечто большее, чем еще одну паркетную дощечку, то он думал то же самое, что и лорд Блейкли, – потенциальный сосуд для его семени, достойный внимания лишь на время сексуальных утех. Она покинула это приличное общество давно, но единственное, что изменилось, – лицо мужчины, делающего ей предложение.

Неделю назад лорд Блейкли абсолютно точно предположил правду о ее одиноком детстве. Теперь он счел ее недостойной. Однако, смотря в его глаза, она ощущала непереносимое желание поцеловать его. Это было похоже на побуждение сковырнуть нарыв – больно, глупо, и все равно снова откроется кровотечение. Неужели она была такой идиоткой, подумав, будто этот мужчина чем-то отличается от других?

За исключением сильного плотского влечения, возникшего между ними, он был точно такой же, как и остальные джентльмены его круга.

– Скажи мне, – прорычал он, – скажи честно, что никогда не вступишь с ней ни в какие отношения.

Нет. Не совсем такой же.

Существовало одно отличие. Он счел ее недостойной, но не она одна удостоилась его осуждения. Нед, его сестра – он жестоко относился к ним тоже. Для него любой человек был не более чем паркетная дощечка. Он был один в многолюдной зале, оставшейся позади них.

Его пальцы вцепились в ее подбородок.

– Скажи. Пообещай мне это, – приказал он.

Дженни представила, каким он видит себя со стороны. Холодным, несомненно. Отличающимся ото всех и превосходящим любого другого. Он видит себя как человека, способного исторгнуть из уст женщины крик наслаждения, испытывая сам лишь нечто большее обычного плотского вожделения. Возможно, лорд Блейкли презирает простых смертных, которые позволяют своему рассудку впасть в такие неловкие и непростительные грехи, как выказывание доверия, признание в любви или привязанности.

Несчастный человек.

– Я вовсе не рассматриваю вашу сестру как потенциальную богатую дурочку, милорд. Удивляюсь лишь, что вы сами так о ней думаете.

Он пристально всматривался в ее глаза в полумраке коридора. Похоже, он удостоверился, что она его не обманывает, поскольку отпустил ее подбородок.

Дженни потерла рукой следы, оставшиеся от его пальцев. Пять отметин горело на ее подбородке. Ей не было больно, но она чувствовала себя униженной. За все эти долгие годы она должна была бы привыкнуть к этому чувству. По крайней мере, подумала она горько, у лорда Блейкли есть несколько реальных причин, помимо ее рождения, верить в ее непорядочность.

Он презрительно покачал головой:

– Я стараюсь видеть правду даже в тех, кем действительно дорожу. У меня нет желания обманывать себя. Что еще должен я видеть?

Существовало миллион ответов. Дженни колебалась, подыскивая лучший вариант. Наконец она выбрала самый жестокий из возможных. Она выбрала правду.

– Я думала, что вы должны видеть младшую сестренку, которая, несмотря на все, что вы ей наговорили, по-прежнему обожает вас.

Его губы побледнели. Руки сжались.

О, он постарался скрыть это. Но эта жалкая вспышка лишь подтвердила, что лорд Блейкли может заботиться о ком-то, как бы он ни старался отрицать это.

Этот приступ гнева, догадалась она, был ее наказанием, несправедливо наложенным на нее за выигранную улыбку. За то, что она вдохнула теплоту в ледяного лорда Блейкли. Его месть за то, что он причинил боль своей сестре, хотя хотел всего лишь защитить ее. Дженни не была объектом этого гнева, просто его адресатом. Осознание того, что она выступила в роли козла отпущения, не должно было бы заставить ее чувствовать себя лучше. Но именно так и произошло.

Дженни протянула руку и коснулась его щеки. Внезапный жар, намек на едва появившуюся щетину.

А потом он отмахнулся от нее, как от ползущего по щеке жучка.

Да. Она заставит его заплатить за эту сцену в той валюте, которую он отрицает. Жар. Смех. И… о, возможно, чуточку унижения. Он, должно быть, разглядел обещание в ее глазах, потому что отступил.

– Думайте, что вам угодно, – сказал он, возвращаясь в многолюдную, сверкающую огнями комнату. – Только держитесь подальше от моей сестры.

* * *

Голова Дженни раскалывалась от усталости. Только резкий вечерний холодок и невыносимый гул в ногах не давали ей заснуть на ходу. Их небольшая группка застыла в ожидании кареты лорда Блейкли на каменном парапете, ведущем от парадного подъезда особняка, откуда еще доносились громкие звуки бала. Она покинула комнату, переполненную подавляюще яркими тканями, богатыми цветами, изысканными украшениями и пищей, которую бедные слуги, должно быть, готовили несколько дней. Однако за этими белыми мраморными стенами, в Мейфэре царила та же ночь, что и в остальной Англии.

Никакое количество денег не могло спасти от вездесущего лондонского тумана, погрузившего улицы во влажный полумрак. Во мраке ночи лорды и простолюдины выглядели практически одинаково.

Однако разница все-таки присутствовала. Нед стоял, ссутулившись, рядом с Дженни. Он зевал во весь рот, на его зубах отражался отблеск газового света из соседнего окна. Однако лорд Блейкли держался так же прямо и решительно, словно вечер должен был только начаться. Дженни могла поспорить, что его ноги не чувствовали ни малейшей боли или усталости. Неудивительно, если они выточены из того же камня, что и другие его члены, в них вряд ли есть нервы, чувствительные к боли.

– Я пытался разыскать ее, – пробормотал Нед, борясь с приступами зевоты, – но мне это не удалось. Как же мы увидимся с ней снова?

Взгляд лорда Блейкли был направлен в окутавшую их темноту.

– Просто. Мы спросим леди Кэтлин Даннинг. Она дочь герцога Уарского и, вероятно, впервые начала выезжать в этом году в свет.

– Хорошо. – Нед снова зевнул. – С тобой все ясно. Ну а где же карета?

Лорд Блейкли сцепил пальцы, обтянутые тонкой кожей перчаток.

– Выезжает из-за угла. Прямо… сейчас.

Когда Нед принялся недоверчиво озираться, лорд Блейкли вздохнул.

– Я услышал, как она приближается. Я знаю поступь моих лошадей. И, если бы ты обращал больше внимания на то, что тебя окружает, узнал бы ее тоже. Ты бы также заметил, что твоя дорогая мадам Эсмеральда едва не женила меня на моей собственной сестре. И если бы ты не привлек ее внимание к этому своим кашлем и невнятным лепетом, то уже получил бы неопровержимое доказательство отсутствия у нее каких-либо способностей.

Это, сказала себе Дженни, как минимум нечестно. Она отказалась от кандидатуры этой леди скорее из-за внезапно вспыхнувшего к ней интереса со стороны лорда Блейкли.

– Даже тогда, – задумчиво проговорил Нед, – я как раз размышлял, можно ли отказываться от сестер так же, как и делать их?

Лорд Блейкли протяжно вздохнул.

– Делать сестер?

– Я прочел об этом в одной книге по скандинавской мифологии. Правда, я читал о братьях, о клятве на крови. Два человека рассекают себе ладони до крови, а потом соединяют их вместе, чтобы кровь смешалась.

– Еще большая чушь. Неужели ты веришь во все, о чем читаешь? Невозможно искусственно создать себе брата. Это имеет отношение к биологии и наследственности. О чем ты и сам бы прекрасно догадался, если бы дал себе труд подумать.

Нед старался не реагировать, но Дженни разглядела боль в развороте его плеч, в том, как он отвернулся от подоспевшего экипажа. Когда карета с грохотом остановилась, пальцы Неда с горечью сжали ее руку, помогая протиснуться вовнутрь. Лорд Блейкли уселся на противоположное сиденье, совершенно не беспокоясь о причиненном им горе.

О да. Дженни заставит его заплатить за это.

Она наклонилась вперед.

– Лорд Блейкли, – проговорила она, – несмотря на все ваши рациональные склонности, я заметила, как усердно вы занимаетесь неким особым направлением алхимии.

Рука маркиза медленно упала на колено.

– Прошу прощения? Вы обвиняете меня в алхимии?

– Да, мистер Парацельс, я в этом уверена.

– Объяснитесь. – Его гневные слова прозвучали холоднее лондонского тумана, заполнившего небольшой экипаж.

– Типичный алхимик старается превратить свинец в золото. Но вы, будучи упрямым и не соответствующим общепринятым нормам, конечно, предпочитаете заниматься обратным процессом.

– Вы несете чушь.

Когда Дженни завела этот разговор, она еще в точности не знала, что ей предпринять. Но его поведение, его попытки всячески дистанцироваться от любого намека на иррациональность навели ее на мысль о плане, плане блестящем как полуденное солнце.

– О, вы скоро все поймете, – заметила она. Дженни заулыбалась так, что, казалось, щеки ее готовы были лопнуть. – Я говорю о втором задании.

Несколько секунд раздавался только стук колес и копыт лошадей о каменную мостовую.

– Вы хотите, чтобы я превратил золото в свинец? – Намек на изумление, легкое разочарование. – Полагаю, мне следует только порадоваться, что вы сдались столь легко. Ставя невыполнимое условие исполнения вашего предсказания, вы признаете тем самым невозможность его реализации в действительности.

Дженни наклонилась и похлопала его по щеке.

– О, да вы глупый натуралист. – произнесла она. – Вы всегда мыслите так буквально? Я наблюдаю за тем, как вы превращаете золото в свинец, с тех пор, как вас встретила.

Как Дженни и надеялась, в ответ он был способен только прорычать что-то невразумительное. Дрожь прокатилась по ее руке, которую она продолжала удерживать на его щеке. Это послужит ему на пользу. Он привык подавлять всех своим постоянным снисходительным высокомерием. Теперь пришла его очередь испытать на себе чужую снисходительность, и посмотрим, как ему это понравится.

– Я, право, надеюсь, что вы все-таки дадите несколько более развернутое объяснение, чем это. Тем из нас, кто являются ужасающе буквальными, нужно нечто менее сомнительное и двусмысленное, чем эта ваша оккультная чушь.

– Я наблюдала за вашими отношениями с кузеном все это время. Любой может заметить, что у Неда сердце из чистого золота.

Нед сделал взволнованное движение руками, юношеский жест, который Дженни перевела как «да я скорее позволю заколоть себя тупой столовой вилкой, чем соглашусь с честным комплиментом».

– Постоянно критикуя и запугивая его, вы, используя тайные алхимические процессы, намереваетесь превратить своего кузена в некий основной металл.

– Забавная аналогия, мадам Эсмеральда. – Голос лорда Блейкли звучал совсем не весело. – Я полагаю, вы переходите к той части, в которой, наконец, объясните сущность своего задания?

– Превратите свинец обратно в золото, – сказала Дженни. – Просто, не правда ли?

Он зашевелил губами, пытаясь разгадать подтекст.

– Вы хотите, чтобы я придумал что-нибудь хорошее о Неде сейчас, да? – Неуверенный тон свидетельствовал о том, что ее задание показалось ему столь же невозможным, как и алхимия.

В этом и заключалась, помимо всего прочего, причина, по которой она дала ему это задание. Дженни рано поняла, что, говоря своим клиентам именно то, что они хотят услышать, можно заработать много денег. Но, пересказывая им все эти замечательные вещи, она начинала верить в них сама. Сам процесс поиска хорошего в человеке вызывал к нему симпатию. И, если то же самое случится с этим высокомерным и заносчивым господином, то это станет хорошим началом его расплаты.

Мысли о его долгах вызвали еще один всплеск злого ликования в душе Дженни.

– О, полагаю, что этот процесс должен быть более открытым, разве вы так не думаете? Духи требуют, чтобы вы воспели ему хвалу на публике.

– Объявить это? Хорошо. – Лорд Блейкли углубился в размышления. – Я полагаю, что мне удастся высказать один или два публичных комплимента.

– Мои замечания об алхимических превращениях были метафорическими. Но когда я сказала, чтобы вы воспели ему хвалу, я имела в виду именно это. Буквально.

Воцарившаяся могильная тишина прерывалась только стуком копыт о мостовую. Даже этот звук звучал глухо, будто животные знали, что будет, если помешать разъяренному хозяину.

Лорд Блейкли приподнялся, угрожающе нависнув над противоположным от него сиденьем.

– Вы хотите, чтобы я запел? На публике?

– Оду своего собственного сочинения, пожалуйста. – Дженни мило ему улыбнулась.

Ответа не последовало. Он сел в бессильной ярости. В свете мелькавших фонарей было видно, как сжались в кулак его руки. В воцарившемся в экипаже напряжении стук копыт звучал умиротворяюще.

– Вы стараетесь меня унизить.

Совершенно верно. Помимо всего прочего.

– У вас это не получится, – заявил он. – Люди куда значительнее вас безуспешно пытались это сделать.

Дженни покачала головой. Это была даже лучшая идея, чем слон. Лошади остановились у порога жилища Дженни. Лакей открыл дверь. Дженни нанесла последний удар:

– Ну и как, лорд Блейкли?

Ни звука. Он даже не взглянул в ее сторону.

Дженни усмехнулась и погрозила пальцем:

– Вам следует обдумать каждое слово.

Глава 6

Гарет в замешательстве уставился на лежащие перед ним два листка бумаги. Его стол был завален сотней других бумаг, требовавших его внимания. Деловая переписка и личная научная корреспонденция тяжким грузом лежали на его плечах. Однако разум его был чист. Абсолютно, совершенно чист, как и те пресловутые бумажные листы.

Именно этого он и заслуживает, подумал лорд Блейкли, за то, что забросил дела управления поместьями, которым был обязан посвящать свое дневное время. Однако задание мадам Эсмеральды, полученное им прошлым вечером, буквально парализовало его умственные способности.

Он достаточно быстро придумал, как исполнить свою оду без дополнительного унижения. Но предмет этого сочинения…

«Достоинства и положительные качества Неда» – так он озаглавил почти пустой лист. А потом пронумеровал позиции с первой по пятнадцатую, намереваясь составить исчерпывающий список. Это был в точности такой же метод, который он использовал несколькими часами ранее, озаглавив страницу «Возможные объяснения миграции ласточек (в контексте известных умозрительных моделей)». Однако тогда он не рассматривал бездумно белый лист в течение получала, не зная, с чего начать. Нет, он заполнил ту страницу всего за несколько минут.

Достоинства Неда… Гм… Было бы значительно легче, и, что самое главное, он бы испытывал большее удовлетворение, если бы спел песню о том, что было плохо, безнадежно плохо с мадам Эсмеральдой.

Сидевший неподалеку от Гарета его поверенный спокойно и профессионально просматривал корреспонденцию. Уильям Уайт был достаточно молод для своей должности, едва ли старше Гарета, но умен и прекрасно разбирался во всех современных теориях ведения хозяйства. Он усердно склонился за своим письменным столом. Несомненно, он уверен, что Гарет занят делами не меньшей важности. Гарет вовсе не хотел его разочаровывать.

Ему осталось два задания. Он вовсе не обязан их выполнять; он в любое время мог отказаться от нелепого состязания. Но если он так сделает, Нед продолжит общаться с этой женщиной, и, что еще хуже, если он сдастся, она выиграет.

Он не позволит ей этого. Он просто должен приступить к сочинительству.

Нед наш в общем-то хорош.

Вот. Первая строчка есть. Вполне академический, практически совершенный хорей[5], без ложной скромности отметил он. Это, возможно, не самый выдающийся комплимент, которым один джентльмен может удостоить другого, но он не собирался сочинять рапсодии, воспевающие каштановые кудряшки Неда. У него все-таки есть четкие представления о чувстве собственного достоинства, которыми он никак не мог поступиться.

Единственное, что ему нужно, – рифма и размер.

Нед наш в общем-то хорош. На меня во всем похож.

Безусловно, это не совсем верно. Неду еще расти и расти, чтобы сравняться с Гаретом величественной осанкой и размахом плеч. Но зато здесь есть рифма и размер. И это, в конце концов, комплимент.

Единственная проблема, которую видел во всем этом Гарет, ну, возможно, не единственная, но, по крайней мере, основная, заключалась в том, что, когда мадам Эсмеральда велела написать оду его кузену, она вовсе не подразумевала, что Гарет будет делать упор на их сходстве. Она требовала превратить Неда в золото. Превращение же Неда в Гарета вряд ли соответствует поставленной перед ним задаче. Он ужаснулся при одной только мысли, что придется еще раз повторить эту песнь.

Недовольный собой и окружающим, Гарет скомкал лежавший перед ним лист бумаги.

– Уайт.

Его поверенный взглянул на него, погрузив перо в чернильницу.

– Да, милорд.

Расскажи мне о достоинствах моего кузена.

Нет. Так нечестно. Он вырежет своего собственного слона. Господи, он сам напишет оду Неду.

– Какая рифма к слову «доверяет»?

В высшей степени профессиональный и компетентный Уайт ответил незамедлительно:

– «Огорчает», «потрясает».

Гарет взял еще один лист бумаги из выдвижного ящика стола и написал:

Нед меня совсем не огорчает, Хоть и всем на свете доверяет.

И это сложно назвать комплиментом. Гарет скрипнул зубами и скомкал второй лист.

– Милорд. – Голос Уайта звучал обеспокоенно, однако он старался держаться в границах, приличествующих его положению. – Вы пишете поэму?

– Нет. – Гарет хмуро уставился на стол.

Во-первых, он уже не пишет. Он неудачно пытался написать. Во-вторых, это скорее ода, чем поэма. И в-третьих, даже если бы он и писал поэму, вовсе не обязательно сообщать об этом своему человеку. Потому что, если он поделится одной неуместной личной подробностью со своими слугами, они будут ожидать большего. Очень скоро его начнут постоянно расспрашивать о подобного рода абсолютно пустых и ненужных вещах.

Например, о том, что он пишет оду своему нелепому кузену. И вскоре он начнет им жаловаться на то, что заставила его заняться этим самая возмутительная, самая досаждающая женщина в мире.

И наконец, последнее, что стал бы обсуждать со своим поверенным лорд Блейкли, была сама мадам Эсмеральда. Потому что, после того как он высказал бы все накопившееся в нем бешеное раздражение этой невозможной женщиной, он вынужден был бы добавить, что, когда она покинула его карету прошлой ночью, он настолько был заворожен этой внезапной, озорной улыбкой на ее лице, что не мог думать ни о чем другом, кроме как о том, как бы она выглядела в том наряде, который должна была выбрать. Плечи, открытые для его прикосновений, многочисленные слои пышных юбок, которые бы он снимал одну за другой, чтобы добраться до ее кожи, нежной словно лепестки розы…

Уайт продолжал наблюдать за ним, в глазах его сверкали заинтересованные огоньки.

На одно глупое мгновение Гарет подумал о том, чтобы рассказать своему поверенному все. От мысли о том, чтобы довериться ему – слуге, человеку, стоящему много ниже его, – у лорда Блейкли заломило позвоночник. Он еще раз молча послал мадам Эсмеральду к дьяволу.

– Я не пишу поэму, – сухо повторил Гарет.

– Как скажете, милорд. – Уайт снова вернулся к прерванным занятиям.

Его жесткий тон подействовал. Он всегда действовал. Последнее, в чем он нуждался, – так это в непрошеных доброжелателях среди своего окружения. Ему нравилось быть одиноким, исключительным. Ему нравилось не доверять никому. И, черт возьми, у него не было никакого желания меняться.

* * *

Посыльный в ливрее, вернее, посыльный мальчик, как его быстро окрестила про себя Дженни – доставил послание к ее дверям около десяти часов утра. В первый момент она решила, что это один из ее постоянных клиентов хотел бы назначить с ней встречу. У нее было несколько клиентов, которых она не видела уже давно, и особенно ее интересовало, удалось ли скромной, неуверенной в себе женщине по имени миссис Севин наладить отношения с мужем.

Однако эти слова, написанные твердой рукой, могли принадлежать только лорду Блейкли.

«Окончил оду. Музыкальный вечер завтра в 7 часов. Вы приглашены. Б.».

Он думает, что она принадлежит ему, чтобы ею командовать. А что, если у нее на это время назначена встреча? Дженни очень хотелось, чтобы это так и было, тогда бы она еще раз подтвердила, что у нее есть жизнь, совершенно с ним не связанная, и что существуют и иные задачи, за исключением удовлетворения его пожеланий.

К записке прилагался толстый коричневый сверток, перевязанный многочисленными веревками. Мальчик – и в самом деле, ему было не больше семнадцати – вручил ей сверток. Прядь белокурых волос выбилась из-под его белого парика. Он старался сохранять невозмутимость. Однако независимо от того, сколь прямо и твердо держал он спину, ему не удавалось скрыть того факта, что его красная бархатная униформа стала выглядеть значительно хуже от хождений по лондонским улицам. Пятна грязи – вероятнее всего, навоза – покрывали полы его ливреи. Однако все равно ее покрой был гораздо изящнее, чем у затрапезного платья Дженни.

Она взяла сверток. Грубые волокна бечевки резали ей пальцы, пока она пыталась справиться с многочисленными тугими узлами, бумага морщинилась, прогибалась; наконец, ей удалось развернуть сверток. В нем лежало платье. И еще парочка нужных вещей – шелковые чулки, изящные туфельки и настоящий корсет. Одеяние было тщательно сложено, однако Дженни уже сейчас могла предположить, что с ним возникнут проблемы. Это было сложное платье, с многочисленными лентами и шнуровками, с золоченым кантом, в красно-кремовую полоску.

Она вздохнула. Обычно лорд Блейкли был весьма наблюдательным и здравомыслящим. Что же случилось?

– Будет ответ? Его сиятельство милорд Блейкли приказал мне, чтобы я принес его ему, если таковой найдется. – Мальчик был слишком хорошо вышколен, чтобы проявлять нетерпение. Напротив, он стоял необычайно спокойно, с неподвижной прямой спиной, замерев в позе внимательного ожидания, скорее приличествующей армейскому сержанту, чем семнадцатилетнему мальчику.

Дженни перевернула записку и написала ответ с обратной стороны.

«К сожалению, я не могу надеть это платье. Желаю приятно провести вечер, искренне ваша, и т. д.».

Она протянула записку и сверток обратно посыльному.

Он издал неподобающий столь вымуштрованному слуге возглас и затряс головой:

– Но это же ваше.

Дженни покачала головой:

– Больше нет, не так ли? Теперь это принадлежит лорду Блейкли. Как ты думаешь, он будет хорошо выглядеть в этом платье?

Его глаза расширились от охватившего его ужаса.

– Да, ты прав, – проговорила Дженни. – Платье будет ему слишком коротко.

Его еще по-детски припухлые щечки раздулись от возмущения. Сама идея смеяться над лордом Блейкли не укладывалась в его сознании. Дженни вздохнула. Очевидно, предписанный лордом Блейкли суровый вид вовсе не был присущ всем его слугам изначально. Скорее всего, его сиятельство распространял это качество как некую заразную инфекцию.

– Верните это платье, – сказала она. – Я не возьму его, пусть он это знает. – Она улыбнулась мальчику, чтобы смягчить удар. Возможно, ее улыбка тоже окажется заразной.

Но мальчик не ответил ей тем же выражением. Вместо этого он отвесил ей короткий деловой поклон и убежал вприпрыжку.

Не прошло и часа, как посыльный вернулся. Его костюм потерял весь свой накрахмаленный и свежий вид. Башмаки покрылись налипшей на них глиной, да и ноги его были в грязи по колено. На бархатной, расшитой золотом ливрее проступили мокрые пятна от вездесущего лондонского тумана. И он по-прежнему держал в руках коричневый сверток, что совсем не облегчало его передвижений. К нему оказалась приколота еще одна записка.

Он вручил свою ручную кладь Дженни. Она взяла ее и отцепила записку, заложенную между переплетениями бечевки.

«Неразумно. Неэтично. В самом деле, мадам Эсмеральда, нет нужды добавлять «скучная и утомительная» к вашим многочисленным прегрешениям».

Скучная и утомительная? Хорошо. Если и есть что-нибудь скучное в данной ситуации, так это обмен репликами через мальчика-посыльного. Она вручила сверток мальчику, но он воздел руки вверх и отступил назад.

– Нет, мадам. Я не возьму это назад. Его сиятельство приказал. Он также сказал, чтобы я передал вам, что дальнейших дискуссий быть не может и что он принимает ваши благодарности и согласие.

Дженни топнула ногой. Очевидно, лорд Блейкли думает, что она не повинуется ему ради самого процесса неповиновения. Это не совсем ошибочное предположение с его стороны, просто в данном случае оно весьма далеко от истины. Ладно. Она не ждет клиентов до следующего утра.

Если его слуга отказывается отнести эту одежду назад, у Дженни остается мало выбора. Лорду Блейкли некого винить, кроме себя.

– Вы дождетесь моего ответа? – спросила Дженни.

Он кивнул, и Дженни приступила к немедленным действиям. Она надела полуботинки, подхватила тяжелую шаль и капор. Посыльный кусал себе губы в растущей тревоге.

– Хорошо, – проговорила Дженни, взяв в руки сверток. – Я готова.

– М-м-м… – Мальчик озадаченно переминался с ноги на ногу.

– Хорошо? Веди.

– Но…

– Не надо никаких но. Он сказал тебе принести ответ. Ответ – это я. Он рассердится, если не услышит то, что я должна ему сказать.

Мальчишка оглядел ее с головы до ног. Даже весь перепачканный грязью он выглядел внушительнее, чем Дженни в ее выгоревшем одеянии.

– Он рассердится в любом случае, – в конце концов заключил он.

– Да, но он рассердится на меня.

Этот аргумент оказался решающим. Он встряхнул головой, поправляя свой парик, и быстрыми шагами покинул комнату. Дженни проследовала за ним. По мере приближения к цели их путешествия улицы становились чище, а дома больше. Когда они достигли Мейфэра, ряды солидных домов нависали над ее головой, словно военные укрепления, тяжелые каменные стены возносились вверх, даже выше верхушек деревьев. Всюду были разбиты цветники. Площади был тщательно вычищены: аккуратно подстриженные кусты причудливой геометрической формы, идеальная гладкость газонов.

Люди, которых они встречали на улице, принимали Дженни за девушку-разносчицу. Они смотрели сквозь нее так, будто бы ее вообще не существовало. Кроме того, она несла тяжелый сверток, а ее застиранные юбки выдавали принадлежность к низшим слоям общества.

Дженни чувствовала себя не в своей тарелке. Полы ее юбки перепачкались грязью; ее прочная блузка, скроенная из плотного материала, была предназначена служить годы. Однако цвет ее потускнел до неописуемого серого.

Чувство пробирающего до костей несоответствия только усилилось, когда посыльный вошел в высокий мавзолей из тяжелого серого камня. Она прошмыгнула за ним, спустилась по нескольким лестницам и вошла через черный ход. Они оказались в неописуемо чистой кладовой, полки которой были заставлены многочисленными съестными припасами. Две служанки у входа с криком накинулись на Дженни. Они замахали руками и отвели ее в угол кухни, где ей приказали снять грязные ботинки. Как только она развязала шнурки, на кухне развернулась жаркая дискуссия. Появился дворецкий с каменным лицом. Он подозвал жестом главную экономку. Ни разу не улыбнувшись, дворецкий объявил, что его сиятельство чрезвычайно занят и велел не беспокоить его ни по какому поводу. Конечно, бедный хозяин так много работает, согласилась экономка, и если у него даже не нашлось времени, чтобы перекусить…

Они не спорили, возможно ли пропустить ее наверх, чтобы она сама имела дело с яростью всемогущего лорда Блейкли. Они лишь решали, стоит ли выкинуть ее на улицу немедленно или позволить ей сперва почистить свою одежду и обсохнуть у горящего очага.

Дженни поставила в угол грязные ботинки. Слава богу, на улице не было слишком сыро, и ее чулки остались сухими. Они были чистыми и вполне пригодными. Ей нечего стыдиться. Она распрямилась, примерив самую невозмутимую маску мадам Эсмеральды. У нее не было причин бояться его челядинцев, которые вели себя так, будто заразились худшими проявлениями деспотизма лорда Блейкли.

Н-да, совсем никаких причин, за исключением хрустящих складок идеально выглаженной формы служанок. И начищенных до зеркального блеска медных горшков. И широкой, теплой кухни, пахнущей деликатесами, о которых Дженни раньше только читала в книгах, казавшейся втрое больше всех ее комнат вместе взятых.

Бедняга посыльный оказался вовлечен в спор. Он стоял на своем и не сдавался, однако положение его казалось незавидным. Мальчик понурил плечи и выглядел несчастным.

Взгляд Дженни, бесцельно блуждавший по комнате, остановился на узкой черной лестнице. Где-то наверху, вероятно, бродил лорд Блейкли. У нее пробежал холодок по коже, когда она представила, как он ходит по комнате, не догадываясь, как близко к нему она сейчас находится. Как он на это отреагирует? Неважно, могла предположить она. Где же он может находиться? Насколько она его вообще знала, его кабинет должен был быть спрятанным где-то в глубине дома, вдали от уличного шума и суеты. Несомненно, здесь же он обычно принимает своего поверенного. Первый этаж больше всего соответствовал всем этим требованиям.

Дженни медленно прошлась по комнате, прижав к груди тюк с поклажей. Если бы у нее спросили, что она собирается сделать, она бы ответила, что хочет убрать сверток на одну из этих широких полок. Она остановилась, делая вид, что рассматривает свое искаженное отражение в начищенном до блеска медном котле. Никто не обращал на нее внимания. Она была сейчас такой же невидимой, будто находилась на улицах Мейфэра.

Хорошо.

Дженни старалась не смотреть на лестницу, пока не приблизилась к ее нижним ступенькам. Прежде, чем кто-либо успел остановить ее, она взбежала по ступенькам и проскочила через двери буфетной.

Крики остались где-то позади нее.

Она бросилась открывать другую дверь, располагавшуюся напротив, чтобы избавиться от возможного преследования.

Большой холл, в котором она оказалась, был частью хозяйских покоев. На стенах висели пейзажи в старинных резных деревянных рамах. Дженни никогда прежде не доводилось рассматривать изображенные на них идиллические пасторальные сценки сельской жизни. Ее ноги в одних чулках утопали в толстом ворсе роскошного ковра. Справа от нее оказался парадный вход, и стоящие по его сторонам два облаченных в роскошную ливрею лакея настороженно посмотрели на нее. Дженни быстро сверну ла налево и бросилась в глубь дома. Она приоткрыла одну дверь. За ней обнаружился прямоугольный обеденный стол, вроде того, за которым мог бы разместиться целый легион солдат. Она повернулась и предстала перед последней дверью. Ее сердце буквально разрывалось от волнения, она тяжело дышала. Эта дверь была ее последней надеждой.

Ручка медленно повернулась.

У Дженни закружилась голова. Перед ней ровными рядами расположились книги. Книги, книги, книги – и Блейкли. Огонь в камине освещал его рыжевато-коричневые волосы. Здесь, в своем кабинете он казался расслабленным, помолодевшим. Он был совсем не похож на того холодного джентльмена, с которым она в последний раз сталкивалась. Черты его лица выглядели свободными от всех коварных дум, губы сжаты. От этого зрелища Дженни похолодела. Ее внутреннему взору предстал вдруг образ человека, скрывающегося за толстым фасадом высокомерия, каждый раз, когда оказывается в обществе.

Она не могла поверить, что этот человек, сбросивший с себя холодный панцирь, настоящий лорд Блейкли.

Он сидел за тяжелым столом, заваленным кучами бумаг. Они были на столе, на стульях, даже на полу. Он быстро писал что-то длинным пером. Гарет не поднял взгляда, когда она вошла. Вместо этого его рука поспешила накрыть бумаги, грозившие разлететься от сквозняка, ворвавшегося в кабинет из открытой двери. Дженни проскользнула внутрь и закрыла дверь.

– Что же, – растягивая слова, отчетливо произнес лорд Блейкли. – Она прислала ответ? И что же она передала от своего имени? – Он по-прежнему не смотрел на вошедшего.

Дженни сделала шаг вперед, сжимая в руках сверток.

– Она сказала, я не могу надеть это платье.

Он резко поднял голову, его глаза потрясенно расширились. На мгновение его губы приоткрылись в приветственном возгласе. Однако вскоре металлическое забрало его защитного шлема вновь было опущено.

Если бы у нее была хоть крупица здравого смысла, она обязательно бы испугалась. Однако Дженни привыкла руководствоваться скорее чувствами, чем рассудочными суждениями. Он не смотрел сквозь нее, как все эти люди на улице. Он не видел в ней девушку-разносчицу, какого бы блеклого цвета ни была ее блузка. Его губы сложились в подобие приветствия, его взгляд скользнул от перепачканной грязью юбки вверх. Он смотрел на нее с небывалой, почти свирепой силой и напряжением. Что же, она знала, как обращаться со столь пристальным и сильным вниманием. Слава богу, это – не холодное безразличие, которое бы погубило ее.

Она опустила сверток на его стол. Бумаги рассыпались. Он принялся их собирать.

– Вы! Вы не можете приходить сюда!

– А почему бы нет? Вы же вторглись в мою комнату без приглашения той ночью?

– Это другое дело. Я…

– О да. Совершенно другое. Другое, поскольку вы на шесть дюймов выше, на три стоуна[6] тяжелее и раза в два сильнее. И я была совсем одна, тогда как вы окружены своими слугами, которые, несомненно, ворвутся в эту комнату через несколько мгновений, чтобы выпроводить меня вон.

Он отложил перо.

Дженни сдернула шаль и бросила ее на стопку книг. Его глаза уставились на ее влажную блузку. Намокшее одеяние плотно облегало грудь, не скрывая, а скорее выставляя напоказ ее прелестные очертания. Он пожирал ее взглядом, который, словно внезапно облекшись плотью и кровью, касался, ласкал набухшие шишечки ее сосков.

– Нет, милорд, когда вы сказали, что это другое дело, вы конечно имели в виду, что вы – лорд Блейкли, а я – никто.

– До некоторой степени. – Лед и сталь его голоса противоречили взгляду, по-прежнему прикованному к ее груди. В нем сохранился намек на уязвимость, юношеский задор, который ему не удалось скрыть.

Она хотела сломать прочную броню, которой он себя окружил. И теперь он сам показал ей, что делать.

Дженни подняла одну ногу и поставила ее на край стула. Ее юбки задрались до лодыжек, и взгляд его, скользнув по ее ступне, остановился на кокетливо выглядывающей из-под юбки ножке. Рот его открылся, и он завороженно наклонился вперед.

– И все-таки, – нежно произнесла Дженни, – разве это лорд Блейкли решил соблазнить меня? Нет, это был Гарет.

На этой ноте дверь внезапно распахнулась, и дворецкий ворвался в комнату. Он схватил кисть Дженни своей железной рукой и резко потянул. Она запуталась лодыжкой в тяжелой драпировке стула и едва удержала равновесие.

– Ваше сиятельство, – выпалил испуганный слуга. – Прошу простить меня, ваше сиятельство. Мы немедленно выставим ее вон.

Лорд Блейкли оторвал свой взгляд от обтянутой чулком ножки Дженни. В омуте его золотисто-коричневых глаз промелькнуло нечто, не поддающееся описанию.

– А, – едва слышно произнес он. – Что?

Дворецкий схватил ее за плечи, но Дженни вырвалась, оставшись стоять на месте.

– Убери от нее руки.

Слуга выпучил на него глаза. Его кадык напрягся, и он медленно разжал хватку.

– Оставь нас.

Почтительный поклон, и дворецкий удалился, избегая повторного приказания. Лорд Блейкли повернулся к Дженни – к ее влажной блузке. Он откинулся назад, прижавшись к спинке стула и сохраняя безмолвие. Лорд представился Дженни неким большим хищником, изготовившимся к прыжку. Она не знала, бросится ли он на нее, или скроется восвояси. Однако уже вступила в игру. Теперь следовало ее продолжить.

– Ну и?.. Хотелось бы знать, что вы предпримете дальше. Исключительно научный интерес.

Она медленно подняла юбку до колен. Он не двигался. Все замерло, погруженное в молчание, – его взгляд, комната, куда не долетал привычный лондонский шум, от которого Дженни не могла избавиться в своем жалком жилище. Но здесь, в личном убежище лорда Блейкли, тишина подавляла; тишина, накалившаяся настолько, что, казалось, миг, и все взорвется в оглушительном реве.

Дженни наклонилась и отстегнула подвязку. Она была уверена, что он не спускал глаз с соблазнительной выемки, где сходились ее тугие груди, пока она проделывала это упражнение.

Она внезапно осознала, что в наступившей тишине не слышит его дыхания, настолько он был увлечен. До этого момента Дженни не продемонстрировала ему, объективно говоря, ни дюйма обнаженной кожи – только обтянутые чулками ножки.

Дженни решила исправить это упущение. Она медленно спустила тонкую ткань с ноги, от его взгляда ее кожа покрылась мурашками. Он пристально смотрел на нее, и искры плясали у него в глазах. Когда она стянула подвязку, он с усилием выдохнул. Раздавшийся звук прорезал сгустившуюся тишину.

– Вы полностью захватили мое внимание. Чуть побольше этого, поменьше предсказаний, и я…

Дженни выпрямилась, расправив складки юбки. Она накинула чулок на плечо и отодвинула в сторону стоящий перед ним стол. Когда она подошла ближе, он откинулся на спинку стула. Он был в одной рубашке, без сюртука. Отлично, это делает ее задачу еще легче. Она медленно приблизилась, остановившись от него всего в нескольких дюймах. Лорд Блейкли вынужден был запрокинуть голову, чтобы следить за ее взглядом. Он развалился на стуле, расставив ноги.

Дженни поставила свою обнаженную ножку на стул между его ног.

– Хотите меня остановить?

– Ни в коем случае. Вы – проклятая, обворожительная сирена, и вы это знаете.

– Сейчас я не навеваю на вас скуку, не так ли?

Их взгляды встретились, в его глазах промелькнуло изумление. К сожалению, еще не улыбка. Она дотронулась пальцем до его подбородка. Его губы устремились к ней. Спрашивая. Обещая. Жаркая волна накрыла ее тело, и она вздрогнула от неодолимого желания поцеловать его. Но не коснулась его губ. Вместо этого подхватила его руку и положила на свою обнаженную щиколотку. Его полузакрытые веки вздрогнули, пальцы заскользили по ее ноге. Он нащупал лодыжку, потом нежно погладил ее колено. Его прикосновения возбуждали ее, огненные искры желания жгли ее плоть.

Дженни отскочила от него. Он открыл глаза, и его рука поймала лишь воздух. Она физически ощутила его изумление.

– Дайте мне вашу руку, лорд Блейкли.

Он не шевельнулся, тогда она протянула руку и дотронулась до его льняной рубашки у локтя. Нежно перебирая пальцами, она достигла того места, где из-под накрахмаленных манжет показалось запястье. Дженни зажала его горячую ладонь руками и погладила гладкую кожу своей шеи. Его рука импульсивно дернулась, встретившись с ее нежной кожей, и он снова глубоко выдохнул, глядя ей прямо в глаза. Она стала медленно опускать его руку вниз, не отрывая от своего тела. Коснулась ключицы, поползла на грудь, к чувствительному навершию, потом опять вниз, охватывая ее нежное полушарие. Жар волнами накрывал ее тело, от ребра к ребру. Она медленно опустила его руку дальше, остановившись на талии.

Голова ее шла кругом от наслаждения, когда она снова вырвалась из его объятий.

Лорд распалился, его затвердевший мужской орган образовал заметную выпуклость на брюках. Однако Блейкли не бросился вслед за нею, наслаждаясь этой чувственной игрой так же, как она. Дженни обошла его и опустилась на колени позади его стула. Нежно похлопала по его локтю.

– Дайте мне вашу руку, – прошептала она.

На этот раз он повиновался, позволив завести свою руку за спинку стула.

Дженни поцеловала ее, зажав губами его большой палец. Он простонал, его рука содрогнулась в ее нежном, но крепком захвате. Свободной рукой Дженни подхватила снятый чулок, висевший у нее на шее, и незаметно протянула его через спинку стула. Когда все было готово, она надела получившуюся петлю на его запястье.

Мгновение, и его рука оказалась крепко привязанной к стулу.

Не дав ему осознать, что происходит, она вскочила и обежала стул снова. Потом вспорхнула к нему на колени так, чтобы он не смог встать.

Он рванул свою привязанную руку. Вожделение в его глазах сменилось удивлением, грозящим перерасти в гнев.

– Развяжи меня, – прошипел он.

Несмотря на гневные нотки, прозвучавшие в голосе, его возбуждение еще не спало. Своими ягодицами она ощущала дрожание его набухшего твердого члена. Дженни склонилась ему на грудь и преданно посмотрела в глаза.

– Развяжите сами, – пропела она нежно.

– Как тебе прекрасно известно, в таком положении это…

– Невозможно? – промурлыкала она. – Теперь вы знаете, что я имела в виду, когда сказала, что не могу надеть это платье. Это вовсе не скука или напрасные хождения по городу. Это – физическая невозможность. Я так же не могу дотянуться до своей спины, как и вы.

Он закрыл рот и, не говоря ни слова, изумленно уставился на нее.

– Я не могу затянуть корсет, необходимый для того, чтобы облачиться в это одеяние, – объяснила наконец Дженни. – Я не могу повязать все эти ленты и застегнуть эти пуговицы. У меня нет служанки, которая помогла бы мне одеться, лорд Блейкли.

– Господи! – Свободная рука лорда Блейкли обвила ее талию. Он посмотрел на нее, и в его глазах заблестели золотистые искорки. – Неужели было так сложно послать записку с объяснениями, как это сделал бы разумный человек? Пф. Тебе вовсе не нужно было являться сюда и привязывать меня.

Его горячая ладонь лежала у нее на боку. Дженни улыбнулась, и его пальцы стали нежно ее поглаживать.

– Действительно, можно было обойтись и без этого. Но какая в записке радость? Разве с нею было бы так же забавно?

– Забавно? – Он поднял бровь. В его голосе звучало возмущение абсурдностью ее заявления. – Магия? Чертовы единороги? Забавно?!

– Да, забавно. – Дженни повторила сияя. – Очень забавно. Только подумайте, лорд Блейкли. Как часто вас кто-нибудь связывал и вынуждал что-то делать?

– Что ты можешь знать? Взгляни вокруг себя.

Она обернулась и посмотрела на лежащие на столе бумаги.

Грубые карандашные наброски – потрясающе живые – детальные изображения крыльев, клювов. Птицы, подобных которым она никогда не видела. Вьющиеся растения. Семена. Многочисленные рисунки, сделанные его искусной рукой, заполняли целые страницы. Надпись на титульной странице гласила «Изучение бразильских попугаев ара».

– Под этими рисунками, – произнес он, – пачка деловой корреспонденции: счета, письма, бумаги. Я ненавижу их. Но оставь без внимания три счета, и пропадет урожай. Я – единственный, кто стоит между моими крестьянами и многочисленными бедствиями, наводнившими страну за последние несколько лет. Так что – да. Я знаю, что такое быть связанным. Хотя чаще всего суммами, чем чулками.

Дженни неохотно повернулась назад и посмотрела на него.

В его глазах не было гнева. Напротив, они казались ясными и чистыми. Молодыми, ранящими прямо в сердце.

– Я посвящаю себе утренние часы, чтобы обрести стойкость сражаться с финансами днем. Утро – единственное время, которое я могу провести как пожелаю.

Дженни почувствовала, как к горлу подступил комок.

– И вот являюсь я, прерываю вас и привязываю. Неудивительно, что вы всегда так сердиты. – Она хотела поддразнить его, прогнать прочь пафос и серьезность.

Но он положил свободную руку ей на щеку.

– Ты – совершенно другое дело.

Он пригнул к себе ее голову.

Ее ладони покоились у него на груди. Одно движение – один хороший толчок – и она будет свободной. Но Дженни не могла оторваться от его пристального взгляда, от аромата его духов.

Она вздохнула.

И он поцеловал ее. Его губы нежно касались ее губ, сила и страсть их прикосновений жгла ее насквозь. Она опустила руки, лаская его лицо, ощущая пальцами мягкость и утреннюю свежесть чисто выбритой кожи. Его тело, словно сплетенное из мускулов и сухожилий, тесно прижималось к ней. Его язык жалил как бушующее пламя. Он грозился сжечь ее.

Она уже сгорала однажды. Пока еще могла, Дженни соскочила с его колен и стремительно заметалась по комнате. Он проследил за ней взглядом, а затем встал и, неуклюже передвигаясь вокруг стула, добрался до завязанного узлом чулка, стягивающего его запястье.

Дженни прислонилась спиной к двери, готовая убежать.

Он поднял на нее взгляд. Его глаза радостно сияли.

– Скажи мне, что тебе больше понравилось? Привязывать меня или позволять моей руке тебя касаться?

– Я думаю, и то и другое. – Она положила руку на ручку двери. – А что вам понравилось больше? Целовать меня или выделывать эти штучки, чтобы я сбежала, а вы могли спокойно развязать себя?

Он не ответил. Вместо этого высвободил руку и распрямился.

– Ты была права в одном.

– Что, простите?

– Лорд Блейкли – в его полномочия не входит совратить тебя. Я оставлю это удовольствие для себя.

На этой малопонятной ноте Дженни удалилась.

* * *

Затаив дыхание, Гарет дожидался, пока дверь не закрылась за мадам Эсмеральдой. Он должен бы проводить ее и убедиться, что слуги не причинят ей вреда. Но он был настолько потрясен и озадачен произошедшим, что не мог заставить себя подняться со стула.

Она соблазнила его. Она соблазнила Гарета. О, к сожалению, не совсем. Но эти ее ясные голубые глаза смотрели за металлический фасад лорда Блейкли. За титул, связавший его. Одно слово – его личное имя – и она могла вить из него веревки, вязать его узлами, в буквальном и переносном смысле.

«Разве это было бы забавно?» – спросила она. Лорд Блейкли не видел в своей жизни места забаве. Даже когда находил время для сексуального акта, он относился к этому как к сделке – быстро и по-деловому. Безличный обмен, деньги за временное физическое удовольствие. Это не имело ничего общего с забавой; лишь отправление естественных потребностей его тела.

Гарет крепко сжал руку. Сила его титула похитила все доброе и веселое из его жизни. Его мать. Его сестру. Его собственные надежды на семейную жизнь. Но Гарет мог позволить себе одну-единственную вещь: эту женщину в своей постели. Пока он еще не забыл, что под маской лорда Блейкли существует человек.

И пусть даже, в дополнение к чисто физическому влечению, переполнявшему его, она разбудила более глубокие и тоскливые раздумья… Он посмотрел на свою руку. В кулаке у него по-прежнему был зажат ее чулок. Забава. Тоска. Одиночество.

Физическое удовольствие сотрет эти глупые, нерациональные чувства из его разума. Так должно случиться. И если этого не произойдет с первого раза, он проделает это снова и снова, пока ее власть над ним не испарится как дым.

Через какое-то время он снова послал ей платье.

Однако на этот раз он послал вместе с ним и служанку.

Глава 7

У Неда были очень твердые представления о том, что значит с удовольствием проводить время. Возьмем парочку добрых друзей и пару кружек эля. Добавим скачки или боксерский поединок, а также милую и не очень требовательную девицу, которая бы не смущалась выставить из-под юбки свои прелестные лодыжки. Все это рождает шутки и смех. Больше напитков. Больше ножек. За эти два года мадам Эсмеральда помогла ему победить охватившее его тогда черное разочарование, он научился находить в жизни мелкие и приятные радости.

Так что этот музыкальный вечер, да еще и в компании своего сурового кузена был далек от его представлений о веселом времяпрепровождении.

Как правило, к веселым вечеринкам не имели отношения и накрахмаленные и напудренные чопорные леди, чьи объемные одеяния исключали саму мысль о том, что женщина может существовать ниже талии. Особенно если одна из этих леди – холодная и прекрасная леди Кэтлин.

Леди Кэтлин сидела настолько далеко от Неда, насколько это было возможным в комнате со стульями, расставленными рядами, и сильно позади него. Так что ему приходилось поворачивать голову, чтобы просто взглянуть на нее.

Однако Нед не имел ни нужды, ни желания смотреть на нее постоянно. Она была предназначена для Блейкли.

И все равно, леди Кэтлин приковывала его внимание. Возможно, причиной тому была ее величественная осанка, спокойствие и уверенность в каждом своем движении. А может быть, его привлекали те особенные взгляды, которые она бросала на него всякий раз, когда он поворачивался в ее сторону.

Вероятно, также и потому, что совсем не многие из присутствующих на музыкальном вечере дам заслуживали пристального взгляда. Взять хотя бы эту костлявую, с негнущейся спиной баронессу, которая, будучи хозяйкой этого ужасного мероприятия, взяла на себя труд объявлять выступающих. Она выглядела так, будто превратилась в окаменелость задолго до того, как вообще появились лодыжки. Нед полагал, что, если задрать подол ее платья, там не удастся обнаружить ничего, кроме многочисленных шнурков и нижних юбок.

Нед вздохнул. По крайней мере, смотреть было приятнее, чем слушать. У Неда не было ни развитого музыкального слуха, ни желания его развить. Юноша нетерпеливо вертелся на стуле.

– А теперь, – объявила хозяйка, – разрешите вам представить нашего особого гостя.

Да, да. Оперного певца. Нанятого, чтобы дать профессиональное представление и тем самым убедить собравшихся благосклонно высидеть до конца любительских экзерсисов. И зачем только Блейкли настоял на приходе сюда Неда, оставалось загадкой. Вероятно, рассудительно подумал Нед, Блейкли узнал, что здесь будет присутствовать леди Кэтлин. Скорее всего, именно так. Кроме того, Блейкли явился сюда под руку с мадам Эсмеральдой – она пришла одетая по последней лондонской моде, и наряд этот делал ее весьма прелестной молодой леди. Зачем еще мог явиться сюда Блейкли, если не для того, чтобы произвести впечатление на свою будущую жену?

Возможно, его к ней интерес наконец пробудился. Он женится на ней, и мадам Эсмеральда будет признана правой.

– Лорд Блейкли, – продолжала баронесса, обмахиваясь веером с изображенными на нем китайскими мотивами, – почтил нас честью исполнить небольшое представление.

Потрясенный, Нед вспомнил, что Блейкли пообещал продемонстрировать оду на публике. Неужели он собирается пропеть ее для этой публики? Однако Блейкли поднялся, спокойный как никогда, и стал пробираться к импровизированной сцене.

Веер баронессы зашелестел с неслыханной силой. И неудивительно. Нелюдимый, надменный маркиз Блейкли не только почтил присутствием ее вечер, но и – впервые – насколько это было известно светскому обществу, решил выступить с публичным представлением.

И не одна только хозяйка салона застыла с неприкрытым интересом. Сидевшие вокруг него женщины словно вытянулись вперед. Воцарилась тишина, так что, когда баронесса остановила Блейкли, все в комнате услышали их обмен репликами.

– Милорд, – прощебетала она, – нужен ли вам аккомпанемент?

Блейкли склонил набок голову, будто размышляя. Нед знал, что это одна из его излюбленных поз в обществе, призванная служить подтверждением работы его интеллекта. Не то чтобы это было неправдой, просто вряд ли он нуждался в подобной аффектации.

– Вещь, которую я намереваюсь исполнить, – наконец произнес он, – принадлежит моему собственному перу. Она создана в стиле, который в Бразилии, где я имел удовольствие побывать, вероятно, назвали бы terrivel[7].

– О, как это мило! – Баронесса чуть не выронила веер от восторга. – Бразилия! Это что-то! Как экзотично!

Блейкли, казалось, еще больше поскучнел от столь бурного проявления ее заинтересованности. Он посмотрел в зал.

– Что, так сказать, вряд ли возможно поправить аккомпанементом.

Она выглядела потрясенной.

– Стиль мм… таа… хивиль? Нет. Конечно нет. Я полностью вас понимаю.

Блейкли кивнул – на его лице было написано презрительное высокомерие – и вновь повернулся к публике. Он окинул собравшихся таким взглядом, словно это была толпа прокаженных. Затем он заложил руки за спину и запел.

Жаба, квакающая своим надтреснутым, расстроенным баритоном, могла бы легко победить маркиза на певческом турнире. Надежды Неда вознеслись до высоты плинтуса. Он не мог и предположить себе подобного.

Это была не ода. Это было убийство.

Нед прикрыл рукой рот и прикусил зубами перчатку. Это не сильно помогло. Его плечи сотрясались от смеха.

А кроме того, еще же были слова. Бог мой, сколько же времени он убил, сочиняя этот шедевр?

Что у Неда не отнять, никогда, да! Верность он хранит всегда, навсегда, да! Если вам грозит беда, горе, ужас и борьба — Вам поможет он тогда, с другом горе не беда, да!

Нед крепче вцепился в перчатку, его зубы прокусили тонкую кожу и коснулись пальцев. Наконец, он почти справился с душившим его смехом и оглянулся. Лица присутствующих застыли в напряженном внимании. Всех, за исключением мадам Эсмеральды. В ее глазах плясали озорные чертики веселья.

К счастью, Блейкли еще не закончил.

Вечно радостный он, вечно лестный. Мир признает его, пусть он тесный. Путь его в этой жизни известный — Он политиком станет, если верить не станет, Если верить не станет, советам… нечестной.

Нед сомневался, насколько это соответствует понятию комплимента. Слова «вечно радостный» вряд ли можно было назвать правдой. Он вновь обернулся. В отличие от большинства собравшихся леди Кэтлин не пожирала глазами поющего лорда Блейкли. Она осторожно посматривала по сторонам, вцепившись пальцами в подлокотники. Казалось, она вела себя так, будто детали меблировки комнаты интересуют ее гораздо больше, чем устроенное Блейкли представление.

Между тем Блейкли продолжал:

Нед достоин признанья, он живет в ожиданье, Не отравлен он горем интриг. Исключенье лишь в той, что задумана мной, Для того чтоб сорвать ее…

Блейкли вывел последнюю трель – если эти каркающие звуки можно назвать столь мелодичным именем – и, не отводя взгляда, уставился на мадам Эсмеральду. Нед пытался додумать пропущенную рифму. Сорвать ей парик? Ее блик? Ее… крик?

Мадам Эсмеральда густо покраснела и схватилась рукой за горло. Как странно.

– Сдается мне, что моя последняя строчка вышла без всякого размера или рифмы, – заключил выступление Блейкли.

Наступила чудовищная тишина. Благословенная тишина. Взгляды, которыми обменивались собравшиеся, говорили об одном – Господи Всемогущий, пожалуйста, скажи, что это кончилось. Блейкли оглядел публику с типичной презрительной невозмутимостью, словно призывая отважиться и освистать его.

Однако они не отважились. Нед представлял мысли, витавшие в их голове. В конце концов, он был маркиз. Возможно, в Бразилии все по-другому. Представление было экзотичным. Коротким. И вовсе не таким ужасным, как та китайская опера, которой их потчевали в прошлом году.

– Браво! – воскликнул Нед и бешено зааплодировал. Публика с благодарностью присоединилась к его аплодисментам.

Блейкли сухо поклонился и стал прокладывать сквозь ряды собравшихся путь к своему стулу. Он даже не взглянул на Неда, не поблагодарил за то, что тот только что его спас.

Ха. Если у Блейкли нет скромности, почему Неду не сыграть на его чувствах еще раз?

– Бис! – восторженно завопил Нед.

Блейкли пригвоздил мальчишку взглядом, обещавшим немедленное четвертование. К счастью для сохранности конечностей Неда, никто не поддержал его опрометчивого крика. Блейкли продолжил свой путь, принимая очень вежливые, но не совсем воодушевляющие аплодисменты.

Он ответил на приветственный кивок Неда и уже достиг своего места рядом с мадам Эсмеральдой, когда назойливая леди, сидевшая по правую руку от Неда, обратилась к нему.

– Лорд Блейкли, – поинтересовалась она. – Что за необычный стиль. Я только хотела узнать: а кто такой Нед?

Нед едва подавил усмешку. Это была, возможно, лучшая часть сегодняшнего представления. Практически все собравшиеся знали его как мистера Кархарта. Только ближний круг, его семья, а он причислял к их числу и мадам Эсмеральду, звали его Нед.

Прежде чем ответить, Блейкли расправил полы фрака и сел выпрямив спину.

– Человек. – Никаких дальнейших уточнений не слетело с его губ.

– О… – Пауза. – А этот стиль специально задумывался для такого исполнения?

Нед был не прочь уколоть своего кузена, но черт его побери, если он позволит кому-либо еще проделать подобное.

– Диссонанс, – беспечно произнес он, – столь популярен за границей в этом году. Какой позор, что Лондон отстал от времени.

Блейкли сдвинул брови и одарил Неда непроницаемым взглядом.

Нед расшифровал этот взгляд как одобрение. Нечитаемый ответ гораздо лучше непечатного.

Два задания исполнены, осталось одно. Неду предстояло лишь дождаться окончания сегодняшнего представления, которое внезапно стало весьма захватывающим. Смотрела ли леди Кэтлин на Блейкли? Убедило ли ее это ужасное представление? Уже в четвертый раз за вечер он повернулся взглянуть на то место, где сидела леди Кэтлин. Четыре, сказал он себе, совсем не такое большое количество. Он вполне может посмотреть четыре раза на кого угодно. Пять, возможно, было бы…

Все бы хорошо, да только ее уже не было на месте. Нед присмотрелся и заметил, как ее платье мелькнуло где-то в последнем ряду. Никто не наблюдал за ней, поскольку глаза всех были устремлены на оперного певца, запевшего арию, гораздо более мелодичную, чем предыдущая попытка. Леди Кэтлин обвела глазами комнату, и Нед быстро отвернулся.

Когда он отважился взглянуть в ее сторону снова, она как раз пыталась проскользнуть в дверь. Как странно. Уже во второй раз Нед видит, как она покидает великосветское развлечение через черный ход.

Не дав себе труда задуматься, он поднялся и попытался проследовать за нею.

Как только он закрыл небольшую дверь, заглушившую доносившиеся из зала звуки музыки, он столкнулся с ней.

– Леди Кэтлин!

Она обернулась.

– О! Это бешеный Кархарт. Да еще и один.

Нед остолбенел. Она разузнала его имя – хорошо. Но она сомневается в его душевном здравии. Плохо. Очень плохо.

Она погрозила ему пальчиком.

– Мы не были друг другу представлены. Не думаю, что вы можете со мной разговаривать. И уж точно вас не должно быть со мной без сопровождающих.

– Что за глупость, – произнес Нед. – Вам известно мое имя. Я знаю ваше. – Он протянул руку. – Давайте пожмет друг другу руки как джентльмены, и будем друзьями.

Ее взгляд задержался на его перчатке с обкусанными пальцами.

– Вы правы. – Нед сжал кулак и медленно опустил протянутую руку. – Леди не пожимают руки. Ладно, не обращайте внимания.

Она проследила взглядом за его рукой.

– А вы осознаете, что на вашей перчатке следы зубов?

Нед спрятал руку за спину. Его глаза вспыхнули.

– Я укусил себя, – объяснил он. – Старался не смеяться над Блейкли. Вы бы тоже так сделали.

– Что сделала? Укусила вас? – Она удивленно подняла бровь. А потом, внезапно сообразив, что произнесла, залилась румянцем. Нед впервые заметил, чтобы она испытывала хоть малейшую неловкость. Однако леди Кэтлин не отпрянула в смущении, она даже не отвела в сторону глаз. Нед мужественно встретил ее взгляд. – Знаете, я все больше убеждаюсь в мысли, что вся ваша семья – сумасшедшие.

– О нет, – попытался разубедить ее Нед. – Только Блейкли. Он такой уже много лет. Я, с другой стороны, напротив, весьма здравомыслящ. Лишь немного… немного нервный, правда.

– Я все-таки уверена в обратном, судя по тому, как вы меня преследуете. – Она покачала головой. Движение это можно было назвать скорее суровым, но ее голос смягчился. – Думаю, вам действительно следует меня оставить, пока кто-нибудь не обнаружил нас здесь наедине и не заподозрил худшего.

Однако от Неда было не так просто отделаться.

– Знаете, если бы вы не сбегали всегда через черный ход, у вас не было бы этих проблем.

Ее глаза расширились, и нечто, похожее на настоящее изумление, промелькнуло в них.

– Я не… так сказать… я не должна…

– Да, – продолжал настаивать Нед. – Да, вы ведете себя именно так. Каждый раз, когда я встречаю вас, вы убегаете по плохо освещенным коридорам. Это какая-то загадка. Я должен разгадать ее. Надо спросить мадам Эсмеральду.

Она нахмурилась, намереваясь опровергнуть его слова, но вместо этого спросила:

– Мадам Эсмеральда?

– Да, та самая, что предсказала партию, вашу и Блейкли.

– Партию? Предсказала? Блейкли? Какую партию?

– Ох, – содрогаясь, пролепетал Нед. – Гм. Какую партию?

– Так, значит, вы пытаетесь устроить мою партию с джентльменом, которого недавно назвали сумасшедшим? Именно поэтому меня преследуете? – Ее глаза округлились, и она резко выпрямилась. Однако по-прежнему оставалась на несколько дюймов ниже его ростом. – Вы преследовали меня из-за вашего кузена? Я думала…

Нед сделал успокоительный жест рукой.

– Я могу все объяснить. То, что сказал о Блейкли, будто он бешеный и все подобное, – это не правда. Он не так уж плох. На самом деле у него есть несколько достоинств.

– Безусловно, и, полагаю, главное из них – пение.

– Ну, – замялся Нед, – не совсем очевидное достоинство, но… но зато он – маркиз.

Она резко покачала головой:

– Ну, я не думаю, что это можно назвать его личным достоинством. Он является маркизом по праву рождения, только и всего.

– Он – высокий. Женщинам нравятся высокие мужчины, ведь так?

– Он также был рожден таким.

– Нет, – наконец-то к Неду вернулась прежняя уверенность в себе, – не был. Он родился таким же ребенком, как и все. И только потом подрос.

Леди Кэтлин недоуменно моргнула, потом поднесла перчатку к губам.

– Да, – сказала она, – но он не смешит меня так. – Она пристально взглянула на Неда. – Это еще одна ваша шутка, полагаю. Вы вовсе не хотели выдать меня за него, ведь так? Кроме того, он слишком старый.

Она продолжала смотреть на него, и Нед испытал странное чувство где-то внутри, словно там появился и расплавился горячий шар. Он не должен был испытывать положительные эмоции оттого, что она отвергла его кузена. Даже сейчас, мысленно сравнивая с Блейкли, Нед ощущал себя неловким, неуклюжим мальчишкой.

– Блейкли очень ответственный, – уважительно сказал Нед. – Гораздо более ответственный, чем я.

Она нахмурилась, всем своим видом выражая сомнение.

– И поэтому он послал вместо себя младшего кузена, чтобы тот устроил ему хорошую партию, да? Неубедительно!

– Да вы только взгляните на него. – Нед непринужденно прислонился к стенке. – Разве можно представить себе, что он влюбится в кого-либо без небольшой поддержки со стороны кого-то вроде меня? Он такой ученый, и холодный, и здравомыслящий. Я ему просто необходим. А как еще заставить женщину обратить на него внимание?

В последующей за тем минутной тишине Нед осознал, чем ему показалось знакомым это странное чувство яркости и переполненности. Он снова достиг кризиса. Дважды Нед уже испытывал это отчетливое ощущение пресыщенности, переполнения. Оно несло за собой утрату контроля и падение в бездну.

Нед знал это хорошо, возможно слишком хорошо. Он уже бывал там.

Мадам Эсмеральда разорвала порочный круг тьмы, сменявшей свет. Она пообещала ему, что он сможет жить, не страшась этой жуткой спирали. Она сказала ему, что он не сумасшедший, и целых два года, два замечательных, блестящих года она была права.

И вот, кажется, он опять все испортил.

– А почему вы думаете, что женщина должна обращать внимание на вашего кузена? – Леди Кэтлин почти дословно повторила последние слова Неда, покачав головой. Она снова посмотрела в сторону многолюдного зала и вздохнула. – Не надо устраивать мне с ним партий. Но если хотите поговорить со мной… – Ее голос замер, она взглянула на него, и странное, тоскливое выражение изменило на мгновение ее черты.

Он затряс смущенно головой, и она указала ему пальцем на дверь, ведущую в «зрительный зал». Там уже начали раздаваться жидкие аплодисменты.

– Уходите, – требовательно сказала она.

Нед удалился.

* * *

Гарет проскользнул через дверь, ведущую из зала на веранду. После тринадцати вежливых расспросов об особенностях певческого исполнения в Южной Америке, сопровождавшихся столь же пышными, сколь неискренними комплиментами, он просто нуждался в свежем воздухе. Ему казалось, что он задыхается в зале.

Конечно, этот свежий воздух был всего лишь лондонским свежим воздухом. Но, по крайней мере, в нем не было и намека на аромат переполненного надушенными телами зала. Однако, быстро осознал он, для этого воздуха скорее подходит определение тяжелый, чем свежий. Вместе с ночью на лондонские улицы опустилась практически непрозрачная туманная завеса, которую едва пробивали тусклые огни газовых фонарей. С каждым вдохом он поглощал столько влаги, что все больше напоминал сам себе какую-то амфибиеобразную саламандру. Эта всепроникающая влага несла в себе все ароматы Лондона. Запах мокрой земли маленького садика, ставшего ему прибежищем. Аромат нераспустившихся бутонов и первой листвы. Зеленые, естественные запахи. К сожалению, они не заглушали ставшей уже привычной лондонской вони – угольная сажа и копоть и, даже в этом фешенебельном районе, отдаленный запах сточных вод.

Как только его глаза привыкли к темноте, он понял, что находится в этом садике не один. Мадам Эсмеральда сидела на краешке гранитной скамьи распрямив спину, опершись на прямые как жерди руки. Она пристально смотрела в ночное небо. Сгустившийся туман делал его не более прозрачным, чем кусок серого сланца. Не было видно ни луны, ни звезд. Она не заметила и его.

Лорд Блейкли поспешил воспользоваться возможностью рассмотреть ее повнимательнее, более пристально и обстоятельно, чем удавалось ему до сих пор. Она выглядела очень респектабельно в этом платье в сливочно-красную полоску, которое он для нее подобрал. А с прической, выполненной специально нанятой горничной, она больше не выделялась среди разряженного в пух и прах общества. Покрой ее платья подчеркивал грудь и талию. Как жаль, однако, что оно не позволяло разглядеть плавный изгиб ее бедер. И ее щиколотки.

Бессонной прошлой ночью он представлял, как касается этих деликатных косточек, как снова ласкает рукой ее ноги. В его мечтах она не убегала прочь.

Свет едва проникал сквозь приоткрытые позади него ставни. Длинные тени пересекали террасу. Он проследовал по одной из этих черных полосок, стараясь ступать как можно тише. Однако не мог совсем заглушить скрип своих кожаных полуботинок. Испуганно вздрогнув, она обернулась.

– Прячетесь? – спросил он.

Она встретилась с ним взглядом и отвернулась.

– Теперь мы равны.

– Равны? – Мысли о революционной Франции пронеслись в его голове. – Liberté, egalité[8] и прочая чушь. – Нонсенс.

– Я связала вас, – объяснила она, – а теперь вы отомстили мне, заставив втиснуться в этот чертов корсет. Я даже не могу свободно вздохнуть.

Гарет облегченно вздохнул. Она просто продолжила их забавное маленькое соревнование. Конечно. Ничего другого она и не имела в виду этим своим сравнением.

– Вы привыкнете к этому.

– С какой, интересно, стати? Не думаю, что мне захочется сыграть миссис Маргарет Бернард еще раз.

– Даже в столь утонченном обществе?

Она усмехнулась его словам.

– Меня спросили, хотела бы я принять участие в Женском благотворительном чаепитии. Насколько я поняла, собравшимся предстояло вышивать носовые платки, чтобы раздать их бедным. Целью было распространение санитарно-гигиенических навыков среди низших слоев общества.

– Вы не в восторге от благотворительных мероприятий? Или вы не одобряете санитарно-гигиенические навыки?

– Думаю, эти вышитые платочки будут немедленно распроданы их временными владельцами. Что за потрясающая трата времени и труда? Неужели всем этим леди нравится играть свои роли?

– Нет. Это никому не нравится.

Гарет произнес это рассеянно, но она покачала головой.

– Уверена, вам нравится играть лорда Блейкли. Приказывать всем вокруг. Один взгляд на вашу самоуверенную физиономию, и весь свет, несомненно, призадумался, стоит ли и им тоже научиться этому абсурдному стилю вокального искусства. Неужели вы не испытываете ни малейшей симпатии к своему окружению?

– Нет. – Гарет произнес это без малейшего сомнения.

Симпатия? Переменчивое светское общество немедленно осудило его мать, когда она снова вышла замуж менее чем через год после кончины своего сиятельного супруга. Его сиятельство лорд Блейкли, его дед, недовольно скривил губы, и она вынуждена была согласиться с его требованием оставить с ним Гарета. Чтобы научиться быть маркизом. Все его детство превратилось в нескончаемый поток требований и обязанностей. Общество и его дед никогда не испытывали симпатий к нему.

Гарет покачал головой, словно прогоняя воспоминания.

– Возможно, я и оставил их в дураках относительно качества певческого мастерства в Бразилии, но это не более, чем они того заслуживают.

– У нас, возможно, даже больше общего, чем я думала. Что, если бы я сказала то же самое о своей роли мадам Эсмеральды?

– Поэтому-то вы и придумали эту ложь? Чтобы порицать приличное общество? Чтобы смеяться над нами? Вы хихикаете в рукав, сознавая, что заставляете плясать Неда под свою дудку?

Она помолчала.

– Возможно, это и было так, когда я только начинала. Мне представлялось все это весьма забавным. Однако мадам Эсмеральда выросла и окрепла, как только я нацепила на себя ее юбки. И потом, Нед… Понимаете, его невозможно порицать или обвинять в чем-либо. Очень опасно изображать из себя человека, которым ты не являешься. Не желая того, ты обрекаешь себя на исполнение роли, не в силах что-либо изменить. Иногда мне казалось, что я почти ненавижу мадам Эсмеральду.

Где-то в отдаленном уголке своего сознания Гарет отметил, что эти ее слова равнозначны признанию в обмане. В этих мыслях не было никакого торжества. Она произнесла вслух только то, что они оба прекрасно знали. Пока она не расскажет все Неду, в ее признаниях мало толка.

То, что она сказала, во многом показалось ему эхом его собственных мыслей. Бывали дни, когда он ненавидел лорда Блейкли.

Она повернула голову и внимательно посмотрела на него. Ее глаза в сгустившейся ночной тьме представлялись двумя темными омутами. Отблески слабого, едва проникающего из окон света выхватывали из темноты ее статную фигурку. Грудь поднималась и опускалась в такт с ее слегка участившимся дыханием. Быстрый вдох, быстрое движение. Каким станет ее дыхание, если он поцелует этот нежный кремовый изгиб над острой шишечкой ее соска?

Он страстно желал ее. Желал не просто эти совершенные очертания ее грудей, которые так и просились в его ладонь. Нет, он жаждал обладать женщиной, что связала его, и не только в буквальном смысле.

– Вы должны прекрасно понимать, что не сможете у меня выиграть. Осталось лишь одно задание, и я уверен, что выполню его со всем надлежащим рвением. Спустя весьма краткий промежуток времени я исполню все ваши указания. И у меня совсем нет желания связать себя узами брака с леди Кэтлин. Нед поймет, что вы всего лишь обманщица. Вы ничего не добьетесь, бездумно следуя своему плану.

– Дело не в том, чего я хочу добиться, дело в том, что вы потеряете, милорд.

Гарет покачал головой:

– Вы имеете в виду мою репутацию? Если я смог сегодня предотвратить все возможные слухи и пересуды одной своей уверенностью и взглядом, исполненным спокойствия и превосходства, будьте уверены, что мое доброе имя окажется неподвластным любым заданиям, какие бы вы ни выдумали. Я подчинил общество еще задолго до ваших пустых попыток скомпрометировать меня. Вам вряд ли удастся преуспеть в этом.

– Вы правы. – Она смотрела вдаль невидящим взглядом. – Но это совсем не то, что я хотела бы выиграть.

Любой, кому пришло бы в голову заглянуть в окна музыкального зала, мог бы разглядеть их силуэты. Со стороны их разговор мог показаться весьма праздной беседой. Обмен комплиментами, обсуждение общих знакомых. Не более того, пока он не позволит себе такой глупости, как коснуться ее.

Он страстно желал шептать ей глупости, целуя нежную кожу ее шеи.

– Вместо всего этого ты можешь выиграть мое покровительство. Обдумай и эту возможность. – Слова с трудом срывались с его языка. – Стань моей любовницей. Забудь обо всех этих идиотских целях, которых ты надеялась достичь.

– Если бы я хотела стать любовницей или содержанкой, я бы не стала затруднять себя созданием мадам Эсмеральды. Мне это неинтересно.

– Ты не будешь просто чьей-то любовницей. Ты будешь моей.

Она покачала головой:

– Я уже довольно давно объяснила вам, почему никогда не соглашусь с вашими предложениями. Вы протыкаете. Вы пришпиливаете. Вы предлагаете мне сделку, логично взвесив все затраты и преимущества. Знаете ли вы, я почти уверена, что единственные эмоции, которые вы позволяете себе показывать, – это гордость, гнев и презрение? Ни малейшего удовольствия или радости. Ни грусти. Ни разочарования.

– Только то, что я не выказываю все, что внутри меня, не значит…

– Вы не показываете определенные чувства и эмоции, – произнесла мадам Эсмеральда. – Почему, например, это не улыбка?

– А почему бы мне не трясти головой в подобострастном унижении? Почему бы не рвать на себе волосы от горя? Почему бы мне не пускать слюни, как преданная собачонка, которую поманили пальчиком? У меня есть гордость, Мэг.

– Она есть и у большинства других людей. Но они не заслоняются ею от своей человечности. Или от чувств людей, что окружают их.

Она думает, что он бесчеловечен?

– Понятно, – проронил он. Он вложил в голос весь холод, что окутал в тот момент его сердце. – Я вам не нравлюсь.

Она подняла голову и взглянула в глаза Гарету. И снова желание охватило его – так глубоко, что он едва мог сдерживать свои порывы. Она распаляла его аппетит снова и снова, он опять ощутил это ноющее чувство в паху. Целовать. Касаться. Ласкать. Господи, как же он хотел ее, хотел коснуться ее плоти, почувствовать ее кожу своей кожей. Он хотел, чтобы ее волосы, собранные сейчас в сложную прическу, разметались по его груди.

– Нет. Мне скорее не нравится лорд Блейкли. Любопытно, почему вы так часто играете маркиза?

– Играю маркиза? Я и есть маркиз.

– А я – мадам Эсмеральда. И миссис Маргарет Бернард. Вы думаете, я не могу распознать фасад?

Гарет запнулся.

– Фасад? Что же, по вашему мнению, я скрываю?

Она склонила голову набок и внимательно посмотрела на него.

– В вас присутствуют все признаки человека, бывшего очень неуклюжим, неловким ребенком. Мальчика, чья внутренняя жизнь не особенно заботила родителей. Мальчика, жившего собственной жизнью, – тихого, усердного. Возможно, слишком тихого и слишком погруженного в естественные науки, которому казались необыкновенно скучными спортивные упражнения и охотничьи выезды. Когда вы встречали других детей своего возраста, они казались вам бестолковыми. А когда они собирались в группы, как это им свойственно, вы боялись, где-то глубоко внутри, что они смеются над вами.

– Интересная теория. Жаль, что у вас полностью отсутствуют доказательства. – Гарет старался сохранить в голосе холодность. Его руки дрожали. Он вспомнил свои первые ужасные годы в Харроу[9]. Он старался забыть о них, вычеркнуть их из своей памяти, однако ее слова вернули их снова, и он снова ощутил чувство подступающей тошноты.

Следует оставаться на высоте. Надо думать о соблазнительном теле, о сладости ее объятий. Он постарался сосредоточиться на этих обжигающих мыслях и спрятать жуткие детские страхи, которые она пробудила к жизни своими словами.

Но она не позволила ему ничего скрыть.

– Да, да, именно так. Они все смеялись над вами.

Они делали это. Он стиснул руки, вспомнив чувство беспомощности, что не покидало его тогда.

– Потом вы обнаружили, что способны заставить их остановиться. Они не смогут смеяться над каменным истуканом. И они все боялись вашего положения в обществе.

– Все это не относится к моему предложению. Вы расскажете Неду, что обманывали его. Я затащу вас в постель.

– Но это совсем не то, что хочет каждый из нас, милорд. Вы не хотите, чтобы лорд Блейкли затащил меня в постель. А я думаю, что вы забыли, что значит быть Гаретом – просто Гаретом. И все страдают от этого. Я страдаю. Нед страдает. – Она умолкла на минуту. – Даже ваши слуги страдают. Как вам удалось научить их не улыбаться?

– Я не могу нести ответственность за выражение на их лицах.

– Правда? Назовите хоть одного из них, которого вы видели улыбающимся.

Назвать? Гарет привык воспринимать большинство своих слуг как некую безымянную массу. В тех редких случаях, когда он обращал на них внимание, они полагали за лучшее спрятаться за метелкой из перьев, которой обычно смахивали пыль. Слугам следовало держаться где-то на зад нем плане. Гарет даже иногда сомневался, что его слуги – настоящие люди. Они наверняка имели какие-то личные чувства и эмоции. Однако это вовсе не означало, что он намеревался вдаваться в подобные детали.

Мадам Эсмеральда нахмурилась, глядя на него.

– Ну, есть Уайт, – в конце концов произнес он.

– Уайт – это…

– Мой поверенный.

– Превосходно, – заключила мадам Эсмеральда. – Сделайтесь с ним друзьями.

– Что? Друзьями?

– Да, друзьями, – подтвердила она.

– Невозможно. Я скорее заполучу вас в свою постель.

Это было самое ужасное задание, которое она могла только придумать. Худшая часть его какого-то предательского органа, возможно печени, очень хотела подчиниться ее приказанию. Он хотел бы разговаривать с этим человеком так, будто это было совершенно нормально.

– Я не могу сделаться его другом.

– Почему бы и нет?

– Он у меня на службе, – возразил Гарет. – Подумайте, какое у него может быть происхождение. Мадам Эсмеральда, я – маркиз. – Он сложил руки на груди и кивнул. – Уверен, даже вы понимаете, что я не могу заводить дружбу с кем ни попадя. – Он спорил скорее с собой, чем с ней.

– Один человек, – заметила мадам Эсмеральда, – это вряд ли «все». А кроме того, человека, которого вы сами тщательно отбирали на эту должность, вряд ли можно назвать «кем ни попадя».

Его заботила не перспектива иметь друзей, его пугал сам процесс заведения дружбы. Гарет вспомнил те самые первые годы в Харроу. Ему никак это не удавалось. Он пытался, он прикладывал эти первые, столь тяжкие усилия, но это было чудовищно медленно. Все остальные его сверстники образовывали свои маленькие группки очень быстро, он один оставался в стороне. Он не был изгоем – в этом заслуга его происхождения, – но он всегда находился в изоляции. Два года робких, застенчивых предложений, мягко, но упорно не замечаемых окружающими его детьми. Два года остроумных реплик, так и оставшихся в его голове, которые ему так и не удалось вставить в беседу, рождавшиеся у него, когда нужный момент был уже упущен.

– Да не смотрите на меня так сердито, – попросила она.

То, что сначала было неуклюжестью и изоляцией, вскоре превратилось в превосходство и веру в собственную исключительность, презрительное одиночество. Он больше не стремился снискать одобрения окружающих. Оно и так было ему гарантировано. Она нанесла ему тяжкий удар, пробудив старые воспоминания. Так, будто она была ему ровней, будто имела право тревожить его прошлое. Будто он относился к тому сорту людей, что заводят дружеские отношения со своими поверенными, кто может забавляться с женщиной.

– Друзья. Вот еще!

Она молча кивнула.

Гарет взглянул на нее. Было не так темно, чтобы он не увидел ее слегка округлившийся взгляд, мягкую расслабленность щек, едва заметную виноватую полуулыбку. Он прекрасно знал, что она сейчас чувствует.

Жалость.

Он почти ненавидел ее за эти эмоции. Он почти ненавидел себя.

Дженни покачала головой.

– Мой бедный лорд Блейкли. Должно быть, это очень одиноко – быть выше всех в этом мире.

И это, более чем что-либо еще, потушило пламя физического желания, пожиравшее его тело.

Она была обманщицей и шарлатанкой, она была порочной и падшей женщиной. Но она смотрела прямо в его одинокое сердце. И, даже не притронувшись к нему, она связала его.

Снова.

Глава 8

Задание, которое мадам Эсмеральда дала Гарету, представлялось ему монументальным в темноте минувшей ночи. При ясном свете наступившего дня стало очевидным, что задание это не просто монументальное. Оно – невыполнимое.

Скрип пера Уайта настойчиво вмешивался в деловые занятия Гарета. По идее звук должен был быть смягчен толстым красно-золотым ковром, плотно укрывавшим паркетные полы кабинета. Но даже тяжелые бархатные занавеси не заглушали этот назойливый скрип.

С научной точки зрения Гарет прекрасно понимал, что по большей части этот шум – порождение его воспаленного разума. Логически рассуждая, он знал, что шум не может вызвать эхо в данной комнате, что здесь нет твердых поверхностей, от которых он должен бы отталкиваться.

Осознание этого научного факта вовсе не уменьшало раздражения, которое вызывал в нем этот постоянный скрип пера по бумаге. Оно также ничего не могло поделать с угрюмым раздражением, закипавшим у него в груди.

Мадам Эсмеральда все неправильно поняла. Гарет вовсе не стремился к дружбе. Он не был одинок. Он проводил недели в джунглях Бразилии в одиночестве, не испытывая никакой потребности в общении.

Ну хорошо, может, раз. Или два. В день. Однако это была такая же потребность, как, например, потребность в теплой ванне или глотке бренди, – временное желание, которое случайно появлялось и быстро забывалось.

Какой бы цели мадам Эсмеральда ни хотела достичь этим своим последним заданием, она явно основывалась на ошибочных умозаключениях. Гарет ни в ком не нуждался. И, даже если это и было так, дружба со своим поверенным вовсе не была тем бальзамом, что мог излечить его периодически открывающиеся сердечные раны.

Скрип, скрип. Шуршание.

Гарет раздраженно поднял взгляд. Уайт только что перевернул лист книги приходов и расходов, положив перед собой на стол чистый лист бумаги. Несомненно, для того чтобы занести на него краткое предложение об улучшении дел на одной из мельниц в отдаленных владениях Гарета. Позже они обсудят эти идеи. Разумно. По-деловому. В безличной манере, которую предпочитал Гарет.

Он не собирался заводить дружбу с этим человеком. Сама идея казалась ему нелепой и смехотворной. Он объявит ей это. Он не собирается тратить время на идиотские задания мадам Эсмеральды, он скажет Неду, он скажет ему, что…

Однако ее третье задание вовсе не имело отношения к Неду. Оно даже не было связано с победой рациональности и науки над абсурдом и нелогичностью. Нет, это задание касалось самого Гарета. В тот год, когда скончался его отец, и маленького Гарета отправили в Харроу, он искренне стремился завязать те легкие товарищеские отношения, в которых изрядно преуспели прочие мальчики. Он думал, что это желание давно покинуло его. Нет, оказывается, оно просто затаилось, как некое подземное существо, ожидая возможности быть извлеченным на поверхность легкой рукой мадам Эсмеральды.

Черт бы ее побрал.

– Уайт. – Слово прозвучало холодным и отталкивающим даже для его собственного слуха. Именно такому обращению с подчиненными учил его дед, покойный лорд Блейкли.

Уайт поднял голову:

– Да, милорд.

Гарет уставился на его перо, столь раздражающе на него действовавшее, с тщательно замаскированной рассеянностью. Что бы ему сказать? Не мог же он приказать своему человеку бросить заниматься той работой, ради которой он был нанят. Гарет сделал нетерпеливое движение рукой. Исключительно компетентный Уайт правильно расшифровал этот жест как «положи это чертово перо и послушай, что я тебе скажу».

Несомненно, он ожидал обсуждения положения дел в имении Гарета. К несчастью, Гарет предложил ему всего лишь небольшой разговор. Дружеский разговор.

– Вы женаты?

Внимательный взгляд Уайта сменился откровенно изумленным.

– Да, милорд.

– У вас есть дети?

– Четверо.

Воцарилась тишина. Гарет закусил щеку и с резким хлопком закрыл лежавшую перед ним хозяйственную книгу. Подружиться со своим поверенным? Сама идея эта казалась ему невозможной. Они вели совершенно разную жизнь. Гарет платил своему подчиненному жалованье. Уайт был семейным человеком с женой и детьми. Естественно, Гарету нечего ему сказать. Было величайшей нелепостью предположить даже возможность подобной дружбы.

Нелепости, кажется, были фирменным стилем мадам Эсмеральды.

Гарет оглядел мысленно свою обширную библиотеку. Тома по сельскому хозяйству. Тексты на латыни и греческом. Таксономия, биология, натурфилософия. Математика. Он прочел их все. Многие из них даже по нескольку раз.

Он мог бы предложить не менее шести способов доказательства теоремы Пифагора. У него в голове было не менее двенадцати идей по организации производства, которое бы стимулировало занятость в имениях в Восточном Мидланде.

Способов же продолжить эту беседу в его голове было ровно ноль.

Тем не менее он попытался:

– Что вы думаете о погоде?

Даже ему самому была заметна холодная формальность, отразившаяся в его голосе. Он звучал неприятно на слух, звучал так, будто Гарет выступал от имени испанской инквизиции – отделения по борьбе с ересями в метеорологии.

– Милорд? – Неудивительно, что Уайт встревожился. – Вы хорошо себя чувствуете?

Гарет быстро вновь открыл лежавшую перед ним бухгалтерскую книгу. Цифры – холодные, успокоительные – выстроились перед ним стройными рядами. Дебет – кредит, покупки – продажи. Корма скоту, вложения в новое гончарное производство в одном из имений, куда недавно была проложена железная дорога. Деньги уходили и возвращались снова, месяц за месяцем складываясь в точные суммы. Каждый пенни был подсчитан на этих страницах.

Все эти книги в его проклятой библиотеке. Каждый шиллинг в его расчетах.

Но и через тридцать четыре года Гарет по-прежнему не имел ни малейшего представления о том, как завязывать дружбу.

– Не берите в голову, – невнятно проворчал он и яростно уставился в открытую страницу.

Через некоторое время перо Уайта вновь заскрипело. Скрип-скрип. Шорох, шуршание. И только в воображении Гарета этот звук превращался в рев.

* * *

Тем же вечером лорд Блейкли с громким хлопком распахнул незапертую дверь в комнату Дженни. Она подскочила от неожиданности, сердце бешено застучало.

Он ворвался в комнату без приглашения. Вместе с ним влетел свежий весенний ветерок, вобравший в себя молодые и соблазнительные запахи весеннего дождя. Однако ни один из этих вестников весны не задержался в комнате. Напротив, само появление маркиза удушающе подействовало на все молодое и свежее в радиусе его досягаемости. Весенние запахи маленького мирка Дженни словно испарились от разлившегося по его лицу лихорадочного румянца.

Он не произнес ни слова. Вместо этого он смерил ее взглядом, словно генерал, обращающийся к нижайшему из солдат вверенной ему армии. Однако пламя, бушевавшее в его взгляде, вряд ли можно было назвать воинственным. И даже самый жестокий офицер, одержимый дисциплиной и порядком, вряд ли будет припирать своего подчиненного к стенке, перекрывая руками всякую возможность к отступлению. Губы лорда Блейкли вытянулись в белую, тонкую линию.

Дженни почувствовала, как в ней растет возмущение. Она резко выпрямилась и окинула его гневным взглядом.

– Лорд Блейкли, вы не можете просто врываться ко мне в дом так, будто у вас есть на это право.

Он фыркнул.

– А кто, интересно, остановит меня, как вы полагаете? Только вникните – я же маркиз. А вы… – он обхватил ее лицо руками, – вы… – Он презрительно усмехнулся.

– Я? – Слово сорвалось с ее уст.

– Если я вижу в людях самое плохое, – проговорил он, выплевывая раздельно каждое слово в приступе тщательно сдерживаемой ярости, – так это потому, что они не способны разглядеть этого самостоятельно. Возьмем, к примеру, вас. Нет оправданий тому, что вы делаете с моим кузеном. Вы можете подобрать сколько угодно прекрасных названий, но факт остается фактом – вы лжете ему. Вы используете его, и вы вытягиваете из него деньги.

Дженни попыталась отгородиться от него, положив руки ему на грудь.

– Это вовсе не оправдывает ваше поведение. – Она сделала попытку оттолкнуть его.

Он не сдвинулся с места.

– Так вы не отрицаете этого?

– Это не совсем так, – проговорила она. – Вы не понимаете Неда. Вы никогда и не пытались его понять. Он ни разу в жизни не слышал от вас ни одного одобрительного слова. Вас не было рядом, когда его выгнали из Кембриджа, и вы не понимаете…

– Вы играете на его худших страхах. И вы не обманете меня. Сомневаюсь, что вам удастся обмануть даже себя. Вы не помогаете ему. Мир не место для понимания и одобрения. Когда однажды Нед займет мое место маркиза, вы думаете, кого-нибудь озаботит тот факт, есть ли у него друзья? Ему не надо быть счастливым. Ему нужно быть готовым. Взгляните на него хоть раз моими глазами, мадам Эсмеральда.

Дженни снова прислонилась к холодной стене.

– Если бы у вас было хоть малейшее понятие о дружбе, вы бы не просили меня его покинуть.

– Если вы не думаете о Неде, подумайте о себе. Я признаю, что вы выглядите весьма прелестно и представительно, когда не пытаетесь играть роль цыганки-гадалки. И я не могу не восхищаться вашим интеллектом. Но посмотрите хоть раз на себя моими глазами. Что, вы думаете, я вижу?

Дженни закрыла глаза. К сожалению, она не могла заткнуть также и уши, не могла унять нервную дрожь, охватывавшую ее всякий раз, когда он прислонялся к ней ближе.

Он с силой провел пальцем по ее щеке, оставляя на коже тонкую белую линию.

– Ты обманщица и мошенница. О какой дружбе ты вообще можешь говорить? Сколько денег ты украла у Неда? И ты даже не можешь назвать ему свое имя.

Правда обожгла ее изнутри. Он приподнял ее голову за подбородок. Когда она открыла глаза, картинка перед глазами поплыла. Усилием воли Дженни остановила появившуюся слезу.

Она не упала.

Но Гарет не упустил того момента, когда ее глаза увлажнились, коснулся пальцем уголка ее глаза и нарисовал влажную полоску на ее щеке.

– Ты не можешь назвать Неду своего имени. – Голос его дрогнул. – Но ты можешь сказать его мне.

– Если вы обо мне столь низкого мнения, то почему касаетесь меня?

Его рука замерла на ее подбородке. Ноздри расширились.

– Потому что, – грубо ответил он.

– Вы видите больше, чем говорите. – Она хотела в это верить. Должна была. – Когда вы смотрите на меня, вы видите…

– Я не вижу ничего иного, – произнес он отрывисто, – кроме того, что мне было бы чертовски приятно тебя трахнуть.

А потом он склонил голову и поцеловал ее. Но в его объятиях не было ничего нежного и милого. Его губы впились в ее, едва сдерживая ярость. Господи, как же она хотела оказаться в его объятиях, жаждала ответить на его поцелуи. Она хотела, чтобы он любил ее, хотела открыть ему все свои женские тайны. Она желала того, подумала она с горечью, чтобы он заботился о ней.

Но не могла. Гарет не целовал ее как любовник, он целовал ее, будто она была мошенницей и обманщицей, а его грубые объятия служили подтверждением ее вины. Она хотела его, но не так. Ни за что.

Дженни сомкнула губы и яростно замотала головой.

– Прекратите. – Она умоляла его, ее дыхание прервалось.

– Нет. – Он снова придвинул к себе ее лицо и наклонился.

Дженни отвесила ему пощечину. Она вложила в нее все силы. Его голова резко откинулась в сторону.

Он медленно опустил руки. Недоверие отразилось в его бешеном взгляде.

Дженни встряхнула ноющую и покрасневшую от удара ладонь.

– Меня не волнует, кому я лгу. Меня не волнует ваш титул. Когда я вижу себя, я вижу женщину, заслуживающую больше чем крупица вашего уважения. И не смейте прикасаться ко мне, если не согласны с этим.

Лорд Блейкли провел рукой по своей щеке и уставился на нее.

– Проклятье.

– А вы знаете, что я вижу, когда смотрю на вас?

– Меня это не волнует. – Он скрестил руки на груди. – Меня не волнуете вы. Меня не волнует мой поверенный. Меня не волнует эта чертова дружба. Вы все можете идти к дьяволу. Я попытался. Черт возьми, мои попытки никогда не приносят ничего хорошего.

Разрозненные кусочки выстроились в стройную мозаику. Ярость, бушевавшая в его взгляде. Его несчастный вид. Его гнев. Не желая того, Дженни разглядела, что стоит за этой бешеной вспышкой. Он попытался завязать дружбу со своим поверенным. И его попытка провалилась. Это неудивительно. Нельзя приказать быть другом, а лорд Блейкли имел слишком мало опыта в завязывании иных отношений.

– Лорд Блейкли, – медленно произнесла Дженни. – Меня не касаются ваши безуспешные попытки завязать дружбу. Я вовсе не хочу быть козлом отпущения после того, как вы пережили крах своих надежд.

– Это совсем не так, – угрюмо заметил он. – Я действую так, потому что это доставляет мне удовольствие.

Дженни вздохнула.

– Вы же умный человек. Иногда вы даже поступаете, как умный. Не обманывайте сами себя.

Он сжал пальцы в кулак.

– Я просто не завожу друзей. Вам легко…

– Дружба – это очень просто, милорд. Даже такие простые люди, как я, способны на это. Все, что вам нужно сделать, – так это попытаться найти общее, что есть у вас и у другого человека, и поговорить об этом. Остальное сложится само собой. Попытайтесь разговаривать, а не приказывать. Постарайтесь видеть в человеке хорошее, а не дурное.

Лорд Блейкли потянул манжеты, застегивая их с педантичной аккуратностью. Он опустил голову и внимательно посмотрел на свои ладони. Его челюсть дрожала. И когда он вновь поднял голову, она увидела в его взгляде холодную и жестокую пустыню, грубую, лишенную малейших признаков жизни.

Она сказала это, чтобы ранить его. Но внезапно жалость охватила ее, и, не успев обдумать своих слов, Дженни произнесла:

– Господи, лорд Блейкли. Вы и в самом деле очень одиноки.

Мгновенная тишина. Наконец он развернулся:

– Мне лучше уйти.

Дженни не оставалось ничего другого, как закрыть за ним дверь.

* * *

На следующий день после вторжения лорда Блейкли Дженни придирчиво осматривала черные драпировки, накинутые на ее мебель, в третий раз. Драпировки свисали четко и симметрично, точно так же, как это было и две минуты назад, когда она проверяла их в последний раз. Маленькие медные колокольчики позвякивали от легкого дуновения ветра, доносившегося из приоткрытого окна. Она выбрала их, поскольку перезвон вносил ноту восточной экзотики в атмосферу ее «кабинета». Рассуждая логически, она понимала, что все подобрано правильно и соответствует духу тайны и мистики, который она пыталась создать.

И, хотя, открывая дверь Неду, она ощутила привычный аромат сандалового дерева, ей показалось, что чего-то не хватает, что-то упущено. И это не было нечто материальное, что можно было бы вернуть благовониями или искусной драпировкой. Нет, пропало что-то гораздо более важное. Ее сердце не лежало больше к этому занятию.

– Мадам Эсмеральда, – начал Нед, – я пришел просить совета.

Та же старая формула. Опять.

Дженни протянула ладошку:

– Позолоти ручку.

Шиллинги, которые он вложил в ее ладонь, были холодны как лед и тяжелее свинца. Десять шиллингов. Деньги достаточные для того, чтобы заплатить за квартиру на следующей неделе. Однако это напоминание только еще больше разволновало ее.

Внешне ничто не изменилось. Дженни лишь взглянула на себя критичным взглядом лорда Блейкли. И то, что она увидела, вызвало ее глубокое отвращение. Она слаба, она жадна, она обманывает Неда, вытягивая у него деньги. Нет, она обманывала его из-за дружбы, и это была гораздо более страшная и опасная ложь.

Дженни проглотила горький комок, стоявший у нее в горле, и натянула слабую улыбку.

– Чем я могу помочь тебе, Нед?

Нед наклонился вперед, согнув коленки. Его глаза бешено сверкали.

– Это не работает. – Должно быть, он прочел изумление в ее взгляде, поскольку поспешил объяснить: – Задания. Они не работают. Блейкли не влюбился в леди Кэтлин, а она не любит его.

Дженни поймала взгляд Неда. Еще две недели назад она бы вздохнула и попросила его полностью ей довериться. Она бы призвала к терпению и стойкости, добавила бы парочку оккультных банальностей. «Приближающийся Юпитер принесет добро ожидающему». Но две недели назад лорд Блейкли был лишь мифический кузен, упоминавшийся Недом с благоговением в голосе.

«Если я вижу в людях самое плохое», – сказал он ей, – так это потому, что они не способны разглядеть этого самостоятельно».

Прекрасно. Теперь Дженни видела в себе плохое сама. Оно отражалось в горящих надеждой глазах Неда. Оно сияло на его чистом, без морщин, лбу, когда он, затаив дыхание, ожидал ее ответа. Надеялся, что она решит проблему, которую создала сама.

Дженни думала помочь Неду, смягчив лорда Блейкли. Она хотела, чтобы надменный маркиз увидел хорошее в своем кузене. Она верила, что он сможет разглядеть добро в ком-либо еще, кроме себя. Но даже Нед признал, что ее задания не работают.

Лорд Блейкли не стал мягче ни на йоту. Не важно, какой грубой и неприветливой была его речь, он совершенно правильно определил сущность ее отношений с Недом.

Его глазами Дженни видела собственный эгоизм. Она узнала самое сокровенное свое желание, самое сильное стремление – быть оцененной по заслугам, быть уважаемой. Однако какого уважения она заслуживает? Ее никогда не ценили, пока она была Дженни Кибл, так что она создала мадам Эсмеральду. Мадам Эсмеральда ни о ком не заботилась, она находила клиентов, которые жадно ловили каждое ее слово, будто это была правда. Это почитание не шло дальше преклонения перед сверхъестественными силами. Свет в глазах Неда предназначался женщине, которой на самом деле не существовало.

Дженни не заслуживала его уважения. Даже видя очевидное горе Неда, она не могла заставить себя сказать ему, что все эти задания были ее собственным изобретением и что духи не имеют к ним никакого отношения, а она всего лишь обманщица. Дженни просто не вынесла бы того, как огонь в его глазах сменится туманной дымкой отчаяния.

Теперь, когда Дженни научилась видеть в людях плохое, она осознала, какой вред на самом деле причинила Неду. Он стал зависеть от нее, зависеть от ее даже самых несущественных советов и пожеланий. И все же она не смогла побороть свой эгоизм и произнести слова, после которых он с отвращением покинул бы это место.

– Нед. – В ее голосе прозвучала дрожь, которой там не должно было быть. Мадам Эсмеральда не может испытывать дрожь или трепет. Но теперь слово принадлежало не мадам Эсмеральде, нет, говорила сама Дженни.

Нед нахмурился, услышав ее взволнованный голос.

Может быть, она поступала… скажем так, не совсем правильно. После двух лет успокоительной лжи слишком поздно говорить правду. Что же, пришло время полуправды?

– Нед, помнишь, что я сказала тебе несколько лет назад? Что придет время, и ты станешь мужчиной?

Он кивнул.

– Это время пришло. Но пришло время не становиться мужчиной. Пора быть им.

Он удивленно посмотрел на Дженни.

– Я не понимаю. Что вы говорите, я должен сделать?

– Нед, ты хочешь во всем верить мне. Ты желаешь, чтобы я сказала тебе, что делать.

Он энергично кивнул.

– Это похвальное чувство, но это не совсем правильно. Не жди моих советов. Не… – она запнулась, – не верь мне.

Он изумленно замотал головой. Так, будто весь мир встал с ног на голову.

– Разве вера в вас может быть плохой?

О господи, как мучительно смотреть на себя глазами лорда Блейкли. Эта мука, эта боль сводила с ума. Невинность вопросов Неда, его простодушная реакция на ее слова разрывали ей сердце на части. С какой презрительной усмешкой посмотрел бы на происходящее лорд Блейкли, если бы имел возможность слышать их беседу. И был бы прав, черт бы его побрал.

– Нед, – произнесла Дженни, – ты должен научиться доверять себе. Ты обязан начать принимать свои собственные решения. Ты не должен полагаться на каждое мое слово.

Он отшатнулся от нее.

– Нед, ты хочешь быть мужчиной?

Он кивнул, сложив руки на груди, словно пытаясь защитить себя от ее жестоких слов.

– Это очень непросто – быть мужчиной. Для этого нужно уметь сделать выбор, взять на себя ответственность. Это требует тяжкой работы и новых знаний. И сейчас – именно сейчас – необходимо, чтобы ты самостоятельно стоял на ногах без посторонней помощи.

– Один? – Его голос звучал тихо и испуганно. Его губы дрожали.

Обвинения в адрес лорда Блейкли вмиг испарились из сознания Дженни, и она увидела Неда взглядом, идущим от самого своего сердца. Сильный молодой человек, старающийся изо всех сил стать лучше.

Дженни потянулась и взяла его руку. Потом разогнула его пальцы и улыбнулась. Медленно она положила монеты обратно в его руку, одну за другой. С каждой монеткой с ее сердца словно снимался тяжкий груз. Отдав последний шиллинг, Дженни почувствовала сильное облегчение. Однако она не отстранила своей руки. Вместо этого просто чуть сильнее сжала его руку и мысленно попрощалась.

– Нет, Нед, – прошептала она. – Ты не должен быть один. Просто… просто будь умнее в выборе своих спутников.

Ее глаза увлажнились. Ее голос звучал хрипло как стон. Нед взглянул в ее лицо и вздрогнул. Потом вырвал руку и отвернулся, устремив невидящий взгляд в стенку.

– Думаю, я понял, – сказал он. Его голос тоже напоминал хрип.

– Понял?

Он кивнул, стараясь не встречаться с ней взглядом. Может быть, он все понял. Может быть, он действительно осознал те слова, которые Дженни не могла заставить себя произнести. Я – мошенница. Ты был обманут.

И возможно, его ответ – молчание, нежелание смотреть в глаза – свидетельствовал о том, что он наконец-то смог разглядеть ее и что он более не полагается на нее.

Нед молча ее покинул.

После его ухода Дженни долго и пристально разглядывала обстановку своей комнаты. За долгие годы у нее скопилось множество оккультных вещей. Эта неестественная паутина по углам. Угнетающие темные занавеси, скрывающие проникающий из окна свет. Единственным источником освещения в комнате были едва тлеющие угли камина.

Она потеряла к своей работе всяческий интерес. Играть роль предсказательницы судьбы вначале было занимательно. Это волновало кровь, завораживало. Дженни внимательно наблюдала за своими клиентами, ловя в их ответном взгляде легкие намеки, искорки согласия или отрицания. Она говорила им то, что они хотели услышать. Они слушали.

В глубине души она смеялась над ними. Это была месть Дженни Кибл за отверженное детство.

Она поступала ничуть ни лучше лорда Блейкли, думая о своих клиентах таким образом. Однако не было ничего смешного в том, как она предала нежную привязанность Неда.

Уставившись на тлеющие угли камина, Дженни поняла еще одну истину.

– Так не может продолжаться. Я больше так не могу.

Она произнесла эти слова вслух – кому, не могла сказать. Возможно, этому камину. Возможно, духам, к которым она якобы столь часто взывала. Естественно, она не услышала никакого ответа, и лишь где-то глубоко в груди затеплился огонек. Этот огонек словно сообщал ей, что данный отрезок ее жизни пройден.

И что же ей делать? Будучи женщиной, она прекрасно сознавала, что большинство профессий закрыто для нее. Она могла стать белошвейкой, и быстро погубить свое зрение, получая жалкие гроши за свой каторжный труд. Возможно, после всех этих лет, она могла бы попытаться получить место гувернантки. Однако для этого ей были необходимы рекомендации, а после всего произошедшего она вряд ли осмелится попросить об этом лорда Блейкли. Возможности, открывавшиеся для девушки без семьи и без рекомендаций, вряд ли можно было назвать безопасными.

Откровенно говоря, положение мало чем изменилось с тех пор, как она решила сбежать в Лондон.

Дженни могла бы отправиться в провинцию, где на сэкономленные ею деньги удалось бы протянуть дольше. Она могла бы жить на проценты со своего мизерного капитала и надеяться, что двенадцати фунтов в год хватит ей до конца жизни. И это при условии, что здоровье позволит ей самостоятельно готовить и стирать для себя. Риск. Жизнь, представляющаяся ей бледной и лишенной смысла.

Звучит ужасно. Открывшиеся перед нею перспективы не привлекали ее. Дженни выдохнула и подумала, что бы ей хотелось самой.

Что бы она сделала, если бы представилась возможность начать жизнь с начала? Что бы она изменила?

Давнее, страстное желание охватило ее.

Она хотела иметь мать.

Господи, она хотела иметь ребенка.

Она хотела стать кем-то, кого бы уважал даже надменный лорд Блейкли.

Три желания, и все три абсолютно невыполнимы. Она покачала головой.

Дженни не представляла себе, чем закончится ее новая жизнь, но у нее было несколько идей, с чего начать. Медленно и торжественно она сдернула черные драпировки со своего стола и стульев. Она скомкала хлопковые тряпки и бросила в камин.

Они мягко спланировали на подстилку из пепла и угольной пыли. Дженни глубоко вздохнула и замерла в ожидании. На несколько бесконечно долгих мгновений черное облако заслонило собой тепло и свет. Потом оно покраснело и, наконец, взорвалось в ореоле ослепительного пламени. Дженни стащила свои цветастые юбки, одну за другой, и бросила в огонь. Следующим в камин полетел ее платок, потом – шаль. Наконец, она сорвала нижнюю рубашку. Пожар полыхал буквально несколько минут, но она явственно ощутила, как его жар опалил ей бедра.

Когда пламя потухло, с ним вместе превратились в пепел и жалкие остатки мадам Эсмеральды.

Глава 9

Смысл записки, которую Гарет получил от своего кузена два дня спустя после своего печального визита к мадам Эсмеральде, представлялся ему темным.

«Необходимо встретиться, – гласила она. – Музыкальный вечер у Арбатнотов. Восемь часов. В голубой столовой. Очень важно. Не приводи с собой мадам Эсмеральду. Ты был прав относительно ее. Нед».

Гарету было невыносимо и думать о мадам Эсмеральде. Каждый раз, когда он вспоминал тот вечер, жгучее чувство стыда охватывало его, словно кто-то нещадно касался его раскаленной кочергой. Однако стоит только засесть в своем кабинете, с головой погрузиться в гору счетов и отчетов, как мысли об этой женщине быстро вылетят из его головы.

К сожалению, в реальности все обстояло совсем не так. И к тому же он находился в кабинете вместе со своим поверенным.

В отношениях Гарета со своими слугами не было места нервам. Вплоть до последних нескольких дней его отношения с Уайтом были очень простыми. Его секретарь и поверенный вел всю переписку с его имениями. Гарет платил ему зарплату. Гарет любил простоту. Ему нравилось не беспокоиться о том, о чем же думает его подчиненный. Он предпочитал не брать в голову тот факт, что результаты его последней неудачной попытки побеседовать с Уайтом казались унизительными и тревожными.

Ему не нравилось лишь чувствовать себя ослом. А этот чертовски проницательный взгляд мадам Эсмеральды, взгляд, позволивший ей разглядеть в Неде нечто большее, чем вечно раздражающая и отвлекающая детская глупость, – этот взгляд презирал его. Он сказал ей посмотреть на себя его глазами, но если бы она на самом деле и сделала это, то не нашла бы в себе ничего позорного. Если бы она поняла, как бравада и хвастовство превращаются в его груди в жажду, она бы с удовольствием посмеялась над бедным лордом Блейкли.

Кого он обманывает? Она прекрасно все понимает. Она произнесла вслух ту правду, что он так долго скрывал за хмурым видом и резкими фразами. Он не умеет общаться с людьми. Он не знает, как заводить друзей. Он съеживался, чувствуя себя неловким и неуклюжим всякий раз, когда предпринимал подобные попытки. И именно потому уже очень давно – почти двадцать лет назад – он полностью забросил это занятие.

Однако в жизни каждого человека рано или поздно наступает момент, когда он больше не может отвергать окружающих. Гарету не надо было гадать на кофейной гуще, чтобы увидеть будущее, которое открывалось перед ним, если он продолжит свой одинокий и угрюмый путь.

Он останется совсем один. И это будет не то едва замечаемое одиночество, в котором он пребывает сейчас, слабое желание поговорить с кем-то, быть ближе к кому-то, нет, это станет яростной потребностью, настойчиво нашептывающей ему, что все могло бы быть и по-другому – если только…

Если только что?

Из всех ужасных вещей, что она наговорила ему тем вечером, лишь одно ранило его действительно глубоко – проникло сквозь кожу и мускулы, сквозь слой подкожного жира и расползлось по венам и артериям, отравляя его тело, – ее утверждение, будто это его выбор стать тем, кем он стал. Много лет он убеждал себя, что у него нет выбора, что холодность и расчетливость лишь свойства его натуры, что он просто таким образом противостоит опасностям – препарируя угрозы в глубинах своего кристально чистого и незамутненного разума.

Он верил в то, что не может быть теплым, любящим братом, столь необходимым его сестре, что не способен принять под свое крыло Неда как друга, а не как подчиненного, понимающего лишь язык приказов.

Она развеяла его иллюзии. Он сам выбрал такую жизнь, и то, что представлялось вполне сносным, когда рассматривалось как стечение обстоятельств и слепое веление судьбы, становилось невыносимым, едва допустить саму возможность выбора. И если он не изменится в ближайшие годы, тяжкие мысли о том, что он сам виноват в своей судьбе, сгрызут его, словно мышь мешок зерна, не оставив ни малейшей надежды.

Если только у него недостанет храбрости сделать иной выбор.

И если он желает обзавестись подобной храбростью – не следует откладывать это дело в долгий ящик. Не стоит ждать гипотетического времени и сказочного места. Нет, здесь и сейчас. В этом кабинете, немедленно.

Он произнес это проклятое слово.

– Уайт.

Услышав свое имя, его поверенный почтительно обернулся:

– Милорд?

В помещении гуляли сквозняки, однако они не помешали выступить предательскому поту на ладонях Гарета, словно напомнившему ему все его страхи. Он перевел взгляд на бархатные занавеси, за спиной Уайта. Беседа пойдет проще, если не надо будет смотреть своему человеку в глаза. Ткань подернулась от небольшого ветерка, и Гарет нашел, наконец, в себе силы завести разговор.

– Мне кажется, что у нас есть… – Гарет сделал глубокий вздох и быстро выпалил остаток предложения: – Много общего.

– У нас?

Угловым зрением Гарет отметил очевидное изумление, появившееся на лице Уайта.

Гарет сжал руку и с досадой ударил кулаком по ноге.

– Да, – произнес он. – У нас есть. – И, пропади все пропадом, опять этот холодный, повелительный голос. Невозможно вести беседу, отдавая приказания человеку, с которым хотел бы на деле посоветоваться.

– Возможно, милорд будет столь любезен назвать их.

Гарет вовсе не испытывал желания оказать подобную любезность, черт бы их всех побрал. Но он должен был попытаться, чтобы достичь хоть какого-то результата. Гарет мысленно обратился к тому малому количеству фактов, известных ему об его поверенном.

– Гм… – выдавил из себя он, – мы оба мужчины.

Уайт склонил набок голову. Это движение отвлекло внимание Гарета от занавесей и заставило взглянуть своему служащему в лицо. Гарет запнулся.

– Да, – ответил Уайт. – Это так.

– И, – Гарет продолжил, – мы примерно одного возраста.

– Это и в самом деле так, милорд.

Гарет снова стукнул себя кулаком в бедро. На этом известное ему сходство заканчивалось. Гарет чувствовал себя невыносимым идиотом – как того, несомненно, и добивалась мадам Эсмеральда. Уайт почтительно ожидал, заинтересованно на него уставившись. Он напомнил Гарету голубя, рассматривающего краюху хлеба в руках ребенка. Очевидно, он ждал от него чего-то еще. Но что мог сказать Гарет?

Мы оба грамотные.

У нас у обоих менее пяти детей.

– И мы оба находим удовольствие в женском обществе.

Глупо, глупо, глупо. Он понял, как это глупо, едва только слова слетели с его губ. В том углу, где стоял Уайт, повисло завороженное молчание. Так, будто бы ребенок кинул голубю целую буханку хлеба, и Уайт не знал, как поступить – убраться ли подобру-поздорову, или же бешено начать выклевывать хлебный мякиш.

– Потрясающее сходство, милорд, – отметил Уайт. В его прямом, немигающем взгляде Гарету почудилась легкая насмешка.

Кончики ушей Гарета горели. Он схватил край скатерти и сжал в кулаке, будто это было горло проклятой фальшивой гадалки. Была веская причина, по которой Гарет не заводил друзей. Он не умел этого делать, и, что хуже, ему было невыносимо сознавать, что он что-то делает плохо.

Он снова сделал ее козлом отпущения.

Если она когда-нибудь узнает об этой его неудачной попытке, только посмеется над ним. И будет абсолютно права. Он сознавал, что использует свой социальный статус как щит, чтобы скрыть собственную неуклюжесть. До сей поры это работало. Это работало с тех пор, как ему исполнилось двенадцать.

И лишь сейчас все провалилось. Значение этого провала ударило его прямо в грудь. Если он не может даже поговорить со своим поверенным, полностью зависящим от него материально, то с кем вообще ему удастся общаться по-дружески? Он будет одиноким всю свою жизнь. Гарет мучительно искал продолжения беседы.

– А на что это похоже? Брак?

Уайт откинулся назад на своем стуле. Загадочные морщинки появились в уголках его глаз.

– О, это замечательное состояние.

– А миссис Уайт хоть раз говорила вам неправду?

Уайт не был дураком. Те маленькие морщинки разгладились, и он, наконец, понял причину расспросов.

– Все время. Преимущество брака в том, что всегда можно распознать, когда один из супругов обманывает.

Гарет нахмурился. Подобное притворство казалось ему невыносимым. Это еще усилило его отрицательное отношение к женитьбе.

– А в чем заключается ее обман?

Уайт придал глазам невинное выражение и сложил руки около лица в жесте, в котором даже неискушенный лорд Блейкли распознал женское кокетство. Однако то выражение, которое при этом приняли его жесткие, мужские черты выглядело скорее пугающим.

– О нет, Уильям. Шаль оказалась совсем не дорогой.

Высокий фальцет, прозвучавший вместо обычного сочного баритона его поверенного, заставил Гарета изумленно отшатнуться.

– Конечно, – добавил Уайт уже своим обычным голосом, – я тоже ее обманываю.

– Да?!

– Вот только сегодня утром я сказал ей: «Чушь, моя дорогая, ты ни капельки не постарела».

Гарет угрюмо уставился в лежащие перед ним на столе бумаги. У него совсем не было опыта подобного рода отношений. Сказанное Уайтом звучало буднично и утешительно. Да как же это может быть глупым и завидным одновременно?

Уайт положил лист копировальной бумаги на письмо, над которым работал в данный момент.

– Возможно, это будет излишней смелостью с моей стороны, милорд, поинтересоваться у вас, гипотетически говоря, существует ли определенная женщина, о которой вы думаете?

– Гипотетически говоря? – Гарет вздохнул. Невозможно было еще более опустить себя в глазах Уайта. – Да.

– И эта, гм… гипотетическая женщина сказала вам какую-то неправду?

– Гипотетически все, что она говорит, – ложь, – сокрушенно пожаловался Гарет. – Все, за исключением ее поцелуев. Они – искренние.

Уайт кивнул, будто ему регулярно приходилось раздавать советы страдающим от безнадежной любви пэрам Англии.

– Вас интересует, можете ли вы ей доверять? Гипотетически, конечно.

– О, я прекрасно понимаю, что не могу себе этого позволить. Что я на самом деле хотел бы узнать… – Мысли Гарета потекли в обратном направлении. На самом деле, он хотел бы знать, закончится ли его одержимость женщиной, даже имени которой он не знает, как только он затащит ее в постель? Он желал бы знать, удастся ли ему когда-нибудь искоренить эту холодную, одинокую пустоту из своего сердца, пустоту, заставляющую его безнадежно искать общества людей, которые бы не страшились его.

Он хотел бы знать, когда сможет отделаться от мыслей о мадам Эсмеральде. Одна его половина желала обладать ею в простом, сексуальном смысле. Другая – хотела… хотела сделать ее своим другом. Он запнулся.

Этого больше не случится. После того, как он повел себя тогда.

Гарет сомневался, увидит ли он еще когда-нибудь снова, как ее глаза загораются любовью и желанием. Вряд ли, особенно после того, когда он выставил себя перед ней таким ослом. Он взглянул на Уайта, внимательно за ним наблюдавшим. Доверие к его спокойной уверенности наполнило его истерзанное сердце. Он мог побиться об заклад, что Уайту известно, как поступить в подобной ситуации.

– Уайт, – произнес он неуверенно. – Что я на самом деле хочу знать: известно ли вам, как извиниться перед женщиной?

* * *

Часы показывали без десяти минут восемь. У Неда стянуло в тугой узел все внутренности, и на лбу выступили капли пота. Традиционные музыкальные вечера у Арбатнотов вовсе не давали поводов подобному холодящему ужасу, несомненно, охватившему юношу. Однако у Неда был план, который причинял ему столь же много беспокойств и страданий, сколько и какой-нибудь не переваренный в желудке хрящ. Каждый инстинкт его твердил, что он должен остановить это сумасшествие, пока оно не вышло из-под контроля, пока не обросло новыми смертоносными головами, словно мифическая гидра. Его гипертрофированное чувство чести болело весь день. Все, чему его когда-либо учили, свидетельствовало о том, что он поступает неправильно, дурно. Очень, очень неправильно и просто фатально дурно. Все это могло изменить жизнь и похоронить репутацию навсегда.

Однако разве имело смысл легкое испытание? Он знал, что должен через это пройти. Мадам Эсмеральда же сказала, что все в его руках. Ее слова гулким эхом отдавались в его измученном, воспаленном сознании.

«Не доверяй мне», – сказала она.

Но как же Нед мог ей не верить? Много лет назад она предсказала, что он освободится от приступов безнадежной черной тоски и отчаяния, сводивших его с ума. Он должен. Она предсказала, что Нед станет кем-то стóящим, будет вести достойную жизнь. Он надеялся, что так и будет. Но сейчас он чувствовал, как подступает гибельная чернота, страшный монстр, затаившийся неподалеку.

Не верить мадам Эсмеральде?

Если он лишится своей веры в нее, то никогда не поверит и в то, что она была права в тот самый первый день, когда велела ему жить. Он не мог не верить в то, что она видит его будущее, свободное от того ужасного отчаяния. Если она не видит будущего, то все его надежды на то, что оно у него будет, напрасны.

Она не может ошибаться. Он не позволит ей этого.

Это, решил Нед, всего лишь испытание, его задание.

Он не мог быть ни в чем уверенным. Он не мог положиться на задания мадам Эсмеральды. Он не мог даже надеяться, что ледяная элегантность леди Кэтлин заставит Блейкли на ней жениться, если только его намеренно не столкнуть с ней.

Но Блейкли еще нет.

На протяжении получаса, что миновал с тех пор, как Нед прибыл на вечер к Арбатнотам, он исподтишка наблюдал за леди Кэтлин. Наверное, он бы следил за ней, даже если и не было бы его плана. Его грудь сжималась каждый раз, когда она делала глубокий вдох. И это вполне естественно, заверил он себя, принимая во внимание все то, что он задумал.

Даже теперь, находясь в просторной зале, он чувствовал ее. Она была одета в белое платье, которое могло бы показаться очень простым, если бы не нашитые на него сотни бриллиантов, всякий раз, когда она двигалась, сплетавшихся в ослепительный узор. На их фоне ее белокурые волосы казались почти белыми, будто из платины.

Она весь вечер смотрела куда-то еще – на других мужчин, жаждавших снискать ее внимания, прохаживаясь по танцевальному залу, на расположившийся в отдаленном углу оркестр, даже на потолок, украшенный изысканным орнаментом – золотыми листьями по красному фону. На него она взглянула только один раз – длинным, ищущим взглядом, – покраснела и отвернулась.

Неподалеку расположилась еще одна группка задействованных им «актеров» его маленькой драмы. Среди них были: Лаура, сестра Блейкли; подле нее прохаживалась и мама Неда, худая как палка почтенная матрона, мелко завитые седые волосы которой были украшены цветами, напоминавшими о давно уж прошедшей для нее весне. Обеих леди сопровождала непременная леди Беттони, известная в свете сплетница, чей талант разносить пикантные новости мог поспорить разве что с остротой ее выпестованного годами великосветской жизни взгляда.

Нед перехватил многозначительный взгляд Лауры, которым она обвела бальную залу. Она незаметно кивнула ему. Юная леди была готова, она вполне понимала возложенные на нее Недом задачи. Лаура отличалась вполне объяснимым в ее возрасте любопытством, так что ему оказалось несложно ее подкупить. Нед поведал ей адрес мадам Эсмеральды в обмен на ту службу, которую она должна была сослужить ему сегодня.

Уже было без пяти восемь, а Блейкли так и не появился.

Леди Кэтлин весь вечер выказывала легкие признаки нервозности, которые Нед явственно различал даже со своей, весьма отдаленной от нее позиции. Ее манеры были чуть более скованными, ее мелодичный смех звучал немного натужно.

Учитывая все обстоятельства, это было неудивительно.

Помимо всего прочего, Нед послал ей записку.

Переписка с незамужней леди являлась строгим нарушением этикета. Письмо же, содержащее предложение увидеться на людской половине дома Арбатнотов звучало жутким преступлением против всех известных свету норм. Однако на самом деле он вовсе не хотел причинить ей вред, не желал поступать бестактно. Припоминая то странное выражение ее лица во время их последней встречи, он с удивлением сознавал, что леди Кэтлин скорее даже нравилось беседовать с Недом. Странно, необъяснимо. Хотя, наверное, так и должно быть, ибо сама судьба на стороне мадам Эсмеральды.

Он снова и снова прокручивал в голове совет мадам Эсмеральды. Всего на несколько ужасных мгновений он представил себе, что мадам Эсмеральда признала свою неправоту. Значит, ее предсказания – неправда. Но он не мог принять этого – не должен был принимать, как бы эта жестокая возможность ни разъедала ему сердце. Он обязан был верить, что она была права той ночью много лет назад, когда приказала ему жить. Он хотел верить, что она видит его будущее, чистое от губительной темноты.

«Необходимо, чтобы ты самостоятельно стоял на ногах без посторонней помощи». Нет, есть только одно объяснение, только одна возможность. Принимая во внимание упрямство Блейкли, задания мадам Эсмеральды способны были приблизить предназначенную судьбой пару друг к другу. Остальное же зависело от Неда и грядущих четырех минут.

Несомненно, Блейкли должен появиться. Нед старался побороть страх, неотрывно преследовавший его весь вечер. Он всегда встречал ледяной отповедью любое опоздание Неда к назначенному часу, пусть опоздание это заключалась буквально в нескольких минутах.

Однако время шло, а его первый актер уже пришел в движение. Леди Кэтлин не посмотрела на Неда, она даже не бросила быстрого взгляда в его сторону. Нет, она лишь мило махнула своими прелестными ручками, будто извиняясь, и выскользнула из комнаты.

Нед закрыл глаза и представил, как она входит в оклеенный золотистыми обоями коридор позади комнат отдыха для леди. Голубая столовая находилась всего лишь в двух шагах от назначенного места и, по уверениям слуг, могла служить прекрасной сценой для этого небольшого представления.

Из комнаты вел лишь один выход, спрятаться негде. Одинокая пара будет обнаружена немедленно, едва откроется дверь.

Тошнота подступила к горлу. Он весь покрылся потом, его нервы дрожали. Лишь одно слово Лауре, и можно предотвратить надвигающийся шторм. Несколько фраз леди Кэтлин – если он поспешит, он еще успеет ее поймать, – и сцена может быть сыграна по другому сценарию. Он просил ее встретиться там с ним, и, несмотря на всю абсурдность и невозможность подобной просьбы, она пришла. Это могла быть судьба.

Ради нее Нед пытался совладать со всем, что ненавидел в себе, – бессилием, неумением снискать уважение окружающих. Как же он хотел иметь возможность самостоятельно контролировать свою жизнь; теперь же он самовольно взвалил на себя право управлять ее жизнью, обрекая ее на брак. И даже в духоте и жаре набитой сотней людей бальной залы, одетый в многослойный парадный костюм, Нед испытывал холодную дрожь.

Остатки его рыцарских чувств взывали к его замутненному сознанию, твердя, что еще не поздно все отменить. Но Нед представил себе лицо мадам Эсмеральды, ее расстроенный, взволнованный взгляд. Он подумал о тех темных глубинах, грозящих ему в случае невыполнения пророчества, и решил, что все должно идти так, как и было запланировано.

Так, как это должно было быть запланировано, если бы только появился Блейкли. Несомненно, леди Кэтлин полагала, и об этом свидетельствовала и сама присланная Недом записка, что она встретится с Недом, чтобы поговорить о причинах, по которым ей пришлось покинуть общество и скрыться в удаленном уголке дома. Он не хотел и думать о том, что произойдет, когда она встретится с ним после столь грубого нарушения с его стороны всех общепринятых норм и приличий.

Потому, что Нед не должен встретить ее. Нет, вместо него там окажется Блейкли, прибывший позлорадствовать над своим непутевым кузеном. Между ними завяжется беседа. Судьба и духи сведут их тела вместе, несмотря на протесты упрямого разума. Ну а как только между ними завяжется беседа, на сцене появится Лаура, с вверенной ее опеке группой великосветских кумушек. Скандал, крушение репутации леди Кэтлин и чувство ответственности Блейкли позаботятся обо всем остальном.

И у Неда практически не было сомнений – настоящих сомнений, поскольку нельзя принимать в расчет этот противный холодок в желудке, что то, что началось как ответственность, превратится в настоящую привязанность. Чего же еще можно ожидать от пророчеств мадам Эсмеральды. Единственной причиной, по которой Нед пока не заказывал свадебный пунш, было то, что Блейкли все еще не соизволил показаться на балу.

Разве что его кузен напрямую прошествовал в столовую, не дожидаясь того, как распорядитель бала объявит его.

Ужасная мысль. Возможно, леди Кэтлин именно сейчас встретилась с его кузеном. Несомненно, она должна бы поинтересоваться, что он здесь делает. Блейкли не дурак, и если он догадается, что задумал Нед, то успеет скрыться, не дав свершиться предначертанному судьбой. Если Блейкли сейчас там, Лаура должна немедленно появиться на сцене.

Нед посмотрел по сторонам. Лаура не двигалась с места.

Хотя Блейкли мог и задержаться. Тогда леди Кэтлин, должно быть, уже заждалась в голубой столовой. Леди Беттони вряд ли обратит внимание на одинокую девушку – или, по крайней мере, если это и случится, то явно не вызовет слухов.

Считается, что женская репутация очень хрупка. Почему же тогда Неду приходится прикладывать столько усилий, чтобы ее разрушить? Холодный пот буквально прошиб его с головы до ног.

Однако мадам Эсмеральда и не обещала, что Неду предстоит легкая задача. Она сказала ему надеяться только на себя. И возможно, ну, или почти возможно, это именно то, что ему надлежит сейчас сделать. Глубоко вздохнув, Нед бросился в столовую.

Он решил подойти к двери и послушать, что там происходит, для того чтобы увериться в том, что обе стороны уже попали в ловушку. Однако леди Кэтлин стояла у входа в комнату, сердито притопывая ножкой. Одна ее рука покоилась на поясе, другая отбивала нетерпеливую мелодию о ее широкую юбку. Это ритмичное постукивание приводило в действие многочисленные бриллианты, которыми было отделано ее роскошное одеяние, и они разбрасывали яркие вспышки света во все стороны от нее. Казалось, перед ним грозный олимпийский Зевс, низвергающий молнии в непочтительного смертного, дерзнувшего нарушить его покой. Увидев его, она грозно поджала губы.

– Вы только что изволили появиться? – Гневные нотки преобразили нежные колокольчики ее голоса в нечто более внушительное. – Мне не следовало сюда являться. Я обязана была проигнорировать ваше письмо. Я должна была бы настаивать на нашем формальном знакомстве и официальном представлении, поскольку то, что происходит сейчас, выходит за рамки всяких приличий. Однако я никогда не могла и вообразить себе, что вы заставите меня ждать. Если вы хотели поговорить со мной наедине, то избрали весьма странный способ поведения.

Она пристально посмотрела на него, ожидая извинений.

– А больше вы никого здесь не видели?

Вместо ответа леди Кэтлин огляделась по сторонам и, резко развернувшись, исчезла за дверью соседней комнаты.

Нед вынужден был последовать за ней.

Голубая столовая оказалась весьма холодным помещением, которое не обогревалось ни камином, ни теплом множества разгоряченных танцем тел, за неимением ни того ни другого. И еще – здесь не было двух вещей, присутствие которых подразумевалось априори. Во-первых, что весьма странно, стены комнаты оказались кремовыми с золотым орнаментом, а не голубыми, как это могло показаться исходя из ее названия. Во-вторых, что еще хуже, в ней не было Блейкли. Висевшие на стене часы показывали две минуты девятого. Его кузен опаздывал.

Оказавшись внутри, леди Кэтлин развернулась и попыталась вытащить его записку откуда-то из складок своего платья. Ее руки дрогнули, и белая лента с хрустом порвалась. Платье разошлось по шву, белая атласная складка приспустилась, приоткрыв в районе талии несколько дюймов соблазнительного нижнего белья. Она взглянула на себя, и ее пальцы вцепились в бумагу.

– Это, – проговорила она, повертев запиской перед его лицом, – самое ужасное нарушение этикета, которое я могу припомнить. Вы должны были хорошенько подумать, прежде чем просить меня о разговоре наедине. Я должна была хорошенько подумать, прежде чем согласиться на это. – Она легко запрокинула голову. – Так что потрудитесь объяснить, зачем я здесь?

– Леди Кэтлин. – Нед воздел руку, пытаясь защититься от ее гневного выпада. – Мой кузен…

– Так значит, опять ваш кузен. – Ее голос звучал ровно. – Прекратите прятаться за вашего кузена. – Глаза леди Кэтлин сверкнули, серый лед контрастировал с лихорадочным румянцем ее щек. – Неужели вы и в самом деле полагаете, будто я поверю, что все это имеет к нему отношение.

Нед примирительно замахал руками:

– Послушайте, я могу объяснить. Мне нужно было поговорить с вами наедине, потому что я лишь хотел… хотел…

Скомпрометировать вас в глазах общества, чтобы вынудить выйти замуж за Блейкли. Нед нахмурился. Было невозможно честно завершить это предложение. Сказать это означало лишь подлить масла в огонь.

– Вы хотели что? – Она медленно коснулась рукой своих губ.

– Вы можете мне не верить, – едва слышно произнес Нед, – но я вовсе не хотел, чтобы между нами произошло что-нибудь недозволенное.

Ее брови грозно сдвинулись при этих словах.

– Я просто… Я просто хотел… сделать… – Нед отчаялся подобрать удачное объяснение своему поведению. Это было невозможно. – Прошу прощения. – Он достал из кармана носовой платок и промокнул пот со лба. – Я знаю, что действовал неподобающим образом. Я просто… видите ли, я в небольшом затруднении. И… и… дела складываются не очень-то хорошо для меня сейчас.

Это было даже преуменьшением. Пока он говорил это, Нед осознал, насколько не очень хорошо его положение. Он снова все испортил. Ужас сковал остатки его разума. Он и вправду ни на что не годится.

Нед скомкал платок и сунул в карман.

– Просто забудьте все. Понимаете?

Она изумленно посмотрела на него.

– Знаете, – проговорила леди Кэтлин, – раньше я в шутку предположила, что вы сумасшедший. Может, это так и есть?

Положение изменилось от «Не очень хорошо» до «Очень плохо».

– Правда, у вас ужасно больной вид. – Она сняла перчатку и приложила прохладную руку ко лбу Неда.

Неожиданно тело Неда ответило на прикосновение ее пальцев. Ему было всего двадцать один, и он был мужчиной. А она приблизилась к нему настолько, что он мог заглянуть в широкий вырез ее платья. Мог коснуться взглядом ложбинки между ее грудями. У него случилась унизительная, неконтролируемая эрекция. Нед мог только молить бога о том, чтобы она не взглянула вниз.

Она не сделала этого. Вместо этого нахмурилась и еще раз провела рукой по его лбу.

– Кажется, у вас небольшой жар.

«Очень плохо» сменилось на «Пожалуйста, позволь мне умереть в следующую же минуту». Нед был наедине с женщиной. Он был возбужден и смущен, она сняла свою одежду – перчатку, если говорить точнее – и касается его. Он же пытается склонить ее выйти замуж за другого мужчину. Она опасается, что он, возможно, болен. Или сошел с ума. Вероятно, и то и другое.

Неду было слишком хорошо известно, что ее опасения имеют под собой реальную основу. В самые свои черные дни он беспокоился, что действительно страдает какой-то формой психического заболевания. А теперь еще эта доверчивая женщина смотрит на него с такой искренней жалостью… Да, но его положение может стать еще хуже, чем оно есть сейчас.

И естественно, так и произошло.

Нед услышал отчетливый стук открывающейся двери.

У него не было времени даже озвучить ужасный крик, пронесшийся в его сознании. В то самое мгновение он успел лишь схватить ее запястье. Однако отбросить его от себя уже не удалось.

И, как он тщательно это спланировал, у застигнутой врасплох пары не было возможности спрятаться.

Время замерло. Дверь дрогнула и начала открываться, дюйм за дюймом. Нед застыл, не в силах пошевелиться; его нервы были словно сделаны из дерева, а члены превратились в желе. Он мог только наблюдать, представляя, какую картину они являют со стороны.

Леди Кэтлин с разгоряченным, полным страсти лицом. Ее перчатка валяется на полу. Ее платье задралось, разошлось по шву на талии, и из прорехи просвечивает нескромное белье. Ее обнаженная рука касается лица Неда.

Нед схватил ее за руки, словно стремясь заключить в объятия.

И было уже пять минут девятого. Пожалуйста, взмолился он, господи, пусть дверь откроет Блейкли. Потому что если это не так, Нед успешно скомпрометирует леди Кэтлин.

Единственная проблема заключалась в том, что она будет скомпрометирована не тем мужчиной.

Глава 10

Церковные колокола едва пробили половину восьмого, когда раздался стук в дверь. Дженни задержалась на минуту около двери, раздумывая, стоит ли ее открывать. Следующий сеанс был назначен на завтрашнее утро, а она еще не решила, как вести себя с клиентами. Теперь, когда она отправила в камин все лживые мистические тряпки из своей комнаты, приобретшей строгий и деловой вид, что она могла сказать?

Ей следовало что-то придумать.

Дженни приоткрыла дверь. Однако на пороге стоял совсем не ее клиент.

– Послушайте, – быстро произнес лорд Блейкли. – Я знаю, вы намереваетесь захлопнуть дверь прямо перед моим носом. Пожалуйста, не делайте этого.

Дженни глотнула свежего вечернего воздуха. Наряд лорда Блейкли выглядел еще более небрежно, чем обычно. Свой галстук он сжимал в кулаке, а жилет оставил незастегнутым. Его волосы растрепались на ветру. Лучи заходящего солнца осветили лихорадочный блеск его глаз. От него волнами исходило мужское обаяние, он казался чертовски соблазнительным, и Дженни невольно мысленно ощутила грубое прикосновение его губ.

Воспоминания всколыхнули ее. Даже воздух вокруг него был пропитан неким напряжением. Находясь от него всего в двух футах[10], она явственно ощутила едва уловимый запах его одеколона, почувствовала жар, исходящий от его тела. Иллюзия, порожденная, скорее всего, ее жаждущим, истомившимся сердцем.

Но Дженни также вспомнила и холодное неуважение, которое он выказал ей во время их последней встречи.

– У вас одно предложение, чтобы объяснить, почему я должна вас выслушать.

Он согласился с этим с гораздо большей учтивостью, чем Дженни могла от него ожидать.

– Справедливо. – Лорд Блейкли поднял глаза к небу, его губы зашевелились, а глаза сузились. Он застыл в позе напряженного раздумья, словно подыскивая аргументы, которые бы изменили ее настроение.

Поцелуй – настоящий, нежный, совсем не похожий на ту грубую похоть, с которой он накинулся на нее в последний раз, мог спасти положение. В конечном итоге он покачал головой.

– Мне приходит на ум только ложь, – со вздохом признался он. – Правда, вы должны бы закрыть дверь. Я бы на вашем месте так и поступил.

Дженни повернула ручку.

– Я чувствую себя потрясающе щедрой сегодня вечером, милорд.

Он облегченно выдохнул и вошел в дом.

– У вас три предложения.

Сперва ей показалось, что застывшее выражение его глаз является предупреждением ей не высказывать неподобающих шуток. Однако случилось чудо, и он улыбнулся. Это была маленькая улыбка, немного неловкая, будто его лицо совсем не привыкло к подобным упражнениям. Но она была настоящей. И на этот раз он не сделал попытку скрыть это выражение за холодным презрением. Лорд Блейкли не стал отворачиваться от нее. Он выглядел не совсем как далекий греческий бог, а скорее как потрясающе симпатичный и очень даже близкий смертный.

У Дженни перехватило дыхание.

Это было так похоже на него. Лорду Блейкли не понадобилось ни одного предложения вообще.

Однако он все же попытался.

Блейкли стоял, опустив взгляд и смущенно перебирая пальцами пуговицы своего фрака.

– Я… – начал он и стремительно выпалил заготовленную речь: – Я приношу глубочайшие извинения за свое поведение той ночью. Я вел себя неподобающе. Ваша пощечина – лишь малая доля того, что я заслужил.

Дженни ожидала все, что угодно, но не это. Она удивленно открыла рот.

– А с какой стати вы передо мной извиняетесь? Я полагала, мои чувства ниже вашего рассмотрения.

– Я извиняюсь перед вами не для того, чтобы уважить ваши чувства. – Эта ледяная сентенция более напоминала прежнего лорда Блейкли. – Я извиняюсь перед вами потому, что я, черт возьми, задолжал вам извинение. – Он кивнул, будто бы это все объясняло.

– Лорд Блейкли, – спросила Дженни, – а вы вообще представляете себе, как выглядит извинение?

Блейкли надменно поднял бровь.

– У меня есть некоторые представления об этой концепции, – заявил он своим самым холодным тоном. А потом испортил всю свою гордую и выверенную сентенцию, добавив: – Я спросил Уайта.

Дженни недоверчиво вытянула голову:

– Кого?

– Моего поверенного. – Он скрестил руки на груди, будто стремясь защитить себя от ее насмешки. – Я не жду ничего в ответ.

Однако его взгляд, прикованный к ее губам, свидетельствовал об обратном.

– Помимо всего прочего, я должен встретиться с Недом ровно в восемь, и я не могу задерживаться. Я просто хотел сказать вам это. – Он отвел глаза в сторону. – Теперь я должен…

Этот взгляд, подумала Дженни, ее погубит.

– У вас есть еще пять минут? – услышала она свой голос. – Я только что поставила чайник. – Дженни едва не прикусила язык. Чай – это обычно, буднично, смертно. Никому не пришло бы в голову пригласить маркиза Блейкли на чашку чая.

Он взглянул на нее с очевидной опаской. А потом, о чудо, кивнул.

Минуту спустя лорд Блейкли уже сидел за столом в ее маленькой комнате, а перед ним стояла глиняная чашка с чаем. Едва войдя в дом, он задумчиво обвел взглядом лишенную магического антуража переднюю, ветхий деревянный столик, освободившийся от тяжелых черных драпировок. Однако он не задал Дженни ни одного вопроса. И когда она провела его по узкому коридору на свою жилую половину, он даже не поморщил носа при виде тесноты ее более чем скромного жилища. Он уселся на расшатанный стул за стол, который служил Дженни обеденным. Лорд Блейкли тихо дожидался, пока она приготовит заварку. После того как Дженни разлила чай, он взял в руки чашку и принялся внимательно ее рассматривать. Ей казалось, что он мысленно подсчитывает каждую щербинку и неровность глиняной посудины.

– У меня нет сахара, чтобы предложить вам, – наконец нарушила она тишину.

– Сахар. – Ноздри лорда Блейкли расширились. – Мне не нужен сахар, – отметил он презрительным голосом.

Примерно с таким отвращением на лице, подумала Дженни, кровавый пират произносит: «Мне не нужны пленники».

Лорд Блейкли действительно не брал пленников. Вместо последних он сделал осторожный глоток чая.

– Уайт, – произнес он довольно сухо, – сказал, что приносимые женщине извинения должны, как минимум, сопровождаться цветами. Он также предупредил меня, что вы можете спросить, за что я прошу прощения, и что у меня не будет хорошего ответа на этот вопрос. – Он быстро взглянул на нее и опять принялся за изучение глиняной чашки. – Уайт очень компетентен. Мне странно обнаружить, что он бывает не во всем прав.

– Так вы говорили с Уайтом?

Он сделал еще глоток.

– Да. Я говорил с Уайтом. Мы имели достаточно продолжительную беседу. – Он снова окинул Дженни взглядом.

– И вам это понравилось?

– Мне… гм. – Он заглянул в чашку и помешал ложкой жидкость. – Думаю, да. Возможно. Да. – Чудо повторилось, и другая улыбка появилась у него на губах.

– Три, – произнесла довольная Дженни.

– Три? – Он так резко поставил чашку, что часть чая выплеснулась на стол. – Три чего?

– Три очка.

Он изумленно покачал головой:

– Очки? Что за очки?

– Каждый раз, когда вы улыбаетесь, я получаю очко, – объяснила она. – Я решила, что смогу присудить себе пять, если заставлю вас рассмеяться.

Лорд Блейкли сделал такое выражение лица, словно собирался сказать нечто презрительное и грубое. Он выглядел оскорбленным. Однако маркиз прикусил губу и сделал паузу, будто считая про себя. То, что в конце концов вырвалось из его уст, было:

– А как я могу получить очки?

Дженни едва смогла удержать удивленный возглас. Он вовсе не пытался осадить или унизить ее презрительным замечанием. Может, это чай произвел столь кардинальные изменения в его сознании. Ей следовало бы сделать заметку об этом сорте: дешевый черный чай (китайский), помогает приручать надменных лордов. Однако это его временное помутнение вовсе не означало дополнительных преимуществ в ее глазах. Она поджала губы и склонила голову набок.

– А вы не можете их получить.

– Почему?

– Вам нравятся цифры. Мне нужны очки. Много очков. Это всего лишь защита, понимаете?

Он окинул ее пристальным взглядом.

– Если вы собираете очки, я должен получить что-то взамен. Иначе обмен будет неадекватным.

Дженни пожала плечами:

– Даже не знаю. Я не люблю цифры, так что вам не удастся получить очки.

Он задумчиво постучал пальцами по столу. Жидкость в его чашке заколыхалась.

– Звучит абсурдно с точки зрения формальной логики, но Уайт предупреждал меня об этом. – Он вздохнул. – А что вы любите?

– Я думала, вас это не волнует. – Горькие слова сорвались с ее языка, прежде чем она смогла вернуть их обратно.

– Ах, – голос лорда Блейкли снова облекся в сталь, словно холодный нож, приставленный к горлу Дженни. – Мадам Эсмеральда – Мэг – как бы вас там ни звали… – Он запнулся и вытянул руки перед собой на столе. – Я должен признаться вам, – произнес он холодным, металлическим голосом. – Меня это уже не удивляет, но каждый раз, когда меня действительно что-то заботит, получается так, что я говорю грубость в ответ. Так, будто хочу разрушить любую эмоциональную связь с близкими мне людьми.

Этот его ровный, безжизненный голос потряс ее. Дженни уже столько раз слышала его. Она начинала учиться не доверять ему. Его глаза сверкнули, и он уткнулся взглядом в стену позади нее. Да он совсем не бесстрастный человек, внезапно осознала Дженни. Просто ему очень, очень неудобно показывать свои эмоции.

– Меня – волнует, – сказал он ровным, спокойным голосом. – И я стараюсь перестать реагировать таким образом. Я сказал, что мне жаль. Это действительно так.

У Дженни дрогнуло сердце. Даже больше чем дрогнуло. Оно затрепетало, ласково и нежно. Она не имела ни малейшего представления, как воспринимать эту сторону лорда Блейкли. Он просил прощения тем же презрительным голосом, которым устроил ей унизительную экзекуцию прошлым вечером. Дженни начинала понимать, что этот голос так же присущ ему, как и его несомненный интеллект.

– А теперь, – продолжил он деловым тоном, – об этом вашем подсчете очков. Что вам нравится?

Если бы она была леди, она бы призналась ему, что фиалки – ее любимые цветы. Если бы она была куртизанкой, то повинилась бы в своей страсти к изумрудам. Но она была Дженни Кибл, и не нуждалась в подарках от этого мужчины.

Дженни ехидно сдвинула брови, словно задумавшись.

– Знаете ли, – произнесла она нежным голосом, – я поняла, что просто без ума от…

Он наклонился поближе, чтобы не упустить ее ответа.

– Слонов, – окончила свою маленькую речь Дженни. Лорд Блейкли вскинул подбородок.

– Вы пытаетесь заставить меня рассмеяться, – обвинительно заключил он. – Это не работает. Простое обращение к животному миру не стоит пяти очков.

Он оставался таким же надменным, как всегда. Однако что-то теплое появилось в его лице. Что-то, чего не было до этого вечера. И Дженни улыбнулась. Она вовсе не хотела помочь себе этой улыбкой, да она и не смогла бы, даже если бы захотела. Как только она это сделала, он улыбнулся ей в ответ, его лицо просияло. Их глаза встретились. Никто из них не в силах был отвести взгляда.

Внезапно он поставил кружку чая на стол и быстро вскочил.

– Проклятье! – вскричал он.

– Что случилось? – спросила она, и лишь потом вспомнила, что он должен был встретиться с Недом, и сейчас ему, несомненно, предстояло откланяться.

– Боюсь, что мне снова предстоит просить у вас прощения.

Дженни расправила юбки и отвернулась.

– Понимаю. Вы должны идти к…

Гарет шагнул ей навстречу.

– Это, – резко произнес он, – совсем не то, что я должен сделать.

Он был настолько близко, что она чувствовала запах его мыла и вполне земной мужской аромат одеколона.

– Знаешь, – прошептал он, – когда ты улыбаешься, вокруг тебя словно распространяется яркий свет. Я не знаю, как реагировать на него. Я не уверен, следует ли мне скрыться от него, подобно таракану, или лететь поближе, как мотыльку. Я уже пытался прятаться, это не работает. Мне кажется, следует повторить эксперимент. Ты не против, если я модифицирую некоторые условия?

Дженни понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что он имеет в виду предложение поцелуя. К тому времени он коснулся ее щеки рукой. Два теплых пальца нежно очертили линию ее подбородка.

– Скажешь мне остановиться, – произнес он, – и я остановлюсь. Скажешь мне уйти, и я уйду. Но я предпочел бы, чтобы ты не говорила последнее.

– Поцелуй меня, – попросила Дженни, не успев задуматься над своими словами.

Он нежно провел пальцем по ее губам, словно испрашивая ее молчаливого согласия. Гарет заключил ее лицо в ладони. Его губы коснулись ее губ.

Его поцелуй вытеснил все мысли об очках и слонах, надменности и одиночестве из ее сознания. Весь мир отодвинулся на второй план, и не было никого – только они двое. Она слышала лишь звук их поцелуя, чувствовала лишь вкус его губ. Этот вкус – чая с мятой – обволакивал ее, уносил прочь. Его руки заскользили по простому муслину ее платья.

Она положила ладони ему на грудь, коснулась накрахмаленного льна его рубашки. Он сделал глубокий вдох, и его грудь напряглась под ее осторожными пальчиками. А потом он тоже принялся изучающе ее ощупывать, его руки обхватили ее плечи, медленно коснулись каждого позвонка ее спины. Пальцы скользили туда и обратно, наполняя жаром ее позвоночник. Потом опять плечи, шея. И его губы, всегда его губы, горячие, сошедшиеся с ее губами. Она простонала, и он испил звук ее желания.

Внезапно он оторвался от нее, она испуганно заморгала. Однако Гарет лишь подвинулся, чтобы сесть. Рассохшееся дерево стола заскрипело под его весом. А потом он поднял ее и посадил себе на колени. Ее юбка задралась, она словно парила в воздухе, покоясь на его напрягшихся мускулах. Его возбужденная плоть, горячая и твердая, шевельнулась под ее юбками. Ее желание возгорелось в ответ.

Он целовал ее снова и снова, и она явственно ощущала вкус его поцелуев, его горячий язык и губы.

Его руки нащупали ее талию и заскользили вверх. У Дженни перехватило дыхание, когда он коснулся ее груди. Его пальцы ласкали ее соски, наполняя их тянущей твердостью. Он оторвался от ее уст и сквозь мягкую и податливую ткань платья впился губами в упругую шишечку ее соска.

Вспышка молнии прожгла ее тело сквозь несколько слоев немудреных одежек. Дженни запрокинула голову. Его тренированные руки ослабили корсаж и спустили ниж нюю рубашку, развязав тонкие, податливые завязки. Твердое нежное полушарие ее груди показалось наружу. Холодный воздух едва успел коснуться его, как он обхватил губами ее сосок. Он лизнул его, и волна удовольствия окатила ее тело. Он испил губами его сладостный сок, и волна превратилась в полноводный океан страсти, подхвативший ее.

Еще один поцелуй, на этот раз в губы. Поцелуи кружили голову, их вкус пьянил их обоих. Его руки пришли в яростное движение, он судорожно пытался справиться с ее застежками. Хвала Господу за простые наряды. Наконец ему это удалось. Гарет освободил ее плечи и грудь от платья, спустив его до талии. За ним последовали корсаж и нижняя рубашка.

– Господи, – прошептал он, обводя очертания ее груди указательным пальцем. – Ты даже не представляешь, сколько раз я мечтал об этом.

Прежде чем она смогла собраться с ответом, он коснулся губами ее другой груди, и все возможные слова вылетели из ее головы, сметенные могучим потоком желания. Дженни вцепилась в его плечи, тесно прижалась к вздымавшемуся между его ног бугорку.

– Ты еще более страстная, чем я мечтал, – проговорил он, не помня себя от возбуждения. – Твои прикосновения, твои движения… О господи, Мэг. Скажи мне свое имя.

Его уста снова сомкнулись вокруг ее соска. На этот раз он легко прикусил его, и Дженни издала стон. Тело ее выгнулось. Однако он, казалось, не собирался дать ей привести в порядок дыхание, чтобы ответить.

Он поднял голову.

– Скажи мне свое имя.

«Дженни, – подумала она. – Меня зовут Дженни Кибл». Мысли словно замедлили свое движение в ее полуобморочном сознании, ногти впились ему в спину.

– Ты чувствуешь это? – снова зашептал он. – Мы сейчас взорвемся. Скажи мне свое имя. И я войду в тебя.

Мышцы ее чрева импульсивно сжались при мысли об этом.

Гарет проскользнул рукой ей под юбку и обнаружил влажную гладкость, ожидающую его. Он провел рукой между ее ног, поласкал пальцами то место, где она была горячая и скользкая, где она была чувствительная. Эти легкие, словно перышко, прикосновения возбудили сладостную пульсацию всего ее тела, с головы до ног.

– Да, – простонал он. – Господи, я знаю, ты меня хочешь. Позволь мне…

Дженни протестующе замотала головой, словно чтобы напомнить себе самой.

– Я не буду твоей содержанкой.

Он поцеловал ее в шею.

– Сейчас я не настроен обсуждать детали. Я здесь из-за того, что ты сказала.

– Что я сказала?

– Что я одинок. Я чертовски одинок.

Она положила руки ему на плечи, его слова обжигали ее.

Он кивнул.

– Ты не любишь цифры. Я стараюсь придумать, что между нами может быть общего. Ведь так ты сказала, правильно? Найти общее между нами?

Это не должно было случиться таким образом. Ему надлежало оставаться холодным и отстраненным. Вместо этого он прельщал ее самыми сокровенными ее желаниями.

– Правильно, – подтвердил он. – Я могу думать только об одной вещи, которая нам обоим понравится. – Он снова коснулся губами ее груди. Он покусывал, то втягивая, то выпуская упругий коричневый комочек. Его рука снова скользнула вниз, поглаживая чувствительную плоть у нее между ног.

– О господи, – простонала она. – Лорд Блейкли…

Он поднял голову, его глаза зажмурены.

– Гарет, – произнес он.

– Что?

– Меня зовут Гарет. Не называй меня лордом Блейкли. Не сейчас.

Он наклонил голову близко-близко к ее лицу. Их дыхания сплелись в одно. Его рука, все еще зажатая между ее бедрами, поглаживала нежную кожу. Дженни дрожала от удовольствия и стыда за то, что он касается самых сокровенных участков ее тела.

Его глаза расширились.

– Скажи мне свое имя, – продолжал настаивать он.

– Никто не называл меня по имени уже двенадцать лет.

– Никто не звал меня Гаретом вот уже двадцать четыре года. Я не проживу еще одного дня, не услышав это имя.

Церковные колокола начали отбивать время. Это было первым событием внешнего мира, дошедшим до сознания Дженни. Тяжелая вибрация этих глубоких ударов пронеслась диссонансом волн страсти, возбуждаемых в ней его прикосновениями. Она начала считать удары. Один, два…

Его палец снова коснулся ее обнаженного соска.

– Господи Всемогущий, – исступленно прошептал он, уткнувшись в ее шею. – Пожалуйста, скажи мне свое имя.

Три, четыре, пять. Дженни сама звучала, словно тот колокол. Она постаралась припомнить все причины, по которым не могла открыть ему свое имя. Шесть. Почему она не может позволить ему, обнаженному и возбужденному, оказаться у себя в постели. Семь. Почему он не может войти в нее прямо сейчас, лишь раздвинув шире… Восемь. Колокола затихли.

Восемь часов.

Еще одно эхо, на сей раз уже в ее сознании. Эхо его слов, произнесенных в самом начале, еще на пороге ее дома.

Сейчас было восемь часов вечера.

Дженни внезапно распрямилась, в ужасе прижав к щекам руки.

– Нед!

– Нед?

Она почувствовала, как напряглись его бедра. Он резко вскинул голову, лицо перекошено от гнева. Его голос звучал ровно, отзвуки оскорбленного самолюбия были едва слышны.

– Меня зовут Гарет.

Дженни яростно замотала головой:

– Ваш кузен Нед.

Он выпрямился, спокойный и настороженный, словно крадущийся леопард. Он даже не моргнул. Но она почувствовала, как понимание настигает его, постепенно захватывая его мускулы. Сперва бедра, поддерживающие ее, потом плечи, руки. Наконец, она увидела, как темная сетка морщин проступила на его лице.

Он издал глубокий вздох.

– Нед. Ах да. Нед. Я совсем забыл. Я и вправду должен идти к нему?

Последний вопрос прозвучал в его устах, словно просьба несчастного ребенка. Однако он принял решение, не дав Дженни произнести ни слова. Она видела выбор в прямом и гордом развороте его плеч. Он выглядел так, будто уже взвалили на себя тяжелый вес мантии лорда Блейкли. Если сиятельный лорд сказал, что встретит своего кузена в восемь, следовательно, он должен увидеться с мальчишкой. Его непреклонная честь и ответственность не представляли ему другой возможности.

Она встала, освободив его от своего веса. Лорд Блейкли занялся приведением в порядок своего костюма – застегнул пуговицы, привел в некое подобие порядка свой фрак. Он старался не смотреть на нее.

– Я вернусь. – Гарет повязал галстук с таким видом, будто одевал петлю на шею. – Так быстро, как только смогу. Всего лишь пятнадцать минут туда и обратно. Это не долго.

Он помолчал, положив руки на ее обнаженные плечи. А потом удалился.

Глава 11

Волна жара от сотни разгоряченных тел настигла Гарета, едва он появился в переполненной бальной зале у Арбатнотов. Он уже и так весь горел от поспешной прогулки и терзавшего его яростного желания.

Даже при более благоприятных условиях он ненавидел толпу. Набитая людьми комната невольно начинала казаться меньше. А еще этот запах человеческого пота, замаскированный розовой водой или настойкой жасмина согласно этой тошнотворной моде. И даже понимая умом, что это не так, он не мог избавиться от ощущения, что все на него смотрят.

Эта толпа была не более привлекательна, чем обычно. Он всмотрелся в мужские лица, приделанные к унылым фрачным костюмам, выискивая своего кузена. Стоящий рядом с ним мажордом хорошо поставленным громким голосом объявил его имя.

Гарет настолько углубился в поиски Неда, что вначале не заметил внезапно наступившей тишины. Однако здесь сложно было ошибиться. На несколько секунд в зале замерли все шорохи, не было слышно ни позвякивания бокалов, ни обычного для столь многолюдного собрания гула голосов. Вначале он приписал это странное чувство временному умопомешательству, вызванному неудовлетворенным желанием. Потом он решил, что это всего лишь обычная пауза в разговоре. Статистически это представлялось аномальным, однако, как он все больше и больше уверялся, аномалии случались достаточно часто.

Море окружающих Гарета лиц с расширившимися от удивления глазами устремлялось к нему, словно железные стружки к магниту. Мгновение, и все внутренности его скрутило узлом, когда он осознал, что почудившаяся ему тишина действительно не случайна. Каждый в этой огромной зале действительно смотрел на него. И – быстрая проверка – он совершенно правильно застегнул фрачный жилет и повязал галстук.

Три секунды, и гнетущее безмолвие сменилось быстрыми ручейками расползавшегося по зале шепота. Он попытался уловить отголоски ускользающих от его сознания разговоров. «Кархарт» услышал он от престарелой леди. Гарет насторожил ухо и продолжил прислушиваться. Однако шепотки были почти неразличимы во вновь установившемся людском гуле. «Объятия» донеслось до него довольно отчетливо. И «скомпрометировал».

И это были совсем не те три слова, которые он бы хотел услышать в столь тесном соседстве. Возможно, всему существовало вполне разумное объяснение. Не стоит впадать в панику. Например, шепот матроны мог вполне означать что-то вроде: «Как замечательно, что мистер Эдуард Кархарт, оказавшись в суровых объятиях реальности, не скомпрометировал себя, а наконец-то примирился со своим сиятельным кузеном».

Вполне возможно.

Хозяйка способна внести нотку определенности в это его предположение.

Медленно Гарет начал пробираться сквозь плотную массу людей. Однако толпа расступалась перед ним. Никто с ним не заговаривал. Никто даже не смотрел в его сторону.

И пока он двигался, те, кто стояли ближе к нему, мгновенно прерывали свою беседу и замолкали. Это невероятно его беспокоило. Впервые в жизни ему действительно захотелось узнать предмет разговора окружающих, и никто не желал ему в этом помочь. Гарету удалось подслушать еще несколько слов тут и там. Каждая фраза, которую он слышал, представлялась ему кусочком разноцветной стеклянной мозаики. Сами по себе фрагменты не значили ничего, оттенок цвета, несколько линий. Однако к тому времени, когда он достиг другого угла бальной залы, он собрал достаточное количество цветных стеклышек, чтобы составить эту проклятую – проклинаемую – мозаику.

Неда застали сжимающим в объятиях леди Кэтлин, которую сочли серьезно скомпрометированной. Через несколько минут после того, как это случилось, Нед получил удар в нос, и понадобилось от двух до пяти платков, чтобы унять кровотечение. Нанесен ли удар был самой юной леди или ее почтенным отцом, герцогом Уарским, оставалось неясным.

Плохо уже само по себе. Однако события развивались еще хуже.

Даже если герцог и не наносил этого удара, он не стоял безмолвно рядом. Произошел вызов. Дуэль, в тот же день и час. Уар предложил пистолеты или шпаги, однако у Неда слишком мало опыта обращения и с тем и с другим оружием. Однако все это не имеет значения, поскольку Нед не может сражаться с мужчиной хорошо за шестьдесят, да еще и пэром королевства.

Попытки хозяйки бала успокоить герцога не увенчались успехом. Его цель не в том, как сообщил Уар заинтригованной толпе, чтобы получить удовлетворение в деле чести, а в том, чтобы убить ублюдка, посмевшего дотронуться до его дочери.

– Господи, Блейкли. Слава богу.

Гарет замер на месте, услышав эти слова, произнесенные задыхающимся голосом. Это бы первый человек, соизволивший заговорить с ним за весь вечер. Даже несмотря на ужас, напряжение и слезы, душившие говорящего, Гарет смог распознать этот голос.

Он обернулся поприветствовать свою сестру.

Лаура стремительно остановилась перед ним. На одно ужасное, неловкое мгновение ему показалось, что она может и в самом деле позволить себе броситься в его объятия. На публике, все взгляды которой были устремлены на них. Цветы в ее волосах поникли на сломанных ножках, ее глаза покраснели и опухли.

К сожалению, она подавила свою импульсивную потребность в братском утешении. Гарет распрямился, высокий и надменный. Он был таким же, как и всегда. В любом случае он бы никогда не захотел утешить ее на глазах у всех этих людей.

– Где…

Она не дала ему даже начать предложение.

– Пойдем со мной. Вы должны пойти со мной. – Она говорила охрипшим от слез голосом. Вокруг них внезапно образовались небольшие островки заинтересованной тишины. Каждый старался не смотреть прямо в их направлении, настороженно склонив голову и прислушиваясь.

Очевидно, спектакль еще не закончился, однако Гарет вовсе не испытывал желания сыграть еще одну сценку для всеобщего удовольствия, зная, что она будет многократно повторена во всех лондонских гостиных в течение нескольких грядущих недель. Да будь он проклят, если позволит, чтобы имя его сестры стало пищей досужих домыслов.

Лаура развернулась и направилась к выходу, указывая ему дорогу. Гарет осознал, что выбора у него не остается. Он уже в преддверии ада.

Лорд Блейкли последовал за своей сестрой. Толпа расступалась перед ними, шепоток превратился в гулкий рокот. Они продвигались спокойно, не касаясь друг друга руками. Однако они с тем же успехом могли взяться за руки и пробежать через весь зал, поскольку взгляды собравшихся в любом случае были намертво прикованы к ним. Как только они оказались в коридоре, Гарет почувствовал почти мгновенное облегчение от свалившегося с его плеч груза внимания. Нет удушающей толпы. Нет пристально уставившихся на него глаз.

Теперь ему придется иметь дело лишь с тем сумасшествием, которое умудрился сотворить Нед. Остановившись перед дверью, Лаура расправила плечи, выпрямила осанку и шагнула за порог.

В комнате собрались все заинтересованные стороны. Следовательно, именно здесь все и произошло. Длинный стол разделял помещение на две части. Стулья были расставлены по комнате в хаотичном порядке, словно приготовленные для какого-то безумного чаепития. Леди Кэтлин съежилась в углу, ее матушка хлопотала над ней как заботливая наседка. Почтенная родительница Неда также сидела в углу, наблюдая за сыном грустными, потемневшими от горя глазами. И в центре комнаты, развалившись на мягком стуле, жалкий, сидел Нед. Он практически сполз со стула, руки бессильно откинуты позади сиденья.

Перед ним возвышался герцог Уарский. Его лысый затылок сиял в оранжевом газовом свете. Он также оживленно жестикулировал и что-то высказывал – скорее перед Недом, чем обращаясь к нему непосредственно. При виде Гарета он завершил свою тираду.

– Блейкли, – престарелый герцог, очевидно, давно ждал этого момента.

Гарет отвесил ответный поклон:

– Уар.

Гарет подошел ближе. Уар осторожно чуть подвинулся в сторону, чтобы было достаточно места им обоим. Их медленный танец напомнил Гарету двух хищников, кружащих у распростертого тела жертвы, не знающих, броситься ли друг на друга, или разделить добычу.

– Ваш мальчишка здесь… – герцог Уарский гневно кивнул на Неда, – не способен объяснить своих поступков, будь он проклят.

– Вряд ли это является для меня новостью. Тем не менее, – ровно произнес Гарет, – я не могу позволить вам убить его. Его смерть была бы для меня чертовски неудобной.

Уар фыркнул.

– Если это один из примеров его обычного поведения, его смерть не может быть столь же неудобной для вас, как его жизнь.

Нед даже не шевельнулся на этот выпад. Несомненно, он выслушивал подобные комплименты уже давно, погребенный под руинами своего отчаянного плана.

И это действительно был провал. Человек и с менее развитым интеллектом, чем у Гарета, легко бы догадался, что на самом деле произошло в голубой столовой. Нед верил, что Гарету было предназначено вступить в брак с леди Кэтлин. Гарет должен был оказаться здесь на полчаса раньше.

Если бы не было мадам Эсмеральды и ее чая, Гарет, а не Нед попал бы в эту ловушку.

– Ага, – произнес Гарет.

Нед закрыл лицо руками.

Самое неприятное, так это то, что Гарет никак не мог избрать верный тон. Ему бы следовало гневаться. Он должен был бы прийти в ярость от задуманных Недом махинаций.

Однако вместо всего этого он ощущал непреодолимую симпатию к мальчишке, распластавшемуся на этом чертовом стуле. То, что сделал Нед, было неправильным. Однако Гарет прекрасно понимал, что послужило тому причиной. Гордость, желание оказаться правым любой ценой и чертова безоговорочная преданность.

Та же причина побудила Неда вручить слона леди Кэтлин, броситься к ногам Гарета с бешеными аплодисментами и поздравлениями после завершения его жутких вокальных упражнений. Нед каким-то образом убедил себя, что поступает верно.

– Блейкли. – Уткнувшись в рукав, Нед говорил еле слышно. – Здесь должен был быть не я. Здесь должен бы быть ты.

– Что? – Уар побагровел и схватил Неда сзади за ворот. – Ты скомпрометировал мою дочь, и сделал это даже не для себя? – Он уже не мог говорить, а гневно шипел. – Если ты скажешь ей это, я…

Гарет вытянул вперед руку. Немного найдется людей, которые бы осмелились заставить замолчать герцога. Еще меньшему числу это бы удалось. Однако благодаря какому-то непредвиденному чуду Гарет обнаружил, что оказался в числе этих немногих. Уар ослабил хватку.

– Уар. Мы с вами обсудим эту проблему. Однако прежде я хотел бы разобраться, что произошло здесь и почему.

– Я пытаюсь разобраться в этих «почему» весь вечер, – прорычал герцог, – а ваш проклятый мальчишка не может внести ни капли смысла в этот бред.

– Мне нужно поговорить с ним наедине. В том виде, который ситуация приобрела сейчас, мы вряд ли сможем прийти к каким-либо разумным заключениям. Забирайте свою жену и дочь домой, и мы обсудим все позже.

– Но я хочу убить его сейчас.

Гарет посмотрел ему прямо в глаза:

– Вы хотите убить его. Но вместо этого вы увезете свою дочь домой.

Квадратная челюсть герцога с шумом захлопнулась. Он буквально пожирал Гарета искрящими от гнева глазами, несомненно желая уничтожить маркиза заодно с его несчастным кузеном. Потом он резко развернулся, щелкнув каблуками.

– Пойдем, моя милая. Нет смысла давать пищу злым языкам. Поедем домой.

Гарет выпроводил оставшихся участников спектакля из комнаты. Но даже когда закрылась дверь за последним из них, Нед продолжал недвижимо полулежать на стуле. Он даже не приподнял уткнувшуюся в рукав голову.

– Я упрощу твою исповедь. – Гарет постарался смягчить голос, однако ему это снова не удалось. Слова слетали с его уст с яростным грохотом. – Я уже понял, что это я должен был сыграть главную роль в идиотском спектакле, который ты задумал.

Нед так и не поднял голову. Вместо этого он невнятно пробормотал себе в рукав:

– Я сделал это для твоей же пользы. Я хотел поступить как лучше. Кто-то ведь должен был это устроить.

И этот кто-то, подумал Гарет, должен был быть обязательно он. Снова ответственность. Ответственность и, осознал он, ошибка. Его ошибка. Он был слишком холоден, слишком бесчувственно жесток к Неду. Теперь у него будет шанс все исправить.

– Мне очень жаль, – проговорил Нед. – Я знаю, все зависело от меня. И я… я просто не справился с этим. Она сказала, что я должен самостоятельно стоять на ногах, что должен действовать без посторонней помощи, – взахлеб продолжал он. – Я так и поступил. Это должно было быть правильным. Ведь так?

– Она? – Ледяной ком подступил к горлу Гарета. – Нед, – медленно проговорил он. – Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал. Мне нужно, чтобы ты передал мне как можно точнее, что именно тебе сказала мадам Эсмеральда.

* * *

Уже прошло больше часа, а лорд Блейкли так и не вернулся.

Не в силах уснуть, не в силах даже прилечь отдохнуть, Дженни бродила кругами по комнате. Первое время ее сердце взволнованно замирало от любого шума. Звук жестких кожаных подметок о каменную мостовую заставил ее пульс учащенно забиться. Дженни бросилась к окну – и с досадой отвернулась, разглядев пожилого сборщика тряпья, медленно бредущего в тумане. Теплая весенняя ночь таила в себе много подобных разочарований – звуков, которые могли бы предвещать его возвращение. Цокот копыт и грохотание колес экипажей. Удар поводьев по лошадиному крупу на соседней улице. Жизнь Лондона не затихала даже в этот, довольно поздний час. И если ждешь кого-то, то каждый звук рождает надежду.

Однако ни один из звуков, к которым она столь жадно прислушивалась, не возвестил возвращение лорда Блейкли.

Возбуждение Дженни постепенно спадало. Его сменила тоскливая, безвольная подавленность. Она понимала, что любые предположения будут выглядеть глупо и надуманно, принимая во внимание ее полную неосведомленность о задерживающих его причинах. Но она не могла ничего поделать, не могла удержаться от игры в предположения.

Дженни знала, что ее трудно назвать чистейшей воды бриллиантом. Откровенно говоря, она вообще имела слабое отношение к бриллиантам. Когда лорд Блейкли ушел от нее, он был возбужден физически. Однако ему вовсе не составило бы труда найти себе всегда охочую до развлечений светскую вдовушку, близкую ему по статусу и материальному положению. Зачем тогда, спрашивается, ему возвращаться?

Теперь, когда Нед вероятно осознал, что она обманщица, лорду Блейкли вовсе нет нужды продолжать свою кампанию по ее соблазнению. Возможно, в этом и заключалась его месть – оставить ее разочарованной, охваченной неудовлетворенным желанием. Вероятно, он мысленно представляет ее себе сейчас – с трясущимися руками, взволнованную, неудовлетворенную. Дженни так и видела злую усмешку на его презрительной физиономии.

Она поняла, что слишком далеко зашла в своих предположениях. Подобное поведение было совсем не в духе лорда Блейкли. Он никогда не улыбался.

Однако ее слишком живое воображение, однажды выпущенное на свободу, неслось в новые дали. Его могла сбить испуганная лошадь. Или, возможно, на него напал злостный конкурент-орнитолог в надежде выпытать подробности миграций попугаев ара.

Все это неправда. Неправда и глупости, придуманные ею, чтобы заглушить в себе даже намек на одну-единственную возможность, от мыслей о которой она впадала в ступор.

Лорд Блейкли отправился повидать Неда. Когда она в последний раз видела юношу, то сказала ему не доверять ей. Связь с Недом порвана, а что же еще могло заставить лорда Блейкли вернуться?

Ее бросили. Снова.

Дженни не могла и припомнить, когда это случилось в первый раз. Ей казалось, что вся ее недолгая жизнь прошла именно в таком состоянии.

Она думала, что у нее есть родители. Не только в биологическом смысле. Нет, кто-то ведь платил по счетам за пребывание в пансионе «Элланд» в Бристоле. Переводы регулярно поступали на протяжении четырнадцати лет, с момента прибытия туда Дженни в четыре года и до той поры, пока ей не исполнилось восемнадцать. И даже при вспоминании о времени до поступления в пансион в ее сознании всплывало туманное лицо крестьянки, нанятой, чтобы за ней присматривать.

Этот неизвестный оплачивал содержание и образование. Суммы поступали анонимно, регулярными банковскими платежами, посредством безликих адвокатов. Никто и никогда не отвечал на присланные Дженни письма, письма, которые она начала писать с тех пор, как научилась выводить буквы и складывать их в первые слова.

Родители Дженни оказались лишь пачкой банковских счетов, содержанием, выдаваемым через регулярные интервалы. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, ей сообщили, что сумма, отпущенная на ее образование, скоро подойдет к концу, и ей следует подыскать себе работу. Последняя эмоциональная привязанность Дженни, пусть даже к этим безликим банковским переводам, была прервана.

Дженни вздохнула и криво усмехнулась. За тридцать лет она должна бы уже привыкнуть к этому ощущению заброшенности. Она не знала ничего другого. Если лорд Блейкли и исчез из ее жизни, он просто поступил так же, как до него поступали все известные ей человеческие существа.

И все же как ни глупо это звучит, но эту последнюю в длинной цепи утрат она ощущала так же, как и первую. Она испугалась, что он уйдет, оставив ее в тумане противоречивых чувств. Так же как и в своих мечтах о воображаемых родителях, она была охвачена мыслями о том, что могло бы случиться. Что бы она ощутила, когда лорд Блейкли вошел бы в ее тело, дюйм за дюймом. Была бы его обнаженная кожа теплее, чем ее. Она хотела бы увидеть, смягчится ли выражение его лица, когда он овладеет ей в этом, самом сокровенном смысле слова.

Дженни сделала глубокий вдох и дала себе целую минуту, чтобы насладиться глупой жалостью к самой себе. На большее у нее не было ни места, ни времени. Завтра она собиралась начать новую жизнь.

Когда минута окончилась, она отряхнула руки и выпрямилась.

– Замечательно, – сообщила она пустой комнате.

Та словно прислушалась к ее отчаянным словам, беззвучным эхом отозвавшимся от ее пустых и тяжелых стен.

– Я не хочу его. Вовсе нет.

Ночь поглотила ее ложь.

* * *

Прошло всего лишь полчаса, как что-то разбудило Дженни. Не понимая, что происходит, она выпрыгнула из кровати; ее сердце, казалось, готово разорваться на части. Было тихо, маленькая, тесная комнатка, где она спала, свернувшись калачиком, выглядела необитаемой.

Послышался стук. На этот раз Дженни смогла идентифицировать звук, который слышала во сне, – это был он. Она провела дрожащими пальцами по тонкой ночной рубашке. Она не может встретить его в таком виде. Что он делает здесь посреди ночи? И что ей делать с этим?

Она потянулась, чтобы накинуть что-нибудь на плечи. Прозвучал третий нетерпеливый стук. Проходя быстрыми шагами по коридору, соединяющим две ее комнатушки, она пыталась подобрать слова, которые могли бы заглушить внезапно охватившую панику. Слова, подтвердившие бы, что это его опоздание имеет для нее столь же ничтожное значение, как, очевидно, и для него.

Вы опоздали.

Вы? О, я совсем о вас забыла.

Она вытерла вспотевшие ладони о полы шерстяного халата и бросилась открывать дверь.

– Полагаю, вы думаете, что…

Выражение лица лорда Блейкли, спрятавшегося в густой тени, было столь же высокомерным и холодным, будто он никогда и не сидел у нее за столом. Будто бы и не было этого страстного поцелуя в тот вечер. Будто бы он не упрашивал ее назвать ему свое имя с таким отчаянным вожделением на лице. Но он был не просто холодным и отстраненным. Нет, он выглядел гораздо более усталым и утомленным, чем можно было бы ожидать, принимая во внимание, что прошла лишь какая-то пара часов с момента его ухода.

Однако вовсе не выражение его лица лишило ее дара речи. Это был его спутник. Рядом с ним, сгорбившись, стоял Нед, внимательно изучая порог ее жилища. Его плечи опущены, черты лица почернели от горя.

– Нед, – наконец нашла в себе силы поинтересоваться Дженни, – что вы здесь делаете?

Ответа не последовало. Нед отвернулся, кусая губы.

– Ответь ей, – грозно произнес лорд Блейкли. – Расскажи ей все с начала до конца. Все, что ты сделал.

Нед испустил глубокий вздох. Потом обошел Дженни и без сил опустился на стул. Произошло что-то страшное – это было не похоже на обычную перебранку между кузенами.

Лорд Блейкли пошевелил рукой, и Дженни провела его в комнату. Дверь с щелчком закрылась за ним; Дженни пришлось на ощупь пробираться по комнате, пока она не нашла стоящую на столе свечу и не подожгла ее лучиной.

Неяркий свет свечи выхватил из темноты лица присутствующих. Однако этот мерцающий огонек нисколько не прояснил причину, которая привела сюда двоих из них.

Дженни не могла подобрать слов, чтобы нарушить тишину, а лорд Блейкли, казалось, был нерасположен более поощрять Неда к общению. В конце концов Нед обхватил руками голову и сообщил своим пальцам:

– Задания не работали. Поэтому я решил, что в моих руках свести судьбы Блейкли и леди Кэтлин.

Дженни издала сдавленный крик, однако Нед продолжал, не замечая ужаса, воцарившегося в ее глазах.

– Ни один из них не выражал намерений на продолжение знакомства, поэтому я устроил так, чтобы они тайно встретились. А потом их должны были застать… застать разные люди, немедленно распустившие бы сплетни об этом событии. Однако Блейкли не пришел, и когда я отправился проведать, что происходит, то получилось так, что в итоге эти люди застали там меня.

– О господи, Нед. Зачем?

– Вы так сказали. – Обвинения Неда не могли звучать более обидно. – Вы сказали, что мне следует рассчитывать только на себя.

– Я говорила в общем, в широком смысле слова. Я вовсе не хотела, чтобы вы заставили двух людей заключить брачный союз, нежеланный им обоим.

– Но они должны были его желать. В конечном итоге. Вы так сказали. – Нед поднял на нее глаза, под которыми буквально за одну ночь залегли огромные черные круги. – А теперь этого никогда не случится, и в этом моя вина. Я был недостаточно хорош, недостаточно силен. Мадам Эсмеральда, вы думали, что я смогу все устроить и без ваших советов, но это совсем не так. Я только все на свете разрушил, и вы должны помочь мне справиться с этим.

Дженни не нужно было и смотреть в сторону лорда Блейкли, чтобы понять, что он привел сюда Неда не ради ее очередных пророчеств. Она должна была заставить себя признаться Неду в обмане, еще когда тот был здесь в последний раз. Тогда ею двигало эгоистичное стремление не причинить боль самой себе этим признанием. К сожалению, она только начинала осознавать, чего стоила Неду ее ложь. Его свободы. Уважения его кузена. Утраты веры в себя. Да, он потерял все, что, по ее словам, она помогла ему достичь своей ложью.

Лорд Блейкли внимательно изучал свои ногти в неярком свете свечи.

– Отец леди Кэтлин в конечном итоге согласился не убивать Неда прямо сейчас. – Спокойный и холодный голос лорда Блейкли резко отличался от взволнованного, убитого тона Неда. – Все, что еще может произойти как следствие случившегося этим вечером, предмет дальнейших переговоров. И многое зависит от того, как, по мнению Неда, он должен поступить.

Дженни не знала, на кого взглянуть. Ни на Неда – она просто не могла видеть унылого и испуганного выражения, написанного на его лице. Не могла она смотреть и на лорда Блейкли. Дженни не представляла, что увидит она там – незаинтересованность, неудовольствие или разочарование. Однако ей следовало сохранить храбрость, чтобы сделать то, что она собиралась сейчас сделать.

– Нед. – Голос Дженни дрожал. – Когда я сказала тебе надеяться на себя, я вовсе не имела в виду поручать вопросы женитьбы твоего кузена твоим заботам. Я имела в виду…

Она сделала глубокий вдох. Нет, она не хотела уклониться от последствий, которых больше всего боялась. Она лишь взглянула в последний раз в его доверчивые глаза. Ей больше никогда не удастся увидеть, как они смотрят на нее с уважением, почтением и преданностью.

А потом она заставила себя это сделать.

– Я имела в виду, – продолжала она, – что ваш кузен прав. Я не могу предсказывать будущее. Я не разговариваю с духами. У меня нет никакой оккультной силы. Вы должны полагаться на себя, поскольку не можете доверять мне.

Нед вздрагивал от каждой ее фразы. Однако то, что она в конечном итоге увидела на его лице, было не разочарование, а неверие.

– Нет! – Он обвел комнату диким взглядом. – Это что-то вроде проверки, да? Чтобы… чтобы наказать меня за мою ошибку этим вечером. Я знаю, я смогу доказать свою преданность.

У Дженни разрывалось сердце.

– Нед, это не проверка. Это – правда.

– Но как же все ваши предсказания! Ваша магическая сила. Почему вы всегда знали, что сказать?

– Я говорила лишь то, что ты хотел услышать, Нед.

Однако по-прежнему в его глазах было недоверие. Его руки дрожали.

– Это не может быть ложью, – произнес он быстро. – То, что вы мне сказали. Это должно быть правдой. Нет, я не могу это позволить.

– Я обманывала тебя все эти два года. Я просто… просто я не хотела этого.

Нед уставился на нее потухшим взором.

– Это какой-то ночной кошмар. Мадам Эсмеральда, Блейкли, кто-нибудь, скажите мне, что я сплю. – Нед прикусил большой палец руки и уставился на оставшийся на нем след так, будто именно он предал его, а не Дженни.

Дженни печально опустила голову.

– Но… но, если у вас нет магической силы, зачем тогда вся эта комната…

Он остановился, впервые заметив в дрожащем пламени свечи изменения, произошедшие в обстановке комнаты. Не было черных драпировок. Не было кристаллов. Не было колокольчиков. Лишь дешевая и ветхая деревянная мебель. Ни малейшего намека на магию и оккультные силы.

– Ваше имя, – произнес он с последней надеждой, – с таким именем, как мадам Эсмеральда, точно…

Дженни не пришлось ничего говорить. Понимание настигло его. Его плечи распрямились. Ноздри расширились. Он положил руки перед собою на стол так, будто хотел себя успокоить. В конечном итоге он согласился с тем, что она оказалась обманщицей.

Дженни были хорошо известны все его реакции. И то, что она видела в изгибе его губ, в его сгорбившейся осанке, не было презрением, которого она так страшилась. Все оказалось еще хуже.

Потому что то, что чувствовал сейчас Нед, были скорее ненависть и презрение к самому себе.

– Нед…

– Не называйте меня так. Не зовите меня по имени, будто знаете меня. – Он боролся с подступающими слезами.

Лорд Блейкли в ужасе смотрел на Неда.

– Мистер Кархарт. – Дженни споткнулась на непривычном имени. – Я в огромном долгу перед вами. В долгу, с которым, думаю, я не расплачусь никогда. – Она не могла поднять глаз. Было еще кое-что, что ей надлежало произнести.

Она чувствовала, что в этом заключается ее долг перед Недом.

А кроме того, был еще и лорд Блейкли. У Дженни больше не оставалось иллюзий относительно него. Сейчас он прекрасно знал, чего стоили эгоизм и самолюбие Дженни. И она не вправе была обвинять его, если он больше никогда даже не заговорит с ней. Что бы он о ней ни думал, сейчас она, безусловно, потеряла его благорасположение.

И поделом ей.

Если она скажет ему свое имя, возможно, она никогда больше не увидит его. В лучшем случае он проведет с нею ночь. Он бросит ее, и она не может его в этом обвинять. Случится лишь то, чего она сама заслужила.

Дженни всю свою взрослую жизнь провела, скрываясь под чужой личиной. Она стала мадам Эсмеральдой, чтобы избежать нежеланной участи. До тех пор пока она не встретила лорда Блейкли, Дженни никогда не задавала себе вопросов, к этому ли она стремилась? Ему хватило двух недель, чтобы заставить ее осознать себя.

С его точки зрения – глупой, убийственно рациональной, и, как ни горько было это признавать, неоспоримо привлекательной, – она обязана лорду Блейкли тоже. Назвать ему свое имя означало согласиться со своим безусловным поражением. Однако, странным образом, сам того не желая, он дал возможность Дженни обрести себя. Самое малое, что она могла сделать в ответ, – отдать себя ему.

Во рту у нее пересохло, неоформившиеся слова вязли на зубах, словно мел. Тем не менее она заставила себя говорить.

– Если я когда-нибудь понадоблюсь вам, меня зовут… – Ее голос сорвался.

Лорд Блейкли наклонился ближе. В выражении его лица не было ни намека на теплоту или желание. Лишь скука и утомление.

– Меня зовут, – прошептала она, – Дженни Кибл.

И пусть они делают с этим все, что угодно.

Глава 12

Дженни Кибл.

Гарет был увлечен перспективами, которые сулило ему знание ее имени, всю утомительную и действовавшую подавляюще дорогу домой, в фешенебельный Мейфэр. Скрестив руки, Нед недвижимо сидел перед ним на соседнем сиденье.

Гарет мысленно повторял ее имя, когда его кузен с молчаливым кивком покинул экипаж. После этого он отослал кучера вместе с экипажем домой, в теплые конюшни, а сам быстрым шагом отправился в другую сторону, шепча сладостные звуки в ритме быстрой ходьбы.

Дженни. Дженни.

В этот глухой час ночи улицы города погрузились в серебряную тишину. Зеленовато-желтый свет газовых фонарей едва проникал сквозь густую пелену тумана. Когда он, уже в третий раз за сегодняшний вечер, приблизился к ее двери, стелющиеся облачка тумана проникали по ступенькам, ведущим в полуподвальные помещения. Влажный, почти осязаемо плотный ночной воздух заглушил звук его шагов, когда он спускался по лестнице.

Гарет постучал.

Туман поглотил писклявый звук открывающихся засовов. Оранжевый свет уличных фонарей просочился в приоткрытую дверь. Отблески этого неяркого света превратили ее лицо в безмолвную маску. Она казалась отлитой из бронзы богиней, статуей, закутанной в белый муслин и черные тени. Гарет сделал глоток холодного влажного воздуха.

Она проглотила застрявший в горле комок и взглянула в его глаза.

– Вы здесь.

Язык Гарета, казалось, присох к гортани.

– Да, Дженни, – наконец раздался его голос, сухой и отрывистый. Он впервые произнес ее имя вслух.

На несколько мгновений они словно застыли на месте. Потом она схватила пальцами его локоть и потянула в темную пещеру комнаты. Ее пальцы покоились на его руке, когда дверь за ними едва слышно затворилась. Он медленно дотронулся до ее лица, почувствовал напряжение слегка запрокинутого вверх подбородка. Он обвел пальцем линию скул и подбородка, коснулся губ.

Когда-то он хотел завоевать ее. Теперь это случилось. Он выиграл все. Ее признание во лжи, подчинение Неда. Она даже выказала ему свое уважение. Он должен был чувствовать триумф. Разум восторжествовал над абсурдом и нелогичностью.

Но его пальцы нащупали незаметную, скорбную складку в уголках ее губ. Не было влажных дорожек на ее щеках. Нет, лишь грусть и разочарование ощутил он, когда она ответила на его прикосновение.

После всего произошедшего Гарет не хотел отмщения, он хотел ее.

– Не останавливайся. – Ее рука накрыла его руку. Она прижала его холодную ладонь к своему горящему лицу. Ее пальцы дрожали.

Конечно, Гарет еще пожалеет о своем необдуманном решении завтра утром, но…

– Вы не несете передо мной никаких обязательств из-за того, что я выиграл это наше маленькое пари. – Несмотря на свои слова, он не мог удержаться, чтобы не коснуться ее губ еще раз.

Она хранила неподвижность под его нежными прикосновениями.

– Вы выиграли? – Его ладони медленно качнулись из стороны в сторону, следуя за поворотом ее головы. – Нет. Вы проиграли. Вы были правы, но это не победа.

Ее свободная рука опустилась ему на грудь. Однако вместо того, чтобы оттолкнуть его, Дженни лишь теснее к нему прижалась.

Беспрепятственно рука его нащупала темный шелк ее волос.

– Зачем в таком случае, если не обязательства?

– Я проиграла тоже.

Правда настигла его. Во мраке ночи они пытались убедить друг друга, что никто из них не украл победу. Ее губы вздрогнули от его прикосновения.

– И что же тогда это?

– Утешение, – ответила она. Ее дыхание согревало кончики его пальцев. – Утешение и прощание.

Прощание. Гарет застыл. Он не хотел признавать этого, но другой возможности не существовало. Только не между лживой предсказательницей, не пожелавшей становиться содержанкой, и маркизом Блейкли. Однако на сегодня следует оставить маркиза в покое. Сегодняшняя ночь предназначена только для Гарета и Дженни… и прощай.

В призрачном лунном свете Дженни взяла его за руку. Она повела его в темноту, в дальнюю комнату, ее шаги звучали уверенно. Совсем недавно он пил чай за этим ветхим столом, который потом дрожал под его ногами. Совсем недавно он видел эту кровать и представлял Дженни лежащую на ней обнаженной.

Простое соприкосновение – касание ее теплых пальцев, обвивших его запястье, иллюзия того, что след этих мягких подушечек навсегда впечатался в его руку, – вот и все, что нужно было его телу, чтобы рвануться ей навстречу, чтобы снова начать узнавать ее. Ты. Это было не столько слово, вырвавшееся у него от ее прикосновений, сколько его эхо. Подобно тонкому стеклу бокала, отзывавшемуся на звуки оперного сопрано, его душа трепетала под ее чуткими пальцами. Да. Ты.

За время знакомства Гарета с этой женщиной он выработал целый словарь эпитетов, относившихся к ней. Мошенница. Шарлатанка. Мадам Эсмеральда. Обманщица.

Тихая ночь поглотила все эти бранные слова, не дав ему их озвучить. Нет, не они звучали в его голове.

Наперсница. Подруга. Любовница. Он не произносил и этих слов, но они вошли в его плоть. Простого прикосновения к ее щеке было недостаточно. Он обнял ее, он прижал ее грудь к своей. Ее дыхание согрело его подбородок. Эти невысказанные звуки окружали их обоих.

Все эти недели он дожидался этого поцелуя – того самого, что предшествует сокровенному слиянию двух тел, – чтобы он наполнил его вожделением, встряхнул его дрожью желания, разжег в нем огонь страсти. И после того, как яркое пламя погаснет, ничего не останется, кроме пепла.

Пепла и победы.

Однако с того самого первого момента, когда их губы встретились, он понял, насколько был не прав. Ее нежные губы не были лишь сиюминутным утолением его желания, не казались они и временным спасением от пожиравшего его одиночества. Ее губы коснулись его, сладкие и доверчивые, несмотря на все эти недели, несмотря на то, что они сказали друг другу. Ее руки нащупали его локти, обвили его плечи. Она прижалась к нему всем своим телом, окружив его словно горячий источник.

Их уста слились в жарком поцелуе. Он потерялся в ее желанном вкусе, в сладостном аромате ее дыхания. Поцелуй был извинением за обман и каждое грубое слово. Он был признанием и пониманием. Поцелуй передал то, что невозможно было высказать словами. Ты. Ты. Я хочу тебя.

В безмолвной тишине он позволил своему телу говорить правду. Он хотел ее. Он желал храбрость женщины, рассказавшей Неду о своем обмане. Он жаждал ум, нарушивший равновесие его размеренной жизни.

– Дженни, – шептал он ей прямо в губы. Ее имя. Обращение, молитву.

Поцелуй сменился от узнавания к желанию и надежде. Он надеялся, что она запомнит Гарета больше, чем лорда Блейкли. Подобно тому, как она отбросила личину мадам Эсмеральды и стала в поцелуе просто Дженни. Именно эта надежда заставляла его страстно ощупывать руками малейшие изгибы ее тела. Он жаждал человеческих отношений. Простого, искреннего контакта – плоть с плотью, душа с душою. И с его именем, его самым сокровенным, личным именем, на устах Дженни.

Кожа, плоть и душа – все смешалось, и Гарет был опьянен выпуклостью ее бедер, скрытых лишь тонким материалом рубашки. Его ладони ощупывали изгибы ее тела, проступавшие сквозь полупрозрачный муслин. Полукружия ее грудей, упругие шишечки ее сосков. И снова идеальная линия ее плеч. Он склонил голову и упивался восхитительным ароматом ее шеи.

Она вздохнула, ее руки запутались в его волосах.

По голове словно пробежали мурашки, кровь горячо заструилась по жилам.

Последние двадцать четыре года жизни Гарета представляли собой одну длинную, одинокую цепь дней – прочные, холодные, железные путы, наложенные титулом, переданным ему его дедом. Неразрывная нить ответственности, переходящая от отца к сыну. Однако вовсе не лорд Блейкли, связанный оковами своего титула, стремился соединиться с этой женщиной.

Это был Гарет. И губы Дженни нашли его. Ее губы открылись ему. Не его титулу. Не его состоянию. Нет, они открылись человеку, мужчине.

Ее руки, холодные в ночной темноте, обвились вокруг его шеи и развязали его галстук. Он сдержал себя, позволив ей стащить тонкое полотнище. Галстук плавно приземлился на пол. Гарету пришлось приложить последние свои силы, чтобы в едином порыве не избавиться сразу от всей одежды. Вместо этого он нежно поглаживал ее тело – от бедра к груди, останавливаясь, чтобы обвести налившиеся бутоны ее сосков. И вновь бедро.

– Дженни, – прошептал он ей на ухо.

Она дрожала. Однако она не произнесла его имени в ответ. Вместо этого руки ее скользнули ему на грудь, расстегнув фрак, и принялись за жилет. Гарет одним движением освободился от него и через голову сорвал рубашку. Холодный ночной воздух коснулся его кожи.

Ее руки прижались к его обнаженной груди. Каждый пальчик, ощупывавший его тело, наполнял его ее теплом. Ее ароматом. Желание охватило его, и он мог не ждать более.

Он подхватил ее на руки – его мускулы напряглись – и отнес на кровать. Было темно. Слабый лунный свет едва струился сквозь мутное желтоватое стекло и кто знает сколько щелей ее ветхого окошка. Он видел общие очертания ее тела, распростершегося перед ним, но отдельные детали – цвет ее кожи, полукружия бедер – оставались сокрытыми сгустившимися тенями.

Гарет нашел нежную кожу ее обнаженных коленок точно такой же, как он запомнил ее. Он обвел рукой напряженный контур ее бедра. Теплота ее членов обратилась в жар, когда он достиг заветной складки между ногами. По мере того как его пальцы продвигались выше, он оборачивал тонкую материю ее рубашки вокруг своей руки. Груди, их нежные очертания, увенчанные твердыми коричневыми сосками, соприкоснулись с его руками. Подол рубашки задрался ей до подбородка, когда она подняла руки. Секунду спустя они взметнулись выше ее головы, и она оказалась полностью нагой.

Нагой для его рук и его губ. На этот раз, вместо того чтобы ласкать ее сосок пальцем, он поймал его губами, упиваясь сладким соком ее кожи. Он кружил языком вокруг напрягшегося бутона. Она изогнулась всем телом, прижавшись животом к его напрягшемуся торсу. Ее бедра оказались едва ли не в дюйме от его члена.

– О господи! – простонала она.

Он бы предпочел «О, Гарет»!

И он решил сорвать с ее уст этот драгоценный крик.

Ее руки скользили по его обнаженным плечам. Эти прикосновения напоминали взмахи крыльев бабочки, не ведающей, следует ли ей присесть на цветок, или лететь прочь. Гарет снова вкусил солоноватый привкус ее груди, и ее пальцы вонзились в его плечи. Она опрокинула его на себя. Он не отрывался от упругого и твердого бутона, словно поддразнивая его кончиком языка, едва сжимая зубами. Ее руки медленно ощупывали его ребра, возжигая в нем нестерпимый огонь желания. Они обнаружили застежку его брюк. Она нащупала ее в темноте. Он почувствовал, как ткань поддалась. Несколько рывков, и сковывавший его движения материал слетел на пол.

Ее руки заскользили по его коже. Сердце Гарета громко забилось от охватившего его желания. Ее пальцы коснулись его возбужденного члена. Жар и удовольствие переполнили его, и он закрыл глаза. Волна возбуждения накрыла его, подчинила все его чувства. Теплое прикосновение ее руки, нежный, но требовательный захват ее подрагивающих пальцев. В темноте их тела тесно прижались друг к другу. Жаждая. Желая.

Господи, благодарю тебя за падших женщин.

Гарет тоже чувствовал себя падшим. Потерявшимся и ждущим ее, чтобы разрушить последний из барьеров, оставшихся между ними. Сорвать эту завесу анонимности и заставить ее произнести его имя.

Однако Дженни никак не давался этот барьер. И вместо того, чтобы раздвинуть ее покорные ноги, он решил поцелуями проложить себе путь к ее телу. Он провел языком по ее пупку, и она содрогнулась в его объятиях. Он поцеловал нежный холмик, за которым открывался путь в ее сокровенное лоно.

Но, бог мой, в страстных стенаниях, срывавшихся с ее уст, он так и не услышал своего имени. Гарет чувствовал, что ее переполняет желание, ее бедра возбужденно подрагивали от малейших его прикосновений. Руки ее судорожно сжимали тонкое покрывало. Он ответил на вопросы, задаваемые ее телом, действием: широко развел ее ноги и поцеловал теплую, сладкую щелочку. Он раздвинул языком ее нежную плоть, упиваясь солоноватым нектаром женщины. Ощутил ее возбуждающую влажность и готовность, однако ему нужно было больше.

Его рука медленно и осторожно коснулась влажной, шелковистой плоти между ее ног, палец скользнул в заветное отверстие, достигнув потаенной глубины ее лона. Ее женский проход был тесным и горячим, скользким и жаждущим. Мышцы ее сомкнулись вокруг его пальца, и он продвинул внутрь ее еще один, внимательно прислушиваясь к ее прерывистому, лихорадочному дыханию, изучая реакции ее тела. Он нащупал эту точку – ту самую, прикосновение к которой заставляло ее стонать и изгибаться в такт пружинящим движениям его пальцев. Он склонился над ней и принялся свободной рукой ласкать ее упругий сосок; мышцы ее лона судорожно сжались, твердея. Пламя желания окутало их обоих. Он нагнул голову и коснулся языком чувствительного бугорка между ее ногами.

Тело ее замерло. Стенки ее узкого отверстия зажали ласкающие их пальцы.

– О… – вырвался ее сдавленный крик. – О-о! – снова уже громче и отчетливее. И потом: – Гарет!

Словно молния пронеслась по его телу, доставляя ему чувства столь же мощные и сильные, как и первый аккорд ее сладостного освобождения. Волна за волной накрывали их. Он упивался ее наслаждением, чувствовал его пульсацию своими пальцами.

– Гарет! – выкрикнула Дженни вновь, и его имя на ее устах показалось ему более сокровенным, чем тот акт физической близости, что испытывали они вместе.

Казалось, она задыхалась, ее дыхание было тяжким и прерывистым. Гарет был возбужден, его мужской орган тверд и готов к действию. Он прижался к ней. Напрягшиеся кончики ее сосков коснулись его обнаженной груди. Она принялась жадно целовать его приблизившиеся к ней губы. Его язык поймал ее язык. О господи, как же он желал, как жадно вожделел ее в эту минуту.

Ты.

Его взметнувшийся орган требовательно уперся в низ ее живота. Дженни раздвинула ноги, словно устремляясь к нему всем телом. И едва его окрепший член дотронулся до ее жаждущей нежной и скользкой влажности, он понял, что пропал.

Он пропал, он потерял себя, но он словно продвигался к дому.

Ее бедра вздрогнули, и головка его затвердевшего члена вошла в ее заветное отверстие. Она рванулась ему навстречу, он сильнее прижался к ней – и принялся продвигаться дюйм за дюймом в ее нежное, открывшееся лоно. Оно было тугим и тесным, восхитительно тугим и тесным. Горячее удовлетворение обожгло его. Она подходила. И не только ее скользкий женский проход, но все ее тело, ее бедра, ее груди. Его руки были точно такого размера, чтобы сжимать в объятиях ее голову. Она была словно создана для него, она ему соответствовала. Она вобрала его в себя, и он заполнил ее.

– Гарет, – простонала она снова.

– Дженни. Бог мой, Дженни.

Их имена прозвучали одновременно. Гарет не мог больше сдерживаться. Он брал от нее. Он давал ей. Это был вековой танец любви, гораздо более сильный и захватывающий, чем логика. Она стала силой, приковывающей его, электрическими искрами, разбегавшимися по венам.

Она была его.

Ее пальцы вонзались ему в спину. В темноте она требовательно прижала его губы к своим. Она целовала его, и он пробовал на вкус звучание его имени, слетавшего с ее губ. Едва он вошел в нее, его сознание, его разум охватило бушующее пламя. Огонь страсти поглотил их. Она замерла в его объятиях. Стенки ее лона тесно сжали его в предвкушении наступления второго апогея желания. И Гарет позволил себе освободиться, низвергнув все, что было в нем, в последнем решающем движении.

Он прижал ее к себе, словно стараясь защитить от хаотичного шторма, рвущегося из его тела. Шторм миновал, оставив его выжатым как лимон и удовлетворенным.

Гарет нуждался в глотке свежего воздуха, надеясь, что рассудок вернется к нему вместе с ним. Однако время словно замедлило бег.

Что скажет она теперь? Несмотря на то что его тело скрывало ее, его грудь прижимала нежные изгибы ее тела к матрасу, казалось, лишь один Гарет попал в ловушку. Его легкие пылали от напряжения. Или эмоций. Не важно, от чего именно, но он никак не мог снова восстановить дыхание. Оно словно скрылось где-то внутри ее, глубже, чем его все еще подрагивающий орган, зажатый в ее лоне.

Что он только что испытал? Это было удовольствие. Объединение. Связь. Это было концом долгого, черного одиночества. Гарет не мог заставить себя оторваться от нее. Потому что это было всем.

Всем, но только не тем, чем просила она это назвать.

Это не было прощанием.

Ее грудь вздымалась и опадала под его тяжестью. Ровные удары ее сердца раздавались где-то рядом с его покрытой капельками пота кожей. Ему ни черта не было видно в этой проклятой темноте, но он явственно ощущал тяжкую пульсацию вен ее нежной шеи, прижавшейся к его практически бездыханной груди.

Лондонская грязь и копоть плотной пеленой покрывала ее окна, сквозь которые пробивался лишь тоненький, призрачный ручеек уличного света. Он прижался челом к ее безмятежному лбу. Скажи мое имя снова.

Вместо этого ее мускулы напряглись, словно сопротивляясь ему. Сперва бедра, потом живот, плечи. Она положила руки ему на грудь. Едва ощутимое нажатие, не вызывающий сомнений знак. Оставь меня.

Со вздохом он поднялся и растянулся подле нее. Матрас прогнулся, сжимаясь под его весом. Это был всего лишь неудобный мешок, набитый соломой. Обнаженной спиной он чувствовал малейшую неровность этого ветхого ложа. Веревки, поддерживающие матрас, натянулись.

На этой маленькой, узкой кровати было практически невозможно лежать рядом, не касаясь друг друга. Однако каким-то волшебным образом ей это удавалось. Гарет закрыл глаза. Он представил некий нимб пламени и света, окружавший ее. Касавшийся его, словно нежный поцелуй. Когда она отодвинулась на свою сторону, холодный воздух окутал его обнаженную кожу.

– Ну что же. – Его собственный голос казался чужим, отрывистым, лишенным эмоций. – Возможно, нам следовало попрощаться рукопожатием.

– Разве это было бы забавно? Какая в том радость?

Так она снова привязала его. Потому что в этом заключалось все, к чему так безуспешно стремился Гарет, – этот интимный разговор, именно с этой женщиной. С женщиной, которая увидела, что образ надменного отшельника лорда Блейкли – такой же фасад, как и те цветастые костюмы, в которые рядилась когда-то она. Он хотел ее.

– Радость… забава… – Эти слова странно звучали в его устах. Ему казалось, они не могут вобрать в себя все, что произошло между ними.

– Да, радость, – повторила она твердо, слегка к нему повернувшись. – Это случается, когда людям доставляет удовольствие то, чем они занимаются. Я слышала, что это возможно даже для лордов с серьезными научными интересами.

Когда он ничего не ответил, она вздохнула.

– Скажешь, ты сам не испытываешь сейчас удовольствия?

– Надо думать, – тихо заметил Гарет. – Я был слишком занят, наслаждаясь тобой.

Проклятая тишина. Он сказал слишком много.

Гарет прекрасно знал, как поступить, если бы он хотел сохранить свое достоинство, – встать, собрать в темноте одежду и покинуть эту комнату. И пусть она получает прощание, на котором так настаивает. Однако едва в нем начал угасать огонь желания, что-то гораздо более сильное и примитивное родилось в нем. Его кожа стремилась касаться ее, его руки жаждали сжимать ее в объятиях. Он хотел ощущать, как вздымается и опадает ее грудь с каждым ее вдохом и выдохом, хотел чувствовать, как она прижимается к нему в прохладной темноте, хотел гладить ее кожу, покрытую бисеринками пота, пока они не испарятся в его горячей ладони.

Зажатое в тиски высокомерием и желанием, его тело, казалось, погрузилось на миллионы лет назад, в пору геологических образований, зажатое в расплавленной огненной лаве. Скалы могли разбиваться в каменную крошку в наступившей тишине. Мгновения превращались в геологические эры.

– Тебе не следует чувствовать никакой ответственности, – прошептала она едва слышно. – И тебе не надо бояться, что я буду докучать тебе просьбами.

– Я боюсь только того, что слишком утомлен, чтобы куда-либо двигаться. – Он расслабил усталые мышцы спины.

– Лорд… Гарет?

У него по-прежнему не было слов, чтобы ей ответить. Он неразборчиво пробормотал что-то и приобнял ее бедро, будто в полусне. Она застыла подле него, словно изготовившаяся к прыжку испуганная кошка. Потом она со вздохом села на кровати, укутав его одеялом. Шаткое ложе накренилось, когда она встала. Раздался звук льющейся воды. Спустя несколько минут она устроилась рядом с ним, ее кожа была обжигающе прохладна. Дженни постепенно расслабилась, ее дыхание стало медленнее.

Он был в безопасности. Она была рядом. Решения могли подождать до утра.

Когда же возбуждение полностью покинуло его, он осознал, что последние его слова были не такой уж неправдой. Несколько бессонных ночей и треволнения недавнего вечера дали о себе знать, сковав смертельной усталостью его члены. И Гарет провалился в глубокий сон.

Глава 13

Дженни проснулась от хриплых возгласов лондонского утра. Располагавшийся неподалеку рынок уже жил своей шумной и крикливой жизнью, соседние улочки постепенно заполнялись рабочим людом. Ей было тепло.

Лорд Блейкли сжимал ее в объятиях. Он не ушел ночью, как она того ожидала. Он по-прежнему был рядом. Дженни горячо взмолилась, чтобы их прощание не оказалось слишком неловким.

Потом она открыла глаза. Он лежал со своей стороны, рассматривая ее пристальным, задумчивым взглядом. Его рука покоилась на ее обнаженном бедре, его растрепанные ото сна волнистые волосы создавали впечатление ленивого самодовольства. Сколько же он так на нее смотрит?

Она почти не видела его черты во вчерашней ночной темноте. Возможно, это и к лучшему. Даже такой его растрепанный и слегка неряшливый вид заставил ее сердце биться быстрее. Его глаза. Она бы не смогла вчера заниматься с ним любовью, если бы эти глаза так же неотрывно смотрели на нее.

Прежде чем она задумалась о приветствии, он нагнулся и поймал ее губы.

В его поцелуе не было сомнений, не было и смущения в его движениях, в том, как он потянулся к ней. Его руки обняли ее шею, и нежный пушок его груди слегка щекотал ее обнаженную грудь. Ее губы раскрылись. Его руки скользили по ее плечам, нежно лаская ее тело. Она потянулась в ответ, ее тело постепенно оживало. Он поцеловал ее в шею.

Дженни хотела бы быть столь же уверенной в себе. Но это – последний раз, когда он касался ее. Последний раз, когда она касалась его. Лорда Блейкли. Гарета. Кем бы он ни стал для нее, сложись ее жизнь иначе, она понимала сейчас одно – в последний раз она видит в нем любовника.

Был и риск.

Дженни закрыла глаза и сомкнула губы, думая о нем. Риск? Она могла забеременеть. Но на ее банковском счете было четыре сотни фунтов, надежная защита против подобного будущего. Деньги, если ими правильно распорядиться, помогут справиться со всеми сложностями.

И у нее будет ребенок. Некто, о ком можно заботиться, кого можно растить. Ребенок, которого она никогда не покинет, что бы ни решил целый мир.

Риск? Нет, Гарет снова будет ее.

Это был именно тот риск, которого она желала бы сейчас от него. Возможно, больше она уже никогда не испытает подобных ощущений. Она безумно жаждала снова обрести его в своих объятиях.

Дженни закрыла глаза и вся отдалась нахлынувшим чувствам. Его прикосновения горячили ее плоть. Он взял в руку ее грудь и поцеловал. Ее сосок затвердел от его нежных прикосновений, и горячая дрожь охватила все тело.

О, как бы она хотела, чтобы существовал способ сохранить эти ощущения, превратить их в сладостный эликсир любви. Так, чтобы она могла потом доставать их оттуда, капля по капле, год за годом. Если бы ей удалось заключить в стеклянный флакон этот момент – чувство соприкосновения с его телом, сладкий вкус его губ, едва разгоравшийся огонь желания, постепенно сменявший теплый комфорт ленивых объятий и грозивший перерасти в пылающее пламя любви – она бы уже никогда в жизни не чувствовала себя покинутой и неудовлетворенной.

Он оторвался от нее. Дженни открыла глаза. Он смотрел на нее прищуренным взглядом, опираясь на свои локти. В окружавших его золотых лучах солнца она могла рассмотреть его обнаженное тело. Мягкий пушок рыжевато-коричневых волос, на тон светлее, чем волосы на голове, покрывал его грудь. Его худощавое тело, с тугими, сильными мускулами. Взгляд ее скользнул вниз, дальше, где в темном облаке волос мелькнул его возбужденный мужской орган. Его вид всколыхнул в ней ощущения, которые он доставил ей прошлой ночью.

– Дженни, – спокойно произнес Гарет, – будь добра, оставайся со мной, когда я тебя целую.

Громкий звук его неожиданно мрачного голоса испугал ее.

– Я и так с тобой. – Но ее с ним не было. Она собирала в драгоценный флакон сладостные мгновения.

– Тогда обними меня. Не лежи с полузакрытыми глазами. Если бы я хотел бессловесную фарфоровую куклу, то подыскал бы себе в жены какую-нибудь покорную графскую дочку много лет назад.

Дженни положила руки ему на плечи.

Существовал и гораздо более серьезный риск, чем опасность возможной беременности. Риск, от которого не защитит никакая сумма денег. Бессловесная фарфоровая кукла не выложит сердце на стол. Его объятия, его прикосновения заставляли ее чувствовать себя так, будто она драгоценна, будто что-то значит для него. Опаснейшее чувство.

Что бы ни происходило между ними за эти несколько последних недель, оно было сильным. Временами ранящим и причиняющим боль. Потребовалась всего лишь одна ночь, начавшаяся с невероятных и искренних его извинений и закончившаяся невероятной любовью, чтобы превратить силу этих недель в мягкое золотистое пламя.

Но что бы ни чувствовало ее сердце, разумом Дженни прекрасно сознавала всю глупость и беспочвенность этой идеи. Любовь с лордом Блейкли? Он разобьет ей сердце. Это не принесет ничего, кроме разочарования и одиночества.

Она крепко сжала пальцами его плечи.

– Ты не знаешь, о чем просишь.

– Я не знаю? – Он нежно коснулся рукой ее шеи. – Я прошу тебя заняться со мной любовью.

Снова это слово. Она открыла глаза.

– Гарет, – прошептала Дженни. – Пожалуйста. Нет. Это слишком тяжело…

Дженни замолчала, потрясенная его взглядом. Невероятно. Прошедшая ночь казалась столь сокровенной. Было так темно, что она не могла разглядеть ничего, кроме вспышек света, выхватывавших из окружающего мрака его гладкую и блестящую кожу. Теперь она могла заглянуть в его глаза. Они были золотисто-карие. Их взгляд совсем не казался резким или презрительным. И помимо тлеющего желания, в них виднелось нечто другое, нечто мгновенно растопившее лед недоверия, сковавший ее внутренности.

И таким образом она узнала ответ. Если это все, что ей доступно, – эти мгновения, проведенные с ним, – она не хочет жалеть ни о чем. Спустя многие годы она будет вспоминать, что ей сполна удалось насладиться каждым отпущенным ей моментом. Она желала наполнить свой чудесный флакон им, его дыханием, взглядами, прикосновениями.

Она улыбнулась. И – о, чудо – он улыбнулся ей в ответ, его глаза светились удовольствием.

– Так лучше, – сказал он. – Когда ты так делаешь, я чувствую себя почти человеком.

Он раздвинул ее ноги коленом. На мгновение она ощутила твердую головку его члена, прижавшуюся к ее чувствительной плоти, прежде чем проникнуть в ее сокровенное лоно. Волна ощущений, сладостная боль пронзила ее. Дженни словно взорвалась от переполнивших ее чувств. Их тела сплелись воедино. Он резко вздрогнул, направив в нее свое готовое оружие.

– Даже лучше. – Его голос сорвался в хрип.

И потом он ворвался в ее влажность, сотрясая ее, доводя до экстаза ее тело. Дженни задыхалась. Она прижалась к нему, и вместе они обрели ритм.

Поток света, прозрачный сияющий пузырь объял их. В неистовстве ее тело взмывало вверх, управляемое задаваемым им ритмом, стремясь куда-то, она сама не знала куда. Пока пузырь не лопнул, распавшись на миллионы сверкающих брызг. Гарет сжимал ее бедра, снова и снова прижимая ее к себе. Он тоже был объят дрожью, и его голос звучал хрипло, словно рык.

Дженни ощутила его последнее, судорожное движение внутри себя. Она открыла глаза. Его глаза были закрыты. Волосы его прилипли ко лбу, спутавшиеся, влажные от пота. Он тяжко дышал. Потом открыл глаза и посмотрел на нее.

Удивительное зрелище.

Блеск и сияние медленно покидали его взор. Несомненно, он вспоминал все причины, делавшие это невозможным. Назови это сексом, назови это трахом. Назови это занятием любовью. Но он никогда не предполагал ничего иного, и она не хотела, чтобы он заметил, сколь глубоки были ее сокровенные чувства и надежды.

– Ну что же. – Она отвернулась. – Вот и все.

Он отшатнулся от нее, ничего не сказав. Дженни села, свесив ноги с кровати. Позади себя она четко различала ровный ритм его дыхания, мягкий шорох постельного белья. Лорд Блейкли осторожно поднялся на ноги, отыскал свои брюки и быстро натянул их, даже не взглянув в ее сторону. Потом он принялся застегивать свою смятую рубашку, которую даже Дженни могла бы счесть слишком формальной для утреннего костюма.

Дженни сжала в кулачках ветхий край покрывала.

Он застегнул манжеты и взглянул на нее.

– Твоя кровать. Она мешковатая и неудобная.

Дженни чуть не задохнулась от душившей ее ярости и разочарования. Ложь или извинения прозвучали бы лучше, чем обвинения.

Лорд Блейкли – на этот раз он был именно лордом Блейкли с точностью до дюйма, даже несмотря на то, что его вечерний костюм весьма и весьма нуждался в глажке, – казалось не замечал этого.

– А твое покрывало слишком тонкое.

– И это все, что вы видите? В такую минуту? Все, что вы можете, – это критиковать меня?

Он помолчал, завязывая свой галстук, потом вскинул голову.

– Разве я тебя критикую? Полагаю, я вовсе тебя не касался. – Его голос звучал ровно и вместе с тем обвинительно.

– Вы… вы…

– Насколько мне удалось заметить, а, надо сказать, мои наблюдения можно назвать исчерпывающими, тебя нельзя назвать ни матрасом, ни одеялом. Однако, если тебе угодно воспринимать любое мое замечание по отношению к твоей мебели на свой счет, я вряд ли способен этому помешать.

– Лорд Блейкли…

Его высокомерные манеры испарились, а глаза прищурились.

– Гарет, – подчеркнул он. – Сколько, черт возьми, можно просить тебя называть меня Гаретом.

– Ты уходишь.

Он потянулся за своим фраком.

– В самом деле. У меня сегодня много забот.

– Значит, это – прощание.

Его черты замерли.

– Что я пытаюсь сказать, – он угрожающе покачал пальцем, – так это то, что, несмотря на несовершенство всего окружающего, я не могу – при всем своем желании – припомнить, чтобы более приятно проводил ночь.

Губы Дженни раскрылись от удивления и смущения, он наклонился и поцеловал ее. Его губы властно и уверенно сомкнулись с ее, однако она чувствовала нечто похожее на отчаяние во вкусе поцелуя. Так же нежно, как нагнулся к ней, он отстранился.

Весь этот разговор задумывался, чтобы выразить восхищение? Ей казалось, что холодные, жалящие иголки вонзались ей под кожу. Ни один еще человек не бросал под ноги комплименты, словно это были дикие колючки, предназначенные ранить неосторожную лошадь или случайного путника, которому не повезло на них наколоться.

Его взгляд завораживал ее. Дорогая, словно твердил он, обожаю тебя.

Дженни не могла себе этого позволить. Ей предстояло начать новую жизнь. Она лишь протянула руку и нежно коснулась его пальцев.

– До свидания, Гарет, – промолвила она.

Он повернулся и с вежливым изяществом ответил на ее прощальные слова. По крайней мере, ей так казалось, до самой последней минуты.

– Да, – медленно произнес он. – До свидания. До скорого свидания.

И так она поняла, что он вернется. Дженни не знала, стоит ли ей рыдать или радоваться.

* * *

Несколькими часами позднее, после того, как Дженни выпроводила своего последнего клиента, ей пришлось столкнуться с суровой реальностью. Без мадам Эсмеральды, которая столь бесславно сошла со сцены, ей понадобятся деньги. И очень скоро.

Так что она надела самое приличное платье, которое у нее было до роскошного подарка Гарета, – из тускло-голубого муслина – и вышла из дома. Лучи полуденного солнца едва пробивались сквозь начинавшие собираться грозовые облака. Было свежо, с реки долетал легкий ветерок, разносивший по окрестным кварталам запах свежеиспеченного хлеба. Казалось нелепостью, что спустя всего лишь несколько часов после занятий любовью Дженни собиралась нарушить одно из самых старых своих правил.

Она впервые направлялась в банк на Ломбард-стрит, чтобы снять деньги, а не для того, чтобы положить их. В течение восьми лет она бережно и экономно копила свой капитал. Каждый месяц ее баланс возрастал, и с ним росло и ее чувство стабильности и независимости. Сознание того, что она никогда не должна ни от кого зависеть, тревожило ее даже сейчас.

Она вернула Неду его шиллинги. Не далее как час назад миссис Севин, как обычно, пришла на сеанс прорицаний. Дженни посмотрела в глаза этой женщины и призналась в обмане. Вот и еще одной гинеи не стало, однако, если не брать в расчет смертельную бледность миссис Севин, исповедь принесла Дженни огромное облегчение.

Облегчение, однако, никак не конвертировалось в квартирную плату. И поскольку подходило время ежеквартальной выплаты, ей и пришлось совершить это небольшое путешествие.

День был в общем-то неплохой, и мышцы, о которых она давно позабыла, слегка ныли от непривычных ночных упражнений. Прогулка оказалась достаточно долгой, чтобы освежить и воодушевить ее, но не слишком, чтобы к тому времени, когда она свернула на Ломбард-стрит, ее платье потеряло свой вид от усилившейся влажности.

Она нырнула в двери акционерного банка, где держала свои сбережения. Рабочий день еще только начинался, и к этому времени в банке присутствовало лишь несколько мелких клерков. К счастью, к их числу относился и человек, помогавший в свое время ей открыть здесь счет.

К несчастью, поправила себя Дженни, чувствуя холод, сковавший ее изнутри, именно к несчастью, ибо этим человеком был мистер Севин, который, вероятно, устроил в свое время это дело по просьбе жены.

Самым плачевным из всего этого был тот факт, что женщина, по всей вероятности, отправилась посоветоваться со своим мужем сразу же после окончания беседы с Дженни. Супруги Севин стояли в непосредственной близости друг от друга. Они не показывали на нее пальцами – это было бы совсем уж грубым нарушением всяческих норм и приличий, – но, исходя из того, как они склонились друг к другу в тот момент, когда Дженни показалась в дверях, у нее не осталось ни малейших сомнений, что именно она являлась предметом их беседы.

Миссис Севин схватила свой ридикюль и отвернулась. Однако именно ее муж обратился к Дженни, призывая жену последовать за собой. Она замерла позади него, уставив глаза в пол.

– Мадам… Эсмеральда.

Мистер Севин повернул голову, его взгляд был готов продырявить насквозь ее скромное платье. Он прищурился. Однако он вовсе не собирался отметить улучшения в ее внешнем виде и смену кричащего цыганского наряда на скромное и приличное платье. Вместо этого его губы скривились в подобии улыбки.

Дженни давно подозревала, что он ее недолюбливает. Что он боится ее сверхъестественной силы. И только сейчас, заметив удовлетворенную ухмылку на его лице, она задумалась, не было ли его угодливое желание помочь вызвано страхом перед ее могуществом. Он боялся, что ей ведомы его самые нелицеприятные тайны. Отрывочная информация, известная ей от его жены, неохотно делившейся семейными секретами, заставляла ее тревожно задуматься.

– И как вы себя чувствуете? – Его голос прозвучал в маленьком помещении чересчур весело, чересчур громко. Полированное дерево пустых банковских конторок эхом отразило непривычный звук, заставив других служащих обернуться. Он гордо распрямил грудь, словно маленький мальчик, готовящийся сообщить, что, заблудившись ночью в лесу, совсем не испугался медведей. – Моя жена, она передала суть вашей весьма интересной беседы.

Охваченный мальчишеской бравадой, он задрал вверх подбородок. Миссис Севин скривилась, спрятавшись за спину своего мужа.

Дженни встретила его заявление притворной улыбкой. В ответ он лишь самодовольно расправил свои лежащие на столе перепачканные чернилами руки; его глаза победно сверкнули.

– Так уж случилось, мистер Севин, что я решила отказаться от занятий предсказаниями.

Почтительный восторг озарил его физиономию.

– Да, и почему, позвольте узнать?

Он знал, он все прекрасно знал, этот ужасный человек. Однако он хотел услышать это именно от нее, забавляясь, словно сытый кот, играющий с загнанной в угол мышью. Признаться в своих прегрешениях тихой, забитой миссис Севин казалось ей единственно верным решением. Однако ее деспотичный, властный муж совсем иное дело.

Если она солжет этому человеку сейчас, поднимет ли он руку на свою жену снова? Он делал это раньше в качестве наказания за ее неловкость и смущение и для предупреждения неповиновения. Однако нельзя было более обходиться ложью и полуправдой. Мистические заявления не могли скрывать ее вероломства. Она обязана сказать правду, и как можно быстрее, это как вырвать пораженный зуб. Потом она придумает, как завоевать уважение окружающих без обмана.

Дженни тяжко вздохнула.

– Я покидаю бизнес, поскольку не могу предсказывать будущее.

Он поднял руку и приставил ее к своему уху, будто желая получше расслышать ее слова.

– Вы имеете в виду, духи больше не говорят с вами? – Он взглянул на свою жену. – Но ваша сила может вернуться?

Один кивок головой, и Дженни может стать объектом жалости, а не сурового презрения. Но она не могла так поступить по отношению к миссис Севин.

– Нет, – прошептала Дженни. – Я имею в виду только то, что у меня никогда не было никакой силы. Все это было… выдумкой.

Что-то оборвалось у нее внутри, когда она это сказала. Все, ради чего она так долго работала, – занятие, благодаря которому люди выказывали ей хоть крупицу уважения, как бы мало она его ни заслуживала, – летело в пропасть. Даже эта грозно выпятившая живот жаба может презирать ее теперь.

Мистер Севин медленно кивнул.

– Моя жена, естественно, никогда не сомневалась в ваших способностях. Мне следовало бы помнить, что значит доверять женским суждениям.

– О, – проговорила Дженни. – Не вините ее.

– Винить? Дорогая моя, я могу винить только себя. – Он сцепил пальцы и посмотрел вдаль. – Итак, вы не способны сотворить никаких магических штучек?

Она покачала головой.

– И у вас нет сверхъестественной способности знать людские тайны?

Она лишь снова покачала головой.

Что-то похожее на улыбку коснулось его губ. Это было ужасное выражение, в котором не было ни удивления, ни удовлетворения. Вместо этого его лицо постепенно превратилось в дьявольскую гримасу. Он облизнул губы, и Дженни задумалась, как глубоки и как ужасны были тайны этого человека.

– Десять лет. Десять лет я подставлял шею по вашим с моей женой просьбам. Вам прекрасно известно, что банк с такой репутацией, как наш, не ведет никаких дел с людьми вашего уровня достатка. А что, если бы кто-нибудь спросил меня, почему я позволил открыть вам счет? Что бы со мной было?

– Я не думаю…

– Это стоило бы мне должности, именно так, – жестко продолжал мистер Севин. – А у меня жена. Ребенок.

– Но…

– Мне казалось благоразумным не сердить вас. Моя жена сказала, что вы обладаете сверхъестественной силой, однако эти страхи, как и многие другие женские ужасы, оказались лишь химерой. – Его голос звучал отрывисто и тихо. Мистер Севин огляделся, не подслушивает ли кто-нибудь в зале их беседу.

К сожалению, никто. Зал был практически пуст, и два свободных кассира где-то в отдалении беседовали друг с другом. Мистер Севин, и так обычно весьма тихий, полностью погрузился в себя и замолчал. Дженни задумчиво рассматривала пол. Наконец, она напомнила себе, что поступала дурно, и его реакция, пусть и обескураживающая, была справедливой.

– Я приношу извинения за все ваши неудобства, – сказала она. – Я очень ценю те усилия, которые вам пришлось ради меня предпринять. И я понимаю ваш гнев. У вас есть полное право…

– Полное право! Спасибо, что признаете. – Он облизнул губы и наклонился вперед. Его взгляд горел фанатичным огнем.

Дженни начинала понимать, за что толпы сжигали ведьм на костре. И это было вовсе не потому, что они боялись их магии. Настоящая колдунья с силой, заслуживавшей страха, сама бы избежала костра. Нет, это происходило из-за того, что толпе обывателей, обнаруживших однажды, что им нечего бояться, необходимо было выместить на ком-нибудь бессилие перед охватившей их паникой.

Мистер Севин был именно из такой толпы.

– Послушайте, – миролюбиво предложила Дженни. – Почему бы мне просто не подвести баланс? Я закрою счет, и мы больше друг друга никогда не увидим.

Мистер Севин скривил губы. Он внимательно посмотрел на нее и криво усмехнулся, показав зубы.

– Сколько у вас на счете? – спросил он.

Дженни достала расчетную книжку из ридикюля и протянула ему. Клерк взял ее в руки, послюнявил палец и пролистал всю до последней записи, оставляя на бумаге чернильные пятна.

Он вырвал чек из ее книжки и протянул его ей.

– Мне нужно, чтобы вы его заполнили. Подпишитесь здесь. И здесь.

Когда она это сделала, он поднялся и пересек комнату. Когда вернулся, у него в руках был толстый коричневый том. Дженни узнала в нем книгу регистрации подписей, в которую были занесены все операции по счету с момента его открытия. Он положил ее на стол и небрежно перелистал страницы.

– Скажите, – спросил он. – А вас и вправду зовут мадам Эсмеральда?

Она уже устала отвечать на этот вопрос.

– Нет, меня зовут Дженни Кибл.

– Гм… – Он наконец остановился на нужной странице. – Хорошо. – Потом он взял ее расчетную книжку, подписал чек, открыл ящик своего стола и убрал туда записи. Прежде чем Дженни смогла дотянуться до своих документов, он захлопнул ящик и повернул ключ.

– Погодите! Вы не можете так поступить! Отдайте мне мои бумаги!

– Что, простите, я должен вам отдать? – Его голос прозвучал вполне невинно, однако губы скривились в дьявольской насмешке.

– Мои записи! Те, что я только что отдала вам!

Мистер Севин покачал головой в нарочитом изумлении.

– Вы не давали мне никаких записей. Да, так случилось, что в моем ящике лежат сейчас некоторые финансовые документы. Однако они не принадлежат Дженни Кибл. – Он открыл лежавший перед ним солидный том на той странице, где значилась ее подпись – проклятый фальшивый росчерк, – захлопнул и злобно усмехнулся. – Все эти бумаги имеют отношение к счету мадам Эсмеральды. А вы – не она.

– Вы! Вам лучше, или я… я…

– Вы что? В чем вы меня обвините? Ничего вы не докажете! Вы можете призвать меня к ответу по закону? Интересно, как это у вас получится, если вы сами замешаны в обмане?

– Я… – Она бессильно кусала губы.

Если она сейчас устроит скандал, другие кассиры сбегутся на ее крики. Доказательства преступления мистера Севина, возможно, не имели бы ценности в суде, но сейчас, безусловно, помогли бы Дженни получить обратно искомую сумму. Однако между ними по-прежнему стояла миссис Севин, молчаливое напоминание о собственной лжи Дженни. А Дженни было прекрасно известно, что именно эта женщина всю свою жизнь служила покорным козлом отпущения гнева своего вспыльчивого мужа. Иногда его неудовольствие проявлялось в виде физического насилия, но чаще он обходился резкими, злыми оскорблениями. Первым вопросом, который задала Дженни миссис Севин, был: «Как мне стать лучшей женой?»

Дженни глубоко вздохнула. Скоро ей предстояло платить квартирную плату своему домовладельцу, однако она могла бы вернуться сюда и тогда, когда не будет смены мистера Севина. В таком случае его жена не испытает на себе всю тяжесть супружеского недовольства. Она сможет объяснить ситуацию еще кому-нибудь, например, другому кассиру, который бы знал ее в лицо, но был не в курсе всей истории мадам Эсмеральды. Всего лишь небольшая задержка, временное отступление.

Однажды вступив на этот путь, Дженни не оставила себе выбора. Она чувствовала себя обязанной миссис Севин точно так же, как она была обязана Неду.

Дженни поднялась, и губы мистера Севина сложились в самодовольную улыбку, словно у какого-то откормленного борова.

Она в последний раз окинула взглядом мужа и жену.

– Мне жаль, я приношу извинения, – сказала Дженни. – Правда. За все.

Едва только Дженни оказалась в дверях банка, мерзкий супруг миссис Севин угодливо помахал ей рукой.

– Приятно было увидеться, миссис Кибл! – крикнул он ей вслед.

На улице начиналась гроза. Только этого ей и не хватало.

* * *

Гарет вошел в кабинет, снимая перчатки. Лишь недавно пробило полдень, предстоял длинный день. Конечно, не столь длинный, как минувшая ночь, завершившаяся именем Дженни и ее телом, однако, принимая во внимание пачку бумаг в руках Уайта, он обещал затянуться надолго и не сулил ни намека на удовольствие. Возможно, позднее. Сильно позднее. Яркое пламя камина осветило лицо Уайта. Тот кивнул. Это был дружеский кивок.

В порядке эксперимента Гарет кивнул в ответ. Как ни странно, он не испытал неловкости. Напротив, честно говоря, он почувствовал себя просто великолепно.

Он уселся на стул против своего поверенного.

– Прежде чем мы приступим ко всему остальному, – заметил Уайт, – я хотел бы обратить ваше внимание на записку от герцога Уарского, которой невозможно пренебречь. Я взял на себя смелость ознакомиться с ее содержимым, и…

Уайт замер, остановившись на полуслове.

Гарет положил перчатки на стол.

– Что-нибудь не так?

– Я полагаю, вы уже решили эту проблему.

– Я решил? Почему вы так подумали?

– Милорд, – выпалил Уайт, – вы улыбаетесь. – Он сморщился и покраснел, словно осознав, что именно посмел заподозрить.

Гарет коснулся своей щеки. Как неописуемо странно. Он даже не заметил. Он и вправду улыбался. И похоже, вовсе не собирался останавливаться. Он покачал головой.

– Итак, – произнес Гарет. – О чем же пишет Уар?

– Он хочет устроить встречу – вы, он и молодой мистер Кархарт. Далее следует список его претензий. – Уайт покопался на столе и, достав оттуда лист бумаги, выставил его перед собой. Даже находясь в противоположном углу комнаты, Гарет мог различить сердитый, нервный почерк, перечеркнутые строчки. – Прежде всего, он не желает выдавать свою дочь замуж за такого – гм, это его собственные слова – за такого «беспомощного идиота», как ваш кузен. Потом, кажется, леди Кэтлин вне себя от горя и возмущения оттого, что мистер Эдвард Кархарт так и не навестил ее еще после вчерашних событий. Далее…

Гарет поднялся и заинтересованно взглянул в окно. Шел дождь, и Лондон должен был бы выглядеть таким же грязно-коричневым и тускло-серым, как это всегда случается при такой погоде. Однако все было не так. В уличных лужах отражалась серебристая радуга. Оранжевые бутоны, распустившиеся с первыми каплями дождя, украшали многочисленные клумбы, разбитые вдоль дороги. Несмотря на грязь и облачность, в Лондоне оказалось гораздо больше красок, чем предполагал Гарет.

– Итак, милорд, он полагает, что вам всем следует станцевать обнаженными на клумбе с ромашками в подтверждение своих добрых намерений.

Гарет осознал с запозданием, что Уайт уже некоторое время говорит о чем-то. Он отвернулся от окна.

Его человек стоял, задумчиво похлопывая себя по губам запиской Уара, и внимательно его рассматривал.

– Вы не слушаете.

– Боюсь, что нет.

Уайт отложил письмо и быстро взглянул на гору корреспонденции у себя на столе.

– Вы собираетесь выслушать хоть что-нибудь от меня сегодня?

Гарет вздохнул. Это было его обязанностью, его ответственностью, выслушивать все жалобы и прошения из огромной пачки писем Уайта, какими бы ничтожными они ни казались, и решать их. А дело с Недом и дочерью герцога никак нельзя было назвать ничтожным.

Это была его обязанность позаботиться о Неде. Однако в настоящее время он вовсе не испытывал к этому склонности.

Похоже, он никогда не испытывал подобной склонности. Если бы он действительно заботился о Неде, то не относился бы к нему с таким высокомерием. Нет. Гарет не хотел помочь Неду.

Он хотел выиграть.

Дженни была права. Если Неда что-то интересует, ему вовсе не обязательно во все это вмешиваться.

Дженни. Что же она имела в виду, говоря этим утром до свидания? Нет, конечно, не «прощай, мы никогда не увидимся». Он не хотел заканчивать с ней отношения. И еще это дурацкое, неуклюжее прощание. Бог знает, что она теперь о нем думает.

Как нелепо все получилось. После сексуальных с ней отношений он думал, что ему удастся выкинуть ее из головы. Вместо этого мысли о ней занимали его все больше и больше.

Гарет вздохнул.

– Назначьте встречу с Уаром. У вас есть мое расписание. И сохраните записку, я просмотрю ее перед встречей.

Уайт сделал себе пометку.

– А что до всего остального…

Уайт откашлялся.

– Вы простите мне смелость?

Кивок.

– Я полагаю, она приняла ваши извинения.

Гарет почувствовал, как снова расплылся в улыбке.

– Она? Какая она?

– Гипотетическая она, сэр.

Гарет сжал пальцы. Одной ночи с совсем не гипотетической Дженни оказалось совсем не достаточно, чтобы выбросить ее из головы. Нет, эта ночь лишь еще больше разожгла его страсть, его влечение. И она по-прежнему оставалась для него загадкой. Она не открыла ему о себе практически ничего, кроме своего имени. Он не знал, откуда она, как она пришла к этому незавидному ремеслу гадалки.

Возможно, если ему станет известно о ней больше, его привязанность ослабеет. Это звучало абсурдно, и Гарет подозревал, что вовсе не желает от нее избавиться. Он просто хотел узнать о ней побольше.

– Уайт, – наконец произнес он. – Я хочу, чтобы вы предприняли для меня кое-какие розыски.

Его человека не смутил резкий поворот беседы.

– Да, милорд. О герцоге Уарском?

Гарет виновато покачал головой:

– Нет. Это касается одной женщины. Ее зовут Дженни Кибл. Более мне ничего не известно. Разыщите что сможете. Осторожно. Что же касается меня… – Он еще раз окинул взглядом пачку бумаг. – Устройте встречу с Уаром. Доведите ее время до сведения моего кузена. Я ухожу. Мне надо кое-что устроить.

Глава 14

Нед повернул вентиль газовой лампы, и комната в доме его матери осветилась тусклым, бархатистым светом. Слабые лучи заходящего солнца едва пробивались сквозь густые ветви вязов во дворе, отражаясь причудливым светом от гладкой стены кирпичного особняка. Дождь кончился. Но все это уже не имело никакого значения.

Он чувствовал запах своего пота, скопившийся за день на некогда свежих простынях, запах, заставлявший его безнадежно жаждать глотка свежего воздуха. Грязь и липкий пот покрывали все его тело, после целого дня, проведенного в постели под предлогом выдуманной хвори.

Не совсем выдуманной. Даже лежа в кровати поверх покрывала, он чувствовал сильное головокружение, находящиеся рядом предметы словно ускользали из поля его зрения. И он вовсе не придумал эту тошнотворную дыру, этот холод, сковавший все его внутренности. Последний раз Нед чувствовал себя так же – угнетенно и опустошенно, словно какой-то высушенный пузырь, – почти два года назад.

Два года назад мадам Эсмеральда заставила его поверить выдумке, что его жизнь имеет смысл. Она солгала.

А он так отчаянно цеплялся за эту ложь, так пытался убедить себя, будто достоин будущего, что разрушил репутацию леди Кэтлин, ради подтверждения верности предсказаний мадам Эсмеральды. И если это не доказывает, каким жалким слепцом, каким безумцем он был, то что еще нужно?

Он закрыл глаза и представил себе вид, открывающийся из окна его комнаты. Площадь, фонарь. Высокие, плохо освещенные окна мансард, выходящие на покрытые черепицей крыши, проемы окон нижних этажей, заложенные кирпичом, чтобы совладать с налогами. Прямая дорога убегала за пределы побеленных фасадов городских домов. Если устремиться по ней, то окажешься далеко-далеко от Лондона. Далеко от всех этих неприятностей.

Если бы Нед потрудился встать и подойти к окну, он бы увидел все это сам. Возможно, ему бы даже удалось открыть ставни и прогнать из комнаты едва различимое, но очень донимавшее его зловоние, накопившееся в комнате за последние сутки.

Это, однако, требовало усилий. А мускулы Неда столь же отзывались сейчас на его команды, как и вода на удары хлыста.

Прошло два года с тех пор, как он в последний раз испытывал столь острый приступ угнетающей, притупляющей все остальные чувства хандры. Приступ болезни под названием «лежать в кровати и пялиться в белый потолок». В тот раз, два года назад, уже ближе к вечеру он вспомнил о предсказательнице судьбы, которую они как-то в шутку навестили с компанией веселых приятелей. Он заставил себя встать с кровати и посетить мадам Эсмеральду. Она пообещала ему, что однажды он станет мужчиной. Она сказала, что стоит продолжать жизнь, что его положение улучшится. Так и случилось. Нед даже почти поверил, что усыпляющая и опьяняющая слабость, что оплела его сердце, словно злобный и мерзкий дракон, пропала навсегда.

Но она не исчезла. Нет, зверь лишь притаился на время, ожидая, как бы вывести его из равновесия и лишить опоры.

Он знал это. Его отчаянная решимость устроить женитьбу его кузена подпитывалась смутным ощущением, будто черные когти опять готовы рвать его душу на части.

Давешние обещания мадам Эсмеральды оказались всего лишь пустым звуком.

Во второй половине дня, как раз между горестными размышлениями, поразившими его разум около полудня, и приступом тоски, случившимся с ним в пять, пришла записка от кузена. В ней сообщалось, что на следующий день, в семь часов вечера его присутствие обязательно – именно обязательно, а не желательно, на встрече с герцогом Уарским и леди Кэтлин. Следует изыскать достойный выход из сложившейся весьма неприятной ситуации.

Нед и не сомневался, что это будет за выход – его женитьба на леди Кэтлин.

Даже если бы она и была той женщиной, с которой он согласился бы сочетаться браком, сама мысль о женитьбе оставляла его равнодушным. Женитьба – для мужчин, которым можно доверять, для мужчин, которые не скатываются каждые два года в отупляющую тьму. Женитьба – для мужчин, которые бы хотели иметь детей, а не боялись, что безумие у них в крови. Он всегда был уверен, что никогда не женится. Однако было бы преувеличением сказать, что он страшился этой мысли. Чтобы испытывать страх, нужны были усилия, у Неда же едва хватало энергии, чтобы ощущать тяжелый камень, лежавший у него на груди.

Нед отвернулся и подумал о лондонских улицах, отходящих от площади за окном. Если бы он мог сейчас подняться и одеться, то отправился бы пешком по этой дороге.

Он шел бы по ней, медленно передвигая ноги, шаг за шагом, пока не скрылся во мраке ночи, и больше бы его никто не видел.

Возможно, думал он с едва пробудившимся легким интересом, он бы встретил воров и грабителей. Может быть, ему бы пришлось сразиться с ними.

Вероятно, он бы проиграл. Такое уверенное и внезапное поражение определенно сделало бы его жизнь легче.

Однако, даже если бы он и предпринял все эти усилия, не было никакой уверенности, что засада подстерегает его, да и мысли о бегстве куда подальше, чтобы избежать цепкой хватки Блейкли, окончательно утомили Неда.

Кроме того, он все равно никуда бы не смог убежать от самого себя, не важно, сколько бы миль ни разделяли его и Лондон. И в этом заключалась самая большая проблема.

Так что вместо того, чтобы поспешить на улицу в поисках поджидающих его разбойников, он повернулся на другой бок и забылся беспокойным сном.

* * *

– Тута мы. Куды ее заносить-то, а, хотите?

Дженни в перепачканной грязью одежде, еще не вполне пришедшая в себя после утомительного пути домой под дождем, моргая, уставилась на стоящего в дверях мужчину. Он говорил так, будто рот его набит сеном. От него пахло потом, а волосы выглядели так, словно он уже месяц их не расчесывал. Вокруг него стояли лужи, однако солнце уже показалось из-за редких облачков. Жаль, дождь бы ему не повредил.

Дженни в полной растерянности выглянула за дверь. Стоящая там повозка, в которую был запряжен поникший пони, перегородила улицу. Двое мужчин выгружали из нее тяжелые дубовые панели.

– Хочу что?

Работник так посмотрел на нее, будто она была глухая.

– Так доставку же. О чем, спрашица, я тута вам талдычу?

– Какую доставку?

– Ну, привезли мы новую и берем старую.

– Но я не ожидала никаких доставок. Ни новых, ни старых. Особенно доставки… доставки… что это за вещь?

– Это кровать, мэм. И мне сказали, значица, сделана она по срошному заказу джентмена. – Он посмотрел на нее с презрительной ухмылкой и отвернулся.

Несомненно, мужчина быстро сообразил, что за женщины получают кровать в качестве неожиданного дара. И подарок этот мог иметь только один источник. Лорд Блейкли. Дженни покраснела. Если он намеревается расплачиваться с ней за предоставленные услуги ненужной ей спальной мебелью, она скажет ему, что он может сделать с этой кроватью. Глупец.

Она бы еще больше разгневалась, если бы этот жест не показался ей обезоруживающе милым.

В холодных манерах лорда Блейкли было столько неуклюжести, неловкости, настоящей неуверенности в том, как следует разговаривать с людьми, если они… гм… просто люди. Предостаточно в нем было и настоящего высокомерия. Она не могла прийти к окончательному выводу, что же преобладало в этом даре. И то и другое? Или ни одна из ее идей не верна?

Дженни впустила грузчиков, чувствуя жуткую неловкость и смущение.

Плотник, ибо тот пахнущий потом мужчина оказался именно плотником, собрал кровать, соединив все детали. Он старался не смотреть Дженни в глаза. Не смотреть никуда, только на свою работу. Прошло едва ли полдня, с тех пор как она согрешила снова, и вот, очевидно, то отношение, которое ей суждено испытывать до конца жизни, – презрение честного работяги. Успела она испытать и притворное угодничество лжеца.

Но не презрение плотника, выказываемое им по мере сборки роскошного ложа, заботило ее больше всего. Дженни размышляла о том, что всего лишь несколько дней назад она сама с негодованием воротила нос при виде содержанок. Тех несчастных женщин, у которых не осталось выбора, кроме как продавать свое тело и склоняться перед мужскими прихотями ради поддержания своего существования. Такая жизнь означала полную зависимость и подчинение без малейшей надежды на уважение. Она уже однажды испытала это на себе, и с тех пор старалась держаться от этого занятия как можно дальше.

Неужели она стала ей, вовсе не желая того?

Плотник забрал ее старую ветхую раму и матрас. Который на самом деле был вовсе не такой продавленный. Совсем не такой, особенно если знать, как на нем ложиться. Несколько минут спустя прогромыхала другая телега. На этот раз с матрасом, обтянутым таким тонким и прочным полотнищем, равных которому Дженни еще никогда не встречала.

Было бы кощунством даже подумать, что он может оказаться продавленным.

За ним последовали тонкие, на лебяжьем пуху, одеяла и совершеннейшие из простыней.

Кровать оказалась значительно больше ее предыдущей мебели. Откровенно говоря, она была слишком большая для того пространства, куда ее удалось втиснуть.

Точно так же в ее жизнь протиснулось и слишком много лорда Блейкли. Он вошел в ее комнату с карандашом и альбомом для записей и полностью перевернул ее размеренный уклад жизни. Взглянул на нее с молчаливой усмешкой. А ведь в ее жизни было совсем не предусмотрено места для его осуждающей морали. И вот к чему все это привело – она лишилась дохода, лишилась клиентов, и теперь лишилась еще и доступа к своему банковскому счету.

Будь она проклята, если позволит ему похитить ее независимость. Она превратится тогда в жалкое создание, не способное действовать, парализованное страхом потерять своего покровителя.

Дженни пнула ногой чемодан, который безуспешно пыталась затащить в единственный угол, оставшийся свободным после того, как в ее комнате появилась эта новая кровать.

– Идиотский лорд Блейкли, – проворчала она.

– И сколько раз я могу повторять – для тебя «идиотский Гарет».

Дженни стремительно развернулась. Он вовсе не казался усталым, что было абсолютно нечестно. Следует заметить, что выглядел он просто блестяще, надев на себя тщательно, на сей раз, отглаженные брюки и сюртук, с обычной небрежностью повязав галстук. Его глаза горели золотистым огнем в лучах заходящего солнца.

– Гарет! – Она покачала головой. – Что касается этой кровати… Мне не нужны твои подарки. Это заставляет меня думать, что я…

Он внимательно осмотрел свои ногти.

– Это, – заметил он, – был не подарок.

– И уж точно я не приемлю оплату. Если вы чувствуете…

– Это – научный эксперимент.

Дженни так и села на край новой кровати. Она едва скрипнула под ее весом.

– Пардон?

– Как мне представляется, существует две вероятности. Возможно, я столь приятно провел прошлую ночь в результате твоего присутствия. Или, что также вероятно, виной тому был тот самый продавленный матрас. И, выражаясь научным языком, чтобы сделать выбор между двумя гипотезами, мне следует попробовать одно без другого.

Вздернутый подбородок лорда Блейкли позволил ей заподозрить иное. Позволил ей предположить другое объяснение его поведению.

– Ага, – заметила она. – Теперь я понимаю. Вы забрали мою старую кровать себе домой и собираетесь провести на ней ночь в одиночестве.

Он выглядел сбитым с толку.

– Говоря научным языком, – в свою очередь пояснила Дженни, – это поможет вам выбрать одну из нас. – Она одарила его своей самой ангельской улыбкой.

Чудо из чудес, но он ответил ей тем же. Нелепая высокомерная манера общения покинула его. Больше не было лорда Блейкли, замораживающего недостойных смертных своей рациональностью. Он стал просто Гаретом.

– Пять, – автоматически отметила Дженни.

Он покачал головой.

– Ты выиграла как минимум девять или десять очков к настоящему времени. Я улыбаюсь весь день. Через разные промежутки времени. Мои люди посчитали это исключительно разлагающим. Пришлось объяснять, что я принимаю участие в… в научном эксперименте.

Он осторожно приблизился к ней, как леопард, преследующий свою жертву.

Дженни удивленно подняла бровь.

– Я раньше думала, что наука и спальня весьма далеки друг от друга.

– Это, – проговорил Гарет, протягивая к ней руку, – твоя ошибка. Твоя очень большая ошибка. Хочешь, я докажу тебе?

– Зависит от того как, – ответила Дженни. – Тебе понадобится карандаш и бумага? Я всегда представляла себе, что искусство мужчины больше зависит от практики, чем от теории.

Он взял ее руку. Однако вместо того, чтобы притянуть ее к себе, он опустился на колени у нее в ногах.

– Нельзя недооценивать силу теории. Определенная практика, безусловно, необходима. Но женщина – это не гоночная лодка, несущаяся по каналу, управляя которой с должной долей практических навыков всегда добьешься победы. Она – наука, и победа зависит от наблюдений и умозаключений.

Дженни болтала ногами в воздухе.

– Умозаключений?

– На основании повторяемости экспериментов. Доказательство в научном смысле слова не что иное, как доказательство на основе умозаключений, или индукции.

Он подхватил рукой ее ножку.

– Вот так. – Гарет коснулся одной рукой подушечек пальцев, другой провел по лодыжке, вычерчивая ногтем плавную линию.

Дженни резко вздохнула, приятные мурашки побежали по коже.

– Это – доказательство?

– Это – теория. – Его голос звучал так же хрипло и отрывисто, как и ее. – Я предполагаю, что эта часть твоей ноги, – он нежно провел рукой по своду ее стопы, – очень чувствительна. Потом я повторяю эксперимент.

Он так и сделал. Дженни выдохнула.

– Вот видишь? Я также выдвигаю теорию, что тебе понравится, если тебя коснуться вот здесь – как раз в районе лодыжки. – Он провел пальцем по ее коже.

Дженни закрыла глаза.

– А как узнаешь, прав ты или нет?

– Мельчайшие признаки. Расширенные ноздри, подрагивающие кисти рук, учащенное дыхание. – Он снова провел руками по ее икре, постукивая пальцами. – Видишь? Вот так.

Его руки были теплыми и близкими. Слова – холодными и отстраненными. Однако все, что скрывалось за его наблюдениями и умозаключениями, все, подтверждение чему она находила в его тесно сомкнутых губах, казалось очень простым.

Желание.

Он маскировал его наукообразным жаргоном – подразумевая тем самым, что желание и страсть испытывает только она, словно ее реакции достигались механически, как стрелка компаса, всегда указывающая на север. Все долгое, одинокое детство она рвалась своим бедным маленьким сердечком к товаркам, которые никогда не отвечали ей взаимностью. Кулаки Дженни сжались, на этот раз не в порыве страсти.

– Возможно, ты еще не осознал этого, – спокойно отметила Дженни, – но я вызываю у тебя интерес и помимо науки.

Его рука сжала ее ножку. Он словно проглотил холодный комок.

– Доказательство… – Слово вылетело из него со свистом.

Дженни вскочила на ноги.

Доказательство может идти к черту. Туда же логика. Все это лишь отговорки, жалкие заменители жизни, и у Дженни было их достаточно, чтобы оклеить комнату.

– Если тебе нужно что-то от меня, пора бы уже признать это. А не скрывать.

Он уставился на нее сидя на полу с открытым ртом.

Дженни завела руки за спину и принялась развязывать простую шнуровку своего платья. Узлы намокли от дождя и плохо поддавались, однако несколько хороших рывков – и с ними было покончено. Простая материя опустилась на пол с тихим шорохом.

Гарет не двигался. Его взор был прикован к ее шее – нет, ниже. Ее груди окрепли под его взглядом.

– Давай обойдемся без недомолвок, – заявила она.

Следом полетела тонкая исподняя рубашка. Холодный воздух сгустился вокруг ее обнаженного тела.

Он по-прежнему смотрел на нее разинув рот, не смея произнести ни слова.

– Здесь ты можешь получить все, что только захочешь. Но прежде тебе надо просто попросить об этом. И ты должен хотеть этого для себя. Не для науки. Не для доказательств. Для себя.

Гарет медленно поднялся на ноги. Он не касался ее. Вместо этого его взгляд скользнул от темного треугольника у нее между ног к талии, потом на грудь. Наконец он встретился с ней глазами.

– Ты. Я хочу тебя. – Он облизнул губы.

– Если хочешь меня, тогда возьми же, дурак.

Гарет не был дураком. Он подхватил ее на руки, хрустящий лен его костюма встретился с ее обнаженным телом, а потом натянулся, когда он резко прижал ее к напрягшимся мышцам своей груди. Его уста сомкнулись с ее устами. Его губы похитили ее дыхание. И каким-то волшебным образом, целуя ее, он избавился от своей одежды. Прошло лишь несколько секунд, и он соприкоснулся своей обнаженной и теплой кожей с ее нежной плотью.

– Я хочу, чтобы ты называла меня Гаретом! – прорычал он, подхватывая руками ее ягодицы. – Гаретом, и никак иначе.

Его член коснулся низа ее живота. Его твердый конец воспрянул от долгожданного контакта. Он сел на кровать и подсадил ее на себя, прижав к своему телу. Матрас едва тренькнул под их весом. Кончиками пальцев он касался ее кожи, притянул поближе.

– Господи, – зашептал он ей на ухо. – Я хочу, чтобы ты меня оседлала.

Дженни смущенно застыла.

Он посмотрел на нее; изумление, должно быть, было написано у нее на лице.

Его руки подхватили ее бедра, и он показал ей значение этого слова. Он приподнял ее и нежно приблизил к своему горячему и возбужденному органу. Дженни вся вытянулась, а он медленно сажал ее на круглую головку своего пениса, дальше, дальше, наполняя ее жаром желания.

– Дженни. Скажи мое имя.

– Гарет. – Едва она произнесла заветное слово, он проскользнул глубоко в ее сокровенное лоно.

Его руки ласкали ее бедра, он был в любовном экстазе, глаза крепко зажмурены.

А потом он еще раз показал ей это значение, направляя ее вверх-вниз. Его руки, сжимавшие ее бедра, установили нужный ритм. Вместе они воспроизвели мелодию страсти. Тепло разлилось там, где сливались их тела, тепло перешедшее в жаркое пламя.

Подобно огромной волне он словно вливался в нее, его бедра с громким шлепком ударялись о ее ягодицы. Когда, окруженная облаком света, она достигла апогея, он издал удовлетворенный стон. Потом с воплем наслаждения в последний раз пронзил ее.

Дженни без сил припала к его груди, провела рукой по его мокрым от пота волосам. Ее тело светилось, словно яркая звезда. Она медленно перевалилась на бок; он поймал ее руку, поднес к губам и запечатлел нежнейший поцелуй на пульсирующей голубой вене запястья.

– Вот видишь, Гарет? Не надо никакой науки.

– Наука. – Он повернулся к ней лицом. – Наблюдения никогда не помешают. В самом деле, Дженни, я думал, ты была падшей женщиной.

– Что ты под этим подразумеваешь? Я была. Я есть.

Он фыркнул.

– Почему же тогда ты не знаешь, что значит оседлать мужчину?

Она смущенно покачала головой.

– И каким образом, – продолжал допрашивать он, – ты стала мадам Эсмеральдой?

Гарет почувствовал, как напряглись руки Дженни, поглаживающие его грудь.

– Почему ты хочешь это узнать? – Она с трудом смогла произнести эту фразу, тихо и настороженно.

Почему? Он хотел раскрыть все ее секреты. Каждая ее тайна притягивала его как магнит.

Он пожал плечами:

– Естественное любопытство.

– Эта история не красит меня.

– Дженни, я встретил тебя, когда ты была обряжена и накрашена как цыганка. Что бы ты ни сказала, едва ли это может ухудшить мое о тебе мнение.

Она горько вздохнула, и Гарет нахмурился, осознав, что только что сказал.

– Я имею в виду…

Она закрыла его губы ладошкой:

– Я поняла, что ты имел в виду. – В голосе Дженни прозвучали веселые нотки.

Постепенно опускались сумерки. Ее бедра отбрасывали длинные тени на белые простыни.

– Когда мне было восемнадцать, – начала она свою невеселую историю, – старший брат моей одноклассницы влюбился в меня. По крайней мере, он так говорил.

– Лорд?

Дженни покачала головой, покоившейся у него на плече.

– Ты оказываешь мне слишком много чести. Всего лишь младший сын мельника. Он сказал, что не сможет взять меня замуж, но его вечная любовь никогда не умрет. И так далее, и тому подобное. – Ее руки отстучали все эти «и так далее» на животе Гарета. – Так я с ним и сбежала.

– Ты любила его?

– Нет. Но я так хотела быть любимой сама, понимаешь. Мне следовало бы знать жизнь лучше. Ты же сказал как-то. Все врут. И даже тогда я это понимала. Вечная любовь? Конечно, он лгал.

– Тогда зачем этот побег?

– Я много думала о своем будущем. Я чувствовала себя словно загнанный в капкан зверь. Мне надо было начинать собственную взрослую жизнь. Я могла бы попытаться поступить на должность гувернантки, но мои рекомендации были не очень хороши. – Она шмыгнула носом, показывая, что последнее утверждение являлось сильным преувеличением. – И у меня не было семьи. Так что лучшие варианты – и даже самые средние из них – были закрыты для меня. Что же касается худших… Знаешь, если бы мне пришлось продавать свое тело, я вовсе не хотела при этом еще и заботиться о детях.

– Ты могла бы выйти замуж. Большинство девушек так поступает.

Она скептически фыркнула:

– Ты забываешь, что у меня не было семьи. Не было приданого.

– Фермеры. Клерки. Уверен, нашелся бы мужчина, готовый закрыть глаза на некоторые дефекты твоего происхождения в обмен на хорошую жену.

– Хорошая жена? Я? Для фермера, клерка или кого-нибудь подобного?

Гарет поразмыслил об этом. С одной стороны, он не мог и представить себе Дженни замужем за каким-нибудь простым малым, вроде Уайта. Да она же веревки вить из него будет, она подчинит его в считаные секунды. Однако, как показывал собственный опыт Гарета, веревки Дженни были… забавны.

– Ну, знаешь, если не иметь в виду твою строптивость и другие, гм… мелкие недостатки твоего характера, то почему бы и нет.

Она изумленно раскрыла глаза.

– Гарет, ты и в самом деле не имеешь ни малейшего представления об окружающем мире. Пансион, в который меня поместили, готовил леди. Я научилась правильно делать реверанс. Я узнала, как следует угощать гостей чаем. Мое произношение и интонации оттачивали самые придирчивые учителя. Меня научили также немного болтать по-французски, чтобы уметь поддержать беседу, но этого французского, однако, было ни в коем случае недостаточно, чтобы одержать победу в споре. Мне показали, как рисовать акварельки, и обучили нескольким простейшим пьесам для фортепиано. Но мне никто не рассказывал, как доить корову или как ухаживать за наседкой, чтобы у нее были цыплята. Какая во мне польза для фермера?

Например, та польза, которой наслаждался Гарет сейчас. В ней было некая легкость, игривость, заставлявшая Гарета желать прижимать ее поближе и обнимать покрепче. Была живость ума и твердая решимость снискать его уважение.

– У меня происхождение не соответствует моему образованию, и нет практических навыков и умений, чтобы соответствовать происхождению. Нет, замужество было не для меня. Я сбежала с мужчиной, потому что он казался неплохим парнем. И кроме того, он клялся мне в любви до гроба. Я никогда не испытывала на себе этого чувства даже в малом объеме. Довольно редкий товар.

Гарет прекрасно представлял себе, чем могла закончиться эта история. Она бы закончилась желанием Гарета раздавить этого негодяя. Даже несмотря на то, что он сознавал – не сердцем, а где-то в уголке своего рационального разума, – что придет день, и он тоже вынужден будет ее бросить.

– Он привез меня в Лондон и поместил в унылом, затхлом районе города. Спустя два месяца он щедро вручил мне серебряный браслет и пожелал всего доброго. Я была… разгневана. Я понимала, что его любовь не вечна, но я просто надеялась, что ее жизнь продлится хотя бы как у собаки, а не как у… у…

– Навозного жука? – предположил Гарет.

Она улыбнулась ему и, слава богу, прижалась теснее.

– Что ты сделала дальше?

Дженни пожала плечами:

– У меня не было никакого желания следовать по тропинке, на которую он меня поставил. Быть содержанкой скучно – некуда стремиться, нечего открывать. Любое же предложение места гувернантки, на которое я могла рассчитывать в сложившейся ситуации, не было безопасным. Я подумала – все лгут. Почему не я?

– Ты бы могла… – Гарет запнулся. Что она на самом деле могла поделать? Будучи мужчиной с хорошим образованием, она бы могла стать клерком. Будучи женщиной… – Ты бы могла шить шляпки?

– Я бы очень быстро загубила себе глаза, получая ничтожные гроши. Жилье и пища дороги в Лондоне. Не было никого, кто бы мог за меня поручиться. А кроме того, я желала большего. Мне была нужна независимость. Я хотела, чтобы люди с уважением смотрели на меня, чего они никогда не делали раньше… – Ее голос дрогнул. – И не надо читать мне нотаций, получилось что получилось, и тебе уже все известно.

Гарет закрыл глаза. Он думал, что знание ее прошлого поможет справиться с ее абсурдной над ним властью. Из этого ничего не вышло. То, что он чувствовал…

Он не мог подобрать слов, чтобы выразить образы, мелькавшие в его голове, передать эмоции. Мысль о Дженни, испытавшей предательство в восемнадцать и решившей доказать миру, чего она на самом деле стоит, заставляла содрогаться его до костей. Чем бы ни было это безымянное чувство, оно проникло в его душу словно грязная, черная вода, жалящая как Темза зимой.

Она не сморщилась, как высохший панцирь какой-нибудь личинки насекомого, не спряталась от постигших ее несчастий, как слабое, изнеженное создание. Она лишь отклонила обычные возможности и сделала выбор, который позволил ей добиться того, к чему она стремилась.

– Самое лучшее в образе мадам Эсмеральды, – продолжала она, – была необходимость постоянного получения новых знаний – ведь помимо ремесла предсказательницы приходилось изучать финансы, промышленность, даже науки. Гораздо проще предсказывать будущее, когда тебе известно настоящее. Да и никто, естественно, никогда и не мог заподозрить, что я что-нибудь в этом понимаю.

Он надеялся, что знания пробудят в нем если не презрение, то, по крайней мере, равнодушие. И снова так не случилось. Близкое знакомство с ее прошлым не рождало в его душе ничего, кроме уважения.

– Скажи мне, – прошептал он, уткнувшись в ее плечо, – ты говорила, что узнала, будто все вокруг лгут, когда тебе было девять. Как это произошло?

Стемнело. Он ощущал ее дыхание по тому, как вздымалась ее грудь, соприкасаясь с его ладонями, слышал его размеренный, тихий звук. Однако линия ее плеча практически слилась с тенью, превратившись в едва различимый силуэт.

– Когда я была еще совсем маленькой, – проговорила она, и звук ее голоса был тих и печален, как едва слышное журчанье ручейка, – меня отдали в пансион. Я была испугана и смущена, как только может быть смущен и испуган четырехлетний ребенок. Воспитательница сказала мне, что, если я перестану хныкать и буду хорошей, моя мама придет и заберет меня.

Возможно, виноваты его руки, лежащие на ее плечах и создающие иллюзию близости. Может, он просто не ожидал от нее подобной силы откровений. Однако его потрясла жестокость, с которой маленькую девочку заставили поверить в эту ложь. Его руки сжались.

– Так что я была хорошей. – Ее бесстрастный рассказ лишь усилил ощущение проникающего до костей льда. – В это, вероятно, трудно поверить, но я была тихая, вежливая… и честная. По крайней мере, в том возрасте. Я никогда не плакала, ни разу – а ты можешь себе представить, как жестоки бывают маленькие девочки.

Гарет видел, как мальчишки в Харроу издевались над теми, кто не принадлежал к знатным семьям. Как они изгоняли из своих рядов неуклюжих и тихих. Он вполне представлял, что имела в виду Дженни.

– Я была исключительно хорошей до тех пор, пока мне не исполнилось девять. Одна девочка толкнула меня, я разбила коленку и испачкала платье. Ничего необычного, понимаешь. И пока я мысленно говорила себе, что все будет хорошо, как только моя мама за мной вернется, я поняла, что прошли годы. Она не придет за мной. Никто не придет, не важно, какой бы хорошей я ни была. Миссис Девенпорт солгала мне, я буду всегда одна.

Гарет проглотил комок в горле.

– И что ты сделала?

Ее плечи приподнялись, что, как решил Гарет, должно было означать безразличное пожатие.

– Я перестала быть хорошей. И вот я здесь.

Она обернулась и улыбнулась ему, словно говоря, что все это не имеет значения.

– Но все эти разговоры обо мне довольно скучны. А как ты? Тебе было двадцать один год, когда ты обнаружил, что все лгут?

Гарет замолчал, явно не желая продолжать разговор. Частично потому, что он скорее хотел больше узнать о ней, чем рассказывать о себе. Но помимо этого эгоистичного желания, он просто не мог плакаться ей о своих мелких неприятностях. Только не сейчас, после ее горькой и откровенной исповеди.

– Все как обычно, – наконец произнес он. – Разочарования любви.

– Женщина? – Должно быть, ему удалось как-то высказать согласие с ее утверждением, поскольку она взяла его холодную руку в свою. – И, могу предположить, другой мужчина.

– Не просто другой мужчина, – поправил ее Гарет. – Этим мужчиной был мой дед.

Ее дыхание перешло в свист.

– Господи Всемогущий. Как же это… Я имею в виду зачем?

– Это было пари. Я собирался попросить ее выйти за меня замуж. Мой дед – он занимался моим воспитанием после смерти отца – решил, что она недостаточно хороша, чтобы стать будущей маркизой Блейкли. Я сказал, что это не так. Он поспорил со мной, что докажет обратное.

– Что ты имеешь в виду, «поспорил, что она недостаточно хороша»? Звучит ужасно.

Не более, чем разлучить мать Гарета с сыном только потому, что она снова вышла замуж. Гарет махнул рукой.

– Это было частью его уроков. О том, как управлять поместьем. О возложенных на пэра Англии ответственности и обязательствах. Положение обязывает. Он сказал, что у меня плебейские инстинкты, и он должен отучить меня от них.

– Поэтому он… он…

– Поэтому он переспал с женщиной, на которой я собирался жениться, да.

– И он назвал это уроком? Звучит как пытка. Да как он вообще смог рассказать тебе, что сделал?

– В этом не было необходимости. Он позаботился о том, чтобы я сам их услышал. Видишь ли, она довольно громко произносила его имя.

Долгая тишина.

– В то время, – наконец решилась предположить она, – его звали лордом Блейкли, да?

Господи, благодарю тебя за умных женщин, которые понимают значение этой краткой речи, не заставляя меня раскрывать более, чем уже сделал. Гарет нежно коснулся изгиба ее позвоночника.

– И с тех пор как ты унаследовал… – начала она.

– Прошли годы. И все равно. С тех пор как я сам стал лордом Блейкли, я не в силах слышать это имя из уст женщины. Только не в такую минуту.

В двадцать один год перед ним открывалось столько же перспектив в жизни, как у муравья горизонтов. Однако он и в самом деле чувствовал себя муравьем – столь тривиальны и ничтожны были его заботы. Песчинкой по сравнению с пиком горного хребта.

У нее не было ничего. По всем правилам, Дженни должна была бы последовать по пути, ожидавшему падшую женщину в их мире. Отчаяние. Продажная любовь. Все должно было бы завершиться ее драматической смертью на какой-нибудь заснеженной парковой аллее. Так видели судьбу отчаявшихся женщин авторы этих популярных готических романов. Но Дженни не сделала романа из своей жизни.

Нет, и сейчас именно ее рука лежит на его груди, ее голова уткнулась в его плечо. Она предложила ему утешение, и он, эгоистичное создание, впитал теплоту ее сердца, насладившись ею точно так же, как недавно наслаждался ее телом.

Много лет назад он променял неопределенный комфорт общения на гарантию превосходства. Это был прощальный дар его деда или проклятие? Если это все, что мучило его это время, есть ли оправдание годам добровольного одиночества?

Гарет тряхнул головой, отгоняя черные мысли в сторону.

Ночная пелена опустилась, и он уже не в состоянии был различать ее очертания в темноте. Он прижал ее к себе поближе. Она казалась слабой и, несомненно, вымотавшейся. Она почти не спала прошлой ночью. Равно как, по той же причине, и он.

Когда погас последний луч света, он крепко сжал ее в своих объятиях.

Глава 15

Когда Дженни проснулась следующим утром, постель рядом с нею была пуста и холодна. Должно быть, Гарет покинул ее ночью. Она открыла глаза. Приглушенные лучи солнца едва касались белизны стен. Снаружи доносились звуки утреннего Лондона. Прогромыхала повозка, постепенно просыпался расположенный неподалеку рынок. Громкий крик молочницы нарушил тишину. «Свежевзбитое масло, свежее масло!»

Дженни села и убито посмотрела вокруг. Вся его одежда, которая висела ночью на стуле, исчезла. После разговора, случившегося между ними прошлым вечером, она почти поверила, что значит для него чуть больше, чем просто партнерша для секса. Она решила, что связь между ними глубже.

Тайны, которые они поверяли друг другу прошлой ночью, глубоко затронули ее чувства. Очевидно, его это совсем не коснулось. Глупо было со стороны Дженни строить иллюзии относительно лорда Блейкли. Ее судьба его не заботила. Для него она – лишь временное явление. Физическое удовольствие. И не важно, как бы тесно он ее ни прижимал к себе, однажды он ее бросит. И когда это случится, она не позволит, чтобы жизнь ее стала такой же пустой, как эта комната.

Дженни свесила ноги с кровати и встала. Она проспала всю ночь, закутанная лишь в его объятия. Дженни потянулась за одеждой, бесформенной кучей валявшейся на полу. Сперва панталоны, потом нижняя рубашка. Корсет для женщины, обслуживающей себя самой, служит скорее опорой, чем подчеркивает фигуру.

Одевшись, она осознала одно – ее желание быть любимой совсем не уменьшилось за те двенадцать лет, что минули с тех пор, как с ней случился тот первый разрушительный роман.

Ее чувства к Гарету пересекли опасную черту. Она безрассудно приняла все, что он ей поведал, как признак того, что она ему, возможно, дорога. Однако, за исключением нескольких слов, сказанных в пылу страсти, он относился к Дженни так, будто она была его содержанка. А именно ей Дженни поклялась себе никогда больше не становиться. Нет, никогда.

Не было ничего хорошего в его уходе этим утром даже без попытки объясниться. Несомненно, он еще придет сюда как-нибудь вечером – и, что также было ей очевидно, попытается купить ее участие в сексуальном акте еще каким-то предметом обстановки. Не исключено, что он также подарит ей серебряный браслет, когда она ему наскучит.

Возможно, к тому времени она окажется в таком отчаянном положении, что возьмет его, примет этот грубый денежный эквивалент, в который он оценит ее сердце.

Дженни пообещала себе не дать снова себя одурачить. Она не позволит отчаянному одиночеству взять над ней верх. У нее есть вещи и поважнее, ей есть о чем задуматься. Например, о том, как выручить свои четыре сотни фунтов из рук мистера Севина. Или о том, как поступить с этим капиталом, после того как он окажется у нее в руках.

Она села на пол, обхватив колени руками.

Если бы она так глупо не рассказала Гарету ночью о своем детстве, ей бы легче было все это перенести. Но она чувствовала себя обнаженной и незащищенной – а он, он сжимал ее так нежно. Ей казалось, что она попала домой. У нее раньше никогда не было дома.

Черт с ним. Все очень просто. Он – лорд. Она – падшая женщина, которую он взял себе на содержание. Она приняла как плату ту нечаянную доброту, что он ей предложил.

Прошло много лет с тех пор, как Дженни позволяла себе плакать.

Она сделала это сейчас. Она плакала горючими слезами из-за собственной глупости. Из-за того отчаянного желания, что до сих пор горело внутри ее, из-за тщетных попыток стать сильной и уважаемой. Дженни уткнулась головой в одеяло и рыдала. Как ни странно, ей стало легче, когда она позволила слезам вырваться наружу.

Слезы всегда представлялись ей проявлением слабости, однако она не видела иного выхода из этой ситуации. Рыдания не решали проблем, но если бы она и сдержала слезы, это бы ничего не изменило. Что же, пусть будут слезы.

Скрежет засова отвлек ее. Тяжелые шаги раздались в прихожей, потом металлический скрип. Дженни подняла заплаканные глаза как раз для того, чтобы увидеть Гарета, идущего по коридору в ее комнату. Его руки были заняты; в одной он держал сверток, в другой – чайник, принесенный им из другой комнаты. Он поставил чайник на стоящую над очагом решетку.

Потом взглянул на Дженни и в шоке замер на месте. Тряпка, которой он держал ручку чайника, выскользнула у него из рук и с плюхом приземлилась на пол.

– Будь я проклят, – медленно произнес Гарет, – если бы у меня когда-нибудь были хоть какие-то идеи, что сказать в подобной ситуации.

Дженни всхлипнула:

– Ты не ушел?

Он взглянул на нее, как на обитателя бедлама[11].

– Конечно я ушел. Я был голоден и не нашел ничего поесть. Я купил хлеб и немного сыра. И апельсины. – Гарет положил бумажный сверток на стол. – Погоди. Ты имеешь в виду, что подумала, будто я ушел. Не сказав тебе ни слова. Ты решила, что я могу так поступить?

Он распрямил плечи, холодный и оскорбленный.

Дженни кивнула.

Он стиснул зубы.

– Черт возьми. Тебе лучше, чем кому-нибудь еще, известно, что я не очень хорош в подобных вопросах, но даже я не настолько плох. Правда, Дженни. Почему ты так могла обо мне подумать?

– Не знаю, – всхлипнув, прошептала она. – Возможно, потому, что ты однажды сказал мне, что все, что тебе нужно, – трахнуть меня?

– Я это сказал? – Он удивленно посмотрел на нее и задумался. Потом, очевидно, вспомнил и нахмурился. – Господи! Я сказал это? Как ты могла даже прикоснуться ко мне после этого?

Она отвернулась, чтобы скрыть свои истинные чувства.

Из чайника повалил пар. Гарет наклонился и подобрал с пола тряпку, подхватив кипящий чайник за ручку. Дженни завороженно наблюдала за тем, как он наливает воду в ее заварочный чайник.

– Какой же ты лорд? Ты сам делаешь чай?

Он поставил обратно чайник, приглушенно фыркнув.

– Я же не совсем беспомощен. Я прожил несколько месяцев в бразильских джунглях, с минимальным набором имущества. Я могу приготовить чай, который удовлетворит даже самого изысканного ценителя. И кофе. И овсянку, если это имеет значение. – Он протянул руку, в которой была по-прежнему зажата тряпка. – Ты любишь апельсины. Вот. Позволь, я очищу тебе один.

Дженни икнула сквозь слезы.

– Как ты узнал, что я люблю апельсины?

– Откуда бы он еще взялся у тебя в мешке в тот день, когда я тебя встретил? Все, иди сюда и давай ешь. Ты почувствуешь себя лучше.

Дженни сморщила носик, но он, несомненно, был прав. Она села, и Гарет протянул ей дольку.

– Слезы, – заметил он, едва она положила сочную дольку себе в рот, – неразумны. Тебе не нужно бояться, что я брошу тебя, не оставив ничего, кроме серебряного браслета. Я внимательно отношусь к своим обязанностям. – Он протянул ей кусок сыра.

Дженни протестующе выставила руку.

– Нет, – проговорила она едва слышно. – Ты не будешь.

– Что ты имеешь в виду, говоря «я не буду»? Конечно я буду. Ты даже не можешь себе представить, как мало значат для меня деньги, и почему бы мне…

Она уперлась указательным пальцем в его грудь.

– Ты не будешь, – сказала она, – потому, что я тебе этого не позволю. У меня есть… У меня есть достаточно денег. Они… они хранятся. Так сказать. – Это «так сказать» было преувеличением. Она облизнула губы. – И я не хочу быть твоей обязанностью или ответственностью. – В этом она была уверена гораздо больше. Неужели ты думаешь, я хочу получать от тебя периодическую плату?

– А почему бы нет? Большинство людей так делают. Она молча затрясла головой. А потом снова залилась слезами.

Гарет в ужасе уставился на нее.

– Что? Что такого я сказал на этот раз?

Она продолжала плакать.

– Это не имеет никакого смысла! – вскричал он. – Это необъяснимо. Дженни, ты же умная женщина. Не стоит плакать из-за того, что мужчина предлагает тебе небольшую финансовую помощь.

Его утешения не произвели на нее никакого эффекта.

Дженни помнила свои детские мечты о матери. Однако она никогда не задумывалась, что ей пришлось испытать. Неужели она тоже сбилась с пути, когда человек, который был ей дорог, холодно предложил ей некоторую сумму проклятых золотых монет?

Дженни не могла на это согласиться. Она жила на подобные выплаты почти всю свою юность. Кто-то нанимал вереницу бесчувственных, безразличных женщин, чтобы они растили ее. Ей не следовало сбегать от предназначенной ей участи гувернантки, чтобы стать ответственностью другого мужчины. Потому что то, к чему женщина относится как к холодной обязанности, мужчина рассматривает как средство успокоения своей совести. Финансовое отпущение грехов, никаких эмоциональных при вязан ностей.

Она не допустит этого снова. Она стала мадам Эсмеральдой, потому что не хотела иметь хозяина. Она чувствовала, будто ее перекладывают из одной коробки в другую. Она не хотела стать еще одной чертовой колонкой в его расходной книге, и будь она проклята, если позволит себе снова зависеть от кого бы то ни было.

– Послушай, – сказал Гарет, почти отчаявшись, – я буду… буду посылать тебе финансовую помощь. И время от времени корзины с фруктами.

Дженни не могла этого вынести. Она рассмеялась над ним сквозь слезы.

– Послушай только себя. «Женщина не лодка. Она наука». Господи, да если бы Линнеевское общество это слышало, они изгнали бы тебя из своих рядов.

– Ладно, – гневно пропыхтел Гарет, – я не знаю, что делать. Я был серьезен, говоря о корзинах с фруктами.

– Я знаю. Почему, по-твоему, я рассмеялась? Честно, Гарет, разве можно быть таким беспомощным?

– Беспомощным? – Гарет нахмурился. – Я не беспомощен. Я просто не могу обдумывать каждое свое слово. А поскольку ты не говоришь, что случилось, я не могу решить проблему.

– Если бы ты мог решить эту проблему, разве бы я плакала?

– Что, черт возьми, я могу поделать с проблемой, которую не могу решить?

Ах, если бы только Дженни сама знала ответ на этот вопрос. Однако ее будущее открывалось перед ней с пугающей очевидностью. У нее не было дома, чтобы вернуться. Не было того безопасного прошлого, что ожидало ее с распростертыми объятиями.

– Я думаю, мне поможет, – пробормотала Дженни слабым от слез голосом, – если ты подойдешь сюда.

Он пододвинул свой стул к ней поближе, немного неуклюже.

– Так?

Она кивнула.

– Обними меня.

– Так?

Она расслабилась в его объятиях.

– Почти так, – ответила она, – но крепче. Правильно. Именно так.

Это была иллюзия, ведь она сама заставила его это сделать. Однако на секунду, всего лишь на одну секунду ей показалось, что он дорожит ею.

Мираж длился лишь мгновение.

– Это не разумный способ решения проблем, – пожаловался он.

– Тсс. Слушай. Иногда ответ приходит без слов, через прикосновения.

– Это как замыкание электрической цепи?

Дженни почти ничего не знала о новейших теориях электричества, и не могла ответить на его вопрос. Спустя какое-то время она заговорила снова:

– Сколько бы я ни копалась в своем прошлом, я не вижу, что я могла бы изменить. Жизнь повернулась ко мне своей темной стороной, не обещая ни благодарностей, ни наград. Я знаю, любая богобоязненная женщина не позволила бы себе даже подумать об этом, но Господь никогда не оказывал мне особого благоволения. Я чувствовала, будто меня загнали в гроб и сказали, что, если я буду лежать спокойно, крики проклятий превратятся в тихий шепоток. Я видела вокруг себя своих учителей – холодных, неулыбчивых женщин. У них не было ни друзей, ни семьи. Я не могла вступить в их ряды. Мне исполнилось тогда лишь восемнадцать, Гарет. Я была слишком молода, чтобы умереть. Но вот где я. И я не знаю, как мне теперь быть дальше.

Гарет бережно провел рукой по ее волосам.

– А теперь, – начал он, но потом прервался. Он наклонился и потерся носом о ее лоб. – А теперь я предлагаю тебе быть со мной.

– Вот видишь? – сказала Дженни. – Это было прекрасно. Утешительный жест, ничем не спровоцированный с моей стороны. Ты быстро учишься. Даже ты должен признать, несмотря на свою приверженность к научной логике, что прикосновение работает. Весь холод во мне перешел в тебя.

– Холод не может перетекать, – возразил он, прижимая ее ближе. – Только тепло. Говоря языком термодинамики…

– Гарет?

Он посмотрел вниз.

– Не разрушь это.

Он понял.

* * *

Несколько часов спустя Дженни осторожно заглянула в двери банка. Там было три кассира. Ни один из них, с облегчением подумала Дженни, не был мистером Севином. Она обратилась к другому мужчине, к одному из тех, с которым уже имела дело раньше, помещая деньги на счет. Он поприветствовал ее с предупредительной вежливостью. Слава богу, мистер Севин не стал распространять о ней слухов.

– Вероятно, вы сможете мне помочь, – обратилась Дженни к кассиру. – Я, кажется, гм… кажется, где-то оставила свою расчетную книжку. Мне бы хотелось снять деньги со счета.

– О, конечно, конечно, – вежливо приободрил ее клерк. – Я помню вас. У вас есть какая-нибудь информация о вашем счете?

Дженни протянула ему лист бумаги. Он внимательно изучил его и скрылся за дверью, ведущей в служебные помещения. Когда он вернулся, у него в руках была пачка бумаг. Его губы были загадочно поджаты.

– Мадам… Эсмеральда, не так ли?

Дженни подумала было о предстоящих дальнейших объяснениях. Нет. Она уже поняла на основании предыдущего опыта посещения этого банка, что не следует признаваться в том, что это ее ненастоящее имя, пока она не получит в руки свои деньги.

– Да.

– Знаете, очень странно. Обычно мы не обслуживаем счет, если остаток суммы на нем ничтожно мал.

Дженни вздохнула. Она уже слышала эту песню.

– Я знаю. Когда я открывала счет… – Хорошо. Она совсем не хочет тревожить его сообщением о причастности мистера Севина. Если она решит все рассказать этому человеку, бог знает, когда она увидит свои деньги.

– Было сделано исключение, – осторожно продолжила она фразу. – Счет открыт.

Клерк сделал нетерпеливое движение.

– Да, конечно, время от времени мы делаем исключения. Технически мы не имеем права так поступать, но, да… – Он сочувственно пожал плечами. – Просто я хотел сказать, что обычно никто не хочет держать счет, когда остаток столь мал. Неприбыльно держать на счете такую малую сумму, поскольку расходы на содержание счета намного превышают годовой процент.

Дрожь охватила Дженни. Банковские кассиры обычно совсем не богаты. Они бы никогда не назвали двенадцать или тринадцать фунтов ежегодного дохода «ничтожно малой суммой», независимо от того, как бы ни были набиты золотом карманы их клиентов.

– О какой сумме вы говорите?

– Чуть более одного фунта, – ответил служащий. – Со счета недавно была снята большая сумма. Хотите, мы посмотрим платежные документы?

В сознании Дженни вспыхнуло ослепительно-белое сверкающее пламя. Оно сожгло все ее мысли, все чувства. Она слышала звук льющейся воды, словно находилась в центре огромного водоворота. Дженни почувствовала головокружение и оперлась на конторку, чтобы сохранить равновесие. Разум ее был пуст. Абсолютно пуст.

И не случайно, ибо пуст был и ее банковский счет.

В прошлый раз она пыталась справиться с паникой, убеждая себя, что ее деньги недоступны. Они на месте, просто временно она не может ими воспользоваться. Восемь лет сбережений, которые должны были защитить ее от разрушительного действия времени. Она была так счастлива, сбрасывая с себя оковы мадам Эсмеральды, не надеясь на возможный доход в будущем. Она совсем забыла о панике, которую может вызвать нищета.

– Есть нечто странное в последней записи, – отметил кассир.

Лишь одна возможная странность: все ее деньги пропали.

– Обычно человек, записывающий общий остаток по счету, подводит итог в монетах. Знаете – 1-3-4 в фунтах, шиллингах, пенсах. Но кто бы ни сделал эту запись, он перевел все в шиллинги – тридцать шиллингов. Интересно почему?

Это Иуда[12]. Мистер Севин опустошил ее счет и оставил ей сообщение, подведя баланс. Не очень изящно, но, в самом деле, у него не было нужды заботиться об изысканности послания, когда он крал ее четыре сотни фунтов. Хотя кто, по мнению мистера Севина, был предателем, а кто преданным, Дженни сказать не могла.

Банковский клерк насмешливо рассматривал ее.

– Возможно, будет проще, – нашла в себе силы произнести Дженни, – если я просто закрою сейчас счет?

Он кивнул и принялся подсчитывать монеты. Дженни зажмурила глаза и занялась тем же. Доступная ей сумма не очень увеличилась. У нее теперь было три фунта и мелочь. Недостаточно для того, чтобы заплатить за квартиру. И тем более не хватит, чтобы предпринять что-нибудь относительно этого ограбления. Если бы у нее было больше денег, она могла бы заявить протест. Возможно, вынести дело на рассмотрение в городской суд. Ей придется нелегко отстаивать свои права. Ее история не убедит ни одного разумного человека отдать ей деньги. Кроме того, единственное доказательство принадлежности ей этих денег – счета и банковские квитанции, выписанные на имя мадам Эсмеральды, с фальшивой Дженниной подписью.

И все равно не стоит паниковать. У нее все еще была собственность, которую можно продать. Ей хватит на несколько месяцев. А после – что же, потом она что-нибудь придумает. Ей всегда это удавалось. Ее будущее не было опасным. Оно просто было… ограниченным.

– Подпишите здесь, – сказал кассир, протягивая ей лист бумаги, который Дженни подписала, так и не выйдя из охватившего ее шокового состояния.

Монеты, которые он ей протянул, не весили практически ничего в ее руке. Они не могли служить щитом от будущего, становившегося все более и более угрожающим.

* * *

Каким-то чудесным образом Неду удалось не упасть, пока слуги умывали и одевали его. Он тихо сидел, когда его камердинер намыливал ему пеной лицо и шею. Он смотрел прямо перед собой, пока его человек острой бритвой снимал щетину, готовя его к необходимости составить компанию герцогу и его дочери.

Это было не так сложно – просто сидеть и ждать в гостиной вместе со своей матерью и всеми этими каменными статуями. Ее советы производили на него такой же эффект, как медные монетки, бросаемые о стенку. Она говорила сердечным тоном о его обязанностях, его будущем. Нед хотел бы послушать ее. Она хотела ему добра. Однако ни одно из ее слов не доходило до его закрытого непроницаемой пеленой сознания.

Все, что Неду оставалось делать, – сидеть и ждать, пока не явится Блейкли и не сопроводит его в представительный каменный особняк, где жил Уар. Блейкли все устроит. Жизнь Неда. Если Уару будет угодно, его смерть.

Однако Нед не стал ждать. Вместо этого он поднялся, перебив на полуслове прочувственную речь матери. Она бросилась за ним, но он вышел прямо в открытую парадную дверь и сбежал по ступенькам, прежде чем она поняла, что произошло. Он больше не мог вынести тяжесть ее внимательной заботы.

Нед пересек улицу по прямой линии, не утруждая себя необходимостью обходить вмятины и канавки, заполненные лошадиным навозом. Этот запах – напоминание о сене и конюшне – долго сопровождал его потом.

Было уже семь часов, а он никому не сказал, куда направляется. Ни Блейкли, который сейчас, должно быть, извинялся перед леди Кэтлин. Ни дворецкому, молча распахнувшему перед Недом дверь. Ни даже своей матушке, уставившейся на него в уязвленном замешательстве, когда он молча покинул комнату.

Единственным человеком, который знал, куда направляется Нед в этот момент, был сам Нед, но даже он не понимал, почему спустя столько лет он оказался именно на этом перекрестке.

Приглушенные огни игорного дома ничем не выделяли его снаружи из хмурой череды других зданий. И бордель по правую руку от него, и опиумный притон слева были построены из того же почерневшего от угольной пыли и копоти камня, с такими же мрачными и грязными окнами. Минуло два года с тех пор, как он был здесь в последний раз.

Казалось, прошла вечность. Воспоминания о тех временах – когда над ним нависла реальная угроза изгнания из Кембриджа, угроза того, что вся жизнь его пойдет под откос, – представлялись ему столь же смутными и нечеткими, как и его теперешнее сознание.

Двадцать пять месяцев назад сюда тайком бегал совсем другой человек. Хотя что так отличало сегодняшнего Неда от того шумного мальчишки?

Ответственность? Да у него не было ни капли этого чувства. Он два года верил шарлатанке, ложь которой его кузен разглядел бы и с зажмуренными глазами. И все равно, то, как поступил Нед по отношению к леди Кэтлин, не выдерживало сравнения даже с расплывчатыми понятиями о чести мадам Эсмеральды.

Опыт? Опыт идиота.

Рука опустилась на плечо Неда, и он отскочил в замешательстве не столько от неожиданности, сколько от желания избежать фамильярного жеста кого бы то ни было.

Черты человека, стоявшего перед ним, казались ему смутно знакомыми. Нед мысленно добавил двадцать фунтов к образу, всплывшему в его памяти. Лишь в лихорадочном румянце этого джентльмена, вызванном неумеренным потреблением эля, не было ничего нового.

– Эллисон, – тупо вымолвил Нед.

Былой задушевный приятель Неда, уже слегка навеселе, расплылся в улыбке. От него доносился кислый запах джина. Эллисон всегда был известен как человек, использовавший крепкие напитки, чтобы подчинить свою слабую волю.

– Сто лет тебя не видел, дружище, – заплетающимся языком проговорил его бывший приятель и еще раз хлопнул Неда по плечу.

Нед скривился и, сделав резкое движение, попытался отодвинуться от него подальше.

Эллисон отвесил ему дружеский тычок в грудь.

– Я думал, ты сделался респектабельным джентльменом.

– У меня не было ни малейшего шанса. – Голос Неда казался ему самому таким же кислым, как запах вина и рвотных миазмов, доносившихся из никогда не чищенных в этом квартале сточных канав. – Я попытался соответствовать, но, сдается мне, я не рожден для респектабельности.

Последний отпущенный ему шанс он упустил, отказавшись явиться на назначенную встречу. Нед внезапно представил себе леди Кэтлин и ее лысого папашу-герцога. Он задумался, не была ли она втайне рада тому, что он не пришел. После всего случившегося у нее оставался лишь один выбор – потеря репутации и надежд на достойное замужество или брак с каким-нибудь неудачником вроде него. Она производила впечатление разумной леди. После всего, что она о нем узнает, она скорее предпочтет потерю репутации.

Ухмылку Эллисона сменил мерзкий хохот. Его резкий звук был гораздо громче, чем ситуация того заслуживала. Эллисон представлялся Неду последним человеком, в обществе которого он испытывал потребность в данный момент.

Возможно, именно поэтому, когда тот хлопнул его по спине еще раз, Нед заставил себя улыбнуться.

– Что скажешь, если мы с тобой зайдем внутрь? – Эллисон показал рукой на игорный притон. – Ты платишь, идет? Там есть хороший бренди.

Нед понял уже много лет назад, что бренди вовсе не помощник ему в эти периоды душевной апатии и безразличия к окружающему. Под влиянием выпитого его горести лишь обострялись и неприятности представлялись в преувеличенном алкоголем свете.

Да, впрочем, какое ему до всего этого дело.

Глава 16

У Гарета ушел час, чтобы отсрочить, именно отсрочить, а не унять гнев герцога Уарского, вызванный поступком Неда, попросту проигнорировавшего его, не представив даже слабого подобия объяснений. Он провел еще час, виновато вытаскивая Уайта с ужина в семейном кругу и рассылая вместе с ним соглядатаев в глубины лондонского дна. Было уже одиннадцать часов вечера, когда Гарет получил известие о своем кузене.

Сгустилась полночь, когда он вошел в жарко натопленную комнату, заполненную плотными клубами сигарного дыма и резкими звуками игральных костей. У Гарета еще жила надежда, что его посланник ошибся, но вдруг в углу комнаты он заметил Неда. Пьяный, тот сидел за картами в этом богом забытом притоне, вместо того чтобы вести переговоры с Уаром о своем будущем.

Гарет был слишком потрясен, чтобы сердиться.

Он подошел к столу. Гарету никогда не надо было лишнего повода, чтобы почувствовать себя некомфортно и скованно в компании окружающих. Однако сейчас ему и вправду казалось, будто у него внутри все окаменело. Приятели Неда, развалившись, полулежали, полусидели на стульях вокруг обтянутого зеленым сукном стола, вытянув свои члены под странными, неестественными углами. Их галстуки в лучшем случае были расстегнуты. Один черноволосый с красным лицом джентльмен повязал свой галстук вокруг шеи сидящей рядом полногрудой женщины. Липкие, треснутые стаканы были составлены на край стола.

– Сколько там в банке? – Краснолицый парень закончил раздачу, шесть стопок по три карты в каждой.

Нед посмотрел на россыпь карт, лежавших на столе, безо всякого интереса.

– Черт бы меня побрал, если я знаю. Какая разница?

– Две тысячи, – откликнулся кто-то еще, и Гарет нахмурился.

Джентльмен с развязанным черным галстуком впился взглядом в свои карты.

– У меня есть кое-что получше. – Он потянулся в карман сюртука и вытащил оттуда смятый лист бумаги. – Это частный зверинец. Я выиграл его прошлой ночью. Несколько львов, очевидно. Табун полосатых лошадей, зовущихся зебрами. И, прямо из Африки, слон.

Гарет снова нахмурился. Мушка1 опасная игра, с резко растущими ставками, которая погубила многих беспечных игроков. И совсем уж отталкивающе она выглядела, когда один из игроков ставит деньги, а другой – слонов.

– Нед, – позвал Гарет.

Без ответа. Приятели Неда подняли голову и обменялись взглядами.

– Нед, – повторил он, на этот раз уже громче.

1 М у ш к а – старинная карточная игра.

Нед, очевидно, его услышал, поскольку склонил голову набок. Однако вместо ответа тот потянулся за картами и разложил их одна за другой в руке.

Его очередь была пасовать, двойка бубен выпала из рук.

– Нед, – сказал Гарет, – ты должен пойти со мной после того, как закончишь партию. Еще есть шансы поправить дело, даже сейчас.

Нед громко зевнул, прикрыв рот рукою. Его друзья прятали смешки за раскрытыми перед ними картами, нервничая, что Нед осмелился бросить вызов своему всесильному кузену. Однако Нед даже не посмотрел на него. Вместо этого он сделал ход тройкой треф.

– Послушай, – попробовал еще раз воззвать к нему взбешенный Гарет. – Это сумасшествие. Ты не вставал с кровати два дня. А потом, именно в тот вечер, когда ты мне нужен, ты скрываешься. Разговор с Уаром занятие малоприятное, и я затеял его не ради собственной выгоды. Герцог задумал убить тебя. Я не могу осуждать его.

Нед выложил свою последнюю карту. Это была его самая большая карта – девятка бубен. И поскольку пики были козырями, он проиграл еще раз.

– Снова проигрыш, Кархарт. – Краснолицый похлопал Неда по плечу.

Нед закрыл глаза, и удивительное дело – он улыбался. Это была странная гримаса. Гарет не мог подобрать ей точное определение. Боль, возможно, но не только. Происходящее не укладывалось у него в голове. Поведение Неда производило впечатление абсурда. Он протянул руку, чтобы взять Неда за плечо.

Нед не отшатнулся – это потребовало бы от мальчишки слишком много усилий, – а просто слегка отклонился в сторону. Пальцы Гарета скользнули по воздуху, и он сжал их в бессильной агонии.

«Вы просто хватаете, протыкаете и пришпиливаете. Самые важные в жизни вещи нельзя собрать, как пачку бумаги, чтобы написать монографию».

Он не понял тогда, что имела в виду Дженни. Его это совсем не волновало. Он осознал все только теперь.

Как же пугающе, как сильно волновало это его сейчас. При виде серого и безнадежного Неда он почувствовал, будто кто-то сжал его сердце ледяным кулаком. Она наделила Гарета даром чувствовать симпатию. Но она не дала ему знаний, как помочь. А Гарет не мог ничего предложить сам – ничего, кроме бумаг и доказательств.

Нед отвернулся от Гарета. Потом он снова стал поворачивать голову, пока их глаза не встретились.

– О, ты еще здесь?

– Нед, – попытался вести себя строго Гарет, – если ты не покинешь сейчас это место как разумный человек, я… я…

– Ты – что? Я не боюсь тебя. Что ты можешь сделать? Разрушить мою жизнь более, чем я это сделал сам? Да ладно. Видишь, когда меня ничего не волнует, ты не можешь достать меня.

Гарет чувствовал себя так, будто все его нервы были отсоединены – временно – от позвоночного столба, будто его мозг утилизировали в результате какого-то чудовищного эксперимента в лаборатории доктора Франкенштейна. Его желания и стремления просто прекратили существовать. На краткий миг он ощутил себя в шкуре Неда, взглянул на мир его затуманенным адской темнотой взором.

Когда ему было двадцать один, он однажды уже чувствовал себя так. Его жизнь была разрушена, по крайней мере, он так думал. Гарет бежал из лондонского общества. Он убедил себя, что его ничто не волнует, не заботит. Однако он лгал себе.

И теперь его заботил Нед. Он тревожился о нем так, что руки его дрожали, и ему казалось, что его грудь сдавила тяжелая каменная глыба. Он беспокоился о нем в бессильной, беспомощной ярости, потому что ему не на кого было наброситься, некого поразить. У него не было слов, чтобы их высказать, не было врагов, чтобы их победить. В эту секунду он был готов вызвать весь мир на поединок ради своего кузена.

Гарет по-прежнему пребывал в том же странном состоянии, его разум не слушался его тела, когда он вышел из комнаты. Возможно, Нед будет действовать разумно, если дать ему шанс прийти в себя. Возможно, глоток холодного, свежего воздуха – вдали от этой пропитанной дымом и виски комнаты – развеет смятение и путаницу, царящие в голове Гарета.

Однако альтернатива также пришла ему в голову – он просто убегает от проблемы, с которой не способен совладать. Потому что, когда он сбежал по лестнице в ночную тьму, выяснилось, что туман в его голове и не думал рассеиваться. Гарет шел пешком, поскольку ноги были единственными органами его тела, которые сохраняли способность ему подчиняться.

У него заняло некоторое время, чтобы осознать, что не спертый воздух притона виновен в его состоянии. Рассуждая рационально, Гарет прекрасно понимал, как поступить в этой ситуации. Умыть руки и оставить попытки привести своего кузена в чувство. Изыскать какой-нибудь другой способ спасти его имения и состояние от неминуемого разорения. Нет, дело было вовсе не в способности разумно мыслить – рассудком он прекрасно понимал, как следует поступить. Лишь его сердце было в смятении.

Его воротник полностью промок от дождя. Лондон обрушивал мерзкий дождь на любого, осмелившегося выбраться на улицу ночью. Неужели прошло всего несколько недель с тех пор, как он впервые поцеловал Дженни?

Если бы только он никогда не вмешивался в это дело. Если бы он позволил продолжаться этим странным отношениям между Недом и Дженни.

Но нет. Он вмешался в них, уверенный, что поступает правильно. И он выиграл. Он победил Неда и доказал, что мадам Эсмеральда обманщица.

Черт возьми. Дженни была права в тот день, когда устроила ему разнос у модистки. Он не понимал, что может произойти. Он расколол Неда на куски, как она тогда его и предупреждала.

Гарет сжал руки в кулаки, словно отрицая свои собственные мысли. Нет. Он доведет дело до конца, он добьется того, чтобы все было правильным. Он – маркиз Блейкли, и его превосходство не может быть напрасным.

Он подумал о Дженни. Как он сможет признаться ей в лицо, что он наделал? Кроме того, разумно решил Гарет, уже поздно, и она вряд ли захочет его видеть. Он мог лишь надеяться, что ее утро окажется более благоприятным, чем его вечер.

* * *

Даже если не принимать во внимание отсутствие Гарета прошлой ночью, первая же утренняя встреча вовсе не добавила ей радости.

– У меня нет денег. – Произнеся эти ужасные слова, она в оцепенении сжала руки.

Недовольная морщина прорезала лоб ее домовладельца.

– Что значит, у вас их нет? У вас всегда была арендная плата, и всегда вовремя. Значит, завтра, да?

Конечно, она всегда платила вовремя. Она всегда была мадам Эсмеральдой, окруженной внимательными, щедрыми клиентами и защищенной солидным по ее меркам банковским капиталом. Мадам Эсмеральда была той прочной скалой, тем камнем, на котором она построила свой мир. А теперь мадам Эсмеральда рассыпалась в прах, как то тряпье в камине, и завтра она по-прежнему будет всего лишь Дженни Кибл.

А у Дженни Кибл есть только неполных три фунта, при том что квартирная плата составляет шесть. Даже если ей удастся наскрести денег и заплатить хозяину, как она будет жить? Да, у нее будет прекрасное и удобное жилье, но ей же надо и чем-то питаться. Кроме того, ей следует быть бережливой, пока она не придумает новый план. Будучи мадам Эсмеральдой, она нуждалась в просторном жилье. Ей нужна была специальная комната, магический кабинет, отделенный от жилой площади. Коммерческая необходимость – ложь, сообщаемая ею клиентами в этой тщательно продуманной таинственной атмосфере, – того требовала.

Но теперь ей больше не нужно просторное жилище, и она не могла позволить себе такую цену.

Если она решит остаться в Лондоне, ей придется перебраться в более доступное по цене жилище. При мысли об этом Дженни глубоко вздохнула. Если она останется в Лондоне?

– Что, если я заплачу вам за неделю? – спросила она, отчаявшись принять решение.

– Я не сдаю жилье по неделям. В этом нет выгоды – недельные съемщики приходят и портят мои прекрасные стены, да, именно так, они поступают именно так.

– Я заплачу вам за неделю целый фунт, – произнесла со вздохом Дженни.

Искра интереса зажглась в его совиных глазках.

– Фунт, – задумчиво, словно смакуя, произнес он. Его губы бесшумно задвигались, будто он высчитывал с точностью до пенса, сколько она предлагает переплатить. – И вы внесете всю квартирную плату целиком на следующей неделе, да, да. Я, так и быть, сделаю для вас исключение на этот раз, потому что мы знаем друг друга уже много лет, да. Но только один раз.

Он еще раз покачал головой и взял ее деньги.

Если я останусь здесь. Экономия требовала, чтобы она подыскала себе другое место для жилья. Почему же ей так претит даже сама мысль об этом? Дженни вздохнула и, закрыв дверь, вошла в дальнюю комнату. Она открыла стоящий там старенький деревянный комод.

То самое платье в кремово-красную полоску, которое Гарет однажды заставил ее надеть, лежало на месте, аккуратно завернутое в бумагу. На ощупь оно казалось тоньше любой одежды, бывшей у ней до сих пор. Сколько она могла бы за него выручить? Десять фунтов? Пятнадцать? Она не представляла, сколько стоит подобное платье, поскольку никогда не покупала для себя такую одежду.

Пятнадцать фунтов. Она сможет продержаться на эти деньги целый год, если снимет койку в дешевой гостинице. Однако, даже не учитывая того факта, что ей будет там невесело или некомфортно, она должна была заставить себя признать очевидную истину. Если она и остается в Лондоне, то только по одной причине. Из-за Гарета.

А Гарета уж точно не будет, когда она переберется в одну из тех ночлежек, где сможет себе позволить жить на пятнадцать фунтов в год. С тем же успехом она могла бы отправиться и в Марокко. Его изысканная натура едва выносила вид этих комнат, какими бы чистыми и ухоженными они ни были. Так называемая гостиница, а скорее ночлежка, населенная тараканами и вшами, приглянется ему еще менее, чем ей. Что же касается попыток найти гостиницу, владельцы которой позволят посещения джентльменов… Нет, не было вообще никакой надежды получить приличное жилье.

Нет. Пятнадцать фунтов, которые она получит за проданное платье, могут быть лишь временным решением. Оплата этого жилья за три месяца. Пятнадцать фунтов дадут ей время и возможность расследовать пропажу в банке, поразмыслить, что можно сделать, чтобы спасти ее сбережения. Она сможет тщательно обдумать представляющиеся возможности, взвесить все за и против. Добиться каких-нибудь результатов, побороть панику. Этого должно хватить на три летних месяца. Три месяца его прикосновений… Будучи предельно откровенной с самой собой, она не могла ожидать большего. Навозные жуки – не собаки.

И в конечном итоге у нее останется еще достаточно денег, чтобы уехать из Лондона, если она решит так поступить.

Это было совсем не то, на что она надеялась в своих тайных мечтах. Но в этом заключалась и причина того, что она держала эти глупые желания втайне.

* * *

Шел четвертый день драгоценной недели Дженни. Две ночи его прикосновений, четыре дня скитаний по городу. Чтений объявлений. Попыток найти хоть какую-нибудь возможность будущего.

Дженни провела четыре дня бесплотных надежд и по-прежнему не знала ответа на вопрос, буквально пожиравший ее изнутри, – как ей остаться любовницей Гарета, не став его содержанкой?

Ответ, наконец, пришел к ней на четвертый вечер. Как обычно, Гарет вошел в ее комнаты, когда лучи заходящего солнца окрасили улицы в красный цвет. Он имел формальный, торжественный вид: черный фрак, хрустящая белая рубашка, жилет в желтую полоску и шелковый галстук.

– Ты собираешься куда-нибудь сегодня? – спросила она.

Он пожал плечами, несколько более сдержанно, чем обычно.

– Сюда. Только.

– Не думаешь ли ты посетить оперу в этой квартирке?

– Увидишь, – произнес он, – просто закрой глаза.

Она так и сделала и устремила к нему лицо, ожидая поцелуя. Вместо этого его руки приподняли ее роскошные волосы, оголяя плечи. Он зашел ей за спину. И потом холодные, тяжелые камни опустились на ее шею.

Ее глаза внезапно раскрылись, когда он защелкнул замочек на шее. Она не могла понять, что он ей преподнес, пока не нащупала тяжелые камни на своей груди. Гигантские сапфиры, толщиной с большой палец руки, в обрамлении искусной золотой оправы. Самый большой камень подвески был словно наполнен изнутри глубоким, чистым голубым цветом, покоясь в ложбинке на ее груди. Ожерелье тяжким грузом давило на плечи.

Эта вещь, должно быть, стоила тысячи фунтов.

Ей казалось, что она весит тысячи фунтов.

Дженни попыталась нащупать застежку. Крючок выскальзывал из рук.

– Сними это с меня, – попросила она дрожа, не в состоянии думать.

– Тебе не понравилось. – Он тщательно произнес каждое слово, взвешивая их в уме, будто это один из гостей за его столом сообщил ему, что вино действительно превратилось в уксус.

– Конечно, мне оно понравилось. Оно прекрасно.

Однако ворот ее платья обтрепался, и из него торчали редкие нитки. Рядом с этими серыми нитками сияние драгоценных камней казалось нелепым и неуместным. Наконец ей удалось расстегнуть ожерелье и снять его с шеи. Она сложила спутанный клубок камней в его карман.

– Мне они нравятся. Но… не надо.

– Не надо – что?

Как же ему объяснить? Не надо удешевлять это. Не надо превращать в деньги.

– Не надо платить мне, – наконец прошептала она.

Возможно, то, что она имела в виду, было – не надо искушать меня. Потому что она не хочет быть на содержании у мужчины, а получится именно так, согласись она принять этот подарок. Камни душили ее, словно крича, что она просто вещь, купленная вещь, которую можно выбросить в любой момент, едва только она наскучит обладателю.

Он отвернулся.

– Это ведь не деньги, – наконец выговорил он. – Это украшения. Как я, по-твоему, должен поступать в тех условиях, в которые ты меня поставила? Покупать украшения? – Его голос проникал в нее, мрачный и обиженный.

– О каких условиях ты говоришь? Я не хочу от тебя вещей.

Уголки его губ опустились.

– Проклятье. Все снова не так. Я знаю, я должен был спросить Уайта. – Он посмотрел на нее. – Очень хорошо. Я не могу дать тебе мебель. Я не могу дать тебе украшения. Скажи мне, что я могу тебе дать?

Если бы между ними все было просто, она взяла бы и его деньги, и его ожерелье. Но что дальше? Она бы сама захлопнула на себе ловушку. Едва она примет что-нибудь от него, он начнет ее презирать. Это возвысит его над ней. На что же в таком случае ей надеяться?

Только на то, что он будет желать ее даже после того, как завоевал ее тело. На то, что она не потеряет собственное уважение, не даст ему свести себя до горстки полированных камушков.

Он приподнял ее голову за подбородок.

– Что ты хочешь, Дженни?

Она хотела его, хотела то неуклюжее и заносчивое существо, каковым он и являлся. Но это было не все.

Гарет не отрываясь смотрел ей прямо в глаза, и Дженни подумала обо всем том, к чему она в своей жизни стремилась. Уважение за свои собственные достижения. Независимость. Его любовь, свободную от всех осложняющих обстоятельств. Однако ни один из этих ответов не казался ей правильным, едва она пробовала произнести их.

Слово, которое так отчаянно искала она, подумала Дженни, – замужество. Ах, безусловно, она не имела в виду освященное англиканской церковью единение супругов, торжественное венчание со священником и многочисленными приглашенными. Слишком нереально, чтобы даже мечтать об этом. Но она хотела союза. Нечто, что удалось бы пронести через все радости и невзгоды совместной жизни. Союз, в котором подарки задумывались как проявление доброты и желания порадовать близкого человека, а не как финансовая подачка, ставящая одну сторону в унизительную зависимость от другой.

– Гарет, – Дженни снова споткнулась, произнося его имя, – я не уверена в том, что хочу. Но я точно не желаю таких отношений, когда ты покупаешь мое участие холодными камнями.

– А существует иной вариант? – спросил он тихо.

– Вариант, при котором… – медленно произнесла она и остановилась.

Она хотела его уважения. Она хотела, чтобы он никогда не посмотрел больше на нее свысока. Она хотела, чтобы он выбросил эти холодные камни, хотела, чтобы пропасть между ними – его титул, ее нищета – развеялась как дым на ветру. Одна мысль о зависимости от него сводила ее с ума. Она не могла себе позволить зависеть от него, потому что в один прекрасный, в один ужасный момент он покинет ее.

Так Дженни получила, наконец, ответ на свой вопрос. Как ей остаться любовницей Гарета, не становясь его содержанкой?

Никак.

Вопрос заключался лишь в том, займет это три месяца или три дня.

* * *

Еще один день близился к завершению, когда в дверь постучали.

– Мадам Эсмеральда?

Дженни подняла взгляд. Лучи весеннего солнца пробивались через входную дверь, которую она приоткрыла, чтобы дать доступ воздуху. Хлопья пыли взвихрились в потоке спокойного вечернего света, ворвавшегося в ее комнату вместе с застывшей на пороге фигуркой молодой девушки. Он освещал ее светло-каштановые волосы, собравшись перед ней в светящееся и сияющее облако. Дженни вскочила, пульс ее забился сильнее, она узнала представшую перед ней незнакомку.

– Перышко! – вскричала Дженни. – Простите, я имела в виду… мисс Эдмонтон, не так ли? Что вы здесь делаете?

Сестра Гарета была одета в изящное дорожное платье в черно-белую полоску, с высоким накрахмаленным воротником, обрамляющим ее миловидное личико, и узкими манжетами, подчеркивающими изящные запястья. В руках, на которые были надеты белоснежные перчатки, она сжимала расшитый блестящими бусинами ридикюль.

– У меня вопрос к вам.

Дженни нахмурилась, представив себе реакцию Гарета, обнаружившего свою сестру мило беседующей с женщиной, с которой он спит.

– Мисс Эдмонтон, – спокойно заметила Дженни, – я обязана уведомить вас, что вовсе не являюсь предсказательницей судьбы, чтобы ни говорил Нед. Все это были выдумки.

Мисс Эдмонтон воздела руку к губам, пытаясь учтиво скрыть охватившие ее испуг и смятение.

– Меня зовут, – продолжала она, – Дженни Кибл. – И ваш брат пообещал однажды, что уничтожит меня, если узнает о моих с вами контактах.

Мисс Эдмонтон пожала плечами.

– Я не… словом, мне не с кем больше поговорить. А мне очень нужен совет.

– Больше не с кем посоветоваться? – Дженни припомнила все, что знала о семье Гарета. Совсем немного. Мать – умерла. Дед – умер. Отец мисс Эдмонтон был жив, но, если верить Гарету, был совсем недалеким человеком. Опять-таки, это если верить Гарету. Подобного рода обвинения весьма часто встречались в его суждениях об окружающих, вне зависимости от того, заслуживали они этого или нет.

– Я уверена, ваш брат, ваш отец… Любой из них представляется лучшей кандидатурой, чем я.

Сестра Гарета покачала головой:

– Мадам, то есть миссис Кибл, это женская проблема. – Она еще крепче сжала в руках свой изящный ридикюль. – Я не могу поговорить об этом со своим братом. Понимаете, у меня нет матери. Я должна выйти замуж через несколько месяцев, в конце сезона. И у меня только что произошел этот разговор с… ну… с моей тетушкой Эдмонтон.

– Этот разговор?

– Да, миссис Кибл. Этот разговор.

Дженни закрыла глаза.

– Я действительно должна вам признаться. Я – мисс Кибл.

Мисс Эдмонтон сделала недовольную гримасу:

– Правда? Проклятье. Я надеялась, что хотя бы тот факт, что вы вдова, окажется правдой. Итак, вы не знаете, что происходит в ту ночь, когда…

– На самом деле, – перебила ее Дженни, – я знаю. И именно поэтому вам следует поговорить об интересующем вас вопросе с кем-либо еще. Вам не пристало обсуждать это со мной.

Яркий румянец залил щеки мисс Эдмонтон. Едва сдержавшись, она зажала рот рукой. Дженни ожидала, что молодая леди отвернется от нее, резко взмахнув юбками.

Но то, что вместо этого сказала леди, было:

– Превосходно. Мне как раз и нужно знать то, что «не пристало», как вы выразились. Вы ответите на мои вопросы?

Дженни подумала о том, что сказал бы Гарет, если бы обнаружил свою сестру в этой комнате, задающую неудобные вопросы. Он придет в ярость. И она не может его в этом обвинять. Нежно воспитанная молодая леди ни при каких условиях не должна проводить время с такой женщиной, как она. Голоса из прошлого окружили ее, насмешливые и обвинительные. Эта Дженни Кибл, шептали они. Ей не следует ни в чем доверять.

Дженни устала от постоянного присутствия в ней этих воспоминаний. Чего бы она ни достигла в этой жизни, эти грубые и жестокие голоса никогда не умолкнут. Она на мгновение дотронулась рукой до пояса, к которому был прикреплен ее кошелек. Ее три фунта превратились в шестнадцать с мелочью после продажи платья. Дженни еще не решила, уедет ли она через три дня или через три месяца. Если Гарет их застанет, его реакция сильно упростит ее решение.

– Посмотрим, – ответила Дженни. – Вы выпьете со мной чая?

Десять минут спустя они, уютно устроившись, сидели за кухонным столом Дженни. Мисс Эдмонтон торжественно наблюдала за тем, как Дженни разливает чай в чашки. Потом леди взяла свой чай и сделала деликатный глоток.

– Я даже не знаю, с чего начать. Это так ужасно, я просто не могу вымолвить ни слова.

– Ерунда, – возразила ей Дженни. – Давайте начнем с начала. Что вам сказала ваша тетя?

Мисс Эдмонтон снова покраснела.

– Моя тетя сказала, что муж войдет в мою комнату и задерет мою юбку. А потом он войдет в меня. Она сказала, это больно. Она предложила, чтобы я сжала зубы и представила, будто нахожусь где-то в другом месте, пока он это будет делать.

Дженни внимательно посмотрела на нее.

– Да. Надо полагать, вам будет больно, если вы поступите так. Господи Всемогущий.

– Что вы имеете в виду? Существует менее болезненный способ сделать это?

– Представьте себе, что вы находитесь на втором этаже дома. Как вы спуститесь? Спрыгнув с балкона или сойдя по лестнице?

Мисс Эдмонтон с надеждой взглянула на нее.

– По лестнице. Вы пытаетесь мне сказать, что моему мужу не обязательно входить в меня?

Дженни покрылась румянцем.

– Нет. Эта часть обязательна. Но если он сделает это медленно, если он проявит заботу о вас, если он дождется вашей готовности, после первого раза это не будет больно. И возможно, не будет больно даже в первый раз.

Дженни слышала голоса и шаги на улице. Даже сюда, в самую отдаленную от входа комнату, добирались сквозняки. Она оставила входную дверь открытой, и это было прекрасно. И она, и мисс Эдмонтон получали возможность насладиться прохладой.

На лбу молодой леди выступили едва заметные капельки пота, капельки, которые не могла замаскировать даже превосходная рисовая пудра.

– Но – та вещь, что он положит в меня, – она большая?

– Если вам повезет, – пообещала Дженни.

– И он будет заставлять меня делать это каждую ночь? Иногда даже и не один раз?

Дженни постаралась не думать о старшем брате мисс Эдмонтон.

– Если вам повезет.

– И он захочет, чтобы я делала все эти гадкие вещи своим ртом?

Если вам повезет, он сделает вам то же самое.

Дженни зажмурила глаза.

– Мисс Эдмонтон, – сказала она, – все эти вещи настолько индивидуальны. Они зависят от вашего мужа и от ваших собственных предпочтений. Почти все, что захочет от вас ваш муж, может доставить вам удовольствие, если вы любите и уважаете его. Вы просто должны расслабиться. Если он будет добр к вам, а вы будете добры к нему, то поймете, что в большинстве случаев брачные отношения достаточно приятны.

Повисла долгая пауза. Дженни могла только предполагать, о чем думает сейчас другая женщина.

– А правда ли, – наконец прошептала мисс Эдмонтон, – что если я не сделаю то, что он мне прикажет, он побьет меня?

– Нет, – раздался резкий, мрачный голос. – Потому что, если он так сделает, ты немедленно мне все расскажешь, и я убью его.

Мисс Эдмонтон резко вскрикнула, и Дженни широко открыла глаза. Гарет стоял, полускрытый тенями, заполнившими ее темный коридорчик. Когда он подошел к ним ближе, Дженни увидела на его лице гримасу. Она хотела бы снова закрыть глаза, чтобы стереть из своей памяти его гневное и яростное выражение. Могла ли она поступить хуже, чем рассказать его девственной сестре о сексуальных отношениях?

Он старался избегать ее взгляда, и ее сердце бешено забилось, готовое выпрыгнуть из грудной клетки.

– Пойдемте, Лаура, – сказал Гарет. – Достаточно этих вопросов. Я лучше отвезу вас домой.

Если он собирался ненавидеть ее, решила Дженни, она даст ему для этого настоящий повод.

– Нет, Лаура, – возразила она. Ее собственный голос казался ей более глубоким, и, возможно, более таинственным, чем он был на самом деле. Так, будто она снова примерила на себя личину мадам Эсмеральды. Но это не так. В этот раз говорила именно Дженни Кибл. – Послушайте меня. – Она понизила голос, и Лаура наклонилась поближе. – И забудьте пока о нем. Никогда не совершайте ошибки, поверив, что как женщина вы должны подчиняться мужским правилам: что если ваш муж бьет вас, то у вас есть только два выхода – либо подчиниться, либо найти мужчину, который бы вступился за вас. Потому что, когда наступит такой момент, и он поднимет на вас руку, рядом не будет другого мужчины, чтобы вас защитить. Ни сразу, ни, возможно, и через несколько дней. Мужчины уходят. Это их природа. И если такое с вами случится, вы спасете себя сами.

– Однако по закону…

– Черт с ним, с законом. Если вы знаете, что хотите, вы придумаете, как того добиться. Касается это отношений с людьми или нет. И никакой муж, или брат, или… – она украдкой бросила взгляд на Гарета, который с каменным выражением лица наблюдал за происходящим, – или любовник никогда вас не остановят. Поверьте мне, это правда.

– Вы же сказали мне, что не можете увидеть будущее.

– Да, не могу. Но я вижу настоящее. – Дженни положила руку на плечо молодой женщины. – То, что вы сделали, – пришли ко мне сегодня и задали все эти вопросы, – было очень храбрым поступком. Храбрость значит гораздо больше, чем физическая сила. Помните об этом. Сегодня я увидела сильную женщину.

Лаура покраснела.

– Я не знаю…

– Возможно, ваш брат сумеет защитить вас. Но если вам что-нибудь понадобится, вы защитите себя сами.

Руки Лауры сжались.

– Достаточно, – наконец произнес Гарет. Его зубы были плотно сжаты. Он не смотрел на Дженни – он даже не смотрел на свою сестру. – Более чем достаточно. Пойдемте, Лаура.

– Блейкли, – попыталась объясниться мисс Эдмонтон, – я только хотела…

Гарет вздохнул.

– Вы выскажете все ваши «только» по дороге домой.

И, не оглядываясь, он вышел из комнаты.

Глава 17

Лучшее, что смог сделать Гарет для своей сестры, – нанять кеб. Сиденья там были липкими и заляпанными – Гарет старался не думать чем. Внутри пахло уксусом и плесенью. Он подстелил на сиденье свой носовой платок, тончайший барьер между Лаурой и окружающим миром.

Тонкая белая материя не спасала. Лаура была такой трепетной и невинной. Она боялась замужества. Он ощущал груз ее страха на своих плечах.

– Блейкли, – взволнованно спросила она. – Вы на меня сердитесь?

Сердиться на нее? Гарет не знал, что ответить. Он был сердит на себя. Он устроил женитьбу и нашел жениха. Он лишь грубо проинформировал ее, что этот джентльмен подойдет, но в глубине его сердца были сомнения.

У него всегда остались бы сомнения, независимо от того, кем бы ни был этот мужчина, поэтому он молча проглотил все возражения. Ни один человек на земле не будет достаточно хорош для Лауры.

Он обратился к ней:

– Я помню, когда ты родилась. Я был в Харроу, конечно, и жил с дедом в то время. Я не видел тебя, пока тебе не исполнилось шести месяцев. А ты схватила рукой мои волосы и улыбнулась.

– Мне больше не шесть месяцев.

– Да, – сказал Гарет. – И ты больше не дергаешь меня за волосы.

Его голос звучал холодно даже для него самого. Он, сутулясь, сидел на жестких подушках наемного экипажа.

– Она не виновата, – горячо попыталась убедить его Лаура. – Мисс Кибл. Она сказала, что вы не будете рады, если я поговорю с ней. Но я настояла. Я была так испугана, и мне не с кем было поговорить, и…

– Лаура. – Гарет слышал себя со стороны. В его голосе звучал лед. Стальные путы словно сдавили грудь. Но он не знал, как можно это изменить. Когда дело касалось Лауры, ему не удавалось быть мягким и сердечным. – У тебя есть я.

Она сидела тихо. Слишком тихо. Когда он посмотрел на нее, ее ресницы были влажными. Гарет крепко выругался про себя.

– У меня есть ты? – возразила она дрожащим голосом, не заметив, что впервые в жизни назвала его на ты. – Разве? Каждый раз, когда я пыталась завести разговор, ты отмахивался от меня. Ты произносил одно из этих своих ужасных замечаний. Я чувствовала себя так глупо.

Господи. У него не было ни малейшей идеи, как поступить. Она напугана, она вся дрожит. И весь ужас заключался в том, что она боялась его.

Когда его мать снова вышла замуж, время его с ней общения ограничилось парой дней, случавшихся в перерыве между школьными семестрами. Обучение науке быть лордом Блейкли в имении деда занимало летние месяцы. Лаура окружала его трепетным вниманием и почтением в те редкие дни, когда он появлялся в их доме. Но она почитала его как ветхозаветного Бога, который может покарать ее при первых же признаках предательства.

– А теперь, – сердито глотая слезы, произнесла Лаура, – ты собираешься разорвать помолвку?

– Как я это сделаю? Я подписал соглашение, у меня нет никакой законной власти над тобой.

– Ты можешь убедить папу.

Та часть его души, что рвалась окружить ее неистовой, ревностной защитой, возликовала при этих словах. Раз она так боится замужества, будет лучше, если она не выйдет замуж за этого человека. Он осторожно завел об этом речь:

– А столь ли уж важно выходить за него замуж?

– Совсем не важно. – Она подняла голову. – Я п-просто люблю его, вот и все.

– Ох. – Это все, что Гарет был в состоянии вымолвить. Он ожидал от нее перечисления глупых, непоследовательных возражений относительно брачной церемонии. Он был слишком потрясен, чтобы предпринять что-либо, кроме как опять повторить: – Ох.

– И в этом заключается основная проблема. – Она залилась слезами. – Я люблю тебя, и это не принесло мне еще ни капли хорошего. Я никогда не стану достаточно хороша.

Только что он думал, что не в силах произнести ни слова. Теперь слова покинули его полностью. Разумным представлялось промолчать, не прерывая тишины, доставить ее домой в надежде, что она выплачется в подушку в своей комнате. Но она была сейчас здесь и тихо всхлипывала, уткнувшись лицом в пышные юбки. И он так часто уходил, оставляя ее при мысли, что она недостаточно хороша.

Прикосновение передается как электрический импульс.

Гарет проглотил страх и неловкость. Он словно сжал их в тугой комок у себя в груди. А потом он сделал нечто, чего никогда не делал до этого. Он пересек тесную кабину наемного экипажа и присел подле своей сестры. И обнял ее.

Она потрясенно замерла. В эти первые хрупкие мгновения он был почти готов в испуге отпрянуть от нее. А потом она бросилась в его объятия. К его удивлению, он обнаружил, что холод действительно его покинул. И он не перешел к Лауре. Напротив, ее рыдания сменились редкими всхлипами. Они словно смягчили друг друга, успокоив все постигшие их горести.

Ньютон был посрамлен со своим законом сохранения энергии. Этот вид энергии не сохранялся.

К тому времени, как утихли ее рыдания, он сумел подобрать нужные слова.

– Я учился тому, как управлять счетами, – начал он, – вместо того чтобы учиться быть братом. Пока мне это не очень-то удается, хотя я и стараюсь изо всех сил. Но, Лаура, я люблю тебя с самого того первого мгновения, когда ты схватила меня за волосы. И всегда любил.

Она резко вздохнула. Лаура подняла к нему лицо, ее глаза были влажными, а зрачки слегка расширенными.

– Ну а теперь скажи, – спросил он значительно более веселым тоном. – Твой Алекс любит тебя тоже или он безнадежный идиот?

– Он любит меня, – тихо ответила она. – Но я боюсь, что разлюбит, едва мы поженимся. Он изменится, он…

– Он будет любить тебя только больше. Верь мне.

– Правда? – Она была совсем в этом не уверена.

– Правда! – У него не было слов, чтобы заставить ее улыбнуться, поэтому он легонько щелкнул ее по носу.

И она рассмеялась.

Прошло так много времени с тех пор, когда он смеялся в последний раз. Но, несмотря на все эти годы, он все еще помнил, как это делается. Что он забыл, так это ту легкость, которая заполнила всю его душу при звуках собственного смеха. Он чувствовал себя превосходно.

Почти. В отдаленном уголке его сознания затаилась чернота. Он пытался заглушить эти недостойные радостного момента горькие слова, но они жгли его, тихо шепча в темноте.

«Мужчины уходят». Почему же его так задели последние слова Дженни? Не более, чем он заслуживал. И Лаура, первая из всех окружающих, знала, насколько они правдивы. Он бросал свою сестру, начиная с ее рождения, возвращаясь в имение деда после каждого краткого визита.

Он потерял годы жизни Лауры, полностью углубившись в обязанности и ответственность, налагаемые его титулом. Он, скорее всего, потеряет и Дженни тоже. Его титул поглощал все, что было ему дорого. Но, сжимая в объятиях свою маленькую сестренку, он не мог понять, ради чего все это. И это пугало его больше всего.

* * *

Прошел уже час, как Дженни, дрожа, ожидала своей участи. Потом еще один. Она слишком хорошо представляла себе то холодное порицание, которое Гарет мог обрушить на ее голову. Он сказал ей не вмешиваться. А что она сделала? Вмешалась, и самым худшим из доступных способов.

Ее страхи постепенно уступили место гневу. Шансы Дженни сокращались по мере того, как таяли монеты в ее кошельке.

Сумма, которую украл мистер Севин, несомненно, представлялась ничтожной для Гарета. Но для нее эти деньги были не просто монеты. Это была независимость. Без нее она теряла право претендовать на то, что Гарет был ее любовником, равным ей, а не превосходящим во всем могущественным лордом Блейкли. Если она согласится принять от него деньги, он превратится всего лишь еще в одного клиента, человека, которого она обязана удовлетворять, расплачиваясь своими чувствами за его щедрость.

За двенадцать лет магической карьеры Дженни тяжесть чуждого ей облика мадам Эсмеральды давила на нее, действуя удушающе. Она тщательно продумывала таинственную и мистическую ложь, которую та произносила. Она прислушивалась к малейшему страху своих клиентов и, заслоняясь словно ширмой чужой личиной, успокаивала их лживыми уверениями, которые они хотели услышать. В этой жизни не было места Дженни Кибл.

Неделя свободы от этих нелепых ограничений убедила ее, что она никогда не втиснет себя снова в этот давящий, несмотря на широкие юбки, образ. И точно так же она отказалась от идеи умолять Гарета сменить гнев на милость, одарив ее своим благорасположением. Она уже прожила эту жизнь. Она не хотела повторений.

Постепенно ее чувства достигли точки кипения. Да как он мог, после всего, что между ними было? Как он мог презрительно воротить от нее нос за то, что посоветовала его сестре быть сильной? Как мог он дать Дженни почувствовать, что она ничтожнее муравья? Она была ему равной – или, по крайней мере, стремилась быть.

Даже если она не взяла его монеты, она больше не могла себе лгать. Его ровня? Да она сама не ведет себя так, будто она ему ровня. Она сидит здесь, ожидая, что он вынесет, наконец, свой суровый приговор ее поведению. И так было всегда, с того самого момента, когда он появился у нее в ту судьбоносную ночь. Это он решает, прийти к ней или нет. Он не ждет приглашения и, естественно, не гарантирует ей привилегий ответного визита.

Что-то щелкнуло у нее внутри. Она не могла ничего поделать с мистером Севином. Она была не властна остаться в Лондоне после того, как закончатся ее деньги.

Но будь она проклята, если позволит и дальше продолжаться этому ужасному неравенству.

Дженни натянула свои видавшие виды полуботинки и захлопнула дверь. Ветер спутал ей волосы и взметнул ее юбки. Она выглядела как пугало. Однако к тому времени, когда Дженни достигла мрачного каменного здания, которое Гарет называл домом, ее гнев не утих. Она бросила взгляд на вход для прислуги и вскинула подбородок с притворной бравадой. Она поднялась по роскошной лестнице, ведущей к парадному подъезду, взяла бронзовую колотушку и резко постучала.

Дверь распахнулась. Дворецкий взглянул на нее, и его лицо застыло, подтверждая, что он ее узнал. Он вытянулся и, задрав нос, окинул взглядом ее поблекшее голубое платье.

– Скажите лорду Блейкли, что мисс Дженни Кибл желает его увидеть.

Он протянул ей серебряный поднос.

– У вас есть визитная карточка?

– Нет, но у вас есть голос. Передайте ему.

– Я сожалею, мисс Кибл. Милорда нет дома. – Его голос звучал уныло.

– О, какая жалость. Но его сиятельство специально отметил, что будет дома в этот час.

– Он собирается его покинуть.

– Превосходно. Тогда я присяду здесь на крыльце и подожду.

Глаза преданного слуги сузились.

– Хотя он может и задержать свой отъезд. Возможно, даже часа на два.

Дженни улыбнулась ему ангельской улыбкой.

– А не рассердится ли он тогда, если узнает, что вы заставили меня прождать здесь все это время? Может, вам лучше подняться и спросить его?

Дворецкий косо посмотрел на нее и закрыл дверь. Возможно, чтобы позвать подмогу и выкинуть ее вон? Может, для того, чтобы спросить своего всемогущего лорда Блейкли, как поступить с докучливой женщиной, занявшей оборону внизу. Дженни ждала.

Прошло не больше минуты, как дверь отворилась снова.

– Его сиятельство примет вас, мисс Кибл. – К его чести, следует отметить, что дворецкий больше не выказывал ни намека на былое пренебрежение.

Дженни с облегчением выдохнула. Гарет позволил ей войти в его дом. Она не знала, что из этого выйдет. Дворецкий провел ее вниз по знакомому коридору.

Она увидела спину Гарета, едва войдя в кабинет. Он сидел, беседуя с другим джентльменом. Когда дворецкий открыл дверь, оба мужчины поднялись. Гарет обернулся.

Всяческий гнев с ее стороны испарился. Он улыбался. И не вежливой приветственной улыбкой, нет, улыбка его выражала искреннюю радость и удовольствие. Выражение его лица словно исцеляющие солнечные лучи подействовало на ее сердце. Его золотые глаза зажглись при виде ее веселыми искорками. Ее пальцы сжались.

– Ага, – произнес другой джентльмен, еще прежде, чем дворецкий успел представить Дженни. – Гипотетическая мисс Кибл.

– Уайт?

Джентльмен кивнул, услышав строгий призыв Гарета.

– Исчезни. Немедленно.

Несмотря на краткий и грубоватый приказ Гарета, мистер Уайт усмехнулся и приставил пальцы к полям воображаемого цилиндра. А потом быстро вышел из кабинета. Дверь закрылась за ним и дворецким, и воцарилась тишина.

Дженни должна была начать беседу. Но вся ее злость, весь гнев растворились в его улыбке; казалось глупым сражаться с человеком, смотрящим на нее с таким искренним удовольствием.

Он заговорил вместо нее:

– Понимаешь ли ты, как это – узнать, что твоя сестра боится тебя?

Его голос звучал спокойно, словно приглашая к разговору. Возможно, именно поэтому весь воздух внезапно испарился из легких Дженни. Она молча покачала головой.

– Мой дед взял на себя мое воспитание после того, как мать снова вышла замуж. Он держал меня при себе в поместье или здесь, в Лондоне. Чтобы учить меня, так он выразился. Но то, чему я в итоге выучился, – было не показывать эмоций. Особенно слез, улыбок или радости. Эти вещи, говорил мой дед, выдают мягкость, унаследованную мной от матери. Она снова вышла замуж так быстро, как только посмела, после кончины моего отца. И она поступила так, прекрасно зная, что значит оставить меня одного с дедом.

Дженни взглянула Гарету в глаза.

– Постепенно я просто перестал показывать то, что чувствую. И мой дед был прав. Потому что, когда вы маркиз и вы не улыбаетесь, даже если это нужно, люди выпрыгивают из себя, чтобы вам угодить, чтобы верно исполнить вашу волю. Когда вы маркиз и вы смотрите на человека холодным, резким взглядом, он дрожит. Мой дед учил меня быть скальпелем.

– Ну-ну, – медленно произнесла Дженни, – принимая во внимание ваши способности к резьбе, это было глупо с его стороны.

Его губы растянулись в сдержанной улыбке.

– В самом деле.

– Знаешь, – отметила Дженни, – не думаю, что твой дед мне бы понравился.

– Он был непростым человеком.

Еще одна пауза. На этот раз Дженни почувствовала, что ей следует ее заполнить. Она обошла рабочий стол Гарета и наклонилась над кипой бумаг, сваленных на его поверхности. Они все были заполнены бесконечными колонками цифр.

– На этот раз без рисунков птиц? – спросила она.

– Наступила вторая половина дня. Я убираю все, что мне дорого, до наступления полудня. В это время я занимаюсь лишь управлением поместьями.

– Гм. – Дженни заглянула под груду бумаг и обнаружила новые цифры. – А куда же они делись?

Он подошел к ней и выдвинул ящик стола. В нем лежала тонкая пачка бумаг, перевязанная зеленой лентой. Гарет бережно взял в руки пачку и развязал ее.

– Здесь. – Гарет смущенно вжал голову в плечи. – Я работаю над этой монографией. – Он перелистал бумаги – карты, рисунки, убористый рукописный текст. Когда он снова посмотрел на нее, в его глазах зажглись искры. – Видишь, здесь я размышляю над теорией Ламарка о… – Он оборвал себя, внезапно выпрямившись и закрыв бумаги ладонями. – Надо сказать, что я оставляю все, о чем забочусь, на утро. На сегодняшний вечер у меня назначена еще одна встреча совсем по иному поводу. В любом случае тебя не интересует Ламарк. Дженни накрыла его руки своими.

– Но это интересует тебя.

Он взглянул на дверь, будто ребенок, изготовившийся стянуть конфетку.

– Ну хорошо…

Дженни вытянула бумаги из-под его рук.

– Так здесь содержится все, что тебя заботит?

Она просмотрела его записи, дойдя до рисунков в конце.

– Это здесь, – пояснил Гарет. – Это самец попугая ара. Хотел бы показать тебе яркий красный тон его оперения. Ни один из цветов в Англии не способен передать его. А здесь – самка, менее яркая…

Он перевернул страницу и застыл.

Потому что рисунок на следующей странице не был наброском попугая. На него смотрела она. Он даже подписал: «Дженни».

Гарет изобразил ее в том же грубоватом стиле, в котором было выполнено большинство изображений птиц, – резкие, четкие линии, живо передающие ощущение движения и объем. Дженни не могла бы указать ни на одну неверно нарисованную черту. И все же…

– Я не выгляжу так, – протестующе воскликнула она.

Потому что женщина на рисунке Гарета казалась нереальной, с большими выразительными глазами и черными как уголь волосами.

Он сжал губы.

– Ты выглядишь так для меня, – наконец произнес он, взял из ее рук бумаги и снова сложил их в стопку.

– Гарет.

Он не смотрел на нее, аккуратно перевязывая лентой свой труд и затягивая узел.

– Я же сказал тебе, что на этих страницах все, что мне дорого.

– Гарет.

Он перекладывал рисунки из руки в руку.

– Некоторые люди, – сказал он, смотря вниз, будто обращаясь к письменному столу, – думают, что быть маркизом означает заседать в палате лордов и собирать миллиарды ренты с несчастных мелких арендаторов. Они думают, что это позволяет входить в гостиную перед графами и после герцогов[13]. Они считают, что это – придворный мундир и куча яств, даже в голодные времена. Они уверены, что это – благосклонность самых желанных и красивых женщин.

– Разве нет?

Он безвольно опустил рисунки на стол.

– Возможно, одной прекрасной женщины. Но это совсем не то, что на самом деле значит быть маркизом в Англии. Знаешь, один из моих отдаленных предков стал первым лордом, возвышенным над простым людом в вознаграждение за большую услугу, оказанную им королю.

– Кто он был, этот твой предок?

– Рыцарь Уэльский. Но знаешь, титул накладывает обязательства – это не разовое вознаграждение за оказанную услугу. Это обещание, обрекающее перворожденного сына, и сына твоего сына, и всех твоих потомков. Титул обязывает их служить своим подданным. Мой дед был жесток, но на это существуют свои причины.

Он убрал перевязанные лентой бумаги в ящик стола и медленно, но твердо закрыл его.

– Когда маркиз берет со своих подданных ренту, он не просто получает прибыль. Он тем самым оказывается связанным обещанием. Иногда я не могу спать ночами, размышляя о налагаемых на меня обязанностях. Должен ли я основать хлопковую мануфактуру, как ту, что в Манчестере? С одной стороны, они обеспечивают занятость, ведь если мои подданные голодают, то я ответственен за это. С другой стороны, столь часто происходящие несчастные случаи… Да, я в ответе и за это тоже. Я достаточно быстро понял, почему мой дед запрещал мне улыбаться. Обязанности маркиза не оставляют места и времени для веселья. Вокруг слишком много человеческих страданий, а у меня слишком мало возможностей что-либо изменить.

– Ты не обязан делать все это сам, – сказала Дженни. – Сотни других лордов поступают… – Нет, она не могла заставить себя сказать ему, чтобы он был как все. – В твоей жизни совсем нет тепла. Как ты это выносишь?

Он сделал легкий отрицательный знак рукой.

– Давай пожалей меня. Ты только послушай себя. Бедный Гарет – вынужден быть маркизом. Я прекрасно себе представляю, что человеческие страдания распределены чертовски неравномерно между мною и моими подданными.

– Найми управляющего поместьями. Позволь еще кому-нибудь разделить с тобой ответственность.

Он развел руками:

– А кому я могу доверять? Я был рожден для этого. Никто кроме меня не прошел обучения, предпринятого моим дедом. И это – моя ответственность. Как я могу просить кого-либо взвалить ее на себя?

У нее возникло ощущение, что между ними вдруг простерлась некая прозрачная, но непреодолимая преграда. С детства ему внушали, что он должен будет, не зная жалости, принести себя в жертву титулу, в жертву службы, подчинить свой дух железным объятиям воли. О, как бы она хотела разрушить эту преграду.

Однако она не могла. На самом деле Дженни была очень обеспокоена тем, что чувство, заставлявшее ее руки дрожать, было близко к противоположному. Человек, пожертвовавший всем, что было ему дорого, ради груза, доверенного ему его достославным предком, никогда не сбросит с себя эту ответственность и не предпримет никаких шагов, чтобы ее избежать.

Что бы она сейчас ни чувствовала, она знала, что это не может быть любовь. Любовь не пробуждает таких эмоций. Она не могла ощущать его боль, его горе так, будто это был стеклянный панцирь, сжимавший ее грудь.

– Ты понимаешь… – Он прервался и взял ее за руку. Его пальцы показались ей холодными как лед. Его неторопливые слова звучали металлом. – Ты понимаешь, – нашел в себе силы продолжить он, – почему я говорю тебе все это. Не затем, чтобы ты меня пожалела. Просто ты должна знать, что я никогда не рискну иметь законных сыновей.

Сердце Дженни бешено забилось. Уголки его губ опустились. Но это была не улыбка, а выражение неописуемой грусти.

– Понимаешь, – объяснил он. – Я никогда не смогу взвалить обязанности, связанные с титулом и имениями, на того, кто мне дорог.

Все лучшее в Гарете, подумала Дженни, находилось под спудом железного лорда Блейкли. Она повернула его руку в своей ладошке и сжала.

– Так тебя не беспокоит необходимость переложить этот груз на Неда?

Она хотела поддразнить его, заставить забыть жалящую боль. Но он только покачал головой – это был не ответ, поняла она, а лишь выражение разочарования и неудовлетворенности.

– Теперь, – произнес он мягко, – ты понимаешь, почему я старался не проявлять особой заботы о мальчике.

Дженни отвернулась. Ее подбородок дрожал. Гарет схватил его своими пальцами и приблизил ее лицо к себе.

– И потому, – сказал он нежно, – я куплю тебе все, что ты захочешь.

Он поцеловал ее так, как если бы она была для него единственным источником солнечного тепла и света. Однако она почувствовала, будто он поразил ее гигантским деревянным копьем.

Он хотел, чтобы она осталась. Он дал бы ей все, что только она пожелает. Но то, что хотела она, – была возможность уважать себя. И чем больше он предлагал купить ей, тем менее достижимой становилась ее цель.

* * *

После ухода Дженни тяжкий груз ответственности снова опустился на плечи Гарета. Он закончил одеваться. Путешествие к дому Неда было недолгим, но груз, лежавший на его сердце, сделал его бесконечным.

Однако, когда он был уже у въезда на каменную вымостку, ведущую к парадному крыльцу перед домом своего кузена, он остановил кучера, не в силах поверить своим собственным глазам.

Ему удалось уговорить Уара согласиться на еще одну встречу. Он специально проинформировал Неда о времени, когда она должна была состояться. Он недвусмысленно подчеркнул важность данного обсуждения: время шло, слухи росли. Еще одна неделя, и Нед будет подвергнут всеобщему осуждению, вероятно справедливо. Леди Кэтлин уже была объектом жалости и презрения.

Однако ситуацию еще можно было спасти для них обоих.

Можно было бы, если бы не сцена, открывшаяся глазам Гарета.

Хорошим известием был тот факт, что Нед выглядел вполне одетым, умытым, побритым и причесанным. Плохим – то, что он вовсе не ожидал Гарета в обозначенном месте, как ему было предписано. Нед садился в экипаж. Без Гарета. Громкие голоса раздались из соседней кареты, когда Нед открыл дверцу.

Этот громкий развязный смех был ему слишком знаком. Гарет припомнил его нестройный темп. В Кембридже он всегда сопутствовал громким разговорам и резкому запаху дешевого спиртного. Эти звуки служили досадными помехами, нарушавшими ученые занятия Гарета. И жалобы, конечно, не производили никакого эффекта на пьяных студентов. От этих воспоминаний у Гарета забегали мурашки по коже. Было еще светло, а джентльмены в карете уже преизрядно набрались. А Гарет специально сказал Неду, чтобы он его дожидался.

Гарет выпрыгнул из экипажа и пошел к своему ку зену.

– Подожди минутку! – окликнул он.

Нед повернул голову. Гарет не мог разглядеть его выражения с такого расстояния, но ему и не нужно было смотреть в его лицо, чтобы безошибочно перевести резкий поворот его головы в сторону экипажа, откуда доносились пьяные голоса. Лорд Блейкли не удивился, когда следующим движением Нед забрался туда. Другой парень – без шляпы, без галстука, в расстегнутом сюртуке, развевавшемся на ветру, обвел улицу таинственным и туманным взглядом и также нырнул в карету.

Дверь захлопнулась.

– Проклятье! – Гарет прикинул свои возможности. Побежать и попытаться остановить эту чертову карету. Или позволить Неду исчезнуть и пропустить вторую встречу с Уаром.

Неожиданно он заметил странный и неуместный силуэт цилиндра, возвышающегося на крыше экипажа. Кучер поднял кнут, и карета тронулась.

Гарет вцепился руками в свой собственный головной убор и побежал.

– Подождите! Вы там! – Он поравнялся с экипажем, пока лошади еще не набрали ход, и заколотил в дверцы. – Эй, вы там! Остановитесь!

Экипаж замедлил ход, а затем медленно остановился. Из него донесся резкий взрыв смеха, спина Гарета похолодела. Он ненавидел, когда над ним смеялись. Сквозь хохот донесся запинающийся голос: «Эт… то буд’т веи… великолепно!»

Дверца резко открылась. На ней буквально повис тот самый краснолицый парень, которого Гарет видел вместе с Недом в игорном притоне.

– Чем м… могу шлу… служить? – Парень поклонился и, чтобы не потерять равновесия, вцепился в дверь. Петли заскрипели под его весом, но выдержали. На миг сей неумеренно веселый джентльмен повис, раскачиваясь, на дверце кареты.

Гарет заглянул внутрь. Нед сидел зажатый, словно кусок пирога в корзинке для пикника, между двумя джентльменами, круглыми и красными как яблоки. Один из них прихлебывал из серебряной фляжки. Он протянул емкость Неду, и тот сделал большой глоток.

Лица присутствующих уставились на Гарета в пьяной надежде.

Висевший на дверце парень, наконец, обрел землю под ногами.

– Вы, – произнес он, – остановили н… нас потом… по-то-му что увидели шшш… шляпу на крыше кареты?

По каким-то загадочным причинам это предположение заставило два нетрезвых «яблока», окружавших Неда, издать хриплые крики.

– Шляпа на крыше! Шляпа на крыше!

Нед присоединился к ним, неуверенно махнув кулаком.

– Ура! Шляпа на крыше.

Гарет дотянулся и положил руку на тулью цилиндра, стоявшего на крыше кареты.

– Нет, я здесь из-за мистера Кархарта.

Он потянул цилиндр за край, пытаясь стащить головной убор и бросить его в карету к своему кузену. Однако цилиндр не сдвинулся с места, вместо этого его пальцы соскочили, и он потерял равновесие.

Этот маневр не прошел не замеченным нетрезвыми зрителями.

– Ага! – раздался громкий возглас. – Шляпа на крыше!

Гарет тяжко вздохнул.

– Да что здесь происходит?

Нед отвел глаза, однако повисший на двери парень рассмеялся и развязно ткнул Гарета пальцем в грудь. Гарет уставился на оскорбительный палец.

– Шляпа на крыше… – джентльмен говорил медленно, осторожно подбирая слова и сопровождая каждое кивком, – эт… то игра. П… Прекрасная игра. Самая прекрасная игра, доступная дз… джентльмену в Британии. Для этого нужна л… лишь карета и ш… шляпа.

– И грошовые гвозди, – добавил другой мужчина. – Не забудь о грошовых гвоздях.

Гарет схватил джентльмена за руку, прежде чем тот снова потерял равновесие. Его ладонь была мокрая от пота.

Висевший на дверке джентльмен улыбался с заботой и проникновенностью очень пьяного человека.

– Вы прибиваете г… гвоздями ш… шляпу на крышу кареты. Потом вы садитесь… садитесь в карету и заключаете пари на то, сколько удат… удастся проехать, пока какой-нибудь любезный доброжелатель не осато… остан… остановит, в общем, не крикнет вам, что вы забыли свою шляпу на крыше кареты.

Рука краснолицего джентльмена затрепетала, зажатая крепкой хваткой Гарета. Мужчина, нахмурившись, посмотрел вниз, будто только что обнаружил непредвиденное препятствие.

Гарет выпустил его. Единственное, что ужасало его еще больше, чем потная рука пропойцы, был тот факт, что Нед собирался провести вечер, играя в «шляпу на крыше», вместо того чтобы улаживать ситуацию с герцогом Уарским и леди Кэтлин. Жизнь – не игра. В ней не было места для школярских полупьяных забав. Гарет счел себя обязанным напомнить Неду о его приоритетах.

– Это, – заявил он, – самая глупая мальчишеская забава, о которой я когда-либо слышал. В ней нет ни малейшего смысла, и я никак не могу оправдать столь возмутительное времяпрепровождение. Собирайся, Нед. Мы уходим. Нам нельзя опаздывать.

Друзья Неда были шокированы этим заявлением и возмущенно загалдели:

– Но мы же только что начали!

– Да ладно, Гарет, ты же знаешь, что играть в «шляпу на крыше» совсем невесело втроем.

– Ну же, Гарет, ты еще даже не успел наклюкаться. А мы пообещали встретиться с Браннингом в «Гэйтере». Он будет в игорном клубе с минуты на минуту.

Нед посмотрел по сторонам. Он умудрился не встретиться с Гаретом взглядом. Вместо этого он уставился в точку, расположенную где-то за плечом Гарета.

– Если ты хочешь поговорить со мной, – холодно заявил Нед, – то поехали с нами. У нас всегда найдется место для еще одного игрока в «шляпу на крыше». А я никуда отсюда не уйду.

Друзья одобрительно хлопали его по плечу. Губы Неда скривились от отвращения.

Краснолицый малый решил, что участие Гарета вполне возможно. Он схватил Гарета за руку.

Гарет отбросил оскорбительное рукопожатие.

– Да знаете ли вы, кто я? Я – маркиз Блейкли. Я не играю в идиотские игры. И, Нед, ты отправишься со мной сию же минуту.

Ледяной тон прорвался сквозь пьяное веселье с достаточно удовлетворительным результатом. Юнцы, а все они были не старше Неда, если не еще моложе, обменялись обеспокоенными взглядами. Висящий на дверце кареты гуляка пренебрежительно ткнул Гарета в грудь рукой. Его потная ладонь оставила темные пятна на шелковом жилете Гарета.

– М… маркиз, попавшийся на «шляпу на крыше», – глумливо провозгласил он.

Раздался наглый и оскорбительный смех. А потом дверца экипажа захлопнулась.

Разве могут логические доводы убедить юнца, который предпочитает слоняться весь вечер со шляпой, приколоченной к крыше кареты, вместо того чтобы привести свою жизнь в порядок? Гарет никогда еще не попадал в более глупое и безнадежное положение.

Карета двинулась с места, переваливаясь с бока на бок, будто преодолевая извилистую, холмистую дорогу.

Впервые в жизни Гарет столкнулся с обстоятельствами, с которыми никак не мог совладать. И сейчас к ним относились вовсе не глупые и нелогичные явления, такие как резьба или пение. Нет, это были очень важные вещи. Гарет оказался не в силах предоставить Неду то, в чем он так отчаянно нуждался.

И он не мог никому рассказать о том, что все его попытки провалились.

Разве?

Нет, и он должен был признать это, хотя бы для себя. Существует человек, которому он мог бы все поведать. И он нуждался сейчас в ней более, чем когда-либо.

* * *

– Идем со мной, – заявил безо всяких объяснений Гарет, едва дверь отворилась. – Нельзя терять ни минуты.

Он протянул руку Дженни. Она удивленно посмотрела на него. Лицо ее обрамляли растрепанные локоны. Одна прядь была даже зажата губами. Дженни буквально пожирала его взглядом.

Слова, которые ему надлежало произнести, застряли у него в глотке, но он все-таки нашел в себе мужество.

– Ты мне нужна. – Да, он сказал их. Не было смысла скрывать это более. Она была ему нужна, он отчаянно в ней нуждался. А она… Что же, она не нуждалась в нем совсем. Ни для чего. Он отвернулся. – Ты нужна Неду. Ты была права. – Его кулаки конвульсивно сжались от тяжести признания. – Я не могу ничего поделать. Ты мне нужна, чтобы…

Чтобы что? Сотворить чудо? Вмешаться?

– Ты мне нужна, чтобы все вернуть назад.

Дженни ничего не сказала, лишь повернулась, чтобы подхватить накидку и капор. Она должна была с этим справиться. У Гарета не было других идей относительно будущего своего кузена. И если она не поможет, Нед скатится… скатится по спирали, ведущей в ад, без всякой надежды на искупление.

Однако искупление было нужно не только Неду.

– Идем со мной, – попросил Гарет. – Будь снова мадам Эсмеральдой. Призывай духов. Предсказывай будущее. Меня не волнует, что ты ему скажешь, только останови это.

Глава 18

Несмотря на то что Гарет в разговоре с ней назвал игорное заведение адом, комната, в которую вошла Дженни, показалась ей весьма непохожей на скопище серы и горящей смолы. В комнате пылал огонь, но он был разожжен в камине – уютное пламя, отделенное от остальной комнаты кованой бронзовой решеткой. Кое-где загорались оранжевые вспышки, когда кто-то поджигал сигару. Однако для ада этого количества дыма и пепла было явно недостаточно. Даже не пахло серой.

Не было здесь ни бесов, ни чертей. Ни демонических надсмотрщиков. Жители его казались скорее грешниками, все как один.

Если это был и ад, то ад, отделанный красной бархатной обивочной тканью. В комнате было не продохнуть от застарелого запаха тошнотворного табака и резкой вони разлитого по стаканам джина. Доносился звон монет и непрерывный гул голосов – их ленивые и протяжные интонации выдавали богатство и годы образования. Джентльмены были заняты чертовски почетной задачей – терять состояния и делать вид, что их это не волнует.

Несмотря на то что в комнате было жарко натоплено, Дженни пробила дрожь. Она могла понять, почему играют моряки, зачем ставят ставки клерки, собирая в складчину свои жалкие квартальные премиальные. Помимо всего прочего, когда тебе нечего терять, случайная победа может изменить жизнь.

Но у этих джентльменов было все – богатство, достаток, семейные связи. Лишь жалкая горсть монет, не глядя бросаемых на стол, могла решить все проблемы Дженни.

Нед сидел, сгорбившись, в углу, окруженный людьми, считавшими себя его друзьями. Его резко опущенные плечи сказали Дженни все, что ей надо было знать. После двух лет знакомства она достаточно хорошо изучила подъемы и падения его настроения. Она помнила веселого, неугомонного Неда. Порывистого мальчишку, которого обычно знала. Здесь же сидел несчастный парень, тот самый, что вошел в ее «кабинет» в первое их знакомство. Суровый. Тихий. Подавленный.

Нед подхватил карты с зеленого сукна, расстилавшегося перед ним. Он уныло уставился на них и вздохнул. Он видел лишь окружавших его джентльменов и уж точно не обращал внимания на происходящее в зале, чтобы заметить Дженни и Гарета, застывших у входа в зал.

Гарет сделал неловкое движение.

– Нед не слушает меня. Должен же он знать, что рушит свое положение в обществе. Он будет на всю оставшуюся жизнь подвергнут всеобщему остракизму, если продолжит вести себя таким образом. Слышала бы ты слова Уара о своей дочери. Ты можешь себе представить, на что способен герцог ради единственного ребенка?

Подняв руку, Дженни прервала дальнейшие объяснения Гарета:

– Я знаю Неда, когда он такой, как сейчас. Он в полном отчаянии. Конечно, он тебя не слушает – он просто не способен сейчас ничего чувствовать.

– Ты можешь это остановить?

– Я уже сделала это однажды. – Но это была не она. Это была мадам Эсмеральда.

Гарет резко сжал руки в кулак. Потом посмотрел на нее.

– Сделай это опять. Пожалуйста.

Она могла бы снова вернуть мадам Эсмеральду. Она получила бы стабильный доход. У нее были бы независимость и возможность видеться с Гаретом. Мадам Эсмеральда не раз добивалась в прошлом невыполнимого. Она могла бы вывести Неда из этого состояния. Мягкая улыбка, обнадеживающий шепоток на ухо. Всего лишь несколько слов, и Нед опять попадется на ее удочку. Ей только стоило сказать ему, что вся прошлая неделя была испытанием, что ему предназначено было пережить эти горести ради какого-нибудь судьбоносного события.

Но какое место отводилось на этой лживой стезе мадам Эсмеральды для Дженни Кибл? Дженни была простой девушкой с целым набором желаний. Независимость. Любовь. Уважение. Семья. Пара сотен фунтов.

Да кто я такая, чтобы заслужить все это?

Она была лгуньей, шарлатанкой и мошенницей.

– Прежде всего, – задумчиво произнес Гарет, – нам следует избавиться от его друзей. – Он шаркнул ногой. – Сомневаюсь, что мне это удастся. Они меня не слушают.

– Это, – ответила Дженни, протягивая ему раскрытую ладошку, – несложно. Перочинный ножик.

– Что, прости?

– Твой перочинный ножик. Достань его, он мне нужен.

Он не задавал вопросов. Гарет покопался в кармане и извлек оттуда изящный ножичек с тонким полированным лезвием, который однажды использовал Нед, чтобы выпотрошить магический цитрус. Она выхватила орудие из его рук и прошествовала к игорному столу.

Нед по-прежнему сидел безучастный ко всему происходящему. Одной рукой он поддерживал поникшую голову, другой безвольно едва сжимал карты. Он не поднял голову, когда Дженни остановилась напротив его стола, хотя все его друзья так и уставились на нее. Он даже не бросил и взгляда в ее сторону, когда она разгневанно уперлась одной рукой в бок.

Однако он так и подпрыгнул, когда она выхватила карты из его расслабленной хватки. Выражение, появившееся на его лице, было абсолютным непритворным шоком.

– Вы, джентльмены, должно быть, слепы. – Дженни потрясла перед ними картами Неда. – Эти карты крапленые.

Тихий шепоток удивления раздался в ответ на ее утверждение. Остальные сидевшие за столом юнцы недоуменно перевернули карты рубашками к себе. Рот Неда так и оставался открытым. Он был не способен вымолвить ни слова. Дженни положила карты лицевой стороной на стол, чтобы всем было видно, и взяла в правую руку ножик Гарета.

– Я не вижу. Каким образом? – раздался голос слева от нее.

Мужчины, окружившие ее, были лордами и джентльменами, могущественными, богатыми людьми, способными вышвырнуть ее на улицу одним только словом. Однако она не должна была показать ни капли испуга или неловкости.

Дженни вытащила лезвие.

– А вот так. – Она проткнула карты Неда, вонзив лезвие глубоко в стол.

Нед, задыхаясь, уставился на пришпиленные к столу карты.

– Мада… то есть мисс Кибл. Какого черта вы здесь делаете?

Дженни положила одну руку на рукоятку ножика.

– А как вы думаете, что я здесь делаю? Я распугиваю ваших так называемых друзей. – Она посмотрела на других игроков. Они смущенно зашевелились, их лица были белые как мел. Несомненно, они встречали раньше женщину за карточным столом только тогда, когда кто-нибудь приводил ее сюда для всеобщего развлечения. – Ну же? Сматывайтесь, а то будете следующими.

Один за другим окружавшие Неда игроки спешно покинули свои места. Они выскочили из-за стола с жутким грохотом, разбегаясь по углам заведения, словно крысы, каковыми они, несомненно, и являлись.

Дженни снова обратила свое внимание на Неда.

– Теперь вы знаете, зачем я здесь. А что делаете здесь вы?

– Я… Вы…

– О, даже не трудитесь с объяснениями. Я уже все поняла.

Он поднял на нее взгляд.

– Вы сказали, что должны мне, так? Я хочу, чтобы вы убрались отсюда.

Дженни села за стол и попыталась вытащить ножик. Ей с трудом удалось оторвать его лезвие. Изящная вещица легко сложилась, и Дженни убрала ее в карман.

– К сожалению, мистер Кархарт, не вам указывать мне, как я должна платить свои долги.

Она стащила несколько карт со стола и пробежала их глазами. Прекрасно. Здесь было достаточно. Дженни сложила их в стопку и протянула Неду.

– А теперь сыграйте со мной. Здесь. Вот ваша сдача.

– Но вы же их видели!

Когда она подошла к столу, у нее не было никаких идей, кроме того, как оставить Неда в одиночестве. Однако внезапно она осознала, зачем Нед затеял всю эту игру, делая такие высокие ставки. Он хотел напугать себя, заставить рисковать, чтобы пробудить неповинующиеся воле чувства и разум. Он старался побороть тьму, одолевавшую его.

Хорошо. Если Неду нужен испуг, Дженни предоставит ему это.

– Ах да. Я почти забыла. – Она быстро просмотрела оставшиеся на столе карты, ища нужную масть. Потом выложила карту на стол. – Бубны козыри. Так вы собираетесь делать ставки или нет?

– Нет! Это нелепо. Это не случайная сдача. И вы даже не набрали еще себе карты.

– Нелепость – это ваш стиль. Ну что, вы согласны на банк в пять тысяч фунтов, или этого слишком мало?

Он в отчаянии опустил руки на стол. Его карты разлетелись.

– Я пас. Я не хочу играть.

– Сдайте сами. Я просто хотела помочь.

– Помочь! Обманывая меня и собираясь присвоить мои деньги.

– Да, – ответила Дженни. – Как вам, несомненно, известно, я достаточно преуспела в обмане и вытягивании денег. Кроме того, я должна вам. У меня складывается впечатление, что вы собрались разрушить свою жизнь в припадке мелодраматического разочарования. Зачем же растягивать эту задачу на долгие недели? Могу помочь вам достичь искомой цели в течение часа.

– Я не… я не был… я не могу.

– Боже мой, прекратите мямлить, Нед. Глупо отрицать то, что видно каждому. Если вы не пытаетесь разрушить свою жизнь, чтобы доказать, что сами над ней властны, то я не знаю, чем вы еще здесь занимаетесь.

Он крепко сжал губы.

– Пять тысяч фунтов для вас недостаточно? Блейкли, – спросила Дженни, – сколько стоит мистер Кархарт?

– Здесь Блейкли? – Нед повернул голову и увидел кузена, стоящего за его спиной. Он вздохнул и уткнулся головой в бессильно положенные на стол руки.

Гарет разрывался от обуревавших его чувств.

– Где-то около восьмидесяти или девяноста тысяч, я думаю. Возможно, меньше после этих последних дней.

Девяносто тысяч фунтов? Эта цифра потрясала. Имей она девяносто тысяч, Дженни соответствовала бы любым представлениям светского общества о респектабельности. Она смогла бы придумать прошлое, придумать семью. Она могла бы даже выйти замуж. Дженни бросила взгляд на Гарета и покачала головой.

Вряд ли он возьмет ее в жены, особенно если она украдет деньги его кузена у него из-под носа.

Дженни отбросила глупые мечты.

– Простые правила. Пять карт. Тому, кто наберет больше взяток, достается весь банк. Вы ставите все, что есть у вас, – около девяноста тысяч фунтов. Я ставлю…

Дженни отбросила нерешительность и потянулась к своему поясу. У нее заняло всего несколько мгновений, чтобы извлечь оттуда маленький кошелек с несколькими монетами. Он казался ей таким легким сегодня утром, когда она продала свое платье. Теперь он буквально оттягивал ее руку. Она развязала его, и мелочь со звоном посыпалась на стол.

– Я ставлю шестнадцать фунтов пять шиллингов. – И восемь пенсов, хотя, сравнивая с богатством Неда, вряд ли было необходимым даже заговаривать об этих жалких грошах. Если она так сделает, то даст понять этим двум мужчинам, смотревшим на нее с раскрытым ртом, что все ее достояние заключается в этих монетах, рассыпанных горсткой перед ними.

Шестнадцать фунтов была сумма, вполне понятная Дженни. Она умещалась у нее в голове, ее можно было потрогать руками. Этого было достаточно для умной и трезво мыслящей женщины, чтобы продержаться три месяца, пока она подыскивает себе работу. Это – сыр и хлеб, и иногда яблоко, на несколько месяцев. Это – крыша над головой. Это – три месяца жарких поцелуев Гарета, пока ей удастся подыскать честную альтернативу своей былой карьере. Шестнадцать фунтов были последней надеждой Дженни.

Она взглянула на Неда. Этого не будет.

– Это не равноценно, – проворчал Нед. – Девяносто тысяч против нескольких фунтов? – Он провел рукой по поверхности стола, смахивая жалкие гроши.

Дженни старалась не хмуриться при виде того, как разлетелись ее деньги.

– Нет, это вполне справедливо, – возразила она. – Все, что есть у вас, против всего, что есть у меня. Вы хотите разрушить свою жизнь? По крайней мере, имейте смелость покончить с этим одним разом, как мужчина.

– Очень хорошо. – Нед распрямился, его черты посуровели. – Я согласен. Вы уже разрушили мою жизнь один раз. Почему бы не позволить вам сделать это еще раз.

Она могла бы вернуть большую часть его состояния обратно, после того как Нед испугается наконец по-настоящему. Что, если она оставит себе не более четырех сотен фунтов, в качестве оплаты посреднических услуг? Вероятно, даже тысячи фунтов будет достаточно, чтобы обеспечить ее независимость на всю оставшуюся жизнь. Она сможет снискать столь желанное ею уважение, не важно, кем бы ни были ее родители. Деньги говорят сами за себя.

А искушения шепчут.

Дженни судорожно перебирала в уме все возможности. Ее руки дрожали.

Кто я есть? Вопрос эхом отозвался в ее голове.

Она перестала слышать гул, царивший в салоне, словно ливень внезапно сменился редкой моросью. Тишина окутала плотным покрывалом ее сознание. На мгновение все, окружавшее ее, выпало из ее поля зрения. Не осталось ничего, кроме Дженни и оглушительной тишины в центре моря искушений. В этой безграничной тишине она повторяла себе: «Кто я есть?»

Она не ожидала услышать ответа. Однако он все равно пришел ей, откуда-то из глубины сознания.

Кем ты хочешь быть?

Это был единственный ответ, в котором нуждалась Дженни. Мир оттаял. Шум вернулся, почти оглушающий после минуты тишины и спокойствия. Однако, несмотря на кипящие вокруг нее страсти, она сохранила в глубине себя пришедшее к ней с ответом ощущение спокойствия. Ничто не могло поколебать ее. Никакие страхи перед грозящей ей нищетой и неустроенностью.

Стоя позади Неда, Гарет потянулся, чтобы положить руку ему на плечо. Он остановился в дюйме от него. Нед съежился на своем стуле и не смотрел по сторонам. В конечном итоге Гарет одернул свою руку и вытер ее о брюки.

Дженни улыбнулась и набрала себе карты из оставшихся, расположив их в своей руке по порядку, от мелких до самых крупных.

Нед собрал свои карты – горсть тщательно отобранных троек и четверок – и вздохнул. Он небрежно бросил карту на стол. Дженни легко побила ее козырным валетом, приготовленным ею для себя. Зевнув, она выиграла следующую взятку.

Ей удалось добиться по крайней мере одной вещи. Нед крепко вцепился в свои карты, держа их так, как будто они значили для него все. Впервые с тех пор, как она увидела его этим вечером, Неда озаботил проигрыш.

Повисшее над пустым столом отчаяние Неда было таким же острым и ощутимым, как крепкий сигарный запах, которым приходилось дышать Дженни. Ей уже удалось внушить Неду, что ему есть что терять. Дженни хотелось улыбнуться. Вместо этого она пошла следующей картой.

Это была двойка треф. Нед уставился на нее, не веря своим глазам. Любая карта у него на руках могла побить ее. Осторожно он выбрал одну и положил на стол. Он выиграл и следующий ход тоже. У каждого из них оставалось в руке по карте и всего один ход.

– Как вы жестоки, – с горечью произнес Нед. – Хотите показать мне, как близок я был к выигрышу?

Он бросил четверку бубен на стол. Гарет приобнял Неда руками за плечи.

В последний раз Дженни снова была мадам Эсмеральдой, улыбающейся таинственной улыбкой двум мужчинам, не имевшим ни малейшего понятия, что произойдет дальше, но ожидающим самого худшего.

Она мягко положила свою карту на стол.

Нед и Гарет потрясенно уставились на нее. Никто из них не двигался. Потом Гарет дотронулся пальцем до ее края, словно не веря своим собственным глазам.

Нед обрел голос первым:

– Вы проиграли. Вы нарочно проиграли. – Он в замешательстве покачал головой. – Вы проиграли девяносто тысяч фунтов нарочно.

Дженни вышла из-за стола и наклонилась, собирая монеты, которые Гарет сбросил на пол.

– Нет, мистер Кархарт. Я нарочно проиграла шестнадцать фунтов и пять шиллингов. – Она аккуратно сложила его выигрыш на последнюю карту. – И восемь пенни. Не забудьте про восемь пенни.

Нед уставился на монеты:

– Но почему? Я не понимаю.

Дженни пожала плечами:

– Сказала же вам, что я лгунья и мошенница. Однако я не говорила, кого собираюсь обманывать.

Нед покачал головой:

– Каким же надо быть идиотом, чтобы лгать самому себе?

Вопрос прозвучал риторически и не потребовал ни ответа, ни даже простого движения рукой, указывающего на человека, о котором немедленно все подумали. Нед залился краской.

– Когда ты впервые пришел ко мне, Нед, передо мной было много вариантов лжи. Ты хотел узнать, есть ли что-нибудь в твоем будущем, кроме несчастий и безответственности. Я могла бы сказать тебе правду. Правда заключается в том, что люди редко меняются. Правда в том, что человек, который слишком много пьет, часто ведет глупую, безответственную жизнь. Правда в том, что у тебя слишком много денег и недостаточно здравого смысла, чтобы стать тем человеком, которым ты стремился стать.

Нед вздрагивал от каждого ее слова.

– Так что я солгала тебе.

– Вы сказали мне то, что я хотел услышать. – Его голос звучал еле слышно.

Дженни покачала головой, снова переходя на вежливое «вы».

– Я сказала вам то, что вы должны были услышать. Знаете, я и сейчас это вижу. Когда смотрю на вас, я по-прежнему вижу мальчика, превращающегося в мужчину, достойного и высокого. Я вижу человека, который однажды будет способен снискать всеобщее уважение.

Руки Неда затряслись, глаза заблестели.

– Еще одна ложь? – Его голос дрожал. – Вы даже представить себе не можете, на что это похоже, что я думал…

– Это такая же ложь, как и была тогда. А разве это странно? С тех пор как я вас знаю, вы стали очень преданным, вы никому не позволите бросить косого взгляда на человека, много для вас значащего. Я наблюдала, как вы растете и превращаетесь в того ненастоящего человека, о котором я вам говорила. Не вопреки лжи, а благодаря ей.

Дженни взяла в руку горстку монет, лежавшую на столе. Шестнадцать фунтов. Здесь с точностью до пенни лежало все, что она имела в жизни, вся ее собственность. Она обошла стол и взяла правую руку Неда. Монеты пересыпались в его ладонь.

– Тот факт, что я обманывала, – сказала она, – не означает, что я обманывала вас. Видите, на этой земле нет ничего сильнее, чем ложь, которая может стать правдой.

Нед выдохнул, едва сдерживая дрожь.

– Мадам…

– Дженни.

Нед закрыл глаза.

– Дженни. Вы не понимаете. Я совершенно запутался. Я даже не знаю, с чего начать. И… – другая его рука накрыла ее руку, – и вы мне сказали, что темнота больше не вернется, но это случилось. Как же я смогу противостоять ей всю оставшуюся жизнь?

– Что вам следует сделать сегодня? Подумайте об этом. Не выкидывайте это просто из головы. И как только вы предпримете этот шаг, смотрите в завтра. Не надо представлять себе сразу всю свою жизнь. Просто делайте шаг за шагом.

– В ваших устах это звучит так легко, – задумчиво произнес Нед.

– Это всего лишь иллюзия. На самом деле все это очень, очень тяжело. Но если вы не отступитесь, то все преодолеете.

Дженни встала и мягко высвободила свою руку из рук Неда. Она обошла стол и нежно поцеловала его в щеку.

– До свидания, мистер Кархарт, – прошептала она.

А потом она развернулась и поспешила выйти из комнаты. Ее юбки задрались до щиколотки, настолько стремительно она скрылась из вида.

* * *

Гарет окинул Неда взглядом. Его кузен рассматривал горку монет, лежавшую на столе. На лице его было написано потрясение. Он посмотрел на Гарета. В глазах Неда отразилось собственное смущение Гарета. И впервые с того несчастного происшествия с леди Кэтлин в глазах Неда зажглась надежда.

– Ну что же, – произнес Нед. – Чего же ты ждешь? Иди за ней.

Гарет повернулся и также покинул комнату. Он спускался бегом по лестнице, прочь из этого жаркого пекла, стремясь быстрее вдохнуть прохладный весенний воздух. Она пропала в тумане, окутавшем все вокруг.

Он побежал за ней.

– Дженни, подожди.

Она обернулась. Он поравнялся с ней и взял ее за локоть.

– Ты не можешь…

Он запнулся. Только что она доказала ему, что может все. Это он оказался не способен выполнить то, что было необходимо.

– Это небезопасно, – глупо закончил он фразу, – небезопасно женщине гулять в одиночестве. Позволь, я вызову тебе кеб.

Она запнулась.

– У меня нет денег за него заплатить.

– Я вовсе не предлагаю тебе за него платить. – Он положил руки в карман. – Я также не предлагал тебе скрываться, не сказав мне ни слова.

Никакие слова в мире не передали бы то, что он сейчас чувствовал.

Как-то она обвинила его в том, что он видит в людях только плохое. Возможно, потому, что ей доступны некоторые вещи, выходящие за пределы его понимания. И она не только их видит, она говорит о них. И силой ее надежды они становятся реальными.

Она окинула взглядом его руку, которой он схватил ее за локоть.

– Очень хорошо, – медленно произнесла Дженни.

Он быстро поймал свободного кебмена и сообщил ему ее адрес. Потом проследовал за ней в наемный экипаж.

Ему казалось, что на грудь ему положили тяжелый камень.

Он спрашивал себя, насколько успех Дженни в качестве мадам Эсмеральды обязан силе этого ее особенного таланта. Настоящая надежда, замаскированная разными колдовскими штучками и обманом. И если он видит в людях только плохое, так это потому, что продал свою собственную надежду много лет назад, позволив лорду Блейкли завладеть львиной долей жизни Гарета.

Теперь он видел эту надежду снова и не хотел ее упустить. Он не хотел упустить ее.

Гарет не верил в Неда. Он никогда на самом деле не верил в свою сестру. В эти дни, откровенно говоря, он едва верил в себя. Он и не предполагал, что найдет способ быть счастливым в Лондоне. Прежде чем он встретил Дженни, его дни длинной вереницей тянулись перед ним, фальшивые и пустые, череда утомительных обязанностей и ответственности, в которых не было места подлинной радости.

Он отчаянно жаждал ее благословения, хотя бы крупицы того благорасположения, что она так легко раздавала окружающим.

– Итак. – Он постарался, чтобы голос его звучал весело и непринужденно. Он не хотел выдавать, насколько важен был для него этот вопрос. – Ты смотришь на мою сестру и видишь сильную женщину. Ты взглянула на Неда и разглядела честного и уважаемого человека. Должно быть, я выгляжу чертовски привлекательным парнем. Что ты видишь, когда смотришь на меня?

Дженни встретила его тон легкомысленной улыбкой.

– О, так много непристойных вещей.

Ах. Значит, он не более чем потрясающий секс. Гарет проглотил разочарование. «Я говорил серьезно», – внутренне возмутился он. Однако возможно, и она была серьезна тоже. Возможно, она интуитивно поняла то, что, опираясь на логику, он знал всегда, – в нем не было ничего особенно привлекательного. Она сказала, что он, должно быть, очень одинок. Дженни была права – она смотрела сквозь его напыщенную, высокомерную маску, смотрела прямо в холодную темноту, заполнившую его сердце, жадно стремившееся к общению и дружбе.

Может быть, это все, что он значил для нее. Секс и симпатия.

Гарет закрыл глаза и попытался придать голосу побольше беспечности.

– Непристойности? Что же я делаю с тобой?

Она прошептала ему на ухо. Ее рука оперлась на его бедро. Несмотря на тяжесть, сдавившую все его внутренности, его тело пришло в возбуждение, и он поклялся сделать с ней все то, о чем она жарко шептала ему, и даже больше. Сегодня. Может быть, если он исполнит все хорошо, она увидит в нем большее, в нарушение всех законов природы решил он. Возможно, ему удастся одурачить ее и заставить поверить, будто в нем есть что-то кроме холодного мужчины с глубоко спрятанным одиночеством.

Однако она слишком широко улыбалась, ее смех звучал слишком громко и высоко. Она тоже скрывала от него что-то. Он внезапно осознал это. Слова, которые она сказала, – все, что есть у тебя, против всего того, что есть у меня.

В последнее время у нее не было клиентов.

Но она же говорила – он был в этом уверен, – что у нее припасены деньги. Гарет больше и не думал об этом. Точно так же, как он, не задумываясь, решил, что у нее есть где-то тайная служанка, которую она держит, чтобы та помогала ей надевать платье с корсетом.

– О господи, Дженни, – перебил ее он, – ты и в самом деле имела в виду, что тебе нечем заплатить за проезд.

Она отвернулась:

– Это тебя не касается, Гарет.

– Меня не касается! Ты сказала, что у тебя есть накопления. Что, черт возьми, ты имела в виду под этим?

– Они были, – сухо сказала она. – У меня было четыре сотни фунтов. Они были… неправильно помещены.

Его словно огрели по голове чем-то тяжелым.

– Во-первых, четыре сотни фунтов это немного. Я в год плачу Уайту в несколько раз больше. И во-вторых, почему ты мне ничего не сказала? Кто я тебе?

– Уж точно не мой банкир.

Он схватил ее за запястье.

– За что ты еще не можешь заплатить, Дженни?

Она вздохнула.

– За все. Это не проблема. У меня есть план.

– Озвучь же его.

Она медленно выдохнула.

– Я планировала продать все, что у меня есть, и уехать.

– Уехать. – Его пальцы конвульсивно сжали ее запястье. – Оставить меня.

– Оставить Лондон, – разъяснила она, будто бы это могло облегчить боль, словно огненная сеть охватившую его, вонзающуюся острыми булавками под кожу. Он чувствовал удары ее пульса, держа ее запястье. Они были тихими и спокойными. Уравновешенными. Ее сердце работало в своем нормальном темпе. Конечно, только у него оно сжалось в темный ледяной комок.

– Ага. Ну а то, что в результате этого ты оставила бы меня, является для тебя лишь случайным последствием. Настолько незначительным, что ты даже не планировала проинформировать меня об этом.

– Я бы сказала тебе. В свое время. Я совсем этого не хотела, я…

Он поцеловал ее, быстро и глубоко, прежде чем она успела закончить свою ужасную ложь.

– Чушь, – заявил он наконец, отпустив ее от себя. – Я знаю, мне никогда не удавалось подобрать правильные слова. Я чертов зануда. Но ты совсем не глупа. Ты знаешь, что я обожаю тебя.

Она молчала. Она не должна была молчать. Она должна была броситься в его объятия, признаться в своем собственном его обожании. Дженни, женщина, которая видела силу и храбрость везде, не нашла ничего хорошего, что можно было сказать о Гарете.

Что же. Он хотел узнать, как она его видит.

Теперь он знал.

Глава 19

К тому времени, когда они добрались до дома Дженни, разрозненные мысли в голове у Гарета вступили друг с другом в непримиримый бой. Он не мог не уважать ее за то, что она сделала для Неда. Он не знал, что думать, что говорить. Когда она положила эту последнюю карту… В ту секунду он подумал, его чувства к ней гораздо больше, чем легкая влюбленность.

И теперь она хочет уехать. Она хочет уехать от него – маркиза Блейкли. Он не находил слов от ярости, душившей его. Он так и кипел от едва сдерживаемого гнева. Безо всяких колебаний она вошла в этот игорный ад, и волосы окутывали ее, словно некая светящаяся аура. За десять минут с шестнадцатью фунтами она сделала то, что Гарет не смог сделать и за два дня. Что он никогда не сделал бы, если быть честным, даже за два года с шестнадцатью тысячами фунтов в кармане. И вот она покидала его, словно он для нее ничего не значил.

Она открыла дверь, не подозревая о кипевшей в душе Гарета битве.

Он настиг ее, не дав сдвинуться с места. Он впился в нее губами. И, черт бы ее побрал, она немедленно ответила на его жаркий поцелуй, ее руки принялись ласкать его тело. Как же хорошо она знала, как следует касаться его; нежные прикосновения внизу живота, мягкие толчки ее пальцев.

Неукротимая страсть. Бешеная любовь. Жуткая мука. И острее всего – это проклятое знание того, что она покидает его. Она покидает его. Господи. Он грубо прислонил ее к стене, прижался к ней бедрами.

Она вскрикнула в его объятиях, рванулась навстречу его нетерпеливым прикосновениям. Если бы здесь было светло, она бы увидела черные пятна, которые его раскаленное сердце оставляло на ее коже. Однако ночь окутала все непроницаемым покрывалом. Мрак и полночь. Он расстегнул брюки, приподнял ее и снова прижал к стене, задрал юбки и сбросил ее тонкие панталоны. А потом, судорожно сжимая ее дрожащими руками, вошел в нее одним резким движением.

Ее лоно было влажным и приветливым. Она обвилась вокруг него, и яркая молния пронзила его насквозь. Мышцы ее тугого отверстия тесно держали его член. Она обхватила его ногами, прижимая к себе. Приветствуя его внутри себя.

Он принял то, что она ему предлагала. Каждое прикосновение вызывало в нем потоки желания. Он не хотел просто заполнить ее своим семенем. Он хотел заполнить ее собой, всей своей сущностью.

Если ему удастся довести ее до апогея страсти прежде себя, может быть, она забудет его бессилие по отношению к своему кузену.

Если он сделает это дважды, возможно, она и не вспомнит, что вообще собиралась уезжать.

Это были иллюзии, но его тело стойко держалось за них, иллюзии – это то, что ему сейчас необходимо.

Она пульсировала в его объятиях. Его бедра яростно прижимались к ней, ее крики раздавались резче. Громче. Сильнее. Ее руки обхватили его спину. Горячие, яростные волны страсти окутывали их. Она выкрикивала его имя, ее тело трепетало в его руках. Гарет управлял этими волнами.

Но даже в этом ему не удалось добиться задуманного. Он намеревался чуть успокоиться и доставить ей удовольствие еще раз. Однако не смог остановиться. Нет, только не тогда, когда ее тело, словно большая бабочка, трепещет в его руках. Вместо этого он издал похожий на рычание стон и сильнее вжался в нее. Удовольствие разлилось по его паху, охватывая его затвердевший мужской орган. Оно накрыло его, словно воды темной теплой реки. Он прижал ее еще ближе и излился в нее с яростным рычанием.

Огонь постепенно отступал. Наконец ничего не осталось, кроме ночной тьмы и мягкого тепла его тела.

Он дрожал в ней, прижимая ее к стене. Не позволяя ей уйти. Мышцы его рук сводило от прикладываемых им усилий, чтобы удерживать ее ноги высоко на своих бедрах, но будь он проклят, если разорвет их связь. Вместо этого он навалился на нее. Он жарко дышал, наклоняясь к ее шее.

Она ничего не сказала.

Она не должна была.

Она по-прежнему планировала его оставить, и даже мысль об этом не давала ему дышать.

Огонь неукротимого физического желания постепенно затухал в нем. И теперь, стоя на поле боя, Гарет осознал, что битва внутри его уже закончена. Мир развалился на части, но ни одна из противоборствующих сторон ни добилась победы.

Гарет не мог допустить, чтобы Дженни рассматривала его как бездушную вещь, не мог позволить опустить его на колени. Он заставит ее нуждаться в нем так же, как и он нуждается в ней. Даже больше. Она думает, что можно вот так приказать ему уйти, не сказав ни слова прощания? Он покажет ей раз и навсегда, что она не права. Она еще будет нуждаться в нем, она не сможет его оставить.

Его мысли постепенно прояснились, превратившись в одно заклинание, которое он повторял снова и снова.

– Ты не уйдешь, – прорычал он ей в ухо. – Я удержу тебя.

Ее грудь приподнялась, дыхание задрожало. Она покачала головой.

Он поцеловал ее ухо.

– Ты же не уйдешь никуда до двух часов дня завтра? Она мотнула головой. Ее волосы коснулись его губ.

– Хорошо. Завтра я заеду за тобой и возьму на прогулку.

Он не позволит ей уйти. Он просто не может ей этого позволить.

* * *

Нед читал в дневниковых записях путешественников, что далеко на севере с наступлением зимы солнце скрывается из виду на долгие месяцы. А летом в тех странах солнце никогда не заходит. Так он мог бы охарактеризовать и свою жизнь. Она словно распадалась на две части: годы ослепительного света и веселья сменялись месяцами давящей тьмы. Однако вчера два этих времени года встретились.

Вчера ночью он выиграл небольшую порцию надежды на пять карт сдачи.

Герцог Уарский жил в каменном особняке в Мейфэре. Мощные каменные блоки, некогда белые, а теперь покрытые несколькими слоями лондонской сажи, простирались до четырех этажей. Темные стены были увенчаны черепичной крышей, на которой в причудливом порядке были разбросаны трубы каминов и чердачные окна. Здание имело весьма и весьма впечатляющий вид, как того и ожидал Нед.

Нед сделал глубокий вдох и поднялся по ступенькам крыльца. Если бы он попросил, Блейкли бы незамедлительно отправился вместе с ним.

Однако Нед не хотел доверять свою жизнь другому человеку. Больше никогда. Мадам Эсмеральда лгала ему; Блейкли им помыкал, что, в конце концов, мало отличалось друг от друга. Тьма, которой он так страшился, все равно настигла его.

Он остановился в шаге от входа.

Вчера ночью, уставившись в лежащие на столе карты, он внезапно осознал одну важную истину. Это не судьба спасала его от самоубийства все эти годы. Мадам Эсмеральда вовсе не выпрашивала у духов благосклонности для него. Из этого следовал лишь один вывод: он каким-то образом спасался сам. И то, что он делал ненамеренно, случайно, следует повторить снова уже по доброй воле и здравом размышлении.

И потому он здесь. Какая-то протестующая часть его стремилась снова залечь на дно, укрыться во всепоглощающем отчаянии последних нескольких дней. Но он побеждал уже эту свою темную ипостась, побеждал решимостью, основанной на лжи. В этот раз он мог победить ее правдой.

Он постучал в дверь. Когда чопорный дворецкий ответил, Нед протянул ему визитную карточку.

– Я здесь, чтобы увидеться с леди Кэтлин, – заявил он.

Дворецкий взглянул на карточку. Нед и не думал, что этот добрый малый может окаменеть еще больше, однако суровый холод, сковавший его черты, внушил юноше мысль, что предыдущее его выражение лица было вполне милым и непосредственным. Человек мгновенно захлопнул дверь перед лицом Неда.

Решимость, напомнил себе Нед. Решимость и достоинство помогут ему распутать этот клубок. Нед остался ждать у порога. Он ждал, ждал и еще раз ждал.

Пятнадцать минут спустя дверь снова отворилась. Дворецкий сдержанно кивнул:

– Его сиятельство вас примет.

– Но я не желаю говорить с его сиятельством, – возразил Нед. Его сиятельство, возможно, уже чистит свои пистолеты в ожидании этого момента. – Я желаю говорить с дочерью его сиятельства.

Дворецкий поднял бровь:

– Его сиятельство вас примет.

Нед вздохнул и проследовал за слугой. Его сиятельство ожидал в гостиной. Он был в одной рубашке, всем своим видом выражая нежелание беспокоиться о соблюдении приличий перед таким человеком, как Нед. На коленях он держал раскрытую книгу. Он даже не поднял голову, когда Нед вошел. Вместо этого он продолжал делать вид, что занят чтением. Совершенно очевидно, что он притворялся, причем даже не пожелал потрудиться сделать это менее заметным способом. Время от времени переворачивая страницы, герцог Уарский бессмысленно смотрел в одну точку, его глаза не двигались, руки сжимали корешок книги. Он поступал в точности так же, как делал Блейкли, когда хотел своим показным невниманием поставить человека на место.

Нед нерешительно переминался с ноги на ногу. Он не хотел настраивать против себя этого человека. Однако вряд ли герцог был способен возненавидеть его еще больше. И он был уже не в состоянии выносить ожидания. Нет, с этого момента он сам будет сражаться за свою жизнь.

Он сделал шаг вперед и вытащил книгу из рук его сиятельства.

– Я приношу извинения за свое неподобающее поведение, – проговорил он. – Видите, вам не остается ничего другого, кроме того, как убить меня или позволить поговорить с вашей дочерью. Меня сложно игнорировать.

Лицо Уара побагровело, едва он поднял взгляд.

– Адский пламень! Тысяча чертей! Ты проигнорировал меня. Дважды назначалась встреча. Дважды Блейкли уговаривал меня не размозжить тебе череп. Я требую удовлетворения.

– Нам всем нужно удовлетворение, ваше сиятельство. К сожалению, не всем это удается.

– Шпага или пистолеты, щенок!

Нед покачал головой:

– Я не собираюсь с вами сражаться. Если до этого дойдет дело, я предпочту пистолеты. Прямо в сердце, сделайте мне одолжение. Предпочитаю не страдать от пули в животе.

– Проклятый козлолюб! Гунявый кролик!

Это была легко усваиваемая модель. Нед схватывал на лету.

– Нелепый хорек? – предположил он.

Уар сжал кулаки.

– Дерзкий червяк.

– Пятиногий цыпленок! Алчный помидор!

Последнее добило Уара.

– Что? Как ты назвал меня?

– А, так вы называли меня всеми этими именами? – невинно ответил Нед. – Я думал, мы играем в игру. Знаете, неуместные прилагательные добавляются к существительным. Ну, вы понимаете, как это получается. Первый, кто придумает связное предложение, проигрывает.

Уар уставился на него в абсолютном изумлении. Блейкли, подумал Нед, был хорошей практикой. Правда, приведет ли эта практика к его скоропостижной кончине в результате пистолетного выстрела или же к его женитьбе, было пока непонятно.

– Это, – добавил Нед мягко, – свидетельствует о том, что вы проиграли, если вы еще не заметили.

– Моя дочь – это тебе не игрушка!

Пришло его время выложить свои козыри.

– Тогда почему вы забавляетесь здесь со мной вместо того, чтобы позволить мне поговорить с ней?

Взгляд Уара мог прожечь дырку в груди Неда. Он шевелил губами в приступе бешеной ярости. Нед хотел бы провалиться сквозь землю, но усилием воли выпрямился и послал ответный взгляд.

Наконец герцог поднялся и на негнущихся ногах подошел к двери. Он резко открыл ее. С другой ее стороны, склонившись, стояла леди Кэтлин, прислонив руки к тому месту, где некогда была замочная скважина.

Она неловко сделала виноватый реверанс.

– Папа. Мистер Кархарт.

Нед поклонился.

– Леди Кэтлин, – поприветствовал он ее в ответ и положил руки в карманы.

– Ну что же, моя милая, – со вздохом сказал Уар. – Мне убить его?

Ангельская леди Кэтлин покачала головой. Ее светлые волосы в ярком солнечном свете, казалось, были окружены нимбом.

– Нет, папа. Уар скривился.

– Я боялся, что ты это скажешь.

– Только не в гостиной, – добавила она. – Кровь оставляет пятна.

– Именно так, моя дорогая, именно так. Полагаю, ты побеседуешь с ним?

– Боюсь, мне этого не избежать.

Уар прищелкнул большим пальцем.

– Только позови меня, если он будет надоедать тебе. Я тотчас же приду и проткну его шомполом.

Нед бросил взгляд на камин, где покоилось упомянутое орудие.

– Да он даже не заточен!

Уар плотоядно улыбнулся и сцепил большие волосатые руки.

– Я знаю.

Хорошо. По крайней мере, Нед мог не беспокоиться более о том, что она отвергнет его в страхе перед возможным сумасшествием. Она должна была бы уже давно привыкнуть к безумию. Дверь за герцогом закрылась, и Нед остался один с леди Кэтлин. Он знал, что ему следовало делать. Это было не так уж и сложно.

Правильно. Он преклонил одно колено. Она отступила назад, ее губы сжались. Воцарилась тишина.

– Послушайте, – наконец произнес он. – Нам лучше пожениться.

Она нахмурилась и прислонилась к стене.

– Неделю назад вы прислали мне письмо, в котором просили о личной встрече. В результате этого письма нас застигли в неподобающей ситуации, и вы пропали. Прошло семь дней с тех пор, когда я видела вас в последний раз. Чем вы, черт вас побрал, занимались все это время?

Нед скривился и, обведя взглядом комнату, посмотрел ей в глаза. Множество вариантов объяснений роилось у него в голове. Он решил выбрать правду.

– У меня было умопомешательство. Временное.

Она покачала головой.

– Похоже, в вашей семье это часто случается. Стоит ли мне беспокоиться? – На ее губах появилась легкая улыбка. Несомненно, она решила, что он снова шутит.

Нед подумал о темноте, время от времени настигающей его, лишающей его сил и разума. Он подумал и о своей воле. Тонкая тростинка в бушующем шторме.

– Да, – сказал он торжественно. – Стоит.

Она закрыла глаза.

– Хорошо. Это романтично. Вы же не хотели на самом деле жениться на мне, так?

Брак, подумал Нед, должен состоять из очень многих компонентов. Влечение. Страсть. Дружба. Но ему было нечего предложить ей, за исключением одного своего качества – честности.

– Нет, – произнес он. – Но ответьте на встречный вопрос: а вы хотели выйти за меня замуж?

Она надолго замолчала.

– Я дочь герцога. Я никогда и не ожидала замужества по любви. Я всегда была готова к тому, что стану женой какого-нибудь титулованного наследника – и вот появляетесь вы. – Она взглянула на него сквозь длинные ресницы, и тяжелый комок образовался в его животе. – Вы заставляли меня смеяться. Вы не были раздуты от своего воображаемого величия. – Она взглянула на дверь. – Вы понимаете, я надеюсь, что я единственный ребенок своего отца и буду помогать ему с делами в палате лордов. Будете ли вы этим заниматься?

– Нет. – Он проглотил неприятный комок в горле. – Леди Кэтлин, – после долгой паузы произнес он, – вам не следует ожидать многого от меня. Я, кроме всего прочего…

Она перебила его речь, потянувшись к нему рукой. Однако вместо того, чтобы взять Неда за руку, леди Кэтлин твердо пожала ее – так, будто они заключали деловую сделку, а не помолвку.

– Вы будете, – не допускающим возражений тоном заявила она.

И помолвка Неда состоялась.

* * *

Гарет прибыл точно в назначенное время. Дженни беспокоил его странный взгляд, которым он смотрел на нее во время поездки. Ярко светило солнце, раздавались радостные трели птиц. Наступивший день полностью соответствовал описаниям романтических романисток: фаэтон, пара вышколенных лошадей и симпатичный спутник. Мир был чист и прекрасен, когда их экипаж пересекал мост Блэкфриарс.

Однако симпатичный мужчина не произносил пламенных признаний, а она собиралась покинуть его. То, что он не мог облечь в слова, он показал жестами. Она читала неловкость в каждом его движении – рука в перчатке, твердо сжимающая поводья, односложные ответы. И тот взгляд, которым он смотрел на нее. Тот неизменный взгляд. Озабоченный, будто бы она владела каким-то мощным оружием.

Дженни хотелось плакать.

Она накрыла его руку своей рукой. Его подбородок дрогнул, и он отвернулся. Стоический и угрюмый.

Наконец он повернул на улицу, носившую название Халф-Мун-Лейн, тихое, респектабельное предместье. Гарет подъехал к элегантному, недавно выстроенному дому. Одним резким движением он бросил поводья мальчику, вскочившему на запятки фаэтона. Лошади закусили удила, недовольно натянув поводья, но остановились. Полуденная тишина, оглушавшая после привычного стука колес по мостовой, навалилась на нее. Гарет снял одну перчатку и протянул ей руку. Она приняла ее и сошла вниз. Однако он не стал задерживать ее руку. Напротив, быстро повернул в сторону дома и в несколько шагов достиг крыльца.

Проследовав за ним, Дженни заметила, что на сияющей голубой двери не было колотушки. Гарет порылся в карманах и достал ключ. Секунду спустя он распахнул дверь с видом скульптора, сдергивающего покрывало со своего творения. Напряженные черты его лица расслабились, и он подтолкнул ее ко входу.

Дженни вошла в холл. Подметки ее туфель резко стучали по начищенной до зеркального блеска поверхности пола черного мрамора. Золотая лепнина покрывала стены. Ее взгляд проследовал за причудливым орнаментом выше, выше и выше. Она покрылась мурашками. Ее настигло пугающее головокружение, будто она заглянула в глубокую пропасть, сотворенную из денег. Херувимчики витали в лазурных потолках. Леди из окружения Гарета нашла бы их ангельские улыбки утешительными. Дженни же могла думать лишь о беднягах, часами начищавших до блеска эти бесконечные полы, чтобы она могла бросить на них рассеянный взгляд.

– Ну и что ты об этом думаешь? – спросил Гарет.

– У меня дрожат ноги, – честно ответила Дженни.

Он сморщил нос.

– Что же. Пока не ясно. Ты должна осмотреть весь дом.

Гарет взял ее под руку и провел через украшенную искусным литьем прихожую. Черный мрамор сменился блестящим паркетом медового цвета. Обои на стенах были глубокого бордового оттенка с золотым орнаментом. И то золото было не просто желтого цвета, нет, причудливые изгибы орнамента отсвечивали приглушенным металлическим блеском. Свет едва проникал сквозь тяжелые бархатные шторы. Дженни повернулась, звук ее каблучков разнесся по комнате.

– Это эхо, – неуверенно произнесла Дженни. Ее слова, оттолкнувшись от стен, вернулись к ней обратно.

– Здесь пока нет мебели, – объяснил Гарет. – Я не был уверен, захочешь ли ты это сделать сама, или следует нанять кого-нибудь со стороны.

Его слова также отразило эхо. У Дженни внезапно пересохло во рту, она резко вдохнула, и комок подступил к горлу.

– Гарет, – произнесла она тихо. – Моя мебель будет выглядеть здесь дико.

– Чушь. Можно подумать, я позволю тебе сохранить этот старый, расшатанный стол. Давай, ты еще не видела второй этаж. Из окон спальни открывается вид на маленький садик.

Дженни встала как вкопанная и отдернула руку, едва он попытался сдвинуть ее с места.

– Что это?

– Это дом. Новый дом. Я понимаю, он выглядит пока не очень, но представь его обставленным мебелью. С картинами на стенах. Огонь в камине и все такое.

Дженни округлила глаза.

– Я понимаю, что такое дом, Гарет. И у меня прекрасное воображение. Мне лишь не ясно, зачем ты мне его показываешь.

– Мой адвокат заканчивает оформление сделки. Я дарю его тебе.

Его слова повисли в воздухе.

– Что?

– Я. Дарю. Его. Тебе. Боже мой, не стой с открытым ртом. Если хочешь поблагодарить меня, есть несколько способов это сделать.

Многообещающие слова, но он произнес их так сухо.

У нее сжалось сердце. Она сказала ему не присылать мебели или украшений, тогда он решил подарить ей дом? Понял ли он хоть слово из того, что она ему сказала?

– Так что? – Он дотронулся до ее руки. – Давай же.

– Это прекрасный дом. Очень красивый дом. Просто он немного… – Чопорный. Большой. Формальный. Ни одно из этих определений не способно было передать охвативший ее ужас. – Немного не соответствует моим средствам, – наконец подобрала она нужное слово.

– Не будь бестолковой, Дженни. Это совершенно законная и справедливая сделка. У меня есть деньги. У тебя – нет. У тебя есть ты, а у меня через несколько дней не будет. Что ж, все продается и покупается. Так я сохраню тебя.

– Я не хочу, чтобы меня хранили.

Его брови изумленно сошлись на переносице.

– Я не хочу чувствовать себя обязанной тебе. И уж точно не хочу, чтобы ты платил мне за то, что я предпочитаю делать бесплатно.

Гарет переложил перчатку в другую руку и принялся ритмично похлопывать ею по своему бедру.

– Объясни.

– Я имею в виду то, что ты мне предлагаешь – я чувствую это точно – гроб для меня.

Перчатка ударила еще раз, а потом успокоилась, яростно скомканная его рукой.

– Ты больше чем кто-либо еще знаешь, что я никогда не мог подобрать правильные слова. То, что я имел в виду… Я просто не могу позволить тебе покинуть меня. Ты мне нужна.

Она хотела бы взять его руку и разгладить эти конвульсивно сжавшиеся мышцы. Она хотела бы поцеловать его лоб и увидеть как исчезают избороздившие его морщинки.

Но.

Всегда существовало но. И оно острой иглой вонзилось в грудь Дженни.

– А что, – произнесла она медленно, – что мне делать с остальными двадцатью двумя часами суток?

– Прости?

– Я полагаю, ты отведешь Дженни Кибл не более того, что получает Гарет. Гарет имеет два часа на научную работу по утрам. Я получу то же самое ночью?

– Дженни. Ты же знаешь, я не могу дать тебе большего. У меня есть обязанности, и я не могу их оставить…

Дженни закрыла глаза. Где-то глубоко внутри ее та спокойная уверенность, которую она обрела в эту судьбоносную ночь в игорном аду, застыла в ожидании. И как бы ни рвалось ее сердце остаться с ним, разум не уступил.

– Я хочу, – произнесла она, – быть честной. Я не хочу, чтобы меня покупали.

Она сделала шаг назад. Эта мраморная гробница была лишь иной формой заброшенности – той, в которой она пребывала бы вечно. Это сводило ее стремления к семейной жизни и независимости к грубым цифрам. Количество фунтов, истраченное на дом в городе. Количество минут, проведенных с ней Гаретом. Она станет не более чем еще одна колонка в его счетных книгах.

Книгу можно было захлопнуть и выбросить из головы ненужные столбики цифр.

Его губы приоткрылись, он потянулся к ней.

Дженни закрыла глаза, чтобы сдержать готовые хлынуть слезы.

– Я не хочу, чтобы ты покупал меня. Я хочу, чтобы ты жил со мной. Я не желаю стать еще одной твоей обязанностью. Я хочу быть твоей…

Твоей семьей.

Она не смогла произнести это слово. Однако он внезапно понял его смысл.

– Я не могу, – прошептал он.

Сквозь полузакрытые влажные ресницы она наблюдала, как он отвернулся и прислонился к дверному косяку.

– Ты хочешь, чтобы я называла тебя Гаретом, – сказала Дженни, – но лорд Блейкли будет всегда между нами. Его ответственность. Его имение. И теперь ты пытаешься сделать меня его содержанкой. Неужели ты и вправду думаешь – после всего того, что узнал обо мне, – что можешь купить меня?

– Это все, что я могу тебе дать.

Дженни открыла глаза. Он стоял отвернувшись от нее, мышцы его спины туго натянуты.

– Нет. – Звук ее голоса казался ей самой слабым и каким-то металлическим. Таким, будто она слышала его с большого расстояния от себя. – Это все, что ты желаешь мне дать. Ты прячешься за деньгами и ответственностью.

Он резко обернулся, его глаза были гневно прищурены.

– Я не прячусь.

– Нет, прячешься. И ты хочешь спрятать и меня тоже. Меня это не устраивает. Ты не можешь купить меня цифрами или убедить логикой.

Он задыхался от ярости, его ноздри раздулись.

– Проси что угодно. И не говори мне о том, что я прячусь или прячу. Не ты ли сжалась и отвернулась, когда я заговорил об обожании и желании. Ты не хочешь позволить себе зависеть от меня даже в такой малости.

– Нет. Если ты хочешь меня, – отчаянно заявила Дженни, – продай себя.

– Проклятье, Дженни! – резко воскликнул он. – Это нечестная торговля.

Мир Дженни превратился в блестящий кристалл, с холодными, резкими гранями. Хрупкий, плавно раскачивающийся на краю гигантского обрыва. Гарет нуждался в ней. Гарет не мог оставить своих обязанностей. Однако обязанности – это благое слово – заключало в себе пагубный смысл.

«Найми управляющего поместьями», – предложила ему как-то она. Он ответил: «Кому я могу доверить это? Я был рожден с этой целью». Всю жизнь его учили, что он лучше, чем кто-либо еще. Это бездумное признание своего превосходства никогда не позволит ему отступиться ни от своих обязанностей, ни от своего самодовольства.

– Нечестная торговля. – Слова обожгли ей губы, когда она повторила их.

Он был зол. Он чувствовал, будто его предали. И ему никогда не удавалось подобрать нужные слова в подобной ситуации. Однако лишь частично они были продиктованы неловкостью и гневом. На этот раз он имел в виду именно то, что сказал.

А почему бы нет? Его учили этому всю жизнь.

– На самом деле, Дженни. – Он манерно растягивал слова. Даже намек на чувство испарился из его речи – верный признак того, знала Дженни, что он слишком задет за живое, чтобы притворяться. – Будь разумной. Кому придет в голову, что ты мне ровня?

– Я могу думать лишь об одном человеке. – Дженни расправила плечи. У нее пересохло в горле. Она не мигая посмотрела в его глаза. – И этот человек – я.

Его глаза расширились, Гарет потянулся схватить ее за руку, но он двигался, словно пробивался сквозь неодолимое препятствие. Дженни отступила назад, избегая его касаний. Его перчатка выпала у него из рук, когда он потянулся к Дженни и глухо ударилась об пол.

– Не уходи. – Его слова гулким эхом прозвучали в пустой комнате. – Я не…

Он оборвал себя, и Дженни знала, что та же самая непреклонная честь не дала ему закончить эту ложь. Потому что он на самом деле имел в виду именно это. И так, даже не попрощавшись, ему удалось покинуть ее во всех смыслах этого слова.

Дженни повернулась и направилась к выходу. Ее шаги слабым эхом раздавались в гробовой тишине, но она не услышала с его стороны ни звука.

Глава 20

Гарет чувствовал себя, будто бы постарел на двадцать четыре года за те двадцать четыре часа, что прошли с того момента, как Дженни его оставила.

Он безжизненно смотрел в окно, под едва доходившее до него жужжание Уайта. Его голос звучал почти успокаивающе. Было сложно сфокусироваться на излагаемой им информации – сельскохозяйственные улучшения. Агрономия. Портреты.

Даже не пытаясь вникнуть, он покачал головой и закрыл глаза. Ему не осталось ничего, кроме ответственности и обязанностей. Он может только расширить их, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту.

Однако возможно, ощущение пустоты посетило его только потому, что Уайт закончил свой доклад.

Гарет открыл глаза.

– Есть ли еще дела?

– Да. Письмо. Из женского пансиона в Бристоле.

Гарет замолчал на секунду.

– Бристоль? Какого дьявола этот пансион от меня хочет? Пожертвований?

– Это письмо от миссис Девенпорт, сэр. Оно поступило в ответ на розыски, которые я по вашей просьбе предпринял о мисс Дженни Кибл.

Гарет опустил руку в карман за своим ножом для разрезания бумаги. Однако карман его был пуст, пуст, как и вся его жизнь.

Не очень приятно найти информацию, когда уже потерял женщину. Она отказалась от его денег, отказалась от него.

– Никогда больше не произносите при мне этого имени. Отошлите им десять фунтов и сожгите письмо.

Уайт проигнорировал эту реплику.

– Она пишет очень хитрое письмо, если мне дозволено будет высказать свое мнение. Она говорит, что знает Дж… знает особу, имени которой я не должен произносить. Она училась в ее школе, много лет назад.

Гарет вздохнул. Запах тлеющих в камине дров действовал на него успокаивающе. Дженни. Даже мысли о ней вызывали тяжесть в груди.

Это безумие – то, что она просила у него. Он потерял все – свою мать, сестру, отчаянное желание любви – из-за обязанностей, налагаемых титулом маркиза Блейкли. А что, если он не превосходит окружающих? Значит, жертва его бесполезна?

– Уайт, можно задать вам вопрос?

– Естественно, сэр.

– Вы считаете меня состоятельным?

Уайт изумленно кивнул:

– Да.

– У меня есть древний и почетный титул?

– Да, милорд.

– А то, как я выгляжу, – разве я непоправимо безобразен?

Уайт потрясенно обвел комнату глазами. Однако спасения не было. Гарет был его хозяином, и это давало ему право задавать неудобные вопросы.

– Я не могу точно выразить это, но мне удалось сделать частное наблюдение, что ваши черты устроены весьма пропорционально. И возьму на себя смелость ответить на ваш следующий вопрос, милорд, ваши личные пристрастия вовсе не оскорбительны.

Гарет угрюмо кивнул в знак одобрения.

– И я так же думаю.

Уайт подошел к камину и с громким скрежетом отодвинул решетку.

– Что вы делаете? – раздраженно спросил Гарет.

– Я сжигаю письмо.

Гарет резко вскочил.

– Нет! Дайте его сюда. О чем вы думаете?

– Я не думаю ни о чем, милорд. – Уайт незаметно улыбнулся. – Я просто следую вашим точным указаниям.

Гарет обвиняюще ткнул пальцем в своего злосчастного поверенного.

– Как, черт возьми, я найду эту женщину в Бристоле, если вы сожгли адрес?

– Но вы сказали…

– К черту мои слова. – Гарет щелкнул пальцами. – Достаньте его.

Уайт самодовольно улыбнулся и вручил Гарету эту последнюю связь с Дженни.

* * *

Как только стало очевидным, что Дженни больше не сможет оставаться в Лондоне, ее жизнь упростилась. Поскольку отпала необходимость принятия решения – остаться или уехать, вопрос денег решился сам собой. Она сохранила лишь несколько предметов гардероба и одно последнее напоминание о прошедших неделях. Большую часть своей домашней утвари она продала за девять фунтов.

Однако за кровать, что однажды прислал ей Гарет, ей удалось выручить целых тридцать два фунта.

Когда последний кухонный горшок был вывезен из ее бедной квартирки, Дженни огляделась по сторонам. Ее жилище опустело, и только одинокий саквояж, заполненный самой необходимой одеждой, сиротливо стоял на полу. Ее шаги гулко прозвучали в наступившей тишине.

От ее сорока фунтов почти ничего не осталось – она приобрела билет на пароход в Нью-Йорк. Он отплывал всего лишь через пять дней. У нее сохранилось еще немного денег, чтобы добраться до места финального назначения и прожить там первое время. До отплытия она планировала снимать койку в специальной гостинице. У нее оставалось еще полчаса, чтобы попрощаться с этой опустевшей дырой. Тридцати минут было слишком много, чтобы предаваться меланхолии, и слишком мало, чтобы справиться с железными тисками, сковавшими ее сердце.

Двенадцать лет назад ей было нечего терять. Нечего, кроме самой себя. Однако и сейчас она чувствовала внутреннее спокойствие. Он не пропал, и ни банковский кассир, ни Блейкли не могли похитить его.

Дженни встала и потянулась за своим саквояжем. Но прежде, чем она приноровилась к его тяжести, немедленно оттянувшей руку, раздался резкий стук в дверь. За два прошедших года она изучила этот стук слишком хорошо. Ее сердце резко забилось. Дженни бросила свой груз и кинулась открывать дверь.

– Мистер Кархарт.

Нед протиснулся в комнату. Выражение его лица сменилось с торжественного на удивленное.

– Вы уезжаете?

Дженни молча кивнула.

– Меня больше ничто здесь не держит.

– Возвращаетесь домой?

Дженни горько вздохнула. Дом. У нее никогда не было дома, семьи. У нее были лишь ложь и взаимные обвинения. Где-то на земле, надеялась она, у нее еще появится дом. Просто не здесь.

– Цинциннати, – сказала она.

Нед нахмурился.

– Это в Америке. Я увидела это имя в одной из эмигрантских брошюрок. Я раньше никогда о нем не слышала, и, надеюсь, он также не слышал обо мне. Что одинаково приятно. Мне надо…

Она прервалась. Ей нужна была стабильность. Она жаждала ее. Дженни хотела обрести место, где могла бы снискать уважение и доверие окружающих. Все, что ей было нужно, – покинуть эту клетку, где правили бал кровожадность и собственность. Здесь в Лондоне искушение увидеть Гарета снова – вступить на легкую и скользкую дорожку, приняв его предложение, зная, что оно означало для нее, – было слишком велико.

– Вам нужно… – подбодрил ее Нед.

– Мне нужен новый старт, – окончила она тихо.

Нед кивнул и положил руки в карманы. Он прошелся по комнате, и Дженни задумалась, слышит ли он эхо своих былых заблуждений и ее вкрадчивой лжи.

Наконец он взглянул на нее:

– Я женюсь через неделю.

– Мои поздравления, мистер Кархарт. – Дженни опустила глаза.

Они говорили ранее о его отрицательном отношении к женитьбе. Вряд ли согласие на этот брак далось ему легко. Но она не знала, смогут ли они вернуться к тому легкому и дружескому общению, что было между ними когда-то. Она закусила губу, и удержала при себе вопросы, так и рвавшиеся наружу.

Однако у нее больше не было никаких прав вмешиваться в его личные дела.

– Я полагаю, Гарет доволен. Надеюсь, что и вы тоже.

Нед удивленно отступил назад.

– Значит, Блейкли – Гарет, а я – мистер Кархарт.

Не было возможности на это ответить. Никакой, кроме того, как сказать правду.

– Да. И я дарую вам позволение называть его по имени, между прочим. Кто-то должен будет продолжать это делать после того, как я уеду. Понимаете, ему следует напоминать, что в нем есть нечто больше, чем лорд Блейкли. Иначе он забудет об этом. А он не должен забывать.

– Дженни, – перебил ее Нед. – Я пришел, чтобы просить вас присутствовать на моем венчании. Это будет небольшая церемония. В семейном кругу.

Подступивший к горлу Дженни комок не давал ей произнести ни слова.

– Я не могу.

– Я прошу вас.

– Нет, я и в самом деле не смогу. Мой пароход отплывает через пять дней.

– А вы не можете на неделю отложить отъезд?

Она могла. Но была и другая причина.

– Гар… я имею в виду – Блейкли будет там. И я не принадлежу к вашей семье, Нед. Я не хотела бы навязываться.

– Вы же уже встречались с моим кузеном. Почему вы не можете сделать этого снова?

«Потому что я не перенесу этого, я не смогу увидеть его еще раз». Дженни вздохнула.

– Мне и правда следует произносить это вслух.

Нед всмотрелся в ее лицо и, должно быть, нашел ответ.

– Правда? Блейкли?

Она покраснела и потянулась к саквояжу за своим последним воспоминанием.

– Вот, – сказала Дженни, показывая свой трофей, – и он, вполне вероятно, способен привлечь меня к суду, когда обнаружит, что я скрылась с его перочинным ножом в ту ночь из игорного притона.

Нед уставился на изящный ножик. Это оружие столь же свидетельствовало об отношениях Дженни и Неда – верного, доверчивого Неда, – как и о ее отношениях с Гаретом. Ее воспоминания о ноже были связаны с Недом. Нед, кромсающий апельсин. Дженни, пригвоздившая лежащие перед ним карты к столу.

Нед, заявляющий, что Дженни для него более родная, чем кто-либо еще, кого он знает.

Дженни тоскливо вздохнула.

Но Нед не стал вспоминать об этом ноже. Он заговорил о другом.

– Когда я был совсем маленьким, я сказал маме, что хочу старшую сестру. Она улыбнулась и ответила, что такого не бывает в природе. Однако младшей сестренки тоже не последовало. Я остался один. У меня всегда были проблемы – мои личные проблемы, понимаешь. И я решил, что у меня нет надежды. Нет поддержки. А потом появилась ты.

– Я лгала тебе, Нед.

Он наклонился к ней и бережно взял нож из ее рук.

– Так обычно поступают сестры. – Он раскрыл лезвие и неловко вложил нож в другую руку. А потом коснулся им своей правой руки. Лезвие легко рассекло его плоть, оставив на ладони тонкую красную линию. Показалась кровь.

Нед с надеждой зажал нож в руке.

– Ты сказала мне, что я должен делать шаг за шагом. Так? И вот я здесь.

Дженни пришла в сильное возбуждение. Это было слишком. Он предлагал ей правду в обмен на ложь. Преданность за обман.

А потом он нетерпеливо притопнул ногами и превратился снова в непоседливого Неда. Неда, способного искренне дарить любовь и привязанность. И если она не верит, что достойна этого сейчас, то легко может позабыть свои желания обрести на земле место, где она могла бы обрести уважение.

Пальцы Дженни дрожали, когда она взяла нож в левую руку. Острое лезвие впилось в ее плоть. Вначале она ничего не почувствовала – ни надреза, ни последовавшей за ним боли. Потом Нед взял ее руку в свою. Он надавил крепче, и из раны потекла кровь. Ее глаза потеплели, сердце радостно забилось у нее в груди, и внезапно она осознала, что ее отдающаяся эхом комната не кажется ей ни одинокой, ни пустой.

Тридцать долгих лет она ждала маленького брата. Его появление заняло достаточно много времени, но он того стоил.

– Я знаю, ты уезжаешь, – мягко произнес Нед. – По правде сказать, я не уверен, что смогу все это сделать. Быть ее мужем. Жить нормальной жизнью.

Тысяча уверений пришла на ум Дженни. Но он еще раз сжал ее руку.

– Я постараюсь, – сказал он. – По крайней мере, сейчас я в это верю.

– Хотела бы я видеть тебя счастливым, – прошептала Дженни, – но боюсь, что не увижу тебя вовсе.

– Америка. Англия. Что значит такая ничтожная вещь, как пара тысяч миль, для семьи.

– Ничего, – сказала Дженни. – Совсем ничего.

* * *

Путешествие Гарета было долгим и утомительным, однако, проведя два ужасных дня в пути, он, наконец, прибыл в пункт своего назначения.

Три основательных здания из серого кирпича и составляли школу «Элланд» в Бристоле. Деревья во дворе стояли голыми; ветки их коротко острижены практически до самых стволов, будто они были подготовлены к зиме, вместо того чтобы встречать весну, наступившую повсеместно. Пара бумажек валялась на улице, однако ничто не засоряло вылизанного школьного двора. Даже камни мостовой, казалось, были уложены в геометрическом порядке. Этот строгий порядок и столь очевидное соблюдение малейших формальностей настолько было не похоже на все то, что Гарету было известно о Дженни, что ему показалось невозможным обнаружить хоть малейшие ее следы здесь.

Он проследовал к парадному входу и протянул визитную карточку согбенному джентльмену, открывшему ему дверь. Тот провел Гарета в темную, мрачную приемную, с выгоревшими, но чистыми полосатыми обоями. В камине едва-едва горели чадящие угли.

На полке стояло наготове несколько книг. Гарет пробежался глазами по их корешкам. «Краткая история западного этикета» возвышалась рядом с «Правилами старшинства». Корешок толстого тома в самом углу украшало впечатляющее название – «Вилки, ложки, ножи и их правильная сервировка».

Гарет мог бы побиться об заклад, что Дженни, его озорная, яркая Дженни не ступала и ногой в эту комнату.

Дверь позади него отворилась. Конечно, она не издавала ничего такого неподобающего, как скрип. Вместо него раздался тонкий, протяжный звук тщательно смазанных маслом петель.

– Лорд Блейкли. Чем могу служить? Что я могу рассказать вам о нашей школе? Не желаете ли присесть?

Голос был старым. Слова слагались в вопросы, однако сам тон звучал как команды. Это был голос женщины, столь долго командовавшей маленькими девочками, что другой стиль общения был ею позабыт.

Гарет повернулся. Стоящая перед ним дама в точности соответствовала всей увиденной им обстановке школы. Ни пряди седых волос не выбивалось из ее тщательно уложенной прически с аккуратным пучком на затылке. Ее бесцветное лицо соответствовало безжизненному серому цвету ее платья. Ее губы сжались в прямую линию, так, будто любой изгиб или извилина могли оскорбить ее приверженную порядку натуру.

– Вы, должно быть, миссис Девенпорт, – произнес Гарет. – Вы мне писали.

Ее глаза недоверчиво сузились.

– В ответ на запрос моего поверенного, – пояснил он. – Я здесь по поводу Дженни Кибл.

Было бы слишком неловким для миссис Девенпорт показывать эмоции. Однако сам факт, что она очень тщательно их не показывала – ни малейшего удивления тем, что незнакомец интересуется ее ученицей, окончившей школу более десяти лет назад, – говорил сам за себя. Это была показная, обнадеживающая непроницаемость старой сплетницы, у которой всегда припасена скандальная история и которая жаждет получить сочные подробности взамен.

– Какие-то проблемы? Мисс Кибл… – Миссис Девенпорт сделала деликатную паузу.

– Умерла? Приговорена? Разыскивается за воровство?

Глаза миссис Девенпорт округлялись при каждой возможности, перечисляемой Гаретом. Она так и лучилась удовлетворением.

Гарет постучал пальцами по ноге.

– Нет. Это не так.

Неуловимое сожаление коснулось плеч чопорной дамы.

– Что же. Этот ребенок причинил мне больше неприятностей, чем любая другая девочка за все мои двадцать девять лет работы здесь. Если вы ее знаете, то можете себе представить, что она была предназначена для… – Еще одна деликатная пауза.

– Лжи, – услужливо подсказал ей Гарет.

– Неправды, – закончила миссис Девенпорт, – и нечестивых действий, часто связанных с деньгами. Но мне кажется, у вас есть о ней новости. Я даже не смею надеяться, что она занялась честным ремеслом?

Миссис Девенпорт приподняла свою идеально выщипанную бровь. Где-то в глубине ее сдержанного и осуждающего взгляда зажглись алчные искры едва сдерживаемого желания.

– Господи Всемогущий, – едва мог вымолвить Гарет, – да вы и вправду хищница, так?

Она сморщила губы.

– Будьте любезны, милорд, не упоминайте имени Господа всуе. Здесь маленькие девочки, которые склонны повторять любое услышанное ими бранное слово.

– Я здесь для того, чтобы побольше узнать о ней, – объявил Гарет. Когда-то он думал, что если откроет для себя все ее самые сокровенные тайны, то сможет о ней забыть. Сейчас он уже не обманывал себя этой мыслью. Теперь он просто хотел знать. – Какая она была? Кто были ее подруги?

– Подруги? – Миссис Девенпорт скривилась в усмешке. – У таких девочек, как она, не может быть подруг среди порядочных женщин. Уж я об этом позаботилась. Я была против ее зачисления, да. Ничего хорошего не может вырасти из девочек, рожденных от неизвестных родителей. Они родились в грехе, и грех этот пребудет с ними навечно, с ними и с теми, кто окажется рядом.

Гарет поперхнулся.

– Продолжайте.

Миссис Девенпорт смотрела на него невидящим взглядом, устремленным вдаль.

– Но она была хитрая маленькая бестия. Ей удавалось добиться того, чтобы другие девочки дружески разговаривали с ней, едва только представлялся такой шанс. Если меня не оказывалось поблизости, она запросто обводила их вокруг пальца. Она умела им понравиться, да. Я повторяла им изо дня в день, чтобы они сторонились Дженни Кибл. Большинство из них слушались, но…

Но Дженни прикладывала все усилия, чтобы привлечь их снова.

– Ей было только четыре года, когда она здесь появилась, – тихо заметил Гарет.

– Природу нельзя исправить, мой дорогой лорд Блейкли. То, что заложено с младенчества, принесет плоды в будущем. Что, по-вашему, может вырасти из девочки, которая никогда не знала родителей?

Девочки, которой лгали с четырехлетнего возраста и убеждали, что она предназначена для дурного поведения с рождения? Гарет мог только представить себе это. И все же… с Дженни такого не случилось.

– Полагаю, – спокойно произнес Гарет, – вы исполнили свой долг по отношению к несчастной и проинформировали ее о том, что ей следует ожидать от жизни.

– О да, – с плотоядным удовольствием произнесла миссис Девенпорт, не оставлявшим никакого сомнения, каким образом она выполнила эту свою обязанность. – И кстати… – Она подошла к столу и порылась в ящике, а потом достала пожелтевший сверток бумаг с обтрепанными краями. – Здесь я записывала все ее провинности. Я сохранила это на тот случай, если меня когда-либо попросят свидетельствовать относительно ее нрава и поведения, а городской суд решит проявить глупую снисходительность.

Гарет протянул руку.

– Она никогда не рассказывала о своем детстве.

Глаза миссис Девенпорт сузились, но она все же протянула бумаги.

– Язык, лорд Блейкли. Следите за своим языком. Скажите мне, она и в самом деле стала…

– Шлюхой?

Миссис Девенпорт задохнулась от возмущения.

– Ваш язык! Заблудшей пташкой.

– Последние двенадцать лет она изображала из себя мистика, владеющего способностями предсказывать будущее.

Миссис Девенпорт в ажитации воздела руки к губам, словно пытаясь удержать крик ужаса.

– Да, жизнь далекая от стези добродетели. Как вы с ней познакомились?

– Мой кузен часто посещал ее. Я был уверен, что в результате их знакомства она вытянула из него приличную сумму денег.

Лицо женщины озарила злобная радость. Она сжала носовой платок в руках.

– Мошенница! Преступница, я в этом уверена. Ее повесят? Поставят к позорному столбу? Отправят на каторгу?

Гарет заглянул в бумаги, попавшие к нему в руки.

«14 августа 1815 года. Дж. К. дважды сказала неправду и не вымыла грязь за ушами».

Он просмотрел еще несколько страниц, покрытых сделанными убористым почерком записями о ее мелких проступках. Некоторые из них даже не были таковыми.

«12 мая 1820. Дж. К. заболела лихорадкой и заразила еще двух девочек. Скорее всего, намеренно».

Гарет страдал в свое время от черствости и резких замечаний своего деда. Однако за его холодностью всегда стояли высокие ожидания. Он даже не сомневался, что однажды Гарет будет способен, и на деле докажет это, выполнять свои обязанности с честью и достоинством, присущими многим славным поколениям рода Блейкли. Деньги и титул открывали перед ним бездну возможностей и даровали многочисленные привилегии.

Дженни же выросла в этом холодном месте. Вместо матери у нее была эта страшная женщина, распространявшая о ней лживые слухи, лишившая ее подруг, у которых она могла получить утешение. До какой же степени отчаяния ей надо было дойти, чтобы сбежать отсюда в восемнадцать?

И какую боль, какое опустошительное унижение она испытала, когда обнаружила, что первый ее возлюбленный, подобно всему окружавшему ее бездушному миру, также ни во что ее не ставил и бросил, словно ненужную больше вещь. Неудивительно, что она обратилась к об ману.

– Лорд Блейкли? – Миссис Девенпорт вмешалась в его раздумья. – Ей будет предъявлено обвинение?

– Тихо! – рявкнул он. – Я думаю. – Гарет поднялся и подошел к камину.

Однако, несмотря на пережитые потрясения, на ледяной холод ее воспитания, она осталась такой же Дженни. Дженни, видящей лишь хорошее во всех, кто ее окружает. Дженни, которая разглядела мудрую преданность Неда, тихую силу Лауры. Да она даже увидела нечто хорошее в Гарете, ради всего святого.

У нее не было никаких разумных причин надеяться, но она надеялась. И если она не хотела сделать этот последний шаг – если она не желала нуждаться в нем, любить его, когда он, ни капли не сомневаясь, собирался задвинуть ее в покрытый паутиной дальний угол своей жизни, то в чем ему ее винить? Никто и никогда не ценил ее по заслугам. И менее всего Гарет.

Гарет был ученым. Если доказательства выстраивались в стройную цепочку, то истина становилась настолько очевидной, что не нужны были никакие дальнейшие рассуждения и умозаключения. И теперь, стоя в этой лишенной жизни комнате, рядом с нависшей над ним и мешающей думать старой каргой с жаждой крови в горящем добродетелью взгляде, Гарет осознал правду.

Дженни не была ему равной. Она была лучше его.

А он – самый большой осел во всем мире. Осел и идиот. Потому что Дженни видела лучшее и в себе тоже, а он не признавал, отказывался замечать это, он опорочил ее, не желая согласиться с тем фактом, что кто-то может быть лучше него. Уж никак не женщина, в которой он так нуждался.

Он потерял все. Все, что было ему дорого и близко, словно смыло приливной волной в море. Он опирался на свое превосходство как на оправдание каждого бесконечно одинокого года своей взрослой жизни. Но что, если он вовсе и не обладал им, не превосходил во всем окружающих его людей? Мысль об этом однажды испугала его. Но теперь… Если другие люди лучше него, то он оказывался не так связан титулом лорда Блейкли, как ему казалось. Он был свободен. Он мог обладать всем, чем хотел, и оставаться в стороне. Дутое величие лорда Блейкли лопнуло, утеряв свое былое значение, став лишь удобным орудием и титулом, а не непреодолимым барьером на пути к личному счастью.

И если все это правда, он должен начать свою новую жизнь с одного человека. Дженни. Его Дженни.

Затекшие члены Гарета обожгло, будто кровь внезапно возобновила циркуляцию по сосудам. Он прекратил бесцельно шагать по комнате и сфокусировал свой взгляд на миссис Девенпорт.

Она жадно потирала руки.

– Ее повесят? Вы уже решили, что делать?

– Да, я знаю, что мне делать. – Гарет взял пачку записей в руку. – Я собираюсь удостовериться, что вы больше никогда не заговорите о ней снова.

Он подошел к камину и бросил туда связку бумаг, прежде чем старая ведьма успела воспротивиться этому. Сухая бумага мгновенно вспыхнула. Слабый крик миссис Девенпорт заставил Гарета удовлетворенно улыбнуться.

Дженни были не нужны его деньги. Но если и было что-то на свете, в чем Гарет преуспел, так это в умении завоевывать уважение и почтение окружающих. Он мог обеспечить Дженни этой защитой. Будь он проклят, если кто-нибудь еще бросит на нее косой взгляд, осмелится оклеветать ее снова.

– Послушайте меня. – Он понизил голос. – Что бы вы ни думали о Дженни Кибл, держите это при себе. Если я узнаю, что вы скажете хоть одно слово об этой женщине, я вас уничтожу. Я закрою эту школу и разорю банк, в котором хранится ваш пенсион. Я добьюсь решения суда о высылке вас в Австралию на шхуне с арестантами. На мужской шхуне с арестантами. Даже не сомневайтесь, что я смогу это.

Она отшатнулась от него.

– Я думала, вы собираетесь воздать этой Дженни Кибл по заслугам!

Гарет задумался.

– Если удастся, то да.

Но для этого ему надо было вернуться в Лондон. Немедленно.

* * *

У Гарета ушло еще сорок шесть ужасных часов на путешествие из Бристоля в Лондон. Несмотря на то что он весь насквозь пропитался пылью, Гарет не остановился дома, чтобы переодеться. Вместо этого он приказал кучеру направляться прямо к дому Дженни. Словно тысяча крыльев распустилась у него за спиной, когда он выпрыгнул из кареты. Он заколотил по двери кулаками.

Нет ответа.

– Дженни, – позвал он. – Дженни, ты здесь? Дженни!

Ответа опять не последовало.

Возможно, она отправилась за покупками. Он внимательнее оглядел дверь – проклятье! Она бы не стала снимать колотушку с двери, направляясь купить перчатки. Словно для того, чтобы подчеркнуть этот факт, дверь над его головой распахнулась.

– Вам нужна мадам Эсмеральда?

Гарет развернулся и задрал шею. У приоткрытой соседней двери стояла женщина.

– Где она?

– Она уехала. Собрала все вещи и уехала. Квартира пуста – уж я-то знаю, я так хотела подобрать что-нибудь, что от нее осталось. Совсем-совсем пустая.

– И куда же она уехала?

Женщина пожала плечами:

– Она же цыганка, так? Кто знает, куда она могла направиться?

Словно холодная рука сжала сердце Гарета в кулак.

– Но она же оставила для меня записку, да?

Женщина рассеянно пожала плечами:

– Я не могу сказать, что она сделала. Но если вы хотите узнать свою судьбу, думаю, я могу попытаться. Она однажды говорила мне, как это делается.

Его настиг еще один удар, еще одно озарение. Он понял, что Дженни была слишком хороша для него. Он не думал, что она сама об этом догадается. Он как дурак надеялся на то, что она будет сидеть здесь, ожидая его возвращения. Но почему она должна оставаться дома? Дженни не хандрит. Она действует.

Каким же он был идиотом. Она была незаменимой. Она бы могла добиться любого мужчины, которого бы захотела. Ей даже не надо было бы лгать, чтобы заполучить их целый десяток.

– Может, она оставила записку кому-нибудь?

Женщина хитро посмотрела на него.

– Что же, я полагаю, я могла бы вопросить об этом духов…

– Духи могут ступать к дьяволу, – пробормотал Гарет и, яростно развернувшись, рванул к карете.

Глава 21

Гарет совсем зашел в тупик в своих безутешных размышлениях, когда подумал спросить своего кузена о местопребывании Дженни. Он ворвался в столовую Неда в десять часов утра, проведя бессонную ночь.

Нед был одет к выходу и тщательно выбрит. Он церемонно завтракал, сидя за полностью сервированным столом. Один только Гарет не соответствовал обстановке. Он потерял свой галстук еще задолго до этого, его волосы выглядели растрепанными и пыльными. Однако такие тривиальные вещи, как внешний вид, ничтожно мало значили для него сейчас. Он должен был разыскать Дженни.

– Нед, – с порога вскричал Гарет, – ты имеешь хоть малейшее представление, куда могла подеваться Дженни?

Нед аккуратно положил на тарелку свою вилку.

– Гарет, я вижу, ты соблаговолил появиться в городе до моего венчания. Спасибо за любезные поздравления. Твои манеры, как всегда, безупречны.

– К дьяволу твое венчание, – прошипел Гарет. – К дьяволу Уара, и его дочку, и твою милейшую мамашу. И можешь сам проваливать ко всем чертям, раз не хочешь отвечать на мои вопросы.

Нед покачал головой:

– Ты говоришь неразумно, Гарет.

– И с какой это стати ты называешь меня по имени? Я никогда не давал тебе на это позволения. Ты раньше не обращался ко мне таким образом.

Нед раскрыл свою правую кисть и внимательно посмотрел на нее. Потом улыбнулся и снова сжал руку в кулак.

– Это, – преувеличенно спокойно заметил он, – подарок от Дженни. Она сказала, что я могу так поступать. Честно говоря, она приказала мне это сделать. Она считает, что кто-то должен тебя сдерживать. Ну а поскольку я пытаюсь выработать в себе характер, то решил, что этим кем-то лучше всего буду я.

Гарет нахмурился и притопнул ногой о пол. Конечно, Дженни это сделала. Она подумала о Гарете, о том, как он ненавидит свой титул. Он позволил ей уйти, однако она не забыла о нем.

Нед задвинул стул и подошел к нему поближе.

– Это, как я сказал, был подарок от Дженни. А это – подарок от меня лично.

Нед с размаху ударил своего кузена кулаком в челюсть. Звездочки поплыли перед глазами у Гарета, и он буквально взмыл над землей. Он приземлился на пол, безжизненно сползя по стенке. Несколько секунд Гарет лежал недвижимо, слишком потрясенный, чтобы даже почувствовать боль от ушиба. Однако вскоре он ощутил пульсацию в челюсти и тысячу иголок в спине, на которую он бессильно завалился на пол.

Он открыл глаза и увидел стоящего над ним Неда.

– Какого дьявола? За что?

– Ты думаешь, что твой титул маркиза дает тебе право заполучить любую женщину?

– Я не…

– И бросить ее беспомощной? Одну?

– Я предлагал…

Нед покачал головой.

– Ты не оставил ей иного выбора, кроме как бежать в другую страну.

Боль в челюсти показалась Гарету ничем по сравнению с этими словами, ударившими ему в грудь подобно острому топору. Он не мог говорить. Он не мог дышать. Его буквально скрутило от боли. Когда он, наконец, обрел дар речи, Гарет взмолился:

– Куда? Когда? И как мне вернуть ее обратно?

– Никак, осел.

– Я знаю, что я – осел. Но я сделаю все, чтобы вернуть ее. Нед вытер руки о брюки.

– И каковы твои намерения?

– Исключительно бесчестные, – признался Гарет. – Если мне удастся обмануть ее и убедить выйти за меня замуж, я буду счастлив.

Пальцы Неда распрямились, его рот раскрылся от изумления.

– Выйти замуж? За тебя? Да какой ей в том прок? – Он отвернулся, его губы дрожали.

Возможно, он представлял себе этот момент всякий раз, когда Гарет больно задевал его самолюбие, когда его презрительные комментарии ранили его душу. Гарет боялся, что Нед решил наконец поквитаться.

– Разве ты не видишь, – вставил Гарет слово. – Если ты решил посчитаться, разве ты не видишь, что у меня ничего не получается, я не могу ничего сделать без нее. Ни с тобой. Ни с Лаурой. Я знаю, ты подсчитываешь сейчас все, чем можешь отплатить мне…

Нед удивленно взглянул на Гарета.

– На самом деле, – сказал он, – я подсчитываю часы, оставшиеся до отправки ее корабля. И стараюсь придумать причину, по которой могу позволить тебе отнять у нее хоть один. Я бы хотел, чтобы ее последние воспоминания об Англии были приятными. С какой стати я должен позволить тебе их испортить?

– Потому что я хочу попытаться еще раз. Я должен сделать все правильно…

– Неверный ответ, – отвернулся Нед. – «Потому что я хочу сделать ее счастливой» могло бы сработать.

– И это тоже.

– Если бы ты действительно беспокоился о ней, – проворчал Нед, – то давно бы занялся этой ее пропажей в банке, а не шлялся непонятно где.

Эти слова звучали для него абсолютно бессмысленно. Возможно, Гарет был слишком потрясен мыслью о том, что Дженни выскользнула из его рук. Тем не менее он постарался.

– Пропажа? Банк? О чем ты говоришь?

Нед пристально посмотрел на него.

– Я скажу тебе, – наконец произнес он, – но только не думай, что это хоть что-то меняет. Я по-прежнему не могу позволить тебе сделать ее несчастной.

* * *

Банк, на который указал ему Нед, был меньше, чем те большие компании, с которыми обычно вел дела Гарет. Банк выглядел убого и запущенно. Мебель красного дерева сильно поблекла и явно нуждалась в свежей полировке. Зеленые шторы выгорели от солнца, и Гарет мог поспорить, что если ударить по ним, то вылетит целое облако пыли.

Когда они с Недом вошли, все клерки и менеджеры поспешили бросить свои дела и обратить на них почтительное внимание. И не только из-за аромата богатства и благополучия, так и источаемого Недом. С ними был лукавый седовласый адвокат, занимающийся многими делами семьи Кархарт. Даже если банковские клерки и не распознали сразу маркиза Блейкли, то они узнали его адвоката Мартина Скорвила. Этот пожилой джентльмен считался гением в управлении доверительными фондами, и его клиентами обычно бывали баснословно богатые люди.

Гарету показалось забавным такое подобострастное внимание. Главный управляющий банка немедленно поспешил пожать руку Неду. Тот пробормотал что-то неразборчиво. Толстяк управляющий кланялся и кланялся, пока не потерял дыхания. Когда же он осознал, что в его банке находится маркиз – маркиз, которого он проигнорировал, поскольку Гарет так и не сменил свой дорожный костюм и не обзавелся галстуком, – он мог только вытащить из кармана платок и бессильно утирать со лба пот. Однако Гарет был здесь не для того, чтобы открыть себе счет. Он сделал условный знак, и Нед вместе с адвокатом приступили к обсуждению деталей касательно одного из доверительных фондов, который Нед планировал открыть на имя своей жены.

Гарет прошелся по комнате, обменявшись парой слов с одним из кассиров. Узнавая нужную информацию. Клерк указал на другого мужчину, занятого беседой с Недом. Парень усердно делал какие-то заметки, стоя подле круглого управляющего. У него был острый и хитрый, как у хорька, нос, забавно дополнявший его, возможно, слишком симпатичный патрицианский профиль. Гарет скривил губы. Он здесь вовсе не для того, чтобы служить ширмой, благородным украшением, призванным придать финансовым процедурам должную солидность. У него совсем другие обязанности.

И в этот момент обязанностью, висевшей на нем тяжким бременем, было устроить все правильно с Дженни. Он дрожал от страха, сознавая, что она уезжает. Гарет более чем жаждал направить свое мщение на любой достойный его объект.

Дженни и месть. Два слова, которые так редко стояли вместе. И тем не менее именно поэтому он был здесь.

Нед поймал взгляд Гарета и условленно кивнул. Гарет подошел к ним поближе. Управляющий протягивал Неду перо, чтобы он подписал первый из многочисленных бланков банковского соглашения.

Гарет накрыл рукою страницу.

– Я полагаю, что есть одно условие, которое нам прежде всего надлежит обсудить.

– Да, милорд. Конечно, милорд. – Управляющий крепко сжал руки, словно замерев в вежливом и уважительном поклоне.

Стоящий рядом кассир подобострастно выгнулся.

Гарет указал на него пальцем:

– Этот человек – мистер Севин?

Мистер Севин воззрился на него, выронив от удивления перо. Чернильная клякса испачкала ему ботинки.

– Милорд? Разве мы были представлены? – Он неуклюже склонился, смяв письменные принадлежности. – Я приношу свои извинения. Свои глубочайшие извинения. Я не припоминаю – хотя нет, мне кажется, я вспомнил, возможно ли, что ваше сиятельство присутствовали на некоем… на некоем собрании? В июне прошлого года? Я однажды посещал…

Подняв руку, Гарет прервал этот его непрошеный поток словоизлияний.

– Это был вопрос, требовавший ответа «да» или «нет», мистер Севин. А вовсе не приглашение гоготать тут, будто стая разъяренных гусей.

Мистер Севин запнулся.

– Милорд?

– Отвечайте на вопрос. Вы – мистер Севин?

– Да, милорд.

– Замечательно. – Гарет повернулся к управляющему: – Предоставьте ему расчет. Он отправляется в Новый Южный Уэльс[14] первым же свободным судном.

– Что? – Мистер Севин издал пронзительный крик, его щеки побелели. – Я? Почему? Милорд, пожалуйста! У меня жена и ребенок. Я не могу взять их с собой в эти дикие земли.

– Да, – согласился Гарет. – Вы не можете взять их с собой. Вам придется путешествовать в одиночку, а на время своего отсутствия основать доверительный фонд для их поддержки.

– Фонд? Да я простой банковский служащий. Фонды – это для богатых, а я…

– А вы – что? – перебил его Гарет. – Но вы вовсе не простой банковский клерк. Вы лишь недавно получили около четырех сотен фунтов.

С лица мистера Севина медленно сползла раболепная угодливость и проявилось понимание.

Гарет продолжал:

– Я добьюсь того, чтобы вы оказались в Новом Южном Уэльсе тем или иным способом. Вы можете оставить здесь свою жену и ребенка в комфорте и отправиться в путешествие на удобной корабельной койке или же оказаться там же закованным в кандалы каторжника. Выбирайте сами.

Нед поймал взгляд Гарета, отвернувшегося от униженно согбенного мистера Севина, и торжествующе усмехнулся. Деля радость победы со своим кузеном, Гарет никогда не мог и вообразить подобного.

Дженни была права. Очень одиноко быть выше всех.

Гарет снова посмотрел на мистера Севина, корчившегося в бессильной ярости, и внес небольшие поправки в свой предыдущий вывод. Одиноко быть выше всех, однако есть особенная радость превосходить некоторых.

Однако момент был далек от идеального. Он повернулся к Неду и внезапно ощутил себя в роли просителя.

– Ты дашь мне еще шанс?

Вся радость Неда испарилась, и он медленно покачал головой:

– Я должен сделать то, что будет лучше для нее. И прости, но это совсем не ты.

* * *

– Нед, куда мы едем? – уже в третий раз поинтересовалась Дженни.

Это был ее последний день в Англии. Лондон остался позади уже около часа назад. Лошади лениво трусили по грязной дороге, взметая за собой клубы пыли. Легкие облачка заслоняли прямые солнечные лучи, вовсе не мешая распространению приятного весеннего тепла.

– Помнишь моего приятеля Эллисона? Того самого, в притоне, который хотел сделать ставку своими львами?

Дженни покачала головой.

– Так вот, он по-прежнему ими владеет. Я решил, что самое время устроить пикник у зверинца.

– И ты взял с собой меня? А почему не женщину, на которой женишься?

Нед пожал плечами:

– Она выросла рядом с герцогом Уарским. Львы представляются мне менее хищными. Сегодня только мы двое. Как это и должно быть.

Он натянул поводья, и лошади свернули с главной дороги. Они потащились по узкой тропинке, представлявшей собой не более чем колею, оставленную в траве какой-то тяжелой телегой.

Спустя какое-то время Дженни заговорила вновь:

– Львам, наверное, несладко приходится в этом ужасном английском климате?

– Я представляю. Кроме того, они заперты в клетки. Интересно, Эллисона не привлекут за браконьерство, если мы откроем клетки и они бросятся в погоню за королевскими оленями?

Дженни скептически оглядела плоскую долину.

– За оленями? Я думаю, они скорее съедят лошадей. Или тебя.

Нед довольно кивнул и натянул поводья. Лошади встали. Они остановились у небольшого сельского домика. В отдалении виднелись очертания двух огромных сараев. Дженни предположила, что они вполне подошли бы для того, чтобы держать там клетки со львами. Однако лишь при одной мысли об этих кровожадных хищниках мурашки побежали у нее по коже. В любую секунду она могла столкнуться с большой, притаившейся в засаде кошкой.

– Здесь, – сказал Нед, протягивая ей корзинку. – Ступай, располагайся рядом с коттеджем, пока я поставлю лошадей.

– Одна?

– Да, одна.

– Рядом со львами?

Нед усмехнулся, привязывая лошадей.

– Рядом со львами, сидящими в клетках, да. Ведь ты же не боишься, правда? А то иначе тебе следует пересмотреть планы, связанные с отъездом. Я слышал, что львы попадаются в окрестностях Цинциннати с завидной регулярностью.

Дженни взяла корзинку и побрела по направлению к дому. Она будет скучать по Неду. Она будет скучать по Англии – тоскливой, облачной Англии. Ведь это все, что она знала в своей жизни.

И она уже скучала по Гарету.

Однако, задумалась она, ей будет не хватать не просто его присутствия. Нет, она скучает по тому человеку, каким он мог бы стать. По тем редким моментам, когда он улыбался. Когда прекращал использовать лорда Блейкли в качестве орудия против простых смертных, которые имели несчастье навлечь на себя его гнев. Если бы он был фермером в Цинциннати или торговцем в Бразилии.

Дженни встряхнула головой, прогоняя глупые мечты, и поставила корзинку на землю подле небольшого домика.

Тонкий плед закрывал лежавшие там съестные припасы. Она как раз стелила его на траву, когда услышала рядом с собой какой-то звук. Дженни почувствовала дрожь в районе лопаток, будто бы и в самом деле услыхала мягкую поступь льва, а не мужские шаги.

Она медленно повернулась и застыла на месте.

Лучше бы это был лев. Лучше быть растерзанной его острыми когтями, чем еще раз пережить эту ужасную боль и горечь. Лишь только взглянув на Гарета, она вспомнила все, что он ей сказал. «Да кто может подумать, что ты мне ровня?» Эти ранящие слова засели у нее в голове, словно мелкие частицы шрапнели, которые не смог бы удалить ни один хирург.

Хотя он вовсе не выглядел сейчас показывающим свое превосходство. Откровенно говоря, он выглядел просто ужасно.

И самым нелепейшим образом привлекательно. Его светло-каштановые волосы потускнели, галстук сполз в сторону. Роскошный синяк украшал его челюсть. И конечно, глаза – эти изумительные золотисто-коричневые глаза. Он вполне мог бы сойти за большого хищника, так пристально он пожирал ее взглядом. Она же очень напоминала его добычу – так ей хотелось сдаться ему.

– Нед, – проговорила Дженни. – Нед ответственен за все это. Я ему устрою взбучку.

Он нахмурился.

– Я убедил Неда предоставить мне последний шанс. Я знаю, ты не дала бы его мне – у тебя есть все причины меня презирать. Но… послушай… только… – Он прервался и принялся копаться в карманах. Гарет вытащил оттуда скомканный лист бумаги и протянул его ей: – Вот.

Дженни отмахнулась от жалкого комка:

– Что это?

– Право на владение, – ответил он, – право на владение тем, что в амбаре.

– Я уже сказала тебе, что ты меня не купишь.

Он устремил на нее отчаянный и печальный взгляд.

– Я знаю, – мягко ответил он. – Для этого мало всех денег на свете. Но я умоляю тебя позволить мне… позволить мне… – Он нахмурился и притопнул ногой.

У Дженни все словно перевернулось внутри. Она не чувствовала своих подгибавшихся ног.

– Просто войди туда, – прошептал он.

Она прошла по аккуратно подстриженному газону и рванула тяжелую дверь. Дверь со скрипом отворилась, распространяя вокруг облако пыли и едва уловимый аромат плесени, старого дерева. Когда она зашла внутрь, то почувствовала, что температура там ниже градусов на десять. Пахнуло запахом чистого стойла. Однако к этим знакомым ароматам примешивался и какой-то совершенно незнакомый ей запах. Ей почудился легкий кисловатый душок, сменившийся теплым и чуть сладковатым. Львы?

Нет.

Там не было тяжелых железных клеток. Помещение также не было разделено ровными квадратными перегородками на отсеки для коров или лошадей. Перед ней простиралось открытое пространство большого сарая. Посреди него возвышался гигантский стог сена. И рядом с этой золотистой копной, мерно пережевывая сено, стоял он.

Большой и серый. Огромные уши-лопухи слегка подрагивали от удовольствия, едва только он лениво захватывал хоботом пук сена и просовывал в свой обрамленный бивнями рот. Он раскрыл глаза, едва появилась Дженни, однако больше не делал никаких дополнительных движений.

Дженни не могла вымолвить ни слова. Гарет подошел и встал позади нее. Ее сердце бешено колотилось.

– Что, – как могла спокойно спросила Дженни, – я буду делать со слоном?

– Я не знаю, – ответил Гарет. – А что ты собиралась делать со всеми моими очками?

Очки? Дженни понадобилось какое-то время, чтобы вспомнить, о чем он говорит. Очки за его улыбки. Она медленно обернулась и уперла руки в бока.

– Твои очки? Да это мои очки. Я заработала их. Ты не можешь владеть ими.

Гарет нахмурился и положил руки в карманы.

– Чушь. Я должен был тяжко улыбаться за каждое. И если ты не возьмешь этого слона и не выйдешь за меня замуж, то богом клянусь, ты никогда не получишь больше ни одного очка.

Дженни почувствовала, будто ее мир застыл, заморозился, замер. Где-то далеко она слышала едва доносившееся птичье пение. Однако оно заглушалось царящим в ее голове гулом. Она медленно обернулась к Гарету:

– Что ты сказал?

– Я сказал, что ты больше не заработаешь ни одного очка. Я не улыбался с тех пор, как ты меня покинула, и мне не хватает этого ощущения. – Он пнул ногой пол, его глаза заволокло взметнувшейся пылью. – Мне не хватало тебя. Я скучал по тебе.

– Нет, перед этим.

– Возьми этого слона.

– После.

Он взглянул на нее. В его глазах снова загорелся знакомый хищный блеск, но на этот раз в нем светилась мольба. Лев просил освободить его из клетки.

– Возьми меня. – Его голос звучал слабо и хрипло. – Пожалуйста, Дженни, умоляю тебя.

Она не знала, что сказать в ответ. Его слова словно отскочили от ее замороженного панциря. Дженни могла только бездумно таращиться на него, ожидая, пока застывший внутри ее поток пробудится от сковавшего его льда; ей было больно желать.

– Я не могу принять этого слона, – сказала она, решив сосредоточиться на той части, которая была пока доступна ее пониманию. – Ты представляешь, какая жалкая участь грозит этому созданию зимой? Это жестоко.

– Это слониха. Она из Африки, – невпопад ответил Гарет. – Из саванны. Я думал, возможно, удастся вернуть ее обратно.

– Обратно? Обратно куда? Обратно как?

– Обратно в Южную Африку. Возможно, этой зимой. Путешествие может занять шесть месяцев. – В его голосе прозвучали нотки затаенного желания. – Я всегда хотел этого. Это должно быть прекрасным местом. Особенно для того, у кого есть свои теории о миграции птиц… – Он покачал головой и закашлялся. – Но…

– Но лорд Блейкли уж точно никак не сможет покинуть свои имения на столь долгий срок.

– Нет. Лорд Блейкли не смог бы. Не смог бы, по крайней мере пока не нашел кого-нибудь, кому бы пожелал доверить поместья в свое отсутствие. А лорд Блейкли… Что же, лорд Блейкли не доверял никому.

– Лорд Блейкли говорит о себе в третьем лице и прошедшем времени, – удивленно отметила Дженни. – Это ставит меня в тупик.

– Тогда позволь перейти к первому лицу множественного числа. То, чего не сможет сделать лорд Блейкли, сможем мы. Я не доверял никому управление своими поместьями даже на короткий период времени, потому что думал, что я лучше, чем кто-либо еще. Я был не прав. Видишь, Дженни, ты мне нужна. Мне нужен кто-то, кто умеет распознать силы, скрытые глубоко в людских сердцах. Кто-то, кто мог бы развить эту силу. Мне нужен кто-то, кто мог бы взглянуть на человека и подвигнуть его на то, чтобы стать лучше. Я не способен справиться с этим в одиночку.

Дженни посмотрела на слона. Ни один думающий человек никогда бы не приобрел слона в качестве свадебного подарка. И тем не менее он стоял здесь. Он приподнял ухо, словно прислушиваясь к собравшимся возле него людям – вероятно, на слоновьем языке это означало: «Продолжайте, это драматическое представление очень интересно».

Было только одно возможное заключение. Гарет перестал думать. Впервые за эту неделю Дженни позволила себе надежду. Настоящую надежду. Она потянулась и коснулась его щеки. Щетина топорщилась под ее пальцами. Бог знает, когда он брился в последний раз. Возможно, еще до того, как заполучил этот синяк.

– Гарет.

– Я еще не перешел ко второму лицу, – тихо отметил он. – Ты. Ты. Только ты. Я люблю тебя, Дженни. Когда ты оставила меня, все тепло словно исчезло из моего мира. Когда я произнес эти ужасные вещи, я не понимал, как я нуждаюсь в тебе – насколько ты меня превосходишь.

Сердце Дженни словно подскочило в груди.

– Вся эта страна действовала на меня удушающе – холодная, мрачная, одноцветная. Потом я встретил тебя. И ты вдохнула цвет во все, к чему прикасалась твоя рука. Сделала мою жизнь яркой и многоцветной, ты сделала плоский мир объемным и многогранным. Прежде чем я узнал тебя, я навсегда распрощался с надеждой вновь увидеть Бразилию. Я не могу придумать ни одной причины, по которой ты могла бы остаться со мной, но ты гораздо умнее меня, и я надеюсь, тебе придет на ум что-нибудь.

Гарет опустил свои обтянутые перчатками руки ей на плечи. Его золотистые глаза были подернуты пеленой, которая подозрительно напоминала влагу. Щеки его были покрыты щетиной, немного более темного цвета, чем его рыжевато-каштановые волосы.

– Гарет, – спросила Дженни, – когда ты в последний раз спал?

– Я не знаю. Разве это имеет значение?

– И ты называешь себя разумным человеком.

Он не спорил. Вместо этого пальцы его, лежащие на ее плечах, импульсивно сжались.

– Я могу дать тебе одно, – хрипло произнес он. – Одну вещь помимо себя самого. Никто и никогда не посмеет косо взглянуть на тебя снова. Никогда с моим титулом и моей защитой. Мой дед хорошо научил меня отражать такого рода атаки. Позволь мне поставить свой титул на твою службу. Разреши мне встать подле тебя.

И с этого момента Дженни поняла, что он не покинет ее. Никогда.

– Гарет, – повелительно произнесла Дженни, – дай мне руку.

Он замер, удивленно отвернув от нее лицо.

– Что?

Она не стала повторять просьбы. Вместо этого Дженни взяла его за запястье и стянула перчатку. Его дыхание прервалось, едва она коснулась своим большим пальцем линий его ладони.

– Ты высокомерный человек, – начала она. – Рациональный человек. Чрезмерно гордый, чертовски ответственный и слишком неуклюжий.

Он уныло поежился, подавленный ее честным анализом.

– Я могу измениться.

Дженни вгляделась в его ладонь.

– Нет. – Она отклонила эту идею решительным поворотом головы. – Ты этого не сделаешь. Изменения – это не то, что я вижу в твоем будущем.

– Я могу попытаться.

– Ты не изменишься, – быстро проговорила она, – потому что я люблю тебя таким, какой ты есть.

Потрясение изменило его черты, но Дженни еще не закончила:

– Знаешь, что я вижу, когда смотрю на тебя, Гарет?

Он покачал головой.

– Я вижу сильного человека. Честного и хорошего. Возможно, немного негибкого – но достаточно разумного, чтобы сознавать свои пределы. Умного, чтобы выбрать женщину, которая поможет ему стать лучше. Я вижу мужчину, который делает ошибки, но готов признать это и работать, чтобы избежать их в дальнейшем. Я вижу человека, который отбросил всю свою гордость ради пользы своего кузена. И ради меня сейчас.

– Что ты еще видишь?

Она взяла его руку и положила себе на талию. Он прижался к ней, его пальцы обвились вокруг нее. Притягивая ее прямо к его сердцу.

– Я вижу, что я скажу «да».

– Да?

– Да, я возьму тебя. Если ты возьмешь меня.

Когда их губы встретились, она почувствовала улыбку на его устах. Он крепко прижал ее к себе. И когда после долгого, долгого, долгого поцелуя он поднял голову, она увидела, что он улыбается. Одно, длившееся вечно мгновение Дженни никак не могла подобрать названия, чтобы обозначить странное ощущение, поселившееся у нее в груди, найти слова, чтобы описать нахлынувшее на нее чувство. И наконец понимание пришло к ней.

«Ах, так вот что означает оказаться дома».

Эпилог

Если и было нечто постоянное в высших кругах лондонского светского общества, так это – маркизы Блейкли. Почти целых два века Блейкли являли собой прочное здание, стоящее на твердом фундаменте. Они представляли собой нерушимый барьер на пути перемен; древние стражи, напоминание юным об обязательствах, налагаемых титулом и знатностью. Девять поколений холодных, равнодушных мужчин – число достаточное, чтобы подавить претензии желавших потягаться с ними в богатстве и знатности.

И поэтому, когда девятый маркиз Блейкли купил слона в один день и объявил о том, что он женился, на другой, поползли слухи. Потому что он женился не на какой-нибудь ожидаемой дочери пэра. Или на наследнице несметного состояния. Так на ком же он женился?

Никто не мог точно ответить на этот вопрос.

О, конечно, всем было известно, как она выглядела. Она была миловидной и дружелюбной женщиной с роскошными темными волосами, приятной фигурой и очень яркой улыбкой. И они знали ее имя, полученное после замужества, – Дженнифер Кархарт, маркиза Блейкли, – однако им не было ничего известно о ее семье или ее состоянии. Это была загадка, поскольку все прекрасно знали, что Блейкли просто не мог жениться на ком-нибудь неподходящем.

Рассказывали разные истории.

Одни настаивали, что невестой Блейкли стала женщина по имени миссис Маргарет Бернард. Однако эта дама была в свете столь ничтожно малое количество времени, и все те, кто был с нею близок, например сам Блейкли, а также его кузен, жена его кузена и их сестра, – настаивали на том, что это не так. Кроме того, миссис Бернард имела такое отдаленное отношение к Кархартам, что светское общество даже не могло ее припомнить. Блейкли никогда не опустился бы до брака с ней. Что рождало законное не доверие этому слуху.

Новая маркиза Блейкли с головой окунулась в приготовления к гораздо более роскошной церемонии бракосочетания сестры Блейкли. Высшее общество, не желая полностью отказаться от сплетен, строило различные предположения.

Кто-то уверял, что она была иноземной принцессой, прибывшей из маленькой страны где-то в районе экватора.

Другие настаивали на том, что у нее вид французской аристократки и что она является последним потомком благородной галльской фамилии, уцелевшей от ужасов революционного террора.

Были и другие люди, твердившие, что маркиза некогда занималась предсказаниями судьбы и обладала способностями вызывать духов из эфира и молнии с небес.

Ко дню свадьбы сводной сестры маркиза общество разделилось на несколько враждующих группировок. Когда маркиз и маркиза показались из экипажа, остановившегося позади церкви, где должна была происходить церемония венчания мисс Эдмонтон, они стали объектом пристального внимания. Его сиятельство был облачен в элегантный бордовый бархат. Ее сиятельство показалась в алмазной диадеме и переливающемся платье из голубого шелка. Они бросали друг на друга страстные взгляды и, казалось, были старомодно влюблены.

После церемонии графиня Локхэвен протиснулась через толпы приглашенных к праздничному завтраку. Она фамильярно схватила лорда Блейкли за руку.

– Лорд Блейкли, – приторно улыбнулась она, – и леди Блейкли.

Блейкли взглянул на руку, лежавшую на его рукаве. Потом перевел взгляд далее. Его холодное выражение – то самое, благодаря которому Блейкли был столь хорошо известен, – заставило леди Локхэвен застыть на месте.

– Что вам угодно?

Леди Локхэвен отдернула руку.

– Мы все здесь гадаем… знаете, может, вы расскажете что-нибудь о… – В наступившей тишине каждому были слышны ее невнятные заикания. – О происхождении вашей супруги? О ее народе?

Если лицо лорда Блейкли было до сей минуты просто холодным, то оно превратилось в ледяное. Он презрительно окинул взглядом графиню с головы до ног. И каждый в толпе внезапно вспомнил, что ее мать была дочерью владельца мыльной мануфактуры, отдавшего за ней приданое в тысячи фунтов. Они также припомнили, что первый брак ее мужа случился с фермерской дочкой, бежавшей с ним из родного дома и которой повезло скончаться, не успев потрясти семью рождением наследника.

– Происхождение моей супруги? – Он произнес это, презрительно растягивая слова, и вся толпа затрепетала. – Чертовски превосходит ваше собственное.

И это был последний раз, когда кто-либо осмеливался спросить маркиза относительно происхождения его жены.

И не только потому, что общество было напугано его ответом. Нет, скорее его дальнейшее поведение вызвало многочисленные споры и пересуды.

После того как Блейкли высказал эту знаменитую и многократно потом повторяемую отповедь, он перевел взгляд на новую маркизу Блейкли.

Она сурово покачала головой. Один раз. Твердо.

– Гарет, – сухо заметила она, – это день свадьбы твоей сестры. Соответствуй.

Тишина. Он приподнял подбородок с типичным высокомерием Блейкли. Толпа ожидала взрыва.

А потом лорд Блейкли пожал плечами и беспомощно усмехнулся.

Усмехнулся. Беспомощно. Блейкли.

– О, это так делается? – заметила его сестра, стоявшая неподалеку. – Мне следует попрактиковаться.

И таким образом, все, что светскому обществу было известно о девяти поколениях Блейкли, пошло прахом.

С этого дня ни у кого не возникало вопросов. Леди Блейкли была признана обладающей превосходящей всех сверхъестественной силой от рождения. Каждая улыбка, которую ей удавалось от него добиться, каждый смешок, срывавшийся с его губ, были подтверждением этой ее таинственной силы.

И тем, кто сомневался в ее достоинствах, следовало лишь заглянуть в его глаза, когда он смотрел на нее, чтобы найти там все требующиеся доказательства.

Примечания

1

Ярд – мера длины, равная 3 футам, или 91,44 см. (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

Genus Loxodonta – латинское название африканского слона.

(обратно)

3

Пэрство – система дворянских титулов. Пэром Англии называли членов палаты лордов. Существует пять рангов наследуемого пэрства: герцог, маркиз, граф, виконт и барон.

(обратно)

4

Дюйм – единица длины, равная 1/12 фута, или 2,54 см.

(обратно)

5

Хорей – стихотворный размер.

(обратно)

6

Стоун – английская мера веса. 1 стоун равен 14 фунтам, или 6,34 кг.

(обратно)

7

Искаж. португ. terrível – ужасный.

(обратно)

8

Свобода, равенство (фр.). Часть лозунга Французской революции – «Свобода, Равенство, Братство».

(обратно)

9

Одна из самых престижных в Англии, школа-пансион Харроу была основана в 1572 г. по указу королевы Елизаветы I. Школа быстро набирала популярность, и уже к началу ХIХ столетия в ней получили образование четыре премьер-министра. Школу Харроу закончили поэт лорд Байрон, драматург Шеридан.

(обратно)

10

Фут – мера длины, равная 30,48 см.

(обратно)

11

Бедлам – сумасшедший дом.

(обратно)

12

По евангельской легенде, Иуда получил от синедриона 30 сребреников за предательство Христа.

(обратно)

13

Имеется в виду установленный порядок старшинства титулованной знати Великобритании. На первом месте герцоги, затем – маркизы, графы, бароны.

(обратно)

14

Новый Южный Уэльс – штат на юго-востоке Австралии.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg