«Босоногая баронесса»

Босоногая баронесса (fb2) - Босоногая баронесса [The Barefoot Baroness] (пер. Н. Г. Диева) 654K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джоан Смит

Джоан Смит Босоногая баронесса

«Опасный флирт»: Русич; Смоленск; 1994

ISBN 985-429-001-8

Аннотация

В книгу современной американской писательницы Джоан Смит вошли три увлекательных романа о любви, в центре которых – прекрасные женщины, их чувства, страсти, и конечно же, любовь!

ГЛАВА 1

– Ты ни за что не догадаешься, Лаура! – воскликнула миссис Харвуд, отрывая от письма глаза.

Заканчивая завтрак, дамы сидели в небольшой гостиной своей усадьбы «Долина Дубов». Письмо было ярким событием в их однообразной жизни, и Лаура с нетерпением ждала, когда же ее мать скажет, какие новости принесло письмо.

– Чтобы представить Оливию светскому обществу, Хетти Тремур отправляет ее в Лондон!

Новость не была неожиданной и потому не вызвала у Лауры удивления, на которое рассчитывала миссис Харвуд. Конечно же, кузина Оливия, унаследовавшая от своей матери титул баронессы Пильмур, а также, помимо других обширных владений, оловянный рудник в Корнуолле, должна была поехать в Лондон, чтобы выйти замуж. Она была единственной титулованной родственницей Харвудов и предметом семейной гордости и зависти.

– Маленькая Оливия выросла, – ответила Лаура, – мы не видели ее пять лет. Последний раз они навещали нас в Лондоне в тот год, когда я была представлена высшему свету.

Тогда всех интересовала теперь уже покойная мать Оливии, но смутно Лаура числила и сорванца-девчонку с рыжими волосами. Выросшая же Оливия, должно быть, превратилась в настоящую леди.

Миссис Харвуд взволнованно продолжала чтение письма, уверенная, что его абзац сотрет с лица спокойную улыбку ее дочери.

– Здесь еще кое-что, Лаура, – сказала она, бросив взгляд на страницу. – Оливию будет сопровождать ее тетя, но Хетти Тремур – самое ленивое существо во всем подлунном мире, и потому она просит, чтобы ты поехала с Оливией и показала Лондон. Что ты думаешь по этому поводу?

Улыбка миссис Харвуд подсказывала Лауре, что ей выпадает необычайное удовольствие, но Лаура, выслушав мать, застонала про себя. Ее собственный Сезон в Лондоне был единственным мрачным пятном в солнечной до того жизни. Выросшая провинциальной тишине Уилтшира, она не нуждалась в этом Сезоне и не получила от него ни малейшего удовольствия. И при этом каким-то отдаленным образом в ее сознании тот Сезон связывался с баронессой Пильмур: в семье витал дух зависти и соперничества, мать Лауры мечтала, чтобы ее дочь отхватила себе титулованного мужа и сравнялась в социальном положении со своей кузиной. Но у Лауры не было амбициозных желаний матери.

– Чтобы я показала Лондон? – воскликнула Лаура, поразившись абсурдности предложения. – Слепой будет вести слепого, мама! Миссис Тремур известно, что я не получила ни одного предложения о замужестве во время своего Сезона. Как же я смогу что-то подсказать Оливии? К тому же, вряд ли ей понадобится помощь: она богатая наследница, хорошенькая собой впридачу, если, конечно, она не переменилась за прошедшие пять лет.

– Ты должна поехать, Лаура, – настойчиво произнесла ее мать. – Теперь все будет по-другому! В прошлый раз мы никого не знали, а в этот Сезон джентльмены потянутся к Оливии, и ты обязательно с ними тоже познакомишься.

– И обязательно услышу от какого-нибудь франта предложение руки и сердца, сделанное богатой и хорошенькой баронессе, – приглушенно ответила Лаура. – Столь близкое соседство с дамой, которая, нет сомнений, станет звездой Сезона, сделает меня еще менее заметной, чем прежде, мама! Я не осмелюсь поставить свою бледную свечу рядом с ослепительным солнцем баронессы Пильмур.

– Хетти и меня приглашает, – добавила миссис Харвуд, краем глаза наблюдающая за дочерью.

Жизнь в Уитчерче была унылой с тех пор, как не стало мистера Харвуда, и хотя миссис Харвуд не помышляла о новом браке, волнующая и бурная жизнь Лондона могла ее развеселить.

– Отправляясь с Оливией в Лондон, Хетти боится, что ей не угнаться за ней: у нее побаливает спина. Она надеется, что я помогу присмотреть за тобой и Оливией. Думаю, будет интересно, дорогая! – уговаривала миссис Харвуд дочь.

Было ясно, что миссис Харвуд сгорает от желания поехать в Лондон, и Лауре пришлось признаться себе, что и в ней пробудился к поездке некоторый интерес, омрачаемый, правда, страхом вновь быть выставленной на рынке невест. Она потерпела неудачу в семнадцать лет, и единственное, что изменилось за прошедшие пять лет, так это то, что она потеряла свежесть юности, и ее шансы стали еще меньше, чем прежде. Как было бы хорошо просто поехать в Лондон и насладиться удовольствиями города: театром, концертами, прогулками и приемами, – не беспокоясь при этом о приобретении мужа.

Миссис Харвуд продолжала внимательно изучать письмо, время от времени подкидывая Лауре пикантные новости, которые могли бы соблазнить ее дочь на поездку:

– Хетти сняла особняк лорда Монтфорда, это огромный дом на углу Чарльз-стрит… Она собирается дать бал… Уже заказаны билеты в оба театра. Ты помнишь, Лаура, как мы не могли попасть на премьеры?… И нам не придется истратить ни пенса. Послушай, что она пишет: «Будут оплачены все ваши расходы. Мне бы очень хотелось, чтобы дорогая Лаура согласилась позаботиться об Оливии. Осмелюсь заметить, ты знаешь о Лондоне не меньше Хетти Тремур. Не думаю, чтобы она хоть когда-либо выезжала из Корнуолла. Как, должно быть, она страшится поездки, этого сурового испытания. Мне кажется, отказывать ей в помощи просто не по-христиански.

Лаура перехватила еще один полный надежды взгляд миссис Харвуд и поняла, что ехать придется. Мать управляла ею не железной рукой, а слезами, но в своей тактике она могла быть совершенно безжалостна, и сейчас она уже использовала крупную артиллерию – чувство вины, потом она принялась бы горевать, что у нее нет внуков и вряд ли когда-либо будут, так как в Уитчерче нет partis [1]. Лаура поспешила согласиться. Хорошо, она поедет, но на этот раз без больших надежд. Ее нежное сердце ожесточилось, теперь оно не будет страдать от равнодушия джентльменов. Возможно, она поможет немного Оливии, ведь она старше и более объективна. По крайней мере, она сумеет распознать охотника за приданым.

– Хорошо, мама, мы поедем, но я хочу, чтобы ты поняла меня правильно и не старалась бы на этот раз найти мне жениха. Я поеду ради собственного удовольствия.

Миссис Харвуд взглянула на нее, как на сумасшедшую.

– Лаура, ты не хочешь выйти замуж?

– Конечно, хочу, мама, и как только мы вернемся, я присмотрюсь к местным джентльменам, кому-нибудь наверняка нужна в имении хозяйка.

Миссис Харвуд не обратила внимания на последние слова Лауры. В Уилтшире не было джентльменов, за которых Лаура могла бы выйти замуж, а если бы они и были, ее дочь и пальцем бы не шевельнула, чтобы их на себе женить. Временами ей казалось, что ее дочь ребенок, оставленный феями взамен похищенного.

Миссис Харвуд вскочила с дивана:

– Пойду принесу журналы мод. Нам потребуются новые наряды. А твои волосы, Лаура! Ты должна что-то сделать с этой копной сена!

После ухода матери Лаура еще долго сидела в гостиной, размышляя. Ей хотелось и в то же время не хотелось возвращаться на сцену своего унижения. Ее затопила горячая волна воспоминаний о том Лондонском Сезоне: бесконечные балы, на которых она часами просиживала у стен, наблюдая, как танцуют другие. Иногда она танцевала со второсортными джентльменами. Ей не хватало хитрости и умения, чтобы показать себя с лучшей стороны. Она чувствовала себя наивной и неуклюжей. Ее наряды казались провинциальными. Вино вызывало головную боль. В тех редких случаях, когда на нее обращал внимание какой-нибудь франтоватый молодой человек, она лишалась дара речи. Маме не удалось добиться приглашения к Альмакам… Те шесть недель были худшими в ее жизни, и когда они покинули Лондон, Лаура вздохнула с облегчением и поклялась никогда больше не подвергать себя подобному унижению.

Ну что ж, она и не подвергнет. На этот раз все будет по-другому. По крайней мере теперь она знает, что не стоит заказывать платья у миссис Эггертон, деревенской портнихи. Чтобы воспользоваться услугами французской модистки, она съездит в Андовер. И в Лондон они приедут за неделю до начала Сезона, чтобы успеть купить все необходимые настоящей леди принадлежности туалета. Те джентльмены в черных фраках, что отворачивались от нее, едва удостоив ее взглядом, на этот раз наверняка примутся волочиться за Оливией, и потому не смогут обращаться с прежней насмешкой к подруге и кузине баронессы. Но самая действенная ее защита – это то, что ей никто из них не нужен. Она будет зрителем, наслаждающимся игрой актеров. Тем не менее и зрителю на одном из величайших представлений Англии необходим налет городского лоска. Лаура вновь вернулась к мыслям о нарядах, которые заставили ее подойти к зеркалу. Она попыталась как бы со стороны оценить свою внешность.

Лаура увидела отражение молодой задумчивой дамы с легкой ироничной улыбкой, играющей на лице. Она вспомнила блистательных дам света и позавидовала отрешенности выражений их лиц. Мама, назвав ее прическу „копной сена“, имела в виду форму, а не цвет. Волосы Лауры были темно-каштановыми и лежали, как им вздумается. При такой длине волос сохранить завитки довольно сложно. В Лондоне надо будет сходить к парикмахеру, чтобы он сделал прическу à la chérubin [2] с короткими завитками, кокетливо окаймляющими лоб и виски.

Глаза же вряд ли можно изменить. Они не кривые, не косые, обыкновенного карего цвета, такие же глаза, как у многих других. Глаза есть глаза. А вот немногочисленные веснушки на носу придется отбелить лимонным соком.

С возрастом черты лица Лауры становились резче. Она разглядывала выступающие скулы и решительный подбородок. Этот подбородок в Лондоне она будет держать высоко, демонстрируя свое презрение. Ее стройная фигура привлекательна в утонченных, изысканных нарядах, а не в тех, что надевают дебютантки Сезона. Бантики и кружавчики ей никогда не шли, и так как для нее это будет не первый Сезон, нет нужды ограничивать себя белыми девичьими платьями.

Лаура почувствовала нарастающее возбуждение. До сих пор она не могла полностью оправиться от унижений своего прошлого Сезона, и возможно, сейчас у нее появился шанс заставить замолчать печальные воспоминания.

В течение нескольких недель жизнь в усадьбе „Долина Дубов“ состояла из спешного изучения журналов мод, выбора материала и фасонов, поездок в Андовер к мадам Ля-Ри и посланий в Корнуолл, в которых обсуждалась предстоящая поездка. Было решено, что Хетти и Оливия остановятся в Уитчерче по пути в Лондон и заберут Харвудов. По предложению Лауры они должны были прибыть в Лондон за неделю до открытия Сезона, чтобы в Лондоне продолжить приготовления. Единственное, что огорчало Лауру, так это то, что после первого Сезона у нее не осталось ни одной подруги, к которой можно было бы теперь заглянуть. Те немногие девушки, которых она знала чуть более чем поверхностно, сделали не блестящие, но достойные партии и вернулись с мужьями в провинции, год переписывались с Лаурой, затем их семьи стали пополняться детьми, и письма пошли на убыль, пока не прекратились совсем.

Поразмыслив, Лаура решила, что так оно и лучше. Не будет напоминаний о ее прежнем позоре. Она начнет Сезон с чистой страницы. Ее козырный туз – отсутствие надежд, и если только Оливия найдет себе хорошего супруга, Сезон можно будет считать удачным. А в том, что баронесса Пильмур отхватит себе лучшую parti Сезона, не было никаких сомнений.

ГЛАВА 2

В начале апреля баронесса Пильмур и ее тетя Хетти Тремур прибыли в „Долину Дубов“ в роскошной, но древней и крайне пыльной карете. Их берлина [3], с маленькими передними колесами и незначительно б ольшими задними, исчисляла свое существование по меньшей мере с середины прошлого столетья. Крыша представляла собой зеленый кожаный купол, двери из красного дерева с позолоченными панелями были украшены розовыми цветами, венецианские ставни на окошечках защищали пассажиров от солнечных лучей, место для кучера напоминало гигантский башмак с задранным носом. Все приспособления были настолько внушительными и прочными, что шесть крепких лошадок, запряженных в карету, пыхтели от напряжения. „Этой карете место в музее, никак не на дороге“, – подумала Лаура. Ей хотелось смеяться, пока до нее не дошло, что именно ей и предстоит разъезжать по Лондону в этой колымаге. Хорошо, есть ставни, чтобы спрятаться от стыда.

– О, боже! Что же это такое? – слабым голосом спросила миссис Харвуд. – Особняк на колесах!

Лаура, выглядывая в окно гостиной, с нетерпением ожидала появления прибывших. Слуга наконец опустил лесенку, и дамы покинули карету. До последнего стежка на платьях они составляли полную гармонию со своей причудливой колесницей. Черная пелерина окутывала Хетти Тремур, а на шляпе живописно размещалось огромное гнездо темно-красных перьев. На Оливии был зеленый дорожный костюм, режущий глаза. Он был отделан тяжелыми золотистыми эполетами и множеством медных пуговиц. Ее шляпка подозрительно напоминала шляпу тети, но была меньше, а может быть, это только казалось из-за роста Оливии, примерно в пять футов девять дюймов: Оливия выросла в крупную девушку. Двигалась она неуклюже, поглядывая по сторонам. Толпа поклонников, которую нарисовала в своем воображении Лаура, мгновенно испарилась, она испугалась, что баронессе потребуется все, до последней унции, олово ее рудника и все, до последней гинеи, приданое, чтобы привлечь внимание хотя бы одного скромного претендента.

Лаура мужественно улыбнулась, когда Оливия оказалась рядом и сняла шляпку. Несмотря на взъерошенность прически, волосы Оливии были красивы, а личико можно было назвать хорошеньким, если бы не обилие веснушек. Пара веселых голубых глаз свидетельствовала о жизнерадостном характере, а реверанс являл собою серьезную попытку грации.

Оливия подняла глаза и спросила:

– Я все сделала правильно? Мне давала уроки мадмуазель Дупре.

– Очень изящно, – похвалила Лаура.

У Хетти Тремур попыток грации не было. Она с трудом продвигалась медленными шагами больного человека, опираясь на черную сучковатую трость.

– Что за поездка! – она вздыхала. – Тебе, Ливви, придется выйти замуж за лондонского джентльмена, чтобы он мог отвезти тебя домой, потому что я и думать боюсь об обратной дороге в Корнуолл.

Ее желтоватое лицо казалось измученным, синяки под глазами свидетельствовали о бессонницах.

Прибывшие дамы с благодарностью опустились на диван.

– Я отдала бы сейчас многое за хорошую чашку чая, – сказала Хетти.

Принесли чай, и все время чаепития гости без устали нахваливали свою карету. Они не могли себе представить, как без нее проделали бы подобное путешествие.

– И как только люди выдерживают тряску в этих легких ландо и открытых экипажах, ума не приложу! – говорила миссис Тремур. – Наша берлина очень устойчива в пути, так ведь, Ливви?

– О, да! У нее четыре кожаные рессоры, которые ни за что не позволят ей перевернуться. Когда один нетерпеливый возница решил обогнать нас, перевернулась его карета, на дороге не было места для двух карет. Конечно, мы не можем ехать так же быстро, как более легкие экипажи, мы делаем шесть миль в час, зато мы в безопасности и можем путешествовать с удобствами.

Лауре представилась эта утомительная поездка. Карета, может, и безопасна, но если она перекрывает оживленную дорогу в Лондон, плетясь со скоростью шесть миль в час, то их жизни может угрожать ярость прочих путешественников.

– Ну как, дорогая, ты, наверное, ждешь не дождешься выхода в свет? – спросила у Оливии миссис Харвуд.

– Да, конечно, но меня охватывает дрожь при одной мысли, что я увижу королеву.

Ее наивный страх и вера в значимость быть представленной старомодной королеве Шарлотте были свидетельствами того, как далеко Корнуолл от Лондона.

– Ты приятно проведешь время на приемах и балах, – сказала Лаура.

– Я приготовила дюжину платьев, посоветуй, кузина, как их украсить? – попросила Оливия. – Ты, наверное, знаешь все о Лондоне. Правда, что там приемы и балы целыми днями?

– Да, когда наступает пик, – рассеянно ответила Лаура, и глаза Оливии загорелись.

– А как я хочу посмотреть лошадей в цирке Астли и животных в зверинце Эксетера!

Экскурсии не требовали непременного эскорта, и потому их легко обещали Оливии.

Миссис Тремур нуждалась по меньшей мере в трехдневном отдыхе, прежде чем решиться продолжить путешествие, и все эти дни Оливия не отходила от Лауры. Она следовала за ней повсюду, задавая вопросы и рассказывая о своей жизни, которая состояла, видимо, исключительно из верховой езды и бессистемных уроков, призванных подготовить ее к Лондонскому дебюту. Оливия была настолько по-детски простодушна, что Лаура вскоре искренне привязалась к ней. Было очевидно, что титулы и богатство не вскружили ее кузине голову. Она не важничала, но и не приносила извинений за свои деревенские нравы.

– Я никогда еще не гуляла с джентльменами и никогда не оставалась с ними наедине. Если кто-нибудь попробует поцеловать меня, я залеплю по физиономии, – доверительно поделилась Оливия с Лаурой как-то вечером. – Это не будет воспринято дикой выходкой, кузина?

– Не настолько дикой, сколь дик будет этот джентльмен. Ты будешь совершенно права… э… залепив ему по физиономии, но, возможно, не следует, когда ты будешь в Лондоне, пользоваться выражениями конюхов.

– Наши конюхи так не выражаются! Они сказали бы „вмазать по рылу“, – поделилась познаниями Оливия. – Я буду скучать по своей конюшне, большую часть времени я проводила на ней. Своего скакуна я хотела взять с собой, но тетушка Хетти сказала, что ты знаешь, где в Лондоне можно купить верховую лошадь.

– В Таттерсоллзе – посоветовала Лаура.

Оливия настолько слабо разбиралась в городской жизни, что Лаура с ее скудными познаниями действительно могла сойти за эксперта.

– Ты свозишь меня туда, – обрадовалась Оливия.

– Боюсь, дамы туда не ездят, Ливви. Придется попросить кого-нибудь из знакомых мужчин оказать нам услугу.

– Я счастлива, что у меня есть такая советчица, как ты. Не знаю, что бы мы с тетушкой делали, если бы вы не согласились присоединиться к нам.

Лаура лишь неловко улыбнулась. До сих пор все шло хорошо, но в Лондоне у нее нет друзей среди джентльменов, которые могли бы выполнить подобное поручение, и, как только они окажутся в Лондоне, Оливия сразу же поймет это.

– Всегда можно нанять лошадь для верховой езды, – сказала Лаура. – Я обычно так и поступаю.

– Да, – неохотно согласилась Оливия, – но ведь лучших рысаков там не дают.

– Чтобы ездить по Лондону, вряд ли нужны лучшие рысаки. На Роттен-Роу скорость не так высока, как ты думаешь. Это даже не верховая езда, а скорее встречи с друзьями…

Оливия понимающе кивнула.

– Все-таки время от времени надо будет уезжать за город и устраивать настоящие скачки, – сказала она. – А кто-нибудь из твоих знакомых мужчин станет сопровождать нас? Меня смущает только, кузина, одна вещь…

Лаура вопросительно взглянула на нее.

– Я удивляюсь, почему ты не приняла ни одного из предложений во время твоего первого Сезона или в последующие годы?

Лаура покраснела, но Оливия сама отыскала причину.

– Должно быть, ты очень разборчива. Мне нельзя быть такой привередливой. Тетушка сказала, у меня только один этот Сезон, чтобы найти мужа, но она считает, что с моим приданым и твоими связями это возможно.

Лаура не могла понять, как возникла эта иллюзия о ее огромном опыте и обширных связях. Возможно, для Оливии и ее тети любая дама, прошедшая через Сезон, считалась экспертом. В редких письмах, которые Лаура отправляла в Корнуолл, она упоминала о некоторых событиях года: нескольких балах, ассамблеях, недалеких поездках. Должно быть, из-за этих писем они и решили сделать ее наставницей Оливии, в то время как она вооружена не лучше них для того, чтобы провести Оливию мимо рифов и мелководий лондонского Сезона. Но она готова сделать все, что в ее силах, так как убедилась, что Оливия и Хетти Тремур знают о жизни светского общества столько же, сколько о строительстве соборов.

Пришел наконец день отъезда. Экипаж миссис Харвуд использовали для перевозки сундуков. Лаура надеялась уговорить дам совершить поездку в карете своей матери, а в берлине оставить багаж, но уговоры не возымели действия. Спине Хетти требовалась карета, которая бы особенно прочно держалась на дороге. А заодно и прочно задерживала бы движение.

К тому времени, как они подъезжали к Лондону, половина всех лондонских карет плелась за их колымагой, распростившись со всякими надеждами ее обогнать. Их берлина стала притчей во языцех лондонцев. За зеленый купол и медленный ход ее прозвали Черепахой. Но тяжелый корпус и кожаные рессоры действительно обеспечивали комфортабельное путешествие. Внутри кареты было столь просторно, что между сидениями установили раскладной столик, на который можно было класть рукоделие, книгу. Миссис Харвуд сказала:

– Как будто мы сидим дома на диване! Даже не заметно, что движемся!

– Мы, и правда, почти не движемся! – ответила, смеясь, Лаура. – Когда мы были на вершине холма, я выглянула из окна и насчитала девятнадцать экипажей позади, которые пытались обогнать нас. Кучера трясли кулаками и громко ругались.

– Неужели ругались? Карета так плотно закрыта, что я совершенно ничего не услышала.

Потребовались два дня, чтобы преодолеть семьдесят пять миль, отделявших их от Лондона. На закате второго дня берлина неуклюже прогрохотала к дверям прекрасного кирпичного особняка на Чарльз-Стрит.

– Как ты думаешь, он подходит нам? – спросила Хетти, тревожно поглядывая на Лауру, главного эксперта.

– В нем есть зал для бала, столовая на двадцать человек, вместе с домом мы наняли и слуг, из своих взяли только кучера, и, конечно, моя горничная и служанка Ливви выехали раньше нас, чтобы все подготовить к нашему приезду.

– Да, дом подходит превосходно, – вынесла приговор Лаура.

„Он намного лучше того небольшого домишки, из которого я отправилась на презентацию пять лет назад“, – добавила она про себя.

Внутри дом был – сама элегантность. Внушительный дворецкий Коллинз приветствовал их у дверей и провел в вестибюль с мраморным полом. Из ниш в стенах на них уставилось множество статуй. Слева взор привлекала изящная лестница, плавно устремлявшаяся вверх.

Они прошли в огромный салон. Он представлял собой грандиозное зрелище. Потолок был украшен рельефами, два камина были работой удивительного мастерства, основной цветовой тон салона задавался шторами и диванами, светло-золотистыми, их сияние напоминало солнечный свет. Немного зеленых красок можно было заметить на ковре и стульях необычной формы, что создавало впечатление лесной поляны.

– Мы сняли меблированный дом, разумеется, – сказала Хетти. – Лорд Монтфорд в этом году не собирается в Лондон. Управляющий его имением сказал, что бедняжке нужны деньги. Должно быть, он в сильной нужде, раз сдает дом незнакомым людям за тысячу фунтов стерлингов.

– Кругленькая сумма за шесть недель! – воскликнула миссис Харвуд. – Я чувствую себя ужасно, пользуясь его стесненным положением, но мы, наняв слуг, избавили его от необходимости их содержать, так что всего он получает две тысячи. Надеюсь, эти деньги помогут лорду Монтфорду залатать его финансовые бреши. Ну а сейчас, что вы скажете насчет чашечки чая?

Хетти, опираясь на трость, проковыляла к самому неудобному на вид стулу и опустилась на него со стоном облегчения. Ее спина оперлась на твердую спинку стула.

Оливия нашла шнур звонка и потянула за него. Через минуту появились слуги с подносами, уставленными деликатесами и чайниками. Вечер дамы провели, обустраиваясь и просматривая журналы балов, приемов, вечеров и прочих увеселений.

– А как в городе узнают о нашем приезде? – спросила Хетти.

– Надо дать объявление в журналы, – подсказала Лаура.

Хетти только покачала головой, услышав столь мудрый совет, и еще раз повторила, что не знает, чтобы они без Лауры делали.

ГЛАВА 3

Оливия и Хетти были не настолько уж наивны, чтобы вообразить себе, что есть на свете что-то более важное, чем поездка по магазинам, которая и была предпринята на следующее же утро. Крайне необходимо было посмотреть, что есть в продаже, а также нужно было как следует разглядеть туалеты лондонских дам.

Лаура опасалась, что Оливия для поездки вновь наденет свой зеленый костюм с медными пуговицами. Предусмотрительно она зашла к ней и как раз застала Оливию и ее горничную Фанни, деревенскую девушку лет двадцати пяти-двадцати шести, перебирающими платья в гардеробе.

Внешне Фанни напоминала кухарку, причем не только своими фартуком и чепчиком, но и полным отсутствием хотя бы отдаленного намека на элегантность, хотя обычно горничные настолько элегантны, насколько это позволяют подаренные им поношенные платья госпожи.

– Что мне одеть, кузина? – спросила Оливия и застыла в ожидании ответа.

Впервые Лаура получила возможность обследовать полностью весь гардероб Оливии. Зрелище нельзя было назвать веселым. Сколько же денег было ухлопано на приобретение этих дорогих тканей и на пошив лишенных вкуса платьев, пригодных разве что для презентации жены мясника в Корнуолле! Однако недостаток состоял главным образом в излишествах. Лаура надеялась, что опытная портниха сумеет усмирить это буйство нелепых фантазий. Она выбрала скромный костюм и голубую накидку.

– Бог мой! – воскликнула Фанни. – Неужели вы в самом деле наденете эту старую тряпку, в то время как шкаф ломится от новых платьев? Вас поднимут на смех, мисс Ливви!

– Мисс Харвуд лучше знает, что сейчас носят, – произнесла Оливия и протянула Фанни платье, но в ее словах не было уверенности.

Трудно было разобрать невнятное ворчанье Фанни, сводившееся, по всей видимости, к тому, что мисс Харвуд боится соперничества. Когда горничная вышла, Лаура спросила:

– Ты всегда позволяешь своим слугам высказываться столь свободно?

– Не обращай внимания на Фанни! – ответила Оливия. – Она, конечно, брюзга, но я не могу плохо с ней обращаться, потому что она меня любит, как сестра.

Прежде чем покинуть дом, оставалось преодолеть еще одно препятствие, а именно – запретить показываться на оживленных улицах Лондона в берлине.

– Она слишком громоздка, застопорит любую улицу, перекроет движение, – объяснила Лаура. – Даже наша дорожная карета великовата, но, так как у нас нет выбора, нам придется пользоваться ею.

– А как же моя спина? – требовательно вопросила Хетти.

– В нашей карете сиденья жестче, чем в вашей, – уверила ее миссис Харвуд.

Настойчивость Лауры вызвала легкую неприязнь к ней, но в конце концов дамы сели в карету Харвудов, установив перед этим для спины Хетти специальную обитую войлоком доску, к которой тетушка испытывала большие чувства уважения и привязанности и которую называла не иначе как „душкой-откидушкой“. Миссис Тремур привезла ее с собой из Корнуолла на тот случай, если спинки стульев лорда Монтфорда окажутся недостаточно твердыми.

Когда они проезжали по Нью-Бонд-Стрит и можно было, протянув руку, дотронуться до других экипажей, Хетти признала, что берлина действительно не подходит для Лондона.

– Нужно купить карету для города, – сказала она так же спокойно, как если бы речь шла о новой шляпе.

– Друг Лауры все устроит, – поддержала тетушку Оливия. – Он также приобретет для меня лошадь на аукционе в Таттерсоллзе.

– Кто этот джентльмен, Лаура? – поинтересовалась Хетти. – Не черкнешь ли ты ему записку с приглашением навестить нас?

Лаура понятия не имела, о ком идет речь, а потому она сказала:

– Я подумаю.

Единственное имя, которое пришло ей при этом на ум, было именем их кучера. Ну что ж, в случае крайней нужды Паркинз справится с поручением.

Покинув карету, дамы провели восхитительный час, от одного магазина переходя в другой, накупая безделушек и разглядывая туалеты встречных женщин.

– Леди скуповаты на наряды, – пришла к выводу Хетти. – У нас дома по воскресеньям в церкви Св. Ивза вы могли бы увидеть шляпы и получше!

Лаура внимательно рассматривала в витрине коллекцию шелковых примул, угадывая, не добавят ли они модного шика ее прошлогодней шляпке, как вдруг кто-то дотронулся до ее руки, и мужской голос произнес:

– Мисс Харвуд, если не ошибаюсь?

Лаура удивленно обернулась и узнала мистера Медоуза. Вряд ли она могла назвать его другом, но – одним из старых знакомых. Хотя он и не жил в одном с ними церковном приходе, но имел в нем родственников, и потому время от времени мистер Медоуз появлялся на приходских сборах. Почтенный холостяк с небольшим состоянием и довольно приятной внешностью, он не принадлежал к типу джентльменов, способных внушить страсть. Это был высокий, несколько неуклюжий мужчина с темными волосами и правильными чертами лица, однако, ему не хватало той живости, что могла бы даже позволить ему слыть красавцем.

– Мистер Медоуз? Какой приятный сюрприз!

– Вы в Лондоне? Прибыли на Сезон? – спросил он.

– Да, с кузиной.

Лаура представила всех дам, и они немного поболтали, стоя среди уличной толпы.

Если бы Лаура встретила мистера Медоуза в Уитчерче, они просто перекинулись бы парой фраз, но, встретившись в таком большом городе, как Лондон, они ощутили большую близость.

Мистер Медоуз вежливо попросил позволения угостить дам чашечкой кофе. Хетти живо заинтересовалась предложением, и, не тратя лишних слов, мистер Медоуз провел дам в закусочную.

– Где вы остановились? – спросил и получил ответ мистер Медоуз.

– Надеюсь, вы навестите нас в свободную минутку, мистер Медоуз, – сказала Лаура. – У нас не так много знакомых в Лондоне.

– Барон Пильмур в городе? – спросил мистер Медоуз и убедился в том, что подозревал: баронесса приехала для того, чтобы найти себе мужа.

– Откуда вы? – спросил он ее с возросшим интересом.

– Я из Корнуолла, – ответила Оливия.

– У вас было долгое путешествие, – произнес мистер Медоуз, улыбаясь баронессе и Хетти Тремур.

– Мы никогда бы не проделали его, если бы не наша берлина, – сказала Хетти. – Старая дорожная карета причиняет, правда, некоторые неудобства проезжающим по дороге, но зато в ее салоне прекрасные условия для длительного путешествия.

На лице мистера Медоуза появилась легкая улыбка удивления:

– Берлина, вы говорите? Думаю, я… видел ее. У нее зеленая круглая крыша?

Он встретился глазами с Лаурой. Она вспыхнула.

– Миссис Тремур собирается купить городской экипаж, – сказала Лаура.

– А мне хотелось бы приобрести скаковую лошадь, – добавила Оливия, подбрасывая Лауре многозначительный взгляд.

Лаура догадалась, чего она добивается, и так как мистер Медоуз был настроен чрезвычайно дружелюбно, она решила попросить:

– Может быть, вы дадите нам совет, мистер Медоуз, мы всего лишь женщины, а иногда так нужна в делах мужская помощь.

Нет лучшего способа польстить джентльмену, как попросить его совета по поводу лошадей и карет. Мистер Медоуз знал с полдюжины великолепных экипажей, упряжек, лошадей, и в течение следующего получаса дамы с удовольствием перечисляли ему свои нужды. Оливии требовался резвый скакун, а что касается кареты, то мистеру Медоузу дали понять, что деньги не составляют проблему, главное и единственное требование – твердая спинка сиденья.

После двух чашек кофе мистер Медоуз проводил дам к карете и обещал посвятить остаток дня решению их проблем, чтобы вечером зайти с отчетом.

– Он истинный джентльмен, – сказала Хетти и в очередной раз повторилась. – Я так благодарна тебе, Лаура, за то, что ты поехала с нами. Мы с Ливви понятия не имели, как раздобыть экипаж и лошадей.

К ленчу дамы вернулись домой. Лаура была в прекрасном настроении. Она радовалась, что мистер Медоуз вовремя пришел ей на помощь, но едва ли один единственный джентльмен мог составить необходимый для успешного дебюта Ливви круг знакомых. Обсуждая это со своей матерью, они решили, что раз уж они встретили мистера Медоуза, надо бы черкнуть пару слов миссис Обри, тете мистера Медоуза. Именно ее он навещал в Уитчерче. Она была надменна и деспотична, но могла открыть для них некоторые лондонские двери.

Не успели они окончить письмо, как к дверям подошел Коллинз и объявил:

– Миссис Обри с визитом к миссис Харвуд.

В Уитчерче миссис Обри считалась почтенной и влиятельной дамой. Она жила в прекрасном особняке. Ее сестра вышла замуж за лорда Перри, а сама она отхватила члена Парламента. В „Долине Дубов“ ей случалось появляться лишь в преддверии выборов.

В большом пруду Лондона миссис Обри была, конечно, мелкой рыбешкой, но в их положении и мелкую рыбешку не стоило отвергать. К тому же год назад миссис Обри выпускала в свет свою единственную дочь, а потому должна была быть аu courant [4], что необходимо для успешной презентации девицы.

Высокая леди с острыми чертами лица, успешно тратившая свое содержание на шикарные туалеты, вплыла в особняк на Чарльз-Стрит без обычной надменности. Она расточала улыбки, но даже во время приветствия Харвудов не отрывала оценивающего взгляда от баронессы. Оливия была целью ее визита. Вельможная дама надеялась, что ее племянник сможет окрутить самую богатую невесту Сезона. Ей предстояло разведать планы Харвудов в отношении девушки.

Мисс Обри огорчилась, обнаружив, что Оливия, хотя и не писаная красавица, но, однако, вовсе не дурна собой: значит, соперничество будет жестоким, жаль. Высокий рост девушки не смутил миссис Обри, ее племянник сам повыше каланчи.

– Я тотчас же отправилась к вам, как только Роберт сообщил мне, что встретил вас, мисс Харвуд, – произнесла она, фальшиво улыбаясь Лауре. – Зная, что в вашем списке приглашений скоро не останется свободного местечка, я решила поторопиться, чтобы заручиться вашим согласием отобедать у меня, скажем… завтра?

Баронесса и Хетти не отрывали глаз от Лауры, ожидая указаний

– Так как мы приехали вчера, то пока мы еще не очень заняты, и очень мило с вашей стороны пригласить нас, миссис Обри, – ответила Лаура и продолжала: – Мы как раз обсуждали наши предназначенные к выходу туалеты. Может быть, вы подскажете нам, к какой модистке лучше обратиться?

– В это время года все они очень заняты, но я попрошу позаботиться о вас свою портниху, мадам Дюпуи. У француженок особый шик, вы не находите?

– Да, конечно, – согласилась Лаура и упомянула мадам Ля-Ри из Андовера.

Миссис Обри сделала комплимент баронессе по поводу дома лорда Монтфорда, выразила восхищение мужеством Оливии и миссис Тремур, решившихся на столь утомительный путь из Корнуолла, и хвалила все подряд, что только попадалось ей на глаза и язык.

Подали чай. За чаепитием Лаура намеками пыталась выведать, какие развлечения готовит им Сезон.

– О ком все говорят в этом году, так это о лорде Хайятте, – сказала миссис Обри. – Он у всех на устах.

Стремительная слава этого человека дошла до Уитчерча, но не достигла Корнуолла. Лаура сразу вспомнила это имя:

– Художник? Я видела копию его портрета леди Эмили Купер.

– Леди Эмили чрезвычайно довольна портретом, Хайятт изобразил ее красавицей, – сказала миссис Обри, пренебрежительно приподняв бровь. – О, да! Он великолепный художник! У него сейчас выставка в Сомерсет-Хаус. Народ валит толпами. Все леди Лондона соперничают между собой, стремясь добиться от него согласия нарисовать их.

Прикрыв рукою губы, миссис Обри дала понять, что поделится сейчас с ними чем-то особо ценным:

– По секрету, свою дочь я и близко бы не подпустила к этому человеку. Беспутник! Он выставляет напоказ свою любовницу, леди Деверу, вдову баронета. Говорят, она легкомысленна и фривольна, но ее принимают повсюду с тех пор, как она опутала Хайятта. Она чудовищно хороша собой, судя по ее портрету.

– Надеюсь, мы не слишком упадем в собственных глазах, если сходим взглянуть на работу мистера Хайятта, – неуверенно сказала миссис Харвуд.

– Ни в коем случае не упустите эту возможность! Вы встретите там все общество. Я уже видела выставку, но Роберт еще не был, и он собирается посетить Сомерсет-Хаус. Я скажу ему, что вы тоже интересуетесь выставкой, – миссис Обри взглянула пытливо и с опаской: не всплывет ли имя еще какого-нибудь собирающегося сопровождать их джентльмена.

Невероятно, но Роберт, как оказывается, опередил всех. Факт вдвойне замечательный, если учесть, что обычно Роберт медлительнее улитки.

Прежде чем окончательно откланяться, миссис Обри взяла дам под свою опеку на весь следующий день: утром она пришлет к ним мадам Дюпуи, во второй половине дня Роберт повезет их на выставку, а вечером они отобедают у нее. Окрыленная успехом, она направилась к подругам хвастаться, что помогает своим соседям по Уитчерчу в презентации богатой невесты, баронессы Пильмур – сорок тысяч приданого, не считая имения и оловянного рудника в Корнуолле!

Вечером заехал мистер Медоуз, чтобы доложить о своих успехах в поисках кареты и лошади для Оливии. Он уверил дам, что будет счастлив сопровождать их в Сомерсет-Хаус завтра днем.

Баронессе Пильмур, проводившей обычно дни в верховой езде, а вечера в картежных играх со слугами, ее новая жизнь казалась безумно интересной.

– Пока мы не найдем для вас нечто совершенно потрясающее, вы можете пользоваться моим экипажем, – сказал мистер Медоуз.

Его глаза встретились с глазами Лауры, и она вновь заметила в них улыбку. На минутку, пока Оливия помогала миссис Харвуд поудобнее пристроить „душку-откидушку“ Хетти Тремур, они остались наедине, и мистер Медоуз наклонился к Лауре и сказал:

– Я правильно понял, что берлина баронессы – именно та самая колымага, что застопорила вчера движение на расстоянии десяти миль к востоку от Лондона?

– Совершенно верно, мистер Медоуз, и чем скорее вы найдете подходящий для города экипаж, тем лучше.

– В витрине одного из магазинов вывесили карикатуру. Берлину окрестили Черепахой. Весь город сгорает от желания узнать, кто ее владелец. Баронесса, безусловно, станет самым большим оригиналом Сезона.

Его шутливый тон подсказал Лауре, что любопытство города рано или поздно будет удовлетворено.

– Мы упали в глазах общества, даже еще не представ перед ним? – рассмеялась она.

– Напротив, когда я упомянул, что встретил баронессу, полдюжины джентльменов потребовали, чтобы я их представил ей, и то, что о ней ничего неизвестно, возбудило сильнейшее любопытство. Вы будете на балу у леди Морган в конце недели? Это первый большой прием Сезона.

Лаура нахмурилась, как бы припоминая, получено ли приглашение.

– Я не уверена…

– Обязательно приходите, – настаивал мистер Медоуз.

– Не могу сказать, знакома ли баронесса с леди Морган, но точно знаю, что я нет.

– Тетя все устроит!

„Душку-откидушку“, наконец, установили. Общая беседа продолжалась еще минут двадцать, после чего мистер Медоуз откланялся.

– Самое лучшее сейчас для нас – это лечь спать, – сказала Хетти. – Завтра нас ждет суматошный день. Не знаю, может, достаточно будет сопровождения мистера Медоуза в Сомерсет-Хаус? Как ты думаешь, Лаура, мне обязательно идти на выставку с вами?

– Нет, если вам удобнее остаться дома, мэм, – ответила Лаура.

– Я пойду на обед к миссис Обри, но что касается всего остального… Мне кажется, мы можем положиться на мистера Медоуза. Он позаботится о вас и не позволит мистеру Хайятту добраться до Ливви.

Наподобие Лауры, мистер Медоуз в глазах миссис Тремур поднялся до высоты божества.

Ночью, лежа на огромной кровати, покрытой балдахином, Лаура не могла поверить, что все обернулось так удачно – благодаря мистеру Медоузу! При более близком знакомстве этот джентльмен оказался лучше, чем она о нем думала. Она даже заметила у него чувство юмора, которое прежде не знала за ним.

В Лондон Лаура приехала без надежд на замужество, но сейчас ей показалось возможным хотя бы пофлиртовать с мистером Медоузом.

Она заснула счастливым сном младенца, чтобы, проснувшись, окунуться в бурные события следующего дня.

ГЛАВА 4

Мадам Дюпуи показалась Оливии тираном. Баронесса Пильмур, хоть и прислушивалась к советам, все же имела свое мнение. Но, к несчастью, в ее понятии нагромождение украшений и означало элегантность. Она возражала, чтобы с ее платьев сняли кружева, блестки, ленты, банты, пуговицы.

– Не могут быть одновременно цветы и кружева на лифе, ma chère [5], – говорила мадам Дюпуи. – Они скроют ваше ожерелье.

– Мое бриллиантовое ожерелье достаточно велико, его ничто не скроет, – хмурилась Оливия и неохотно соглашалась. – Ну хорошо, раз уж вам так хочется, отпорите кружева.

– Но цветы и бриллианты не сочетаются друг с другом, – приходила на помощь мадам Дюпуи Лаура, и модистка с ней искренне соглашалась. – Оставь, Ливви, кружева, а цветы сними.

Обнаруживая солидарность кузины с мадам Дюпуи, Оливия медленно поддавалась уговорам. Она заключила, что в Лондоне понятия не имеют о красоте, но не хотела настаивать на своем очевидном превосходстве.

Перед уходом мадам Дюпуи обратила внимание на прически обеих дам и порекомендовала месье Ля-Пьерра, который с волосами творил чудеса. Было уговорено, что он посетит их следующим утром.

– Жаль, если в Лондоне локоны не в моде, – заранее расстроилась Оливия. – Будет обидно, когда месье Ля-Пьерр обкорнает нас как пару овечек!

– Уверена, он превосходно пострижет. Ты ведь не хочешь чрезмерно отличаться от других леди, Ливви? – сказала Лаура. – Стремление выделиться и привлечь к себе внимание необычной внешностью может быть сочтено вульгарным.

– Ну если ты так считаешь, кузина… – протянула Оливия. – А интересно, понравится ли мистеру Медоузу моя новая прическа?

– Ты найдешь parti [6] получше, чем мистер Медоуз, Ливви! С твоим приданым и титулом ты можешь рассчитывать на какого хочешь жениха.

Оливия взглянула с хитрою улыбкой:

– Ты выдала себя! У тебя самой tendre [7] к мистеру Медоузу? Если это так, скажи мне откровенно, и я не буду строить ему глазки, я еще не успела влюбиться.

Лаура не сомневалась, что как только Оливия встретит более интересного джентльмена, она тотчас же забудет мистера Медоуза.

– Мы с ним просто друзья, – сказала Лаура, – и я надеюсь, ты никому не будешь строить глазки, иначе тебя примут за девицу легкого поведения.

– А как же мне дать джентльмену знать, что мне приятны его ухаживания?

– Существуют более тонкие способы. Можешь улыбаться и быть любезной в обращении с ним.

– Разве не со всеми надо быть любезной?

– Со всеми, но ты можешь быть чуть любезнее с теми, к кому благоволишь.

– То есть вести себя так, как ты с мистером Медоузом? Я видела, как вы вчера шептались! Что он сказал?

– Он говорил о вашей берлине.

– A! – улыбнулась Оливия, она решила, что был выражен восторг.

Наступило время ленча, а потом надо было готовиться к поездке в Сомерсет-Хаус, где они собирались посмотреть портреты прекрасных дам, написанные Хайяттом. Мистер Медоуз прибыл точно в срок, прихватив с собой для подарка конфеты. Он собирался их преподнести, как особую любезность, баронессе, но с ужасом заметил, что непроизвольно отдает их Лауре, первой встретившей его. Она не возразила и скромно приняла подношение.

– Прекрасным дамам, – сказал мистер Медоуз, улыбаясь Оливии.

Несмотря на то, что Оливия обожала кузину, ей показалось, что сейчас Лаура зря опередила ее. Мистер Медоуз принес эти конфеты для нее – об этом ей сказала его улыбка.

Когда они подошли к карете, Оливия с удовольствием отметила, что мистер Медоуз выбрал место рядом с ней.

– Вот один из экипажей, которые я собираюсь предложить вам, баронесса, – пояснил он. – Владелец одолжил его, чтобы вы испробовали и оценили карету. Скажите ваше мнение.

То была вполне подходящая для дам коляска, но Оливия намекнула мистеру Медоузу, что простая черная карета, лишенная всяких украшений, не совсем то, что она имела в виду. Оливия нашла ее „довольно простенькой“ и заявила, что эта карета нагоняет на нее тоску. Мистер Медоуз смутился, помрачнел и заметил, что можно было бы изобразить на дверцах фамильный герб баронессы.

– Мне не нравится черный цвет. Похоже на катафалк, – сказала Оливия. – Мне подошло бы что-нибудь поярче, с позолоченными украшениями, с бархатными подушками, мягкой новой кожей, вот что я имела в виду. А в этом экипаже мало свободного места, одни сидения! В нашей берлине есть даже складной стол!

Бедный Медоуз печально осознал, что баронессе требуется еще одна берлина, такая же, как прежняя, просторная внутри, но при этом достаточно компактная снаружи, чтобы вписаться в оживленные улицы Лондона.

– Вчера утром я видела леди Сифтон в довольно милой темно-зеленой четырехместной коляске с позолоченными украшениями, – вспомнила Лаура. – Она чем-то похожа на эту.

– Но она не черная! – твердо произнесла Оливия.

Подъехав к Сомерсет-Хаус, они обнаружили длинный ряд стоявших без движения карет и решили выйти из экипажа и остаток пути пройти пешком.

– В Лондоне всегда так оживленно? – спросила Оливия, испуганно оглядываясь по сторонам. – Дома у нас не бывает подобного множества людей даже на ярмарках!

Медоуз улыбнулся Лауре поверх головы Оливии, давая понять, что благосклонно принимает деревенскую простоту баронессы.

– Лорд Хайятт – повальное увлечение этого года. В прошлом году все сходили с ума от лорда Байрона, – объяснил он обилие карет. – Лондонцы вечно в погоне за новыми впечатлениями.

Наконец они протиснулись в выставочный зал и остановились у ближайшей стены, разглядывая картины. В противоположном конце комнаты толпились люди.

– Должно быть, там Хайятт, – сказал Медоуз. – Когда толпа поредеет, я постараюсь представить вам его.

– Мы не хотим знакомиться с ним, – откровенно заявила Оливия. – Миссис Обри сказала, что это для нас нежелательное знакомство. Давайте просто посмотрим картины и уйдем прежде, чем кто-либо представит его нам.

Услышав столь пренебрежительный отзыв об известном художнике, Медоуз удивленно захлопал глазами. Все лондонские дамы умирали от желания встретиться с лордом Хайяттом. Медоуз учился с ним в одной школе, и хотя они не были закадычными друзьями, поддерживали приятельские отношения.

Восхищаясь картинами, они продвигались вдоль стен. То были портреты светловолосых леди и леди с волосами цвета вороного крыла, и одна была прекраснее другой, и каждая изображалась в позе, подчеркивающей ее очарование. Томная блондинка с вплетенными в прическу цветами полулежала в шезлонге. Брюнетка в костюме для верховой езды гордо откидывала назад голову, как бы бросая вызов всему миру.

– Но дамы в Лондоне не так красивы, как эти на портретах! – воскликнула Оливия. – Что-то мне не попадались на глаза подобные красавицы на улицах, и здесь, на выставке, я их не вижу. Полагаю, лорд Хайятт стал популярен потому, что изображает дам красивее, чем они есть.

– Отчасти так, – согласился Медоуз.

Он остановился перед самым очаровательным в зале портретом.

– За исключением леди Деверу, – добавил он, любуясь черноволосой красавицей с выразительными глазами и печальной улыбкой.

Она сидела на ярком стуле в голубом наряде, нитка жемчуга обвивалась вокруг шеи, на спинке стула примостилась обезьянка, придававшая красоте леди ошеломляющий контраст.

– Она на самом деле хороша, – выдохнул мистер Медоуз.

– Ни одна смертная женщина не может быть столь прекрасна, – сказала Лаура.

– Взгляните сами! Вот она входит в зал.

Дамы дружно повернули головы. Мистер Медоуз оказался прав, картина была великолепна, но в жизни красота леди Деверу потрясала еще боле. Нежно-фиолетовое одеяние, усиливающее великолепие ее неземной внешности, окутывало фигуру до пят, chapeau [8] с широкими полями изысканно опускалась на одну сторону, ее кожа напоминала матовость деревенских сливок, а глаза были звездами на вечернем небе, их окаймлял черный бархат ресниц. На этот раз леди Деверу была без обезьянки, которую обычно повсюду брала с собой, сегодня Мачо остался дома. По мере ее приближения к толпе, собравшейся в другом конце комнаты, посетители выставки отворачивались от картин и провожали взглядом ожившую красавицу с портрета.

Когда леди Деверу прошла мимо, к Оливии вернулся наконец дар речи, и она сказала:

– Тетушка Тремур говорит, что мне надо заказать портрет, пока я в Лондоне, и так как все дамы на портретах лорда Хайятта выглядят бесподобно, мне бы хотелось, чтобы мой портрет писал именно он. Боюсь, однако, меня сочтут легкомысленной. Но если бы он стал приходить в наш дом на Чарльз-Стрит, моя тетя и кузина опекали бы меня.

– Вынужден вас разочаровать, баронесса, – ответил Медоуз. – Лорд Хайятт работает только у себя в мастерской. Он выстроил специальное здание позади собственного особняка на Парк-Лейн. В нем должное освещение, необходимые подставки и все прочие необходимые принадлежности. Он нигде, кроме своей мастерской, не работает, и в его доме ему никто не мешает.

Лауре показалось, что в Хайятте есть что-то от напыщенного осла, раз он старается подобными чудачествами привлечь к себе дополнительное внимание.

– Не думаю, чтобы сэр Томас Лоуренс был столь же непреклонен в отношении того, где ему работать, – сказала она, – а он лучший художник Лондона!

– Однако, у сэра Лоуренса тоже есть студия, – ответил Медоуз.

– Но все же, как мне стало случайно известно, Лоуренс уехал на неделю в Крей-Фут и там пишет портрет леди Кастлеру, – сказала Лаура.

Единственным источником ее сведений о поездке Лоуренса в загородное имение Кастлеру была светская хроника одного из журналов.

– Нет смысла просить Хайятта рисовать где-либо в другом месте, – твердо сказал Медоуз. – Он даже Наследного Принца заставил позировать в мастерской, заявив, что в Карлтон-Хаус ему слишком жарко.

– Он рисовал Наследного Принца? – воскликнула Оливия. – О, тогда я обязательно должна заказать у него свой портрет! Но тетушка ни за что не согласится отправиться в его мастерскую, так как стулья там наверняка окажутся слишком мягкими для ее спины.

– Я буду счастлив сопровождать вас, если мисс Харвуд присоединится к нам, – предложил Медоуз.

– Тебе лучше сперва переговорить с тетей, – посоветовала Лаура кузине. – Не мне решать, но, если она согласится, я, конечно, стану сопровождать тебя и мистера Медоуза. Однако вряд ли она согласится, раз этот джентльмен слывет повесой.

– Хайятт очень занят. Возможно, у него расписаны заказы на несколько месяцев вперед, – сказал Медоуз, предлагая таким образом оставить эту тему разговора.

В конце зала возникло смятение. Было любопытно взглянуть, как лорд Хайятт встречает леди Деверу, и Лаура, как и большинство остальных посетителей зала, повернулась в ту сторону. На миг толпа расступилась, и она увидела высокого мужчину, дамы протягивали к нему руки и произносили ласковые слова. Леди Деверу скрылась в толпе, но вскоре Лаура вновь увидела ее.

– Хайятт! Послушайте, Хайятт! – окликнула леди Деверу художника.

Хайятт обернулся и направил на нее ледяной взгляд:

– Леди Деверу, – произнес он, сухо кланяясь, – рад снова видеть вас, но вы пришли взглянуть на картины, не смею задерживать.

Красивые губы леди Деверу болезненно сжались, в бесподобных глазах блеснули искры гнева. Будь она от Хайятта на расстоянии вытянутой руки, без сомнений, она ударила бы его. Но он уже отвернулся и решительными шагами направился к двери. Хватающие за рукава поклонницы затрудняли его продвижение.

Оливия ничего не заметила или не сумела понять.

– Кто этот джентльмен с красивым и порочным лицом? – спросила она мистера Медоуза.

– Это и есть лорд Хайятт, – объявил Медоуз с такой гордостью, что можно было подумать, он несет личную ответственность за уникальность художественного дара лорда.

Лаура взглянула повнимательней, и ей показалось, что перед ней не человек, а образ.

– Он выглядит так, как будто сам нарисовал себя, – сказала она и улыбнулась своему неожиданному и несколько странному высказыванию.

Она хотела сказать, что лорд Хайятт привлекательнее, чем выглядят в жизни мужчины. Дамы на его портретах идеализированы: ресницы чуть длиннее, глаза чуть больше, выражение лица очаровательнее. Сам же Хайятт во плоти являл собой идеал мужественности без изъянов. Его волосы, аккуратно подстриженные, блестели как водная гладь на солнце, темные глаза сверкали на загорелом лице. Лаура попробовала подыскать сравнение, которое подошло бы чертам его лица, и потерпела неудачу. Они не были суровыми, но и безвольными не были: подбородок был тверд, челюсть тяжела, губы были слегка приоткрыты в улыбке, обращенной к одной из дам, вцепившейся в его костюм. Лауре показалось, что эта улыбка – сахарная глазурь на пироге, своим сиянием она могла растопить ледники гор. Лорд Хайятт, стряхнув с себя руку, исчез за ближайшей дверью.

Лаура вспомнила о леди Деверу и обернулась взглянуть, следует ли она за лордом. Леди Деверу стояла, не тронувшись с места. Она уже не казалась прекрасной, черты лица застыли в страшной маске, глаза сузились, в них таилась месть.

– Он вышел через боковую дверь. Мы перехватим его на выходе, – воскликнул Медоуз и торопливо увлек за собой дам.

Когда они были уже на улице, открылась дверь на углу здания и показалась светло-желтая голова. Прежде чем выйти, Хайятт огляделся по сторонам. Лауре пришло в голову, что он похож на загнанного, преследуемого на охоте зверя.

Он увидел мистера Медоуза и улыбнулся.

– Медоуз! Я не заметил тебя на выставке, – произнес он приятным голосом.

Пока он говорил, его темные глаза успели осмотреть дам. Пара провинциальных барышень, решил он. Одна слишком молода и безыскусна, чтобы вызывать интерес, а другая – не первой молодости, как раз одна из тех дам, за которой, как он полагал, мог бы ухаживать Медоуз.

– Баронесса, мисс Харвуд, это лорд Хайятт, художник, – сказал Медоуз. – Хайятт, я хочу представить тебе баронессу Пильмур из Корнуолла и ее кузину мисс Харвуд.

Дамы сделали реверанс, Хайятт поклонился и пробормотал:

– Очень рад, очень рад.

– Я никогда не видела ничего прекраснее ваших картин, – сказала Оливия. – Вы напишете мой портрет?

– Безумно заманчиво, безумно, – улыбнулся Хайятт, – но – боже! – у меня заказов невпроворот, – он развел руками, выражая полнейшую невозможность удовлетворить просьбу и свое безграничное горе из-за этого вынужденного отказа.

– Полагаю, у вас полно работы потому, что вы, мне кажется, изображаете дам на портретах намного привлекательнее, чем они есть на самом деле, не имея в виду леди Деверу. Она и в жизни ошеломляюще красива. Меня удивляет, что вы покинули зал, как только она появилась, – наивно сказала Оливия то, что думала.

У Хайятта был вид человека, которого только что окатили ушатом холодной воды, его глаза широко раскрылись, челюсть отвисла и целую минуту он не находил слов. Но самообладание, в конце концов, вернулось к нему, и он выдавил из себя некоторое подобие улыбки.

– Все слухи! Мы с леди Деверу не так уж близки! Я опаздываю на встречу, простите, – сказал он, бросив взгляд на Медоуза.

Внимательно наблюдавшая за ним Лаура различила в этом взгляде упрек.

Между Хайяттом и его любовницей, очевидно, была размолвка. Он обошелся довольно грубо с нею, а когда Оливия задала бестактный вопрос, показался таким несчастным. Но как посмела Оливия в разговоре упомянуть любовницу Хайятта! Возмутительно!

– Не смеем задерживать вас, лорд Хайятт, – сказала Лаура.

Это были первые произнесенные ею слова, и Хайятт дерзким взглядом внимательно посмотрел на нее. У провинциальной барышни слишком уж ироничная улыбка, решил он. В ее глазах читается насмешка над его затруднительным положением. Хайятт не имел ничего против дебютанток, но предпочитал опытных дам. Эта же спокойная девица ему показалась подтверждением того, что в тихом омуте черти водятся, но мимолетная мысль вскоре забылась.

– Да, я должен бежать. Очень рад был познакомиться с вами, леди. Надеюсь, мы еще встретимся.

Хайятт заспешил прочь.

– Бог мой, разве он не красавец? – сказала Оливия и тут же забыла о нем. – Если лорд Хайятт так уж занят, чтобы писать мой портрет, следует найти другого художника. Ты говорила, сэр Лоуренс, Лаура?

– Сэр Томас Лоуренс.

– Вам следует поторопиться связаться с ним, – посоветовал Медоуз. – Возможно, у него также много работы, но он редко отказывается от заказов. Некоторые утверждают, что он слишком быстро рисует, и потому его работы не совсем отточены. Жаль, что нам не удалось уговорить Хайятта. Может быть, я попробую еще раз.

– Предложите ему двойное вознаграждение, – сказала Оливия.

– Это не поможет. Он отдает свои заработки на благотворительность.

Но у Медоуза появилась идея, как можно попытаться уговорить художника. Как только Хайятт узнает, что отвергнутый им заказ был предложен ему дамой, прибывшей в Лондон в Черепахе, и что самой этой даме грозит прослыть самым большим оригиналом Сезона, он, наверняка, проявит больший интерес, Хайятт любит чудачества.

Медоуз озорно подмигнул, и подмигивание получилось довольно смешным на его обычно флегматичном лице.

– Пока не добьюсь успеха, я не скажу вам ничего, – объявил он. – А сейчас, вернемся ли мы на выставку или, быть может, поедем на прогулку в парк?

Оливия выбрала парк, и ее желанию никто не собирался возражать.

В парке они, покинув карету, побродили по его тропинкам. Неожиданно к ним подошли нагловатые джентльмены в синих куртках и заговорили. Все они желали познакомиться с Оливией, но волей-неволей им пришлось представиться и Лауре. Когда выяснилось, что она приезжала в Лондон на Сезон пять лет назад, некоторые из джентльменов принялись утверждать, что помнят ее, но пустые выражения их лиц изобличали вежливую ложь.

Когда дамы прибыли домой, Оливия сказала:

– Сколько же у тебя знакомых в Лондоне, Лаура!

Ее кузина только улыбнулась в ответ, так как понимала, что нет смысла отрекаться от знакомства с джентльменами в синих куртках.

Вечером, одеваясь для обеда у миссис Обри, Лауре ничего не оставалось, как только удивляться успешному началу этого Сезона. Опровергались все ее страхи насчет того, что Сезон станет для нее таким же унижением, как прошлый. Она даже была представлена лорду Хайятту, кумиру Сезона! Ничего подобного не случалось с нею в первый ее Сезон.

Самым значительным событием на обеде у миссис Обри было то, что им вручили приглашения на бал леди Морган. Никогда ни с кем из них леди Морган не встречалась, но, подобно остальным осведомленным хозяйкам светских салонов, она слышала о баронессе и желала заполучить большую рыбку в свои сети.

Оставшаяся после вручения приглашений часть вечера прошла вполне приятно, но без особых событий. Миссис Обри прилагала все усилия, чтобы исключить любое соперничество с ее племянником. Единственное, о чем она жалела, так это то, что Роберт уделял, пожалуй, слишком много внимания мисс Харвуд.

ГЛАВА 5

Появившийся на следующее утро месье Ля-Пьерр, как и рекомендовала мадам Дюпуи, оказался превосходным мастером. Ему удалось уложить на модный лад волнистую копну баронессы, а Лауре он сказал, что chérubin давно уже не в моде, но он уверял, что ей эта прическа подойдет.

– О, боже! – воскликнула Лаура. – Не в моде, но мне подойдет?

Месье Ля-Пьерр поспешил ее успокоить.

– Мадемуазель, вы дама, предпочитающая моде свой собственный стиль, а это – редкое качество. Выглядеть à la mode [9], то есть следить за последними моделями шляпок и платьев легко, это сможет любая. Mai le vrai style [10] – дар божий, – с поклоном сказал парикмахер.

Лаура несказанно удивилась столь высокой оценке ее скромной манеры одеваться, неожиданно возвышенной до „собственного стиля“.

– Merci, – поблагодарила она.

Месье Ля-Пьерр улыбнулся и продолжал:

– У вас есть здравый смысл, мадмуазель. Вы никогда не польститесь на однодневное шуршание тряпки и безвкусные украшения.

Когда он ушел, Лаура внимательно изучила в зеркале свою новую прическу и осталась ею довольна. При более короткой длине волосы стали круче завиваться и лежали лучше. Один своенравный завиток надо лбом ускользал от остальных и кокетливо трепетал у виска, и вся густая масса локонов весело раскачивалась при движении. Лаура почувствовала себя моложе.

Затем она обратила внимание на свое платье из однотонного голубого шелка. Погода не была еще достаточно тепла, чтобы перейти на узорчатый муслин. Строгий покрой платья повторял линии тела, но не был выполнен в стиле императрицы, который она находила ужасным – если у дамы тонкая талия, к чему скрывать ее под одеянием, похожим на мешок?

Да, ее платье было достаточно привлекательным, но слишком уж простеньким. Ему не хватало изюминки, которая выделила бы ее из толпы. Оливия, взглянув на унылый туалет своей кузины, протянула ей тонкую золотистую шаль.

– Накинь на плечи, – предложила она, – это оживит твой наряд.

Лаура накинула, но ей не понравилось, как лежит шаль на плечах. Она опустила ее ниже к талии, потом еще ниже, пока шаль не оказалась на бедрах. Вот так – совсем другое дело! Она завязала шаль узлом, и бахрома на концах спустилась до колен.

– Выглядит очень странно, – сказала Оливия.

– Я уже не в том возрасте, чтобы переживать из-за своей внешности, – ответила Лаура, передернув плечами. – Если столь старое существо, как я, не будет выглядеть немного странно, на него никто не обратит внимание.

– Ты прежде говорила, что выглядеть не так, как остальные, вульгарно, – напомнила Оливия.

– Да, но это – последнее утешение и надежда привлечь к себе внимание. В твоем возрасте нет нужды в подобных уловках. О, какая у тебя изящная прическа, ты не находишь?

Оливия отвлеклась на комплимент. Еще большее удовольствие она получила от похвалы мистера Медоуза, когда днем он доставил на суд баронессы очередной экипаж.

– Прекрасная прическа, баронесса, – сказал он.

Оливия вспыхнула от охватившего ее приятного чувства и ответила:

– Кузина Лаура тоже уложила волосы иначе.

– Очень красиво, – послушно сделал комплимент и Лауре Медоуз, но Оливия заметила, что первенство отводится все же ей, и поняла, что Лаура не так уж цепко захватила мистера Медоуза, как это себе вообразила.

На Чарльз-Стрит с Медоузом обращались как со старым другом семьи: ему пришлось отвезти дам на прогулку в парк и возвратить домой к чаю.

Новая карета представляла собой ландо темно-зеленого цвета с разъемным верхом, который можно было опускать в солнечные дни и поднимать, если погода портилась. Туго набитые сидения были из бархата, а дверцы украшены позолотой. Оливии полюбился экипаж с первого взгляда. Единственным его недостатком была мягкость спинок сидений.

– Очаровательно! – пронзительно вскрикнула баронесса. – Вы такой молодец, мистер Медоуз! Вы нашли именно то, что я хотела!

– Это мисс Харвуд подсказала подыскать экипаж, похожий на коляску леди Сифтон.

– Но нашли его вы! Тетушке придется пользоваться своей „душкой-откидушкой“, – добавила она, окончательно решив судьбу покупки.

Ценой Оливия не удосужилась поинтересоваться, а когда мистер Медоуз назвал цену, она не обратила на нее внимание

– Я куплю именно этот экипаж. А впряженные лошади продаются вместе с ним? Их серая масть необычайно сочетается с зеленым, и они подходят к этому ландо больше, чем мои ломовые лошадки, тянущие берлину: берлина ведь тяжела.

– Я одолжил лошадей у знакомого. Его одолевают кредиторы, и потому он продаст их задешево.

– Зайдите к тетушке, она выпишет чек. Теперь вам осталось лишь подыскать мне скакуна, и я постараюсь не докучать вам больше просьбами.

– Как, разве вы забыли, что я должен еще отвезти вас в цирк Астли и зверинец Эксетера? Надеюсь, вы также позволите мне сопровождать вас на прогулках, – с приятной поспешностью добавил мистер Медоуз.

– Мы будем счастливы вашей компании, не так ли, Лаура? – обратилась к кузине Оливия.

– Тогда мне надо нанять верховую лошадь, – бесцветным голосом произнесла Лаура.

Быть может, ей понравились бы еще стремительные скачки за городом, но медлительная тряска по Роттен-Роу не представлялась ей интересной.

– Но если мистер Медоуз сможет сопровождать тебя, Ливви, тогда я, возможно…

– Нет необходимости нанимать лошадь, – сказал Медоуз. – Моя тетя с удовольствием предоставит в ваше распоряжение своих лошадей, если вы, как-нибудь, решите присоединиться к нам с баронессой.

Во время прогулки в Гайд-Парке Оливия продолжала радоваться новому экипажу и тому, что ливреи ее лакеев удачно сочетаются с цветом ландо – лакеи Пильмуров испокон веков носили зеленое. Кроме того, как оказалось, зеленый был любимым цветом баронессы. А не думает ли ее кузина, что дорожный костюм с медными пуговицами также превосходно подойдет к экипажу?

Однако Лаура не думала, что почти салатовая свежесть лакейских ливрей и режущий глаза цвет костюма сочетаются с темно-зеленой каретой, но прежде, чем она успела вымолвить хоть словечко, Медоуз рассыпался потоком похвал и комплиментов вкусу баронессы, так что она решила промолчать.

Его необоснованно бурные одобрения окончательно убедили Лауру в том, что она уже стала подозревать, мистер Медоуз стремится добиться расположения Оливии. Его сдержанное замечание, что Лаура может присоединиться к их прогулкам с баронессой „как-нибудь“, подводило окончательную черту. Он хотел побыть наедине с Оливией. Лаура удивилась, как же она смогла посчитать его дружелюбие интересом к себе. Сколь простодушна она была, полагая, что мистер Медоуз, всегда державшийся слегка надменно, вдруг ни с того, ни с сего заинтересовался ею. Конечно же, все его мысли были обращены к баронессе! Лауре вскружили голову похвалы месье Ля-Пьерра, но ничего не значащие комплименты парикмахера – долг человека его профессии.

В то время как двое оживленно болтали и в их болтовне было больше кокетства, чем здравого смысла, Лаура размышляла над требованиями Хетти Тремур к будущему супругу Ливви: „приятный собой, здоровый, неиспорченный, рассудительный, он должен согласиться уехать в Корнуолл и при этом не рваться каждый год в Лондон, нежелательно, чтобы Ливви покидала свое имение, и, кроме того, у него должна быть деловая хватка, на руднике полно работы“.

Медоуз казался подходящим кандидатом. Его имение не шло ни в какое сравнение с имением баронессы, и он не стал бы отказываться от переезда в Корнуолл, где считался бы самым почтенным джентльменом в округе. Надеяться, что кто-либо из более достойных лордов согласится на переезд, не было смысла. У всех были свои дела и собственные интересы, и все они, разумеется, не намерены были покидать Лондон. В довершение всего, Оливия, похоже, увлеклась Медоузом. Притяжение возникло при их первой встрече. Лаура считала, что для Оливии было возможно найти себе более благородного джентльмена, но так как баронессе Пильмур не нужны были ни деньги, ни имение, ни титул, то она могла себе позволить выйти замуж за кого хочет.

Лаура мысленно попрощалась с мистером Медоузом, причем без сожаления. Надо будет намекнуть Оливии, что для нее мистер Медоуз действительно всегда был только другом.

Они объехали парк и решили немного пройти пешком. Был один из тех прекрасных весенних солнечных дней, когда воздух теплее, чем летом, а ветви деревьев даже не колышутся от ветерка.

У Лауры появилось чувство, что Медоуз выбрал для остановки не случайное место. Он предложил выйти из кареты в северо-восточной части парка, несмотря на большое скопление карет. А как только они вышли, он принялся озираться, как бы отыскивая кого-то в толпе.

Вскоре мистер Медоуз издал фальшивый возглас удивления:

– Бог мой, это же лорд Хайятт! Помните, мы познакомились с ним вчера в Сомерсет-Хаус, баронесса?

Теперь большинство высказываний мистера Медоуза начинались или заканчивались словом „баронесса“. Лаура почувствовала, что ее роль свелась к роли простой компаньонки, и ее возмутило, что она потеряла собственную значимость.

Хайятт, улыбаясь, подходил к ним, снимая на ходу шляпу. Он поклонился дамам, и солнце заиграло на его волосах, похожих на спелую пшеницу. Оно окружило его голову нимбом, как у святого, на кого, однако, он мало походил. В его глазах светилось озорство. Лауре стало ясно, что об этой встрече джентльмены договорились заранее. Она догадывалась о причине.

– Баронесса, – улыбнулся художник и повернулся к Лауре, – мисс…

– Харвуд, – пришел на помощь Медоуз.

Лаура не посчитала нужным сделать реверанс. Она ограничилась кивком.

Медоуз уступил Оливию лорду Хайятту, а сам с Лаурой немного отстал, когда они двинулись по дорожке.

– Вы подстроили эту встречу? – спросила Лаура.

– Я оставил ему записку, предложив прогуляться, его не было дома, когда я заходил. Я не был уверен, что он придет, и потому не предупредил.

– А для чего вы решили его пригласить, мистер Медоуз? Не думаю, что устраивать нам рандеву с подобным человеком благородно с вашей стороны.

– Посмотрим, – загадочно произнес мистер Медоуз.

Лаура прекратила бессмысленные упреки и принялась прислушиваться к беседе пары, идущей впереди. Казалось, не было ничего предосудительного.

– Как я понял, вы приехали из Корнуолла? – спрашивал Хайятт. – Довольно долгое путешествие! Надеюсь, у вас была удобная карета?

– Да, конечно. Несколько лет назад папа купил берлину, и оказалось, это наиудобнейший экипаж, который только можно себе представить.

У Лауры закралось подозрение, что Хайятт подталкивает разговор в нужное ему русло. Он поинтересовался упряжкой и воскликнул:

– Шесть лошадей! Должно быть, у вас громадная карета! Интересно, удалось ли кому-нибудь обогнать вас по дороге?

– Нет, никому, – простодушно ответила Оливия, – но вовсе не потому, что мы быстро ехали.

Лорд Хайятт рассмеялся.

– Тогда я хорошо знаю вашу берлину, так как сам плелся за вами миль десять, возвращаясь из Хайятт-Холла в Кенте. Я ругал на чем свет стоит медлительную колымагу, в которой, оказывается, находились вы.

– О, мне жаль, лорд Хайятт, но больше я не буду задерживать экипажи. У меня теперь новое прекрасное ландо.

– Значит, карикатуру из витрины магазина пора убрать.

– Что вы имеете в виду? – спросила баронесса.

Хайятт объяснил, добавив под конец, что „все это – комплимент“.

– Карикатура на меня выставлена в магазинной витрине? – воскликнула Оливия. – Восхитительно! Я должна ее увидеть. Кто бы мог подумать, что я оставляю заметный след в жизни общества!

– Вы не просто оставляете след в жизни общества, – сказал Хайятт. – Вы приводите его в замешательство.

– Не думаю, что другие леди столь же простоваты, как я, но вряд ли карикатура может быть комплиментом, – засомневалась Оливия. – Это больше похоже на оскорбление. Скажите, я там ужасно выгляжу?

Мгновение Хайятт изучал баронессу, затем ответил:

– Сейчас, когда у меня появилась возможность рассмотреть вас получше, не могу сказать, что сходство льстит вам, но ведь я, как художник, ценю невозможность удержать на бумаге живость, подобную вашей. Но это не оскорбление, уверяю вас. Вы там в прекрасной компании с Наследным Принцем и нашим премьер-министром: карикатуры на них по соседству, с одной стороны и с другой.

– Подумать только, я, значит, теперь знаменитость! – рассмеялась Оливия и повернулась, чтобы рассказать обо всех этих чудесах своей кузине, но Лаура уже слышала эту историю от мистера Медоуза.

Неприятные чувства охватывали Лауру оттого, что она видела Оливию рядом с этим повесой, и потому довольно сдержанно она сказала:

– Не забивай себе голову пустяками! Карикатура на берлину, а не на тебя.

– Не понимаю, почему всех волнует моя карета. Это кузина Лаура настояла, чтобы я сменила экипаж, – пояснила Оливия Хайятту. – Ей тоже не нравится берлина.

Темные глаза Хайятта задержались на Лауре. Его удивило, что с ее стороны при их первой встрече не было выражено восторга. Он не был тщеславен, но половину своей жизни провел, спасаясь бегством от поклонниц, и полагал, что провинциальная мисс будет счастлива от знакомства с ним. Но лицо мисс Харвуд свидетельствовало, что она далека от того, чтобы испытывать счастье.

– Не вернуться ли нам в карету? – спросила Лаура у Медоуза.

– Но мы ведь только что ее покинули, – напомнила Оливия.

– Давайте немного погуляем, – принял сторону баронессы Медоуз, и они пошли дальше.

Теперь все четверо шли рядом. Лаура оказалась между Хайяттом и Медоузом. Хайятт беседовал с Оливией, а Лаура с Медоузом их слушали.

– У вас другая прическа, если не ошибаюсь, – заметил Хайятт.

– Да, кузина сказала, мне нужно сменить стиль, и месье Ля-Пьерр сделал нам новые прически.

– Мисс Харвуд – опекающая вас компаньонка? – спросил художник.

Лаура слышала вопрос, и ее охватил гнев. Компаньонка! Ей только двадцать три!

Оливия рассмеялась.

– Бог мой, нет! Моя тетя и миссис Харвуд опекают обеих нас, а мы обе ищем себе подходящие партии. Но кузина Лаура очень разборчива, – добавила она доверительным тоном.

Хайятт повернул голову и заметил, что Лаура слушает их разговор.

– Даже самым очаровательным не следует быть слишком разборчивыми, – сказал он с улыбкой, преувеличивая прелести Лауры в стремлении угодить ей.

Лаура была вознаграждена Хайяттом за его прежнее пренебрежение к ней, и ее гнев растаял, как таят снежинки на печке. Она рассмеялась над всей этой историей.

В Хайятте было что-то такое… Когда он улыбался, она чувствовала себя единственной, словно вокруг никого не было.

– Я не ожидала услышать от лорда Хайятта совет быть неразборчивой. Все ваши картины – совершенство. Вы можете ожидать, что очаровательнейшие дамы, изображенные на них, согласятся заковать себя на всю жизнь в кандалы с кем попало? – дерзко спросила Лаура.

– Вы неправильно поняли меня. Я, конечно же, не советую вам принимать предложения от таких старых грубиянов, как лорд Хайятт, например, – сказал он, – но я уверен, что все ваши поклонники были лучше воспитаны, и, значит, вы на самом деле привередливы, раз не остановились на ком-либо из них.

– Именно так, – сказала Лаура, улыбаясь одной из своих многочисленных ироничных улыбок, заготовленных для Сезона.

Она была готова еще какое-то время поперекидываться добродушными шутками с лордом Хайяттом, но, однако, вздохнула с облегчением, когда он вновь обратил свое внимание к Оливии.

– Вы еще ни с кем не договорились насчет вашего портрета, баронесса? – спросил он.

– Сегодня тетя собирается написать сэру Томасу Лоуренсу.

Хайятт остановился и несколько мгновений вглядывался в девушку. Ее волосы бросали вызов: рыжие, они полыхали, как огонь. Прекрасный контраст с кожей! Она похожа на сорванца-подростка, для него это новый тип модели. Ему стали приедаться светские львицы.

– Насколько я знаю, сейчас Том очень занят, – сказал он. – Ему нужно закончить прежде начатый портрет. Если ему не удастся втиснуть ваш заказ в список своих работ, дайте мне знать, баронесса, я постараюсь выбрать для вас время. Жаль, конечно, проделать весь этот путь из Корнуолла и вернуться без портрета. А если и без мужа? Не будем забывать о главной цели вашего приезда.

– Вы будете меня рисовать? – ухватилась за его слова Оливия. – Мне хотелось бы иметь портрет именно вашей работы, потому что у вас все дамы на полотнах получаются красивыми.

Хайятт наклонился к ней и тихо произнес:

– Надо быть очень плохим художником, чтобы не суметь изобразить ваше очарование, баронесса.

– Мне понадобится компаньонка, – поняла Оливия. – Тетя ни за что не отпустит меня к вам одну.

Если Хайятт и почувствовал себя оскорбленным, то не подал вида.

– Все мои юные модели приходят с компаньонками, – уверил он, – но не с толпой друзей, этого я не позволяю. Шумная публика отвлекает внимание. Боюсь, вы и без того значительно будете отвлекать мое внимание, – закончил он с бесстрашной улыбкой.

– Мистер Медоуз и моя кузина предложили мне сопровождать меня, – ответила Оливия. – Два друга, это не слишком много?

Лорд Хайятт счел, что не слишком. Осталось выбрать время. В тени тутового дерева они сели на скамейку.

Оливия осмотрелась и сказала:

– Мне так хочется снять туфли и чулки и побегать по траве босиком. Дома я часто так делаю. Ощущение такое, будто ног касается холодный бархат.

– Боюсь, здесь вы можете наступить на битое стекло или что похуже, – по-светски учтиво отсоветовал Медоуз.

– А кроме того, ты рискуешь выставить себя на посмешище, – добавила Лаура.

Она почувствовала себя несчастной из-за этой встречи, устроенной Медоузом. Она сразу поняла, что целью было заставить Хайятта согласиться написать портрет баронессы. Но Лаура не ждала для себя ничего хорошего от бесконечных сеансов, во время которых два джентльмена будут ухаживать за Оливией, а она изнывать от скуки.

Лорд Хайятт сидел молча, вглядываясь в Оливию и в раскинувшийся вокруг парк. Он уже обдумывал будущий портрет. Он понял, что никакие из его студийных приспособлений не подойдут девушке из глуши Корнуолла. Лучше всего она смотрелась бы на открытом воздухе, где живая зелень оттеняла бы ее огненные волосы. Баронессу следует рисовать без шляпки. Он вспомнил желание Оливии сбросить туфли и побегать босиком по траве. Вот такой он и хотел бы изобразить ее на портрете. Но где тогда рисовать?

– Чтобы вы могли побродить босиком, мы придем сюда утром, пока никого еще здесь нет, – сказал Медоуз, преданно улыбаясь баронесс

Хайятт повернулся к Медоузу. Вот это здорово! Конечно! Он будет писать портрет ранним утром в Гайд-Парке, пустынном в это время.

– Придем сюда завтра утром, – предложил он.

Оливия удивленно заморгала:

– Вы тоже будете бегать босиком по траве, лорд Хайятт?

– Нет, но я хочу написать вас бегающей по траве.

Оливия нахмурилась:

– Но других дам вы рисовали иначе, – заметила она.

– Я стараюсь каждую модель поместить в наиболее подходящее ее характеру окружение. Вас я вижу на свежем воздухе среди зелени, вот такой, как здесь.

– И без туфель?

Медоуз, желая сделать приятное Хайятту, произнес задушевным тоном:

– Баронесса, вам больше всего подойдет именно это – босые ноги на голой земле. Вы говорили, вам нравятся прикосновенья травы.

– Да, без туфель, – подтвердил Хайятт. – А также и без шляпки. Вы должны быть в живом соприкосновении с землей и с небом.

– Потребуется очень высокая лестница, чтобы достать до неба, – заметила Лаура.

Его предложение показалось ей слишком экстравагантным и она боялась, что Хайятт хочет в своем портрете посмеяться над Оливией.

Хайятт почувствовал настроение Лауры и ответил на шутку с холодком:

– Не нужно понимать все так буквально. Модели нередко изображаются на фоне неба. Не сомневаюсь, вы, наверняка, заметили, что небо и земля на картинах сливаются. Это называется перспективой.

– Полагаю, только голова и ноги баронессы будут соприкасаться с матерью-природой, саму же ее, надеюсь, вы намерены писать в платье?

Кровь прилила к лицу Хайятта.

– Когда я собираюсь писать обнаженную модель, я приглашаю профессиональных натурщиц. Общество не в меру стыдливо! Женщин надо рисовать без одежды. Человеческое тело – самый большой вызов природы художнику. Мы можем выйти сухими из воды, ошибившись в пропорциях дерева или здания, но при малейшем отклонении от пропорций человеческого тела, мы обрекаем себя на провал.

– Конечно, на мне будет платье, – сказала Оливия, – но как вы думаете, лорд Хайятт, какой цвет подойдет?

– Желтый, но не горчичный и не цвет одуванчика, а оттенок первоцвета, если у вас есть такое платье.

– Нет, большинство моих платьев белы, я ведь дебютантка, – напомнила Оливия.

– Боже упаси! Я совершенно против официального белого платья. Нужно что-нибудь скромное, без излишеств, чем проще, тем лучше.

У Оливии таких вещей в гардеробе не было. Она взглянула с мольбой на кузину. Лаура укротила свои чувства и попыталась представить, что же задумал Хайятт, и на этот раз ей показалось, он сделал правильный выбор. Ливви смотрелась бы нелепо в перьях и кружевах. Живость ее очарования выигрывает от окруженья природы. Хайятт хочет подчеркнуть ее юность. Ему нужно одеть ее в простое платье.

– На Фанни, помнится, было желтое платье, – сказала Лаура.

Оливия рассмеялась.

– Я не хочу на портрете быть в старом платье моей служанки.

– Может быть, это именно то, что нужно, – сказал Хайятт, удивившись, что никто другой, а именно Лаура, возражавшая против его намерений, так точно почувствовала настроение задуманной им картины.

– Если у вас есть соломенная шляпка с широкими полями, прихватите и ее. Одевать не надо, но, может быть, вы просто будете держать ее в руке.

– У меня нет такой шляпки, – огорчилась Оливия.

– У меня есть, – сказала Лаура.

– Зачем ты привезла такую вещь в Лондон, кузина?

– Иногда я люблю почитать во внутреннем дворике, и она защищает меня от солнца.

– Я могу принести мопса моей тети, – внес свою лепту мистер Медоуз.

Хайятт задумался над предложением.

– Да, мне бы хотелось, чтоб на картине был какой-нибудь признак жизни животных, – задумчиво сказал он.

– Может быть, вы одолжите у леди Деверу ее обезьянку? – предложила Оливия.

Лаура, заметив расширившиеся ноздри Хайятта, поспешила произнести

– А может, лучше – белка или птичка?

Хайятт кивнул, вновь поражаясь тому, что она уловила самую суть его замысла.

– Собаки доставляют много беспокойства, – сказал он, – но я пока не отклоняю с категоричностью ваше предложение, Медоуз. Вы любите собак, баронесса?

– Да, люблю, но тетушка не позволила мне взять с собой ни одну из моих собак, даже любимицу, чудесную овчарку.

Еще минут десять они говорили о картине, затем Хайятт проводил их к карете.

– Встретимся здесь завтра в семь утра, – сказал он, и прежде чем он успел сказать еще слово, толпа поклонников заметила кумира, и уединение Хайятта с друзьями закончилось.

В карете Лаура еще раз упрекнула Медоуза:

– Вы подстроили эту встречу, чтобы убедить Хайятта принять заказ на портрет Оливии, мистер Медоуз.

– Я пригласил его встретиться с вами и не был уверен, что он придет, – еще раз повторил Медоуз.

– Как вы убедили его?

– Не потребовалось долгих уговоров, как только он узнал, что баронесса прибыла из Корнуолла в Черепахе.

Это замечание вызвало некоторое недоумение Лауры. Она знала, что Хайятт сам достаточно знаменит, чтобы искать знакомств с теми людьми, которые на устах. Может, его привлекло богатство баронессы? Нужно следить в оба, не начнет ли он увиваться за Оливией. Если такое случится, у Лауры будет много хлопот: лорд Хайятт не из тех, кого просто удержать.

Оливия сидела, молча улыбаясь. Все бегают за лордом Хайяттом, а он принялся бегать за ней! Лондон не так уж сильно отличается от Корнуолла, где она слыла общепризнанной королевой. И здесь, в Лондоне, неоткуда ждать неудачи и не о чем волноваться. Она уже известна, в витрине магазина она рядом с Наследным Принцем и лордом Ливерпулем, премьер-министром, и нет никаких причин для дальнейшего беспокойства. Можно расслабиться и жить себе в удовольствие.

ГЛАВА 6

Оливия ворвалась в дом, на ходу призывая свою тетю услышать потрясающую новость.

– Лорд Хайятт согласился писать мой портрет! Разве это не замечательно, тетушка?

Самые теплые слова благодарности и восхищения достались от Хетти Тремур мистеру Медоузу:

– Какая удача! Подумать только! Лорд Хайятт будет писать нашу маленькую Оливию! Как отблагодарить вас, мистер Медоуз? Не знаю, что бы мы без вас делали!

Этот хорошо знакомый Лауре обряд восхваления предупредил ее о том, что она свергнута с пьедестала. Тем не менее, она решилась высказать свои соображения, чтобы обезопасить себя от возможных в будущем обвинений:

– Не забывайте, лорд Хайятт имеет определенную репутацию в отношении дам, миссис Тремур.

Хетти терпеливо улыбнулась прежней наставнице, но гораздо более теплой улыбкой она одарила нового советчика:

– Мистер Медоуз будет сопровождать Ливви в мастерскую художника и присматривать за ней, и ты, я надеюсь, ее не оставишь.

– Хайятт собирается рисовать баронессу в Гайд-Парке, – сказал Медоуз.

– Что за причуда! В Гайд-Парке! – воскликнула Хетти. – Впрочем, вполне приличное место. В молодости как-то раз я сама там каталась. Замечательно! В Гайд-Парке!

– Мы поедем в семь утра, и мне надо будет надеть старое платье Фанни, и хорошо, если на нем окажутся пятна от какой-нибудь травы, – смеясь, проговорила Оливия.

– Семь утра? Он встает рано! Но почему старое платье Фанни? Мы могли бы предложить что-нибудь получше! Но ни в коем случае не твои белые наряды, Ливви! На них-то как раз непременно останутся пятна от зелени Гайд-Парка.

– Лаура предложила желтое платье моей горничной, и лорд Хайятт согласился. И я должна буду позировать босиком.

Миссис Тремур вопросительно взглянула на Лауру.

– Ливви подхватит насморк, если будет ходить по траве босой.

– Если вы находите, что идея плоха, то стоит вам только сказать… – с надеждой в голосе произнесла Лаура.

Медоуз откашлялся и вступил в разговор:

– Осмелюсь заметить, Оливия может не снимать обувь, пока Хайятт не начнет рисовать ноги.

– А почему бы ей не надеть хотя бы шлепанцы? – спросила миссис Тремур.

– Хайятт задумал изобразить ее в виде босоногой нимфы природы, – объяснила Лаура. – Я не в восторге от затеи, мэм. Я говорила, он должен посоветоваться с вами, и если вы не одобряете…

Миссис Тремур повернулась к мистеру Медоузу, ожидая от него указаний.

Он сказал:

– То, что нам удалось добиться согласия Хайятта – величайшая удача. В Лондоне все дамы умирают от желания иметь портрет кисти Хайятта. Что же касается его репутации, то я ни на миг не отойду от Оливии.

Теперь принимались советы Медоуза. Миссис Тремур тотчас послала за пером и бумагой, а Медоуз согласился сразу же отнести письмо Хайятту, чтобы поскорей удостовериться в его согласии.

Вечером дамы никуда не собирались, они провели время в обсуждении будущего бала в честь Оливии. Полный список гостей пока состоял из пяти человек. Возглавлял его мистер Медоуз, за ним шла миссис Обри, затем следовали лорд и леди Морган, и заключал список лорд Хайятт.

Миссис Тремур не находила ничего смешного в том, что для столь малочисленной публики готовился грандиозный бал.

– Представь себе, Ливви, два лорда и леди, а мы здесь всего лишь несколько дней! Полагаю, когда настанет день бала, гостей у нас будет полно.

Поднявшись наверх, миссис Харвуд и Лаура поговорили о портрете Оливии.

– Мне кажется, сеансы в общественном парке дают возможность для разных проказ, – сказала Лаура. – Вокруг лорда Хайятта, где бы он ни появился, неизменно собирается толпа, а его последней моделью была его любовница, леди Деверу. О ней говорит весь город.

– Не понимаю, почему они не хотят, чтобы Лоуренс написал Оливию. Два дня назад Хетти даже не подозревала о существовании лорда Хайятта, с чего это вдруг она воспылала желанием сделать заказ именно ему?

– Потому что это идея мистера Медоуза! Ты, должно быть, заметила, что его боготворят.

Ее мать робко взглянула на нее.

– Я надеялась, что у него появились чувства к тебе, Лаура.

– О, да! Они у него были, мама! Он чувствовал, что я идеальное средство, чтобы втереться в доверие к баронессе и завоевать ее благосклонность. Но он перехитрил сам себя, втянув в круг знакомых Оливии лорда Хайятта. Я не имею в виду, что художник сам увлечет Оливию, но как только его окружение появится в поле зрения баронессы, Медоуз будет забыт. Друзья Хайятта из самых высоких кругов Лондона.

– По крайней мере, они помогут заполнить этот огромный зал в день бала. Похоже, поиски мужа для Ливви выходят дорогостоящими, ты не находишь?

– Да, конечно, но ей все это так нравится! Она может позволить себе дорогой, грандиозный Сезон. Он гораздо лучше, чем был мой, мама.

– Я никогда не жалела о расходах, дорогая, я жалела только о результате. Будем надеяться, что у Оливии Сезон закончится успешнее, чем у тебя.

С этим напоминанием о своей неудаче Лаура отправилась спать.

Баронесса давала Фанни указания насчет желтого платья:

– Ты должна выстирать его и погладить к семи часам.

– Вам следовало сказать об этом пораньше.

– Я только что вспомнила.

– Чего ради вы вздумали носить мое тряпье, в то время как ваш шкаф полон нарядов?

– Кузина Лаура посоветовала, а лорд Хайятт поддержал ее.

– Ага, так я и думала! Ваша распрекрасная кузина Лаура задалась целью расстроить все ваши замыслы! Она ревнива до безумия. Сначала добилась того, что вы обкорнали свои прекрасные волосы и похожи теперь на подстриженного барашка, потом уговорила спороть ленты с ваших новых платьев, а сейчас вынуждает предстать на портрете в тряпье! Если вы не будете смотреть в оба, она утащит у вас из-под носа любого приглянувшегося вам жениха!

– Боюсь, я знаю кой-кого, кто у нее украл ухажера, Фанни. Она, правда, отрицает это, но я подозреваю, что она влюблена в мистера Медоуза, который ухаживает за мной.

– Ну пускай забирает его себе на здоровье! Вы можете найти себе мужа и получше мистера Медоуза. Что скажете насчет лорда Хайятта? По слухам, он красавчик!

– Это самый обаятельный человек, которого я когда-либо встречала, – подтвердила Оливия. – Он как Ангел Гавриил на картинке в моей книжке „Библейские рассказы для детей“, только, конечно, без крылышек.

– И конечно, лорд от пят до кончиков пальцев, – сказала Фанни, с видом знатока покачивая головой. – Бьюсь об заклад, его больше интересуете вы сами, чем ваш портрет.

– Но мистер Медоуз приятнее, – искренне добавила Оливия.

– Полагаю, мисс Харвуд уже успела положить глаз на лорда Хайятта.

– Она согласна, что он очень красив, но предупредила, что слишком ветреный.

– Это ее очередные штучки, чтобы удержать вас на расстоянии от него. Не обращайте внимание, мисс! Послушайте меня, не упустите его титул!

Казалось, Оливия заинтересовалась, хотя ничего не ответила.

– Я выстираю желтое платье и встану пораньше, чтобы отгладить его как следует, – закончила Фанни.

Лаура проснулась от того, что кто-то ее сильно тряс. Еще не совсем рассвело, и ей страшно хотелось спать. Но Оливия пришла с твердым намерением ее поднять, чтобы ко времени успеть на условленную встречу.

– Шесть часов, кузина! Пора вставать.

– Хорошо, сейчас, – позевывая, ответила Лаура и неохотно выбралась из постели.

Она открыла шторки в надежде, что дождь помешает поездке, но ее ослепили сверкающие лучи солнца.

Мистер Медоуз прибыл точно без двадцати семь. Кофе и бодрящий утренний воздух окончательно пробудили Лауру.

Ранним утром пустынный парк был великолепен. Солнечный свет пробивался сквозь молоденькие листочки и окутывал вершины деревьев золотистою дымкой. Он напоминал древний Эдем, только Эдем слегка ухоженный.

Хайятта не было видно, но он оставил лакея, который провел их к выбранному художником месту, скрытое за живой изгородью, оно располагалось в стороне от протоптанных тропинок и напоминало о чистоте первозданной природы.

Хайятт был в синем рабочем халате и без шляпы, но даже в этом странном одеянии он выглядел ошеломляюще красивым. Подойдя ближе, они заметили, что он уже установил мольберт и разложил карандаши, краски, кисти, так что можно было приступать.

– Позвольте мне взглянуть на платье, – обратился он к Оливии, как только они обменялись приветствиями.

Девушка сняла накидку и шляпку и покружилась перед Хайяттом, чтобы он мог лучше ее рассмотреть. Платье было потертое, немодное, со скромным круглым воротом и короткими рукавами-буфами, лиф прилегал, пышная юбка была собрана в складки, не стеснявшие движений юного тела. Платье было лишено каких бы то ни было украшений.

– Превосходно, – объявил свое мнение Хайятт. – Станьте вон там, между тутовым деревом и соснами. Покружитесь немного, чтобы я мог выбрать подходящую позу.

– Мне снять туфли?

– Не будем спешить. Трава еще влажная.

Оливия закружилась в безыскусном танце, приподняв юбку и двигаясь в такт воображаемой музыке. Лаура невольно подумала, что чувствовала бы себя скованно, окажись она на месте баронессы. А ее кузина никогда не выглядела более естественной и изящной, чем сейчас. Солнечные лучи сверкали в ее золотисто-рыжеватых волосах и освещали юное лицо.

– У меня появятся веснушки, лорд Хайятт, – окликнула его Оливия. – Вы должны обещать, что не станете их рисовать.

– Напротив, я нарисую их, даже если они не появятся.

Хайятт согнул руку, определяя периметр эскиза и место Оливии в нем.

– Приподнимите одной рукой край юбки, – приказал он, и Оливия приподняла. – Нет, другой рукой, баронесса. – Оливия приподняла другой рукой. – Поверните голову в сторону, совсем немного, думаю, следует рисовать ваше лицо три четверти в профиль. У вас очаровательные щечки.

Лаура и Медоуз стояли позади Хайятта, чтобы суметь оценить позу, которую он выбрал.

– Вам нужна соломенная шляпка? – спросила его Лаура.

– Думаю, нет. Свободная рука баронессы смотрится столь изящно, что, кажется, парит в воздухе, не правда ли? А слегка приподнятая другой рукой юбка создает впечатление, что она танцует. Возможно, мы бросим шляпку на траву, подле баронессы, как будто бы она отшвырнула ее. Это добавит непосредственности.

– Вот уж не думала, что непосредственность так тщательно планируется, – рассмеялась Лаура.

Хайятт в ответ блеснул улыбкой.

– Вы же не верите старым слухам, будто искусство копирует жизнь? Нет, мы, разумеется, стараемся ее приукрасить, и вся наша непосредственность продумана… Вон в той корзине термос с кофе, на случай, если вы с мистером Медоузом захотите посидеть и выпить что-нибудь.

Хайятт увлекся эскизом, он был занят работой, ему явно было не до них, и Лаура с Медоузом последовали его совету и отошли.

– Я знаю, у вас были сомнения насчет этой затеи, мисс Харвуд, – сказал Медоуз, – но теперь вы сами видите, Хайятт забывает обо всем, когда работает.

– Да, вы правы, он – сама безупречность. Как мне хотелось бы позволить себе заказать у него свой портрет!

– Как только Хайятт понял, кто такая баронесса, у него сразу же возникло желание ее написать, как я и предполагал.

– Что вы имеете в виду? То, что она очень состоятельна?

– И это тоже, но главное – известность, которая у нее скоро появится. Должен вам заметить, она станет гвоздем этого Сезона. О ней уже говорят повсюду, а ведь она еще не появлялась на приемах.

– Лорду Хайятту нет нужды искать расположения знаменитостей.

– Он и не ищет. Он рисует любого, кто покажется ему интересен. Его привлек образ леди, прибывшей в город в Черепахе. Одного этого было достаточно, чтобы убедить его в самобытности характера баронессы.

Лаура решила, что Медоуз интересный собеседник, но ей не потребовалось усилий, чтобы также заметить, что особо приятен ему разговор о баронессе. Его восторженность казалась искренней. Но любит ли он девушку или ее богатство?

Хайятт работал чуть больше часа, потом Оливия сказала, что устала, и сеанс закончился. Медоуз и Лаура подошли к мольберту.

– Можно нам взглянуть на эскиз, или вы один из тех художников, что заставляют ждать, пока полностью не закончат oeuvre [11]? – спросила Лаура.

– Хочу ли я удивить вас великолепием замысла и мастерством исполнения? И вы еще спрашиваете, мисс Харвуд? Разумеется, я принадлежу к этим отталкивающим типам, верите?

Лаура заметила искорки смеха в его глазах и подошла взглянуть на работу.

– Хорошенько все рассмотрите, – крикнул вдогонку Хайятт, – потому что, когда я начинаю наносить краски, то держу картину под чехлом, чтобы избавиться от благонамеренных, но нежелательных советов.

Хайятт набросал силуэт Оливии между раскидистым тутовым деревом и вздымающимися ввысь соснами. Краски еще не коснулись картины, за исключением нескольких желтых и зеленых мазков. Хайятт встал позади Лауры, в то время как Оливия жаловалась Медоузу на усталость рук.

– Я попробовал цвета, чтобы прикинуть, получится ли желаемый эффект, – пояснил художник.

– Напоминает весеннюю лужайку, усеянную желтыми цветами. Обычно на таких лужайках можно увидеть также немного белых и голубых цветов. Мне нравятся голубые. Я понимаю ваш замысел. Должно быть, вы назовете картину „Весна“

– Сначала было я хотел назвать ее „Primavera“ [12], но сейчас мне хочется, чтобы она представляла собой нечто большее, чем просто изображение хорошенькой молодой женщины, символизирующей весну. В конце концов, это – портрет. Я назову картину „Босоногая баронесса“. Это названье подходит. Я в восторге, что она заговорила о своем желании побегать по траве босиком. Именно о таком первозданном общении с природой я и мечтал для своей картины.

На лице Лауры отразились колебания.

– Надеюсь, это не будет пародией? Вы не собираетесь подшутить над Оливией?

Восхищение, прозвучавшее в его ответе, уменьшило ее опасения.

– Пародировать эту восхитительную девушку? Бог мой, нет! Как вам могла прийти в голову подобная мысль?

– На всех других написанных вами портретах, задний план очень сложен, а здесь он к тому же еще и необычен.

– Но и баронесса – необычная леди, – ответил Хайятт, и его глаза отыскали Оливию, допивавшую в компании Медоуза свой кофе.

– Общество еще не коснулось и не испортило ее, – продолжил он. – Портрет будет данью ее юности и естественности, но не пародией!

Лаура проследила за его взглядом и внимательно посмотрела на свою кузину, весело и беззаботно болтающую о чем-то с Медоузом.

– Да, она не испорчена.

Мгновение Хайятт всматривался в Лауру. Когда он заговорил, его слова ее поразили.

– Не позволяйте им ее испортить, – мягко произнес он.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы старше и опытнее. Не все из ваших друзей подойдут баронессе.

Лаура в изумлении широко раскрыла глаза. Он посчитал ее светской львицей, что было самой большой глупостью, которую она когда-либо могла услышать. Первым ее чувством был гнев, на смену которому пришла приятная мысль: пожалуй, неплохо, что лорд Хайятт принял ее за опытную даму. Это смягчало колкость его небрежного словечка „старше“.

Ироничная улыбка успела вовремя возникнуть на лице.

– Я приложу все усилия, чтобы защитить девушку, – ответила она, – и прежде всего, сэр, я должна призвать к ответу вас. Вчера вы были слишком заняты, чтобы рисовать мою кузину, сегодня же ваш график как по волшебству свободен. Каковы ваши намерения?

Его ответная улыбка не страдала недостатком игривости. Хайятт никогда не ограничивал себя одним флиртом.

– Мое намерение, мисс Харвуд, – написать портрет баронессы. Я предлагаю вам обсудить мои намерения в отношении вашей очаровательной персоны. Полагаю, вы будете сопровождать баронессу на бал леди Морган сегодня вечером?

– Да, конечно.

– Тогда лучше мы обсудим мои намерения на балу, если вы окажете мне честь потанцевать со мной.

– Буду счастлива, лорд Хайятт.

Он начал собирать свои принадлежности художника.

– Как так получилось, что я не встречал вас прежде? – спросил он.

– Меня не было на Сезонах.

– Я так и понял. Если бы вы были, я обязательно заметил бы вас. А почему вы не приезжали?

Вопрос поставил Лауру в затруднительное положение. В поисках ответа, который бы ее не запятнал, она рассеянно бросила:

– Меня до смерти утомил мой первый Сезон.

Хайятт дерзко улыбнулся и сказал:

– Должно быть, я в то время изучал творчество мастеров в Италии, но, прошу вас, мисс Харвуд, ни слова о моих любовницах.

Лаура смутилась, покраснела и воспользовалась советом ни слова не произносить о любовницах.

– Не сомневаюсь, скука моего Сезона объясняется вашим отсутствием в Лондоне в тот год. Но я вижу, Оливия готова уже идти. Завтра в это же время?

Хайятт в душе улыбнулся ее румянцу. Его заинтересовала ее ироничная невинность.

– Семь часов – чертовски рано, я знаю, – сказал он. – Наверняка, вы проклинали меня, когда петух прокукарекал рассвет. Такой распорядок дня может повредить вашей красоте, а потому я прослежу, чтобы сегодня с бала вы отправились домой пораньше, сразу же, как мы с вами станцуем два танца.

– Два?

Общепринятой нормой был только один танец. Два предполагали особый интерес к партнеру.

– Мы шустрые ребята, дайте нам только поблажку. Мы ведь с вами не дебютанты, мисс Харвуд, – сказал Хайятт, в то же время пытаясь угадать, что у нее за характер, – мы зрелые солидные люди и можем рискнуть появиться в двух танцах без всякого трезвона при этом вокруг нас. Дело в том, что мне хотелось бы поближе познакомиться с вами.

– Я проигрываю при более близком знакомстве, – ответила Лаура и нервно рассмеялась.

Она считала, что говорит правду. Хайятту она наскучит сразу же, как только он поймет, что никакая она не опытная дама, за которую он ее принял. „Лучше пореже встречаться с ним, – решила она про себя. – Тогда, возможно, удастся выдержать этот Сезон, не разоблачив себя как провинциальную барышню“.

Хайятт молча смотрел на нее, и в глазах его вспыхивали искорки смеха.

– Нельзя возражать даме, но позвольте мне быть судьей. Вы уже определенно стали интереснее со времени нашей первой встречи.

– Возможно, вы просто плохо разглядели меня в первый раз.

На этой шутливой фразе они расстались. Хайятт подошел к Оливии. Лаура была настолько взволнованна, что не смогла уловить, о чем он говорит с кузиной, но вскоре поняла, что теперь Оливия – предмет его похвал, и восторгался он тем, что, Лауре казалось, не нравится ему: Хайятт упомянул „свежесть“ и „провинциальный шарм“. Лаура заключила, что Хайятту нравятся все женщины, при условии, что они не стары и не безобразны.

Никто из их компании, включая лорда Хайятта, не обратил внимание на молодого денди, въезжающего в парк в тот момент, как они прощались. Мистер Ярроу взял на время у своего закадычного друга лошадей, чтобы решить, какую предложить за них окончательную цену, лучше всего для пробы лошадей подходил пустынный в утренние часы парк, когда многочисленные экипажи еще не успевали его загромоздить. Улицы же сразу после восхода солнца заполнялись почтальонами, рабочими и тележками разносчиков. Он замедлил ход своей упряжки. Его взор был привлечен людьми, он пристально взглянул… Лорд Хайятт! Черт побери, что он здесь забыл? Неужели он рисовал леди в общественном парке? Это звучало неправдоподобно, но он слышал, как Хайятт сказал: „Встречаемся завтра в это же время.“ А его лакей нес деревянный ящик, в котором, похоже, находятся у художников краски и кисти.

Ярроу взглянул на часы. Без пятнадцати девять, а они уже уходят. Должно быть, они здесь с восьми или около того. Ему надо будет заглянуть сюда завтра утром и посмотреть, что здесь творится.

ГЛАВА 7

Бал леди Морган был сенсацией Сезона, и все, кто имел хоть малейшее притязание на высокое положение в обществе, присутствовали на нем, также как и те, кому удалось приобрести приглашение за деньги или пробраться на бал, пустившись на обман.

Баронесса Пильмур, пунцовая от волнения, танцевала с общепризнанным кумиром Сезона лордом Хайяттом в открывающем бал менуэте. Глаза всех присутствовавших не отрывались от них.

Оливия казалась более элегантной, чем когда-либо, хотя и не была столь изящна, как большинство дебютанток.

– Кто эта неуклюжая каланча, с которой танцует Хайятт? – спросила хозяйку леди Джерси.

Леди Морган пренебрежительно рассмеялась над жалким невежеством своей подруги:

– Ты хочешь сказать, что не знаешь баронессу Пильмур из Корнуолла? Оловянный рудник, сорок тысяч фунтов стерлингов приданого!

– Так это она! Дама, заявившаяся в Лондон в Черепахе! Как изящно танцует! Я должна передать ей поручительство к Альмаку, – леди Джерси устремилась объявить о своем открытии другим.

– Я не узнаю партнершу Хайятта. Какая-нибудь родственница из провинции? Судя по ее рыжим волосам, это, скорей всего, его кузина из Шотландии, – шепнула леди Кастлеру леди Джерси.

– Что ты, Амелия! Ты ошибаешься, это наследница оловянного рудника из Корнуолла, баронесса Пильмур, сорок тысяч фунтов стерлингов приданого. В ней есть что-то освежающее и наивное. Я собираюсь передать ей поручительство к Альмаку.

– А, девушка из Черепахи! Меня восхищают ее волосы, очаровательный золотистый оттенок.

– Баронесса Пильмур, наследница из Корнуолла, – вскоре доверительно зашептала леди Кастлеру изумленной миссис Драмонд-Баррел.

– Восхитительное воздание! Так приятно видеть этот здоровый цвет лица и эти милые веснушки. Рядом с ней все дебютантки выглядят какими-то изнуренными, такое чувство, будто они никогда не видели солнца.

Прежде, чем закончился менуэт, все дамы осознали, что рыжие волосы, веснушки, высокий рост и крупное телосложение, а также смех, немного громче принятого, – новые критерии Сезона. Тепличные красавицы вмиг вышли из моды и спустились до уровня „невзрачных“. Долгие часы уроков, потраченные на приобретение хороших манер и умения держать себя в обществе, со свистом вылетели в окно.

Следующим объектом пристального изучения стала партнерша Хайятта во втором танце, мисс Харвуд.

– Кузина баронессы, – просветила своих подруг леди Морган. – Она здесь, чтобы помочь баронессе ознакомиться со светской жизнью. Мне сообщила это компаньонка баронессы, миссис Тремур. Должно быть, мисс Харвуд знает все ходы и выходы, раз так быстро отловила для баронессы Хайятта.

– Очаровательная девушка. Постарше баронессы, конечно.

– Да, мисс Харвуд уже была представлена. Но леди Деверу повесит нас всех от расстройства.

– Так кто же, мисс Харвуд или баронесса, новое увлечение Хайятта?

– Если он намерен взять в жены Даму Сезона, тогда, конечно, баронесса. Но вы же знаете Хайятта! Ничто не помешает ему наслаждаться при этом и обществом мисс Харвуд.

– Он никогда не увлекался дебютантками, – дамы обменялись многозначительными улыбками.

Стоит ли упоминать, каким способом достала приглашение на бал леди Деверу: ее партнером был банкир, которому лорд Морган задолжал десять тысяч фунтов стерлингов. Лорд Хайятт обменялся с ней несколькими словами, но не удостоил чести пригласить на танец. Леди Деверу сникла. Хайятта всегда привлекала лишь ее красота, но как только она оказалась запечатленной на холсте, он сразу же принялся искать новый источник вдохновения. Ну что ж, ради него она бросила своего последнего любовника, и сейчас ей не потребуется много времени, чтобы найти нового. Она давно стала притчей во языцех из-за своих многочисленных амурных связей.

Лаура заметила, какой фурор производит Оливия, и обрадовалась, что у ее кузины столь обещающее начало. Ей и в голову не пришло, что всходит и ее собственная звезда. Она знала, что Хайятт привлекает к себе огромное внимание, и полагала, что любопытные взгляды предназначены ее партнеру, а не ей.

– Вы работали сегодня днем у себя дома над портретом кузины, милорд? – спросила Лаура во время танца.

– Конечно, нет, – прозвучал ответ. – Я намерен растягивать как можно дольше это удовольствие, чтобы не лишиться общества ее компаньонки.

Лаура тихо рассмеялась.

– В этом нет необходимости. Опекающий баронессу мистер Медоуз будет счастлив видеть вас независимо от того, рисуете вы баронессу или нет.

Хайятт состроил шаловливую рожицу:

– Ах, вот как! Губите мое счастье из-за этого ужасного слова „компаньонка“? Мне уже дали однажды понять, что вы – подруга и кузина баронессы, а не ее компаньонка, и, думается, так как вы стараетесь сплавить мне Медоуза, я прав, предполагая, что вы с ним не испытываете друг к другу романтических чувств? Мне не хотелось бы наживать врагов, незаконно охотясь в чужих владениях.

– Вас послушать, так создастся впечатление, что я заяц или фазан.

– Это просто оборот речи… – сказал Хайятт.

– …порочащий даму, – добавила Лаура.

– Между прочим, мы, джентльмены, никогда не возражаем, если нас называют „рыбой“, – заметил Хайятт с озорным блеском в глазах. – А нас явно относят к этому зоологическому виду, когда утверждают, что дама „закидывает удочку“ на джентльмена. Но довольно метафор! На самом деле я хотел бы знать, являетесь ли вы зайцем, или фазаном, мистера Медоуза или кого-либо еще, коли на то пошло.

Лаура загадочно улыбнулась и ответила:

– Ответ зависит от того, к какому виду рыб относитесь вы, милорд. Если вы акула, то я не ваш заяц.

– А если я безобидный пресноводный пескарь?

– Тогда я тоже хотела бы быть пескарем. Пескари на пескарей, кажется, не охотятся.

– Великолепно! Итак, мы на одном дне, и у нас много общего: мы оба пескари, что весьма удачно, лично я против смешанных браков. А вы так и не сказали, помолвлены ли вы с мистером Медоузом, – Хайятт взглянул на ее левую руку.

– Я ни с кем не помолвлена.

– Меня б устроило, если б Медоуз ухаживал за нашим общим босоногим другом. Между прочим, баронесса уже „гвоздь“ Сезона. Вы проделали великолепную работу, подготовив ее выход в Свет.

– Эта честь принадлежит вам, лорд Хайятт! Причина ее успеха – то, что вы пригласили ее на первый танец.

– О, нет, я могу назвать сорок тысяч подобных причин, оловянный рудник в том числе, и они, а не я, обеспечили успех баронессы. Тем не менее, впервые я слышу от вас комплимент, я должен залиться румянцем от смущения и протестовать, что я здесь ни при чем.

Лаура покачала головой:

– Вы всегда так дурачитесь?

– Нет, только с прекрасными дамами. Среди джентльменов я слыву разумным человеком. Я даже обсуждаю с ними политические события!

– Для меня новость, что леопард способен менять свои пятна.

– Вы думаете, мы с вами отнесли меня не к тому виду? Может, меня следовало бы классифицировать как хамелеона?

От обмена подобными шутливыми колкостями в течение всего танца, у Лауры не осталось и тени сомнений, к какой разновидности принадлежит лорд Хайятт: ловелас явно-выраженный, обыкновенный. Единственное, о чем она мечтала сейчас, – найти какой-нибудь тихий уголок и выпить немного вина, чтобы восстановить нарушенное спокойствие, она не привыкла к таким волнениям.

Но вскоре Лаура поняла, что дни, когда она весь вечер просиживала у стен, прошли безвозвратно. Одно приглашение, как по волшебству, следовало за другим. Самые престижные джентльмены Сезона стояли в очереди, чтобы добиться танца с ней. Как же так получилось? Пять лет назад она была моложе и красивее, но они даже не смотрели в ее сторону, и вдруг спешат, чуть ли не спотыкаясь, познакомиться с ней! И не только джентльмены. Трое почтенных леди предложили ей поручительства:

– Для вас и вашей очаровательной кузины баронессы.

Вот и разгадка! Весь Свет желал познакомиться с Оливией. Без сомнений, оловянный рудник и приданое сыграли свою роль, но слава ее не распространилась бы так быстро, не удели ей столько внимания Хайятт. Он явился той искрой, что вызвала взрыв ее популярности, нужно будет позаботиться, чтобы Оливия не сгорела в фейерверке своей славы.

Интересно, а кто это неуклюжее создание, с которым Оливия танцует сейчас? Выглядит лихо. Кто-то из молодого поколения. Красивый парень, но, должно быть, не из самых верхов. Плечи его затянутого в талии сюртука подбиты ватой, щегольский галстук дополняет костюм, смех звучит деланно.

Лаура спросила своего партнера, некоего франта по имени сэр Хью Стандиш, об интересующем ее человеке.

– Это молодой Ярроу. В будущем он унаследует баронетство от своего дяди и аббатство в Девоне, но долго не удержит, если будет продолжать в том же духе, что и сейчас. Он игрок. Но что касается женщин, то тут у него хорошая репутация.

– Ошибаетесь, сэр Хью. Картежник не может иметь хорошую репутацию у любой здравомыслящей дамы. Особенно, когда он ухаживает за наследницей.

В течение вечера Лаура не обращала больше внимания на лорда Хайятта. Она не собиралась удостаивать его вторым танцем. Иногда она отмечала, что он выбирает для танцев самых прелестных дебютанток. Их улыбки красноречиво рассказывали Лауре, что с ними флиртуют и говорят комплименты точно так же, как ей. Но Лаура наслаждалась собственным успехом и едва замечала остальных.

Когда объявили обед, возле нее возник неожиданно лорд Хайятт.

– Нас, пескарей, используют не только в качестве приманки, – произнес он с изысканным поклоном, – но и для еды.

– О, вы обедаете с нами? – удивленно спросила Лаура.

– Я договорился с Медоузом и баронессой. Если у вас другая договоренность, я вызову Медоуза на дуэль. Он должен был известить вас.

– Он говорил, что условился, но не сказал, с кем.

– А, значит, он не хотел, чтобы вы устроили бунт против его планов, – сказал Хайятт, беря ее под руку и направляясь к столу.

– Почему бы мне бунтовать? Для меня большая честь, что вы присоединяетесь к нм.

Хайятт ожидал шутливой колкости. Ее вежливый ответ поверг его в молчание. Как ей удавалось произносить учтивые слова и в то же время давать понять, что она вовсе не польщена его вниманием?

Никто не смог бы обвинить Лауру в недостатке вежливости. Она улыбалась и приветливо разговаривала, но когда обед закончился, у Хайятта осталось необычное для него чувство, что его присутствие скорее терпели, чем приветствовали. Он не пришел к определенному решению, но где-то в глубине души у него зародилась мысль, что ему следовало бы недельку или около того поухаживать в присутствии мисс Харвуд за баронессой, чтобы лучше узнать обеих.

Хайятт всегда выписывал лица в самом конце работы над портретом, когда уже достаточно хорошо знал свою модель. Присутствие столь интересного собеседника и приятной дамы, как Лаура, должно было скрасить часы сеансов.

Заинтересовавшись пришедшей к нему мыслью, Хайятт решил временно продолжить наступление:

– Не станцевать ли нам во второй раз? – спросил он, когда они вернулись в зал.

– Вы забыли, что нам с баронессой надо пораньше вернуться домой, так как завтра рано вставать.

– Я не забыл. Ее тетя или мистер Медоуз могут отвезти домой вашу кузину.

– А как доберусь домой я? – спросила Лаура.

– В моей карете! Нам тоже вставать ни свет ни заря, но так как мы не будем запечатлены на холсте, легкий след беспутного образа жизни для нас не имеет значения.

– Будет лучше, если баронесса уедет в моем сопровождении, – сказала Лаура, награждая Хайятта еще одной приятной улыбкой, скрывающей ее подлинные чувства.

В действительности она была крайне взволнованна и даже шокирована настойчивостью Хайятта. Ехать с ним в одной карете для нее было все равно, что ехать с тигром.

Хайятт, склонив голову набок, изучающе посмотрел на нее.

– Кому из нас вы не доверяете? – прямо спросил он.

Лаура выдержала его взгляд и ответила несколько резковато:

– Я всегда считала, что мистеру Медоузу можно доверять полностью.

Улыбка Хайятта перешла в ухмылку.

– Медоуз – скучный пес. Не удивительно, что вы отказались быть его зайцем. Как только вы почувствуете, что вам не хватает… м-м… опасности в жизни, моя карета будет в вашем распоряжении. До завтра, – Хайятт поклонился и ушел.

Лаура так и не решила, что же она только что получила – оскорбление или комплимент.

По пути домой баронесса без умолку болтала о своем первом настоящем бале, так как ее домашние вечеринки после чудес сегодняшнего вечера не заслуживали даже названия „бал“.

– Кто этот гвардейский капитан, что танцевал с тобой последний танец, Ливви? – спросила миссис Тремур.

Большую часть вечера вместе с миссис Харвуд она провела в гостиной для игры в карты.

– Капитан Мильтон, получивший пулю в плечо на Пиренейском полуострове. А человек, похожий по движениям на деревянного солдатика – сэр Эдвард… фамилию не помню, мне показалось, он очень стар, лет тридцать или даже больше. Лорд Питер Крофт сказал, что у меня чудесные волосы, а мистер Ярроу… о, кстати, Лаура, он придет завтра посмотреть, как лорд Хайятт пишет мой портрет. Как ты думаешь, лорд Хайятт не станет возражать?

– Мы не должны были говорить об этом никому! Лорд Хайятт избегает толпы! – с раздражением воскликнула Лаура.

– Я сказала только мистеру Ярроу.

– А ему-то как раз не следовало говорить! Он игрок!

– Я отошью его, – сказал Медоуз, с трудом удерживая равновесие в переполненной карете. – Ваша кузина права, баронесса. Вы же не хотите, чтобы нахальное окружение Ярроу тащилось за вами по пятам? Это не дело. Разве не так, миссис Тремур?

– Действительно, так!

– Но он не показался мне нахальным. Он был очень мил, – настаивала Оливия.

– У него деньги текут, как вода меж пальцев, – ответил Медоуз

– Он же не будет сорить моими деньгами, а как он тратит свои, меня не касается. В конце концов, речь ведь не идет о замужестве.

– Верно, – согласилась миссис Тремур.

Даже в малом она не любила отказывать Оливии.

– Вы выйдете замуж за одного из тех, кто войдет в круг ваших знакомых, – объяснил Медоуз, – так что лучше общаться с джентльменами, подходящими для замужества. Здравый смысл подсказывает это.

– Верно, Ливви, – согласилась ее тетя.

– Мистер Ярроу – самый веселый джентльмен, которого я встретила за вечер, – надула губки Оливия.

– Да, и мне он показался очень добродушным, – сразу же сказала миссис Тремур. – Ливви привела его в игральную комнату, и он принес мне стаканчик наливки, что было очень мило с его стороны, не правда ли?

Мистер Медоуз довел дам до дверей, но в дом заходить не стал. Он улучил минутку, чтобы переговорить с Лаурой наедине, когда остальные дамы уже вошли в дом.

– Меня удивляет, что миссис Тремур не воспротивилась знакомству баронессы с молодым Ярроу и не помогла нам ее убедить, – нахмурившись, сказал он.

– Она никогда ни в чем не отказывает Оливии. Мы сами должны не спускать с нее глаз, мистер Медоуз. А также и с лорда Хайятта. Его беседы не всегда… немного… я хочу сказать, опасны для молодых девушек, – в замешательстве закончила Лаура.

– Возможно, я был не прав, добиваясь согласия Хайятта на этот заказ. Я не мог представить, что он сделает баронессу объектом столь пристального внимания и любопытства

– А как насчет самого лорда Хайятта? Можем ли мы полностью доверять ему? – спросила Лаура, чтобы внимательно выслушать мнение Медоуза.

– Хайятт не станет бросаться на молоденькую дебютантку, если только не намерен жениться на ней. Для развлечений он предпочитает более зрелых дам, – Медоуз бросил многозначительный взгляд на Лауру и добавил: – Вот вам надо опасаться его, мисс Харвуд.

Затем он рассмеялся, но смех его звучал наигранно. Он видел, что Хайятт ухаживает за мисс Харвуд, и волновался за нее, ведь Лаура – само неведенье в таких делах.

– Вам не следует принимать всерьез его ухаживаний.

– Я не с неба свалилась, мистер Медоуз! Когда я вижу простой флирт, то и не полагаю его ничем большим. За кого я беспокоюсь, так это за Ливви, и я была бы вам крайне признательна, если б вы помогли воспрепятствовать ее сближению с Ярроу.

– Между нами, он ничего от нее не добьется.

Медоуз ушел, довольный, что его притязания на баронессу продвигаются успешно.

ГЛАВА 8

Наутро баронесса без особого труда поднялась в шесть часов, но Лаура чувствовала себя утомленной, и таковой и выглядела. Они легли спать не раньше часа.

С легкой досадой Лаура не заметила никаких следов поздних развлечений на лице лорда Хайятта. Он установил мольберт и с рассвета работал над фоном. Когда они подъехали, часть деревьев и небо были уже готовы.

– Похоже, вы здесь уже не один час! – воскликнула Лаура, взглянув на холст.

– Полагаю, вы помните, что не следует разглядывать картину, раз я начал наносить краски, – рассмеялся Хайятт.

– Такими темпами вы закончите в мгновение ока!

– Я спорый работник! – пронзил он Лауру озорным взглядом.

– Замечательно, – сказала она. – Честно говоря, столь раннее пробуждение – тяжкое испытание после поздней ночи.

– Ага! Значит, вы вчера отправились еще на один прием. Так я и думал.

– Да нет же, мы сразу поехали домой.

– Тогда почему вы говорите о поздней ночи?

– Мы легли спать около часа.

– Ох, как поздно! – смеясь, произнес Хайятт. – Часа три или четыре еще можно считать поздним временем, но не час.

Лаура взглянула на него как на сумасшедшего.

– Я спала только пять часов и чувствую себя совершенно разбитой.

– О, но выглядите совершенно иначе, если это хоть как-то вас утешит. Лично я ничего не имею против легкой усталости в моих моделях. Слегка поникшие веки, небольшие тени под глазами смотрятся романтично.

– Все это вы найдете в лице баронессы, но мои веки не просто слегка поникнут, они сомкнутся полностью, как только вы приступите к работе.

Хайятт смешал краски и выбрал чистую кисть.

– Насколько я понимаю, леди всю зиму спят, чтобы подготовиться к Сезону.

– Мы в Уитчерче не впадаем в зимнюю спячку.

– Приятное местечко, не так ли? Должно быть таким, раз именно оно удерживало вас вдали от Лондона все эти годы. В нем, наверное, есть очарование.

Так как ничего подобного в Уитчерче не было, Лаура переменила тему.

– Вы не взяли сегодня кофе? – спросила она, оглядываясь в поисках термоса.

– Вон в той корзине, – кивнул Хайятт.

– Вы не хотите немного?

Он отрицательно покачал головой и молча наблюдал, как Лаура наливает себе. Хайятт постоянно находился в поисках новых типов моделей. Он посчитал мисс Харвуд одной из тех опытных дам, которых рисовал довольно часто, но сейчас начал догадываться, что ошибся. Она, конечно, старше дебютанток и благоразумнее, но опытнее ли? Тонкий налет городского блеска временами пропадал, и под ним открывалась наивная девушка. Хайятту захотелось написать портрет мисс Харвуд, он размышлял, какую позу, какое выражение лица выбрать, чтобы передать это необыкновенное сочетание… – сочетание чего? – невинности и еще чего-то такого, что он мог назвать только здравым смыслом.

– Мне хочется нарисовать вас, – сказал он, ожидая, что ее лицо вспыхнет от восторга.

Хайятт редко говорил дамам такие слова. Чаще они умоляли его об этой чести. К его большому удивлению, мисс Харвуд его предложение не тронуло.

– У меня уже есть мой портрет, – сказала она.

– Лоуренса?

– Нет, некоего мистера Виггинса из Уитчерча. Он изобразил меня чопорной педанткой. Я зареклась позировать когда-либо еще, но я благодарна вам за предложение, лорд Хайятт. Насколько я понимаю, это большая честь, – в раздумье добавила она.

Хайятт стоял, от изумления лишившись дара речи. Она отказывается! Мисс Харвуд не хочет, чтобы он писал ее портрет! Он не соглашался рисовать Наследного Принца, пока ему не пригрозили государственной изменой, а какая-то мисс Харвуд из Уитчерча непринужденно отклоняет его предложение.

– Я не стану изображать вас педанткой, – сказал он, оправившись от шока.

Его неподдельное удивление вызвало непроизвольную улыбку на лице Лауры.

– Я это прекрасно знаю! Без сомненья, вы превратите меня в красавицу, но я все-таки должна отклонить ваше столь великодушное предложение.

Хайятт не мог ничего понять.

– Не потребуется оплаты, если это то, что… – он не мог предположить какой-либо иной причины отказа.

Возможно, она слышала, что Принц заплатил ему тысячу, но эти деньги пошли на благотворительные нужды.

– Нет, дело не в деньгах. Вы очень заняты и вам приходится работать над дополнительными заказами по утрам. Как бы я высоко ни ценила ваше предложение, я не могу представить, как выдержу пробуждение в шесть во все оставшиеся до конца Сезона дни.

Хайятт уже собрался предложить сеансы во второй половине дня, но опомнился. В конце концов, ему не пристало бегать за моделями.

Оливия возобновила свою позу, слегка приподняв край юбки, в то время как другая рука свободно парила в воздухе, и Хайятт приступил к работе.

Лаура сидела с Медоузом, размышляя о неожиданном предложении Хайятта. Почему он хочет рисовать ее? Он рисует только знаменитостей или своих любовниц. Леди Деверу не была известна, по крайней мере, до того, как Хайятт написал ее портрет. Что подумают люди о неожиданно появившемся на его выставке портрете мисс Харвуд? Оливия – совсем другое дело. Она звезда Сезона. А неизвестная мисс Харвуд из Уитчерча? Совершенно очевидно, что у Хайятта нет к ней серьезного интереса. Она для него мимолетное увлечение. Простой флирт. Нет, так не пойдет. Он мог флиртовать легко, вдохновенно, экспромтом, а она знала, что не сможет противостоять лорду Хайятту, если он устремит свои помыслы на романтические затеи.

Она видела, как люди шептались за спиной леди Деверу на балу леди Морган, а Хайятт едва удостоил ее парой слов, и если такова участь всех его увлечений, у нее нет желания присоединяться к ним.

Работа над портретом продолжалась до восьми часов. Чуть позже прибыл мистер Ярроу, наряженный в кричащий жилет канареечной желтизны, пестрый платок был небрежно завязан на шее, пуговицы на сюртуке по размерам не уступали блюдцам. Хайятт хмуро взглянул на него, но ничего не сказал. Ярроу кивнул Лауре и Медоузу и подошел к портрету.

– Вообще-то, восхитительно, лорд Хайятт, но вам не кажется, что волосы баронессы на портрете темноваты?

– Я еще не накладывал светлые тона.

– А ее платье?… Почему на ней это ветхое тряпье? Полагаю, она наследница, и немного бриллиантов…

– Убирайтесь, – процедил сквозь зубы Хайятт.

– Извините, не хотел вам мешать, – Ярроу легким шагом направился к Медоузу и Лауре. – Меня пригласила баронесса, – сказал он.

– Лорд Хайятт не любит больших скоплений людей, когда он работает, – холодно ответила Лаура.

– Баронесса говорила мне. Но вряд ли меня можно назвать большим скоплением, – Ярроу жадным взглядом окинул термос с кофе. – Хайятт ворчлив, не правда ли?

– Мне кажется, вам лучше уехать, Ярроу, – произнес Медоуз.

– Я подожду и переговорю с баронессой. Она разрешила мне приехать, – Ярроу отошел, но когда сеанс закончился, вернулся.

К их беспокойству, Оливия обрадовалась, увидев Ярроу. Она подошла к нему, а Медоуз тем временем направился к Хайятту, чтобы переговорить о приезде молодого наглеца.

– Я велел ему проваливать. Но его, кажется, пригласила баронесса, – доложил Медоуз.

– Ну и скажите ей, чтобы она отправила его. Он болтун, хуже не придумаешь, настоящая трещотка.

– Я ему намекну более категорично.

Лаура оставалась сидеть на прежнем месте, сосредоточив, однако, все свое внимание на Оливии и Ярроу. Она подумала, что Хайятт, возможно, присоединится к ней, когда Медоуз пойдет на переговоры с Ярроу, но ошиблась. Она решила, что раздражение и нелюбезность Хайятта вызваны вторжением Ярроу, и была счастлива, что не возникает снова вопрос о ее собственном портрете.

Вскоре они распрощались.

– Завтра в это же время? – спросил Хайятт, когда они садились в карету. – Или дамы предпочтут восемь часов?

Он посмотрел на Лауру, а Лаура, в свою очередь, взглянула на Оливию, ожидая решения баронессы, хотя прекрасно поняла, что Хайятт принял во внимание именно ее жалобы.

– Теперь, когда Ярроу в курсе дела, нам лучше придти снова в семь, – высказался Медоуз. – Этот парень ничто не удержит в тайне. Если мы отложим начало сеанса на восемь, то увидим здесь завтра полгорода.

– Если так случится, мы перенесем сеансы ко мне в мастерскую, – заявил лорд Хайятт.

Две кареты выехали из парка, леди вернулись на Чарльз-Стрит принимать дневные визиты. Несколько джентльменов просили позволенья зайти, и все они пришли, некоторые с друзьями. Вторая половина дня представляла собой обычную сутолоку, а вечером леди отправлялись на премьеру в Друри-Лейн. Миссис Обри получила приглашение быть шестой в их компании: остальная пятерка состояла из четверых обитателей дома на Чарльз-Стрит и мистера Медоуза. Хетти Тремур чувствовала, что сможет отсидеть весь вечер, только если за ее спиной будет „душка-откидушка“.

Публика испытывала громадное удовольствие от великолепного исполнения „Укрощения строптивой“, но самое волнующее впечатление Лаура получила в антракте, когда в их ложу устремилось целое нашествие джентльменов, которых они встретили на балу леди Морган. Их ложа сразу стала самой переполненной в театре. Люди стояли в коридоре, ожидая очереди попасть к ним. Казалось, весь свет собрался здесь – кроме лорда Хайятта, его не было видно.

Мистер Ярроу со следами толчков, пинков и ударов протиснулся к ним в ложу и поговорил с Оливией.

– Черт побери, баронесса, я рад, что вы посоветовали мне эту пьесу. В жизни не видел ничего подобного. Знатное развлечение. Я собираюсь сбежать перед следующим актом. Знакомые разыскали меня, чтобы засадить за игру в карты. Сегодня утром Хайятт здорово разозлился, что я пришел посмотреть на его картину. Какое-то недоразумение этот ваш портрет, если вы хотите знать мое мнение. Вы похожи на туповатую сельскую девицу, так скажем. А в жизни вы очень хорошенькая. Я подумал, что он мог бы, по крайней мере, замазать веснушки.

– Напротив, он сказал, что нарисовал бы их, даже если б мне удалось осветлить кожу лимонным соком.

– Этот человек – сумасшедший. Куда вы собираетесь завтра вечером?

– На обед и два приема, – сказала Оливия и назвала, кто дает приемы.

– Сберегите для меня танец на первом приеме. Мои парни ни за что не оставят меня в покое. К полуночи, думаю, они отстанут от меня, выиграв все мои деньги.

– Вам не следует много играть, мистер Ярроу.

– По правде говоря, я ненавижу игру. Я хожу туда только потому, что на светских приемах скука смертная. А если вы согласитесь пойти со мной в Пантеон как-нибудь вечером, я откажусь от своего пристрастия к картам.

– Но торговый зал Пантеона, наверняка, закрыт ночью.

– Ха, ха! Блестяще, баронесса! Торговый зал! Как будто я приглашаю вас на благотворительный базар! Нет, я имею в виду танцевальный зал Пантеона, где проходят костюмированные вечера.

– Не помню, чтобы я получала туда приглашение, – неуверенно произнесла Оливия.

Ее слова у мистера Ярроу вызвали новый приступ веселья.

– Приглашение!… Блестяще, баронесса! Вы такая забавная, если присмотреться! Вам не понадобится приглашение. Любой, кто в состоянии оплатить вход, может попасть в Пантеон. Вы найдете там больше, чем кого-либо еще, женщин легкого поведения.

– Но это ужасно, мистер Ярроу! – воскликнула Оливия.

– Ничего подобного! Все туда ходят. Что вы! У вас не может быть полноценного Сезона, если вы ни разу не появитесь в Пантеоне. Очень весело! Я постоянно туда наведываюсь. К тому же, вы будете в маске и домино, так что никто вас не узнает.

– Мне надо спросить тетю.

– На вашем месте я бы этого не делал. Старая гвардия всегда норовит подавить любой план повеселиться. И позаботьтесь сохранить все в тайне от этой шляпы, мистера Медоуза. Он был бы рад держать вас в холщовом мешке, лишив всяких увеселений. Не понимаю, как вы вообще умудрились попасть в лапы такого нудного джентльмена. Вам было бы гораздо интереснее в компании ваших сверстников. Балы и пьесы – для пожилых. Настоящее веселье не в них.

– Я думала, вам нравится пьеса.

– Мне нравится публика, – сказал Ярроу, одаривая Оливию своей нахальной улыбкой. – Если бы вы не сказали, что будете здесь, я бы и на милю не приблизился к театру. Унылое зрелище, скажу я вам. Что же касается Пантеона…

– Я подумаю, – пообещала Оливия.

Зная, что у нее только один этот Сезон, она хотела включить в него как можно больше развлечений. Оливию беспокоило, что увеселения ее ровесников проходят мимо. Она посмотрела на мистера Медоуза, потом на Лауру и поняла, что они старше нее на целую вечность. Что они могут понимать?

Когда антракт закончился, черные фраки вернулись в свои ложи, и пьеса продолжилась.

Оливию поразило до глубины души, сколь коварно обманывали Кэт! Вот как ведут себя люди, стремясь направлять жизнь девушки, чтобы заставить ее делать то, что им хочется! Ну ее-то они не укротят!

Петруччио был очень красив. У актера такие же широкие плечи, как у мистера Ярроу, и такие же курчавые каштановые волосы, и громкий смех.

Так как с утра их ждало раннее пробуждение, мистер Медоуз повез дам домой сразу же после пьесы.

– Многие говорили, что идут в ресторан после театра, – сказала Оливия. – Я хочу есть.

– Я тоже проголодалась, – поддержала Хетти Тремур.

– Мы можем выпить чаю с тостами дома, – предложила миссис Харвуд.

– Потребуется не меньше часа, чтобы пообедать в отеле. У дверей выстраиваются очереди по окончании представления, – просветил мистер Медоуз.

Оливия заподозрила одну из штучек Петруччио: он тоже отказывал Кэт, притворяясь, что делает это для ее же блага.

– Но все там будут! – воскликнула баронесса.

Лаура опасалась, что „все“ – это мистер Ярроу, и принялась настаивать на возвращении домой. Численное превосходство было не на стороне Оливии, и ей пришлось подчиниться, но она окончательно убедилась, что старшие понятия не имеют, как наслаждаться удовольствиями Сезона.

– Знай я, что должна буду возвращаться домой к двенадцати, я ни за что не согласилась бы, чтобы лорд Хайятт писал мой портрет, – надулась Оливия.

– Но, Ливви, полночь – для нас довольно позднее время, – примирительно сказала ее тетя. – Дома мы никогда не засиживались до полуночи.

– Тем больше причин, почему мне не следует ложиться рано, пока мы в Лондоне.

– Когда ваш портрет будет готов, вы сможете не ложиться спать допоздна, – постарался успокоить ее мистер Медоуз.

– Единственная надежда, что это случится довольно скоро. И я не понимаю, почему мне нужно надевать это противное желтое платье Фанни.

– Она устала, – объяснила Медоузу миссис Тремур. – Хорошая чашечка какао и тост вернут ей обычное расположение духа.

Она была права, Оливия действительно устала, чтобы продолжать спор, но и укладываясь спать, она по-прежнему тихонечко себе под нос ворчала. Ее утешало, что пройдет совсем немного времени, и она сможет ускользнуть от своих покровителей и тогда откроет для себя настоящий Лондон.

ГЛАВА 9

Лихорадка Сезона продолжалась. В особняке на Чарльз-Стрит лорд Хайятт стал таким же привычным другом семьи, как и мистер Медоуз. Когда требовалась „душка-откидушка“, он не хуже Медоуза мог быстро ее найти и с точностью до миллиметра знал, как лучше ее установить для большего удобства миссис Тремур.

Лаура чувствовала, что устраиваемые баронессой экскурсии были не по душе лорду Хайятту. Лошадей в цирке Астли он видел, наверное, раз двадцать, а когда он сопровождал Оливию в зверинец Эксетера, то даже не взглянул на знаменитого гиппопотама. Лаура заметила, что глаза лорда Хайятта намного чаще останавливались на баронессе, чем на шоу, за которое они платили. Он наблюдал за ней, как безумно влюбленный, улыбался, когда она взвизгивала на представлении цирковых наездников. В зверинце он вытащил блокнот и набросал рисунок баронессы. Одним словом, он вел себя, как поглупевший от любви юнец. Но когда экскурсии заканчивались, он обращался к Лауре.

– Боюсь, мы отвлекаем вас от работы, – сказала она.

– Я постоянно в работе. Сегодня я наконец выбрал выражение лица для портрета баронессы.

– А, вот почему вы рисовали! И какое же выражение вы выбрали?

– Чистого восторга. Приятно видеть, что не все молодые люди пресыщены жизнью. Но когда зрители увидят картину, им и в голову не придет, что восторг вызвала обезьянка, сорвавшая с дамы шляпку, чтобы на ней отплясать. Эта честь будет приписана великолепию природы.

Хайятт ждал от Лауры шутливого напоминания об обезьянке с портрета леди Деверу и вздохнул с облегчением оттого, что ничего подобного услышать не пришлось.

– Оливия по-прежнему наивна и прямодушна, несмотря на ваши страхи, что я и мои друзья можем ее испортить, – сказала Лаура.

Хайятт поклонился.

– Я был несправедлив к вам, мисс Харвуд. Примите мои извинения. Девушка крайне избалована ее теткой, но это не ваша вина. Я вижу, ваша роль отлична от той, что я предполагал. Вы с мистером Медоузом заменяете ей мать с отцом.

Он нередко замечал, что они наблюдают за баронессой с озабоченностью встревоженных родителей. Иногда они походили на супружескую чету, так как понимали друг друга без слов. Лаура отрицала романтическую связь с Медоузом, но Хайятт склонялся к мысли, что ее слова вызваны простой осторожностью, так как она еще не получила официального предложения.

– По правде говоря, я польщена, что вы приняли меня за опытную дамочку, – сказала Лаура со смелой улыбкой.

В этот момент Хайятт выбрал, как он нарисует мисс Харвуд. Он хотел бы передать вот этот неожиданный всплеск отваги в спокойном лице уравновешенной леди. Мисс Харвуд всегда отдаст предпочтение благоразумию, но в ней проглядывала и дерзкая девчонка, что и удерживало его интерес. Но не достаточно дерзкая, чтобы позировать Хайятту? Он спросил, не переменила ли она свое решение.

– Меня отпугивает судьба модели после того, как бывает окончена картина, – ответила Лаура.

Имя леди Деверу не было произнесено, но Хайятт понял, что она имеет в виду.

Сеансы в Гайд-Парке занимали по-прежнему утренние часы, но вскоре возникла необходимость перебраться в мастерскую. Мистер Ярроу не смог удержать при себе тайну. Сначала он привел парочку закадычных друзей, потом каждый из его приятелей пригласил нескольких своих. Дамы из их компании считали ранние прогулки чем-то вроде утренних пикников и приносили корзины с едой. Оливия жаждала присоединиться к молодежи и чувствовала себя несчастной, так как должна была сохранять неподвижность, придерживая край юбки. Дамы, которых никто не приглашал, навязывались лорду Хайятту со знакомством, стайками они слонялись за его спиной, щебетали, дарили комплименты и намеки, что им также хотелось бы стать его моделями.

– Завтра перебираемся в мастерскую, – сказал Хайятт, складывая вещи в конце сеанса.

Этим утро работа продолжалась лишь сорок пять минут. Сделано было очень мало.

– Что ж, теперь не будет необходимости подниматься рано. Встретимся в девять часов, если это время устраивает дам.

Лаура с радостью выслушала Хайятта.

– Великолепно! – ответила она, но ощутила в лорде Хайятте некоторую холодность и гадала, чем она вызвана.

Должно быть, виновата собравшаяся толпа, предположила она. Или он обиделся, что она отказалась ему позировать? Не имеет значения, даже если и так. Она считала свой отказ верным поступком. Могли поползти сплетни, а у нее не было желания становиться рядом с леди Деверу.

Оливия, вместо того чтобы извиниться за приглашение нежелательных для художника зрителей, свалившихся на его голову, общалась с неприятелем. Ярроу отвел ее в сторону и флиртовал напропалую. Мистер Медоуз и Лаура обменялись безмолвным взглядом, и мистер Медоуз пошел за баронессой, чтобы проводить ее к карете.

Так как сеанс закончился рано, они прибыли на Чарльз-Стрит, когда еще не было девяти.

– Если бы у меня была лошадь, я могла бы прогуляться по Роттен-Роу сегодня утром, – сказала Оливия. – Вы еще не подыскали для меня скакуна, мистер Медоуз?

– Мы были так заняты, баронесса…

– Я не буду доставлять вам больше хлопот из-за своих нужд, – сказала Оливия, тряхнув кудрями. – В десять часов мистер Ярроу приведет на Чарльз-Стрит для меня лошадь.

– Но ваши просьбы не хлопоты, а удовольствие для меня, баронесса! – воскликнул мистер Медоуз. – На вашем месте я не стал бы покупать лошадь, рекомендованную мистером Ярроу. Она доставит неприятности, понесет и сбросит где-нибудь в пыль, если я только разбираюсь в лошадях и мистере Ярроу.

– О, но мне не нужна ленивая кляча! Мне нужен хороший ходок. Однако я не собираюсь покупать. Мистер Ярроу одолжил лошадь у своего приятеля.

– Ты собираешься на прогулку с мистером Ярроу этим утром, Ливви? – спросила Лаура, бросая взволнованный взгляд на мистера Медоуза.

– Да, с мистером Ярроу и его молодыми друзьями. Иногда даме хочется побыть среди своих ровесников, – нагло добавила она.

Мистер Медоуз, подходивший к тридцатилетнему рубежу, сполна ощутил недоброжелательность небрежно брошенных слов. Его беспокоило, что баронесса связывает себя с беспутной компанией.

– Мне лучше всего отправиться с вами, – сказал он.

– Помилуйте, вы говорите так, словно не доверяете мне, – смело возразила Оливия.

– Вовсе нет, но я не доверяю Ярроу.

Баронесса поднялась к себе, чтобы переодеться в костюм для верховой езды. Сообщать миссис Тремур о планах Оливии пришлось Лауре. Она питала слабую надежду, что компаньонка баронессы запретит прогулку.

– Ливви будет счастлива вновь очутиться в седле, – улыбнулась старая дама. – Она жаловалась, ей не хватает верховых прогулок. Ливви отважная наездница, должна заметить.

– Мне кажется, мистер Ярроу не совсем подходит для сопровождения, – заметила Лаура.

– Это тот приятный молодой человек, что принес мне стаканчик наливки на балу леди Морган? Чем он не подходит?

Лаура беспомощно взглянула на мистера Медоуза. Ей не хотелось чернить молодого человека. За ним не водилось серьезных грехов, не считая игры в карты. Его поведение было легкомысленным, но двери приличных домов еще не захлопнулись перед ним.

– Беспутный парень, – сказал Медоуз.

– Тогда, может быть, вы также поедете, чтобы соблюсти приличия? – попросила миссис Тремур.

– Это настроит баронессу против меня, – ответил Медоуз, и его слова прозвучали красноречиво.

До сих пор он не выражал определенно своих намерений, хотя Лаура не сомневалась в их серьезности.

– Баронесса только-только начинает познавать вкус светского общества. Она не скажет мне спасибо за то, что я следую за ней по пятам, как привидение.

– Привидение? – переспросила миссис Тремур, уставившись на стоящего перед ней джентльмена в сомнениях, верно ли она расслышала. – Не могу понять, что вы имеете в виду, мистер Медоуз. Ливви очень привязана к вам. Если ей чего-то хочется, она всегда говорит: „Я попрошу мистера Медоуза“.

– Мне надо ехать, – неохотно согласился он, затем его лицо прояснилось, и он обернулся к Лауре. – Может быть, вы поедете со мной? Тетя будет счастлива одолжить вам своего скакуна.

– Конечно, – ответила Лаура.

Она не имела ни малейшего желания присоединяться к этой компании, но решила облегчить бремя мистера Медоуза.

Он послал за лошадьми, а Лаура отправилась наверх переодеваться. Прошло не менее часа, прежде чем появился мистер Ярроу, ведя хитрого вида гнедую кобылу с белыми чулками на передних ногах.

На прогулке Лаура и мистер Медоуз держались позади компании, чтобы ни на миг не ослабить наблюдение за подопечной. Лауре пришлось от ее имени семь выразить благодарность мистеру Медоузу, так как никто кроме нее и не подумал это сделать.

– Полагаю, вы догадываетесь, почему я горю желанием угодить баронессе? – сказал он.

– Вы хотите сделать ей предложение?

– Я уже сделал бы, если б она не была так недосягаема. Ее состояние намного больше моего, не говоря уже о том, что у нее титул, и она может рассчитывать на более богатого и титулованного супруга.

Лаура решила его поощрить.

– Ваше положение ничуть не ниже, чем мистера Ярроу, – заметила она, раздумывая, не Хайятта ли имел в виду мистер Медоуз.

– Этот парень окажется в долгах до того, как кончится Сезон. Баронесса не могла бы выбрать более неудачно, даже если б очень постаралась. Хотя, конечно, он красив и молод. Странно, что она не увлеклась Хайяттом, если ей нужен обольститель. По крайней мере, она избавила нас от этого.

– Да, странно. Боюсь, дело в том, что он слишком легко поддался ее очарованию.

– Или же он для нее слишком стар. Тот же возраст, что и у меня, – нахмурившись, добавил мистер Медоуз. – Но Хайятт, конечно, летает выше.

– Его репутация очень плоха? – поинтересовалась Лаура.

– Я не стану злословить. Его считают образцом стиля и манер, но в отношении дам у этого человека обширнейший жизненный опыт. Никто не может лелеять надежду соперничать с ним на этом поприще. А Ярроу – желторотый птенец. Надеюсь, баронессе скоро наскучат его болтовня и хвастовство.

Тем не менее Оливия предпочитала принимать ухаживания мистера Ярроу. Когда он пустил лошадь галопом, нарушив спокойный шаг прогулки, она решила не отставать.

– Я говорила ей, что здесь не принято носиться сломя голову! – воскликнула Лаура.

– Мне скакать за ней или дождаться, пока она сама вернется, и тогда уж прочесть нравоучение? – спросил мистер Медоуз.

– Они возвращаются. Я сама сажу все, – ответила Лаура, чтобы оставить Медоуза вне подозрений.

Она направилась к мистеру Ярроу.

– Если вы не можете вести себя как джентльмен, мистер Ярроу, вы неподходящая компания для леди, – сказала она. – Вы прекрасно знаете, что галоп здесь не позволителен.

– Такая шальная лошадь, эта Джезибич! Она понесла меня, – ответил Ярроу, даже не покраснев ото лжи. – Больше это не повторится.

Спокойным шагом Ярроу двинулся дальше. Оказавшись вне слышимости Лауры и мистера Медоуза, он обратился к Оливии:

– Какая польза от дорог, если по ним запрещено скакать? Все как раз в духе этих людей! Нельзя более одного раза танцевать с дамой, с которой тебе хочется танцевать, нельзя задержаться подольше, когда заходишь к ней с визитом, и ни на мгновение нельзя остаться с ней наедине без того, чтобы какая-нибудь вездесущая миссис не сунула нос в твои дела.

– Вы никогда не приходили ко мне с визитом, – сказала Оливия.

– В нем нет большого прока, не так ли? В присутствии кучи компаньонок… Если бы мы отправились на маскарад в Пантеон, то смогли бы побыть наедине. Как насчет завтрашнего вечера?

– К нам приходят Морганы на обед, а потом мы все вместе идем в театр.

Ярроу сочувственно кивнул.

– Во всяком случае, мне удалось достать женское домино и маску. Вам остается лишь мигнуть, когда вы решите, что можете улизнуть.

– Не думаю, чтобы у меня возникло такое желание.

– Все девушки так поступают. К примеру, Анжела Карстерс ходит в Пантеон по крайней мере два раза в неделю.

– Как она удирает из дома?

– Притворяется, что у нее болит голова. Говорит своей компаньонке, что едет домой прилечь, а сама уезжает с нами.

– Если я так скажу, моя кузина и мистер Медоуз сами отвезут меня домой.

– Конечно, отвезут. Так же поступает и компаньонка Анжелы. А та вот что делает, ложится спать в платье, затем спускается по черной лестнице и выходит из дома через заднюю дверь, мы ждем ее в карете за углом – все очень просто, если у вас есть хоть капля мужества, – он с вызовом посмотрел на Оливию.

Баронесса гордилась своим мужеством.

– На следующей неделе, – сказала баронесса.

– Конечно, не сегодня! Сегодня ночью Коуэн потянет меня в игорный дом миссис Хайфи, где ставки без ограничений, – похвастался Ярроу, – этот парень умеет влезать в долги по уши. Вас я не приглашаю, так как даже Анжела там никогда не появляется, это место не для леди.

Его забота о ее репутации убедила Оливию, что мистер Ярроу – образец пристойности. Они продолжали прогулку. Потом „понесла“ лошадь Оливии. Мистер Ярроу не замедлил пуститься в погоню. Лаура и Медоуз терпеливо подождали, пока они вернутся, и сразу же забрали Оливию домой.

– Очень мило было с вашей стороны сопровождать на прогулке баронессу, мистер Ярроу, но сегодня я покупаю ей собственную лошадь и в дальнейшем сам буду сопровождать ее, если ей захочется прогуляться, – сказал мистер Медоуз.

Оливия утешила себя мыслью, что у нее наконец-то появится в Лондоне собственная лошадь. И еще она подумала, что мистер Ярроу не стал бы так долго тянуть с покупкой. Потом в ней заговорило чувство долга, и она напомнила себе, что мистер Медоуз был очень добр к ней, но право же, он в высшей степени медлителен.

Остаток недели прошел безо всяких неожиданностей. Оливии достали спокойную лошадку, которая не могла бы „понести“, даже если бы наездница к тому ее усиленно понукала, и несколько раз Оливия прогулялась на ней по Роттен-Роу. Но главной заботой оставалась ее презентация на высоких приемах, а вероятность неожиданной встречи с мистером Ярроу на столь высоких приемах была крайне мала.

Баронесса появилась и у Альмака, в этом клубе для избранных, где строгое соблюдение всех установленных норм и правил приличия, проницательные взгляды патронесс и шотландские рилы окончательно убедили ее, что все эти высокие светские приемы – скука смертельная. На следующей неделе вместе с мистером Ярроу и его друзьями она попытается проникнуть в Пантеон!

ГЛАВА 10

Мастерская лорда Хайятта оказалась просторной комнатой, примыкавшей к задней стене его особняка на Парк-Ланн. Сопровождающим баронессу друзьям сиделось гораздо удобнее на обитых стульях мастерской, чем на твердых скамьях Гайд-Парка. Часть мастерской была обставлена под гостиную: на полу лежал ковер, стояли изящные лампы, резные столы и прочие принадлежности изысканной гостиной. Но наибольший интерес Лауры вызывал вид через стеклянную стену на расположенный в самом центре оживленного Лондона сад, в котором тюльпаны и нарциссы кивали головками утреннему солнцу. Так как сад был ограничен высокими стенами, все деревья были вечнозелеными и не отбрасывали излишне много тени на цветы.

Сезон продолжался. Заключались помолвки, подбирались пары, разбивались сердца, страдали репутации, состояния терялись и приобретались. На руке леди Деверу появилось два новых украшения: перстень и браслет с бриллиантами. А портрет баронессы был почти завершен. Никакие скопления людей теперь не нарушали царивший в мастерской покой, иногда только заглядывал какой-нибудь случайный знакомый художника.

Лорд Тальман, герцог Кастлфильда, приходил дважды. Лаура подозревала, что притягивающая его сила – баронесса. Когда он появился в третий раз на сеанс, который был последним, она окончательно убедилась в справедливости своих предположений.

Именно такую блестящую партию, как лорд Тальман, и рисовала для кузины в своем воображении Лаура, едва узнав о предстоящей поездке баронессы в Лондон. Его родословная уходила в глубину веков, он был богат, титулован – один из лучших уловов нынешнего Сезона! В довершение всего он обладал прекрасным характером. Правда, что касается внешности, он не принадлежал к тому типу мужчин, что способны заставить сердце девушки забиться быстрее, но, в конце концов, нет в мире совершенства. Это был человек с книжным складом ума, высокий, худой, бледный. Все остальные дебютантки оценили его по достоинству, но Лаура опасалась, что на Оливию он не произвел никакого впечатления.

Когда лорд Тальман появился во второй раз, Оливия заметила:

– Не понимаю, почему мистера Ярроу лорд Хайятт выгнал, но позволяет лорду Тальману приходить и глазеть на меня часами.

– Лорд Тальман умеет себя вести, – ответила Лаура. – Он не приводит с собой толпу приятелей и не превращает сеанс в цирковое представление.

– У меня мурашки по телу от его взгляда!

Оливия несомненно изменилась. Трудно было сказать, непривычное ли внимание светского общества или мистер Ярроу вскружили ей голову, но она утратила прежнее желание быть приветливой. Справляться с ней стало трудно еще и потому, что она больше не считала Лауру своей наставницей.

Когда лорд Тальман появился в третий раз, Оливия холодно взглянула на него и отвернулась, даже не кивнув. Тальман присел рядом с Лаурой.

– Кажется, баронесса сегодня не в духе, – мило произнес он.

– Сказывается напряжение позирования, – придумала объяснение Лаура невежливости Оливии.

– Но лорд Хайятт работает быстрее, чем большинство художников. Он прекрасный мастер. Вы видели его гравюры?

– Гравюры? Я не знала, что он занимается гравюрой.

– Сам он гравировку не делает. Он отсылает картины на обработку. Хайятт признается, что у него не хватает терпения на этот длительный и трудоемкий процесс. Я здесь, чтобы купить у него серию „Из жизни Лондона“ для моей мамы. Она получила большое удовольствие от его „Сцен из сельской жизни“. Не хотите ли взглянуть?

– Где они? – спросила Лаура.

Ей пришло в голову, что они находятся в доме лорда Тальмана. Она сгорала от желания увидеть гравюры, но боялась, что Оливия заартачится и откажется пойти.

– Как, вы не знаете? Они в кабинете. Меня удивляет, что вы еще их не видели.

Лорд Тальман спокойно встал и подошел к Хайятту. Хайятт хмурился и, казалось, возражал, но Тальман уговаривал и, видимо, добился успеха. Он поманил Лауру, и она последовала за ним в кабинет.

– Вот, новая серия, „Из жизни Лондона“, – сказал Тальман.

На письменном столе из дуба лежала стопка листов в кожаном переплете. Лорд Тальман открыл переплет, и перед Лаурой предстала первая гравюра. Старый моряк сидел на краю пристани с устремленным на море взглядом. Ветхая шапчонка затемняла глаза, придавая его взору тайну.

– Картина была сделана на Блэкуэлльской пристани, там, где находятся доки Восточно-Индийской компании, – пояснил Тальман.

Высокие мачты кораблей вздымались в небо. Нависшие облака придавали гравюре угрюмый вид. Но взгляд Лауры дольше всего задержался на лице моряка. Несколькими штрихами Хайятт сумел передать приближение конца тяжелой жизни. Человек не выглядел хмурым, но был во власти смирения и воспоминаний о прошлом. Впечатление, возможно, создавала его поза сгорбленного человека с поникшими плечами.

Тальман перевернул страницу, и с нового листа Лауру приветствовал улыбающийся зеленщик с кочаном капусты в руках, который он только что снял со своей тачки. Этот был в расцвете сил и доволен своей судьбой. Лицо его было таким же круглым и бесхитростным, как и капуста в руках. То был типаж. Без труда угадывался его добродушный характер, казалось, вот-вот раздастся его хриплый смех.

Тальман переворачивал страницы, на которых мелькали образы почтальонов и мальчишек-посыльных, возниц и швей. Все изображенные люди принадлежали к низшим слоям общества.

Одна гравюра представляла двух уличных женщин. Молодая и хорошенькая явно только начинала продавать себя, а на шаг позади нее стояла всеми покинутая старая проститутка, доживающая последние дни своей собачьей жизни. Но в гравюре не было обвинения, в ней ощущалось сострадание, это, скорее, было сочувственное изучение характера.

Лауру потрясли работы Хайятта. Она представления не имела, насколько он серьезный художник.

– Я думала, он рисует только светских дам, – сказала она.

Тальман рассмеялся.

– Нет, те портреты в Сомерсет-Хаус он называет „отдыхом“ от работы. Его настоящая работа – вот она, здесь.

– Но почему он не выставляет гравюры?

Тальман лишь пожал плечами.

– Не знаю. Возможно, он боится, что критики с ними обойдутся жестоко. Он не уверен в своих работах, излишне не уверен, по ним любой может увидеть, что он гений, новый Хогарт! Этот сериал составляет пару со „Сценами из сельской жизни“, о которых я уже упоминал. Тот изображает фермеров и пастухов, молочниц и конюхов, каждого в его обычном окружении и без идеализации, должен заметить, с бородавками и морщинами на лицах. И все-таки, он в них открывает какую-то строгую красоту! Даже если его гравюры и не будут выставляться, коллекционеры все равно станут охотиться за ними.

– Мне хотелось бы взглянуть на „Сцены из сельской жизни“, – сказала Лаура, оглядываясь в поисках другого набора.

– Хайятт сказал мне, что Наследный Принц на прошлой неделе попросил их на копирование. Хайятт отослал ему те, что были здесь, хотя, конечно, довольно многие еще находятся у граверов. У меня дома есть комплект, если вы хотите взглянуть.

Лаура проявила вежливый интерес, и Тальман продолжал:

– Я надеялся, что вы с баронессой и конечно вашими компаньонками проведете уик-энд в Кастлфильде, имении моего отца. Оно недалеко от Лондона. На этот уик-энд мама назначила прием.

Он назвал некоторых видных гостей, среди них двух министров и нескольких пэров.

– Но возможно, я слишком затянул с приглашением. В течение всей недели я старался собрать всю свою решимость и пригласить баронессу, но она не слишком меня поощряет.

Лаура была взволнована. Она понимала, что это приглашение величайшая любезность, но знала также, что ни миссис Тремур, ни Оливия не посчитают его таковым.

– Звучит заманчиво, – сказала она. – Не думаю, чтобы у нас было запланировано что-либо серьезное на конец недели. Конечно, прежде чем принять приглашение, я должна поинтересоваться мнением миссис Тремур. Я попрошу ее письменно известить вас, хорошо?

– Может быть, мне поехать с вами и убедить ее?

Договорились, что лорд Тальман заглянет к ним во второй половине дня.

– Простой уик-энд, ничего особенного, – добавил он, – обед, прием. У нас в Кастлфильде великолепные условия для верховой езды, и нет необходимости приводить своих лошадей, несколько скакунов стоят под дамским седлом.

Последнее предложение имело больше всего шансов выманить Оливию из Лондона. Она скучала по скачке сломя голову.

– Звучит заманчиво, – сказала Лаура.

Тальман, слегка склонив голову, добавил доверительным тоном:

– Пожалуйста, постарайтесь, если сможете, непременно уговорить баронессу. В Лондоне она так занята, что я редко могу побыть с ней рядом.

Открылась дверь, и показался лорд Хайятт.

– Портрет готов, – объявил он.

Тальман с Лаурой встали.

– Я показал мисс Харвуд ваши гравюры, Хайятт, – сказал Тальман.

– Вряд ли мисс Харвуд это интересно, не следовало утомлять даму столь нудной чепухой, – произнес Хайятт, но при этом нерешительно взглянул на Лауру, пытаясь понять, понравились ли ей работы.

– Они… замечательны, – сказала Лаура, подыскивая нужное слово: „прекрасны“ казалось ей неуместным, хотя Хайятт сумел извлечь призрачную красоту из своих моделей и окружающей их обстановки.

– Они так непохожи на ваши светские портреты! Я и не думала, что вы работаете в таком жанре. Особенно мне понравилась гравюра с угрюмым старым моряком.

Она открыла переплет, чтобы вновь взглянуть на верхнюю гравюру.

– Я поговорю с баронессой об уик-энде, – сказал Тальман и вышел.

– Как у вас возник интерес к этой работе, лорд Хайятт? – спросила Лаура.

– Это моя первая любовь, точнее сказать, единственная, – ответил он. – Я начинал с этого. Когда были закончены „Сцены из сельской жизни“, я приехал в Лондон и написал вот эту серию. Мама говорила мне, что я становлюсь странным, слоняясь по переулкам и трущобам города, мне следует больше общаться с людьми своего круга… Без кисти или карандаша в руке я несчастлив, и потому я начал рисовать то, что называю собственным образом человека, каким бы он ни был этот образ, иногда мне кажется, что у меня очень мало общего с людьми моего круга. Они не видят реальности, не видят того, что происходит в стране и обеспечивает им, нам, привилегированный образ жизни.

Лаура слушала и понимала, что у Хайятта такой глубокий внутренний мир, который даже представить себе трудно. Она считала его просто модным художником, но это оказалось поверхностным суждением. Он был более чем талантлив. Она прекрасно представляла теперь, что как только он начал вращаться в обществе, с ним сразу же стали носиться как со знаменитостью, тем более что его портреты приукрашивали дам. Две недели лести изменили поведение Оливии. Хайятт же противостоял лести годами и при этом не превратился, подобно Оливии, в невыносимое существо.

– Вот почему вы передаете плату за портреты на благотворительные нужды? – спросила Лаура.

– Принято считать, что дворянин не должен работать ради денег, это ниже его достоинства. Ожидается, что любой из нас, кто с признаком таланта, передаст свой заработок на благотворительность. Именно так поступает лорд Байрон. Нет, я вовсе не хочу сказать, что мое слабое мастерство можно сравнить с великолепием байроновских строф…

Лаура с любопытством взглянула на него.

– Вы слишком скромны, лорд Хайятт. Трудно сравнивать яблоки с апельсинами, но мне кажется, ваши работы будут цениться дольше, чем поэзия Байрона. Возможно, абсурдно ставить рядом его восточные стихотворения и ваши светские портреты, но у них есть нечто общее: и те, и другие нереальны. О, я совсем не хотела оскорбить вас! – добавила она, бросая быстрый взгляд, полный раскаяния.

– Напротив, я польщен, мисс Харвуд, Лаура, если мне можно так называть вас, – сказал Хайятт, следя, не станет ли она возражать.

Лаура кивнула в знак согласия.

– Лаура – очаровательное, нежное имя. Оно подходит вам. Мне именно так хотелось называть вас последние дни, чтобы приподнять мой упавший моральный дух.

– Это все из-за Ярроу и его компании.

Хайятт с сожалением покачал головой.

– Сказать по правде, из-за вашей баронессы. Она казалась таким неиспорченным существом, когда я начинал портрет! Потом, на моих глазах, она изменилась. Она больше не вписывается в окружающий ее лесной фон. А когда она в десятый раз стала пилить меня этим ужасным платьем, я едва удержался от желания водрузить мольберт на ее голову.

Лаура вспыхнула от стыда за поведение своей кузины.

– Она не привыкла к такому пристальному всеобщему вниманию. Оно вскружило ей голову. Последнее ее завоевание – лорд Тальман. Он пригласил нас в Кастлфильд на уик-энд.

– Я и не воображал, что он приходит ради удовольствия поглазеть на мою работу, я только не мог понять, баронесса или вы сами были притягивающей его силой, – сказал Хайятт, вопросительно улыбаясь.

– Я? – воскликнула Лаура и рассмеялась. – Конечно, нет!

– О вкусах не спорят, – ответил Хайятт с галантными поклоном, который предполагал, что баронесса не является его выбором. – Вы поедете в Кастлфильд?

– У меня есть слабая надежда, что лошади Кастлфильда окажутся для баронессы достаточно сильным соблазном. Боюсь, Оливия может предпочесть остаться в городе и носиться с мистером Ярроу. Они договорились о прогулке сегодня днем, что означает: мистер Медоуз и я должны будем тащиться позади, соблюдая приличия.

Хайятт и без того знал, что Лаура слишком часто бывает в компании Медоуза. Небрежное сочетание их имен в ее устах предполагало еще более возросшую близость между ними.

– Вы знакомы с ним достаточно долго, если не ошибаюсь?

– Его тетя живет в Уитчерче, он приезжает навестить ее уже несколько лет подряд.

Хайятт кивнул, ожидая продолжения, но Лаура ничего больше не сказала.

Увидев гравюры Хайятта, Лаура поняла, что упустила возможность остаться в веках, отказавшись ему позировать? Она теперь твердо знала, что его работы бессмертны. Как замечательно иметь портрет, написанный гением! Ей захотелось, чтобы Хайятт вернулся к обсуждению своего предложения. Она ощущала в Хайятте перемену. Он не флиртовал с ней с того самого дня, как она во второй раз отклонила его предложение ее нарисовать. Хайятт был слишком джентльмен, чтобы дуться по этому поводу, но она чувствовала холодность его манер. Но сама она была слишком застенчива, чтобы заговорить о своем портрете первой.

Некоторое время Лаура молча с тихой улыбкой смотрела на художника, затем произнесла:

– Ну как, можно взглянуть на портрет баронессы?

– Конечно. Стало моей привычкой открывать бутылку шампанского, чтобы выпить за успех произведения. Вы мне скажете, чего заслуживает мое новое творение, шампанского или эля.

Когда они вошли в мастерскую, все стояли вокруг мольберта, изучая портрет. Сначала Лаура решила, что он уж слишком похож на все остальные портреты светских дам, только фон, разумеется, другой. Преувеличение чар Оливии было очевидно. Но по мере того, как Лаура вглядывалась в картину, она заметила, что выражение на лице баронессы несколько изменено по сравнению с первоначальным замыслом: нимфа природы должна была б выглядеть наивной, чистой. Восторга, о котором говорил Хайятт, однако, не было заметно. В приподнятом подбородке Оливии чувствовалась высокомерная гордость, а в блестящих глазах был неприятный оттенок скуки и внутренней пустоты. Лаура поняла, что Хайятту до чертиков надоела эта картина. Однако он не поленился вписать соломенную шляпку, как и задумывал.

– Очаровательно! – вертелась вокруг портрета Оливия. – Я влюблена в свой портрет, лорд Хайятт! Можно я возьму его домой показать тетушке?

– Он еще не высох. Я не совсем доволен лицом, выражением глаз, – сказал Хайятт, рассматривая свою работу.

– Вы ничего не должны менять! Я такая хорошенькая! Похожа я в жизни хоть немного на портрет, кузина?

– Очень похожа, – ответила Лаура.

Затем она взглянула на Хайятта, их глаза встретились, во взгляде художника промелькнула искра. Оливия не заметила внутренней пустоты портрета. Она выглядела прелестно, и только это имело для нее значение.

– Наверняка, вы с баронессой установите новый стиль, – сказал Тальман, внимательно глядя на портрет, – я предвижу, как все леди снимают свои бриллианты, одалживают платья у горничных, рисуют на лицах веснушки и босиком разгуливают по гостиным Лондона.

Мистер Медоуз также считал, что портрет баронессы – чрезвычайно достойное произведение. Они немного поговорили о сумме и о том, какому благотворительному обществу следует передать чек.

Тальман осторожно отвел Лауру в сторону.

– Баронесса согласилась поехать, если ее тетя не станет возражать. Я должен поговорить с Хайяттом сейчас, но чуть позже я заеду к вам на Чарльз-Стрит, чтобы убедить компаньонку баронессы принять приглашение. Надеюсь, баронесса не разочаруется в моих лошадях, – сказал он.

Не было сомнений, именно они и склонили Оливию к согласию.

– Боюсь, в этой поездке нам не обойтись без Черепахи, – предупредила его Лаура. – Миссис Тремур ни за что не покинет пределы Лондона в другом экипаже.

– О, если б вы знали, как мне хочется увидеть Черепаху! Должно быть, я единственный человек в Лондоне, который не тащился позади нее во время вашего путешествия.

Неожиданно возле Лауры возник Хайятт.

– Вы не сказали мне, благословлять ли новую работу шампанским или элем?

– Конечно, шампанским, – вынес свой приговор Тальман. – Мы не можем оскорбить баронессу элем, Хайятт, даже если это и не самая лучшая ваша работа, – честно добавил он.

Внесли шампанское. Затем мистер Медоуз отвез дам домой.

В мастерской лорд Тальман обратился к Хайятту:

– Не заинтересует ли вас предложение присоединиться к нам в этот уик-энд в Кастлфильде. Мама просила, чтобы вы приехали.

– Дайте мне знать, если баронесса и ее кузина согласятся поехать.

– У меня будет соперник? – осторожно спросил Тальман.

– Но не в отношении баронессы!

– Ясно, – Тальман понял, что Хайятт не питает интереса к баронессе и предположил, что причиной его равнодушия послужил ее отказ.

Он хотел, чтобы Хайятт приехал, и, стремясь подкупить его согласие, добавил:

– Мисс Харвуд – приятная девушка, здравомыслящая, и, хочу вам сказать, она была без ума от ваших гравюр. Видите, вы ошибаетесь, считая, что дамы не способны оценить их по достоинству. Вам надо их выставлять.

– Немногие леди видели эти работы, их обычное суждение было – зачем Хайятт тратит время на эту ерунду, если он может писать довольно мило.

– Такова судьба гениев, – пошутил Тальман. – Никто не пророк в своем Отечестве, да и, должен добавить, при своей жизни.

– Вам не удастся вынудить меня смутиться, Тальман. Вы не забудете сообщить мне, если баронесса и ее кузина поедут в Кастлфильд?

– Непременно. Ваши слова, если не ошибаюсь, подсказывают мне, что мне пора вас покинуть?

– Простите, Тальман, у меня небольшое дело.

Они расстались, и Хайятт вновь вернулся к портрету на мольберте. Ужасная, плохо выполненная работа! Но заказчице понравилось. И обществу понравится тоже. Единственное своеобразие картины – обстановка и платье, да и это тоже вряд ли большая оригинальность. Мария Антуанетта и ее придворные дамы развлекались, изображая крестьянок, не интересуясь при этом действительной жизнью деревни. Дань моде.

Его мысли вернулись к Лауре Харвуд. Его удивило и доставило удовольствие то, что она одобрила гравюры. Странно также, что она упомянула его любимую вещь, старого моряка. Лаура на самом деле оказалась одной из тех тихих девушек, кто при более длительном знакомстве становится все привлекательнее. Он часто наблюдал, как осторожно и ненавязчиво Лаура направляет свою кузину. И при этом она всегда сохраняла спокойствие и хорошее настроение. В ней было то, что его мать назвала бы „самообладанием“. Хайятт надеялся, что Лаура будет в Кастлфильде. Ему хотелось лучше узнать ее, хорошо бы, вдали от баронессы… и, конечно, мистера Медоуза.

ГЛАВА 11

Предстояло убедить Хетти Тремур в том, что двадцатипятимильная поездка за город – жизненная необходимость, а это была задача не из легких. Тетушка баронессы отдавала себе отчет, что лорд Тальман, старый сын герцога Кастлфильдского, – просто сокровище, и было бы чудесно видеть Ливви герцогиней… но двадцать пять миль! часа четыре пути, не меньше! и в течение четырех часов испытывать боль в спине?…

– Мы поедем в Черепахе, мы захватим твою „душку-откидулку“, – уговаривала Оливия. – Мы должны поехать, тетушка! У лорда Тальмана знаменитые на всю Англию конюшни! Ты же знаешь, как я скучаю по настоящей верховой езде!

Но не только знаменитые конюшни заставили баронессу принять предложение Тальмана. Взгляд, брошенный на карту в кабинете лорда Монтфорда, подтвердил, что местечко Гатвик, куда мистер Ярроу с приятелями отправляется на боксерский матч, находится менее чем в десяти милях от Кастлфильда. Сегодня же вечером она сообщит Ярроу о своей поездке и договорится встретиться с ним в Гатвике в магазине тканей. Когда она осмотрит Кастлфильд, сумеет подобрать более подходящее место для встреч. План должен был сработать, потому что большую часть времени Оливия намеревалась провести в верховых прогулках. Она оторвется от конюха, которого ей навяжут, и встретится с мистером Ярроу. Про себя она называла его просто Джоном. Она убедит его, что полна мужества и отваги!

– Мы можем добраться за одно утро, – заметила миссис Харвуд, – жаль лишать Ливви подобной поездки. Домашние приемы – неотъемлемая часть настоящего Сезона. И что такое Кастлфильд! Помилуйте, [13] это же одно из лучших имений в стране.

– У меня никогда не будет еще одного Сезона, – Оливия состроила недовольную гримаску.

Ее надутые губы вновь, как и всегда, заставили Хетти сдаться.

– Полагаю, что смогу собраться с силами. Я возьму с собой свои порошки.

Когде же лорд Тальман заметил, что его мать тоже мучается болями в спине, и потому в доме имеется отличный доктор, который ее лечит, предстоящее испытание стало даже желательным. Хетти любила ухаживания докторов, как другие женщины – ухаживания приятных джентльменов.

В этот вечер леди остались дома, чтобы подготовиться к визиту. Оливии пришлось прибегнуть к услугам своего лакея, чтобы отправить записку Ярроу. Лаура наблюдала за упаковкой вещей Оливии, дабы убедиться, что Фанни ничего не упустила. За последние дни Оливия внесла в свои наряды несколько совсем нежелательных дополнений. Танцевальные папочки были украшены яркими безвкусными пряжками, веера, дополненные лентами и висящими бусинами, выглядели вульгарно.

– Интересно, будет ли там мистер Медоуз, – вслух подумала Лаура. В этот вечер он отсутствовал, поскольку отправился навестить больного дядю.

– Лорд Тальман о нем не упоминал, – ответила Оливия, ни капли этим не обеспокоенная.

Лаура же испытывала двойственные чувства. Казалось, что исключить мистера Медоуза, когда он посвятил им так много времени, было бы слишком жестоко. Но если Оливией серьезно интересуется лорд Тальман, то он, конечно, гораздо более выгодная партия. С другой стороны, Медоуз стал бы для Оливии отличным парнером, что было предметом некоторого ее беспокойства. Она совсем не была уверена, что сможет завести приятное знакомство в знатной компании. К тому же, ей было бы спокойнее, если б рядом с ней был человек, помогающий присматривать за Оливией.

Черепаха, вымытая и вычищенная, пробиралась по оживленным улицам Лондона. Тянула ее упряжка их шести ломовых лошадей. Дорожная карета лорда Тальмана тихим ходом ехала впереди, указывая путь. К тому времени, когда они достигли Челсийской дороги, за ними гналась целая ватага мальчишек и толпа шумных франтов, которым решительно нечем было заняться, кроме как сопровождать их колымагу. Скорость в шесть миль в час была слишком мала, чтобы от них отвязаться, но на окраине города они сами стали отставать.

Дамы принялись разглядывать неспешно появлявшиеся и исчезавшие за окном перелески и деревушки с церквями на краю. Временами показывалась река Моуэл, всякий раз вызывая бурные восторги путешественниц. Прохожие останавливались, а торговцы выходили из своих лавок, чтобы поглазеть на причудливую колымагу. Ехавшая впереди Черепахи карета с гербом герцога Кастлфильдского прибавляла суматохи: ее хорошо знали в этих краях.

Когда, свернув, дорога пролегла по изысканному парку, даже последнее время всем недовольная Оливия была поражена. Украшавшее ландшафт нагромождение камня вздымалось до небес, березы, дубы и ели не могли его скрыть. Затем показалось огромное здание, выстроенное во французском стиле. Его окружала торжественная балюстрада, на которой покоился величественный купол. Как стражи, замерли статуи на краю крыши. Рядом с этим дворцом Карлтон-Хаус, пожалуй, отступал в тень.

Лаура боялась войти – такое великолепие! А когда решилась, ее страх не уменьшился. На стенах располагалось множество золоченых украшений, в залах были расписаны потолки, мраморные камины смотрелись настоящими произведениями искусства. У нее перехватило дыхание.

– Очаровательно! – сказала Оливия, вежливо улыбаясь лорду Тальману.

Герцогиня подходила к ним, тяжело опираясь на сучковатую черную трость. Ее слезящиеся глаза внимательно изучили баронессу, затем остановились на черной трости Хетти Тремур, которая была близнецом ее собственной трости. Герцогиня сочувственно улыбалась.

– Еще одна калека вроде меня, да? Подведи миссис Тремур к стулу, сын, и прикажи подать чай. Или вы хотите прилечь после поездки, дорогая?

– Я готова отдать глазной зуб за чашечку чая, – ответила Хетти.

– Глазной зуб! О, я не хочу ничего слышать о глазных зубах! Меня как раз беспокоит глазной зуб, и я боюсь его удалять. Его корни, наверное, действительно доходят до глаз. Мучительно, должно быть, его выдергивать. И без зуба на кого я стану похожа? На старую каргу, да?

Герцогиня доковыляла до стула и одобряюще кивнула, когда установили „душку-откидушку“ Хетти.

– Очень мудро! – заметила она. – Я подготовила бы для вас доску, но вы не сказали точно, когда вас ждать. В несчастном павильоне Принни в Брайтоне был самый ужасный в моей жизни уик-энд. Стулья и диваны там чертовски мягкие. Мне пришлось заказать доску у местного плотника. Жара и боли в пояснице навсегда отбили у меня охоту вновь увидеть Брайтон.

Внесли чай и в течение четверти часа здоровые члены компании подвергались ужасным историям о мучениях, которые приходится терпеть из-за боли в спине.

– Молодежи не интересно слушать о столь печальных вещах, но скоро настанет их черед, – сказала герцогиня, посмеиваясь. – Может быть, дамы желают подняться наверх и передохнуть, перед тем как присоединиться в парке для прогулки к остальным гостям?

Тальман приказал слугам провести дам в отведенные им комнаты, которые по великолепию не уступали залам нижнего этажа.

– Видела ли ты когда-нибудь что-либо подобное? – воскликнула Лаура, обращаясь к своей кузине. – Представь только – стать хозяйкой всего этого! – с хитрецой добавила она.

– Прекрасно, если тебя волнует роскошь, кузина, – ответила Оливия.

Ее тон свидетельствовал, что для нее роскошь совершенно ничего не стоит.

– Пойду надену амазонку. Я собираюсь отправиться на конюшни.

– Сначала надо представиться остальным гостям, Оливия! – возразила Лаура.

– Но я хочу прогуляться!

– Избегать других гостей – это грубо и невоспитанно! – попыталась уговорить Лаура.

– Всякое веселье запрещается!

– Неправда, верховые прогулки не запрещены. Наоборот, лорд Тальман обещал, их будет очень много.

– Наверняка его друзья, все до одного, такие же старые тупицы, как он сам, и не одобряют того, что нам, молодым, нравится, посещение Пантеона, например, – добавила Оливия и бросила взгляд исподтишка, чтобы не упустить возможность поймать впечатление, произведенное ее словами на кузину.

Она хорошо помнила слова Ярроу о женщинах легкого поведения, которых можно встретить в Пантеоне.

– Лорд Тальман вовсе не стар и совсем не тупица. Он молод и умен. И ни один человек в здравом уме не станет рекомендовать то развлечение, которое ты упомянула, – твердо произнесла Лаура. – И думать забудь о Пантеоне!

Заметив хитрый взгляд Оливии, она добавила:

– Это что, Ярроу предложил тебе поехать в Пантеон?

– Он бывал там и говорит, развлечение знатное!

– Осмелюсь заметить, джентльмен может без опаски посещать подобное заведение, но леди не должна об этом даже думать! Почему ты не хочешь подождать конца ленча, а потом переодеться в костюм для верховой езды? Возможно, у лорда Тальмана другие планы на сегодняшний день.

– Я поеду на прогулку вне зависимости от того, что запланировал для меня он, – возразила Оливия, но амазонку надевать не стала, и Лаура потому больше ничего не сказала.

Тальман ожидал на первой ступеньке огромной широкой лестницы, собираясь провести дам в парк. Через вестибюль с мраморным полом он провел их в небольшую гостиную, откуда через французский коридор они вышли в парк, который повторял в миниатюре парк Версаля. Собственными глазами Лаура не видела парк Версаля, но была осведомлена, что это одно из знаменитейших чудес Франции, и как раз в тот момент, когда у нее пронеслась мысль об удивительном парке Франции, лорд Тальман произнес;

– Наш парк повторяет модель парка Версаля, но если французы установили приподнятую террасу с покатыми земляными склонами, то мой предок задумал опущенную террасу с насыпью, возвышающейся по сторонам.

Склоны были – трава и камень. В центре террасы разбрасывал в воздухе брызги фонтан. Статуи и вазы парка радовали глаз. Восхищаясь видом, звуками, запахами этого земного рая, гости прогуливались по дорожкам. Сплошной ковер зелени терялся вдали.

– Изумительно! – у Лауры перехватило дыхание. – Я никогда не видела ничего прекрасней!

Тальман взглянул на баронессу, ожидая услышать и ее восторги.

– Где конюшни? – спросила баронесса.

– К западу от главного здания. Мы вскоре прогуляемся к ним, но сейчас позвольте представить вам других гостей.

Некоторые из гостей уже заметили Тальмана и шли навстречу. Кое с кем из них дамы уже встречались в Лондоне, и все они, как и ожидалось, улыбались, заметив баронессу. Были и незнакомые леди и джентльмены, но все они без исключения принадлежали к высшему слою общества.

– Еще один джентльмен желает встретиться с вами, – произнес Тальман, обращаясь к Лауре. – А, вот и он! Он заметил вас.

Лаура обернулась и увидела хорошо знакомую фигуру лорда Хайятта, скорым шагом направлявшегося к ним от фонтана. Солнце играло на золотистых волосах, окружая его голову сияющим ореолом.

Лаура знала, что они с Тальманом хорошие друзья, но все же удивилась, увидев в Кастлфильде Хайятта, и еще более ее удивило его желание ее увидеть. Конечно, это просто вежливость. Тем не менее она заметила, что именно к ней Хайятт обратился первой.

– Лаура, как чудесно снова встретиться с вами. Я счастлив, что вы приехали. Баронесса, – добавил он с поклоном и улыбкой.

В суматохе встречи Оливия не обратила внимания на то, что он назвал ее кузину просто Лаурой, тогда как прежде называл мисс Харвуд. Оливия отнесла выраженную Хайяттом радость на свой счет.

– Но вы не должны снова просить меня вам позировать! – скромно заявила баронесса. – Я еще не отошла от скуки прошлых сеансов. Впрочем, парк был бы для меня прекрасным фоном, вы не находите?

– Он живописен, – согласился Хайятт.

Он и не ожидал особой проницательности от баронессы. Причина, по которой он хотел изобразить ее в открытом пространстве была та, что он намеревался создать в картине ощущение первозданной свободы. А чтобы вписаться в окружение этого регулярного французского парка, надо было быть по меньшей мере королевой.

– Не прогуляться ли нам по этим чудесным местам?

– Я вижу, чего вы добиваетесь! – воскликнула баронесса, несмотря на то, что Хайятт обратился к Лауре. – Вы подыскиваете еще один фон! Говорю вам, никаких сеансов!

– Я и не собираюсь вновь подвергнуть вас подобному оскорблению, – уверил ее Хайятт.

– Я приехала сюда, чтобы покататься верхом. Лорд Тальман обещал показать мне конюшни, – сказала Оливия. – Я хочу отправиться на верховую прогулку во второй половине дня.

Баронесса еще не поздоровалась и с половиной гостей, но Тальман поглупел от любви. Он ухватился за возможность побыть с баронессой наедине и согласился пойти на конюшни.

Хайятт предложил руку Лауре. С приличествующей скромностью она улыбнулась ему и осторожно положила свои пальчики на его ладонь. Хайятт повел ее к фонтану. Оставляя Оливию, Лаура оглянулась в надежде увидеть Медоуза.

– Чудесный освежающий ветер сегодня! – сказал Хайятт. – Я только что наслаждался брызгами фонтана, воображая, что рядом со мной океан.

– Весьма отдаленное напоминание об океане! – рассмеялась Лаура. – Здесь все распланировано, ухожено, неподвижно… но очаровательно! – поспешно добавила она, чтобы художник не счел ее слова пренебрежительным отношением к великолепию и роскоши парка.

– Я тоже не поклонник Версальских парков, напоминающих магазинную витрину. Но все же не стоит упускать возможность взглянуть на парк, он считается одним из чудес Англии.

– Мистер Медоуз здесь? – спросила Лаура.

– Почему вы вдруг заговорили о нем? Неужели слова „одно из чудес Англии“ навели вас на мысль о нем? – спросил Хайятт с озорной улыбкой.

– Бог мой, нет! – рассмеялась Лаура. – Просто мне одной с Оливией приходится трудновато. Он так помогал мне присматривать за ней!

– Его здесь нет, но вы можете положиться на бдительность Тальмаиа. Он не позволит ей сбиться с пути истинного. Но как же получилось, что вы не знали, приедет ли Медоуз? Он вам большой и верный друг, если не ошибаюсь?

– Он часто сопровождает нас по вечерам, но вчера мы никуда не выезжали и поэтому не видели его.

Следующий вопрос Хайятта показался Лауре неуместным.

– Значит, он не навещает вас, если вы проводите вечер дома?

– Обычно нет.

Она обдумывала вопрос. Он прозвучал так, словно Хайятт пытался определить степень близости между ней и Медоузом. Или в интересах Тальмана он пытался выяснить степень близости Медоуза с Оливией?

– Я подумал, что раз вы с ним дружите целую вечность, то, может быть, он в недалеком будущем станет подходящей вам партией.

– Нет, что вы! Сначала мы думали, что он и баронесса… Но затем она изменилась к нему.

Так значит, Хайятта интересует она сама! Они подошли к фонтану и остановились.

– Закройте глаза, – предложил Хайятт, – и вы ощутите на лице брызги, доносимые ветром. Освежает лучше, чем эль.

Лаура закрыла глаза и почувствовала на лице прохладу. Ресницы веером легли ей на щеки. В эту минуту она казалась красавицей.

– Я был уверен, что вам понравится, – мягко сказал Хайятт.

Лаура открыла глаза.

– Лорд Тальман говорил мне, что в Кастлфильде есть копия вашей серии „Сцены из сельской жизни“. Можно мне будет посмотреть? – спросила Лаура.

Ее желание показалось ему искренним.

– Я вижу, что дворецкий вышел звонить к ленчу. Но после ленча я буду счастлив показать вам гравюры.

– Что вы собираетесь рисовать теперь, лорд Хайятт?

– Почему бы вам не называть меня просто Хайяттом? Я уже пользуюсь вашим позволением звать вас по-дружески Лаурой.

– Да, я надеюсь, мы с вами друзья. Но вы не ответили на мой вопрос.

– А вы еще не назвали меня просто Хайяттом, – он улыбнулся.

– Что вы собираетесь рисовать, Хайятт? Вы уже запечатлели жизнь и высших и низших слоев.

– Что же остается?

– Жизнь среднего класса. Вы должны рисовать буржуазию.

– Что и было моим намерением! Мы с вами одинаково мыслим, Лаура!

Дворецкий прозвонил колокольчиком. Хайятт крепко сжал ее локоть и быстрым шагом повел к дому.

– Должно быть, вы очень голодны, – рассмеялась Лаура, когда они обгоняли менее проворных гостей.

– Да, голоден, но спешный шаг вызван не едой. Я хочу переставить карточки за обеденным столом.

Хайятт хорошо ориентировался во дворце. Ни разу не ошибившись в поворотах, коридорах и дверях, он вывел Лауру к столовой. Он прошелся вдоль стола, вглядываясь в карточки с именами, и переставил две из них.

– Вы хотите подольститься к некой даме, чтобы склонить ее позировать вам? – спросила Лаура, силясь понять, что он замышляет.

– Нет, конечно. У дамы уже хватило здравого смысла отказаться позировать мне. Я всего лишь хочу побыть за обедом в ее компании. И обещаю не принуждать вас к сеансам.

Лаура взглянула на карточки: он поставил рядом со своей карточку с ее именем.

– Может, не следовало этого делать? Герцогиня заметит.

– Она не обратит внимания, даже если мы все усядемся на полу. Карточки раскладывает ее дворецкий, а Дансон не станет возражать. Мои чаевые намекнут ему, что ваше место рядом со мной на весь этот уик-энд. Вы не против?

– Нет, – призналась Лаура, заливаясь краской до ушей.

Беспорядочно подтягивались другие гости. Джентльмены отодвигали для дам стулья. Все расселись, и только два места во главе стола остались пустыми.

– Где мой сын? – требовательно спросила герцогиня. – На него это не похоже! Он никогда не опаздывает к ленчу, так как знает, что я ненавижу холодную пищу. Разыщите его, Дансон, и подавайте суп. Мы не станем его ждать.

Лаура пробежала взглядом по присутствующим и поняла, что второе пустующее место – место Оливии. Она бросила виноватый взгляд на Хайятта, который уже кивком подзывал Дансона.

– Конюшни! Скажите Дансону, чтобы он заглянул на конюшни, – прошептала Лаура Хайятту.

Дансон кивнул, выслушав Хайятта. Вносили суп, когда появилась запоздалая парочка, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы.

– Прошу прощения, мама, господа, – сказал Тальман, отодвигая стул для Оливии.

Оливия только улыбнулась и уселась безо всяких извинений. Это было зловещим началом уик-энда, который, при таком начале, Лаура боялась, мог продолжиться совершенно ужасно.

ГЛАВА 12

Лаура была свободна от необходимости присматривать за Оливией во второй половине дня. Лорд Тальман сопровождал баронессу на верховой прогулке. Он хотел поразить баронессу обширностью имения. Оливию, однако, привлекала лишь стремительная скачка на первоклассном рысаке из конюшни Кастлфильда. Верхом на лошади баронесса чувствовала себя гораздо привычнее, чем в светском салоне. Любая незначительная грубоватость ее манер могла быть признана особенностью верховой езды.

Оливия была приятной спутницей, когда все ее капризы исполнялись, а лорд Тальман стремился потакать всем прихотям баронессы и поездка удалась на славу: Оливия нашла великолепное место для встреч с Ярроу!

Среди владений герцога Кастлфильдского протекала река Моул. По ее берегам росли высокие ивы, придававшие очарование пейзажу, они могли защитить тех, кто желал уединиться от любопытных взглядов случайных путников. Невдалеке от дворца через реку был перекинут деревянный мост. В записке она попросит Джона встретить ее у моста!

– Вернемся, предложила баронесса. – То, что она искала, уже было найдено.

– Я собирался показать вам фермы арендаторов, – напомнил Тальман.

– Я сгораю от нетерпенья их увидеть, но, должна признаться, я утомлена, лорд Тальман. В другой раз… возможно…

Тальман рассыпался в извинениях.

– Непростительно с моей стороны утомлять вас после вашего длительного путешествия, баронесса.

– Ваш парк очарователен, – улыбнулась Оливия, направляя свою лошадь ко дворцу.

Свойственное всем женщинам отсутствие выносливости у баронессы произвело на Тальмана благоприятное впечатление. Он спокойным шагом отправился за ней следом.

Как и у Оливии, у Лауры также вышел приятным день. Хайятт повел ее в библиотеку показывать гравюры. Но как ни хороши были „Сцены из сельской жизни“, и как не стремилась Лаура подольше и побольше расхваливать его работы, восхищение двенадцатью гравюрами не могло продолжаться всю оставшуюся половину дня.

Покинув библиотеку, час они провели в картинной галерее. Хайятт завистливо вздыхал, глядя на собранные шедевры.

– Посмотрите только, как Тициан написал волосы натурщицы, – сказал он. – Никто не может нарисовать рыжие волосы так, как это делал Тициан, кажется, они прожгут холст своим пламенем, и в то же время цвет неярок. Приглядитесь, на концах он и вовсе блекнет, остается одно напоминание о цвете. Я кажусь себе жалким карикатурщиком, когда смотрю на картины этого гения.

– Он достигает впечатляющего эффекта, – согласилась Лаура.

– Влияние ослепительного солнца Италии! Но это слабое оправдание моему несовершенству в передаче цвета.

Они прошли к голландским мастерам, где Хайятт стал восхищаться мастерством Вермеера.

– Кажется, что художник сам присутствует в изображенной комнате, выпив с дамами стаканчик вина, – сказал он, завистливо покачивая головой.

– Возникает странное чувство, что вино струится в бокал, и это чувство настолько реально, что я жду, когда бокал переполнится, – поддержала Лаура.

– Мгновение, заключенное в янтарь света! Я осознаю полное отсутствие правильной композиции у себя на картинах, когда смотрю на работы Вермеера. Как гармонично уравновешивает он все формы и распределяет светотени!

Лаура нахмурилась:

– Светотени?…

– Это щеголеватый способ выражаться о светлых и темных пятнах на картине, – пояснил Хайятт.

– Ни один художник не может выделиться всем сразу! Осмелюсь заметить, Тициан и Вермеер месяцами работали над своими картинами, вы же работаете намного быстрее.

– Слишком уж быстро! Такое стремительное, почти фабричное, производство – отсутствие уважения к искусству.

– Несомненно, все зависит от темы. Вы рисуете портреты, а не сложные композиции.

– Мне, к сожалению, известен предел моих возможностей, но когда я закончу цикл о буржуазии, я попробую групповую сцену.

Лаура вежливо кивнула:

– Вы всегда рисуете людей. Я хочу сказать, вам не интересны пейзажи, здания, животные.

– Вы правы, ничто, кроме людей, не вызывает у меня вдохновения. Я могу только восхищаться работами пейзажистов и анималистов. Стабз! Как этот человек умел рисовать лошадей! Мне же, чтобы приняться за работу, необходимо почувствовать – как бы это сказать? – эмоциональную связь с моделью. Я не способен эмоционально связать себя с лошадью.

– Ага! Вот когда правда выходит наружу! Вот почему вы рисуете так много хорошеньких дам!

Хайятт озорно улыбнулся и ответил:

– Я никогда не мог заставить себя изобразить лошадь или дерево. Вы правы вновь, мне нужна прекрасная дама для вдохновенья.

– Или старый моряк, – добавила Лаура, не заблуждаясь относительно несерьезности сказанных слов.

Она подумала, что вот сейчас Хайятт мог бы вновь предложить написать ее портрет, но он продолжал разговор об искусстве.

– Я с удовольствием пишу как привлекательных, так и непривлекательных внешне людей. От прекрасных леди быстро устаешь. Контраст привлекает.

– Кто станет вашей следующей моделью? – спросила Лаура.

– Вы знаете, кого мне хотелось бы нарисовать! – лукаво произнес Хайятт, и его улыбка безошибочно подсказала Лауре, кого он имеет в виду.

– Как контраст баронессе? Вы собираетесь противопоставить юность и зрелый возраст, сэр? – спросила Лаура, притворившись обиженной.

– Скажем лучше, юность и молодость. Я хотел бы изобразить вас… быть может, среди книг и предметов искусства?

– Быть может, и, если не возражаете, в туфлях.

– Вы становитесь чопорны, Лаура! – рассмеялся Хайятт.

– Наоборот, легкомысленна, несмотря на мои зрелые годы! Когда проходит юность и тускнеет красота, что остается женщине, чтобы привлечь к себе внимание джентльмена? Лишь остроумие и сообразительность.

– Вы не намного старше баронессы и не менее красивы, – Хайятт наблюдал, как краска смущения заливает ее щеки.

– Не забудьте указать и незначительную разницу между ее сорокатысячным приданым и моими царственными десятью, – добавила Лаура.

– При том направлении разговора, что мы выбрали, кто-нибудь из нас непременно должен был упомянуть эту разницу.

– Вы начали, не я, – сказала Лаура, и ее лицо выразило неудовольствие.

– Прошу не путать! Я говорил о контрастах. Можно противопоставлять фиалку дикой розе и не относиться с пренебрежением ни к одной из них. De gustibus non disputandum [14], как гласит известная пословица.

– De latinibus no comprehen dum [15], – ответила Лаура.

– Я вижу, что по крайней мере вы уловили суть. Вы изучаете латынь?

– Наоборот, при каждой возможности стараюсь ее избежать.

– Это еще раз подтверждает мои наблюдения, что вы мудры не по годам. Сколько их, кстати?

– Будь я джентльменом, меня считали бы достигшим совершеннолетия год назад.

– Я уж боялся, вы скажете, что, если бы вы были джентльменом, то вызвали бы меня на дуэль за наглость моего вопроса. Но вы слишком молоды, чтобы волноваться из-за своего возраста. Мне кажется, дамы взрослеют быстрее джентльменов.

Его темные глаза блестели от удовольствия, которое он получал от их полушутливого разговора, но Лаура, отвечая, каждый раз опасалась, что может выставить себя в неловком свете, тем не менее она смело продолжала:

– Вместо изучения мертвых языков я предпочитаю изучать жизнь.

Разговор Хайятта явно забавлял все более, и хотя на лице не было улыбки, смеялись его глаза.

– Вы уже измерили все глубины жизни и ее смысла, Лаура?

– Я не так самонадеянна, как вы думаете, но я добилась успеха там, где тщетно бьются веками великие умы. Я считаю, смысл в том, чтобы, принимая существующие условия, какими бы они не были, постараться оставить после себя мир несколько лучшим, чем он был при нас, пусть даже в незначительной степени лучшим.

– Тяжелая задача, не так ли?

Лаура нахмурилась от иронии Хайятта:

– Я не имела в виду ничего всеобъемлющего, просто помочь менее обеспеченным, например, если есть такая возможность.

– Меня, конечно, учили, что человек должен оставить на земле след, – отбросил юронию Хайятт. – Я считаю личным долгом изменить мир. Вообще, мужчины более склонны к самоутверждению, чем женщины.

– Немногочисленные Цезари и Наполеоны действительно меняют мир, – задумчиво произнесла Лаура, она чувствовала себя спокойней и уверенней, когда предметом разговора была не она сама, а посторонняя тема. – Разве не странно, что на ум приходят имена честолюбивых извергов?

– Настоящие герои – это люди типа Дженнера, предложившего миру прививки против оспы, или Джеймса Уатта, своим паровым двигателем осуществившего революцию в промышленности.

– А также люди искусства, создатели прекрасных картин, музыки, стихотворений, – добавила Лаура. – Это относится и к вам, Хайятт.

Он шутливо поклонился.

– Благодарю вас от имени моих коллег, но не могу поверить, что я лично хоть на йоту меняю этот мир.

– Ваши серии гравюр сохранят для потомков нашу эпоху, а важную роль играют в нашем мире историки. Кроме того, ваши портреты приносят людям удовольствие.

Они подошли к полотнам Рембрандта.

– Вот исполин живописи, – сказал Хайятт, вглядываясь в автопортрет художника. – Как может быть изображение безобразного старика таким прекрасным? Краски тусклы, фон практически отсутствует. Возможно, годы наложили свой отпечаток, и краски покрылись пылью, герцог плохо заботится о картинах. Но в конечном счете, очарование Рембрандта скрывается на нескольких квадратных дюймах, в лице старика.

– Я думаю, все дело в глазах. Поговорка „глаза – зеркало души“ не теряет своей значимости с веками. Вы не находите, что в его глазах заметна печаль? Странно! Наверняка у Рембрандта не было причин для печали. Он был знаменит.

– Портрет написан в конце его жизни, когда художник находился в отчаянном положении: несостоятельный должник, жена и сын мертвы, и несмотря на его гениальность строгая манера кисти Рембрандта была тогда уже не в моде.

Чтобы поднять настроение, Хайятт добавил:

– Ему следовало бы иметь побочную работу, например, писать портреты светских дам, как поступает лорд Хайятт. Но довольно о Хайятте и об искусстве! Давайте выйдем из дворца и насладимся солнечным светом!

Хайятт взял открытый экипаж и провез Лауру по имению, впечатляющему своим обширным великолепием, на которое Оливия не удосужилась даже взглянуть. Они проехали по пастбищам, где на богатых угодьях паслись стада. Следуя вдоль берега реки, они выехали к домам арендаторов. Затем пересекли рощу и вышли из коляски у фруктового сада, чтобы немного пройтись.

Помогая пробраться сквозь буйную траву, Хайятт предложил Лауре руку. Когда его пальцы скользнули вниз и крепко сжали ее ладонь, она ничего не сказала, но ее удивила его вольность. Она испытала новое для себя ощущение, идя рука в руке с джентльменом. И с каким джентльменом! Такой выдающийся человек, как лорд Хайятт, никогда не встречался ей прежде.

Она вообразила, что он попытается поцеловать ее в уединении сада. Как тогда ей быть? Но дойдя до конца сада, они повернули обратно, сели в коляску и вернулись во дворец. Лаура была слегка разочарована тем, что Хайятт вел себя с безупречной пристойностью. Но он ведь никогда и не вел себя иначе, по крайней мере с ней. Но разве легкий флирт может считаться неприличным? Откуда же тогда у Хайятта его репутация повесы? Он казался не только здравомыслящим, благоразумным и сдержанным, но и скромным, несмотря на свои славу и богатство.

Оливия и Тальман вернулись домой немного раньше Лауры и Хайятта. Баронессе надоело осматривать розы, и она впала в дурное настроение.

– Где вы были весь день? – требовательно спросила Оливия у кузины.

– Катались и гуляли, – ответила Лаура. – А вы?

– Баронесса очень быстро устала, – ответил Тальман. – Я упрашивал ее прилечь отдохнуть. Путешествия утомительны. Но баронесса не балует себя дневным отдыхом.

Он был по-прежнему влюблен и старался найти оправдание настроению Оливии. Однако усталость, на которую она жаловалась, не помешала ей предложить новую поездку.

– Давайте отправимся в какую-нибудь деревушку, – сказала она. – Кажется, Гатвик где-то рядоми.

– Кроули ближе и больше, – сказал Тальман. – Но выезжать сейчас уже довольно поздно.

– Кроули? – переспросила Оливия. Она назначила встречу в Гатвике! Должны встретиться они завтра утром.

– Мне хотелось бы взглянуть на Гатвик завтра утром.

– Интересна старая церковь Гатвика, – поспешил поддержать баронессу Тальман.

– А чем мы займемся сейчас? – по-детски капризно спросила, чтобы развеяли свою скуку, баронесса. – Не сыграть ли нам в воланы?

– Но вы устали! – удивился Тальман.

– Я уже успела отдохнуть, рассматривая долго розы, – переменила усталость на бодрость Оливия.

– Все же крокет потребует от нас меньших усилий, чем воланы, – решил Тальман и пошел за деревянным молотом, мячами и воротами.

Остаток дня компания провела, играя в крокет, причем Оливия так увлеклась, что забыла о своем дурном настроении.

У герцогини не было запланировано никаких развлечений на вечер. Сам герцог Кастлфильд возвратился к обеду из Лондона. Одна из гостей, некая мисс Андерсон, оказалась певицей, и даже не без известности. После обеда она развлекала гостей. Оливия начала проявлять все признаки беспокойства уже во время третьей песни. Она вертела в руках юбку, заплетала в косички бахрому шали, шепталась с Тальманом и, в конце концов, ушла, опять сославшись на усталость.

Не доверяя сполна баронессе, Лаура вышла вместе с ней, чтобы убедиться, поднимется ли Оливия к себе в комнату. Сегодня днем Лауру удивила ее просьба поехать в Гатвик. Что она задумала? Нет смысла спрашивать ее об этом напрямую, она не скажет, надо узнать окольным путем.

– Нравится тебе уик-энд? – спросила Лаура, когда они подошли к парадной лестнице.

Оливия зевнула.

– Смертельная скука! Но завтра днем меня ждет забавная прогулка.

– Значит, у тебя отличная лошадь?

Оливия заметно оживилась.

– Прекрасный скакун! Его зовут Брайер! Я не сомневаюсь, он может нестись, как стрела, но из-за этого Тальмана я вынуждена была все время удерживать его на легком галопе, потому что лорд Тальман хотел показать мне стада своего отца, обширность владений, дома арендаторов и прочее.

– Кастлфильд изумителен!

– Да, но кто захочет жить в музее, кузина?

Они подошли к комнате Лауры.

– В котором часу едем завтра в Гатвик? – спросила она.

– Как? Ты тоже поедешь? – испугалась Оливия.

– Ты же сказала, что поездка будет забавной!

– Мне показалось, тебя неплохо забавляет Хайятт! Мистер Медоуз повесит нас обеих от огорчения.

– Медоуз – не мой поклонник.

– Хайятт намного интереснее, – сказала Оливия, как будто не было дней, когда ее волновал Медоуз. – Ты была права, я могу рассчитывать на лучшую партию Сезона.

– Лорд Тальман для брака приемлемее лорда Хайятта!

– Если ты подразумеваешь богатство, я не могу не согласиться, но и лорд Тальман, и мистер Медоуз смертельно скучны. Спокойной ночи, кузина!

О вкусах не спорят, действительно. Бессмысленно пререкаться. Лорду Тальману и мистеру Медоузу Оливия предпочитает беспутного Ярроу.

Лаура подумала о Медоузе, сожалея, что его нет в Кастлфильде и он не будет их сопровождать завтра в Гатвик. Может быть, Хайятт выразит желание тоже поехать в Гатвик?… С этой счастливой мыслью она заснула.

ГЛАВА 13

Следующим утром Оливия с Лаурой проснулись в восемь часов. Дворецкий проводил их в пустынную гостиную, где строгий порядок накрытого стола ждал утренних посетителей. Вскоре к ним присоединились лорд Тальман и Хайятт. Неофициальный завтрак и обилие свободных мест позволили джентльменам сесть, где заблагорассудится. Тальман поспешно направился к стулу рядом с Оливией, а Хайятт сел напротив Лауры. После обычных вежливых приветствий и комплиментов, Тальман сказал:

– К сожалению, нам придется отложить визит в Гатвик на вторую половину дня, баронесса. Гости выразили желание осмотреть наш дом сегодня утром. Я надеюсь, вам также экскурсия по Кастлфильдскому дворцу доставит удовольствие.

Перенос времени Оливию не на шутку растревожил.

– Вы наверняка хорошо знаете свой дом, а я не стану возражать, если экскурсия пройдет без нас.

От изумления у Тальмана отвисла было челюсть, но он был достаточно вежлив, чтобы постараться скрыть свои чувства.

– Дело в том, что показать гостям дворец должен я. Мама не в состоянии взбираться по всем лестницам здания, а слугам не известны любопытные подробности истории постройки.

– Но вы говорили, что мы съездим в Гатвик сегодня утром! – сердилась Оливия.

– Мы можем съездить сегодня днем, – вставила Лаура.

– Нет проблем! Поезжайте утром. Я договорюсь, чтобы кто-нибудь вас сопровождал, – сказал Тальман, недовольный, однако, настойчивостью баронессы. – Хайятт, может быть, вы поедете с баронессой на прогулку этим утром?

– Сочту за удовольствие, – ответил Хайятт.

Лаура заметила его сжатые губы, опровергавшие вежливое согласие, и вспыхнула от стыда за кузину.

– Нет смысла причинять всем неудобства, – твердо произнесла она. – Утром мы осмотрим дворец, а после ленча съездим в Гатвик.

Оливия дерзко повела плечами.

– Нет сомнений, кузина, ты должна пройтись по дворцу, но так как лорд Хайятт выразил желание сопровождать меня, мы с ним поедем в Гатвик.

– Я все-таки думал, что мы отправимся туда во второй половине дня, – растерянно произнес Тальман.

– Я поеду утром, – улыбнулась Оливия, довольная, что настояла на своем.

Тальман предпочел думать, что баронесса выбрала для поездки утренние часы, чтобы освободить вторую половину для уединенной прогулки с ним. Но было бы, правда, лучше, если бы она вместе со всеми осмотрела дворец. Но раз ей нужно съездить в Гатвик…

– В котором часу вы хотели бы отправиться, баронесса? – спросил Хайятт.

– Мне хотелось бы прибыть в Гатвик к десяти, – ответила Оливия, не забывая о времени назначенной в магазине тканей встречи.

Джону Ярроу предстояло слоняться среди ниток и пуговиц до тех пор, пока не появится баронесса.

– Я хотела сказать, до того как станет слишком жарко, – добавила Оливия, чтобы не вызывать подозрений.

– Вы поедете с нами, Лаура? – спросил Хайятт.

Она прочла просьбу в его глазах, ей захотелось сказать „да“, но Оливия была так груба с Тальманом, что Лаура не решилась оскорбить его чувства предпочтением поездки в Гатвик экскурсии по дворцу. Кроме того, она на самом деле хотела осмотреть знаменитый особняк Кастлфильдского имения. Тальман выжидающе смотрел на Лауру.

– Мне хотелось бы ознакомиться с Кастлфильдским дворцом, – сказала она, виновато улыбнувшись Хайятту.

– Он заслуживает внимания, – согласился Хайятт, с надеждой уставясь на баронессу, которая, однако, совершенно проигнорировала его выразительный взгляд.

В утренней гостиной стали появляться другие гости. Оливия, Лаура, Тальман и Хайятт оставались за столом, разговаривая и попивая кофе, до девяти часов. Единственным желанием баронессы было как можно скорее уйти. Вставая, она чопорно произнесла:

– Пойду навещу тетушку Хетти перед тем, как отправиться в Гатвик. Она завтракает чаем с тостами в постели, так как по утрам спина особенно ее беспокоит.

Тальману хотелось побыть хоть немного еще с баронессой, но против избранного Оливией предлога возразить он не мог. Он встал, чтобы проводить Оливию до лестницы.

– Чем вы хотите заняться, Лаура? – спросил Хайятт.

– У нас еще целый час до того, как я отправлюсь в Гатвик.

Они вышли в небольшой огороженный высокими стенами сад.

– Вы не хотите ехать с Оливией? – спросила Лаура.

Хайятт, не скрываясь, скрестил пальцы рук и ответил:

– Я просто счастлив совершить прогулку с баронессой, – он разжал пальцы. – Я мог бы сказать это не кривя душой, если бы вы также поехали с нами, но вы собираетесь осмотреть Кастлфильд. Почему баронессе не интересен ее будущий дом? Ведь, насколько я понял, ваш визит – не простой визит вежливости, не так ли?

– Боюсь, надежды Тальмана тщетны, баронесса что-то замышляет. Почему она настаивает на Гатвике? Ведь Кроули больше и ближе.

– И почему она хочет прибыть в Гатвик именно к десяти часам? Похоже на условленную встречу. С кем бы она могла желать встретиться?

– С мистером Ярроу, – с досадой произнесла Лаура. – Если заметите его желтый двухколесный экипаж, сразу же увозите ее.

– Что так же просто сделать, как остановить ураган.

Лаура сочувственно улыбнулась

– Мне и впрямь надо было ехать с вами, – сказала она.

– Нет, оставайтесь и наслаждайтесь экскурсией. Я прослежу, чтобы с баронессой ничего дурного не случилось.

– Очень мило с вашей стороны!

– Ваша благодарность – лучшая награда для меня. Думаю, вам понравится дворец Кастлфильда. Павлинья комната представляет особый интерес, – добавил Хайятт и рассказал несколько анекдотов и забавных исторических сведений о дворце.

Настало время отправляться в Гатвик. Лаура пошла предупредить свою мать об экскурсии, и в следующие два часа она ни разу не вспомнила об Оливии Пильмур.

Гости дворца переходили от одного великолепного зала к другому, затаив дыхание от восхищения и широко раскрыв от изумления глаза. Дворец был огромен, и в конце экскурсии все ощутили усталость.

Лорд Хайятт провел утро не столь увлекательно. Светская беседа баронессы заключалась в насмешках над крестьянами, мимо которых они проезжали, а когда попадалось особенно живописное место, она советовала Хайятту непременно его нарисовать, хотя он совершенно не писал пейзажи.

В десять часов они въехали в Гатвик. Хайятт осмотрелся, но желтого экипажа не было видно.

– Церковь в конце Хай-Стрит, – сказал он.

Кроме церкви в деревушке ничего не было, что могло бы заинтересовать и развлечь баронессу.

– Превосходно! Но сначала я должна забежать в магазин и купить… новые шелковые чулки, – выдумала Оливия. – Мои порвались на большом пальце.

Предлог был неудачен и не сумел обмануть Хайятта.

– Я пойду с вами, – сказал он.

– Зачем вам зря тратить время. Поезжайте к церкви!

– Мне нужны пуговицы, – ответил Хайятт и спешился.

Мальчишка подбежал принять у него поводья. Оливия осмотрела улицу вдоль и поперек, но не обнаружила желтого экипажа Джона. Однако сомнений в том, что он ждет ее в магазине, у нее не было.

– Какие пуговицы вам нужны? Я куплю их вам в подарок, лорд Хайятт.

– Вы очень любезны, но я всегда выбираю себе пуговицы сам.

Возмутительно! Как раз возле лент и пуговиц она и должна встретиться с Джоном! Хайятт узнает его и расскажет Лауре! На некоторое время Оливию покинула ее обычная сообразительность. Она решила, что у Джона хватит ума спрятаться за рулонами муслина, когда он увидит Хайятта. На всякий случай она заглянула за магазин, но и там не было желтого экипажа. Сообразительность вернулась.

– Что со мной? Я чувствую ужасную слабость, лорд Хайятт, – сказала она. – Не могли бы вы перейти улицу и принесли мне из аптеки нюхательной соли?

– Возможно, в магазине у клерка найдется нюхательная соль, – ответил Хайятт, бросая на баронессу взгляд, полный иронии.

Поддерживая Оливию под локоть, вместе с ней он зашел в магазин и обратился к клерку:

– Леди почувствовала себя плохо. Не могли бы вы принесли ей стакан воды?

Клерк был счастлив услужить клиентам и бросился за водой. Оливия обмахивалась платочком, внимательно оглядывая магазин.

Пока она пила воду, Хайятт также изучил помещение и обнаружил лишь двух безобидных домохозяек, занятых выбором муслина на летние наряды. У него появилась надежда вывести баронессу из магазина до того, как появится Ярроу.

– Вам лучше? Так, может быть, вы выберете чулки? – спросил он.

Оливия нахмурилась.

– Нет, я чувствую себя значительно хуже, и я просила нюхательной соли, а не воды.

Хайятт вздохнул и переговорил с клерком.

– Боюсь, у меня нет нюхательной соли, может, принести леди стакан вина? – предложил тот.

– Восхитительно! – улыбнулась Оливия. – И стул, будьте так любезны.

Усевшись поудобнее и потягивая вино, Оливия принялась ждать Джона.

– Почему бы вам не сходить осмотреть церковь, лорд Хайятт? – снова предложила она. – Я по-прежнему неважно себя чувствую, так что подожду вас здесь.

Хайятт взглянул на нее решительно.

– Я не могу покинуть даму, когда ей плохо. По возвращении я скажу миссис Тремур, что вторую половину дня вам следует провести в постели, чтобы окончательно поправиться.

Пятна гнева проступили на лице Оливии. Баронесса поняла, что встретила достойного противника, но сдаваться не собиралась. Если ей не удастся переговорить с Джоном, она оставит ему записку, служащий ее передаст. Она подозвала услужливого клерка.

– Есть у вас туалет для дам? О, какая подступила отвратительная тошнота! Мне дурно! – сказала она, бросая сердитый взгляд на причину своего недомогания.

Клерк в отчаянии заломил руки.

– Бor мой! Едва ли это можно назвать комнатой для леди, так, удобства для персонала.

– Замечательно! – сказала Оливия и встала. – Где?

Клерк указал на коридор за конторкой.

– Там, слева.

Гордой походкой Оливия направилась за конторку, торжествующе ухмыльнувшись Хайятту.

– В той комнате есть окно? – спросил у клерка Хайятт.

– Нет, там нет даже зеркала, боюсь, леди будет недостаточно удобно.

– Нет окна, да? Значит, леди сунет вам записку, прежде чем уйти. Не передавайте ее, – сказал Хайятт и опустил в ладонь клерка монету.

Клерк вопросительно на него взглянул.

– Моя племянница не совсем благоразумна, рассчитывает, что жених увезет ее, не сыграв свадьбу. Мы остановились в Кастлфильде. Его Светлость оценит вашу помощь, – добавил он, чтобы наверняка быть уверенным: клерк не передаст записку.

– О! Вы сказали Его Светлость? Герцог Кастлфильд?

– Именно так. Однако не пересылайте записку в Кастлфильд. Лучше разорвите или сожгите ее, по вашему выбору.

Хайятт угадал замыслы баронессы. Сначала она поискала окно, чтобы разглядеть, не подъехал ли экипаж Джона. Не найдя окна, черкнула записку, намереваясь оставить ее у клерка. Однако, когда она вышла и увидела Хайятта беседующим с клерком, она изменила свое решение. Ее не перехитрить! Нет, она не оставит записку у клерка! Она спрячет ее среди товара. Джону, нет сомнения, знакомы всевозможные уловки, он найдет записку! Клерк скажет ему, возле каких прилавков она останавливалась.

– Я чувствую себя намного лучше, – улыбнулась Оливия Хайятту. – Теперь я могу выбрать себе чулки.

Клерк подвел ее к нужному прилавку. Хайятт не отходил ни на шаг, пока она осматривала товары. Ярроу не было. Хайятт отошел, чтобы лениво взглянуть на пуговицы, но не стал утруждать себя фарсом ненужной покупки.

Оливия перебирала чулочные изделия. Обернувшись спиной к Хайятту, она сунула записку под стопку чулков и выбрала пару для покупки, не обратив внимания ни на цвет, ни на размер. Она протянула выбранные чулки клерку.

Когда он назвал цену, Оливия рассмеялась.

– О, боже! Я забыла взять с собой деньги! Хайятт, вы мне не одолжите?

Хайятт бросил взгляд на пару чулок горчичного цвета и огромного размера и покачал головой. Он заплатил за покупку, радуясь, что наконец-то они покинут магазин.

– Полагаю, вы с нетерпением ждете нашего возвращения в Кастлфильд! – сказала баронесса. – Мы можем ехать. Здесь чудесный выбор чулок!

– Разве мы не пойдем осматривать церковь?

Оливия бросила взгляд в конец улицы, где виднелся шпиль старой церкви.

– Вот она! Мы можем рассмотреть ее и отсюда.

– А внутреннее убранство? Мы должны и его осмотреть, – сказал Хайятт, чтобы наказать баронессу.

Оливия тоскливо вздохнула.

– Зачем, лорд Хайятт? Если вы хотите остаться в деревне, давайте выпьем по чашке чая.

Она взяла его под руку и повела к чайной. Он шел без возражения, но угощать ее чаем не собирался, а церковь находилась позади чайной.

Они уже подходили, когда неожиданно распахнулась дверь чайной, и на улицу вылетел Ярроу. Увидев его, Оливия взвизгнула.

– Помилуйте, да ведь это баронесса! – воскликнул Ярроу, изображая крайнее удивление, но актерскими наклонностями он явно не обладал.

Ярроу поклонился Оливии и Хайятту.

– Я понятия не имела, что вы сегодня навещаете мистера Делантсена, – необдуманно сказала Оливия, не сообразив, что тем самым не скрывает, а наоборот, выдает свою осведомленность в делах мистера Ярроу.

– Заглянул на уик-энд! Боксерский матч, знаете ли! Я удивлен, что вы не в магазине тканей, Оливия, – он спохватился и бросил взгляд на Хайятта. – Дамы любят порыться в товарах, не так ли? Не пропускают ни одного магазинчика!

– Я уже была в магазине, – ответила Оливия, предупреждающе суживая глаза. – Купила чулки. Осмотрела нитки и все остальное, но купила только чулки, – растянула последнее слово Оливия.

– Вот как! Чулки! Ну что ж, было очень приятно встретиться с вами. Надеюсь, мы увидимся в городе на следующей неделе.

– Конечно, – ответила Оливия. – Мы уезжаем утром в понедельник. Мы здесь только два дня.

Она вздохнула, как будто ей приходилось отбывать заключение в тюрьме, а не развлекаться в одном из самых шикарных имений Англии.

Ярроу отвесил поклон и с важным видом направился к магазину тканей, где и обнаружил вскоре среди шелковых чулок любовную записку. „После обеда, между тремя и четырьмя часами… река Моуэл… мост… ивы… не пропустите“. Ярроу опустил записку в карман и улыбнулся

Оливия забыла о чайной, а в церкви лорд Хайятт, осматривая со всей тщательностью, на которую только был способен, внутреннее убранство, продержал баронессу не менее получаса, пока не иссякло наконец его собственное терпение, а затем повез ее назад в Кастлфильд. Ее приподнятое настроение не оставило у него сомнения в том, что она провела его. Как выразительно произнесла она в разговоре с Ярроу слово чулки! Скорее всего, она оставила для него записку на прилавке с чулками. Но нет смысла сейчас ее в том обвинять. Дерзкая девчонка лжет столь же естественно, как собака ловит блох.

Экскурсия по дворцу подходила к концу, когда Оливия и Хайятт прибыли в Кастлфильд. Хайятт встретился с Лаурой, и они вышли в парк поговорить.

– Ярроу был в Гатвике, – сказал он. – Я сделал все, что мог, но, судя по самодовольной улыбке баронессы, боюсь, она перехитрила меня.

Он пересказал Лауре череду утренних событий.

– Ужасно, что пришлось взвались на вас это бремя. Мне надо было ехать самой. Но экскурсия правда была увлекательна. Вы знали, что, оказывается, три монарха спала в Королевских апартаментах Кастлфильда?

– Да, как знаю и то, что если они спали на тех матрасах, которые там сейчас, то у них была чертовски неудобная постель и бессонная ночь. Что же касается баронессы, когда, вы полагаете, она намерена претворить в жизнь свои замыслы?

– После ленча она отправляется на прогулку с Тальманом, а позже всех нас ждет званый прием, и свободный час перед ним, должно быть, кажется ей наиболее подходящим временем, но, быть может, она назначила встречу с Ярроу на завтра.

– Кто знает! Но если сегодня днем ей взбредет в голову еще одна очередная фантазия вроде поездки в Гатвик и она постарается отменить прогулку с лордом Тальманом, то вам лучше всего запереть ее в комнате и поставить под окном стражу.

Лаура озабоченно покачала головой.

– У любого человека пропадет всякая охота вступать в брак, если ему станет известно, сколько неприятностей и хлопот доставляют выросшие дети.

Хайятт задумчиво улыбнулся.

– Сомневаюсь, что вы когда-либо доставили хоть одну беспокойную минуту. Дети обычно похожи на своих родителей. У вас нет причин для тревоги. Ваши дети будут хорошо воспитаны, они будут спокойными детьми, не то что отпрыски лорда Хайятта, – добавил он смеясь.

– О, но я не хочу, чтобы мои дети были такими же скучными, как я сама!

– Я и не говорил, что они будут скучными! Я сказал „хорошо воспитаны“ и „спокойны“. Если вы намерены возражать, возвращая мне мои слова, будьте, пожалуйста, внимательнее, Лаура.

Хайятт взял ее под руку, и они пошли по парковой дорожке.

– Не могли бы мы придумать, – предложил Хайятт, – как усмирить мой выводок и оживить ваш?

– Вот видите! Вы сказала „оживить“! Значит, на самом деле, вы считаете меня занудой!

– Мы говорим о детях. Если вы выйдете замуж за нудного человека, то, может быть, ваши дети и вырастут занудами.

– С чего вы взяли, что я выйду замуж за нудного человека?

Хайятт остановился и взглянул на нее с лукавою улыбкой.

– Действительно, с чего! И почему я решил, что вы никому никогда не причиняли беспокойство? Кажется, я ошибся. Я хотел сказать… А что я хотел сказать?

Лаура пошла по дорожке.

– Полагаю, вы хотели сказать, что мне следует выйти замуж за веселого джентльмена, а вы должны жениться на зануде. Подумать только! Будь я менее осмотрительна, я могла бы счесть ваши слова предложением, – рассмеялась Лаура.

Ее непринужденный смех подсказал Хайятту, что подобная мысль никогда не приходила ей в голову.

– Я не называл вас занудой!

– Да, но вы так считаете, хотя и не называли, – сказала она.

Хайятт вновь остановился и внимательно посмотрел на Лауру.

– Это наша первая ссора, дорогая?

Лаура припомнила все их прежние разговоры и ответила:

– Полагаю, да.

– Прекрасно!

Раздался звонок к ленчу.

– Как некстати, – досадливо произнес Хайятт. – Нельзя утверждать, что ты знаешь другого человека, пока не устроил с ним хорошенькой перепалки!

– Но это не было перепалкой! – возразила Лаура. – И размолвкой даже вряд ли можно назвать!

– Ага! Значит, вы соглашаетесь, что вы зануда? – блеснул вновь улыбкою Хайятт.

– Я допускаю, что я хорошо воспитана, но если вы думаете, что я безропотно снесу…

– Это всего лишь шутка! И вы ни на минуту не забывали об этом, дорогая ворчунья!

– Честное слово, я не понимаю, почему вы сегодня в дурном расположении духа. Осмелюсь напомнить, это не я провела вас сегодня в Гатвике! Но вы меня назвали сегодня и занудой, и ворчуньей, и утверждали, что у меня плохой вкус в отношении джентльменов, и я непременно выйду замуж за зануду.

– О, нет, нет! У вас хороший вкус в отношении джентльменов! От этого обвинения я вас освобождаю. Не знаю, как вы, но я получил удовольствие от нашей первой ссоры, Лаура!

Хайятт развернулся и повел ее ко дворцу. В голове Лауры все смешалось. Она не могла с уверенностью сказать, поняла ли она смысл его последних слов. Но увидев Оливию, Лаура моментально забыла обо всем на свете. Она оценила самодовольную улыбку баронессы. Не было сомнений, что Оливия договорилась о встрече с Ярроу. Надо было действовать как можно решительнее, чтобы эту встречу предотвратить.

ГЛАВА 14

Ленч был великолепен, как все во дворце, а во второй половине дня развлекать баронессу взялся лорд Тальман, и Лаура согласилась позировать Хайятту в парке. Он делал карандашный набросок. Лаура сидела у фонтана в широкополой шляпе, защищавшей ее от солнца.

– К тому времени, как вы закончите, меня уже не будет, я испарюсь, как вода на солнце, – ворчала Лаура. – Но при этом брызги промочат меня насквозь.

Но ворчала она, не скрывая, что на самом деле ей нравятся солнце, ветер, свежесть фонтана.

– Вы не находите противоречия в том, что сказали?

– Я непоследовательна, как все женщины. К тому же я зануда.

– Зато на ветру лучше вьются ваши волосы!

– Ну вот! Теперь вам не нравится моя прическа! Я не открою серию „Из жизни неудачников“? А то, что я не достойна портрета, написанного красками, я уже заметила.

– Все мои портреты, написанные красками, – мазня. Я отдаю предпочтенье гравюрам. Я отдам на гравировку этот рисунок.

Они шутливо пререкались, ведя беседу, и наслаждались чудесным днем. Время от времени кто-нибудь из гостей останавливался взглянуть на работающего Хайятта. Художник не мог попросить отойти ни двух жен министров, ни маркизу, ни самих министров, они сами были достаточно хорошо воспитаны, чтобы ограничиться вежливым набором-минимумом учтивостей. В половине пятого Хайятт опустил карандаш.

– Если хотите, можете взглянуть, – сказал он.

Лаура подошла.

– Чудесно! – воскликнула она. – Мне очень хотелось бы, чтобы я и в жизни была такой же привлекательной!

Рисунок был очарователен, и в нем отсутствовала преувеличивающая манера светских портретов Хайятта. На рисунке глаза Лауры не были огромнее, чем в жизни, и ресницы не были длиннее, но он изобразил ее с особенной нежной улыбкой на лице, о существовании которой она сама не подозревала. На рисунке Лаура выглядела ласковой и страстной, она была охвачена любовью. Лаура залилась румянцем.

– Примите в подарок, – сказал Хайятт, протягивая ей рисунок.

– Вы не подпишете? – спросила Лаура.

Хайятт черкнул высокую „Х“, за которой последовали росчерк и дата. Затем он перевернул лист и сделал надпись на обороте.

Подошел Тальман, когда Хайятт возвращал Лауре рисунок.

– Разве баронесса не с вами? – возмутился Тальман.

Лаура и Хайятт обменялись удивленными взглядами.

– Мы думали, она с вами, – сказала Лаура.

– Нет! Мы и часу не провели вместе, как она устала от прогулки, мы вернулись. Я принялся помогать маме подготавливать сегодняшний вечерний прием, а баронесса обещала присоединиться к вам.

Лауру охватило мрачное предчувствие.

– Ее лошадь в конюшне?

– Должно быть. Мы оставили лошадей часа два назад, – ответил Тальман.

– Да, для шалостей у нее было много времени, – сказал Хайятт.

Они бросились к конюшне, где конюх рассказал им, что баронесса вернулась, когда не прошло и десяти минут, как она с лордом Тальманом покинула конюшню. Она взяла лошадь и уехала.

– Вы послали с ней кого-нибудь? – потребовал ответа Тальман, он готов был обвинить любого.

Конюх отрицательно покачал головой.

– Она не хотела, чтобы ее кто-нибудь сопровождал.

– Вы не должны были отпускать ее одну!

– Она настаивала, милорд. Мне послать людей на розыски?

– Я поеду сам, – выцедил сквозь сжатые зубы Тальман.

Он бросил осуждающий взгляд на Лауру и добавил:

– Баронесса совершенно независима, не так ли? Нет смысла кому-либо присматривать и заботиться о ней?

– Не стоит так волноваться, лорд Тальман, – сказала Лаура, стараясь его успокоить, – баронесса – великолепная наездница. Она не выедет за пределы ваших владений.

– Это вина не мисс Харвуд, – сердито заметил Хайятт.

– Мы поможем вам в розысках, – предложила Лаура.

– Вам нет необходимости беспокоиться, Лаура, – сказал Хайятт.

Тальман потребовал у конюха свою лошадь, Хайятт еще одну, и вскоре они исчезли вдали. На Лауре было легкое муслиновое платье, она не могла поскакать с ними, даже если бы очень хотела. Она пробежала по всему парку в поисках кузины, осознавая при этом, что поиски, скорее всего, окажутся тщетными. Однако ей нужна была разрядка, чтобы, когда Оливию наконец разыщут, не ударить ее по щеке.

Брайер был привязан возле моста. Рука в руке, баронесса стояла на мосту с Ярроу, глядя на водную гладь реки.

– Наш уик-энд ужасен, – жаловалась Оливия. – Тальман скверно развлекает гостей. Он заставил всех целое утро бродить по дурацкому старому дому, представляете? Но сегодня вечером нас ждет прием, – сказал она, несколько повеселев

– Козел Тальман намерен сделать вам предложение? – спросил Ярроу.

– Он наследует титул и Кастлфильд, – сказала Оливия, стремясь возбудить в Ярроу ревность. – И он сказочно богат, у него полдюжины имений.

– У вас есть собственный титул, вам нет нужды выходить замуж ради того, чтобы извлечь выгоду из удобного случая. А что касается полдюжины имений, так жить-то все равно придется только в одном, а не во всех одновременно. Остальные имения не принесут ничего, кроме неудобств содержать лишние дома для своих бедных родственников, которые станут жить в них припеваючи за ваш счет.

– Ваше имение велико, Джон? – спросила Оливия.

– Я унаследую аббатство, когда мой старый дядюшка Чарли отдаст концы. А как велико ваше?

Он слышал, что баронесса – богатая невеста, но не успел выяснить обширность ее владений. Оливия скорчила брезгливую гримаску:

– Вас это сильно интересует? Только мое имение привлекает вас во мне?

– Черт побери! Вовсе нет! Вы первая задали вопрос. А я влюблен! Я все время хотел вас поцеловать! С того самого момента, как увидел танцующей босиком в Гайд-Парке! Вы были подобны какому-то персонажу из древнегреческих мифов! Вы Феба! Вы Диана! Вы нимфа!

– Вы хотели поцеловать, по ни разу не поцеловали, – напомнила Оливия.

Ярроу понял, что слишком медлил и поспешил сжать Оливию в страстном объятии. Баронессу никогда прежде не целовал мужчина, а ее воображение рисовало ей более вежливые сцены: вначале нежный разговор, затем легкий поцелуй копчиков пальцев… Она испугалась и оттолкнула Ярроу.

„Черт подери, – подумал он, – сама напросилась на поцелуй!“ Он обхватил ее еще крепче и прижал свои губы к ее губам. Оливия пыталась высвободиться.

Такими и застал их Тальман: Ярроу, сжимающий свои объятия все сильнее, и сопротивляющаяся баронесса. Тальман пришпорил коня, помчался к ним ventre à terre [16], спешился, сгреб Ярроу за шиворот и швырнул его в реку. Ярроу приземлился на спину на мелководье и лежал, отплевываясь и поругиваясь. Обнаружив, что перед ним желторотый юнец, Тальман не стал вызывать его на дуэль, он ограничился несколькими крепкими выражениями:

– Если я еще хоть раз увижу вас в моих владениях, я спущу на вас собак. А теперь убирайтесь! Пойдемте, баронесса.

Оливия переводила взгляд с Тальмана на Ярроу. Она ощутила странное возбуждение, когда Джон целовал ее, но сейчас, выбираясь из воды, он выглядел таким непривлекательным! А Тальман показался ей красавцем-героем. Она была растеряна.

– Едемте, – сказала баронесса, бросив на Ярроу прощальный взгляд.

Она вскочила на лошадь и направилась ко дворцу. Будь у Тальмана хоть немного сочувствия к Оливии в этот момент, он мог бы вернуться домой с невестой. Однако сочувствия не было, наоборот, он убедился, что баронесса – неподходящая ему пара. По-тас-куш-ка!

– Неблагоразумно было с вашей стороны отправляться на прогулку одной, – отчитывал он баронессу. – Но вы сказали, что слишком устали, чтобы продолжать прогулку со мной.

– Я неожиданно почувствовала себя намного лучше, и сейчас мы могли бы с вами прогуляться, если вам угодно

– Сейчас мне угодно вернуть вас вашей тете.

– Вы ведь не расскажете ей, лорд Тальман?

– Конечно, расскажу! И еще посоветую получше присматривать за вами! Если вы твердо решили покрыть себя грязью, баронесса, то могли бы по крайней мере соблюсти правила приличий и не устраивать подобного, пока вы находитесь под крышей моего отца!

У Оливии не было никакой надежды заставить его переменить свое мнение. Впрочем, с самого начала она подозревала, что он холоден, жесток и чопорен, и раз уж так получилось, не стоит и пытаться разубедить его. Она вернулась к мыслям о Джоне и постаралась вспомнить свои ощущения, которые испытала в тот момент, когда он крепко прижал ее к своей широкой и твердой груди. Вот он настоящий мужчина! И целуется как мужчина! Тальман никогда не был бы так восхитительно свиреп! Ее грезы о любви были однообразны и скучны по сравнению с настоящей любовью-страстью.

Лорд Тальман отослал Оливию наверх и сразу же отправился доложить о случившемся миссис Тремур. Одна из гостей, миссис Кампбелл, заметив его сердитый взгляд и стремительность походки, решила задержаться в гостиной и полюбоваться мраморной статуей Аполлона. Тальман был слишком расстроен, чтобы тщательно затворить за собой дверь, и позволил тем самым миссис Кампбелл расслышать каждое сказанное им слово.

Миссис Тремур и миссис Харвуд сидели с герцогиней, разглядывая старые рисунки Кастлфильда. Всем трем было скучно страшно, и потому они обрадовались неожиданному вторжению сына герцогини, пока не услышали его рассказ. Миссис Тремур и миссис Харвуд тотчас же поднялись наверх, чтобы подвергнуть Оливию наказанию. К несчастью миссис Кампбелл, они-то плотно закрыли за собой дверь, но любопытная дама слышала уже достаточно, чтобы, не растеряв ни единой крупицы подслушанного, убедиться в скандальности случившегося самой и убедить в том и других.

– Я никогда так не обманывался за всю свою жизнь, – говорил Тальман своей матери. – Я считал ее неиспорченным существом, дитем естественности и гармонии природы. А она потаскушка! Я сожалею, что должен провести с ней еще вечер.

Герцогиня только вздохнула от глупости своего сына.

– Не будь столь простодушен, сын! Ты забыл про двух своих младших братьев! Жаль, что их нет в Кастлфильде в этот уик-энд. Ты должен хотя бы внешне поддерживать дружеские отношения с баронессой и дать Родни или Руфусу возможность добраться до оловянного рудника.

– Я не хотел бы видеть ее невестой ни одного из них, – Тальман чувствовал, что должен произнести эти слова, несмотря на то что он уже осознал свою ошибку. – Впрочем, Руфус, кажется, не привередлив, и, быть может, потаскушка с оловянным рудником и подойдет ему.

– Я склонялась к мысли, что Родни… – возразила герцогиня.

Тальман удивился:

– Родни? Нет, Руфус…

– Ну кто-нибудь из них! – предложила оставить спор герцогиня. – А сейчас отошли баронессе записку с вопросом о ее самочувствии. Пригласи ее на танец сегодня вечером, но запомни, не на первый, чтобы не возбудить ее надежды. Тетя баронессы, однако, кажется приятной собеседницей, я не стала бы возражать против родства с ней. Я попрошу моего хирурга осмотреть ее спину.

Баронесса получила записку Тальмана и не могла скрыть свое ликование Она с удовольствием показала ее своей тете и миссис Харвуд, как только они кончили по третьему кругу отчитывать ее. Но особо приятное чувство она испытала, показывая записку кузине, считающей себя нравственным совершенством.

Лаура, еще будучи в парке, заметила Тальмана и баронессу и бросилась ко дворцу в надежде поскорей услышать, что же произошло с Оливией.

– Лорд Тальман не так уж возмущен, как ты опасалась, кузина! – ликовала Оливия, протягивая записку. – Он извиняется за свою вспышку, как видишь, и спрашивает о моем самочувствии.

Лауре ничего не оставалось, как заключить, что Тальман влюблен по уши в Оливию. Она недооценила оловянный рудник баронессы. От лорда Хайятта она узнала все подробности случившегося у реки. А еще лорду Хайятту довелось выслушать повествование о скандальных событиях в изложении леди Саммер, которая узнала о них от миссис Кампбелл, „случайно“ слышавшей голос лорда Тальмана, когда он привел баронессу во дворец. Не осталось никакой надежды сохранить произошедшее в тайне.

– Для баронессы лучше всего не появляться в обществе этим вечером, – посоветовал Лауре Хайятт. – Боюсь, Тальман станет избегать баронессу, он высокомерен, должен заметить. Невозможно предсказать, как поведет себя ваша кузина, когда поймет, что ею пренебрегают.

– Я постараюсь уговорить ее сослаться на головную боль.

– Но это, надеюсь, не означает, что и вы должны оставаться взаперти, – добавил он.

– Осмелюсь заметить, я также опозорена поступком кузины, но у меня нет оловянного прииска, который отмыл бы мои грехи.

Но Лаура не могла, однако, понять, как случилось, что Тальман преодолел свое высокомерие и попросил в записке Оливию сохранить за ним танец на вечернем приеме. Что по этому поводу думает Хайятт? Как бы спросить его об этом?

– Несомненно, приданое баронессы обладает магнитными свойствами, притягивающими джентльменов, – сказала Лаура, – но вряд ли лорд Тальман соблазнится на ее состояние, он сам богат, как Крез.

– Богаче! – ответил Хайятт. – Дело не в богатстве, вы правы. У него есть близнецы-братья, Родни и Руфус. Они не столь надменны, как лорд Тальман, и не так хорошо обеспечены, как можно было бы предположить. Насколько хорошо я понимаю человеческую натуру, их присутствие в Кастлфильде могло б помочь объяснить резкую перемену взглядов Тальмана, но их нет в Кастлфильде в этот уик-энд.

Записка Тальмана осталась для Лауры загадкой, но в любом случае она давала надежду. Настроение кузины баронессы несколько улучшилось, а у самой баронессы оно и не портилось, и она вовсе не собиралась ссылаться вечером на головную боль.

Вечерний прием стал грандиозным событием в округе, так как помимо гостей дворца были приглашены все соседи Кастлфильда. Дворец был охвачен возбуждением. Слуги носились взад и вперед, расставляя стулья и цветы и подготавливая пиршество. Лаура поднялась наверх: даме следовало уделить много времени и внимания своему наряду.

Так как гостей во дворце стало больше, места за обедом несколько изменились, и лорд Тальман не сел рядом с баронессой, однако, стремясь показать, что ему по-прежнему приятно в обществе друзей баронессы, он сел рядом с Лаурой и развлекал ее вежливой беседой в течение обеда, Хайятт сидел с другой стороны. Лаура оказалась за столом между двумя самыми престижными джентльменами Сезона. Но она заметила, что лорд Тальман уделяет больше внимания своей другой соседке и спросила Хайятта о ней.

– Это леди Элизабет Грандж, старшая дочь лорда Динсмора. У нее были шансы завоевать расположение Тальмана до того, как он встретил баронессу. Она не принадлежит к ярким красавицам, но по крайней мере избежала семейного недостатка и не страдает косоглазием. И очень хорошее приданое! Я думаю, сейчас лорд Тальман сумет оценить ее намного выше прежнего.

– Жаль, но это правда, что Тальман и Оливия не подходят друг другу.

На лице Хайятта не прописалось согласие.

– А я думал, мы пришли с вами к соглашению, что противоположности притягиваются друг к другу. Леди же Элизабет и Тальман не различимы, как горошины в стручке. Ваша баронесса вдохнула бы жизнь в Кастлфильд.

Они взглянули на баронессу, не унывавшую в окружении застывших чопорных лиц. Она оживленно беседовала с лордом Джастином, младшим сыном семьи, которому как раз была нужна наследница, потому что ему самому не грозило унаследовать собственный титул, и он не имел никаких возражений против Корнуолла.

– Ваша мысль о притягивающихся противоположностях неверна, Хайятт. Я и прежде не выражала согласия, а теперь, после дневных событий, тем более не могу согласиться. Если двух столь разных людей, как Оливия и Тальман, заковать друг с другом на всю жизнь в кандалы, то ссоры и пререкания были бы неизбежны.

Хайятт неожиданно стал серьезен.

– Но тогда, знаете ли, супруги, прожившие в согласии одно десятилетие или два, должны были бы походить друг на друга, как две капли воды, что, однако же, не наблюдается. Осмелюсь заметить, противоположности уживутся лучше, чем вы думаете.

– Размолвки, тянущиеся подряд несколько десятилетий, не обеспокоят более сильного супруга. Я думаю, что в браке страдать будет тот, кто более спокоен и тих.

Хайятт от души рассмеялся.

– Но не давайте же мне пока что окончательной отставки, мисс Харвуд! Я чувствую, что вы не так уж тихи, как притворяетесь! Я уже заметил довольно восхитительное пристрастие противоречить каждому моему слову и начинаю приходить к мысли, что вы все время притворяетесь. Вы такая же несносная дама, как и баронесса, только отсутствие оловянного рудника держит вас в узде приличий.

Лаура мягко улыбнулась.

– Вы неверно истолковали причину моего послушания приличиям. Настоящая причина в том, что я благоразумно выбираю себе друзей, и они не способны вывести меня за рамки приличий.

– Звучит чертовски мрачно для меня, – вновь рассмеялся Хайятт.

Лаура, припоминая все свои прежние немногочисленные увлечения, должна была признаться себе, что ни один из джентльменов на самом деле не мог бы заставить ее выйти за рамки приличий. Мистер Медоуз, например. Она совершенно забыла про него с тех пор, как принялся ухаживать за ней Хайятт. Действительно ли она когда-либо серьезно им была увлечена, если смогла забыть его так легко? Она не сомневалась, что лорд Хайятт задержится в ее памяти намного дольше.

Поднявшись наверх, чтобы в последний раз осмотреть свой наряд перед танцами, Лаура взглянула на рисунок Хайятта. Она вспомнила, что он написал что-то на обратной стороне и перевернула лист. „Дорогой Лауре в благодарность за незабываемый уик-энд в Кастлфильде“.

Как любезно! Лаура улыбнулась. Незабываемый? Для нее он действительно станет незабываемым, но она ни минуты не сомневалась, что Хайятт забудет и этот уик-энд и ее так же легко, как она забыла Медоуза. В любом случае, у нее останется чудное напоминание – этот рисунок. Она поместит его в рамочку и повесит у себя в спальне. Но прежде… Уик-энд еще не закончился! Ухаживания Хайятта продлятся еще несколько часов. Он пригласил ее на танец, открывающий бал.

ГЛАВА 15

Прежде чем войти в танцевальный зал Лаура замерла на мгновенье от восхищения: перед входом были установлены огромные вазы с прекрасно подобранными букетами цветов. Она с удовольствием вдохнула восхитительный аромат. Сам воздух, казалось, был напоен ожиданием предстоящего праздника. Такие минуты напоминают последние мгновенья перед поднятием занавеса в театре. В общих чертах известно, какие развлечения сулит вечер, но всегда можно ожидать сюрпризов.

Но знай Лаура, что ожидает ее этой ночью, она развернулась бы и бросилась из дворца прочь.

Баронесса рассчитывала, что Тальман поспешит ей навстречу. Она ужасно расстроилась, увидев, что он приглашает на первый танец леди Элизабет. Его поступок не нанес удара ее сердцу, но была уязвлена ее гордость, подбородок баронессы решительно вздернулся, а в глазах вспыхнул сердитый блеск. Она обратилась к Хайятту:

– Я отдаю вам первый танец, лорд Хайятт.

– Я польщен, баронесса, но Лаура уже дала свое согласие танцевать со мной в первом танце, – ответил он.

– Лаура? Вы стали с ней удивительно близки за столь непродолжительное время вашего знакомства, – сказала Оливия.

По лицу Лауры поползли багровые пятна румянца, первым ее чувством было смущение, вторым – тревога: настроение баронессы не предвещало ничего хорошего.

– Почему бы вам не открыть бал танцем с Оливией, Хайятт? – предложила она.

Обнаружив со стороны Лауры полнейшее безразличие к себе, он нахмурился:

– Потому что я уже пригласил вас, и вы согласились.

Переводя взгляд с одного на другого, Оливия впервые осознала, что Лаура отхватывает себе завидную партию Сезона. Весь свет сходит с ума от лорда Хайятта! До этого только что услышанного небрежного „Лаура“ баронесса считала, что Хайятт влюблен в нее.

– Неважно, – сказала она, пожав плечами. – Я станцую с кем-нибудь другим.

Ее сверкающие глаза остановились на Тальмане, который вел леди Элизабет. В зале было множество джентльменов, но ни один из них не направлялся к ней, а для нее вопросом жизни-смерти стало, затмит ли Тальмана ее партнер в первом танце. Она поджала губы от досады.

– Потанцуйте с Оливией, Хайятт! – повторила свою просьбу Лаура. – Мы с вами станцуем второй танец.

– Вам не стоит меня опасаться, у меня-то нет желания окрутить вас, лорд Хайятт! – вспыхнула Оливия.

Хайятт прочел отчаяние в глазах Лауры и неохотно согласился:

– Я знаю, почему вы обратились ко мне, баронесса, – сказал он. – Вы внушили отвращение Тальману своим непристойным поведением и теперь не хотите, чтобы он видел вас отвергнутой с презрением всеми джентльменами. Пусть вам это послужит уроком! Даже для баронессы существуют рамки приличий, за которые нельзя выходить. Боюсь, вы дошли уже до крайней черты.

– Если вы такой противный, то можете танцевать с Лаурой, – отказалась от танца Оливия.

– Я закончил нравоучение, баронесса! Оно было призвано внушить вам благоразумие. А сейчас займемся поиском партнера для Лауры.

Поиски продолжались недолго, и вскоре две пары вышли в центр зала. Баронесса сполна ощутила позор своего положения. Гости дворца заметили, что Тальман ее покинул, их пристальные взгляды были обращены к ней. Уставившись на нее, дамы чопорно улыбались и перешептывались, прикрываясь веерами.

Чтобы показать свое безразличие, Оливия улыбалась кокетливо Хайятту в надежде, что старые сплетницы решат, будто это она отказала лорду Тальману. В конце концов, какое ей дело до них? Тальман утомляет ее до смерти. Она предпочла бы Джона Ярроу всем джентльменам в зале. Как только она вернется в Лондон, она ему так и скажет!

Вновь забравшаяся с помощью Хайятта на свой пьедестал баронесса не осталась стоять у стены, когда был объявлен второй танец. Затем к ней подошел Тальман и пригласил на третий. Оливия согласилась, но с холодком, желая показать, как мало он ее интересует. Тальман почувствовал, что баронесса в гневе, и, чтобы не сердить хотя бы ее близких, пригласил затем Лауру.

Прием разрастался, прибывали гости из соседних имений. Большинство из вновь прибывших были незнакомы Лауре, и лишь в середине танца она заметила даму, которую тотчас же узнала – в зале появилась леди Деверу. Как удалось ей попасть на прием? Она относилась к числу тех дам, которых презирал лорд Тальман.

Наряд леди Деверу был экстравагантен, тело было обернуто фиолетовым кружевом, о черные, как смоль, волосы украшали два павлиньих пера, бриллианты сверкали в ушах, на шее и на руках, а декольте опускалось значительно ниже, чем допускала благопристойность, и соблазнительные очертания груди приковывали взоры джентльменов.

Тальман, заметив леди Деверу, прищелкнул языком от досады.

– Посмотрите, кого притащил с собой кузен Джером! Папа будет в бешенстве.

– Джентльмен, что танцует с леди Деверу, ваш кузен? – спросила Лаура.

Так вот как она сюда попала!

– В семье не без урода, – отрывисто-грубоватым тоном подтвердил родство Тальман. – В нашей семье урод – лорд Джером. Его отец, лорд Синдел, брат моего отца. К счастью, Джером – младший сын. Он не может заложить Грандж, чтобы купить бриллианты в подарок какой-нибудь потаскушке. Держу пари, леди Деверу нарочно уговорила Джерома приехать в Грандж на уик-энд, чтобы заявиться на наш прием и досадить Хайятту. Он стал ее злейшим врагом, отказавшись взять на содержание. Хайятт совершил ошибку, написав ее портрет, она не заслуживает работы Хайятта, хотя, нет сомнений, леди безумно хороша собой, – сказал Тальман и добавил: – Между ними был роман, но, надеюсь, она не собирается устраивать Хайятту скандал в нашем доме!

Лаура понимала, что Хайятта нельзя обвинять в появлении леди Деверу, однако, если бы не их прошлый роман, она не пришла бы. Как и Тальман, Лаура надеялась, что леди Деверу не станет устраивать сцен. Отловив баронессу, она поспешно увлекла ее из зала.

Хайятт также не оставил без внимания появление леди Деверу. Сердце его гневно сжалось, когда она улыбнулась ему через зал. Он узнал эту улыбку! Это была та самая ослепительная улыбка, с которой она ворвалась в ложу одного своего бывшего любовника и вернула его пижаму его жене. С такою же улыбкой она велела изобразить герб другого своего женатого любовника на карете, которую он ей подарил, и в этой карете она отправилась с визитом к его жене. И такая же улыбка играла на ее лице, когда Хайятт отказался вновь рисовать ее, на этот раз в виде Венеры, выходящей из волн. Написанный портрет оставался у него, она же хотела иметь еще один – в своем доме.

– Ты пожалеешь о своем отказе, Хайятт, – предупредила она, и ослепительная улыбка играла на ее лице.

Хайятт нахмурился, повернулся к леди Деверу спиной и вышел из зала. Если она намеревается унизить его, то пусть это произойдет по крайней мере не в присутствии общества, собравшегося в зале. Подобные сцены ненавидит герцог. А герцогиню, наоборот, это страшно позабавило бы.

Хайятт решил выпить стакан пунша в библиотеке, подозревая, что леди Деверу не заставит себя долго ждать. Она и не заставила. Она бросилась вслед, как стрела, выпущенная из лука.

Хайятт подходил к чаше с пуншем в буфетной гостиной, где по роковой случайности оказались и Лаура с баронессой. Он взял чашу с пуншем, улыбнулся Лауре и уже собрался было скрыться в библиотеке, как… Он не мог понять, почему у Лауры расширяются, как от ужаса, глаза. Он почувствовал запах сильных духов и догадался. Мари Деверу не знала меры, флаконами выливая на себя духи. Он обернулся, чтобы встретиться с ней лицом к лицу, но фиолетовые кружева проколыхались мимо него. Мари Деверу направлялась к Лауре и баронессе. Хайятт поставил чашу и устремился следом. Он испугался.

Однако леди Деверу не обращала, казалось, внимание ни на кого, кроме баронессы.

– Вы, должно быть, баронесса Пильмур? – ослепительно улыбалась она. – Я так много слышала о вас.

Она уже пожимала руку баронессе. Оливия узнала прекрасное лицо стоящей перед ней дамы, но не вспомнила о ее ужасной репутации. Она приняла протянутую руку.

– Приятно познакомиться с вами, леди Деверу. Разрешите представить, моя кузина мисс Харвуд.

– Я просто в восторге от вашего портрета, выставленного в Сомерсет-Хаус, – вежливо произнесла баронесса.

– Я слышала, скоро и ваш портрет появится там же. Вы затмите меня.

Оливия привыкла к лести, однако на этот раз возразила:

– Вовсе нет. Вы очень хороши для дамы своих лет.

У нее и мысли не было нанести оскорбление. Леди Деверу рассмеялась.

– Устами младенца… – сказала она.

Краем глаза она заметила приближающийся черный рукав и обернулась бросить вызывающий взгляд на лорда Хайятта.

– Вот именно как дама, которая старше вас, – продолжила она, – я дам вам совет, баронесса, остерегайтесь охотников за приданым! Я слышала, что этому негодяю Ярроу сегодня днем оставалось немного, чтобы изнасиловать вас.

Она подняла свои бесстыжие глаза на Лауру и добавила:

– Вы, полагаю, компаньонка баронессы? Вам следовало бы получше присматривать за ней, вместо того чтобы флиртовать с Хайяттом!

Лауре казалось, что все происходит в кошмарном сне. Могла ли подобная беседа происходить наяву? Как только слово „изнасиловать“ потрясло воздух, ужасная тишина повисла в буфетной, шеи вытянулись, уши навострились.

– Вы совершенно не правы, – слабым голосом ответила Лаура. – Ярроу не пытался из… Он просто случайно встретился с баронессой, и я не компаньонка баронессы, а ее кузина, – добавила она более твердо.

– Но вы живете в роскоши за счет баронессы, в награду присматривая за ней, разве не так?

Хайятт слышал уже достаточно. Его рука легла на запястье леди Деверу, но она стряхнула его руку, как стряхивают комара.

Хайятт прочел решимость в ее глазах и беспомощно взглянул на Лауру. Он понял, что Мари решила отомстить ему через мисс Харвуд. Она не обманывалась, на ком он остановил свой выбор.

– Нетрудно понять, почему вы не могли должным образом присматривать за баронессой, – продолжала леди Деверу. – Хайятт – занятный болтун, но вы заблуждаетесь, если думаете, что сможете заставить этого хитреца сделать последний решительный шаг. Многие более достойные претендентки потерпели неудачу.

Ее презрительный взгляд подсказал Лауре, что к достойным ее не относят.

– Вам лучше знать, леди Деверу, – ответила Лаура, ошеломленная своим собственным ответом.

– Провинциальная барышня может не догадываться, что Хайятт – всем известный волокита, дорогая. Сегодня он здесь, назавтра исчезает, оставив на память портрет и загубленную репутацию.

Лаура не забывала, что комната полна любопытных глаз и ушей с обостренным слухом. Ее внутренняя дрожь прекратилась, и она приняла холодный и неприступный вид. Как смеет эта тварь врываться и устраивать на званом приеме скандал! Лаура иронично улыбнулась и сказала небрежно:

– Ваш портрет, написанный лордом Хайяттом, прекрасен, леди Деверу. Однако вы на нем столь очаровательны, что я вас едва узнаю, увидев во плоти. Что же касается репутации лорда Хайятта, то в отличие от вашей, она скоро восстановится, так как теперь он ведет себя безукоризненно пристойно, по крайней мере в отношении меня.

Ответ был достойным, тихий ропот изумления пронзил воздух. Леди Деверу поняла, что побеждена – и кем! – провинциальной барышней, которая выглядит так, что и масло не растает у нее во рту. Она вылетела из комнаты.

Лорд Джером ее разыскивал, и леди Деверу вцепилась в его руку, легкомысленным тоном произнеся:

– Отведите меня назад в танцевальный зал, Джером. Мне скучно до слез. Я хочу вальсировать. Скажите герцогу, чтобы сейчас заиграли вальс

В буфетной громкий гул голосов заполнил все свободное пространство. Гости осознали, что сцена окончена и можно перейти к ее обсуждению. „Возмутительно“, „потаскушка“, „предел всему“, „тварь“ – таковы были самые вежливые комментарии.

Баронесса веселилась от души.

– Браво, Лаура! – смеялась она. – Я и не знала, что ты можешь такой быть!

– Почему бы и нет? В конце концов я твоя кузина, – ответила Лаура и потащила Оливию в библиотеку, спасаясь от любопытных взглядов.

Хайятт пошел за ними, размышляя, какие слова могли бы смягчить оскорбления, нанесенные Лауре. Он вырвал поднос из рук проходившего мимо официанта и принес бутылку вина и бокалы в библиотеку. Он улыбался. Ему понравилось поведение Лауры. Хайятт знал, что она обладала хорошими манерами, но его просто поразило достоинство, с которым она отвечала на грубости его бывшей любовницы.

Однако сейчас, когда все уже было позади, Лаура почувствовала страшную слабость. Она опустилась на ближайший диван.

– Вы были великолепны! – улыбнулся Хайятт, передавая ей вино. – За это стоит выпить!

– За леди Деверу! – сказала Оливия, поднимая свой бокал.

– Нет, за мисс Харвуд! – возразил Хайятт и залпом осушил бокал, ему это тоже было необходимо. – Примите мои извинения, Лаура. Я не должен был допустить, чтобы на вас обрушился этот скандал. Боже, что вы должны теперь обо мне думать!

– Это не ваша вина, хотя вы могли бы защитить меня и сказать ей, что я вовсе не флиртовала с вами!

– Но ты флиртовала, флиртовала! Это действительно так, – чему-то радуясь, заметила Оливия.

– Нет! – возразила Лаура. – Нет!

– Ты говорила мне, что неприлично пялить глаза на своих кавалеров, а сама день-деньской не отводила глаз от лорда Хайятта! – настаивала Оливия с детским упрямством.

– Это все твоя вина, – сказала Лаура, понимая, что сейчас ее единственная защита – нападение. – Ты видишь, к чему привела твоя тайная встреча с Ярроу! Тальман возмущен твоим поведением. Леди Деверу, без сомнений, сделает твое имя притчей во языцех.

– Мы только поцеловались, – надулась Оливия. – И ничего больше.

– Представить не могу, что скажет лорд Тальман, узнав об этом скандале!

– А я могу, – рассмеялась Оливия. – Он нацепит себе на лицо одно из своих самых чопорных выражений и скажет, что леди Деверу „неизбежная неприятность“. Но должна признать, она понравилась мне, – Оливия вновь рассмеялась.

В библиотеку влетел Тальман.

– Я только что узнал! Баронесса, мисс Харвуд, примите мои извинения! Как только Джером допустил, чтобы эта тварь уговорила его привезти ее на прием! Эта женщина – неизбежная неприятность!

Оливия тихонечко фыркнула, не сумев сдержаться, когда услышала, как слово в слово оправдалось ее предсказание.

– Это моя вина, – сказал Хайятт. – Я только что также принес свои извинения.

– У меня не было никаких сомнений, что причина ее приезда – вы, Хайятт, но так, как она, леди себя не ведут! Подумать только, какой скандал!

– Где она сейчас? Что делает? – спросил Хайятт.

– Она просила вальс, и я тотчас же сказал музыкантам ни в коем случае не играть вальс. Тогда она притворилась, что у нее сильно разболелась голова, но вместо того чтобы попросить Джерома увезти ее, она наоборот настояла на том, что слишком расстроена, чтобы ехать, и отправилась в постель здесь, во дворце. Завтра я отошлю ей завтрак в комнату, чтобы удержать ее в постели, а затем заставлю Джерома увезти ее. Она неизбежная неприятность! Я велел дворецкому поместить ее в восточном крыле, где она никому не помешает. Она в желтой комнате, – добавил он с улыбкой.

– В чем особенность желтой комнаты? – спросила баронесса. – Там хорошие прочные стены?

– Желтая комната закрывается снаружи! Я приказал дворецкому запереть дверь и спрятать ключ за дверным косяком. Он должен выпустить ее завтра утром.

– Это ужасно! – сказала Оливия. – А что, если ночью возникнет пожар?

– Тогда я некоторое время посомневаюсь, но, возможно, выпущу ее, – ответил Тальман.

Он покачал головой.

– Я должен вернуться к гостям. Полагаю, вам необходимо восстановить свои силы, но не оставайтесь в библиотеке слишком долго. Если вы надолго исчезнете, это даст повод для новых слухов.

– Я пойду с вами! – подпрыгнула при слове „слухи“ Оливия.

Оставшись одни, Лаура и Хайятт обменялись понимающими взглядами.

– Вы бросили леди Деверу? – спросила Лаура. – Из-за этого она злится на вас?

– Это был, скорее, не разрыв, а отказ потакать ее прихотям. Я хотел написать ее портрет и написал. Я заплатил ей за позирование. А когда я плачу своей модели, я оставляю портрет себе. Леди Деверу, однако, решила, что этот портрет принадлежит ей. Я отказался его отдать, а новый писать не стал.

– Почему вы хотели сохранить его у себя?

Хайятт смутился.

– Я, право, сам не знаю, почему. Может быть, потому, что портрет Мари – одно из лучших моих произведений… Но если быть честным… Ее настойчивость, пожалуй, заставила меня не уступить.

– На вашем месте я бы предпочла отдать портрет, чтобы от нее отвязаться. Устроить скандал на светском приеме, на который ее никто не приглашал!

– А вы заметили, я не удивился, когда вы принялись утверждать, что я веду себя в отношении вас безупречно. Вы ведь не считаете флиртом наши отношения, Лаура?

– Если вы ожидаете, что я буду строить вам глазки, лорд Хайятт, забудьте об этом! Должно быть, я вела себя небезупречно, раз и леди Деверу, и Оливия считают, что я флиртовала с вами.

– Никто не собирается обращаться к этим дамам с просьбой разъяснить ваше поведение. Но разве флирт со мной задевает вашу честь, Лаура? К тому же я не считаю флиртом наши отношения.

Лаура вопросительно взглянула на него.

– В самом деле? А как же вы назовете то, что не отходите от меня весь уик-энд? Я могу простить Оливии, что она неверно истолковала наши с вами отношения, но откуда узнала о них леди Деверу?

Хайятт спокойно наблюдал за Лаурой. Из-за необычных событий вечера она была оживлена как никогда прежде. Да, в мисс Харвуд таилось больше, чем он подозревал. Но и раньше ее тихое очарование и хорошие манеры привлекали его, а открытие, что у нее острый язычок, если ее разозлить, его восхитило.

– Бывают иные причины, помимо флирта, чтобы ходить по пятам за дамой, – произнес Хайятт.

Румянец на щеках Лауры разгорелся еще ярче, когда она взглянула на Хайятта. Не может быть, чтобы он подразумевал то, о чем она подумала сейчас! О, нет, наверняка она поняла его неправильно!

Но когда он склонился над ней, Лаура уже знала, что поняла верно, то было признание в любви. Руки Хайятта обвили ее стан и прижали к груди. Она взглянула на него потемневшими, испуганными глазами, потом веки ее сомкнулись, их губы встретились.

Нежность его поцелуя удивила Лауру. Она думала, что Хайятт окажется грубым любовником, но его руки мягко гладили ее тело, а губы скорее умоляли, чем требовали. Лаура обняла его и ответила на поцелуй теплых губ.

Позже она совершенно не могла объяснить себе, как случилось, что нежное объятие перешло в обжигающую страсть. Она не почувствовала резкого перехода, просто постепенно нарастающее возбуждение бросило ее в жар, не подобающий леди. Руки Хайятта обнимали ее все крепче. Она ощутила мучительную стесненность в груди, и тихий стон вырвался из ее уст и слился с его вздохами.

Она попыталась высвободиться. Хайятт не позволил ей уйти и удержал возле себя силой, его губы безжалостно прижались к ее губам, и ей не в чем было его обвинить, все происходило как бы само по себе, человеческая природа нахлынула на них волной желания. Лаура была в изнеможении.

Когда наконец ей удалось отодвинуться от него на дюйм, теплые пальцы Хайятта принялись нежно поглаживать ее шею, и, легко касаясь кожи, опустились к обнаженному плечу. Горячие губы коснулись уха, произнося слова, которые она не мечтала когда-либо услышать:

– Моя дорогая, восхитительная дерзкая девчонка, скрывающая свой огонь за равнодушной улыбкой. Я схожу от тебя с ума, я хочу покрыть поцелуями каждый дюйм твоего прекрасного…

– Ой, – взвизгнула, подскочив, Лаура, так как в дверном проеме показалась Оливия.

– Лаура! Что ты делаешь? – спросила баронесса, она поспешила войти, ее глаза широко раскрылись от удивления и любопытства. – Честное слово, забавно! Вы все готовы были разорвать меня на кусочки, хотя Джон не сделал ничего дурного по сравнению с тем, что я вижу. По крайней мере я была совершенно одета и стояла, а ты, кажется, лежишь?

– Что б ты знала, я тоже совершенно одета, – ответила Лаура, натягивая соскользнувший лиф платья.

– Надеюсь, ты получила от лорда Хайятта предложение, иначе этой сцене нет никаких оправданий. И я все расскажу твоей маме! – по-детски злорадно пообещала наябедничать Оливия.

Хайятт поправил галстук.

– Можете быть абсолютно уверены, мои намерения честны, – сказал он. – Чего нельзя сказать о намерениях мистера Ярроу.

– Откуда вам может быть известно? Но вы уже помолвлены, Лаура? – нетерпеливо спросила Оливия.

Потрясающая новость заставила ее забыть об упреках.

– Конечно, нет! – Лаура взглянула на Хайятта.

Он нежно улыбнулся, когда его сияющие глаза встретились с глазами Лауры.

– Дамы имеют обыкновение обдумать предложение, прежде чем принять или отказать, – пояснил он Оливии слова Лауры.

– И как долго она будет тянуть с ответом? – поинтересовалась у Хайятта баронесса.

В замешательстве Лаура не обратила внимания на этот зловещий вопрос Оливии.

– О чем ты пришла сообщить нам? – обратилась Лаура к кузине, стараясь взять обычный тон разговора и принять невозмутимый вид.

– Разве вы не слышали гонг? Все идут к столу.

У Лауры осталось смутное воспоминание о звуке гонга. Он смешался с другими чудесными нереальными звуками, вихрем кружившими вокруг нее во время объятий.

Когда они выходили из библиотеки, Лаура увлекла Оливию за собой и приказным тоном прошептала:

– Никому не говори об этом!

– Ты же наверняка примешь его предложение, кузина?

– Я должна подумать.

Оливия подмигнула:

– Мне кажется, тебе не следует томить лорда Хайятта слишком долго. Ты же знаешь, что леди Деверу остается на ночь во дворце. Если ты ему откажешь, не исключено, он найдет сочувствие в объятиях бывшей любовницы.

– Оливия, в самом деле, ты не должна говорить подобных вещей!

– А ты не должна делать подобных вещей! – нагло ухмыльнулась Оливия.

Лаура поняла, что потеряла последние крупицы власти над своей причиняющей все больше и больше беспокойства кузиной. Усугубляя положение вещей, Хайятт, похоже, получал удовольствие от неловкости положения, в котором очутилась Лаура, о чем свидетельствовала его улыбка.

Лаура хотела подняться наверх и побыть немного в одиночестве, но так как над всеми ними нависала тень скандала, устроенного леди Деверу, она понимала, что, как и советовал Тальман, должна быть на виду и разыгрывать безразличие и невозмутимость еще несколько часов, оставшихся до окончания приема. Единственным утешением было то, что леди Деверу уже отправилась на покой.

ГЛАВА 16

Лаура боялась, что за ужином гости начнут сплетничать о скандале, устроенном леди Деверу, и не ошиблась. Они и прежде напропалую шептались о баронессе, а теперь, когда двое из трех дам, чьи имена были вовлечены в скандал, сидели за столом, шепот усилился еще более.

Лорд Тальман не сел рядом с ними, но лорд Хайятт не покинул их. Лауре пришла в голову странная мысль: что же они теперь с Ливви из себя представляют, если никто иной, а Хайятт – с его репутацией! – придает их компании оттенок почтенности? Но не обращать внимание на Хайятта и двух дам, которых он сопровождал, было свыше человеческих возможностей гостей дворца. Все взоры были обращены к ним.

Однако благодаря вздору, который нес Хайятт, и беспечности Ливви, а также восторгу, охватывавшему ее при каждом воспоминании об объятиях, Лаура получила удовольствие от ужина. Правда, она не смогла бы ответить, понравились ли ей кушанья. Единственным блюдом, которое запомнилось ей, были стебли спаржи, которыми кормил ее Хайятт из своих рук.

Лаура чувствовала себя польщенной их совместной вольностью с Хайяттом, но в то же время смущалась: с чувством стыда она припоминала, как строго отчитывала она Оливию, когда та съела из рук Ярроу шоколадную вишенку на балу.

Оливия, конечно, заметила, каким образом кушала спаржу Лаура, и склонила голову, хитро улыбнувшись, ее взгляд как бы говорил: „Ага! Значит, делай так, как я говорю, а не так, как я делаю?“

Но больше всего Лаура боялась, что Оливия разнесет весть с предложением Хайятта, хотя на самом деле он не просил ее выйти за него замуж. Он только сказал, что его намерения честны, а это могло означать лишь то, что он не исключает возможности сватовства после того, как убедится, что они подходят друг другу. Хотя вряд ли можно сыскать во всем Лондоне пару, менее подходящую друг другу, чем лорд Хайятт и мисс Харвуд. Он состоятельный лорд, блистательный художник, ценитель женщин, его внимания добиваются не только все достигшие брачного возраста наследницы, но и красавицы, как леди Деверу. А мисс Харвуд – провинциальная барышня. Спасаясь от опасности остаться старой девой, она может рассчитывать на приличного супруга, но не на лучшую партию Сезона.

Но сейчас, после того как он поцеловал ее и прошептал те невероятные слова, она поняла, что любая иная партия стала для нее немыслима. Если Хайятт не решится на последний шаг, она вернется в Уитчерч, наденет чепец и останется старой девой.

Когда ужин закончился, был уже час ночи. Можно было смело отправляться на покой, не опасаясь, что уход посчитают позорным бегством. Лаура подняла руку, прикрывая зевок, что было откровенным предложением отправиться спать. К удивлению Лауры, Оливия послушно согласилась.

– Еще один только танец, – произнес Хайятт с улыбкой. – Сейчас, когда мы уже помолвлены, я надеюсь, вы не станете возражать против второго танца.

– Мы еще не помолвлены! – спокойно ответила Лаура.

Хайятт с довольным видом разглядывал румянец смущения на ее лице.

– Вы собираетесь отказать мне? После стойкой защиты моей репутации в буфетной я почувствовал себя женихом.

– Вы несносны, – ответила Лаура, хватая за руку Оливию, чтобы уйти.

– Вы не поцелуете Лауру на ночь, лорд Хайятт? – невинно поинтересовалась Оливия, про себя раскатисто смеясь.

– Непременно, но не на ваших глазах на этот раз, – ответил Хайятт, он сиял.

– Спокойной ночи, Хайятт, – вежливо попрощалась Лаура и устремилась наверх, потащив за собой Оливию. – Зачем ты сказала про поцелуй? Только плохо воспитанная леди могла подобное… – бранила она Оливию по пути.

Баронесса остановила Лауру:

– А ты хорошо воспитана, кузина? Сегодня вечером ты делала то, что запрещала мне. Ты была груба с леди Деверу, в библиотеке тайком обнималась с Хайяттом, хотя меня готова была разорвать за встречу с Джоном, – и самый болезненный удар Оливия приберегла напоследок, – и я видела, как он кормил тебя спаржей, кузина!

Затем на ее лице блеснула улыбка, и она обвила руками стан Лауры.

– Ты нравишься мне гораздо больше сейчас! Тебя украшает любовь. Спокойной ночи!

Оливия ушла, оставив Лауру в раздумьях. Оливия совершенно права, ее кузина лицемерна! Устанавливает правила и предписания, а сама их нарушает! Последние капли власти над баронессой были потеряны. И самое печальное, Лауре не удалось подвести Оливию к помолвке с лордом Тальманом. Но стоит ли жалеть! По правде говоря, лорд Тальман слишком уж озабочен видимостью соблюдения приличий. Однако Ярроу представляет собой чрезмерно уж резкую противоположность, к тому же картежник! Он может проиграть в карты рудник баронессы, если, не дай бог, станет ее мужем. Лаура должна постараться удержать его на расстоянии от Оливии, когда они вернутся в Лондон.

В душе Лаура понимала, что если у Оливии к Ярроу такие же чувства, как у нее к Хайятту, их не оттащить друг от друга и дикими лошадьми.

Утро принесло несколько неприятностей. Миссис Тремур узнала все-таки о приключениях Лауры в библиотеке и перед завтраком явилась к ней в комнату, чтобы призвать к ответу.

– Слышала, Лаура, что ты выставила себя на всеобщее обсуждение, – произнесла она. – Довольно странно бранить Ливви за детский невинный флирт с мистером Ярроу, и в то же время самой вешаться на шею Хайятту.

– Я не вешалась ему на шею, – ответила Лаура, но в ее голосе не было уверенности.

– Ты даже не покраснела! – вознегодовала Хетти. – Я начинаю сомневаться, правильно ли я поступила, доверив тебе Ливви. Не удивительно, что она дурно себя ведет, ведь перед ней такой пример!

– Я сделала для нее все, что могла, тетушка! Если вы недовольны мной, я с большою радостью вернусь в Уитчерч.

– Да, сейчас, когда ты сама отхватила для себя жениха с титулом! И не беспокоишься, что не подвела Ливви к помолвке с Тальманом? Я начинаю понимать, почему ты стремилась выставить ее в нелепом виде на портрете! Ты хотела, чтобы у Хайятта возникло отвращение к ней, и для этого ты заставила ее скинуть туфли и позировать в старом выцветшем платье Фанни с травяными пятнами на подоле! Фанни много раз говорила мне это, а я не прислушивалась к ее словам, и зря!

Взгляд миссис Тремур упал на рисунок Лауры.

– Вот как! Тебя-то лорд Хайятт на картине изобразил не в старом платье служанки!

– Это не картина, просто зарисовка, которую он сделал в парке.

Злорадная улыбка растягивала губы Хетти:

– Можешь принимать своего повесу! Ливви он и даром не нужен, даже если приползет к ней на коленях.

– Не думаю, чтобы это когда-либо произошло, миссис Тремур.

– Я тоже так не думаю. Он, кажется, все еще любит эту потаскушку Деверу, если верить слухам. Миссис Кампбелл говорит, он пробрался к ней в комнату в одних чулках прошлой ночью, в то время как все порядочные люди отправились в постель.

Лаура побледнела.

– Я не верю, – тихо произнесла она.

– Несмышленая ты девчонка! Он здорово завладел твоими мыслями, раз ты отказываешься поверить! Миссис Кампбелл не только видела, как он вошел! Она наблюдала за дверью комнаты леди Деверу, для чего специально попросила герцогиню поменять ей комнату. Она, как и леди Деверу, провела ночь в восточном крыле дворца. Так вот, прошло не менее десяти минут, как он все не выходил!

– А ухо миссис Кампбелл к замочной скважине не прикладывала? – постаралась скрыть за сарказмом свое горе Лаура.

– Прикладывала! Но они говорили шепотом! Тем не менее ей удалось расслышать, как застонали пружины кровати.

– Отвратительно! – сказала Лаура и повернулась спиной к Хетти.

Миссис Тремур почувствовала, что свой долг она выполнила, причем получила при этом удовольствие. Но Лаура, однако, должна остаться в Лондоне с Оливией, несмотря на этот разговор! Нельзя же ожидать, что со своими болями в пояснице она сама сможет всю ночь напролет предпринимать увеселительные прогулки по городу.

– В девять мы отправляемся в церковь, – сказала она. – А сейчас лучше всего спуститься вниз и позавтракать.

Лаура слышала ее, но ответить была не в состоянии. Она молча стояла, повернувшись спиной к старой даме, пока за той не закрылась дверь. Она чувствовала себя так, как будто мул лягнул ее в живот: внутри все болело, но слез у нее не было. Она всегда знала, что Хайятт – распутник. Чему же удивляться? Возможно, ему приходилось заявлять, что его намерения честны, раз двадцать за Сезон. Вряд ли он обращал большое внимание на то, где, когда и при каких обстоятельствах обнимает даму. Пророчество леди Деверу стояло у нее в ушах: „Сегодня он здесь, назавтра исчезает, оставив на память портрет и загубленную репутацию“.

Лаура рванулась к бюро, схватила рисунок и разорвала его на мелкие кусочки. Теперь ей не хотелось иметь никаких напоминаний о своем ужасном приключении. Вполне достаточно самих воспоминаний!

Уничтожив рисунок, Лаура присела на край кровати и принялась жалеть о поспешном поступке. Ей предстояло прожить целый день до того, как они смогут вернуться в Лондон, а оттуда домой в Уитчерч. Второй ее Сезон стал еще большим несчастьем, чем первый. Ей следует призвать на помощь все свое самообладание, чтобы выстоять. Но черт побери, она не собирается позволять лорду Хайятту и его любовнице топтать ее доброе имя!

Десять минут спустя она открыла дверь и направилась в утреннюю гостиную. Собралось уже много гостей, но еще с порога она заметила, что Хайятта среди них нет, и Лаура вздохнула с облегчением. Тальман поднялся, чтобы придвинуть ей стул, и она вежливо ему улыбнулась. Лаура твердо решила заставить себя что-либо съесть. Она сказала комплимент Тальману по поводу вчерашнего приема и поговорила о розах с леди Мифорд. Вскоре к столу вышла баронесса. Как только позволили приличия, Лаура встала и откланялась

– Я встречу вас через сорок минут перед дворцом, мама, и мы поедем в церковь, – сказала она.

Оливия схватила Лауру за юбку.

– Он ждет тебя в саду, – шепнула она и ободряюще улыбнулась.

Лаура отправилась к себе наверх. Пусть ждет! Что мог сказать ей сейчас Хайятт? Если он собирается продолжить флирт, то непременно станет прельщать ее, чтобы в конце концов соблазнить. Если же он устал от нее, то отделается шуточками типа „как себя чувствует моя невеста? или преждевременно называть вас так? без сомнений, вы слишком благоразумны, чтобы принять мое предложение“. Она представила осторожный блеск его глаз, когда он повернется н пойдет от нее прочь.

Хозяйка оставила книгу стихотворений рядом с кроватью, чтобы беспокойные гости могли скоротать время бессонницы. „Элегия в сельском церковном дворике“ Грея прекрасно соответствовала мрачному настроению Лауры.

В назначенный час она надела шляпку и спустилась вниз. Она едва почувствовала биение своего сердца, когда заметила Хайятта. Он взглянул на нее и улыбнулся.

– Не означает ли эта шляпка, что вы собрались в церковь? А я думал, мы отправимся с вами на прогулку этим утром.

Лаура холодно улыбнулась.

– По воскресеньям, лорд Хайятт, я всегда хожу в церковь. Но вас я не стану принуждать к этому благопристойному мероприятию. Пожалуйста, можете прогуляться.

– Да, пожалуй, я совершу богослужение на свежем воздухе, деревья были созданы гораздо раньше церквей! А вы поедете на прогулку со мной сегодня днем?

– У меня другие планы, – ответила Лаура и присоединилась к группе дам, решивших посетить церковь.

Хайятт посмотрел ей вслед, сдвинув брови. Черт побери, что происходит? Он мог бы понять, если б она сорвалась после стычки с Мари Деверу вчера, но она спокойно отнеслась к скандалу, и с Мари больше не будет проблем: он пообещал ей портрет отдать, и он поступил так, беспокоясь прежде всего о Лауре, если уж говорить начистоту. Она довольно многозначительно спросила, почему он желает сохранить у себя эту картину. Ее вопрос прозвучал как ревность, а леди не станет ревновать джентльмена, к которому не испытывает никакого чувства.

Лаура не пришла к нему в сад, хотя получила сообщение: баронесса после завтрака сказала ему, что передала. Похоже, она старается избегать его! Черт возьми! Если она намерена отказать, у нее должно было хватить по крайней мере элементарной вежливости сказать ему об этом, вместо того чтобы оставлять его в неведении. Хайятт ожидал, что мисс Харвуд обладает несколько большими понятиями о приличиях. Но – капризы человеческой натуры! – чем хуже она себя вела, тем жарче разгоралась его страсть.

Во время церковной службы Лаура размышляла, чем бы ей заняться днем, чтобы избежать общества лорда Хайятта. Когда священник объявил, что во второй половине дня он проведет экскурсию по церкви, она обрадовалась. Церковь, несомненно, была самым подходящим местом для спасения от ухаживаний безнравственного лорда.

По пути домой Лаура поделилась со своей матерью планами на день.

– Почему ты хочешь пойти, дорогая? – в недоумении спросила ее мать. – Единственная цель экскурсии – убедить прихожан, что церковь изветшала, и собрать с них взносы на ремонт.

Лаура совершенно упустила это из вида.

– И священник ожидает не шиллингов, а от каждого пару гиней! – добавила мисс Харвуд.

– Старая церковь очаровательна! Я пожертвую гинею, – сказала Лаура.

Если гинея была способна удержать на расстоянии лорда Хайятта, то это была малая цена.

Когда за ленчем она объявила о своем решении, три дамы пожелали присоединиться к ней.

– Мы можем поехать в моей карете, – предложила леди Мифорд.

Лаура вздохнула с облегчением. Она и три другие дамы полностью заполнят карету, для Хайятта, если он вздумает присоединиться, не окажется места.

Но судя по выражению его лица, у него и не было желания присоединяться. Хайятт не подошел к ней после ленча. Некоторые молодые джентльмены отправились играть в крокет, и когда карета леди Мифорд мчалась через парк, Лаура увидела светлые волосы и широкие плечи Хайятта среди играющих. Леди Деверу, по предположениям Лауры, должна была уже покинуть Кастлфильд. Лаура не видела ее с утра, и никто из гостей не упоминал о ней.

Из экскурсии Лаура вынесла два ярких впечатления. Первое – когда преподобный Берне ударил палкой по камню, чтобы убедить прихожан в ветхости церкви, мелкая пыль, напоминающая сахарную пудру, закружилась в воздухе, она была удивительно белой; и другое – отойдя ярдов на сто от церкви, Лаура обратила внимание на состояние крыши, покрытой свинцовыми полосами, и ощутила тревогу за рабочих, которым придется цепляться за крутые склоны крыши при замене отслуживших свое полос.

Дамы оставили при выходе из церкви свои приношения в серебряной чаше на краю стола. Леди Мифорд опустила пять гиней, но в чаше уже были и шиллинги, и кроны, и полукроны, так что Лаура не почувствовала себя неудобно, опуская свою гинею.

Жена священника миссис Берне предложила чай с пирогом, тем самым избавив Лауру от чаепития в Кастлфильде. Оставалось пережить обед и воскресный вечер. В понедельник рано утром они должны были уехать.

Лаура приложила все усилия, чтобы не оказаться рядом с Хайяттом за обедом. Но он сам не поленился поменять место за столом. Она не смотрела в ту сторону, где сидел Хайятт, но чувствовала, что его темные глаза часто обращались к ней.

На вечер хозяева не планировали никаких развлечений, и Лаура, пока джентльмены пили портвейн, поднялась наверх под предлогом, что ей надо черкнуть пару писем. Оливия весь день донимала ее, сгорая от желания узнать, приняла ли она предложение Хайятта, и Лаура была рада уединиться.

Она расположилась за бюро и даже поставила дату на одном из тисненых листов почтовой бумаги Кастлфильдов. Было бы чудесно написать кому-нибудь на этой прекрасной бумаге! Кажется, она не отвечала еще на письмо своей кузины Белл Харвуд.

Лаура набросала несколько строк, но вскоре лениво отбросила перо и принялась разглядывать висевшую над бюро картину с изображением корабля. Маленькая бронзовая дощечка, прикрепленная к рамке, сообщала название – „Кораблекрушение“. Волны заливали паруса, впереди маячили очертания скал… Если заменить море светским обществом, то картина прекрасно отразит положение Лауры. Ей казалось, она обречена, так же как и корабль, несущийся в бурном море.

Услышав стук в дверь, она схватила перо и пригласила:

– Войдите!

Она уже мягко улыбнулась, приветствуя баронессу, но дверь открылась, и в проеме появилась освещенная тусклым светом коридора фигура Хайятта.

ГЛАВА 17

Лаура вскочила из-за бюро

– Хайятт! Вы не должны ко мне входить! – воскликнула она.

– Тогда давайте выйдем в коридор, – потребовал он. – Я хочу с вами поговорить.

Его настойчивый тон только подогрел ее гнев.

– Мне нечего сказать вам, сэр! – ответила она, гордо откинул назад голову.

Хайятт выглянул в коридор, желая удостовериться, что за ними не наблюдают. Затем он шагнул в ее комнату и захлопнул за собой дверь.

– Беру на себя смелость не согласиться с вами, мисс Харвуд. Если я предлагаю даме руку и сердце, я ожидаю учтивого ответа, каким бы он ни был.

– Я вижу, вам не терпится потребовать назад свою свободу, чуть было не потерянную столь опрометчиво! Ну что ж! Можете считать себя свободным ото всяких обязательств! И если вы позволите мне дать вам совет, лорд Хайятт, впредь будьте осмотрительнее, обнимая даму, чтобы у вас не возникало необходимости совершать вынужденные предложения.

– Мое предложение не было вынужденным.

– Простите, вы ведь вообще не делали мне предложения, так что мне нет необходимости отказывать! Вы сделали всего лишь то, что требует общество для спасения сомнительных репутаций, вы притворились, что ваши намерения честны. Сейчас можете уходить!

Хайятт застыл. Обвинять его в легкомысленном обращении с ней? И даже намекать на попытку соблазна?

– Мне наплевать, что думает общество! – сердито ответил он.

– Вы уже дали это понять, сэр, войдя в мою комнату. Моя репутация, однако, имеет для меня некоторое значение, и лучше всего я могу уберечь ее, не встречаясь вновь с вами. До свидания!

– Да скажите хоть, в чем вы меня упрекаете? – потребовал он, и его глаза заблестели ответным гневом.

– Я обвиняю вас в нарушении приличий. Что же касается ваших отношений с леди Деверу… это ваша забота.

– Меня не заботить леди Деверу!

– Совершенно верно, вы ни о ком не заботитесь, только о себе, – насмешливо улыбнулась Лаура.

Ей пришло в голову, что она оказалась сейчас в том же положении, что и леди Деверу прошлой ночью: Хайятт прокрался в комнату дамы и закрыл за собой дверь. Правда, на этот раз на нем были туфли, но кто угодно мог проходить мимо и услышать его голос, и тогда она была б опозорена.

– Между мной и Мари Деверу ничего нет, – сказал Хайятт. – Я также не сделал ничего дурного, что могло бы нанести урон вашей репутации.

– Наши мнения расходятся в отношении этого „ничего“, – надменно сказала Лаура. – У меня нет прошлого, за которое надо краснеть, и джентльмен, силой проложивший себе путь в мою спальню и закрывший за собой дверь, не представляет для меня интереса. Поэтому будьте так любезны, покиньте комнату.

Лаура прошла мимо него, чтобы открыть ему дверь. Хайятт поймал ее за руку и развернул лицом к себе.

– Вы слишком скоры в своих обвинениях, – его темные глаза обожгли ее, она ощутила его дыхание на своих щеках. – Мне кажется, что если один из нас играл легкомысленно привязанностью другого, так это был не я.

Лаура вырвала руку.

– Подозреваю, что вы виновны в отношении многих дам, лорд Хайятт!

Он справился со своим гневом и произнес уже мягче:

– Тогда я удивляюсь, что вы снизошли до общения со мной на целых два дня уик-энда! Но безупречность вашей репутации, не беспокойтесь, спасет вас от испорченности лорда Хайятта. Спокойной ночи, мисс Харвуд!

Он открыл дверь и вышел, предварительно не выглянув в коридор. Лишь по счастливой случайности никто его не увидел.

Раздражение лорда Хайятта было настолько велико, что он ни о чем не думал. И только выйдя в сад охладиться, он осознал все безрассудство своего поступка. Он не собирался сердиться, он шел с надеждой выяснить все недоразумения, возникшие между ними, он хотел выйти из комнаты Лауры помолвленным человеком. Вместо этого – ссора! Черт, она устроила настоящую трагедию из безобидного посещения ее комнаты! Она обвинила его во всех смертных грехах, за исключением разве что воровства! Кем, черт побери, считает себя мисс Харвуд?

Лаура на дрожащих ногах подошла и закрыла за ним дверь. Ее трясло. Ее положение хуже, чем у корабля на картине! Ее уже основательно избило о скалы, она медленно тонет в пенящихся водах Атлантики. Все кончено! Ей не придется больше никогда снова говорить с Хайяттом, и она никогда больше не увидит его. Завтра же они с мамой покинут особняк на Чарльз-Стрит, и во второй раз закончится для нее суматоха лондонского Сезона. А если какой-то слух о событиях в Кастлфильде и дойдет до Лондона, его скоро забудут, он не задержится в памяти светского общества. Хайятт или, возможно, Оливия устроят новый, более интересный скандал.

Чтобы не пришлось ни с кем разговаривать, с мамой ли, или Хетти, или Оливией, Лаура разделась и легла в постель, чтобы вновь пережить ужасные минуты, когда она отказывала Хайятту. Каждое сказанное слово отпечаталось навечно в ее памяти. „Мое предложение не было вынужденным“, – сказал он. Конечно, он должен был так сказать! Но если бы он действительно любил ее, то не крался бы в комнату Мари Деверу ночью в одних чулках!

После двухчасовых размышлений она наконец заснула.

На следующее утро Лаура, выглянув в окно, увидела серое небо. Ветер гнул ветви деревьев, предупреждая о приближении дождя. Гости торопились уехать, чтобы возобновить лондонские удовольствия Сезона. Хайятт или уже уехал, или не вышел к завтраку. Лаура была ему благодарна, что у него хватило чуткости уклониться от встречи с ней.

Оставшиеся в Кастлфильде гости хотели рассмотреть вблизи Черепаху. Они выразили веселое восхищение ее размером, устройством и крепким строением. Герцог и герцогиня также пришли попрощаться с ними. Они слегка подтолкнули старшего сына, и он при прощании пообещал как можно поскорее познакомить с баронессой своих братьев. Он сожалел, что близнецов не было в Кастлфильде в этот уик-энд. Оливия восприняла все сказанное как должное и уехала с довольною улыбкой на лице.

– Ты не забыла, что мы должны быть на приеме у миссис Симпсон сегодня вечером, Лаура? – спросила она, когда Черепаха еще неспешно катила по парку Кастлфильда.

Три других экипажа нетерпеливо плелись позади, твердо решив вырваться вперед прежде, чем они окажутся на главной дороге, ведущей в Лондон.

– Разве тетушка не говорила тебе? Я возвращаюсь в Уитчерч. Мы с мамой начнем собирать вещи, как только вернемся на Чарльз-Стрит.

– Значит, ты приняла предложение Хайятта? Поздравляю! А вы не можете обвенчаться в Лондоне? Кто же будет сопровождать меня на балы и приемы, если ты уедешь?

– Приняла предложение Хайятта? – одновременно воскликнули Хетти и миссис Харвуд.

– Не может быть, чтобы ты получила предложение Хайятта! – изумилась ее мать.

Хетти направила прищуренный взгляд на Лауру.

– Он действительно сделал предложение, мама. Я отказала ему, – сказала Лаура.

– Ты что, сошла с ума? Отказать Хайятту?! – спросила ее мать.

– Не принуждай ее к этому браку, – вступила в разговор Хетти. – Хайятт не совсем то, что нужно Лауре. Прошлой ночью он отправился в постель к этой самой леди Деверу. Я узнала это от миссис Кампбелл и передала Лауре.

– Какая жалость! – только и сказала миссис Харвуд, чертыхаясь в душе на чем свет стоит оттого, что у Хетти оказался чрезмерно длинноват язык.

Хайятт был слишком выгодной партией, чтобы отказать ему, не сделав даже попытки его исправить.

– Но твой отказ не причина для возвращения в Уитчерч, Лаура. Еще есть время! Ты можешь встретить кого-нибудь другого.

– Да! Почему бы тебе не остаться, Лаура? – спросила Хетти.

Лаура поняла, что ее мать понятия не имела об их ссоре с Хетти. Ей, должно быть, покажется странным, если Лаура станет настаивать на отъезде. Но в то же время продолжать бессмысленную череду балов и приемов Лауре было мучительно.

– По-моему, ты была не в себе, отказывая Хайятту, – заметила Оливия, но не задержалась долго на мысли о Лауре, мечты умчали ее к предстоящему им вечером балу у Симпсонов.

Она увидит Джона, и они удерут в Пантеон! Оливия подозревала, что Лаура тоже отправилась бы в Пантеон, будь у нее подобная возможность. Старшие считают, что должны предостерегать младших и призывать их к осторожности, но сами делают все, что им заблагорассудится! С какой стати она должна упускать хоть одно развлечение, если в ее жизни будет только один единственный Сезон?

Поездка в Лондон из Кастлфильда вышла долгой и утомительной. В каждой деревушке у обочины собиралась толпа зевак, разинув рты, они глазели на Черепаху, а позади их колымаги плелся длинный хвост карет. Их кучер не вредничал и сворачивал иногда на боковую дорогу, позволяя себя обогнать, что еще больше задерживало Черепаху, к тому же они останавливались на ленч.

День уже клонился к закату, когда они въехали в Лондон. Хетти Тремур оказалась далеко не единственной, кто мечтал о чашке чая и отдыхе и готов был отдать за них глазной зуб.

Лаура чувствовала себя так, будто ее исколотили палками. Болело все тело, но она не смогла отказаться сопровождать Оливию на бал, ведь в конце концов именно для этого она и приехала в Лондон, и не стоило оставаться, если она не собиралась исполнять возложенные не себя обязательства. И, несмотря на все произошедшее и сказанное, у Лауры не было искреннего желания торопиться в Уитчерч. Пребывание в Лондоне непременно должно было привести к встрече с Хайяттом. Ей было интересно, как он себя поведет. А как вести себя ей?

Лаура решила, что должна вести себя с Хайяттом так же, как до печальных событий в Кастлфильде. Она будет обращаться с ним по-дружески, как с хорошим знакомым, не больше, не меньше. Если она прервет знакомство, сплетники и сплетницы начнут задаваться вопросом, что же случилось, и разнюхают все об уик-энде в Кастлфильде. Лаура надеялась, что вынужденное предложение Хайятта и ее отказ сохранятся в тайне. Единственными, кто знал обо всем, были ее мать, Хетти и Оливия, причем только одна Оливия знала подробности, но она на удивление оказалась неболтлива, что приятно поразило и обрадовало Лауру.

Перед обедом баронесса поднялась на чердак особняка лорда Монтфорда, чтобы разыскать в его сундуках маску. Джон достал для нее домино и маску, но маска была слишком проста, одноцветная, синяя, баронессе хотелось что-нибудь поярче и желательно украшенное перьями белой цапли.

В сундуках лорда Монтфорда, к сожалению, не оказалось перьев белой цапли, но совершенно неожиданно Оливия наткнулась на веер из павлиньих перьев. Он ей поправился. Спрятав веер под юбку, она прошла в свою комнату и вызвала Фанни.

– Надо сделать маску из этого веера, – приказала Оливия.

– Для чего вам маска? Небось вновь это идея мисс Харвуд! Теперь она хочет скрыть ваше хорошенькое личико! Я не понимаю, почему вы слушаетесь ее советов!

– Маска к Лауре не имеет никакого отношения. Наоборот, не смей ничего говорить ей об этом! И не задавай вопросов, Фанни. Но маску сделай!

Фанни внимательно осмотрела веер. Она великолепно управлялась с иглой, но на этот раз потребовалась вся ее сноровка, чтобы суметь разъединить перья и собрать их в подобие маски. Она так наклонила перья, что получилось два отверстия для глаз, затем Фанни сметала перья и пришила упругую тесьму, которая должна была огибать голову. Вышло совсем не то, что нарисовала в своем воображении Оливия, но все же маска понравилась баронессе, и она поцеловала от радости Фанни.

– Что бы я без тебя делала! – воскликнула, целуя служанку, баронесса

Лучшей награды Фанни и желать не могла.

Сразу после обеда поприветствовать дам и поздравить их с возвращением в Лондон заехал мистер Медоуз. Он с интересом выслушал рассказ об уик-энде и, так как ничего не было сказано о предложении Тальмана баронессе, он решил, что предложение не было получено. Позже, к безмерной радости Медоуза, Лаура подтвердила, что предложения не было. Узнав о бале у Симпсонов, Медоуз с удовольствием присоединился к ним.

Каково же было Оливии после всех волнений из-за маски, когда Джон Ярроу не появился на балу! Он всего лишь навсего прислал с одним приятелем записку, который передал ее Оливии во время контрданса. При первой же возможности она прочитала ее. Джон остался за городом еще на несколько дней. Хозяин дома, где он гостит, устраивает лошадиные бега, и он, разумеется, не может их пропустить. Он просто с ума сходит от желания ее увидеть и к среде обязательно вернется, ну а если не к среде, так уж в пятницу точно, но он умрет, если она сблизится с кем-нибудь еще кроме него.

В течение следующих четырех вечеров маска из павлиньих перьев приметывалась к нижним юбкам Оливии. Она была слишком громоздкой, чтобы вместиться в сумочку. В своем тайном убежище маска побывала на двух приемах и балах, а также присутствовала на премьере в Ковент-Гарден.

Оливия всюду появлялась в сопровождении мистера Медоуза, но он не чувствовал, чтобы в своем ухаживании продвинулся вперед хоть на дюйм. С каждым днем баронесса становилась все раздражительнее – ее возлюбленный не приезжал! Но однажды раздражение сменилось страхом: она потеряла его! У загородного хозяина дома, где гостил Джон, могла быть дочь или сестра и, конечно же, у него были соседки! Когда Джон вернется – если вернется – она готова была ехать с ним не только в Пантеон, но и в Гретна-Грин или даже Африку, пожелай он того.

Лорд Родни и лорд Руфус прибыли с визитом на Чарльз-Стрит и с трудом могли поверить, что именно эта, только что представленная им, зануда-баронесса вытворяла в Кастлфильде все то, что им понарассказывали. Будь у нее хоть золотые прииски, а не оловянный рудник, ни один из них не взял бы ее за себя замуж. Черепаха – самое подходящее перевозочное средство для таких медлительных, чопорных и занудливых леди, как эта. Единственное, чего они никак не могли понять, почему Тальман сам на ней не женился. Она представляла собой именно тот скучный тип дам, к которым он благоволил.

Когда они покинули особняк на Чарльз-Стрит, Оливия показала им вслед язык.

Лаура Харвуд провела спокойную неделю. Два раза у нее появлялась возможность блеснуть своей благовоспитанностью перед Хайяттом, который в ответ был настолько вежлив, что Лаура испугалась, не насмехается ли он над ней. Один раз он поклонился ей через весь зал, как раз перед тем, как пригласить на вальс Дебору Холмс. В другой раз они перебросились парой слов.

– Вам нравится Сезон, мисс Харвуд? – поинтересовался Хайятт, встретив ее в буфетной на балу у мисс Эсмонд.

– Да, очень, благодарю вас, – ответила она. – А вам?

– Мне как обычно удается хорошо провести время, – сказал Хайятт.

Обдумывая эти слова в девятый или десятый раз, Лаура нашла их вызывающими.

На премьере в Ковент-Гарден несчастной Лауре был нанесен сокрушительный удар. Леди Мифорд, со времени уик-энда в Кастлфильде поддерживавшая с ними дружеские отношения, зашла к ним в ложу после первого действия.

– Вы слышали последнюю сплетню? Она может показаться вам интересной, мисс Харвуд, так как вы приятельница Хайятта.

Сердце Лауры безжалостно застучало. Она приготовилась услышать, что он помолвлен, что сделал предложение леди Деборе Холмс. Силой воли она заставила себя изобразить вежливый интерес

– А что такое, леди Мифорд?

– Я слышала, леди Деверу получила от Хайятта свой портрет, – ответила леди Мифорд. – Она забрала его сегодня из Сомерсет-Хаус. Держу пари, именно для этого она прорвалась на прием в Кастлфильде тем вечером. Она не умеет смиряться с отказами! Но как она смогла убедить Хайятта уступить ей?

Многозначительная улыбка леди Мифорд намекала, каким образом могла убедить художника Мари Деверу, и чем вообще может убедить женщина Хайятта.

Лаура пренебрежительно рассмеялась, в то время как сердце разрывалось в груди. Вот какова была благодарность Хайятта леди Деверу за то, что она приняла его ночью, когда он прокрался в ее комнату в одних чулках! Ноги в чулках, как это не было глупо, волновали ее ничуть не меньше всего остального. Они привносили оттенок коварства в его любовную связь.

Занятая печальными мыслями, Лаура не заметила, как в театре появился мистер Ярроу, хотя вся публика обратила на него внимание: он и его приятели с дерзкой развязностью громко смеялись во время трагических сцен и свистели во время комических. В ложу Ярроу подавалось вино прямо во время представления.

Оливия же заметила Ярроу в тот самый миг, когда он появился. Она направила на него бинокль. Он сделал то же самое. Оливия приободрилась. В течение всего следующего часа они разглядывали друг друга в бинокли.

В антракте Ярроу передал с Анжелой Карстерс записку, в которой спрашивал, куда Оливия собирается после театра.

– Конечно же, поеду домой, так как, боюсь, у меня уже начинается мигрень, – сказала Оливия, улыбаясь во весь рот Анжеле Карстерс.

– О нет, – возразила Анжела, – мы все поедем сначала на прием к Пекфорду, потому что в Пантеоне отвратительно кормят, и все очень дорого. Мы отправимся в Пантеон от Пекфорда.

– Но Джон говорил, что у меня непременно должна разболеться голова, и я должна буду отправиться домой!

– Пусть у вас разболится голова на приеме у Пекфорда, и я отвезу вас домой, – предложила Анжела.

– Мистер Медоуз и Лаура настоят на том, чтобы самим отвезти меня.

– Тогда ничего не говорите им, а передайте записку с кем-нибудь из знакомых.

Занимавший в ложе пятое место мистер Медоуз, как ни напрягал свой слух, ничего не сумел расслышать из-за болтовни остальных. Заметив его напряженную позу, Оливия поспешила улыбнуться ему, стремясь развеять его подозрения. Разве могла она на него положиться? Не обратился ли он к Лауре с новостью, что она уезжает?

– Я как-нибудь справлюсь, – пообещала Оливия Анжеле. – Не уезжайте без меня от Пекфорда.

– Разумеется! Джон весь вечер только и делает, что говорит о вас. Он раскрывает рот лишь для того, чтобы в очередной раз произнести ваше имя. Мисс Хансон извелась бы от ревности, если бы слышала его сегодня.

– Кто это, мисс Хансон? – нахмурилась Оливия.

– Как, это же соседка того джентльмена, у которого мы гостили всю эту неделю. Она смазлива, но вам нет нужды волноваться. Ее папаша из-за какого-то пустяка выгнал Джона. Они такие недалекие, эти деревенские, невозможно выдержать. Ну ладно, я должна идти.

Оливию охватила ревность. Она должна удрать сегодня вечером, иначе потеряет Джона. Но как удрать? Оказалось, нет никакой возможности. Тетя Хетти после представления сразу же едет домой, но Лаура, миссис Харвуд и мистер Медоуз будут присматривать за ней и носиться вокруг, как ястребы.

Ее глаза скользнули к ложе Джона, и она пожалела, что пропускает одно из восхитительных развлечений: Джон катал бумажные шарики из обрывков театральной программки и кидался ими в партер. Он попал прямо в лысину одного джентльмена. Как все в ложе смеялись! О, эта компания знала, как надо развлекаться! Оливия страстно желала оказаться среди молодежи, а не торчать среди приличных, скучных, самодовольных людей, которые были старше нее на целую вечность.

Баронесса с трудом выдавила из себя улыбку, когда мистер Медоуз вытащил из кармана и протянул ей коробку ее любимых конфет. Она взяла конфеты, не поблагодарив, и засунула сразу с полдюжины себе в рот, но и жуя конфеты мистера Медоуза, она не переставала разглядывать в бинокль Джона.

ГЛАВА 18

Баронессе казалось, что в этот вечер представление длится уже часов двадцать. Она не могла сосредоточиться, ее отвлекали от мыслей о Джоне смех в зале и поющие на сцене актеры. Публика хлопала при каждом выходе полной женщины с перьями в прическе, широко раззевающей в ариях рот.

Но в конце концов занавес опустился, раздались бурные аплодисменты. После множества вызовов, когда перья, торчащие из прически уже поклонились публике, наверное, раз двадцать, леди и джентльмены принялись разбирать запутавшиеся шали и ридикюли и покидать свои кресла. А Оливия так еще и не придумала, как же сбежать! Но она посетит Пантеон этой ночью, даже если ее тетушка, миссис Харвуд, кузина Лаура и мистер Медоуз костьми лягут на ее пути! Она поедет в Пантеон, даже если ей придется прокладывать себе дорогу пушечным огнем!

Публика шумно восторгалась представлением. Мистер Медоуз подошел, чтобы накинуть ей на плечи шаль.

– Вам будет о чем рассказать своим детям, баронесса!

– Что вы имеете в виду? – спросила Оливия, угадывая, что же именно она упустила, разглядывая Джона: может, актер какой умер, войдя в роль чрезмерно, или свалился случайно со сцены? – ей-богу, она не заметила!

– Бьюсь о заклад, это последняя роль великой миссис Джордан. Я не пропустил бы сегодняшнее представление, даже если б за него пришлось выложить бешеные деньги. Миссис Джордан, конечно, не по возрасту исполнять леди Тизл, но у этой певицы есть огромный драматический дар, ее власть над публикой безгранична. Она заставила всех поверить, что молода! Должно быть, она колдунья.

– А! Так это была миссис Джордан? – растерянно спросила Оливия.

Так вот что она упустила! С детства она слышала об этой живой легенде, а сейчас, когда ее увидела и услышала, она не могла даже вспомнить, какую оперу слушала и кого исполняла в ней великая миссис Джордан.

– Она ужасно полна, – раздраженно сказала Оливия.

– Да, но глядя на нее, забываешь о ее полноте: у нее прекрасная пластика движений, к тому же полноту скрадывает высокий рост, – Медоуз мягко улыбнулся и повернулся, чтобы подать шали другим дамам.

Они покинули ложу и целую вечность стояли у театра и ждали, когда их карета пробьется к ним через скопище других экипажей, а когда карета пробилась, надо было завезти Хетти на Чарльз-Стрит, и возникла еще одна задержка на пути баронессы в Пантеон.

Миссис Харвуд решила вместе с Хетти остаться на Чарльз-Стрит, так как не о чем было беспокоиться: мистер Медоуз сопровождал Ливви и Лауру на прием к Пекфорду. После долгих наставлений и прощаний у особняка лорда Монтфорда, задержавших их карету еще более, молодые леди в сопровождении мистера Медоуза отправились наконец на прием.

Лауре вечер приносил удовольствие, насколько это было возможно для девушки с разбитым сердцем. В отличие от своей кузины, Лаура вовремя оценила счастье увидеть последнюю роль миссис Джордан, но сердцем, как и Оливия, она была далека от событий на сцене. Как только она удостоверилась, что лорда Хайятта в театре нет, ее мысли заметались по Лондону в поисках, где бы он мог находиться.

Теперь она всегда первым делом осматривала залы, отыскивая лорда Хайятта, и где бы он ни находился, Лаура неизменно направлялась в самое дальнее от него место.

Она не изменила своей новой привычке и на приеме у Пекфорда и бегло осмотрела зал, но не обнаружила светловолосой головы Хайятта. Не отдавая себе в том отчета, Лаура бессознательно составляла и просматривала список развлечений, предлагаемых на вечер Сезоном, и старалась определить, куда мог отправиться Хайятт. Она полагала, что он приедет в Ковент-Гарден посмотреть на последнюю роль миссис Джордан, когда же его там не оказалось, Лаура задумалась, где он. На балу у леди Монталью? Оливия отвергла приглашение на этот бал для избранных, но Хайятт, решила Лаура, мог бы сначала заявиться к леди Монталью, чтобы затем отправиться на менее высокий, но более оживленный прием у Пекфорда. Он мог появиться с минуты на минуту.

Лауре предстояло подыскать себе партнера, так как мистер Медоуз, конечно, пригласит вначале баронессу. Однако лорд Тальман, все еще питавший надежду заполучить состояние баронессы для одного из своих братьев, пригласил Оливию, и баронесса согласилась, так как от Тальмана сбежать было легче, чем от Медоуза. Все внимание Оливия сосредоточила на дверях. Джон еще на прием не прибыл. Расстроенный Медоуз пригласил Лауру.

В середине танца, как обычно, с шумом, заявились Ярроу и его приятели. Лаура встревожилась, увидев их, но Оливия не упоминала о Ярроу после скандала в Кастлфильде, и, не подозревая о недельном отсутствии Ярроу в Лондоне, Лаура предполагала, что он был в городе, но не надоедал баронессе. Почему? Лаура считала, Ярроу завел новую даму сердца.

Мистер Медоуз оказался более чем скучным партнером. Он не отрывал глаз от Оливии, пытаясь угадать, не появились ли у баронессы чувства к Тальману. Она так нетерпеливо дала согласие на танец с ним!

Во время этого же танца в дверях появился Хайятт в окружении джентльменов. Его приход, как и приход Ярроу, не составляло труда заметить, но по другой причине: при каждом его появлении по залу проносился ропот возгласов, поворачивались головы, вытягивались шеи, чтобы хоть мельком взглянуть на него.

– Вон и Хайятт, – мрачно произнес Медоуз. – Баронесса наверняка отдаст ему следующий танец!

– Сомневаюсь, что Хайятт станет приглашать Оливию, – сказала Лаура, добавив про себя: „Или мисс Харвуд“.

Сразу же после танца один из джентльменов пригласил Лауру на следующий, и она с радостью согласилась. Ей не хотелось, чтобы Хайятт видел ее без партнера стоящей у стены. Она совсем забыла в этот момент об Оливии. Когда их сопровождал Медоуз, он брал на себя ответственность за благополучие их подопечной, и Лаура могла отдохнуть от тягостной заботы.

При виде Хайятта у Оливии сузились глаза, и она приняла окончательное решение. Джон уже пару минут стоял в стороне и различными рожицами и движениями головы намекал, что ему не терпится уйти. Надо было срочно избавиться от Лауры и мистера Медоуза! Но как их провести? Она им скажет, что танцует с Хайяттом!

Как только музыка кончилась, Оливия обратилась к лорду Тальману:

– Я заметила, как входил в зал лорд Хайятт, мне надо поговорить с ним о моем портрете. Спасибо вам за чудесный танец, лорд Тальман!

Он церемонно поклонился.

– Танец был удовольствием для меня, баронесса. Я с нетерпением ожидаю встречи с вами на вашем балу. Вы не забудете пригласить Родни и Руфуса? Как мило с вашей стороны!

– Да-да, – ответила Оливия и пошла навстречу Хайятту.

– Лорд Хайятт, позвольте поговорить с вами, – она взяла его за локоть и повела в самый конец зала за колонны.

Медоуз видел, как они уходили. Он не сомневался, следующий партнер баронессы – Хайятт. Лаура же в растерянности наблюдала за ними, но также не подозревала об истинных замыслах баронессы. Она надеялась, что Оливии не взбрела в голову шальная мысль примирить ее с Хайяттом. Она обвиняла Лауру в том, что кузина упустила одну из лучших партий резона. Неужели эта несносная девчонка посмеет вмешиваться в ее отношения с Хайяттом?

Когда вновь раздалась музыка, Медоуз уже стоял в паре с одной из дам, Лаура со своим партнером. Музыканты играли разухабистый контрданс. Громкая музыка не давала Лауре сосредоточиться, она еле успевала следить за быстрой сменой движений танца.

Оливия убедилась, что оба ее надзирателя заняты и, желая поскорее избавиться и от лорда Хайятта, торопливо произнесла:

– Так когда вы доставите мой портрет на Чарльз-Стрит? Он ведь уже высох?

– Да, портрет уже можно перевозить, – подтвердил Хайятт. – Я могу прислать его вам завтра, если угодно.

– О, да! Я умираю от желания поскорей показать его тетушке. Так вы доставите его завтра?

– Я непременно отошлю его, – повторил Хайятт.

Оливия не стала уточнять, каким образом и в котором часу будет доставлен портрет.

– Замечательно! – воскликнула она. – Большое спасибо! Я не стану вас больше задерживать. Не сомневаюсь, вы хотите разыскать леди Деверу, но я не видела ее здесь этим вечером.

Баронесса стремглав помчалась наверх за своей накидкой. Хайятт облегченно вздохнул. Его привело в негодование упоминание леди Деверу, но обрадовало, что баронесса не принудила его к танцу. Разглядывая присутствующих, он лениво переводил взгляд с одного лица на другое, как вдруг заметил Лауру. Брови Хайятта сошлись у переносицы, и с хмурым видом он направился в буфетную, где тотчас же его окружила толпа почитателей.

Оливия схватила накидку и спустилась вниз. Джон ждал. Гости все еще прибывали. Под прикрытием суматохи Оливия проскользнула за пальмой в кадке и выбралась на улицу, никто на нее не обратил внимания.

– Черт побери, сколько же можно тебя ждать! – были первые слова Джона после недельной разлуки с возлюбленной.

– Чертовски трудно было ускользнуть! – резко ответила Оливия.

– Пообвыкнешь, станет легче, – небрежно бросил Ярроу.

– Домино с тобой? – поинтересовалась Оливия.

– Где лишнее домино, Чарли? – обратился Джон к приятелю, торопливо направляясь к карете.

– У меня его нет! Ты одолжил его мисс Хансон на прошлой неделе.

Это было еще одним оскорблением чувств Оливии.

– Тогда тебе придется одолжить мне свое, – сказала она Джону. – Я не могу допустить, чтобы увидели мое платье, его могут узнать!

– К черту, все белые платья кажутся одинаковыми!

На помощь Оливии пришла Анжела Карстерс:

– Белый цвет привлечет внимание. Мало ли дам и джентльменов, сующих носы в чужие дела! Они примутся подозревать, что Оливия дебютантка. Ты должен отдать ей свое домино, Джон!

– Я не понимаю, почему вы все сваливаете на меня, – ворчал Ярроу, придерживая дверцу, пока Оливия поднималась в карету.

Баронессе не приходилось прежде заглядывать внутрь экипажа Ярроу, и даме, привыкшей к изысканности и роскоши Черепахи, он показался дешевкой с претензией на элегантность. Пустые бутылки от вина катались по полу. Карета была переполнена. Однако теснота позволила Джону обнять баронессу, и Оливия тотчас же забыла и думать об экипаже.

– Ты скучал по мне, Джон? – застенчиво спросила она.

– Черт побери, я скучал по тебе постоянно! Анжела говорила тебе, что я сбил спесь с этого Хансона на скачках в Брайтоне? Шестнадцать миль в час! Я вышиб из него пятьсот фунтов стерлингов!

– Речь о брате мисс Хансон? – чопорно спросила Оливия.

– О ком же еще! А тебе здорово досталось в Кастлфильде, когда они привезли тебя домой?

– Да, ужасно, – сказала Оливия, рассчитывая на сочувствие и поддержку.

– Я задал бы трепку этому Тальману, не будь ты его гостем, но я боялся, он отыграется на тебе.

– Нет, что ты! Он слишком джентльмен для подобного!

– Он сделал тебе предложение? – спросила Анжела.

Оливии показалось, скажи она просто „нет“, это снизит ей цену. Она ответила:

– Я не давала ему случая предложение сделать. Он продолжает заходить ко мне по десять раз на день. Сегодня вечером он просил позволения и его братьям-близнецам придти на мой бал.

– Если ты собираешься заполнять зал всяким сбродом, как Кастлфильды, можешь оставить у себя мое приглашение.

– Они уже приглашены, – ответила Оливия, но добавлять не собиралась, что Джона ее компаньонки и не думали приглашать.

В карете громко и долго болтали о времени, приятно проведенном в Гатвике. У Оливии разболелась голова. Когда карета остановилась на южной стороне Оксфорд-Стрит, они надели маски.

– Бог мой, что это такое? – воскликнул Ярроу, разглядев маску из павлиньих перьев.

Из-за длительного пребывания под юбкой перья разлохматились и обтрепались.

– Это маска, – сквозь зубы просветила его Оливия.

– Не думай, что тебя увидят рядом со мной, если ты ее наденешь! Похоже, что ее отрыли в мусорном ящике. К счастью, у меня есть запасная.

Оливия сняла свою маску и надела одноцветно-синюю, предложенную Ярроу. Синяя маска не подходила к черному домино и вряд ли была менее обтрепана, чем та, которую Джон небрежно зашвырнул в канаву. Ярроу отдал Оливии свое домино, но не помог ей его надеть.

Элегантное здание и модная толпа, стекающаяся к его дверям, подвели Оливию к мысли, что Пантеон не столь ужасен, как она опасалась. Когда они вошли, глаза ослепило великолепие позолоченных украшений, переливающихся в свете хрустальных люстр. Но спустя мгновение Оливия заметила, что гости были гораздо менее элегантны, чем само здание. Некоторые из мужчин пошатывались, а произношение их спутниц вряд ли можно было услышать в светских салонах, если только они там не разносили подносы с напитками.

– Господи! – воскликнула баронесса. – Это похоже на…

– Я же говорил, что тебе понравится, – перебил Джон.

– Но мне вовсе не нравится! Все ужасно! Но раз уж мы здесь, станцуем разок и вернемся к Пекфорду. Если мы вернемся достаточно скоро, мистер Медоуз не узнает, что я отлучалась.

– Мы не можем танцевать, пока не промочим горло, – сказал Джон.

– Но я хочу танцевать! – попыталась настоять баронесса.

Впервые за время ее пребывания в Лондоне джентльмен ставил свое желание превыше желания ее.

– Я вижу, мне придется укротить тебя, дикая кошечка, – произнес Джон с улыбкой, разбудившей воспоминания Оливии о его безнравственном объятии на мосту Кастлфильда, и без дальнейших пререканий она поплелась за ним.

Ярроу повел их наверх, где вдоль балкона располагались ложи, из которых открывался вид вниз на танцевальный зал.

– Шампанского, приятель, и поторопись, – приказал Джон подошедшему к их столику официанту.

Когда принесли шампанское, Ярроу сунул руку в карман и вытащил три пенса.

– Очередь за тобой, Чарли, – сказал он.

Чарли добавил шиллинг. Официант стоял у столика, ожидая увидеть недостающие деньги, и пробку вытаскивать не торопился.

– Черт побери, запишите на мой счет, – грубо сказал Ярроу. – Я постоянно здесь бываю.

– Мы не даем в кредит, сэр.

Анжела порылась в сумочке и протянула недостающую сумму.

– Следующая за тобой, – сказал Ярроу Оливии. – Ты одна из нас владеешь золотом.

– По-моему, ты говорил оловом, – заметил Чарли.

– Золото-олово – какая разница! Маленькая баронесса богата, как восточный шейх, и чертовски привлекательна к тому же! – черта он упоминал при каждом возможном случае.

– Я не ношу с собой деньги! Обычно платит джентльмен, если он пригласил даму, – отрезала Оливия.

Она знала, что обсуждать денежные дела при людях – признак плохого воспитания. Тон, в котором говорил Джон о ее олове, подсказал ей, что его интересуют лишь ее деньги, а не она сама. Весь вечер он ведет себя отвратительно, и отвратительно все здесь! Никаких подобных проблем не возникало, когда ее сопровождал мистер Медоуз. Правда, при его сопровождении не возникало и столь пленительного чувства приключения. У нее аж мурашки пробежали по телу, когда Джон назвал ее „дикой кошечкой“ и сказал, что должен ее укротить.

Официант открыл шампанское и наполнил бокалы. Не успела Оливия поднести свой бокал к губам, как Джон и Чарли уже осушили свои и разлили оставшееся шампанское. Оливия поторопилась выпить. Что ж, чем скорее они разопьют бутылку, тем раньше они станцуют и уедут!

– Не спуститься ли нам вниз? – предложила Оливия через минуту.

– Еще бутылочку! – возразил Джон. – У меня во рту сухо, как золе на солнце. Официант!

– У тебя нет денег! – напомнила ему Анжела.

– Черт побери, если он откажется взять мою долговую расписку, он не посмеет отказать баронессе. Сюда, приятель!

Официант не подошел, хотя слышал. Ярроу был уже навеселе, он поднялся, пошатываясь, и ринулся к официанту, опрокинув по пути стул и столкнувшись с другим пьяным посетителем Пантеона.

– Эй ты, смотри, куда прешь! – грубо потребовал пьяный великан с мощными кулаками.

– Сам смотри, червяк! – огрызнулся Ярроу.

– Кто это червяк? – заинтересовался великан.

– Ты, жирная образина!

Началась шумная драка. Ярроу был слабее своего противника, он был ниже ростом, легче, пьянее и менее опытен в драках. Первый же удар, пришедшийся ему по носу, растянул его возле стола. Чарли вскочил и ринулся на защиту приятеля. У великана тоже нашлись друзья, и вскоре около дюжины мужчин избивали друг друга.

Оливия съежилась в своем домино и обратилась к Анжеле:

– Давай уедем, пока не появился констебль.

– Мы не можем уйти сейчас! Начинается самое интересное, завтра будет что вспомнить!

Анжела сорвалась с места, чтобы получше рассмотреть драку. Оливия же боялась присоединиться к дамам, криками подбадривавшим дерущихся. Их произношение не оставляло сомнений, из какого они круга. Но когда какой-то франт скользнул на пустовавший стул за ее столиком и стал делать ей неприличные предложения, Оливия нашла в себе мужество пробраться к Анжеле.

Она видела Ярроу, растянутого на полу. Из его носа шла кровь. Оливию охватила волна жалости, недостаточно сильная, однако, чтобы бросить ее к нему. Когда же он, пошатываясь, встал на ноги и свалил на пол также шатающегося великана, а затем рухнул на него без сил сам, баронесса почувствовала отвращение. Ее единственным желанием было уйти и никогда больше не видеть ни Ярроу, ни Пантеон. На что она рассчитывала, приезжая сюда? Изо всех сил она потянула Анжелу за собой.

– Вызовем карету! – умоляла Анжелу баронесса.

– Отстань! – насмешливо ответила Анжела. – Не порти удовольствие!

В отчаянии Оливия огляделась в надежде увидеть хоть одно знакомое лицо Она готова была броситься на шею первому, кого узнает. Но вскоре она поняла, что посетители Пантеона не бывают в светских салонах. Мужчины с интересом пялились на драку, а женщины, назвать которых „леди“ у Оливии никогда бы не повернулся язык, смеялись. Зачем она приехала в Пантеон!

Ей ничего не оставалось, как уйти одной и попытаться разыскать свободный кэб. Но у нее не было денег, чтобы расплатиться с возницей! Она решила оставить свое кольцо с жемчугом, чтобы потом его выкупить.

Оливия повернулась в поисках лестницы и тут увидела быстро приближающихся трех полицейских с Боу-Стрит. О, боже! Что же будет? Неужели она, навеки опозоренная, окажется в арестантской?

ГЛАВА 19

Лауре танец не принес удовольствия. Она не любила контрданс. Ей хотелось, чтобы молодые люди восстали против старинного танца подобно тому, как пожилые дамы подняли настоящий бунт против не так давно вошедшего в моду вальса. Контрданс приводил в беспорядок прическу, а лицо после него становилось красным до неприличия. Но все ли дамы чувствовали то же, что и она? Или же истинная причина ее недомоганий была в том, что Оливия, по всей видимости, что-то замышляла – иначе зачем она увела Хайятта в конец зала за колонны?

По окончании контрданса Лаура хотела подняться наверх, чтобы привести в порядок волосы, но еще больше, чем поправить прическу, ей был необходим бокал вина, чтобы охладиться.

Ее партнер по контрдансу проводил Лауру к буфетной. Но сделав пару шагов, Лаура раскаялась в том, что пришла сюда. В буфетной сидел Хайятт. Более того, он разговаривал с Медоузом! Они оба взглянули на нее – и как! Лаура поняла, они беседуют о чем-то очень значительном и серьезном. Она поискала рыжеволосую головку Ливви.

Баронессы рядом с Хайяттом не было, и у Лауры стало несколько легче на душе. Волна надежды поднялась и схлынула, как только она заметила хмурое выражение лица Хайятта. Что бы Ливви не сделала, поступок баронессы явно его возмутил.

– Может быть, вы закажете для меня бокал вина, мистер Тальбот, и будете столь любезны, что принесете его мне? – попросила Лаура сопровождавшего ее джентльмена. – Я буду ждать в большом зале за дверью.

– Очень благоразумно! Здесь душно! С удовольствием принесу.

Лаура вошла в танцевальный зал и опустилась на первый же свободный стул, заломив в тревоге руки. Она даже представить себе не могла, что же такое выкинула Оливия, отведя Хайятта за колонны. Неужели она сказала что-либо вроде: „Кузина Лаура тоскует страшно с тех пор, как вы прекратили за ней ухаживать! Почему бы вам не пригласить ее на танец?“

Лауру мучили сомнения, не последует ли за ней Хайятт в большой зал, но сомнения мучили Лауру недолго: мистер Тальбот еще не вернулся, как в дверях показалась высокая фигура Хайятта. Он бегло осмотрел зал. Лаура сжалась, стараясь занять как можно меньше места в пространстве в надежде, что он не заметит ее. Да и ее ли он ищет?

Хайятт заметил Лауру и быстрым шагом направился к ней. Стремительность его походки наводила на мысль о безотлагательности дела. Но первые слова, которые он произнес, подойдя к ней, оказались совсем не теми, что ожидала Лаура.

– Вы не видели баронессу? – спросил он.

– Нет, последний раз я видела ее танцующей с лордом Тальманом, затем она отошла с вами в конец зала.

– Со мной она перекинулась парой слов, потом исчезла. Медоуз подозревает, что она одурачила вас обоих и уехала с Ярроу. Он также исчез.

Лауру охватил страх.

– О, боже! Я надеялась, что у них с Ярроу все кончено, он не появлялся целую неделю! Возможно, она наверху. Я пойду посмотрю.

Лаура поднялась, но прежде чем выйти из зала, добавила:

– Спасибо, что сказали мне об этом, лорд Хайятт!

– Дайте мне знать, если она наверху.

– Конечно, – ответила Лаура и стремительно направилась к лестнице.

Когда минуту спустя вернулся Тальбот со стаканом вина, Хайятт объяснил ему, что мисс Харвуд почувствовала слабость и ушла наверх. Разумеется, Лаура и Медоуз желали сохранить в тайне очередную выходку баронессы, и Хайятт решил им в этом помочь.

Он вышел в коридор дожидаться возвращения Лауры. Заметив ее бледное встревоженное лицо, он понял, что Лаура не нашла баронессу. Хайятт обругал про себя далеко не ласковыми словами Оливию за то беспокойство, что она доставляла своей кузине. Лаура, хоть и не слышала слова, произносимые Хайяттом про себя, почувствовала признательность за его поддержку в трудную для нее минуту.

– Горничная сказала, баронесса полчаса назад забрала свою накидку. Где же сейчас Оливия может быть?

– Возможно, на Великой Северной Дороге по пути в Гретна-Грин, – мрачно произнес Хайятт. – Но Медоуз уже отправился искать ее в Пантеоне. Он слышал, как приятель Ярроу говорил что-то про Пантеон. Я же прокачусь, пожалуй, по Северной Дороге.

– Очень мило с вашей стороны, лорд Хайятт, но я думаю, прав мистер Медоуз. Дело в том, что Оливия спрашивала меня о Пантеоне. Я ответила ей, что это не место для леди.

– Что и было вашей ошибкой! Вам следовало сказать, что Пантеон – место для степенных и пристойных встреч. Хорошо, поедемте в Пантеон, а если баронессы там не окажется, то тогда уж мы вместе с Медоузом прокатимся на север, так как, не исключено, Ярроу намерен воспользоваться неопытностью баронессы. Насколько мне известно, он совершенно запутался в долгах.

Лаура услышала „поедемте в Пантеон“ с радостью и благодарностью, но считала должным возразить:

– Вам нет необходимости беспокоиться, лорд Хайятт. Очень мило, конечно, с вашей…

– Вряд ли вы можете отправиться туда одна, Лаура, – перебил Хайятт. – Полагаю, вы прибыли в карете Медоуза?

– Да.

– Тогда у вас нет и экипажа! Бегите за своей накидкой, а я пойду принесу извинения за наш уход хозяйке дома.

Лаура помчалась за накидкой. Когда она вернулась, Хайятт уже ждал ее в плаще.

– Я вызвал свой экипаж, – сказал он. – Миссис Пекфорд я сказал, что у баронессы разболелась голова, и Медоуз вывел ее на свежий воздух, а мы увезем домой.

Хайятт взял ее под руку и повел из зала. Вскоре появился его экипаж. Он открыл дверцу, и Лаура поднялась в его карету.

– Пантеон, Оксфорд-Стрит, – объявил он кучеру. Хайятт сел возле Лауры и произнес: – Если крошка намерена продолжать в том же духе, у нее не останется надежды на приличный брак. И без того поползли слухи о Кастлфильде.

– Я знаю об этом. Она совершенно изменилась с тех пор, как приехала в Лондон. Прежде баронесса не вела себя так. Всеобщее внимание вскружило ей голову. Говорила ли она сегодня вам… – Лаура вдруг запнулась.

– Она спросила только, когда ей можно забрать свой портрет.

– Вот как! Значит, вы явились для нее только простым предлогом улизнуть от мистера Медоуза! Он присматривает за баронессой и лезет из кожи вон, чтобы ей угодить. Однако я сомневаюсь, что его любовь выдержит подобное обращение баронессы. Оливия не услышит от него предложения, если не станет более осторожна в своих поступках.

– Так он надеется жениться на баронессе? – заинтересовался Хайятт.

До сих пор он продолжал считать, несмотря на все отрицания Лауры, что супружескую чету составят мисс Харвуд и мистер Медоуз. Их постоянно видели вместе.

– О, да! И это не поверхностная любовь, вовсе нет, это глубокое чувство! Он на самом деле увлекся баронессой.

– Этим-то все и объясняется! – загадочно произнес Хайятт.

Лаура, разумеется, тотчас же попросила объяснить, что означают его слова.

– Кажется, нынче в моде пренебрегать джентльменами, которые имели неосторожность полюбить.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, лорд Хайятт, – воскликнула Лаура.

– Неужели, мисс Харвуд? Не успел я выразить вам свои чувства, как вы стали дурно обращаться со мной!

Чувство обиды и несправедливости и образ коварных ног в одних чулках, крадущихся в комнату леди Деверу, все еще переполняли Лауру, и она холодно ответила:

– Ваш случай и случай мистера Медоуза не имеют ничего общего!

– Общее в обоих случаях то, что дамы незаслуженно дурно обращаются с джентльменами, которые испытывают к дамам далеко не поверхностные чувства.

– Незаслуженно? – воскликнула Лаура. – Честное слово, если то, что вы прокрались в комнату леди среди ночи в одних чулках, не заслуживает плохого обращения с моей стороны, что же в таком случае достойно порицания?

– У меня были не только чулки на ногах, если вы вспомните, и я не крался, а постучал к вам в дверь. Ничто иное как ваша непреклонность…

– Я говорю не о своей комнате, лорд Хайятт! – оборвала его Лаура

– А о чьей? – спросил он с неподдельным изумлением, но вскоре его осенило. – Вы имеете в виду комнату леди Деверу?

– Как? Вы посещаете будуары еще и других дам?

– Моему посещению леди Деверу была простая причина.

– Нет смысла стараться отмыть разными выдумками свои грехи, лорд Хайятт! Джентльмены наносят визит даме через парадный вход и со шляпой в руке. Если вы намерены выдумывать разные оправдания, я не хочу их слышать.

– Обвиняемому обычно дается право на защиту, – заметил Хайятт. – Даже убийцам предоставляется это право. Я хуже убийцы, Лаура?

– Не могли бы мы оставить эту тему, – с раздражением попросила Лаура.

Но Хайятт был достаточно умен, чтобы не возражать. Что ж! Если она не желает слушать, он заставит ее выслушать его признание окольным путем.

– Я делал все ради вас! – сказал он, не сомневаясь, что высказывание не сможет не возбудить ее интерес.

– В самом деле? Скажите на милость, а какую выгоду я извлекла из вашего ночного свидания с леди Деверу? Вы что, специально его подстроили, чтобы вас увидели и тем самым уберегли меня от ошибки принять ваше предложение? Не думайте обмануть меня вульгарной софистикой, лорд Хайятт!

– У нас с вами разговор о горшке, обзывающем чайник черным. Если это не софистика…

Любопытство Лауры достигло наивысшей степени, и она с нетерпением ожидала продолжения. Хайятт заметил, что поймал ее на крючок и замолчал. С трудом выдержав паузу, Лаура спросила:

– Итак, зачем же вы тогда ходили к ней?

– Вам это не интересно, – сказал Хайятт. – Я не стану утомлять вас своими оправданиями.

– Я слышала, вы отдали леди Деверу ее портрет, – сказала Лаура, бросая на Хайятта многозначительный взгляд. – Не сомневаюсь, это тоже было сделано ради моего благополучия

– Ну конечно! – воскликнул Хайятт обрадованно. – Из-за этого я и заходил к ней! Сказать, что она может забирать свой портрет. Я решил, вы правы! Только так можно отвязаться от нее! Тальман не зря считает, что она „неизбежная неприятность“. Вы сами видели ее в Кастлфильде. Я боялся за вас, Лаура.

– Это ваш обычный наряд – одни чулки на ногах? Разве вы всегда снимаете туфли, когда наносите визит даме?

– Только когда опасаюсь подслушивающих старых сплетниц… А кто меня видел? Мисс Кампбелл?

– Я узнала от мисс Тремур. Все в Кастлфильде слышали о вашем ночном визите, – добавила Лаура.

Она пыталась понять, говорит ли Хайятт правду. Как и остальные, она предполагала, что настойчивость леди Деверу одержала верх, и она добилась и Хайятта, и портрета. Но припоминая прошедшую неделю, Лаура должна была признать, что ни разу не видела их вместе.

– Ваше поведение подтвердило слух, если у кого-то еще и оставались сомнения, – сказал ей Хайятт.

– Не обвиняйте меня! Что еще вы могли от меня ожидать?

– Я надеялся, что девушка, на которой я собираюсь жениться, доверяет мне и по крайней мере выслушает рассказ о происшедшем в моем изложении.

– Так или иначе у вас не было искреннего желания жениться на мне, – сказала Лаура.

– Совершенно верно! Именно поэтому я и сделал вам предложение!

– Мы приехали, – сказала Лаура, потому что карета остановилась, их спор мог подождать.

Хайятт открыл дверцу, не дожидаясь услуги кучера. Он взглянул в сторону Пантеона и увидел трех франтов, в стельку пьяных.

– Вам лучше подождать в карете, – сказал он Лауре.

– Так вот он каков, Пантеон! – Лаура оглядела здание.

Ее охватило страстное желание войти. Слишком уж много она слышала о Пантеоне, чтобы не желать взглянуть собственными глазами! В ее воображении он сиял очарованием сладкого запретного плода. Но лишь самые отчаянные леди переступали его порог, и Лаура слегка упрекала себя за то, что никогда не пыталась совершить какой-либо невероятный шаг. Может, Ливви права – тайные встречи с джентльменами, презрение к поклонникам, подобным Тальману, посещение Пантеона… – может, стоит поступать именно так?

– Мне хотелось бы посетить Пантеон, Хайятт, – сказала Лаура.

Хайятт обратил внимание, что она по забывчивости опустила слово „лорд“, которое беспокоило его весь вечер, и он не смог не заметить также выражение отчаянного желания на ее лице.

– Пантеон – не подходящее место для леди. И кроме того, у вас нет маски и домино.

– Я могу понадобиться Ливви, – попыталась ухватиться Лаура за любой, даже столь неубедительный, предлог.

Она с надеждой ожидала решения Хайятта. Он нахмурился.

– Я должна хоть разок взглянуть на Пантеон, – созналась Лаура в истинной причине своей настойчивости.

– Мисс Харвуд, беру на себя смелость заявить, что вы обманщица! Под вашей чопорной внешностью бьется сердце распутной женщины. Вы уже совершеннолетняя, и, если вы желаете войти в Пантеон, не имея даже маски, чтобы скрыть свою распущенность, я не могу помешать вам. Но если к вам пристанет компания расхлябанных повес, виноваты будете только вы сами, меня тогда не вмешивайте, я убегу, ведь я крайне недоброжелательно отношусь к подобным нескромным увеселениям, – сказал Хайятт, но его улыбка не оставляла сомнений, что он согласен провести Лауру в Пантеон и защитить ее от расхлябанных повес.

Хайятт удивленно наблюдал, как ее губы раскрылись в ответной смелой улыбке:

– Еще один грех будет не слишком уж заметен в вашем багаже, Хайятт, а обо мне не беспокойтесь! Будьте до конца рыцарем и проводите меня.

– Вот как мужчина из-за женщины теряет свою репутацию, мисс Харвуд, – пошутил Хайятт, беря ее под руку и направляясь к главному входу. – Джентльмен становится жертвой любой смазливой кокетки, соизволившей подмигнуть ему! Будьте осторожны, а то я однажды постучу в дверь вашего будуара поздней ночью, и на мне будут один чулки!

– Наверняка вы можете подыскать кого-нибудь получше, нежели жеманную лицемерку вроде меня. В Пантеоне, говорят, полно женщин легкого поведения.

– Они моя обычная участь, – вежливо заметил Хайятт, – но каждому человеку хочется время от времени изменить жизнь.

– Я же шучу! – возмутилась Лаура серьезности, с которой ответил Хайятт, но Хайятт уже смеялся.

Он придержал дверь, пропуская Лауру, и она вошла в Пантеон. В вестибюле не было никого, кроме привратника и двух дам, у которых не хватило денег, чтобы заплатить за вход. Они хотели к кому-нибудь пристать, чтобы попасть в зал.

– Вам лучше остаться здесь, – сказал Хайятт. – Держитесь поближе к привратнику, пока я осмотрю залы.

– Я не могу остаться одна! – возразила Лаура, цепляясь за его рукав, так как в вестибюле появилось несколько подвыпивших мужчин, и они переводили оценивающие взгляды с девиц на Лауру.

– Конечно, не можете, – согласился Хайятт. – Что я вам говорил? Хорошо, я отведу вас к карете.

Не успел он договорить, как сверху послышался тяжелый топот, и со стороны лестницы раздался шум голосов.

– Пройдемте, джентльмены. Арестантская ждет вас. Когда протрезвеете, можете послать за поручителем.

– О боже! – воскликнула Лаура, крепче прижимаясь к Хайятту.

Среди нарушителей порядка, которых выводили из зала полицейские, Лаура заметила Ярроу, у него был разбит нос, пьяные глаза остекленели. Она взглянула на Хайятта, и тот приподнял бровь, давая понять Лауре, что тоже узнал Ярроу.

– Ливви наверняка здесь, – прошептала Лаура. – Слава богу, она, кажется, избежала тюрьмы!

– Именно джентльмены принимают, как правило, на себя главный удар, хотя во всем всегда виновны дамы, – с притворной досадой произнес Хайятт.

– Удалось ли мистеру Медоузу разыскать Оливию? Мы должны узнать это, прежде чем покинем Пантеон!

– Вам не терпится проникнуть в зал, Лаура? Увы, я не возьму вас с собой и поднимусь наверх один, пока полицейские здесь. Они защитят вас в случае чего.

Лаура так и не успела решить, всерьез ли хочет покинуть ее Хайятт, или он опять шутит, как увидела мистера Медоуза. Он сходил по лестнице, держа за одну руку совершенно подавленную баронессу, а за другую мисс Карстерс. Оливия хлюпала носом в платочек, Анжела Карстерс старалась выглядеть равнодушной.

– Я нашел ее! – объявил торжественно Медоуз. – Она жива и невредима, но очень потрясена.

Оливия, оторвав от лица платочек, сквозь хлюпанье произнесла:

– Все было ужасно! Мне следовало слушать тебя, кузина. У него не хватило денег на шампанское. Ты не скажешь ведь тете Хетти?

– Что сказать, мы придумает в карете! Идем! – предложила Лаура, обнимая баронессу.

Она взглянула на Хайятта, чтобы поблагодарить, и увидела, как он разочарован.

– Но я должна поехать с ней, извините, Хайятт! – попросила она. – Вы очень нам всем помогли!

– Медоуз может сам отвезти баронессу домой, – сказал Хайятт без особой надежды.

– Я позабочусь о том, чтобы обе эти молодые леди благополучно добрались домой, – пообещал Медоуз, кивая головой в сторону Анжелы и Оливии.

Разумеется, вначале он собирался завезти мисс Карстерс, чтобы затем оказаться с Оливией в карете наедине. Никогда прежде баронесса не была в столь подавленном состоянии, и он надеялся извлечь выгоду из него.

– Не стоит расстраивать ваших компаньонок! Мы скажем, что баронесса почувствовала усталость, и я отвез ее поэтому домой. А вы отвезете мисс Харвуд, Хайятт?

– Да, конечно! Но мы, наверное, вернемся сначала к Пекфорду, чтобы повальсировать немного.

Заметив синюю маску в руке Оливии, он повернулся к ней и взял ее за руку.

– Надеюсь, вы усвоили урок, баронесса! Вытрите слезы и поезжайте домой!

Когда он убрал свою руку, маска была у него. Медоуз ушел вместе с Оливией и Анжелой. Хайятт покачал перед Лаурой своей добычей.

– Леди не должны появляться в Пантеоне без маски, – на его лице играла озорная улыбка.

Но теперь сомневалась Лаура:

– Стоит ли? – спросила она. – Ливви ведь не понравилось.

– С ней не было рядом такого закоренелого повесы, как лорд Хайятт! – улыбался закоренелый повеса. – Я буду защищать вас, все остальные джентльмены станут держаться от вас на большом расстоянии, – пообещал он. – Подождите…

Он подошел к привратнику и вернулся от него с черной маской и похудевшим на приличную сумму карманом. Они надели маски и вошли в танцевальный зал.

Лауру охватила нервная дрожь. Прежде у нее никогда не возникало желание оказаться в сомнительной ситуации, но в то же время она поняла, какого чудесного возбуждения она себя лишала.

Хайятт привлек ее к себе. Лаура пристально посмотрела на него. Маска превратила его в незнакомца, темные глаза опасно поблескивали в прорезях, губы раскрылись в дерзкой улыбке.

– Пантеон оправдал ваши ожидания? – спросил Хайятт.

– Здесь замечательно!

Музыка вальса и привлекший Лауру к себе Хайятт создавали неповторимое очарование, которому поддалась легкомысленно Лаура. То, что кое-кто из джентльменов танцевал, обнимая свою даму обеими руками, чтобы удержаться от падения, она не заметила. Она смотрела лишь на Хайятта, она ощущала его близость, волшебные объятия его рук. Они кружились в волнах музыки.

– Вы мне верите? – спросил он.

– О чем вы, Хайятт?

– О том, что заглянул я к леди Деверу лишь для того, чтобы сказать, что она может забирать свой портрет.

Легко поверить в то, чему страстно желаешь верить.

– Полагаю, это так, – ответила она, – но…

– Еще какие-то мои грехи требуют объяснения? – удивился Хайятт. – Тогда давайте разберемся с ними полностью сейчас, Лаура, пока вы в великодушном настроении!

Она вспомнила о стонущих пружинах кровати. Но чтобы заставить пружины заскрипеть, вовсе не обязательны два человеческих тела! Возможно, на кровать опустилась одна леди Деверу. Лаура не могла снизойти до упоминания скрипа пружин кровати. Она поспешно вспоминала, в чем другом могла обвинить Хайятта, но не нашла. Наоборот, если все так, как он говорит, то ужасно вела себя она сама.

– Я была неправа, – сказала Лаура. – Я разорвала чудесный рисунок, который вы подарили. Я сто раз уже жалела об этом.

– Я нарисую вас еще, – пообещал Хайятт. – Хотите, я напишу ваш портрет маслом?

– В самом деле? А какой вы на этот раз меня нарисуете?

– Я нарисую вас ангелом… с потрескавшимися от земной боли ступнями, – добавил он и, рассмеявшись, крепче прижал ее к себе.

– Вы уже написали одну босоножку! – воспротивилась замыслу Лаура.

– Тогда я изображу ореол над вашей головой, хотите? Но только наискосок немного, ведь у вас есть опасность стать падшим ангелом, не так ли?

– Пожалуй! Признаю, что мне нравится в Пантеоне! Я лицемерила, выходит, убеждая Ливви держаться от него подальше, сама-то я заявилась сюда при первой же возможности!

– Искушение делает нас всех грешниками, но грешен холодностью не испытывающий искушений. Противостояние искушению освобождает от греха.

– Тогда уйдем сейчас же! – решила Лаура.

– А я думал, вам на самом деле нравится!

– Да, но ваши слова о потрескавшихся ступнях отрезвили меня.

– Милая глупышка! Сатана далеко отсюда и не собирается хватать вас своими когтями, – сказал Хайятт и страстно поцеловал ее прямо посередине зала.

На мгновение Лаура застыла в неподвижности. Она не должна была этого допустить! Даже Ливви никогда не позволяла… Она отступила и оглянулась, опасаясь возмущенных взглядов, и не заметила ни одного.

– Хайятт! – вскрикнула она. – Что вы сделали?

– Я поддался искушению, каюсь. Давайте выбираться отсюда!

Он потянул ее из зала за собой через вестибюль в ожидавшую их карету с такой скоростью, что можно было, упав, свернуть себе шею.

– Если меня кто-либо узнал, я погибла, – причитала по пути Лаура.

– И к несчастью леди Джерси, эта неугомонная старая сплетница, заметила вас!

– Но леди Джерси не бывает в Пантеоне!

– А сегодня вечером она здесь! А также леди Эмили Купер и королева Шарлотта! Королева Шарлотта была настолько потрясена, увидев вас, что даже рассыпала свой нюхательный табак.

– Ой, какой вы смешной, – рассмеялась Лаура. – Зачем вы стараетесь запугать меня?

– Я просто пытаюсь представить себя вашим спасителем! Даме с загубленной репутацией нужен непременно джентльмен, чтобы восстановить ее в глазах общества. Ничто, кроме замужества, уже не спасет вас, мисс Харвуд.

Хайятт снял сначала свою маску, затем снял маску с Лауры. В тусклом свете она заметила, как изменилось игривое выражение его лица. Он все еще улыбался, но это была совсем другая улыбка, она была мягче, душевнее… Но прежде, чем она смогла отметить все тонкости выражения его улыбки, карета тронулась с места, толчком бросив ее в объятия Хайятта. Его руки сомкнулись, их губы встретились. Ощущения Лауру вновь унесли в Пантеон и беспомощно закружили в коварной мелодии вальса. Его язык раздвинул ее губы, руки ласкали ее плечи… Лаура возносилась, она летала, она была бессмертна, она парила над землей высоко-высоко… Ореол ее окончательно покосился, когда она страстно ответила на объятия Хайятта.

Гораздо позже, удобно положив голову на его плечо, Лаура спросила:

– Вы уверены, что мы подойдем друг другу, Хайятт? Я ведь вовсе не та опытная дама, за которую вы меня приняли.

– Я прекрасно знаю, дорогая, кто вы и какая вы. Сначала я, и правда, ошибся в вас. Я и баронессу ошибочно посчитал провинциальной чаровницей. Но очень скоро я понял, кто вы на самом деле. Вы Миротворица, вы Леди, Обладающая Здравым Смыслом, и у вас доброе сердце, вы смягчаете любое положение дел, каково бы оно ни было.

– Значит, вы находите величайшую привлекательность в том, что я лью масло на воды, чтобы успокоить волнение, которое подымаете вы? Я должна приглаживать взъерошенные перышки?…

– О, нет! Вы уже устали достаточно! Я стану вести себя с такой изумительной пристойностью, что вам никогда не придется вновь играть роль миротворицы. А вот как мне объяснить поведение жены, отправляющейся на увеселительную прогулку в Пантеон, при этом не беспокоясь даже о необходимости надеть маску для соблюдения приличий?

– Мне не хотелось бы, чтобы вы стали слишком уж правильным, Хайятт. Мне, оказывается, нравится легкий оттенок распущенности в моих джентльменах.

– В джентльмене! – поправил ее Хайятт, ублажая Лауру восхитительным проявлением своей распущенности.

Они не стали возвращаться к Пекфорду, а вместо этого проехались по улицам Лондона, обсуждая предстоящую свадьбу. Они обвенчаются в Уитчерче.

– Чтобы все мои знакомые вас увидели! – сказала Лаура. – Однако мы сможем уехать только после бала Оливии. Она ведь еще не подыскала себе мужа.

– Медоуз сейчас ухаживает за ней во всю мочь, я уверен. Они будут помолвлены этой же самой ночью.

– Ему надо переговорить вначале с миссис Тремур, а вам убедить мою маму.

– Она относится ко мне с предубеждением?

– Вообще-то, она без труда распознает повесу, если с ним встретится, – нагло солгала Лаура.

– Не важно! Мужчины любят сражаться, чтобы завоевать награду. Я предложу написать ее портрет, у меня свое оружие.

– О, нет! Вы всегда влюбляетесь в дам, которых рисуете. Я не желаю, чтобы вы соблазнили мою мать!

– Вам придется присматривать за нами во время сеансов, – чопорно сказал Хайятт, но вместо миссис Харвуд испробовал свое искусство опытного соблазнителя на ее дочери, и с большим успехом.

ГЛАВА 20

Когда на следующее утро Лаура спустилась к завтраку, остальные дамы особняка на Чарльз-Стрит уже сидели за столом: Хетти Тремур и баронесса с довольными улыбками, а миссис Харвуд с натянутой. На Лауре было ее лучшее муслиновое платье с узором в виде веточек.

– Ты ни за что не догадаешься, Лаура, – сказала миссис Тремур. – Наша маленькая Оливия получила предложение. Прекрасно и быстро сработано, а?

– Замечательно, – ответила Лаура и, поздравляя, поцеловала баронессу. – Полагаю, нет нужды спрашивать имя жениха. Мистер Медоуз!

– Да, это Роберт, – подтвердила Ливви с более очаровательной улыбкой, чем та, что играла на ее губах последние несколько недель.

Неприступная гордость баронессы растворилась в пламенной любви Роберта. Мистер Медоуз никогда прежде не выглядел таким сильным и мужественным, как в тот момент, когда читал нравоучение Ярроу. А ей тогда припомнилась вся его доброта, которую он проявил за время их знакомства – он достал ей лошадь и карету, он часто дарил конфеты, потакал всем ее маленьким капризам. Но джентльмен может быть добрым и терпеливым ради выгоды приданого. Все решило другое – чашу весов прошлой ночью склонило в его пользу, как ни странно, его негодование.

– Я разбил бы вам нос, если б он еще не был разбит, – свирепо говорил он Ярроу, когда нашел Оливию в Пантеоне. Глаза Медоуза сверкали, руки были сжаты в кулаки. – Как смели вы воспользоваться неопытностью баронессы? Вы недостойны касаться подола ее платья! Если когда-либо я замечу вас снова возле нее, я пристрелю вас.

Посещение Пантеона отрезвило баронессу, она вновь была душевна и ранима, а мистер Медоуз стал в ее глазах героем. Не проехали они и полпути домой, как он раскрыл ей свои чувства, он испытывал нежную любовь к Оливии, он готов был сражаться за нее. Объяснением в любви он распалил себя до такой страсти, что его объятие бросило Оливию в такой же трепет, что и несколько дней назад объятие мистера Ярроу. Благословение миссис Тремур не заставило себя ждать. Медоуз знал наконец, что завоевал баронессу, ее приданое и оловянный рудник на всю оставшуюся жизнь, до того как смерть разлучит их. Но отдавая дань справедливости этому джентльмену, следует заметить, что именно саму баронессу он считал своей высшей наградой.

Лауру разрывало желание сообщить и о своей помолвке, но это утро принадлежало баронессе. Она ограничила себя комплиментами кузине и похвалами достоинствам ее избранника. Она даже призналась, что всегда считала мистера Медоуза очень красивым мужчиной, и все дамы Уитчерча тоже считали так. Если баронесса из ее слов и сделала вывод, что увела жениха из-под носа своей кузины, то никого это не волновало. Кроме миссис Харвуд.

Мистер Медоуз появился ровно в десять часов и уединился с Хетти Тремур на пять минут, три из которых ушли на поиски удобного для ее спины положения „душки-откидушки“. В пять минут одиннадцатого они вышли, оба улыбались. Не прошло и получала, как помолвленная пара была уже на пути в редакцию газеты, чтобы поместить объявление о значительном событии в их жизни. Хетти отправилась в кабинет, чтобы в письмах сообщить всем друзьям и близким счастливую новость.

Миссис Харвуд тяжко вздыхала, поглядывая на свою дочь. Чему она радуется? Она-то упустила из-под носа даже этого зануду – Медоуза!

– Ты чрезмерно уж радуешься за Ливви, – процедила сквозь сжатые губы миссис Харвуд.

– Нет, мама, я радуюсь за себя. В одиннадцать придет Хайятт поговорить с тобой.

Миссис Харвуд открыла рот от изумления и не закрывала несколько минут. Когда наконец ей это удалось, она сказала:

– Да ты что! Лорд Хайятт! Лаура, дорогая моя! Никто не мог бы оказаться счастливее тебя! Помилуйте, это затмевает выбор Оливии, звезды Сезона!

– Не может быть и речи о затмении, мама, если невеста влюблена в своего избранника, – сказала Лаура с сияющей улыбкой.

Миссис Харвуд все еще не могла поверить. Лорд Хайятт!

– Может, он нарисует твой портрет, – поглупев от счастья, сказала миссис Харвуд, как будто ради этого Хайятт женился на ее дочери.

– Он говорил, что нарисует твой, мама, – рассмеялась Лаура.

Миссис Харвуд только сейчас заметила, что на Лауре ее лучшее платье.

– Мне тоже нужно подготовиться к встрече с ним, – сказала миссис Харвуд и отправилась наверх разыскивать свой кружевной чепец с голубыми лентами.

Было в Хайятте что-то такое, что заставляло женщин всех возрастов вспоминать о красоте. Но как только ее скромница-Лаура сумела справиться с шельмецом? От этой мысли миссис Харвуд бросило в дрожь, но она не собиралась отговаривать Лауру от брака. Лорд Хайятт! Она не была б потрясена глубже, получи ее дочь предложение от самого Наследного Принца.

В гостиной Лаура с наслаждением вздохнула. Она подошла к зеркалу поправить локоны и скорчила пару рожиц своему отражению. Потом тихо закрыла дверь и, мурлыкая себе под нос веселую мелодию, закружилась в радостном вальсе, так как от счастья не могла усидеть на месте.

Примечания

[1] partis – партия (в браке) (фр.).

(обратно)

[2] à la chérubin – "а-ля херувим (ангелочек)". Еще эта прическа называлсь а-ля виктим или а-ля Титус. Прическа а-ля виктим (или «Жертва») – в конце XVIII – начале XIX вв. мужская прическа, призванная напоминать о казнях осужденных во время Великой французской революции (1789-1794 гг.); для этого выбривали волосы на затылке, как это делал палач Сансон. Этой моде стали следовать и женщины, отрезая до корней волосы на затылке. Впоследствии прическа переименовалась в прическу а-ля Титус по имени римского императора.

(обратно)

[3] берлина – старинная дорожная карета.

(обратно)

[4] аu courant – в курсе дела, хорошо информирована (фр.).

(обратно)

[5] ma chère – моя дорогая (фр.).

(обратно)

[6] parti – партия (в браке) (фр.).

(обратно)

[7] tendre – нежная любовь (фр.).

(обратно)

[8] chapeau – шляпа (фр.).

(обратно)

[9] à la mode – по моде (фр.).

(обратно)

[10] Mai le vrai style – свой собственный стиль (фр.).

(обратно)

[11] oeuvre – творение (фр.).

(обратно)

[12] Primavera – весна (ит.).

(обратно)

[13] Далее в книге идет пропуск текста. Вероятно, типографский брак. Переведен заново и выделен кусивом.

(обратно)

[14] De gustibus non disputandum – о вкусах не спорят (лат.).

(обратно)

[15] De latinibus no comprehendum – я не понимаю по латыни (лат.).

(обратно)

[16] ventre à terre – сломя голову (фр.).

(обратно)

Оглавление

Аннотация

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg