«Неукротимая любовь»

Неукротимая любовь (fb2) - Неукротимая любовь [A Halo for the Devil - ru] (пер. Е В Ломанова) 703K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Барбара Картленд

Барбара Картленд Неукротимая любовь

Глава 1

В комнату, где за бутылкой портвейна сидели члены «Белого клуба», заглянул мужчина.

— Дьяволы снова за столом, — шутливо проговорил он.

В ответ раздался взрыв смеха и гул голосов щегольски одетых молодых людей, которые сидели за столом, откинувшись на спинки кожаных кресел. Многие из них встали.

— Что случилось? — обратился к лорду Хорнблоттону сквайр из Нортумберленда.

В глазах его светлости, пожилого мужчины, сверкнул огонек, и он произнес:

— Неужели ты ничего не слыхал о Старом и Молодом Дьяволах? Да весь Лондон только о них и говорит! Впрочем, слух, должно быть, еще не достиг провинции.

— Нет, не достиг, — подтвердил сквайр. — Расскажи мне о них.

— Это весьма занимательная история, — начал лорд Хорнблоттон, наливая себе еще один бокал портвейна. — Старый Дьявол — это его светлость герцог Экрингтон, аристократ, к которому я, признаться, никогда не испытывал симпатии.

— Он что, и вправду исчадие ада? — спросил сквайр с ноткой веселья в голосе.

— Если ты хочешь, чтобы я ответил тебе не кривя душой, — да! Экрингтон очень странный человек. Я знаю его уже много лет и ни разу не слышал, чтобы он делал кому-нибудь добро. Зато знаю, что он совершил много поступков, которые, по моему мнению, вовсе не подобают человеку благородного происхождения.

— Что же он такого натворил? — спросил сквайр, уверенный, что недостатки сильно преувеличены.

— История, которую я хочу тебе рассказать, — начал лорд Хорнблоттон, — связана с именем маркиза Тейна, но не Молодого Дьявола, с которым герцог сейчас играет в карты, а его отца, человека, которого любили все, кто его знал, обладавшего обаянием, перед которым не могли устоять ни мужчины, ни женщины, ни даже дети.

— Значит, один хороший, а другой плохой, — с насмешливой улыбкой заметил сквайр.

— В данном случае так оно и есть, — согласился лорд Хорнблоттон. — Совсем молодым герцог Экрингтон унаследовал целое состояние и обручился с женщиной необыкновенной красоты. Она была столь прекрасна, что ее называли «несравненной». Другого слова просто не подберешь.

— Хотел бы я посмотреть на нее, — сказал сквайр. — Нахожу, что нынешние знаменитые красотки совершенно лишены привлекательности.

В ответ лорд Хорнблоттон издал низкий горловой смешок, от которого, казалось, затряслось все его крупное тело.

— Это потому, что ты стареешь, друг мой, — сказал он. — Когда ты молод, всякая женщина кажется пленительной загадкой. Но с годами они представляются тебе все менее привлекательными, и ты винишь в этом их, а не себя.

Сквайр закинул голову назад и громко рассмеялся.

— Быть может, ты и прав, — сказал он. — Но продолжай.

— Как раз перед тем, как был объявлен день свадьбы, — повел дальше свой рассказ лорд Хорнблоттон, — это прекрасное создание, которому принадлежали сердца мужчин почти всего высшего света, убежало с маркизом Тейном.

— Герцог, должно быть, был очень недоволен, — сухо заметил сквайр.

— Он был взбешен, — ответил лорд Хорнблоттон, — но лишь немногие винили во всем невесту. Герцог с юных лет пользовался сомнительной репутацией, кроме того, все знали, что этого брака желали ее родители, которые, естественно, хотели, чтобы их дочь составила выгодную партию.

— А что, маркиз был добычей похуже? — поинтересовался сквайр.

— Вовсе нет, и, хотя его титул стоит ниже титула герцога, он был не менее знатен и богат, чем Экрингтон, а может быть, даже богаче. И как я уже говорил, обладал редким очарованием. Думаю, ни одна женщина, если он любит ее, не смогла бы остаться равнодушной к его ухаживаниям, а в том, что он любил леди Гарриэт, не было никаких сомнений.

— И с тех пор они жили долго и счастливо, — с иронией в голосе произнес сквайр.

— Да, они были необыкновенно счастливы, — согласился лорд Хорнблоттон. — Через два года после разрыва помолвки герцог женился на ирландской красавице мисс О'Киари. Думаю, это она сумела убедить мужчин примириться друг с другом, поскольку когда-то ходила в школу для молодых леди вместе с вновь испеченной маркизой Тейн. Так вот, она находила весьма странным, что на каждом вечере, где бы она ни появлялась с герцогом, он лез из кожи вон, чтобы оскорбить маркиза или продемонстрировать всем, что не замечает его.

— А что случилось потом? — спросил сквайр.

Лорд Хорнблоттон сделал глоток из своего бокала.

— Полагаю, что те из нас, кто хорошо знал обоих мужчин, — сказал он, — даже не подозревали, какой силы ненависть и злоба таились в сердце герцога. Внешне они были друзьями. Впрочем, маркиз Тейн очень редко появлялся в Лондоне, предаваясь охоте в своих обширных поместьях и наслаждаясь жизнью с женой, которая подарила ему сына и наследника.

— А что же герцог? — спросил сквайр, чувствуя, что сейчас начнется самое интересное.

— У герцога и его ирландской герцогини родилось подряд семь дочерей, — произнес лорд Хорнблоттон. — И вот, когда они потеряли уже всякую надежду, на свет появился долгожданный сын.

— Итак, оба обзавелись наследниками, — заключил сквайр. — И что же было дальше?

— Маркиз во время охоты несколько раз падал с лошади, — продолжал лорд Хорнблоттон, — и после последнего падения он так и не сумел оправиться. Всем, кто любил его, было ясно, что он уже не жилец на этом свете, и всех его друзей, к которым принадлежу и я, охватило чувство глубокой скорби, ибо мы понимали, что уходит великий человек.

Помолчав секунду-другую, лорд Хорнблоттон медленно произнес:

— И тогда герцог нанес свой удар!

— Что же он сделал?! — воскликнул сквайр.

— В его сердце никогда не угасала ненависть к маркизу, — сказал лорд Хорнблоттон. — И когда он понял, что его враг умирает, то явился в замок Тейн и попросил маркиза оказать ему одну услугу.

После паузы он продолжил:

— Я забыл сказать, что их поместья располагались по соседству. Герцог сообщил, что собирается построить школу в маленькой отдаленной деревушке, которая находилась на границе его владений, а самое удобное место для нее располагалось на земле маркиза. — Лорд Хорнблоттон развел руками. — Просьба была пустяковая, и маркиз, не раздумывая, согласился ее выполнить. Герцог вместе со своим адвокатом, ожидавшим его в холле, тут же составили необходимый документ.

— Чувствую, что вся эта история плохо кончится, — заметил сквайр.

— Так оно и случилось, — кивнул Хорнблоттон. — Маркиз к тому времени уже почти ничего не видел. Герцог поднес к его лицу дарственную и попросил подписать ее. Маркиз заколебался, и герцог сказал:

«Я прочитаю вам, что здесь написано, мой дорогой друг, ибо вы вполне справедливо отказываетесь подписывать бумагу, содержание которой вам неизвестно».

«Мне ужасно неловко, что вынужден утруждать вас, — ответил маркиз. — Но мои глаза — увы! — отказываются мне служить. Давайте лучше позовем мою жену. Она читает мне каждый день».

«Мне не хотелось бы тревожить ее светлость, — ответил герцог. — Я сам прочитаю вам эту пустяковую бумажку».

И он прочитал вслух дарственную и снова поднес ее маркизу.

«Вы хорошо читаете, друг мой, — заметил маркиз. — Эх, мне бы ваши глаза и ваше здоровье!»

Герцог ничего не ответил, наблюдая, как на документе появилась требуемая подпись. Тогда он произнес:

«Не подпишете ли вы заодно и копию, которую нужно будет отослать в Школьную комиссию в Лондон? Умные люди всегда оставляют одну копию себе — вы ведь хорошо знаете, как легко теряются такие бумаги».

«Да уж, знаю», — улыбнулся маркиз и поставил свою подпись на другом документе.

Сквайр глубоко вздохнул, ибо уже догадался, к чему идет дело.

— Никто, конечно, не знал, что случилось, — продолжал лорд Хорнблоттон, — пока три месяца спустя маркиз не умер. Только тогда выяснилось, что вторая бумага была завещанием, отменявшим все его прошлые распоряжения и передававшим все его обширные владения, за исключением замка Тейн, герцогу Экрингтону.

— О боже, какой дьявольский обман! — воскликнул сквайр.

— Да, поистине дьявольский, — согласился лорд Хорнблоттон. — Это была месть, задуманная и спланированная еще тогда, когда маркиз увел у герцога невесту.

— И что случилось потом? — спросил сквайр.

— Молодой маркиз оказался разоренным. Правда, у него оставался замок и несколько акров земли вокруг него, но все богатства отца, источником которых была плата за аренду лондонских владений маркиза и богатых ферм в сельской местности, больше ему не принадлежали.

Он обратился в суд, но, поскольку герцог позаботился о том, чтобы покойный маркиз подписал бумаги в присутствии его адвоката, ему сказали, что суд здесь бессилен.

— Бедняга, какой же это был для него удар! — вскричал сквайр.

— Ты прав, — отозвался лорд Хорнблоттон. — Удар был так силен, что достойный, порядочный, прямодушный юноша на моих глазах за одну ночь превратился в того, кого совершенно справедливо называют Молодым Дьяволом.

— Почему? Что же он такого натворил? — с любопытством спросил сквайр.

— Ненависть — очень страшное чувство, — заявил лорд Хорнблоттон. — Это она заставила герцога отомстить своему другу и питала ядом его душу в течение тридцати лет…

— И никто из вас об этом не догадывался? — перебил его сквайр. — Очень странно!

— Как я уже говорил, лорда Экрингтона никто не любил, — ответил лорд Хорнблоттон. — Если бы мы знали его получше, если бы он хотя бы с кем-нибудь из нас делился своими чувствами, мы, быть может, сумели бы догадаться, что он задумал. Но так уж получилось, что он никому не доверял. Зато маркиз повел себя совсем по-другому.

— Как же? — спросил сквайр.

— С самого начала он дал понять, что положит свою жизнь на то, чтобы отомстить за подлость, совершенную герцогом, и вернуть земли, которые по праву принадлежали ему.

— И как же он собирается это сделать? — спросил сквайр.

— Я забыл тебе сказать, что старый герцог — заядлый игрок, — с улыбкой произнес лорд Хорнблоттон, — очень опытный, очень расчетливый и фантастически удачливый.

— Ну, если молодой маркиз решил вернуть свои земли игрой, то, мне кажется, у него очень мало шансов, — заметил сквайр.

— Мы сначала тоже так решили, когда узнали, что задумал молодой Тейн, — сказал лорд Хорнблоттон. — Но не прошло и года после похорон отца, как он исчез. Я навел справки и узнал, что он проводит время в компании карточных шулеров, убийц, шарлатанов и мошенников самого разного толка, иными словами, с отбросами общества, которые промышляют среди самых бедных и обездоленных обитателей ночного Лондона. — Он вздохнул. — Поначалу я думал, что Тейн решил утопить свое горе в вине и разврате. Но, узнав побольше, понял, что у него была веская причина общаться с этими подонками.

— Полагаю, он учился у них играть, — заметил проницательный сквайр.

— Совершенно верно, — ответил лорд Хорнблоттон. — Конечно, он не опустился до того, чтобы самому стать шулером, но я думаю, что, за исключением герцога, во всем королевстве сейчас нет человека, который разбирался бы в картах лучше, чем он. Карты заполнили всю его жизнь, его мысли и даже сны.

— Я хорошо понимаю, зачем он это делал, — задумчиво произнес сквайр.

— Я тоже, — согласился лорд Хорнблоттон. — И когда он вновь появился в свете, это был совсем другой человек.

— Какой же? — спросил сквайр.

— Он выглядел неизмеримо старше, циничнее, надменнее и сдержанней, чем раньше. Он не заводил друзей и не проявлял доброты; ничто его больше не занимало и никто не интересовал, кроме одного человека.

— Герцога! — воскликнул сквайр.

— Да, герцога, — ответил лорд Хорнблоттон.

Он наклонился, чтобы налить своему другу вина.

— Мне кажется, я забыл сказать тебе одну вещь, — произнес он. — Когда старый маркиз умер, его сын был помолвлен. Это была необыкновенно удачная пара. Невеста в течение нескольких сезонов считалась первой красавицей Лондона, все молодые люди только о ней и мечтали. Жених же, вне всяких сомнений, был самой выгодной партией в стране, и при этом был храбрым, красивым и любимым всеми, кто его знал.

— Я догадываюсь, чем кончилось дело, — заявил сквайр.

— Тут нет ничего удивительного, ибо такова человеческая натура, — ответил лорд Хорнблоттон. — Но в то же время я был бы лучшего мнения об этой женщине, если бы она осталась с ним.

— Значит, она отказала ему? — спросил сквайр.

— Да, как только узнала, что ему больше нечего ей предложить, кроме своей любви и замка, на содержание которого не было средств.

— Да, таковы женщины, — вздохнул сквайр.

— Истинная правда, — согласился лорд Хорнблоттон. — Мне кажется, это было самым сильным ударом для молодого Тейна, после которого он не смог оправиться и озлобился на весь мир. Порой, разговаривая с ним, я думаю, неужели это то самое беспечное дитя, которое я сажал к себе на колени, тот живой мальчуган, с которым я охотился на полях Тейна, или тот юноша, которого в армии называли прирожденным лидером, офицером того типа, который ценится в любом полку.

— Я обязательно должен увидеть этих людей своими глазами, — сказал сквайр. — Так ты говоришь, их называют дьяволами?

— Старым и Молодым Дьяволами, — подтвердил лорд Хорнблоттон.

— А маркиз по-прежнему бедствует? — поинтересовался сквайр.

— Нет, почему же, — ответил лорд Хорнблоттон. — Сейчас у него в кармане водятся деньжата, и немалые. Его познания в карточной игре принесли ему приличный доход. Он выиграл несколько состояний, принадлежавших юнцам-простофилям, которые явились завоевать Лондон, но вынуждены были вернуться домой поумневшими, но со значительно похудевшими кошельками. Он мог бы, если бы захотел, вернуться в Тейн и жить там в свое удовольствие, но его сжигает жажда мести.

— А женщины? — спросил сквайр.

Лорд Хорнблоттон пожал плечами.

— Женщины! — воскликнул он. — Ты когда-нибудь слышал о повесе, который не был бы окружен красивыми, решительно настроенными созданиями, уверенными в том, что любовь добропорядочной женщины исправит его? Впрочем, слово «добропорядочной» здесь совсем не подходит! — Он грустно улыбнулся. — Сильванус — молодой человек, и в глазах прекрасного пола является неотразимо привлекательным. В Лондоне имеется много мужей, которые поклялись, что всадят в него кусочек свинца, когда их женушки, охладев к нему, спустят его с лестницы. Однако Тейн живет себе припеваючи, укрепляя год за годом, или, вернее, месяц за месяцем, свою репутацию рокового обольстителя.

— И он по-прежнему играет в карты с герцогом? — улыбнулся сквайр.

— Герцог теперь не часто появляется в Лондоне, — ответил лорд Хорнблоттон. — Но не реже одного раза в неделю он бывает здесь, в «Белом клубе», или в каком-нибудь другом месте. Тейн, у которого везде есть шпионы, тут же узнает о прибытии его светлости. И стоит только герцогу сесть за карточный стол, как маркиз оказывается тут же.

— И кто же обычно выигрывает? — спросил сквайр.

— Они играют не на деньги, — ответил лорд Хорнблоттон, — а на земли. Однажды маркиз выиграл обширные территории в Лондоне, включая все площади и улицы Мейфэра, Белгравии и Челси. Но теперь, насколько мне известно, герцог потихоньку отыгрывает их назад, одну улицу за другой.

— Да, такой захватывающей истории мне еще не приходилось слышать, — заявил сквайр. — Отведи меня наверх, я хочу собственными глазами посмотреть на этих дьяволов, а то мои друзья на севере мне не поверят, когда я расскажу им эту историю.

— Уверяю тебя, все, что я сообщил, истинная правда, — сказал лорд Хорнблоттон.

Он с едва заметной неохотой поднял с кресла свое крупное тело — ему было тяжело подниматься по лестнице в комнату, где шла игра.

Оказавшись на площадке полукруглой лестницы, лорд Хорнблоттон и его друг пересекли ее и вошли в комнату, где за карточным столом, друг напротив друга, сидели двое мужчин. Вокруг них стояла большая толпа, хранившая молчание и жадно наблюдавшая за каждым их ходом.

Лорд Хорнблоттон остановился на пороге, поскольку пройти дальше не было никакой возможности, а его друг проскользнул в дверь и встал рядом с ним, поднявшись на цыпочки и впившись взглядом в игроков, не замечавших никого вокруг.

Старый герцог был худ, с одутловатым лицом, на котором от носа к уголкам рта тянулись глубокие темные морщины. В его презрительно искривленных тонких губах и надменном изгибе носа с горбинкой было что-то отталкивающее.

Он был похож на скелет, и его кожа и руки со вздутыми голубыми венами выдавали его возраст. Однако глаза герцога, по-прежнему яркие и проницательные, с неугасимым блеском заядлого игрока следили за каждой картой.

Маркизу, сидевшему напротив, было не более двадцати восьми лет, но выглядел он гораздо старше. Он с напускным безразличием, весьма оскорбительным для его соперника, сидел, откинувшись на спинку стула. Его можно было бы назвать красивым, если бы его лицо не портило выражение высокомерия и цинизма и следы разгульной жизни.

Трудно было поверить, что он умеет улыбаться или интересуется чем-нибудь. Только те, кто хорошо его знал, догадывались, что его глаза, прикрытые веками, внимательно следят за каждым движением противника.

Они играли в полной тишине. Наконец маркиз открыл туза, и с губ зрителей слетел вздох. Старый герцог не показал и виду, что проиграл, — он сидел неподвижно, пока официант, словно по сигналу, не принес ему бокал вина.

Герцог принялся потягивать вино, в это время другой слуга принес маркизу пачку документов, из которых он вытащил один.

Он положил его на стол, и тут же лакей подал герцогу чернильницу и длинное гусиное перо. Маркиз подтолкнул к нему документ, и герцог, поставив свою подпись, бросил перо на стол, посадив на зеленое сукно кляксу.

Маркиз взял бумагу и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Джентльмены, наблюдавшие за этой сценой, молча расступились, чтобы дать ему пройти.

— Добрый вечер, Сильванус, — произнес лорд Хорнблоттон, когда маркиз поравнялся с ним.

— Добрый вечер, милорд.

Голос Молодого Дьявола был низким и глубоким, и в то же время холодным и отстраненным — в нем не прозвучало ни радости, ни тепла. И прежде чем лорд Хорнблоттон успел сказать что-то еще, маркиз спустился по лестнице и исчез из виду.

— Что случилось? Почему он ушел? — тихо спросил сквайр.

— Я забыл тебе сказать, — ответил лорд Хорнблоттон, — что маркиз играет всегда только два часа, и ни минутой больше. Выигрывает он или проигрывает — не важно, как только истекает время, он встает и уходит. Они могут еще раз сыграть сегодня вечером, а завтра встретятся наверняка, раз уж герцог оказался в Лондоне. Но их игра продолжается ровно два часа, после чего Тейн уходит.

— А сегодня маркиз выиграл? — спросил сквайр.

— Да, выиграл, — ответил лорд Хорнблоттон.

Маркиз спустился с лестницы и уже надевал с помощью лакея свой редингот, как в дверь, выходящую на Сент-Джеймс-стрит, вошел высокий широкоплечий мужчина в форме королевского драгуна. При виде маркиза его добродушное лицо вспыхнуло от радости.

— Чем порадуешь, Сильванус? — спросил он.

— Я выиграл Челси — в третий раз, — ответил маркиз, — а также вернул себе Ламбет, чего мне еще ни разу не удавалось.

— Поздравляю тебя! — воскликнул драгун. — Старому Дьяволу чертовски не повезло. Жаль, что я не смог прийти пораньше, — обожаю смотреть, как проигрывает мой дядюшка. Проигрыш в картах — это единственная вещь на свете, от которой он по-настоящему страдает, хотя и делает вид, что ему нипочем.

— Поговорим об этом позже, — произнес маркиз скучающим тоном. — Я иду домой переодеться. Ты будешь вечером в клубе?

— Буду, ибо другие места мне теперь не по карману, — заявил полковник Мерил.

— Мы выпьем за погибель его светлости, — пообещал маркиз, но голос его прозвучал совершенно равнодушно. — И он повернулся к двери.

— Вам письмо, ваша светлость, — остановил его один из слуг клуба, протянув серебряный поднос.

Маркиз взглянул на конверт, подписанный, несомненно, женской рукой и издававший слабый экзотический аромат. Небрежным жестом он отодвинул поднос:

— Я прочту его позже.

Полковник Мерил рассмеялся.

— Как ты жесток, Сильванус! — воскликнул он. — Дама с замиранием сердца ждет ответа, а ты? Интересно, кто бы это мог быть?

Маркиз не ответил — он открыл дверь и спустился по ступенькам на улицу. Здесь он остановился, ожидая, когда подадут его высокий фаэтон.

Этот черно-желтый фаэтон с двумя великолепно подобранными гнедыми скакунами в упряжке узнавали на улицах Лондона с такой же легкостью, как и экипажи самой королевы.

И хотя он стоял у дверей «Белого клуба» всего несколько секунд, на улице уже успела собраться небольшая толпа, пожелавшая посмотреть, как маркиз взял вожжи и развернул коней в сторону Пикадилли.

В высокой шляпе, щегольски надвинутой на ухо, в рединготе с несколькими воротниками, с рукояткой кнута, зажатой в правой руке, он представлял собой впечатляющее зрелище. Кони, будто понимавшие, что ими управляет человек светский, изогнули дугой шеи и затрясли длинными гривами, словно желая показать, как они гордятся им.

— Ты глянь, какой лихач! — воскликнул один из зевак, когда фаэтон тронулся.

Кучер запрыгнул на свое место рядом с маркизом, а тот щелкнул кнутом, и лошади рванули так резво, что толпа зевак только рты разинула.

— Только он один умеет так ездить, — заметил старый джентльмен, шедший по Сент-Джеймс-стрит. — Современным-то юнцам и с парой мулов не управиться, не то что с такими прекрасными скакунами, как эти.

— Да, он великолепен! — заметила со вздохом его спутница.

Немало женщин смотрело вслед маркизу, проезжавшему по Беркли-стрит. В нем было что-то, поражавшее их воображение, и, быть может, когда он правил экипажем или просто ехал в нем, привычное выражение цинизма или скуки на его лице не так бросалось в глаза.

Улица была пустынной. Магазины уже закрывались, а представители высшего света отправились менять свои модные дневные одежды на еще более модные вечерние туалеты, собираясь на обеды, маскарады, рауты и ассамблеи.

Кони маркиза на большой скорости свернули с Беркли-стрит на площадь Беркли. Но когда они заворачивали на Чарльз-стрит, на мостовую с тротуара внезапно выбежала женщина.

Все, казалось, случилось в одно мгновение. Кони уже почти касались ее своими копытами, когда она поняла, что оказалась в опасности. Девушка повернулась, чтобы бежать, но поскользнулась на мостовой, грязной после недавнего дождя, и упала.

Только благодаря необыкновенному умению маркиза управлять фаэтоном его колеса не задели девушку. Он резко осадил коней и бросил вожжи кучеру.

Подбежав к упавшей девушке, маркиз увидел, что какой-то мужчина уже помог ей подняться.

Маркиз узнал в нем сэра Роджера Краули, повесу и распутника, которого он терпеть не мог. Он взглянул на женщину и увидел, что она еще совсем девочка. Она, по-видимому, не пострадала, но была оглушена случившимся.

На девушке было старомодное муслиновое платье, запачкавшееся при падении; поверх платья наброшена шерстяная шаль. Ее дешевая соломенная шляпка, украшенная веселенькими голубыми лентами, съехала набок, и девушка поправила ее своими маленькими ручками в митенках. Они слегка дрожали от пережитого ею шока.

— Надеюсь, вы не пострадали, мадам? — спросил маркиз.

— Она сильно напугалась, вот и все, — ответил за нее сэр Роджер. — Не беспокойтесь, милорд, я позабочусь об этой молодой леди.

— Спасибо, не надо… обо мне… беспокоиться, — произнесла девушка тихим и удивительно приятным голосом.

— Вам сейчас для успокоения нужен бокал вина, — сказал сэр Роджер. — Берите меня под руку.

Маркиз уже повернулся было, чтобы уйти, но тут услышал, как девушка испуганно произнесла:

— Прошу вас… оставьте меня в покое. Это из-за вас, сэр, я совершила глупость, выскочив на дорогу.

— Мы поговорим об этом в более спокойной обстановке, — тихо проговорил сэр Роджер.

И он положил свою руку на руку девушки, но она вырвала ее.

— Я никуда с вами не пойду! — крикнула она. — Мне нужно попасть в Тейн-Хаус.

Маркиз взглянул на нее.

— Вы сказали — Тейн-Хаус, я не ошибся? — произнес он, растягивая слова.

— Нет, не ошиблись, — с живостью ответила она. — Может быть, вы подскажете мне, как туда добраться? Я спросила об этом вот у этого джентльмена, но он, похоже, меня не понял.

— А может, просто не захотел понять, — бросил маркиз презрительным тоном.

— Я лучше вас знаю, что надо этой молодой девушке, — со злостью сказал сэр Роджер.

Это был краснолицый мужчина средних лет. Источником его богатств служили мельницы в Йоркшире, которых он в глаза не видел.

— По-моему, леди очень ясно выразила, что ей нужно, — ответил маркиз. — Она хочет, чтобы ей показали дорогу к Тейн-Хаус. А я, как мне кажется, как раз тот человек, который может это сделать.

Глаза мужчин встретились. С яростью, какой вряд ли можно было бы ожидать по такому ничтожному поводу, сэр Роджер произнес:

— Вы уже второй раз переходите мне дорогу. Хочу вам сказать, что вы вполне заслужили свое прозвище.

Маркиз иронически поклонился, а затем предложил девушке, с изумленным видом глядевшей на них, свою руку.

— Позвольте, мадам, проводить вас до Тейн-Хаус, — сказал он. — Это совсем недалеко — надо пройти всего несколько домов по этой стороне улицы.

— Спасибо… спасибо вам огромное, — задыхаясь, произнесла девушка, — но вам не надо сопровождать меня, я сама найду дорогу.

Сделав вид, что не замечает его руки, она быстро зашагала по тротуару. Маркиз, даже не оглянувшись на разъяренного сэра Роджера, пошел рядом с ней. Девушка была такой маленькой, что, несмотря на ее торопливый шаг, маркизу казалось, что он идет очень медленно.

— Мне… нужно… только найти… Тейн-Хаус, — нервно сказала она, словно его присутствие подавляло ее.

— А к кому вы идете? — спросил маркиз.

— Мне нужен… маркиз Тейн, — ответила девушка.

Маркиз поднял брови. К этому времени они уже подошли к его дому. Фаэтон прибыл раньше, и на тротуаре уже был расстелен красный ковер, дверь была открыта, и напудренные лакеи в своих бордовых с золотом ливреях уже выстроились, как обычно, у двери, чтобы встретить его.

Девушка замешкалась на мгновение, но потом, слегка вздернув подбородок, храбро подошла к двери.

— Доложите, пожалуйста, маркизу Тейну, что у меня есть письмо для его светлости, — сказала она лакею, стоявшему в дверях.

Тот удивился, видя, что его господин стоит рядом с ней. Но прежде чем он открыл рот, чтобы сказать ей об этом, маркиз произнес:

— Маркиз Тейн — это я.

Девушка обернулась и взглянула на него. Тут только он заметил, что ее маленькое лицо имеет форму сердца, а глаза очень большие. Она воскликнула:

— Так это вы маркиз! Как же это я не догадалась, когда вы налетели на меня в своем экипаже!

Маркиз изумленно уставился на нее. На мгновение его лицо потеряло свое скучающее выражение. Он сказал:

— Может быть, вы войдете? Я уверен, что если вы хотите со мной поговорить, то лучше сделать это наедине.

— Да… да… конечно, — согласилась незнакомка, только сейчас заметившая все великолепие дома, слушающих их разговор слуг и то, что ее платье запачкано грязью.

Маркиз отдал лакею шляпу и редингот, а потом провел ее через мраморный холл в библиотеку, которая тянулась по всей длине дома. Ее окна выходили во двор с каменным фонтаном, струи которого переливались в лучах заходящего солнца и падали в пруд с золотыми рыбками.

— Принесите прохладительные напитки, — велел он дворецкому.

— Сию минуту, милорд.

Дверь за ним закрылась, и девушка посмотрела на маркиза, широко раскрыв горящие от возбуждения глаза.

— Я так рада, что нашла вас, милорд! — воскликнула она. — Я так боялась, что вас не будет в Лондоне. А когда я спросила этого джентльмена, как пройти к вашему дому, он сказал мне такие странные и непонятные слова! Он, должно быть, чокнутый! И все-таки не надо было убегать от него. Я повела себя, как трусливая девчонка, и Гилли было бы за меня стыдно.

— Гилли? — переспросил маркиз, нахмурившись.

— Да, мисс Гиллингхэм, — ответила девушка. — Вы ее помните? Это она послала меня к вам.

— Мисс Гиллингхэм, Гилли! Конечно, я ее помню! — воскликнул маркиз. — Но я уже много лет ничего о ней не слышал.

— Она не хотела беспокоить вас, — ответила девушка. — Она думала, что вам не доставили бы особой радости письма старой гувернантки. Но она вас очень любила — любила до самой смерти. — Голос девушки дрогнул.

— И когда она умерла? — спросил маркиз.

— На прошлой неделе.

В ее глазах появились слезы, и маркиз тут же вспомнил о светских приличиях.

— Может быть, вы присядете? — предложил он. — Боюсь, что я не проявил должного внимания по отношению к мисс Гиллингхэм. Мне надо было давно уже справиться о том, как она жила.

— Она жила счастливо и ни в чем не нуждалась, — ответила девушка.

Она села на краешек огромного кресла, обитого парчой и стоявшего у камина, а маркиз устроился напротив.

Он откинулся на спинку, опустив веки и потихоньку наблюдая за своей гостьей. Это маленькое личико под простой шляпкой, большие глаза и маленький острый подбородок кого-то ему смутно напоминали, но он не мог вспомнить кого.

— Ваш отец подарил Гилли дом, кроме того, она получала пенсию. Я думаю, что ее тоже назначил ваш отец. Так что мы никогда ни в чем не нуждались.

— Мы? — спросил маркиз.

— Я жила с ней, — ответила девушка, — она меня и воспитала. Вот почему я к вам приехала.

— Быть может, вы расскажете все с самого начала? — предложил маркиз.

— Ваша светлость позволит мне снять шляпку? — спросила девушка. — После того как я упала, она помялась.

— Конечно снимайте! — ответил маркиз. — Может быть, вы хотите пройти в комнату переодеться? Я пошлю за своей экономкой.

— Нет, спасибо, — ответила девушка. — Просто я терпеть не могу эти шляпки. Боюсь, что выгляжу ужасно старомодно. В деревне я шляп не ношу.

Говоря это, она сняла шляпку, и маркиз уставился на нее с нескрываемым изумлением.

Ее волосы были совершенно необычными. Они были почти белыми, но в них попадались отдельные золотые пряди, которые делали их похожими не на седину, а скорее на очень бледные краски рассвета, когда первые лучи солнца появляются над горизонтом.

Но не только волосы девушки показались маркизу необычными, но и ее глаза, которые он теперь мог рассмотреть получше. Он ожидал, что они будут голубыми, но они оказались серыми с еле заметным зеленоватым оттенком. Темные от природы ресницы оттеняли белизну ее кожи, чистой, словно вода, которая течет по гравию, и каждый камешек сияет сквозь ее поток.

«Какая она милая, — изумленно подумал маркиз, — и к тому же ни на кого не похожа. И все-таки она мне кого-то очень напоминает». В его памяти мелькнуло какое-то воспоминание. Кто это был? Кто бы это мог быть?

Девушка положила шляпку и шаль на табурет, стоявший недалеко от кресла, в котором она сидела. Потом улыбнулась маркизу и сказала:

— Так-то лучше, теперь мы можем поговорить. Я так рада, что это вы спасли меня.

— Как вас зовут? — спросил маркиз.

— Фортуна, — ответила она, — Фортуна Гримвуд.

— Гримвуд? — изумился маркиз.

Ее прямой носик сморщился.

— Не очень красивое имя, правда?

— А почему вас назвали Фортуной? — спросил маркиз.

На щеках девушки появились две ямочки.

— Этот вопрос задают все, — ответила она. — Когда я появилась в доме Гилли, она как раз переводила «Вторую олинфскую речь» Демосфена. Вы ведь знаете, как она любила древних греков! Так вот, когда раздался стук в дверь, она как раз написала: «Фортуна исполнила все наши желания» — и поставила в этом месте восклицательный знак. После этого стало совершенно очевидно, что меня надо назвать Фортуной.

— И все-таки мне кажется, что вам надо рассказать все с самого начала, — заявил маркиз.

— Нет, я сделаю по-другому, — возразила Фортуна. — Я отдам вашей светлости письмо Гилли. Оно здесь, со мной.

Она открыла сумочку, висевшую у нее на талии, и вытащила оттуда письмо. Конверт от долгого пребывания в сумочке смялся, однако, когда маркиз вскрыл его, в нем оказалось шесть или семь листочков, исписанных мелким почерком.

— Вы знаете, что здесь написано? — спросил он.

— Это писала я, — ответила Фортуна.

— Вы?!

— Последние шесть месяцев своей болезни Гилли уже не могла писать, — объяснила девушка. — У нее отнялась рука. Доктор сказал, что у нее был удар. Она рассказывала мне, что я должна вам сообщить, и я все это записывала. Это заняло довольно много времени, поскольку она сильно уставала во время рассказа. Закончив, она произнесла: «После моих похорон сразу же отправляйся к маркизу Тейну в Лондон. Отвези ему это письмо, а уж его светлость знает, что надо делать». Вот я и приехала.

Маркиз взглянул на мелко исписанные листочки, которые он держал в руках.

— Вероятно, будет проще, — медленно проговорил он, — если вы сами расскажете мне, что здесь написано, а я прочитаю это письмо позже, когда у меня будет время.

— У меня есть для вас еще кое-что, — сказала Фортуна, — записка, которую я никогда не видела, поскольку Гилли написала ее несколько лет назад и хранила в запертом ящике стола. Вот она.

И она вытащила из сумочки еще один конверт, маленький и пожелтевший от времени, в котором, судя по его виду, лежал всего один листок. Фортуна протянула его маркизу, но он положил его, не раскрывая, на столик рядом со своим креслом.

— А теперь, — сказал он, — расскажите своими словами, что Гилли хотела мне сообщить.

— Тогда мне придется начать с самого начала, — произнесла своим нежным голосом Фортуна.

Она сложила руки на коленях и стала похожа на маленькую девочку, отвечающую хорошо выученный ею урок.

— Это произошло вечером 30 августа 1801 года, — начала она.

— Сколько вам лет? — перебил ее маркиз.

— Через четыре месяца, 27 августа, мне исполнится восемнадцать, — ответила она.

— Хорошо, — сказал он, — продолжайте.

— Гилли, как я уже вам говорила, сидела за письменным столом, когда раздался стук в дверь. Она открыла ее и увидела женщину, которая держала на руках ребенка. Гилли узнала в ней миссис Гримвуд, которая жила на ферме в двух милях от Литл-Уотерлеса, где жили мы.

«Добрый вечер, миссис Гримвуд, — сказала она. — Чем я могу вам помочь?»

«Я принесла вам это дитя, мисс, — ответила миссис Гримвуд. — Мы завтра уезжаем и не можем взять его с собой — оно все равно скоро помрет. Кроме того, оно мне не нужно».

«Не нужно?! — воскликнула Гилли. — Но почему? Ведь этот ребенок только что родился».

«Три дня назад», — мрачно произнесла миссис Гримвуд.

«Зачем же вы шли в такую даль? — с упреком спросила Гилли. — Это вредно для вашего здоровья. Идите домой и ложитесь в постель».

«Говорю вам, мы уезжаем, — сказала миссис Гримвуд. — Дитя не вынесет холода и морского плавания. Оно больное и наверняка к утру помрет».

И она сунула в руки Гилли ребенка и убежала. Гилли с изумлением смотрела ей вслед. Она не стала догонять женщину, которая, как она решила, помешалась после родов.

Она решила оставить ребенка у себя на ночь, а утром поехать на ферму и вернуть его матери.

Развернув шаль, в которую была укутана я, она поразилась, какая я крошечная и хрупкая. Странно, что у Гримвудов родился такой ребенок! Гилли начала понимать, что может чувствовать мать, которая произвела на свет такое хилое дитя.

Фортуна помолчала, а потом заговорила очень медленно, словно подбирая слова:

— Все дети Гримвудов — а Гилли их хорошо знала, поскольку они ходили в деревенскую школу, — были сильными, крепкими и темноволосыми. Я же была совсем крошечной, и, хотя родилась совсем недавно, кожа у меня была очень белой, а волосики на голове — тоже белыми. Гилли всегда говорила, что поначалу думала, что я вообще альбинос.

Маркиз вздрогнул.

— Альбинос? — прошептал он чуть слышно.

— Так говорила Гилли, — сказала Фортуна. — Но, как вы видите, глаза у меня не розовые. Зато меня всегда дразнили из-за цвета моих волос.

— Продолжайте, — велел маркиз.

Он тихонько вздохнул, но на самом деле история Фортуны вызывала у него живейший интерес.

— На следующее утро Гилли попросила доктора отвезти ее на ферму Гримвудов. Она держала меня на руках, но, приехав, обнаружила, что Гримвудов там нет. Так что жена фермера не солгала, сказав, что они собираются уезжать. На ферме никого не было.

— Куда же они уехали? — спросил маркиз.

— Этого никто не знает. А когда Гилли спросила об этом управляющего поместьями герцога…

— Герцога?! — Голос маркиза прозвучал неестественно громко. — Какого герцога?

— Герцога Экрингтона, — ответила Фортуна. — Ферма Гримвудов стояла на их земле, хотя в те дни Литл-Уотерлес принадлежал отцу вашей светлости. Позже… после несчастья… наша деревня перешла во владение герцога. — Фортуна помолчала, а потом тихо добавила: — Когда Гилли узнала, что случилось, она очень рассердилась. Я никогда не видела ее такой злой.

Маркиз ничего не сказал, и Фортуна, запинаясь, произнесла:

— Вот тогда-то… она и рассказала мне… о письме, которое хранилось… в запертом ящике стола.

Маркиз взглянул на конверт, лежавший перед ним, но открывать его не стал. Фортуне почудилось, что в глазах его засветилась угроза. Опасаясь, что сказала что-то не то, она торопливо продолжала:

— Поместье герцога, Мерил-Парк, находится в пяти милях от нас, а управляющий живет в соседней деревне. Гилли отправилась к нему, но он ничего не знал о Гримвудах. Он сказал, что им, должно быть, предложили ферму получше.

Гилли оставила меня у себя и воспитала, обучив всему тому, чему она научила вас. Мне было очень хорошо с ней, но теперь она умерла.

В ее приятном голосе снова зазвучали слезы, и маркиз почувствовал облегчение, когда открылась дверь и дворецкий, сопровождаемый двумя лакеями, внес подносы с закусками.

— Я подумал, может быть, молодой леди захочется шоколаду, милорд, — произнес он.

— Большое вам спасибо, — отозвалась Фортуна. — Я и вправду предпочитаю шоколад всему другому.

Стол был накрыт рядом с ее стулом, и она поразилась числу блюд, предложенных ее выбору. Дворецкий налил в чашку шоколад, поставил графин с вином и бокал на столик, стоявший у кресла маркиза, и удалился.

Фортуна взглянула на своего собеседника и увидела, что он смотрит на нее со странным выражением на лице.

— Сколько, вы сказали, вам лет? — спросил он.

— Семнадцать лет, девять месяцев и три дня, — улыбнулась она.

— Значит, вы родились 27 августа 1801 года, — произнес маркиз.

В глазах Фортуны появилась тревога.

— Разве это имеет какое-то значение? — спросила она. — По пути сюда, трясясь в почтовом дилижансе, я надеялась, что вы поможете мне подыскать… какую-нибудь работу, если, конечно, я не слишком молода для этого.

— А что вы умеете? — спросил маркиз.

Фортуна сделала легкий жест рукой.

— Гилли дала мне хорошее образование, — ответила она, — она научила меня всему тому, чему учила вашу светлость. Я думала, что, может быть, для меня найдется место гувернантки, но мне будет очень трудно, если моими подопечными окажутся девочки.

— Это еще почему? — удивился маркиз.

— Видите ли, Гилли всю жизнь воспитывала только мальчиков. Я хорошо знаю греческий и латынь, математику и даже геометрию. Я говорю по-французски и по-итальянски. Но я не умею играть на пианино, писать красками и не очень сильна в вышивании. Как вы думаете, это имеет какое-нибудь значение?

— Значение? — рассеянно повторил маркиз, думая о чем-то другом.

— Боюсь, что не имею понятия о многих вещах, которым учат девочек, — пояснила Фортуна.

Вместо ответа, маркиз встал.

— Альбинос! — произнес он тихо, будто разговаривая сам с собой.

Фортуна с беспокойством посмотрела на него.

— Вам не нравится цвет моих волос? — застенчиво спросила она.

— Цвет ваших волос? Да нет, нравится, — равнодушно произнес маркиз.

— Я так рада! — воскликнула Фортуна. — Мне очень хочется вам понравиться! Я много о вас думала и часто старалась представить себе, какой вы. И теперь, вспоминая, как вы вывернули из-за угла, чуть не сбив меня с ног, подумала, что так оно, наверное, и должно быть.

— Что вы хотите этим сказать? — резко спросил маркиз.

До сих пор никто не подвергал сомнению его умение править лошадьми. Фортуна взглянула на него загоревшимися глазами.

— Видите ли, — мягко произнесла она. — Гилли так часто рассказывала мне о вас, что я привыкла думать о вас, как об Аполлоне — боге Солнца, летящем по небу в своей колеснице. Про себя я всегда называла вас Аполлоном. Конечно, вы можете подумать, что это слишком дерзко с моей стороны, но я вас именно таким и представляла. — Она улыбнулась. — И вот вы появляетесь передо мной в колеснице — ну, скажем, в современной колеснице. Так что мое представление о вас оказалось верным — вы и вправду Аполлон, о встрече с которым я мечтала с самого раннего детства.

Звук ее голоса затих, но маркиз, похоже, вовсе не слушал ее. Неожиданно он воскликнул:

— Слава богу, вспомнил! Я знаю, кого вы мне напоминаете!

Он подошел к камину и дернул шнур звонка. Дверь тут же открылась.

— Пошлите экипаж в «Белый клуб», — велел он, — и попросите полковника Алистера Мерила оказать мне услугу как можно скорее приехать сюда.

— Слушаюсь, милорд.

— Теперь я знаю, кого вы мне напоминаете, — зачем-то повторил маркиз.

— Кого? — тихо спросила Фортуна.

Но маркиз, видимо, не расслышал ее вопроса. Он смотрел на ее волосы, и она заметила, что впервые после того, как она вошла сюда, на его лице не было выражения скуки и безразличия. Наоборот, он был как-то странно возбужден.

Глава 2

— Полковник Алистер Мерил, милорд, — объявил дворецкий.

В библиотеку торопливо вошел высокий мужчина в военной форме, но маркиз поднял руку.

— Подожди, — неожиданно скомандовал он.

Полковник, несколько озадаченный, застыл в дверях, а маркиз повернулся к Фортуне.

— Сделайте мне одолжение, погуляйте пока во дворе, — попросил он, — мне нужно обсудить одно очень важное дело.

Фортуна, сидевшая у камина, быстро встала. Она улыбнулась маркизу, сделала реверанс и, бросив незаметно взгляд на человека, смотревшего на нее с противоположного конца комнаты, вышла через стеклянные двери во двор.

В лучах заходящего солнца ее волосы вспыхнули золотом, создав впечатление воздушного ореола вокруг маленькой головки. Маркиз подошел к двери и закрыл ее. Потом он повернулся к полковнику и вопросительно посмотрел на него.

— Помилуй бог, Сильванус! — воскликнул Алистер Мерил, бросаясь к нему. — Эта девушка как две капли воды похожа на мою кузину! Что она делает в твоем доме — совсем одна?

— На твою кузину? — тихо переспросил маркиз.

— Ты что, решил меня разыграть? — произнес полковник Мерил и вдруг замолчал. — Но ведь ни у кого из моих кузин нет волос такого цвета. Только у моей тети, которая… — Он снова замолчал и уставился на маркиза. — Кто она такая, черт возьми?

— А я-то думал, что это ты мне скажешь, кто она такая.

— Ничего не понимаю, — растерянно произнес полковник Мерил.

Он подошел к двери и стал смотреть на Фортуну, стоявшую у фонтана. Пока мужчины наблюдали за ней, во двор, прыгая, забежала одна из собак маркиза. Это был большой белый далматинец с черными пятнами, всегда сопровождавший маркиза во время его прогулок в парке.

В ту пору в свете было модно выезжать на прогулку в сопровождении далматинцев, но собаки, принадлежавшие маркизу, были самыми породистыми, красивыми и выносливыми в Англии.

Фортуна наклонилась погладить собаку, и, обрадовавшись ее ласке, далматинец запрыгал вокруг нее. Она рассмеялась, увидев, как он резвится, и сделалась вдруг такой хорошенькой, что у Алистера Мерила перехватило дыхание.

— Кто это, Сильванус? — повторил он свой вопрос. — Где ты ухитрился найти девушку с таким цветом волос?

В ответ маркиз протянул ему письмо мисс Гиллингхэм на шести страницах, с таким усердием написанное Фортуной.

— Прочти это, — кратко сказал он, и полковник послушно взял письмо и внимательно прочитал мелко исписанные листочки, время от времени бросая взгляд на Фортуну. Когда он добрался до конца, его лицо потемнело.

Он вскочил на ноги и крикнул, сотрясая своим голосом всю комнату:

— О Боже! Если она та, о ком я думаю, клянусь, что я своими собственными руками вытрясу из Старого Дьявола душу!

— И позволишь ему унести в могилу свою тайну? — спросил маркиз.

— Я понял из письма, что девочку подменили сразу же после ее рождения, — сказал Алистер Мерил, немного успокоившись. — Этот фермер, Гримвуд, жил на земле герцога в пяти милях от Мерил-Парк.

— И ты считаешь, что у Гримвудов на самом деле родился сын? — спросил маркиз. — А эта девушка во дворе…

— …Дочь моей тети, — закончил полковник Мерил. — Я в этом убежден.

— Я дам тебе еще одно доказательство, — произнес маркиз.

Он вытащил из небольшого конверта тоненький листок бумаги. Это было то самое письмо, которое Фортуна не читала.

— Это, — сказал маркиз, — страница из дневника моей старой гувернантки. Ее звали Гиллингхэм. Она воспитала Фортуну, которую, как ты только что узнал из письма, оставила ей жена фермера, миссис Гримвуд, уехавшая со всей своей семьей из владений твоего дяди.

— Здесь говорится, — произнес Алистер Мерил, глядя на письмо, которое он только что прочитал, — что Фортуна родилась 27 августа 1801 года. Ты помнишь, кто еще родился в этот день?

— Да, я это очень хорошо помню, — ответил маркиз. — Но послушай, о чем говорится в этой записке. — Он вставил в глаз монокль и, глядя в листок, сказал: — Эта страница помечена 20 сентября 1801 года. Вот что пишет мисс Гиллингхэм: «Дитя хорошо набирает вес на козьем молоке. Сначала я боялась, что девочка умрет, но теперь уверена, что она выживет. У нее выросли волосики странного белого цвета, а глазенки, темно-серые, словно туманы в Ирландии, опушены темными ресницами. За всю свою жизнь я встречала только одного человека, у которого волосы, глаза и ресницы были такого цвета».

Маркиз взглянул на полковника, который с огромным вниманием слушал его и хмурился.

— А вот что пишет моя старая гувернантка дальше, — произнес маркиз и прочитал:

«Сегодня я ходила к викарию, чтобы узнать, когда можно будет окрестить девочку. Я назову ее Фортуна. Я предложила окрестить ее в субботу, но викарий сообщил мне, что это невозможно — в этот день в Мерил-Парк состоится праздник. Крестьянам, живущим на землях герцога, и всем окрестным дворянам будет показан новорожденный сын и наследник его светлости.

— А когда же он родился?

— 27 августа, — ответил викарий.

Во время нашего разговора к нам подошла женщина, бывшая на сносях, и спросила, где можно найти миссис Тимс, повивальную бабку.

— Должен сообщить вам, что миссис Тимс, к сожалению, уехала из нашей деревни, — сказал ей викарий.

— К кому же мне обратиться за помощью? — спросила женщина. — Мне же скоро рожать.

— Попросите кого-нибудь из соседей, может быть, они вам помогут, — неуверенно произнес викарий.

— А почему уехала миссис Тимс? — поинтересовалась я. — Это была замечательная женщина, и все роженицы обращались к ней.

— Знаю, — ответил он. — Нам будет ее недоставать. Она уехала совершенно неожиданно, никому ничего не объяснив. Думаю, уж мне-то она могла сказать, куда едет.

— А когда она уехала? — спросила я.

— 28 августа, — ответил викарий. — Я запомнил число, поскольку обещал отвезти ее к жене фермера Баллера. Но когда заехал за миссис Тимс, ее не оказалось дома. Соседка сказала мне, что она уехала в большой спешке».

— Да, герцог обо всем позаботился, — мрачно произнес Алистер Мерил. — Гримвуды уехали, повитуха исчезла. Но он не мог предугадать, что миссис Гримвуд испугается, что девочка умрет, и отнесет ее к миссис Гиллингхэм.

— Здесь есть еще несколько строчек, — сказал маркиз.

— Читай скорее, — потребовал Алистер.

«Я все думаю, какой фермер — а Гримвуд был очень хорошим фермером — решится бросить свою ферму в разгар уборки урожая, когда сено еще не убрано? И почему миссис Гримвуд называла ребенка «оно» и говорила о нем с такой неприязнью? Хорошая мать никогда не откажется от своего ребенка, а миссис Гримвуд, насколько мне известно, была прекрасной матерью».

Маркиз сложил листок и спрятал его в конверт. Затем произнес:

— Мисс Гиллингхэм вырвала эту страницу из своего дневника, когда узнала, как подло герцог обманул моего отца. Она заклеила конверт и хранила его в запертом ящике.

— Почему же она тогда не приехала к тебе, — спросил Алистер Мерил, — и не показала тебе Фортуну?

— Я думал об этом, — ответил маркиз. — И мне кажется, что самое подходящее объяснение этому заключается в том, что в ту пору Фортуне было двенадцать лет. А мисс Гиллингхэм, всю жизнь воспитывавшая чужих детей, никогда не имела своих. Она, должно быть, очень привязалась к девочке, считая ее своей приемной дочерью.

— Мне кажется, что сама мысль о том, чтобы расстаться с Фортуной, была для нее невыносима. Но Гилли знала, что жить ей осталось недолго. Она ведь работала до тех пор, пока не почувствовала, что слишком стара и что у нее больше нет сил. Поэтому подготовила нужные бумаги, чтобы, когда она умрет, Фортуна приехала ко мне и я взял ее под свою опеку.

Алистер Мерил поднялся на ноги.

— Я покажу эту девушку моему дяде. Он не посмеет отрицать, что это его дочь.

— Ты что, и вправду на это надеешься? — спросил маркиз. — Значит, ты еще веришь в его порядочность. А я нет. Он от всего откажется.

— Но как же ему это удастся?! — воскликнул полковник. — Ведь редко встретишь семью с такой необычной внешностью — белые волосы и темные глаза.

— Напомни мне, как О'Киари приобрели такие черты, — попросил маркиз. — Я что-то слышал об этом, но забыл подробности.

— Это случилось после того, как флот Елизаветы разгромил испанскую Непобедимую армаду, — начал Алистер Мерил. — В конце битвы разразился сильный шторм, и несколько испанских галеонов были отнесены разбушевавшимся морем к южному побережью Ирландии. Один из кораблей был выброшен на землю, издавна принадлежавшую О'Киари.

— О'Киари составляли особый клан? — спросил маркиз.

— Они называли себя кингами, — поправил его Алистер, — что, по сути, то же самое, что и шотландский клан. Легенда гласит, что среди уцелевших моряков этого корабля был молодой идальго, которого почти в безнадежном состоянии выходила младшая дочь кинга. Из всех его детей только она оставалась незамужней, потому что была альбиносом и никто не хотел на ней жениться.

— Альбиносом? — еле слышно повторил маркиз. — Именно эта деталь и запала мне в душу, когда я в детстве слышал эту историю.

— Они поженились, — продолжал Алистер Мерил. — И с тех пор каждые пятьдесят или сто лет в семье О'Киари, которые являются прямыми наследниками кингов, рождается ребенок со странными, почти совершенно белыми волосами и темными глазами, что придает ему какую-то странную, необъяснимую красоту. — Алистер Мерил улыбнулся. — Мой отец, любивший рассказывать эту историю, всегда говорил, что белоголовые О'Киари подобны белому единорогу. Все мечтают его увидеть, но никому это не удается. Тем не менее мы знаем целых двух таких О'Киари: первая — моя тетушка Эрина, которая, как мне кажется, поразила весь Лондон, впервые появившись при сент-джеймсском дворе, и вторая — ее дочь.

— Ты в этом уверен? — спросил маркиз.

— Ее светлости теперь около шестидесяти, — ответил полковник Мерил, — но девушка, стоящая во дворе, вылитая тетушка в ее молодые годы. В Мерил-Парк ты найдешь с полдюжины картин, написанных знаменитыми художниками, которые подтвердят мои слова.

— Герцог будет все отрицать, — спокойно произнес маркиз.

— Будь он проклят! Пусть его душа сгорит в аду! — в неожиданной ярости закричал Алистер. — Ведь я считался наследником Экрингтона и получал пособие от опекунов, что позволяло мне жить припеваючи и вести образ жизни, приличествующий будущему герцогу. Я имел три тысячи фунтов в год, пока семнадцать лет назад мне не сообщили, что я больше не могу претендовать ни на титул, ни на земли. Когда я вспоминаю о том, как мне приходилось экономить на всем, как я боялся встречаться со своими кредиторами, а временами даже прятался от них, то мне хочется подвергнуть герцога самым страшным пыткам и мучить его до тех пор, пока он не станет молить о пощаде.

— Не волнуйся, он еще будет просить нас о пощаде, — сказал маркиз. Эти слова прозвучали как клятва.

— Но как ты этого добьешься? — спросил его друг. — Ты же сам сказал, что он будет все отрицать, что заявит, будто бы девушка — незаконнорожденная или вообще из другой ветви семейства О'Киари.

— У меня есть план, — жестко произнес маркиз.

— Какой? — спросил Алистер Мерил. — Откровенно говоря, Сильванус, я боюсь дьявольской изощренности ума моего дяди, его способности сокрушать своих противников, какими бы сильными они ни были. Если мы не продумаем все до мелочей, он сумеет выскользнуть из наших рук. Он нас перехитрит, да еще посмеется нам прямо в лицо!

Последние слова полковник почти прокричал. Затем он подошел к стеклянной двери и стал смотреть на Фортуну, гулявшую во дворе.

— Я готов поклясться чем угодно, что эта девушка — дочь моей тетушки, — сказал он уже более спокойно. — Я уверен в этом, даже если бы не читал письма твоей гувернантки и страницы из ее дневника.

— А что за женщина твоя тетя? — поинтересовался маркиз. — Последний раз я видел ее семь лет назад и всегда считал ее хорошим человеком, добрым и мягким. Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаешься, — ответил Алистер Мерил. — Я всегда любил тетю Эрину, а вот дядю презирал и ненавидел. Конечно, он полностью подчинил ее своей воле, но мне трудно поверить, чтобы она позволила ему забрать ее родное дитя и заменить его ребенком какого-то простолюдина.

— Полагаю, что у нее просто не было выбора, — сказал маркиз. — Герцог, должно быть, подготовил все заранее. В поместье одновременно с Фортуной родилось, по-видимому, еще несколько малышей. Герцогиня, скорее всего, узнала о том, что повитухи подменили ребенка, когда уже ничего нельзя было сделать.

— Это невероятно! — прошептал Алистер Мерил.

— А потом, — продолжал маркиз, — она, наверное, требовала вернуть ей дитя, но было уже поздно. И ты, мой дорогой Алистер, должен будешь найти Гримвудов.

— Как? И где? С чего мне начать? — взволнованно спросил полковник.

— Мы еще вернемся к этому вопросу, — ответил маркиз. — А пока я начну осуществлять свой план. Из того, что ты рассказал мне о своей тете, я понял, что она ничем не отличается от других матерей. А какая же мать не встревожится, узнав, что ее дочь находится, скажем так, в руках безнравственного распутника?

Несколько мгновений Алистер Мерил молчал, тупо уставившись на маркиза, а потом воскликнул:

— Ты хочешь сказать…

— Что Фортуна будет жить у меня, — договорил маркиз.

Полковник открыл было рот, чтобы выразить свое несогласие.

— Думаешь… — робко начал он.

— Иного выхода у меня нет, — твердо заявил маркиз. — А ты будешь рассказывать всем подряд об этом странном и прекрасном создании, которое так сильно похоже на твою тетю. Тебе придется также посетить Мерил-Парк и увидеться с семьей дяди. Придумай для этого какой-нибудь предлог. В Лондоне же ты будешь говорить всем о девушке по фамилии Гримвуд, поразившей свет своей наружностью — цветом волос и глазами, точно такими же, как у О'Киари. Ее светлости герцогине Экрингтон придется прислушаться к этим сплетням, ибо отмахнуться от них ей не удастся.

Полковник встал и принялся расхаживать по длинной комнате.

— Я понял, чего ты хочешь добиться, — сказал он, — но не уверен, выйдет ли из этого какой-нибудь толк.

— Я убежден, что это наш единственный шанс, — произнес маркиз. — У каждого человека есть ахиллесова пята. У Старого Дьявола это Эрина О'Киари — герцогиня Экрингтон.

— Но как же тебе удастся заставить весь Лондон говорить об этой простой, неискушенной девочке, выросшей в деревне? — спросил Алистер Мерил.

— На этот счет у меня тоже есть кое-какие идеи, — ответил маркиз. — Я прошу тебя, Алистер, только об одном — сыграй свою роль как следует. Ведь для тебя на карту поставлено столько же, сколько и для меня.

— Даже больше, — возразил полковник. — Если твой план провалится, я попаду в долговую тюрьму и вряд ли сумею продержаться в полку до конца года.

— Тогда будем надеяться, что наш план осуществится, — сказал маркиз. — Теперь к делу. Сначала надо приодеть Фортуну, а потом я устрою прием.

— Неужели ты думаешь, что приличные люди придут сюда, чтобы встретиться с девушкой, которую они сочтут твоей содержанкой? — воскликнул полковник.

— Не надо считать меня дураком, — ответил маркиз. — Я и хочу, чтобы они думали именно так. Хватит говорить об этой девице как о девушке, впервые выходящей в свет. Она бы стала ею, если бы ее родной отец захотел, чтобы она заняла в свете полагающееся ей по праву место. Но он, заметь, не я — решил иначе. Так что не сомневаюсь, что мужская половина высшего света примет мое приглашение.

Лицо полковника приняло озабоченное выражение.

— Но ведь она еще такая молоденькая, — сказал он.

Он увидел, как Фортуна бросила далматинцу палку, — движение ее руки было полно невыразимой грации, а волосы, подхваченные вечерним ветром, закрыли щеки.

— Мисс Гримвуд надеется найти место гувернантки, — пренебрежительным тоном произнес маркиз. — Можно представить себе, какая судьба ждет гувернантку с ее внешностью в мире, полном таких мужчин, как Краули!

— Краули?! — удивленно воскликнул Алистер Мерил.

— Он так сильно напугал ее на площади Беркли, что она чуть было не попала под колеса моего экипажа, когда я ехал домой, — произнес маркиз.

— Слава богу, ей удалось убежать от него! — воскликнул полковник. — Более гнусного развратника я еще не встречал! Мне говорили, что он подбирает на улицах молоденьких, невинных девушек, а других ему поставляет содержательница одного публичного дома.

— Я повторяю, есть ли у Фортуны шансы остаться чистой в мире, где царят такие негодяи? — спросил маркиз.

— Ты прав, — согласился Алистер Мерил. — И все-таки мне ее жаль.

Но маркиз уже не слушал его; он подошел к стеклянной двери, ведущей во двор, и открыл ее.

— Идите в дом, Фортуна, — позвал он. Она повернулась к нему, и лицо ее осветилось радостью.

— Я надеялась, что вы скоро позовете меня, — сказала она. — На улице становится прохладно, хотя игра с вашей собакой и согревает меня.

— Я хочу познакомить вас с полковником Мерилом, — произнес маркиз, когда она вошла в библиотеку и он закрыл за ней дверь. — Алистер, это — Фортуна Гримвуд, о которой мы только что говорили.

Фортуна вложила свою маленькую ручку в руку Алистера и сделала реверанс. Полковник, казалось, потерял дар речи, а девушка сказала маркизу:

— Не хочу показаться навязчивой, милорд, но уже поздно, а я оставила свои вещи — их вообще-то не так уж много — в гостинице на Пикадилли. Мне надо их забрать и найти себе приют на ночь.

— Я пошлю за ними, — заявил маркиз. — А вы останетесь здесь.

Озабоченное выражение на лице Фортуны сменилось радостью.

— Я могу остаться здесь! — воскликнула она. — Пользоваться вашим гостеприимством и быть… с вами.

Последние слова она произнесла застенчиво, но ей не удалось скрыть радость, которая засияла в ее глазах и улыбке. Алистер Мерил глядел на нее с изумлением.

— Надеюсь, вам понравится в моем доме, — официальным тоном произнес маркиз. — А теперь надо подумать, как одеть вас помоднее. Уверен, что этого хотела бы и Гилли.

— Не сомневаюсь, что она обрадовалась бы, узнав, что вы об этом подумали, — сказала Фортуна.

Тут она замолчала, а потом с тревогой тихо спросила:

— А вы уверены, что у вас хватит на это денег?

Маркиз понял, что она до сих пор считает его бедняком.

— Уверяю вас, — произнес он своим глубоким голосом, — все, что вам будет нужно, не нанесет никакого ущерба моему банковскому счету.

— Значит, я не сильно вас разорю! — вскричала Фортуна. — Мне бы так не хотелось, чтобы вам было стыдно за меня. Ведь не могу же я предстать перед вашими друзьями в таком старомодном платье, правда?

— Вы и так хороши, — произнес Алистер Мерил прежде, чем маркиз успел открыть рот. Она улыбнулась ему, и он увидел на ее щеках ямочки.

— Спасибо, — произнесла Фортуна, — но я знаю, что мое платье безнадежно устарело. К тому же оно сильно запачкалось, когда я упала на мостовую.

— Фортуне конечно же нужны платья, мантильи, бальные наряды, шляпки и все такое прочее, — сказал маркиз. — Где все это достать, Алистер?

— Все светские дамы одеваются у мадам Бертен, но…

Полковник замолчал, глаза мужчин встретились. Они слишком хорошо знали мадам Бертен. Она вытянет из Фортуны все до мельчайших подробностей, как бы строго они ни наказывали девушке молчать.

Мадам Бертен всегда была в курсе всех лондонских событий, поскольку ее клиентки в примерочных сообщали друг другу последние городские сплетни и делились подробностями скандалов.

И даже если Фортуна во время примерки не раскроет рта, ее невинность и неискушенность сразу бросятся в глаза, как только она переступит порог ателье.

— Я знаю, кто тебе нужен! — воскликнул Алистер Мерил. — Ты помнишь Иветт?

— Иветт? — переспросил маркиз.

— Пять или шесть лет назад эта милая крошка танцевала в балете, — напомнил полковник.

— Ну конечно же помню! — вскричал маркиз. — Но потом я потерял ее из виду.

— Как и все мы, — сказал Алистер Мерил. — Она вышла замуж за какого-то сквайра и уехала с ним на север Англии. Но он вскоре умер, а она вернулась в Лондон и открыла здесь модное ателье. Конечно же не на Бонд-стрит — для этого она еще недостаточно знаменита, — но на углу Ганноверской площади. Могу поклясться, что она тебя не разочарует, — заверил Алистер Мерил. — И ты можешь ей доверять. Кстати, я увижу ее сегодня вечером. Могу ли я привести ее сюда?

— Конечно, — ответил маркиз. — Буду рад снова увидеть ее. А ты, Алистер, попроси Иветт подобрать для Фортуны на завтра какой-нибудь наряд. Она тут у нас затоскует, если ей целый день придется просидеть дома одной. Кроме того, я жажду показать Фортуне Лондон.

— Я приведу сюда Иветт, — пообещал полковник, — и уверен, что ее швеи будут работать всю ночь.

Он посмотрел на Фортуну и, взяв ее руку, поднес к губам.

— Не могу выразить, как я рад знакомству с вами, — произнес он, и в его голосе прозвучала искренность. — Когда-нибудь вы поймете почему.

Мерил вышел из комнаты, не прибавив больше ни слова. Фортуна повернулась к маркизу и с удивлением посмотрела на него.

— Что он хотел этим сказать? — спросила она.

— Я объясню вам это как-нибудь в другой раз, — ответил маркиз. — С ним когда-то очень жестоко обошлись, Фортуна, и мне кажется, что он надеется с вашей помощью исправить нанесенный ему ущерб.

— Я бы с большим удовольствием помогла вам, — сказала Фортуна. — Гилли рассказала мне, как отвратительно обошлись с вами, и я представляла себе, как я помогаю вам вернуть свое состояние или даже спастись от смерти. А потом решила — ничто не может угрожать вашей жизни. Ведь вы же Аполлон, а Солнцу никто не страшен.

— Если память мне не изменяет, Аполлон к концу дня исчезает во мраке ночи, — заметил маркиз.

— Не совсем так, — возразила Фортуна. — Это мы перестаем его видеть, а он едет на своей колеснице на другой стороне Земли.

— Но мы-то остаемся во тьме, — произнес маркиз.

— О, как мне хочется вам помочь! Может быть, мои мечты осуществятся, и я сумею спасти вас и сделать так, чтобы исполнилось самое заветное ваше желание, каким бы оно ни было! — воскликнула девушка.

— Ну, для этого вам надо уметь творить чудеса! — циничным тоном произнес маркиз.

— Я совершу чудо, обязательно совершу! — вскричала Фортуна. — Я верю, если страстно хотеть достичь чего-то хорошего, желание непременно сбудется. А я хочу, чтобы вы были счастливы… всем сердцем хочу!

В голосе Фортуны прозвучала неподдельная искренность.

— Я не лгу, — сказала девушка.

Он посмотрел ей в глаза, будто не веря, что она говорит правду. Фортуна взглянула на него и застыла, словно завороженная.

Выражение лица маркиза не изменилось, но щеки девушки порозовели.

Но тут он резко повернулся к ней спиной и с силой дернул шнур звонка. Дверь почти сразу же открылась.

— Немедленно пошлите за багажом мисс Гримвуд. Она оставила его в гостинице «Белый медведь», если не ошибаюсь, на Пикадилли, — произнес маркиз.

— Да, «Белый медведь», — подтвердила Фортуна, — хорошо, что она вам известна, хотя, я уверена, вы ни разу там не были.

— Ее все знают, — небрежно бросил маркиз, — а потом, Чамберс, попросите миссис Денверс подойти сюда, да побыстрее.

— Слушаюсь, милорд.

Дверь за Чамберсом закрылась, и Фортуна с некоторым беспокойством спросила:

— А кто такая эта миссис Денверс?

— Это моя экономка, — ответил маркиз.

Глаза Фортуны вспыхнули.

— Слава богу, — сказала она. — А то я подумала, что это какая-то дама, которая живет в вашем доме.

— А вам это не нравится?

— Почему не нравится? — произнесла Фортуна. — Просто я хотела бы жить с вами одна. Я немного побаиваюсь женщин — мне кажется, что они меня осуждают. Они всегда смотрят на мои волосы такими глазами, будто я специально выкрасила их в такой цвет.

— Интересно, а как вы относитесь к мужчинам? спросил маркиз, и его рот искривила неприятная усмешка.

— Я знала не так уж много мужчин: одного сквайра, который разрешил мне пользоваться своей библиотекой, — ему скоро будет восемьдесят, викария и конечно же доктора. Он был очень добрым человеком.

— А как же ваши поклонники? — спросил маркиз. — Неужели вы думаете, что я поверю, будто не было молодых повес, готовых восторгаться вашими прелестями?

Он произнес эти слова таким неприятным тоном, что Фортуна взглянула на него с удивлением. Потом она неуверенно произнесла:

— Был один молодой фермер, заходивший к нам в гости. Он приглашал меня покататься с ним в экипаже, но Гилли однажды поговорила с ним, как мне кажется, очень резко, и с тех пор он перестал у нас бывать.

— А вам самой не хотелось с ним прокатиться? — спросил маркиз.

— Нет, он мне совсем не нравился, и к тому же он плохо управлял экипажем, а верхом ездил еще хуже.

— А вы, конечно, большой знаток этого дела, — язвительно произнес маркиз.

— Я умею ездить верхом, — просто ответила Фортуна, — и знаю, как надо управлять экипажем. Люди, живущие в деревне, тоже кое в чем разбираются.

Услышав легкий вызов в ее голосе и заметив огонек в ее глазах, маркиз скривил губы и учтиво произнес:

— Признаю, что был не прав.

— Я что-то сказала не так? — быстро спросила Фортуна. — Я вовсе не собиралась грубить вам, просто не люблю, когда людей, живущих в деревне, считают неотесанными болванами.

— Я никогда так не считал, — заверил ее маркиз. — Тем более тех, кто учился у Гилли.

— Жаль, что она вас не слышит, — то-то бы порадовалась! — Фортуна уже снова улыбалась. Она оглядела комнату. — И как бы она ликовала, узнав, что я очутилась здесь, в этом красивом доме. Она так часто рассказывала мне о сокровищах вашего замка.

— А вам не кажется, что Гилли нашла бы странным, что вы будете жить в одном доме с холостым мужчиной? — спросил маркиз, тщательно подбирая слова.

Фортуна повернулась к нему и взглянула на него широко раскрытыми от удивления глазами:

— Почему? Она же сама велела мне ехать к вам! Думаю, она не сомневалась в том, что после ее смерти вы позаботитесь обо мне. Она всегда говорила мне, что вы — замечательный человек, очень добрый и внимательный к людям, который никому никогда не отказывает в помощи. Гилли знала, что вы ее… не подведете.

Маркиз нахмурился. Фортуне показалось, что он собирается ей сказать что-то очень важное, но тут открылась дверь и вошла миссис Денверс.

Это была маленькая худая седая женщина, одетая, как и все экономки, в неизменное черное шелковое платье и черный фартук. С пояса свешивалась связка ключей, мелодично позвякивавших при ходьбе. Она присела перед маркизом в реверансе.

— Добрый вечер, миссис Денверс, — произнес маркиз. — Мисс Фортуна будет жить у нас. Пожалуйста, позаботьтесь о ней сегодня сами, а назавтра подыщите ей горничную.

— Жить… у нас, милорд?

Миссис Денверс вся напряглась, а ее голос свидетельствовал о том, что она считает это совершенно недопустимым.

— Такова моя воля, миссис Денверс, — сказал маркиз. — У нас ведь полно пустых спален, правда?

— Да, милорд.

— Тогда проводите мисс Гримвуд наверх, — распорядился маркиз, — и еще — с обедом придется подождать, пока не доставят ее багаж и она не сможет переодеться. Надеюсь, вы поможете мисс Гримвуд освоиться.

— Я выполню ваше пожелание, милорд.

Она произнесла эти слова ничего не выражающим тоном, но прямая спина красноречиво свидетельствовала о том, что она не одобряет решения своего господина.

— Прошу вас пройти сюда, мисс.

Услышав ледяной тон экономки, Фортуна взглянула на маркиза в поисках поддержки, но он рассматривал свою табакерку, потеряв, очевидно, всякий интерес к гостье. Фортуна сделала реверанс и подошла к миссис Денверс.

— Идите за мной, я покажу вам дорогу, мисс, — сказала экономка.

— Покажите, пожалуйста, — попросила Фортуна. — Какой огромный дом! Я никогда не думала, что человеческое жилище может быть таким впечатляющим!

Миссис Денверс ничего не ответила, и они стали молча подниматься по широкой двойной лестнице, покрытой мягким ковром. На втором этаже Фортуна увидела сквозь приоткрытые двери комнату, стены которой были увешаны прекрасными гобеленами, а позолоченная мебель обита голубым бархатом.

— Это салон? — спросила она. — Можно мне взглянуть? Я слыхала, что он необыкновенно элегантен.

— Раз уж вы будете здесь жить, мисс, то его светлость непременно покажет вам салон, — ответила миссис Денверс, поднимаясь по лестнице, ведущей на третий этаж.

Почувствовав холод в ее голосе, Фортуна поняла, что задавать вопросы больше не стоит. На следующей площадке миссис Денверс на мгновение задержалась, словно раздумывая, в какую комнату поселить девушку.

Поджав губы, она направилась к маленькой комнатке, окна которой выходили на задворки. Но когда она открыла дверь, Фортуна спросила:

— Скажите, а кровать, похожая на серебряную раковину, все еще здесь, в доме маркиза? Гилли часто рассказывала мне об этой удивительной кровати.

Миссис Денверс, рука которой лежала на ручке двери, вдруг застыла на месте.

— Гилли? Вы сказали — Гилли, мисс?

— Да, я говорила о мисс Гиллингхэм, — подтвердила Фортуна. — Быть может, вы помните ее. Правда, она жила в этом доме очень давно, когда была гувернанткой его светлости.

— Конечно же я помню мисс Гиллингхэм, — сказала миссис Денверс, — и часто задаю себе вопрос — где она и что с ней сталось.

— Она умерла на прошлой неделе, — грустно произнесла Фортуна. — Поэтому я и оказалась здесь. Это она прислала меня к его светлости.

— Умерла?! — воскликнула миссис Денверс. — Я об этом не знала. Так вы жили у мисс Гиллингхэм? Тогда вы будете для нас дорогой гостьей, мисс. Пойдемте, я отведу вас в другую комнату, в которой побольше света. Там вам будет гораздо лучше. Это очень удобная комната. А завтра, когда вы выспитесь, я покажу вам спальню ее светлости. Она стоит закрытой с тех самых пор, как умерла маркиза.

Фортуна поразилась происшедшей с миссис Денверс переменой. Теперь экономка улыбалась и разговаривала с ней по-доброму и с уважением.

«Наверное, Гилли здесь очень любили, — подумала Фортуна. — Вот почему миссис Денверс стала относиться ко мне по-другому».

Фортуна принялась рассказывать миссис Денверс о женщине, которая заменила ей родителей. За разговором время пролетело очень быстро, и, когда Фортуна, наконец, спустилась в столовую, маркиз уже в третий раз посматривал на свои золотые часы.

Он был удивительно элегантен в голубом сюртуке с лацканами из синего атласа. Галстук его был ослепителен, а пуговицы жилета, украшенные сапфирами и алмазами, сверкали в лучах тонких свечей.

Войдя в небольшой салон, примыкавший к столовой, Фортуна подумала, как не соответствует обстановке ее наряд. Платье почистили, но оно помялось после долгого путешествия и выглядело убого.

Правда, миссис Денверс нашла для нее кружевную муслиновую косынку, которую Фортуна набросила на плечи, а волосы ей причесали и уложили в модную прическу. Но когда она вбежала в комнату, маркизу бросилась в глаза не ее одежда, а сияющие глаза, улыбка на устах и ямочки на щеках.

— Я опоздала? — зачем-то спросила она. — О, прошу вас, не ругайте меня. Я боялась, что вы не станете меня ждать, но я никак не могла прийти пораньше. Ваши слуги обступили меня и засыпали вопросами — я не могла уйти, не поговорив с ними.

— Мои слуги? — изумленно спросил маркиз.

— Да, все те, кто знал Гилли, — объяснила Фортуна. — Оказалось, что миссис Денверс очень хорошо ее помнит — ведь они были подругами. Ваши горничные и дворецкий Чамберс тоже помнят ее. Он рассказывал мне, как Гилли однажды вылечила его от ревматизма с помощью травяного отвара, который она сама приготовила.

— Я помогал ей готовить, и, когда Чамберс жалуется на свой ревматизм, я делаю ему эти отвары.

— Я уже шла в столовую, когда миссис Денверс сказала, что повар, который служит у вас уже тридцать пять лет, очень обидится, если я не заскочу на кухню и не повидаюсь с ним. Все они так много хотели рассказать мне, а я им, но Чамберс сказал, что его светлость, наверное, уже кипит от гнева. И тогда я убежала.

— Очень мило с вашей стороны, — сказал маркиз, но в его тоне не было слышно привычного сарказма.

— Значит, вы не сердитесь на меня? — умоляющим голосом спросила Фортуна.

— Я рассержусь, если вы своей болтовней испортите мне обед, — ответил маркиз, и Фортуна, улыбаясь, произнесла:

— Постараюсь не испортить. А вдруг я расскажу что-нибудь интересное?

Ответить маркиз не успел. Двери в столовую распахнулись, и Чамберс зычным голосом объявил:

— Обед подан, милорд.

— Вот видите! — воскликнула Фортуна. — Всего на пять с половиной минут позднее обычного.

Не ожидая ответа маркиза, она пошла впереди него в столовую. Она не шла, а плыла, и в посадке ее головы было столько изящества, что маркиз, следуя за ней, совсем позабыл, что ожидание этой деревенской девчонки разозлило его до крайности.

В столовой прислуживали четыре лакея, а стол, освещенный двумя огромными канделябрами, был украшен золотым орнаментом. В вазе стояли пурпурные и белые орхидеи. Фортуну охватил благоговейный страх.

— Какая роскошь, — робко произнесла она, немного придя в себя. — Вы всегда здесь обедаете?

— Когда бываю дома, — ответил маркиз с привычным выражением скуки на лице, — что случается, уверяю вас, довольно редко.

— Я польщена, — сказала Фортуна, — что из-за меня вы сегодня остались дома. Ведь это же… из-за меня, правда?

— Правда, — кратко ответил маркиз.

— Впрочем, я вижу, что подобная перспектива вас, в отличие от меня, не очень радует, — задумчиво произнесла Фортуна. — Значит, я должна постараться вас развлечь. Только как мне это сделать? Я ведь совсем не разбираюсь в тех вещах, которые интересуют вас. — Она озабоченно взглянула на маркиза и вдруг свела вместе ладони. — Какая же я глупая! Гилли всегда внушала мне, что мужчины больше всего на свете любят говорить о себе. «Эта тема им никогда не наскучит, — говаривала она. — Заведи с мужчиной беседу о нем самом, и он будет доволен». Так что теперь я знаю, что делать. Я буду расспрашивать вас о вашей жизни, и вам не будет со мной скучно.

На мгновение воцарилась зловещая тишина.

И вдруг Чамберс изумился так сильно, что чуть было не выронил из рук серебряное блюдо, — впервые за много лет его хозяин смеялся!

Глава 3

Маркиз, управляя парой великолепных гнедых, запряженных в его фаэтон, проехал ворота Стэнхоуп и оказался в парке. Он был необыкновенно элегантен в своей лихо заломленной высокой шляпе и шейном платке, завязанном совершенно новым замысловатым узлом. Маркиз знал, что молодые франты, увидев этот узел, еще до исхода дня напустятся на своих камердинеров, коря их за то, что они сами до него не додумались.

Весь бомонд, а также менее значительные персоны, катающиеся в экипажах, верхом на лошадях или просто прогуливающиеся в парке, следили не за маркизом и его великолепными лошадьми, которых они уже много раз видели, а за его спутницей.

Алистер Мерил был прав, когда говорил, что швеям мадам Иветт придется работать всю ночь. Платье Фортуны прибыло всего лишь за несколько минут до того, как она спустилась вниз и отправилась на прогулку.

И хотя у нее почти не было времени хорошенько рассмотреть себя в зеркале, она поняла, что чутье парижанки не подвело Иветт — это Фортуна увидела по глазам маркиза, медленно спускаясь к нему по лестнице.

Только француженка могла додуматься до клубнично-розовой атласной шляпки, оттенявшей белизну волос Фортуны и в то же время подчеркивавшей расцветающую красоту юной девушки, подобную бутону дамасской розы. Платье с высокой талией было обшито по вороту полоской кружев; точно такие же кружева украшали и манжеты, а цвет лайковых перчаток гармонировал с платьем.

Фортуна была так хороша, что даже вышколенные лакеи в холле, позабыв на мгновение о том, что их учили никогда не демонстрировать своих чувств, взглянули на нее с одобрением.

— Вы довольны? — спросила озабоченно Фортуна.

— Я вижу, что Иветт в точности выполнила мой наказ, — был ответ маркиза.

И только тогда, когда они отъехали от дома и двинулись к площади, Фортуна решилась задать маркизу вопрос:

— А какой наказ вы дали мадам?

— Есть ли на свете женщина, которую не интересует ее внешность! — воскликнул маркиз. — Но раз уж вам интересно, то я скажу, что велел Иветт сделать так, чтобы вы выглядели блестяще.

— Надо думать, это вам влетело в копеечку, — тихо произнесла Фортуна.

— Я уже говорил вам, что это не имеет никакого значения, — ответил маркиз.

Немного помолчав, Фортуна спросила:

— А вы вчера вечером выиграли?

Маркиз быстро взглянул на нее.

— Откуда вы знаете, что я играл в карты, ведь вы отправились спать? — спросил он. — Кто вам сказал?

Фортуна тихонько рассмеялась.

— Вы и вправду думаете, что ваша прислуга ничего не замечает? — спросила она. — Естественно, слуги знают все. Гилли всегда говорила мне, что от них ничего нельзя скрыть. Сегодня утром ко мне в комнату вошла горничная и, раздвинув шторы, сказала: «Прекрасное утро, мисс, к тому же его светлости вчера повезло в картах».

На лице маркиза отразилось изумление.

— А я и не знал, что мои слуги так хорошо осведомлены о моих делах и интересуются ими.

— Разумеется, интересуются, — заметила Фортуна. — Неужели вы не понимаете, что они вас любят?! Я слышала, что ваши предки всегда были очень добры к тем, кто из поколения в поколение служил в вашем замке. А миссис Денверс говорит, что лондонские слуги тоже очень любили ваших родителей.

— Да, миссис Денверс со мной уже давно, — ответил маркиз. — Сколько я себя помню, она была у нас.

— Тогда почему же вы думаете, что ей безразлично, что происходит с вами и чем вы занимаетесь? — спросила Фортуна. — Да все ваши слуги очень переживают за вас. Сегодня утром миссис Денверс рассказала мне, что, когда случилось несчастье и ваш отец был подло обманут герцогом, они все очень расстроились. Но не потому, что боялись потерять место, а потому, что их потрясло то горе, которое свалилось лично на вас.

У маркиза, похоже, случилась какая-то заминка с лошадьми. Он не ответил, а Фортуна продолжала:

— Как я уже говорила, они вас любят, и потому очень обрадовались, узнав, что вы вчера выиграли.

— Значит, вы задали мне вопрос, уже зная на него ответ? — спросил маркиз.

Фортуне показалось, что он был рад придраться к ней.

— Я думала, вы сами захотите мне все рассказать, — ответила девушка. — Как миссис Денверс, Чамберс и вся ваша прислуга, я молюсь, чтобы вам удалось отыграть все свои владения. И я уверена, что наши молитвы будут услышаны, — ни капельки в этом не сомневаюсь.

— Хотел бы я иметь вашу уверенность, — сухо произнес маркиз.

К этому моменту они добрались до самой фешенебельной части парка, где гулявшие по аллее или сидевшие в своих открытых ландо и беседовавшие с друзьями элегантные леди и джентльмены повернули головы, чтобы поглядеть на них. Джентльмены сняли шляпы, а дамы собирались уже было сделать реверанс, но маркиз проехал мимо них, глядя в другую сторону и не приветствуя никого.

— Милосердный боже, с кем это катается Тейн? — воскликнули его друзья. — Это, должно быть, какая-то юная кокотка, но мы ее до этого никогда не встречали.

Дамы ничего не сказали, но их глаза, загоревшиеся при виде маркиза, сузились, а на некоторых хорошеньких личиках даже появилось выражение мрачного презрения.

— Может быть, это приезжая? — высказал предположение один из друзей маркиза. — Сейчас к нам из Франции прилетело множество миленьких пташек. Говорят, что улица Моттс вечером теперь очень сильно напоминает рю де ла Пэ.

— Ну, эта нимфа явилась сюда явно не с улицы Моттс.

Маркиз проехал по аллее и остановился у густых зарослей, и его друзья бросились к нему, чтобы все разузнать.

Прекрасно понимая, что они сгорают от любопытства, маркиз поболтал с ними о том о сем и лишь потом сказал:

— Фортуна, разрешите представить вам сэра Гая Шеррингтона, лорда Уорчестера, лорда Бойтона и сэра Джорджа Фримэна.

Джентльмены сняли шляпы. Фортуна со своего высокого сиденья смущенно улыбнулась им.

— Здравствуйте, — застенчиво произнесла она. — Мне полагалось бы склониться перед вами в реверансе, а не сидеть, возвышаясь над вами!

— Вы и без этого обворожительны! — сказал сэр Гай Шеррингтон, красивый молодой человек, одетый по последнему писку моды — углы его воротника упирались в подбородок так, что он, казалось, не мог пошевелить головой.

— Благодарю вас, — спокойно произнесла Фортуна.

— Какой избитый комплимент! — воскликнул лорд Уорчестер. — Хочу заметить вам, мадам, что у этого джентльмена, очевидно, совсем нет души. Я бы назвал вас богиней красоты и света, спустившейся на облаке с Олимпа, чтобы осчастливить нас, простых смертных, своим присутствием.

— Теперь я должна поблагодарить вас, — сказала Фортуна.

Но, говоря это, она зарделась от смущения и так похорошела, что джентльмены не могли отвести от нее восхищенных глаз.

— Мои лошади застоялись, — резко бросил маркиз. — Так что я должен проститься с вами, джентльмены.

— Нет, умоляем, не покидай нас! — вскричали его друзья чуть ли не в один голос.

— Сегодня вы получите от меня приглашение на обед, — сказал маркиз. — Надеюсь, вы сможете прийти.

И, не дожидаясь их ответа, он уехал. Но не успели Маркиз и Фортуна отъехать, как рядом с фаэтоном появилась леди верхом на горячей чалой лошади.

— Доброе утро, Сильванус.

— Доброе утро, Шарлотта, — ответил маркиз. — Тебе не следует разговаривать со мной.

— Но я хочу с тобой поговорить, — возразила всадница. — Послушай, Сильванус, я должна была тебя увидеть. Я ждала тебя прошлой ночью — и предыдущей тоже.

— Я был занят, — кратко ответил маркиз.

— Так я и думала. Конечно, игра с герцогом — это хорошая отговорка для прошлой ночи, но для предыдущей она не подходит, как и для твоего обещания приходить ко мне.

— Шарлотта, на нас обращают внимание, — сказал маркиз. — Поезжай, этот разговор ничем хорошим для тебя не кончится.

— Но я не могу без тебя, Сильванус! Неужели ты не понимаешь? Я не могу больше ждать, не зная, придешь ты или нет, изнывая от желания!

Фортуна, конечно, слышала этот разговор. Она глядела на женщину, говорившую с Сильванусом, и думала, что прекраснее дамы еще не встречала. У нее были черные как вороново крыло волосы, белая как снег кожа, темные глаза, полные страсти, и красные, зовущие губы.

Она была прелестна, и Фортуна не могла понять, почему маркиз сказал ей таким резким тоном:

— Мы поговорим в другое время, Шарлотта. Прошу тебя, будь более осмотрительной.

— Я ненавижу тебя, Сильванус! Ты слышишь меня? Ненавижу!

Слова были жестокими, но тон, которым они были произнесены, свидетельствовал совсем о другом. Леди развернула лошадь и легким галопом поскакала прочь.

— Кто это?

Фортуна не могла удержаться от вопроса, хотя и понимала, что маркиз может отчитать ее за любопытство.

— Имя этой дамы, — холодно ответил он, — леди Шарлотта Хедли.

— Она вас любит? — спросила Фортуна.

Лицо маркиза потемнело.

— Вам не подобает задавать такие вопросы.

— Прошу прощения, — извинилась Фортуна, — но это же естественно, не правда ли? Я имею в виду, что, когда мужчина столь привлекателен и красив, как вы, женщинам трудно перед ним устоять. Вы хотите на ней жениться?

— Я уже говорил вам, Фортуна, — произнес маркиз недовольным тоном, — что благоразумным молодым леди не следует задавать джентльменам такие вопросы.

Фортуна вздохнула.

— Но я ведь не леди, — ответила она, — то есть не настоящая леди. У меня даже нет собственной фамилии. Я ношу фамилию фермера, чья жена отказалась от меня сразу же после моего рождения, поскольку я ей не понравилась. — Она снова вздохнула. — Из письма Гилли к вам ясно, что я вовсе не дочь миссис Гримвуд. Я просто мисс Никто. Поэтому я думаю, что могу говорить вещи, которые не подобают настоящей леди.

— Такой необычной девушки я еще не встречал, — заявил маркиз. — Я уже начинаю подумывать, что Гилли воспитала вас совсем не так, как следовало.

Фортуна рассмеялась:

— Она очень старалась, уверяю вас. Она всегда говорила мне, что подобает делать леди, а что — нет. Но я считаю, что глупо рыдать по поводу того, что я живу среди простых людей, хотя в моих жилах течет голубая кровь. Я решила, что гораздо умнее было бы попытаться взять лучшее от обоих миров, к которым я принадлежу. Я знаю, как надо поступать, но если совершу ошибку, то никто этого не заметит.

Маркиз скривил губы.

— Я понял одно, — сказал он. — Похоже, я наживу с вами проблем.

Говоря это, он повернул лошадей и поехал назад по аллее.

— Вы хотите, чтобы меня получше рассмотрели? — спросила Фортуна.

— Что вы имеете в виду? — воскликнул маркиз, пораженный до глубины души ее проницательностью.

— Вы не сказали мне всего, что я хотела знать, — ответила Фортуна, — а я боюсь вас расспрашивать. Но я подумала, что вы не зря так разодели меня и привезли в парк. Миссис Денверс сказала мне, что вы уже больше года не катались здесь вместе с дамой. Она очень удивилась, когда узнала, куда вы везете меня сегодня утром.

— Я убежден, что мы найдем с вами общий язык, — сердито произнес маркиз. — Если вы не будете сплетничать со слугами или, по крайней мере, перестанете обсуждать с ними меня и мои поступки.

На мгновение наступила тишина, а потом Фортуна тихонько произнесла:

— Попытаюсь поступать так, как вы хотите, но, если вы не расскажете все, мне будет очень трудно это сделать.

— Что вы хотите знать? — холодно спросил маркиз.

— Во-первых, я хотела бы знать, что вам удалось вчера отыграть? — спросила Фортуна.

— Я никогда не обсуждаю мои карточные дела, — резко ответил маркиз.

— Как же вам трудно жить! — воскликнула Фортуна. — Неужели вам никогда не хочется рассказать обо всем кому-нибудь, кто болеет за вас, кто хочет, чтобы вы выиграли, одержали победу над проклятым герцогом!

— Ну хорошо, раз уж вам так хочется знать, — сдался маркиз, — скажу, что отыграл Ламбет.

Фортуна нахмурила брови.

— Я плохо представляю себе, где это, — сказала она.

— Хотите посмотреть? — произнес маркиз.

По его тону она почувствовала, что с этим приглашением связано что-то неприятное.

— Да, хочу, — с живостью ответила Фортуна. — Мы можем поехать туда прямо сейчас?

— Как пожелаете.

Они срезали угол Гайд-парка, спустились по Конститьюшен-Хилл и миновали аллею Беркейдж. Букингемский дворец разочаровал Фортуну — она думала, что он больше и красивее.

Здание же парламента, наоборот, оказалось точно таким, каким она и ожидала его увидеть, а когда они ехали по Вестминстерскому мосту, Фортуна не смогла сдержать возгласа восхищения при виде лодок, сновавших по Темзе туда-сюда, и кораблей с надутыми ветром парусами, которые шли вверх по реке вслед за приливом.

Они миновали несколько невзрачных прокопченных домов, после которых маркиз завернул коней в узкую улочку, уходившую прочь от реки. По обе стороны этой грязной убогой улицы тянулись высокие безобразные дома с разбитыми стеклами и покосившимися дверями.

На дороге играли дети, одетые в лохмотья; увидев лошадей, они с криком убежали. Некоторых малышей вытащили из заваленных мусором канав их матери или старшие братья или сестры. Все они были босы, а сквозь лохмотья просвечивали тела с торчащими ребрами.

Маркиз, с трудом лавируя между тележками, выехал на более приличную улицу, на которой в домах, по крайней мере, были целы стекла, а на грязной мостовой копошилось меньше детишек.

И тогда он повернулся к Фортуне, и ее поразило жестокое выражение его лица.

— Вот это все я и выиграл, — произнес он. — Надеюсь, теперь вы довольны.

Фортуна помолчала немного, а потом, словно взвешивая каждое слово, медленно произнесла:

— Дома конечно же ужасно перенаселены. И все это случилось из-за того, что плата за жилье непрерывно росла и жильцы не могли позволить себе иметь отдельную квартиру и вынуждены теперь ютиться по нескольку человек в комнате. Более того, на каждой улице я увидела только одну колонку. А вы ведь понимаете, что без воды эти бедняки не могут поддерживать чистоту.

Неприятное выражение лица маркиза сменилось искренним изумлением.

— Откуда вы обо всем этом знаете? — спросил он.

— В Уотерлесе условия жизни ничуть не лучше, — ответила Фортуна.

— В Уотерлесе?

— Да, разве вы не помните? Это маленький торговый городок, бывший прежде владением вашего отца. Но герцог разорил фермеров, обрабатывавших земли, и множество людей, бросив свои наделы, переселились в Уотерлес, надеясь найти здесь работу.

— И городок теперь перенаселен, — резко произнес маркиз.

— Конечно, — согласилась Фортуна. — Тихие улочки переполнены детьми, стариками и мужчинами, отчаявшимися найти работу, и измученными женщинами, которые не могут поддерживать в доме чистоту. В городе не хватает воды и царит голод — а это приводит к распространению болезней.

— Но как вы об этом узнали? — спросил маркиз.

— Даже сельские клуши, — произнесла Фортуна, сверкнув глазами, — интересуются, как живут окружающие их люди.

— Но грязь и нищета не должны интересовать настоящую леди, — сказал маркиз, словно пытаясь оправдать Фортуну в своих глазах.

Фортуна улыбнулась ему, как улыбаются дерзкой выходке ребенка.

— А вы разве не знали, чем все эти годы занималась Гилли? — спросила она. Но прежде чем маркиз успел ответить, она добавила: — Нет, конечно же не знали, да и зачем вам знать? Гилли изучала лекарственные травы. Она говорила мне, что травы всегда интересовали ее, даже в ту пору, когда она воспитывала вас. А ваша мама, насколько мне известно, выращивала лекарственные растения у себя в саду.

— Да, выращивала, — еле слышно произнес маркиз.

— Гилли собрала все рецепты, — продолжала Фортуна, — которые хранились в кладовой замка Тейн, а выйдя на пенсию, стала выискивать их в старых книгах. Она перерыла всю библиотеку сквайра — а в ней было очень много книг, — а потом библиотеки викария и доктора. После этого потихоньку, хотя я была еще слишком маленькой, чтобы знать об этом, она начала лечить жителей нашей деревни. Вскоре слух о чудодейственных лекарствах распространился по всей округе, и люди стали приезжать к Гилли издалека.

— Никогда бы не подумал, что она на такое способна! — воскликнул маркиз.

— Слава о ней распространилась далеко, — сказала Фортуна. — Раз в неделю мы с ней вместе ездили в Уотерлес, чтобы облегчить участь людей, живших на грязных улицах, вроде тех, которые мы только что проехали. Удивительно, как хорошо ее отвары и мази помогали детишкам от гнойничков и нарывов, женщинам — от язв, мужчинам — от ожогов и сыпи на коже. Но конечно же она всегда считала, что этим людям, в первую очередь, нужно нормальное жилье, пища и вода.

— И вы помогали ей! — воскликнул маркиз, глядя на Фортуну так, словно ему трудно было в это поверить. Эта изящная девушка с прозрачной кожей говорила так, как будто грязь трущоб, через которые он ее провез, вызывала в ней не дрожь отвращения, а желание решить эту проблему. — А что бы вы предприняли, чтобы изменить положение дел? — спросил маркиз.

— Я думаю, вы и сами знаете, — произнесла Фортуна. — Надо отремонтировать дома, снизить плату за жилье, установить колонки с водой и, если возможно, дать людям работу.

— Вы думаете, это так легко сделать? — спросил маркиз, и в его голосе снова прозвучали пренебрежительные, саркастические нотки.

— Нет, конечно, нелегко, — согласилась Фортуна, — но вполне возможно.

— Вы полагаете, что, если бы я был постоянным владельцем этих мест, если бы я не рисковал потерять их за карточным столом, я бы сделал все, о чем вы говорили? — спросил маркиз.

— Ну конечно! — воскликнула Фортуна. — Я уверена, что, вернув все свои потерянные владения, вы попытаетесь улучшить жизнь не только обитателей Ламбета, но и тех фермеров, которые проживают на землях, принадлежавших когда-то Тейнам. Крестьяне ненавидят герцога и молятся о том, чтобы их господином снова стали вы.

— А как бы вы отреагировали, если бы я сказал вам, — произнес маркиз, — что у меня больше нет никакого желания заботиться о них, что меня не интересуют ни их проблемы, ни их беды? Ведь что бы ты для них ни сделал, они все равно будут недовольны. — Он помолчал. — Если бы я сказал вам это, вы бы мне поверили?

— Нет, конечно же нет, — ответила Фортуна. — Вы говорите так только для того, чтобы подразнить меня, поскольку считаете, что с моей стороны было слишком самонадеянно учить вас. Но вы гораздо лучше меня знаете, что надо делать. Подумайте, Аполлон, как было бы замечательно, если бы все эти люди снова стали счастливыми и довольными!

Фортуна, забывшись, назвала маркиза тем именем, которым называла его про себя, а он, хотя и заметил это, ничего не сказал. Он не отрываясь глядел на дорогу и, казалось, о чем-то глубоко задумался.

Они снова проехали по Вестминстерскому мосту, но теперь пересекли площадь, где проходили парады гвардии, и повернули на Сент-Джеймс-стрит.

Маркиз прекрасно видел, что джентльмены, заходившие в клубы и выходившие из них, останавливались посмотреть на них. В окне «Белого клуба», имевшем форму арки и недавно установленном Бо Бруммелем, он увидел лорда Хорнблоттона и понял, что члены этого заведения скоро начнут рьяно обсуждать, кто это ехал с ним в фаэтоне.

Фортуна прекрасно понимала, что вызывает всеобщий интерес. Она с удовольствием смотрела по сторонам, широко раскрыв горящие от возбуждения глаза. Солнечный свет подчеркивал изысканную белизну ее кожи и высвечивал золотые нити в ее белых волосах.

Когда они подъехали к Мерил-Хаус на площади Беркли, Фортуна импульсивно повернулась к маркизу.

— Спасибо вам, — произнесла она, — за эту замечательную прогулку. Я знаю, что вы только притворяетесь безразличным и что вы обязательно постараетесь облегчить жизнь этих бедных людей. Я чувствую, что скоро, очень скоро ваши дела пойдут на лад.

— Быть может, вы принесете мне удачу, — произнес маркиз глубоким голосом, и на лице его на этот раз не было пренебрежительного выражения.

— Я надеюсь на это, — мягко ответила она, — всем сердцем надеюсь.

Больше в тот день Фортуна не видела маркиза. Дома ее ждала мадам Иветт, и она провела полдня, стоя перед зеркалом и примеряя одно платье за другим.

— Мне не нужно так много платьев! — воскликнула она наконец.

— Вам понадобится гораздо больше, — произнесла мадам Иветт с приятным французским акцентом. — Вы ведь не хотите, чтобы наш красавец маркиз стыдился вас, правда?

— С такими платьями ему не придется меня стыдиться, — улыбнулась Фортуна. — Но вы правы, мадам, мне хочется сделать ему приятное. Он будет доволен, как вы думаете?

— Разумеется, — сказала мадам Иветт. — Милорд toujours[1] имел — как бы это выразить — глаз на красивых девушек!

Фортуна ничего не ответила, а мадам Иветт добавила с коротким смешком:

— А красивые девушки имеют глаз на него, правда?

Фортуна вспомнила страстную мольбу, с которой обращалась к маркизу леди Шарлотта. Это было глупо, но она слегка ревновала его ко всем этим женщинам, которые, как ей представлялось, протягивали к маркизу руки, желали его и томились, совсем как леди Шарлотта.

Но какое ей до всего этого дело?

Она жила в доме маркиза в качестве гостьи. Он потратил кучу денег на ее наряды и катался с ней в парке — такой привилегии давно уже не удостаивалась ни одна женщина. А сегодня будет прием.

Именно от мадам Иветт Фортуна узнала о том, что она должна будет присутствовать на обеде, на который, как она уже слышала, маркиз пригласил своих друзей.

— Это платье должно быть самым красивым из всех, — заявила мадам Иветт.

— Почему? — спросила Фортуна.

— Потому что первое впечатление важнее всего, — ответила француженка. — Стоит только внушить джентльмену, что vous êtes ravissante[2], как он — voila[3] — будет всегда в это верить.

— Тогда это должно быть совершенно особое платье, — серьезно ответила Фортуна.

Интересно, сможет ли она затмить красотой тех женщин, которые вздыхали по маркизу и жаждали его внимания? Быть может, он сейчас у леди Шарлотты, подумала она и тут же вспомнила, что в Лондоне находится герцог.

Нет, маркиз сейчас играет с ним в карты в «Белом клубе», в этом не может быть сомнений. При этой мысли ее настроение почему-то улучшилось.

Наконец пришла миссис Денверс и отослала мадам Иветт.

— Молодая леди еле держится на ногах от усталости, — сказала она. — И если вы не дадите ей отдохнуть, то ни ваше платье, ни чье-либо другое ей не поможет. Она должна поспать хотя бы часок, прежде чем мы начнем одевать ее к обеду. Не могу понять, почему все это должно делаться в такой спешке! Ну вот, наконец, и его светлость прибыл.

— Сколько человек будет на обеде? — поинтересовалась мадам Иветт.

— Тридцать приедут к обеду и столько же, если не больше, после него, — сообщила миссис Денверс. — А его светлость настоял, чтобы столы были накрыты в большом зале, которым не пользовались, насколько я знаю, уже девять или десять лет.

— А где этот большой зал? — спросила Фортуна.

— Дед его светлости пристроил его позади дома, — ответила миссис Денверс. — Хорошо, что я следила за тем, чтобы там всегда было чисто и туда можно было бы в любую минуту запустить гостей, а то представляю, какой бы я имела вид, когда его светлость велел мне подготовить большой зал к вечернему большому приему!

— Так и надо поступать! — улыбнулась Фортуна. — Гораздо интереснее устроить пирушку неожиданно, чем готовить ее в течение долгих месяцев.

— Мадемуазель права, — заявила мадам Иветт. — Самые лучшие события в жизни — это незапланированные события, вроде влюбленности например.

Миссис Денверс фыркнула:

— Меня заботит лишь одно, мадам, — отдых мисс Фортуны.

— Ну хорошо, отдаю ее вам, — согласилась мадам Иветт. — Я хочу, чтобы сегодня вечером она выглядела ravissante[4], и тогда у меня не будет отбоя от клиентов. Alors[5] светские дамы решат, что мои платья и их превратят в красавиц. C'est fou[6] — никто не будет выглядеть краше нашей мадемуазель!

— Постараюсь быть для вас хорошей рекламой, — улыбнулась Фортуна.

Миссис Денверс увела ее в комнату с опущенными шторами и велела лечь спать. Но Фортуна была так возбуждена, что не смогла уснуть.

Что это будет за прием? Будут ли там танцы? И если будут, то пригласит ли ее маркиз на танец? При мысли о том, что она окажется в его объятиях, у нее перехватило дыхание. Он так прекрасен, ее Аполлон, о котором она мечтала с самого детства!

«Как хорошо он управляет лошадьми, — подумала она сквозь сон. — Даже настоящий Аполлон не мог бы выглядеть прекраснее маркиза, когда он едет вот так, со сдвинутой набок высокой шляпой».

Перед тем как в гостиной, граничащей с большим залом, появился маркиз, одетый в новый роскошный сюртук из темно-синего атласа, в ней уже начали собираться приглашенные.

Гостям были предложены вина на самый разнообразный вкус, но, пока дворецкий объявлял одного джентльмена за другим, сэр Гай Шеррингтон задал вопрос, который был у всех на устах:

— Во имя всех святых, Сильванус, скажи нам, это что, мальчишник? Мы-то ожидали совсем другого.

— Надеюсь, вы не разочаруетесь, — ответил маркиз. — Я пригласил весь кордебалет оперного театра, и, как только спектакль закончится, балерины будут здесь. Многие из них только недавно приехали в Англию, и я надеюсь, что новые лица помогут прогнать унылое, я бы даже сказал, пресыщенное выражение с ваших физиономий.

— Ты гений, Сильванус! — воскликнул один из его друзей. — Ты всегда придумаешь что-нибудь оригинальное! Весь кордебалет! Во втором ряду там танцует одна малютка, которая, как мне говорили, просто неотразима — хотя осмелюсь предположить, мне она не по зубам.

— В этом-то вся и беда, — пожаловался мужчина постарше. — Эти иностранки думают, что все британцы — миллионеры. Эта большеглазая парижанка, которую я содержал в прошлом году, проделала в моем кармане такую огромную дыру, что я до сих пор не могу ее залатать.

— Лично я считаю, что женщинам нечего делать на обеде, — с манерной медлительностью проговорил одетый по последней моде франт. — Во время еды следует вести приятную и, по возможности, остроумную беседу. Женское хихиканье надо оставить на десерт.

— Пожалуй, ты прав, — согласился маркиз, — но на нашем обеде будет присутствовать дама — я пригласил одну леди, с которой вы, я уверен, будете рады познакомиться.

В ту же минуту дворецкий объявил с излишней помпезностью:

— Мисс Фортуна Гримвуд, милорд.

Все головы повернулись к двери, и со многих уст сорвался возглас удивления и интереса. В дверях стояла Фортуна.

На мгновение она застыла, в легком замешательстве разыскивая среди моря незнакомых лиц маркиза. Да, Иветт превзошла себя, подумал он.

На Фортуне было платье не белого цвета, как можно было ожидать, и не пастельных тонов, модных в то время, а изумрудно-зеленого оттенка.

Оно было расшито крошечными жемчужинами, отливавшими серебром и умело прикрепленными к воздушной материи, похожей на кисею.

Кожа и волосы Фортуны, оттененные насыщенным изумрудным светом, казалось, сверкали белизной. Платье с высокой талией, украшенное бархатными лентами под ее маленькой грудью, делало ее похожей на нимфу, возникшую из волн разбушевавшегося моря.

Она была так мила и необычна, что самая критически настроенная публика в стране, завсегдатаи клубов на Сент-Джеймс-стрит, и самые ядовитые сплетники прикусили на мгновение свои языки.

Наконец, Фортуна увидела маркиза, стоявшего неподалеку, и бросилась к нему, при этом лицо ее засияло, словно солнце, выглянувшее из-за туч. Это было импульсивное движение ребенка, бегущего туда, где он найдет безопасность и покой.

Но, поравнявшись с маркизом, Фортуна вспомнила о приличиях и резко остановившись, сделала реверанс и подняла на него свои серые глаза.

— Добрый вечер, Фортуна, — произнес маркиз официальным тоном. — Надеюсь, вы хорошо отдохнули.

— Да, милорд.

— А теперь вы должны познакомиться с моими друзьями, — сказал он и, взяв ее за руку, подвел к своим друзьям, представив каждому.

— Мы уже виделись сегодня утром, — произнес сэр Гай Шеррингтон, — и клянусь, что я ни о чем больше не мог думать весь день. Я догадывался, что мы встретимся здесь сегодня вечером, и, если бы этого не произошло, я бы вызвал Сильвануса на дуэль за то, что он посмел лишить нас удовольствия общаться с вами.

Фортуна улыбнулась ему, и на ее щеках появились ямочки.

— Скажите, все джентльмены в Лондоне произносят такие вычурные комплименты? — спросила она.

— Только тогда, когда их вдохновляют на это такие прекрасные дамы.

Фортуна рассмеялась.

— Берегитесь этого человека, — сказал лорд Уорчестер, подошедший к ним во время разговора. — Предупреждаю вас, Фортуна, он очень опасен.

— Опасен? — переспросила девушка. — Чем же?

— Он попытается украсть ваше сердце, — пообещал лорд Уорчестер. — Но обещаю вам, что приму все меры, чтобы помешать ему.

— Не думаю, что чье-нибудь сердце можно украсть, — ответила Фортуна. — Сердце — если вы имеете в виду любовь — можно получить только в подарок, не так ли?

Джентльмены рассмеялись, как будто она сказала что-то очень остроумное, и, обмениваясь с ними репликами во время обеда, Фортуна почувствовала, что держится великолепно.

Освоившись за столом, она оглядела зал и не смогла сдержать возгласа восхищения — так он был красив.

Весь день флористы украшали его стены гирляндами цветов, а мажордом следил за тем, как накрывают большой стол, устанавливая золотые украшения и канделябры со свечами, расставляя тарелки севрского обеденного сервиза и эмалевые табакерки с алмазами.

— Как здесь красиво! Как страстно я желала, чтобы ваш дом оказался именно таким.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил маркиз.

— Все это золото, серебро, фарфор, дорогие вина и конечно же ваши гости — самый подходящий для вас антураж. Мне трудно это объяснить, но, слушая рассказы о вас, я думала, что вы живете в бедном доме и терпите нужду, а мне совсем не хотелось видеть вас в такой обстановке.

— Разве это имеет какое-то значение? — спросил маркиз.

— Для меня — очень большое. Понимаете, все, что окружает Аполлона, должно сиять и процветать. Он может ассоциироваться только с ярким, пылающим, славным Солнцем, дающим свет всякому, кто в нем нуждается. Вот так я о вас думаю.

— Будем надеяться, что не случится ничего, что могло бы разрушить картину, которую вы так живо описали, — произнес маркиз с сарказмом в голосе.

— А что может случиться? — озабоченно спросила Фортуна. — Неужели герцог будет вредить вам и дальше?

— Да уж, дальше некуда, — заметил маркиз с горечью.

— Тогда дела скоро пойдут на лад, — уверенно произнесла Фортуна. — Если человек достиг дна, то дальше опускаться уже некуда. Мы это знаем.

— Я уже говорил, что вы, быть может, принесете мне удачу, — ответил маркиз.

— Как я на это надеюсь, как надеюсь! — сказала Фортуна. — Вы выиграли сегодня? — Она спросила об этом очень тихо, чтобы никто не мог услышать.

— Я уже объяснял вам, что не… — начал было маркиз, но, увидев ее глаза, сказал: — Да, выиграл.

Выражение радости изменило лицо Фортуны почти до неузнаваемости, и маркиз на какое-то мгновение залюбовался им. Но потом резко сказал:

— Я полагаю, что вы не уделяете должного внимания сэру Гаю.

И девушка послушно повернулась к своему соседу.

Когда обед, состоявший из множества изысканных блюд, закончился, дверь неожиданно распахнулась и в зале появились танцовщицы из оперного театра. Замелькали разноцветные шелка, засверкали драгоценности, раздались звонкие голоса, — словом, создалось впечатление, что в комнату влетела стайка красочных колибри.

Маркиз поднялся, чтобы поприветствовать дам. Слуги принесли новые стулья, и танцовщицы, весело болтая и хохоча, распределили свои места за столом. Рядом с каждым джентльменом виднелось теперь хорошенькое личико и элегантная фигурка, облаченная в вечернее платье с вызывающе глубоким декольте.

Фортуне никто не сказал о том, что на обед приглашены танцовщицы, и теперь она с удивлением и интересом наблюдала за тем весельем и возбуждением, которое кордебалет оперы внес в их компанию. Слуги в напудренных париках и красочных ливреях едва успевали наполнять хрустальные бокалы из обернутых салфетками бутылок, которые хранились в большой ванне со льдом, стоявшей у входа в кухню.

— За твое здоровье, Сильванус! — воскликнул сэр Гай Шеррингтон. — Пусть у тебя всегда будет столько же хороших идей, как нас развлечь, как и сегодня!

— Я тоже выпью за здоровье милорда! — вскричала хорошенькая танцовщица с милым французским акцентом. — Ибо это тот самый храбрец, с которым я так давно мечтала познакомиться, le monsieur[7], который, как говорят, такой нехороший, такой испорченный, что получил прозвище le jeune Diable[8]! А я, Одетта, безумно люблю дьяволов!

Она вскочила с места, подбежала к маркизу, наклонилась и на французский манер расцеловала его в обе щеки.

— Voila, monsieur![9] — сказала она. — Теперь я, как это говорится, ученица самого дьявола!

Раздался взрыв смеха, и с этого момента гости стали вести себя более раскованно.

Некоторые джентльмены отодвинули стулья и принялись танцевать со своими дамами, закружив их в вихре вальса, который в начале века считался неприличным танцем, а теперь был принят даже в Альмаке.

Но польку, которая последовала за ним, вряд ли допустили бы в приличное общество. Но Фортуна об этом не знала. Она думала: «Какой сумасшедший танец; интересно, что бы подумала о нем Гилли?»

— Могу ли я пригласить вас на танец? — спросил сэр Гай, когда оркестр снова заиграл вальс. — Надеюсь, Сильванус не вызовет меня на дуэль за то, что я приглашаю вас!

— С чего бы это ему вызывать вас? — произнесла Фортуна с невинным видом.

Она была слегка задета тем, что никто не приглашал ее танцевать, не понимая, что друзья маркиза считали неприличным охотиться в его угодьях. Сэр Гай, однако, готов был пожертвовать давней дружбой.

Фортуна взглянула на маркиза, увлеченного разговором с резвушкой Одеттой.

— Я охотно станцую с вами, — сказала Фортуна, — но боюсь, что у меня плохо получится. Я брала уроки танцев, но это были медленные и, наверное, ужасно старомодные танцы, особенно в сравнении с теми, которые танцуете вы.

— Я научу вас, — с готовностью произнес сэр Гай.

Они закружились в вальсе, и Фортуна с радостью обнаружила, что танцует вполне прилично. Только один раз она сбилась, взглянув в конец стола и увидев, что Одетта снова целует маркиза, на этот раз в губы.

Когда сэр Гай отвел Фортуну на место, плотину, мешавшую другим мужчинам приближаться к ней, словно прорвало. У нее не было отбоя от приглашений на вальс или на польку, и она получила столько комплиментов, что залилась краской стыда и была несколько сконфужена.

— Вы просто восхитительны! — сказал лорд Уорчестер, когда она, наконец, согласилась на вальс.

— Мне кажется, вам не следует говорить мне такие вещи, — смутилась Фортуна.

— Пока его светлость меня не слышит, я буду говорить то, что думаю, — заявил лорд Уорчестер. — Может быть, я покажусь вам трусом, но должен сказать, что он по малейшему поводу хватается за пистолет.

Фортуна рассмеялась:

— Сэр Гай тоже боялся, что его светлость вызовет его, но я не думаю, чтобы маркиз стал из-за меня драться на дуэли.

— Вы слишком скромны, — сказал лорд Уорчестер, — и, вероятно, слишком молоды, чтобы понять, что мужчины из-за вашей красоты будут не только стреляться и умирать, но и изнывать от тоски — как придется изнывать мне, ибо вы для меня — недосягаемая звезда!

— Мне так хочется верить, что это правда! — воскликнула Фортуна. — Но благодарю вас, милорд, за эти слова. И хотя я знаю, что вы надо мной смеетесь, все же приятно думать, что я пользуюсь успехом у мужчин.

— Вы очень милая и неиспорченная девушка, — произнес лорд Уорчестер совсем другим тоном. — Жаль, что…

Но тут он замолчал и взглянул на маркиза. Губы его сжались, и до конца танца он не проронил ни слова.

Усаживаясь на свое место, Фортуна вдруг заметила, что почти все свечи потушены. В зале царил соблазнительный полумрак, и, хотя веселые танцы продолжались, многие уже разлеглись на диванах, стоявших вдоль стен, или сидели, положив руки на стол, словно им было трудно не только танцевать, но и стоять.

Неожиданно на середину зала выскочила танцовщица и принялась неистово кружиться. Юбки ее развевались как бешеные. Два джентльмена с хохотом преследовали ее, хватая за платье и разрывая тонкую ткань.

— Саломея под семью покровами! — закричал один из них. — Осталось только два!

Они пытались схватить ее в свои объятия, но поскальзывались на паркете, и скоро, под радостные возгласы друзей, сорвали с нее почти всю одежду. Но тут, с криками притворного возмущения, танцовщица убежала от них.

Она ловко увертывалась, лавируя между стульями и столом, но в конце концов была поймана и, крича от радости, отнесена в тень.

— Позы! Позы! — закричали несколько джентльменов, и в центр зала вышла красивая австриячка из Вены.

Она начала медленно раздеваться, снимая одну деталь одежды за другой и принимая картинные позы на манер «живых картин», от которых сходил с ума весь Париж и которые только недавно появились в Лондоне.

И только тогда, когда под взрывы аплодисментов и крики «Браво» она осталась почти совсем обнаженной, маркиз взглянул на часы. Повернувшись к Фортуне, которая широко раскрытыми глазами смотрела на это представление, он сказал:

— Я ухожу, у меня назначена встреча в «Белом клубе». Хотите остаться?

Он спросил это таким тоном, как будто его ни в малейшей степени не интересовало, что она будет делать, и Фортуна быстро произнесла:

— Я тоже хотела бы уйти, милорд.

— Нет, вы нас не покинете! — вскричал сэр Гай.

Он перестал флиртовать с красивой рыжеволосой венецианкой и вновь пригласил Фортуну на танец.

— Благодарю вас, но мне пора спать, — ответила девушка. — Пусть я покажусь вам неблагодарной, но за последние двадцать четыре часа произошло столько событий, что я еле держусь на ногах.

— О, не будьте такой жестокой! — вскричал сэр Гай. — Но я понимаю! Неужели и ты нас покинешь, Сильванус?

— Я думаю, вы и без меня прекрасно обойдетесь, — заметил маркиз.

— Вечеринка получилась просто бесподобной, — ответил сэр Гай. — И я не виню тебя за то, что тебе хочется побыть с Фортуной наедине. Она очаровательна! Жаль, что я не встретил ее первым!

Маркиз, ничего не ответив, отвернулся, словно эта тема нагоняла на него скуку.

— Доброй ночи, — сказала Фортуна сэру Гаю, — и большое вам спасибо.

Он поцеловал ей руку и хотел было прошептать что-то на ухо, но она бросилась за маркизом. Его светлость был уже у самой двери, когда Одетта быстро приблизилась к нему и взяла за руку.

— Вы придете ко мне завтра, месье? — услыхала Фортуна ее вопрос. — Я очен, очен сильно хочу вас видеть. Понимаете? Да? У меня никого нет — пока.

— Простите, но я очень тороплюсь, — ответил маркиз.

Он поднес ее руку к губам, но она обвила его шею руками и поцеловала.

— Я частлива, очень частлива! — вскричала Одетта. — A demain, mon brave[10].

Фортуне показалось, что она вложила в эти слова какой-то иной смысл, но какой, понять не могла.

Они с маркизом прошли по длинному коридору, который вел из бального зала в основную часть дома. Когда они вошли в холл, сонный лакей поднялся на ноги.

— Вели подать мой экипаж, — приказал маркиз.

— Слушаюсь, милорд.

Лакей открыл дверь.

— Доброй ночи, Фортуна, — произнес маркиз. — Воображаю, как крепко вы будете спать после всех этих треволнений.

— Доброй ночи, Аполлон, — тихо сказала Фортуна. — Я буду молиться, чтобы вы выиграли.

Маркиз направился к дверям, но, заметив, что Фортуна не уходит, снова повернулся к ней.

— Вам понравился обед? — спросил он. — Вас не шокировало поведение гостей?

— Шокировало? — спросила Фортуна. — Н… нет, мне очень… понравилось. Но мне больше понравился вчерашний вечер, когда мы были с вами одни.

Она произнесла это без всякой задней мысли — просто констатировала факт. Но маркиз взглянул ей в лицо и нахмурился.

— Доброй ночи, Фортуна, — холодно произнес он и быстро вышел из холла.

Она смотрела ему вслед, и в ее глазах застыла обида — что она сказала такого, что не понравилось ему?

Глава 4

Садясь в экипаж, маркиз вдруг увидел полковника Алистера Мерил, спешащего по тротуару к нему.

— Доброе утро, Алистер, — сказал маркиз. — Я надеялся увидеть тебя вчера вечером у себя на обеде.

Полковник отвел маркиза в сторону, чтобы разговор не услышали слуги.

— Я ездил в Итон, — тихо сказал он. — Хотел посмотреть на своего кузена — виконта Мера.

— И какое же он произвел на тебя впечатление? — спросил маркиз.

— Размышляя о том, что ты мне рассказал и что было написано в письме твоей старой гувернантки, — ответил полковник, — я вспомнил, что хорошо знал Гримвуда. Когда меня считали наследником герцога, я частенько наведывался в Мерил-Парк. — Губы полковника на мгновение сжались, но потом он продолжил: — Помню, что не раз заезжал на ферму к Гримвудам, охотясь в тех местах. Однажды моя лошадь захромала, и я сидел в доме фермера, ожидая, пока мой конюх не приведет другую. Миссис Гримвуд угостила меня пивом и домашней ветчиной, а вскоре и Гримвуд вернулся с поля.

— А как он выглядел? — спросил маркиз.

— Это был крупный мужчина могучего телосложения с темными волосами, — ответил полковник. — Это был настоящий селянин — человек, родившийся и выросший в деревне.

Полковник замолчал, и маркиз, постукивая по табакерке пальцем, спросил:

— Ну и что дальше?

— Так вот, виконт Мер как две капли воды похож на него, — с живостью произнес полковник.

— Так я и думал, — сказал маркиз. — Теперь, надеюсь, ты убедился, что все это не блеф.

— Конечно! — воскликнул полковник. — Я тебе сразу поверил. Но я сам хотел взглянуть на мальчишку, и мне стоило большого труда не обвинить его в самозванстве. Когда я думаю, как моему дядюшке удалось обтяпать это дельце, да еще выйти сухим из воды, я…

Но тут маркиз поднял руку:

— Тише, Алистер, не кричи. Никто не должен знать об этом, пока у нас не появятся неопровержимые доказательства.

— Доказательства! — со злостью произнес полковник Мерил. — Да ты только взгляни на молодого Мера, и если сумеешь найти у него хоть какое-нибудь сходство со Старым Дьяволом или его женой, то я поверю в чудеса.

— А Фортуна? — мягко спросил маркиз.

— Фортуна — дочь моей тети, — заявил полковник. — Таким образом, она — ключ к решению этой проблемы. Ты придумал, что нам теперь делать, Сильванус?

— Когда придет время, я все тебе скажу, — уклончиво ответил маркиз. — Я ожидал, что ты придешь ко мне на вечеринку и будешь рассказывать всем о сходстве Фортуны с твоей тетей.

— Я вернулся слишком поздно, — ответил полковник. — Но я слышал, что вечеринка удалась. А правда, что итальянская балерина сняла с себя все одежды и предстала перед вами в живописной позе? По слухам, на континенте очень увлекаются подобными забавами!

— Ее представление было выше всяческих похвал, — холодно ответил маркиз.

— А Фортуна там тоже была? — спросил полковник. — Помилуй боже, Сильванус, неужели…

— Фортуна сказала мне, что вовсе не была шокирована, — перебил его маркиз.

— Не была шокирована — но ведь она еще совсем дитя! — воскликнул полковник Мерил.

Маркиз неприятно улыбнулся:

— Разве ты еще не понял, мой дорогой Алистер, что Фортуна — истинная дочь своего отца!

— Я в это не верю, — недоверчивым тоном произнес полковник. — Если она, как мне кажется, не понравилась тебе из-за того, что она дочь Старого Дьявола, не наказывай ее за его грехи! Я уверен, что она такая, какой выглядит, — чистая и невинная.

— Ты чересчур наивен, мой дорогой Алистер, — фыркнул маркиз. — Впрочем, нас должно заботить одно — как погубить Старого Дьявола, и Фортуна, как ты сам сказал, является не только ключом к решению проблемы, но также и нашим козырем, о котором герцог, запомни, даже не подозревает.

— И когда же ты собираешься выложить ему этот козырь? — спросил полковник.

— Когда буду готов, — ответил маркиз. — А сейчас скачи-ка лучше в Мерил-Парк. Герцог в Лондоне, а герцогиня должна узнать о существовании Фортуны и потерять покой еще до его возвращения.

Не ожидая ответа, маркиз резко повернулся, сел в свой экипаж и взял в руки вожжи.

Полковник пошел в сторону Сент-Джеймс-стрит.

Маркизу не долго пришлось подгонять лошадей. На Парк-Лейн он остановился у подъезда роскошного особняка и спросил, дома ли леди Шарлотта Хедли. Ему сказали, что ее светлость примет его немедленно.

Леди Шарлотта находилась в спальне — месье Антуан, самый модный в ту пору парикмахер, делал ей прическу. Два элегантно одетых ухажера развлекали леди, рассказывая ей последние светские сплетни.

В конце XVIII и начале XIX века среди светских дам было модным принимать своих поклонников во время утреннего туалета, когда над ними колдовали парикмахеры, портные, модистки и камеристки.

Во время войны с Наполеоном этот обычай был забыт. Теперь же война закончилась, и леди Шарлотта, с которой брали пример многие из ее подруг, снова стала принимать поклонников во время утреннего туалета.

Когда слуга объявил о прибытии маркиза, она с живостью вскочила на ноги.

— Сильванус! — воскликнула леди Шарлотта. — Я не ожидала, что ты приедешь в такой ранний час! Я тут слушаю рассказ о твоей вчерашней пирушке. Там было, должно быть, очень весело.

— Да, весело, — без особого энтузиазма ответил маркиз.

— Но я не хочу говорить о том, что было вчера вечером, — продолжала леди Шарлотта, — меня гораздо больше интересует сегодняшний день и, в особенности, ты.

Она кинула на него обольстительный взгляд, а потом повернулась к гостям.

— Простите меня, джентльмены, — сказала она, — но мне нужно поговорить с его светлостью. Надеюсь, вы не будете на меня сердиться, если я попрошу вас уйти.

— Всегда одно и то же, милорд, — проворчал один из поклонников, поднимаясь на ноги. — Все спелые плоды достаются вам, а мы вынуждены довольствоваться тем, что забраковали вы.

— Вы мне льстите, — сухо ответил маркиз.

— Он обижен, милорд, — воскликнул другой ухажер, — поскольку не получил вашего приглашения на вчерашнюю пирушку! А я хочу, со своей стороны, поблагодарить вас за прекрасный вечер.

— Рад был доставить вам удовольствие. — Ответ маркиза лишь следовал светским приличиям.

Джентльмены ушли, парикмахер, кланяясь, тоже удалился, и леди Шарлотта с маркизом остались одни. Она была неотразима в шифоновом пеньюаре цвета пламени, подчеркивавшем красоту ее темных волос.

Как только дверь за парикмахером закрылась, она с преувеличенной горячностью протянула маркизу руки, словно умоляя обнять ее, и он понял, что под пеньюаром ничего больше не было.

— Сильванус, — призывно прошептала она.

Он взглянул на нее с выражением, которого она не смогла понять.

— Я так страстно желала видеть тебя, — сказала она, — но теперь, когда ты здесь, не нахожу слов, чтобы выразить свои чувства.

— Ты должна быть более осмотрительной, Шарлотта, — с укором произнес маркиз. — Твой вчерашний разговор со мной в парке, без сомнения, вызвал неодобрение посетителей Альмака.

— Неужели ты думаешь, что меня волнует мнение этих старых куриц? — с жаром воскликнула леди Шарлотта. — Кстати, что делала в твоем фаэтоне эта куколка?

— Как по-твоему, она красива? — спросил маркиз.

Леди Шарлотта пожала плечами.

— Я таких девиц просто не замечаю, — ответила она, — и к тому же не принимаю их всерьез. Если тебе так нравится, Сильванус, можешь иметь сколько хочешь таких крошек, но я хочу занимать в твоей жизни особое место.

— Позволено ли мне будет высказать три догадки? — спросил маркиз.

Леди Шарлотта отвернулась от него и подошла к окну. Она прекрасно знала, что ее фигура очень четко вырисовывается под тонкой тканью на фоне солнца, и маркиз прекрасно понимает, что она специально для этого подошла к окну. Несколько мгновений она смотрела в окно, а потом снова повернулась к маркизу.

— Послушай, что я скажу тебе, Сильванус, — ответила она, — ибо это важно для нас обоих.

— Сегодня утром ты что-то не очень гостеприимна, — произнес маркиз. — Я могу сесть?

— Конечно, — ответила она.

Она отошла от окна и встала перед ним, опершись одной рукой о вырезанную из дерева позолоченную фигуру купидона, украшавшего изножье ее кровати.

— Так ты хочешь выслушать, что я собираюсь тебе сказать? — спросила леди Шарлотта, когда маркиз уселся и вытащил свою табакерку.

— Я слушаю, — ответил он.

— Ты сводишь меня с ума, Сильванус, — начала она низким от страсти голосом. Сделав над собой усилие, она продолжила: — Но мы поговорим об этом позже. Сейчас же я хочу тебе сообщить, что вопрос об имуществе бедного Джорджа, наконец, решился.

— На это ушла целая вечность, — заметил маркиз.

— Всего лишь три года, — сказала леди Шарлотта. — После того как Джордж был убит при Ватерлоо, мы обнаружили, что дела его так запутаны, что адвокаты с трудом сумели в них разобраться. Два дня назад мне сообщили окончательное решение.

— Надеюсь, приятное? — спросил маркиз.

— Да, — ответила леди Шарлотта. — Теперь я стала очень богатой женщиной. Это для тебя что-нибудь значит?

— А разве должно? — поинтересовался он.

— Сильванус, не притворяйся, что ничего не понимаешь! — воскликнула леди Шарлотта в нетерпении. — Я богата, ты понимаешь это? Возможно, я теперь одна из самых богатых женщин в Англии. Женись на мне, и все мои деньги станут твоими!

Маркиз со стуком захлопнул табакерку.

— Ты всегда шла напролом, — заметил он.

— Какое это имеет значение? — спросила она. — Я тебя люблю, Сильванус, и хочу тебя. Женись на мне, и ты сможешь забыть о своей бесконечной, изнуряющей борьбе за деньги и земли, которые герцог отобрал у твоего отца. У меня обширные поместья в Лейстершире, но если хочешь, мы продадим их и купим другие.

Маркиз поднялся на ноги.

— Мне впервые приходится получать столь многословное предложение руки и сердца, Шарлотта, — медленно произнес он.

— Неужели это так важно, кто из нас сделает предложение — ты или я? — спросила она. — Я хочу только одного, Сильванус, — стать твоей женой. Я знаю, что нравлюсь тебе, так что мы поладим. Я предлагаю тебе стать владельцем моих миллионов! Можешь сохранить при себе своих куколок, если будешь целовать меня, когда я об этом попрошу, и дашь мне почувствовать, как трепещет от страсти твое тело в моих объятиях.

Произнося эти слова, леди Шарлотта приблизилась к маркизу и, подняв руки, обвила его шею.

— Ну, так каков же будет твой ответ? — спросила она, приблизив свои губы к его губам.

Маркиз обнял ее, и по ее телу пробежала дрожь.

— Ну, говори же, — настойчивым тоном прошептала она, — говори.

— Моим ответом на предложение жениться, — учтиво ответил маркиз, — будет «нет», но ответом на второе предложение будет «да».

Он рывком притянул ее к себе и впился в ее губы страстным, грубым поцелуем. Не отрываясь от ее губ, он потянул ее за собой — она даже не ощутила этого. И только тогда, когда он повалил ее на кровать, она издала негромкий возглас удивления.

Но ее руки все еще обнимали его шею.

Фортуна весь день просидела дома в одиночестве, надеясь, что маркиз поедет кататься с ней или вернется к обеду. Не дождавшись его, она вышла во дворик и стала играть с далматинцами, которые тоже ждали его возвращения.

Мадам Иветт привезла кучу новых платьев, а Чамберс уже в шестой раз спрашивал, не хочет ли она что-нибудь съесть или выпить.

Не появился маркиз и после обеда. Фортуна чувствовала себя одинокой и позабытой. Грустно поднялась она наверх, чтобы переодеться к ужину.

Фортуна, только что с удовольствием принявшая ароматическую ванну, вытиралась у камина в своей комнате, как в дверь постучала горничная.

— Кто там? — спросила Фортуна.

— Это я, мисс, — ответила камеристка, входя в комнату и отвешивая поклон. — Его светлость передал вам привет и просил сообщить, что через полчаса намерен поужинать с вами.

— Значит, маркиз вернулся! — воскликнула Фортуна, и голос ее зазвенел от радости, как колокольчик.

— Да, мисс, его светлость только что вошли. И они просят вас, мисс, надеть свое самое лучшее платье.

— Это означает, что его светлость намеревается взять меня с собой, быть может, даже на прием! — воскликнула Фортуна. — Какое счастье! Быстрее, Мэри, открывай шкаф и давай решать, какое из платьев Иветт самое лучшее. Что же мне надеть?

— Быть может, я подскажу вам, что надеть, — послышался голос в дверях.

Фортуна вскрикнула от радости.

— Я так рада видеть вас, милорд, — сказала она. — Я уже думала, что вы обо мне забыли.

— Это невозможно, — ответил маркиз.

Он подошел к открытому шкафу и стал просматривать висевшие в нем платья.

И тут только Фортуна вспомнила, что на ней нет ничего, кроме белого банного полотенца, обернутого вокруг тела. Оно скрывало ее формы, и она чувствовала себя менее обнаженной, чем когда на ней было вечернее платье.

Она слегка покраснела, но не потому, что предстала перед маркизом в не совсем приличном виде, а потому, что боялась выглядеть непривлекательно.

Она бросила отчаянный взгляд на горничную и подошла к стулу, на котором лежало элегантное платье из бледно-розового атласа, рукава и ворот которого были обшиты широким кружевом.

Мэри поняла, что от нее требуется, и через секунду уже держала в руках платье, повернувшись к маркизу спиной. Фортуна просунула руки в широкие рукава; банное полотенце упало на пол, и платье плотно обхватило ее стройное тело.

Маркиз ничего не заметил. Он внимательно рассматривал наряды, висевшие в шкафу.

— Наденьте вот это, — коротко бросил он и вышел из комнаты так же быстро и неожиданно, как и вошел.

Фортуна смотрела ему вслед, и на ее лице появилось выражение разочарования. Но она справилась с собой и весело крикнула:

— Быстрее, Мэри, нельзя заставлять его светлость ждать!

Когда, наконец, она оделась к ужину, стало понятно, что маркиз был настоящим знатоком женских нарядов. Платье было насыщенного голубого цвета, какой бывает у гиацинтов; его украшали крошечные алмазы и бархатные ленты того же цвета.

С крошечными рукавами «фонарик» и сверкавшей алмазами бархатной ленточкой в светлых волосах она выглядела юной и удивительно красивой, словно ее платье было кусочком самого неба, украшенного звездами.

Когда Фортуна появилась в салоне перед обедом, маркиз ничего не сказал, но она, как всякая женщина, тут же заметила, что в глазах его загорелся огонек восхищения, которое он не сумел скрыть. Поняв, что понравилась ему, Фортуна позабыла о своей застенчивости и, кинув на него взгляд из-под темных ресниц, сказала:

— Неужели мне выпала честь поужинать сегодня с вашей светлостью наедине? Надеюсь, что после многочисленных развлечений вчерашнего вечера ужин вдвоем не покажется вам слишком скучным.

— Сожалею, что не могу обещать вам каждый вечер таких многолюдных пирушек, — ответил маркиз.

Фортуна рассмеялась:

— Вот и хорошо. А то под конец гости так разошлись, что, по моему глубокому убеждению, половина из них уже не понимала, какое вино они пьют — хорошее или плохое.

— В моем доме всегда подают только самые лучшие вина, — заметил маркиз, — сожалею, что они вам не понравились.

Фортуна улыбнулась, и на щеках ее показались ямочки.

— Вы, должно быть, видели, что Чамберс принес мне лимонад, — сказала она. — Он уверял, что шампанское мне вряд ли понравится, и оказался прав. Честно говоря, я совершенно равнодушна к винам.

— А вы, конечно, успели уже попробовать все марки вин, — с сарказмом произнес маркиз, — наряду со всем прочим.

— Вы несправедливы ко мне, — запротестовала Фортуна. — Гилли полагала, что каждая женщина должна знать кое-что о винах, и я могу составить меню обеда или ужина без грубых ошибок.

— Я смотрю, вы умеете все, — заметил маркиз.

Но его слова прозвучали вовсе не комплиментом.

— Ваш Чамберс — очень добрый человек, он понял, что мне не стоит много пить, — задумчиво произнесла Фортуна. — Впрочем, все ваши слуги очень внимательные и понимающие люди. Знаете ли, что миссис Денверс так боится грабителей, что запирает каждую ночь дверь моей спальни, чтобы меня ничто не беспокоило и не пугало, и не ложится спать, пока я не улягусь.

Говоря это, она взглянула на маркиза и, к своему удивлению, увидела, что он нахмурился и принялся потирать подбородок, а это означало, как она уже успела заметить, что он чем-то недоволен. И тут до него дошел весь юмор ситуации.

Ему как-то не приходило в голову, что его собственные слуги будут беречь и защищать Фортуну от него самого, и он криво усмехнулся. В эту самую минуту дверь в столовую открылась, и было объявлено, что ужин подан.

Блюдо следовало за блюдом, одно изысканнее и вкуснее другого, а Фортуна и маркиз не замечали, как бежит время. И только когда слуги убрали со стола, они с удовольствием обнаружили, что проговорили более полутора часов.

— Наверное, мне пора идти? — с тревогой спросила Фортуна.

— Если хотите, можете остаться, — ответил маркиз.

— Гилли учила меня, что после ужина следует отправляться к себе, — сказала Фортуна, — но, когда мы с вами вдвоем, это не имеет никакого значения. О, Аполлон, как здесь хорошо! Надеюсь, вам не было скучно?

— Нет, мне было интересно с вами, — искренне ответил маркиз.

Фортуна рассказывала ему о деревнях, расположенных вокруг Литл-Уотерлес, о том, как герцог управлял этими местами, и о том, как мисс Гиллингхэм лечила соседей своими травами.

Наконец, допив свой бокал портвейна, маркиз сказал:

— А теперь мы поедем во Дворец удачи.

— Там будет бал? — спросила Фортуна.

— Не совсем, — ответил маркиз.

Тон его изменился — он снова стал сдержанным и холодным.

— А что это за Дворец удачи? — спросила Фортуна. — Там играют в карты?

— Да, играют, — ответил маркиз, — и вообще это дворец для развлечений. Мне сказали, что сегодня там будет герцог.

— И я поеду с вами? — возбужденно спросила Фортуна. — А я смогу увидеть, как вы играете?

— Сможете, — сказал маркиз, — но я хочу, чтобы вы для меня кое-что сделали.

— Вы знаете, я сделаю все, что бы вы ни попросили, — быстро ответила Фортуна.

— Тогда, если хотите порадовать меня, выполните очень точно мои инструкции, — произнес маркиз. — Когда мы приедем во дворец, я сообщу вам, что нужно будет делать.

— Я встречусь с герцогом? — спросила она.

— Я представлю вас его светлости, — сказал маркиз.

— Полагаю, мне нельзя будет сказать ему, как сильно я его ненавижу? — спросила Фортуна. — Или как сильно презираю за то, что он измывался над бедными людьми из Уотерлеса и ничем не помог фермерам, которым на головы обрушились крыши домов и которым нечем было засевать свои земли?

— Об этом даже не заикайтесь, — ответил маркиз резким тоном. — Вы просто сделаете ему реверанс — я уверен, что его светлость не задаст вам много вопросов. А если все-таки задаст, будьте осторожны в своих ответах. И никаких грубостей, Фортуна!

— Понимаю, — тихо ответила она. — Но я испытываю к нему отвращение за все, что он сделал, вы это знаете.

— Наверное, в этом-то вся проблема, — загадочно сказал маркиз, поднимаясь из-за стола. — Наденьте плащ.

— Мы уходим сейчас? — спросила Фортуна.

— Да, сейчас, — ответил маркиз.

Они отправились во Дворец удачи в закрытом ландо маркиза, элегантном экипаже, очень удобном и освещенном свечой в серебряном фонаре.

— Какая красота! — радостно воскликнула Фортуна.

Маркиз заметил, что она была не в плаще, а закуталась в пелерину, отороченную перьями марабу, и напоминала маленького пушистого новорожденного цыпленка.

— Теперь вы должны в точности выполнить то, что я вам скажу, — напомнил ей маркиз.

Ей показалось, что он нервничает.

— Вы знаете, что у меня одно желание — угодить вам, — ответила она.

— Именно этого я и жду от вас, — сказал маркиз.

Ландо остановилось у массивного входа во дворец, где слуги с факелами помогали гостям выйти из экипажа. Повсюду сновали бесчисленные напудренные лакеи в огненно-красных ливреях, обшитых золотым галуном и украшенных сверкающими пуговицами, что придавало им несколько вульгарный вид.

Маркиз первым вышел из ландо и, взяв Фортуну за руку, прошел в открытую дверь мимо кланяющихся слуг. Не дав Фортуне рассмотреть настенные панно с изображением обнаженных богов и богинь, он быстро провел ее по узкой лестнице, покрытой ковром, которая вела на второй этаж.

Поднявшись наверх, они оказались на балконе, окружавшем огромный зал. На всех его четырех сторонах располагались двери с номерами, и только в дальнем конце симметрия нарушалась.

Именно туда и повел ее маркиз. Она пыталась разглядеть, что происходило внизу. Оттуда доносились взрывы смеха и шум разговоров.

Но не успела она понять, куда попала, как маркиз открыл дверь в крошечную комнату и ввел ее туда. Она была бы похожа на шкаф, если бы не окно, из которого хорошо был виден зал под ними.

— Это комната владельца дворца, — объяснил маркиз, заговоривший впервые после того, как они вышли из ландо, — но он разрешил мне воспользоваться ею сегодня вечером, так что вас никто не потревожит. Запритесь изнутри и ни при каких обстоятельствах не выходите, пока я не подам вам сигнал.

— Какой сигнал? — спросила Фортуна.

Маркиз подвел ее к окошечку в стене и велел посмотреть вниз. Она увидела шесть больших ниш, скорее даже комнат без одной стены, которые открывались в зал. В центре зала находился небольшой фонтан с ароматической водой, струи которого стекали в украшенную резьбой чашу.

В четырех нишах стояли столы для карточной игры: в одних большие, в других — маленькие, за которыми уже сидели люди, бросавшие золотые гинеи на зеленое сукно или смотревшие, как ложились карты и огромные суммы денег переходили из одних рук в другие.

В пятой нише, освещенной всего несколькими свечами, хитроумно замаскированными цветными ширмами, танцевали.

В шестой стояли столы, ломившиеся от яств, и лакеи, сновавшие среди гостей, наполняли до краев хрустальные бокалы, которые держали в руках.

Эта ниша была самой красочной, и Фортуна не могла отвести от нее взгляда, пока, наконец, не почувствовала, как рука маркиза нажимает на ее плечо, и поняла, что он хочет, чтобы она перевела взгляд на ту комнату, где стояли столы, рассчитанные лишь на четырех человек.

В ней сидело три человека — один из них был старик, расположившийся в дальнем конце ниши спиной к длинной красной занавеси.

Фортуна почувствовала, как напрягся маркиз, и без слов поняла, кто это.

Герцог был именно таким, каким она его представляла, — старый, уродливый и злой; его руки, похожие на клешни, лежали на столе, а глаза, прикрытые веками, не отрывались от карт. Он не играл, хотя по обе стороны от него сидело двое игроков.

Они ждут, поняла Фортуна, ждут еще одного человека.

— А теперь слушайте меня внимательно, — сказал маркиз. — Я сейчас спущусь вниз и сяду играть с герцогом. Вы будете наблюдать за мной. Примерно через час с небольшим я уроню на пол платок. Вы должны будете тотчас спуститься и подойти ко мне. Но не заговаривайте, пока я сам не обращусь к вам. Стойте рядом и молчите.

Он говорил отрывистыми фразами, словно капитан военного корабля, отдающий приказания.

— Я все поняла, — ответила Фортуна.

— И не забудьте запереть дверь, когда я уйду, — сказал маркиз. — И что бы ни случилось, что бы вам ни послышалось, ни в коем случае не открывайте ее до тех пор, пока вам не надо будет идти ко мне.

— Я запрусь, — пообещала Фортуна.

— И смотрите внимательно, — наставлял ее маркиз. — Не пропустите сигнал, поскольку, когда я уроню платок, лакей почти сразу же поднимет его. Не сводите с меня глаз, Фортуна.

— Обещаю, что буду смотреть не отрываясь, — заверила его она.

Маркиз открыл дверь комнатки и ушел.

Фортуна заперла дверь и, пододвинув к маленькому столику у окна жесткий стул, составляющий все ее убранство, уселась и стала смотреть вниз.

В зале царило веселье. Она заметила, что декольте у дам было еще более глубоким, чем у танцовщиц кордебалета, явившихся на пирушку маркиза. Наряды женщин были дешевыми и довольно безвкусными, а их манеры отличались кричащей вульгарностью.

Ей стало ясно, что некоторые джентльмены уже успели прилично нагрузиться. Они ходили, пошатываясь, и, когда какая-нибудь из дам обвивала их шею, они легко и без протестов валились на удобные диванчики, стоявшие, как уже успела заметить Фортуна, в укромных местах, прикрытые экранами из цветов.

Фортуна увидела маркиза, пересекавшего зал. Он был высок и красив, держался гордо и надменно.

Люди инстинктивно уступали ему дорогу, так что ему не пришлось проталкиваться сквозь толпу. Когда он подошел к игорному столу, за которым сидел герцог, два джентльмена встали, поклонились ему и пересели в глубь комнаты.

Герцог даже не поднял головы. Лакей положил на стол новую колоду карт, и он взял ее своими костлявыми пальцами.

— Аполлон должен выиграть сегодня, непременно должен, — пробормотала Фортуна, сжав руки.

Ей очень хотелось, чтобы он победил злобного старика, сидевшего перед ним. Она молилась об этом. Из ее комнаты ей не было видно, проигрывает ли маркиз или выигрывает, но ей казалось, будто бы какая-то сила идет от нее к Тейну, чтобы защитить его, принести ему удачу — удачу, которая, как он думал, стала сопутствовать ему с тех пор, как она появилась в Лондоне.

Фортуна была так поглощена своими мыслями, что не сразу поняла, что за дверью кто-то кричит:

— Помогите! Помогите же кто-нибудь!

В голосе звучала мольба. Это был вопль отчаяния молодой девушки.

— Помогите… пожалуйста… помогите!

Голос прерывался рыданиями, в нем было столько отчаяния. Фортуна попыталась отвлечься, чтобы не слышать его, — ведь маркиз запретил ей открывать дверь, что бы ни случилось.

— Помогите… п-помогите.

Фортуна встала. Маркиз будет сердиться, но она не могла оставаться глухой к столь отчаянной мольбе о помощи.

Она повернула ключ в замке и приоткрыла дверь. Там никого не было. Вдруг она увидела, что дверь, выходившая на балкон немного правее, наполовину открыта. В проеме стояла девушка.

— Помогите… помогите… помогите мне, — шептала она, и по ее лицу струились слезы.

Фортуна выскользнула на балкон и закрыла за собой дверь.

— Что случилось? — спросила она.

Плачущая девушка была совсем молоденькой. Ее круглое лицо было залито слезами, тушь потекла, помада на губах размазалась, а каштановые волосы, отливавшие золотом, в беспорядке падали на плечи.

— Чем я могу тебе помочь? — спросила Фортуна, поскольку девушке, по-видимому, было трудно говорить.

— Я не знаю… что мне… делать, — всхлипнула она. — Он… помер, точно помер. Но я в этом не виновата… клянусь вам, мисс, совсем… не виновата.

— Кто умер? — спросила Фортуна.

Девушка, прижимавшаяся к двери, словно надеясь найти в этом спасение, отступила, и Фортуна вошла в комнату.

Ей бросился в глаза стол, заставленный тарелками с едой и винными бутылками, кровать под пологом в дальнем конце, два перевернутых стула и опрокинутое ведерко для вина.

Среди этого разгрома лежало тело джентльмена.

— Я не собиралась… его убивать, клянусь… не собиралась, — закричала девушка. — Он схватил… меня, и я… испугалась. Я пыталась… оттолкнуть его. Я вырывалась, и… с ним вдруг что-то случилось. У него в горле… раздался такой звук… будто он подавился… и он упал… на пол… тяжело задышал… и вдруг… замер.

Рыдания сотрясали тело девушки.

— Он… помер… я знаю, что он… помер, и она скажет… что я убила его.

Фортуна стояла, глядя на человека, лежавшего на полу. Это был глубокий старик, совершенно седой, с жестким и неприятным лицом. Под его глазами набухли мешки, а тонкие губы искривились, обнажив гнилые зубы.

— Кто это? — спросила она.

— Не знаю, — ответила девушка, и по ее выговору Фортуна поняла, что она из деревни. — Мне велели… пообедать с ним… и делать то, что он велит. Я о нем… ничегошеньки не знаю. Я приехала в Лондон из Уотерлеса… три дня назад… и она держала меня взаперти. Я хочу назад к маме, больше мне ничего не надо. Но она скажет, что это я его прикончила… я знаю, что скажет.

И снова по ее лицу потекли слезы.

— Ты приехала из Уотерлеса? — спросила Фортуна. — Перестань плакать и расскажи мне о себе.

В ее голосе прозвучал приказ, и девушка попыталась справиться с рыданиями.

— Мы живем в Уотерлесе, — сказала она. — Но там для отца нет работы, а мне уже стукнуло пятнадцать, и я отправилась в Лондон, чтобы стать горничной или работать на кухне у какого-нибудь богача. Так вот, схожу я с дилижанса, и тут со мной заговаривает какая-то дама и заявляет, что у нее есть для меня работа.

«Я хорошо заплачу тебе, — говорит она, — и ты сможешь послать деньги своим родителям».

Она замолчала и закрыла лицо руками.

— Я не знала, что она приведет меня… сюда, клянусь, не знала. Дама дала мне выпить какую-то гадость, от которой мне ужасно хотелось спать, и я не понимала, что происходит. Сегодня вечером она одевает меня… говорит, что мне повезло, и приводит меня сюда… к нему.

Фортуна ничего не сказала, и, помолчав мгновение, девушка продолжила свой рассказ:

— Мне было страшно… очень страшно — он говорил мне такие ужасные вещи. Потом начал рвать на мне платье. За это мне тоже… достанется.

Фортуна увидела, что ее белое платье, отороченное грубым белым кружевом, было разорвано на груди, обнажив ее.

— Она скажет, что и в этом… виновата одна я, — сказала девушка все тем же напуганным, жалобным голосом, и Фортуна увидела, что она дрожит. — Не знаю, что она со мной сделает… другие девушки говорили мне, что она бывает очень жестокой… когда злится.

— И что ты собираешься теперь делать? — спросила Фортуна.

— Я хочу уехать… домой. Я хочу вернуться к своей матушке. Это плохое место… я и не знала, что бывают джентльмены, которые ведут себя так, как… он.

Она взглянула на мертвое тело, лежащее на полу, и снова зарыдала.

— Она скажет, что это моя работа, — всхлипнула девушка. — Но я пыталась спастись… пыталась…

— Я верю тебе, — сказала Фортуна.

И тут она решилась.

— Пойдем со мной, — велела она девушке.

Взяв ее за руку, она вывела ее на балкон, закрыв за собой дверь. Фортуна посмотрела направо, потом налево, но балкон был пуст, только снизу доносился шум, накативший на нее, как волна.

Фортуна затащила девушку в маленькую комнатку на другой стороне площадки. Она закрыла дверь и заперла ее на ключ.

— Садись, — велела она, показывая на единственный стул.

Девушка послушалась, вытирая слезы тыльной стороной ладони — у нее были сильные крестьянские руки, загорелые и загрубевшие от работы.

Теперь, когда слезы смыли косметику, она стала похожа на саму себя — крестьянскую девушку, потерявшуюся в этом странном мире, законов которого она не знала и не понимала.

— Я попытаюсь найти кого-нибудь, кто бы смог тебе помочь, — сказала Фортуна.

— Меня упекут в тюрьму… когда его обнаружат, — выдохнула девушка. — Она никогда не поверит, что я его… не убивала.

— Я найду человека, который заставит ее поверить, — пообещала Фортуна. — Жди меня здесь. Запрись, когда я выйду, и не впускай никого, пока не услышишь мой голос.

Тут она ощутила укол совести — ведь маркиз тоже велел запереть дверь и не открывать никому. Фортуна посмотрела в окно и увидела, что он по-прежнему сидел напротив герцога, а платка на полу не было.

«Ждать бесполезно, — подумала она, — он мог подать сигнал в мое отсутствие. Я должна пойти к нему сама, я должна помочь этой испуганной девчушке».

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Эммелин… Эммелин Хиггинс, — ответила девушка. — О, мисс, неужели вы и вправду мне поможете? Я так испугалась… такого страха я еще никогда не испытывала.

— Не бойся, — успокоила ее Фортуна. — Обещаю, что приведу человека, который сумеет тебе помочь. А теперь делай то, что я тебе велела. Запри дверь и вытри лицо.

Она протянула ей свой платок и направилась к двери.

— Помни же, никому не открывать, — сказала она, повернувшись к Эммелин.

— Не открою… клянусь, не открою, — ответила девушка. — О, мисс, благослови вас Господь за вашу доброту. Я уж и не чаяла спастись.

Фортуна улыбнулась ей, закрыла дверь и пошла по направлению к лестнице.

Глава 5

Подойдя к лестнице, Фортуна увидела поднимающихся мужчину и девушку. Поняв, что им не разминуться, она остановилась на площадке и стала ждать, когда они пройдут.

Она заметила, что девушка, одетая в белое платье, смущалась и не хотела идти наверх, и тогда джентльмен взял ее под руку и потянул за собой.

Когда они подошли ближе, Фортуна увидела, что девушка, у которой было хорошенькое, но довольно бессмысленное личико, совсем еще ребенок.

На вид ей было не более двенадцати лет. Казалось, она спит на ходу, двигаясь так, будто ее чем-то опоили.

Фортуна взглянула на мужчину. В эту минуту их глаза встретились.

— О боже, кого я вижу! — произнес он вкрадчивым голосом, который так хорошо ей запомнился. — Да это та самая маленькая леди, которая от меня убежала.

Фортуна застыла на месте. Она узнала это тяжелое лицо с красными пятнами, похотливые глаза и жирные губы — это был тот самый мужчина, который напугал ее на площади Беркли и от которого она убежала, чуть было не попав под колеса фаэтона маркиза.

— Вы здесь не одна? — спросил он, и от его голоса задрожал каждый нерв ее тела. — Или ищете спутника?

— Я здесь с маркизом Тейном, — холодно ответила Фортуна, борясь со своим страхом и желанием снова убежать от него.

— Значит, вы продались Молодому Дьяволу? — презрительно произнес джентльмен. — Ну-ну, вы ему очень скоро наскучите и тогда придете ко мне. Меня зовут сэр Роджер Краули. Погодите, я вам дам свою визитную карточку.

И он полез в нагрудный карман фрака.

— И уж на этот раз я позабочусь, чтобы вы от меня больше не сбежали.

Он протянул уже руку, чтобы дотронуться до Фортуны, но в эту минуту девочке, которую он привел с собой, стало совсем плохо. Она покачнулась, и сэр Роджер подхватил ее, чтобы не дать упасть.

Фортуна проскользнула мимо него и бросилась вниз по лестнице. Она ничего не сказала и, не оборачиваясь, бежала со всех ног — этот человек вызывал в ней такое отвращение, какого она никогда еще в жизни не испытывала.

Она чувствовала, что он смотрит ей вслед; ей представлялось, как его похотливые глазки ощупывают все изгибы ее тела, а его жирные губы растягиваются в улыбке, словно говоря, что она все равно достанется ему.

Наконец, Фортуна спустилась в зал и, пробираясь сквозь толпу, направилась к нише, где находился маркиз.

Пока она шла через толпу, несколько джентльменов пытались задержать ее. Задыхаясь, с бешено бьющимся сердцем, она, наконец, добралась до маркиза и почувствовала себя в безопасности — он был здесь, он был рядом.

Маркиз, поглощенный игрой, не сразу заметил ее присутствие.

Фортуна прерывисто прошептала ему:

— Милорд… я должна поговорить с вами.

Он поднял глаза, и она увидела сначала выражение удивления, а потом гнева на его лице.

— Прошу… прощения, — прошептала она очень тихо, так, чтобы только он мог ее услышать. — Я знаю, что не должна была приходить сюда… но там девушка… которая нуждается в вашей помощи… и к тому же очень срочно. Пожалуйста, поднимитесь в мою комнатку. Вы знаете, что я не стала бы беспокоить вас, если бы речь не шла… о жизни и смерти.

— Я же велел вам, Фортуна… — взорвался маркиз, но его перебил голос с другого конца стола:

— Ваш ход, Тейн.

В тоне герцога сквозило нетерпение.

— Прошу вас… Аполлон… прошу, — умоляла Фортуна.

На какое-то мгновение ей показалось, что он откажет, но вдруг выражение его лица изменилось, и он посмотрел на герцога.

— Прошу прощения, — произнес маркиз, — но мне сообщили, что произошло событие, которое требует моего безотлагательного вмешательства.

— Ваш ход, Тейн, — упрямо повторил герцог.

Первый раз после того, как Фортуна подошла к маркизу, Старый Дьявол поднял глаза.

— Нам трудно поверить, ваша светлость, — четко, но не повышая голоса, произнес маркиз, — что в жизни есть что-то более важное, чем наша игра. Но мы, очевидно, ошибаемся. Могу я представить вам мисс Гримвуд?

Взгляд герцога, устремленный на маркиза, равнодушно переместился на Фортуну. Какое-то мгновение он смотрел на нее, и маркизу показалось, что она не произвела на него никакого впечатления.

Вдруг он замер, словно окаменел, но маркиз, внимательно наблюдавший за ним, увидел, что его руки, лежавшие на столе, дрожат.

Фортуна склонилась в реверансе.

— Я так понимаю, — сказал маркиз, — что мисс Гримвуд родилась в поместье вашей светлости.

Герцог молчал. Он не сводил глаз с Фортуны. В его окаменевшем взгляде было что-то страшное.

Маркиз поднялся и бросил карты на стол.

— Я полагаю, ваша светлость, — сказал он, — что будет проще, если мы прервем сейчас нашу игру. По моим подсчетам, я должен был выиграть, но, поскольку я причиняю вам неудобство, покидая вас, вы должны разрешить мне стереть все наши записи за эту игру.

— Вы… уходите?

Слова эти были произнесены медленно и еле слышно — видно было, что герцог плохо понимает, что говорит.

— Мисс Гримвуд говорит, что я ей зачем-то понадобился, — ответил маркиз. — Может быть, я еще вернусь сегодня вечером, и мы продолжим нашу игру, но если нет, то я надеюсь, что нам не придется долго ждать нашей следующей встречи.

Он поклонился. Фортуна поняла, что ей надлежит сделать то же самое, и она низко склонилась, надеясь, что по выражению ее лица герцог не догадается, как сильно она его ненавидит. Потом она импульсивно повернулась к маркизу и обеими руками вцепилась в его руку.

Они направились к выходу. Покидая нишу, маркиз оглянулся на герцога и с удовлетворением отметил, что тот не сводит глаз с волос Фортуны.

Они с трудом пробрались сквозь толпу в главном зале. У лестницы маркиз спросил:

— Что случилось? Почему вы не выполнили мой приказ?

— Простите меня, пожалуйста, простите, — умоляющим тоном произнесла Фортуна, — но вы должны помочь девушке, попавшей в беду. Там… мертвый джентльмен.

— Мертвый! — взорвался маркиз. — Но даже если он и умер, какое вам до этого дело? Я же велел вам не выходить из комнаты, пока вы не увидите моего сигнала!

— Я… я… это помню, — пролепетала Фортуна, — но я услыхала крик… о помощи… он был… такой отчаянный, что я не могла… не отозваться.

— Что бы там ни случилось, к нам это не имеет никакого отношения, — сказал маркиз. — Мы уходим отсюда.

Им осталось подняться всего на несколько ступенек, но маркиз повернулся, собираясь идти вниз.

— Нет, нет! — вскричала Фортуна, пытаясь задержать его. — Вы не можете бросить эту девушку в беде, Аполлон. Она приехала из Уотерлеса… это же ваши люди… вы несете за них ответственность. — Уотерлес, — твердо произнес маркиз, — как вам хорошо известно, стоит на землях герцога. И судьба его жителей мне совершенно безразлична.

— Я этому не верю! — запротестовала Фортуна. — Ну как вы не понимаете? Возвращение к вам этих земель — вопрос времени. А когда вы вновь станете владельцем Уотерлеса, вы сможете помочь Эммелин Хиггинс и ее семье. Эммелин приехала в Лондон в поисках места, поскольку ее отец не может найти себе работу в Уотерлесе. О, Аполлон, вы должны ей помочь… должны!

— Я не собираюсь ввязываться… — начал было маркиз надменным голосом, но стоило ему посмотреть на Фортуну, как слова замерли у него на устах.

Она глядела на него с такой же доверчивостью, с какой смотрели на него его собаки. Это было выражение самой искренней веры.

И хотя он понимал, что здравый смысл велит ему как можно скорее увести отсюда Фортуну и не вмешиваться в неприглядную историю, он не мог этого сделать.

— Ну, хорошо, ведите меня к ней, — неохотно произнес он.

Фортуна взяла его под руку и повела вверх по лестнице. Она открыла дверь комнаты, где нашла Эммелин. Тело джентльмена лежало на полу. Его глаза были широко раскрыты, кулаки сжаты.

— Лорд Бислоу! — проговорил маркиз, не веря своим глазам.

— Вы его знаете? — спросила Фортуна. — Он мертв… как мне кажется.

Но маркиз не стал проверять, мертв ли лорд Бислоу или нет. Он видел слишком много людей, погибших в бою, чтобы определить, что тут уже ничем не поможешь.

— Да, он мертв, — коротко сказал он.

— Эммелин боялась… что это она его убила, — прошептала Фортуна. — Он пытался совладать с нею… срывал с нее… платье. Я думаю… что у него, наверное… было больное сердце.

— Я не врач, — сказал маркиз, — но лорд Бислоу умер либо от удара, либо от разрыва сердца.

— Скажите об этом Эммелин, — попросила Фортуна. — Она в ужасном состоянии… и, пожалуйста… давайте заберем… ее отсюда.

— Но это невозможно! — твердо сказал маркиз. — Все здешние женщины, — он замолчал, и Фортуне стало ясно, что он тщательно подбирает слова, — заключили с хозяйкой… э-э… контракт.

— Нет, это не так! — воскликнула Фортуна. — Хозяйка, если это была она, завлекла Эммелин сюда, пообещав дать ей работу. Она приехала в Лондон, надеясь стать горничной или кухонной прислугой в доме какой-нибудь богатой дамы или господина. Но когда она вышла из дилижанса, к ней подошла какая-то женщина, которая обещала дать ей денег, чтобы она могла послать их родителям.

Фортуна замолчала и взглянула на маркиза. Ей показалось, что он не доволен ею, и она принялась умолять его:

— Ну, пожалуйста… давайте уведем ее отсюда… ей всего пятнадцать, и она хочет вернуться к матери… Может быть, вы сможете найти ей место в своем доме… но что бы мы ни сделали… ей нельзя здесь оставаться.

— Где эта девица? — спросил маркиз. — Полагаю, вы отвели ее в комнату, где я вас оставил? Поверьте мне, это дело нас не касается. Я не могу нарушать правила, установленные в этом заведении. — Его губы сжались. — Вам это трудно понять, но правила есть правила, и если я их нарушу, то у меня будут крупные неприятности.

— Но мы не можем… оставить ее… не можем, Аполлон! Это ведь ваша крестьянка… Уотерлес принадлежал вашему отцу и скоро снова станет вашим. Немыслимо оставлять ее здесь. Даже если хозяйка и не накажет Эммелин за то, что этот джентльмен умер у нее в комнате… она ведь снова может заставить ее обедать… с другими… такими же, как он, правда?

В тихом голосе Фортуны прозвучал неприкрытый ужас. Маркиз с мрачной усмешкой на устах подошел к двери. Фортуна поспешила за ним, и в ее глазах засветилась надежда.

— Эммелин, — крикнула она. — Эммелин, открой дверь.

В замке повернулся ключ, и маркиз вошел в комнатку. Девушка продолжала плакать — на ее щеках блестели слезы, а ресницы были мокрыми. Формы Эммелин еще не развились, и с растрепанными волосами и бледным, залитым слезами лицом она казалась испуганным ребенком.

— Тебя зовут Эммелин Хиггинс? — спросил маркиз.

— Да… сэр.

— И ты приехала в Лондон искать работу?

— Да… сэр.

— А ты подписывала какие-нибудь бумаги, оказавшись в этом заведении?

— Нет, сэр… Я не умею писать… сэр.

Маркиз замолчал, и Эммелин со слезами в голосе крикнула:

— Я не убивала его, сэр… клянусь, что не убивала!

— Я тебе верю, — произнес маркиз и повернулся к Фортуне. — Побудьте здесь, — велел он. — И никому не открывайте дверь, пока не услышите мой голос. И на этот раз больше не своевольничайте.

Он вышел из комнаты, не дождавшись ответа Фортуны. Заперев за ним дверь, она повернулась к всхлипывающей Эммелин и обняла ее за плечи.

— Теперь все будет хорошо, — сказала она успокаивающе. — Я знаю, что его светлость поможет тебе, сердцем чувствую, что он… все поймет.

Прошло больше часа, прежде чем ландо маркиза отъехало от Дворца удачи и двинулось в сторону Беркли-стрит.

Внутри экипажа на мягких подушках сидели маркиз и Фортуна, а напротив них, спиной к кучеру, устроилась Эммелин Хиггинс. В своем собственном платье из плотного батиста, шерстяной шали, простой соломенной шляпке и шнурованных ботинках она выглядела обычной деревенской девушкой.

Они ехали молча. И только когда огни Дворца удачи растаяли вдали, Фортуна просунула свою маленькую ручку под плед маркиза и взяла его за руку. Ему и без слов стало ясно, что она благодарит его.

Когда они приехали на площадь Беркли и вошли в ярко освещенный холл, маркиз велел мажордому:

— Пошлите за миссис Денверс.

Он повернулся к Фортуне:

— Идите в салон и ждите меня.

Фортуна заколебалась и взглянула на Эммелин, которая оглядывалась по сторонам с благоговейным выражением на лице.

— Идите, — приказным тоном произнес маркиз, и она повиновалась.

В салон вошел лакей, зажег огонь и принес большой серебряный поднос с напитками и хрустальными бокалами.

— Мистер Чамберс велел спросить у вас, не желаете ли выпить чего-нибудь прохладительного, мисс? — с уважением спросил он.

— Нет, спасибо, — ответила Фортуна.

Она не могла даже присесть, ломая себе голову над тем, что маркиз говорит сейчас Эммелин, какие отдает распоряжения. И в то же время она снова и снова спрашивала себя: сильно ли рассердился на нее маркиз за то, что она нарушила его приказ?

Ей стало так страшно, что пересохло во рту, а в коленях ощущалась слабость.

— Боже милостивый, сделай так, чтобы маркиз простил меня, — молилась она.

Ей показалось, что она ждала целую вечность, пока, наконец, не появился маркиз. Он неторопливо вошел в комнату.

По выражению его лица она не могла догадаться, что он чувствует, но ей показалось нехорошим признаком, что он не глядел на нее.

Он подошел к подносу с напитками, нарочно медленно налил себе стакан бренди и сел на свое излюбленное место — высокое кресло с изогнутой спинкой, стоявшее справа от камина.

Фортуна, дрожа от страха, ждала, когда он заговорит. Наконец, он отхлебнул бренди и, поставив стакан на маленький полированный столик сбоку от кресла, посмотрел на нее и сурово произнес:

— Я привык, чтобы мне повиновались.

— Я знаю, что поступила неправильно, — тихо сказала Фортуна, — но я не могла поступить иначе… клянусь, не могла.

Наступило молчание, но Фортуна не могла уже больше сдерживать любопытство и спросила:

— Что вы решили с Эммелин?

— Миссис Денверс нашла место, которое ей подойдет, — ответил маркиз. — Насколько я понимаю, это место горничной в доме одного из моих родственников, который недавно попросил миссис Денверс подыскать кого-нибудь на эту должность.

Фортуна издала звук, похожий одновременно на смех и на плач. Потом она опустилась на колени у ног маркиза.

— О, Аполлон, — радостно воскликнула она. — Я знала, что вы поможете бедной девушке! Как это благородно с вашей стороны! Теперь ей не придется возвращаться домой. Она будет делать то, что собиралась, — работать в порядочном доме и посылать деньги родителям. Благодарю вас, у меня нет слов, чтобы высказать вам свою благодарность!

— Вы можете выразить вашу признательность другим способом, — холодно ответил маркиз, — подчиняться моим требованиям и не вовлекать меня в подобного рода истории, связанные с обременительными расходами.

— Вам пришлось заплатить? — обеспокоенно спросила Фортуна.

— Да, и довольно кругленькую сумму, — с кислым видом произнес маркиз. — Хозяйка заведения, как я и предполагал, считала эту девицу своей собственностью.

— Но почему? — спросила Фортуна. — Эммелин вовсе не собиралась работать в подобном заведении, нацепив на себя это вульгарное платье и намазав лицо, чтобы ублажить того ужасного старика. — Она вдруг замолчала, а потом тихо произнесла: — Мне здесь… не все понятно.

— Что именно? — спросил маркиз.

Пламя, разожженное лакеем, вдруг ярко вспыхнуло, и вокруг белых волос Фортуны засиял ореол.

Она выглядела бесплотным ангелом, сидя у ног маркиза; платье ее сверкало, будто было усыпано крошечными звездочками, но глаза, поднятые на него, были темными и полными тревоги.

— Что же вы не поняли? — неожиданно мягко спросил маркиз.

— В-вчера… вечером, — произнесла Фортуна, слегка запинаясь, — я подумала, что дамы, которых вы… пригласили после ужина, были похожи на… греческих гетер. Я читала о них в книге.

— Не думаю, чтобы Гилли считала это подходящим для вашего изучения, — сухо произнес маркиз.

— Эту книгу я получила не от Гилли, — ответила Фортуна. — Я нашла ее в библиотеке сквайра. Я думаю, это был Лукиан.

— Догадываюсь, какую книгу вы прочитали, — сказал маркиз.

— Тогда вы должны помнить, — продолжала Фортуна, — что в ней говорится об умных и красивых женщинах, называемых гетерами, которые были подругами политиков и государственных мужей. Многие из них развлекали Александра Македонского после того, как он завоевал Персеполь. Так вот, мне показалось, что вчера вечером… вы были похожи… на Александра.

— Греческие гетеры! — произнес еле слышно маркиз. — Вот почему вас не шокировало это зрелище! — Он взглянул на нее, и выражение его лица стало более жестким. — А что вы думаете о той даме, которая разделась у всех на виду? — спросил он.

— Гилли всегда говорила мне, — ответила Фортуна, — что в наготе нет ничего… плохого или… постыдного, если тело красиво.

Но тут ее ресницы дрогнули, а щеки слегка зарделись.

— Впрочем, видеть такие вещи, — тихонько произнесла она, — совсем не то… что читать о них.

— Охотно верю, — заметил маркиз.

— Но дамы… вчера вечером были веселые и красивые, — продолжала Фортуна, слегка запинаясь, будто пытаясь найти разгадку происшедшего, — и меня не удивляет, что джентльмены… хотели любоваться и… разговаривать с ними, но мне трудно поверить… чтобы кому-нибудь захотелось долго беседовать с бедняжкой Эммелин. А та девочка… совсем еще маленькая девочка… которую вел сэр Роджер Краули… была, кажется…

— Сэр Роджер Краули? — резко перебил маркиз. — Вы его видели?

— Он поднимался по лестнице… когда я спускалась к вам, — объяснила Фортуна.

— Он с вами разговаривал?

Фортуна опустила голову, чтобы он не мог видеть ее лица.

— Я спрашиваю, — строго произнес маркиз, — он разговаривал с вами?

— Д-да.

— Что он сказал?

— Мне… не хотелось бы р-рассказывать вам.

— Я требую, чтобы вы мне все рассказали! Слышите! Требую!

— Он… сказал, — произнесла Фортуна так тихо, что маркиз с трудом ее расслышал, — что я вам скоро… надоем, и тогда я… приду к нему. Он хотел дать мне… свою визитную карточку. Я снова… от него… убежала. Но он сказал, что… мне все равно… от него… не скрыться.

Наступило молчание. Вдруг Фортуна положила голову на колени маркиза и тихим голосом, запинаясь, произнесла:

— Если я вам надоем… пожалуйста, не… выгоняйте меня. Я сделаю все, что вы скажете… клянусь, что буду… послушна вам. Но если вы откажете мне… от дома, я… умру от страха.

— Этого не случится, — произнес маркиз уверенным тоном. — И обещаю вам, Фортуна, что бы ни случилось, я позабочусь о вашем благополучии.

— Он сказал… что мне… от него не скрыться.

— Если Краули еще раз подойдет к вам, он будет иметь дело со мной, — сказал маркиз мрачным голосом. — Забудьте его, забудьте все, что случилось во Дворце удачи.

— Разве я смогу забыть?

Фортуна взглянула на него, и он увидел, что ее глаза полны слез.

— Вы никогда больше не посетите заведений подобного рода, — сказал маркиз. — Обещаю вам это.

— Это же обитель греха! — медленно произнесла Фортуна. — И я никак не могу понять, как… такой человек, как вы… можете посещать подобные дома.

— Я сказал вам, Фортуна, забудьте об этом, — велел маркиз. — Вы же обещали слушаться меня.

— Да… и снова обещаю, что буду слушаться, — ответила она. — Я попытаюсь не думать об этом… но мне трудно будет забыть… этого ужасного старика и лицо этой… девчушки… которую вел сэр Роджер Краули.

Маркиз неожиданно поднялся.

— Если бы Гилли была жива, — бросил он, — я бы тут же отослал вас назад.

— Вы бы… отослали меня?! — вскричала Фортуна. — Прошу вас… не говорите так. Я думала, что вы отвезете меня на… бал, и мне так понравилось ужинать с вами… вдвоем. — Она всхлипнула. — А теперь все… разрушено. Вы сердитесь; и правильно делаете — это я во всем виновата. Я больше не буду задавать глупых вопросов. Я так хочу быть умной и не делать ошибок, чтобы… не надоесть вам.

Маркиз обернулся и увидел маленькую фигурку на полу с глазами полными тоски.

— Я думаю, — произнес он, — вам пора спать.

— О нет, нет! — запротестовала Фортуна. — Я не смогу уснуть. Я буду лежать, думая о тех глупостях, которые я совершила, и о том, что рассердила вас. Впрочем…

Маркизу показалось, что она намеренно не договорила фразу.

— Впрочем, вы, наверное, отправитесь играть в карты с герцогом или найдете какую-нибудь красивую гетеру, которая сумеет вас развлечь… чего не удалось мне.

Маркиз снова сел в кресло.

— Вы очень молоды, — сказал он неожиданно мягким голосом. — Порадует ли вас, если я скажу, что у меня нет больше желания играть сегодня вечером и что с вами мне так же интересно, как с какой-нибудь греческой гетерой, достоинства которых, как я подозреваю, были сильно преувеличены Лукианом и Аристофаном.

Фортуна вскрикнула от удивления.

— Значит, вы читали комедии Аристофана! А я все думала, стоит ли мне признаваться, что читала их.

— Вы их тоже нашли в библиотеке сквайра? — поинтересовался маркиз.

Фортуна кивнула.

— Гилли всегда была так занята своими травами, к тому же, когда она постарела, мои бесконечные вопросы стали ее раздражать. И тогда я решила докапываться до всего сама.

— Ну и как, удалось? — весело спросил маркиз.

— Иногда удавалось, — ответила Фортуна, — иногда нет. У греческих авторов я нашла одно слово, которое так и не смогла понять.

— А вы никого не просили объяснить это слово? — спросил маркиз.

— Почему же, просила викария, — ответила Фортуна. — Он серьезно изучал греческий, но мне показалось, что мой вопрос его шокировал. Но потом все-таки сказал: «Это слово означает «восхищать». С этим он захлопнул книгу, и я поняла, что расспрашивать дальше бесполезно.

— А это объяснило вам смысл непонятного слова? — спросил маркиз.

— Не совсем, — ответила Фортуна, — когда я посмотрела в словаре слово «восхищать», то нашла там такие объяснения — «захватывать, очаровывать, приводить в восторг». А слово «восхищение» означает «восторг, доходящий до экстаза».

Некоторое время она молчала, между бровей ее появилась морщинка, словно она пыталась разрешить какую-то загадку. Маркиз молча смотрел на нее.

— Видите ли, — наконец произнесла она, — я думала, что гетеры, развлекавшие мужчин, приводили их в это состояние. Но в бедной Эммелин нет ничего, что могло бы привести мужчину в восторг, доходящий до экстаза. Мне кажется, что, какой бы хорошей и работящей она ни была, она никого не сможет… привести в восхищение.

Маркиз наклонился и, взяв Фортуну за подбородок, повернул к себе ее лицо.

— Послушайте меня, дитя мое, — сказал он глубоким голосом, — не забивайте себе голову тем, что происходило в Греции или во Дворце удачи. Там, где мы были сегодня, вы можете считать себя мисс Никто, как вы себя назвали, Фортуна, но оставайтесь при этом настоящей леди. Вас воспитали как девушку благородного происхождения, и, пока вы будете жить в моем доме, ведите себя, как подобает леди. А леди не говорят о таких вещах и даже не думают о них.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, — ответила Фортуна, — и я ценю вашу доброту, Аполлон, поскольку, будучи богом Солнца, вы пытаетесь принести свет и счастье тем, кто в них нуждается.

Я понимаю, что и вправду никто, что болтаюсь между небом и землей, — мне далеко до благородной дамы вроде леди Шарлотты, но и к необразованным людям, подобным Эммелин, я тоже уже не принадлежу. Поэтому я не могу не думать, что станется со мной и куда я пойду, когда я вам действительно… надоем.

Маркиз уловил страх в ее голосе, а в глазах прочел тревогу. Ив этот момент, когда они вот так глядели друг на друга, с ними что-то произошло.

Они оба были неподвижны, и Фортуне почудилось, что от прикосновения его пальцев грудь ее стеснило и ей стало трудно дышать.

И маркиз, словно почувствовав это, отпустил ее подбородок и отвернулся.

— Вы правы, Фортуна, — сказал он, и голос его прозвучал резко, — вы и вправду сейчас никто и действительно болтаетесь между адом и небесами.

После этих слов ей словно плеснули в лицо стакан холодной воды. Она опустилась на пятки, глядя на маркиза. Он снова встал.

— Завтра рано утром, — сказал он, — мы выезжаем в замок Тейн. Я сейчас же распоряжусь, чтобы все было готово к отъезду.

— Мы поедем в Тейн?! — вскричала Фортуна, не веря своим ушам. — Мне больше всего на свете хотелось увидеть ваш замок, где вы жили в детстве и где Гилли была вашей учительницей.

— Мы уезжаем, — сказал маркиз не допускающим возражения тоном, — потому что я уверен, что наш отъезд приблизит развязку гораздо быстрее, чем наше пребывание в Лондоне.

— Какую развязку? — с изумлением спросила Фортуна.

— Если вы перестанете задавать вопросы, — раздраженно произнес маркиз, — вы избавите нас обоих от лишних волнений.

И он дернул шнур звонка.

— Вы звонили? — спросил Чамберс.

— Завтра рано утром мы с мисс Фортуной уезжаем в замок Тейн, — произнес маркиз. — Немедленно пошлите туда слугу, чтобы он сообщил о нашем прибытии. Мы поедем в моем фаэтоне, а карета с вещами отправится позже с горничной мисс Фортуны.

— Слушаюсь, милорд.

— А теперь, Фортуна, — сказал маркиз, когда Чамберс вышел из комнаты, — поскольку мы выезжаем очень рано, вам лучше лечь спать. Я не хочу, чтобы вы заставили себя ждать завтра утром.

— Вам не придется ждать, — ответила Фортуна, — хотя я сомневаюсь, что мне удастся сегодня уснуть. Подумать только, я увижу замок Тейн! Мне кажется, что я хорошо его знаю, Гилли столько раз описывала мне его.

Она опасалась, что маркиз ответит ей резкостью, но он произнес с легкой улыбкой:

— Мы будем там кататься на лошадях, которые, я уверен, давно уже застоялись. Так что возьмите с собой амазонку, если она у вас есть.

— Ее принесли сегодня, — радостно ответила Фортуна. — Мадам Иветт сказала, что она не сомневается, что рано или поздно вы пригласите меня на прогулку верхом.

— Иветт знает мои вкусы, — ответил маркиз. — Она сама смотрится на лошади великолепно.

— Она каталась с вами? — спросила Фортуна.

— Несколько раз… — ответил он, но тут же резко оборвал фразу. — Не будьте же такой любопытной, черт побери! Я уже говорил, что вам не следует задавать такие вопросы.

— Значит, мадам Иветт была одной из ваших… гетер, — тихо сказала Фортуна. — Я догадалась об этом по тому мечтательному тону, каким она говорит о прошлом. Да, их, наверное, было очень много, поскольку, подобно Александру Великому, вы такой… такой красивый.

Говоря это, она сделала реверанс, и не успел еще маркиз придумать подходящий ответ, как она вышла из комнаты. Какое-то мгновение он смотрел ей вслед, а потом налил себе полный бокал бренди.

Он поднес его к губам, но вдруг разразился проклятиями, которые эхом отдались в зале, и швырнул бокал в камин, где он разбился на мелкие кусочки.

— Черт бы его подрал! Будь проклят этот негодяй! — вскричал он. — Пусть его кости гниют в аду!

Глава 6

— Как красиво! — воскликнула Фортуна.

При виде замка у нее перехватило дыхание. Фаэтон, в котором они ехали с маркизом, миновал большие стальные ворота и покатился по длинной аллее, обсаженной с обеих сторон высокими каштановыми деревьями, бело-розовые цветы которых торчали, словно свечки.

Вдруг перед ними открылся замок, и его серая нормандская башня показалась Фортуне такой же неприступной, как и во времена, когда она была воздвигнута.

Первое ее впечатление от замка — она попала в сказку. Расположенный в темном сосновом бору, окруженный с трех сторон древним рвом, он гордо высился на страх врагам, и казалось невероятным, чтобы зависть и месть одного человека могли унизить и оскорбить его истинного владельца.

— Какое величественное зрелище! — воскликнула Фортуна. — Именно такой замок и подобает вам иметь, милорд!

— Замок без земель, без всего того, что позволяет содержать его, если не считать тех владений, которые я выиграл в карты, — с горечью произнес маркиз.

В его голосе прозвучала такая боль, что Фортуна инстинктивно положила свою маленькую ручку на его руку.

— Все ваши владения к вам вернутся, вот увидите, — сказала она. — Можете считать меня глупой, но я верю, что принесу вам удачу.

— Посмотрим, — равнодушно ответил маркиз.

Но Фортуна почувствовала, что в нем зародилась надежда, которой не было раньше.

Как только они приехали, маркиз провел ее по всему замку и показал все, что она мечтала увидеть: классную комнату, где он занимался с Гилли, нормандскую часовню, где по воскресеньям служил личный капеллан маркиза, огромный большой зал со стульями в чехлах и прекрасные салоны с их изысканной мебелью и впечатляющими семейными портретами.

— И как только вы решились уехать отсюда? — спросила она.

Они ждали, когда объявят, что обед готов, и маркиз, прежде чем ответить, налил себе бокал мадеры.

— Неужели вы думаете, что я согласился бы жить на клочке в несколько сотен акров, — резко спросил он, — когда у моего отца их были тысячи?

Его слова прозвучали жестоко, и Фортуна нахмурилась, почувствовав, что не надо было задавать этот вопрос.

Однако она знала, что ее, как женщину, вполне устроил бы этот замечательный большой дом, разбитые с большим вкусом сады и озера с гнездами диких лебедей и гусей, где маркиз в детстве купался и плавал на лодке.

Прислуга замка приветствовала Фортуну с такой же сердечностью, как и слуги в Тейн-Хаусе, поскольку все хорошо знали Гилли.

Престарелый дворецкий Бейтсон служил не только у отца маркиза, но еще у его деда, когда тот был уже стариком; экономка знала Гилли так же хорошо, как миссис Денверс. Многие слуги рассказывали Фортуне, как сильно они любили и уважали гувернантку «мастера Сильвануса».

Почти все они говорили о маркизе так, как будто он по-прежнему был мальчиком, и Фортуна легко представила себе, как он бежит по дому, съезжает по перилам большой лестницы, подзывает своих собак, а потом бежит на конюшню, а за ним несется свора спаниелей.

В замке жило несколько собак, и они встретили маркиза громким, радостным лаем. Когда он наклонился, чтобы потрепать их по голове, Фортуне показалось, что циничное выражение на его лице сменилось выражением счастья и беззаботности.

Но очень скоро оно снова стало жестким. Когда они рассматривали портрет его отца, маркиз заметил:

— Слава богу, он так и не узнал, что случилось после его смерти.

Фортуне стоило большого труда поддерживать за обедом то и дело угасающий разговор, но ей удалось сделать не только это, но даже пару раз рассмешить маркиза.

В то же время она была рада, когда обед закончился и он сказал:

— Мне кажется, вам хотелось бы сегодня днем покататься верхом. Далеко мы уехать не сможем, не рискуя попасть в чужие владения, но, надеюсь, вы обрадуетесь, узнав, что я велел приготовить лошадей через четверть часа.

— Я оденусь еще быстрее, — ответила Фортуна и бросилась вверх по лестнице в свою спальню.

Экономка и две горничные уже ждали ее, но не потому — Фортуна это знала, — что ей нужна была помощь в смене нарядов, а потому, что они хотели поговорить о Гилли и прежних временах.

— Какая красивая комната! — воскликнула Фортуна, впервые увидев комнату, где ей предстояло спать.

Там стояла высокая кровать из резного позолоченного дерева, украшенная страусовыми перьями, возвышающимися над пологом с изумительной вышивкой, выполненной во времена Карла II. Мебель была украшена ангелочками, и повсюду располагались большие вазы с цветами, выросшими в саду, который, по мнению Фортуны, был просто восхитительным.

Она подошла к окну полюбоваться белой и фиолетовой сиренью, цветущим миндалем, ронявшим розовые лепестки на бархат лужаек, и большими кустами жасмина, наполнявшего воздух своим изысканным ароматом.

Сад был так красив, что Фортуна едва удержалась от слез при мысли, что маркиз не мог быть счастлив здесь.

— Неужели владения так много значат? — еле слышно спросила она саму себя.

Потом она повернулась и улыбнулась миссис Саммерс, экономке, которая громко восхищалась покроем ее амазонки, привезенной из Лондона.

Мадам Иветт превзошла себя, стараясь сделать так, чтобы Фортуна выглядела в седле как можно элегантней. Амазонка предназначалась для поездок в лондонских парках и, по мнению Фортуны, была слишком роскошной для сельской местности.

Однако она была рада, что маркиз увидит ее в изумрудно-зеленом бархатном платье, подчеркивающем ее осиную талию, в высокой шляпе с вуалью из зеленого газа, концы которой во время езды развевались по ветру.

Но ей не пришлось долго размышлять о нарядах, ибо, когда она села на лошадь, которую выбрал для нее маркиз, ее охватил неземной восторг — животное, в жилах которого текла арабская кровь, повиновалось малейшему движению.

Лошади были свежие, и им не стоялось на месте. Когда они поскакали прочь от замка, Фортуна почувствовала, что маркиз критически посматривает на нее, стараясь определить, хорошо ли она управляется с лошадью.

Но Фортуне не было страшно — она была абсолютно уверена не только в том, что умеет ездить верхом, но и в том, что не уступит ни одной другой женщине, которая имела счастье сопровождать маркиза.

— Я не могу позволить, чтобы ты трусила на старой разбитой кобыле, а другой лошади у меня нет, — сказала Гилли Фортуне, когда та была еще совсем малышкой.

Они отправились с визитом к сквайру, который жил в большом уродливом доме, на самой окраине.

Он уже тогда был старым и больным и не мог ездить верхом, поскольку редко покидал свое жилище. Но у него всегда были прекрасные лошади, и он не хотел с ними расставаться.

Гилли очаровала его, как и многих других, и он разрешил Фортуне учиться верховой езде на его лошадях.

Ее обучал главный конюх сквайра. Она очень быстро пересела со смирного пони на скакунов, с которыми с трудом справлялись даже конюхи. Когда Гилли спросила учителя Фортуны, каковы ее успехи, он ответил:

— Уж такая мисс уродилась умелая — мне ее учить нечему. Она из тех, кому учителя не нужны.

Став взрослее, Фортуна знала, что, когда она катается верхом в парке, сквайра всегда подносят к окну, чтобы он мог полюбоваться ею.

Для нее соорудили барьеры, и она заставляла лошадей прыгать через них, зная, что ночью планку часто поднимали повыше, чтобы проверить не только ее, но и лошадей, которых сквайр продолжал покупать, главным образом потому, что ему было приятно видеть, как она катается на них, — в этом Фортуна была уверена.

Почувствовав, что маркиз наблюдает за ней, она с лукавой усмешкой взглянула на него.

— Я знаю, что вы игрок, милорд, — сказала она с притворной застенчивостью. — Держу пари, что я обгоню вас.

Не дожидаясь ответа, она слегка ударила свою кобылу хлыстом, и они с маркизом понеслись бешеным галопом через парк. Лошади их скакали ноздря в ноздрю, и грохот копыт отдавался в ушах.

Фортуну охватил восторг, и она еле сдерживалась, чтобы не закричать от радости. Она знала, что маркиз — великолепный ездок, и, хотя она первая пустила коня в галоп, вскоре поняла, что обогнать маркиза будет нелегко.

Они неслись вперед, пока вдали не замаячила высокая стена, стоявшая на границе парка, и Фортуна начала придерживать свою кобылу, хотя и понимала, что теперь уже не обгонит маркиза — его конь вырвался вперед на полкорпуса.

Он остановил коня и, обернувшись к Фортуне, улыбнулся ей.

— Сколько же вы мне проиграли? — торжествующе спросил он.

Она рассмеялась — щеки ее сияли от радости.

— Условия пари не были обговорены, — ответила она.

— Тогда я могу требовать все, что захочу, — заявил маркиз.

— Не знаю, как я смогу с вами расплатиться, — ответила Фортуна. — Вы хорошо знаете, что у меня ничего нет, так что мне нечего вам отдать.

— Весьма опрометчивое заявление со стороны хорошенькой женщины, — заявил маркиз, скривив губы. Но, увидев, что она не поняла его слов, добавил: — Если не можете заплатить деньгами — тогда подарите мне поцелуй.

Что-то в его словах и в тоне заставило Фортуну смутиться. Она вдруг вспомнила, как Одетта с готовностью приложилась к его губам, и ее щеки запылали румянцем.

— Не думаю, — медленно произнесла Фортуна, — что поцелуи можно раздавать легко и… бездумно.

— Бездумных поцелуев не бывает, — заметил маркиз.

— Может быть… я и ошибаюсь, — запинаясь, проговорила Фортуна, — и вы, конечно, сочтете это глупостью… но я хочу целовать только того мужчину… или позволять ему целовать меня… которого я… полюблю.

— Что такое любовь? — резко бросил маркиз. — Вы еще совсем девочка, Фортуна. Через год-другой вы будете раздавать свои милости с большей щедростью.

— Нет, — твердо ответила Фортуна. — Я уверена, что этого никогда не будет.

— Значит, вы не похожи на других молодых женщин, — фыркнул маркиз.

Она поняла, что надо обернуть все в шутку, и, сделав над собой усилие, сказала небрежным тоном:

— Одним словом, я у вас в долгу, милорд, и мой кошелек в вашем распоряжении.

— Весьма своеобразная манера расплачиваться, — сурово ответил маркиз, но в его глазах мелькнула усмешка.

— Я подумаю, как смогу расплатиться с вами, — пообещала Фортуна, — но ведь стоило рисковать, правда?

— Вы ездите верхом на удивление хорошо, — похвалил маркиз.

— Я знаю — вы решили, будто я хвастаюсь, когда сказала, что умею ездить верхом.

— Неужели Гилли содержала для вас дорогих лошадей — не могу в это поверить! — ответил он.

— Мир не без добрых людей, — ответила Фортуна.

— Мне помнится, вы утверждали, что у вас не было поклонников, — резко произнес маркиз, и в его голосе она уловила ту неприятную нотку подозрительности, которая так пугала ее.

— Я училась ездить на лошадях сквайра, — быстро ответила она. — Я уже говорила вам, что он был глубоким стариком. Сказать по правде, я его редко видела.

Говоря это, она спрашивала себя, почему маркиз по малейшему поводу придирался к ней, пытался подловить ее на лжи или найти несоответствие в ее словах. Она решила, что все это происходит потому, что его так часто обманывали, и теперь он ждет подвоха ото всех, с кем бы ни общался. Чтобы заставить его забыть о своей подозрительности, Фортуна спросила:

— Куда мы поедем теперь?

— Как вы видите, мы добрались до границы моих владений, — ответил маркиз. — Мы поедем теперь в лес, здесь нет ничего интересного.

Фортуна легонько вздохнула. Она поняла, что к маркизу снова вернулись привычные цинизм и жесткость, а человек, торжествующе улыбнувшийся потому, что сумел обогнать ее, исчез.

Они молча ехали бок о бок и вскоре увидели, что навстречу им движутся два охотника в традиционных розовых куртках и бархатных шапочках. Их сопровождала свора гончих, которых собирал в кучу звук рога, разносившийся в чистом неподвижном воздухе, словно звон колокольчика.

— Паратые гончие[11]! — воскликнула Фортуна. — Это ваши собаки?

— Это все, что осталось от своры моего отца, — мрачно произнес маркиз. — Он вывел новую породу гончих, с которой мы охотились на наших землях. А теперь им нечего делать зимой, разве только изнывать от скуки на псарне. Охотиться с ними негде — того и гляди, окажешься на территории соседа.

Они поравнялись с охотниками, которые вежливо сняли шляпы.

— Рады видеть вашу светлость, — произнес охотник постарше, и было видно, что он говорит это искренне.

— Что-то сегодня у вас еще меньше собак, чем обычно, — заметил маркиз, взглянув на свору.

— Дебора и Джульетта скоро ощенятся, милорд.

— Что, опять? — спросил маркиз. — Сохранять их потомство нет смысла.

— Как скажете, милорд, — ответил охотник. — Полковник Фицгиббон говорил, что, если ваша светлость пожелает будущей зимой охотиться на его землях, он будет очень рад.

По его тону Фортуна поняла, что ему очень хочется, чтобы маркиз принял это предложение.

Но маркиз нахмурился.

— Я буду охотиться или на своих собственных землях, — резко произнес он, — или нигде больше!

— Хорошо, милорд.

Охотник был разочарован и, чтобы скрыть свое огорчение, затрубил в рог и с вежливыми словами «До свидания, милорд» двинулся дальше, а собаки, задрав хвосты и уткнув носы в землю, побежали за ним. Весь их вид выражал готовность преследовать зверя, и Фортуна поняла, что маркизу он должен был казаться немым упреком.

Маркиз вонзил шпоры в бока своего коня и пустил его рысью; разговаривать стало невозможно. Они въехали в лес и поскакали по заросшей мхом тропинке, петлявшей среди сосен.

Таинственная атмосфера окружала их: где-то ворковал дикий голубь, в кустах неожиданно раздался шорох — это пробежал заяц, а вдали мелькал силуэт оленя.

— Когда я была маленькой, — сказала Фортуна, — думала, что в сосновом лесу живут драконы.

— Сейчас можно скорее встретить драконов на улицах Мейфэра или во Дворце удачи, — ответил маркиз.

Она поняла, что он имеет в виду сэра Роджера Краули, и подумала, зачем он хочет сделать ей больно, напомнив о человеке, которого она всем сердцем хотела забыть.

— Вы забываете, что в сказках, — ответила она, — принцессу всегда спасает прекрасный принц!

— И какой удар для принцессы, если выясняется, что принц уже обещал свою руку другой, — фыркнул маркиз. — Думаю, в большинстве случаев так оно и было.

— И какой удар по его самолюбию, если не он, а принцесса выручает его из беды! — улыбнулась Фортуна.

— Вы думаете, что сможете выручить из беды меня? — спросил маркиз, и в его тоне не прозвучало привычного сарказма.

— Я постараюсь, — со всей серьезностью ответила Фортуна и добавила: — А что мне за это будет?

— Фу, какая меркантильность, — произнес маркиз. — Ну конечно же я отдам вам половину своего королевства!

— И я возьму ее, — засмеялась Фортуна и протянула руку.

Маркиз был вынужден признать, что она ездит верхом не хуже тех женщин, которых он знал. Он также понимал, что она старается отвлечь его от мрачных мыслей, посещавших его всякий раз, когда он приезжал в замок.

Неожиданно ему стало стыдно, и он взял ее руку и поднес к губам.

— Моя судьба — в ваших руках, принцесса! — мягко произнес он и увидел, что ее лицо вспыхнуло от радости.

— A vôtre service, monsieur![12]

Он улыбнулся, не выпуская ее руки. Несколько мгновений они ехали бок о бок, держась за руки.

Когда они выехали из сосняка, перед ними раскинулся ковер из голубых колокольчиков, а впереди расстилались зеленые с золотом поля, леса и ручейки; вдалеке петляла река. Маркиз остановил коня, и Фортуна встала рядом с ним.

— Все это веками принадлежало моей семье, — тихо сказал он. — Мы сражались за эту землю, обороняли ее от врага — врага, с которым можно было воевать и которого можно было победить. — Он помолчал. — И можно ли было предположить, что наш собственный сосед окажется способным на вероломство и обман, на такое низкое предательство?

— Да, такое трудно, очень трудно пережить, — с сочувствием произнесла Фортуна. — Но зачем же вы позволяете герцогу одержать над вами еще одну победу, причем более грандиозную, чем первая?

— Что вы имеете в виду? — спросил маркиз.

— Вы позволяете ему… губить свою жизнь, — ответила Фортуна. — Я знаю, что он забрал ваши земли и оскорбил вашу гордость, но владения не должны заслонять собой человеческую личность.

— Я понял, что вы хотите сказать, — тихо произнес маркиз, — но слишком поздно читать мне мораль, Фортуна, слишком поздно спасать меня от самого себя. Я, если вам угодно, есть то, чем меня сделал герцог. Вы ведь слышали, как меня зовут, — Молодой Дьявол — и, уверяю вас, это прозвище дано мне не зря.

— Я в это не верю, — спокойно ответила Фортуна.

Но не успел он ответить, как она вонзила шпоры в бока своей лошади и поскакала прочь от него. Маркиз медленно поехал за ней, не прилагая усилий, чтобы догнать ее. Когда они объезжали лес, Фортуна вскрикнула от удивления.

Внизу, на скрытой полянке, расположился цыганский табор. Она оглянулась на маркиза.

— Цыгане! — вскричала девушка. — Посмотрите, какие красивые у них кибитки! Я помню, что они наезжали в Литл-Уотерлес, когда я еще была ребенком. Гилли узнала от них много рецептов. Интересно, а вдруг это тот же самый табор?

— А что они делали в Литл-Уотерлесе? — спросил маркиз равнодушно, как будто его совсем не интересовал ее ответ.

— Они приезжали каждое лето и работали в поле, — ответила Фортуна. — Они собирали клубнику и горох, окучивали картошку и конечно же заготавливали сено.

Неожиданно в глазах маркиза вспыхнул огонек интереса.

— И вы думаете, что это может быть тот же самый табор? — спросил он.

— Скоро узнаем, — ответила Фортуна. — Я немного говорю по-цыгански.

Не дожидаясь маркиза, она подстегнула свою лошадь и поскакала вниз по склону холма к табору. В центре поляны, вокруг которой стояли кибитки, горел традиционный костер, над которым на треноге из веток висел большой черный котел.

Вокруг костра сидели цыганские ребятишки, ждавшие, когда будет готова похлебка, а женщины развешивали выстиранное белье.

Ребятишки вскочили на ноги, увидев Фортуну. Она огляделась и сказала одной из женщин:

— Вы ведь Баклэнды, правда? Я приезжала к вам однажды с Гилли.

Цыганка, с подозрением глядевшая на нее, радостно вскрикнула, и разом загалдевшие женщины вышли из кибиток и окружили Фортуну.

Подъехав ближе, маркиз услышал возгласы «Литл-Уотерлес» и «Гиллингхэм» и увидел, что Фортуна разговаривает с ними на их странном мягком языке, из которого он не понял ни слова. Она замолчала и улыбнулась ему.

— Это тот же самый табор, — зачем-то объяснила она. — Они из года в год останавливаются в Литл-Уотерлесе или в его окрестностях. Это их мать, Леонора, поделилась с Гилли самыми лучшими рецептами, какие у нее были.

— Спросите их, — велел маркиз, — помнит ли кто-нибудь из них Гримвудов?

Фортуна так и застыла на месте; улыбка сползла с ее губ. На мгновение маркизу показалось, что она откажется выполнить его просьбу. Но совсем другим тоном, не похожим на тот веселый, приподнятый тон, которым она говорила до этого, Фортуна задала вопрос.

Одна из женщин ответила, и Фортуна перевела маркизу:

— Они говорят, что их мать, Леонора, которая до сих пор жива, помнит Гримвудов. Они же были малыми детьми, когда Гримвуды жили здесь.

Маркиз спешился.

— Отведите меня к Леоноре, — велел он.

Цыганские мальчишки взяли коней Фортуны и маркиза под уздцы, и они в сопровождении всего табора отправились к тщательно выкрашенной кибитке, стоявшей в отдалении.

Цыганка взбежала по ступенькам и открыла дверь. Она переговорила с кем-то внутри, а затем повернулась к Фортуне и что-то сказала ей.

— Мы можем войти, — пригласила Фортуна маркиза.

В кибитке было удивительно чисто. Стены украшали узоры ярких расцветок. Медные кастрюли и лошадиные подковы были отполированы до зеркального блеска, на маленьких окошечках висели кружевные занавески.

На низкой кровати лежала Леонора Баклэнд. У нее были широкие скулы и черные глаза, присущие ее расе. Лицо обрамляли темные кудри, в ушах висели большие золотые сережки, а запястье тонкой руки, которую она протянула Фортуне, было унизано многочисленными браслетами.

— Ты помнишь меня, Леонора? — спросила Фортуна, усаживаясь на продавленный стул у кровати.

Маркиз, который внутри кибитки не мог выпрямиться во весь свой рост, уселся на другой стул.

— Ты — та самая пигалица, которая жила у мисс Гиллингхэм, — медленно произнесла по-английски Леонора.

— Это — маркиз Тейн, — сказала Фортуна, показав на маркиза. — Вы разбили лагерь на его земле.

— Мы благодарим его светлость за гостеприимство.

— Ты знаешь, что мисс Гиллингхэм умерла? — тихо спросила Фортуна.

— Никто не сообщал мне об этом, но я поняла это, как только ты вошла, — ответила цыганка.

— Она всегда вспоминала тебя с благодарностью, — сказала Фортуна. — Ты помогла ей вылечить многих людей.

— Она была доброй Риеной, — ответила Леонора. — Тебе будет не хватать ее, но Чэм защитит тебя.

Фортуна заметила, что она употребила имя цыганского божества, означавшее «солнце», но ее глаза обратились на маркиза.

— Я хочу узнать у вас одну вещь. Вы помните Гримвудов? Лет семнадцать назад они жили в Уотерлесе.

— Эй, — ответила цыганка, немного подумав, — мы каждое лето приезжали к ним на ферму — они были добрыми людьми. Мы с ними жили очень дружно.

— А вы помните тот день, когда родилась мисс Фортуна? — спросил маркиз.

— Я помню ночь, когда госпожа Гримвуд родила своего шестого ребенка, — ответила цыганка.

— А через три дня они уехали из этих мест, — сказал маркиз. — Куда они отправились?

— Они уехали за море. Я помню, что фермер Гримвуд сказал моим людям, куда он едет. Он заплатил нам за работу, все до последнего пенни.

— Но слышали ли вы название местности, куда они направлялись? — настойчиво расспрашивал маркиз. — Вспомните, я вас очень прошу.

Леонора ничего не ответила, но в ее глазах появилось такое выражение, словно она всматривается в прошлое — не вспоминает, а именно всматривается.

Похоже, что ее душа вернулась в прошлое, не скованная границами времени.

— Они уехали на остров, — медленно произнесла Леонора, делая паузы между словами, как будто они появлялись откуда-то издалека, — на остров, расположенный на западе. Это остров между двумя другими островами, но он маленький, очень маленький. Фермер не сообщил нам его названия, но это остров с лицом кота.

— Кота?! — воскликнул маркиз, нахмурив брови.

— Некоторые острова похожи на зверей, другие — на птиц, — пояснила Леонора.

— Остров между двумя другими островами, — задумчиво повторил маркиз, — с лицом кота.

Фортуна наблюдала за Леонорой, и ей вдруг открылся смысл символа, о котором говорила цыганка.

— Бесхвостый кот, — неожиданно для всех произнесла она, — так это же кот с острова Мэн!

— Остров Мэн! — вскричал маркиз. — Вы ведь говорили о нем?

— Да, о нем, — ответила Леонора.

— Спасибо вам, — произнес маркиз, и в его голосе прозвучала радость, — спасибо за вашу помощь.

Он сунул руку в карман жилета и вытащил золотую гинею. Он собирался отдать ее цыганке, но Фортуна быстро накрыла его руку своей, и он понял, что чуть было не совершил непоправимую ошибку.

— Разреши поблагодарить тебя за помощь, Леонора, — произнесла Фортуна. — Его светлость и я желаем тебе доброго здоровья.

— Меня уже скоро вынесут отсюда, — ответила Леонора.

Фортуна поняла, что она скоро умрет, — цыгане умирали на открытом воздухе, а палатку, где они жили, сжигали.

— Тогда желаю тебе обрести покой, — сказала она.

— Мои люди не забудут доброту мисс Гиллингхэм, — прошептала цыганка, — они всегда останутся твоими друзьями.

— Я знаю это, — ответила Фортуна. — И если кому-нибудь будет нужна моя помощь, я им помогу.

— Наступит день, когда ты займешь такое положение, что сможешь помочь очень многим, — сказала Леонора — и это были слова ясновидящей.

Она закрыла глаза, словно желая показать, что устала говорить.

Фортуна ничего больше не сказала. Она тихо вышла из кибитки, и маркиз последовал за ней.

— Они наши друзья, и не ждут денег за свою помощь, — сказала она ему, — но вы можете дать ребятишкам, которые держали наших лошадей, по маленькой серебряной монетке.

Она попрощалась с цыганами на их языке и вместе с маркизом поехала назад к лесу.

— Почему вы спросили Леонору, куда уехали Гримвуды? — поинтересовалась она.

— Мне было просто интересно, — ответил маркиз.

Она видела, что он что-то скрывает от нее, но поскольку он не хотел говорить, то она не стала настаивать.

Когда они спешились и прошли в дом, он сказал:

— Полагаю, вы захотите отдохнуть. Я пригласил сегодня на ужин четверых своих друзей.

— Вы устраиваете званый вечер! — воскликнула она. — А я так надеялась, что мы будем одни.

— Я хочу познакомить вас с моими друзьями, — резко ответил маркиз.

На ее лице появилось разочарование.

— Они долго не засидятся, — успокоил он, — я сам этого не хочу. Мы сделаем вот что — выставим их в одиннадцать часов.

— Как же нам удастся сделать это, не показавшись невежливыми? — спросила Фортуна.

— После ужина, когда вы покинете нас, — ответил маркиз, — идите в библиотеку. Джентльмены останутся со мной. Когда стрелки часов покажут одиннадцать, пошлите ко мне Бейтсона с запиской. Не важно, что вы там напишете — главное, чтобы был предлог разойтись.

— Прекрасный план! — радостно вскричала Фортуна.

Но что-то в выражении лица маркиза или, быть может, в его голосе подсказало ей, что он просит прислать ему записку не только по этой причине.

Она не могла себе представить, что он задумал, но была твердо убеждена, что записка нужна была вовсе не потому, что он хотел остаться с ней наедине или избавиться от своих друзей.

Однако она понимала, что не может ни о чем спрашивать и что он ждет, когда она уйдет. Она с удовольствием осталась бы с маркизом, но подумала, что он, наверное, хочет побыть один.

Она отправилась в спальню, сняла амазонку, облачилась в платье свободного покроя и уселась у окна, выходящего в сад.

«Как бы я была счастлива в Тейне, — подумала она, — если бы маркиз не был таким суровым и не впадал бы в тоску от всего, что напоминает ему о подлости герцога».

Ей вспомнились широкие поля, раскинувшиеся до самого горизонта, которые она видела с опушки леса.

Это жестоко, подумала она, но он на самом деле должен быть благодарен Господу за то, что имеет.

Но она понимала, что никогда не сможет убедить в этом маркиза. Он никак не мог смириться с тем, что потерял; ничто не имело для него значения, ничто не интересовало его, кроме мести. Он думал только об одном — как одержать победу над герцогом и вернуть все то, что принадлежало ему по праву.

— Как бы я хотела помочь ему! — прошептала Фортуна.

Разве могла она представить себе, что чувствует мужчина, оказавшийся в подобной ситуации? Разве могла она ощутить ту горечь, которая, словно яд, отравила его кровь, искажая все, что он видел и делал, заполняя собой все его мысли?

— Помоги ему, Господи, прошу тебя, — молилась она.

Надо было найти способ излечить его, подобно тому, как Гилли лечила больных ребятишек в трущобах Уотерлеса.

Но Гилли частенько говорила ей:

— Болезнь ума гораздо труднее поддается лечению, чем болезнь тела.

А ведь маркиз страдал не от болезни ума, а от гораздо более страшной напасти — болезни души.

Да, она была права, сказав ему, что месть разрушает его душу! Но удастся ли ей найти средство, которое излечит его?

Она вспомнила, как много лет назад Гилли говорила о траве прощения. Фортуна не могла сейчас вспомнить, что это была за трава, но чувствовала, что именно она и нужна была сейчас маркизу — трава прощения, которая унесла бы прочь его тоску, его желчность и ненависть и подарила бы ему покой и счастье.

— Господи, подскажи, как мне помочь ему, — шептала Фортуна, — подскажи, что надо сделать.

Ей вдруг почудилось, что ее молитва вспорхнула, словно птичка, и полетела над садом, прямо к садящемуся за сосновым лесом солнцу, которое напомнило ей об Аполлоне. Она полюбила этого бога с тех самых пор, когда Гилли рассказала ей о нем, и подсознательно связала его с образом маркиза.

Неожиданно до ее ушей донесся шорох крыльев, и она увидела, что на подоконник приземлилась белая голубка. Она села, совсем не боясь Фортуны, и, наклоняя свою головку сначала в одну, а потом в другую сторону, глядела на девушку своими круглыми глазами-бусинками.

— Это знак свыше, что мои молитвы будут услышаны, — решила Фортуна.

Голубка расправила крылья. Снежно-белая на фоне зелени деревьев, она взмыла в небо и исчезла в лучах заходящего солнца.

— Мне будет указан способ излечения маркиза, я уверена в этом, — вскричала Фортуна.

Служанки принесли в ее комнату ванну, наполненную водой с розовым маслом, и, искупавшись, она вытерлась полотенцем, благоухавшим лавандой.

Затем она надела зеленое платье, обшитое по вороту и манжетам крошечными кружевными оборками, схваченными маленькими бантиками из зеленого бархата, и спустилась вниз.

Она думала, что маркиз еще переодевается, но он уже ждал ее в салоне.

Когда она вошла, он встал из-за стола, за которым что-то писал, и она увидела, что он одет в превосходно сшитый сюртук из изумрудно-зеленого атласа, сидевший на нем как влитой.

— Мы с вами похожи на лесных духов, — воскликнула Фортуна. — Неужели вы знали, что я тоже надену зеленое?

— Понятия не имел, — ответил маркиз. — Вы выбирали платье по своему вкусу. И хочу заметить, что в этом наряде вы просто неотразимы.

Фортуна склонилась перед ним в реверансе.

— Благодарю за комплимент, — сказала она, — но будьте осторожны — ваши похвалы могут вскружить мне голову.

— Неужели это возможно? — спросил маркиз.

— Я шучу, — ответила Фортуна. — Я очень хорошо знаю свой недостатки, даже когда вы мне на них и не указываете.

— Да я в ваших глазах просто людоед, — произнес маркиз с лукавым огоньком в глазах.

— Так ведь в замках только людоеды и живут! — сказала Фортуна, глядя на него из-под опущенных ресниц. — Но если верить сказкам, людоеды всегда неравнодушны к молодым хорошеньким девушкам.

Маркиз рассмеялся.

— Не могу поверить, чтобы Гилли давала вам уроки кокетства, — сказал маркиз, — однако вы очень быстро превращаетесь в кокетку.

Он произнес эти слова таким тоном, что сердце Фортуны забилось от радости.

«Я должна заставить его смеяться, — подумала она. — Нельзя допускать, чтобы он снова погрузился в свою тоску… и начал вспоминать прошлое.

— Не выпить ли нам по бокалу вина, пока не прибыли гости? — спросил он, потом добавил: — Да, я забыл, что вы не любите вино.

— Я выпью немного, если вам этого хочется, — сказала Фортуна. — Джентльмены ведь не любят пить в одиночку.

— Откуда вы это знаете? — спросил маркиз. — Или это еще одна аксиома, почерпнутая вами из книг?

— Нет, я додумалась до этого сама, — ответила Фортуна. — Мне кажется, что большинству людей, если они, конечно, не обманывают себя, приятнее делать разные вещи в компании себе подобных. Если человек добился успеха и никто его не поздравил, он чувствует себя ужасно одиноко. И особенно если он потерпел неудачу и никто ему не посочувствовал.

— Что касается меня, то я предпочитаю одиночество, — твердо заявил маркиз.

— Это неправда, — возразила Фортуна. — Вы бы не получили сегодня такого удовольствия от езды верхом, если бы я не поехала с вами. И хотя ваша светлость не захочет этого признать, но я уверена, что вы с удовольствием показывали мне свой замок и рассказывали о своих детских проделках. — Она помолчала. — Неужели во время нашей совместной прогулки не было ни одной минуты, когда бы вы почувствовали себя счастливым?

Маркиз отвел взгляд от ее умоляющих глаз.

— У вас на все готов ответ, — в раздражении произнес он.

— Какой тогда смысл разговаривать со мной, если бы я не знала, что ответить? — спросила Фортуна. — Вам не нравится, что я слишком много говорю, но в противном случае вы бы стали жаловаться, что со мной чертовски скучно.

Маркиз откинул назад голову и захохотал.

— Вы неисправимы! — воскликнул он.

В этот момент появился лакей с подносом, на котором стояли стакан вина и бокал, наполненный какой-то жидкостью. Маркиз посмотрел на нее с подозрением.

— Что это? — спросил он.

— Персиковый сок для мисс Фортуны, — ответил лакей. — Мистер Бейтсон подумал, что юная леди предпочтет вину сок.

— Как мило с его стороны! — воскликнула Фортуна.

— Еще один пример заботливости моих слуг, — заметил маркиз, подняв брови.

— Они все очень любили Гилли, — просто произнесла Фортуна. — И ко мне отнеслись с большой добротой.

— А разве я отнесся к вам по-другому?

В тоне его голоса не было привычного высокомерия, и Фортуна взглянула на него.

— Вы рады, что я приехала сюда? — тихо спросила она.

Ее серые глаза пытливо глядели на него, но в них он уловил глубоко запрятанный страх. Она же по выражению его лица не могла догадаться, что он чувствует.

Резкие линии по обе стороны его рта, придававшие лицу маркиза циничное выражение, не смягчились, но ей показалось, что на мгновение он забыл о своих бедах.

— Фортуна! — произнес он таким тоном, как будто собирался сказать что-то очень важное.

Но в эту минуту дверь распахнулась, и дворецкий торжественно объявил:

— Сэр Хьюго Хэррингтон, милорд!

Глава 7

Сэр Хьюго Хэррингтон был престарелым человеком, который когда-то отличался необыкновенной красотой. Он по-прежнему держался удивительно прямо, а цепочка карманных часов и алмазная подвеска в галстуке, завязанном элегантным узлом, сверкали в сиянии свечей.

— Как я рад снова видеть тебя в Тейне, — сказал он маркизу. Потом он взглянул на Фортуну, стоявшую у камина, и воскликнул: — Помилуй бог, ваша светлость! Я не ожидал увидеть здесь…

Он вдруг замолчал и в изумлении поднес к глазам лорнет.

— Я думал… — начал было он, но маркиз его перебил.

— Вряд ли вы знакомы с мисс Фортуной Гримвуд, — сказал он, подчеркнув фамилию девушки. — Фортуна, это мой старый друг, сэр Хьюго Хэррингтон, один из наиболее влиятельных людей в этом графстве.

— Ваш слуга, мисс Гримвуд, — вежливо произнес сэр Хьюго.

Он не мог оторвать взгляда от ее белых волос, больших серых глаз и маленького личика с заостренным подбородком.

— Невероятно! — услыхал маркиз.

— Лорд Тревор и генерал Рексфорд-Стирлинг, милорд, — доложил дворецкий.

Это были мужчины весьма преклонного возраста, и Фортуна не могла не заметить, что они тоже в изумлении уставились на нее, когда маркиз представил их ей.

— Как давно ты у нас не был, мальчик мой, — сказал генерал. — Я уже начал думать, что мебель так и останется навсегда в чехлах. Проезжая мимо замка, я всегда смотрю на башню в надежде увидеть развевающийся на ней флаг.

— Не думаю, что он будет развеваться очень долго, — ответил маркиз. — Тем не менее я не мог, вернувшись домой, не перемолвиться словечком со старыми друзьями.

— Мистер Колин Фицгиббон, милорд, — снова объявил дворецкий.

Маркиз с удивлением посмотрел на дверь. К нему подошел молодой человек и сказал извиняющимся тоном:

— Мы незнакомы, милорд, но мой отец, к сожалению, прихворнул и послал меня передать вам свои извинения и, если вы пожелаете, занять его место за ужином.

— Разумеется, мистер Фицгиббон, рад приветствовать вас у себя, — сказал маркиз, — но я очень огорчен, что полковник нездоров.

— У него приступ подагры, только и всего, — пояснил мистер Фицгиббон с улыбкой, — но в это время мой отец становится ужасно раздражительным и не желает ни с кем встречаться.

— Могу его понять, — сказал маркиз и повернулся к Фортуне. — Разрешите представить вам мистера Колина Фицгиббона. — Мисс Фортуна Гримвуд.

Фортуна сделала реверанс, молодой человек поклонился. Вскоре начался ужин.

Маркиз посадил Фортуну в конце стола — с генералом Рексфорд-Стирлингом по одну сторону и мистером Колином Фицгиббоном — по другую.

Ей нравилось видеть его во главе стола, и она подумала, как элегантно и непринужденно он держится в бархатном кресле с высокой спинкой, которое, по его словам, появилось в доме во времена королевы Анны.

Фортуна чувствовала, что он был искренне рад видеть своих друзей и потому держался раскованней, говорил свободней и смеялся их шуткам, не обращая внимания на то, что они подтрунивали над его веселой жизнью в Лондоне.

— Когда же тебе надоест блеск огней и прелести красоток, Сильванус? — услыхала Фортуна слова лорда Тревора. — Моя жена, как и многие другие дамы в графстве, надеялась, что ты вскоре приедешь сюда с Шателен и заживешь с ней в замке.

— Шателен? — спросил маркиз, подняв брови. — Мой дорогой Джордж, ты, должно быть, давно уже не в курсе последних светских сплетен, если думаешь, что я могу привезти сюда женщину того типа, который нравится леди Тревор.

— Ну, я не могу, мой мальчик, винить тебя в том, что сейчас у тебя другие интересы, — сказал лорд Тревор, взглянув на Фортуну.

Она ломала голову, что его светлость хотел этим сказать, когда Колин Фицгиббон спросил, надеясь завести с ней разговор:

— Вам нравится деревня, мисс Гримвуд?

— Вся моя жизнь прошла в деревне, — ответила Фортуна.

— По вашему виду этого не скажешь, — произнес он, глядя на нее восхищенными глазами.

— Неужели девушка, выросшая в деревне, должна являться на званый обед в запачканной грязью обуви и с подойником в руке? — спросила Фортуна.

Он улыбнулся.

— Да нет, доказывать свое крестьянское происхождение таким оригинальным способом нет никакой нужды, — ответил Фицгиббон. — Его выдают веснушки на носу.

— Их можно было бы не заметить, — сказала Фортуна, смеясь. — А вы чем интересуетесь?

— Вы и вправду хотите, чтобы я вам сказал? — спросил юноша.

— Конечно.

— Больше всего на свете, — произнес он, — я хотел бы создавать новые дома.

— Иными словами, вы мечтаете стать архитектором? — спросила Фортуна.

Он кивнул.

— Но думать об этом — все равно что мечтать о полете на Луну, — добавил он.

— Почему?

— Поскольку мой отец убежден, что я должен заняться политикой, к которой у меня нет ни склонности, ни способностей.

— А какие дома вы хотели бы создавать? — вежливо спросила Фортуна.

И хотя в его голосе звучала горечь, она поняла, что у нее нет сил выслушивать рассказы об огорчениях и разочарованиях еще одного мужчины.

На лице Колина неожиданно появилось выражение, которое она хорошо знала — с таким выражением мужчины раскрывали перед ней свою душу.

— Мой отец недавно пристроил к дому новое крыло и обновил фасад, — сказал он. — Я провел много времени с архитекторами и строителями и многому научился. И еще я понял, что могу этим заниматься и все у меня получится.

Он вздохнул, а потом продолжил:

— Но когда я спросил отца, могу ли я заняться изучением строительного дела, он ответил категорическим отказом. Но я продолжаю работать, только проектирую не большие дома, а коттеджи для рабочих.

— А что за коттеджи вы проектируете? — спросила Фортуна.

— Которые можно построить очень дешево, — ответил он, — поскольку я хорошо понимаю, что, когда население нашей страны вырастет, по всей Англии не будет хватать домов. И нам потребуются такие дома, которые выдержали бы испытание временем лучше, чем те, которые строятся сейчас.

— И у вас есть какие-то идеи на этот счет? — спросила девушка.

— Слишком много, чтобы пересказать их вам, — ответил мистер Фицгиббон.

— Ну, расскажите хотя бы об одной, — попросила Фортуна.

— Я подумал… — начал было он, но замолчал. — Прошу прощения, мисс Гримвуд, но вам это будет невероятно скучно.

— Между прочим, меня эта тема очень интересует, — сказала Фортуна. — Прошу вас, продолжайте.

В ее голосе прозвучала искренняя заинтересованность, и он с живостью начал рассказывать:

— Если не настилать пол прямо на грунт, а немного поднять его, чтобы воздух свободно циркулировал, можно будет избавиться от сырости, поднимающейся с земли.

— Ну, конечно! — воскликнула Фортуна. — Я уверена, что ваша идея верна. Два дня назад мы проезжали через Ламбет, и хотя я не входила в дома, которые теперь снова принадлежат маркизу… — Она вздохнула. — Я уверена, что из-за того, что они стоят недалеко от реки, все стены на первом этаже не только сырые, но и, несомненно, покрыты плесенью.

— Не сомневаюсь в этом, — сказал мистер Фицгиббон, — и верю, что воплощение в жизнь моей идеи позволит очень сильно уменьшить сырость.

Фортуна была так сильно увлечена разговором, что с трудом оторвалась от него, чтобы посмотреть, что делает генерал, сидевший по другую сторону от нее.

Она обнаружила, что он увлечен разговором с сэром Хьюго о недавно купленных лошадях, и снова повернулась к мистеру Фицгиббону — на лице ее был написан неподдельный интерес.

— Расскажите мне еще что-нибудь, — попросила она.

Они разговаривали, пока не был съеден десерт, после чего Фортуна поняла, что пора уходить. Она поднялась. Увидев это, сэр Хьюго на другом конце стола поднял свой бокал.

— Предлагаю выпить, — сказал он, — за самую красивую молодую женщину, которую я, благодарение судьбе, встретил за последние годы.

— Да-да, конечно, — согласился лорд Тревор. — Ваше здоровье, мисс Гримвуд.

Генерал и мистер Фицгиббон тоже подняли бокалы. Фортуна смутилась, отчего стала еще прелестней, поблагодарила их нежным голоском и направилась к двери.

К ее удивлению, маркиз встал и пошел рядом с ней.

— Мы будем скучать без вас, Фортуна, — произнес он, взяв ее руку и поднеся к губам.

Ее глаза расширились от изумления, но, когда лакей закрыл за ней дверь столовой, она сказала себе, что маркиз разыграл это представление, чтобы произвести впечатление на друзей.

Она отправилась в библиотеку, как он и велел ей. Камин уже горел, и собаки маркиза с удобством устроились на коврике перед ним. Она уселась среди них, и они радостно завиляли хвостами и громко залаяли, приветствуя ее.

Но когда собаки успокоились, она подумала, что званый ужин был каким-то странным.

Неужели жены джентльменов, присутствовавших на нем, скажем, леди Тревор или миссис Рексфорд-Стирлинг, не удивились, что маркиз не пригласил их к себе вместе с мужьями?

И за кого принял ее сэр Хьюго, когда она вошла в салон?

На лицах двух других престарелых джентльменов появилось похожее выражение удивления, когда они увидели ее.

Они в изумлении уставились на ее волосы, словно не веря, что они настоящие, и с кончиков их языка готово было сорваться множество вопросов, но мужчины были слишком воспитанными, чтобы задать их.

Только мистер Фицгиббон не увидел в ней ничего необычного; его лишь удивило, поразило, что она согласилась выслушать его идеи о новом методе строительства домов и посочувствовала ему, узнав, что отец не разрешает ему стать архитектором.

«Интересно, — подумала она, — почему никто не получает от жизни того, что он хочет получить?»

Тут она вспомнила слова Гилли: «Если чего-то очень сильно хочешь, всегда добьешься этого. Но будь осторожна — желай только хорошего».

Она подумала, что, быть может, мистеру Фицгиббону и удастся осуществить свою мечту. Когда к маркизу возвратятся его земли, разве не возникнет необходимость строить новые дома?

Обрадовавшись, что сможет помочь молодому архитектору, Фортуна взглянула на часы — было уже без двадцати одиннадцать.

Она подошла к столу и, взяв большое белое гусиное перо, вытащила из ящика стола лист бумаги. Интересно, понравился ли маркизу ее почерк? Гилли однажды сказала, что он очень четкий.

Она с большим трудом придумала одно предложение:

«Приходите быстрее, мне нужно сообщить вашей светлости нечто очень важное. Фортуна».

Слова были тщательно выписаны, а подпись украсила завитушка. Фортуна сложила записку, запечатала ее облаткой и стала с нетерпением ждать, когда стрелки часов дойдут до одиннадцати.

Когда это произошло, она потянула за шнур звонка.

Маркиз, однако, появился только через полчаса. Фортуна сидела на коврике у камина, на ее коленях лежала голова спаниеля, а две другие собаки спали, пристроившись по бокам.

Когда маркиз вошел в библиотеку, они тут же подняли голову и, бросившись к нему, принялись прыгать на него, махая от радости хвостами.

— Что-то вы долго… — начала было Фортуна, но слова ее замерли на губах.

Она взглянула ему в лицо и увидела, что он весь кипит от гнева.

Губы маркиза были плотно сжаты, а меж бровей залегла складка. Фортуна почувствовала, как упало ее сердце, и поняла, что сейчас он разразится самыми циничными и саркастическими высказываниями, на которые был только способен.

Ей показалось, что он слишком долго шел от двери до камина, а когда он наконец оказался рядом, то уставился на нее взглядом полным нескрываемого презрения.

— Разрешите сообщить вам, — произнес он, и его слова падали на нее, словно удары хлыста, — что, когда молодая женщина находится под покровительством одного джентльмена, ей не подобает принимать подарки от другого. Я полагал, что вам известны элементарные нормы поведения, но, как выяснилось, я ошибался.

Его голос стал глубже.

— Я полагал также, что вы не похожи на других женщин, — продолжал он, — чью жадность ничем нельзя утолить и чьи загребущие руки всегда готовы вытрясти из любого мужчины, который попадется им на пути, — кем бы он ни был — все до последнего пенни. Но и тут я ошибся.

Он помолчал, а когда снова заговорил, его слова прозвучали еще резче и оскорбительней.

— Потрудитесь сообщить мне, чем это я вас обделил и в чем это вы так остро нуждаетесь, что согласились принять подачку от первого встречного?

— Что вы такое говорите? — спросила Фортуна, когда маркиз замолчал, чтобы перевести дыхание. — Что я такого сделала? Почему вы сердитесь?

— Сержусь?! — воскликнул маркиз. — Это слишком мягкое слово. Я возмущен, если хотите, оскорблен и унижен тем, что женщина, живущая под моей крышей, клянчит подачки у гостя, сидящего за моим столом!

— Какая бессмыслица, — сказала Фортуна. — Клянусь, я не понимаю, о чем вы говорите!

— Тогда, быть может, вы объясните мне, что имел в виду мистер Фицгиббон, когда, прощаясь со мной, сказал: «Поблагодарите мисс Гримвуд и скажите ей, что я завтра же привезу ей то, что обещал»? Украшения? Какой-нибудь драгоценный камень, который вам приглянулся? И что вы пообещали ему взамен?

Выражение испуга на лице Фортуны начало понемногу исчезать. Ее глаза по-прежнему были темными и встревоженными, а щеки — бледными, но краски потихоньку возвращались на ее лицо, когда она сказала:

— Нет, я не просила у мистера Фицгиббона драгоценностей! Мне они совсем не нужны! Теперь я все поняла. Он приедет завтра, чтобы показать вам чертежи домов для рабочих, которые он составил. Дома эти будут дешевые, и люди, живущие в них, не будут страдать от сырости. — Она говорила медленно, чтобы маркиз ее понял. — И они будут стоить не дороже тех, что строятся сейчас. Нынешние дома плохо спроектированы и всего через несколько лет после постройки уже нуждаются в капитальном ремонте.

— Дома?! — воскликнул маркиз в изумлении, словно никогда не слышал этого слова.

— Да, дома, которые вы сможете построить в Ламбете, в деревушках вроде Уотерлеса и в других местах.

— Подумать только — дома, — чуть слышно произнес маркиз, садясь в кресло. — Так это вы так оживленно обсуждали за ужином?

В его голосе еще звучало подозрение, но в глазах больше не было гнева, и он уже не хмурился.

— Да, это, — ответила Фортуна. — Как выяснилось, мистер Фицгиббон всегда мечтал стать архитектором, но его отец настроен сделать из него политика. У мистера Фицгиббона много полезных идей, и он обещал мне завтра показать свои чертежи. Я думала, они вас заинтересуют.

— Наверное, я должен вам поверить, — неохотно произнес маркиз.

— Вы должны всегда верить мне, — ответила Фортуна, — поскольку я никогда не лгу.

— Надо думать, — медленно произнес маркиз.

— Вы такой подозрительный, — тихо сказала Фортуна, — что мне становится интересно, с какими женщинами вы общались до сих пор?

— Вероломство приходит с опытом, — сказал маркиз.

— Я еще никого в жизни не обманывала, — заявила Фортуна.

— Быть может, вы еще не оказывались в такой ситуации, когда удобнее или выгоднее солгать, — предположил маркиз.

— Нет, не оказывалась, — подтвердила она, — но думаю, что никогда не надо лгать тем, кого любишь. Ведь это было бы предательством, правда?

— А вы, конечно, любили очень многих, — заметил маркиз.

Она лукаво улыбнулась ему.

— Какой ответ вы хотели бы от меня услышать? Вам нравится выставлять меня дурочкой. Глупо с моей стороны спорить с вами.

— Но вы ведь только этим и занимаетесь, — сказал маркиз.

— В какой-то мере это доставляет мне удовольствие, — заметила Фортуна. — Мне всегда хотелось поспорить с мужчиной, поговорить с умным человеком, отстаивая свою точку зрения и выслушивая его аргументы. Ведь в споре рождаются идеи, о которых даже не подозревал.

— Умные женщины не пользуются успехом в обществе, — заметил маркиз.

— В каком обществе? — спросила Фортуна.

Но, произнеся эти слова, она поняла, что не надо было задавать этот вопрос. Маркиз, нахмурившись, отвел от нее взгляд и стал смотреть на огонь.

Он должен был радоваться — ужин удался. Все прошло так, как он задумал.

Он пригласил четырех самых влиятельных джентльменов в графстве, которые к тому же были самыми отъявленными сплетниками. Трое из них явились в замок, и он знал, что сейчас они оживленно обсуждают то, что им довелось здесь увидеть.

Самый старший из них сразу же заметил поразительное сходство Фортуны с герцогиней Экрингтон. Мерил-Парк находился отсюда всего лишь в двадцати милях, и маркиз был уверен, что по крайней мере один из его гостей завтра придумает какой-нибудь повод, чтобы ранним утром отправиться туда и рассказать, что он видел в замке Тейн.

Фортуна сумела очаровать всех своей грацией, изяществом и приятными манерами; маркиз прекрасно понимал, что и это не останется в секрете, когда гости начнут рассказывать о вчерашнем ужине.

И самой пикантной подробностью в их историях станет рассказ о записке Фортуны, принесенной дворецким как раз в ту минуту, когда бутылка портвейна пошла по кругу в шестой раз.

— От мисс Гримвуд, милорд, — объявил Бейтсон.

Маркиз открыл письмо, прекрасно понимая, что все четверо так и впились в него взглядом.

— Благодарю вас, Бейтсон.

Дворецкий удалился, и тогда сэр Хьюго задал вопрос, который вертелся на языке у всех.

— Хорошие новости, я надеюсь? — спросил он.

Маркиз рассмеялся и сунул записку в нагрудный карман.

— Неплохие, — сказал он, — вы ведь знаете, что очаровательные молодые женщины, осознающие свою красоту, часто бывают нетерпеливы.

— Вы хотите сказать, что мисс Гримвуд приглашает нас присоединиться к ней? — спросил лорд Тревор.

Маркиз удивленно поднял брови.

— Я думаю, — спокойно, но несколько неуверенно, словно вопрос показался ему бестактным, ответил маркиз, — что мисс Гримвуд уже легла.

Даже не взглянув на своих друзей; он знал, что на их лицах появились понимающие улыбки. Они тут же посмотрели на часы и принялись извиняться, что не могут задержаться, ибо должны пораньше вернуться домой — каждый из них придумал правдоподобный предлог, — словом, они подумали именно то, что он и хотел.

Он знал, что завтра утром половина графства будет судачить о том, как Тейн покинул обеденный стол, даже не дождавшись, когда разольют остатки портвейна, потому что прелестница, которую он привез из Лондона, позвала его к себе.

Он хотел, чтобы эти сплетни разлетелись по всему графству и дали богатую пищу для разговоров, но, глядя в серые глаза Фортуны, вдруг устыдился того, что сделал. Он уже много лет не испытывал этого чувства и сначала даже не понял, что это стыд.

И когда Фортуна дотронулась рукой до его колена, он вдруг почувствовал себя мальчиком, которого уличили в обмане.

— Вы ведь больше не сердитесь на меня, Аполлон? — мягко спросила она.

— Нет, не сержусь, — ответил он, — и должен сам попросить у вас прощения.

— Неужели вы и вправду подумали, что я смогу принять подарки от постороннего мужчины? — спросила Фортуна. — Да, вы подарили мне прекрасное платье, но вы — совсем другое дело. Гилли велела мне ехать к вам — значит, вы не посторонний. — Она умоляюще посмотрела на него. — Гилли так много рассказывала мне о вас, и я так часто о вас думала, что мне стало казаться, будто я знаю вас всю жизнь.

— Да, я для вас не посторонний, — согласился маркиз.

Фортуна вздохнула с облегчением.

— Значит, вы просмотрите чертежи, которые привезет завтра мистер Фицгиббон? — спросила она с надеждой.

— Если вы так этого хотите, — ответил маркиз. — Какое он на вас произвел впечатление, Фортуна?

— Мне показалось, что это интересный молодой человек, — сказала она.

— И он вам понравился?

— Да, наверное, — ответила она озадаченным тоном. — Но почему вы об этом спрашиваете?

— Захотели бы вы выйти замуж за такого мужчину?

Глаза Фортуны на мгновение расширились, но она тут же отвела взгляд и стала смотреть в камин.

— Я не собираюсь замуж, — ответила она.

— Но в один прекрасный день вы все-таки выйдете замуж, — настаивал маркиз.

— Только если… влюблюсь в кого-нибудь, — ответила она.

— Чего вы хотите от жизни? — поинтересовался маркиз. — Все женщины хотят замуж. Неужели вы об этом не мечтаете?

Фортуна ненадолго задумалась.

— Конечно, я мечтала о том, чтобы влюбиться в человека, который полюбит меня, и выйти за него замуж. Но если быть честной, то мне хочется большего: полюбить и стать женой такого человека, с которым можно было бы вместе делать что-то нужное и полезное. — Она замолчала, но, поскольку маркиз ничего не сказал, продолжила: — Мне трудно выразить словами, что я хочу. Любить — это так прекрасно. Но у женщины должны быть и другие интересы в жизни. — Она нахмурила лоб, стараясь поточнее подобрать слова. — Мужчины, как правило, не хотят, чтобы жены вмешивались в их дела, но ведь есть такие вещи, которые они могут делать вместе. А то ведь женщины занимаются домашним хозяйством, а мужья, развлекаясь, бросают их дома и совсем забывают о них.

— Откуда, интересно, вы все это узнали? — спросил маркиз.

— Я читала книги, слышала разговоры, да и Гилли рассказывала мне об этом, — ответила Фортуна. — Так что, выйдя замуж, я хочу, чтобы у нас с мужем были общие интересы.

— Неужели вы думаете, что он захочет разделить ваши? — спросил маркиз. — Ведь интересы женщин сводятся к нарядам, шляпам, сплетням, кухне и детям! Мужчине это не подходит.

— Вот об этом я и говорю, — сказала Фортуна. — Я не хочу провести жизнь, думая только о нарядах. Я ненавижу сплетни — они нагоняют на меня тоску. Я хочу делать что-нибудь нужное, что могло бы помочь другим. К примеру, как мистер Фицгиббон, строить дома для бедных.

— Так вот, значит, чего вам хочется, — резко произнес маркиз. — Быть может, я не так сильно ошибался вначале.

— Вы не правы, — заявила Фортуна, и в ее голосе послышались нотки гнева: — Вы намеренно извращаете смысл моих слов, вы пытаетесь добиться от меня признания, что я влюбилась в человека, которого видела сегодня первый раз в жизни и к которому не испытываю никаких чувств, кроме благодарности, ибо он потрудился объяснить мне то, что, как мне кажется, очень пригодится вам в будущем.

С этими словами она встала.

— Прошу вас, перестаньте извращать мои слова, — жестким тоном попросила она, — и не пытайтесь заставить признаться, что я неравнодушна к человеку, который никогда ничего для меня не значил и не значит! Почему вы такой злой? Почему вы все время выискиваете ошибки во всем, что бы я ни сделала?

Ее глаза полыхали огнем. Она стояла перед ним, сжав кулаки; грудь ее под тонким шелком платья бурно вздымалась. Она казалась в этот момент такой прекрасной и такой хрупкой, что гневные слова, вылетавшие из ее уст, никак не вязались с ее видом.

Маркиз вдруг улыбнулся своей неотразимой улыбкой и протянул ей руку.

— Я вижу, что рассердил вас, — мягко сказал он. — Простите меня, Фортуна. Еще раз приношу вам свои извинения.

Она взяла его руку и опустилась на колени перед ним.

— Прошу простить и меня, — сказала она. — Я знаю, что вспыльчива, но это бывает со мной довольно редко.

— У вас была причина сердиться, — сказал маркиз. — Это я во всем виноват. Просто иногда трудно поверить, что на свете есть женщины, совсем непохожие на тех, что я знал, женщины, совершенные во всех отношениях.

Фортуна, не веря ушам, в изумлении глядела на него, а потом спросила очень мягко:

— Я не ослышалась?

— Нет, не ослышались, — ответил он.

Она положила голову ему на колени, его лицо склонилось к ней. Фортуна взглянула на него и подумала, что ему достаточно только протянуть руки, чтобы прижать ее к себе.

Ее щеки покрылись румянцем, и, не осознавая этого, она придвинулась к нему поближе.

У Фортуны стеснилась грудь, и она почувствовала, что у маркиза тоже перехватило дыхание.

В эту минуту часы на камине пробили полночь, и чары развеялись.

— Вы хотите спать? — спросил маркиз низким глубоким голосом.

— Уже двенадцать, — ответила Фортуна. — Мне немного совестно, что заставляю вашу горничную ждать. Я смогу раздеться и без нее, но она сказала, что это ее обязанность — прислуживать мне.

— А не собирается ли она, подобно миссис Денвере, запирать вас на ночь? — спросил маркиз.

— Не думаю, — ответила Фортуна, — но миссис Саммерс сказала, что зайдет спросить, не принести ли мне стакан горячего молока. — Она наморщила свой маленький носик: — Терпеть не могу горячее молоко, но она так старается, что было бы неблагодарностью отказать ей в этом.

— Какие заботливые у меня слуги, — произнес маркиз.

— Но я не хочу еще ложиться спать, — сказала Фортуна. — Я бы с большим удовольствием осталась здесь и поболтала с вами.

— О жизни и, может быть, о любви? — спросил маркиз.

— Я хотела, чтобы вы когда-нибудь рассказали мне о любви, — промолвила Фортуна. — Ведь это, наверное, так прекрасно — быть влюбленным в кого-то.

— Я уже давно не пребывал в этом чрезмерно восхваляемом состоянии, — ответил маркиз.

— Давно? — спросила Фортуна.

— Да, уже много, много лет, — ответил маркиз.

В ее глазах вдруг вспыхнул свет, и маркиз почувствовал, как ее тело, прижимавшееся к его колену, напряглось.

— Значит, — прошептала она, — вы не влюблены во французскую даму из кордебалета… по имени Одетта.

— Ни в малейшей степени. Надо сказать, что после пирушки на площади Беркли я ее не видел.

Он заметил, как вспыхнуло от радости лицо Фортуны.

Она встала, но не отходила от его стула.

— Думаю, мне пора идти, — сказала Фортуна. — Завтра надо столько сделать, а я немного устала. Спокойной ночи, Аполлон.

Она склонилась в реверансе, а поднимаясь, приложилась своими мягкими и теплыми губами к его руке, лежавшей на подлокотнике кресла.

— Это мой… штраф, — прошептала она, и не успел он ответить или даже встать, как она вышла из комнаты, тихонько закрыв за собой дверь.

Фортуна проснулась рано с ощущением необыкновенного счастья. В окно ее спальни лился солнечный свет, а из сада звучали птичьи голоса.

— Сегодня надо столько сделать, — подумала она.

Потом вспомнила, что, вернувшись вчера с верховой прогулки, маркиз велел слугам приготовить лошадей пораньше.

Она спустилась к завтраку и обнаружила, что он уже поел и ушел. Выйдя из дома, Фортуна увидела, что маркиз сидит на большом черном жеребце, на котором ездил вчера, и ее тоже ждет лошадь.

Он улыбнулся, приветствуя ее, и солнце засияло для нее ярче, и цветы в саду показались во сто крат красивее.

Дул освежающий ветерок, который унес прочь туман, окутывавший по утрам озеро.

— День будет прекрасным, — сказала себе Фортуна, когда они неслись галопом через парк. Он и вправду оказался волшебным.

Она еще ни разу не видела маркиза в таком прекрасном настроении. Они два часа катались верхом, а потом он посадил ее в лодку и повез по озеру, клянясь, что уже много лет не брал в руки весел, и в то же время прекрасно управляясь с ними.

Они видели диких уток, лебедей с выводком и парочку гусей с розовыми лапками, которые, как сказал Фортуне маркиз, очень редко встречаются в этих местах.

За обедом они много болтали и смеялись, и время пролетело так быстро, что, когда приехал со своими чертежами мистер Фицгиббон, Фортуна с изумлением обнаружила, что уже три часа.

Маркиз сердечно приветствовал его, и, когда чертежи были разложены на столе в библиотеке, между ними завязался оживленный разговор.

Они втроем обсуждали сроки строительства домов и какие улучшения или изменения надо внести в проект.

— Кроме того, — сказала Фортуна, — в будущем надо будет решать проблему с вывозом мусора из больших городов. Гилли была убеждена, что большая часть болезней возникает из-за того, что во время строительства домов никто не думает о том, куда отводить стоки, и они скапливаются, вызывая эпидемии брюшного тифа и других, еще более опасных, заболеваний.

— Вы правы, конечно же правы, — сказал Колин Фицгиббон. — Вы согласны, милорд?

— Да, этим вопросом надо заняться всерьез, — поддержал их маркиз. — Я знаю, что во многих районах Лондона, например Ламбете, дома строятся вокруг стоящей в центре двора колонки, и при этом на всех имеется одна уборная.

— Это же стыд и позор! — воскликнула Фортуна.

— На мой взгляд, вам не следует обсуждать подобные вопросы, — заметил маркиз.

— Чепуха, — ответила Фортуна. — Разве не женщина должна думать о здоровье своей семьи и о том, чтобы никто не заболел?

— Наверное, — сказал Колин Фицгиббон, — мы должны позволить женщинам участвовать в общественной жизни. Мне кажется, что они во многих вопросах гораздо практичнее мужчин.

— Спасибо, — улыбнулась Фортуна, — но боюсь, сэр, что ваш голос вряд ли кто услышит.

Колин Фицгиббон уехал около половины шестого, и, проводив его, маркиз вернулся в библиотеку. Фортуна стояла на лестнице из красного дерева и вытаскивала с одной из верхних полок книгу.

— Что вы ищете? — спросил он.

— Я только что обнаружила, что у вас есть Ювенал, — ответила она. — Я всегда хотела его почитать.

— Пока вы в моем доме, вы не будете его читать, — заявил он.

— Вы что, запрещаете мне? — спросила она, держа книгу в руках.

— Категорически, — ответил он. — Дайте сюда книгу.

— Мне кажется, вы ведете себя как тиран, — возмутилась она.

— Это не подходящая книга для молодой девушки.

— Я уверена, что она не хуже многих других, которые я прочитала, — заявила Фортуна.

Маркиз поднял руки и снял ее с лестницы. Это было так неожиданно, что она тихонько ахнула.

— Разве вы имеете право диктовать, что я могу читать, а что нет, так же, как вы указываете мне, что надеть? — спросила она, делая вид, что сердится.

Он несколько мгновений держал ее в руках, прежде чем поставить на пол.

— Я имею право делать все, что хочу, — заявил маркиз.

В его глазах и голосе было что-то, что заставило ее вспыхнуть и смутиться, и в то же время она почувствовала такое возбуждение, какого еще никогда не испытывала.

Она взглянула на него, но только собралась что-то сказать, как дверь позади маркиза открылась.

— Леди Шарлотта Хедли, милорд.

Маркиз поставил Фортуну на пол. Она слегка отодвинулась от него, не выпуская из рук книгу.

Леди Шарлотта выглядела неотразимо в своей рубиново-красной амазонке с перьями того же цвета на шляпе. Маркиз подошел к ней:

— Шарлотта! Какой сюрприз!

— Я и рассчитывала стать сюрпризом.

Леди Шарлотта подала ему руку, которую он небрежно поднес к губам. Она окинула Фортуну ледяным, недобрым взглядом.

— Отошли эту девку прочь, — велела она. — Я хочу поговорить с тобой, Сильванус.

Маркиз застыл на месте, и на мгновение Фортуне почудилось, что он откажется выполнить этот приказ. Не дожидаясь его повеления, Фортуна повернулась и выбежала на террасу.

Она собиралась пройти в дом через другую дверь, но гордость или, быть может, гнев заставили ее остановиться.

— Я не позволю, чтобы со мной обращались как с прислугой, — сказала она себе.

Фортуна стояла, облокотившись на балюстраду, и глядела в сад. Из комнаты ее фигура была хорошо видна.

Леди Шарлотта проводила ее взглядом, а потом повернулась к маркизу. Ее темные глаза горели от гнева.

— Ты что, совсем рехнулся, Сильванус? — спросила она.

— Мне об этом ничего не известно, — ответил маркиз.

— Как же ты мог совершить такую глупость, пойти на такой безответственный шаг — привезти сюда, в замок, эту шлюшку, о которой судачит весь Лондон!

Маркиз ничего не ответил, и леди Шарлотта продолжила:

— Я еду на денек к его светлости, в Мерил-Парк. Услыхав, что ты уехал в Тейн, я решила повидать тебя, и тут вдруг узнаю, что ты отправился туда с девицей, которая жила у тебя на площади Беркли! Представляю себе радость людей, которые мне все это рассказывали!

Она повернулась к маркизу и возбужденно прошлась по комнате, словно это могло охладить ее гнев.

— Ты никогда раньше не поселял в своем доме девиц подобного сорта. Для Лондона такие выходки еще простительны, но для деревни — нет, Сильванус. Можешь себе представить, что о тебе скажут.

— И что же обо мне скажут? — спросил Сильванус.

— Что ты потерял всякое представление о приличиях и чести, — выпалила леди Шарлотта. — Проводи с этими девицами сколько хочешь времени, развлекай их где хочешь, но не пускай к себе в дом, в котором когда-нибудь поселится твоя жена.

— Но у меня нет жены, — возразил маркиз.

— Не прикидывайся дурачком, Сильванус, — предостерегающе заявила леди Шарлотта, — ты прекрасно знаешь, что я собираюсь выйти за тебя замуж и жить не только в твоем доме на площади Беркли, но и в замке. И я не хочу, чтобы здесь осталась память о пребывании созданий, замечать которых я считаю ниже своего достоинства.

— Зачем же тогда говорить о них? — спросил маркиз.

— Не надо придираться к словам, Сильванус, — сказала леди Шарлотта. — Ты прекрасно понимаешь, о чем идет речь. Мой отец мудро заметил: «Ни один джентльмен не гадит в своем собственном гнезде». А вот ты гадишь, Сильванус. Неужели ты не понимаешь, какие сплетни пойдут о тебе по всей округе?

— Могу себе представить, — с легкой усмешкой произнес маркиз.

— Зачем ты это сделал, — продолжала леди Шарлотта, — если, конечно, не задумал взбесить Экрингтонов. В Лондоне говорят, что твоя девка очень похожа на ее светлость. — Ее голос был полон яда. — Я не могу в это поверить, но если даже это так, значит, она — незаконная дочь, решившая извлечь выгоду из своего сходства с ее светлостью. Советую тебе, Сильванус, забыть ее, и как можно скорее.

— А если я не послушаюсь, что тогда? — спросил маркиз.

Услыхав эти слова, леди Шарлотта повернулась и протянула к нему руки.

— Не будем ссориться, Сильванус, — произнесла она совсем другим тоном. — Ты же знаешь, что я совсем не хочу этого. Я люблю тебя и, как уже говорила, мечтаю выйти за тебя замуж. — Она подняла к нему свое прекрасное лицо. — Девицы, с которыми ты развлекаешься, не имеют никакого значения ни для меня, — мягко сказала она, — ни для наших с тобой чувств. Но ты же должен понимать, что, привезя эту девку сюда, ты нарушил правила приличия. Не позволяй ей встать между мною и тобой.

— Если тебя так волнует моя репутация, — заметил маркиз, — то уверяю тебя, Шарлотта, она уже упала так низко, что дальше падать некуда.

— Какая чушь! — воскликнула леди Шарлотта. — Ты прекрасно знаешь, что богатому и влиятельному человеку все простится. Но не забывай, что ты переступил границы дозволенного, привезя сюда — именно сюда — девицу, которую вытащил из грязи.

— Я вижу, ты крепко заботишься о моих интересах, — ответил маркиз.

— И о своих тоже, — произнесла леди Шарлотта. — Прошу тебя, Сильванус, давай прекратим этот бессмысленный разговор. Надо найти решение, устраивающее нас обоих. Я мечтаю о том, чтобы наша свадьба состоялась летом — ты будешь таким красивым женихом!

— Ты мне льстишь, — сказал маркиз.

— Мне надо ехать, — с сожалением произнесла леди Шарлотта, — иначе я опоздаю на ужин в Мерил-Парке. Когда мы с тобой увидимся? Я вернусь в Лондон через пару дней.

— Значит, мне придется ждать вашу милость, — ответил маркиз, поклонившись.

В его тоне она уловила сарказм и с подозрением взглянула на него. Потом она направилась к двери, и маркиз последовал за ней.

Снаружи леди Шарлотту ждал экипаж, запряженный четверкой белых лошадей. На дверях его красовался герб, а верховые слуги были одеты в зелено-оранжевые ливреи. Это было красочное зрелище.

На ступенях замка леди Шарлотта на мгновение задержалась.

— Прошу тебя, Сильванус, — сказала она тихим голосом, чтобы слуги не могли ее услышать, — отошли отсюда эту девку. Ты хорошо знаешь, что поступил неразумно, привезя сюда свою любовницу, — если она и вправду твоя любовница.

Маркиз застыл на месте.

— Могу я поинтересоваться, что ты имеешь в виду?

— Это только лорд Уорчестер, который так сильно влюбился в нее, что ни о ком другом говорить не может, — резко произнесла леди Шарлотта, — заявляет всем и вся, что она чиста и неиспорченна и что она невинна. Но ведь перед тобой, Сильванус, не может устоять ни одна девушка!

С этими словами она сбежала по ступенькам и села в карету, не дожидаясь помощи маркиза. Лакей закрыл дверцу, кучер стегнул лошадей, и под стук копыт и позвякивание сбруи леди Шарлотта уехала. Маркиз, нахмурив брови, глядел ей вслед.

Он медленно вернулся в библиотеку. Фортуна не слышала, как он вошел.

Она вернулась в комнату и стояла у открытого окна, откинув назад голову. Ее силуэт выделялся на фоне неба.

Маркизу бросился в глаза красивый изгиб белой шеи, мягкие округлости груди и рисунок ее губ. Какое-то мгновение он стоял, глядя на нее, и в глазах его загорелся огонь.

Уверенным шагом, словно приняв какое-то решение, он двинулся к ней.

Он протянул к ней руку, но не успел дотронуться до нее, как она сказала:

— Когда вас не было, я думала о том, как красив замок и сколько труда вложила в него ваша мама.

Маркиз вдруг застыл на месте, и его рука безвольно опустилась.

— Можете считать меня бестактной, — продолжала Фортуна, — но мне почему-то кажется, что ее душа где-то рядом с вами, она любит вас и желает вам счастья, так же, как желала, когда была жива.

Наступило молчание. Затем маркиз резко повернулся и, подойдя к звонку, дернул за шнур.

— Мы уезжаем в Лондон, — объявил он, и его голое прозвучал так громко, что Фортуне даже почудилось, что стены библиотеки отозвались эхом.

— В Лондон! — воскликнула она.

— Да, в Лондон, — резко бросил маркиз. — Возьмите с собой накидку, остальные вещи прибудут позже. Я немедленно велю закладывать фаэтон.

— Но почему… почему мы уезжаем? — спросила Фортуна. — Нам здесь было так… хорошо.

— Хорошо? — спросил маркиз, и его голос прозвучал очень жестко. — Хорошо в этом скучном месте? Уверяю вас, Фортуна, я люблю веселье, люблю, чтобы меня окружали люди, люблю общество своих друзей и конечно же — гетер, которые, в отличие от вас, умеют меня развлечь.

Говоря это, он вышел из библиотеки и с шумом захлопнул за собой дверь. Фортуна окаменела. Глаза ее наполнились слезами, а в груди вспыхнула непреодолимая боль, и она поняла, что любит его.

Она любила его, как женщина любит мужчину, и он был для нее потерян.

Глава 8

На рассвете Фортуна встала с постели и, подойдя к окну, выглянула на площадь Беркли.

В лучах рассветного солнца на фоне неба выделялись силуэты крыш и кроны деревьев, под которыми еще лежали синие ночные тени. Фонари перед большими домами горели слабее или вообще были потушены.

Вчера она долго плакала, но все равно не смогла уснуть и всю ночь проворочалась в постели. Страдания ее усиливались от сознания того, что счастливые минуты, испытанные ею в последний день пребывания в замке, больше уже никогда не повторятся.

Какой же глупой она оказалась, не сумев понять, что влюбилась в маркиза с того самого момента, как впервые увидела его.

Она всегда в глубине души любила его. С тех самых пор, как она себя помнит, он являлся ей во сне и в мечтах, но это был не живой человек, а идеализированный Аполлон. Словом, тот маркиз, которого она себе представляла, был таким же мифом, как и бог, с которым она его отождествляла.

И вот она полюбила этого человека — жесткого и циничного, вспыльчивого, полного сарказма. Она любила его так сильно, что все ее тело содрогалось от мысли, что она его потеряла.

— Я люблю его! — громко шептала ока в темноте ночи.

Она с отчаянием думала, что не может предложить ему ничего, кроме своего сердца, которое было ему совсем не нужно.

Она скова и скова возвращалась к той минуте, когда он вернулся в библиотеку и заговорил с ней таким резким и грубым голосом, что ей показалось, будто он вонзил в нее кинжал.

Что она такого сделала? Что сказала?

Они были так счастливы в тот долгий волшебный день, когда ей удалось его рассмешить, и они стали друг другу ближе, чем когда-либо раньше.

— Я… тебя… люблю.

Повторяя снова и снова эти слова, она чувствовала, что ее голос прерывается от слез, и горько сожалела о том, что не поцеловала маркиза, когда он потребовал этого в качестве награды победителю.

Теперь она понимала, что больше всего на свете хочет почувствовать прикосновение его губ и ощутить, как его руки обнимают ее.

Она не могла себе представить ничего более чудесного, более волнующего, чем это, и снова и снова вспоминала тот разговор в библиотеке, когда он сказал: «Я имею право требовать все, что пожелаю». Она с живостью вспоминала, какое странное возбуждение охватило ее от этих слов, возбуждение, от которого стало трудно дышать — что-то затрепетало в ее груди и перехватило горло.

Это была любовь — теперь она это поняла.

Что такого сказала ему леди Шарлотта, от чего он пришел в ярость? Ведь все изменилось после ее визита.

Молодой человек, катавший Фортуну на лодке по озеру, ехавший рядом с ней на коне по парку, человек, с которым они так восхитительно беседовали за обедом, превратился в мужчину, который, казалось, ненавидел ее.

— Боже, что же мне делать? — спрашивала себя Фортуна, закрыв лицо руками…

Они ехали в Лондон в молчании; впрочем, ей было бы трудно говорить, даже если бы она и хотела, ибо маркиз гнал лошадей, как сумасшедший, и только его необыкновенное умение управлять экипажем не позволило им разбиться — а они несколько раз были на грани гибели.

Если бы Фортуна не была так поглощена своим горем, она бы почувствовала восторг от столь быстрой езды — никогда в жизни она еще не ездила с такой скоростью — в одном экипаже с человеком, который, казалось, только и думал о том, чтобы разбиться.

Но они уцелели и приехали на площадь Беркли за рекордно короткое время.

От лошадей шел пар, а Фортуна чувствовала себя разбитой и полностью измотанной не только от страха за свою жизнь, но и оттого, что не спала ночь. Во время езды ее все время бросало из стороны в сторону, и она должка была крепко держаться за козлы кучера, чтобы не вывалиться из фаэтона.

Забыв о приличиях, маркиз прошел в дверь впереди нее.

— Заложите мое лондонское ландо, — сказал он дворецкому. — Я уеду сразу же, как только переоденусь.

— Слушаюсь, милорд, — ответил слуга. — Будет ли ваша светлость ужинать дома?

— Нет, я поужинаю в другом месте, — ответил маркиз и, даже не взглянув на Фортуну, стал подниматься по лестнице в свою спальню.

Она стояла в холле, чувствуя себя брошенной.

— Вы желаете поужинать в столовой, мисс, или у себя? — спросил дворецкий.

— Благодарю вас, я не хочу есть, — ответила Фортуна, и в ее голосе зазвучали слезы.

Однако ей удалось взять себя в руки, и, пока миссис Денверс и заботливые горничные не ушли и не оставили ее одну, ока крепилась и не давала волю слезам.

Но стоило им только закрыть за собой дверь, как Фортуна зарылась лицом в подушку и разрыдалась так горько и так бурно, как она еще ни разу в жизни не рыдала.

Небо слегка посветлело, и она подумала, что еще вчера она верила, что сияние солнца в саду замка — это самая прекрасная вещь на свете. А теперь ей казалось, что свету никогда не победить тьмы.

Услыхав топот копыт на улице, ока выглянула в окно.

К дому подъехал экипаж. У Фортуны перехватило дыхание, когда она увидела, что из него вышел маркиз. Он нес в руке свою шляпу, и лучи восходящего солнца освещали его темные волосы, элегантный белый гофрированный шейный платок и блестящие лацканы фрака.

Маркиз был необыкновенно элегантен, и она подумала, что он всегда будет выделяться среди других мужчин.

— Я люблю его, — прошептала Фортуна. — Он самый красивый мужчина из всех, кого я видела, но даже если бы он был некрасивым или увечным, я все равно любила бы его. Я ничего не могу с собой поделать, хочет ли он этого или нет — я принадлежу ему.

Маркиз вошел в дом, экипаж уехал, а Фортуна вдруг поняла, что сейчас уже около четырех часов утра. Сердце ее упало.

Нечего было спрашивать, где он провел ночь, она и так это хорошо знала.

Был ли он у Одетты, которая умела развлечь его гораздо лучше, чем ока, или у какой-нибудь другой гетеры — еще более прекрасной и привлекательной, которая могла целовать маркиза и принимать его ответные поцелуи?

И Фортуна истязала себя, вспоминая, как Одетта поцеловала его на пирушке.

Эта стройная француженка была полна веселья; секрет ее привлекательности таился не в красоте лица, хотя оно было очень милым, а в том очаровании, которого не было в ней, и Фортуна это хорошо понимала.

А ведь у нее была возможность поцеловать маркиза, и она сама от нее отказалась! При этой мысли глаза ее вновь наполнились слезами.

Она наскучила ему, а скука, сказала себе Фортуна, гораздо хуже ненависти, поскольку с ней нельзя бороться.

Ей вдруг стало очень холодно, и она улеглась в постель.

Но страдания ее были так сильны, что она не могла лежать; она снова встала и принялась ходить по комнате. Она постояла у окна, посидела в кресле, словом, все время двигалась, поскольку чувствовала, что если будет лежать, то задохнется от своего горя.

В девять часов ей был подан завтрак, и, когда миссис Денверс полчаса спустя зашла в комнату Фортуны, она вскрикнула от ужаса при виде ее лица.

— Что с вами, мисс? — спросила она. — Вы, часом, не заболели?

Фортуна отрицательно покачала головой.

— Нет, я здорова, — ответила она, но, увидев, что миссис Денверс не поверила ей, добавила: — У меня немного побаливает голова.

— И это меня ничуть не удивляет, — произнесла миссис Денверс ворчливым голосом, каким няньки разговаривают с провинившимися детьми, — примчались домой, как сумасшедшие, и отправились спать не поужинав. Удивительно еще, что у вас не болит все тело.

Фортуне очень хотелось сказать, что на самом деле у нее болит только сердце, но постыдилась выставлять напоказ свои чувства.

Сделав над собой усилие, она спросила небрежным тоном:

— Есть ли у его светлости какие-то особые планы на сегодня?

Миссис Денверс удивленно посмотрела на нее.

— Его светлость уже уехал из дома, — ответила она. — Разве он не говорил вам, что сегодня утром покидает Лондон?

— И куда же он отправился? — спросила Фортуна.

Миссис Денверс улыбнулась.

— Раз его светлость не сообщил вам, что уезжает, значит, он не хотел, чтобы вы об этом знали, — ответила она. — Но камердинер его светлости сказал мне, что сегодня утром в Уимблдоне состоятся кулачные бои, на которые собираются все джентльмены высшего света, чтобы поставить на бойцов, среди которых есть и человек его светлости.

Фортуна почувствовала, как у нее отлегло от сердца. Если маркиз едет посмотреть кулачные бои, значит, он не будет, по крайней мере, развлекаться с какой-нибудь прелестной гетерой.

— Надеюсь, человек его светлости одержит победу, — сказала она.

— Я так понимаю, что все ставят на его противника, — заявила миссис Денверс. — Но достаточно, мне не следует рассказывать вам такие вещи, мисс. Я думаю, мне не надо говорить, что все слуги в этом доме очень интересуются делами его светлости. Кроме того, во время кулачных боев проигрываются и выигрываются крупные суммы.

«Может быть, боец маркиза победит и к нему вернется хорошее настроение, — подумала Фортуна. — И тогда он сменит гнев на милость, и даже поужинает со мной».

— Мадам Иветт оставила записку — два ваших новых платья готовы к примерке, — сказала миссис Денвере, и Фортуна очнулась от своих мыслей. — Как вы желаете — пригласить мадам сюда или вы сами поедете к ней, если других дел у вас нет?

— Я сама поеду к мадам Иветт, — ответила Фортуна.

Все лучше, чем сидеть одной в пустом доме и ждать маркиза, в то же время опасаясь его приезда.

— Вы не можете поехать туда одна, — заявила миссис Денверс. — Если вы не против, я составлю вам компанию.

— Буду очень рада, — улыбнулась Фортуна. — День сегодня отличный, так что поедем в открытом ландо.

— Я велю, чтобы оно было готово через час, — сказала миссис Денверс, — и пошлю Мэри помочь вам одеться, мисс.

— Благодарю вас.

Фортуна была готова еще до того, как подали экипаж, и, спустившись вниз, она заглянула в библиотеку.

Она вспомнила, как маркиз сидел в своем любимом кресле справа от камина и как, вернувшись из Дворца удачи, он наклонился вперед и, взяв ее за подбородок, поднял к себе ее лицо.

И ее снова охватил трепет, как и в ту минуту, когда он дотронулся до нее.

Теперь-то она понимала, что ее чувства обострились под влиянием любви. Но тогда она не могла объяснить этого и приписывала все своей застенчивости.

Фортуна ощутила то же самое и в замке, когда, сидя у его ног, подумала, как хорошо было бы очутиться в его объятиях и крепко прижаться к нему.

— Аполлон!

Фортуна произнесла это имя вслух — интересно, почувствовал ли он там, в Уимблдоне, или где-нибудь в другом месте, как тянется она к нему и как страстно жаждет, чтобы он поскорее вернулся. Она верила, что в ее зове было столько духовной энергии, что он не мог его не почувствовать.

— Экипаж готов, мисс.

Голос дворецкого вывел ее из оцепенения. Пройдя через холл, Фортуна увидела, что миссис Денверс в черной накидке поверх шелкового платья и черной шляпке уже ждет ее.

Верх ландо был опущен, лошади махали хвостами, отгоняя мух, и трясли головами так, что звенела сбруя.

Фортуна уселась на подушки, а миссис Денверс устроилась напротив, спиной к кучеру.

— Какое удовольствие прокатиться днем, мисс, — сказала она. — Не часто мне выпадает возможность бросить домашние дела и выехать в город.

— Вы так хорошо ведете дом, — заметила Фортуна.

— Я часто думаю, что бы его светлость делал без меня, — ответила миссис Денверс без всякого хвастовства. — Конечно же джентльмен не должен забивать себе голову заботами о хозяйстве. Холостые мужчины полагаются на таких женщин, как я, — благодаря нам все катится как по маслу до тех пор, пока хозяин не женится.

— Вы думаете, что маркиз когда-нибудь женится? — спросила Фортуна.

— Разумеется, — резко ответила миссис Денверс. — Ему нужен наследник — да и какому джентльмену он не нужен! Кроме того, сейчас его положение сильно улучшилось по сравнению с тем, что было раньше.

— Вы имеете в виду тот год, когда он потерял все? — спросила Фортуна.

Миссис Денверс кивнула.

— Сначала я боялась, что его светлость закроет свои дома и всех нас распустит, — сказала она. — Он и вправду одно время грозился уехать за границу и клялся, что ноги его больше не будет в Англии, но, к счастью, это было во время войны и, даже если бы он и захотел, ему не так-то просто было бы уехать. В тот год он уволил половину слуг в замке и в доме на площади Беркли и часто задерживал нам выплату жалованья. Мы тогда очень боялись, что вообще ничего не получим.

Вспомнив то трудное время, миссис Денверс поджала губы.

— Но он выплатил нам все до последнего пенни, — продолжала она. — Его светлость начал выигрывать деньги за карточным столом, и вскоре все уволенные слуги вернулись назад. У нас снова появились лакеи и молодые горничные. Только вот маркиз стал совсем другим человеком.

— Это был для него ужасный удар, — тихо сказала Фортуна.

— Удар — это верное слово, мисс, — согласилась миссис Денверс. — И он сильно изменил маркиза. Но, как верно заметил мистер Клеменс, с тех пор как вы у нас появились, его светлость снова стал похож на самого себя.

Глаза Фортуны загорелись.

— Неужели это правда? — спросила она.

— Да, правда, мисс. Вам каким-то образом удалось сделать его светлость совсем другим человеком. Он стал смеяться — а мы уже много лет не видели его смеющимся.

— Спасибо… спасибо, что сказали мне об этом! — вскричала Фортуна.

Миссис Денверс улыбнулась:

— Надеюсь, вы не обидитесь на мои слова, но мне кажется, что этого-то и хотела от вас мисс Гиллингхэм. Она просто молилась на своего Сильвануса; он был для нее всем. Теперь я чувствую, что скоро у него все наладится, и в этом, мисс, ваша заслуга.

— Надеюсь, что так и будет, — вздохнула Фортуна, — но мне очень трудно. Понимаете, я такая невежественная, такая неискушенная, и другие дамы, с которыми знаком его светлость, гораздо красивее меня.

— Это неправда, мисс, — довольно резко ответила миссис Денверс. — Вы — совсем другая, и я верю, что его светлость со временем тоже поймет это, надо только немного подождать.

Фортуне показалось, что солнце засияло ярче, и тоска, охватившая ее ночью, немного рассеялась.

Глупо было так расстраиваться, подумала она и почувствовала, что настроение у нее повышается.

Они подъехали к небольшому магазинчику мадам Иветт, расположенному на тихой улочке. Кучер остановил лошадей, и слуга спрыгнул с козел, чтобы открыть дверь.

Фортуна ступила на тротуар и собиралась уже войти в магазин, как вдруг дорогу ей преградил какой-то лакей.

— Прошу прощения, мисс Гримвуд, — тихо сказал он, — тут в карете вас ждет один джентльмен, который будет вам признателен, если вы согласитесь переговорить с ним.

— Джентльмен? — удивленно спросила Фортуна.

Она огляделась и увидела невдалеке закрытое ландо. В него была впряжена пара великолепных лошадей. Кучер был одет в синюю ливрею, точно такую же, какая была и на лакее, заговорившем с ней.

Со страхом она подумала, уж не Роджер ли Краули этот джентльмен, ведь она почти никого в Лондоне не знала.

— А как его зовут? — спросила она.

Слуга понизил голос:

— Его светлость герцог Экрингтон, — произнес он, — и он просил передать вам, мисс, что желает сообщить одну вещь, которая могла бы помочь его светлости маркизу Тейну.

Фортуна выслушала эти слова в изумлении, но потом подумала, что герцог, быть может, каким-то чудесным образом переменил свое отношение к маркизу.

— Его светлость вас не задержит, — настойчиво произнес лакей.

Фортуна взглянула на миссис Денверс, которая только что вышла из экипажа.

— Подождите меня, пожалуйста, — попросила она и двинулась вслед за лакеем к закрытому ландо.

Он распахнул перед ней дверь. Фортуна заглянула внутрь и увидела, что там кто-то сидит, но кто именно — она не поняла, так как было очень темно.

Неожиданно она почувствовала, что ее с такой силой втолкнули в карету, что у нее перехватило дыхание. Из темноты появились две сильных руки и усадили ее на заднее сиденье. Она вскрикнула от ужаса.

Когда кучер стегнул лошадей, мужская рука запрокинула ей голову, и она почувствовала, как в рот ей вставили горлышко бутылки.

Фортуна пыталась вырваться, она хотела закричать, но ей это не удалось. Из бутылки полилась густая тошнотворная жидкость, а поскольку ее голова была наклонена назад, то ей пришлось проглотить ее.

Фортуна была уже на грани обморока от ужаса, как вдруг бутылку убрали и ее рот освободился. Она пыталась вырваться из рук, но поняла, что ее напоили снотворным.

Ее вдруг охватила странная, ужасная сонливость, и она ощутила, как сначала ее ноги, а потом и руки перестали повиноваться.

Под конец, когда она безуспешно пыталась стряхнуть с себя черную пелену, обволакивающую ее, она с отчаянием вспомнила маркиза и почувствовала, что больше никогда его не увидит.

Понаблюдав, как его боец Джем Барт превращает в гору кровавого мяса бомбардира Херриса, и получив в результате этого крупную сумму, маркиз вернулся в Лондон. Настроение его немного улучшилось.

Он почувствовал, что смертельно устал, ибо сдал прошлой ночью всего два часа, и решил поужинать дома с Фортуной.

Вчера вечером он обошелся с ней очень жестоко, и теперь его мучили угрызения совести.

Он увидел страдание в ее глазах, когда она спускалась по лестнице в замке, чтобы сесть в фаэтон, и дьявол внутри его заставил его радоваться, что ей так же больно, как и ему самому.

Он подумал, как мужественно она вынесла бешеную скачку в Лондон, не проронив ни слезинки. Только сумасшедший мог так рисковать, и, возможно, только сумасшедший мог уцелеть в такой гонке.

Маркизу было стыдно, а поскольку это чувство посещало его очень редко, он решил извиниться перед Фортуной.

Интересно, что она делала прошлым вечером, когда он, переодевшись, уехал из дома все в том же мрачном настроении, которое заставило его прервать свое пребывание в замке и вернуться в Лондон.

Уходя из дома, маркиз не оглянулся на Фортуну, но он и так знал, что она стоит испуганная, потерянная и расстроенная — все потому, что он вел себя как свинья.

Он тихонько выругался, но не грубо и злобно, как ругался всегда, а мягко, словно его мучила какая-то затаенная боль, которая и заставила его выругаться, и словно он знал, что грубые слова на этот раз не принесут облегчения.

Он поехал с площади Беркли в «Белый клуб». Там спросил Алистера Мерила и, узнав, что в клубе его нет, отправился к нему домой, надеясь, что полковник уже вернулся из Мерил-Парка.

Слуга сообщил маркизу, что его хозяин еще не приехал, но должен появиться с минуты на минуту, так что маркиз попросил принести ему бутылку вина и, усевшись в кресло, принялся ждать Алистера.

Полковник вернулся в третьем часу утра и, войдя в свою маленькую гостиную, увидел маркиза, который, вытянув ноги, крепко спал в кресле, а рядом с ним стояла наполовину опустошенная бутылка кларета.

Несколько мгновений он смотрел на своего друга, пока, наконец, тот не зашевелился и не проснулся. Еще на войне он научился просыпаться сразу, полностью готовым к действиям.

— Поздненько же ты заявился! — воскликнул он, не дав полковнику заговорить.

— Это же можно сказать и о тебе, — с улыбкой ответил Алистер Мерил. — Я не ждал сегодня гостей.

— Где ты был? — спросил маркиз.

— Выслушивал неприятные истории о тебе из уст одной из твоих дам сердца, — ответил полковник.

— Очевидно, Шарлотты Хедли, — заявил маркиз.

— Так точно, — ответил Алистер Мерил. — Ты сильно огорчил ее милость — ты бы только слышал, как она возмущалась! А поскольку мне было очень интересно, я остался в Мерил-Парке на ужин. Но даже после этого я приехал бы гораздо раньше, если бы проклятая лошадь не потеряла подкову. Мне пришлось разбудить деревенского кузнеца. Он провозился довольно долго, а я, естественно, и не подозревал, что ты сидишь тут и ждешь меня, как мамаша, которая кудахчет над своими детьми.

— Пошел ты к черту со своими дурацкими шутками! — взорвался маркиз. — У меня для тебя есть потрясающая новость — кое-что поинтереснее болтовни ревнивой светской дамочки.

— Ты что-то узнал? — спросил полковник.

— Да, я узнал, куда уехали Гримвуды, — ответил маркиз.

— И куда же?

— Твой дядя когда-нибудь говорил об острове Мэн? — поинтересовался маркиз.

— Об острове Мэн, — медленно повторил полковник, — теперь я припоминаю, что много лет назад он выиграл большую часть этого острова в карты. Не помню имени того человека, которого он обыграл, но смутно припоминаю, какие ходили шутки, каким образом моему дяде удалось обставить его.

— Вот туда-то он и отправил Гримвудов, — сказал маркиз.

— И как же ты об этом узнал?

— Нет нужды об этом рассказывать, — сухо ответил маркиз. — Ты должен немедленно ехать на остров, Алистер, добиться письменного признания от Гримвудов, и, не мешкая, привезти его сюда.

— Сейчас же отправлюсь, — согласился полковник. — Но, стыдно признаться, мне нужны деньги на лошадей и, возможно, чтобы зафрахтовать судно, которое перевезет меня через пролив.

— На твоем письменном столе лежат двести фунтов банкнотами, — заявил маркиз, — и в придачу кошелек с соверенами. Если тебе понадобятся еще деньги, ты знаешь, что я всегда их дам.

— Мне ужасно неловко, что я вынужден просить тебя о ссуде, — сказал Алистер.

— Нам обоим сейчас туго, — отрывисто бросил маркиз. — Речь идет о том, потонем ли мы или выплывем, а с нами и Фортуна.

— Как же ты собираешься заставить его светлость признать, что эта девушка — его дочь? — с любопытством спросил полковник.

— Это мы решим после того, как ты привезешь признание Гримвудов, — резким тоном ответил маркиз.

— Я смотрю, ты не сомневаешься, что мне удастся его заполучить? — спросил Мерил.

— У нас нет причин полагать, что Гримвуды умерли, — заявил маркиз. — Один из них уж наверняка еще жив. Если тебе удастся заполучить их признание, подписанное Парсоном или еще кем-нибудь вроде него, тем лучше, хотя осмелюсь предположить, что это не так уж важно. Когда мы предъявим герцогу признание фермеров вместе с Фортуной, ему будет трудно отпереться.

— Вернувшись в Мерил-Парк, он непременно узнает о Фортуне, — сказал Алистер Мерил.

— А что там произошло?

— Я приехал туда сегодня утром, — начал полковник. — Сказал, что проезжал мимо, и спросил, могу ли пообедать у них. Герцогиня была очень мила, впрочем, она всегда такая. Герцог еще не приезжал из Лондона, и мы разговорились с ее светлостью. Я рассказал ей о своей встрече с Фортуной и о том, что в ее жилах, как бы странно это ни прозвучало, наверняка течет кровь О'Киари.

Он на мгновение замолчал, вспомнив, как серые глаза герцогини уставились на него.

— Я только начал рассказывать ей о Фортуне, — продолжал он, — как прибыл наш старый знакомый, сэр Хьюго Хэррингтон. Он рассказал герцогине, что ужинал у тебя в замке вчера вечером и увидел там девушку с белыми волосами. Ему даже на мгновение показалось, что это была сама герцогиня.

— И что же она сказала на это? — спросил маркиз.

— Почти ничего, — ответил полковник, — пока сэр Хьюго не уехал. Потом она повернулась ко мне и спросила: «Что это за девушка? Вы говорили с ней, она образованна или нет?»

Я подумал, что лучше всего рассказать ей правду, — сказал полковник. — Я сообщил, что Фортуну воспитала твоя старая гувернантка, и добавил: «Она еще совсем ребенок, ваша светлость, юная, неискушенная, с очень мягким и добрым характером. Но если она будет продолжать жить так, как сейчас, то очень скоро изменится».

Я сделал вид, что раздосадован, — заявил полковник, — и сказал: «Мне не следовало бы говорить вам об этом, моя дорогая тетя, но вы знаете, что мой отец всегда восхищался цветом волос О'Киари. Я думаю, что, если бы он увидел эту девушку, он был бы очень заинтригован, как заинтригованы мы все».

«Вы что-то сказали о жизни, которую она ведет, — снова вернулась к прежней теме тетя. — Что вы имели в виду?»

«Ну, если коротко, — ответил я, — то она живет в доме Тейна. А вы не хуже меня знаете, что его прозвали Молодым Дьяволом и, по моему мнению, проживание в его доме на площади Беркли и посещение заведений вроде Дворца удачи вовсе не приличествует девушке семнадцати лет».

— И что же сказала на это герцогиня? — быстро спросил маркиз.

— Она вскочила на ноги, и мне показалось, что она смертельно побледнела.

«Нет-нет, только не это!» — воскликнула она и вышла из комнаты.

Маркиз опустился на стул.

— Значит, герцог ничего ей не сказал.

— Да, мне кажется, ее светлость до моего приезда в Мерил-Парк ничего о ней не слыхала, — согласился полковник. — Но до моего отъезда она наслушалась о ней предостаточно. Твоя дама сердца просто клокотала от ярости.

— Охотно этому верю, — заметил маркиз с сарказмом.

— Она была так зла, — продолжал полковник, — что, разговаривая с герцогиней, забыла, что следует выбирать слова. Ее взбесило то, что ты привез эту «шлюху», как она ее назвала, в замок. Она рассказала герцогине о твоей пирушке, где танцовщицы развлекали гостей «живыми картинами».

Полковник улыбнулся.

— Судя по ее словам, — продолжал он, — можно было подумать, что все гости, не говоря уж о танцовщицах, к концу вечера скинули с себя всю одежду. А потом она долго распространялась о том, что она сказала тебе по поводу пребывания Фортуны в замке.

— Умоляю, избавь меня от повторного выслушивания всех этих гадостей, — взмолился маркиз, подняв обе руки вверх.

— Да уж, поберегу твои уши, — со смехом сказал полковник. — Герцогиня мрачно слушала ее. По выражению ее лица я так и не понял, о чем она думает. Быть может, она была в шоке, а может быть, ей было противно.

Маркиз встал.

— Теперь она, по крайней мере, знает о существовании Фортуны, — произнес он. — Пойди поспи немного, Алистер, а потом без промедления отправляйся на остров Мэн. Я пошлю тебе одну из самых лучших лошадей — на ней и поедешь.

— Это очень мило с твоей стороны, Сильванус.

— Мило?! — взорвался маркиз. — Да во всей этой затее нет ничего хорошего. Хочешь знать правду, Алистер? Мне все это глубоко противно, но, к сожалению, иного пути у нас нет.

Полковник ничего не сказал — что-то в голосе маркиза остановило его.

Маркиз пошел к выходу и оглянулся на Алистера только тогда, когда был уже в дверях.

— Удачной охоты, Алистер, — сказал он и вышел.

Когда он подъезжал к площади Беркли, уже занимался рассвет. Интересно, спит ли Фортуна? Он уже было решил подняться к ней и выяснить это, но тут вспомнил, что миссис Денверс запирает на ночь ее дверь, и понял, что его действия могут превратно истолковать.

Возвращаясь в Лондон, он твердо решил извиниться, но все равно не смог бы объяснить Фортуне, почему он так сильно разозлился и уехал из замка в такой ярости.

После боев он пообедал с друзьями в местной гостинице, заплатил своему бойцу и проследил, чтобы его раны были перевязаны — а на все это ушло время, — и только после этого поехал домой.

Когда маркиз добрался до площади Беркли, было уже около четырех часов дня.

Он вошел в холл и, к своему удивлению, обнаружил, что его ждут миссис Денверс и Эбби, его главный кучер.

— О, милорд, слава богу, что вы, наконец, вернулись! — вскричала миссис Денверс. Она была чем-то встревожена.

— Что-то случилось? — спросил маркиз, протягивая шляпу и перчатки одному из лакеев.

— Мисс Фортуна… — начала было миссис Денверс.

— Что с мисс Фортуной? — резко спросил маркиз. — Где она, я хочу ее видеть.

— Вы не сможете ее увидеть, милорд. Мы ждали вас, чтобы рассказать, что произошло, — ответила миссис Денверс. Голос ее прервался, и она поднесла к глазам платок. — Мисс Фортуну похитили, милорд.

— Похитили! — Маркиз услышал, как его голос отозвался в холле громким, словно взрыв, эхом. — Что вы, черт возьми, такое несете? — спросил он. — Что случилось?

— Это правда, милорд. Похитили прямо на наших глазах. Я никогда такого раньше не видел, никогда за всю свою жизнь. — Старый кучер в отчаянии обхватил голову руками.

И тут только он увидел круглые глаза и разинутые от удивления рты лакеев, слушавших разговор.

— Пойдемте в утреннюю комнату, — резко бросил он.

Он вошел в комнату и, подойдя к камину, встал спиной к нему; миссис Денверс и Эбби вежливо ждали в проеме двери.

— Что вы имели в виду, заявляя, что мисс Фортуну похитили? — спросил маркиз, и тревога в его голосе заглушила удивление и гнев.

Миссис Денверс рассказала, как они подъехали к магазину мадам Иветт, и Фортуна первой вышла из экипажа, тут к ней обратился лакей в ливрее.

— Милорд, я не слышала, что он говорил, наверное, просил мисс Фортуну о чем-то. Когда я подошла к ней и хотела узнать, что случилось, она повернулась, велела мне подождать и пошла за лакеем.

— Чей это был лакей? — спросил маркиз.

Миссис Денверс посмотрела на Эбби.

— Они были одеты в простую голубую ливрею, милорд, и я не понял, чьи они, — пояснил кучер, — но я узнал лошадей, которые были впряжены в экипаж. Они были в прошлом году проданы на аукционе Тэттереэл — раньше ими владел лорд Мансел. Это была самая прекрасная пара лошадей, которую я видел на торгах. Я попросил вашу светлость купить их, но вы сказали, что вас они не заинтересовали.

— И кто же купил их? — спросил маркиз.

Кучер на мгновение смешался, а потом сказал:

— Их купил, милорд, его светлость герцог Экрингтон.

— Экрингтон! — почти выкрикнул это имя маркиз. — Так, значит, это его светлость похитил мисс Фортуну, — произнес он уже тише. — Ты уверен в этом, Эбби?

— Если, конечно, он не продал эту пару лошадей, милорд, а я хорошо знаю, что нет, тогда, значит, это его светлость увез мисс Фортуну в закрытом экипаже.

— Почему же, черт возьми, ты не поехал за ним? — спросил маркиз.

— Видите ли, милорд, перед его кареты был обращен к нам. И как только они затащили мисс Фортуну внутрь, карета тронулась и проехала мимо нас на Бонд-стрит. А когда я развернул свое ландо, их уже не было видно — они скрылись. Я проехал по всей Бонд-стрит, но они, должно быть, свернули на Гросвенор или Братон-стрит. Я сделал все, что мог, милорд.

— Мы должны найти ее, милорд, должны! — вскричала миссис Денверс. — Нельзя оставлять ее в руках этого негодяя. Может, он и родился благородным человеком, но ваша светлость не хуже меня знает, как его прозвали.

— Его светлость не причинит мисс Фортуне того вреда, о котором вы подумали, — спокойно ответил маркиз. — Но нам трудно будет установить, куда он ее отвез, ибо я знаю одно — он спрячет ее так, чтобы никто не нашел.

Ни миссис Денверс, ни кучер не произнесли ни слова, и маркиз, помолчав, сказал:

— Пришлите ко мне Джима.

— Джима, милорд?

— Да. Я уверен, что только он сможет найти мисс Фортуну. Но и ты, Эбби, будь начеку. Я хочу узнать одно — куда его светлость отвез мисс Фортуну, а это означает, что нам надо выяснить, в каких направлениях разъехались его экипажи.

Кучер вышел из комнаты, а миссис Денверс задержалась в дверях.

— Сегодня утром мисс Фортуна была не в себе, милорд, — сказала она.

Маркиз поднял голову и взглянул на нее. Миссис Денверс продолжала:

— Судя по ее виду, она всю ночь проплакала и была очень грустна. Мне показалось, что я должна вам об этом сказать, милорд.

— Благодарю вас, миссис Денверс, — ответил маркиз.

— Почему я не пошла с ней, — сказала миссис Денвере, — почему разрешила ей выйти из экипажа первой… Я знаю, она велела мне ждать, — не надо было слушать ее, надо было пойти с ней.

— Не казните себя, миссис Денверс, — сказал маркиз. — Ее бы все равно похитили — не сейчас, так в другой раз. Могу вас уверить.

Прижав платок к глазам, она вышла из комнаты.

Маркиз уселся в кресло и стал ждать. Спустя некоторое время в тяжелую дверь красного дерева бочком протиснулся Джим.

Это был невысокий худенький конюх, которого маркиз заметил в конюшнях да скачках в Ньюмаркете и взял к себе на работу, увидев, как умело он подчиняет своей воле самых строптивых скакунов.

Когда Джим был ребенком, он получил удар копытом в лицо, да и тяжелая работа не прибавила ему красоты. Но руки у него были нежные, как у женщины, и маркиз доверял ему объезжать всех своих лошадей.

— Вы звали меня, милорд? — спросил Джим.

— Я подозреваю, что тебе уже сообщили о том, что мне от тебя нужно, — ответил маркиз.

— Я покручусь вокруг конюшен его светлости, милорд, — произнес Джим, — и если уж мне не удастся выяснить, куда они увезли вашу девицу, то не удастся никому.

— Ты будешь говорить о мисс Фортуне с уважением, — пригрозил ему маркиз.

— Да, милорд, конечно, милорд.

— И смотри не теряй времени, — резко произнес маркиз. — Выясни, куда поехала карета. Нельзя же, черт возьми, похитить женщину, чтобы никто не знал, где ее спрячут.

— Нельзя, милорд.

Но Джим все не уходил.

— Что еще? — спросил маркиз.

— Мне нужны деньги, милорд. Никто ничего не скажет, пока у него в кармане не зазвенят монеты.

— Да, конечно, — согласился маркиз.

Он вытащил из кармана соверен и бросил его конюху. Джим ловко поймал его.

— Не вешайте нос, милорд, — сказал он. — Я вас не подведу.

Никогда еще время не тянулось так медленно для маркиза. Его бесило, что он сам не может пойти и спросить, куда увезли Фортуну.

С каким удовольствием он схватил бы герцога за горло и заставил его сказать правду! Но он прекрасно знал, что этим он добьется только одного — Фортуну спрячут подальше, и он ее уже никогда не найдет.

Он клял себя за то, что не сумел предвидеть, что герцог решится на такой шаг. Никогда нельзя недооценивать врага, а герцог был исключительно опасным противником. Надо было просчитать все его возможные шаги.

Куда бы он ни запрятал Фортуну, отыскать ее будет нелегко. Но у маркиза было одно утешение. Если ее увезли на остров Мэн, то Алистер Мерил непременно узнает об этом, когда доберется туда.

Но маркиз чувствовал, что герцог не будет искушать судьбу во второй раз. Он спрятал на острове Мэн Гримвудов; глупо было бы прятать там и Фортуну.

Нет, он придумает что-нибудь поумнее. Он может отправить ее куда-нибудь в Шотландию, Уэльс или Ирландию.

— Куда же он ее запрятал, черт подери?

Он произнес эти слова вслух, и тут только до него дошло, что Джим отсутствует уже почти три часа. В эту минуту дверь открылась. Но это был Клеменс, дворецкий.

— Вы будете переодеваться к ужину, милорд? Повар спрашивает, во сколько вы будете ужинать.

Маркиз хотел было уже ответить, что не может и думать о еде, но потом решил, что это глупо. А вдруг ему придется ехать верхом много миль, а вдруг ему придется уехать ночью?

И если у него не будет сил, то это никому не поможет, а ведь он уже чувствует себя разбитым после нескольких ночей, когда он почти не спал.

— Я сейчас же переоденусь, Клеменс, — сказал он. — Скажи повару, что через полчаса я спущусь.

— Слушаюсь, милорд.

Маркиз поднялся по лестнице; по пути он вспомнил маленькую одинокую фигурку, стоявшую в центре холла и смотревшую ему вслед.

Ему вдруг пришло в голову, что герцог может убить Фортуну — ведь это самый простой способ избавиться от нее.

— Боже, спаси ее! — произнес он вслух.

Он молился, молился впервые за много лет — он просил Бога сохранить Фортуне жизнь.

Глава 9

«Бездействие — самое невыносимое и самое безысходное из всех состояний», — в сотый раз повторял про себя чье-то мудрое высказывание маркиз, меряя шагами библиотеку. Сидеть на месте он не мог.

Ему хотелось вызвать герцога на дуэль, броситься на поиски Фортуны, скакать, гнать экипаж, идти — словом, делать все, что угодно, лишь бы отыскать ее!

Маркизу было трудно признаться даже самому себе, что герцог перехитрил его. Однако это было так, и маркизу надо во что бы то ни стало найти Фортуну. Но как это сделать? С такой сложной проблемой он не сталкивался еще ни разу в жизни.

Да, герцог придумал гениальный план, вынужден был признать маркиз. Никто не смог бы публично обвинить его в том, что Фортуну силой затащили в экипаж.

Даже если он обратится за помощью к закону, то, учитывая положение, в которое он сам поставил Фортуну, трудно будет убедить судебные органы в том, что она ушла от маркиза не по своей воле и не предпочла перейти под опеку герцога.

Да, на этом этапе герцог выиграл, теперь надо было обратить его победу в поражение. Но как?

— Что же делать? Что я могу сделать?

Маркиз снова и снова задавал себе этот вопрос и жалел, что в Лондоне нет Алистера Мерила, которого он сам отправил на остров Мэн. Он, по крайней мере, сумел бы понять, с какой дилеммой столкнулся маркиз.

Он не мог даже никому сказать, что Фортуна исчезла — только своим слугам, а они и так уже сбились с ног, пытаясь разузнать, куда ее увезли.

Герцог либо очень удачно замел следы, либо так сильно напугал своих слуг, что Джиму удалось пока выяснить только одно — личный секретарь герцога неожиданно куда-то уехал вместе с помощником хранителя погреба в Мерил-Парке и еще одним человеком, имени которого никто не знал.

Личного секретаря герцога не подкупить никакими взятками и подарками — он безраздельно предан своему хозяину.

От своего секретаря он узнал, что этот человек служил у герцога более двадцати лет и проживал вместе со своей женой и детьми в доме, предоставленном герцогом. Не было ни малейшей надежды, что кто-нибудь из них проговорится.

Незнакомый мужчина мог быть адвокатом или просто человеком, нанятым по случаю.

Единственной надеждой оставался помощник хранителя погреба.

Кучера, наверное, знают, кого им пришлось везти, но все они были старыми слугами, начинавшими у герцога еще мальчиками на конюшне. По этому поводу Эбби сказал:

— Если кучер хочет удержаться на своем месте, милорд, то он не должен видеть и слышать ничего, что могло бы повредить интересам его хозяина.

Маркиз признал, что это правда. Он всегда доверял своему кучеру и знал, что людям его профессии известно множество самых сокровенных тайн высшего света, и если бы они захотели, то доставили бы много неприятностей ему и другим достопочтенным господам.

— Я знаю, что всегда могу рассчитывать на твое молчание, Эбби, — сказал он кучеру. — Как ты думаешь, может ли его светлость рассчитывать на молчание своих слуг?

— Не сомневаюсь в этом, милорд, — уверенно произнес Эбби.

— Ну, хорошо, — вздохнув, сказал он. — Если Джим не сможет больше ничего выведать у конюхов, а ты убежден, что кучер герцога ничего не скажет, тогда остается только этот молодой человек. Его имя Джарвис, кажется.

— Да, милорд.

Больше маркиз ничего не сказал, но, когда его кучер вышел из библиотеки, подумал в отчаянии, что Фортуна потеряна для него навсегда.

— Почему, — спрашивал он себя, — все слуги так преданы герцогу — ведь не только они, но и крестьяне, живущие на его землях, его не любят?

Его светлость был резок, нетерпим, временами несправедлив, и, тем не менее, служили ему преданно. Поди пойми человеческую натуру, решил маркиз, но тут же подумал: а может быть, он и сам такой?

Прошло уже четыре дня с тех пор, как пропала Фортуна, и маркиз, меряя шагами библиотеку, глядел, как солнце играет в струях фонтана, и вспоминал, как в первый день своего появления здесь Фортуна играла в саду с его собакой.

Солнце позолотило ее волосы необычного белого цвета и засветилось в ее серых глазах. Полковник Мерил был очарован ее красотой. Но тут дверь в библиотеку распахнулась, и воспоминания маркиза были прерваны.

Маркиз, увидев в дверях миссис Денверс, сразу же подумал, что случилось что-то плохое, поскольку на ней снова были черная шляпка и черная накидка.

— Я узнала, куда увезли мисс Фортуну, милорд, — сказала она торжествующим голосом, в котором, однако, слышались слезы.

— Вы нашли ее? — воскликнул маркиз. — Где же?

— Я вам все расскажу, милорд, — произнесла миссис Денверс каким-то слабым, угасающим голосом. — Я торопилась сообщить вам эту новость и немного запыхалась.

Маркиз с трудом подавил нетерпение.

— Подойдите сюда и сядьте, — ласково сказал он. — Я налью вам бренди.

— Нет-нет, милорд, я не буду пить, — запротестовала миссис Денверс.

— Я настаиваю, — сказал маркиз. — Не хотите бренди, выпейте мадеры.

Он подошел к столику с напитками, а миссис Денверс стояла, опершись рукой о спинку стула.

— Садитесь, миссис Денверс, — приказным тоном сказал маркиз.

Она подчинилась, но села на самый краешек стула. Когда он подал ей рюмку мадеры, она сделала два быстрых глотка и едва выговорила:

— Они увезли ее во Францию, милорд.

— Во Францию! — воскликнул маркиз. — Но куда именно?

Тут он понял, что слишком бурно отреагировал на слова миссис Денверс, и спокойно произнес:

— Расскажите мне все по порядку.

— Когда вчера вечером, — начала миссис Денвере, — я узнала от молодого Джима, что из дома Экрингтона уехал Тед Джарвис, помощник хранителя погреба его светлости, я неожиданно вспомнила, что кузина невестки моей сестры замужем за человеком по фамилии Джарвис, который служит у ее светлости. В свое время я была против этого брака, милорд, поскольку, учитывая испорченные отношения между нашими домами, было бы лучше не поддерживать никаких связей с домом Экрингтонов, даже при такой дальней степени родства.

— Но ведь родство и вправду очень дальнее, — заметил маркиз.

— Тем не менее с тех пор, как герцог обманул вашего отца, милорд, — с укоризной произнесла миссис Денверс, — ваши слуги в поместье Тейн и в Лондоне прекратили всякое общение с его слугами.

— Благодарю вас за преданность, — сказал маркиз, — но продолжайте.

— Поэтому сегодня я отправилась в гости к сестре, милорд, — сказала миссис Денверс.

Далее она рассказала, что сестра дала ей адрес своей невестки, которая, в свою очередь, отправила миссис Денверс к молодой миссис Джарвис, занимавшей две комнаты над конюшнями в Мью, позади дома Экрингтонов.

— Я боялась, что меня узнают, милорд, — продолжала миссис Денверс, — поэтому надела вуаль; но в той части Мью, где живет миссис Джарвис, мало кто появляется.

— Вы встречались с ней раньше? — спросил маркиз.

Миссис Денверс кивнула:

— Только один раз, милорд. В ту пору она была гораздо моложе. Но я ее сразу узнала. И она тоже узнала меня.

— А она не догадалась, зачем вы пришли? — спросил маркиз.

— По правде, говоря, милорд, Люси Джарвис — очень простая женщина, ее интересует лишь одна вещь на свете.

— Какая же? — спросил маркиз.

— Деньги, милорд. Они оба — Люси и ее муж — ужасно охочи до денег.

Маркиз наклонился вперед. Он начал понимать, куда клонит миссис Денверс.

— Мы поговорили о том о сем, — сказала миссис Денверс, — а потом я спросила Люси о муже, о его работе, каковы его шансы на продвижение.

«Работа ему не нравится — слишком скучная, — ответила мне миссис Джарвис, — он ведь у меня умница, мой Тед. Он получил хорошее образование и, более того, знает французский и немецкий».

«Неужели?!» — воскликнула я, изобразив удивление.

«Да, знает, — ответила она. — А в доме Экрингтонов его знания никому не нужны. Он надеется, что в будущем его положение улучшится, но я всегда говорила ему, что мечты денег не стоят».

Миссис Денверс рассказала, что она спросила, о чем же мечтает Тед Джарвис, и узнала, что больше всего ему хочется завести свой собственный винный магазин.

Если верить его жене, то он знает о винах все. Но главному хранителю винного погреба нет еще и пятидесяти, так что глупо надеяться, что Тед Джарвис сможет в ближайшие пятнадцать лет занять его место.

«А вам тоже хочется, — спросила я ее, — завести винный магазин?»

«Если бы у нас был свой магазин, — ответила Люси Джарвис, — я бы там работала. Мне осточертело сидеть дома одной, скажу вам».

Я раздумывала, что бы мне еще спросить, как вдруг на лестнице раздались тяжелые шаги, и дверь открыл сам Тед Джарвис.

«Ты вернулся, слава богу! — воскликнула она. — Еще одну ночь в одиночестве, в тревоге за тебя я бы не выдержала».

«Я бы вернулся раньше, — ответил он, — если бы на море не было шторма».

Тут он увидел меня и резко остановился, и по выражению его лица я поняла, что он жалеет о своих словах. Я подошла к нему и, протянув руку, представилась.

«Я была в гостях у своей невестки, — объяснила я, — и она сообщила мне, где вы живете, так что я решила по пути зайти к вам и узнать, как ваши дела».

«У нас все хорошо», — сказал Тед Джарвис, но я увидела в его глазах подозрение и поняла, что он догадался, зачем я пришла.

«Ты привез мне подарок? — возбужденно спросила Люси. — Ты ведь всегда мне что-нибудь привозишь. Надеюсь, что и в этот раз не забыл».

«Как я мог забыть, — ответил Тед, — если ты мне все уши прожужжала об этом».

Он вытащил из кармана пальто пакет. Люси выхватила его и принялась разворачивать бумагу, а Тед с усмешкой наблюдал за ней. Он привез ей дешевое украшение из китайского фарфора, но, пока Люси его разворачивала и рассматривала, радуясь, как дитя, я увидела этикетку, на которой было написано слово, которое я смогла прочитать.

Это слово было «Кале», милорд, — сказала она маркизу. — Там были еще какие-то слова, но я смогла разобрать только Кале. Должно быть, надпись была сделана по-французски.

Но в ту же минуту я увидела, что Тед Джарвис понял, какую ошибку он совершил. Он выхватил украшение из рук жены, но было уже поздно. Она вскрикнула и принялась ругать мужа.

«Я хочу поговорить с вами, Джарвис, — сказала я. — Не могла бы Люси приготовить мне чашку шоколада?»

Он заколебался, и на мгновение мне показалось, что он откажется разговаривать со мной, но пока он решал, что ему делать, жена выхватила у него из рук безделушку и убежала на кухню.

«Закройте дверь, — велела я, и, к моему удивлению, он повиновался. — У меня есть к вам предложение, Тед».

«Не хочу ничего слушать, — заявил он. — Вы и так увидели и узнали слишком много, и, если вы скажете еще хоть слово, мы с Люси окажемся на улице. Вы это знаете не хуже нас. Так что попридержите свой язык, хорошо?»

Он говорил очень решительно, но я только посмотрела на него, и он добавил уже более спокойным тоном:

«Я прекрасно понимаю, зачем вы явились сюда, и ради Люси прошу вас уйти. Сейчас не так-то легко найти работу».

«Но разве вы не хотели бы заиметь свой собственный магазин? — мягко спросила я. — Сколько вам нужно, чтобы открыть такой магазин?»

«Вы с ума сошли! — воскликнул Тед Джарвис. — Мне нужна по крайней мере тысяча фунтов, чтобы закупить за границей вина, доставить их сюда и найти подходящий магазин в приличном районе».

«Обещаю достать вам эту тысячу», — тихо ответила я. Он был так изумлен, что я чуть было не рассмеялась, увидев выражение его лица.

«Вы получите свою тысячу фунтов, если сообщите мне, куда вы отвезли известную вам молодую особу, — сказала я. — Только не вздумайте меня обмануть, Тед Джарвис. Я знаю, что она в Кале. Его светлости не составит труда найти кого-нибудь в этом городе, кто видел вас и тех, кто вас сопровождал. Французы за деньги мать родную продадут. Но я хотела бы, чтобы доброе английское золото осело не в карманах французов, а в вашем кармане».

Тут миссис Денверс глубоко вздохнула.

— Надеюсь, вы не рассердитесь на меня, милорд, ведь это очень большая сумма.

— Вы сделали все совершенно правильно, — успокоил ее маркиз. — Теперь скажите мне, где Фортуна.

— В монастыре Пресвятой Богородицы в пригороде Кале, — сказала миссис Денверс. — Я заставила Теда написать название ведущей туда дороги.

Она вытащила из сумочки небольшой листок бумаги и протянула его маркизу.

— Вы гений, миссис Денверс! — вскричал маркиз. — Вряд ли кто-нибудь другой сумел бы лучше вас справиться с этим делом!

— Благодарю вас, милорд, но я всего лишь выполнила свой долг по отношению к этой милой девочке, — ответила миссис Денверс. — И по отношению к вашей светлости, конечно.

— Я уезжаю сейчас же, — заявил маркиз, — но сначала проследите, чтобы молодому Джарвису передали деньги таким образом, чтобы никто не догадался, что эти деньги от меня, по крайней мере в ближайшее время. И посоветуйте ему недельки две ничего не предпринимать. Понятно?

— Все будет сделано так, как вы велели, милорд. Надеюсь, вы простите меня за то, что я появилась перед вами в верхней одежде. Я хотела поскорее сообщить вашей светлости все, что узнала.

— А я хочу поскорее увидеть мисс Фортуну, — приподнятым тоном произнес маркиз.

С этими словами он вышел из комнаты, а миссис Денверс стояла, глядя ему вслед. Она подумала, что он похудел за эти четыре дня. И вправду, повар жаловался, что блюда возвращались из столовой почти нетронутыми. И за все эти четыре дня его светлость почти не выходил из дому.

— Быть может, — прошептала миссис Денверс, — все и вправду изменится к лучшему.

Яхта маркиза, вошедшая в порт Кале, не вызвала у его жителей особого интереса.

Матросы отвели ее к месту стоянки, а на причале собралась небольшая толпа нищих. Маркиз спрыгнул на причале еще до того, как матросы успели закрепить причальные концы. За ним последовали старый Эбби, два молодых кучера и два лакея.

Маркиз на вполне сносном французском спросил, как добраться до ближайшей платной конюшни, и за удивительно короткое время нанял карету и четверку добрых лошадей. Вскоре они выехали из города.

Маркиз с равнодушным видом сидел в карете, откинувшись на мягкие подушки. Однако глаза его живо смотрели вперед, и каждые несколько секунд он наклонялся к окну, чтобы посмотреть, где они находятся.

Монастырь располагался в трех милях от города, и, когда они проехали это расстояние, маркиз стал с тревогой спрашивать себя, не перепутал ли он дорогу.

Неожиданно прямо перед ними предстала обитель. На вершине больших решетчатых ворот стояла статуя Мадонны. Как выяснилось, это был единственный вход в монастырь. За высоченной стеной, окружавшей его, длиной в целую милю, виднелись только верхушки крыш.

Экипаж дважды обогнул монастырь, прежде чем маркиз дал Эбби приказ ехать помедленнее, и они двинулись вдоль стен в третий раз, причем второй кучер громко затрубил в рог.

В тишине пение рога прозвучало словно колокольный звон.

Рог заливался, словно музыкальный инструмент, и звук его отдавался эхом в полях — так охотники извещают друг друга, что увидели лису.

— Тэлли-хо! Тэлли-хо!

Маркиз повторял эти слова про себя, высунувшись в окно, и внимательно изучал стену монастыря, мимо которой они проезжали.

Они миновали уже большую ее часть, но она по-прежнему казалась совершенно неприступной.

В ней никак не меньше трех метров, подумал маркиз.

Кучер на мгновение отнял рог ото рта, облизал губы и снова принялся трубить.

— Тэлли-хо! Уходи!

Вдруг прямо впереди на стене появились чья-то голова и плечи.

Старый Эбби натянул поводья, но маркиз уже заметил маленькую фигурку, вскарабкавшуюся на стену, и не успел экипаж остановиться, как он выпрыгнул из него и побежал туда.

На мгновение ему показалось, что это совсем не Фортуна, ибо фигурка была одета в черное платье и черную вуаль поверх белого апостольника. Волос ее не было видно, но маленькое личико в форме сердечка и большие испуганные глаза не оставляли сомнения, что это Фортуна.

Не говоря ни слова, она перелезла через край стены и повисла на руках. Маркиз быстро приблизился и вытянул руки.

— Прыгайте, я вас поймаю, — прокричал он. — Прыгайте, не бойтесь.

Какое-то мгновение Фортуна колебалась, но потом отпустила руки и упала в его объятия. Несмотря на ее небольшой вес, он пошатнулся, поймав ее. Вуаль взметнулась, и маркиз увидел белый апостольник, покрывавший ее голову и шею.

— Вы… все-таки… приехали, — задыхаясь, произнесла Фортуна, — приехали… за мной.

Он крепко прижал ее к себе и на какое-то мгновение почувствовал, что потерял дар речи.

Вдруг за стеной раздался колокольный звон.

— Быстрее… быстрее… увезите меня… отсюда, — взмолилась Фортуна. — Этот звон… означает, что меня ищут.

Не выпуская Фортуну из рук, он быстро подошел к экипажу и посадил ее внутрь.

Лакей захлопнул дверцу и еле успел запрыгнуть на запятки, как Эбби развернул коней и погнал их назад в Кале. Только клубы пыли взвились позади них.

Внутри кареты Фортуна не пыталась высвободиться из рук маркиза — наоборот, она спрятала лицо у него на плече.

Маркиз очень осторожно развязал апостольник, стянул его с головы Фортуны и бросил на пол. Ее волосы, освобожденные от пут, густой волной рассыпались по плечам.

И тут только он заметил, что она плачет. Взяв ее за подбородок, он повернул к себе ее лицо.

— Вы плачете? — спросил маркиз. — А я-то думал, что вы мне обрадуетесь.

— Я думала… что вы меня… забыли, — прошептала она.

— Забыл вас?! — Его голос прозвучал резко, но следующую фразу маркиз произнес уже более мягким тоном: — Я приехал не сразу, поскольку вы не оставили свой адрес.

Она хмыкнула, но это было больше похоже на всхлип.

— Я была уверена… что вы меня… никогда не найдете, — сказала она. — И еще я думала, что я вам… надоела и вы даже не захотите меня… искать.

— Кто сказал, что вы мне надоели? — спросил маркиз. — Вы не можете простить мне мою грубость в ту ночь, когда мы уехали из Тейна?

— Вы на меня тогда рассердились, — прошептала она, — а я все ломала голову… что я такого сделала… чтобы разозлить вас.

— Я был сердит не на вас, — сказал маркиз, — а на себя.

Глаза Фортуны всматривались в его лицо, словно пытаясь найти подтверждение тому, что это правда. Потом она вскрикнула от радости и снова спрятала лицо у него на плече.

— Я думала, что никогда уже… не выйду на свободу, — прошептала она. — Мне было так… страшно.

Он чувствовал, что она снова заплакала, но понимал, что это были слезы облегчения и счастья. Какое-то мгновение он молчал, крепко прижимая ее к себе.

Наконец, она подняла на него лицо. На щеках еще не высохли слезы, слезы сверкали и на темных ресницах, но глаза уже сияли от радости, словно звезды.

— У меня нет… платка, — произнесла Фортуна.

Он вытащил свой платок и вытер ей слезы.

— Вы очень похудели, — с укоризной произнес маркиз, — что тут с вами сделали?

— Я болела, — просто ответила она. — Меня напоили какой-то гадостью, отчего мне было очень плохо.

— Вы должны рассказать мне, что произошло, — сказал маркиз. — Но через несколько минут мы въедем в Кале. Когда мы подъедем к пристани, закутайтесь в плащ, который я привез для вас, и быстро поднимитесь на борт яхты. Я не хочу, чтобы меня посадили в тюрьму за то, что я увез монахиню из обители. Таких подвигов за мной еще не водилось.

Она неуверенно рассмеялась, не отрывая глаз от его лица.

— Вы… здесь, — произнесла Фортуна. — Я с трудом в это верю. Я все время думала о вас… мечтала о вас, пока, наконец, не сказала себе, что я просто придумала вас… придумала, что вы спасете меня, что я снова буду с вами.

На какое-то мгновение ей показалось, что маркиз еще крепче прижал ее к себе, но тут лошади подъехали к пристани и встали. Маркиз вытащил плащ, о котором он говорил, и закутал в него Фортуну.

— Натяните капюшон поглубже, — велел он. — И быстрее на яхту, у нас нет времени.

Фортуне показалось, что все произошло очень быстро: маркиз расплатился за экипаж, старый Эбби и другие слуги поднялись на борт яхты, и они вышли в море.

Фортуна спустилась в каюту и осмотрелась. Здесь были удобные кресла и мягкие сиденья, прикрепленные к стенам; пол покрывал пушистый ковер, а в небольшой нише стоял неизменный столик с напитками и хрустальными бокалами.

Фортуна сбросила плащ — он был слишком тяжел. Когда маркиз вошел в каюту, он на мгновение засмотрелся на фигурку в черном одеянии, которое резко контрастировало с чудными белыми волосами Фортуны, ниспадавшими до самой талии.

Мгновение она смотрела на него, а потом, словно ребенок, ищущий защиты, бросилась к нему, обвила его шею руками, спрятав лицо у него на груди.

— Неужели все это происходит наяву! — прошептала она. — Я… с вами. Мы едем назад… в Англию, и я… спасена.

— Да, спасены, — ответил маркиз. — Расскажите мне, как вы могли совершить такую глупость и сесть в карету. Вы знали, кто хочет с вами поговорить?

— Да, я поступила глупо, теперь я это понимаю, — тихо ответила Фортуна, не поднимая головы. — Лакей сказал, что герцог Экрингтон хочет поговорить со мной о деле, которое принесет выгоду вам.

— Мне? — изумленно повторил маркиз.

— Не надо было мне ему верить, — сказала Фортуна, — но я подумала, может, и вправду он решил вернуть те земли, которые по праву принадлежат вам.

Яхта покачнулась — очевидно, они вышли в открытое море.

— Давайте лучше сядем, — предложил маркиз, — а то можем оказаться на полу.

Они уселись на удобные стулья, прикрепленные к полу и стоявшие у маленького стола, на котором тут же был сервирован завтрак.

— Не знаю, как вы, — заявил маркиз, — а я ужасно голоден.

— Я тоже ужасно хочу есть, — ответила Фортуна.

— Вас, наверное, в этом святом месте держали впроголодь, — сказал маркиз.

— Три дня я была больна, — ответила Фортуна, — а когда поправилась, поняла, что пища там отвратительная.

— Теперь вы должны наверстать упущенное, — сказал маркиз, — а заодно поведать мне, что же все-таки произошло.

Фортуна рассказала, как в карете ее насильно опоили снотворным.

— После этого я ничего не помню, — продолжала она. — Все было темно, пока я не проснулась в маленькой комнате, похожей на тюремную камеру. Мне было очень плохо, и рядом с кроватью сидела монашка, которая все повторяла: «Pauvre petite; ma pauvre petite»[13], и я поняла, что попала во Францию.

— Они хорошо обращались с вами? — спросил маркиз.

— Да, насколько хорошо могут обращаться в монастыре — ответила Фортуна. — Когда я немного поправилась, меня отвели к настоятельнице. Она сказала мне, что это мой опекун привез меня в монастырь и что я буду жить здесь и должна буду принять постриг.

«Если вы говорите о герцоге Экрингтоне, — сказала я, — то он мне вовсе не опекун, и потому не имеет права распоряжаться моей судьбой».

— Предоставь нам решать, что с тобой делать, дитя мое, — ответила она. — Твое будущее решено. Со временем ты поймешь, что нашла здесь свое счастье. Сестра Мария сообщила мне, что ты болела, но завтра будь готова к первым религиозным наставлениям.

«Я протестантка, ваше преподобие, — ответила я, — и не хочу переходить в католичество».

«Таково желание твоего опекуна, — ответила настоятельница, — и самого Господа».

Фортуна помолчала немного.

— Таков был ответ на все мои слова. Когда я разговаривала со священником, он сказал то же самое и добавил:

«Тебе понадобится время, дитя мое, но постепенно ты поймешь, что Бог знает, что для тебя лучше».

То, как он произнес это, наполнило меня ужасом, поскольку время для них ничего не значит. Они готовы проявить бесконечное, неистощимое терпение, чтобы добиться от меня того, чего хотят.

Фортуна снова всхлипнула.

— Я думала, что вы… забыли меня, — произнесла она, — и поняла, что в конце концов… они сломят мою волю.

— Но я спас вас, — с улыбкой произнес маркиз.

— Это было чудо, самое настоящее чудо! — воскликнула Фортуна. — Я гуляла в саду с послушницей, с которой мы жили в одной келье. Нам не разрешалось оставаться одним, мы все должны были делать вдвоем. Это была очень милая девушка из буржуазной семьи. Она решила посвятить себя Богу и ушла в монастырь по собственной воле. Куда бы я ни шла, она всегда следовала за мной.

В одиннадцать часов у нас была служба, третья за день. После нее, если погода позволяла, мы гуляли в саду. И вот тогда-то я и услышала звук рога за стеной.

— Я надеялся, что вы его сразу узнаете, — сказал маркиз.

— Конечно, я помню, как мы встретили охотников со сворой гончих во время нашего пребывания в замке, — ответила Фортуна, и глаза ее засияли. — Как здорово, что вы подумали о том, что я буду вспоминать нашу прогулку верхом и о том, как охотник затрубил в рог, подзывая собак.

Она посмотрела на маркиза и инстинктивно протянула руку.

— Я вспомнила, как… после этой встречи… мы ехали через сосновый лес, — тихо произнесла она.

Маркиз на мгновение накрыл ее руку своей, но, почувствовав, что она сжала его пальцы, убрал руку и поспешно сказал:

— Продолжайте же свой рассказ.

— Я знала, что большие ворота монастыря день и ночь охраняются. Единственный способ спастись — перелезть через стену. Поэтому я обошла весь сад, делая вид, что рассматриваю кусты и цветы, а сама изучала стену — как бы на нее залезть? Наконец, я нашла то, что мне было нужно, — в одном месте у самой стены росла старая груша.

— Хорошо, что вам удалось взобраться на эту грушу, — улыбнулся маркиз.

— Гили одно время очень сердилась на меня, поскольку я только и делала, что лазила по деревьям, — пояснила Фортуна. — Мне нравилось сидеть на вершине и взирать оттуда на мир. Должно быть, сама судьба заставила меня научиться делу, которое и помогло мне спастись.

— Да, это сослужило вам хорошую службу, — заметил маркиз.

— Я уже говорила вам, что никогда не стану настоящей леди, — сказала Фортуна. — Я читала не те книги; кроме того, как вы сами понимаете, ни одна девушка из приличного общества не залезла бы на дерево, особенно в одежде монашки.

Глаза маркиза лукаво сверкнули.

— Интересно, а что в это время делала ваша спутница? — спросил он.

— Она что-то кричала мне, но я не разобрала, — ответила Фортуна. — Она была в ужасе, и я уверена, что, когда я спрыгнула со стены в ваши объятия, она бросилась к монахиням, чтобы сообщить о моем безобразном поведении.

— Если бы вас поймали, то наказали бы? — спросил маркиз.

— У них много самых разных наказаний, — ответила Фортуна. — Провинившуюся сажают в одиночную келью на хлеб и воду или заставляют провести ночь в бесконечных молитвах стоя на коленях на мраморном полу часовни. Но я не пыталась бежать раньше вовсе не из-за страха быть наказанной.

— А вы хотели бежать? — спросил маркиз.

— Да, хотела, но у меня не было денег и никакого платья, кроме монашеского одеяния, так что я знала, что меня очень быстро поймают и вернут назад. Но и это не было главной причиной моего отказа от побега.

— И какова же была главная причина? — поинтересовался маркиз.

— Я все-таки надеялась… хотя и понимала, что это глупо, — тихо ответила Фортуна, — что вы… будете искать меня… и я должна… ждать вас здесь.

— За свое спасение, — сказал маркиз, — благодарите не меня, а миссис Денверс.

И он рассказал, как миссис Денверс узнала, куда ее увезли.

— Какая она умная! — вскричала Фортуна, хлопая в ладоши. — Надо поблагодарить миссис Денверс за ее находчивость, подарить ей что-нибудь. Можем ли мы… не будете ли вы против… если мы купим ей что-нибудь в Дувре.

— Можете купить все, что захотите, — ответил маркиз, — но лично я думаю, что самой лучшей наградой для нее будет снова увидеть вас. Мои заботливые слуги, Фортуна, очень расстроились, когда вы пропали.

— Правда? — спросила Фортуна.

— Миссис Денверс плакала, — ответил маркиз, — а судя по скорбным лицам горничных, которые попадались мне в коридорах, они тоже ночью рыдали в подушку. Что же касается старого Эбби, то у него дрожали руки, и он не мог удержать поводья, а Чамберс от ревматизма сделался таким придирчивым, что два лакея даже пожаловались на него.

— Что-то мне плохо в это верится, — рассмеялась Фортуна, — вы все это выдумали, чтобы я почувствовала, какая я важная персона. Скажите мне, а что… вы делали, когда меня не было? Наверное… много веселились?

— Не очень, — тихо произнес маркиз.

— А я представляла себе, как вы играете в карты в «Белом клубе», ездите на кулачные бои, обедаете с друзьями и конечно же, — тут ее голос дрогнул, — развлекаетесь с… прекрасными и умными… д-дамами.

Говоря это, она не смотрела на маркиза, и ее ресницы казались еще темнее на фоне бледных, прозрачных щек.

Маркиз хотел ответить, но потом раздумал.

— Предлагаю забыть о том, что случилось, и подумать лучше о будущем, — сказал он. — Сегодня 2 июня, а послезавтра я попрошу вас кое-что сделать.

Она подняла голову и взглянула на него.

— Что именно? — с тревогой спросила Фортуна.

— Я хочу, чтобы вы сыграли одну роль, — ответил маркиз, а потом быстро добавил: — Прежде чем вы спросите, хочу заверить вас, что совсем не такую, какую вам пришлось сыграть во Дворце удачи.

— Это радует, — сказала Фортуна.

— Мне нужно, чтобы вы предстали в образе другого человека.

В его голосе послышалось что-то, от чего Фортуне стало не по себе.

— Я обязательно должна это сделать? — спросила она.

— Да, если хотите помочь мне, — сухо ответил маркиз, — и себе тоже.

— Как это поможет вам?

— Это мой секрет, — ответил маркиз. — Разрешите мне иметь свои собственные тайны, Фортуна, но обещаю вам, что больше никогда не буду обращаться к вам с просьбами, смысл которых вам непонятен, а я не могу его разъяснить. Вы верите мне?

Он протянул к ней руку через стол, и она вложила в нее свою.

— Вы же знаете, что я вам верю, — просто ответила она. — Я сделаю все, что вы ни попросите, все, в особенности если это поможет… вам.

— Тогда я скажу, что вам надо будет сделать, — сказал маркиз, — и на этот раз обещайте, что будете слушаться меня.

— Обещаю, — быстро ответила Фортуна.

Пальцы маркиза на мгновение сжали ее пальцы. Она поняла, что он испытал облегчение оттого, что она не стала спорить и протестовать, и подумала, какую новую хитрость он задумал.

Фортуна вспомнила, что перед тем, как отправиться во Дворец удачи, он немного нервничал. Теперь она снова почувствовала, как он напряжен, и ей стало тревожно — что ждет их впереди?

Но она поняла, что расспрашивать маркиза — значит рассердить его, и решила развеселить его. Пусть он лучше смеется.

Он никогда не узнает, подумала Фортуна, какую радость она испытала, взглянув вниз со стены и увидев сначала на кучере ливрею с цветами Тейна, а потом и самого маркиза, выпрыгнувшего из кареты и бросившегося бежать по густой траве к подножию стены, чтобы поймать ее.

И когда она упала в его объятия и он крепко прижал ее к себе, Фортуну охватил неземной восторг.

Теперь, глядя на него через стол, она подумала, что он выглядит еще лучше, чем она представляла себе в разлуке с ним.

Он был еще красивее, и Фортуна знала, что маркизу достаточно просто по-доброму поговорить с ней или попросить ее о чем-то мягким голосом, как сердце переворачивалось в ее груди и она становилась воском в его руках. Он мог делать с ней все, что захочет.

— Я люблю тебя, — прошептала она, — я люблю тебя… люблю.

Но при этом Фортуна хорошо понимала, что все оставалось по-прежнему.

Ему предстояла еще долгая борьба с герцогом за возвращение своих земель. Лютая ненависть маркиза к человеку, который обманул и ограбил его отца, еще не угасла…

К вечеру они добрались до английского побережья. Фортуна стояла на борту яхты рядом с маркизом и глядела на приближающиеся белые утесы и знала, что вернулась домой.

— Скоро будем дома, — сказал маркиз. — Мои лошади ждут нас, и, хотя мы пристанем к берегу довольно поздно, спать будем уже на площади Беркли.

Фортуна инстинктивно придвинулась к нему.

— Мне почему-то совсем не хочется возвращаться, — произнесла она. — Лучше бы отправиться на этой яхте куда-нибудь на край света. Быть может, к тому времени все ваши проблемы решатся сами собой и вам не надо будет возвращаться.

— Неужели вы так сильно любите море? — спросил маркиз.

— В море я чувствую себя свободной от всего, что нас ожидает на берегу, — ответила Фортуна. — Хорошо бы остаться с вами вдвоем и знать, что никто нам не помешает.

Произнося эти слова, она представила себе страстную темноволосую красавицу леди Шарлотту и живую очаровательную Одетту.

Маркиз никогда не узнает, подумала Фортуна, какая пытка была представлять себе по ночам, как они дотрагиваются до него, и, быть может, даже целуют, не подозревая, что где-то в монастыре тоскует по маркизу девушка и эта тоска разрывает ей сердце.

— А вам не приходило в голову, — услышала она голос маркиза, — что такая жизнь может скоро наскучить?

— Вам — наверное, — ответила она, — но я ни о чем так не мечтаю, как об уединенной жизни.

Она произнесла эти слова очень тихо, и ей показалось, что он ее не услышал, поскольку сразу же повернулся и отправился отдавать приказания матросам.

Они ехали из Дувра в Лондон в дорожной карете маркиза. Фортуна закуталась в меховой плед, и ей было тепло, несмотря на пронизывающий ветер, дувший с моря.

Последние несколько ночей она мало спала. В монастыре день начинался очень рано — колокол уже в пять часов утра созывал всех на молитву. Вскоре, несмотря на то что она дала себе слово не спать, ее глаза закрылись, и по ровному дыханию маркиз догадался, что она спит.

Карету тряхнуло на ухабе, и Фортуна зашевелилась во сне и вытянула руки, словно искала кого-то. Не открывая глаз, она прошептала:

— Аполлон… Аполлон… найди меня… приди за мной.

И, почувствовав во сне, что он рядом с ней, она повернулась к нему и вцепилась руками в отворот его сюртука.

Фортуна положила голову на грудь маркиза с легким вздохом облегчения, как ребенок, испугавшийся темноты, успокаивается на груди матери.

Теперь был слышен только цокот копыт по дороге и мягкое шуршание колес.

Но маркиз, обняв Фортуну рукой, не спал — он смотрел невидящими глазами в темноту, расстилавшуюся перед ним.

Глава 10

— Ты не расстроишься, если тебе придется в конце лета уехать из Итона? — спросила герцогиня Экрингтон.

— Нет, ничуть, — ответил виконт Мер.

— В конце концов, в августе тебе исполнится восемнадцать, и я уверена, тебе понравится в Оксфорде.

Помолчав немного, виконт мрачно ответил:

— Я не хочу учиться в университете.

— Почему? — удивленно спросила герцогиня. — Ты же знаешь, что его светлость решил поместить тебя в колледж Магдалины, где учился он сам и его отец.

Наступила тишина. Виконт задумчиво глядел вдаль. Герцогиня заметила, что его толстые пальцы, лежавшие на пледе, были запачканы чернилами, а под ногтями скопилась грязь.

Она, как это часто с ней случалось, почувствовала легкое отвращение к этому увальню. Он раздражал ее своей медлительностью, манерой цедить слова сквозь зубы, своим вечно мрачным видом. Сколько она ни пыталась заинтересовать его новыми идеями или планами или вдохновить на что-то, ничего у нее не получалось.

— А кем бы ты хотел стать, если бы у тебя был выбор?

Она нарочно задала этот вопрос мягким тоном, словно надеясь, что он поднимет ему настроение.

— Я хотел бы стать военным.

Герцогиня слегка вскрикнула:

— Ты же знаешь, что его светлость не хочет даже слышать об этом. Кроме того, так принято, что военными становятся младшие сыновья, а ты старший сын, и к тому же — единственный.

Произнося эти слова, герцогиня почувствовала, как фальшиво они звучат. «Единственный сын!» — в этих словах крылся немой вопрос, и она с самого начала знала, что ответ на этот вопрос один — нет, это не ее сын.

Они ехали по берегу Темзы среди многочисленных открытых экипажей, в которых восседали представители высшего света со своими сыновьями.

В этот день в Итоне был праздник — 4 июня король Георг III отмечал свой день рождения. По Темзе величественно проплывали лодки, а вечером должен был состояться грандиозный фейерверк.

Караван лодок сопровождали не только экипажи; рядом скакали всадники — взрослые мужчины и мальчики.

Мальчиков, ехавших в лодках по серебристой реке, встречали шумными приветствиями толпы друзей. Позади возвышалась серая громада Виндзорского замка, а впереди их ждал Феллоуз-Эйот, где на фоне темнеющего неба вскоре разлетятся бриллиантовыми и золотистыми брызгами фейерверки.

Герцогиня не видела, а может, не обращала внимания на поклоны ее друзей и знакомых.

Ей припомнился день, когда родился ее последний ребенок. Она снова услышала, как шепчутся между собой акушерка и ее помощница, стоявшие в ногах кровати.

— Бедная леди, — сказала помощница, — такой удар для нее. Она уже слишком стара, чтобы родить еще одного ребенка.

— Да, — согласилась с ней акушерка, — к тому же восемь детей вполне достаточно для любой женщины, будь она герцогиня или нищая.

— Какой будет для нее удар, — с сочувствием произнесла помощница, — когда она узнает, что снова родила девочку. Ведь она так надеялась, что будет мальчик.

Акушерка глубоко вздохнула.

— Меня больше беспокоит, что скажет его светлость. Он всегда говорит со мной так, как будто это я во всем виновата.

Голоса долетали до нее волнами. Они то приближались, то удалялись. Она вспомнила, что чувство разочарования, охватившее ее, пересилило физическую боль, которую она только что испытала.

Снова девочка! Герцогиня закрыла глаза в надежде забыться сном. Ей даже захотелось умереть. Но когда она снова открыла глаза, то увидела улыбающееся лицо герцога, склонившегося над ней.

— Поздравляю тебя, моя дорогая. Наконец-то у нас сын.

Принесли ребенка и вложили ей в руки — это был большой, темноволосый мальчик, который показался ей слишком тяжелым.

И тут ее охватило странное и неестественное чувство отвращения к нему. Ей не хотелось касаться этого мальчика, не хотелось чувствовать его рядом с собой. И она обрадовалась, когда его унесли.

Она знала правду — с самого начала знала, что это не ее сын, — хотя и пыталась внушить себе, что этот разговор приснился ей в кошмарном сне, не имевшем ничего общего с реальностью.

И сейчас, сидя в экипаже рядом с темноволосым мрачным юношей, она вспоминала описание девушки, которая, по словам Алистера Мерила и сэра Хьюго Хэррингтона, странным образом была очень похожа на нее.

Сделав над собой усилие, она стала смотреть на лодки, плывшие по реке. На мальчиках, сидевших на веслах, красовались соломенные шляпы с названием их лодок, а рулевые были одеты в адмиральскую форму с кортиком и треугольные шляпы.

— Какая красивая у них форма, — сказала герцогиня сыну. — Среди гребцов есть твои друзья?

Ожидая ответа, который, как обычно, задерживался, она вдруг увидела ее — ту самую девушку, о которой только что думала.

Нет, она не ошиблась — это ландо маркиза, черное и желтое, запряженное в прекрасно подобранную пару лошадей. Серебряная упряжь и ливреи лакеев составляли ансамбль, красивее которого не было здесь ни у кого.

Сам маркиз, лениво раскинувшийся на сиденье, в своей высокой шляпе, надетой набекрень, составлял прекрасную пару с девушкой, сидевшей рядом с ним.

Одетая в платье цвета розовых бутонов, она все время вскакивала, чтобы получше рассмотреть лодки, и чистым, возбужденным голосом засыпала маркиза вопросами.

Экипаж маркиза, похоже, решил обогнать ландо герцогини. На какое-то мгновение они поравнялись, и герцогиня, глядя на девушку с нескрываемым любопытством, увидела под украшенной цветами шляпкой личико в форме сердечка и большие серые глаза, опушенные темными ресницами.

Оно было так ей знакомо, что она резко вздохнула, чтобы не вскрикнуть от удивления.

Это было ее собственное лицо, точная копия отражения, которое она видела в зеркале сорок лет назад, когда впервые приехала в Лондон и поняла, какой необычной и чарующей считает высший свет ее красоту.

Кучер герцогини стегнул лошадей, не желая, чтобы его обогнали. Ландо маркиза отстало, и герцогиня больше не видела Фортуну.

Герцогиню охватила странная немота. С большим трудом она удержала себя, чтобы не обернуться и не впиться глазами в это оживленное личико.

— Мы здесь, — произнес рядом виконт, и она услыхала свой собственный голос, произносящий глупейший вопрос:

— Где мы?

— Мы — в Феллоуз-Эйот, мама, и смотри — фейерверк уже начался.

Солнце скрылось за горизонтом, но небо было еще светлым, хотя над Виндзорским замком появилась первая звезда.

— Ты должна выйти из ландо, мама. Не надо, чтобы лошади подходили слишком близко к берегу, а то они испугаются.

— Да, конечно, — согласилась герцогиня.

Ей показалось, что ее голос прозвучал откуда-то издалека. Ночь была теплая, воздух неподвижен, но герцогиня вся дрожала.

Она вышла из ландо, равнодушно отметив про себя, что виконт Мер даже не подумал подать руку, чтобы помочь ей. Оглянувшись, она увидела, что экипаж маркиза остановился совсем рядом, и маркиз помог девушке в розовом платье сойти.

— Как красиво, — услышала герцогиня ее голос. — Вам не хочется снова стать школьником?

Герцогиня не расслышала, что ответил маркиз, ибо как раз в этот момент с острова на середине реки с оглушительным треском взлетела ракета. Над головой зрителей рассыпались золотые и красные звезды.

Потом взлетела еще одна ракета, а за ней — другая, после чего на земле закружилось колесо, рассыпая целый водопад серебряных и голубых брызг. Колесо крутилось все быстрее и быстрее, пока, наконец, с грохотом не развалилось.

Маркиз и Фортуна стояли недалеко от герцогини и виконта Мера. Герцогиня не могла думать ни о чем ином — только о маленькой фигурке в розовом; она только слышала молодой возбужденный голос и видела, как девушка радостно хлопает в ладоши при виде каждого нового фейерверка, еще красивее прежнего.

Снова в небо взлетали ракеты, но вдруг раздался оглушительный взрыв, который, как показалось, прозвучал ближе других и от которого в небо поднялись клубы черного дыма.

В темноте трудно было рассмотреть, что случилось, но, когда дым рассеялся, герцогиня вскрикнула от ужаса.

Почти рядом с ней на земле лежала неподвижная фигурка в розовом платье; шляпка валялась рядом, обнажив белые волосы. Толпа загомонила:

— В бедную девочку, должно быть, попал кусок ракеты!.. Я всегда говорила, что стоять здесь опасно — фейерверк слишком близко!.. Можно получить сильный ожог, если не беречься…

С лицом лишенным выражения, без спешки, маркиз наклонился и поднял Фортуну на руки.

— Она потеряла сознание, — воскликнул какой-то джентльмен. — Я могу вам чем-нибудь помочь?

Ничего не ответив, маркиз понес Фортуну через толпу к своему ландо, стоявшему вместе с другими экипажами вдали от реки. Он шел медленно; глаза Фортуны были закрыты, а лицо запрокинуто к небу.

Дойдя до экипажа, с козел которого спрыгнул лакей, чтобы открыть дверь, маркиз услыхал позади себя голос:

— Подождите, лорд Тейн… прошу вас, подождите!

Он остановился и, по-прежнему держа Фортуну на руках, повернулся к герцогине.

— Ваша светлость! — воскликнул маркиз, изобразив удивление.

— Она ранена? Я должна знать, что с ней, — произнесла герцогиня.

— Ваша светлость очень добры, — ответил маркиз, — но, уверяю вас, нет никаких причин для беспокойства.

— Нет, есть! — возразила герцогиня. — То есть, я хочу сказать… ваша милость сразу же отвезет ее к врачу, правда?

Ей показалось, что маркиз посмотрел на Фортуну с выражением полного безразличия.

— Я убежден, — медленно произнес он, — что эта девушка совсем не пострадала. Она ведь, ваша светлость, гораздо крепче, чем выглядит, ибо родилась в здоровой крестьянской семье. Да и от фейерверка вряд ли можно получить серьезную травму.

— Но вы все-таки отвезете ее к врачу? — настаивала герцогиня.

Маркиз посмотрел на нее очень жестким взглядом.

— Сожалею, ваша светлость, — сказал он, — но я считаю хворую женщину таким же неудобством в жизни, как и хворую лошадь.

Произнося эти слова, он направился к своему экипажу, где посадил Фортуну на заднее сиденье.

Потом, сняв с головы высокую шляпу, маркиз отвесил поклон герцогине, стоявшей перед ним со сжатыми кулаками.

— Желаю вашей светлости счастливо оставаться, — сказал он, — и, уверяю вас, я очень тронут вашей великодушной заботой о совершенно недостойной вашего внимания особе.

Герцогиня ничего не ответила. С видом презрительного нетерпения маркиз уселся на заднее сиденье рядом с Фортуной, которая все еще лежала без сознания. Кучер стегнул лошадей, и они уехали. Это был первый экипаж, покинувший Феллоуз-Эйот.

Никто не заметил, что на приличном расстоянии за ними последовал коротышка конюх с изуродованным когда-то лошадью лицом. Он нес под мышкой коробку, в которой легко можно было спрятать петарду.

На следующее утро маркиз получил письмо, поданное ему за завтраком на серебряном подносе.

— Когда оно пришло, Клеменс? — спросил он, сначала положив себе вторую баранью котлетку, а потом уже взяв конверт.

— Только что, милорд; его принес один из конюхов его светлости, — ответил дворецкий.

В глазах маркиза вспыхнул огонек.

— Человек ждет ответа, милорд, — произнес Клеменс.

Маркиз не спеша открыл конверт. Выражение его лица не изменилось, но глаза снова вспыхнули.

«Его светлость герцог Экрингтон приветствует благороднейшего маркиза Тейна и будет очень признателен, если его светлость в самое ближайшее время появится в «Белом клубе».

Маркиз прочитал письмо и положил его на стол.

— Попросите конюха сообщить его светлости, — сказал он, — что я буду в «Белом клубе» через час.

— Слушаюсь, милорд.

И маркиз вернулся к завтраку, словно его ничто не отвлекало.

Любой, кто увидел бы маркиза, ехавшего в сторону Сент-Джеймс-стрит сорок пять минут спустя, никогда бы не подумал, что эта поездка в клуб чем-нибудь отличается от всех других.

Правда, было одно отличие — в такую рань маркиз здесь еще ни разу не появлялся. В каминах уже горел огонь, но слуги еще начищали решетки и медные ручки, протирали кожаные стулья и относили в кухню подносы с грязной посудой, оставшейся с ночи.

— Его светлость ждет вас в игорном зале, милорд.

Маркиз наклонил голову и со скучающим выражением на лице стал подниматься по лестнице.

В карточном зале не было никого, кроме герцога, стоявшего у камина и глядевшего на только что разгоревшийся огонь.

Маркиз подошел к нему, поклонился и стал ждать, когда он заговорит, поскольку герцог был старше его годами.

Герцог выглядел утомленным, словно не спал всю ночь. Но сегодня, казалось, морщины на его лице стали глубже, чем обычно, а глаза потухли, отчего следы излишеств сделались еще заметней.

Какое-то мгновение мужчины смотрели друг на друга, потом голосом похожим на карканье ворона герцог произнес:

— Ну что ж, Тейн, вы выиграли! Чего вы хотите от меня?

Вместо ответа, маркиз вытащил из внутреннего кармана сюртука два документа. Он разложил их на ближайшем карточном столе.

— Подпишите эти бумаги, ваша светлость, и все.

Губы герцога сжались, но потом, будто осознав, что спорить бесполезно, он подошел к столу и опустился на стул.

— В этом документе, — пояснил маркиз, показывая на бумагу, лежавшую сверху, — написано, что девушка по имени Фортуна Гримвуд — ваша законная дочь, родившаяся 27 августа 1801 года, которую вы подменили младенцем мужского пола, являющимся на самом деле сыном фермера и его жены по фамилии Гримвуд, проживавших на ферме в вашем поместье.

Герцог уставился на документ. Маркиз щелкнул пальцами, и официант, которого не было видно, пока он не вошел в комнату, поставил на стол чернильницу и положил гусиное перо, а затем удалился.

Маркиз, обмакнув перо в чернильницу, передал его герцогу. Тот поставил свою подпись на документе, маркиз взял его, и герцог увидел под ним еще один.

— А это еще что? — спросил он.

— Этим документом, — ответил маркиз, — вы признаете Алистера Мерила, полковника королевских драгун, вашим предполагаемым наследником. Он также дает право потребовать, чтобы владелец поместья Мерил выплатил деньги, которые причитаются ему за те семнадцать лет, когда его место было занято узурпатором, известным под именем виконт Мер.

Герцог тихо выругался, подписывая эту бумагу.

— Я подумал, будет лучше, — продолжал маркиз, — если юный Гримвуд как можно быстрее уедет из Англии во избежание скандала, который может бросить тень на вашу дочь, леди Фортуну.

Он ожидал, что скажет герцог, но, поскольку тот молчал, продолжил:

— Я переговорил с полковником пятого гусарского полка и узнал, что одна из его рот через два дня отправляется в Канаду. Он согласился взять с собой молодого человека по имени Гримвуд, который должен купить патент на должность офицера в этом полку. — Жестким голосом маркиз добавил: — Я предлагаю, чтобы немедленно были составлены документы, согласно которым ваша светлость обязуется выделять этому молодому человеку три тысячи фунтов в год пожизненно. Более того, если он изъявит желание осесть в Канаде, вы дадите ему десять тысяч фунтов стерлингов для приобретения фермы в той части страны, которую он изберет для жительства. Думаю, это будет справедливо.

— Вы все предусмотрели, — язвительно заметил герцог.

— Полагаю, вашей светлости не нужен громкий скандал, — ответил маркиз. — Когда молодой Гримвуд уедет из Англии, ваша светлость может заявить, что он, к несчастью, утонул во время морского путешествия. А раз так, не надо будет устраивать похорон и никто не будет задавать ненужных вопросов.

Герцог стиснул зубы и медленно сжал старческие пальцы в кулак, а потом резким громким голосом, эхом отразившимся от стен, спросил:

— А теперь мы переходим к главному, не так ли? Что вы хотите для себя? Чтобы я вернул вам все земли вашего отца или только часть их?

Маркиз взял со стола подписанные бумаги и положил их в карман сюртука. Потом он выпрямил спину.

— Мне лично не нужно ничего, — ответил он. — Я не торгую людьми.

На мгновение наступила тишина, и, когда маркиз собирался уже уйти, герцог вдруг голосом полным ярости закричал:

— Будьте вы прокляты! Да как вы смеете предполагать, что я приму от вас милостыню! Неужели вы думаете, что я хочу снискать ваше расположение? Вы не «торгуете людьми», как же! Так всегда говорил ваш папаша; он любил выставить меня последним подлецом. Я долго терпел подобные штучки от вашего отца, но от вас, Тейн, не потерплю! Запомните, не потерплю!

И герцог с силой ударил кулаком по столу. Маркиз с искренним изумлением глядел на него.

— Так вот что я вам скажу, — ревел герцог. — Вы заберете свои чертовы земли в обмен на эту девушку, которую я признал своей дочерью. Не желаю быть вам ничем обязанным!

— Как я уже говорил вашей светлости, торговать вашей дочерью я не намерен.

— Бог мой! Опять он заговорил, как отец! — воскликнул герцог. — Именно из-за этого я и захотел сбить с него спесь, унизить его, разорить. Я знаю, все думали, что я решил ему отомстить за то, что он увел у меня невесту. Да, сначала я страдал от этого, но, по крайней мере, этот поступок показал, что он тоже грешен, что не все его дела благородны и добродетельны. Но после этого…

— Вы хотите сказать, — медленно произнес маркиз, — что обманули моего отца вовсе не потому, что он увел у вас мою мать?

— Я возненавидел его за это, — ответил герцог, — но со временем я стал ненавидеть его еще сильнее. Можете ли вы себе представить, что значит постоянно жить в его тени и день за днем, год за годом слышать, как все превозносят Тейна за ум, благородство и красоту? В графстве никто никогда не советовался со мной, хотя мой титул и выше. Мудрый, сострадательный, влиятельный Тейн, которого даже назначили лорд-лейтенантом!

Голос его зазвучал громче.

— Это было невыносимо! Временами я думал, что единственный способ для меня избавиться от него — это убить его.

— Я даже не подозревал об этом, — произнес маркиз.

— А никто об этом не подозревал, — отозвался герцог. — Неужели вы думаете, что я стал бы выставлять напоказ мои чувства. Но я его переиграл. И надеюсь, что на небесах — где он, без сомнения, пользуется всеобщим восхищением — он все-таки узнал, как я обвел его вокруг пальца и лишил его наследника всех земель.

Он помолчал, а потом добавил уже более спокойным голосом:

— Но месть моя не удалась, и вы, конечно, скажете, что сын перехитрил обидчика своего отца и справедливость восторжествовала.

Губы маркиза тронула улыбка.

— Как сын своего отца, ваша светлость, восстановивший в правах вашу дочь Фортуну и вернувший Алистеру Мерилу звание вашего законного наследника, я не требую за это никакой платы.

— Как я уже говорил вам, Тейн, я не приму от вас милостыни, — заявил герцог. Он посмотрел на маркиза и сказал: — Вы, наверное, думаете, что я рисуюсь. Но уверяю вас, если вы не возьмете назад свои земли, которые доставляли мне одни неприятности с той самой минуты, как я их заполучил, то сейчас же спущусь вниз и отдам их первому же бездельнику, пьющему портвейн в Утреннем зале этого клуба.

— Неужели вы сделаете это? — тихо спросил маркиз.

— Клянусь, что сделаю, — ответил герцог. — Быть может, это и будет моей местью. Мне будет приятно посмотреть, как вы будете рвать на себе волосы оттого, что лишились земель, которые я предлагал вам в обмен на мою восьмую дочь и которые по вашей собственной глупости попали в руки какого-то ничтожества.

Герцог говорил с усмешкой, но маркиз знал, что это не пустые слова.

Конечно, глупо было бы под влиянием минутного каприза потерять земли, за которые он столько боролся.

Маркиз на мгновение заколебался, а потом сказал:

— Я не приму эти земли в качестве подарка, ваша светлость. Давайте сыграем с вами в последний раз. Ставлю все, что у меня есть, против поместий, которые когда-то принадлежали моему отцу.

— Что вы ставите? — в изумлении спросил герцог.

— Свой замок, дом в Лондоне и все свое состояние, — ответил маркиз.

— Вы что, рехнулись? — спросил герцог.

— Нет, — заметил маркиз. — Ставки примерно равны, а я верю в свою удачу.

— До последнего времени вам не очень сильно везло, — мрачно ответил герцог.

— Мне кажется, что теперь все изменилось, — ответил маркиз.

Набрякшие веки герцога скрыли его глаза. Усталость как рукой сняло. Инстинкт игрока заставил позабыть обо всем, и его руки потянулись к картам.

— Перед тем как мы начнем игру, я хочу поставить одно условие, — спокойно произнес маркиз. — Мы будем полагаться не на свое умение, а лишь на волю судьбы. Выиграет тот, кто первым откроет туза.

— Ваше место — в сумасшедшем доме. Что вы будете делать, если проиграете?

— Уеду за границу, — ответил маркиз. — В Англии меня ничто не держит.

Герцог удивленно поднял брови. Маркиз пододвинул стул и сел. Тут же появился слуга с колодой карт. Рядом с герцогом, как обычно, появился бокал вина.

— Не будем мешать карты, — предложил маркиз. — Прошу вас, ваша светлость, берите первую.

— Ладно, пойду первым, — сказал герцог и вытащил десятку.

Маркиз вытащил двойку, герцог — короля, а маркиз — девятку. Затем у герцога оказалась дама, а у маркиза — восьмерка.

Легкая гримаса исказила лицо герцога. Это была циничная, торжествующая улыбка игрока, верящего в удачу. Его следующей картой была девятка, а у маркиза — пятерка.

Игроки снимали карту за картой; когда на столе уже лежало двадцать карт, они стали снимать карты медленнее. Каждый надеялся, что следующей будет долгожданный туз.

Герцог вытащил короля, и, когда маркиз положил руку на колоду, ему показалось, что он слышит мягкий голос:

— Я знаю, что принесу вам удачу… я уверена в этом.

Он так ясно расслышал эти слова, что на мгновение ему показалось, что Фортуна стоит рядом. Маркиз перевернул карту и увидел, что это туз червей! Он глядел на него, не веря своим глазам.

Герцог даже не пошевелился, но привычный ритуал не изменился. Слуга принес большую стопку документов, которые в течение пяти лет много раз переходили из рук маркиза в руки герцога и обратно. Были и такие владения, которые они еще ни разу не разыгрывали.

Герцог медленно подписал все пятнадцать документов, передав в руки маркиза тысячи акров земли, на которых жило несколько тысяч человек.

Когда последний документ был подписан, маркиз встал.

— Сегодня в два часа дня я привезу в Мерил-Парк леди Фортуну, ваша светлость, — сказал он.

Потом молча повернулся и, выйдя из игорного зала, спустился в холл.

Пока он ждал, когда принесут его перчатки и шляпу, дверь открылась и вошел полковник Алистер Мерил.

— Я только что приехал, Сильванус, — вскричал он, — и привез признание Гримвудов! Все было так, как ты и предполагал.

Он говорил возбужденно, но выражение лица маркиза не изменилось.

Вместо ответа, он вытащил из кармана второй документ, подписанный герцогом, и вложил его в руку друга.

— Ты опоздал, Алистер, — сказал маркиз. — Все уже решено.

И, не говоря больше ни слова, он вышел из клуба и, забравшись в свой фаэтон, поехал на площадь Беркли, а полковник в изумлении уставился ему вслед.

Спустившись к завтраку, Фортуна узнала, что маркиз уже уехал, и она встревожилась — долго ли он будет отсутствовать и не придется ли ей провести день в одиночестве.

Когда он вернулся, она была в библиотеке — лай собак известил ее о приезде маркиза. Она отложила книгу, чтобы броситься к двери, но тут увидела, что маркиз уже вошел в библиотеку.

— Вы вернулись! — радостно воскликнула она. — Я надеялась, что скоро вас увижу.

Но тут она поняла по его лицу, что случилось что-то важное.

Маркиз был мрачен и задумчив — таким она после возвращения из Франции его еще не видела.

— Что случилось? — невольно вырвалось у Фортуны.

Вместо ответа, маркиз медленно подошел к столику с напитками и налил себе бренди.

— Что-нибудь ужасное? — со страхом спросила Фортуна.

Маркиз выпил бренди и произнес:

— Имею честь сообщить вам, что вы больше не мисс Никто. Теперь вы леди Фортуна Мерил.

Наступило молчание. Фортуна широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на маркиза.

Наконец она сказала очень тихо, так, что маркиз едва расслышал ее слова:

— Значит… дама, которая говорила с нами… вчера… и которую вы называли… ваша светлость… была моей…

— Матерью, — закончил маркиз.

— А кто мой отец?

— Герцог Экрингтон.

— О нет, только не это! — вскричала Фортуна. — Этого не может быть! Я ненавижу его за то, что он с вами сделал!

— И все-таки он ваш отец, — произнес маркиз.

— Значит, Гилли была права… меня поменяли на сына Гримвудов, — прошептала Фортуна. — И сделал это герцог…

— Вы были восьмой дочерью, — объяснил маркиз, — а ему нужен был наследник.

— И если бы Гили меня не выходила, я бы… умерла, — прошептала Фортуна таким же тихим голосом. — А герцогу не было до меня… никакого дела, да и герцогине… тоже.

— Думаю, ваша мать ничего не знала о том, что ей подменили ребенка, или, по крайней мере, узнала так поздно, что уже ничего нельзя было сделать.

— Почему она не стала искать меня? — спросила Фортуна. — Нет, она признала ребенка Гримвудов… своим сыном. Это тот самый юноша, что был с ней вчера… правда?

Маркиз кивнул. Они долго молчали.

— Значит, теперь… я должна носить… их фамилию? — запинаясь, произнесла Фортуна.

— Вы займете полагающееся вам по праву место в свете, — сказал маркиз. — Герцог признал вас своей законной дочерью. Молодой Гримвуд уедет за границу, Алистер Мерил снова станет наследником герцога.

— Но я бы хотела… чтобы все осталось… как было.

— Это невозможно. Сегодня я отвезу вас к вашим родителям.

— Вы отвезете меня… к герцогу и… герцогине? — вскричала Фортуна, не веря своим ушам.

— Это ваши родители, — ответил маркиз. — Вы познакомитесь со своими сестрами и станете полноправным членом семьи.

— Но если я… не хочу… этого? — спросила Фортуна.

— У вас нет другого выбора. Вы — светская дама, Фортуна.

— Я не хочу становиться светской дамой.

— У меня нет желания спорить с вами, — заявил маркиз.

Фортуна попыталась сдержать слезы, застилавшие ей глаза.

— Как же вы заставили герцога признать меня? — спросила она. — Вы отдали ему меня в обмен на свои земли. Это правда?

— Нет, неправда, — отрезал маркиз громким голосом. — Я не взял ничего в обмен на вас, Фортуна.

— Значит, я не обязана идти к герцогу, — быстро произнесла девушка. — Если бы это был долг чести, я не могла бы отказаться — долги надо платить. Но если никакой сделки не было, значит, я могу остаться здесь, с… вами.

— Это невозможно, — сказал маркиз. — Совершенно невозможно. Вы, наконец, получили возможность жить настоящей жизнью, той жизнью, для которой были рождены.

— Но я не хочу такой жизни, неужели вы не понимаете? — закричала Фортуна. — Я не поеду к людям, которых не знаю, которым совершенно безразлична, которые с легкостью отказались от меня сразу же после рождения. О, Аполлон, разрешите мне остаться с вами. Я сделаю все, что вы пожелаете. Я буду послушна вам… я не доставлю вам неприятностей. Пожалуйста, прошу вас… разрешите мне… остаться.

Маркиз с грохотом поставил свой бокал на стол.

— Я уже говорил вам, Фортуна, — резко бросил он. — Я не намерен обсуждать этот вопрос. Вы должны быть готовы к двум часам, и я отвезу вас в Мерил-Хаус.

Произнеся это, он вышел из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь.

Фортуна слушала, как его шаги удаляются, и поняла, что он уходит из дому. Когда звук шагов смолк, она медленно опустилась на колени перед любимым креслом маркиза и положила на него свою голову.

Глава 11

Когда через три часа маркиз вернулся на площадь Беркли, он увидел, что у дверей Тейн-Хауса стоит его ландо.

На дверях экипажа красовался его герб, а серебряные лампы, ручки и детали упряжи были отполированы до блеска. Ждавшие маркиза кучера в ярких ливреях являли собой живописное зрелище.

Пару гнедых, впряженных в ландо, маркиз купил три месяца назад на аукционе, заплатив за них более тысячи фунтов. Однако лошади, на которых сидели сопровождавшие экипаж всадники в белых париках и бархатных фуражках, были еще более благородных кровей.

Не было сомнения, что маркиз намеревался отвезти Фортуну в Мерил-Хаус с полагающейся для такого случая пышностью, но, когда он выходил из фаэтона, его лицо было мрачным, а взгляд — жестким.

Войдя в дом, он нетерпеливо произнес:

— Сообщите ее светлости, что я жду ее.

На мгновение воцарилось молчание, но потом Клеменс, подойдя поближе к маркизу, тихо произнес:

— Ее светлости нет дома, милорд.

— Нет дома? — переспросил маркиз. — Но ведь уже третий час.

— Миссис Денверс все объяснит вашей светлости, — извиняющимся тоном произнес Клеменс.

Он ждал, что маркиз прикажет позвать экономку сюда. Но, подумав немного, маркиз с потемневшим лицом принялся подниматься по лестнице, где на площадке третьего этажа стояла миссис Денверс.

— Что за ерунда, миссис Денверс? — резким тоном спросил маркиз. — Я велел ее светлости быть готовой к двум часам. Сообщите ей, что я жду и что мы уезжаем сейчас же.

— Вы не поняли, милорд, — ответила миссис Денверс. — Ее светлость ушла навсегда, в этом-то все и несчастье.

— Но она не могла этого сделать, — произнес маркиз растерянно. Его лицо при этом страшно побледнело. — Это же невозможно!

— Я что-то не до конца понимаю, — сказала миссис Денверс. — Если ваша светлость объяснит мне…

И, не дожидаясь ответа маркиза, она направилась в комнату Фортуны. Спальня девушки была залита солнцем, а на столе стояли цветы.

— Посмотрите, милорд, вот в этом платье ее светлость ходила сегодня, — сказала миссис Денверс, показывая на стул, — но если она оставила его здесь, в чем же она ушла, ведь все ее платья, все до одного, висят в шкафу.

Говоря это, она открыла дверцу гардероба, и у маркиза зарябило в глазах от мелькания цветов и фасонов.

— Неужели вы думаете… — начал было он неуверенно.

— Нет, милорд, на этот раз ее никто не увез, я в этом уверена. Никто не мог пробраться в дом незамеченным. Мисс Фор… то есть ее светлость, по-видимому, ушла сама.

Маркиз ничего не сказал. Миссис Денверс, помолчав секунду, продолжала:

— Клянусь вам, милорд, что вся одежда на месте. Уж я-то знаю — мне столько раз приходилось заглядывать в этот шкаф.

И тут миссис Денверс вскрикнула:

— Я догадалась, милорд!

Она быстро пересекла комнату, выдвинула ящик комода и заглянула в него.

— Да, его нет! Так вот что надела ее светлость!

— О чем это вы? — спросил маркиз, хотя уже и сам знал ответ.

— О черном платье, в котором она вернулась вместе с вами из Франции. Я положила его сюда вместе с вуалью и апостольником.

Ее глаза встретились с глазами маркиза, и в них он прочитал мольбу.

— Не волнуйтесь, миссис Денверс, — тихо произнес маркиз. — Я догоню ее. Вы, случайно, не знаете, когда от гостиницы «Белый бык» на Пикадилли отправляется дуврский дилижанс?

— Один уходит рано утром, милорд, а другой — через полчаса после полудня.

— На этом она и поедет, — заявил маркиз. — Уложите одежду ее светлости — я забыл сказать об этом вам утром — и приготовьте ее к отправке в Мерил-Хаус.

— Догоните ее, милорд, не дайте ей вернуться назад в монастырь, — взмолилась миссис Денверс. — Нельзя допустить, чтобы такое милое юное создание оказалось на всю жизнь запертым в стенах обители. Ведь это же противно самой природе вещей!

Он повернулся и быстро сбежал по лестнице.

— Отошлите ландо, — велел он Клеменсу, — и заложите фаэтон и самых быстрых лошадей. Когда я уеду, отправляйтесь в Мерил-Хаус и передайте его светлости герцогу Экрингтону мое послание.

Он замолчал, нахмурив брови.

— Какое послание, милорд? — спросил Клеменс.

— Сообщите его светлости, — медленно, словно подбирая слова, проговорил маркиз, — что в связи с непредвиденными обстоятельствами я не смог выполнить обещание, данное его светлости сегодня утром. Скажите ему, что я уехал по делам и буду в Мерил-Парке вечером. Понятно? Доложите мне, когда будет готов фаэтон, — велел маркиз и удалился в библиотеку.

Он стоял, глядя на фонтан в саду, пока ему не сказали, что экипаж подан.

Маркиз запрыгнул на сиденье кучера, схватил вожжи и погнал фаэтон по площади с такой скоростью, что старый Эбби, наблюдавший за ним, только покачал головой.

Часы, которые Фортуна провела в дилижансе, показались ей вечностью.

Фортуна решила, что жизнь для нее закончилась, а впереди ждало только одно — одиночество да молитвы о том, чтобы Господь поскорее призвал ее к себе.

Она знала, что без маркиза ее жизнь не будет иметь ни смысла, ни цели. Она не могла представить себе, как сможет существовать без него, без надежды увидеть его, услышать его голос, любоваться его красивым лицом.

«Пусть он сердится на меня, — подумала она, — но лучше терпеть его гнев, чем жить с другим человеком, пусть даже самым добрым и спокойным». Пусть он ненавидит ее, но его ненависть все равно лучше, чем полное равнодушие, с которым он отослал ее прочь, отправив в тот мир, где, как она знала, он никогда не появляется.

После того как маркиз оставил ее в библиотеке, она не плакала, но теперь слезы застилали ей глаза, и она все ниже и ниже наклоняла голову, чтобы пассажиры не заметили ее горя.

Но они не делали никаких попыток завязать с ней разговор. Фортуна знала, что они не решались нарушить ее одиночество из-за монашеского одеяния.

— О боже! — шептала Фортуна. — Как бы мне хотелось стать старой и седой! Тогда бы мне пришлось страдать не так уж долго!

Кучер в третий раз сменил лошадей, они ехали уже более трех часов, как вдруг на пустынной дороге, где не было видно ни одного экипажа, огромный дилижанс резко остановился.

Раздались громкие голоса — кучер с кем-то спорил. Потом дверь распахнулась, разбудив своим стуком дремавших пассажиров. Какой-то престарелый джентльмен разразился гневной речью в адрес кучера:

— В чем дело? Мы уже и так опаздываем, а ты еще остановил дилижанс!

— Среди пассажиров есть монахиня, — произнес кучер. — Прошу вас, мэм, выйдите из экипажа — вас тут спрашивают.

Глаза всех пассажиров обратились к Фортуне.

— M-меня… никто… не может… спрашивать, — запинаясь и с явной неохотой произнесла она.

— Других монахинь здесь нет, мэм, — ответил возница. — А джентльмен требует, чтобы вы вышли, и как можно скорее.

Но Фортуна оставалась на своем месте.

— Ступайте, моя дорогая, сказала ей сидевшая рядом женщина, — сдается мне, что кто-то нуждается в вашем утешении.

— Буду вам очень признателен, мэм, если вы поскорее выйдете из экипажа, — настойчиво произнес кучер. — Мы уже и так опаздываем, а до Дувра еще пятнадцать миль.

— Да-да… я выйду, — пробормотала Фортуна, почувствовав нескрываемую враждебность со стороны пассажиров из-за того, что она задерживала дилижанс.

Как только она ступила на дорогу, кучер захлопнул дверь и с проворством обезьяны вскарабкался на свое место на козлах. Просвистел кнут, и дилижанс тронулся в путь. Фортуна застыла на месте.

Невдалеке она увидела фаэтон, который отъезжал в сторону, чтобы освободить дорогу. Дилижанс проехал мимо, и Фортуна поняла, что владелец фаэтона ждет ее.

Фортуне было страшно, но в то же время она ощутила радость оттого, что снова увидит маркиза. Она направилась по пыльной дороге к фаэтону.

Маркиза сопровождал один Джим, который, помогая ей подняться в фаэтон, нахально улыбнулся. После этого он запрыгнул на запятки, а маркиз одним ударом хлыста развернул коней и погнал их в Лондон.

Он не смотрел на Фортуну, и сердце ее упало.

Она искоса взглянула на маркиза и по жесткой линий его губ поняла, что он вне себя от ярости. Фортуна сжала руки и еле удержалась, чтобы не заплакать.

Он злился на нее, и совершенно справедливо. Она ослушалась его приказа, и все-таки у нее было одно утешение, устоять перед которым она не смогла, — ей суждено еще немного побыть в его обществе, посидеть рядом.

Некоторое время спустя они свернули с главной дороги, и Фортуна без слов поняла, куда они едут.

До замка было еще далеко, но, проехав несколько миль, они оказались во владениях, когда-то принадлежавших отцу маркиза, которые его сын хорошо знал и за возвращение которых боролся столько лет.

Одежда монахини стесняла Фортуну, и она сняла вуаль и развязала апостольник. Волосы густой волной рассыпались по ее плечам.

Она выглядела так же, как и в тот день, когда маркиз, радуясь, что ему удалось спасти ее от заточения в монастыре, привез ее домой из Франции.

Интересно, помнит ли он, как она спала у него на груди, когда они в темноте ехали в Лондон?

Фортуна снова взглянула на своего спутника и подумала, что никогда еще он не казался ей таким неприступным.

Вдруг она почувствовала, что больше не в силах выносить его молчание, и снова еле сдержалась, чтобы громко не всхлипнуть.

Красота замка в лучах заходящего солнца не произвела на нее такого впечатления, как в первый раз. Когда Джим помог ей выйти из фаэтона, она, дрожа от страха, последовала за маркизом по каменным ступеням и прошла в дом через огромные, обитые железом двери.

Большой холл, откуда начиналась лестница с резными перилами, показался ей мрачным и непривлекательным.

— Когда вы переоденетесь в нормальное платье, Фортуна, — произнес ледяным голосом маркиз, — спуститесь в библиотеку — я хочу поговорить с вами.

Произнеся это, он удалился, а Фортуна, борясь со слезами, стала медленно подниматься по лестнице, чувствуя, что силы ее покидают.

На площадке второго этажа она, к своему удивлению, увидела миссис Денверс. В ее лице и улыбке было что-то успокаивающее.

Фортуна в волнении подбежала к ней, и, когда миссис Денверс обняла ее, слезы, которые она так долго сдерживала, заструились по ее щекам.

— Ну-ну, мисс… я хотела сказать, миледи, — прошептала миссис Денверс, — все будет хорошо. Не плачьте, моя милая, я уверена, что плакать не из-за чего.

— Нет, есть из-за чего, — всхлипнула Фортуна. — Его светлость… так зол на меня! Но я должна была уехать… должна!

— Идите-ка лучше в свою спальню, миледи, — успокаивающим голосом произнесла миссис Денверс, — я приготовила вам ванну и привезла вашу одежду.

— Я не ожидала… встретить вас здесь, — проговорила Фортуна, которой никак не удавалось справиться со слезами.

— Я знаю, миледи. Но когда его светлость велел мне отправить вашу одежду в замок, я решила, что лучше мне поехать самой. Я чувствовала, что буду нужна вам.

— Я так рада, что вы приехали! — воскликнула Фортуна. — Скажите, что мне делать, миссис Денверс? Я не поеду в дом герцога… Экрингтона… ни за что не поеду!

— Я принесла вам бульону и кое-что поесть, — сказала миссис Денверс. — Вы ведь сегодня не обедали.

— Но я должна торопиться, ведь он ждет меня, — робко произнесла Фортуна.

— Пусть немного подождет, — заявила миссис Денверс, — может, это охладит его гнев. Кроме того, я не хотела бы, чтобы его светлость видел вас в таком виде, миледи. Надо было мне еще после вашего возвращения из Франции сжечь это платье.

Легкая улыбка тронула губы Фортуны. Она была так измучена, что с благодарностью позволила миссис Денверс раздеть себя.

В теплой воде, от которой исходил аромат жасмина, она расслабилась, а миссис Денверс помогла ей вытереться. Чтобы сделать приятное заботливой экономке, которая кудахтала над ней, как курица, потерявшая в высокой траве цыпленка, Фортуна выпила бульону и немного поела.

И только когда ее туалет был закончен, она взглянула в зеркало и увидела, что миссис Денверс облачила ее в вечернее платье.

Это платье она еще ни разу не надевала. Кружево, украшенное маленькими капельками алмазов, было нашито на серебряную парчу, так что казалось, что Фортуна окутана пеной.

— Мне надо… спускаться вниз, — тихо, почти шепотом, произнесла Фортуна.

Это были первые слова, которые она выговорила после долгого молчания.

— Теперь вы готовы, миледи, — улыбаясь, сказала миссис Денверс. — И не надо бояться. Я уверена, что его светлость не станет долго сердиться на вас. Кроме того, у него для вас хорошие новости. Он получил от герцога все свои земли, все до последнего акра! Они снова его! И когда люди, живущие в поместьях маркиза, узнают об этом, они очень обрадуются, как радовались, когда его отец привез в замок свою невесту.

— Его светлость получил назад свои земли?! — не веря своим ушам, произнесла Фортуна.

— Да, получил, — ответила миссис Денверс. — Его светлость еще не говорил нам об этом, но племянник мистера Клеменса работает официантом в «Белом клубе», миледи, и, хотя ему по должности полагается держать язык за зубами, не мог не поделиться с нами этой новостью. Теперь все наши несчастья и неуверенность в завтрашнем дне остались в прошлом.

— Значит, маркиз вернул все свои земли, — задумчиво произнесла Фортуна.

Она повернулась и без прежнего страха вышла из комнаты. Вздернув маленький подбородок, она пересекла холл и направилась в библиотеку. Лакей открыл перед ней дверь.

Маркиз стоял у окна и глядел на деревья, на ветвях которых сидела стая грачей. Услышав, что она вошла, он повернулся, и они какое-то время молча смотрели друг на друга. Лицо маркиза было беспристрастно, но в его взгляде таилось что-то такое, чего Фортуна не могла понять.

Она заговорила и не узнала своего голоса:

— Почему вы… мне солгали?

Она увидела, что маркиз нахмурил брови, словно не соглашаясь с этим обвинением.

— Солгал? — удивленно переспросил он.

— Вы получили свои земли в обмен на меня, а мне сказали совсем другое, — заявила Фортуна, — а ведь я вам поверила.

— Вы по-прежнему должны мне верить, — ответил маркиз. — Я добился, чтобы герцог признал вас своей законной дочерью, и ничего — слышите, Фортуна, ничего — не взял с него за это.

— Тогда как же вам удалось так быстро вернуть себе все свои владения? — потребовала она ответа.

— Я их выиграл, — ответил маркиз, — если хотите знать правду, я вынужден был это сделать. Его светлость не соглашался признать вас безо всяких условий, более того, он угрожал, что, если я не заберу назад свои земли, то он отдаст их первому же посетителю клуба, которого увидит в Утреннем зале.

— А что же вы поставили на кон, если не меня?

— Я поставил свой замок, дом в Лондоне и все свое состояние.

Фортуна онемела от изумления.

— Вы с ума сошли! — воскликнула она, придя в себя.

— То же самое сказал мне и герцог, — с кривой усмешкой произнес маркиз.

— А если бы вы проиграли?

— Меня бы это не сильно расстроило, — сказал маркиз, — все равно я собрался уехать за границу.

— Куда… собрались? — переспросила Фортуна, думая, что ослышалась. — Вы ведь вернули свои земли… и ваши люди снова в вашей власти. Вы можете теперь заняться осуществлением тех планов, которые мы так часто обсуждали.

— Меня это совершенно не занимает, — перебил ее маркиз и отвернулся к окну.

Наступила тишина, потом он почувствовал, что Фортуна подошла к нему и встала очень близко.

— Как вы можете так говорить? — спросила она. Что случилось?

— Я не намерен обсуждать с вами эту тему, — резко бросил маркиз. — Я хочу поговорить о вас, Фортуна. Я же сказал вам, что надо сделать, а вы снова ослушались. Почему вы убежали?

Он повернулся и увидел, что Фортуна смотрит на него.

Закат позолотил ее волосы и осветил широко раскрытые глаза, в которых застыла тревога. Ее платье сверкало, отчего она была похожа на нимфу, поднявшуюся из вод озера и пробравшуюся в комнату, словно утренний туман.

— Вы сами знаете… почему я… ушла, — медленно проговорила она.

— Ну почему вы такая упрямая? — неестественно громко произнес маркиз. — Неужели вы не понимаете, что ваше положение коренным образом изменилось? Вы — дочь герцога, Фортуна, и должны быть представлены в высшем обществе.

— Я не хочу этого, — ответила Фортуна.

— Да что вы понимаете, — пренебрежительно произнес маркиз. — Вы же еще не видели настоящего света. Я представил вас отбросам общества, но я не мог поступить иначе — мне надо было вернуть вам имя. Теперь же вы должны забыть об этих людях.

— А вас мне… тоже надо… забыть? — спросила Фортуна.

— Когда ваша мать начнет вывозить вас в свет, вы без труда меня забудете. Там вы встретите добропорядочного, чистого юношу, который сделает вам предложение и с которым вы будете счастливы.

Фортуна глубоко вздохнула, а в глазах ее вспыхнули искорки гнева.

— И вы полагаете, что добропорядочный… ч-чистый юноша из высшего света захочет взять в жены… л-любовницу маркиза Тейна, которую он бросил… когда она ему надоела? Я-то уверена, что не захочет, но, если… мне понадобится… защита… я конечно же… могу обратиться к сэру Роджеру Краули или к какому-нибудь другому джентльмену того же сорта.

Маркиз остолбенел, но потом протянул руки и так грубо схватил Фортуну за плечи, что его пальцы глубоко впились в ее нежную кожу. Он затряс ее с такой силой, что она почувствовала себя беспомощным кроликом, попавшим в зубы к терьеру.

— Да как вы смеете говорить такие вещи! — закричал он. — Я же вас пальцем не коснулся! Вы сказали это, чтобы позлить меня. Если Краули или кто-нибудь другой осмелится хотя бы дотронуться до вас, я его убью!

Вдруг он застыл на месте. Ему вдруг показалось, что он бросил между собой и Фортуной обнаженный меч.

Его руки все еще лежали на ее плечах. Он посмотрел на нее и увидел широко раскрытые испуганные глаза, зардевшиеся от бешеной тряски щеки, белые волосы, разметавшиеся по лицу, дрожащие губы.

— О боже! — простонал маркиз.

Это был стон невыносимой боли — словно внутри его прорвало какую-то невидимую плотину, и он понял, что не может больше сдерживаться. Маркиз сжал Фортуну в своих объятиях и впился страстным поцелуем в ее рот.

Он так крепко сжимал ее, что ей стало нечем дышать, его губы терзали ее рот, и она ничего не ощущала, кроме боли, пока, наконец, внутри ее не вспыхнуло пламя, которое стало подниматься все выше и выше…

Поцелуи маркиза сделались мягче, Фортуна почувствовала нежность, таившуюся в них, и ответила ему тем же.

Весь мир засиял для нее ярким солнечным светом; она услышала пение птиц — это была райская музыка.

Теперь никто не сможет их разлучить — этот поцелуй связал их на вечные времена.

Наконец, маркиз оторвался от Фортуны и взглянул на нее. Ее глаза сияли, словно звезды, а лицо стало таким прекрасным, каким он его еще не видел.

— О, моя дорогая, моя бесценная, моя любовь, — прошептал маркиз. — Зачем ты искушаешь меня? Я хотел совершить единственный добрый поступок за всю мою жизнь, вернуть тебя твоим родителям, но ты не дала мне этого сделать!

— Я не могу… жить без тебя… ты знаешь, что не могу, — прошептала в ответ Фортуна.

— Ты сошла с ума! — воскликнул маркиз. — Неужели ты не понимаешь, что я за человек? Ты ведь должна знать мое прозвище. Последние пять лет я находил забвение в пороке и распутстве. Ты окружила меня ореолом, но он совсем мне не идет.

— Ты всегда был для меня богом Солнца, — прошептала Фортуна, — а когда Солнца на небе нет, то на земле царит мрак, ужас… и отчаяние. Я не могу без тебя жить.

— Я пытался сделать как лучше, — в отчаянии произнес маркиз, — но это оказалось так трудно, и виновата в этом одна ты. Теперь же я не отпущу тебя, Фортуна.

— Ты… любишь… меня?

— Я полюбил тебя с первого взгляда, — ответил маркиз. — Но я боролся со своей любовью. Я пытался возненавидеть тебя за то, что ты дочь герцога. А когда я увидел, как ты добра, чиста и невинна, я понял, что не достоин тебя. — Маркиз крепче прижал ее к себе. — Понимаешь ли ты, что я чуть было не сошел с ума? Это была пытка, которую я не пожелал бы ни одному мужчине, — запрещать себе целовать тебя, дотрагиваться до тебя, сделать тебя своей.

— Но почему? — спросила Фортуна.

— Потому что я люблю тебя, — просто ответил маркиз. — Потому что не хотел испортить или осквернить самое совершенное создание на свете. Я имею в виду не только твою красоту, моя радость, — она неоспорима, — но и тебя саму. О такой женщине можно только мечтать!

Он снова принялся целовать ее, и Фортуне показалось, что она сейчас умрет от счастья.

Когда, наконец, он выпустил ее из своих объятий, Фортуна мягко спросила:

— Так ты не отошлешь меня прочь? Я останусь с тобой?

— А ты выйдешь за меня замуж?

— Тебе не обязательно… жениться на мне, если ты… этого не хочешь, — пробормотала Фортуна.

Маркиз на мгновение опешил, потом резко притянул ее к себе так, что она вскрикнула.

— Нет, ты станешь моей женой! — с жаром произнес он. — Я привяжу тебя к себе всеми божескими и людскими законами, всеми службами, книгами и кольцами. Я уже дважды терял тебя и больше терять не хочу. Ты станешь моей навечно, понятно?

— Я всегда этого хотела, — мягко произнесла она.

— Тогда поженимся сейчас же, — улыбнулся маркиз.

Глаза Фортуны расширились.

— Каким образом? — спросила она. — Разве это возможно?

— Открою тебе одну тайну, — ответил маркиз. — Когда я приехал за тобой во Францию, я боялся, что мне не позволят увезти послушницу из католического монастыря. Поэтому я взял с собой специальное разрешение на брак. Так что мы можем обвенчаться в любое время, хоть сегодня вечером, если захочешь.

Лицо Фортуны засияло так, что маркиз чуть не ослеп.

— Тогда я отдам нужные распоряжения, — сказал он, прижавшись к ней щекой.

Не выпуская ее из объятий, он подвел ее к камину и потянул за шнур звонка.

Они услыхали, как открылась дверь, и, хотя маркиз снял руки с плеч Фортуны, по улыбке дворецкого Бейтсона они догадались; что он видел, как они обнимались.

— Я женюсь, Бейтсон, — произнес маркиз. — Пошлите, пожалуйста, за капелланом и сообщите ему, что у меня есть разрешение на венчание.

— От всего сердца поздравляю вас, милорд, и вас, миледи, — сказал Бейтсон. — Я говорю от лица всех слуг замка и конечно же всех жителей поместья, милорд.

— Спасибо, Бейтсон.

— Надеюсь, ваша светлость простит меня, — продолжал Бейтсон, — но я предвидел, что вам может понадобиться капеллан, и попросил его быть наготове. Сейчас садовники украшают часовню, милорд, и через четверть часа все будет готово. А миссис Денверс привезла из Лондона фамильную кружевную вуаль и корону из цветов для ее светлости.

Бейтсон поклонился и через мгновение удалился, оставив маркиза стоять с раскрытым от изумления ртом.

Овладев собой, маркиз взглянул на Фортуну и увидел в ее глазах лукавый огонек. Вдруг она расхохоталась.

— Я же говорила тебе, что твои слуги знают все, — сказала она. — Неужели ты не догадался, что твой камердинер видел у тебя разрешение на брак? А быть может, когда я уехала, ты невольно… выдал свое отношение ко мне?

— Нет, я на самом деле собирался отвезти тебя к родителям в Мерил-Парк, — возразил маркиз.

— Я бы ни за что не поехала к ним, — сказала Фортуна. — И даже если ты раздумаешь жениться на мне, я лучше вернусь в монастырь, чем перееду жить к людям, которых я презираю и никогда не смогу полюбить.

Маркиз положил руки ей на плечи и притянул к себе.

— До сих пор не могу поверить, что ты будешь моей, — хриплым от волнения голосом произнес он, — и мы всегда будем вместе. Мне следовало бы отправить тебя к родителям, но я так сильно люблю тебя, что не смогу от тебя отказаться. — Он сильнее сжал ее в своих объятиях и сказал: — Все эти годы я боролся за возвращение поместий своего отца, но, когда они, наконец, стали моими, я понял, что без тебя они мне не нужны. Вместо радости, я испытал невыносимую горечь. Мне ничего, ничего не было нужно, поскольку я думал, что потерял тебя.

— Так вот почему ты собрался за границу! — воскликнула Фортуна.

— Сама мысль о том, чтобы остаться в Лондоне и не иметь возможности видеть тебя, была для меня невыносима.

— Но ты поставил на карту все свое состояние, — сказала Фортуна, — как ты мог решиться на это?

— Возвращаясь из Франции, я понял, что жизнь без тебя для меня бессмысленна и пуста, — сказал маркиз. — Ты была права, сказав, что герцог отобрал у меня не только земли, но и саму душу! Это ты, Фортуна, вернула мне то, что от нее осталось!

— Я очень рада, очень рада этому! — вскричала Фортуна. — Но теперь твоя борьба с герцогом окончена — ты получил назад свои земли!

— Я получил тебя и твою любовь, — сказал маркиз, — и больше мне ничего не нужно.

— Теперь мы будем вместе, и нам так много предстоит сделать! — воскликнула Фортуна. — Мы можем начать претворять в жизнь наши планы теперь же. О, Аполлон, клянусь, тебе не будет скучно, если дни твои будут заполнены до предела.

— Неужели ты думаешь, что мне может быть скучно с тобой?

— Это единственное… чего я… боюсь.

— Не надо бояться, — мягко произнес маркиз, и в его голосе прозвучала такая нежность, какой ни одна женщина до этого от него не слышала. — И я сделаю все, чтобы ты была счастливой.

— Я и так счастлива, — сказала Фортуна, — но боюсь показаться тебе скучноватой после красивых и умных гетер, которые тебя любили.

Маркиз прижал ее к себе.

— Никогда больше не говори о них, — приказным тоном произнес он. — Они остались в прошлом, о котором мне теперь стыдно вспоминать. Понимаешь, Фортуна, ты должна забыть об этих женщинах. Тебе вообще не следовало бы о них знать.

Он поцеловал ее, но, когда он оторвался от ее губ, она с укором посмотрела на него.

— Уж больно ты властный, — мягко произнесла она.

— Это для пользы дела, — сказал маркиз. — Но, моя любовь, с точки зрения света мы начинаем совместную жизнь совсем не так, как нужно. Мы должны были бы устроить грандиозную свадьбу, и чтобы венчал нас не кто-нибудь, а сам архиепископ в соборе Святого Георгия на Ганноверской площади. Получается, что я лишаю тебя того, о чем мечтает каждая женщина!

Фортуна издала короткий смешок.

— И кого же мы пригласили бы в подружки невесты? Танцовщиц кордебалета?

Маркиз нахмурился, но потом не выдержал и рассмеялся.

— Ну и язычок у тебя! — произнес он. — Мне надо взять хорошую плетку и поучить тебя, как должна себя вести настоящая маркиза! Впрочем, сейчас я хочу только целовать тебя. Но есть одна вещь, о которой я хотел бы попросить тебя.

Фортуна вопросительно посмотрела на него.

— Давай проведем наш медовый месяц там, где мы будем одни и нам никто не будет мешать, — попросил маркиз.

В его голосе было что-то такое, отчего Фортуна неожиданно смутилась и покраснела.

— Видишь ли, любимая, — сказал маркиз, — ты многому научила меня, но я тоже хочу тебя кое-чему научить.

— Чему же?

— Тому, что ты назвала «восторгом, доходящим до экстаза», — ответил он. — На самом деле — это любовь, настоящая любовь мужчины к женщине, когда они безраздельно принадлежат друг другу, сливаясь в единое целое.

Фортуна что-то пробормотала и спрятала лицо на груди маркиза. Он взял ее за подбородок и заглянул в сияющие счастьем глаза.

— Давай уедем на моей яхте на край света!

— Разве это возможно? — задохнувшись от восторга, спросила Фортуна.

— Не только возможно, но и вполне осуществимо, — ответил маркиз. — Перед тем как я уйду с головой в работу, Фортуна, мы должны побыть с тобой вдвоем. Что ты на это скажешь?

Его руки крепче сжали ее, а она повернула к нему свое лицо и прошептала:

— Я люблю тебя, Аполлон… люблю и хочу… всегда быть с тобой!

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Всегда (фр.).

(обратно)

2

Вы очаровательны (фр.).

(обратно)

3

Вот в чем суть (фр.).

(обратно)

4

Очаровательная (фр.).

(обратно)

5

В этом случае (фр.).

(обратно)

6

Это глупо (фр.).

(обратно)

7

Тот самый господин (фр.).

(обратно)

8

Молодой Дьявол (фр.).

(обратно)

9

Ну вот, месье! (фр.).

(обратно)

10

До завтра, мой храбрец (фр.).

(обратно)

11

Паратые гончие — английская охотничья порода, с которыми охотятся на лис. (Примеч. пер.).

(обратно)

12

К вашим услугам, месье! (фр.).

(обратно)

13

Бедная малышка, моя бедная малышка (фр.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg