«Пленница»

Виктория Холт Пленница

Глава 1 Дом в Блумзбери

В семнадцать лет я пережила одно из самых необычных приключений, какое может выпасть на долю молодой девушки. Оно столкнуло меня с миром, абсолютно не похожим на тот, к встрече с которым меня готовили с детства, и резко изменило всё дальнейшее течение моей жизни.

Мне всегда казалось, что своим существованием я обязана исключительно рассеянности моих родителей. Можно представить себе, как они оцепенели от ужаса и удивления, овладевших ими, когда признаки моего предстоящего появления на свет стали очевидными. Помню, как-то раз, будучи совсем ещё крошкой, я на мгновение ускользнула от надзора няньки и столкнулась на лестнице с отцом. Мы виделись так редко, что показались друг другу незнакомцами. Он опустил сдвинутые высоко на лоб очки на нос, чтобы получше разглядеть это непонятное существо, забредшее в его мир, и словно бы пытался припомнить, с кем имеет дело. Тут появилась моя мать, сразу же меня узнавшая, судя по тому, что она сказала:

— О! Это ребёнок. Где же нянька?

Пара знакомых рук быстро подхватила меня и унесла. Когда мы отошли достаточно далеко, я услышала её бормотание:

— Какие-то ненормальные! Ничего, у тебя есть твоя добрая старая няня, которая тебя любит!

Это и в самом деле было так, и я была вполне довольна жизнью, тем более что кроме доброй старой няни у меня были дворецкий мистер Долланд, кухарка миссис Харлоу, горничная Дот, служанка Мег и младшая прислуга Эмили. А позднее появилась ещё и мисс Фелисити Уиллз.

В нашем доме существовали две чётко разграниченные зоны, и я точно знала, к которой из них принадлежу.

Дом был высокий и стоял на одной из площадей, в районе, известном под названием Блумзбери. Поселились мы там по одной причине — отсюда было близко до Британского музея. Под лестницей — так у нас называли половину дома, где размещалась прислуга, — об этом учреждении говорили с таким благоговением, что, когда меня сочли достаточно подросшей, чтобы войти под его священную сень, я ожидала услышать голос с неба, повелевающий мне снять обувь, ибо под ногами моими — святыня.

Моим отцом был профессор Крэнли. Он ведал Египетским отделом музея, так как был специалистом по Древнему Египту и, в частности, по иероглифам. Впрочем, моя мать также пользовалась высокой репутацией, которую не затмевала даже известность отца. Она участвовала в его работе, сопровождала в его частых лекционных турне и была автором объёмистого тома «Значение камня Розетта», который занимал почётное место рядом с трудами моего отца в комнате, прилегавшей к его кабинету и называвшейся библиотекой.

Родители нарекли меня Розеттой, что было весьма почётно. Это имя связывало меня с их работой и наводило на мысли, что одно время они относились ко мне с известным уважением. Когда мисс Фелисити Уиллз привела меня в музей, первое, что я захотела увидеть, был этот древний камень. Я разглядывала его с изумлением и восхищённо слушала рассказ о том, что странные иероглифы, изображённые на камне, дали ключ к расшифровке письмен Древнего Египта. Я не могла оторвать глаз от этой базальтовой плиты, которая так много значила для моих родителей и носила то же имя, что и я. Это обстоятельство придавало ей в моих глазах особую важность.

Когда мне было около пяти лет, моя дальнейшая судьба начала всерьёз заботить моих родителей. Меня надо было учить, и перспектива появления гувернантки наполнила страхом сердца обитателей «Нижней зоны».

Однажды, когда все мы сидели за кухонным столом, миссис Харлоу изрекла:

— Гувернантки — чудные создания, ни рыба ни мясо.

— Нет, — возразила я, — они — люди. Гувернантки — это дамы.

— Как сказать, — не согласилась миссис Харлоу. — Слишком важные, чтобы якшаться с нашим братом, а до тех пор, — она указала пальцем в потолок, имея в виду хозяев дома, — не дотягивают. Тут они держатся так заносчиво — прямо не подходи, ну а там, наверху, тише воды, ниже травы. Да уж, чудные создания эти гувернантки…

— Я слышал, это будет племянница какого-то профессора, — сказал мистер Долланд.

От мистера Долланда ни одна новость не ускользала.

— Шустрый, что твоя обезьяна! — восхищённо отзывалась о нём миссис Харлоу.

У Дот были собственные источники информации: она прислуживала за столом.

— У них был этот самый профессор Уиллз. Они вроде учились вместе в университете, только он занялся потом чем-то другим, точными науками, или как их там. В общем, у него есть племянница, и ей нужна работа. Похоже, уже решено, что в нашем доме объявится племянница профессора.

— Умная, наверное? — со страхом спросила я.

— На мой взгляд, так даже слишком умная, — заметила миссис Харлоу.

— Я ей не позволю командовать в детской, — заявила няня Поллок.

— Она до этого не унизится. Увидите, еду ей будут подавать к ней в комнату на подносе. Набегаешься по лестнице, Дот, или ты, Мег. Могу предсказать — мы получим настоящую «мадам».

— Я не хочу, чтобы она была здесь! — воскликнула я. — Я могу учиться у вас.

Это их насмешило.

— Милочка, сказать-то всё можно, — возразила миссис Харлоу. — Но мы не из образованных… Кроме разве что мистера Долланда.

Мы все устремили ласковый взгляд на мистера Долланда. Он не только поддерживал честь нашей «зоны, но и постоянно развлекал нас. Иногда нам удавалось уговорить его показать какой-нибудь из своих номеров.

Он постоянно играл какую-нибудь роль, потому что в своё время был актёром. Я наблюдала, как он готовился отправиться наверх — тщательно одетый, полный достоинства дворецкий. В других случаях, обвязав зелёным передником свою объёмистую талию, он занимался чисткой серебра и громко распевал при этом. Я сидела, слушая как заворожённая, и ко мне потихоньку подсаживались остальные насладиться ещё и этим талантом мистера Долланда, а их у него было множество.

— Имейте в виду, — скромно предупреждал он, — пение не моя стихия. Я никогда не любил концертные залы, мне подавай настоящий театр! У меня любовь к театру в крови, можно сказать, — со дня появления на свет.

Часы, проведённые за кухонным столом, остались в моей памяти как наиболее счастливые в тогдашней моей жизни. В очаге жарко пылал огонь. Родителей не было дома — они совершали очередное лекционное турне, и нас охватило чувство покоя и блаженное состояние прочности бытия. Мистер Долланд, бывало, рассказывал о днях своей молодости, когда он был на пути к тому, чтобы стать великим артистом. К сожалению, планам его не суждено было сбыться, иначе он не был бы сейчас с нами. А мы этому радовались, сколько бы ни сожалел о том сам мистер Долланд. Он выступал в нескольких бессловесных ролях и однажды сыграл призрака в «Гамлете». Ему довелось состоять в одной труппе с Генри Ирвингом. Он всегда внимательно следил за карьерой великого актёра и несколько лет назад видел своего героя в очень удавшейся ему роли Матиаса в «Колоколах».

Иногда он развлекал нас сценами из этой пьесы. Мы слушали, затаив дыхание. Сидя рядом с няней, я время от времени хватала её за руку, чтобы удостовериться: она здесь, рядом. Наши впечатления были особенно острыми, когда за окном завывал ветер, а в стёкла бил дождь.

— Вот в такую именно ночь и был убит польский еврей… — глухим голосом провозглашал мистер Долланд.

Он напоминал нам, каким именно образом Матиас убил еврея, после чего его до конца дней преследовал призрачный звон колоколов. Слушая его, мы содрогались от ужаса, а потом, лежа в постели, я со страхом поглядывала на тени в комнате, как бы ожидая, не превратятся ли они в фигуру убийцы.

Мистера Долланда высоко чтили все слуги, и это было вполне естественно. Но своим даром развлекать нас он внушал к себе и чувство любви. Если театральный мир не сумел по достоинству его оценить, то об обитателях дома в Блумзбери никак нельзя было этого сказать.

То были счастливые воспоминания. Эти люди составляли мою семью, я чувствовала себя с ними в безопасности и была счастлива.

В те дни я отваживалась переступать порог «господской» столовой только под крылышком Дот, когда та накрывала на стол. Я, бывало, держала столовые приборы, которые она раскладывала по местам. Меня восхищало, как ловко она придаёт затейливые формы салфеткам, а затем размещает их на столе.

— Правда, красиво? — спрашивала она, любуясь делом своих рук. — Они-то, конечно, и внимания не обратят. Только и знают, что говорят, говорят, говорят, а о чём речь — и в толк не возьмёшь. Некоторые иной раз до того распалятся, что так и ждёшь — вспыхнут и задымятся… и всё из-за какого-то события, происшедшего невесть когда, да к тому же в таких местах и с такими людьми, о которых никто никогда и не слыхивал. Они в такой раж от всего этого приходят!

Я сопровождала также Мег. Мы вместе застилали постели. Когда она снимала простыни, я сбрасывала туфли и прыгала на матрасе. Ноги так мягко тонули в мягкой перине! Затем я помогала Мег приводить постели в порядок.

«Чтобы правильно постель застилать, начинать надо с ног, изголовьем кончать», — распевали мы за работой.

— Так! — говорила Мег. — Подоткни тут побольше, а то у них ноги будут вылезать из-под одеяла. Такие же будут Холодные, как тот камень, в честь которого тебя назвали.

Да, это была хорошая жизнь, и я ничуть не страдала от отсутствия родительского интереса к моей особе. Напротив, я была благодарна моему тёзке — камню и всем тем египетским королям и королевам, которые настолько поглощали их внимание, что для меня ничего не оставалось. Счастливые дни, проходившие в застилании постелей, накрывании стола, созерцании миссис Харлоу, рубящей мясо или перемешивающей пудинг — при этом мне нередко перепадал лакомый кусочек, — драматические сцены в исполнении несостоявшегося артиста, мистера Долланда, и самое главное — заботливые руки няни Поллок, всегда готовые утешить, приголубить.

У меня было счастливое детство, позволявшее обходиться без родительского внимания.

Наступил день, когда в доме должна была появиться мисс Фелисити Уиллз, племянница профессора Уиллза. Ей предстояло стать моей гувернанткой и взять на себя обучение меня элементарным наукам до тех пор, пока не решится вопрос о том, как со мной поступить в дальнейшем.

Я услыхала, как к дому подъехал извозчик. Няня Поллок, миссис Харлоу, Дот, Мег, Эмили и я прильнули к окну детской.

Я увидела, как она вышла из экипажа. Извозчик поднёс её чемоданы к парадному. Вид у молодой девушки был беспомощный. В ней не было решительно ничего страшного.

— Безобидная пичужка, — тут же оценила няня.

— Не торопитесь с выводами, — предостерегающе молвила миссис Харлоу, не желавшая расставаться со своими пессимистическими ожиданиями. — Я вам сколько раз говорила: по наружности судить нельзя.

Мы ожидали вызова в гостиную, и наконец он последовал. Няня надела на меня чистенькое платье и тщательно причесала.

— Не забудь, — отвечать надо смело. Не бойся их, — наставляла она меня. — Всё у тебя в порядке, поняла? И няня тебя любит.

Я горячо её поцеловала и направилась в гостиную, где меня ждали родители и мисс Фелисити Уиллз.

— А! Розетта! — приветствовала меня мама. Наверное, она узнала меня потому, что ожидала моего появления. — Вот твоя гувернантка, мисс Фелисити Уиллз. Мисс Уиллз, это наша дочь Розетта.

Фелисити подошла ко мне, и мне кажется, я полюбила её с этой самой минуты. Она была изящная и хорошенькая как картинка, которую я где-то видела. Взяв обе мои руки в свои, она приветливо мне улыбнулась. Я улыбнулась в ответ.

— Боюсь, вам придётся иметь дело с непаханной целиной, мисс Уиллз, — сказала моя мать. — Розетту пока ещё ничему не учили.

— Я уверена, что она успела сама многое узнать, — ответила мисс Уиллз.

Мать недоумённо пожала плечами.

— Розетта может показать вам классную комнату, — вставил отец.

— Прекрасная мысль! — отозвалась мисс Уиллз и с улыбкой повернулась ко мне.

Самое страшное осталось позади. Мы покинули гостиную вместе.

— Это на самой верхотуре, — объяснила я.

— Да, классные комнаты часто помещают на самом верху дома. Наверное, чтобы никто нам не мешал. Надеюсь, мы с тобой поладим, я твоя первая гувернантка? — Я кивнула. — Хочешь, признаюсь тебе кое в чём? — продолжала Фелисити. — Ты моя первая ученица. Так что мы обе начинающие.

Эти слова сразу же установили между нами дружеские отношения. Я чувствовала себя гораздо счастливее, чем поутру, когда моей первой мыслью после пробуждения было: сегодня приезжает гувернантка. Я представляла себе сердитую старуху, а передо мной была хорошенькая молодая женщина. Вряд ли ей было больше семнадцати, и она уже успела признаться, что никогда раньше никого не учила.

Это был приятный сюрприз. Я знала, что мне с ней будет хорошо.

* * *

В жизни моей открылись новые горизонты. Для меня было большой радостью убедиться в том, что я не так невежественна, как опасалась.

Каким-то образом с помощью мистера Долланда я сама научилась читать. Я с интересом разглядывала иллюстрации в Библии и очень любила его пояснения к ним, которые он давал с надлежащим драматическим эффектом. Рахиль у колодца, Адам и Ева, изгоняемые из райского сада и оглядывающиеся на ангела с пламенным мечом, Иоанн Креститель, проповедующий, стоя в воде… Кроме того, я, конечно, слышала в исполнении мистера Долланда знаменитую речь Генриха У перед взятием Харфлёр и могла цитировать её наизусть так же, как и отрывки из монолога «Быть или не быть?» Не зря ведь мистер Долланд часто выступал перед нами в роли Гамлета.

Мисс Уиллз была от меня в восторге, и мы с самого начала стали друзьями.

Правда, мои кухонные приятели поначалу проявляли к ней некоторую враждебность. Но Фелисити — я вскоре стала называть её просто по имени, когда мы оставались одни — была столь снисходительна, и ей настолько было чуждо высокомерие, которого опасалась миссис Харлоу, что она быстро сломала барьер между кухней и теми, кто, по словам миссис Харлоу, считали-де себя «выше других». Носить еду ей в комнату на подносе очень скоро перестали, и Фелисити делила трапезу со всеми нами за кухонным столом.

Конечно, в хорошо организованном доме такого никогда бы не потерпели. Но тот факт, что мои родители жили в далёком от будничных забот мире науки, имел свои преимущества — он давал свободу. И как же все мы наслаждались ею! Когда я оглядываюсь на своё детство, которое многие бы назвали беспризорным, я испытываю самые радостные чувства. Такого чудесного детства, полного любви и заботы со стороны окружающих, можно только пожелать любому ребёнку. Впрочем, пока эта пора длится, конечно, не сознаёшь, сколь она хороша. Понимание приходит лишь после того, как счастливое время миновало.

Учиться у Фелисити было сплошным удовольствием. Мы занимались каждое утро. Она умела сделать всякий предмет необыкновенно интересным, стараясь создать у меня впечатление, что мы вместе узнаём что-то новое. Если она что-то не знала, она никогда этого не скрывала, а откровенно отвечала на мой вопрос:

— Это мне надо будет посмотреть в справочнике.

Фелисити рассказала мне о себе. Отец её умер несколько лет назад. Они были очень бедны. У неё были две сестры, обе моложе её. Счастье, что у неё был дядя — профессор Уиллз, брат её отца. Он помогал семье и подыскал для неё место у нас.

Она призналась, что испытывала немалый страх, ожидая встретить очень умную девочку, знающую намного больше, чем она сама.

Мы обе от души посмеялись над этим.

— Как-никак дочь профессора Крэнли. Он ведь большой авторитет в своей области и пользуется громадным уважением в академическом мире, — сказала Фелисити.

Я не совсем ясно представляла себе, что такое академический мир, но невольно испытывала чувство гордости. Всё-таки речь шла о моём отце, и знать, что его высоко чтят, было приятно.

— На него и твою маму большой спрос, — пояснила Фелисити.

Для меня это была ещё одна приятная новость — значит, родители не будут путаться у нас под ногами.

— Я думала, за моей работой будут пристально следить, всячески поправлять и тому подобное. Но всё оказалось лучше, чем я ожидала.

— А я ожидала, что вы будете ужасной «ни рыбой ни мясом».

Это показалось нам невероятно смешным, и мы долго хохотали.

Вообще смеялись мы то и дело. Я быстро набиралась знаний. История повествовала о живых людях, подчас весьма странных, но она не была попросту перечнем имён и дат. История походила на интересное кругосветное путешествие. У нас был большой глобус, который мы постоянно вертели и, облюбовав какую-нибудь точку, воображали, что находится там.

Я была уверена, что мои родители не одобрили бы подобный метод преподавания, но он оказался очень плодотворным. Не будь Фелисити племянницей профессора Уиллза, они никогда не наняли бы гувернантку, которая выглядела бы так, как она, и честно признавалась в отсутствии у неё какого бы то ни было педагогического опыта. Таким образом, нам было за что благодарить судьбу, и мы прекрасно это сознавали.

Надо ещё рассказать о наших прогулках, благодаря которым мы узнали, до чего интересное место этот «район Блумзбери». Мы придумали игру, состоящую в том, чтобы установить, каким образом он стал таким, как сейчас. Нас взволновало открытие, что всего лишь сто лет назад здесь находилась изолированная от окружающего мира деревня «Лумзбери», а между церквями Сент-Пакрас и Британским музеем простирались поля и луга. Мы отыскали дом, где когда-то жил художник сэр Годфри Неллер. Существовали тут и трущобы — лабиринт улиц, куда мы не отваживались проникать. Там ютились бедняки, а бок о бок с ними — преступники, чувствовавшие себя здесь в безопасности.

Мистер Долланд, родившийся и выросший в Блумзбери, любил поговорить о былых временах, и ему было что порассказать. Во время наших кухонных застолий на эту тему велось немало интересных разговоров.

Зимними вечерами мы сидели вокруг стола при свете лампы, освещавшей остатки пирогов и пудингов, приготовленных миссис Харлоу, и слушали о молодых днях мистера Долланда в Блумзбери.

Он родился на Грейз-Инн-роуд и в детстве досконально изучил прилегающие районы, так что у него было в запасе множество преинтересных историй.

Я отлично помню различные подробности, сохранившиеся ещё с тех пор. Он в самом деле обладал драматическим талантом и, как большинство актёров, любил держать свою аудиторию в напряжении. И хотя была она не столь велика, как ему, возможно, хотелось, более благодарных слушателей было трудно сыскать.

— Закройте глаза и мысленно представьте себе то, о чём я говорю, — приказывал он. — Здания меняют ландшафт. Вообразите на месте этого района сельскую местность. Сам я никогда не любил деревню.

— Вы совсем как я, — вставляла миссис Харлоу. — Вы любите, чтобы вокруг вас кипела жизнь.

— Так ведь мы все любим, — замечала я.

— Ну, не знаю, — возражала няня Поллок. — Есть и такие, что всей душой за деревню.

— Я родилась и выросла в деревне, — подала голос младшая прислуга.

— А мне нравится быть здесь, где все мы вместе, — заявляла я.

Няня одобрительно кивала.

Как-то раз, когда мистер Долланд собирался развлечь нас, я заколебалась — попросить ли его разыграть сцену из «Колоколов» или продекламировать отрывок из речи короля «Вновь на приступ!»

— Ах! Здесь столько происходило разных событий… Если бы только вы могли мысленно перенестись на несколько лет назад! — воскликнул он.

— Обидно, что так часто приходится доверяться слухам, — сказала Фелисити. — По-моему, слушать рассказы очевидцев прошлых событий — захватывающе интересно.

— Я, конечно, сам не был свидетелем того, что произошло столько лет назад, но многое узнал от моей бабушки. Она жила здесь ещё до того, как построили все эти здания. Бабушка часто рассказывала о ферме, находившейся там, где теперь начинается Рассел-стрит. Она помнила сестёр Капперс, которые там жили.

Я устроилась поудобнее, надеясь услышать что-то интересное. Мистер Долланд это заметил и с улыбкой обратился ко мне.

— Хотите знать, что она мне о них рассказывала, мисс Розетта? — Я кивнула, и он начал: — Их было две, этих самых мисс Капперс, обе — старые девы. Одной из них не повезло в любви, её обманули, а другой и того не привелось испытать. В результате они как бы затаили злобу на всех мужчин. Особы они были состоятельные. Отец оставил им в наследство ферму, и они делали там всё сами — не хотели допускать ни одного мужчину. Справлялись с помощью одной-двух доярок. И всё из-за этой своей неприязни к противоположному полу.

— Ведь одной из них не повезло в любви, её обманули, — напомнила Эмили.

— А другой и того не пришлось испытать, — добавила я.

Няня шикнула на нас:

— Дайте мистеру Долланду продолжать.

— Странная была парочка. Выезжали, бывало, со двора на двух старых серых кобылах. Мужской пол не терпели, но одевались так, словно принадлежали к нему — цилиндры, бриджи для верховой езды. Поглядишь на них — две старые ведьмы, да и только. В округе их называли «Мэд Капперс» — «Сорванцами».

Мне эта игра слов показалась очень смешной, и я расхохоталась, на что няня опять укоризненно покачала головой. Разве я не понимаю, что не годится прерывать мистера Долланда, когда на него накатывает вдохновение?

— Нельзя сказать, чтобы они творили что-нибудь явно зловредное, но им нравилось по возможности досаждать людям. Мальчишки любили там запускать своих змеев — местность-то была удобная, открытая. Так одна из мисс Капперс разъезжала по лугу с ножницами. Пустится, бывало, в галоп за парнишками с бумажными змеями, да и перерезает на скаку бечеву. Так мальчуганы и остаются с обрывком верёвки в руках, наблюдая за тем, как их змеи устремляются, что называется, в мир иной.

— Ах, бедные мальчики! Какая обида! — воскликнула Фелисити.

— Вот такие они были, эти мисс Капперс. Неподалёку протекала небольшая речка, где мальчишки любили купаться. Что может быть лучше в жаркий летний день, чем окунуться в воду? Они оставляли одежду на берегу, за кустом, а сами входили в реку. Одна из мисс Капперс следила за ними, а потом кидалась и захватывала их одежонку.

— Какая противная старуха! — не удержалась Дот.

— Она утверждала, будто мальчишки незаконно проникали на принадлежащую ей территорию, а за это положено наказание.

— Наверное, достаточно было бы просто их предостеречь, — молвила Фелисити.

— Мисс Капперс этого было мало. О них распространялось множество всяких сплетен. Жаль, что я не жил в их времена — интересно было бы на них посмотреть.

— Уж вы бы, мистер Долланд, никогда не позволили им перерезать бечёвку вашего змея и отправить его в мир иной!

— Они были большие пройдохи, эти старушенции. Ну и, конечно, надо иметь в виду сорок шагов…

Все мы навострили уши, готовясь услышать повесть о «сорока шагах».

— Это о привидениях? — с живейшим интересом спросила я.

— Что-то вроде этого.

— Может, послушаем об этом утром? — сказала няня, устремив взгляд на меня. — Когда мисс слушает рассказы о привидениях в конце дня, она немного возбуждается. Я не хочу, чтобы она полночи лежала без сна, воображая, будто ей что-то слышится.

— Ах, нет, мистер Долланд, — взмолилась я. — Пожалуйста, расскажите сейчас. Я не могу ждать. Мне хочется услышать о сорока шагах.

Фелисити смотрела на меня с улыбкой.

— Ничего, всё с ней будет в порядке, — успокаивала она.

Ей не меньше моего хотелось услышать продолжение рассказа. Убедившись, что аппетит у нас разгорелся, мистер Долланд решил продолжить своё повествование.

У няни вид был слегка недовольный. Она не была в таком восторге от Фелисити, как все мы. Думаю, она опасалась, как бы моя любовь к юной гувернантке не ослабила привязанности к ней. Однако страхи её были напрасны. Я была способна с одинаковой силой любить их обеих.

Мистер Долланд прокашлялся, и лицо его приняло то выражение, которое, я думаю, появлялось, когда он выжидал за кулисами момента выхода на сцену.

Он начал очень эффектно.

— Жили-были два брата. Было это давно, когда на троне находился король Карл… И вот король умер, а его сын, герцог Монмут, решил, что он больше подходит на роль короля, чем брат Карла, Джеймс. И он пошёл на Джеймса войной. Один из братьев, про которых этот рассказ, был за Монмута, а другой за Джеймса, так что воевать им пришлось на разных сторонах. Важнее, однако, было то, что оба восхищались одной юной леди. Да, оба брата полюбили одну и ту же женщину, и дело дошло до того, что спор пришлось разрешать сражением. Юная леди считалась первой красавицей Блумзбери и была очень высокого мнения о себе. Таким дамам это свойственно. Ей льстило то, что из-за неё происходит битва. Братья должны были сразиться на шпагах — так было в те времена принято. Называлось это дуэлью. По соседству с фермой Капперс находился пустырь. Это было излюбленное место разбойников, и ни один благомыслящий человек не решался попадать туда после наступления темноты. Место для дуэли было, видимо, подходящее.

Мистер Долланд взял со стола длинный кухонный нож и стал ловко им орудовать, то делая выпад вперёд, то отступая назад в схватке с воображаемым противником.

Он двигался изящно, но так реалистично, что у меня было полное впечатление, будто я вижу двух фехтующих мужчин.

На миг он остановился и, указывая в сторону кухонной плиты, произнёс:

— Вон там, на берегу, восседала виновница происходящего, упивавшаяся зрелищем того, как братья бьются, готовые ради неё убить друг друга.

Плита превратилась в берег реки. Я ясно представляла себе девушку — она была немного похожа на Фелисити, только с той разницей, что Фелисити была слишком добросердечной, чтобы желать чьей-то смерти из-за своей персоны. Всё было совершенно наглядно, как и всегда со всеми эпизодами, которые оживлял мистер Долланд.

Сделав драматический выпад «шпагой», он произнёс глухим голосом:

— В тот самый момент, когда один из братьев попал своему противнику в шею и проколол ему вену, другой поразил родного брата в сердце. Так оба и погибли на поле, которое называлось тогда Лонг Филдз. Впоследствии его переименовали в Саутхэмптон Филдз.

— Ну и ну! — воскликнула миссис Харлоу. — На что только любовь не толкает людей!

— Который из братьев стал постоянно являться ей? — спросила я.

— Ты уж не можешь без привидений! — неодобрительно обратилась ко мне няня. — Ей обязательно нужен призрак!

— Вы вот что, послушайте, — снова продолжил мистер Долланд. Он ещё немного пофехтовал несуществующими шпагами, чтобы проиллюстрировать свой рассказ. — Пока братья двигались туда-сюда, они успели сделать сорок шагов на этой политой кровью поляне, и на том месте, где ступали их ноги, никогда больше ничего не росло. Люди, бывало, специально ходили смотреть на эту поляну. Моя бабушка говорила, что отпечатки ног были ясно видны, и цвет их был красный. Там, случалось, пробовали что-то сажать, но растения не принимались. Отпечатки ног сохранялись.

— Что сталось с девушкой, из-за которой произошёл поединок? — спросила Фелисити.

— О ней ничего с тех пор не было слышно.

— Надеюсь, их призраки постоянно являются ей, — сказала я.

— Не надо было быть такими дурными, — заявила няня. — Терпеть не могу дураков. Никогда их не терпела и не буду терпеть!

— По-моему, довольно печально, что они оба умерли, — заметила я. — Было бы лучше, если бы один из них уцелел и страдал от угрызений совести. Девушка же вообще не стоила всего этого.

— Приходится мириться с тем, что есть, — возразила мне Фелисити. — Жизнь не изменишь так, чтобы концы аккуратно сходились с концами.

Мистер Долланд продолжал:

— Об этом была написана пьеса. Она называлась «Поле сорока шагов».

— Вы бывали там, мистер Долланд? — спросила Дот.

— Нет. Меня тогда ещё на свете не было. Но я об этом слыхал, и история братьев меня заинтересовала. Некто Мэйхью вместе со своим братом сочинил об этом пьесу. Любопытно, что братья написали о братьях! Пьеса довольно долго шла в театре на Тоттенель-стрит.

— И подумать только, что всё это происходило здесь, неподалёку! — воскликнула Эмили.

— Да уж! Никто никогда не знает, что с ним может случиться в следующую минуту, — очень серьёзно отозвалась Фелисити.

* * *

Так текло время. Недели слагались в месяцы, месяцы — в годы. Счастливые, безмятежные, когда покой наш почти ничем не нарушался. Скоро мне должно было исполниться двенадцать лет. Фелисити было в ту пору, вероятно, года двадцать четыре. У мистера Долланда начали седеть виски, что, по нашему мнению, придавало его внешности особый аристократизм и добавляло эффектности его «номерам». Няня стала чаще жаловаться на свой ревматизм, Дот покинула нас, так как вышла замуж. Мы скучали по ней, но её место заняла Мег, а место Мег — Эмили, нанимать же новую младшую служанку сочли излишним. Спустя некоторое время Дот родила чудесного пухленького младенца, которого она принесла продемонстрировать нам.

У меня осталось немало приятных воспоминаний о тех днях, но мне следовало уже тогда понять, что вечно так продолжаться не может.

Моё детство кончилось, а Фелисити превратилась в красивую молодую женщину.

Суровые перемены в жизни подкрадываются незаметно.

С тех пор, как Фелисити поступила к нам, её иной раз приглашали на званые обеды, которые устраивали мои родители. Фелисити объяснила мне, что это делалось исключительно потому, что для кого-то из гостей не хватало дамы, а поскольку она племянница профессора Уиллза, она годилась на роль гостьи, хотя и была всего лишь гувернанткой. Она не любила эти вечера. Помню, у неё было одно-единственное парадное платье, сшитое из чёрных кружев. Она была очень хороша в нём, но оно постоянно висело в её шкафу как грустное напоминание о званых обедах, служивших единственным поводом принарядиться. Она всегда радовалась, когда мои родители куда-нибудь уезжали, потому что это означало, что ей не грозит приглашение на званый обед. Она никогда не знала, когда ей придётся присутствовать на таком обеде, ибо, как правило, решение принималось в последнюю минуту. Она сама говорила мне, что с величайшей неохотой исполняет роль «затычки».

По мере того как я подрастала, мои встречи с родителями становились более частыми. Иногда я пила с ними чай. Мне казалось, они стеснялись меня ещё больше, чем я их. Они всегда были ласковы, задавали массу вопросов о том, чему я в данный момент обучалась, а так как у меня была способность к обобщению фактов и склонность к литературе, мне удавалось создавать благоприятное впечатление о моих успехах. Поэтому, хотя мои достижения в науках не приводили их в восторг, они не испытывали и особого недовольства.

Несколько позже появились первые признаки грядущих перемен, хотя я и не сразу их распознала.

Предстоял очередной званый обед, и на него пригласили Фелисити.

— Моё платье начинает ветшать и блекнуть, — сказала она мне. — С чёрными тканями это случается.

— Вы в нём очень красивы, Фелисити, — заверила я её.

— Я чувствую себя настолько не на месте… такой чужой, посторонней! Все понимают, что я — гувернантка, которую пригласили, чтобы уравнять число кавалеров и дам.

— Ну и что? Вы выглядите лучше их всех, и к тому же, вы как человек интереснее их!

Мои слова рассмешили её.

— Эти знаменитые старые профессора считают меня легкомысленной, пустоголовой идиоткой.

— Сами они пустоголовые идиоты! — рассердилась я.

Я была с ней, когда она одевалась к обеду. Её чудесные волосы были уложены высоким узлом на затылке, а из-за того, что она нервничала, на щеках у неё появился очень ее красивший лёгкий румянец.

— Вид у вас просто замечательный! Все будут вам завидовать.

Она снова рассмеялась, и я порадовалась, что немного подняла ей настроение.

В голову мне пришла ужасная мысль: скоро мне придётся присутствовать на этих скучных обедах.

В тот вечер Фелисити зашла ко мне в комнату в одиннадцать часов. Такой красивой я её никогда не видела. Я села. Смеясь, она сказала:

— Ах, Розетта, мне необходимо было рассказать тебе обо всём.

— Ш-ш-ш, — одёрнула я свою гувернантку. — Няня Поллок услышит и скажет, что вы не должны нарушать мой сон.

Хихикая, Фелисити присела на край постели.

— Было так весело!

— Что? — вскричала я. — Весело обедать со старыми профессорами?

— Они не все старые. Там был один…

— Ну, продолжайте!

— Он оказался очень интересным человеком. После обеда…

— Знаю, — прервала я. — Дамы оставляют джентльменов обсуждать за портвейном дела, слишком серьёзные или слишком нескромные для женских ушей. — Мы снова начали смеяться. — Ну-ка, расскажите мне поподробнее об этом не очень старом профессоре. Не представляла, что такие вообще бывают. Мне казалось, они так и появляются на свет старыми.

— Есть такие, которые легко несут груз своей учёности…

И тут я заметила, что она вся так и светится.

— Никогда не думала, что увижу вас в восторге от званого обеда, — заметила я. — Вы подаёте мне надежду — ведь наступит день, когда и мне придётся на них присутствовать.

— Всё зависит от того, кто в них участвует, — сказала Фелисити, улыбаясь своим мыслям.

— Вы не рассказали мне о молодом человеке.

— Ему, я думаю, лет тридцать.

— О! Не такой уж молоденький!

— Для профессора — молодой.

— Какая у него специальность?

— Египет.

— Судя по всему, популярный предмет.

— Твои родители вращаются в этом кругу.

— Вы сказали ему, что меня назвали в честь камня «Розетта»?

— Честно говоря, да.

— Надеюсь, это произвело на него должное впечатление?

Мы продолжали болтать всё в том же легкомысленном тоне, и мне даже в голову не пришло, что такой мелкий факт, как удовольствие, полученное Фелисити от званого обеда, мог знаменовать собой начало радикальных перемен.

Уже на следующий день я познакомилась с Джеймсом Графтоном. Мы с Фелисити совершали свою обычную утреннюю прогулку, и с тех пор, как мы услыхали историю о сорока шагах и нашли то самое поле, мы часто направлялись в ту сторону. Там действительно был клочок земли, на котором почти не росла трава, и он выглядел достаточно заброшенным, чтобы служить немым свидетельством истинности давнего происшествия.

Неподалёку была скамья; Я любила сидеть на ней. Мистер Долланд так живо описал, что тут случилось, что я отчётливо представляла себе двух братьев, схватившихся в роковом поединке.

Мы почти по привычке направились к скамейке и уселись. Очень скоро перед нами появился молодой человек. Сняв шляпу, он поклонился. Он стоял и улыбался нам, а Фелисити вспыхнула, и я снова заметила, что румянец ей очень к лицу.

— Ба! — воскликнул незнакомец. — Итак, это не кто иной, как мисс Уиллз!

Она рассмеялась.

— Ах, с добрым утром, мистер Графтон. Познакомьтесь, мисс Розетта Крэнли.

Он поклонился мне.

— Здравствуйте! Можно мне присесть на минутку?

— Сделайте одолжение, — ответила Фелисити.

Конечно, я сразу догадалась, что это тот самый молодой человек, с которым она накануне познакомилась на обеде, и что о сегодняшней встрече они договорились заранее.

Поговорили о погоде.

— Это ваше любимое место? — поинтересовался он, и я поняла, что он пытается вовлечь и меня в разговор.

— Мы часто сюда приходим, — ответила я.

— Нас заинтересовала история о сорока шагах, — пояснила Фелисити.

— Вы её знаете? — спросила я.

Оказалось, что он ничего не знал, а потому я рассказала ему, что тут произошло когда-то.

— Когда я тут сижу, я так ясно рисую себе всё это в воображении, — закончила я.

— Розетта — романтик, — заметила Фелисити.

— В душе большинство из нас романтики, — сказал, дружелюбно улыбнувшись мне, молодой профессор.

Он сообщил нам, что направляется в музей. Найдены какие-то новые папирусы, и профессор Крэнли разрешил ему с ними ознакомиться.

— Встреча с чем-то, что может пополнить наши знания, всегда волнует, — добавил он. — Профессор Крэнли вчера вечером рассказывал нам о некоторых недавних замечательных открытиях.

Он продолжал говорить о них, а Фелисити восторженно ему внимала.

Внезапно я поняла, что происходит нечто очень важное. Она ускользает от меня. Казалось бы, думать так было нелепо. Она оставалась такой же ласковой и заботливой, как всегда, но производила впечатление несколько рассеянной, словно разговаривая со мной, думала о чём-то другом.

Конечно, в ту первую встречу с привлекательным профессором Графтоном мне как-то не пришло в голову, что Фелисити влюбилась.

После этого мы ещё несколько раз с ним встречались, и я знала, что ни одна из этих встреч не была случайной. Он ещё раз или два обедал у нас, и Фелисити приглашали на эти вечера. Мне пришло в голову, что мои родители посвящены в тайну.

Фелисити купила новое вечернее платье. В магазин мы с ней пошли вместе. Приобрела она не совсем то, что ей бы хотелось, но лучшее из того, что было ей по средствам. С тех пор, как она познакомилась с Джеймсом Графтоном, она ещё больше похорошела и в своём новом наряде выглядела прелестной. Платье было синего цвета, как и её глаза. От неё буквально исходило сияние.

Мистер Долланд и миссис Харлоу скоро прознали о происходящем.

— Для неё это счастье, — изрекла миссис Харлоу. — У гувернанток судьба незавидная. Они вроде бы привязываются к дому, а потом, когда их услуги больше не нужны, приходится перебираться на новое место, и так до старости. А тогда что их ждёт? Она славненькое юное существо, и пора ей обзавестись мужем, который будет о ней заботиться.

Должна признаться, я пришла в ужас. Если Фелисити выйдет замуж за мистера Графтона, она покинет меня. Я тщетно пыталась представить себе жизнь без неё.

Она проявляла большой интерес к Древнему Египту, и мы часто посещали Британский музей. Я уже не испытывала перед этим местом такого священного трепета, как в детстве, и, глядя на Фелисити, начала проникаться таким жгучим интересом к Египетскому залу, как она.

Особенно привлекали меня мумии, хотя интерес к ним был, пожалуй, несколько нездоровым. Мне казалось, что если я останусь в зале наедине с ними, они оживут.

Джеймс Графтон иногда встречался там с нами. Я обычно отходила в сторону, чтобы дать ему возможность пошептаться с Фелисити, и изучала лицо Озириса и Изиды с таким же благоговейным вниманием, как это делали много веков назад те, кто считал их богами.

Как-то раз в зал вошёл мой отец и увидел нас там. На какое-то мгновение он растерялся, и до него не сразу дошло, что в этой святая святых находится его собственная дочь.

Я стояла возле гробницы с мумией царя Менкара. Это был один из древнейших экспонатов в коллекции. Отец подошёл ко мне, и в глазах его внезапно вспыхнула радость.

— Мне очень приятно встретить тебя здесь, Розетта.

— Я пришла с мисс Уиллз.

Он медленно повернулся в ту сторону, где стояли Фелисити и Джеймс.

— Понятно… — На лице его появилось выражение, которое, если бы речь шла не о нём, можно было назвать плутоватым, в данном же случае следовало охарактеризовать как понимающе-снисходительное.

— Тебя, я вижу, привлекают мумии.

— Да, — ответила я. — Просто невероятно, что останки этих когда-то живших людей оказались здесь. Столько времени прошло!..

— Очень рад, что тебя это интересует. Пойдём со мной.

Я пошла за ним к тому месту, где стояли Фелисити и Джеймс.

— Я забираю Розетту к себе в кабинет, — сказал отец. — Может быть, вы присоединитесь к нам, ну, скажем, через час.

— О! Благодарю вас, сэр! — воскликнул Джеймс.

Мне понятен был смысл действий отца. Он хотел дать им возможность немного побыть наедине. Смешно было представлять себе моего отца в роли Купидона.

Я очутилась в его кабинете, который никогда раньше не видела. Стены были уставлены от пола до потолка книгами. Здесь же находились несколько шкафов со стеклянными дверцами. Там хранились различные предметы — камни с высеченными на них иероглифами.

— Ты впервые видишь место, где я работаю, Розетта.

— Да, отец.

— Мне приятно, что ты стала проявлять больше интереса. Мы занимаемся здесь замечательным делом. Если бы ты была мальчиком, я хотел бы, чтобы ты пошла по моим стопам.

Я почувствовала, что мне надо извиниться за свой пол и попытаться его защитить.

— Так же, как моя мать… — начала я.

— Она исключительная женщина.

Да, конечно. Вряд ли я могла претендовать на такую роль. Во мне ничего исключительного не было. Моё счастливое детство протекало в обществе людей, проживавших «под лестницей». Они любили меня, развлекали, и благодаря им я была довольна своей участью.

Так как чувство неловкости, неизменно возникавшее между нами, начало усиливаться, отец пустился в описание процесса бальзамирования. Я слушала как зачарованная, не переставая мысленно дивиться тому, что я в Британском музее беседую со своим отцом.

Немного погодя к нам присоединились Фелисити и Джеймс Графтон. Утро было необычным, но к этому времени я уже осознала, что перемены грядут.

* * *

Очень скоро состоялась помолвка Фелисити с Джеймсом. Я была одновременно радостно взволнована и преисполнена опасений. Отрадно было видеть Фелисити такой счастливой и понять то, что не приходило мне в голову, пока на это не указала миссис Харлоу: теперь будущее её обеспечено.

Однако, конечно, при этом вставал вопрос — а что будет со мной?

Родители стали уделять мне больше внимания, что уже само по себе было огорчительно. Как я уже упоминала, отец застиг меня в Египетском зале Британского музея, экспонаты которого меня явно интересовали. Мы немножко поговорили с ним в его служебном кабинете, и оказалось, что я не такая уж полнейшая невежда, какой они с матерью меня считали. Выяснилось, что у меня есть мозги, всё это время дремавшие, но, быть может, со временем я подрасту, поумнею и стану одной из тех, кто принадлежит к учёной братии.

Фелисити должна была венчаться в марте будущего года. Мне исполнялось тринадцать лет. Она должна была уехать от нас за неделю до свадьбы и перебраться в дом профессора Уиллза, который устроил её к нам гувернанткой. Он и должен был выдавать её замуж на правах ближайшего родственника. Они с Джеймсом собирались поселиться в Оксфорде, где Джеймс преподавал в университете.

Возник вопрос и о моём дальнейшем образовании.

Получив в подарок от дяди некоторую сумму денег, Фелисити могла теперь пополнить свой скудный гардероб. Я с большим энтузиазмом приняла участие в этом деле, хотя не могла отделаться от волнения по поводу своего собственного будущего и от страха перед той пустотой, которая неизбежно образуется в моей жизни с её отъездом.

Я пыталась представить себе своё существование без неё. Фелисити стала неотъемлемой частью моей жизни. Ближе неё у меня никого не было. Появится ли в доме новая гувернантка более традиционного образца, которая не поладит с миссис Харлоу и остальными? В мире существовала только одна Фелисити, и мне посчастливилось столько лет находиться в её обществе! Впрочем, раздумия о былом счастье не приносят особого утешения, когда знаешь, что скоро ты его лишишься, а своё будущее представляешь очень неясно.

Примерно за три недели до дня, на который была назначена свадьба, родители вызвали меня к себе.

После моей встречи с отцом в Британском музее в моих отношениях с ним и с матерью произошли на первый взгляд малозаметные, но существенные изменения. Оба, без сомнения, стали проявлять ко мне больше интереса, и хотя я всегда уверяла себя, что очень рада отсутствию внимания с их стороны, этот возросший интерес был мне в некоторой степени приятен.

— Розетта, — обратилась ко мне мать, — мы с отцом решили, что тебе пора отправляться в школу.

Её слова, конечно, не были для меня полной неожиданностью. Фелисити говорила со мной на эту тему.

— Такой вариант вполне возможен, и, право же, он самый лучший, — уверяла она. — Гувернантки — это, конечно, очень хорошо, но в школе ты будешь в окружении своих сверстников, и тебе это придётся по душе.

Я не верила, что какой бы то ни было вариант мог стать для меня столь же приятным, как пребывание в её обществе. Так я ей и сказала.

Она крепко обняла меня.

— Будут каникулы, и тогда ты сможешь приезжать к нам.

Сейчас я припомнила этот наш разговор. Я была подготовлена.

— Грешэмс — очень хорошая школа, — сказал отец. — Нам её всячески рекомендовали. Думаю, она тебе вполне подойдёт.

— Ты отправишься туда в сентябре, — продолжала мать. — Это начало школьного семестра. Понадобятся кое-какие приготовления. Придётся также подумать о няне Поллок.

Няня Поллок! Итак… Её я тоже лишусь! Меня охватила глубокая грусть. Мне припомнились заботливые нянины руки и её ласковый шёпот, так меня утешавший.

— Мы дадим ей хорошую рекомендацию, — сказала мать.

— Она отлично справлялась с делом, — добавил отец.

Перемены… Перемены со всех сторон… Единственным человеком, чьё положение менялось к лучшему, была Фелисити.

— В любом деле есть что-то хорошее, — говаривал мистер Долланд.

Но, Бог мой, как я ненавидела перемены!

* * *

Недели проносились друг за другом с невероятной быстротой. Каждое утро я просыпалась с тяжёлым сердцем. Передо мной смутно маячило будущее, неведомое, а потому внушавшее тревогу. Слишком долго я жила в атмосфере полной безмятежности.

Няня Поллок очень погрустнела.

— Этот момент всегда наступает. Дети не остаются вечно желторотыми цыплятами. Ходишь за ними так, будто они тебе родные, а потом наступает день… Они выросли, и теперь это уже не твои младенчики.

— Ох, няня, няня! Я никогда тебя не забуду!

— И я тебя тоже, моя ласточка. У меня и раньше были любимые детки, но эта пара там, наверху, устроена так, что ты стала мне ближе других крох, которых я когда-либо нянчила, прямо-таки родной малюткой, если тебе понятна моя мысль.

— Понятна, няня.

— Не то чтобы они были жестокие или бессердечные… Нет, ничего похожего. Но какие-то оба рассеянные. Так поглощены этими неестественными письменами и тем, что они обозначают! Только и думают, что обо всех этих царях и царицах, которые столько лет пролежали в гробах. Есть в этом что-то ненормальное, нездоровое, и я никогда не видела в этом что-то особенно интересное. Маленькие детки важнее целой кучи царей и цариц и разных значков, которые они напридумывали, потому что не умели писать как положено. — Я рассмеялась, и это её обрадовало. Она немного приободрилась. — Со мной всё будет в порядке, не пропаду. У меня есть кузина в Сомерсете. Она разводит кур, а я так люблю к завтраку свежее яичко, только что снесённое этим утром. Могу поехать к ней. Мне не хочется поступать в няньки к другой малютке, но, может быть, всё-таки поступлю. На этот счёт можно не беспокоиться. Твоя мама говорит, чтобы я не торопилась. Могу оставаться здесь, пока не найду что-нибудь по душе.

Наконец, Фелисити, жившая в доме профессора Уиллза в Оксфорде, обвенчалась со своим женихом. Я поехала с родителями в Оксфорд на свадьбу. Мы выпили за здоровье новобрачных, и я увидела Фелисити в её дорожном костюме земляничного цвета, который сама же помогала ей выбирать в магазине. Она сияла от счастья, и я говорила себе: надо радоваться за неё, как бы грустно мне самой ни было.

Когда я вернулась в Лондон, мои друзья захотели узнать все подробности о церемонии.

— Наверняка невеста из неё получилась красивая! — заявила миссис Харлоу. — Надеюсь, она счастлива. Дай-то Боже. Она заслуживает счастья. С этими профессорами никогда ничего заранее не знаешь. Чудной народ.

— Вы то же самое говорили о гувернантках, — напомнила я ей.

— Дело в том, что она, по-моему, не была настоящей гувернанткой. Такие, как она, — исключение.

Мистер Долланд предложил нам всем выпить за здоровье и процветание счастливой четы. Мы выпили.

Разговор был грустный. Няня Поллок почти решила переехать на время к своей кузине в Сомерсет. Она выпила немного лишнего и ударилась в слезливую сентиментальность.

— Гувернантки, няньки… Такая уж их судьба! Им бы следовало быть умнее. Не надо прикипать сердцем к чужим детям.

— Но ведь мы не потеряем друг друга, няня, правда?

— Конечно нет. Ты будешь меня навещать?

— Обязательно!

— И всё-таки это будет уже не то. Ты станешь взрослой барышней. Эти хвалёные школы что-то делают со своими питомцами.

— Считается, что они дают им образование.

— Что ни говори, это будет уже не то, — твердила няня Поллок, скорбно покачивая головой.

— Я понимаю, что должна чувствовать няня, — заметил мистер Долланд. — Вот ушла Фелисити. Но это было только начало. С большими переменами всегда так бывает: чуточку что-то меняется тут, чуточку там, и вдруг видишь: вокруг всё как есть изменилось!

— Не успеешь и глазом моргнуть, как дела принимают совсем новый оборот, — вставила миссис Харлоу.

— Что ж, жизнь не может стоять на месте, — философически заключил мистер Долланд.

— Не хочу никаких перемен! — взъерепенилась я. — Пусть всё у нас остается по-прежнему. Я не хотела, чтобы Фелисити выходила замуж. Мне хотелось, чтобы всё шло как всегда!

Мистер Долланд откашлялся и торжественно процитировал Омара Хайяма:

Неодолим в своём движении перст судьбы, И в письменах его ни строчки не изменят Ни ум, ни святость человека, ни мольбы, И море слёз ни слова в них не смоет, Смиряйся с участью своею без борьбы…

Сложив руки на груди, он картинно откинулся на спинку стула.

В комнате воцарилось молчание. Со свойственным ему драматизмом он заставил каждого осознать: такова жизнь, и всем нам приходится смиряться с тем, чего мы не в силах изменить.

Глава 2 Буря на море

Пришло время, и я отправилась в школу. Поначалу мне было там очень скверно, но я довольно быстро привыкла к новым порядкам. Мне пришлась по душе жизнь среди множества моих сверстниц. Люди всегда меня интересовали, и я скоро начала обретать друзей и участвовать в школьной жизни.

Фелисити хорошо справилась с моим начальным обучением, и в классе я не проявляла ни особого блеска, ни отсталости, а была совершенно такая же, как большинство учениц. Это, пожалуй, наилучший вариант — так легче жить. Никто не завидовал моей учёности, но и не презирал за невежество. Я как бы смешалась с остальной массой и стала вполне рядовой школьницей.

Дни проходили быстро. Школьные радости, драмы и победы стали частью моей жизни, хотя я часто ностальгически вспоминала нашу кухню и особенно «номера» мистера Долланда.

Нам преподавали театральное искусство, и для развлечения учащихся в гимнастическом зале ставились спектакли. Я играла Бассанио в «Венецианском купце» и пользовалась некоторым успехом, которым, без сомнения, была обязана урокам актёрского мастерства, воспринятым от мистера Долланда.

Наступили каникулы. Няня Поллок всё-таки решила поехать в Сомерсет, и я провела неделю с ней и её кузиной. Она примирилась с деревенской жизнью, а кончина одной дальней родственницы, последовавшая примерно через год после её отъезда из Блумзбери, вновь наполнила её жизнь содержанием.

Покойная была молодой женщиной, имевшей двухлетнего малыша. После её смерти семья была в ужасе, не зная, кто возьмёт на себя заботу о сироте. Для няни Поллок это был прямо-таки дар небес. Ребёнок, о котором можно было заботиться, видеть в нём как бы родное дитя, которого никто у неё не отнимет, как это уже случалось в её жизни!

Когда я отправилась домой, предполагалось, что я должна теперь делить трапезы со своими родителями, но, хотя наши отношения сильно изменились, я тосковала по былым кухонным застольям. Впрочем, когда отец с матерью уезжали из Лондона в связи со своими научными исследованиями или для чтения лекций, у меня появлялась возможность вернуться к прежним порядкам.

Нам не хватало Фелисити и няни Поллок, но мистер Долланд был, как всегда, в блестящей форме, а реплики миссис Харлоу живо напоминали былые времена.

Ну и, конечно, оставалась Фелисити, которая всегда была страшно рада меня видеть.

Она была очень счастлива. У них родился ребёнок, которого назвали Джеймсом, и Фелисити всей душой посвятила себя одной цели — стать хорошей женой и матерью. Кроме того, она была прекрасной хозяйкой. По её словам, человеку, занимающему такое положение, как Джеймс, необходимо время от времени приглашать гостей, так что ей приходится обучаться науке гостеприимства. Поскольку я уже достаточно подросла, мне было разрешено присутствовать на этих вечерах, и, надо сказать, они доставляли мне удовольствие.

На одном из таких приёмов я познакомилась с Лукасом Лоримером. До того, как мы с ним увиделись, Фелисити мне кое-что о нём рассказала.

— Кстати, — как-то сказала она. — Сегодня будет Лукас Лоример. Он тебе понравится. Лукас, как правило, всем нравится. Он обаятелен, хорош собой — не то чтобы красавец, но довольно привлекателен, и он обладает особым умением дать каждому человеку, с которым общается, почувствовать, что его собеседник необыкновенно интересная личность. Ты понимаешь, что я имею в виду? Не обманывайся! Он со всеми такой. Мне кажется, сам он человек мятущийся. Некоторое время служил в армии, но потом вышел в отставку. В семье он младший сын. Его старший брат Карлтон только что унаследовал поместье в Корнуоле, кажется, довольно солидное. Их отец умер всего несколько месяцев назад, и Лукас до сих пор не знает, куда себя деть. Дел в поместье полно, но, по-моему, он из тех, кто любит командовать. В настоящий момент он не слишком уверен, чем бы ему хотелось заняться. Несколько лет назад он нашёл в саду Тренкорн Мэнор — так называется их поместье в Корнуоле — талисман, какую-то древнюю реликвию. Находка вызвала довольно большой интерес. Оказалось, она происходит из Египта, и высказывались самые различные предположения насчёт того, как она там оказалась. Твой отец в курсе дела.

— Наверное, вещица покрыта иероглифами?

— Именно благодаря этому и установлено её происхождение. — Фелисити рассмеялась. — В то время Лукас написал об этом книгу. Находка, как ты понимаешь, пробудила у него интерес, и он предпринял кое-какие исследования. Ему удалось установить, что это была медаль, присуждавшаяся за военные заслуги. После этого он занялся обычаями Древнего Египта и сумел выявить ряд таких, которых раньше никто не знал. Книга заинтересовала нескольких человек — таких, как твой отец. Короче, ты сама познакомишься с Лукасом и составишь о нём собственное мнение.

И действительно, я в тот же вечер познакомилась с ним.

Он был высок, строен, гибок и сразу же обращал на себя внимание своей кипучей энергией.

— Розетта Крэнли, — представила меня Фелисити.

— Счастлив познакомиться с вами, — сказал Лукас, беря мои руки в свои и проникновенно глядя мне в глаза.

Фелисити была права. Он действительно внушал собеседнику чувство собственной значительности и заставлял верить, что слова его не простая формальность, а вполне искренни.

Несмотря на предупреждение Фелисити, я почувствовала, что верю — он и в самом деле счастлив со мной познакомиться.

Фелисити продолжала:

— Дочь профессора Крэнли и моя бывшая ученица. Собственно говоря, единственная, которая у меня когда-либо была.

— Это необыкновенно интересно! — воскликнул Лукас. — Я знаком с вашим отцом. Блестящий человек!

Фелисити оставила нас поговорить наедине. Говорил главным образом Лукас. Рассказал, какую громадную помощь отец ему оказал и как он благодарен высокочтимому учёному за то, что он уделил ему так много своего драгоценного времени.

Затем он захотел побольше узнать обо мне. Я призналась, что ещё учусь в школе, сейчас у меня каникулы, и мне ещё предстоят два, а то и три семестра.

— А что вы будете делать потом?

Я пожала плечами.

— Позволю высказать предположение, что вы в самом скором времени выйдете замуж, — сказал он таким тоном, который не оставлял сомнений — за мою руку будет состязаться множество мужчин.

— Кто знает, что каждого из нас ждёт?

— Как это верно! — подхватил он, словно бы моё банальное замечание свидетельствовало о глубочайшей мудрости.

Фелисити была права. Он всеми силами стремился угодить. После того, как тебя предупредили, это было совершенно очевидно и все равно приятно, вынуждена была я признаться себе самой.

За обедом моё место оказалось рядом с ним. Поддерживать разговор с таким собеседником было очень легко. Лукас рассказал мне о своей находке в саду и о том, как она в известной степени изменила его жизнь.

— Наша семья всегда была связана с армией, а я нарушил традицию. Мой дядя был полковником и почти никогда не бывал в Англии, выполняя свой долг перед родиной на каком-нибудь из отдалённых аванпостов империи. Я убедился, что эта жизнь не по мне, а потому вышел в отставку.

— Вероятно, это было волнующее событие — находка древней реликвии?

— О да! Когда я служил в армии, я провёл некоторое время в Египте, а потому для меня это было особенно интересно. Я просто увидел эту штуку на земле. Грунт был влажный, и один из садовников производил какие-то посадки. Вещица была покрыта иероглифами.

— Вам нужен был «Камень Розетты».

Он рассмеялся.

— О нет! Надпись была не настолько ясной. Ваш отец её перевёл.

— Я рада. Вы знаете, меня назвали в честь этого камня.

— Да, я знаю. Фелисити рассказала мне. Вы должны очень гордиться своим именем.

— Когда-то я в самом деле гордилась. Когда я впервые попала в Британский музей, я смотрела на этот камень как зачарованная.

Он рассмеялся.

— Имена имеют большое значение. Вы никогда не догадаетесь, какое у меня первое имя.

— Какое? Скажите!

— Адриан. Только представьте себе — всю жизнь нести на своих плечах бремя подобного имени! Каждый считал бы своим долгом спросить: «Ну, как там дела с Адриановым валом?»[1] Итак, меня нарекли Адрианом Эдвардом Лукасом Лоримером. Ну, Адриан отпал по уже упомянутой причине. Эдвард… В мире такое несметное множество Эдвардов! Лукас — менее распространённое имя. Таким образом я стал Лукасом. Но вы знаете, что означают инициалы всех моих имён? Довольно примечательное словечко получается — H.E.L.L. — сиречь «ад».

— Я уверена, к вам оно совершенно неприменимо, — рассмеялась я.

— Э! Вы меня не знаете! А у вас есть другое имя?

— Нет, просто Розетта Крэнли.

— Сокращенное R.C. Либо Red Cross — Красный Крест, либо Roman Catholic — последователь римско-католической церкви.

— Не так забавно, как в вашем случае.

— Ваше имя, скорее всего, символизирует набожного человека, в то время как я, быть может, отпрыск сатаны. Наши сферы оказываются противоположными. В этом есть что-то знаменательное. Вы не находите? Я уверен, тут есть указание на нашу будущую судьбу. Вы свернёте меня с дурного пути и окажете благотворное влияние на мою жизнь. Мне хочется толковать это так. — Я рассмеялась. Мы немного помолчали, а потом он сказал: — Вас интересуют тайны Египта. При таких родителях иначе и быть не может.

— В какой-то мере. Когда учишься в школе, не остаётся времени интересоваться чем-то, не имеющим прямого отношения к повседневным делам.

— Я бы хотел знать, что на самом деле означают слова, начертанные на моём камне.

— Но вы сказали, что их вам перевели?

— Да… отчасти. Все эти вещи так загадочны… Смысл облечён в слова, истинное значение которых не до конца ясно.

— И чего ради люди напускают весь этот туман?

— Чтобы внести в жизнь элемент тайны, вы не согласны со мной? Так жить интереснее. То же и с людьми. Когда обнаруживаешь в их характере скрытые особенности, с ними интереснее иметь дело. — Он улыбнулся мне, и в глазах его мелькнуло что-то, чего я не поняла. — В своё время вы убедитесь, что я прав.

— Вы хотите сказать: когда я стану старше?

— Думаю, вы терпеть не можете людей, постоянно напоминающих вам, что вы ещё слишком молоды.

— Видите ли, мне кажется, они хотят этим сказать, что я ещё не способна многое понять.

— Вы должны радоваться своей молодости. Поэты утверждают, что она слишком быстро проходит. «Бутоны розы хороши, пока они ещё свежи».

Он улыбнулся мне с такой благожелательностью, что её можно было принять за нежность.

Я впала в некоторую задумчивость, и, по-моему, он это заметил.

После обеда я ушла вместе с дамами, а когда мужчины присоединились к нам, мне больше не довелось с ним поговорить.

Позднее Фелисити спросила меня, как он мне понравился.

— Я видела, что вы с ним прекрасно поладили, — заметила она.

— Мне кажется, он из тех людей, которые с кем угодно поладят. Но всё это очень поверхностно.

Немного поколебавшись, она согласилась.

Впоследствии мне казалось весьма знаменательным то, что этот визит к Фелисити мне запомнился больше всего моей встречей с Адрианом Эдвардом Лукасом Лоримером.

* * *

Когда я приехала домой на Рождество, мои родители показались мне более оживлёнными, чем обычно, пожалуй, даже радостно возбуждёнными. Привести их в такое состояние, по моим понятиям, могло только постижение какой-нибудь новой научной истины. Может быть, они достигли какого-то небывалого успеха в своих исследованиях? Нашли новый камень взамен Розетты?

Оказалось, ничего подобного. Как только я появилась в доме, они пожелали поговорить со мной.

— Случилось нечто довольно интересное, — заявила моя мать.

Отец снисходительно улыбнулся в мою сторону.

— И это касается тебя, — добавил он.

Я была поражена.

— Сейчас мы всё объясним, — продолжала мать. — Нам предложили совершить довольно заманчивое турне. Программа включает Кейптаун, а на обратном пути — Балтимору и Нью-Йорк.

— В самом деле? Вы долго будете отсутствовать!

— Твоя мама считает, что хорошо будет сочетать отдых с работой, — заметил отец.

— За последнее время он слишком усердно трудился. Конечно, совсем мы нашу науку не бросим. Отец может работать над своей новой книгой.

— Конечно, — пробормотала я.

— Мы думаем отправиться в Кейптаун на корабле. Там мы пробудем несколько дней, пока твой отец будет читать лекции. Корабль тем временем двинется дальше, в Дурбан, и мы снова войдём на него, когда он возвратится в Кейптаун. Оттуда он поплывёт в Балтимору, где мы снова с него сойдём — ещё одна лекция, а затем уже по суше поедем в Нью-Йорк, где твой отец прочитает последнюю из своих лекций. Потом мы, уже на другом корабле, возвратимся домой.

— Наверное, это будет очень интересно…

Наступила короткая пауза.

Отец взглянул на мать и сказал:

— Мы решили, что ты будешь сопровождать нас.

От неожиданности я лишилась дара речи. Наконец мне удалось с трудом выговорить:

— Вы… это самое… вы говорите всерьёз?

— Тебе полезно будет повидать мир, — благосклонно произнёс отец.

— Когда? Когда? — вырвалось у меня.

— Мы выезжаем в конце апреля. Потребуется очень большая подготовка.

— Я буду в школе…

— В конце летнего семестра ты всё равно бы уехала. Мы думаем, что ты мало потеряешь от сокращения школьных занятий. Как-никак тебе будет почти восемнадцать. Возраст достаточно зрелый, — решила мама.

— Надеюсь, ты довольна? — спросил отец.

— Просто… просто для меня это такой сюрприз!

Они улыбнулись в ответ.

— Тебе тоже придётся провести кое-какие приготовления. Можешь посоветоваться с Фелисити Уиллз, то бишь Фелисити Графтон. Со времени своего замужества она приобрела большой опыт в житейских делах и наверняка знает, что тебе может понадобиться. Пожалуй, два-три вечерних туалета для официальных приёмов и несколько приличных платьев.

— О да! Да! — воскликнула я.

Пораздумав над открывающейся перспективой, я поняла, что не уверена, радоваться мне или нет. Сама мысль о путешествиях и новых местах, которые я увижу, захватывала. Но, с другой стороны, мне придётся быть в обществе моих родителей и, вероятно, других людей, настолько отягощённых своей учёностью, что они, естественно, будут смотреть на меня просто как на невежественную девчонку.

Приобретение новой одежды — это, конечно, было приятно. Мне хотелось как можно скорее посоветоваться с Фелисити.

Я написала ей и сообщила о проекте родителей.

Она ответила без промедления:

«До чего же всё это увлекательно! В марте Джеймсу надо будет на несколько дней поехать на север. У меня чудесная нянька, которая обожает маленького Джемми, а он её. Так что могла бы приехать на несколько дней в Лондон, и мы всласть находились бы по магазинам».

Время шло, и перспектива поездки за границу настолько завладела моим воображением, что я позабыла о всех неприятностях, могущих ей сопутствовать.

В назначенный срок Фелисити приехала в Лондон и, как я и ожидала, всей душой посвятила себя приобретению для меня надлежащего гардероба. Я убедилась, что теперь, когда я перестала быть школьницей, она видела меня в новом свете.

— У тебя совершенно поразительные волосы. Это самое лучшее, что есть в твоей внешности. Будем из этого исходить, — изрекла она.

— Волосы? — удивилась я. Никогда прежде я о них не думала. Знала только, что они у меня необыкновенно светлые, длинные, прямые и густые.

— Они — цвета спелой кукурузы, — сказала Фелисити. — То, что называется «золотые». Необычайно красивые! С ними ты сможешь делать самые различные вещи — сооружать высокую причёску, когда захочешь иметь строгий вид, или перевязывать сзади лентой, а то и заплетать в косу, если захочешь выглядеть скромницей. В общем, они могут доставить тебе массу развлечений. Что касается одежды, то мы отдадим предпочтение синему цвету, чтобы подчеркнуть цвет твоих глаз.

Мои родители уехали в Оксфорд, а потому мы вернулись к прежним порядкам и ели вместе с прислугой за кухонным столом. Всё было как встарь, и мы заставляли мистера Долланда играть Гамлета или Генриха V, или же читать отрывки из жутких «Колоколов».

Нам не хватало няни Поллок. Я написала ей и сообщила о наших новостях. Она была сейчас очень счастлива, целиком поглощённая маленькой Эвелиной, которая напоминала ей меня в этом возрасте.

Я вышагивала по кухне в моих новых нарядах, вызывая охи и ахи со стороны Мег и Эмили, а также довольно саркастические замечания со стороны миссис Харлоу, бормотавшей что-то неодобрительное по поводу нынешней моды.

То были счастливые дни, и мне иной раз приходило в голову, что приготовления к путешествию могут быть более приятными, чем само путешествие.

Я с большим сожалением распростилась с Фелисити, которая вернулась в Оксфорд. День, когда мы отправимся в Тилбори, чтобы сесть на корабль «Атлантик Стар», быстро приближался.

В кухне только и разговоров было, что о предстоящем путешествии. Никто из моих друзей никогда не бывал за границей, даже мистер Долланд, хотя однажды он чуть не съездил в Ирландию. Но, как говорила миссис Харлоу, это было типичное не то. Мне предстояло увидеть действительно чужие края, а это могло быть небезопасно.

— От этих иностранцев в любую минуту жди чего угодно, — говорила миссис Харлоу, а мне придётся много их перевидать. Она ни за что бы не согласилась поехать, даже если бы ей предложили за это сто фунтов стерлингов.

— Успокойтесь, миссис Харлоу, — вмешалась Мег, — никто вам сто фунтов не предложит за согласие отправиться за границу, так что вы в полной безопасности.

Миссис Харлоу хмуро посмотрела на Мег, которая, по её мнению, частенько забывается.

Однако постоянные разговоры о загранице, её достоинствах и недостатках сразу потускнели перед лицом внезапного события — убийства.

Впервые мы услышали о нём от уличных мальчишек — продавцов газет, выкрикивающих: «Страшное убийство! В пустом сарае найден человек с простреленной головой!»

Эмили послали купить газету, а мистер Долланд, водрузив на нос очки, сел за стол и начал читать всем нам вслух жуткое сообщение.

В данный момент убийство было главной новостью, никаких других важных событий не произошло, и газеты не писали ни о чём больше. Его называли «убийством в Биндон Бойз», и пресса описывала происшедшее в сенсационном духе, так что все читали и гадали, что будет дальше.

У мистера Долланда были свои теории на этот счёт, а по мнению миссис Харлоу, он разбирался в таких вещах не хуже полиции. Всё дело в пьесах, о которых он столько знал, ведь во многих из них совершались убийства.

— Им бы надо было пригласить его. Он бы мигом объяснил им, что к чему, — заявила миссис Харлоу.

Меж тем мистер Долланд, наслаждавшийся этим славословием, сидел за столом и излагал свою версию.

— Наверняка это тот самый молодой человек. Всё указывает на него: он жил в семье, не будучи её членом, такое щекотливое положение может привести к неприятным последствиям.

— Да, но вот вопрос: почему его ввели в эту семью? — спросила я.

— По-видимому, он был приёмным сыном. Думаю, он завидовал другому молодому человеку. Зависть иной раз далеко заводит.

— Я всегда остерегалась пустующих домов, — ввернула миссис Харлоу. — У меня от них мурашки бегают по телу.

— Говорят, он пошёл в тот пустой фермерский дом — «Биндон Бойз», как его называют, и застрелил его там, — продолжал мистер Долланд.

— Видите ли, этот самый Космо был старшим сыном, и уже этого было достаточно, чтобы молодой человек стал ему завидовать, тем более что сам он как бы вовсе там посторонний. Ну, а потом надо же иметь в виду эту вдову — Мирабель её зовут. Он хотел её заполучить, а досталась она Космо. Вот вам и мотив преступления. Он заманивает Космо в пустой фермерский дом и пристреливает там.

— Он мог бы благополучно скрыться, — вставила я, — если бы младший брат — кажется, его зовут Тристан? — не вошёл и не застал его на месте преступления.

Я мысленно восстановила обстоятельства дела. В барском доме жили двое сыновей сэра Эдварда Пэрриваля — Космо и Тристан, а также приёмный сын, Саймон, которого привезли откуда-то в пятилетнем возрасте. Саймона растили так, как если бы он был членом семьи, но, судя по всему, он всегда чувствовал себя не вполне ровней остальным.

Сэр Эдвард был человек больной и как раз в момент убийства Космо скончался, так что вряд ли он что-либо знал о надвигающихся событиях. Как сообщали газеты, «Биндон Бойз» (первоначально это название произносилось на французский манер «Биндин Буа», так как там находилась роща, по-французски «буа») представлял собой фермерский дом, расположенный на территории поместья Пэрриваль. Он нуждался в основательном ремонте. Все трое молодых людей так или иначе участвовали в управлении поместьем, довольно крупным по масштабам Корнуольского побережья. Репортёры намекали, что Саймон заманил Космо в дом-развалюху и хладнокровно застрелил его. Вероятно, у него имелся план, как поступить с телом убитого, но неожиданно вошёл Тристан и застиг его с пистолетом в руке. Мотивов для убийства было, судя по всему, более чем достаточно. Приёмный сын наверняка завидовал двум законным наследникам, а кроме того, он, кажется, был влюблён во вдову, с которой был помолвлен Космо.

Слуги проявляли к делу об убийстве горячий интерес, который, должна признаться, заразил и меня.

Возможно, предстоящее путешествие с родителями начинало вызывать у меня растущие опасения, и я ухватилась за что-то такое, что могло отвлечь мои мысли. Когда мы усаживались вокруг стола и слушали, как мистер Долланд в интеллектуальном поединке кладёт Скотланд-Ярд на обе лопатки, я чувствовала себя захваченной не меньше других.

Как сейчас помню одну из таких сцен.

— Дело, что называется, элементарное, — заявил мистер Долланд.

— Из него получилась бы неплохая пьеса, — подала голос миссис Харлоу.

— Ну, в этом я не уверен, — не согласился мистер Долланд. — Тут вы с самого начала знаете, кто убийца. В пьесе же всегда множество вопросов, улик и всякой всячины, а потом следует неожиданный конец.

— А может, и здесь не так всё просто, как кажется? — вставила я. — На первый взгляд, вроде бы это дело рук Саймона, но ведь он всё отрицает.

— Ну, а вы чего бы от него ожидали? — вмешалась миссис Харлоу. — Они всегда всё отрицают, чтобы обелить себя и переложить вину на кого-нибудь другого.

Мистер Долланд, сложив ладони и устремив взгляд в потолок, заговорил:

— Обратимся к фактам. Некий человек приводит к себе в дом никому неведомого ребёнка и обращается с ним, как с собственным сыном. Остальные не хотят его признавать. Мальчика озлобляет то, что на него смотрят как на чужака. С годами озлобление растёт. В этом доме царит атмосфера ненависти. Помимо всего прочего, появляется ещё эта вдова. Космо собирается на ней жениться. Между двумя юношами всегда существовала неприязнь, ну вот он и убил Космо. Только на его беду входит Тристан и застаёт его.

— Какие чудные имена, — хихикнула Мег. — Мне всегда нравились заковыристые имена!

Никто не обратил на неё внимания. Все ждали, чтобы мистер Долланд продолжил свои рассуждения.

— Значит, надо ещё помнить об этой женщине — вдове. Это была последняя капля. Космо достаётся всё! А на что может рассчитывать Саймон? По своему положению в доме он немногим лучше слуги. Его охватывает возмущение. Мы имеем дело с тщательно запланированным убийством. Однако, прежде чем он успевает разделаться с телом своей жертвы, входит Тристан, и план его рушится. В пьесах убийство никогда гладко не сходит преступнику с рук. Так оно и должно быть, иначе не было бы пьесы. А пьесы основываются на реальной жизни.

Мы ловили каждое его слово.

— Ничего не могу с собой поделать, но мне жалко этого Саймона, — заявила Эмили.

— Жалко убийцу? — вскричала миссис Харлоу. — Ты не в своём уме, милочка! А что бы ты сказала, если бы он явился и всадил пулю тебе в голову?

— Никогда бы не всадил. С чего бы это? Я не Космо.

— Поблагодари за это судьбу. И не прерывай мистера Долланда.

— Единственное, что нам остаётся, — изрёк наш мудрец, — ждать. Будущее покажет.

Ждать нам пришлось недолго. Продавцы газет выкрикивали на улицах: «Драматический поворот в деле «Биндон Бойз». Читайте подробности!».

И мы читали с жадным любопытством. Оказалось, что полиция готова была вот-вот арестовать Саймона Пэрриваля. Почему они тянули, было для мистера Долланда загадкой. И вот теперь Саймон исчез!

«Где Саймон Пэрриваль?» — кричали газетные заголовки. «Не видели ли вы его?» И ещё: «Полиция напала на след. Арест ожидается с минуты на минуту».

— Так… Он сбежал, — констатировал мистер Долланд. — Более ясно признать свою вину просто невозможно. Будьте спокойны, его найдут!

— Надо надеяться, — вздохнула миссис Харлоу. — Когда вокруг тебя шныряют убийцы, в собственной постели не чувствуешь себя в безопасности.

— У него не было бы причины убивать вас, миссис Харлоу, — съехидничала Мег.

— Ну, я бы за него не поручилась! — парировала миссис Харлоу.

— Его скоро найдут, — успокаивающим тоном повторил мистер Долланд. — Его будут искать всюду.

Но дни шли, а известия о поимке преступника не поступало.

Немного погодя о деле начали понемногу забывать. Главной газетной сенсацией стал золотой юбилей королевы, и для подлого убийства на газетных страницах места не оставалось, тем более что главный подозреваемый исчез со сцены. Когда его поймают, интерес, без сомнения, вспыхнет с новой силой, а пока что «Биндон Бойз» отступил на задний план.

За три дня до нашего отъезда к нам явился гость. Я была у себя в комнате, когда меня вызвали к родителям. Мне было велено немедленно явиться в гостиную. Там меня ожидал сюрприз. Когда я вошла, навстречу мне шагнул Лукас Лоример.

— Мистер Лоример сообщил мне, что вы встречались в доме мистера и миссис Графтон, — сказала мама.

— Да, действительно! — подтвердила я, не скрывая своей радости.

Он взял меня за руку и глядя мне в глаза улыбнулся.

— Для меня было огромным удовольствием познакомиться с дочерью профессора Крэнли, — сказал Лукас. Это был двойной комплимент — моему отцу и мне.

Родители смотрели на меня со снисходительной улыбкой.

— У нас приятные новости, — сообщил отец.

Все трое уставились на меня с таким видом, какой бывает у взрослых, собирающихся обрадовать ребёнка.

— Мистер Лоример тоже плывёт на «Атлантик Стар», — объявила моя мать.

— Да ну?! — поразилась я.

Лукас Лоример кивнул.

— Большая неожиданность и честь для меня. Мне предложили провести беседу о моей находке в то же самое время, когда профессор Крэнли будет читать свою лекцию.

Мне захотелось рассмеяться. Меня позабавило тонкое различие, проведённое между «беседой» и «лекцией». Что-то не верилось, что Лукас в самом деле такой скромник, каким прикидывается. Выражение его глаз как-то не вязалось с тем, что и как он говорил.

— Таким образом, — продолжал отец, — мистер Лоример будет путешествовать вместе с нами на «Атлантик Стар».

— Это будет очень приятно! — искренне воскликнула я.

— Не могу вам передать, в каком я восторге, что еду, — заявил он. — Я часто думал о том, каким счастливым был для меня тот день, когда я сделал находку в саду.

Отец улыбнулся и заверил, что надпись на камне, найденном им, трудновато расшифровать. Не сами иероглифы, конечно, а смысл, точный смысл. Это типично для арабского интеллекта. Всегда остаётся некоторая неопределённость.

— Но именно поэтому всё это так интересно, — заявил Лукас.

— С вашей стороны было очень любезно прийти и рассказать нам о полученном приглашении и о своём решении принять его, — обратился к нему отец.

— Дорогой профессор, как я мог отказаться от чести разделить с вами кафедру, вернее, не то чтобы разделить, но получить возможность взойти на неё следом за вами, скажем так.

Мои родители явно были в восторге, из чего следовало, что и они были не прочь покинуть разряженную атмосферу, в которой обычно пребывали, и понежиться в тёплых лучах лести.

Лукаса пригласили остаться на ленч. За столом говорили о путешествии, и мой отец, поощряемый матерью, подробно рассказал о том, чему будут посвящены его лекции в Южной Африке и Северной Америке.

Я могла думать только об одном: он будет с нами на корабле! Он будет с нами в чужих странах! Предстоящая поездка начала казаться мне очень интересной, и мои опасения в какой-то мере рассеялись. Присутствие Лукаса Лоримера придало остроту приключению.

* * *

Моё первое плавание на корабле оказалось волнующим. В Тилбери я поехала вместе с родителями. Сидя скромно в уголке, я прислушивалась к их разговору, который касался главным образом лекций, которые должен был читать мой отец. Я была довольна тем, что их увлечённая беседа избавляла меня от необходимости участвовать в разговоре. Отец упомянул о Лукасе Лоримере:

— Интересно, как отнесутся к его выступлению. Конечно, его знакомство с предметом весьма поверхностно, но, как я слышал, он умеет в доступной форме его преподнести. Подход, правда, неверный, но время от времени некая легкость допустима.

— Надеюсь, он будет выступать перед знающими людьми, — сказала мать.

— О да! — Отец с улыбкой повернулся в мою сторону. — Если у тебя есть вопросы, которые ты хотела бы задать, делай это без всяких колебаний, Розетта.

— Да, — добавила мать. — Если ты кое-что будешь знать, лекции доставят тебе большое удовольствие.

Я поблагодарила их, чувствуя, что они не слишком мной недовольны.

Мне отвели каюту рядом с каютой родителей. Моей соседкой была девушка, направляющаяся в Южную Африку к своим родителям, которые занимались сельским хозяйством. Она уже окончила школу и была немного старше меня. Звали её Мэри Келпин. Девушка была довольно симпатичная. Она проделывала это путешествие уже не в первый раз, так что опыта у неё было побольше, чем у меня.

Мэри облюбовала нижнюю полку, что не вызвало у меня ни малейшего недовольства. Мне даже казалось, что внизу более душно. Платяной шкаф в каюте Мэри скрупулёзно разделила на две равные части, и я подумала, что во время плавания мы прекрасно с ней будем ладить.

Ранним вечером корабль поднял паруса, и почти сразу же после этого нас разыскал Лукас Лоример. Я услышала его голос в каюте родителей. Вместо того, чтобы присоединиться к ним, я решила получше осмотреть корабль. Поднявшись по трапу, я очутилась в кают-компании, а оттуда вышла на палубу, чтобы бросить последний взгляд на док, когда мы станем отчаливать. Я стояла, опершись о перила, и созерцала царившую внизу суету, когда Лукас подошёл ко мне.

— Я догадался, что вы будете здесь. Вам, конечно, захочется посмотреть, как корабль будет отчаливать.

— Совершенно верно.

— Не забавно ли, что мы совершаем это путешествие вместе?

— Забавно? — удивилась я.

— Я уверен, что нам будет весело. Чудесное совпадение!

— Но ведь всё произошло совершенно естественно. Можно ли назвать это совпадением?

— Я вижу, вы тщательно следите за точностью языка. Вы должны помочь мне написать текст моего выступления.

— Разве вы ещё этого не сделали? Мой отец корпит над своей лекцией Бог знает сколько времени.

— Он профессионал. Моё сообщение будет совсем иного рода. Я буду распространяться насчёт мистицизма Востока. С этаким привкусом «Тысячи и одной ночи».

— Не забывайте, что вы будете обращаться к специалистам.

— Ну, я надеюсь привлечь внимание более широкой публики, людей, наделённых воображением, романтичных.

— Уверена, что это вам удастся.

— Я так рад, что мы плывём вместе! И вы теперь уже не школьница, что само по себе — факт волнующий, не правда ли?

— По всей вероятности, так.

— На пороге жизни и всяческих приключений… — Раздался гудок. — Наверное, это знак, что мы сейчас отчалим. Да, я прав. Прощай, Англия! Здравствуйте, новые страны, новые ландшафты, новые приключения!

Он произнёс эти слова со смехом. Меня охватило радостное волнение. Как хорошо, что он с нами!

Восторженное настроение не покидало меня. Капитан и некоторые из пассажиров оказывали знаки внимания моим родителям. Известие о том, что они отправляются читать лекции в Кейптауне и Северной Америке, быстро распространилось, и на них смотрели с явным почтением. Лукас пользовался чрезвычайной популярностью, и на него всюду был большой спрос. Я знала, чем это объяснялось. Он был одним из тех людей, которые свободны от всяких предрассудков и всюду чувствуют себя совершенно раскованно. Стоило ему появиться на публике, как все сразу же оживлялись, и раздавался смех. У него был дар представлять всё в смешном свете.

Со мной он вёл себя просто обворожительно, впрочем, как и со всеми. Этот человек шагал по жизни легко, не встречая препятствий и, я думаю, благодаря своему редкому дару всегда добиваться, чего хотел.

На мою соседку по каюте он произвёл огромное впечатление.

— Какой очаровательный человек! — воскликнула она. — И вы были знакомы с ним ещё до того, как сели на корабль. Вот счастливица!

— Видите ли, я встретила его случайно на одном обеде, а потом он пришёл к нам сообщить, что будет плыть на том же корабле, что и мы.

— Наверное, это из-за вашего отца.

— Что вы имеете в виду?

— Он ведёт себя так приветливо с вами из-за вашего отца.

— Он со всеми приветлив.

— Он очень привлекателен… Слишком привлекателен, — зловеще добавила она, окидывая меня оценивающим взглядом.

Мэри явно была склонна смотреть на меня как на дурочку, поскольку я имела глупость сказать ей, что ради этой поездки ушла из школы, немного не доучившись. Сама она окончила школу в прошлом году, так что была, видимо, старше меня на год или около того.

У меня создалось впечатление, что она пытается предостеречь меня против Лукаса. Мне хотелось бросить ей в лицо: «Не трудитесь, пожалуйста!», но я боялась, что произнесу эти слова со слишком большим пылом. В одном отношении она была права — я очень плохо разбиралась в жизни.

Однако время, которое я проводила в обществе Лукаса, было, без сомнения, очень приятным.

В первые же дни мы нашли укромный уголок на палубе, где можно было чувствовать себя защищёнными от неспокойного моря и сильного ветра. Мои родители проводили много времени в своей каюте, и мне была предоставлена полная свобода обследовать корабль.

Я делала это с большим интересом и скоро стала хорошо ориентироваться на судне. В маленькой каюте было тесновато, тем более что приходилось делить её с говорливой и слегка покровительственно относившейся ко мне девицей. Я была рада как можно больше времени находиться вне каюты. На верхней полке было душновато. Просыпалась я рано и ждала, когда можно будет встать.

Вскоре, однако, я обнаружила, что могу спускаться по лесенке, не разбудив Мэри. Накинув на себя кое-что из одежды, я выбиралась на палубу. Раннее утро было бодряще свежим. Я садилась в наше защищенное от ветра местечко и наблюдала восход солнца. Как красиво было небо на утренней заре, иногда нежно-жемчужное, иногда кроваво-красное. Я развлекалась тем, что придумывала, на что похожи проплывающие облака — то ли на людей, то ли на животных или горные цепи, и слушала шум волн. Утро не походило ни на одно другое время суток.

Ту часть палубы, где я сидела, каждое утро драил мужчина в синей матросской робе. Я завязала с ним знакомство, если это можно так назвать. Он обычно появлялся с ведром и шваброй, выливал на доски немного воды и начинал тереть их.

В столь ранний час палуба была почти безлюдна.

Когда в первый раз он приблизился ко мне, я сказала:

— Доброе утро! Вышла подышать. В каюте страшно душно.

— О да! — отозвался он и продолжал заниматься своим делом.

— Я вам мешаю. Может, лучше мне уйти отсюда?

— Нет, нет. Всё в порядке. Я пока обойду вас, а этот кусок вымою немного позднее.

Он говорил голосом интеллигентного человека и без всякого акцента. Я внимательно разглядывала его. Довольно высокий, светло-русые волосы, грустные глаза.

— В этот час мало кто сидит на палубе, — заметила я.

— Да.

— Вы, наверное, считаете меня сумасшедшей?

— Нет, почему же. Я понимаю, что вам хочется подышать свежим воздухом, а сейчас самое лучшее время для этого.

— Совершенно с вами согласна!

Я настояла на том, чтобы встать. Он передвинул моё кресло и продолжал драить палубу.

Когда я увидела его на третье утро, я решила, что он специально ищет встречи со мной. Это было не то чтобы заранее назначенное свидание, но стало уже частью дневного ритуала. Мы перекидывались несколькими словами. «Доброе утро! Славный денёк…» — и тому подобное. Работая, он всегда держал голову опущенной вниз, словно был всецело поглощён своим делом.

— Вам нравится море, не правда ли? — произнёс он на четвёртое утро.

— Пожалуй, да. Но ничего определённого сказать не могу — я на море впервые.

— Оно завораживает, захватывает. И способно очень быстро меняться.

— Как и жизнь человеческая, — изрекла я, вспомнив о переменах, происшедших в моей жизни. Он ничего не ответил, и я продолжала: — Вы, вероятно, бывалый моряк?

Он отрицательно покачал головой и отошёл.

Трапезы на корабле были интересны. Лукас Лоример на правах друга сидел за нашим столом, а капитан Грейсом установил симпатичный обычай: по очереди занимал место за каждым столиком, чтобы получше познакомиться со своими пассажирами. У него было в запасе множество всяческих историй. Ему было что порассказать о собственных приключениях на море, а благодаря тому, что он общался то с одной, то с другой группой пассажиров, с его историями познакомились все.

— Для него это не составляет никакого труда, — заявил Лукас. — Репертуар готов, и единственное, что ему приходится делать, — это повторять его за каждым столом. Вы заметили — он знает, где сделать паузу, чтобы дать слушателям посмеяться, а также как добиться наибольшего драматического эффекта.

— Вы сами действуете, отчасти, подобным же образом, — сказала я Лукасу. — Я, конечно, не имею в виду, что вы повторяетесь, но где делать паузы — это вы тоже знаете.

— Боже, вы слишком хорошо меня изучили. Мне даже как-то неудобно.

— Ну так я вас утешу. По-моему, один из величайших даров, каким может быть наделён человек, — это умение развеселить окружающих.

Он взял мою руку и поднёс к губам.

Мои родители, присутствующие при этом диалоге, были несколько удивлены. Думаю, они поняли, что явно взрослею.

Мы с Лукасом прогуливались по палубе и встретили капитана Грейсома. Он имел обыкновение ежедневно обходить все помещения корабля, вероятно, чтобы удостовериться, всё ли в порядке.

— Всё хорошо? — спросил он, поравнявшись с нами.

— Очень, очень хорошо! — весело ответил Лукас.

— Привыкаете держаться на качающейся поверхности? Это не всегда сразу удаётся. Однако погода была к нам довольно милостива… пока что.

— А разве она может стать иной? — спросила я.

— Не берусь ответить на ваш вопрос, мисс Крэнли. Мы можем только строить прогнозы, и не всегда с полной уверенностью. Погода непредсказуема. По внешним приметам вроде бы всё хорошо, но вдруг на горизонте появляется нечто совершенно неопределённое, и наши прогнозы рушатся.

— Предсказуемость может и надоесть, — заметил Лукас. — В непредвиденном всегда есть нечто привлекательное.

— Не уверен, что это можно отнести к погоде, — возразил капитан.

— Мы скоро подойдём к Мадере. Вы сойдёте на берег?

— О да! — воскликнула я. — Мне очень хочется.

— Жаль, что мы проведём там всего один день, — вставил Лукас.

— Этого достаточно, чтобы походить по магазинам. Остров вам понравится. Обязательно попробуйте тамошнее вино. Оно очень хорошо. — Капитан двинулся дальше.

— Чем вы намерены заняться на Мадере? — спросил Лукас.

— Родители пока мне ничего об этом не говорили.

— Я бы хотел быть вашим провожатым на острове.

— Ах, большое спасибо! Вы уже бывали там?

— Да. Так что со мной вы будете в надёжных руках.

* * *

Как радостно было, проснувшись утром, увидеть землю. Я вышла на палубу очень рано, чтобы посмотреть, как мы будем подходить к суше. Моим глазам представился покрытый густой зеленью остров, как бы вырастающий из аквамаринового моря. Солнце сильно пригревало. В воздухе ни малейшего ветерка.

Мой отец слегка простудился и не сошёл с корабля. Дел у него было много, и мама, конечно, осталась с ним. Они решили, что будет очень хорошо, если я сойду на берег в сопровождении мистера Лукаса Лоримера, любезно предложившего быть моим спутником.

Я была довольна, не без угрызений совести думая про себя, насколько приятнее будет без них. Лукас не произносил этого вслух, но я чувствовала, что он разделяет моё настроение.

— Поскольку я уже бывал тут, я кое-что знаю об острове. А если встретится что-нибудь, чего я не знаю…

— Что очень маловероятно, — вставила я.

— То мы познакомимся с этим вместе, — закончил он.

На этой весёлой ноте мы тронулись в путь.

Я глубоко вдыхала воздух, напоенный ароматом цветов. Ослепительно яркие гирлянды и гроздья свисали с торговых киосков, красовались на корзинах, вышитых сумках, шалях, скатертях, половых ковриках.

Солнечный свет, говор людей, предлагавших свой товар на незнакомом, видимо, португальском языке, радостное волнение от сознания, что я в чужой стране и при этом в обществе Лукаса Лоримера, — всё это наполняло меня давно не испытанным чувством восторга.

День оказался воистину памятным. Лукас был идеальным спутником. Где бы мы ни появились, его улыбка очаровывала всех, и я решила, что он один из самых милых людей, каких я когда-либо встречала.

Об острове он действительно знал много.

— Он совсем маленький. Я тут прожил всего неделю и за это время успел побывать почти всюду, — сообщил мне Лукас.

Он нанял арбу, запряжённую волами, и мы проехали через город — мимо собора, возле которого ненадолго остановились, чтобы его осмотреть, мимо базара, где опять была масса цветов, корзин и плетёных столов и кресел.

Из города видны были очертания «Атлантик Стар», стоявшего на некотором расстоянии от берега, и люди, перевозившие пассажиров с корабля на остров и обратно.

Лукас сказал, что мы должны отведать местное вино, и мы зашли в небольшой погребок и уселись за один из столиков, имевших форму корытца. Нам принесли бокалы с небольшим количеством мадеры. Вероятно, подумала я, хозяева надеются, что нам так понравится, что мы захотим купить парочку бутылок.

Тьма, царившая в погребке, была резким контрастом яркому свету снаружи. Мы уселись на табуреты и взглянули друг на друга.

Лукас поднял бокал:

— За вас… за нас… за то, чтобы было много таких дней, как сегодня.

— Кажется, следующая остановка — Кейптаун.

— Ну что ж, там мы с вами можем снова доставить себе какое-нибудь удовольствие.

— Вы будете заняты своей лекцией.

— Пожалуйста, не называйте это лекцией. Такое название подходит для более серьёзных вещей — слишком уж торжественно звучит. Знаете, слово «лекция» имеет множество различных значений. В частности, оно может означать суровую нотацию, отповедь. Когда меня приглашали, имелось в виду, что моё выступление составит лёгкий контраст речи профессора. Я почувствовал себя польщённым, а в результате — поглядите-ка, к чему это привело. Так что называйте это беседой или сообщением — штука менее притязательная. Вообще-то говоря, я предвижу, что ваши родители будут шокированы. Я буду говорить о таких неприятных вещах, как порча, воры, грабящие склепы и всякое такое прочее.

— Публика, возможно, охотнее будет слушать об этом, чем…

— Я стараюсь не думать, как и что будет. Если не понравится, ну что ж, так тому и быть. А потому я не хочу допустить, чтобы какие-то там приготовления портили мне удовольствие. Как же это здорово получилось, что мы путешествуем вместе!

— Мне это, во всяком случае, приятно.

— Мы с вами впадаем в сентиментальность. Вероятно, вино действует. Хорошее, правда? Мы должны купить бутылочку, чтобы показать, что оценили любезность хозяев, предложивших нам отведать его бесплатно.

— Надеюсь, они не зря предлагают своим клиентам дармовую дегустацию.

— Наверняка! Иначе зачем бы им сохранять древний обычай? А пока что, надо признаться, сидеть в этой темноватой комнате на неуклюжих стульях и попивать отменную мадеру очень приятно.

В погребок вошли несколько пассажиров с нашего корабля. Мы обменялись приветствиями. Вид у всех был очень довольный.

Немного погодя мимо нашего столика прошёл какой-то молодой человек.

— Эй! Привет! — окликнул его Лукас. Молодой человек остановился. — Ах, простите, — сказал Лукас, — мне показалось, что я вас знаю.

Человек смотрел на Лукаса с каменным выражением лица, и тогда я его узнала. Раньше он показался мне незнакомым, потому что на нём не было робы, в которой я прежде его видела. Это был тот самый юноша, что по утрам драил палубы.

— Нет, не думаю, чтобы мы были знакомы.

— Извините. Мне на минуту показалось, что я с вами где-то встречался.

Я улыбнулась и сказала:

— Вы наверняка видели друг друга на корабле.

Матрос как-то напряжённо вытянулся и уставился на Лукаса, как мне показалось, несколько тревожным взглядом.

— Да, наверное, так и есть, — кивнул Лукас.

Молодой человек отошёл от нас и уселся за столиком в самом тёмном углу.

Я шепнула Лукасу:

— Это один из палубных матросов.

— Похоже, вы с ним знакомы.

— Я несколько раз по утрам встречала его. Я выхожу полюбоваться на восход солнца, а он в это время драит палубы.

— Вот уж не похож на мойщика палуб! — Это потому, что он не в рабочей робе.

— Ну что ж, благодарю, вы меня просветили. Бедняга был, кажется, сильно смущён. Надеюсь, вино доставляет ему не меньшее удовольствие, чем мне. Пойдёмте, купим бутылку и захватим её с собой на корабль. Пожалуй, лучше даже взять две. Сегодня вечером разопьём за обедом.

Купив вина, мы вышли на солнце. Мы медленно двинулись к лодке, которая должна была доставить нас на корабль. На пристани мы остановились, и Лукас купил мне сумку, расшитую алыми и синими цветами.

— На память о счастливом дне. Я хочу сказать этим подарком: спасибо, что вы позволили мне разделить с вами чудесные сегодняшние часы, — произнёс Лукас.

«Как он мил, как обаятелен, — подумала я. — Мне-то он действительно подарил чудесные часы».

— Я всегда буду вспоминать сегодняшний день, глядя на эту сумку, — сказала я. — Цветы, арбы, запряжённые волами, и вино…

— И даже мойщика палуб.

— Каждую минуту этого дня я буду вспоминать, — заверила я Лукаса.

* * *

В плавании дружба крепнет быстро.

Покинув Мадеру, мы очутились в спокойном море. Погода стояла чудесная. После дня, проведённого на берегу, мы с Лукасом как будто ещё больше сблизились. Ни о чём заранее не сговариваясь, мы регулярно встречались на палубе. Он обычно усаживался возле меня, и, глядя на убегающие за корму волны, мы болтали о том о сём.

Он много рассказывал мне о себе, о том, как он поломал семейную традицию, согласно которой один из сыновей обязан был служить в армии. Военная карьера была ему не по душе. По-настоящему он даже не знал, чем ему хочется заниматься. Ему не сиделось на месте, и он много путешествовал по белу свету, обычно в общества Дика Дювейна, своего бывшего денщика и друга. Дик оставил армию одновременно с ним, и с тех пор они всегда были вместе. В настоящий момент Дик находится в Корнуоле, помогает в делах, которых так много в поместье. Вероятно, и ему, Лукасу, со временем придётся этим заняться.

— Пока что я ничего ещё толком не решил, — сказал Лукас. — Работы в поместье — только поспевай. Хватит моему брату и мне. Думаю, если бы наследником стал я, всё обстояло бы иначе. Сейчас всем заправляет мой брат Карлтон. Он идеальный помещик, из меня никогда бы такого не вышло. Он прекрасный малый, но я не люблю играть вторую скрипку. Это претит моей заносчивой натуре. Поэтому после ухода из армии я болтаюсь без дела. Много ездил по свету. Меня всегда привлекал к себе Египет, и когда я нашёл в саду камень, казалось, то был перст судьбы. Впрочем, так оно и вышло, ибо вот я здесь, путешествую в таком избранном обществе, как ваши родители и, конечно, их очаровательная дочка. А всё потому, что я нашёл в саду камень! Но что же я всё о себе да о себе?! А что вы можете мне рассказать? Каковы ваши планы?

— Нет у меня никаких планов. Видите ли, я прекратила занятия в школе раньше времени, чтобы поехать с родителями. А что принесёт будущее — кто его знает?

— Конечно, в точности никто не знает, но иной раз выпадает возможность как-то определить будущее.

— А своё вы определили?

— Я сейчас этим занят.

— Поместье вашего брата находится в Корнуоле?

— Да. Так случилось, что оно расположено неподалёку от того места, о котором в последнее время столько писали газеты.

— Что вы имеете в виду?

— Вы читали о молодом человеке, которого чуть было не арестовали, но он скрылся?

— Ах да, припоминаю. Его звали Саймон, фамилию не помню. Кажется, Пэрриваль?

— Совершенно верно. Он получил эту фамилию от человека, который его усыновил — сэра Эдварда Пэрриваля. Их дом находится милях в шести-восьми от нашего и называется Пэрриваль Корт. Великолепный старый барский дом. Я побывал там однажды, очень давно. Это было связано с какими-то делами, которые затевал мой отец и которые как-то касались всей нашей округи. Сэр Эдвард проявил к ним интерес. Я ездил к нему вместе с отцом. Когда я прочёл в газетах о преступлении, мне живо вспомнилась та поездка. Там жили два брата, и был ещё приёмный сын. Мы были потрясены, когда прочли о случившемся. Трудно связать подобное событие с людьми, которых знаешь, хотя бы и поверхностно.

— Как интересно! У нас дома об этом было много разговоров. Конечно, я имею в виду прислугу, а не моих родителей.

Пока мы разговаривали, мимо нас прошёл мойщик палуб, кативший перед собой тележку с бутылками пива.

— Доброе утро! — окликнула я его.

Он кивнул мне и продолжал катить свою тележку.

— Ваш приятель? — спросил Лукас.

— Это тот самый матрос, который драит палубы. Помните, он был в винном погребке.

— О да. Припоминаю. Какой-то у него хмурый вид, вы не находите?

— Пожалуй, он слишком сдержан. Может, им не положено разговаривать с пассажирами?

— Что-то он не похож на других.

— Да, я тоже нахожу. Он редко говорит что-нибудь, кроме «Доброе утро», да ещё иногда произнесёт несколько слов о погоде.

Мы выбросили матроса из головы и заговорили о другом. Лукас рассказал мне о поместье в Корнуоле и кое-что об эксцентричных людях, живущих там. Я рассказала ему о нашем доме и «номерах» мистера Долланда. Он смеялся над моими описаниями нашего кухонного быта.

— Вам, кажется, всё это доставляло большое удовольствие?

— Да, мне, можно сказать, повезло.

— А ваши родители знают обо всём этом?

— Их не больно-то интересует что-либо, происшедшее после рождества Христова.

Мы продолжали болтать в этом духе.

На следующее утро, когда я на заре заняла своё место на палубе, я заметила молодого матроса, но он ко мне не приближался.

* * *

Мы шли к Кейптауну, и ветер весь день крепчал. Родителей своих я почти не видела. Они проводили много времени у себя в каюте. Отец отшлифовывал лекции и работал над своей книгой, а мать помогала ему. Я встречалась с ними за обеденным столом, и тогда они смотрели на меня с ласковой снисходительностью, к которой я уже привыкла. Отец спросил, есть ли мне чем заняться? А то я могу зайти к нему в каюту, и он даст мне что-нибудь почитать. Я заверила его, что жизнь на корабле мне очень нравится, книги для чтения у меня есть, и мы с мистером Лоримером очень подружились. По-видимому, они вздохнули с облегчением и вернулись к своей работе.

Капитан, обедавший с нами, сообщил, что некоторые из наихудших штормов, в какие он попадал, происходили возле Кейптауна. Не зря этот мыс был известен морякам в давние времена под именем Кейпшторм. Во всяком случае, нам не приходится рассчитывать, что спокойная погода, до сих пор державшаяся, останется неизменной. Надо мириться с превратностями судьбы. Тихие воды остались позади, впереди нас, несомненно, ждут испытания.

Родители не покидали своей каюты, я же почувствовала непреодолимую потребность в свежем воздухе и вышла на палубу.

Я была не подготовлена к неистовой ярости обрушившейся на меня стихии. Волны свирепо колотили в борта корабля, и впечатление было такое, что наше судно сделано из пробки. Оно так глубоко зарывалось в воду, и его так сильно швыряло в стороны, что мне казалось, оно вот-вот опрокинется! Высоченные валы вздымались как грозные горы и, обрушиваясь на палубу, обдавали её водой. Ветер рвал мои волосы и одежду. Казалось, разъяренные волны пытаются оторвать меня от палубы и выбросить за борт.

На душе было тревожно, но в то же время меня не покидало ощущение радостного подъёма духа.

Насквозь промокшая, я почти не в силах была прямо стоять на ногах. Задыхаясь, я уцепилась за перила.

Пока я стояла, размышляя о том, не опасно ли попытаться пересечь скользкую палубу и по крайней мере укрыться от прямого натиска разбушевавшейся стихии, я увидела мойщика палубы. Качаясь, он подошёл ко мне. Одежда на нём промокла насквозь. От воды волосы его казались более тёмными и походили на чёрную ермолку, прилипшую к голове. Лицо у него, конечно, было тоже мокрое.

— С вами всё в порядке? — крикнул он. — Вам нельзя оставаться здесь. Надо сойти вниз.

— Да, — прокричала я в ответ.

— Пойдёмте. Я вам помогу.

Он кое-как доковылял до того места, где я стояла, и нечаянно привалился ко мне.

— Часто бывает такое волнение на море? — с трудом переведя дух спросила я.

— Не знаю. Это моё первое плавание.

Он ухватил меня за руку, и, шатаясь как пьяные, мы прокатились по палубе. Открыв дверь, он подтолкнул меня внутрь.

— Вот так! Не вздумайте снова выходить на палубу в такую бурю!

Я не успела его поблагодарить, как он исчез.

Спотыкаясь, я добрела до каюты. Мэри Келпин лежала на нижнем месте. Ей было явно нехорошо. Я сказала, что загляну к родителям. Я нашла их обоих распростёртыми на своих полках.

Вернувшись в свою каюту, я взяла какую-то книгу, взобралась к себе наверх и попробовала читать. Но это было нелегко.

Весь день до вечера мы все ждали, что буря утихнет. Корабль продолжал свой трудный путь, скрипя и стеная словно в агонии.

К вечеру ветер немного утих. Мне удалось добраться до обеденного салона. На столах были подняты боковые бортики, чтобы посуда не скатывалась. Людей было мало. Вскоре я увидела Лукаса.

— Ага! Нас, смельчаков, способных добраться до столовой, оказалось не так-то много!

— Вы когда-нибудь видели такой шторм?

— Да, один раз, когда возвращался на родину из Египта. Мы прошли Гибралтар и приближались к заливу. Я думал, пришёл мой последний час.

— Я сегодня днём думала то же самое.

— Ничего, наше судно выдержит бурю. Возможно, завтра море будет спокойно, как озеро, и мы будем дивиться, из-за чего поднялся такой переполох. Где ваши родители?

— У себя в каюте. Они не захотели спуститься вниз.

— Очевидно, так же, как и многие другие.

Я рассказала Лукасу, что выходила на палубу и выслушала суровый выговор от матроса.

— Он был совершенно прав, — сказал Лукас. — Наверняка это было очень опасно. Вас вполне могло смыть за борт. Думаю, что нам грозил настоящий ураган.

— Так начинаешь понимать, какую угрозу может таить в себе море.

— Вы правы. Со стихиями вообще-то шутить не следует. Море, как и огонь, большой друг, но и опасный враг.

— Интересно, каково это — потерпеть кораблекрушение.

— Чудовищно!

— Плыть по воле волн в открытой шлюпке, — пробормотала я.

— На самом деле это куда более неприятно, чем кажется.

— Да, наверное. Но, похоже, буря утихает.

— Не стоит на это рассчитывать. Мы должны быть готовыми к любой погоде. Может, нам дан был полезный урок.

— Люди редко делают выводы из преподносимых им уроков.

— Непонятно, почему. Ведь они прекрасно знают, как предательски может вести себя море. То, гляди, улыбнётся, а уже в следующую минуту — яростное, злобное!

— Надеюсь, мы больше не повстречаемся с ураганом.

Был уже одиннадцатый час вечера, когда я добралась до своей каюты. Мэри Келпин лежала в постели. Я отправилась в соседнюю каюту, чтобы пожелать спокойной ночи родителям. Отец лежал, а мать что-то читала.

Я сообщила им, что пообедала в обществе мистера Лукаса Лоримера и собираюсь ложиться спать.

— Будем надеяться, что к утру качка уменьшится, — сказала мать. — Эти непрерывные качания с боку на бок нарушают течение мыслей твоего отца, а над лекцией ещё надо основательно поработать.

Сон мой был какой-то прерывистый, и было ещё очень рано, когда я окончательно проснулась. Ветер усиливался, и корабль стал ещё более неустойчивым, чем днём. Мне грозила опасность свалиться с полки в любую минуту, так что спать было, конечно, немыслимо. Я лежала неподвижно, прислушиваясь к вою и рёву бури и к ударам волн, хлеставших по бортам судна.

Немного погодя я вдруг услыхала отчаянный звон колокола. Я сразу же поняла, что это значит, так как в первый же день после выхода в море нас проинструктировали на случай непредвиденной опасности. Нам объяснили, что мы должны надеть на себя тёплую одежду, а также спасательные жилеты, хранившиеся в стенных шкафах кают, после чего надо было всем собраться в месте, специально отведённом для этой цели.

Я спрыгнула со своей полки. Мэри Келпин уже одевалась.

— Вот оно! — воскликнула она. — Сначала жуткий ветер, а теперь вот ещё и это…

Она щёлкала зубами от страха и холода. Места в каюте было мало, и нам нелегко было одновременно одеваться.

Она была готова прежде меня. Когда я наконец справилась со своими пуговицами и надела спасательный жилет, я бросилась в каюту родителей.

Колокол продолжал тревожно звонить. Родители были в полной растерянности. Отец взволнованно собирал свои бумаги.

Я крикнула:

— Теперь нет для этого времени. Пошли! Наденьте свои тёплые вещи. А где ваши спасательные жилеты?

Впервые я поняла, что малая толика спокойного здравого смысла может быть важнее эрудиции. Мать с отцом были трогательно послушны и отдали себя в мои руки. Наконец мы были готовы покинуть каюту. Узкий коридор был безлюден. Отец вдруг резко остановился, и какие-то бумаги, которые он держал в руках, разлетелись в разные стороны. Я торопливо их подобрала.

— Ох! — в ужасе воскликнул отец. — Я оставил в каюте заметки, которые набросал вчера.

— Ничего! Жизнь важнее ваших заметок! — выкрикнула я.

Он не двигался.

— Не могу… нет, это невозможно… Я должен вернуться за ними.

Мать обернулась ко мне:

— Отцу необходимы его заметки, Розетта!

Заметив упрямое выражение на лицах обоих, я торопливо сказала:

— Я пойду и принесу. А вы идите в тот салон, где нам велено было собраться. Я принесу заметки. Где они лежат?

— В верхнем ящике, — сказала мать.

Слегка подтолкнув их к трапу, ведущему к салону, я вернулась назад. В верхнем ящике заметок не оказалось. Поискав, я обнаружила их в нижнем. Из-за спасательного жилета двигаться мне было трудно. Схватив заметки, я бросилась наружу.

Колокол перестал звонить. Стоять на ногах было трудно. Корабль накренился, и, взбираясь по трапу, я чуть не упала. Родителей моих нигде не было видно. Я решила, что они, наверное, присоединились к остальным пассажирам в сборном пункте, а оттуда их, должно быть, вывели на палубу, где их должны были ждать спасательные лодки.

Буря стала всё более неистовой, я спотыкалась и скользила, пока не уткнулась в шпангоут. Ошеломлённая, я кое-как собралась с силами и начала оглядываться вокруг, отыскивая своих родителей. Непонятно, куда они могли деться в то короткое время, которое мне понадобилось, чтобы спасти заметки. Сжимая их в руках, я сумела выбраться на палубу. Там царило столпотворение. Пассажиры, отпихивая друг друга, проталкивались к перилам. Тщетно я пыталась отыскать в этой толпе обезумевших людей моих родителей. В этой орущей смятенной людской массе я вдруг почувствовала себя страшно одинокой.

Это был настоящий кошмар. Ветру, казалось, доставляло злобное удовольствие мучить нас. Волосы мои ужасно растрепались, ветер то и дело швырял их мне в лицо, закрывал глаза, так что я ничего не могла разглядеть. Листочки бумаги с отцовскими заметками тут же выхватило из моих рук. В течение нескольких минут я наблюдала за их порханием у меня над головой, а потом, подхваченные свирепым ветром, они завертелись и упали в кипящие волны.

«Надо было нам держаться вместе, — подумала я, но тут же спросила себя: — А почему, собственно? Мы никогда не были вместе. И всё же… случай-то ведь особый: нам грозила опасность. Каждому смотрела в лицо смерть. Неужели какие-то заметки стоили того, чтобы разлучиться в такую минуту?»

Кое-кто из пассажиров уже усаживался в лодки. Я поняла, что до меня очередь дойдёт не скоро, а когда увидела утлые лодочки, опускавшиеся в морскую пучину, засомневалась, стоит ли вообще довериться какой-либо из них.

Внезапно корабль содрогнулся и испустил такой стон, словно он не в силах был более выдерживать происходящее. Мы, кажется, опрокинулись. Я почувствовала, что стою в воде. Потом увидела, как одна из лодок перевернулась в тот самый момент, когда её спускали на воду. До меня донеслись вопли сидевших в ней людей, которых море жадно схватило и утянуло на дно.

Я была до такой степени оглушена, что чувствовала себя как бы в стороне от того, что творилось кругом. Смерть казалась почти неминуемой. Мне предстояло лишиться жизни, в сущности ещё не начав жить. Я начала думать о прошлом — говорят, люди так делают, когда тонут. Но ведь я не тонула, во всяком случае, пока что… Стоя на борту хрупкого судёнышка перед лицом расходившейся стихии, я отчётливо осознавала, что в любой момент меня может со сравнительно безопасной палубы смыть в серые валы, среди которых не было никакой надежды выжить. Шум вокруг стоял оглушительный — крики и мольбы людей, взывавших к Богу, чтобы он спас их от ярости моря, рёв урагана, пронзительный вой ветра и грохот волн — прямо-таки сцена из дантовского «Ада».

Предпринять что-либо было невозможно. Вероятно, первая мысль людей, которым грозит смерть — как спастись? Может быть, когда человек молод, смерть кажется такой далёкой, что её просто немыслимо принять всерьёз. Это что-то такое, что настигает других людей, и притом людей старших. Как без тебя может существовать мир? Ты чувствуешь себя как бы бессмертным. Я знала, что многие этой ночью будут покоиться в пучине, но поверить в то, что буду среди них, я была не в состоянии.

Так я и стояла, оглушённая, чего-то ждущая и пытающаяся отыскать в этом хаосе своих родителей. Я подумала о Лукасе Лоримере. Где он? Хорошо бы его увидеть. Он, вероятно, будет спокоен и слегка скептичен. «Как обычно, — пронеслось у меня в голове. — Станет ли он говорить о смерти так же бесшабашно, как рассуждает о жизни?»

И тут я увидела перевернувшуюся лодку. Её мотало по волнам. Она приблизилась к тому месту, где я стояла, потом приняла нормальное положение и начала покачиваться на воде.

Кто-то бесцеремонно схватил меня за руку.

— Если вы останетесь здесь, вас в один момент смоет за борт.

Я повернулась. Передо мной стоял палубный матрос.

— Кораблю крышка. Он опрокинется. Это совершенно несомненно.

Лицо у него было мокрое от морских брызг. Он пристально смотрел на лодку, которую ветер прибил к борту нашего корабля. Гигантская волна подняла её почти на уровень палубы.

— Это наш единственный шанс. За мной! Прыгайте! — крикнул он.

К собственному удивлению, я послушалась. Он по-прежнему держал меня за руку. Всё происходящее казалось нереальным. Я пронеслась по воздуху, а потом ринулась в бушующее море.

Мы находились рядом с лодкой.

— Цепляйтесь за борт, — приказал он, перекрикивая стоявший вокруг грохот.

Я инстинктивно повиновалась. Он находился совсем рядом. Показалось, что прошла не одна минута, на самом же деле в считанные секунды он уже был в лодке. Я всё ещё крепко держалась за борт, пока он не подхватил и не втащил меня в лодку.

Это было очень вовремя. Лодка оказалась на самом гребне высоченной волны. Он обхватил меня руками и крепко прижал к себе.

— Держитесь! Держитесь изо всех сил!

Это было чудо, мы всё ещё были в лодке. Дышалось с трудом.

— Держитесь! Держитесь! — продолжал он кричать.

Я плохо представляю себе, что произошло в последующие минуты. Ясно было только одно — нас дико швыряет во все стороны, а скорость ветра такова, что трудно и больно дышать. Я услыхала оглушительный гул. «Атлантик Стар» словно поднялся в воздух, а вслед за тем опрокинулся. Вода ослепила меня, попала в рот, так что, казалось, я вот-вот захлебнусь. Мы то поднимались на гребне волны в небо, то бухались вниз, в морскую пучину.

С тонущего корабля я спаслась на лодке, не имевшей никаких шансов удержаться в такую бурю на поверхности!

В голове мелькнуло: «Наверное, это конец». Время для меня остановилось. Я не имела представления, как долго цепляюсь за борт лодки, важно было одно — держаться.

Я ощущала рядом с собой присутствие всё того же человека.

Стараясь пересилить ветер, он кричал:

— Пока что мы ещё на плаву. Как долго…

Голос его потонул в оглушительном шуме. Я с трудом различала контуры «Атлантик Стар». Корабль всё ещё был на поверхности воды, но под каким-то странным углом. Нос его вовсе исчез. Я понимала, что вряд ли кто-либо уцелел на судне.

Мы продолжали раскачиваться на волнах, ожидая каждую минуту конца. Обезумевшее море ревело вокруг нас. Как могло наше утлое судёнышко бросать вызов подобному чудовищу? «А что было бы со мной, — подумала я, — если бы этот человек не оказался в самый критический момент рядом и не заставил меня прыгнуть? Чудо да и только! Где же всё-таки мои родители? Удалось ли им спастись?»

Наконец буря стала как будто немного утихать. Или мне всего лишь показалось? Может, временное затишье? Так или иначе, мы получили небольшую передышку. К нам приближалась одна из спасательных шлюпок. Я впилась глазами в пассажиров, надеясь обнаружить среди них отца и мать. Напряжённые белые лица… Неузнаваемые, незнакомые. Вдруг шлюпку подхватила волна. Какую-то секунду она, казалось, висела в воздухе, а уже в следующий миг её захлестнуло другой гигантской волной. Я услышала душераздирающие вопли, шлюпка показалась вновь, её вновь подкинуло вверх волной. Она стояла как бы перпендикулярно воде. Я увидела, как людские тела рухнули в море. Затем шлюпку отбросило в сторону, и она перевернулась. В опрокинутом виде она держалась на воде, пока море не отшвырнуло её прочь, как ребёнок отбрасывает в сторону надоевшую ему игрушку.

Я видела головы людей, выныривающих на поверхность. Минуту, казавшуюся бесконечной, они держались над водой, потом исчезали.

Вдруг я услышала голос своего спасителя:

— Глядите-ка, кто-то плывёт к нам.

И в самом деле, неподалёку от нашей лодки вдруг показалась голова мужчины.

— Давайте возьмём его с собой! Поскорей, а то он пойдёт ко дну и потянет нас за собой.

Я протянула руки. Меня охватило сильнейшее волнение, ибо человек, пытавшийся ухватиться за нашу лодку, был не кто иной, как Лукас Лоример. Нам не сразу удалось справиться со своей задачей. Когда Лукас оказался, наконец, в лодке, он рухнул ничком и остался лежать совершенно неподвижный. Мне хотелось крикнуть ему: «Поднимайтесь! Вы в безопасности!» Но в голову тут же пришла другая мысль: разве можно говорить о безопасности в нашем положении!

Мы повернули его на спину. Узнав, кто это, матрос закусил губы, а затем крикнул мне:

— Он очень плох!

— Что мы можем сделать?

— Этот человек — наполовину утопленник.

Склонившись над Лукасом, он стал выкачивать воду из его лёгких. С помощью искусственного дыхания он пытался спасти Лукасу жизнь, но и сам не знал, как долго сможет продолжать эту нелёгкую работу.

Хорошо, что наше внимание сосредоточилось на чём-то. Попытки матроса явно приносили результат — Лукас стал больше походить на живого.

Я заметила, что с его левой ногой что-то не так. Время от времени он протягивал к ней то левую, то правую руку и дотрагивался до болезненной точки. Сознание ещё не вполне вернулось к нему, но он чувствовал — что-то не в порядке.

— Больше не могу, — пробормотал наш спаситель.

— Как вы думаете, с ним всё обойдётся?

В ответ он пожал плечами.

* * *

Прошло, наверное, часа два, прежде чем ветер начал ослабевать. Сначала мы только почувствовали, что порывы налетают на нас не так часто, как прежде. И мы всё ещё были на плаву!

Лукас не открывал глаз. Он лежал на дне лодки, совершенно инертный. Другой мой спутник возился с нашим судёнышком. Я не понимала, что он делает, но, вероятно, это было что-то важное, а то, что мы всё ещё держались на воде, ясно свидетельствовало, что он разбирается в деле.

Подняв голову, он заметил, что я наблюдаю за ним.

— Поспите немного. Вы вконец измучены, — обратился он ко мне.

— Вы тоже.

— Ну, мне дремать не положено — дел много!

— Сейчас вроде бы получше стало, вы не находите? Есть у нас шанс?

— Вы имеете в виду шанс, что нас заметят и подберут? Не исключено. Пока что нам везло. Здесь под сиденьем есть канистра с водой и коробка печенья. Припасено на случай чрезвычайных обстоятельств. Это позволит нам какое-то время продержаться. Самое важное — вода, мы можем как-то существовать… пусть недолго.

— А он? — я указала на Лукаса.

— Он очень плох, но всё-таки дышит. Он чуть было совсем не захлебнулся, и нога у него, похоже, сломана.

— Можем ли мы что-нибудь сделать?

Он покачал головой.

— Ничего. Нет нужных материалов. Придётся ему подождать. Нам надо следить, не покажется ли где парус. Вы ничего сделать не сможете, так что попытайтесь поспать. Лучше будете себя чувствовать.

— А вы как же?

— Может, попозже. Ему мы больше ничем помочь не в силах. Нам придётся плыть в ту сторону, куда понесёт ветер. Рулить нечем. Если повезёт, мы окажемся на пути торговых кораблей. Ну, а если не повезёт… — Он выразительно пожал плечами. А потом почти ласково добавил: — Для вас самое лучшее немного поспать. Сон творит чудеса.

Я закрыла глаза и, как ни странно, заснула.

* * *

Когда я проснулась, уже рассвело. Значит, начался новый день. Я огляделась вокруг. Небо было залито красным светом, и от этого море казалось розовым. Всё ещё дул сильный бриз, поднимавший на волнах белые гребешки. Это означало, что мы движемся с довольно большой скоростью. Только вот куда — неизвестно. Мы находились во власти ветра.

Лукас неподвижно лежал на дне лодки. Матрос пристально смотрел на меня.

— Поспали?

— Да, и кажется, довольно основательно.

— Вам это было необходимо. Получше стало?

Я кивнула.

— Что происходит?

— Сами видите — нас окружают более спокойные воды.

— Буря прошла.

— Не сглазить бы! Скажем так: на какое-то время немного поутихла. Конечно, в любую минуту она может снова разгуляться… Но всё-таки судьба дала нам ещё один шанс.

— Вы думаете, есть надежда, что нас подберут?

— Шансы за и против равные.

— Ну, а если не подберут?

— Воды хватит ненадолго.

— Вы что-то говорили о печенье.

— Угу. Но самое важное вода. Придётся её экономить.

— А как быть с ним? — я указала на Лукаса.

— Вы его знаете. — Это было утверждение, а не вопрос.

— Да, мы подружились на корабле.

— Я видел, как вы с ним разговаривали.

— Он сильно пострадал?

— Не знаю. Мы всё равно ничем не можем ему помочь.

— А что у него с ногой?

— Думаю, сломана. Надо наложить шину, но здесь не из чего её сделать.

— Как бы я хотела…

— Не надо хотеть слишком многого. Судьба может счесть вас чересчур жадной. Нам только что было даровано спасение, которое иначе, как чудом, не назовёшь.

— Я знаю. Это произошло благодаря вам.

Он застенчиво улыбнулся.

— Нам все ещё следует продолжать надеяться на чудеса.

— Как было бы хорошо, если бы могли что-нибудь для него сделать!

Он покачал головой.

— Надо соблюдать осторожность, мы в любое мгновение можем опрокинуться. Ему, как и нам, остаётся только одно — положиться на случай.

Я кивнула.

— Мои родители… — начала я.

— Возможно, они попали в одну из шлюпок.

— Я видела, как одна спасательная шлюпка отплыла от корабля и вскоре пошла ко дну.

— Да. У тех, кто сел в эти шлюпки, было мало надежды на спасение.

— Я поражена, что наше крохотное судёнышко уцелело. Если мы выберемся из этой катавасии, то только благодаря вам.

Мы умолкли, и спустя некоторое время он вытащил канистру с водой. Каждый из нас отхлебнул по глотку, после чего он тщательно завинтил пробку.

— Надо её экономить. Запомните, от воды зависит наша жизнь.

Мне оставалось только кивнуть в знак согласия.

* * *

Часы незаметно шли за часами. Лукас открыл глаза, и взгляд его остановился на мне.

— Розетта? — пробормотал он. — Да, Лукас.

— Где… — с губ его готовы были сорваться слова, но мы не услыхали ни слова.

— Мы в спасательной шлюпке. Думаю, наш корабль затонул. С вами всё в порядке. Вы со мной и с…

Как нелепо было не знать даже имени этого человека! Пусть он был в своё время всего лишь палубным матросом, сейчас он наш спаситель. Именно ему мы обязаны своим избавлением от неминуемой гибели.

Впрочем, Лукас всё равно ничего бы толком не расслышал. Он не выразил ни малейшего удивления и закрыл глаза. Губы его что-то произнесли, и мне пришлось нагнуться, чтобы разобрать его бормотание.

— Моя нога…

Нам необходимо было что-то с ней сделать. Но что? У нас не было никаких медикаментов, да и двигаться в лодке приходилось крайне осторожно. Даже при спокойном море она как-то вдруг подпрыгивала, и я путалась. Ясно было, что любой из нас мог легко очутиться за бортом.

Солнце поднялось высоко, и стало очень жарко. К счастью, бриз, теперь совсем лёгкий, всё ещё дул. Он мягко подталкивал нашу лодку, но в каком направлении — мы не имели ни малейшего понятия.

— Когда покажутся звёзды, станет легче, — сказал наш спаситель.

Я выяснила, что зовут его Джон Плэйер. Мне показалось, что своё имя он сообщил неохотно.

— Вы не возражаете, если я буду звать вас Джоном? — спросила я.

— В таком случае, я буду звать вас Розеттой. Мы теперь с вами на равных, не то что пассажир и какой-то там палубный матрос. Страх перед смертью всех уравнивает.

— Мне вовсе не страшно звать вас по имени. Ну разве не дико было бы кричать: «Мистер Плэйер, я тону! Пожалуйста, спасите меня!»

— Конечно, дико, — согласился он. — Но я надеюсь, что вам никогда не придётся это делать.

— А вы сможете ориентироваться по звёздам, Джон?

Он пожал плечами.

— Я необученный мореплаватель, но когда служил на корабле, кое-чему научился. Если выдастся ясная ночь, мы сможем, по крайней мере, определить, в какую сторону движемся. Прошлая ночь была такая пасмурная — ничего не разглядишь…

— Направление нашего движения может меняться. Ведь вы сами сказали, что это зависит от ветра.

— Да, мы вынуждены двигаться туда, куда нас несёт. От этого чувствуешь себя совсем беспомощным.

— Это всё равно, что зависеть от кого-то в чём-то самом насущном! Вы считаете, что мистер Лоример умрёт?

— На вид он довольно крепок. Думаю, главная его беда — нога. Наверное, когда лодка перевернулась, его сильно зашибло.

— Ах, как бы мне хотелось, чтобы мы могли что-нибудь сделать!

— Лучшее, что мы можем сделать — это всё время быть начеку. Если мы увидим на горизонте хоть что-то, похожее на судно, мы должны каким-то образом привлечь к себе внимание. Поднять флаг, например…

— Где мы возьмём флаг?

— Можно прикрепить к палке одну из ваших нижних юбок. Надо использовать что-нибудь в этом роде.

— По-моему, вы очень находчивы!

— Возможно, но чего мне сейчас больше всего хочется — это чтобы судьба ещё раз нам улыбнулась.

— А может, мы уже исчерпали свою долю удачи, когда спаслись с тонущей посудины…

— Видите ли, этого мало. Пока что давайте сделаем всё, что можем, чтобы вновь ухватить счастливый шанс. Смотрите во все глаза. Как только на горизонте появится хотя бы маленькая точка, мы подадим какой-нибудь сигнал.

Утро медленно прошло, наступил день. Мы плыли, подгоняемые лёгким ветерком. Лукас время от времени открывал глаза и что-то говорил, хотя было ясно, что он не вполне отдаёт себе отчёт в происходящем.

К счастью, на небе появились облачка, чуточку прикрывшие солнце, так что зной стал не таким нестерпимым. Я не знала, что лучше — дождь, который мог повлечь за собой бурю, или эта испепеляющая жара. Джон Плэйер внезапно заснул. Он был так измучен, что буквально провалился в забытьё. Спящий, он выглядел совсем юным… Меня очень занимала личность этого человека. К тому же мысли о нём отвлекали от отчаянного положения, в котором мы находились. Что заставило его стать палубным матросом? Я была уверена, что его прошлое содержало в себе что-то такое, что ему хотелось спрятать от чужих глаз. Его окружала атмосфера тайны. Скрытный, вечно насторожённый… Правда, в последние часы я не замечала этих его качеств, ибо он был всецело сосредоточен на одном — как спасти всем нам жизнь. В связи с этим между нами установилась некоторая близость, что, вероятно, было вполне естественно.

Я постоянно думала о своих родителях, пытаясь представить себе, как они выходят на палубу с тем беспомощно-детским видом, с каким они всегда встречали любые явления жизни, не связанные так или иначе с Британским музеем. Оба не имели ни малейшего понятия о чисто практических сторонах жизни. Ведь им самим никогда не приходилось ни о чём таком заботиться. За них это делали другие, давая им возможность целиком сосредоточиться на академических штудиях.

Где они теперь? — спрашивала я себя с чувством лёгкого раздражения, смешанного с нежностью.

Мысленно я рисовала себе картину: их заталкивают в спасательную шлюпку, и при этом мой отец оплакивает потерю родной дочери не так сильно, как утрату своих заметок.

Может, я была не права, и они любили меня сильнее, чем мне представлялось. Как-никак они же назвали меня Розеттой в честь бесценного камня!

Я обводила глазами горизонт. Не забыть бы, что я на вахте и должна быть в полной готовности, если в поле зрения покажется какой-нибудь корабль. Я сняла с себя нижнюю юбку, и мы прикрепили её к деревяшке. Если увижу что-нибудь похожее на судно, надо будет разбудить Джона и начать, не теряя времени, изо всех сил размахивать импровизированным флагом.

День тянулся нескончаемо. Куда бы я не обратила взор, всюду, до самого горизонта одна пустота.

Спустилась тьма. Джон проснулся. Ему было стыдно, что он спал так долго.

— Вам это было необходимо. Вы совершенно измотались, — попыталась я его утешить.

— А вы вели наблюдение?

— Клянусь, что нигде не было даже намёка на корабль!

— Со временем появится.

Мы выпили ещё немного воды и съели одно печеньице.

— А как быть с мистером Лоримером? — спросила я.

— Если он очнётся, дадим ему что-нибудь.

— Но разве может человек столько времени быть без сознания?

— Вообще-то не должен, но похоже, что с ним дело обстоит именно так. Может, оно и к лучшему. Нога, должно быть, причиняет ему сильную боль.

— Ах, если бы мы могли хоть чем-нибудь ему помочь!

Джон покачал головой и в который раз сказал:

— Мы ничего не можем сделать. Втащили его в лодку, и это всё, что было в наших силах.

— Вы сделали ему искусственное дыхание.

— Постарался, насколько сил хватило. Думаю, это всё-таки помогло. Ну что ж, ничего сверх того мы сделать были не в состоянии.

— Ах, как я хочу, чтобы появился корабль!

— Полностью разделяю ваши чувства.

На нас опустилась ночь. Наша вторая ночь в лодке… Я немного задремала, и мне приснилось, будто я в кухне нашего дома в Блумзбери. «Вот в такую ночь, как эта, был убит польский еврей…»

В такую ночь, как эта! Тут я проснулась. Лодка едва двигалась. Я с трудом различала силуэт Джона Плэйера, напряжённо вглядывавшегося в тьму.

Я закрыла глаза. Мне хотелось вернуться в прошлое.

* * *

Наступил второй день нашего одинокого плавания. Море было спокойным, и меня вновь поразила пустынность водного пространства. Казалось, во всём мире нет никого и ничего, кроме нас и нашей лодчонки.

Лукас пришёл в сознание утром.

— Что у меня с ногой? — спросил он.

— Боюсь, у вас перелом. Мы ничего не можем поделать. Джон считает, что нас скоро подберёт какой-нибудь корабль.

— Джон? — переспросил Лукас.

— Джон Плэйер. Он показал себя необыкновенным молодцом. Мы обязаны ему жизнью.

Лукас кивнул.

— А кто ещё есть здесь?

— Нас только трое. Мы в спасательной шлюпке. Нам на удивление повезло!

— Я не могу не радоваться тому, что вы здесь, Розетта.

Я улыбнулась ему. Мы дали Лукасу немного воды.

— Как это чудесно! — поблагодарил Лукас. — Я чувствую себя таким беспомощным.

— Мы все беспомощны, — ответила я. — Всё зависит от корабля, который должен появиться.

Днём Джон увидел что-то, показавшееся ему сушей. Он взволнованно указал на горизонт. Я с трудом различила какой-то тёмный бугор и впилась в него пристальным взглядом. Быть может, это мираж, и всё объясняется просто: нам так хотелось увидеть землю, что измученное сознание нарисовало перед нами обманчивый призрак? Мы плыли в своём судёнышке всего два дня и две ночи, но нам это время показалось вечностью. Я не сводила глаз с горизонта.

Лодка, похоже, совсем не двигалась. Мы находились на абсолютно спокойной морской глади, и если даже где-то поблизости была земля, возможно, мы не в состоянии будем до неё добраться.

День всё тянулся. Суша исчезла из вида, и мы пали духом.

— Наша единственная надежда — корабль, — сказал Джон. — Можно ли на него рассчитывать — один Бог знает. Неизвестно, насколько мы далеки от торговых путей.

Поднялся лёгкий бриз. Какое-то время он подгонял нашу лодку. Я была на вахте и снова увидела землю. Теперь она была совсем близко.

Я позвала Джона.

— Похоже на остров, — сказал он. — Если только ветер будет дуть в нужном направлении…

Прошло несколько часов. Земля приблизилась, а затем вновь отдалилась, и на горизонте показались чёрные тучи. Я заметила, что Джон встревожен.

Неожиданно он испустил радостный вопль:

— Приближаемся! О Боже, молю тебя, помоги! Ветер, благословенный ветер доставит нас туда.

Меня охватило страшное волнение. Лукас открыл глаза и спросил:

— В чём дело?

— По-моему, мы находимся недалеко от суши, — сказала я. — Если только…

Джон очутился рядом со мной.

— Это остров! — воскликнул он. — Поглядите, мы причаливаем…

— О Джон, неужели Господь услышал наши мольбы?

Внезапно он повернулся ко мне и поцеловал в щёку. Я улыбнулась, а он крепко сжал мою руку. Чувства настолько переполняли нас, что мы не могли произнести ни слова.

Лодка вошла в мелководье, и днище её заскребло по песку. Джон выскочил на землю, а следом за ним и я. Стоя по щиколотку в воде, я испытывала чувство неописуемого торжества.

Нам понадобилось немало времени, чтобы вытащить лодку на сушу.

Остров, на который мы высадились, был очень мал, не более чем скала, выступавшая из глубины морской. Мы увидели несколько приземистых пальм, скудную растительность. Скала круто поднималась с отмели ввысь и, вероятно, именно поэтому не была целиком покрыта водой. Первое, что Джон хотел проделать, это тщательно осмотреть лодку. К его величайшей радости, он нашёл под одним из сидений вторую коробку печенья и ещё одну канистру с водой, а также пакет с предметами, необходимыми для оказания первой помощи. Там были бинты и бечёвка, которая позволила нам привязать лодку к дереву. Это дало нам восхитительное чувство надёжности, защищённости.

Особенно обрадовался Джон воде. Теперь мы сможем продержаться ещё несколько дней.

Я подумала прежде всего о ноге Лукаса. Мне вспомнилось, как Дот однажды сломала руку, и мистер Долланд придал кости правильное положение ещё до прихода врача, который похвалил его за то, что тот действовал без промедления. Мне тогда всё было рассказано очень подробно, и теперь я пыталась вспомнить, что именно предпринял мистер Долланд.

С помощью Джона я сделала, что могла. Мы нашли место перелома и попытались сложить сломанную кость. Затем, отыскав кусок дерева, использовали его в качестве шины. Тут нам очень пригодились бинты.

Лукас заявил, что теперь ему стало гораздо удобнее, но я опасалась, что наши старания были не особенно успешны и в любом случае они запоздали.

Странно было видеть мужчину, прежде абсолютно самостоятельного и уверенного в себе, таким беспомощным и целиком зависящим от нас.

Теперь нашими судьбами распоряжался Джон. Он был прирожденным лидером.

Как он сообщил нам, на борту «Атлантик Стар» проводились учения, обязательные для всех членов экипажа, и знания о том, как поступать в чрезвычайных обстоятельствах, теперь ему очень пригодились. Он жалел, что не уделял этим учениям больше внимания, но кое-что из того, чему их учили, он запомнил.

Нам не терпелось обследовать остров. Мы нашли несколько кокосовых орехов. Джон встряхнул их и прислушался к бульканью молока внутри плодов. Подняв глаза к небу, он сказал:

— Кто-то, наверху, заботится о нас!

* * *

Дни, проведённые на острове, никогда не изгладятся из моей памяти. Джон оказался очень изобретательным, находчивым и практичным и постоянно изыскивал всё новые возможности подкрепить наши физические силы, помочь выжить.

— Необходимо вести счёт времени, — сказал он.

Для этого он стал делать зарубки на палке. Ему было известно, что мы провели в море три ночи, так что отправная точка, от которой вести счёт, у нас была. Лукас теперь полностью сознавал, что происходит. Его бесило то, что он не в состоянии двигаться, но, думаю, больше всего он боялся стать для нас обузой.

Мы пытались убедить его, что для этих опасений нет оснований и что нам необходим кто-то, способный всё время вести наблюдение. Он может всё время оставаться в лодке и следить, не покажется ли какое-либо судно, пока мы с Джоном будем обследовать остров в поисках чего-либо съедобного. Вместе со спасательными жилетами нам выдали по свистку. Если он заметит парус или если случится что-нибудь непредвиденное, Лукас должен немедленно дунуть в свисток и позвать нас.

Поразительно, как близко можно сойтись с другим человеческим существом в подобных обстоятельствах. Мы необыкновенно сблизились с Джоном. Лукас был моим другом до кораблекрушения, Джон был тогда почти незнакомцем. Теперь мы стали с ним закадычными друзьями.

Когда мы оставались наедине, он говорил со мной откровеннее, нежели в присутствии Лукаса. Он излучал какую-то особую доброту. Ему были понятны чувства Лукаса — легко было себе представить, как бы он сам чувствовал себя на его месте, — а потому при Лукасе он никогда не заикался о том, что наши запасы воды иссякают. Однако мне он об этом говорил и даже ввёл строгий рацион. Мы выпивали по несколько глотков на рассвете, в полдень и на закате.

— Вода — самое ценное наше достояние, — вновь и вновь повторял Джон. — Без неё нам крышка. Организм очень скоро может обезводиться. Здоровый молодой человек способен обходиться без еды, пожалуй, с месяц, но вода ему необходима. Мы пьём очень помалу. Пейте медленно. Задерживайте воду во рту, чтобы извлечь максимум пользы из каждого глотка. Пока у нас есть вода, остаётся надежда выжить. Если пойдёт дождь, сделаем кое-какие запасы. В общем, справимся.

Его присутствие действовало на меня успокаивающе. Он внушал мне безусловное доверие, и он это чувствовал. Вероятно, моя вера в него придавала Джону мужества и способность делать то, что казалось невозможным.

Мы вместе обследовали остров в поисках чего-либо, что можно употребить в пищу. Иногда мы шагали молча, иногда разговаривали.

Отойдя примерно на милю от берега, мы взобрались на вершину холма. Оттуда ясно был виден весь остров. Вокруг нас до самого горизонта висело знойное марево.

Меня охватило ощущение полнейшего одиночества и заброшенности, и он, вероятно, испытывал то же самое.

— Присядем ненадолго, Розетта, — предложил он. — Мне кажется, я вас совсем загонял.

Я рассмеялась.

— Да ведь это вы, Джон, трудитесь из последних сил. Если бы не вы, нам бы ни за что не выжить.

— Мне иногда кажется, мы с этого острова так и не уйдём, — сказал Джон.

— Что вы! Обязательно уйдём. Мы здесь всего несколько дней. Конечно, уйдём! Вы только подумайте, как нам повезло уже в том, что мы нашли кусок суши. Кто бы поверил, что это возможно?! Мимо нас проплывёт какое-нибудь судно, вот увидите.

— А в этом случае… — начал он и нахмурился, глядя вдаль. Я ждала продолжения. Вместо этого он сказал: — Мне кажется, здесь вряд ли пролегают пути, которыми пользуются торговые корабли.

— Почему? Погодите немного и сами убедитесь.

— Не будем себя обманывать. Нам не хватит воды.

— Пойдёт дождь. Мы соберём дождевую воду.

— Нам надо найти что-то съедобное. Печенье кончается.

— Почему вы говорите всё это? Совсем на вас не похоже.

— Как вы можете судить, похоже — не похоже? Вы ведь не так уж хорошо меня знаете…

— Я знаю вас так же хорошо, как вы меня. В таких ситуациях люди быстро узнают друг друга. Тут не приходится соблюдать церемонии и всяческие условности, тратить время на официальные представления и знакомства. Мы не расстаёмся ни днём, ни ночью. Нам выпало вместе пережить невероятные опасности. Когда случается такое, людей узнаёшь быстро.

— Расскажите мне о себе, — попросил он.

— Что вы хотите узнать? Может, вы видели на корабле моих родителей? Я всё время ломаю голову над тем, что с ними. Возможно ли, что они попали в одну из спасательных шлюпок? Они так плохо ориентируются в повседневной жизни! Вряд ли они даже поняли толком, что произошло. Все их мысли сосредоточены на далёком прошлом. Они часто забывали обо мне и вспоминали о моём существовании, только когда я попадалась им на глаза. Если бы я была плитой, покрытой иероглифами, они проявили бы ко мне больший интерес. Во всяком случае, имя мне они дали в честь «Камня Розетта».

Он улыбался, пока я рассказывала ему о моём счастливом детстве, которое протекало в основном под лестницей, о служанках, бывших моими друзьями, о наших кухонных трапезах, миссис Харлоу, няне Поллок и о «номерах» мистера Долланда.

— Судя по всему, жалеть вас не приходится.

— Абсолютно. Я часто думаю о том, что сейчас поделывают мистер Долланд и остальные. Они, конечно, узнали о кораблекрушении. Ах ты, Господи, наверное, жутко расстроены! И что теперь будет с домом? И с ними? Ах, как я надеюсь, что моих родителей спасли. Если нет, не знаю, что будет с ними со всеми…

— Возможно, так и никогда не узнаете.

— Опять за своё! Ну, теперь ваша очередь. Расскажите о себе.

После небольшой паузы он произнёс:

— Простите меня, Розетта.

— Ничего, ничего. Если не хотите, не рассказывайте.

— Хочу. Мне страшно хочется рассказать вам всё. Думаю, вы должны знать, что моё настоящее имя не Джон Плэйер.

— В самом деле? Я так и думала.

— Меня зовут Саймон Пэрриваль.

Я молчала. На меня нахлынули воспоминания. Вот мы сидим за кухонным столом, мистер Долланд надевает очки и читает вслух заметку из газеты.

Запинаясь, я спросила:

— Не тот, который…

Он кивнул.

— О! — вырвалось у меня.

— Вы испуганы! Это так понятно. Простите! Пожалуй, мне не следовало вам говорить, но я не виновен, и мне хотелось, чтобы вы об этом знали. Возможно, вы не поверите…

— Напротив, я вам верю, — совершенно искренне сказала я.

— Спасибо, Розетта. Знаете, я теперь, как говорят, нахожусь в бегах.

— Потому-то вы и работали на корабле в качестве…

— Палубного матроса, — договорил он. — Мне повезло. Я знал, что мой арест неизбежен, и был уверен, что буду признан виновным. У меня не было ни малейшего шанса на спасение. Против меня так много улик… Но я не виновен, Розетта, клянусь вам. Мне необходимо было немедленно скрыться, а впоследствии, быть может, я бы нашёл способ доказать свою невиновность.

— Может быть, лучше было остаться на месте и выдержать бой с правосудием?

— Может так, а может и нет. Когда я туда вошёл, он был уже мёртв. Пистолет лежал рядом с ним. Я его поднял… В общем, всё выглядело так, будто я виновен.

— Вы могли бы доказать свою невиновность.

— В тот момент — нет. Всё было против меня. Журналисты решили, что я убийца. К такому же выводу пришли и все остальные. Я понимаю, что у меня тогда не было никакой надежды выстоять против всех. Мне хотелось каким-нибудь образом выбраться за границу, поэтому я отправился в Тилбери. И там мне необыкновенно повезло. Я разговорился в трактире с одним матросом. Он много пил, потому что ему не хотелось возвращаться на судно. Его жена должна была вот-вот родить, и мысль о том, чтобы оставить её в эту минуту, была для него невыносима. Он был убит горем. Я воспользовался тем, что он пьян. Поступать так не следовало, но я был в отчаянии. Я был убеждён, что мне необходимо уехать из Англии, изыскать какой-то шанс доказать свою непричастность к убийству. И вот мне пришло в голову: а что, если занять его место на судне? Именно так я и поступил. Его звали Джон Плэйер, и он был палубным матросом на «Атлантик Стар». Корабль направлялся в Южную Африку и отплывал в тот же день. Я подумал, если мне удастся добраться до Африки, пожалуй, начну новую жизнь, и кто знает — вдруг со временем истина выйдет наружу, и я смогу вернуться на родину. Розетта, я был в безвыходном положении. План был, конечно, безумный, но всё вышло как по нотам. Я всё время боялся, что меня выведут на чистую воду, но обошлось. А потом произошло то самое…

— Я сразу догадалась, что тут что-то не так, не подходили вы для этой роли.

— Вы так думали, когда мы встречались по утрам?

— Да.

— Неужели это так бросалось в глаза?

— Немножко.

— Я боялся Лоримера.

— Ах, я понимаю. Он говорил что-то насчёт того, что его дом расположен неподалёку от дома Пэрриваля.

— Да, он однажды даже приходил туда. Мне было тогда, наверное, лет семнадцать. Я находился в конюшне, когда он появился на своём коне. Встреча наша была очень короткой, а за несколько лет человеческая внешность очень меняется. Он не мог меня узнать, но я боялся.

— А теперь? Как, вы считаете, ваши дела обстоят теперь?

— Похоже, на этом тогдашней истории не конец.

— А что всё-таки произошло в тот день? Вам не тяжело об этом говорить?

— Пожалуй, вам я могу сказать. Так хочется с кем-нибудь поделиться, а вы и я… в общем, мы стали друзьями, настоящими друзьями. Мы доверяем друг другу, если бы даже я считал, что вы способны меня выдать, разве можете вы что-нибудь сделать, находясь здесь, сами посудите! Кому вы могли бы выдать меня здесь?

— Мне никогда бы в голову не пришло вас выдать, где бы мы ни находились. Ведь вы же сказали мне, что не виновны.

— В Пэрривале я никогда не чувствовал себя своим. Довольно печальное состояние для ребёнка, знаете ли. У меня остались очень смутные воспоминания о том времени, которое я привык мысленно называть «прежде». Тогда жизнь была уютной и лёгкой. Мне исполнилось пять лет, когда на смену «прежде» пришло «теперь». В прошлом рядом было существо, которое я называл Ангелом. Она была пухленькая, благоухала лавандой, и с ней было очень хорошо. Она всегда была возле меня, готовая утешить, успокоить. Была и ещё одна женщина — тётя Ада. Она не жила вместе с нами в коттедже, но приходила к нам часто. В те дни, когда она являлась, я прятался под столом, за складками красной бархатной скатерти. Я и сейчас словно ощущаю эту мягкую гладкую ткань и исходящий от неё слабый запах нафталина и слышу скрипучий голос, говорящий уютному, благоухающему Ангелу: «Почему ты этого не делаешь, Алиса?»

Помню, как однажды я ехал куда-то с Ангелом в поезде. Мы направлялись к тёте Аде в Уичес Хоум. Я тогда считал тётю Аду ведьмой, раз она живёт в таком месте[2].

Когда мы входили в дом, я крепко держался за руку Ангела. Домик был маленький, с матовыми окнами, из-за которых в комнате было темно, но зато все вещи были начищены до блеска и так и сияли. Тётя Ада всё время учила Ангела, что и как надо делать. Меня отослали в сад. В конце его был пруд. Я был очень напуган, так как меня разлучили с Ангелом, и я боялся, как бы тётя Ада не сказала, что меня следует оставить тут. Помню, как я радовался, когда мы снова сели в поезд, и я почувствовал рядом с собой Ангела. «Ангел, — сказал я, — не надо больше ездить к Ведьме».

Мы больше не ездили, но тётя Ада сама приезжала к нам. Я слышал, как она говорила: «Ты должна сделать то-то, не должна делать того-то». А Ангел отвечал: «Видишь ли, Ада, дело обстоит так…» Они начинали говорить о «мальчике», и я понимал, что речь идёт обо мне. Тётя Ада была уверена, что, если не быть со мной построже, из меня выйдет преступник. Наверное, кто-нибудь скажет, мол, права была тётя! Но это неправда, Розетта! Я не виновен.

— Я полностью верю вам, — убеждала я его.

Он на мгновение замолчал, и глаза его мечтательно обратились в прошлое.

— Один мужчина часто навещал нас. Со временем я узнал, что это был сэр Эдвард Пэрриваль. Он привозил подарки Ангелу и мне. У неё всегда был довольный вид, когда он приходил, а потому я тоже ему радовался. Бывало, он усаживал меня к себе на колени, глядел на меня и время от времени ухмылялся. Потом скажет что-нибудь вроде: «Хороший мальчик! Славный мальчик!» И всё. Но я находил это довольно приятным и во всяком случае совсем не похожим на поведение тёти Ады.

Как-то раз, поиграв в саду, я вошёл в дом и застал Ангела сидящей у стола. Она прижимала руку к груди и задыхалась. Лицо её сильно побледнело. Я крикнул: «Ангел, Ангел, я здесь!», но она не обратила на меня внимания, и я испугался. Вдруг она закрыла глаза и совсем перестала быть на себя похожей. Я перепугался ещё больше и продолжал окликать её по имени. Однако голова её клонилась всё ниже и наконец коснулась стола. Я начал вопить. Пришли какие-то люди. Меня увели, и я сразу понял, что случилось нечто ужасное. Явилась тётя Ада, и на этот раз бесполезно было прятаться от неё под скатертью. Она сразу же нашла меня и заявила, что я скверный мальчик. Мне было безразлично, что она говорит обо мне. Я хотел только одного — чтобы со мной был Ангел.

Она умерла. То были странные, непостижимые дни. Я мало что помню, кроме того, что в дом непрерывной чередой шли люди и что дом наш уже не был похож на прежний. Она лежала в гробу в гостиной, шторы были спущены. Тётя Ада привела меня, чтобы я мог на неё «взглянуть в последний раз». Она заставила меня поцеловать ледяное лицо. Я заорал и попытался убежать прочь. В гробу был не Ангел, которого я знал, а кто-то безразличный ко мне.

И зачем я всё это вам рассказываю, да ещё так, как происходящее виделось ребёнку? Мог бы просто сказать: «Она умерла», и дело с концом.

— Вы рассказываете так, как надо, — возразила я. — Вы позволяете мне увидеть, как всё было, как вы переживали происходящие события, а именно это я и хочу знать.

Он продолжал:

— До сих пор помню погребальный звон колокола. Вижу фигуры, одетые в чёрное, и тётю Аду, похожую на страшного пророка, предрекающего беды и несчастья, не спускающую с меня глаз, угрожающую.

Сэр Эдвард приехал на похороны. Было много разговоров, и все они касались «мальчика». Я знал, что решается моя судьба, и содрогался от ужаса.

Я спросил миссис Стоббс, которая приходила к нам мыть полы, где сейчас Ангел, и она ответила: «Не терзай своё сердечко. У неё всё хорошо. Она на небесах с ангелами». И тут я услыхал, как кто-то сказал: «Он, конечно, переедет к Аде».

Ничего худшего я не мог себе даже представить. Вообще я подозревал, что так будет. Ада была сестрой Ангела, и поскольку Ангел на небесах, кому-то надо приглядывать за ребёнком. Я понял — мне необходимо сделать одно — найти Ангела, а для этого отправиться на небеса, где я увижусь с ней и смогу ей сказать, что либо она должна вернуться, либо я останусь с ней там, на небе.

Я не успел уйти сколь-нибудь далеко по намеченному пути, как мне встретился один из фермеров с возом сена. Он остановился и обратился ко мне:

— Далеко ли собрался, паренёк?

Я ответил:

— Да вот хочу попасть на небеса…

— Ну, это дорога длинная, — сказал он, — один идёшь?

— Да. Ангел там, я иду к ней.

— Ты маленький Саймон, не правда ли? Я про тебя слыхал, прыгай наверх, я тебя подвезу.

— Вы что же, на небеса едете? — спросил я.

— Надеюсь, пока ещё нет, — ответил фермер. — Но я знаю, куда тебе надо ехать. — Он усадил меня рядом с собой.

Что же он сделал, по-вашему? Доставил обратно в коттедж. Первым меня увидел сэр Эдвард.

Приложив пальцы ко лбу, человек, предавший меня, сказал:

— Прошу прощения, сэр, но место парнишечки — здесь. Я подобрал его на дороге. Он мне сообщил, что направляется на небеса, так что я решил, что самое лучшее — доставить его обратно, сэр.

На лице сэра Эдварда появилось странное выражение. Он поблагодарил фермера, дал ему денег, а потом обратился ко мне:

— Давай-ка поговорим с тобой, хорошо?

Мы вошли в гостиную. Там всё ещё пахло лилиями, но гроба уже не было, и с невероятно острым ощущением сиротства я понял, что и Ангела здесь больше никогда не будет.

Сэр Эдвард посадил меня к себе на колени. Сейчас скажет: «Славный мальчик», — подумал я. Но он не сказал. Вместо этого я услышал:

— Так, значит, ты пытался отыскать путь на небо, мальчуган, да? — Я кивнул. — Туда добраться никак нельзя. — Я следил, как двигаются его губы. Над верхней губой у него была узенькая полоска усов, а под нижней остроконечная вандейковская бородка. — Рлчему ьы льроавтдся в руьб? — спросил он. — Я не мог дать ясного ответа на его вопрос и произнёс только:

— Тётя Ада.

Он, видимо, понял.

— Ты не хочешь уехать с ней. Но ведь она на самом деле твоя тётка.

Я покачал головой и забормотал:

— Нет! Нет, нет!

— Она тебе не нравится? — Я кивнул. — Так, так… Посмотрим, что мы можем сделать, — сказал он и глубоко задумался. Наверное, он тогда же и принял решение, потому что дня через два я услышал, что меня перевезут в большой дом. Сэр Эдвард введёт меня в свою семью.

Саймон улыбнулся мне и сказал:

— Вы сами сделали для себя выводы. Уверен, что они правильные. Я был его сыном, незаконнорожденным сыном, хотя трудно было поверить, что такой человек, каким он предстал передо мной позднее, мог иметь незаконнорожденного ребёнка. Я уверен, что он любил мою мать, Ангела. Её нельзя было не любить. Я это чувствовал, когда они бывали вместе. Но, конечно, жениться на ней он не мог. Она была неподходящей для него партией. Наверное, он влюбился в неё, поселил в коттедже и стал время от времени её навещать. Ни сэр Эдвард, ни кто-либо другой никогда ничего мне об этом не говорили. Это было предположение, но настолько правдоподобное, что все в него уверовали. По какой ещё причине он мог взять меня к себе в дом на воспитание наравне с собственными сыновьями?

— Так. Теперь понятно, как вы попали в Пэрриваль Корт, — сказала я.

— Да. Я был на два года старше Космо и на три Тристана. В этом было моё счастье, иначе, думаю, мне пришлось бы совсем плохо. Два года разницы в возрасте давали мне преимущество, в котором я очень нуждался, ибо, доставив меня в свою детскую, сэр Эдвард, похоже, утратил ко мне всякий интерес, хотя я замечал, что иногда он украдкой поглядывает на меня. Слуги меня невзлюбили. Если бы не няня, которая служила в доме, мне пришлось бы так же худо, как и у тёти Ады. Но няня прониклась ко мне жалостью. Она полюбила меня и всегда брала под защиту. Никогда не забуду, сколь многим я обязан этой женщине.

Позднее, когда мне было уже семь, у нас появился учитель. Помню и сейчас его фамилию — мистер Уэллинг. С ним мы прекрасно ладили. До него, вероятно, доходили разные сплетни, но он не обращал на них внимания. Я был более серьёзным ребёнком, чем Космо и Тристан, и два года разницы в возрасте тоже сослужили мне хорошую службу.

Конечно, нельзя не упомянуть о леди Пэрриваль. Это была страшная особа, и меня радовало, что она словно бы не подозревает о самом моём существовании. Она почти никогда со мной не разговаривала, и впечатление было такое, что она меня как бы не видит. Она была громадиной, эта женщина, и все, кроме сэра Эдварда, её боялись. В доме было прекрасно известно, что только её деньги спасли Пэрриваль Корт и что она — дочь миллионера, владельца не то угольных, не то железорудных копей. Она была единственной дочерью, и магнат хотел приобрести ей титул. За это он готов был заплатить надлежащую цену, и, значит, часть денег, нажитых то ли на железе, то ли на угле, пошли на укрепление стен и кровли Пэрриваль Корта. Сэра Эдварда такая сделка, видимо, устраивала, тем более что помимо укрепления стен и кровли супруга подарила ему двоих сыновей. У меня было одно желание — не попадаться ей на глаза. Теперь вы имеете полное представление о том, в какую среду я попал.

— Да. А потом вы отправились в школу?

— Действительно, и для меня это было гораздо лучше, чем оставаться дома. В школе я чувствовал себя равноправным. Мне хорошо давались науки, я неплохо проявлял себя в спорте, в общем, всё складывалось удачно. С меня сошёл налёт агрессивности, которую я сам воспитал в себе прежде, — я ведь всегда готов был защищаться, даже когда в этом и нужды никакой не было. Всюду мне мерещились обиды и оскорбления… Школа пошла мне на пользу. Но не успел я оглянуться, как всё кончилось. Мы были уже не дети.

В поместье было достаточно дел для нас троих, и мы сравнительно дружно работали сообща. Мы все трое были относительно взрослые.

Мне было около двадцати четырех лет, когда в нашей округе появился майор Даррел. С ним приехала его дочь. Она была вдовой, и у неё был маленький ребёнок. Вдова была поразительно красива — рыжеволосая, с зелёными глазами. Очень необычная внешность! Мы все были очарованы ею, особенно Космо и Тристан. Она выбрала Космо, и довольно скоро было объявлено об их помолвке.

Пока он говорил, я неотступно следила за его лицом. Был ли он влюблён во вдову, как писали в газетах? Быть может, её решение выйти замуж за другого пробудило в нём гнев, отчаяние, ревность? Намеревался ли он сам жениться на этой женщине? Нет. Я ему верила. Он говорил так искренне! Я отчётливо видела перед собой детскую, в которой царила добрая няня, а также появление в их среде обворожительной вдовы — Мирабель, так называли её в газетах.

— Да, — продолжал он. — Она выбрала Космо. Леди Пэрриваль была очень довольна. Ей страшно хотелось, чтобы её сыновья поскорее женились и подарили ей внуков. То, что невестой Космо стала Мирабель, приводило её в восторг. Оказывается, мать Мирабель училась вместе с ней в школе и была её ближайшей подругой. Она вышла замуж за майора, и хотя самой её уже не было в живых, леди Пэрриваль очень радушно встретила вдовца майора и его дочь. С майором она познакомилась, когда её покойная подруга только что вышла за него замуж. Он написал ей, что ушёл из армии и собирается где-нибудь поселиться. Как она относится к тому, что он приедет в Корнуол? Леди Пэрриваль пришла в восторг и подыскала для майора с дочерью домик, носивший название Сишелл Коттедж. Вот так они там и оказались. Вскоре после этого произошла помолвка дочери майора с Космо. Теперь вы представляете себе всю картину.

— Да, я начинаю отчётливо её видеть.

— Все мы работали на землях поместья, и там находился этот самый фермерский домик, Биндон Бойз. Фермер, ранее живший там и работавший на ферме, умер три года назад, и земля была сдана во временную аренду другому фермеру, однако дом никто не занимал. Он был в очень запущенном состоянии и нуждался в восстановлении и ремонте.

— Да, газеты много писали о Биндон Бойз.

— В своё время это не был Биндон Бойз. Рядом росла рощица. Местные жители назвали её Биндон Бойз, и это название закрепилось за ней официально. Мы все трое осмотрели дом и обсудили, что с ним сделать.

Я кивнула. Передо мной вновь запестрели жирные заголовки: «Преступление в Биндон Бойз. Полиция рассчитывает на скорый арест». Теперь я видела всё это совершенно иначе, чем тогда, когда мы сидели с мистером Долландом за кухонным столом, пытаясь воссоздать истинные обстоятельства преступления.

— Мы ходили туда несколько раз. Сделать предстояло очень много. Я прекрасно помню тот день. Я должен был встретиться с Космо в фермерском доме и на месте обсудить план действий. Я вошёл в дом и нашёл его там мёртвым, с лежащим рядом пистолетом. Я не верил своим глазам, стал перед ним на колени. На моём пиджаке появились пятна крови. Его кровь! Взял в руки пистолет… И именно в этот момент вошёл Тристан и застал меня. Помню его слова: «Боже праведный! Саймон! Ты убил его!» Я сказал, что сам только что вошёл и нашёл Космо в таком положении. Тристан пристально смотрел на пистолет в моих руках, и я понимал, какие мысли бродили у него в голове.

Он оборвал свою речь и закрыл глаза, словно пытаясь избавиться от непереносимого воспоминания. Я положила руку ему на плечо.

— Вы знаете, что ни в чём не повинны, Саймон. Со временем вы это докажете.

— Если мы никогда не покинем этот остров, никто никогда не узнает правды.

— Мы уйдём отсюда. Я нутром чувствую.

— Это не более чем надежда.

— Надежда — вещь хорошая.

— Но когда она оказывается необоснованной, сердце разрывается.

— В данном случае это не так. Корабль обязательно придёт. Я знаю твёрдо. И тогда…

— Вот именно! И что тогда? Я должен где-то спрятаться, мне нельзя будет вернуться назад — я не смею. Если вернусь — меня схватят, а поскольку я в своё время бежал, скажут, что тем самым я доказал свою вину.

— А что же всё-таки произошло на самом деле? У вас есть какие-то предположения?

— По-моему, не исключено, что это — дело рук старика Гарри Тенча. Он ненавидел Космо. За несколько лет до этого он арендовал одну из ферм. Но Гарри слишком много пил, и ферма разорилась. Космо выгнал его и сдал ферму другому. Тенч куда-то уехал, но потом вернулся. Бродяжничал, стал кем-то вроде жестянщика. Говорили, что он клялся отомстить Пэрривалям, а особенно Космо. Его несколько недель не видели в округе, но, конечно, если он намеревался убить Космо, он должен был соблюдать осторожность и следить за тем, чтобы никто его не видел в этих краях. Во время следствия его имя упоминалось, но никто всерьёз не принял его во внимание, и подозрения были сняты. Я был более убедительной фигурой. Во время разбирательства усиленно подчеркивалась вражда, якобы существующая между Космо и мной. Окружающие будто бы видели явные признаки этой вражды, хотя сам я о ней не подозревал. Много внимания уделялось Мирабель и тому факту, что Космо был с ней помолвлен.

— Я знаю. Преступление, совершённое под влиянием страсти. Вы были влюблены в неё?

— Ничуть! Мы все были несколько ослеплены ею, но нет, я её не любил.

— А когда было объявлено о её помолвке с Космо, вы проявили как-нибудь своё разочарование?

— Тристан и я, вероятно, говорили: какой-де Космо счастливчик, ему нельзя не позавидовать. Что-нибудь в этом роде. Но это было совсем не всерьёз. — Мы замолчали. Наконец он сказал: — Теперь вы знаете. Я рад. У меня будто тяжкий груз сняли с плеч. Скажите, вы шокированы тем, что рядом с вами человек, подозреваемый в убийстве?

— Я могу думать только о том, как этот человек спас мне жизнь. Да и Лукасу тоже.

— Разумеется, вместе с моей собственной.

— Так ведь не спаси вы себя самого, ни одного бы из нас не было сейчас здесь. Я рада, что вы рассказали мне. Ах, если бы можно было что-то сделать и устранить несправедливость, чтобы вы могли вернуться на родину! Быть может, со временем вы вернетесь.

— Вы оптимист. По-вашему, мы покинем этот Богом забытый остров. Вы верите в чудеса.

— Мне кажется, за последние дни я была свидетельницей нескольких чудес.

Он снова взял мою руку и крепко сжал её.

— Вы правы. Я неблагодарное существо. В конце концов нас подберут, и, возможно, в один прекрасный день я вернусь в Пэрриваль Корт, и они узнают правду.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — сказала я и встала. — Мы очень долго разговаривали. Лукас, наверное, не понимает, куда мы девались.

* * *

Прошло ещё два дня. Запас воды был почти совсем на исходе. Кончались и кокосовые орехи. Саймон нашёл крепкую палку, которой Лукас стал пользоваться как костылём. Нога у него, по его словам, болела немного меньше, но я не верила в то, что нам удастся как следует её срастить. Тем не менее он мог теперь проковылять несколько шагов, и это сильно подняло его настроение.

Когда мы оставались одни, Саймон рассказывал мне ещё кое-какие эпизоды из своей жизни, и я всё яснее представляла себе его прошлое. Его история очень меня увлекала. Мне очень хотелось помочь раскрытию истины и установлению его невиновности. Интересно было услышать новые подробности о Гарри Тенче, ибо я решила, что именно он убийца. Саймон сказал, что Космо так сурово обошёлся с этим человеком. Правда, Гарри Тенч был плохим фермером, и поместье не может процветать, если его не вести как полагается. Но всё-таки, пожалуй, можно было найти Гарри Тенчу какое-нибудь дело. Космо же настаивал, что он никудышный работник и к тому же наглый, а этого Космо не терпел.

Мы обсуждали, каким образом Гарри Тенч мог убить Космо. У него не было постоянного жилья. Он часто спал в чужих сараях. Он признался, что ночевал и в Биндон Бойз. Возможно, он находился там, когда в дом вошёл Космо незадолго до прихода Саймона, и, кто знает, не исключено, что он воспользовался удобным случаем. Но ведь там был пистолет! Это требовало какого-то объяснения. Оказалось, что пистолет ранее находился в оружейной комнате в Пэрриваль Корте. Каким образом он мог попасть в руки Гарри Тенча?

И так далее, и тому подобное… Я уверена, что для Саймона было большим облегчением то, что он мог теперь говорить на эту тему с кем-то.

Наступил пятый день нашего пребывания на острове. Приближался вечер. Мы с Саймоном всё утро бродили. Нашли несколько ягод, которые показались нам съедобными, и мы обсуждали, можно ли рискнуть их попробовать. В этот момент раздался свист.

Свистел Лукас. Мы торопливо направились к нему. Он взволнованно указывал на горизонт. Там виднелось крошечное пятнышко. Может, мы вообразили его, и нам показалось, что мы видим что-то только потому, что нам очень этого хотелось?

Мы следили за маленькой точкой, затаив дыхание. Пятно начало обретать ясные очертания.

— Это корабль! Корабль! — вскричал Саймон.

Глава 3 В гареме

Находясь так долго близко к смерти, я думала, что какой бы корабль это ни оказался, это лучше, чем ничего, но страхи последующих недель оказались выше всякого воображения.

Как часто я тогда говорила себе, что было бы лучше пойти ко дну вместе с кораблем, или пусть бы шторм уничтожил нашу маленькую шлюпку.

Теперь я вспоминаю нашу радость, когда мы впервые увидели этот корабль на горизонте, и как потом, очень скоро после нашего спасения, я убедилась, что лучше бы нам было остаться на острове, продолжая тщетно ожидать спасения. Кто знает, может, нам удалось бы найти способ выжить: мы были вместе, радовались спокойствию и безопасности, которые в определённой степени испытывали там.

С того момента, как эти смуглые, черноволосые люди наводнили берег, все в красных кепках, с абордажными саблями — наша эйфория в преддверии спасения сменилась дурными предчувствиями. Тут же стало ясно, что мы не понимаем их языка. Я предположила, что эти люди, вероятно, арабского происхождения. Их корабль был не такой, как «Атлантик Стар». Он был похож на древнюю галеру. Мне не приходило в голову, что в открытых морях до сих пор могут быть пираты, но я вспомнила, что как-то вечером за ужином капитан «Атлантик Стар» рассказывал нам, что в океане скитаются корабли, преследуя гнусные цели. И тут же я поняла, что мы угодили в руки именно таких людей.

Мне не понравился корабль, мне не понравились эти люди, а ещё мне было ясно, что мои подозрения разделяют Саймон и Лукас.

Мы стояли очень близко, словно пытаясь защитить друг друга. Их было человек десять. Они переговаривались между собой и изучающе разглядывали нас. Один из них подошёл ко мне и взял в руки прядь моих волос. Теперь мои волосы стали светлее, так как выгорели на солнце, и мне оставалось только надеяться, что этих людей поразил их цвет, который так сильно отличался от цвета их собственных волос.

Я почувствовала беспокойство Саймона и Лукаса. Они придвинулись ещё ближе ко мне. Я знала, что оба они будут биться за меня насмерть, и это немного успокаивало.

Их внимание переключилось на Лукаса — он стоял, опершись на палку, которую мы нашли для него. Лукас был бледен и выглядел больным.

Мужчины что-то говорили и покачивали головами. Они посмотрели на меня, потом на Саймона. Они хохотали и кивали друг другу. Я ужасно боялась, что они собираются взять только нас и оставить Лукаса.

Я сказала:

— Мы будем держаться все вместе.

— Да, — пробормотал Саймон. — Мне не нравится, как они выглядят.

— Нам не повезло, что они нас нашли, — пробормотал Лукас. — Лучше бы…

— Как вы думаете, кто они такие?

Саймон покачал головой, и я онемела от страха. Я боялась этих людей, их неумолкающих голосов, хитрых косых взглядов, боялась того, что они собираются сделать с нами.

Неожиданно они пришли к какому-то решению. Человек, которого я приняла за вожака, сделал знак, и четверо из них подошли к нашей лодке, осмотрели её и, обернувшись, закивали остальным. Они забирали нашу лодку на свою галеру.

Саймон сделал шаг вперёд, но человек с саблей преградил ему дорогу.

— Пусть забирают, — прошипела я.

Настала и наша очередь. Вожак кивнул, и двое мужчин с обнаженными саблями подошли и встали позади нас. Они легонько нас подтолкнули, и мы поняли, что от нас ждали. Мы должны были отправиться на галеру. Между нами хромал Лукас. Но мы, все трое, по крайней мере были вместе.

Саймон тихо сказал:

— В любом случае мы не продержались бы на этом острове долго.

Затащить Лукаса на борт было трудно. Никто из них не помогал нам. Пришлось карабкаться по веревочной лестнице, что было практически невозможно для Лукаса. Мне кажется, Саймон полутащил его наверх.

Потом мы все трое стояли на палубе в окружении любопытных людей. Казалось, что все они таращились на меня. Некоторые из них щупали мои волосы. Наматывая их на пальцы и дергая, они дружно хохотали.

Неожиданно наступила тишина. Появился какой-то человек. Я догадалась, что это капитан судна. Он был выше остальных, и в его живых тёмных глазах был намёк на искорки юмора. Более того, в его хорошо очерченных чертах было определённое благородство, и это вселило в меня маленькую долю надежды.

Он что-то прокричал, и мужчины отступили назад.

Он взглянул на нас троих и склонил голову в приветствии.

— Английский? — сказал он.

— Да, да, — закричали мы.

Он кивнул. Похоже, на этом его знание нашего языка заканчивалось, но его вежливость немного успокаивала. Он повернулся к людям и заговорил с интонацией, которая была похожа на угрозу. Они несомненно ему подчинялись.

Он повернулся к нам и сказал:

— Идём.

Мы последовали за ним и пришли в небольшую каюту. Там была койка, и мы с благодарностью присели на ней.

Капитан поднял руку.

— Кушать, — произнёс он.

Затем он вышел и запер за собой дверь каюты.

— Что это значит? — спросила я.

Лукас предположил, что нас решили оставить здесь в заложниках за выкуп.

— Это процветающий бизнес. Я просто уверен, что они задумали именно это.

— Ты хочешь сказать, что они скитаются по морю в поисках потерпевших крушение людей? — испугалась я.

— О нет. У них другой промысел. Возможно, контрабанда… а может, захват кораблей при случае… как это делали пираты в старые времена. Они займутся чем угодно, если в этом есть выгода. Они, конечно, думают, что у нас где-то есть дом, и мы ведь англичане. А они склонны считать всех англичан за пределами своей страны миллионерами.

— Как я рада, что мы по-прежнему вместе.

— Да, — кивнул Лукас. — Я думаю, они размышляют насчёт меня, стоит ли овчинка выделки.

— Что мы будем делать? — спросил Саймон.

Он пристально посмотрел на меня.

— Мы должны сделать всё, что в наших силах, чтобы остаться вместе.

— Молю Бога, чтобы так оно и было.

Нам принесли еду, она была горячей и сочной. В обычных условиях я отказалась бы от неё, но мы так оголодали, что любая пища казалась вкусной. Лукас посоветовал нам есть умеренно и не торопясь.

После этого я почувствовала себя немного лучше. Мне хотелось знать, каким образом они намерены отправить к нам домой требование о выкупе. Кому они их пошлют? У моего отца была сестра, которую он едва ли видел за последние лет десять. Будет ли она готова заплатить выкуп за свою племянницу? Возможно, мои родители добрались до дома, но они никогда не были богатыми.

А Саймон? Он меньше всего на свете хотел бы, чтобы личность его была установлена. А что до Лукаса… В смысле выкупа он был в наилучшем положении по сравнению с нами, поскольку он происходил из состоятельной семьи.

— Хотелось бы мне знать, где мы находимся. Это могло бы помочь нам, — проговорил Саймон.

Я подумала, может, у него есть план нашего спасения? Он был очень находчивым и изобретательным, что доказал, спасаясь бегством из Англии.

Если он сделал это, возможно, он снова сможет спастись.

Так мы грустно размышляли, каждый из нас троих, я уверена, хотел бы, чтобы мы снова оказались на острове. Конечно, пища была бы скудной, надежды на выживание хрупкими, но, по крайней мере, мы были бы свободны.

* * *

В первую ночь со мной произошло неприятное происшествие. Было темно, и мы старались заснуть, когда я услышала крадущиеся шаги с той стороны двери, а потом звук ключа, поворачиваемого в замке.

Пока дверь тихонько открывалась, я поспешила встать.

Вошли двое мужчин. Кажется, это были те, которые сходили на берег, чтобы подобрать нас, но в то время, когда все они казались на одно лицо, я не была слишком в этом уверена.

Они подошли, чтобы забрать меня. Они схватили меня. Я закричала. Лукас и Саймон тут же проснулись. Эти двое пытались вытащить меня из каюты, и по их мычанию и выражению лиц я поняла, какими были их намерения.

Я закричала:

— Отпустите меня!

Саймон ударил одного из мужчин. Но от удара другого он отлетел в противоположный угол каюты. Лукас размахивал своей палкой и старался попасть в них.

Привлеченные невероятным шумом, у двери появитесь другие. Все они переговаривались и хохотали. Саймон поднялся на ноги; он подошёл ко мне, схватил меня и спрятал за спину. Я увидела, что рука его в крови.

Ужасный страх охватил меня. Я понимала, что нахожусь в опасности.

Я даже не решалась вообразить, что со мной было бы, не появись капитан. Он что-то крикнул, и люди сразу оробели. Он увидел, что я прячусь за Саймоном, а рядом со мной стоит Лукас.

Саймон, похоже, каким-то образом дал понять, что если кто-нибудь из них попытается причинить мне вред, то ему придётся иметь дело с ним, а вид его был ужасен. Лукас тоже намеревался защищать меня до последнего, но он был покалечен.

Капитан, конечно, сразу оценил ситуацию. Он знал, какой мотив двигал этими людьми. Я была другая, у меня были длинные, пшеничные волосы, каких они никогда раньше не видели. Более того, я была женщина, и одного этого было для них достаточно.

Капитан поклонился мне, выказывая этим жестом извинение за грубое поведение его людей.

Он сделал знак, чтобы я следовала за ним.

Саймон шагнул вперёд.

Капитан покачал головой.

— Я прослежу… безопасность, — сказал он. — Я… только… я… капитан.

Довольно странно, но я доверяла ему. Я знала, что он капитан корабля, который используется для каких-то гнусных промыслов, но почему-то я верила, что он поможет мне. Как бы то ни было, он — капитан. Если бы мы попытались ослушаться его, то нам не пришлось бы делать это долго. Мы зависели от его милости. Несмотря на все свои усилия, ни Саймон, ни Лукас не смогли бы долго оберегать меня от опасности. Мне пришлось довериться капитану.

Я шла позади него сквозь толпу этих людей. Некоторые, правда, пытались потрогать мои волосы, но никто этого не сделал. Я видела, что они ужасно боятся капитана, а приказал он, очевидно, чтобы никто не прикасался ко мне.

Он привёл меня к маленькой каюте, которая, думаю, была смежной с его. Он отошёл в сторону, пропуская меня внутрь. Эта каюта была более комфортабельной, чем та, которую я только что покинула. На койке, больше похожей на диван, были накидки и подушки. Здесь я могла бы отдохнуть с большим комфортом. За занавеской были таз и кувшин. Я могла помыться!

Капитан развёл руками, предоставляя каюту, и сказал:

— Здесь безопасность… я прослежу безопасность.

— Благодарю вас, — прошептала я.

Я не знаю, понял ли он, но тон, которым я произнесла это, должен был выразить мою благодарность.

Он поклонился, вышел и запер за собой дверь на ключ.

Я рухнула на постель. Меня охватила сильная дрожь, когда я подумала, от какого кошмара спас меня капитан.

Прошло много времени, прежде чем ко мне вернулось самообладание.

Я начала размышлять о том, каковы были его намерения. Возможно, Лукас был прав. Наверняка прав. Они думают о выкупе, а если это так, они захотят, чтобы мы вернулись в целости и сохранности.

Я отодвинула занавеску и с удовольствием воспользовалась возможностью умыться.

Я вернулась на диван. Легла. Я была совершенно истощена — физически, умственно и эмоционально — и ненадолго забыла об опасностях, окружающих меня.

Я уснула.

* * *

Мне кажется, я старалась забыть те дни, когда жила в состоянии постоянного ужаса. Каждый раз, когда я слышала шаги и открывалась дверь, меня охватывало ошеломляющее предчувствие опасности. В таких ситуациях воображение — самый страшный враг.

Еду мне приносили регулярно, и это давало мне небольшую передышку от состояния постоянной тревоги и ожидания опасности, и всё же я сознавала, что она окружает меня. Я не знала наверняка, какова была их цель, но было очевидно, что у них есть какие-то планы насчёт меня. Между мной и моей судьбой стоял капитан, я должна быть благодарна ему, по крайней мере за это. Я доверяла этому человеку не потому, что со мной должны обращаться с определенным уважением из-за того, что он задумал в отношении меня.

Я обнаружила, что могу понемногу есть. Об удобствах моей персоны заботились. Возможность часто мыться была настоящим блаженством. Хотелось бы мне знать, куда направляется корабль и какую судьбу уготовили мне. Мне хотелось знать, где находятся Саймон и Лукас.

Однажды в мою каюту зашёл капитан. Я помыла волосы, и они начали только сохнуть, когда раздался стук в дверь. Он не сводил глаз с моих волос, но был очень вежлив. Я знала, что он хотел поговорить со мной, но его знания английского языка были настолько ограничены, что это вызывало раздражение.

— Вы… плыли… корабль… Англии?

— Да, — сказала я. — Но мы потерпели крушения.

— Из Англии… одна? Нет? — он покачал головой.

— Со своими родителями… с отцом и матерью. Это было бесполезно. Мне показалось, что он пытался выяснить, из какой семьи я родом. Были ли у семьи деньги? Сколько можно запросить за меня денег?

Он прекратил разговор, поняв всю бесполезность, но по тому, как он смотрел на мои волосы и улыбался про себя, я поняла, что он доволен тем, что увидел.

Однажды утром, проснувшись, я поняла, что корабль стоит. Солнце уже поднялось, и когда я посмотрела в маленький иллюминатор, я мельком увидела белые здания.

Я услышала шум, суетливую беготню. Люди возбужденно перекрикивались. Одно было ясно: мы достигли места назначения и скоро я должна буду узнать свою судьбу.

В течение этого утра до меня постепенно доходило, что именно меня ждёт, и меня охватил ужас. Я стала думать, что, может, не надо было мне этого чудесного спасения после крушения?

Ко мне в каюту зашёл капитан. Он принёс чёрный плащ, чадру и сетку для волос. Он дал мне понять, что я должна это надеть. Мои волосы должны быть собраны в пучок и покрыты сеткой, и когда я полностью оденусь, я буду выглядеть как любая арабская женщина, которую мы могли бы встретить на улочках восточного города.

Меня доставили на берег, и к своему великому восторгу, я мельком увидела Саймона. Но тут же забеспокоилась, поскольку нигде не было видно Лукаса.

Саймон узнал меня, несмотря на моё одеяние, и я поняла, что он очень испугался. Мы попытались пробиться друг к другу, но нас грубо оттащили назад.

Солнце ослепляло, и мне было очень жарко в своей новой одежде. Мы шли по берегу — Саймон между двумя мужчинами, и я рядом с капитаном.

Я никогда не забуду это. Мы были в каком-то городе. Я предположила, что это Касбах. Улочки были узкие, мощенные булыжником, извилистые, переполненные мужчинами в халатах и женщинами, одетыми так же, как и я. Вокруг нас бегали козы и несколько голодных собак, которые с надеждой к нам принюхивались. Я увидела крысу, кормящуюся отбросами на мостовой. Были там маленькие магазинчики — чуть больше кельи, выходившие окнами на улицу, лотки, на которых лежали всякие безделушки, медные украшения, небольшие поделки и пища — экзотическая, со специями, неаппетитная, на мой взгляд. Запах был тошнотворным.

Некоторые торговцы выкрикивали приветствия капитану и его людям, и я все больше и больше убеждалась в том, что правильно поняла, какой вынесен мне приговор, поскольку люди эти, казалось, знали о цели его визита. Интересно, сколько молодых женщин прошло с ним по этим улочкам? Если бы только мне удалось подойти к Саймону. А что же они сделали с Лукасом?

Через какое-то время мы вышли на более широкую улицу. Здесь росло несколько деревьев — главным образом пыльные пальмы. Дома здесь были большие; мы завернули в какие-то ворота и оказались во дворе с фонтаном. Вокруг него на корточках сидели несколько мужчин. Слуги — догадалась я — поскольку они вскочили при нашем появлении и начали оживлённо говорить.

Один из них подошёл и отвесил низкий поклон капитану, который кивнул в ответ и помахал рукой. Нас провели через дверь в огромный зал. На окнах были тяжелые драпировки, и помещались они в альковах, чтобы пропускать меньше тепла, в этом я была уверена.

Человек в великолепном халате поклонился капитану, и, казалось, ему не терпелось показать своё наивысшее уважение к нему. Очевидно, он просил следовать за ним, поскольку провёл нас через другую дверь, и там оказался маленький старик, восседавший в изумительно красивом кресле.

Одет он был в чрезвычайно яркие одежды, но был таким маленьким и иссохшим, что одежда эта только подчеркивала его возраст. Он был древним старцем, но его глаза, темные и очень живые, напоминали мне глаза обезьяны.

Капитан подошёл к креслу и поклонился, старец, взмахнув рукой, ответил на приветствие. Потом капитан, очевидно, приказал своим людям оставить его с Саймоном и со мной.

Капитан подтолкнул меня вперёд. Он скинул плащ на пол, стащил с меня чадру и сетку, и волосы мои рассыпались по плечам. Живые темные глаза широко раскрылись. Он пробормотал что-то, и это, похоже, доставило капитану удовольствие. Глаза старика были прикованы к моим волосам, потом он начал оживленно переговариваться с капитаном. Как мне хотелось знать, о чём они говорили!

Потом вперёд вывели Саймона. Острый взгляд старика изучал и оценивал его с головы до пят. Саймон был очень высоким и сильным, и мне показалось, что его физическая сила произвела такое же хорошее впечатление, как и мои волосы.

Старик кивнул, и я догадалась, что это знак одобрения.

Капитан подошёл поближе к старику, и они погрузились в глубокий разговор. Это дало нам с Саймоном шанс подойти ближе друг к другу.

— Где Лукас? — прошептала я.

— Я не знаю. За мной пришли и привели сюда. Его со мной не было.

— Я очень надеюсь, что с ним все в порядке. Где мы находимся?

— Мне представляется, что где-то на северном побережье Африки.

— Что они собираются сделать с нами? О чём они говорят?

— Возможно, торгуются.

— Торгуются?

— Похоже, что нас продают.

— Как рабов?

— Создаётся такое впечатление.

— Что же нам делать?

— Не знаю. Ждать своего случая. Сейчас мы беспомощны. Нам придётся подождать подходящего момента и тогда… бежать, если сможем.

— Будем ли мы вместе?

— Не знаю.

— О, Саймон… я очень надеюсь, что мы не потеряем друг друга.

— Давай об этом молиться.

— Мне очень страшно, Саймон.

— Я сам чувствую то же самое.

— Этот старик… кто он?

— Торговец, наверное.

— Торговец… людьми?

— И это тоже… всем, что попадает ему в руки, я так думаю, если это хоть чего-то стоит. В том числе и людьми.

— Мы как-то должны выбраться отсюда.

— Но как?

— Убежать… куда-нибудь.

— И как далеко, ты думаешь, мы убежим? Нет, подожди. Если мы сможем держаться вместе, мы это сделаем. Кто знает, может, подвернётся удачный случай. Мы справимся.

— О, Саймон, хочется в это верить.

Теперь я вспоминаю его взгляд, которым он тогда смотрел на меня. Я бережно хранила его в памяти, чтобы вспоминать в свой самые мрачные, самые страшные моменты. Мне часто приходилось вспоминать его в течение того времени, которое предстояло пережить.

* * *

Есть вещи, о которых не хочется вспоминать. Хочется изгнать их из памяти и притвориться, что это никогда не происходило. Иногда мозг приходит на помощь, и они становятся лишь смутными воспоминаниями, и это, похоже, произошло со мной.

Я помню, как я была в доме торговца. Должно быть, я оставалась там всего лишь одну ночь. Я вспоминаю о своих ужасных, кошмарных предчувствиях, которые рисовало мое жестокое воображение. Старик представлялся мне жутким людоедом. Одно только меня утешало: Саймон был в этом доме. Сделка капитана касалась нас обоих.

По прошествии некоторого времени в день нашего прибытия капитан покинул дом, и больше я никогда его не видела.

На следующий день меня запаковали в одежду, в которой я прибыла, и волосы мои оказались, как и раньше, совершенно скрыты. Потом Саймона и меня повели по улицам Касбаха к гавани, где ждал корабль. Было очевидно, что старик в ответе за нас, но он не обращал на нас внимания, и у меня создалось впечатление, что он находился здесь только для того, чтобы защитить свою собственность, которой в данный момент мы и являлись.

Мы даже представить себе не могли, куда он нас везет.

Саймон и я нашли случай поговорить друг с другом раза два на борту. Главной темой разговоров был Лукас.

Саймон сказал мне, что пару раз они встречались с капитаном. Плохо с ними не обращались. Он сказал, что очень интересовались Лукасом. Саймон считал, что его куда-то увезли. Их разлучили, и у них не было возможности поговорить, но, по его мнению, Лукас надеялся на лучшее — во всяком случае, не был излишне обеспокоен.

— Мне кажется, одно время он думал, что они могут выбросить его за борт, потому что он был бесполезен в качестве рабочей силы. Думаю, что в этом качестве им нужен я.

Я помолчала, боясь даже думать, что ждет меня.

Саймон считал, что место, которое мы только что покинули, вероятно, было Алжиром.

— В старые времена это было пристанищем пиратом. Они находились под защитой турецкого правительства. Возможно, это место до сих пор остаётся для них раем. Касбах, должны быть, идеальное место для всякого рода темного бизнеса. Наверное, мало найдётся охотников прогуливаться там в определённые дни.

Наверное, он был прав.

Мы продолжали своё путешествие вдоль Сирийского побережья, направляясь к Дарданеллам, — и потом к месту назначения, которым, как мы в своё время узнали, был Константинополь.

* * *

Когда мы начали подходить к Босфору, в мою каюту пришла женщина. С ней была девочка, которая принесла нечто, напоминающее охапку прозрачного материала. Оказалось, что это одежда, и всё это было сложено на кровать. Потом они переключили своё внимание на меня. Я видела этих женщин на корабле и пыталась угадать, какие обязанности они здесь исполняют. Вскоре я поняла, что они пришли в каюту, чтобы помочь мне облачиться в эти великолепные одежды.

Это были длинные широкие шаровары из тонкого шёлка и красивый халат из прозрачной ткани. На нём сияли блёстки, похожие на звёздочки. Женщины вытащили булавки из моих волос и расправили их по плечам. Они расчесали их, переглянулись и захихикали, толкая друг друга локтями.

Когда я была полностью одета, они отступили подальше и захлопали в ладоши.

— Я хочу другую одежду, свою, — проговорила я.

Они не понимали меня. Они просто продолжали хихикать и подталкивать друг друга. Потом, погладив меня по волосам, улыбнулись мне.

В каюту вошёл старик. Он посмотрел на меня и довольно потёр руки.

Мой страх был велик, как никогда. Я знала, предположения Саймона были верны. Нас собирались продать в рабство — он был сильным мужчиной и мог выполнять работу, которую ему поручат, я же была предназначена для более зловещей цели.

Я чувствовала, что моя судьба беспокоит Саймона больше, чем его собственная.

Принесли плащ, сетку для волос, чадру, и моё великолепие скрылось от посторонних глаз. Вместе с Саймоном меня высадили с корабля и отвели к ожидавшему нас экипажу. Вместе со стариком и каким-то молодым человеком, которого я приняла за клерка или помощника, нас повезли по улицам Константинополя.

Я была слишком озабочена своей приближающейся участью, чтобы уделять много внимания маршруту, по которому мы следовали, но позднее я узнала, что город делится на две разные части — христианскую и турецкую, — соединяющиеся двумя мостами довольно неуклюжей конструкции, но тем не менее не очень нужными. Я почти не замечала мечетей и минаретов и с отчаянием понимала, как ужасно далеко мы от дома.

Нас везли в турецкую часть города.

Я чувствовала себя потерянной и была очень напугана. Я то и дело смотрела на Саймона, дабы убедиться, что он всё ещё здесь.

Казалось, мы едем очень долго. Это был совсем другой мир — узкие улочки, невероятно грязные; замечательные постройки, ослепительно белые шпили, вонзающиеся в голубое небо; мечети, базары, деревянные домишки, чуть больше лачуги, повсюду люди. Они бросались врассыпную перед приближающимся экипажем, и мне постоянно казалось, что мы переедем кого-нибудь, но им всегда удавалось ускользнуть из-под самых копыт лошадей.

Через некоторое время мы свернули на тихую широкую улицу. Деревья и кусты были в цветах. Мы замедлили ход перед высоким белым зданием, которое стояло поодаль от дороги.

Когда мы вышли из экипажа, нас подошёл поприветствовать мужчина в белых одеждах. Старик поклонился ему весьма раболепно, на что в ответ получил приветствие в несколько снисходительной манере. Нас провели в дом, в комнату, которая после ослепительного сияния солнца показалась тёмной. Окна были похожи на те, что я видела раньше, с глубокими альковами и тяжелыми драпировками.

Зашёл высокий мужчина. На нём был тюрбан с драгоценными камнями и длинные белые одежды. Он опустился в кресло так, словно это был трон, и я заметила, что старик принял ещё более почтительный вид, чем когда-либо.

Я с дрожью подумала: «Неужели это мой новый хозяин?»

С меня сняли плащ и распустили волосы. На человека в кресле я явно произвела впечатление. Я никогда в жизни не испытывала такого унижения. Он взглянул на Саймона и кивнул.

У двери стояли двое мужчин — стражники, как я предположила. Один из них хлопнул в ладоши, и вошла женщина. Полноватая, средних лет, она была в изысканном наряде того же стиля, что и мой.

Она подошла ко мне, оглядела, взяла в руки прядь моих волос и едва заметно улыбнулась. Потом она закатала рукава моего халата и пощупала меня. Она нахмурилась и, покачивая головой, произнесла несколько слов, которые, я была уверена, означали неодобрение.

Старик начал очень быстро говорить; другой мужчина раздумывал. Женщина тоже о чём-то рассуждала и кивала. Можно было сойти с ума от того, что я не понимала, о чём они говорят. Я поняла одно: они говорят что-то обо мне, и они были не настолько довольны мной, насколько рассчитывал старик.

Тем не менее они, похоже, пришли к какому-то соглашению. Старик хлопал в ладоши, мужчина кивал. Женщина тоже кивала. Она начала что-то им объяснять. Мужчина слушал её очень внимательно, и казалось, она убедила его.

Она сделала мне знак следовать за ней.

Саймон остался на месте. Я бросила на него отчаянный взгляд, и он рванулся следом за мной. Один из стражников выступил вперёд и преградил ему дорогу, держась за рукоятку ятагана.

Я видела беспомощность на лице Саймона; потом полная женщина крепко взяла меня за руку и увела.

* * *

Мне предстояло узнать, что я предназначалась для гарема одного из важнейших пашей в Константинополе. Все люди, которых я до сих пор видела, были просто его приспешниками.

Гарем — это сообщество женщин, в котором не дозволено появляться ни одному мужчине, за исключением евнухов, как тот важный джентльмен, который торговался со стариком. Он, как я узнала, был главным евнухом, и мне придётся часто видеть его.

Мне потребовалось время, чтобы осознать, что у меня была причина быть благодарной тем тяжким испытаниям, которые мне пришлось пережить, поскольку тот факт, что в течение всех этих недель мне никто не досаждал, объясняется только моими золотистыми волосами. Они делали меня фигурой выдающейся. Я была ценным экземпляром, потому что сильно отличалась от женщин, окружающих меня. Все они были темноволосые и темноглазые. А мои чисто голубые глаза и золотистые волосы выделяли меня среди остальных.

Тем, в чьи обязанности входило ублажать пресыщенного пашу, казалось, что моя непохожесть сама по себе сделает меня более желанной. Как я обнаружила позже, они заметили во мне и ещё кое-что. По природе своей женщины эти были раболепны. Их воспитывали в сознании, что они — низший пол, и их миссия на Земле — угождать желаниям мужчин. От меня же веяло независимостью. Я пришла из другой культуры, и это отделяло меня от них почти так же, как мои голубые глаза и золотистые волосы. Меня раздели и препроводили к приготовленной душистой ванне. Бдительная леди, которая несла ответственность за всех нас, следила за тем, чтобы моя кожа там, где она была открыта для солнца, стала белой и мягкой. Прежде чем меня предложат паше, белизна кожи должна быть восстановлена на каждом миллиметре моего тела. Более того, я сильно исхудала, а паша не любил тощих женщин. Я могла пополнеть, но для этого требовалось время.

Как я была рада. У меня было время привыкнуть, изучить жизнь гарема, а может, и выяснить, что произошло с Саймоном. Кто знает? До сих пор мне невероятно везло; а что, если всё ещё есть надежда спастись до того, как я обрету тот вид, в котором меня можно будет представить человеку, купившему нас?

Как только я выяснила, что мне ничего не угрожает — пусть лишь на короткое время, — моё настроение улучшилось. Ко мне вернулась надежда. Я хотела выяснить как можно больше о месте, в котором находилась, и, естественно, мне было ужасно любопытно всё, что касалось моих компаньонок.

Самой важной персоной в гареме была Рани, женщина средних лет, которая осмотрела меня и решила, что пока я ещё не достойна быть представленной паше. Если бы только мы говорили на одном языке, я узнала бы от неё много разных вещей. Другие женщины испытывали перед ней благоговейный страх. Все они раболепствовали перед ней, старались польстить, поскольку именно она отбирала тех, кто будет представлен паше. Когда поступит приказ, она с великим усердием примется за дело, и в этот период интересно наблюдать, как все они стараются привлечь внимание к своей особе. Я была поражена, когда поняла, что они домогаются того, чего я так боялась.

В гареме находилось несколько девочек не старше десяти лет, и женщины, которым было, вероятно, лет около тридцати. Странной жизнью жили эти девочки; позднее я узнала, что некоторые из них здесь с самого рождения… и постигают науку доставлять удовольствие богатым мужчинам.

Девушкам почти нечем было заняться в течение дня. Мне следовало ежедневно принимать ванны и делать массаж с притираниями. Это был мир, далёкий от реальности. Воздух здесь был тяжёлым от смеси запахов мускуса, сандалового дерева и розового масла. Девушки проводили время, сидя у фонтанов и лениво переговариваясь; изредка до меня доносились звуки музыкальных инструментов. Они собирали цветы, вплетали их в волосы, изучали свои лица в маленьких карманных зеркальцах, глядели на своё отражение в воде, иногда они играли в игры, болтали друг с другом, хихикали, предсказывали судьбу.

Спали они на диванах в большой прохладной комнате, у них были красивые наряды. Это была странная жизнь, где день сменялся днём в мыслях ни о чём, разве что о том, как приукрасить себя да как скоротать время, надеясь, что вечером они могут быть избраны разделить с пашой его ложе.

За эту честь шло большое соперничество. Вскоре я ощутила это. Я привлекала к себе огромное внимание.

Я настолько отличалась от них, что мне подумалось, когда меня сочтут готовой, то, почти без сомнения, избранной окажусь именно я из-за этой своей необычности, если не из-за чего-нибудь другого.

А тем временем продолжались попытки избавить меня от следов тяжких испытаний, которые я перенесла. Я чувствовала себя гусем, которого откармливают к Рождеству. Мне было трудно привыкнуть к обильно приправленной специями пище. Я придумала себе небольшую игру — постараться избавиться от пищи так, чтобы об этом не узнала Рани.

Настал самый волнующий день, когда я обнаружила, что одна из наиболее зрелых женщин и, по-моему, одна из самых красивых — француженка. Её звали Николь, и я с самого начала заметила, что она отличается от остальных. Она казалась персоной огромной важности, после Рани, разумеется.

Однажды я сидела у фонтана, а она подошла и села рядом со мной.

Она спросила по-французски, говорю ли я на этом языке.

Наконец-то общение! Это было удивительно. Мой французский не был хорош, но, по крайней мере, он был, и мы могли разговаривать.

— Ты англичанка? — спросила она.

— Да.

— А как ты попала сюда?

Запинаясь, я рассказала ей по-французски о кораблекрушении и о том, как нас подобрали.

Она в ответ сказала, что находится в гареме уже семь лет. Она креолка и плыла на корабле с Мартиники, чтобы учиться во Франции. По пути она тоже попала в кораблекрушение, и её подобрали корсары, привезли сюда и продали точно так же, как меня.

— Ты была здесь все эти годы? — спросила я. — Как же ты выдержала?

Она пожала плечами.

— Сначала был жуткий страх. Мне было всего шестнадцать лет. Я ненавидела монастырь. Здесь было легче. Думаю, мне нравились эти наряды, праздная жизнь… И… я была так не похожа на остальных… как ты. Я понравилась паше.

— Как я понимаю, ты фаворитка? — предположила я.

Она кивнула.

— Потому что у меня есть Самир, — сказала она.

Я видела Самира — красивого ребёнка лет четырех. Его очень баловали женщины. Он был старшим из детей гарема. Другим был Фейсал, на год младше и тоже очень симпатичный мальчуган. Я видела его с женщиной, которая, как мне показалось, была на несколько лет моложе Николь. Её звали Фатима.

Фатима была чувственной красавицей с густыми чёрными волосами и томными карими глазами. Она потакала всем своим желаниям, была ленива и тщеславна. Обыкновенно она часами сидела у бассейна, кушала сладости и кормила ими одного из маленьких королевских спаниелей, которые повсюду следовали за ней. Фатима страстно заботилась о четверых существах — о себе, Фейсале и двух собачках.

Иногда обоих мальчиков забирали из гарема, и в такие дни начиналась настоящая суматоха. Мальчиков отводили к паше. В гареме были ещё двое мальчиков, но они были совсем крохами. Девочек в гареме не было. Поначалу я удивлялась, что все дети паши мальчики.

Николь меня проинформировала на этот счёт. Она сказала, что если у женщины рождается девочка, она покидает гарем, например, отправляется к своим родителям. Пашу не интересовали дочери, только сыновья, и если у женщины рождался сын, который был красивым и умным, таким, как Самир, то она удостаивалась высшей милости.

Самир, будучи самым старшим, станет наследником паши. Вот почему остальные женщины ревновали Николь. Сначала она возвысилась над ними из-за того, что её предпочёл паша. Но это могло быть мимолётным, в то время как Самир был всегда здесь, словно постоянное напоминание паши, что он мог производить на свет чудесных мальчиков, и, конечно, он благоволил к женщинам, которые помогали ему доказать это.

Она рассказала мне, что тайно учила Самира французскому, и когда об этом узнал паша, она ужасно боялась его наказания за это. Но через главного евнуха она узнала, что он был доволен тем, что мальчик так легко этому научился, и она может продолжать учить его.

Меня удивляло, что женщина из западного мира могла настолько слиться со здешним образом жизни, что она гордилась своим положением и сильно ненавидела тех, кто попытался бы занять её место.

Но как же я была рада, что могу разговаривать с ней и узнавать кое-что о тех, кто окружает меня.

Я узнала о соперничестве между ней и Фатимой, которая строила великие планы относительно своего сына Фейсала.

— Видишь ли, — сказала Николь, — если бы не было Самира, Фейсал стал бы наследником паши, а она — первой леди. Она очень хочет занять моё место.

— Ей никогда этого не сделать. Ты красивее и намного умнее. Более того, Самир замечательный мальчик.

— Фейсал тоже неплох, — признала она. — А если бы я умерла…

— Почему ты должна умереть?

Она пожала плечами.

— Фатима очень ревнивая женщина. Когда-то давным-давно одна из женщин отравила другую. Это нетрудно.

— Она не осмелится.

— Одна женщина осмелилась.

— Но её разоблачили.

— Это было очень давно. Ещё до того, как к власти пришёл паша, но об этом до сих пор говорят. Её увезли из гарема. Закопали по шею в землю и оставили на солнце умирать. Это было её наказание. — Меня передёрнуло. — Мне бы хотелось, чтобы так же поступили с Фатимой, если она причинит вред моему сыну.

— Ты должна убедиться в том, что она этого не сделает.

— Именно это я и собираюсь сделать.

Теперь, когда я нашла контакт с Николь, жизнь стала полегче.

Мы продолжали жить в окружении своих прекрасных нарядов, духов, мазей, сладостей, влача праздное существование; мы были словно райские птички в клетках.

Странная была уготована мне жизнь после всех тяжких испытаний, которые я перенесла.

Интересно, как долго она будет продолжаться?

* * *

Паша был в отъезде — новость, которая привела меня в восторг. Гарем охватила апатия. Полусонные наложницы лежали на подушках, восхищаясь своими отражениями в маленьких зеркальцах, которые носили в карманах широких шаровар, лениво отщипывали кусочки сладостей, пели или играли на своих маленьких музыкальных инструментах, ссорились друг с другом.

Две из них ссорились особо яростно. Они катались по мозаичному полу, таскали друг друга за волосы, дико пинались, пока не пришла Рани, побила их обеих, выгнала с позором из комнаты, объявив, что на три месяца лишает их шанса быть с пашой. Эта угроза привела их в чувство.

Потом паша вернулся, и апатия сменилась великим возбуждением. Все они стали покорными, горели желанием угодить, демонстрировали свой Шарм, хотя видеть их могли только свои же компаньонки по гарему да евнух.

Рани отбирала шестерых достойных. Я видела, как её глаза задержались на мне, но ужас тотчас сменился облегчением, когда я поняла, что она до сих пор считает меня несозревшей для такой великой чести.

Она выбрала шестерых девушек. Двоих из тех, которые были раньше и заслужили особого одобрения, и четверых новеньких.

Мы все наблюдали за тем, как их собирают. Сначала их искупали, кожу натёрли мазями, в волосы втерли ароматные масла. На ладони и подошвы ног нанесли хну. Подкрасили губы, с помощью краски для век увеличили глаза. В волосы вплели цветы, на запястья и лодыжки надели браслеты, после чего облачили в наряды, покрытые блёстками.

Мы все ждали, кого же из них отошлют назад.

На этот раз избранной оказалась самая юная из девушек.

— Она начнёт важничать, когда вернётся, — сказала мне Николь. — С ними всегда так, особенно с молодыми. Я подумала, что на этот раз могла быть и твоя очередь. — Вероятно, я выдала своё отвращение, поскольку она спросила: — Ты не хочешь?

— Я всем своим сердцем желаю выбраться отсюда.

— Если бы он увидел тебя… ты оказалась бы избранной.

— Я… нет… нет…

— Это случится. Может, скоро…

— Я бы сделала всё, что угодно… всё, чтобы спастись.

Она задумалась.

* * *

Николь объяснила мне, что если хочешь обладать маленькими привилегиями, которые являются частью жизни гарема, нужно поладить с двумя людьми. Одна из них, конечно, Рани, другим был главный евнух.

— Он очень важный человек. Он хозяин в гареме. Я сделала его своим хорошим другом.

— Я вижу, ты очень мудра.

— Я долго уже здесь нахожусь. Это единственный дом, который я знаю.

— И ты примирилась со всем этим… быть одной из многих?

— Здесь такая жизнь, — ответила она. — Самир мой сын. Однажды он станет пашой. Я буду матерью паши, и это очень почётно, скажу я тебе.

— Неужели тебе не хочется нормальной семейной жизни… мужа и детей… когда не надо всё время бояться, что кто-нибудь займёт твоё место?

— Я знала только это. — Она обвела руками, показывая на гарем, — И так здесь со всеми. Они не знают ничего другого. Они хотят быть у паши самыми любимыми. Хотят иметь сына, который превзойдёт всех остальных… мать его обретёт высокое положение, которое у неё никто не сможет отнять.

— Разве такое возможно?

— Возможно.

— Это и твоя заветная мечта?

— Моя мечта о будущем Самира. Расскажи мне о своей мечте.

— Выбраться отсюда. Вернуться домой… к своим людям. Найти тех, кто был со мной, когда корабль потерпел крушение.

— Несомненно, ты станешь избранницей паши. Когда Рани сочтёт, что ты готова, она отправит тебя к нему. Ты понравишься ему, потому что ты совсем другая. Он, должно быть, устал от этих темнокожих красавиц. А ты нечто абсолютно новое. Если у тебя будет сын — твоё будущее предрешено.

— Я сделаю всё, только бы избежать этого. Николь, мне страшно. Я этого не хочу. Я воспитана совсем в другом духе, чтобы всё это понять. Я чувствую себя замаранной, дешёвой, просто рабыней, женщиной без личности… и без личной жизни.

— Ты говоришь странно, но всё же я понимаю тебя. Я тоже начинала не как они.

— Но ты приняла этот образ жизни.

— Я была слишком молода для чего-нибудь другого, а теперь у меня есть Самир. Я хочу этого… ради него. Когда-нибудь он станет пашой. Это то, чего я хочу больше всего на свете.

— Твоё желание исполнится. Он старший.

— Иногда я боюсь Фатимы. Когда она идёт к паше, она берет с собой сильнодействующее снадобье. Я знаю, она готовит его сама, существует способ возбудить желание мужчины. Я слышала, как об этом говорили. Снадобье это готовят из толчёных рубинов, костей павлина и бараньих яиц. Все это перемешивают и добавляют в вино. Я думаю, когда она ходит к паше, пользуется этим.

— Где… где она берёт все эти вещи?

— У Рани есть секретный шкафчик, в котором много странных вещей. Травы, яды, всякие микстуры. Рани много знает об этих вещах. Это снадобье может быть среди её притираний и мазей.

— Но ты сказала, что это секретный шкафчик.

— Она держит его закрытым, но есть множество способов достать ключи. У Фатимы хватит на это смекалки. Я её знаю. Она сделает всё… просто всё, что угодно. Вот почему я боюсь.

— Но когда она видится с пашой?

— Мы матери его любимых сыновей. Он время от времени посылает за нами… Нечто вроде визита вежливости… чтобы поговорить о наших сыновьях и провести ночь. О, я боюсь этой женщины. Она решительна. Она сделает всё, что угодно… всё. Её надежды на Фейсала. Паша очень любит его. Мне говорил всё это главный евнух. А он не любит Фатиму. Это для неё нехорошо. Иногда она бывает такой глупой… А глупые женщины совершают необдуманные поступки. Когда она была в фаворе, то напустила на себя такой вид! Считала, что она уже стала первой леди. Она не уважала главного евнуха, поэтому теперь они враги. Глупая Фатима. Если бы она могла, то так или иначе навредила бы мне или Самиру.

— Но Самир старше, и он такой умница.

— Это я знаю, но всё зависит от паши. Сейчас он любит Самира. Он гордится Самиром. Он самый старший и любимый. Пока это так — всё хорошо. Но решает паша, а у него будет много сыновей. Если Фатима сможет навредить мне или Самиру, она это сделает.

— Я не могу поверить, что она попытается такое сделать.

— Однажды такое было… в гареме.

— Но снова это не повторится. Все знают, что в тот раз случилось. Этого достаточно, чтобы их удержать.

— Не знаю. Фатима решительная женщина. Ради Фейсала и собственной выгоды она пойдёт на большой риск. Я должна быть бдительной.

— Я тоже буду бдительной.

— А потом придёт твоя очередь. У тебя будет сын. Он будет не похож на других. Он будет такой, как ты. В Самире и Фейсале, ну… есть сходство. Но твой сын будет совершенно другим. — При мысли об этом меня пронзил ужас, и я отпрянула от неё. — Это правда, — сказала она. — А ты, неужели действительно не хочешь ничего этого?

— Я почти жалею, что меня спасли. Как бы я хотела остаться на острове. Если бы я могла выбраться отсюда… О Николь, если бы только это было возможно. Я бы сделала всё… всё.

Она смотрела перед собой, глубоко задумавшись.

* * *

Несколько дней спустя я сидела у фонтана, когда она подошла и села рядом со мной.

— У меня кое-что есть для тебя, — сказала она.

— Для меня? — с удивлением спросила я.

— Я думаю, ты будешь довольна. Главный евнух дал это мне для тебя. Это от человека, который прибыл сюда вместе с тобой.

— Ты хочешь сказать… Николь, где он?

— Будь осторожна. За нами могут наблюдать. Фатима всё замечает. Положи руку на сиденье, через секунду я уроню сюда бумажку.

— Никто не смотрит.

— Как ты можешь быть уверена? Повсюду есть настороженные глаза. Эти женщины кажутся разленившимися. Они на самом деле ленивы, но из-за того, что им нечего делать, они изобретают интрижки даже на пустом месте. Им скучно, они ищут развлечений, и когда они не приходят сами, пытаются состряпать их. Им нечего делать, остаётся только наблюдать и сплетничать. Делай, как я говорю, если хочешь получить эту записку.

— О, я хочу. Хочу.

— Тогда ты должна быть осторожна. Главный евнух говорит, что это очень важно. Он мог бы лишиться жизни за то, что сделал. Он делает это ради меня, потому что я прошу.

Моя рука лежала на сиденье. Она положила свою рядом, и через несколько мгновений под мою ладонь скользнул хрустящий кусочек бумаги.

— Не смотри сейчас. Спрячь…

Я опустила бумажку в карман своих шаровар. Я едва могла спокойно сидеть. Но она сказала, что с моей стороны будет неразумно вскочить и поспешить прочь. Кто-нибудь может что-то заподозрить, а это будет означать тяжкие последствия для всех нас.

Я знала, что человека, который попытается вступить в общение с обитательницами гарема, ждёт жестокая медленная смерть, это касалось не только мужчин, но и женщин. Это правило существовало в течение нескольких веков, и я считала, что оно до сих пор является основным в этом месте, которое, казалось, скользнуло обратно в другую эру, а может, и вовсе оттуда не выходило.

Своё нетерпение пришлось сдерживать еще довольно долго, пока я не почувствовала, что могу удалиться, не вызывая никакого нежелательного любопытства. Они привыкли, что когда я не с Николь, то пребываю одна, поскольку она единственный человек, с которым я могу общаться. Я зашла в комнату, где мы спали. Она была пуста, поэтому я села на свой диван и вытащила кусочек бумаги.

«Розетта!

Я поблизости. Меня привезли сюда с тобой, и я работаю в садах, что находятся прямо за гаремом. Мне удалось оказать услугу важному человеку, и его гордость требует отплатить мне тем же. Именно это он делает, передавая записку. Мы рядом. Я всё время думаю. Я что-нибудь придумаю. Не бойся. Не теряй надежды.»

От радости меня охватила слабость. Я скомкала бумажку. Мне хотелось оставить её, спрятать под одеждой, ощущать её на своей коже, вспоминать о том, что это написано им, что он поблизости и думает обо мне.

Но я должна уничтожить записку. Если её обнаружат, то уничтожат нас. Я разорвала её на мелкие кусочки. Я раскидала по одному, и их никогда не обнаружат.

Позднее мы разговаривали с Николь.

— Ты выглядишь более счастливой, — сказала она. — То, что я принесла, порадовало тебя.

— О да, но так трудно понять, каким образом можно что-то изменить. Отсюда удавалось кому-нибудь сбежать?

— Иногда находят мужей, если пашу женщина не интересует, и он знает, что она не заинтересует его никогда. Нескольких вернули в семьи.

— Но разве никто никогда не пытается отсюда сбежать?

Она покачала головой.

— Не думаю, что это было бы возможно.

— Николь, я должна. Должна.

— Да, — медленно произнесла она, — ты должна. Если ты этого не сделаешь, скоро тебя отправят к паше. Твоя кожа становится очень белой. Ты поправилась и больше уже не похожа на скелет. Ты выглядишь иначе, чем тогда, когда тебя привезли. Рани довольна тобой. Это будет скоро, возможно, в следующий раз, когда он потребует девушек.

— Он сейчас в отъезде.

— Да, но он вернётся. Когда он возвращается, всегда требует… Рани скажет: «Да, светленькая, она уже готова. Как он будет доволен мной за то, что я приготовила ему такой сюрприз… нечто такое, чего он раньше не видел». Ты понравишься ему. Он может оставить тебя с собой. У тебя, конечно, будет ребёнок. Паша может очень сильно полюбить тебя, потому что ты совсем другая. Он может полюбить твоего ребёнка сильнее, чем Фейсала… сильнее Самира. Главный евнух говорит, что паша очень интересуется Западом… особенно Англией. Он захочет узнать о ней побольше. Он захочет услышать о великой королеве.

— Нет, нет! — закричала я. — Ненавижу. Я здесь не останусь. Я как-нибудь выберусь. Мне всё равно, что они сделают со мной… но я не останусь. Я сделаю всё… всё. Николь, ты можешь мне помочь?

Она пристально посмотрела на меня, и на губах её заиграла улыбка.

Николь медленно проговорила:

— Главный евнух мой друг. Он не захочет, чтобы моё место главной леди заняла другая. Он хочет, чтобы я оставалась матерью следующего паши. Тогда мы будем работать вместе. Мы друзья, понимаешь? Я узнаю от него, что происходит снаружи, а он от меня — что творится здесь. Я знаю, что здесь делается. Я могу сказать ему. В ответ он платит мне информацией извне. Возможно…

— Возможно?

— Да, просто, возможно, я смогла бы что-нибудь обнаружить.

Я взяла её за руку.

— Если ты можешь помочь мне. Николь, если ты что-нибудь знаешь…

— Я помогу, — обещала она. — Никто не должен занять место Самира. Кроме того, мы друзья.

Надежда. Это последнее, что у меня осталось, и я знала, что она может значить всё для тех, кто находился в отчаянных ситуациях.

Записка и слова Николь теперь дали мне эту столь необходимую надежду.

Я вспомнила все опасности, через которые прошла с той самой ночи, когда катастрофа обрушилась на «Атлантик Стар». Я не переставала удивляться своему везению. Может ли оно продлиться? Николь поможет мне, я это знала. И это не только из-за того, что мы друзья, она ещё думает, что я могу быть угрозой для неё. Николь реалистка. Но к ней благоволит главный евнух. Нет сомнения, что у него на это свои причины. Но разве имеет значение, каковы эти причины, пока это приносит мне пользу?

Я была в отчаянье. Мне нужна была любая помощь, которую я смогу найти.

У меня была причина надеяться. Двое из наиболее важных людей гарема были на моей стороне. И Саймон был недалеко.

Действительно, надежда была. Впервые с тех пор, как я переступила порог этого дома, спасение не казалось мне абсолютно невозможным.

* * *

Рани показывала, что она довольна моей внешностью. Она удовлетворенно ворчала, когда делала мне массаж.

Сердце моё упало. В холодном свете трезвого рассудка спасение казалось делом отдалённым. Я позволила себе унестись на волне эйфории. Как я могу спастись?

Этим утром я прошла в спальню и легла на диван. Жалюзи были опущены, из-за тяжелых драпировок в комнате было прохладно и темно. Кто-то проскользнул в помещение. Сквозь полуприкрытые веки я увидела, что это Николь.

— Ты заболела? — шёпотом спросила она.

— Я больна от страха, — ответила я. Она присела на диван. — Я боюсь, что меня ничто не спасёт.

— Рани планирует… в следующий раз она пошлёт тебя.

— Я… я не пойду.

Она пожала плечами, что было её привычным жестом.

— Главный евнух говорит, что паша будет отсутствовать неделю. Когда он вернётся, он пошлёт за…

— Неделю. О Николь, что я могу сделать?

— У нас есть неделя.

— Но что мы можем сделать?

Она пристально посмотрела на меня.

— Главному евнуху нравится твой мужчина. Он хочет помочь ему. У них был разговор. Рани очень хочет показать тебя паше. Она хочет, чтобы он узнал, что когда тебя доставили, ты была не очень хороша… за исключением твоих волос, да и те потеряли блеск. Теперь они сияют. Она сделала тебя достойной паши, и теперь, когда ты стала такой, как сейчас, тебя следует отправить к нему. Он будет благодарен человеку, который привёз тебя, а это — главный евнух, но зато Рани ухаживала за тобой и вернула тебе здоровый вид. Но… как я сказала… у нас есть неделя.

— Что мы можем сделать? Прошу тебя, скажи мне.

— Твой друг позаботится об этом.

— Что с ним сделают, если узнают, что он написал мне?

— Вероятнее всего, сделают из него евнуха. Они могут сделать это в любом случае. Эта участь постигает многих мужчин, которых покупает паша. Их определяют на работу в сад, и там какое-то время они остаются нормальными молодыми мужчинами, но если они нужны для работы в гареме… Ну, как он может доверять нормальному молодому человеку, окружённому таким количеством женщин? Отсюда и евнухи, очень вероятно, что эта же участь ожидает твоего друга. Он не будет работать в саду вечно. Из евнухов получаются хорошие слуги. Они могут работать в гареме, не поддаваясь искушению.

— Я не могу придумать, что можно сделать.

— Ты будешь делать то, что тебе скажут. Ты должна помнить, что если начнёшь это… тебя могут разоблачить, и если ты… лучше было бы на свет не рождаться.

— Интересно, будет ли Саймон готов взять на себя такой риск? Когда я думаю, что с ним может случиться…

— Если ты собираешься спастись, — сказала она, — ты не должна думать о неудаче. Скоро Рани отправит тебя к паше. Помни это.

Я молчала, удивляясь, как я выдерживаю такую судьбу. Более того, Николь говорила загадками. Какие они строят планы?

Она говорила очень расплывчато. Иногда я думала, что она просто старается меня успокоить.

* * *

По мере того, как проходили дни, мои дурные предчувствия, естественно, усиливались. Я говорила себе, что в своё время мне придётся встретиться с неизбежным.

Паша вернулся. Я заметила на себе задумчивый взгляд Рани. Она с явным удовлетворением потерла руки, и я поняла, что время настало; и когда в этот вечер главный евнух посетил Рани, я уже знала, что судьба моя решена.

По традиции, вместе со мной выбрали ещё пятерых, поскольку Рани не могла указывать паше, кого ему выбирать. Он должен сам решить, кому оказать честь.

Среди этих пятерых была премиленькая юная девушка по имени Эйда. Ей, наверное, было лет двенадцать. Стройная, с признаками расцветающей женственности. У неё были длинные тёмные волосы и огромные глаза, в которых удивительным образом сочеталось выражение девственной невинности и опыта, что, как мне казалось, будет очень соблазнительно для человека, чувства которого могли уже и притупиться от чрезмерности.

Меня заинтересовала Эйда, поскольку я возлагала на неё большие надежды. Я была уверена, что у неё хорошие шансы оказаться избранной. Девочка была очень возбуждена; она танцевала в саду, не скрывая своей радости. Фатима недовольно ворчала, что она уже начала задаваться.

Я сказала Николь.

— Она премиленькая. Он, конечно, предпочтёт её.

Николь покачала головой:

— Миленькая, да… но таких сотни… очень похожих на неё. Те же волосы, глаза, восторг, нетерпение. Ты будешь выделяться среди них. И главный евнух говорит, что паша очень интересуется Англией. Он восхищается английской королевой.

Всё это угнетало меня, и я снова почувствовала, что умираю от страха. Какой он, этот паша? Должно быть, он довольно молод. Он только недавно стал наследником. Он немного говорит по-английски, как узнала Николь от главного евнуха. Возможно, я смогу поговорить с ним, заинтересовать его Англией, стать своего рода Шахерезадой, удерживающей его своими интригующими рассказами о жизни Англии?

Тот день казался бесконечно долгим. Были моменты, когда я убеждала себя, что всё это сон. Как могло случиться со мной такое? Как девушки, живущие тихой, привычной жизнью в Англии, неожиданно обнаруживают, что их переправили в турецкий гарем?

Потом я сказала себе, что должна приготовиться встретить свою судьбу. Паша заметит мою непохожесть. Сначала я должна молиться, чтобы он не выбрал меня. Если не выберет, может, сочтут, что я не гожусь для гарема. Что тогда? Возможно, я смогу уговорить его отпустить меня. Эйда так мила. Она так подходила к этому образу жизни и, более того, наслаждалась им.

Ко мне пришла Рани. Пора было начинать приготовления.

Она разгладила мои волосы руками, едва не мурлыкая от удовольствия, собрала их и легонько потянула. Потом она хлопнула в ладоши, и появились две её девочки.

Рани встала и сделала им знак рукой.

Меня отвели в ванну и поставили под струи душистой воды. Обсохнув, я должна была лежать, пока меня натирали мазями с мускусом и пачули. Надушили мои волосы. От их запаха мне было плохо, и я знала, что никогда уже не смогу его нюхать, не вспоминая тот ужас, который охватил меня тогда.

Меня облачили в шёлковый наряд бледно-лилового цвета. Это были широкие шаровары, схваченные на лодыжках лентами, украшенными драгоценными камнями, и туника, которая доходила мне до талии. Туника была из шёлка, а поверх неё была нашита прозрачная ткань. На шёлке было множество блёсток, таинственно мерцавших под прозрачной тканью. Признаю, что костюм обладал большим шармом.

На ногах у меня были атласные башмачки с загнутыми носами, украшенные каменьями.

Потом расчесали мои волосы, и они рассыпались по плечам, голову украсили гирляндой из розовато-лиловых цветов, такие же гирлянды обвивали мои лодыжки. Мне подкрасили губы, на веки осторожно нанесли краску, от этого глаза казались гораздо больше и приобрели более глубокий синий оттенок.

Я была готова, чтобы быть представленной паше.

Дикие мысли приходили мне в голову. Что будет, если я откажусь идти или попытаюсь сбежать из гарема? Как? Ворота заперты и охраняются евнухами паши — огромными мужчинами, которых выбрали именно из-за их роста. Как я могу сбежать?

Мне придётся посмотреть правде в глаза. Спасения нет.

Рани взяла меня за руку и покачала головой. Чем-то я ей не нравилась. Может, это из-за того, что у меня был такой несчастный вид? Она сказала мне, чтобы я улыбалась и всем своим видом показывала, что счастлива и ценю высокую честь, которой могу быть удостоена сегодня вечером.

Этого я сделать не могла.

Николь стояла рядом со мной. Она была одной из тех, кто помогал одевать меня. Она сказала что-то Рани, и та задумалась.

Потом Рани кивнула и дала Николь ключи. Николь ушла.

Я села на диван. Я чувствовала себя совершенно беспомощной. Как далеко всё это зашло. Я представляла себя избранной пашой… носящей ребёнка, который будет соперником Самира и Фейсала. У меня был отец, человек значительный, профессор Британского музея. Я хотела сказать им, что если паша попытается обращаться с дочерью моего отца как с рабыней, то будут неприятности. Я англичанка. Великая королева не допустит, чтобы с её подданными обращались подобным образом.

Я старалась набраться мужества. Понимала, что говорю сама себе чепуху. Какое этим людям дело до того, кто я такая? Здесь правили они. Я была ничто.

Возможно, я могла бы рассказать ему, как не терпится другим девушкам разделить с ним ложе. Почему не взять одну из тех, кто горит желанием, а меня отпустить? Возможно ли будет объяснить ему это? Станет ли он слушать? А если станет, поймёт ли?

Вернулась Николь. В руках она держала бокал.

— Выпей это, — сказала она. — Ты почувствуешь себя лучше.

— Нет, не буду.

— Я говорю, что тебе это поможет.

— Что это?

Ещё одна девушка внесла свою лепту в уговоры. Она обвила себя руками и начала раскачиваться взад-вперед.

— Она говорит, что это заставит тебя возжелать любви. Тебе станет легче. Во всяком случае, это приказ Рани. Она считает, что ты не сгораешь от желания, а паша любит страстных женщин.

Какое-то возбуждающее средство, подумала я.

Николь подошла ко мне ближе.

— Не глупи, — прошептала она, смотря мне в глаза и пытаясь сказать что-то. — Возьми, — продолжала она. — Тебе это… понравится… как раз то, что тебе сейчас нужно. Пей… пей… Я твой друг.

В её словах был какой-то скрытый смысл. Я взяла бокал и выпила его содержимое. Это было отвратительно.

— Скоро… — сказала Николь. — Скоро…

Через несколько мгновений я почувствовала себя очень плохо. Николь уже исчезла вместе с бокалом. Я пыталась удержаться на ногах, но не могла. У меня все поплыло перед глазами.

Одна из девушек позвала Рани, которая пришла в сильном испуге. Я чувствовала, как по моему лицу строится пот, и мельком увидела своё отражение в зеркале. Я была очень бледна.

Рани кричала на всех. Меня уложили на диван. Я действительно чувствовала себя больной.

Появилась Николь. Мне показалось, что она незаметно улыбнулась.

* * *

Я не была представлена паше. Я лежала на диване и чувствовала себя смертельно больной. Я и правда думала, что настал мой последний час. Я вспомнила, как тайно улыбалась Николь. Это сделала она. Она думала, что я ублажу пашу и принесу ребёнка, который вытеснит Самира. Может ли такое быть, или она действительно мой друг? Каким бы ни был ответ, этой ночью она спасла меня от паши.

Через день-другой я начала поправляться, и вместе с выздоровлением ко мне пришла вера, что Николь сделала это, чтобы спасти меня от того, чего я так ужасно боялась. Правда, в то же время она помогала себе. Почему бы и нет. Николь француженка и реалистически смотрит на жизнь. Тот факт, что она может услужить одновременно себе и мне, делало идею вдвойне привлекательной для неё.

Как только я начала чувствовать себя лучше, я поняла, что была не настолько больна, как мне казалось. Будь я серьёзно больна, я не смогла бы так быстро прийти в себя.

Николь сказала мне, что когда Рани послала её принести из шкафчика возбуждающее, которое давали некоторым девушкам перед тем, как они впервые отправлялись к паше, она заменила его на какое-то снадобье, от которого, как она знала, мне станет настолько плохо, что я не смогу пойти к нему.

— Разве не этого ты хотела? — спросила она. — Разве не говорила ты, что сделаешь всё… всё…

— Говорила. Говорила. И очень благодарна тебе, Николь.

— Я же сказала, что я твой друг. Избранной оказалась Эйда. Она до сих пор не вернулась. Должно быть, она в большой чести. Ей никогда бы это не удалось, если бы там была ты.

— Я ужасно рада. Она так хотела быть избранной.

— Когда она вернется, маленький кошмар будет неизбежен. Остаться в апартаментах паши — это величайшая честь. Она будет считать себя слишком важной персоной, чтобы разговаривать с нами. Это невыносимо. Увидишь.

Я медленно оправлялась от своей болезни, а Рани от разочарования. Она немного успокоилась, потому что Эйда снискала такую благосклонность.

Через три дня вернулась Эйда. Она стала очень важной особой. Величавой поступью вошла она в гарем, манеры её совершенно изменились; она напустила на себя томный вид и смотрела на всех нас с высокомерием. На ней были красивые рубиновые серьги и потрясающее рубиновое ожерелье. Отношение Рани к ней переменилось. Маленькая Эйда стала одной из важных персон в гареме.

Она не сомневалась, что беременна.

— Глупое создание, — сказала Николь. — Как она может сейчас это знать? — Тем не менее Николь была обеспокоена. — Может быть, ты на какое-то время в безопасности, — успокаивала она меня. — Поскольку, раз уж она ему так понравилась, что он держал её у себя три дня и три ночи, он может снова послать за ней. В свое время так было со мной. Наверное, Эйда самая счастливая женщина в гареме, и за это она должна быть благодарна тебе.

— Возможно, он не выбрал бы меня. Может, она понравилась бы ему больше.

Николь недоверчиво посмотрела на меня.

То, что я услышала от Николь, которой, в свою очередь, сообщил главный евнух, было для меня большим облегчением. Паша уехал на три недели.

Три недели! Возможно, я получу весточку от Саймона. Если бы можно было придумать способ выбраться из этого места, и если кто-нибудь может это сделать — то только он.

* * *

Дни шли своей чередой. Эйда вела себя так, что её невзлюбили. Она носила свои рубины не снимая. То присядет у бассейна, возьмёт их в руки и любуется ими, напоминая всем о той милости, которую она снискала, словно показывая своим видом, как ей всех жалко из-за того, что они не обладают красотой и шармом, необходимыми, чтобы покорить пашу.

Движения её были замедленны, и она делала вид, что страдает недомоганиями беременной женщины.

Николь подсмеивалась над ней. И остальные тоже. Одна из них так крепко с ней повздорила, что они подрались, и женщина жестоко исцарапала лицо Эйды.

Это вызвало у Эйды поток слёз. Когда паша вернется, она не сможет пойти к нему с пораненным лицом.

Рани очень рассердилась и в наказание заперла обеих на три дня. Николь сказала мне, что Рани хотела бы их побить, но она боялась оставить на них синяки, особенно на Эйде. Одной из особенностей гарема было то, что его обитатели не должны были подвергаться физическим наказаниям, пока они являются его частью.

Однако, как сказала Николь, было большим облегчением избавиться от этого надменного маленького создания хотя бы на три дня.

Из заточения Эйда вернулась ничуть не исправившись. Манеры её были такими же томными, как всегда, она стала ещё более уверенной в том, что беременна ребёнком мужского пола. Она спала в рубиновом ожерелье, а серьги держала в шкатулке, которая стояла около её постели. Как только наступало утро, она надевала их.

Против своей воли я оказалась захваченной интригами гарема. Это произошло из-за моей дружбы с Николь. Она рассказывала мне о жестоких ссорах, которые вспыхивали время от времени, о сильнейшей ревности между девушками. Эйда, как и Фатима, были источником неприятностей. Они были избранницами и никогда не смогут этого забыть. Если Эйда была беременна ребёнком мужского пола, это подольёт ещё больше масла в огонь соперничества.

— Но Самир самый старший, — сказала Николь. — Он должен остаться первым любимым сыном.

Я уверила её, что так оно и будет, и чувствовала, что Николь была в этом менее уверена. Она собиралась посвятить всё своё время интересам Самира, но понимала, что это дело из тех, которые нужно тщательно обдумывать.

В это время мысли Николь, казалось, были полностью сосредоточены на Эйде. Но она была не единственной, Фатима тоже была обеспокоена. Они были главными соперницами, обе имели сыновей, которые претендовали на титул наследника паши. Теперь они обе наблюдали за Эйдой.

То, что одна девушка в течение трёх ночей удовлетворяла пашу, было явлением необычным. Так же, как и то, что она оставалась в его апартаментах и все эти дни. Стало быть, она, несомненно, произвела на него впечатление.

Более того, она находилась с ним достаточно долго, чтобы забеременеть, и существовала реальная возможность, что она действительно оказалась в этом счастливом для неё состоянии. Следовательно, она стала причиной беспокойства для всех, но особенно для Николь и Фатимы.

До рассвета было ещё долго, и я находилась в полудрёме. Я видела, как серебристый свет бледной луны рассеивается по спальне. Мне показалось, что сквозь полуприкрытые веки я заметила в комнате какое-то движение. Очертания фигуры, склонившейся над одним из диванов в углу. Но сон поглотил меня, и в тот момент я больше об этом не думала.

На следующее утро случился переполох. Исчезли рубиновые серьги Эйды. Ожерелье она носила не снимая, но серьги хранила в шкатулке рядом с постелью, напомнила она нам.

Рани вошла в спальню, требуя объяснить, из-за чего такая шумиха. Эйда в ярости пронзительно кричала, обвиняя всех и каждого. Кто-то украл её серьги. Она пожалуется паше. Нас всех следует высечь и выгнать. Её красивые серьги должны быть ей возвращены. Если же они не вернутся к ней в этот же день, она попросит пашу наказать нас всех.

Рани рассердилась.

— Маленькая глупышка, — усмехнулась Николь. — Разве она до сих пор не знает, что нельзя злить влиятельных людей? Полагаю, она считает себя такой важной персоной, что может обойтись без её поддержки.

Комнату обыскали, но серьги так и не нашли.

Фатима заявила, что это ужасное происшествие и следует обыскать даже детей. Есть такие дети, которые рождаются ворами, и если её Фейсал окажется таким ребёнком, она проследит, чтобы он понёс суровое наказание.

Рани сказала, что серьги, несомненно, будут найдены. Их никто не мог вынести из гарема. И никому нет смысла красть чужие драгоценности. Как воровка сможет носить их здесь?

Мы были с Николь в саду.

— Так ей и надо. Самонадеянная маленькая идиотка. Ничего у неё не получится, — сказала Николь.

— Кто-то взял её серьги.

— Может, пошутили?

— Теперь я кое-что припоминаю. Я только дремала. Кто-то стоял в комнате… Да… и это было у дивана Эйды.

— Когда это было?

— Сегодня ночью. Я думала, что мне это приснилось. Я находилась в том состоянии, когда не знаешь, спишь ты или бодрствуешь. Мне снятся странные сны… с тех пор, как я оказалась здесь… особенно после того, как выпила ту гадость, которую ты дала мне. Полусон… полуявь… почти галлюцинации. Я даже не совсем уверена. Может, это мне приснилось?

— Ну, если ты видела кого-то у постели Эйды в ночь, когда исчезли её серьги… может статься, что тебе это не приснилось.

В этот самый момент подошёл Самир. Он держал в руках что-то яркое.

— Посмотри, маман, красивые штучки…

Она взяла шкатулку из его рук и открыла её. Там лежали рубиновые серьги.

Мы обменялись с Николь испуганными, многозначительными взглядами.

— Где ты нашёл это, Самир? — спросила она дрожащим голосом.

— В своём кораблике.

Игрушечный кораблик — его гордость. Он почти никуда без него не ходил. Обычно он пускал его в плавание в бассейне.

Николь посмотрела на меня и сказала:

— Я немедленно должна отнести это Рани.

Я протянула руку, останавливая её, и нерешительно взглянула на Самира. Она поняла, что я имела в виду.

— Иди, поиграй. Никому не рассказывай о своей находке. Это очень важно. Не говори ни одного словечка. Обещай мне, Самир, — попросила Николь.

Он кивнул и убежал прочь.

— Теперь я начинаю понимать, — прошептала я. — Человеком, которого я видела ночью, могла быть и Фатима. Что, если это она украла серьги? Чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что так оно и было. Разве не она сказала, что всех нас следует… и упомянула детей. Фатима иногда делает глупые вещи. Она не обладает хитростью. Её мысли легко разгадать. Она хочет навредить тебе… и Самиру. Поэтому она украла серьги, положила их в кораблик и хочет, чтобы все считали, что серьги украл Самир.

— Но зачем?

— Чтобы сделать из него вора.

— Но он только ребёнок.

— Тогда, возможно, я ошибаюсь. Что произошло бы, если серьги нашли у него в кораблике? Он сказал бы, что не знает, как они туда попали, но поверят ли ему? Об этом могли бы сообщить паше. Эйда рассказала бы об этом, если снова пошла бы к нему… что вполне вероятно. Возможно, мальчика наказали бы. Паша будет недоволен им. Ты понимаешь, что я имею в виду? Но, возможно, я не права.

— Нет… нет. Не думаю, что ты ошибаешься.

— Я думаю, она может сказать, что их украл Самир, а когда узнали о краже, он испугался и отдал их.

— Тогда что?..

— Давай избавимся от них… сейчас же. Брось их… где-нибудь. Нельзя, чтобы их нашли у тебя. Чем ты сможешь это объяснить? Как они оказались в игрушке Самира? — спросят они. Должно быть, их положил туда сам Самир. Вот что скажут они. Это будет ужасно неприятная сцена. Оставь их… около бассейна. Шкатулка броская, и её скоро обнаружат, тогда Самир не будет иметь к этому никакого отношения. Я уверена, что так будет лучше для него.

— Ты права, — кивнула Николь.

— Тогда, чем скорее ты от них избавишься, тем лучше.

Она осторожно опустила шкатулку около бассейна, и мы не спеша ушли.

Уверена, что это была Фатима. Я стараюсь вспомнить, что я видела ночью. Ей ничего не стоило соскользнуть с дивана, когда все спят… и взять шкатулку.

— Это Фатима. Я знаю. Это была она. О, как я ненавижу эту женщину. Когда-нибудь я убью её.

Шкатулку обнаружили. Эйда сказала, что она не может ничего понять. Она оставила её около дивана. Должно быть, кто-то взял её, потом испугался и выбросил.

Рани решила, раз серьги найдены — на этом делу конец.

На самом деле это было не так. Вражда между Фатимой и Николь возрастала. Теперь почти не оставалось сомнений в том, что Эйда не беременна, и это ещё больше усилило соперничество между матерями Самира и Фейсала. Эйда была мрачнее тучи. Кто-то сказал, что она специально придумала эту историю с серьгами, чтобы привлечь внимание паши и напомнить ему, что однажды она настолько понравилась ему, что он подарил их ей. В гареме постоянно вспыхивали склоки, были и злобные наговоры. Возможно, из-за того, что им почти нечем было заняться.

Николь, несомненно, была благодарна мне. Она прекрасно понимала, какой опасности удалось избежать им с Самиром, поскольку, если мальчика объявили бы вором, любовь паши к нему была бы омрачена, если не потеряна навеки. Николь была уверена, что этот злобный выпад вполне в духе Фатимы.

Она стала более откровенной со мной. Я всегда знала, что между ней и главным евнухом была особая дружба, но теперь она рассказала мне, что они вместе плыли на том корабле, и дружба их началась ещё там. Она не говорила, что они были влюблены друг в друга, но какие-то семена этого чувства, вероятно, были посеяны. Когда её взяли в гарем, в то же самое время его продали паше. Тогда срочно нужны были евнухи, и это решило его судьбу. Он был высок, красив, умен — так что быстро достиг своего нынешнего чина. Николь рассказывала ему обо всём, что происходило в гареме, а он сообщал ей новости из внешнего мира. Оба они добились самого лучшего в той жизни, которую им навязали.

Теперь я знала, как они были близки до того, как попали в плен, и лучше понимала их взаимоотношения. Им потребовалось некоторое время, чтобы быть признанными в этой жизни. Но он всё-таки стал главным евнухом, а она планирует стать, когда настанет время, первой леди гарема.

Наши взаимоотношения с Николь стали более близкими.

Я уберегала её сына от ситуации, которая могла бы подорвать её шансы. Мне было ясно, что она приняла меня как друга и хотела отплатить мне за то, что я для неё сделала.

Я пыталась заставить её понять, что между друзьями не должно быть мыслей о расчётах. Она отвечала, что понимает это, но, если сможет сделать что-нибудь для меня, она это сделает. И она знала, что больше всего на свете я хочу убраться подальше из этого места. Когда-то она испытывала такие же чувства, и это давало ей возможность лучше понять меня.

Первое, что она сделала, это принесла мне записку. Думаю, она рассказала своему другу, главному евнуху, историю с серьгами и заручилась его поддержкой, и ради неё он помог переправить мне это.

Записка попала ко мне так же, как и в первый раз. Оставшись совершенно одна, я прочитала её.

«Не теряй надежды. Через своего друга я узнаю, что происходит по другую сторону стены. Если подвернётся случай, я буду готов. Ты тоже должна быть готова. Не отчаивайся, у нас есть друзья. Я не забываю о тебе. Нам улыбнётся удача».

Каким утешением было читать это. Иногда, под влиянием пессимистического настроения, я спрашивала себя, как он сможет это сделать? Потом я убеждала себя, что он придумает что-нибудь. Я должна продолжать надеяться.

Николь очень бдительно следила за Самиром. Я вдруг заметила, что тоже наблюдаю за ним. Мы с ним стали друзьями. Он знал, что я много времени провожу с его матерью и между нами существует какое-то особое понимание. Мне казалось, что ему хотелось получить в нем свою долю.

Это был очаровательный ребенок: симпатичный, здоровый, и, любя всех людей, он считал, что его тоже все любят.

Когда я в одиночестве сидела у бассейна, он подошёл ко мне и показал свой корабль. Мы вместе запустили его в плавание, и он следил за его движениями мечтательными глазами.

— Он приплыл издалека, издалека, — сказал он.

— Откуда же? — спросила я.

— Из Мер… Март…

Охваченная внезапным озарением, я догадалась:

— С Мартиники!

Он счастливо закивал.

— Он направляется в местечко во Франции. Это Лион. Там есть школа.

Я предположила, что его мать рассказала ему свою историю, поскольку вдруг закричал:

— Пираты! Они хотят захватить нас, но мы им не позволим, правда? Бум, бум. Убирайтесь прочь, ужасные пираты. Мы не любим вас. — Он отмахивался ручонкой от воображаемых кораблей, потом повернулся и улыбнулся мне. — Теперь всё хорошо. Не бойся. Они уже уплыли. — Самир указал на дверь и сказал: — Инжир.

— Ты любишь инжир? — спросила я.

Он энергично закивал.

Пришла его мать. Она слышала его последние слова.

— Когда дело касается инжира, он становится настоящим жадиной, правда, Самир?

Он передёрнул плечиком и кивнул.

Позднее я об этом вспомнила.

* * *

Я сидела у бассейна и размышляла о том, как быстро проходят дни, и гадала, когда вернется паша. Могу ли я снова надеяться на спасение? Больше не удастся фокус со снадобьем, как в прошлый раз. Рани сразу заподозрит, если Николь предложит дать мне что-нибудь. А если я выпью это, какое действие оно произведет на меня, откуда может Николь разбираться в этих отравах? Более того, я подозревала, что на этот раз Рани сама приготовит возбуждающее снадобье. Она не глупа. Вполне возможно, она догадывается, что произошло. Была ли ещё надежда? Может ли Саймон предложить мне что-нибудь, кроме слов утешения?

Ко мне подошёл Самир. Он держал в руке инжир.

— О, — сказала я. — Какой замечательный инжир, Самир.

— Да, — улыбнулся он. — Мне дала его Фатима.

— Фатима? — Я задрожала от тревожного предчувствия. — Дай это мне, Самир, — попросила я.

Он спрятал инжир за спину:

— Это не твоё, это моё.

— Просто покажи мне.

Отступив на шаг, он протянул руку и показал инжир.

Я хотела забрать инжир, но Самир развернулся и побежал. Я кинулась за ним.

Тут показалась Николь, и мальчик угодил прямо в её объятия. Она, смеясь, подхватила его на руки и взглянула на меня.

— Фатима дала ему инжир.

Николь побледнела.

— Он у него в руке, мне не удалось отнять его.

Она ловко выхватила у него инжир, и личико его тут же сморщилось.

— Всё в порядке. Я найду тебе другой.

— Но это мой. Мне дала его Фатима.

— Ничего, — голос её слегка дрожал, — у тебя будет другой, ещё больше и лучше. А в этом завелись червяки.

— Дай мне посмотреть! — восторженно воскликнул Самир.

— Сначала я раздобуду для тебя хороший.

Николь сунула мне в руки инжир.

— Сейчас вернусь.

Она увела Самира и через несколько минут вернулась одна.

— Ну и что ты думаешь? — спросила я.

— Она способна на всё.

— Я тоже так думаю.

— Розетта, я хочу это проверить.

Забрав у меня инжир, Николь присела на камни и задумалась. В этот момент показалась одна из собачек Фатимы.

Николь неожиданно рассмеялась и позвала песика. Он подбежал и посмотрел на неё. Она протянула ладонь, и собака мгновенно проглотив инжир, уставилась на неё, ожидая добавки.

— Зачем она дала ему инжир? — спросила Николь.

— Может, ей стало стыдно за серьги, и она захотела загладить свою вину?

Николь усмехнулась и снова взглянула на собаку. Животное с явными признаками недомогания заползло в угол.

Николь торжествовала.

— Она злая… злая. Она хотела убить Самира. — Как мы можем быть в этом уверены?

— Вот доказательство, которого вполне достаточно. Взгляни на собаку.

— Может, это объясняется чем-то другим?

— Пока он не проглотил инжир, с ним было всё в порядке.

— Ты думаешь, что она посмела бы зайти так далеко? Что её ждёт, если замысел раскроется?

— Смертная казнь.

— Она подумала об этом?

— Фатима никогда не думает наперед. Она заботится только о том, как избавиться от Самира, чтобы Фейсал стал любимцем паши.

— Николь, неужели ты всерьёз веришь в то, что говоришь?

Собака тем временем уже каталась по земле. Мы в ужасе смотрели на неё. Вдруг лапы её застыли, и она повалилась на бок.

— Это мог быть Самир, — прошептала Николь. — Если бы ты не увидела его с этим инжиром… Я убью её за это.

Тут подошла Эйда.

— Что случилось с собакой?

— Умерла, — ответила Николь. — Она съела инжир.

— Съела… что?

— Инжир.

— Как она могла от этого умереть? Это же собака Фатимы.

— Да, — сказала Николь. — Пойди и скажи ей, что собака съела инжир и умерла.

Я по-настоящему встревожилась. Раньше я несколько пренебрежительно относилась к их соперничеству, но когда доходит до покушения на убийство, тут уже не до шуток.

* * *

Было совершенно очевидно, что дело этим не кончится. Николь была не из тех, кто позволит, чтобы такое прошло безнаказанно.

Когда Эйда сообщила Фатиме о смерти собаки и причине, та, конечно, догадалась, что Николь подозревает её. Ведь именно она дала Самиру инжир, которым отравилась собака.

Между Николь и Фатимой началась открытая война. Все только и говорили о смерти маленькой собачки Фатимы, которая погибла, проглотив инжир.

Рани была сильно обеспокоена. Она ненавидела, когда в гареме возникали проблемы. Ей нравилось думать, что она может поддерживать в своём царстве порядок. Тем временем Николь и Фатима бросали друг на друга взгляды, полные ненависти. Все понимали, что в любую минуту могут начаться неприятности.

Я умоляла Николь быть осторожной. Самым лучшим для неё было бы рассказать о своих подозрениях Рани или главному евнуху. Они разобрались бы с Фатимой.

— Я сама хочу разобраться с Фатимой. Они могут не поверить. Скажут, что собака сдохла от чего-нибудь другого. Они не захотят, чтобы паша узнал о попытке убийства в гареме.

Меня охватил ужас.

— Он скоро вернётся, и тогда ему станет об этом известно.

— Нет. Такого ему никогда не расскажут. Более того, они попытаются как-нибудь всё уладить до его приезда. Но я этого не допущу. Она хотела, чтобы моего сына объявили вором, а когда это не удалось, пыталась отравить его.

— И оба её злодеяния провалились.

— Да. Слава Богу. И благодаря тебе. Когда-нибудь я отплачу тебе добром за добро. А ей злом за всё, что она причинила мне. Расплата обязательно настанет.

Некоторое время спустя мы прогуливались в саду, и тут к Николь подошла Фатима.

— Ты распускаешь обо мне злые слухи.

К этому времени я уже немного понимала язык и приблизительно знала, о чём они говорят.

— Это не злые слухи, а жестокая правда, — выкрикнула Николь. — Ты пыталась убить моего сына.

— Нет.

— Ты лжешь! Ты хотела убить его отравленным инжиром. А умерла твоя собака. Вот доказательство.

— Я не давала ему инжир. Кроме того, что твой сын вор, он ещё и лжец.

При этих словах Николь вскинула руку и влепила ей пощечину.

Фатима с криком набросилась на неё. Я оцепенела — в её руке был нож. Направляясь сюда, она заранее подготовилась к битве. Несколько женщин завизжали от ужаса.

— Приведите Рани, — крикнул кто-то. — Позовите евнуха. Быстрее!

Фатима вонзила нож в бедро Николь, и шаровары её обагрились кровью.

Прибежала Рани и приказала им остановиться. Следом за ней пришел главный евнух. Он был рослым, сильным мужчиной и оттащил от Николь разъяренную Фатиму, которая брыкалась и вопила. Николь лежала на земле, истекая кровью.

На шум появились другие евнухи, которые ухаживали за садом. Рани приказала им увести Фатиму. Главный евнух опустился на колени рядом с Николь. Он что-то сказал Рани. Потом нежно взял Николь на руки и отнес в дом.

Это было ужасно. Я знала, что рано или поздно между ними возникнет ссора, но что дойдёт до ножей, и представить себе такое не могла. Теперь я сильно беспокоилась за Николь. Мне она стала так близка и была единственным человеком, с которым я могла общаться. Именно благодаря ей жизнь моя здесь была более-менее сносной.

Потом я подумала о Самире. Бедный ребёнок, что с ним будет?

Мальчик был потрясен и пришёл ко мне, ища утешения.

— Где моя мама? — печально спросил он.

— Она больна.

— А когда ей будет лучше?

— Надо подождать, — сказала я и разозлилась на себя: когда я была маленькой, такой ответ казался мне самым неудовлетворительным из всех возможных.

Фатиму посадили под замок. Что же с ней сделают? Это происшествие так легко не закончится. В этом я была уверена. Оставить всё безнаказанным — значит нарушить порядок и законы гарема, а этого ни Рани, ни главный евнух не могут допустить.

Мои скудные познания в языке позволили мне понять, что женщины обсуждают отравленный инжир и нападение Фатимы на Николь. Эйда с её претензиями перестала быть главной темой разговоров.

Рани кипела от бешенства. Фатима, очевидно, имела доступ к её шкафчику с зельем. Интересно, сколько раз прибегали к его помощи, чтобы избавиться от нежелательной личности в гареме? Я представила себе, как паша отдаёт приказание главному евнуху потихоньку убрать того, кто ему не угодил. Такое, должно быть, случалось время от времени. Содержимое шкафчика должно тщательно оберегаться, и Рани не на шутку обеспокоилась. Фатима сумела проникнуть в его тайны.

Главный евнух находился в постоянном контакте с Рани. Я часто видела его в гареме.

Николь лежала в отдельной комнате. Мне разрешили навещать её. Видимо, она сама об этом попросила. Они очень беспокоились о её самочувствии и делали всё, чтобы она скорее поправилась.

Я была в шоке, когда увидела её. На бедро были наложены повязки, на лбу синяки. Она была очень бледна.

— Эта змея прикончила бы меня… если бы смогла… и ей это почти удалось. Как там Самир?

— Он спрашивает о тебе.

Её лицо озарила улыбка.

— Я не хочу, чтобы он видел меня в таком виде.

— Ему всё равно хочется тебя увидеть.

— Тогда, может…

— Я скажу ему. Он будет безумно рад.

— Ты приглядываешь за ним?

— Так хорошо, как только могу, но ему нужна ты.

— Эта злая ведьма под замком. Я знаю. Для меня это большое облегчение.

— Да. Её нет больше с нами.

— Слава Богу. Я не смогла бы лежать здесь, зная, что она на свободе, а я такая беспомощная. Самир уже знает, какой опасности он подвергался?

— Он слишком мал для этого.

— Дети гораздо проницательнее, чем ты думаешь. Они всё слышат. Мало что проходит мимо их ушей. Иногда они неправильно понимают смысл сказанного, но Самир поймёт, что здесь что-то не так. Он почувствует опасность.

— Я пригляжу за ним, не беспокойся. А когда ты захочешь, чтобы он пришёл навестить тебя, я уверена — ему разрешат.

— О да. Они же не хотят, чтобы я умерла. Паша будет задавать вопросы, когда вернётся. Ему захочется узнать, хорошо ли смотрит за нами Рани. Если ему не понравится, как она это делает, то может назначить кого-нибудь другого на её место. Она всегда помнит об этом. Он будет интересоваться мной, потому что я мать его сына.

— А как же Фатима? Она ведь тоже мать его сына?

— На самом деле Фатима ему не нравилась. Она глупа. И всегда была такой, хотя и мать Фейсала. Он симпатичный мальчик, но это не означает, что она всегда будет в милости. Фатима опасна для обитательниц гарема. У меня не было ножа. Это она пустила его в ход и могла убить меня. Именно этого она хотела. Рана очень глубокая, и я потеряла много крови. Потребуется время, чтобы она зажила.

На следующий день я привела к ней Самира.

Он забрался на диван, и они крепко обнялись. Мои глаза наполнились слезами. Радость мальчика была неописуема. Наконец-то он со своей мамой. Правда, она всё ещё больна, но она здесь.

Он сел рядом с матерью, и Николь стала расспрашивать, чем он занимается. Как поживает его кораблик.

— Его чуть не захватили пираты.

— Правда?

— Да, но я вовремя подоспел на помощь.

— Это хорошие новости.

— А когда ты начнёшь вставать?

— Очень скоро.

— Сегодня?

— Ну, сегодня нет, конечно.

— Завтра?

— Надо подождать.

Снова этот ответ. Самир вздохнул, понимая, что это означает неопределённость.

— У тебя же есть Розетта, — сказала Николь сыну.

Он повернулся и протянул мне руку. Николь закусила губу и опустила глаза. Она была тронута так же, как и я. В этот момент я чувствовала, что мы одинаково сильно привязаны друг к другу.

* * *

Когда я на следующий день навещала её, Рани привела к ней главного евнуха.

Николь разговаривала с ним по-французски. Она рассказала ему обо мне.

— Только быстрые действия Розетты спасли Самира. Я обязана ей его спасением. И должна отблагодарить её.

Он кивнул, и они обменялись взглядом, полным любви.

Острее, чем когда-либо, я осознала трагедию их жизни. У них всё могло бы сложиться по-другому. Если бы не злой случай, разделивший их. В своём воображении я видела корабль. Представляла их встречи, дружбу, зародившуюся во время плавания, когда люди видят друг друга каждый день. Все благоприятствовало развитию их отношений. Каким могло быть будущее этих молодых людей, если бы им позволили остаться вместе? Я представляла их в море… Они сидят на палубе тихим вечером под звёздным небом, за бортом мягкий плеск спокойных волн. В воздухе витает дух романтики. И потом… кораблекрушение… рабство и конец любовной истории, которая только началась.

Кто мог понять их лучше меня? Разве не происходило со мной то же самое?

Бедная Николь! Безжалостно разлученные, они тем не менее обречены жить рядом и часто видят друг друга.

Только она теперь наложница в гареме владыки, которому родила сына, а он евнух, лишённый своей мужественности из-за того, что приглянулись этому безжалостному человеку его огромный рост и сила. Как смеет он так жестоко обращаться с другими людьми! Но паша и ему подобные с их властью и деньгами распоряжаются нашими жизнями по своему усмотрению.

Николь поправлялась. У неё было отменное здоровье, а Рани была искусной знахаркой. Она прекрасно знала, как лечить раны. Интересно, часто ли ей приходится заниматься подобной практикой в этом мирке, где безделие порождает насилие?

Теперь я каждый день приводила Самира к Николь. Он повеселел и перестал бояться. Его мать немного приболела, но она здесь, и он может её видеть. В остальное время я была ей неплохой заменой.

Однажды она сказала:

— У меня только что был главный евнух. Он говорит, что им очень хочется уладить всё это до возвращения паши. Тогда ему не нужно будет ничего рассказывать.

— А Фатима?

— Рани скажет, что её пришлось отослать домой. Она уже жаловалась на её поведение. Можно будет даже сказать, что она угрожала мне ножом. Если на моем теле останутся шрамы, то им должно быть какое-то объяснение. Всё не так просто. Но ещё есть время, чтобы всё окончательно решить. Фатиму в любом случае уберут из гарема.

— Что же будет с Фейсалом?

— Останется здесь. Он сын паши. Его нельзя отправить вместе с ней.

— О… бедный ребёнок.

— Здесь ему будет лучше, чем со своей глупой матерью.

— Кто же будет заботиться о нём?

— Другие женщины. Никто ведь не ссорился с Фейсалом. Он не виноват в том, что у него такая мать. А пока что Фатима будет сидеть под замком. Так ей и надо. Дикое животное.

— Но ведь это такое ужасное наказание для ребёнка.

— Фатима заслуживает смерти. Она хотела убить Самира. Каждый раз, когда я об этом думаю, то вспоминаю, скольким обязана тебе. Мне это очень важно. Я говорила с Дженом, главным евнухом. Он понимает… и, может быть, сможет помочь. Да, думаю, он поможет.

Моё сердце так сильно забилось, что я едва могла говорить.

— Как… — пробормотала я.

— Паша задерживается. Его не будет ещё две недели. Все нужно сделать в оставшиеся дни.

— Да?

— Я говорила тебе, что Фатиму увезут из гарема. За ней приедет экипаж. Ворота откроет главный евнух. Экипаж будет ждать снаружи. Он должен отвезти её к семье. Она больше не нужна в гареме.

— И часто такое случается?

Николь покачала головой.

— Это страшный позор — быть изгнанной из гарема. Если бы она меня убила, её бы ждала смерть. Может, она сама решит убить себя, — добавила она с удовольствием.

— О нет! — воскликнула я.

Николь засмеялась.

— Фатима ни в коем случае не должна этого делать, поскольку это испортит наш план. Слушай…

Она помолчала несколько секунд. Я не могла скрыть своего нетерпения. Во мне снова проснулась надежда.

— Все женщины, которые выходят из гарема, носят плотную чадру. С открытыми лицами ходят только те, кто принадлежит к самым низшим слоям общества. Стало быть, все женщины становятся похожими друг на друга. О, я буду скучать по тебе, мы ведь стали настоящими друзьями, правда? Но ты хочешь выбраться отсюда. Ты никогда не станешь настоящей наложницей. У тебя сильная воля. Ты не сможешь забыть о своей гордости… достоинстве… нет, нет и нет. Ты не сделаешь это за все сокровища мира.

— Николь, скажи, что ты задумала? Ты всегда была добра ко мне. Никогда не забуду, как ты спасла меня от кошмарного унижения.

— И заставила тебя некоторое время поболеть.

— Это неважно. Главное, мне это помогло. Дало временную отсрочку.

— Пустяки. А разве ты не спасла моего Самира?

— Мы помогаем друг другу. Теперь прошу, пожалуйста, скажи, что у тебя на уме.

— Главный евнух поможет, если все пойдёт так, как задумано.

— Как? Чем он может помочь?

— Он придёт сюда за Фатимой. На ней будет плотный широкий плащ и чадра, а если бы под этими бесформенными одеждами оказалась не Фатима, а Розетта… Ну как?

— Это… возможно?

— Может быть. Он выведет тебя за ворота. Никому и в голову не придёт, что это не Фатима, а ты. Все слышали, что её отправляют домой.

— А где в это время будет Фатима?

— В своей комнате. Она будет ждать назначенного времени, но экипаж приедет на полчаса раньше. Главный евнух скажет, что можно отправляться. Он придёт навестить меня. Ты в это время будешь сидеть в моей комнате, одетая как Фатима. Он выведет тебя отсюда. Остальным женщинам будет приказано оставаться на своих местах, чтобы они не таращились на позор Фатимы. Но кое-кто может ослушаться, и если они увидят тебя, то подумают, что ты — Фатима. Главный евнух отопрёт ворота, и вы выйдете к карете, которая будет ждать вас снаружи.

— А куда меня повезут?

— В Британское посольство. Там ты расскажешь, что с тобой произошло. Они отправят тебя домой. Ты не сможешь назвать имя паши, потому что ты не знаешь его. Кроме того, иностранные государства не имеют права вмешиваться в дела других стран. Долг посольства — благополучно доставить тебя домой.

— Я не могу в это поверить. На словах всё так просто.

— Вовсе нет. Это умный, продуманный план. Главный евнух очень умный мужчина.

— А когда обнаружится то, что он сделал, что с ним будет?

— Произошла естественная ошибка. Все знают, как тебе не хотелось оставаться в гареме. Значит, ты каким-то образом ухитрилась занять место Фатимы. А главному евнуху нужно было вывезти из гарема женщину, что он и сделал. Проблемы могли бы возникнуть только с Рани, но она не настолько глупа, чтобы ссориться с главным евнухом. Пусть подозревает всё, что угодно, сделать она ничего не сможет. Она хотела представить тебя паше в качестве сюрприза. Но он никогда не видел тебя. Так что здесь тоже не будет никаких опасностей. Ему, наверное, скажут, что Фатима напала на меня с ножом. В данных обстоятельствах главный евнух и Рани сочли, что лучше всего отослать её домой. Поэтому сразу после того, как ты окажешься в посольстве, её отправят домой.

— О Николь. Не могу в это поверить. Как долго я надеялась на счастливый случай. Просчитывала все возможности. А теперь… ты и главный евнух составляете для меня план бегства. Может, мне всё это снится?

— Насколько я знаю, в данный момент ты не спишь.

— Главный евнух так рискует ради меня.

— Нет, — сказала она тихо. — Ради меня.

— Николь, у меня нет слов. То, что вы делаете для меня…

— Я люблю платить долги. Это должно сработать… или я останусь твоим вечным должником.

— Ты мне ничего не должна. Всё, что я делала…

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Но ты много сделала для меня, и мне будет приятно дать тебе то, чего ты больше всего хочешь.

— Ты ведь тоже могла бы убежать.

— В жизни бывают моменты, когда уже поздно что-либо делать. Сейчас для меня наступил именно такой момент. Уже слишком поздно для… нас, но не для тебя. А теперь готовься. И ничем себя не выдавай. Чтобы все сработало, нужна предельная осторожность.

— Знаю. Я просто хочу подумать о том, что мне делать. Ты подготовила мне сюрприз. Я просто ошеломлена.

— Подумай. Тебе придётся быть очень внимательной. Важно, чтобы этот план сработал.

* * *

Я не могла ни спать, ни есть. Раз за разом я прокручивала этот план в голове. Снова стать свободной! Больше не страдать из-за жуткого страха от нависшей надо мной угрозы. Это слишком большое облегчение, и мне потребовалось время, чтобы в это поверить. Я опять стану хозяйкой своей собственной судьбы, человеком, который сам принимает решения. Я больше не буду ничтожеством, чья жизнь зависит от прихотей хозяина.

Я подумала о Саймоне. Удалось ли ему что-нибудь придумать? Когда я буду на свободе, я расскажу, что с ним случилось. Его нужно освободить. Людей не должны продавать в рабство. Это необходимо запретить. В цивилизованном мире не должно быть рабов. О… но я забыла. Саймон не хочет, чтобы его нашли. Он прячется. Он может остаться рабом паши и работать в садах, но, по крайней мере, он не предстанет перед судом за преступление, которого не совершал.

А Лукас? Что случилось с ним?

Пока я не на свободе, бесполезно об этом думать. Я должна помнить, что слишком долго ждала спасения, и оно уже близко. Это просто чудо, что у меня есть такие друзья, которые мне помогут вернуть свободу.

Это будет опасно, я знаю, но нельзя поддаваться посторонним мыслям. Я должна быть абсолютно готова действовать, когда наступит момент.

* * *

Прошло несколько дней.

— Всё произойдет завтра, — сказала мне Николь. — Фатима сидит в комнате одна и ждёт, когда её отправят домой. Ей страшно, и она злится. Её с позором выгонят из гарема. Она навсегда потеряет Фейсала. Рани говорит, что ей ещё повезло. Её могли бы казнить. Если бы Самир или я умерли, её наказали бы за убийство. Ты спасла её от этого. Она ведь в гареме уже несколько лет. Но ладно, хватит о ней. Главный евнух придёт якобы за ней, а заберёт тебя.

— Но она-то останется здесь.

— Естественно. Он не может забрать вас обеих. Но обман не раскроется, пока ты не будешь в безопасности. Работа главного евнуха в том, чтобы подыскивать девушек для гарема, а Рани должна приглядывать за ними и готовить для него тех, кого нужно увезти.

— А как же Рани? Ведь ей это сильно повредит.

— Она готовила тебя для паши. Поскольку он тебя не видел, То не станет жалеть об утрате. Рани, конечно, рассердится, то не станет ссориться с главным евнухом. В конце концов, Фатима, может, даже останется в гареме. С другой стороны, они вполне могут решить, что её следует отправить домой. Кто знает, как всё обернётся? Может быть, ты ей оказываешь ещё одну услугу. Не знаю, что из всего этого получится, но это уже не твоя забота. Будет много шума, сплетен, но все эти женщины слишком заняты собой, чтобы долго думать о других. Всё уладится.

— А если Фатима всё-таки останется, что будет с тобой и Самиром?

— Даже Фатима иногда извлекает пользу из полученных уроков. Если она останется, будет кроткой, как овечка. Она подошла к самому краю пропасти и не захочет сделать последний шаг.

— Надеюсь, она останется. Ради Фейсала.

— Ты забываешь, что она чуть не убила моего сына и меня.

— Знаю, но она хотела сделать это из любви к собственному ребёнку.

— И ради себя. Она так хочет стать первой дамой.

— Ею станешь ты, Николь.

— К этому я и стремлюсь. Когда-нибудь мой Самир станет пашой — вот о чём я мечтаю. Но сейчас самое важное, чтобы сработал наш план. Конечно, у нас все получится. Главный евнух об этом позаботится.

— О Николь, как бы мне хотелось, чтобы ты бежала вместе со мной.

Она покачала головой.

— Я не сделала бы этого, если бы у меня и была такая возможность. Теперь моя жизнь здесь. Пока не появился Самир, всё было по-другому. Я тогда чувствовала то же, что и ты теперь. Но судьба оказалась ко мне жестока. Тогда я ничего не могла сделать, а теперь это моя жизнь. Самир должен стать пашой. Сейчас я хочу этого больше всего на свете. За это и молюсь.

— Я тоже буду молиться, чтобы тебе все удалось.

— Я постараюсь. Ты, наверное, думаешь, что я мечтаю о невозможном. Но однажды такое уже было. Давно. В гареме была девушка, похожая на меня. Её звали Эйми Дюбук де Ривери. Она, как и я, была с Мартиники и направлялась после учёбы во Франции домой. По пути их корабль потерпел крушение. Её продали в гарем султана. Несколько лет назад я прочитала о ней, и мне кажется, моя жизнь повторяет её. Я понимаю, какие чувства она испытывала. Сначала безумное отчаяние. Потом ей пришлось покориться судьбе, и все свои силы она использовала на то, чтобы устроить будущее своего сына. Ей это удалось, он стал султаном. Видишь, как схожи наши судьбы. Она добилась успеха, я тоже добьюсь.

— Да, Николь, я знаю, ты это сделаешь.

* * *

И вот наступил долгожданный день.

После ранения Николь жила в отдельной маленькой комнатке, которая находилась поодаль от общей спальни. Когда главный евнух приходил навестить её, он потихоньку приносил одежду, в которую я должна была переодеться.

Когда я надела все необходимое, то стала похожа на любую из женщин, которых можно встретить на улице. Правда, я несколько высоковата, но, наверное, было немало женщин моего роста.

Увидев, что я полностью готова, главный евнух предупредил:

— Ты должна соблюдать осторожность. Иди за мной.

Попрощавшись с Николь, я вышла из комнаты. Нигде не было видно ни души. Всем было приказано оставаться в спальне, чтобы никто не смотрел на несчастную. Никто не должен видеть, как покидает гарем опозоренная женщина.

Все оказалось проще, чем я ожидала. Мы вместе шли к воротам. Я низко опустила голову, изображая унижение и печаль.

Стражники отворили ворота, и я следом за главным евнухом вышла на улицу. Нас ждал экипаж. Главный евнух втолкнул меня внутрь и поспешно сел рядом. Возница тут же стегнул лошадь, и мы помчались прочь.

Мы выехали на широкую дорогу и какое-то время ехали по ней. Потом карета остановилась.

Интересно, что случилось? Не собираются же они высадить меня здесь, так близко от владений паши? Я не в состоянии была рассуждать здраво.

Главный евнух выбрался из кареты и занял место возницы, который тут же сел рядом со мной.

Я подумала, что грежу.

— Саймон! — прошептала я.

Он крепко обнял меня.

В эти мгновения мне казалось, что я просыпаюсь после долгого кошмарного сна. Я не только освободилась от всех страхов, которые преследовали меня всё это время, но ещё со мной оказался Саймон.

Я услышала свой голос:

— Ты… тоже!

— О Розетта, — тихо сказал он. — Многим мы должны быть благодарны за это.

— Но как… когда?

— Поговорим позднее.

— Куда он везёт нас?

— Увидим. Он даёт нам шанс освободиться.

Больше мы не разговаривали, а просто сидели, крепко взявшись за руки, словно боялись, что нас снова разлучат.

Ещё не стемнело, и из окна экипажа я рассматривала улицы, запомнившиеся мне, когда мы направлялись во владения паши. Мы проезжали мимо замка Семи баше, мечетей, полуразвалившихся деревянных домов.

Я почувствовала огромное облегчение, когда мы пересекли мост, который, как мне было известно, делит город на турецкую и христианскую части. Мы были на северной стороне Голден Хорка.

Некоторое время спустя экипаж резко остановился. Главный евнух спрыгнул с места возницы и знаком приказал нам выйти. Он сделал жест рукой, означающий, что на этом его полномочия заканчиваются.

— Не знаем, как и благодарить вас, — сказал Саймон по-французски.

Тот неопределённо кивнул.

— Посольство там. Высокое здание. Видите?

— Да… но…

— Теперь идите. Вас могут искать.

Евнух прыгнул на место возницы.

— Удачи вам, — крикнул он, и карета помчалась прочь.

Мы с Саймоном оказались в Константинополе одни.

* * *

Я ликовала. Мы свободны… оба. Нам остаётся только зайти в посольство и рассказать свою историю. Там мы будем в безопасности. Нашим семьям сообщат, где мы находимся, а потом нас отправят домой.

Я повернулась к Саймону.

— Ты можешь в это поверить?!

— С трудом. Я провожу тебя до посольства. Ты объяснишь, что сбежала из гарема.

— Всё это кажется таким невероятным.

— Они тебе поверят, потому что знают, какие вещи тут творятся, особенно в турецкой части.

— Пойдём, Саймон. Мы всё расскажем. Скоро, совсем скоро мы будем на пути домой.

Он остановился и внимательно посмотрел на меня.

— Я не могу пойти в посольство.

— Что?..

— Разве ты забыла, что я бежал от английского правосудия? Они отправят меня… ты можешь представить куда.

Я в ужасе смотрела на него.

— Ты хочешь сказать, что собираешься остаться здесь?

— Почему нет? Возможно, только на время, пока не решу окончательно, что делать. Для человека, который прячется от правосудия, это неплохое место. Хотя, думаю, мне следует попробовать отправиться в Австралию. У меня ведь есть опыт работы на корабле. И скорее всего я остановлюсь на Австралии.

— Саймон, я не могу без тебя пойти.

— Разумеется, можешь. Если поразмыслишь, то всё поймёшь.

— О нет…

— Розетта, я хочу отвести тебя в посольство немедленно. Ты зайдёшь туда и всё объяснишь. Они сделают всё возможное, чтобы тебе помочь. И скоро… отправят домой. Именно ради этого нас и привезли к посольству.

— Нас обоих.

— Что ж, откуда им было знать, что я не смогу воспользоваться этой возможностью. Но ты-то можешь. И если не сделать этого немедленно… это будет неоправданной глупостью. Я настаиваю, чтобы ты сделала так.

— Я могла бы остаться с тобой. Мы что-нибудь придумаем…

— Послушай, Розетта. Нам невероятно повезло. Такой случай выпадает раз в жизни. Ты не можешь отказаться от него. Это было бы величайшей глупостью. Мы встретили настоящих друзей: Николь и Джена. Ты оказала ей услугу, а мне посчастливилось подружиться с ним. Наши судьбы Похожи. Это нас как-то объединило. Его, как и меня, продали в рабство. Мы могли общаться друг с другом на его родном языке. Когда он узнал, что бы с тобой были вместе на корабле и на острове, это, похоже, и сыграло решающую роль. Он — с юной француженкой… ты — со мной. Это сроднило нас. Разве ты не видишь, что судьба подарила нам потрясающую удачу? Мы могли бы остаться в этом жутком месте до конца дней. Ты — наложница паши, а я — садовник, охраняющий его гарем вместе с евнухами, а может, и как один из них. Всё могло бы быть так, Розетта. Но мы бежали. Так давай же возблагодарим наших ангелов-хранителей за то, что так позаботились о нас, и сделаем всё, чтобы это не оказалось напрасным.

— Знаю. Всё знаю. Но я не могу пойти без тебя, Саймон.

Он огляделся. Мы стояли неподалёку от церкви, которая при ближайшем рассмотрении оказалась английской.

На стене висела табличка. Саймон подвёл меня к ней, и мы прочитали, что церковь эта построена в память павших в Крымской войне.

— Давай зайдём, — предложил Саймон. — Там мы сможем подумать и поговорить.

В церкви стояла тишина. К счастью, там никого не было. Наверное, я выглядела там нелепо в своей турецкой одежде. Мы сели на скамью у самой двери.

— Самое время поразмыслить здраво, — сказал Саймон.

— Ты постоянно это твердишь, но…

— Это необходимо.

— Ты не можешь просить, чтобы я оставила тебя здесь одного.

— Никогда не забуду этих слов.

— Мы были в разлуке так долго. Я всё время думала о тебе, и вот мы наконец вместе…

— Знаю. — И помолчав немного, сказал: — Главный евнух рассказывал нам обо всём. Я знал, что Николь спасла тебя от встречи с пашой, дав какого-то зелья. Это он дал ей его.

— Он рассказал тебе это?!

— Да. Я говорил с ним о тебе. О кораблекрушении… о том, как мы вместе были на острове. Он сказал, что это напоминает ему, что произошло с ним… а потом француженку продали в гарем. Я думаю, что из-за того, что наши судьбы так схожи, мы получили шанс на спасение. Он часто повторял: «Если вы не выберетесь отсюда, вас ждёт то же самое». Казалось, надежды нет. Но случай всё-таки подвернулся. Как нам фантастически повезло, Розетта.

— Я до сих пор не могу поверить, что мы сейчас вместе. Похоже, небеса с самого начала заботились о нас. Корабль… потом остров, а теперь это.

— У нас появилась возможность самим устраивать свою жизнь, и мы ею воспользуемся. И не имеем права отвергать дар судьбы, который нам преподносит Всевышний.

— Я не могу оставить тебя здесь.

— Не забывай, я оказался здесь только из-за того, что хотел быть подальше от Англии. Я не могу сейчас вернуться.

— Ты не можешь оставаться здесь. А вдруг тебя будут искать? Наказание за побег…

— Они меня не найдут.

— Мы могли бы доказать твою невиновность. Вместе нам удалось бы это.

— Нет. Ещё не время.

— А когда же оно наступит? И наступит ли?

— Возможно, и нет. Но если я сейчас вернусь с тобой, меня немедленно арестуют. И я окажусь в том же положении, что и до побега.

— Наверное, тебе вообще не стоило бежать.

— Если бы я не бежал, мы никогда бы не встретились. Не оказались бы на острове. Когда я вспоминаю, что мы пережили, этот остров кажется мне раем.

— Но раем очень неудобным. Разве ты забыл, как мы страдали от голода… с какой тоской высматривали в море корабль?

— А потом оказались в руках корсаров. Нет, похоже, мне никогда этого не забыть.

— Этот остров не похож на рай.

— Но там мы были вместе.

— Да. Вместе были и должны оставаться впредь.

Он покачал головой.

— Это твой шанс, Розетта. Ты должна им воспользоваться. Я заставлю тебя сделать это.

— Но я так хочу остаться с тобой, Саймон. Больше всего на свете.

— А я хочу, чтобы ты была в безопасности. Тебе это будет нетрудно.

— Напротив. Это будет самым тяжелым моментом в моей жизни.

— Сейчас твои эмоции господствуют над здравым смыслом. Завтра ты будешь об этом сожалеть. В посольстве ты найдёшь приют и сострадательных слушателей. Они проникнутся твоей историей и сделают всё возможное, чтобы ты благополучно добралась домой.

— И оставила тебя здесь!

— Да, — отрезал он. — А теперь идём, я провожу тебя до посольства. О Розетта, не смотри на меня так. Ведь для тебя же это лучше. И это то, чего хочу я. Такая великолепная возможность выпадает раз в жизни. Ты не имеешь права не воспользоваться ею. Тебя ошеломили эмоции. Ты сама не понимаешь своих чувств. Позднее ты сможешь в них разобраться. Теперь иди. Я прошу. Мне нужно позаботиться о своей безопасности. Это будет достаточно трудно. Но я с этим справлюсь… один.

— Ты хочешь сказать, что я для тебя обуза?

Он немного помолчал, но потом взглянул мне в глаза и твёрдо ответил:

— Да.

Я понимала, что должна уйти.

— Так для тебя лучше, Розетта, — тихо продолжал он. — Я никогда тебя не забуду. Возможно, когда-нибудь…

Я не могла произнести ни слова, только подумала: «И никогда больше не буду счастлива. Мы прошли через такие испытания… вместе».

Он взял мои ладони в свои, а потом обнял меня.

Несколько секунд спустя мы вышли из церкви и направились к воротам посольства.

Глава 4 Тренкор Мэнор

Мне понадобилось несколько дней, чтобы осознать, что из нереального, фантастического мира я вернулась к нормальной жизни. И была поражена приёмом, оказанным мне в посольстве. Казалось, что для них это чуть ли не обыденная вещь, когда девушку, потерпевшую кораблекрушение, продают в рабство.

Пиратство было запрещено законом почти столетие назад, но всё же ещё оставались такие, кто продолжал заниматься разбоем на морях и зловещей торговлей. Власть имущие держали за высокими стенами гаремы, охраняемые евнухами, как и во времена, давно канувшие в Лету. Конечно, всё это делалось тайком, но тем не менее было страшной реальностью.

Посольство занимало небольшую территорию — этакий маленький кусочек Англии на чужой земле. Как только я ступила туда, сразу почувствовала себя дома.

Взамен восточных одеяний меня снабдили привычной одеждой. Мне задавали вопросы, и я подробно рассказывала, что со мной произошло. Им уже было известно, что «Атлантик Стар» затонул и спаслись только несколько человек. Посольство немедленно связалось с Лондоном. Я рассказала им историю своего спасения, которым обязана одному из корабельных помощников, и как потом мы очутились на острове, где нас подобрали корсары и позднее продали в рабство. Я знала, что не должна упоминать о том, что вместе со мной бежал Саймон. Все внимательно слушали мой рассказ, и он не вызвал ни у кого сомнений.

Я должна была на какое-то время остаться в посольстве. Мне посоветовали расслабиться и чувствовать себя в безопасности. Ко мне пригласили доктора, пожилого англичанина, очень доброго и мягкого. Он задал мне несколько вопросов. Я рассказала ему, как у меня появились друзья и как всё это время мне удавалось избежать позорной участи. Похоже, это вызвало у него большое облегчение. Доктор сказал, что физически я здорова, но тем не менее мне следует поберечься. Последствия моих злоключений могут не сразу сказаться на моём самочувствии. Если мне хочется выговориться, то нужно последовать своему желанию, если нет, то все отнесутся к этому с пониманием.

Я очень много думала о Саймоне, вполне естественно, что я не могла выбросить его из головы. Я постоянно пребывала в задумчивости, и те, кто окружал меня, считали, что я переживаю заново тот ужас, который выпал на мою долю.

Кроме того, я очень хотела бы знать, что произошло в гареме, когда обнаружилось, что вместо Фатимы увезли меня? Как реагировала на это Рани? И что было, когда выяснилось, что Саймон тоже исчез? К счастью, во всей этой истории был замешан главный евнух, и он, конечно, позаботился, чтобы было как можно меньше шума.

Интересовала меня и Николь. Она сполна отплатила мне, и я искренне надеялась, что она будет вознаграждена за свои добрые поступки и останется с Самиром в милости у паши.

Но мне так и не удастся узнать их дальнейшую судьбу. Они исчезли из моей жизни так же неожиданно, как и вошли в неё.

Вскоре мне предстоит насладиться удивительным чувством свободы. Я буду жить нормальной жизнью английской девушки. И никогда не перестану благодарить судьбу за то, что мне удалось целой и невредимой выбраться из этого кошмара. Но, обретя свободу, я потеряла Саймона.

* * *

Теперь я с трудом вспоминаю дни, проведённые в посольстве. Помню, как, просыпаясь по утрам, мне казалось, что я в гареме, на своём диване. И меня вновь охватывали ужасные предчувствия, что, может, именно сегодня наступит моя очередь идти к паше. Я и не осознавала до сих пор, в каком страшном напряжении находилась всё это время.

Потом, вспомнив, где я нахожусь, я испытывала невероятное облегчение… пока не начинала думать о Саймоне. Как он в этом чужом городе? Удалось ли ему отыскать корабль, на котором он мог бы отправиться в Австралию? Мне казалось, в данных обстоятельствах это самое подходящее место для него. Как он будет жить? Но ведь Саймон молод, силён и изобретателен. Он что-нибудь придумает. И когда-нибудь наступит день, когда ему удастся доказать свою невиновность, и он вернётся домой. Возможно, мы ещё увидимся, и наша дружба возобновится вновь и станет ещё крепче, чем раньше. Он намекал, что любит меня. Было ли это особенным чувством? А может, просто привязанность, которая вполне естественно возникает между людьми, прошедшими вместе через испытания, подобные нашим?

Теперь я могу отправиться домой, в Блумзбери. А принадлежит ли этот дом по-прежнему нам? Что случилось с моими родителями? И где мистер Долланд, миссис Харлоу, Мег и Эмили? Всё так же на кухне? Но как они могут там быть, если нет моих родителей? Я часто представляла себе мистера Долланда, сидящего во главе стола. Сдвинув очки на лоб, он рассказывает о кораблекрушении. А если мои родители не вернулись, что тогда случилось с моими друзьями?

Иногда жизнь в посольстве представлялась мне такой же неопределённой, как и за стенами гарема.

И вот однажды меня пригласил в гости посол, и я с удовольствием приняла его приглашение. Это был высокий благородный мужчина с манерами человека, привыкшего следовать протоколу. Он был со мной добр и мягок, как, впрочем, и все в посольстве.

— У меня есть новости, — сказал он. — Хорошие и… плохие. Хорошая новость — ваш отец жив, ему удалось спастись после кораблекрушения. Сейчас он дома, в Блумзбери. Плохая новость — ваша мать пропала без вести в море. Мы сообщили вашему отцу, что вы в безопасности, он с нетерпением ждёт вашего возвращения. Мистер и миссис Дэрдон через несколько дней отправляются домой, поскольку заканчивается срок их полномочий здесь. Мне пришла неплохая идея, к тому же это будет чрезвычайно удобно, отправить вас в Англию вместе с ними.

Я почти не слушала его. Моя мама погибла! Я очень старалась вспомнить её лицо, но в глазах стояла лишь рассеянная улыбка, когда она, бросив на меня мимолетный взгляд, сказала:

— Ах, ребёнок. Это наша дочь Розетта. Боюсь, вы найдёте её не слишком образованной.

Гораздо более отчётливо я помнила, как выглядела тогда Фелисити. А теперь моя мать мертва. Её поглотил жестокий океан. Мой отец и мать всегда были неразлучны. Как же теперь там без неё отец?

Ко мне подошла миссис Дэрдон, пухленькая, уютная женщина, которая говорила без умолку. Мне это было на руку, поскольку самой говорить не очень хотелось.

— Милочка! — воскликнула она. — Какое кошмарное испытание вы пережили. Это просто ужас, через что вам довелось пройти! Ну, ничего. Мы с Джеком за вами присмотрим. Сначала мы поплывём на корабле из Константинополя до Марселя, потом на поезде через Францию до Кале. Какое путешествие нам предстоит! Признаться, я всегда страшилась его. Но теперь деваться некуда. Нужда заставляет. Вы ведь знаете, дорогая, что с каждой минутой вы ближе к дому.

Она была из тех женщин, что рассказывают историю своей жизни за пять минут. Я узнала, что Джек всегда состоял на государственной службе, что они вместе учились в школе, поженились, когда им было по двадцать. У них двое детей. Джек-младший работает в департаменте иностранных дел, а Мартин учится в университете. После окончания он тоже поступит на государственную службу. Такова фамильная традиция.

Я поняла, что она старается освободить меня от разговора, где я могу сказать нечто, о чём впоследствии буду сожалеть. Я очень боялась, что в разговоре потеряю осторожность и упомяну о Саймоне. А я обязана сохранить его тайну и не забывать, что если выдам его местонахождение, Саймона посадят в тюрьму и приговорят к смерти.

В сопровождении миссис Дэрдон я отправилась в город, купить кое-что из одежды. Пока мы ехали в экипаже, она без устали болтала. Они с Джеком находились в Константинополе три года.

— Что за место! Когда я узнала о назначении Джека, я трепетала от восторга… а теперь всё бы отдала, чтобы убраться отсюда. Мне бы хотелось в какое-нибудь уютное местечко… Париж… Рим… что-то в этом роде. Не так далеко от дома. А это место в тысяче миль и такое чужое. Дорогуша, а что за обычаи! Подумать только, что творится на турецкой стороне! Одному Богу известно, да вы, конечно, испытали всё это сами. Простите меня, я не должна была напоминать вам об этом. Дорогая, я знаю, что вы чувствуете. Пожалуйста, извините меня. Взгляните. Вон там находится Скутари. Во время Крымской войны удивительная, удивительная Флоренс Найтингел вместе со своими послушницами помогала раненым. Я считаю, что они сыграли гораздо большую роль для победы, чем думают люди. Сейчас мы в Северной части Голден Хорна, дорогая. Другая половина города — воплощение зла. О, опять я… мы находимся неподалёку от Галаты, это район торговцев, много веков назад основанный генуэзцами. Джек может рассказать вам о нём буквально всё. Он очень интересуется такими вещами. Замечу вам, улицы там невероятно грязные и шумные. Сотрудники посольства не рискуют туда ходить. Мы живём в более приятном соседстве. Район называется Пера. Там находится большинство посольств, консульств и… дипломатических миссий. И дома самых знаменитых семей…

Пока она говорила, я предавалась грёзам. В памяти моей вспыхивали видения: остров, мы с Саймоном идём на разведку, оставив Лукаса ждать появления паруса… и потом галера… Я вспоминаю, что произошло после, и неизменно возвращаюсь к вопросу: где он теперь? что с ним будет? Узнаю ли я это когда-нибудь?

— Здесь живёт очень хороший портной. Сейчас посмотрим, что можно сделать. У вас должен быть вполне презентабельный вид, когда мы поедем домой.

Она продолжала свои рассуждения вслух. Самое замечательное в этом было то, что она не ожидала от меня ответных реплик.

Наконец настал день отплытия. Мне казалось, что время тянется слишком долго. Я не могла дождаться, когда мы покинем Константинополь. Стоя на борту корабля, который был гораздо меньше «Атлантик Стар», я смотрела в последний раз на Босфор, на исторический Скутари, где наши люди вынесли так много страданий. С этого расстояния госпиталь был похож на Мавританский дворец. Когда я посмотрела на башни и минареты Константинополя, во мне вновь проснулись неприятные воспоминания.

Мистер Дэрдон был высоким человеком, с сединой в волосах и несколько высокомерными манерами. Он являл собой образец типичного английского дипломата, довольно сдержанного, отчего создавалось впечатление, что ничто не в силах нарушить его спокойствие или вывести из равновесия.

Путешествие до Марселя, как и предсказывала миссис Дэрдон, нельзя было назвать комфортным. «Аполлон», будучи гораздо меньше «Атлантик Стар», с трудом противостоял валам открытого моря. Я подвергалась ужасным приступам морской болезни, временами погружаясь в небытие. Потом всё начиналось сначала. Если «Атлантик Стар» не смог противостоять разбушевавшейся морской стихии, как же сможет уцелеть хрупкий «Аполлон»?

Миссис Дэрдон не вставала с койки, поэтому мы с ней не виделись. Мне очень недоставало её разговоров. Как я и ожидала, мистер Дэрдон принял буйство шторма с достойным спокойствием. Я была уверена, какой бы катаклизм ни случился, он всегда будет уравновешенным и полным достоинства.

Когда я могла ненадолго выходить на палубу, мне ясно вспомнился день, когда среди волн разъяренного моря меня нашёл Саймон. Мне никогда его не забыть.

Прошло время, и наша пытка кончилась. Миссис Дэрдон быстро пришла в себя и стала прежней словоохотливой толстушкой. Мистер Дэрдон слушал её бесконечную болтовню со сдержанным смирением, но мне она доставляла радость. Я могла слушать её и в то же время предаваться своим мыслям. Меня не беспокоило, что она может заметить моё невнимание, поскольку оно будет немедленно отнесено на счёт тех испытаний, через которые я прошла. Конечно, она меня простит.

Потом мы долго ехали через Францию и наконец прибыли в Кале, к Ла-Маншу.

Вид белых скал Дувра произвёл на всех нас огромное впечатление. Глаза миссис Дэрдон наполнились слезами, и даже мистер Дэрдон впервые выдал какие-то эмоции чуть заметным подрагиванием губ.

— Здесь наш дом, дорогая, — сказала миссис Дэрдон. — Когда возвращаешься издалека, всегда испытываешь то же самое. Стоит только подумать о Пасхе, нарциссах… зеленой траве. Нигде нет такой изумительно зелёной травы, как у нас. Вот о чём думаешь вдали от дома. А дождь, дорогуша, благословенный дождь! Знаешь, в Египте порой целый год, а то и два люди не видят ни капли влаги… только эти ужасные бури. Мы были в Исмаиле… Сколько лет, Джек? Конечно не так долго… Но мы не видели там ни одного дождя. Вот так, дорогая. Эти белые скалы. Дом. Как приятно снова их видеть.

А потом мы отправились в Лондон. Дэрдоны настояли на том, чтобы доставить меня домой.

— Вы должны зайти и познакомиться с моим отцом, — сказала я. — Он захочет поблагодарить вас.

Миссис Дэрдон очень хотела зайти, но её муж оставался непреклонным, показав тем самым свой талант дипломата.

— Миссис Крэнли, должно быть, приятнее встретиться со своим отцом наедине, — проговорил он.

Я благодарно взглянула на него и ответила:

— Я просто уверена, что мой отец захочет лично поблагодарить вас. Может быть, вы как-нибудь сможете пообедать с нами?

— Это доставило бы нам огромное удовольствие.

Я попрощалась с ними. Они не тронулись с места, пока я не позвонила в дверной колокольчик и дождалась, когда мне откроют. После чего мистер Дэрдон немедленно приказал кэбмену трогать.

Дверь мне открыл мистер Долланд.

Я радостно воскликнула и бросилась в его объятия. Он осторожно кашлянул. Сначала я не поняла, что дом наш изменился. Заметив миссис Харлоу, я кинулась к ней. В её глазах стояли слёзы.

— О, мисс Розетта, мисс Розетта! — воскликнула она, заключая меня в объятия. — Вы и вправду дома. О… это было так ужасно.

Маг и Эмили тоже вышли встретить меня.

— Как я рада снова вас видеть! — воскликнула я.

И потом… Фелисити. Мы бросились друг к другу и обнялись.

— Я просто не могла не приехать. Я здесь уже два дня. Я сказала Джеймсу: «Мне просто необходимо поехать туда».

— Фелисити! Фелисити! Как это чудесно, что мы снова вместе.

Я услышала лёгкое покашливание и за спиной Фелисити увидела отца. У него был немного неуклюжий, смущённый вид.

Я подошла к нему.

— О, отец.

Он обнял меня и крепко прижал к себе. Кажется, он сделал это впервые в жизни.

— Добро пожаловать, добро пожаловать домой, Розетта, — начал он. — Не могу выразить…

И тогда я подумала: я действительно ему не безразлична. Он переживает за меня. Именно это он и не может выразить.

Шагах в двух позади него стояла худая высокая женщина. На долю секунды я подумала, что моей матери всё-таки удалось спастись. Но это была другая женщина.

— Твоя тётушка Мод приехала, чтобы приглядеть за мной и хозяйством, когда…

Тётушка Мод! Сестра моего отца. Во времена своего детства я видела её всего раз или два. Тогда она тоже была высокой и сухопарой. Внешне она походила на моего отца, но у неё совершенно отсутствовала его беспомощность.

— Мы невероятно рады, что ты наконец дома, Розетта, — говорила она. — Это было ужасно трудное время для твоего отца… для всех нас.

— Да, — подумала я вслух. — Для всех.

— Что ж, теперь ты дома. Твоя комната готова. О, какая радость, что ты вернулась!

Я просто онемела от удивления.

Тётя Мод здесь… вместо моей матери. Теперь уже ничего не будет по-старому.

* * *

Как я была права. Дом изменился. Тётушка Мод оказалась сторонницей строгой дисциплины. В кухне она навела порядок. Не было и речи, чтобы я там обедала. Я должна была разделять трапезу вместе с отцом и тётушкой, как и следует в приличном доме. К счастью, в первые дни со мной была Фелисити.

Я не могла дождаться случая, когда услышу вердикт, вынесенный тётушкой обитателям кухни. Мистер Долланд выразился дипломатично, назвав мисс Крэнли хорошей домоправительницей. По его словам, все испытывали к ней глубокое уважение. Миссис Харлоу с ним согласилась.

— В былые времена хозяйство велось не совсем правильно, — сказала она. Следует отметить, что мистер Долланд творил чудеса, но всё-таки в доме должен быть либо настоящий хозяин, либо хозяйка. Хозяйка даже лучше, потому что она понимает, что к чему.

Стало быть, тётушка Мод знала, что к чему, но старый необыкновенный дом прекратил своё существование, и я очень скучала по его былому очарованию.

Мистер Долланд всё ещё изредка продолжал баловать обитателей кухни своими интермедиями, но «Колокола» уже не вселяли в меня ужас. Я и сама пережила жуткие приключения, и теперь история убийства польского еврея не вызывала у меня мурашек. Маг и Эмили тоже сожалели об ушедших днях. Меня же очень радовало одно: люди, с которыми я прожила то удивительное время, по-прежнему рядом.

С появлением тётушки естественно изменилась и церемония обедов: блюда теперь подавались в соответствии со светским этикетом. Если раньше разговор за столом сводился главным образом к находкам древностей и расшифровке папирусов, то теперь этому был положен конец. Тётушка Мод рассуждала о политике и погоде. Когда у отца закончился период траура, она предложила ему устроить несколько званых обедов для его коллег из музея: профессоров и прочих учёных.

Меня очень радовало, что в первые дни моего возвращения с нами была Фелисити. Я знала, что не будь её рядом, мне пришлось бы просто-напросто запереться в спальне, чтобы избежать этих бесконечных обедов. Но Фелисити украшала разговор за столом удивительными рассказами о жизни в Оксфорде, о достижениях своего маленького сына Джемми, которому исполнилось три, и крошки Флоры, которой нет и года.

— Ты обязательно должна приехать в гости и взглянуть на них, — сказала она. — Я уверена, что папа отпустит тебя ненадолго. Конечно, ты только что вернулась домой…

— Разумеется, разумеется, — заверил ее мой отец.

Я испытывала потребность поговорить, а Фелисити единственный человек, с кем я могла быть более откровенной. Но мне следует даже ей изливать свою душу постепенно. Рассказывать о своих приключениях было непросто, поскольку очень важную роль в них играл Саймон, о котором я не должна даже упоминать. Поэтому я ограничивалась скупыми, порой странными отговорками.

Мы с Фелисити всегда были очень близки, и она догадалась, что меня гложут какие-то мысли.

На следующий день после моего возвращения она зашла ко мне в комнату. Я поняла, что, заподозрив у меня проблемы, она хотела помочь мне разрешить их. Если бы только кто-нибудь был в состоянии сделать это!

Она начала без обиняков:

— Скажи мне честно, Розетта. Ты хочешь о чём-то поговорить? Я понимаю, как это должно быть трудно обсуждать, что с тобой произошло. Если так, скажи. Но думаю, это могло бы помочь…

Я пребывала в нерешительности.

— Пока не знаю…

— Понимаю. Тебя, наверное, страшит этот разговор. Твой отец рассказал нам, как ты потерялась, вернувшись за его записями.

— О да. Странно, но незначительные вещи могут изменить жизнь человека.

— Он во всём винит себя, Розетта. Я знаю, он не показывает своих чувств окружающим, но это вовсе не значит, что он их не испытывает.

— Теперь всё так изменилось. Дом… всё. Я знаю, что ничего уже не будет так, как прежде.

— Всё-таки хорошо, что твоя тётушка Мод здесь, Розетта.

— Когда я была маленькой, мы с ней почти не виделись. Я с трудом узнала её. Мне странно, что она теперь в нашем доме.

— Мне кажется, что они не очень ладили с твоей мамой. Это легко можно понять. Они такие разные. Твои родители целиком отдавались работе, а… твоя тётя знаток ведения домашнего хозяйства.

Я вымученно улыбнулась.

— Мне нравилось, как здесь было раньше.

— Твой отец скучает по маме ужасно. Они всегда были заняты общим делом, всегда неразлучны. Это для него тяжелый удар. Он не может…

— Не может выразить, — сказала я.

Фелисити кивнула.

— А ты, Розетта, когда всё устроится, должна обязательно приехать к нам погостить. Джеймс будет в восторге. Тебе понравятся наши дети. Джемми очень независимый молодой джентльмен, а Флора только-только учится делать первые шаги. Это удивительные дети.

— Было бы просто чудесно приехать к вам.

— В любое время, стоит тебе лишь сказать. Я собираюсь вернуться домой послезавтра. Я считала своим долгом приехать сюда ко дню твоего возвращения.

— Ты представить себе не можешь, как я рада этому.

— Кстати, ты слышала что-нибудь о Лукасе Лори-мере?

— О Лукасе? Нет!

— Неужели не слышала? Да, наверное, ты и не могла. Знаешь, он ведь дома.

— Дома…

— Вероятно, тебе никто не сказал. Он поведал нам о том, что произошло. Мы все думали, что ты утонула, и когда узнали о твоём спасении… не могу передать тебе нашу радость. Но мы ужасно обеспокоились, узнав, что ты попала в руки этих злодеев. Мне по ночам снились кошмары, когда я думала о тебе.

— Расскажи мне о Лукасе.

— Это очень печальная история. И надо же было такому случиться с ним! Я только однажды видела Лукаса после его возвращения. Мы с Джеймсом ездили в Корнуол. Джеймс читал лекции в колледже в Труро, и мы заехали в Тренкорн Мэнор. Не думаю, что Лукасу доставляет удовольствие видеться с людьми. Тренкорн Мэнор очень старинное поместье. Это является их фамильной собственностью несколько веков. Нынешним его наследником назначен Карлтон, брат Лукаса. Это ещё один неприятный момент. Для таких мужчин, как Лукас, всегда немного зазорно быть вторым сыном. Он привык, что его считают очень важной персоной.

— Что с ним произошло?

— Как тебе известно, корсары захватили его вместе с вами, но ему каким-то образом удалось сговориться с этими людьми. Они освободили его в обмен на драгоценности. Каким образом ему удалось всё это уладить, я точно не знаю. Сам он не захотел об этом говорить, а расспрашивать неудобно… во всяком случае, задавать слишком много вопросов. Как бы то ни было, а они отпустили его. Это был своего рода выкуп. Бедный Лукас, он никогда не будет таким, как прежде. Как он любил путешествовать! Джеймс всегда завидовал ему. А теперь… Он сломал ногу во время кораблекрушения. Конечно, если бы вовремя была оказана необходимая помощь, такого не произошло бы. Он побывал уже у многих костоправов, здешних и заграничных. Был в Швейцарии и Германии, но везде получал один ответ. Время упущено. Он сильно хромает, ходит с палочкой и страдает от ужасной боли. Сейчас, я думаю, ему немного лучше, но он никогда уже не оправится окончательно. Из-за этого он очень изменился. Раньше он был остроумным шутником, а теперь совершенно замкнулся в себе. Он не заслуживал такой участи.

И вновь мои мысли умчались в прошлое. Я видела Лукаса: вот он цепляется за борт шлюпки. Мы с Саймоном неумело пытаемся зафиксировать ногу. Остров. Лукас на бессменной вахте в ожидании паруса на горизонте. Мы с Саймоном бродим по острову в поисках хоть какой-то еды и ведём разговоры.

— Значит, ты почти с ним не виделась…

— Да. Хотя мы живём не так далеко друг от друга. Я приглашала его погостить у нас, но он неизменно отклонял мои предложения. Думаю, ему не хочется никуда выезжать, или он просто не хочет никого видеть. А раньше он вращался в самом центре светской жизни, и, казалось, ему доставляет это огромное удовольствие.

— Мне бы хотелось увидеться с ним.

— Ну, конечно же! Может, это обрадует его. А может, он не захочет встречи, чтобы не вспоминать о пережитом. Возможно, он пытается забыть о тех ужасных днях. Знаешь, я придумала, что надо сделать. Приезжай к нам погостить, а я приглашу его. Может, он захочет увидеться с тобой. В конце концов вы вместе были на острове.

— О Фелисити, пожалуйста, устрой это.

— Конечно… и очень скоро.

Мысль об этом очень взволновала меня, но даже с Лукасом я не могла говорить о Саймоне. Этот секрет принадлежал только мне и ему. Саймон рассказал мне всё только потому, что доверял. Если его выследят из-за меня, я никогда себе этого не прощу. Для Лукаса Саймон должен оставаться палубным матросом, который спас нам жизнь.

* * *

Фелисити пришлось вернуться к своей семье, и в нашем доме поселилась скука. Во всем чувствовалась такая педантичность, что мне поневоле пришлось взглянуть фактам в глаза и сделать логические выводы.

Может, я обманывалась, когда считала, что по возвращении домой смогу доказать невиновность Саймона? Теперь я спрашивала себя, как мне это сделать? С чего начать? Отправиться к нему домой? Познакомиться с людьми, которые были участниками драмы, закончившейся выстрелом? Я не могла отправиться в Пэрриваль Корт и сказать: «Мне известно, что Саймон не виновен, и я пришла сюда, чтобы раскрыть правду и пролить свет на тайну». Не могла же я вести себя, словно сыщик из Скотланд-Ярда!

Мне нужно было время, чтобы подумать. Я испытывала непреодолимое желание доказать его невиновность, чтобы он мог вернуться домой и вести нормальный образ жизни. Но, допустим, мне удастся выполнить эту задачу, которая сейчас кажется невыполнимой. Где я найду его? Все это представляется нереальным и не укладывается в рамки разумного.

Влияние тётушки Мод сказывалось на всём облике дома. Вся мебель была отполирована до блеска. Полы сияли, медь блестела. Даже самой маленькой безделушке было отведено определенное место. Каждый день она отправлялась на кухню обсудить с миссис Харлоу меню. Теперь миссис Харлоу и мистер Долланд почувствовали себя по-настоящему важными персонами. Даже Мег и Эмили по-другому стали относиться к своим обязанностям. Они уже не устраивали себе передышек как прежде — посидеть за кухонным столом и послушать воспоминания мистера Долланда. Я не сомневалась, что даже если бы они и предались подобному развлечению, то их непременно прервал бы властный звон колокольчика. Мистер Долланд покинул бы свою импровизированную сцену, чтобы облачиться в чёрный сюртук и появиться на хозяйской половине в соответствии со строгими правилами этикета.

Мне кажется, я гораздо больше, чем они, скучала по прошлому. Тогда все мы были счастливы и довольны своей жизнью. Но теперь я начала понимать, что хорошие слуги предпочитают счастливый дом хорошо управляемому хозяйству.

Я часто ловила на себе задумчивый взгляд тётушки Мод. В своё время она, конечно, примется и за меня. Я девушка молодая, поэтому в отношении меня у неё может быть только одна забота — выдать замуж. Все эти званые обеды, на которые она намекала, преследовали одну цель — подобрать мне подходящего мужа. Она, наверное, представляла его так: честный, слегка лысоватый, умный, эрудированный, вероятно, профессор, уже оставивший свой след в академическом мире. Возможно, он из Британского музея или из Оксфорда, или из Кэмбриджа. И я буду вращаться в тех же кругах, что и мои родители. Тётушка Мод считала моего отца рассеянным, и я подозревала, что она не испытывала к моей матери особого уважения, как к домохозяйке, и это было причиной её редкого появления у нас в то время. Но их очень уважали коллеги, следовательно, с моей стороны было бы благоразумно соединить судьбу с человеком из их окружения. Я была уверена, что она думает именно так. Под её чутким руководством из меня со временем выйдет хорошая профессорская жена и замечательная домохозяйка.

Все заботы по организации брачной церемонии она, конечно, возьмёт на себя и устроит всё так, как того требуют христианские обычаи. Я подозревала, что если бы не мои приключения, она уже давно обделала бы это дельце. Пока же у меня появилась небольшая отсрочка.

Доктор, очевидно, предупредил тётушку Мод, что со мной нужно обращаться очень осторожно. Я должна забыть о всех пережитых ужасах, и мне потребуется время, чтобы на свой манер адаптироваться. Тётушка Мод со свойственной ей расторопностью последовала его рекомендациям. Отец сделал то же самое, но оставался в стороне. Миссис Харлоу, усаживая меня за стол, всегда проверяла, удобно ли я сижу, и говорила со мной словно с пятилетним ребёнком. Даже мистер Долланд стал разговаривать тише. Мег и Эмили обращались ко мне чуть ли не с благоговением.

И только один раз за всё это время отец упомянул о кораблекрушении. Он рассказал мне, как их подхватила толпа людей, хлынувших к спасательным шлюпкам. Они хотели подождать меня, вернуться за мной, но один из офицеров схватил их за руки и вынудил присоединиться к остальным.

— Мы думали, что ты вот-вот присоединишься к нам, — сказал он с горечью.

— Была такая неразбериха. Это понятно.

— Я потерял твою маму, когда нас толкали в шлюпки…

— Теперь мы ничего не можем изменить.

— Если бы ты не пошла за этими бумагами, мы все были бы вместе.

— Нет… нет. Вас ведь разлучили, то же могло произойти и с троими.

Он был настолько подавлен, что я решила больше не говорить об этом. Надо постараться забыть.

Всё это очень расстроило меня, и я почувствовала огромное желание уехать из дома, отправиться в Корнуол, найти Пэрриваль Корт и приступить к выполнению своей невероятной задачи — выяснить, что там произошло на самом деле. Мне нужен был план и, конечно же, время. Отчаянно хотелось предпринять какие-то действия, но я не знала, с чего начать.

Я отправилась на кухню в надежде окунуться в атмосферу былых дней. Я попросила мистера Долланда почитать монолог Гамлета «Быть или не быть». Он выполнил мою просьбу, но мне показалось, что в нём уже не было былого очарования. Кроме того, все смотрели на меня, а не на него.

Я спросила мистера Долланда:

— Помните… как раз незадолго до нашего отъезда произошло убийство?

— Что же это было, Розетта? Дай-ка подумать. Мужчина, который сменил несколько жён, охотясь за их деньгами.

— Из-за которых они поплатились жизнью, — добавила миссис Харлоу.

— Я имела в виду не это. Дело тех братьев… одного из которых застрелили в заброшенном доме на ферме. Тогда ещё кто-то сбежал?

— О, я понял, о чём вы говорите. Это было в Биндон Бойз.

— Да, именно. Вы не знаете, что произошло потом?

— О… убийца бежал. Не думаю, что его поймали.

— Он оказался умнее полицейских, — добавила миссис Харлоу.

— Теперь припоминаю, — сказал мистер Долланд. — Это был Саймон Пэрриваль. Его усыновили ещё ребёнком. Он застрелил своего брата. Кажется, замешана женщина. Ревность и всё такое.

— Я знаю, что вы храните газетные вырезки, мистер Долланд. Нет ли у вас чего об этом деле?

— О, это только статьи о театре, — сказала миссис Харлоу. — Такая-то пьеса, такой-то актёр или актриса. Я права, мистер Долланд?

— Да. Я храню такие вырезки. А что вы хотите узнать об этом деле, мисс Розетта?

— О… мне просто было интересно узнать, храните вы вырезки или нет, вот и всё. Я знаю, что у нас был альбом. Понимаете, это произошло перед тем, как мы уехали… — Голос мой стал почти не слышен.

Мистер Долланд и миссис Харлоу удивлённо посмотрели друг на друга.

— О, я думаю, что с этим уже покончено, — сказала миссис Харлоу, словно успокаивая ребёнка.

— Полиция никогда не закрывает дело, пока не схватит убийцу и не накажет его по заслугам, — заметил мистер Долланд. — Они хранят всё в своих папках, как они сами говорят. В один прекрасный день они поймают его. Где-нибудь он просчитается, сделает неверный шаг. Всего только один такой шаг, и потом раз… они схватят его.

— А ещё говорят, — вставила миссис Харлоу, — что убийцы всегда возвращаются на место преступления. И однажды Саймон сделает это. Можно голову дать на отсечение.

«Вернётся ли он когда-нибудь?» — размышляла я.

Что я могу сделать? У меня только была идея доказать его невиновность, тогда он сможет без страха вернуться домой. Он снова испытает, что такое свобода, и, может, мы будем вместе.

* * *

Прошло несколько недель. После стольких дней, проведённых в постоянном страхе, моя нынешняя размеренная, спокойная жизнь, казалось, будет длиться вечно.

Тётушка Мод пыталась заинтересовать меня домашними делами, всем, что она считала нужным знать хорошей девушке. Она была твёрдо убеждена, что просто обязана сделать то, что не сделали мои родители: подготовить меня к замужеству. Я должна была научиться обращаться с прислугой. Мои манеры в отношениях с ними оставляли желать лучшего. Разумеется, было необходимо проявлять к ним определённое дружелюбие, но всё же следовало держаться поодаль. Я вела себя с ними слишком фамильярно, что вызывало с их стороны такое же отношение ко мне. Она не могла винить в этом их. Моё поведение должно было сочетать в себе незаметную снисходительность и дружелюбие без фамильярности, чтобы не нарушалась схема отношений хозяева — прислуга. Тётя не считала меня виновной в моём незнании. Другие несли за это ответственность. Теперь, когда есть она, мне следует прекратить недостойное поведение. Я должна прислушиваться, как она, тётушка Мод, отдаёт распоряжения на кухне. Мне необходимо улучшить свои успехи в рукоделии и обязательно уделять больше внимания игре на фортепиано. Она даже намекала, что неплохо бы пригласить учителя музыки. Тётушка пообещала, что в скором времени к нам в дом начнут приходить интересные люди.

Я написала Фелисити:

«Умоляю тебя. Мне необходимо уехать отсюда. Не могла бы ты пригласить меня в гости… поскорее».

Незамедлительно пришёл ответ:

«Приезжай, как только сможешь. Оксфорд и семья Графтонов ждут тебя».

— Я поеду ненадолго погостить к Фелисити, — объявила я тётушке Мод.

Она хитровато улыбнулась. У Фелисити я познакомлюсь с молодыми людьми как раз подходящего круга. Не важно, где начнёт работать задуманный ею план. Её операция с таким же успехом может начаться в Оксфорде, как и в Блумзбери.

* * *

Было просто замечательно очутиться снова в Оксфорде. Я не очень хорошо знала Оксфорд, но мне всегда нравился этот город — самый романтичный из городов, расположившийся на слиянии Темзы и Червела. Его башни и шпили, устремлённые в небо, безразлично взирали на обыденный мир. Мне там очень нравилось, а самое главное, что я буду с Фелисити.

Дом Графтонов находился неподалёку от Брод-стрит, ближе к колледжам Бэлиол, Тринити и Эксетер. И не так далеко от того места, где мученики Ридли и Латимер были сожжены за свои религиозные взгляды. Всё вокруг было отмечено печатью старины. Наконец-то я избавилась от тётушки Мод с её «правильностью» и от постоянной опеки домочадцев.

С Фелисити всё было по-другому. Она понимала меня лучше других. Фелисити догадывалась, что я скрываю нечто такое, о чём никак не решаюсь рассказать. Она не торопила меня, полагая, что я сама как-нибудь ей откроюсь.

Джеймс был чрезвычайно тактичен и радушен. Дети — само очарование. Джемми оказался довольно разговорчивым малышом. Он показывал мне свои книжки с красивыми картинками и с особой гордостью продемонстрировал котёнка и поезд. Флора некоторое время подозрительно разглядывала меня, но всё-таки пришла к выводу, что я вполне безвредна, и согласилась посидеть у меня на коленях.

На следующий день Фелисити сказала:

— Как только я узнала о твоём приезде, тут же написала Лукасу Лоримеру. Мол, было бы восхитительно, если бы ты смог приехать к нам, поскольку, вероятно, вам есть о чём поговорить.

— Он согласился?

— Ещё не знаю. Когда мы с ним виделись, он совершенно не хотел рассказывать о своих приключениях. Может, он боится, что это причинит ему боль?

— Мне бы очень хотелось его увидеть.

— Я знаю. Поэтому и пригласила его.

Весь день я вспоминала остров, где он выглядывал парус, галеру корсаров и тот момент, когда они, казалось, колебались, стоит ли его брать на борт. После этого я его почти не видела.

Что же с ним произошло? Как ему удалось спастись, когда нас с Саймоном продали в рабство? И всё же ему… покалеченному… удалось избавиться от своих тюремщиков, а нам нет.

Мне очень о многом хотелось его расспросить.

На следующее утро, когда мы сидели за завтраком, принесли почту. Фелисити схватила письмо, надорвала конверт, прочитала, улыбнулась и посмотрела на меня.

— Это от Лукаса, — сказала она. — Он завтра приедет. Я так рада. Я знала, что ему захочется приехать. Ну как, ты довольна, Розетта?

— Да. Я просто в восторге.

Она обеспокоенно взглянула на меня.

— Возможно, эта встреча расстроит тебя…

— Не знаю. Теперь-то мы в безопасности.

— Да, но что вы пережили! И всё же, я уверена, что для вас это лучше: встретиться и открыто обо всём поговорить. Не следует держать такое в себе.

— Я не могу дождаться, когда увижу его.

Фелисити распорядилась приготовить экипаж. Мы с ней хотели вместе с Джеймсом отправиться на станцию встречать Лукаса. Но Джеймс сказал, что лучше нам остаться дома и ждать их здесь.

Увидев Лукаса, я была потрясена. Конечно, я видела его и в более худшем состоянии, на острове, например. Или когда мы затаскивали его в шлюпку. Но теперь я сравнивала Лукаса с тем, каким знала раньше, ещё до кораблекрушения. Под глазами лежали тени, циничный блеск в глазах сменился выражением беспомощности. Он сильно исхудал и побледнел, что делало его похожим на бесплотный дух. Исчезло былое снисходительное изумление, с которым он взирал на окружающий мир. У него был вид человека замученного, лишившегося иллюзий.

Наша встреча была очень эмоциональной. Выражение его лица изменилось, когда он увидел меня. Он улыбнулся и направился ко мне, опираясь на тросточку. Затем пожал руку и не выпускал её некоторое время, напряжённо глядя мне в глаза.

— Розетта, — губы его слегка дрогнули. Очевидно, эмоции, которые охватили его, заставили и выглядеть по-другому… беззащитным, что ли? Никогда не видела его таким. Я поняла, что он, как и я, вспоминает о пережитом.

— О Лукас. Как хорошо, что тебе удалось вернуться домой.

Ненадолго воцарилась тишина, пока мы, не отрываясь, смотрели друг на друга, словно не веря, что мы существа из реального мира.

Фелисити тихо сказала:

— Я понимаю, что вам надо о многом поговорить. Но сначала… я покажу Лукасу его комнату. Хорошо?

* * *

Она была права. Нам многое нужно было сказать друг другу. Первый вечер прошёл несколько напряжённо. Джеймс и Фелисити были превосходными хозяевами. Легко и умно они заполняли неловкие паузы во время разговора.

Фелисити проявляла необыкновенный такт. Она понимала, что есть вещи, о которых мы захотим поговорить наедине, но пока ещё к этому не готовы. На следующий день Джеймс отправился в колледж, а Фелисити объявила нам, что у неё назначена встреча, на которой ей необходимо присутствовать.

— Очень прошу извинить меня, — оправдывалась она. — Мне придётся оставить вас одних. Так что не давайте друг другу скучать.

В саду было очень миленькое местечко, обнесённое оградой из красных кирпичей, с небольшим прудом в центре. Маленький потайной сад внутри большого, и я предложила Лукасу взглянуть на них.

На дворе стоял прекрасный день, в меру тёплый, и мы, не торопясь, отправились на прогулку. За стенами сада воздух был неподвижен. Создавалось впечатление, что мы очутились в прошлом веке.

— Давай присядем здесь, — предложила я. — Пруд такой красивый, всё здесь дышит спокойствием.

— Да, — согласился он. — Это самое важное.

— Не кажется ли тебе, что это сон?

— Нет, — резко ответил он. — Чистая реальность. У меня есть об этом постоянное напоминание. Вот он я… такой.

— Прости. Мы не знали, как нужно было соединить сломанные кости… и у нас ничего не было под рукой.

— Моя дорогая девочка, — сказал он чуть ли не злобно, — тебя я не виню, только жизнь… судьбу… называй это как хочешь. Понимаешь, остаток жизни мне придётся провести вот таким.

— Но, по крайней мере, ты здесь… живой.

Он передёрнул плечами.

— Ты думаешь, что это повод для великой радости?

— В любом случае это радость. У тебя есть друзья, семья. Ты хромаешь, и я знаю, что временами ты страдаешь от приступов боли, но с тобой могло случиться и более страшное.

— Твои упрёки справедливы. Я эгоистичен, раздражителен и неблагодарен.

— О нет, нет. Как ты думаешь, можно ли что-нибудь сделать?

— Что?

— Ну, сейчас очень много хороших докторов. Сделано столько открытий в медицине…

— У меня была сломана кость. Вовремя её не зафиксировали. Теперь уже слишком поздно что-либо делать.

— О Лукас, мне так жаль. Если бы мы могли это поправить, всё сразу изменилось бы.

— Ты и так много сделала для меня. А я просто эгоист, думающий о своих несчастьях. Мне страшно подумать, что пережила ты.

— Но мне удалось бежать. Все мои страхи позади.

Ему хотелось знать в подробностях, что произошло, и я рассказала ему о своей дружбе с Николь, как она выручила меня, дав зелье. Что зелье это дал ей главный евнух, который был её хорошим другом. Лукас ловил каждое моё слово.

— Благодарение Богу! Если бы тебе не удалось избежать встречи с пашой, ты страдала бы ещё больше, чем я. А что сталось с этим человеком… Джоном Плэйером?

Мне показалось, что возникла слишком долгая пауза. Я слышала жужжание пчелы и звонкий стрекот кузнечиков. «Будь осторожна, — напомнила я себе. — Ты можешь легко выдать его. Помни: это не только твой секрет».

Я услышала свой голос.

— Он… его продали тому же паше.

— Бедняга. Могу представить, какова его участь. Он был странным человеком. У меня было ощущение, что в нём есть что-то необычное.

— Что именно? — встревоженно спросила я.

— У меня было такое чувство, что всё было не так, как казалось. Иногда мне представлялось, что я уже видел его раньше. А потом… он словно скрывал что-то.

— Что ты имеешь в виду? Что он мог скрывать?

— Что угодно. Не имею ни малейшего представления. Просто, глядя на него, у меня создавалось такое впечатление. Он вовсе не похож на человека, который занимается скоблением палуб, разве нет? Должен заметить, он очень изобретателен.

— Думаю, мы оба можем сказать, что обязаны ему жизнью.

— Ты права. Хотелось бы мне знать, что с ним случилось.

— В садах паши работало много мужчин. А он — высокий, крепкий…

— Думаю, за него получили хорошие деньги.

Мы молчали. Я боялась говорить, чтобы не сболтнуть лишнего. Потом Лукас задумчиво произнёс:

— Как это всё-таки странно, что мы оказались на этом острове, не зная, найдут ли нас или мы погибнем от голода.

— Как тебе удалось вернуться домой, Лукас?

— О, знаешь, я хитрая птичка. — Он улыбнулся, и в тот момент снова стал прежним Лукасом. — Я просчитал свои возможности, мне был немного понятен их язык. Во время кругосветного путешествия несколько лет назад я выучил пару фраз. Просто поразительно, как помогает в таких ситуациях возможность общаться. Я предложил им денег… за нас троих. Сказал им, что очень богат. Они мне поверили, потому что знали о моих многочисленных путешествиях. Но мне не удалось уговорить их насчет тебя и Плэйера. Вы были слишком дорогим товаром. А я нет. Искалеченный, я был бесполезен.

— Видишь, во всём есть свои преимущества.

— Иногда мне хотелось, чтобы они выбросили меня за борт.

— Нельзя так говорить. Это значит признать поражение.

— Конечно, ты права. Как же хорошо с тобой, Розетта. Помню, какую ты проявила изобретательность, когда мы были на острове. Я так обязан тебе.

— Главным образом…

— Этому человеку, Джону Плэйеру. Да, он у нас был вроде лидера. Он хорошо играл свою роль. А я был только помехой.

— Ничего подобного. Чем ты мог помешать. Расскажи лучше, что с тобой было дальше.

— Когда я понял, что эти люди ни за что не расстанутся с тобой и Плэйером, то переключился целиком на себя. В этом вопросе они были более сговорчивы. Что можно за меня выручить? За калеку. Ничего. Я сказал им, что если они меня отпустят, я пришлю им очень дорогое кольцо. Если они попытаются меня продать, ничего не получат, ведь никто не захочет покупать человека, который не может ходить без палки. Выброси они меня за борт, тоже останутся без выгоды. Но если они примут моё предложение, то получат хоть что-то за свои старания.

— Итак, они согласились тебя отпустить в обмен на твоё обещание?

— Им ничего не оставалось. У них было две альтернативы. Выбросить меня за борт, или как-нибудь по-другому избавиться от меня и не получить ничего, или рискнуть поверить мне на слово. Они, как и любой другой, могли подумать, что я не выполню условия сделки. Если нет, что ж, остаётся только избавиться от меня. Но лучше всё-таки рискнуть, есть хоть какая-то надежда получить барыш. Итак, они оставили меня в Афинах, в двух улицах от Британского посольства. Остальное проще простого. Сообщили моей семье и отправили домой.

— А кольцо?

— Я сдержал слово. Это кольцо принадлежало моей матери. Можно сказать, это часть фамильных драгоценностей. Они разделены поровну между мной и братом. Это было обручальное кольцо, которое перешло к моей матери от бабушки. Если бы я женился, оно перешло бы к моей жене.

— Конечно, тебе не следовало отправлять его.

— Я так не думаю. У этих людей длинная память. Не хочу прожить остаток дней в страхе, что вновь нас столкнёт судьба. А ещё, если какой-нибудь бедняга угодит к ним в лапы и прибегнет к моей тактике? Оказавшись однажды обманутыми, они не поверят уже никому. И может, этому кольцу долго придётся лежать без дела. Вполне возможно, что никто не захочет выйти за меня замуж… за такого.

— Ты сам отвозил? И куда?

— Они назначили место, где я должен был его оставить. На итальянском побережье есть старая харчевня. Меня предупредили, чтобы я строго следовал указаниям. Нужно было принести его в эту харчевню. Думаю, это притон контрабандистов. Потом придёт человек и заберёт его. Сам я был в таком состоянии, что не мог отправиться туда. Они это поняли. Я сказал им, кто придёт вместо меня. Это был Дик Дювейн. Когда я служил в армии, он был моим ординарцем. После моей отставки он последовал за мной. С тех пор мы вместе. Он для меня не просто слуга — доверенное лицо, и частенько мой спутник в дальних странствиях. Это один из лучших моих друзей. Не знаю, что делал бы без него. Я доверяю ему, как самому себе.

— Я рада, что ты выбрался оттуда, Лукас.

— Думаю, я тоже… только…

— Я понимаю. Поверь мне.

Мы замолчали. Лукас и я все ещё сидели в саду, когда за нами пришла Фелисити.

* * *

Эта поездка в Оксфорд здорово мне помогла. Лукас рассуждал о жизни с железной логикой, хотя и немного зло, и это заставило меня трезво взглянуть на свои планы. Что я могла сделать, чтобы доказать невиновность Саймона? Я даже не видела место, где это произошло. Мне ничего не было известно об этой семье. Я знала только то, что рассказывал Саймон и что писали газеты после убийства. Если бы только мне удалось найти способ познакомиться с обитателями Пэрриваль Корта! Могла ли я надеяться на удачу? Я подумала о Лукасе. А что, если попросить его помощи? Он мог бы что-нибудь придумать. Ведь смог же он вызволить себя из плена. И живет Лукас недалеко от Пэрриваль Корта. Но он не поддерживает с этой семьёй никаких отношений, хотя однажды, много лет назад, был у них в гостях. Мне бы очень хотелось поговорить с ним о Саймоне. Вдвоём было бы легче справиться с моей задачей. Осмелюсь ли я это сделать? Я же не знаю, как он отреагирует.

Чувство беспомощности было как никогда, но визит в Оксфорд немного подбодрил меня.

Когда мы прощались, Лукас выглядел подавленным и несчастным. Мне очень хотелось успокоить его. В какой-то момент мне показалось, что он собирается просить меня о новой встрече, но не сделал этого.

Мы с Фелисити проводили его до станции. Казалось, он не хочет уезжать, стоя у окна вагона, глядел на нас, пока мы не исчезли из вида. Поезд увозил его на запад.

— Печально, — вздохнула Фелисити. — Это совсем другой человек.

На следующий день я отправилась домой.

* * *

Тётушке Мод не терпелось узнать, с кем я встречалась в Оксфорде.

Я рассказала, как мы очень весело провели время. Фелисити позаботилась о том, чтобы я хорошо отдохнула.

За обедом, когда все собрались за столом, случайно проболталась, что у Фелисити гостил Лукас Лоример.

Мой отец тут же заинтересовался:

— О да. Молодой человек, который был с нами на «Атлантик Стар». — Он повернулся к тётушке Мод. — Это просто невероятно. Он нашёл древний камень в своём саду в Корнуоле. Египетский. Как он оказался там, просто загадка. Но это поистине ценная находка. Да, он был с нами на корабле.

— Ему удалось спастись вместе с нами, — объяснила я тётушке.

Мне был ясен ход её мыслей. Значит, я встретилась с ним в Оксфорде? Что он за человек? Из хорошей ли семьи? В состоянии ли он обеспечить жену?

— Он покалечился во время кораблекрушения.

Тётушка Мод явно разочаровалась.

Потом последовала целая серия званых обедов. Тётя попросила отца изредка приглашать людей, которые, с её точки зрения, вполне подходили мне. К моему немалому удивлению, в основном это были мужчины средних лет, настолько фанатично преданные своей работе, что в их жизни не оставалось места для жены. Либо это были деятели науки, удачно женившиеся на эрудированных энергичных дамах из благородных семейств.

Прошло несколько месяцев. Я теперь чувствовала себя спокойней и не искала больше уединения.

Ненадолго приезжала Фелисити. Она очень не любила уезжать от детей. Хотя у них была чудесная няня, которая души в них не чаяла. И я была уверена, что она приезжала только из-за того, что беспокоилась за меня.

Я рассказала ей, что ужасно скучаю по былым временам, когда наш дом был таким уютным гнёздышком. Понимаю, что должна быть благодарна неутомимой тётушке, но ведь должно же быть что-то ещё, кроме полированной мебели и приёмов пищи по расписанию. Тётушка Мод обладала настолько сильной волей, что подчинила нас всех, особенно её влияние чувствовалось на кухне, где я провела столько счастливых часов.

Фелисити сказала:

— Розетта, тебя что-то беспокоит? — Я не ответила, и она продолжила: — Не хочешь об этом говорить? Ты ведь знаешь, я пойму. Но вынуждать тебя не стану. Ты много натерпелась, но поверь, то, что происходит сейчас, гораздо важнее. Что было, то прошло. Не думай, что я не понимаю, как тебе жилось в гареме. Должно быть, ужасно. Но ты спаслась. Тебе очень повезло. Хотя эти злоключения оставили свои следы. Я беспокоюсь за тебя и за… Лукаса. Мне он всегда нравился. Он был таким компанейским. Много путешествовал и с такой легкостью об этом рассказывал. Он всегда был беззаботным человеком, которому всё нипочём. Страшно подумать, что теперь он, озлобившись, ушёл в себя. Как это неверно. Для него, как он считает, конец всему. Он всегда был таким активным. Знаешь, что я собираюсь сделать? Джеймс снова едет в Труро читать лекции в колледже. Я поеду с ним. И скажу ему, раз уж мы оказались в Корнуоле, почему бы не заглянуть к Лукасу. Будет замечательно, если и ты поедешь с нами. Ну, что думаешь?

Я не могла скрыть своего восторга. Поехать туда и оказаться неподалёку от Пэрриваль Корта… Что ж, как бы далеко он не находился, но всё ближе, чем отсюда. Я понятия не имела, что буду делать, когда приеду туда. Одно лишь заботило меня: я не должна выдать Саймона.

— Я вижу, что идея тебе по душе.

Когда мы сообщили о своих планах тётушке Мод, она обрадовалась. Её собственные попытки сблизить меня с молодыми людьми брачного возраста особым успехом не увенчались. Она надеялась, что моя поездка в этом смысле окажется более продуктивной.

Графтоны вращались в нужных кругах. Джеймс Графтон был «кем-то там в Оксфорде». Тётушке Мод были не слишком хорошо известны такие детали. Для неё люди делились на «подходящих» и «неподходящих». Графтоны, несмотря на тот факт, что Фелисити была когда-то гувернанткой, были вполне подходящими. Так что она одобрила идею и сказала отцу, что это может оказаться очень полезным для моего будущего.

Итак, было решено, я вместе с Фелисити и Джеймсом отправляюсь в Труро.

По наущению Фелисити Джеймс написал Лукасу, что мы будем в Корнуоле, и можно было бы встретиться. Последовал незамедлительный ответ. Мы обязательно должны погостить, по крайней мере, несколько дней. Тренкорн Мэнор находится слишком далеко от Труро, чтобы приезжать на один день.

Перемены во мне были очевидны.

Миссис Харлоу сказала:

— Ты всегда хорошо ладила с Фелисити. Я помню тот день, когда она появилась у нас. Мы думали, объявится этакая заносчивая мадам. Но как только она вышла из кэба, я поняла, что эта гувернантка мне по душе, да и вам тоже.

— Да. Она замечательный друг, и как нам повезло, что она появилась у нас.

— Я бы сказала, что Фелисити очень тебе помогла.

Да, действительно, я многим была обязана Фелисити.

* * *

Трэнкорн Мэнор оказался приятным особняком в стиле времен королевы Анны. Он был построен в столетие, известное своей элегантностью. Вокруг дома была хорошо ухоженная территория. Мне подумалось, как будет замечательно увидеть Лукаса на дворе его собственного дома.

Он очень радушно нас встретил.

— Просто замечательно, что вы приехали.

И я почувствовала, что это сказано искренне.

Он представил нас своему брату Карлтону и его жене, Терезе. Карлтон был немного похож на Лукаса. Но характеры, как я узнала позднее, были совершенно разные. Карлтон — грубовато-добродушный, совершенно погряз в делах по управлению усадьбой. Настоящий сквайр. Тереза была ему подходящей женой. Целиком поглощенная заботами о семье, она выполняла свои обязанности с очаровательной терпеливостью и сноровкой. Сразу было видно, какая это превосходная жена и мать.

У них было двое детишек четырех лет. Очаровательные близнецы — мальчик и девочка. Звали их Генри и Дженифер. Я уже знала, что все в округе уважали и восхищались Карлтоном и его женой. Тереза была неутомимой помощницей в деяниях церкви и общественности. Она была из тех, кто бескорыстно помогает людям и получает от этого удовольствие.

Мне показалось, что Лукас как-то не очень вписывается в такую семью.

Когда мы остались наедине, Фелисити сказала:

— Лукасу повезло, что у него есть такой дом.

Я задумалась. Человека в его положении, наверное, раздражает подобная демонстрация полного благополучия. Не думаю, что до кораблекрушения он мечтал о таком доме. То, что он постоянно путешествовал, говорит как раз о том, что ему было здесь невыносимо. Печально, что такие добродетельные люди, как Карлтон, его жена, тётушка Мод, сами по себе замечательные, создают далеко не лучшую атмосферу для тех, кто живёт рядом.

Мы планировали остаться в Корнуоле на неделю, ровно столько мог позволить себе Джеймс. Кроме того, Фелисити не любит надолго оставлять детей.

Нам отвели комнаты на первом этаже с окнами, выходившими на болота. Комната Джеймса и Фелисити была рядом с моей.

— Надеюсь, вам будет удобно. Жаль, что вы можете остаться только на неделю. Мы любим, когда у нас гости. К сожалению, они бывают не часто. Я очень рада, что вы приехали. Лукас так счастлив… — проговорила Тереза.

— Мы в общем-то сами напросились в гости, — призналась Фелисити.

— Если бы вы находились поблизости и не заехали к нам, мы бы очень расстроились. Карлтон очень беспокоится за Лукаса, я тоже. Он так изменился.

— Да, это было ужасное испытание, — сказала Фелисити.

Тереза взяла меня за руку.

— И для вас тоже, дорогая. Я слышала об этом. Лукас не очень разговорчив. Карлтон говорит, что вытянуть из него информацию — всё равно что пытаться выдавить сок из камня. А раньше он вёл такой активный образ жизни. Это было для него настоящим ударом. Но он здорово взбодрился, когда услышал о вашем приезде.

— Ему нравится разговаривать с Розеттой, — ответила Фелисити. — В конце концов там они были вместе, а пережитое сближает людей. Они чувствуют себя друг с другом раскованнее.

— Просто уму непостижимо, через что вам пришлось пройти. Мы страшно волновались за Лукаса. И как мы были рады, когда узнали, что он едет домой. Потом… он стал совсем другим. К тому же у Лукаса такой характер… Он всегда мучительно переживал, что он младший брат. — Она передёрнула плечами и немного смутилась, словно сожалея, что сказала слишком много.

Она была права. До несчастного случая Лукас постоянно переживал, что после смерти отца главой дома стал старший брат. По натуре он — лидер, и ему всегда было нелегко занимать второе место. Поэтому после ухода из армии он очень много путешествовал. Пытался заняться археологией. Вдохновленный своей находкой, написал книгу. Именно об этой находке он собирался читать лекции, когда разразилась катастрофа. Тогда могло показаться, что он стремится устроить жизнь подальше от Тренкорн Мэнор… а потом вернулся калекой. Я понимала, что он лишился всяких иллюзий. Мне очень хотелось поговорить с ним подольше. Может, я смогу заставить его взглянуть на будущее по-другому? И моя маленькая надежда вдохновит его? Не думаю, что шансы были большие, но попытаться можно.

Слава Богу, что он мог ездить верхом. Правда, ему требовалась помощь, когда он забирался на лошадь и спускался на землю. Но когда он оказывался на лошади, становился таким же, как раньше. Лукас всегда считался великолепным наездником, и я сразу поняла, что между ним и его скакуном по кличке Чарджер полное взаимопонимание. Животное, казалось, понимало, что с хозяином произошли перемены и за ним следует приглядывать.

Тереза сказала нам:

— Мы никогда не беспокоимся, если Лукас отправляется верхом на длительные прогулки. Если он на Чарджере, то окажется дома, как только пожелает.

В первый вечер за ужином он спросил, езжу ли я верхом.

— Дома у меня изредка была такая возможность. Но в школе у нас были уроки верховой езды. Поэтому я не могу назвать себя абсолютным новичком, но опыта у меня маловато.

— Тебе следует немного попрактиковаться, пока ты здесь, — предложил Карлтон.

— Да, — подхватил Лукас. — Я вызываюсь быть твоим наставником.

— Для такого опытного наездника это будет слишком скучно.

— Нет, мне это доставит удовольствие.

Тереза одарила нас улыбкой. Она очень добрая, я поняла, какая для неё радость, что я гостила у них. Она считала, что Лукасу это приятно и нам хорошо вместе.

Мы провели в Тренкорн Мэнор два дня, когда Джеймс отправился в Труро заниматься своей работой. Фелисити и я остались в особняке ждать его возвращения. Ещё денёк-другой, и мы все вместе отправимся домой.

Ежедневно мы с Лукасом ездили верхом. О многом говорили, в том числе и о своих приключениях. Частенько мы повторялись, но мне кажется, эти разговоры были нам только на пользу. Мне постоянно хотелось выяснить что-нибудь о Пэрриваль Корте.

Я обнаружила, что мне очень нравится бывать в детской. По-моему, Дженифер полюбила меня. Я не очень часто общалась с детьми и не знала, как с ними обращаться. Эту трудность разрешила Дженифер. Она доверительно сообщила мне, что её зовут Дженифер Лоример и живёт она в Тренкорн Мэнор. Ей четыре года. Она была заводилой. Много болтала и всегда была весела. Генри был намного тише её, серьезный мальчик. Он во всём следовал примеру сестры, и раз уж она решила, что я ей нравлюсь, он тоже должен полюбить меня.

Была там нянюшка Крокет — ещё один мой союзник. Думаю, я ей понравилась, потому что поладила с близнецами. Эта немолодая женщина была настоящей хозяйкой детской. Эллен — четырнадцатилетняя её помощница — вела себя с ней как с королевой. Думаю, лет ей было около пятидесяти. Её седые волосы были уложены в пучок, глаза насторожены. У неё была привычка кривить губы, когда ей что-то не нравилось. Это была женщина твёрдых взглядов, и если однажды принимала какое-то решение, оставалась верна ему до конца.

— Нам сильно повезло с ней, — сказала Тереза. — Она очень хорошая няня. Конечно, уже не так молода, но это даже лучше. Энергии ей не занимать, так же, как и опыта.

Нянюшка Крокет любила иногда поболтать, когда дети спали после обеда. Если я была не с Лукасом, то приходила к ней.

У Фелисити с Терезой были общие интересы — ведение домашнего хозяйства, забота о мужьях и детях. Им было о чём поговорить. Представляю, как они, оставшись одни, сплетничали про нас с Лукасом. При каждом удобном случае они старались приблизить нас друг к другу, считая нас «очень хорошей парой». Хотя не было никакой необходимости предпринимать такие попытки, поскольку Лукас ясно дал понять, что предпочитает моё общество любому другому. Мне действительно казалось, что с нашим приездом он стал больше походить на человека, которого я знала раньше. Теперь он время от времени смеялся и делал остроумные замечания, но, увы, частенько с оттенком злобы, которая стала едва ли не главным элементом его речи.

Я понимала, эта размеренная жизнь вскоре будет прервана возвращением Джеймса. Мне очень нравилось здесь, но когда я вспоминала о своей главной цели, меня охватывало отчаяние. Как выяснить правду о деле Саймона?

Меня сводила с ума мысль, что я нахожусь так близко от его дома, но как проникнуть туда, не вызывая подозрений, не имела понятия. Я боялась задавать прямые вопросы. Лукас видел Саймона, и один неверный шаг может подсказать ему, кто такой на самом деле этот Джон Плэйер. Откуда мне было знать, какие действия он предпримет? Джон Плэйер спас нам жизнь, это правда, но если Лукас твёрдо считает его виновным в убийстве, он будет обязан последовать чувству долга.

Я не осмеливалась поговорить с ним о Саймоне, а каким бы это было бы для меня облегчением! Иногда мне хотелось открыться Фелисити. Сколько раз я была близка к этому, но вовремя останавливалась.

Меня охватывало всё большее отчаяние, и в тот день за завтраком я не выдержала.

— Кажется, где-то поблизости было совершено убийство?..

Тереза нахмурилась:

— Ты, наверное, имеешь в виду случай в Пэрриваль Корте?

— Да, — я надеялась, что не показала того беспокойства, которое охватывало меня каждый раз, когда упоминалось это название. — Да, думаю, это было именно там.

— Убийца — приёмный сын, — сказал Лукас.

— Всю жизнь о нём заботились, и вот как он отблагодарил их, — добавил Карлтон, — убил одного из сыновей хозяина дома.

— Мне кажется, ты уже говорила о нём, — повернулась я к Лукасу. — Вы вроде встречались?

— О да. Очень и очень давно. И то мимоходом.

— А далеко отсюда этот дом?

Тереза посмотрела на Карлтона. Он на несколько секунд задумался, потом сказал:

— Если лететь как птица по воздуху, миль семь-восемь. Если ты не птица — немного дальше.

— Есть ли поблизости какой-нибудь город… деревня?

— Это находится неподалёку от… как бы ты сказал, Лукас? Вероятно, Апбридж ближайший город.

— Милях в двух оттуда, — подтвердил Лукас. — А самая ближайшая деревня — Третаррант.

— Это просто селение.

— Да. Всё-таки ближайший крупный город Апбридж.

— Если только можно назвать его большим, — добавил Лукас.

— Это очень приятное местечко, — сказала Тереза. — Правда, я бывала там нечасто.

— Наверное, он очень прославился после смерти того человека?

— Конечно. «Апбридж Таймс» пользовалась большим спросом, — подтвердил Лукас. — У них была информация, что называется, из первых рук. Они очень хорошо знали семью убитого. Вижу, у тебя суеверный интерес к тому месту. Знаешь, что мы сделаем? Завтра отправимся туда на лошадях, и ты воочию познакомишься с пресловутым городом Апбридж.

— Мне бы очень хотелось, — ответила я. Моё сердце трепетало.

Это уже хоть какой-то прогресс.

* * *

На следующий день мы с Лукасом отправились в путь.

— Это целых восемь миль отсюда. Ты выдержишь такое путешествие, Розетта? Восемь миль туда и восемь обратно? Мы перекусим по дороге, возможно, даже в старом добром Апбридже. Мне кажется, по ту сторону Третарранта есть очень неплохое местечко. Как ты считаешь, по силам ли тебе это?

— Конечно. Это вызов.

И не только в этом смысле.

Потом я стала корить себя. Какая польза в том, что я просто посмотрю на место? И всё же, кто знает, что из этого может получиться?

Лукас между тем продолжал:

— Мне помнится, харчевня называлась «Голова Короля». Оригинально, тебе не кажется? Речь идёт о Короле Вильгельме IV — не самом популярном из монархов, если не считать вывесок на кабачках. Мне всегда хотелось встретить вывеску, поминающую Чарльза I. «Умная Голова», а не просто «Голова Короля». Но так и не увидел ничего подобного — хозяева харчевен очень тактичные люди.

Я смеялась вместе с ним. На время он мог забыть о своей озлобленности, но одно обстоятельство постоянно напоминало ему об этом.

Мы миновали кусты ежевики.

— В этом году будет хороший урожай. А как мы радовались, когда удавалось найти немного ягод на острове!

— Мы были рады всему съедобному.

— Иногда я просто диву даюсь…

— Я тоже.

— Интересно, что было бы с нами, не появись тогда пираты?

— Одному Богу известно.

— Правда, мы попали из огня да в полымя?

— По крайней мере, не сгорели.

— Мы да. А что Плэйер?

— Меня это тоже волнует.

Я замолчала. Слишком велико было искушение всё ему рассказать.

— Надеюсь, с ним будет всё хорошо. На меня он произвел впечатление человека, способного спастись в любой ситуации.

— Ему понадобится удача. Кстати, как далеко мы уехали?

— Устала?

— О нет.

— Знаешь, что я тебе, скажу? Однажды ты станешь чемпионом среди наездников.

— Сейчас мне хочется быть лишь в меру опытной.

— Ты почти достигла мастерства.

— Из твоих уст это большой комплимент.

— Скажи мне правду. Можно ли назвать меня старым скрягой?

— Всё к тому идёт. Ты получишь этот титул прежде, чем я стану чемпионкой.

Он засмеялся:

— Правильно. Будь со мной откровенна. Не надо меня жалеть. Карлтон и Тереза… я могу слышать их мысли: «Как бы нам не сказать такое, что расстроит бедняжку?»

— Что же, буду говорить всё, что думаю.

— С тобой так хорошо, Розетта. Надеюсь, ты останешься в Тренкорн Мэнор подольше?

— Нет, я должна вернуться с Фелисити и Джеймсом. Она не может надолго уезжать от детей.

Он вздохнул.

— Нужно заполнить событиями каждый день твоего пребывания здесь. Всё-таки это замечательная идея совершить такое путешествие. Надеюсь, оно не покажется тебе слишком утомительным?

— Разве ты не сказал, что со временем я стану чемпионом по верховой езде? Что ж, может, этот день не так далёк.

— Хорошо. Поедем по полю. Думаю, мы немного сократим путь.

Когда мы пересекли поле, он натянул поводья.

— Посмотри — какой вид. Приятное побережье, не так ли?

— Я не сказала бы, приятное. Довольно высокие, острые скалы.

— Ты права. Здесь творились страшные вещи. Во время шторма злодеи заманивали корабли на скалы, они разбивались, а эти проходимцы вылавливали груз. Могу поклясться чем угодно, местные жители в штормовые ночи до сих пор слышат крики бедняг. Ветер иногда производит такие странные звуки, что некоторые принимают их за голоса привидений.

— Ты уже родился циником?

— Думаю, да. В нашей семье не может быть двух святых.

— Ты относишь Карлтона к святым. И почему только люди снисходительны по отношению к ним?

— Ответ прост. Слишком трудно следовать по их стопам. Мы, грешники, чувствуем в себе некоторое превосходство, поскольку веселее живём.

— Неужели грешники живут веселее, чем святые?

— О да. В то же время они чувствуют, что это несправедливо по отношению к святым. И по этой причине проявляют к ним определённую опеку. Карлтон всегда поступает правильно. Он выучился управлять усадьбой, женился на подходящей девушке, произвёл на свет наследника по имени Генри и очаровательную Дженифер. Все в усадьбе его обожают, при нём дела пошли гораздо лучше, чем когда-либо. О, он обладает всеми добродетелями. Немного найдётся таких людей. В противном случае они лишились бы такой славы. Видишь, грешники тоже в какой-то мере полезны.

— Это огромное преимущество, что Карлтон оказался таким хорошим сквайром.

— Всё, что касается Карлтона, можно определить одним словом «хороший».

— Ты тоже не лишён хороших черт… как и он.

— О, но у него обе ноги в полном порядке.

И снова злобность в голосе, в любой момент готовая проявиться. Я пожалела, что завела этот разговор.

— Всё-то у Карлтона хорошо, — продолжал он. — Так было всегда. Только пойми меня правильно, у него такая натура, что всё выходит правильно.

— Лукас, тебе не повезло. Но с этим надо смириться. Ничего нельзя поделать. Но ведь жизнь продолжается.

— Ты права. В отличие от Плэйера, я, по крайней мере, на свободе. Меня это мало радует и лишний раз доказывает порочность моей натуры.

— Ты, ты свободный человек.

— Посмотри! Там виден дом.

— Дом?

— Пэрриваль Корт. Смотри прямо и немного направо. Вот он.

Наконец-то я увидела его. Выглядел он величественно и располагался на небольшом склоне, выходящем к морю.

— Впечатляет, — признала я.

— Это очень древняя усадьба. Тренкорн по сравнению с ней просто юнец.

— Не могли бы мы взглянуть на него поближе?

— Почему нет?

— Тогда поехали.

— Между прочим, в таком случае придётся пожертвовать Апбриджем.

— Мне бы хотелось посмотреть на усадьбу.

— Думаю, ты немного устала.

— Возможно.

По дороге я думала о том, что это тот самый дом, куда привезли пятилетнего Саймона.

Теперь я более отчётливо видела его. Это был чуть ли не замок с зубчатыми стенами из серого камня.

— Он словно из средневековья.

— Какая-то часть — несомненно. Но такие дома перестраивают по многу раз, и иногда получается настоящая смесь стилей.

— Ты ведь однажды был там?

— Да, но я мало что об этом помню. Я почти забыл о его существовании, пока не случилось убийство. Это, конечно, оживило мою память.

Я надеялась, что кто-нибудь появится. Может, оставшийся в живых брат или та прекрасная женщина, из-за которой всё произошло. Хотелось бы взглянуть на неё.

Лукас неожиданно сказал:

— Я уверен, что «Голова Короля» не так далеко. — И когда дорога сделала поворот, удаляясь от побережья, он воскликнул: — Вон там! Однако это не «Голова Короля». Место то, но название другое — «Король Моряков». Тот же монарх, только с другим прозвищем. Поехали, оставим лошадей в конюшне. Им нужен отдых. И нам тоже. Если останется время… в чём я сомневаюсь… можно было бы взглянуть на Апбридж. Только не расстраивайся, если мы этого не сделаем.

— Мы и без того провели чудесный день, и не может быть повода для расстройства, — заверила я его.

С моей помощью он спешился, сделав это, насколько возможно, независимо. Убедившись, что лошади в хороших руках, мы направились в харчевню. Кроме нас там никого не было, и нам это понравилось.

К нашему столику поспешил хозяин.

— Что закажете, сэр, миледи? Боюсь, остались только холодные закуски, Но могу пообещать вам чудесное пиво и ветчину. Правда, имеется ещё горячая похлёбка из чечевицы.

Мы сказали, что это как раз то, что нам нужно, и через несколько секунд получили сидр в оловянных кружках.

Служанка принесла нам еду, которая оказалась превосходной, и пока мы ели, вышла жена хозяина поинтересоваться, не нужно ли нам что-нибудь ещё.

Это была дородная женщина, которой очень нравилось поболтать с посетителями.

Она спросила, издалека ли мы приехали.

— Из Тренкорн Мэнор, — ответила я.

— О, мне хорошо знаком этот прекрасный старинный особняк… Конечно, не такой старинный, как Пэрриваль Корт.

— Знаете, мы как раз проезжали мимо него, — возбужденно заговорила я. — Там кто-нибудь живёт сейчас?

— Да что вы такое говорите? Конечно. Пэрривали живут там испокон веков. Они любят прихвастнуть, что появились здесь вместе с Уильямом-Завоевателем, с тех пор и живут здесь.

— Таких много. Им нравится рассказывать, что они поселились здесь с незапамятных времен, — подтвердил Лукас.

— О, Пэрривали действительно живут здесь целую вечность. Правда, сейчас остался только сэр Тристан, а мистера Космо…

— Я что-то читала об этом в газетах. Это было не так давно.

— Всё правильно. В то время люди только и говорили об этом. Но всё быстро забывается. Спроси сейчас об убийстве в Пэрривале, вроде как никто и не знает ничего. А я вот что скажу, это — часть истории, и люди должны об этом знать.

— Можно подумать, что у вас нездоровое влечение к таким вещам, — заметил Лукас.

Она посмотрела на него так, словно считала, что он немного не в себе. А чтобы убедить её в этом окончательно, Лукас скорчил озорную гримасу.

— Знаете, — сказала она, оправдываясь, — когда это произошло, вся округа кишела людьми — репортёрами, детективами и прочими. Двое из них остановились как раз под этой крышей. Они сказали, что ведут расследование. Как видите, мы оказались в центре событий.

— Очень удобно устроились, — съязвил Лукас.

— Ну что ж, пойду займусь делом. Хватит уж болтать.

— Мне было очень интересно. Я хотела бы услышать больше, — заметила я после её ухода.

— У сторонних наблюдателей зачастую извращенное представление.

— По крайней мере, они находятся вблизи происшествия.

Служанка принесла очень Вкусный бисквит с черешней. Как только мы покончили с ним, хозяйка, не удержавшись, снова подошла к нам. Я была рада, что она не устояла перед искушением посплетничать ещё.

— Приезжие не часто сюда заглядывают, — поделилась она. — Конечно, у нас есть завсегдатаи из местных, но такие посетители, как вы, редко ездят этой дорогой. В то время всё было по-другому, когда случилось происшествие в Пэрривале.

— Убийство прибыльная вещь для бизнеса.

Она как-то вымученно посмотрела на него, и я поспешила направить разговор дальше.

— Должно быть, вы многое знаете об этой семье?

— А как же. Я ведь прожила здесь всю жизнь. Родилась в этой самой харчевне. Она принадлежала моему отцу. А когда я вышла замуж за Вильяма, дело перешло к нему. Когда-нибудь его сменит мой сын, Вильям-младший.

— Целая династия, — пробурчал Лукас.

Я поспешно сказала:

— Это замечательно, что ваша харчевня переходит по наследству из поколения в поколение. Этим можно гордиться.

Она просияла. Я поняла, что она видит во мне милую собеседницу, с которой можно в удовольствие посплетничать, несмотря на присутствие моего спутника.

— А вы часто виделись с Пэрривалями?

— О да. Они всегда заглядывали сюда. Я помню даже, как привезли сюда Саймона. Того самого… вы знаете.

— Да, знаю.

— Это было лет двадцать назад. Мы с Вильямом только поженились. Там был настоящий переполох, скажу я вам, когда сэр Эдвард привёз его в дом и сказал, что он будет там жить. Конечно, ясно. Какая женщина потерпит такое?

— Совершенно с вами согласна.

— А потом, с какой стати такой человек, как сэр Эдвард, привозит в дом чужого ребёнка? Потом все только и говорили, что миледи святая женщина, если примирилась с этим. Хотя была она вовсе не такой. Настоящая фурия. Но сэр Эдвард был из тех мужчин, что говорят мало, но зато как скажут, так и будет. Раз уж он сказал, что мальчик останется в доме, так оно и вышло.

— Это был Саймон, — повторила я.

— Нельзя сшить шёлковый кошель из уха свиньи.

— Вы хотите сказать…

— Да, откуда он появился, я вас спрашиваю? С каких-нибудь задворков? Если так, я не удивлюсь.

— Почему же сэр Эдвард позволил жить ему на задворках, а потом взял к себе в Пэрриваль Корт?

— Что тут сказать? Люди осознанно совершают поступки. Как бы там ни было, а он оказался здесь. Обращались с ним как с сыном. Когда пришло время, ему наняли учителя… это было до того, как он пошёл в школу. Хороший был паренёк. Он любил рассказывать мне, как они там живут. А потом пришло время идти в школу. Саймон пошёл в школу… как Космо и Тристан. И как он им отплатил? Убил мистера Космо? Вот вам и благодарность.

— Но разве можно быть уверенным, что именно он совершил убийство?

— Это яснее ясного. Тогда чего бы ему понадобилось бежать?

— Вполне логично, — заметил Лукас.

— Могли быть другие причины, — возразила я.

— О, это явный признак вины, — не воздержался от комментария Лукас.

— Да, он точно виновен. Он ревновал. Конечно, там замешана молодая вдова, Мирабель… Тогда она была миссис Бланшар. Теперь, разумеется, леди Пэрриваль. Она приехала сюда со своим отцом, майором… Милейший джентльмен. У неё есть дочь, Кейт. Бывшая миссис Бланшар такая красавица. Одна из тех рыжеволосых милашек, на которых хочется взглянуть ещё раз. Она проявляла интерес к мистеру Космо, и все знали, что пройдёт немного времени, как она станет миссис Пэрриваль. Космо был от неё без ума. Тристан тоже любил её, не говоря уже о Саймоне. Все трое были влюблены в молодую вдову. И что же делает Саймон? Заманивает Космо в этот заброшенный дом на ферме — Биндон Бойз, так её называют, — и стреляет в него. Говорят, прямо в голову. Он мог бы уйти незамеченным, если бы не мистер Тристан — теперь сэр Тристан. Он вошёл как раз вовремя и поймал его на месте преступления.

— А где находится этот заброшенный дом?

— О… это на побережье. Он до сих пор там стоит. Скоро превратится в руины. Его собирались починить, и тут всё это произошло. С тех пор и оставили его, как есть. Никто не захочет жить в доме, где произошло убийство. Ой, что-то я много болтаю. Муж всегда меня за это бранит.

— Было очень интересно.

— Это уж точно, — гордо подтвердила она, — не у всякого происходит убийство, можно сказать, рядом с домом. Всем интересно узнать побольше. Когда это случилось, ни о чём другом не говорили.

Когда мы выходили из харчевни, я испытывала разные чувства. Меня расстроило мнение хозяйки о Саймоне. С другой стороны, я была рада поговорить с человеком, который действительно жил неподалёку от него, когда происходили эти события. Она не сомневается в его виновности. И я думаю, что все в округе вынесли ему такой же приговор. Он ещё больше навредил себе своим побегом.

По дороге обратно Лукас сказал:

— По-моему, наша болтливая хозяйка доставила тебе удовольствие.

— Мне действительно было интересно.

— Убийство притягивает к себе интерес большинства людей. В этом случае присутствует ещё и тайна. Хотя есть ли здесь что-то таинственное?

— Кто знает? А ты как считаешь, что произошло на самом деле?

— Да это же ясно, разве нет? Он убежал.

Я ничего не осмелилась сказать. Мне хотелось закричать: «Он не виновен. Я это знаю». Как трудно было заставить себя молчать.

Когда мы добрались до Тренкорн Мэнор, я почувствовала, что устала. Мне удалось взглянуть на Пэрриваль Корт, но ничего нового я не узнала. Я убедилась, какое сильное у людей предубеждение против Саймона. Пусть это их личное мнение, однако против него всегда будет тот факт, что он бежал.

* * *

Нянюшка Крокет уложила детей спать после обеда. Дневной сон им на пользу, говорила она. У Эллен был выходной день, и девушка направилась навестить родителей в соседнюю деревушку.

Мне нравились задушевные беседы с нянюшкой. Я кое-что узнала о её прошлом. Родом она из Лондона и приехала в Корнуол, чтобы получить место прислуги — первое в своей жизни.

— На первых порах я скучала по дому. Никак не могла привыкнуть. Мне так не хватало моих близких. А потом появились малыши. Проходит время, и они уже начинают кое-что значить для тебя. Мне очень понравилось здесь — болота, мхи, море и всё такое. Когда находишься здесь, хочется гулять и гулять по окрестностям. Там действительно есть на что посмотреть.

Я рассказала ей о нашей прогулке, которая доставила мне настоящую радость.

— Мы заехали очень далеко. До местечка неподалёку от Апбриджа. Вы знаете этот городок?

— Знаю ли я! — воскликнула нянюшка Крокет. — Мне да не знать. Я жила там одно время. И незадолго до этого жила совсем рядом.

— А знакомо ли вам поместье Пэрриваль Корт?

Она ответила не сразу. На лице её появилось странное выражение, значение которого я понять не могла. Потом она сказала:

— Думаю, что знакомо. Я там жила лет восемь или девять.

— Вы имеете в виду… в самом доме?

— Конечно, мисс.

— Вы действительно жили там?

— Да, я была няней у мальчиков.

— Вы говорите о Космо… Тристане и… Саймоне?

— Да. Я как раз была в детской, когда привезли маленького Саймона. И хорошо помню тот день. Никогда не смогу забыть. Сэр Эдвард передал мне его в руки и сказал: «Это Саймон. С ним должны обращаться как с остальными». Малышка… Я видела, как он напуган, потрясён. Тогда я взяла его за руку и сказала: «Не волнуйся, миленький. Нянюшка Крокет с тобой, всё будет в порядке». Сэр Эдвард был очень доволен мной. А это, скажу я вам, большая редкость. Он сказал: «Благодарю вас, няня. Присмотрите за мальчиком. Поначалу он будет чувствовать себя непривычно». Мы очень привязались друг к другу, Саймон и я.

Мне с трудом удавалось сдерживать своё возбуждение.

— Какой странный поступок… привезти в такой знатный дом чужого ребёнка. Есть ли этому какое-нибудь объяснение?

— О, сэр Эдвард и не собирался ничего объяснять. Он просто сказал, так, мол, и так, и делу конец. Если он сказал, что малыш будет жить в детской, значит, так оно и будет.

— Расскажите мне о мальчике. Какой он был?

— Милый парнишка… Был очень привязан к кому-то, кого он называл «Ангелом». Могу только догадаться, что это его мать. Я кое-что разузнала у него… Но вы знаете, как это бывает с детьми. Они видят вещи не так, как взрослые. Он рассказывал мне об Ангеле и тёте Аде, которая вселяла ужас в его маленькое сердечко. Я так поняла — они похоронили Ангела, и тогда его привезли в Пэрриваль Корт. Он не выносил звона колоколов по усопшему. Однажды я нашла его под кроватью. Он зажимал ладошками уши, чтобы не слышать этих звуков. Он думал, что тётя Ада заберёт его к себе, но сэр Эдвард привёз его сюда.

Я слушала её и вспоминала остров и голос Саймона, когда он рассказывал мне, как прятался от тёти Ады под столом.

— Мальчик жил в новой семье, и, конечно, вокруг этого ходило много сплетен. Кто такой этот мальчик? Все говорили, что он сын сэра Эдварда, и мне сдаётся, они правы. Но всё это как-то странно: он не из тех, кто ухлёстывает за женщинами. Всегда такой правильный, суровый и непреклонный.

— Иногда такие люди ведут тайную жизнь.

— Да, такое случается. Но как-то не верится, что сэр Эдвард мог позволить себе подобные шалости. Он любил, чтобы все работало как отлаженные часы, не дай Бог кому-то опоздать к столу… О, начиналась настоящая буря. Вы знаете такой тип людей. У них был один лакей, который раньше служил в армии. Он говорил, что жизнь в этом доме напоминает ему военный лагерь. Теперь вы понимаете: сэр Эдвард был не из тех, кто гоняется за девушками. Не то, что другие. Я слышала, есть такие хозяева, у которых ни одна молодая прислуга не чувствует себя в безопасности. А в Пэрриваль Корте все были спокойны, даже самые миленькие из девушек.

— Он был добр к мальчику?

— Не сказать, чтобы очень, но и плохо с ним не обращался. Он просто привёл его в дом и велел обращаться с ним как и с собственными детьми. Потом, казалось, он и вовсе о нём забыл. Прислуге не понравилось его распоряжение. Знаете, какие они, эти слуги. Считали, что маленький Саймон не имеет права жить в детской наравне с детьми хозяина, и, думаю, давали ему это понять.

— А как к этому отнесся он?

— Кто знает, что творится в их маленьких головушках? Но он был умный мальчик. Думаю, он всё понимал.

— Я вижу, вы любили его?

Нежная улыбка тронула её губы.

— Из всех детей, которые у меня были, этот был особенным. Мне думается… в его жизни я заняла место Ангела. Если что-нибудь случалось, он бежал прямо ко мне. Саймон был старше мальчиков всего лишь на год, два. Пока они были маленькие, это было преимуществом. Но вскоре они поняли разницу. Братья были детьми хозяина дома, а он чужак. Вы ведь знаете детей? Космо… он старший… напускал на себя важный вид. Он уже считал себя хозяином. А Тристан был настоящим маленьким демоном. Я заметила, что такое часто происходит с младшими из сыновей. Но Саймон… Он был особенным. Может, из-за того, что появился в доме таким необычным образом… скучал по маме… а потом, подумать только, завяз в такой трясине.

— Вы ведь хорошо их всех знали, как вы думаете, что случилось?

— Что я думаю… Нет, я знаю, он этого не делал. Саймон просто не мог совершить такое.

— Но он бежал.

— О, все только об этом и говорят. Да, убежал, но у него были на это свои причины. Он может о себе позаботиться. И найдёт какой-нибудь выход. Я постоянно думаю об этом, потому что немного беспокоюсь. Просыпаюсь по ночам и спрашиваю: «Где он сейчас?» Потом успокаиваю себя: «Где бы он ни был, он знает, что делать». Тогда мне становится легче. Я верю, с ним всё будет в порядке. Саймон сам понимает, что для него лучше.

— Я была в харчевне «Король Моряков». Мы с мистером Лукасом перекусили там немножко. Хозяйка харчевни считает его виновным.

— Это, должно быть, Сара Маркс. Что она понимает? Старая сплетница. Думает, раз она жена землевладельца, то всё знает. Ей бы только посплетничать. Дай только повод, и она в пух и прах разнесёт репутацию любого человека. Знаю я её… и знаю Саймона. Жизнью готова поклясться, что он не виновен.

— О, нянюшка, как вы думаете, где он?

— Никто не знает. Исчез и всё. Он выжидает своего часа.

— Вы считаете, он вернётся, как только добудет доказательства, проливающие свет на это происшествие?

— Может быть.

— А он напишет вам?..

— Возможно. Он знает, что я никому не проболтаюсь. С другой стороны, он может подумать, что не следует вмешивать меня в это дело. Закон говорит что-нибудь об этом?

— Кажется, это называется пособничеством.

— Вот-вот. Хотя лично я не возражаю. Если бы у меня было сто фунтов, я отдала бы их, лишь бы получить от него весточку.

На душе у меня потеплело. Она была моим союзником. Мне удалось разговорить её. После этого мы часто сидели в детской, когда малыши укладывались спать, и вели с няней Крокет долгие беседы.

* * *

Моя дружба с близнецами крепла день ото дня. Дженифер относилась ко мне как к своей собственности, и это доставляло мне массу удовольствия. Она поведала о тайной жизни своих кукол. Рассказала о их достоинствах и недостатках. Таким образом я узнала, что Реджи, медвежонок, не хочет пить лекарства, а одноглазая кукла Мейбл, которая потеряла глаз в каком-то таинственном происшествии, так боится темноты, что Дженифер приходится брать её с собой в постель на ночь. Я придумывала для малышей всякие истории, и они слушали их, затаив дыхание.

Время проходило быстро, а мне вовсе не хотелось уезжать. Но скоро нам всё-таки придётся вернуться домой. Фелисити начала проявлять беспокойство, но она понимала, что моё пребывание здесь мне на пользу… и приятно для Лукаса. Будучи совершенно неэгоистичным созданием, она подавила свои собственные желания и радовалась за нас.

Но даже она не могла догадаться, насколько благотворно повлиял на меня рассказ нянюшки Крокет, которая растила Саймона и верила в него. Фелисити была счастлива просто тем, что мы с Лукасом вместе и что мне доставляет огромную радость общаться с малышами.

Всё было просто замечательно. Но потом наступил день, когда события приняли трагический поворот.

День начался довольно обычно.

За завтраком мы говорили о сильном ливне, что прошёл ночью. Потом Тереза вспомнила о старенькой миссис Грегори, матери одного из фермеров.

— Я должна навестить её, — сказала она. — Прошёл почти месяц, как я была там в последний раз. Она подумает, что я забыла про неё.

Я решила, что миссис Грегори прикована к постели, и самое лучшее лекарство для неё — посетитель, с которым можно поговорить о том о сём. Тереза, будучи в курсе дел всей округи, была особенно желанным гостем. Она сообщила, что навещает старушку по возможности регулярно. Берёт с собой гостинец: печенье, сладости, бутылочку вина — всё, что, на её взгляд, может доставить ей удовольствие. Но самое приятное для неё, конечно, поболтать часок с гостем.

— Если поедешь туда, — вмешался Карлтон, — при случае загляни к Мейсонам. У них там нелады с крышей, так передай им, что Том Ален подъедет к ним на этой неделе.

— Отправлюсь сразу после завтрака, — ответила Тереза.

Утро было приятное, не слишком жаркое, идеальное для прогулки верхом. Лукас был весел, как никогда. Он предложил поехать в сторону Апбриджа.

— Твой любимый маршрут, — сказал он с улыбкой. — Кажется, Снежинка идёт туда автоматически, не дожидаясь указаний. Ты, наверное, тоже помешалась на этом убийстве.

— Просто здесь приятно проехать верхом.

В этот день я заметила, что действительно добилась успехов в верховой езде. Мы находились в нескольких милях от Апбриджа, но решили, что пора возвращаться, иначе опоздаем к ленчу. Мы могли бы отправиться в харчевню «Король Моряков», но никого не предупредили, что не вернёмся к ленчу, и повернули назад.

Проехав по узкой извилистой дорожке, за очередным поворотом увидели пастуха с отарой овец, которые перегородили дорогу. Мы остановили лошадей и стали ждать. Позади нас послышался цокот копыт. Я обернулась и увидела всадницу — молодую женщину удивительной внешности. Шляпка для верховой езды элегантно сидела на рыжих волосах. Миндалевидные зелёные глаза смотрели на нас с удивлением и досадой. Так смотрят люди, столкнувшиеся с неожиданным препятствием.

— Неудобства сельской жизни, — сказала она.

— С которыми мы должны примириться, — ответил Лукас.

— Вы издалека?

— Из Тренкор Мэнор.

— О, должно быть, вы мистер Лоример, который попал в кораблекрушение?

— Он самый. А это мисс Крэнли, которая была на том же корабле.

— Как интересно! Меня зовут Мирабель Пэрриваль.

— Очень приятно познакомиться, леди Пэрриваль.

Я была настолько ошеломлена, что только диву давалась. Представляю, как они были ею очарованы, когда она появилась у них.

— Благодаря овцам, — сказала она. — О… они уже почти прошли.

Мы отправились дальше. Впереди дорога расходилась в двух направлениях. Она свернула налево, мы направо.

Попрощавшись, она уехала.

— Какая красивая женщина, — заметила я. — Значит, это и есть Мирабель — роковая женщина.

— И, надо признать, очень подходит к этой роли.

— Да. Не могу отрицать. Как странно, что мы так встретились.

— Вовсе нет. Она живёт поблизости.

— И когда ты упомянул Тренкорн Мэнор, она догадалась, кто ты.

— Да, я так же по-своему знаменит, как и она. Остаться в живых после кораблекрушения, что чего-то стоит, это, конечно, не столь волнующе, как оказаться замешанным в убийстве, но всё-таки…

Когда мы добрались до Тренкорн Мэнор, навстречу нам выбежал один из конюхов.

— Произошёл несчастный случай, — взволнованно сказал он.

— Несчастный случай? — закричал Лукас. — С кем?

— Миссис Лоример… Обвал… её только что привезли.

* * *

Дом погрузился в траур.

Только утром Тереза была полна жизни, а теперь она мертва. Мы все были слишком шокированы, чтобы поверить в эту трагическую смерть.

Она отправилась к миссис Грегори, отвезла подарки, посудачила с ней около часа, потом ушла. На ферму Мейсонов она поехала по тропинке, что вела вдоль холма. Тереза часто ездила этой дорогой и не считала её опасной. Но проливной дождь вызвал неожиданный обвал породы. Очевидно, груда земли обрушилась прямо перед лошадью, животное испугалось, потеряло равновесие и покатилось по склону холма в долину. И вот… Тереза погибла, и в Тренкорн Мэнор поселилось горе.

Ко мне подошла Фелисити.

— Хорошо, что мы здесь. Конечно, утешить Карл-тона ничем невозможно. Может, нам следует задержаться здесь?

— Думаю, надо подождать. Сейчас не время говорить с ними об этом. Может, после похорон? Посмотрим, что будет.

Когда представился подходящий случай, я спросила Лукаса, считает ли он, что нам нужно уехать?

— О, только не сейчас, прошу. Мой брат онемел от горя. Я думаю, он ещё не совсем осознал, что случилось. Он и сам не догадывается, насколько его жизнь зависела от жены. Они целиком посвятили себя друг другу. И сейчас нужно позаботиться о нём прежде всего. Боюсь, что мы все воспринимали Терезу как нечто само собой разумеющееся. Её хороший характер, неэгоистичность, добро, которое она делала нам. Только теперь понимаешь, какой она удивительный человек. Карлтону повезло, но от этого ещё больше будет боль потери. Он будет тосковать по ней каждую секунду. Нам всем будет ужасно недоставать её. Пожалуйста, не уезжай пока, Розетта.

— Джеймсу нужно возвращаться на работу.

— Да… он скоро приедет за вами.

Я кивнула.

— Но это не значит, что ты должна ехать с ними.

— Я должна ехать с ними.

— Не пойму — почему. Ведь тебе-то не надо возвращаться к работе.

— Я… не думаю, что моё присутствие здесь будет уместно… в такой момент.

— Глупости. Твоё присутствие поможет.

Я рассказала о нашем разговоре Фелисити.

— Он прав, — был её приговор. — Ты вернула его к жизни и должна помочь ему в столь тяжелое время.

— Но я не могу остаться здесь без тебя.

— Думаю, твоя тётушка Мод решила бы, что тебе следует отправиться домой. Но я не понимаю, почему бы тебе не задержаться здесь ненадолго. Джеймсу нужно возвращаться, и я, конечно, поеду с ним.

Вскоре приехал Джеймс. Его потрясла гибель Терезы, и мы никак не могли поверить в реальность происшедшей трагедии.

Няня Крокет сказала:

— Этот дом никогда уже не будет прежним. При миссис Лоример всё шло как по маслу. Теперь будет по-другому. Но больше всего я беспокоюсь о детях. Как они будут скучать по мамочке. Но у них есть я, а теперь и вы, но, Боже Святой, как они будут скучать. Она всегда приходила к ним в детскую. Они ждали её. Не знаю, как это на них скажется.

Мне было отчаянно жаль Карлтона. Он ходил по дому как зачарованный. Лукас жаловался, что с ним невозможно ничего обсудить. Он хотел говорить только о Терезе.

Лукас сам был сильно расстроен.

— Это самое худшее из всего, что могло случиться с Карлтоном, — сказал он. — А я был просто эгоистичной скотиной, когда плакался о своих несчастьях, говорил, что он счастливчик, всё ему валится в руки, а теперь… Ничем его не утешить.

Я боялась похорон. Со всех окрестностей в церковь стекались люди. Это был поистине всеобщий траур. Терезу очень любили и уважали.

Нянюшка Крокет осталась с детьми в детской. О чём они думают, когда слышат похоронный звон колоколов? И снова я вспомнила о Саймоне. Для него этот звон означал потерю Ангела и встречу с неизвестностью.

Когда все ушли и дом затих, я прошла в детскую. Нянюшка Крокет была одета во всё чёрное. Она печально качала головой.

— Они всё время меня спрашивают. А что можно объяснить таким крохам? Они не понимают. «Она отправилась на небеса», — говорю я им. «А когда она вернётся?» — «Знаете, когда люди отправляются на небеса, они задерживаются там на какое-то время». А Дженифер сказала: «Невежливо уходить слишком рано, правда?» Я чуть не разрыдалась. А потом Дженифер добавила: «Она пьёт чай с Богом, а вокруг них ангелы». Прямо сердце разрывается.

Дети услышали, что мы разговариваем, и прибежали к нам.

Они остановились, глядя на меня, и лица их посерьёзнели. Они чувствовали, что случилось что-то ужасное, и все очень расстроены.

Дженифер не сводила с меня глаз, и тут личико её неожиданно сморщилось.

— Я хочу к своей мамочке.

Я протянула руки, и она подбежала ко мне. Генри последовал за сестрой. Я крепко прижала их к себе.

Это убедило меня окончательно, что сейчас я не могу уехать. Необходимо на какое-то время остаться.

* * *

Я была рада, что осталась и делаю что-то полезное, несу хоть какое-то утешение потрясённым горем обитателям дома.

Много времени я проводила в детской с детьми. Приходила к ним в тот час, когда обычно навещала их мать. Вместе с нянюшкой Крокет нам удалось сгладить первые дни их жизни после трагедии. Они были ещё слишком малы, чтобы в полной мере осознать происшедшее, а мы старались отвлечь их от невесёлых раздумий. Иногда они увлекались игрой и на время забывались. А то вдруг кто-нибудь из них просыпался ночью и начинал звать маму. Другой немедленно просыпался и подхватывал крик. Но обычно рядом находились няня или я, готовые успокоить их в любой момент.

Карлтон оставался по-прежнему отрешённым. Слишком неожиданным был этот удар. К счастью, в усадьбе было много работы. Он брался за все дела, чтобы занять себя чем-то. Где бы он ни появлялся, его встречали с сочувствием и пониманием. Я знала, что никогда он не будет прежним. До трагедии жизнь его протекала размеренно и гладко, и он считал, что так будет всегда. Как трудно ему примириться с тем, что случилось. Казалось, он никогда не поймёт, что Терезы больше не будет с ним.

Лукас более философски относился к жизни. Он как раз не ждал, что всё будет гладко. В его жизни уже случилась трагедия, и он не удивился бы, если она оказалась не последней. Возможно, поэтому он смотрел на вещи более реалистично.

— Ты так много для нас сделала. Нам повезло, что здесь были вы, когда это произошло, — обратился ко мне Лукас.

— Мне хотелось бы сделать ещё больше.

— Это просто чудо, как вам с няней удалось успокоить детей. А Карлтон… Только время поможет ему.

Мы выезжали изредка на короткие прогулки, и время проходило незаметно.

Глава 5 Гувернантка

Мне нельзя было оставаться в Тренкорн Мэнор до бесконечности, хотя возвращение в Лондон отнюдь не радовало. Я приехала сюда в надежде узнать что-то, что помогло бы раскрыть тайну. Теперь я понимала, насколько наивным был мой оптимизм.

Смерть Терезы на время заставила меня забыть о той, другой трагедии, но теперь моя одержимость вернулась. Иногда мне казалось, что если бы я могла попасть в Пэрриваль Корт, по-настоящему узнать всех участников той драмы, я чего-то добилась бы. Глупо было надеяться, что смогу что-то сделать, просто находясь рядом. Бывали моменты, когда я уже готова была поделиться тайной с Лукасом. Может, он что-то подсказал бы мне. Но, с другой стороны, он мог назвать мою веру в Саймона романтическим заблуждением.

Нет, я не могла доверять Лукасу, но до чего же мне хотелось поделиться с кем-нибудь… С кем-то, кто будет действовать заодно со мной, поможет расследованию, кто верил бы в невиновность Саймона.

Делать было нечего. Мне придётся вернуться домой.

При мысли о возвращении в Блумзбери, к властной тёте Мод я совсем падала духом. Это было невыносимо. Кроме того, надо было думать о будущем. Моё фантастическое приключение послужило мостиком между моим детством и взрослой жизнью.

Я чувствовала себя одинокой и растерянной. Ах, если бы… повторяла я себе… Если бы только я могла доказать невиновность Саймона! Если бы он мог вернуться, и мы были вместе!

Между нами возникли узы, которые, казалось, не будут расторгнуты никогда. Лукас участвовал в нашем приключении, но не так, как мы. Хотя в тот момент мы были рядом, он не разделил нашей тайны, поэтому оставался в стороне. Он был очень наблюдательным человеком. Иногда мне казалось, что он должен был что-то заметить.

Так я терзалась сомнениями и по завершении каждого дня понимала, что не могу продолжать ту же жизнь. Рано или поздно мне придётся принимать решение. Не следует ли мне отказаться от моего безнадёжного дела? Не следует ли вернуться в Блумзбери и отдаться в умелые руки тёти Мод?

Одним из моих главных утешений были разговоры с няней Крокет, Она оставалась моей связью с Саймоном. Она любила его так же, как (теперь я готова была это признать) любила его и я.

Убийство в Биндон Бойз занимало её так же сильно, как и меня. По правде говоря, она возвращалась к этой теме и без моих подсказок, и постепенно я узнавала от неё важные детали.

Ей даже было кое-что известно об укладе Пэрривалей в то время.

— Я время от времени у них бывала, — говорила няня. — Это было как раз перед тем, как всё развалилось. Видите ли, когда мальчики пошли в школу, я получила место в Апбридже, совсем неподалёку. Чудесная она была малышка… Грейс её звали. Я очень к ней привязалась. Это помогло мне немного утешиться, когда я потеряла моего мальчика. Не то чтобы он был совсем потерян. Саймон был не из тех, кто такое допустит. Он, бывало, меня навещал, а иногда я приезжала в Пэрриваль выпить чашку чая с тамошней домоправительницей, миссис Форд. Она мне приятельница. Мы с ней всегда ладили. Она там всем заправляла, да и теперь тоже. Даже дворецкий у неё под каблуком. Такая она женщина. Но добросердечная… Хоть и знает, как добиться порядка. Ну, надо думать, для того домоправительницы и нужны. Не то чтобы я разрешила ей вмешиваться в дела детской. Со мной она этого не пробовала… И мы всегда были приятельницами… или почти всегда. Так вот, я приезжала попить с ней чайку и узнать новости.

— Так вы перестали с ними видеться, только когда приехали сюда?

— О, я и сейчас время от времени там бываю. Если Джек Возчик что-нибудь отвозит в Апбридж, он меня с собой прихватывает. Оставляет меня в Пэрривале, а на обратном пути заезжает за мной.

— Так вы и сейчас бываете в Пэрриваль Корте!

— Ну, я уже месяца два туда не наведывалась. А когда были все эти дела, я и вовсе там не появлялась. Это выглядело бы нехорошо… А потом там была полиция, и все совали носы… Если вы меня понимаете.

— А когда вы были там в последний раз?

— Наверное, месяца три тому назад. Теперь всё это уже не так. Всё не так… как Саймон исчез.

— Но это ведь уже довольно давно!

— Да… давненько. Когда происходит убийство, так всё меняется.

— Расскажите мне о Пэрривале.

— Вы такая же, как все, мисс. Тоже любопытничаете из-за убийства.

— Ну, так ведь это была настоящая загадка, правда? И вы не верите, что его совершил Саймон.

— Не верю! И всё бы отдала, чтобы это доказать.

— Может, ответ где-то в доме.

— И что это вы хотите сказать?

— Кто-то должен был убить Космо. Может, кто-то из живущих в доме знает, кто это сделал.

— Кто-то где-то знает правду — это уж точно.

— Расскажите мне об этом доме.

— Ну, там ведь был сэр Эдвард, так?

— Он умер.

— Да. Примерно в то же время, что и убийство произошло, так? Он сильно заболел ещё до этого. Считалось, что он не поправится.

— А старая леди Пэрриваль?

— Она была тиранка. С севера… Они там совсем другие. Привыкла, чтобы всё было, как ей хочется, и сэр Эдвард не спорил с ней… Если только это не было важное дело, вроде как взять в дом мальчика. Она этого не хотела… понятное дело, но он сказал, что так будет — так и было. Ну, вот она и не давала никому забыть, что это её деньги спасли Пэрриваль. Миссис Форд говорила, что иначе древоточцы его быстро бы прикончили… Но тут она и появилась. И у неё были её мальчики — Космо и Тристан. Она ими гордилась. И вот привезли Саймона. Может, бедняжечке было бы лучше, если бы были открытые ссоры, а не эти уколы и обиды. И это не только её милость. Слуги тоже, и другие. Я такого в моей детской не допускаю… Но я вам уже всё это рассказывала.

— Мне нравится слушать. И каждый раз вы говорите что-то новое.

— Ну, так вот. Жизнь в Пэрривале была не очень счастливая. Отношения сэра Эдварда с её милостью были не очень хорошие. Это всегда чувствуешь. Конечно, он всегда относился к ней с уважением, она была хозяйкой его дома… Но всё равно это было заметно. Её светлость была из таких женщин, которые почти любого мужчину приберут к рукам. Но сэр Эдвард был странный. Он был хозяином, но это её деньги спасли дом. И сэр Эдвард был очень строг. Если девушка спутывалась с кем-нибудь, так их моментально вели под венец, пока ещё не было неприятностей. А утром в холле читали молитвы, и все домашние должны были присутствовать.

А потом наступил день, когда мальчиков отправили в школу, и няня Крокет стала не нужна. Но я получила место в Апбридже… Совсем близко. А всё-таки грустно бывает с ними расставаться. Привязываешься. Пока они с вами — они ваши дети. Так уж бывает.

— Да, конечно. Расставаться тяжело.

— Мне с моими повезло. Саймон, бывало, приходил меня навестить, и я время от времени пила чай с миссис Форд.

— А после Грейс вы приехали сюда?

Она кивнула.

— Всё случилось в мой последний год в Апбридже.

— Так вы были совсем близко, когда это произошло! — воскликнула я, не сумев скрыть возбуждения.

— Я пару раз её видела.

— Кого?

— Вдову.

— И что вы о ней думаете?

— Когда где-то появляется такая женщина, начинается всякое. В них есть что-то опасное. Кое-кто говорил, что она — ведьма. Здесь в такое верят. Ну, в Пэрривале и правда начались неприятности после того, как она появилась.

— Так вы считаете, что она в этом замешана?

— Большинство так думает. Тут такие редко появляются. Она даже выглядела по-другому. Эти её рыжие волосы и зелёные глаза… Вдруг появляется тут эта вдова с ребёнком… а та была почти такая же странная, как и её мать. Вот её отец — он совсем другой. Майор — он-то всем полюбился. Всегда приветливый. Всегда рад поболтать. Славный джентльмен. Совсем не такой, как она.

— Расскажите мне о ребёнке. Вы хорошо разбираетесь в детях. Что вы думаете о ней?

— Это я своих собственных знаю… Все их привычки и желания… Насквозь их вижу. Но та… ну, я её совсем не видела… да и не хотела бы. Надо думать, тоже будет такой, как её мать. Кажется, её имя Кейт. Славное такое, простое имя. Не то что у её матери. Мирабель. Что это ещё за имя?

— Её, надо полагать. А моё — Розетта. Вы, наверное, тоже считаете, что оно странное.

— О нет. Оно милое. Это ведь на самом деле Роза, а что может быть милее розы?

— Скажите, что вы знаете о Мирабель и Кейт?

— Только что они — странная парочка. Приехали с отцом и поселились в коттедже «Раковина». Сразу стало ясно, что вдова ищет доброго и богатого мужа. И нацелилась на Пэрривалей. Говорили, она могла бы получить любого, а выбрала она Космо. Он был старший, ему должны были достаться титул и поместья… Так что это должен был быть Космо.

— А семья не возражала против этой женщины, которая неизвестно откуда взялась? Казалось бы, сэр Эдвард, как сторонник традиций, должен был быть недоволен.

— О, сэр Эдвард был уже слишком болен. А что до леди Пэрриваль, так она увлеклась Мирабель не меньше остальных. Говорят, майор — её старый друг. Женился на её школьной подруге, и Мирабель — результат этого брака. Не знаю, правда ли это, но так рассказывают. Майор всё время приходил в Пэрриваль. Он из тех, кто со всеми ладил. Да, леди Пэрриваль была за этот брак.

— И тут… произошло то самое.

— Они все думали, что Саймон, как и остальные, в неё влюбился. И это — причина убийства.

— Он этого не делал, няня, — горячо сказала я. — Зачем ему это было? Я не верю, что он был влюблен в ту женщину.

— Конечно, — подтвердила она, — он был не такой дурак. Кроме того, даже если бы Космо умер, не было никаких гарантий, что она выберет его. Нет… дело было в другом. Как бы мне хотелось знать, в чём!

— Вы верите в невиновность Саймона, да, няня? Полностью и безоговорочно.

— Да. И кому знать мальчика, как не мне!

— Если бы вы могли, вы бы помогли ему, правда?

— Не задумываясь!

И тут я ей всё рассказала. Всю историю, начиная с нашей первой встречи на палубе, кончая той минутой, когда мы расстались у посольства в Константинополе. Она была ошеломлена.

— Вы столько тут гостили и ничего мне не рассказали!

— Я не была в вас уверена. Мне надо было хранить тайну Саймона. Вы понимаете?

Она кивнула, повернулась ко мне и сжала мою руку.

— Няня, — торжественно проговорила я, — больше всего на свете я хотела бы разгадать эту тайну. Я хочу узнать правду.

— И я тоже.

— Вы знаете о них очень много. Вы можете бывать в доме.

Она кивнула. С внезапным приливом надежды я воскликнула:

— Няня, мы с вами будем действовать сообща! Мы докажем невиновность Саймона!

Глаза у неё сияли. Впервые мне стало легче на сердце.

* * *

Через несколько дней после того, как я поделилась своей тайной с няней Крокет, Джек Возчик передал ей весточку, что собирается ехать в сторону Апбриджа, и если няня Крокет хочет, чтобы он её подвез, он будет очень ряд её компании и возможности оказать ей услугу.

Казалось, это было ответом на наши молитвы. Няня Крокет сказала, что если я присмотрю за детьми, она поедет, — и отправилась, взволнованная до глубины души.

День показался ужасно длинным. Лукаса я не видела, потому что провела весь день с детьми. Я играла с ними, читала, рассказывала сказки. Они были вполне довольны, но я с нетерпением дожидалась возвращения няни.

Не знаю, на что я, собственно говоря, надеялась.

Она вернулась, с трудом скрывая возбуждение, но отказывалась мне объяснить, в чём дело. Сначала она накормила детей ужином — молоком и хлебом с маслом, потом уложила спать.

Только тогда наступило время разговора.

— Ну, — проговорила она, — до чего же удачно, что я поехала! Похоже, мадам немного нервничает.

— Вы имеете в виду леди Пэрриваль?

— Я имею в виду молодую леди.

— Ну же, няня! — поторопила я её.

— Ну, ничего необычного. Это происходит регулярно, но они уже начинают отчаиваться. Дело в Кейт. Гувернантка опять уволилась. Там гувернантки не задерживаются. Никто не выдерживает юную Кейт больше недели. Но весь дом начинает трясти. Право, эта Кейт — настоящий демон. Ну вот, миссис Форд и говорит мне, что они молят небо, чтобы найти гувернантку, которая дала бы Кейт должное образование… и не давала крутиться под ногами у взрослых. И вот не могут и просто в отчаянии, а Кейт только хохочет, потому что вовсе не хочет, чтобы в доме была гувернантка. Миссис Форд считает, что скоро все будут о них знать, и гувернантки даже не будут соглашаться на испытательный срок. Одному Богу известно, сколько их уже было… И ни одна не задержалась. Пострелёнок она, эта девчонка. Миссис Форд говорит, что если её не приструнят, то скоро начнут увольняться не только гувернантки.

Вот я и говорю миссис Форд: «Мне кажется… Право, не хотела бы лезть не в своё дело… но у меня появилась одна идея…»

— Да, няня? — взволнованно откликнулась я.

— Я сказала ей: «Ну, не знаю… Может, я ошиблась, так что не очень-то на это рассчитывайте… Но у нас гостит одна молодая леди… прекрасно образованная леди. Училась в лучших школах и всё такое прочее. Ну, вот она на днях и говорила, что ей хотелось бы чем-нибудь себя занять. Не то чтобы ей это было нужно, имейте в виду. Но ей просто вроде как скучновато… С моими двумя она прекрасно управляется… Ей нравится их немного учить. Ну… право, не знаю. Просто вдруг подумалось». Вы бы видели лицо миссис Форд! Надо полагать, ей не повредило бы, найди она им гувернантку.

— Няня, что вы предлагаете?!

— Ну, мы же с вами всегда говорили, что если бы вам удалось попасть в дом… Тайна должна быть скрыта там. А если вы снаружи, вам её не узнать.

— И вы думаете, они меня возьмут?

— Ещё как. Миссис Форд только и повторяла: «Вы ее спросите? Как вы думаете, она согласится?» Я была очень осторожна. Пусть думают, что вас надо уговаривать. «Могу только спросить, — ответила я ей. — Обещать не могу… Право, не знаю». Но она от меня не отставала.

— Но у меня нет опыта! Откуда мне знать — вдруг у меня не получится?

— Посмотрите, как вы управляетесь с близнецами.

— Но они же не балованные девятилетки!

— Это правда. Но когда миссис Форд мне сказала, я решила, что это — просто дар небес.

— Похоже, что так. Как я мечтала о такой возможности!

— Ну, вот вы ее и получили.

— А что ещё говорила миссис Форд?

— Спрашивала, сколько вы пробудете… если согласитесь. Ей непонятно, как это кто-то — особенно кто-то, кому нет необходимости работать — может захотеть стать гувернанткой мисс Кейт. Я не могла ей сказать, что на это есть особая причина. А потом она замолчала, испугалась, что вы передумаете. Она сказала: «Ну, может, мисс Крэнли с ней и справится. Может, просто остальные были плохие». Как ей хотелось, чтобы я вас спросила! Если она найдёт гувернантку, которая у них задержится, её милость будет ей благодарна. Я сказала, чтобы она особо не надеялась, но я с вами переговорю.

Я была настолько изумлена предложением няни, что не сразу смогла оценить всё, что с ним было связано. Я попаду в дом в качестве старшей прислуги. Что подумает мой отец? Или тётя Мод? Они такого не допустят. И как я буду управляться с девочкой, которая сумела сделать это место невыносимым для всех предыдущих гувернанток?

И все же… Совсем недавно я молила Бога, чтобы мне дан был шанс. Я ясно понимала, что если не смогу попасть в дом, если не узнаю о его обитателях, то никогда не узнаю правды об убийстве Космо Пэрриваля.

Ещё не решившись, я уже понимала, что мне надо обеими руками ухватиться за предоставленную самим Господом возможность. Няня Крокет пристально за мной наблюдала, и лицо её начало расплываться в улыбке.

Она поняла, что я поеду в Пэрриваль Корт.

* * *

Было очевидно, что там мне будут страшно рады. Видимо, леди Пэрриваль уже отчаялась найти для дочери гувернантку, поэтому с энтузиазмом откликнулась на предложение принять на эту должность меня.

Она прислала за мной экипаж, чтобы можно было немедленно обсудить все подробности.

Я была рада, что в момент моего отъезда Лукаса не было дома. Я заставила няню Крокет поклясться, что она будет хранить молчание: я боялась, как бы Лукас не услышал о моих планах прежде, чем всё будет улажено. Я понимала, что он будет изумлен и начнёт задавать вопросы и, конечно, попытается меня отговорить. Не зная моих мотивов, он не сможет понять, зачем мне понадобилось это место.

Мы прибыли в Пэрриваль Корт. Вдали виднелось море. Сегодня оно было бледно-голубым, добрым, гладким и приветливым. Но как только я видела море, я снова вспоминала тот бурлящий гневный поток, который так перевернул мою жизнь и ещё много других жизней. Я больше никогда не смогу доверять морю. И если я буду жить в Пэрривале, я буду видеть его каждый день. И вспоминать.

Если? Но я должна там жить. Я всё сильнее убеждалась в том, что мне необходимо получить место гувернантки.

Дверь дома немедленно открылась, и оттуда вышла женщина средних лет, почти пожилая. Что-то подсказало мне, что это миссис Форд.

— Добро пожаловать, мисс Крэнли, — сказала она. — Я миссис Форд. Леди Пэрриваль хотела бы вас принять прямо сейчас. Я так рада, что мы смогли приехать!

Такой приветливый приём обычной гувернантке не полагался, но я напомнила себе, в чём дело, и не поддалась эйфории.

— Я сразу же проведу вас к её милости, — продолжала домоправительница. — Пройдёмте со мной.

Мы стояли в холле — длинном и высоком. Его стены были украшены оружием, в одном конце находился громадный камин с сиденьями по обе стороны. Пол был выложен плитками, и наши шаги гулко отдавались под сводами. От других подобных помещений его отличали только окна с витражами. Рубиново-красные и сапфирово-синие стёкла бросали яркие блики на пол. У начала лестницы словно стражник стояли старинные рыцарские доспехи. Они казались ужасно живыми, и я невольно бросила на них опасливый взгляд.

Наверху мы прошли по коридору к двери, и миссис Форд постучала.

— Входите, — произнёс чей-то голос.

Миссис Форд распахнула дверь и посторонилась, пропуская меня вперёд. Она объявила:

— Мисс Крэнли, миледи.

И она оказалась передо мной. Она сидела в кресле, обтянутом тёмным бархатом, немного напоминающем трон. На ней было изумрудно-зелёное платье, очень гармонирующее с её рыжими волосами. Я заметила у неё на шее золотое ожерелье в форме змеи. Её роскошные волосы были уложены в высокую причёску, в зелёных глазах блестела радость.

— Мисс Крэнли! — воскликнула она. — Входите, пожалуйста! Благодарю вас, миссис Форд. Садитесь сюда, мисс Крэнли, и мы с вами немного поговорим.

Она была необычайно приветлива. Было совершенно ясно, что ей очень хотелось бы, чтобы я согласилась занять место гувернантки. Я решила, что она совсем отчаялась, и содрогнулась при мысли, что же это должен быть за ребёнок.

— Миссис Форд говорит, что вы хотели бы приехать сюда учить мою дочь.

— Мне передавали, что вам нужна гувернантка, — ответила я.

— Гувернантка Кейт уволилась несколько неожиданно, и, естественно, мне не хотелось бы, чтобы её занятия прервались на слишком долгий срок.

— Да, конечно. Должна вас предупредить, что никогда раньше не преподавала.

— Ну, все с чего-то начинают.

— Вашей дочери восемь, кажется… Или девять?

— Только что исполнилось девять.

— Скоро ей понадобится продвинутое обучение. Вы планируете в ближайшее время отправить её в школу?

Я увидела, что в зелёных глазах отразился страх. Она представила себе, как её дочь выгоняют из одной школы за другой?

— Пока мы про школу не думали.

«Мы»? Надо полагать, это Тристан, отчим девочки.

Она тем временем продолжала:

— Миссис Форд говорит, что у вас хорошо получается управляться с детьми.

— Видимо, она имела в виду близнецов. Но им только по четыре года.

— Ах, да… Тренкорн Мэнор. Вы там гостите. Мы, кажется, встречались? Те овцы… Через какое ужасное испытание прошёл мистер Лоример. Это жуткое кораблекрушение.

— Да, — отозвалась я. — Я тоже была в кораблекрушении.

— Какое ужасное испытание! Но, к счастью, вам пришлось не так плохо, как бедному мистеру Лоримеру.

— Да, действительно, мне повезло больше.

Она несколько секунд молчала, демонстрируя сочувствие, а потом живо произнесла:

— Мы будем так рады, если вы согласитесь у нас работать. Кейт было бы так полезно, если бы её учила… леди. Миссис Форд говорила, что вы получили превосходное образование.

— Ничего особо выдающегося.

Разговор проходил совершенно необычно. Казалось, я всё время подчёркиваю, что ей не следует меня нанимать, а она была намерена во что бы то ни стало это сделать.

— У нас тут очень хорошая детская. Знаете, здесь уже много поколений детей выросло. Почему-то это… чувствуется.

Мои следующие слова явно её испугали:

— Наверное, мне следует увидеться с вашей дочерью.

Этого ей совершенно не хотелось. В зелёных глазах отразился страх. Она явно решила, что стоит мне только взглянуть на маленькое чудовище, и я откажусь. Мне было её почти жаль. Ей так хотелось найти для дочери гувернантку — чуть ли не любую гувернантку.

— Её, конечно, может и не оказаться в доме, — сказала она.

— Я считаю, что прежде, чем принимать решение, нам надо встретиться, — настаивала я, давая ей понять, что это моё требование, а не просьба.

Она неохотно позвонила в колокольчик, и через несколько секунд появилась горничная.

— Приведите, пожалуйста, мисс Кейт, — приказала леди Пэрриваль.

— Слушаю, миледи.

Леди Пэрриваль казалась настолько испуганной, что я невольно начала тревожиться, что увижу. Если она совершенно невыносима, решила я, по крайней мере я смогу осмотреться. Если всё будет настолько плохо, я всегда смогу последовать примеру предыдущих гувернанток и уволиться.

Когда она появилась, я была довольно приятно удивлена — но, возможно, потому, что ожидала чего-то худшего.

Девочка была очень похожа на мать. Волосы у неё были немного менее яркими, глаза — чуть менее зелёными. В них ощущался какой-то оттенок голубизны — возможно, из-за того, что на ней было синее платье. Ресницы и брови у неё были немного выцветшие — поразительную красоту её матери подчеркивали тёмные брови и роскошные ресницы. Но сразу же было ясно, что она — истинная дочь своей матери.

— Кейт, милочка, — обратилась к ней леди Пэрриваль, — это мисс Крэнли. Если тебе посчастливится, она станет твоей новой гувернанткой.

Девочка кинула на меня оценивающий взгляд.

— Мне не нравятся гувернантки, — сказала она. — Я хочу уехать учиться в школу.

— Это ведь не очень вежливо, правда? — мягко спросила леди Пэрриваль.

— Да.

— А разве мы не должны быть вежливыми?

— Может, вы и должны, мама. А я не хочу.

Я рассмеялась и смело сказала:

— Вижу, что нам надо многому учиться.

— Я никогда не учусь, если не хочу.

— Это ведь, кажется, не очень умно.

— Почему?

— Потому что вы останетесь невежей.

— Если захочу быть невежей, так и буду.

— Решать, конечно, вам, — спокойно ответила я. — Но я ещё не слышала, чтобы умному человеку хотелось остаться невежей.

Взглянув на леди Пэрриваль, я увидела, что её страхи по поводу того, что я откажусь от её дочери, ещё увеличились.

— Право, Кейт, — умоляла она, — тебе следовало бы пообещать мисс Крэнли, что ты постараешься быть хорошей ученицей. Иначе она может отказаться заниматься тобой.

Кейт пожала плечами.

С удивлением я почувствовала, что мне почти жаль леди Пэрриваль. Я не могла понять, почему она, с виду — женщина, которая умеет добиваться своего, позволяет своему ребёнку так себя вести.

Мне показалось, что Кейт испытывает некую враждебность к матери, и что причина её плохого поведения — в желании доставить ей неприятности.

— Если я решу учить Кейт, нам следует поближе познакомиться. Может, она покажет мне классную комнату? — предложила я.

Кейт повернулась ко мне. Было видно, что она находит меня совершенно не похожей на привычных ей гувернанток. Я представила себе этих несчастных нуждающихся женщин, отчаянно желающих получить место и боящихся, как бы не сделать чего-то такого, от чего они его лишатся.

Такой оживлённой я давно не была. Я попала-таки в прежний дом Саймона, к людям, принимавшим участие в той трагедии. Кроме того, я немного предвкушала будущие битвы с этой девочкой.

— Если вы считаете… — неуверенно начала леди Пэрриваль.

— Да, — согласилась Кейт, — я покажу вам классную комнату.

— Прекрасно, — откликнулась я.

Леди Пэрриваль встала, готовясь идти с нами. Я повернулась к ней.

— Может, нам с Кейт познакомиться… наедине? Так нам лучше можно будет понять, поладим ли мы.

Не знаю, что было сильнее: её облегчение или тревога. Она была рада закончить наш разговор, но боялась того, что произойдёт, когда я останусь с Кейт наедине.

Девочка повела меня вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку.

— Это очень высоко, — бросила она мне через плечо.

— Классные комнаты, как правило, бывают наверху.

— Мисс Ивенс всегда пыхтела, когда поднималась по лестнице.

— Мисс Ивенс — это та несчастная леди, которая пыталась учить вас до меня? — спросила я.

Кейт хихикнула. Бедная мисс Ивенс! Зависеть от такого чудовища!

— Там, наверху, совсем не хорошо, — добавила она. — Привидения, знаете ли. Вы боитесь призраков?

— Поскольку никогда не была с ними знакома, то не могу сказать.

— Вот подождите, и увидите, — пообещала она. — Они ужасно страшные. В таких старых домах всегда привидения. Они приходят ночью, когда вы спите… Особенно если вы им не понравились. А они вообще не любят чужих.

— Да неужели? Я считала, что они приходят повидать членов своей семьи.

— Вы ничего о привидениях не знаете!

— А вы?

— Конечно знаю! Я знаю, что они делают ужасные вещи… Звенят цепями и пугают людей по ночам.

— Наверное, вы наслушались сплетен.

— Вот увидите, — с угрозой проговорила она. По её глазам было видно, что она уже строит планы. — Если вы сюда приедете, вы с ума сойдёте от ужаса. Уверяю вас.

— Спасибо за обещание. Мы пришли?

— Классная на верхнем этаже. Можно смотреть в колодец, потому что лестница поворачивает и поворачивает. На этих перилах кто-то повесился. Гувернантка.

— Наверное, у неё была ученица вроде вас.

Это заставило её рассмеяться, и она посмотрела на меня не без уважения.

— И кроме того, — добавила я, — сделать это, должно быть, было нелегко. Она, наверное, была очень ловкая. Так вот классная комната. Какие у вас есть книги?

— Скучное старьё.

— Вы хотите сказать, что для вас они скучные. Наверное, потому, что вы их не понимаете.

— Откуда вам знать, что я понимаю?

— Ну, вы же сами сказали, что никогда ничего не учите, если вам не хочется. Мне показалось, что хочется вам этого очень редко, так что ваше невежество вполне объяснимо.

— Вы — странная гувернантка.

— Откуда вам знать? Я ещё не стала гувернанткой.

— Я могу дать вам совет, — заговорщическим тоном сказала она.

— Очень мило с вашей стороны. Какой?

— Не приезжайте сюда. Я не очень хорошая, знаете ли.

— О да. Это я уже увидела.

— Почему?.. Как?..

— Вы сами мне сказали. Да и потом — это ведь достаточно очевидно.

— На самом деле я не такая уж плохая. Просто я не люблю, чтобы мне говорили, что я должна делать.

— В этом нет ничего необычного, знаете ли. Вы просто идёте с толпой. Но существуют люди, которым хочется учиться, и они учатся. Есть люди, которые ведут осмысленную жизнь. — Она озадаченно на меня уставилась. — Ну, я посмотрела на классную комнату. А теперь я вернусь к вашей матери.

— Вы скажете ей, какая я ужасная, и что я вам не нравлюсь, и вы не будете моей гувернанткой.

— Вам хотелось бы, чтобы я ей сказала это? — Она не ответила, что меня немного удивило и порадовало. — Вы часто говорите людям, что они сделают?

— Ну, ясно же, что вы не будете здесь работать. Вы не бедная, как мисс Ивенс. У вас нет такой необходимости. Никто по доброй воле не приедет сюда работать!

— Если хотите проводить меня к вашей матери, я буду рада. Если нет, то, надо полагать, я и сама найду дорогу.

Мы взглянули друг на друга, словно два военачальника перед началом битвы. Я поняла, что девочка невольно заинтересовалась мною. Я вела себя не как обычная гувернантка, а она, конечно, не так, как ведут себя будущие ученицы. Но я почувствовала, что она получила удовольствие от нашего словесного поединка, и была вынуждена признаться себе, что я тоже. Я сочла ее балованным ребёнком, но была уверена, что существует ещё какая-то причина, почему она так себя ведёт. Мне трудно было понять, как именно она относится к своей матери, но было бы любопытно узнать это.

Как это ни странно, этот трудный ребёнок, доводящий гувернанток до отчаяния, чем-то меня привлекал. Мне захотелось узнать её поближе. Я знала, что в любом случае согласилась бы здесь работать, Но, встретившись с леди Пэрриваль и ее дочерью, я была ими заинтригована.

Кейт оттолкнула меня и начала спускаться вниз.

— Сюда, — кивнула она.

Я следом за Нею вернулась туда, где мы оставили её мать. Она встревоженно подняла голову, словно готовясь к разочарованию.

Я сказала:

— Кейт показала мне классную комнату. Она светлая и просторная, и расположена очень приятно… На самом верхнем этаже. — Я помолчала, наслаждаясь властью, а потом продолжила: — Я решила что, если мы договоримся о деталях, то я готова назначить испытательный срок… для обеих сторон… Скажем, месяц. Если в конце этого срока мы решим, что существующее положение нас устраивает, мы сможем говорить о будущем.

Она ослепительно улыбнулась. Она решила, что то недолгое время, которое я провела с Кейт, помогло мне согласиться. Она готова была обещать всё, что угодно. Я была уверена, что предложенное ею жалование намного превышает то, что обычно платят гувернанткам.

— Когда?.. — нетерпеливо спросила она.

— Как насчёт понедельника? Как раз начало недели. Мне ведь ехать недалеко.

— Это просто чудесно!

Кейт изумлённо смотрела на меня. Я хладнокровно добавила:

— Если экипаж отвезёт меня обратно в Тренкорн Мэнор…

— Но конечно же! — отозвалась леди Пэрриваль. — Мы будем ждать вас в понедельник.

На обратном пути я торжествовала. Я была уверена, что у меня всё получится. Я найду убийцу Космо. А потом мне надо будет найти Саймона. Я не знала, как я это сделаю. Но когда настанет время, я что-нибудь придумаю.

* * *

Теперь мне надо было преодолеть несколько трудностей. Я должна была сообщить отцу, что заняла место гувернантки. Его это озадачит. И я не забыла тётю Мод. Я была уверена, что она меня осудит: таким образом я уменьшаю свои шансы на то, что она назвала бы удачным браком. Но к тому времени, как они получат мои письма, я уже буду в Пэрриваль Корте.

Следует написать Фелисити. Интересно, как отреагирует она. Конечно, знай она всю правду, она поняла бы: ведь она знает о моём беспокойном настроении. Она и сама была гувернанткой, но я была не таким ребёнком, как Кейт. Мы с Фелисити сразу же сблизились.

Я была совершенно не готова к реакции Лукаса.

Я увидела его только вечером за столом. После смерти Терезы трапезы проходили мучительно. Мы все ощущали место, за которым сидела она, напротив Карлтона. Теперь это место опустело, и время от времени кто-нибудь из нас тайком поглядывал в ту сторону. Разговор всё время не клеился, и иногда мы с Лукасом надолго замолкали, не зная, что ещё сказать. В прошлом мы всегда засиживались за столом, теперь все старались поесть как можно скорее.

Лукас сказал:

— Я не видел тебя весь день. Сегодня днём я тебя искал.

— Я ездила в Пэрриваль Корт.

— В Пэрриваль Корт?! — изумлённо повторил он.

— Да… По правде говоря, я собираюсь там работать.

— Что?!

— Гувернанткой. У леди Пэрриваль есть дочь… Кейт. Я собираюсь стать её гувернанткой.

— Зачем это?

— Ну, это всё-таки дело, и…

— Какая глупая мысль! — Он обратился к Карлтону, который мрачно смотрел в тарелку. — Ты слышал? Розетта собирается поехать в Пэрриваль Корт и стать там гувернанткой!

— Ды, слышал, — сказал Карлтон.

— Разве ты не считаешь, что это бред?

Карлтон кашлянул.

— Я начинаю работать в понедельник. Я хочу найти какое-нибудь дело и решила, что это — неплохое начало, — объявила я.

Лукас потерял дар речи. Как только мы поели, он утащил меня в гостиную.

— Я хочу поговорить, — сказал он.

— Да?

— Об этой глупости…

— Это не глупость! Это вполне разумно. Я хочу что-нибудь делать!

— Ты могла бы найти множество дел. Если тебе так хочется присматривать за детьми, то чем тебе не нравятся наши двое?

— Это не одно и то же, Лукас…

— То есть как это — не одно и то же? Ты хоть понимаешь, на что ты идёшь?

— Если это будет невыносимо, я всегда могу уйти.

— Этот дом! В нём что-то не так. И ты — там! Я просто не могу это себе представить.

— Множество молодых женщин становятся гувернантками.

— У тебя нет должной квалификации.

— А у скольких из них она есть? Я получила приличное образование. Я могу кое-чему учить.

— Это абсурд! Скажи мне, Розетта, зачем тебе это? Должна быть какая-то причина!

Я несколько секунд молчала. Как мне хотелось всё ему рассказать! Я импульсивно призналась во всём няне Крокет — но перед этим я убедилась, что она эмоционально втянута в эту историю. Было очевидно, что тогда я совершила правильный шаг. Я колебалась. Но я не была уверена в Лукасе. Он должен бы испытывать благодарность к человеку, который спас ему жизнь, но Лукас — спокойный реалист. Я не могла предсказать, как он решится действовать.

Он сам ответил на свой вопрос:

— После того, что ты пережила… Естественно, что тебе кажется, что жизнь твоя переменилась. Здесь всё кажется скучным… Вполне предсказуемо. Ты ищешь перемен. Считаю, что именно это заставило тебя совершить этот нелепый шаг. Тебе надо, чтобы что-то происходило. Прекрасно. Выходи за меня замуж.

Я расхохоталась:

— Право, Лукас! И кто из нас теперь поступает нелепо?

— По-прежнему ты. Я как всегда спокоен и рассудителен. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне нравится эта мысль.

— Ты меня не любишь.

— А вот и люблю! После меня самого я люблю тебя больше всех в мире.

Это заставило меня снова рассмеяться. Я была рада, что разговор стал таким беззаботным.

— Конечно, я не принимаю твоё предложение всерьёз, — сказала я, — но более странного, наверное, ещё никто и никогда не делал!

— По крайней мере, оно честное.

— Да, не спорю.

— И не такое уж оно странное. Просто люди обычно не говорят правды. Большинство людей страстно себя любят, и когда признаются кому-то в любви, всегда думают о собственных удобствах и удовольствии. Так что видишь — я такой же, как большинство людей, просто я более честен.

— Ах, Лукас, ты очень добрый, но…

— Вовсе я не добрый. И «но»… Так я и знал, что будет какое-то «но».

— Я не могу отнестись к твоему предложению серьёзно.

— Почему? Чем больше я думаю о таком выходе, тем больше он мне нравится. Ты в миноре, как ни смотри… Всё у тебя переменилось. Твоя прямолинейная тётушка вошла в твой дом и изменила его. Ты только что вернулась после совершенно невероятных приключений. Ты не знаешь, куда повернуться. Но ты обязательно что-то предпримешь — что угодно, лишь бы выбраться из унылой ямы, в которую ты попала. Если ты готова стать гувернанткой в доме с несколько странной репутацией, то почему не хочешь выйти за ворчуна, который, конечно, довольно жалкое существо, но тем не менее к тебе привязан и тебя понимает?

— Звучит не слишком романтично.

— А мы говорим не о романах, а о реальности.

Невольно я снова засмеялась, и он засмеялся вместе со мной.

— Ну же, Розетта. Откажись от этой безумной идеи… Или, по крайней мере, подумай о моём предложении. Оно не лишено плюсов. Мы ведь добрые друзья, правда? Мы вместе стояли лицом к лицу со смертью. Я понимаю тебя так, как мало кто может понять. И ты хочешь вернуться к тётушке Мод и её планам?

— Этого я определённо не хочу, — ответила я. — В чём-то ты прав. Ты меня понимаешь… отчасти.

— Тогда откажись от этой идеи. Подумай о том, что я тебе предложил. Останься здесь ещё на какое-то время. Давай познакомимся получше. Тебе не обязательно решать сразу же. Давай строить планы.

— Ты так добр ко мне, Лукас!

Я протянула ему руку, и он поднёс её к губам.

— Это ведь правда, Розетта, — горячо сказал он. — Я действительно к тебе привязан!

— Я и правда стою для тебя на втором месте?

Он засмеялся и на секунду притянул меня к себе.

— Но… — снова добавила я.

— Да, я знаю об этом «но». Ты поедешь в Пэрриваль, да?

— Я должна, Лукас. У меня есть на это причина.

Но тут у меня в мозгу снова вспыхнул сигнал тревоги. Я опять чуть было не призналась ему, почему мне надо попасть в Пэрриваль! Тогда он бы всё понял. Но он уже увидел, что я твёрдо решилась.

— Ну, по крайней мере, я буду поблизости. Мы будем встречаться в «Короле Моряков». А когда тебе станет окончательно невмоготу, можешь сразу уйти и вернуться в Тренкорн Мэнор.

— Это меня очень утешает. И, Лукас… спасибо тебе за предложение. Оно очень много для меня значит.

— Оно не последнее. Я буду снова их делать. Я так легко не сдаюсь.

— Оно было для меня огромной неожиданностью. По-моему, и для тебя тоже.

— О, это во мне уже давно копилось… Может, даже на острове…

— Ты сейчас часто вспоминаешь то время?

— Оно всегда во мне… на заднем плане. Я постоянно готов вспомнить. И я часто думаю о Джоне Плэйере. Было бы интересно узнать, что с ним стало.

Я молчала. Всегда, когда он вспоминал о Саймоне, я чувствовала тревогу.

— Интересно, может быть, он по-прежнему в серале. Бедняга! Ему из нас троих пришлось хуже всех… Хотя никто не остался прежним.

Его лицо стало жестче. Обида на судьбу, сделавшую из здорового мужчины калеку, всегда оставалась на поверхности.

— Я бы многое дал, чтобы узнать, где он, — добавил он.

— Мы не должны забывать, что, если бы не он, нас бы сейчас здесь не было. Возможно, когда-нибудь мы о нём услышим.

— Сомневаюсь. Когда такое случается, люди из твоей жизни исчезают.

— Но мы же не исчезли, Лукас.

— Кажется чудом, что мы здесь!

— Может быть, он тоже вернётся.

— Если он смог вырваться… что кажется невозможным.

— Я вырвалась, Лукас.

— Да, это настоящая сказка — но кто выпустит его? Нет, мы больше никогда его не увидим. Да… пока мы были там… на том острове… все трое… Мы очень сблизились. Но это всё позади. Нам надо об этом забыть. И позволь тебе сказать, что в качестве миссис Лукас Лоример у тебя это получится гораздо лучше, чем если ты будешь гувернанткой какой-то отвратительной девчонки в доме, где когда-то произошло убийство.

— Посмотрим, Лукас.

* * *

Мои первые дни в Пэрривале были настолько переполнены впечатлениями и эмоциями, что я никак не могла прийти в себя. Сам дом был удивителен. Он был полон неожиданностей. Он то казался огромным, как средневековый замок, то напоминал поместье времён Тюдоров — а в некоторые комнаты прокрадывалась современность.

Леди Пэрриваль приветствовала меня очень тепло, но поспешно поручила заботам миссис Форд, которая с самого начала оказалась моей союзницей. Я была её протеже, она заслужила благодарность леди Пэрриваль, отыскав меня, а теперь собиралась взять меня под своё покровительство и позаботиться о том, чтобы я осталась в доме.

Она провела меня в отведённую мне комнату.

— Если вам что-нибудь понадобится, мисс Крэнли, скажите мне. Я постараюсь, чтобы вам было хорошо и удобно. Няня Крокет взяла с меня слово, что я буду о вас заботиться, и даю вам слово, что буду.

Моя комната находилась рядом с детской. Комната оказалась очень уютной, и окна выходили во внутренний двор. За двориком были видны окна другой части дома. Мне сразу же показалось, будто за мной наблюдают, и я была рада возможности опустить тяжёлые занавески.

Я заметила, что Кейт мной заинтересовалась. Она явно была намерена узнать обо мне как можно больше.

Не успела миссис Форд уйти, предоставив мне распаковывать вещи, как девочка пришла ко мне в комнату. Она не стала стучать: видно, считала, что с простой гувернанткой церемониться нечего.

— Так вы всё-таки приехали, — сказала она. — Я думала, не приедете. А потом подумала, что приедете, иначе вы ведь не стали бы обещать, правда?

— Конечно.

— Многие обещают что-то сделать, а потом не делают.

— Я не из таких.

Она уселась на мою кровать.

— Ужасно гадкая комната, правда?

— Мне нравится.

— Наверное, вы, гувернантка, к лучшему не привыкли.

— В моём доме, в Лондоне, у меня очень милая комната.

— Тогда почему вы там не остались?

— Вы не слишком хорошо себя ведёте, правда?

— Конечно. Я веду себя плохо.

— Ну, по крайней мере, вы его понимаете. Это говорит в вашу пользу. Но поскольку вы этим гордитесь, это против вас.

Она усмехнулась.

— Какая вы странная! Я делаю и говорю, что хочу.

— Я это уже поняла.

— И никто меня не изменит.

— Тогда вам придётся сделать это самой, правильно? — Она с любопытством на меня посмотрела, и я добавила: — Может, вы слезете с моей кровати? Я хочу разобрать мои вещи.

К моему изумлению, она встала и стала наблюдать за мной стоя.

— И это — все ваши вещи?

— Да.

— Немного. Надо полагать, вы надеетесь выйти замуж за хозяина дома, как Джейн Эйр. Ну, так у вас не выйдет — он уже женат… на моей матери. — Я подняла брови. — Нечего удивляться, — сказала она. — Многие гувернантки так думают.

— Я выражала удивление вашей эрудицией.

— Это ещё что такое?

— В вашем случае — некоторому знанию литературы.

— А вы думали, я ничего не знаю?

— Насколько я могла понять, у вас были трудности с гувернантками.

— Мне нравится читать книги о людях. Я люблю, когда с ними случаются ужасные вещи.

— Это меня не удивляет.

Кейт засмеялась.

— А что вы, по-вашему, могли бы мне преподавать?

— Мы займёмся историей, английской литературой, грамматикой и, конечно, математикой.

Она поморщилась:

— Я не стану делать то, что мне не нравится.

— Посмотрим.

— Иногда вы всё-таки похожи на гувернантку.

— Я рада, что вы это понимаете.

— Мне нравится, как вы разговариваете. Это меня смешит.

— Похоже, вас легко насмешить.

— Вы не похожи на мисс Ивенс. Она была совсем глупая. С самого начала всего боялась.

— Вас в первую очередь?

— Конечно.

— И вы пользовались своим положением.

— Что вы хотите сказать?

— Она пыталась выполнять свой долг, а вы изо всех сил старались ей мешать. Вы сделали её жизнь настолько ужасной, что она вынуждена была уйти.

— Я не хотела, чтобы она здесь жила. Она была зануда. Вы, кажется, не зануда. Интересно, сколько вы здесь пробудете.

— Полагаю, столько, сколько захочу.

Она скрытно улыбнулась. Было ясно, что она планирует свои боевые действия.

Как это ни странно, мне нравилось её общество, и наши словесные поединки меня занимали. Мы с ней прошли в классную комнату, и я просмотрела там книги. Их оказалось немало. Тут же была классная доска, несколько тетрадей, карандаши…

— Я хочу просить вас показать мне ваши предыдущие задания, — сказала я.

Кейт поморщилась и спросила:

— Когда?

— Почему бы не сейчас?

Она колебалась, словно готова была сбежать. Я пыталась сообразить, как мне действовать, если она откажется со мной остаться. Я понимала, что она вполне на это способна, и глубоко сочувствовала моим предшественницам, чья способность заработать себе на жизнь зависела от прихотей этого создания.

Я хотела задержаться в этом доме подольше, но, по крайней мере, финансово от этого не зависела.

Но в этот момент она была мной заинтригована и решила быть послушной. Мы провели интересные полчаса, во время которых я выяснила, что она не настолько невежественна, насколько я опасалась. По правде говоря, она оказалась удивительно сообразительной. Кейт много читала, что тоже было ей на пользу. Тут, по крайней мере, у нас с ней было нечто общее.

В первый же день я кое-что узнала об обитателях дома. Мисс Форд сказала мне, что в поместье работают три управителя.

— Потому что с тех пор… вы понимаете, что я имею в виду, мисс Крэнли, мы об этом не упоминаем… Видите ли, мистера Космо не стало, и мистера Саймона тоже. Их было трое — а теперь остался только сэр Тристан. Ну, он один не справлялся. Один управляющий был всегда, даже… прежде… а потом взяли ещё двух. Пэрриваль — большое поместье… Самое большое в этих краях. Конечно, всё изменилось с тех пор… и сэр Эдвард умер…

В первый же день я мельком увидела Тристана и сразу же начала подозревать, что ему что-то известно относительно реальных обстоятельств дела.

Он походил на театрального злодея. Он был смуглый и темноволосый, волосы у него были гладкие и блестящие, настолько приглаженные, что походили на чёрную шапочку, особенно из-за того, что в середине лба росли стрелкой, отчего он казался таинственным и опасным.

Наша встреча была короткой. Кейт повела меня на улицу показать сады, а они с леди Пэрриваль шли от конюшен к дому. Она прекрасно выглядела в темно-синей амазонке и цилиндре ей в цвет. Волосы под тёмной шляпой сияли ярким пламенем.

Она сказала:

— Тристан, это мисс Крэнли, новая гувернантка.

Он снял шляпу и очень любезно поклонился.

— Они с Кейт так хорошо поладили! — продолжала леди Пэрриваль, принимая надежду за действительность.

— Я показала ей классную, — сообщила Кейт, — а теперь показываю сады.

— Очень хорошо, — улыбнулась её мать.

— Добро пожаловать в Пэрриваль, — вставил сэр Тристан. — Надеюсь, ваше пребывание здесь будет долгим и счастливым.

Я увидела, что Кейт ухмыльнулась. Она явно планировала как-то вывести меня из себя.

И в тот момент я, сама не понимая почему, назначила сэра Тристана на роль убийцы, сказав себе, что даже без всяких доказательств шестое чувство говорит мне правду.

Осматривая сады, я была очень задумчива. Кейт это заметила. Я начала понимать, что от неё мало что может укрыться.

— Вам не нравится Отька, — сказала она.

— Кто?

— Мой отчим. Я зову его Отька. Ему это не нравится. И маме тоже.

— Надо полагать, потому вы так его и зовете.

Она снова пожала плечами, поморщилась и рассмеялась.

— Я всегда даю людям прозвища. Вы — Крэнни.

— Я этого не одобряю.

— А мне не нужно ваше одобрение. Когда речь идёт об именах, у людей нет выбора. Приходится иметь те, что им дали. Вот я — Кейт. Кому хочется быть Кейт? Я бы хотела быть Ангелиной.

— Это напоминало бы людям об ангелах, — заметила я. — В вашем случае — не слишком уместно.

Она снова смеялась. Этим утром было много смеха.

— Мы начнём занятия завтра утром в девять тридцать и закончим в двенадцать, — предупредила я.

— Мисс Ивенс начинала в десять.

— Мы начнём в девять тридцать.

Она снова поморщилась, но по-прежнему весело.

Мне и правда показалось, что мы неплохо ладим — лучше, чем я ожидала. Похоже, она мной заинтересовалась. Я пыталась понять, смогу ли заставить её заниматься во время уроков.

Мне предстояло горькое разочарование.

* * *

Вполне понятно, что в первую ночь в Пэрриваль Корт мне плохо спалось. События дня не оставляли меня. Я, наконец, оказалась в доме Саймона, почти на месте преступления, и я была намерена совершить практически невозможное — доказать его невиновность. Меня сильно успокаивали мысли о Лукасе, к которому я могла обратиться в любую минуту. Я была тронута его предложением жениться на мне. Я была искренне изумлена. Я никогда не думала о нём в этом контексте — или только туманно, когда в глазах тёти Мод появился расчётливый блеск в тот момент, как она услышала о нашей с ним встрече в доме Фелисити.

Я пыталась сообразить, как начать моё расследование. Это можно было назвать погоней за ветром. Я могла планировать такое только из-за того, что уже пережила совершенно фантастические приключения.

Мне надо узнать хоть что-то о Космо, который собирался жениться на чаровнице Мирабель. Я начинала представлять себе основных действующих лиц. Я мельком видела Тристана. Насколько Саймон был влюблён в Мирабель? Теперь, когда я её увидела, я понимала, насколько привлекательной её находят мужчины.

Видимо, я всё-таки задремала, потому что вдруг меня разбудил какой-то звук у двери в мою комнату. Я открыла глаза и увидела, что ручка двери медленно поворачивается. Дверь бесшумно открылась, и в комнату скользнула фигура. Она была покрыта простынёй, и я сразу же догадалась, кто находится под ней.

Остановившись у двери, она произнесла шипящим шёпотом:

— Уходи… Уходи… пока ещё есть время. Здесь ты добра не увидишь.

Я притворилась, что сплю. Она подошла ближе к постели. Мои глаза были полузакрыты, и когда она оказалась достаточно близко, я поймала простыню и стянула с неё.

— Привет, призрак, — сказала я. — Вид неё был крайне разочарованный. — Очень неудачное представление, — прибавила я. — И простыня… Было совершенно ясно, что это простыня. Неужели вы не могли придумать что-нибудь получше?

— Вы притворились, что спите! Это нечестно!

— А вы притворились призраком, так что в любви и войне правил нет. А у нас ведь война, так, кажется? Поскольку явно не любовь.

— Вы испугались.

— Ни капельки!

— Ну, хоть на секундочку? — почти умоляюще спросила она.

— Ни на полсекундочки. Вы могли бы придумать что-нибудь поинтереснее. Во-первых, если вы хотите представить явление привидений, неразумно говорить о них слишком много, а вы это сделали при первой же нашей встрече. Видите ли, я сразу насторожилась. Я сказала себе: «Эта девочка считает себя фатальной для гувернанток».

— Какой? — вскричала она.

— Вот видите, какой у вас ограниченный запас слов. Я не удивляюсь: вы ведь отказываетесь учиться. Вам нравится дразнить гувернанток, потому что рядом с ними вы чувствуете себя невежественной. Вы считаете, что в этот момент они находятся в трудном положении, а вы — в выигрышном. Конечно, это немного подло, но неуверенные в себе люди часто так поступают.

— Я напутала мисс Ивенс.

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Вам совершенно нет дела до других, правда? — Вид у неё был изумлённый. — Вам не приходило в голову, что мисс Ивенс пытается заработать себе на жизнь, и единственное, почему ей может захотеться учить такого неприятного ребёнка, как вы — это нужда.

— Я неприятная?

— Очень. Но если вы научитесь думать не только о себе, но и о других, то станете немного лучше.

— Вы мне не нравитесь!

— Вы мне тоже не слишком симпатичны.

— Так что вы уедете, да?

— Возможно. Вы ведь не думаете, что кому-то может захотеться остаться учить вас?

— Почему бы и нет?

— Потому что вы недвусмысленно заявили, что не хотите учиться.

— Ну и что из того?

— Это показывает, что вы не уважаете знания, а так думают только тупицы.

— Так я — тупица?

— Приходится заключить, что да. Конечно, вы можете измениться. Знаете, что я вам скажу? Почему бы нам не заключить перемирие?

— Как это?

— Давайте поставим условия. Мы посмотрим, не понравится ли вам, как я учу, и готовы ли вы учиться. Если нет, я уеду, и вы можете получить новую гувернантку. Вам не придётся ломать голову, придумывая, чем бы мне досадить. Давайте подойдём к этому, как люди цивилизованные, без всех этих ребяческих выходок.

— Хорошо, — согласилась Кейт. — Пусть будет перемирие.

— Тогда идите спать. Доброй ночи.

Она остановилась у двери и сказала:

— А всё-таки в доме есть привидения. Здесь произошло убийство… не так давно.

— Не в доме.

— Но это был Отькин брат. Одного убили, а другой убежал. Они все были влюблены в мою мать, пока она не вышла за Отьку.

Она была девочка наблюдательная и сразу заметила перемену во мне. Вернувшись, она уселась на мою кровать.

— Что вы можете об этом знать? — спросила я. — Вас в то время в доме не было.

— Да, я сюда переехала, когда моя мать вышла за Отьку. А до этого мы жили у деды.

— У кого?

— У моего дедушки. Сейчас он переехал во Вдовий дом. Когда мать вышла замуж. Надо было, чтобы дом у него был получше — ведь он отец дамы из поместья. Да деду и так не нравилось жить в маленьком коттедже. Он на самом деле — очень важный джентльмен. Он — майор Даррел, а майоры — очень важные. Они выигрывают сражения. Раньше мы жили в Лондоне, но это было очень много лет тому назад. А потом мы переехали сюда, и всё переменилось.

— Вы должны были знать их всех: и того, которого убили, и того, который скрылся.

— Я их знала… немного. Они все были влюблены в мою мать. Деда над этим смеялся. Он был ужасно доволен: ведь когда она вышла за Отьку, мы переехали из коттеджа. Но сначала была вся эта суматоха. А потом Космо убили, а Саймон убежал, потому что не хотел, чтобы его повесили. — Я промолчала, и она стала рассказывать дальше. — Когда кого-то убивают, они становятся призраками и являются людям. Иногда они хотят знать, что же случилось на самом деле.

— А вы думаете, что-то случилось?.. О чём не знают?

Кейт бросила на меня хитренький взгляд. Я плохо ее понимала. Возможно, она просто меня дразнила. Я выдала свой интерес, и она это заметила. Она уже должна была догадаться, что меня очень интересует это убийство.

— Я ведь там была, — ответила Кейт. — Я помню. Я была с дедой… а моя мать — наверху. Кто-то — один из грумов из Пэрриваля — встал у двери и сказал: «Мистера Космо нашли застреленным. Он мёртв». Деда сказал: «О Боже!» А говорить «О Боже!» не положено — даже в Библии об этом написано. А потом деда поднялся наверх к матери, а мне идти не разрешил.

Я попыталась найти какие-то уместные слова — но ничего не смогла придумать.

— Вы верхом умеете ездить, Крэнни? — вдруг невпопад спросила она.

Я кивнула.

— Вот что я вам скажу. Я отвезу вас в Биндон Бойз… на место преступления. Вам это понравится, правда?

— Вас слишком занимает это преступление. Всё уже позади. Может, когда-нибудь мы туда и поедем, — проговорила я.

— Хорошо, — ответила она, — замётано.

— А теперь, — повторила я, — доброй ночи.

Она ухмыльнулась, подхватила свою простыню и ушла.

Я долго лежала без сна. Я приехала учить Кейт, но, похоже, она тоже может кое-чему меня научить.

* * *

Кейт давно решила, что гувернанткам надо доставлять как можно больше неприятностей, чтобы они вынуждены были увольняться. Так она получала свободу на то время, пока ей искали следующую, и тогда она снова принималась за тактику выживания.

Я не походила на всех остальных, главным образом потому, что она ощущала, что я не держусь за своё место. Это давало мне некоторое преимущество.

Я убедилась в том, что девочка может помочь мне в моём расследовании, и, кроме того, мне хотелось помочь тем несчастным гувернанткам, которые страдали до меня, и в особенности тем, которым предстояло страдать после. Мне хотелось привить Кейт хоть немного доброты. Как это ни странно, я не считала её безнадёжной. Мне казалось, с ней произошло что-то, что сделало ее чёрствой, и меня не оставляло чувство, что её можно изменить.

На следующее утро, к моему изумлению, она оказалась в классной комнате вовремя.

Я сказала ей, какое у нас будет расписание: мы начнём с английского и позанимаемся примерно час. Я проверю, как она умеет читать, может ли правильно писать. Мы будем вместе читать книги. Я просмотрела те, что стояли на полках. Взяв в руки «Графа Монте-Кристо», я увидела на титульном листе корявую детскую надпись «Саймон Пэрриваль». У меня немного задрожали пальцы.

Мне удалось спрятать мои чувства от её зорких глаз. Я спросила:

— Вы уже читали эту книгу?

Кейт покачала головой.

— Мы её когда-нибудь прочтём. О, вот еще одна. «Остров Сокровищ». Это про пиратов.

Она заинтересовалась. На фронтисписе было изображение Джона Силвера с попугаем на плече.

— А в той, второй книге… это его имя. Убийцы.

— Мы не знаем, убийца ли он, — возразила я и тут же замолчала, поймав на себе её удивленный взгляд. Мне следует быть осторожнее. — Потом мы займёмся историей, географией и арифметикой.

Кейт нахмурилась.

— Посмотрим, как они у нас пойдут, — твердо проговорила я.

Утро прошло достаточно терпимо. Я обнаружила, что она достаточно бегло читает, и с удовольствием увидела у неё вкус к литературе. В истории её интересовали личности, но даты запоминать она совершенно не желала. В шкафу оказался вращающийся глобус, и мы довольно долго с интересом отыскивали на нём разные страны. Я показала ей, где потерпела кораблекрушение. Эта история её очень заинтересовала. Закончили мы утро чтением главы из «Острова Сокровищ». Книга захватила её с первой же страницы.

Я была поражена собственными успехами.

Я решила, что мы будем заниматься до полудня. Потом Кейт, если пожелает, может до трёх делать всё, что хочет. Потом мы можем гулять по саду или окрестностям и понемногу изучать жизнь растений, или просто можно пройтись. В четыре можно будет возобновить занятия и работать до пяти.

Днём она не выказала особого желания остаться одной, предложив показать мне окрестности. Я была довольна тем, что она ищет моего общества и не потеряла ко мне интереса.

Она говорила об «Острове Сокровищ», гадая, что случится дальше. Ей хотелось узнать подробности моего приключения. Мне уже начало казаться, что именно это заставило её меня принять. Кейт привела меня к вершинам прибрежных скал, и мы некоторое время там посидели, глядя на море. Вдруг она сказала:

— Посмотрите на эти камни внизу. Там недавно утонул один человек.

— Вы его знали?

— Он был нездешний. Приехал из Лондона. Его похоронили на церковном кладбище. Я вам потом покажу его могилу. Хотите?

— Ну… не думаю, чтобы это было особенно привлекательное место.

Она снова рассмеялась:

— Он был пьян. Упал с обрыва и разбился о камни.

— Он должен был быть очень пьяным.

— И был. Была такая суматоха! Никто очень долго не знал, кто он.

— До чего вам нравится патология!

— Что-что?

— Неприятное… отвратительное.

— Да, мне нравятся отвратительные вещи.

— Не слишком разумное увлечение.

Она посмотрела на меня и снова засмеялась.

— А вы забавная.

Вернувшись к себе в комнату вечером, я могла сказать, что день оказался неожиданно хорошим. У меня появилась надежда, хоть и слабая, что я смогу поладить с Кейт.

* * *

Прошло несколько дней. Я с радостью обнаружила, что мои необычные методы преподавания Кейт гораздо лучше, чем любые традиционные подходы. Мы много читали вместе. По правде говоря, я сделала эти читки некими подкупами, наградой за хорошее поведение во время менее интересных уроков. Она могла бы читать и одна, но предпочитала, чтобы мы делали это вместе.

Ей нравилось разделять с кем-то своё удовольствие, и я решила, что это говорит в её пользу. Кроме того, ей нравилось потом обсуждать то, что мы прочли. Иногда она застревала, не зная смысла какого-то слова. Она жадно глотала знания, несмотря на Показное презрение к ним. А «Остров Сокровищ» её совершенно покорил.

Но, конечно, было бы наивно ожидать, что девочка полностью переродится. Кажется, на четвертый день Кейт не пришла в классную комнату.

Я отправилась к ней. Она смотрела в окно, явно меня дожидаясь. Видно было, что она с удовольствием готовится к бою.

— Почему вы не в классной? — спросила я.

— У меня сегодня нет настроения заниматься, — высокомерно бросила она.

— Ваше настроение меня не интересует. Сейчас время уроков.

— Вам меня не заставить.

— А я и не собираюсь тащить вас туда силой. Я пойду к вашей матери и скажу ей, что вы решили не учиться, и мне нет смысла здесь оставаться.

Это было смелым шагом. Мысль о необходимости уехать была мне невыносима. И тем не менее я понимала, что ничего не добьюсь, если не получу над ней власти.

Она бросила мне вызывающий взгляд. У меня оборвалось сердце, но я надеялась, что смогла спрятать свои чувства. Отступать мне было нельзя.

— Вы и вправду уедете? — Я увидела в её глазах испуг и недоверчивость. — Мне показалось, что ей так же тревожно, как и мне.

— Если вы не пойдёте в классную, у меня не будет другого выхода.

Мгновение поколебавшись, она заявила:

— Ну и ладно. Уезжайте, если хотите!

Я пошла к двери. Надо не выдать отчаяния. Если это — конец, то чего я добилась? Но дороги назад не было. Я вышла. Она не сдвинулась с места. Я начала спускаться по лестнице. И тут я услышала её:

— Вернитесь, Крэнни!

Я остановилась и обернулась к ней.

— Ладно, — согласилась я. — Я вернусь.

Ведь день Кейт вела себя плохо. Мне трудно было понять, почему. Возможно, она просто слишком долго вела себя хорошо, а это было не в её характере.

Этой ночью я нашла у себя в постели дохлую землеройку. Я осторожно завернула её в бумажную салфетку и прошла в комнату к Кейт.

— Кажется, эта бедняжка принадлежит вам, — сказала я.

Она сделала вид, что ужаснулась.

— Где вы её нашли?

— Там, куда вы её положили. В постели.

— Готова спорить, что вы завизжали, когда её увидели.

— Я не считаю, что это страшно или смешно. На самом деле это — просто достаточно глупый штамп.

Я заметила, что она явно задумалась над таким употреблением слова «штамп». Ей страшно нравилось узнавать новые слова. Но сейчас у неё не было настроения обсуждать со мной этот оборот.

— Интересно, насколько часто непослушные дети кладут людям в постель мышей-землероек. Это и правда довольно глупо. Вы очень предсказуемы, Кейт.

Она немного сникла.

— Ну… вы ведь принесли её мне обратно. Вы собирались переложить её ко мне в постель.

— Ничего подобного я не собиралась делать. Я просто хотела, чтобы вы знали, что ваша глупая выходка не оказала Такого действия, на какое вы рассчитывали. И если у нас сохраняется перемирие, то надо положить конец глупым шуткам. Гораздо интереснее будет нам поладить. Мы могли бы вместе делать столько интересного! Жалко тратить время на истерики и ребяческие шуточки. Мы могли бы разговаривать…

— О чём?

— О жизни… о людях…

— Об убийствах? — вставила Кейт.

Я подумала про себя: «Да, об одном», — а вслух сказала:

— И мы могли бы дочитать «Остров Сокровищ».

— Пятнадцать человек на сундук мертвеца, — пропела она. — Йо-хо-хо, и бутылка рома!

Я улыбнулась:

— И есть еще масса интересных книг. Вы ещё не читали «Графа Монте-Кристо». Я видела её на полке. Она о человеке, которого несправедливо заточили в замке, а он убежал и отомстил.

Её глаза округлились.

— Ну, — договорила я, — если мы не будем тратить время на глупости, мы сможем сделать всё это. И ещё очень многое.

Кейт не ответила, но мне показалось, что я выиграла ещё одно сражение.

— Что мы сделаем с этой бедной землеройкой? — спросила я.

— Я её похороню, — пообещала она.

— Вот и хорошо. И похороните с нею вашу нелепую предубежденность против гувернанток. Тогда мы сможем заниматься с удовольствием.

С этими словами я оставила её, ощущая себя победительницей.

* * *

Весь дом был изумлён тем, как я справилась с Кейт. Наконец-то кто-то сумел превратить это невозможное создание в нормального ребёнка или, по крайней мере, научился с ней справляться.

Миссис Форд устраивала мне пиры. Она была в восторге. Она произносила моё имя благоговейным шёпотом, словно я — героический воин, увенчанный лаврами. Я стала важной персоной.

Примерно через неделю после моего приезда леди Пэрриваль пригласила меня к себе в гостиную.

Она была очень любезна.

— Кажется, вы с Кейт прекрасно ладите, — начала она. — Это очень хорошо. Я знала, что стоит нам найти подходящего человека, и всё будет в порядке.

— Я совсем неопытная гувернантка, — напомнила я ей.

— Ну, в том-то и дело. У тех старых женщин было слишком много всяческих правил. Они слишком закоснели в своих привычках, чтобы понять современного ребёнка.

— Кейт — довольно необычная девочка.

— Ну конечно. Но вы явно её понимаете. Вы всем довольны? Может быть, что-нибудь…

— Всё в порядке, большое спасибо, — ответила я.

В комнату вошёл сэр Тристан — словно по команде. Мне было смешно видеть, что его пригласили присоединить свои похвалы к похвалам его жены. Видимо, Кейт немало им досаждала.

Мне пришло в голову: как странно, что человек, который мог убить брата, не мог справиться с балованным ребёнком. Глупо, конечно, считать сэра Тристана убийцей только из-за его мрачной внешности. Хотя это ведь ему достались титул, поместье… и Мирабель.

Он пристально на меня посмотрел, и я почувствовала себя виноватой. Интересно, что бы он сказал, если бы мог прочесть мои мысли.

— Я слышал, вы справляетесь с Кейт, — заметил он и со смешком добавил: — Настоящее достижение. Какая удача, мисс Крэнли, что вам удалось добиться того, что так прискорбно не сумели сделать ваши предшественницы.

— Она — не простой ребёнок.

— Мы это прекрасно знаем, правда? — ответил он, глядя на жену.

Та огорчённо кивнула.

— По-моему, она очень нуждается в понимании, — заметила я им.

Мне хотелось бы понять, какие у Кейт с ними отношения. Она ничего мне об этом не говорила. А как насчёт её отца? Что с ним случилось? Как она отнеслась к помолвке её матери с Космо, а потом, вскоре после его смерти, — к браку с Тристаном? Обо всём этом мне бы очень хотелось узнать. Я считала, что это помогло бы мне разгадать тайну.

— И вы ей это дали.

— Я уже объясняла, что никогда не была гувернанткой.

— Конечно, вы слишком молоды, — отозвался он, тепло мне улыбаясь. — И слишком скромны — правда, дорогая?

— Чересчур скромна, — поддержала его леди Пэрриваль. — Мисс Крэнли, надеюсь, вам тут не станет скучно. — Она взглянула на мужа. — Мы хотели сказать, что, может быть, время от времени, когда у нас гости, вы бы согласились к нам присоединиться. Ведь ваши друзья — наши близкие соседи.

— Вы говорите о Лоримерах?

— Да. Так печально было узнать о несчастном случае! Надо думать, сейчас у них нет настроения ездить в гости. Но, может быть, позднее мы могли бы их пригласить… И тогда вы, конечно, должны быть среди наших гостей.

— Это будет очень приятно.

— Мы не хотели бы, чтобы вы чувствовали… одиночество.

— Вы очень добры… Есть одна вещь… — Они сразу же выказали готовность узнать, что именно мне хочется. — Если бы у меня изредка была свободная половина дня… Мне бы хотелось навестить Лоримеров. Видите ли, там есть дети. Я была с ними, когда произошёл несчастный случай. Я ненадолго задержалась после того, как уехали друзья, с которыми я путешествовала.

Забавно было видеть, как встревожилась леди Пэрриваль. Дети? А вдруг им понадобится гувернантка?!

— Конечно, — быстро согласился сэр Тристан. — Конечно, у вас должно быть время, чтобы навещать ваших друзей. А как вы туда поедете? До Тренкорн Мэнор ведь, кажется, несколько миль? Вы ездите верхом?

— О да.

— Ну, тогда всё просто. Попросите в конюшне, чтобы грум нашёл вам подходящую лошадь.

— Вы чрезвычайно добры. Кейт упоминала прогулки верхом. Думаю, она будет рада, если мы сможем ездить вместе.

— Превосходно. Кажется, она неплохо ездит.

— Не сомневаюсь. Я буду рада с ней ездить верхом.

Разговор оказался весьма плодотворным.

* * *

На следующий же день мы с Кейт решили прогуляться верхом. У неё была небольшая белая лошадка, которую она очень любила. Мне было приятно видеть, с какой заботливостью она за ней ухаживает. Это показывало, что от природы она не лишена способности любить.

Главный грум подобрал для меня гнедую кобылу. Он сказал мне, что её зовут Голди. Кейт действительно хорошо держалась в седле и поначалу старалась щегольнуть передо мной своим умением, но я достаточно быстро сумела охладить её пыл, спокойно заметив, что никогда не сомневалась в её умении обращаться с лошадью.

Я пыталась придумать, как можно тактично расспросить её об отношениях в её семье: я понимала, что мне надо будет быть очень осторожной. Она была наблюдательна, и наблюдала за мной не менее пристально, чем я за ней.

Кейт объявила, что мы с ней едем в Биндон Бойз.

— Ну, вы знаете, — это та старая ферма, на которой произошло убийство.

— Я помню.

— Вам это понравится, Крэнни. Вас же ужасно интересует всё, что касается того убийства.

Я встревожилась. Она заметила моё любопытство.

— Это ужасное место. После наступления темноты туда никто не ходит… то есть даже близко не приближается. Наверное, днём многим хотелось бы пойти… но только не одним.

— Кирпичи и извёстка никому вреда ещё не причиняли.

— Конечно. Страшно то, что там, внутри. Когда-то это был простой фермерский дом. Я его помню… до того, как…

— Правда?

— Ну, конечно помню! Я ведь не младенцем была.

— И вы жили неподалёку… когда приехали из Лондона.

— Правильно. Наш коттедж стоял неподалёку от Биндон Бойз. Ближе всех. А море было тоже близко, вниз по склону. Я вам покажу.

— Это далеко?

— Нет, всего в миле.

— Это легко.

— Поехали наперегонки!

Мы галопом пронеслись по лугу, а когда он закончился, то оказались почти у моря. Я полной грудью набирала бодрящий воздух. Кейт подъехала поближе.

— Вон, — сказала она, — его отсюда видно. Вон — старая ферма, а совсем близко… коттедж «Раковина». Раковина! До чего глупое название! Вот что я вам скажу. После того, как вы посмотрите ферму, я могу захватить вас навестить деду. Он будет рад с вами познакомиться. Он любит встречаться с новыми людьми.

— Я уверена, что всё это будет мне в высшей степени интересно.

— Поехали. Сначала на ферму.

Мы поехали вниз по чуть заметному склону и вскоре оказались на месте. Дом пришёл в упадок. Казалось, крыша вот-вот провалится. Тяжёлая дверь была приотворена. Видимо, замок давно сломался.

— Похоже, он вот-вот рухнет, — заметила я.

— Идёте? Или испугались?

— Конечно, я хочу зайти внутрь!

Мы спешились и привязали лошадей. Открыв дверь, мы попали сразу в то, что, как я решила, было гостиной. В большой комнате было два окна с растрескавшимися стёклами. Нескольких половиц не хватало. На окнах висели расползающиеся занавеси, с потолка свисали клочья пыльной паутины.

— Они к ней не прикасались… после убийства, — сказала Кейт. — Вот где это произошло… в этой комнате. Здесь есть призраки, правда? Вы их ощущаете?

Я отозвалась:

— Да, здесь страшновато.

— Так это из-за привидений. Держитесь поближе ко мне.

Я улыбнулась. Здесь ей хотелось держаться рядом с кем-то.

Я очень ясно могла себе всё представить: как Саймон привязывает лошадь, может быть, там же, где мы сегодня привязали своих… ни о чём не подозревая… какон входит и видит Космо, лежащего на полу. Я увидела, как Саймон поднимает пистолет — и в этот момент в комнату врывается Тристан. Всё слишком ловко.

— У вас странный вид, — заметила Кейт.

— Я думала о том, что здесь случилось.

Она кивнула.

— По-моему, Саймон его дожидался. И как только он вошёл — пиф-паф. Но хорошо, что тут подоспел Отька… И застал его на месте преступления. И он убежал. — Она приблизилась ко мне. — Как вы думаете, что сейчас делает Саймон.

— Хотела бы я знать.

— Может, призрак является к нему. Призраки могут путешествовать? По-моему, немного могут. Интересно, где он. Мне ужасно хотелось бы знать. Что с вами, Крэнни?

— Ничего.

— Как только мы сюда вошли, у вас сделались какие-то странные глаза.

— Чепуха.

И вдруг мне показалось, что наверху слышен какой-то шум.

— А дело в том, что вы трусите, Крэнни. — Она внезапно замолчала. Широко раскрыв глаза, она повернулась к лестнице. Она тоже услышала и поспешно придвинулась ко мне. Сжимая ей руку, я услышала, как наверху скрипнула половица.

Кейт тянула меня за руку, но я не двигалась.

— Это призрак! — прошептала девочка, и на лице у неё выразился искренний страх.

— Я пойду и посмотрю.

Она затрясла головой и испуганно отпрянула.

Пару секунд она стояла неподвижно, но потом подошла ко мне, и мы начали подниматься по лестнице.

Когда мы оказались на площадке, я услышала шумное дыхание. Она тоже. Она крепко стиснула мои пальцы.

На площадку выходило три двери, и все они были закрыты. Я остановилась, прислушиваясь. Ясно стало, что за ближайшей к нам дверью кто-то затаился.

Подойдя к двери, я повернула ручку. Толкнув дверь, я вошла в комнату.

Там стоял мужчина — немытый, неопрятный. На полу валялась куча тряпок, рядом лежал бумажный пакет. Я заметила на полу крошки и почувствовала огромное облегчение. По крайней мере, это — живой человек. Не знаю, чего я ожидала. Возможно, как и Кейт, я боялась увидеть призрак Космо. А это — всего лишь старый бродяга.

— Я никому не мешаю, — проговорил он.

Кейт остановилась рядом со мной:

— Это — Гарри Тенч.

Гарри Тенч. Имя звучало знакомо. Я слышала, что его упоминали в связи с убийством.

— Кто вы? — спросил он. — Вот эту я знаю, — он ткнул пальцем в Кейт. — А эта, вторая? Я ничего дурного не делаю!

— Конечно, — успокоила я его, — конечно. Мы просто пришли взглянуть на ферму, услышали какой-то шум и поднялись наверх.

— Никто сюда носа не суёт. Кому я тут помешаю?

— Никому, никому. Извините, что мы вас потревожили.

— Здесь просто можно поспать. Меня ведь выгнали. Никому я не мешаю. Не вздумайте меня гнать.

— Нам это ни к чему, — сказала Кейт, которая уже почти пришла в себя после испуга. — Мы решили, что вы — призрак.

Растянувшиеся в усмешке губы обнажили желтые зубы.

— Не тревожьтесь, — произнесла я — Пойдёмте, Кейт.

Я взяла её за руку, и мы вышли из комнаты. Я закрыла дверь убежища Гарри Тенча, и мы спустились вниз.

— Пойдёмте, — повторила я. — Давайте отсюда уходить.

Когда мы отъехали от дома, Кейт объявила:

— А вы ведь и правда испугались, Крэнни!

— Не сильнее вас. Вы ведь собирались убежать, помните?

Она немного помолчала, а потом снова заговорила:

— А он ведь довольно храбрый… спит там, где произошло убийство. Вы бы не согласились, правда, Крэнни?

— Я бы предпочла иметь несколько больше удобств, чем у этого бедняги.

Мы ехали дальше.

— Смотрите, а вот и коттедж «Раковина». Вот где мы жили раньше, — показала Кейт.

Это был аккуратненький домик с ухоженным садом и чистыми кружевными занавесками на окнах. Трудно было себе представить, как леди Пэрриваль жила в такой скромной обстановке, а ведь с ней были ещё дочь и отец!

Я снова подумала об отце Кейт. Можно ли спросить у нее? Возможно, наступит удобный момент, когда я смогу задать несколько осторожных вопросов. Нельзя забывать, насколько Кейт проницательная, и действовать очень осторожно.

— Поехали, — предложила она, — посмотрим, дома ли деда.

Вдовий дом очень отличался от коттеджа «Раковина». Я видела его издалека: он находился неподалёку от Пэрриваль Корта. Их разделяла небольшая рощица, через которую мы проехали.

Это было очаровательное жилище. Я решила, что его должны были выстроить во время правления Елизаветы — в нём ясно узнавалась архитектура тюдоровского периода: красный кирпич и окна с мелкими переплётами. Некоторые стены заросли плющом. Перед домом был газон, очерченный клумбами.

Мы соскользнули с лошадей, привязали их и прошли в калитку. В доме было тихо.

— Готова спорить, что он в саду, — проговорила Кейт.

Она прошла мимо дома, маленького фруктового сада, потом старинного садика, окруженного красной кирпичной стеной, в котором засаженные душистыми травами грядки окружали небольшой пруд с фонтаном. Больше всего меня поразила мирная атмосфера. На резной деревянной скамье сидел мужчина.

— Деда! — окликнула его Кейт.

Я была поражена тем, насколько моложаво он выглядит. Позже я сообразила, что ему, должно быть, лет пятьдесят пять, но выглядел он лет на десять моложе. Я заметила, как он похож на леди Пэрриваль и Кейт. Волосы у него были почти такого же цвета, только на висках немного поседели, и в глазах у него были зелёные искры. Но, как и у Кейт, у него не было тёмных бровей и ресниц, превращавших леди Пэрриваль в потрясающую красавицу. У него брови были настолько светлые, что казались почти незаметными, отчего он казался по-юному удивлённым.

Увидев нас, он стремительно зашагал нам навстречу. Кейт бросилась к нему со всех ног. Он подхватил её на руки и закружил. Она радостно захохотала, и я с удовольствием подумала: «Вот человек, которого она искренне любит». Я была рада видеть ещё одно свидетельство её способности к тёплым чувствам.

— Эй, юная Кейт, — сказал он. — Ты совсем забыла, как надо себя вести. Как насчёт того, чтобы нас познакомить. Ничего мне не говори! Конечно, я знаю…

— Это Крэнни! — крикнула Кейт.

— Розетта Крэнли, — пояснила я.

— Мисс Крэнли! Какое счастье с вами познакомиться! Ваша слава достигла и Вдовьего дома. Моя дочь, леди Пэрриваль, уже рассказывала мне, как вы прекрасно учите этого нашего сорванца! Я очень рад, что вы пришли меня навестить.

— А это, — объявила Кейт, — майор Даррель. Майоры — очень важные, правда, деда?

— Как скажешь, милочка, — сказал он, заговорщически приподнимая бровь и глядя на меня. — Ну, проходите и садитесь. Угостить вас?

— О да, пожалуйста! — кивнула Кейт.

— Немного вина, а?

— И того печенья, — добавила она.

— Ну конечно же! Послушай, милочка! Пойди и скажи миссис Карн, что вы здесь, и скажи, что нам нужно.

— Хорошо, — согласилась Кейт.

Когда она убежала, он повернулся ко мне.

— Миссис Карн приходит каждое утро, кроме воскресенья. И ещё два раза днём, как особое одолжение. А в остальном я сам о себе забочусь. В армии привыкаешь. Садитесь, мисс Крэнли. Правда, очаровательное местечко?

— О, конечно! Тут так мирно!

— Я это тоже чувствую. А умиротворенность в моём возрасте очень высоко ценится. Уверен, что вы мне верите.

— Она важна в любом возрасте.

— О, в юности предпочитаешь приключения, интересные события. Неважно, если за них приходится расплачиваться. Мне они тоже выпали на долю, а теперь, слава Богу, могу ценить умиротворенность. Я так рад, что вы согласились учить мою внучку и что у вас так хорошо это получается.

— Ну, об этом ещё рано говорить. Я тут так недавно.

— Но все просто в восторге. Бедная девочка, ей тоже нелегко пришлось. Она славная малышка… в душе. Трудность в том, что до её доброты не так легко добраться. Ей нужно понимание.

Я почувствовала к нему симпатию. Он явно любил внучку и подтверждал то, что я сама про нее думала. Я охотно с ним согласилась.

— Если у вас будут какие-то трудности… Надеюсь, вы не задумываясь ко мне обратитесь, — предложил он.

— Вы очень любезны, — улыбнулась я. — Мне очень приятно это знать.

Я почувствовала, что мы с ним — союзники, и просто удивительно, как быстро он сумел это сделать. Вернулась Кейт, сообщив, что миссис Карн скоро принесёт нам вино и печенье.

— А теперь пойдём посидим у пруда. Там новые золотые рыбки, Кейт. Видишь?

— Да. Какие чудесные!

— Ваши сады в идеальном порядке, — заметила я.

— Я очень увлекаюсь садоводством. Мне всегда кажется, что эта работа очень успокаивает.

Как он зациклился на мире и покое! Ну, а что здесь странного? Это действительно приятное состояние.

Миссис Карн вынесла поднос. Именно такой я её себе и представила: полненькой, краснощёкой, немолодой и явно привязанной к хозяину дома.

— Ну, вот всё и подано, майор. Печенье испечено только утром.

— Миссис Карн, вы ангел!

Она так и раздулась от гордости:

— Право, это мне приятно.

— Это мисс Крэнли, — представил меня майор.

Видимо, объяснять, почему я с Кейт, необходимости не было. Надо полагать, миссис Карн прекрасно знает всё, что происходит в Пэрриваль Корте.

Кивнув мне, она удалилась.

— Хорошая женщина, — сказал майор. — Иногда обращается со мной, как с младенцем, но, должен признаться, мне нравится, когда меня балуют. Так вам понравился мой сад? Я много делаю сам.

— Вы здесь давно живете?

— С тех пор, как моя дочь вышла замуж. Этот дом — вроде свадебного подарка. Вы, конечно, решите, что отца невесты редко так балуют, но Мирабель не могла допустить, чтобы её старенький папочка жил в жалком коттедже. Она так поставила вопрос, словно переезжая сюда, я делаю ей одолжение.

— Наверное, очень приятно быть довольным жизнью.

— Да, особенно после моей пёстрой карьеры. Армейская жизнь не сладкая, можете мне поверить. И вот у меня всё это… Дочь счастливо устроена… И вот теперь внучка твёрдо шагает по пути добродетели и под присмотром своей превосходной гувернантки.

Он снова приподнял бровь, и я поняла, что это вошло у него в привычку.

— Деда бывал повсюду! — сообщила мне Кейт. — Он объехал весь мир!

— Небольшое преувеличение, как вы понимаете, мисс Крэнли.

Я улыбнулась.

— Майоры в армии — самые главные, — не сдавалась Кейт.

— Моя милая внучка отметает всяких там генералов, фельдмаршалов, полковников и прочих, которые ошибочно считают, что самые главные — это они.

— Ну, по крайней мере, ты был самый главный.

— Разве можно быть настолько невежливым, чтобы спорить с таким преданным адвокатом? Я и правда немало путешествовал. Бывал в Индии, в Египте… Всюду, куда приходилось ехать по службе.

— Расскажи нам, деда! — взмолилась Кейт.

За рюмкой вина он немало нам рассказал. Он говорил о том, как юным офицером был в Индии.

— Какое было время!.. Но климат… Да и неуверенность. Восстания я не застал. Но ощущение было.

Пока он говорил, Кейт всё поглядывала на меня, словно проверяя, произвел ли он на меня должное впечатление. Было ясно, что в её глазах он — герой. Он рассказывал о Египте, Судане, Индии. Наконец, он сказал:

— Но я слишком много говорю. Это всё Кейт виновата. Она всегда выманивает меня на рассказы, правда, внучка?

— Мне нравится, — сказала Кейт. — И вам тоже, правда, Крэнни?

— Всё очень интересно, — согласилась я.

— Рад, если это так. Надеюсь, это заставит вас захотеть снова меня навестить.

— Хотела бы я там быть! — сказала Кейт.

— А! О некоторых вещах лучше говорить, нежели их переживать.

— Вам, должно быть, не хватает таких приключений, — заметила я.

— Я же говорил вам, насколько ценю мирную жизнь. Мне приключений хватило. А теперь мне больше всего хочется жить спокойно и получать удовольствие от визитов моих родственниц… И знать, что они здоровые и счастливы.

— Очень достойное желание, — согласилась я. — Но как незаметно пролетело время! Нам пора обратно, Кейт.

— Обещайте снова меня навестить.

Я поблагодарила его, а Кейт, подпрыгнув, повисла у него на шее. Я была изумлена её поведением. Казалось, это совершенно другой ребёнок. И мне было очень приятно видеть, какие у них с дедом тёплые отношения.

Когда мы ехали домой, она спросила:

— Правда, деда чудный?

— Жизнь у него была действительно интересная.

— Интереснее, чем у всех на свете! Конечно, вы побывали в кораблекрушении… Это тоже кое-что значит. Вам надо было ему рассказать.

— О, я уверена, что его приключения гораздо интереснее.

— Конечно. Но ваши тоже неплохие. Сможете рассказать ему в следующий раз.

И, конечно, следующий раз будет. Меня это радовало.

Этой ночью в постели я ещё раз перебрала в уме сегодняшнее приключение. День получился богатый событиями. Сначала встреча с Гарри Тенчем, потом — с майором. Оба они должны были находиться поблизости во время убийства.

Я представила себе, как майор жил в коттедже «Раковина» с дочерью и внучкой. От него можно будет немало узнать. Такой человек должен был знать всё, что происходило вокруг. И, наверное, у него есть свои теории.

Надо поближе познакомиться с майором.

Я решила, что день прошёл небезрезультатно.

Глава 6 Могила моряка

Визит к майору оказался чрезвычайно успешным в нескольких отношениях. Кейт стала более дружелюбной. Мне понравился её дедушка, и она решила, что я тоже пришлась ему по душе. А поскольку он был для неё настоящим героем, я значительно выросла в её глазах.

Она говорила о нём легко и свободно. Рассказывала, какие удивительные приключения он пережил, как совершенно один сражался с врагом и побеждал. По её словам выходило, что своим процветанием Британская империя обязана только ему.

Мне было очень приятно, что мы подружились. Уроки проходили теперь безболезненно. Я мудро поступила, что заинтересовала её хорошими книгами. Мы почти закончили «Остров сокровищ», и нас теперь ждал «Граф Монте-Кристо».

Я пользовалась этими книгами как своего рода подкупом.

— Я понимаю, что эти примеры немного сложноваты, но когда мы решим их правильно, посмотрим, что произошло дальше с Беном Ганном.

Мои успехи в обращении с ней удивляли меня так же, как и других. Я поняла теперь, Кейт не просто бунтарка, которая любит доставлять неприятности. Её поведение было обусловлено серьёзными причинами, и я решила разузнать о ней подробнее.

И всё это время я ни на секунду не забывала о главной причине своего появления здесь. Мне бы хотелось повидаться с майором наедине. Было бы очень трудно задавать ему наводящие вопросы в присутствии Кейт. Она и так уже начала что-то подозревать, потому что я проявляла слишком большой интерес к этому убийству. Я не могла зайти к майору, но если мне представится удобный случай, я его не упущу.

Мне уже было известно об интересе Кейт ко всяким ужасным вещам, поэтому я не очень удивилась, когда обнаружила, что её притягивает кладбище.

Церковь была древней и славилась своей норманской архитектурой. Она находилась неподалёку от Пэрриваль Корта, и мы часто проходили мимо.

— Только представьте себе, — сказала я, когда мы подъехали к церкви, — её построили около восьми веков назад.

Мы с Кейт в то время «проходили» Вильяма Завоевателя, и она очень заинтересовалась им, когда узнала, что он очень необычным способом добивался руки своей будущей жены Матильды — избивал её на улицах.

— Он построил здесь много замков, церквей и всего прочего, — сказала она. — А эти люди в могилах… Некоторые лежат здесь несколько столетий.

— Вы, конечно, предпочитаете думать о них, а не любоваться красотой норманских арок и башен. Эта церковь очень интересна.

— Зайдём внутрь?

Мы привязали лошадей и зашли в церковь. Там было очень тихо. Мы просмотрели список викариев, некоторые из них жили много веков назад.

— Здесь испытываешь удивительное чувство старины, — заметила я. — По-моему, такое возможно только в церкви.

— Пэрриваль тоже очень древний.

— Да, но там живут люди. Во всем заметна современность.

— Пойдёмте на кладбище.

Мы вышли во двор и очутились среди каменных надгробий.

— Если хотите, я покажу вам фамильный склеп Пэрривалей.

— Да. Мне хотелось бы взглянуть на него.

Мы остановились перед внушительным, красивым склепом.

— Интересно, много людей здесь похоронено? — спросила Кейт.

— Думаю, да.

— Космо тоже тут. Я всё думаю, выходит ли он из могилы по ночам. Могу поспорить, что выходит.

— Как же вам нравится всякая жуть.

— Ну, это и делает кладбища такими привлекательными. Если бы здесь не было полно мертвецов, то это место ничем бы не отличалось от всех прочих. Привидениями становятся только мёртвые. Ты не можешь стать духом, пока не умрёшь. Пойдёмте. Я хочу показать вам кое-что.

— Ещё одну могилу?

Она побежала вперёд, и я пошла за ней. Кейт остановилась перед одной из могил. В ней не было ничего привлекательного — ни надгробия с нежной надписью, ни ангелов, ни херувимов. Вместо этого лежал обыкновенный камень со словами «Томас Перри» и дата. Могила была обнесена грубым бордюром. Посредине стоял кувшин с полевыми цветами.

— Кто это? — спросила я. — И почему вас заинтересовала эта могила?

Она ответила:

— Этот человек упал со скалы и утонул.

— О… Я помню. Ты говорила о нём.

— Говорят, он был пьян.

— Наверное, это действительно было так. Интересно, кто приносит сюда цветы? Должно быть, кто-то думает о нём, помнит его. А кто был этот человек? Вы знаете?

— Он не здешний. Просто приехал сюда, а потом упал со скалы.

— Как глупо напиваться до такой степени.

— Может, его столкнули.

— Но вы сказали, что он был пьян?

— Ну и что? Всё равно его могли и столкнуть. Он выходит из могилы и слоняется по кладбищу, рассказывая об убийстве.

Я засмеялась. Она повернулась ко мне, лицо её было серьезным.

Потому она передёрнула плечами и пошла прочь. Я последовала за ней, бросив последний взгляд на неухоженную, если не считать цветов, могилу.

* * *

Дик Дювейн привёз мне письма и записку от Лукаса.

Он сказал, что подождёт ответа.

Письма были из Лондона — одно от отца, другое от тёти Мод.

Я прочитала записку Лукаса.

«Дорогая Розетта!

Как тебе живётся в роли гувернантки? Ещё не устала? Только скажи, и я приеду за тобой. В любом случае я должен тебя увидеть. Не можем ли встретиться завтра днём? Где лучше это сделать? В харчевне, или мне приехать к тебе? Я привёл бы для тебя лошадь. Нам нужно поговорить. Всегда преданный твоим интересам,

Лукас».

Я вспомнила, как леди Пэрриваль говорила, что я могу взять выходной, когда мне захочется. Поэтому я наскоро набросала Лукасу ответ: «Встретимся завтра, в половине третьего в харчевне «Король Моряков».

Затем я отправилась к себе в комнату, чтобы прочитать письма. Как я и ожидала, они были примерно одинакового содержания. Мой отец не мог понять, какая необходимость заставила меня занять место гувернантки. Если мне хотелось где-то работать, он мог бы найти для меня что-нибудь подходящее, возможно, в музее. Он надеялся, что я вскоре вернусь домой, и если у меня будет желание, мы об этом поговорим.

Я не могла представить себе, что смогу объясниться с отцом. Мне было его жаль. Наверное, это тётя Мод заставила его написать мне и высказать своё неодобрение.

Я и не сомневалась, какие она испытывает чувства.

«Дорогая Розетта!

Как ты могла? Гувернантка! О чём ты думаешь? Я знаю, что некоторые бедняжки вынуждены браться за такую работу, но только не ты. Если ты последуешь моему совету, то без всяких промедлений покинешь этот дом. Сделай это побыстрее. Если люди узнают… то назовут твой поступок сумасшедшей выходкой. Ты дочь профессора, которого очень уважают в научных кругах. У тебя могли быть шансы… но гувернантка!..»

Я пробежала глазами содержание нескольких листков. Её реакция оказалась настолько предсказуемой, что не тронула меня.

Гораздо больше меня интересовала предстоящая встреча с Лукасом.

Вечером я сказала Кейт, что завтра после обеда у меня назначено свидание с другом.

— А мне можно пойти?

— О нет.

— Почему?

— Потому что вас не приглашали.

— А что я буду делать без вас?

— Развлекаться.

— Но я хочу пойти с вами.

— Только не в этот раз.

— В следующий?

— Никому не известно, что случится завтра.

— Вы самая сумасшедшая из гувернанток.

— В таком случае я очень подходящая пара своей ученице.

Она рассмеялась. За то короткое время, что я здесь нахожусь, наши отношения действительно изменились. Между нами появилось согласие, о котором я и не мечтала.

Кейт смирилась, но была недовольна. Ещё раз она попыталась упрекнуть меня.

— Я показывала вам разные вещи. Познакомила вас с дедушкой… показала вам могилу.

— И все это по вашей инициативе. Я не просила вас об этом. Кроме того, у людей есть личная жизнь.

— И человек, с которым вы встречаетесь, из вашей личной жизни?

— Конечно, вы же ведь его не видели.

— Увижу, — угрожающе сказала она.

— Возможно.

Ей хотелось устроить сцену, но она не отважилась. Я знала, что жизнь её изменилась со времени моего появления здесь. И это благодаря мне. Ей очень нравилось быть со мной, поэтому она так и заволновалась, что я буду отсутствовать несколько часов. Но ещё больше она боялась, что я могу совсем уйти от неё, и это её сдерживало.

Вечером, в своей комнате, я вспоминала последние дни и думала о том, что мне многое удалось сделать, но, увы, не в том деле, ради которого я здесь. Правда, теперь я была рядом с людьми, которые находились в непосредственной близости от места убийства, и это давало надежду со временем подобраться к разгадке. Мне нужно было время, чтобы узнать этих людей получше, поговорить с ними. И делать это следует естественно, чтобы они не догадались о настоящей причине моей заинтересованности.

Мне бы хотелось выяснить что-нибудь о первом муже Мирабель, мистере Бланшаре. Что это был за человек? Когда умер? Сколько времени прошло после его смерти, когда она приехала в Корнуол с отцом и дочерью? Должно быть, они были богаты, потому что коттедж «Раковина» — роскошный дом.

Может, всё это лишь праздное любопытство? Нет, не совсем. Мирабель одно из главных действующих лиц в разыгравшейся драме. Нужно узнать о ней как можно больше.

Потом я подумала о Лукасе и с нежностью вспомнила о его предложении. Мне ужасно хотелось рассказать ему, почему я оказалась в Пэрривале, и я знала, что когда мы встретимся, это желание будет ещё сильнее.

Я сидела у окна, смотрела на двор и убеждала себя, что Лукас может мне помочь. Каким бы облегчением было для меня поделиться с ним тайной. Он так беспокоится за меня… «на втором месте после себя». Я улыбнулась, вспомнив его слова.

Если бы я заставила его поклясться, что он не выдаст Саймона, могу ли я тогда всё ему рассказать?

Пока не время, сказала я себе. Это не мой секрет. Саймон поделился со мной, потому что думал, что мы можем навсегда остаться на том острове, и ему было необходимо излить душу. И у нас были особые отношения. Мы оба это понимали.

Неожиданно я заметила свет в одном из окон противоположного крыла. Это был слабый блик… как от свечи. Он блеснул и погас.

Я испугалась. Мне припомнился наш разговор с Кейт несколько дней назад. Мы стояли тогда у моего окна и смотрели во двор.

— Кто живёт в том крыле? — спросила я.

— На верхнем этаже? Вы видите там что-то необычное?

— Нет. А что?

— Просто интересно, видели ли вы привидение отца моего отчима?

— Ваш интерес к привидениям становится навязчивой идеей.

— В больших домах всегда есть привидения, особенно если там произошло убийство. В том крыле комнаты отца моего отчима. Никто туда теперь не заходит.

— Почему?

— Потому что он умер там. Мама говорит, что нужно проявлять уважение к его памяти.

— Уважение?

— Да, ведь он там умер.

— Нужно просто пойти и прибраться там.

— Может быть. Только туда никто не ходит… но там живет мать отчима и Мария. Они почти не выходят оттуда…

— Кто такая Мария?

— Служанка. Я думаю, в том крыле водятся привидения, потому что там умер сэр Эдвард.

Я тогда подумала, что это очередные выдумки Кейт, и забыла об этом. И всё же, когда я увидела свет, по спине у меня пробежали мурашки.

Я засмеялась. Кейт всё-таки заразила меня своими страхами.

* * *

Лукас ждал меня в «Короле Моряков», и я была очень счастлива его видеть.

Он поднялся и взял мои руки в свои. Мы несколько секунд смотрели друг на друга, потом он поцеловал меня в щёку.

— Тебя устраивает роль гувернантки, — сказал он. — Ну, что ж, присаживайся. Как твои дела? Я заказал сидр. Для чая ещё рановато, как ты считаешь?

Я с ним согласилась.

— Значит, они выделили тебе лошадь для прогулок верхом?

Я кивнула.

— Они очень добры.

— А ученица?

— Понемногу приручаю.

— Думаю, ты довольна собой.

— Лукас, как дела в Тренкорн Мэноре? Как дети?

— Очень переживают из-за твоего отъезда.

— О, неправда.

— Нет, правда. Они спрашивают о тебе двадцать раз в день. Когда она вернётся? Я тоже это хочу спросить.

— Только не сейчас, Лукас.

— Какую радость доставляет тебе эта работа?

— Не могу объяснить. Но очень хотела бы.

Я почувствовала, что признание уже готово сорваться с моих губ. «Но это не твой секрет», — напомнила я себе.

— Гувернантка! Это последнее, что…

— Я получила из дома письма.

— От тёти Мод?

— И от отца.

— Милая тётушка Мод!

— Лукас, прошу, пойми.

— Стараюсь.

Нам принесли сидр, и несколько секунд мы молчали. Потом он сказал:

— Мы пережили удивительные приключения, Розетта. Они здорово повлияли на нас. Ты только посмотри. Ты стала гувернанткой, а я калекой.

— Милый Лукас. — Я протянула руку и дотронулась до него. Он взял мою и задержал в своей.

— Если роль гувернантки покажется тебе невыносимой, и ты не захочешь возвращаться к тёте Мод… что ж, ты знаешь, где тебя ждёт рай.

— Я не забыла об этом. Это такое утешение. Я так тебя люблю, Лукас.

— Теперь я жду «но».

— Мне бы хотелось…

— Мне тоже. Но не надо сентиментов. Расскажи мне об этом доме. Кажется, что над ним витает какая-то тайна.

— Ну конечно. Это из-за того, что там случилось.

— Неразгаданное убийство. Вечный знак вопроса. Может быть, ты живешь в одном доме с убийцей.

— Вполне возможно.

— Ты говоришь это с какой-то уверенностью. Нет. Всё очевидно. Разве он не убежал?

— Может, у него были на то другие причины.

— Ладно, это не наше дело. Просто ты живёшь там, и мне это очень не по душе. И не только из-за убийства. Ты часто видишься с обитателями Пэрриваля?

— Главным образом с Кейт.

— Маленькая разбойница.

— Ну… я нахожу её интересной. Мы заканчиваем читать «Остров сокровищ».

— Какое счастье!

Я засмеялась.

— А скоро будем читать «Графа Монте-Кристо».

— Не могу выразить своего удивления.

— Не смейся. Если бы ты знал Кейт, то понял бы, какими огромными шагами я продвинулась вперёд. Ребёнок по-настоящему любит меня.

— А что в этом необычного? Другие тебя тоже любят.

— Но они не Кейт. Это замечательно, Лукас. Там всё буквально зачаровывает тебя. Кажется, за всем кроется какая-то тайна.

— Наверное, ты опять об убийстве.

— Да, там было убийство. Мне кажется, что когда совершается какое-то насилие, это всегда сказывается на людях… на доме…

— Теперь я понимаю, что тебя интересует. Скажи мне, что ты обнаружила.

— Ничего… или почти ничего.

— Часто ли ты видишь очаровательную Мирабель?

— Время от времени.

— И она действительно так обворожительна?

— Она очень красива. Мы её видели, помнишь, когда нас задержали овцы. Ты должен признать, что внешность у неё впечатляющая.

— Хм.

— Я вижусь с ней, только когда того требуют мои обязанности гувернантки. Она дала мне понять, что очень довольна мной. Очевидно, я единственная, кому удалось сделать из её дочери более-менее воспитанного ребенка. Вообще-то это было довольно легко. С самого начала она знала, что я пришла не из-за того, что мне нужна работа. И я пригрозила ей, что уйду, если мне будет с ней трудно. Просто удивительно, какая сила заключается в безразличии.

— Я это всегда знал. Вот почему я притворяюсь, что мне всё безразлично.

Я поставила локти на стол и внимательно посмотрела на него.

— Да, Лукас. А на самом деле ты не такой безразличный, как кажется.

— Но к одному я точно безразличен. К твоей работе в качестве гувернантки. Мне это действительно не нравится. И я не могу притворяться. Расскажи мне поподробнее об этих людях. Они хорошо с тобой обращаются?

— Просто безупречно. Я могу брать выходной в любое время, и, как видишь, для меня подобрали лошадь — великолепную кобылу по кличке Голди. — Я улыбнулась, я была так счастлива, что встретилась с Лукасом.

— Звучит очень мило, — сказал он.

— Знаешь, леди Пэрриваль хочет, чтобы я поняла, что они относятся ко мне не как к обычной гувернантке. Я ведь дочь профессора и всё такое. Мне это напоминает то время, когда к нам пришла Фелисити. Очень похоже.

— Только ей больше повезло с ученицей.

— Милая Фелисити. Мы подружились с самого начала.

— Ты рассказала ей о своих успехах?

— Ещё нет. На самом деле прошло ещё так мало времени. Я ей напишу. Сначала мне хотелось привыкнуть. Я рассказала тебе о молодой леди Пэрриваль, а там есть ещё и пожилая. Мне всегда казалось, что там живёт только одна леди Пэрриваль, я так поняла из газет. Мирабель просто великолепна, и Тристан тоже.

— Вы уже познакомились?

— Только очень поверхностно, но именно он предложил мне лошадь. А ещё мне дали понять, что пригласят меня на обед.

— Чаевые хорошей гувернантке… не очень важный обед, где нечётное количество гостей.

— Я думаю, что всё-таки будет обед по важному поводу. Они собираются пригласить вас с Карлтоном. Только отложили это на время из-за гибели Терезы.

Я увидела в его глазах интерес.

— Значит, нас пригласят друг для друга?

— Ведь ты примешь их приглашение, Лукас?

— Скорее всего, да.

— Карлтону стало хоть немного получше?

Он пожал плечами.

— Не думаю, что он вообще когда-нибудь смирится с этим. Мы, Лоримеры, очень преданные.

— Бедный Карлтон. Мне очень жаль его.

— Я чувствую себя виноватым. Я завидовал ему, даже говорил себе: «Почему только у него всё получается? Почему у меня всё не так? А теперь он в худшем положении, чем я. У меня всего лишь больна нога, а он потерял человека, который значил для него больше всего на свете. Мне хотелось бы что-нибудь для него сделать, но я не знаю, что.

— Возможно, он снова женится.

— Для него это было бы лучше. Ему нужна жена. Но если это случится, то только в далёком будущем. Тренкорн сейчас совсем не похож на счастливый дом. Если бы ты вернулась, то несколько скрасила бы атмосферу.

— А как дети?

— Они слишком малы, чтобы долго предаваться горю. Хотя они до сих пор иногда плачут и зовут свою маму… потом забывают. Нянюшка Крокет великолепно с ними управляется, но я никогда не прощу ей то, что она сосватала тебя на этом место. И что заставило её это сделать?

Я вспыхнула от его пристального взгляда.

— Должна же быть какая-то причина? — продолжал он.

Я твердила себе: объясни, он это заслуживает.

Но я не могла.

Потом он сказал:

— Думаю, что я понял. Мы никогда уже не будем прежними. Я вспоминаю нашу первую встречу. Мы были тогда совсем другими. Ты помнишь, какой я был в то время?

— Да, очень хорошо помню.

— И сильно я изменился?

— Да.

— Ты тоже изменилась. Тогда ты ходила в школу… была очень молода, непоседлива, наивна. А потом, на корабле… мы любили сидеть на палубе и разговаривать. Помнишь мадеру? Мы тогда ещё не знали, что с нами произойдёт такая чудовищная вещь. — Он говорил, а я заново переживала случившееся. — Извини, — сказал Лукас. — Мне не следовало напоминать тебе. Надо забыть об этом как можно скорее.

— Мы не забудем этого, Лукас. Никогда.

— Могли бы, если постараться. Мы вместе начали бы новую жизнь. Помнишь, как мы говорили о своих инициалах? Я говорил, что жизнь не случайно свела нас вместе, не зная, что нам предстоит пережить. Как мы сблизились с тех пор. Я сказал, что мои инициалы составляются в слово «ад», помнишь? И ты могла бы вывести меня на тропу добродетели.

— Я всё хорошо помню.

— Что ж, это правда. Ты могла меня спасти. Видишь, я говорил пророческие вещи. Ты и я. Вместе мы могли бы справиться с любыми трудностями, могли бы сделать жизнь лучше, чем раньше.

— О Лукас, мне бы хотелось.

— Мы можем уехать отсюда прямо сейчас. Куда пожелаем…

— Ты не можешь оставить Тренкорн. Карлтон нуждается в тебе.

— Какая разница, где мы будем? Можно вместе помогать ему.

— Лукас, мне так жаль. Я действительно очень хотела бы…

Он печально улыбнулся.

— Я понимаю. Что же, будем жить тем, что есть. Мы столько вместе повидали, что навсегда останемся добрыми друзьями. Я часто думаю об этом человеке, Плэйере. Хотелось бы узнать о его судьбе, а тебе? — Я кивнула, боясь заговорить. — Я понимаю, почему ты это сделала, Розетта. Ты хочешь жить не так, как раньше. По-своему ты права. Там все абсолютно новое для тебя — дом, окружение, работа — своего рода вызов. Особенно эта девочка. Ты изменилась, Розетта. И я думаю, она помогает тебе в этом.

— Да. Конечно.

— Ты смело поступила, что изменила свою жизнь. Боюсь, что сам я веду себя как трус.

— О нет. Ты страдал больше, чем я. И сам выкупил себе свободу.

— Только потому, что был беспомощной развалиной.

— Не говори так. Я тебя очень люблю. И восхищаюсь тобой. Мне очень приятно, что ты мой друг.

Он взял мою левую руку и крепко сжал её.

— Ты об этом не забудешь?

— Нет, очень рада тебя видеть. С тобой мне так спокойно…

— Я всегда буду рядом. Возможно, когда-нибудь ты позовёшь меня. А теперь… выбираемся отсюда. Покажи мне свою Голди. Давай отправимся к морю и пустимся галопом по берегу. Будем считать, что добрые ангелы улыбаются нам с небес, и все наши желания исполнятся. Очень сентиментальная речь для закоренелого циника, разве нет?

— Да, и мне нравится слушать такие речи.

— В конце концов, кто знает, что нас ждёт впереди.

— Никто не может этого сказать.

И мы отправились к лошадям.

* * *

Когда я шла на утренние уроки в комнату для занятий, меня остановила миссис Форд.

— Сегодня днём приедет няня Крокет, — сказала она. — Джек Возчик едет на ферму Тернера и забросит её по дороге. Так что она пробудет здесь пару часов. Ей захочется повидать вас, поэтому приходите ко мне на чашечку чая.

Я сказала, что буду в восторге.

Пока мы говорили, в холле слышался какой-то шум. Я различила голос садовника. Он говорил что-то о розах.

Миссис Форд вскинула брови.

— Этот человек, — вздохнула она. — Можно подумать, что весь мир зависит от его цветов. Он утром устроил такой шум. Пойду лучше посмотрю, в чём дело.

Из любопытства и я последовала за ней.

В холле собрались несколько слуг, главный садовник был очень рассержен.

Миссис Форд спросила:

— Из-за чего весь этот шум?

— Кто-то украл мои четыре лучшие розы. Они только начали распускаться. Украли прямо из-под носа.

— Ну и кто это сделал?

— Это я и хочу узнать. Если бы я только нашёл этого человека…

— Может быть, они понравились миледи…

— Миледи никогда не притрагивается к цветам. Как я ухаживал за этими розами. Я всё время с нетерпением ждал, когда они распустятся. Какие это были красивые розы. Особенно цветы. Как сложно было за ними ухаживать… И вот кто-то пришёл и сорвал их… Ни тебе здрасьте, ни до свидания.

— Хорошо, мистер Литтелтон, — сказала миссис Форд. — Мне очень жаль, но я не дотрагивалась до ваших цветов. Если вы можете найти, кто это сделал, это ваше дело. Но я не позволю вам беспокоить прислугу. У них есть работа.

Литтелтон обратил к миссис Форд искажённое болью лицо.

— Это были особые розы… — жалобно сказал он.

Я оставила их и поднялась наверх.

В это утро было трудно наладить на уроке рабочую атмосферу. Кейт хотела узнать о моей встрече с Лукасом.

— Знаете, я гостила у них, и поэтому ему захотелось узнать, как мне здесь живётся.

— Он просил вас уйти отсюда?

Я не сразу ответила.

— Да, просил, — твёрдо сказала она. — И вы сказали, что уйдёте.

— Нет. Я сказала, что мы читаем «Остров сокровищ», и что отношения у нас более-менее сносные. Это ведь правда?

Она кивнула.

— Ну, ладно, давайте посмотрим, сможем ли мы одолеть эти примеры. Если да — у нас будет лишних пятнадцать минут на чтение. Наверное, сегодня мы закончим эту книгу.

— Хорошо.

— Доставайте доску и приступайте.

В это утро я очень много думала о Саймоне. Встреча с Лукасом меня взволновала. Сегодня придёт няня Крокет, эта мысль вызвала у меня воспоминания более ясные, чем обычно.

Когда я пришла в комнату миссис Форд, няня ещё не пришла, но у неё находился посетитель. Это был приходской священник, преподобный Артур Джеймс. Миссис Форд много делала для прихода, и он зашёл к ней проконсультироваться насчёт того, как лучше украсить цветами церковь.

Она познакомила нас.

— Добро пожаловать в Пэрриваль, мисс Крэнли, — сказал он. — Я слышал от миссис Форд, как хорошо вы управляетесь с Кейт.

— Миссис Форд очень добра ко мне.

— Она ко всем добра. Мы это хорошо знаем. Мы с женой часто спрашиваем себя, что бы мы без неё делали. Мы во многом зависим от Пэрриваля. Большой дом… великолепный сад. Эти люди всегда помогали церкви. Особенно сэр Эдвард интересовался нашими делами.

— О да. Это был настоящий прихожанин, — подтвердила миссис Форд. — По воскресеньям он два раза ходил в церковь… и вся его семья. Каждый день мы собирались в холле на утреннюю молитву. Да, он был настоящий христианин, сэр Эдвард.

— К сожалению, его больше нет с нами, — добавил священник. — Таких, как он, теперь мало. Молодое поколение не так привязано к церкви. Надеюсь увидеть вас там со своей воспитанницей, мисс Крэнли.

— Конечно.

— Мисс Кейт доставляет много хлопот, — проговорила миссис Форд. — Но мисс Крэнли творит с ней чудеса. Миледи очень довольна. Это была моя идея пригласить её сюда. Мы это придумали с няней Крокет. Миледи не знает, как меня благодарить.

— Вы сделали поистине доброе дело.

— Вот список, — сказала миссис Форд. — Миссис Террис нравится украшать алтарь. Поэтому я поставила её на это место. Окна, думаю, оставим для мисс Черри с сестрой… это на одной стороне. А на другой будут мисс Дженкинс и миссис Первис. Я думаю, они не поссорятся.

Он надел очки и начал изучать список.

— Превосходно, превосходно. Я знал, что могу положиться на вас, миссис Форд. Вы всегда умеете всё уладить.

Они обменялись хитрыми взглядами, словно могла произойти неприятность, если бы не старания миссис Форд.

Через некоторое время священник поднялся. Он пожал нам руки и повторил, что надеется увидеть нас с Кейт в церкви.

Вскоре приехала няня Крокет. Она была просто в восторге, что мы встретились. Пока мы приветствовали друг друга, миссис Форд ласково смотрела на нас.

— Клянусь, вы выглядите отлично, — сказала няня. — И что я слышу: вы справились с мисс Кейт!

— Перемены в Кейт поистине удивительные, — подтвердила миссис Форд. — Сэр Тристан и миледи очень довольны.

— Мисс Крэнли умеет ладить с детьми, — подтвердила няня. — У некоторых есть такой талант, у некоторых нет. Я сразу поняла, что она за человек, когда увидела, как она обращается с моими крошками.

— Кстати, как там близнецы?

— Бедняжечки. Потерять мать… это не так легко пережить. Хотя они ещё очень малы… и слава Богу. Если бы они были годика на два постарше, они бы поняли, что произошло. А сейчас они считают, что отправиться на небеса — это всё равно что уехать в Плимут. Они думают, что она вернётся. Все спрашивают, когда. Просто сердце разрывается. Они и о вас спрашивают, мисс Крэнли. Вы обязательно должны навестить их. Они очень обрадуются. Конечно, когда вы будете уезжать, скорее всего, будут слёзы. Что ж, я делаю для них все, что могу.

— А как мистер Карлтон, няня?

Она покачала головой.

— Иногда мне кажется, что он так и не оправится. Бедняга. Он ходит как о сне. Мистер Лукас… Ой, да с ним никогда не знаешь. Занят своими мыслями. У нас теперь очень печальный дом. Но я стараюсь сделать жизнь в детской как можно веселее.

Она внимательно посмотрела на меня. Ей, конечно, хотелось поговорить со мной, чтобы я могла рассказать ей о своих успехах. Каких? Я почти никуда не продвинулась.

Мы говорили об общих вещах, о погоде, урожае, немного посплетничали о соседях.

Миссис Форд оставила нас наедине минут на тридцать, сказав, что на кухне у неё какие-то дела. Ей необходимо было поговорить с кухаркой, и она не могла отложить это.

— Вы очень хорошо проведёте время вдвоём, пока меня не будет, — улыбнулась она.

Как только она вышла, няня Крокет выпалила:

— Нашли что-нибудь?

Я покачала головой.

— Иногда я думаю, что вовсе ничего не найду. Не знаю, где лежит ключ к этой тайне.

— Что-нибудь обязательно выплывет. Я нутром чувствую. А если нет, мой бедный мальчик проведёт остаток дней своих за границей, слоняясь по чужбине.

— Но, няня, даже если мы узнаем правду и снимем с него обвинение, будет нелегко найти его.

— Ведь об этом напечатают в газетах.

— Но если он будет за границей, он не увидит их.

— Он что-нибудь придумает. Сначала нужно доказать его невиновность.

— Хотелось бы мне знать, с чего начать.

— Я думаю, она причастна к этому.

— Леди Пэрриваль?

Она кивнула.

— Почему она?

— Это вам и надо выяснить. И он тоже причастен. Он ведь получил всё: титул, деньги, жену. Может, это было мотивом для убийства.

— Мы об этом уже говорили.

— Вы ведь не сдались, правда?

— Нет-нет. Мне бы очень хотелось продвинуться в поисках.

— Для этого здесь самое подходящее место. Если бы я могла чем-то помочь.

— Вы хороший сообщник, няня.

— Хорошо, что мы живём не так далеко. Надеюсь, вы сможете иногда приезжать в Тренкорн, а я буду использовать любую возможность приехать сюда, когда Джек Возчик поедет по делам. Мы не будем терять связи. Я всё бы отдала, только бы мой мальчик снова вернулся.

— Я знаю.

Пришла миссис Форд.

— Если меня не будет, то дом развалится на части. Я тысячу раз говорила кухарке, что миледи не выносит чеснока. А она хотела положить его в рагу. Она несколько месяцев проработала в семье французов и понахваталась всяких идей. За ними нужен глаз да глаз. Я остановила её как раз вовремя. Вы хорошо поболтали?

— Я говорила, что как только Джек поедет мимо, я снова приеду.

— Ты в любое время желанный гость. Тебе это известно. Ой, смотрите, священник забыл свои очки. Этот человек оставил бы и свою голову, если бы она не держалась у него на плечах. Он без них как без глаз. Надо отнести ему их.

— Я отнесу, — предложила я. — Мне хочется пройтись.

— О, правда? Интересно, хватился он их? Если нет, то скоро хватится.

Я взяла очки. Няня сказала, что Джек вернётся с минуты на минуту, и ей надо собираться домой. Он не любит ждать.

— Тогда лучше спуститься вниз, — посоветовала миссис Форд. — Ну, что ж, до свидания, нянюшка. Не забудь, в любое время. У меня всегда найдётся чашечка моего знаменитого чая.

Я прошла с няней к воротам, и через минуту-другую подъехал Джек. Няня Крокет устроилась рядом с ним, повозка тронулась, и я помахала им на прощание.

Потом я направилась в церковь. Преподобный Артур Джеймс был благодарен за то, что я принесла ему очки. Я познакомилась с его женой, которая шутливо побранила его за рассеянность.

Они пригласили меня зайти, но я должна была возвращаться к Кейт, которая ждала меня. Я вышла из дома священника и оказалась на кладбище. Странно, как притягивают к себе такие места. Я не могла удержаться и остановилась, чтобы прочитать некоторые надписи на надгробьях. Эти люди жили сотни лет тому назад. А вот и склеп Пэрривалей. Здесь похоронен Космо. Если бы только он мог заговорить и рассказать нам, что произошло на самом деле.

Моё внимание привлек старый кувшин, поскольку в нём стояли невероятно красивые цветы — розовые с голубоватым оттенком розы.

Я не могла поверить своим глазам. Мне пришлось подойти поближе. Скромная могила с простым камнем среди древнего великолепия других могил. Я поняла, что именно эти розы оплакивал садовник.

Я какое-то мгновение постояла, глядя на них.

Кто положил их сюда? Я вспомнила полевые цветы. Но эти розы…

Зачем Кейт показала мне могилу человека, упавшего со скалы?

Погрузившись в свои мысли, я отправилась в Пэрриваль Корт. Чем больше я об этом думала, тем сильнее убеждалась, что розы на могилу положила скорее всего Кейт.

Она ждала моего возвращения. Не успела я зайти в комнату, как она вошла следом за мной.

Кейт села на кровать и взглянула на меня с упрёком:

— Вы снова уходили. Вчера вы встречались с этим человеком, а сегодня были у миссис Форд. Когда я зашла к вам, вы опять ушли.

— Священник оставил свои очки, и я отнесла их ему.

— Глупый старик. Всегда что-нибудь теряет.

— Люди бывают немного рассеянны. Частенько им приходится помнить о более важных вещах. Вы слышали, какой был утром шум из-за пропавших роз?

— Каких роз? — Она вся напряглась, и я поняла, что была права.

— Какие-то особые розы. Литтелтон очень старательно ухаживал за ними и очень ими гордился. Кто-то их сорвал. Он был в ярости. Я знаю, где они. — Она настороженно посмотрела на меня, а я продолжала: — Они на кладбище, на могиле человека, который утонул. Помните? Вы показывали мне его могилу. Раньше в кувшине стояла полевые цветы. А теперь розы, которыми гордился садовник.

— Я подумала, вы считаете, что полевые цветы выглядят ужасно.

— Вы о чём?

— Ну, люди обычно кладут на могилу розы, лилии и другие цветы.

— Кейт, — сказала я. — Это вы сорвали розы и положили на ту могилу. — Она молчала. — Почему? Это сделали вы? — настаивала я.

— На остальных могилах есть всякие украшения, скульптуры… Что такое несколько цветков?

— Кейт, ещё раз спрашиваю, это сделали вы?

Она ушла от ответа:

— Давайте почитаем.

— Я не могу читать, пока это висит над нами.

— Висит над нами! Что вы хотите сказать? — Кейт стала агрессивной. Явный признак того, что она защищается.

— Скажите честно, зачем вы положили цветы на могилу того человека?

— Потому что у него не было никаких. Подумаешь, какие-то старые розы! Кроме того, они не принадлежат Литтелтону. Это розы отчима или моей мамы. Они-то ничего не говорили. Они даже не знают, где эти розы, в саду или на могиле.

— Почему этот человек так волнует вас?

— У него на могиле ничего нет.

— Впервые за всё время я поняла, что у вас доброе сердце. Это не похоже на вас, Кейт.

— Ну, ладно, — сказала она, качая головой. — Мне так захотелось.

— Значит, вы срезали розы и отнесли их на могилу?

— Да. Я выбросила старые цветы и набрала в кувшин свежей воды…

— Я это всё понимаю. Но почему вы делаете это для того человека? Вы что… знали его?

Она кивнула, и неожиданно у неё сделался жалкий, испуганный вид. Совсем не похожа на саму себя. Я поняла, что она чем-то расстроена и нуждается в утешении. Я подошла к ней и положила руку ей на голову. К моему удивлению, она не сопротивлялась.

— Вы ведь знаете, что мы друзья, Кейт. Вы можете мне всё рассказать.

— Я никому не говорила. Мне кажется, им это не понравится.

— Кому? Маме?

— И дедушке.

— Кто этот человек, Кейт?

— Я подумала… это, может быть, мой отец.

Я была так ошеломлена, что на мгновение потеряла дар речи. Пьяный матрос — её отец?!

— Понятно, — некоторое время спустя проговорила я. — Это другое дело.

— Люди кладут цветы на могилы своих отцов, — сказала она. — На его могилу никто не положил цветы, это сделала я.

— Вы хорошо поступили. За это вас никто не станет ругать. Расскажите мне о своём отце.

— Я не любила его. Мы редко виделись. Мы жили в доме на ужасной улице, около ужасного рынка. Мы боялись отца. Мы жили наверху. Внизу жили другие люди. Я помню три комнаты и деревянную лестницу, выходящую в сад. Там было не так, как здесь. И совсем не похоже на коттедж «Раковина». Это было… отвратительно.

— И вы жили там с мамой и папой?

Я пыталась представить себе великолепную Мирабель в таком месте. Это было не просто.

— Он редко появлялся дома. Большую часть времени он проводил в море. Когда возвращался, это было ужасно. Он всегда был пьян, мы его ненавидели за это. Какое-то время он жил с нами, потом снова уходил в море.

— И тогда вы уехали из того места?

Она кивнула.

— Приехал дедушка, и мы уехали с ним. Мы поселились в коттедже «Раковина», и все стало по-другому.

— Но человека в могиле звали Том Перри. А вы Кейт Бланшар.

— Я не понимаю в фамилиях. Я только знаю, что он мой отец. Он был моряком. Когда он возвращался домой, у него была белая сумка на плече… мама ненавидела его. Приехал дедушка, и всё изменилось. Матроса… моего отца, больше не было.

— Сколько лет вам тогда было, Кейт?

— Я не помню… Наверное, года три. Это было очень давно. Я помню только отрывки. Как мы ехали в поезде… Я сидела на коленях у дедушки, и он показывал мне коров и овец, которые паслись в поле. Тогда я была счастлива. Я знала, что дедушка увозит нас к себе и мы больше никогда не увидим отца.

— И вы положили цветы на его могилу.

— Потому что я думаю, что он мой отец.

— Но вы в этом не уверены.

— Я… иногда уверена, иногда нет. Не знаю. Но он может быть моим отцом. Я ненавидела его… а когда он умер, ведь если это мой отец, я обязана была принести цветы.

— Вы считаете, что он приехал сюда за вами??

Она помолчала, потом сказала:

— Я его видела. И очень испугалась.

— Где вы его видели?

— В Апбридже. Иногда мы играли с Лили Дрейк. Она приходила ко мне в коттедж «Раковина». Дедушка придумывал для нас интересные игры. Лили очень нравилось приходить к нам, а я любила бывать у них. Когда миссис Дрейк отправлялась в город за покупками, она иногда брала нас с собой. И в один из таких дней я увидела его.

— Как вы можете быть уверены, что это ваш отец?

Она насмешливо посмотрела на меня.

— Я ведь его знала, правда? Он очень смешно ходил. Как пьяный. Хотя был пьян не всегда. Я думаю, что он так много пил, что разучился ходить прямо. Так вот, я была с Лили и миссис Дрейк у прилавка. Там было полно красных яблок и груш. И тут я увидела его. Он меня не заметил. Я спряталась за миссис Дрейк. Она была просто огромной в этих пышных юбках. Я укуталась в её юбки и слышала, как он заговорил. Он подошёл к какому-то продавцу и спросил, не знает ли он рыжеволосую женщину с маленькой девочкой. Её звали миссис Перри. Человек ответил, что никогда не слышал этого имени. И я подумала, очень хорошо, потому что моя мама не миссис Перри. Она миссис Бланшар. Но мне почему-то показалось, что это мой отец.

— Вы рассказали об этом маме?

Она покачала головой.

— Хотя я рассказала дедушке.

— И что он сказал?

— Что я не могла видеть отца. Он утонул в море. Я просто ошиблась, увидев человека, который на него похож.

— И вы поверили ему?

— Конечно.

— Но вы ведь считали, что этот человек ваш отец.

— Не всегда. Может, я ошиблась. Но мне хотелось, чтоб на могиле у моего отца были цветы.

Я крепко прижала её к себе.

— О Кейт. Как я рада, что вы мне всё рассказали.

— Я тоже. У нас ведь с вами договор о перемирии?

— Да. Только никакие договоры нам теперь не нужны Мы друзья. А что случилось потом?

— Ну… человек, которого я видела, утонул. Он упал со скалы прямо в воду, потому что был пьян. Наверное, такое же могло случиться и с моим отцом, он был очень похож на него. Очень легко было ошибиться.

— Его звали Перри. А как была ваша фамилия, когда вы жили в том месте… пока вас не забрал дедушка?

— Я не помню. О, наверное, Бланшар.

— А может, другая?

Она яростно затрясла головой:

— Нет. Дедушка сказал, что я всегда была Кейт Бланшар, и это имя моего отца. А в Апбридже я видела другого человека. Очевидно, он тоже был моряком. Все моряки похожи. Только в «Острове сокровищ» все моряки разные. Но они ведь особенные. О Крэнни, не надо было вам этого рассказывать, в самом деле.

— Вы правильно сделали, что рассказали. Теперь мы очень хорошо понимаем друг друга. Мы выяснили, что стали настоящими друзьями. Теперь мы во всём будем помогать друг другу. Расскажите мне, что произошло, когда нашли утонувшего мужчину.

— Ну, его просто нашли. Сказали, что он матрос и что он нездешний, а приехал откуда-то… из Лондона. Кого-то разыскивал, может, родственников. Так писали газеты.

— И тогда вы решили сказать дедушке, что он ваш отец.

— Дедушка сказал, что это не так, и я перестала об этом думать. Мой отец был мёртв. А мы так чудесно жили в нашем милом коттедже с мамой и дедушкой.

— Когда находят утонувшего человека, поднимается много шумихи. Где его нашли?

— На берегу, у подножия скалы. Говорят, его вынесло приливом, а могло затянуть в море.

— Что вы будете делать теперь, Кейт? Будете и дальше носить цветы на его могилу?

Я увидела в её глазах упрямство.

— Да. Мне наплевать на старые розы Литтелтона. Она засмеялась и снова стала прежней озорницей.

— Я сорву ещё, если захочу. Это не его цветы. На самом деле они принадлежат Отьке и моей маме, потому что она вышла за него замуж. А что принадлежит ему, то принадлежит и ей.

Я подумала: а ведь в душе она считает утонувшего матроса своим отцом. Все больше и больше я убеждалась, что сделала важное открытие.

Глава 7 Маленькие открытия

Все мои мысли были заняты рассказом Кейт. У меня было ощущение, что это может иметь какое-то отношение к тайне, которую я пыталась разгадать.

Я подумала, что пьяный матрос был первым мужем Мирабель, и поскольку она решила стать хозяйкой Пэрриваль Корта, ей было важно, чтобы он её не нашёл.

Появление мужа было бы для неё гибельным. А тут как раз очень кстати его находят мёртвым у подножия утёса. Ей было выгодно избавиться от него. А что, если ей было одинаково выгодно избавиться и от Космо? Почему? Ведь она должна была выйти за него замуж. Но почти сразу после его смерти вышла за Тристана.

Конечно, погибший матрос мог не иметь никакого отношения к Мирабель. Это только предположение Кейт. У неё очень развито воображение. Последний раз она видела своего отца, когда была ещё слишком мала. Она сказала, что узнала его по походке. Многие моряки ходят вразвалочку. Это привычка, приобретённая в результате долгого пребывания на море.

Всё было настолько расплывчато, что я не знала, чему верить. С другой стороны, я чувствовала, что чуточку продвинулась в своих расследованиях.

На следующий день за мной послала леди Пэрриваль. Она была очень приветлива и настолько женственная, что было невозможно представить её в роли злодейки, сбрасывающей со скалы своего мужа. Это слишком дикое предположение. Теперь я была уверена, что это был посторонний мужчина. Томас Перри. Как он мог быть мужем Мирабель Бланшар? Но она могла изменить имя. Вот такие преследовали меня противоречивые мысли.

— Кейт сказала мне, что вы уезжали повидаться со своим другом, мистером Лоримером.

— Да.

— Она очень скучала. — Леди Пэрриваль одарила меня доброй улыбкой. — Знаете, вам вовсе не надо встречаться в харчевне. Пусть приезжает к вам сюда. Мы будем очень рады. Я не хочу, чтобы вы считали, что не можете приглашать сюда гостей.

— Вы очень добры.

— Знаете, я думала пригласить их с братом на ужин.

— Его брат ещё не оправился от удара. Не думаю, что он захочет наносить визиты.

— О да. Действительно. И всё-таки я приглашу их обоих. Может, мистер Лоример примет приглашение.

— Думаю, что он будет счастлив.

— Вы, конечно, к нам присоединитесь. Будет не слишком много народа. Без всяких церемоний.

— Звучит очень мило.

— Сегодня же отправлю приглашение. Я очень надеюсь, что они его примут.

Казалось, что она устраивает эту вечеринку из желания показать, что относится ко мне вовсе не как к гувернантке. Я хорошо помню, когда к нам пришла Фелисити, мои родители были очень озабочены тем, чтобы она ни в коем случае не чувствовала себя прислугой, так как попала к нам по рекомендации одного из коллег отца. С другой стороны, у нас была вообще необычная семья.

Было приятно, что леди Пэрриваль проявляет такое внимание к моим чувствам. Но пока она говорила, у меня перед глазами стояла маленькая комната, куда возвращался из плавания Томас Перри. Он видит, что жена и маленькая дочка упорхнули из гнёздышка… и решает отыскать их.

Мне так хотелось поговорить с Лукасом. Рассказать ему всё, что знаю. Возможно, я так и сделаю. Если Томаса Перри убил кто-то из местных жителей, почему он не мог сделать того же с Космо? И какое отношение имеет к Томасу Перри Саймон? Мне был нужен совет. Я нуждалась в помощи. А Лукас был рядом.

Мне не терпелось узнать, примет ли он приглашение на ужин. Когда я увидела посыльного, направляющегося в Тренкорн Мэнор, то решила дождаться его возвращения и была во дворе, когда он вернулся.

— О, привет, Морис. Ты был в Тренкорн Мэнор?

— Да, мисс. Однако неудачно. Ни мистера Карлтона, ни мистера Лукаса дома не оказалось.

— Значит, ты не передал им послание?

— Нет, мне пришлось его просто оставить. Кто-нибудь потом пришлёт ответ. Жаль. Можно было сделать всё разом.

Ответ пришёл только на следующий день. Я спустилась вниз, надеясь увидеть Дика Дювейна. Обычно он выполняет такие поручения.

Но это был не Дик.

— О, Дика нет, мисс.

— Нет?

— Уехал за границу.

— Без мистера Лукаса?!

— Получается так. Мистер Лукас дома, а Дика нет.

— Мистеру Лукасу будет его не хватать.

— Это точно.

— Хочешь, я отнесу послание леди Пэрриваль?

— Вы так добры, мисс.

Прочитав ответ, она сказала:

— Мистер Карлтон отказался. Чувствуется, что он не в состоянии. Бедняга. Но мистер Лукас принял приглашение с удовольствием.

Это мне и надо было знать. Но вот отъезд Дика Дювейна меня очень озадачил. Насколько я знала, они с Лукасом всегда вместе. Хотя нет, на корабле Дика не было.

Вечеринка была назначена на конец недели. Хорошо, что встречи с Лукасом осталось ждать недолго.

Кейт после своих откровений немного замкнулась в себе. Наверное, раздумывала, не сказала ли лишнего. Мы довольно легко справлялись с уроками. Но настроение Кейт не улучшалось. Даже «Граф Монте-Кристо» не увлёк её.

Кейт не очень интересовала предстоящая вечеринка, поскольку её там не будет. А ей нравилось делать то, что делаю я. Может, она жалеет о своем откровении, но это сблизило нас чуточку больше.

И вот настал день вечеринки. Я очень тщательно выбирала наряд и остановилась на платье цвета ляпис-глазури с золотой ниткой. Я брала это платье с собой, когда ездила в гости к Фелисити. Тётя Мод сказала, что они обязательно будут устраивать вечеринки, и мне следует взять что-нибудь из подходящей одежды.

Я сделала высокую причёску и с удовольствием отметила, что цвет платья выгодно подчёркивает голубизну моих глаз, я никогда ещё не выглядела так хорошо.

Ко мне зашла Кейт.

— Вы очень хорошо выглядите.

— Благодарю за комплимент.

— Это не комплимент. Разве правда может быть комплиментом?

— Нет. Но может быть фальшивая лесть.

— Вы говорите как гувернантка.

— Да я и есть гувернантка.

Она плюхнулась на кровать и рассмеялась.

— Ой, это будет противная, скучная вечеринка, — сказала она. — Не понимаю, почему вы считаете, что это будет весело. Из-за того, что там будет этот старый Лукас?

— Вообще-то он не старый.

— Старый, очень старый. Вы тоже старая, но он ещё старее.

— Вы так думаете, потому что сами ещё слишком молоды. Всё познается в сравнении.

— Ну и ладно. Только всё равно он старый и хромой.

— Откуда вы знаете?

— Служанка сказала. Он чуть не утонул.

— Да, она права. Я тоже чуть не утонула.

— Но с вами всё в порядке. А с ним — нет. — Я молчала, и она решила продолжить. — Там будет старый Рэв со своей ужасной женой… и доктор… Скучнее людей не найти.

— Они могут казаться скучными вам, но не мне. Мне очень хочется познакомиться с ними.

— Вот почему так сияют ваши глаза. Они даже стали голубее. Расскажите мне потом, как это было.

— Хорошо.

— Обещайте, что всё расскажете.

— Я расскажу всё, что вам следует знать.

— Нет. Я хочу узнать всё.

— Только то, что вам на пользу.

Она показала мне язык:

— «Гувернантка».

— Не самая приятная часть вашей анатомии, — сказала я.

— А это ещё что такое?

— Выясните сами. А мне нужно идти вниз.

Она скорчила гримасу:

— Хорошо. Только не разрешайте этому Лукасу уговорить вас вернуться назад.

— Не разрешу.

— Обещайте.

— Обещаю.

Она улыбнулась.

— Я вам что-то скажу. Там будет дед, так что, в конце концов, будет не слишком скучно.

Гости уже почти собрались. И вскоре нас пригласили в столовую. Я оказалась за столом рядом с Лукасом.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнул он.

— Я так рада, что ты пришёл.

— Я же сказал, что приду.

— Что случилось с Диком Дювейном? Я слышала, он уехал.

— Просто отправился отдохнуть.

— Меня это удивляет. Я думала, он твой преданный слуга.

— Я никогда не относился к нему как к обычному слуге и не думаю, чтобы он считал себя таковым. Раньше мы много путешествовали и чудесно проводили время вместе. Теперь я привязан к дому. Он же — человек совершенно здоровый. Не вижу причин, почему бы ему не поехать и не развеяться. А как тебе-то здесь живётся? Правда, мы не можем говорить об этом за столом хозяев дома. Ты, наверное, уже хорошо их знаешь.

— Вовсе нет. Я сегодня впервые увидела старую вдову, леди Пэрриваль.

Он посмотрел в её сторону. Выглядела она довольно устрашающе. Я действительно впервые увидела её. Большую часть времени она проводила наверху, в своей комнате, поскольку не могла спуститься вниз без посторонней помощи. Рядом с ней сидел майор и вёл оживленный разговор, который, очевидно, доставлял ей удовольствие. Тристан сидел на противоположном конце стола, беседуя с женой доктора.

Лукас прав, мы не можем говорить о семье за их обеденным столом.

Говорили на самые общие темы, о королеве, о достоинствах Глэдстоуна и Солсбери и тому подобное.

Я особенно не прислушивалась. Мне очень хотелось остаться с Лукасом наедине и поговорить о пьяном матросе.

Мужчины остались выпить по бокалу портвейна, и я вместе с остальными дамами перешла в гостиную. К своему удивлению, я обнаружила, что сижу со старой леди Пэрриваль. Наверное, она хотела посмотреть на гувернантку Кейт и поэтому оказалась рядом не случайно.

Она была из тех женщин, которые привыкли поступать по-своему. Я припомнила, что мне рассказывали о ней: она восстановила Пэрриваль Корт на собственные деньги. Вероятно, она очень привязана к этому месту.

— Я рада, что у меня есть возможность с вами поболтать, мисс Крэнли. Моя сноха говорит, что вы хорошо ладите с Кейт. Боже мой, это поистине большое достижение. Какие гувернантки были у этого ребёнка! И ни одна не задержалась больше чем на месяц или два.

— Я здесь меньше месяца, леди Пэрриваль.

— Очень надеюсь, что вы останетесь надолго. Моя сноха очень довольна результатами. Говорит, что Кейт стала другим ребёнком.

— Кейт нуждается в понимании.

— Думаю, мы все в этом нуждаемся, мисс Крэнли.

— Некоторые люди менее предсказуемы, чем другие.

— Мне кажется, вы как раз человек предсказуемый, мисс Крэнли. А я совершенно непредсказуема. Иначе я не оказалась бы здесь. На мой взгляд, у вас упорядоченный образ мыслей.

— Я стараюсь, чтобы это было так.

— Значит, у вас всё получится. А я уже не стараюсь. Хотя и не выношу беспорядка. Люди стареют, мисс Крэнли. Как вам понравился Пэрриваль Корт?

— Я думаю, что один из самых интересных домов, в которых мне доводилось бывать.

— Значит, у нас схожие взгляды. Я была очарована этим домом, как только его увидела. Я так рада, что Тристан женился и устроил свою жизнь. Надеюсь, у меня будут внуки. Лучше бы поскорее и несколько, чтобы я могла их увидеть.

— Надеюсь, ваши желания исполнятся.

— Я хочу, чтобы это поместье перешло к внукам… детям, в чьих жилах течет кровь Аркрайтов и Пэрривалей. Понимаете, о чём я? Деньги Аркрайтов сделали этот дом таким, каков он сейчас. Так что будет хорошее смешение кровей.

Мне этот разговор показался странным. Я заметила, что глаза её словно подёрнуты дымкой, и подумала, что она забыла, с кем говорит. Мирабель бросила на неё обеспокоенный взгляд.

Заметив взгляд снохи, она помахала ей рукой и улыбнулась.

— Правда, она восхитительна, мисс Крэнли? Моя сноха, я имею в виду. Вы когда-нибудь видели таких красавиц?

— Нет. Даже не припомню.

— Я знала её мать и отца… дорогого майора. Как же приятно, что он теперь живет по соседству. Её мать была моей лучшей подругой. Мы вместе ходили в школу. Вот почему майор после её смерти приехал сюда. Тогда, конечно, он уже не служил. Я сказала: «Приезжайте жить в Корнуол». И благодарна ему за то, что они послушались. Теперь Мирабель в моей семье.

— Она потеряла своего первого мужа, — застенчиво сказала я.

— Бедняжка. Это так печально, остаться молодой вдовой с ребёнком, которого надо поднимать на ноги. Конечно, у неё удивительный отец, и он ушёл со службы как раз вовремя. Для всех нас он был символом силы. Какой восхитительный человек. Вы встречались с ним раньше?

— Да. Кейт познакомила нас в его доме.

— Ему, кажется, очень там нравится. Я бы хотела сходить к нему, — но сейчас не могу выходить.

— Жаль.

— Да, действительно. Но у меня есть хорошая помощница. Она служит у меня много лет. Это моя постоянная компаньонка. Я живу рядом с комнатой, в которой жил мой муж. Это почти отдельная часть дома. Он любил быть один. Муж был очень религиозен, знаете. Я всегда говорила, что ему нужно было стать священником. Ну что ж, приятно было поболтать. Вы обязательно должны зайти ко мне. Мария — моя служанка, будет рада познакомиться с вами. Вообще-то именно она сообщает мне обо всех делах.

— Не думаю, что я знакома с Марией.

— Нет, вы и не могли её видеть. Она почти не выходит с той половины дома.

— По-моему, мои окна напротив ваших.

— Вы наверху, в детской. Да, примерно напротив, через дворик. О, смотрите, мужчины возвращаются. Сейчас они нас разъединят. Я получила огромное удовольствие от знакомства с вами. И благодарю вас за то, что вы сделали для Кейт. Этот ребёнок действительно знает, как доставить неприятности. Моя сноха говорит, что теперь она немного успокоилась.

— Я на самом деле не заслуживаю всех этих комплиментов.

К нам направилась Мирабель. Улыбнувшись мне, она сказала старой даме:

— Мисс Крэнли должна поговорить со своим другом. — Потом взяла меня под локоть и отвела в сторону. — Надеюсь, моя свекровь не смутила вас? Она немного странная. Трагедия сильно изменила её. Она редко присутствует на подобных мероприятиях. Но сейчас ей получше, и она так хотела познакомиться с вами. Иногда она говорит несвязно и зачастую несёт просто дикую чушь.

— Нет, нет. Она говорила совершенно нормально.

— О, я так рада. А вот и мистер Лоример.

Лукас был не один. И только к концу вечеринки мы остались наедине.

— Какая жалость. Я столько хотела тебе сказать.

— Ты разожгла моё любопытство.

— Только не здесь, Лукас.

— Что же, тогда нам лучше встретиться где-нибудь. Как насчет завтра в «Короле Моряков»?

— Постараюсь там быть.

— В половине третьего, как и раньше?

— Очень подходящее время.

— Я буду ждать с нетерпением.

Вечеринка закончилась. Когда я уже переодевалась ко сну, ко мне зашла Кейт.

— Ну и как это было?

— Интересно. Мы долго беседовали с леди Пэрриваль-старшей.

— Вы имеете в виду мать Отьки? Она старая ведьма.

— Кейт, ну в самом деле!

— Ладно, во всяком случае, немного чокнутая. Она живет в тех комнатах, где умер сэр Эдвард. Она и эта старая Мария торчат там все время. Старуха общается с привидениями. Я не очень её люблю.

— Она беспокоится о вас.

— О, она не любит меня. Она любит маму и дедушку. Вы говорили с дедушкой?

— Нет… только поздоровались.

— А как старый Лукас?

— Почему у вас все старые?

— Потому что они старые.

— Действительно, им не по десять лет. А теперь уходите, пожалуйста. Я хочу спать.

— Утром расскажете мне всё, что было.

— Да нечего рассказывать.

— Я думаю, что вы ходите на эти вечеринки, чтобы найти богатого мужа.

— По-моему, у большинства этих мужчин уже есть жёны, — сказала я с улыбкой.

— Всё, что вам нужно сделать…

— Что?

— Убить их, — сказала она. — Спокойной ночи, Крэнни. Увидимся утром.

И она ушла.

Меня охватило беспокойство. Что на самом деле на уме у этого ребёнка? Что она знает? И сколько напридумывала? Я не переставала думать о матросе.

* * *

Когда я на следующий день встретилась с Лукасом, то всё ещё колебалась — рассказать ему обо всём или нет. Но как только мы уселись за стол, он первым делом сказал:

— Теперь давай выкладывай. Что у тебя на уме? Почему ты не расскажешь? Ты ведь давно хотела это сделать. И поэтому сейчас мы здесь.

— Лукас, мне действительно нужно сказать тебе… Только сначала пообещай, что не сделаешь ничего, что я не прошу тебя делать…

Он озадаченно посмотрел на меня.

— Это как-то связано с чем-то, что произошло на острове?

— Да…

— Джон Плэйер?

— Да. Но он не Джон Плэйер, Лукас.

— Это меня не удивляет. Я знал, что там есть какая-то тайна.

— Обещай мне, Лукас. Прежде, чем я расскажу тебе, я должна заручиться твоим обещанием.

— Как я могу обещать тебе, если не знаю, чего обещать?

— А как я могу тебе рассказать, если ты не пообещаешь?

Он вымученно улыбнулся.

— Хорошо. Я обещаю.

Я сказала:

— Это Саймон Пэрриваль.

— Что?

— Да. Он покинул Англию на том корабле, заняв место одного из палубных матросов.

Лукас смотрел на меня во все глаза.

— Я хочу доказать его невиновность, — искренне сказала я, — …чтобы он смог вернуться домой.

— Это… всё объясняет.

— Да. Но я думала, что если расскажу тебе, ты можешь счесть своим долгом сообщить всё властям или кому-нибудь ещё.

— Об этом не беспокойся. Я же ведь обещал. Расскажи поподробнее. Наверное, он открылся тебе на острове, пока я лежал, не в силах двигаться.

— Да, так оно и было. Ты должен знать ещё кое-что. Он был в гареме, вернее рядом, работал в саду. Я рассказала тебе, как подружилась с Николь, а он стал другом главного евнуха. Ну, он — Саймон — сумел завоевать расположение главного евнуха, и ради него и Николь тот помог мне и Саймону бежать вместе.

Лукас лишился дара речи, настолько всё было для него неожиданным.

— Нас высадили у Британского посольства. Я пошла туда и со временем вернулась домой. Саймон не решился вернуться сюда, а собирался добраться до Австралии.

— И с тех пор ты о нём ничего не слышала?

Я покачала головой.

— Теперь я понимаю, почему у тебя появилась эта сумасшедшая идея доказать его невиновность.

— Это не сумасшествие. Я знаю, что он не виновен.

— Потому что это сказал тебе он?

— Нет. Я хорошо узнала Саймона.

Он помолчал несколько секунд, потом сказал:

— А не лучше ли было бы вернуться и встретиться лицом к лицу с действительностью? Если он не виновен…

— Он точно не виновен. Но как это доказать? Все считают его виновным.

— И ты думаешь, что сможешь переубедить их?

— Лукас, я знаю, что есть способ сделать это. Обязательно должен быть. Если бы только мне удалось найти ответ.

— Для тебя это самое важное в жизни, не так ли?

— Да. Я хочу этого больше всего.

— Понятно. Ладно, а какая польза от того, что ты играешь роль гувернантки у этого ребёнка?

— Я живу в том доме. Вижу людей, которые связаны с этим делом. Это способ…

— Послушай, Розетта. Ты рассуждаешь нелогично. Над твоим разумом господствуют эмоции. Ты пережила фантастические приключения, попала в мир, далёкий от реальности, и поэтому мыслишь не совсем здраво. То, что с тобой произошло, было драматичным… ты и представить себе такого раньше не могла. Благодаря единственному шансу, тебе удалось выбраться из гарема. Теперь ты считаешь, что жизнь и дальше будет дарить тебе удачу. В гареме ты находилась как в тюрьме. Теперь же ты в другом плену — в плену своих собственных мыслей. Ты — пленница своего воображения. Считаешь, что тебе удастся разгадать это убийство, когда и так всё ясно. Невиновные редко прячутся от правосудия. Не забывай это. Своим побегом он объявил себя виновным. Нужно мыслить логически, Розетта.

— Няня Крокет верит в него.

— Няня Крокет? А она-то какое отношение имеет к этому делу?

— Она была его нянькой и знает его лучше других. Она говорит, что он не способен на такое.

— Теперь понятно, почему вы так сдружились. Наверное, именно она надоумила тебя пойти в гувернантки.

— Мы вместе это придумали, когда подвернулся случай. Это был единственный способ проникнуть в дом.

Я смотрела на него с мольбой.

— Хочешь знать моё мнение? — спросил он.

Я кивнула.

— Брось всё. Заканчивай этот фарс. Возвращайся в Тренкорн. Выходи за меня замуж, и это будет лучшее, что ты можешь сделать.

— Ты о чём?..

— Скажи «до свидания» Саймону Пэрривалю. Выбрось его из головы. Смотри на это так. Он убежал, когда его собирались арестовать. Это слишком важный факт, чтобы его игнорировать. Если бы он вернулся, его обвинили бы в убийстве и приговорили к повешению. Пусть живёт новой жизнью в Австралии… или где угодно. Если ты так уверена всего невиновности, дай ему шанс начать новую жизнь.

— Я хочу доказать, что его обвинили ложно.

— Ты хочешь, чтобы он вернулся? — Лукас печально посмотрел на меня. — Я очень хорошо тебя понимаю. — Вид у него был мрачный, словно его раздирали противоречивые чувства. Потом он спросил: — Какие открытия тебе уже удалось сделать?

— Я узнала о пьяном матросе.

— О ком?

— Его звали Томас Перри. Он упал со скалы и утонул.

— Подожди минутку. Я что-то об этом слышал. В то время это вызвало настоящую шумиху. Он был не из местных… из Лондона, я думаю. Напился и упал со скалы. Теперь я вспомнил.

— Да, — сказала я. — Именно тот случай. Он похоронен на здешнем кладбище. Я обнаружила, что Кейт кладёт цветы на его могилу. Когда я спросила её — почему, она ответила, что он её отец.

— Что! Муж великолепной Мирабель?!

— На слова Кейт нельзя полагаться. Она любит фантазировать. Она сказала, что видела его однажды на рынке в Апбридже. Он расспрашивал у людей, знает ли кто-нибудь рыжеволосую женщину по фамилии Перри, которая приехала с маленькой девочкой. Кейт сильно испугалась и спряталась за женщину, с которой была, за мать своей маленькой приятельницы. Очевидно, она вспомнила своего отца, который грубо с ними обращался. Кейт боялась его.

— А потом его нашли у подножия скалы.

— Всё вроде бы случайно. Но если Мирабель собиралась замуж за сына Пэрриваля, то появление мужа, который считался умершим, испортило бы её планы.

— Да и для Мирабель было гораздо удобнее, чтобы он оказался у подножия скалы, а не доставлял ей неприятности. В этом есть смысл.

— Понимаешь, я полагаюсь только на слова Кейт. А это мало что значит. Я спросила, рассказала ли она матери, что видела его. Она сказала — нет. Но Кейт рассказала об этом дедушке, майору Даррелу. Он ответил ей, что она ошиблась и не стоит об этом никому говорить, потому что это расстроит её мать. А отец её утонул в море.

— Почему же девочка считает, что этот матрос её отец?

— Она странный ребёнок, фантазёрка. Я подумала, может, она скучает по отцу, поэтому и придумала себе его.

— Но у неё есть отчим, сэр Тристан.

— Он не очень-то обращает на неё внимание. Она придумала для него прозвище, довольно презрительное. Хотя она ко всем относится презрительно. Может, она видела, как люди кладут цветы на могилы, и придумала себе отца. У моряка не было родственников, которые положили бы на его могилу цветы.

— Вполне правдоподобно, но как это может помочь решить проблему Саймона Пэрриваля?

— Не знаю. Но предположим, что убийство совершил кто-то из нынешних обитателей дома. Человек, совершивший одно убийство, не остановится перед другим. Может, это части единого целого. — Он посмотрел на меня с некоторым раздражением. — Я знала, что ты так отреагируешь. Просто я думала, может, ты мне поможешь.

— Помогу, — сказал он. — Но я не думаю, что мы чего-нибудь добьёмся. Саймон, как представляется, завидовал братьям. Одного из них он в ярости убивает, а второй застаёт его на месте преступления. Вот так. А что касается матроса, тут ты, может быть, права. Ребёнку захотелось отца, она и придумала себе его.

— Она срезала выставочные розы садовника, чтобы положить на его могилу.

— Вот видишь.

— И всё равно.

— И всё равно… — повторил он, загадочно улыбаясь. — Если мы собираемся вести расследование, то нужно начать с самой вероятной версии, а за безвременной гибелью моряка, может, действительно что-то есть. По крайней мере, мы можем сделать первые шаги.

— Что именно?

— Выяснить о нём, что можно. Кто он? Кто была его жена? Потом, если окажется, что это не кто иной, как нынешняя леди Пэрриваль, можно считать, мы вышли на какой-то след. И если от него действительно кто-то избавился, чтобы не было неприятностей, то существует вероятность, что этот «некто» совершил и другое убийство.

— Я знала, что ты поможешь, Лукас.

— Итак, начинаем приподнимать завесу тайны, — драматичным голосом сказал он.

— С какого утла?

— Я отправлюсь в Лондон. Просмотрю архивы. Какая жалость, что нет Дика Дювейна. Он бросился бы на поиски с большим энтузиазмом.

— О Лукас! Я так благодарна.

— Я тоже тебе благодарен. Это скрасит монотонное течение дней.

Я вернулась в Пэрриваль Корт в приподнятом настроении.

Я правильно поступила, что доверилась Лукасу.

* * *

Лукас отсутствовал три недели. Каждый день я ждала от него известий. Кейт по-прежнему доставляла мне трудности, но уже не делала попыток увильнуть от уроков. Мы вместе читали, обсуждали прочитанное, и я больше не упоминала о могиле моряка, которую она продолжала навещать. Кейт больше не рвала цветы из сада, а предпочитала собирать полевые.

Через несколько дней после отъезда Лукаса в Лондон меня нашла Мария, служанка старой вдовы, и сказала, что леди хочет поболтать со мной.

Мария была из тех слуг, которые, находясь в услужении у своих хозяев долгое время, считают себя привилегированными особами. Более того, хозяева к ним так привыкают, что слуги видят с их стороны такое отношение, какое хочется им. Они считают себя «членами семьи». Что касается Марии, то мне просто повезло, что именно она оказалась служанкой леди Пэрриваль.

Я впервые попала в эту часть дома.

Мария встретила меня, прижав палец к губам.

— Она спит, как сурок. С ней всегда так. Пригласит кого-нибудь, а когда люди приходят, — умирает для всех окружающих.

Она кивнула мне и открыла дверь. В комнате в огромном кресле дремала леди Пэрриваль. Голова её свесилась на бок.

— Не будем пока её беспокоить. У неё была плохая ночь. Иногда с ней такое случается. Её мучают кошмары о сэре Эдварде. Он был немножечко тираном… Знаете, она всё никак не может успокоиться. Ляжет — встанет. И так всю ночь. Иногда становится такой, как прежде. А то всё думает о чём-то…

— Может, прийти позднее?

Она покачала головой.

— Посидите здесь немножечко. Когда она проснётся, позвонит в колокольчик или постучит палкой. О, Боже мой, она уже не та, что раньше. Думаю, такое со всеми происходит, когда наступит время. Она кивнула. — Я была с ней, когда она уезжала с юга. Как мне не хотелось покидать Йоркшир. Бывали там, мисс Крэнли?

— Нет.

— Нужно видеть эти долины, мхи… Это превосходное место.

— Я в этом уверена.

— А здесь? Ну… я не знаю. Никогда не привыкну к этим людям. Только и знают, что придумывают всякую чепуху. Вот нас-то в этом нельзя обвинить.

Она посмотрела на меня с каким-то осуждением. Я сочла это незаслуженным, потому что и не помышляла обвинить её в этом грехе.

— Пики там и есть пики, мисс Крэнли. И никаких выдумок. Фу-ты, ну-ты, придумают же… мертвецы выходят из своих могил… какие-то маленькие человечки в шахтах… гоблины, всякие там штуки, которые пускают ко дну корабли. Не понимаю. Мне это так смешно.

— Да уж, действительно.

— Знаете, от таких россказней в доме, как этот, могут мурашки по спине пойти.

— Но только не у женщины из Йоркшира.

Она улыбнулась. Я поняла, что она считает меня не то чтобы родственной душой, Но, по крайней мере, не относит меня к фантазёрам-корнуольцам, поскольку я из Лондона.

— Значит, вы приехали сюда с леди Пэрриваль, когда она вышла замуж?

— Я служила у неё ещё до этого. А сколько шума тогда было. Говорили, что она вышла замуж из-за титула. У старого Аркрайта было много денег, он купался в них. Но деньги — это ничто. А когда стала «миледи», то тут же вознеслась на облаках славы. Этот дом… Что она сделала с ним! Здесь был такой беспорядок. Но что делать, вместе с домом ей пришлось взять сэра Эдварда.

— А что, их жизнь была такой нетерпимой?

— Странный он был человек. Никогда не знаешь, что выкинет. А она привыкла всё делать по-своему. Старый Аркрайт души в ней не чаял. Она была такая красавица, и, конечно, богатая. Единственная дочь, наследница. Понимаете, за чем погнался сэр Эдвард.

— А в чём проявлялась его странность?

— Он говорил мало. Всегда такой правильный. Боже, как он был строг.

— Я уже слышала об этом.

— Каждое воскресенье ходил в церковь, утром и вечером. Он считал, что каждый обитатель дома должен посещать церковь, иначе на душе грешника появится чёрная отметина. Он хотел устроить себе местечко на небесах. А потом… этот мальчик.

— И что же? — спросила я с нетерпением, так как она замолчала.

— Привезти его так. Если бы это был другой человек, я бы сказала… вы понимаете, о чём я… мужчины, они все одинаковые. Но сэр Эдвард! В такое невозможно поверить. Я часто думала о том, кто же такой этот мальчик. Миледи видеть его не могла. Её можно понять. К мальчику была очень привязана няня Крокет. Я удивляюсь, что миледи не выставила её. Но сэр Эдвард не допустил бы этого. Что касается мальчика, то здесь он был настроен решительно, хотя в целом не вмешивался в дела дома. Только бы все домочадцы ходили в церковь да посещали утренние молитвы в холле. Я слышала, как миледи бушевала от ярости, говорила, что не позволит маленькому ублюдку остаться в доме… Да, она дошла до таких слов. Я слышала всё, что она говорит. Миледи мне доверяла, мы ведь давно с ней вместе. Когда ей потребовалась личная прислуга, она выбрала меня. Да, я многое здесь повидала. Ой, зачем я говорю вам это? Ну да… я отношусь к ней, словно она мой ребёнок, правда. И вот теперь вы тоже здесь член большой семьи. Должно быть, вы хватили уже горюшка с этой мисс Кейт.

Мария поджала губы, и у меня создалось впечатление, что она упрекает себя в том, что говорит о таких интимных вещах со мной, почти посторонним человеком.

— Должно быть, вы были свидетелем многих перемен в этом доме.

Она кивнула.

— Я всегда была любительницей немного посплетничать, — призналась она. — А мне здесь не часто выпадает такой случай. Чувствуешь себя немного одиноко. А вы такая милая девушка, мисс Крэнли, я это вижу. Вы из тех, кто умеет понять.

— Надеюсь. Мне всё здесь очень интересно… Сам дом и люди.

— Это так. Как вы сказали, я видела, какие здесь происходили изменения. В эту часть дома гости заглядывали редко. Знаете, какие здесь люди, мы уже говорили об этом. Сэр Эдвард скончался здесь. Они считают, что его тень приходит сюда. Много об этом болтают. Говорят, что видели огни. Вроде как сэр Эдвард всё ищет чего-то, потому что никак не успокоится на том свете.

— Я тоже однажды видела свет, — сказала я. — Мне кажется, это была свеча, потому что я видела мерцание, но это было только один раз.

Она подтолкнула меня локтем:

— Я скажу вам, что это было. Это была она. — Мария кивком показала на комнату леди Пэрриваль. — Она иногда это делает. Встает по ночам, зажигает свечу и ходит. Сколько раз я ей говорила: «Когда-нибудь вы спалите весь дом». А она мне ответила: «Я должна искать. Мне нужно найти». — «Что найти-то?» — говорю. Потом у неё в глазах появляется какое-то странное выражение, и она замолкает. Больше уже из неё не вытянуть ни слова.

— Думаете, она действительно что-то искала?

— У престарелых людей иногда появляются навязчивые идеи. С ней как раз тот самый случай. Каждый раз я ей говорю: «Если вы забыли, куда положили какую-то вещь, скажите мне, и я найду её». Но нет. Она только по ночам начинает выискивать неизвестно что. Мне приходится глядеть за ней в оба. Здесь много дерева — вспыхнет, не успеешь оглянуться. Вот поэтому я прячу от неё спички. Но и это её не останавливает. Я слышала, как она слоняется в темноте.

— По своей комнате?

— Нет, у него… сэра Эдварда. Знаете, у них были отдельные спальни. Я всегда считала, что это нехорошо.

— Вам, должно быть, приходится нелегко, приглядывая за леди Пэрриваль?

— О да. Я делаю буквально всё: убираю, чищу, готовлю ей еду. Она не часто ходит на такие вечеринки, как та, что была на днях. Просто она последние недели две чувствует себя получше. У молодых своя жизнь, а хозяйка очень довольна новой леди Пэрриваль. Она всегда хотела женить на ней кого-нибудь из своих сыновей.

— Да, я слышала, она была знакома с её матерью.

— Они были школьными подругами. Хозяйка хотела, чтобы майор поселился здесь. Она нашла для него коттедж «Раковина», а вскоре мисс Мирабель обручилась с Космо.

— Но он погиб…

— Его убили. Какое это было время, просто ужас. Всё этот парень, Саймон. Они всегда враждовали меж собой.

— Он ведь убежал, да?

— Удрал. Он был умным мальчиком, даже в детстве. Это единственное, что он мог сделать… или болтаться в петле. Думаю, он сумеет стать на ноги. Он из таких.

— А как вы считаете, что произошло тогда?

— Да тут и думать нечего. Всё ясно. У Саймона были причины. Он положил глаз на Мирабель. Не то чтобы у него был какой-то шанс. — Она понизила голос. — Возможно, я говорю не то, но мне всегда казалось, что ей нужен не Космо, а его титул. Думаю, Саймон застрелил его в приступе гнева.

— Но откуда у него взялось оружие?

— Вы меня спрашиваете? Похоже, что он взял его с собой специально для этого. Э-хе-хе. Кто знает. Мы в Йоркшире говорим, что нигде нет такого чудного Народа, как здесь. И клянусь всеми святыми, мы правы. Все решили, что дело в ревности, а ревность — поганая штука.

— А потом леди Пэрриваль вышла за Тристана.

— Именно так. Они всегда глянулись друг другу, эти двое. У меня-то есть глаза. Я всё вижу. Вот что вам скажу, не раз я говорила себе: «Хо-хо, будут ещё те дела, если она выйдет замуж на Космо, потому что нужен-то ей Тристан». Я кое-что примечала разок-другой. Она внезапно замолчала и зажала рукой рот. — Опять я говорю о том, что меня не касается. Но знаете, так приятно поговорить с человеком, которому это интересно.

— Мне безусловно интересно, — заверила я её.

— Ну что ж, вы теперь, наверное, тоже член семьи. И в конце концов, дело было давно.

Я понимала, что её необходимо подбодрить, чтобы она преодолела угрызения совести.

— Да, конечно, — сказала я. — Осмелюсь заметить, что одно время об этом только и говорили.

— О Господи. Это точно.

— Вы говорили, кое-что замечали?

— Право, не знаю. Просто раз-другой видела то-сё… поэтому меня не удивило, когда дело обернулось помолвкой с Тристаном.

Она слегка нахмурилась. Старается припомнить, подумала я, сколько лишнего сказала мне.

— Миледи и я любили посидеть, поговорить по душам. Мы были как две девчонки. Но со смертью Космо она, конечно, изменилась. Невозможно поверить, как это её состарило. Давненько мы уже не разговаривали с ней как прежде. Ну… мне лучше пойти взглянуть на неё. А то она как кошечка, спит-спит, потом вдруг проснётся и немедленно хочет знать, что вокруг происходит.

Она поднялась и вошла в дверь. Я надеялась, что леди Пэрриваль не проснулась, поскольку разговор с Марией оказался очень интересным и познавательным. Я всегда знала, что слугам хорошо известны семейные тайны.

Послышался брюзгливый голос:

— Мария… что случилось? Кто-то приходил?

— Да, вы хотели поболтать с гувернанткой. Она ждала здесь, пока вы проснётесь.

— Я уже проснулась.

— Теперь да. Ну что ж, она здесь. Мисс Крэнли.

Леди Пэрриваль одарила меня улыбкой.

— Принесите стул, Мария, чтобы она могла сесть.

Мария исполнила её просьбу.

— Подвиньтесь поближе.

Мы немного поговорили, но я видела, что мысли её блуждают. Она находилась не в таком ясном сознании, как на вечере, и вовсе не была уверена, какой из гувернанток я была. Потом неожиданно вспомнила, что я самая удачливая из них.

Она рассказывала о доме — в каком он был состоянии, когда она въехала в него, и как после ремонта вдохнул в себя новую жизнь.

Через некоторое время я заметила, что голова её склонилась к плечу. Она задремала.

Тихонько поднявшись, я пошла искать Марию.

Она сказала:

— Сегодня не самый лучший её день. Ночью опять, наверное, бродила в поисках того, чего нет.

— Мне было очень приятно с вами поговорить, но теперь мне нужно уходить.

— Надеюсь, я не сболтнула лишнего. Как только начинаю говорить, забываю обо всём на свете. Вы должны ещё прийти к нам.

— Обязательно приду.

Я вернулась в свою комнату. Этот день прошёл не впустую.

* * *

Я получила сообщение от Лукаса.

Он вернулся и хотел меня видеть как можно скорее. Я тоже не могла дождаться встречи с ним. Вскоре после того, как я получила его послание, мы встретились в харчевне «Король Моряков».

— Ну вот, — сказал он. — Я сделал кое-какие открытия. Думаю, мисс Кейт просто фантазёрка.

— О, я рада, что это так. Мне было бы очень неприятно думать, что леди Пэрриваль убила своего первого мужа.

— Томас Перри был женат на Мейбл Тэллок. Она пела в церковном хоре.

— Леди Пэрриваль в церковном хоре?!

— Вполне возможно, она и была хористкой, пока не стала важной особой. Но слушай… её отец ведь живет здесь?

— Да, майор Даррел. Мирабель Даррел звучит совсем не так, как Мейбл Тэллок.

— Мейбл может называть себя Мирабель.

— Да, но важна фамилия.

— Она могла изменить её.

— Но есть её отец.

— Слушай. Там был ребёнок. Я проверил. Её звали Кэтрин.

— Кейт! Вот это да!

— Но это очень распространённое имя. И единственная вещь, которая могла бы вписаться в нашу схему. — Ты хочешь зацепиться именно за неё?

— Нет. Думаю, Кейт всё придумала. Она действительно одинока. Я знаю это, потому что она быстро подружилась со мной. В ней есть что-то трогательное. Ей нужен отец. Вот почему она увидела его в матросе.

— Можно было бы подыскать кого-то более стоящего.

— Ей не из чего было выбирать. Просто она увидела… могилу неизвестного. И не забывай, она ведь встретила его на рынке.

— Встретила ли? А может, она и это придумала?

— Наверное, она всё-таки говорит правду. Потому что он расспрашивал о своей жене и ребёнке.

— Мы уже выяснили, что у него действительно была дочь по имени Кэтрин.

— У этого имени много уменьшительных, Кэти, например.

— Да, думаю, так. Но Кейт всё-таки более распространенное из них. И всё же, одно имя не может быть основательной зацепкой. Кроме того, отец Мирабель человек уважаемый. Майор Даррел. Едва ли она в сговоре с ним. Нет, давай-ка закончим на этом первую страницу своих расследований и начнём новую.

— Знаешь, пока ты был в Лондоне, я уже сделала маленькое открытие. Мне посчастливилось побеседовать со служанкой старой леди Пэрриваль. Её зовут Мария.

— А. Ну и что она открыла тебе?

— Не очень много из того, что мне не было известно. Но она была очень разговорчива.

— Как раз то, что нам нужно.

— Она припомнила, как появился в доме Саймон. Рассказала, какой это вызвало переполох, потому что никто не мог понять, откуда он взялся. Кое-кто думал, что хозяин дома вёл себя не так, как положено джентльмену… Но к сэру Эдварду нельзя было применять подобные обвинения. Он был не из тех, кто был замешан в таких вещах. Это был богобоязненный человек, который стремился исполнять заповеди Господни и всегда придерживался высоких принципов.

— Может, он хотел казаться таковым в глазах окружающих, а на самом деле был себе на уме. Есть такие люди.

— Да, конечно. Только не сэр Эдвард. А если он и повёл себя недостойно, то это было до его женитьбы.

— Что ж, всякое случается.

— И с сэром Эдвардом?

— Может быть. Но в конце концов он забрал мальчика в свой дом и тем самым как бы искупил свою вину. А может, ты считаешь, что были другие причины появления Саймона в этом доме?

— Возможно. Среди прочего и это нам предстоит выяснить.

— Может, ему стало жаль ребёнка, который должен оказаться с такой тётей.

— Ты думаешь, что мать мальчика приходилась сэру Эдварду дальней родственницей?

— Почему же он тогда этого не сказал? Насколько я знаю, он просто привёз ребёнка домой, и ему было безразлично, что напридумывают люди. Нет, она не была его родственницей. Очевидно, он всё-таки отступил от своих благочестивых правил. Известно, что ошибаются даже самые добродетельные.

— Но он был таким приверженцем строгой морали.

— Зачастую таковы кающиеся грешники.

— Не верю, что он способен на такое. За этим что-то кроется.

— Послушай меня, Розетта. Ты гоняешься за тенями. Ты веришь в определенные вещи, потому что хочешь в них верить. Ты окунулась в опасные воды. Только предположим, что ты права. Допустим, в доме живёт убийца, и он или она догадаются, что ты ведёшь свое расследование. Мне это не нравится. Если человек совершил одно убийство, что может удержать его или её от другого?

— Значит, ты считаешь, что убийца находится в доме?

— Я этого не говорил. Думаю, что версия полиции самая правдоподобная, а Саймон наиболее вероятный подозреваемый. Его побег — лишнее тому доказательство.

— Я не согласна.

— Знаю, потому что ты этого не хочешь. Ты судишь о нём по тому времени, что мы провели на острове. Но это совсем другое дело. Мы старались спасти свою жизнь, и он проявил себя настоящим героем. Да, мы оба обязаны ему жизнью, но это не значит, что в других обстоятельствах он не мог совершить убийство.

— О Лукас, ты не можешь так думать!

— Я знаю его не так хорошо, как ты, — ответил он с горечью.

— Ты тоже находился с ним на острове. Он вытащил тебя из моря. Саймон очень беспокоился за тебя.

— Знаю. Но люди существа сложные. Под влиянием чувств, особенно таких, как ревность, человек может полностью измениться.

— Ты мне не поможешь, потому что не веришь в него.

— Я помогу тебе, Розетта, потому что верю тебе.

— Не понимаю, что это значит, Лукас.

— Я помогу тебе, чем смогу. Но считаю, что ты поставила перед собой безнадежную задачу. К тому же это может оказаться опасным.

— Если ты считаешь, что мне угрожает опасность, значит, должен верить, что Саймон не виновен, потому что эту тайну знает тот, кто находится в доме.

— Да, может, и так. Но я хочу, чтобы ты была поосторожней. Если ты выдашь свою заинтересованность, то действительно окажешься в сложном положении. Обещай мне, что будешь осторожна, Розетта.

— Обещаю. Кстати, я кое-что узнала из разговора с Марией. Очевидно, когда Мирабель была обручена с Космо, она флиртовала с Тристаном.

— Что ты говоришь?

— Мария говорит, что Мирабель всегда больше нравился Тристан.

— Интересно.

— Я подумала, что это могло послужить мотивом.

— Она могла стать женой Тристана и не убивая Космо.

— И потерять титул и все блага, связанные с ним?

— Я уверен, что это для неё было важно, но могла ли она ради этого убить.

— Они могли сделать это вдвоём, им это одинаково выгодно.

— Да, это лучшая версия на данный момент. Но не очень-то полагайся на сплетни прислуги. Кстати, я, может, через несколько дней уеду в Лондон.

— О… так скоро… Надолго?

— Не знаю. Дело в том, что я еду на операцию. Я уже давно об этом думал.

— Ты мне ничего не говорил.

— Я не хотел беспокоить тебя такими вещами.

— Как ты можешь такое говорить! Ты же знаешь, что я ужасно волнуюсь. Расскажи мне об этом.

— В Лондоне есть один врач. У него какой-то совершенно новый подход. Всё может получиться… а может — нет. Он был со мной совершенно откровенен.

— Лукас! И ты вот так запросто об этом говоришь?

— Вообще-то я отношусь к этому не с такой лёгкостью. Я встретил этого доктора, когда был в Лондоне, разыскивая сведения о пьяном матросе. Можно сказать, одним выстрелом убил двух зайцев.

— И ты только сейчас сказал мне об этом!

— Я подумал, что мне следует объяснить своё отсутствие. А то ты подумаешь, что со дня на день получишь от меня сообщение: «Немедленно приходи. Убийца найден». Или что-то в этом роде.

— Не шути так, Лукас, прошу тебя.

— Хорошо. Знаешь, у меня ведь очень плохо с ногой. И становится всё хуже. А тот человек очень хороший хирург, разработал несколько новых методов. Увы, он не может подарить мне новую ногу, но, может быть, ему удастся что-то сделать. Если всё пройдёт успешно, я буду чувствовать себя получше. Только я всегда буду немного прихрамывать. Но я твёрдо решил рискнуть.

— Лукас, это опасно.

Он колебался секунду, которая показалась вечностью.

— О нет. Я и так уже калека, хуже не будет, но…

— Скажи мне правду.

— Ну, если говорить правду, я и сам ещё не знаю всего. Но есть всё-таки хоть какая-то надежда… пусть маленькая… но я хочу воспользоваться этим шансом.

— Почему же ты не сказал мне этого раньше?

— Я не был уверен, решусь ли на эту операцию. А потом подумал, почему бы и нет?

— И я занимаюсь всем этим, когда твои мысли заняты операцией!

— Твоя забота глубоко меня трогает, Розетта, — серьёзно сказал он.

— Конечно, я за тебя переживаю. Очень.

— Я знаю. Итак, через несколько дней я уеду.

— Как много времени это займёт?

— Точно не знаю. В случае успеха, возможно, месяц. Я буду находиться в клинике у этого доктора, на Харлей-стрит.

— Я даже думать боюсь, что тебя здесь не будет.

— Обещай мне, что ты будешь осторожна.

— В своих поисках? Конечно.

— Старайся действовать незаметно и не слишком надейся на сплетни прислуги.

— Я обещаю тебе, Лукас. Ты дашь мне адрес клиники? — Он вытащил клочок бумаги из портмоне и записал адрес. — Я приеду тебя навестить.

— Мне будет приятно.

— Я буду поддерживать связь с Карлтоном. Как он отнесётся к твоему отъезду?

— Не думаю, что моё присутствие здесь как-то особенно влияет на него. Это не поможет вернуть Терезу. С ним всё будет в порядке. Он уйдёт в работу, а это для него самое лучшее.

Эта неожиданная новость повергла меня в мрачное настроение до конца дня. Как это похоже на Лукаса. Что это за операция? Опасна ли она? Если опасна, он ни за что не скажет об этом. Я испытывала беспокойство.

Мы вышли из харчевни и направились к конюшням.

— Я провожу тебя до Пэрриваля.

Мы ехали молча и вскоре добрались до дома.

— О Лукас, — сказала я. — Мне бы хотелось, чтобы ты остался. Я буду очень скучать по тебе.

— Я это запомню. Пройдёт не так много времени, и ты увидишь, как к харчевне скачет галопом… другой человек.

Я печально посмотрела на него.

— Розетта, я серьёзно беспокоюсь за тебя. Будь осторожна. Оставь поиски до моего возвращения. Это самое лучшее.

— Я буду осторожна, Лукас.

Он взял мою руку и поцеловал её.

— Au revoir, Розетта.

* * *

Я чувствовала себя подавленной. Встречи с Лукасом так много значили для меня. Лишившись их, я совсем расстроилась. Кроме того, я беспокоилась за него. Видимо, он не всё рассказал мне об операции.

Когда мы с Кейт прогуливались верхом на лошадях, я предложила ей как-нибудь заехать в Тренкорн Мэнор.

— Это довольно далеко. Мы не можем отправиться туда после обеда. Почему бы нам с тобой не устроить на денёк выходной? Я попрошу леди Пэрриваль, чтобы она нам разрешила.

Кейт очень обрадовалась, и, как я и предполагала, разрешение матери было получено без труда.

Мои успехи в верховой езде значительно улучшились, и теперь я легко могла совершать длительные прогулки. Кейт тоже с этим справлялась.

Мне было приятно, что она так обрадовалась моему предложению.

— Выглядит довольно внушительно, — сказала она, увидев дом. — Не так, конечно, внушительно, как Пэрриваль, но тоже неплохо.

— Я уверена, Лоримеры будут рады вам.

— А мы увидим этого старого Лукаса?

— Нет. Его нет дома.

— А где же он?

— В клинике.

— Что такое клиника?

— Нечто вроде госпиталя.

— А что он там делает?

— Ты же знаешь, у него больная нога.

— Да, он повредил её во время кораблекрушения. И не может прямо ходить.

— Доктора посмотрят, можно ли исправить положение.

Она задумалась.

— Кого же мы тогда там увидим?

— Надеюсь, что его брата, близнецов и нянюшку Крокет.

Мы оставили лошадей в конюшне и вошли в дом.

Мистер Лоример был где-то на территории, но няня знала, что мы приедем.

Она поспешила к нам навстречу.

— О, мисс Крэнли. Как приятно вас видеть! И мисс Кейт!

— А где близнецы? — спросила Кейт.

— О, они обрадуются вам. Они вас помнят, мисс Крэнли.

— Надеюсь, мне удастся повидать мистера Лоримера?

— О, он уехал в Лондон.

— Я имею в виду мистера Карлтона.

— А я думала, вы приехали повидаться с мистером Лукасом. Знаете, доктора собираются делать там что-то такое с его ногой. Считается, что они нынче очень уж умны. Я в этом не понимаю.

— Я знала, что он уедет. Мне бы хотелось поговорить об этом с мистером Карлтоном.

— Думаю, он скоро придёт. Поднимитесь в детскую, к малышам.

Дженифер узнала меня сразу и тут же бросилась ко мне. Генри был не очень уверен, но последовал за сестрой.

— А теперь расскажите, как вы поживаете, — сказала я. — Это Кейт, моя ученица.

Кейт смотрела на малышей с интересом и слегка насмешливо.

Я спросила Дженифер, как дела у одноглазой Мейбл и как поживает медвежонок Реджи. Она засмеялась и сказала, что они, как всегда, капризничают.

Я ещё какое-то время беседовала с детьми, а потом няня предложила им показать Кейт их кукольный домик.

Близнецы радостно закричали. Я обеспокоенно посмотрела на Кейт, которая вполне могла объявить, что её не интересуют детские игрушки.

Наверное, мой взгляд был настолько умоляющим, что Кейт, не выдержав, согласилась:

— Хорошо.

Кукольный домик стоял в углу детской. Дети направились к нему, а няня Крокет пригласила меня присесть.

— Есть какие-нибудь новости? — шёпотом спросила она.

Я покачала головой.

— Очень трудно. Ничего не могу выяснить. Иногда мне кажется, что это невыполнимая задача.

— Я знаю, вы что-нибудь найдёте. И что можно найти только в доме. Вот где кроется тайна. Хотелось бы мне там быть.

— Я понемногу собираю информацию, но этого ещё слишком мало, чтобы выйти на след.

— Что же, продолжайте искать. А вы не пробовали поговорить с миссис Форд? Ей известно почти всё, что происходит в доме.

— Может быть, вам лучше с ней поговорить? Вы ведь подруги.

— Я уже пробовала, но тоже без особого успеха.

— Вероятно, она ничего не знает, или знает, но считает, что не следует распространяться о семье, в которой живёт.

— Возможно, она охотно поговорила бы с кем-то, кто тоже принадлежит к домочадцам. Вы теперь тоже в их числе. А я больше к ним не принадлежу.

Я заметила, что Кейт прислушивается к нашему разговору, и подала знак нянюшке Крокет. Она тут же всё поняла, и мы заговорили о детях и о том, что им скоро будет нужна гувернантка.

Кейт крикнула:

— Вы ведь не вернётесь сюда, Крэнни?

Я поняла, что она слышала наш разговор.

— Нет, если только вы будете оставаться прилежной ученицей.

Кейт скорчила гримасу.

Было совершенно ясно, что нам не удастся поговорить по душам с няней.

Через некоторое время зашла служанка и доложила, что вернулся мистер Лоример.

Я оставила Кейт в детской и спустилась к нему вниз. Он выглядел очень печальным, но был рад меня видеть.

— Я беспокоюсь о Лукасе, — сказала я. — Что вам известно об этой операции?

— Очень мало. Недавно он был в Лондоне и прошёл обследование у этого доктора. После чего решился на операцию.

— Как вы думаете, что они в состоянии сделать?

— Всё как-то туманно. Они говорят, что добились значительных успехов в этой области. Постараются исправить то, что не удалось сделать вовремя.

— Я постоянно ругаю себя за то, что мы не знали, как и что нужно делать. Если бы мы тогда могли оказать ему необходимую помощь, всё это можно было предотвратить.

— Не надо винить себя, Розетта, или того человека, что был с вами. Вы сделали всё, что могли. Спасли ему жизнь. Вы не могли бы сделать для него большего. Поверьте мне, он очень благодарен вам. Я знаю, что он говорит о таких вещах с напускной лёгкостью, но на самом деле испытывает более глубокие чувства, чем можно подумать.

— Да, я понимаю.

— Лукас сам знает, что для него лучше. Понимаете, это его шанс. Он готов рискнуть. Возможно, если операция пройдёт неудачно, будет ещё хуже, чем прежде, но в случае успешного исхода — намного лучше.

— Это довольно большой риск.

— Я тоже так думаю.

— Как только будет известно о результатах операции, вам, вероятно, дадут знать?

— Да, я в этом уверен.

— Карлтон, как только вы что-нибудь узнаете, известите, пожалуйста, меня.

— Конечно же, извещу. — Мы немного помолчали. Потом Карлтон сказал: — Для него это была большая трагедия. Он всю жизнь ненавидел, когда с его здоровьем было что-то не так. Что ж говорить о подобном увечье. Это сильно задело его.

— Я знаю.

— Мне бы хотелось… чтобы он мог жениться. Думаю, для него это имело бы огромное значение.

— С условием, что это будет, конечно, счастливый брак.

— Счастливый брак — это состояние полного совершенства.

— Именно… совершенства. Иначе это уже компромисс.

Я поняла, что Карлтон вспоминает о своей собственной семейной жизни.

— А потом, — печально сказал он, — всё это может закончиться… неожиданно, и начинаешь думать, не лучше ли было бы и вовсе этого не познать.

— Карлтон, я всё прекрасно понимаю, но думаю, вам следует радоваться тому, что у вас было.

— Да. Вы правы. Вот он я, веселюсь, окунувшись в страдание… Что вы думаете о близнецах?

— Они в полном порядке. Нянюшка Крокет творит чудеса. Они подросли.

— Придётся подумать о гувернантке для них. — Он задумчиво посмотрел на меня.

— Вообще-то я не гувернантка, вы же знаете.

— Я слышал, что вы очень хорошо управляетесь с этой девочкой.

— Как распространяется моя слава, — добродушно сказала я.

— Вы должны перекусить с нами перед обратной дорогой.

— Спасибо. Думаю, нам действительно следует подкрепиться. До Пэрриваля довольно далеко. Я позову Кейт.

— Да. Через несколько минут накроют стол.

Кейт с восторгом приняла идею пообедать в столовой особняка Тренкорн. Карлтон был к ней очень внимателен и обращался как со взрослой, что доставляло ей огромное удовольствие. Она по достоинству оценила яства и оживленно рассказала о Пэрривале. У Карлтона даже немного поднялось настроение. Так что наш визит можно было назвать вполне удачным.

Он пошёл проводить нас до конюшни.

— Спасибо, что навестили нас, — сказал он, обращаясь к нам обеим. — Надеюсь, вы приедете ещё.

— О, мы обязательно приедем, — кивнула Кейт с благодарностью. На обратном пути она сказала: — Обед был замечательный. Но эти глупые близнецы со своим кукольным домиком довольно скучны.

— Разве вы не считаете, что это замечательный кукольный домик?

— Крэнни, я не ребёнок. Я не играю в игрушки. Он хочет, чтобы вы вернулись, да?

— Кто?

— Этот старый Карлтон.

— У вас довольно ограниченный запас слов. Вы пользуетесь одним и тем же прилагательным при описании почти каждого человека.

— Каким прилагательным?

— «Старый».

— А что, он же и есть старый. Так он хочет, чтобы вы вернулись и учили этим глупых близнецов, да?

— По крайней мере, хоть они-то не старые. А с чего вы так решили?

— Потому что няня Крокет хочет, чтобы вы вернулись.

— Почему не старая няня Крокет?

— Ну, она такая старая, что этого не нужно и говорить. Она сказала, что будет поддерживать с вами связь, и Карлтон тоже.

— Они имели в виду, что дадут мне знать, как прошла операция Лукаса.

— Возможно, ему отрежут ногу.

— Конечно нет, и можешь даже в этом не сомневаться. Просто доктора сделают так, что он будет чувствовать себя лучше. Лукас мой хороший друг, и, естественно, я хочу знать, как у него дела. Поэтому его брат и няня Крокет сообщат мне, когда будут какие-то известия.

— О! — вздохнула она и рассмеялась.

Неожиданно Кейт запела:

Пятнадцать человек на сундук мертвеца Йо-хо-хо, и бутылка рома, Пей, и дьявол доведёт до конца…

Я подумала: «А я действительно ей не безразлична».

* * *

В течение последующих дней я чувствовала себя очень подавленной. Для меня всегда важно было знать, что Лукас рядом. С каждым днём я всё больше беспокоилась о результатах операции. Карлтон знал об этом не больше моего. Как характерно для Лукаса скрытничать в таких вещах.

Теперь я как никогда ясно понимала, насколько ничтожны мои попытки вести расследование. Лукас считал эту идею абсурдной, и он был прав.

Если бы только он сейчас был рядом. Я могла бы написать ему в Тренкорн и назначить встречу.

Кейт чувствовала мою меланхоличность и старалась развеселить меня. Иногда за чтением я вдруг задумывалась, и это озадачивало её. Именно тогда я убедилась, что она по-настоящему привязалась ко мне. В любое другое время это послужило бы для меня большим утешением, но сейчас я могла думать только о Лукасе.

Она всячески старалась втянуть меня в разговор, и однажды я обнаружила, что рассказываю ей о своём прошлом. О нашем доме в Блумзбери, о родителях, о том, что всё время они отдавали работе в Британском музее. Кейт была очень удивлена, что меня назвали в честь камня Розетты.

Она сказала:

— Это как со мной. У меня нет отца… а моя мама всегда занята другими вещами… не Британским музеем, конечно. Но другими…

Если бы наш разговор состоялся в другое время, я обязательно расспросила бы Кейт о её чувствах, но меня одолевали мысли о Лукасе, и я упустила такую возможность.

Ей очень хотелось услышать побольше о мистере Долланде. Я рассказала Кейт о его «сценках». Особенно её заинтересовали «Колокола».

— Хорошо бы все ваши друзья были здесь, — сказала она. — Вот было бы весело.

Я с ней согласилась, что у нас в доме мы действительно жили весело.

Она взяла меня под руку и прижалась ко мне. Это было редким проявлением чувств с её стороны.

— Не важно, что ваших родителей интересовал только Британский музей, правда? Не важно… если у вас есть другие люди…

Я была тронута. Она давала мне понять, что моё присутствие восполняет для неё отсутствие внимания со стороны матери.

Когда я рассказала ей о том, как у нас появилась Фелисити, она завизжала от восторга. Я понимала, почему. Примерно также появилась в Пэрривале я.

— Вы подумали, что приедет какая-нибудь ужасная гувернантка, — сказала она.

— И, конечно, старая, — добавила я, и Кейт засмеялась.

— Да, они все старые. А вы не думали о том, как заставить её уйти?

— Нет, не думала. Я не была таким чудовищем, как вы.

Она с явным удовольствием раскачивалась взад-вперёд.

— Вы ведь не уйдёте от меня сейчас, Крэнни? — спросила она.

— Если почувствую, что вы хотите, чтобы я осталась…

— Хочу.

— Я думала, вы ненавидите всех гувернанток.

— Всех, кроме вас.

— Я польщена. Для меня это большая честь.

Она посмотрела на меня и застенчиво улыбнулась.

— Я больше не буду называть вас Крэнни. Вы будете Розеттой. Мне кажется, это очень забавно, получить имя в честь камня.

— Да, это был довольно необычный камень.

— Странный камень!

— На этот раз прилагательное применено абсолютно верно.

— Всякие там загогулины… как червяки.

— Иероглифы — это вовсе не червяки.

— Ну, ладно. Вы теперь Розетта.

Наверное оттого, что я рассказала о своём детстве, ей захотелось рассказать мне о своём. Именно это мне и было нужно.

— Мы живём очень далеко от Британского музея, — сказала она. — Я никогда о нём раньше не слышала. Мы всегда ждали, когда он вернется домой.

— Ваш… папа?

Она кивнула.

— Это было ужасно. Моя мама его боялась… не так сильно, как я в то время, когда мы жили там… одни. Было так темно.

— Это было ночью.

Она выглядела озадаченной.

— Не помню. Это была отвратительная комната. Моя кровать стояла в углу, а мамина была в другом углу. Я любила смотреть по утрам на её волосы. Они были похожи на красное золото, разложенное на подушке. Я обычно просыпалась рано. Я не знала, что делать. Мама была со мной, потом уходила. Помню какую-то женщину, которая жила внизу. Она обычно приходила проверить, всё ли у меня в порядке.

— И вы подолгу находились совсем одни?

— Наверное.

— А чем занималась ваша мама?

— Не знаю.

Я подумала: девушка из хора… Том Перри женился на девушке из хора.

— У вас были мистер Долланд и миссис Харлоу…

— Расскажите мне, Кейт… расскажите всё, что помните.

— Нет-нет! — закричала она. — Я не хочу. Не хочу вспоминать. Я не хочу помнить. — Она резко развернулась и прижалась ко мне.

Гладя её по волосам, я сказала:

— Хорошо. Давайте забудем. Теперь всё позади. Теперь у вас есть я. Вместе мы придумаем себе развлечения. Будем кататься верхом, читать, разговаривать.

Я так много узнала, но не о том, ради чего попала сюда, а о Кейт. Она была одиноким ребёнком, изголодавшимся по любви и вниманию. Именно этим объясняется её плохое поведение, поскольку для неё это был единственный способ привлечь внимание. Я разозлилась на Мирабель, которая не смогла дать своему ребёнку любви, в которой он нуждался. Возможно, тогда ей приходилось работать, но не сейчас.

Кейт неожиданно высвободилась из моих объятий, словно устыдившись своих эмоций.

— Когда приехал дедушка, всё стало хорошо.

— Да. Ваш дедушка. Он очень вас любит.

Улыбка озарила её лицо.

— Он забрал нас и привёз сюда. Он любит рассказывать мне замечательные истории — все про сражения.

— Хорошо, что он вас увёз.

Она кивнула.

— Помню… это было в комнате… Он говорил о какой-то связи.

— Связи?

— Связи в Корнуоле.

— Полагаю, что он имел в виду друга.

Она снова кивнула. Настроение её переменилось, она уже улыбалась.

— Мы ехали на поезде. Это было замечательно. Я сидела на коленях у дедушки. А потом мы приехали в коттедж «Раковина». Мне очень понравилось там, потому что это был дом дедушки. Он всегда был дома, даже когда становилось темно. А ещё мне понравилось море. Я любила слушать, как волны разбиваются о скалу. Моя спальня выходила на море, и мне было хорошо слышно.

— А потом вы познакомились с Пэрриваль Кортом и, конечно, быстро с ними сдружились, да?

— О да. Дедушка был с ними знаком, и они очень любили его. И мою маму любили, потому что она красивая. Потом она собиралась выйти замуж за Космо, и мы должны были уехать из коттеджа и жить в большом доме. Она была очень довольна. И дедушка… хотя он и оставался жить в коттедже. Мы с мамой ещё не успели оттуда уехать, когда Космо умер. Убийца бежал.

— А что случилось после?

Она нахмурилась.

— Мама уехала.

— Уехала? Я думала, она вышла замуж за Тристана.

— Да… но сначала она уезжала.

— А куда?

— Не знаю. Она была больна.

— Больна? Так зачем же она уехала?

— Мама была очень больна. Она была такой бледной. Однажды я увидела, как она смотрела на себя в зеркало и вздохнула: «О Боже. Что теперь?» Я была тогда маленькая. Я подумала, что Бог может ответить, и тогда я узнала бы, в чём дело. Это теперь я знаю, что люди говорят «О Боже», когда они сердятся или испуганы. Она была испугана, потому что болела. Потом дедушка сказал: «Твоя мама на какое-то время уедет». Я спросила: «Зачем?» А он сказал, что так ей будет лучше. И она уехала. Дедушка поехал с ней, и его не было два дня. Я жила у миссис Дрейк. Потом он приехал, и мы вернулись в коттедж. Я спросила, где мама, а он ответил, что навещает друзей. Тогда я сказала: «Я и не знала, что у нас есть друзья». Дедушка обнял меня и шепнул: «У вас есть я, моя милая. Я ваш друг». Мне сразу стало хорошо и спокойно. С дедушкой было очень весело. Когда он готовил, я помогала ему на кухне, и мы много смеялись.

— А что было потом?

— Приехала мама. Ей стало лучше. Друзья очень помогли ей. Потом она обручилась с Тристаном. Они поженились, и мы переехали в Пэрриваль. Мне очень хотелось, чтобы дедушка поехал с нами.

— Вы когда-нибудь видели тех друзей, к которым ездила мама?

— Никто о них даже не говорил. Я только знаю, что они живут в Лондоне.

— Это вам сказала мама или дедушка?

— Нет. Но они уехали на лондонском поезде. Я знаю. Он всегда ходит в это время. Мы с миссис Дрейк ездили их провожать, я видела, что они сели именно в этот поезд. Мне очень хотелось их проводить, поэтому миссис Дрейк отвезла меня на станцию.

— Они могли выйти где-нибудь по дороге.

— Нет, я слышала, что они говорили о поездке в Лондон.

— И дедушка оставил маму там.

— Его не было только два дня. А мамы целую вечность. Наверное, три недели. Я не очень хорошо помню то время. Но я помню, что когда она уезжала, была очень больна. Она совсем не улыбалась.

— Да, должно быть, она сильно болела.

Она кивнула и начала мне рассказывать о ракушках, которые они с дедушкой подбирали на берегу.

* * *

Раза два или три я заходила проведать старую вдову. Из наших бесед я не почерпнула ничего особенного для своего расследования, хотя надеялась обнаружить что-нибудь интересное, когда она рассказывала о своей обеспеченной жизни в родном Йоркшире.

Мне хотелось ещё раз поговорить с Марией, и поскольку желание это было взаимным, то такой случай нам представился.

Когда я в очередной раз пришла к вдове, меня встретила Мария. Она прижала палец к губам и, подмигнув, сказала:

— Миледи путешествует по стране снов. Но вы проходите, мисс Крэнли, подождем, пока она проснётся. Я не люблю её будить. У неё была ещё одна плохая ночь. Я всегда могу это определить по её виду. Опять, наверное, блуждала в потёмках, всё ищет чего-то. Хорошо хоть она не может достать спички. Я об этом позаботилась.

Мы сели друг против друга.

— Вы с мисс Кейт поладили так, что диву даёшься. Просто «не разлей вода».

— Думаю, мы с ней понимаем друг друга. Она неплохая девочка.

— Да уж. Я бы так не стала говорить, но с вашим появлением она немного изменилась к лучшему. Это точно.

— А как чувствует себя леди Пэрриваль?

— Бывает совсем хорошо… сознание ясное, можно сказать… А то и совсем её не разберёшь. Да, стареет. Долго она не протянет. Когда я вспоминаю её в молодости… Она была настоящей хозяйкой дома. А потом раз! — за одну ночь стала совсем другим человеком.

— Возможно, она до такой степени любила сэра Эдварда, что его смерть оказалась для неё слишком тяжелым ударом?

— Совсем наоборот, я бы сказала. Они вовсе не были, что называется, как Дэрби и Джоан. О Боже мой, вовсе нет. Между ними всегда существовали разногласия, до самого конца. Это я вам точно говорю. Я слышала, как они ругались, иногда это просто шокировало меня. Она плакала, когда он умирал. Он лежал на кровати и говорил так тихо… Я не могла расслышать.

— Он умер, когда произошло то ужасное убийство?

— О, да… убийство. Он тогда уже был при смерти. Я не думаю, что он много об этом знал. Был слишком плох. Ведь не пойдёшь же к человеку, который умирает, и не скажешь: «Твоего сына убил мальчик, которого ты привёл в дом». Я хочу сказать, что никто ему этого не говорил.

— Это очень странное дело, вам так не кажется, Мария?

— Убийство есть убийство, как на него ни посмотри.

— Я хочу сказать, что всё это очень загадочно.

— Ревность, вот что это было. Поговаривали, что он был влюблен в миледи. Да, ничего не скажешь, она настоящая красавица.

— Очень красива. Вы говорили, что она нравилась сэру Тристану.

— Смешные дела. Но в любви всегда так. Казалось, что она любит Космо. А может, и в самом деле так было? Но мне сдаётся, что всё это было притворство. Я же видела, что у них с Тристаном что-то есть. Понимаете, это сразу чувствуется. Если что-то понимаешь в таких делах.

— Я слышала от кого-то, что она была сильно больна и уезжала на несколько недель. Вернулась такой, как была прежде.

— Думаю, это было как раз перед убийством… точно. Я начала замечать, что она стала выглядеть немножечко… ну, если бы она была замужем, я бы подумала, что она в положении.

— А когда она вернулась?..

— Тогда всё и случилось. Если мне не изменяет память, через неделю или две.

— И она сразу вышла за Тристана?

— Нет, через несколько месяцев. Они не могли пожениться так быстро.

— Как вы думаете, она успокоилась, что получила в мужья Тристана, титул и всё прочее?

Мария нахмурилась. Я подумала, что зашла слишком далеко. Нужно быть осторожнее. Лукас меня предупреждал.

— О, я не могу сказать, что ей нужен был только титул и прочее. Я ведь говорила, что у неё с Тристаном что-то было. Скорее, ей с самого начала хотелось выйти за Тристана. Но Космо был сильнее брата. Он был великий Космо. Должен был стать сэром Космо, но не дожил до этого. Фермеры его не очень-то любили. Им больше нравился Тристан, так что не ей одной. У них была скромная свадьба. Ведь так и должно было быть. Старая миледи очень радовалась, что они поженились. Она так любит Мирабель и всегда мечтала, что станет её свекровью. Надо было видеть её, когда она сидела рядом с майором. Миледи всегда была к нему неравнодушна.

— Да, кажется, вы упоминали об этом.

— Я всегда это знала. Мать миссис Мирабель была её хорошей подругой, но потом разыгралась ревность. Из-за майора… только тогда он не был майором. Я не знаю, кем он был. Но уж очень привлекательным. Миледи в ту пору была ещё Джесси Аркрайт. Она имела обыкновение говорить со мной, когда я расчёсывала ей волосы. Она была влюблена в него, как и её подружка.

— Вы говорите о школьной подруге, что вышла за него замуж?

Мария кивнула.

— Одно время я думала, что Джесси выйдет за него. Но старый Аркрайт и слышать ничего не хотел. Он считал, что молодому красавцу нужно только состояние Джесси. Она была девушкой своенравной, но когда дело касалось денег, старый Аркрайт сам решал, как поступить. Он ни за что не позволит ей кидаться в объятия авантюриста, который гоняется за её деньгами. Так и сказал. А если она ослушается и выйдет за него замуж, денег не получит. У бедной Джесси разбилось сердце, но потом она вышла за сэра Эдварда и приехала сюда. А майор женился на её школьной подруге. Вот как всё это было. Прошло много лет, и когда жена майора умерла, он написал миледи, и их дружба возобновилась. Она была на седьмом небе от радости. Миледи написала, чтобы он приехал и поселился здесь, вместе с дочерью и внучкой. Нашла для них коттедж, и с тех пор она стала относиться к Мирабель, как к своей дочери.

— Она не сердилась, что майор женился на её подруге?

— Миледи это пережила. Подруга была уже мертва, а майор жил рядом. Она очень рада, что Мирабель стала её снохой… И майор постоянно заходит в гости.

— А молодая леди Пэрриваль любит её?

— О да. Она ведь очень милая старушка. Помню, как она расстроилась, когда уехала Мирабель… но это было до свадьбы. Она по-настоящему беспокоилась. Я видела, как она читала письмо от Мирабель: «Дорогая тётя Джесси…» Она всегда называет её тётей Джесси. Она писала, что остановилась в месте под названием… как же это? О, вспомнила. Малтон Хаус в районе Бейсуотер, в Лондоне. Я вспомнила Малтон Хаус, потому что неподалеку родилась. Это около Йорка. Вот почему название засело в памяти. Когда она вернулась, миледи так суетилась вокруг неё. А потом случилось убийство…

— Должно быть, для старой леди Пэрриваль это был ужасный шок — потерять вот так своего сына.

— О, конечно… и сэр Эдвард уже лежал на смертном одре. Этого было достаточно, чтобы свести её в могилу. Мы были все удивлены, что она перенесла это и осталась жива. Но с тех пор мысли ее стали затуманиваться, и она начала блуждать по ночам.

Мария рассказала, как сложно ей приходится с леди Пэрриваль, приводила примеры её странного поведения, чтобы подчеркнуть, какие изменения произошли в ней после трагедии.

Пока мы разговаривали, приехал майор.

— О, здравствуйте, майор, — сказала Мария. — Миледи спит. Боюсь, снова всю ночь шастала.

— О Боже мой, Боже мой. Как приятно вас видеть, мисс Крэнли. Вы что-то давно ко мне не заходили. Мне нужно поговорить об этом с Кейт. Я говорил ей, чтобы она приводила вас ко мне всякий раз, когда вы находитесь рядом с моим домом. Вы почти всегда найдёте меня в саду.

— Спасибо, майор. Мне очень приятно.

— Мария так хорошо заботится о леди Пэрриваль. Что бы мы без неё делали, просто не знаю.

— Не знаю, что я бы делала без миледи, — ответила Мария. — Мы столько лет были вместе.

Я сказала, что мне пора идти, решив, что леди Пэрриваль будет приятно увидеть майора наедине и что посторонние могут испортить ей тет-а-тет.

Он вежливо заметил, что она, очевидно, расстроится, что не увиделась со мной.

— О, я могу прийти завтра.

Он взял мою руку и сказал:

— Итак, не забудьте. Жду вас у себя.

Когда я спустилась вниз, обнаружила, что меня ждёт посланник.

Это была записка от Карлтона. Он сообщил мне, что в следующую среду Лукасу делают операцию. А была пятница.

Глава 8 Поездка в Лондон

Я приняла решение, что поеду в Лондон. Мне очень хотелось быть рядом с Лукасом, когда ему будут делать операцию. И ещё я желала увидеться с ним до этого и заверить его в том, что буду постоянно думать о нём всё это время, что буду молить Бога о том, чтобы всё завершилось благополучно.

В Лондоне я могла бы остановиться у своего отца и тогда находилась бы всё время неподалёку от клиники. Я была бы очень близко от Лукаса, и мне хотелось, чтобы он знал об этом.

Я отправилась к молодой леди Пэрриваль.

— Очень сожалею, — обратилась я к ней, — но мне необходимо съездить в Лондон. Моего близкого друга должны оперировать, и я хочу быть рядом с ним в это время. Кроме того, я давно уже не виделась с отцом. Мы не встречались с ним с тех пор, как я вместе со своими друзьями, профессором и миссис Графтон уехала в Корнуол. И теперь мне на самом деле просто необходимо навестить свою семью и кое-что объяснить им.

— Ах, милая моя, — проговорила леди Пэрриваль. — Боюсь, что Кейт, услышав это, очень расстроится. Вы так хорошо ладите друг с другом.

— Да, это так, но мне очень нужно ехать. Я поговорю с Кейт. Надеюсь, она меня поймёт.

Я поговорила с Кейт.

— А почему бы и мне не поехать вместе с вами? — спросила она.

— Потому что я должна ехать одна.

— Не понимаю, почему.

— Должна и всё.

— А чем же мне заняться после вашего отъезда?

— Найдёте, чем.

— Это будет непросто.

— Я скажу, чем заняться. Попробую подобрать вам несколько книг, вы их прочтёте, а когда я вернусь, расскажете, о чём они. Кроме того, я оставлю вам кое-какие задания по урокам.

— Ну, и что в этом хорошего?

— Это поможет вам скоротать время.

— А я не хочу кое-как проводить время. И я против того, чтобы вы уезжали без меня.

— Увы! Вам неплохо бы запомнить: жизнь не всегда поворачивается той стороной, которая нам приятна. Послушай, девочка. Мне просто необходимо поехать в Лондон.

— Вы можете не вернуться.

— Вернусь. Клянусь в этом.

Кейт принесла Библию и заставила меня поклясться на ней. После этого она, казалось, немного успокоилась.

Я была очень тронута тем, что так много значу для этой девочки.

Отец мой очень обрадовался, увидев меня. Тётушка Мод поглядывала холодно и укоризненно, — впрочем, другого я и не ожидала от неё.

— Ты приняла странное решение, Розетта, — проговорил отец.

— Мне хотелось сделать хоть что-нибудь.

— Существовало огромное множество других, более приемлемых для тебя решений, — вставила тётушка Мод.

— Можно было подыскать для тебя что-нибудь в музее, — добавил отец.

— И это было бы намного лучше, — поддержала его тётушка Мод. — Но устроиться какой-то гувернанткой да ещё в такой глуши, как Корнуол.

— Я живу в очень приличной и известной семье. Они соседствуют с Лоримерами.

— Очень рад, что ты живёшь неподалёку от них, дочка. И чему же ты учишь?

— Всему понемногу, — ответила я — Это ведь совсем не трудно — учить детей.

Отец удивился.

— В любом случае, — наступала тётушка Мод, — совершенно не имеет значения, чему ты учишь и кого, — всё равно это весьма глупое занятие для тебя. Надо же, гувернантка!

— Если ты помнишь, то Фелисити тоже была гувернанткой.

— Ты не Фелисити.

— Да, я не Фелисити, я сама по себе. Просто я хочу сказать, что она устроилась весьма недурно и не испытывает ни малейшего стыда за то, что когда-то служила гувернанткой.

— Это было сделано для друзей… как одолжение.

— Ну, меня тоже попросили об этом. Они очень рады, что я согласилась служить у них.

Тётушка Мод сделала недовольный жест.

Зато на кухне меня ожидал самый радушный приём. Мистер Долланд выглядел немного постаревшим. На висках его появилось намного больше седых волос. Миссис Харлоу, казалось, покрупнела с тех пор, как я помнила сё, а девушки ничуть не изменились.

— Так что же, вы теперь гувернантка? — спросила миссис Харлоу, слегка усмехнувшись.

— Да.

— И это вы, дочь нашего господина!

— Мне нравится эта работа. У меня очень способная и необычная ученица. Пока я не начала заниматься с этой девочкой, её считали очень трудным ребёнком.

— Никогда не поверила бы этому… да и мистер Долланд тоже, наверное. Что вы скажете по этому поводу, мистер Долланд?

Мистер Долланд согласился с тем, что и он тоже никогда не поверил бы в то, что произошло со мной.

— Раньше меня особенно забавляла здесь одна вещь, — проговорила я. — Вы ещё изображаете колокола, мистер Долланд?

— И тогда, и теперь изображаю, мисс Розетта.

— Обычно это так пугало меня, и я начинала представлять себе этого польского еврея. Я рассказывала о вас Кейт — так зовут мою ученицу. Мне очень хочется привести её сюда и познакомить эту девочку со всеми вами.

— Теперь мы лишились счастья иметь в доме молодую девушку, — вспоминая былое — проговорила миссис Харлоу.

Я подошла к ней и крепко обняла. Она прижалась ко мне на мгновенье.

— Мы часто вспоминаем прежние времена, — вытирая глаза, проговорила миссис Харлоу. — Вы были взрослой не по летам девушкой.

— Я непременно должна услышать колокола, прежде чем вернусь в Корнуол.

— Говорят, мистер Лоример сейчас в Лондоне.

— Да. И пока я здесь, я обязательно навещу его.

Мне удалось перехватить понимающие взгляды, которыми при этом обменялись мистер Долланд и миссис Харлоу. Таким образом, они уже назначили Лукаса мне в мужья.

На следующий день я отправилась в клинику. Лукас очень обрадовался нашей встрече.

— Очень тронут, что ты навестила меня, — улыбнулся он.

— Разумеется, я должна была прийти. Мне хочется быть рядом с тобой, когда всё это произойдёт, и ты должен знать, что всё это время я буду непрестанно думать о тебе. Завтра днём я зайду в клинику с отцом или тётушкой Мод, чтобы узнать, как всё прошло.

— Возможно, будет ещё рано.

— Ничего, я всё равно зайду.

Палата его оказалась небольшой, в ней стояла единственная кровать и маленький стол подле неё. Лукас был одет в халат. Он сообщил, что врачи посоветовали ему хорошенько отдохнуть пару дней перед операцией, и поэтому он всё время проводит за чтением. По всей видимости, им надо было как-то подготовить мистера Лоримера к операции, поэтому ему и дали такой совет.

— Я так рад, что ты пришла, Розетта, — говорил Лукас. — Я хочу уяснить для себя кое-что. Сядь, пожалуйста, к окну, чтобы я мог видеть твоё лицо.

— Тебя не беспокоит этот шум с улицы? — спросила я его.

— Нисколько. Мне он даже нравится. Этот шум вызывает у меня ощущение, что жизнь там, за окном, продолжается.

— Так о чём же ты хотел поговорить со мной, Лукас?

— Я задумал выполнить одно дело. Это случилось незадолго до того, как ты призналась мне, что Джон Плэйер был на самом деле Саймоном Пэрривалем.

— Ты говорил о деле, Лукас. Что это за дело?

— Я послал Дика Дювейна найти его.

— Ты… что?

— Я мало что могу добавить к этому. Дик отправился в Константинополь. Мне подумалось, что, может быть, Саймон всё ещё продолжает работать на пашу, и тогда есть шанс подыскать нужного человека, который за взятку смог бы доставить его обратно. Я знаю, как там живут и работают люди. А дело это как раз того сорта, которые хорошо удаются Дику. Если кто и смог бы справиться с ним наилучшим образом, так это именно Дик Дювейн.

— Но зачем тебе это, Лукас?

— Я знаю, что Саймон — тот человек, о котором ты думаешь. Мне всё время казалось, что между нами тремя существует какая-то связь. Мы вместе прошли через многое. И эти испытания накладывают свой отпечаток на людей. Но мне на этом пути досталась роль отстающего. На острове я почувствовал это.

— Всё случилось из-за того, что ты не мог передвигаться. А нам обязательно нужно было отправиться на поиски еды. Ты никогда не был отстающим, Лукас.

— Да нет, был. Ведь это именно тебе он доверил свою тайну, и именно ты решила, несмотря ни на что, доказать невиновность Саймона. — Я не проронила ни слова. — Раньше бывали минуты, когда мне казалось, что мы с тобой… Ну, в общем, это было бы то, о чём я мечтал. Моя жизнь пошла совершенно по-другому, когда ты появилась в Корнуоле. Я стал с надеждой смотреть в будущее… Так, надежда, что может произойти чудо.

— Мы видели чудо… и не одно чудо. Иногда создавалось впечатление, что провидение… судьба… или что-то ещё — не важно, как назвать это чудо — оберегало нас на нашем пути. Вспомни, как нам удалось выжить в тех морях… и потом на острове. А какая удача сопутствовала мне, когда я оказалась в серале? Иногда мне чудилось, что я буквально ощущаю присутствие доброго ангела за плечом. И ты тоже, Лукас. То, как тебе удалось вернуться домой, иначе как… чудом не назовёшь.

— Что-то вроде этого… — проговорил он, кивнув на свою ногу.

— Не думаю, что кому-либо из нас удалось вырваться оттуда без единой отметины. Но, Лукас, ведь ты сделал это для меня. Ты пытался отыскать его и вернуть мне.

— Признаюсь, что иногда чувствовал себя дураком. Позволь ему уйти, говорил я себе. Позволь ему навсегда остаться там. И тогда ты с ней сможешь попытаться построить новую жизнь… вместе. Вот о чём я обычно тогда думал. Но потом сам же возражал. Она всё время будет тосковать по нему. Она всё время будет думать о нём. И в конце концов я приходил к выводу, что должен постараться отыскать его и вернуть домой… если это оказалось бы возможным.

— Я никогда не забуду о том, что ты делал это ради меня, Лукас. Как-то раз ты сказал, что любишь меня почти так же сильно, как и себя, а потом добавил, что все люди без исключения больше всего на свете любят себя, а когда они заявляют, что любят кого-то ещё, происходит это из-за того, что хотят успокоить других и получить удовольствие, которое им могут доставить эти, другие. Ты помнишь свои слова? Так вот, думаю, тебе не удалось доказать этого… по крайней мере, в отношении себя.

Лукас рассмеялся.

— Не делай из меня героя. Иначе тебя поджидает ужасное разочарование.

— Ах, Лукас…

— Ну, хорошо, хорошо. Больше не буду. Хватит нам сантиментов. Я подумал, что тебе непременно надо знать это, вот и всё. Когда ты сообщила мне, кем он был на самом деле, а также то, что он попытается добраться до Австралии, я написал Дику, и он, пожалуй, уже на пути туда. Австралия — страна с очень небольшим населением. Отыскать его там не составит большого труда. Но даже если нам удастся отыскать его… ведь он всё равно не сможет вернуться сюда, правда?

— До тех пор, пока мы не докажем его невиновность. — Он взглянул на меня с сожалением. — Ты думаешь, мне никогда не удастся доказать это — так ведь? — спросила я.

— Думаю, что ты поставила перед собой весьма непростую задачу.

— Но ведь ты поможешь мне, Лукас.

— Знаешь, на меня надежда плоха.

— Но ведь тебе будет намного лучше после… Ты же знаешь, что будет лучше. Даже уверен в этом.

— Ну, это будет главной целью, да?

— Я не могу дождаться, когда наступит завтра.

— Спасибо тебе, Розетта.

— Всё должно закончиться успешно. Обязательно должно.

Он согласно кивнул. Я поцеловала Лукаса в лоб и ушла. Не в силах скрыть свои чувства, я не хотела, чтобы он заметил, какой ужас переполняет меня.

Оставив Лукаса в палате, я поинтересовалась, нельзя ли поговорить с хирургом, и в конце концов меня проводили к нему. Хирургу я поведала, что была бы очень признательна, если бы он честно сказал мне, есть ли опасность, что мистер Лоример не сможет выдержать операцию.

За те несколько секунд, которые он молчал, собираясь с мыслями, я почти окоченела от страха.

— Полагаю, вы — его невеста, — проговорил он наконец.

Я не стала опровергать его слова. Мне подумалось, что считая меня невестой Лукаса, врач будет более откровенен.

— Вашему жениху предстоит длительная и сложная операция. Если она закончится успешно, он сможет передвигаться с гораздо большей лёгкостью и без боли… хотя лёгкая хромота останется навсегда. Так как операция сложная и длительная, она тяжело повлияет на сердце, и в этом состоит главная опасность. Мистер Лоример — физически сильный и здоровый человек. Сейчас состояние его здоровья можно оценить как удовлетворительное. Поэтому есть хорошие шансы, что он успешно перенесёт операцию. Нам только не следует забывать о нагрузке на сердце.

— Спасибо вам, — поблагодарила я врача.

Тот положил мне руку на плечо и заверил:

— Уверен, что всё будет хорошо.

Следующий день мне показался бесконечно длинным. Ближе к вечеру я, тётушка Мод и отец отправились в клинику. Там мы встретились с врачом, с которым я разговаривала накануне.

— Операция закончилась, и сейчас он вне опасности, — сказал хирург. — Пока ещё слишком рано судить, насколько она прошла успешно. Но самочувствие мистера Лоримера хорошее. Вы можете зайти в палату и повидаться с ним, но только на несколько минут. Разумеется, зайти можно только мисс Крэнли.

Я увидела Лукаса. Он лежал в своей кровати, нога была привязана к раме. Выглядел он сейчас совершенно по-другому, не так, как накануне: беззащитным и беспомощным.

— Привет, Лукас.

— Розетта…

— Говорят, ты отлично держался.

Он согласился и кивнул на стул рядом с кроватью. Я присела.

— Как хорошо видеть тебя.

— Не разговаривай. Мне сказали, что я могу побыть с тобой всего несколько минут. — Лукас слегка улыбнулся. — Мне просто хочется, чтобы ты знал, что я всё время думаю о тебе. Как только мне позволят, я опять навещу тебя.

Он вновь улыбнулся.

В палату заглянула медсестра, и я поднялась со стула.

— Не забудь. Я всё время думаю о тебе, — напомнила я Лукасу и поцеловала его.

Затем мы вернулись в Блумзбери.

Выздоровление Лукаса проходило «так, как и следовало ожидать». Он был в постели, и я пришла к выводу, что о результате операции нельзя будет ничего сказать до тех пор, пока он не сможет встать на ноги. Посещения, по требованию врачей, были очень кратковременными. А от этого все дни казались бесконечно длинными, и как-то раз я решила отправиться посмотреть на то место, где останавливалась Мирабель, когда приезжала в Лондон со своей необычной болезнью.

Я никак не могла забыть слова Марии: «Если бы она была замужем, я бы подумала, что она в положении» Но она наверняка ошибалась. Не было никакого ребёнка. Мне было интересно, не кроется ли какая-нибудь тайна за тем, что она решила съездить в Лондон.

Малтон Хаус, который находился в Бейсуорте. Это всё, что было мне известно о том месте, но не может быть, чтобы я не нашла его.

Всю последнюю неделю мысли мои были заняты только Лукасом, но из-за того, что я могла видеться с ним лишь короткое время, необходимо было отвлечься, занять чем-то свой разум, чтобы отключиться от этого ужасного чувства неопределённости в благополучном исходе прошедшей операции.

Можно было нанять кэб как-нибудь днём и попытаться съездить отыскать Малтон Хаус. Я непрестанно напоминала себе о том, что мне надлежит «посмотреть под каждым камушком». Кто знает, ведь какое-нибудь важное доказательство могло отыскаться в самом малообещающем месте.

Надо признаться, что в последнее время беспокойство за судьбу Лукаса как-то оттеснило на второй план желание во что бы то ни стало доказать невиновность Саймона, но я зашла уже слишком далеко в своих розысках, чтобы теперь отказываться от них. Потребность доказать невиновность Саймона была такой же острой, как прежде.

Итак, мне было известно название дома и название района, в котором этот дом находится. Можно было остановить любой кэб и спросить, как добраться до Бейсуотера. Извозчики очень хорошо знают географию Лондона. Они просто обязаны знать её: ведь в этом заключается существо их работы.

И вот как-то ранним утром я решилась. Отец работал в своей студии. Тётушка Мод дремала. Я вышла из дома и остановила проезжавший кэб.

Извозчик выглядел слегка разочарованным, когда я сообщила ему, что хочу добраться до Малтон Хауса в Бейсуотере.

— Малтон Хаус? Где же это?

— В Бейсуотере.

— И это всё, что вы знаете о нём?

Я сказала, что да.

— Ну, до Бейсуотера-то мы доберёмся. Это достаточно просто. Это… так, подождите-ка. Я знаю Малтон Сквер.

— Думаю, интересующий меня дом должен располагаться там же, поблизости.

— Тогда всё в порядке, мисс. Давайте отправимся туда и посмотрим на месте.

Когда мы добрались до площади Малтон Сквер, извозчик поехал медленно, останавливаясь у каждого дома, мимо которого мы проезжали.

Нам навстречу попалась какая-то женщина с большой сумкой в руках. Двигалась она весьма торопливо.

Извозчик остановил кэб и прикоснулся кнутом к своей шляпе.

— Простите, леди. Не знаете, есть ли где-нибудь поблизости Малтон Хаус?

— Конечно, есть, — ответила та. — Первый дом на углу.

— Благодарю, мадам.

Кэб остановился перед каким-то домом.

Я обратилась к извозчику.

— Не могли бы вы подождать меня? Я пробуду там недолго.

— Я подожду вас за углом, на следующей улице. Не будет ничего хорошего, если я встану прямо здесь, на углу.

— Мне это подходит.

И это было чистой правдой, ведь я сообразила, что извозчику могло бы показаться странным, что я совершила эту поездку единственно ради того, чтобы просто посмотреть на место.

Дом располагался в стороне от дороги. К входной двери вели ступеньки, а среди нескольких довольно запылённых кустов в саду имелась табличка, на которой было выведено: «Малтон Хаус. Родильный дом». А в углу помещалось: «Миссис В.А. Кемпден» с несколькими буквами после имени, о значении которых я не имела ни малейшего понятия.

Пока я стояла и рассматривала доску с названием, ко мне подошла какая-то женщина. Я тут же узнала её, так как именно она рассказала извозчику, где находится этот дом.

— Вам помочь? — вежливо осведомилась она у меня.

— Э… нет, благодарю, — ответила я.

— Моё имя миссис Кемпден, — проговорила дама. — Я видела, как вы вышли из кэба.

Я попала в неловкое положение. Миссис Кемпден наверняка поняла, что мне нужно было попасть именно сюда, так как извозчик спрашивал её как раз об этом доме. Как мне было объяснить ей, что я хотела просто посмотреть на это место?

— Почему бы вам не войти в дом? Внутри нам будет проще говорить.

— Я… я только хотела…

Дама улыбнулась мне.

— Я всё понимаю.

Она окинула меня своим взором. Я неожиданно для себя вслед за ней поднялась по ступенькам. Дверь оказалась открытой, и мы прошли в зал, в котором располагалось приёмное отделение.

— Проходите, — проговорила миссис Кемпден.

Я опять попыталась протестовать:

— Я только…

Ну как мне было объяснить ей, что я хотела лишь посмотреть на дом? Казалось, что она сделала относительно меня своё собственное заключение.

— Мне и вправду не хотелось бы отнимать у вас время… — начала было я.

Миссис Кемпден взяла меня за руку и провела в какую-то комнату.

— Теперь располагайтесь поудобнее, — проговорила она. Затем усадила меня на стул. — Можете не стесняться. Так много девушек оказываются в вашем положении. Я всё понимаю. Мы находимся здесь, чтобы помочь вам.

Я почувствовала, что попадаю во всё более глупую ситуацию, из которой обязательно и как можно быстрее должна выпутаться. Но что я могла сказать этой женщине? Как объяснить ей всё? Ведь она поняла, что я целенаправленно приехала именно в этот дом. К моему величайшему сожалению, извозчик справлялся о месте именно у неё. Я попыталась придумать хоть какую-нибудь вразумительную причину, по которой могла бы оказаться здесь.

— Разумеется, мне потребуется задать вам несколько вопросов, — проговорила тем временем хозяйка дома, в то время как я лихорадочно пыталась напрячь свои мозги и придумать правдоподобное извинение за присутствие в этом доме. — А теперь успокойтесь. Для меня это обычное дело. Мы всё устроим в лучшем виде. Вы знаете, когда могло произойти зачатие?

Это уже было слишком! У меня появилось непреодолимое желание немедленно, в тот же момент бежать отсюда без оглядки.

— Вы ошибаетесь, — проговорила я. — Я… я только хотела узнать о своей подруге.

— Подруга? Кто такая?

— Думаю, она приходила к вам. Это было не так давно… Я потеряла с ней связь и хотела узнать, не могли бы вы помочь мне. Её зовут миссис Бланшар.

— Миссис Бланшар?

Она уставилась на меня с озадаченным видом.

Я подумала, что она наверняка вспомнила бы. Никто не смог бы забыть Мирабель, раз увидев её. Необычная красота этой женщины наверняка запечатлелась бы в памяти любого.

Внезапная мысль промелькнула у меня в голове. Я тут же обратилась к миссис Кемпден.

— А может быть, она явилась к вам как миссис Перри…

Произнося это, я обдумывала свою догадку. Она явилась ко мне как внезапное озарение: ведь визит её в этот дом был тайным по своей сути, и поэтому Мирабель могла и не назваться именем Бланшар. У меня всегда было смутное подозрение, что на самом деле она была женой моряка, чью могилу и посетила Кейт. Поэтому Мирабель и в самом деле могла в то время быть миссис Перри.

Мысли мои путались. Мне хотелось бежать отсюда.

Я обратилась к миссис Кемпден.

— Я подумала, что вы могли бы дать мне адрес моей подруги.

— Должна сразу предупредить вам о том, что мы никогда не сообщаем адресов своих пациенток.

— Ну, думаю, что вы правы. Спасибо вам большое. Простите, что отняла у вас время.

— А как ваше имя?

— Ах, это не столь важно. Просто я проходила мимо и подумала…

Проходила мимо! Да ведь меня привёз сюда специально нанятый кэб. Да, это была промашка!

— А вы случайно не из газеты, а? — спросила она с явной угрозой в голосе.

— Нет… нет, нет, уверяю вас. Просто я думаю о своей подруге и хотела спросить, не могли бы вы помочь мне отыскать её. Извините, что побеспокоила вас. Я никогда не зашла бы сюда, если…

— Если бы я не проходила мимо как раз в тот момент. Вы уверены, что не нуждаетесь в помощи наших специалистов?

— Вполне. Если можете, простите меня. Я очень сожалею, что побеспокоила вас. До свидания и спасибо вам.

Я направилась к двери, а моя собеседница наблюдала за мной, прищурив глаза.

Меня охватила дрожь. Было в этой женщине и в этом доме нечто такое, что заставило меня сильно насторожиться.

И какое же облегчение я испытала, когда выбралась на улицу. Что за напасть! Откуда мне было знать, что предстоит встреча с самой владелицей этого дома! Надо же было такому случиться, что она проходила мимо как раз в тот момент, когда я оказалась около дома. А я была совершенно не готова к такой встрече. И оказалась весьма беспомощна в той роли, которую сама себе выбрала. Достаточно хорошо справляясь с обязанностями гувернантки, я вдруг возомнила себя детективом. Почувствовав себя униженной и потрясённой, я хотела только одного — как можно скорее убраться из этого места.

Пусть это происшествие послужит мне хорошим уроком. Все мои методы расследования оказались грубыми и наивными.

Я домчалась до угла, за которым меня ожидал кэб.

— Что-то вы больно быстро, — проговорил извозчик.

— Да.

— Всё в порядке?

— Да, да.

Я знала, о чём он сейчас думает. «Девушка попала в затруднительное положение и направилась в одно из таких мест. Родильный дом, да, — но там не намерены помогать девушке в таком положении».

Я уселась в кэб, размышляя обо всём, что произошло со мной, переживая вновь каждую мучительную минуту. Почему я упомянула миссис Перри? Только в моей голове могла появиться мысль о том, что Мирабель могла бы появиться там под этим именем. Какая глупость! Единственное, что мне удалось точно узнать, это следующее: Мирабель наверняка была беременна, когда она прибыла в Малтон Хаус, а когда она покинула его, беременности уже не было. Что это могло бы означать? Чей это был ребёнок? Космо? В то время она собиралась выйти замуж за Космо? А может быть, Тристана?

Явились ли эти сведения важной частью доказательства?

У меня было ощущение, что цепь событий всё более и более запутывается, а я отхожу всё дальше и дальше от решения.

Когда я наконец добралась до дома, меня всё ещё била дрожь от этой встречи.

На следующий день я отправилась навестить Лукаса. Когда я постучалась в дверь его палаты, то он открыл её сам. А затем остался стоять на пороге.

— Лукас! — вскрикнула я.

— Взгляни-ка на меня.

Он сделал несколько шагов, и я смогла оценить, что дала операция.

— Сработало! — воскликнула я.

Он кивнул, улыбнувшись с победным видом.

— Ах, Лукас, это просто чудесно!

Я бросилась к нему, и Лукас крепко обнял меня.

— Ты мне очень помогла, — проговорил он.

— Я?

— Ежедневными посещениями. Своей заботой.

— Разумеется, я приходила. Конечно же, я беспокоилась. А теперь расскажи мне всё о себе.

— Ну, пока я чувствую себя довольно неважно.

— А по твоему виду этого не скажешь.

— Они говорят, что дело с операцией выгорело. Я должен буду делать специальные упражнения и ещё что-то в этом роде. В общем, мне лучше. Улучшилось самочувствие. Ощущаю большую лёгкость. Короче говоря, перестал чувствовать себя старой развалиной.

— Чудесно! Значит, во всём этом был смысл.

— Я должен буду пробыть в клинике ещё недельку или две, до тех пор, пока они не поставят меня на ноги. Я снова должен научиться ходить… Ну, всё равно как ребёнок.

Моих сил хватило только на то, чтобы улыбнуться ему. Я чувствовала, что вот-вот расплачусь. Счастье переполняло меня от сознания, что операция закончилась полным успехом.

— Ты ещё побудешь немного в Лондоне?

— Да. Я буду навещать тебя в клинике каждый день и наблюдать, как идёт выздоровление.

— Придётся немного подождать и набраться терпения.

— Так всё равно будет лучше, Лукас.

— У меня так и останется небольшая хромота. Есть вещи, которые врачи не в силах исправить. Но сделали они очень много. А этот хирург — просто гений своего дела. Считаю, что был для них чем-то вроде морской свинки. Знаешь, он остался доволен мной, хотя как минимум вдвое больше он был доволен собой.

— Не ворчи и не умаляй его славы, Лукас. Я так счастлива теперь.

— Я не чувствовал себя так хорошо уже Бог знает сколько времени.

— Рада за тебя, очень рада.

Когда я уходила из клиники, встретилась с хирургом, который делал операцию. Он не скрывал своей радости.

— Мистер Лоример оказался таким превосходным пациентом, — поведал он мне. — Он проявил твёрдость характера, и это было самой большой помощью всем нам.

— Не знаем, как и благодарить вас, доктор.

— Награда для меня — успех операции.

Когда я вернулась домой и рассказала обо всём родным, отец заметил, что всё это благодаря тому, что современная медицинская наука продвинулась очень далеко. Тётушка Мод выразила своё удовлетворение способом, который показал мне: она по-прежнему подсчитывает шансы на то, что брак между мной и Лукасом всё-таки будет заключён. И только на кухне я смогла поделиться своей радостью легко и непринужденно.

Мистер Долланд, мудрый и степенный, как всегда, сидел, опираясь локтями о стол, и рассуждал об успехах сегодняшней медицины с гораздо большей заинтересованностью, чем это делал мой отец. Миссис Харлоу романтически вздыхала, из чего я сделала вывод, что мысли этой почтенной женщины двигались в том же направлении, что и у тётушки Мод. Но сейчас это меня почему-то не раздражало.

Потом миссис Харлоу рассказала, что её двоюродной сестре делали операцию по удалению аппендицита, и она чуть не умерла на операционном столе. Мистер Долланд вспомнил какую-то пьесу, в которой одного из героев все считали калекой, не способным даже самостоятельно подняться со стула, а он между тем свободно мог ходить без посторонней помощи и на самом деле оказался убийцей.

Всё было как в добрые старые времена, а чувство тихой радости, которое я теперь испытывала, не посещало меня уже долгое время.

Через день-два после этого, при очередном посещении я рассказала Лукасу о своем посещении родильного дома.

— Но, по крайней мере, — сказала я, — мне удалось выяснить, что перед убийством Космо Мирабель ждала ребёнка и, очевидно, приезжала в Малтон Хаус для того, чтобы сделать там аборт.

— Какой неожиданный поворот принимает это дело! Но каким образом этот факт связан с убийством?

— Не могу сказать.

— Если Мирабель ждала ребёнка от Космо, то всё можно было бы объяснить преждевременными родами… если, конечно, сроки позволяли.

— Сэр Эдвард, разумеется, такие объяснения не счёл бы достаточными.

— Но тогда он уже был при смерти.

— Однако это мог быть и ребёнок Тристана. А когда она собралась замуж за Космо, то решила каким угодно способом избавиться от нежеланной беременности.

— Что ж, звучит правдоподобно. Всё дело представляется мне сильно запутанным. Кроме того, не исключена вероятность того, что ты побывала совершенно в другом месте, никак не связанном с поездкой Мирабель в Лондон. В конце концов, ты располагала только адресом… причём ты его запомнила на слух… да и узнала-то его от Марии.

— Да, боюсь, полученные мною сведения не очень-то нас продвинули вперёд. Но это место показалось мне каким-то зловещим, да и эта миссис Кемпден уж больно заметно разволновалась, когда подумала, что я занимаюсь расследованием её тёмных делишек.

— Ну, она-то как раз так и должна была отреагировать на твоё появление. Ведь сначала она приняла тебя за очередную клиентку.

— У неё был немного обеспокоенный вид, когда она подумала, что я могу работать в газете.

— А как же ей не бояться прессы, коль скоро она занимается незаконным промыслом. Послушай меня, Розетта. Советую тебе отказаться от своих розысков.

— Я обязана всё выяснить, Лукас.

— Ты сама не знаешь, в какое дело можешь влипнуть.

— А как же Саймон?

— Саймон должен вернуться домой и лично заняться решением своих проблем.

— Как же он может вернуться? Ведь его немедленно арестуют.

— У меня такое ощущение, что это дело грозит обернуться для тебя немалыми неприятностями.

— Даже если меня ожидает нечто худшее, я ни секунды не буду колебаться в своей решимости закончить это дело.

— Однако помни, что на пути к разгадке ты можешь столкнуться с весьма опасными людьми. В конце концов, ты расследуешь обстоятельства дела, связанного с убийством. Если ты считаешь, что Саймон к нему не причастен, следовательно, убийцей является кто-то другой, кто, вероятнее всего, и сейчас находится здесь. И что ты думаешь по поводу того, как этот истинный убийца отнесётся к твоему расследованию?

— Он может и не знать, что я занимаюсь этим делом.

— А как насчёт той женщины? Кажется, она не особенно обрадовалась твоему визиту. А если она причастна к незаконным абортам?.. Представляешь, каких денег это стоит? Ты могла своими расспросами поставить её в очень щекотливое положение.

— Да у неё нет даже вывески снаружи. То был обычный родильный дом. Так что всё делается по закону.

— Официальный статус может быть лишь прикрытием. У меня такое ощущение, что тебе лучше остановиться, брось это дело.

— Я обязана доказать невиновность Саймона!

Он пожал плечами.

— Хорошо. Но сообщай мне, как идут дела.

— Я так и делаю, Лукас.

А на следующий день в Лондон приехала Фелисити. Я была несказанно рада её появлению.

— Мне нужно зайти в клинику навестить Лукаса, — сказала она. — Я догадывалась, что и ты будешь в Лондоне в такое время. Ну, как он себя чувствует?

— Выздоровление идёт очень хорошо: Операция закончилась полным успехом. Он так же, как и я, будет рад повидаться с тобой.

— Я приехала к вам прямо с вокзала, — продолжала Фелисити. — Мне подумалось, что лучше всего будет одновременно увидеться с тобой и узнать все новости о Лукасе.

Вошла тётушка Мод и тепло поприветствовала гостью.

— Я прослежу, чтобы тебе немедленно приготовили комнату, — пообещала она.

Фелисити ответила, что намеревалась остановиться в какой-нибудь гостинице.

— Чепуха, — ответила ей тётушка Мод. — Ты должна остановиться у нас. Я пойду и прослежу, чтобы всё приготовили должным образом.

Фелисити улыбнулась мне.

— Всё та же переполненная энергией тётушка Мод!

— Да. Миссис Харлоу говорит, что домашнее хозяйство работает как часы.

— А что это за разговоры о том, что ты стала гувернанткой? Пошла по моим стопам?

— Можно сказать и так.

Фелисити смутилась.

— Нам с тобой о стольком надо поговорить.

— Давай сначала разместим тебя в твоей комнате.

Мы поднялись наверх. Мег заканчивала наводить лоск в комнате. Фелисити обменялась с ней несколькими шутливыми замечаниями, а затем мы остались с ней вдвоём. Я села на кровать, а Фелисити развешивала вещи в гардеробе и кое-что расставляла на полках.

— Скажи мне честно, у Лукаса есть на самом деле какое-нибудь улучшение в самочувствии?

— Да, разумеется. И нет ни малейшего сомнения в этом.

— Я очень рада, что ты уехала из Корнуола.

— Мне необходимо было сделать это.

Она согласно кивнула.

— А теперь расскажи, что побудило тебя стать гувернанткой.

— Ну, в общем, дело в этой девочке. Никто не мог справиться с ней. Это было что-то вроде вызова.

Она недоверчиво посмотрела на меня. И вдруг я поняла, что мне давным-давно следовало бы довериться Фелисити во всём. Я могла рассказать ей абсолютно всё — она ведь была очень изобретательна. Няня Крокет и Лукас уже всё знали, и у меня не было причин скрывать всё от Фелисити и дальше.

Поэтому, взяв с неё обещание, что она сохранит всё в тайне, я поведала Фелисити обо всём.

Она выслушала меня недоверчиво.

— Я думала, что твоё пребывание в серале не более чем фантазия, — сказала она затем, — но теперь…

— Людей и раньше продавали в гаремы, — возразила я. — Такое произошло с Николь. Правда, надо сказать, что такие события происходят не так часто, и обыденным явлением это не назовёшь.

— Но этот Саймон… он что, на самом деле Саймон Пэрриваль?

— Ты помнишь обстоятельства того дела?

— Довольно смутно. В своё время оно вызвало буквально бурю в обществе, не так ли? Но затем как-то вдруг совершенно исчезло из новостей. А ты, значит, абсолютно уверена в его невиновности?

— Да, уверена. Если бы ты, Фелисити… если бы ты знала, что это за человек!

— И вы были одни на этом острове…

— С нами был Лукас… но он не мог ходить. Ему пришлось просто лежать в лодке и следить, не появится ли какой-нибудь парус в море.

— Чертовски похоже на историю Робинзона Крузо.

— Ну, положим, все, кто пережил кораблекрушение и оказался на острове, в чём-то похожи на него.

— И ты… влюбилась в этого… Саймона!

— Между нами возникла сильная… привязанность.

— Вы поделились своими чувствами друг с другом?

Я отрицательно покачала головой.

— Нет… мы не говорили об этом. Надо было побывать там, чтобы всё понять. Все наши помыслы были направлены на то, чтобы выжить в тех условиях. Когда мы оказались на острове, то решили, что обречены. Ведь не было в достатке ни еды, ни питья… а потом нас подобрали, но не было возможности поговорить друг с другом.

— Он расстался с тобой в посольстве, после чего ты вернулась домой, а он продолжает находиться где-то там.

— Если бы он вернулся тогда, его бы немедленно арестовали.

— Да, конечно. И Лукас тоже во всём участвовал… в определённой степени.

Я кивнула.

— Лукас всегда нравился мне, — задумчиво проговорила Фелисити. — А когда он вернулся, на него больно было смотреть. Его всегда переполняла жизнь. Джеймсу он тоже очень нравился. Джеймс говорил, что у Лукаса есть вкус к жизни. Думаю, он любит тебя, Розетта.

— Да, я знаю.

— Он не просил тебя выйти за него замуж?

— Просил, но как-то не очень серьёзно… Я бы даже сказала, слишком легкомысленно.

— Думаю, он может напускать на себя легкомыслие, чтобы скрыть свои самые потаённые мысли и чувства. Ты могла бы многое сделать для него сейчас, да и он, наверное, для тебя тоже. Да, я знаю, ты думаешь, будто не нуждаешься в нём, хотя он нуждается в тебе, но ты ошибаешься: он нужен тебе. Всё, через что вы прошли вместе… Ну ладно, дорогая моя, конечно, ты не смогла бы пережить всё то, что было, и остаться прежней.

— Нет, не смогла бы.

— Лукас был с тобой вместе тогда. Он многое мог бы понять. — Я промолчала. И Фелисити продолжила. — Ты думаешь, что Саймон ведь тоже был там. И между вами возникли особые отношения.

— Это началось раньше, когда он мыл палубу.

— Да, я знаю. Ты ведь рассказывала не об этом. И теперь ты посвятила свою жизнь тому, чтобы доказать его невиновность.

— Я должна это сделать, Фелисити.

— Если бы он вернулся… если бы ты увидела его рядом с Лукасом, тогда ты могла бы всё решить. Лукас по-настоящему чудесный человек.

— Знаю, Фелисити. Я уже поняла это. Перенести такую операцию, когда были опасения, что он может не выдержать её… Я поняла, как много значит для меня его дружба. Знаешь, я призналась ему, что пытаюсь сделать, и он решил помочь мне. Он послал Дика Дювейна на поиски Саймона. Если ему повезёт, он собирался вернуть его домой… Лукас рассчитывал, что, может быть, удастся освободить Саймона за выкуп, как и его самого в своё время. Но так он думал ещё до того, как узнал, что Саймон не может вернуться.

— А ты, разумеется, никогда не успокоишься, если не увидишься с ним вновь. Его образ будет преследовать тебя всю жизнь. Ты постоянно терзалась бы воспоминаниями… и, вполне возможно, придумала бы для себя то, чего в действительности никогда не было.

— Он не может вернуться домой до тех пор, пока не будет доказана его невиновность.

— Но, находясь вдалеке от дома, как он надеется осуществить этот замысел?

— А как он смог бы это доказать, если бы находился в тюрьме в ожидании казни?

— Следовательно, это ты должна найти нужные доказательства.

— Я хочу это сделать. И ни за что не оставлю своих попыток добиться этого.

— Понимаю. Я помню, каким упрямством ты отличалась раньше. — Она рассмеялась. — Кто-то назвал бы это решительностью.

Мы продолжали говорить обо мне. Полагаю, мы снова и снова возвращались всё к той же теме, но Фелисити заявила, что ей это необходимо для того, чтобы составить точную картину тех событий. И это было характерно для неё — целиком вникнуть в мои дела.

— Было бы ещё интересно выяснить, почему сэр Эдвард ввёл его в свою семью, — сказала Фелисити.

— Очевидно, для того, чтобы подтвердить права Саймона как своего сына.

— Звучит убедительно.

— Но странность заключается в том, что сэр Эдвард был строгих правил и придерживался норм традиционной морали.

— Но и те правила имели свои исключения.

— То же самое говорит и Лукас. Но из того, что я слышала о самом сэре Эдварде, можно заключить, что он-то как раз был особенно непреклонен в отношении тех, кто нарушал нормы морали подобным образом.

— Конечно, и, как я уже говорила, так часто бывает, но возможно, что ключ к раскрытию этой тайны надо поискать в обстоятельствах рождения Саймона. Поэтому, узнав, как появился Саймон на свет, мы, возможно, узнаем и имена всех действующих лиц той драмы. Подумай, может быть, тебе удастся вспомнить ещё что-нибудь о рождении Саймона и его детстве.

— Я уже рассказывала тебе об Ангеле. Видишь ли, он даже не мог сказать толком, была ли она его матерью. Для него она была просто Ангелом.

— Ну, это как раз можно объяснить. Полагаю, что это она называла его своим ангелом, как поступают многие матери. Вероятно, этот эпизод относится к его ранним детским воспоминаниям. Потом у него в памяти это слово трансформировалось в её имя. Насколько мне известно, такое часто случается с детьми. Я знаю это по собственному опыту. Была ли она его матерью? Или она была женщиной, которая усыновила его? Это тоже возможно.

— А какое значение это имеет?

— Возможно, что никакого. Но нам это неизвестно, или я не права? А каждая мелочь может иметь очень важное значение в нашем расследовании. Так что ещё тебе известно о его детстве?

— Была ещё какая-то злобная тётка. Её звали тётушка Ада. Саймон боялся её, но когда Ангел умерла, та вознамерилась забрать его к себе. По-видимому, сэр Эдвард догадывался о страхе мальчика и вмешался в это дело. По крайней мере, Саймон запомнил те события именно так.

— А ты ничего не помнишь о той тётке? У неё должна быть ещё фамилия, не просто же она Ада.

— Я знаю только это. Саймон считал, что она была ведьмой, и он с Ангелом как-то был у неё. То место называется Уичес Хоум[3], и, возможно, из-за того, что это был дом той тётки, маленький Саймон и счёл её ведьмой.

— И он ничего не говорил, как выглядело это место?

— Рассказывал, что там был сад, а в Конце сада, по-моему, был какой-то водоём. Да, точно. Вероятно, то была река.

— Это всё?

— Да. Ему, должно быть, не было тогда ещё и пяти лет, потому что в Пэрривале он оказался в возрасте пяти лет.

— Ну, ладно, — проговорила Фелисити. — Итак, у нас есть местность, называемая Уичес Хоум, предположительно, река поблизости от неё и тётка Ада.

— Что же ты можешь предложить?

— Думаю, что мы могли бы попытаться отыскать эту тётку Аду. Непродолжительная беседа с ней могла бы послужить наградой за наши хлопоты.

— Фелисити, ты хочешь сказать, что собираешься…

— У меня появилась одна идея. Почему бы тебе не отправиться вместе со мной, прежде чем ты вернёшься в свой Корнуол, и мы провели бы вместе несколько дней. Джеймс и дети были бы счастливы повидаться с тобой.

— Мне давно пора вернуться к своим обязанностям. Получилось так, что я отсутствовала дольше, чем рассчитывала поначалу.

— Ах, да. Несносный ребёнок. Между прочим, как же с ней будут управляться, пока тебя нет?

— Надеюсь, что хорошо. Но мне, правда, нужно возвращаться. Я не могу отлучаться так надолго, хотя они и очень деликатные люди.

— Несколько лишних дней не составят большой разницы. В любом случае они не уволят тебя. Потому что будут очень рады, когда ты вернёшься.

— Кейт может опять вернуться к своим старым привычкам, от которых, смею надеяться, мне удалось отучить её.

— Если это и случится, то они потом будут больше ценить твой труд. Дело в том, что у меня созрел план. Мы с тобой разузнаем, существует ли место, называемое Уичес Хоум, или другое, но с похожим названием. И там должна быть река или какой-нибудь другой водоём. Этот факт может оказаться полезным для нас.

— Водоёмом может оказаться и пруд в глубине сада. Всё, что нам известно на самом деле, так это женщина по имени Ада из Уичес Хоум. Это довольно похоже на мать Бекета, которая приехала в Англию, зная только два слова «Лондон» и «Гилберт», а потом ходила по городским улицам, выкрикивая имя «Гилберт».

— Рада, что ты помнишь историю, которую я тебе рассказала в своё время.

— Так вот, Лондон — это совсем не Уичес Хоум, найти который будет несравнимо труднее.

— Мне кажется, что Уичес Хоум — это маленькая деревушка, в которой каждый житель прекрасно осведомлён о делах всех других обитателей.

— И где же ты собираешься искать этот Уичес Хоум?

— Давай-ка взглянем на карту.

— Маленькие деревни на картах не обозначены.

Фелисити, казалось, пришла в замешательство, но всего лишь на несколько мгновений. Затем глаза у неё заблестели.

— Есть решение, — проговорила она. — Профессор Хергуд. Вот ответ на твой вопрос.

— Кто он, этот профессор Хергуд?

— Дорогая моя Розетта. Я недаром живу в Оксфорде. Профессор Хергуд — величайший авторитет в области происхождения названий деревень в Англии. Это есть страсть, дело всей его жизни. Если потребуется, он может добраться до «Книги судного дня»[4] и даже дальше. Если в Англии существует место, называемое Уичес Хоум, он обязательно скажет об этом, не успеем мы и глазом моргнуть. Ага, я вижу, твой скептицизм быстро улетучивается. И верь мне, Розетта, профессор Хергуд нам поможет.

Как я была рада, что Фелисити теперь всё известно. Я жестоко корила себя, что не открылась ей раньше.

Фелисити и я отправились в клинику. Лукас постепенно поправлялся и ходил всё лучше и лучше. Он поведал нам, что больше уже не испытывает боль при каждом шаге. Все врачи в клинике были очень рады тому, что выздоровление у мистера Лоримера идёт столь быстро. Но ему всё ещё требовался длительный отдых после упражнений, и домой его могли отпустить не раньше, чем через неделю.

Я рассказала Лукасу, что посвятила Фелисити в свою тайну, и затем мы вместе стали строить различные планы установления местонахождения тётки Ады. Он довольно скептически оценил наши шансы на успех, заявив, что те сведения, которыми мы располагаем, весьма и весьма ненадёжны. Однако на него произвело заметное впечатление упоминание имени профессора Хергуда, о чьей репутации Лукас был довольно наслышан.

Я сказала, что Оксфорд находится по пути, и я могла бы отправиться в Корнуол прямо оттуда. Потом добавила, что больше уже не могу откладывать своё возвращение и должна буду попасть в Пэрриваль, вероятно, за несколько дней до того, как Лукас вернётся в Тренкорн Мэнор.

— На твоём месте я не очень бы надеялся на большой успех в этом новом расследовании, — предостерёг он меня. — Даже если вам повезёт и вы найдёте то место, — а с помощью такого знатока, как профессор Хергуд, это вполне возможно, — вам ещё придётся отыскать тётку Аду.

— Мы знаем, — ответила я, — но хотим всё-таки попытаться.

— Тогда удачи вам, — пожелал он.

На следующий день Фелисити и я отправились в Оксфорд, где меня дружески и тепло встретили Джеймс и дети. Фелисити объяснила Джеймсу, что нам с ней необходимо совершить небольшую поездку, а затем она составит мне компанию по пути в Корнуол, где потом пробудет один-два дня.

Джеймс всегда относился с пониманием к нашей близкой дружбе с Фелисити и никогда не чинил препятствий для наших непродолжительных встреч. Таким образом, всё довольно легко устроилось, и нам осталось решить первую задачу — встретиться с профессором Хергудом, который, узнав о проблеме, с радостью согласился нам помочь.

Он пригласил нас в свой кабинет, полки которого были уставлены толстыми фолиантами. Профессор не смог найти Уичес Хоум, что, собственно, мы и подозревали с самого начала.

— Вы сказали, что это название запомнил мальчик в возрасте около пяти лет. Так вот, надо постараться найти какое-нибудь созвучное, но реальное название. Итак, Уичес Хоум. Давайте теперь смотреть. Так, Уичинг Хилл, Уиллингхем… Уиллин-на-Лайме, Уоднхем. А вот, смотрите-ка: Уиченхолм. Для пятилетнего ребенка звучит почти точно так же, как и Уичес Хоум. Думаю, это самое подходящее по звучанию. Вот ещё: Уиленхелм. Ну, считаю, эти два названия будут самыми подходящими.

— Да, и «холм» по звучанию больше похоже на «хоум», чем «хелм», — заметила я.

— Да, — согласился профессор Хергуд. — Позвольте мне посмотреть поподробнее. Так, Уиченхолм располагается на реке Уичен, но рекой это трудно назвать. Да, это приток, сейчас посмотрим, куда он впадает.

— Приток подходит, — сказала Фелисити. — Мальчик запомнил, что там был просто водоём в конце сада.

— Дайте мне посмотреть, что там, в Уиленхелме. Нет, там рек нет. Он располагается на севере Англии.

— Тогда он не подходит. А где находится Уиченхолм?

— Недалеко от Бата.

Я радостно взглянула на Фелисити.

— Это на западе, — проговорила я. — Уиченхолм подходит гораздо больше.

— Что ж, попытаемся съездить в Уиченхолм, — сказала Фелисити. — А если там нас постигнет неудача мы, возможно, побеспокоим вас еще раз, профессор.

— С радостью помогу вам, — ответил профессор Хергуд. — Я горжусь тем, что могу разыскать любую, даже самую небольшую деревеньку, которая существовала когда-либо в Англии, начиная со времени норманского вторжения, и буду рад, если мне представится возможность доказать это. А теперь позвольте мне ещё раз взглянуть. Ближайший городок к Уинченхолм называется Рипплстон.

— Там есть железная дорога.

— Да, есть. Вокзал находится в Рипплстоне, а до Уиченхолма будет не более мили.

— Мы вам чрезвычайно признательны.

— Пусть удача сопутствует вам в этом деле. И если место окажется не тем, которое вы ищете, не колеблясь возвращайтесь ко мне, и мы попытаемся ещё раз.

Когда мы покидали профессора Хергуда, я почувствовала, что оптимизма у меня прибавилось.

— Вот и всё, — сказала Фелисити. — Теперь мы проедем через Уиченхолм, словно миссис Бекет через Лондон, только звать будем не Гилберта, а Аду.

Мы заказали в Рипплстоне комнату на ночь. Это был небольшой торговый город.

— У нас могут возникнуть трудности с поисками Ады, и, возможно, нам потребуется для этого пара дней, — предположила Фелисити.

Как хорошо иметь рядом такого человека, как она! Я вспомнила, как Фелисити всегда дотошно вникала в любую проблему. И это была лишь одна из особенностей её характера, которая делала её столь действенным компаньоном в делах.

Всё время, проведённое в поезде, мы проговорили, строя планы, как будем разыскивать Аду и что мы скажем ей, если действительно её отыщем. У нас обеих было предчувствие, что нам повезёт, и мы разыщем её — вероятно, немного наивно для нас. Но мы испытывали такое счастье, что снова оказались вместе, словно вновь вернулись прежние дни, когда сердце радовалось всякой мелочи.

Как только поезд прибыл в Рипплстон, мы поселились в гостинице и справились насчет транспорта. Оказалось, что гостиница располагала рессорной двуколкой, и их служащий, по желанию, подвозил постояльцев. Так что этот вопрос был решён быстро.

Мы решили не тратить времени попусту и вскоре уже мчались по дороге в сторону Уиченхолма.

В сотне ярдов от деревни находился постоялый двор, который назывался «Герб Уиченхолма». Мы решили остановиться там и порасспросить тамошних людей в надежде, что хотя бы кто-нибудь слышал о мисс Аде, которая живёт где-то поблизости. Извозчика мы попросили подождать нас на постоялом дворе.

За стойкой мы увидели женщину средних лет, которая разливала пиво и сидр. У неё мы и поинтересовались, не знает ли она кого-нибудь в деревне, кого бы звали Адой. Дама посмотрела на нас так, как будто мы были людьми со странностями, — а может, нам это показалось, — и спросила:

— Ада… а как её фамилия?

— Фамилию её мы, к сожалению, не помним, — ответила Фелисити. — Мы виделись с ней много лет назад и не можем этого вспомнить. Всё, что нам известно, так это её имя — Ада.

Женщина отрицательно покачала головой.

— Она что, часто сюда заходит? Да?

— Не знаем, — ответили мы.

— Ада… — Она вновь покачала головой. — Сюда обычно заходят только мужчины.

— Боюсь, что так, — проговорила Фелисити. — Что ж, спасибо.

Мы покинули постоялый двор и направились в сторону деревушки.

— Ну, ты, наверное, тоже едва ли предполагала, что тётка Ада является завсегдатаем «Герба Уиченхолма», не так ли? — спросила Фелисити.

Деревушка, как и предсказывал нам профессор Хергуд, оказалась совсем небольшой. Поблизости действительно протекала река, на берегу которой стояли дома.

У меня вдруг появилась уверенность, что это то самое место.

По дороге на велосипеде ехал какой-то мужчина. Мы могли бы остановить его, но я вдруг осознала, как и Фелисити, что он мог бы принять нас за сумасшедших, если остановив его, мы начали бы свои расспросы о какой-то неизвестной женщине, которую зовут Ада. Если бы только мы знали её фамилию, насколько правдоподобнее выглядел бы наш интерес к ней.

Внезапно Фелисити проговорила:

— Посмотри-ка, там ведь находится деревенская лавка. Если кто и знает нашей незнакомке, так он наверняка находится там. Время от времени туда заходит каждый житель.

Мы вошли в магазин. Над нашей головой звякнул колокольчик, сигнализируя, что кто-то вошёл в дверь. Внутри остро пахло парафиновым маслом. Магазин был завален товарами самого разного назначения: фрукты, пирожные, бисквиты, хлеб, конфеты в стеклянных банках, овощи, окорока и тушки домашней птицы, пачки писчей бумаги, конверты, липкая бумага для мух и многое-многое другое.

— Да? — прозвучал чей-то голос.

Наши сердца замерли. Это оказалась девочка примерно 14 лет. Лицо её можно было едва разглядеть среди стеклянных банок с конфетами, которыми был завален весь прилавок.

С ней заговорила Фелисити.

— Мы зашли, чтобы расспросить об одной женщине, которую зовут Ада.

Девочка смотрела на нас удивлённо.

— Мы пытаемся разузнать что-нибудь о нашей старой приятельнице, — продолжала между тем Фелисити, — но всё, что помним, так это её имя: Ада. Нам только хотелось бы узнать, может быть, она живёт где-то здесь, поблизости. Полагаю, она могла бы в этом случае изредка заходить в этот магазин, так же, как большинство остальных жителей.

— Что? — запинаясь, выдавила из себя девочка.

— Ты знаешь всех людей в этой округе?

— Нет. Я живу не здесь. Просто я иногда прихожу сюда, чтобы помочь своей тётушке.

— А нельзя ли нам поговорить с ней?

— Тётушка, — позвала та. — Тётя Ада!

Фелисити и я обменялись удивлёнными взглядами.

— Тётя Ада, — прошептала Фелисити.

— Здесь какие-то люди хотят поговорить с вами, — крикнула девочка.

— Секунду, — прозвучал чей-то голос, — уже иду.

Возможно ли это? Неужели наши поиски закончены? Но как только мы увидели ту женщину, то сразу поняли, что этот вариант не подходит. Ни один человек даже по ошибке не мог бы назвать её ведьмой. Эта женщина ни за что на свете не могла быть той тёткой Адой, о которой рассказывал Саймон. Эта была очень полной и своими формами походила на двойной круглый хлеб, с розовым добродушным лицом, неубранными седеющими волосами и очень беспокойными голубыми глазами.

— Так чем я могу быть вам полезна, леди? — спросила она, пристально разглядывая нас.

— У нас к вам довольно странная просьба, — проговорила Фелисити. — Мы разыскиваем одну женщину, которая, по нашему предположению, живёт где-то здесь, поблизости, но, к сожалению, никак не можем вспомнить её фамилию. Всё, что мы знаем о ней, так это её имя: Ада.

— Ну, это не я. Хотя я тоже Ада. Ада Макги — вот моё полное имя.

— У нашей Ады была сестра, которую звали Алиса.

— Алиса? А как фамилия Алисы?

— Понимаете, фамилию Алисы мы тоже не знаем. Знаем только то, что она давно умерла. Нам хотелось бы только узнать, нет ли среди здешних жителей… Вы ведь знаете наверняка почти всех… Нет ли среди них женщины по имени Ада.

У меня создалось впечатление, что наша собеседница принадлежала к тому типу женщин, которые любят посплетничать. И, естественно, её страшно заинтересовали какие-то две незнакомки, явившиеся в её магазин не для того, чтобы купить яблоки, груши или пинту парафинового масла, а потому, что они разыскивают некую Аду.

— Ведь вы знаете почти каждого в Уиченхолме, — проговорила я чуть ли не умоляющим голосом.

— Ну, конечно, большинство из них время от времени заходят сюда. До магазина-то в Рипплстоне довольно далеко.

— Да, могу представить себе.

— Ада, — проговорила эта женщина. — Ну, есть такая Ада Паркер, живёт в Грангейтсе… Правда, она больше уже не Паркер… снова вышла замуж. И это уже в третий раз. Однако мы всегда называем её Адой Паркер. Но, правда, не в лицо — только за глаза. Первым мужем у неё был Джим Паркер. Знаете, тут имя прилипает навечно.

— Возможно, мы зайдём к ней. А другие женщины с таким именем есть ещё?

— Как же, есть еще мисс Феррерс. Я слышала от кого-то, что её зовут Ада. Я помню всех, кого зовут Ада. Знаете, ведь я одна из них. Правда, сама я никогда не слышала, чтобы её называли Адой, но мне говорили, что именно так её зовут.

— Да, я понимаю, почему вы помните это имя. Думаю, нам повезло, что мы зашли к вам.

— Что ж, конечно, буду рада, если смогла помочь вам отыскать вашу приятельницу. Ада… Да, я уверена, что мисс Феррерс зовут Адой. Где-то я слышала об этом. Она живёт одна, ни во что не вмешивается. Считает, что она выше, чем все мы, живущие здесь. Уверена, что так она и думает о нас, во всех отношениях.

— А была ли у неё сестра, не помните?

— Точно не могла бы сказать. Она сама уж столько лет живёт в том коттедже. А вот сестру её не помню. Там у неё маленькая чудная усадьба, и она сделала из неё ну прямо картинку. Рябиновый коттедж называется, из-за деревьев, которые растут снаружи дома.

— Вы так нам помогли. Спасибо вам огромное, — поблагодарила женщину Фелисити.

— Ну, надеюсь, вы найдёте всё, за чем приехали.

— До свиданья, — попрощались мы с хозяйкой и направились к выходу.

Колокольчик вновь звякнул, и мы оказались на улице.

— Наверное, нам следовало бы что-нибудь купить у неё, — сказала я. — Она была так обходительна с нами.

— Думаю, она и не рассчитывала на это. Просто ей доставила удовольствие беседа с нами. Считаю, что нам следует сейчас воздержаться от посещения любвеобильной миссис Паркер и зайти к ней в том случае, если нам не повезет с леди из Рябинового коттеджа. У меня такое ощущение, что у нашей тётки Ады никак не могло быть трёх мужей.

— Взгляни, — обратилась я к Фелисити. — Дома отдаляются от берега.

Мы прошли по улице, на которой, как нам показалось, и располагался весь Уиченхолм, но Рябинового коттеджа не нашли. Мы остановились в замешательстве, оглядываясь вокруг. Затем увидели какой-то дом, который находился на некотором отдалении от остальных, и — к нашей радости — рябиновые деревья вокруг.

— Так и есть, она должна жить отдельно от других, — сказала Фелисити. — Вспомни, ведь она считает себя «выше остальных». Могу представить, какую грозную даму мы встретим.

— Саймон был о ней такого же мнения.

— Пойдём, давай затравим зверя в его логове.

— Ради Бога, что мы скажем ей? Не вы ли случайно тётя Ада? Нет ли у вас племянника Саймона? Как начать разговор с таким человеком, как она?

— С хозяйкой магазина мы ведь смогли поговорить.

— Полагаю, что здесь нас ждёт совершенно иной приём.

Я смело взялась за медный молоток и с отчаянной решимостью громко постучала в дверь. Стук эхом разнёсся по всему дому. Наступила тишина, а затем открылась дверь.

И вот она стояла перед нами — высокая и худая, с седыми волосами, собранными в строгий тугой пучок на затылке. Глаза за толстыми стёклами очков смотрели пристально и настороженно. Белая накрахмаленная блузка доходила у неё до подбородка и застёгивалась костяными булавками. С шеи свешивалась золотая цепочка — как я предположила — от часов, спрятанных за корсажем.

— Пожалуйста, простите нас за вторжение, — произнесла я. — Миссис Макги из магазина уверяла нас, что мы найдём вас здесь.

— Да? — холодно спросила она.

Фелисити взяла дело в свои руки.

— Мы пытаемся отыскать даму по имени Ада, но, к величайшему сожалению, нам не известна её фамилия. Миссис Макги сообщила, что вы — мисс Ада Феррерс, и нам хотелось бы выяснить, не являетесь ли вы тем лицом, которое мы разыскиваем.

— Боюсь, мы с вами не знакомы.

— Нет, не знакомы. Но скажите, не было ли у вас сестры по имени Алиса, у которой был сын по имени Саймон!

Я заметила, как дрогнули у неё веки за стёклами очков, как немного изменился цвет её лица, и поняла, что перед нами стоит именно та тётка Ада, которую мы ищем.

Её немедленно охватила подозрительность.

— Вы из газеты? — спросила она. — Они нашли его, да! Ох… всё опять начинается заново.

— Мисс Феррерс, мы не из газеты. Разрешите нам войти в дом, и тогда мы всё вам объясним. Мы пытаемся доказать невиновность вашего племянника.

Она заколебалась. Потом нерешительно отступила, оставив дверь открытой, чтобы мы могли войти в дом.

Прихожая была маленькой, но очень опрятной. В ней находилась вешалка, на которой висело твидовое пальто и фетровая шляпка — очевидно, её. Там стоял маленький столик с медной чашей и вазой с цветами.

Миссис Феррерс открыла другую дверь, и мы прошли в гостиную, в которой пахло мебельной полировочной пастой.

— Присаживайтесь, — предложила она. Ада Феррерс также села и обратила на нас свой взор. — Где же он? — спросила она.

— Нам это неизвестно, — ответила я. — Должна только сказать, что он был на корабле. Я также была на том судне. Мы потерпели кораблекрушение, и мне с Саймоном удалось уцелеть. Он спас мне жизнь… и ещё одному мужчине. Потом нас доставили в Турцию, и там я потеряла его из вида. Но в течение некоторого времени мы были вместе, и Саймон всё рассказал мне. Я уверена в том, что он не виновен ни в чём, и как раз сейчас пытаюсь доказать это. Поэтому я хочу встретиться со всеми, кто может сообщить мне хоть что-нибудь о его жизни, всё, что могло бы быть полезным…

— Как вы можете доказать, что он не совершал того ужасного преступления?

— Пока не знаю, но обязательно постараюсь сделать это.

— Ну, хорошо, а от меня вы что хотите? И потом, вы точно не из газеты?

— Уверяю вас, что нет. Моё имя Розетта Крэнли. Возможно, вы читали о моём спасении в газетах. Когда я вернулась домой, об этом что-то написали в прессе.

— А не было ли вместе с вами мужчины, который то ли хромал, то ли страдал каким-то другим недугом?

— Да, он тоже был с нами.

Она нахмурила брови, всё ещё не до конца доверяя нам.

— Не знаю, — проговорила мисс Феррерс, — всё это кажется мне довольно странным. И я уже достаточно натерпелась от этого. Поэтому не желаю больше слышать ни слова. Я знала, что нечто подобное должно случиться с самого его рождения.

— Вы хотите сказать, когда… он был ещё ребёнком?

Она согласно кивнула.

— Ему лучше было бы жить у меня. Я согласилась бы забрать его к себе. Но не потому, что хотела ребёнка. Никогда не имела дел с детьми, но кто-то должен был позаботиться о нём, а она как-никак доводилась мне сестрой. Нас было только двое на всём белом свете. И как она умудрилась ввязаться в такую историю?

— Это как раз то, что могло бы очень помочь нам, — сказала я, пытаясь разговорить мисс Феррерс. — Если бы мы смогли проследить всю жизнь Саймона с самого начала…

— А каким образом это могло бы доказать его невиновность в преступлении?

— Мы надеемся, что такие сведения могли бы помочь. Обстоятельства дела таковы, что нельзя упускать из виду даже мелочи. Я очень хорошо узнала его. Мы вместе с ним побывали в самых серьёзных переделках. Сначала совершили побег на лодке, потом долго плыли к острову, к необитаемому острову. Все эти ужасные приключения мы пережили вместе. И очень хорошо узнали друг друга. Поэтому я совершенно уверена в том, что Саймон не мог никого убить.

— Но ведь его поймали с поличным.

— А я считаю, что всё было специально подстроено.

— И кто же это мог сделать?

— Как раз это нам и предстоит выяснить. Я нуждаюсь в вашей помощи. Пожалуйста, мисс Феррерс, ведь он доводится вам племянником. И вы хотите ему помочь, разве нет?

— Но я не представляю даже, как я могу помочь. После того, как Саймона забрали, я его в глаза не видела.

— Его забрал сэр Эдвард.

Она кивнула в ответ.

— Скажите, а почему сэр Эдвард забрал его?

Мисс Феррерс сначала помолчала, а затем произнесла:

— Ну, хорошо. Я расскажу вам всё с самого начала. Алиса была очень хороша собой. Каждый сказал бы это, увидев её. Но в известном смысле это стало её проклятием. Если бы она не была так прелестна, этой беды никогда не случилось бы с ней. Алиса была простодушной, кроткой. Имела мягкий характер, любящее сердце, ну и всё такое… но начисто была лишена рассудительности. Наш отец владел чудесным постоялым двором по ту сторону Бата. Это было очень доходное место. Алиса и я обычно помогали обслуживать гостей. И вот как-то вечером на постоялый двор прибыл Эдвард Пэрриваль. Он увидел Алису и после этого стал приезжать туда регулярно. Я предостерегала её. Говорила: «Не жди от него ничего хорошего». Ведь она могла выйти замуж за Джона Хьюрелла, у которого была огромная ферма. Он хотел жениться на Алисе. Так нет же, нужно было появиться этому сэру Эдварду.

Я взглянула на Фелисити. История взаимоотношений Алисы и сэра Эдварда развивалась именно так, как мы и предполагали. Добропорядочный мужчина сворачивает с пути истинного и увлекается простой девушкой и, как это обычно бывает, в конце концов раскаивается в этом.

— Я не уставала раз за разом повторять ей: «Не жди от него ничего хорошего. Он добьётся, чего хочет, а затем распрощается с тобой навсегда. Только так и заканчивается подобная любовь. Пойми, этот человек не для тебя. Мужчины с таким происхождением никогда не женятся на дочерях владельцев постоялых дворов». Видели бы вы, что это был за человек! Истинный джентльмен, которых мы только изредка принимали на нашем постоялом дворе. Он и в ту ночь заехал к нам совершенно случайно, так как у него лошадь захромала, или что-то ещё с ней случилось. А иначе он ни за что на свете не оказался бы в таком месте, как наш постоялый двор. Но потом-то он приезжал чуть ли не каждый день, но это из-за Алисы, конечно.

Бывало, она скажет: «Он не такой. Он хочет жениться на мне». А я ей: «Выходи замуж, но только не за него. С ним ты пропадёшь ни за грош. Вот чем обернётся твоё замужество». Но она не слушала меня, и дело повернулось так, что она оказалась кругом права. Они поженились. Я могу засвидетельствовать это. Бракосочетание происходило в церкви, хотя очень скромно. Больше он никак не хотел отмечать это событие. Но женаты они были законным образом. Я была там, поэтому я знаю это точно.

— Так они были женаты, — проговорила я. — Но ведь…

— Да, они состояли в законном браке. Мы с сестрой были воспитаны в строгости. Алиса никогда не связала бы свою судьбу с ним, если бы не были соблюдены все нормы. Да и он тоже не согласился бы на это. Ведь Эдвард Пэрриваль был очень набожным человеком. И он заставил Алису поверить в это. Ах, мы обязаны были ходить в церковь каждое воскресенье. На этом всегда настаивал наш отец. Но у этого сэра Эдварда отношение к церкви было ещё более серьёзным.

— Так они действительно были женаты?

— Да, на самом деле, и притом брак их был самым законным. Эдвард поселил Алису в чудесном маленьком домике, куда он приезжал время от времени. Приезжал он регулярно. Я всё интересовалась у сестры: «А куда же это он уезжает от тебя?» И Алиса рассказала. «Ах, он всё-всё объяснил мне. У Эдварда есть огромный дом в Корнуоле. Он принадлежит его семье уже многие годы. Но Эдвард говорит, что этот дом не понравится мне, да и он не хочет, чтобы я жила там» Алиса была девушкой, которая не любила задавать много лишних вопросов. Её сердцу было милее, когда кругом царит мир. Поэтому ответ Эдварда её вполне удовлетворил. А когда возникала какая-нибудь проблема, она и слышать об этом не хотела. Вот как оно было на самом деле. Он приезжает навестить её, и тогда они становятся похожими на вполне благополучную супружескую пару. Но потом он вновь уезжал на какое-то время. А затем на свет появился этот мальчик.

— Понимаю, — сказала я. — И когда ему исполнилось пять лет, Алиса умерла.

Мисс Феррерс кивнула.

— Возник вопрос, как быть с Саймоном. Я полагала, что мальчик должен жить со мной, потому что Алиса доводилась мне родной сестрой. Правда, я не знала, как устрою свою жизнь с ребёнком. Отец умер примерно за год до этих событий. Ему с самого начала был не по душе этот брак, хотя он тоже присутствовал в церкви на бракосочетании и убедился, что всё оформлено законным образом, и этому Эдварду никогда не удастся ограничить Алису в правах своей законной супруги. Она была обеспечена лучше, чем кто-либо из нас, и, без сомнения, отец считал, что Алиса не будет нуждаться. Поэтому, когда он умер, то всё своё имущество он оставил мне. Отец говорил, что об Алисе и так хорошо позаботятся. Мне достался этот коттедж. Алиса однажды приходила сюда вместе с мальчиком.

— Да, — согласилась я. — Саймон рассказывал мне об этом месте. Только поэтому нам и удалось разыскать вас.

— Ну и вот, вышло так, что однажды сообщили, будто убит сын сэра Эдварда. Тогда-то я только и узнала, что этот Эдвард был сэром. Поначалу я думала, что он просто обманул нашу Алису, и когда он сочетался браком в церкви с моей сестрой, то был уже на самом деле женат на ком-то. Но потом в газетах стали много писать об этой семье, и выходило так, что сэр Эдвард Пэрриваль сочетался браком с мисс Джессикой Аркрайт уже после того, как он был женат на нашей Алисе. Убитый старший сын сэра Эдварда был на год или даже больше моложе, чем Саймон. Всё это очень подозрительно, подумала тогда я. Но на самом деле дело было ясным, как день. Алиса должна была считаться его законной супругой, а та, другая женщина, не имела права на титул: настоящей леди Пэрриваль следовало признать нашу Алису. А тех двух сыновей, которые у него появились на свет от той женщины, нужно было объявить незаконнорожденными. Их, а никак не Саймона. За этим крылась какая-то тайна, я натерпелась бед от этого дела и больше уже не хотела о нём слышать. Вы мне не верите, да?

— Что вы, конечно верим.

— Так вот, у меня есть доказательство тому, что я вам рассказала. Я сохранила свидетельство о браке, которое им выдали. Ещё тогда я говорила Алисе: «Этот документ ты должна всегда держать при себе». Она же очень беззаботно относилась к таким вещам. Но я уже тогда подумывала о том, что вся эта история с самого начала выглядит довольно странно. Обычно мужья не уезжают подобным образом из дома и не оставляют своих жён одних, по крайней мере до тех пор, пока не захотят сбежать от них навсегда. Поэтому я буквально заставила её проявить здравомыслие и сохранить свидетельство о браке. Нельзя сказать, что он собирался покинуть её. Потому что, когда Алиса умерла, он искренне опечалился. Ну, а после смерти сестры я бережно хранила этот документ. Я покажу его вам.

— Неужели?

— Разумеется, покажу. Моя сестра имела законного мужа, и никто не смеет усомниться в этом. Я держу свидетельство наверху.

Когда мы остались с Фелисити вдвоём, она сказала мне:

— Мы и не предполагали такого.

— Да, согласна с тобой.

— Весь её рассказ кажется невероятным. Чтобы такой столп церкви совершил грех двоежёнства?!

— Если это свидетельство имеет законную силу…

— Скорее всего, это так. Ведь мисс Феррерс сказала, что присутствовала на церемонии бракосочетания. А она не тот человек, кто выдаёт желаемое за действительное.

— А нет ли у неё желания предпринять меры для защиты чести своей сестры?

Тут в гостиную вошла мисс Феррерс, гордо и с достоинством потрясая документом.

Мы внимательно рассмотрели его. Не было ни малейших сомнений, что документ подлинный.

— Полагаю, — сказала я, — что злоумышленником был кто-то из тех, кто знал о первом браке с сэром Эдвардом и о том, что Саймон — законный наследник имущества! и титула своего отца. Это и послужило мотивом преступления.

— Но ведь не он совершил убийство?

— Нет, но он оказался соучастником.

— Так ты считаешь, что кто-то специально подстроил всё так, чтобы сразу избавиться и от старшего сына сэра Эдварда и от Саймона?

— Возможно и так. Для дела было бы очень хорошо, если бы у нас на руках было это свидетельство о браке.

Но в этот же момент я поняла, что мисс Феррерс ни при каких обстоятельствах не позволит забрать у неё этот документ.

— Вы можете найти соответствующую запись в церковных книгах, — проговорила она. — Они сочетались браком в церкви святого Ботольфа в Хедингли, что рядом с Батом. Ведь вы правда верите в то, что Саймон не виновен, да?

— Да, — заверила я её.

— Это разбило бы сердце Алисы, — вздохнула она. — Я рада, что сестра не дожила до того дня, когда случилось это убийство. Но с другой стороны, если бы она была жива, Саймон никогда не оказался бы в доме Эдварда Пэрриваля. Алиса ни за что не разрешила бы сэру Эдварду забрать у неё сына. Она любила мальчика без памяти.

— Вы очень помогли нам, — сказала я мисс Феррерс. — Не могу выразить, как я признательна вам.

— Если вы защитите его имя…

— Я попытаюсь это сделать. И обещаю, что не пожалею для этого сил…

Она настояла на том, чтобы мы с Фелисити выпили по чашке чая. Пока мы пили чай, мисс Феррерс рассказывала о давних событиях, повторяя и то, что поведала нам ранее. Но мы уже получили представление о той любви, которую она питала к Алисе. И любовь эта была подлинной, несмотря на легкое высокомерие, с которым мисс Феррерс относилась к своей сестре. Алиса была мягкой, слишком доверчивой, влюбилась безумно, верила всему, что ей говорили. Но Алиса была дорогой её сестрой, ближе которой у Ады Феррерс не было никого на свете ни до, ни после смерти последней.

Я была очень рада, что нам удалось убедить мисс Феррерс в нашей искренности.

Итак, мы покинули Рябиновый коттедж, твёрдо уверенные в том, что сэр Эдвард Пэрриваль был женат на Алисе Феррерс, а дата на свидетельстве об их браке ясно показывала, что он был заключён до того, как состоялось бракосочетание сэра Эдварда с нынешней вдовствующей леди Пэрриваль.

Глава 9 Схватка в кустах

В ту ночь я и Фелисити без умолку говорили и говорили о нашем открытии. Оно превосходило наши самые фантастические ожидания.

— Я всё ещё не могу поверить в это! — сказала я. — Как мог сэр Эдвард, обладая столь строгими моральными принципами, решиться на двоежёнство, прижить двух сыновей в незаконном браке, выдавая их за законнорожденных, а законного сына хоть и взять в дом, но относиться к нему, как к парии?

— Мы должны помнить, что он хотел, чтобы у мальчика была возможность пробиться в жизни.

— Бедный Саймон!

— Ну, у него была твоя няня Крокет.

— И как трудно было ему жить, если бы её не было.

— Может быть, тогда ему повезло бы в чём-нибудь другом. Однако почему же сэр Эдвард не только нарушил закон, но и поступился своими строгими религиозными принципами?

— Думаю, я могла бы сделать одно предположение. Видишь ли, в семье Пэрриваль существует давняя традиция. Старый дом является основой семьи. Однако поместье пришло в упадок, и сэр Эдвард начал испытывать финансовые трудности. Он ни за что не привёз бы Алису в Пэрриваль. Как бы сильно он ни любил её, сэр Эдвард не мог не понимать, что она никогда не сможет стать настоящей владелицей поместья, дамой из высшего света. Ты знаешь, как сильны у них были семейные традиции. Осмелюсь предположить, что он и воспитывался в таком духе, что величие семьи Пэрриваль — самое важное в этом мире. Столетия сменяли друг друга, а члены этой семьи свято чтили этот завет. Поэтому и для Эдварда главным было сохранить Пэрриваль. Далее на сцену выходит какой-нибудь стальной фабрикант или владелец шахт — в общем, не важно, откуда у него деньги, — из Йоркшира. Он может предоставить требуемую сумму денег, необходимую для приведения в порядок поместья и дома. Таким образом, финансовые проблемы Эдварда успешно разрешены. Но, разумеется, надо чем-то заплатить. А плата — брак с дочерью этого денежного мешка.

— Но к сэру Эдварду все эти рассуждения не относятся. Ведь он уже был женат на крошке Алисе.

— Да, был, но кто, спрашивается, об этом знал? Только несколько человек, которые жили в той округе. Алиса была кроткой и послушной женщиной. Она верила всему, что ей говорил сэр Эдвард! С ней не возникнет никаких проблем, даже если она узнает, что случилось, но она об этом так и не узнала. Сэр Эдвард надеялся, что ему удастся скрыть свой второй брак, и действительно, всё проходит гладко. Могу допустить, что этот обман дался ему нелегко. Но другого пути спасти Пэрриваль просто не было. А ведь он всегда воспитывался так, чтобы верить, что первая его обязанность — это соблюдение семейной традиции, сохранение чести семьи. Можешь представить себе, какие муки терзали его душу. Он обязан сохранить дом. Семья должна продолжать придерживаться того образа жизни, который считался достойным в их кругу. Алиса не может превратиться в светскую даму. Он без памяти любит Алису, любит настолько, что даже женится на ней. Но такая женщина, как она, не может быть женой сэра Пэрриваля. Так что понятно, как всё это случилось.

— Всё, что ты сказала, звучит очень правдоподобно.

— Думаю, что сэр Эдвард не мог умереть, оставив такой грех на своей совести. Полагаю, что когда он был уже при смерти, то мог признаться в нём. А рассказать всё он мог только одному человеку, тому, кого это касалось более всего… может быть, женщине, которая думала, что является его женой? Только представь себе: «Я не могу умереть так. Я должен сейчас же сказать тебе всю правду. Моим законным наследником является Саймон, тот мальчик, которого я привёз в этот дом. Я сочетался законным браком с его матерью, и поэтому мой брак с тобой на самом деле незаконен». Вот как это, по-видимому, произошло. Мария говорила, что слышала, как они жестоко бранились, а затем леди Пэрриваль очень странно вела себя во время смерти супруга. А причиной наверняка было признание сэра Эдварда.

— И ты думаешь, что она была соучастницей убийства? Но ведь трудно предположить, чтобы она убила собственного сына лишь для того, чтобы добиться обвинения Саймона.

— Разумеется, она не причастна к убийству. Что она могла сделать, так это поговорить со своим сыном. Как думаешь, могла? Или, возможно, со своими сыновьями разговаривал сам сэр Эдвард. Ну да, разумеется, ведь их это касалось прежде всего, если, конечно, не считать леди Пэрриваль.

— Но ведь убили Космо.

— И я всегда была убеждена, что убийцей был Тристан. Он мог убить Космо, чтобы завладеть титулом, состоянием и… Мирабель, наконец. Только представь себе, что он должен был чувствовать, когда ему суждено было остаться на вторых ролях и ни с чем.

— Лукас находился в таком же положении.

— Да, но ведь ещё до того несчастного случая он заявил о том, что хочет оставить дом.

— И у него были неплохие шансы сделать военную карьеру.

— Да, но он оставил её, много путешествовал и вёл довольно беспокойный образ жизни. Картина теперь представляется мне более ясной. Я всегда думала, что Тристан каким-то образом причастен к убийству. Он был готов на всё, чтобы выиграть. Да ещё страстная любовь к Мирабель. Уж очень поспешно она вышла замуж за Тристана после убийства Космо.

— А как насчёт ребёнка, от которого она, по-твоему, избавилась?

— Это мне не понятно. Там всё слишком запутано, но, по крайней мере, если Тристан был осведомлён о том, что законным наследником его отца является Саймон, он бы захотел убрать его со своего пути. Итак, он убивает Космо, но подстраивает всё так, чтобы подозрение пало на Саймона. Таким образом оба претендента на наследство убираются с его дороги. Потом умирает сэр Эдвард, и теперь никто не скажет, что Тристан не является законным наследником.

— Но всё это подозрения, — проговорила Фелисити. — А как ты собираешься доказать это?

— Не знаю… пока. Но нам удалось сделать громадный шаг вперёд, и это благодаря тебе, Фелисити. Думаю, мне станет ясно, как поступать, когда придёт время действовать.

— А пока?..

— Я поговорю с Лукасом, когда увижусь с ним, и расскажу, что нам удалось узнать. Ты знаешь, он очень проницателен. И наверняка предложит, какой шаг сделать следующим. О чём-то я думала, что тревожит меня… Ах, да. Леди Пэрриваль — вдовствующая леди Пэрриваль — что-то всё время ищет в покоях сэра Эдварда. По ночам зажигает свечи, вернее, зажигала, пока Мария не отобрала у нее спички, дабы та не спалила дом, и бродит по комнатам, заглядывая в каждый уголок. Что она ищет, как ты думаешь?

— Простое логическое заключение указывает на то, что она разыскивает завещание.

— Точно. Запись последней воли сэра Эдварда Пэрриваля, в которой сообщается о том, что Саймон является его законным сыном и наследником. Он не мог сойти в могилу, оставив такой грех на своей совести.

— Итак, для того, чтобы очистить собственную душу, он обрекает тех, кто годами считал себя членами его семьи, на смятение, панику и хаос.

Я кивнула.

— Он понимает, что если кто-то — он или она — доберётся до завещания в то время, когда он будет слишком болен, чтобы следить за происходящими в доме событиями, оно неминуемо будет уничтожено. Поэтому сэр Эдвард прячет завещание, намереваясь, если выпадет подходящий случай, передать его поверенному или кому-то другому, кому он смог бы довериться. Теперь леди Пэрриваль знает, что завещание существует. Она обязательно должна разыскать его и уничтожить для благополучия своих сыновей, которые в противном случае останутся ни с чем. Она не вполне понимает, что происходит, но твёрдо знает, что завещание существует. Поэтому она и бродит по ночам, разыскивая пропавшую бумагу.

— Хм. Звучит убедительно.

— Я часто навещаю леди Пэрриваль. И, может быть, мне представится подходящий случай…

— Тебе лучше вести себя осторожнее.

— Тоже мне советует и Лукас.

— Если то, что ты говоришь, правда и Тристан совершил убийство, он, не колеблясь, может сделать это снова. Поэтому все люди, которые знают слишком много, могут подвергаться опасности.

— Я буду настороже.

— Я серьёзно предостерегаю тебя, Розетта. И буду беспокоиться за тебя.

— Не стоит. Постараюсь быть осторожнее. Они ничего не подозревают. Я ведь только гувернантка.

— Но не обычная гувернантка.

— Да нет, я на самом деле гувернантка. Так случилось, что я нашла способ, как управляться с Кейт лучше других.

— Ну, ладно, только не совершай опрометчивых поступков.

— Обещаю тебе.

— А теперь, полагаю, нам лучше всего поспать.

— Фелисити, не могу сказать, как я благодарна тебе за твою помощь.

— Ах, это просто интересно мне. Как и всякий человек, я люблю тайны.

— Одним из самых чудесных событий в моей жизни было то, что ты пришла к нам в дом, чтобы учить меня.

— Ну, ладно, на этой счастливой ноте пожелаем друг Другу доброй ночи.

Когда я прибыла в Корнуол, Кейт поздоровалась со мной довольно угрюмо.

— Вас не было слишком долго, — сказала она.

— Ну, на самом деле не так уж долго. Просто я встретила подругу, которая раньше была моей гувернанткой.

Я уже рассказала ей о том, как Фелисити появилась в нашем доме, как я представляла её страшным великаном, как все полюбили её у нас на кухне, как она присоединялась к нам, когда мы обедали.

Настроение Кейт сразу изменилось. Она действительно была рада моему возвращению.

— А мистер Долланд изображал колокола?

— Да.

— Я хочу, чтобы вы повезли меня туда.

— Повезу, когда-нибудь…

— Когда-нибудь, когда-нибудь, — передразнила она меня. — Я не хочу когда-нибудь. Я хочу сейчас. Вы ведь обещали, что возьмёте меня с собой.

Я была очень рада, когда смогла, наконец, вернуться в свою комнату. Мне хотелось обдумать всё, что произошло за эти дни. Я была уверена в том, что мы с Фелисити построили правильную схему происшедших событий. У меня в голове была такая ясная картина случившегося! Сэр Эдвард, находясь при смерти, сделал своё страшное признание. Если предположить, что Тристан убил Космо и подстроил всё так, чтобы подозрение в убийстве пало на Саймона, тогда о предыдущем браке сэра Эдварда никто не знает и не захочет узнавать. Всё это останется между Тристаном и его матерью. Он, конечно, полностью уверен в том, что та будет хранить молчание. Потому что ей не захочется, чтобы кто-нибудь узнал о том, что хотя она и жила с сэром Эдвардом, родив ему двух сыновей, на самом деле его законной женой не является.

Каким же образом могла открыться правда? Как можно было бы снять подозрение с Саймона? Имелось свидетельство, которое хранится у мисс Ады Феррерс. Затем имеется соответствующая запись в книгах церкви святого Ботольфа. Но ведь даже в том случае, если будет доказано, что Саймон является законным наследником состояния семьи Пэрривалей, подозрение в убийстве этим не снять. Даже когда отыщется завещание сэра Эдварда — если оно существует, — этого будет недостаточно.

Я чувствовала, что мои рассуждения зашли в тупик. Нам стало известно много тайн, мы определили мотивы убийства, но не установили личности убийцы.

И все же, если бы мне каким-то образом удалось всё-таки отыскать тот документ…

Сэр Эдвард мог передвигаться с большим трудом. Это понятно. Следовательно, завещание должно находиться в его комнате. Где вероятнее всего он мог спрятать его?

Я была всё более и более уверена в том, что как раз этот документ и разыскивает леди Пэрриваль. Попытаюсь отыскать его и я. Пусть это и будет моим следующим приключением. Нужно дождаться удобного случая, чтобы незаметно пробраться в ту комнату… скорее всего, когда леди Пэрриваль будет спать, а Марии по какой-либо причине там не окажется. Если у меня на руках будет завещание сэра Эдварда, тогда я, по крайней мере, смогу доказать мотивы совершённого тогда преступления.

На следующий день я отправилась навестить леди Пэрриваль. Она спала, но Мария была на месте.

— Очень рада, что вы вернулись, — проговорила Мария, увидев меня. — Понимаете, большую часть дня её милость спит. Вот так и живём теперь. Пока вы находились в отъезде, её довольно часто навещал майор. — Она подмигнула мне с многозначительным видом. — Да, её милость всегда испытывала слабость к нему.

— Даже когда он женился на её лучшей подруге.

— Да. Возможно, сама она и согласилась бы выйти за него замуж, но старик Джо Аркрайт был тяжелым человеком, когда дело касалось денег. После того, как её отец положил всему конец, она разочаровалась в любви. Потом её милость, конечно, вышла замуж за сэра Эдварда. Это было как раз то, чего хотел её отец. Ну, а какой резон… Там — сэр Эдвард, титул, а Джесси принесла деньги. Чего только люди не сделают ради денег!

Я ушла, а в ушах у меня звучали её слова.

Это было для меня откровением… «Чего только люди не сделают ради денег!»

Прошло два дня, и мне всё-таки представился подходящий случай. В тот раз я поднялась наверх, чтобы навестить леди Пэрриваль. Марии в комнате не оказалось, а её милость сидела в своём кресле и тихо похрапывала.

Сердце у меня часто забилось, когда я выскользнула из комнаты леди Пэрриваль и направилась в ту, в которой, как я знала, провёл последние дни своей жизни сэр Эдвард.

Там я увидела большую кровать с пологом на четырех столбиках, рядом стоял стол, на котором лежала огромная Библия в кожаном переплёте с медными застёжками.

Я оглядела комнату. Куда он, вероятнее всего, мог бы положить вещь, которую захотел спрятать? А почему он захотел спрятать эту вещь? Потому что не доверял женщине, которая многие годы считала себя его законной супругой.

У окна в этой комнате стоял платяной шкаф. Я подошла к нему и открыла дверцы. Внутри находилась какая-то одежда и жестяная коробка. Я взяла эту коробку в руки, но она оказалась запертой.

Мне было бы интересно узнать, что находится внутри, но открыть коробку я оказалась не в силах. А кроме того, всякий, кто искал бы завещание, прежде всего посмотрел бы в коробке. Я была почти уверена в том, что этот некто открывал коробку и исследовал её содержимое после смерти сэра Эдварда.

На какое-то мгновение я замерла у окна и заглянула в окна своей комнаты. И как раз в этот момент заметила, как во двор входил майор. Он посмотрел вверх, и в то же мгновение я отпрянула от окна. Я не знала, заметил он моё присутствие в этой комнате или нет. Думаю, что, скорее всего, нет. Но следовало спешить. Мне нужно было не медля покинуть эту комнату. Ведь он наверняка явился сюда с очередным визитом к леди Пэрриваль.

Когда я вышла из комнаты сэра Эдварда, Марии ещё не было, а её милость всё так же спала в своём кресле. Я торопливо спустилась вниз и была уже в зале, когда в него вошёл майор Даррел.

— Добрый день, мисс Крэнли, — поздоровался он со мной. — Что за прелесть сегодня погода.

Я согласилась с ним.

— Уверен, что вы удачно съездили в Лондон.

— О да, благодарю вас. Я ведь так долго не виделась со своими родными.

— И я слышал, что выздоровление мистера Лоримера проходит весьма успешно.

— Да, это так.

— Тогда всё чудесно.

Майор ласково улыбнулся мне и стал подниматься наверх, к леди Пэрриваль.

И вот наступил следующий день. Всё утро мы с Кейт посвятили её урокам, которые проходили довольно плодотворно. Я продолжала обдумывать те сведения, которые мне удалось узнать в последнее время, и приходила в отчаяние, не зная, что делать дальше. Я придавала большое значение поискам завещания сэра Эдварда, но ведь даже если мне удастся прочесть его, что там может быть нового помимо того, что нам и так известно?

Мне хотелось остаться одной, чтобы хорошенько всё обдумать. Как можно скорее надо связаться с Лукасом. Вскоре он должен вернуться домой. Я предполагала, что сразу после возвращения он будет сильно утомлён дорогой, но я буквально сгорала от нетерпения поделиться с ним добытыми мной сведениями.

Однако желание уединиться было просто непреодолимым. Мне нужно было хорошенько всё обдумать в одиночестве. Я воспользовалась возможностью выскользнуть из дома так, чтобы меня не заметила Кейт, которая, конечно же, захотела бы пойти со мной, и стала поспешно удаляться. А когда добралась до Вдовьего дома, увидела майора.

— О, здравствуйте, мисс Крэнли, — окликнул он меня. — Рад видеть вас. Хорошо выглядите.

— Благодарю.

— Похоже, ваша поездка в Лондон оказалась очень успешной, — сказал майор.

— Да, думаю, так.

— А как обстоят дела у Кейт с уроками?

— Очень хорошо.

— Эта девочка вызывает у меня беспокойство. Я уже давно хочу поговорить с вами о ней.

— А что именно вас беспокоит?

— Мисс Крэнли, почему бы нам не войти в дом? Знаете, здесь говорить не очень удобно.

По тропинке он довёл меня до парадной двери, которая оказалась приоткрытой. Надо сказать, что сад выглядел великолепно.

— Я очень горжусь им. После того, как я уволился из армии, мне нужно было подыскать для себя какое-нибудь подходящее занятие.

— Должно быть, трудно приспосабливаться к гражданской жизни. Но это, наверное, только поначалу, так как вы, насколько я знаю, уволились недавно, не правда ли?

— Да, но для меня гражданская жизнь всё равно никогда не станет привычной.

— Хорошо понимаю вас.

Гостиная была довольно велика, с дубовыми стропилами, с решётчатыми оконными переплетами и большим камином.

— Чудесный дом, — сказала я.

— Да, — согласился майор. — Тюдоры не могли быть так элегантны, как их преемники, но они, как мне кажется, умели создавать неповторимую атмосферу. Садитесь, пожалуйста.

Я присела на деревянную скамью с высокой спинкой, что стояла у окна.

— Вам удобно? — заботливо поинтересовался он.

Я ответила, что да, вполне удобно.

— Так что вас беспокоит в Кейт? — спросила я майора.

— Сначала мне хотелось бы предложить вам бокал вина. Всегда удобнее вести разговор, немного выпив.

— Благодарю, но мне не хочется.

— О, пожалуйста, я настаиваю. Я хочу, чтобы вы попробовали вот этого вина. Оно просто замечательно. И я пью его только в особых случаях.

— А сейчас именно такой случай?

— Да, потому что я давно хотел встретиться с вами, чтобы поговорить, а также потому, что вы так много сделали для Кейт.

— Мне известно, что вы любите её так же, как она любит вас, майор.

Он кивнул, соглашаясь.

— А теперь маленький бокал вина, да?

— Ну, спасибо, только совсем немного.

Он сначала принёс бокал мне, а затем отошёл, чтобы наполнить бокал и себе.

— За вас, мисс Крэнли. И сердечное вам спасибо.

— Ах, в самом деле, вы придаёте этому уж слишком большое значение. Дело заключалось только в том, чтобы как можно лучше узнать её и понять.

— Было много всякого… но вы успешно преодолели все препятствия. Именно за это я и признателен вам. Мирабель, моя дочь, и леди Пэрриваль… сказали как-то мне: «С тех пор, как к нам пришла мисс Крэнли, Кейт стала заметно меняться».

— Тогда что же вас беспокоит?

— Об этом я и хотел поговорить с вами. А как вам понравилось это вино?

Я сделала ещё глоток.

— Оно очень приятно на вкус.

— Ну, тогда допивайте. И я налью вам ещё один бокал. Я же говорил вам, что у него особый вкус.

И как раз в этот момент снаружи донёсся звук чьих-то шагов. Вид у майора стал испуганным.

— Это я, дедушка, — сказал хорошо знакомый мне голос. — У тебя Розетта, я знаю. Я видела, как она входила.

Когда Кейт вошла, я поставила свой бокал на маленький столик, стоявший у скамьи.

— Что вы тут делаете? — воскликнула она. — А я видела, как вы уходили из дома. И следила за вами. Скажите, вы ведь не заметили меня, да? Я держалась всё время позади вас. И всё-таки выследила. А потом я увидела, как вы разговаривали с дедушкой, после чего вы вместе вошли в дом. Ага, значит, вы пьёте вино.

— Да, — подтвердил майор.

И хотя он улыбался своей внучке, мне показалось, что на лице промелькнуло выражение досады, вызванной её появлением здесь. Но это было понятно мне. Ведь перед этим он собирался поговорить со мной с глазу на глаз и как раз о ней. А теперь, в присутствии девочки, такой разговор невозможен.

— Ну, проходи и располагайся рядом с мисс Крэнли.

Он взял Кейт за руку и повёл девочку к скамье. Я не успела толком заметить, что произошло, потому что всё моё внимание было устремлено на Кейт, которая была охвачена такой неподдельной радостью от сознания того, что сумела незаметно выследить меня. Но когда девочка уселась рядом со мной, мой бокал опрокинулся, и вино растеклось по ковру.

— Проклятие, — негромко выругался майор.

— Ах! — воскликнула Кейт. — Ты богохульствуешь!

— Мне это простительно, — сказал майор. — Ведь это было моё особое вино. И я так хотел узнать мнение мисс Крэнли о нём.

— Моё мнение не имело бы для вас ровно никакого значения, — возразила я ему. — Ведь меня никак нельзя считать знатоком.

— А тебе, дедушка, всё равно не следовало ругаться. Твой ангел-хранитель записывает все совершенные тобой грехи в такую маленькую книжечку, и когда-нибудь настанет такой день, когда ты будешь должен отвечать за них.

— Если это всё, за что я должен буду держать ответ, мне не стоит беспокоиться, а кроме того, я уверен, что ты в любом случае будешь молиться за меня.

Кейт засмеялась, а я взглянула на разбитый бокал. Я наклонилась, чтобы поднять его, но майор воскликнул:

— Не притрагивайтесь к нему ни в коем случае. Разбитое стекло может оказаться очень опасным. Особенно страшны самые мелкие осколки. Оставьте его. Я потом всё уберу. А вам я сейчас налью вина в новый бокал.

Мы с Кейт отошли от того места к дивану, который стоял у окна. Кейт попросила и ей налить вина.

— Не очень подходящий напиток для маленьких девочек, — заметил майор.

— Ах, дедушка, что в этом такого.

— Ну, хорошо. Ты только попробуешь, да? Вы видите, мисс Крэнли, как она обхаживает меня?

— Дедушка, а правда, что ты ни в чём, ни в чём не можешь отказать мне?

— Мы ведь только мягкий воск в нежных пальчиках наших чаровниц, — ответил он.

Я видела, что девочке очень нравится этот шутливый разговор со своим дедом.

Примерно через полчаса мы распрощались с майором и вернулись в Пэрриваль Корт. Я непрерывно зевала.

— Что с вами? — удивилась Кейт. — У вас полусонный вид.

— Всё это из-за адски тяжёлой работы, чтобы научить вас уму-разуму.

— Вот уж нет. Это из-за вина. Вы ведь всегда говорили, что от него вы можете заснуть даже днём.

— Вы правы. Наверное, в этом дело.

— Зачем же вы тогда пьёте вино?

— Ваш дедушка был настолько настойчив, что я никак не могла отказаться.

— Я знаю, — согласилась она, смеясь.

Время уже было около полудня. Мы с Кейт закончили заниматься её уроками и собирались отправиться погулять в сад. Когда мы вышли с ней в зал, навстречу нам попался майор.

— С добрым утром, милые мои, — проговорил он. — Очень рад видеть вас. Вижу, вы собираетесь уходить.

— А ты, дедушка, пришёл навестить старую леди Пэрриваль? — поинтересовалась Кейт.

— Да, именно так. Но я очень рад, что увиделся и с вами. Я был очень доволен, что вы приходили ко мне. Правда, ваше посещение оказалось таким коротким. Поэтому я с нетерпением жду вашего нового визита.

— Мы обязательно зайдём, — заверила его Кейт.

— И мисс Крэнли тоже? — спросил он, поглядывая на меня.

— Спасибо, — ответила я. — Разумеется, и я тоже.

Как раз в этот момент к парадной двери подошёл один из лакеев из Тренкорн Мэнора.

— А, мисс Крэнли, — обратился он ко мне. — У меня есть письмо для вас. Возвращается мистер Лукас. И он хотел бы знать, не могли бы вы встретиться с ним сегодня. Он будет вас ждать в половине третьего в таверне «Король Моряков».

— Да, да. Я буду там. У него всё хорошо?..

— Поправляется, мисс.

— О, я рада. Лакей ушёл.

Кейт обратилась ко мне:

— Ну вот, опять вы уйдёте сегодня. Вы всё время ходите на этот постоялый двор.

— Только в своё свободное время, Кейт.

— Нельзя быть таким безжалостным эксплуататором, — вмешался в разговор майор. — Кейт, ты не должна превращаться в тюремщика для мисс Крэнли. Ведь тебе самой это, наверное, не понравилось бы? А потом, если ты будешь так себя вести, мисс Крэнли упорхнёт и оставит нас одних. Ну, ладно, надеюсь, что вскоре обязательно увижусь с вами. Прощайте.

Он стал подниматься по лестнице.

— И всё-таки вы всегда ходите на этот постоялый двор, — проговорила Кейт.

— Я встречаюсь там со своими друзьями.

— А почему вы меня не берёте с собой?

— Потому что вас не приглашают.

— Это не причина.

— Возможно, это очень важная причина.

Пока мы гуляли в саду, у Кейт был довольно мрачный вид. Но все мои думы были только о предстоящем свидании с Лукасом.

Я окончательно освободилась, когда было уже около двух часов пополудни. Но для того, чтобы добраться до постоялого двора, мне нужно было всего минут пятнадцать — двадцать. Я могла бы успеть даже в том случае, если пошла бы пешком, но мне хотелось испытать Голди. Кроме того, мне очень нравилась езда верхом. Наконец, была и ещё одна причина. Если я поеду верхом, то смогу побыть немного подольше с Лукасом, а потом мы могли бы вместе вернуться назад, так как он тоже приедет на лошади.

День выдался чудесный. Лишь легкий ветерок еле шевелил ветки деревьев. Вокруг никого не было. В такой час здесь редко кого можно было встретить. Мне предстояло проехать через небольшой лес. Это был даже не лес, а скорее молодой подлесок, но деревья росли густо, и я всегда наслаждалась, когда мчалась мимо деревьев по узкой лесной тропе.

У меня было чудное настроение. До назначенного часа оставалось ещё минут десять.

Не знаю, было ли это предчувствием опасности, но как только я въехала в этот лес, меня охватило неясное чувство тревоги. У меня было ощущение, что сегодня в лесу что-то не так, что за мной кто-то сейчас наблюдает. Это очень напугало меня. Ведь обычно я проезжала через этот лес, даже не задумываясь о том, что нахожусь здесь в одиночестве.

Вдруг я услышала, как хрустнула ветка, потом заметила какое-то движение в кустах. Наверное, какой-нибудь зверёк, успокоила я себя. Подобные шорохи и трески раньше я слышала сотни раз и едва обращала на них внимание. Да, весьма странное настроение у меня было сегодня.

И вдруг я поняла, в чём была причина. Ведь Фелисити предупреждала меня, что это моё расследование до добра не доведёт. Да и Лукас говорил то же самое. А что, если Тристан узнал, чем я занимаюсь? Что, если он всё время наблюдал за мной и понял, что я выслеживаю его самого?

Ведь люди, которые совершили преступление, всегда должны быть настороже.

— Вперёд, Голди, — понукала я лошадь, — давай же.

А потом я совершенно чётко осознала, что в лесу кто-то есть… и он находится очень близко от меня. Я услышала позади себя цоканье копыт другой лошади, и моей первой мыслью было немедленно пустить Голди в галоп, но на лесной тропинке это оказалось бы невозможным, так как здесь она должна была ступать осторожно.

— Здравствуйте, — услышала я чей-то голос. — Да ведь это мисс Крэнли.

Это был майор. Он находился прямо позади меня.

— Какая удача. Как раз вас я и хотел встретить.

— Здравствуйте, майор, — поздоровалась я со вздохом облегчения. — А я-то всё думала, кто это может оказаться в лесу в этот час. Обычно в такое время здесь трудно кого-либо встретить.

— Сейчас все отдыхают после обеда, или, как сейчас стали говорить, — у них сиеста.

— Думаю, да.

— Но я хотел увидеться с вами. Я уже говорил, что мне хотелось бы поговорить с вами.

— О Кейт?

— Да. Она прервала нас тогда, хотя я думал, что дождался, наконец, подходящего случая.

— Что-то беспокоит вас, не так ли?

— Да.

— Но что же? По-моему, её учеба продвигается весьма и весьма успешно.

— Знаете, трудно разговаривать, сидя на лошадях. Не лучше ли нам спешиться и присесть вон на той колоде?

— Я очень спешу…

— Мне это известно. Я слышал сегодня утром, что вам назначено свидание. Но уверяю вас, наш разговор отнимет у вас никак не более пяти минут.

Я спешилась, он сделал то же самое.

Майор подошёл ко мне, взял под руку и повёл к колоде.

— Так что же вас беспокоит? — спросила я.

Он наклонил ко мне своё лицо.

— Вы.

— Что вы хотите этим сказать?

— Зачем вы ездили к миссис Кемпден?

— К миссис Кемпден?

— Да, в Малтон Хаус, что в Бейсуорте. — Меня вдруг охватил смертельный ужас. Я не сказала ему ни слова в ответ. — Вам не отпереться: вы были там. У вас, мисс Крэнли, замечательные волосы. У них очень необычный оттенок. И очень запоминающийся. Я сразу понял, кто был у неё. Скажите, а что вы вообще делаете в Пэрривале? Ведь вы не гувернантка. Просто вы очень любознательная молодая женщина.

Он повернул меня лицом к деревьям. Затем, удерживая меня одной рукой в том положении, другой рукой он достал из своего кармана какой-то шнур.

В первый момент я не поняла, зачем он это делает, но потом ужасная догадка открылась мне.

Я искала убийцу и нашла его — вот он, стоит передо мной. Да, я нашла его, но мои поиски в конце концов закончились тем, что мне, по-видимому, придётся стать его очередной жертвой.

Я вспомнила того моряка… потом был Космо… затем Саймон… а теперь настал мой черёд.

— Во всём виноваты вы сами, — проговорил майор. — Я не хочу этого. Мне ненавистно это делать. Да и Кейт будет так опечалена этой потерей… Не надо было будить спящую собаку.

И тут мне в голову пришла совершенно фантастическая мысль, вселившая надежду. Если уж он собрался убить меня, так почему медлит сейчас? К чему ведут все эти разговоры? Всё выглядело почти так, словно он хотел как можно дольше оттянуть момент совершения убийства. Значит, он говорит правду, когда заявляет, что испытывает отвращение к убийству. По-видимому, он совершал их в прошлом только потому, что не видел другого выхода, и сейчас ему это необходимо сделать, так как он запутался в своих преступлениях.

Я обратилась к нему:

— Значит, вы собираетесь поступить со мной так же, как с тем моряком… сначала убьёте меня, а тело затем сбросите со скалы. Кейт рассказывала мне… о том моряке… Теперь я всё понимаю.

— Да, вы понимаете… вы слишком хорошо всё понимаете. Но я знаю, как вы до всего докопались. Ведь это Гарри Тенч все разболтал вам, не так ли? Он, наверняка он. Эх, мисс Крэнли, и надо же было вам вмешиваться в это дело!

Я вдруг испугалась, когда увидела, что Голди пошла прочь. Меня охватили отчаяние и страх от безнадёжности моего положения. А майор, казалось, вдруг осознал, что попусту теряет время. Возможно, он вспомнил и о Лукасе, который в это время уже мог быть в таверне, напрасно поджидая меня.

Ловким движением майор освободил ту руку, которой удерживал меня. Ведь для того, чтобы затянуть удавку, ему требовались обе руки. Я попыталась было вырваться, но он был настороже и не допустил этого.

Ещё минута и…

Нет, этого никак нельзя допустить. Ведь я нашла убийцу. Я выполнила свою задачу. Мне теперь никак нельзя умереть и похоронить эту тайну с собой. Нужно сделать сверхчеловеческое усилие, чтобы как-нибудь вырваться из его лап, а потом уже я сумею добраться до Лукаса.

В мыслях своих я страстно молила о помощи Лукаса… Саймона… Бога.

Я должна поговорить с ними. Должна сохранить честь Саймона, а Лукас сейчас ждёт меня.

И вот майор уже накинул удавку мне на шею. Каким-то необъяснимым образом мне удалось просунуть под шнур большие пальцы и немного ослабить петлю. Потом я согнула ногу и попыталась изо всех сил ударить майора каблуком.

Удача улыбнулась мне. Он совершенно не ожидал, что я окажу ему хоть какое-то сопротивление. Майор от боли испустил дикий вопль, и шнур выскользнул у него из рук. Для решительных действий у меня было секунда-две — никак не больше. И я, не медля, бросилась наутёк. Я была проворна, и мне пришлось сражаться за свою жизнь.

Я была просто обязана выбраться из леса прежде, чем он схватит меня. Инстинктивно до меня доходило, что на открытой местности майор не осмелится напасть на меня. Ведь там нас мог легко заметить любой прохожий.

Я продиралась сквозь деревья. Майор, не отставая, следовал за мной, вполне понимая необходимость догнать меня раньше, чем я выбегу на открытое место.

Я слышала, что он несётся за мной по пятам. Ветки деревьев постоянно цеплялись за одежду, но мне каким-то чудом всё-таки удавалось держаться на шаг-два впереди него, и как раз этот промежуток мешал ему схватить меня. Если бы только моя Голди была здесь, если бы только я успела вскочить в седло…

Заросли стали редеть. До опушки было уже рукой подать. И я твердо решила преодолеть остаток пути.

Я чувствовала, что майор не отстаёт от меня, было слышно его тяжелое дыхание. А ведь он уже немолодой человек, ликуя подумала я. У меня было преимущество молодости.

И вдруг я подумала: «Лукас!» Ах, как он был прав. Конечно же, мне следовало быть поосторожнее. Когда майор угощал меня вином, это должно было послужить мне предостережением. Разумеется, он собирался тогда отравить меня, а затем сбросить тело с утёса, как он поступил в случае с Томом Перри, тем моряком, мужем Мирабель. Да, мне было послано предостережение, но я оказалась настолько слепа, что не обратила на него ни малейшего внимания. Но… я всё-таки нашла этого убийцу. Правда, успех пришёл ко мне неожиданно и чуть не стоил мне жизни.

Наконец я выбежала из леса. Но остановиться не посмела. Я и дальше мчалась изо всех сил. Потом я всё-таки отважилась оглянуться мельком назад.

Майора позади не было. Значит, я всё-таки убежала от него. И тут я вдруг увидела Лукаса, который мчался ко мне во весь опор.

— Лукас! — закричала я, задыхаясь. — Лукас!

Он спрыгнул с лошади. Потом бережно взял на руки и крепко прижал к себе.

— Розетта… любимая… что случилось?

— Я нашла его, Лукас… я нашла его. А он собирался только что убить меня.

— Розетта, о чём ты говоришь?

— Он гнался за мной в лесу. Он собирался задушить меня шнуром, а потом он хотел сбросить моё безжизненное тело со скалы, как того моряка, Тома Перри.

— Будет лучше, если ты расскажешь мне всё по порядку. Я сначала подумал, что с тобой произошёл несчастный случай, когда увидел, что Голди прискакала на постоялый двор без тебя.

— Голди… да, она сбежала.

— Я как раз вышел на улицу, чтобы посмотреть, не идёшь ли ты, и тут увидел Голди, которая рысью приближалась к постоялому двору. Она направилась сразу к коновязи.

— Ах… добрая старая Голди…

— Я лучше отвезу тебя домой.

— Нет… нет. Сначала мне нужно всё рассказать тебе. У нас мало времени… а может быть, вообще нет.

— Розетта, ты в смятении… Я хочу знать, что произошло в лесу. Кто это был?..

— Давай-ка зайдём на постоялый двор. Скажем им там, что меня сбросила лошадь. Я не хочу, чтобы они узнали, что случилось на самом деле.

— Кто это был, Розетта?

— Майор Даррел.

— Что?

Я прижала руки к горлу.

— У него с собой был шнур, он собирался задушить меня. Успел даже набросить петлю мне на шею. Мне казалось, что я уже не смогу остановить его. Но мне… это удалось… даже не знаю, как это получилось… а потом я убежала. Он не смог схватить меня. Я бежала быстрее, чем он.

Лукас осмотрел моё горло.

— Да у тебя там ссадины, — сказал он. — Розетта, ради Бога, скажи мне, что всё это значит?

— Я и хочу всё тебе рассказать, Лукас. Я нашла ответ… думаю, что нашла. Мои усилия были не напрасны.

Я уселась на лошадь позади него, и мы поскакали к постоялому двору. Мысли мои находились в таком ужасном беспорядке, что я не знала, с чего мне лучше начать свой рассказ. Я испытала тяжёлое потрясение, меня била сильная дрожь, но я понимала: что-то надо обязательно сделать… и не медля. А кроме того, я нуждалась в помощи Лукаса.

— Помолчи, пока мы не доедем до таверны, — проговорил он. — Сейчас для тебя лучше всего выпить глоток бренди. Розетта, да ты вся дрожишь.

— Да уж не каждый день тебя пытаются убить, — ответила я, пытаясь пошутить.

Из таверны поспешно вышла хозяйка, за ней следовал её муж.

— Подумать только! — воскликнула она. — Когда я увидела, что лошадь прискакала без вас, мисс… ну, меня просто чуть удар не хватил!

— Благодарю вас, — пыталась улыбнуться я. — Всё обошлось.

— Позвольте мисс Крэнли пройти в дом, — сказал Лукас. — И я думаю, что было бы неплохо дать ей глоток бренди. Это как раз то, что нужно ей сейчас.

— Сию минуту, сэр, — проговорил хозяин.

— Рада видеть вас в добром здравии, мисс, — сказала его жена. — Никогда бы и подумать не могла, что такая смирная лошадка, как Голди, выкинет что-нибудь подобное… а потом прискакала сюда, прикинувшись кроткой овечкой.

— Хорошо ещё, что она прискакала сюда, — заметил Лукас.

— Да, это удача.

Наконец, я оказалась в отдельном кабинете на постоялом дворе, мне принесли бренди, и мы остались с Лукасом наедине.

— Хочу рассказать тебе всё с самого начала. Я была беспечна. А могла бы догадаться по некоторым признакам.

Я рассказала Лукасу о вине.

— Понимаешь, он собирался отравить меня, а потом сбросить тело со скалы, как он проделал это с Томом Перри, мужем Мирабель. Он тогда явился в Пэрриваль Корт для того, чтобы разоблачить обман Мирабель. Когда я была у него, появилась Кейт, и его план с отравлением не удался. А этим утром в Пэрривале он услышал, как твой лакей передал мне приглашение от тебя прибыть в эту таверну в назначенный час. И тогда он решил устроить мне засаду в этом лесу.

— Для него это была опасная затея.

— Да, намного легче было, если бы удался его план с вином, но, думаю, майор рассчитывал на то, что операция не займёт много времени. Теперь-то я вспоминаю, что обратила внимание на недовольство Даррела, когда Кейт своим появлением помешала его затее, выполнение которой не потребовало бы от него ни малейшего труда и риска.

Потом я рассказала Лукасу о нашем посещении Ады Феррерс и о том, что нам удалось узнать от неё.

— Но на чём я попалась, так это на визите в родильный дом, — сказала я. — Помнишь, я упомянула там миссис Перри?.. — Лукас затаил дыхание. — Я знала, что это было глупостью, и тогда же пожалела о том, что назвала это имя. Но меня тогда так припёрла к стенке эта миссис Кемпден… я находилась в сильнейшем замешательстве. Ведь я-то собиралась просто посмотреть на это место. А в результате только запутала всё. Но майор скорее всего хорошо знал эту миссис Кемпден и поэтому послал к ней Мирабель. Наверное, она описала ему меня, и Даррел сразу понял, что я нахожусь на пути к разгадке, и задумал устранить меня… точно так же, как того моряка.

— Так ты полагаешь, что это он убил Космо?

— Да.

— А я считал, что на эту роль у тебя был Тристан.

— Теперь не знаю, был ли он вообще причастен к этому преступлению. Ага… между прочим, майор говорил что-то о Гарри Тенче. Он почему-то считал, что это Гарри Тенч проболтался мне… или что-то в том же роде. Гарри Тенч был одним из тех, кто с самого начала подозревался в убийстве Космо, но затем полиция быстро выпустила его. Он — фермер, но потерял свой дом из-за Космо. Поэтому он ненавидел убитого. Разумеется, он вполне мог оказаться свидетелем убийства.

— Каким образом?..

— Потому что убийство было совершено в Биндон Бойз, а это как раз то место, где теперь вынужден обитать Гарри Тенч. Он превратил эту заброшенную ферму в свой дом, так как другого теперь у него не имеется. Лукас, знаешь, вот что нам необходимо немедленно сделать… как можно поскорее мы должны поговорить с Гарри Тенчем. И мы сделаем это немедленно.

— Вообще-то я собирался отвезти тебя в Тренкорн. После того, что с тобой произошло, Розетта, тебе нельзя возвращаться в Пэрриваль. Это во-первых.

— Нет, Лукас. Сейчас не время для отдыха. Я должна встретиться с Гарри Тенчем и хочу, чтобы ты проводил меня туда.

— Когда?

— Сейчас же… не медля. Кто знает? Может быть, мы уже сейчас потеряли слишком много времени.

— Милая моя Розетта. Ведь тебя только-только чуть не убили. Ты испытала сильнейшее потрясение.

— Об этом я буду думать после. Пойми, я чувствую, что это должно быть сделано без промедления. Мне нужно встретиться с этим человеком. Я обязательно должна с ним поговорить, и чем скорее это случится, тем будет лучше.

— Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?..

— Со мной будет очень плохо, если я немедленно не тронусь в путь. Если с Гарри Тенчем что-нибудь случится, меня будет терзать совесть. Вполне возможно, что майор Даррел тоже решит направиться к нему.

— Подумай… я ведь могу поехать туда и один.

— Нет, Лукас. Это моё дело. Я его начала, мне его и заканчивать. Надеюсь, что конец уже близок.

Он понял, что я настроена самым решительным образом, и в конце концов согласился на то, чтобы в Биндон Бойз мы поехали вместе.

Я оседлала Голди. Мне всё ещё не удалось полностью оправиться от потрясения, но каким-то образом я сохранила силы в предчувствии скорой развязки.

Фермерский дом выглядел совершенно заброшенным. Мы спешились. Парадная дверь оказалась незапертой. По-видимому, дверной замок исчез давным-давно. От одного вида подобного запустения у меня пошла дрожь по спине. Я непрестанно думала о Космо, о том, как он приехал сюда, чтобы встретить здесь свою смерть. Ведь совсем недавно и мне пришлось почувствовать, что это значит. Смерть я видела и раньше, но это было совсем не так, когда на человека нападают преступники. Борьба с убийцей — это совсем другое.

Через грязное окно проникала узкая полоска света. И этот луч солнца особенно ярко высвечивал и висящую паутину, и скопище грязи по углам, и толстый слой пыли на полу.

— Есть кто-нибудь? — позвал Лукас.

Звук его голоса эхом прокатился по всему дому, но ответа не последовало.

Я показала на лестницу, и он кивнул понимающе.

Мы поднялись на площадку верхнего этажа, перед нами были три двери. Открыли одну из них. Эта комната оказалась пустой. Но когда мы открыли дверь в следующую, то обнаружили там какого-то человека, лежащего на куче старой одежды. Он прижал руки к лицу, словно защищаясь от кого-то.

— Привет, Гарри, — поздоровался с ним Лукас. — Не бойся. Мы зашли просто поговорить.

Человек этот поднял голову и привстал немного, опираясь на локоть. Он был грязным, со спутанными волосами и очень худым. Я испытала приступ жалости к нему.

— Что вам нужно? — пробормотал он.

— Нам нужно услышать от тебя пару слов, — сказал Лукас.

Гарри пришёл в замешательство. А Лукас начал расспрашивать его о тех событиях.

— Нас интересует тот день, когда был убит мистер Космо Пэрриваль.

А теперь Гарри уже испугался.

— Я ничего не знаю. Меня не было здесь. Это сделал не я. Я уже говорил им, что не делал этого.

— Гарри, нам известно, что это сделали не вы, — вмешалась я в разговор. — Кроме того, мы точно знаем, что это преступление совершил майор Даррел.

— Да, — подтвердил мои слова Лукас, — поэтому тебе нет никакого смысла и дальше молчать об этом.

— Гарри, расскажите, что вам известно об этом преступлении? — спросила я как можно мягче.

— Он лишил меня моего дома, разве нет? Что я сделал ему плохого? Потом мой дом три месяца простоял пустой… мой маленький дом…

— Это было жестоко с его стороны, — сказала я сочувственно. — И тогда вы переехали сюда.

— Больше было некуда. Здесь хоть крыша над головой. А потом здесь собирались делать ремонт… я и остался тут… Я-то здесь оказался по необходимости.

— И в тот день вы тоже были тут.

Он промолчал.

Я попыталась ещё раз.

— Теперь, Гарри, вам совершенно нечего бояться. Вы можете всё честно рассказать нам. Майор сообщил мне, что вы всё видели, так что можете рассказывать.

— Майор-то ко мне хорошо относился, да. Так бы я никогда не взял, только ради него.

— Чего не взял? Денег за молчание? — спросил Лукас.

— Он велел ничего не рассказывать никому. Сказал, что тогда у меня всё будет хорошо. Говорил, что убьёт меня, если я проболтаюсь… сказал так, будто пошутить хотел… ну, как всегда он говорит.

Гарри покачал головой, улыбаясь. Я поняла, что майору удалось очаровать и этого беднягу тоже.

— Гарри, расскажите нам, что случилось здесь в тот день, — вновь попросила я.

— А вы уверены?..

— Да, — ответила я. — Майор знает, что мне всё известно. Поэтому вы можете рассказывать обо всём, не таясь.

— Вы уверены?..

— Да, абсолютно уверена.

— Я хочу остаться один.

— Останетесь, когда всё расскажете нам.

— Это сделал не я.

— Мне известно, что сделали не вы, и никто вас в убийстве не обвиняет.

— Меня много допрашивали.

— Но потом освободили. Потому что поняли, что преступление совершили не вы.

— Но я не рассказывал им о том, что видел.

— Нет. Но вы собирались рассказать об этом нам.

Гарри поскрёб в затылке.

— Я помню тот день… никогда не забуду. Даже снится иногда. Это тогда случилось вон там. Никак не могу выбросить из головы то, что видел тогда.

— Понимаю.

— Я был тут. Не знаю, когда они приехали, чтобы измерить тут все перед ремонтом, а может, еще для чего. Но я всякий раз слышу, когда кто-нибудь входит в дом через чёрный вход и поднимается сюда по второй лестнице.

— И вы услышали, как вошёл мистер Космо.

— Нет, тот, кто вошёл первым, был не мистер Космо. Это был майор. Поэтому я и не сбежал. Сначала-то я думал, это один из тех, кто приехал делать замеры. А майора я и не думал увидеть здесь.

— Что же сделал майор?

— Ну… он вошёл и направился к той двери, что ведёт в подвал. Он открыл её и шагнул туда. Я тогда ещё удивился, подумал: что он собирается делать в подвале? Но он не стал спускаться в подвал. Просто стал ждать за дверью. Потом вошёл мистер Космо. Они не сказали друг другу ни слова. Я видел открытую дверь в подвал. Майор стоял там. Он поднял пистолет и выстрелил в мистера Космо.

— А что случилось потом?

— Мистер Космо упал на пол, а майор вышел из-за двери и положил пистолет рядом с мистером Космо. Я находился на площадке и не знал, что мне делать… когда вошёл мистер Саймон. Майор уже ушёл к тому времени… И только мистер Саймон поднял пистолет, как вошёл мистер Тристан и увидел, что мистер Саймон стоит с пистолетом в руках. Мистер Тристан был очень расстроен… и мистер Саймон тоже. А потом мистер Тристан начал кричать, что мистер Саймон убил его брата… а сам мистер Саймон объяснял ему, что когда он вошёл, мистер Космо был уже мёртв… тут я понял, что мне пора убираться оттуда. Поэтому я вышел по второй лестнице через чёрный вход.

— Итак, ты был свидетелем убийства, — сказал Лукас.

— А майор, как он узнал, что вы всё видели? — поинтересовалась я у Гарри.

— Так он заметил меня тогда на площадке. Но в то время он ни единым знаком не показал того, что видит меня. Только потом уже сказал. После того случая я не был в Биндон Бойз. Всё время проводил у Чиверса. Старик Чиверс сказал, что не будет возражать, если я стану ночевать у него на ферме в каком-нибудь амбаре. Майор дал мне денег и сказал, что убьёт меня, если я расскажу в полиции, что видел его в Биндон Бойзе в тот день. Старик Чиверс был добр ко мне. Я знал, что всегда найду место для ночлега, когда начнут ремонт в Биндон Бойзе… но после того случая никто здесь уже ничего не делает.

— Гарри, — обратился к нему Лукас, — ты сможешь повторить всё это в полиции?

Он отпрянул от нас.

— Мне ничего этого не нужно.

— Но ты расскажешь. Должен рассказать.

Он замотал своей головой.

— Вы должны, — сказала я, — это ваша обязанность.

Лицо у него сморщилось.

— Это не принесет тебе никакого вреда, — стал убеждать его Лукас. — Послушай, Гарри, ты сейчас пойдёшь с нами и всё расскажешь в полиции. А теперь послушай, что сделаю я. Я попрошу своего брата подыскать для тебя небольшой домик в имении Тренкорн. Вполне возможно, ты смог бы поработать сейчас и потом на каких-нибудь тамошних фермах. Я уверен, что где-нибудь работа для тебя обязательно найдётся, а потом ты смог бы купить себе собственный небольшой дом. — Он смотрел на Лукаса недоверчиво. — Я не хочу, чтобы ты подумал, будто я предлагаю тебе это для того, чтобы подкупить. Просто мне жаль, что удача отвернулась от тебя, что ты потерял свой дом. Поэтому я буду просить за тебя у брата в любом случае, но пожалуйста… пожалуйста, пойдём с нами и расскажи в полиции о том, что видел.

— А если я не пойду, вы не дадите мне тот дом, про который говорили сейчас?

Лукас вновь начал ему объяснять:

— Я не говорил ничего подобного. Я хочу попытаться достать для тебя дом независимо от того, как ты сейчас поступишь. Я буду просить об этом своего брата и уверен, что когда он услышит, какую пользу ты принес, то сделает для тебя всё, что будет в его силах. Я сделаю это в любом случае. Обещаю тебе. Но сейчас тебе нужно рассказать всё в полиции.

— Поймите, мы должны будем рассказать им то, что узнали от вас, Гарри, — говорила я ему. — Это наша обязанность. Понимаете, совершенно безвинный человек обвиняется в том, чего он не совершал. Поэтому мы должны идти в полицию. Затем полиция будет допрашивать вас. И в этот раз вы обязаны будете рассказать им правду. А если вы этого не сделаете, то совершите уголовное преступление.

— Я не преступник. Я ничего не делал. Это всё майор. Это он тогда стрелял.

— Да, я знаю. Поэтому, когда вас спросят, вам надо будет рассказать об этом.

— А когда?

— Думаю, сейчас, — сказал Лукас.

— Я не могу.

— Нет, Гарри, ты можешь, — возразил ему Лукас — Ты можешь сесть сзади меня на мою лошадь, и мы поедем вместе… только сделать это надо прямо сейчас.

Как прав сейчас Лукас. Мы обязательно должны добраться до полиции раньше, чем майор доберется до Гарри Тенча. Мне было бы интересно узнать, что он теперь предпримет, когда его попытка убить меня провалилась.

— Хорошо, — согласился Гарри.

Глава 10 Возвращение

Следующие несколько месяцев после тех событий оказались самыми несчастливыми в моей жизни. Я была свидетельницей подавляющего числа невзгод, которые постигли Пэрриваль Корт. Мне было понятно, что хотя все мои действия были направлены на то, чтобы добиться справедливости для невиновного человека, тем не менее именно я в наибольшей степени ответственна за эти беды.

В тот памятный день, когда майор Даррел предпринял неудачную попытку отнять у меня жизнь, он вернулся в свой дом и добровольно расстался с собственной жизнью.

Когда мне в тот раз удалось благополучно убежать от него, майор осознал, что у него отняли единственный шанс выжить тем способом, который только и был возможен для него при сложившейся ситуации. Когда в лесу я выскользнула из его рук, то тем самым разрушила все его замыслы, достижению которых он посвятил всю свою жизнь. Майор был готов убивать всякого, кто этому мешал. И сейчас, когда я оглядываюсь назад и обдумываю все эпизоды драмы, постигшей эту семью, мне открылось, насколько более изощренным получился его план отравить меня, а тело затем сбросить с утёса, чем задумывалось поначалу. А вся ирония заключалась в том, что именно собственная внучка, которую он без памяти любил и которая также обожала его, послужила орудием провидения и победила его. План майора не удался по чисто случайному совпадению. Кейт случайно заметила, что я выхожу из дома, и решила последовать за мной. Если бы тогда она этого не сделала, то моя смерть стала бы очередной тайной Пэрриваль Корта.

Второй план по устранению меня со своего пути был не столь тщательно продуман. Но, разумеется, следует учесть, что майору пришлось готовить его в спешке. Он боялся оставить меня в живых. Даррел опасался тех сведений, которые я могла бы сообщить Лукасу при нашей встрече. Я с головой выдала сама себя, когда явилась в тот родильный дом, в котором делами заправляли его приятели. По-видимому, известие о том моём визите повергло его в панику. Он должен был решить вопрос со мной и не позволить мне попасть в таверну «Король Моряков». Думаю, майор совершенно твёрдо уверовал в то, что Гарри Тенч выдал его мне каким-то образом.

Я часто думаю, что бы Даррел делал дальше, если бы его план со мной удался. Спрятал бы моё тело где-нибудь в лесу… и, вероятно, позволил бы моей лошади ускакать без седока? Скорее всего, он бы сбросил Голди вместе с моим телом со скалы, чтобы это было похоже на несчастный случай. Судьба отвернулась от него, когда Голди ускакала из леса и направилась к постоялому двору, где её все хорошо знали, так как именно на ней я приезжала в эту таверну много раз.

С этим человеком было связано огромное число разоблачений, и это стало сильнейшим потрясением для всех обитателей Пэрриваль Корта, так как, без сомнения, майора очень любила его дочь, да и Кейт тоже. Его имя стало популярным повсеместно, что ещё раз продемонстрировало, как сложна природа человека, потому что одни считали его хладнокровным убийцей, а другие — заботливым семьянином. А вообще-то вся жизнь была сплошной авантюрой. Оказалось, что он никогда не был майором, как представлялся каждому при знакомстве, а служил в военной интендантской части старшиной. Из армии он был уволен за неблаговидное поведение вследствие того, что открылись злоупотребления на подведомственных складах, и Даррел принимал в них непосредственное участие. Тогда ему едва удалось избежать тюрьмы. Майор был весьма необычным человеком, обладал даром огромного обаяния и считал, что всякое дело принесёт ему успех. Он был преданным мужем и благосостояние дочери считал для себя столь важным делом, что готов был ради этого даже на преступление.

Часть сведений о жизни и делах майора я почерпнула из газет, а что-то мне удалось узнать позже. Перед тем, как застрелиться, он написал предсмертное письмо. Майор беспокоился о том, чтобы его дочь и её семья не были обвинены в соучастии. Всю вину он брал на себя.

Каким-то образом ему стало известно о том, что Космо в тот день собирался поехать в Биндон Бойз, и он решил устроить там засаду. Майор обрёк Космо на смерть, потому что тот узнал о неверности Мирабель, которая изменяла ему с его собственным братом Тристаном, и угрожал разоблачением того, что с такой тщательностью было задумано Даррелом. Леди Пэрриваль, которая считала майора своим лучшим другом, по секрету поведала ему о том, что сэр Эдвард ещё до женитьбы на ней состоял в законном браке с другой женщиной. Таким образом, когда Саймона обвинили в убийстве Космо Пэрриваля, майор счёл это даром, ниспосланным с неба, чтобы устранить Саймона со сцены. После такого обвинения тот уже был не опасен для будущего Мирабель.

Должна сказать, что именно Мирабель, с которой мы сблизились в эти месяцы после трагических событий, в большой степени помогла мне разобраться в хитросплетениях той истории. Смерть майора настолько сильно подействовала на вдовствующую леди Пэрриваль, что у неё случился удар, и через несколько дней после этого она скончалась. Мария после смерти своей госпожи вернулась обратно в Йоркшир, в результате чего в управлении всем хозяйством имения Пэрривалей произошли значительные изменения. Ведь смерть майора сильно подействовала не только на леди Пэрриваль. После того, как Кейт узнала о смерти своего деда, у неё наступила такая жесточайшая депрессия, из которой вывести её могла, пожалуй, только я. У меня появилось чувство, что я постепенно становлюсь членом их семьи, а когда результаты разоблачения преступлений её отца стали благодаря газетам широко известны, Мирабель, казалось, находила единственное успокоение в беседах со мной.

Теперь у неё уже не было даже тени притворства. Мирабель стала вполне откровенной. Она говорила, что во всём следует винить только её. Это она так запутала свою жизнь. А отец хотел сделать для неё так много. Вообще, он всё делал только для неё.

Мирабель едва достигла семнадцати лет, когда вышла замуж за Стива Тэллока. Это случилось незадолго до того, как отца её уволили из армии. Чувствуя, что надо подумать о будущем дочери, он отдал её в ученицы к модистке. А она после этого буквально возненавидела жизнь.

— С тремя другими девушками мы сидели взаперти в тесных душных каморках и постигали основы этой профессии, — рассказывала Мирабель. — Долгие часы, проведённые за рабочим столом… и никакой свободы. Каким ненавистным для меня стал один только вид шляп! Однажды, когда я разносила готовые заказы, мы встретились со Стивом. Нельзя сказать, что у нас было много возможностей встречаться. Обычно я ускользала на свидания ночью. Остальные девушки помогали мне. Для меня это было облегчением после скуки. Я была упряма и так глупа. Думала, что замужество сделает меня свободной. Стив был только на год старше меня. Узнав обо всём, отец жестоко разочаровался во мне, и как он оказался прав. Ах, бедный Стив. Как он старался. Он работал на литейном заводе. Но у нас было слишком мало денег. Очень скоро я поняла, что совершила ужасную ошибку. Мы прожили вместе чуть больше года, а потом Стив погиб. У них на заводе произошла ужасная авария. Должно быть, я очень бессердечный человек, потому что моей первой реакцией на это известие была мысль о том, что теперь я свободна.

А потом, — рассказывала леди Пэрриваль, — я получила работу в одной танцевальной труппе. Мы гастролировали в Лондоне по разным музыкальным залам. Иногда работы было много, иногда вообще не было ничего. Я всё мечтала о том, как встречу своего избранника: богатый красавец, который вырвет меня из этой нищеты и перенесёт в мир роскоши. Эти мечты постепенно превращались у меня в навязчивую идею. Потом появился один тип… Я поверила ему. Он обещал жениться на мне, но когда я забеременела — ждала Кейт, — он сбежал, и после этого я уже никогда его не встречала. Жизнь моя становилась всё хуже и хуже. А потом появился Том Перри. Когда он захотел жениться на мне, я из-за ребёнка согласилась. После этого брака мне показалось, что я обладаю даром всё время попадать в самые отчаянные ситуации. В своей жизни я всё время двигалась от плохого к худшему. Вскоре я поняла, что ненавижу Тома.

Мирабель закрыла глаза, словно хотела воскресить в памяти картины прошлого.

— Розетта, это было ужасно. Эти отвратительные комнаты. Обычно я с ужасом ждала того дня, когда он должен был приехать в отпуск. Пил он ужасно. После того, как Кейт появилась на свет, я вновь вернулась в труппу. У меня появилась мысль, что мы с Кейт смогли бы уйти от Перри. Мне приходилось всё время оставлять Кейт одну. А возвращалась я очень поздно. Потом отца выгнали из армии… выгнали с позором. Но когда он поселился у нас, нам с Кейт стало легче. У отца оставалось немного денег, которые он скопил. С ним рядом я чувствовала себя более счастливой. Но потом возвращался Том. Меня радовало лишь то, что отпуск ему давали нечасто. Кейт подрастала, и наконец настало время, когда моё терпение иссякло. Мы должны были создать для ребёнка достойные условия существования — для неё, не для себя. Мой отец сказал… — Она помолчала, а затем продолжила свой рассказ: — У моего отца появилась мысль, что мы могли бы перебраться в Корнуол. Он вспомнил о Джессике Аркрайт, которая к тому времени уже стала леди Пэрриваль. Она была подругой моей матери, и в связи с этим я даже слышала, что одно время она была сильно увлечена моим отцом.

Отец сказал, что мы отправимся туда немедленно. Но нам требовалось всё продумать до мельчайших подробностей. У нас должна была быть полная гарантия, что Том Перри никогда не сможет отыскать нас в Корнуоле. Лучше всего было изменить мне имя. Вот таким образом я превратилась в миссис Бланшар. Но это меньше всего беспокоило меня. У меня уже было три имени. Вместо Мирабель Перри я стала Мирабель Бланшар. Вот так… мы и оказались здесь.

Тут всё было по-другому. Леди Пэрриваль относилась к нам по-дружески. Она проявила большую заботу обо мне, а оба брата влюбились в меня. Отец очень хотел выдать меня замуж за Космо. Ему это представлялось чем-то вроде волшебного сна. Я бы тогда стала знатной леди, владелицей поместья. А после смерти сэра Эдварда у меня бы появился даже титул. Всё это казалось чудом. Существовал, правда, ещё и Том Перри. Но отец сказал, что мы все должны забыть о его существовании. Всё должно быть так, словно этого человека никогда не было на свете.

— И вы могли согласиться на это?

Она утвердительно кивнула.

— Я ведь тогда была в отчаянии. И была готова на всё, лишь бы только никогда не слышать больше о нём… А он однажды вдруг появился в здешней округе, разыскивая меня. Я всегда считала, что он просто упал и разбился насмерть. Ведь он всегда слишком много пил, так что всё казалось мне вполне правдоподобным. Я никогда и подумать не могла, что мой отец… может совершить нечто подобное. Он всегда был добрым и благородным. Спросите у любого, кто его знал, все это могут подтвердить.

— Я знаю, — согласилась я.

— Но даже после этого я умудрилась всё испортить, — продолжала Мирабель. — Понимаете, я-то сама всегда была влюблена в Тристана. Он для меня был единственным. А все остальные — Стив Тэллок, Том Перри и Космо — были в прошлом. Всегда кажется, что в следующий раз всё пойдёт как надо. Тристан также полюбил меня. Мы ничего не могли поделать с собой и отдались этому чувству. Потом я забеременела и отправилась в тот ужасный родильный дом. Мой отец всё устроил — он знал одну женщину, которая помогала в таких случаях. Но Космо всё стало известно про нас с Тристаном. У него был жестокий характер. Это был надменный и мстительный человек. Он не мог вынести даже мысли о том, что мы с Тристаном обманывали его. Космо грозился уничтожить нас. Он пообещал, что сделает Тристана нищим и выгонит его из Пэрриваль Корта. После этого мы уже не могли с Тристаном пожениться и уехать куда-нибудь. Я рассказала обо всём отцу. А потом… случилось это.

Мне было очень жаль эту женщину. Она достаточно уже настрадалась. Надеюсь, что с Тристаном она будет счастлива.

— Не могу поверить, что мой отец совершил все эти ужасные преступления, — проговорила леди Пэрриваль. — Он воровал… мошенничал… это я ещё могу как-то понять. Но то, что он убивал… Всё, что мне известно, так это то, что он был для меня лучшим из отцов. Ведь он начал с пустого места. Всё, на что он потратил свою жизнь, это стремление, как он говорил, завоевать место под солнцем. Он говорил, что не желает провести всю жизнь на холоде. Поэтому он всё это делал… искал место под солнцем… для меня… для Кейт… и для себя. И в тот момент, когда ему показалось, что он нашёл его… когда он вдруг почувствовал, что счастье вот-вот готово вырваться у него из рук… Вы понимаете меня, да? Вы понимаете, как это могло случиться?

— Да, понимаю.

Наша дружба крепла. Мы много говорили с ней о Кейт. Я сказала ей, что Кейт очень одинока. Она и ведёт-то себя плохо только потому, что хочет, чтобы её заметили, чтобы полюбили.

— Да, — согласилась Мирабель. — Я так была занята собственными делами, что не замечала её.

— Она восторгается вами. Но понимаете, она оставалась всё время одна, когда была ребёнком. Боялась всего по ночам, думала, что никому на этом свете не нужна.

— Ребёнку трудно объяснить всё.

— Она должна была испытывать ужас, когда домой в отпуск приезжал Том Перри. Сейчас она нуждается в покое, в чувстве безопасности.

— Всё это давал ей мой отец.

Я согласилась с ней.

— А сейчас она потеряла его, — проговорила я. — И мы должны помнить об этом. Нам нужно быть очень ласковыми с ней.

— Спасибо вам за всё, что вы сделали, — поблагодарила она меня от всей души.

Но что я сделала на самом деле? Я открыла правду, и мои действия в конечном итоге привели к тому, что все они сейчас находились в нынешнем положении.

Кейт о своём деде со мной не разговаривала. Мне было интересно, насколько хорошо она понимает то, что происходит вокруг. Мы продолжали с ней наши уроки. Много читали. Зло пропало в ней. Она стала покорной — бедная маленькая девочка.

Прочитали завещание. Его нашли в Библии, которую сэр Эдвард держал рядом с кроватью. Я удивилась, почему никто не удосужился поискать его там. В нём было всё так, как мы и предполагали. Сэр Эдвард написал письмо, в котором рассказал о своём первом, законном браке и объявил Саймона своим законным наследником. Тристан в соответствии с завещанием был вполне обеспечен, но титул и дом должны были отойти Саймону.

Мы с Лукасом часто встречались в таверне «Король Моряков». И странно, неужели я смогла бы прожить эти последние столь печальные месяцы без него.

Однако в наших отношениях с ним чувствовалось некоторое напряжение. Ведь для нас это были ещё и месяцы ожидания. Мы оба знали, что обязательно должно произойти нечто такое, чего мы с ним уже давно ждём.

Дик Дювейн находился в Австралии и продолжал розыски Саймона вместе с официальными властями. Но теперь у них была другая задача. Власти стремились разыскать Саймона Пэрриваля и вернуть его в Англию для того, чтобы ввести его в права владения имуществом. Они поместили соответствующие объявления во всех газетах Австралии. Были прочёсаны все уголки, включая самые отдаленные. Были проверены все возможные версии относительно местонахождения Саймона.

Я уже начала сомневаться, вернётся ли он когда-нибудь домой. Ведь в своё время он вполне мог и не добраться до Австралии. С ним могло что-нибудь случиться в дороге. Няня Крокет была уверена, что он обязательно вернётся. Каждую ночь она молилась о том, чтобы это случилось… и поскорее.

А потом, когда минуло уже шесть месяцев с того дня, как я чуть было не рассталась с жизнью в лесу, пришли новости. Дик Дювейн написал домой письмо. Он нашёл Саймона, который жил на своём участке недалеко от Мельбурна. Саймон возвращается домой.

В конверте было письмо и для меня.

«Дорогая Розетта!

Дик рассказал мне обо всём, что вы сделали. Я никогда не забуду этого. Лукас тоже помог, говорит Дик. Вы оба так много сделали для меня. Я часто думал о тебе, а сейчас я возвращаюсь домой. Скоро я буду с тобой.

Саймон».

Тристан и Мирабель отправились на вокзал встречать его поезд. Мирабель предложила мне составить им компанию, но я отказалась, потому что не хотела, чтобы наша с ним первая встреча состоялась у всех на виду. Я полагала, что на станции соберётся много людей, чтобы приветствовать его приезд, так как многим было известно, что Саймон возвращается домой.

Я отправилась к себе в комнату и стала ждать. Мне казалось, что он вскоре прибудет сюда и так же, как и я, захочет, чтобы наша встреча произошла наедине.

И вот он стоит на пороге. Он изменился. Мне показалось, что он стал выше ростом. У него был бронзовый загар, приобретенный под чужим солнцем. Его голубые глаза, казалось, стали светлее.

Он протянул руки.

— Розетта, — прошептал он. Взгляд его блуждал по моему лицу. — Спасибо тебе за то, что ты сделала для меня.

— Я должна была это сделать, Саймон.

— Я думал о тебе всё время.

Затем наступило молчание. Было впечатление, что между нами возникло какое-то отчуждение. Ведь столько всего произошло с ним… и со мной… Думаю, мы оба изменились.

— У тебя всё хорошо? — спросила я.

Это прозвучало банально. Ведь вот он, стоит передо мной, излучая силу и здоровье. Мы с ним испытали такие жуткие приключения, а я спрашиваю, как у него дела.

— Да, — ответил он. — А у тебя?..

Вновь воцарилось молчание.

Затем он произнёс:

— Так много всего случилось. Я обязательно должен рассказать тебе обо всём.

— Теперь, когда ты дома, у тебя всё пойдет по-другому.

— Только сначала кажется, что это не так.

— Но это так, Саймон. Теперь ты свободен.

«И я тоже свободна», — мелькнула у меня мысль. Когда-то я была узницей в стенах сераля, а когда мне удалось сбежать оттуда, я мысленно сама построила новую стену вокруг себя… этакий сераль моего собственного изготовления. Моим тюремщиком всё это время был не великий паша, а моя собственная навязчивая идея. Я не в состоянии была заметить, что же в действительности происходит вокруг меня, потому что могла видеть только одно — мечту, которую я создала, придав ей нужную форму для удовлетворения своей фантазии… и оставалась слепой к правде.

— И это ты сделала для меня, Розетта.

— Мне помогала няня Крокет… и Лукас… и Фелисити. Они очень много сделали… в частности Лукас.

— И всё-таки это была ты. Я никогда этого не забуду.

— Как чудесно знать, что всё уже позади, что всё получилось. И теперь ты здесь… свободный.

«Как было чудесно», — поправила я себя мысленно. Для меня это был переход от мечты к реальности. Как долго я ждала этой встречи… сколько мечтала о ней… жила для этого… и вот она, мечта, сбылась… но почему у неё привкус печали? Да, сейчас я была слишком возбуждена, слишком большим было эмоциональное напряжение — всё это так, разумеется. Но только внешне.

— Мы поговорим… позже, Розетта. Нам надо многое сказать друг другу.

— Да, — согласилась я, — мы обязательно поговорим об этом позже. А сейчас… столько всего. И люди ожидают встречи с тобой. Они захотят поговорить с тобой.

Саймон всё понял.

Это было действительно так: встречи с ним ждало множество людей. О его оправдании было много публикаций в газетах. Он был героем дня. И хотя с того момента, как стало известно о его невиновности, прошло уже порядочно времени, его возвращение в Англию оживило интерес к этому делу. Многие желали поговорить с ним, поздравить его, посетовать с ним на трудности, которые Саймону пришлось пережить. Я была только рада тому, что он так занят. Он стал другим, разумеется. Теперь он — сэр Саймон Пэрриваль, а не скромный палубный матрос, не отверженный, не беглец.

В первый вечер я была приглашена на семейный обед.

— Мы подумали, что тебе хотелось бы, чтобы обед прошёл в тихой обстановке, — сказал Тристан Саймону. — Только члены семьи. Позднее, осмелюсь предположить, ты получишь бесчисленное множество самых разных приглашений, и от некоторых будет трудно отказаться. Мы также будем должны приглашать людей сюда…

— Это пройдёт, — произнёс Саймон. — И довольно быстро. Только пока я буду оставаться сенсацией дня.

Беседа во время обеда касалась главным образом Австралии. Саймон был воодушевлён. Я поняла, чем. Он приобрёл небольшой участок земли в собственность.

— Земля там дешевеет, — говорил он. — И я обеспокоен этим.

Я представляла, как он там работает, строит планы новой жизни… думает, что он никогда не сможет вернуться домой. Но даже тогда, полагала я, он должен был всё время оставаться начеку, не будучи никогда уверенным в том, что прошлое не настигнет его и там. Теперь он был свободен. И было немного странно, что он чувствует себя неловко — так же, как и я. Должно быть, это для него сильное эмоциональное испытание — вернуться снова в тот дом, в который его когда-то привезли маленьким испуганным мальчиком, в то место, где его когда-то испытал ужас от незаслуженного обвинения в убийстве.

Следующий день мы посвятили визиту к Лукасу. Он тоже в последнее время сильно изменился. Сейчас Лукас очень напоминал мне того мужчину, которого я впервые встретила в доме Фелисити и Джеймса. Разумеется, сейчас он хромал, но хромота эта стала уже едва заметной. Он стал ещё беспечнее… и ещё циничнее относился к жизни.

— Лукас, я должен поблагодарить тебя за то, что ты сделал для меня, — сказал Саймон.

— Очень скромная плата за жизнь. Ведь я должен был сказать себе «прощай», если бы ты тогда не втащил меня в лодку и не ухаживал за мной потом, когда я стал обузой для вас обоих. Да и вообще, всё, что я делал, так это исполнял поручения Розетты.

— Всё было не так, Лукас, — не согласилась я. — Ты старался делать всё, что мог.

— Спасибо, Лукас, — повторил Саймон.

— Вы смущаете меня, — ответил Лукас. — Давайте забудем об этом. Слишком большая признательность смущает и того, кто её выражает, и того, кому она предназначена.

— И всё же прими её, — вставила я.

Он больше не мог этого вынести.

— Старина Лукас! — произнёс Саймон. — На самом деле он почти не изменился.

— Нет, — вздохнула я.

Я непрестанно думала о Лукасе. На самом деле я просто не могла не думать о нём. Он действительно любил меня. Он помог вернуть Саймона… он отдал Саймона мне. Это была настоящая любовь. По крайней мере, я так считала.

Прошло несколько дней. Было много посещений и приёмов в Пэрриваль Корте. Кейт всё время была послушной. Она не задавала каверзных вопросов, но, насколько я замечала, с большим интересом наблюдала за мной и Саймоном.

Со времени смерти своего деда она разительно изменилась. Ведь Кейт очень сильно любила его, восхищалась им, смотрела на него с обожанием. Он был для неё майором стражи, который, как она однажды мне сказала, был самым храбрым солдатом во всей армии, героем почти каждого сражения. Каким ужасным ударом должна была стать для неё эта смерть и все обстоятельства, связанные с ней. Я понимала, что теперь ей хотелось бы побольше узнать о нём, хотя мы об этом с ней не говорили ни разу. Кейт теперь надеялась на меня больше, чем когда-либо прежде — так мне казалось. И эта девочка с беспокойством смотрела в своё будущее.

Саймон теперь разговаривал со мной более свободно. Мне казалось, что то отчуждение, которое возникло между нами в первую встречу, постепенно уходило.

— Тристан просто создан для этого поместья, — сказал как-то он. — Космо и он воспитывались в том духе, что всё имущество Пэрривалей со временем отойдёт к ним. А меня это никогда не касалось. Думаю, что у бедного Тристана сердце разорвётся, если он будет вынужден уехать отсюда.

— А почему бы ему не остаться в Пэрривале? Ведь здесь полно работы.

— Понимаешь, раньше он думал, что поместье принадлежит ему. Тристан был здесь полновластным хозяином. А сейчас создалось очень непростое положение. Поэтому, думаю, мне лучше вернуться в Австралию. Я мог бы там приобрести вдоволь земли… Мог бы нанять людей, которые будут обрабатывать её для меня. И я хочу знать, что ты думаешь об этом?

Я подумала: «Начинается. Наконец-то он собирается спросить меня о моих планах». Но вслед за этой мыслью у меня мелькнула другая: «Австралия? Но ведь тогда я больше никогда уже не увижу Лукаса».

Он уловил выражение моих глаз. И сказал:

— Это было моей мечтой… всё время. Я думал, что когда-нибудь обязательно добьюсь успеха и тогда пошлю тебе письмо. Я попрошу тебя приехать и соединить свою жизнь с моей. Мы забываем, что люди меняются. Но они склонны при этом думать, что все остальные остались такими же, какими были когда-то. И я всегда думал о тебе такой, какой ты была там, на острове… или какой я оставил тебя возле посольства… А ты другая…

— Ты тоже другой, Саймон. Жизнь меняет людей. Так много всего случилось со мной уже после нашей разлуки. И с тобой тоже, я полагаю.

— Ты не смогла бы уехать из Англии, — проговорил он. — Не смогла бы теперь. Возможно, если мы тогда уехали вместе, всё могло бы пойти по-другому. А теперь всё, о чём ты мечтаешь, — здесь. Ты должна будешь решить, как тебе лучше поступить. Никому из нас не следует ослеплять себя прошлой жизнью, полной опасностей и приключений. Возможно, что мы оба мечтали тогда о будущем, забыв, что жизнь продолжается. Она изменяет нас, изменяет всё вокруг нас. Сейчас мы не похожи на тех людей, которые когда-то распрощались у ворот посольства.

— Вспомни, ведь тогда ты больше всего на свете хотел вернуться в Англию.

Он кивнул.

— Понимаешь, — сказал он довольно мрачным голосом, — нам надо смотреть правде в лицо.

— Ты уже объяснил это. Мы стали другими.

— Мы пережили тяжелые времена, Розетта. И теперь у нас должна быть уверенность в том, что мы находимся на правильном пути. Ты всегда была для меня совершенно особым человеком. И я никогда не забуду тебя.

— И я тоже буду всегда помнить тебя, Саймон.

У меня было такое ощущение, словно огромный камень свалился с души.

Я поскакала в Тренкорн Мэнор. Лукас услышал моё приближение и вышел из дома.

— Мне надо поговорить с тобой, Лукас, — сказала я. — Мы с Саймоном обсудили все дела. И отлично поняли друг друга.

— Да, разумеется, — согласился он.

— Саймон хочет вернуться в Австралию.

— Понятно. Я предполагал, что он вполне может так поступить. И ты, конечно, собираешься ехать вместе с ним.

— Нет, Лукас, я никак не смогу поехать. Как мне тебя оставить одного?

Он посмотрел на меня. Такого взгляда у него я ещё никогда прежде не замечала.

— Ты уверена в этом?

— Я абсолютно уверена в том, что это тот поступок, которого я никогда в жизни не совершу.

Примечания

1

Древнеримская стена, построенная по приказу императора Адриана, 76-138 гг., для защиты северной границы Англии от нападений кельтских племён.

(обратно)

2

Игра слов, witch — ведьма (англ.)

(обратно)

3

Ведьмин дом.

(обратно)

4

Кадастровая книга, составленная во времена Вильгельма Завоевателя в 1085-86 гг.; считалась основным документом при разборе земельных тяжб.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Дом в Блумзбери

Глава 2 Буря на море

Глава 3 В гареме

Глава 4 Тренкор Мэнор

Глава 5 Гувернантка

Глава 6 Могила моряка

Глава 7 Маленькие открытия

Глава 8 Поездка в Лондон

Глава 9 Схватка в кустах

Глава 10 Возвращение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg