«Мэгги»

Джуди Кэролайн Мэгги

Часть 1 Остров Матлок

1

В последнее время Мэгги редко садилась на лошадь, но в этот раз, в самый последний раз, так, во всяком случае, она решила для себя, Мэгги пошла на конюшню и, пробежав глазами по стойлам, направилась к своему любимому Кейту, захватив седло и уздечку в соседней кладовке.

Клири приобрели этого коня совсем недавно и совершенно неожиданно. Конь был изумительно красив и не предназначался для работы. Действительно, такое приобретение было несвойственной для семьи Клири роскошью. Но он очень понравился Мэгги, и чтобы чем-то порадовать сестру, братья не поскупились и выложили за этого красавца баснословную сумму. С тех пор как его купили, на нем никто не решался ездить. Просто так кататься для удовольствия Клири не умели, а для работы он не годился. Это был прекрасный скакун, весь как будто из черного бархата с белой звездой во лбу и двумя белоснежными носочками на передних ногах. Грива и хвост были такого же удивительного яркого вороного цвета, как и все тело, глаза большие и кроткие.

Мэгги тихонько свистнула ему издалека, конь подошел и уткнулся ей в ладонь. Она потрепала Кейта по грациозной шее, потом повесила седло на дверь стойла, взяла жеребца под уздцы и вывела его во двор.

— Мэг! — она услышала немного встревоженный голос Боба. Он незаметно подошел со стороны дома и теперь тревожными глазами смотрел на сестру.

— Мэг! — опять повторил он ее имя, как будто не решаясь продолжать дальше, а может быть, надеясь, что сестра без лишних слов поймет его тревогу. Но когда Мэгги, едва взглянув на него, начала седлать коня, Боб подошел ближе и придержал ее руки.

— Мэг, ты же знаешь, этот конь с норовом, и он почти не объезжен. — Такая длинная фраза далась ему нелегко. Он не умел много говорить, как и все братья Клири, а запрещать сестре что-либо и вовсе было не в его правилах. Боб напряженно смотрел на Мэгги, его красное, покрытое вечным загаром лицо выражало такую любовь и тревогу за сестру, что у Мэгги сжалось сердце, но она улыбнулась ему весело и открыто.

— Не волнуйся, Боб, — сказала она ему ласково. — Он меня не сбросит, ведь я же прекрасно держусь на лошади, разве ты в этом сомневаешься? — пошутила она.

Нет, Боб, конечно, не сомневался, но тревожное выражение так и оставалось на его лице все то время, пока Мэгги седлала коня. Она положила на его спину седло, которое специально купили для этого дивного жеребца, удобное седло английского типа из гладкой коричневой кожи, и тщательно пристегнула его.

Через пять минут Мэгги оседлала Кейта, затянула подпругу. Боб все так же неуверенно подошел к ней, чтобы помочь вскочить на спину этого красавца. Почувствовав на себе наездника, Кейт на мгновение слегка вздыбился, но Мэгги крепко держала в руках поводья. Кивнув наблюдавшим за этой сценой работникам фермы, Мэгги быстро выехала со двора. По дороге до главных ворот Кейт взбрыкивал, пытался броситься в сторону. Но Мэгги быстро справилась с его норовом, а выехав за ворота, пустила его рысью, постепенно останавливая до легкого галопа, каким обычно ездили по полям все Клири.

Небо озарилось первыми солнечными лучами, и все вокруг постепенно превращалось из бледно-серого в золотое. Стояло изумительное утро, и Мэгги скакала на самом сказочном, самом чудесном коне в своей жизни. Лицо женщины озарила радостная улыбка. Впервые за последнее время она почувствовала наслаждение от жизни. «Может быть, в последний раз», — мелькнуло у нее в голове. Последние месяцы ей не давала покоя мысль о птице с шипом терновника в груди, которая с песней бросается на острие и погибает. В одну из бессонных ночей эти мысли оформились в твердое решение, что пора и ей покинуть этот бренный мир. Теперь, когда в живых не было самых близких и любимых людей, ее тоже больше ничего не связывало с жизнью. Разве что мать. Но у Фионы есть сыновья, а с Мэгги они никогда не были особенно близки, может быть, одно только мгновение, когда Фиона открыла дочери свою тайну, показав, что знает и ее тайну тоже.

Все свободное время Мэгги проводила на могилах своих любимых: сына Дэна и кардинала Ральфа де Брикассара. И приходила оттуда еще более отрешенная, чем бывала всегда, никого не видела и не слышала, когда к ней обращались. Но иногда, замечая встревоженные взгляды братьев и Энн, она старалась быть прежней, радовалась, что у Джастины все устроилось таким прекрасным образом. Ее муж, Лион Хартгейм, нравился всем в Дрохеде, и за дочь можно было не беспокоиться, если ей, конечно, не наскучит семейная жизнь и она не выкинет опять какую-нибудь из своих штучек.

Мэгги вдруг вспомнила Рим, куда они ездили на посвящение Дэна. «Дэн, мальчик мой, я чувствовала, что Бог не простит мне того, что я украла у него Ральфа, но почему он наказал тебя вместо меня? А может быть, это и есть его самое тяжкое наказание, что он отнял у меня вас, тех, кто не должен был принадлежать мне, и оставил меня в живых, чтобы я еще больше осознала свой грех?»

Мэгги не испытывала никакого страха от бешеной скачки, она мчалась навстречу солнцу, и мысли также стремительно мелькали в ее разгоряченной голове: «Да, да, как в один голос утверждают братья, их зять человек основательный и не позволит Джастине своевольничать». Впрочем, у Мэгги и у самой сложилось самое благоприятное впечатление от зятя, и она с легкой душой мысленно вверяла ему теперь судьбу своей дочери.

Наездница пустила коня галопом, стоило им выйти на просторы полей. Мэгги охватило непередаваемое чувство свободы, почти полета, когда они с Кейтом, превратившись в одно целое, оторвались от земли и устремились вперед. Очнувшись от своих мыслей, Мэгги спохватилась: ей показалось, что прошло уже много времени с тех пор, когда она уехала из дома, поэтому она повернула коня назад, немного умерив его пыл, и направилась в сторону дома.

В это утро Мэгги собиралась сообщить домашним о своем решении поехать на остров Матлок, где когда-то была счастлива с Ральфом. Об этом она, конечно, говорить никому не собиралась, а скажет, что поедет отдохнуть. И о том, что больше не вернется в Дрохеду, Мэгги тоже говорить не станет.

До основных сооружений фермы оставалось еще с четверть мили, и Мэгги не устояла перед соблазном, направила жеребца в длинном прыжке через небольшой ручеек. Удачно взяв препятствие, Мэгги заметила братьев, которые сегодня почему-то припозднились с выездом и теперь все пятеро, стараясь, чтобы это было незаметно, наблюдали за ней. Один только Фрэнк уже копался в саду за домом и ничего вокруг себя не замечал. И вдруг Мэгги поняла, что братья почувствовали ее настроение и теперь следят за ней. У нее, как и рано утром при разговоре с Бобом, сердце захлестнула волна нежности к своим братьям. Она умерила шаг лошади и, изменив направление, направилась к ним, испытывая горячее желание поскорее спешиться и обнять своих близких, но тут же подумала, что этот ее неожиданный порыв смутит их и еще больше насторожит. Мэгги устояла перед своим желанием и легким аллюром направила коня прямо к конюшне. Подъехав, Мэгги укротила поступь Кейта, который затанцевал на месте, словно радуясь встрече с мужчинами.

— Доброе утро! Вы что-то сегодня поздно, — в глазах Мэгги светилась тихая радость, и братья успокоились.

— Да вот собираемся, — ответил за всех Джимс, а Пэтси прибавил, почти отвернувшись от сестры: — Ты это… не очень… конь-то еще совсем дикий. Так и шею сломать недолго, да еще через ручей. Я тебя, Мэг, прошу, не дури… Мы ведь все тебя любим, а терять своих неохота. Это нехорошо, так… — Все с удивлением повернулись к Пэтси и уставились на него. Никто не ожидал от этого молчуна такой длинной речи, и некоторое время все с изумлением смотрели на него. Потом все дружно, включая Мэгги, рассмеялись.

Дружный громкий хохот испугал Кейта, он запрядал ушами и, пританцовывая на месте, скосил налитые кровью глаза. Но Мэгги уверенной рукой натянула уздечку и, похлопывая коня по шее, успокоила его.

Смеялись долго, даже с каким-то облегчением. Молчун Пэтси, сам того не подозревая, снял гнетущее напряжение и немного развеял их тревогу. Раз Мэгги тоже смеется, значит, она ничего такого не замышляет.

— Ладно, Пэт, я больше не буду, обещаю тебе. Чем сегодня собираетесь заниматься? — спросила она, оборачиваясь к Бобу.

— Да мы все в разные стороны. Кто на дальний выгон поедет, кто здесь поблизости будет. Так что, если что надо, можешь найти Джимса с Пэтси, они здесь останутся недалеко, — ответил Боб.

— Да нет, я просто так спросила. Моя помощь нужна?

— Сами управимся. Занимайся в доме.

Мэгги с помощью Джимса спрыгнула с коня. Братья приготовились к выезду, а Мэгги принялась растирать своего любимчика, потом накрыла его попоной и повела выгуливать, чтобы он немного охладился.

Солнце уже вовсю распустило свои лучи, когда Мэгги поставила Кейта в стойло и пошла к дому. Поднявшись на веранду, она увидела там Энн Мюллер, которая сидела в соломенном кресле с вязаньем в руках. Заметив настороженный взгляд Энн, Мэгги улыбнулась ей, а сама подумала: «Что же такого было в моем поведении, что встревожило всех домашних, даже братьев, которые вообще ничего вокруг не замечали, кроме своих овец».

— Доброе утро, Энн. Все уже завтракали? Значит, мне придется есть одной, — стараясь придать своему голосу беззаботность, спросила ее Мэгги.

— Нет, я ждала тебя. Заодно хотела поговорить, пока будем вдвоем, — коротко ответила Энн. Она отложила вязание и, тяжело опираясь на костыли, стала подниматься с кресла. Мэгги помогла ей встать, и они вместе направились в гостиную, где на убранном уже столе оставались накрытые приборы для Мэгги и Энн.

Фиона была в саду рядом с Фрэнком, она сидела на стульчике неподалеку от него, и оттуда через раскрытые окна доносились их негромкие голоса размеренный, ласковый матери и глухой, отрывистый сына. Мэгги невольно прислушалась к тому, о чем они говорят, но слова были неразборчивы, просто тихое жужжание, и она перевела взгляд на Энн, которая, не глядя на Мэгги, о чем-то задумалась, очевидно готовясь к предстоящему разговору. Мэгги не дала ей возможности начать первой и заявила:

— Я уезжаю, Энн. — И когда Энн подняла на нее удивленный взгляд, добавила: — Отпускаешь меня и в этот раз на каникулы? Я хочу посмотреть на остров Матлок.

Энн Мюллер, продолжая все также удивленно смотреть на Мэгги, нерешительно проговорила:

— Я надеюсь, ты там придешь в себя. В прошлый раз тебе там, помнится, было хорошо. Но, Мэгги, скажи на милость, что ты все-таки решила? У тебя в последнее время такое странное лицо, — и не обращая внимания на протестующий жест Мэгги, Энн продолжала: — все боятся, что ты что-нибудь с собой сделаешь. Неужели ты не понимаешь, как это будет жестоко по отношению к матери, братьям. Ты ведь держалась вначале, что произошло сейчас? Почему ты в таком отчаянии?

Мэгги молчала. Она уже давно думала об этом и понимала, что ни для Фионы, ни в общем-то и для братьев ее смерть не окажется такой уж страшной трагедией, они привыкли к потерям. Но терять близких все равно тяжело. «Неохота!» — как по-простому выразился Пэт. Мэгги подошла к окну и отрешенно смотрела, как Фрэнк возится с кустом чайных роз. Несколько веток с только что раскрывшимися нежными бутонами лежали на коленях у Фионы. Не хотелось даже нечаянно нарушать эту дивную идиллию, и Мэгги осторожно вернулась к столу. Глаза у нее были печальные. Энн вздохнула, глядя на нее, и тихо сказала:

— Не забывай, что ты красивая, полная сил и еще не старая женщина. Ты еще можешь встретить человека, с которым найдешь счастье. Теперь, когда твоего кардинала нет, прости, Мэгги, но я должна тебе сказать. Подумай о себе. Ты знаешь, что я прекрасно относилась к Ральфу и нисколько не осуждала тебя за твою великую любовь к нему, хоть она и была греховна. Да, да, греховна, и ты сама это прекрасно понимаешь. Для вас обоих она была большим испытанием. Вы оба его не выдержали, появился Дэн, и Бог наказал вас.

— Больше всего меня, — прошептала Мэгги.

— Всех вас. И Дэна тоже, хотя он-то здесь меньше всех грешен, — продолжала говорить Энн, — но зачатый в грехе, он не мог жить, даже посвятив себя Богу. Я еще раз прошу, чтобы ты простила меня, Мэгги, за то, что я тереблю твои раны. Но лучше поговорить об этом, все осознать, и тогда станет легче. Это как прочистить рану, и она начнет заживать. Своей смертью Дэн искупил не только свой грех, но и твой тоже, он спас тебя. Ты должна жить, если Бог не дает тебе смерти. В таком состоянии, в котором ты находишься, наложить на себя руки большого геройства не надо, но кому от этого станет лучше? Тебе? А что, если действительно есть загробная жизнь, и ты там опять встретишься с Дэном? С чем ты предстанешь перед ним? С еще одним грехом? Ты же знаешь, что самоубийство грех. Не испытывай больше божьего терпения, живи! Я не говорю: «наслаждайся жизнью». Это невозможно в твоем случае. Но смирись, живи и не терзай себя больше.

Впервые за долгие месяцы Мэгги заплакала, уткнувшись лицом в ладони. Она безутешно плакала, вздрагивая всем телом. Мэгги оплакивала всю свою жизнь с того момента, когда родилась и поняла, что зла в мире больше, чем добра, когда заметила, что, непонятно почему, отец не любит Фрэнка, а матери он дороже всех на свете. Много чего поняла Мэгги еще в раннем детстве, что сформировало ее упрямый и твердый, как стальная пружина, характер.

Энн, постукивая костылями, приблизилась к Мэгги и положила ей на голову свою руку.

— Ты поплачь, потом станет легче. Я прослежу, чтобы сюда никто не зашел. А насчет Матлока ты прекрасно придумала. Конечно, надо поехать, не откладывая. А оттуда заедешь к нам, в Химмельхох. Людвиг там один, и я скоро собираюсь поехать к нему.

— Зачем? Ведь ты же не совсем здорова, Энн. Разве тебе плохо здесь? — встрепенулась Мэгги, глядя на подругу заплаканными глазами.

— Да что ты? Нет, конечно. Я здесь как у себя дома, — успокоила ее Энн. — Но, понимаешь, Людвиг один, он уже далеко не молод, а без домашнего уюта человеку тяжело. Это ведь не твой Люк, который мотается неизвестно где. Где остановится, там и дом. Но, слава Богу, Людвиг совсем другой.

Это было первое за долгие годы упоминание о Люке, которое вырвалось у Энн. Она испуганно взглянула на Мэгги, но та как будто и не обратила внимания на это. Только уже через продолжительное время задумчиво, как будто даже и не о собственном муже и отце своей дочери, проговорила:

— Люк… Да, где-то мотается. Ты это хорошо сказала. Хотя, вероятно, его уже давно нет в живых. Мне почему-то так кажется.

Из всего, что можно было подумать о Люке О'Ниле, это было самое вероятно предположение. Уже 20 с лишним лет о нем не было ни слуху ни духу. За это время он ни разу не поинтересовался судьбой своей жены и дочери и даже не знал, что у Мэгги растет мальчик, который считался его сыном. Даже зная характер и привычки Люка О'Нила ничего другое и в голову не придет, как только считать его погибшим, если он за все эти годы ни разу не дал о себе знать. Два письма, которые пришли от него, когда дети были еще маленькие, говорят только о том, что он знает, где искать свою семью, а если он ищет столько лет, значит, его нет в живых. Конечно, может быть, он и живой, просто не хочет ничего о них знать. Так это для них все равно что он мертвый.

Когда Энн говорила Мэгги о человеке, с которым она могла найти свое счастье, она вовсе не имела в виду Люка. Это было бы уж слишком для Мэгги, если бы он опять встал у нее на пути.

— А почему Людвиг уехал в Химмельхох? Прости, я как-то не задумывалась об этом раньше. Там же у вас управляющий. Вы говорили, что он прекрасно знает свое дело.

— О, у нас к нему нет никаких претензий. Он прекрасный человек и хорошо справляется с делами. Но ты ведь знаешь Людвига, он должен все посмотреть своими глазами.

Энн не стала напоминать Мэгги, что Людвиг старается для Джастины. Поскольку у них не было своих детей, своей наследницей они сделали Джастину, завещав ей дом и все свои плантации. И конечно, Людвиг Мюллер не мог допустить, чтобы девочке достались расстроенные дела. Впрочем, Мэгги и сама знала, как привязаны эти, в общем-то чужие люди к ее дочери, и ей было приятно.

Вечером после ужина, когда вся семья все еще оставалась за столом, Мэгги объявила, что уезжает на остров Матлок отдохнуть. Фиона подняла на нее свои потускневшие глаза, пожевала губами, но ничего не сказала. Задубевшие от постоянного ветра и знойного солнца лица братьев еще больше напряглись и повернулись к матери. Они могли что угодно делать в поле, на выгонах, но решать такие деликатные вопросы не привыкли. В этом отношении они полностью полагались на мать. А Фиона молчала. Молчала и Мэгги. Наконец молчание нарушил Джимс, он посмотрел на сестру, потом оглянулся на мать и спросил:

— Далеко туда ехать-то, Мэг? Может, проводить тебя?

— Ну что ты, Джимс! Доберусь сама.

Все еще какое-то время посидели за столом и разошлись. Назавтра, как всегда, запланировано много дел, и вставать надо рано. Мэгги с матерью остались одни в гостиной, и только тогда Фиона разжала губы. Она заговорила тихим голосом, и Мэгги даже пришлось немного напрягаться, чтобы расслышать ее.

— Я не хочу навязывать тебе своего отношения к жизни, Мэгги, ты всегда была самостоятельна в своих решениях. Вспомни, каково мне было пережить потерю Пэдди и Стюарта… но я пережила…

— Ты была нужна своим детям в Дрохеде, — прошептала Мэгги, но мать услышала и кивнула головой.

— Да, и это меня спасло. А теперь твоим братьям в Дрохеде нужна ты, Мэгги. Я уже совсем старая. Они так и не выбрали себе жен, а без хозяйки им не обойтись. Не забывай об этом, Мэгги. Это вовсе не значит, что я против того, чтобы ты поехала отдохнуть, но помни, что мы все будем ждать тебя обратно.

Мэгги не выдержала, она подошла к матери, села с ней рядом и, как никогда не бывало даже в раннем детстве, прислонилась головой к ее плечу.

— Почему ты так говоришь, мама?.. Как будто прощаешься со мной навсегда…

— Я прожила большую жизнь, дочь, — строго сказала Фиона, — а вы мои дети, и никто вас не знает лучше, чем я. Поезжай, отдохни и помни, о чем я тебе сказала сегодня.

Неожиданно Мэгги ощутила незнакомое ей чувство нежности и жалости к матери. Да, мать состарилась на глазах и жила без особой радости в жизни. На ее долю пришлось слишком много страданий. Ее судьбе не позавидуешь. А моей? — усмехнулась про себя Мэгги и подумала, что где-то слышала, что дочь, особенно если она единственная дочь в семье, повторяет судьбу своей матери. Конечно, услышь это Мэгги в молодости, она бы только посмеялась над таким утверждением. Всем молодым кажется, что впереди их ждут сплошные радости. Но теперь у нее уже не было никаких иллюзий на этот счет.

— Я постараюсь, мама, — только и сказала Мэгги.

Дорога до Таунсвилла от Дрохеды оказалась долгой и утомительной, хотя Мэгги старалась не замечать неудобств, духоты тесных вагонов и толкучек на станциях. Она рассеянно смотрела в окно вагона и вспоминала свою жизнь. Даже не вспоминала, просто отдельные ее эпизоды блуждали в ее сознании, не вызывая ни боли, ни страдания. Появлялись и исчезали, заменяясь новыми. Все они были связаны с Ральфом, потом с Дэном, с ними обоими вместе. То серьезные, сосредоточенные, а то веселые, смеющиеся лица сына и любимого человека стояли перед глазами Мэгги, и она знала, что они исчезнут только тогда, когда глаза ее закроются насовсем.

Таунсвилл, крупнейший и процветающий город Северного Квинсленда, мало изменился с тех пор, как Мэгги когда-то мимолетно оказалась здесь. Те же белые деревянные дома на сваях, свежий, насыщенный морскими ароматами воздух. Впрочем, сейчас, как и много лет назад, времени для осмотра достопримечательностей, если они и имелись в этом городе, было мало. Мэгги не надо было напрягать память, вспоминая, когда это было. За 9 месяцев до рождения Дэна. Все, что произошло тогда, оставалось самым ярким эпизодом ее жизни и самым счастливым, не считая рождения Дэна.

Изменения в городе все-таки были. Это сразу бросалось в глаза. Стало больше автомобилей, пестро одетые, или, вернее, едва прикрытые одеждой люди, суетливо сновали по вокзальной площади, и Мэгги, не привыкшая к такому многолюдию, растерянно остановилась на выходе из вокзала, не зная, в какую сторону идти.

Мэгги до сих пор сохранила удивительно стройную и грациозную фигуру. Несколько поседевших прядей выделялись на ее темно-коричневых волосах и не только не портили ее облик, но, наоборот, даже подчеркивали моложавость лица, как будто были выкрашены специально. Такая редкая в этих краях одежда, свободно спадавшая по ее фигуре, придавала ей необыкновенно элегантный вид. Глубокая складка, пролегшая между бровями, показывала, что эта прекрасная женщина много страдала в своей жизни и, может быть, страдает до сих пор. Все это вместе взятое привлекало к Мэгги взгляды прохожих и вызывало увеличенное внимание мужчин. Они с любопытством оглядывали стоявшую в нерешительности женщину и некоторые, наиболее смелые, уже направлялись к ней, чтобы предложить свою помощь.

Мэгги осмотрелась, заметила устремленные на нее внимательные взгляды и, подхватив чемодан и сумку, направилась к стоянке такси, которую заметила неподалеку. Хотя до пристани было не так уж и далеко, но тащиться туда по жаре с вещами не хотелось, к тому же Мэгги теперь сама распоряжалась своими средствами и могла не беспокоиться, что Люк узнает, как она бросает деньги на ветер, нанимая такси. А что он сказал бы именно так, в этом у нее не было никаких сомнений. К черту Люка! Что это вдруг он полез ей в голову?

Проделав долгий путь до Таунсвилла, Мэгги как будто вернулась в свое прошлое и то и дело ловила себя на мысли, что она чувствует почти то же самое, что и в те далекие годы. Как будто нет прожитых лет, нет пережитых трагедий, и она только в начале своего этого пути. И снова к ней на остров под именем Люка О'Нила неожиданно приедет Ральф, и она, уже почти что зная об этом или предчувствуя свое счастье, стремится туда, на встречу с ним. Иногда ей в голову закрадывались совершенно дикие мысли, что теперь она знает, что могло бы произойти с ними, и сделает все по-другому. Во всяком случае, не отпустит от себя Дэна ни на шаг.

— Мадам, вам куда ехать? Позвольте ваш чемодан. — Голос водителя такси напомнил ей о том, где она находится на самом деле. Оказывается, она уже подошла к стоянке такси и остановилась у первой машины. Остальные водители с интересом и некоторой завистью смотрели на своего удачливого товарища, который заполучил такую красотку, правда, уже не молоденькую и печальную, но все равно очень интересную женщину с необыкновенно светлыми и какими-то отрешенными глазами.

Молодой водитель, склонившись к Мэгги, уже брал вещи из ее рук. Он быстро и ловко поместил все это в багажник и распахнул перед женщиной дверцу такси.

— Прошу, мадам!

Мэгги уселась на заднее сиденье и облегченно откинулась на мягкую спинку.

— Мне на пристань, но времени еще немного есть, и я бы хотела проехать по городу. Я уже когда-то была здесь, но тогда мне так и не удалось посмотреть город, — сказала женщина.

Водитель кивнул и, когда машина выехала на многолюдные, залитые знойными солнечными потоками улицы, принялся подробно рассказывать о тех зданиях, мимо которых они проезжали. Когда за окном машины показалось величественное, вознесенное ввысь здание католического костела, у Мэгги только на миг сжалось сердце. «Неужели я сошла с ума и на самом деле верю, что Ральф приедет ко мне на Матлок, и все начнется сначала?» — мелькнуло у нее в голове, но эта абсурдная мысль мелькнула и так же моментально исчезла, не оставив даже разочарования от своей несбыточности.

Удалившись от Дрохеды на многие десятки километров, она как будто оставила там ту часть своей жизни, в которой было так много страданий и потерь. Станет ли Матлок началом ее душевного выздоровления и новой жизни или ее концом, Мэгги сейчас об этом не думала. Она ни о чем не думала и даже ничего не видела за окном машины, находясь как будто в невесомости, только машинально кивала, слушая молодой голос водителя, который увлеченно рассказывал ей о своем городе, с интересом поглядывая на нее в зеркало. Он давно понял, что его странная пассажирка не слушает его объяснений, но продолжал говорить, а потом уже, подъезжая к пристани, спросил:

— А куда вы направляетесь, если не секрет?

— Не секрет, — засмеялась Мэгги. — Я еду на остров Матлок.

— На Матлок!? — не удержался от восклицания молодой человек. — Но ведь… — Он вовремя спохватился и замолчал, густо покраснев от своей неловкости, но Мэгги поняла, что он хотел сказать — «на этом острове отдыхают только новобрачные» — и улыбнулась.

— Я донесу ваши вещи до трапа, — предложил шофер, чтобы хоть как-то скрасить свою неловкость. Мэгги поблагодарила его и неторопливо направилась следом за ним к трапу небольшого пароходика, который уже поджидал у причала своих немногочисленных пассажиров.

Через небольшой промежуток времени пароходик воинственно свистнул и зашлепал по зеркальной водной глади. Море было тихое и ласковое. Знойные лучи солнца здесь не обжигали, в воздухе разливалось легкое марево, от которого нестерпимо тянуло в сон. Мэгги не стала противиться своему желанию и так крепко заснула в своей каюте, как не спала уже, наверное, несколько лет. Проснулась она только утром, свежая и обновленная, и засмеялась, когда в дверь постучал стюард, который принес ей чай и печенье.

Стюард любезно улыбнулся, немного удивившись тому, что эта милая леди встретила его веселым смехом, и Мэгги пришлось сказать ему, почему она смеется:

— Просто много-много лет назад, когда я в первый раз плыла на этом же или другом, но очень похожем пароходе, я вела себя точно так же. Как только вошла в каюту, сразу же крепко заснула, а когда проснулась, стюард тоже принес мне чай и тарелочку с пирожным. Наверное, даже в это же самое время. Ничего не меняется.

— К сожалению, это был не я, — улыбнулся стюард, — я служу здесь недавно.

— Нет-нет, конечно, не вы, тому стюарду было примерно столько же лет, сколько вам сейчас, а это было очень давно, — задумчиво проговорила Мэгги.

— Мадам тогда была совсем маленькой девочкой? — польстил ей стюард, подставляя поближе тарелочку с печеньем.

— Не совсем, — слегка кокетливо улыбнулась Мэгги, после чего разговорчивый стюард понял, что ему пора уходить. Он поклонился Мэгги и тихонько прикрыл дверь каюты.

Подкрепившись, Мэгги еще немного расслабленно посидела в каюте и поднялась на палубу. Она полной грудью вдохнула легкий, немного посвежевший за ночь воздух и заглянула вниз за перила. Вода здесь была удивительно прозрачной, так что видны были сновавшие в глубине косяки разноцветных рыб, стелющиеся по дну водоросли и скопления кораллов. Матрос проводил Мэгги под полосатый тент, где вразброс стояли легкие кресла. В некоторых из них уже расположились совершающие утренний моцион пассажиры. Мэгги кивком головы поприветствовала своих попутчиков и прошла к свободному креслу, стоявшему поодаль от остальных. Она попросила матроса повернуть кресло так, чтобы видеть только море и с наслаждением погрузилась в созерцание раскинувшейся перед ней голубой зеркальной глади.

Пароход был маленький, и пассажиров на нем было совсем немного. Создавалось впечатление, что многие из них не раз встречались в прежних рейсах и знали конечные пункты маршрута друг друга. Мэгги чувствовала себя среди них чужестранкой и даже затылком ощущала направление на нее любопытные взгляды. Было очевидно, что особый интерес к ее персоне объясняется просто: немолодая уже женщина в одиночестве едет на остров Матлок, романтическое пристанище юных новобрачных…

2

К вечеру, когда бледное зимнее солнце уже готовилось закатиться за горизонт, пароходик причалил к пристани, за которой далеко в небо уходили уже знакомые Мэгги скалистые горы. Одинокая фигура атлетически сложенного мужчины, стоявшего на пристани, оживилась с появлением парохода. Он приподнял широкополую шляпу и направился к причалу. Матрос сбросил старенький, видавший виды трап и, подхватив чемодан Мэгги, помог ей спуститься на берег. Остальные пассажиры высыпали на палубу и, стараясь делать это незаметно и ненавязчиво, все же с интересом следили, как встречавший Мэгги мужчина взял у матроса ее чемодан и сумку и, слегка поклонившись женщине, жестом пригласил ее к ожидавшему их неподалеку старенькому автомобилю. Из своих наблюдений пассажиры сделали вывод, что их симпатичная попутчица и в самом деле прибыла на остров одна, а с мужчиной, который ее встречал, она незнакома. Кое-кто узнал его. Это был сам Боб Уолтер, управляющий туристическим комплексом на острове.

Боб Уолтер был высокий, жилистый, уже немолодой мужчина, похожий на ковбоя, которых Мэгги запомнила из тех немногих американских фильмов, что ей довелось видеть. Глаза у него как осколки летнего неба, улыбка такая широкая и открытая, что невольно вызывала ответную симпатию. Казалось, что этот человек излучал тепло. Он еще раз дотронулся до шляпы в знак приветствия. Его самого, по-видимому, мало волновал вопрос, почему женщина приехала одна. Его дело встречать и устраивать всех, кто захотел отдохнуть на их острове. Если даже он и удивлялся, то это никак не отразилось на его загорелом лице.

— С приездом, миссис О'Нил! — приветствовал он Мэгги. — Я Боб Уолтер. Думаю, вам у нас понравится. Сейчас здесь никого нет. Зима, знаете ли, не время для свадебных путешествий. У молодых свои брачные сезоны. Вот летом все домики были нарасхват. — Он весело балагурил, то и дело касаясь свободной рукой локтя Мэгги, поддерживая ее, пока они шли по шатким мосткам, а потом пробирались по каменистой тропинке к дороге, на которой стояла машина.

Пароходик постоял еще несколько минут у пристани, но поскольку желающих ни спуститься, ни подняться на него больше не нашлось, то он и отчалил, гулко шлепая лопастями по потемневшей вечерней воде и послав на прощание пронзительный свист. Мэгги обернулась и с улыбкой помахала отъезжающим, все еще толпившимся на палубе. Они только заулыбались и замахали ей в ответ. После этого на палубе возникла одна небольшая стычка, правда, Мэгги ее уже не увидела. Какой-то шутник попытался было несколько нескромно прокомментировать эту оживившую их обыденный рейс ситуацию, но остальные пассажиры быстро пресекли его. Несмотря на грубоватую внешность, австрийцы, слава Богу, народ деликатный и не позволяют себе лезть в чужие дела. Можешь думать о других что угодно, но упаси тебя Бог злословить по их поводу в открытую. Тем более эта женщина, что только что сошла на острове, такая милая и приветливая, мало ли что ее привело на Матлок. И пароходик отправился дальше в сгущающиеся предвечерние сумерки, а Мэгги со своим спутником уже ехала по пустынной дороге под хруст дробившихся под колесами кораллов.

— А вы давно здесь? — поинтересовалась Мэгги, искоса поглядывая на своего широкоплечего спутника. — Я знала прежнего хозяина и его жену. Она была очень строгой женщиной, — добавила она шутливо, но тут же отвлеклась, с замиранием сердца погрузившись в узнавание чудесных пальмовых рощ, мимо которых они проезжали, покрытую нежнейшей легкой пеной прибрежную полоску воды…

Спутник Мэгги немного помолчал, давая ей возможность насладиться Открывшимся видом, а потом сказал:

— Роб был моим братом. К сожалению, он умер, а управление своим хозяйством завещал мне. И мне это пришлось по душе, если говорить откровенно. После войны где только меня не носило. Жил в Европе, потом махнул в Штаты, работал управляющим на ранчо в Калифорнии…

— Интересно, — сразу же откликнулась Мэгги. Она много слышала о Штатах, побывавшие там люди рассказывали о крупных фермах, которые там называются «ранчо», где, в основном, разводят крупный скот и лошадей, о прекрасных условиях, в которых там работают люди. Ни тебе опустошительных песчаных бурь, ни все пожирающих пожаров. Хотя засуха, говорят, тоже бывает. А раз так, то, конечно, есть и пожары, но, наверное, все-таки не такие жестокие, как здесь, в Австралии. Особенно, в тех местах, где Дрохеда…

— Да… — задумчиво проговорил Боб и, как будто прочитав ее мысли, добавил. — Условия, конечно, там хорошие, но… — он улыбнулся, — тем не менее австралийцев там не так уж и много. Австралийцы предпочитают свою Австралию. Здесь масштабы другие, просторно и все такое… Возьмите хотя бы меня. Я там был не на последнем счету, мне доверяли, я заработал достаточно денег, чтобы начать собственное дело, купить ранчо или что-нибудь такое, но… здесь я как будто заново родился. Жалко, конечно, что Роб умер, — закончил он неожиданно.

— Примите мои соболезнования, — с чувством сказала Мэгги. Она действительно испытывала искреннее сожаление. К этому примешивалась горечь и ее личных потерь. Неожиданно Мэгги поняла, что на месте Боба она хотела видеть Роба Уолтера, ведь он был свидетелем тех счастливых дней, которые она провела здесь с Ральфом. Только он да еще, пожалуй, его жена, единственные во всем мире не подозревали, что прекрасная и без ума влюбленная друг в друга чета О'Нилов — не муж и жена. Здесь, на острове Матлок, Ральф де Брикассар был мужем Мэгги, и она хотела оплакать его здесь как своего мужа.

— А жена? Жена Роба тоже умерла? — нерешительно спросила Мэгги.

— Нет, Этель живет здесь, — коротко ответил Боб Уолтер, и Мэгги решила больше не возвращаться к этой, как ей показалось, щекотливой теме. Но Боб заговорил снова.

— Этель сказала мне, что вы много лет назад уже отдыхали здесь на острове вместе с мужем. Она вспомнила вас, когда прочитала вашу фамилию в телеграмме… — Он не спросил, что стало с ее «мужем», и Мэгги ограничилась односложным «да». После этого они замолчали, Мэгги сосредоточенно смотрела прямо перед собой, уже не замечая расстилающихся вокруг красот.

Вскоре машина остановилась у знакомого Мэгги приземистого, выкрашенного белой краской дома, на веранде которого в плетеном кресле сидела несколько постаревшая, но все еще миловидная женщина. Мэгги сразу же узнала в ней Этель Уолтер, хозяйку острова, и улыбнулась ей. Неожиданно для Мэгги женщина порывисто поднялась с кресла и стала торопливо спускаться по ступенькам.

— О миссис О'Нил! — воскликнула она приветливо. — Я рада, что вы снова приехали к нам!

Боб Уолтер помог Мэгги выйти из машины, и женщины обнялись. Они молча постояли, прижавшись друг к другу, каждый заново переживая все случившееся с ними со времени их первой встречи. Мэгги не ожидала такой теплой встречи со стороны Этель Уолтер. Она помнила ее ревнивый, подозрительный характер и ту сдержанность, с которой жена Роба Уолтера отнеслась к ней в ее первый приезд сюда. Очевидно, и эта женщина тяжело перенесла смерть своего мужа и смягчилась.

Этель овдовела пятнадцать лет назад и тогда же поняла, что ни один мужчина в мире не заменит ей Роба. С ним она чувствовала себя женщиной, желанной, любимой, и страшно ревновала его, хотя весь его интерес к другим женщинам заключался только в комплиментах им, на которые он не скупился по своей доброте. Да и все его увлечения были только на словах. Уж об этом он любил поговорить, не забывая красноречиво посматривать на жену. Все годы, что они были вместе, Этель боялась потерять Роба, опасаясь, что он и в самом деле увлечется другой женщиной и оставит ее. Но ей никогда и в голову не приходило, что она может потерять его по-другому. Хотя Роб и был много старше ее, но Этель почему-то думала, что они доживут вместе до глубокой старости и умрут вместе.

Два года оставалась на острове совершенно одна. Это было тягостное и невыносимое время. Потом неожиданно для всех, ничего не объяснив никому из своих немногих родственников, она пропала. Год провела в Сиднее, потом поехала в Штаты разыскивать родного брата мужа, Боба Уолтера. Это был единственный человек, которого Роб по-настоящему любил и за судьбу которого всегда тревожился.

Женщины, прильнув друг к другу, словно и не собирались разжимать сцепленный рук, пока не услышали спокойный неторопливый голос Боба:

— Дорогие дамы, а вы разве не собираетесь пройти в дом? Нам еще надо решить, как устроить нашу гостью.

3

— О простите, мадам О'Нил, — спохватилась Этель, — ведь вы с дороги, а я вас держу здесь. Пожалуйста, проходите, скажите нам, где вы хотите поселиться. У нас в это время года пусто. Впрочем, вы ведь об этом знаете, а с тех пор ничего не изменилось.

Женщины пошли вперед, следом за ними Боб Уолтер понес вещи Мэгги.

— Мэгги! Можно я буду вас называть по имени? Я прошу сегодня быть нашей гостьей, а завтра утром мы отвезем вас в ваш домик, — попросила Этель, и Мэгги согласно кивнула. Вообще-то ей уже сегодня хотелось остаться наедине со своими мыслями, но она не могла отказать Этель, понимая, что она для нее как весточка с того далекого, счастливого прошлого.

В дом вело большое широкое крыльцо, парадная нарядная лестница, и он весь утопал в цветах, полыхающих разноцветными красками. За домом раскинулась красивая пальмовая роща, а дальше на большом расстоянии друг от друга располагались уютные уединенные коттеджи.

В свой первый приезд сюда Мэгги не заходила в хозяйский дом и сейчас была приятно поражена его убранством, которое показывало незаурядный вкус хозяйки. В переднем холле, прямо посредине, находился изумительный старинный стол, на котором стояла прелестная нефритовая ваза с розами. Из холла распахнутая дверь вела в гостиную с камином. Вряд ли в нем часто разжигали огонь, но тем не менее он создавал необыкновенный уют, который подчеркивали стоявшие перед ним уютные, с удобными спинками, покрытые темно-голубыми накидками кресла, по цвету гармонировавшие с красками антикварного ковра, украшенного рисунками из цветов, сплетенных в венок. Комната была убрана, в основном, в голубые, красные и зеленые тона, что придавало ей еще большую яркость и красоту. Повсюду на старинной из хорошего дерева мебели были расположены антикварные вещички. Мэгги заметила книги в кожаных переплетах, медные статуэтки, железную подставку для дров перед камином, бронзовые канделябры, висящие на стенах картины с видами Австралии. Все это освещалось светом, падающим из бронзовой тяжелой люстры и напоминающим огонь свечей. Пожалуй, никогда в жизни Мэгги не видела такой чудесной элегантной комнаты, в то же время необыкновенно уютной и теплой. Даже трудно было представить, что такая изысканная комната находится в доме на далеком уединенном острове. Она могла бы украсить какой-нибудь богатый роскошный особняк в центре Сиднея. Дальше этого города воображение Мэгги не простиралось.

Этель заметила, с каким вниманием гостья разглядывала ее дом, ей было это особенно приятно. Жила она замкнуто, и гости редко посещали ее.

— Могу ли я еще чем-нибудь быть полезен милым дамам? — Боб смотрел на женщин с высоты своего роста, поседевшие волосы его слегка растрепались после того, как он снял свою широкополую шляпу и теперь держал ее в руках.

Этель улыбнулась и покачала головой. Мэгги перевела взгляд с нее на Боба и каким-то особым, присущим только женщинам, чутьем поняла, что этих двух людей, одинокого мужчину и одинокую женщину, связывают не только хозяйственные проблемы.

— Нет, спасибо, Боб. А ты разве не поужинаешь с нами?

— Я зайду навестить вас попозже, а сейчас у меня еще дела. — Боб улыбнулся Этель, учтиво поклонился Мэгги и широким шагом вышел из комнаты. Слышно было, как за ним тихо закрылась дверь.

Пока Мэгги задумалась над приоткрывшейся перед ней тайной, Этель поставила на невысокий столик у камина поднос, разлила по чашкам горячий шоколад, сняла салфетку с тарелки с сэндвичами и пригласила Мэгги к столу.

— Идите сюда, Мэгги, садитесь, чувствуйте себя как дома. — А когда Мэгги устроилась в удобном кресле, хозяйка ласково улыбнулась ей: — Добро пожаловать, милая Мэгги. Я рада видеть вас.

Неожиданно Мэгги почувствовала, что ее глаза наполняются слезами, и она протянула Этель тонкую изящную руку. Их руки сплелись, и Мэгги крепко сжала худые пальцы Этель. Женщина осторожно прикоснулась кончиками пальцев к склоненной голове Мэгги и задала вопрос, который, казалось, витал в воздухе:

— А ваш очаровательный муж? Наверное, он тоже скоро будет здесь?

Лицо Мэгги омрачилось, и она покачала головой.

— Его больше нет, — коротко ответила она, и Этель еще сильнее сжала ее вздрагивающие пальцы, а Мэгги, чтобы больше не оставалось неясностей, сказала. — Он умер 4 года назад вскоре после того, как утонул наш сын.

— О Боже! — прошептала Этель. Некоторое время в комнате висело молчание, но оно не было тягостным, скорее печальным и пронзительным. — Расскажите, как это случилось? Я часто вспоминала вас, мне еще ни разу в жизни не приходилось видеть такую великолепную пару, какой были вы с мистером О'Нилом.

Теперь уже Мэгги прошептала: «О Боже!», услышав, как Этель называет Ральфа де Брикассара именем ничтожного О'Нила. Ирония судьбы продолжает преследовать ее и в этом райском уголке. А Этель истолковала вздох Мэгги по-своему. Когда после смерти Роба она осталась совсем одна и поняла, как это ужасно таить в самой себе свое страшное горе. Поэтому она и металась по свету, нигде не находя пристанища. Очевидно, и Мэгги сейчас в таком же состоянии, и Этель очень захотелось помочь этой несчастной женщине. Но Мэгги только покачала головой. Нет, она не хочет обманывать Этель, а правду сказать не может.

— Вы должны научиться жить без них, Мэгги, — Этель с сочувствием смотрела на печальную женщину. — Вам нужно вернуться на грешную многострадальную землю, прийти в себя и жить не машинально, по инерции. Вы должны жить полной жизнью и не избегать встреч с новыми людьми. Когда-то так говорили и мне. Вы еще не старая женщина. — Этель слово в слово повторила все слова, которые женщины говорят, утешая друг друга. Мэгги слышала их уже предостаточно с тех пор, как исчез Люк О'Нил. Ведь только Этель считает, что она овдовела всего четыре года назад, как, впрочем, и Мэгги. А для остальных она уже соломенная вдова со стажем.

Женщины так и не дождались Боба, и после ужина Этель проводила Мэгги в спальню. Она с удовольствием наблюдала, с каким восторгом гостья осматривала комнату. Она была совсем не похожа на ту, в которой Мэгги жила у себя в Дрохеде, белоснежно-белая и очень женственная. Все здесь радовало глаз, начиная с кровати под балдахином и заканчивая рукодельными подушечками, украшающими кушетку. Яркие краски привносило только изумительной работы домотканое покрывало, расстеленное на постели. Это был всполох цветов: красного, голубого, желтого. Две вышитых подушечки лежали на невысоких креслицах, расположенных возле окна, из которого открывался чудесный вид на гряду скалистых гор, уходящих в звездное небо. На маленьком столике стояла большая керамическая ваза с белыми цветами. В этой комнате хотелось провести не только несколько часов подряд, но и всю жизнь. Только сейчас Мэгги почувствовала, что очень устала. Она присела на край кровати и с благодарностью посмотрела на Этель.

Женщины обменялись улыбками, поцеловались, и Этель тихо прикрыла за собой дверь. Мэгги слышала стук ее каблучков, гулким эхом отдававшихся по деревянному полу, пока они не затихли в противоположной части дома, где у нее были свои комнаты: большая спальня, маленький кабинет, гардероб, ванная, все отделанное яркими, но удивительно гармонирующими друг с другом красками.

Оставшись одна в комнате, Мэгги вытащила из чемодана халат и ночную рубашку, прошла в ванную комнату и, с удовольствием поплескавшись под теплыми струйками воды, набросив на голое тело халат, присела на низенькое кресло перед распахнутым окном спальни. Это был совершенно другой мир, и Мэгги в который уже раз подумала, как правильно она сделала, что приехала сюда. В открытое окно проникал легкий зимний ветерок, нежно прикасаясь к разгоряченному лицу и снимая напряжение. Все вокруг озарялось волшебным светом луны, сверкавшей на темном небе посреди бриллиантовой россыпи звезд.

Глухая, как будто навечно поселившаяся в ее сердце боль утихла, уступив место легкой грусти. Неожиданно Мэгги услышала тихий скрип со стороны входной двери, осторожные шаги, а потом легкий стук захлопнувшейся двери в той половине дома, где находилась спальня хозяйки. Она сразу же поняла, что это вернулся Боб Уолтер и что Этель нашла с ним если не счастье, то утешение.

4

На следующее утро Боб Уолтер с Этель отвезли Мэгги в тот самый уединенный домик, где она жила много лет назад. Когда Мэгги осталась одна, она осмотрелась вокруг, желая вернуть себе те чувства, с которыми когда-то вот так же сидела на краю просторной двуспальной кровати.

Ей это не удалось, и она, вздохнув, принялась разбирать свои вещи. Состояние подъема, в котором она пребывала всю дорогу до острова Матлок, бесследно исчезло, и она опять ощутила в душе холодный ветерок пустоты и потери. «Неужели всего несколько часов назад я надеялась излечиться здесь? — подумала она с удивлением. — Боже, как я могла рассчитывать на это?» Невыносимая тоска холодными щупальцами сжала ее сердце, и Мэгги со стоном опустилась на постель. Так она лежала долго, ни о чем не думая. Ей нестерпимо захотелось домой, в Дрохеду, к своим дорогим могилам. Потом, пересилив слабость, она вышла из дома и медленно побрела на берег моря. Не раздеваясь присела на песок и долго сидела, бездумно глядя на белые барашки волн, пока не ощутила нестерпимый жар в голове. Солнце так нажгло ей волосы, что, казалось, они сейчас вспыхнут ярким пламенем.

Боб Уолтер с Этель навестили Мэгги на следующий же день, и Этель с ужасом увидела, что за это короткое время их гостья неузнаваемо изменилась. Бледная, без румянца кожа обтянула ее скулы, тусклые глаза безучастно следили за тем, как Боб выгружает из машины корзину с фруктами. Этель, убедившись, что Мэгги даже не притронулась ни к чему, что в изобилии лежало в холодильнике и на полках, обеспокоенно воскликнула:

— Ты что, хочешь уморить себя голодом, — не замечая того, что перешла на «ты». — Тебе нельзя оставаться тут одной. Рядом с нашим домом есть очень удобный домик, собирайся, мы перевезем тебя туда.

Но Мэгги отчаянно затрясла головой:

— Нет-нет, я останусь здесь, не волнуйтесь, все будет в порядке. Мне просто надо свыкнуться.

Этель с сомнением посмотрела на нее, но спорить не стала. Только на обратном пути она поделилась своей тревогой с Бобом, и они решили почаще приезжать к Мэгги, чтобы не оставлять ее надолго одну.

Однажды она, как всегда одетая, сидела на берегу моря. Она оделась, неведомо для кого и для чего, просто по привычке, потерявшей уже всякий смысл. Но эта сила привычки поддерживала в ней жизнь. На какой-то миг ей показалось, что она не одна. Мэгги резко обернулась и в мареве ослепительного солнечного сияния увидела, что от домика голая по пояс в одних только шортах по на правлению к ней движется мужская фигура. Мэгги вскочила на вмиг ослабевшие, дрожащие ноги и, распахнув глаза, всмотрелась пристальнее в продолжавшую бесшумно двигаться фигуру.

— Ральф! — хотела закричать она, но почувствовала, что во рту у нее пересохло, и из сдавленного спазмами горла вырвался только хриплый всхлип. Фигура расплывалась у нее перед глазами, сливаясь с солнечными лучами. Теперь ей казалось, что то, что движется к ней, не идет по земле, а плывет по воздуху, но почему-то перебирает ногами, как это бывает при ходьбе. Мэгги судорожно зажмурила глаза, а когда снова открыла их, видение не исчезло. Но это не мог быть Ральф, хотя то, что она видела, было очень похоже на него, только совсем юного.

— Дэн! — снова всхлипнула Мэгги, уже не соображая, на каком она свете, страстно желая только одного: чтобы видение не исчезало. Распахнув руки, Мэгги кинулась вперед, чтобы хотя бы прикоснуться к родному существу, опять почувствовать его тепло, ощутить живую плоть. Но фигура, безмолвная и безучастная, даже не отстранилась, а как будто прошла сквозь Мэгги, не задев ее. Боясь пошевелиться, Мэгги обхватила руками пылающую от нестерпимой боли голову, а когда все-таки нашла в себе силы и обернулась, как будто сотканное из солнечных лучей видение скользило по водной глади, все дальше и дальше удаляясь в море, пока не превратилось в маленькую сияющую точку, которая через секунду смешалась со сверкающей водной рябью. Теперь она до конца почувствовала свое одиночество. До сих пор рядом с ней был мужчина, пусть даже мертвый. Но он был на земле. Теперь же он под землей… ушел… его больше нет.

У Мэгги хватило здравого смысла понять, что это ей привиделось и что все это никак не связано с реальностью. Просто потому, что она постоянно думает о них, о самых своих близких людях, Ральфе и Дэне. Но и эта мысль не принесла ей облегчения.

— Они приходили за мной, они хотят, чтобы я присоединилась к ним! — шептала она, лихорадочно сбрасывая с себя одежду. Мэгги с разбегу бросилась в море, сначала она бежала по мелководью, потом поплыла, судорожно загребая воду, пытаясь настигнуть сияющую точку в глубине моря. Когда силы иссякли, она перевернулась на спину и, отдавшись на волю волн, бездумно лежала, уставившись в равнодушное голубое небо.

Мэгги лишь в самых общих чертах знала, как утонул Дэн, но сейчас ей вдруг показалось, что она переживает то же самое состояние, в котором он находился перед тем, как навсегда покинуть этот мир.

Судорога сжала ее уставшее тело, и она забилась в конвульсиях. Наверное, Дэн молил Бога о сострадании, ведь он так хотел служить ему. Но в ее оглушенном болью мозге билась одна-единственная мысль: «Боже, забери меня к ним. Я не могу больше жить в таких страданиях! Боже, прости меня и забери поскорее!»

Но судорога отпустила ее тело, и Мэгги обессиленно лежала на воде, слезы вперемешку с морской водой омывали ее лицо, она чувствовала на губах их соленый вкус и еще горше плакала от осознания того, что не может утонуть. Наконец, она решилась и, повернувшись на живот, зажала руками нос, с силой ввинчиваясь в морскую глубину. Тело ее судорожно дергалось, не желая расставаться с жизнью, и сначала Мэгги только усилием воли держала свою голову под водой, потом сознание ее затуманилось, сразу стало легко и спокойно, и волны бесшумно накрыли ее податливое теперь и безвольное тело…

5

Полная темнота неожиданно сменилась бледноватым светом, и вместо легкости и невесомости, которые должны были наступить после смерти (об этом Мэгги слышала при жизни) она ощутила невероятную тяжесть и в ее сумеречном сознании промелькнуло что-то похожее на разочарование. Ей представлялось, что она попадет в радостный сияющий мир, в котором увидит легкокрылых существ — ангелов и когда-нибудь встретит среди них Ральфа и Дэна. Скорее всего они уже соединились здесь, на небесах. Все это продолжалось лишь мгновение, но в ту же секунду сознание Мэгги пронзила ужасная мысль, что за грехи она попала в ад и ей уже никогда не доведется встретиться со своими любимыми.

Потом все опять исчезло, и Мэгги провалилась в глубокую пустоту.

Боб Уолтер мельком взглянул на расстроенное лицо Этель и с удвоенной энергией взялся за Мэгги. Она, распластанная и бездыханная, лежала на песке. Бобу показалось, что мгновенье назад веки Мэгги чуть-чуть дрогнули, но, наверное, ему это только показалось. Во всяком случае, он не был в этом вполне уверен.

— Я чувствовала, что она что-нибудь сделает с собой… Я знала, что так случится… — всхлипнула Этель.

— Она не так долго была под водой… — неуверенно проговорил Боб, продолжая делать Мэгги искусственное дыхание. — Может быть, все обойдется.

Этель и в самом деле как будто предчувствовала несчастье. Она не давала покоя Бобу, заставляя его то и дело заезжать в домик Мэгги, часто увязывалась с ним сама, хотя и чувствовала, что Мэгги тяготится их визитами. Этель постоянно придумывала разные предлоги, чтобы снова приехать к Мэгги, и теперь точно знала, что была совершенно права.

Вечерним рейсом к ним на остров должна была прибыть молодая пара и в связи с этим предстояло много дел: проверить еще раз, все ли в порядке в том домике, который они им хотели предложить, сделать там запас продуктов и напитков, а потом поехать на пристань и встретить их, Этель то и дело мыслями возвращалась к Мэгги и в конце концов упросила Боба поехать к ней. Накануне ей очень не понравилось выражение ее глаз: в них была какая-то обреченность.

— Какое счастье, что мы оказались здесь вовремя, — Этель не заметила, как вслух произнесла то, о чем постоянно думала все то время, пока Боб тащил Мэгги из воды, намотав на руку ее волосы. Ей сначала и в голову не пришло, что может быть уже поздно и Мэгги уже ничем не поможешь. Ведь и в самом деле они подоспели вовремя. Даже успели заметить, как Мэгги изо всех сил старалась утонуть. Этель пронзительно закричала, но Мэгги ничего не слышала, и пока Боб, сильными гребками рассекая воду, плыл к ней, она успела скрыться под водой. Волны накрыли ее, и Бобу пришлось довольно долго нырять, прежде чем он сумел найти ее и уцепиться рукой за волосы.

Когда он вытащил Мэгги на песок, она не подавала признаков жизни. Не обращая внимания на ее наготу, Боб быстро перевернул ее лицом вниз и положил на свое колено. Ее голова безжизненно свесилась вниз, а Боб принялся сильно надавливать на спину женщины, чтобы из легких вышла вода. Он даже не замечал, что делает все одной рукой, другая намертво вцепилась в волосы Мэгги, пока Этель не заметила это и начала осторожно, как будто боясь причинить лишнюю боль Мэгги, распутывать ее волосы.

— Быстрее, Этель! Помоги мне, массируй ей спину! — крикнул Боб.

Когда вода перестала течь, они положили Мэгги на спину, и Боб приказал Этель держать язык Мэгги, а сам, ухватив ее за руки, начал размеренно и сильно поднимать и опускать их.

Казалось, что прошла целая вечность. Впрочем, так оно и было. Солнце уже перевалило далеко за полдень, когда Боб заметил, или ему всего-навсего так показалось, что веки женщины вздрогнули и грудь чуть-чуть приподнялась, как бывает при легком вздохе.

— Растирай ей ноги и руки! — почему-то шепотом крикнул он Этель, и та судорожно исполнила его приказание. Она так растерялась, что сама уже ничего не могла вспомнить, что надо делать в таких случаях. Боб понял это и отдавал ей короткие четкие приказы.

— Боб, мне кажется, она вздохнула! — так же шепотом воскликнула Этель. Несмотря на паническое состояние, ужас, отчаяние, на Этель совершенно непостижимым образом и даже как-то завораживающе действовало это таинство возвращения из небытия, и она боялась спугнуть громким звуком тоненькую ниточку, которая, как ей казалось, снова связала Мэгги с жизнью. Боб, очевидно, чувствовал то же самое. Эти долгие трудные часы они работали молча, только Боб время от времени подавал Этель отрывистые команды.

Наконец щеки Мэгги чуть-чуть порозовели, ресницы дрогнули и немного приподнялись, открыв тусклые, еще бессмысленные глаза. Этель взяла вялую руку Мэгги и ощутила еще совсем слабый, но тем не менее явный толчок пульса.

— Боб, она дышит!

— Принеси из дома плед, одеяло, все, что там есть теплое. Быстро!

Этель со всех ног бросилась бежать к домику, а Боб, одной рукой похлопывая Мэгги по щекам, другой продолжал массировать ей грудную клетку, помогая восстановить дыхание, и безостановочно повторял: «Мэгги, Мэгги! Открой глаза! Посмотри на меня! Мэгги, Мэгги, Мэгги!»

Откуда-то издалека до Мэгги долетел голос, настойчиво повторяющий ее имя: — Мэгги! Мэгги! Мэгги! Открой глаза, Мэгги! Посмотри на меня!

Он не был похож ни на голос Ральфа, ни на голос Дэна. Но она невольно подчинилась ему и, открыв глаза, сквозь пелену тумана, застилавшего ее взор, увидела склонившееся к ней напряженное лицо Боба Уолтера.

— Слава Богу! — выдохнул он, а по лицу Мэгги полились слезы. Это были слезы обиды и разочарования.

В это время подоспела Этель с целым ворохом теплых вещей, они подняли Мэгги и начали укутывать ее. Это было как раз кстати и вовремя, потому что Мэгги уже била крупная дрожь. Все ее тело сотрясалось, она, не переставая, плакала, ее губы зашевелились, и когда Этель наклонилась к ней поближе, она услышала:

— Зачем вы это сделали? — шептала Мэгги. — Теперь они ушли навсегда, и я никогда не догоню их.

Этель поцеловала Мэгги и со слезами на глазах начала что-то шептать ей ласковым и успокаивающим голосом, но Боб решительно поднял закутанную Мэгги на руки и потащил ее к машине.

— Куда вы меня несете? — запротестовала Мэгги слабым голосом. Она хотела остаться в своем домике, уснуть, забыться.

— Мы увезем вас к себе, мадам! — коротко и твердо ответил Боб Уолтер. — Вы не можете оставаться одна. И потом, я думаю, что вам пока лучше побыть подальше от моря и уж, во всяком случае, воздержаться от водных процедур.

Мэгги была так слаба и так оглушена случившимся, что почти не слышала, о чем говорит этот сильный и решительный мужчина, который легко, словно перышко, донес Мэгги до машины и опустил на заднее сиденье. Подбежавшая Этель устроилась рядом и положила голову Мэгги к себе на колени.

Время клонилось к вечеру, скоро должен был прибыть пароход из Таунсвилла с новыми гостями, пожелавшими провести свой медовый месяц на их острове, и Боб на большой скорости погнал автомобиль по направлению к дому. Такая вот странная жизнь, где все рядом: и трагедия и счастье. Кто знает, где кончается одно и начинается другое, так все перемешано. Боб вспомнил себя, сколько ему пришлось испытать в жизни, но, к счастью, углубляться в свои воспоминания было некогда, машина подкатила прямо к ступенькам их дома. Мужчина быстро выскочил из нее, открыл заднюю дверцу и легко поднял куль из одеял и пледов, в котором почти не было видно Мэгги. Она уже не дрожала, только была совсем белой, без единой кровинки в лице. Правда, ресницы ее чуть вздрагивали, и это было единственным свидетельством того, что она все-таки жива.

Этель побежала вперед, распахивая перед Бобом все двери. Он принес Мэгги в ту самую, так восхитившую ее в первый вечер, белую комнату и опустил на широкую кровать. Потом внимательно всмотрелся в лицо женщины и с облегчением убедился, что она дышит ровно и как будто заснула.

— Справишься тут без меня? — обернулся он к Этель, — мне уже давно пора быть на пристани. Боюсь, что опоздаю к прибытию.

— Конечно, поезжай побыстрее, только будь осторожен, — ласково ответила ему женщина и, не удержавшись (глаза у Мэгги закрыты, так что она ничего не увидит), погладила его по щеке. Боб наклонил голову к плечу, прижал руку Этель, нежно заглянув ей в глаза.

— Мне пора, — шепнул он, поцеловав женщину, и, тихонько притворив дверь, побежал вниз по лестнице.

6

Несколько дней Мэгги была на грани между жизнью и смертью. В том сумеречном состоянии, в котором она находилась, она никого не узнавала, и мелькающие перед ней лица были для нее одинаково реальны. Она видела, как над ней склонялись и Ральф и Дэн, которых сменяли Этель и какой-то мужчина с лицом словно высеченным из камня. Приходили Фиона, иногда Джастина, но дочь появлялась очень редко и всегда как будто из тумана, она смотрела на Мэгги издалека, и в глазах ее светилось презрение. Одни посетители мягко улыбались Мэгги и бесшумно ускользали в темноту, другие чего-то требовали, тормошили, заставляли что-то пить, есть. Особенно настойчива была Этель, она вытаскивала Мэгги из покойного, умиротворяющего забытья, заставляла глотать лекарства и не разрешала закрывать глаза. Но Мэгги и с открытыми глазами ничего не видела и не слышала. Или не хотела видеть и слышать. Ей было так удобнее и спокойнее, она не хотела возвращаться в жизнь. И если ей не позволили утонуть, она надеялась, что сумеет просто угаснуть.

Этель чувствовала настроение Мэгги и плакала от бессилия, когда спускалась из ее комнаты в гостиную. У них уже не раз побывал врач, которому Этель постоянно звонила, приходя в отчаяние от состояния Мэгги.

— Успокойтесь, — сказал ей врач несколько дней назад, — к счастью, ее здоровью больше ничего не угрожает, во всяком случае, организм хотя и очень слабый, но постепенно поправляется. — Он замолчал и задумчиво посмотрел в окно на гряду остроконечных горных вершин. — Я бы не взял на себя смелость утверждать то же самое в отношении психики вашей гостьи. Нет-нет, она не сошла с ума, — успокоил он Этель, заметив ее испуг, — я скорее имею в виду ее сильное нервное истощение. Очевидно, в ее жизни произошла какая-то большая трагедия.

— Да, — подтвердила Этель. — У нее умерли сын и муж, которых она безмерно любила.

— Это многое объясняет, — проговорил врач, — я предполагал нечто подобное. Она поправляется, а выздоровление идет медленно потому, что женщина сама не хочет помочь своему организму. И даже наоборот. Я бы вам посоветовал отправить миссис О'Нил в клинику, там опытные врачи…

Этель даже не дала ему закончить и протестующе подняла обе руки.

— Нет-нет. Ни в коем случае. Пожалуйста, назначьте лечение, и я сама подниму ее на ноги. Здесь ей будет лучше.

— Ну как хотите, — согласился доктор, — хотя предупреждаю, это будет нелегко. Повторяю, миссис О'Нил не желает выздоравливать.

Сразу же после отъезда доктора Этель позвонила в Таунсвилл, и оттуда ближайшим же рейсом на остров были доставлены все необходимые лекарства.

Прошло еще несколько дней, а может быть недель, Этель даже потеряла счет времени, когда однажды, войдя в комнату Мэгги с очередной порцией лекарства, Этель увидела устремленный на себя ясный и осмысленный взгляд Мэгги.

— Наконец-то! — воскликнула женщина и, не удержавшись, залилась слезами облегчения, а Мэгги, неуверенно улыбаясь, продолжала смотреть на нее. Этель бросилась к Мэгги, и обе женщины порывисто обнялись.

— Тебе лучше? — спрашивала Этель, гладя растрепавшиеся волосы Мэгги.

— Наверное, — отвечала Мэгги с улыбкой, — я так думаю, потому что мне зверски хочется есть. И еще я хочу помыться и встать наконец с постели…

— Ну уж за этим дело не встанет, — засмеялась Этель.

7

После купания Мэгги почувствовала новый прилив сил, хотя болезнь все еще давала себя знать. Она с аппетитом поела приготовленный Этель обед и снова уснула. Но теперь ее сон совсем не походил на то изнуряющее сумеречное забытье, в котором она находилась последние недели. Мэгги легко уснула и спала без сновидений, а к вечеру проснулась возрожденная. Она еще немного полежала в постели, а потом перебралась в удобное кресло у окна. Солнце уже закатилось за острые пики горных вершин и как будто высветило их снизу розовым светом. Черные пики на розовом небосклоне были изумительно красивы и походили на чудесную графическую картину, нарисованную рукой большого мастера. Откуда-то со стороны слышался приглушенный шум морского прибоя. На Мэгги нашло какое-то удивительное умиротворение, и она с наслаждением вздохнула сладкий, напоенный ароматами трав вечерний воздух.

В комнату заглянула Этель и с облегчением вздохнула, заметив на лице Мэгги блаженную умиротворенную улыбку. Мэгги обернулась на звук открывшейся двери.

— Это ты, Этель? Посмотри, какой чудесный вечер. Оказывается, как это прекрасно — жить и видеть все это. Мне кажется, я еще никогда в жизни не ощущала такое блаженство.

— Я рада, что ты наконец-то поняла это, — засмеялась Этель. — По этому поводу мы устраиваем сегодня праздничный ужин. Одевайся, наш единственный кавалер ждет нас в гостиной.

— Ой, — встрепенулась Мэгги, — а у меня же все вещи в моем домике.

— Теперь твой дом здесь, а все твои вещи в шкафу, — улыбнулась Этель, — я даю тебе на туалет полчаса. Хватит?

— Вполне! — Мэгги поднялась с кресла. У нее еще немного кружилась голова, чувствовалась легкая слабость, да и ноги еще не совсем ей подчинялись. Она немного покачнулась, и Этель заботливо поддержала ее под руку.

— Я так обрадовалась, что ты ожила, что, наверное, поспешила сдернуть тебя с постели, — сказала она с тревогой в голосе.

— Это пройдет, — успокоила ее Мэгги, — я и сама больше не могу лежать в постели. Хочу двигаться, дышать полной грудью, пойти на море…

— Только не на море! — решительно заявила Этель. — Куда угодно, но только не на море. Или, во всяком случае, только со мной!

Мэгги улыбнулась и покачала головой:

— Все, Этель, благодаря вам с Бобом, я вынуждена жить и, откровенно говоря, мне кажется, что я буду делать это с удовольствием.

— Ну вот и чудесно, моя милая Мэгги! А теперь одевайся, мы ждем тебя внизу.

Этель вышла из комнаты, а Мэгги подошла к шкафу, где и в самом деле аккуратно висели все ее наряды, и принялась перебирать их, обдумывая свой вечерний туалет. Она с сожалением вспомнила, что взяла с собой в основном траурные платья, а ей сегодня хотелось надеть что-нибудь яркое, праздничное. И вдруг она увидела свое любимое шелковое платье цвета чайной розы. Она всегда раньше его надевала, когда приезжал Ральф. Воспоминание о любимом не вызвало у Мэгги обычного страдания. Его образ больше не давил ее и вспоминала она его теперь со светлой грустью и нежностью.

Мэгги расчесала волосы, уложила их тяжелым узлом на затылке и с удовольствием натянула платье. Легкий скользящий шелк приятно холодил кожу, вызывая в памяти забытые ощущения праздника. Мэгги внимательно осмотрела себя в зеркало. Да, вид, конечно, не блестящий, но и не так уж плох. За время болезни женщина похудела и стала еще изящней. К счастью, худоба не портит ее, а только придает грации. На бледном худом лице еще больше выделялись огромные светлые глаза, опушенные темными густыми ресницами. Если бы не тоненькие морщинки возле глаз, Мэгги вполне можно было бы принять за молоденькую девушку, собирающуюся на свидание. Мэгги чуть-чуть тронула помадой бледные губы и была готова к своему первому выходу в «свет» после долгого перерыва.

Она вышла из комнаты и, медленно спустившись по лестнице, оказалась в холле, откуда через широко распахнутую дверь был виден празднично накрытый стол и часть украшенной цветами гостиной. Боб Уолтер, услышав шаги Мэгги, вышел ей навстречу, с улыбкой подал руку и повел к столу. Этель постаралась. Гостиная была нарядно убрана, а ужин превзошел все ожидания. Хозяйка приготовила к ужину австралийские национальные блюда: в глубоком блюде истекали соком капиты — большие бифштексы с начинкой из грибов и устриц. Аппетитными горами возвышались, разложенные по блюдам пирожки с мясом, зелень, салатницы были полны всевозможными салатами из фруктов, соусницы наполнены ароматными приправами.

— Неужели мы съедим все это? — изумленно воскликнула Мэгги, тем не менее чувствуя, как у нее разгорается аппетит.

Этель довольная произведенным эффектом пригласила своих гостей к столу, а Боб, наклонившись к Мэгги, заговорщицки шепнул:

— Это еще не все. Оставь местечко для десерта. Никто лучше Этель так не готовит фруктового торта.

— Боюсь, что скоро мне придется перешивать все свои туалеты, — засмеялась Мэгги, — несколько таких пиршеств — и я буду вынуждена распрощаться со своей изящной фигурой.

Ужин проходил весело, Боб галантно ухаживал за дамами, подшучивая над их аппетитом, хвалил блюда, ласково поглядывая на хозяйку. Никто и словом не обмолвился о происшедшем с Мэгги, говорили о том, что сейчас австралийцы предпочитают ездить отдыхать в Европу, свои красоты их уже не привлекают. Зато из Европы и даже из Штатов люди едут посмотреть Австралию. И это не так уж плохо. Во всяком случае, Матлок редко остается без гостей, особенно летом. Этель вспомнила разные смешные истории из жизни отдыхающих и с юмором рассказывала о них. Ее было приятно слушать, она так забавно умела подать, казалось бы, совсем незначительные детали, что они и в самом деле казались невероятно смешными. Мэгги рассказывала друзьям о своей дочери Джастине, которая жила в Европе и была замужем за видным политиком. Этель с Бобом незаметно переглянулись, когда Мэгги заговорила о дочери.

Когда стемнело, Этель зажгла свечи в изящных бронзовых канделябрах, и в гостиной стало еще уютнее. На десерт, как и обещал Боб, подали изумительные торты. Кроме фруктового, который просто таял во рту, был еще и шоколадный с кокосовыми орехами. Так что шутливые опасения Мэгги насчет своей талии вполне могли подтвердиться. Конечно, Мэгги могла отведать только по маленькому кусочку от всего этого изобилия. Она была еще все-таки очень слаба и к концу ужина почувствовала даже легкое головокружение. Но уходить в свою комнату не хотелось. Если раньше она упорно стремилась к одиночеству, то теперь, наоборот, одиночество было ей тягостно.

Наконец стол был убран, Боб Уолтер, распрощавшись с дамами, ушел к себе в коттедж, чтобы, как полагала Мэгги, позже вернуться обратно к Этель.

Женщины устроились в креслах напротив друг друга, помолчали, глядя на усыпанное звездами ночное небо.

— Этель, — тихо заговорила Мэгги, — я хочу, чтобы ты знала, что я никогда не забуду того, что ты для меня сделала. Ты вернула меня к жизни… Я многим тебе обязана. И мне неудобно что…

Этель легким движением руки остановила Мэгги:

— Я бы не хотела, чтобы ты чувствовала себя виноватой передо мной или перед Бобом. Каждый из нас в свое время пережил то же самое: и Боб и я. Мы вернули друг друга к жизни, а теперь вот помогли тебе, и этом нет ничего особенного. Спасая тебя, мы спасли и себя тоже, тех, какими мы когда-то были.

— Это большое счастье, что вы нашли друг друга. Самое страшное, когда ты никому не нужен. — Мэгги раньше редко задумывалась об этом. Пусть она была одна, без мужа, но у нее был Ральф, был Дэн, и жизнь имела смысл, а теперь смысла не стало. Два года, которые прошли после их смерти, убедили ее в этом окончательно и привели к мысли о самоубийстве.

— Твоя мать звонила сюда и дочь, — неожиданно сказала Этель. — Дочь даже собиралась приехать сюда из Рима. Они с мужем сейчас живут там.

— Мама? Джастина? — Мэгги не могла поверить услышанному. Она испуганно смотрела на подругу — И что ты им сказала? Почему они звонили?

— Не волнуйся, — успокоила ее Этель. — Просто от тебя долго ничего не было, и они забеспокоились. Ты прости меня, но я от них скрывала все, что с тобой случилось. Думаю, что об этом никому не следует знать. Особенно твоим близким. Я им сказала, что ты на дальнем конце острова и там нет телефона. Маме обещала, что позвонишь домой сразу же, как приедешь сюда, а Джастину отговорила от приезда, сказала, что здесь сейчас отвратительная погода и отдыхать невозможно. Вот видишь, какая я нерасчетливая хозяйка, упустила такую важную туристку! Так что вот тебе и ответ на твои глупости, что ты никому не нужна.

— Да, наверное, — неопределенно сказала Мэгги. — И все-таки я благодарна тебе за все, что ты для меня сделала. Я рада, что приехала сюда. Теперь я понимаю, что мне необходимо было пережить, переболеть свое горе не только душевно, но и физически. И сделать это именно здесь. Теперь я начала выздоравливать и снова почувствовала вкус к жизни. И все это благодаря вам с Бобом. Кстати, извини за нескромный вопрос, а почему вы с Бобом не поженитесь? — Мэгги взглянула подруге прямо в глаза, и Этель, немного помолчав, искренне ответила:

— Не знаю. Вероятнее всего, потому, что все это время мы, как две соломинки, поддерживали друг друга, оба думали, что мы только спасаем друг друга от одиночества и отчаяния, и это нам мешало. — И Этель рассказала Мэгги, как она в безумном отчаянии от потери Роба кинулась искать единственного близкого ему человека, его брата, надеясь через него сохранить ощущение присутствия Роба в своей жизни. Как она боялась потерять эту единственную ниточку, связывающую ее с мужем.

Когда она нашла Боба, то оказалось, что ему не меньше, чем ей, нужна ее помощь. Вернувшись с войны, он узнал, что его жена умерла, и он не смог жить на одном месте. Сначала уехал в Европу, перебрал там много занятий, работая в разных городах, но так нигде надолго и не остановился.

— Ты сама знаешь, как тяжело жить, когда болит душа. Любая работа из рук валится. Он и сюда приезжал несколько раз, пытался помогать Робу, но долго не задерживался. Ни один человек не может работать как машина. Особенно, когда у него горе.

Боб уехал в Штаты, от него иногда приходили письма, он и там часто переезжал с места на место. Потом письма перестали приходить, а когда Роб умер, Этель послала ему телеграмму по тому адресу, откуда пришло последнее письмо. Ему сообщили о смерти брата, правда, на похороны он не успел приехать, пока его искали там, Роба похоронили. Но его все-таки нашли, везде есть хорошие люди. Боб прислал Этель телеграмму, потом она получила от него очень теплое письмо. А когда через год она поехала к нему в Штаты, то, к своему изумлению, нашла его в одном из самых дешевых и заплеванных баров Сан-Франциско. Оказывается, за это время у него случилось большое горе, его единственный сын умер в госпитале от полученных во время войны ранений. Его долго лечили, но ранения оказались настолько серьезными, что он в конце концов скончался. К тому времени, как Этель разыскала его, он уже три месяца, не работая, дневал и ночевал в дешевых забегаловках, и был так убит горем, что не мог даже разговаривать.

И только Этель помогла Бобу пережить это страшное горе, она практически выходила его, внимательно выслушивала его пьяный бред, заботилась о нем. В конце концов она привезла его домой, сюда на остров. Здесь все оказалось в страшном запустении, работы было очень много, и Этель предложила Бобу заняться делом, тем более, что Роб перед смертью просил Этель пригласить сюда брата, чтобы он управлял всем хозяйством.

— Так что выходит, что это Роб сам соединил нас, — Этель задумчиво смотрела в окно. Казалось, они с Мэгги поменялись ролями, теперь Мэгги успокаивающе гладила ее руки, понимая, как тяжело подруге вспоминать пережитое, и от души сочувствуя ей.

Этель вспомнила, как первое время у Боба все валилось из рук, он часто исчезал, уезжал в Таунсвилл и возвращался оттуда помятый, с заплывшим от многодневной попойки лицом. Этель, не удержавшись, кричала на Боба, как сержант на солдат-новичков, пыталась нагрузить его работой и в конце концов нагрузила таким количеством работы, что ему казалось, что он умрет от непосильного труда. А она продолжала кричать на него, визжала, убеждала, запугивала. И вот однажды они чуть-чуть не дошли до кулаков в одном из отдаленных частей острова, где проходил ремонт коттеджа. Этель набросилась на Боба и ему ничего не оставалось делать, как скрутить ей руки за спиной. А женщина неожиданно рассмеялась, то ли от отчаяния, то ли от того, что это и в самом деле была смешная ситуация. Она и сама не понимала отчего, но хохотала до слез. Такая ее реакция вызвала смех и у Боба. Он тоже хохотал, продолжая держать ее в объятиях. Тогда же случился и их первый поцелуй.

Это произошло в один из летних дней 10 лет назад, и с тех пор они были вместе. Бобу казалось, что он ни одну женщину еще не любил так сильно, как Этель. И в то же время он чувствовал, что даже в самые интимные моменты, когда, казалось, взаимная страсть поглощает их обоих полностью, она ни на секунду не забывает о Робе. Он ни разу не упрекнул Этель, но в то же время ощущение того, что она не может полностью принадлежать ему, не давало Бобу покоя.

Этель уже давно готова была открыто признаться всем о своих отношениях с Бобом, даже если они и не оформят брак официально, но он не позволял ей делать этого. Первые годы жизни с Бобом Этель и в самом деле всегда представляла себе на его месте Роба. Это он сжимал ее в страстных объятиях, он целовал нежно и упоительно. Но со временем его образ отдалился, и теперь она была только с Бобом и чувствовала только его, но он никак не мог этому поверить…

Мэгги слушала Этель, впитывала каждое ее слово и не то чтобы соизмеряла свое горе и страдание с горем и страданиями, выпавшими на долю этой женщины и близкого ей человека, нет. Это и невозможно. Каждый по-своему переживает случившееся с ним. И кто может сказать, кому больнее?

Воспринимая чужие страдания, Мэгги вдруг почувствовала, что она только-только начинает учиться сопереживать другим. Раньше почему-то так получалось, что она была замкнута только на себе, да еще, пожалуй, на своих детях и Ральфе. Все, что происходило вокруг, трогало ее только в той мере, в какой это касалось ее. Наверное, так живут многие. Но вспоминая сейчас, какое участие приняли в ее судьбе Энн и Людвиг Мюллеры, сама Этель и Боб Уолтер, Мэгги поняла, что можно жить и по-другому. Во всяком случае, Матлок излечил ее, и она начинает новую жизнь?

8

Джастина не поверила женщине, с которой она говорила по телефону, когда наконец-то ее соединили с островом Матлок. Очень уж был у этой женщины… Как же она отрекомендовалась?.. миссис Уолтер, кажется… напряженный голос. И как она отговаривала ее приезжать, хотя это странно для хозяйки пансионата.

Джастина поделилась своими сомнениями с Лионом.

— Ну почему, herzchen, ты решила, что с твоей мамой что-то случилось? Во всяком случае, когда мы ее видели в последний раз, она не производила впечатление страдающей женщины. Миссис О'Нил прекрасно выглядит, она как будто спокойна и вполне довольна жизнью, — удивился Лион.

— О нет, ты плохо знаешь мою маму. — Возразила Джастина и почему-то разнервничалась. — Наверное, с ней что-то случилось. Иначе почему же мне не дали поговорить с ней? Я поеду туда. Ливень, я должна видеть ее.

— Да разве же я возражаю, — удивился Лион. — Просто я не хочу, чтобы ты паниковала. К тому же, если бы что-то случилось, нам бы сообщили. Я не вижу причин для беспокойства. Может быть, у твоей мамы есть причины для уединения. Почему ты отказываешь ей в личной жизни? И тут появляешься ты… Представь себе, как это ей будет приятно.

— Что ты имеешь в виду?! — рассердилась Джастина, — Ты говоришь глупости… Ладно, я еще попробую дозвониться туда.

О поездке в Австралию Джастина больше не заговаривала, но на Лиона продолжала дуться. Ей в последнее время казалось, что муж перестал понимать ее. Она в первый же год замужества почувствовала, что совсем задыхается в чопорном официальном Бонне, где они обосновались с Лионом. Джастина просто кожей ощущала недоуменные и изучающие взгляды холеных дам на светских приемах и раутах, которые оглядывали ее с ног до головы, потом переводили взгляд на спокойное, невозмутимое лицо Лиона Хартгейма, его мужественную, словно глыба, фигуру. Он им нравился, а его жена нет. Они так не поняли, как мог этот перспективный, преуспевающий политик выбрать себе в жены эту рыжую и совсем неинтересную актрису. Говорят даже, что он долго ее добивался. В печати даже были намеки на какую-то тайну, связанную с Ватиканом. Как будто они там и познакомились и что она племянница кардинала. Непостижимо. Как везет иным женщинам.

Джастина знала, что говорят о них с Лионом. Она давно бы плюнула на всю эту совершенно ненужную ей мишуру, с кем-то обязательно надо встречаться, кому-то улыбаться, кого-то приглашать к себе. Но обязанности жены министра заставляли ее терпеть, и она, великолепно причесанная и элегантно одетая, — Лион настоял, что они будут вместе подбирать ей наряды, — появлялась под руку с ним на приемах, холодной улыбкой приветствуя толпившихся вокруг них людей. Правда, мужчины не разделяли мнения женщин и относились к Джастине более приветливо, хотя она никого особенно не баловала своим вниманием.

— Неужели ты не можешь быть полюбезнее с людьми? — хмурился Лион. — Ведь я же не настаиваю, чтобы ты непременно подружилась с ними. Не нравятся они тебе, не надо, но элементарную вежливость проявлять ты обязана, хотя бы как жена политика. Используй хотя бы свой талант актрисы и улыбайся так, как будто только их ты и мечтала всю жизнь увидеть.

Джастина не хотела огорчать мужа и первое время старалась изо всех сил понравиться его окружению. И все-таки у нее не всегда это получалось. Одно дело на сцене, а в жизни совсем другое. Слишком уж она была вызывающе независима. Ее непокорная натура не хотела вписываться в раз и навсегда установленные в этом обществе рамки приличия.

Джастина все чаще и чаще ловила на себе испытующий взгляд мужа, он перестал говорить с ней на эту неприятную для них обоих тему и бывало даже отправлялся на приемы без нее.

— Я знала, что ты разочаруешься во мне, Ливень, — однажды расплакалась Джастина. — Я не могу жить в постоянной узде. Я такая, какая есть, и ты это прекрасно знал. Зачем ты заставляешь меня притворяться? Ты всегда знал, что я не умею этого делать, и ты готов был принять меня такой, какая я есть.

Лион обнял Джастину, посадил ее себе на колени, и она, зареванная, уткнулась ему в грудь лицом.

— Я и сейчас не отказываюсь от своих слов, herzchen. Прости, если я настаивал слишком резко. Наверное, я сам сошел с ума настолько, что решил уподобить тебя этим засушенным селедкам.

— Почему селедки, да еще засушенные? — хихикнула Джастина, глубже зарываясь в широкую грудь мужа и потихоньку расстегивая ему Пуговицы на рубашке. Она засунула руку в образовавшуюся щель и пробежала пальцами по его покрытой густыми волосами груди. Лион вздрогнул, крепче прижал к себе жену и, легко подняв ее на руки, осторожно ступая мимо детской, понес Джастину в спальню. Мир был восстановлен. Той же ночью Джастина уговорила Лиона купить дом в Риме, чтобы они, когда вместе, а если он не сможет, то с маленькой Дженнифер могли уезжать туда пожить.

Малышке Дженнифер было уже около года, и она была чудо. Ее маленькую головку покрывали роскошные каштановые локоны, а на симпатичной мордашке с пухлыми, вечно улыбающимися губками выделялись огромные светлые глаза. Она была ни в мать и ни в отца, а так — сама по себе. Единственное, что она переняла от матери, если не считать ее странных светлых глаз, так это невероятное упрямство и независимость.

— Везет мне на самостоятельных женщин, — смеялся отец, когда услышал первое слово от своей дочери. Это слово было не «мама» и не «папа».

— Сама, — пролепетала малышка, пытаясь ухватить ручонкой ускользающую игрушку, которую Лион хотел подвинуть к ребенку.

— Нет, ты только послушай, Джас, что она сказала! — восхитился он. — Скажи «папа». Ну, пожалуйста, Дженни, скажи «папа»! — И малышка, широко улыбнувшись отцу своим беззубым ротиком, залепетала:

— Папа, сама, папа, сама…

— Потрясающе! — никак не мог успокоиться Лион. — Это она от тебя наслушалась. Вылитая мать, все сама да сама!

— Ну отец ее тоже никому не кланялся и ни от кого не ждал помощи! — парировала Джастина. — Зато наша дочь не пропадет в этой жизни.

— Надеюсь, ты меня простила за то, что я тебя, как ты говоришь, «наградил» дочерью? — хитро улыбнувшись, спросил Лион. — Ты уже вполне освоилась с ролью мамы?

Джастина фыркнула, тряхнула рыжей гривой волос и в тон мужу ответила:

— Если бы я тогда сама не захотела ребенка, доблестный Лион Мерлинг Хартгейм так бы и остался наедине со своими желаниями.

— Пожалуй что ты и права, — сокрушенно согласился Лион и подставил малышке руку, уцепившись за которую она решительно затопала по полу.

9

Несмотря на то, что Джастина сказала Лиону, что сама хотела ребенка, это было не совсем так. Сразу, когда она поняла, что беременна, ее охватила паника. Это было для нее уже слишком. И без того из-за замужества ей практически пришлось оставить сцену. Немецкий язык она знала плохо, а без этого в Германии, где во всех театрах пьесы ставились на немецком языке, получить достойные роли она не могла. Подолгу оставаться в Лондоне в то время, когда Лиона дела держали в Бонне, тоже было невозможно. И хоть муж обещал ей, что она не оставит сцену и будет играть, если сама захочет, в реальности все оказалось гораздо труднее.

Джастина пыталась найти какой-то выход из этого своего положения, а тут еще оказалось, что она забеременела. Весь ее мир, к которому она так стремилась и который так настойчиво выстраивала, рушится. Какого черта! Для чего он влез в ее жизнь? Она никогда не стремилась выйти замуж и ничего ей не было нужно, кроме сцены, а он опутал ее своими сетями, подкупил своим многолетним присутствием рядом. И вот что из этого получилось! Джастина была вне себя от ярости. Она ненавидела Лиона, ненавидела своего будущего ребенка, а тут еще надо улыбаться направо и налево всем его лживым партнерам по играм в политику. Не много ли вы хотите, дорогой Лион Мерлинг Хартгейм?

Но Лион тогда твердо и даже жестоко заявил ей, что, если она что-нибудь сделает и ребенка не будет, он оставит ее. Она вспылила, хотела крикнуть ему: «Ну и черт с тобой!» — но вовремя спохватилась. Джастина хорошо знала Лиона Хартгейма. Он мог годами терпеливо ждать, когда она наконец созреет и ответит на его чувства, но оскорбления не потерпит даже от нее. От нее, тем более. Она просто его не увидит никогда. И все.

И Джастина притихла. Ей пришлось смириться даже с тем, что в связи с ребенком ее мысли о сцене отодвигаются на неопределенное время. Ведь она уже не молоденькая, появляются другие актрисы — юные и талантливые — да еще такой долгий перерыв. Кому она потом будет нужна. Боже мой! Боже мой! Неужели респектабельный муж, ребенок, шикарный дом — это то, к чему она стремилась в жизни? Джастина зарыдала, она не хочет этой тусклой размеренной жизни, ее место на сцене!.. И вдруг ее пронзила мысль. Конечно, как же она об этом не подумала! Ведь мать точно так же не хотела появления ее, Джастины! Да, наверное, так оно и было. Мать не любила своего мужа и не хотела от него ребенка. Джастина чувствовала это с раннего детства. Она, наверное, вот так же ненавидела ребенка еще в своем чреве. Неужели Джастина хочет такой же участи и для своего малыша. Тем более она-то ведь любит Лиона, своего чудесного упрямого Ливеня. Нет-нет, она хочет то него ребенка! И обязательно будет рожать. А с театром? Ладно, потом разберемся.

Обида на мать, тоска по материнской любви нет-нет да будоражили все существо Джастины. Может быть, давал себя знать возраст, но теперь Джастина все больше и больше сожалела, что они с матерью никогда не были близки. Джастина давно уже поняла или думала, что поняла из-за чего все это происходило. Мать не любила ее отца, поэтому не полюбила и ребенка от него. Но почему же в таком случае она души не чаяла в Дэне. Ведь не просто потому, что Дэна невозможно было не любить. Это, конечно, так. Но что-то здесь было еще. Всем было ясно, что Дэн с самого начала был желанным ребенком, а Джастина нет, хотя у них один отец. А что если?.. Джастина даже вздрогнула от той чудовищной мысли, которая внезапно пришла ей в голову. Но кто?.. В памяти Джастины возникло прекрасное лицо брата, а рядом с ним, как она привыкла видеть в последние годы, старое, покрытое морщинами лицо кардинала Ральфа де Брикассара. А что если представить его помолодевшим лет на пятьдесят, где-то в возрасте Дэна. Фу, черт! Придет же такое в голову. Ведь кардинал же! Хотя он ведь не всегда был кардиналом. Молодой священник и весьма недурен собой. Если Дэн и в самом деле похож на него, то его преосвященство был в молодости неотразим. Джастина почувствовала, что разозлилась и язвит. «Господи, прости меня, если даже я и права, пусть душа его успокоится там».

Даже если это и так, какое имеет она право ковыряться в чувствах матери. Значит, отец был полное ничтожество, если ее милая, такая домашняя мать, для которой семейный очаг — все в жизни, не захотела жить с ним.

Вот так получилось, что Джастина ребенка оставила и с тех пор, как приняла такое решение, ни разу не пожалела об этом.

— Я знал, herzchen, что ты в конце концов всегда принимаешь верное решение. Главное, поставить перед тобой точную задачу и потом не мешать тебе, — радовался Лион. Теперь-то мог признаться себе, что ужасно боялся, как бы Джастина не заупрямилась и настояла бы на аборте. Он сказал, что ушел бы от нее в этом случае, и точно бы ушел, но вот как бы он пережил потерю Джастины, Лион старался теперь об этом не думать. А Джастина скоро успокоилась и даже находила в своем положении известное преимущество. Лион оберегал ее от всяческих волнений, и она теперь могла вполне оправданно не ходить на раздражающие ее приемы или приглашать к себе людей, которых она не признавала.

Беременность она переносила легко, а роды, хотя они и были первыми, нисколько ее не потрясли. Все прошло, как положено, и вот блистательная чета Хартгейм обрела крошечную, но очень своенравную дочь, которая с самого рождения вела себя чрезвычайно самостоятельно, спала, сколько хотела, и ела, когда и сколько хотела. Джастина не хотела брать кормилицу и пыталась сама кормить дочку, но Дженнифер, несколько раз приложившись к материнской груди, скоро отказалась от нее и с удовольствием перешла на искусственное питание.

Джастина писала матери о том, что она стала бабушкой, а еще раньше, пока Джастина находилась в больнице, Лион послал Мэгги телеграмму, в которой поздравлял с красавицей внучкой, но болела Фиона, опять начались пожары, братья неделями не приезжали домой, пытаясь спасать овец и хоть как-то уменьшить потерю от этой опустошающей стихии, поэтому Мэгги не смогла выехать к дочери. Джастина, наверное, обиделась. Письма продолжали приходить, но приглашения больше не было, а сама Мэгги отчего-то стеснялась ехать без приглашения. Она много думала о маленькой внучке, переживала о том, что все так нескладно получилось, но так и не решилась поехать. Но была еще другая причина, и она была главной. Мэгги боялась очутиться в том городе, в котором жил, смеялся дышал ее Дэн откуда он уехал на время и не вернулся. Она не могла ступать по тем камням, на которых, наверное, еще остались его следы… Так она и не поехала к Джастине.

10

Наступила весна, и воздух просто благоухал от аромата цветущих деревьев, пышная растительность распустилась даже на каменистых склонах. Душа Мэгги обновлялась вместе с природой, и скоро она почувствовала, что совсем здорова. Пора было возвращаться домой. Когда Мэгги последний раз неделю назад звонила в Дрохеду, Фиона, услышав ее голос, неожиданно заплакала.

— Мэгги, я очень волнуюсь за тебя. Боялась, что не увижу больше.

У Мэгги у самой навернулись слезы на глаза, когда она представила маленькую сухонькую старушку, свою мать с тусклым взглядом и дрожащими руками. Как быстро идет время. Ведь совсем недавно красавица Фиона незаметно сновала по дому, рожала и растила одного за другим своих сыновей.

— Со мной все в порядке, мама. Не волнуйся. Со мной все в порядке. Я приеду. Теперь уже скоро вернусь, — закричала Мэгги. — Как там у нас в Дрохеде? Я соскучилась по вас.

— У нас пошли дожди. Все размыло. Но, Мэгги, мы все ждем тебя…

В день отъезда Мэгги проснулась рано утром и вышла на веранду. Она в последний раз окинула взглядом сонную, ленивую красоту острова, которая уже через какой-то час проснется, прорвется наружу всеми своими неистово сверкающими красками, распустится пестрое изобилие цветов, а еще позже наступит ликующий день. Но Мэгги здесь уже не будет. Она уезжает. Уже сложены вещи, а накануне вечером они долго сидели с Этель и Бобом в их уютной гостиной и говорили. Друзья уже давно не скрывали от Мэгги своих отношений, и всем стало проще. Сегодня Боб отвезет Мэгги на пристань, куда подойдет пароход рейсом на Таунсвилл. А сейчас Мэгги прощалась с Матлоком, который помог ей снова ощутить радость от того, что она живет, дышит, любуется вот этим бирюзовым небом.

Воздух, пронизанный первыми солнечными лучами, был так прозрачен, что горы тоже посветлели и приблизились, словно желая попрощаться с Мэгги. Ну вот и все. Прощай, Матлок!

Когда уже и автомобиль с заведенным мотором стоял у подъезда, и вещи лежали на заднем сиденье, пора было отправляться, а женщины, вцепившись друг в друга никак не могли разжать объятий. Этель всхлипывала:

— Как я буду жить без тебя?

— У тебя есть Боб. Да и я к тебе еще приеду. Теперь я уже не смогу жить без Матлока. Я здесь заново родилась, — успокаивала подругу Мэгги.

Автомобиль покатил по коралловой дороге к пристани, и Этель все стояла на веранде с поднятой в прощальном взмахе рукой, пока он не скрылся вдали. Когда Боб с Мэгги подъехали к пристани, пароход уже стоял у причала и времени на долгое прощание не было, но их даже обрадовало это обстоятельство. Ничего нет глупее, как бессмысленно топтаться рядом друг с другом и вымучивать из себя какие-то малозначащие слова в тоскливом ожидании сигнала отправления.

Пока Боб вытаскивал из машины вещи, Мэгги пошла по тропинке к причалу. Неожиданно она опять почувствовала растерянность: что-то ожидает ее впереди? Ее тянуло домой, в Дрохеду. Но как только она представляла себе череду однообразных дней, наполненных одними и теми же хозяйственными заботами, и так неделя за неделей, месяц за месяцем, ей стало тоскливо. В первые недели выздоровления у нее было какое-то предчувствие перемен. Она просто надеялась, но отчего-то знала, что в ее жизни произойдет какое-то захватывающее событие и все оставшееся до отъезда время она жила в предвкушении чуда. Но вот она уже ступила на трап, и это согревающее душу ощущение исчезло. Все возвращается на круги своя. Сейчас Мэгги направлялась к Энн Мюллер в Химмельхох, чтобы хотя бы морально подготовить себя к возвращению в Дрохеду.

Они с Этель уже позвонили Энн и Людвигу и обрадовали их этой новостью.

Матрос подхватил из рук Боба вещи их новой пассажирки, и Боб на правах друга расцеловал Мэгги на глазах у всех.

— Ты нас не забывай, Мэгги. Наш дом всегда открыт для тебя.

— Спасибо, Боб! Я знаю, что теперь у меня здесь есть друзья. Я еще не успела уехать, а уже мечтаю вернуться, — сквозь слезы улыбнулась Мэгги.

— А ты не плачь. Какие проблемы? Я забираю твои вещи, и мы сейчас же возвращаемся, вот и все, — смеялся Боб.

— Нет-нет, Боб, давай я сначала все-таки уеду.

Мэгги поцеловала его на прощание и, больше не оглядываясь, побежала по трапу. И сразу же старенький трап заскрипел, поднимаясь и отрезая для женщины путь назад. Пароход свистнул и медленно, не особенно торопясь, начал отдаляться от причала, на котором все еще стоял Боб. Он снял шляпу, и подняв ее высоко над головой, стоял, не двигаясь, как каменное изваяние на затерянном в безбрежном море острове.

Почти всю обратную дорогу Мэгги провела в каюте, разговаривать ни с кем не хотелось, и она в одиночестве сидела на постели, пытаясь представить себе, как будет жить дальше. «Я хочу жить, жить, а не просто существовать, как последние четыре года», — твердила она про себя и все придумывала себе разные дела, которыми непременно займется, чтобы подняться над обыденностью. Во-первых, поедет все-таки к внучке в Рим, может быть, заберет ее, и они вместе с малышкой приедут на Матлок. Ничего занимательнее этого Мэгги придумать не могла и даже развеселилась, представив себя в роли заботливой бабушки.

Утром, когда стюард постучал в дверь каюты, чтобы предупредить пассажирку, что их пароход прибывает в Таунсвилл, он застал Мэгги уже одетой и готовой к выходу. Молодой стюард не удержался от изумленного возгласа, взглянув на таинственную затворницу. На Мэгги было элегантное легкое платье из голубого поплина, красиво оттеняющее ее загорелое лицо. Наряд дополняли белая шляпка и сумка.

Старания Этель не пропали даром. Элегантный наряд совершенно преобразил Мэгги. Она и сама чувствовала свою привлекательность и ступала теперь мягко, с достоинством, не опуская глаз от направленных на нее восхищенных взглядов.

«Держись, Мэгги, держись, ты начинаешь новую жизнь!» — подбадривала она себя, спускаясь по трапу и краешком глаза замечая, как, словно по команде, мужские головы поворачиваются следом за ней. «О Боже, Мэгги! Надо тебе это? Ты никогда раньше не была обольстительницей». Пристыдив себя таким образом, Мэгги все-таки решила, что иногда для самоутверждения это не помешает.

Чудеса продолжались. Едва Мэгги спустилась по трапу, как со всех сторон к ней побежали носильщики, стараясь перехватить друг у друга вещи этой красивой женщины, тут же подкатило такси, и не успела Мэгги опомниться, как она уже ехала по улицам Таунсвилла по направлению к вокзалу. Состав уже стоял на путях, по перрону суетливо бежали пассажиры с тюками в руках и на загривках, но Мэгги прошла к вагонам первого класса и сразу же почувствовала разницу. Здесь все было чинно и пристойно. Хорошо одетые люди спокойно беседовали возле своих вагонов, носильщики вежливо, то и дело извиняясь, вносили в вагоны вещи припозднившихся пассажиров, а сами они, не спеша, прощались с близкими, ничуть не сомневаясь, что поезд без них не уйдет. Провожатых у Мэгги не было, и она, не задерживаясь, прошла в вагон. Она и здесь обратила на себя внимание, но приняла это уже как должное. Мэгги уже продумала, как будет вести себя в дороге. Она решила и в поезде оставаться загадочной затворницей, которая по чистой случайности или каким-то таинственным причинам путешествует одна. Этель предлагала Мэгги лететь самолетом. И быстрее, и удобнее, не надо сутками тащиться через всю страну. Но Мэгги отказалась, она побаивалась самолетов, хотя и не сказала об этом Этель. К тому же хотелось посмотреть, как все изменилось с тех пор, когда она в далекой молодости проехала здесь однажды.

И вот наконец Данглоу. Мэгги помнила, что раньше джунгли подступали почти к самому городу. Она вспомнила и свои неприятные ощущения: джунгли подступали прямо к железнодорожному полотну и, сколько не смотри за окно, кругом только густые непроходимые заросли, буйная и какая-то жирная растительность, перевитая лианами. Казалось, что отсюда уже никогда не выберешься, и тогда сердце Мэгги еще больше сжималось от непреодолимой тоски. Она привыкла к широким просторам Нового Южного Уэльса, необозримым полям своей родной Дрохеды.

Сейчас джунгли уступили место обширным плантациям сахарного тростника, а сам город разросся, то тут, то там виднелись новостройки, бывшие окраины, застроенные богатыми коттеджами и многоэтажными красивыми домами, давно уже вошли в черту города. Вот только многочисленные кокосовые пальмы все так же колышут своими широкими резными листьями, возвышаясь над разноцветными крышами.

Тяжело отдуваясь после длительной дороги, поезд подкатил к перрону, и Мэгги заскользила взглядом по оживленным лицам встречающих в надежде увидеть Людвига Мюллера или кого-нибудь еще из Химмельхоха. Но никого знакомых не было, и Мэгги, дождавшись, когда все ее попутчики покинули вагон, вышла последней и остановилась рядом. Проводник вынес ее вещи и любезно осведомился:

— Вас встретят, миссис О'Нил, или, может быть, взять вам такси? Я могу вам помочь.

— Я надеюсь, что за мной приедут, — ответила ему Мэгги и растерянно осмотрелась по сторонам. «Забыли они что ли, а может быть, случилось что?»

— Миссис О'Нил? — тут же услышала она густой мужской голос и, обернувшись, уткнулась взглядом в широкую грудь, прикрытую легкой хлопчатобумажной рубашкой с короткими рукавами, обтягивающими сильные мускулистые руки.

— Да! — глаза Мэгги поднимались вверх, пока она не встретилась взглядом с парой мужских глаз такого цвета, какой ей никогда раньше не приходилось видеть. Глаза были почти что изумрудные с золотыми искорками. Черные волосы подернуты на висках заметной сединой.

Сердце Мэгги неистово толкнулось в груди и испуганно замерло. В этом высоком широкоплечем мужчине ничего не было от Ральфа де Брикассара, он ни единой черточкой не был на него похож внешне, но при первом же взгляде на него Мэгги сразу же обреченно поняла, нет, даже не то чтобы поняла, почувствовала, ощутила каждой клеточкой своего существа, что он предназначен для нее. И сразу же вспомнила Ральфа, он тоже был предназначен для нее. Она еще в раннем детстве ощутила это своей незрелой детской душой. И Ральф это знал, поэтому не мог преодолевать зова природы, нарушил обет. Никогда еще в жизни Мэгги не встречала мужчины, кроме Ральфа, от которого бы у нее захолонуло сердце. И вот он стоял перед ней.

— Я управляющий. Мистер Мюллер попросил меня встретить вас. — Мужчина сообщил ей эту новость, но не назвал себя. Его голос был ровным и спокойным, но не теплым и даже не дружелюбным. Наоборот, Мэгги услышала в нем что-то отстраняющее, как будто мужчина, непонятно, правда, из каких соображений, прочертил между собой и ею четкую и резкую черту, переступать которую никому из них не будет дозволено. Этот непонятный запрет слышался даже в его тоне, хотя и говорил он вежливо и любезно. Может быть, даже чересчур вежливо и любезно.

Мэгги продолжала оцепенело смотреть на мужчину, не замечая, что это становится неприличным. «О Боже! Надо было сразу ехать домой. Мне ничего этого не надо!» В глазах мужчины появилось что-то похожее на удивление, но он истолковал растерянность женщины по-своему и, как бы успокаивая ее, сказал:

— Мистер Мюллер не совсем здоров. Поэтому он и отправил за вами меня. Это все ваши вещи? Тогда мы можем идти.

Он легко подхватил чемодан и сумку Мэгги и, повернувшись, направился к выходу с перрона.

— А что, Людвиг…? Простите, что с мистером Мюллером? Что-нибудь серьезное? — запоздало спохватилась Мэгги.

— Ничего серьезного. Простуда, — коротко ответил мужчина не останавливаясь. Ей приходилось почти что бежать за своим спутником, приноравливаясь к его широкому шагу. Неожиданно в ней вспыхнула ярость. «Что он себе позволяет? Грубиян! Невежа! Воображает о себе невесть что. Думает, что все женщины раскисают от единственного его взгляда! Да и я тоже хороша, застыла, как истукан!»

— Мистер управляющий! Простите, не знаю вашего имени, вы ведь не представились, — запыхаясь, но тем не менее стараясь, чтобы у нее это прозвучало ядовито, заговорила Мэгги. — Я просто хотела узнать, вы всегда так любезны с дамами?

Мужчина замедлил шаг, обернулся через плечо на Мэгги и, улыбнувшись краешком губ, ответил спокойно:

— Я вообще с ними не разговариваю. Исключение представляет только миссис Мюллер и теперь вот вы. — Но тем не менее, заметив неприязненный взгляд Мэгги, остановился.

— Простите, я не привык гулять с женщинами и не подумал, что вы не поспеваете за мной, — мужчина явно издевался над ней, но Мэгги никак не могла взять в толк, что происходит и почему этот мужчина так агрессивно настроен по отношению к ней. «Может, он вообще какой-нибудь бывший каторжник. Да нет вроде, Энн сказала бы. Странно, за что она его так хвалила? Не вижу ничего особенного».

Тем временем они подошли к большому вместительному автомобилю, и Мэгги, подождав, пока мужчина положит вещи и откроет перед ней дверцу, опасливо забралась на сиденье.

— Не бойтесь меня, — засмеялся мужчина, — да кстати, меня зовут Дик Джоунс. Устраиваетесь поудобнее. Можно ехать?

— Давно уже! — буркнула Мэгги, решив больше не обращать на него внимания. Пусть он только довезет ее до Химмельхоха, а там она даже не взглянет на него ни одного раза. Слишком много чести!

По дороге они оба молчали. Мужчина, казалось, ушел в свои мысли. Прищурившись, он смотрел прямо перед собой на дорогу, и Мэгги, искоса посматривая на него, видела, как его темные волосы прикасаются к воротнику рубахи. Морщины на его мужественном лице разгладились, очевидно, ему нравилось быть за рулем, и он расслаблялся, подчиняя себе этого мощного стального зверя. Он и сам был похож на мощного зверя, этот огромный, чувственный мужчина. Сейчас она уже не боялась его, и все-таки что-то в нем настораживало и в то же время привлекало ее. Что-то неудержимое, горячее, упрямое и жесткое. Мэгги поймала себя на мысли, что ей хочется победить его, сломить его упрямство, заставить улыбнуться эти плотно сжатые твердые губы. «Что за чушь! — остановила она себя, — хватит мне Ральфа. Ведь я и его хотела победить, завоевать, отнять у Бога, сломать! И сломала, на горе себе и ему. Не надо больше испытывать судьбу, Мэгг. Ты уже не молоденькая девочка и успокойся.

Мэгги еще издалека заметила стоявших на открытой веранде Энн и Людвига Мюллер. Они тоже увидели приближающийся автомобиль и махали руками, приветствуя Мэгги. Мощный автомобиль в один миг одолел крутой подъем, обсаженный банановыми и кокосовыми пальмами, и подъехал к большому белому дому на столбах — Химмельхоху — Поднебесье, как называли его Мюллеры, обожавшие все романтическое.

Дик Джоунс вышел из машины и распахнул дверцу со стороны Мэгги. Она, как молоденькая, выпрыгнула из машины и бросилась по ступенькам навстречу своим друзьям.

Энн, волнуясь и от этого как-то неуклюже переставляя костыли, заспешила навстречу подруге, и женщины обнялись. Людвиг Мюллер с замотанной чем-то белым шеей топтался вокруг, пытаясь подойти к Мэгги то с одной, то с другой стороны, и ему все никак не удавалось тоже обнять и расцеловать ее. От прикосновения к своим щекам пушистых седых волос старой и верной подруги у Мэгги на глаза навернулись слезы и ее охватило чувство, что она вернулась домой.

11

Herzchen, как ты отнесешься к тому, чтобы наконец вернуться домой и опять взять на себя обязанности хозяйки? — спросил однажды Лион во время своего очередного визита в Рим. Дженнифер в сопровождении няни отправилась спать, и Джастина с Лионом остались одни на веранде, с которой открывался чудесный вид затянутого вечерней дымкой вечного города. Джастина облокотилась на перила, всматриваясь в мерцающие внизу огни, и молчала, как будто не слышала того, что ей сказал Лион.

— Ты можешь сколько угодно делать вид, что не слышишь меня, — продолжал Лион, — но тебе придется принять к сведению мои желания и, если уж на то пошло, мои права. Я хочу чаще видеть свою дочь и сам ее воспитывать.

Джастина усмехнулась.

— Вот как! Мы уже начинаем заявлять свои права! Но ты и без того часто видишь дочь. И кроме того, что же тебе мешает, приезжай чаще.

— Я не могу жить на два дома. Сейчас дела складываются так, что я не могу надолго выезжать из Бонна. Так что придется тебе пожертвовать своей свободой и вернуться домой, — настаивал Лион. Он не сердился и не повышал голос, но в его тоне прозвучало нечто такое, что заставило Джастину унять вспыхнувшую было в ней ярость. Она подбежала к мужу и обвила руками его шею.

— Не сердись, Ливень. Я не хотела тебя обидеть. Но пойми и ты меня. Я только-только нашла себе интересное дело. Представляешь, у меня появилась возможность сняться в кино. Правда, сначала только в эпизоде, а если получится, то я могу рассчитывать и на более серьезную роль… Мне необходимо находиться здесь, Ливень.

Лион поморщился и разжал руки Джастины.

— Сядь, Джас. У нас слишком серьезный разговор, чтобы сводить все к детским ужимкам: — Прости. Не сердись. Ведь дело не в этом. Тебе не кажется, что наш брак превращается в странный союз двух просто знакомых людей. Мы живем в разных городах и даже в разных странах, практически ничего друг о друге не знаем. Дженнифер растет без отца. И ты считаешь такое положение дел нормальным? Ты можешь что угодно думать обо мне, можешь считать меня тираном… кем тебе еще угодно меня считать? Но я настаиваю, чтобы ты вернулась домой.

Джастина потянулась всем телом как дикая кошка, готовая к прыжку. Она ощутила внутри холодок, в голове у нее зазвенело как всегда, когда ее охватывал гнев. В такие минуты женщина уже не думала ни о том, кто прав, кто виноват, ни о последствиях своей вспышки. Джастина уже давно готовилась к этому разговору, у нее не было иллюзий относительно давних заверений мужа, что она всегда будет заниматься тем, чем захочет, и никогда не оставит сцену. Однако ее небольшой опыт общения с мужчинами убеждал ее, что так будет не всегда.

— Ты не смеешь так со мной разговаривать! — звенящим голосом заговорила Джастина. — В конце концов я сама отвечаю за себя. Ты увез меня из Лондона, по вашей милости, Лион Хартгейм, я потеряла театр. Но в кино я сниматься буду. Я долго ждала этого и теперь, когда меня пригласил Феллини, второй раз такую жертву я приносить не собираюсь.

— Решай сама, herzchen, — спокойно и холодно сказал Лион, направляясь к выходу, и уже от двери добавил: — О своем решении сообщишь в гостиницу. А сейчас, спокойной ночи!

Джастина растерялась. От этого чертова немца можно ждать всего, чего угодно. Какая гостиница? Он не хочет даже ее выслушать.

— Почему уходишь, Лион? Ведь это и твой дом тоже!

— Человек может жить где угодно, дорогая, но дом у него всегда один. И если ты до сих пор этого не поняла, мне остается только сожалеть об этом. А ухожу я потому, чтобы дать тебе возможность подумать и принять решение. Наши многолетние переговоры на этот счет закончены.

Лион решительно повернулся и вышел. Джастина слышала, как он направился в комнату дочери, потом опять послышались его шаги — он шел обратно — и она взволнованно перевела дух. Значит, он не уходит, она еще имеет власть над ним. Но шаги начали удаляться, и через некоторое время внизу послышался стук входной двери. Лион ушел в ночь, и Джастина знала, что больше в этот дом он не вернется.

Ей хотелось закричать, заплакать. Но плакать она не умела, даже в детстве никто не видел ее слез. Да и кричать что толку, Лиона криком не вернешь. И тут Джастина задумалась, а хочет ли она возвращать Лиона? У нее было сложное к нему отношение. Она даже не знала, можно ли то, что она испытывала к Лиону, назвать любовью. Сначала, когда она большую часть времени стала проводить в Риме, ей его не хватало. Нет, она не тосковала по нему, но скучать скучала. Ее муж такая каменная глыба, за которой чувствуешь себя защищенной от всех житейских бурь. Дженнифер же вполне обходилась без отца, хотя и радовалась, когда он к ним приезжал. Но стоило Лиону появиться в их доме, как Джастина уже скоро начинала злиться. Лион подавлял ее своей непогрешимостью. Он всегда знал, как надо поступать и как не следует. И что самое обидное, он всегда оказывался прав. Рядом с ним Джастина чувствовала себя маленькой глупенькой девочкой, этаким капризным несмышленышем. Даже ее постоянная задиристость и неуступчивость воспринималась им как детские капризы. Лион относился к ней снисходительно, и это раздражало Джастину. Хотя внешне все было великолепно, они были прекрасной любящей парой. Разве что только жили большей частью раздельно: он в Бонне, она с Дженнифер в Риме. В «светской хронике» иногда появлялись едкие заметки по этому поводу, но Джастина газет не читала, а Лион, как ей казалось, не придавал им никакого значения.

Конечно, в глубине души Джастина понимала, что семейная жизнь такой не бывает, но вернуться в Бонн…

— Я не вынесу этой тухлятины! — прошептала она, и злые слезы все-таки повисли на ее ресницах. — Лион знает это, но менять ничего не хочет. Его дело! Ну и что ж из того, что Федерико предложил мне только маленький эпизод в своей «Дороге», — продолжала шепотом убеждать себя Джастина. — Надо же с чего-то начинать, иначе я так на всю жизнь останусь «одаренной австралийской актрисой, которой прочат большое будущее».

Джастина наизусть знала те немногие упоминания о ней в театральной прессе, но когда это было? Теперь ее имя никто не упоминает. «Но я хочу, хочу, хочу играть! Пусть это будет кино. В Бонн я не вернусь! Решено!»

Сразу стало легче на душе. Лион позлится, пусть он даже разведется с ней, но Джастина надеялась, что они с Лионом Хартгеймом все равно останутся друзьями. Может быть, не сразу, но он поймет, что она не может жить в клетке, пусть и золотой.

Настроение Джастины улучшилось. Да, она будет жить самостоятельно. Дженнифер ей не помешает. Это даже хорошо, что она у нее есть. Такой независимый своенравный человечек. Джастина откинулась в кресле и закурила сигарету. Она чувствовала приятную расслабленность во всем теле, как у нее всегда бывало после того, как она принимала какое-то важное для себя решение.

Неожиданно в гостиной зазвонил телефон, и Джастина, вскочив с кресла, побежала в комнату. «Лион! — мелькнула мысль. — Он все-таки не выдержал. Но, к сожалению, я должна вас огорчить, дорогой». Она поспешно взяла трубку и, затаив дыхание, отозвалась:

— Хэлло!

— Это ты, Джас? — услышала она издалека голос матери и облегченно перевела дух.

— Мамочка! Здравствуй, моя милая! Да, да, это я! — обрадованно закричала Джастина. — Да нет, у меня все в порядке, с чего ты взяла? Лучше расскажи, как ты себя чувствуешь. Я знаю, что ты в Химмельхохе. Да это не так уж и сложно, — засмеялась она, когда мать никак не могла взять себе в толк, откуда Джастина могла знать о ее передвижениях. А Мэгги и на самом деле, оглушенная радостным возгласом дочери «Мамочка, милая!» встревожилась, это было совсем не похоже на Джастину.

«Не иначе, как что-то у нее там произошло». А Джастина продолжала:

— Сняла трубку, позвонила на Матлок, и Этель мне сказала, что ты уже уехала. Откровенно говоря, я сначала ей не поверила, что-то вы там раньше с ней темнили. То ты на другом конце острова, то на пляже, то в Таунсвилл уехала. Что там у вас было? Сознавайся, — весело допрашивала Джастина мать, оттягивая время, когда мать впрямую спросит о Лионе. Обманывать не хотелось, а правда была еще очень и очень неопределенной, ведь неизвестно еще, как сам Лион отнесется к ее решению. Может быть, он к утру остынет, и все останется по-прежнему. Джастина мало верила в такой поворот дела, но матери пока не обязательно знать о том, что тут у них происходит.

— Ты долго собираешься оставаться в Химмельхохе? Как там мои любимые тетушка с дядюшкой? Передавай им привет, я крепко их обнимаю. О, конечно, приеду, обязательно. Дженнифер просто прелесть. Здоровая, веселая. Приедем, приедем, непременно приедем и в Дрохеду, и в Химмельхох. — И все-таки нежелательный вопрос о Лионе прозвучал, и Джастина весело ответила:

— Лион в порядке. Нет, сейчас он не здесь, но мы с ним видимся часто. Ну хорошо, мам, обещаю тебе, что я решу этот вопрос. Целую вас всех. До свидания. Я рада, что ты мне позвонила. Нет, правда, очень рада.

Джастина с облегчением положила трубку и засмеялась: «Как нашкодившая девчонка. Ничего, если мать и узнает все, она поймет меня. Она у меня женщина что надо».

Джастина еще немного посидела возле телефона, задумчиво поглаживая трубку, потом решила отправиться в постель. Спать, правда, не хотелось, но час был поздний, надо немного отдохнуть. Завтра с утра встреча с Феллини, надо хорошо выглядеть, да и разговор с Лионом отнимет много сил. Джастина поплелась в спальню, на ходу стягивая платье, а забравшись в постель, тут же и уснула как убитая.

12

После разговора с Джастиной Мэгги ощутила какое-то беспокойство. Она и сама не могла определить, что же ей не понравилось в тоне дочери. Может быть, излишняя веселость или несвойственная Джастине нежность по отношению к матери. Во всяком случае Мэгги явно почувствовала, что Джастина что-то от нее скрывает.

— Что она тебе сказала? — спросила Энн. Они рядом сидели на диване, и Энн заметила тень беспокойства на лице Мэгги.

— Да ничего особенного. В том-то и дело. Мне показалось, что она не хотела говорить о Лионе. Хотя, может быть, мне и показалось. Хорошо, если я ошибаюсь, Лион мне нравится, он достойный человек, в нем есть основательность. Джастина много потеряет, если они расстанутся. — Мэгги никак не могла освободиться от чувства тревоги. Энн успокаивающе похлопала ее по руке.

— Наверное, тебе это показалось. Если мои впечатления от этого Хартгейма верны, он не из тех, кто упустит свое. Пока Джастина ему дорога, он ее не отпустит.

Услышав такое от Энн, Мэгги засмеялась.

— Мне кажется, ты не очень-то лестного мнения о муже Джастины, в отличие от всех Клири. Может быть, ты и права относительно Лиона Хартгейма, но ты не знаешь нашу Джас. А что если всему виной не он, а она. Если ей стала в тягость семейная жизнь, то тут уж никакой силой ее не остановишь.

— И что мы с тобой раскудахтались, как две курицы. Я не сомневаюсь, что у них все в порядке. А у тебя просто разыгралась воображение. Нам с тобой надо что-то придумать, чем заняться. Тебе, наверное, скучно здесь с нами. Да еще Людвиг разболелся. — Энн начала тяжело подниматься с дивана, и Мэгги поспешно вскочив первой, подала ей костыли.

— Ты приготовь лекарство, а я отнесу его Людвигу. Тебе надо побольше отдыхать, целыми днями на ногах. Я чувствую себя неудобно, ты ничего не позволяешь мне делать, — выговаривала Мэгги подруге, наблюдая, как она тщательно смешивает лекарство.

Уже вечером, сидя, как обычно, с Энн на диване, Мэгги неожиданно сказала:

— Я могла бы пока вместо Людвига заняться хозяйством. Конечно, в сахарном тростнике я ничего не понимаю, но ведь ты говорила, что Людвиг начал разводить телят. Так что это вполне по моим силам. Наверное, вашему управляющему трудно одному со всем управляться. — Мэгги постаралась, чтобы Энн не заметила ее смущения. С момента приезда и своего путешествия с Диком Джоунсом из Данглоу Мэгги постоянно думала об этом хмуром, неразговорчивом человеке. Она не хотела даже себе признаваться в том, что этот человек ее заинтересовал, чего никогда не бывало. Никогда и никто за всю ее жизнь ее не интересовал, кроме Ральфа де Брикассара. «Ничего нет особенного в этом Дике Джоунсе, — убеждала она себя. — Стоит присмотреться к нему поближе, и он окажется голым королем». Энн, однако, была настолько далека от подозрений, что Мэгги напрасно беспокоилась. Подруга, как всегда, была чрезвычайно высокого мнения о своем управляющем.

— Ну что ты, Мэг, — сказала она, — мистер Джоунс очень толковый управляющий, везде поспевает. Целыми днями в седле и не возвращается, пока за всем не проследит. Правда, сейчас ему трудновато. Ты права. Обычно он занимается плантациями, а Людвиг взял на себя ферму. Но вот сейчас ему приходится следить за всем. Но он вполне справляется.

— В седле? — воскликнула Мэгги. — Так вы завели лошадей? Что же ты молчишь? С каким бы удовольствием я поездила верхом! И хочу поработать. Я уже столько наотдыхалась на Матлоке, что теперь мне не терпится заняться делом. Разреши мне, Энн, пожалуйста. Я буду очень стараться, — умоляла Мэгги подругу, заглядывая ей в глаза.

Энн сдалась.

— Ну хорошо. Только не переусердствуй, Мэг. Покататься верхом ты можешь в любое время, заодно заглянешь, присмотришь за чем-нибудь. Я скажу мистеру Джоунсу, чтобы он подобрал для тебя подходящую лошадь. Завтра днем и поездишь. Людвиг считает, что на ферме удобнее ездить на лошадях, как у вас в Дрохеде. Автомобиль тут не годится.

— А во сколько выезжают работники? — невинно поинтересовалась Мэгги.

— В 5 утра, — ответила Энн, — да, кстати, а зачем тебе это знать, ты что, собираешься устроиться рабочим у нас? Не выдумывай, Мэг, отдыхай, набирайся сил.

13

На следующее утро будильник в комнате Мэгги зазвенел в 4 часа утра. Мэгги протянула руку, чтобы заглушить резкий звон, но тут же вспомнила, что она собиралась сегодня поехать на работу. Идея эта показалась сейчас Мэгги менее заманчивой, чем накануне вечером, но она пересилила желание вставать в такую рань и со стоном выползла из-под одеяла. Женщина, поеживаясь от прохлады, натянула на себя брюки, белую рубашку, надела легкие сапожки и выглянула в окно, за которым увидела тонкую пелену дождя. Это не прибавило ей вдохновения, но делать было нечего, если уж она решила ехать, то надо уже выходить. В конце концов, она должна доказать этому невеже, что с ней следует считаться.

Мэгги стянула волосы в тугой узел на шее, плеснула еще немного холодной воды на лицо, натянула старую куртку, которую она взяла у Энн накануне, и пару коричневых кожаных перчаток. Гармонии в этой случайно подобранной одежде, конечно, не было. Но это было и неважно в той работе, которую Мэгги собиралась делать. Элегантность не играла в этом никакой роли, были нужны только тепло и удобство. Мэгги знала, что вернется сегодня вечером домой с ноющими мышцами, больными связками, онемевшим задом, сырыми коленями, с воспаленными от ветра глазами, обветренным лицом и руками, скрюченными в том положении, к которому они привыкли за день, ведь она уже столько времени не садилась на лошадь. Мэгги выскользнула из комнаты и заметила узкую полоску серебряного света под дверью Энн. Сначала она решила поздороваться, но потом передумала, считая неудобным тревожить еще кого-то в такую раннюю пору. Мэгги на цыпочках прошла к входной двери, тихо закрыла ее за собой, натянула капюшон на голову и нырнула под струи дождя. Сапоги начали хлюпать по лужам, которые уже во множестве появились на земле.

Мэгги показалось, что она шла целую вечность к тому зданию, где ели рабочие и где некоторые из них собирались по ночам играть в бильярд или карты. Это было большое, свежевыкрашенное здание с камином из кирпича, проигрывателем, несколькими игорными столами и изумительным антикварным бильярдным столом. Как знала Мэгги, Мюллеры очень хорошо относились к своим рабочим.

Наконец Мэгги подошла к двери этого здания, ощутила холод ручки на входной двери, и до нее неожиданно дошло, что же она сделала. Она была на пороге вступления в мужское святилище, собиралась делить с ними ту еду, которой они питались, работать вместе с ними, делать вид, что она одна из них. Но как отнесутся мужчины к этому вторжению? Неожиданно у Мэгги затряслось под коленями, она засомневалась, предупредили ли Энн или Людвиг о ее появлении. Здесь Мэгги ждала, от ужаса не решаясь войти. Она стояла под дождем, держась за ручку входной двери, как вдруг у нее над головой раздался голос: «Да заходи же, холодно». Мэгги обернулась, удивляясь неожиданному голосу, и лицом к лицу столкнулась с огромным темноволосым и кареглазым мужчиной примерно одного с ней возраста. Мужчина был удивлен не менее Мэгги, но его лицо тут же осветилось широкой улыбкой.

— Вы подруга миссис Энн, не так ли? — Мэгги молча кивнула, делая попытку улыбнуться.

— Извините… Вы не могли бы все-таки открыть дверь? Холодно.

— Ах, да! — Мэгги толкнула дверь. — Извините… я просто… миссис Энн… говорила ли она что-нибудь обо мне? — Щеки Мэгги покраснели от смущения.

— Ну, конечно. Добро пожаловать к нам на ферму, миссис. — Мужчина улыбнулся и последовал за Мэгги.

Он по ходу поздоровался с двумя — тремя работниками, и двинулся прямо к огромной открытой кухне, поприветствовал повара, взял чашку кофе и тарелку со взбитыми сливками.

Мэгги увидела, что комнатка была заполнена мужчинами, такими же, как только что вошедший, все в голубых джинсах, плотных грубых куртках, толстых свитерах. Шляпы висели на гвоздиках стены.

В это утро в комнате собралось 20 мужчин. Они разговаривали, собравшись небольшими группами, или пили в одиночестве кофе. Около десятка уже сидели за длинным столом, ели яйца, бекон, горячую овсяную кашу или допивали вторую, а то и третью чашку кофе. Куда ни бросишь взгляд, повсюду были мужчины, занятые исполнением своего обычного утреннего ритуала, совершаемого в их, мужском, мире, все было сосредоточено на подготовке к работе, их, мужской, работе. Впервые в жизни Мэгги ощутила себя не в своей тарелке. Она снова почувствовала, как зарделось ее лицо, когда она торопливо прошла на кухню, нервно улыбнувшись по дороге двум мужчинам, взяла чашку черного кофе, делая попытку скрыться за деревянным столом в дальнем конце комнаты. И вдруг она увидела Дика Джоунса.

Он тоже бросил взгляд на Мэгги и тут же отвернулся, заговорив с молодым веснушчатым парнем с огненно рыжими волосами. Они чему-то засмеялись, двигаясь по комнате, и присоединились к двум другим мужчинам, которые сидели за столом и ели.

Первым движением Мэгги было вскочить и уйти отсюда. Она уже ругала себя за ту блажь, которая пришла ей в голову. Но потом сдержала себя. В конце концов, она должна посмотреть, как работает ферма. Энн с Людвигом опять подтвердили свое желание оставить все Джастине и даже показали ей завещание, сделанное по всей форме у нотариуса. Значит, Мэгги должна все увидеть сама, чтобы потом, если что случится с Людвигом, а он уже не молод и в последнее время, как говорит Энн, часто болеет, так что Мэгги должна вникнуть в дела, чтобы потом ввести Джастину в курс дела. А Дик Джоунс пусть успокоится, он совсем не интересует Мэгги и вовсе не ради его прекрасных глаз она здесь и вынуждена терпеть все эти неудобства.

Мэгги решила держать себя независимо, то есть так, как могло не понравиться Дику Джоунсу, если он вообще помнит о ее присутствии.

— Не хотите позавтракать? — Голос, раздавшийся рядом, был хриплый, но добрый. Мэгги взглянула в лицо этого человека, примерно одного возраста с управляющим. Этот мужчина не был ей так неприятен, как первый. А взглянув на него еще раз, Мэгги воскликнула:

— Пит! Пит! Это я, Мэгги! — Этого человека она помнила еще с тех пор, когда жила здесь много лет назад. Людвиг ценил его за старательность и всегда выделял среди своих работников. Пит выполнял разные поручения Людвига и часто по разным делам заходил в дом, где она тогда служила по милости Люка. Мэгги помнила, что у него была жена и шестеро детей, но никогда не видала их здесь. Подобно остальным мужчинам, с которыми работал Пит, он привык к своему образу жизни, к своему исключительно мужскому миру. Это была странная, уединенная жизнь, одинокое существование, проходящее среди равных, таких же отшельников. Общество одиночек, объединенных вместе как будто для тепла. И сейчас мужчина взглянул на Мэгги, сначала отрешенно, а затем, узнавая, с теплой улыбкой. Без всяких колебаний он притянул женщину к себе, обнял. Мэгги ощутила колючую щетину его бороды на своей щеке.

— Будь я проклят, это ты Мэгги? — радостно вскрикнул Пит, и Мэгги засмеялась вместе с ним. — Как же я сразу не понял, что это ты, когда миссис Энн говорила нам о своей подруге. Как ты живешь? Выглядишь ты прекрасно! — Вряд ли с этим можно было согласиться, лицо Мэгги было заспанное, а фигура укутана в старую куртку.

— Ты тоже. Как твои жена и дети?

— Выросли и отошли, слава Богу! Кроме одного, а жена со мной. — Пит понизил при этих словах голос, как будто делился ужасным секретом. — Они живут сейчас здесь. Миссис Энн позволила мне. Согласись, это был непорядок, что они жили в городе, а я здесь.

— Я рада.

Пит округлил в ответ глаза, и оба засмеялись.

— Ты пришла позавтракать? Миссис Энн сказала нам, что ее подруга приехала издалека и хочет поехать с нами. Пит ехидно улыбнулся. — Если бы ты только видела лица работников, когда они узнали, что с нами поедет женщина.

— Они, должно быть, были шокированы, — заметила с сарказмом Мэгги в то время, когда они продвигались в сторону кухни, откуда шли аппетитные запахи, и Мэгги почувствовала, что ужасно хочет есть, особенно сейчас, когда она встретила Пита и немного успокоилась.

Когда Мэгги взяла тарелку пшеничной каши и села за стол, Пит наклонился к ней и заговорщицки спросил:

— Что ты делаешь здесь, Мэг? Разве ты не замужем?

— Уже нет. — Пит кивнул, а Мэгги не добавила к сказанному больше никакой информации. Продолжительное время, пока Мэгги ела кашу и грызла гренки, никто не садился с ними за стол, но затем любопытство привлекло нескольких мужчин. Пит представлял их Мэгги одного за другим. Многие из них были моложе Мэгги, но уже с тяжелым взглядом утомленных работой людей, проводивших большую часть времени на свежем воздухе. Конечно, у этих людей была нелегкая работа, особенно в это время года. Неудивительно, что лицо Людвига Мюллера избороздили морщины и он стал похож на растрескавшуюся статую. Во всем было виновато время и тяжелая работа. Лицо же Пита, казалось, совсем не изменилось.

Мэгги заметила, что большие часы над камином показывали 4-45. Через 15 минут все присутствующие направятся в конный выгон, кликнут своих лошадей, и начнется рабочий день. Мэгги подумала, что, очевидно, ей надо подойти к управляющему и напомнить ему о себе или хотя бы спросить, где она может взять лошадь. Она хотела спросить об этом Пита и попыталась отыскать его взглядом. Но он где-то пропал с одним из своих закадычных дружков, и Мэгги начала озираться вокруг, как потерявшийся ребенок. Не считая отдельных любопытных взглядов, казалось, что никто не проявляет к ней никакого интереса, и она подумала, что они и дальше не станут замечать ее, проигнорируют так же, как сейчас совсем не смотрят в ее сторону. Ей хотелось вскочить на стол, чтобы привлечь к себе внимание, сказать им, что она просит прощения за вторжение в их мир, и если они захотят, она сейчас же уйдет домой. Та манера, в какой относились к Мэгги окружающие, начала злить ее. Ей казалось, что все считают, что ей не место здесь, поэтому и делают вид, что этой женщины не существует.

— Миссис О'Нил? — услышала она знакомый голос и, резко обернувшись, столкнулась взглядом с управляющим. Он спокойно, без всякого выражения смотрел на нее, ничем не показывая, что они знакомы. Мэгги тоже холодно и равнодушно взглянула на него, чувствуя, как внутри нее закипает раздражение. Что такого нашла Энн в этом грубияне? Ну доведись только ей взяться за дело, она его немедленно уволит. Мэгги даже стало полегче, когда она представила себе такую картину. Хотелось бы видеть его лицо в тот момент. Оно, уж конечно, не останется таким надменным.

— Как вы себя чувствуете? — неожиданно спросил он, и Мэгги не нашлась, что ответить ему, в то время, как собеседник смотрел на нее сверху вниз напряженно-холодным взглядом.

— Пойдете на конюшню? — Мэгги молча кивнула в ответ, раздраженная его командным тоном. Она заметила, что окружающие наблюдают, как разговаривает с ней этот человек и как он относится к тому, что хозяйка подсунула им такого работника.

Вообще-то ей хотелось еще чашку кофе, но она решила не затягивать время, пора было выходить. Мэгги сняла куртку с гвоздя, где оставляла ее, и вышла, тихо закрыв за собой дверь, с чувством неудовлетворения от начавшегося дня. Мысль о совместной с Мэгги поездке верхом, казалось, раздражала и мужчину, который быстро шагал в конюшню. Гостья, заходя в помещение, стряхнула дождь с капюшона, из-под которого выбивались волосы, и остановилась взглядом на сопровождающем ее мужчине. Он достал список работников и список лошадей, посмотрел, как будто оценивая каждого, и направился к ближайшему стойлу, на котором было обозначено имя лошади «Леди». Мэгги сразу же поняла, что эта лошадь предназначена ей, и неожиданно опять почувствовала раздражение от этого выбора. Только потому, что она женщина, ей предстоит ехать на лошади по кличке «Леди?» Мэгги инстинктивно поняла, что пока всем тут распоряжается Дик Джоунс, она до конца своего пребывания в Химмельхохе должна будет довольствоваться этой лошадью. Оставалось надеяться, что Леди все-таки окажется не самой последней клячей.

— Хорошо ли вы сидите в седле? — Мэгги только кивнула, боясь не сдержаться и обидеть спутника, особенно, если случится так, что верхом она ездит лучше большинства мужчин. Но управляющий должен убедиться в этом сам, лишь бы только он не отказался посмотреть, как она держится в седле. Мэгги заметила, что мужчина вновь заглянул в список, а потом опять повернулся к ней и покачал головой.

— Не пойдет. Она слишком велика для Вас. Я дам вам Строптивую. Она стоит в другом конце конюшни. Возьмите в кладовке одно из свободных седел и можете садиться верхом. Через 10 минут мы выезжаем. — И добавил с непонятным раздражением. — Будете готовы?

С чего этот человек решил, что ей потребуется два часа, чтобы оседлать лошадь?

Мельком взглянув на мужчину, Мэгги холодно заметила:

— Я могу быть готова и через пять минут, даже меньше.

Мужчина ничего не ответил, спокойно вышел, положив списки назад, на полку, где взял их, и зашагал широкой поступью по конюшне от стойла к стойлу, потом оседлал свою собственную лошадь и вывел ее из конюшни. Через пять минут все мужчины пришли с завтрака и конюшня превратилась в сумасшедший дом, наполненный свистом, смехом, шумом, смешанными со звуками лошадиного ржания, стука копыт коней, приветствующих своих хозяев, выводящих скакунов из стойл, создавая при этом неразбериху у входа. Как при дорожном движении, когда вся группа пыталась в одно и то же время выйти во двор, собираясь под небольшим дождем, как будто радуясь ему.

Большинство из мужчин надели накидки поверх курток, Пит дал такую же накидку Мэгги, когда она медленно выводила лошадь из конюшни. Лошадь была гнедой с печальным взглядом, без единой искры, без огонька в движениях и живости поступи. Как Мэгги и предполагала, то, что ей предложили, было настоящей клячей, которая будет останавливаться перед каждым ручейком, идти вперед, когда ей самой захочется, щипать кусты, глазеть в поисках травы и мечтать о возвращении домой, стоит только Мэгги повернуть голову в сторону конюшни. День обещал быть не особенно приятным, и неожиданно Мэгги пожалела, что так плохо подумала о, может быть, совсем неплохой лошади Леди. Но это была не главная причина, теперь Мэгги была убеждена в этом. Просто ей хотелось показать управляющему, что она достойна лучшей лошади. Это было наивное детское желание, но Мэгги ничего не могла с собой поделать, хотя и понимала, как это смешно и глупо. Взять хотя бы ее детскую обиду на управляющего. Почему он должен вести себя по-другому? Очевидно, у него есть причины чуждаться женщин. Он не проявил по отношению к ней теплоты и внимания, только и всего, но с другой стороны, он ведь не сделал ничего плохого, кроме того, что предложил укрощенную, покорную лошадь, не заметив того, что Мэгги хотела другую. Но это было резонно по отношению к незнакомой наезднице. Откуда управляющий мог знать, как она сидит на лошади? Тем более, если Энн не предупредила его об этом.

Мужчины садились на коней под дождем, в наброшенных на плечи накидках, собираясь в небольшие группы в ожидании, пока помощник управляющего даст им указания на день. 28 работников фермы никогда не совершали объезды все вместе, а обычно разделялись на 4–5 групп, чтобы выполнить все, что требовалось в разных ее концах. Каждое утро чаще управляющий, а иногда и сам Людвиг Мюллер давали им инструкции, распределяли, кто, с кем и где должны были работать в этот день. Сегодня, как обычно, когда не было Людвига, высокий, темноволосый управляющий спокойно двигался среди рабочих, организовывая их работу на день. Пит во главе четырех человек должен был объехать выпасы в поисках заблудившегося или попавшего в беду скота. Другая четверка должна была привести двух больных коров из-за реки. Он сам, четверо работников и Мэгги имели задачу объехать северные владения, найти трех заблудившихся коров, которые должны были вот-вот отелиться. Мэгги ехала в хвосте группы тихо, молча, уверенно управляя Строптивой, мечтая только об одном, чтобы закончился дождь. Но он казался бесконечным. Группа перешла на легкий галоп, давая Мэгги возможность убедиться, что ее скакун не предназначен для бега рысью. Кроме того, и седло на лошади было западного образца. Было очень странно сидеть в этом большом, комфортабельном седле. Мэгги больше привыкла к меньшему, более плоскому, английского типа седлу, которым она пользовалась у себя дома, в Дрохеде, но с тех пор, как ей теперь кажется, прошла уже целая жизнь.

Только однажды за этот день Мэгги улыбнулась про себя, подумав, что происходит сейчас в доме Уолтеров на острове Матлок. Казалось невероятным, что только несколько дней назад Мэгги купалась в море, проводила дни в неторопливой беседе с Этель, любуясь скалистой грядой гор, а сейчас она ищет заблудившихся в джунглях коров. Эта мысль вызвала у Мэгги улыбку, а группа уже пересекла небольшой холм, и женщине пришлось сдерживать себя, чтобы не рассмеяться вслух от этой мысли, от этого контраста и от абсурдности всего происходящего. Несколько раз Мэгги замечала на себе взгляд управляющего, оценивающего, как она держится в седле, как правит лошадью. Однажды Мэгги готова была высказать этому человеку все, что она о нем думает, когда он прикрикнул, торопя ее в то время, как ее лошадь решила пощипать травку. Мэгги сама приостановила лошадь и позволила ей передохнуть, в надежде поднять дух тоскливо настроенного животного, чтобы потом ехать хоть как-то двигаться дальше. А темноволосому тирану показалось, что женщина не может управлять лошадью. Такое предположение привело наездницу в ярость.

— Я сделала это специально, — процедила Мэгги сквозь зубы, ей хотелось поставить управляющего на место, но она сдержалась, а он казался абсолютно безразличным к ее состоянию, продолжая разговаривать с двумя работниками. Мэгги заметила, что к этому человеку все относятся с почтением и беспрекословно подчиняются ему.

Работники слушали его, как, очевидно, и самого Людвига Мюллера, уважительно, коротко отвечая на его вопросы, склонив при этом головы. Никто не спорил, не ставил под сомнение, сказанное им. Юмор полностью отсутствовал в разговорах между управляющим и рабочими, никто не позволял себе шуточек. Разговаривая, этот человек очень редко улыбался, Мэгги неожиданно почувствовала, что он ее раздражает все больше и больше. Самоуверенность, с которой он разговаривал с Мэгги, была почти открытым вызовом ей.

— Как вам нравится ехать верхом? — спросил мужчина немного погодя, поравнявшись с женщиной и какое-то время сопровождая ее.

— Это доставляет мне большую радость, — сквозь стиснутые зубы произнесла она, не испытывая восторга от общения с ним, к тому же и дождь еще усилился. — И погода чудная. — Мэгги через силу улыбнулась, но попутчик не ответил ей тем же, а только кивнул и двинулся дальше, за что Мэгги мысленно назвала его скучной занозой в заднице. День продолжался, ноги уже ощутили усталость, спина болела, внутренняя поверхность коленей воспалилась от непривычного трения ног о седло. Ноги замерзли, руки скрючились и онемели, и Мэгги уже потеряла всякую надежду, что это когда-нибудь кончится, как объявили перерыв на обед. Группа остановилась в маленьком домике самого дальнего уголка фермы, построенного как раз для такой цели. Там стояли стол, несколько стульев и кое-какая утварь для приготовления обеда, водопровод, кастрюли. Мэгги обнаружила, что управляющий привез с собой в пристежной к седлу сумке достаточное количество продуктов, и каждый получил по очень питательному бутерброду с телятиной или ветчиной. Достали два больших термоса, которые были молниеносно опустошены. Один из них был с супом, второй с кофе. Мэгги с наслаждением допивала свой кофе, когда управляющий вновь заговорил с ней.

— Как самочувствие, миссис О'Нил? — В его голосе поначалу слышалась легкая ирония, но при этих словах в глазах вспыхнули искорки доброты.

— Спасибо, прекрасно. А у вас, мистер… э-э-э… мистер Джоунс? — Мэгги, постаралась как можно приветливее улыбнуться мужчине, и он в этот раз ответил ей тем же. В этой еще не старой женщине чувствовалось что-то особенное. Он понял это сразу же еще на вокзале. Мужчина заметил тогда недоумение, мелькнувшее во взгляде гостьи, вызванное, очевидно, его холодностью, но она и виду не подала, что ее это задело. Или, во всяком случае, ему так показалось. Этим утром она тоже была недовольна выбором лошади и опять не показала этого, хотя он совершенно не собирался обижать ее. Просто он хотел дать Мэгги самую спокойную лошадь среди всех. Ему совсем ни к чему было падение от головокружения заезжей гостьи здесь, на северных границах фермы. Только такие мотивы двигали мужчиной. Но наездница, как видно, была опытной и хорошо справлялась с лошадью. Хотя мужчина понимал, что на этой ленивой лошади было трудно до конца определить степень умения женщины в искусстве верховой езды.

Мужчина протянул руку, и Мэгги вновь не поняла, издевается он над ней или нет.

— Как вам у нас нравится?

— Безумно. — Мэгги ангельски улыбнулась, — Отличная погода. Превосходная лошадь. Чудесные люди… — Мэгги на мгновение замолчала, не договорив, и Дик поднял брови.

— Ну, а как вам еда?

— Я думаю кое о чем.

— Уверен, что вам есть о чем подумать. Я очень удивлен, что вы отважились поехать сегодня верхом. Вам следовало подождать более благоприятных условий для начала.

— Ну, зачем же? Ведь вы же не стали бы откладывать?

— Нет, — мистер Джоунс смотрел на Мэгги почти с насмешкой. — Но это разные вещи.

— Добровольцы всегда выбирают, где трудно. Не так ли, мистер Джоунс?

— Но вам можно было бы повременить. У нас не так много работы. Вы здесь бывали раньше? — Джоунс впервые с интересом посмотрел на Мэгги, но во взгляде чувствовалось больше любопытство, чем дружелюбие.

— Да, я была здесь, но очень давно.

— И миссис Энн позволяла вам и раньше ездить с мужчинами?

— Нет… ну, мне… тогда было не до этого…, — засмеялась Мэгги.

— А сейчас? — Его брови вновь вопросительно поднялись.

— Мне кажется, сейчас больше для развлечения. — Мэгги весело улыбнулась Дику и почувствовала себя хотя бы капельку отмщенной. Она хотела было добавить, что поехала с ними вместо Людвига, но решила промолчать. И неожиданно для самой себя сказала:

— Я благодарна, что вы позволили мне поехать с вами. Понимаю, насколько трудно иметь в команде новичка. — Мэгги совсем не была намерена извиняться за то, что она женщина. Это было бы уже совсем невыносимо. — Но, может быть, и от меня будет, в конце концов, какая-то польза.

— Все может быть. — Дик кивнул и двинулся дальше. Больше он не разговаривал с Мэгги в этот день. Они никак не могли найти заблудившихся коров, в два часа дня группа Джоунса встретилась с другой группой, ремонтировавшей забор, и обе группы объединились. От Мэгги была самая минимальная польза во всём этом деле, а, по правде сказать, к трем часам дня она уже настолько устала, что была готова уснуть и замертво упасть даже в проливной дождь, даже верхом на лошади. К 4 часам дня женщина казалась совсем несчастной, к 5-30, когда компания возвращалась домой, Мэгги казалось, что стоит ей слезть с лошади, и она не сможет больше пошевелиться. Она находилась в седле в этот дождливый день одиннадцать с половиной часов, и это для нее, привыкшей к верховой езде, было слишком. Женщина едва смогла сползти с лошади, когда они вернулись в загон, и только заботливые руки Пита, надежно поддерживающие ее, помогли ей, изнеможенной и с онемевшими ногами, не упасть на землю. Мэгги поймала вопрошающий взгляд старого товарища, ответила на него вымученным подобием улыбки и благодарно сжала его руку.

— Я думаю, ты переборщила на сегодня, Мэг. Почему ты не вернулась раньше?

— Ты шутишь? Я бы лучше умерла. Ведь мистер Мюллер тоже остается до конца со всеми… — Мэгги спокойно взглянула на Пита. — А разве я могла вернуться раньше?

— Я так ругаю себя за то, что не сказал тебе об этом, но мистер Мюллер возвращается всегда раньше, каждый день. Завтра у тебя все будет чертовски болеть.

— Да что говорить о завтра! Ты не представляешь, что происходит сейчас.

Говорили они об этом шепотом рядом со стойлом Строптивой. Лошадь, не обращая никакого внимания на Мэгги с Питом, стояла, уткнувшись в сено.

— Можешь ли ты сама идти?

— Мне уже лучше, хотя не знаю, как дойду отсюда, может быть, ползком.

— Хочешь, чтобы я понес тебя?

— Я бы очень этого хотела, — Мэгги усмехнулась, — но что скажут окружающие? — Оба засмеялись над этой шуткой.

— Ну а все-таки ты дойдешь сама? — все еще смеясь, повторил Пит свой вопрос.

— Если ты еще раз задашь мне этот вопрос, Пит, я убью тебя, — рассердилась Мэгги.

— Ради Бога, ничего у тебя не получится, — снова засмеялся Пит. — У тебя не хватит сил даже на то, чтобы поднять ногу и пнуть маленькую собачку, Мэг, — он ласково посмотрел на женщину. Она и на самом деле казалась совсем обессиленной, с уставшим лицом и в промокшей одежде.

Было уже начало седьмого, когда Мэгги добралась до дома, где Пит передал ее заботам хозяйки. Энн не могла возгласа огорчения при виде подруги, которая буквально вползла в комнату и со стоном свалилась на тахту.

— Боже! Неужели ты скакала верхом весь день? — И когда Мэгги кивнула не в состоянии вымолвить слово, Энн в сердцах начала ее отчитывать. — Ведь ты хотела просто проехаться верхом. Зачем надо было так себя мучать? Неужели ты всерьез решила заменить Людвига? Это совершенно не нужно, я же тебе говорила, что мистер Джоунс со всем справляется.

Мэгги блаженно улыбалась, слушая ворчание Энн.

— Дело не в этом, — ответила она, с трудом поворачиваясь на другой бок. — Конечно, я не смогу заменить Людвига, даже не помышляю об этом, особенно теперь, когда немного познакомилась с хозяйством. Такой размах не по моим силам. Ты же знаешь, что у нас в Дрохеде всем этим тоже занимаются мужчины. Мне бы только лошадь другую, эта совсем меня замучила, — пожаловалась под конец Мэгги. — Скажи своему управляющему, чтобы он больше не давал мне Строптивую. У нее только имя такое бодрое, а сама она кляча клячей.

Энн от неожиданности даже поперхнулась воздухом:

— Никуда ты больше не поедешь, ни на Строптивой, ни на другой лошади. Ты приехала сюда отдохнуть и повидаться с нами, вот и отдыхай. Я тебя больше не отпущу на целый день.

— Ну как ты не понимаешь, Энн. Сегодня я почувствовала, что работа для меня лучшее лекарство. Мне показалось, что я на Матлоке вылечилась от своей тоски, но вот приехала сюда, и мне опять начал мерещиться Ральф. Во сне ко мне постоянно приходит Дэн, мой мальчик. Я должна занять свое время, свои мозги, переключиться на что-нибудь другое. В конце концов уставать до изнеможения и ни о чем больше не думать.

Энн с жалостью посмотрела на подругу.

— Ну хорошо, Мэгги. Только не доводи себя до крайности. Я скажу мистеру Джоунсу, чтобы он поменял тебе лошадь.

14

Помывшись и расчесав волосы, Мэгги почувствовала себя совсем хорошо и во время ужина дала Людвигу полный отчет о проведенном дне. Он еще не поправился и очень по этому поводу переживал, ему хотелось уже заняться делами. Он с восторгом рассуждал о своем нововведении, которое здесь всех удивило. Никогда еще в этих местах не устраивали такие крупные фермы. Все занимались производством сахара. Сахарный тростник рос здесь великолепно, чего еще надо? Но Людвиг, пожив в Дрохеде, увлекся фермерским хозяйством и решил, что, может быть, это дело пойдет и здесь. И наладил его. Получилось на удивление выгодное дело. Мясо шло нарасхват. И то ведь надо же было кому-то решиться. Раньше-то мясо привозили из других мест, часто издалека, а теперь — его можно было купить рядом. Другие плантаторы с интересом присматривались к новому делу, но пока не решались следовать примеру Мюллера. Конечно, хлопотное дело. Живой скот, выпасов не так много. Всю свободную землю отводили под сахарный тростник. Хоть и тяжкий это труд, но привычный. А тут не знаешь, с какого боку подступиться, то падеж, то хворь какая-нибудь, то корма добывать. Но Людвиг ни на кого не обращал внимания, и дело у него шло отлично. Мэгги похвалила его, как он все устроил, и он расплылся от удовольствия.

— Теперь ты сама все видела. Конечно, не просто, но ведь можно и здесь разводить скот, — начал он свою излюбленную тему. Энн с любовью посматривала на мужа, заботливо поправляя плед, в который он был укутан. Мэгги украдкой наблюдала за ними. Оба очень сильно сдали. Особенно Людвиг. Глубокие морщины избороздили его лицо, волосы совсем седые и редкие, кое-где на голове просвечивалась бледно-розовая кожа. Никогда не подумаешь, что Энн намного старше своего мужа. Удивительный мужчина. Всю жизнь прожить фактически с калекой и оставаться верным, любящим человеком.

Людвиг не стал засиживаться за столом и ушел к себе, а Мэгги с Энн, захватив с собой чашечки с кофе, перебрались на свой любимый диван.

— Может быть, тебе все-таки не стоит ехать завтра, Мэгги. Ты должна поберечь свои силы, — продолжала Энн начатый в начале вечера разговор.

Мэгги еще оставалась под впечатлением своих мыслей об этой удивительной паре, о том, как, должно быть, им хорошо вдвоем и старость не кажется такой печальной. Она не сразу ответила подруге, и та решила, что Мэгги ее не услышала. Некоторое время длилось молчание, потом Мэгги тихонько ответила:

— А для чего мне беречь их? Жизнь проходит, и все, что у меня было хорошего, осталось в прошлом. Я даже и не заметила, как все произошло, — и, помолчав добавила, — а теперь и вовсе ничего не осталось.

Энн молчала, не находя слов утешения. Впрочем, она знала, что Мэгги только рассердится, если ее начать утешать. А вообще-то она, конечно, была права. Энн повезло, что рядом с ней в жизни оказался такой человек, как Людвиг. А если бы его не было? Энн даже не могла представить себе такого и не хотела об этом думать. Единственное, что она знала, окажись она на месте Мэгги, состояние у нее было бы такое же, если не хуже. Обе молчали, глядя на сгущающиеся за окном сумерки. Энн первой нарушила молчание.

— Как тебе наш управляющий? Он очень незаурядный человек, правда?

— Мерзкий сукин сын! — не удержавшись, заявила Мэгги. — Он всегда такой?

Энн улыбнулась.

— Вероятно. Но мне кажется, что он намеренно так себя ведет с незнакомыми женщинами. Людвиг рассказывал мне, что у него не все удачно сложилось в жизни. Как будто бы жена оставила его много лет назад, уехала с сыном хозяина, у которого они в то время работали. Потом она вышла за него замуж, и ее новый муж даже усыновил сыновей Джоунса. Еще до того, как его жена погибла. Жена Джоунса и ее муж погибли в автомобильной катастрофе. Джоунсу удалось вернуть себе одного из сыновей, хотя мальчик уже не носил его имя. А другого, младшего, увезла сестра его жены к себе в Америку. И Джоунс его потерял. Так что с ним остался только один сын. Мне кажется, что Джоунса не особенно волнует, какое у мальчика имя, он просто без ума от сына. Джоунс никогда не упоминает даже имени жены. Но, наверное, вся эта история с ней определила на стиль его отношений с женщинами на всю жизнь, за исключением… — щеки Энн зарделись, и она на мгновение задумалась, — … за исключением женщин легкого поведения. До меня доходили слухи об этом. Он говорит, что его сыну где-то около 30 лет, так что вся эта история произошла очень давно.

Мэгги внимательно слушала Энн.

— Ты знаешь его сына?

Энн пожала плечами и покачала головой.

— Нет. Я знаю только, что Джоунс нашел ему работу в прошлом году неподалеку отсюда. А так Джоунс вообще мало рассказывает и о себе, и о сыне. Не любит распространяться о личном, как и большинство мужчин. Но Дик ездит навещать сына каждую неделю.

«Такая же одинокая и брошенная душа», — подумала Мэгги, пытаясь разобраться, что же так притягивает ее в характере Дика Джоунса. Может быть, как раз то, что они оба одиноки и изо всех сил стараются не показывать окружающим, как они одиноки. Им и остается только демонстрировать свою независимость, чтобы, не дай Бог, люди не поняли их душевных терзаний, не обнаружили их незаживающие раны и не начали еще больше растравлять их.

— Не волнуйся, Мэг, — услышала она голос Энн, — Дик не причинит тебе вреда. Своей внешней грубоватостью он отгораживается от вмешательства в его жизнь. А вообще-то он добрый. Ты бы видела, как он преображается, когда играет с детьми. Вероятно, он был хорошим отцом своему сыну. И потом, он образован. Может быть, здесь это и не столь важно, но все-таки. У его отца были неплохие плантации сахарного тростника, и он посылал сына в лучшие школы. Дик даже посещал колледж в Сиднее, занимался наукой. Но потом отец умер и как-то так получилось, что они потеряли все. Думаю, что именно тогда Дику и пришлось наняться управляющим на чужие плантации и тогда же от него сбежала жена с сыном владельца. Мне кажется, что все это произвело на Джоунса такое гнетущее впечатление. Я думаю, что Дик достоин много большего, чем имеет. Для себя и для сына. Дик умен, и рано или поздно он начнет свое дело. Может быть, здесь, а может быть, и в другом месте. Неважно. Но, думаю, что будет именно так. Никто из наших знакомых не сомневается в его деловых качествах. Нам, конечно, будет жалко терять его, но он заслуживает большего. — Энн замолчала, молчала, задумавшись, и Мэгги. Она сейчас знала много больше того, что ей хотелось бы знать об этом человеке. Его образ неожиданно приобрел значение. Оказывается, он не был обычным мужчиной, скрывающим за грубостью и высокомерием простую невоспитанность. И таким он еще больше заинтересовал Мэгги, хотя она не сомневалась, что при первой же встрече, если он будет продолжать так же пренебрегать ею, она, как и раньше, сумеет поставить его на место. Его сложная судьба вовсе не дает ему права высокомерно относиться ко всем без разбору женщинам.

— Пойдем спать, Энн. Я завтра все-таки опять поеду с ними. Не запрещай мне. Только скажи ему, чтобы он дал мне другую лошадь. Эта меня доконает своей убогостью.

— Ладно-ладно, — засмеялась Энн, — я попрошу мистера Джоунса, чтобы он дал тебе Принца. Да он и вам, наверное, уже убедился, что ты прекрасная наездница.

15

Съемки у Феллини только начались, но для Джастины скоро уже и подошли к концу. Съемки всего лишь одного небольшого эпизода, в котором она была занята, много времени не потребовали, и Джастина опять была свободна. Наверное, только ее упорный характер помогал ей держать себя в форме и не раскисать. Хотя свою артистическую судьбу она раньше представляла себе совсем не такой.

Наутро, после того разговора с Лионом, она умчалась по делам, а когда к обеду освободилась и позвонила ему в гостиницу, ей сказали, что господин Лион Хартгейм уехал в Бонн. В первую минуту Джастина расстроилась, но потом подумала, что, может быть, так оно и лучше, ведь Лион знает ее ответ, так для чего еще терзать друг друга. Ее задело лишь сообщение няни, что господин Хартгейм не заходил домой. Значит, он не захотел повидаться даже с дочерью. Это казалось странным он был примерным отцом.

Джастина не стала долго занимать этим свою голову. Она забрала телефон с собой на веранду и устроилась там в кресле, попросив, чтобы ей принесли туда чего-нибудь перекусить. Хоть к этому ее приучил господин Хартгейм, теперь она не носилась, как взъерошенная коза, по дому в поисках какой-нибудь вещи или еды. У нее была прислуга, у Дженнифер няня, и Джастина уже привыкла к определенному порядку.

Закинув ногу на ногу и постукивая концом изящной туфельки по ножке стола, она набрала номер своей давней подруги графини Матинелли, которая одно время занималась кинобизнесом, потом еще чем-то, в общем, всем понемножку, ничего серьезного. Она была богата, но не придавала этому большого значения, веселилась и не отказывала себе в удовольствиях. Джастина познакомилась с ней еще в то время, когда они с Лионом лишь изредка наезжали в Рим, и Джастина мечтала получить хоть небольшую роль в кино. Джульетта, так звали графиню Матинелли, и познакомила ее с Федерико Феллини. Сама она была продюсером, но скорее так, для развлечения, и ее все любили за веселый нрав, за отзывчивость, она всегда всем старалась помочь, хотя чаще всего и безрезультатно.

Джульетта сразу же сама сняла трубку и, услышав голос Джастины, весело закричала:

— Джас! Ты куда пропала? Я тебе звонила все утро.

— А что случилось? — встрепенулась Джастина. Она надеялась, что Джульетте удалось найти для нее какой-нибудь контракт. — У тебя есть для меня хорошая новость?

— Это будет зависеть от тебя самой, — засмеялась Джульетта. — Пока я тебе предлагаю встретиться вечером в ресторане у Джулио.

— Не испытывай моего терпения! — возмутилась Джастина. — Ты же знаешь, я уже на пределе.

Но Джульетта только хихикнула, крикнув на прощание:

— До вечера, Джас! Оденься поприличнее! — и положила трубку.

Джастина едва дождалась вечера и в назначенное время была на одной из фешенебельных улочек Рима, у входа в изысканный ресторан, где собиралась светская публика. Приходила и богема, особенно приезжая, киношники, театральные деятели, известные художники. Его хозяином был полный весельчак и гурман Джулио, и все завсегдатаи называли его заведение «У Джулио».

Метрдотель, хорошо знавший Джастину, проводил ее к столику, за которым уже сидела Джульетта, потягивая двойной мартини.

— Привет, Джас! — приветствовала она подругу. — Присаживайся, тебе то же самое? Я так и думала, тебе сейчас принесут.

Джастина в нетерпении оглянулась по сторонам. Джульетта слишком долго тянула со своими секретами и, как показалось Джастине, наслаждалась этим. За соседним столом сидели усыпанные бриллиантами богатые греки в одежде, сочетавшей в себе роскошь и изысканность Парижа, великолепие шелков и бархата, с прическами — только от парикмахера, со свежим маникюром на холеных руках. Джастина с гримаской презрения отвернулась от них и посмотрела в сторону бара, который располагался рядом. Бар тоже был переполнен, в основном, пятидесятилетними мужчинами, которые сопровождали молоденьких женщин с тщательно наложенным макияжем и длинными волосами.

Само помещение было достаточно темным, скатерти были так накрахмалены, что создавалось впечатление, что они могут стоять и сами по себе. Над головами висели модели автомобилей разных марок, старинных и совсем новых. Стоило взглянуть на потолок, и каждый сразу же понимал, что находится «У Джулио». Нежный звон серебра, изумительный фарфор, тончайшие накрахмаленные салфетки и легкое жужжание разговора оживляли зал.

— Что ты там рассматриваешь? — Джульетта удивленно посмотрела на подругу.

— Все поражаюсь твоему коварству. Вся так и светишься от удовольствия, что можешь помучить меня.

— Ты сегодня прекрасно выглядишь, — ушла от ответа Джульетта. На Джастине было белое шелковое платье, крупный жемчуг красиво выделялся на ее загорелой коже, волосы стянуты в узел на шее. — Этот парень, справа, от тебя без ума. Ты действительно хорошо выглядишь.

— Спасибо, но ты преувеличиваешь, черт побери!

— Мадам Хартгейм! Такой грубый язык в таком изысканном ресторане! Ах! Я не возьму вас больше никуда с собой.

— Ах, прекрати! И закрой рот! — усмехнулась Джастина.

— Не могу, пока не услышу, почему ты злишься?

— А ты не догадываешься? — Джастина оглядела еще раз зал. Она любила Джульетту, но ее подруга просто обожала разные тайны. Ей обязательно надо было разыгрывать целые спектакли, прежде чем она выкладывала то, что знала. — Ну поиграйся пока, хотя я убеждена, что у тебя нет ничего особенного, что бы могло меня заинтересовать, — небрежно заметила Джастина.

— Да я и не говорю тебе, что это что-то особенное, — засмеялась Джульетта.

— Неужели? Разве твоя мама никогда не рассказывала тебе сказку о Пинеккис, Джул? нужно следить за своим носом… он становится все длинней и длинней…

— Джас Хартгейм, ты как заноза в заднице. Я просто позвала тебя и все, мне захотелось с тобой встретиться.

— Я в шоке. Мне казалось, что мы подруги.

— Так оно и есть. — Джульетта понизила голос и принялась за свой коктейль.

— Ну, хорошо, оставим пока так, как есть. Что мы будем есть?

— Что-нибудь легкое.

Джастина больше не пыталась выпытать у Джульетты ее жгучую тайну, и они принялись обсуждать последний фильм Феллини.

— Да, кстати, ты читала, что Джульетта Мазина уехала с Ричардом Бейзхартом, — вспомнила Джастина.

— Ерунда, — отмахнулась Джульетта, — живут с Федерико прекрасно и радуются жизни. Завистники! — заключила Джульетта.

В это время к их столику подошел невысокий, но весьма крепкого телосложения, с черными волосами и кустистыми бровями мужчина.

— Привет, Джульетта! А вот и я! — Мужчина обращался к Джульетте, но внимательно и как-то оценивающе смотрел на Джастину.

— Ну наконец-то, Уго! Я уже боялась, что ты не придешь и моя подруга съест меня на закуску. Она уже не раз порывалась сделать это.

Джастина сделала подруге страшные глаза, но та не слушала и весело болтала обо всем, что ей взбредет в голову.

— Извини. Задержался немного, — сказал он, не спуская глаз с Джастины.

— Джастина Хартгейм, о которой я тебе говорила. Уго Джанини.

— Очень приятно. — Уго с Джастиной пожали друг другу руки, и Джульетта, довольная, засмеялась.

— Как насчет выпить, леди? — спросил новый знакомый. Джастина хотела было отказаться, но Джульетта многозначительно посмотрела на нее и согласилась.

Новый знакомый Джастины оказался одним из директоров одной небольшой студии в Голливуде.

Он приехал в Италию к родственникам, Джульетта со свойственной ей энергией перехватила его на какой-то вечеринке и, к слову, рассказала ему о мытарствах своей талантливой подруги-австралийки. Уго Джанини ничего особенного не обещал, но познакомиться согласился. У Джастины затрепетало сердце. «Боже мой! Неужели?» Она сразу же простила свою взбалмошную подругу и теперь готова была расцеловать ее. Джастина не надеялась, что этот неожиданный пришелец из Голливуда сразу же предложит ей главную роль в фильме, но такое знакомство могло быть очень полезным. К тому же Джанини оказался неплохим парнем. Он забавно рассказывал о голливудских светилах, о разных смешных случаях, которые с ними происходили. Джастина давно уже так весело не проводила время и вернулась домой невероятно окрыленная. Она напрочь забыла о своей размолвке с Лионом. Какое это имеет значение, если она поедет в Голливуд! Она бесконечно вспоминала, как у дверей ее дома Уго, оставив Джульетту в машине, сказал ей:

— Я позвоню вам завтра.

— Ох! — только и успела передохнуть Джастина, как Уго уже захлопнул за собой дверцу, и его машина влилась в сверкающий автомобильный поток.

16

На следующее утро телефон зазвонил, когда Джастина допивала вторую чашку кофе. Она сразу же схватила трубку.

— Привет! — это была Джульетта. — Как он тебе понравился?

— Не говори глупости, Джул. Я его толком даже не рассмотрела. Ты же знаешь, для меня другое важно.

— Так я ведь тоже об этом, — засмеялась Джульетта. — Мне кажется, ты на него произвела впечатление. Он с восторгом отзывался о твоей неординарной внешности. Думаю, он что-нибудь придумает для тебя в Голливуде.

При этих словах сердце Джастины радостно вздрогнуло: неужели это свершится?

— Я не сомневаюсь, что у тебя все будет хорошо, — уже серьезно сказала Джульетта и распрощалась, Она, как всегда куда-то спешила.

Едва Джастина повесила трубку, как телефон зазвонил снова.

— Джастина?

— Да.

— Доброе утро. Это Уго Джанини.

— Доброе утро, Уго!

— Я собирался пригласить вас на ужин, Джастина, но кое-что помешало мне сделать это. — Странное начало, но Джастина ждала, что же Уго скажет дальше. — Один их наших партнеров предложил мне два билета на открытие оперы сегодня вечером. Вы согласны? — Джастина была немного разочарована, ей хотелось, чтобы Уго сразу заговорил о делах, но предложение звучало заманчиво.

— Это было бы замечательно, Уго. Если это удобно.

— Что за глупости! Опера начинается в восемь, и мы можем пообедать позже. Я заеду за вами в 7-30.

— Замечательно. До встречи. И спасибо вам.

Джастина посмотрела на себя в зеркало и на мгновение почувствовала вину перед Лионом за то, что она совсем не переживает из-за их размолвки, но тут же и забыла об этом.

Уго приехал ровно в 7-30 и подал продолжительный гудок, вызвавший любопытство Дженнифер.

— Куда тебя увезет этот дядя? — спросила она мать.

— Совсем недалеко, не волнуйся, — засмеялась Джастина. Она быстро поцеловала девочку и побежала вниз по лестнице.

На ней было шелковое платье кремового цвета, лучшее в гардеробе. На минуту остановившись перед зеркалом, она внимательно оглядела себя, тряхнула медными кудрями и осталась вполне довольна своим отражением.

Уго выглядел очень аккуратным и привлекательным в вечернем костюме с небольшими запонками из сапфира. На какой-то момент он напомнил Джастине ее мужа. Ей показалось, что она снова вступала в спокойный, размеренный мир, пусть хотя бы на этот единственный вечер. И этот мир был удален на миллион световых лет от того мира, к которому стремилась Джастина.

Они доехали на такси до театра, на площади перед которым возвышался изящный, великолепный фонтан. Несколько групп превосходно одетых любителей оперы шли и ехали в том же направлении, что и Уго с Джастиной. Царило радостное оживление, у всех было приподнятое настроение. Несомненно, предстояло Событие. По площади уже сновали фотокорреспонденты, они снимали из самых неожиданных уголков. То и дело вспыхивали огни в темноте. Особое внимание привлекали сидевшие в ложе. Они были одеты не просто великолепно, а исключительно роскошно, их туалеты не походили один на другой, сверкали обилием ювелирных изделий.

— Сеньор Джанини, минуточку, пожалуйста, — Уго повернул голову налево, чтобы посмотреть, кто окликнул его. Джастина последовала за его взглядом, и в этот момент сверкнула вспышка в глаза, и фотокорреспондент запечатлел их.

— Могу я спросить, что за сеньора с вами? — Спросила черная девушка, стоявшая рядом с фотокорреспондентом. На ней было ярко-красное платье, а волосы распущены в естественной манере. Девушка подняла блокнот и с улыбкой записала имя Джастины. Джастина с недоумением смотрела на все происходящее. Скорее всего, даже не верила своим глазам. Все напоминало спектакль. Вокруг была сцена, а люди выступали на ней, проходили, как сквозь фильтр, через ряды корреспондентов. Скорее, все это походило на слет фотокорреспондентов и журналистов.

Уго проводил Джастину по пролету лестницы в ложу, и немолодая билетерша улыбнулась ему.

— Добрый вечер, сеньор Джанини.

— Вы часто приезжаете сюда, Уго?

— Стараюсь. Я скучаю по Италии.

Шла опера «Лючия ди Ламмермур». Спектакль был захватывающим. Во время антракта шампанское лилось рекой, а фотокорреспонденты продолжали свое дело.

— Я заказал ужин в «Раффаэлло», поскольку вчера мы не смогли туда пойти. Вы согласны?

— Замечательно.

Каждый попадавшийся навстречу официант в «Раффаэлло» приветствовал: «Добрый вечер, сеньор Джанини» и старался держать Уго в поле зрения. Джульетта была права, Уго отличался необыкновенной общительностью.

Вечер прошел замечательно, разговор протекал ненавязчиво. Уго обладал удивительным чувством юмора. Он заказал копченую осетрину, жареную утку и суфле. Они пили шампанское и танцевали под плавную музыку. Оформление в зале было сделано превосходно, тепло и изысканно, да и публика, без всякого сомнения, представляла собой элиту Рима.

Джастина вернулась домой уже в час ночи. Она пожала руку Джанини. Вечер превзошел ее ожидания. Открытие сезона в опере. Возможная поездка в Голливуд. Джастина не придавала большого значения тому, что провела вечер с мужчиной, пока не прочитала на следующий день газеты.

Телефон снова зазвонил в девять часов утра на следующий день, но Джастина еще спала.

— Поздравляю! — Это была Джульетта. — Я надеюсь, ты провела превосходный вечер.

— Да, — еще сонным голосом откликнулась Джастина.

— Как опера?

— Прекрасно, спасибо… — Джастина потянулась, чтобы окончательно проснуться, а потом ей на ум пришел вопрос. — Откуда ты знаешь, что я ходила в оперу? Уго звонил тебе? — Такое предположение было первым, что пришло ей в голову.

— Нет. Я читаю газеты.

— Ты врешь. Он звонил тебе. — Джастина уже сидела в кровати.

— Нет, не звонил. Я держу в руках сегодняшний номер «Сьерры». Вот «Светская хроника», цитирую: «Кто последняя любовница голливудского магната? Сеньора Джастина Хартгейм, конечно, супруга известного немецкого политика. Они посетили открытие оперы прошлым вечером, которое стало… и т. д. и т. п. Они сидели в ложе его отца. Позже их видели в «Раффаэлло», где они пили шампанское и танцевали допоздна».

— Боже, но я же была дома уже в час! — Джастина была ошеломлена. «Последняя любовь голливудского магната.» О Боже! А что, если всю эту чепуху прочитает Лион? Он ведь получает итальянские газеты.

— Подожди, я еще не закончила. «Сеньора Хартгейм надела шелковое платье кремового цвета, с обнаженными плечами, похоже, от Диора. Она самая привлекательная из женщин. Браво, Уго!»

— Премного благодарна. Боже мой, Джул! Ничего хуже я никогда не слышала. Я убита наповал.

— Успокойся. Они дают только твою фотографию. Ты выглядишь прекрасно. Ну, а сейчас… он нравится тебе?

— Конечно, нет. Боже, ну разве я могла предположить? Я была так рада возможности пойти в оперу, а он мне нужен только для дела. Уго совсем не в моем вкусе. Он хороший парень, но я не думала с ним заводить роман. И если честно, я полностью уничтожена сейчас этими газетами, назвавшими меня «последней любовью магната». Господи!

— Не скули, Джас. Радуйся этому.

— Что за глупости! Он что, на самом деле такая уж большая шишка в Голливуде?

— Не знаю, ну, по крайней мере, сделай с ним еще несколько выходов.

— Что? И чтобы все газеты проанализировали, что у нас было на ужин? Не стоит этого. Но спасибо, что сообщила мне обо всем этом.

— Ты глупая. Может быть, ты и права, что не стоит с ним заводить роман. В любом случае, я запомнила, что написано в газетах. Моя подруга, Джастина Хартгейм — последняя любовь магната.

— Ах, ты, шакал. — На этих словах Джастина повесила трубку и рассмеялась. Дело приняло неожиданный оборот. «Лион Хартгейм, вы глупец, если поверите этой белиберде!»

Невероятных размеров букет роз появился, когда Джастина села завтракать. Визитка гласила: «Мне жаль по поводу написанного в газетах. Надеюсь, что Вы переживете эту бурю. Поужинаем следующий раз «У Джулио». И подпись: «Уго». А буря ли это была?

Во всяком случае, Джастина так не думала. Она положила цветы на стол и подошла к звонившему телефону. Может быть, снова Джульетта?

— Джастина? Вы простили меня? — Это был Уго.

— Вы ничем не обидели меня, чтобы просить у меня прощения. Я очень неплохо провела вчерашний вечер. Но как оказалось, вы слишком известны, сеньор Джанини.

— Не настолько, как хотели показать это журналисты. Не поужинаем ли мы сегодня вечером вместе?

— И подтвердим слухи?

— Почему бы нет?

— Простите, но я не могу сделать этого, Уго. Хотя вчера я прекрасно провела время.

— Не совсем верю вашим словам, но рад их слышать. Я позвоню вам в конце недели, и мы решим, как нам поступить, чтобы ошеломить прессу. Как вы относитесь к лошадям?

— В каком смысле? В качестве продукта питания или средства передвижения?

— В плане развлечения. В смысле лошадиного шоу. Не привлекает вас это?

— Ну, вообще, это интересно, но ничего не могу пока сказать, Уго у меня много дел на этих днях. — У Джастины не было никакого намерения пускаться во вдохновленный прессой роман. Это вовсе не входило в ее планы. Она решила дать понять Уго, что не собирается бросаться на шею первому встречному мужчине, будь он хоть и из Голливуда.

— Ну, хорошо, занятая леди, я вам позвоню. Всего хорошего!

— Спасибо, и вам того же. Спасибо за розы.

17

Все еще Мэгги оставалась в Химмельхохе, хотя из дома уже несколько раз звонила мать и просила ее приехать в Дрохеду. Она совсем сдала, и, несмотря на то, что у нее было несколько служанок, которые поддерживали порядок в доме, она настаивала на приезде дочери, хотела передать ей все дела и бумаги. Но Мэгги все оттягивала свой отъезд. Здесь она чувствовала себя снова молодой и сильной. Душевная тоска больше не терзала ее, и ей даже иногда казалось, что жизнь еще не совсем прошла и судьба может снова улыбнуться ей.

Хотя и не каждый день, но часто она выезжала с работниками фермы, и тогда она опять встречалась с Диком Джоунсом. Он заметно изменил к ней свое отношение, и часто она ловила на себе его внимательный теплый взгляд.

Пит тоже всегда старался держаться рядом с Мэгги. Он знал, что она когда-то была замужем за Люком О'Нилом и однажды даже видел его, когда Люк ненадолго заскочил в Химмельхох, но потом, очевидно, что-то между ними произошло, раз Мэгги здесь одна. Пит ни о чем не спрашивал Мэгги и не знал истинной причины ее приезда сюда. Только догадывался. Химмельхох как раз подходящее место для человека, у которого тяжело на душе. Много работы, свежий воздух, полноценное питание и замечательные лошади — удивительное лекарство от всех душевных невзгод. Желудок полон, крестец устал, солнце встало и зашло — каждый новый день не приносит иных забот кроме того, не надо, лошади новые подковы или не требует ли забор где-нибудь починки. Пит не знал другой жизни, но перед его глазами прошло много людей, пытавшихся начать жить иначе, но рано или поздно все равно возвращавшихся сюда. Хорошая здесь жизнь. Пит знал, что она и Мэгги принесет пользу. Неважно, от чего она захотела здесь спрятаться. В Химмельхохе можно пережить любые проблемы. Раньше Пит замечал темные круги под глазами женщины, а сейчас их уже нет. Значит, все идет на пользу.

Работники уже признали ее и принимают за свою. Когда она выезжала с ними, то работала на равных и так старательно вникала во все дела.

В этот день Людвиг с раннего утра уехал по делам на сахарный завод, а Мэгги, уже одетая к выезду, вышла с Энн на веранду. Неожиданно она услышала, что ее кто-то зовет и, посмотрев в ту сторону, откуда раздавались возгласы, увидела своих постоянных спутников — мужчин.

— Хей! Мы здесь!.. Мэг!.. Хей, Мэг, идите сюда! — кричали они. Дика Джоунса среди них не было. Очевидно, он с кем-то задержался на конюшне.

— Ну, Мэг! — засмеялась Энн. — Ты просто неподражаема, только ты могла растопить их. Эти люди никого не допускают в свой круг.

— Да я ничего особенного и не делала, — ответила Мэгги, очень довольная таким проявлением чувств. — Они меня признали, потому что я старалась ничем не выделяться среди них. И не требовала снисхождения к себе как к женщине. Работали вместе, вот и все. Зато я теперь хорошо узнала ферму.

— Это очень хорошо, Мэг, — серьезно сказала Энн. — Скоро Людвиг уже будет не в силах заниматься делами, все перейдет Джастине, но, я думаю, она сюда уже никогда не приедет, так что придется тебе самой тут всем управлять.

— Не говори глупостей, Энн, — отмахнулась сердито Мэгги. — Если Людвиг перестанет заниматься делом, он совсем сникнет.

Из дверей конюшни появился Дик Джоунс уже с оседланной лошадью, и Мэгги, торопливо чмокнув Энн в щеку, кинулась в ту сторону:

— Я побежала, а то ваш управляющий съест меня за опоздание.

Энн с довольной улыбкой смотрела вслед подруге. «Как хорошо, что Мэгги приехала сюда. Дай Бог, чтобы у нее все сложилось удачно», — подумала она, наблюдая, как Мэгги на ходу поздоровавшись с Джоунсом, нырнула в открытые двери конюшни и через некоторое время появилась снова, уже ведя под уздцы свою лошадь.

Все мужчины уже были в седлах, и Мэгги, вскочив на своего великолепного Койота, присоединилась к ним. Дик Джоунс все-таки выдал ей другую лошадь. Конечно, помогло вмешательство Энн, да и Людвиг замолвил за нее словечко. Но, очевидно, не только это. Он и сам смог, наконец, убедиться, что она не новичок и умеет обращаться с лошадьми. И вот теперь она получила прекрасного скакуна и очень красивого. Он был весь пестрый, с мордой цвета взбитых сливок и шоколада, сам в коричневых пятнах. Конь поначалу вел себя строптиво, но Мэгги быстро укротила его. Иногда еще она, правда, ловила на себе оценивающий и немного изумленный взгляд Дика, когда она, пустив Койота галопом, неслась на нем впереди всей группы. Все-таки трудно ему было привыкнуть к тому, что женщина в таком сугубо мужском деле может не уступить ему. Мэгги от души веселилась, замечая не то чтобы изумление Дика, скорее недоумение.

— Вы не устали? Как вы себя чувствуете? — услышала она голос Джоунса и, обернувшись, встретилась с ним взглядом.

— Великолепно! Спасибо. — Мэгги охватило чувство торжества. Дик Джоунс все чаще и чаще подъезжал к ней и заговаривал первым. «Только не показать ему видом, что я торжествую, — подумала она внезапно, — иначе это будет самый последний раз, когда я его увижу». И все-таки Мэгги торжествовала победу, она чувствовала, что заинтересовала его, и если он даже в душе и не очень доволен этим обстоятельством, это уже неважно. Он не может больше держаться по отношению к ней жестко и надменно и постоянно оказывается где-то поблизости от нее.

Вот и сейчас Мэгги спокойно посмотрела в эти изумрудные глаза, чуть прищуренные от ярких солнечных лучей, потом пришпорила своего коня и смешалась с остальной группой. Чуть позже они обнаружили новорожденного теленка, его мать умерла несколько часов назад, и младенец был готов последовать ее примеру. Он уже едва дышал, раскинув дрожащие слабенькие ножки.

Один из мужчин пристроил еще теплого сосунка спереди своего седла, чтобы доставить его на ферму. Через полчаса уже Мэгги пристраивала в своем седле еще одного теленка, еще меньшего, чем первый. Его мать, вероятно, умерла еще раньше. Мэгги без чьей-то помощи устроила гнездо для теленка в своем седле. Один из молодых работников помог ей поднять теленка. Затем совершенно самостоятельно, не пользуясь ничьими инструкциями, женщина медленной поступью начала двигаться следом за остальными работниками в сторону главных сооружений фермы.

— Вы сами устроили теленка? Вам никто не помогал? — Мэгги с удивлением повернулась на голос, увидела Дика Джоунса, который оказался рядом с ней. Черно-белый конь Джоунса составлял удивительную пару с ее бело-коричневым скакуном.

— А что? Разве это так важно? — Затем, озабоченно взглянув на теленка, лежащего спереди в седле, Мэгги спросила:

— Как вы думаете, он выживет?

— Сомневаюсь. — Дик сказал это как бы между прочим. — Но попробовать спасти этих сосунков нужно каждый раз, в любом случае. — Мэгги кивнула, соглашаясь, и поехала быстрее, а Дик повернул лошадь и поскакал назад. Через несколько минут работники прибыли на главную ферму, а осиротевшие телята были переданы в опытные руки. Над ними возились больше часа, но маленький теленочек не выжил. Мэгги вернулась к Койоту, терпеливо ожидавшему хозяйку у стен фермы. Глаза Мэгги наполнились слезами, а когда она вскинула ногу, чтобы сесть на коня, то почувствовала злость. Злость от того, что они не смогли спасти этого малыша, что это маленькое создание не выжило. Мэгги знала, что на ферме много подобных телят, чьи матери по той или иной причине погибли, потерялись в холодной ночи. Работники все время внимательно следят за стадом, но это неизбежно, что какая-то корова иногда пропадает и погибает среди зарослей. Такие случаи происходят каждый год. Работники фермы уже привыкли к этому, но да и Мэгги по Дрохеде знала, что это всегда бывает, но привыкнуть не могла. Эти телята-сироты так напоминали ей детей-сирот. А их миссис О'Нил жалела больше всего на свете. Само понятие сирота было для нее непереносимо. И сейчас Мэгги догоняла свою группу с обидой и уверенностью в том, что следующий теленок, которого она найдет, выживет.

Мэгги в тот день привезла еще троих телят, завернутых в одеяло. Она скакала туда-сюда на Койоте. Мужчины наблюдали за ней с интересом и почтением. Эта удивительная, невесть откуда появившаяся женщина, низко нагибавшаяся над гривой лошади, скакала как мужчина и даже лучше иных мужчин.

Койот, как выпущенная из лука коричневая стрела, скрывался из вида, исчезал в зарослях, но никто почему-то не беспокоился, все были уверены, что с Мэгги ничего не может случиться. Вот и сейчас, стремительным аллюром вернувшись к группе, Мэгги снова услышала голос Джоунса:

— Вы всегда были такой любительницей скачек? — Волосы управляющего выбились из-под широкополой шляпы, глаза горели, к концу дня уже наметилась тень бороды. Мэгги уже в который раз должна была отметить про себя, какая удивительная мужская сила была у этого человека. Наверное, женщины без ума от него. Про себя Мэгги решила, что будет изо всех сил сопротивляться его обаянию. Как он ни привлекал ее, в нем все-таки слишком много самоуверенности, очевидно, он не сомневается в своей неотразимости. Этот человек ни минуты не сомневался ни в том мире, в котором он жил, ни в работе, которую выполнял, ни в отношении к нему окружающих людей, и, вероятно, в женщинах ему также все было ясно и понятно. Мэгги не сразу ответила на вопрос Джоунса, а потом кивнула, дерзко улыбнувшись.

— Когда есть причина.

— Что же это за причина? — Зеленые глаза Дика неотступно следовали за Мэгги, пока они возвращались домой.

Мэгги открыто и прямо посмотрела в глаза спутнику. Взгляд ее серебристо-серых глаз перекрестился с зелеными Джоунса.

— Очень важная причина. Это помогло мне вновь ощутить себя живой, мистер Джоунс. Эти скачки дали мне ощущение свободы и, как ни странно, покоя. Давно не чувствовала я себя так легко и непринужденно. — Дик медленно кивнул и промолчал. Мэгги не была уверена, что он понял или хотя бы задумался над ее словами. Последний раз посмотрев на Мэгги, Джоунс поехал дальше.

Мэгги так наработалась днем, разъезжая в поисках потерявшихся телят, что добравшись до дома, она не чувствовала под собой ног. Из кухни уже доносились аппетитные запахи.

— М-м-м! Что это? — спросила Мэгги встречавшую ее Энн, поведя носом в сторону кухни.

— Толченая кукуруза с мясом и красным перцем, мое любимое блюдо. Надеюсь, понравится и тебе.

Мэгги радостно посмотрела на хозяйку.

— После такого дня я могу съесть что угодно, а потом в ванну и спать, спать!

Энн забеспокоилась.

— Ты опять переусердствовала, Мэг. Сколько можно тебя уговаривать поберечь свои силы.

— Не волнуйся, Энн! — Несмотря на усталость, у Мэгги было отличное настроение. — Ты не поверишь, но я чувствую, что от такой работы у меня только прибывает сил.

— Ну ладно-ладно, я рада. Сегодня мы с тобой опять ужинаем вдвоем. Людвиг с Джоунсом куда-то собирались поехать вечером.

— Я вижу, ваш Джоунс действительно незаменимый человек, — съехидничала Мэгги.

Энн с интересом посмотрела на нее.

— А что ты, собственно, имеешь против Джоунса? Он что, продолжает игнорировать тебя?

— Я бы не сказала так. — Мэгги почувствовала, что кровь приливает к ее щекам, она поспешила склониться на тарелкой и пробурчала: — И все равно он странный человек.

— Странный? — Казалось, это замечание удивило Энн. — Вероятно, ты заблуждаешься. Но может быть, так оно и есть, я уже тебе говорила, что он человек образованный и в то же время готов до седьмого пота работать как простой работник. Дик Джоунс — один из последних представителей старого поколения. Настоящий труженик, достойный, ответственный, готовый умереть за дело. Джоунс — просто находка для нас. Я не представляю себе, что мы будем делать, если он уйдет.

Эта мысль, казалось, заинтересовала Мэгги. Она подняла голову и в недоумении взглянула на Энн.

— Почему же он уйдет? Разве ему здесь плохо? Вы с Людвигом устроили для своих работников отличную жизнь. Пусть они попробуют найти что-нибудь подобное в других местах. — Мэгги говорила так горячо, как будто сама почувствовала себя задетой тем обстоятельством, хотя и предполагаемым, что кто-то из обитателей Химмельхоха отправится искать себе лучшую долю.

— Я согласна с тобой. Мы с Людвигом действительно стараемся делать все, что возможно, — задумчиво проговорила Энн, — но, знаешь, мне все время кажется, что не это имеет для них самое большое значение. Особенно для таких людей, как Дик Джоунс и Пит. Удивительные люди. Для них главное — гордость и честь. И все, что они делают, именно этому и посвящено — гордости и чести. Они многое могут сделать для человека даром только потому, что они уважают его, боготворят, считают очень хорошим человеком, а могут уйти тоже просто так, только потому, что им кажется, что они должны уйти. Их поступки непредсказуемы. Джоунс как раз относится к числу таких людей. Даже Людвиг, не говоря уж обо мне, не знает, как поступит Джоунс в следующую минуту.

— В таком случае, все время сюрпризы, не соскучишься вести хозяйство с такими людьми.

— Тебе нравится Дик Джоунс? — неожиданно спросила Энн. Этот вопрос заставил Мэгги рассмеяться, но ее смех прозвучал несколько смущенно.

— Нравится ли он мне? Конечно, нет, и, думаю, это вряд ли когда-нибудь случится. Он деловой человек, и я, вероятно, даже уважаю его, но он очень не простой человек, с ним трудно общаться. Он привлекателен, если ты это имеешь в виду, но слишком самоуверен. Все-таки он очень странный человек, Энн. А почему ты спросила меня об этом? — Мэгги было любопытно: неужели она как-то выдала себя?

— Просто так. Мне кажется, что ты нравишься ему. — Энн сказала об этом как-то очень наивно, как говорят молоденьким девочкам об их первых воздыхателях.

— Я сомневаюсь, что это так на самом деле, — ответила Мэгги, а про себя подумала: «В любом случае я остаюсь здесь не из-за него. Я совсем не намерена навязывать себе еще одно несчастье»; потом сказала вслух:

— Кроме того, я не вижу подходящей кандидатуры.

— Ты так считаешь? — Энн как-то странно взглянула на Мэгги, а Мэгги растерялась. «Почему же все-таки Энн заговорила об этом? Неужели она решила, что Джоунс нравится ей. Но ведь это совсем не так! Чаще всего он вызывает у нее раздражение. А вызывает ли?» Неожиданно Мэгги почувствовала, что уже не совсем уверена в этом. Этот мужчина был обаятелен в своей суровости и сдержанности, совсем не из реального мира. Скорее из мечты или из сна. Но это была не ее мечта. «Да, высокий, темноволосый, красивый», — Мэгги улыбнулась про себя, а мысли ее неожиданно умчались в прошлое к Ральфу де Брикассару… Джон во всем своем великолепии, в черной сутане, которая придавала его облику особую изысканность. В своих воспоминаниях она представляла его только молодым, с волнистыми черными кудрями и изумительными синими глазами цвета сапфира. Она всегда знала, что охи были бы с Ральфом великолепной парой и никогда бы не разлучились, если бы… если бы не его всепоглощающая любовь к церкви. Здесь для Мэгги места не было.

— Я, пожалуй, пойду спать. Спокойной ночи, Энн. — Мэгги поцеловала подругу и, улыбнувшись ей, пошла к себе. Энн, конечно же, будет дожидаться Людвига, как бы поздно он ни приехал. Наверное, неудобно оставлять Энн одну, но Мэгги чувствовала, что глаза у нее уже слипаются. Она свалилась на постель и только успела подумать, как правильно сделала, что приехала сюда, но мозг ее затуманился, и она заснула. И в ее снах вместе с Ральфом, Дэном, матерью были уже другие люди: Этель, которая снова обрела счастье рядом с Бобом Уолтером, Пит и постоянно суровый, высокий темноволосый мужчина на великолепной вороной лошади с белой звездой во лбу и аккуратных белых носочках. И сама Мэгги на сказочном коне вместе с красавцем мужчиной, который крепко и бережно прижимал ее к себе, и они мчались сквозь ночь.

Мэгги не знала, куда или откуда они неслись, но чувствовала себя в полной безопасности рядом с ним…

18

Джастина на огромной скорости гнала свой серебристый «Мерседес» по шоссе, не замечая удивленных взглядов встречных водителей. Наверное, Уго уже давно ждет ее, но ничего, если она и опоздает, то ненадолго. Накануне, когда он звонил ей из Сан-Франциско, он весь просто кипел от негодования.

— Выбрось из головы эти глупости, — орал он в трубку, — какой идиот едет на съемки из Лос-Анджелеса до Сан-Франциско на машине? Садись в самолет и прилетай, я тебя встречу.

— Успокойся, Уго, — пыталась уговорить его Джастина, — ты же знаешь, я дисциплинированна и буду вовремя.

Его крики, уговоры так ни к чему и не привели, и он в сердцах швырнул трубку. Конечно, можно было послушаться его, но Джастина не капризничала. Просто она хотела приехать туда сама и на машине. Она обожала быть за рулем, ей доставляло удовольствие мчаться на своем «Мерседесе» по пустынным дорогам, они удивительно напоминали ей бесконечные просторы Дрохеды, почему-то в последнее время она все чаще и чаще думала о ней.

Джастина уже год жила в Голливуде и успела сняться в фильме, который имел громкий успех. Он недавно вышел на экраны, и огромные афиши с лицом рыжей австралийки заполонили весь Лос-Анджелес. В одно мгновение она стала звездой, ее узнавали, молодые актрисы, которым еще не улыбнулось счастье, провожали ее завистливыми взглядами. Впрочем, сама Джастина не считала, что этот фильм раскрыл какие-то ее особые таланты. Просто здесь она играла себя, даже, скорее, не себя, а свою мать в молодости. Фильм был об Австралии, и играла она австралийку. Смешно, конечно, что снимался он в Америке. Поэтому австралийка была настоящей, а Австралия нет, хотя американцам что ни подсунь, они всему поверят. Раз говорят, что это Австралия, значит, так оно и есть.

Теперь Уго Джанини задумал новый фильм с ее участием. Похоже, они сработались. Просто потрясающим человеком оказался этот Уго.

Тогда в Риме она не очень-то верила, что он сможет так круто перевернуть всю ее жизнь. Особенно, когда он уехал и от него некоторое время не было никаких известий. А потом он неожиданно позвонил ей и предложил приехать в Голливуд, где уже готовились съемки первого с ее участием фильма. Джастина схватила Дженнифер и, не успев предупредить Лиона, кинулась на зов Уго. «Лион… Ливень… Решительный он человек…»

Джастина, не сбавляя скорости, стремительно вылетела на холм и на крутом повороте чуть было не столкнулась с такой же мощной машиной, которая секунду спустя, подобно черной стреле, промчалась мимо. Джастина почувствовала, как на лбу у нее выступила испарина, хотя она и не особенно испугалась. «Аккуратнее, Джас, — приструнила она себя, — не расслабляйся».

Джастина потому и любила свою машину, здесь она оставалась одна и могла сколько угодно думать, вспоминать. Мысли о Лионе угнетали ее. Нехорошо все-таки с ним получилось. Полгода назад его адвокат позвонил ей и сказал, чтобы она прислала свое согласие на развод. Хотя Джастина не ожидала такого поворота, но возражать не стала.

Открывшийся перед ней великолепный вид с ее любимым мостом «Золотые ворота» отвлек ее от мыслей о Лионе.

Значит, она все-таки успевает вовремя. «Уго просто лопнет от удивления!» Каждый раз, когда она бывала в Сан-Франциско, Джастина стремилась попасть к «Золотым воротам». Он восхищал ее, изумлял, потрясал. Она не отказала себе в удовольствии и сейчас проехать мимо. Ее опять переполнило чувство мощи и красоты этого удивительного сооружения. Она притормозила машину, любуясь ярко-оранжевым цветом его пролетов, ажурными линиями, уходящими в голубое небо.

«Ну вот и все, напиталась впечатлениями, пора ехать, иначе я лишу себя удовольствия увидеть, как лопается Уго».

Джастина включила скорость, и ее серебристый «Мерседес» сорвался с места. На выезде из города ее мысли снова вернулись к Лиону.

Он иногда звонит им, но всегда разговаривает только с Дженнифер. Наверное, у него кто-то есть, а может быть, он просто хочет, чтобы она покаялась перед ним. «Нет уж, этого он не дождется», — тряхнула головой Джастина. В конце концов, она уехала от него не из-за мужчины, он должен понять это. За все время она не переспала ни с одним мужчиной, ей это и не надо было, хотя возможностей представлялось достаточно. Грегори Пэк после любовной сцены в фильме, они в нем снимались вместе, так вот он после этого готов был продолжить их отношения, но Джастина отказалась. Теперь она не хотела заниматься этим без любви, уж этому-то Лион сумел ее научить…

Джастина миновала Саусамето и Милл Вэлли и по извилистой дороге устремилась к Стинсон Бич. Вдоль нее росли деревья удивительной красоты, и в окно машины вливался запах эвкалиптов. Автомобиль спустился по холму, и перед Джастиной открылся захватывающий дыхание вид. Гряда скалистых гор в самых неожиданных местах вздымала в небо высоченными утесами, на которые с грозным ревом набрасывались волны, обдавая их фонтанами брызг. Кругом переливались искристо-зеленые, золотисто-коричневые и ярко-голубые цвета. Райская страна. Джастина была рада, что приехала сюда.

Впереди на отлогах живописного холма показалась приземистая фигура Уго, и Джастина с облегчением вздохнула и даже не оттого, что все-таки немного устала за рулем, она больше устала от постоянных мыслей о Лионе. Ее задело, что он так легко, не объяснившись, порвал с ней. Пусть теперь радуется и успокоится наконец с какой-нибудь из этих индюшек, которая будет счастлива иметь такого преуспевающего мужа-политика…

Джастина засмеялась, заметив, как Уго, смешно размахивая руками, запрыгал от радости, завидев ее машину. Странно, что он был один, очевидно, другие уже уехали дальше. Для своего нового, «такого же потрясающего фильма, какие я обычно делаю», — он не умрет от скромности — Уго взял совершенно другой состав. «Они еще молодые, но очень талантливые, — заявил он. — Один сумасшедший молодой парень и его группа. Они кажутся на первый взгляд ленивыми, ни на что не способными, но делают удивительные вещи, хотя и запросы у них огромные. Я думаю, они понравятся тебе».

Едва машина остановилась, Уго с воплем восторга кинулся к ней и, вытаскивая Джастину из машины, удивленно уставился на нее.

— Ты выглядишь так, как будто у тебя день рождения, Джас.

— Во всем виноват пейзаж. Я от него просто в восторге. Мы будем работать здесь?

— Не совсем, просто поджидал тебя.

— Тогда зачем же ты меня вытащил из машины, если нам придется ехать дальше?

— И то правда. В таком случае залезай обратно, и я с тобой.

Они свернули с дороги на какую-то грязную широкую тропу, нехоженую и неезженую, которая пересекла несколько холмов чуть выше линии моря. Здесь смотреть было не на что. Никаких признаков цивилизации на мили вокруг, не наблюдалось и основной съемочной группы.

— Когда же мы приедем? — Пейзаж потерял свое очарование, и Джастине стало скучно.

— Через минуту увидишь, — успокоил ее Уго. — Операторы три месяца искали это место. Оно фантастично. Принадлежит одной немолодой леди, которая живет на Гавайях и не бывает здесь по нескольку лет. Нам его сдали на день.

Они проехали последний изгиб дороги и очутились на удивительном плато, затерянном среди холмов и скал. Море устремлялось на берег с еще большей силой и страстью, чем это было в Биг Сюр, а на утесах высились деревья, создавая впечатление гигантских флагов. Огромные камни торчали из воды, и морские брызги так высоко взлетали над ними, что, казалось, они оросят и деревья. А, может быть, так и бывало.

Впереди, почти посередине плато, стоял джип. Это и была съемочная группа.

— Ты думаешь, что они способны сделать что-нибудь стоящее? — спросила Джастина, останавливая свою машину неподалеку. — Во всяком случае, у них такой вид, как будто днем раньше они сбежали из дома.

— Нормальный вид. — Не сдавался Уго. — Чем они тебе не понравились?

— Какие-то они ненадежные. — С сомнением ответила Джастина. — Я, пожалуй, пока останусь в машине.

— Ты все захватила, что надо? — поинтересовался Уго, вылезая из машины.

— А разве что-то еще надо было? — Я оделась так, как ты велел, и все. — На Джастине были совершенно выцветшие джинсы и старенькая хлопчатобумажная рубашка с закатанными рукавами. Волосы уложены узлом на затылке. — Ты ведь сказал, что это пробные съемки.

— Да-да, ты, как всегда, в порядке, Джас. Ну я пошел, позову тебя, когда все будет готово. — Уго торопливо чмокнул ее в щеку и побежал к ожидавшим его парням.

Он был непредсказуем. За целый год Джастина так и не поняла, как ему удается делать приличные фильмы. Уго мог в самый решающий момент вдрызг разругаться со съемочной группой, потом так же внезапно помириться с ними, съемки останавливались, бывало, надолго, иногда их не бывало неделями и месяцами, а потом все опять закручивалось с неимоверной скоростью. Странно, что на Уго никто не держал зуб, хотя он вел себя более чем непоследовательно. Джастина так и не могла понять, как он умудрялся ладить со всеми. Уго входил в правление компании, у него были обширные связи помимо кино, и, несмотря на его взрывной характер, его любили и многое прощали. Уго был буквально напичкан идеями и умел увлечь ими даже закоренелых скептиков. Когда он пригласил Джастину, никому не известную австралийку, это тоже было воспринято как очередной пассаж, но и на этот раз интуиция не подвела Уго.

Съемки нового фильма начинались в большой неразберихе, даже сама съемочная группа еще не была толком сформирована, хотя все были уверены, что в результате все будет сделано как надо. Все прежние их фильмы снимались точно так же. Так что когда в последний момент Уго сообщил Джастине о том, что они будут работать с новой группой, она особенно не удивилась.

Джастина вышла из машины, чтобы немного размяться и, прохаживаясь по заросшей изумрудной травой лужайке, время от времени поглядывала, как эти показавшиеся ей ненадежными парни таскали тяжелое оборудование, которое казалось в их руках невесомым. Уго стоял рядом с их джипом и разговаривал с высоким блондином. У парня было сильное, мускулистое тело, лохматые волосы, до странности широко посаженные глаза, потрясающая улыбка, делающая две глубокие ямочки на щеках. Джастина заметила, что парень смотрит на нее.

— Джас, подойди сюда на минутку, — позвал Уго, помахав ей рукой, и Джастина не торопясь и не обижаясь на Уго, направилась в их сторону, пытаясь отгадать, что это за человек. Мужчина казался моложе остальных, и складывалось впечатление, что у него было меньше, чем у других работы.

— Джастина Хартгейм, Стэн Уитни. — Он правит всей этой неразберихой.

— Привет, — Улыбка стала шире, и обнажились два ряда ослепительных белых зубов. Глаза Стэна были нежно-зеленого цвета. Он не протянул руку для пожатия, и казалось, совсем не был заинтересован, кто такая эта женщина. Стэн просто кивнул ей, продолжая осматривать издали свою команду и по-прежнему, разговаривая с Уго. Неожиданно Джастина почувствовала раздражение.

— Эй, куда же ты? — спросил Стэн, увидев, что она решительно направилась к своей машине.

— Я подумала, что вы оба заняты. Пойду назад.

— Минуточку, я пойду с тобой. Хочу посмотреть, что же нам нужно снимать. — Стэн оставил Уго. Пошел за Джастиной по склону холма, не выбирая особенно дороги и посматривая на небо. Она хмыкнула, отметив про себя, что он по всей вероятности просто рисуется перед ней. Во всяком случае, у него не замечалось недостатка в позерстве.

— Я тебя раньше никогда не видел, — заявил он Джастине безо всяких церемоний, оценивающе оглядывая ее с головы до ног. Бросив на него мимолетный взгляд, она не увидела в его глазах восхищения, но где-то в самой глубине плескался совершенно неожиданный для его самоуверенного вида непосредственный, почти что мальчишеский, интерес.

— Я тоже не имела счастья, — ехидно ответила Джастина, стараясь придать своему голосу как можно больше безразличия. Но его, казалось, совсем не беспокоили эмоции Джастины, и он простодушно ответил:

— А ты и не могла его иметь, я ведь никогда раньше не работал в Голливуде. Новичок в чистом виде.

Джастина вытаращила на него глаза. Конечно, Уго сказал ей, что взял совершенно новую группу, но она не ожидала, что до такой степени новую.

— А вы хотя бы имеете представление, как снимать кино? — спросила она, не в состоянии скрывать своего потрясения и, не дождавшись ответа, поинтересовалась:

— Где же Уго нашел вас?

— Да здесь же, в Сан-Франциско, — небрежно бросил парень и, неожиданно отвернувшись от нее, бегом бросился обратно.

Их новый фильм должен был быть о наркоманах, проститутках, «голубых» и прочих «аморальных!», как высокопарно выразился Уго, типах. В глубине души он был пуританином и теперь был одержим новой идеей показать Америке нарождающиеся язвы, которые могут погубить ее. Когда он впервые изложил Джастине идею своего нового фильма, она засмеялась и назидательно заметила:

— А тебе не кажется, что в этом и заключается смысл свободы по-американски, все живут так, как они желают жить, и не приехавшим итальянцам их учить, морали.

— В таком случае я тоже обладаю свободой высказывать свое мнение по поводу того, что мне кажется ненормальным, — заявил Уго.

Джастине в этом фильме отводилась главная роль. Она должна была играть женщину, которая в ранней юности сама была подвержена пагубным наклонностям: занималась проституцией, пробовала наркотики, но ей удалось избежать окончательного падения. И вот теперь она, жена и мать, пытается уберечь от этого своих детей, к своему ужасу убеждаясь, что не в силах этого сделать и что общество уже поражено этими страшными язвами, хотя внешне все как будто обстояло вполне благополучно.

Уго решил начать съемки с самого конца, когда Главная героиня, осознавая свое бессилие, в панике бежит на природу, надеясь обрести в ней живительные силы.

Как ни была Джастина шокирована неожиданным сообщением Стэна, что он новичок в их деле, а может быть, именно поэтому, но, сидя перед зеркалом и укладывая с помощью парикмахера в надлежащем беспорядке волосы, она то и дело взглядывала в ту сторону, где под его и Уго руководством готовилась съемочная площадка. Скоро Джастина уже с нескрываемым интересом и восхищением смотрела на эти приготовления. Во всяком случае, Стэн не производил впечатления новичка и не опытного в этом деле человека. Он отдавал короткие распоряжения, и все, что он требовал, выполнялось его помощниками четко и безукоризненно.

Потом пригласили Джастину, и Стэн встал за камеру. Не переставая зубоскалить, он вносил поправки в придуманные Уго мизансцены, без конца делал Джастине критические замечания и за полчаса съемок довел ее до изнеможения. Уго казался мрачнее тучи и объявил перекур. Пока Джастина, которая решила вытерпеть все до конца и посмотреть, чем все завершится, пыталась отвлечь Уго от мрачных ожиданий полного краха от его затеи, прошло уже немало времени, и пора было продолжать съемки, оказалось, что Стэна на площадке нет. Он исчез, как будто соскользнул по склону холма и провалился в пропасть. Все были в оцепенении, одни только помощники как сквозь землю провалившегося оператора сохраняли невозмутимость и отдыхали, развалившись на траве.

Уго с Джастиной, сорвавшись с места, подбежали к краю пропасти, ожидая увидеть самое страшное, но на дне ее никого не было. И все-таки, наклонившись вперед, Уго заорал куда-то вниз:

— Эй! Ты где? — Но ответа не последовало, и никто не появился.

— Стэн! — Снова позвал Уго. Эхо подхватило звук его голоса и размножило его, и вдруг Джастина увидела Стэна.

— Ш-ш-ш-ш! Что вы собрались делать? Я курю. Спускайтесь сюда. — Оператор сидел на пологом, спрятанном в скале выступе футов на шесть ниже вершины, ухватившись за колючий кустарник, с опиумной сигаретой в руках.

— Ах ты сумасшедший сукин сын, какого черта… — Уго был взбешен, но уже немного расслабился. Джастина нервно рассмеялась. Этот парень был, конечно, не подарок, но он делал все настолько искренне, что ему легко прощались все проделки.

— У нас, кажется, перерыв? — невозмутимо заявил Стэн. — Вы что-то имеете против моего занятия?

— Да, конечно. Но он уже кончается. А твое занятие мне глубоко противно, — заорал итальянец, — об этом я снимаю свой фильм и считаю…

— А мне наплевать на то, что ты считаешь, — отвечал Стэн, даже не делая попытки подняться наверх.

Вся сцена была удивительно нелепа. Джастине стало ужасно смешно. Они с Уго, свесившись вниз, разговаривали с невидимым кустом на одном из сколов скалы, а этот гений, командовавший ими весь день, наслаждается, праздно куря наркотик. Неожиданно он пружинисто подкинул свое тело и в одно мгновение оказался рядом с Джастиной и Уго наверху холма.

— Итак, леди, съемки начнутся через 5 минут, — заявил Стэн. — Если вы не готовы, все очень просто. Мы прекращаем съемки. Вы считаете, что я буду снимать день и ночь напролет? Ни за что! — Ни с того ни с сего он обнял Уго за плечи и подмигнул ему. Это было так неожиданно, что даже Уго растерялся, а Джастина уже покатывалась со смеху, наблюдая гамму чувств на лице Уго и в восторге от того, как мастерски этот парень разыграл их.

— Послушай, ленивый негодяй, прекрати эти свои шуточки! — наконец пришел в себя Уго, — И вообще убирайся, я сам буду снимать! — орал он, размахивая руками. Стэн засмеялся, бегом спустился с холма, и съемки продолжались.

Это были самые замечательные съемки, в которых ей когда-либо приходилось участвовать. Когда Стэн уже снимал планы природы, она присела в стороне, наблюдая за его легкими, артистическими движениями.

— О чем думаешь, Джас? — Уго примостился рядом с ней, закуривая сигарету.

— Трудно сказать. То ли он талантлив, то ли это трагедия для нас. Я сделаю вывод, когда посмотрю готовый фильм. Но работать с ним интересно тем не менее. Сколько ему лет? — Джастина подумала, что ему могло быть где-то около 22 и что он безбожно врал относительно того, что он новичок в кино.

— Не знаю точно. Где-нибудь за двадцать, но никто не дает ему своего возраста. Его поступки похожи на двенадцатилетнего. Но работает он удивительно. — Они оглядели его коллег, и Уго сокрушенно покачал головой. Стэн и в самом деле работал артистично, как бы компенсируя этим свои неожиданные выходки. Сейчас он снимал пасущихся на лугу лошадей, которые еще с утра были специально сюда доставлены и наконец-то дождались своей очереди. С камерой на плече на фоне голубого неба Стэн мягко, по-кошачьи кружил вокруг мирно пощипывающих траву лошадей, то приседал, то распластывался по земле и, передвигаясь чуть ли не ползком, старался ухватить какой-нибудь неожиданный ракурс лошадиной морды или взмах ее хвоста. Это было захватывающее зрелище, и Джастина с Уго следили за ним, завороженные.

Вдруг Стэн поднялся на ноги, какое-то мгновение постоял, как вкопанный, пустым взглядом оглядывая группу, и начал падать, схватившись за сердце.

Было похоже, что он и на этот раз просто валяет дурака, у Джастины даже мелькнула мысль, не наглотался ли он чего-нибудь, и они с Уго, сорвавшись с места, побежали к парню.

Стэн лежал, уткнувшись лицом в землю. Уго перевернул его на спину, а когда Джастина взяла Стэна за руку и принялась щупать пульс, его лицо расплылось в широкой озорной улыбке.

— Как я вас обманул? — засмеялся он, и хотел встать, но Уго не дал ему даже приподняться. Он прижал Стэна к земле и сделал Джастине знак глазами. Она моментально поняла: он хочет отомстить этому негодяю за издевательство, она побежала туда, где стояли ведра с водой для лошадей и, схватив одно, с трудом приволокла обратно, с ходу выплеснув на шутника всю воду. Стэн завопил, потом расхохотался и, вывернувшись из рук Уго, растрепал и без того всклокоченные волосы Джастины.

Вся группа с удовольствием наблюдала за этим представлением, а Уго, повернувшись к ним, почему-то закричал, что они отрабатывают новую мизансцену! Пока Уго, как ему казалось, успокаивал людей, Джастина почувствовала, что оказалась в железной хватке, потом ощутила толчок в ребра какого-то острого предмета. Она попыталась извернуться и хотя бы посмотреть, что это такое.

— Не двигайся, Хардинг. Вставай и уходи. — Его лицо и слова походили на сцену из вестерна…

— Во-первых, меня зовут Хартгейм, а во-вторых, ты думаешь о том, что делаешь или нет? — Джастина старалась придать голосу суровое звучание, но ей это не совсем удалось.

— Мы отправляемся верхом на лошади, леди. И вы с нами. Ступайте легко и непринужденно… — Джастина окончательно поняла, что парень немножко не в себе, обнаружив, что он приставил к ее ребрам автомат. Где этот мерзавец Уго? Что он ей подстроил? Не хочу работать на него, чтобы оказаться, в конце концов, застреленной… Как будет, в таком случае, жить Дженнифер?

— Так шагайте же… в том направлении… — Стэн приблизился к Джастине, а она глазами продолжала искать Уго, среди множества людей, которые таскали к машинам оборудование. Движение вперед продолжалось. Джастина поняла, что Стэн ведет ее к лошадям и послушно шла за ним, пока из-за угла трейлера не высунулась рука с другим автоматом.

— Складывайте оружие. Вы повержены. Шутки окончены. — Наконец, хоть кто-то вступился за нее.

— Нет. Все только начинается. — Стэн подхватил мегафон, валявшийся рядом с трейлером, придвинул его ногой ближе, подкинул в воздух и поймал не оставляя при этом руку с автоматом и ослепительно улыбаясь.

К черту его улыбку! Джастина рассвирепела.

— Пино! — прогремел в мегафон голос Стэна. — Забери меня завтра у Ватсона в Болинас в 8 часов. — Она увидела, как из толпы ему махнули рукой, и Стэн еще сильнее сжал ее руку. Кто такой Ватсон? И почему завтра? Время едва приближалось к вечеру. И какого черта он намерен делать с ней.

— Вперед! Ты же умеешь кататься верхом, не так ли? — В какой-то момент в его глазах появилась озабоченность, как будто ему дали капсюльные пистоны без капсюля в них.

— Умею. Но не думаю, что все это так забавно, как ты считаешь. У меня есть маленькая дочка… и если ты застрелишь меня, ты загубишь и ее жизнь. — Очень мелодраматические слова, но ничего другого она не могла придумать при таких обстоятельствах.

— Буду иметь это в виду… — Казалось, ее речь совсем не тронула его, и Джастина взлетела в седло, счастливая хотя бы тем, что была обута в подходящие ботинки, в полном неведении относительно своего будущего. Стэн взгромоздился позади нее, все так же упирая автоматом в ее ребра, и пустил лошадь медленной рысцой, переходя на галоп. Джастина и сама была способна на любые выходки, но все, что с ней происходило сейчас, никак не укладывалось в сознание. А если автомат выстрелит случайно? Чем же все это может закончится? Горы — не самое ровное место для верховой езды, лошадь может подскользнуться, и тогда… Она услышала позади крики Уго, но через минуту они уже были далеко от съемочной площадки.

В ней поднялась ярость на этого невинного полумальчишку, полумужчину с его дурацкими шуточками. Он был наглый, самоуверенный, беззаботный, глупый хиппи, считающий, что он может делать все, что захочет, начиная с того, что в любой момент по его желанию прекращается работа, и заканчивая его притворством, что он умер или упал без сознания. Тело у нее налилось свинцом от напряжения. Она вздрагивала при каждом ударе хлыста, которым он погонял лошадь, и единственным ее желанием было при первом удобном случае скинуть этого негодяя с седла. Но первая же попытка окончилась неудачей, Стэн поднял свой автомат и брызнул ей в лицо струей воды. Водяной пистолет!.. Так это его дуло воткнулось ей между ребрами.

— Ах, ты негодяй… — Джастина плюнула в дюйме от его лица, стараясь протереть глаза, — Скотина… ты… я думала…

— Замолчи, — Стэн направил струю воды ей в рот, и Джастина от неожиданности разразилась взрывом хохота. Стэнли Уитни не был похож ни на кого.

Лошадь остановилась, но Джастина даже не заметила этого, а когда наконец протерла глаза, то обнаружила, что они стояли у одной из скал, откуда открывался безграничный, насколько позволял глаз, Тихий океан.

— Великолепно, не так ли? — Лицо Стэна было совершенно спокойным, и он очень напоминал ковбоя, глупое мальчишество покинуло его. Джастина кивнула и посмотрела на море, и ее снова охватило чувство, что она нашла свое место в жизни в этом удивительном краю. Истерическое состояние, в котором она пребывала во время этой верховой езды по горам с дулом автомата в боку, прошло, и женщина наблюдала, как птица пикирует к воде, раздумывая, что можно ощущать при таком полете. Стэн неожиданно повернул к себе ее лицо и поцеловал ее. Это был продолжительный, нежный, страстный поцелуй. Совсем не похожий на неопытный поцелуй подростка. Это был поцелуй мужчины.

Когда они отстранились друг от друга, Джастина открыла глаза и увидела, что Стэн улыбается и выглядит очень довольным.

— Вы понравились мне, леди. Так как же Вас зовут?

— Ах, иди ты к черту. — Джастина взяла поводья из рук Стэна и стала править сама. Это она умела делать неплохо, они с Дэном уже в детстве лихо скакали на лошадях у себя в Дрохеде. А здесь в горах это было ни с чем не сравнимое сказочное чувство: на горизонте не было ни человека, ни животного, под ногами — дивная лошадь, и сзади в седле красивый мужчина, каким бы сумасшедшим он ни казался.

— Ну, хорошо, наездница, ты умеешь держать в руках поводья. Но знаешь ли ты, куда мы едем? — Джастина усмехнулась, подумав, что этого она и в самом деле не знала. Она покачала головой, подставив лицо навстречу ветру, волосы разметались по лицу, но она не придавала этому большого значения. Волосы у них со Стэном были примерно одной длины.

— Так куда же ты хочешь направиться? — Если бы она только знала, как добраться верхом на лошади в то место, где она хотела бы в эту минуту оказаться. — Не знаю, — ответила Джастина. — Тогда едем в Болинас. Поверни голову назад и посмотри на дорогу вон там внизу, если бы только преодолеть первый поворот, не упав при этом в воду. Я не умею плавать.

— Ненормальный. — Но следуя его указаниям, она пустила лошадь вниз и, проскакав вдоль петляющих дорожек, увидела тропу направо.

— Нам сюда? — Они уже выехали почти что к самому берегу, где кроме деревьев ничего не было.

— Езжай через эти деревья… там увидишь. — Скоро перед ними открылась узкая песчаная полоса пляжа, море, небольшая бухточка. На другой стороне залива еще более удивительный пляж, протянувшийся на пару миль и ограниченный горами, спускающимися вниз как будто на встречу с морем. Вид был замечательный.

— Потрясающе!

— Это Болинас, а там — Стинсон Бич. Ты умеешь плавать? — Джастина состроила на своем лице презрительную гримасу: «Смешной вопрос». Стэн спешился, подставил руки, чтобы принять ее на земле. И она снова подумала о том, как он высок и хорошо сложен. Она соскользнула на землю и стала рядом с ним. Ее рост был чуть больше пяти футов, а его, по крайней мере, приближался к шести.

— Конечно, я умею плавать, но ты-то нет. Помнишь?

— Ну, вот заодно и научусь. — Джастина с удивлением уставилась на парня, а он между тем уже снял куртку и обувь, намереваясь снять футболку. А дальше что? Джинсы?

— Что ты так смотришь?

— Позволь мне первой спросить. Что ты делаешь? — Стэн остановился и долго смотрел на нее.

— Я думаю, что мы вместе с лошадьми переплывем на тот берег. Это не очень большое расстояние. А затем снова поедем верхом по другому берегу. Снимай одежду, я привяжу ее к седлу. — Да?

— Конечно… поплывем… и привяжешь к седлу. Ну, хорошо.

Джастина собрала волосы, сняла куртку и ботинки, рубашку, джинсы, трусы. На пляже больше никого не было. Они были совершенно одни. Стэн и Джастина стояли, с улыбкой глядя друг на друга, у подножия горы, абсолютно раздетые. Джастина смотрела на Стена и думала, что же он предпримет дальше: уронит и изнасилует ее, обрызнет водой из пистолета или сделает что-то еще. Этот мужчина был совершенно непредсказуем. Но он, как бы между прочим, взял ее одежду, привязал к седлу и направил лошадь к морю. Все трое они зашли в залив. Стэн как будто даже не заметил ледяной воды, он медленно ввел туда лошадь и обернулся назад, чтобы только узнать, все ли в порядке с Джастиной. Все было нормально, не считая того, что она сразу же безумно замерзла, но совсем не хотела показывать этого. Она нырнула и поплыла на противоположный берег. Это были неописуемые чувства, Джастина улыбнулась про себя и, выглядывая над поверхностью, оборачивалась назад, чтобы взглянуть на Стэна. Она находилась в Калифорнии, переплывала залив с одного берега на другой вместе с лошадью и этим сумасшедшим молодым создателем фильма. Не плохо, миссис Хартгейм, совсем не плохо.

Они медленно вышли на противоположном берегу, и Стэн привязал лошадь к дереву. На пляже снова не было никого, кроме них. Все было как в кино или во сне. Стэн растянулся на песке, закрыл глаза и как будто даже задремал. Он делал то, что ему хотелось, и Джастину снова поразила его совершеннейшая раскованность.

— Ты всегда проводишь съемки так, как сегодня, Стэн? — Она тоже легла на песок на почтительном от мужчины расстоянии, подперев голову и глядя на море.

— Не всегда. Но в большинстве случаев. Нет смысла работать, если кругом царит скука. — Вероятно, Стэн действительно верил в это.

— Уго говорит, что ты хорошо снимаешь.

— Уго лучше заткнуться, хотя он хороший парень. Он много раз привлекал меня к работе, хотя всегда всем рассказывает, что мы с ним работаем впервые.

— С Уго хорошо работать, — заступилась за своего друга Джастина, а сама подумала, что это все-таки очень забавно болтать о работе, лежа раздетыми на солнечном берегу.

— Откуда ты, Джас? С Востока?

— Из Рима, нет, скорее, из Австралии.

— Вот как? Очень интересно. И Рим и Австралия. Экзотические места. Мне еще не довелось побывать там. А что же ты уехала из Рима? Там снимают хорошее кино.

— Так получилось. — Джастине не хотелось рассказывать ему, что ее-то там как раз и не снимали. Итальянцы любят снимать итальянских актрис. Но это не стоило ему говорить. Судя по всему, он дитя мира и не поймет, что можно не получить роль из-за цвета волос.

— Так получилось, — повторила она, и Стэн кивнул головой.

— Замужем? — Джастине показалось, вопрос был задан с некоторым опозданием, но может быть, это снова был его стиль.

— Нет. Разведена. А ты?

— Не женат. Свободен, как птица над этим заливом. — Стэн показал рукой на чайку, медленно спускавшуюся к воде. — Это хороший способ существования.

— Иногда немного одиноко. Тебе не кажется? — Хотя не складывалось впечатления, что Стэн особенно страдает от одиночества. В его глазах даже не было и намека на печальное выражение, свидетельствовавшее о каких-то душевных переживаниях.

— Может быть, иногда и одиноко, но… Я много работаю. И не задумываюсь о своем одиночестве. — Джастина не сомневалась в том, что у него не бывает проблем с женщинами, но уточнять, что он имеет в виду под одиночеством, не стала. Стэн был первым мужчиной со своим очень индивидуальным стилем, манерами, необыкновенным чувством юмора, который встретился ей на пути.

— Ты напоминаешь мне мыслителя. Я не ошибаюсь? — Стэн перевернулся на живот и посмотрел на нее с удивленной улыбкой.

— Мыслитель? — Он кивнул. Да, со мной такое случается… бывает, я задумаюсь… ну и что из этого?… Да, бывает.

— Вот ты, наверное, чертовски одинока? — Джастина удивленно посмотрела на него и неожиданно разозлилась. Он вел себя так, как будто сам находится на вершине Олимпа и свысока смотрит оттуда на всех остальных.

— Не слишком ли ты много говоришь. — Она поднялась, мельком глянула на Стэна и нырнула в волны. Ей нравился этот парень, но он все-таки слишком самоуверен. С ним вообще не стоит откровенничать, иначе он потом все может высмеять, а Джастина терпеть не могла, когда над ней смеялись. Хотя она уже понимала, что он привлекает ее и что Стэн Уитни — тот самый человек, которого она так долго ждала.

Неожиданный всплеск рядом удивил Джастину, она резко повернулась, чтобы разглядеть, что это могло быть. Но это был всего-навсего плывущий рядом Стэн. Он снова напоминал большого, просто гигантского ребенка. Джастина уже ожидала, что он вынырнет из воды и напугает ее или начнет в шутку топить, но он не сделал ничего подобного, а просто подплыл и поцеловал ее, и волны подхватили их и подняли на гребень.

— Пошли назад. — Взгляд Стэна был очень спокойным и теплым, и Джастина б душе обрадовалась, ей не хотелось, чтобы он в такую минуту принялся шутить.

Они поплыли к берегу бок о бок, а выйдя из воды, Джастина уже направилась было к тому месту, где они лежали раньше, но Стэн схватил ее за руку и посмотрел в глаза.

— Здесь есть красивая бухта. Я покажу тебе. — Стэн взял ее руку и повел к крохотной бухточке, закрытой стеной высокой травы, через которую приходилось пробираться, как через волшебный сад. Неожиданно женщину охватили сильные, непреодолимые желания, каких она не ощущала уже много-много лет. Она хотела этого мужчину, и он знал об этом, и она понимала, что он также хочет ее… «Но все так быстро… мы едва знакомы… так не должно быть… это…» Джастина испугалась.

— Стэн…я…

— Ш-ш-ш-ш! Все будет хорошо. — Стэн обнял ее, и они остановились среди высокой травы, утопая ногами в песке. Потом она почувствовала, как их тела сливаются. И вот они уже лежали на песке, превратившись в одно целое…

19

Наступило Рождество, и в Химмельхоке царило радостное возбуждение. Мэгги собралась в клуб наряжать елку и пошла к Энн, чтобы предупредить ее. Но Энн, поспешно переставляя костыли, уже сама шла ей навстречу. В руках у нее белел листок бумаги, и Мэгги вздрогнула: «Неужели что-нибудь случилось с мамой. Они ведь только два дня назад говорили по телефону, и в Дрохеде все было в порядке». Увидев испуганное лицо Мэгги, Энн воскликнула:

— Телеграмма от Джастины! Она поздравляет нас с Рождеством.

— Слава Богу! — Мэгги перевела дух. — Что еще она там пишет? Как у нее дела?

— Думаю, что все в порядке, хотя она об этом и не сообщает, — засмеялась Энн. — Но у меня такое чувство, что она не раскаивается, что уехала туда.

— Я сожалею, что они расстались с Лионом, но, очевидно, у нее были на это какие-то причины, — лицо Мэгги немного омрачилось, и она добавила, усмехнувшись:

— Я не могу упрекать ее за это, хотя Лион показался мне достойным человеком. Ведь я сама сбежала от Люка и до сих пор не раскаиваюсь в этом. Хотя, когда я думаю о Джастине и о том, что у них произошло с Лионом, мне становится не по себе. Получается, что у нас в семье женщины повторяют судьбу друг друга. Это уже рок. Я боюсь за Джастину и не хочу, чтобы ее судьба была похожей на мою. Я так радовалась, когда она полюбила Лиона и вышла за него замуж. «Она избежит моей участи», — думала я тогда. Но в конце концов получилось так, что она тоже сбежала от него. Но у меня был Ральф, а у Джастины? Нет, меня все-таки очень тревожит ее судьба. Я маме говорила, что это кровь Армстронгов не дает нам жить спокойно, как все люди.

— Только почему-то она будоражит, в основном, женскую половину вашей семьи, — поддразнила подругу Энн. — Ну давай не будем грустить, ведь сегодня Рождество. В Дрохеде все живы и здоровы, у Джастины тоже полный порядок, и мы, слава Богу, держимся. Отправляйся в клуб, мы с Людвигом приедем попозже.

Мэгги поцеловала свою преданную Энни, накинув плащ, вышла из дома. На улице было тепло и тихо, и Мэгги, спустившись по ступенькам, медленно направилась в сторону клуба. Ей хотелось немного побыть одной до того, как она окунется в радостное предрождественское оживление. Она постаралась вспомнить свои мысли и ощущения в прошлое Рождество. Они его праздновали всей семьей в Дрохеде. Мэгги до мельчайших деталей восстановила в памяти все, что происходило в это же время год назад и неожиданно почувствовала, насколько с тех пор изменилось ее мироощущение. Она как будто обрела второе дыхание и снова ощутила радость от того, что живет, дышит, любуется вот этим ясным небом, общается с приятными ее сердцу людьми.

У входа в клуб уже толпилось несколько мужчин, и, завидев ее, они довольно загудели.

— С праздником, Мэг! Счастья тебе!

— Спасибо. И вас тоже с праздником. Что это вы тут так горячо обсуждаете?

Мужчины, заулыбавшись, переглянулись, и один их них, тот, кто посмелее, ответил за всех.

— Мы вот тут гадали, откуда ты появилась и почему живешь так долго. Ты не обижаешься на нас, Мэг?

— Да нет же, — засмеялась Мэгги. — Ну и что же вы тут нагадали?

Тот же мужчина, смущенно хмыкнув, сказал:

— Наверное, Мэг, ты сбежала от своего друга, потому что он избивал тебя. Я так думаю.

— Ну это уж чересчур, Рэн, — шутливо возмутилась Мэгги. — Неужели я тебе кажусь такой слабой? Ты серьезно веришь, что я позволю, чтобы кто-то меня избивал?

Все засмеялись, и шутник был посрамлен. Но он тоже смеялся вместе со всеми, очень довольный своей шуткой.

— И что же, вы считаете, что я сбежала от друга-изверга? — весело поинтересовалась Мэгги.

— Нет, Мэг, есть и другие мысли, — откликнулся молодой голос. — Я так думаю, у тебя одиннадцать детей, и они тебя выпроводили из дома, потому что ты не любишь готовить и держала их впроголодь.

Эта шутка вызвала новый взрыв смеха, который еще усилился, когда Мэгги заявила:

— Истина в том, что законных детей у меня четырнадцать, и все они избивали меня, поэтому я и сбежала от них к вам. Как вам нравится эта идея?

Мэгги подозревала, что обитатели фермы как-то объясняют себе ее затянувшееся пребывание здесь, поэтому их шутки, пусть и грубоватые, ее не обижали. В это время к их компании присоединился Пит, он был одет, как и все остальные мужчины, в новую куртку и брюки и выглядел очень привлекательно. Высокий, загорелый, мускулистый. Мэгги еще с минуту постояла с ними и вошла в клуб. Пит проводил ее теплой улыбкой.

— А что случилось с ней в самом деле, Пит? — спросил его один из мужчин. — Что-нибудь с детьми?

— Не знаю, — ответил Пит.

— Неудачное замужество? — не унимался мужчина.

— Откуда мне знать. — Пит старался не говорить ничего лишнего. Он всегда хорошо относился к Мэгги и понимал, что ей не очень-то хотелось, чтобы о ее личных делах чесали языки, к тому же Пит и сам очень мало что знал о ее жизни.

— А мне кажется, что она здесь спасается от чего-то, — предложил тот же молодой мужчина, который присвоил Мэгги одиннадцать детей.

— Может быть, — согласился Пит и, отвернувшись, тоже пошел в клуб.

В большом помещении, посреди которого стояло зеленое дерево, такое высокое, что его верхушка почти упиралась в потолок, стояли шум и гам. Дети попросили Мэгги помочь им развесить игрушки. Она поднялась повыше на лестницу, а они подавали ей серебристые, зеленые и красные, голубые и желтые шары, заодно украшая нижние ветки. Самые маленькие возились с бумажными гирляндами.

Здесь же неподалеку гомонили и взрослые. Женщины обносили всех чашками с воздушной кукурузой, тарелками со сладостями, коробками конфет. Поглядывая с высоты на этих веселых людей, Мэгги еще раз с теплотой подумала о своих друзьях, Энн и Людвиге Мюллерах, и порадовалась их умению так прекрасно наладить быт своих работников.

Неожиданно она заметила входившего в дверь Дика Джоунса. Дети тут же кинулись к нему и попросили надеть звезду на верхушку дерева. Он улыбнулся им, поднял сразу двух малышей, посадил их себе на плечи и направился к дереву. Он не видел Мэгги и заметил, только когда подошел совсем близко. Дик опустил детишек на пол и улыбнулся, глядя на Мэгги снизу вверх.

— Как всегда в трудах, Мэгги?

— Да вот приходится, — ответила ему улыбкой на улыбку Мэгги. Дик поставил вторую лестницу рядом с той, на которой стояла Мэгги, и, поднявшись по ней, водрузил на верхушку огромную золотую звезду, добавил еще несколько шаров на верхние ветки и, спустившись вниз, удовлетворенно отметил:

— Очень красиво! Хотите кофе? — И, получив согласие Мэгги, тут же отошел.

Мэгги отметила про себя, что сегодня Дик Джоунс как будто расслабился, сбросил обычное свое напряжение и к ней обращался так, как будто они были старыми друзьями.

Дик вернулся с двумя чашечками кофе и тарелкой с пирожными. Они стояли рядом, прихлебывая кофе, и Мэгги чувствовала себя в эту минуту очень хорошо. Неожиданно она решилась задать Дику вопрос, который ее немного волновал:

— Скажите, почему вы так бывали недовольны, когда я устраивала скачки на лошади?

Дик оцепенел на мгновение, потом поставил чашку с кофе и посмотрел прямо в лицо Мэгги.

— Я решил, что это опасно для вас.

Мэгги ничего на это не сказала и немного погодя отвела взгляд, когда Дик продолжил:

— Вам не стоит так рисковать, и я очень рад, что вы теперь перестали ездить вместе со всеми на работу. Я, конечно, понимаю, что у вас на это есть какие-то свои причины и это был просто способ отвлечься, но все равно, — он помолчал и добавил. — Это ни к чему. Но вряд ли вы послушаетесь моего совета.

Мэгги молчала, ошеломленная услышанным. Этот Дик Джоунс большой психолог.

— Что вы имеете в виду? — задала она ему вопрос.

Джоунс посмотрел прямо в глаза женщине и ответил:

— У меня такое ощущение, что вы потеряли что-то очень для вас дорогое… кого-то очень любимого… Ведь только в таком случае нам все становится безразлично. Может быть, поэтому вы и не бережете себя, как следовало бы.

Мэгги молчала, а Джоунс, склонившись к ней, проговорил мягко и настойчиво:

— Такие потери случаются у всех, и пережить это трудно. Кажется, что жизнь остановилась. Но рано или поздно раны рубцуются. Не делайте глупости, Мэгги. Многое не вернуть назад.

Мэгги с удивлением посмотрела на него и, улыбнувшись, кивнула. Этот человек был очень проницательным. Сейчас она обнаружила в нем качества, которых не замечала раньше. Раньше он казался ей несколько странным и даже деспотичным человеком. Но нет. Он очень хорошо понимает людей и сочувствует им.

— Еще кофе? — Дик с высоты своего роста с улыбкой смотрел на нее, и Мэгги покачала головой.

— Нет, спасибо, Дик. — Она легко и с удовольствием назвала его по имени и, отвернувшись, увидела Энн и Людвига. Они только что вошли и уже стояли в окружении людей, которые поздравляли их с наступающим Рождеством.

— А вот и Мюллеры. Пойдемте к ним, — пригласила Мэгги Джоунса, но он отказался: — Мне пора, я ведь Дед Мороз.

— Что?

— Я Дед Мороз, — засмеялся Дик и, наклонившись поближе, прошептал: — Вы только никому не говорите об этом, хотя все знают, но так интереснее. Каждый год я переодеваюсь в Деда Мороза. А миссис Энн, а когда ее здесь не бывает, то мистер Людвиг дают мне мешок с игрушками для детей. А у вас есть дети?

— Дочь. Ее зовут Джастина. И кроме того, я еще и бабушка, — улыбнулась Мэгги. — А у вас? — спросила она, как будто не знала об этом.

— Есть один. Он работает в другом хозяйстве недалеко отсюда. Хороший парень.

— Похож на вас?

— Нет, совсем не похож. Худощавый и рыжий, как мать. — Дик явно гордился сыном.

— Вы счастливый человек!

— Я тоже так думаю. — Дик понизил голос и ласково шепнул на ухо женщине. — Не печальтесь, милая Мэгги, рано или поздно вам тоже повезет.

20

В среду, в 11–15, зазвонил телефон. Помедлив, Джастина протянула руку и подождала еще немного, прежде чем снять трубку. Она надеялась, что это наконец Стэн. Он так ни разу и не объявился с того самого вечера. Съемок пока тоже не было. Джастине уже казалось, что все, что произошло между ней и Стэном, приснилось ей во сне. Уго она тоже не видела и не созванивалась с ним. Если она будет нужна, он позвонит сам.

— Да?

— Джас? Это Уго. Привет.

— А-а! Привет… Ты хочешь сказать, что возобновляются съемки?

— Да. Скоро. Я уезжал на пару дней. А теперь звоню и боюсь, что ты обрушишь на меня весь гнев за то, что вовлек тебя в это сумасшедшее представление. Я захотел убедиться, что он не скинул тебя с утеса или что-нибудь в этом роде…

— Ничего подобного. Я прекрасно провела время. Это были самые приятные съемки, в которых мне приходилось участвовать. Хотя, конечно, он заставил меня поволноваться своим водяным пистолетом.

— Ты волновалась? А я думал, ты знаешь.

— Нет, не знала. Я чуть не сбросила его с лошади за это, но все закончилось благополучно. Да… Закончилось…

— Я рад. Послушай, я звоню тебе, чтобы спросить, свободна ли ты в пятницу вечером. — Что? В пятницу вечером? Это совсем не работа? Просто свидание? — Но я бы хотела больше пойти со Стэном, а совсем не с Уго. — Будет ежегодный бал рекламщиков. Они меня приглашают. Я подумал, может быть, ты захочешь пойти. — А почему бы нет?

— Конечно, Уго, пойду с радостью. — А если позвонит Стэн? Что если…

— Ну, и прекрасно. Надевай, что хочешь. Там будут все свои, никаких официальностей. Они собираются провести бал на складе в центре города. Это похоже на безумство, но, должно быть, забавно.

— Это не просто безумство, это сумасшествие, Уго. Спасибо за приглашение.

— Пожалуйста, сеньора, пожалуйста. Я рад, что ты согласилась. Заеду за тобой в 8 часов. До встречи. Пока, Джас.

— Пока. — Джастина повесила трубку, задумалась, правильное ли приняла решение. Уго никогда раньше не приглашал ее на свидания. А ей не хотелось бы вступать в очень близкие отношения с кем-нибудь, кто дает работу. Это неправильная политика. Кроме того, Уго совсем не в ее вкусе… а что, если Стэн позвонит… ах, черт побери! Джастина решила, что Стэн должен понять ее, к тому же она уже согласилась, так стоит ли больше думать об этом. Она сможет поговорить со Стэном потом. Сможет, если он позвонит.

Но неделя прошла без единого звонка от Стэна. Джастина могла бы и сама позвонить ему, но не хотела. Они расстались тогда рано утром, с первым солнечным лучом, и Стэн сказал, что позвонит. Но он не сказал, когда… может быть, в следующем году? Может быть, просто его пыл остыл, хотя это не похоже на него. Может быть, Стэн просто занят… работает, но только работа и никаких развлечений были не в его духе. Джастина была очень огорчена, когда наступил вечер пятницы. Они обедали вместе с Дженнифер, и девочка болтала без умолку.

— Зачем же ты идешь сегодня, мама?

— Я думаю, там будет весело. А ты будешь спать, и не успеешь сильно соскучиться по мне. — Джастина старалась говорить весело, чтобы не расстроить Дженни, хотя сама пребывала в мрачном настроении.

— Я все равно буду скучать. А со мной кто-нибудь останется? — Джастина кивнула и показала на обед, который девочка прекратила есть. — А что, если я привяжу няню к стулу и подожгу веревку, которой она будет привязана. Так делают индейцы. Это будет называться подарком индейцев.

— Нет, индейский подарок дается кому-то, а при этом получается что-то взамен, равноценное твоему подарку. — Джастина думала о Стэне и плакала в душе. — Тебе не нужно привязывать няню к стулу или к чему-то другому. Иначе я накажу тебя, когда вернусь. Поняла?

— Хорошо, мама. — Девочка уткнулась в свое молоко с тоскующим и отчаянным видом, а Джастина поднялась в спальню собираться на бал. Уго сказал, что будут все свои, и надеть нужно что-то необыкновенное. Она осмотрелась, наткнулась глазами на пеструю цыганскую юбку, о которой совсем забыла, и оранжевую блузу. У нее была пара новых замшевых туфель оранжевого цвета и пара золотых сережек кольцами, которые прекрасно подходили к остальному наряду… Вот бы Лион увидел ее!

Звонок в дверь прозвучал ровно в восемь, и Уго Джанини вместе с няней Дженнифер вошли в дом.

— Привет, Дженни в своей комнате. Ей пора спать, а я готова идти. Привет, Уго. Спокойной ночи, Барбара. Пока, Джен. — Джастина послала воздушный поцелуй в сторону комнаты дочери и вышла с Уго, хотя ей уже не хотелось никуда идти. Непонятно отчего, она чувствовала себя очень уставшей.

— Боже, Джас, ты выглядишь просто фантастично! — Джастина видела по глазам Уго, что он говорит искренне, и почувствовала себя виноватой, что совершенно не вдохновлена предстоящим вечером. Может быть, там и правда будет весело.

— Ты и сам выглядишь великолепно, мистер Джанини. Очень очарователен. — На Уго были табачного цвета замшевые брюки «левис» и темно-красный свитер с высоким воротником. Вместе они создавали удивительную пару. Вот если бы еще Джастина чувствовала себя немного получше. Они направились к машине Уго, стоявшей недалеко от дома, и он помог ей сесть. Было очень неестественно чувствовать себя женщиной с человеком, с которым уже давно имеешь отношения «своего парня». Но так всегда бывает, когда общаешься с человеком, который дает тебе работу. Это всегда казалось Джастине забавным.

— Я думаю, мы можем поужинать где-нибудь по дороге. Ты знаешь «Вотерхаус»?

— Нет, Я же новенькая в городе. Забыл?

— Тебе там понравится морская кухня. Это божественно. — Он так хотел сделать Джастине приятное, что ей стало его жаль. Бедный Уго. Она знала, что его считали завидным женихом. Он не был красавцем, ему исполнилось уже тридцать шесть лет. Но Уго не производил на нее нужного впечатления. Не производил и раньше, а сейчас тем более. Он был не Стэн.

Джастина и Уго шутили на протяжении всего ужина. Она старалась сохранять и поддерживать дружеский, веселый тон беседы. А Уго старался чем-нибудь удивить ее. Он уговорил ее выпить крепкого красного вина, у них был один из самых лучших столиков в ресторане. А ресторан Уго выбрал, в самом деле, Один из самых замечательных. Он напоминал большую палубу океанского лайнера. В зале стояли огромные бочки из мореного дуба, с потолка свисали тяжелые тюки в сетях, как это бывает на настоящем корабле.

— Кто собирается быть на вечере, Уго? Будет ли кто-нибудь из моих знакомых? — Джастина пыталась придать разговору оттенок беззаботности, но у нее это, как ни странно, плохо получалось.

— Обычный состав. Художественные директора из большинства рекламных агентств, много артистов, Кое-кто из съемочных групп, никого постороннего. — Но Уго понял кого она имела в виду. Он знал, что Джастина хочет спросить о Стэне и ждал, когда она задаст этот вопрос.

— Звучит заманчиво. Подобные мероприятия проводятся в Риме каждый год, но город так велик, что знакомых там почти никогда не встречается. Просто большая гудящая толпа, подобная Риму в целом.

— Здесь все по-другому. Каждый знает дела другого. — О чем это он? — Например, я знаю, что если ты влюбишься, то начнешь немедленно страдать. Я имею в виду Стена, Джас. — Ну, вот, наконец, он все высказал.

— Ты так думаешь? Это означает, что ты меня плохо знаешь, — резко ответила Джастина, но Уго как будто не слышал ее.

— Я не хотел, чтобы вы встречались. Стэн — ужасный человек, хотя я люблю его, но он аморален, он перебирает всех женщин подряд, его не волнуют переживания других, только собственные. Стэн только дурачится. Не влюбляйся в него. Может быть, я лезу не в свои дела, но я подумал, что мне нужно поговорить с тобой на эту тему. И не питай никаких надежд по этому поводу. Сегодня Стана та будет на вечере. Он не переносит подобного рода вечера. Ведь он — хиппи. А ты хорошая женщина из Рима, вероятно, из очень порядочной семьи. У тебя были свои проблемы, этот развод… так не наживай себе новых трудностей… — Уго произнес целую речь, выражая свое беспокойство, и Джастина спокойно выслушала его.

— Мне нечего сказать, Уго. Конечно, я не влюблена в Стэна. Я встретила его на прошлой неделе и с тех пор не видала, к большому моему сожалению, я согласна с тобой, с ним замечательно работать, но влюбляться не стоит. Но я взрослая женщина и сама могу подумать о себе. Не сомневайся, я не влюблена… все в порядке… кто говорит?

— Я поверю тебе. Но мне будет печально, если я когда-нибудь услышу, что между вами что-то серьезное. Я буду чувствовать себя виноватым… И подорву стены студии в порыве ревности. За тебя! Уго поднял бокал вина и многозначительно посмотрел на Джастину, а она подумала, что была бы счастлива, если для такой ревности появился повод.

Они покинули «Ватерхаус» и поехали к центру города по Мариндель Рей, проезжая мимо неоновой истерии танцплощадок, поворачивая на Беверли Хиллс.

Уго припарковался у одного из домов, и они вошли в здание. От потолка до пола зал был украшен огромным количеством крохотных сверкающих зеркал, освещенных неоновыми огнями. Создавалось впечатление, что комната вот-вот взорвется, Повсюду на полу были разбросаны целлофановые конфетти. Музыкальный оркестр был одет в блестящие серебристые костюмы и издавал ударяющую по ушам и заставляющую сердце падать музыку. В одном из углов зала находился невероятного вида бар. Он напоминал айсберг, а девушка, разливавшая напитки была одета в юбку, собранную из пластмассовых льдинок. В центре зала и вдоль стен находились гости. На всех была одежда, которая, как говорил Уго, была совершенно необыкновенная. Тафта, шелк, зеленая замша, платья с обнаженным передом или с полностью оголенной спиной, а то и с отсутствием того и другого. Прически всех форм, волосы всех цветов. Сцена была сумасшедшей. Ее могли создать только люди, наделенные художественным складом ума. Никто другой до такого не додумался бы. Джастина не знала еще, уместен ли здесь ее цыганский наряд, но была рада, что так оделась. Он давал ей шанс не отличаться от остальных.

У одной стены она заметила группу людей, уставившихся в потолок, и в это время Уго подергал ее за рукав.

— Посмотри. — Она взглянула и рассмеялась. Подвешенный к потолку на расстоянии двенадцати футов от пола, находился маленький, но абсолютно настоящий каток, по которому скользила фигуристка, выполняя сложные пируэты. Она двигалась легко и грациозно, отстраненная от всей этой сумасшедшей толпы и безумных музыкантов. Фигуристка была восхитительна.

— Боже, где они взяли ее?

— Не знаю, но ты еще не все видела. Посмотри туда — Джастина посмотрела в том направлении, куда показывал Уго, и там увидела балерину, танцевавшую в углу зала. Через каждые несколько минут она замирала на полу, чтобы потом снова закружиться в танце. На нее было даже интересней смотреть, чем на фигуристку. Джастина начала с интересом осматривать зал, чтобы ничего не пропустить. Но ей попал на глаза только один джентльмен, очень приличного вида, хорошо одетый, напоминающий внешним видом президента банка. Он медленно ходил по залу, ни с кем не разговаривая, выдувая огромные пузыри из жвачки размером с ее кулак. Это было ужасно. Все это было организовано и создано художественной фирмой «Рент-а-Фрик», возглавляемой молодым художником из Сан-Франциско, посчитавшим эти затеи очень удачными. Он был прав, все производило неплохое впечатление и придавало вечеру настроение.

Джастина и Уго теряли и находили друг друга много раз в течение вечера. Она встретила многих знакомых со студии. И танцевала с людьми, которые тоже казались знакомыми. Они были очень похожи друг на друга, но никто не напоминал Стэна. Самого Стэна на вечере не было. Но, оказалось, что и без него Джастина неплохо провела время.

Домой она отправилась в начале четвертого утра. Вечер был еще в полном разгаре, но Джастина утомилась и решила уехать. Уго повез ее домой, и по пути они еще остановились, чтобы выпить ирландского кофе.

— Спасибо, Уго. Вечер был удивительным. Он был одним из лучших, на каких я была в последние годы. — Они вышли из машины у дома Джастины, и Уго печально посмотрел на женщину.

— А я сегодня имел одно из лучших свиданий за последние годы. — Наконец сказал он. — Сможем ли мы как-нибудь повторить такую прогулку?

— Конечно, Уго. Спасибо. — Джастина потрепала друга по щеке, вставила ключ в скважину замка и быстро повернула, с облегчением увидев, что Уго направляется к своей машине. Без всяких ухаживаний. Без стука в дверь. Спокойно.

21

На следующий день после обеда позвонил Уго и сказал, что съемки продолжатся через неделю, и поблагодарил Джастину за проведенный вечер. О Стэне он ничего не сказал, и она даже подумала, не сменил ли он оператора. Но спрашивать не стала. Вот и прекрасно. Они смогут всю эту неделю провести вдвоем с Дженнифер, потому что потом, когда начнутся съемки, Джастине не удастся часто видеть дочь.

Они решили назавтра с утра отправиться на пляж, и весь остаток дня Дженнифер была на удивление послушной.

Солнце стояло уже высоко, когда Джастина с дочкой приехали на море. Пока Джастина валялась на песке, наслаждаясь покоем, Дженнифер облазила все вокруг и со всеми перезнакомилась. В полдень они перекусили горячие бутерброды и чипсы, а потом, усевшись на каменных ступенях, принялись кормить морских чаек, которые с пронзительными криками кидались на куски булки.

— Мам, а что мы еще будем делать сегодня? — поинтересовалась Дженнифер. Ей нравилось на пляже, но хотелось большего разнообразия.

— Надо подумать. Может быть, поехать посмотреть на лошадей в парке.

— Мне кажется, это хорошее предложение. — Раздался голос, который не мог принадлежать Дженнифер. Это был мужской голос. Джастина резко повернулась, она уже знала, кто это.

— Привет, Джас, привет, малышка! Девочки, вы когда-нибудь бываете дома? Я пытался найти вас уже два раза на этой неделе. И все напрасно.

— Почему же напрасно? — невозмутимо произнесла Дженнифер совершенно неожиданно для Джастины.

— Меня ведь один раз ты застал.

— Один раз не считается, — сказал Стэн и, подхватив девочку, подбросил ее высоко над головой, чем вызвал безумный восторг малышки.

— Эй, Стэн, осторожнее, ты что делаешь? — закричала Джастина, бросаясь к нему. Стэн в это время уже успел поймать Дженнифер и посадил ее себе на плечо. Необыкновенно довольная девочка тут же вцепилась обеими руками в волосы Стэна и начала ворошить их.

— Боже мой, Дженнифер, как ты можешь так вести себя с незнакомым мужчиной? — возмутилась Джастина, не понимая, что говорит. Дженнифер с высоты лукаво посмотрела на мать и ничего не ответила, а Стэн возразил:

— Почему же с незнакомым? Мы с Дженнифер уже успели познакомиться, ведь я же говорил, что заезжал к вам и однажды застал там эту прелестную леди с ее няней.

— А почему ты мне ничего об этом не сказала, Джен? — возмутилась Джастина. — А ты почему не оставил хотя бы записку?

— Какая у тебя любопытная мать, — обратился Стэн к Дженнифер, придерживая ее за ножки. — Скажи ей, почему ты не сказала ей о нашем знакомстве?

— Потому что ты мне не велел, — весело ответила девочка. Похоже было, что одной встречи им было достаточно для того, чтобы подружиться. Во всяком случае, они действовали как сообщники. Джастина засмеялась.

— Ну ладно. Откуда ты здесь появился?

— Не все равно. Можно пойти с вами? Джастина не успела ответить, как сверху раздался звонкий голосок Дженнифер.

— Пойдемте с нами, мистер Стэнли, пожалуйста.

Джастина с улыбкой тоже кивнула головой: «Вот видишь, приглашение получено».

— Спасибо, леди. Но не зови мистер Стэнли, юная леди, иначе я буду называть тебя мисс Хартгейм. Тебе это понравится?

— Нет! — И Дженнифер сделала такую уморительную гримаску, что Джастина со Стэном рассмеялись.

— Я так и думал. В таком случае ты можешь звать меня просто Стэн. Договорились? Ну вот и прекрасно.

Стэн взял Джастину за руку, Дженнифер все еще восседала на его плечах, и они отправились на стоянку. На двух машинах, причем, девочка захотела остаться в машине Стэна, они подъехали к дому Джастины. Там они усадили Стэна за стол и, пока Джастина приводила в порядок волосы, а Дженни искала своего плюшевого медвежонка, он с большим аппетитом уничтожил предложенные ему сэндвичи с тунцом.

После всех приготовлений они погрузились в машину Стэна и отправились в парк, где взяли лошадей и катались, пока им не надоело.

Дженнифер сидела на лошади вместе со Стэном, и он рассказывал ей упрощенную версию рассказа, как они с ее мамой катались верхом по пляжу в день съемок и переплывали с одного берега залива на другой вместе с лошадью. Дженнифер с восхищением слушала. Причем с таким же восторгом слушала его и Джастина.

Затем они пошли в японский чайный домик, где ели странные маленькие пирожные и пили чай. После этого до пяти часов все вместе пролежали на траве в ботаническом саду. Дженнифер играла с плюшевым медвежонком, а Джастина со Стэном выпили бутылку сухого вина, и после этого они вместе играли в прятки. День был славный. Домой совсем не хотелось возвращаться, но было уже прохладно, и Дженнифер пора было спать.

— Как вы относитесь к пище домашнего приготовления, мистер Уитни? Сваренной в простом горшке.

— Ты умеешь готовить? — Казалось, что Стэн обдумывает приглашение, и Джастина внезапно вспомнила о предостережениях Уго. Может быть, Стэна кто-то ждал сегодня.

— Не то чтобы умею, но иногда делаю это. Но если ты выбираешь между сегодняшними развлечениями, то иди к черту!

— Премного благодарен. Я лучше поем у тебя, чем пойду к черту. Если ты даешь мне такой выбор, то лучше выберу ужин. — Стэн отрывисто кивнул головой, Дженнифер испустила радостный вопль, выразивший все, что ощущала и сама Джастина.

Они купили фруктов и зелени в магазине, И пока Джастина готовила спагетти с мясным соусом и салатом, Стэн выкупал Дженни.

Новоявленные друзья вышли из ванной рука в руке, и девочка казалась чем-то очень довольной. По их лицам можно было заподозрить, что они вообще пренебрегли мытьем. Ну и что? Никто не умер от небольшого количества грязи. Всем троим им было очень хорошо вместе. Джастина никогда не испытывала ничего подобного, даже с Лионом. А все предупреждения Уго Джанини оказались совершенно напрасными. Ничего опасного не было заметно в Стэне Уитни. У него был свой собственный стиль, вкус, образ жизни, он любил шутить, у него был всегда такой мальчишески-озорной вид, что временами ей казалось, что больше друг дочери, а не ее. Стэн был хорошим парнем, а что будет впереди, она об этом не думала.

— У меня предложение, Джас, — небрежно сказал Стэн, развалившись на тахте, после того как они поужинали, и девочка отправилась спать в совершеннейшем восторге от проведенного дня. — Ты слушаешь меня?

— Я вся внимание.

— Давай завтра с утра махнем в Сан-Франциско, — он замолчал, с улыбкой поглядывая на ошеломленное лицо Джастины и, не дождавшись от нее ответа, предложил:

— Все равно съемки будут проходить там. Начнутся они, как говорит твой друг, через неделю, а я так думаю, что и через две-три, если не позже. Ты же знаешь Уго, он тянет до бесконечности, улаживая какие-то проблемы, а потом загоняет всех до смерти…

— Ну уж в этом ты ему не уступаешь, — съязвила Джастина. Она еще не была готова к ответу насчет поездки и тянула время. С Уго, конечно, можно договориться, хотя, она это знала, он будет недоволен. Но зачем ей ехать в Сан-Франциско раньше?

— Ну если ты, конечно, не хочешь…, — все так же небрежно заметил Стэн, — …а мы бы прекрасно провели время…

— Я поеду, — внезапно решилась Джастина. — Вот только Дженни… она расстроится, когда узнает, что я опять уезжаю… Я, конечно, попробую уговорить ее.

— Я уже это сделал. Надо уметь обращаться с детьми, — назидательно изрек Стэн. — Дети любят, когда с ними советуются. Вот я и посоветовался с Дженни, и мы с ней решили, что тебе надо поехать на съемки пораньше, чтобы войти в образ.

Джастина от неожиданности громко расхохоталась: «Откуда у тебя такие глубокие познания в детском вопросе?» — Стэн не переставал ее удивлять и все больше и больше привлекал к себе. И теперь он с кошачьей грацией кинулся на нее и, подмяв под себя, хрипло проговорил:

— Мне кажется, я влюбился в тебя, рыжая…

Задыхаясь, Джастина неожиданно для самой себя услышала свой голос: «То же самое я могу сказать о себе. Я люблю тебя, Стэн». Стэн накрыл ее рот своими чувственными губами, и Джастина забыла обо всем на свете, ощущая на своем теле только его горячие нежные руки.

— Ты часто занимаешься этим, Стэн? — спросила она позже, когда они, счастливые и расслабленные, оторвались друг от друга.

— Чем? Съемками? Да, я провел их много.

— Нет, чудовище, я не это имею в виду, и ты прекрасно знаешь, что…

Стэн тихонько засмеялся, а потом внезапно повернулся к ней и сказал серьезно:

— В один прекрасный день ты можешь пожалеть, что полюбила меня.

— Сомневаюсь, — ответила Джастина беспечно и поцеловала его в шею. Стэн зарылся лицом в ее волосы, и она была награждена новым наслаждением плоти. «О Боже!» — стонала она, уносясь куда-то в безбрежную сияющую высь. Она всегда думала, что это Лион разбудил в ней женщину, но, оказывается, она до сих пор не испытывала всей глубины наслаждения и того неземного потрясения, которое открылось ей со Стэном. Конечно, она поедет с ним в Сан-Франциско и куда угодно, если он позовет ее. Джастина снова впилась губами в шею Стэна, а он, задыхаясь, хрипло смеялся:

— Прекрати целовать меня так или я буду любить тебя всю ночь напролет.

— Не давай обещаний, которых ты не способен выполнить, — поддразнила его Джастина, и Стэн со свирепым рычанием сгреб ее, подмял под себя и секунду спустя Джастина снова почувствовала невыразимый восторг, когда его горячая плоть проникла в нее, заполняя жаром все ее существо.

22

С того самого рождественского вечера Мэгги редко встречалась с Диком Джоунсом. Он только иногда заходил в дом когда его просил об этом Людвиг, да и то ненадолго. Они с Мэгги обменивались коротким приветствием и все. Он исчезал так же внезапно, как и появлялся. Впрочем, Мэгги уже решила, что ей не стоит морочить себе голову новым приключением, все равно это ни к чему хорошему не приведет.

Накануне она сказала Энн, что собирается домой, в Дрохеду. Пора уже и честь знать. Энн удивилась и расстроилась. Она уже совсем решилась, что у Мэгги с Диком Джоунсом все улаживается как нельзя лучше, и уже подумывала в скором будущем выдать, наконец, подругу замуж по-настоящему. А тогда уж можно и в Дрохеду поехать, она тоже с удовольствием составит им компанию. Конечно, жалко будет отпускать мистера Джоуна, но ради счастья Мэгги они с Людвигом готовы пойти на любые жертвы. Тем более, что Энн была уверена: Мэгги с Диком потом и сами захотят жить в Химмельхохе, ведь он фактически принадлежит Мэгги. О приезде Джастины и думать нечего, а Мэгги любит Химмельхох. Все равно в Дрохеде она не хозяйка, несмотря на то, что там все вроде бы и принадлежит семье Клири. Но, во-первых, там братья, кто-то из них наверняка женится, ведь не монахи же. Энн вспомнила прекрасное лицо Ральфа де Брикассара и опять, в который уже раз, подумала: «Угораздило же Мэгги выбрать именно его, хотя на ее месте любая женщина потеряла бы голову».

Да, Дрохеда, конечно, принадлежит Клири, но Энн со своей сметливостью догадывалась, что после смерти кардинала кто-то другой вместо него управляет теперь всем огромным наследством Мэри Карсон. Кто-то, но только не Клири. Уж слишком они неопытные в этих делах и простодушные.

Энн никогда не говорила об этом с Мэгги, но ей почему-то казалось, что тут не обошлось без Лиона Хартгейма. Когда он однажды приезжал в Дрохеду, Энн заметила, что он как-то уж очень внимательно ко всему присматривался, хотя и старался не показать своего интереса. С тех пор Энн и относилась к нему подозрительно. Это было не совсем справедливо по отношению к нему, может быть, даже лучше, что распорядителем остался Господин Хартгейм, а не кто-то другой. Но лучше было, когда они с Джастиной были мужем и женой, а что теперь будет, кто скажет и кто даст гарантию, что все в Дрохеде останется по-прежнему. Конечно, сам дом принадлежит семейству Клири, но что такое в наше время дом без земли?

Энн так огорчилась, когда Мэгги сообщила ей о своем решении уехать в Дрохеду, что у нее даже слезы выступили на глазах, и Мэгги, хотя ей тоже было невесело, рассмеялась.

— Энн, ну не переживай ты так. Не томи мою душу. Я ведь не могу навсегда остаться в Химмельхохе.

— Почему же не можешь? Если ты решишься на это, твои братья быстрее женятся. А если ты всю жизнь будешь у них нянькой, они никогда этого не сделают. Оставайся, Мэг, тебе здесь будет лучше.

Вместо ответа Мэгги спросила:

— Можно я возьму Койота, мне хочется проехаться верхом. Заодно и попрощаюсь со всеми.

— Ты забыла, что сегодня выходной и на ферме никого нет? Так что попрощаешься в другой раз. А насчет Койота можешь не спрашивать, он твой, как и все остальное здесь.

Когда Мэгги выводила из конюшни коня, во дворе и в самом деле никого не было. Она отвела Койота немного в сторону и вскочила в седло. Поудобней устроившись в седле, туже натянув узду, Мэгги поскакала в сторону уже знакомых холмов. Она точно знала, куда хочет направить коня. Несколько дней назад Мэгги заметила небольшую тропинку за деревьями, и именно туда она хотела сейчас отправиться. Сначала женщина двигалась легкой рысцой, немного погодя она почувствовала желание коня ускорить шаг и пустила его аллюром, переходя на галоп и летя навстречу восходящему солнцу. Мэгги переполняли чувства, каких она раньше не испытывала. Всадница крепко сжимала коленками бока коня, прижимаясь надежно к его шее, потому что то тут, то там попадались кусты и даже небольшой ручей. Она вспомнила, как когда-то уже перелетала на коне через ручей, но это был другой ручей и не здесь, а в Дрохеде. Она не рискнула пустить своего коня в прыжке через ручей, но сейчас у нее и не было такого желания. Ей просто хотелось слиться со скакуном телом и душой. Этот полет на чудном, сказочном коне напоминал ей древний миф или иудейскую легенду, когда они двигались на вершину холма, где всходил ясный, чистый круг солнца. Неожиданно Мэгги услышала за собой звук такого же конского галопа, поняла, что ее преследуют, и с удивлением оглянулась. Увидев скачущего на рысаке цвета слоновой кости с проблесками оникса Дика Джоунса, Мэгги не удивилась. Как будто он тоже был частью этой легенды, как будто, подобно солнцу, тоже спустился с этого золотого сказочного неба.

Джоунс по прямой поскакал к Мэгги полным галопом, очень решительно и не колеблясь, потом, когда до нее оставались считанные метры, он свернул вправо. Мэгги внимательно наблюдала за Джоунсом, не уверенная в том, что он заметил ее, боясь и в то же время опасаясь, что управляющий снова рассердится из-за ее скачки и испортит очарование утра, а их установившаяся накануне дружба увянет. Но в глубоких зеленых глазах мужчины Мэгги увидела совсем не злость, а глубокую нежность. Дик ничего не говорил, только смотрел на нее, потом кивнул и направил рысака в ее сторону. Было ясно, что Дик хочет, чтобы Мэгги последовала за ним. Женщина выполнила его желание. Койот без труда находил одному ему заметную тропу, пересекал холмы, спустился в долину, пока они не подъехали к сооружению, которого Мэгги никогда не видела раньше. Она увидела маленькое озеро, а на его берегу маленькую хижину.

Преодолев последний холм, скакун замедлил ход. Дик повернулся с улыбкой к Мэгги, и она ответила ему тем же.

— Мы все еще на землях Мюллеров?

— Да. — Джоунс — посмотрел на Мэгги. — Это почти на границе их земель. — Раздел проходил как раз за хижиной.

Мэгги кивнула.

— Чья это хижина?

Дик, довольный, улыбнулся.

— Я обнаружил ее очень давно. Бывает я прихожу сюда, не очень часто, когда хочу побыть в одиночестве. Я закрываюсь изнутри, и никто не может догадаться, что я там нахожусь. — У Вас есть ключ?

— Красивое лицо Джоунса осветилось в улыбке. — Конечно, я здесь все оборудовал, и теперь это мой загородный дом, если вам это нравится. — Увидев замешательство на лице Мэгги, Джоунс весело рассмеялся, — Да вы не переживайте, мистер Людвиг знает об этом и ничего не имеет против. Он даже сам отдал мне ключи от хижины и сказал, что она моя. — Теперь Мэгги с интересом осматривалась вокруг, а Джоунс сказал:

— Я храню здесь кофе, если его еще не украли. Хотите посмотреть, зайти внутрь? — Он не сказал Мэгги, что хранит здесь и бутылку виски. Она была нужна ему совсем не для того, чтобы напиться, просто чтобы согреться и успокоить мысли. Джоунс приходил сюда, когда его что-то мучило, волновало, когда ему нужно было побыть одному. Много воскресений провел здесь Дик, но об этом он не стал говорить Мэгги.

— Итак, миссис О'Нил? — Дик Джоунс пристально смотрел на Мэгги, и она согласилась. — Интересно посмотреть. — Она захотела горячего кофе. Утро было необычайно прохладным.

Джоунс подал Мэгги руку, помог сойти с коня, привязал ее красавца и повел женщину на порог хижины. Джоунс был весьма галантен. Энн была права, называя его одним из последних представителей старого поколения. Мэгги посмотрела на него и улыбнулась, входя в хижину.

В хижине стоял сухой, но застоявшийся запах, но глаза Мэгги округлились от удивления, когда она оглянулась вокруг. Единственная, достаточно большая по площади комната была драпирована красивыми цветастыми ситцами. В этом было что-то старомодное, но тем не менее очень привлекательное и милое. В хижине стоял маленький диванчик, два высоких мягких стула, а в углу около камина огромное, обтянутое кожей кресло. В углу находился маленький журнальный столик с радиоприемником и проигрывателем. На стенах висели полки с книгами. В стене был сооружен уютный камин. Мэгги заметила много необычных предметов, которые имели, вероятно, большую ценность для обладателя хижины: охотничьи трофеи, коллекция старых бутылок, забавные старые фотографии в рамках. Перед очагом лежала медвежья шкура, а рядом стояла изящная скамеечка для ног с вышитой подушечкой. Хижина напоминала собой рай, затерянный в лесу, подобие дворца, куда можно было прийти и спрятаться от остального мира, от суеты. Через открытую дверь Мэгги увидела милую голубую комнату с большой, широкой красивой кроватью, украшенной бронзой и покрытой удивительным стеганым одеялом. Стены были голубыми, на полу лежала еще одна впечатляющая медвежья шкура. Комнату освещала небольшая бронзовая лампа с аккуратным абажуром. Бело-голубые занавески были украшены рюшем. Над кроватью висела картина, изображающая живописный пейзаж. В комнате, подобной этой, любой готов провести остаток жизни.

— Дик, чья это хижина? — Мэгги была просто шокирована. А Дик кивком головы показал на один из трофеев, помещенный на небольшую полочку на стене.

— Посмотрите.

Мэгги приблизилась, глаза ее расширились от удивления. Когда же она разглядела предмет, она вновь взглянула на Дика. Надпись на сувенире гласила: «Дик Б. Джоунс. 1934». Стоящий рядом предмет также принадлежал Дику Джоунсу, но был датирован 1939 годом. Оглянувшись через плечо, Мэгги обратила к Дику взор, исполненный нового интереса.

— Так это и в самом деле ваша хижина, Дик? До чего же здесь чудесно!

— Я же говорю вам, Мэгги, что вы у меня в гостях. Я перенес сюда многое из того, что когда-то принадлежало моей матери, и устроил комнату так, как было у нее. — Он посмотрел Мэгги прямо в глаза и сказал:

— Вы единственная, кого я пригласил сюда. Я прихожу сюда и как будто возвращаюсь в свою юность.

Дик прошел на кухню, а Мэгги начала рассматривать старинные фотографии, пытаясь найти знакомое лицо, не уверенная, что найдет его. В полном смущении Мэгги забрела в спальню, ее взгляд привлек пейзаж над кроватью. Художник оставил свой автограф, выполненный красной краской в правом верхнем углу. А. Джоунс. Мэгги стало неловко, словно она невольно вмешалась в чужую жизнь, и она повернулась, чтобы убежать из этой уютной спальни, но проход двери загораживала огромная фигура Джоунса. Он держал чашку с ароматным дымящимся кофе и смотрел на Мэгги.

— Это картина, которую нарисовала моя мать. Ее звали Агнесс.

Мэгги незаметно перевела дух и даже почувствовала некоторое облегчение. Ей почему-то пришло в голову, что Дик хранит картину своей жены, и она отчаянно смутилась, как будто ненароком заглянула в замочную скважину и увидела то, что ей не положено было видеть. Неожиданно Мэгги стало смешно: «Боже мой, я как будто молоденькая девчонка, впервые попавшая в гости к мужчине. Смущаюсь. Краснею. Даже если он хранит здесь вещи своей жены в память о ней, меня это совершенно не касается. Успокойся, Мэгги, ведь ты уже немолодая женщина, мать, бабушка», — урезонивала она себя. И это, как ни странно, помогло. Мэгги уже спокойнее взглянула на Джоунса и улыбнулась.

— Извините, я, не спрашивая разрешения, осматриваю тут все. Поэтому мне стало неловко.

Дик протянул ей яркую желтую чашку с кофе.

— Вам можно, Мэгги, — подчеркнув это — «Вам».

Мэгги почувствовала, что опять краснеет, но наконец-то решилась и сказала твердо:

— Не говорите так, Дик, вы меня смущаете этим.

— Почему же?

— Наверное, потому, что у меня, несмотря на возраст, совсем нет опыта общения с мужчинами.

Дик внимательно посмотрел на Мэгги и неожиданно спросил:

— Вы долго были замужем, Мэгги?

— Да, то есть нет. Но это совсем не важно. — Внезапно Мэгги захотелось рассказать этому человеку все, что произошло в ее жизни. И даже о Ральфе с Дэном. Но она вовремя остановила себя. То, что он пригласил ее сюда и приоткрыл перед ней тайну своей личной жизни, еще ничего не значило. Почему она должна раскрываться перед ним? Она к нему испытывает не больше, чем симпатию, причем только дружескую. Да и он тоже, что бы там Энн ни говорила. Она не собирается менять свой образ жизни, он ее вполне устраивает. Она попрощается с ним сегодня и уедет в Дрохеду. Там ее давно ждут.

— Это не важно, — повторила она еще раз я взглянула на Джоунса. — Мне очень приятно, что вы пригласили меня в свой дом. Ведь это и есть ваш настоящий дом, правда?

На лице Джоунса в отблеске свечей заиграла двусмысленная улыбка, хотя и не предвещавшая пока саркастических выпадов. Он сидел слева от Мэгги, упершись локтями в стол, и, видимо, ждал, какой оборот она придаст их разговору. Кистью руки он чуть прикрывал полоску огня, бьющую от свечи и как бы образующую экран, мешавший им смотреть друг на друга. Склонившись к своему соседу — на нем была голубая вельветовая куртка, — Мэгги, не удержавшись, погладила его по предплечью, пожалуй, чересчур мощному, и тут же поняла, что это половодье нежности, подымающееся в ней, идет от него.

— Я рад, что он вам нравится, Мэгги. Не хотите присесть в кресло? — Мэгги кивнула и с удовольствием устроилась в старинном кресле: «Боже, как здесь уютно и покойно».

Джоунс устроился на скамеечке у ее ног и снизу вверх, как уже было однажды в рождественский вечер, смотрел на нее. Мэгги обводила взглядом стену, увешанную фотографиями, и увидела на одной из них маленького мальчика верхом на пони. Он чем-то удивительно напоминал Дика Джонса. Дик проследил за ее взглядом и просто сказал:

— Это один из моих сыновей. Он был совсем маленьким, когда его мать сбежала от меня.

— Наверное, вы обрадовались, Когда он вернулся к вам? — спросила Мэгги, не упоминая о другом его сыне, но тут же лицо ее вспыхнуло, как будто она спросила несусветную глупость. До чего же неловко получилось. — Простите, — поспешно произнесла она, — я не имела в виду…

— Все нормально. — Джоунс махнул рукой. — Я понял, что вы имели в виду. Конечно, я был рад. Хотя очень жаль, что его мать погибла.

Мэгги с интересом смотрела на Джоунса. Это был откровенный разговор, и она поняла, что он хотел его. Очевидно, ему не часто доводилось раскрывать сердце, но выговориться, хотя бы иногда, было необходимо каждому человеку. Может быть, ему ни разу в жизни так и не удалось этого сделать.

— Ты любил ее даже после того, как она оставила тебя? — Мэгги специально перешла на «ты», чтобы помочь ему. Пусть он расскажет, и ему станет легче. Она не обратила внимания на то, что повторяет про себя слова Этель, которыми она уговаривала саму Мэгги облегчить душу.

Дик медленно кивнул, не глядя на Мэгги.

— Да, я любил ее. Иногда мне кажется, что я и сейчас люблю свою бывшую жену, хотя она и погибла пятнадцать лет назад. А может быть, именно поэтому. Обиды забылись, осталась горечь. Забавно. В конце концов многое забывается. А у тебя, Мэгги, как все случилось? Вы расстались с мужем?

— Да. Давно. Но я любила не его, а другого. И он умер.

Дик кивнул и после небольшого молчания сказал:

— Я думал, что не переживу эту боль.

— Так было и со мной. — Мэгги напряженно смотрела на Дика. — Поэтому я здесь, чтобы успокоиться. Чтобы отвлечься от этого горя.

Странно, но ни раньше на Матлоке, ни в разговорах с Энн Мэгги ни разу не испытывала такого облегчения, как сейчас. Она как будто исповедовалась и получила наконец-то долгожданное освобождение. Раньше ей только казалось, что она выздоровела, пережила свое горе. Может быть, так оно и есть. Но освободилась она от прошлого только сейчас. Вызывая Джоунса на откровенность с желанием облегчить его боль, она неожиданно получила облегчение и сама. Мэгги заметила, что Дик смотрит на нее с сочувствием.

— Прости, если доставил тебе боль от воспоминаний.

— Нам не в чем прощать друг друга. — Мэгги встала и подошла к окну.

Время множилось. Все это Мэгги прозрела в какую-то ничтожную долю секунды, он стал моей жизнью, он был совсем рядом, но вне моей досягаемости, вне моей власти.

Мэгги догадывалась, что в Дике вскипает какое-то иное чувство: не удивление и сострадание, нет, и чувство это было направлено на нее, сейчас оно прорвется наружу, прорвется, конечно, в слове, а Мэгги так боялась слов…

Она смотрела на озеро и не слышала, как Дик подошел к ней и обнял за плечи. Он повернул ее к себе лицом, и Мэгги почувствовала, что не может и не хочет сопротивляться могучим и нежным рукам Дика. Он ласково поцеловал глаза Мэгги и наконец их губы слились в сладком упоительном поцелуе.

— Дик, не надо… нет, — Мэгги попыталась бороться, но попытки эти были очень слабыми, и Джоунс только сильней прижал ее к себе. Мэгги ощущала запах табака, чувствовала щекой грубую шерсть его рубашки, когда отдыхала на груди Дика.

Он притянул ее к себе. И ощутив его тело рядом с собой, она вдруг осознала, что именно сейчас, в этот миг с ней происходит самая естественная на свете вещь, то, что должно было произойти, и по-другому просто и быть не может. Что-то мягкое и влажное таяло в ней, наполняло ее жизнью. Выжженное поле зазеленело вновь, и что-то в нем медленно отступило назад. Утраченное равновесие восстанавливалось.

Она сидела неподвижно, она не решалась пошевельнуться, боясь вспугнуть возникшее чувство. А оно все росло и росло, оно словно искрилось и играло в душе; она сидела тихо, еще не осознав происходящего во всей его полноте, но уже ощущая и зная — избавление пришло… Она думала, что тень Ральфа де Брикассара будет неотступно преследовать ее. Но рядом с ней как бы сидела только ее собственная жизнь, она вернулась и глядела на нее…

И вдруг ее озарила мысль: неужели это любовь, это палящий яд, который течет теперь по моим жилам и в каждой из них бьется тысячью аневризмов? Да, я люблю его, люблю, это ясно. Мое счастье будет достойно меня. Каждый день моей жизни не будет бессмысленным повторением вчерашнего дня.

Его губы коснулись ее губ, он целовал ее все глубже, все требовательнее… Невозможно, немыслимо! Теперь Мэгги обнимала его с силой, поражавшей ее саму, ей казалось, что она не может поцеловать его достаточно глубоко. И еще, еще… Его руки ласкали ее тело, сначала нежно, потом все настойчивее, проникая вглубь. И все же чувства преобладали в ней над чисто физическими ощущениями. Он рядом, она обнимает его… они вместе, можно целовать его без конца, касаться губами его глаз, лба, губ… И он хочет ее, теперь, она знает это, ему не все равно…

И вдруг тень другого мужчины пронеслась по хижине, и Мэгги очнувшись отпрянула от него.

— Но почему? — он пальцем поднял ее подбородок, заставляя ее вновь посмотреть ему в глаза. — Мэг? — Мэгги ничего не ответила, и Дик снова поцеловал ее. Джоунс нежным голосом нашептывал ласковые слова на ухо Мэгги. И она чувствовала, как бешено бьется в груди сердце. — Мэг, я хочу тебя так, как никогда не хотел ни одну женщину. Я хочу быть рядом с тобой. И горе тому, кто попробует меня удержать.

— Хорошо покаталась, милая? — спросила Энн, встречая вернувшуюся Мэгги. Она сразу заметила взволнованное выражение лица подруги, но ни о чем спрашивать не стала. Дай Бог, если произошло то, на что она надеялась и о чем мечтала. Дик Джоунс — прекрасный человек, и Мэгги будет с ним счастлива. Она это заслужила.

— Очень хорошо. Прекрасно! — Мэгги захотелось тут же все рассказать подруге, где они были с Джоунсом, что произошло в хижине и до последнего поцелуя, которым они с Диком обменялись, когда ставили лошадей в стойла. Но она молчала. Почему-то ей стало неудобно перед Энн за свое волнение, радостное возбуждение, которым было наполнено все ее существо. «Вспомни свой возраст, Мэгги». И она решила пока ничего не говорить.

— Встретила кого-нибудь? — Энн задала вопрос как будто случайно, и по сути своей, он был совершенно невинным, ведь Энн еще утром говорила, что в выходной день на ферме никого нет. И все-таки Мэгги почувствовала, что обо всем Энн догадалась по ее лицу, и решила ничего не скрывать.

— Да, Дика Джоунса. Ты пока ни о чем меня не спрашивай, Энн, и не говори Людвигу. Я должна еще сама сначала хорошенько во всем разобраться.

Энн поцеловала Мэгги, шепнула ей на ухо, совершенно счастливая: — Никто ни о чем не узнает, пока ты сама не захочешь сказать… или объявить о чем-нибудь. — Она лукаво посмотрела на подругу и снова крепко прижала ее к себе. — Пойдем ужинать, сейчас мы заставим Людвига открыть бутылку шампанского!

— Да он же догадается, — испугалась Мэгги.

— Боже мой, ты совсем не знаешь мужчин. Даже если бы вы сегодня пришли сюда вместе с Диком и сели рядом за стол, он и тогда бы подумал, что вы встретились, чтобы обсудить, чем лучше кормить телят.

— Неужели они все такие? — засмеялась Мэгги, представив Джоунса на месте Людвига Мюллера.

— Не сразу. Но в конце концов все становятся одинаковыми, — авторитетно заявила Энн, искренне считая, что все на свете мужчины являются лишь бледной копией ее Людвига и поэтому не составляют для нее никакой загадки.

23

Джастина сообщила Уго о своем решении уехать в Сан-Франциско за неделю до съемок по телефону. Он молчал так долго, что она уже подумала, не повесил ли он трубку, хотя щелчка не слышала. Наконец на другом конце провода раздался его тихий и, как показалось Джастине, печальный голос.

— Я надеюсь, что ты не будешь раскаиваться, Джас.

— Обещаю, Уго, — засмеялась Джастина, — что этого не будет никогда. Смысл жизни я вижу в том, чтобы жить так, как тебе хочется жить в данный момент. И я всегда следую этому своему правилу: никогда ни в чем не раскаиваться. Ты не сердишься на меня, Уго?

— Разве это для тебя имеет какое-нибудь значение? — обиженно осведомился Уго.

— Уго, ты мой самый лучший друг, и я ценю все, что ты для меня сделал. Но ведь ничего не случилось, просто я уезжаю на неделю раньше и буду вас там встречать.

Джастине не обязательно было так долго уговаривать Уго и просить у него разрешения на свой отъезд. Достаточно было сообщить ему об этом и повесить трубку. Но Уго не заслуживал такого отношения к себе. Он относился к ней искренне, и она хотела платить ему тем же.

— Ладно, Джас, — сказал Уго. — Ведь ты это уже решила, не так ли? Я надеюсь найти тебя живой и здоровой через неделю.

Джастина прилетела в Сан-Франциско к вечеру, и прямо из аэропорта Стэн (он прилетел сюда утренним рейсом и теперь встречал ее) отвез Джастину в гостиницу, где она останавливалась, когда бывала здесь раньше.

Швейцар в ливрее помог им выйти из машины и улыбнулся Джастине. Два мальчика-посыльных тут же кинулись к ним, чтобы унести вещи. Джастина следом за Стэном прошла через турникет, и они направились к стойке администратора.

— Добрый вечер, мадам! Мы рады видеть вас у себя, — приветствовал ее величественный седой мужчина. Стэн насмешливо скосил на нее один глаз и шепнул ей на ухо: — Слава опережает вас, мадам!

— Мы оставили для вас обычный номер, — продолжал администратор, — но если мадам желает…

— Благодарю вас. Вы очень любезны. — Джастина улыбнулась администратору. Ей было приятно, что он узнал ее.

Скоростной лифт в одну минуту доставил их на место и, минуя холлы, устланные коврами, они следом за мальчиком-посыльным направились к своему номеру. Джастина никогда особенно не обращала внимания на обстановку и предпочитала удобство роскоши, но здесь ей нравилось. В холлах стояли небольшие столики с мраморными столешницами времен Людовика XV. Двери были ненавязчиво пронумерованы маленькими позолоченными табличками и украшены большими медными ручками.

Мальчик открыл дверь в конце холла, и она широко распахнулась, открывая им свой изысканный уют. Посыльный, получив чаевые, удалился, и Джастина со Стэном остались одни. Джастина сразу же подошла к окну и раздвинула тяжелые дамасские занавеси. Перед ней открылся залитый огнями город, а вдалеке, в темноте неба вырисовывался ее любимый мост «Золотые ворота». Желтые огоньки пунктирными линиями высвечивали все его изгибы, и он подобно гигантской сказочной птице как будто парил над городом. Вот за этот вид и за те необыкновенные ощущения, который он вызывал в ней, Джастина и любила эту гостиницу и этот номер. Она, удовлетворенная, обернулась назад и увидела, что Стэн уже расположился в удобном низком кресле и звонил в ресторан, заказывая ужин. Жизнь в Сан-Франциско начиналась очень неплохо!

В один из этих упоительных дней Стэн попросил Джастину, чтобы она оделась как-нибудь необычно.

— Сногсшибательно! — сказал он, хитро улыбаясь.

— Я хочу вывести тебя в свет.

«Неужели уже до знакомства с близкими друзьями дошло дело», — подумала Джастина, а Стэн перехватил ее своими сильными руками, когда она проходила мимо, и шепнул на ухо: «И между прочим, миссис Хартгейм, я так люблю тебя, что просто схожу с ума. Я умираю от любви».

— Рада слышать это, — ответила Джастина, пытаясь вывернуться из его рук. — По-моему, ты дал мне на сборы всего полчаса, мы не успеем совместить все это.

— Нахалка. Еще как успеем. — Стэн накрыл губы Джастины своими требовательными губами, а руками начал срывать с нее одежду. Она увидела над собой его бесшабашные глаза и, ощущая во всем теле сладкую истому, неожиданно подумала: «А я ведь и в самом деле люблю этого мальчишку… и чем дальше, тем больше… люблю…»

— Я люблю тебя! — выкрикнула она вслух, чувствуя невыразимое блаженство от близости с ним, от прикосновения его горячих рук, губ, всего его молодого сильного тела.

— Куда мы едем?

— На ужин на Клей Стрит. Там сегодня собирается кое-кто. Но прежде мне нужно кое-что сказать тебе. — Сейчас? Стэн остановил автомобиль, свернул на обочину дороги, повернулся к Джастине с озорным взглядом, притянул ее к себе, поцеловал так крепко, что ей стало больно. — Ты выглядишь неотразимо. Я сказал тебе одеться сногсшибательно, но я не хотел бы быть повергнутым сам.

— Глупости. — Но слышать их было приятно. На Джастине были зеленая с золотым рубашка а-ля-хиппи и облегающие черные бархатные брюки, черные замшевые туфли. Она распустила волосы, как Стэн и просил. А под рубашкой ничего не надела. Вот это казалось самым обескураживающим и эффектным. Стэн, казалось, совсем потерял голову, пока они ехали в машине.

Вечер организовал создатель фильмов из Сан-Франциско, выпустивший недавно хит с рекламой лекарств. Он давал вечер, чтобы отпраздновать это событие в новом доме. Когда Стэн и Джастина прибыли, по пустому дому под звуки печального блюза бродило уже около двухсот человек. Они стекались, чтобы посмотреть на них, как Джастине показалось, из всех уголков дома. В доме не было ни мебели и ничего на стенах. Единственной декорацией были люди, а они оказались, удивительно живописны, все молодые, все в стиле Стэна, на них было приятно посмотреть. Девочки в хипповых юбочках, в джинсах в облипочку, с торчащими, как будто наэлектризованными волосами и причудливым взглядом. Длинноволосые юноши в такого же стиля одежде. Почти все были уже в небольшом подпитии, а в воздухе стоял запах травки.

Сам дом был великолепен, в викторианском стиле, с огромными лестницами, казалось, взметнувшимися в поднебесье. Люди разбрелись группами по углам, занятые откровенными беседами. Это был очень типичный для Сан-Франциско вечер, который нельзя было встретить нигде больше.

— Слишком непривычно для тебя, Джас? Джастина действительно чувствовала себя немного не в своей тарелке, но вопрос Стэна заставил ее подобраться, чтобы ее чувства не отражались на лице.

— Нет, все хорошо. Я так думаю, ты привел меня сюда, чтобы я вживалась в образ? Мне даже нравится.

— А мне кажется, что мне очень нравишься ты. Пойдем, я представлю тебя кое-кому из группы.

— А что, они уже здесь?

— Частично.

Стэн взял ее за руку, и они поплыли в толпе, неожиданно плотной и тесной, им то наступали на ноги, то пускали дым опия в лицо, то они сами остановились, чтобы взять бокалы предложенного красного вина, которое наливал из кувшина кто-то сидящий прямо на полу. Всего разливающих на полу вино было человек пятьдесят.

Это был очень своеобразный вечер, значительно тише и спокойней того, что было на бале в Лос-Анджелесе в прошлую пятницу. Однако Джастина была готова к тому, что самые сверхординарные вещи могут произойти в любую минуту. Например, как одна группа начнет раздеваться и устроит на полу сексуальные оргии или что-то в этом роде. Но вместо этого толпа, казалось, поредела. Незаметно прошло уже часа два, и Джастина взглянула на Стэна с некоторым удивлением.

— Мне кажется, что-то должно произойти. Может быть, я что-то пропустила и не поняла? — Стэна удивил ее вопрос, он казался немного смущенным.

— Что например?

— Не знаю. — Джастина чувствовала себя довольно глупо. Может быть, она ошиблась.

— Ну, хорошо, малышка Джас, ты немного отошла от истины, но я думаю, что нам лучше присоединиться к группе вверху. Они все еще находились на первом этаже здания. Так считалось в Сан-Франциско. Первый этаж был на два пролета выше со двора, чем смотрелся с улицы.

— Наверху что-то происходит? — полюбопытствовала Джастина.

— Может быть. — Стэн был загадочным, он интриговал ее, а может быть, речь шла всего-навсего о травке и опиуме.

— Хочу посмотреть, Стэн, — загорелась Джастина, — покажи мне.

— Сейчас посмотрим. — Он представил ее еще каким-то людям, кивнувшим ей головой, и они сели на пол поговорить. Через некоторое время Джастина заметила, что толпа с основного этажа уходит вверх, чтобы не вернуться сюда вновь. Вечер продолжался, но они смотрелись как редкая галька, оставленная на берегу после прилива. Их осталось всего с дюжину.

— Вечер закончился или действие идет по намеченному плану?

— Джастина Хартгейм, ты ужасно надоедлива, но ты спросила, итак… иди сюда… вставай. Пойдем наверх. — Стэн произносил это как заклинания. — Не уверен, что тебе это понравится.

— От какого сущего дьявола Вы так предохраняете меня, мистер Уитни? Или мне нужно подождать, чтобы увидеть самой. — Они прокладывали путь среди оставшихся людей. Все были или пьяны, или одурели от наркотиков, но жизнь едва теплилась в них. Музыка блюз переросла в тяжелый джаз и пронзала душу, в то же время наполняя весь дом ударами и толчками.

На площадке после первого пролета Стэн повернулся, посмотрел на Джастину долгим взглядом прежде чем поцеловать так же продолжительно, держа руку на ее груди. Рубашка, которую она надела, была настолько тонка, что Джастина чувствовала себя раздетой и ощутила прикосновение к груди, как будто к голому телу. Неожиданно ей захотелось немедленно домой, в кровать со Стэном.

— Джас, здесь два развлечения… Одно, когда группа людей курит. Но здесь нечего смотреть, и я не советую это тебе, а вот наверху занимаются совсем другим.

— Чем же? Колют героин? — Ее глаза расширились от удивления. Ей еще никогда не доводилось видеть ничего подобного. И самое неожиданное было то, что Стэн чувствовал себя здесь своим. Был в курсе, кто чем занимается, где и зачем.

— Нет, не героин. Не связано с наркотиками. Совсем другое… пойдем, я посмотрю, как ты отреагируешь на это. — Стэн усмехнулся про себя, взял Джастину крепко под локоть и уже почти силой потянул наверх. Они оказались почти под небесами, и только две большие свечи освещали комнату. За минуту ее глаза привыкли к темноте. Там, куда они пришли, было много людей, трудно было сказать точно, сколько, так же трудно сказать, чем они занимались и что это была за комната. А потом она увидела помещение.

Джастина, которую Стэн все так же вел за руку, оказалась в комнате длиной и шириной с весь дом, некое подобие чердака, прямо под небосклоном. В помещении было несколько окон, и, как во всем остальном здании, отсутствовала мебель. Но зато присутствовало действие. В избытке. Все пространство вокруг них занимали большинство из тех двухсот тел, которые мы видели внизу немного раньше. Джинсы и рубашки были скинуты, тела скрючены в странных положениях, соединенные в группы по четыре, пять, шесть человек, связанных половым контактом. Это была оргия.

— Джас, тебе нравится? — Джастина видела, как смотрит на нее Стэн, освещенный светом свечи.

— Я… ну… конечно…. Стэн… но…

— Ну что же, любимая? Мы можем не присоединяться к ним. — Сцена за спиной Стэна привлекла ее внимание. Две дамы ублажали друг друга, а двое мужчин с жадным удовольствием подставляли свои тела услужливому языку одной девицы, ласкавшей их прелести.

— Я… Стэн… Не думаю, что я хочу этого. — Джастина точно знала, что не хочет совсем, но ей было немного неловко говорить об этом открыто. Очевидно, у нее уже возраст неподходящий, чтобы понять подобные вещи, хотя, черт с ними, пусть занимаются. Но зачем ей-то видеть?

— Ну что, вошла в образ? Теперь у тебя получится, как надо.

Стэн взял у ее за руку и повел вниз, улыбаясь через плечо и останавливаясь, чтобы поцеловать. Поцелуй был нежным, а улыбка теплой. Казалось, он совсем не огорчился тому, что они ушли.

— Я отвезу тебя домой. — И вернешься сюда один? — Она почувствовала отвращение, и это, кажется, отразилось на лице. — Нет, я не хочу этого, просто покурю травки. Нет, дорогая. Без этого я не могу прожить. Групповой секс очень скучен. — Джастине стало интересно, как долго Стэн занимался этим, прежде чем стал считать его скучным. Но ничего не спросила. Она была благодарна ему за такую реакцию. К тому же радовалась, что они возвращаются домой. Ей уже было всего достаточно. На этом ее образование закончилось без непосредственного участия в действии. Для роли хватит. Достаточно того, что она увидела все это.

— Спасибо, Стэн. Моя рубашка, наверное, нелепо смотрится здесь?

— Нет. Как раз наоборот. — Он весело потрепал ее рубашку, нагнулся, чтобы поцеловать одну из грудей, и вывел ее из двери. Они шли домой.

Возвращение домой было быстрым и прошло в приятном молчании, Джастина чувствовала себя еще ближе к Стэну, чем раньше. Он остановил машину перед домом, помог ей выйти, и она вопросительно глянула на него: останется он с ней или все-таки вернется обратно в эту свою привычную жизнь. Он пошел за ней.

— Вина, Стэн? — Он покачал головой, посмотрел на Джастину внимательно. — Ты сердишься, что мы ушли?

— Нет. Мне нравится твой стиль. — Пойдем, Джас. Уже поздно. Пора спать. У меня завтра много работы.

Появилось удивительное ощущение домашности, которое неожиданно понравилось Джастине. Она была рада, что Стэн остался, ей было удивительно приятно, что их отношения так легко перешли на новый этап, когда можно сказать: «Пойдем спать, уже поздно. Завтра много работы». Она ждала, пока Стэн снимет джинсы, сядет лениво на край кровати, заведет будильник, поцелует ее на ночь, прежде чем уснуть. Она даже не имела ничего против того, чтобы так повторялось изо дня в день, а может быть, даже и всю жизнь. Домашний очаг со Стэном ей не казался таким удушающим, как с Лионом, и это было необычное ощущение.

Она улыбалась своим мыслям, расчесывая волосы, а Стэн нетерпеливо поглядывал на нее.

— Что ты делаешь, Джас?

— А на что это похоже? Расчесываю волосы.

— Ты удивительная женщина. Зачем мне групповой секс, я принес это наслаждение сюда… иди сюда и мы вместе порадуемся. — Стэн встал, встретил ее посреди комнаты, его руки нетерпеливо скинули остатки ее одежды. Она расстегнула его рубашку, и так они стояли прильнув друг к другу, ощущая разгорающийся жар тел, пока они не слились в одно, и все его тело, казалось, полностью поглотило тело Джастины.

24

Об отъезде Мэгги больше не заговаривала, и Энн ее ни о чем не спрашивала. Она была мудрой женщиной и решила дать событиям развиваться своим чередом. Уже хорошо то, что Мэгги остается и по ее виду нельзя было сказать, что она несчастлива. Лицо Мэгги посвежело, тонкие морщины разгладились, и в глазах поселилось выражение тихой радости, хотя с того самого вечера они с Диком Джоунсом ни разу не оставались наедине и едва сказали друг другу пару слов.

Но глаза его и то, как он смотрел на нее при встречах, были красноречивее многих слов. Мэгги даже начала опасаться, что работники фермы что-нибудь заметят и начнут обсуждать их отношения. Это было совершенно ни к чему ни ей, ни Джоунсу. Она знала, как на фермах рядом вспыхивают и молниеносно передаются сплетни, словно по невидимой сверхскоростной связи. Мэгги знала, что те мужчины, с которыми она познакомилась, когда несколько раз выезжала поработать, ничего плохого ни о ней, ни о Джоунсе не скажут. Но даже шутка или неосторожное слово могли нарушить их трогательные, едва нарождающиеся отношения. Иногда вдруг, словно очнувшись, Мэгги спрашивала себя с удивлением и ужасом: «Что я делаю! Ведь это же совершенно безумная идея!»

Но никто ничего не замечал, и Мэгги скоро поняла, почему, когда в одну из встреч на людях Джоунс скользнул по ней взглядом и как ни в чем не бывало заговорил с одним из подошедших мужчин. Как ни хотела женщина оставить в тайне их отношения, такое явное невнимание ее обидело. А глаза? Но ведь на этот раз она и в глазах его ничего не прочитала.

— Что-нибудь случилось, Мэг? — Это подошел Пит, заметив ее на веранде. Ты очень бледная, не заболела ли и ты случаем? — спросил он участливо.

— Да нет, все в порядке, Пит, просто немного устала, — ответила ему Мэгги, бросая мимолетный взгляд в спину удалявшегося Джоунса, и неожиданно подумала, что вся эта сцена в затерявшейся на краю владений хижине была просто умопомрачением, всплеском, когда они оба потеряли над собой контроль. Мэгги почувствовала облегчение от того, что тогда у нее хватило благоразумия не поддаться окончательному срыву. Будь оно трижды проклято, это благоразумие! Все не так просто! Жизнь есть жизнь: она не стоит ничего и стоит бесконечно много. От нее можно отказаться — это нехитро. Хотя она и пуста, твоя жизнь, но ее не выбросишь, как стеклянную гильзу. Вот бы Джоунс сейчас посмеялся над ней!

Мэгги очнулась от своих раздумий, заметив, что Пит все еще стоит внизу под верандой и что-то говорит ей.

— Тебе надо принять лекарство и полежать, — дружеская забота Пита тронула ее, и чтобы его не волновать, она улыбнулась.

— Все пройдет, Пит. Главное, не поддаваться и не раскисать, иначе будет еще хуже.

Пит удивленно слушал женщину, догадываясь, что она имеет в виду нечто совсем другое, но чего? Кто их разберет, этих женщин? Хоть Мэгги и не похожа на всех остальных, а все одно племя.

— Ладно, Мэг. Иди полежи, тебе станет полегче. — Пит махнул ей рукой и пошел по своим делам.

Мэгги пришла на высокий утес и, стоя на нем, глядела в небо, накаленное жарким солнцем.

Она вспомнила хижину, сильные мужские руки, сжимающие ее талию, тихий шепот Дика. Это ощущение было удивительно целостным. От него нельзя было уйти, оно пронизывало душу, и ничто не сопротивлялось ему.

Все стало невесомым и словно парило в пространстве. Будущее встретилось с прошлым, и не было больше ни желаний, ни боли. Прошедшее и будущее казались одинаково важными и значительными. Горизонты сравнялись, и на какое-то удивительное мгновение чаши бытия уравновесились. Все было хорошо. И то, что произошло, и то, что еще произойдет. И какая-то прозрачная, не изведанная ею доселе усталость — словно она не спала много ночей подряд и теперь будет спать очень долго или никогда уже не уснет…

Кузнечики заливались на лугу, под самым утесом, а когда они вдруг смолкали, всюду вокруг него наступало безмолвие. Мэгги могла охватить взглядом местность, простиравшуюся у ее ног на двадцать лье в окружности. Ястреб, сорвавшись со скалы над ее головой, бесшумно описывал громадные круги, время от времени появляясь в поле зрения. Мэгги машинально следила взором за пернатым хищником. Его спокойные могучие движения поражали ее; она завидовала этой силе, она завидовала этому одиночеству.

Какая судьба ожидала ее с Диком Джоунсом…?

25

Вернувшись домой Мэгги почувствовала себя одинокой. Людвигу пришлось все-таки лечь в больницу в Данглоу. Постоянные недомогания совсем измучили его. Он похудел, потерял аппетит, и врачи предложили ему пройти комплексное обследование. Энн часто ездила к нему и иногда оставалась в Данглоу на ночь. Она даже сняла себе постоянный номер в гостинице неподалеку от больницы, чтобы с раннего утра быть рядом с Людвигом. Ее отвозил в город на машине Джоунс, а теперь они даже взяли шофера, ездить приходилось часто, практически каждый день, да и в Данглоу Энн всегда была нужна машина. На костылях она далеко по городу не уйдет. А состояние Людвига очень тревожило Энн. Теперь на Джоунсе лежали все заботы об их огромном хозяйстве.

Мэгги тоже часто наведывалась к Людвигу и старалась ободрить подругу. Конечно, какая теперь Дрохеда? Она не могла оставить Мюллеров одних в такой ситуации. Хотя врачи ничего серьезного не находили, очевидно, возраст давал себя знать, да еще постоянные перегрузки по хозяйству, так что Людвигу надо было как следует подлечиться.

Фиона больше не настаивала на приезде Мэгги. В Дрохеде все шло своим чередом. Денег хватало, и они продолжали исправно поступать. Смерть Ральфа де Брикассара никак не повлияла на их материальное положение, хотя никто из Клири не знал и ни разу не поинтересовался, кому он завещал управление наследством Мэри Карсон. Пока все идет нормально и дай Бог, чтобы так было всегда.

Вернувшись в дом, Мэгги прошла в гостиную и, забравшись с ногами на диван, укрылась еще и пледом. Пора было ужинать, но садиться за стол одной не хотелось, и Мэгги решила, что немного погодя приготовит себе сэндвич. Она взяла книгу, но читать тоже не могла. Ее мысли переключились на Джастину. Все-таки ее своенравная дочка не захотела размеренной жизни. Мэгги и раньше не сомневалась в том, что это рано или поздно случится. Она теперь почти мистически верила в судьбу, но все-таки надеялась, что Джастина со своим волевым характером сумеет преодолеть ее роковое течение. Хотя характер тут, очевидно, ни при чем. Именно с таким характером в омут и бросаются. А то, что Джастина бросилась в омут, Мэгги чувствовала материнским сердцем. Только бы она выплыла оттуда не опустошенная душевно и не погубила Дженнифер. «Надо девочку со временем забрать в Дрохеду».

Мэгги не сразу услышала, что кто-то стучит в дверь, так далека она была в своих мыслях от Химмельхоха. Но стук продолжался, и Мэгги очнулась от своих раздумий.

— Неужели что-то случилось с Людвигом, — пронеслось у нее в голове, и она, поспешно вскочив с дивана, подбежала к двери. Рывком распахнув дверь, Мэгги не сразу увидела в темноте, кто пришел, но потом она различила мужскую фигуру, а когда мужчина приблизился, Мэгги увидела перед собой вопросительный взгляд Дика Джоунса.

— Слава Богу! — воскликнул он облегченно. — С тобой все в порядке.

— А что-то должно было случиться? — с недоумением поинтересовалась Мэгги. — Я дала какой-то повод к беспокойству?

Дик Джоунс стоял в дверях, засунув руки в карманы и с высоты своего роста ласково смотрел на нее. Мэгги немного отстранилась и пригласила его:

— Может быть, зайдешь?

— Не хочу беспокоить тебя, Мэгги. Просто я знал, что ты дома, но в течение всего вечера ни в одном окне так и не появился свет. Вот я и подумал, что ты заболела или еще что-нибудь… Мало ли. Решил проверить, все ли у тебя в порядке.

Мэгги стало очень приятно от его слов. Значит, она была к нему несправедлива. Он тоже думает о ней и следит, как она живет и чем занимается. На душе сразу потеплело, и жизнь уже снова не казалось такой пустой и безрадостной. Она протянула руку, ухватила его за рукав куртки и потянула в дом.

— Входи. Я совершенно одна и даже не ужинала сегодня.

— Я знаю. Мистер Мюллер сегодня звонил мне. У него как будто все в порядке, но его еще какое-то время продержат там. Я даже рад этому, ему не стоит так много работать. Дома он постельный режим не выдерживает, так что лучше ему побыть в больнице.

Дик Джоунс переступил порог и стоял теперь в холле, не решаясь пройти дальше. Мэгги, не отпуская Джоунса, легонько подергала его за рукав:

— Пойдем, чего же ты остановился. Поужинай со мной, мне одной кусок в горло не лезет.

Мэгги махнула рукой в сторону кухни.

— Это доставит тебе много хлопот? — Казалось, что Джоунс колеблется. Его огромная фигура показалась Мэгги слишком большой под этими низкими потолками. Она покачала головой:

— Не говори глупостей. Во-первых, у меня уже все готово и здесь хватит на целую армию, а, во-вторых… — Мэгги неожиданно смешалась.

— Что, во-вторых, Мэгги? — спросил он.

— Во-вторых, мне доставит удовольствие кормить тебя.

Он подошел к ней и хотел взять за плечи, но она вывернулась и приказала:

— Оставляй шляпу на вешалке. Проходи. Я сейчас накрою на стол.

Это заняло не больше десяти минут, и скоро они уже сидели за столом, с аппетитом поедая жареного цыпленка, запеченный картофель и салат. За едой напряжение, которое испытывали оба, ушло, и им стало легко и свободно, как будто они обедали вместе каждый день.

— Ты все-таки была чем-то озабочена, когда открыла мне дверь, — сказал Дик. — Может быть, я могу быть тебе полезен? Я готов помочь тебе, Мэг.

Мэгги ответила не сразу, она думала, стоит ли рассказывать Джоунсу о Джастине и ее жизни. Ведь они так еще мало знают друг друга. Но потом решила, что расскажет. Не все, конечно, но пусть знает, пусть он знает, что она доверяет ему.

— Меня беспокоит дочь. У нее не все в порядке с мужем. Он остался в Европе, а она с ребенком перебралась в Америку. Живет там в Лос-Анджелесе. Снимается в кино, ей это безумно нравится, но что дальше… я слышала, что там совершенно ненормальная жизнь… Ты ведь был в Америке, расскажи мне, как там живут?

— По-разному, как и везде, — задумчиво ответил Дик, — В городах сплошное сумасшествие. Мне кажется, это самая точная характеристика той жизни. Города суматошные, шумные, грязные. И в то же время что-то в той жизни есть особенное, притягательное, хотя все как будто сами по себе и ни минуты не сидят дома, всегда чем-то заняты, в основном бизнесом. Кто-то богатеет, кто-то, разбогатев, все разом теряет. Известность и славу там получить не так уж и сложно, но она быстро проходит, если постоянно что-то не делать, чтобы ее удержать. Многие не выдерживают этой гонки. Американские города — не для простых смертных, если ты, конечно, не захочешь прозябать.

Джоунс накрыл своими крепкими руками руки Мэгги и ласково улыбнулся:

— Я совсем напугал тебя. Но все не так уж страшно. Все будет зависеть от самой Джастины и от того, есть ли у нее голова на плечах. Ты говорила, что она не из тех, кто легко поддается обстоятельствам. В любом случае, если у нее ничего не получится там, она всегда может вернуться к мужу. Думаю, он примет ее, если любит. — Глаза Джастины печально блеснули, и он отпил большой глоток обжигающего кофе.

— Боюсь, что не может. Они разведены. Хотя я была уверена, что он ее очень любит. Он даже однажды приезжал в Дрохеду и убедил меня оставить заниматься тем, чем она хочет заниматься. Тогда это был театр, и она жила в Лондоне. У нее одно время было желание вернуться в Дрохеду и жить там. Может быть, так и следовало сделать… На моей совести лежит то, что я ее тогда отговорила. Вернее, написала ей и отпустила с миром. А теперь думаю… по миру… и сделала напрасно.

Дик погладил Мэгги по голове и заговорил тихо, спокойно:

— Не терзай себя. Как я представляю себе твою дочь из твоих рассказов, она долго бы не осталась в Дрохеде, это не для нее. Не все дети остаются с родителями, и их нельзя привязывать к себе насильно. Чужой опыт, даже родительский, ничему не учит. Каждый в этой жизни сам набивает себе шишки. У нее все будет в порядке. Я рядом, Мэг, и готов помогать тебе. Только скажи, что ты во мне нуждаешься, — неожиданно завершил Джоунс, потом наклонился к Мэгги и поцеловал ее, медленно и с упоением, как делал это в предыдущий раз. Женщина снова почувствовала частое биение сердца, всем телом приникая к нему. А он одной рукой гладил ее волосы, а другой обхватил ее вокруг спины, прижимая к себе.

— Боже! Как ты прекрасна, Мэгги. Глядя на тебя, у меня перехватывает дыхание. Ты можешь себе это представить. — Дик снова поцеловал Мэгги, еще раз и еще. Потом отодвинул тарелки и притянул женщину к себе. Они слились в одном поцелуе у тишине комнаты. И только потом Мэгги отодвинулась от Джоунса со смущенной улыбкой.

— Энн была бы в шоке, Дик.

— Ты так считаешь? — По виду можно было догадаться, что Джоунс думает иначе. — Сомневаюсь в этом. — Оба они думали об одном и том же: о Людвиге и Энн, об их жизни, о той безграничной любви, которую Людвиг всю жизнь испытывал к своей искалеченной жене. Неожиданно Мэгги ощутила желание снова оказаться в отдаленной хижине, там был их с Диком дом, там они были у себя. Дик улыбнулся, так как его мысли были там же.

— Если бы не было так темно, мы могли отправиться туда. Мне понравилось находиться там с тобой, Мэг.

— В хижине? — Мэгги моментально поняла, о чем говорит Джоунс.

— На другой день, — Дик поднялся, и голос его летел поверх головы Мэгги, — я подумал, что это убежище в лесу я как будто специально готовил для нас с тобой, для двоих. Я знал, что ты когда-нибудь появишься, — Мэгги улыбнулась в ответ, а Дик медленно поднял ее, поставил перед собой. Она казалась совсем крохотной по сравнению с огромной фигурой Джоунса. Она грудью прикасалась к нему, и Джоунс с силой прижал ее к себе, страстно целуя губы женщины. Потом он отстранился и почти прошептал:

— Я знаю, это безумие, но я люблю тебя, Мэг. Я понял это с первой минуты, как увидел тебя. Мне все хотелось прикоснуться к тебе, обнять, погладить эту удивительную копну волос — я видел, я знал, да, знал тебя раньше. И в этом никто не разуверит меня. Я знал тебя где-то; ты была тогда ангелом божьим! И следы грусти на твоем лице, и этот взор, искавший кого-то, — все сказывает, что ты жила где-то в той стране, где я видел тебя, где ты знала меня… Но где, где? Я позабыл все, все, как будто б ничего и не было. Везде, все — ты и я. Я не дышу, не живу — я только люблю. Все мои предыдущие любовные романы, если только можно применить свою любовь к тому, что было между мной и той или другой женщиной, мои предыдущие связи ни разу не дали мне того, что я испытываю сейчас. В этом-то все и дело! Сексуальные удовольствия доступны всякому. Бог мой, это же самая дешевая штука во всей Вселенной после человеческой жизни. Но любовь — редкость, любовь — особый дар судьбы. Господи, когда я все понял, мне хотелось устроить фейерверк. Я давно уже перестал надеяться, что со мной это произойдет — что женщина, которую я обожаю, полюбит меня ради меня самого. Ты понимаешь, что для меня это означает. Мне уже за сорок, я многому учился и переучивался, падал под ударами и поднимался вновь. Я умудрен опытом и знаниями, пропущенными сквозь фильтр многих лет, я стал более закаленным, более скептичным, более невозмутимым… Я не хотел любви и не верил в нее, я не думал, что она снова придет… Но она пришла, и весь мой опыт оказался бесполезным. Я люблю тебя, Мэгги. Я это твердо знаю. Ты мой горизонт, и все мои мысли сходятся к тебе. Пусть будет что угодно — все всегда будет замыкаться на тебе. Мне нужна не любая женщина, а только одна, определенная. Мне нужна ты, Мэг!

Дик нежно смотрел в глаза Мэгги с высоты своего роста, но она казалась очень сдержанной.

— Ты веришь мне, Мэг?

Серые глаза женщины встретились с его зелеными, Мэгги казалась озадаченной.

— Я не знаю, Дик, во что я сейчас верю, а во что нет. Я долго думала над нашим разговором, когда я сказала тебе, что не так просто решиться лечь с мужчиной в кровать, не чувствуя любви. Ты по этой причине сказал мне сейчас эти слова?

— Нет. — Голос Джоунса все больше был похож на шепот, он произносил слова прямо в ухо Мэгги, нежно целуя ее при этом. — Нет, совсем по другой причине. Просто я чувствую все это. Я много думал о тебе после нашей встречи. То, чего ты хочешь, абсолютно совпадает с тем, что я ощущаю. — Его голос стал еще убедительней, Дик взял Мэгги за руку. — Ты просто облекла тогда в слова мои чувства. Я не привык и совсем не умею говорить такие слова. Ведь значительно проще и легче сказать: «Я хочу тебя», чем «Я люблю тебя». Но я никогда не встречал раньше женщины, которую я бы хотел так же страстно, как тебя.

— Но почему? — Мэгги говорила хриплым шепотом. В мыслях у нее промчалась вся боль, которую причинил ей Ральф. Это было неизгладимо в памяти. — Но почему ты так хочешь меня?

— Потому что ты необыкновенно красива… — Дик подался вперед, протянул нежную ласковую руку и погладил грудь женщины. — Мне нравится, как ты смеешься, как разговариваешь… как ты скачешь на своем Койоте… как ты неутомимо работаешь наравне с мужчинами, хотя совсем не обязана это делать… просто потому что я люблю тебя… — Дик усмехнулся и обнял Мэгги. — Мне нравится каждая черточка в тебе, даже в строении фигуры. — Мэгги рассмеялась в ответ, шутя оттолкнула его руки. — Разве это достаточная причина?

— Достаточная причина для чего, мистер Джоунс? — Неожиданно Мэгги захотелось по-женски подразнить Дика, она повернулась к нему спиной, начала убирать со стола. Но не успела женщина убрать тарелки в мойку, Дик отнял их, поставил на место, сгреб Мэгги в охапку и понес из комнаты, двигаясь по коридору в сторону ее комнаты.

— Ну зачем ты так, Мэгги? — Голос его был нежен, а глаза смотрели прямо в глаза. Мэгги хотела сказать Дику, чтобы он остановился, опустил ее, но поняла, что не может этого сделать. Она только слабым жестом руки показала в сторону своей комнаты. Но затем неожиданно она решилась и сделала попытку освободиться из объятий Дика.

— Прекрати, Дик… поставь меня на пол! — Смех мужчины присоединился к ее серебристому смеху, но он и не подумал сделать то, что Мэгги просила. Вместо этого он остановился на пороге полуоткрытой двери в конце коридора.

— Это твоя комната?

— Да, — Мэгги обнимала Дика за шею, держалась за него, как маленькая девочка. — Но я не приглашала тебя, не так ли?

— Неужели? — Одна бровь мужчины с удивлением поднялась, он оглядывался вокруг, осматриваясь. А дальше, не произнося ни слова, Дик положил Мэгги на кровать, взял ее за руки, крепко поцеловал в губы.

Граница между ними рухнула, страсть прорвалась наружу, вызывая в Мэгги разные чувства, начиная с удивления. Она была удивлена той силе, с какой обнимал ее Дик, жадности его и неустанности рук и нетерпению всего тела. Несколько мгновений спустя, Дик оказался рядом с Мэгги, одежда быстро таяла на ее фигуре, Мэгги ощутила тепло его кожи и нежность рук, трепетных и волнующих, ноги, обвивающие ее собственные, горячие беспрерывные поцелуи. Дик изо всей силы прижимал к себе женщину до тех пор, пока у нее совсем не перехватило дыхание. Она что-то невнятно бормотала, счастливая от того, что принадлежала этому мужчине. Затем Джоунс резко отпрянул от Мэгги, пристально глядя ей в глаза, задавая вопрос без слов. Дик Джоунс никогда силой не овладевал женщиной. Не хотел он этого и с Мэгги. Ни в этот раз, ни потом. Ему хотелось, чтобы женщина сама хотела его, поэтому он так заглядывал ей в глаза в поисках ответного взгляда. Мэгги медленно кивнула, и через минуту она всецело принадлежала Дику, охваченная его могучей плотью, проникавшей все глубже и глубже под сладострастные звуки, которые она не могла удержать, перешедшие в конце концов в сплошной стон, требовавший нового и нового повторения полета в экстазе.

Казалось, прошли часы, прежде чем Дик оторвался от Мэгги, и они так и остались лежать рядом. Их тела соприкасались в полной истоме, блаженстве, и Мэгги с радостью ощутила прикосновение нежных губ Дика к своей шее. Это было давно не испытываемое его ощущения счастья, которое она чувствовала в своей жизни только несколько раз, когда была с Ральфом.

— Я люблю тебя, желанная, люблю. — Слова звучали так искренне, но неожиданно Мэгги спросила:

— Правда? — Неужели это был не сон? И кто-то снова любит ее? Любит ее и признается в этом, любит и не хочет обидеть, любит и не собирается уйти прочь от нее? Маленькая слезинка выбежала из уголка глаза и упала на подушку. Дик заметил это и только покачал головой, обнимая ее и поглаживая по голове, нашептывал ничего не значащие слова, какие обычно говорят маленьким детям.

— Все хорошо, малышка. Все хорошо. Я с тобой.

— Прости меня, — Мэгги бормотала сквозь всхлипывания, которые она как будто копила всю жизнь, а сейчас дала им волю. И подобно стае диких птиц все собравшееся в душе горе вылетело наружу. Так и лежали они, сплетенные в объятиях, больше часа. Когда слезы на глазах женщины высохли, она почувствовала знакомое волнение внутри себя и все повторилось сначала.

— Тебе хорошо? — прошептал в темноте голос Джоунса, — ответь мне.

— Замечательно. — Мэгги не уточняла подробностей, и Дик нашел ее глаза, чтобы заглянуть в них и убедиться.

— Точно?

— Разве ты не веришь мне?

— Послушай, Дик, я уже сказала, что люблю тебя?

— Нет, Мэг.

— Почему же ты меня не спросил?

— Честно говоря, боялся.

— Спроси сейчас.

— Ты любишь меня, Мэгги?

— А ты как думаешь?

— Наверное. Может быть.

Дик поцеловал ее в шею.

— Дик?

— Да?

— Я тебя не то, что люблю… — Господи, что это? — Я тебя очень люблю.

Все ее тело выражало такую благодарность, какую нельзя было облечь в слова. И только жесты, движения могли объяснить Дику, какую радость он ей доставил. И радость эта была взаимной. Встретились два человека, соскучившиеся по любви, обретшие счастье друг в друге. Мэгги уснула, лежа рядом с Диком, и с лица не сходила счастливая детская улыбка.

На следующее утро Мэгги разбудил будильник, она нехотя отходила ото сна, с улыбкой вспоминая минувший вечер, в надежде увидеть рядом Дика. Но вместо него лежал листок бумаги, прижатый часами.

Джоунс оставил записку для Мэгги, когда уходил от нее тихо-тихо в два часа утра.

Он завел будильник и написал на листке всего несколько слов: «Я люблю тебя, желанная». Прочитав ее, Мэгги снова откинулась на подушке, закрыла глаза и улыбнулась. Больше в ее глазах не было слез.

26

Волнующее ощущение домашнего очага не оставляло Джастину и на следующее утро, когда они вдвоем пили кофе, расположившись в низеньких креслах за столиком друг напротив друга.

— Ты когда сегодня освободишься, Стэн? — спросила она, наблюдая, как он одевается, расхаживая по комнате, заглядывает во все углы, разыскивая сброшенную накануне одежду.

— Не знаю, я позвоню тебе.

Неожиданно Джастина вспылила.

— А я что, должна сидеть в номере и ждать твоего звонка?

Стэн спокойно взглянул на нее через плечо, он как раз натягивал куртку и, как будто не замечая ее раздражения, сказал:

— Ну зачем же, Джас? Ты погуляй пока, сходи на пляж или еще куда-нибудь. В общем, подыщи себе занятие, а я тебя найду. Пока. — Он приподнял Джастину из кресла, нежно, как один только он умел, скользнул губами по ее шее, снова вызывая в ней сладкую истому, коснулся языком ее губ, раздвинул их и припал к ней, как истосковавшийся по воде путник. — Ну ладно, Джас, пока, не будем расслабляться. Я люблю тебя. — И убежал, махнув ей на прощание рукой.

— Сумасшедший, — выдохнула ему вслед Джастина. — Боже мой, какой же ты сумасшедший. Мальчишка! — Она, как кошка, потянулась всем телом и, поднявшись, подошла к окну. «Золотые ворота» были ярко освещены лучами утреннего солнца, и казалось, что от них исходит сияние. Джастина еще немного полюбовалась великолепием подернутого дымкой утреннего города, а потом стала придумывать, чем же ей сегодня заняться. Резкий звонок заставил ее отвлечься от этих мыслей. Это звонил Уго и, услышав спокойный голос Джастины, взволнованно закричал:

— Слава Богу, Джас! Ты в порядке? Этот негодяй не обижает тебя? У меня тут кое-какие неувязки, съемки откладываются. Я тебе позвоню, скажу, когда мы приедем, а еще лучше, если ты сама вернешься. Может быть, мы и не будем снимать в Сан-Франциско, таких городов полно по всей Америке…

Он еще что-то кричал, но Джастина не прислушивалась. «Странно, что он заговорил так. Ведь все вроде бы было решено: и Сан-Франциско, и Стэн. Неужели он хочет сменить оператора и всю его группу. Значит, съемки откладываются на неопределенное время? А может быть, Уго обиделся на них со Стэном и решил расстаться с ними обоими? Интересно… — Джастина почувствовала, как голова у нее посветлела, мысли обострились, как всегда бывало, когда что-то случалось или происходила ситуация, требующая выбора: или-или. — Так вот, а если или-или? Что она выберет? Вернется в Лос-Анджелес и продолжит работать с Уго Джанини или останется со Стэном, и тогда в кино ей доступа не будет?»

В ушах Джастины зазвенело, где-то далеко о чем-то кричал Уго, но ничего она не слышала. Может быть, Уго и не думал ни о чем подобном, но ведь он может подумать и застать ее врасплох. Было очевидно, что его неприятно задели их отношения со Стэном Уитни. Ну ладно бы еще небольшой флирт в первый день после съемок. Но раз Джастина сломя голову ринулась за ним в Сан-Франциско, значит, дело серьезнее. Хотя он же предупреждал ее, что у Стэна таких увлечений на каждом шагу, так что и волноваться особенно не стоит. Рано или поздно она вернется. Ну а если все-таки он заставит ее выбирать. Уго только с виду такой взбалмошный и добродушный, но характер у него железный. Джастина уже поняла это, как и то, что, пригласив ее в Голливуд, он как бы заимел на нее право. Уго Джанини никогда об этом не говорил, но и он, и Джастина знали об этом.

— Не хочу выбирать! — зло процедила она, не отнимая трубки от губ. Уго или не услышал ее, или только сделал вид, что не услышал, но через некоторое время он спокойно попрощался и сказал, что еще позвонит ей.

Очарование великолепного утра исчезло, и Джастина принялась бесцельно бродить по комнате. Потом, кое-как похватав вещи, она оделась и спустилась вниз. За стойкой администратора сидела холеная женщина с высокой прической. Ее волосы отливали сиреневым цветом, и, когда она наклоняла голову и поднимала ее, солнечные блики играли на ее диковинной прическе. Джастина задержалась на ней взглядом, и женщина, в очередной раз подняв голову, приветливо кивнула ей, радуясь, что может вот так запросто поприветствовать голливудскую знаменитость. Джастина ответила на приветствие, поймала на себе любопытные взгляды толпившихся в холле людей и прошла к выходу. Перед отелем стояли шикарные машины, какие-то поджидали своих пассажиров, какие-то только что остановились, высаживая своих. Вовсю кипела жизнь, величественный, похожий на русского царя, швейцар возвышался у распахнутой двери. Увидев Джастину, он тоже поприветствовал ее, приложив два пальца к фуражке.

— Доброе утро, мадам! Вы сегодня рано.

«Рано! Еще бы. После такого известия и вообще спать не захочется!» Джастина, улыбнувшись огромному швейцару, вышла на улицу и некоторое время шла ни о чем не думая, подставив лицо теплым лучам утреннего солнца.

Она прошла по площади и свернула в небольшой скверик, где на зеленой лужайке стояли чистенькие белые скамеечки. Несмотря на гнетущее впечатление от звонка Уго, она чувствовала себя прекрасно и, откинувшись на спинку скамейки понаблюдала, как поднимается солнце над Восточным Заливом. Тумана совсем не было, и день намечался прекрасным. «Удачный день для съемок», — неожиданно подумала она и опять вспомнила свой разговор с Уго. Интересно все-таки, действительно там какие-то посторонние осложнения или он и в самом деле решил наказать их со Стэном?

Только теперь Джастина поняла, почему у нее так легко на душе, будто бы этого разговора и не было. Просто она ничего не станет менять, как идет, пусть все так и идет. Откажет ей Уго в работе, значит, так тому и быть. Но она живет так, как ей нравится жить в данный момент, и ломать себя в угоду этому обидчивому итальянцу она не будет. Значит, Стэн мне дороже, чем кино, мечта и все такое. Лион не дороже, а Стэн дороже? Подумала Джастина, осознавая, что сделала выбор, но долго задерживаться на этой мысли не стала. Она поднялась и пошла дальше по улице, на ходу придумывая, чем бы ей сегодня заняться до приезда Стэна. Тохиа обтекала ее со всех сторон, но нет-нет, да и мелькали любопытные взгляды, которыми прохожие оглядывали ее с ног до головы.

В какой-то момент на глаза Джастине попалась вывеска магазина мехов И. Магнина и в голову пришла неожиданная мысль: «А что, если купить маме шикарное меховое манто, она ведь никогда такого не носила. Чудесно! И как я раньше не подумала послать ей какой-нибудь подарок? Вот сейчас я это и сделаю. Только куда же отправлять? В Дрохеду? В Химмельхох? Она сейчас в Химмельхохе, но долго ли там пробудет? Отправлю в Химмельхох, а там, если она уже уехала, Энн найдет, как переправить».

Обрадованная такой удачной мыслью, Джастина, уже не думая о том, зачем ее маме в Дрохеде и особенно в Химмельхохе с его изнуряюще влажным климатом шикарное меховое манто, вошла в магазин и с помощью тут же набежавших сотрудников долго перебирала роскошные изделия из соболя, норки, леопарда, лисы… Находиться тут было удивительно приятно, Джастина раньше никогда особенно не занималась своими туалетами, покупала, не раздумывая, все, что ей нравилось. А потом и вообще эту обязанность взял на себя Лион. Наконец Джастина выбрала для матери великолепное манто из серебристо-серой норки, которое должно очень хорошо оттенять ее глаза. Потом, немного поразмышляв, купила такое же и себе. Оставив в магазине адреса Химмельхоха и своего дома в Лос-Анджелесе, куда отправить покупки, Джастина решила вернуться домой. Она и так провела в магазине много времени и забеспокоилась, что Стэн может позвонить и не застанет ее. А потом они вместе поедут обедать. Настроение было превосходным. Джастина шла по улице, отвечая улыбками на взгляды прохожих, и вернулась в отель совсем с другими ощущениями, чем когда покидала его.

Джастина заказала в номер апельсиновый сок с сэндвичами и стала ждать Стэна или хотя бы звонка от него. Но Стэн не появлялся, молчал и телефон. Время уже клонилось к вечеру, потом за окном начали сгущаться сумерки, а потом и совсем стемнело. Джастина уже не прислушивалась к шагам за дверью и не ждала звонка. Она уже знала, что Стэн не придет. И он не пришел. Джастина решила подождать еще день на тот случай, если со Стэном что-то случилось и кто-нибудь (правда, она даже и предположить не могла, кто это мог быть) сообщит ей об этом. Хотя Джастина чувствовала, что со Стэном ничего не случилось, просто его нет и все. Позвонить ему тоже было некуда. Она не знала, где он живет, не знала его номера телефона. Как оказалось, она вообще ничего о нем не знала. Так вот, если он не появится через день, она уедет к себе домой, в Лос-Анджелес. А если даже и появится, то она все равно уедет. Но сначала она должна узнать, не случилось ли чего с ним.

Вечером, когда Джастина в ярости поедала очередную партию сэндвичей, ей внезапно пришла в голову мысль, что вовсе не обязательно сидеть весь вечер в номере, исходя злостью.

Она подумала, что может позвонить своей подруге Сюзанне Вайнтруб. Сюзанна была редактором очень известного журнала мод и несколько раз приезжала в Лондон на выставки. На одном из приемов Лион познакомил их, потом они встречались еще в Риме и в Париже, куда Сюзанна ездила особенно часто и охотно. Джастина и Сюзанна познакомились и сразу подружились. Их дружба не была похожа на яркую шумную дружбу Джастины с Джульеттой. Сюзанна была более утонченной, и Джастина получала от нее какое-то особое душевное удовлетворение, всегда чувствуя, что ей необходимо подняться до ее уровня. Это было полезно для нее с любой точки зрения. Но никакие ее усилия не приводили к этому. Сюзанна всегда спокойная, беспристрастная, элегантная, остроумная. Очевидно, сильная и не очень мягкая в душе. Очень шикарная, настоящая американка. Она всегда привлекала Джастину. Лет ей было около 35 или что-то около того. Возраст Сюзанны всегда был окутан аурой тайны… она мало говорила о себе. Джастина только знала, что она тоже была в разводе, жила в Милане, Париже и Токио. Ее первый муж находился под следствием итальянского суда, но после развода с Сюзанной он успел жениться на семнадцатилетней девушке.

Сюзанна сразу же подняла трубку.

— Да?

— Сюзанна? Это Джастина.

— С приездом, дорогая. Я рада слышать тебя. Что привело мою маленькую птичку в наш божественный город? — Сюзанна была в своем репертуаре.

— Можно сказать, случайно. Я не надеялась, что застану тебя дома.

— Могла и не застать. Я только что вернулась из Парижа.

— Как там дела? Я соскучилась по Европе.

— Изумительно. И дождливо. Но выставка была не особенно хороша. В Риме она прошла лучше.

— Ты была и в Риме?

— Да, я встречалась со своим бывшим мужем. У него новая жена. Великолепная женщина, очень похожая на Клеопатру.

— Как он живет?

— Жив, что само по себе удивительно. Я поражаюсь, вспоминая, насколько он стар… вероятно, ему стоит целого состояния менять данные паспорта… Паспорт должен разбухнуть от многочисленных записей… — Они обе засмеялись, иногда Сюзанна бывала ужасно язвительной.

— А как ты, дорогая? Впрочем, почему мы должны говорить об этом по телефону? Ты свободна сейчас? Вот и прекрасно, приезжай. У меня собирается небольшая компания, и мы чудесно проведем время.

Конечно, Джастина была свободна. А этот сумасшедший наркоман пусть таскается, где ему будет угодно.

Когда Сюзанна открыла дверь, она выглядела изумительно. Смесь Генри Бендель, Парижа и Сюзанны. Доведенное все это до совершенства, вызывало у остальных женщин зависть, а мужчины испытывали при этом некоторую неловкость — им не хотелось разрушить прическу Сюзанны своими прикосновениями. Это была женщина, проводившая много времени с гомосексуалистами, другими женщинами и старыми друзьями. Все любовники были временными, некоторые из них до неприличия молодые, хотя безумно привлекательные, большинство становилось тут же друзьями. Сюзанну, вероятно, было очень трудно любить. Джастина даже немного жалела подругу, хотя делать этого не стоило. Жалость не относилась к тем явлениям, которые были приняты в компании Сюзанны Вайнтруб. Куда более распространено в этих кругах было уважение, даже преклонение. Нечто похожее на то чувство, которое вызывала, как Джастине всегда казалось, ее бабушка. Женщины, подобные Фионе Клири и Сюзанне созданы, чтобы повелевать, причем делают это незаметно.

Сюзанна обладала удивительным чувством вкуса. Все, к чему она прикасалась, было верхом совершенства ее маникюр, ее жилище, приготовленный ею обед, ее работа, ее дружба.

Гости еще не собрались, у подруг было еще около часа на беседу, до прихода первого гостя. И они успели сказать все самое основное из того, что хотели сообщить друг другу. Сюзанна сказала кратко и без большой страсти, что у нее был новый любовник. Молодой немец по имени Вальтер. Он был поэтом, по возрасту значительно более молодым, чем Сюзанна, «очень милый мальчик», по словам Сюзанны.

Уго тоже ожидали на ужин. Сюзанна продолжала жить одна, ей так больше нравилось. Принцы мечты Сюзанны уже давно умерли, если вообще когда-то существовали.

Джастина не собиралась говорить ей о Стэне, но Сюзанна вытянула это из нее, пока готовила для себя второй бокал джина.

— Если судьбе угодно, то все решится, Джас. И решится в твою пользу. Но если этого не случится, не думай о нем, как о большой потере. Я уверена, что Стэн хороший парень, но мне кажется, он не подходит тебе. Откровенно говоря, ты заслуживаешь большего. Я всегда сожалела, что у вас не сложилось с Лионом, он именно тот мужчина, который тебе нужен. Но что бы с тобой ни случилось, я хочу, чтобы ты знала, что я все время с тобой, готова помочь тебе или хотя бы выслушать. Ничего другого по этому поводу я не могу сказать тебе.

Слова Сюзанны тронули Джастину, но и расстроили тем, что она могла подумать, что Стэн не подходил ей. Он подходил, он был… и Джастине, несмотря ни на что, хотелось, чтобы он подходил ей, неважно, чего бы ей это стоило.

А Сюзанна прошла в свою библиотеку, несколько минут искала что-то, пока Джастина собиралась с мыслями, и вышла с книгой в руках. В кожаной обложке, старинная книга очень подходила и ей, и Фионе, и всем женщинам, похожим на них.

— Вот, посмотри, может быть, тебе это покажется грубым, но во всяком случае, очень точно, — и Сюзанна протянула Джастине книгу, открытую на нужном месте, где кто-то подчеркнул сильной рукой красными чернилами:

Кто счастье извлекает из страданий, Тот разрушает жизнь свою напрасно. Кто радость каждую использует умело, Тот вечно жизнь проводит в счастьи

Вместо подписи стояла заглавная буква «Л» и дата.

— Это написал человек, который стал первым мужчиной в моей жизни, Джастина. Он был на 30 лет старше меня, а мне исполнилось в то время всего 17 лет. Он был самым великим скрипачом в Европе, я любила его безмерно. Мне казалось, что я умру, когда он сказал мне, что я «уже большая девочка» и ему кажется, что он мне больше не нужен. Я хотела умереть, но не умерла. И никто не умирает от этого, а я поняла, что в этих словах много смысла, они близки к истине. С ними в сердце я и живу.

Джастина была тронута и все еще держала книгу открытой на коленях, когда прозвенел звонок в дверь. Сюзанна встала, чтобы открыть дверь, и в дом вошел красивый высокий молодой человек, года на три моложе Джастины, с белокурыми волосами и большими зелеными глазами. В нем чувствовалась грация молодого зверя, лишенного напрочь неуклюжести. Огромное чувственное наслаждение доставляло просто смотреть на него, немного смущало, с каким обожанием он смотрит на Сюзанну. Пришедший был Вальтером. Он поцеловал Джастине руку, назвал «мадам», заставив ее почувствовать себя древней старухой. Очевидно, Вальтер делал это преднамеренно, зная, что польстит Сюзанне. С первого взгляда Джастина поняла, что ее подруга играет с этими юнцами, как тот скрипач, которого она любила 20 лет тому назад. Она отправляла этих Мальчиков так же, как отправили ее в то давнее время. И эти ребята шли своей собственной дорогой, когда становились больше ненужными этой женщине. Джастина испытала странное чувство, осознав эту реальность. Она подумала, что, может быть, Сюзанна дает каждому из них бронзовую табличку с высеченными на ней словами, которые она только что дала ей прочитать в качестве свидетельства об окончании ею школы. Мысль показалась Джастине забавной, она усмехнулась, чем привлекла внимание подруги к себе, заставила Вальтера смутиться, как будто он сказал что-то, чего не следовало говорить. Бедный Вальтер.

Остальные гости не заставили себя ждать. Еще один редактор из журнала Сюзанны, чрезвычайно элегантная итальянка, Паола ди Сан Франчино, дочь одного представительного господина. Она прекрасно говорила по-английски, и было очевидно, что прекрасно воспитана. После нее вошла милая девушка, хотя достаточно грубая, со странным смехом, но добрым лицом. Она только что опубликовала свою вторую книгу и совсем не была похожа на писательницу. Ее отличало очень специфическое чувство юмора, что постоянно оживляло компанию. Ее муж был музыкальным критиком в английской газете, и они часто спорили на межгосударственной основе. На этой даме была очень своеобразная одежда, марокканская бижутерия, ее не отличала особая элегантность Паолы или Сюзанны, но определенный наблюдался вкус в ней все-таки. И муж ее не обладал такими воздушными манерами, как Вальтер, что было очень неплохо. Входной колокольчик звенел еще дважды после этого. Первый раз под рукой ужасно помпезного, но миловидного француза, владеющего художественной галереей на Бродвее. И второй раз на звонок нажимал Джонс Ли, их общий знакомый по Риму. Он, оказывается, знал и Паолу с Вальтером. Джон и Сюзанна обнялись, Джон прошел к бару, чтобы выпить что-нибудь, чувствуя себя совсем как дома, даже еще свободней, чем Вальтер, которому, казалось, не разрешено было ни до чего прикасаться без разрешения Сюзанны. Прежде чем что-то сделать или открыть рот, чтобы что-то произнести, Вальтер как будто советовался с Сюзанной. Это безумно нервировало Джастину и напоминало ей свое замужество, во всяком случае, жизнь в Бонне.

Вечер прошел прекрасно. Он был как полет, как акробатический этюд. Гости перескакивали от обсуждения японской литературы к французскому печенью, к новым зарплатам в Париже, к последней редакторской статье Ассель Бэйкер, к влиянию американской литературы на русскую в конце прошлого века, или гомосексуализму, в Италии, или спекуляции как результату уменьшения влияния церкви на современное общество… все говорили о восточных культах, философии йоги. Разговоры были утомительные, которые можно выдержать не более раза в полгода. Приходилось освежать все свои знания. Но это был типичный для Сюзанны вечер, вечер людей искусства, редакторов и литераторов.

Джастина веселилась в душе, слушая эти интеллектуальные разговоры и вспоминая вечер с групповым сексом, куда ее водил Стэн. До чего же потрясающий город — Сан-Франциско! Где бы Джастина еще узнала столько нового за такое короткое время.

Когда Джастина вернулась в отель, Стэна там все еще не было, не появился он и на следующий день, а вечером она улетела к себе домой, в Лос-Анджелес.

27

В восемь я подам машину к подъезду, будь готова к этому времени. Я предупредил мистера Людвига, что мы с тобой завтра с утра поедем в Данглоу. — Дик Джоунс привлек Мэгги к себе и, обхватив за талию, усадил ее к себе на колени. Он уткнулся лицом в грудь женщины, с наслаждением вдыхая аромат любимого тела. Мэгги обняла Дика за шею и прижалась щекой к его голове. Они были в своей лесной хижине, оторванные от всего мира, совершенно одни, счастливые оттого, что им никто больше не нужен.

— Что мы там будем делать, милый? — шепотом, чтобы не нарушать очарования тишины, спросила Мэгги. Она готова была ехать с Диком Джоунсом не только в Данглоу, а хотя бы и на край света. Никогда Мэгги не чувствовала такой полноты жизни, такого счастливого покоя, которые ей доставляло одно только сознание того, что она не одинока, она любима, желанна и нужна этому сильному, доброму и прекрасному мужчине, который за это время стал ей дороже всех на свете. Она чувствовала, что Дик ощущал то же самое. На закате жизни встретились два одиноких человека, которые уже ничего не ждали для себя в будущем, и неожиданно жизнь засверкала для них новыми красками.

— Я хочу, чтобы ты купила себе свадебное платье, — сказал Дик Джоунс, как будто вопрос о свадьбе был уже давно решен между ними.

— Никто никогда не говорил о свадьбе.

— Я о ней говорю. Сейчас.

— Ты хочешь жениться на мне?

— Да.

— Почему?

— Я не хочу упустить счастливейший случай в моей жизни. Моя жизнь потеряет всякий смысл, если я не буду дышать с тобой одним воздухом, если не буду держать в своих руках твое гибкое тело… Прежде ничто никогда не менялось; каждая скатерка, каждый стол или кресло обладали всей полнотой бытия, потому что не двигались с места. И я тоже. Но теперь я знаю, то есть знаю по-настоящему, на собственном опыте, что вещи и люди меняют места. На моем пути стала ты, необыкновенная женщина, и то, что нам суждено, необыкновенно; он взял ее лицо в свои ладони.

— Можешь мне не верить, но ты выйдешь за меня замуж. Обязательно!

— Но, Дик… это так неожиданно…

— Мэгги, ты в кого-нибудь влюблена?

— Нет, но…

— Все, достаточно. Больше не говори ничего. Просто дай мне шанс.

У Мэгги захолонуло сердце. И непонятно, чего было больше: то ли счастья, то ли испуга от такого неожиданно прозвучавшего предложения Дика. Странно, но она все это время, что была с Диком Джоунсом, ни разу не подумала, что может выйти за него замуж. Конечно, все эти разговоры Энн о том, что она должна подумать о себе и не отказаться от счастья, очевидно предполагали именно замужество, но Мэгги казалось, что это случится, если случится, где-то в отдаленном будущем. Слишком уж необычно ощущать себя замужней женщиной, тем более замужем за любимым человеком. Ведь это произошло с ней впервые в жизни. Судьба распорядилась так, что впервые она может выйти замуж за любимого человека на склоне лет.

— Но, Дик, — продолжала Мэгги, уткнувшись в жесткие волосы своего любимого мужчины, — надо ли так спешить?

— А почему нет? Разве у нас есть какие-то причины откладывать? — Дик Джоунс взял в свои ладони лицо Мэгги и требовательно заглянул в ее смущенные глаза. — Так у нас все-таки есть причины, Мэг? Ну-ка сознавайся! Может быть, ты все же присмотрела еще кого-то?

— Да нет, — счастливо засмеялась Мэгги, но тут же ее пронзила внезапная мысль о Люке О'Ниле. Он так давно исчез из ее жизни, что она даже и думать забыла о том, что он все еще остается ее мужем. Мэгги вздрогнула, и Дик Джоунс почувствовал, что что-то изменилось. Он пытливо заглянул в ее глаза и нахмурился:

— Что, Мэгги? Что-то случилось?

— Да. Ведь я не разведена с Люком О'Нилом. Я же не думала никогда, что это будет для меня так важно. Но это так.

Дик Джоунс встал, все еще держа Мэгги на руках, и задумчиво прошелся по комнате, покачивая ее, как ребенка. Она тоскливо посмотрела на него, светлые прозрачные слезинки показались в уголках ее глаз и тоненькой струйкой скатились по щекам.

— Вот видишь, любимый, значит, не суждено нам…, — прошептала она. Дик Джоунс подошел к креслу, усадил ее в него Мэгги и сам уселся на скамеечке возле ее ног. Она боялась взглянуть на него и сидела, опустив глаза на свои сложенные на коленях руки.

— Эй! Ну и чего ты раскисла, — услышала она вдруг веселый голос Дика и удивленно вскинула глаза.

— Чего, спрашиваю я тебя, ты так расстроилась? Сколько времени прошло с тех пор, когда ты его видела в последний раз? — Дик насмешливо посмотрел на нее.

— Тридцать с лишним лет, — прошептала Мэгги.

— Так вот, если за тридцать с лишним лет человек, считающий себя мужем, ни разу не поинтересовался, жива ли его жена, где, как и с кем она живет, можно ли считать, что этот человек вообще существует на белом свете. Я, конечно, не хочу обижать человека, даже такого, как этот господин, но, думаю, что его уже давно съели крокодилы или он сломал себе шею где-нибудь на плантациях вместе со своим дружком, как его? Арно? Так вот вместе с Арно. — Дик начал злиться, как будто видел перед собой ничтожного Люка О'Нила, который вдруг явился и отнимает у него любимую женщину, на которую давно уже потерял все права.

— Ладно, Мэг, любимая. Я тебя знаю, теперь ты будешь из-за этого переживать. И я бы предложил тебе подать на развод… но ведь для этого необходимо хотя бы знать, где он, и получить его согласие. Этого мы сделать не можем, потому что его нет и не будет, я уверен в этом. Поэтому успокойся, Мэг, и никогда больше не вспоминай, что у тебя когда-то был муж. Его никогда не было. А сейчас посмотри на меня, моя любимая, давай я тебе вытру слезы, вот так, улыбнись и скажи: «Любимый мой, я согласна быть твоей женой».

— Но ты ведь не просил меня об этом, — сквозь слезы улыбнулась Мэгги.

— Как? Разве этого не было?

— Да нет же. Ты просто сказал, что я должна купить себе свадебное платье, — уже совсем успокоившись, смеялась женщина.

— О я столько раз проигрывал в мыслях, как я тебе делаю предложение, что мне показалось, что я его уже сделал. В таком случае, я исправляю свое упущение. Мадам, я предлагаю вам руку и сердце. Одним словом, выходи за меня замуж, Мэг. — Дик опустился на одно колено перед креслом, в котором она сидела, и снизу вверх смотрел ей в лицо ласковым и любящим взглядом. — Так ты согласна, Мэг?

— Да. — Ответ Мэгги прозвучал не сразу, но после того, как он прозвучал, Дик Джоунс облегченно вздохнул, взял руку Мэгги и прижал ее к своей щеке.

Часть 2 Тень из прошлого

28

На следующее утро Джоунс забрал Мэгги, и они вдвоем отправились в Данглоу. Мэгги настояла, что она одна пойдет по магазинам, она опасалась, что Дик будет настаивать, чтобы она выбрала себе торжественный свадебный наряд, но сама она хотела что-нибудь попроще.

Джоунс посмеялся над желанием Мэгги, но спорить не стал. Он решил, пока Мэгги будет заниматься покупками, сделать кое-какие дела, которые у него были в городе. Джоунс подвез Мэгги к большому магазину, где она предполагала найти все, что ей было нужно, и оставил ее там.

Когда Мэгги вошла в магазин, ей стало смешно, едва только она представила, как будет выглядеть в секции «Платья для невест». Она подошла к таблице, где были перечислены названия отделов, и среди длинного перечня обнаружила отдел, где продавали одежду для женщин среднего возраста. Мэгги еще раз уточнила у продавщицы, в какой стороне этот отдел находится, и неожиданно спросила:

— А для невест?

Улыбающееся минуту назад лицо продавщицы вытянулось и застыло. Мэгги рассмеялась и сказала, что ей нужен все-таки отдел для среднего возраста.

— Конечно-конечно, это немного вперед и направо.

Одежда для женщин среднего возраста не произвела на Мэгги никакого впечатления. Ткани были блеклыми, цвета пасмурными, да и фасоны больше напоминали мешки.

— Что бы вы хотели?

— Я ищу что-нибудь подходящее, чтобы пойти на свадьбу дочери. Торжество будет проходить днем, совсем немноголюдное, и мне не хочется очень торжественного платья, но оно должно быть элегантным.

Молодая миловидная продавщица критически осмотрела фигуру женщины, кивнула ей, приглашая пройти за собой. Они вместе перебрали много платьев, но все безуспешно. Черное не подходило, белое не годилось, красное не устраивало, и Мэгги совсем устала, пока примеряла все, что ей приносила услужливая девушка.

— А что, если платье с жакетом. У нас есть, и вероятно, на Вас будет хорошо сидеть. Достаточно широкое, серого цвета.

Серое? На свадьбу? Да Мэгги и не нужен был еще один жакет.

Но вынесли чудесное мягкое серое, как туман, платье с длинным рукавом, почти прямое, с пуговицами спереди до самого низа, с воротником, без пояса, с двумя большими карманами с обеих сторон подола. Пуговицы были обтянуты той же серой тканью, платье выглядело очень простым, выполнено в строгих линиях, без причуд, с тоненькой золотой цепочкой сзади. Платье казалось чудным… особенно если представить его с жемчугом и черными туфлями… и..

— Сколько стоит?

— Сто сорок пять.

«Ах! Но, в конце концов, это моя свадьба, и потом я всегда смогу надеть это платье».

— Я возьму его.

— Хорошо. Оно прекрасно сидит на Вас. Вашему мужу понравится.

Потом Мэгги зашла еще в несколько отделов и накупила массу разных вещей для себя и Дика Джоунса. Она никогда раньше не представляла себе, насколько это приятно покупать разные мелочи для любимого мужчины. Когда же наконец Мэгги вышла из магазина, она была вся увешана свертками и коробками.

Джоунс уже ждал ее, он сидел в припаркованном к тротуару автомобиле и, увидев Мэгги, с легкой улыбкой поспешил ей навстречу.

— Там еще что-нибудь осталось в магазине, Мэг? Много осталось. Удивительно. У меня такое впечатление, что мы все увозим с собой. Давай складывай все сюда на заднее сиденье, а мы с тобой поедем пообедать. Ты была когда-нибудь в ресторане?

Мэгги растерялась.

— Не помню. По-моему, нет.

— В таком случае мы с тобой наверстаем упущенное.

Ресторан, куда Дик Джоунс привез Мэгги, был типичным для небольших австралийских городков заведением средней руки с незатейливым интерьером и не столь уж великолепной кухней, но Мэгги он показался верхом роскоши. По пути сюда она все старалась вспомнить доводилось ли ей и в самом деле когда-либо бывать в ресторанах, и не вспомнила. Люк О'Нил, бывало, водил ее в какие-то забегаловки, где можно было подешевле перекусить, но оттуда ей всегда хотелось побыстрее сбежать. Вот, пожалуй, и все, что она могла вспомнить. Странно, что безобидный вопрос Дика вызвал у нее столько отрицательных эмоций, и все они как всегда, связаны с Люком. Наверное, это все потому, что они в Данглоу. Здесь в грязной нищей гостинице Люк впервые заявил о своих правах мужа. Сегодня они с Диком проезжали мимо этого здания, и Мэгги почувствовала, как у нее внутри все содрогнулось от отвращения. Хорошо, что Дик смотрел вперед и ничего не заметил.

Ресторан располагался в одном из старинных зданий в центре Данглоу. Они вошли в помещение с низкими потолками и забранными узорчатыми решетками окнами. Небольшие столики были покрыты белоснежными, хрустящими от крахмала скатертями. Над ними возвышались резные спинки тяжелых деревянных стульев. В этот послеобеденный час в ресторане было совсем немного народа. Откуда-то из изолированного ящика, стоявшего в Дальнем углу, доносилась негромкая и очень приятная музыка.

Дика Джоунса, очевидно, тут знали, потому что, завидев его еще в проеме двери, метрдотель, приветливо улыбаясь поспешил им навстречу.

— Здравствуйте, мистер Джоунс, давненько вы у нас не бывали.

— Здравствуй, Энди. Дела. Я и в Данглоу теперь редко бываю.

Метрдотель, ловко передвигаясь между столиками, проводил Джоунса с Мэгги к стоявшему чуть поодаль от остальных столику и, выдвинув стул, помог Мэгги сесть.

— Пожайлуйста, мадам. Сейчас вас обслужат.

Подошел любезный официант и тоже поклонился Джоунсу, как хорошо знакомому человеку.

— Привет, Боб. Все самое лучшее на твой вкус, — распорядился Джоунс, здороваясь с ним. Официант с пониманием кивнул и отправился исполнять заказ, а Мэгги с притворным ужасом посмотрела на Джоунса.

— Неужели я связываю свою жизнь с отпетым гулякой? Мистер Джоунс здесь как у себя дома. Или мне это только показалось?

— Нет, дорогая. Я и в самом деле здесь частенько обедал раньше. Это плохо?

— Я не знаю, — призналась Мэгги. — У меня почему-то было предубеждение насчет ресторанов. А здесь мне нравится, очень уютно. — Она обвела взглядом зал, в котором было много зелени. Рядом с их столиком тоже стояла в большой кадке пальма с широкими темно-зелеными листьями. Теперь, когда они уже сидели за столиком, она обратила внимание, что стены ресторана увешаны очень красивыми акварелями с австралийскими пейзажами и изображениями животных и зверей: величественных страусов, озабоченных кенгуру с настороженно заостренными ушками, добродушных медвежат.

Пока Мэгги разглядывала зал, официант принес на огромном подносе множество самых разнообразных закусок: салаты, зелень, заливное из рыбы и мяса. На столе появилась бутылка вина. Все это было расставлено очень быстро и ловко, и официант, пожелав гостям приятного аппетита, удалился.

— За тебя, Мэгги! — Дик Джоунс поднял хрустальный фужер и притронулся им к фужеру Мэгги. Тонкий чудесный звон пронесся над столиком, и Мэгги показалось, что он возник от соприкосновения их рук. Дик отпил вина, не сводя с Мэгги своего взгляда, и она, так же глядя ему в глаза, отпила вино из своего фужера. У нее чуть-чуть закружилась голова и на душе стало совсем легко и свободно. Теперь уже никакие бури не заденут ее, будущее так прекрасно, пока рядом с ней этот сильный надежный мужчина, ее любимый, ее муж.

Звучала легкая мелодичная музыка, ее звуки сплетались с негромкими разговорами и легким хрустальным звоном. Мэгги и Дик весело расправлялись с закуской, потом приступили к нежнейшей телятине под белым соусом с грибами, запивая это изумительное блюдо легким белым вином. И Мэгги казалось, что это только начало той прекрасной жизни, в которую они с Диком Джоунсом входят рука об руку.

Небольшим диссонансом, напомнившим ей о прошлом, стало только появление в зале как будто обожженных солнцем мужчин, огромных, шумных, с грубыми резкими голосами. Они вошли целой компанией, оглядывая сидящих за столиками пренебрежительными взглядами. Мэгги сразу же узнала этих людей. Нет, конечно, не конкретно этих, но поняла, кто они. Ей уже доводилось видеть таких опустошенных и изможденных сразу после работы и вызывающе веселых и дерзких, едва только им удавалось попасть в город.

— Рубщики сахарного тростника, — кивнул в их сторону Дик Джоунс, заметив напряженный взгляд Мэгги, которым она на них смотрела. — У них нелегкая работа.

— Я знаю, — коротко ответила Мэгги, и Дик не стал продолжать этого разговора, понимая, как тяжело женщине снова встречаться со своим прошлым. К тому же метрдотель сумел очень деликатно утихомирить шумных гостей. Он увел их в конец зала, где было поменьше народа, тут же им был накрыт стол, и мужчины занялись едой. Метрдотель в этом ресторане был опытный, он хорошо изучил всех своих клиентов и знал, как обеспечить комфорт каждому их них. Эти рубщики тростника только на первый взгляд кажутся такими уж крепкими и здоровыми парнями. Они, конечно, крепкие и здоровые, иначе бы не могли заниматься такой тяжелой работой. Но она их так выматывает, что на отдыхе им достаточно пропустить стаканчик и поесть повкуснее и посытнее, как от всего их запала и дерзости не останется и следа. Вот и эти их гости минут десять пошумят, покуражатся, а потом на сытый желудок им и со стула встать будет лень. Так что ничего страшного. Льется тихая музыка, люди веселятся, разговаривают, отдыхают.

Время близилось к вечеру. В массивных бронзовых подсвечниках на стенах и на столах зажглись электрические лампочки в виде свечей. Стало еще уютнее и приятнее. Но пора было уже домой, и на выходе Мэгги с сожалением еще раз оглядела это милое заведение.

— Тебе здесь понравилось?

— Очень.

— В таком случае обещаю возить тебя сюда не реже двух раз в месяц, — торжественно поклялся Дик.

— Два раза — это, наверное, многовато, но хотя бы еще разок побывать здесь я бы не отказалась, — вздохнула Мэгги.

Сев в машину, она опустила стекло со своей стороны, высунула наружу голову, запрокинув кверху лицо, и почувствовала, как мелкие освежающие капли потекли по вискам, вдоль носа и щек, Мэгги ловила их языком. Она взглянула на Дика, он прикуривал сигарету. Она была уверена, что этот мужчина подарен ей судьбой за все ее страдания. И в то же время она знала, что он принесет ей много хлопот, она кляла себя, и его, и судьбу, ибо знала, что ей предстоит заплатить за этот подарок дорогой ценой…

Она вздохнула полной грудью и сказала:

— Ужасно люблю дождь.

И широко улыбнулась.

29

Людвиг уже выписался из клиники, он вполне поправился, и Энн повеселела. Одно время она совсем пала духом, ей казалось, что Людвиг очень серьезно болен, и врачи скрывают от нее, что с ним на самом деле. Энн ловила себя на том, что не верит ни одному их слову, и подозрительно вглядывалась в их лица, стараясь по глазам догадаться, скрывают ли они от нее что-нибудь или и в самом деле с Людвигом все в порядке.

Энн уже давно приготовилась к тому, что если с Людвигом что-то случится, она не переживет этого. Вся ее жизнь была сосредоточена на Людвиге. Он был ее другом, возлюбленным, мужем и ребенком. Он был для нее всем в жизни. И если его не станет, ее жизнь тоже окончится, потеряет смысл. Только теперь Энн по-настоящему поняла всю ту боль, какую испытывала Мэгги, когда вместе с потерей своих самых близких и любимых людей утратила смысл, ради чего стоит жить. Конечно, Мэгги другое дело. Она здоровая красивая женщина. А в последнее время выглядит так, как будто к ней вернулась молодость. Прекрасно, что они встретились с Диком Джоунсом, они оба заслуживают счастья.

Энн не могла поверить, когда ей сказали, что Людвиг здоров и они могут ехать домой. А Химмельхохе их с Людвигом ждала еще одна радость. Мэгги с Диком Джоунсом объявили им, что решили пожениться. Наконец-то свершилось то, чего Энн так долго добивалась. На следующий же день после вечернего чаепития в доме Мюллеров Мэгги с Диком отправились в Данглоу, а Энн принялась составлять список гостей, которые, как она предполагала, должны быть на свадьбе.

Мэгги приехала вечером уставшая от впечатлений и очень умиротворенная. Пока Джоунс разгружал автомобиль, внося в холл все новые и новые свертки и коробки, Мэгги вошла в гостиную и обняла Энн.

— Хорошо провели время? — спросила Энн, с притворным ужасом наблюдая, как посреди холла образуется целая гора из разноцветных свертков. — О, я вижу, что вы там время даром не потеряли. Сейчас я скажу, чтобы подавали ужин.

— Нет-нет, ради всех святых, никакого ужина, — взмолилась Мэгги и торжественно заявила. — Мы были в ресторане. Это прозвучало так, как будто они с Диком по меньшей мере обедали вместе с премьер-министром. Энн засмеялась:

— Вам можно только позавидовать. В таком случае, будем опять пить чай.

— Чуть попозже, Энн. Я хочу привести себя в порядок.

— Но вы-то не уходите, мистер Джоунс? Пожалуйста, посидите со мной, пока Мэгги занята. Людвиг тоже скоро спустится. Да, кстати, Мэгги, — крикнула Энн вслед подруге, — а ты не хочешь показать нам свое свадебное платье? Мне не терпится взглянуть на него.

— Нет, Энн, не сердись, потом, — Мэгги решила, что до самой свадьбы никто не должен видеть ее наряд, даже Энн. Пусть это будет сюрпризом для них. Мэгги открыла коробку, вытащила платье и, любовно еще раз осмотрев его, повесила на плечиках в шкаф.

Потом она разделась и встала под душ, ощущая как теплые струйки воды приятно освежают тело, снимая усталость и возбуждение. Она с удовольствием думала о том, что внизу, в гостиной, ее ждет Дик, представляла себе, как она войдет и он встретит ее своим теплым ласкающим взглядом. Всю жизнь ей не хватало такого взгляда, ощущения того, что любимый мужчина ждет ее в их доме." Всю жизнь, за редким исключением, когда рядом был Ральф. Только он один смотрел на нее таким взглядом, но Ральф никогда не принадлежал ей полностью. Даже в самые упоительные минуты близости она не забывала о том, что наступит утро, и он снова станет чужим и далеким. А Дик всегда остается с ней, никогда никто их не разлучит. Мэгги повернула кран, насухо растерлась пушистым полотенцем и быстро натянула на себя мягкое трикотажное платье. Темно-зеленое платье красиво облегало ее все еще стройную фигуру и оттеняло каштановые с проседью волосы. Мэгги хотелось быть красивой, хотелось всегда нравиться Дику, всю жизнь быть для него самой желанной женщиной. Оглядев себя в зеркало, она осталась довольна своим видом и пошла вниз, где ее ждал Дик Джоунс.

— Вот посмотри, я тут набросала список гостей, мы с Диком решили, что ты должна утвердить его, — сказала Энн, когда Мэгги, насладившись любящим взглядом Джоунса, уселась рядом с ними за низким столиком, где уже был накрыт вечерний чай.

Список оказался очень внушительным, на двух страницах, и Мэгги с ужасом обнаружила в нем имена и фамилии людей, о существовании которых она уже и думать забыла.

— Дай мне, пожалуйста, ручку, Энн. Я тут должна хорошенько поработать.

Мэгги взяла протянутую Энн ручку и решительно вычеркнула добрую половину списка. Энн с ужасом следила за ее рукой и, когда увидела, как Мэгги расправилась с ее трудом, только вздохнула. Джоунс, глядя на них, от души веселился.

— Что ты делаешь, Мэгги? Ведь мы не можем превратить такое событие в простую семейную вечеринку, — возмутилась наконец Энн.

— Никаких Ричардсонов, никаких Кларков, Тайводсонов и прочих, — приговаривала Мэгги, продолжая чертить жирные линии и не слушая восклицаний подруги. — Я не хочу устраивать по этому поводу никаких особых торжеств.

— Мистер Джоунс, ну хотя бы вы остановите ее! — взмолилась Энн. — На что же это похоже?

Но Дик Джоунс уже поднялся из-за стола и со смехом начал прощаться.

— Нет уж, милые дамы. В этом деле я вам не помощник. Думаю, Мэгги сама знает, как лучше сделать. Как она решит, так и будет. Я полностью доверяю ей все эти вопросы. Мне пора.

Он поцеловал руку Энн, потом склонился к Мэгги и прижался губами к ее руке. Мэгги очень хотелось обнять его голову, поцеловать его, но она постеснялась Энн и только молча и выразительно смотрела в его глаза.

Дик поклонился женщинам и вышел.

— Дай Бог вам счастья, Мэгги. Вы очень хорошая пара, — тихо сказала Энн, провожая его взглядом. — Покажи, ты хотя бы нас с Людвигом оставила в списке?

— Не сердись, Энн, — виновато, но тем не менее твердо проговорила Мэгги, — я хочу, чтобы были только самые близкие нам люди. Мы ведь уже не молодые и незачем выставлять свои чувства на всеобщее обсуждение.

— Может быть, ты и права. Я так рада за вас, что, мне казалось, все должны разделять мою радость. Но… скорее всего, ты права.

Они еще какое-то время обсуждали, кого пригласить и как все устроить и в результате в списке оказались и в самом деле одни только близкие. Решили, что должны приехать только мать, если сможет, и братья из Дрохеды, да еще Этель с Бобом из Матлока. Конечно, Мэгги хотелось бы видеть в этот день Джастину и сына Дика Джоунса. Но Джастине она сообщать о таких изменениях в своей жизни не решалась. Боялась ее осуждения, ее презрительного взгляда. Лучше уж пусть она узнает, когда все будет позади. А сын Дика? Дик сам решит, как поступить с ним. Если он его захочет пригласить и сын приедет, Мэгги будет только рада. Когда Людвиг наконец оторвался от своих дел и спустился вниз, с гостями все уже было решено, и женщины взволнованно обсуждали меню предстоящего свадебного обеда. Людвиг поинтересовался, много ли гостей съедутся на свадьбу и, когда ему сообщили, что будут только самые близкие, согласился с таким решением. Он еще накануне, когда Энн старательно корпела над списком, высказал ей свои сомнения. Людвиг был уверен, что Мэгги не захочет устраивать пышные торжества. Вот только насчет Джастины Людвиг неодобрительно покачал головой.

— Напрасно ты так с дочерью, Мэг. Она уже взрослая, наверное, уже успела многое пережить. И я думаю, что она осудит тебя. Подумай еще, время пока есть. Сообщить ей все-таки надо, а там она уж сама решит, приезжать или не приезжать. А кто же со стороны Джоунса будет?

— Наверное, сын, но я не уверена. Дик собирается пригласить его, но он тоже не знает, захочет ли Том приехать или не захочет, — сказала Мэгги.

— Это уж их дело, — заключил Людвиг. Главное пригласить. Хотя я знаю Тома, он разумный парень и, я думаю, не станет делать из этого проблему.

— Да, — подхватила Энн, — я тоже видела мальчика, он очень похож на отца. Такой же красивый и спокойный. Ведь правда, Людвиг, Мэгги очень повезло с Диком Джоунсом. Хорошо, что она его встретила. Мне так кажется, что с ним будет легко в жизни. Он такой надежный.

Людвиг с улыбкой посмотрел на жену, потом перевел взгляд на Мэгги. Удивительно, как судьба сводит людей. Вот ведь и Мэгги появилась когда-то в их доме совершенно случайно, а стала для них родным человеком.

— Конечно, ты, как всегда, права, милая, — Людвиг ласково посмотрел на жену. — Но, мне так кажется, что больше повезло все-таки Дику Джоунсу, что он встретил нашу милую Мэгги. Он должен всю оставшуюся жизнь благодарить судьбу, она преподнесла ему такой замечательный подарок. Впрочем, как в свое время и мне тоже. — Он подошел к жене и с чувством поцеловал ей руку.

Мэгги с улыбкой наблюдала за этой удивительной парой. Энн можно только позавидовать. Какое счастье всю жизнь прожить рядом с любимым человеком, для которого во всем мире существует только одна женщина.

Вечером лежа в постели, она не могла заснуть. Перед глазами стояли события последних вечеров, она вспоминала каждое сказанное Диком слово, выражение его лица. Он сказал: «Все будет». Будет ли? Сможет ли она содрогаться, трепетать и застывать в экстазе, как он. Не имеет значения. Сам Дик — вот что главное. Она обнимает его, приносит ему радость и знает, что такое любовь, знает, что самый дорогой в мире человек хочет, чтобы она была с ним… И, наконец, она погрузилась в легкий глубокий сон.

30

Дженнифер встретила Джастину известием, которое ее обеспокоило и озадачило в одно и тоже время.

— Звонил папа, — сообщила Дочь, — он сказал, чтобы я предупредила тебя. Он скоро будет в Нью-Йорке и заедет к нам, чтобы забрать меня к себе.

Джастина испуганно посмотрела на дочь, не шутит ли она. Может быть, Дженнифер обиделась, что ее оставили одну с няней, и теперь решила таким образом отомстить матери. Но девочка была серьезна, она и сама еще не могла понять, хорошо это или плохо, что она поедет к отцу и будет там жить без матери. Ей казалось, что это скорее плохо, поэтому она не испытывала особого восторга от предложения отца.

— Что, он так и сказал, что заберет тебя к себе? — допытывалась Джастина у дочери. «Господи, конечно, Лион сделает это. Он вообще считает, что я не гожусь в матери. Да еще и время выбрал такое неудачное для звонка, когда меня не было дома. Дженнифер уж точно ему сказала, что я уехала в Сан-Франциско. Может быть, даже сообщила, что я там не одна, а со Стэном. Что же делать?»

— Вспомни еще, как он это говорил. Он сказал, что заберет тебя насовсем или на время? — Джастина чуть не плакала, сознавая, что если Лион захочет отнять у нее дочь, он это сделает, и она ничем не сможет помешать ему.

— Да нет, — сказала девочка, и эти ее слова пробудили в Джастине проблеск надежды. — Папа сказал, что хочет, чтобы я побыла у него, а потом мы вместе с ним куда-то поедем отдыхать.

— Что же ты мне сразу не сказала? — Набросилась Джастина на девочку, теребя и осыпая поцелуями. — Ведь это же совсем другое дело. Ты побудешь с папой, а потом вернешься домой.

Казалось, что Дженнифер такая идея вполне устраивала, она сразу повеселела и пристала к матери с вопросами:

— А он сам привезет меня или ты приедешь за мной? А где мы с ним будем отдыхать? Долго мы с ним будем отдыхать? А папа научит меня кататься на лошади?

Джастина засмеялась, глядя на взволнованное личико своей маленькой дочери. Она никогда особенно не задумывалась, любит ли она свою дочь. Это казалось само собой разумеющимся, ведь это ее ребенок. И только сейчас осознала, насколько привязана она к этому маленькому существу, насколько Дженнифер дорога ей. Джастина решила, что если Лион намерен совсем забрать у нее дочь, она будет с ним бороться. Пока не знала как. Но это неважно. Она найдет способ заставить Лиона отказаться от этой мысли.

— Странные ты мне задаешь вопросы, малышка. Ведь это ты с ним разговаривала по телефону, а не я. Вот и задала бы папе все эти вопросы.

— Но я его мало знаю, — резонно ответила девочка. — Лучше ты мне скажи.

— Хорошо, не волнуйся, я позвоню папе, и мы обговорим с ним все. Я тоже хочу знать, надолго ли ты оставишь меня одну.

— А ты как хочешь? — Дженнифер с интересом посмотрела на мать такими же, как у нее, серебристо-серыми глазами. Только у Дженнифер они были теплыми, и взгляд не был таким отстраненным, как у маленькой Джастины.

— А ты не можешь сама догадаться? — вопросом на вопрос ответила Джастина. Они, обнявшись, сидели на пушистом ковре в комнате Дженнифер. Комната была очень светлая и нарядная. Легкий ветерок, залетающий в открытое окно, чуть-чуть шевелил легкие прозрачные занавеси. Из окна был виден бассейн в их саду, маленький столик и стоящие вразброс вокруг него четыре легких кресла. Джастина была рада, что вернулась домой. Стэн — это какое-то умопомрачение. Не стоит о нем думать. Джастина на минуту унеслась мыслями в Сан-Франциско и не заметила, что Дженнифер подняла головку и заглядывает ей в глаза.

— Я догадываюсь, что ты будешь скучать без меня. Поэтому я скажу папе, что смогу с ним отдыхать очень недолго, — глубокомысленно заключила Дженнифер, все так же заглядывая матери в глаза, пытаясь определить, как же она отреагирует на ее слова.

— Ты моя умница, — Джастина прижала к себе дочку. — Ты догадалась совершенно правильно. Я буду безумно скучать по тебе и ждать, когда же ты наотдыхаешься и вернешься ко мне.

Девочка удовлетворенно кивнула и примолкла, словно что-то обдумывала. Так и есть, потому что после непродолжительного молчания, девочка неожиданно заявила:

— Тогда я, пожалуй, совсем не поеду. Ведь я тоже буду по тебе скучать, а может быть, даже и плакать. Лучше уж я останусь дома.

Джастине стало ужасно приятно, что из двух родителей девочка выбрала ее. Хотя это еще ничего не значит, ведь она и в самом деле плохо знает отца, и виновата в этом она, Джастина. Лион был привязан к своей работе в Бонне, а она не хотела там жить. Вот и получилось, что девочка росла практически без отца, как и сама Джастина. Хорошего в этом мало. Хотя Джастина никогда не думала о своем отце и не хотела с ним знакомиться. Очевидно, и он тоже особенно не тосковал по семье, иначе бы не испарился, как утренний туман. Мать, бедняжка, считала, что дочери его не хватает. Может быть, поэтому и относилась к ней так настороженно. Но Джастина ни в чем не винит ее, очевидно, у нее были причины расстаться с господином О'Нилом. Но Лион не заслуживает того, чтобы его разлучали с дочерью. Если он не будет настаивать на том, чтобы Дженнифер жила постоянно с ним, Джастина не будет возражать, чтобы дочь проводила с ним месяц-другой в году. Это и девочке пойдет на пользу. Она должна знать, что у нее есть любящие мать и отец. А то, что они не живут вместе, больших проблем нет, сейчас так живут многие семьи. Джастина стряхнула с себя оцепенение, когда почувствовала, что Дженнифер теребит ее за платье.

— Мама, пойдем купаться в бассейн. Я вся измучилась от жары.

— Пойдем. Мне тоже хочется поплавать.

Мать с дочерью вскочили на ноги, большая женщина и маленькая, и, взявшись за руки, побежали вниз по лестнице.

— Подожди меня здесь, — крикнула Джастина, — когда Дженнифер с радостным визгом выбежала на залитую солнцем веранду. — Я переоденусь и возьму полотенца.

— Захвати колу, — потребовала девочка, — мы сначала искупаемся, потом будем пить колу.

— Хорошо, хорошо, — засмеялась Джастина. — Ты с утра сколько бутылок колы опорожнила?

— Я не считала, — девочка была очень довольна, что мама дома и они могут сколько угодно купаться и пить колу. Строгая няня ограничивала ей эти удовольствия.

Накупавшись, Дженнифер забралась в одно из кресел и, подражая матери, стала тянуть через соломинку колу с кусочками льда. Они так забавно плавали в бокале, как маленькие айсберги, которые она видела в кино, и отскакивали, ударяясь о стенки.

Джастина с удовольствием смотрела на симпатичную мордашку дочери и смеялась, наблюдая, как Дженнифер пытается соломинкой вытащить льдинку из бокала. И все-таки она чувствовала, что какая-то мысль засела у нее в голове и не дает покоя. Что-то связанное с матерью. Ах, да, причина, которая заставила ее расстаться с мужем. Может быть, О'Нил изменял ей? Нет, не похоже, по каким-то неясным замечаниям Энн и бабушки, которыми они обменивались, когда матери не было рядом, Джастина догадывалась, что дело не в этом. Энн однажды как-то вскользь заметила, что Люк О'Нил был просто одержим идеей разбогатеть, вот только путь к этому он выбрал не совсем простой. «Прямо скажем, странный», — сказала тогда Энн. Конечно, они даже не подозревали, что Джастина могла их услышать, когда оставались вдвоем в гостиной или на веранде. Но до девочки иногда долетали обрывки их разговоров, и она всегда при этом настораживалась и прислушивалась. Вот тогда ока и услышала про «странный путь», который ее отец выбрал для того, чтобы разбогатеть. Энн сказала, что Люк О'Нил работал как одержимый на рубке тростника и непонятно было, что ему больше нравится: сами ли деньги, которые платили за такую каторжную работу, или сама эта изнуряющая работа, когда не надо ни о чем думать и ни о ком заботиться.

Джастина нахмурила лоб. Да, вот эта самая мысль. Однажды она услышала, как миссис Смит, их экономка, любуясь Дэном, воскликнула:

— Какой же он славный, наш мальчик, и такой красивый, вылитый отец! — а бабушка почему-то отнеслась к этому очень неодобрительно и сухо сказала:

— Да, вы правы, он очень похож на мистера О'Нила, — но при этом нахмурилась и перевела разговор на другую тему. Наверное, Энн тоже заметила, потому что она как-то странно взглянула на бабушку и сразу же отвела глаза.

Джастина и сама не раз задумывалась, почему они с Дэном совершенно не похожи друг на друга, ни малейшего сходства. Если Дэн похож на отца, то Джастина вообще не походила ни на кого из них: ни на мать, ни на отца. Джастина поняла, что загадка кроется где-то здесь.

И неожиданно в ее памяти возник образ кардинала Ральфа де Брикассара. Несмотря на жару, Джастина почувствовала, что ее тело покрывается мурашками. Она увидела их рядом, кардинала и своего брата. Ей никогда не нравился Ральф де Брикассар, хотя все считали его непревзойденным красавцем. Но сейчас Джастина убрала с его лица морщины, распрямила фигуру и… увидела вместо кардинала своего брата. Дэн как две капли воды походил на его преосвященство. «Вот так фантазия у вас, миссис Хартгейм!» Но Джастина теперь все поняла и ей показалось странным, что она до сих пор об этом не догадывалась. Если это так, и Дэн — сын кардинала, тогда все становится на свои места: и непонятная привязанность кардинала к их семье, которая, как она слышала, длилась многие десятилетия. Энн вспоминала, как кардинал, тогда, очевидно, он еще не был кардиналом, но все равно, так вот Ральф де Брикассар кормил ее с ложечки или из бутылочки, когда она была малюткой, да еще чуть ли и роды у матери не принимал… Так, значит, Ральф де Брикассар…

— Мама, ну мамочка, ты что, уснула? Тогда проснись, мамочка! Пойдем еще поплаваем.

— Да, да, малышка. Прости, я просто задумалась.

— О чем ты думаешь, мамочка? Не расстраивайся, я долго не буду отдыхать с папой, — по-своему рассудила Дженнифер. — А теперь пойдем поплаваем, я уже выпила всю колу.

— Я вижу. А может быть, сделаем так, ты иди поплавай, а я здесь позагораю на солнышке.

— Ну хорошо, — согласилась Дженнифер, — только ты больше не засыпай с открытыми глазами. Я скоро вернусь к тебе. — Дженнифер подбежала к матери, прижалась губками к ее щеке и устремилась к бассейну. Джастина была рада, что дочь не потащила ее с собой, ей не терпелось додумать свою мысль, покопаться в прошлом и соединить в одно целое все отрывочные наблюдения, которые ей услужливо подсказывала память. Неожиданно она вспомнила, как люди говорили, что Люк О'Нил был очень похож на Ральфа де Брикассара. В таком случае ее подозрения не имеют никаких оснований, и просто нелепы. Но Джастина уже не могла освободиться от этих мыслей; даже если поразительное внешнее сходство Дэна с кардиналом можно как-то объяснить, но они ведь были похожи и характером, теперь-то Джастина могла это сказать определенно, они и думали одинаково, не напрасно Дэн тоже захотел стать священником. «О Боже, вот так открытие! Мама потрясающая женщина. Как же я раньше ее не понимала? Сколько же ей пришлось пережить, ведь католические священники не могут жениться и связь с женщиной для них большой грех. Кардинал ради мамы пошел на этот грех. Но ведь и мама, очевидно, из-за него рассталась с моим отцом. А что если он знал о кардинале и сам ушел от мамы?» Новая догадка никак не взволновала Джастину. Она не знала своего отца, но почему-то всю жизнь считала его полным ничтожеством. Может быть, к этому примешивалась застарелая детская обида. «Ну хорошо, если он даже знал, что Дэн не его сын, с дочерью-то он мог встретиться». А может быть, это и к лучшему, что он не захотел с ней встречаться, что бы это изменило. Скорее всего, она разочаровалась бы в нем еще больше. Она не питала особой приязни к кардиналу де Брикассару, но надо отдать ему должное, мало какой мужчина мог выиграть соперничество с ним, тем более рубщик тростника. И дело не только в его внешности, очевидно, он мог глубоко чувствовать и был необыкновенно умен и воспитан.

— Мама просто потрясающая женщина, никогда бы не подумала, что у нее такой бурный темперамент, — прошептала Джастина и посмотрела на Дженнифер. Девочка, оседлав огромного надувного утенка, с упоением барахталась в теплой прозрачной воде. «Интересно, как будет Дженнифер объяснять для себя наш развод с Лионом, когда вырастет?» Эта мысль показалась ей любопытной, но думать об этом не хотелось. Все будет зависеть от того, какой Дженнифер будет сама, когда станет взрослой. Если она станет респектабельной дамой, то, конечно, может и осудить свою мать. Как же? Она оставила такого великолепного мужчину, выдающегося политика, один взгляд которого приводит в трепет всех женщин. Когда Дженнифер подрастет, она в этом скоро убедится. Ну а если дочь характером повторит ее, Джастину, тогда она поймет свою мать. Ну об этом, действительно, лучше не задумываться. Будущее покажет.

— Мадам, вас спрашивает какой-то мужчина, — прервала мысли Джастины Марта, которая служила в их доме еще в Бонне, а с рождением Дженнифер стала ее няней. Одинокая женщина так привязалась к девочке, что, когда Джастина с дочкой переехали в Рим, а потом и в Лос-Анджелес, она не осталась в Бонне, а поехала вместе с ними. Заодно она выполняла в доме функции экономки и кухарки, а вообще-то жила с ними одной жизнью.

— Что за мужчина? — Джастина нехотя поднялась с кресла, набросила на плечи легкий длинный халат и неторопливо направилась в дом.

— Присмотрите, пожалуйста, за Дженни, Марта, — попросила она няню и через большую, заставленную цветами веранду прошла в холл, где увидела… Стэна.

— Привет, Джас, — обрадовался Стэн. — ты прекрасно выглядишь. Чего это тебе вдруг взбрело в голову уехать из Сан-Франциско?

Стэн был неожиданно аккуратно одет, в легком светлом костюме, длинные волосы расчесаны. Он шагнул навстречу Джастине и обхватил руками ее плечи.

— Боже, как я соскучился по тебе, Джас. Я просто был вне себя, когда не обнаружил тебя в отеле. Подумал, что у тебя что-то случилось дома. Я так люблю тебя, Джас! — Он хотел поцеловать Джастину, но она уклонилась и высвободилась из его рук.

— Ты что, сердишься на меня, малышка? — удивлялся Стэн. — Ну мы так не договаривались. К чему эти сцены? Не сердись, милая. Вспомни, как нам хорошо было вместе, и обещаю тебе, нам будет еще лучше. Ну же, не дуйся, тебе это совершенно не идет…

Джастина молча смотрела на этого странного парня, пытаясь понять, то ли он ее разыгрывает, притворяясь, что ровным счетом ничего не произошло, то ли он в самом деле так считает. Против своей воли и своего желания Она чувствовала, что ждала его все это утро и весь день и что очень рада ему. Наверное, Стэн по ее глазам определил, что наполовину прощен, и его глаза радостно засияли.

— Стэн! — в холл ворвалась Дженнифер и с разбегу прыгнула ему на руки. Стэн подхватил девочку и закружился с ней в каком-то диком танце, притопывая и подбрасывая вверх визжащую от восторга девочку.

— Перестаньте! — прикрикнула на них Джастина, — Дженни, пойдем я тебя переодену, ты совсем мокрая.

Стэн опустил девочку на пол, и она, уцепившись за его руку, попросила:

— Мы только на минуточку, а ты не уходи, пожалуйста.

— Обещаю, я обязательно вас дождусь. Подожди-ка, — остановил он Дженнифер, когда они с Джастиной уже стали подниматься по лестнице. Он наклонился к девочке и что-то сказал ей на ухо.

— Хорошо, Стэн. Я тоже тебе обещаю, — заговорщицки взглянула на него Дженнифер. — Мы скоро.

— О чем вы шептались? — спросила Джастина девочку, когда они уже поднялись на второй этаж и прошли в комнату Дженнифер. — Я должна сделать тебе замечание, Дженни, ты очень вольно ведешь себя с эти человеком. Даже с хорошо знакомыми людьми так нельзя вести себя, а его ты едва знаешь.

— Ну, мамочка, как же едва? — возразила Дженнифер. — Ты разве забыла, что мы уже гуляли вместе и нам было очень весело. Он такой забавный, и мы с тобой ему нравимся. Я это чувствую, — заявила девочка, чем привела Джастину в полное замешательство.

— Ты так считаешь? — Джастина не нашлась даже, что сказать своей поразительно сообразительной дочери. «Напрасно я волновалась, респектабельной женщиной она уж точно не будет. Моя кровь, — мелькнуло у нее в голове. — Хотя в ее годы, помнится, я была более сдержанной».

— Мамочка, — как бы между прочим сказала Дженнифер, когда Джастина помогла ей надеть платье и теперь расчесывала девочке волосы. — Ты прости, пожалуйста, Стэна, он очень хороший.

— А почему ты решила, что мы в ссоре и я должна за что-то прощать, — удивилась Джастина. — А, так вот о чем вы шептались в холле, — догадалась она. — Он что, определил тебя в качестве адвоката?

— Я не знаю, что это такое, мамочка, просто Стэн попросил сказать тебе, что он хороший, — искренне ответила девочка. — Но я тебе говорю не потому, что он попросил, я тоже так думаю. Завяжи мне, пожалуйста, голубой бант, он мне идет больше других.

— Хорошо, — вздохнула Джастина, — только обещай мне, что ты будешь вести себя скромнее.

— Обещаю, мамочка, но поиграть мне со Стэном можно?

Джастина оглядела дочь, повернула ее за плечи и подтолкнула к двери.

— Беги вниз, я сейчас переоденусь сама и спущусь.

Джастина прошла в свою комнату, открыла шкаф и задумалась, что же надеть. Ей тоже хотелось, как и дочери, выглядеть сегодня красивой и привлекательной. Она уже начала думать, что, может быть, у Стэна были какие-то причины, почему он исчез. Может быть, заболел и не хотел ее утруждать. Может быть… Джастина пыталась придумать причины, которые могли бы оправдать Стэна, хотя и понимала, что никаких причин не было. Очевидно, он именно это имел в виду, когда сказал однажды, что любовь к нему принесет ей немало страданий. Скорее всего, это самое меньшее, что Она может еще испытать от него. Ну да ладно. Там посмотрим.

Джастина выбрала легкую белую рубашку, белые брюки и, быстро натянув все это на себя, подошла к зеркалу. Оттуда на нее глянула высокая рыжеволосая женщина, на загорелом лице странно выделялись серые с серебристым отливом глаза. Она тряхнула головой, и копна волос рассыпалась по плечам. Джастина осталась довольна своим отражением.

Когда она еще спускалась по лестнице, услышала в гостиной какой-то непонятный шум. Мужской голос ржал по-лошадиному и детский, захлебывающийся от восторженного визга. Джастина пожала плечами и заглянула в дверь. В гостиной царило необыкновенное веселье. Стэн, выбрасывая вперед то одну, то другую свои длинные ноги галопом скакал по комнате и время от времени издавал громкое ржание, у него на плечах сидела совершенно счастливая Дженнифер, изображая наездницу, она восторженно визжала, уцепившись руками в его взлохмаченные волосы. Но что больше всего поразило Джастину, так это реакция Марты. Обычно серьезная и по-немецки сдержанная и педантичная, она стояла у окна и заливисто хохотала, наблюдая весь этот содом.

Стэн первый увидел Джастину и остановился как вкопанный. По его лицу Джастина поняла, что своим видом поразила его в самое сердце. Он ловко поднял Дженнифер, опустил ее на пол и, с восторгом глядя на Джастину, подбежал к ней.

— Вы великолепны, мадам!

— Пошел ты к черту! — сквозь зубы тихонько, чтобы не услышала Дженнифер с Мартой, процедила Джастина. Подбежавшая Дженнифер схватила ее за руку и, не в силах устоять на месте, возбужденно закричала:

— Мамочка, Стэн учил меня кататься на лошадке!

— Куда мы отправимся, девочки? — Стэн, не обращая внимания на протесты Джастины, закружил их с Дженнифер, и не успела Джастина опомниться, как они уже оказались на ступеньках подъезда, а потом и в машине, куда их ловко затолкал Стэн. Ну разве можно сердиться на этого человека? Джастина хотела тут же спросить Стэна, где он был, но передумала. Может быть, потом, если он сам не скажет. Первым делом Стэн повез их на Сансет, где было лучшее в городе мороженое. Потом они поехали в парк, где катались на каруселях, опять ели мороженое и клубнику. Стэн развлекал «своих девочек» и сам развлекался от души. Он бегал вокруг них, как большая восторженная собака, угадывал их малейшие желания и веселил, как мог.

— Интересуется ли кто-нибудь китайской кухней? — спросил Стэн, когда они, утомившись от развлечений, сидели в парке на скамейке.

— Да-да, интересуемся, — Дженнифер все никак не могла угомониться, и Джастина легонько похлопала ее по спине, напоминая об обещании быть посдержаннее. Но тем не менее вопрос с китайской кухней был решен положительно.

Дженнифер была вне себя от вида Китайского квартала, когда они приехали туда. Большинство зданий было построено в стиле пагод, вдоль улиц тянулись ряды лавок, наполненных различными, волнующими воображение безделушками. Повсюду висел запах фимиама, а над каждой дверью звенел крохотный мелодичный колокольчик.

— Ты любишь китайскую кухню, Джас?

— Да, мне нравится. — Казалось забавным, что Стэн этого не знает. У Джастины сложилось впечатление, что он знает все. У нее было такое чувство, что они вместе уже много лет.

Заказали цыпленка «Фо Йонг», сладко-кислую свинину, креветки в тесте, сотэ из акулы, жареный рис, сладости и чай. К концу обеда у Джастины было чувство, что она сию минуту разорвется. Со Стэном происходило, вероятно, то же самое, а Дженнифер заснула прямо за столом.

— Не одни мы здесь такие, — сказал Стэн. Джастина усмехнулась и оглянулась вокруг. — Мне кажется я похож на один из этих шариков, поданных нам на десерт.

— И я такая же. Нам надо домой. — В глазах Стэна появился вопросительный огонек при этих словах, но он ничего не сказал. Промолчала и Джастина.

Они поднялись из-за стола, Стэн взял на руки Дженнифер и понес ее к машине. Джастина шла рядом. Когда они уже ехали по дороге домой, Джастина сказала Стэну:

— Ты так хорошо общаешься с детьми, Стэн. Это заставляет меня задуматься, нет ли у тебя своих собственных детей.

— Неудачный вопрос, Джас. Нет, у меня нет собственных детей. Мои собственные утомили бы меня до смерти.

Джастина удивилась:

— Но почему же? У меня не сложилось такого впечатления, когда я наблюдала вас с Дженнифер.

— Я не хочу ответственности, — заявил Стэн небрежно. — У меня к этому аллергия.

Не доезжая до дома Джастины, Стэн свернул к океану и припарковался у яхт-клуба.

— Давай выйдем. Дженнифер не проснется. Мы можем посидеть здесь немного. — Они вышли в прохладу ночи, и перед ними раскинулась безбрежная масса воды. Вода тихонько плескалась об узкую полоску пляжа, навевая удивительное умиротворение. Для Джастины, пожалуй, даже за все последние годы это был самый тихий, самый спокойный момент. Стэн взял ее за руку, и они присели на какую-то перевернутую лодку, молча слушая тихие, успокаивающие звуки волн.

— Ты мог бы оставить мне свой телефон, чтобы я могла узнать, не случилось ли с тобой что-то, когда ты опять исчезнешь, — сказала Джастина то, что мучило ее весь день и вечер.

Стэн ответил не сразу, и лишь несколько минут спустя Джастина услышала его голос:

— Ничего со мной не случится, Джас. Я буду и потом исчезать, ты должна к этому привыкнуть.

Вот это сюрприз! Она должна привыкать к выходкам этого мальчишки. Неужели он считает, что она станет гоняться за ним?

— Я поняла это так, что не хочешь давать мне свой телефон? — резко спросила Джастина.

— Ты правильно поняла, Джас. Извини, но ты не можешь звонить мне, — спокойно ответил Стэн, и, не дождавшись ее реакции, он добавил доверительно. — У меня в доме живет одна девушка, но ты не должна волноваться, это просто одна девчонка-хиппи, я ее подобрал недавно.

— Что?!

— У нее не было денег, она совсем молоденькая, и я подумал, что должен помочь ей.

Джастина вскочила, порываясь убежать, но Стэн удержал ее за руку и усадил обратно.

— Неужели это так важно для тебя, Джас? Не обращай внимания. Она для меня ничего не значит. Существовала только одна женщина, которая что-то значила для меня. Но ее больше нет, поэтому ты единственная хозяйка моего сердца.

— И кто же она? — Не выдержала Джастина. Она не собиралась вообще больше не иметь со Стэном никаких дел и спросила просто так, ради любопытства.

— Одна евро-азиатская девушка, с которой я жил давно-давно. Ее зовут Кристина Пак. Но сейчас она далеко отсюда, в Гонконге. — Стэн говорил очень спокойно, как будто в его словах ничего особенного не содержалось, и по его тону Джастина чувствовала, что он и в самом деле недоумевает не столько из-за того, что она вообще завела этот глупый разговор, сколько от того, что она придает этому такое значение.

— Не бери в голову, Джас, — Стэн повернулся к ней, прижал к себе ее сопротивляющееся тело и впился своими горячими сильными губами в ее губы. Джастина задохнулась, сама не понимая, от чего больше, то ли от его долгого страстного поцелуя, который, как она того не хотела, вызвал в ней ответное желание, то ли от ярости, переполнявшей все ее существо. Она еще пыталась сопротивляться, вырывалась из его рук, но постепенно сдалась и сама прильнула к нему, ощущая невыразимую сладость от его близости. Наконец Стэн оторвался от нее и прошептал:

— Я рад, что ты перестала сердиться. Я вернулся и люблю тебя. — Стэн поцеловал Джастину в шею и положил пальцы на ее губы, чтобы она больше ничего не говорила. И Джастина поняла, что они опять обречены на бессонную ночь.

Дома Джастина вспомнила, что собиралась позвонить Лиону, узнать, когда он приедет за Дженнифер, и попытаться прояснить его планы относительно будущего девочки. Как ни хотелось ей сразу же отправиться со Стэном и забыть обо всех этих проблемах, она все-таки заставила себя спуститься вниз, подальше от спальни, чтобы Стэн не слышал ее разговора с Лионом. В Европе было раннее утро, и Джастина набрала домашний телефон Лиона в надежде застать его дома, если он никуда не уехал из страны.

Прозвучало всего лишь два-три длинных гудка, и неожиданно совсем рядом раздался голос Лиона, как будто он находился не за тысячи километров, а совсем рядом, в соседнем доме.

— Я вас слушаю.

— Это я, Лион.

— Здравствуй, Джастина. Что-то случилось с Дженнифер, почему ты звонишь так поздно? — Его голос казался встревоженным.

— Нет, с ней все в порядке. И звоню я не поздно, наверное, слишком рано.

— Я говорю о вашем времени.

— Ах да. Но я хотела узнать… Ты звонил, сказал, что приедешь… Я хотела узнать, когда.

Джастина не узнавала своего голоса, в нем появились какие-то просительные нотки, как будто она уже готовилась к тому, чтобы просить, умолять его не забирать от нее Дженнифер насовсем. Голос Лиона, как всегда, был уверенным может быть, только капельку отчужденным. Джастина взяла себя в руки и спросила напрямую:

— Дженнифер сказала мне, что ты собираешься ее забрать на месяц. Это правда? — Джастина специально подчеркнула «на месяц», чтобы дать понять Лиону, что она не собирается отдавать ее насовсем. На том конце провода повисло молчание, и Джастина, истолковав его по-своему, торопливо сказала:

— Я не возражаю, Лион. Но я хотела бы узнать, когда ты за ней приедешь.

Голос Лиона оставался все таким же спокойным, но в нем чувствовалось небольшое напряжение, когда он снова заговорил.

— А ты считаешь, что можешь возражать или не возражать? Меня, собственно, совершенно не интересует твое мнение на этот счет. И Дженнифер я сказал, чтобы она только предупредила тебя о том, что я ее забираю, не больше. Я буду в Нью-Йорке через месяц. Оттуда позвоню. Если ты куда-то уедешь, приготовь ее к отъезду.

— Хорошо, Лион, — решила не спорить с ним Джастина. — Мы с тобой должны договориться, как и когда я могу снова забрать ее.

— Думаю, месяца через два после того, как мы уедем. Но там будет видно. Это все?

Они решили вопрос о дочери, и Лион давал ей понять, что разговор окончен. Он не спросил ничего о самой Джастине, как она живет, снимается ли еще. Очевидно она его больше не интересовала. «Ну и черт с ним!» — подумала Джастина. Он ее тоже не интересует. Она с ним будет поддерживать отношения и терпеть ледяной уверенный тон только из-за дочери. Ни к чему обострять отношения, бороться с ним бесполезно.

— Все, Лион. Спасибо за дружескую беседу, — все-таки не удержалась, чтобы не съязвить, Джастина и повесила трубку. Она еще какое-то время посидела в гостиной, чтобы придти в себя от разговора с Лионом. Его голос, как ни странно, напомнил ей не их последние, не очень-то приятные годы, а начало их отношений. Рим, дворец кардинала в Ватикане, и снова в памяти всплыли лица Дэна и Ральфа де Брикассара. Джастина подумала, что теперь она уже не сможет вспоминать их отдельно друг от друга.

В дверь комнаты просунулась взлохмаченная голова Стэна.

— Ты всю ночь собираешься сидеть здесь? — поинтересовался он, с сочувствием глядя на нее. — Что тебе наговорил этот серый волк? Я убью его, если он обидел тебя. — Стэн уже стоял рядом с ней и поднимал ее из кресла, в которое она как будто вросла. — Он что, действительно обидел тебя?

— Да нет, — успокоила его Джастина. — Тяжело заглядывать в прошлое.

— Вот и я тебе о том же говорю, — обрадовался Стэн, — никогда не надо допускать, чтобы прошлое тянуло за хвост.

— Пойдем, милая, я утешу тебя. — Он поднял ее и на руках понес вверх по лестнице.

31

Весть о том, что Мэгги выходит замуж за Дика Джоунса вызвала у немногочисленных приглашенных одинаковое чувство — удовлетворение от того, что наконец-то окончилось одиночество этой славной женщины. Еще не видя Дика Джоунса и не имея о нем никакого представления, никто, однако, не сомневался, что это достойный человек, иначе бы Мэгги после стольких лет затворничества не выбрала его себе в мужья.

Братья все-таки немного посокрушались, что Мэгги не привезла Дика в Дрохеду. Лучше бы устроить свадьбу дома. Пусть Мэгги и не хочет устраивать по этому поводу какие-то особые торжества, так ведь никого постороннего и не будет, все свои. Но что поделаешь, если уж она решила все устроить в Химмельхохе, ничего тут не попишешь. Надо всем собираться и ехать. Они не могут оставить свою единственную сестру без семейной поддержки в такой день.

Фиона тоже хотела поехать, несмотря на отговоры сыновей. Она тоже хотела в такой важный момент в жизни ее дочери, быть рядом с ней и уверяла сыновей, что она полна сил и выдержит дорогу. Фиона даже позвонила Мэгги и сказала ей, что приедет. Мэгги не поверила своим ушам, она закричала в ответ, что это будет для нее лучшим подарком. Мэгги и в самом деле только сейчас поняла, как она соскучилась по матери и как любит ее. Но оказалось, что Фиона все-таки переоценила свои силы, перед самым отъездом у нее подскочило давление, да так, что она и головы не могла поднять. Сыновья перепугались до смерти. Они безумно боялись любого, даже легкого, недомогания матери, не представляя, как они будут жить, если с ней что-то случится. Боб, теперь он был за хозяина Дрохеды, строго-настрого запретил ей даже думать о поездке.

— Мы привезем Мэгги с ее мужем к нам, в Дрохеду. Судя по всему, он человек стоящий и здесь ему тоже найдется дело. — Боб не сомневался, что стоит их зятю увидеть Дрохеду, он уже не сможет уехать отсюда. А матери беспокоиться не стоит, она скоро увидит Мэгги и Дика Джоунса, не останутся же они навечно в Химмельхохе. Фиону окружили заботой, приставили к ней миссис Смит и попросили ее не спускать с матери глаз.

— Передайте Мэгги, что я велела ей ехать домой сразу после свадьбы. Хватит ей скитаться по чужим домам. Ее дом здесь. Так и передайте, — наказывала она своим седым сыновьям, когда они, скованные, в непривычных для них выходных костюмах, собирались в аэропорт. С собой взяли и Фрэнка, хотя он с большим бы желанием остался с матерью. Он казался уже совсем старым человеком и выглядел даже старше своей матери. Весь сморщенный, сгорбленный, с потухшими глазами. Он ничего не помнил, а может быть, не хотел помнить ничего, что было с ним в прошлом. И даже детская привязанность сестры сейчас не вызывала в нем никаких эмоций. Братья сказали ему, что надо поехать к Мэгги на свадьбу, и он, не споря и никак не проявляя своих чувств, собрался и теперь стоял рядом с ними в гостиной вокруг кресла матери. Они стояли, почтительно наклонив к ней седые головы и терпеливо слушали последние наставления.

— А ты, Джимс, побереги свои шутки и не зубоскаль, когда будешь разговаривать с мистером Джоунсом. Он тебя не знает и может обидеться, неправильно их истолковать, — внушала она своему седовласому сыну.

— Хорошо, мама. Я не буду, обещаю тебе, — лукаво улыбаясь, уверял Фиону Джимс. Все заулыбались, один только Фрэнк, казалось, даже не понял, о чем шла речь, и стоял совершенно безучастно.

Наконец все наставления были получены, вещи собраны, у подъезда их ждал вместительный автомобиль. Братья по очереди приложились к щеке матери и гуськом пошли к выходу. Фиона с затаенной печалью смотрела им вслед, пока за последним из сыновей, благодушным Пэтси, не закрылась дверь. «Слава Богу, что хоть Мэгги, наконец-то нашла себе пару. Остальные дети так и останутся одинокими. Теперь уж в этом нет никаких сомнений. А жаль. Дрохеда без детских голосов мертвеет. Здесь становится глухо, как в склепе. Все стареет вместе с людьми. Вот если бы Джастина родила хотя бы еще одного ребенка да привезла их с Дженнифер сюда…» Мысли Фионы все чаще и чаще возвращались к одному, что ее особенно мучило в последнее время: у Дрохеды нет наследников. Наступит день, когда умрет последний из Клири. И что тогда будет с Дрохедой?

В аэропорту Данглоу братьев встречал сам Дик Джоунс. Он увидел их издалека и узнал сразу же. Вроде они ничем и не напоминали Мэгги; все невысокие, но крепкие, годы, правда, немного согнули их спины, но все равно выглядели они очень неплохо. Дочерна прокаленные солнцем лица, немного неуклюжая походка выдавала в них людей, которые больше привыкли сидеть в седле, чем ходить по земле. Все шестеро братьев Клири подошли к багажному отделению и остановились в некоторой растерянности, на их лицах как будто читалось: «Вот сейчас подвезут наши вещи, возьмем, а дальше что? Где он, этот Химмельхох?» Непривычная влажная жара покрыла их лица испариной, они сняли шляпы и то и дело вытирали слипшиеся от пота волосы большими платками. И тут Джоунс подошел к ним.

— Здравствуйте. Думаю, я не ошибаюсь. Вы Клири из Дрохеды?

Братья Клири все разом обернулись, и на их лицах появилось облегчение.

— Да, вы не ошиблись, мистер…, — ответил за всех Джимс. — А вы?

— Дик Джоунс. — Джоунс протянул руку и обменялся со всеми мужчинами Клири крепким рукопожатием. Он заметил, что братья Мэгги с интересом рассматривают его, хотя стараются, чтобы это было не так уж заметно. Потом их лица осветились улыбками, и Дик понял, что выдержал первое испытание. Во всяком случае, внешне они понравились друг другу.

А тут как раз на транспортере появились их вещи. Можно было ехать в Химмельхох.

— Ну и жарища тут у вас, — воскликнул Джимс, когда они уже ехали в машине и легкий ветерок немного освежил их покрытые испариной лица.

— Я давно здесь живу и привык, хотя, конечно, приезжим здесь приходится нелегко, — сказал Джоунс. — Местные жители тоже не в восторге от здешнего климата, но зато это позволяет нам экономить на одежде. Видите, как все одеты? Можно сказать, что совсем никак, — засмеялся Дик, а следом за ним рассмеялись и братья. Хороший парень, этот Дик Джоунс! Совсем простой, познакомились всего лишь час назад, а кажется, что знакомы всю жизнь. Молодец, Мэгги, сестренка, стоящего парня отхватила. Недаром столько лет и смотреть ни на кого не хотела. Так или примерно так подумали все братья Клири, пока их автомобиль пробирался по многолюдным улицам Данглоу. Аэропорт был в нескольких километрах восточнее города, а Химмельхох расположен от него на западе, так что пришлось ехать через весь город. Но это даже ничего, столько любопытного они здесь увидели, все совсем не похожее на то, к чему Клири привыкли у себя. Давнишняя поездка в Рим, конечно, на многое открыла им глаза, они там тоже насмотрелись разных чудес, но и здесь было не меньше любопытного. Взять хотя бы джунгли, зелень какая-то сочная, прямо мясистая, даже прикасаться к ней не хочется. Так и кажется, что это живая плоть, и эта изнуряющая липкая жара. Нет уж, что Рим, что Данглоу, конечно, неплохие места, а все-таки лучше Дрохеды ничего нет на свете.

— Конечно, привыкнуть можно ко всему, но когда вы с Мэгги приедете в Дрохеду, вот там и поймешь, что такое настоящая жизнь, — пообещал Дику молчаливый до того Боб. Дик засмеялся.

— Мэгги мне то же самое говорит. Надо поехать посмотреть, что же это за Дрохеда. А то умру и не увижу самого прекрасного места на земле.

Все опять дружно расхохотались его шутке и, пока ехали до Химмельхоха, подружились и успели перейти на «ты». Какие могут быть церемонии между своими, ведь все равно не сегодня, так завтра этот парень будет их зятем, считай, что он уже и стал им.

Мэгги еще издалека увидела автомобиль, в котором Дик утром поехал встречать ее братьев. Он свернул с дороги, ведущей из Данглоу и начал подниматься в гору, к Химмельхоху. Мэгги знала, что они приедут не раньше, чем к полудню, но время тянулось так томительно долго, и она то и дело выбегала на веранду посмотреть, не едут ли уже. Последний час она уже и вовсе не уходила с веранды, так и сидела здесь, не сводя глаз с дороги. «Нет, мама права, надо возвращаться в Дрохеду и жить со своими. Дик не будет против. Постараюсь убедить его. А потом и Энн с Людвигом приедут к нам. Найдем для Химмельхоха хорошего управляющего, а сами будем время от времени приезжать сюда». И вот наконец едут. Сначала лиц было не разглядеть, но вот автомобиль приблизился, и Мэгги уже видела всех своих братьев, каждого по отдельности. Совсем седые, ее братья, лица еще больше покрылись морщинами. Боб впереди рядом с Диком. Джек, Хьюги, Джимс, Пэтси. И Фрэнк! Даже он приехал. Вот она ее семья, надежная опора. В последнее время она как-то не очень часто о них думала. Наверное, потому, что знала — они у нее есть, и она всегда может на них рассчитывать.

Пока автомобиль все ближе и ближе подъезжал к дому, Мэгги во все глаза смотрела на своих братьев, а они смотрели на нее. Сначала их лица показались ей немного растерянными, и Мэгги засмеялась, наверное, братья не признали ее сразу, потом на них появились довольные улыбки.

— Смотрите-ка, наша Мэгги опять стала настоящей красавицей, — сказал Хьюги.

— Да уж, сразу и не узнаешь, — подтвердил Джек.

Автомобиль остановился, и, пока братья открывали дверцы и вылезали, разминая ноги, Мэгги птицей слетела по ступенькам и бросилась к ним, обнимая их всех вместе и по очереди. Она и плакала, и смеялась; не ожидавшие такого бурного чувства, да и не привыкшие проявлять его открыто, братья смущенно топтались вокруг Мэгги, неуклюже обнимали ее, все еще не веря, что наконец-то видят свою Мэгги.

На веранду вышел Людвиг встретить гостей, за ним, опираясь на костыли, появилась Энн.

— Мэгги, что же ты держишь людей на улице. Приглашай гостей в дом.

— И в самом деле, вы устали с дороги. Пойдемте. Мэгги взяла Боба под руку, и они пошли впереди всех вверх по ступенькам.

В большой гостиной был уже накрыт стол, но сначала всех развели по комнатам, внесли вещи. Потом уже за столом Мэгги попросила братьев подробнее рассказать о матери. Но все подробности свелись к тому, что Боб коротко сказал:

— Держится пока. Велела передать, чтобы вы с Диком ехали в Дрохеду вместе с нами.

«Вы с Диком», не с мистером Джоунсом, а с «Диком», прозвучало в устах Боба как-то очень тепло и по-свойски. Значит, все в порядке, Дик пришелся им по душе. Мэгги, конечно, не сомневалась в этом, но все равно ей было очень приятно.

Назавтра прилетали Этель и Боб Уолтеры, и Дик немного погодя попрощался и ушел. Надо было заняться делами, утром опять ехать в аэропорт. Уолтерам Дик тоже понравился. У него с Бобом было много общего, даже во внешнем облике были роднившие их черты: загорелые, словно выточенные из камня Лица, спокойный взгляд умных, много повидавших глаз, крепкие, широкоплечие фигуры. Так что эти два настрадавшиеся человека сразу прониклись симпатией друг к другу. А об Этель нечего было и говорить, едва только машина подъехала к Химмельхоху и подруги обнялись, Этель шепнула Мэгги:

— До чего же хорош, твой Дик! Он очень похож на Боба, ты с ним будешь счастлива.

— Надеюсь, — радостно засмеялась Мэгги.

Вечером, когда все собрались в гостиной, братья Клири уже не были так отрицательно настроены против Химмельхоха. Они с утра пораньше подобрали себе лошадей и поехали осматривать ферму. В сахарном тростнике Клири ничего не понимали, но все равно им было интересно, что за культура, как растет и как с ней работать. А вот уж ферма! Тут они были большие специалисты, все осмотрели, оценили выгоны, проверили, какие травы там растут, и вполне одобрили деятельность хозяина. Особенно когда Людвиг сказал им, что многое перенял у них и ферму завел только потому, что ему понравилась Дрохеда. Весь вечер разговор так и крутился вокруг фермы, завода, где перерабатывают сахарный тростник. Женщинам это было не так уж интересно, Этель не терпелось выспросить у Мэгги, когда назначено бракосочетание, хотелось посмотреть платье, в котором Мэгги собирается идти под венец, им было о чем поговорить, и они втроем: Энн, Мэгги и Этель — уединились в комнате Мэгги.

Свадьба должна была состояться через два дня, и Мэгги очень волновалась. Теперь, когда уже все было решено, ее вдруг начали одолевать страхи перед будущим. Как они будут жить с Диком? Удастся ли ей наладить свою семейную жизнь? Она привыкла жить одна, а когда была замужем за Люком, так ведь у них и не было семьи, поэтому у нее и опыта никакого не накопилось.

— Дело нехитрое, — утешала ее Этель, — главное, чтобы вам было приятно друг с другом, а наладить быт не так уж сложно. Это у каждой женщины в крови, было бы желание. Главное, чтобы муж был ухожен, накормлен, в доме чистота и порядок. Тогда и ему будет приятно работать для семьи. И домой он будет всегда стремиться с радостью, зная, что его ждут.

Женщины вразумляли Мэгги, как будто ей всего-навсего восемнадцать, но, наверное, в этом деле возраст не играет роли. Особенно если впервые выходишь замуж за любимого и хочешь, чтобы он не разочаровался в тебе.

— Странно, что от Джастины ничего нет, — недоумевала Энн.

— Я же тебе говорила, что она не примет этого, — тяжело вздохнула Мэгги. — Боюсь, что она вообще перестанет знаться со мной.

— Не волнуйся, такого не может быть, — не выдержала Этель. — Я бы поняла, если бы она была ребенком: ревность там, обида и прочее… Но ведь твоя дочь — взрослая женщина. Думаю, она тоже не живет монахиней. Неужели ты считаешь, что женщина не поймет в этом отношении другую женщину, пусть даже это дочь с матерью.

— Не знаю. — Мэгги действительно не знала, что и подумать. О том, что не дошла телеграмма, не может быть и речи. Лучше бы, конечно, сказать ей обо всем по телефону, но Мэгги побоялась, что Джастина может заговорить с ней резко и она совсем растеряется. Пусть уж лучше так, хотя бы глаз дочери не видеть.

— А сын Дика? Он приедет? — поинтересовалась Этель.

— Да, — упоминание о Томе вызвало на лице Мэгги улыбку. — Дик сказал, что он приедет прямо в церковь, а потом уж со всеми вместе сюда.

— Как он относится к этому?

— Дик сказал, что с пониманием. Во всяком случае, как говорит Дик, мальчик сказал, что он рад за отца и что ему давно уже было пора подумать об этом. — Мэгги было приятно, что хотя бы с одной стороны, у одного из детей они нашли поддержку, и она с удовольствием рассказала все, что узнала от Джоунса.

— А сам-то он не собирается жениться? Сколько ему? — выспрашивала Этель.

— Пока нет, Дик сказал бы. Хотя уже пора, конечно, ему далеко за тридцать. Мужчины не особенно спешат жениться, все тянут, а потом бывает уже поздно. Возьми моих братьев, сколько невест у нас в округе, да и сами они не из последних женихов, а так вот жизнь проходит, и я не думаю, что хоть один из них когда-нибудь женится. Дрохеда для них единственная одна на всех невеста и, кажется, такая жизнь их вполне устраивает.

— А может быть, нам Джастину выдать замуж за Тома Джоунса, сына Дика, — загорелась Этель, ее деятельный характер ни на минуту не давал ей успокоиться.

Однако подобное предложение вызвало у Мэгги и Энн одинаковую реакцию, они просто расхохотались, только представив себе, как их своенравная взбалмошная Джастина выходит замуж за мягкого нерешительного Тома Джоунса. В конце концов Этель тоже присоединилась к общему веселью, которое вызвала ее, как ей казалось, очень неплохая идея.

— Я не настаиваю, конечно. Вам решать, но вы напрасно так к этому относитесь, — заключила она, вызвав новый взрыв хохота. — Если ты когда-нибудь познакомишься с ними обоими и увидишь их рядом, поймешь сама, почему мы смеемся, — сказала Мэгги своей решительной подруге.

На следующее утро почтальон привез большую коробку для миссис Мэгги О'Нил, присланную из Сан-Франциско. Мэгги открыла ее и вытащила большой легкий сверток, в котором оказалось удивительной красоты норковое манто.

— Боже мой! — Только и сказала она. — Это от Джастины.

— Надень. Хоть мы рассмотрим поближе эту красоту. Мне только издалека доводилось видеть такие манто, когда я ездила в Америку. Их там носят только очень богатые женщины. Ну надевай же скорее, мне не терпится посмотреть на тебя, — завертела подругу Этель, но Мэгги растерянно держала подарок в руках.

— Зачем мне это манто? Джастина сумасшедшая. Куда же мне его надевать?

— Это неважно, — заявила Этель, — главное, Джастина помнит тебя и хотела порадовать. Пусть висит пока, а может быть, вы с Диком поедете путешествовать, тогда и пригодится.

Мэгги набросила манто на плечи, и женщины ахнули, она словно преобразилась. Мягкий блеск серебристой норки высветил ее серые глаза, и они тоже как будто заискрились. Она провела ладонью по шелковистому меху и опустила руку в прорезной карман.

— Ой, здесь, по-моему, записка.

Дорогая мамочка, это тебе от меня подарок. Я часто тебя огорчала и очень сожалею об этом. Хочу, чтобы ты немного порадовалась. Обо мне не беспокойся, я счастлива. Целую.

Твоя дочь.

Мэгги смотрела на размашистый почерк Джастины пытаясь понять, знала ли уже Джастина, когда посылала подарок, о свадьбе или еще нет.

— Что она пишет? — спросила Энн, ей тоже было интересно узнать, свадебный ли это подарок или Джастина просто решила сделать матери приятное.

— Вот почитай, — протянула ей Мэгги записку.

Энн прочитала и тоже задумалась.

— Здесь нет даты, — наконец сказала она.

— Давайте посмотрим на коробке, — разрешила Этель все их проблемы. — Отправлено месяц назад. А когда вы послали телеграмму?

— Около трех недель назад, — припомнила Энн.

— Значит, это не к свадьбе. Она тогда еще не знала ни о чем. Теперь будем ждать очередной подарок, уже свадебный. Я должна тебе сказать, Мэгги, что бы ты там ни думала, твоя дочь любит тебя. Просто так такие подарки не посылают. — Этель заставила Мэгги пройтись по гостиной, и они все втроем так были увлечены необыкновенным подарком, что и не заметили, как к дому подъехало такси и из него вышли Джастина с маленькой Дженнифер. Джастина попросила шофера поднять их вещи на веранду, а сама с дочкой направилась к открытой входной двери.

Мэгги все еще ходила в манто по гостиной, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, и при очередном повороте, обернувшись к двери, увидела в дверном проеме смеющееся лицо дочери и удивленное внучки. В первую минуту она даже не поняла, что все, что она видит, происходит в реальности.

— Что случилось, Мэгги? — спросила Энн и тоже обернулась к двери.

— Девочки наши приехали! — воскликнула она и, подхватив костыли, поспешила им навстречу. Только тогда Мэгги опомнилась и, опережая Энн, бросилась обнимать внучку, потом дочь, опять внучку.

Потом Дженнифер оказалась в объятиях Энн. Она в недоумении переводила взгляд с одной женщины на другую и никак не могла понять, которая же из них ее родная бабушка. По дороге сюда мама говорила ей, что здесь ее ждет бабушка Мэгги. Это ее родная бабушка, и есть еще бабушка Энн, которая не совсем родная, но тоже их очень любит.

Понятие «родная» и «не совсем родная» мало что значили для девочки, она привыкла ко всем относиться одинаково. Для нее «родная» только мама. А теперь вот, оказывается, еще и бабушка Мэгги. В конце концов Дженнифер перестала ломать голову над этим вопросом и терпеливо сносила все поцелуи, объятия, которыми бабушки ее едва не замучили.

— Мама, — засмеялась Джастина, — ты еще не испарилась в своем манто?

— Ах да! Я и забыла, что оно все еще на мне, хотя действительно жарковато. Спасибо, Джас. Что это тебе пришло в голову прислать мне такой роскошный подарок?

— Увидела красивое манто и прислала. Только и всего. Ты у меня должна быть неотразимой женщиной. Особенно сейчас.

Мэгги внимательно взглянула в глаза дочери, стараясь прочитать по ним, как Джастина относится к ее внезапному замужеству, и увидела в них теплоту, ласку, любовь. То, чего никогда раньше не видела в глазах дочери. Джастина поняла состояние матери, она подошла к ней и прижалась щекой к ее лицу.

— Мамочка, я рада за тебя. Все хорошо. Ни о чем не волнуйся.

Как будто гора свалилась с души Мэгги при этих словах Джастины. Она благодарно улыбнулась дочери и прижалась к ней, как будто заново ее обретая.

— Леди! Вспомните наконец о несчастной отверженной! — раздался веселый голос Этель, и все снова засмеялись, заахали, наперебой представляя друг другу Этель Джастине, Джастину Этель.

— А кто же меня представит? — напомнила о себе Дженнифер, чем вызвала новое веселое оживление.

К обеду в Химмельхох собрались все мужчины, и, конечно, Джастина с дочкой снова оказались в центре внимания. Дженнифер была в восторге от того, что у нее оказалось сразу столько дедушек. Она переходила с рук на руки, и обычно сдержанные лица братьев Клири просто светились от обожания, когда они брали на колени свою малышку. Даже Фрэнк оттаял и даже улыбался, глядя на девочку. Она же из всех дедушек выбрала немногословного Пэтси и, уютно устроившись у него на коленях, принялась рассказывать, как они с мамой летели на самолете из самой Америки.

Мэгги познакомила Джастину с Диком Джоунсом, и они так и сидели за столом, Мэгги с Джастиной по обе стороны от Дика Джоунса. Дик шутил с Джастиной, неожиданно он показал себя знатоком кино, чем вызвал ее новый интерес к себе. Уже после обеда они долго о чем-то разговаривали вдвоем, и Мэгги совершенно упокоилась.

32

Вот и наступил день венчания. С утра весь Химмельхох был перевернут с ног на голову. Братья Клири надели свои праздничные костюмы и теперь не знали, что и делать. Они то и дело выходили на веранду, с тоской поглядывая на конюшни, откуда доносилось нетерпеливое ржание застоявшихся лошадей. К крыльцу подъехал празднично одетый Пит, он тоже был приглашен на торжественную церемонию. Пит за руку поздоровался с братьями Клири, они за эти дни уже успели подружиться, и остался с ними на веранде. Вышел Боб Уолтер, потом появился Людвиг. Задерживались только женщины, они все еще занимались туалетом невесты, и даже Дженнифер, не понимая толком, что происходит, крутилась тут же, больше мешая, чем помогая причесывать бабушку, но на нее никто не сердился, все были радостно взволнованы, и беготня Дженнифер даже снимала некоторое эмоциональное напряжение.

К подъезду подали несколько автомобилей, подъехал Дик Джоунс в новом сером с голубым костюме. Он выглядел очень эффектно, и даже мужчины сделали ему комплимент.

— Жених у нас что надо! — одобрительно сказал Джимс.

— Ну я же ни на ком попало женюсь, а на вашей сестре. Так что должен быть «что надо» рядом со своей невестой, — отшутился Дик.

Наконец на веранде появилась Мэгги за руку с Дженнифер. Рядом с ними шла Джастина, скромно и элегантно одетая в бежевое шелковое трикотажное платье, которое спадало по ее фигуре мягкими складками. За ними шли Этель с Энн Мюллер, тоже нарядно одетые.

Все мужчины повернулись к ним, изумленно разглядывая своих женщин, как будто видели их впервые. На Мэгги было то самое платье, которое она купила в Данглоу, мягкого серого цвета с маленькими черными пуговицами. Шею обвивала нитка крупного жемчуга. На ногах изящные черные туфельки. Она производила впечатление необыкновенно элегантной женщины.

— Ну как? — спросила она Дика.

Он ничего не ответил. Обомлев, не находя слов, он стоял в дверях и, не отрывая глаз, смотрел на Мэгги. Серебристо-серое платье красиво оттеняло ее пышные волосы. Продолговатое, смуглое, без румян лицо, обрамленное пышными кудрями с воткнутой в них белой лилией, мерцало темной матовой бледностью, из-под складок юбки выглядывали маленькие изящные ножки в лаковых туфельках.

— Как тебе нравится мой наряд? — еще раз спросила она.

Дик по-прежнему молчал. Он стоял и смотрел на нее, забыв обо всем. Эта женщина перевернула его жизнь. Блаженством было чувствовать на себе взгляд больших, отливающих металлическим блеском глаз и видеть это родное лицо. Новая жизнь переполняла его. Но он знал: за то, что хорошо — платят, и чем оно лучше, тем дороже. И он готов был на это.

— Ты слышишь меня, Всевышний? Назови свою цену…

Мэгги смотрела на Дика Джоунса, и он, не спуская с нее внимательного теплого взгляда, пошел навстречу своей избраннице. Джоунс взял Мэгги за руку, за другую его руку тут же уцепилась Дженнифер, и они пошли к первой машине.

Он шел очень быстро, но Мэгги шла рядом, и ее лицо было удивительно красивым от любви к нему…

Вместе с ними села и Джастина. Остальные расселись в трех других машинах, и кавалькада черных автомобилей двинулась по дороге в Данглоу.

Церковь, которую Дик Джоунс выбрал для венчания, находилась у самого въезда в город. Это был тихий скромный храм, и, когда новобрачные вместе со своими близкими подъехали к его ограде, они были одни здесь в это раннее утро. Только между покрытыми зеленым мхом могил бродил какой-то мужчина. Увидев подъехавших, он еще какое-то время постоял возле одного из памятников, а потом скрылся за углом церкви. Никто особенно не обратил на него внимания, мужчина был им незнаком, очевидно, пришел сюда навестить могилу родных.

Дик Джоунс пристально смотрел на Мэгги, он был удивлен, что она так волновалась. Ее губы и щеки побледнели, в глазах появился страх. Джоунс бережно прижал к себе руку Мэгги.

— Что с тобой, любимая? Тебе нехорошо?

— Нет, все в порядке, я почему-то очень волнуюсь.

— Потерпи, скоро все будет позади.

— Ты видел мужчину возле церкви, — тихо спросила Мэгги. — Это не Том?

— Нет, это не он. Почему-то он задерживается, обещал обязательно быть.

Сразу же после его слов у ограды затормозила еще одна машина, и из нее выскочил высокий мужчина, очень похожий на Дика Джоунса. Такие же изумрудные на мужественном загорелом лице глаза, твердые, красиво очерченные губы, темные волосы. Все обернулись и с интересом смотрели на вновь приехавшего. А он, спокойно улыбаясь, поздоровался со всеми и направился к Дику Джоунсу и Мэгги.

— Прости, отец. Немного не рассчитал. — И, обернувшись к Мэгги, склонился к ее руке. — Рад познакомиться с вами. Спасибо вам за отца.

— Я сожалею только о том, что нам не довелось узнать друг друга раньше, — сказала ему Мэгги, счастливая от того, что ее надежды оправдались и Том Джоунс оказался точно таким, каким она и ожидала его увидеть.

— Теперь все в сборе, — сказал Дик Джоунс, довольный, что его сын оказался на высоте и произвел хорошее впечатление на близких Мэгги людей. Это было видно по приветливым улыбкам и крепким рукопожатиям, которыми они сейчас обменивались с его сыном. Всем женщинам и даже Дженнифер Том поцеловал руки, после чего остался рядом с Джастиной, интуитивно почувствовав в ней такую же родственную причастность к этому семейному событию.

— Вы Джастина? — спросил он, с улыбкой разглядывая ее, и после кивка тихо сказал:

— Через несколько минут мы с вами станем сводными братом и сестрой. Мне очень нравится такая перспектива.

— А я просто без ума от счастья, — съязвила Джастина, но по ее глазам и улыбке, с которой она глянула на него, было заметно, что ее тоже вполне устраивает такое приятное родство.

Дик Джоунс взял Мэгги под руку и повел ее по дорожке к церковным дверям. Остальные гости разделились по парам, дорожка была неширокой, пошли следом за ними. Джастина шла рядом с Томом, между ними чинно шагала Дженнифер с огромным голубым бантом в кудрявых волосах. Девочке очень понравилось, что этот красивый дядя поцеловал ей руку, как взрослой, и теперь она доверчиво вложила свою ладошку в его сильную руку, другую отдав матери.

Священник в своем белом облачении уже ждал их возле низкого алтаря, рядом с ним стоял причетник. Дик с Мэгги прошли вперед, остальные расположились полукругом позади них.

— Мамочка, что здесь сейчас будет? — немного притихшая от торжественности обстановки прошептала Дженнифер, подергав мать за руку.

— Стой спокойно, сейчас увидишь, — сказала ей Джастина и, обернувшись, увидела, как в церковь заходит двое мужчин. «Кому-то еще интересно смотреть на чужое венчание», — подумала она, заметив, что один из мужчин отошел в тень, отбрасываемую колонной, а другой остался у входа, прислонившись к стене.

Служба началась. Священник проникновенным голосом стал рассказывать женщине и мужчине, которые решили связать себя узами брака, какую великую ответственность друг перед другом они принимают на себя и что они должны теперь до самой смерти заботиться друг о друге и не нарушать данную друг другу клятву.

Потом священник подошел к Дику и Мэгги и продолжил:

— Я прошу и требую от вас обоих, если кому-либо из вас известны препятствия, из-за которых вы не можете сочетаться законным браком, то чтобы вы признались нам, ибо нельзя сомневаться в том, что все, кто соединяется иначе, чем это дозволяет слово божье, Богом не соединены и брак их не считается законным.

Священник замолчал, как того требовали правила, и все тоже молчали. Препятствий не было. Через минуту, не отрывая глаз от книги, которую он держал в руках, хотел продолжать дальше, он уже протянул руку к Дику Джоунсу и задал вопрос:

— Хочешь ли ты взять эту женщину себе в жены?

— Да, — твердо ответил Джоунс, когда за спинами присутствующих на церемонии раздался грубый мужской голос, заставивший всех вздрогнуть:

— Брак не может состояться, я заявляю, что препятствие существует.

Это заявление вызвало такое же впечатление, как будто в этой небольшой церкви взорвалась бомба.

Джастина резко обернулась (голос раздался прямо из-за ее спины) и увидела, что эти слова произнес один из мужчин, которые несколько минут назад вошли в церковь, тот самый, который оставался у входа, теперь он приблизился и стоял позади нее. Это был здоровый кряжистый мужчина с близко посаженными небольшими глазами, с сильными залысинами на голове. Он стоял, небрежно отставив одну ногу, и насмешливо смотрел на растерянные лица обернувшихся к нему людей. Никто никогда не видел этого человека, и непонятно было, почему он явился сюда с такими злыми намерениями.

Дик Джоунс страшно побледнел, над верхней губой у него выступили капельки пота. Он сильно сжал руку Мэгги, боясь взглянуть на нее. А она стояла совершенно мертвая и, казалось, уже ничего не чувствовала, с похолодевшими руками и сердцем. Ее как будто придавила неотвратимость того, что сейчас здесь происходило. Джоунс прижал ее руку к себе и, когда повернулся к ней, с ужасом увидел спокойное лицо Мэгги и пустые безжизненные глаза.

— Я прошу вас продолжать, — обратился Джоунс к священнику. — Произошло какое-то недоразумение.

— Я не могу продолжать, раз такое заявление сделано. Я должен выяснить, действительно ли такое препятствие существует, — возразил священник.

— Бракосочетание должно быть прервано, — снова громко заявил тот же голос. У меня есть доказательства, что для этого брака существует непреодолимое препятствие.

— Пройдите сюда, — пригласил мужчину священник, — и объясните, каков же характер этого препятствия? Может быть, его можно устранить?

— Едва ли, — последовал ответ. — Я отвечаю за свои слова. Если я назвал его непреодолимым, значит, я имею в виду, что оно неустранимо.

Мужчина прошел между расступившимися людьми и насмешливо посмотрел на Мэгги.

— Я заявляю совершенно точно, что названное мною препятствие состоит в том, что миссис О'Нил уже состоит в законном браке, и ее муж жив.

Братья Клири все, как один, повернулись и стали оглядывать церковь, но Люка О'Нила не увидели. Тогда они впились глазами в незнакомца.

Дик Джоунс обнял Мэгги и привлек к себе. Но она уже пришла в себя, услышав про заявившего на нее права Люка О'Нила.

— И вы что же, его поверенный? — холодно спросила она этого самоуверенного типа, который, немного растерявшись под ее холодным взглядом, тем не менее старался держаться уверенно.

— Называйте меня как хотите, а только я не вру. Люк О'Нил ваш законный муж, и он жив, — сказал он развязно.

— И вы можете предъявить нам доказательства? — спросил священник.

— Конечно. Он здесь и сам может подтвердить все, что я сказал.

В эту минуту в углу церкви послышался шорох и из-за колонны вышел тот, другой мужчина, которого Джастина уже видела чуть раньше. Он прошел вперед и, когда очутился на свету, по церкви пронесся гул приглушенных голосов.

Все закружилось у Мэгги перед глазами. Изнутри поднималась странная слабость, как будто голова поплыла куда-то, а тело оставалось на месте. Она почувствовала, как спазм сдавил ей горло и сразу же вспомнились слова матери: «Настоящая леди никогда не показывает в обществе своих слез». Невероятным усилием воли она заставила себя не рухнуть тут же в беспамятстве на ледяной каменный пол церкви.

Боб Клири приблизился к этому человеку, сжав кулаки, и с презрением бросил ему в лицо:

— Мерзавец! Дрянь! Ублюдок!

Все, кто в этот момент находился в церкви, отреагировал на его появление здесь одинаково. Энн и Людвиг Мюллеры, все братья Клири, Этель и Боб Уолтеры, Том и Джоунс и даже Джастина смотрели на этого рано состарившегося, сгорбленного человека с презрением, в котором не было ни капли жалости. Он казался им чудовищем, гремучей змеей, которая жалит исподтишка и которую хочется раздавить, если бы не было противно к ней прикасаться.

Было заметно, что он совершенно больной, тяжелая изнурительная работа превратила этого когда-то крепкого и сильного мужчину в совершеннейшую развалину. Яркие синие глаза поблекли, впалая грудь то и дело сотрясалась от глухого кашля.

Джастина с презрительным интересом рассматривала своего отца. Он тоже поднял голову и, осмотрев всех присутствующих, задержал взгляд на ней, потом перевел его на Дженнифер и с минуту пристально ее разглядывал. В его потухших глазах мелькнул даже какой-то интерес. Джастина взяла девочку за плечи и прижала к себе, а Том Джоунс сделал шаг вперед и загородил их от нечистого взгляда пришельца. Тот недобро усмехнулся и перевел глаза на Мэгги.

Священник переводил взгляд с невесты на человека, который назвал себя ее мужем.

— Вы утверждаете, что эта женщина ваша жена и именно с ней вы состоите в законном браке, освященном церковью? — спросил он мужчину.

— Да, я Люк О'Нил, и эта женщина, Мэгги О'Нил — моя законная жена, — хрипло проговорил мужчина.

— А вы, миссис О'Нил, признаете вы, что находящийся здесь мистер Люк О'Нил является вашим законным мужем? — повернулся священник к Мэгги.

Она не слышала ни слов, произносимых здесь, ни вопроса, который ей задавали, она только все время невероятным усилием воли пыталась сбросить с себя кого-то ужасного, приблизившегося к ней. Он как будто опирался о ее плечи холодными как лед руками и вдруг вскочил прямо в ее сердце.

Мэгги не успела ответить, когда раздался холодный, полный презрения голос Энн Мюллер:

— Может ли называться мужем человек, который больше тридцати лет не хотел знать, где находится его жена и как она живет? И не только жена, но и дочь, которая сейчас присутствует здесь и тоже может подтвердить мои слова.

— Может ли дочь миссис О'Нил и мистера О'Нил подтвердить то, что сейчас было заявлено? — спросил вконец растерявшийся священник. Все взгляды устремились на Джастину. Она вышла вперед, оставив Дженнифер на попечение Тома, и твердо сказала, пристально глядя на Люка О'Нила:

— Да, я подтверждаю, что не знаю этого человека и никогда не видела своего отца. Может быть, этот человек и в самом деле мистер Люк О'Нил, но я его не знаю.

«Как же я плохо знала тебя, моя девочка», — подумала Мэгги, глядя на свою дочь.

— И тем не менее этот человек является законным мужем миссис О'Нил, а двоемужество в нашей стране запрещено законом, — подал голос первый мужчина, который все так же насмешливо посматривал на окружающих, его, по-видимому, ужасно забавляло все, что здесь происходило. Настоящий спектакль.

— А разве закон не предусматривает наказания за отказ от исполнения своего супружеского и отцовского долга? — возмущенно спросила Этель Уолтер.

— Она сама не захотела жить со мной, — с трудом выдавил Люк О'Нил.

— На это были причины, и я могу подтвердить, что это причины важные. — Это уже заговорил Людвиг Мюллер. — Мистер О'Нил оставил свою жену без средств к существованию. Я это хорошо знаю, поскольку она жила в нашем доме. Он увез ее из богатой семьи и устроил к нам прислугой. Мы только со временем узнали об этом. За все годы, что миссис О'Нил прожила у нас, он появился раз или два. Так что общей семьи у них не было и, когда родилась дочка, он не приехал, хотя и знал, что его жена рожает. Не появился он и после родов. Я утверждаю, что свою дочь он видел один-единственный раз еще в младенческом возрасте и то мимоходом. А теперь решайте, господин священник, как этот человек приходится миссис О'Нил, муж он ей или не муж.

Священник не знал, как ему поступить и что делать дальше. Он все уже давно понял и не испытывал к этому изможденному болезнью человеку никакого сострадания, хотя и знал, что это большой грех. Было очевидно, что этот человек после долгих лет бродяжничества, когда такая вот свободная и вольная жизнь вконец надорвала его силы, решил вернуться к жене, чтобы она ухаживала за ним, больным и беспомощным. Старый священник много видел на своем веку и перестал удивляться глубине человеческого падения. Но этот случай превосходил все остальные. Ему было жалко женщину, которая столько лет жила в одиночестве и вот спустя годы захотела обрести семейный очаг, когда явилась эта тень из прошлого. Но священник понимал и другое, он не может нарушить закон, а по закону этот человек является мужем и, пока он не умрет, им и останется.

— Я сожалею, — тихо сказал старый священник, — но я должен прекратить обряд бракосочетания, этот человек, к моему большому огорчению, остается вашим законным мужем, миссис О'Нил — Он повернулся и, сгорбившись, вышел в боковую дверь.

Какое-то время все стояли молча, не глядя друг на друга. Потом, так же молча, пошли к выходу, далеко обходя Люка О'Нила, как будто он был прокаженным. Он исподлобья наблюдал за Мэгги, не обращая никакого внимания на Дика Джоунса, который продолжал обнимать Мэгги за талию и, бережно поддерживая, вел ее к выходу.

Они были уже в дверях, когда позади раздался хриплый голос Люка.

— Мэг, может быть, ты хотя бы поговоришь со мной? Куда же мне теперь деваться?

Мэгги, не оборачиваясь и ничего не отвечая, вышла во двор церкви.

— Дочка! — прохрипел Люк. — Ты должна позаботиться обо мне, я ведь тебе отец!

Джастина была уже тоже на выходе, когда услышала это заявление. Она резко обернулась, тряхнув своими огненными кудрями, как будто пламя вспыхнуло над ее головой, и резко бросила в лицо своему воскресшему из небытия отцу:

— Вы сначала постарайтесь вспомнить, как меня зовут, думаю, что вам это не удастся, а потом уже называйте меня дочерью!

33

Всю обратную дорогу до Химмельхоха Мэгги молчала. Джоунс держал ее за руку, не решаясь нарушить ее тягостных раздумий. Ему хотелось утешить ее, сказать своей любимой женщине, что еще не все потеряно, несмотря ни на что, он будет рядом с ней. Но они были не одни в машине, и Джоунс решил сказать об этом Мэгги потом.

Молчала и Джастина. Она просто кипела от злости. Конечно, ей иногда хотелось увидеть отца. Как она ни пыталась убедить себя, что он не заслуживает даже того, чтобы она думала о нем, все-таки в глубине души таилось желание повидаться с ним. И вот это произошло.

Теперь уж у Джастины не оставалось никаких иллюзий насчет своего отца. И она в который уже раз за последнее время вспомнила Ральфа де Брикассара и окончательно оправдала мать. Их не только невозможно было сравнивать, но даже поставить близко нельзя было. Неужели кто-то находил в Люке О'Ниле и Ральфе де Брикассаре какое-то сходство? Джастина помнила кардинала уже в преклонном возрасте, уже тогда он был гораздо старше, чем сейчас Люк О'Нил. Ну и что же? Какое может быть сравнение и сходство между полным достоинства, с прекрасным лицом и мудрыми внимательными глазами пожилым кардиналом де Брикассаром и этим жалким и злобным стариком О'Нилом?

Мэгги тоже думала о Ральфе, только ее мысли шли в другом направлении. «Бог продолжает наказывать меня за Ральфа, вот и объяснение тому, что случилось. Как же я была самонадеянна, когда решила, что безнаказанно украла у него Ральфа. До конца жизни теперь я должна буду нести свой крест. Бог не простит меня, и нечего пытаться изменить судьбу. Я приношу людям, с которыми схожусь, одни только несчастья. Вот и Дику тоже. Поэтому я должна оставаться одна и безропотно терпеть кару. Люк тут ни при чем, его прислал Бог, чтобы показать мне свое всесилие. Что я перед ним? И разве я могу преодолеть то, что он мне давно уже уготовил? И нечего пытаться. Я скажу об этом Дику, и мы расстанемся, мы должны расстаться…»

Обреченность. Вот что сейчас испытывала Мэгги. Обреченность и полную опустошенность. Хотя внешне она как будто оставалась спокойной, только взгляд стал совершенно отрешенным и между бровями прорезалась глубокая морщина.

Даже Дженнифер притихла, девочка сидела, прижавшись к матери, время от времени поглядывая на ее сосредоточенное лицо. Она не знала, кто этот старик, который так странно смотрел на нее и ее маму, но поняла, что из-за него не состоится праздник, ради которого они с мамой сюда приехали.

В машине, где ехали братья Клири разгорелись страсти. Джек предлагал сразу же, как они только вышли из церкви, отправить Мэгги и всех остальных домой, а самим остаться поговорить с Люком О'Нилом. Остальные братья поддержали его, особенно Джимси и Пэтси, у которых просто кулаки чесались и им не терпелось посчитаться с этим негодяем. Они уже было отошли в сторону, чтобы встретить Люка на выходе, но им помешала Джастина.

— Я прошу вас не трогать это дерьмо, — сказала она, не особенно заботясь о том, какое впечатление на дядюшек произведет ее выражение. — Если вы с ним что-нибудь сделаете, мама еще больше будет переживать. Мы этого просто так не оставим, но все надо как следует продумать. Пойдемте, пойдемте. Я вас не оставлю здесь. — И Клири подчинились своей племяннице. Наверное, она права, ничего нельзя делать на горячую голову. Никуда он от них не денется, они все равно его разыщут.

А когда ехали в машине Пэтси ворчал:

— Надо было сразу разобраться с ним. Теперь-то его и разыскать не получится. Он свое дело сделал и опять исчезнет.

— Никуда он не денется, — сказал внушительно Боб. — Я уж этого дела так не оставлю. Тридцать лет и знать ничего не хотел о нашей Мэгги, а как приспичило, явился.

— Сдается мне, что ему кто-то сообщил, что она замуж выходит. Так бы он и вообще не объявился. Пакость хотел сделать, вот и сделал, — это уже подал голос Хьюги.

— Выходит у него здесь есть кто-то, кто следит за ней, — задумчиво проговорил Джимси. — Ну попадется он мне!

— Мэг говорила про какого-то Арни или Арне, дружок у него был, вместе работали, — подал голос Фрэнк, и все братья с удивлением воззрились на него. Фрэнк все время молчал, и кое-кому показалось, что его никак не тронуло то, что произошло с Мэгги. Но Фрэнк как будто пробудился от глубокого затяжного сна, а за последний час он резко изменился. Под коричневой кожей вздулись желваки, глаза недобро блестели, и губы были решительно сжаты в тоненькую полоску. Боб положил руку ему на колено.

— Мы свою Мэг в обиду не дадим. Но надо все решить спокойно, если, конечно, получится. Пусть он дает ей развод, и дело с концом. А уж если он упрется, тогда мы скажем ему…

— Так он тебя и послушал, — раздался насмешливый голос Джимси. — Нечего с ним говорить, заставим подписать заявление на развод и все.

Так до самого дома они и не решили, что будут делать с Люком О'Нилом. А тут и Химмельхох показался, видно было, как из первой машины вышли Мэгги с Диком и пошли в дом. Джастина с дочкой остались ждать остальных на веранде.

Одна за другой машины подъезжали к дому, из них выходили люди совсем не с праздничным настроением.

Собравшиеся поодаль работники фермы, которые хотели было поздравить новобрачных, поняли, что что-то произошло, и потихоньку разошлись.

Приехавшие собрались на веранде и топтались в нерешительности, входить в дом никто не хотел. Пускай Дик с Мэгги сами пока обсудят все, а уж потом и остальные скажут свое слово. Вошли только Этель с Людвигом и малышка Дженнифер. Через минуту на веранде снова появился Людвиг.

— Входите все. Мэгги с Диком закрылись в библиотеке. Так что никто никому не помешает.

Гости разошлись по комнатам, договорившись через час встретиться в гостиной.

34

В это время у Мэгги с Диком проходил тяжелый разговор. Дик был просто ошарашен заявлением Мэгги, когда она сказала ему, что подавать на развод не будет и им с Диком придется расстаться.

Джоунс подумал, что ослышался, и переспросил изумленно:

— Мы должны расстаться? Я правильно тебя понял, Мэг?

— Да, Дик. К сожалению, это так.

— Ты говорила, что любишь меня, Мэг…

— Я и теперь тебя люблю и буду любить до конца дней своих, — спокойно ответила Мэгги. — Но судьбы не обойдешь!

— Тогда в чем же дело? Ты хочешь вернуться к нелюбимому мужу?

— Я этого не сказала, Дик. Такого никогда не будет, я никогда не вернусь к Люку О'Нилу.

Дику показалось, что у Мэгги начался бред. Он подошел к ней и опустился на колени перед креслом, в котором Мэгги сидела.

— Объясни мне как-нибудь попроще, в чем дело, Мэг, — попросил он, устало потирая лоб ладонью. — Я, наверное, здорово поглупел сегодня и никак не могу понять тебя. Он не знал, ответила ли она ему в конце концов или нет. Не знал и не слышал ничего. Он сказал и смотрел на нее, на женщину своей жизни, свою судьбу и вспоминал их первую встречу…

Мэгги откинула голову на спинку кресла и несколько минут молчала. Ну как она могла ему объяснить, что ему не стоит связывать с ней свою жизнь. Дик ни за что не поверит, что она сделает его несчастным. Сегодня это уже началось. Даже если она разведется с Люком, несчастья не прекратятся. Бог никогда не простит ей Ральфа, до этого ей казалось, что своими страданиями она искупит грех, но это не так. Сегодня она в этом убедилась. Hо чтобы Дик это понял, ему надо рассказать о Ральфе. Только этого никогда не случится. Что бы ни произошло с ней, она никогда не будет упоминать имени Ральфа всуе. Если она полюбила Дика Джоунса, это еще не значит, что Ральф де Брикассар навсегда ушел из ее сердца. Никто и никогда не заменит ей Ральфа. Дик это совсем другое.

— Прости, милый, и не сердись на меня, — наконец заговорила Мэгги, она опустила руку на голову Дика и погладила его жесткие волосы. — Я не могу ничего объяснить тебе, могу сказать единственное — надо мной висит рок. И не думай, что я сошла с ума или пытаюсь заморочить тебе голову.

— Ты вернул мне жизнь, Дик, — сказала Мэгги, глядя в его глаза. — Ты вернул мне жизнь. Я была мертва, как камень. Ты пришел — и я снова ожила. Когда я потеряла Ральфа и Дэна, жизнь стала бесцельной. Я целыми днями ни с кем не разговаривала и бродила по ночам, и кругом были люди, и они чем-то занимались и куда-то шли, и у них был свой дом. Только у меня ничего. А потом пришел ты, человек, который захотел быть со мной, только со мной, безраздельно и навсегда, просто, ничего не усложняя. Я смеялась, отказывалась, играла, все это казалось мне неопасным, легким, я думала, в любую минуту можно отмахнуться от всего; и вдруг это стало значительным, неодолимым, вдруг что-то заговорило и во мне; я сопротивлялась, но бесполезно, чувствовала, что делаю не то, чувствовала, что хочу этого не всем существом, а только какой-то частицей, но что-то меня толкало, словно начался медленный оползень, — сперва ты смеешься, но вдруг земля уходит из-под ног, все рушится, нет больше сил сопротивляться… Я поняла, что принадлежу тебе.

На глазах женщины появились слезы, она опять замолчала, спазм перехватил ее горло, но через минуту она справилась со своим волнением и продолжала слегка прерывающимся голосом:

— Я уеду в Дрохеду и буду жить там со своей семьей. Мне нельзя выходить замуж.

— А обо мне ты подумала, Мэг? — спросил Дик. — Я ведь тебе поверил, как никакой другой женщине. Ты знаешь, как я относился к женщинам, на какое-то время ты заставила меня изменить свое отношение к ним. Но, видно, я и в тебе ошибся, Мэг. — Его голос стал жестким, как волосы под рукой Мэгги. Джоунс подумал, что хотя бы этим он может привести ее в чувство. Дик до сих пор был убежден, что Мэгги не может оправиться от потрясения, может быть, даже случившееся повлияло на ее психику. Надо дать ей время прийти в себя.

— Прости меня, Мэг, за резкость. То, что ты говоришь — бред, нелепость, я не сдержался, прости. — Джоунс взял обе руки Мэгги в свои и стал целовать ее ладони. Мэгги вздохнула, сползла с кресла и, опустившись на колени напротив Джоунса, обеими руками обхватила его за шею. Мэгги не умела плакать, даже в самые тяжелые минуты у нее только сердце каменело, а слез не было. Но сейчас она горько заплакала, прижимаясь мокрой щекой к лицу Джоунса.

— Милый мой, я знаю, ты никогда не поймешь меня, и я не могу тебе объяснить всего, что было в моей жизни. И все-таки я решила твердо, мы с тобой должны расстаться. Я останусь одна. А теперь иди, Дик. Мне очень тяжело. Иди.

— Одумайся, Мэг. Если я уйду, то не вернусь больше. Я не привык, чтобы меня гнали. В моей жизни было достаточно унижений и боли. Неужели, Мэг, ты решила, что я сделан из камня?

Он был слишком возбужден, чтобы понимать ее, да и не хотел понимать. Он молчал. Она довольно долго просидела не шевелясь, потом нежно погладила его по лбу. Он отвел голову. Она посидела еще немного и встала.

— Прости, Дик. Я не желала тебе зла. Мне так же тяжело, как и тебе. А может быть, и больше. Но мне нечего сказать тебе больше. Иди. Все.

— Мэг! Я хочу остаться у тебя. Позволь мне остаться. Только на одну ночь.

Она покачала головой:

— Я не хочу, чтобы ты оставался.

— Почему не хочешь?

Стоит ли пытаться объяснить ему, да и можно ли объяснить?

— Тебе здесь больше нет места, — ответила Мэгги.

— Мое место здесь!

— Нет.

— Почему?

Мэгги молчала. Дик взглянул на нее и увидел в ее лице что-то застывшее и безумное, чего никогда раньше не было в этом лице. И вдруг ему стало ясно еще одно — и это было очень страшно: расстояние между креслами, в которых они сидели, было невелико, так, какой-нибудь метр, но это небольшое расстояние между креслом его и Мэгги было огромно, как мир.

— Ты больше не хочешь меня?

— Нет, — ответила она и, сама того не желая, добавила, — это не совсем так. То, что связывало нас, теперь разрушено. Мы рассыпались, как стеклянные бусы с разорвавшейся нитки.

Она встала, хотела сказать какую-то резкость, но тут увидела его тяжелое лицо: глаза горели на нем черными углями, белки почти не были видны. Она сдержалась.

Джоунс взял Мэгги за плечи, резко встряхнул ее.

— Мэг, Мэг! — повторял он, желая покончить с этим кошмаром. — Мэг!

Мэгги медленно высвободила плечо и подняла голову. Глаза у нее блестели, но Бог их знает, отчего они блестели, а рот был плотно сжат, и это, видимо, стоило ей немалых усилий.

— Что значит «все», что ты хочешь этим сказать? — резко спросил Дик.

— Все — значит все.

— Зачем?

Мэгги набрала в себя побольше воздуха и посмотрела в окно.

— Потому что я не хочу, — сказала она.

— Вот оно что, — сказал Дик, — стало быть, ветер переменился.

— Да, — мягко ответила Мэгги. — В какой-то степени переменился.

— А теперь позволь задать тебе еще один вопрос, — сказал Дик. Ты хотела бы что бы все было по-прежнему, ты хотела бы остаться со мной?

Мэгги задумчиво смотрела в сторону.

— Мэг… — шепнул он. Она сидела отвернувшись и смотрела в окно. Он смотрел на нее, и беспорядочные воспоминания лезли в голову: первая их встреча, поездка в хижину, и еще как она лежала рядом с ним поздним вечером под лучами закатного солнца всего каких-нибудь несколько недель назад. Держа в руках ее такие родные маленькие детские пальчики, он вдруг почувствовал, что если сейчас, сию минуту заставит ее дернуться, все будет по-другому.

— Мэг… — шепнул он.

Но она не повернула головы.

— Иди, Дик, — сказала она, продолжая смотреть в оконное стекло, за которым сгущались сумерки.

Джоунс медленно поднялся, постоял, не глядя на Мэгги. Может быть, надеясь, что она сейчас кинется к нему и скажет, что она шутит и в том, что сегодня произошло, нет никаких проблем: она разводится с Люком О'Нилом и у них все будет в порядке. Но Мэгги так и осталась сидеть на ковре, она не пошевелилась и ничего не сказала.

Джоунс повернулся и вышел из комнаты… Дойдя до входной двери, он остановился и прислушался. Все было тихо. Никто не пытался его догнать.

— Ну вот и все, — подумала Мэгги. — Счастье не для меня. По-видимому, я не такая, как все нормальные люди, во мне просто есть какой-то изъян.

Она попыталась представить себе свою несостоявшуюся жизнь с Диком, словно смотрела пьесу в театре: как бы они приехали в Дрохеду, как заскрипели бы на повороте шины автомобиля. Мэгги попыталась представить, как они бы пили игристое вино, которое ударяет в голову, как плавали бы в чернично-синем море. Говорили бы о детях и ложились бы спать на большую белую софу, сделанную для них…

Но что-то разлаживалось в этом пейзаже, море стало серое, взбаламученное, словно иссеченное галькой… воздух безостановочно сотрясался от ударов метронома, стук его лез в уши, завладевал всем телом, и, повинуясь его ритму, сердце колотилось как бешеное.

А ведь она знала, что любовь к нему принесет ей несчастье. Она сознательно шла на любовь и на смертельную опасность.

Мэгги судорожно вздохнула, прогоняя вмиг нахлынувшие слезы и три раза повторила про себя: «Он больше никогда не будет обнимать меня. А потом? А потом… ничего. Такое долгое потом…»

35

Все уже собрались в гостиной и сидели, тихо переговариваясь между собой. Стук захлопнувшейся двери заставил их вздрогнуть. В гостиной появился Джоунс, бледный с обострившимися скулами. В его глазах обида перемешалась с недоумением.

— Ну что вы решили? — вскочила ему навстречу Джастина.

— Спросите у матери, — коротко ответил Джоунс. — У нее бредовая идея пожизненного покаяния.

Том Джоунс, заметив странное состояние отца, встал с кресла и подошел к нему. Дик взял сына за руку, как будто в поиске опоры и тихо сказал:

— Пойдем отсюда, сын.

— Дик, может быть, вы объясните нам, что там у вас произошло? — воскликнула Энн Мюллер, но Джоунс, не останавливаясь, махнул рукой, и они с Томом исчезли за дверью.

Мэгги вышла из библиотеки внешне спокойная, но чувствовалось, что она до предела напряжена и может взорваться при любом неосторожном слове.

— Не спрашивайте меня ни о чем, пожалуйста, — попросила она близких. — Мы едем домой, в Дрохеду.

— Когда? — насторожилась Этель.

— Как можно быстрее, — ответила Мэгги, — думаю, так будет лучше. Я пойду укладывать вещи. Обедайте без меня.

Через некоторое время Джастина поднялась к матери и тихонько постучала в дверь.

— Кто это? — послышался голос Мэгги.

— Мама, это я. Позволь мне войти к тебе.

— Входи.

Джастина увидела мать, сидящей в кресле, ее руки безжизненно лежали на коленях. Мэгги уже сняла свое нарядное платье, и оно валялось на постели. Сама Мэгги одела уже свое обычное старое платье. Джастина подошла к матери, опустилась перед креслом и, обхватив мать руками, на какое-то время застыла неподвижно, уткнувшись лицом в ее колени.

— Мама, — прошептала она, — скажи мне, что же ты все-таки решила?

— Я же сказала, ехать в Дрохеду.

— Я не о том. Что у вас произошло с Джоунсом? На нем лица не было, когда он вышел от тебя. Неужели ты предпочла ему О'Нила? Если ты хочешь знать мое мнение, то я тебя в этом не поддерживаю.

Джастина поднялась и села в кресло напротив Мэгги. Мать молчала, и Джастина продолжила мягко, но настойчиво:

— Как можно терять такого человека ради какого-то проходимца!

— Джастина, не надо так о своем отце.

— Я не знаю никакого отца и знать его не хочу. Называй меня как хочешь, черствой, бессердечной, но я не могу считать своим отцом незнакомого человека. Он не вызывает у меня даже любопытства, вообще никаких чувств. Как только у него хватило наглости явиться сюда! Осчастливил! Я все-таки не понимаю тебя, ты что, собираешься вернуться к нему?

— Я не для того уехала от него много лет назад, чтобы сейчас возвращаться, — наконец откликнулась Мэгги.

— Тогда в чем дело? — настаивала Джастина. — Почему ты отказала Джоунсу? Ведь я правильно поняла, ты ему отказала?

— Да, ты поняла правильно. Но я отказала мистеру Джоунсу не потому, что решила вернуться к твоему отцу.

— Не называй его моим отцом! — решительно запротестовала Джастина, и Мэгги кивнула соглашаясь:

— Ну хорошо, к О'Нилу. Я должна жить одна.

— Почему? Ну почему, мама? Ведь я же вижу, что мистер Джоунс любит тебя и ты его любишь. Для чего же в таком случае нужна эта жертвенность?

Джастина взъерошила руками свои рыжие кудри и, не в состоянии усидеть на одном месте, вскочила с кресла. Она принялась ходить по комнате, потом приблизилась к матери и остановилась, глядя на нее сверху.

Мэгги, не поднимая головы, тихо ответила:

— Я не могу объяснить это тебе, Джас, а без этого ты не поймешь. Но поверь мне, так надо. Это не прихоть и не каприз, я вынуждена была сделать именно так.

— Я так понимаю, что я тебе самый близкий на свете человек. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы это было именно так. И еще мне бы хотелось, чтобы ты все-таки объяснила мне причины, которые вынудили тебя лишить себя счастья и, может быть, даже облегчила свою душу. Ведь я же взрослая женщина, мама, и многое Могу понять. — Джастина опять села в кресло и в упор посмотрела на мать. — Расскажи мне, мама.

— Видишь ли, Джас, в жизни каждой женщины бывают ситуации, о которых не говорят вслух. У меня они тоже были, я не хочу от тебя этого скрывать, но… когда-то наступает возмездие. Я его получила сполна, и некому быть причиной страдания того человека, который мог быть со мной рядом. Поэтому я решила остаться одна. Так будет лучше для всех.

— Ты говоришь туманно, мама. Но я тоже хочу тебе сказать, и, надеюсь, что ты поймешь меня. Я догадываюсь, о каких обстоятельствах ты говоришь, и хочу, чтобы ты знала, я тебя не только не осуждаю за них, но полностью поддерживаю. А насчет возмездия… может быть, ты и права, что оно есть. Может быть, оно действительно явилось тебе в образе О'Нила… Но ведь это еще не значит, что из-за этого надо ломать всю свою жизнь, отказываться от будущего.

— Это не впервые, Джас, — печально сказала Мэгги.

Джастина с минуту поколебалась, потом наклонилась к матери и взяла ее руки в свои. Мэгги улыбнулась дочери, они еще никогда не были так близки с дочерью. Джастина — совсем взрослая женщина, так приятно чувствовать, что твоя дочь опекает тебя и старается переложить на себя твои проблемы.

— Я знаю, мама, — сказала Джастина.

— О чем ты? — вздрогнула Мэгги, с испугом глядя на дочь.

— Не пугайся, я никогда не буду осуждать тебя. Я тебя понимаю. Если хочешь знать, со мной сейчас происходит то же самое.

— О Джас! Это трагедия! Я прошу тебя, если еще не поздно… о чем это я? Даже если поздно, Джас, прошу тебя, расстанься с этим человеком и вернись к Лиону. Ну не возвращайся, живи одна, у тебя есть Дженнифер, как когда-то у меня была ты… Не испытывай судьбу, девочка. Посмотри на меня, пусть моя судьба будет тебе уроком.

Джастина засмеялась и нежно поцеловала мать в щеку.

— Ты у меня потрясающая Женщина, мама. Мне кажется, если бы ты начала жизнь сначала, уже зная, чем тебе грозит твоя любовь к… — она замолчала, не решаясь назвать имя. Не сделает ли она ей еще больнее? Но после слов матери о возмездии она догадалась, что имел в виду Дик Джоунс, когда сказал о бредовой идее. Конечно же, она вбила себе в голову, что над ней висит злой рок или ее преследует Божье наказание за любовь к…

Джастина только на секунду запнулась перед тем, как назвать роковое имя, и Мэгги это заметила. Она вся похолодела, и ее ладони в руках дочери стали влажными.

— …к Ральфу де Брикассару, мама…

Мэгги откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. Все. Даже этой тайны у нее больше нет. Как сквозь туман до ее слуха долетел мягкий голос Джастины.

— Прости меня, милая моя, родная мама. Я тебе причинила еще одну боль, но я сделала это намеренно, иначе ты никогда не избавишься от своих страданий, от ощущения своей вины…

— Нет, Джас, — сказала Мэгги, поднимая голову и в упор глядя на дочь, — ты права, страдания были, но только не вина. Я ни перед кем не чувствовала свою вину за свою любовь к… Ральфу. Разве что перед Богом… но наказания за нее очень жестоки…

— Наказание было одно, мама, и, действительно, жестокое… Дэн… А то, что произошло сегодня, прости, мама, но это просто недоразумение. Давно пора оформить развод с О'Нилом, и никаких проблем. Как мы это сделали с Лионом, зато я теперь свободна и могу делать что угодно.

— Ну думаю, не совсем уж что угодно. У тебя Дженнифер, — мягко остановила ее Мэгги. Она испытала сейчас какое-то странное ощущение легкости, освобождение от многолетнего груза. Когда Мэгги говорила, что никогда не испытала вины ни перед кем, она говорила неправду. Вина была… перед ней, дочерью. Поэтому она в первую минуту так испугалась, когда поняла, что Джастина знает ее тайну. Но сейчас наступило облегчение. Дочь знает и не осуждает ее. Мэгги даже повеселела и сегодняшний случай в церкви не казался сейчас ей таким уж ужасным и роковым. А Джастина продолжала:

— Не волнуйся. «Что угодно» — это я так, абстрактно. Мне было неприятно, не скрою, когда адвокат Лиона сообщил мне о том, что он хочет развестись со мной. Но сейчас я ощутила преимущество свободной женщины. Я полюбила другого человека, и меня не мучают угрызения совести.

— Кто он, этот человек? — спросила Мэгги, ощущая удивительное чувство близости и доверительности, с которыми она могла теперь говорить со своей дочерью. — Может быть, тебе не стоит сразу выходить за него замуж. Узнай сначала его получше.

Джастина засмеялась.

— Он очень необычный человек, мама. Он заставляет меня думать о нем постоянно и даже волноваться, чего никогда со мной не бывало. А что касается замужества… Стэн не из тех мужчин, которые женятся… И потом он намного моложе меня…

— Ох, Джас, — вздохнула Мэгги. — Ну почему мы с тобой такие несчастные?

Джастина с удивлением взглянула на мать и решительно запротестовала:

— Я вовсе не считаю себя несчастной, как и тебя. Ну посуди сама, ты любила такого человека, как кардинал де Брикассар. Хотя я и не питала к нему особой приязни, думаю, что еще в детстве я чувствовала что-то необычное в ваших отношениях, может быть, даже ревновала, не знаю. Но это была личность, замечательная личность. И он любил тебя. У вас был ребенок… — Мэгги вздрогнула… — мама, я тебе уже сказала, что нисколько не осуждаю тебя. Ведь это так замечательно, иметь ребенка от любимого человека… Настоящее несчастье — это смерть Дана, все остальное не несчастье. И то, что у тебя есть Дик Джоунс — это просто прекрасно.

— Думаю, что уже нет… — задумчиво проговорила Мэгги.

— Конечно, ты его сегодня сильно обидела, но еще не все потеряно. Сейчас уже поздно, а завтра ты с ним встретишься и все уладишь. Договорились? — Джастина, как всегда, была решительной, и все вопросы, которые для Мэгги казались неразрешимыми, для нее не составляли проблем.

Наступил вечер, на потемневшем небе мерцающей россыпью высыпали звезды. А мать с Дочерью все еще боялись расставаться, нарушить свое уединение, радуясь обретенной душевной близости. Джастина видела посветлевшее лицо матери, и ей было очень приятно думать, что именно она сумела помочь ей в трудную минуту. Неожиданно Мэгги подумала, что, наверное, Дженнифер переживает отсутствие матери и не решается подняться сюда.

— Боже мой, мы с тобой сидим здесь, а бедная девочка там без тебя, — всполошилась она.

— Не волнуйся, — успокоила ее Джастина, — она уже спит. Я сказала Энн, чтобы она позаботилась о ней. Там у нее столько дедушек, что она и думать забыла о матери. А впрочем, нам с тобой пора и пообедать, тебе не кажется?

— Кажется, — призналась Мэгги. Она и в самом деле почувствовала голод.

— Ты ничего?.. Сможешь спуститься вниз? — заботливо спросила Джастина. — Или тебе сюда подать?

— Нет-нет, я хочу выйти к своим. Они, наверное, все переволновались из-за меня. Спасибо тебе, Джас, без тебя я бы так скоро не пришла в себя, а может быть, и никогда бы не пришла.

— Ну что ты, мама, ты у меня единственный близкий человек, кроме, конечно, Дженни. Но это другое. Я тебя очень люблю и хочу, чтобы ты продолжала оставаться женщиной, а не замыкалась бы в своих страданиях и не отгораживалась от всего мира. Вы с мистером Джоунсом приедете еще ко мне в Лос-Анджелес, посмотрите, как я живу. Пойдем вниз.

— Ты только пока никому не говори насчет… Дика, — попросила Мэгги. — Мы завтра с ним встретимся, и тогда уж будет видно, что дальше.

— Хорошо, — кивнула Джастина. И они, обнявшись, пошли вниз.

В гостиной горела одна только настольная лампа, было сумрачно и тихо, хотя в ней было много людей. Все уже все обсудили и теперь сидели молча, каждый по-своему переживая то, что произошло с ними сегодня. Отсутствовал только Людвиг Мюллер, он задержался с работниками, очевидно, обсуждал с ними дела на завтра.

Когда Мэгги с Джастиной появились в гостиной, братья Клири встали и выжидательно уставились на сестру. Уже одно то, что она не прогнала Джастину и они так долго разговаривали там наедине, вселяло в них какую-то надежду, что все обойдется и Мэгги хватит здравого смысла отнестись к случившемуся спокойнее. Мэгги понимала, в каком состоянии находятся ее близкие, и улыбнулась им, стараясь снять напряжение. Увидев улыбающуюся подругу, Этель поднялась и включила свет. Хрустальная люстра засверкала радостными огоньками, и в комнате сразу стало веселее.

— Ну вот, Мэг, а мы тут ждем тебя все, — неловко придвинувшись к ней поближе, сказал Боб.

— Давайте мы сегодня не будем больше ничего обсуждать, — предложила Джастина, не выпуская руку матери. — Очень хочется есть.

— Вот и прекрасно, — отозвалась Энн из своего кресла. Ужин уже давно готов, и мы тоже все проголодались. Людвига ждать не будем, он теперь до ночи не придет.

Сразу все задвигались, зашумели. Скоро накрыта стол, и гости с удовольствием принялись за еду. Сегодня так толком никто и не поел, к обеду едва притронулись, кусок не лез в горло. Но сейчас вроде как все налаживалось, Мэгги повеселела, значит, они с Джастиной до чего-то договорились. Чтобы не спугнуть установившийся покой, о происшедшем никто и словом не обмолвился. Этель с Бобом принялись рассказывать о красотах своего острова и приглашали всех к себе в гости.

— Мэг, скажи им, что лучшего места для отдыха не найти, — обернулась к ней Этель. — Приезжайте все, убедитесь сами.

— Я подтверждаю: лучше Матлока ничего нет, разве только Дрохеда и Химмельхох, — засмеялась Мэгги.

— Но это не считается, — весело возразил Боб Уолтер. — В Дрохеде мы не были, верим вам на слово, а Химмельхох, конечно, хорош… для жизни и для работы, но не для отдыха. Приезжайте, — обратился Боб к братьям Клири. — Отдыхайте на славу.

Братья заулыбались, переглядываясь. Им было даже странно представить, что они будут где-нибудь отдыхать, кроме Дрохеды. Они и отдыхать-то не умели как следует. От чего отдыхать-то? Своей работой они занимались с удовольствием и не чувствовали от нее никакой усталости. А если и уставали, так что же, ведь это приятная усталость.

— Лучше вы к нам приезжайте в Дрохеду, — пригласил Уолтеров Джимси.

— Приедем, только после вашего посещения Матлока, — отпарировал Боб Уолтер, и все засмеялись, украдкой поглядывая на Мэгги. Но, казалось, она уже забыла о своих несчастьях и сейчас веселилась вместе со всеми. Ей в самом деле уже не казался сегодняшний день таким уж ужасным. Если хорошенько разобраться, так она сама во всем и виновата, надо было давно уже оформить развод, Джастина права, и никакого рока в этом нет, есть только глупость. Дик тоже хорош, завтра она ему скажет об этом. Умный человек, а, не настоял, чтобы она все сделала, как надо. Хотя как можно было подумать, что Люк явится именно сегодня. Тридцать с липшим лет ни слуху, ни духу и надо же было, чтобы он именно сегодня появился в церкви. «Но спокойно, Мэг», — остановила она себя, зная, что тотчас же начнет думать о своем грехе и о Божьем наказании. — «Спокойно, тут нет никакой мистики. Просто у Люка кто-то остался в Данглоу, они и сообщили ему о нашей с Диком свадьбе. Вот и вся загадка».

После ужина мужчины вышли прогуляться, может быть, и Людвига встретят. Женщины остались в гостиной одни. Этель с Энн Мюллер ни о чем не спрашивали Мэгги, но по их выжидательным взглядам было видно, что они сгорали от нетерпения узнать, что же все-таки решила делать Мэгги и отчего она так спокойна и весела.

— Пойдемте спать, — предложила Мэгги, — сегодня у нас был напряженный день. Не сердитесь на меня, я все вам расскажу завтра.

Женщины разошлись по своим комнатам, одна Энн, как всегда, осталась у низенького столика с книгой в руках в ожидании Людвига. Вернувшись, мужчины и тоже пошли отдыхать. Людвиг, как Энн и предполагала, пришел поздно и, снимая сапоги, сказал, тяжело вздохнув:

— Придется искать нового управляющего.

— Почему? — Встрепенулась Энн, подозревая недоброе.

— Джоунс взял расчет, — мрачно ответил Людвиг.

Как же так, Людвиг. Надо было бы уговорить его остаться. Мне кажется, Мэгги уже не настроена так категорично, как днем. Думаю, что у них может все уладиться, — Энн чуть не плакала, с укоризной глядя на мужа, как будто он сам предложил расчет Джоунсу.

— Я пытался уговаривать его. Но он и слушать ничего не захотел. Даже не сказал, куда собирается поехать, — оправдывался Людвиг. — Я тоже так думаю, что ничего страшного не произошло. Люк О'Нил ничего не сможет сделать, если Мэгги захочет с ним развестись. У нее для этого есть все основания, они же с О'Нилом практически и не жили вместе. Думаю, что она сгоряча что-то наговорила Джоунсу, поэтому он и уезжает.

— Надо его остановить! — воскликнула Энн. — Людвиг, дорогой, пойди скажи ему, чтобы он не спешил. Мне кажется, я просто чувствую, что все может измениться. Людвиг, прошу тебя!

— К сожалению, это уже невозможно, — вздохнул Людвиг. — Когда он разыскал меня на ферме, в его машине уже были сложены вещи, и после разговора со мной он тут же уехал по дороге в Данглоу. Мы договорились, что я переведу ему деньги на его счет, хотя я и просил его задержаться. Джоунс рекомендовал вместо себя Пита. Говорит, что он хорошо знает хозяйство и справится не хуже его. Может быть, это и так, но Джоунса мне жаль. Он был стоящим парнем.

— Ох Людвиг! Чувствую я, для Мэгги это будет страшным ударом. Что же нам делать? — Энн никак не могла успокоиться и даже заплакала от бессилия. Людвиг с виноватым видом подошел к жене и погладил ее по голове.

— Успокойся, Энн. Может быть, еще не все потеряно. Завтра я попрошу Пита съездить в Данглоу, он его там поищет. Можно и к сыну его съездить, уж к нему-то Джоунс, наверное, заедет и скажет, куда он отправляется. Вот видишь, его еще можно разыскать и вернуть. Успокойся, пойдем, накормишь меня.

Людвиг бережно приподнял свою жену из креста, подал ей костыли и, обняв за талию, повел ее на кухню.

— Только ты, пожалуйста, не откладывай, Людвиг. Прямо с утра и отправляй Пита, — говорила Энн мужу. — И скажи ему, чтобы он без Джоунса не возвращался.

— Хорошо-хорошо, милая. Я так и сделаю. Только ты не волнуйся, пожалуйста.

Дик Джоунс стоял у окна и задумчиво смотрел вдаль. Река казалась холодной, деревья дрожали на ветру, а небо было таким серым, словно оно и не знало другого цвета. Мир стал беспощаден к нему, Дик разом утратил вкус к жизни. Чувство страшного одиночества, страшной отчужденности охватило его. Они с Мэгги были связаны — она и он — самой тесной связью, какой могут быть связаны два человека, но какими же они остались чужими! Как мало знала она его и как мало знал ее он! Остается жить одними воспоминаниями. Тогда он закричал. Заметался…

Подошел к зеркалу. Это было красивое большое овальное зеркало в роскошной резной позолоченной раме. Он посмотрел на свое изображение в зеркале: щеки ввалились, волосы спутаны, враз почерневшие глаза глубоко засели в своих впадинах. Это было лицо пойманного в капкан зверя.

Он сел в кресло, отвернувшись от зеркала, и закрыл глаза. Так он тупо просидел час, показавшийся ему вечностью. Он не чувствовал ни грусти, ни сожаления. В памяти всплывали лица. Лица и годы. И наконец — это последнее, такое близкое и теперь уже такое далекое лицо. «Я потерял ее, — подумал Дик. — Потерял навсегда, безвозвратно. Нельзя уже более надеяться, что она еще может опомниться и вернуться».

Дик посмотрел в окно. Поблескивающая река, мельница и плоский контур равнины, над которой вздымался небосвод, подобный внутренней стороне гигантской раковины, где в нежном молочном перламутре мерцала жемчужина луны.

Он открыл окно, вдохнул сырой и теплый ветер. «Что со мной творится? — подумал он. — Почему я стою здесь и ловлю руками воздух, словно этот воздух — прядь ее волос? Слишком поздно. Ничего нельзя вернуть. Ничто не возвращается. Так же, как не возвращается прожитое мгновение».

Время перестало для него существовать. Он глядел в темноту… Что-то нарушилось. Магический круг разомкнулся, остались лишь сетования, а надежда разбита вдребезги. Его взгляд скользнул по фасадам домов. Несколько освещенных окон. За одним из них сидит женщина, ее взгляд неподвижен. Дик схватил со стола фотографию Мэгги, разорвал и выбросил. Забыть… Какое слово! В нем и ужас, и утешение, и обман. Кто бы мог жить, не забывая? Но кто способен забыть все, о чем не хочется помнить? Шлак воспоминаний, разрывающий сердце. Свободен лишь тот, кто утратил все, ради чего стоит жить.

Когда время приблизилось к вечеру, он стал с безумным волнением ждать, придет ли Мэгги. Он твердил себе, что она наверняка придет, и сам этому не верил. Время шло. Она не появлялась. Бессмысленная жажда мести вспыхнула в нем. Ему хотелось душить, топтать, бить ее, волочить по полу, уничтожить… И в то же время все в нем было пусто. Раньше жизнь его была полна через край, ни о чем другом, кроме Мэгги, он не мог думать. Дни для него летели, как часы. Едва у него выдавалась минута, когда он хотел заняться чем-нибудь серьезным, как мысли его уносились прочь; проходило четверть часа, и он, очнувшись, чувствовал, как сердце его замирает, охваченное жадным стремлением, в голове стоит туман, и весь он поглощен только одним: «Любит ли она меня?»

По улице бродила ночь; жирная, властная ночь, которая обрушивается на спину запоздалого прохожего, вонзает свой хищный клюв ему в затылок.

Дику впервые стало скучно. Скука просачивалась сквозь щели брусчатки, прорастала, как сорная трава, на утрамбованной земле тротуара; выстраивалась вереницей на крыше. Скука — это недавний дождь, застывший лужами в выбоинах дороги; это заляпанные грязью стены. Это сохнувшее на улице белье, секомое ветром. Скука — это взгляд, приподнимающий тяжелые веки гардин и тотчас прячущийся во мрак, едва случайно столкнувшись с чьим-то взглядом.

Ничто не соблазняло Дика Джоунса: никакие развлечения, ни женщины, ни яства и напитки, ни работа. Он со всем покончил счеты. Его тяжелое, волевое лицо превратилось в маску беспредельной скорби; ни один человек не выстрадал столько и не страдал так, как он. И только одно оставалось как прежде: он еще любил ее, никогда не переставал любить и будет любить только ее до самой смерти. Но Мэгги больше не вернется. Он это знал. А раз нет ее — нет и его. Он плакал над ней и над собой; и из глаз его катились жалкие, недостойные слезы, ничего не смывая: ни любви, ни ненависти…

36

На следующее утро пошел дождь. Небо затянулось серыми тучами, и не было ни единого просвета, в которые могли бы проникнуть солнечные лучи. Однако Мэгги как будто не замечала непогоды, она проснулась в радостном оживлении, предвкушая встречу с Диком Джоунсом. Еще лежа в постели, она попыталась представить себе их встречу и что она ему скажет. Ей было радостно оттого, что Джастина помогла ей найти выход. Дик должен понять ее, она попросит у него прощения за то, что так легко отказалась от него. Хотя ей было, конечно, не легко, и он это видел. Она испугалась и внушила себе, что ее действительно преследует рок, но теперь ей кажется все это нелепым. Да, а как же она увидит его, ведь он, конечно же, в дом больше не войдет? А что если?! Мэгги обрадовалась своей мысли. Конечно же, она возьмет Койота и поедет в их лесную хижину. Может быть, она его там и застанет, вряд ли он работает сегодня. А если да же он и выехал на выгоны, она его подождет. Предупредит своих, чтобы не волновались, и уедет к Дику. Зато у них будет возможность обо всем поговорить без свидетелей. Там их дом, Джоунсу очень нравилось, когда она туда приезжала и хозяйничала.

Мэгги вскочила с постели, приняла душ и принялась одеваться. Натянула брюки, сапоги, надела свою любимую хлопчатобумажную рубашку, в которой была, когда впервые познакомилась с Джоунсом. Прихватила куртку, решив, что непромокаемый плащ возьмет у Людвига, и быстро спустилась вниз.

Было еще совсем рано и в гостиной завтракали только ее братья. Правда, Людвиг уехал куда-то еще раньше, как сказал ей Пэтси:

— Он очень спешил, наверное, какие-то важные дела.

Энн была в кухне, и, когда Мэгги вошла туда, она обратила внимание, что лицо у подруги очень расстроенное.

— Что-нибудь произошло, Энн? — спросила Мэгги.

— Нет, все в порядке. С чего ты взяла? — уклонилась Энн от ответа, и Мэгги не стала настаивать, ее переполняло предвкушение встречи с Диком, поэтому она не придала особого значения настроению Энн.

— Я после завтрака хочу проехаться на Койоте, — сообщила она Энн, та подняла на нее удивленные глаза, но ничего не сказала, про себя же подумала: «Может быть, это и к лучшему, пока она катается, Пит привезет Джоунса».

— Осторожнее только, дождь, — предупредила она Мэгги, но та весело отмахнулась.

— Не страшно. Ты дашь мне плащ?

— Конечно, сейчас посмотрю, где он.

Мэгги вернулась в гостиную, и Боб спросил ее:

— Мэг, ты что-то говорила насчет отъезда. Когда мы поедем? Наверное, пора уже, да и в Дрохеде дела не ждут.

— Сегодня решим. Хорошо, Боб? Потерпите еще немного. Я, конечно, понимаю, что доставила вам много хлопот, но еще немножечко, — Мэгги трогательно заглядывала Бобу в глаза, и он сдался.

— Да ладно уж, Мэг. Чего там.

И все братья заулыбались, видя, что их Мэгги опять, как и вчера вечером, в веселом расположении духа.

— Подождем, Мэг. Ты решай, как тебе будет лучше, — заверил ее и Пэтси.

Мэгги наскоро выпила чашку кофе, съела сэндвич и, перецеловав своих братьев, побежала под нудным моросящим дождем на конюшню.

Несмотря на ранний час, возле конюшни никого не было. Очевидно, все уже успели получить задание и уехать. Мэгги облегченно вздохнула. Сегодня ей совсем не хотелось встречаться со своими приятелями. Они, конечно, уже знают обо всем, и ей не хотелось своим появлением ставить всех в неловкое положение, когда надо прятать глаза и неловко шутить, стараясь показать, что ничего особенного не произошло. Мэгги проскользнула в теплый полумрак конюшни и направилась к стойлу Койота. Женщина не сомневалась, что конь на месте. С тех пор, как Джоунс отдал его Мэгги, на Койота больше никто не претендовал. И действительно Койот еще издалека почувствовал приближение Мэгги и призывно даже не заржал, а как-то заурчал от удовольствия. Он уже давно не видел своей хозяйки и застоялся без дела. Правда, его выводили погулять, растирали и хорошо за ним ухаживали, но разве можно сравнивать это со стремительным бегом, когда все мышцы как будто пружинят от заложенной в них силы и мощи, которая наконец-то получает возможность вырваться наружу.

Мэгги открыла дверцу и потрепала своего любимца по холке. Лошадиная морда уткнулась ей в плечо, Мэгги легонько подтолкнула Койота, и он послушно пошел за ней к выходу. Она не забыла прихватить из дома лакомство и протянула ему на ладони кусочки сахара. Койот осторожно коснулся ее ладони мягкими губами и мотнул головой, как будто выражая благодарность своей хозяйке.

Через несколько минут Мэгги уже ехала верхом на Койоте по знакомой дороге. Она старалась сдерживать бег коня. Дождь шел уже несколько часов, и тропинки были совсем скользкие. Мэгги надвинула капюшон по самые брови и из-под образовавшегося козырька видела перед собой тонкую белесую пелену дождя. Но это ее не тревожило, дорогу она знала хорошо, а Койот сильный и опытный конь — не подведет. Сейчас Мэгги представляла себе встречу с Джоунсом и старалась угадать, как он поведет себя в первую минуту. Скорее всего, будет холоден и неприступен, но она сможет растопить его лед. Женщина улыбнулась. А может быть, он, настрадавшись за эту ночь, обрадуется ее появлению, и уже не надо будет многое объяснять.

Мэгги ушла в свои мысли и даже перестала управлять ходом лошади, но Койот как будто уже сам понял, куда ее надо доставить, и шел, самостоятельно выбирая нужное направление. Наконец в просветах между огромными деревьями показался знакомый домик. Внешне он никак не изменился. Все те же занавеси на окнах, они сейчас были задернуты, ухоженный вид жилого дома, но у Мэгги почему-то появилось пока еще неясное ощущение, что в доме давно уже никого нет. Она продолжала сидеть на лошади, стараясь унять внутреннюю дрожь, и Койот тихонько заржал, напоминая хозяйке, что он доставил ее туда, куда она хотела попасть. Тогда Мэгги поспешно спрыгнула на землю и, не привязывая Койота, побежала к двери. Дверь была заперта, но это еще ничего не значило. По-видимому, Джоунс все-таки нашел в себе силы и поехал на работу. Мэгги пошарила в углублении над дверью, где они с Диком договорились держать ключи на тот случай, если она приедет сюда раньше его, но и там было пусто. Ключей не было. Мэгги старалась себя успокоить тем, что Джоунс, конечно же, не подумал о том, что она может сегодня приехать сюда, и увез ключи с собой. Но ощущение покинутости нарастало. Теперь уже дом не казался ей жилым. Она обошла вокруг, заглянула во все окна, может, удастся что-нибудь увидеть сквозь занавески, но внутри было темно и безжизненно.

Она решила подождать Джоунса под навесом на крыльце, хотя и понимала теперь, что это бесполезно. Мэгги отвела Койота под раскидистый шатер пальмового дерева, куда не попадали струи дождя, а сама вернулась на крыльцо. Так она просидела очень долго, часов у нее с собой не было, поэтому она не знала, сколько времени провела здесь. Минуты тянулись бесконечно долго, а из-за дождя и по солнцу не определишь, который час.

Неожиданно она вспомнила расстроенное лицо Энн сегодня утром, и ей пришло в голову, что это могло быть как-то связано с Джоунсом. Почему же она в таком случае ничего не сказала ей? Потом Мэгги подумала, что сама наворотила столько загадок своим не поддающимся никакой логике поведением, что близкие, очевидно, просто боялись заговаривать с ней о чем-либо, что хоть как-то касалось Джоунса или О'Нила.

Мэгги решила возвращаться домой, убедившись, что здесь она Джоунса не дождется. Наверное, в Химмельхохе уже давно знают, где он и что с ним произошло. А может быть, и ничего особенного, хотя Мэгги уже не была в этом уверена.

Койот радостно вскинул голову, увидев, что его хозяйка поднялась и идет к нему.

— Поедем домой, Койот, никто сюда к нам не спешит, — она ласково похлопала по конской шее и ловко взобралась в седло. Она бросила последний взгляд на хижину и вдруг увидела маленький, белый листочек бумаги, приколотый высоко под крышей (как же она не заметила его раньше!). Торопливо спрыгнув с лошади, Мэгги схватила этот крохотный клочок бумаги и развернула его. На что же она надеялась? Что внезапно оглушило ее в эту минуту слабости, что так болезненно врезалось скальпелем туда, где, как ей казалось, все уже успокоилось и зажило? Неужели, обманывая себя, она еще чего-то ждала? Неужели надежда все еще была жива, теперь уже став личинкой, куколкой или впав в зимнюю спячку. Она еще раз торопливо пробежала записку глазами:

Я люблю тебя и буду любить, пока не перестану дышать!

Дик.

37

По дороге домой Мэгги не хотелось думать ни о чем плохом, что она скоро может узнать, и постаралась вызвать в себе образ Дрохеды, представляя, что она когда-то вот так же ездила по ее необозримым просторам. Воспоминания о родном доме, о матери настроили женщину на благодушный лад, а струйки дождя, стекавшие по ее плащу и обильно смачивающие лошадиную гриву, напомнили ей юность в пору сезона дождей в Дрохеде, когда еще были живы отец и Стюарт.

Койот радостно заржал, он почувствовал приближение дома и сухой теплой конюшни. Мэгги осмотрелась кругом, но, как и утром, во дворе никого не было. Конь ускорил шаг, и через минуту они уже были у дверей конюшни. Оттуда навстречу Мэгги вышел один из работников, принял у нее Койота и сказал, чтобы она шла домой, а он сам сделает все, что надо.

Мэгги повесила плащ, с которого еще стекали потоки воды, на вешалку у входа и вошла в холл. Дверь в гостиную была открыта, и там услышали стук входной двери. Тут же в дверях появилась Джастина и с плохо скрываемой тревогой взглянула на мать.

— Ты где была так долго?

— Да так, ездила покататься, — улыбнулась Мэгги, стараясь улыбкой успокоить дочь.

— Нашла время! — возмутилась Джастина, но уже с явным облегчением. — Пойдем, я помогу тебе переодеться.

— Ты не волнуйся, я сама, я скоро, — сказала Мэгги, но Джастина все равно пошла следом за ней по лестнице, и Мэгги догадалась, что Джастина хочет что-то сказать ей.

— Что? Джоунс уехал? — спросила она ее прямо, как только они вошли в комнату.

— Ты уже знаешь об этом? — вопросом на вопрос ответила дочь. — Мистер Людвиг сказал, что он уехал еще вчера в ночь. Сегодня утром он посылал в Данглоу Пита, чтобы он разыскал его, но его нигде нет. Знакомые сказали, что он ни к кому не заехал, Пит объехал все гостиницы, но его и там не было. Значит, он уехал куда-то дальше. Том тоже не знает, где отец. Правда, он ему еще вчера днем сказал, что собирается уехать, и обещал сообщить позже, где он остановится. Только Том не подозревал, что это случится так скоро. — Джастина всегда отличалась прямым характером. Она сама предпочитала знать всю правду и не хотела, чтобы и мать сейчас мучилась догадками. Лучше уж пережить сразу, чем обольщать себя пустыми надеждами. Но, как это ни странно, Мэгги восприняла сообщение дочери почти что спокойно. Ее лицо только на миг омрачилось, но скоро приняло свое обычное выражение. Случилось то, о чем она уже давно догадывалась. Но, очевидно, сказалось влияние Джастины и их вчерашний разговор, потому что она ни сейчас, ни раньше, когда ждала Джоунса у покинутой лесной хижины, не стала предаваться мистике, объясняя все случившееся Божьим наказанием. Джоунс поступил так, как и должен был поступить мужчина с его характером. Он не захотел навязывать ей свое внимание и уехал. Уж чего-чего, а достоинства у него хватало. Так что Мэгги некого было винить, и Бог тут ни при чем. Если бы она вчера не впала в свое обычное состояние, ничего бы и не случилось.

Джастина, стоя у окна, наблюдала за матерью и с удивлением заметила, что мать как будто бы и не особенно расстроило исчезновение Джоунса.

— Что будем делать, ма?

— Ждать, чего же еще? — спокойно ответила Мэгги.

— Может быть, попытаемся поискать. — Предложила Джастина.

— Это бесполезно. Ты будешь опять сердиться на меня, но я все-таки считаю, если нам с Джоунсом суждено быть вместе, то он рано или поздно появится, а если нет, ищи не ищи, все будет без толку.

Мэгги разговаривала с дочерью и в то же время как будто рассуждала сама с собой. Она двигалась по комнате, снимая с себя одежду, в которой ездила утром.

— Не уходи, я быстренько приму душ, — попросила она Джастину, и дочь послушно устроилась в кресле, пока мать, порозовевшая и посвежевшая после купания, не появилась опять в комнате.

— Я должна тебе сказать еще одну вещь, — сказала Мэгги дочери, стоя перед зеркалом и расчесывая волосы. — Женщине не так уж важно, замужем она или не замужем. Главное для нее быть кому-то необходимой, знать, что в ней нуждаются, думают о ней. И не какие-то там абстрактные люди или вообще люди, а самые близкие люди, которые дороги и необходимы ей.

В этом смысле для меня был очень важен наш с тобой вчерашний разговор и вообще то, что ты приехала сюда. Теперь у меня есть ты и Дженнифер, и одиночество меня уже не страшит так, как раньше…

— Я всегда у тебя была, — заявила Джастина, с новым чувством глядя на мать.

— Была, но не так, как сейчас, — сказала Мэгги и продолжила свои размышления вслух:

— Когда мне Энн и твоя бабушка говорили о том же, я им верила, но от этого мне не становилось легче. Бабушка потеряла мужа, но у нее остались дети, которые до сих пор с ней и трепещут при одной только мысли, что с ней что-то случится. Она им нужна, без нее их жизнь обеднеет, им будет плохо. Она это чувствует, нет, даже знает, и ощущение своей необходимости детям придает ей силы, а ее жизни смысл. Об Энн и говорить нечего. Они вдвоем с Людвигом и, случись что-то страшное с кем-то из них, другой уже долго не проживет. Так часто бывает с людьми, которые всю жизнь прожили в любви и согласии. Они и уходят следом друг за другом.

Я не корю себя за то, как прожила жизнь. Ты была права. Если бы можно было начать все сначала, я бы жила так же, за некоторым исключением… постаралась бы уберечь… Дэна, — голос Мэгги дрогнул, но она тут же справилась с собой и продолжила, — за Люка я вышла замуж не потому, что полюбила его, я уже тогда любила и не его. Просто я очень хотела иметь детей. Сам он мне был не нужен. Хотя, поведи он себя по-другому, кто знает, как бы все сложилось. Но он не захотел, скорее, просто не умел быть другим. А Джоунс? Что ж, я буду его ждать, может быть, он когда-нибудь и вернется. Как найти Дрохеду, он знает. Лишь бы это не случилось лет через тридцать, как с Люком, а то, боюсь, я его уже и не узнаю, — засмеялась Мэгги, довольная своей шуткой. Джастина тоже засмеялась и сказала матери:

— Я тоже рада, что приехала сюда, иначе бы мы еще долго не нашли друг друга. А сейчас соберись с духом, у меня для тебя еще одна новость.

Мэгги испуганно обернулась к дочери.

— Что еще?

— Мам, внизу, сидит мистер О'Нил. Он хочет поговорить с тобой.

Мэгги охнула и с платьем в руках, которое она уже собиралась натянуть на себя, опустилась на постель.

— Чего ему от меня надо? Я не хочу его видеть, — разозлилась она.

— Я ему так и сказала еще утром, когда он явился. Но он оказался очень упрямым. Я его едва спасла от дядюшек, они намеревались поговорить с ним сами, но я так думаю, после этого разговора его бы пришлось отправлять в больницу, если не на кладбище. — Джастина опять засмеялась, вспоминая утренний инцидент, когда ее седовласые дядюшки, сжимая кулаки, наступали на съежившегося О'Нила. — Поэтому я сказала дядюшкам, что буду присутствовать при их разговоре, и они вынуждены были сдерживаться. В общем, мы ему все сказали, и я потребовала у него развод для тебя. По-моему, он так напуган, что не станет возражать. Только мне не удалось его спровадить до твоего приезда. Здесь уж он заупрямился и ни с места. Ну я решила, что у тебя достанет сил поговорить с ним.

— Достанет-достанет! — с угрозой сказала Мэгги, чем вызвала у дочери смех.

Джастина подошла к матери и отняла у нее платье, которое Мэгги собиралась надеть.

— Не это. Ты его должна убить своим видом, пусть до конца жизни кусает локти, что не смог удержать такую женщину, — заявила дочь, вытряхивая из гардероба платья Мэгги.

— Может быть, что-то из моего наденешь. А кстати, вот это серое, ты в нем потрясающе выглядишь.

Джастина помогла матери одеться, разыскала туфли, по-новому уложила ей волосы и, отступив в сторону, с удовлетворением оглядела ее.

— Ты потрясающая женщина, ма! Вот так и держись. — И уже на лестнице, когда они вместе спускались в гостиную, дочь продолжала давать матери последние наставления.

— По-моему, он хочет разжалобить тебя или подкупить. Во всяком случае, заявляет, что у него полно денег и он уже купил или присмотрел дом, где собирается жить вместе с тобой. Но ты держись, не поддавайся. Я уже поняла, что вы совершенно разные люди. Он тебе не пара…

Мэгги засмеялась.

— Я это поняла еще раньше тебя.

— Тогда и нечего было выходить за него замуж, — заявила Джастина.

— Как бы в таком случае появилась ты? — поддразнила свою решительную дочь Мэгги.

— Ну я-то появилась бы у тебя в любом случае, — не растерялась дочь. Не могла мне подобрать отца поприличнее!

— Прости меня, — пошутила Мэгги, а потом, уже на пороге, попросила тихонько: — Не оставляй меня с ним одну.

— Могла и не говорить об этом, — дернула Джастина плечом. — Я не собираюсь оставлять тебя, иначе ты можешь наделать глупостей, как вчера с мистером Джоунсом. Согласись, если бы я была вчера при вашем разговоре, такого бы не случилось, что он взял и уехал?

— Вынуждена с тобой согласиться, — засмеялась Мэгги, просовывая руку под локоть дочери.

Так они вдвоем, оживленные и красивые, и появились в гостиной, где в углу в полном одиночестве сидел Люк О'Нил. Он напряженно смотрел на дверь и при появлении женщин поспешно вскочил, сделав шаг им навстречу.

Джастина оказалась права. Очевидно, облик Мэгги, ее красота и элегантность настолько поразили его, что он на время потерял всю свою решительность. Люк, не отрываясь, смотрел на Мэгги и судорожно двигал кадыком, пытаясь освободиться от сковавшего дыхание спазма. Мэгги, заметив его состояние, улыбнулась и первая сказала:

— Ну здравствуй, Люк. Вот я и пришла, что ты хотел сказать мне?

Люк О'Нил еще какое-то время не мог сказать слова, но потом все-таки сумел справиться с собой и выдавил:

— Я рад видеть тебя, Мэгги. Ты нисколько не меняешься. Правда, стала еще красивее. Я так думаю, жизнь не особо била тебя.

— Так ведь ты не обременял меня своим присутствием, поэтому я так хорошо и сохранилась, — весело ответила ему Мэгги.

— Ты стала злой, Мэг, но я все равно рад тебя видеть такой красивой. — Люк сделал еще один шаг и протянул Мэгги руку, но она не подала ему своей руки, и он, постояв еще какое-то время с протянутой рукой, суетливо сунул ее в карман.

— Я никогда, как ты понимаешь, не была доброй к тебе, Люк, — спокойно ответила Мэгги, оглядывая его с ног до головы, чем привела его к еще большему замешательству, но ее слова, казалось, придали ему решимости.

— Вот-вот, поэтому, я так думаю, у нас с тобой и не вышло ничего, — обрадовался он и многозначительно глянул в сторону Джастины, но, не встретив в ее глазах сочувствия, отвел глаза.

— Садись, Люк, — предложила ему Мэгги, — давай поговорим. Ведь ты же настаивал на встрече со мной не для того, чтобы узнать, как я прожила свою жизнь? Что ты хочешь сказать мне?

Мэгги села рядом с дочерью на диване, а Люку показала на кресло, в котором он сидел до их прихода. Люк уселся в кресло и молчал, переводя взгляд с Мэгги на Джастину и обратно. Джастина не походила ни на Мэгги, ни на него. Но что-то в них обеих было такое, что с первого взгляда не возникало никаких сомнений — это мать и дочь. В дочери не было ни единой его черточки, ни в облике, ни в характере. Мэгги и в этом постаралась обойти его.

— Мы слушаем тебя, Люк. Чего же ты молчишь? — подстегнул его насмешливый голос Мэгги.

— Я хочу сказать тебе, Мэг, и тебе, Джастина, что я думал о вас все это время и никогда не забывал…

Он замолчал, ожидая какой-нибудь реакции с их стороны, но обе женщины отнеслись к его словам совершенно безучастно, словно то, что он говорил, не имело к ним никакого отношения. Люк нахмурился, но, очевидно, в его планы не входило нарушать едва установившийся контакт, и он, подавив раздражение, продолжал:

— Я правду говорю, Мэг, хоть ты мне и не веришь. Я же говорил, что должен побольше зарабатывать, чтобы мы потом с тобой могли жить безбедно. Я ведь старался, потому что не хотел жить на твои деньги…

Мэгги хмыкнула, но Люк как будто не заметил этого.

— …Так вот, теперь у меня есть деньги, я уже и дом присмотрел с большим участком в Западном Квинсленде…. но если ты хочешь, — заторопился он, — то и в другом любом месте можно купить, хотя бы и здесь где-нибудь…

— Люк, — прервала его Мэгги, — зачем ты нам все это рассказываешь?

— Ну как же, Мэг, — смешался Люк, — ведь ты так мечтала о собственном доме…

Мэгги не выдержала и расхохоталась, глядя на нее, засмеялась и Джастина. Люк, не понимая, чем он вызвал такое веселье, тоже заулыбался, истолковав их смех как знак примирения. — Ты напрасно смеешься, Мэг. Я своему слову хозяин. Сказал тебе, что у тебя будет дом, и он будет. — Люк взбодрился, в его облике появилось даже что-то, похожее на удальство. Он небрежно откинулся на спинку кресла, и Мэгги наконец-то узнала в этом сморщенном человеке прежнего Люка О'Нила. Это узнавание еще больше всколыхнуло в ней прежнюю неприязнь к нему.

— А ты помнишь, сколько лет прошло с тех пор? — жестко спросила она.

— Ну да, — опять смешался Люк, — но я же сказал тебе…

— Меня не интересует то, что ты сказал, — отрезала Мэгги. — Неужели ты серьезно полагаешь, что когда-то я ушла от тебя, чтобы сейчас вернуться? Уходи отсюда, Люк…

— Пусть сначала подпишет согласие на развод, — напомнила матери Джастина. Люк повернулся к дочери, и в его глазах появилась растерянность.

— Да, Люк, — неожиданно вспомнила Мэгги, — скажи, пожалуйста, как ты узнал о моей свадьбе? Ты ведь не случайно появился в церкви?

— А как ты думаешь, Мэг? Конечно, я время от времени узнавал, как ты живешь… Так ведь… пока ты была одна, я спокойно работал, а как только ты это надумала… я же не хочу терять тебя, Мэг…

— Ты меня уже давно потерял, Люк, — печально сказала ему Мэгги, — еще с того самого момента, когда увез из Дрохеды. А сейчас, Люк, Джастина права, нам остается только оформить все это официально. Я надеюсь, ты не будешь возражать.

— Конечно, Мэг, я не злодей, и, если ты так уж хочешь, я подпишу тебе согласие на развод. Но, может быть, нам все-таки попробовать пожить вместе. Мы ведь уж оба не молодые, хоть ты и выглядишь как молоденькая. Я ведь даже тебе скажу, Мэг, Джас уже взрослая, она поймет, у меня за все это время и женщины-то…

— Не надо, Люк, — оборвала его признания Мэгги, — меня это совершенно не интересует. Джас, возьми у Энн бумагу и ручку. Я не хочу откладывать этого дела. Подпиши, что я прошу, Люк, и расстанемся по-хорошему.

38

Возвратившись домой, Мэгги спрятала записку и фотографию Дика Джоунса в ящик, чтобы не видеть ее. Когда фотография попадалась ей на глаза, ей хотелось ее разорвать. Ей почти удалось заставить себя не думать о нем. В этом ей помогло виски. Окруженная пеленой тумана, она была почти спокойна.

Ей казалось, что почти все книги, которые она брала с полок, рассказы в журналах и газетах повествовали о женах, потерявших любовь своих мужей или оставленных ими. Но ей было легче читать эти истории, чем рассказы о хороших, удачных браках и счастливой семейной жизни.

В ней росло чувство страха. Она боялась, что Дик уже никогда не вернется. Теперь требовалась все большая порция, чтобы держать ее в приятном забытьи. Если она выпивала слишком мало, то впадала в глубокую меланхолию. Обычно виски действовало на нее успокаивающе, но иногда наступали неожиданные и необъяснимые моменты, когда туман, окружавший ее, предательски исчезал и когда ее терзала тоска, растерянность и сознание бессмысленности всей жизни. Ощущение странности, чуждости — вот что страшило ее больше всего. Это чудовище поджидало ее за каждым углом. Она словно внезапно пробуждалась, но пробуждалась во сне. Иногда все кругом было плохое, будто декорации, плохие декорации. Иногда все вокруг куда-то отступало, так что начинала кружиться голова, вещи надвигались на нее, толкали, корчась в гримасе. Жизнь выплюнула ее, точно косточку…

Однажды ей приснился страшный сон: она бродила по лесу и вдруг упала. Ей страстно, до судороги в ногах, захотелось вскочить и бежать, бежать изо всех сил, без оглядки. Но она неподвижно лежала в чащобе, среди голубых цветов перелеска. Она чувствовала, как из всех пор у нее струится пот, словно из тела хлынул дождь. Она попыталась подняться еще раз, но колени ее опять подогнулись, будто размягчились суставы, — земля ушла из-под ног. Что это — трясина? Она потрогала почву, она была тверда. Просто ноги были ватными. Но вдруг сон резко изменился: она тонула, ее засасывало все глубже; беззащитная, беспомощная, задыхаясь, она раздирала погружающуюся в трясину грудь, она стонала…

Она стонала? Где она находится? Мэгги ощутила на шее свои руки. Они были мокрыми, шея была мокрой. Грудь была мокрой. Лицо было мокрым. Она открыла глаза, все еще не понимая, где она, — в трясине еловой чащобы или где-то еще.

«Судьба никогда не может быть сильнее спокойного мужества, которое противостоит ей», — подумала она. — А если станет совсем невмоготу — можно покончить с собой. Хорошо осознавать это, но еще лучше сознавать, что, покуда ты жив, ничто не потеряно окончательно. А наступит конец — что ж, пусть! Одного человека она любила и потеряла. Другого — прогнала. Оба освободили ее. Один из плена чувств, научив ее любить, другой — погасил память о прошлом. Не осталось ничего незавершенного. Она не так уж и плохо прожила свою жизнь. Но сейчас у нее больше не было ни желаний, ни ненависти, ни жалоб.

Мысль о смерти снова пришла к ней и уже больше не покидала ее, наполняя ее чувством какой-то дремотной радости. Как это хорошо, хорошо и спокойно — быть мертвой.

Не помнила она и того ужасного мгновения, когда она впервые подумала о самоубийстве. Она с наслаждением тешилась мыслью о спокойном, сонном убежище. Загробная жизнь не мучила ее, ведь там она будет с Ральфом и Дэном, двумя любимыми мужчинами в ее жизни. Они давно ждут ее. Она долго разглядывала голубые вены на своем тонком запястье — стоит только перерезать их бритвой и все кончится. Но это больно, ужасно больно, и потом еще польется кровь. Яд — что-нибудь безвкусное, быстро и безболезненно действующее — вот что ей нужно.

Она поехала в город и в первой же аптеке попросила ножницы, пудру и коробку веронала. Ножницы и пудру она купила для отвода глаз. Аптекарь не проявил ни малейшего интереса.

— У нас он только в такой упаковке, — сказал он и завернул для нее маленькую стеклянную трубочку с двенадцатью таблетками.

Она направилась в другую аптеку и купила тальк, губку и трубочку веронала. Здесь продавец также не проявил никакого интереса.

«Этого достаточно, чтобы прикончить быка», — подумала она и поехала обратно.

Дома она положила маленькие стеклянные трубочки в ящик письменного стола и долго смотрела на них с мечтательной нежностью.

— Ну теперь все в порядке, — сказала она, и, тихонько напевая, стала ждать наступления ночи.

Она смутно помнила, как прошел остаток вечера. В спальне она разделась с лихорадочной быстротой, достала из ящичка две стеклянные трубочки и высыпала их содержимое на ладонь. Гнетущая тоска исчезла, и она испытывала нетерпеливое возбуждение, словно ей вот-вот преподнесут долгожданный подарок.

Глотать таблетки было неприятно: сухие и шершавые, они упрямо застревали в горле. Потребовалось много времени, чтобы проглотить все двадцать пять.

Она стояла, рассматривая свое отражение с равнодушным любопытством стороннего наблюдателя, словно в зеркале был кто-то другой.

Она не знала, как быстро подействует веронал. Проглотив последнюю таблетку, она продолжала стоять в нерешительности, раздумывая все с тем же вежливым холодным любопытством, не поразит ли ее смерть тут же, немедленно. Она чувствовала себя совсем как обычно, если не считать слабой тошноты, вызванной усилиями проглотить таблетки; ее лицо в зеркале совершенно не изменилось. Значит, действие не будет быстрым, может быть, понадобится час или два.

— О Господи, господи, сделай это быстрее, — застонала она, и слезы жалости к себе потекли по ее щекам. Потом сознание ее помутилось и она увидела себя идущей по красивому полю цветов, а навстречу ей шли улыбающиеся Ральф де Брикассар и Дэн. Она протянула было к ним руки, но вдруг кто-то обхватил ее за талию и поднял на руки. Она почувствовала сильные мужские руки и обвила своими тонкими руками его крепкую шею.

— Дик, Дик, я люблю тебя, наконец ты вернулся! — закричала она изо всех сил, затем наступила темнота и все исчезло…

Доктор с шумом открыл дверь спальни и вышел.

— Укройте ее хорошенько, — сказал он Энн и Людвигу, — попоите крепким чаем и через пару дней она будет в порядке.

Энн со слезами на глазах смотрела на неподвижно лежащую на кровати Мэгги.

«Милая моя, девочка, — думала она. — Когда же закончатся твои страдания…»

Часть 3 Джастина

39

Гости покинули Химмельхох все вместе через неделю. Никто не вспомнил об эпизоде с вероналом. Мэгги держалась спокойно и вела себя так, как будто ничего не произошло. Она старалась не думать о Джоунсе. Теперь между ними не оставалось преград в лице Люка. Он подписал ей развод, и она его постаралась быстро оформить здесь же, в Данглоу. Теперь она была свободна, хотя надежды на возвращение Дика Джоунса казались ей теперь весьма сентиментальными. Людвиг, добрейшая душа, всю эту неделю пытался узнать что-либо о своем бывшем управляющем. Он обзвонил всех своих знакомых, а через них и мало знакомых владельцев плантаций или ферм, расспрашивая всех о Джоунсе. Правда, ему приходилось при этом добавлять, что Джоунс хороший парень и ничего плохого ему не сделал, а разыскивает он его, чтобы уговорить вернуться. Без него дела остановились. Это, конечно, было не так, Пит вполне справлялся со своими новыми обязанностями. Хотя, конечно, с Джоунсом ему не сравниться.

Однако ничего утешительного Людвигу не сообщили. Джоунса никто не видел и ничего о нем не слышал. Но Людвиг не успокоился и обещал сообщить Мэгги, как только он что-то узнает о Джоунсе.

Этель с Бобом Уолтером взяли со всех слово, что они навестят Матлок; даже братья Клири обещали своим новым друзьям приехать к ним отдохнуть, как только позволят дела. При этом все рассмеялись, полагая, что попасть на Матлок им не суждено.

— Мы с мамой приедем к вам, — успокоила тетю Этель и дядю Боба добрая Дженнифер. — И бабушку возьмем с собой. Правда, бабушка, ведь мы поедем все вместе на Майтлок?

— На Матлок, малышка. Обязательно поедем.

Джастина с Дженнифер улетали к себе в Лос-Анджелес.

— Может быть, ты сначала поедешь к нам. Отвлечешься там немного, а потом уж я тебя провожу в Дрохеду, — уговаривала Джастина мать.

— Не сейчас. Потом, через какое-то время, обещаю, обязательно приеду, когда малышка вернется. Ты же сама сказала, что Лион скоро забирает Дженнифер.

— Да, — лицо Джастины немного омрачилось. — Я ему сообщила перед отъездом сюда, когда мы примерно вернемся. Так что он приедет уже скоро.

Мэгги слушала дочь, и что-то ей подсказывало, что у Джастины неспокойно на душе.

— Ты волнуешься, что он отнимет у тебя Дженнифер? — догадалась она. Джастина кивнула.

— Да. Хотя он прямо не сказал об этом, но все равно у меня душа не на месте, — призналась дочь.

— Я не думаю, что Лион это сделает, — задумчиво сказала Мэгги, — но, если это все-таки случится, я сама поеду к нему и попрошу его отдать Дженнифер. Так что не волнуйся, Джас, ты ведь не одна.

— Правда, мама? Ты ее заберешь, если он..?

— Ну конечно. Хотя я не сомневаюсь, что Лион на это не пойдет. Он любит тебя, Джас.

— Он любит женщину по имени Респектабельность, мама, а меня зовут по-другому, — вспылила Джастина. Мэгги улыбнулась той горячности, с какой дочь говорила о своем бывшем муже.

— Да и ты, как я вижу, к нему все еще неравнодушна, — заметила она, — хотя и пытаешься внушить себе, что любишь другого.

— Может быть, и неравнодушна, — согласилась Джастина, — он меня задевает своей неординарностью. Но неравнодушие — это еще не любовь. Мне комфортнее с другим, он духовно близок мне, и я люблю именно его.

— Разве я против твоей любви, Джас. Хорошо, если это так, — успокоила ее Мэгги.

Первыми уехали Уолтеры. Их самолет отправлялся рано утром, и в обратный путь вместо Джоунса всех, развозил Пит.

Джастина с Дженнифер уезжали на следующий день, а накануне к вечеру в аэропорт Данглоу на двух машинах отправилось семейство Клири. Мэгги после развода вернула себе свою прежнюю фамилию и теперь заново привыкала к ней.

Джастина, прощаясь с матерью и обнимая ее, сказала слова, которые вызвали у Мэгги слезы радости.

— Я не представляю теперь, как буду без тебя. Мне тебя не будет хватать, ма, — сказала дочь.

40

Прошла неделя с тех пор, как Джастина с Дженнифер вернулись к себе в Лос-Анджелес, но Стэн не появлялся и не звонил. Правда, Джастина уже привыкла к его внезапным исчезновениям и не особенно волновалась, но все-таки было неприятно, она догадывалась, что он не один. Скорее всего, опять подобрал какую-нибудь девчонку-хиппи, которой он просто обязан помочь пережить временное одиночество. Джастина пыталась убедить себя, что ей абсолютно все равно, где он и с кем проводит время. Но это ей не вполне удавалось. Она не переставала думать о Стэне, и это ее злило.

Зато Лион Хартгейм не заставил себя ждать. Он позвонил в один из вечеров вскоре после их приезда. На этот раз, поговорив с Дженнифер, он попросил ее позвать к телефону маму.

— Здравствуй, Джастина. Я хотел узнать, все ли там в порядке у тебя на родине? У миссис О'Нил?

— Она теперь снова миссис Клири, Лион.

— Там в самом деле что-то случилось? — В голосе Лиона слышалось беспокойство. — Может быть, нужна моя помощь? Ты скажи, не стесняйся.

— Спасибо, Лион, — Джастина была тронута его заботой. — Пока помощь, надеюсь, не нужна. Я встретилась со своим отцом.

— Вот как! — Лион немного помолчал, а потом Джастина услышала. — Я чувствую по твоему тону — эта встреча тебя не вдохновила, Джас.

Неизвестно почему, услышав от Лиона прежнее «Джас», она испытала огромное облегчение, как будто после долгой разлуки к ней вернулся близкий и надежный друг.

— Ты правильно догадался, Лион. «Не вдохновила» — это даже не то слово. Но, слава Богу, теперь все это позади, — вздохнула Джастина.

— Но ты же как будто говорила, что там предстояло другое событие?

— К сожалению, все расстроилось из-за мистера О'Нила. Мама одна вернулась в Дрохеду. Вернее, не одна, с моими милыми дядюшками, но все равно…

— Я очень сожалею, Джас. Как ты считаешь, мне не стоит позвонить твоей маме, предложить помощь?

— Ни в коем случае, Лион! — воскликнула Джастина с испугом. — Ей будет тяжело говорить с тобой. Не делай этого.

— Конечно, не буду. Я предложил это только для того, чтобы ты при случае передала миссис Клири, к кому она может обратиться, если ей потребуется помощь. — Голос Лиона оставался все таким же мягким и участливым. И Джастина была ему благодарна и за звонок, и за тон, которым он с ней говорил.

— Ты когда приедешь, Лион? — спросила Джастина, не зная, чего ей больше хочется: чтобы он приехал или чтобы не приезжал как можно дольше. Хотя ей трудно было представить себе Лиона, особенно после сегодняшнего разговора, в роли похитителя детей. Она постаралась, чтобы ее голос звучал спокойно, но Лион все-таки заметил в нем скрытое напряжение.

— Не волнуйся, все будет в порядке. Я позвоню тебе, Джас. Я собирался где-то через неделю, но, очевидно, придется немного отложить. Неожиданно обстоятельства изменились.

— Это связано с твоей личной жизнью, Лион? — спросила Джастина, чувствуя предательский холодок в груди. Лион засмеялся, и Джастина поняла по его смеху, что ему приятен ее вопрос.

— К сожалению, у меня до сих пор не хватает времени, чтобы создать личные обстоятельства, Джас. До встречи. Ни о чем не беспокойся.

41

Наутро Джастина попыталась разыскать Уго Джанини, чтобы прояснить что-нибудь насчет съемок, но ей сказали, что Джанини в отъезде, а как только вернется, позвонит ей. Так что у Джастины образовалось свободное время, и она решила полностью посвятить его Дженнифер. Дочь потребовала свой обычный набор удовольствий: купание, мороженое, карусели и обязательно пони.

— Ты мне не разрешила покататься на лошадке у бабушки Энн, — упрекнула девочка мать. — Я тогда не тебя обиделась.

Джастина рассмеялась.

— Почему же ты мне сообщаешь об этом сейчас?

— Потому что ты там занималась только бабушкой Мэгги, а на меня не обращала внимания.

Девочка уже была одета к выходу. На ней были белые шорты и такая же белая майка с нарисованной на ней лошадкой. Лошади были страстью Дженнифер, очевидно, доставшейся ей от Клири. К сожалению, в Химмельхохе пони не держали, и девочке не удалось осуществить там свою мечту научиться как следует кататься на лошади. Правда, братья Клири по очереди водили свою внучку на конюшню, и она могла вволю любоваться площадками, но кататься ей не разрешали, все лошади были большими, не для нее.

— Не огорчайся, Дженни, — успокоила ее мать, — ведь тебе бабушка Мэгги обещала купить маленькую лошадку в Дрохеде, она там тебя будет дожидаться.

— А когда мы поедем в Дрохеду? — заинтересовалась Дженнифер. Она сидела в кресле, как взрослая, закинув ногу на ногу, и требовательно смотрела на мать, которая уже тоже закончила одеваться и теперь расчесывала волосы перед зеркалом.

— Ну я не знаю, — протянула Джастина, — Соберемся как-нибудь…

— А Стэна мы возьмем с собой? — неожиданно спросила Дженнифер. Джастина так и застыла с поднятой к волосам щеткой.

— Почему Стэна? — растерялась она. — Причем тут Стэн?

— Потому что он обещал научить меня кататься на большой лошади, как ковбой, — назидательно сказала девочка, удивляясь, чего же тут непонятного и почему нельзя взять с собой Стэна.

— Ладно, пора ехать, — Джастина протянула руку дочери. — Пойдем.

Девочка сама сползла с кресла и уже у двери спросила мать:

— А ты почему не отвечаешь на мой вопрос?

— Потому что я не знаю, как на него ответить, — чистосердечно призналась Джастина, как своей подружке. — Захочет ли Стэн ехать с нами?

— Захочет-захочет, — убежденно воскликнула девочка.

— Я его попрошу об этом.

Они вернулись домой только к вечеру, и Марта сказала Джастине, что звонил мистер Джанини и просил ее перезвонить ему на студию, как только она приедет. Джастина набрала номер, и сразу же на том конце провода подняли трубку.

— Алло, Уго, это я. Добрый вечер.

— Рад тебя слышать, Джас. Как съездила?

— Прекрасно.

Уго не был посвящен в семейные проблемы Джастины и не знал, с какой целью она летала в Австралию. Главное, что она приехала вовремя и теперь снова была в его распоряжении.

— Поужинаем вместе, — предложил Уго, — у меня для тебя есть новости.

Уго повез Джастину в крохотный итальянский ресторанчик в стороне от Сансет, а оттуда они поехали на бульвар, где он знал один потрясающий ресторан, который уже давно хотел показать Джастине.

Ресторан располагался в безликом маленьком офисе, но стоило выйти из лифта, как они попали совсем в другой мир. Оформление было выполнено в стиле Вест-Индия. Девушки в золотых сари приветствовали Уго с Джастиной и, отодвинув богато расшитые занавески, провели в комнату внутри помещения. В воздухе висел тяжелый запах ароматических веществ. Столы были длинные и низкие. Вся комната, казалось, пульсировала от музыки, которую Джастина не понимала, но не могла не войти в ее ритм. Ей захотелось закрыть глаза под чувственные восточные звуки, чтобы отдохнуть от суеты Запада. На каждом столе стояло по одной розе, официанты были высокие и темноволосые. Многие из них имели бороды, а на голове тюрбаны.

Они пили экзотические напитки, и Джастина молча осматривалась вокруг. Она все еще никак не могла привыкнуть к разнообразию Лос-Анджелеса. Казалось, что куда бы здесь ни пришел, происходит полная смена декораций, и все поражает новизной. Отсюда все открылось опять в новом свете, под совершенно иным углом, внизу расстилался яркий, залитый предвечерним солнцем город. Солнечные блики отражались в стеклах домов, и они были похожи на детские игрушки, освещенные рождественскими фонарями. Джастина чувствовала себя за миллионы миль от этого места, а вид из окна казался не чем иным, как талантливо устроенным оформлением, которое с успехом мог придумать Уго Джанини.

Он заказал тонкое белое вино и торт с розами. После того, как официант обслужил их и удалился, Уго посмотрел Джастине в глаза, как ей показалось, нескончаемым взглядом. Казалось, он задавал вопрос без слов, одними глазами, пытаясь найти ответ.

— Джас, я хотел спросить тебя, ты все еще встречаешься с Уитни? — Наконец решился он. Джастина отвернулась и снова посмотрела в окно. Боже мой, ее жизнь превращается в кино. Нескончаемые эпизоды с постоянной сменой декораций. Почему нелюбимые мужчины так настойчивы, а тот, кого хотелось видеть рядом, постоянно ускользает?

— Это имеет какое-то значение для нашего сотрудничества? — спросила она напрямую. Уго немного смешался, но быстро овладел собой.

— Да. Но не в том смысле, который ты вкладываешь в свой вопрос, — сказал он.

— И какой же подтекст ты уловил в моем вопросе? — Джастина решила действовать в открытую. В конце концов пусть Уго скажет: нужна ли она ему больше как женщина, которой он мечтает завладеть, или он, оставив свои личные притязания, захочет работать с ней только как с актрисой. Раньше Джастина не особенно ломала бы над этим голову, хотя она никогда принципиально не спала с теми мужчинами, от которых зависела по работе. Но сейчас особенно, пока она со Стэном, никакого другого мужчины у нее не будет.

— Ты считаешь, что я хочу переспать с тобой, — прямо заявил Уго.

— А это не так? — засмеялась Джастина.

— Так. Но ты не хочешь, я это чувствую, а насиловать тебя я не собираюсь.

— Спасибо, — поблагодарила друга Джастина. — Тогда в чем же дело? Что тебя беспокоит?

Уго нахмурился и застучал пальцами по столу. Джастина с любопытством наблюдала за ним, не понимая, куда он клонит. Может быть, он хочет предложить ей руку и сердце. Но зачем, если он знает, как она к нему относится? Джастина чувствовала, что ее просто распирает от любопытства, но решила не проявлять себя, дождаться, что скажет Уго.

— Я решил продолжить съемки. Они будут проходить в Сан-Франциско. — Он поднял голову и пристально посмотрел на нее, ожидая реакции. Но Джастина спокойно выдержала его взгляд и пожала плечами.

— Я все-таки не понимаю твоего беспокойства, Уго, — откровенно призналась она. — Ты хочешь вернуть в группу Стена Уитни?

— Ни в коем случае, — категорически сказал Уго. — А если ты не понимаешь, я тебе скажу. Ты знаешь мои требования к людям, которые со мной работают. Когда мы снимаем, ничто не должно отвлекать их. А Уитни живет в Сан-Франциско, и, если ваш роман не закончился, тебе будет не до съемок.

В печальных глазах Уго появился упрек, как будто Джастина уже сорвала все его съемки. Джастина рассердилась, ей вдруг показалось, что Уго завел этот разговор только для того, чтобы найти подходящий предлог и отказать ей. И тут же ее окатило холодом, а что, если он и в самом деле ей откажет. Опять начинать все сначала? Никаких приличных предложений в последнее время не было, прождать их можно бесконечно долго, если они вообще появятся. Вот если бы она успела закрепить свой имидж звезды, но ведь этого не случилось. Пытаясь скрыть свою растерянность, Джастина холодно посмотрела на Уго, который, конечно, обратил внимание на ее раздумья, но будь что будет.

— Ты хочешь мне сказать, что подобрал для моей роли другую актрису, а мне надо убираться к черту?

— Я хочу тебе сказать то, что сказал! — взорвался Уго.

Его голос прозвучал громче, чем было принято разговаривать в этом заведении, и несколько голов из-за соседних столиков повернулись в их сторону. Но итальянский темперамент Уго не вписывался в эту восточную приглушенную негу. — Пойдем отсюда, — буркнул он, чувствуя себя здесь не на месте.

— Ты будешь кричать на меня на улице? — язвительно спросила Джастина. — Тогда, может быть, вернемся в итальянский ресторан, там ты можешь даже укусить меня, никто не обратит внимание, все одинаково темпераментны.

Уго, не слушая ее, подозвал официанта в тюрбане, расплатился с ним и, сдернув Джастину с подушек, на которых они сидели, потащил ее к выходу под насмешливыми взглядами посетителей. Джастина, не сопротивляясь, шла следом за ним, уже понимая, что ни о каком отказе не может быть и речи. Чувствуя, что выиграла поединок, она успокоилась и повеселела, одновременно в душе проклиная себя: пора бы уже знать себе цену и не поддаваться панике при малейшей размолвке с Уго. Скорее всего, он не собирается ее терять, значит, это она может диктовать условия, а не ждать, когда он окончательно приберет ее к рукам.

— Отвези меня домой, — сказала она Уго, когда они очутились на улице. Над городом уже опустилась ночь, со стороны океана дул легкий бриз, смешиваясь с теплым воздухом, который подымался снизу, от раскаленного за день асфальта.

Он молча открыл перед ней дверцу машины, и Джастина с размаху бухнулась на сиденье. Она чувствовала себя просто великолепно. Во всяком случае теперь Уго не посмеет указывать, как ей жить. Что касается работы, пожалуйста. Здесь можно и ссориться, и мириться, хотя у него ни разу не возникло оснований предъявить ей претензии. Она всегда работала до умопомрачения, сколько было необходимо, столько и работала. Но ее личная жизнь его не касается, будь она со Стэном или еще с кем-то другим.

— Я вижу — ты злишься, Джас. Ну и напрасно, — примирительно заговорил Уго, усаживаясь рядом с ней и заводя машину. — Я ведь хотел только предупредить тебя, что мы их должны завершить быстро и работы будет много.

— У тебя еще не было повода упрекнуть меня в чем-то, — огрызнулась Джастина.

— Раньше не было, — согласился Уго. — Но тогда у тебя не было и Уитни. Я же его хорошо знаю. Он может работать, как одержимый, дни и ночи. А может на все наплевать и исчезнуть, оставив все на полпути.

— Но ведь это Уитни. Со мной-то у тебя какие проблемы? — все еще не понимала Джастина. Уго смотрел прямо перед собой, и она не видела его глаз, но, когда он заговорил снова, в его голосе чувствовались печальные нотки.

— Ты будешь там с ним, и я уже однажды убедился, что ты рядом с ним теряешь голову. Я хотел поменять место съемок, но Сан-Франциско подходит для нас больше всего. Мы постараемся завершить съемки побыстрее, но для этого нужна полная отключка от всего. Поэтому я и решил поговорить с тобой. Если ты не так меня поняла, то прости, я был взволнован и не смог точнее сформулировать свою мысль.

Джастине стало жалко своего друга, и она ласково провела ладонью по его руке, сжимавшей руль. Уго вздрогнул, но не повернулся к ней.

— Ты, конечно, вправе сердиться на меня, — справившись с собой, сказал он. — Я веду себя, как мальчишка, ревную тебя, надоедаю советами, но… будь на месте Уитни кто-то другой, мне кажется, я переживал бы не так…

— Но почему? — удивилась Джастина. — Чем он так тебя пугает?

— Тем, что он ненормальный, сумасшедший гений, а от таких, я знаю, женщины тоже теряют рассудок, — резко сказал Уго. Он снова заволновался, его пальцы с силой вцепились в руль.

— Мне это не грозит, — успокоила его Джастина, — пока я снимаюсь, моя голова и мой рассудок будут в твоем полном распоряжении.

Ей было смешно слышать это от Уго, но она понимала, что в чем-то он прав. Стэн обладал необъяснимым обаянием, его бесшабашность и легкомыслие ничуть не мешали ему подчинять своей власти всех, на кого он только обратил внимание. Хотя, судя по отношению к нему Уго, это, очевидно, касалось исключительно женщин. Впрочем, Стэн Уитни, наверное, и сам не придавал значения этой своей магической силе: жил так, как ему хотелось жить, и имел то, что ему хотелось иметь. Напрасно Уго беспокоится, может быть, Стэн уже никогда и не появится у нее больше, а сама она его искать не станет.

— Когда начинаются съемки? — нарушила молчание Джастина.

— Группа выезжает завтра, а ты можешь прилететь через день, — ответил Уго.

— Прекрасно. Мне надо приготовить Дженнифер к отъезду. Ее скоро забирает отец. — Уго впервые за всю дорогу повернул голову к Джастине, в глазах плеснулось любопытство.

— Отец?

— А чему ты удивляешься? У моей дочери есть отец, и я родила ее в законном браке, — усмехнулась Джастина.

— Прости. Я знаю об этом. Просто ты раньше никогда не вспоминала о нем.

— Не было повода, вот и не вспоминала. А теперь появился. Пока я возьму Дженнифер с собой, он приедет позже. Я ему позвоню и скажу, где мы находимся.

— Конечно, — отозвался Уго, направляя машину к подъезду дома. Он вышел первым и открыл перед Джастиной дверцу.

— Ты мне завтра вечером сообщи, каким рейсом прилетишь, я встречу тебя.

— Спасибо. Обязательно. — Джастина приподнялась на носочки, чмокнула Уго в щеку и побежала по ступенькам. Он еще какое-то время постоял, глядя ей вслед, и, вздохнув, забрался в машину.

42

В аэропорту Сан-Франциско Уго Джанини встретил Джастину с дочкой и няней, и отвез их в тот самый отель, где Джастина обычно останавливалась. Ее номер был свободен, и Джастина, усмехнувшись про себя, подумала, что у нее теперь как будто два дома. Один в Лос-Анджелесе и другой, такой же привычный, вот этот в Сан-Франциско. Дженнифер уже привыкла к путешествиям и очень быстро осваивалась на новом месте.

Уго предупредил Джастину, что они сразу же начинают снимать, хотя в первый день работы было немного, они сняли только небольшой эпизод с парой французских актеров, как оказалось, голубых. Они так и не расставались друг с другом, ни дома, ни на съемках.

В последний момент Уго пришла в голову, как ему показалось, удачная мысль втиснуть в сценарий еще и эту разновидность человеческой породы, и он где-то отыскал эту пару. Они сегодня же и уезжали, потому что были заняты только в одном эпизоде. Джастине никогда раньше не приходилось общаться с мужчинами подобных наклонностей, и она с интересом присматривалась к ним. Но внешне они ничем особенным не выделялись, она даже бы сказала, что наоборот — один из них отличался необыкновенной мужественностью. Его звали Шарль Дюбуа, и он был урожденным французом, но с безупречным западноамериканским произношением. Джастина все присматривалась к нему, удивляясь странности его вкуса. Второй мужчина заинтересовал ее меньше. Он был весь какой-то нервный, занудливый и все озирался, опасаясь потерять своего пуделя, крошечную собачонку с розовым бантом, которую в перерывах между съемками поспешно хватал на руки и нежно прижимал к себе. Дошло до того, что режиссер плюнул и сказал ему, чтобы он снимался вместе с пуделем. Она даже не запомнила, как его зовут в жизни, по роли он был Эдди.

Зато Шарль был на удивление симпатичным человеком и очень привлекательным мужчиной. Его плечи, казалось, занимали расстояние от одной стены комнаты до другой. Лицо с резкими чертами нельзя было назвать чертовски красивым, но оно не лишено было огромного мужского обаяния. Темно-каштановые волосы, карие глаза, как будто вылепленные искусным скульптором нос и губы. Любая женщина рада была бы знакомству с таким мужчиной, к тому же и характер у него был спокойный и доброжелательный. Но он везде возил с собой своего друга с его смешной собачонкой.

По сценарию это были друзья юности Эдвины (Джастины), которых она встречала уже в зрелые годы. Эпизод был несложный и много времени не занял. По окончании съемок любовники уезжали в аэропорт, и Джастина тепло попрощалась с ними. Кто знает, может быть, когда-то они снова встретятся на съемочной площадке, а может быть, и нет. Прожили несколько часов одной, хотя и придуманной, жизнью и до свидания.

Джастина задумчиво подошла к матине, которую ей на время съемок в Сан-Франциско предоставил Уго, и, открыв дверцу, наклонилась, чтобы сесть за руль, как вдруг увидела, что на переднем сиденье, рядом с местом водителя, кто-то сидит. Она вздрогнула от неожиданности и тут же узнала Стэна. Он сидел, небрежно развалившись на сиденье, и с улыбкой смотрел на нее.

— Привет, Джас. Садись-садись, пора ехать. Я тебя уже заждался.

Джастина молча влезла в машину, не спуская глаз со Стэна. Надо же ей было связаться с этим мальчишкой! Не удивительно, что Дженнифер просто обожает его, во всяком случае, по поведению они мало чем отличаются друг от друга.

Стэн потянулся к Джастине, намереваясь обнять ее, но она испуганно отшатнулась:

«Не дай Бог Уго увидит!»

Стэн ухмыльнулся:

— Я не думал, Джас, что ты такая трусливая. Ну не хочешь, не надо. Потом наверстаем.

— Боже, какой ты пошлый! — ужаснулась Джастина. — И потом, что ты имеешь в виду, обвиняя меня в трусости.

— Твоего покровителя, конечно. Ты же не будешь отрицать, что этот негодяй Джанини запугал тебя. — Стэн явно издевался над ней, хотя Джастине было не до шуток. Откуда он узнал об их разговоре? Неужели Уго и с ним говорил? Это уже выходит за все рамки. Он относится к ней, как к своей рабыне!

Стэн, посмеиваясь, наблюдал за ней, явно наслаждаясь ее растерянностью, а потом и появившейся на лице Джастины яростью.

— Вот так-то лучше, — с удовольствием заключил он. — Долго мы еще будем стоять здесь?

— Как ты узнал, что мы здесь? — спросила его Джастина, трогая машину с места.

— Это не так уж сложно, — весело откликнулся Стэн, — весь город гудит, что приехали звезды из Голливуда, будут снимать наши пороки.

— А! Понятно. Под городом ты, естественно, разумеешь свои притоны?

Стэн не ответил, он обхватил рукой шею Джастины и потянулся губами к ее уху. Руль дрогнул в ее руках, и машина вильнула в сторону, едва не врезавшись в соседний «Мерседес». Джастина отпихнула Стэна и сумела в последний момент выровнять свою машину. Водитель «Мерседеса» злобно глянул в их сторону и покрутил пальцем у виска. Стэн засмеялся:

— Чудак. И чего он злится? Ведь ничего же не произошло.

— Я могу повторить то же самое, только не жестом, а словами. Ты и в самом деле ненормальный, Стэн! — рассердилась она. — Сиди спокойно, Стэн, я хочу живой добраться до своей дочери.

Они благополучно добрались до отеля, где Дженнифер, завидев Стэна, завизжала от радости и повисла у него на шее. Быстро переодевшись, Джастина вместе с дочерью и Стэном отправились на пляж, где Дженнифер принялась с удовольствием гонять чаек, Джастина со Стэном лежали на песке, пока солнце не склонилось к горизонту.

— Дженни, пора домой! — крикнула Джастина, но дочь убежала далеко по пляжу и не думала возвращаться. Стэн побежал за ней и быстро догнал девочку.

— Иди сюда, шалунья, я покатаю тебя, как на лошадке.

— Иду, Стэн, — Дженнифер, изображая где-то виденный галоп, подскочила к Стэну, взобралась к нему не спину, и они поскакали к машине. Джастина с улыбкой смотрела на них. Ребенок и мужчина, которых она так любила.

На обратном пути Стэн с девочкой устроились на заднем сиденье, возились и хохотали, как два шаловливых ребенка.

— Да, кстати, девочки, — вспомнил Стэн, — я завтра уезжаю из города.

Дженнифер сразу же затихла и обиженно спросила:

— Куда ты едешь, Стэн? А мы как же?

Джастине хотелось спросить о том же, но вопрос уже был задан, и она молча ожидала ответа.

— Я снял домик в Болинас на все лето. А вы, конечно, поедете со мной. — Стэн никогда не сомневался в том, что говорил. Ведь он уже все за них решил, какие могут быть еще сомнения.

— Ура! — закричала Дженнифер, а Джастина молчала. Этот парень не так уж прост, он всегда выбирает очень точный ход. Конечно, Джастина с дочкой никуда не поедут, но сколько усилий ей теперь придется приложить, чтобы убедить Дженнифер, что они никуда не могут ехать, пока не закончатся съемки. Ведь она уже вообразила себя в лесу. Черт бы его побрал! Стэн, как будто не замечая недовольства Джастины, возобновил игру с девочкой, и салон машины снова наполнился визгом, хохотом и лошадиным ржаньем, которое мастерски изображал Стэн.

Передав уставшую и полную впечатлений девочку на руки Марты, Джастина вернулась к Стэну в гостиную, который сидел в кресле и потягивал сок из запотевшего бокала.

— Ты чем-то расстроена, Джас, — встретил он ее вопросом. Его невинный вид окончательно вывел Джастину из себя.

— Стэн, ты ведешь себя, как ребенок! Мне это надоело. Меня, конечно, умиляет твоя непосредственность, но ты всегда делаешь только то, чего хочется тебе. Ты никогда не спросишь, могу ли я и хочу ли делать то, что хочется тебе!

— О чем ты, Джас? — удивился Стэн. — Иди выпей, я налил тебе холодного соку. С чего вдруг ты так взъелась?

Стэн легко поднялся из кресла и мягким кошачьим движением подскочил к Джастине. Не успела она опомниться, как уже сидела у него на коленях, и Стэн нежно целовал ее лицо своими теплыми мягкими губами.

— Я безумно люблю тебя, Джас, — шепнул он. — Даже когда ты далеко от меня, одно воспоминание о тебе вызывает неистовое желание.

Он провел рукой по ее бедру, и она почувствовала, как дрожь пробегает по всему телу, живот напрягся и, уже не в силах сдерживать возбуждение, Джастина вцепилась пальцами в волосы Стэна.

— Не надо, — выдохнула она, — Марта… услышит…

Стэн с трудом оторвался от Джастины, и она, изнемогая от неутоленного желания, со стоном переползла в соседнее кресло.

— А ты меня упрекаешь в том, что я не думаю о твоих желаниях, — криво усмехнулся Стэн, — в Болинас мы можем не опасаться, что нас кто-то услышит.

— Но я не могу, Стэн, — с отчаянием проговорила Джастина. — У меня съемки.

— Ты можешь оттуда ездить на съемки. Это недалеко от города, там, где мы снимали в самый первый раз. В доме есть телефон, так что они в любой момент могут связаться с тобой, если что-то изменится в программе.

— Боже мой, Стэн! Ну хорошо, с этим можно все уладить… Но ведь еще Лион может приехать за Дженнифер, как он-то нас найдет? — взмолилась Джастина. Ей ужасно хотелось пожить со Стэном где-нибудь далеко от всех людей, видеть его каждый день, заботиться о нем, но она боялась, что это вызовет массу осложнений.

— У тебя невероятный талант из всего делать проблемы, — засмеялся Стэн. — Твой серый волк точно так же может позвонить в Болинас, как и сюда. Тем более что Марта остается здесь, она и сообщит тебе, когда он приедет. Так что ты сможешь заранее привезти сюда Дженнифер, а пока она поживет с нами. Ну же, Джас, соглашайся, а то я уеду один и буду там подыхать от тоски, — пригрозил Стэн, и Джастина сдалась:

— Ну хорошо.

Они взялись за руки, лаская пальцами друг друга, с нетерпением ожидая, когда уснет Дженнифер и Марта удалится в свой номер. Наконец из-за двери послышался ее голос:

— Я ухожу, мадам. Дженни спит.

Джастина со Стэном поспешно отскочили друг от друга, и Джастина весело попрощалась с няней.

— Спокойной ночи, Марта.

Едва раздался щелчок входной двери, Стэн с рычанием набросился на Джастину, срывая с нее одежду, приникая губами к обнаженным местам. Она в сладкой истоме извивалась под его горячими руками, дрожащими пальцами расстегивая пуговицы на его влажной от пота рубашке. Через некоторое время два обнаженных тела слились в тесном объятии. Бедра Джастины раздвинулись, принимая в свое пылающее лоно жаркую плоть мальчика-мужчины.

43

Съемки шли своим чередом. Они начинались то рано утром, и тогда Джастина уже после обеда возвращалась в их домик в Болинасе, если же снимали после обеда, то в распоряжении влюбленных было все утро. Уго большей частью находился в Лос-Анджелесе и особенно не досаждал своими многозначительными взглядами, тем более что Джастина ни разу не дала повода для волнения. Вовремя появлялась на съемочной площадке и проводила там столько времени, сколько было нужно. То, как она жила сейчас, совершенно не совпадало с переживаниями ее героини. Но она умела перевоплотиться так, что никому бы и в голову не пришло в утомленной жизнью и придавленной свалившимися бедами героине фильма заподозрить счастливую женщину, которая только что вырвалась из объятий любимого.

Они жили в Болинас уже месяц, и Джастина каждый раз с удовольствием возвращалась в свой небольшой домик на берегу моря. Когда Стэну надо было ехать в город, они отвозили Дженнифер к Марте, которая оставалась все это время в отеле. На обратном пути кто-то из них забирал девочку, и все вечера они проводили вместе. Джастине было страшно, что ее не тяготит такая семейная жизнь, и, судя по всему, Стэну она тоже нравилась.

— Стэн!.. Дженни!… Завтрак готов. — Тарелка, полная сэндвичей с маслом и джемом, стояла на столе, рядом с ней кувшин с молоком. Джастина, накрыв все это салфеткой, присела на плетеное кресло. Эти дни съемки проходили без нее, Уго сдержал слово, потому что они действительно все сняли в рекордные сроки. Все-таки он был непревзойденным организатором, все проходило по четко намеченной программе, все всегда были на месте, и все, что было необходимо для съемок, доставлялось в точно указанный срок. Джастина не уставала поражаться его организаторскому таланту, никогда и нигде раньше ей не приходилось видеть такой порядок. Оставались еще кое-какие детали, и все будет завершено. Джастина решила после окончания съемок остаться в Болинас на лето. Стэн сказал, что ей пока нечего делать в Лос-Анджелесе.

— Я пришла, мамочка. Стэн сказал, что возьмет меня сегодня покататься на лошадке. Он знает, тут недалеко живет маленькая лошадка. — Дженнифер подходила к матери, сгибаясь под тяжестью сбруи для пони, которую ей накануне подарил Стэн. Не снимая ее с плеч, девочка засунула в рот сэндвич и была уже готова бежать.

— А меня ты не хочешь подождать? — раздался веселый голос Стэна. — Надо как следует подкрепиться. Не забудь молока попить, иначе лошадь не повезет тебя. Она терпеть не может детей, которые не пьют по утрам молоко. — Девочка без долгих уговоров взяла еще один сэндвич и с аппетитом начала есть, запивая молоком. Джастина поверх ее головы встретилась глазами со Стэном, и они обменялись тайной улыбкой. Все эти дни они ходили купаться, гуляли, сидели по вечерам на веранде и так любили друг друга, что просто сходили с ума.

— Хочешь тоже пойти, Джас?

— Конечно.

Дня два назад сюда позвонила Марта и сказала, что мистер Хартгейм приезжает через две недели и спрашивает, куда ему лучше ехать: в Лос-Анджелес или Сан-Франциско. Джастина перезвонила ему, и они договорились, что он приедет в Сан-Франциско и остановится на день-два в их отеле. Ей было немного жалко, что дочка уедет. Но только немного. Она мечтала остаться со Стэном вдвоем, хотя и трудно было представить, что им будет еще лучше, чем есть сейчас. Все и так шло великолепно.

— Эй, Джаси?.. Что случилось? — Джастине неожиданно стало плохо, и Стэн заметил, как она побледнела и сморщилась.

— Тошнит что-то… наверное, съела что-нибудь.

— Но мы ели то же самое, — удивился Стэн. — Не должно быть. Скорее всего, просто перегрелась. Пойди приляг. Я пока накормлю Дженни. — Джастина поднялась, чувствуя, как к горлу подступает новая волна. Но после того, как она полежала минут тридцать, все прошло, и ей стало легче.

Стэн заглянул в окно.

— Как ты? Получше? Так ты сможешь пойти с нами?

— Наверное, нет. Пойду с вами завтра.

— Ах, боже! Забыл сказать тебе. Я завтра вечером в городе. Звонили, что надо приехать поработать.

— Когда ты вернешься?

— Да завтра же и вернусь или на следующий день. Все будет зависеть от того, как долго мы будем снимать. Нужно снять документальный фильм. Это госзаказ. — Стэн улыбнулся Джастине. — Не волнуйся, я вернусь.

— Рада слышать это.

Но Стэн не вернулся на следующую ночь, также как и через день. Приехал он три дня спустя. Джастина уже начала беспокоиться. Она позвонила ему домой на Сакраментс Стрит, но ответа не получила.

— Где же ты был, Стэн?

— Работал. О чем ты беспокоишься? Ты же знала, что я все равно вернусь. В чем же дело?

— Дело в том, что с тобой может что-нибудь случиться. Вот и все.

— Заботься лучше о себе, а о себе буду волноваться я сам. — Вот так. И конец дискуссии.

— Ну, хорошо. Завтра я тоже собираюсь в город. Уго Джанини позвонил мне и сказал, что я нужна на съемках.

— Прекрасно.

— Да куда же лучше… тебя не было три дня… что же ты делал все это время? Даже не позвонил… но не хочу ни о чем спрашивать.

Весь вечер Стэн вел себя так, как будто ничего не произошло, и Джастина оставила его с Дженнифер, когда отправилась на следующее утро в город. В городе ей нужно было появиться в 9 часов. Уго пригласил ее позавтракать, как только закончатся съемки. Они закончились. Хотя завтрак у Энрико в нижней части Бродвея получился очень поздним. Окна ресторана выходили на Монтгомери Стрит, на новостройки финансового района. Джастина с Уго сидели на открытом воздухе. Погода стояла чудная, было тепло и солнечно, дул легкий ветерок, шелестевший в листве деревьев.

— Ты сегодня хорошо работала, Джас. Как ты живешь? — Уго казался искренне заинтересованным в ее делах, казалось, что он уже не сердится.

— Прекрасно. Все очень хорошо.

— Мне кажется, ты немного похудела.

— Ты говоришь совсем как моя мама. — Но Уго был прав, Джастина чувствовала себя не особенно хорошо с того самого утра, когда они ели на завтрак сэндвичи с маслом и джемом.

— Ладно, оставим это. Но я был прав. Я все еще ругаю себя, что познакомил тебя с этим парнем… и я готов взорвать от ревности весь этот город. Разве ты не понимаешь?

Они оба рассмеялись, и Джастина покачала головой.

— Глупости, Джо. И не сердись, но чтобы ты знал, мы со Стэном счастливы. Ты подарил нам обоим много радости. Все хорошо. Джастина понимала, что делает Уго больно своими словами, но сказала она это намеренно, чтобы у него не оставалось надежд. Они друзья и партнеры, только и всего. Она благодарна ему за то, что он помог ей найти себя в кино, но большего дать ему не может.

Завтрак был восхитительным. Уго рассказал Джастине о своих планах, и когда пришло время уходить, ей было жаль. Все-таки с Уго было интересно, да и место располагало к общению, но он спешил по делам, и они попрощались.

По дороге в Болинас Джастина заехала в отель, забрала почту, потом заехала в магазин купить кое-какие мелочи, например, нового бумажного змея для Дженнифер. Она давно уже просила привезти ей. В этот день Джастина возвращалась немного раньше запланированного, но ей очень хотелось сменить парадную, надетую для съемок одежду на что-нибудь легкое и окунуться в море. День выдался очень жарким.

— Эй, гвардейцы, я вернулась. — Но ответа не последовало. Было пять часов, и все, вероятно, находились на пляже… Может быть, Стэн и Дженнифер отправились даже в Стинсон. — Привет! Есть ли кто-нибудь? — Но наверняка, никого не было, иначе Дженни с визгом выбежала бы матери навстречу.

Джастина сняла туфли в гостиной, прошла в кухню, чтобы налить чего-нибудь прохладительного, и вдруг заметила, что дверь спальни закрыта. Закрытые двери были необычным явлением их жизни в Болинас. Закрытая дверь разбудила ее любопытство, может быть, что-то случилось… В женщине заговорил глубоко спрятанный материнский инстинкт… Дженни?

Джастина подошла к двери спальни размеренным шагом, набрала воздуха и повернула ручку. Но увидела она не Дженнифер. Это был Стэн. Обнимавший кого-то в их общей кровати.

— Ах!.. я… — Она стояла как прибитая к месту, губы онемели и не могли вымолвить что-то членораздельное, кроме «Ах!», а глаза затуманились слезами. Стэн повернулся в ее сторону. Джастину поразило только отсутствующее выражение его глаз, все равно что две лишенные сознания пуговицы запечатлелись на кровати. Ни отчаяния, ни ужаса. Как раз в этот момент, когда Джастина вошла в комнату, девица под Стэном изогнулась, бормоча всякую чушь, обводя комнату испуганным взглядом, как будто желая найти выход пусть даже через окно.

Джастина не могла обвинять ее. У нее самой было такое же желание. Им, вероятно, обеим было бы лучше уйти через окно, оставить Стэна одного. Но женщины не сделали так. Гостья лежала, распятая на кровати сильными руками мужчины, а Джастина просто закрыла дверь. Что еще оставалось ей делать? Но, подумав, она решила, что многое могла бы сказать ему, и в ней поднялась волна ярости, какой она уже давно не испытывала. Джастина повернулась на каблуках, рывком открыла дверь и влетела в комнату, обращаясь к Стэну.

— Мне глубоко плевать, чем ты тут занимаешься и кто это такая, но где моя дочь? — очередной стон донесся с кровати, а Стэн повернулся к Джастине, с выражением злости и остервенения на лице, но она не обратила на это никакого внимания.

— Что ты думаешь, Джас? Что я привязал ее или засунул под кровать? Джиллморы увезли ее на пикник несколько часов назад. Я сказал, что заберу ее в шесть.

— Не стоит беспокойств. — Женщина извивалась под ним, как змея, и ужас этой сцены оказался для Джастины новым ударом. — Через час я вернусь, чтобы забрать свои вещи. — Она вновь захлопнула дверь, забрала туфли из гостиной, схватила сумочку и босая побежала к машине. К черту Стэнли Уитни. Раз он способен на такое, то пусть в одиночку распоряжается своей жизнью, ей от него ничего не нужно… нет, премного благодарна… мерзавец… негодяй… ублюдок. Слезы текли по ее лицу, рыдания сотрясали тело, когда она подъезжала к дому Джиллморов. Она хотела единственного: забрать Дженни и к чертям убраться из дома Стэна. Навсегда. Неожиданно она почувствовала большое облегчение от этой мысли. Они с Дженнифер могут сегодня же уехать к себе и считать, что ничего не произошло. Как будто Стэна никогда и не существовало… Со Стэном все кончено.

Шины завизжали, когда она летела по дороге к дому Джиллморов. Джастина остановилась, немного не доезжая до места, пришла в себя, вытерла лицо. Было такое чувство, что свет померк, как она сейчас посмотрит в глаза дочери?

Элинор Джиллмор вышла, когда машина Джастины подрулила к дому, помахала ей рукой босая, стоя в дверном проеме.

— Привет, Джас! Как прошел день?

«Как прошел мой день? Она шутит?»

— Прекрасно. Спасибо, что взяли Дженни на пикник. Могу поклясться, что она в восторге от этого. — У Джиллморов было пятеро детей, двое из них по возрасту подходили Дженнифер, и общаться с ними доставляло девочке огромное наслаждение. Визит к Джиллморам всегда был для нее праздником.

— Привет, мамочка! Можно я останусь на ужин? — Дженнифер вышла, услышав голос матери.

— Нет, радость моя, нам нужно идти домой. — Это было именно так… нужно идти домой… в Сан-Франциско, а потом в свой дом в Лос-Анджелесе.

— Ах!… Мамочка! — Дженнифер издала протяжный вздох, но Джастина покачала головой.

— Мне не до шуток сегодня, Дженнифер. Мы едем домой. Спасибо, Элинор. А сейчас пошли. — Джастина крепко взяла дочь за руку, повела ее к машине, они в последний раз помахали Джиллморам и скрылись из вида. — Ты хорошо провела время?

— Да. Можем ли мы придумать что-нибудь необычное на ужин? Например, организовать что-то вроде пикника со Стэном?

— Нет, у тебя уже был сегодня пикник, а у меня для тебя есть сюрприз. Мы возвращаемся в город на несколько дней, мне нужно кое-что сделать в городе. — Для Дженнифер таких объяснений было достаточно. Во всяком случае, Джастина так решила. Через несколько дней ее должен был забрать отец.

— Зачем? Я не хочу назад в город, а Стэн тоже поедет? При этой мысли Дженнифер оживилась.

— Нет, ласточка. Он останется здесь. — К сожалению, он останется здесь. — Силы почти покинули Джастину, когда они с Дженнифер вернулись к Стэну в дом. Она не просто чувствовала обиду, а была готова убить его.

— Джас… — Стэн ждал их на улице.

— Привет, Стэн. Пикник был замечательный.

— Привет, Дженни. Не сделаешь ли мне услугу, не польешь ли мои растения? Им нужна влага, как ковбою в пустыне. Спасибо.

— Конечно, Стэн. — Дженнифер с готовностью откликнулась на просьбу Стэна.

— Джас… — Он проводил Джастину в дом, и она направилась в спальню.

— Забудь об этом, Стэн. Не утруждай себя объяснениями. Мне это неинтересно. Я все видела сама, мне этого абсолютно достаточно. Мы с Дженни возвращаемся сегодня в город. Я думаю, ты заберешь машину завтра в каком-нибудь месте.

— При чем тут машина?

— Ну, и я тоже ни при чем… — Джастина рывками открывала ящики шкафов в их комнате, и вещи были грудой навалены в чемодан, стоявший на кровати. На кровати, где он распластал свою девицу. Негодяй. — Ты мог бы, по крайней мере, заправить кровать.

— Послушай, Джас, пожалуйста.

— Нет. И никаких «пожалуйста». Ничего более. Я уматываю отсюда прочь. Прямо сейчас.

— Послушай. В том, что ты видела, не было ничего особенного. Это ничего не меняет между нами. Эту девочку я просто подобрал в городе. — Голос Стэна звучал очень жалобно.

— Неужели? Я восхищена этим. Просто восхищена от того, что узнала, что эта тварь ничего не стоит для тебя. Но мне что-то кажется, что и я для тебя стою столько же мало. Все время, сколько я тебя знаю, ты все время с кем-то спал. Ты приходил, уходил, ужинал с нами, ночевал, потом неожиданно пропадал на три дня. А сейчас я застаю тебя с потаскушкой и не где-нибудь, а в нашей кровати… В твоей грязной кровати. Но мне уже это все равно. А мы еще хотели жить вместе! Я-то ничего подобного не совершала. Но это, вероятно, была самая большая моя ошибка.

— Нет, Джас. Это не ошибка. Я люблю тебя такой, как ты есть. Но я — человек, и мне нужны некоторые развлечения.

— И я — одно из них? — Голос Джастины предательски задрожал.

— Ты — не развлечение, Джас. Ты — моя жизнь. Я люблю тебя. — Его голос перешел почти на шепот, и он открыто смотрел на нее. — Пожалуйста, не уходи, Джас. Ты нужна мне. Я очень сожалею, что так случилось.

— И я тоже. Но тем не менее я уезжаю. — Однако ее уверенность пошатнулась… Она была его жизнью? Но что это могло значить? — Стэн, это будет повторяться снова и снова, я чувствую это. Мне это ни к чему. Я этого не вынесу. Очень сожалею.

«А сожалею ли?.. Почему я должна сожалеть?»

Но Джастина сожалела.

— Почему ты придаешь этому такое значение? Это не так важно. Это глупости.

— Для тебя может быть. Но не для меня. Ты можешь представить себе, что я ощутила, когда вошла в комнату, где ты прессовал свою находку, сверкая голой задницей, а ее ноги торчали на полметра в сторону. От этих воспоминаний Джастине снова стало плохо.

— Ты сгущаешь краски. — Стэн пытался успокоить ее.

— Совсем нет. Зрелище было ужасным. Особенно с того места, откуда я на него смотрела. Ты представляешь, что я могла ощутить? Я была как дурочка, как будто я совсем перестала существовать для тебя как женщина. Если ты несчастен с нами, почему же ты не сказал об этом? Но одно я знаю твердо: мы должны уехать. Но я уверена, что стоит мне перешагнуть порог твоего дома, как только мы скроемся из вида, ты снова подцепишь кого-нибудь на улице для удовлетворения своих плотских запросов. Уго Джанини был прав. — Джастина тут же пожалела, что эти слова сорвались у нее с языка. Ей не следовало впутывать сюда Уго.

— Что еще говорил обо мне этот итальяшка? — Стэн разозлился.

— Ничего. Я не помню. Он просто сказал, что ты можешь сделать меня несчастной, и вот как прав он оказался.

— Глупости. Но мы были так счастливы. И ведь если бы ты вернулась домой, когда мы сидели бы с Дженнифер за ужином в кухне, ничего бы сейчас не изменилось. Ты бы ничего не узнала. И если ты и в самом деле любишь меня, то должна понять, и ничего не должно измениться…

— Вот это да! Ты шутишь?

— Нет, не шучу. С тобой такое тоже могло случиться, Джас. И я бы не стал так накатывать на тебя. Ты права, мы не только собирались жить вместе, но уже и жили. И я люблю тебя, но я понимаю, как люди устроены, чего ты никак не можешь понять. — Странно, но Джастина начала задумываться, может быть, он и прав. Но все-таки то, что произошло, потрясло ее. В его глазах было что-то холодное, бесчувственное и назидательное. Может быть, так случается на каждом шагу? Но почему именно с ней? И зачем только она увидела это? — Джас, останься на ночь и посмотри, какие чувства будут у тебя завтра утром. Это глупо, и ты переполошишь Дженнифер возвращением в город. Завтра у меня работа в городе, если ты все-таки захочешь порвать со мной, я увезу тебя туда. — Джастине совсем не хотелось ночевать больше в этом доме, но Стэн очень разумно говорил о Дженни. Джастина заколебалась, и он почувствовал это.

— Ну… хорошо. Ради Дженнифер. Но уйди прочь с моей дороги. Я буду спать на тахте. Спи один в своей кровати.

— Я приготовлю ужин, Джас. Не расстраивайся. Ты выглядишь очень огорченной.

— Я и чувствую себя так же благодаря тебе. Я приготовлю что-нибудь для Дженнифер. Сама я не голодна, а ты заботься о себе сам. — Джастина вышла, чтобы проверить, чем занимается дочка, прежде чем приняться за приготовление ужина. Девочка преданно поливала цветы Стэна, и по ней не было заметно, что она слышала какие-то споры. Но Джастина боялась, что она слышала.

— Дженни, что бы ты хотела на ужин? Может быть, холодного цыпленка?

С удовольствием, мамочка. — Сейчас Джастина знала точно, что Дженнифер все слышала или хотя бы часть разговора, она была очень чувствительным ребенком.

— Ты хорошая девочка.

— Спасибо, мамочка. Стэн будет есть с нами?

— Нет, не будет. — Рот у Джастины сковало при этих словах.

— Ну ладно.

Дженнифер съела цыпленка почти молча, затем сама надела пижаму и сказала матери, что готова ко сну.

Сердце Джастины замерло при виде Дженнифер. Она не хотела заставлять дочку переживать, думать, страдать по поводу того, что их жизнь может измениться по прихоти мужчины. Лучше уж сделать так, чтобы в их с Дженнифер жизни никогда не было ни одного представителя этого пола. Но по отношению к Дженнифер это все-таки было несправедливым. Джастина ненавидела Стэна за то, что он унизил ее, а себя за то, что позволила ему так поступить. Конечно, ей не следовала переезжать к нему в Болинас. Джастина поцеловала девочку на ночь и погасила свет.

— Увидимся завтра утром, солнышко. Сладких снов тебе. — Слезы текли по ее щекам, когда она спускалась вниз в кухню выпить чашку кофе. У нее было такое чувство, как будто ее долго и сильно били. Какой ужасный был вечер! И завтрашний день не сулил ничего более радостного.

— Как ты себя чувствуешь, Джас? — Она не слышала, как Стэн вошел в кухню.

— Спасибо, хорошо. Ты не присмотришь за Дженни? Я схожу пройдусь.

— Да, конечно. С удовольствием. — Джастина почувствовала на себе его взгляд, когда прикрывала дверь, и медленно направилась к пляжу. Стояла тихая ночь, воздух казался совершенно неподвижным. Туман не предвиделся. Но женщина была слишком поглощена своими мыслями, чтобы заметить все эти прелести природы. Она посмотрела на небо и увидела звезды, ярко мерцавшие над головой, но и от этого ей не стало легче.

Море мягко билось о берег, когда Джастина приблизилась к нему. Она легла на мягкий песок подумать. Или полежать бездумно. Джастина не задумывалась над тем, что делала. Она просто захотела побыть одна, вдали от Стэна. И как можно дальше от его дома.

Она смотрела, как бродячая собака брела по берегу, нюхая воду. Затем совершенно бездумно начала снимать одежду. Скользнула в воду раздетая и медленно поплыла к выступу суши, называемую Стинсон Бич, вспоминая день, когда они со Стэном преодолевали это расстояние вместе с лошадью после самых первых съемок. Это был день их встречи… первый день… казалось, это было совсем недавно… и все было совсем иначе.

На другом берегу залива Джастина легла на песок, освещенный ярким лунным светом, и задумалась, что же может быть дальше, сможет ли она доверять хоть кому-нибудь в этой жизни. Казалось, что она лежала на берегу уже много часов, когда услышала шаги по песку где-то рядом и повернулась туда с неожиданно возникшим страхом.

— Джас? — Это был Стэн.

— Что ты делаешь здесь? Ты же сказал, что побудешь с Дженнифер.

— С ней все в порядке. Она крепко спит, а я захотел поговорить с тобой.

— Говорить не о чем. Как ты догадался, что я здесь?

— Я не догадался, я знаю наверняка. Мне тоже захотелось прийти в это место.

— Не поверю, что это может тебя как-то трогать. — Джастина отвернулась от Стэна.

— Ты не можешь себе представить, как меня это трогает, Джас. — Стэн сел рядом с ней на песок, и она могла разглядеть в темноте его мерцающие от воды мускулы.

— Мне лучше вернуться к Дженни. — Не дожидаясь ответа, Джастина поднялась и хотела уйти, но тут же услышала голос Стэна.

— Посиди со мной минутку… пожалуйста. — Что-то в его голосе тронуло ее. Эта манера была очень похожа на кроткое поведение Дженнифер сегодня перед сном, когда она так безропотно отправилась спать.

— Но зачем, Стэн? Какой в этом смысл? Мы уже все сказали друг другу.

— Нет, не все. А если и все, позволь мне просто тихонечко посидеть с тобой минутку. Я не могу смириться с мыслью, что теряю тебя. — Джастина крепко зажмурилась и тряхнула головой, чтобы стряхнуть с себя это наваждение.

— Хочешь прогуляться? — Она кивнула молча, и они направились вдоль пляжа на почтительном расстоянии друг от друга.

— Лучше вернуться домой, Стэн. Стэн… — Они дошли почти до окраины пляжа, столько же предстояло пройти назад, чтобы переплыть назад на Болинас Бич и вернуться домой. Джастина подумала о том, что Дженнифер может проснуться без них и испугаться.

— Хорошо, Джас, а я хочу еще побыть в нашей бухте. — Голос мужчины напомнил голос ребенка, который страдал от жуткого разочарования, а слова были как удары в лицо. В молчании они прошли еще немного, а потом Джастина побежала, нырнула в воду и поплыла насколько могла быстро на противоположный берег. Но Стэн доплыл до берега раньше ее, подхватил Джастину на руки, когда она выходила из воды, и крепко прижал к себе.

— И все-таки поверь мне, Джастина Хартгейм. Я совершил сегодня большую глупость, но я люблю тебя, и если ты еще не поняла этого, то это глупость с твоей стороны. — Стэн крепко поцеловал ее губы, тронув этим поцелуем саму душу.

— Стэн…

— Молчи. Нам нужно возвращаться к Дженнифер. — Стэн твердой рукой взял Джастину за руку, повел к сваленной в кучу одежде и наблюдал, как она одевается, натягивая одновременно свои джинсы. Кроме них на Стэне ничего не было.

Когда Джастина была одета, он снова взял ее за руку и они пошли в направлении дома, не говоря друг другу ни слова. Свет в окнах горел, но все было спокойно, когда они вошли в дом. Дженнифер все еще спала. Покинув комнату девочки, Джастина обратила внимание, что Стэн уже успел прибраться в их комнате, заправил кровать чистыми простынями, а на столе стояли в вазе свежие цветы.

— Ты идешь спать? — Стэн сидел на краю кровати и неуверенно улыбался.

— Ты проделал приличную работу. — В комнате ничего не напоминало о случившемся в полдень, теперь все воспоминания сосредоточились только в голове.

— Ты не ответила на мой вопрос. Ты идешь в постель? — Стэн выключил свет, и Джастина осталась стоять в темноте, раздумывая, что делать. Ей не хотелось идти в эту кровать, но также не хотелось оставлять Стэна. Ей уже не раз за сегодняшний вечер приходила в голову мысль, что, может быть, Стэн и прав: все дело в том, что она не вовремя вернулась домой. Лучше ничего не знать, вот и все. Пусть все остается по-прежнему. Стэна не переделаешь, и в то же время она не собирается его терять. Хотя, конечно, ей было противно.

Стэн лег на свою сторону кровати, и Джастина в темноте медленно вошла в комнату и начала раздеваться. Ей не хотелось сегодня заниматься с ним любовью, наверное, ему тоже, он уже получил свое сегодня. Джастина нырнула между простыней, повернулась спиной к Стэну и заснула, окончательно измотанная.

На следующее утро она проснулась от запаха жарящегося бекона и посмотрела на часы. Было 7 часов утра, на улице стоял туман.

— Доброе утро, спящая Красавица. Завтрак на столе. — Джастина больше чувствовала себя спящей уродиной, чем спящей красавицей, а от запаха бекона ей стало плохо. Ей это снова напомнило о прошедшем дне. Похоже, сдавали нервы.

— Привет, мамочка. Мы приготовили тебе завтрак.

— Завтрак? Вы уже оба одеты, как будто не спали всю ночь. — Откровенно говоря, это сама Джастина чувствовала так, как будто не спала ночь, но ей пришлось сдерживать себя, чтобы, по крайней мере, Дженнифер ни о чем не догадалась. Но девочка веселилась и была довольна, как будто всю жизнь только и делала, что вставала ни свет ни заря.

— Ну раз уж вы встали так рано, давай собираться. Мы возвращаемся в город. — Джастина вскочила с постели, стараясь не замечать обиженного взгляда Стэна.

— Мне не хочется уезжать отсюда, мамочка, — закапризничала Дженнифер, но Джастина, не обращая внимания на ее капризы, принялась укладывать вещи. Девочка взобралась к Стэну на колени и горестно уткнулась лицом в его грудь. Так они оба и сидели, обиженные и потерянные, как два ребенка, пока Джастина не закончила сборы.

— Отнеси вещи в машину, Стэн, — приказала она, и он, вздохнув, поплелся на улицу.

Джастина пока ничего не решила для себя, что у них будет дальше. Она даже не особенно и ревновала его, для нее не было секретом, что за время их знакомства он уже переспал по крайней мере с десятком женщин, но, черт возьми, не на глазах же это делать. Опять шевельнулась предательская мыслишка: «Сама виновата, не надо было приезжать так рано без предупреждения». Но Джастина сразу же отогнала ее. В конце концов, она тоже не ханжа, но если уж они вместе, нечего бегать как блудливому псу и подбирать, что плохо лежит.

— Можно я тоже поеду с вами в город, — смиренно попросился Стэн, — у меня там дела. Дженнифер жалобно посмотрела на мать, и Джастина кивнула.

— Хорошо, поехали вместе.

В этот ранний час дорога была пустынной, и они быстро достигли Сан-Франциско. Стэн помог им выйти из машины, отнес вещи и, прощаясь с Дженнифер, что-то прошептал ей на ухо. Лицо девочки озарилось улыбкой.

— Хорошо, Стэн, — после этого девочка подбежала к няне и позволила ей увести себя в ванную.

Джастина подозрительно посмотрела на Стэна.

— Что ты сказал ей?

— Ничего особенного. Это касается только нас с Дженнифер. Мне и тебе надо что-то сказать, но я еще успею это сделать, я не прощаюсь с тобой. И не трать сил, раздумывая о том, что у нас все кончилось, потому что это не так. Я этого не допущу. Ты слышишь меня? — Стэн посмотрел Джастине в глаза и, поклонившись, поцеловал в лоб. Джастина не успела даже оттолкнуть его, он повернулся и вышел из комнаты. Ну ничего, пусть тешит себя надеждами. Даже если она не разорвет с ним окончательно, но проучить проучит.

Раздался телефонный звонок, это был Уго. В его голосе звучало беспокойство.

— Джас, ты дома? Слава Богу!

— А что случилось? Почему ты об этом спрашиваешь?

— Случилось то, что я в 8 утра позвонил в Болинас, там никто не ответил. Я подумал, что вы еще спите, позвонил еще раз через час, и снова никого. Звоню Марте, она говорит, что ей не известно, где ты. Хотя бы предупреждала о своих перемещениях.

Джастина засмеялась, ее самолюбию льстило, что Уго Джанини так беспокоится о ней, и в то же время его опека стесняла ее. Получилось, что она и шагу не может ступить, не докладывая ему.

— У тебя какие-то проблемы? Почему ты меня разыскиваешь?

— У меня никогда проблем не бывает. Если только с тобой, — отчеканил Уго. — Ты мне нужна сегодня на съемку. Сможешь приехать?

— Конечно.

Джастина несколько часов провела на съемках. Потом они с Уго поехали обедать, и она попала домой только вечером. Первое, что Джастина увидела, открыв дверь в гостиную своего номера, был Стэн. Он удобно устроился в кресле, вытянув вперед свои длинные ноги.

— По-моему, я сказала тебе, чтобы ты больше не приходил, — сухо сказала она. Стэн повернул к ней свою белокурую голову и удивленно уставился невинными глазами.

— Ты вздорная, Джас. Но я все-таки должен был вернуться. Я обещал Дженнифер. — Стэн внимательнее всмотрелся в Джастину и добавил заботливо: — Ты что-то похудела, Джас, осунулась даже, завтра я вас забираю в Болинас, хотя день, проведенный в городе, пошел тебе на пользу. Ты еще больше похорошела. — Я тоже так думаю. Поэтому мы здесь и остаемся.

— В таком случае, остаюсь и я, хотя жалко, что наш дом будет пустовать в такое время года.

— Так не принимай на себя этот грех. Возвращайся в Болинас. Меня абсолютно не волнует, где ты будешь жить.

— Правда? — Стэн медленно поднялся с тахты и подошел к креслу, на котором сидела Джастина с сигаретой в руках. — Все дело в том, что для меня играет большую роль, где находитесь вы, миссис Джастина Хартгейм. Я хочу, чтобы ты была со мной. Ты еще не убедилась в этом? — Стэн нагнулся над Джастиной, собираясь поцеловать ее.

— Стэн, не надо! — Она уперлась руками в его грудь, но Стэн продолжал свое наступление и все-таки поцеловал ее. — Прекрати.

— Нет, это ты прекрати. Все заходит слишком далеко. Я готов грызть землю, но не допущу, чтобы дело раздувалось до невероятных размеров. Имей это в виду. — С этими словами Стэн поднял Джастину с кресла, отнес в спальню и положил на кровать.

— Стэн Уитни, уходи из моего дома! Джастина вскочила на кровати и попыталась оттолкнуть его, но он только взмахнул руками, и она снова свалилась на кровать. Одним прыжком Стэн оказался рядом с ней в постели, сопротивляться было бесполезно. Они начали все с самого начала.

44

Всю следующую неделю Джастина с Дженнифер оставались в городе, они ждали Лиона, который позвонил из Нью-Йорка и сообщил, что приедет в Сан-Франциско через несколько дней. Стэн вел себя прекрасно, каждую свободную минуту заезжал к своим «девочкам», как он продолжал называть Джастину с Дженнифер. Однажды он повел Дженнифер на «русские горки», и они так увлеклись головокружительными спусками и подъемами, что пропадали там целыми днями.

В день приезда Лиона Джастина запретила Стэну и близко подъезжать к их отелю, но тем не менее беспокойство не оставляло ее: от Стэна всего можно было ожидать.

Лион, как и обещал, приехал ровно в 2.10. Он прекрасно выглядел, как всегда, аккуратный, собранный и подтянутый, в светло-сером костюме, голубой рубашке и галстуке в белую и голубую полоску. С лохматым, в своих вечных джинсах Стэном его и близко нельзя было поставить. Интересно, найдет ли он общий язык с Дженнифер? Она уже вошла во вкус веселой вольницы со Стэном, когда взрослого мужчину можно называть просто по имени и обращаться с ним по-приятельски. Джастина опасалась, что Лиону не понравится, как она воспитывает дочь, и он сделает неутешительные для нее выводы. Хотя Джастина и ждала Лиона, но, увидев его в дверях, она удивилась. Он показался ей пришельцем из другого мира, настолько его образ был далек от того общества, в котором она вращалась в последнее время.

Джастина вскочила с кресла, в котором сидела, и пошла навстречу Лиону.

— Здравствуй, рада тебя видеть.

— Взаимно, — улыбнулся Лион, пожимая ее руку. — А где Дженнифер?

— Готовится к выходу. Сейчас Марта приведет ее. Проходи. Хочешь чего-нибудь выпить?

— Пожалуй виски с содовой.

— Сейчас я тебе приготовлю.

Джастина направилась к бару, радуясь тому, что, кажется, первые минуты встречи прошли благополучно. Она смешала напитки и с двумя бокалами в руках вернулась к Лиону. Он внимательно оглядел ее с ног до головы, не заботясь о том, что это может показаться неприличным.

— Ты хорошо выглядишь, Джастина. Успела отдохнуть после Австралии?

— Для меня работа — отдых, — стараясь, чтобы ее слова не прозвучали вызовом, пошутила Джастина. Лион засмеялся и прошел к креслу.

— Да-да, конечно, я и забыл.

— А я пошутила, — сказала Джастина, — у нас тут за городом есть домик, на другой стороне залива, мы с Дженнифер последние недели провели там.

Джастина решила хотя бы немного приоткрыть перед Лионом их с дочерью жизнь здесь. Все равно ведь Дженнифер не удержится и похвастается, как им было хорошо в Болинас. Глупо было надеяться и на то, что она не назовет имени Стана. Ну тут уж ничего не поделаешь, придется Лиону пережить это. Хотя почему-то Джастине не хотелось, чтобы он знал о Стэне.

— Я заказал билеты на вечерний рейс, — неожиданно сказал Лион, — надеюсь, ты успеешь собрать Дженнифер? Впрочем, это не так уж важно, я куплю ей все необходимое.

Джастина похолодела, она никак не ожидала, что так скоро расстанется с дочерью. Хотя бы еще несколько дней, чтобы привыкнуть к этой мысли, да и девочке трудно будет сразу остаться с отцом один на один.

— Но мы же говорили с тобой, что ты задержишься здесь на день-два, — возразила Джастина, с упреком взглянув на Лиона. — Дженнифер хотела повести тебя на «русские горки», — схитрила она. Но Лион покачал головой.

— Я так и собирался сделать. Но не получается, — сказал он.

В дверь постучали, и на пороге появилась Дженнифер с Мартой. Девочка была тщательно причесана, ее кудри украшал огромный бант, коротенькое пышное платьице, в которое ее нарядила Марта к приезду отца, не могло скрыть оцарапанные коленки. Девочка с любопытством уставилась на едва знакомого мужчину, своего отца, которого она уже плохо помнила.

— Дженни, здравствуй, голубка моя, — Лион поспешно вскочил с кресла и бросился к дочери. Он очень волновался, это было заметно, и Джастина с интересом наблюдала за встречей дочери с отцом. Волнение Лиона тронуло ее. Как ни говори, а она не должна быть эгоистичной. Дженнифер постоянно живет с ней, и она не может отказывать Лиону в этих встречах.

Лион склонился над девочкой, поднял ее и нежно прижал к себе. Джастина знала, каким Лион мог быть нежным и заботливым, и теперь не сомневалась, что он сумеет расположить к себе Дженнифер и вызвать ответную привязанность. «Это нормально, — успокаивала она себя, — и ничем мне не грозит. Лион порядочный человек, он не станет причинять боль дочери и мне».

— Ты готова ехать со мной, голубка? — спросил Лион девочку, которая теперь уже с возросшим интересом поглядывала на отца. Обхватив рукой его шею.

— Да, папа, — ответила Дженнифер, взглянув при этом на мать, и, очевидно прочитав что-то в ее глазах, спросила:

— А потом ты меня привезешь к маме?

— Обязательно, — успокоил ее отец и повернулся к Джастине.

— Я уже продумал, куда мы с Дженни поедем в эти предстоящие шесть недель. Если ты куда-нибудь надумаешь поехать, пожалуйста, пришли моей секретарше твои координаты, чтобы мы смогли отыскать тебя в случае необходимости.

— Хорошо, — кивнула Джастина, а Дженнифер предложила, переводя взгляд с отца на мать:

— Мама может приехать к нам, туда, где мы будем.

Невинное предложение дочери заставило смешаться обоих родителей, и пока Джастина обдумывала, что бы такое ответить, Лион нашелся первым и спокойно сказал:

— А почему бы и нет. Если мама захочет, она в любой момент сможет к нам присоединиться, — но, взглянув на растерянное лицо Джастины, добавил с улыбкой:

— Правда, твоей маме отдых не нужен, она отдыхает на работе.

Джастина засмеялась и решила перевести разговор в другое русло.

— Может быть, нам пойти пообедать? — предложила она. — В котором часу вы улетаете?

— В восемь.

— Тогда у нас еще есть время, а Марта пока соберет чемодан Дженнифер.

На том и порешили. Далеко они не пошли, в том же отеле находился ресторан с изысканной кухней, и Джастина предложила пообедать там. Они на лифте поднялись на 25-ый этаж и оказались в залитом солнечным светом помещении, которое как будто парило над городом. Ресторан располагался на огромном балконе, три стены которого затягивало небьющееся стекло, и отсюда открывался великолепный вид на город с его вознесенными вверх «Золотыми воротами» и часть залива. Лион с интересом оглядел зал, напоминающий экзотические джунгли с вьющимися по латунным столбикам лианами, высокими, под потолок, папоротниками, огромными пальмовыми деревьями, среди которых располагались уютные столики, Отгороженные один от другого вазами с вьющимися тропическими цветами. Лиону уже не раз приходилось бывать в Америке, и его не переставало удивлять царящее здесь сочетание безумной роскоши с простотой и даже, как ему всегда казалось, Вульгарностью нравов.

Джастину узнали, головы немногочисленных посетителей повернулись к ним и с любопытством провожали взглядами, пока метрдотель вел их к столику. Дженнифер захотела сидеть у прозрачной стены, и метрдотель с улыбкой поклонился девочке.

— Как вы пожелаете, мисс.

Лион обратил внимание, что Джастину принимали здесь как звезду и, когда они уже сидели за столиком и сделали заказ, шутливо заметил:

— Вот и меня коснулся отраженный луч твоей славы. Наверное, все сейчас гадают, с кем это изволит обедать их знаменитость.

— Ты преувеличиваешь, Лион, — небрежно сказала Джастина, хотя ей было приятно, что Лион это заметил. Может быть, он наконец-то поймет ее.

Джастина с радостью ощущала, что между ними устанавливаются спокойные дружеские отношения и боялась каким-нибудь неосторожным словом спугнуть их. Но по его виду казалось, что он тоже доволен встречей и не хотел бы поддерживать возникшее в последние годы напряжение.

— Над чем ты сейчас работаешь? — спросил он Джастину, и она почувствовала в его вопросе неподдельный интерес. И во время обеда она с увлечением рассказывала ему о фильме, в котором сейчас снималась, в лицах изображала типы, каких ей пришлось повидать во время съемок в реальных притонах. Лион охотно смеялся над ее рассказом, не забывая подключать к разговору дочь, обращаясь с ней, как с взрослой, что девочке ужасно нравилось.

После обеда они прогулялись в сквере неподалеку от отеля и вернулись в номер. Пора было уже выезжать в аэропорт. Вместе с Дженнифер ехала и Марта. Джастина повезла их сама и всю дорогу отчаянно переживала, она впервые так надолго расставалась с дочерью, и впервые Дженнифер уезжала от нее так далеко. Джастина старалась не показывать своего огорчения, но, очевидно, ей это не удавалось, потому что Лион неожиданно положил свою руку на ее и сказал тихо:

— Не беспокойся ни о чем, Джас. Все будет в порядке. А если удастся, приезжай и сама к нам.

Джастина с благодарностью глянула на Лиона и одними губами ответила:

— Спасибо… Ливень… — но он услышал и внимательно посмотрел на нее, а потом отвернулся и какое-то время сидел молча, глядя прямо перед собой на дорогу.

Уже перед посадкой в самолет, когда Лион уже взял Дженнифер за руку, чтобы вести ее вслед за остальными пассажирами, девочка помахала матери свободной рукой и сказала:

— До свидания, мамочка. Звони нам… и передай привет Стэну… О Боже! — Джастина видела по глазам Лиона, что он обратил внимание на это новое имя и посмотрел в ее сторону. Но лицо Джастины осталось непроницаемым, она торопливо наклонилась и на прощание еще раз поцеловала дочку.

— Пока, моя хорошая. Я тебя очень люблю.

Она еще долго смотрела им вслед, пока две большие и одна маленькая фигуры не затерялись в людском потоке. Потом медленно повернулась и пошла к машине. Все. Она осталась одна. Совершенно непривычное ощущение полнейшего одиночества нахлынуло на нее. Ей почему-то стало жалко себя, как будто ее вдруг разом все покинули.

Но дорога, как всегда, успокоила Джастину. Она подставляла лицо встречному ветру, и постепенно он унес все ее переживания и огорчения. На въезде в город она уже могла спокойно обдумывать свои планы и прикинуть, сколько еще времени ей придется жить в Сан-Франциско.

О Стэне она не думала, он существовал как бы вне ее реальной жизни, его и в самом деле трудно было представить как-то иначе, хотя они в последнее время вместе жили, спали и даже вели хозяйство. Но он все равно оставался для нее чем-то вроде призрака. Особенно если учесть его внезапные исчезновения и такие же неожиданные появления. Хотя Джастину безумно тянуло к нему, но она отдавала себе отчет, что любит его каким-то необъяснимым животным чувством. Была дикая страсть, было ощущение полной погруженности… в пустоту, когда она ничего не соображала и была неспособна контролировать себя. Были только он и она. Но вот он исчезал, и она могла спокойно обходиться без него. Правда, может быть, потому, что знала: рано или поздно он вернется. Время от времени Джастину посещали мысли, что так долго продолжаться не может. Эта страсть изведет ее, Уго прав, может случиться так, что она и работать не сможет, а этого допускать нельзя. Надо что-то решать. Но что? Ей ни разу не приходила в голову мысль, что она может выйти замуж за Стэна. Слишком уж он не вписывался в привычное для нее окружение. И сейчас, когда она неожиданно подумала об этом, ей стало смешно: «Замуж за хиппи! Конечно, это будет очень оригинально. Все просто с ума сойдут от радости, особенно там, в Дрохеде. И потом, сколько ему лет?» Джастина не знала и не спрашивала его, но можно было предположить, что где-то около 22 или того меньше. Иногда ей казалось, что Стэну не больше шестнадцати. А ей? Вот то-то. Но и расстаться с ним невозможно. Наверное, такое же ощущение дают наркотики. Джастина до сих пор не пробовала ничего подобного, но теперь знала, что вот именно так к ним и привыкают, когда хочется все бросить и не можешь этого сделать.

Занятая своими непростыми размышлениями, Джастина машинально поставила машину на стоянку, захлопнула дверцу и уже направлялась к отелю, когда услышала знакомый голос:

— Мадам, вы рискуете попасть под машину.

Вздрогнув от неожиданности, Джастина подняла голову и увидела лохматую белокурую шевелюру Стэна, высунувшегося из окна машины.

— Ты что, караулишь меня здесь? — Удивилась она.

— Нет, просто случайно проезжал мимо, — засмеялся он. — Ну что, большой серый волк уехал?

— Оставь при себе свои шуточки, — разозлилась Джастина. — Не смей называть его так.

— О, мадам растрогана и сожалеет о минувшем, — поиздевался Стэн, но, встретив суровый взгляд Джастины, стал сдержаннее. — Подожди меня минуточку, я отгоню машину.

Стэн отвел машину на стоянку и скоро появился перед Джастиной с букетом подмышкой и двумя бутылками вина в обеих руках.

— Пойдем, соберешь свои вещи, и мы сейчас же отправимся в Болинас.

— Я не хочу, — воспротивилась Джастина. — Я не поеду с тобой.

— Ты глупая, но я вынужден с этим мириться, — изрек Стэн.

— В таком случае, мы едем немедленно, даже не заходя в твой номер. Поворачивай обратно.

— Ну хорошо, — засмеялась Джастина. — А это-то зачем? — кивнула она на бутылки и на букет.

— Ах это? — спохватился Стэн, как будто только сейчас увидел, что у него в руках. — Букет, ну это чтобы поднять тебе настроение, а вино?.. Я не знал, какого ты захочешь, белого или красного, поэтому купил и того и другого. Хочешь выпить?

Джастина кивнула, и они поднялись в номер, а уже через час, нагруженные вещами, сели в машину Стэна и отправились в Болинас.

Следующий месяц они провели, как во сне или как в сказке. Джастина только несколько раз выехала в город на заключительные съемки, а остальное время они проводили, в основном, на пляже или лежали под большим деревом, растущим прямо у их дома. У Стэна весь месяц работы не было, и он оставался дома.

Чувствовали они себя совершенно счастливыми. Джастина сняла со счета достаточно денег, а Стэн не задумывался о происхождении денег, на которые они жили, не придавая этой стороне жизни большого внимания вообще.

Влюбленная пара дивно проводила время. Джастина даже занялась живописью. Стэн фотографировал ее за разными занятиями, истратив на это не одну катушку пленки. Дни стремительно пролетали.

Раза два Джастина звонила Лиону и передавала его секретарю свой телефон. Наконец они позвонили, Лион заверил, что с Дженнифер все в порядке, и сама она казалась абсолютно счастливой, когда Джастина разговаривала с ней по телефону.

Эпизод с женщиной в постели Стэна больше не повторялся, и он был совершенно предан Джастине, даже больше того, о чем она могла мечтать. Уго Джанини все-таки оказался неправ. У Джастины теперь не было никаких проблем со Стэном и вообще в жизни. За исключением одной небольшой. Она дважды перегрелась на солнце, раза четыре отравилась какой-то пищей. И между этими эпизодами она чувствовала себя совсем неважно, ее постоянно подташнивало. Женщина не придавала этому большого значения, потому что вообще-то чувствовала себя неплохо, но Стэн забеспокоился и заставил ее обратиться к доктору.

— Это может быть язва, Джас. Почему бы тебе не проехать в город вместе со мной в следующий раз, мне уже пора появиться там через два дня. Запишись сейчас на прием.

— Я думаю, это просто нервы. Но если тебя это успокоит… хорошо, я поеду.

Джастина записалась на прием за день до того, как они собирались поехать в город, и постаралась забыть об этом. Она не могла даже подумать, что с ее здоровьем что-то не в порядке. Жизнь была так прекрасна. И раньше у нее никаких проблем со здоровьем не возникало.

45

— Вставай, просыпайся!

— Который час? — Джастина снова чувствовала себя безобразно, но не хотела признаваться в этом Стэну.

— 7.30. Уже слишком поздно. Вставай. Я приготовил тебе кофе. — Стэн был по утрам очень рассеянным, но Джастина все равно старалась не показывать своего состояния и только закрыла глаза, когда ее чуть не вырвало в чашку с кофе.

Они уехали из дома в девять часов, и Джастине стало немного легче в дороге, но она чувствовала, что поездка по завиткам горных дорог может вызвать новый приступ, что и произошло.

— Ты побледнела, Джас. Ты себя хорошо чувствуешь?

— Конечно. Все в порядке. — Но, вероятно, не просто побледнела, а даже позеленела. Так, во всяком случае, она себя чувствовала.

— Но я рад, что ты, по крайней мере, едешь к доктору. У моей сестры было нечто подобное, но она пренебрегала целый год. А потом я услышал, что она оказалась в больнице с перфорированной язвой. И это не шутка.

— Охотно верю. Лучше ли сейчас твоей сестре?

— Конечно, все хорошо. Сейчас это не доставляет ей проблем. Но ты должна знать, что так бывает… Да… по крайней мере, пора уже знать о подобных вещах. Я заеду к себе домой до того, как мы отправимся назад. Ты скажешь мне, что нужно захватить в Болинас. Может быть, ты что-то захочешь съесть.

Он робко и нервно посмотрел на Джастину, что заставило ее улыбнуться, несмотря на тошноту. У нее было такое чувство, что они уже собираются пожениться. Так по-хозяйски, заботливо о доме они говорили в первый раз.

— Я думаю, когда доктор назначит мне лечение, придется есть одни только таблетки, — засмеялась Джастина.

— Мы их будем запихивать в отбивные.

Стэн наклонился в ее сторону и поцеловал в щеку, так они въехали в город, болтая и придумывая разные варианты использования таблеток. Она снова чувствовала себя хорошо, и могла шутить над своим недомоганием.

Стэн оставил Джастину перед зданием Фритцу на Юнион Сквэа раньше на полчаса, и она решила зайти в магазин И. Магнина, надо было только пересечь площадь. Там можно скоротать время.

На углу Джастина заметила мима, копирующего ее походку, и рассмеялась. Скоро она растворилась в сказочном великолепии элегантного магазина и хотела было отправиться в отдел мужской одежды сразу направо от входа, но передумала, Стэн не станет носить ничего из того, что она могла купить ему в этом магазине. Во всяком случае, у нее сложилось впечатление, что, несмотря на кажущуюся небрежность в одежде, он тщательно ее подбирает, но, конечно, не в таком магазине. Джастина улыбнулась про себя, направилась к прилавку, где висели женские свитера, и начала пересматривать их.

Через 20 минут она подобрала себе красный свитер с высоким воротником из тонкого шелкового трикотажа и купила кое-что новое из косметики. Ей требовалось что-то для поднятия настроения. У нее было предчувствие, что у доктора ей придется услышать новость, не совсем для себя приятную.

В указателе на первом этаже больницы женщина отыскала имя врача, на прием к которому записалась. Говард Хаас, доктор медицины, кабинет 312. Фитцу было крупным и довольно известным медицинским учреждением, но как только Джастина вышла из лифта и увидела ряды дверей по обе стороны коридора, ее охватило паническое желание убежать отсюда. Но она сдержала себя, тем более, что доктор, наверное, уже ждет ее. Ее врач в Лос-Анджелесе рекомендовал ей именно его, когда она сказала ему, что будет сниматься в Сан-Франциско. Он сказал это на всякий случай, и вот пригодилось.

Джастина назвала секретарше свое имя и присела к столику с журналами в ожидании, когда ее пригласят. Журналы были скучные, воздух душным, она начала нервничать, но скоро услышала свое имя.

— Проходите сюда, миссис Хартгейм. — К счастью, ждать долго не пришлось.

Джастина последовала за медсестрой к тяжелой дубовой двери в конце коридора и вошла туда. Во всей этой сцене было что-то старомодное, женщина ожидала, что доктор Хаас носит очки в роговой оправе и абсолютно лыс. Но все оказалось совсем иначе. Это был мужчина лет 45, казалось, он много играет в теннис. Волосы его были только чуть седыми, он улыбался своими голубыми глазами, когда тряс ее руку.

— Миссис Хартгейм, не будете ли добры присесть? — Несмотря на благосклонную улыбку доктора, Джастине хотелось ответить отрицательно, но выбора у нее не было.

— Спасибо. — Вдруг она почувствовала себя ребенком, вызванным в школе к директору, и не знала, что сказать дальше.

— Давайте сначала поговорим немного о вашей судьбе, потом вы расскажете мне о своих проблемах. Если какие-нибудь проблемы существуют. — Доктор снова улыбнулся женщине, и она немного расслабилась. Удаление миндалин в детстве, несколько отитов позже, Дженнифер. Вот и вся ее история болезней. — Вы очень здоровый человек, так что же привело вас ко мне сейчас?

Джастина рассказала доктору о приступах тошноты, перегревах, отравлениях. Он кивнул, не делая никаких записей. Казалось, все это не произвело на него никакого впечатления.

— Когда у вас были последние менструации?

— Когда были последние? — Она следила за этим без большого внимания, не придавая им большого значения. — Несколько недель назад, по крайней мере, я так думаю. — Внезапно ей стало плохо от этих вопросов доктора.

— Вы точно уверены, что они были? Вы помните это? — Врач посмотрел на нее, как на идиотку.

— Я помню, что они были, но когда точно, не могу сказать. Кроме того, их продолжительность была всего несколько часов.

— Это необычно для вас?

— Да. — Женщину удивил тон доктора. Он разговаривал с ней, как будто она была молоденькой девушкой, почти ребенком, а его слова отскакивали от письменного стола медленно, метко, монотонно, как теннисные мячики.

— А каковы были периоды перед этим?

— Точно так же. Но я решила, что это вызвано работой, нервным напряжением или еще чем-то. — Это были очень необоснованные оправдания.

— Но вам нужно было следить за регулярностью периодов.

— Да. — Джастине очень хотелось снять охватившее ее напряжение, пошутить, но она остановила себя. Слова доктора заставили ее задуматься и даже напугали.

— Есть ли какие-нибудь изменения дыхания? Избыточный вес? — Джастина этого не замечала, о чем и сообщила доктору. — Ну, давайте посмотрим. — Доктор снова хитровато улыбнулся ей.

Она начала молиться про себя, но было уже поздно. Визит к доктору напоминал экзамен, который можно было пройти, а можно и не пройти, когда ты уверен, что ничего не выучил. Во всяком случае, у нее были подобные ощущения. Хотя всегда есть надежда, что экзамен будет сдан.

Доктор Хаас посмотрел. И увидел. У Джастины была трехмесячная беременность. Может быть, даже три с половиной месяца. Вот это да!

— Поздравляю, миссис Хартгейм. Я думаю, ребенок появится в марте. — Он ее поздравляет! — Мы проведем анализы, чтобы быть до конца уверенными в этом, но у меня нет никаких сомнений по этому поводу. Вы беременны. — И доктор улыбнулся.

— Но я не… это… ах!.. спасибо, доктор. — Она рассказала доктору об удалении гланд, но ничего не сказала о том, что она незамужем. Вот тебе и поздравления, глупая!

Доктор назначил ей срок повторного осмотра через месяц и посоветовал сразу же после окончания съемок возвращаться к себе домой, в Лос-Анджелес. Она спустилась вниз на лифте, чувствуя тяжесть на душе. По крайней мере, у нее было такое чувство, как будто ее придавили тяжелым камнем. Что она скажет Стэну? Он должен был забрать ее и ждать внизу. Джастина посмотрела на часы. Стэн должен был подъехать десять минут назад. Может быть, его еще нет? Мысли ее заметались… может быть, Стэн забыл… может быть… он вообще не приедет… Она решила не говорить ему сразу, а сказать, когда они вернутся в Болинас, когда сядут под своим любимым деревом рядом с домом, и все будет тихо, без спешки.

Когда Джастина вышла из здания и увидела ожидавшего ее Стэна, сердце в груди забилось и захотелось плакать.

Она открыла дверцу машины, села на соседнее с ним сидение и сделала попытку улыбнуться.

— Привет!

— Что сказал тебе доктор?

— Я беременна.

— Что? — Разговор напоминал сцену из фильма о Лауре и Харди. Все казалось совсем не так, как она запланировала. Просто это выскочило из нее, и все. Вероятно, ей хотелось быстрее сбросить камень с души. — Подожди минутку, Джас. Что ты хочешь этим сказать? Ты беременна? Но ты же предохранялась.

— Да, но тем не менее я беременна. Прими мои поздравления.

— Ты сошла с ума?

— Нет. Так сказал мне доктор.

— А ты сказала ему, что ты незамужем? — Стэн побледнел.

— Нет. Я забыла.

— О, Боже! — она истерично захихикала, взглянула на Стэна, а затем безумно начала себя жалеть. Стэн был готов взорваться. — Каков срок беременности?

— Три — три с половиной месяца. Послушай, Стэн. Я очень сожалею… я не сделала это специально, все получилось случайно.

— Да, конечно. Я понимаю. Но это оказалось шокирующе неожиданным для меня. Разве ты не следила за своими циклами? Почему ты ничего не говорила мне?

— У меня было некоторое своеобразие периодов… понимаешь…

— Какое еще своеобразие?! В это я не могу поверить.

— Куда ты везешь меня, скажи на милость? — Они уже с четверть часа кружили по Маркет Стрит.

— Откуда я знаю? — он посмотрел в зеркало заднего вида, а потом снова на Джастину. Вдруг его лицо осветилось. — Ничего, я знаю, что делать. Поедем в Сан Хосе.

— Сан Хосе? Для чего? — Может быть, Стэн, хочет убить ее и выбросить ее труп где-нибудь по дороге.

— В Сан Хосе есть больница, где делают аборты. Там работает мой друг.

— Ну, поедем. — Поездка в Сан Хосе прошла в полном молчании. Они украдкой смотрели друг на друга, но никто не произносил ни слова. Джастина понимала, что Стэн не хочет говорить, и сама она боялась заговорить тоже. У нее было чувство, что она совершила самое тяжелое преступление на свете.

В Сан Хосе друг Стэна оказался очень приятным человеком, он выслушал всю информацию и сказал, что позвонит им. Джастина вышла к машине, чувствуя себя одинокой и оскорбленной. Поездка в Сан Хосе заняла полтора часа, а назад пришлось ехать дольше среди усилившегося дорожного движения, кроме того, предстояла еще дорога в Болинас. Женщина была утомлена всем этим и не хотела думать об аборте. О чем угодно, только не об этом.

Стэн попытался завязать легкую беседу по дороге в Сан-Франциско, но Джастина ничего не слышала. Настроение Стэна улучшилось. В самом деле, он сделал все возможное, чтобы избавиться от ребенка, это принесло ему облегчение. А ей чувство отчаяния.

— Стэн, сверни на обочину. — Они доехали только до южных границ Сан-Франциско, когда Джастина произнесла эти слова, но больше ждать она не могла.

— Здесь? Тебе плохо?

— Да. Но не в том смысле, что ты имеешь в виду. Поверни на обочину. — Стэн свернул, взгляд его стал тревожным, Джастина повернулась к нему лицом. — Стэн, я буду рожать ребенка.

— Сейчас? — слово прозвучало как визг, потому что сам Стэн был сгустком нервов.

— Нет, не сейчас. В марте. Я не хочу делать аборт.

— Чего ты не хочешь?

— То, что ты слышал. Я хочу ребенка. Я не прошу тебя жениться на мне, но можешь не просить меня отказаться от ребенка. Я не откажусь.

— Почему? Ради Бога, Джас, почему? Это подкосит нас под корень, не говоря о том, какой вред принесет тебе самой. У тебя уже есть ребенок. Зачем тебе два?

— Потому что я люблю тебя и хочу иметь нашего ребенка. И в глубине души я не могу поверить, что ты тоже этого не хочешь. Когда двое любят друг друга так, как любим друг друга мы, это преступление — не иметь ребенка, ставшего результатом этой любви. Я не могу поступить иначе, Стэн, я должна так сделать.

— Ты серьезно?

— Да.

— Боже. Я хотел сделать все так, как было бы лучше для тебя. Но мы еще поговорим об этом. Но ты хочешь полностью связать себя, Джас.

— Я понимаю это. Но мне будет еще хуже, если я откажусь от этого. Я буду рожать, независимо от того, останешься ты со мной или нет. — Последние слова были исключительной бравадой, но Стэн не заметил этого.

— Хорошо, милая леди. Решение остается за вами. — Он снова завел машину и направился в сторону города без единого слова.

46

Нигде не останавливаясь, этим вечером они вернулись в Болинас, чтобы хотя бы перекусить, и всю дорогу молчали, обменявшись лишь парой слов.

Джастина сама не могла понять, как к ней пришло такое решение, но после того, как она его приняла, ее переполнило удивительное облегчение. Теперь ей даже казалось, что она с самого начала именно этого и хотела — иметь от Стэна ребенка. Она не хотела выходить замуж за него, но ребенка хотела, и неважно, что будет дальше. Замуж она уж точно больше ни за кого не выйдет, зато у нее будет двое детей, как у матери. «О Боже!» — Джастине неожиданно пришло в голову, какое у них с матерью странное совпадение в судьбах. Вторые дети — незаконнорожденные, хотя Дэн формально не считался таким. На кого же ей записывать своего ребенка, не на Хартгейма же?

Джастина размышляла об этих новых проблемах, и лицо ее засветилось, как будто она уже держала в руках теплый живой сверток. Стэн искоса глянул на нее и еще больше нахмурился. Джастина ощутила на себе его недовольный взгляд и спокойно улыбнулась ему. Жалко, конечно; теперь им придется расстаться. Стэн не вынесет такого резкого поворота в своей судьбе. Хотя, может быть, он и смирится, когда она скажет ему, что не собирается женить его на себе. Можно ведь жить вместе просто так, и он может уйти, когда ему захочется.

Впереди показался поворот к их дому, и Стэн, так же не говоря ни слова, помог ей выйти из машины, а потом приготовил ужин. После чего Джастина забралась в кровать и отключилась.

На следующее утро, едва открыв глаза, она обнаружила, что Стэн не спит, смотрит в потолок с несчастным выражением на лице. Она нежно прикоснулась рукой к его плечу.

— Стэн… мне в самом деле, очень жаль… Но я не могу иначе.

— И не нужно. Может быть, ты и права. Иметь ребенка, я имею в виду.

— А как же ты? — Ей стало интересно. Стэн повернулся на бок, оперся на один локоть, посмотрел на нее, потом заговорил.

— Нет, Джас. Мне это не нужно. Но вечером ты сказала, что неважно, какова будет при этом моя позиция. Ты считаешь по-прежнему?

— Да. — Голос Джастины был спокойным, когда она спросила: — Мы расстанемся?

— Нет. Просто поедешь в Лос-Анджелес. И причем очень скоро. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь.

— А я не хочу сейчас туда возвращаться, Стэн.

— Ты должна, если любишь меня, Джас. Ты уже и так совершаешь поступок, нужный только тебе. И ты должна совершить что-то, нужное мне. — Стэн объяснил это очень доступно и разумно, но все было иначе на самом деле. Для Джастины, по крайней мере.

— Что изменится от того, что я сейчас уеду в Лос-Анджелес? Для чего это нужно? Я никогда больше не увижу тебя? — О Боже!

— Нет, я буду навещать тебя. Я ведь люблю тебя, Джас. Но я не смогу переносить твое присутствие. Ты будешь беременна, и все будут об этом знать. У нас много общих знакомых, и разве ты можешь представить, что можно будет это скрыть. Я бы все-таки посоветовал тебе еще раз хорошенько подумать. Уго Джанини будет первым, кто обратит на это внимание. А ведь найдутся и другие. И у тебя могут возникнуть проблемы с работой. — Голос Стэна звучал горько и расстроенно.

— Но кого это может волновать? Ну и пусть все знают, что у нас будет ребенок. Так делают многие. Мы же любим друг друга. Так какая кому разница? Неужели ты вдруг стал таким добропорядочным и считаешь, что для подобных вещей нужно непременно быть женатым? Это же так просто и широко распространено. Но ты и сам все это прекрасно знаешь.

— Нет, не знаю. Кроме того, у меня чувство вины во всей этой истории. Ты представляешь, как все это будет: я буду приходить и уходить, иногда пропадать. Конечно, я не буду пропадать часто, но сейчас мне это просто необходимо. По крайней мере, я хочу оставить за собой такую возможность. А если я буду постоянно видеть тебя с вытянувшимся лицом и огромным животом, я сойду с ума.

— Значит, мне придется сделать так, что лицо у меня не вытянется.

— Все равно вытянется, и тебя нельзя за это винить. Но ведь ты же умная. На твоем месте я бы избавился от этого. Прямо сегодня.

— Мы очень разные с тобой, вот и все.

— Ты уже говорила об этом. Но я же сказал тебе в самом начале, что мне не свойственна ответственность. Ты считаешь, что это надолго? Это навсегда.

— Что ты хочешь от меня?

— Я хочу, чтобы ты сказала мне что-нибудь определенное. Я хочу одного. Чтобы ты вернулась домой. И тебе придется уехать в любом случае. Ты уже закончила сниматься, ты свободна и умна. Тебе осталось только позвонить в агентство, заказать билеты и сесть в самолет. Именно так ты и поступишь. А если ты собираешься спорить со мной, том можешь не трудиться, у тебя нет шанса выиграть спор. В твоем распоряжении два дня. Ты можешь собираться сегодня. Потом ты поедешь в Лос-Анджелес, и у нас с тобой остается шанс не расставаться окончательно, а если ты сейчас останешься здесь, то все кончено навсегда. Я никогда не смогу простить тебя за это. Я буду все время думать, что ты осталась здесь, чтобы охомутать меня. Поэтому сделай одолжение… уезжай.

Стэн вышел из комнаты, а Джастина уткнулась в подушку, сотрясаясь от злых слез, и через несколько минут услышала, как Стэн уехал. Все кончено. А через два дня все будет кончено насовсем. Другого выхода не было. Стэн заставил ее взглянуть на вещи реально. Это было самое жестокое, что Стэн совершил по отношению к ней.

Странно, но сейчас Джастине казалось, что она любила его больше, чем когда бы то ни было. Стэн поступил с ней очень жестоко, но она все равно любила его. Это был Стэн. Это был его образ жизни, мыслей, его нельзя было обвинять за это. В конце концов, Джастина чувствовала, что причинила боль и ему своим решением сохранить беременность. Но у нее не было выбора. Она должна была родить этого ребенка!

Джастина решительно поднялась, умылась холодной водой и принялась укладывать вещи. Ее охватило странное желание сделать наперекор всем. Конечно, и Уго Джанини будет в шоке, когда узнает. Да и все остальные. Она скоро не сможет сниматься. Ну и пусть. Тогда она уедет в Дрохеду и будет рожать там. Мать ее поймет. Жалко только, что после целой вечности счастливых дней они со Стэном дожили до этого, последнего, ужасного. Последнего во всем.

— Спокойной ночи, Стэн.

— Спокойной ночи, — а потом добавил, — Джас, ты понимаешь меня? Я… мне неприятно, что я доставляю тебе все эти волнения, но я не могу… я просто не могу иначе… Мне кажется, что иногда я и сам хочу, чтобы ты родила, но не знаю точно. Может быть, все и уладится. Посмотрим. Я чувствую себя не совсем в своей тарелке.

— Тебе не в чем винить себя. Я сама приняла такое решение. Кроме того, всему приходит конец.

— Да. Так случается. Но я сожалею, что ты забеременела. Боже, разве я хотел?..

— Не переживай, Стэн. Я не печалюсь по этому поводу. Я даже рада, хотя…

— Почему ты так хочешь родить, Джас?

— Я уже говорила тебе. Я хочу, чтобы ты все время был со мной. Это очень трудно выразить словами… я просто хочу. Вот и все. Я должна так поступить. — Они лежали в темноте, держась за руки, и Джастина думала:

— Это последняя ночь. Это конец. В последний раз я лежу с ним в одной кровати. Мы расстаемся навсегда. Все последнее… Она знала, что Стэн никогда больше не приедет в Лос-Анджелес, он ненавидит этот город, и ему совсем не интересен их будущий ребенок.

— Джас? Ты плачешь?

— Н-нет. — Но она всхлипнула при этих словах.

— Не плачь. Ну, пожалуйста, не плачь, Джас! Я люблю тебя. Пожалуйста. — Они лежали в объятиях друг друга и плакали. Последняя ночь. Последняя… — Джас, мне так жаль.

— Все хорошо. Все будет нормально. — Вскоре Стэн уснул в объятиях Джастины. Этот мальчик, которого она любила. Мужчина, который любил ее, чувствовал себя виновным, но все-таки предал, нанес огромную душевную травму, хотя подарил ей огромную радость, которую она никогда не испытывала раньше. Стэнли. Гигантский мальчишка. Красивый мужчина с душой ребенка.

Мужчина с красивыми мускулами, которые она увидела в первый раз на пляже в день знакомства. Как она могла обременить его своим существованием? Джастина знала, что никогда не сделает этого. Он, так же, как и она в свое время, больше всего на свете любил свободу. Но от этой мысли ей становилось очень печально.

Джастина лежала так без сна, пока не начало светать, а потом повернулась на спину и заснула, уставшая от мыслей. Последняя ночь подошла к концу. Это было начало конца.

47

— Послушай! Не смотри на меня так! Я приношу тебе пользу, отправляя назад в Лос-Анджелес. У тебя там много друзей, а я приеду в ближайшие пару месяцев… Ради Бога, Джас. Я не хочу объяснять тебе все с начала, но не хочу, чтобы ты оставалась здесь в таком положении, со взглядом, полным тоски. — Они стояли в аэропорту, и Стэн смотрел на Джастину глазами, полными тоскливой вины.

— Нет-нет, все хорошо, прости меня. Ничего нельзя изменить сейчас… — Какая от всего этого польза? — Я отдала тебе назад ключ от дома в Болинас?

— Да. Ты взяла джинсы? Я видел их, они вчера сушились в саду, они еще вполне годятся. Не стоит их выбрасывать. — Боже мой, Стэн! До чего же ты практичен.

— Конечно, они еще там, прибери их. — Джастина с усмешкой посмотрела на него, и получила в ответ одобрительную улыбку. Вот так-то лучше. Они как будто разыгрывали какую-то пьесу. Хороший дядя Стэн провожает тетю Джастину в аэропорту, а тетя Джастина не устраивает даже истерик. Вот так они и выглядели, улыбаясь для посторонних. Джастина удивлялась, для кого же они играли этот спектакль: для окружающих их в аэропорту людей, друг для друга или сами для себя. Как будто они разыгрывали несчастный конец романа. Джастина как-то читала такой однажды в книге. А вообще-то они просто коротали эти минуты, уже не обнимаясь, Ожидая, когда объявят посадку в самолет. Эти минуты были самыми тяжелыми, вспомнилось все самое скверное.

Джастину заставил очнуться мягкий голос Стэна и пустота его слов, сдобренная улыбкой:

— Не заставляй меня чувствовать себя виноватым.

— Я положила твой плащ на заднее сидение машины.

— Хорошо.

— Я позвоню тебе, когда мы доберемся.

— Подожди до воскресенья, когда цены на переговоры станут меньше, и не стоит тратить деньги ежедневно на пустую болтовню.

Какой-то человек, пробегая мимо, в сутолоке задел Джастину, и она покачнулась. Стэн злобно глянул ему в спину и заботливо поддержал женщину. Эта забота так не вязалась с его последними прощальными словами, что Джастине захотелось ударить его. Она собиралась сказать ему что-нибудь резкое, но Стэн увидел что-то у нее за спиной и пристально смотрел туда поверх ее головы.

Джастина не стала оборачиваться, хотя это могла быть его очередная жертва, какая-нибудь хиппи. Но это ее уже не взволновало. Стэна не переделаешь. Его надо принимать таким, какой он есть, или не принимать совсем.

— Ну, почему каждый день? Я просто думала, что тебе будет не безразлично узнать, все ли в порядке. — Оттенок раздражения все-таки зазвучал в ее голосе.

— Если самолет потерпит крушение, я услышу об этом. Устройся и позвонишь через пару дней. — Джастина кивнула. Лучше будет, если она совсем не позвонит. — Хочешь жвачку? — Она отрицательно покачала головой, отвернувшись в сторону. Со стороны можно было подумать, что рядом стоят два чужих друг другу человека. Но Джастине было безразлично, как они выглядят со стороны. Все это становилось слишком тягостным.

— Всем пассажирам, имеющим зеленые посадочные талоны на рейс № 21 американской авиалинии, следующим до Лос-Анджелеса, просьба пройти на борт через выход Д, окно 12. Всем пассажирам…

— Это твой самолет. — Джастина кивнула, радуясь, что все заканчивается, но толкаться в толпе не хотелось.

— Я знаю. Нужно немного подождать. Слишком много людей… это бессмысленно…

— Бессмысленно ждать, Джас. Уходя, уходи. — Спасибо тебе, мистер Уитни, сукин ты сын… но она только продолжала кивать, стараясь сдержать себя, чтобы на прощание не расцарапать ему лицо. Но внезапно ей стало очень плохо, едва только она подумала, что видит его в последний раз.

— Я… да… ах, Боже мой! — Джастина вцепилась в его куртку, провела рукой по лицу Стэна, все в последний раз, и отвернулась, пряча слезы. Хотелось стонать, упасть на колени прямо на пол зала ожидания, застучать по огромному, хромированному борту самолета изо всех сил, положить конец всему происходящему. Она хотела остаться с ним. Боже, как она хотела остаться! Джастина хотела, чтобы Стэн обнял ее, но он не сделал этого. Он знал, что она, вероятно, упадет в обморок, если он это сделает.

— Джас, возьми свой плащ, — он почти силой отдал ей в руки сумку и плащ, и толпа подхватила ее, увлекая к самолету. Джастина чувствовала, что Стэн сердится, считая, что она нарочно устроила весь этот спектакль, но все это ее уже не волновало. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой и несчастной, как в эту минуту. У нее было такое чувство, что она теряет самое любимое и ценное в жизни. Джастина сомневалась, что когда-нибудь вновь встретится со Стэном. Ее все еще тянуло к этому мужчине, которого она любила и ненавидела одновременно.

— Стэн…

— Пока, Джас, счастливого полета. Позвони в воскресенье. — Джастина отвернулась и начала продвигаться сквозь пропускной пункт вместе с толпой пассажиров. Их со Стэном разделяла уже приличная толпа людей, и она теперь старалась смотреть только вперед, чтобы не оглядываться на того, с кем ей хотелось остаться больше всего на свете.

— Джас!… Джас! — Она остановилась в людском потоке, повернулась, чтобы увидеть его. Джастину со всех сторон обтекали люди, толкали, но она должна увидеть его. — Джас… я люблю тебя! — Он все-таки сказал эти слова. За такие непредсказуемые вещи она и любила его. Порыв этой последней минуты захватил ее сердце.

Джастина еще раз посмотрела на Стэна. Их глаза встретились и сказали друг другу то, что они не смогли высказать все утро. Таким способом это оказалось легче.

И Джастина снова увидела в глазах Стэна невыразимую нежность. Толпа подхватила ее и втиснула в самолет, и вот Сан-Франциско уже оказался внизу. А потом и вовсе пропал. Так же, как и Стэн.

48

Джастина едва не расплакалась, услышав в трубке родной голос матери.

— Мама! Да, мама, это я. Что случилось? Ничего особенного. Помнишь, ты мне сказала однажды в Химмельхохе, что приедешь сразу же, как только в этом будет необходимость!

— Джастина, скажи мне все-таки, что случилось? У меня в последнее время очень неспокойно на душе. Неужели произошло то, чего ты опасалась, Лион забрал у тебя Дженнифер?

— Да нет, мама, с этим все в порядке. Лион звонил недавно из Бонна, они с Дженнифер уже там. Он собирается в Америку через месяц и тогда ее привезет.

— Но в таком случае, что-то с тобой? — настаивала Мэгги, хотя ее успокоило уже то, что она слышит голос самой Джастины. Она жива, и это главное. Все остальное можно исправить или пережить.

— Мама, я тебе говорю, что ничего страшного не произошло, — засмеялась Джастина. — Просто я очень хочу, чтобы ты приехала, вот и все.

— Но я даже не знаю, как…, — засомневалась Мэгги, — это так далеко.

— Ничего страшного, — уговаривала ее Джастина, — кто-нибудь из дядюшек проводит тебя в Сидней, а я здесь встречу. Пожалуйста, приезжай.

— Ну хорошо, — сдалась Мэгги. — Когда ты хочешь, чтобы я приехала?

— Как можно скорее, — обрадовалась Джастина, — спасибо, мамочка. Пришли телеграмму, когда выезжаешь или позвони. Целую тебя. И очень жду.

Джастина уже две недели жила дома, в Лос-Анджелесе, и Стэн ни разу не позвонил ей. Не звонила и она ему. Она встретилась со своим доктором, и он подтвердил, что ее беременность к тому времени составляла уже около четырех месяцев. Джастина пожаловалась доктору на частые головокружения и тошноту, но он не нашел в этом ничего противоестественного. Конечно, это бывает не у всех женщин, но ведь беременность протекает по-разному. Доктор попросил Джастину сдать дополнительные анализы и сказал, чтобы она не волновалась, больше бывала на свежем воздухе и вообще вела здоровый образ жизни: никаких сигарет, никакого алкоголя — и все будет хорошо.

— Через пять месяцев у вас появится очаровательный малыш, — заверил доктор Джастину, и она улыбнулась, представив себе крошечную копию Стэна. Джастина попрощалась с доктором и вышла на залитую солнцем улицу. Она решила посидеть где-нибудь на воздухе, съесть мороженого. Джастина нашла уютное открытое кафе, затененное густой зеленью, и устроилась за столиком подальше от входа.

Две недели, проведенные в одиночестве, вернули ей самообладание. Все это время она только и знала, что спала до обеда, потом ехала куда-нибудь пообедать, гуляла, а когда возвращалась домой, снова ложилась спать. И, как ни странно, сразу же засыпала. «Ну и сони мы с тобой, малыш», — думала она, обращаясь к тому человечку, который уже жил у нее внутри. Но такая бездумная жизнь заглушила ее воспоминания о Стэне, они стали какими-то расплывчатыми и не приносили ей теперь боли. Иногда по вечерам она ездила к знакомым, но долго там не задерживалась. Все ее знакомые были так или иначе связаны с миром кино, и все разговоры велись вокруг кино. Обсуждали планы на будущее, предстоящие съемки, Джастину тоже все постоянно спрашивали, какие она предложения получила, ведь все знали, что Уго Джанини делает на нее серьезную ставку и долго без работы не держит. Он печет фильмы, как блины, и весьма удачные. Многие актрисы завидовали этой рыжеволосой австралийке и пытались понять, чем же она так привлекла неутомимого и удачливого Уго Джанини. Разве могла Джастина сказать кому-нибудь из своих постоянных соперниц, что через месяц-два ей уже ни о каких ролях и съемках и думать не придется. Она перестала туда ездить.

Уго позвонил ей из Сан-Франциско. Он был очень возбужден и не скрывал радости. Джастина поняла, что, очевидно, он встретил там Стэна и мог убедиться, что Джастина уехала домой одна. Может быть, даже он видел Стэна с какими-нибудь девицами и решил, что Джастина окончательно рассталась с ним.

— Джас, ты в порядке? Я рад тебя слышать. Мы тут еще снимаем натуру, но я скоро приеду. Мы с тобой должны встретиться, Джас, — кричал он, не слушая ее ответов. Впрочем, Джастина мало ему отвечала, перекричать Уго было невозможно.

— У меня грандиозная идея, Джас. Как раз для тебя.

— И когда ты собираешься осуществлять свою идею? — поинтересовалась Джастина.

— А у тебя еще какие-то планы? — Уго насторожился.

— Я тебе расскажу при встрече. — И Уго еще больше насторожился.

— Джас, ты ничего не должна скрывать от меня. Ты получила предложение от кого-то?

— Да нет же, Уго, успокойся, я по-прежнему работаю только с тобой… Но… обстоятельства могут измениться.

Джастина была уверена, что после этого разговора Уго сразу же примчится в Лос-Анджелес. Так и случилось. На следующий же день он был у нее.

— Рассказывай, Джас. Какие еще там у тебя обстоятельства? Когда мы с тобой работаем, не может быть никаких обстоятельств. Ты меня поняла? Иначе ты не сделаешь себе имени, а в кино без этого работать невозможно, ты и сама уже в этом смогла убедиться.

Уго в волнении бегал по комнате, размахивая руками, и пытался убедить Джастину в том, в чем она и сама не сомневалась. Она решила все ему выложить начистоту.

— Уго, успокойся и послушай меня. Пока я еще могу сниматься, но…

— Боже мой, Джас, что за загадки ты мне загадываешь? — снова заволновался Уго. — Ты можешь сказать мне, что у тебя за обстоятельства?

— Могу. Я беременна, Уго.

Этим признанием Джастине удалось его успокоить. Просто Уго потерял дар речи. Он осторожно присел на кресло, не сводя с нее глаз, в которых отражалась гамма чувств: изумление, ужас, недоверие… Джастина встретила его взгляд со спокойной улыбкой.

— Вот видишь, Уго, ничего страшного не произошло. Я не ухожу от тебя, у меня нет других предложений. Просто возникли вот такие обстоятельства.

Но, судя по выражению лица Уго, для него, очевидно, было бы лучше, если бы Джастина получила другое предложение и приняла его, он бы смог в конце концов вернуть ее, а здесь он чувствовал свое полное бессилие.

— Конечно, всему виной этот негодяй?.. — наконец произнес Уго. — У меня было предчувствие, что добром все это не кончится.

— Разве иметь ребенка от любимого человека — это зло? — Джастина была настроена благодушно, и смятение Уго забавляло ее, хотя она понимала, что своей беременностью доставила ему массу хлопот. Ведь все свои последние идеи он строил под нее. И через какое-то время ему предстоит искать новую актрису, а это не так-то просто, хотя их здесь пруд пруди.

— Я вернусь в Сан-Франциско и убью его, — заявил Уго.

— Стэн тут ни при чем, — сказала Джастина, чем снова вызвала у Джанини шоковое состояние.

— Ты хочешь сказать, что Уитни ни при чем? — переспросил он, не веря своим ушам, — я правильно тебя понял?

— Не совсем, — засмеялась Джастина. — Конечно, ребенок от него. Но я сама захотела оставить ребенка. Вот в этом отношении он ни при чем.

— Это ничего не меняет, — проворчал Уго. — В таком случае он должен жениться на тебе, — заявил он решительно. Джастина расхохоталась так заразительно, что Уго, несмотря на все свои переживания, тоже неуверенно улыбнулся:

— Наверное, вы обо всем уже договорились, а я выгляжу круглым идиотом, пытаясь уладить ваши дела, — сказал он печально.

— В общем-то договорились, — кивнула Джастина, поднимаясь с кресла и отворачиваясь к окну, чтобы Уго не видел, что ей все-таки не так уж и весело. — Я не выхожу за него замуж, Уго. Мы со Стэном расстались, но это вовсе не повод для того, чтобы тебе убивать его.

Джастина услышала, что Уго тоже поднялся с кресла и идет к ней, и, обернувшись, она увидела его улыбающееся, довольное лицо. Он взял ее руку, бережно поднес к губам, но не поцеловал, а уткнулся в ее ладонь лицом. Потом поднял на нее смеющиеся глаза.

— Ничего, Джас. Все в порядке. Если ты так решила, значит, так тому и быть. В конце концов, где один ребенок, там и другой не лишний. Воспитаем… А он пусть катится к черту, если не оценил тебя. — Казалось, что Уго больше всего доволен, что Джастина рассталась со Стэном Уитни. А ребенок? Ну что ж. Пусть он будет, только бы не было Стэна. Уго успокоился и приступил к делу.

— Я надеюсь, студийные съемки ты еще выдержишь? — спросил он. — Без выездов, только здесь, на студии?

— Ну конечно, — Джастина и самой не терпелось продолжить работу. Две недели затворничества начинали надоедать ей. — А что у тебя за грандиозная идея, о которой ты говорил по телефону? — Поинтересовалась она. Уго немного помрачнел и махнул рукой.

— Придется ее отложить. Она была связана с твоим участием, но теперь все меняется. Хотя, ты знаешь, — глаза его заблестели, как бывало всегда, когда его осеняла новая мысль, — ее можно повернуть. Слушай… Молодая очаровательная женщина влюбилась в негодяя… Они какое-то время живут вместе, потом выясняется, что она ждет ребенка, и этот негодяй ее бросает. Она в отчаянии уезжает на ранчо к родителям и там встречает другого… Этот, первый, опомнился, ему ее не хватает, и он бросает разыскивать ее. Разыскал… Тут, как ты сама понимаешь, возникает любовный треугольник. Она мечется, не знает, кого выбрать и так далее… Концовка может быть любая. Надо подумать. Ну как? По-моему, гениально! Что, если заказать сценарий и можно начинать съемки. А? Джас?

Джастина покачала головой.

— Гениального в этом ничего нет. Самая банальная история, каких уже снято немало. Но раскрутить можно интересно. В конце концов все сложности повторяются, главное, как сделать. Но в этом твоем фильме я сниматься не стану.

— Но это же не о тебе. Простое совпадение, Джас, ты что, не понимаешь, что в кино все играют себя или своих знакомых, близких. Разные эпизоды из своей жизни, только и всего.

— Я не хочу спорить с тобой, хотя и считаю, что ты говоришь глупости. Но это я играть не буду. — Джастина разозлилась, и Уго понял это:

— Ладно, ладно, я не настаиваю.

Они договорились, что Уго позвонит, когда Джастине надо будет приехать на студию, и Уго, попрощавшись и заверив ее, что он всегда к ее услугам, поехал домой.

Джастина опять осталась одна. Через заднюю дверь она прошла на веранду, а оттуда спустилась в сад к бассейну. Доктор рекомендовал ей побольше быть на свежем воздухе, надо выполнять рекомендации. Солнце только что скрылось за горизонтом, и весь небосклон был озарен розовым сиянием. Его отблески отражались в прозрачной воде бассейна, легкий ветерок смешивал розовые блики, разгоняя их, и казалось, что прямо на поверхности воды резвятся маленькие диковинные существа. Джастина окунулась в теплой воде, поплавала без большого энтузиазма, не хватало Дженнифер, сейчас бы весь сад был оглашен смехом и визгом. Джастина ощутила тоску по дочери. Хоть бы поскорее Лион привозил ее. К тому времени подъедет и мать, так что дом опять наполнится жизнью. А через пять месяцев, О господи, как еще долго ждать, — в доме появится еще одно существо.

Неожиданно ей ужасно, просто до головокружения, захотелось увидеть Стэна… Она вспомнила, как он однажды внезапно появился, когда они с Дженнифер его совсем не ждали и тоже купались, как вот она сейчас, в бассейне. Джастина поспешно вылезла из воды, насухо растерлась мягким пушистым полотенцем и, накинув легкий халатик, который еще с утреннего купания висел на спинке кресла, побежала в дом. Но там все было тихо: ни шагов, ни голосов, ни звонка. «В конце концов, почему я мучаю себя? Ведь я обещала ему позвонить, как приеду. Может быть, он ждет моего звонка, поэтому сам и не звонит». Понимая, что лукавит сама перед собой, Джастина тем не менее пошла в гостиную и набрала номер Стэна.

На том конце провода трубку долго не поднимали, и Джастина уже подумала, что никого нет дома, как послышался голос Стэна.

— Да?

Джастина попыталась представить себе, чем он мог заниматься, прежде чем поднял трубку, и откликнулась не сразу. Голос Стэна опять, на этот раз уже нетерпеливо, сказал:

— Говорите же, я слушаю.

— Стэн, это я. Извини, что я сразу не позвонила тебе, как приехала. — Она мучительно соображала, чтобы такое придумать, чем она была занята. Ей не хотелось, чтобы у него создалось впечатление, что она выдерживала в ожидании его звонка. Пусть он не воображает, что она волнуется, ждет его, они остаются просто друзьями, и она может позвонить ему в любое время, как другу. — Я была занята, Стэн, — не нашлась она, чем еще объяснить свое молчание.

— Это очень хорошо, Джас. Тебе сейчас надо побольше развлекаться, скоро ты не сможешь этого делать. — «Негодяй, как он заботится о ней!» — но голос ее прозвучал мягко, когда она сказала:

— Я только этим сейчас и занимаюсь. Практически не бываю дома. Уго предложил мне новую роль.

— Я рад за тебя.

— Послушай, Джас, тебе не следует больше звонить сюда. Не волнуйся, не сходи с ума по этому поводу, это все пустяки. Хотя бы некоторое время не звони мне. У меня живет женщина. Она согласилась платить за квартиру, а это ощутимая помощь.

— Женщина? И давно? Кто же это, так неожиданно появившаяся? И почему мне по этой причине не звонить? Что ты имеешь в виду? — О Боже, зачем она спрашивает все это, это же совсем не ее дело. Третья сигарета… Кого волнует вообще ее жизнь, ее роли? Все прошло, все кончено между ней и Стэном. Король умер! Да здравствует Король…

— Послушай, Джас, это, в самом деле, не имеет никакого значения. Ты совсем не знаешь ее, и в любом случае это очень ненадолго. — Ах ты подлец, сукин сын!

— Нет, я, наверняка, знаю ее. Я слышу это по твоему голосу. Кто она? Это неважно, но все-таки, скажи, кто она, так, ради любопытства. Кто это? — Истерические нотки появились в голосе Джастины.

— Кристина Пак. — Негодяй, она знала эту женщину. Именно о ней говорил ей однажды на пляже Стэн. Она была единственной, которая искренне волновала его когда-то. Но Джастина думала, что их роман закончился. А это оказывается совсем не так! Она вернулась. — Эй, Джас, продолжай, забудем об этом. Это временное явление. Она позвонила вчера, сказала, что приехала на пару недель, поэтому она остановилась здесь, проживет не больше месяца. Не стоит и говорить об этом.

— Будь добр, прекрати меня успокаивать. — Снова эти истеричные нотки. Если это так неважно, то почему я не могу звонить? Боишься ее расстроить, Стэн? Ее огорчат мои звонки? Она немного ревнива и притязательна? С чего бы вдруг? Она надеется обладать тобою всю оставшуюся жизнь?

— Не бери это в голову, если ты будешь расстраиваться, это повредит ребенку. Ребенку? Ребенку? После того, как он отказался от него.

— Хорошо, Стэн, хватит об этом. Это твоя жизнь. Я просто хотела сказать тебе о работе. Вот и все. Не расстраивайся. И еще, Стэн…. я не буду звонить тебе… Живи счастливо… — Глупые, никчемные слова. Почему бы просто не напустить на себя безразличный вид?

— Джастина… я люблю тебя, малышка, помни об этом.

— Скажи об этом Кристине, Стэн…. — и тут она расплакалась. Дала волю чувствам. Но почему ей выпала такая судьба? Почему? Она ненавидела себя, но не могла бросить трубку, его голос, словно магнит, притягивал ее.

— Джас, я позвоню тебе на следующей неделе.

— Не утруждай себя. Не беспокойся. Кристине это может не понравиться. Хотя раз в жизни, Стэн, хотя бы раз сделай все порядочно, не наполовину. Если ты хочешь быть с Кристиной, будь с ней. Если ты хочешь быть со мной, приезжай в Лос-Анджелес. Но не ломай ее жизнь, и мою, и свою тоже. Так разрываясь, ты только тратишь время. Постарайся быть искренним хотя бы перед самим собой.

— Если ты будешь так вести себя, то я не позвоню тебе.

— Хорошо. Так и скажи об этом Кристине.

— Надеюсь, ты поняла меня, Джас. Ты единственная, кто понимает мои чувства. Что ты хочешь от меня? Стать таким, каким я не являюсь? Но я не могу. Я такой, какой есть. — Стэн… Он хочет, чтобы его пожалели! Маленький мальчик, которого не понимает весь мир. Бедный, милый Стэн, и плохая большая Кристина, и такая несчастная Джастина.

— Вот черт! Давай поговорим в другой раз. Я люблю тебя, Джас.

Итак, Стэн с кем-то живет. Недавний восторг померк и забылся, нашелся мужчина, который отомстил за всех своих собратьев своенравной Джастине Хартгейм. Ну и черт с ним! Теперь уж точно все кончено. Джастина вырвала из записной книжки листок с телефоном Стэна Уитни и разорвала его в мелкие клочья.

49

Впервые Мэгги летела одна на край света. Во всяком случае, она так считала, что Америка, куда она теперь летела по зову Джастины, и находится на краю света.

Никаких особых событий во время этого длительного перелета не произошло. Безбрежная гладь океана так сверкала под солнцем, что глазам было больно, а земля, появившаяся внизу позже, напоминала стеганое одеяло, сшитое из лоскутков, она была испещрена линиями, квадратами и как будто разорвана на кусочки.

Во время непродолжительных посадок Мэгги выходила из самолета размять ноги, а потом самолет снова взмывал за облака, и час за часом Мэгги приближалась к Америке. Она не отрывалась от иллюминатора, наблюдая смену ландшафтов и даже времен года. Вот внизу на многие мили вокруг раскинулись снежные поля, похожие на грубую буклированную ткань вперемешку со снежно-белым вельветом, а как только достигли Западного побережья, их сменили яркие сатины зелени и голубизны, составленные из озер, лесов и лугов.

Наконец объявили, что самолет начинает снижаться, скоро они приземляются в аэропорту Лос-Анджелеса. Мэгги с возросшим интересом приникла к маленькому окошечку, и то, что она увидела, заставило ее охнуть от восхищения. Перед ней расстилался водный массив, озаренный сказочным розовым закатом.

Следующей мыслью Мэгги было беспокойство: встречает ли ее Джастина. Накануне она звонила ей, но, вероятно, неважно себя чувствовала, ее голос был какой-то тусклый и усталый. Она просила мать поторопиться с выездом и почти зарыдала, когда Мэгги сказала ей, что уже заказала билет. Ее состояние встревожило Мэгги, и дорога не казалась ей теперь такой уж страшной, хотелось побыстрее попасть к дочери. Братья в один голос наказывали ей везти Джастину домой. Здесь ей будет лучше. Мэгги никак не могла понять, что же происходит с дочерью. Может быть, возникли осложнения с тем парнем, о котором она говорила, но в таких случаях мать не вызывают. Джастина всегда самостоятельно решала все свои проблемы. «Ладно, хватит гадать. Уже прилетела, сейчас же и узнаю».

Самолет сделал круг над городом, и через некоторое время Мэгги ощутила небольшой толчок. Приземлились. Пассажиры начали выходить из самолета. Мэгги накинула свое шикарное, присланное Джастиной, манто, взяла маленькую сумочку и встала в ряд. Она хотела одеться в дорогу попроще, но Фиона настояла, чтобы Мэгги взяла манто и надела хорошие вещи.

— Твоя дочь вращается в богатом обществе, я не говорю «приличном», я не знаю людей современного искусства, но, думаю, они богаты, и ты должна быть на уровне, чтобы Джастине не пришлось стыдиться матери.

Теплое легкое манто пригодилось Мэгги еще в дороге, и она была рада, что послушалась матери. Все пассажиры были хорошо одеты, и Мэгги чувствовала себя среди них спокойно и уверенно.

— Удачи вам. Спасибо за то, что вы воспользовались нашими услугами, — улыбнулась стюардесса. Она произносила привычные заученные слова, но Мэгги казалось, что она адресовала их только ей, и благодарно улыбнулась в ответ.

Через несколько минут Мэгги уже стояла в аэропорту Лос-Анджелеса, растерянно оглядываясь по сторонам. Она не знала, куда идти, и решила оставаться на месте в надежде, что Джастина разыщет ее сама. Вокруг нее сновали или неторопливо, с достоинством, проходили мужчины и женщины в разношерстной одежде: в золотистой ламе, шиншилле, норке и здесь же люди в шортах, в расстегнутых до пояса рубахах.

Неожиданно Мэгги почувствовала, как ее обхватили сзади за плечи, и услышала радостный голос дочери.

— Мамочка, спасибо, что приехала!

Мэгги обернулась и увидела Джастину. Она почти не изменилась с тех пор, как они приезжали в Химмельхох с Дженнифер. Но все-таки что-то в ее облике было не то. Дочь заметно пополнела, и внезапно Мэгги каким-то особым, присущим только женщине и матери, чутьем догадалась о причине истеричного состояния дочери. «Беременна. Вот в чем дело». Джастина по глазам матери поняла, что ей незачем сообщать ей эту важную новость, та уже обо всем догадалась сама.

— Да, мама, вот это и есть та новость, о которой я тебе собиралась рассказать, — засмеялась Джастина, и Мэгги с облегчением заметила, что дочь держится спокойно, она весела, значит, беременность ее не угнетает.

— Ну и прекрасно! — Мэгги привлекла к себе дочь и нежно поцеловала ее. — Ты домой-то меня собираешься везти?

— Ой, ну конечно же. Я совсем раскисла, увидев тебя. — Джастина подхватила мать под руку, и они отправились за багажом.

По дороге домой Джастина вкратце рассказала матери о том, что произошло с ней после того, как они с Дженнифер вернулись из Австралии. Она решила ничего не скрывать от матери и рассказала все. Даже то, что Стэн заставил ее уехать из Сан-Франциско, а она продолжает любить его. Джастина чувствовала огромное облегчение от того, что теперь не одна и что рядом с ней самый близкий человек, от которого не надо ничего скрывать и которому можно довериться, как самой себе.

— Наверное, я тебя все-таки шокировала, мама, — улыбнулась Джастина, мельком глянув в ее сторону. — Ты молчишь.

— Я стараюсь понять тебя, девочка моя. И, мне кажется, понимаю. А сейчас я думаю о другом. Если бы ты мне рассказала об этом парне и о том, как ты к нему относишься, а потом спросила бы, что делать, сохранять ли ребенка от него, наверное, я бы тебе посоветовала то же, что ты решила и без меня, — ответила Мэгги дочери, улетая мыслями в свое прошлое, к своему любимому человеку, от которого она тоже хотела ребенка.

— Спасибо, мама. Я не сомневалась, что ты поймешь меня.

Они уже ехали по городским улицам, запруженным гуляющей публикой. Мэгги с любопытством смотрела по сторонам, впитывая новые для себя впечатления. Она никогда раньше не бывала в таком большом городе, разве что в Сиднее. Но здесь было все по-другому: и дома, и люди, и воздух. Хотя воздух-то здесь как раз ей и не понравился, тяжелый, душный, насыщенный газами от множества машин, и Мэгги сразу же подумала, что непременно уговорит Джастину поехать перед родами, а если возможно, и пораньше, домой, в Дрохеду. Там здоровый, чистый воздух, натуральная пища, неизвестно, чем они здесь питаются, так что Джастине с ребенком будет там лучше.

Машина проехала по обсаженной платанами подъездной аллее и остановилась у подъезда шикарного особняка.

— Это и есть твой дом? — спросила Мэгги, с интересом оглядывая двухэтажный особняк, увитый изумрудно-зеленым плющом.

— Входи. — Джастина распахнула тяжелую дубовую дверь и пропустила мать в просторный, устланный коврами холл.

Джастина помогла матери раздеться и проводила в гостиную, а сама побежала на кухню. Приходящая служанка должна была приготовить ужин, так что оставалось только накрыть на стол.

— Сейчас я тебя отведу в твою комнату, и ты можешь принять ванну, пока я тут вожусь, — крикнула она матери.

Комната Мэгги, как и все в доме, была уютной и изысканно убранной. На полу лежал пушистый французский ковер, как будто с рассыпанными по его нежному ворсу цветами, крохотные фиалочки перемежались с белыми и красными небольшого размера розами и мириадами почти точечных разноцветных цветочков, разглядеть которые можно было только нагнувшись. На низеньком столике стояла ваза со свежесрезанными нежно-розовыми и розовато-лиловыми цветами. Мэгги даже не знала, как они называются. Все это великолепно сочеталось с мягкими розовыми с лиловым оттенком покрывалами на кровати и креслах.

Мэгги улыбнулась, вспомнив то кавардак, который царил в квартире Джастины в Сиднее, которую она снимала перед отъездом в Лондон.

После ванной Мэгги почувствовала себя посвежевшей и отдохнувшей. Как ни странно, длительный перелет никак не отразился на ее самочувствии, так велико было ее желание попасть к дочери, заслонить ее от неведомой ей тогда опасности.

За ужином она спросила Джастину, когда Лион собирается привезти Дженнифер, и неожиданно заметила, что Джастина покраснела.

— Уже скоро. Жду, что на днях позвонит и скажет точнее.

— Тебя что-то волнует? — Мэгги, не отрываясь, смотрела на дочь.

— Мама, может быть, мне уехать из дома, когда он буде здесь? — Джастина умоляюще взглянула на мать, потом отвела глаза и прошептала. — Я боюсь, что он догадается. А так, я как будто на съемках где-нибудь, а ты встретишь Дженнифер и заберешь ее.

Волнение Джастины, ее страх перед Лионом из-за своей беременности удивили Мэгги. Ей казалось, что Джастину ничего больше не связывало с ее бывшим мужем, кроме Дженнифер. Выходит, она ошиблась.

— Наверное, так и надо сделать, — согласилась Мэгги.

Она почему-то была рада, что Джастину заботит, какого мнения о ней будет Лион. Может быть, у них все еще образуется, хотя вряд ли, он не простит ей чужого ребенка.

— Мама, когда ты так мучительно размышляешь, все твои мысли можно читать у тебя по лицу, — засмеялась Джастина. — Уверяю тебя, я поступаю так вовсе не потому, что собираюсь вернуться к нему. Я больше никогда не выйду замуж. Буду одна воспитывать своих детей.

Эти слова вызвали у Мэгги печальную улыбку, и Джастина поняла ее смысл. Она знала, что если бы Дик Джоунс нашелся, мать сказала бы ей об этом еще по телефону, она тогда сразу же спросила ее об этом. Но нет, его так нигде и не было. Людвиг Мюллер продолжал обзванивать все фермы, но все безрезультатно. Подключился и Боб Уолтер, и даже братья Клири узнавали о нем при случае, но Джоунс бесследно исчез. Ничего не знал о нем и его сын. Людвиг иногда видится с ним. Было такое впечатление, что он поменял имя или вообще уехал из страны.

— Я помню твою теорию относительно того, что дочь повторяет судьбу своей матери с небольшими отклонениями, — грустно пошутила Джастина. — Вот и хочу подтвердить ее на практике.

— Я готова отказаться от своей теории, только бы у тебя все было по-другому, — сказала Мэгги, в который уже раз с болью думая о том, насколько жестока и несправедлива судьба ко всем женщинам в роду Клири.

50

Джастина поехала на прием к врачу, а потом собиралась заехать на студию, и Мэгги осталась одна в доме. Она вышла в сад, прихватив с собой книгу, и устроилась в одном из кресел на лужайке перед бассейном. Книга так и лежала нераскрытой у нее на коленях, а мысли Мэгги вращались вокруг одного и того же: как помочь дочери, как сделать, чтобы дочь не страдала. Материнское сердце подсказывало, что Джастине плохо, она переживает из-за того, что этот Уитни так поступил с ней. Она пытается обмануть себя, делая вид, что ее мало трогает равнодушие Уитни к их будущему ребенку. Но ведь это не так, и Мэгги чувствует, что сердце дочери не на месте. Может быть, и не стоило ей оставлять беременность. Хотя Мэгги и поддержала ее решение, вспомнив себя. Но, даже не видя этого парня, она нисколько не сомневалась, что он не заслуживает такого самоотречения и такой любви, какую испытывает к нему Джастина. Почему же она краснеет при упоминании имени Лиона и боится, что он догадается о ее беременности…

Раздался телефонный звонок, и Мэгги поспешно вскочила с кресла. Она вынесла телефонный аппарат на веранду, чтобы не пропустить звонок Лиона.

— Алло?

На том конце провода молчали, чувствовалось, что там возникло легкое замешательство, потом мужской голос неуверенно произнес:

— Марта, это вы?

— Нет, это не Марта. Кто вы? И к кому вы звоните?

— Мне бы хотелось поговорить с миссис Хартгейм… Дома ли она?

— Миссис Хартгейм нет дома. У телефона ее мама. Если вы хотите что-то передать ей, пожалуйста, я слушаю.

— Мама? — Удивился мужчина. Казалось, ему и в голову не могло придти, что у миссис Хартгейм может быть мама. Однако после секундного колебания мужчина сказал:

— Я рад познакомиться с вами, миссис…, простите… хотя бы и заочно.

— Меня зовут миссис Клири, — представилась Мэгги, забавляясь странной беседой и той милой, ребячливой непосредственностью, с какой ее собеседник завязал знакомство. — Может быть, и вы назовете себя?

— О да, непременно, — с готовностью откликнулся мужчина. — Я Стэн Уитни, миссис Клири. Наверное, Джастина вам рассказывала обо мне.

Мэгги почувствовала замешательство, не зная, как вести себя с этим парнем. Только что она посылала на его голову несчастья и кары за отвергнутую дочь, и вот он сам, если не собственной персоной, то вполне в пределах досягаемости. Во всяком случае, ее мнение о себе услышать может. По ее молчанию Стэн понял, что миссис Клири наслышана о нем, и тоже молчал и ждал, что она скажет.

— Если у вас есть, что передать миссис Хартгейм, я слушаю вас, — сухо повторила Мэгги. Она не будет поддерживать с ним разговор. Все и так ясно. Если он хочет что-то изменить в своих отношениях с Джастиной, пусть приезжает и разговаривает серьезно. А делать вид, что ничего не происходит, и поддерживать пустую болтовню она не намерена. Каждый человек должен нести ответственность за свои дела, пусть даже он ничего не обещал Джастине. Но она же не домогается его и не притязает на его свободу, пусть в таком случае и он оставит их в покое.

— Простите, миссис Клири, я хотел только узнать, все ли у Джастины в порядке… в смысле здоровья…, — голос Стэна тал похож на голос обиженного ребенка.

— У нее все в порядке.

— Тогда передайте ей, пожалуйста, что я…, нет, не надо. Лучше я сам скажу ей об этом…

— Только я попрошу вас не говорить ей того, что может расстроить ее, мистер Уитни. — Голос Мэгги звучал как голос прокурора, но она решила больше не сдерживать своих эмоций. Стэн улыбнулся, и это чувствовалось по его тону, когда он сказал:

— Передайте Джастине, что я очень люблю ее. До свидания, миссис Клири, я на самом Деле рад слышать вас.

И он первым повесил трубку. Когда на линии послышались короткие гудки, Мэгги отняла трубку от уха и с недоумением посмотрела на нее. «Да, действительно неординарный человек этот Стэн Уитни. Он ведет себя так, как будто ничего особенного не произошло».

Мэгги осторожно положила трубку на аппарат и пошла в дом. Приехала Нэтти, служанка, надо было помочь ей разложить продукты и приготовить что-нибудь вкусное для Джастины.

Но в этот день им не пришлось обедать дома. Джастина потащила мать в дом своей подруги Триш Кауфман, которая устраивала званый вечер до поводу своего возвращения из Европы. Казалось, ничто не могло поколебать ощущение превосходства и своей избранности у небожителей Голливуда, но Рим, Париж оставались тем не менее своеобразной Меккой даже для этих баловней судьбы, как их везде представляли. Так что Триш Кауфман тоже не избежала соблазна ступить на древние камни прославленных столиц мировой цивилизации. Джастине все эти впечатления были не внове, но ей хотелось присутствовать на этом вечере и потому, что у них с Триш с самого начала установились дружеские отношения, и еще хотелось показать матери киношный мир.

Особняк Триш располагался неподалеку от дома Джастины, но тем не менее они поехали на машине. Ходить пешком здесь было не принято, тем более приходить пешком на званые вечера.

Все гости уже собрались и толпились в огромном светлом зале на первом этаже, откуда можно было выйти в сад к бассейну и теннисным кортам. На открытой лужайке в саду были расставлены столики с закусками. Обед должен был проходить там. Но сама хозяйка находилась пока в зале, встречала гостей, и все кружили вокруг нее по залу, как вокруг оси. Триш Кауфман была высокой черноглазой и черноволосой женщиной с бледным одухотворенным лицом. В ней наполовину текла еврейская кровь, что отражалось в характерном разрезе глаз, во влажном блеске их чуть синеватых белков и изящной горбинке, украшающей прямой, может быть, немного длинноватый нос. Триш нельзя было назвать красавицей, но все фильмы с ее участием пользовались неизменным успехом. Она играла характерные роли сильных женщин, наделенных яркими личностными качествами и горячим темпераментом. Триш и сама была похожа на своих героинь. Она помогла многим одаренным актрисам пробиться в жизни и со всеми сохраняла самые дружеские отношения. Джастина была не исключением, она тоже многое получила от Триш, как только появилась в Голливуде. Триш да еще Уго — вот, пожалуй и все, кто ее поддержал здесь, но и этого было достаточно, чтобы успех состоялся. Триш увидела Джастину с Мэгги, как только они появились на пороге, и поспешила им навстречу. Она была одета во все красное и даже в ушах и на пальцах красовались большие ярко-красные рубины.

— Ты, как факел, того и гляди вспыхнешь, — пошутила Джастина, целуя хозяйку. — Хочу представить тебе свою маму. Если хочешь, можешь называть ее, по своей привычке, просто по имени. Мэгги. Позволим ей это, мама? — Джастина, представляя мать, взяла ее под руку, и Мэгги чувствовала себя рядом с дочерью очень спокойно и надежно, хотя шла сюда с трепетом.

— Можно мне поцеловать вас, Мэгги? — Триш быстро наклонилась и прикоснулась губами к щеке Мэгги, обдав ее душистой волной изысканных духов. — Я очень люблю вашу дочь, а сейчас завидую ей гнусной завистью.

— Почему? Вы такая красивая, — наивно спросила Мэгги, испытывая теплое чувство благодарности за такой прием.

— Но ведь у нее есть мама, — серьезно сказала Триш, и в ее глазах промелькнула печальная искорка. — Ну не будем грустить, пойдемте. — Триш, не выпуская руки Мэгги, прошла в центр зала и представила ее своим гостям. Мэгги немного смутилась, но устремленные на нее взгляды были доброжелательны. Многие приняли присутствие на вечере матери Джастины как очередную изюминку, припасенную для них Триш, ведь не каждый раз актрисы приглашают на вечер своих мам, тем более, если они не имеют никакого отношения к миру кино. Но это даже вносило какую-то очень теплую нотку в их встречу, придавало ей настроение семейного праздника.

Когда все перестали обращать внимание на Мэгги и занялись своими разговорами, она стала потихоньку разглядывать гостей. Судя по их одежде и по тому, как они держались, все присутствующие были влиятельными людьми в мире кино. Джастина ей еще когда они ехали сюда, сказала, что здесь будут все известные режиссеры и актеры, но Мэгги кино смотрела очень редко, а уж американское и вовсе три-четыре раза в жизни, поэтому их имена и лица ей ничего не говорили. Она занялась тем, что наблюдала за Джастиной и за тем, кто как с ней разговаривает. Мэгги заметила, что Джастина здесь была своим человеком и к ней относились с уважением. Во всяком случае, Мэгги не увидела ни одного недоброго взгляда в сторону дочери.

На какое-то время она потеряла Джастину из виду, все гости с бокалами в руках рассыпались по саду, кто-то сидел на бортике бассейна и забавлялся с плавающим там дельфином. Мэгги устала стоять и присела за столик в тени густого платана. К ней то и дело подходили гости, чокались, спрашивали про Австралию. Эта страна была такой далекой и в представлении людей, никогда не бывавших там, необыкновенно экзотической. Так что и сама Мэгги, как в свое время Джастина, как бы таили в себе некую тайну, которую они вынесли оттуда.

Неожиданно Мэгги увидела Джастину, которая направлялась к ней в сопровождении невысокого коренастого мужчины. Он еще издалека смотрел на Мэгги и широко улыбался, так что Мэгги вначале подумала, что они знакомы, но, приглядевшись, убедилась, что видит его впервые.

— Мама, разреши тебе представить Уго Джанини, — сказала Джастина, когда они подошли к матери. Мэгги протянула руку и ощутила крепкое энергичное пожатие.

— Мой продюсер, наставник и большой друг. — При этих словах Джастины лицо Уго расплылось в довольной улыбке, и он, взглянув на Джастину, снова обернулся к Мэгги.

— Вы не представляете себе, как я рад, что вы приехали сюда. — Вначале она отнесла его слова к разряду обычной любезности, но необыкновенная горячность его речи заставила ее задуматься. «Это тот самый мужчина, который помог Джастине перебраться в Голливуд, очевидно он рассчитывает на большее, нежели чем простая дружба», — догадалась она. А Уго продолжал:

— Это необыкновенно хорошо, что вы приехали. Теперь я спокоен за Джас.

Мэгги засмеялась и спросила заинтересованно:

— А раньше у вас были причины беспокоиться за нее?

— Еще какие! В вашей дочери таится бездна очарования и столько же безрассудства.

Появившаяся хозяйка услышала последние слова Уго и погрозила ему пальцем.

— Не этим ли женщины и привлекают таких мужчин, как ты, Уго Джастини?

Стало темнеть, и сад озарился спрятанной в листве деревьев иллюминацией. Мэгги устала от впечатлений, к тому же гости совсем развеселились, некоторые стали прыгать в бассейн, пытаясь взобраться верхом на дельфина, и Мэгги поняла, что ей пора уходить. Она предупредила Джастину, чтобы та не волновалась, доберется сама, но Джастина поговорила с Уго, и он отвез Мэгги домой. Джастина тоже не стала долго задерживаться, и они с матерью еще успели поболтать перед сном.

— Красивая женщина эта Триш, — вспомнила Мэгги ее бледное прекрасное лицо. — Она живет одна?

— Если ты имеешь в виду, есть ли у нее муж, то нет, она одинока. У нее никого нет, все ее родные погибли в свое время в Германии, ее совсем маленькую спасли американские солдаты и привезли сюда, в Америку. Всем, что она имеет, Триш обязана только себе.

Мэгги вздохнула. У каждого в жизни столько трудностей.

— А этот Джанини? Мне кажется, он любит тебя.

Джастина хмыкнула и пожала плечами.

— Не знаю, но он делал мне предложение.

И тут Мэгги вспомнила про звонок Стэна. Сказать или нет о нем дочери? Пожалуй, она не вправе скрывать от нее.

— Сегодня звонил мистер Уитни.

Джастина вздрогнула и резко повернулась к матери.

— Что он сказал?

— Просил передать, что любит тебя…

Джастина болезненно поморщилась, как будто у нее заболел зуб, и больше ничего не спросила. Мэгги стало жалко ее, и после минутного молчания она тихо сказала:

— Может быть, нам и в самом деле уехать в Дрохеду. Ты сейчас не снимаешься. Дождемся Дженнифер и поедем, пока ты еще можешь лететь. Потом такие нагрузки будут уже опасны для ребенка.

— Пожалуй, так будет лучше, — помедлив, согласилась Джастина.

51

Лион привез Дженнифер только через месяц, когда Джастина уже не находила себе места от отчаяния. Ей казалось, что она уже больше никогда не увидит свою дочь, да и Мэгги забеспокоилась и думала поехать в Германию, чтобы самой привезти девочку. Джастина так разозлилась на Лиона, что уже не думала о том, какое впечатление произведет на него ее беременность, и скрываться от него не стала.

Джастина с Мэгги встретили их в международном аэропорту Лос-Анджелеса и в нетерпении высматривали в потоках постоянно прибывающих пассажиров рыжеволосую кудрявую головку Дженнифер. Но она первая увидела их, и они услышали ее радостный голосок: «Мамочка! Бабушка Мэгги!» Нарядно одетая, повзрослевшая девочка бежала им навстречу, а чуть в отдалении, улыбаясь, шли Лион с Мартой. Джастина была одета в широкий плащ, и он скрывал ее пополневшую фигуру. Лион решил провести в Лос-Анджелесе неделю, Дженнифер успела так привязаться к отцу, что никак не хотела, чтобы он уезжал сразу после их возвращения. Они договорились вместе покататься на яхте, сходить в зоопарк и сделать массу интересных вещей. Это означало, что дочь не хотела отпускать его, и Лион заказал себе на неделю номер в отеле Лос-Анджелеса. Дженнифер настояла, чтобы он и сейчас поехал вместе с ними домой, и Джастина была вынуждена пригласить его.

Дом сразу ожил с появлением девочки. Дженнифер тут же побежала к себе в комнату, проверила, на месте ли ее любимые игрушки. А потом, пока накрывали на стол, она потащила Мэгги к бассейну.

Лион, сидя в кресле, наблюдал, как Джастина движется по комнате, внимательно оглядел ее фигуру и усмехнулся. Он уже догадался, от кого Джастина получила этот подарок. Дженнифер постоянно вспоминала какого-то Стэна, с которым они так весело играли, и он увозил их с мамой отдыхать куда-то на море. Лион ни о чем специально не расспрашивал дочку, но она не знала, что надо что-то скрывать от отца, и по некоторым деталям ее рассказов он понял, что Джастина жила с этим парнем. Конечно, теперь его не касалось, как и с кем она живет, но… было неприятно, и больше всего оттого, что все это происходило на глазах у Дженнифер. Лион собирался поговорить с Джастиной, чтобы она отдала ему дочь. И теперь его решение утвердилось. Когда Джастина выйдет замуж, а может быть, она уже сделала это, и родит ребенка, Дженнифер будет ей не нужна.

Лион поднялся и вышел в сад, откуда слышался веселый голосок дочери.

— Дженни, голубка моя, я, пожалуй, поеду к себе в отель. Отпусти меня, пожалуйста, тебе и без меня здесь будет весело с мамой и бабушкой. А я устал.

Дженнифер поспешно вылезла из бассейна и бросилась к отцу.

— Но, папочка, — умоляюще воскликнула она, подпрыгивая перед ним в то время, как Мэгги набрасывала на ее плечики пушистое полотенце. — Ты же мне обещал остаться с ними.

— Прости меня, голубка, но я должен ехать, — твердо сказал Лион. Поцеловал дочку, попрощался с Мэгги и ушел, не заходя в дом.

С Джастиной он встретился только перед самым отъездом, позвонил накануне вечером и пригласил пообедать вместе. Джастина долго выбирала, что бы ей надеть, не хотелось подчеркивать свою пополневшую фигуру, хотя она понимала, что он уже обо всем догадался. Она боялась идти к Лиону на встречу, страшилась предстоящего разговора, чувствуя, что он будет касаться дочери.

Джастина вошла в ресторан, когда Лион уже сидел за столиком. Он подчеркнуто внимательно следил за ней взглядом, когда она шла между столиками. Его глаза были холодными, а лицо замкнутым и чужим. Лион поднялся ей навстречу, но даже не улыбнулся.

— Спасибо, что пришла Джастина.

— Почему же я должна была отказаться, мне всегда приятно с тобой общаться, — Джастина постаралась придать их встрече дружеский, непринужденный настрой, но Лион не откликнулся на ее призыв.

Странным было это их молчаливое сидение за столом среди ресторанного шума. Они едва притронулись к еде и поначалу обменивались короткими репликами. Первой не выдержала Джастина. Она спросила, как будто с разбегу ринувшись в ледяную воду:

— Зачем ты меня пригласил, Лион? Ведь не для того же, чтобы накормить обедом и помолчать. Ты что-то хочешь мне сказать? Так говори же…

— Конечно, скажу. — Он еще помолчал, словно подыскивая слова, потом сказал. — Я хочу договориться с тобой по-хорошему, Джастина. Как я понял, ты ждешь ребенка… поэтому я хотел бы, чтобы Дженнифер жила у меня…

— Тебе не кажется, что рождение ребенка — это еще не причина отнимать у меня дочь? — вспылила Джастина.

— Эта причина повлечет за собой и соответствующее следствие: Дженнифер будет обделена вниманием, которое будет полностью отдано маленькому ребенку. Пойми меня правильно, я тебя не упрекаю и ни в чем не виню, твоя жизнь — твое личное дело, но Дженнифер моя дочь, и я хочу, чтобы ей было хорошо.

— Ей не будет с тобой лучше, Лион. Уверяю тебя.

— У тебя новая семья, Джастина, и чужой ребенок со временем будет в ней липшим… В конце концов твой муж…

— У меня нет мужа и никогда не будет, — перебила его Джастина, уже не заботясь, что о ней подумает Лион. Казалось, что эта новость его ошеломила, он застыл на мгновение, а потом захохотал.

— Ах, вот оно как! — проговорил он, отсмеявшись. — Наконец-то я все понял, для чего тебе нужна была свобода от семьи. Ты сука, Джастина! — Лион отвел руку, и Джастине показалось, что он сейчас ударит ее, но он сдержался.

— Хочешь, я скажу тебе одну вещь? Знаешь, почему мужчины в твоей жизни так плохо к тебе относятся? Потому что ты сама вынуждаешь их к этому. Ты не знаешь, что делать с ними, если они относятся к тебе хорошо. Ты съедаешь их. Я был первым, кто относился к тебе порядочно, и сейчас вижу, что ошибся в тебе. Посмотри на меня долго, потому что это будет последний на меня взгляд и последний наш разговор. — Лион потерял все свое самообладание, взгляд его еще больше ожесточился, и Джастину охватил ужас при мысли, что он сейчас же поедет к ней дом, заберет Дженнифер и увезет ее.

— Лион, что я могу тебе сказать? Мне не хочется быть с тобой нечестной. Я любила этого человека, но… так получилось… Я и тебя любила и теперь… не хочу терять. Ты очень много значишь в моей жизни… И без Дженни я просто умру. — Голос Джастины звучал жалобно, и она, осознав это, разозлилась на себя. — Я не отдам тебе ее, Лион. Делай, что хочешь, а я буду кричать, царапаться, но не отдам…

Лион слушал Джастину молча, он отвернулся, чтобы не смотреть на нее, но она заметила, что он несколько раз судорожно глотнул, как будто его что-то душило.

— Прости меня, Джастина, — услышала она его сдавленный голос и не сразу поверила тому, что услышала. — Я когда-то обещал тебе, что не буду вмешиваться в твою жизнь и не буду стараться переделать тебя. Я сдержал свое обещание…. но Дженнифер для меня все на этом свете… больше у меня нет. И все-таки я не хочу делать дочь несчастной и лишать ее матери… Пусть все остается, как есть. Но если у тебя возникнут осложнения и тебе будет трудно с двумя детьми, обещай, что отдашь мне ее. А ты можешь видеться с ней, сколько захочешь…

У Джастины отлегло от сердца. Неожиданно она потянулась к Лиону и поцеловала его в щеку.

— Обещаю. Вот за такое великодушие я всегда любила и люблю тебя, Лион.

52

После той последней встречи с Лионом Джастина успокоилась и повеселела. Нет, она не торжествовала победу над Лионом, ведь в конечном счете получилось так, что победил он. Проявил великодушие, необыкновенную мудрость, безмерную любовь к дочери. Ведь он мог бы спокойно увезти ее и никакие крики Джастины ему бы не помешали. За время их совместного отдыха девочка успела полюбить его. Но он не захотел причинять дочери боль и отрывать ее от матери.

О Стане Дженнифер вспоминала теперь редко, все заслонил образ отца. Да и Стэн после разговора с Мэгги не напоминал о себе. Иногда Джастине казалось, что Стэна и не было в ее жизни. Просто очередная роль в кино, которую она так глубоко прочувствовала. Съемки закончились и… ничего не осталось. Если бы не ребенок, которого она носила в себе. Он не давал забыть, что все это в реальности.

Время шло, и Мэгги беспокоилась. Если они с Джастиной решили лететь в Австралию, то уже пора отправляться, но Джастина все оттягивала отъезд.

— Если мы выедем хотя бы через неделю, потом уже я тебя не повезу. Я не хочу, чтобы ты рожала в самолете, — сказала однажды Мэгги.

— Я думаю, стоит ли нам вообще ехать, — засомневалась Джастина. — Здесь мой врач, он наблюдает меня с самого начала. А что там? Ты сама-то в каких условиях рожала меня и Дэна?

— Ну когда это было, — протянула Мэгги. — Ты думаешь, цивилизация коснулась только Америки? У нас там тоже все изменилось. — Но этот вопрос беспокоил и саму Мэгги. Может быть, Джастина и права. Неизвестно еще, как она выдержит дорогу. И она перестала уговаривать Джастину.

Однажды утром Джастина вышла из своей спальни какая-то сумрачная, и за завтраком она больше молчала, задумчиво ковыряя вилкой в тарелке.

— Тебе не здоровится, Джас? — спросила ее Мэгги. — Может быть, стоит позвонить врачу?

— Нет, я себя нормально чувствую, — рассеянно ответила Джастина. — У меня какие-то дурные предчувствия… я видела сон…

— Не бери в голову, Джас, — попыталась успокоить ее Мэгги. — Просто малыш беспокоил тебя ночью, вот тебе и снилось, неизвестно что.

— Хорошо, если это так. И все-таки мне не по себе.

— Расскажи мне свой сон, тебе станет легче, — предложила Мэгги.

— Я видела Стэна… Мы были с ним вдвоем в Болинас и лежали на пляже… и вдруг все вокруг окуталось мраком, Стэн встал и неожиданно начал подниматься над землей, он удалялся все выше и выше в небо, пока мрак совсем не поглотил его… — Голос Джастины дрогнул и в глазах появилось отчаяние. Мэгги тоже стало не по себе от ее рассказа. Она даже не сразу нашлась, что сказать дочери.

— Я думаю, что ты до сих пор переживаешь ваш разрыв, постоянно думаешь об этом, поэтому он и во сне уходит от тебя, только и всего, — Мэгги сказала первое, что ей пришло в голову и обрадовалась, когда после купания в комнату прибежала Дженнифер и потребовала, чтобы ее срочно накормили завтраком. Джастина занялась девочкой и как будто немного отвлеклась.

Весь день Джастина, да и Мэгги, испуганно вздрагивали при каждом телефонном звонке, но никаких тревожных известий не было, и к вечеру впечатления от ночного кошмара забылись. Звонков было много, все как сговорились. Звонила Энн Мюллер из Химмельхоха, спрашивала, как дела у Джастины. Мэгги написала ей, почему она задерживается здесь, и Мюллеры жили в ожидании нового наследника.

— Да, кстати, Мэг, Людвиг продолжает узнавать о Джоунсе. Пока ничего утешительного, — сказала Энн с сожалением. — Да и сын его куда-то уехал, тоже взял расчет там, где он работал. Но мы не теряем надежды.

— Ну о чем ты, Энн, — Мэгги уже настолько отдалилась от своего прошлого, что теперь и вспоминала редко о Дике Джоунсе. Все ее мысли были заняты судьбой дочери.

В этот же вечер позвонили и Уолтеры. Этель сообщила, что они с Бобом усыновили мальчика и теперь счастливы еще больше.

Поздно вечером, когда Дженнифер уже спала, а Мэгги с Джастиной вдвоем сидели в гостиной перед телевизором, снова зазвонил телефон, и Джастина подняла трубку.

— Миссис Хартгейм? — Женский голос был ей незнаком, и у нее почему-то сразу похолодели руки. — Да.

На том конце провода молчали, и Джастина повторила.

— Я вас слушаю. Кто это?

— Я Кристина Пак. Не думаю, что вы знаете меня, но…

Еще бы Джастине не знать Кристину Пак! Как она смеет звонить ей домой!

— Кто это, Джас? Что с тобой? — заволновалась Мэгги. Она увидела, как Джастина побледнела и с силой сжала телефонную трубку, как будто собиралась раздавить ее. Но Джастина даже не услышала мать. Вот негодяйка! Мало ей Стэна, так она добралась и сюда. Вот и дурное предчувствие. Неужели она сейчас сообщит ей, что они со Стэном решили пожениться?…

— Миссис Хартгейм… я должна была позвонить вам… Я понимаю, что делаю вам больно, тем более вы… в таком состоянии…

«Ну что же она тянет?»

— Говорите же. Я вас внимательно слушаю, — ледяным тоном поторопила ее Джастина.

— …Стэн погиб, миссис Хартгейм… я… — в трубке послышалось сдавленное рыдание, и Джастина, приготовившись к другому, не сразу осознала смысл этих страшных слов. Кристина, очевидно, все-таки сумела овладеть собой и через некоторое время в трубке опять появился ее голос.

— Я прошу вас приехать сюда как можно быстрее… Простите, но я должна была позвонить вам… Я жду вас.

И она положила трубку, а Джастина все еще продолжала держать трубку возле уха, надеясь услышать, что все это не шутка, всего лишь очередной глупый розыгрыш Стэна. Мэгги отняла трубку у Джастины и осторожно положила ее на рычаг.

— Что, девочка моя? Что еще случилось?

Джастина обвела комнату странным блуждающим взглядом, как будто не понимая, где она находится, и бесцветным, ничего не выражающим голосом сказала:

— Стэн погиб. Она так сказала… Но, наверное, это он попросил ее позвонить. Он любит розыгрыш… — Джастина неестественно улыбалась и говорила, как будто в беспамятстве.

— Но это жестокий розыгрыш, Джас. Если это так…, — Мэгги не зала, что и сказать дочери. Если Стэн Уитни способен шутить таким образом, тогда он просто ненормальный. — Можно ли это как-то проверить? Я имею в виду, действительно ли с ним что-то случилось? Давай позвоним мистеру Джанини, попросим узнать.

— Нет, то есть да, позвоним. — Джастина машинально набрала номер телефона Уго и, когда там подняли трубку, сказала:

— Уго, Стэн погиб.

И все. Ему она о розыгрыше не сказала, и Мэгги с ужасом поняла, что Джастина знает, что это правда, но не хочет смириться с этим. Она просто пытается убедить себя, что Стэн, как всегда, шутит, но это не так.

— Я знаю, Джас. Боялся тебе звонить, но мне уже тоже сообщили… Мне приехать сейчас к тебе, Джас?

— Не надо. Спасибо, Уго. Завтра утром я лечу туда. — Ее голос звучал безжизненно и напоминал заведенный автомат.

— Полетим вместе, Джас. Я тебя одну не отпущу.

53

В Сан-Франциско они отправились втроем. Вместе с Джастиной поехали Уго Джанини и Мэгги. Внешне Джастина была спокойна, но мать догадывалась, что скрывается за этим внешним спокойствием, и всю дорогу ни на минуту не оставляла дочь без внимания.

Джастина ни разу не спросила Уго, где они найдут Стэна, она вообще ни о чем не спрашивала и больше молчала, послушно следуя за Джанини. Он что-то сказал шоферу такси, тот кивнул, и скоро их машина влилась в общий поток, направляющийся к городу.

— Где он? — Джастина только теперь очнулась от своих тяжелых мыслей и посмотрела на Уго.

— У Хобзона, — коротко ответил Уго. Он не сказал, что это похоронное бюро, стараясь лишний раз не напоминать о происшедшем. — Мы по пути заедем в отель, оставим там вещи, а потом… — он замолчал, отвернувшись к окну.

А в ушах Джастины возник голос: «…отдайте ваших возлюбленных в наши руки…» Эту рекламу Майкла Хобзона она слышала много раз, когда они со Стэном жили в Сан-Франциско. Она вызывала у нее неприятное чувство… и вот.

— Я хочу заказать цветы, — сказала Джастина. В цветочном магазине она выбрала полевые цветы самых разных красок, и Уго распорядился доставить их к Хобзону. Хозяин цветочного магазина, тоже итальянец, понимающе посмотрел на них и заверил, что он сделает это немедленно.

В отеле они пробыли недолго, Джастина даже не захотела переодеться с дороги, как предлагала ей Мэгги, и тут же поехали дальше.

В похоронном бюро Хобзона их провели в маленький кабинет с элегантной мебелью в стиле Людовика XV. Из-за стола навстречу поднялся высокий мужчина в узком черном костюме и с вечно скорбной улыбкой на лице.

— Примите мои соболезнования. Вы к кому?

— Стэнли Уитни, — ответил Уго.

— Сейчас вас проведут. — Мужчина нажал на кнопку звонка и сказал, обращаясь к Джастине, догадываясь, что она здесь главное лицо. — Тело мистера Уитни в Георгиевской церемониальной комнате, миссис…

— Миссис Хартгейм, — подсказал ему Уго. Мужчина удивленно приподнял брови, он, очевидно, решил, что эти дамы в черном — жена и мать мистера Уитни, но ничего не спросил. А в мозгу Джастины мучительной болью отдавалась одна его фраза: «тело мистера Уитни… тело Стэна…» В ее душе все протестовало. Стэн не может быть телом, почему нельзя сказать просто: «мистер Уитни»? Как будто прочитав ее мысли, мужчина за столом, он даже как-то представился, но Джастина не услышала, склонил голову и сказал вошедшей девушке:

— В Георгиевскую комнату. К мистеру Уитни, проводите, пожалуйста.

Мэгги взяла Джастину под руку, опасаясь, как бы она не упала. Уго встал рядом с ней с другой стороны, и они пошли следом за девушкой по длинному коридору, в который выходило много дверей, часть из них были открыты. Джастина шла, ни на кого не обращая внимания, а Мэгги боялась заглянуть в эти открытые двери, представляя, что там вповалку лежат трупы.

Девушка остановилась у последней двери слева и открыла дверь.

— Пожалуйста, входите.

В комнате стояла темная деревянная коробка и цветы, присланные Джастиной с Сакраменто Стрит. Красные, желтые, голубые как будто овеянные дыханием младенца. Свежие и чистые, не мертвые, а радостные. Они были как Моцарт или Дебюсси. Именно таких цветов она и хотела для Стэна.

С обеих сторон гроба стояли две огромные свечи в бронзовых подсвечниках. Два кресла и несколько стульев вдоль стены. Свет был приглушенным. Все было торжественно и строго, как в церкви. Место казалось совсем не подходящим для Стэна. Джастине показалось, что она слышит его слова: «Какого черта, Джас, я делаю тут?» — Но это была реальность, и ее невозможно было изменить.

Джастина, как завороженная, направилась к гробу. Она давно уже не видела Стэна, но это был он, здесь, в гробу. Стэн лежал с закрытыми глазами и — как будто спал. Лицо его было спокойным и даже умиротворенным, словно он наконец-то обрел то состояние, к которому всю жизнь стремился. Джастина провела рукой по его щеке, пригладила волосы, наклонилась, чтобы поцеловать его, но что-то застряло в горле, перехватило дыхание, и вырвались странные отчаянные звуки. Она прижалась лицом к его лицу, но тут же ощутила, что прикасается не к Стэну, а к чему-то холодному и неживому. Это было тело Стэнли Уитни, самого Стэна Уитни уже не существовало на свете. Она опустилась перед гробом на колени и долго стояла так, обхватив голову руками. Потом к ней подошла Мэгги, она постояла у гроба, вглядываясь в спокойное мальчишеское лицо мужчины, которого так безумно и трагически полюбила ее дочь. Рядом с ней встал Уго, пристально вглядываясь в лицо Стэна. Очевидно, он, так же, как и Джастина, не мог до конца поверить в реальность случившегося.

— Прости, Стэн. Я не думал, что все так закончится, — услышала Мэгги его шепот и внутренне сжалась, столько в нем было печали и сожаления.

Уго помог Джастине подняться, и она медленно вышли из комнаты, тихо ступая, словно боялись нарушить покой навеки уснувшего Стэнли Уитни.

— У него есть родители? — спросила Мэгги, когда они вышли из похоронного бюро на залитую солнечным светом улицу. Она не знала, кого спрашивать об этом: Уго или Джастину — и задала свой вопрос, не адресуя его ни к кому конкретно. Уго только растерянно взглянул на нее, а Джастина пожала плечами: — Не знаю. Наверное. — Она никогда не спрашивала Стэна о родителях и не знала, живы ли они у него, а если живы, где живут. Он производил впечатление человека, не связанного никакими родственными узами и даже избегающего этих уз.

Вечером Уго Джанини уехал к знакомым в надежде что-либо выяснить насчет обстоятельств гибели Стэна Уитни, а Джастина после небольшого спора с матерью (Мэгги не хотела отпускать ее одну) все-таки накинула плащ и вернулась к Стэну. Она хотела побыть с ним наедине.

Девушка за регистрационной стойкой потягивала кофе из пластмассовой чашки, не обратив внимания на вошедшую женщину. Джастина поежилась, девушка вела себя так спокойно, как будто за ее спиной не было этого ужасного царства мертвых. Она привыкла к скорби, это была ее повседневная работа: «Отдайте своих возлюбленных в наши руки…» Все-таки это была не самая приятная работа, хотя и ее надо же было кому-то делать. Джастина прошла по коридору и вошла в комнату Стэна. Очевидно, не ей одной захотелось придти в этот вечер. У гроба в полумраке при неровном свете зажженных свечей стояла высокая женская фигура в темной одежде с откинутой вуалью на волосах.

Джастина остановилась на пороге, раздумывая, что ей делать: остаться или уйти так же незаметно. Стоящая у гроба женщина медленно повернулась к Джастине и, немного помедлив, пошла ей навстречу. Когда она приблизилась, Джастина сразу же узнала, кто это, хотя ни разу не видела Кристину Пак. Ее восточное лицо с огромными миндалевидными глазами дрогнуло в печальной улыбке. Она, не отрываясь, смотрела на Джастину, и Джастина сделала шаг ей навстречу.

Девушки обнялись и молча постояли, пытаясь справиться с рвущимися наружу рыданиями. Потом, так же обнявшись, они подошли к гробу Стэна и долго смотрели на его лицо. Свет от колеблющегося пламени свечей двигалось по нему, и, казалось, лицо оживало.

— Пойдемте сядем, — шепнула Кристина. — Вам трудно стоять долго.

Она повела Джастину к стульям и заботливо усадила, после чего присела сама.

— Он очень любил вас, Джастина, — так же шепотом проговорила Кристина, — и в последнее время всем рассказывал, как он будет воспитывать своего малыша и какой он будет очаровательный.

Джастина тихо заплакала, и Кристина снова обняла ее за плечи.

— А как же вы? — сквозь слезы спросила Джастина. — Разве вы не любили его?.. И он вас?

— Когда-то мы были вместе и нам было хорошо друг с другом, — спокойно ответила Кристина, — но потом я уехала, так было нужно, а когда вернулась… не скоро… у него уже были вы. Мы остались большими друзьями и очень много помогали друг другу… Он любил вас, поверьте мне. Я хочу передать вам вот это. — Она вложила в руку Джастины свернутый белый четырехугольник бумаги и сказала: — Это письмо вам. Он его не закончил. Очевидно, собирался сделать это на следующий день… в тот день, когда погиб… Я обнаружила его на столе и подумала, что вы должны его получить и прочитать рано или поздно. Вы очень устали? — неожиданно спросила Кристина, и Джастина с удивлением посмотрела на нее.

— Нет, не очень.

— Я хочу предложить вам поехать к Стэну домой. Там сейчас собрались его друзья, они будут рады, если вы придете.

— Я поеду, — сразу же согласилась Джастина.

Дом Стэна представлял собой полуразвалившийся особняк викторианского стиля на Сакраменто-Стрит, совсем рядом с элегантными небоскребами тихоокеанского побережья. Это была почти окраина города, было тихо, только слышался шум волн со стороны океана.

Девушки прошли через небольшой садик, в котором росли, в основном, кусты усыпанные цветами. Кристина без звонка открыла входную дверь, и они очутились в небольшом холле, откуда следующая дверь вела в гостиную и старая деревянная лестница на второй этаж.

— Пойдемте наверх, они все в студии. — Кристина начала подниматься по скрипучим ступенькам, а Джастина задержалась внизу. Она должна еще была привыкнуть к тому, что видит и ощущает дом Стэна. Здесь он жил, встречался с друзьями, возвращался от нее… Джастина вдыхала воздух этого дома и узнавала его запахи… Это были запахи Стэна, они скоро исчезнут отсюда вместе с ним, вместе с его вещами.

Слышно было, как Кристина открыла дверь наверху и что-то сказала. Там наступила тишина. Джастина медленно начала подниматься по ступенькам, как будто пересчитывая их. На площадке второго этажа открытая дверь вела в большую комнату, в которой сейчас горели свечи. Джастина тихонько вошла туда, при ее появлении все встали, потом один из друзей Стэна, высокий парень в голубых потертых джинсах, как и они все, подошел к ней, взял ее за руку и повел в центр комнаты, где стояли низенькие старые кресла.

— Садитесь, Джастина. Мы ждали вас, знали, что вы придете.

Джастина не удивилась тому, что они все: и Кристина, и этот парень, да, наверное, и все остальные — знали ее имя. В доме Стэна она чувствовала себя вдовой, а своего ребенка осиротевшим.

По стенам студии были развешаны фотографии: пейзажи, много портретов. Джастина незаметно разглядывала их, и отовсюду на нее смотрело ее собственное лицо. Она даже не помнила, что Стэн ее столько снимал. Она с Дженнифер, больше одна, и везде улыбающееся лицо счастливой женщины.

Мужчины, они все расселись, кто-то на креслах, кто на ковре на полу, молчали, предоставив ей время осмотреться и прийти в себя. Кристина принесла ей бокал, наполовину наполненный вином:

— Вам, наверное, теперь нельзя пить, но хоть пригубите, — прошептала она.

Джастина подняла голову и оглядела друзей Стэна. Кого-то из них она знала по той первой съемке, другие ей были незнакомы.

— Я хочу знать, как он погиб. Расскажите мне, пожалуйста, и не беспокойтесь, со мной ничего не случится. Мне надо знать.

Наверное, они с Кристиной своим появлением как раз прервали обсуждение того, как все произошло, потому что мужчины сразу же заговорили, восстанавливая в подробностях весь тот день, и скоро Джастина знала все, что случилось тогда.

В тот день их съемочная группа с утра выехала на ранчо в окрестностях Сан-Франциско для того, чтобы снять рекламный ролик. Они договорились в первый день не снимать восхода солнца, но зато задержаться подольше и захватить закат. Только к обеду все установили, и съемки пошли полным ходом. С ними работал актер Тед Адамс, он тоже сейчас был здесь. Молодой рыжеволосый мужчина слегка приподнялся и поклонился Джастине. В тот день они снимали его скачущим на великолепном черном жеребце. Всадник пускал лошадь то аллюром, то легким галопом, и Стэн был доволен, он отснял уже много кадров. К концу дня все устали, но настроение было отличное. Стэн пошел поговорить с управляющим ранчо и поблагодарить его за то, что им позволили здесь снимать. Он уже к тому времени послал цветы жене хозяина ранчо и ящик бурбонского вина ему самому вдобавок к тому, что за каждый день съемок уже было заплачено. А в тот раз Стэн понес несколько бутылок и самому управляющему, поблагодарил его за помощь и похвалил лошадей, которых им предоставили для съемок.

— Вы еще не видели нашего нового жеребца. Мы его только недавно купили. Хотите посмотреть?

Стэн обрадовался, он просто обожал лошадей и всегда говорил, что это у него в крови. Несколько человек из группы тоже пошли вместе с ними и, когда подошли к конюшне, не пожалели, что пришли сюда. Перед их взором предстал самый крупный жеребец, какого им когда-либо приходилось видеть. Серый с черной гривой и черным хвостом, большой белой звездой во лбу, которая как будто увеличивала и без того крупные умные глаза.

— Какое чудо! — восхищался Стэн.

— Правда? Вам тоже нравится? — управляющий был очень доволен, что его любимец понравился Стэну. — Он настоящий дьявол. Сбросил вчера одного или двух человек. — Мужчина усмехнулся. — Даже меня.

Стэн засмеялся.

— Меня тоже много раз сбрасывали жеребцы на землю, но от этого малыша я готов стерпеть падение в очередной раз. — Стэн протянул руку и погладил жеребца по шее, он заржал в ответ, как будто ему понравилось прикосновение рук именно этого мужчины и он ждал от него большего. Конь был таким большим и красивым, что даже один его вид радовал глаз.

— До чего же хорош. Мы назовем его Серый Дьявол, — управляющий положил руку на круп коня, и тот заиграл мускулами, которые так и перекатывались под тонкой шелковистой кожей. — Он скачет как беговая лошадь, но совсем не приспособлен для работы на ранчо. Не знаю точно, но мистер Аренс, вероятно, должен будет продать его. Очень жаль. Замечательная лошадь.

И, как будто желая преподнести Стэну самый драгоценный подарок, управляющий повернулся к нему: — Хотите прокатиться на нем, мистер? Предупреждаю, что вы можете рухнуть с него задницей в лужу, но, как мне кажется, вы справитесь с ним. Я видел, как вы держитесь в седле.

54

Действительно, в тот день Стэну приходилось самому несколько раз позировать верхом перед камерой. Он объяснял Теду, чего от него хочет. Он всегда добивался абсолютного совершенства кадра и только тогда начинал снимать. На этот раз было то же самое, особенно, когда они снимали закат и на его фоне скачущего на коне всадника. Стэн сердился на Теда, кричал ему, чтобы он не жалел себя и выжал из коня все, на что он способен.

Поэтому в течение дня он несколько раз сам садился в седло и скакал, показывая, как и что надо делать. Стэн и правда был отличным наездником, невозможно было отвести взор, когда он гарцевал или мчался галопом.

— Вы имеете в виду покататься на этом красавце? — Стэн даже онемел от такого предложения.

— О, я даже не ожидал такого подарка!

— Тогда прошу вас. Сейчас принесу седло. — Стэн сам с помощью управляющего оседлал коня. В этом жеребце было в два раза больше силы и строптивости, чем во всех, на которых ему приходилось скакать раньше. Чувствовалось, что конь терпеть не мог седла и готов был выскочить из своей собственной шкуры, чтобы только остаться на свободе.

— Он совсем застоялся. Выезжайте на нем потихоньку и будьте особенно осторожны в самом начале, мистер Уитни.

Стэн провел коня вдоль конюшни к старому большому выгону. Вся съемочная группа собралась у ворот в предвкушении захватывающего зрелища. Стэн вывел коня из ворот, вскочил на него и галопом пустил по полям. Он его сдерживал только в самом начале, регулировал скорость, а потом отпустил его и позволил то, чего ждал конь: мчаться таким галопом, какого просила душа. А она просила полета, бури, смерча. Было очевидно, что эти дикие скачки нравятся и самому Стэну. Во всяком случае, в его посадке не чувствовалось ни страха, ни растерянности. Он подставлял лицо ветру и хохотал. Невольные зрители слышали этот смех, и все были зачарованы этой демонической скачкой. Потом все увидели, как Стэн подхлестнул коня, побуждая его еще больше увеличить скорость. Он как будто навязывал коню свою волю, словно желая проверить, справится ли он с ней.

Наблюдавшая за скачками толпа примолкла. Летящий на ветру дуэт представлял собой сказочное зрелище. Светлые волосы наездника разлетелись за спиной и струились в большом контрасте с черной, вороной гривой и хвостом скакуна, летящего на просторе. Они слились воедино, наездник и арабское чудо. Но вот один из работников ранчо перемахнул через забор, чтобы остановить лихого наездника. Остальные затаили дыхание, а управляющий кричал, как будто Стэн мог его услышать. Но все их попытки были уже не нужны. Слишком поздно. В просторе полей затерялся ручеек, который невозможно было заметить сразу. Ручеек был узким, перемахнуть его можно было одним прыжком, если бы знать о его существовании. Но несмотря на его узость, он был достаточно глубок. И стоило лошади споткнуться у этого ручья, подскользнуться, как она упала бы в скалистое ущелье. Управляющий бежал к этому месту, взмахивая руками. Джон, он уже много лет работал со Стэном, заметил его жесты и тоже побежал туда. Они оба поняли, что там что-то неладное и хотели предотвратить несчастье, но в этот самый момент конь остановился как вкопанный. Он заметил ручеек впереди еще раньше, чем Стэн. И Стэн, не ожидавший такой резкой остановки, взлетел в воздухе с дикой, пугающей грациозностью, развевающимися волосами, распростертыми руками и исчез в полном безмолвии.

Как только друзья увидели, что случилось, они побежали к машине и помчались по полю к тому злополучному месту. Добежать до места несчастья было невозможно, оно находилось слишком далеко. Джон, он был за рулем, дико сигналил управляющему, который прыжками двигался к роковому месту. Они вместе поехали, шины застревали в гравии, и машина жутко подскакивала на кочках и ухабах, стоило им выехать в открытое поле. Управляющий издавал страшные утробные звуки, сменявшиеся бормотанием, как будто он молился всю дорогу.

— Что там за местность? — спросил Джон управляющего, не отрывая глаз от бездорожья, по которому они ехали.

— Ущелье, — ответил управляющий, затихнув на время, пытаясь угадать, что их ждет впереди. Он понимал, что они могут вообще ничего не найти, но через мгновение крикнул: «Стоп!» Джон послушался команды. Управляющий пошел, пробираясь сквозь траву по спускающейся под уклон местности к стоявшему и переступавшему на месте Серому Дьяволу. Сначала никто ничего не разглядел, а потом Джон заметил Стэна, в белой рубашке, почти сорванной с тела, с разодранными грудной клеткой, лицом и руками он едва поддавался опознанию. И только волосы были все те же, обрамлявшие то, что когда-то было красивым лицом, а сейчас разметавшиеся по земле. Стэн, разбитый, истекающий кровью, был пугающе неподвижен.

Джон первым подбежал к искалеченному телу Стэна и сейчас он, заново переживая свои впечатления от увиденного, не стал говорить Джастине, как он понял, что Стэна больше нет.

— Когда я подбежал к нему, он был уже мертв, — глухо сказал он, опустив голову на скрещенные руки.

Боль, сковавшая Джастину, передалась ребенку, и он забился у нее в животе, чутко улавливая страшное душевное напряжение матери. Морщась от болезненных толчков, Джастина приложила ладони к животу, успокаивая малыша. Она подняла глаза и прямо перед собой на затененной стене увидела большую фотографию Стэна. Он чему-то смеялся, и лицо его было по-детски беззаботным. Начиная с вчерашнего вечера и весь сегодняшний день Джастина снова и снова должна была убеждать себя, что все случившееся — реальность, хотя в нее и трудно было поверить.

Вот и сейчас здесь собрались его друзья, которые были свидетелями его гибели, она стояла рядом с его гробом в Георгиевской комнате, а надежда, что весь этот кошмар разом исчезнет, все еще не покидала ее. Вот же он, веселый, жизнерадостный, здесь, на фотографии. Казалось, что сейчас он точно такой же появится на пороге и все изменится.

Джастина тяжело вздохнула:

— Мне пора. Спасибо.

К ней сразу же подскочило несколько человек, помогая подняться с кресла. Джастину до глубины души тронуло такое трепетное отношение. Потеряв Стэна, его друзья всю свою любовь к нему переключили на его ребенка. Стэн не ушел от них окончательно, он возродился в своем ребенке. И это чувство согревало всех его друзей.

— Я отвезу вас в отель, — сказала Кристина, и они пошли вниз в сопровождении мужчин. Кто-то из них шел впереди, придерживая Джастину на ступеньках.

На улице уже спустилась ночь, все небо было усыпано мерцающими звездами, и в воздухе стоял дурманящий аромат цветов. Джастина подумала о матери и Уго, которые, конечно, волнуются, не понимая, куда она могла деться. Но эта мысль только мелькнула у нее в голове и исчезла, сегодняшний вечер так много дал ей, ведь она практически до этого и не знала настоящего Стэна, не знала его друзей, его дома, его повседневной жизни. Сегодня она по-другому узнала Стэна, и он стал ей еще ближе.

Кристина остановила машину у отеля и, повернувшись к Джастине, взяла ее руки в свои. Джастина увидела в ее глазах такую же боль и страдание, какие испытывала сама и, наклонившись вперед, поцеловала Кристину в щеку.

— Спасибо, Кристина. — И, скорбно усмехнувшись, прибавила. — Он был бы счастлив, увидев, что мы поняли друг друга.

— И подружились… Я надеюсь, что это так. Джастина, я была бы счастлива, если это случится. — Кристина вглядывалась в глаза Джастины своими прекрасными темными глазами. — Я собиралась и раньше встретиться с вами, но не решалась, опасаясь, что вы не так меня поймете. Теперь я об этом жалею…

— Да. Мне рядом с вами легче пережить весь этот ужас, — призналась Джастина. — Спасибо, что вы подошли ко мне. Я бы не решилась сама это сделать.

— Я это знаю. Стэн говорил мне, что вы очень гордая и независимая. Впрочем, меня считают такой же, — улыбнулась Кристина. — Думаю, что такое сходство характеров не помешает нам стать друзьями.

Женщины расстались, договорившись увидеться еще и побыть вдвоем в студии Стэна.

Уго ждал Джастину в холле отеля. Он нервно ходил взад и вперед от двери бара к лифтам, обращая на себя внимание своим возбужденным состоянием. Увидев Джастину, Уго ринулся ей навстречу и вдруг на полпути остановился, хлопнув себя ладонью по лбу.

— Боже, Джас, я только сейчас догадался, где ты была… У него дома… Там еще кто-то был?

— Да, — кивнула Джастина, — его друзья.

— Ну пойдем, мама не спит, ждет тебя.

Мэгги встретила Джастину, не упрекнув ни словом, ни взглядом за ее долгое отсутствие. Она понимала состояние Джастины и решила не мешать ей пережить гибель любимого человека по-своему, без назойливого участия и утомительного внимания.

— Я пойду к себе, мама. Спокойной ночи.

— Постарайся уснуть, Джас. Я буду рядом, если тебе захочется поговорить или будет плохо одной, позови меня. — Мэгги поцеловала дочь и проводила до двери ее спальни.

Джастина положила письмо Стэна, которое ей передала Кристина, в кармашек сумки, но оно все это время согревало ее, как будто лежало на сердце. Она не знала, что там написано и все-таки была уверена, что Стэн собирался отправить ей хорошее письмо.

Джастина, не раздеваясь, присела на кровать и медленно развернула сложенный вчетверо лист бумаги. Крупными размашистыми буквами там было написано:

«Джас, тебе это покажется смешным, но я хочу тебе сказать, что по твоей милости я заделался домоседом, то есть я сижу дома и жду твоего звонка. А ты все не звонишь. Эй, Джас, давай поженимся до рождения ребенка. Я так подумал, ведь живем мы только один раз и будет очень плохо, если ребенок родится без отца.

Я очень люблю тебя, Джас, хотя ты глупая и вздорная женщина. Ну тут уж ничего не поделаешь. Я был неправ, когда сказал тебе, что не хочу ребенка. Я его хочу, но боюсь, и ты поймешь почему, когда лучше узнаешь мою жизнь. Однажды я сказал тебе, что у меня никогда не будет детей, потому что я не хочу брать на себя ответственность за них. Хуже бывает, когда люди не задумываются об этом. Делают детей, а потом отказываются от них.

Эй, Джас, ты мне нужна и мне нужен мой ребенок.

Звонит телефон, дай-то Бог, чтобы это была ты…

Ну, Джас, сколько же еще ждать? Опять это не ты.

Предложили хорошую работу. Я согласился. Отснимем рекламный ролик, заработаю денег и к твоему приезду устрою уютное семейное гнездышко.

Ведь ты приедешь ко мне, Джас? Я тут уже присмотрел кое-что для малыша… кроватку и все такое.

Учти, Джас, я не отстану от тебя. Если ты хочешь, я приеду и сделаю тебе официальное предложение. Только позвони мне и скажи: «Да».

Письмо было немного сумбурное, в нем чувствовалось что-то недосказанное. Что она должна была узнать о его жизни, что понять? И он ждал ее звонка, присматривал кроватку для малыша…

Собирался ли он отправить это письмо? А может быть, оно не первое, которое он писал и не отправлял? Неровные строки письма плыли в глазах Джастины, она ясно представила себе Стэна, как он сидит за столом и пишет ей. Значит, все это время он думал о ней…

55

Вечером, накануне похорон, Джастина попросила, чтобы никто не сопровождал ее и снова поехала к Стэну, в его последнее пристанище на земле — Георгиевскую комнату.

В похоронном бюро Джастина прошла мимо регистрационной стойки и привычно направилась к комнате Стэна, как будто она всю жизнь только и делала, что ходила по этому коридору к этой комнате. Словно Стэн всю жизнь находился здесь, а она регулярно приходила навещать его сюда. Очень тяжело было идти сюда к неживому Стэну. Джастине казалось, что существует два Стэна. Один живой, который может в любой момент появиться, который просто исчез куда-то на время или притаился за строками письма, в своей полутемной, освещенной только колеблющимся светом заплывших свечей студии. Этот живой Стэн будет всегда с ней, но пока его отстранил другой Стэн, который лежал в этом темном деревянном ящике, чужой и далекий. И все-таки это был он, тот самый мальчик-мужчина, с которым она испытала самые радостные и счастливые минуты в своей жизни.

Оказавшись в комнате Стэна, Джастина сняла пальто и начала собирать упавшие лепестки цветов. Их здесь стало еще больше. За эти дни сюда приходило много людей и все приносили или присылали цветы. Джастине не хотелось, чтобы комната казалась неприбранной. Внезапно она вздрогнула, обнаружив, что не одна в комнате, и застыла, как будто у нее за спиной возникло привидение.

Собравшись с духом, Джастина резко обернулась и увидела молодого мужчину, который, опустив голову, сидел в углу и курил. Она еще не увидела полностью его лица, но фигура, посадка головы, весь его облик показались ей знакомыми. Где-то она его уже видела, только не могла вспомнить, где и кто он, этот мужчина. Он почувствовал пристальный взгляд и поднял голову. Их взгляды встретились, и глаза мужчины распахнулись от изумления. Он вскочил на ноги.

— Вы?! Почему вы здесь? Как вы сюда попали?..

— Все эти вопросы я могла бы адресовать и вам, — сказала Джастина, не веря своим глазам. Перед ней стоял Том Джоунс.

Первой мыслью Джастины было то, что отец Тома, Дик Джоунс, разыскивает ее мать и Том помогает ему в этом. Каким-то образом они вышли на нее, Джастину… Но почему, в таком случае, Том решил встретиться с ней именно здесь?

Может быть, и другое. Стэн во время своих путешествий где-то познакомился с Томом и, зная его общительный характер, можно было предположить, что они с Томом подружились. Это было понятнее для Джастины, но она все равно стояла посреди комнаты совершенно ошеломленная, и Том, объясняя свое присутствие здесь, сказал:

— Мы со Стэном родные братья.

Это сообщение, может быть, и объяснило Джастине неожиданное появление здесь Тома Джоунса, но вызвало еще большее изумление.

— Так значит, мистер Джоунс отец Стэна?

Том кивнул.

— Да. А вы — та самая женщина, на которой брат хотел жениться?

Джастина неопределенно пожала плечами.

— Не знаю. Может быть, та самая, а может быть… Вы-то откуда об этом знаете? Вам Стэн говорил об этом?

— Нет, мы с братом последние годы не встречались и не переписывались… Мне об этом сказала тетя, которая его воспитала.

Голос Тома был печальным, и на его лице, когда он говорил об этом, отражалась мучительная боль. Джастина взяла его за руку и подвела к гробу.

— Давайте постоим здесь.

Крышка гроба была закрыта и вся она была покрыта розами, настоящий покров из роз: красных, белых, желтых. Наверное, розы распорядился доставить кто-то из родственников Стэна, но они совсем не подходили ему. Он не любил никакой пышности, и принести ему розы — значит совсем не знать его.

— Пойдемте сядем, Джастина, — предложил Том, — вам, наверное, тяжело стоять долго.

Джастина отметила про себя, что, очевидно, Том посвящен и в то, что она ждет ребенка. Значит, их тетя знает об этом. Оказывается, все эти месяцы ее будущий ребенок был предметом обсуждения такого большого круга лиц.

Они сели в кресла, которые стояли вдоль стены, и после долгого молчания Том сказал, тяжело вздохнув.

— Я вам должен рассказать о своей семье, Джастина. У нас у всех очень непростая судьба.

Джастина молчала, и Том, тоже помолчав немного, начал свой рассказ.

— Мы с братом родились в богатой австралийской семье. Наш дед по линии отца был владельцем большой фермы, у него были и плантации сахарного тростника, в общем, семья не бедствовала. У матери семья была победнее, но мама была настоящей красавицей, голубоглазая, светловолосая. Я был совсем маленьким, когда она погибла, но до сих пор как будто вижу ее воочию. Стэн внешне очень походит на маму, а я на отца. Брат был еще меньше меня, когда все это случилось, и он, конечно, ничего не помнит, знает, вернее, знал… — Том нахмурился и замолчал, потом тихо продолжил, — Вы извините, я все время путаюсь, мне еще трудно привыкнуть, что его уже нет на свете, так вот, он все знал только по рассказам.

Мы тогда, конечно, еще ничего не понимали, но чувствовали, как наша жизнь изменилась. Дед разорился и вынужден был все продать, и отец, вместо того, чтобы вступить в наследство большим состоянием, пошел работать на соседнюю ферму управляющим. Внешне как будто все оставалось по-прежнему, у нас с братом все было, чего мы только пожелаем, а вы сами росли на ферме и знаете, к чему сводятся желания фермерских детей: покататься на лошади, а еще лучше иметь свою лошадь. Мне уже позволяли покататься, даже специально приобрели низкорослую лошадь, не пони, конечно, но достаточно маленькую, а Стэн был еще совсем малыш, хотя тоже требовал, чтобы его посадили на лошадь. У него с тех пор к ним особенная страсть.

— Она его и погубила, — прошептала Джастина, но Том услышал и кивнул головой.

— Да, ему не стоило испытывать судьбу и садиться на необъезженную лошадь. У него ведь не такой уж большой опыт обращения с лошадьми.

В общем, для нас с братом все шло нормально, правда, потом уже, повзрослев, я стал вспоминать, что мать часто сердилась на отца, он ее раздражал, очевидно, тем, что не мог сразу заработать много денег или, может быть, тем, что так легко смирился со своей участью и стал работником. Пусть и управляющим, но все равно ведь он работал на других. Ссоры стали повторяться все чаще и чаще, а потом внезапно прекратились. Мать повеселела и даже к отцу перестала придираться. И вот однажды она собрала нас с братом, сказала нам, что мы поедем путешествовать, и мы уехали, и вместе с нами поехал мужчина. Он был сыном хозяина фермы, где мы все в это время жили.

Для нас с братом все это поначалу представлялось веселой прогулкой. Мы думали, поездим немного и вернемся к отцу. Мы уже начали скучать по нему и все время спрашивали маму, когда мы вернемся. Но она отделывалась от нас какими-то общими словами: «Подождите, мол, поездим посмотрим еще» или «А разве вам здесь не нравится?» Таким образом, путешествие затягивалось, а потом мама и вовсе сказала нам, что мы никогда не вернемся и что этот мужчина, который все время был с нами, наш новый отец. Мы были еще маленькие и смирились. Это, конечно, не значит, что мы забыли отца, но кто спрашивает детей, о чем они думают, когда родители разводятся?

Джастине стало неприятно от его слов. Что, если так же скажет и Дженнифер, когда вырастет, хотя как будто у нее нет сейчас особых претензий к тому, что они с матерью живут отдельно от отца, и потом она довольно часто встречается с ним. Но кто знает, в смятении подумала она, слушая тихий голос Тома.

— Он даже усыновил нас, этот мужчина, и мы стали носить его фамилию… А потом случилась… авария. Мы со Стэном в тот день оставались дома, а мама со своим мужем куда-то уехали, в дороге произошла автомобильная катастрофа, и они оба погибли. Мы с братом осиротели. А потом случилось так, что приехала сестра мамы, она уже в то время жила здесь, в Америке, и забрала Стэна. У нее тогда не было своих детей, только потом родилась дочь, и она увезла брата. Тетя хотела взять и меня, но я стал кричать и кричал до тех пор, пока она не сказала, что пусть меня забирает отец, если хочет. Отцу уже тогда сообщили о том, что произошло, и он успел приехать. Конечно, он хотел и Стэна забрать, чтобы мы все жили вместе, но тетя все-таки настояла или тайком увезла Стэна, тут я так до конца и не разобрался, в общем, нас с братом разлучили, и мы росли врозь. Тетя не хотела даже, чтобы мы встречались со Стэном, наверное, боялась, что он уедет с нами.

Я его взрослым видел всего два раза в своей жизни, один раз он приезжал в Австралию ненадолго, но с отцом встретиться не захотел. Он так и не простил ему, что тот, в свое время, не забрал и его тоже. У него в связи с этим был надлом страшный. Стэн говорил, что он никому с самого детства был не нужен. Хотя тетя очень любила его и заботилась о нем, но все равно он ощущал какую-то бесприютность. Стэн тогда еще мне сказал, что никогда не женится и никогда у него не будет детей, потому что по отношению к ним нужна особая ответственность, которой люди не обладают. Поэтому я удивился, когда сегодня тетя сказала мне, что он собирался женится и что скоро должен будет родиться ребенок. Значит, он все-таки захотел ребенка…

— Это я захотела, а он не хотел, — перебила Тома Джастина. — Он мне тоже говорил об ответственности, но я тогда не придала этому особого значения. Ведь я не знала, что за этим стоит. Отнесла это скорее к его легкомыслию… Я не собиралась выходить за него замуж, то есть просто не вынуждала его жениться на мне. Я люблю Стэна, Том, — голос Джастины дрогнул, она не стала поправлять себя и говорить «любила», нет, она и сейчас продолжает любить его. — Я люблю его, — повторила Джастина еще раз и ей показалось, что ее слова прошелестели в полумраке комнаты и коснулись гроба. — Поэтому и хотела от него ребенка, пусть со мной останется и его частичка.

Том поднял лежавшую на коленях руку Джастины и поцеловал ее.

— Спасибо вам за брата, Джастина.

— А ваш отец, он так и не знает, что Стэн погиб? — спросила Джастина.

— Наверное, ему уже передали, и, я думаю, он скоро приедет. Жаль только, если не успеет на похороны. Тетя позвонила мне, когда это случилось, и я сразу сообщил ему по нашей связи.

— У вас что, есть особая связь? Так значит, вы с самого начала, тогда в Химмельхохе, знали, где он? — заинтересовалась Джастина. Она впилась глазами в Тома, взглядом требуя от него признания. Но Том покачал головой.

— Не сразу и не с самого начала. Я узнал о том, где он, совсем недавно, да и то он сам первый написал мне и дал адрес, где его можно найти, если будет крайняя необходимость.

— А он знает…

— О том, что его разыскивают? — догадался Том. — Да, я написал ему сразу же, как получил этот адрес, но он не ответил на мое письмо. Он очень тяжело пережил все, что тогда случилось. Я его понимаю. Ведь это уже во второй раз. Тогда много лет назад с матерью и вот сейчас с миссис О'Нил.

— Мама получила развод, — сказала Джастина. — Давайте поможем им встретиться, ведь вы знаете, что в той ситуации мама не виновата. У нее тоже была нелегкая судьба. Для них обоих это единственная надежда.

Том молчал, не зная, что ответить, ведь он не мог решать за отца. Ему и самому очень хотелось, чтобы отец наконец-то обрел семейный очаг.

— Мы их сведем где-нибудь неожиданно, а там они пусть сами решают, как им жить, — согласился он.

— А где Стэн жил до Сан-Франциско? — спросила Джастина.

— Разве он вам не говорил об этом? — удивился Том.

— Нет, он мне не говорил даже о том, что бывал в Австралии, хотя знал, что я австралийка, и мы были с ним, когда я была в Химмельхохе в тот раз.

— Я догадываюсь, почему, — тихо проговорил Том. — Наверное, он боялся, что вам станет известно о том, что его бросили, от него отказались, как он всегда говорил.

— Да, — согласилась Джастина, — я тоже теперь многое поняла в его поведении. Когда мы касались каких-нибудь личных тем или семейных, он меня всегда выслушивал, а о себе ни слова, все время отделывался шутками, бравировал своей свободой от всех пут, избегал сильных привязанностей. Если он в конце концов и захотел жениться на мне, то это из-за ребенка.

— Может быть, — сказал Том. — Мне жалко, что вы не поженились сразу же, как узнали о будущем ребенке. Возможно, тогда не случилось бы то, что случилось… Он в Сан-Франциско уже лет 15…

Том не успел договорить, как его перебила Джастина.

— Сколько же ему лет? — приглушенно воскликнула она.

— А вы и этого не знаете? Ну и конспиратор мой брат, — улыбнулся Том. — Ему 32 года. Они жили в Окленде, тетя со своим мужем живет там до сих пор, их дочь, моя кузина, вышла замуж и живет в Нью-Йорке, а Стэн здесь… Лет пять назад я приезжал к нему сюда. Тогда мы и увиделись второй раз в жизни, правда, встреча была уже теплее. Стэн не сердился, никого не упрекал, и мы с ним очень хорошо пообщались… А сегодня я прилетел встретиться с тетей, они все приехали…

Том замолчал, молчала и Джастина. Каждый углубился в свои мысли, по-своему вспоминая Стэна. Джастина уже под другим утлом зрения представляла характер Стэна, его шутки. Оказывается, он гораздо старше, чем она думала, хотя иногда вел себя как мальчишка. Боже мой, Стэн, почему же ты не рассказал мне, что тебя мучит. Я смогла бы помочь тебе.

— Том? — Джастина обернулась к нему и увидела, что он спит. Очевидно последние сутки он не сомкнул глаз, стремясь на свою третью и последнюю встречу с братом. Сейчас его сломила усталость, а Джастина хотела сказать ему, что собирается сделать одну вещь, и, если он не согласен, то может выйти из комнаты. Джастине хотелось открыть гроб и убедиться, что Стэн все еще там, что он не встал, когда здесь никого не было, и ушел. Джастина понимала, что постепенно сходит с ума, но остановиться не могла.

Она на цыпочках подкралась к темному деревянному ящику, убрала покров из роз и отступила назад, едва переводя дыхание. Конечно, этого не стоило делать, но она должна была так поступить, хотя бы для того, чтобы вернуть себе разум и возможность размышлять трезво. Сейчас или никогда.

Завтра уже будет поздно. Придут его родственники, друзья, и тогда Стэн будет принадлежать уже им, священнику, похоронной команде. А сегодня ночью Стэн принадлежит ей, только ей.

Джастина стояла и смотрела на Тома. Он все еще спал… ну хорошо, нужно сделать то, что она задумала. В скважине торчал восточного вида ключ, запиравший гроб. Она его легко повернула и постаралась открыть крышку. Это было не так просто. Но Джастина все-таки сумела сделать это, крышка отошла в сторону, и она заглянула внутрь. Там был Стэн… Стэн… он выглядел так же, как и день назад, за исключением того, что его лицо стало еще более далеким и таинственным. Но что-то было не то в его облике… что-то чужое… волосы! Они неправильно причесали Стэна. Джастина пошла к своей сумке, взяла расческу и расчесала Стэна так, как он обычно делал это, опуская волосы на уши, немного убирая со лба. Она наклонилась и поцеловала волосы надо лбом точно так, как обычно целовала волосы Дженнифер после того, как причешет ее. Джастина хотела взять Стэна за руку, но она окаменела. Как кукла из воска, Стэн был очень бледен. Джастина нагнулась над телом любимого в надежде увидеть, как он дышит или немного шевелится. Она стояла так долго и наблюдала, наконец поднялась, обняла его. Было очень странно, он не поддался ее объятию, его тело не гнулось совершенно, каменное тело, обтянутое нежной кожей. Свет устремился внутрь гроба и коснулся его лица. Джастина увидела Стэна таким же, какой он лежал все время рядом с ней в постели, спящий мальчик, которого она видела много раз по утрам, когда пробивался в окно первый утренний луч. Ее слезы капали на руки Стэна, на рубашку, стекали по его шее. Слезы любви. Не слезы печали двух последних дней. Она плакала по Стэну, не по себе и целовала его щеки, глаза, руки, странно скрещенные на груди. Джастина положила рядом со Стэном крохотный белый цветочек и сняла с его шеи тонкую золотую цепочку. Может быть, это противоречило каким-нибудь там законам. Но Стэн всегда носил ее, и она знала, он не стал бы возражать против того, чтобы цепочка осталась у нее. Она была для Джастины вместо обручального кольца… навсегда, до самой ее смерти. Джастина смотрела в сторону, когда опускала крышку, ей не хотелось видеть, как исчезает его лицо.

Потом она взглянула на Тома, все еще спящего в кресле, и села на один из стульев. Наступало утро, еще серое и раннее, а они все еще находились здесь втроем: Том, Стэн и Джастина. Она была рада, что выполнила то, что хотела: посмотрела в лицо смерти, прикоснулась к ней, поцеловала ее. Она снова закрыла, похоронила мертвого Стэна в этом ящике, попрощалась с мертвым Стэном, чтобы к ней снова вернулся Стэн живой. Она никогда больше не увидит его тело, но в ее памяти сохранится улыбка, она будет слышать его смех, помнить его голос, видеть его лицо, просыпаться по утрам и прислушиваться к знакомым звукам. Стэн останется навсегда с ней, он будет приходить к ней. Джастина склонила голову на спинку кресла и заснула.

56

Джастину что-то разбудило. Она с удивлением посмотрела в лицо Тома, не в состоянии вспомнить, где находится.

— Хотите кофе?

— Да, а сколько сейчас времени?

— 8-30. Я проснулся уже давно, но не хотел вас будить. — Да, прошло много времени. Том вернулся с двумя пластмассовыми чашками дымящегося кофе. Они пили и тихо разговаривали. Комната не казалась такой обреченной на вечную печаль в свете утреннего солнца, устремившегося в окна.

Неожиданно для такого раннего часа в коридоре послышались шаги. Джастина подумала, что, очевидно, кто-то идет в соседние комнаты, прощаться со своими близкими, но шаги стихли у дверей их комнаты. Джастина с Томом обернулись и увидели остановившихся на пороге пожилую женщину, а рядом с ней молодых женщину и мужчину.

Том встал, подал руку Джастине и помог ей подняться. Джастина во все глаза смотрела на миниатюрную, очень красивую, седую женщину, которая, вопреки желанию Стэна, заменила ему мать и лишила отца. Джастина не осуждала эту женщину, у нее не было на это права. Она поступила так во имя памяти любимой сестры, и пусть Бог будет ей судьей.

Седая женщина в великолепном черном костюме сделала шаг вперед и протянула руки к Джастине.

— Джастина?

— Да.

Джастина пошла навстречу женщине, и они обнялись как два самых близких человека.

— Это моя дочь, Кэт. Ее муж Джордж.

Высокая молодая женщина подала Джастине руку и тоже обняла ее.

— Я знаю, Джастина. Не могу передать, как это все печально. Я понимаю ваше состояние. Стэн написал мне на прошлой неделе и пригласил на свадьбу.

В глазах Кэт появились слезы, ее муж, поклонившись Джастине, поцеловал ее руку, а потом обнял жену, успокаивающе поглаживая ее по плечу.

Джастина же стояла ошеломленная. Она вспомнила свое недавнее состояние, когда ей казалось, что Стэн и думать перестал о ее существовании и о своем будущем ребенке, а он, оказывается, не только думал, но и деятельно готовился к свадьбе, правда, не успев сделать предложение своей невесте. Она читала его письмо, видела отношение к себе его друзей, Кристины Пак, да и эта встреча убедила ее, что все считали ее самым близким Стэну человеком. Джастина всхлипнула, не выдержав душевного напряжения, дыхание у нее перехватило, и седая женщина снова обняла ее. Неожиданно ребенок забился, очевидно протестуя против того, что мать задерживает ему доступ кислорода. Женщина почувствовала толчки ребенка и улыбнулась, легко и нежно прикоснувшись к животу Джастины.

— Берегите его. Он продолжит жизнь Стэна.

Тетя с Кэт и Джорджем остались в Георгиевской комнате, а Том сказал, что отвезет Джастину домой. Они вышли из похоронного бюро, сели в машину и поехали по пустынным улицам. Был воскресный день, и город еще спал в такой ранний час. Миссис Уитни попросила Джастину встретить их в церкви, поэтому оставалось еще несколько часов для отдыха.

Она уже попрощалась со Стэном, со всем похоронным бюро и сейчас неожиданно подумала о том, кто будет лежать в этой комнате завтра. Она думала о том, что пройдут годы и она снова обязательно придет туда снова, чтобы взглянуть на эту комнату, которую она никогда не забудет.

Том высадил Джастину из машины, когда они подъехали к отелю, и поехал дальше. Джастина хотела пригласить его на чашку кофе, но передумала. Мать пока не должна его видеть. Неизвестно еще, как она воспримет известие о том, что Дик Джоунс может появиться здесь со дня на день. И Джастина решила ничего пока ей не говорить и попросила ее не ездить с ней на похороны. Надо будет что-нибудь придумать, чтобы оставить ее дома.

Мэгги уже давно не спала и беспокоилась за Джастину. Но, когда Джастина появилась в комнате, Мэгги ни слова ей не сказала о своем волнении. Она понимала, что не должна мешать дочери проститься с любимым человеком, и только старалась облегчить ее страдания.

Мэгги заставила ее поесть, и Джастина едва проглотила несколько кусочков, чувствуя дикую усталость, накопившуюся за эти последние дни. Но настроение у нее было спокойное, ровное. После завтрака она пошла к себе в спальню, легла в постель и попыталась уснуть. Но сон не шел, и она просто лежала в постели, радуясь, что никто ее не тревожит. Ей очень хотелось побыть одной.

Джастина так и не поняла, заснула она или нет, когда в дверь постучали и появилась мать.

— Тебе остается полчаса на сборы, Джас.

Миссис Уитни и Кэт ждали Джастину в кабинете настоятеля. Скоро подъехал Том. Они поговорили со священником несколько минут, потом он вышел, и послышались первые звуки музыки, отдаленной, нежной. Музыка была нежной и печальной. Потом все вошли в церковь, и Джастина стояла в первом ряду с семьей Стэна, Уго и близкие друзья Стэна позади них. Джастина оглянулась, чтобы посмотреть, пришла ли Кристина, хотелось увидеть ее хотя бы еще раз. Она оглянулась и увидела, что вся церковь заполнена народом, здесь уже было человек 100 или даже больше. Стэна знали и любили, у него было много друзей, но, очевидно, пришли и те, кто знал его как талантливого человека, кто работал когда-то с ним. Внимание Джастины привлекла девушка в черном платье и вуали, она взглянула на нее несколько раз, узнавая Кристину. Их глаза встретились и задержались. Кристина кивнула, но не стала приближаться. И они поняли друг друга, они поняли друг друга лучше, чем понимали любую из них члены семьи Стэна. Они обе остались сейчас одинокими. Стэн ушел от них, и женщины каждая по-своему переживали свое одиночество.

Стэн лежал в гробу в окружении цветов.

«Любимый нами… пусть он отдыхает в вечном покое. Аминь». Все стояли, тихо произнося слова молитвы, орган играл Баха, и Джастина пожалела, что это не Равель. Служащие похоронного бюро начали передвигать гроб от алтаря, миссис Уитни, держась за руку Джорджа, медленно пошла за гробом, она казалась еще меньше, чем была на самом деле. За ними шла Кэт, потом Том с Джастиной. Она чувствовала, что все окружающие наблюдают за их движением, слышала тихие всхлипывания и громкие стоны. Посторонним это было позволено, им нет. Джастина знала, что Кристина не плачет. Она должна быть тоже очень сдержанной.

У выхода из церкви стоял длинный катафалк, в который поместились все близкие. Процессия двинулась вниз по Сакраменто к Гоф, потом по Хайуэю в Дэйли Сити, району, который специализировался на свалках старых машин и кладбищах.

Кэт о чем-то тихо разговаривала с Томом. Джастина и миссис Уитни не проронили ни слова, они сидели рядом, миссис Уитни смотрела вниз, а Джастина в окно, соображая, что это та же самая дорога, по которой они много раз ездили со Стэном. Тогда был старенький, уютный «Фольксваген», сейчас траурный катафалк. Два абсолютно разных мира, разделенные нелепой случайностью.

На кладбище снова появился священник, все приехавшие подошли к могиле, и среди друзей Стэна Джастина снова увидела Кристину. Девушка приблизилась к ней на мгновение и шепнула:

— Можно я попрощаюсь с ним отдельно? Не сердись на меня.

И сразу же отошла в сторону, красивая и печальная. Вуаль оттеняла ее лицо, делая ее глаза еще больше, чем они были в действительности. Черное платье были сшито отменно. В Кристине было огромное обаяние, прекрасный вкус. В манере держаться чувствовалась гордость. Достоинство. Она стояла совершенно одинокая. Она пришла проститься со Стэном и стояла недалеко от всех родственников, не проявляя никаких эмоций, но по-своему переживая все происходящее. Она была со Стэном. Как и все присутствовавшие, Джастина восхищалась ею за то, как она держалась, и подумала, что, конечно, она очень любила Стэна. Том тоже обратил внимание на Кристину.

— Кто это? — шепотом спросил он Джастину, показывая глазами на девушку в черной вуали.

— Я вас познакомлю. Потом. Я знаю, где ее найти.

Священник читал молитву, и все стояли, склонив головы. Потом тишина. Джастина сжалась, когда проповедник вновь заговорил:

— Стэнли Уитни, мы предаем тебя Земле и отдаем в руки Божьи. — И она добавила про себя: «Я люблю тебя».

Потом все пошли каждый к своей машине. Отъезжая, Джастина заметила Кристину, которая все еще стояла на свежей могиле, гордая, одинокая вдова в черной вуали. Еще одна безутешная вдова, которая при жизни любимого человека добровольно уступила его другой.

57

На следующий день Джастина и Мэгги навестили миссис Уитни. Джастина заранее оповестила Тома об этом визите, и они договорились, что он в это время не появится там. Оба щадили чувства Мэгги и не хотели доставлять ей еще большее страдание, если она вдруг сейчас узнает, что Стэн был сыном Дика Джоунса. Джоунс должен сам сказать ей об этом так, как сочтет нужным.

Миссис Уитни встретила Джастину и Мэгги приветливо. Она много расспрашивала Мэгги об Австралии.

— Я сама родом оттуда, — сказала она. — Мы с сестрой выросли в Австралии, потом я уехала сюда…

Джастина ждала, что миссис Уитни скажет еще что-нибудь о своей семье, но она замолчала.

— А ваша сестра до сих пор живет в Австралии? — опросила ничего не подозревающая Мэгги.

— Она оставалась там…. но потом погибла в автомобильной катастрофе, — ответила миссис Уитни.

— Извините, я своим неловким вопросом доставила вам лишнюю горечь, — смешалась Мэгги.

Джастина напряженно следила за разговором двух женщин, которые сами того не зная, оказались связаны ниточками, протянувшимися из прошлого. Она боялась, что миссис Уитни заговорит о своей погибшей сестре или даже упомянет имя ее первого мужа, и тогда мать обо всем догадается. Но этого не случилось. Миссис Уитни начала спрашивать Джастину, как она себя чувствует и не надо ли ей чем-нибудь помочь.

Вскоре пришла Кэт с мужем, и завязался общий разговор. Близкие Стэна начали расспрашивать Джастину о кино, о ролях, которые она играла. Все видели фильмы с ее участием и с интересом слушали Джастину, которая рассказывала, как проходят съемки, как живут известные актеры, с кем живут и много ли зарабатывают.

Часа через два Джастина с Мэгги попрощались с родственниками Стэна, миссис Уитни и Кэт расцеловали Джастину и попросили ее сразу же сообщить им, когда родится ребенок. Мэгги засмеялась.

— Думаю, этим придется заняться мне, я обязательно свяжусь с вами. Надеюсь, что мы с вами еще встретимся.

— Симпатичные люди, — сказала Мэгги дочери, когда они ехали к себе в отель. — Ты должна поддерживать с ними отношения, это очень важно, когда ребенок знает всех своих родственников, и со стороны матери, и со стороны отца. Пусть вы со Стэном и не женаты, но все-таки миссис Уитни приходится твоему ребенку бабушкой.

Джастина промолчала. «Милая мама, если бы ты знала, кто ему приходится дедушкой». Ей стало легко при мысли, что мать скоро встретится с Диком, Джоунсом, и хотя бы одна проблема в их семье будет решена. Она почему-то не допускала и мысли, что они могут не понять друг друга и снова разойтись, на этот раз по обоюдному согласию и навсегда.

Уго Джанини ждал их, чтобы пойти вместе пообедать, и спросил, на какой рейс заказывать билеты. Ему уже давно пора было приниматься за работу, он на дню несколько раз звонил на студию, но и оставлять Джастину с Мэгги одних в Сан-Франциско не хотел. С недавних пор этот город внушал ему опасения, как бы еще чего не произошло здесь с Джастиной, она как-никак была ведущей актрисой в его компании, и он не собирался ее терять. Поэтому Уго терпеливо сносил все ее выходки и капризы.

— Завтра утренним рейсом и отправимся, — сказала Джастина, и Уго повеселел: ему уже представлялось, что они будут сидеть тут бесконечно.

— Давайте договоримся так. На сегодняшний вечер я опять вас покину, а с завтрашнего дня я буду в полном вашем распоряжении, — попросила Джастина, и Уго встрепенулся.

— Где ты будешь вечером?

Мэгги тоже тревожно взглянула на дочь, не собирается ли она провести этот вечер на могиле Стэна, как всю прошлую ночь она провела в одиночестве рядом с его гробом. Мэгги знала, что Джастина была там не одна, но это не меняло дела.

— Я поеду к Стэну домой. Там соберутся его друзья, мы посидим вместе напоследок, — не стала скрывать Джастина.

— За тобой приехать попозже? — спросил Уго.

— Не надо. Меня проводят до отеля. Я тебя попрошу, Уго, пока я занята, покажи маме город. Она его толком и не видела.

— А ты думаешь, мы чем занимаемся, когда ты бросаешь нас? — поинтересовался Уго, и Мэгги его с улыбкой поддержала.

— Мы здесь уже почти все изучили. Но я с удовольствием еще раз проеду по нему и погуляю. Красивый город.

58

Джастина с Томом договорились встретиться в маленьком кафе недалеко от ее отеля, и она, заранее отправив мать с Уго на прогулку, поспешила туда. Том уже ждал ее за столиком у самого входа и поднялся, как только она появилась на пороге. Она еще накануне сказала Тому, что познакомит его с друзьями Стэна. Они сели в машину и поехали на Сакраменто-Стрит.

— Удивительный город, — проговорили Том, с интересом поглядывая в окно. — Я до этого был здесь всего один раз, и он сразу очаровал меня. Вроде бы большой город и в то же время здесь все рядом: и небоскребы, и пляжи, а чуть отдалишься от центра, так и вообще, чуть ли не на ранчо попадаешь…

— Мне тоже нравился Сан-Франциско, но теперь… — Джастина горестно вздохнула, — он мне всегда будет напоминать Стэна и… вызывать боль.

— Я вас понимаю, — откликнулся Том, — а меня он этим будет притягивать к себе, ведь у нас с братом было не так уж много общего, а здесь мы однажды излили друг перед другом свои души.

Впереди показался старый викторианский дом, и машина притормозила у калитки. Закатные лучи солнца озаряли нежным светом цветущие кусты, витражи в окнах, и дом не казался заброшенным. Он еще жил прошлым, сохраняя тепло своего хозяина.

Джастина с Томом прошли по узенькой тропинке и поднялись по ступенькам. Входная дверь была открыта, и Джастина не стала нажимать кнопку звонка. Пока здесь хранится память о Стэне и собираются его друзья, они у себя дома.

Внизу в гостиной никого не было, и Джастина пошла по лестнице наверх, в студию. Том молча шел за ней следом.

Окна студии выходили на юг и на запад, и вся она сейчас была озарена солнечным светом. Здесь уже был народ, в основном, парни в светло-голубых потертых джинсах, длинноволосые, в расстегнутых на груди хлопчатобумажных рубашках. Среди них была и Кристина Пак. Она тоже была в джинсах и черной рубашке.

Когда Джастина с Томом появились на пороге, все обернулись и, узнав Джастину, приветливо заулыбались.

— Проходите, Джастина. Как хорошо, что вы еще не уехали. — Джон первым подошел к Джастине и взял ее за руку. Кристина, которая до этого рассматривала еще с кем-то негативы, оставила свое занятие и поспешила навстречу вновь прибывшим.

— Я уже собиралась звонить вам, — сказала она, целуя Джастину в щеку.

— Давайте оставим эти церемонии и будем обращаться друг к другу на «ты», — предложила Джастина, — я пришла к вам не только как к друзьям Стэна, но и своим друзьям. Мне бы очень хотелось, чтобы и вы так же считали.

— Идет, Джас, — обрадовался Джон. — Стэн бы ухохотался, если бы увидел, как мы тут раскланиваемся друг с другом.

— Но это еще не все, — Джастина подняла руку и обвела всех присутствующих таинственным взглядом, — я приготовила для вас сюрприз… — Джастина помолчала.

— Родила что ли уже? — предположил кто-то. — Что-то непохоже. Джас, не тяни, в чем дело?

Джастина обернулась к Тому, который все еще стоял за ее спиной, не решаясь пройти, и вывела его вперед.

— Друзья, я хочу представить вам Тома Джоунса. Он родной брат Стэна.

Все, кто в этот момент находился в комнате, с любопытством и заметным недоверием уставились на Тома. По их взглядам было видно, что это сообщение Джастины они воспринимают скорее как розыгрыш.

— Я вижу, вы мне не верите, — улыбнулась Джастина. — Том, скажи им сам.

— Я подтверждаю то, что здесь только что было заявлено, — сказал с улыбкой Том и добавил уже серьезно: — Стэн мой младший брат. Так получилось, что нас еще в детстве разлучили после гибели матери, и потом мы с ним встречались всего несколько раз, но каждый из нас никогда не забывал, что у него есть родной брат, и если бы не эта нелепая случайность, мы бы с братом в конце концов нашли общий язык.

По комнате прошло еле слышное шевеление, потом все заговорили, перебивая друг друга.

— Вот это да! Родной брат…

— Жизнь любит преподносить сюрпризы…

— Не жизнь, а Стэн, он и после смерти сумел нас удивить…

Кристина Пак первая подошла к Тому и протянула ему руку.

— Не обижайтесь, что в первую минуту мы вам не поверили…

— Не вам, а тебе, мы же договорились, — поправила ее Джастина.

— Разве это относится и к нему? — Кристина подняла на Тома серьезные миндалевидные глаза.

— Это относится ко всем, кто хоть раз переступил порог этого дома, — заявил Джон, и все засмеялись.

— Я тебя воспринимаю, как ожившего Стэна, — сказала Кристина, вглядываясь в Тома, — хотя вы совсем не похожи.

— Стэн походил больше на маму, а я на отца, — ответил Том, и его слова прозвучали так, как будто он оправдывался. Он взял руку девушки и склонился к ней. Кристина тоже не отрывала взгляда от Тома, и Джастина с удовольствием подумала, что они могут быстро подружиться, во всяком случае, внешне они были прекрасной парой: грациозная Кристина и высокий широкоплечий Том.

Очевидно, Кристина хотела увидеть в лице и характере Тома какие-то черты его брата, она весь вечер украдкой поглядывала на него и не отходила ни на шаг. Видно было, что и Тому это нравилось, скоро он совсем освоился в компании друзей своего брата и чувствовал себя прекрасно.

— А почему бы тебе не поселиться здесь, — неожиданно предложил Джон. — Ты понимаешь, дом не может долго жить без хозяина. Миссис Уитни сказала, что вопрос с домом должна решать Джастина. Как ты, Джас?

Несмотря на то, что предложение было неожиданным, как неожиданно было и то, что она должна еще что-то решать насчет дома, но ей показалось самым лучшим выходом, если здесь останется Том. Вот только чем он займется в Сан-Франциско, ведь он привык иметь дело с фермерским хозяйством, а в городе ничего этого нет.

— Я в восторге от такого предложения, — ответила Джастина и заслужила аплодисменты. — Если мне поручено решать судьбу дома, то считайте, что она уже решена. Этот дом от Стэна переходит его брату. Вот и все.

Том совсем смешался от неожиданно свалившегося предложения, он все еще никак не мог осознать, что его судьба может так круто измениться.

— Я ведь не городской житель, — наконец сказал он. — И даже представить себе не могу, чем здесь можно заняться. — Он растерянно развел руками и показал ладони. — Мои руки привыкли держать поводья да управлять машиной.

— Вот и прекрасно, — заключил Джон. — С этого дня ты зачислен в нашу съемочную группу. А не понравится, подыщем еще что-нибудь тебе по душе.

Том растерянно улыбался, и парни, глядя на него, засмеялись. Сам того не сознавая, Том разрядил обстановку горечи, как будто сам хозяин вернулся в этот дом, а друзья, как обычно, собрались у него.

— Тебе стоит попробовать, мы все тебе поможем, — тихо сказала ему Кристина. — У тебя получится.

— Ты так думаешь, — Том сверху вниз глянул на сидящую рядом с ним девушку и широко улыбнулся. — Ну что же, если вы уж так настаиваете…

Джастина тоже с облегчением вздохнула, когда услышала слова Тома. Ей не хотелось, чтобы в доме Стэна жил кто-то чужой. Она подняла глаза на большой портрет Стэна на стене, увидела его счастливую улыбку и подумала, что он был бы доволен таким исходом. Неожиданно Джастина почувствовала на себе чей-то взгляд и, отведя глаза от портрета Стэна, встретилась взглядом с Кристиной. Очевидно они обе думали об одном и том же и обе смотрели на портрет Стэна, как будто проверяя его реакцию на то, что здесь происходило. Женщины улыбнулись друг другу, им было приятно сознавать, что они без слов понимают друг друга.

Уже совсем стемнело, когда все собрались по домам, Том повез Джастину в отель, и она попросила его как можно быстрее переселиться в дом Стэна, может быть, даже уже сегодня.

— Лучше завтра с утра, — улыбнулся Том. — Мне надо еще привыкнуть к тому, что я стал домовладельцем.

Они попрощались у входа в отель и договорились, что Том сразу же сообщит Джастине о приезде отца и тогда уж они решат, при каких обстоятельствах свести Мэгги и Дика, своих незадачливых мать и отца. Том обещал, что постарается привезти отца в Лос-Анджелес, и там они с Джастиной устроят эту встречу.

— Береги себя, Джас, — попросил ее на прощание Том. — Все-таки ты носишь моего племянника.

— А если племянницу? — пошутила Джастина.

— Тогда тем более будь осторожна, ведь девочки не такие выносливые, как мальчишки, — тоже шуткой ответил Том.

— Вы, мужчины, всегда преувеличиваете свои возможности, — парировала Джастина. Она поднялась на носочки и поцеловала Тома в щеку.

59

На следующий день Джастина и Мэгги были уже дома. Дженнифер встретила их обиженная, она очень хотела поехать вместе с мамой и бабушкой в Сан-Франциско, она знала, что там живет Стэн, и девочка хотела встретиться с ним. Но ее почему-то не взяли, она тогда видела, что мама была очень расстроена, и не стала настаивать. Но обида все еще терзала ее маленькое сердечко. Она, конечно, обрадовалась приезду мамы и бабушки, но решила показать им, что она все еще обижена. Но потом она оттаяла и ни на шаг не отходила от них.

— Мамочка, а Стэн к нам еще приедет? — спросила Дженнифер, когда они после обеда вышли на веранду. Джастина затаила дыхание: что же ответить дочери? Мэгги тревожно посмотрела на нее и попыталась переключить внимание девочки, но Дженнифер не успокоилась.

— Когда он к нам приедет? — девочка смотрела на мать, и ее огромные вопрошающие глаза требовали ответа. Надо было как-то все объяснить ей. Джастина набрала побольше воздуха.

— Дженнифер, присядь на минутку, — и когда девочка устроилась рядом с ней на кресле, Джастина тихо сказала:

— Он сюда больше не приедет. Нам с тобой придется примириться с этим.

— Он ушел от нас, как мой папа? — спросила Дженнифер, с интересом разглядывая мать.

— Нет. Он ушел не так.

Джастина не хотела, чтобы у дочки создавалось представление о ее жизни как о череде меняющих друг друга мужчин. Это было не так, тем более, что больше уже никого не будет. Мэгги встала и бесшумно вышла. Джастине показалось, что она плачет, и она перевела взгляд на дочку. Она должна объяснить все так, чтобы у девочки навсегда осталась добрая память о Стэне.

— Видишь ли, милая… Богу нравятся некоторые люди, некоторые особенно, и он считает, что они выполнили на Земле все, что должны были сделать, и тогда он забирает их на небеса к себе.

— Он любит так каждого?

— Да, он любит каждого, но некоторым он позволяет задержаться на Земле подольше. А других он забирает к себе очень быстро.

— Мамочка… он любит тебя именно так? — Подбородок девочки задрожал.

— Дженни, дорогая, со мной ничего не случится, — Джастина поняла, к чему она клонит. — Но Бог захотел, чтобы Стэн помог ему. Поэтому он сейчас на небесах с Богом.

— А он придет когда-нибудь навестить нас?

— В обычном смысле слова, нет, Дженни. Но каждый раз, когда ты думаешь о Стэне, это будет как будто встреча с ним, стоит тебе вспомнить его, как он сразу будет с тобой. Мы можем разговаривать о нем, продолжать его любить. Вот что все это значит.

— Но я хочу, чтобы он был с нами. — Этот взгляд… Ох, Стэн… этот взгляд…

— Я тоже этого хочу, но и Бог хочет этого. Мы будем очень скучать без Стэна, но мы… у меня есть ты, а у тебя — я. А я очень-очень люблю тебя. — Дочка бросилась в объятия Джастины, и они обе заплакали. — Дженни, не расстраивайся. Он никогда не грустил, ты ведь помнишь, и по-прежнему любит нас. — Они сидели, раскачиваясь из стороны в сторону, пальчики Дженнифер так крепко обнимали Джастину за шею, как будто она старалась удержать ее в этой жизни. Они сидели так и все раскачивались, а потом Джастина увидела, что девочка уснула. Ее лицо еще не просохло от слез.

Джастина встала и спустилась в сад, чтобы побыть там немного в одиночестве, а потом вернулась в дом. Мэгги сидела возле Дженнифер, глаза ее тоже покраснели от слез. Она посмотрела на Джастину и спросила:

— Может быть, выпьешь что-нибудь?

— Думаю, это не поможет.

— Я отнесу Дженни в кровать. Надеюсь, после сна она будет уже спокойнее. — Мэгги осторожно подняла девочку и направилась с ней в дом.

— Тебе тяжело, мама. Дженни уже большая девочка.

— Что же делать, Джас, если у нас в доме нет мужчин. А впрочем, Дженни не такая уж и тяжелая.

— Я тоже пойду прилягу, — сказала Джастина и пошла по лестнице следом за Мэгги, которая несла внучку, осторожно прижимая ее к груди. Джастина хотела попросить мать подтолкнуть ее или тоже, как Дженнифер, понести по лестнице. Казалось, что она не сможет самостоятельно добраться до спальни. С трудом, но она все-таки одолела все ступеньки и легла в постель, не раздеваясь. Мэгги уложила Дженнифер и вошла в комнату Джастины.

— Ты не хочешь раздеться?

— Я просто не могу этого сделать.

— Давай я помогу тебе.

Она раздела Джастину, выключила свет и задернула шторы. Когда она вернулась к кровати дочери, та уже спала.

Во сне Джастину мучили кошмары, кто-то душил ее, наваливался на нее, ходил по спине, разрывал живот. То ли во сне, то ли наяву она молилась Богу, звала мать, Лиона. «Пусть хоть кто-нибудь поможет, пожалуйста…». Джастина силилась проснуться, чтобы избавиться от этой ужасной боли, от этих дурных снов. Наконец ей это удалось, и она проснулась еще больше утомленная, совершенно неотдохнувшая и повернулась, чтобы взглянуть на часы рядом с кроватью.

Не успела она поднять голову, чтобы получше разглядеть часы, как та же самая боль пронзила ее со страшной силой, проходя по спине, достигая живота, как будто чьи-то руки вцепились в ее кишки. Боль заставила Джастину закричать, прибежала Мэгги. Джастина старалась перевести дыхание, но боль все усиливалась.

— Джас? Что-то случилось? Я услышала, как ты… Боже, что случилось?

— Я чувствую себя очень неважно. — Джастина старалась сесть, но боль помешала ей даже приподняться. Она вцепилась в простыни и сжала зубы, чтобы снова не закричать.

— Не двигайся. Я вызову врача. Как его зовут?

— Морс. Его номер есть в телефонной книжке… скажи ему… я думаю, что начались роды… скажи ему… — Следующий приступ боли не дал ей договорить. Джастина лежала в постели, стараясь совладать с болью, с нетерпением ожидая возвращения матери.

— Он сказал привезти тебя в больницу прямо сейчас. Ты сможешь дойти до машины?

Джастина попыталась встать, но не смогла даже сесть, она перевернулась на другую сторону кровати и увидела на простыне кровь на том месте, где она только что лежала.

— О Боже! Господи, мама!..

— Не переживай, Джас. Я сейчас позвоню Уго. Он поможет нам добраться до больницы.

Джастина откинулась на подушки, страдая от боли настолько, что совсем не могла разговаривать. Мать растворялась перед глазами и казалась неясным видением, то исчезала, то появлялась вновь. А боль все накатывала и усиливалась, поднимая Джастину вверх и бросая в бездну, как с высокой скалы. Она уцепилась за руку Мэгги и металась в постели, не в силах лежать спокойно. Потом она увидела в дверном проеме Уго Джанини. Он подошел к Джастине, взял ее из кровати прямо в одеяле и понес ее к машине. Джастина видела, как мать и Уго обменялись взглядами, и сразу же после этого сознание покинуло ее, а когда она снова открыла глаза, над ней горели тысячи огней, было шумно и многолюдно, раздавались какие-то металлические звуки. Джастина чувствовала, как будто она плывет под огнями, над людьми, подвешенная между двумя мирами. Она парила так некоторое время… о, Боже… Боже мой… они терзали ее… убивали… Боже… Стэн… мама… останови их… мне не пережить этого, не пережить… не могу… больше не могу… и все покрылось мраком.

Джастина проснулась в странной комнате, с чувством тошноты. Оглянувшись, она увидела мать, и потом снова все пропало. Сознание возвращалось к ней время от времени. Совсем очнувшись, она снова увидела мать, а потом она снова пропала. Так периодически Мэгги исчезала и появлялась. Где-то, как ей казалось, в другом мире в кровати лежала женщина с системой для переливания крови, с капельницей и разными подобными вещами, так необходимыми ей в этот момент. Джастина ничего не могла различить отчетливо, не зная точно, что с ней происходит. Она удивлялась своему состоянию, но не было сил спросить, что с ней происходит. Она слишком устала… слишком устала…

Часть 4 Время любить

60

Вернувшись из клиники Морса, Мэгги едва держалась на ногах от усталости и переживаний. Доктор не мог сказать ей ничего утешительного. Он делал все, чтобы сохранить жизнь Джастины. О том, чтобы сохранить ребенка, не могло быть и речи, он родился уже мертвым. Мэгги каждый день ходила в церковь и подолгу молилась там, умоляя как угодно наказать ее, лишь бы только Джастина осталась жить.

Дженнифер, чувствуя, что с матерью случилась беда, примолкла и только вопросительно и тревожно смотрела на Мэгги, когда та возвращалась домой. Однажды она не выдержала и, прижавшись к бабушке, спросила ее дрожащим голоском:

— Бабушка, а Бог не заберет мою маму к себе так же, как он забрал Стэна?

Мэгги обняла девочку и прижала ее к себе покрепче.

— Не заберет, успокойся, девочка моя. Я попросила Бога, чтобы он этого не делал.

— Я тоже каждый день прошу его об этом, — прошептала Дженнифер. — Ведь он добрый, правда?

— Да, милая, он добрый, он тебя обязательно послушает.

В холле раздались тихие шаги Марты, и она заглянула в дверь. После того, как Джастину отправили в клинику, в доме все затихло, как перед грозой. Дженнифер большей частью сидела где-нибудь в углу, забившись в кресло, поблескивая тревожными глазами. Марта никак не могла уговорить ее пойти погулять, за все это время она ни разу не поплескалась в бассейне, хотя это было ее любимым занятием. Девочка иногда оживала только в тех случаях, когда приходила Триш Кауфман и забирала ее к себе. У них с Триш была взаимная любовь. Бездетная Триш души не чаяла в маленькой Дженнифер и безумно баловала ее. Но теперь даже ей редко удавалось расшевелить печальную девочку.

— Не волнуйся, Дженни. Мама у тебя сильная, все будет в порядке.

Но сама Триш не совсем была уверена в том, что говорит. Состояние Джастины очень беспокоило ее, и она обзванивала всех медицинских светил, каких ей только удавалось отыскать, и собирала их на консилиум в клинику, где лежала Джастина.

Марта тихонько вошла в гостиную и сказала Мэгги:

— Звонил герр Хартгейм. Я ему рассказала, что у нас случилось, и он был очень обеспокоен. Спрашивал, не стоит ли ему приехать. И сказал, чтобы я опросила у вас, на тот случай, если он позвонит, и вас не будет дома.

Марта замолчала и вопросительно посмотрела на Мэгги. Мэгги на минуту заколебалась. Конечно, хорошо, если бы Лион приехал, но неизвестно, как к этому отнесется Джастина, если узнает. Не станет ли ей еще хуже от волнения.

— Пока не надо, Марта, скажите ему только, чтобы он звонил почаще.

— Да, мадам. Но он и сам сказал, что будет звонить каждый день.

Марта замолчала, но продолжала стоять рядом, очевидно, ей тоже было горько и тоскливо в этом заполненном бедой доме.

— Посидите с нами, Марта, — поняв ее состояние, предложила Мэгги, и Марта с благодарностью посмотрела на нее, присаживаясь на краешек дивана.

— Еще звонили из Сан-Франциско. Сначала мужчина, он сказал, что они договорились с мадам Джастиной о каком-то деле. Я ему сказала, что она в больнице в очень тяжелом состоянии. А потом скоро после его звонка оттуда же позвонила женщина. Сказала, что ее зовут Кристина Пак, и что она подруга мадам Джастины. Ну ей-то я рассказала, что случилось. И вы знаете, она даже закричала, так ей стало плохо, и сразу же бросила трубку. Может быть, мне не стоило ей говорить. Я уже и не знаю, что отвечать… — растерянно закончила Марта, виновато смотря на Мэгги.

— Не волнуйтесь, Марта. Наверное, все правильно, ведь это близкие друзья Джастины, мы не должны скрывать от них.

— Я тоже так подумала, — с облегчением сказала Марта, — может быть, они смогут и помочь чем-нибудь. Они звонили еще утром, — добавила Марта, искренне надеясь, что чем больше людей будет знать о том, что произошло с мадам Джастиной, тем скорее они помогут ей. Ведь должны же они помочь.

Гнетущую тишину дома нарушил звонок. Кто-то звонил у входной двери, и женщины застыли от ужаса. Уснувшая Дженнифер вздрогнула во сне и еще теснее прижалась к Мэгги. Марта торопливо вскочила и побежала в холл.

Через некоторое время там послышались приглушенные голоса, шаги, дверь в гостиную распахнулась, и в комнату вбежал… Дик Джоунс.

Минуту он смотрел на Мэгги в полном молчании, затем подошел к ней и поклонился с изысканной вежливостью. Оба молчали, даже не поздоровались. Она смотрела на него, матово светящееся лицо его было, казалось, равнодушным, но темные с металлическим блеском глаза глядели на нее в упор. Несколько мгновений глядел он так на нее, и целую вечность — эти несколько мгновений — они были одни в полной людей комнате.

Мэгги, как сидела, прижимая к себе Дженнифер, так и осталась сидеть неподвижно. Она даже не удивилась появлению Дика и не испытала ни радости, ни потрясения.

«Она не любит меня больше, — подумал Дик, — а я мчался сюда как сумасшедший, надеясь, что она до сих пор ждет меня. Сейчас я только погляжу на нее еще раз и уйду, уйду навсегда. Я дал себе зарок — и сдержу свое слово».

Он думал так и в то же время знал, что до конца дней своих связан с нею. И вместе с горем и отчаянием в нем вставала безумная, торжествующая радость, радость от того, что он снова видит ее, ее медные волосы и чуть раскосые глаза…

Он вызывал в памяти ее миниатюрное, нагое тело, вздрагивающее под его поцелуями. Он представлял себе, как снова изломает в своих объятиях это тело… Вот что он думал и чувствовал, в то время как его глаза властно проникали в ее глаза. Сейчас он хотел увидеть, что таилось в ее глазах.

Она смотрела на него в упор, вежливо, равнодушно, как вероятно казалось окружающим. На самом же деле и ее побледневшее лицо таило безумные мысли, еще не вполне осознанные ею самой, но близкие к тем, что были у него.

— Мэгги! — не выдержав этой пытки воскликнул он.

Она в безмолвии протянула к нему руки.

Джоунс бросился к Мэгги и опустился перед ней на колени. Он гладил ее руки, целовал склоненную головку Дженнифер и что-то говорил Мэгги, но она не понимала, что он говорит, и только молча смотрела на него: Дик очень сильно изменился. Он не то чтобы постарел, но как-то осунулся, а в глазах затаилась глубокая скорбь, как будто его тоже настигла непоправимая беда. На лбу пролегли новые морщины, и волосы поседели еще больше.

— Дик, Джастина… — проговорила Мэгги, прижимая к себе девочку.

— Я знаю, милая. Мы уже были там, все будет в порядке, — уверенно сказал Джоунс, и эта его уверенность придала сил Мэгги, она почувствовала облегчение, как будто неожиданное появление Дика могло спасти Джастину.

— Это ты звонил, Дик? — почему-то спросила она, словно это могло как-то объяснить, почему он здесь.

— Звонил Том, а потом Кристина. Они мне и рассказали обо всем. Сразу же после звонка мы поехали в аэропорт.

— Том? — Мэгги оторвала взгляд от Дика и увидела, что в комнате, кроме Марты, находятся еще двое. Тома Джоунса она узнала сразу, а вот девушка была ей незнакома. Наверное, это она звонила и сказала, что она подруга Джастины. Но ведь звонок был из Сан-Франциско. Почему же они оказались там все вместе? Мэгги обрела наконец способность размышлять и перевела на Дика изумленный взгляд.

— Как ты здесь оказался, Дик? Каким образом ты нашел меня?

— Потом, Мэгги, родная. Я тебе все расскажу, но потом. Давай я отнесу Дженни в постель. — Он осторожно и бережно взял девочку из рук Мэгги, а она, приоткрыв затуманенные сном глаза, нисколько не удивилась тому, что оказалась на руках у Джоунса; девочка улыбнулась и пролепетала сквозь сон:

— Дедушка, ты приехал?

На глазах Джоунса показались слезы, он нежно прикоснулся губами к щечке Дженнифер, укачивая ее на своих сильных руках.

— Пойдем, там, наверху, ее спальня. — Мэгги взяла Дика Джоунса за локоть, и они стали осторожно подниматься по ступенькам. Уже на площадке Мэгги вспомнила, что оставила без внимания молодых людей. Она показала Дику, в какую из комнат нести Дженнифер, а сама снова спустилась вниз.

— Марта, приготовьте, пожалуйста, что-нибудь на ужин. Наши гости устали с дороги, а вы располагайтесь пока здесь, мы сейчас вернемся.

Марта побежала на кухню готовить ужин. Она благодарила Бога, что он прислал к ним в дом этих людей. Сразу стало спокойнее и появилась надежда, что все образуется и мадам Джастина вернется домой здоровая. Марта и сама не могла понять, почему она связывает выздоровление Джастины с этими людьми, но она была в этом почти уверена. То, что эти люди появились здесь, было добрым знаком. Неожиданно Марта услышала за спиной легкие шаги и женский голос произнес:

— Разрешите мне помочь вам.

Она обернулась и увидела перед собой гостью, красивую девушку с восточным типом лица.

— Меня зовут Кристина. Наверное, я с вами разговаривала по телефону? — сказала девушка, и Марта сразу же расположилась к ней.

— Спасибо, мисс. Но как же ваш спутник? Ведь он остался один.

Кристина улыбнулась.

— О, он не будет сердиться. А мы вдвоем быстрее управимся.

61

Войдя в комнату Дженнифер, Мэгги увидела, что Дик уложил девочку в постель и сейчас снимал с нее туфельки. Он аккуратно расшнуровал их, стараясь не разбудить Дженнифер. Но девочка была так утомлена своими не по возрасту переживаниями, что даже не пошевелилась, когда Мэгги стягивала с нее платьице.

Уложив Дженнифер, Мэгги и Дик присели возле ее кровати и долго, молча смотрели друг на друга. Дик с нежной грустью заметил, как изменило Мэгги свалившееся на нее несчастье с Джастиной. Если в Химмельхохе она выглядела так, как будто начинала жизнь заново, и казалась молодой и счастливой, (Ей тогда можно было дать лет тридцать, не больше, и у Джоунса поначалу возникали сомнения, не откажет ли она ему из-за большой разницы в возрасте), то сейчас Мэгги сильно сдала, ее глаза потускнели от страданий, и волосы почти сплошь покрылись сединой.

«Бедная Мэгги. За что же Бог так карает тебя? Не знаю, примешь ли ты меня сейчас, но я вернулся, чтобы сделать тебя счастливой».

— Как вовремя ты появился, Дик, — прошептала Мэгги, не отрывая взгляда от его лица. — Сначала я была уверена, что ты все-таки вернешься, и рано или поздно мы с тобой встретимся, но потом эта уверенность исчезла, и я уже не надеялась снова увидеть тебя…

— Я виноват перед тобой, Мэг; тогда я был вне себя от отчаяния, мне казалось, что все кончено и я потерял тебя навсегда, но потом я понял, что только от меня самого зависит, вернешься ты ко мне или не вернешься. Я должен на коленях умолять тебя об этом…

Мэгги слушала Дика Джоунса, и черная пелена, застилавшая все последнее время ее душу, постепенно отодвигалась, уступая место забрезжившейся надежде: Дик спасет их с Джастиной от невзгод, загородит от жестокого мира. Но Мэгги так устала от потерь, что боялась даже надеяться на лучшее.

— Я уже не думаю о себе, Дик, лишь бы Джастина осталась жива, больше я ни о чем не мечтаю и мне ничего не нужно в этой жизни, — сказала она печально, и ее глаза отразили всю скорбь, накопившуюся в душе. Дик понял, что она говорит искренне, но ему не хотелось слышать от нее такие слова.

— Ты не должна ставить крест на своей жизни, Мэгги. А Джастина?.. Ох, Мэгги, если бы ты только знала, как я хотел, чтобы она родила этого ребенка, — горестно проговорил Джоунс и сжал руки Мэгги с такой силой, что она немного поморщилась от боли. — Но этому не суждено было быть, и порвалась даже эта последняя ниточка…

— О чем ты, Дик? — удивилась Мэгги. — О какой ниточке ты говоришь?

— Потом, Мэгги, потом… Я сейчас ничего не могу тебе объяснять.

Его голос звучал так глухо и в нем была такая боль, что Мэгги не решилась настаивать.

— Главное, что мы опять вместе. Ты и я. Ты всегда была со мной. Ты всегда была со мной, любил ли я тебя, ненавидел или казался безразличным. Ты всегда была со мной, всегда была во мне, и ничто не могло этого изменить.

Дик молча привлек Мэгги к себе.

— Мне надо тебе… многое… сказать…

— Потом, Мэгги…

— Нет, сейчас… Ты — моя жизнь!

— Ох, Мэгги, — прошептал Дик. — Ох, я люблю тебя, люблю!

И она смеялась до слез в его объятиях, смеялась с сияющими глазами, не в силах остановиться.

Марта с Кристиной заканчивали накрывать стол в гостиной, видно было, что они уже нашли общий язык и с полуслова понимали друг друга.

— Мисс Кристина прекрасно готовит, — одобрительно сообщила Марта, — она даже научила меня делать новый соус.

Кристина молча улыбалась, спокойно воспринимая похвалу в свой адрес. Мэгги с интересом присматривалась к этой необыкновенной девушке, стараясь понять, что связывает ее с семьей Джоунсов. Девушку отличало удивительное чувство достоинства, она чувствовала себя совершенно свободно в чужой обстановке. Том Джоунс был очарован Кристиной. Он сидел в кресле в ожидании ужина и не спускал глаз с девушки, провожая ее взглядом, пока она сновала из кухни и обратно, ловко расставляя на столе приборы и блюда с дымящейся едой. Мэгги пошла было на кухню, чтобы помочь им с Мартой, но Кристина остановила ее и решительно усадила рядом с Диком Джоунсом.

— Отдохните, пожалуйста, миссис Клири, мы все уже приготовили, и вам незачем беспокоиться.

Мэгги с удовольствием подчинилась девушке. Когда все сели за стол, Кристина за руки привела из кухни упирающуюся Марту и тоже усадила ее со всеми вместе. Она как будто почувствовала, что должна сегодня взять на себя главную роль и помочь этим растерявшимся женщинам прийти в себя.

После ужина гости собрались поехать в отель, но Мэгги настояла, чтобы они остались вместе. Было невыносимо представить себе, что после их ухода в доме снова поселится тревожная тишина. Марта побежала готовить комнаты для гостей, радуясь, что дом снова наполнился жизнью.

62

О, Боже, как болит все внутри.

— Мама?.. Что случилось? — Джастина повернулась, чтобы поговорить с Мэгги и застонала:

— Что это?.. мой желудок… мой живот… он совсем ровный… ребенок…

— Мама… Мама. А ребенок? — Но Джастина уже все поняла, что случилось. Ребенок мертв.

— Лежи на спине, Джастина. Ты находилась без сознания очень долго.

— Какая разница? — Джастину сотрясали рыдания, жизнь казалась невыносимой.

Через некоторое время Джастина спросила, который час.

— Два часа.

— Дня?.. О Боже…

— Да, Джас… и… сегодня вторник.

— Вторник… Боже мой!

Входили и выходили медсестры… рядом с Джастиной постоянно находилась Мэгги и Кристина, сменяя друг друга, и Джастина не удивилась тому, что здесь Кристина. Как будто по-другому и быть не могло. Тягучий поток времени тянулся бесконечно и бессмысленно. Больше не было необходимости бежать куда-то, думать о чем-то. Дженнифер была дома, а Стэн и младенец покинули ее. Все остальное было неважно. Отчаяние сменилось безысходной тоской и пустотой. Ничто и никто больше не интересовали Джастину. Ни Стэн, ни младенец, ни Дженнифер, ни она сама. Ничего.

Джастина поняла, что все ее друзья знают о том, что с ней произошло, потому что вся палата была уставлена цветами. Одну за другой приносили записки. Джастина не читала их, но все подписи были знакомы: Уго Джанини, Триш, Джон, Сюзанна Трейс… «Даже Сюзанна знает», — без удивления подумала Джастина.

Если бы не безучастность ко всему на свете, то Джастину можно было считать здоровой. Но доктор Морс не спешил выписывать ее домой. Если за состояние здоровья своей пациентки он мог ручаться, то состояние ее духа очень его тревожило. Конечно, случай с Джастиной не первый такой случай в его практике. И все женщины тяжело переживали потерю ребенка, особенно желанного. Но миссис Хартгейм переживала свою ситуацию слишком уж трагически. Очевидно, ребенок мог как-то скрепить ее отношения с мужем. Правда, мистер Хартгейм все то время, пока его жена находится здесь, каждый день звонит из Бонна, волнуется за нее, предлагает прислать какие угодно лекарства и специалистов, но сам не приезжает. Доктора Морса все эти семейные проблемы волнуют в той мере, в какой они действуют на здоровье его пациентов. Но он все-таки решил попридержать Джастину у себя в клинике.

— Доктор, вы можете мне сказать, какой у меня был ребенок? — спросила однажды Джастина, и в ее глазах впервые за долгое время проявился интерес. Доктор был готов к такому вопросу, его задавали почти все женщины в подобной ситуации.

— Конечно, — спокойно ответил доктор. — Это был мальчик, 2 килограмма 900 граммов, рост 49 сантиметров, с первой группой крови. Что еще сказать вам? Ваш ребенок родился живым и жил 7 часов 23 минуты.

Доктор намеренно говорил спокойным, обыденным тоном, на практике зная, что малейшая интонация сострадания в его голосе подействует на женщину расслабляюще.

— Могу вас заверить, что, несмотря на такой тяжелый исход, вы можете еще родить здорового и жизнеспособного ребенка, — добавил он ободряюще.

— А этот был нежизнеспособным? — спросила Джастина раздраженным тоном, и доктор довольно потер руки.

Пусть позлится, даже поплачет. Это уже лучше, чем немая безучастность.

— Почему же? Но мы с вами говорим о будущем…

К концу недели Джастина окрепла настолько, что, кроме Мэгги и Кристины, ее могли навещать и остальные друзья.

Мэгги была в палате у Джастины, когда туда пришли Том с Кристиной, она заметила, как при виде Тома у Джастины засветились глаза и она потянулась ему навстречу. «Когда же они могли так подружиться? — мелькнуло у Мэгги в голове. — В Химмельхохе их встреча была такой кратковременной, а больше как будто они нигде не встречались».

— Мама, поезжай домой, отдохни, — предложила Джастина. — Ты целые дни проводишь здесь, тебе надо отвлечься.

Хотя кризис миновал и Джастине ничего не угрожало, Мэгги и в самом деле почти все время проводила с ней. Она даже Дженнифер совсем забросила, и девочка оставалась дома с Мартой и Диком. Мэгги оставила Джастину с ее друзьями и поехала домой.

— Бабушка, как хорошо, что ты приехала, — обрадовалась Дженнифер, — а мы собирались на пляж покормить чаек. Мы и тебя возьмем с собой.

Джоунс уже был готов и ждал их в саду. Мэгги переоделась и, пока Марта собирала для Дженнифер корм для чаек, тоже вышла в сад. Раньше она не особенно обращала внимание на настроение Дика, хотя он теперь очень редко улыбался и состояние его чаще всего было подавленное. Мэгги, конечно, видела это, но объясняла его настроение болезнью Джастины. Но оно оставалось таким и сейчас, когда, казалось, опасность уже миновала и Джастина вот-вот появится дома.

Мэгги, стоя на веранде, наблюдала за Диком, а он сидел в кресле, устремив сумеречный взгляд в голубое безмятежное небо, как будто пытаясь увидеть там кого-то или найти ответ на мучивший его вопрос. Его темное, обожженное солнцем лицо было невеселым. Мэгги не решилась подойти к нему сейчас и дала себе слово непременно выяснить, что с ним происходит.

— Можно ехать, — закричала Дженнифер, появляясь на веранде, и Дик встрепенулся. Дженнифер, пожалуй, единственная, кто мог отвлечь его от мрачных мыслей. Наблюдая их трогательную дружбу, Мэгги понимала, что Дик тоскует о семье, с молодых лет он вынужден был жить бесприютно, а к старости тоска по нормальной жизни с детьми и внуками еще больше обострилась.

Дик повез их на пляж на «Мерседесе» Джастины, и Мэгги с удовольствием смотрела, как уверенно и спокойно сидит он за рулем этой шикарной машины. Джоунс заметил взгляд Мэгги и повернулся к ней. Она была в бледно-зеленом легком платье, поседевшие волосы снова приобрели живой блеск, прежние бархатные глаза смотрели на него с нежностью. Красота Мэгги снова поразила его.

— Что, Мэгги?

— Ты очень похудел, Дик. И глаза стали жесткими…

Дженнифер отвлеклась от изучения прохожих и сзади обвила ручонками шею Джоунса.

— Ты ошибаешься, бабушка, — заявила она, — вовсе они у него не жесткие, а очень добрые.

— Тебе виднее, — согласилась Мэгги с улыбкой, потому что взгляд Дика и в самом деле потеплел от прикосновения детских рук.

На берегу они выбрали пустынный уголок пляжа, где толпами носились дети и можно было не опасаться нечаянно наступить на чье-нибудь распростертое в истоме тело. Дженнифер, едва сбросив с себя шорты и майку, с визгом устремилась к воде, и все внимание Мэгги и Дика сосредоточилось на девочке. Дик быстро разделся и побежал следом за ней. Мэгги развернула большой складной зонт, укрепила его в песке и, расстелив плед, устроилась в образовавшейся тени. Дик с Дженнифер затеяли веселую возню. Он подбрасывал девочку вверх и вперед, и она с истошным визгом погружалась в воду, откуда он доставал ее, довольную от своей отваги и смелости.

Мэгги показалось, что она наконец обрела то, чего всю жизнь искала: любимого человека и свою семью. То, чего не могли дать ей ни Люк О'Нил, ни Ральф де Брикассар. Воспоминания о Ральфе больше не приносили ей боли. Она думала о нем с теплотой и нежностью. Она ни разу, даже в самых потаенных мыслях, не упрекнула его. С ним она испытала самое большое счастье в жизни, и большего, чем он дал ей, он дать не мог.

Дику наконец удалось вытащить Дженнифер из воды, и он понес ее к Мэгги. Девочка даже зубами стучала от холода, но была необыкновенно довольна. Мэгги растерла девочку мягким пушистым полотенцем, и Дженнифер отправилась кормить чаек, захватив с собой большой пакет, который ей дома вручила Марта. Дик, набросив на плечи полотенце, присел рядом с Мэгги. Мэгги чувствовала, что его что-то угнетает, и не знала, как спросить его об этом. Она все ждала, что он сам расскажет, но он молчал. Какое-то время они молча следили глазами за Дженнифер, которая устроилась на большом плоском камне и бросала в воду кусочки булок, и чайки с пронзительными криками подхватывали их почти на лету. Потом Мэгги заметила, что Дик смотрел больше не на Дженнифер, а дальше, в пустынную безбрежность океана. Она тихонько окликнула его, но он не услышал, его мысли были далеко от этого места и даже от нее.

— Дик, очнись, — Мэгги потеребила Дика за руку, и он с недоумением взглянул на нее, не сразу возвращаясь в эту реальность.

— Прости, Мэг, я задумался, — пробормотал он.

— О чем ты постоянно думаешь, Дик? — начала разговор Мэгги. — У тебя что-то произошло, я это чувствую. Что-то такое, о чем ты не можешь мне сказать? — Мэгги покраснела, ей внезапно в голову пришла мысль, что страдания Джоунса связаны с женщиной, которую он встретил уже после нее. Может быть, поэтому он так долго не появлялся и сейчас не знает, как сказать ей о том, что они не могут быть вместе. Мэгги стало холодно от одной только мысли, что она опять потеряет Дика, на этот раз уже навсегда. Она молчала, со страхом ожидая, что он ей скажет. Она была уже почти уверена, что ее догадка верна. И как же она не подумала об этом раньше! Хотя раньше ей было все равно, все мысли были заняты Джастиной.

— Сейчас я уже могу тебе сказать, — тихо заговорил Дик. — Раньше не мог. Тебе и без того было нелегко из-за дочери.

Мэгги внутренне сжалась, приготовившись услышать самое для себя страшное. «Так оно и есть. Дик великодушный человек, он откуда-то узнал, что случилось с Джастиной, и приехал поддержать нас. Только и всего».

— Может быть, ты помнишь, Мэг, когда я в первый вечер сказал тебе, что для меня очень важно было, чтобы Джастина родила этого ребенка? — голос Дика дрогнул, и он вопросительно взглянул в глаза Мэгги.

Мэгги от неожиданности растерялась. Да, конечно, она вспоминает сейчас, что он так сказал и еще о последней ниточке, которая оборвалась со смертью ребенка.

— Да, Дик, но я не понимаю, — растерянно проговорила Мэгги.

— Это был мой родной внук, Мэг, — не глядя на нее сказал Дик.

— Так значит… — Мэгги не решилась высказать внезапно озарившую ее догадку, но Дик понял и кивнул головой.

— Да, Мэг, ты правильно догадалась. Стэн был моим младшим сыном. Я его потерял уже давно, но у меня была еще надежда, что он когда-нибудь поймет, тогда после смерти его матери, я был бесправен и не мог добиться, чтобы мне отдали и его тоже. Он не простил мне этого и взрослым не захотел со мной встречаться… И все-таки я не терял надежды… А теперь я его потерял окончательно, и он ушел… так и не простив меня… Я сразу же выехал сюда, как только мне передали, что случилось. Конечно, к похоронам не успел, а потом я узнал, что Джастина ждет от него ребенка… Ты понимаешь меня, Мэг, как я хотел, чтобы она родила его, но…

Дик надолго замолчал, и Мэгги видела, как горе придавило этого сильного мужчину. Он, сгорбившись, сидел рядом с ней под тентом, не замечая ни яркого солнечного дня, ни радости, разлитой в природе.

— Боже мой, Дик, если бы я только знала, — горестно проговорила Мэгги. — Если бы я только знала, Дик…

— Что ты могла сделать, Мэгги, — безнадежно махнул рукой Дик. — Когда-то я не понимал тебя, мне казалось, что ты несла чушь, когда говорила о судьбе и Божьем наказании. Наверное, для того, чтобы поверить в это, каждый должен испытать на себе.

— Я разговаривала с ним, Дик, — призналась Мэгги и увидела, как он дернулся и развернулся к ней, как будто она хранила какую-то загадку, связанную с его сыном.

— Ты говорила с ним, Мэг? — хрипло переспросил Дик. — И что он сказал? Какой у него был голос? Когда это было?

— Вскоре после того, как я приехала сюда. — Мэгги постаралась вспомнить все мелочи той мимолетной беседы, интонации голоса Стэна, хотя ничего особенного в том их разговоре и не было. — Ты, наверное, знаешь, Дик, — она запнулась, но все-таки решилась продолжать, — у них были сложные отношения с Джастиной. Он не хотел ребенка, но Джастина его безумно любила и решила рожать. И мне тогда, ведь мы разговаривали всего лишь по телефону, мне показалось, что он доволен, что все так решилось. И сказал мне, чтобы я передала Джастине, что он очень любит ее. Вот, пожалуй, и все. Да, он еще представился. Голос у него был какой-то мальчишеский, — припоминала Мэгги.

Дик не спускал глаз с ее губ, боясь пропустить хоть слово.

— А он не казался чем-то расстроенным или подавленным? — выпытывал он. И Мэгги поняла, что его волнует.

— Нет, Дик. Он говорил весело и ничего такого в его голосе не было. Не терзай себе душу, милый. Смерть твоего сына — простая случайность. Он не собирался лишать себя жизни добровольно. Я это чувствую, знаю. Кристина сказала мне, что он собирался сделать Джастине предложение и всех своих друзей оповестил о том, что у них будет ребенок. Это простая случайность, Дик, что он погиб.

Мэгги еще долго говорила Джоунсу о превратностях судьбы и о том, что, несмотря на поражения, жить стоит, хотя бы ради будущего детей, чтобы у них всегда был тыл и в трудные минуты они знали, что у них есть на кого опереться. Она понимала, что Дику нужны были эти ее слова. И он постепенно оттаивал, его взгляд уже не казался таким мрачным и погруженным в себя.

— Наверное, ты права, Мэгги, — наконец проговорил он. — И все равно трудно переживать смерть детей. Ты и сама это испытала, так что знаешь не понаслышке.

— Я это пережила, Дик, время вылечит и тебя. У нас есть еще Джастина и Том.

— И Дженнифер, — улыбнулся Джоунс. — Видишь, она пользуется тем, что мы не обращаем на нее внимания, и опять полезла в воду. Дженни, малышка, подожди меня, — крикнул он девочке и побежал по песку, уже совсем седой, но с хорошо сохранившейся фигурой, сильный мужчина.

63

На обратном пути в машине было оживленнее, чем несколько часов назад, когда они ехали на пляж. Все проголодались, и Дженнифер, вспомнив, как Стэн возил их после пляжа в китайский ресторан, потребовала, чтобы дядя Дик повез их с бабушкой туда же. Правда, в ресторане, ловко орудуя палочками, Дженнифер чувствовала себя гораздо свободнее, чем взрослые, но это не мешало веселиться и подтрунивать друг над другом, когда Мэгги, не выдержав единоборства с ускользающей пищей, попросила, чтобы ей принесли нож и вилку. Дик, украдкой глянув на девочку, шепнул официанту, чтобы тот и ему принес нормальные приборы.

Прогулка удалась. Мэгги была рада, что сумела поговорить с Диком, по нему было видно, какое облегчение доставил ему этот разговор. Казалось, что он освободился от огромной тяжести, сковывающей ему душу.

Кристина с Томом были уже дома и сообщили Мэгги, что, скорее всего, Джастину выпишут на следующий день. Мэгги позвонила доктору Морсу, и он подтвердил эту новость.

Наутро Дик и Мэгги поехали за Джастиной и не прошло и часа, как они уже все вместе были дома. Джастина сразу же отправилась в сад, где ее настигла Дженнифер. Мэгги строго настрого запретила девочке тормошить мать и утомлять ее своей болтовней. Но Дженнифер, конечно, соскучилась по матери и не отходила от нее ни на шаг. Помня наставления бабушки, она тихонько устроилась рядом с Джастиной и осторожно гладила ее руки.

— Мамочка, тебя насовсем отпустили из больницы? — спросила она, с тревогой глядя на мать. — Тебе не надо больше туда возвращаться?

— Нет, мое солнышко, теперь мы с тобой будем дома вместе, — успокоила дочку Джастина.

— И папа к нам приедет, — неожиданно сообщила девочка, проверяя, какую реакцию вызовут у матери ее слова.

— Почему ты так считаешь? — удивилась Джастина. — По-моему, мы договаривались, что он приедет за тобой на следующий год. Разве что-то изменилось? Он что, звонил?

— Он почти каждый день звонит, — призналась Дженнифер, — и разговаривает то с Мартой, а когда бабушка дома, то с бабушкой, ну и со мной, — добавила она, довольная, что ее не выделяют из мира взрослых.

— И что же он говорит? — заинтересовалась Джастина, нарушая данное себе обещание, никогда не спрашивать у дочери, о чем они говорят с отцом.

— Он все время говорит о тебе, — серьезно ответила девочка, — и очень волнуется, как ты себя чувствуешь. Я ему сказала, что попросила Бога, чтобы он не забирал тебя к себе. А в трубке что-то затрещало, и голос у папы стал хрипеть. Он сказал, что приедет к нам, если мы ему скажем об этом.

Джастина прижала к себе дочку, жалея ее и понимая, что она по-детски наивно делает все, чтобы соединить своих упрямых родителей.

— Вот видишь, Дженни, я уже больше не болею, и у папы нет причин беспокоиться. Мы позовем его потом когда-нибудь, а сейчас у него много дел, ему надо работать. Ты согласна со мной? — И Дженнифер, вздохнув, кивнула. — Хорошо, мама. Позовем потом.

Джастина еще прогулялась по саду, Дженнифер хотела показать ей цветы, которые распустились недавно. Но этого оказалось достаточно, чтобы Джастина почувствовала усталость. Она была еще очень слабой, хотя и старалась держаться, чувствуя себя виноватой перед Дженнифер. Она так редко вспоминала дочь там, в клинике.

В саду их нашла Мэгги и, увидев побледневшее лицо Джастины, отвела ее в дом. Кристина с Мартой навели в доме такой блеск, что там все сияло, а расставленные повсюду цветы наполняли комнаты легким ароматом. Джастина с благодарностью посмотрела на подругу. Как хорошо, что она все еще оставалась здесь.

64

Беспрестанно звонил телефон, то Кристина, то Марта снимали трубку и подробно докладывали звонившим друзьям о состоянии Джастины. Позвонила миссис Уитни, и Мэгги немного смешалась, называя ее по имени, хорошо, что Дик в это время был занят с Дженнифер и как будто не обратил внимания, с кем Мэгги разговаривает. Миссис Уитни хотела поговорить с Джастиной, и Мэгги взглянула на дочь, но та отрицательно покачала головой. Не сейчас. Конечно, все уже знали о случившемся и хорошо, что ничего не надо было объяснять. Но что она могла сказать Джастине? Выразить сочувствие? Но Джастине и самой было достаточно плохо, чтобы переживать еще и ее печаль.

Джастина отказалась подойти к телефону и тогда, когда звонил Лион. Он просил передать ей, что может устроить ее в блестящей клинике в Бонне у известного профессора, где она пройдет курс реабилитации. Но Джастина и слышать не хотела ни о каком профессоре, ни о Бонне. Она уже сделала выбор, отказавшись от роскоши чопорного Бонна, и предпочла джинсы и ромашки, ей по-прежнему нужны были только они и память о Стэне.

После возвращения Джастины из больницы прошло некоторое время, и Дик Джоунс заговорил об отъезде. Сначала уехали Том с Кристиной, но обещали скоро вернуться, как только устроят свои дела. Пока Том жил на свои сбережения, но уже надо было думать о работе. Друзья Стэна не шутили, когда предлагали ему работать с ними в их съемочной группе, но это было не его дело. Том привык работать с лошадьми и даже тосковал, оторвавшись от них. Как всегда, выручила Кристина.

Оказывается, ее дядя был управляющим ипподромом в Сан-Франциско, она поговорила с ним, и он обещал помочь, предварительно проверив Тома, каков он в деле. Как только все устроится, они обещали вернуться к Джастине, хотя бы ненадолго. Джастина видела, с каким обожанием Том смотрит на Кристину, и ей казалось, что девушка тоже расположена к нему. Последнее время они постоянно были вместе. Конечно, может быть, сейчас их связывала смерть Стэна, память о нем еще не притупилась. Хотя, может быть, как и после морского путешествия, они не найдут ничего общего, доведись им сейчас расстаться и встретиться спустя долгое время. Но, судя по всему, расставаться они не собирались, и дай Бог, если им будет хорошо вместе.

Дик отвез Тома и Кристину в аэропорт, а на следующий день сказал, что и ему пора. Мэгги растерялась. Она даже и мысли не допускала, что Дик уедет. Неужели им придется опять расставаться и снова томиться в неизвестности в ожидании встречи.

— Но как же, Дик? — сказала она, не зная, о чем говорить дальше. Свалившиеся на них с Мэгги несчастья, беспокойство за жизнь Джастины занимали все их время и мысли. Им так и не удалось подумать о себе, о том, как же они будут жить дальше.

— Мне надо ехать, Мэг, Не могу я чувствовать себя здесь постоянным гостем. А как только ты сможешь, приедешь ко мне.

— Нет, Дик, я не могу к тебе приехать. Это будет не совсем удобно. В каком качестве я к тебе приеду и как это будет воспринято твоими близкими, — возразила Мэгги, чувствуя, что жизнь ее снова возвращается в прежнюю колею, она только мать и бабушка, и нечего мечтать о личном. То, что Дик приехал сюда, еще ничего не значит, он не собирается жить с ней. — Делай, как знаешь, — сказала она устало.

В гостиную спустилась Джастина, они с Дженнифер собрались пойти в гости к Триш, Джастина заметила унылые лица Мэгги и Джоунса и поняла, что они снова решали свои личные проблемы и снова у них что-то не заладилось.

— У меня есть блестящее предложение, — весело сказала Джастина. — Вернее, у нас с Дженнифер. Правда, Дженни?

Девочка, не понимая, о чем говорит мать, но чувствуя, что она вовлекает ее в какую-то игру, радостно подтвердила:

— Да-да, у нас с мамой блестящая идея! Мамочка, а какая идея? — шепотом спросила она у матери, делая таинственные глаза.

— Ты скоро поймешь, соглашайся и подтверждай все, что я скажу бабушке и мистеру Джоунсу. Договорились? — шепнула ей Джастина.

— Да, мамочка! — У Дженнифер был такой таинственный вид, что Мэгги с Диком рассмеялись.

— Ну и что вы такое придумали? Что за блестящая идея? — спросила Мэгги.

— Мы с Дженнифер предлагаем вам совершить путешествие, ведь вы оба совсем не видели Америку, а здесь так много всего интересного. Здесь лето, а на Востоке зима и совсем другая природа. Правда, я и сама еще почти что ничего тут не видела, но это потом, а вы можете поехать сейчас…

Дженнифер растерянно смотрела на мать, девочка не ожидала такой шутки, она ей совсем не нравилась. С бабушкой и дядей Диком так весело, а мама почему-то решила отправить их в путешествие, да еще попросила Дженнифер поддержать ее. Джастина обняла девочку за плечи и добавила:

— … и взять с собой Дженнифер.

— Но, Джас, ты еще не вполне оправилась после болезни, — возразила Мэгги.

— Я себя уже прекрасно чувствую, — успокоила ее Джастина. — А если мне что-то понадобится, со мной остается Марта, и скоро вернутся Том с Кристиной. Поезжайте, прошу вас, и начните с Нью-Йорка.

65

Дженнифер и Мэгги с Диком вышли из самолета в аэропорту Нью-Йорка и сразу очутились в огромной многоголосой и многоликой толпе. Здесь все было по-другому, чем в Лос-Анджелесе: люди, масштабы, даже воздух. Этот город был почти одушевленным, он дышал и чувствовал. В его движении, почти полете, был особый музыкальный ритм, присущий только этому городу, напряженный, гипнотизирующий, неотразимый, и они почувствовали на себе его воздействие, как только самолет приземлился и побежал по взлетно-посадочной полосе.

И теперь они не сразу сориентировались, в какую сторону им идти, пока Дженнифер не потеребила Мэгги за рукав.

— Где мы будем сегодня спать, бабушка? — в ее глазах мелькало любопытство, но чувствовалось, что девочка устала от пятичасового полета.

— Увидишь. Мы остановимся в самом прекрасном отеле Нью-Йорка. — Мэгги не была заядлой путешественницей и всегда держалась скованно в дороге, среди незнакомых людей. Но здесь рядом с ней был Дик, и они путешествовали почти по-семейному вместе с внучкой. Мэгги чувствовала необыкновенный подъем и возбуждение.

Дик забрал с ленты транспортера их сумки, и они направились к стоянке такси.

— Куда, мистер? — таксист помог им уложить вещи и ждал, когда ему назовут адрес.

— Отель «Редженси», пожалуйста, 61-я улица и Парк-авеню. — Дик устроился рядом с водителем, Мэгги и Дженнифер на заднем сиденье, и таксист помчал их в город с обычной для ньюйоркских автострад огромной скоростью, от одного перекрестка до другого и, как казалось Мэгги, с большой угрозой для их жизни. На Дженнифер, однако, это произвело мало впечатления, а Мэгги испытывала захватывающее, волнующее чувство, как будто она участвовала в скачках, все двигалось так быстро, стремительно мелькало в неясных отблесках огней, приобретало неопределенные формы. Неожиданно Мэгги поняла, что ее так увлекло это стремительное движение и скорость, что она совсем не думала об опасности. Наверное, в Нью-Йорке никто не задумывается о скорости, ею живут, ее ожидают повсюду, она становится потребностью. Она — отличительная черта этой жизни.

Они промчались по мосту Квинсбороу, вниз по 60-ой улице, и остановились у светофора на углу 60-ой и Третьей. Вот там все и началось. Ватага лохматых юнцов сидела в ресторане «Желтые пальцы», пялясь друг на друга, осматривая прохожих критическим взглядом. Свитера на девицах плотно обтягивали фигуры и бросались в глаза яркостью цвета. Брюки на парнях граничили с непристойностью. И через все это проходил тщательно поставленный взгляд «неограниченной свободы». Мэгги и Дик с интересом разглядывали прохожих: все эти побрякушки на них, африканские перья, разрисованные лица и многие другие детали, не заметные в Калифорнии, потому что никому до этого нет дела, в отличие от Нью-Йорка. Через дорогу — «Блюмингдейл Супермаркет». В каньоне между магазином и рестораном — поток интенсивного транспортного движения с гудящими сигналами, скрежетом шин, лязгом автомобильных крыльев. Эдисон, конечно, добавил неудобств, как водителям, так и пешеходам. Вся округа была залита огнями ресторанов, магазинов, уличных фонарей и светофоров, рекламой фильмов. Эта аура обвораживала их. Они повернули по Третьей Авеню, проехали несколько кварталов к центру города среди потоков машин, окружавших их с обеих сторон, преследующих и обгоняющих, сигналящих и маячивших огнями. Повернув налево в сторону Парк-Авеню, они объехали островок зелени в центре города и проехали по этой Авеню, чтобы остановиться перед отелем. Джастина была права, что направила их именно сюда. Этот «тихий» отель был удивительным. Как раз то, что было нужно им сейчас, в таком прекрасном расположении духа.

Швейцар в ливрее помог Мэгги выйти из машины, улыбнулся Дженнифер, два мальчика-посыльных кинулись к Дику, чтобы унести вещи. Дик заплатил таксисту, дал чаевые носильщикам, как это было принято повсюду.

66

Два номера, которые заказала Джастина еще до их отлета в Нью-Йорк, располагались рядом друг с другом на самом верхнем этаже отеля. Из окон открывался чудесный вид на город, вдали маячил «Эмпайр-Стейт», а чуть ближе светились огни зданий «Пан-Америкэн» и «Дженерал Моторс». Далеко внизу кипела жизнь на Парк авеню, растянутого длинной зеленой лентой с вкраплениями светофоров. В правом углу этой панорамы города с его величественными небоскребами располагалась Ист-Ривер с милыми маленькими домиками шестидесятых годов Ист-Сайда, протянувшимися между кромкой реки и улицей, на которой находился отель «Редженси».

Все это Мэгги с Дженнифер угадывали, разглядывая подробную карту города, которую они заблаговременно приобрели.

— Дженни, как тебе здесь нравится?

— Да, нравится, бабушка, а куда мы пойдем завтра? — зевнула девочка, и Мэгги устыдилась своего восторга. Маленькая девочка относилась ко всему спокойно, а она разахалась. Правда, Дженнифер в свои годы и путешествовала гораздо больше, чем ее бабушка. Но чтобы посолиднее выглядеть в глазах внучки, она все-таки решила умерить свои восторги.

В дверь постучали, и девочка побежала встречать дядю Дика, но это пришел посыльный, принес заказанный ужин, большой поднос, накрытый розовой салфеткой.

— Дженни, позови дядю Дика, пока ужинать.

Во время ужина Дженнифер все никак не могла успокоиться насчет завтрашнего дня, и Джоунс предложил самое заманчивое решение.

— Выйдем утром из отеля и пойдем куда глаза глядят.

Дженнифер от неожиданности растерянно заморгала, а потом восхищенно захлопала.

— Какой ты увлекающийся, дядя Дик, — одобрительно заявила девочка, и вопрос был решен.

Утром, как и договорились, они направились вдоль по Парк-авеню, а потом на запад, к Центральному парку. Дженнифер покаталась там на пони, а Мэгги и Дик сидели на скамейке, праздно осматриваясь вокруг, изучая открывающиеся виды. Пятая Авеню простиралась отсюда в обоих направлениях и тянулась очень далеко, насколько позволял взгляд. Мэгги старалась представить себе людей, которые жили в великолепных домах, расположенных с одной стороны улицы, или деловых магнатов, принимающих деловые решения, касающиеся миллионных сделок в офисах, которые возвышались на противоположной стороне. Одно только здание «Дженерал Моторс» растянулось на несколько кварталов.

— О чем ты думаешь? — спросил Дик. Нельзя сказать, что он особенно заинтересовался этим исполинским городом.

— Никак не могу представить, как люди могут жить здесь всю жизнь. Кругом камень и железо. А зелень вся клочками, то парк, то сквер — и все. — Первые впечатления Мэгги так и оказались самыми восторженными, присмотревшись поближе к Нью-Йорку, она почувствовала себя здесь не совсем уютно. И захотелось поскорее попасть к себе в Дрохеду. Почему-то захотелось именно здесь, а не в Лос-Анджелесе и не в Сан-Франциско. Может быть, потому, что они не такие громадные, а рядом океан. Мэгги вздохнула и посмотрела на Дика. Его вид никак не вязался с той обстановкой, что их окружала, и Мэгги весело рассмеялась. Дик и в самом деле казался здесь пришельцем из другого мира. Он не хотел расставаться со своей широкополой шляпой и в своей голубой фуфайке и джинсах, с лицом, навеки опаленным жарким солнцем, походил на героя вестерна. Прохожие с интересом разглядывали их с Мэгги, надолго задерживая взгляд на колоритной фигуре Джоунса. Он видел эти внимательные любопытные взгляды и сердился, чувствуя себя не совсем уютно.

— Мэг, наверное, лучше всего будет, если мы с тобой вернемся домой, — сказал он.

— Но, Дик, мы же обещали Дженни погулять с ней, — не поняла его Мэгги.

— Да нет, Мэг, я не об этом доме. Давай уедем с тобой к себе в Австралию.

— О Дик, — выдохнула Мэгги. — Если бы ты знал, как я хочу вернуться туда. Но…

— Вот и хорошо, Мэг, — не дал ей договорить Дик. — Я найду здесь какую-нибудь подходящую церковь, мы с тобой поженимся, и все, а потом поедем.

Мэгги расхохоталась так громко, что все оглянулись на них.

— Ты неподражаем, Дик. Взял и все так просто решил. Это же невозможно.

— Что невозможно? — нахмурился Джоунс. — Ты что, раздумала выходить за меня замуж?

— Дело не в этом. Но невозможно по другой причине, ведь мы с тобой не американцы, нам нельзя здесь венчаться.

— Если дело только в этом, я все устрою, — пообещал Джоунс. — Здесь есть наше посольство или консульство, так что все будет в порядке. Пожалуй, я сейчас же этим и займусь, а вы с Дженнифер пока погуляйте.

Не дожидаясь ее ответа, Джоунс вскочил со скамейки, и Мэгги пришлось кричать ему уже вслед:

— Дик, Дик, но как же? Где нам тебя ждать? Куда ты?

— У тебя потрясающая способность все усложнять, Мэг, — бросил Джоунс уже на ходу. — Я же тебе сказал, все будет в порядке. И чем быстрее мы это сделаем, тем лучше, мне уже надоело ждать. А встретимся в отеле, обедайте без меня. — И Джоунс решительно зашагал по улице. Мэгги осталась сидеть, остолбенев, не зная, радоваться ей или плакать от таких неожиданных перемен, которые ей опять предстоят в жизни.

— Бабушка, а куда ушел дядя Дик? — подбежавшая Дженнифер удивленно смотрела на Мэгги. Она так увлеклась игрой, что и не заметила, когда Джоунс уходил, и теперь чувствовала себя обиженной.

— А куда мы пойдем? — девочка слегка удивилась.

— Просто по улице, а потом посмотрим. Вот видишь, — Мэгги показала рукой. — Это «Плаза». Мы с тобой видели ее на карте. — Они остановились на площади, чтобы посмотреть на лошадок и нарядные кабриолеты, а потом вскарабкались по лестницам величественной магической гостиницы «Плаза». Внутри этот отель представлял собой как будто целый город со специфической жизнью, независимым шармом, напоминая отдельно плывущий океанский лайнер, утопающий в роскоши. Ковры под ногами были похожи на матрасы, пальмы склоняли над их головами диковинные листья, толпы только определенного, респектабельного вида людей входили туда и сюда, некоторые были постояльцами отеля, другие зашли пообедать. Во всей обстановке и атмосфере царили основательность, грандиозность и размах, так пленившие сначала Мэгги. Это был Нью-Йорк.

— Кто это? — Дженнифер остановилась под огромным портретом круглолицей маленькой девочки, стоящей рядом с пуделем. На девочке были надеты полосатые до колен гольфы и матросский костюмчик. Взгляд девочки был озорным, шаловливым. Глядя на нее можно было с уверенностью сказать, что родители ее были в разводе и девочку воспитывала няня. Мисс Парк-авеню собственной персоной. Портрет был немного карикатурным, но Мэгги узнала, кого он изображал.

— Это Элоиза, дорогая моя. Это маленькая девочка из сказки. Она, как считают, жила именно здесь, со своей няней, собакой и черепахой.

— А где ее мама?

— Не знаю точно. Я думаю, она уехала в командировку.

— Она и правда существовала? — глаза Дженнифер расширились. Ей понравился вид девочки, изображенной на портрете.

— Нет, ее придумали и поверили в ее существование. — Мэгги обратила внимание на стол, стоящий под портретом. — Посмотри, это комната Элоизы. Спроси об этом у лифтера. И вообще хочешь что-нибудь увидеть?

— Что?

— Сюрприз. Пошли.

— Бабушка, а откуда ты все это узнала?

— Это не очень сложно, если умеешь читать, — засмеялась Мэгги, — когда ты научишься, у тебя тоже не будет проблем.

Они легко нашли лифтера, попросили его доставить их к месту назначения на самой большой скорости и быстро добрались до интересующего этажа. Лифт был полон наряженных женщин и напыщенный мужчин. Вокруг слышались испанские, французские и какие-то другие голоса, вероятно, шведские.

— Вот мы и приехали, милая леди. Вторая дверь справа. — Мэгги поблагодарила лифтера, и он просиял. Дженнифер осторожно открыла дверь. Комната Элоизы была мечтой любой маленькой девочки, и Мэгги улыбалась, глядя, какое впечатление она произведет на Дженнифер.

— Это комната Элоизы, Дженнифер.

— Ой! — Комната была обита простым ситцем и еще какой-то хлопчатобумажной тканью, в ней находились все игрушки, какие только можно было представить. Они были разбросаны в беспорядке, как попало, о чем мечтают все дети, но им не позволяют это сделать. Высокая женщина с английским акцентом, игравшая роль няни, показала самое интересное место этой святыни с полной серьезностью. Визит сюда имел такой огромный успех, что Мэгги с трудом удалось увести отсюда девочку.

— Мы сможем прийти сюда еще раз когда-нибудь? — спрашивала Дженнифер, не в силах оторваться от этого чуда.

— Конечно, непременно придем. Как ты смотришь на обед? — Дженнифер кивнула. У нее немного кружилась голова от волнения после посещения комнаты. Некоторое время спустя Мэгги с внучкой внесли себя в «Пальм Корт», где сплетались звуки пианино и скрипки, разлетаясь вместе под деревьями, среди которых за маленькими столиками, покрытыми розовыми льняными салфетками, сидели мириады женщин. Во всем чувствовалась элегантность викторианской эпохи, навевавшая на Мэгги далекие воспоминания.

Дженнифер захотела гамбургер и клубничную газировку, а Мэгги заказала салат из шпината. После обеда они пошли домой, удовлетворенные тем, как провели день.

Джоунс появился уже поздно вечером, когда Дженнифер устала ждать дядю Дика и уснула. Мэгги стояла у окна, стараясь представить себе Дика в этом огромном гудящем улье. Она уже тревожилась, не случилось ли с ним что, когда в дверь негромко постучали. Мэгги торопливо подбежала к двери и, распахнув ее, увидела перед собой довольного улыбающегося Дика.

— Я же говорил тебе, Мэг, все будет в порядке. Завтра утром пойдем венчаться, мне показали одну церковь тут неподалеку. Я уже там побывал и обо всем договорился.

Мэгги заволновалась.

— Дик, в чем же я пойду, ведь я даже не захватила с собой ничего подходящего для такого случая.

Дик с недоумением оглядел ее.

— Ну и ну, Мэг, неужели из-за этого мы будем откладывать венчание? Я считаю, что можно идти, хотя бы и в том, что на тебе надето сейчас. Какие проблемы?

— Хорошо, Дик, я что-нибудь придумаю, — пообещала Мэгги. — Я оставила тебе ужин, ты, наверное, голодный.

— Да уж, пришлось побегать, правда, я зашел тут в одно место, выпил пива, но от ужина не откажусь.

Мэгги смотрела, как ел Джоунс, и чувствовала удивительный покой внутри. Ничто ее больше не тревожило и не волновало. И даже предстоящее замужество, такое выстраданное, казалось само собой разумеющимся. Как будто оно уже состоялось очень давно в ее душе и оставалось только скрепить его простой формальностью. Единственное, о чем она никогда бы не подумала, что ради этого им с Диком надо было оказаться в Нью-Йорке.

Наутро Мэгги с Диком Джоунсом, захватив с собой Дженнифер, отправились в маленькую уютную церквушку, которая затерялась среди небоскребов, и в присутствии только священника и причетника тихо и спокойно обвенчались. После венчания Дик отправил Мэгги с Дженнифер в отель, пообещав, что скоро их ожидает сюрприз.

67

Когда они заканчивали завтракать, зазвонил телефон. Это был Джоунс.

— Это Ваш гид и общественный организатор досуга, миссис Джоунс. Наше турне пойдет сегодня по намеченному плану, — Мэгги рассмеялась, а Дженнифер запрыгала, желая знать, что же их ожидает. — Сначала Ваш гид встретит Вас и Вы проследуете с ним по 59-ой улице и Пятой Авеню, где древняя лошадь прокатит Вас по Сентрал Парку. Лошадь может выжить, а может и умереть на ходу. Если это случится, то Ваш гид посадит Вас себе на плечи и продолжит путешествие. Пожалуйста, не надевайте туфель со шпорами, у Вашего гида очень чувствительные ребра. Спасибо, что примете это во внимание, миссис Джоунс. Потом мы отправимся в отель «Плаза» пообедать в эдвардианской комнате, а потом у Вас будет выбор между:

а) быстрой остановкой на аукционе в галерее Парк-Берини;

б) экскурсией по музею современного искусства;

в) походам по магазинам и

г) Вы можете сказать своему гиду, чтобы он убирался к черту, и пойти отдыхать.

После этого я поведу Вас выпить в шерри-бар, а после этого в «Ла каравеллу» поужинать. Попрошу позаботиться и надеть золотые туфли, платье с меховой накидкой. А после ужина в «Ла каравелле» пойдем в «Раффлз», где Вы сможете потанцевать со своим гидом. Снова попрошу не надевать шпор, у Вашего гида также очень чувствительные ноги. А вот после всего этого для Вас будет приготовлен сюрприз, Вам будет показано самое очаровательное место Нью-Йорка. Итак, я спланировал Ваш последний день в Нью-Йорке. Нью-Йорк ждет Вас. — Мэгги снова поразило, какой удивительный человек Дик Джоунс, и она осознала наконец, что этот человек — ее муж.

— Дик Джоунс. Вы — умница. Когда мы начнем?

— Часов в 11?

— Хорошо.

— Я встречу Вас в вестибюле.

— Послушай, Дик…

— Да?

— Я обещала Дженнифер, что поведу ее в зоопарк.

— Нет проблем. Когда?

— Неважно. Включи это в свою программу.

— Хорошо.

68

Дик появился в вестибюле ровно в 11 часов, очень довольный собой.

— Ну, мистер гид, начнем?

— Вас ожидает прекрасный автомобиль, — и как только он прошел через турникет входной двери отеля, Мэгги увидела машину, удивляясь, кому может принадлежать этот величественный красный «Роллс-Ройс», остановившийся прямо перед дверями отеля. На нем была табличка, оканчивающаяся на «3», что означало, что автомобиль арендован, может быть, у какого-то техасца, или еще у кого-то, обладавшего чувством юмора.

Дженнифер пришла в восторг от красной машины и первое, что спросила:

— Это подарок? Она останется у нас?

Мэгги с Диком рассмеялись.

— Нет, милая, это только на сегодня. Это подарок от дяди Дика, но только на сегодня.

— Мне очень нравится эта машина, — заявила девочка.

Со словами «мадам» и «мадемуазель» Дик открыл дверь «Роллса». Он довольно улыбался. Водитель в ливрее стоял рядом с самым серьезным видом. Все это было абсолютно абсурдно, и Мэгги стояла, ошеломленная. Она не могла не рассмеяться, глядя на Дика, потом на машину, и все больше и больше смеясь до тех пор, пока на глазах не выступили слезы.

— Вот это да, Дик!

— Прошу садиться. Я думаю, что ваш последний день в Нью-Йорке нужно запомнить надолго. — Именно так и произошло. Внутри «Роллса» был бар, телевизор, стереомагнитофон, телефон и ваза с красными розами. Это определенно напоминало сцену из фильма.

Мэгги с Диком выполнили весь его план, за исключением того, что после обеда они пошли погулять вместо того, чтобы делать выбор между а), б), в) и г). Пора было ехать в зоопарк.

Когда они добрались до 64-ой улицы и Пятой Авеню, шофер остановил машину, выскочил, подбежал со стороны Мэгги, чтобы помочь ей выйти, и все направились к зоопарку. У Дика была камера, которую Мэгги не заметила прежде.

— Я хочу немного пофотографировать. Ты не возражаешь? Я не буду фотографировать, если ты против.

— Нет, почему же, пожалуйста, фотографируй. Я даже хочу этого. Но, пожалуйста, сделай первый снимок у машины, — сказала Мэгги, оглядываясь через плечо в поисках Дженнифер.

— У меня нет ни одной твоей фотографии, Мэгги. И мне очень ее не хватало, когда тебя не было рядом.

— Зачем сейчас об этом вспоминать. Все так прекрасно.

— И все-таки я хочу оставить для нас обоих память об этом дне.

С час Дик фотографировал Дженни с шариком, верхом на пони, рассматривающую тюленей. А потом он фотографировал Мэгги. Это были мгновенные фотографии. Дик фотографировал и фотографировал, обходил Мэгги с Дженнифер с обеих сторон, чтобы снять в ином ракурсе… первый день из совместной жизни Дика и Мэгги…

Последний кадр пленки был снят шофером. На нем были они все трое перед открытой дверцей «Роллса». Дженнифер держала большой красный шарик.

Остаток дня прошел по намеченному Диком плану. Вечером они заехали в отель и оставили Дженнифер с сиделкой, а сами поехали дальше. Уже в полночь, вернувшись из «Раффлз» чета Джоунсов вышла из своего шикарного «Роллса» возле отеля, они мило попрощались с веселым шофером и направились в номер Дика.

69

Дик открыл дверь, пропустил Мэгги вперед, включил несколько светильников, зажег свечи, потом помог ей снять манто. Комната выглядела очень мило, в ней было много цветов, на журнальном столике перед диваном стояло серебряное ведерко со льдом и шампанским. Дик еще с утра попросил убрать его номер, и сейчас он включил музыку, все выглядело превосходно. Дик, не спуская взгляда с Мэгги, распечатал бутылку шампанского и наполнил бокалы.

— За тебя, Мэг.

— За нас обоих, Дик. Я люблю тебя. Спасибо, что ты у меня есть.

Они выпили шампанское, и Дик, приблизившись к Мэгги, поцеловал ее в губы нежным долгим поцелуем: Это был первый поцелуй с момента его возвращения к Мэгги и первый поцелуй мужа.

— Я никак не могу поверить в это чудо, Мэг. Ты моя жена. Неужели это правда?

— Ты сам подарил нам это чудо, Дик, любимый.

— Подожди, Мэг, это еще не все. — Дик подошел к столику, выдвинул боковой ящик и вытащил оттуда небольшой сверток. — Это тебе мой свадебный подарок.

— О Боже, Дик, что это?

Мэгги развернула голубую папиросную бумагу и увидела коробку, в которой оказалась серебристая шкатулочка. Она вопросительно взглянула на Дика, прежде чем открыть крышку, он улыбкой поощрил ее действовать дальше. Мэгги приоткрыла крышку шкатулки и ахнула. На темно-синей бархатной подушечке лежали невероятной красоты бриллианты, отливающие бело-голубым светом. Они были прикреплены к золотой цепочке, и на бархате вышит знак фирмы «Тиффани и К». Мэгги едва переводила дыхание, глядя на это чудо.

— О Боже, Дик, — снова вырвалось у нее. — Неужели это мне?

— Если ты моя жена, значит, тебе, — засмеялся Дик.

Мэгги застегнула подвеску на шее и подошла к зеркалу.

— Она чудо как хороша, только, куда же я могу ее надеть?

— Придумаем, — Дик подошел к Мэгги сзади и обнял ее, любуясь ее отражением в зеркале. — Будем устраивать балы у себя в доме. И ты, как всегда, будешь на них самой красивой.

— Да, любимый, мне так хочется, чтобы у нас наконец был свой дом, пусть даже без балов. Я устала скитаться, — прошептала Мэгги, прижимаясь к Дику, как будто ища у него защиту. Он легко поднял ее на руки и опустился вместе с ней в кресло.

— У нас уже есть дом, и ты войдешь в него хозяйкой. У нас есть дом и есть плантации и все это в каких-нибудь нескольких десятках миль от Химмельхоха, — сказал Дик, отвечая на вопросительный взгляд Мэгги. Мэгги вздохнула и зарылась лицом на его груди. — Ты чем-то расстроена, Мэг?

— Я всю жизнь мечтала жить где-нибудь рядом с Дрохедой. И мне все никак не удается это осуществить, — печально проговорила Мэгги. — Но, милый, если ты хочешь, я буду жить с тобой там, где ты решишь.

Джоунса тронула такая самоотверженность, и он, широко улыбнувшись, приподнял голову Мэгги.

— Эй, Мэг, ну чего ты заскучала? Ведь нам не привыкать путешествовать. Если тебе там не понравится, мы присмотрим что-нибудь себе в другом месте, хотя бы и возле, Дрохеды. Я там не бывал, но ты так тоскуешь о своей Дрохеде, что мне и самому уже хочется посмотреть, что это за рай земной, — Дик смеялся, и Мэгги, глядя на него, тоже рассмеялась. Ей стало легко и радостно. Все-таки она вернется в Дрохеду и не одна, а со своим мужем, с тем единственным, мужчиной ее жизни…

70

Джоунсы с Дженнифер из прохлады Нью-Йорка отправились в Сан-Франциско. Так решил Дик. Он хотел перед отъездом в Австралию еще раз побывать на могиле Стэна, да и судьба Тома волновала его. Как-то он приживется здесь. Он никогда больше, чем на месяц не уезжал из Австралии. Хотя, если признаться, у него и там не было дома, так что какая разница.

Из аэропорта Джоунсы поехали не на Сакраменто-Стрит, а в отель, туда, в дом Стэна, потом. Джоунс звонил Тому из Нью-Йорка и сообщил, что они приедут, но мешать не хотелось.

Оказывается, Дженнифер хорошо знала Сан-Франциско в отличие от бабушки и дяди Дика. По пути из аэропорта она показывала им самые интересные места, а потом весь день возила то на пляж, соскучившись по купанию за время, проведенное в Нью-Йорке, то в зоопарк, так что на Сакраменто-Стрит они попали только к вечеру. Входная дверь как всегда была открыта, и Мэгги с Диком следом за Дженнифер вошли в дом, но на второй этаж побежала одна Дженнифер, взрослые остались внизу и неловко стояли в холле. Они никак не могли привыкнуть к свободным нравам, которые были приняты у нынешних молодых людей, но и осуждать их не собирались, каждое поколение имеет свои привычки и живет по своим правилам.

— О мистер Джоунс, миссис… — Кристина Пак сбежала по лестнице навстречу гостям. Она не успела договорить свое приветствие…

— Джоунс, — подсказал ей Дик.

— Поздравляю, — заулыбалась девушка. Тут же подошел Том, он тоже услышал последние слова отца и расплылся в улыбке.

— Поздравляю, отец. Наконец-то, — воскликнул Том и обернулся к Мэгги. — Можно я Вас поцелую? Я так рад за вас и за себя, — добавил он и засмеялся.

— А за себя ты почему радуешься? — осведомился отец. — Тоже есть причины? — он взглянул на улыбающуюся Кристину.

— Думаю, что да, но сейчас я не об этом, — сказал Том. — Теперь я буду спокоен за тебя, ты в надежных руках.

— Мне остается только надеяться, что скоро мне не придется беспокоиться о тебе, — заметил Дик, хлопая сына по плечу.

— Что же мы стоим здесь? — Кристина взяла Мэгги под руку и увлекла ее за собой. — Пойдемте в гостиную.

Ничего в доме не изменилось после смерти Стэна, только большая фотография Стэна была убрана в траурную рамку. Мэгги с жадным интересом всматривалась в его веселое симпатичное лицо, стараясь отыскать в нем черты Дика, но он и в самом деле не был похож на отца. Дик тоже смотрел на фотографию сына, и его глаза снова стали печальными.

Какое-то время никто не нарушал молчания, повисшего в комнате, даже Дженнифер, чувствуя настроение взрослых, тихонько сидела с Мэгги.

— Ну что, сын, ты не изменил своего решения остаться здесь? — спросил Дик спустя время.

Том кивнул головой и взял Кристину за руку.

— Да, отец. Попробую. Я уже устроился здесь жокеем на ипподроме. Пока мне нравится…

— Ну что ж, — согласился Дик. — Я буду рад, если тебе будет здесь хорошо.

— Кристина, а ваши родители тоже живут здесь? — спросила Мэгги девушку. Кристина улыбнулась.

— Да, но мои родители в разводе. Мама замужем во втором браке, и у нее там есть дети, а отец так больше и не женился, он живет один, а хозяйство ведет его сестра, моя тетя.

Кристина совершенно спокойно сообщала все подробности семейной жизни своих родителей, не высказывая при этом ни грусти, ни осуждения. Мэгги, слушая девушку, изо всех сил старалась, чтобы на ее лице не появилось сочувствие и не решалась спрашивать, с кем же из родителей живет сама девушка. Это было и так очевидно. Скорее всего, ни с кем.

Кристина забрала Дженнифер, и они отправились на кухню готовить кофе и сэндвичи. И после их ухода Мэгги поинтересовалась у Тома:

— А от кого из родителей у Кристины восточная кровь? Ты извини мое любопытство, Том. Кристина такая красивая девушка и очень необычная.

— Мне это тоже было интересно, — сознался Том, — с матерью Кристины я незнаком, она сейчас в отъезде, да и вообще большую часть времени она проводит с детьми во Франции, бабушка Кристины по матери — француженка и второй ее муж тоже француз. А восточная кровь от отца, хотя она похожа и на мать тоже. Похоже, восточная кровь очень сильная, она проявляется во многих поколениях, так и у Кристины. Кореянкой была прабабушка Кристины по линии отца, но и в нем, и в Кристине ее влияние чувствуется.

В это время вернулась Кристина с Дженнифер, и разговор прервался.

— Да, кстати, Том уже пригласил вас на скачки? — спросила Кристина. — Он завтра впервые участвует в заезде.

— Нет еще, не успел, — улыбнулся Том. — Если вы хотите?..

— Ну еще бы! — Дик явно заинтересовался возможностью посмотреть сына в его новом деле. — Как, Мэг, сходим?

— С удовольствием, — откликнулась Мэгги. — Тем более, что я еще никогда не бывала на скачках.

71

Когда на следующий день Джоунсы приехали на ипподром, Кристина ждала их у входа. Она повела Дика в раздевалку, где Том готовился к заезду. Том выглядел очень впечатляюще: в толстом шерстяном камзоле в зеленую и коричневую клетку и в коричневой сатиновой шапочке поверх шлема. Кристина оставила Дика здесь, а сама вернулась к Мэгги с Дженнифер, которые стояли возле загона и восхищенно разглядывали лошадей.

— Красивые, правда? — спросила Кристина, заметив, что Мэгги смотрит на лошадей взглядом знатока. — Вам приходилось иметь с ними дело?

— С самого детства, — Мэгги не могла оторвать глаз от гнедого жеребца в белых носочках. — Я сама готова скакать вместо Тома, — засмеялась она. — Теперь мне еще больше хочется домой, у нас целая конюшня прекрасных лошадей.

Кристина с интересом посмотрела на Мэгги.

— Вы разводите скаковых лошадей?

— Да нет, — Мэгги улыбнулась девушке. — У нас овцеводческая ферма, а лошади… без них там не обойтись.

Из раздевалки стали выходить жокеи и среди них Том с Диком.

— А мы увидим, как дядя Том скачет? — заволновалась Дженнифер.

— Ну конечно, — успокоила ее Кристина, — мы сейчас пройдем на трибуны и все оттуда увидим.

Лошадь Тома пришла третьей, и Дик, может быть, даже больше, чем сын был Доволен таким результатом. Они подождали Тома, пока он переоденется и, когда уже ехали на машине, Дик сказал:

— Я хочу, чтобы у тебя здесь были свои лошади.

— Ну это со временем, — засмеялась Том, он еще не отошел от азарта борьбы и, как любой новичок, испытывал эйфорию от своей причастности к этому удивительному миру. — Надо еще деньги заработать. Хорошие скаковые лошади стоят дорого.

— Это будет наш тебе свадебный подарок, — сказал Дик, с улыбкой взглянув на Кристину и Тома, которые сидели, взявшись за руки. Том смутился, а Кристина безмятежно улыбалась, как будто это замечание ее вовсе не касалось.

— Отец, ну что ты? — Том сегодня сказал отцу, что сделал Кристине предложение, и она приняла его. Но он никак не ожидал, что отец заговорит об этом сейчас. Реакция Кристины успокоила его, ему понравилось, как она спокойно относится ко всему на свете. Поистине восточная безмятежность.

— Тебе придется очень здорово постараться, если ты когда-нибудь захочешь вывести свою невесту из терпения, — одобрительно сказал Дик, как будто угадав, о чем думает сын. Кристина, продолжая улыбаться, сказала:

— Я хочу познакомить вас со своим отцом. Если вы не возражаете, сегодня вечером он ждет всех нас у себя.

«Остается только позавидовать молодым, как легко они все решают», — подумала Мэгги.

Том с Кристиной высадили Джоунсов у отеля и поехали к себе, на Сакраменто-Стрит, договорившись, что к вечеру они заедут за ними.

72

Отец Кристины жил в великолепном доме, напоминающем старинные английские особняки. Потом выяснилось, что в роду Кристины были и англичане, и один из ее английских предков выстроил этот дом в память о своей любимой родине. Очень симметричный, с мощенными щебнем подъездными дорожками, подстриженными лужайками, дом выглядел очень солидно, что говорило о финансовой стабильности хозяина, устоявшейся уже так давно, что ока казалась само собой разумеющейся.

Внутри дома тоже все дышало спокойной, ненавязчивой респектабельностью, которая подчеркивалась добротной старинной мебелью. Чувствовалось, что богатые обитатели дома не нуждались ни в показной роскоши, ни в экстравагантности.

Кристина ради такого случая была одета в элегантное серое платье, красиво облегающее ее изящную фигуру. Длинные прямые волосы спадали ей на плечи и спину, без украшений и без косметики она все равно выглядела как настоящая восточная богиня. Мэгги тоже постаралась одеться просто и элегантно. Единственное украшение, что она себе позволила, это изумительная бриллиантовая подвеска, свадебный подарок Дика.

Кристина провела гостей в дом, и в холле им навстречу вышел высокий моложавый мужчина с таким же, как у Кристины, разрезом глаз. Он был одет в великолепно сшитый костюм, который сидел на нем, как влитой. Черные волосы мужчины только едва серебрились на висках. «Странно, что он живет в одиночестве, — подумала Мэгги. — Женщины, должно быть, без ума от него. Интересный мужчина».

Мистер Пак внимательно и дружелюбно смотрел на своих будущих родственников и с улыбкой пошел им навстречу.

— Рад познакомиться с вами. — Он поцеловал руку Мэгги и даже маленькой Дженнифер, от чего она просто расцвела. Кристина подставила ему щеку для поцелуя. Поприветствовав женщин, мистер Пак пожал руку Дику Джоунсу, и мужчины глянули в глаза друг другу, как будто пытаясь распознать: какой ты, незнакомец, каким ты воспитал своего ребенка и каково будет их совместное будущее? Очевидно, впечатление, какое они произвели друг на друга, их удовлетворило, и оба отца заулыбались. Знакомство состоялось. Мистер Пак повернулся к Тому, пожал ему руку и весело сказал им с Кристиной:

— Посмотрите, все ли сделали, как надо, в столовой, а мы пока пройдем в гостиную, — и, распахнув дверь, он широким жестом пригласил своих гостей в комнату.

Комната была большая и очень светлая. Это впечатление еще усиливалось от панелей светлого дерева, которыми были обшиты стены. Потоки солнца проникали через широкие окна и, отражаясь от дерева, заполняли всю комнату. Пол был устлан большим персидским ковром светло-оливкового цвета. Мягкая мебель: диваны, несколько кресел — была расставлена по всей гостиной своеобразными островками, что создавало необыкновенный уют. Можно было разойтись по отдельным местам и спокойно беседовать или отдыхать, не опасаясь, что кто-то помешает.

С одного из кресел, которые окружали небольшой инкрустированный столик, поднялась пожилая женщина лет шестидесяти и подождала, когда мистер Пак представит ее гостям.

— Моя сестра, миссис Дебора.

Только тогда женщина, немного склонив голову, вышла вперед и подала руку сначала Мэгги, потом Дику. С Дженнифер она обошлась неожиданно тепло. Ласково погладила девочку по голове и, быстро наклонившись, поцеловала ее.

Мэгги немного удивило такое мало сказать немногословное приветствие миссис Деборы. Только теперь Мэгги поняла, что имел в виду Том, когда заметил в машине, что у тети Кристины своеобразные аристократические манеры. Подавая руку Мэгги и Дику, она слегка пожевала губами, что очевидно должно было обозначать приветствие. Только закончив с этими церемониями, миссис Дебора сдержанно проговорила.

— Очень рада видеть вас.

Однако ни Мэгги, ни Дик так и не поняли, к кому она конкретно обращалась. Но, несмотря на свои годы, она еще сохраняла привлекательность. Удлиненное, без видимых морщин моложавое лицо, красивые темные глаза, короткий, слегка приплюснутый по-восточному нос. Такие же, как и у брата, черные волосы с седыми прядями были, очевидно, уложены у первоклассного парикмахера. Она и одета была с большим вкусом. В шелковую цвета чайной розы блузку и юбку из мягкой ткани, обрисовывающей ее еще стройные бёдра.

Миссис Дебора молча повела рукой в сторону кресел, предлагая присесть, и Дик с Мэгги послушно последовали ее своеобразному приглашению. В какой-то момент Мэгги заметила, что Дик встретился глазами с мистером Паком и в глазах обоих мужчин зажглись одинаковые веселые огоньки. Мужчины прекрасно понимали друг друга. Мэгги же чувствовала себя несколько скованно. Не любила она этих обязательных приемов и старалась избегать их. Но этот случай был особый. Ради Тома она могла выдержать все что угодно, даже такой вот своеобразный прием. Одна только Дженнифер, как ни странно, сразу признала суровую миссис Дебору. Впрочем, у них возникла полная взаимность. Девочка уже вполне освоилась в незнакомой обстановке и рассказывала миссис Деборе о том, что она видела в Нью-Йорке. И Дебора, к удивлению Мэгги, внимательно слушала болтовню Дженнифер, ласково улыбаясь ей.

В гостиной появились Кристина с Томом.

— Папа, все готово, — доложила девушка.

— Тогда к столу. Прошу Вас, миссис Джоунс. — Мистер Пак подал Мэгги руку и повел ее в столовую. Дик, в свою очередь, предложил руку миссис Деборе, а Том с Кристиной замыкали шествие.

73

Обед прошел оживленно. Том делился впечатлениями о своем первом заезде. Мистер Пак, как оказалось, был большим любителем лошадей, не говоря уж о Дике Джоунсе, и мужчины быстро нашли общий язык. Кристина с Мэгги поговорили о здоровье Джастины. Оказалось, что миссис Дебора тоже знала, что случилось, и с сочувствием расспрашивала Мэгги о Джастине. Правда, им пришлось говорить с недомолвками, Дженнифер чутко прислушивалась к разговору.

Кристина сидела рядом с Мэгги и, воспользовавшись тем, что тетя заговорила о чем-то с Дженнифер, шепнула Мэгги:

— Моя тетя очень хороший человек, хотя в первую минуту производит странное впечатление. И знаете почему? Она очень замкнута, даже нелюдима, поэтому поначалу держится холодно и кажется очень неприветливой, а все потому, что стесняется незнакомых людей. Вы увидите, она очень добрая.

— Я не сомневаюсь в этом, — тихо ответила Мэгги. — Я узнаю людей по тому, как их воспринимают дети и как они сами относятся к детям. Так вот, с Дженнифер у них полное взаимопонимание.

Неожиданно Мэгги услышала свое имя и, обернувшись, увидела, что мистер Пак смотрит на нее с большим интересом.

— Ваш муж говорит, что Вы отличная наездница, миссис Джоунс, — сказал он с полувопросительной интонацией в голосе.

— Да, наверное, — засмеялась Мэгги, — во всяком случае, самый мой привычный способ передвижения — верхом на лошади. К сожалению, здесь я этого лишена. В Америке больше признают автомобили.

— Тогда мы с Томом приедем к вам, в Австралию, вы меня научите ездить верхом, — заявила Кристина.

Больше о предстоящей женитьбе ничего не говорилось. Очевидно, мистер Пак предоставил своей дочери полную свободу устраивать свою жизнь, как она сама считает нужным. Мэгги не знала, что в таких случаях должны делать родители молодого человека, может быть, здесь принято, что они просят руку девушки для своего сына, и она, улучив момент, спросила об этом Кристину.

— Не волнуйтесь об этом, миссис Джоунс, — засмеялась та, — я просто хотела познакомить вас со своими родственниками, а все остальное мы решим сами, вдвоем с Томом.

— Вот и хорошо, — успокоилась Мэгги, — а то я очень неопытна в этих вопросах. Думаю, что и мистер Джоунс тоже.

Кристина опять засмеялась и быстро поцеловала Мэгги в щеку. После обеда мистер Пак повел мужчин посмотреть его коллекцию оружия, а женщины прошли в гостиную и снова заговорили о Джастине. Миссис Дебора, в отличие от Мэгги, видела все фильмы с ее участием и сейчас пыталась выяснить у Мэгги какие-то подробности из мира голливудских знаменитостей. Мэгги, даже живя в доме Джастины, особенно не вникала во все эти дела и сейчас чувствовала себя в затруднительном положении, пока ее не выручила Кристина. Она уж точно знала больше Мэгги обо всем этом и вполне удовлетворила любопытство тетушки. Кое-что добавила и Дженнифер, с детской непосредственностью, не лишенной наблюдательности, кто бывает на вечерах у знаменитой Триш Кауфман и о чем они там говорят. Миссис Дебора от души смеялась над рассказами Дженнифер, особенно над ее Детским восприятием всех этих голливудских забав, и Мэгги она не казалась уже такой чопорной и суровой. Очевидно, Кристина права: освоившись с гостями, ее тетя совершенно преобразилась. Мэгги присматривалась к порядкам в доме, к родным Кристины, представляя здесь Тома, но, скорее всего, они так и будут жить отдельно, время от времени навещая отца и тетю.

Вернулись мужчины, и гости засобирались домой. На этот раз Кристина осталась дома, и Том один довез отца с Мэгги и Дженнифер до отеля. Они договорились, что утром поедут к Стэну на кладбище, а вечерним рейсом вернутся в Лос-Анджелес.

74

Прошло уже почти две недели, как Джастина отправила мать с Диком Джоунсом в путешествие по Америке, надеясь, что, оставшись вдвоем, они быстрее разберутся в своих взаимоотношениях, и оказалась права. Она была рада за мать, что так счастливо завершился ее многострадальный роман.

Оставшись одна, Джастина смогла в спокойной обстановке обдумать случившееся и пришла к выводу, что ее отношения со Стэном и не могли закончиться иначе. И даже не смерть Стэна тому причина. Джастина никогда не была подвержена мистическим настроениям, как Мэгги, но что-то внутри подсказывало ей, что Стэн внезапно появился в ее судьбе и так же внезапно ушел не случайно. Она должна была что-то понять. Это ощущение неожиданно возникло у нее однажды и исчезло. Страдания не настолько ослабили Джастину, чтобы заставить ее подчиниться року. Хотя душевное опустошение было полнейшим и она едва преодолевала в себе желание бросить все, забрать Дженнифер и навсегда вернуться в Дрохеду. Все дело усугубляла физическая слабость, и Джастина подолгу лежала или сидела, ничем не занимаясь, на своей любимой, увитой цветущими растениями веранде.

Уго Джанини измучился, добиваясь, чтобы Марта пропустила его в дом или передала телефонную трубку Джастине, когда он звонил, пока не воспользовался помощью Триш Кауфман, которая единственная имела доступ в дом Джастины.

— Напрасно ты меня избегаешь, — сказал он Джастине обиженно, когда все-таки попал к ней вместе с Триш, — я ведь только хочу помочь тебе. Сейчас о работе не может быть и речи, тебе надо уехать отсюда на время и попытаться отвлечься.

— Какая к черту работа, — вяло возмутилась Джастина. — Я не смогу и шагу ступить по съемочной площадке… и не могу видеть человека с камерой…

Уго с сочувствием глянул на нее и предложил.

— Давай я отвезу тебя в Италию, ты поживешь там, придешь в себя…

— Не знаю, — пожала плечами Джастина. — Я еще ничего не решила, надо дождаться маму с Дженнифер. Может быть, я поеду к себе в Дрохеду.

— Это было бы самое разумное решение, — поддержала подругу Триш. — На родине сама земля помогает выжить, а ты, помнится, говорила, что у вас там рай земной. Я бы и сама не прочь посмотреть твою Дрохеду.

— Если только вместе с тобой, — забеспокоился Уго, — иначе мы ее не дождемся обратно. Эта Австралия какая-то особая страна, туда уезжают и не возвращаются.

— Наверное, крокодилы их съедают, — шутливо предположила Триш.

— Много же вы знаете об Австралии, — засмеялась Джастина, — в наших местах крокодилов нет, одни страусы и кенгуру.

— Все равно лучше поехать в Италию, там безопаснее, — подытожил Уго.

— Я подумаю, — Джастина закрыла глаза, ее немного утомили эти разговоры и навязчивые заботы Уго. Триш, заметив, что Джастина хочет остаться одна, потихоньку увела Уго.

Позже из Сан-Франциско позвонила Мэгги и сказала, что они завтра прилетают. Очевидно, они скоро уедут к себе, и Джастина подумала, что уже сейчас ей надо решить, поедет ли она с ними или… Неожиданно она вспомнила звонок Лиона. Позже Марта сказала, что он звонил каждый день, пока она лежала в клинике, и очень беспокоился о ее состоянии. Милый и тоже такой неприкаянный Лион, он так и не может найти ей замену. В разговоре с ней Лион очень мягко, но настойчиво предлагал ей приехать в Европу на воды. Он сможет ей устроить самый лучший курорт и сам отвезет их с Дженни туда. А если она захочет, то будет проходить курс лечения в Бонне у самых первоклассных специалистов. — Я здорова, Лион, мне не надо лечиться, — сказала ему Джастина. — Физически здорова, — поправилась она.

— Я это знаю, Джас. Доктор Морс говорит то же самое. Меня беспокоит твое душевное состояние, а для того, чтобы его поправить, тебе надо поменять обстановку.

Голос Лиона звучал дружески, как в те давние времена, когда он ждал, что Джастина наконец-то дозреет до роли жены. Милый Лион ошибся, хорошей жены из нее так и не получилось, но их связывало так много, что, очевидно, Лион хотел сохранить отношения, хотя бы и просто дружеские. Да и самой Джастине его всегда не хватало, несмотря на то, что она сбежала от него. Все мужчины, с которыми ей потом приходилось иметь дело, не шли с ним ни в какое сравнение. Только если Стэн…, но это совсем другое. Лион был настоящим, и чувства его были настоящими. Если он любил, то не прятался и ни в чем не сомневался. Теперь Джастина могла это оценить. Тогда они ни о чем не договорились, и Лион дал ей время подумать, хотя Джастина уже знала, что к Лиону она не поедет, она ни в чем не была уверена и не хотела давать ему надежду.

75

— Ой, мама, как жалко, что ты с нами не поехала, мы видели так много интересного. — Дженнифер была полна впечатлений и ей не терпелось поделиться ими с матерью.

Дом снова наполнился голосами, и Джастина подумала, что она рада возвращению близких. Одиночество стало угнетать ее, хотя она еще не была готова выходить в свет и встречаться с друзьями. С родными было проще, они воспринимали все как есть и не наблюдали с любопытством, как она держится и что говорит.

К приезду Мэгги и Дика Марта приготовила праздничный ужин, и они по-семейному отметили их бракосочетание. Джастина отметила про себя, что мать удивительно преобразилась, она помолодела и выглядела спокойной и счастливой. Дик Джоунс с обожанием смотрел на жену, его мрачное настроение и переживания, вызванные смертью сына, немного сгладились. Он сказал Джастине, что Том и Кристина живут вместе в доме на Сакраменто-Стрит и, очевидно, поженятся. Мэгги с Дженнифер наперебой рассказывали, как они были в гостях у отца Кристины и ее тети.

— Я так рада за них, — заметила Джастина, — Тому не найти лучшей девушки. Кристина будет ему хорошим другом. — А сама подумала, что Кристину всю жизнь будет согревать чувство, что она все-таки добилась Стэна, хотя бы в лице брата и в Томе она видит пока только брата Стэна, а не самого Тома. Если она ни жестом, ни словом не даст понять этого и Том не догадается, все у них будет отлично. Но Кристина мудрый человек и можно надеяться, что Том будет счастлив рядом с ней.

— Джас, может быть, тебе стоит поехать с нами? — начала разговор Мэгги, когда они вечером остались с Джастиной вдвоем. — Мы с Диком должны уже ехать, и мне не хочется оставлять вас с Дженнифер одних, ты там придешь в себя, а потом решишь, что делать. Пока тебе надо уехать отсюда.

— Ты говоришь точно, как Лион, — улыбнулась Джастина. — Он тоже настаивает, чтобы я поменяла обстановку. Только он хочет, чтобы я приехала к нему.

— Ну и?.. — Мэгги очень хотелось услышать от дочери, что она приняла предложение Лиона, но Джастина отрицательно покачала головой.

— Нет, мама. Я не могу ехать к нему. А в Дрохеду? Не знаю. Давай решим это завтра.

Утром следующего дня снова раздался звонок от Лиона. Дома никого не было, Дженнифер с Мэгги и Диком куда-то уехали, Марта тоже отлучилась, и Джастина сидела одна, прислушиваясь к пустоте, одиночеству внутри себя.

— Алло? — услышав голое Лиона, Джастина замерла, она не может дать ему никакого ответа. Сказать «нет» она тоже не решается.

— Джас, — заговорил Лион. — Что ты мне скажешь? Но прежде чем ты ответишь мне, я хочу, чтобы ты знала, я пойму твой отказ приехать. Я хочу, чтобы ты была здесь, но я понимаю. У меня нет права настаивать.

— Я приеду, — Джастина сама удивилась тому, что сказала. — С Дженнифер, конечно.

— Приедешь? — казалось, что Лион был удивлен не меньше, чем она.

— Да, я уже решила. Правда, только что, — сказала Джастина, совершенно ошеломленная своими словами и своим неожиданным решением.

— Когда вы приедете? — нетерпеливо спросил он.

— Не знаю. Я еще не думала об этом и вообще не думала о том, что поеду — до этой минуты. Когда будет ближайший самолет?

— Завтра.

— Так быстро?

— Ну хорошо, — засмеялся Лион. — Даю тебе три дня на сборы и буду встречать.

— Лион, подожди! — всполошилась Джастина. — Ты позвони или я тебе позвоню, когда мы вылетаем, вдруг что-то нас задержит.

— Хорошо. Я надеюсь, что ты не передумаешь. Спасибо, Джас… за доверие.

Джастина что-то пробормотала в ответ и повесила трубку. Она все еще была ошеломлена своим решением, но нисколько не сожалела о том, что сказала. Все последние дни она просто не решалась признаться себе, что очень хочет видеть Лиона. Он казался ей самой надежной и крепкой стеной, за которой она может спрятаться от своей растерянности и беззащитности.

76

Когда они вернулись с прогулки, Мэгги сразу поняла, что что-то изменилось. Она задержала на Джастине вопросительный взгляд, и Джастина сказала:

— Звонил Лион. Мы с Дженнифер уезжаем к нему через три дня.

— Господи, как ты меня обрадовала! — с облегчением воскликнула Мэгги. — Дик, давай сюда вино. Мы купили бутылку испанского вина, — объяснила она дочери, — и должны отпраздновать это событие.

— Но еще никакого события не произошло, — засмеялась Джастина, — хотя вина я выпью с удовольствием.

Джастине было немного неудобно перед Джоунсом, как будто она предала Стэна, и она, чтобы не видеть его глаза, пошла на кухню за льдом.

Неожиданно она услышала, что в кухню кто-то вошел следом за ней, и у нее за спиной раздался голос Джоунса.

— Джас, ты только не переживай. Думаю, что Стэн понял бы тебя. Ему бы не понравилось, если ты будешь оплакивать его всю жизнь. Я его плохо знал, вернее, совсем не знал, но ведь он все-таки мой сын, и я чувствую это.

Джоунс обнял Джастину, и она с благодарностью уткнулась ему в грудь.

— Я знаю, но мне очень трудно.

— Я вижу это, поэтому и говорю. Люби его, Джас, помни его, помни, что он был, но не превращай его в привидение. Храни его в своей памяти, как все мы это делаем. Может быть, ты никого не полюбишь так, как любила его, но, подумай, Джас. Смерть обостряет чувство. Может быть, ты и при жизни его не любила так, как любишь после смерти.

Джастина вздрогнула. Наверное, это было правдой, но она не хотела думать об этом и сравнивать.

— Не сердись, Джас, — продолжал Джоунс, — даже если это и не так, уже ничего не изменишь. Ты должна найти в себе силы, чтобы жить и радоваться жизни. Ты очень правильно сделала, что едешь к Лиону. Я не хочу заранее загадывать, что у вас и как получится, но рад, что ты не лишаешь свою дочь отца.

Через три дня Мэгги отвезла Джастину с Дженнифер в аэропорт. Сами они улетали неделей позже, Дику хотелось что-то еще сделать для Тома.

— Рейс 120 авиакомпании «Пан-Америкэн» через 43 окно…

Женский голос объявил посадку на Бонн, и Дженнифер снова оказалась в объятиях Мэгги. Дик поцеловал Джастину, потом они обнялись с матерью, и Мэгги шутливо подтолкнула ее.

— Отправляйся на свой самолет, пока я не упала в обморок.

Уже у самого входа на посадку Джастина оглянулась и увидела, что мать с Диком, взявшись за руки, все еще смотрят им вслед. Она помахала им в ответ и, больше уже ни о чем не думая и не сомневаясь, пошла в толпе пассажиров рядом с подпрыгивающей от радостного возбуждения дочерью.

Оглавление

Часть 1 Остров Матлок

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

Часть 2 Тень из прошлого

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

Часть 3 Джастина

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

  59

Часть 4 Время любить

  60

  61

  62

  63

  64

  65

  66

  67

  68

  69

  70

  71

  72

  73

  74

  75

  76 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg